---------------------------------------------------------------
© Copyright Алексей Мельников. Пермь
Читательские отклики присылайте по
Email: alexei@dionis.mtts.perm.su
Date: 18 Mar 1997
---------------------------------------------------------------
Стоит мне поддать и я мгновенно
Поплыву и даже полечу.
Александр Дольский.
"Рецепты коктейлей."
В городе N на улице имени Беспощадных Друзей проживал мужчина лет
средних, скрывать имя которого нет совершенно никаких причин. А посему, если вы
желаете узнать, что с ним случилось, то разрешите представить - Александр
Яковлевич Кружачковский. В изрядном подпитии при буйном настроении Александр
Яковлевич обычно петушился: "Мы, Кружачковские, из таковских!" Ну, а если же он
был с похмелья, то, помимо стонов и междометий неопределенного звучания,
Александр Яковлевич вставлял предлог "НЕ" там, где это следует, окатывая ничего
не подозревающего собеседника мрачной иcподлобной яростью.
Как и всякий другой сын своей страны, дитя своего века, Александр Яковлевич
где-то на заборно-турникетном заводе мастерил системы наведения для комбайнов с
вертикальным взлетом и ничего об этом не подозревал. Растеряв в процессе
трудовой деятельности электронно-радиотехнические знания, выходящие за рамки
узкоспециализированного припаечного мастерства, он послесменное время до
прихода домой проводил в пивной, большей частью один, прихватив к литру пива
"чекушку" и рыбку. А почему один? Да потому, что был он романтиком и
мечтателем. И друзья у него были, собутыльники и тоже любители за рюмкой
почесать языками, но талант мечтать у нашего героя был особенный.
Язык его, разоблаченный от оков алкоголем, становился гибким, речистым на все
лады, богатым эпитетами, нетривиальными сравнениями и блистательной
фразеологией. Когда он брал первую высоту, его невозможно было остановить, и
продолжалось сие до тех пор, пока кто-нибудь из его приятелей не вставлял
колкое и циничное замечание. Приятели, надо сказать, были люди довольно
завистливые и слабонервные, но, в общем, быстро сообразили, каким способом
можно остановить Александра Яковлевича, и вскоре стали пользоваться своим
открытием. Александр же Яковлевич обижался, свирепел, бросался в разборки и
выходил из них ни с чем, если иметь в виду приятные приобретения. Так он
остался один на один с пивом, водочкой, рыбкой и своим даром излагать плоды
искрящихся фантазий.
Его жена, Надежда Куприяновна добросовестно выслушивала своего мужа, ну,
скажем, за мытьем посуды или сидя перед телевизором, но она не терпела мужа
пьяным, постоянно ругала его резкими и труднопроизносимыми словами, взятыми,
видимо, в каких-то книгах. Кроме того, устное творчество Александра Яковлевича
вызывало у нее временами снисходительную улыбку, а временами, в трудные
жизненные моменты, зубную боль, и Надежда Куприяновна с перекошенным лицом
сообщала, что сделает ужин из самого Александра Яковлевича, если тот не
принесет немедленно деньги в дом.
Надежда Куприяновна в общем смысле имела бравый вид, ибо трудилась в ВОХР
крупного завода и каждосменно обыскивала сумочки входящих и исходящих. Очень
легко предположить, что под командой такого генерала ефрейтор Александр
Яковлевич отнюдь не процветал. И потому все чаще и чаще повторялись его сидения
в пивной в гордом одиночестве с джентльменским набором.
В описываемый период времени Александр Яковлевич неустойчиво брел по
направлению к дому, пытаясь решить для себя вопрос - стоит выпить еще или
попытаться выветрить хмель? До дрожи в коленках ему вспоминалась вчерашняя
проповедь супруги, громоподобным голосом нанесшая значительный урон душевному
равновесию Александра Яковлевича. Сегодня он уже отпраздновал проигранную битву
и размышлял, как бы по выгоднее сдаться на милость победителя - может, удастся
сохранить знамена и музыку?
Когда же до дому оставалось полтора квартала, а путь пролегал по тихому
маленькому бульварчику, на котором неубранные сухие листья шуршали, как
разбросанные нотные листы, со скамейки поднялся легко, не по-осеннему одетый
человек, мгновенно оказался рядом с Александром Яковлевичем, хотя разделяло их
метров двадцать, не меньше, и ухватил его за борт серого старенького плаща с
оборванными пуговицами, обреченно болтающегося на плечах нашего мечтателя.
Секунду человек разглядывал потрепанные полуботинки, наглаженные замызганные
брюки, свитер в затяжках и другие детали довольно колоритного его туалета, а
затем глухо произнес:
- Купите эликсир. Бутылку. Пол-литра. Недорого.
- Что-что? - буркнул Александр Яковлевич, мучительно трезвея.
- Это эликсир. Летальный эликсир. За пол-литра всего пятерка.
Александр Яковлевич трезвел мучительно, но быстро. Он обратил внимание на седые
волосы говорившего, разительные по контрасту с молодым лицом, хорошо сложенной,
наполненной энергией фигурой, на тонкое черное длиннополое двубортное пальто с
вычурными пуговицами, такое, что кончики бортов бороздили осеннюю лиственную
массу. Под пальто никакой одежды, кроме, разве что, плавок и носков, а также
каких-то штиблет, не угадывалось. Пахло от подошедшего приятно, апельсинами и
еще какими-то цитрусовыми.
Наделенный известным жизненным опытом, Александр Яковлевич решил, что бывают
странности и похуже.
- Отрава! - веско заявил он.
- Да какая отрава, - горячо возразил его собеседник, - нет же. Я вот сам
глотну, если хотите...
Он извлек из кармана пальто поллитровочку без этикетки и стал откручивать
пробку.
- Подожди, подожди... Какой, говоришь, эликсир?
- Летальный. Чтобы летать...
- Летать, говоришь? Ну, ты загнул... Дай-ка понюхать!
Александру Яковлевичу почудился запах спирта, немо обрадовавший ту часть
организма нашего героя, которая желала повторить. Он решился лизнуть, потом
сделал маленький глоток. По вкусу эликсир напоминал очень чистую, очень хорошую
хлебную водку, ныне довольно редкую вещь.
- Значит, летать, говоришь? - снисходительно произнес в глубине души
заинтересовавшийся Александр Яковлевич.
- Летать. Еще как летать. Только надо поверить. - азартно размахивал руками
собеседник. - Обязательно верить. Иначе просто не выйдет ничего.
Александр Яковлевич вдруг захотелось протереть глаза, так как показалось ему,
что этот парень сейчас еще разок махнет своими длиннющими ручищами и взлетит в
осенние сумерки. Он опустил веки и снова поднял их. Нет, парень стоял на месте,
ждал пятерку и без нее улетать не собирался.
- Ладно. - торопливо сказал Александр Яковлевич. - Бери пятерку...
Надежда Куприяновна возвращалась домой поздно, просидев у подруги. Она решила
помучить супруга за его дрянные выходки. С подругой они подробно обсудили
происшедшее вчера, и, как большинство женщин, подруга советовала быть твердой,
волевой и не давать спуску. Надежда Куприяновна собиралась непременно внять
совету.
Войдя в квартиру, скинув пальтишко и сапоги, Надежда Куприяновна отнесла
продуктовую сумку на кухню и тут заподозрила неладное. Было тихо.
Подозрения оправдались. В комнате, перед журнальным столиком, на диване, по
турецки поджав ноги, сидел Александр Яковлевич в непонятном настроении. На
столике красовалась бутылка без этикетки.
- Опять? - грозно спросила Надежда Куприяновна. - Сил моих больше нет...
- Да это не водка, Надя. Это - летальный эликсир!
- То есть?
- Ну, что бы летать. Правда, правда...
- Ты что это городишь? Опять нализался? - растерянно сказала Надежда
Куприяновна, сбитая с катушек повседневности.
- Пробуй. - Александр Яковлевич уверенно протянул ей стакан, наполненный на три
четверти.
- Ну, ты не очень-то...
Надежда Куприяновна поднесла стакан к носу и понюхала. Ничего не почувствовав,
она сделала маленький глоток. Снова ничего не ощутив, Надежда Куприяновна
сделала довольно мощный глоток, потом еще один. Видимо, это все таки была
водка.
- Обманул, мерзавец? - распаляясь, процедила она.
- Ничего, ничего... - Александр Яковлевич подбежал к окну и распахнул его.
Звезды запустили тонкие лучи в сумеречную комнату.
- Ну, давай. Только верить надо. Верь и все получится...
Надежда Куприяновна пару раз перед окном прыгнула, но рискованной комплекции
тело не смогло преодолеть силы земного притяжения.
- Я тебе дам - верить. - смутно пробормотала она. Мышцы стали безвольными,
вялыми, ощутимо клонило в сон. - Сволочь ты, усыпил...
Надежда Куприяновна ухватилась за спинку дивана, пронзительно заскрипела его
пружинами и провалилась в вязкое забытье.
- Я же говорил - верить надо.
Александр Яковлевич с грустным выражением на лице постоял около спящей супруги,
убедился в здоровом ее сне и подошел к окну.
Забравшись на подоконник, он еще раз огляделся, чему-то усмехнулся, кому-то
кивнул и упорхнул в звездные осенние сумерки.
Фантастический рассказ.
Переправа, переправа
Берег левый, берег правый...
Александр Твардовский.
Явственно я видел только веревку, свисающую с рюкзака впереди
идущего. Сразу возникла картинка из учебника физики Соловьева - с приложением
векторов сил и арабской вязью вместо формул раскачивается физический маятник.
Скрипучие вековые сосны и прочие деревья, ростом и рангом поменьше, окружают
нашу тропу с утра, а мы в ногу ступаем на мокрые от росы иголки и прячем глаза
от злых солнечных языков, изредка прорывающихся сквозь всевозможную
древесину.
Нас всего четверо и мы все разные. Впереди идущий - великий стратег нашей
группы по имени Сережа. Он составлял план компании, он видел кроки,
нарисованные рукой Павла. Он был уверен, что Павел жив и что мы его непременно
найдем. Однако нездоровое самолюбие и кретиническая потребность к
самоутверждению мелькали в его взоре, когда он докладывал нам диспозицию. А
может быть, это мне только показалось. Мне иногда кажется бог весть что.
Опять же Павел наш друг и, можно сказать, учитель. Поэтому мы все поддержали
Сережу.
Склон становился круче, стали попадаться обширные россыпи замшелых камней. Это
значит, что мы выбираемся на гряду. По Сережиному плану за грядой должен быть
спуск к реке, через которую Паша переправился и пропал. Или не переправился. Я
этого не мог понять - дважды переправиться, а на третий исчезнуть. Паша в
первый раз переправился выше по течению при наличии густого тумана, сказал нам
Сережа на разборе диспозиции. Поэтому он заметил лодочника только на обратном
пути, о чем имеется краткое упоминание в Пашиных записках, сказал Сережа. Паша
увидел лодочника с этой вот гряды, - он ткнул пальцем в карту, - после того как
переправился обратно. Но мы пойдем сразу к переправе, сказал Сережа твердо и мы
не стали спорить. Но все это было странно. На официальной карте реки не было,
просто долина, да и тревожное в этом что-то было, не нравилось мне что-то.
Зачем Паша пошел туда снова - это раз, почему так скуден сведениями его отчет о
первом путешествии - это два, и почему он ходил туда один - это три. Почему он
вообще ходил один? "Территории" начитался?
Николенька разделяет мои опасения, но поддавшись естественному для него
оптимизму, а точнее, пофигизму, он беспечно бьет меня по плечу, имея при этом
бравый вид. Он поворачивается ко мне спиной и уходит, насвистывая что-то
неопределенно веселое, а мне слышится стук челюстей, душераздирающие крики и
видится пламя адских костров. К черту, думаю я, пытаясь восстановить душевное
равновесие. Но это так тяжело.
Колюне, например, это ничего не стоит. Он по натуре такой. Легкий на подъем,
неразборчивый в знакомствах и связях, но, тем не менее очень внимательно и
бережно относится к своим желаниям и комфортному их исполнению. Давеча, в
поезде, он обеспечил нас ужином из рук строгой и неуступчивой проводницы, а
сам, напротив, получил от нее не только ужин. Причем Николя считал, что дал ей
гораздо больше, чем она ему. "... Вы, несомненно, сделали счастливой ее саму и
всю ее семью..." Горбун а ля Жан Маре, которого только могила и исправит. В
нашем строю он идет вторым и если чуть-чуть наклониться в сторону, то можно
увидеть синий рюкзак его и твердо ступающие ноги, затянутые в технический
капрон.
Мне стали приходить в голову странные мысли и я присел на камень отдохнуть и
успокоиться. Никто не заметил моей отлучки из строя да и ладно - на гребне они
сделают привал.
Не следовало мне сейчас курить, но сил не было и я закурил с наслаждением.
Какого черта, подумал я раздраженно, как я втянулся в такое дело. Почти
безнадежное дело. Ну ясно, все таки Павел был моим другом. А может он и есть. А
может... А может я за тем и тащусь по тропе от бугра к бугру, что бы
разобраться... Разобраться, что для меня значит Павел и что для меня значат
ребята. Хорошо. Ладно... Но я никак не могу отделаться от мысли, что, к
примеру, Сережа реализует свое стремление к лидерству. Упорство,
настойчивость, желание во что бы то ни стало достичь и все такое прочее...
Твердый, как паровой молот, взор... Звон кинжала о точильный камень в голосе...
Хруст черепов под тяжелыми десантными башмаками... Да нет же, что ты, прекрати,
это просто мелкие камни...
Сигарета обожгла мне пальцы, а наверху Ольга уже звала меня, крича изо всех
сил. Может, именно так кричит горилла. Не знаю... Мне пришлось встать и
догонять ребят. Сейчас я получу взбучку за свою задержку. От Ольги...
По ее мнению, я всегда опаздывал. Я опаздывал на автобусы, электрички и поезда
дальнего следования. С особым удовольствием я опаздывал на поезда скорые и
почтово-багажные. На самолеты и другие виды транспорта. Я опаздывал на учебу,
свидания, рауты и суаре, с цветами и без оных. В конце концов, я должен был
опоздать на собственное бракосочетание.
Ради шутки, это совсем не плохо. Но лучше опоздать на свою собственную
смерть.
И вот, изящной формы нежная женская ручка превратилась в могучую направляющую
длань. Из жалости... Я нахожусь в предчувствии того, что скоро она мне скажет -
"Горе мое..." Хотелось бы понять, почему она со мной. Или я с ней.
Я выбрался на гряду, и, к удивлению и радости своей, не был замечен командой.
Команда вперила взоры в долину, шепотом ругаясь и вырывая друг у друга бинокль.
Поток фотонов серебрил неширокую воду в долине, до нее было часа два пути. Я
услышал слово "лодочник" и понял, что Павел не ошибся и Сережа не ошибся и что
мы уже практически прибыли на место наших поисков. Ребята возбужденно тыкали
пальцами в долину, узнавая места, помеченные на Пашином кроке, и восторг пылал
у них в очах. Зря я о них плохо думал. Неправильно это, ущербно как-то. Они вон
рады нашей маленькой удаче, а у меня только что в голове бродили злые мысли,
как привидения в замке Моррисвиль. Не все так ужасно, нет, не все...
Тут Ольга ненароком оглянулась, скользнула по мне взглядом...
- Ах, это ты, горе мое... Иди сюда, смотри. - Она протянула мне бинокль.
Злость и раздражение вновь обрели былую силу. Не зря я так думал... И не стоит
надеяться, что мое раздражение - это результат физических трудностей и
отсутствия комфортабельных удобств. "... - А из удобств что есть в номере? -
Окно. "
Я увидел ветхие мостки и возле них лодку с высоко задранным носом и низкими
бортами. На средней банке сидел кто-то в сером плаще с капюшоном, надетым на
голову. Плащ скорее походил на тогу. Или на рясу монаха-доминиканца.
- На карте этой реки нет. Я так и думал. Я же говорил. На карте просто низина.
Я знал, что будет по моему. То есть, по Пашиному. - Сережа ликовал. - Пошли,
пошли скорее.
Он схватил свой рюкзак, точным движением швырнул его за спину, и почти бегом
двинулся вниз по склону, в долину, на ходу просовывая руки в лямки. Скоро его
брезентовые штаны замелькали среди деревьев.
До переправы мы долетели как на крыльях. Неширокая пойма была свободна от леса
и кустарника, а долина вдруг превратилась в глубокую котловину, окруженную
каменистыми хребтами. Река прорезала в этих хребтах узкое ущелье и только в
месте переправы горы не поступали близко к воде. Все было не так, как сверху...
И течение реки было спокойным, отнюдь не быстрым. Все не так...
Между тем, солнце било нещадно и нужно было торопиться.
- Здравствуйте, - сказал Сережа, - Вы не перевезете нас на ту сторону?
Старик молчал, не поворачиваясь к нам лицом.
- Мы можем заплатить...
На это старик приглашающе махнул рукой, и я увидел его длинную седую бороду и
морщинистую кисть с резко обозначенными вздувшимися венами. Лица не удалось
разглядеть, словно и не было его, словно борода росла от самых глаз. А глаза
где? Их тоже нет? Опять эти фантазии...
Мы расселись на банках. Старик, натужно оттолкнувшись веслом от мостков и
неожиданно легко развернув лодку, начал размеренно и неспешно грести. Он смешно
наискось подгибал ноги под низкую банку. На ногах его были плетеные сандалии, а
низ его тоги был мокрый от воды, скопившейся на дне лодки. Из-под капюшона
тянуло холодным равнодушием и еще чем-то жутким. Я старался держать себя в
руках.
- Как вас зовут, дедушка? - спросил я. Чтобы не молчать.
Старик посмотрел на меня. Это был не взгляд, а сильный жесткий удар, порыв
ледяного ветра. Это были не глаза, а две черные дыры во вселенную иного
порядка. Зарябила водная гладь, из ущелья вырвался туман, мгновенно заполнил
пространство, скрыв от нас солнце, берега и все, все, все...
Лодка уткнулась в песчаную отмель. Сережа выпрыгнул и подтянул ее к берегу,
принял рюкзаки, галантно подал руку Ольге и мы очутились на берегу. Не знаю кто
как, а я, кажется, испытал облегчение.
Старик завозился на носу, стараясь оттолкнуться от берега.
- Спасибо. - Сказал Сережа. Он подошел со стороны левого борта и положил деньги
на среднюю банку. Вернувшись к нам, он спросил: - Как называется эта река,
дедушка?
Старик наконец-то справился со своей задачей. Усевшись на банку и не глядя, не
пересчитывая запихав деньги за пазуху, он стал разворачивать лодку по курсу.
Сережа всем своим видом показывал, что ожидает ответ. Николя прикуривал
сигарету, а Ольга уже шла куда-то вдоль берега. Я глядел на старика и думал,
что опять случилась какая-то дрянь и нас обвели вокруг пальца. А кому и зачем
это нужно, нам не понять никогда...
Тут вдруг старик ощерился, открывая гнилые зубы и хрипло, скрипуче произнес:
- Стикс, ребятки... - и силуэт его растаял в тумане.
Фантастический рассказ.
Стань тенью для зла, бедный сын Тумы, и страшный Ча не поймает тебя.
Алексей Николаевич Толстой.
"Аэлита"
Утро ли было, день ли, солнце чертило по небосводу свою пологую
гиперболу, а весь мир двигался в лето. Олежка глядел в небо, где скользили,
картинно раскинув крылья, речные чайки. Маленький городок стоял на берегу
залива большой реки и Олежка часто ходил на набережную, отделенную от города
полосой гигантских сосен. Он подолгу таращился в ясное небо, заряжался
настроением и желал единения с природой.
Сегодня с утра Олежка шатался по набережной, сбивая ноги в новых ботинках.
Настроение было около шести шаров, и он слегка щелкал парой степ-движений,
заученными по журналам в прошлом году. Но набережная была почти пустынна и
мастерство новоявленного степиста оценить было некому.
Вдруг Олежке это не понравилось и он рванул через сосновый бор к площади.
Выбравшись на тротуар, он закурил и зашагал вперед. До площади было не более
100 метров. На встречу ему двигались две симпатичные девчонки и он решил
эффектно швырнуть цигарку в урну, сделав при этом несколько степ-щелчков, и
галантно поклониться. В урну он не промахнулся, но нога при движении зацепилась
за куст газона и Олежка чуть не рухнул на асфальт. Девицы обменялись смешками,
помахали Олежке и пошли дальше, болтая о своем. Ну и ладно - Олежка повторил
танцевальную программу уже так, для себя, вспомнил, что шел к площади и потопал
дальше.
Не знаю, какой ветер дул и где сплелись мировые линии, но на площади все было
не так. Перед "Горизонтом" сонмище всяческих тряпок, флажков, шаров,
повозок. Пространство, огороженное размалеванным фанерным забором, имело сцену
и скамейки. Театр под открытым небом. Имелись также ворота, распахнутые в зал и
увенчанные надписью - " Независимый театр "Теллурий". У ворот,
за столиком, потрясая билетами и удерживая банку для денег, сидел зазывала,
оглашая окрестности знаменитым - "Кто возьмет билетов пачку..."
Из-под реквизитского замызганного колпака на лоб вылезала хорошо гримированная
рубленная рана - топором кто-то въехал.
Театральный трибун зацепил Олежку взглядом и заорал во всю глотку:
- О, молодой человек, истинный театрал, у вас это на лице, в душе и в сердце,
вы будете актером, черт возьми, я всю жизнь в театре и знаю, что говорю.
Купите билет себе и своей девушке.
А почему нет, подумал Олежка, куплю и пойду искать девушку. Он отсыпал
горластому и взял две разноцветные картонки с надписями "Независимый театр
"Теллурий" и, ниже, "Отелло".
А горлопан снова орал, как мегафон:
- Девушка, у вас на лице любовь к театру. Единственная гастроль, актеры с
мировым именем, не пожалеете.
Олежка оглянулся и увидел хмурую девицу с молочными бутылками в авоське. Косы
сбегали на грудь, облеченную в серую водолазку, а взгляд не предвещал ничего
хорошего. В два движения Олежка был рядом и протянул безмолвно одну из своих
картонок. Выразительные глаза девушки обежали взором его лицо, в них мелькнуло
что-то живое, девушка взяла билет и, также молча, сунув его в карман джинс,
пошла прочь.
- Девушка..., - громко, но безнадежно сказал ей вслед Олежка - стройная фигурка
удалялась.
- Ну и ладно! - буркнул Олежка и опять продемонстрировал свои способности к
степу.
- Молодец, парень, отлично. Быть тебе, парень, актером, у меня глаз верный! -
весело прокричал зазывала и тут же начал склонять к сожительству с театром
другого прохожего.
Конечно, актером, кем же еще, подумал Олежка, собиравшийся учиться на
филолога...
Немного народу пришло на спектакль, не привыкли здесь люди к бродячим артистам.
Олежка явился один из первых, занял место поближе к сцене, был почему-то
нетерпелив и чуть-чуть нервничал.
В мягком свете рампы все началось прекрасно, мавр с печальными глазами,
влюбленная и потому отчаянная Дездемона и все остальные тонко и ненавязчиво
вели дело к кульминации, неуловимым образом завладели вниманием зрителей, и те
ни о чем ином не помышляли.
Олежка сразу попал в плен очарования героев, и взметнулась, взыграла в нем
мысль об актерстве, начала оформляться в побуждение к действию, а он не сводил
взора с подмостков.
Там уже шла сцена удушения. Слишком натуралистично это было, с предсмертными
стонами и всхлипами сучила ногами удушаемая Дездемона, а Отелло аж вспотел от
натуги и грим его потек на висках. И когда мертвая Дездемона обвисла на руках
печальноглазого мавра, Олежка заметил на ее неестественно вывернутой шее
огромные синюшные отпечатки, оставленные черными пальцами.
В этой поразительной картине грянули овации, и, участвуя в общем хоре, Олежка
поймал сформировавшуюся мысль. Ничего не осталось, кроме этой мысли, все
существо Олежки стремилось на подмостки.
Когда разошлись зрители, Олежка пробрался за кулисы. Актеры, рассевшись в
венецианских креслах, пили вино из пузатых бутылок и травили свои актерские
байки. Мелькнули опять синяки на шее, рубленная рана на голове, но Олежка
отогнал видение и слезно попросил принять его в труппу.
Отелло, уже снявший грим, замер с рюмкой на подъеме, вздохнул неприметно и
поставил емкость на стол.
- Что ты, мальчик, спешишь. - тихо и внятно сказал он. - Время твое еще
настанет, будь терпелив и настойчив. Но не сейчас. Иди себе, может, и
встретимся еще, не дай господи, - пустые глаза холодно глянули на Олежку.
Почувствовав озноб, Олежка понял - охота набиваться в труппу прошла. Но кипела
в душе обида, непонятная злоба, шевелилось уязвленное самолюбие.
- Ну и ладно! Без вас обойдусь! - раздраженно крикнул он. Актеры спокойно,
понимающе переглянулись и приняли на грудь.
Тогда Олежка куражисто отбил ногами несколько тактов и покинул место сие,
глубоко переживая обиду.
Горластый зазывала восхищенно причмокнул:
- Быть ему актером, верно говорю...
- Не дай бог, к нам попадет... - грустно сказал Отелло и плеснул себе еще.
А Олежка шел домой, ничего не замечая вокруг, и громко высказывал доводы в свою
защиту, обвиняя оппонентов в бездушии и невнимании. Раз он задел кого-то и, не
оглянувшись, не извинившись, шел дальше. А девушка с косами, в серой водолазке
и джинсах, стояла и смотрела ему вслед с недоумением. А может, с
негодованием.
Олежка уехал поступать в столицу, в театральное, и все хорошо у него случилось,
бодро, весело. Он поступил легко, неплохо учился, был отмечен на дипломном
спектакле, где сыграл Мольера в "Кабале святош". Получил несколько
заманчивых предложений, но, не взирая, вернулся в свой городок на берегу залива
большой реки, к соснам и синему небу.
И вот он снова брел среди сосен вдоль набережной и вспоминал подробности
далекого дня, коротко усмехаясь своей наивности тогдашней и юношескому
максимализму. Устроилось у него здесь неплохо, в местной драме готовилась
премьера, где он получил роль Лаэрта.
Но мировые линии опять вышли из под контроля и изменилось положение вещей.
Навстречу Олежке шла пара: молодой человек и девушка. Парня он узнал - это был
его будущий Гамлет, очень неплохой актер, но чрезмерно самолюбивый и
тщеславный. А девушка узнала Олежку сама, подошла к нему и сказала тихо:
- Здравствуй. Помнишь меня?
События давние вдруг сложились в четкую мозаику, и, хотя на девушке было
платье, а не водолазка и джинсы, Олежка все вспомнил.
- Узнал! - сказал он радостно.
- Здравствуй еще раз! - также тихо произнесла девушка и коротко поцеловала
Олежку.
Почувствовав расплавленный металл, Олежка сконфузился, ибо не помнил имени
девушки. Точнее, не знал его вовсе. Девушка обернулась к своему спутнику и
сказала:
- Это мой давний знакомый... - и замялась.
- ... Лаэрт! - выпалил Гамлет, кромсая своим бритвеннообразным взглядом Олежку
на кровавые куски. Но Олежке было наплевать - девушка снова смотрела на него.
Закружился этот странный треугольник. На носу премьера, парни работали в полную
силу - Олежка не мог иначе, а Веня очень надеялся вернуть Наташу. А Наташа была
спокойна и держала Веню на расстоянии. Олежка пытался отгадать, откуда ему
такое счастье.
Но мировые линии гнули свое.
Перед началом премьерного спектакля Веня-Гамлет зашел в уборную к Олежке.
- Финальная сцена должна быть самой лучшей. Я постараюсь убить тебя очень
правдоподобно. - возбужденно сказал Веня и сверкнул своим золингеновским
взглядом.
- Главное - поменьше возни с поединком. Неважно у тебя с фехтованием... - делая
последние штрихи к костюму, озабочено произнес Олежка.
- Ничего, все будет OK, дружок. - И больно хлопнув Олежку по плечу, Веня
вышел.
Они хорошо сегодня играли, с подъемом. Впрочем, премьера...
И вот отравленная Гертруда валится на пол. Валится на пол обессилевший,
пораженный ядом Лаэрт, приподнимается на локте. Гамлет склонился над ним, и
свет почему-то в глаза, и зрителей не видно. Реплики об отраве, короле. И
дурная улыбка Вени-Гамлета. Он извлекает из складок одежды короткий испанский
стилет и шепотом:
- Не видать тебе Наташи, сволочь!
Стилет разрывает Олежке грудь и устремляется к сердцу. Холодная сталь, озноб,
темень...
Он услышал знакомый голос зазывалы:
- Эй, молодой человек, вы настоящий театрал...
Не было боли и страха. Стоило поднять веки, сразу бросилось -
"Теллурий". Поворот головы - и он видит Дездемону, старательно
припудривающую огромные синюшные отпечатки на шее. Колыхая своим эльбрусом, она
оборачивается к Олежке и пустые огромные зрачки встречаются с глазами Олежки:
- Очнулся, мальчик. Теперь он сыграет нам Лаэрта...
Фантастический рассказ.
Странная нынче осень -
Листьев все нет и нет.
Почти по В. Ланцбергу.
...очень славно прижать разгоряченный лоб к стеклу и успеть ухватить
момент слияния деревьев в одну полосу. Ритмичное преображение их постепенно
выравнивается по стук трамвайных колес и тогда исчезает вагон, люди, окружающие
тебя и остается совсем немного - вот-вот начнут падать листья. Но кто же
позволит просидеть долго в таком положении? Контролер пристанет или бабуська
какая-нибудь зайдет в вагон - надо уступать место. Черта с два - увидеть сейчас
листопад. Ушло его время.
...не могу понять, куда он подевался. Ты уехала и осень лишилась его. Листья,
вместо того, чтобы банально падать на землю, таяли. Таяли прямо на ветках,
растворялись в воздухе, телепортировались в иную вселенную... Исчезла
банальность и осень превратилась в самое скучное время года.
...тысячу лет назад мы бродили по парку вдвоем и осень была настоящей. Столько
листьев под ногами, ты брала их в охапку и бросала вверх. Они падали мне на
голову, а ты смеялась, кружилась, подбирала листья снова и совала мне в карманы
плаща. Темнело, желтые фонари таращились на нас и мигали поочереди. Мы
возвращались домой, ты варила кофе и укладывалась спать, а я выгребал листья из
карманов и запирался на кухне наедине с манускриптами, фолиантами, монографиями
и прочей белибердой, гадая, отчего же наш городок называется не Болдино. Время
капало и под звон капель подкралось ко мне желание заняться литературой.
Стихами и беллетристикой. Эссеистикой. Новеллистикой. Я задвигал манускрипты и
фолианты подальше с глаз и на цыпочках, прикрывая рукой фонарик, шел смотреть
как ты спишь. Ты улыбалась во сне...
...но уехала, и листья перестали падать. Куда? Наверное склеивать по кусочкам
скелет Тамерлана, искать первопоселения первочеловеков, раскапывать драконьи
клыки длиной 1 метр 37 сантиметров. С того времени ни разу не было
листопада...
...ни разу не взял перо. Не присел к столу с чашкой кофе и сигареткой. Не
приходилось мне выгребать желтые кленовые листья из карманов. Не было их. Не
было...
...пить пиво было приятно. Но в связи с этом приходилось также сносить
неудобство - над ухом гундел Сан Саныч по кличке Кабачок. Вечно отирающийся в
пивной после работы. Философ школы киников, опоздавший родиться на две с
половиной тысячи лет. Ангел, уволенный из рая за неумеренное употребление
спиртных напитков. Мессия без последователей...
- ...мы ходим уже пятнадцатый раз по этому кругу, - Кабачок говорил на работе о
работе, но после - о человеке и токмо о нем, гадком, скверном и очень
заба-авном животном. - Я не доказываю ничего, пойми, я тебе объясняю свою
концепцию философскую. Даже не концепцию - квинтэссенцию оной.
...пони мы изображали. Я обычно не соглашался, мотивируя несогласие очень
хорошим отношением к собственной персоне. Он громил мои доводы, развивая,
утончая и оттачивая свои. Плюя на все, тянул и гнул свою животно-забавную идею.
Концепцию. Мысль. Основать школу и не мучаться...
...избрал первым своим учеником. А на фиг мне его учение - листья не падают.
- ...думаешь о чем-то все время. Я скажу тебе, о чем ты думаешь. Как брюхо
набить побольше, послаще. О жратве...
- ...было уже у Джека Лондона. Надоело...
- ...добавлю к этому мысли о совокуплении, получше опять же, послаще.
Трахнуться со вкусом - понял? Ты погляди на них на всех! - широкий размах в
пространство. - Думают о жратве и совокуплениях. Не исключаю некие
социально-психологические отклонения от теории, но если смотреть в корень -
базис тот же. В жратве и совокуплении. Нет разве? Ты вот стихи свои кропаешь. А
зачем? За деньги - жратва, либо заморочить голову какой-нибудь дурехе и
быстренько затащить ее к себе в постель...
- ...согласен почти. Но вот беда - человек существо двойственное. Как аверс и
реверс. Как добро и зло. Как все на свете...
- ...Что-что? Ты уже с чем-то согласен? Прогресс...
- ...сказал - почти. Мне нужна другая половина - я туда помещу нетривиальное
желание любить и творить.
- ...извращенец философский. Никакого дуализма, ни за что. Пример на твоем
собственном опыте: Майка твоя все еще драконьи зубы раскапывает. Это, братец,
не что иное как разрушенные иллюзии. Осознать себя животным, это ладно. Но
осознать животным самого близкого из стаи, можно сказать - любимого, человека -
это удар. Она вдруг представила полное отсутствие других желаний, кроме жратвы
и трахания, и все... Это, дружок, нокаут...
- ...лучше отвяжись. Впрочем, мне все равно...
- ...нет, обоснуй. Чего сиднем сидеть.
- ... листья не падают.
- ...природа, однако, живет по другим законам. Мировой сдвиг, ядрена мать.
Отзовется он нам еще. Но тебе то что до этого?
- ...творилось хорошо в листопад...
- ...рассказать мою теорию о реакции природы на человека...
- ...иди уж, Кабачок. Тошнит от твоих слов.
- ...ладно. чего там. Завтра пива попьем?
...пошел к Светке. Мы давно знакомы, со школы еще. Она с самого детства
живописует на своих холстах свою весну - добрую, веселую, смешную - характер
такой. Торгует картины за бесценок, кое как кормится с этого. А иногда якшается
с мажорами какими-то, но надоедает ей быстро, и гонит их бесповоротно. И вечно
сама пристает с душеспасительными беседами ко всем скорбным и страждущим. Рядом
с ней хорошо, болтает много, остановить невозможно - я ее слушаю.
- ...черт меня дернул - я сегодня рисовала осень. - Она швырнула окурок в
"бычковый" угол - там для этих целей стояло эмалированное ведро. -
Смотри, как падают листья...
...падали, как в сказке. Так не бывает. Хотелось увидеть этот сон, и я знал -
такой сон я непременно увижу.
- ...спасибо, Светка. Ты просто гений. Не знаю, как тебе это удалось, но просто
здорово. - И в губы ее, по-настоящему.
...захлопала глазами, не понимая ничегошеньки.
- ...все, иду. - И еще в губы.
...темень крадется неслышно. Стук трамвайных колес помогает вагону держать
ритм. Но не так просто попасть домой.
- ... гляди, вот черт. - Это вопит вагоновожатый.
...по виду похожая на кристаллическую решетку алмаза колыхалась пирамидка из
желтых кленовых листьев. В таком положении удерживал их разведенными руками
парнишка лет десяти. Глазастый, лохматый, в футболке, шортах и кедах на босу
ногу - и не холодно, сидел он рядом по-турецки и управлял пирамидкой. Мягко
повел ладошкой - листья поочередно перевернулись другой стороной. Еще повел - и
пошла завораживающая игра движений.
- ...привет. Как это ты... делаешь?
- ...читал. Просто. Интересная книга такая. Там мальчик думал с помощью
листьев. На пятак. Чешир-р-рский кот...
- ...погоди, малыш...
- ...именно, "Малыш". Так и называется - "Малыш".
- ...ладно. Скажи только - ГДЕ ТЫ ВЗЯЛ ЛИСТЬЯ?
- ...дальше. Впереди... - он мотнул головой в сторону парка. Рук не оторвать -
занят.
- ... скорей. - и на ходу прыгнул в вагон.
...вагон рванул. Мелькнула желтая табличка на столбе - "Осторожно -
листопад". В парке, на скамейке, сидела Светка, а рядом стояла ее осенняя
картина. Падали листья. На асфальтовую дорожку, на трамвайную линию, на
газон... На землю. И вот уже смеялись, моргая, фонари, все кружилось в вальсе и
всем стало весело и легко. "Все влюблены и все крылаты..."
...главное теперь - не отрывать лоб от стекла.
Популярность: 4, Last-modified: Sun, 23 May 1999 18:10:48 GmT