---------------------------------------------------------------
© Copyright Владимир Круковский
Email: vkrukovs@eastline.ru
Date: 26 Apr 1999
---------------------------------------------------------------
Конечно, мыс назывался не Трах...танкут, как он прочитал, когда
записывался на экскурсию. Правильно мыс назывался: Тарханкут. Еще раз:
Тар-хан-кут - самая западная точка полуострова Крым. Там должны были быть
гроты, скалы и, вообще, очень красиво. Туда они сейчас и направлялись,
человек пятнадцать в маленьком автобусе черноморского турбюро.
В автобусе было жарко. Он достал бутылку из-под "фанты", наполненную
кипяченой водой и сделал глоток. Легче не стало. Экскурсовод рассказывала о
нераскопанных скифских курганах, которых в этих местах более четырехсот. Он
начал оглядываться, пытаясь разглядеть хотя бы один из этих курганов, но
экскурсовод его успокоила - под "этими местами" она понимала весь Крым.
Здесь же курганов нет вообще, как и лесов, которые съели козы, завезенные
древними греками. Когда в Древней Греции стала падать производительность
труда, грекам пришлось искать новые места обитания. В пятом веке до нашей
эры они основали поселение Калос-Лимен на берегу Черноморской бухты - той
самой бухты, на берегу которой расположен их город Черноморск, и, если
пройти в конец городского пляжа, там можно увидеть раскопки Калос-Лимена.
Он уже ходил в тот конец пляжа, и в тот конец, и в другой, но ничего
интересного, кроме этих раскопок не нашел. Черт его занес в этот Черноморск
- маленький курортный городок с двумя километрами песчаных пляжей, на
которых ни сантиметра не было отведено для нормального нудистского загорания
без мокрых плавок! Сплошные плавки, купальники, мамы с детьми, бабушки с
детьми, мамы с бабушками и детьми и так далее. Это вообще был какой-то
женско-семейный заповедник, почти без пап, бой-френдов и одиноких женских
парочек-единичек, ищущих новых знакомств.
Одна его знакомая говорила: "Мамы на отдыхе - легкая добыча!", но
подобная легкость его не привлекала. Сам он был в разводе и чужих жен не
любил. Стремился ли он к безраздельной страсти, которую сторонницы открытых
браков объясняют ограниченностью и эгоистичностью? Конечно, стремился! Но
дело было не в стремлении к безраздельности. Он всегда чувствовал холодок,
пробегающий в женщине, которая мысленно возвращается к своему мужу, не любил
этот холодок и старался его избегать. К тому же, у него не было опыта
соблазнения верных жен, и рассуждал он почти так же, как и они: "Вот, если
кто расстарается, тогда может и да!"
Конечно, среди мам были и одинокие мамы, но кто ж их различит? Все они
одинокие, когда надо! Искать было лень, и через пару дней пляжных наблюдений
и унылых вечерних прогулок с бутылкой пива он махнул на все рукой и решил:
раз уж черт, имя которому было безденежье, и занес его в этот целомудренный
рай, то пусть он в кои-то веки отдохнет вообще от всего, в том числе и от
секса. Пусть будет море, песок, солнце, фрукты и молчание, в котором слышишь
и себя, и других - всех тех, кого ты оставил дома. Не слова слышишь, но
истинные чувства.
В таком расслабленно-созерцательном настроении он и ехал на мыс Трах...
нет, Тар-хан-кут! В автобусе ему досталось место на первом сиденье слева,
перед плексигласовой перегородкой, отделяющей водителя от салона. За спиной
у него сидела круглолицая тетя с полными белыми плечами, не такая уж и
старая и вполне симпатичная. Он долго разглядывал ее отражение в
плексигласовой перегородке, а заодно и отражение загорелой девушки в темных
очках, сидевшей рядом. Сначала он думал, что они подруги, но потом девушка
назвала тетю "мамусиком", а та ее "дочей", и все расползлось по привычным и
унылым местам. К тому же, он оглянулся и понял, что слишком уж полнотела эта
мама: и подбородок у нее двойной, и кожа на лице неровная из-за
неправильного обмена веществ. Правда, выглядела она действительно молодо -
не старше тридцати - тридцати двух. Хм, если Мамусику тридцать два, значит,
загорелой дочке не больше четырнадцати. Девочка еще, но держится, как
взрослая дама.
Своими долгими разглядываниями, он сумел привлечь внимание Мамусика, и
теперь уже не он, а она разглядывала его. Она даже сместилась влево,
прижавшись к дочке, и ему не нужно было отклоняться в сторону, чтобы увидеть
ее курносый нос, круглые щеки и довольную улыбку. В конце концов, эта
торжествующая улыбка так ему надоела, что он вовсе перестал заглядывать в
перегородку и стал смотреть на экскурсовода, и задавать какие-то вопросы,
ответы на которые его совершенно не интересовали.
После часа езды по пыльной дороге они подъехали к маяку, построенному в
конце восемнадцатого века. Было жарко. Несколько человек спустились к воде и
стали фотографироваться на фоне скалистого берега, маяка, моря, неба и
всего, чего только можно было. Мамусик с дочкой тоже фотографировались.
Делали они это, не торопясь, и, когда им пришло в голову сняться вместе,
никого рядом не оказалось - все ушли в автобус. Дочка покрутила головой и,
заметив его, что-то крикнула и показала пальцем на фотоаппарат. Он уже готов
был спуститься вниз, как вдруг к дочке подскочил мужик в спортивных трусах.
В автобусе этот мужик сидел на втором сиденье справа, вровень с Мамусиком,
но по другую сторону прохода. Дочка недовольно пожала плечами и отдала
фотоаппарат мужику.
Он развернулся и пошел в автобус. Все сидели на своих местах, не
хватало только троицы со второго ряда. Через пару минут появились и они.
Первым в автобус поднялся мужик. На вид ему было лет тридцать пять, может,
чуть больше. Он был загорелым, подтянутым, в белых шелковых трусах с
широкими желто-голубыми лампасами. За мужиком шла дочка Мамусика. Она как-то
странно задержалась, на предпоследней ступеньке, повертелась вправо-влево,
платье ее приподнялось, и он смог лучше разглядеть ее стройные, но, отнюдь,
не худенькие ноги. Из-за темных очков не было видно, куда она смотрит, но,
скорее всего, она смотрела на него. Покрутившись и поулыбавшись, дочка
поднялась в салон, подошла к мужику и забрала фотоаппарат. Пока она шла, она
успела снять очки, и он поразился, насколько взрослым выглядело ее лицо: нос
такой же курносый, как у мамаши, низкая переносица и холодный взгляд.
Вот так да! Да, ей никак не меньше двадцати, а то и двадцати пяти! С
этим он уже сталкивался. Стройные и легкие девочки оказывались девушками
чуть ли не под тридцать. Бедра у них были узкими, физиономии улыбающимися,
грудь - небольшой, а голосок - нежным и звонким, и, если им удавалось
избежать морщин и желтизны, они вполне могли сойти за подростков. С одной
такой девочкой-женщиной он познакомился, когда в студенческие годы ходил по
алтайским горам. Тогда ему было двадцать, а ей - двадцать пять. Они лежали в
палатке, и он чинил ей фотоаппарат... И там фотоаппарат, и здесь! Кругом
одни фотоаппараты! Просто какой-то сексуальный фетиш! Ну, не стала бы
говорить, что ей на пять лет больше, и все получилось бы по-другому! Хотя,
вряд ли. По тем горам вообще ходили чуть ли не одни женщины. Они думали: раз
одиннадцать перевалов за двенадцать дней, значит, будут мужики. Но не тут-то
было! Мужики отдыхали, а перевалы преодолевали женщины. Лежа в палатках, они
смотрели, как им чинят фотоаппараты, и надеялись сразу же расплатиться за
работу. Но фотоаппаратов было много, а тех, кто их мог починить -- мало. Вот
и он тогда не смог ничего починить. Его бы и так отблагодарили, но он же был
не железный! Да, девичьи плечи при темных очках еще ничего не значат.
За дочкой в автобус поднялась Мамусик. На ней была длинная юбка в
темно-зеленых разводах и такая же блузка с полукруглым декольте. Покачивая
бедрами, Мамусик прошествовала мимо и опустилась на сиденье, обдав его
затылок горячим дыханием.
Они поехали дальше. Сколько же лет Мамусику? -- думал он. Не меньше
сорока, а выглядит... ну, не больше чем на тридцать! Вот что значит любить
свое тело, ухаживать за ним, заниматься гимнастикой. На пляже он видел много
тел: и молодых, и средних, и старых, обладательницы которых не отказывали
себе в еде. Помимо семейно-женского праздника, на пляжах Черноморска царил
праздник пышного тела, которое было хорошо и аппетитно лишь до поры до
времени, а время это порой наступало слишком быстро. Попки и бедра
становились рыхлыми и, не стесняясь, взывали о физкультурной помощи. Но
физкультурная помощь многого требовала, и тогда бедра и попки прятались под
гладкие чулки и колготки. Лежа в постели, они призывно изгибались,
разглаживая кожу, и продолжали радовать мужчин. Однако, случалось и
по-другому, и пышные тела надолго сохраняли свою естественную прелесть и
гладкость. Такой, по-видимому, и была Мамусик.
После маяка они заехали к "Дому Попова", построенному еще при Екатерине
Великой. Автобус остановился за воротами парка. Он вылез первым, перешел
дорогу и спрятался в тени высокой туи. Дул легкий ветерок, пропитанный
запахом соли. Он стоял и курил. Наконец, из-за автобуса показался край
темной юбки, раздуваемой ветром, белая рука, и на дорогу выплыла Мамусик.
Двигалась она плавно и была похожа... на "Санта-Марию" - главную каравеллу
Колумба. Мамусик доплыла до середины дороги, и вдруг ветер дунул сильнее,
поднял подол ее юбки, растрепал волосы, она подняла руку к груди и стала
похожа... неужели на Афродиту, выходящую из пены волн? Нет! На кого-то
другого, но на кого? "Санта-Мария" еще туда сюда, но Афродита?! Пытаясь
вспомнить, на кого похожа Мамусик, он так увлекся, что едва успел опомниться
и отвернуться, когда она подошла поближе.
Они прошли к дому, ядовито-желтому, с двумя облупившимися колонами на
фасаде. В конце аллеи, ведущей к морю, берег круто обрывался и падал к узкой
полоске пляжа, окаймлявшей небольшую бухту. Экскурсовод сказала, что дальше
берег везде высокий, и высота обрывов достигает двухсот метров.
После "Попова" они поехали на большой Атлеш. Сначала на большой, а
потом и на малый, где все и произошло. Впрочем, какой из этих Атлешей был
большим, а какой малым, он так и не запомнил. На первом берег большим
"языком" выдавался в море, и краю этого "языка" прилепилась маленькая арка,
в которую могла бы пройти парусная лодка. На втором Атлеше, "язык" был
значительно меньше, но в этом малом "языке" вода пробила сквозной туннель, и
та же самая парусная лодка могла пересечь его под землей.
Сначала они подъехали к большому Атлешу. Автобус остановился правее его
основания, рядом с вырубленной в ракушечнике лестницей. Вход на лестницу был
перекрыт железной решеткой. Они спустились на площадку перед этой решеткой,
посмотрели с высоты на зеленую воду, полюбовались отвесными скалами,
постояли, пофотографировались и полезли обратно. Поднимаясь с площадки, они
вставали на один камень, потом на другой и, сделав пару шагов по наклонной
дорожке, оказывались наверху. Когда подошла его очередь, он встал на первый
камень и только успел поставить ногу на второй, как вдруг сверху на него
съехало что-то плотное и теплое. Это была Мамусик. Ойкнув и засеменив по
дорожке, Мамусик насыпала ему полные кроссовки песку. Странно, но он даже не
рассердился, и скорее всего потому, что пока Мамусик лежала у него на груди,
она не казалась ему ни толстой, ни противной. На мгновенье в нем возникло
чувство полного телесного соответствия - это был его размер, вес, рост. Не
его собственный, но предназначенный ему самой природой. Из физики он знал,
что даже шары, когда сталкиваются, должны некоторое время
повзаимодействовать, чтобы правильно оценить массу друг друга и разлететься
в соответствии с этими массами. Может, он раньше не успевал
повзаимодействовать? Да нет, успевал, все дело, наверное, в спине -
прижалась бы грудью, и все встало бы на свои места. Ладно, не имеет
значения, мамы и дочки - не его профиль. Проехали!
С натужным ревом, перебравшись через балку, автобус остановился у
малого Атлеша. В том месте, где они высадились, береговая линия глубоко
врезалась в степь, образуя бухту с отвесными стенами. Дочертив бухту и
обогнув выступающий в море "язык", она вновь вгрызалась в плато, устилая его
подножие каменными плитами. Уходя влево, полоса камней со множеством
маленьких бухточек и закрытых "ванн" постепенно сужалась, но не пропадала
совсем.
Они подошли к краю обрыва. До воды было метров пятьдесят. Прямо под
ними лежал плоский каменный пляжик, окруженный с трех сторон водой.
Добраться туда можно было только вплавь. Экскурсовод сказала, что этот
пляжик не для них, потому что он нудистский. Как не для них?! - обрадовался
он. Как раз для них! Но радовался он зря, сверху было видно, что никаких
нудистов на пляжике нет, и, скорее всего, не будет, разве что он сам туда
приплывет и разляжется. Левее пляжика отвесная стена плавно закруглялась. На
полпути к морю нижний ее край взлетал вверх и огибал вход в туннель -
главную достопримечательность Малого Атлеша.
После осмотра бухты в программе экскурсии значилось двухчасовое купание
в "ванне молодости" и отъезд домой. А как же главная достопримечательность?
По ней нужно обязательно проплыть! А где подземные гроты, фотографиями
которых было обклеено полстенда, зазывающего на эту экскурсию? Ах, они под
землей, и нужно специальное снаряжение?! А зачем тогда фотографии
наклеивать, если нет снаряжения? Ну, зачем фотографии-то наклеивать?! Ладно,
наклеили и наклеили, гроты есть, значит, и фотографии могут быть.
Все побрели к ваннам, в том числе и он. В споре с экскурсоводом, его
неожиданно поддержал мужик в спортивных трусах, который тоже хотел везде
проплыть и все осмотреть. С мужиком они договорились пристроить вещи и
вернуться обратно. Так они и поступили. Спустившись к "ваннам", они
разложили одеяла на плоских камнях и, оставшись в плавках и в кроссовках - в
кроссовках остался он, а мужик остался в шлепанцах, - снова полезли наверх.
С собой он взял маску с трубкой, так, на всякий случай, может удастся
увидеть на дне что-нибудь интересное.
Поднявшись по тропинке, они пошли мимо палаток и машин, выстроившихся
на краю обрыва. Справа простиралась степь, поросшая высохшей травой с
редкими коричневыми кустиками ковыля, слева - золотисто-голубая равнина
моря, с блестящими, как будто нарисованными на поверхности, островами. У
самого горизонта море сливалось с белесым от зноя и перистых облаков небом,
небо простиралось во всю ширь и упиралось размытым краем в степь. Степь,
море и небо были неподвижны, необъятны и преисполнены величия и покоя. Пока
он шел, он тоже успел преисполниться величием и покоем, и ему даже
расхотелось спускаться к туннелю, однако из этого задумчивого и возвышенного
состояния его вывело чье-то осторожное прикосновение. Он оглянулся и увидел
рядом с собой улыбающегося Мамусика. Он что-то промычал, пропустил Мамусика
вперед, и они начали спускаться.
Впереди шел мужик, за мужиком - Мамусик, а за Мамусиком - он. От
величия и покоя не осталось и следа. Перед собой он видел гладкую, белую
спину с золотой застежкой купальника между лопатками и неприлично узкие
трусики, разрезающие полные ягодицы. Ничего себе! - думал он. В ее-то годы,
да такая смелость! Высокого же она о себе мнения! Впрочем, может, и не зря,
но все-равно против возраста и веса не попрешь!
Они спускались. Серый песок сыпался из-под кроссовок и падал прямо в
шлепанцы Мамусика. Она морщилась, вытряхивала песок и шла дальше.
Терпеливая, - думал он. Но надолго ли хватит этого терпения в семейной
жизни? Его опыт подсказывал, что не надолго. Черт! О чем это он думает?! Что
за мысли идиотские про семейную жизнь с этой теткой? Он как будто
примеривается к ней, планы строит. Нет, никаких планов быть не может, но
обогнать ее все же следует.
Он окликнул Мамусика, и та с готовностью развернулась и подалась ему
навстречу, причем, сделала это так резко и неожиданно, что он споткнулся,
заскользил по песку и съехал ей прямо на грудь. Грудь у Мамусика оказалось
на удивление упругой. Он замер, пытаясь разобраться в своих ощущениях, но в
этот момент Мамусик отклонилась назад и сказала что-то вроде "тпру-у!"
Ничего себе! Ему и так было неловко, да еще это "тпру-у"! Что он, лошадь что
ли, чтобы ему говорить "тпру-у"?!
Короче, Мамусик ему не понравилась. Он даже обрадовался - не было
никакого телесного соответствия и природной предрасположенности и быть не
могло! Поблагодарив за поддержку, он попытался обойти ее слева, но только
оторвал правую ногу от земли, как левая его кроссовка поехала в сторону, и
ему пришлось снова обнять Мамусика - на сей раз за талию. Он покраснел и, не
отрываясь от шелковистой талии, стал осторожно переставлять ноги. Добравшись
до стены, он облегченно вздохнул и пустился догонять мужика.
О Мамусике он больше не думал и даже удивился, когда снова услышал ее
голос. Окунувшись в темно-зеленую воду, он первым делом решил сплавать к
нудистскому пляжику -- погреться на солнце, а заодно и рассмотреть дно.
Выплыв из тени, покрывавшей большую часть бухты, он остановился, надел маску
и тут его окликнули. Метрах в трех, слева от него, из воды высовывалась
улыбающаяся голова Мамусика. Мамусик хотела знать, нет ли чего интересного
там внизу. Из интересного под водой были только ноги Мамусика, показавшиеся
ему такими полными и складчатыми, что он тут же раздумал плыть к пляжику и
развернулся к туннелю - авось назойливая мамаша побоится мрака и склизких
стен.
Проплыв туннель насквозь и убедившись, что никакой опасности тот не
представляет, он вдруг вспомнил, что забыл погреться на солнце. Можно
забраться на этот плоский камень слева от входа, правда, под водой он весь
порос мелкими мидиями, порезаться о которые ничего не стоит. Ладно, была не
была! Подтянувшись на руках, он вытащил из воды правое колено и только хотел
поставить на камень, как сзади его легонько подтолкнули. Легкого толчка
оказалось достаточно, чтобы он потерял равновесие и, чиркнув коленом по
острым створкам мидий, плюхнулся обратно в воду. Вынырнув, он оглянулся и
чуть не застонал. Это была Мамусик. Не говоря ни слова, он опустил маску и
ушел под воду.
Под водой он рассмотрел рассеченное в двух местах колено. Над краями
порезов струился темный "дымок". Он вынырнул и быстро поплыл к туннелю.
Нужно поскорее зализать ранки, чтобы их окончательно не разъело солью.
Добравшись до нудистского пляжика, он вылез из воды и уселся на камень.
Потом слез с камня и сел рядом. Дотянуться до порезанного места ртом было
непросто, но, в конце концов, ему это удалось. Зализав с грехом пополам
ранки, он откинулся на руки и закрыл глаза. И только он успел расслабился,
как услышал чей-то возглас. Он сразу понял, чей это возглас и еще крепче
зажмурился. Но... чего это она так разохалась?
Пришлось открыть глаза, и взору его предстала страшная картина. Двумя
тонкими ручейками, кровь сбегала с колена. Черт! - он выругался и пошел к
воде. Смыв кровь, он снова сел зализывать ранки. Он все ждал, что Мамусик
подойдет и предложит свою помощь, ему же не удобно! Но Мамусик не подходила,
и это разозлило его еще больше. Он оглянулся, но никого не увидел. Ну и
х...хрен с ней! -- подумал он и сразу успокоился.
Сверху светило солнце, порезы быстро затянулись. Позагорав еще минут
пятнадцать, он решил, что пора возвращаться к "ваннам". Там его ждал
небольшой, чуть недозрелый арбуз, который он специально выбрал именно таким
- находящимся на грани полного созревания. В таком арбузе больше воды, и он
лучше утоляет жажду.
Переплыв бухту, он поднялся по тропинке, прошел мимо палаток и машин,
спустился к вещам, достал из сумки арбуз и разрезал его пополам. Одну
половинку он съел, а вторую спрятал обратно в сумку.
Все. Теперь самое время окунуться в "ванну молодости". Он снял
кроссовки и двинулся в сторону маленького озерка, окруженного глыбами
камней. Стараясь не наступать на острые кромки лунок, которыми сплошь были
усыпаны плиты известняка, он приблизился к озерку, протиснулся между двумя
большими камнями и спрыгнул в воду. Прыгая, он оцарапал бедро о поросшую
водорослями ступеньку. Здесь везде были ступеньки, как будто специально
предназначенные для царапанья ног. Мало ему колена, так еще и бедро! Он
чертыхнулся, но вылезать из воды не стал.
В ширину "ванна молодости" была метров десять и чуть больше в длину. Он
пересек ее, подтянулся на руках и сел на камни. За спиной у него плескалось
море. Он уже хотел перебраться туда и отплыть подальше от берега, как вдруг
заметил на противоположной стороне ванны приподнятую над водой арку, за
аркой провал, освещенный лучами солнца, и в конце провала вход в грот.
Он осторожно сполз в воду и поплыл к арке. Арка была похожа на горбатый
мостик через Яузу. Когда-то, грот начинался именно здесь, но потом часть
свода обрушилась, и грот укоротился. Проплыв под аркой, он увидел, что
остаток грота не так уж и мал, и, чтобы его разглядеть, придется заплыть
внутрь. После туннеля он ничего уже не боялся, и даже не стал
останавливаться у притопленной ступеньки в середине провала. На ступеньке
сидела девушка, и когда он проплывал мимо, она ответила какому-то парню, что
да, мол, это и есть "ванна любви".
Вот как?! - удивился он. Оказывается, это ванна никакой не молодости, а
любви? Уж больно строгих нравов их экскурсоводша!
Метрах в четырех от входа грот раздваивался. Он выбрал левое, более
светлое и высокое ответвление. Проплыв пару метров, он уперся в стену и,
нащупав под собой дно, встал на ноги. Дно под ногами светилось слабым,
нежно-зеленым светом. Это был свет солнца, распространяющийся в толще воды.
Благодаря этому свету, грот выглядел уютно и даже интимно.
И вдруг его осенило - нечто подобное он уже видел! В одном американском
фильме главный герой возил свою даму в мексиканский отельчик, в котором был
бассейн с подсвеченным дном. В этом-то бассейне гости и занимались любовью.
Так, теперь понятно, почему "ванна молодости" называется "ванной любви"! Не
иначе как из-за этого грота, в котором есть даже отдельные номера. Номера
есть, но толку от них... и чего он так испугался Мамусика? Симпатичная
девушка, то есть женщина, и не такая уж толстая, и не такая назойливая.
Он постоял еще немного и поплыл к выходу. Тайна ванны была раскрыта. На
вопрос девушки на ступеньке, не страшно ли там, в темноте, он ответил, что
теперь знает, почему ванна называется "ванной любви", и что темнота там
специально, чтобы никто не мешал заниматься этой самой любовью. Девушка
сказала, что это интересно, и он поплыл дальше.
Выбравшись из воды, он огляделся, но никого из своих не увидел. Он
постоял в раздумье, поскреб семидневную щетину и побрел к вещам. По дороге
ему встретился мужик, с которым они ходили к туннелю. Тот вернулся за
фотоаппаратом . Нет, компанию он ему не составит, зато он узнал почему
"ванна любви" так называется. Какая "ванна любви"? Та, которая "ванна
молодости", на самом деле она никакой не "молодости", а "любви", и он знает
почему. Ладно, когда мужик вернется, он ему расскажет.
Мужик убежал, а он подошел к одеялу, расстеленному на камнях. Рядом с
одеялом сидела дочка Мамусика. Она загорала.
- А вы в Москве живете? - спросила дочка.
- Да, в Москве, а "ванна молодости", оказывается, называется "ванной
любви"!
- А я в Киеве. А почему?
- Там есть такой грот, в котором можно этим заниматься.
- Прямо в воде?
- Да, в воде...
Тут ему пришло в голову, что с дочкой-то может и не следует говорить о
"любви прямо в воде", но в этот момент она сняла темные очки и снова стала
выглядеть взросло, и хоть голос ее звучал по-прежнему тонко, эта тонкость
легко объяснялась типично-хохлятским выговором. У них у всех, уроженок
хохляндии, были похожие капризно-мелодичные голоса. И у Наташи Королевой, и
у жены его друга, и у нее, дочки Мамусика Нет, этому голосу его не обмануть!
Приободрившись, он смелее взглянул на загорелые ножки дочки.
- Прямо в воде! Никому не видно и не слышно.
- Это интересно. Покажете?
Дочка встала. Она была его ниже почти на голову и смотрела снизу вверх
с какой-то непонятной затаенной грустью. Он кивнул и сел надевать кроссовки.
Третьей пытки зазубренными кромками его ступни не выдержали бы.
До провала они дошли секунд за пятнадцать.
- Вон там, - он показал пальцем на вход в грот.
- Ну, и где же? - дочка нагнулась и заглянула в темноту. - Там темно,
отсюда не видно.
Он понял, что ее следует проводить к светящемуся дну. Доплыв до конца
левого ответвления, он встал и повернулся спиной к стене. Дочка подплыла и
тоже попыталась встать, но вода ей доходила до глаз. Она вынырнула и
спросила:
- Ну, и как же? Как здесь заниматься любовью?
- Как обычно. Держаться друг за друга.
Дочка положила ему руку на плечо.
- И как же?
Хм! Он обнял ее за талию и пару раз шутливо притянул к себе.
- Вот так, вот так!
- Слишком высоко, - возразила дочка.
- Ну, можно и по другому.
- И как же?
Опять это "и как же"! Ла-адно! Он опустил руку и пощекотал ее между
ногами.
- Не поняла, - сказала дочка.
- Как это? - удивился он.
Вместо ответа, она взяла его руку и попыталась засунуть себе в трусики.
Рука не засовывалась.
- Ну, же! - сказала дочка капризным голосом.
Он опомнился и, прижав ладонь к животу, опустил руку вниз. Погладив
набухший валик, он хотел вытащить руку обратно, но дочка куснула его в
плечо. И он стал гладить валик дальше. Ну же!.. Ну же!.. Как же!.. Как же!..
- повторяла дочка, и рука его двигалась то быстрее, то медленнее, в такт
приливам ее возбуждения. Он не задумывался, зачем и почему делает те или
иные движения. Он делал так, как ему хотелось, а хотелось ему того же, что и
дочке - любовного восторга. Пик этого восторга он мог ощутить всем своим
телом, и очень старался не смазать и не пропустить каждый такой пик. И вот,
когда после серии все возрастающих пиков, он почувствовал приближение
большого пика, этакого девятого вала, он увидел на середине провала голову
Мамусика. Видеть Мамусик их не могла, потому что еще не успела окунуться в
темноту грота, но сейчас она подплывет поближе, и... скандала не миновать!
Нужно что-то делать! И быстро!
Он выдернул руку и, приложив палец к губам, еле слышно просвистел:
- Тс-с-с-с!
Дочка оглянулась и, увидев Мамусика, возмущенно спросила:
- Ну и что?!
Он весь сморщился, оторвал от себя ее руки и оттолкнул подальше. Дочка
смерила его презрительным взглядом, развернулась и поплыла к выходу.
Поравнявшись с мамой, она обозвала ее то ли козой, то ли козлом и поплыла
дальше. Мамусик хихикнула - чем несказанно его удивила, - но вместо того,
чтобы последовать за своим невоспитанным сокровищем, свернула в левое
ответвление грота. Она все прекрасно видела еще с середины провала, обо всем
догадалась и ничуть не обиделась на "козла", адресованного вовсе не ей.
Подплыв вплотную, она на пару секунд погрузилась в воду, что-то там сделала,
и вдруг он почувствовал на своих плавках ее руку. Секунду спустя уже не
"на", "в" плавках, а еще через секунду плавки съехали вниз, и Мамусик,
обхватив его полными бедрами, прижалась к нему всем телом. Опустив руку, она
нащупала то, что ей было нужно, оседлала это нужное и стала плавно
раскачиваться вперед-назад.
В первый момент он растерялся. Он смотрел на Мамусика и не мог понять,
почему это дочке было слишком высоко, а ее мамаше в самый раз, ведь они
почти одного роста? Потом догадался - Мамусик прижала его к стене, а у стены
дно выше, вот и весь секрет. Потом он вообще перестал думать и только
чувствовал. Он чувствовал, что Мамусик хороша. Да, хороша, хороша! Она
как-то по особенному двигалась, с какой-то разжигающей оттяжечкой, и он тоже
двигался с разжигающей оттяжечкой, и это продолжалось долго, но вовсе
неоднообразно. То он чувствовал подъем, как будто взлетал все выше и выше,
то стремительно падал в разверзшуюся пустоту, то летел навстречу ветру,
наполняющему его страстным желанием выплеснуть этот ветер обратно. И, если с
дочкой после серии всевозрастающих пиков он чувствовал приближение девятого
вала, то на них с Мамусиком катилось, как минимум, цунами. Оно плескалось
уже так громко, что сидящие на ступеньке в середине провала, стали
нагибаться и с интересом заглядывать в темноту. Разглядеть им ничего не
удавалось, но они понимали, что там, в глубине грота, происходит нечто
значительное, и этому значительному лучше не мешать. И они ему не мешали. И
оно явилось во всей красоте и силе. Захлестнуло, затопило, подвигалось
туда-сюда и успокоилось.
Мамусик была хороша. Страстна и опытна - это понятно, но тело-то, как у
девушки, которая не рожала! Интересно, сколько у нее детей?
- А у вас э... у тебя сколько детей? - поинтересовался он.
- Какие дети?! - у Мамусика глаза на лоб полезли, и вдруг она все
поняла. - Стой, стой, стой! Так ты прогнал... поверил, что мы мама и дочка?
Ай-я-яй! Ай-я-яй! Да, мы просто соседки по комнате! А что, я тебе не
понравилась?!
- Сейчас понравилась, но... - замялся он.
- Понятно, трахнул, а теперь "но".
Мамусик повернулась спиной, на пару секунд скрылась под водой, а, когда
вынырнула, оборачиваться не стала и сразу поплыла к выходу из грота. Он
смотрел ей вслед и думал: "Свинство, какое! Это кто кого еще трахнул!" Потом
он вдруг вспомнил, что выговор у Мамусика не капризно-украинский, а
уральско-скороговорочный, и никакой мамой она дочке быть не может, а раз
так, то их игры действительно свинство! Ладно, к дьяволу! Но... Ха! А мыс-то
и, вправду, Трах-танкут, а не этот... как его... Тар-хан-кут, и даже не один
трах, а сразу два!
Вернувшись к своей сумке и своему арбузу, он безуспешно пытался
угостить им "дочку". Та отворачивалась и отходила в сторону, а на Мамусика
он и сам старался не смотреть. Такой кайф обломала! Про кайф с Мамусиком он
уже забыл, к тому же она снова надела свои юбку и блузку и стала похожа на
пузатую "Санта-Марию".
Поднявшись к автобусу, он постоял на краю обрыва, пытаясь вновь ощутить
невыразимую прелесть трех просторов, сливающихся воедино, но у него ничего
не получилось. Море с нарисованными островами было похоже на затянутый тиной
пруд, степь - слишком пыльной и грязной, а небо над головой -- самым
обыкновенным, таким же, как и у него дома.
В автобусе он сжалился и взглянул на Мамусика. Взглянул раз, другой,
третий, но взаимности не добился. Ну и ладно! - думал он. Все-равно она не
молодая - слишком суетится, напоследок, наверное. Но откуда такая девичья
грудь? Не рожала - вот и грудь! А откуда такая гладкая попа? Из
гимнастического зала? Да, нет, ей лет двадцать пять, не больше. А может и
больше...
Он все спорил сам с собой и не мог прийти к единому мнению. Да, так и
не пришел. А вот на второй вопрос: сколько лет "дочке", через пару дней он
получил приблизительный ответ. Обедая в кафе, он вдруг услышал знакомый
голосок. Голосок произнес: "Папа, я не буду есть этот борщ!" Он оглянулся и
увидел за соседним столиком "дочку", а рядом с ней... мужика в спортивных
трусах. Мужик помахал ему рукой и показал на свой столик. Он кивнул, но
пересаживаться не стал.
Так значит, "дочка" - дочка мужика?! Но они с ним почти ровесники!
Значит, "дочке"... Да, ладно! Женился на первом курсе, на втором родил
ребенка или вовсе в институт не ходил. А может это... опять игра? Игра,
конечно, игра! Дочки без игр жить не могут!
10.1998
Владимир Круковский. Зеленая монета
-------------------------------------------------------------------------
© Copyright Владимир Круковский
Email: vlad-kruka@mtu-net.ru
Date: 7 Dec 1999
-------------------------------------------------------------------------
Бледно-голубой форд с рыжей подпалиной на правом боку мчался по
загородному шоссе. За рулем сидела девушка лет двадцати двух, в белой
шелковой блузке с длинными рукавами. Откинувшись назад и выпрямив руки, она
летела над плоским серым дном рассеченного надвое леса. Двигатель ревел,
вспоротый воздух бился в окне, а узкая лента дороги за спиной скручивалась
тугой, пыльной стружкой и отлетала в сторону. За поворотом лес расступился,
и дорога пошла полем, окунаясь в зреющий овес и звенящий сухой воздух.
Впереди, над лесом висело солнце, цепляясь краем оранжевого диска за
верхушки елей. С каждой минутой солнце садилось все ниже, над полем и над
дорогой расползался розовый туман, и этот туман казался девушке за рулем
странным, таким же странным, как и ее сон, приснившийся сегодня ночью.
Ночью Лене, а именно так звали девушку, снилась большая комната с
размытыми стенами, яркий прямоугольник двери и маленькая зеленая монета. Эту
монету Лена нашла много лет назад в царицынском парке, и обладала она одним
замечательным свойством. Стоило сжать ее между ладонями, как через правую и
левую руки к центру груди устремлялся ток. Правая половина тока, чистая и
холодная, рассыпалась по телу бодрящими иголочками. Левая, теплая и нежная,
пробуждала в душе неясные желания, от которых у Лены приятно кружилась
голова. В центре груди обе половины сталкивались, рождая короткий,
мелодичный звон, и, не переставая течь навстречу друг другу, возвращались в
монету с противоположных сторон. Два дня назад Лена, как обычно, сжала
монету, но вместо короткого "дзинь-дон" услышала целый колокольный перезвон!
Дослушав перезвон до конца, она заглянула в зеркало и нашла себя вполне...
какой надо! С нежным румянцем на щеках, чертиками в глазах, обольстительным
изгибом губ и чем-то еще совершенно непередаваемым и прекрасным. Лена была в
восторге! Тогда, два дня назад, но в сегодняшнем сне, монета падала на пол,
катилась к двери, дверь закрывалась и оставляла монету по ту сторону,
недоступную для Лены.
Что бы мог означать этот сон? Не иначе, как ее талисману что-то
угрожало. Что именно - Лена не понимала, но на всякий случай, взяла монету
на работу и спрятала в сейф. Вечером она села за руль и поехала, куда глаза
глядят -- лишь бы развеяться, да так увлеклась, что и сама не заметила, как
очутилась неподалеку от знакомого дачного поселка. А когда заметила, то, не
раздумывая, свернула на проселочную дорогу.
На краю песчаного обрыва стоял старый дом. В доме жил поселковый сторож
Дмитрий Дмитриевич. Он был небольшого роста, грузноват, с красным бугристым
носом любителя выпить. В молодости Митрич работал горным спасателем на
Кавказе и любил потравить байки об Эльбруской Деве, являющейся альпинистам
незадолго до смерти, и прочих необыкновенных вещах.
В этот вечер к Дмитрию Дмитриевичу зашел попрощаться Георгий
Александрович, снимавший одну из дач в поселке. Работал Георгий
Александрович здесь же. Стоило ему спуститься по длинной деревянной лестнице
к реке, пройти по висячему металлическому мосту, пересечь луг, перебраться
через ту же самую речку, текущую уже в обратном направлении и, сделав
несколько шагов по узкой тропинке, очутиться перед крашеной дверью
маленького КПП, отделяющего запретную зону от прочего мира. Однако
запретному миру приходил конец. Военное строительство, так и не начавшись,
закрывалось, и вслед за нарядами обещали снять колючую проволоку, а это уже
сулило богатый урожай грибов и ягод на нетронутом за последние два года
противоположном берегу. Предложение, откупорить бутылочку, было с радостью
принято, и вскоре они чокнулись гранеными стаканчиками и закусили соленым
огурчиком.
Георгий Александрович был очень спокойным, даже несколько странным
человеком. Он мог подолгу, с язвительными комментариями, рассказывать
забавные истории из своей жизни, перемежая их совершенно неинтересными
техническими подробностями. Левую его щеку пересекал глубокий шрам в виде
обращенного вниз полумесяца, как будто след от лопнувшей стальной стропы,
однако, это была старая история, которую он никому не рассказывал.
Они выпили еще по одной, и тут Митрич услыхал звук, идущий с
противоположной стороны дома. Он встал и со словами:
- Кого, это черт... - направился к двери.
Лена остановила машину рядом с бетонным кубом, подаренным Митричу
дачными строителями. Открыв дверцу, она замерла. Вальс, заглушаемый ранее
ревом мотора, теперь лился свободно, поднимаясь, все выше и выше в чистых
звуках скрипок. Внезапно возвращаясь, он вновь начинал подъем от низких
виолончельных нот, знакомых и щемящих душу. Мелодия переливалась через
невидимый барьер и, продолжая кружиться все быстрее и быстрее, возносилась к
вечернему небу с проступающими на темном фоне звездами.
Лена слушала вальс. Рассеянным взглядом она смотрела на улыбающегося
Митрича и не могла очнуться.
- Хай! - рявкнул Митрич, заставив ее вздрогнуть и прыснуть со смеху:
- Ну, ты прямо, старый немецкий солдат!
Она вылезла из машины, зевнула, сладко потянулась.
- Хороша-а! -- протянул Митрич. -- Прошу в дом!
Поздоровавшись с Георгием Александровичем и приняв из его рук чашку с
чаем, Лена уселась в кресло в дальнем углу комнаты. Георгий Александрович
допил водку, налил себе чаю и продолжил описание какой-то необыкновенной то
ли мастики, то ли клея, "небесно-голубого", как он выразился цвета. Ни клей,
ни мастика Лену не интересовали, однако, она внимательно прислушивалась к
характерному тембру голоса Георгия Александровича, его манере растягивать
слова и расставлять ударения в длинных, плавно произносимых фразах. И как
только она начала сознавать, что где-то уже слышала этот голос, Георгий
Александрович прервал свой рассказ и, повернувшись к Лене, произнес:
- А вы наблюдательная девушка, Лена.
И добавил:
- И конечно успели заметить, что бензин у вас ко-о-ончился.
Последнее слово он специально растянул, и Лена это поняла. Она
нахмурилась и машинально повторила:
- Ну конечно, конечно.
Уже дважды ее подводила коварная топливная стрелка, но толковых
ремонтников на старую Ленину машину так и не нашлось, и виноват в этом был
никто иной, как... Георгий Александрович!
Лена рассердилась и решила поставить гостя дяди Мити на место.
- Между прочим, мы с вами совершенно не знакомы! - выпалила она.
- Может быть, может быть, - задумчиво произнес Георгий Александрович,
затем, широко улыбнулся и предложил доставить к девяти часам утра литров
пять бензина. Завтра он шел к рассвету на рыбалку, потом мог бы зайти на
склад и прихватить канистрочку.
Делать было нечего, приходилось оставаться на ночь. Лена поблагодарила
Георгия Александровича за любезное предложение, а заодно и поинтересовалась,
где тот обычно рыбачит, и можно ли туда добраться пешком. Получив
утвердительный и чрезвычайно подробный ответ, она отправилась спать.
Ночью Лене опять снилась монета, она выглядывала из-под желтого
липового листа и была похожа на маленькое пятнышко плесени. Лена нагнулась и
потрогала пятнышко рукой. А нагнулась она потому, что за минуту до этого
услышала странную фразу: "Внимательнее смотрите под ноги, девушка, и не
пропустите самого главного". Она даже не стала оборачиваться, но монету не
пропустила. Сейчас же, в ее новом сне, Лена на мгновенье обернулась и
увидела... Георгия Александровича с его кривым шрамом на левой щеке. Лена
сразу же проснулась, села на кровати и стала сравнивать голоса обоих
Георгиев Александровичей: вчерашнего и того, давнишнего, неизвестно каким
образом сохранившегося в ее памяти. Сомнений быть не могло - это был один и
тот же голос, а значит, и Георгий Александрович был тот же самый. Может, он
первым ее вспомнил, и потому так загадочно говорил за столом? Но откуда он
узнал про бензин? По звуку мотора что ли? Надо было его обо всем расспросить
и рассказать о монете и вчерашнем сне.
Утром, едва проснувшись, Лена решила разыскать Георгия Александровича.
Она наскоро перекусила, повязала голову белым платочком и отправилась через
гулкий висячий мост и покрытый утренней росой луг к крашенной двери КПП,
ключ от которой вчера был торжественно подарен дяде Мите.
Дорога шла в гору. По обеим сторонам просеки тянулись заросли
папоротника. Пряный аромат кружил голову; взбираясь по стволам сосен, он
превращал их в золотые башни, и Лене казалось, что вокруг нее не лес, а
сказочный город. Маленькие елки, казались ей встречными прохожими, а могучие
дубы -- темными громадами домов.
Подъем внезапно закончился, и Лена остановилась на краю обрыва. Вниз по
склону, покрытому прелым мусором, спускались голые стволы осин. В конце
склона начиналась унылая равнина, усыпанная маленькими озерцами с прозрачной
водой и черными обрубками деревьев на дне. На берегу одного озерца горел
костер. У костра сидел человек, и это мог быть Георгий Александрович. Лена
уже начала спускаться, как вдруг человек переступил по земле ногами и
развернулся к ней всем корпусом.
Это и вправду был он! Несмотря на большое расстояние, Лена отчетливо
видела Георгия Александровича, и ее поразило неожиданно злое выражение его
лица. Это лицо словно приблизилось, и особенно зловещим показался Лене шрам
на левой щеке. Но, если бы только шрам! В руках у Георгия Александровича она
увидела свою зеленую монету, одна половина которой была замазана толстым
слоем черного вещества. Лена развернулась и стала карабкаться обратно.
Выбравшись наверх, она хотела бежать домой, как вдруг услышала топот копыт и
увидела четырех всадников, скачущих по тропе. На всадниках были черные
куртки и кепки с голубыми эмблемами на рукавах и козырьках. Лене стало
страшно, она села на траву, закрыла лицо руками и попыталась представить
себя не здесь, в лесу, в запретной зоне, а где-нибудь в Москве, в
каком-нибудь людном месте.
И, как ни странно, ей это удалось. И даже более того! В центре Москвы,
оказалась не только Лена, но и ее машина. Поблескивая капотом, она стояла
напротив ресторана "Арагви". Был поздний вечер, шел дождь. Лена сделала шаг
по направлению к машине и вдруг явственно различила тени четырех всадников,
скачущих сквозь редких прохожих, деревья и припаркованные автомобили. Тени
приближались, уменьшаясь в размере и растворяясь в потоках воды. Добежав до
машины, Лена бросилась на сиденье и рванула с места. Надо было спасать
монету, и как можно скорее!
Разворачиваясь в сторону белорусского вокзала, она не могла видеть, как
мутные потоки, поглотившие тени четырех всадников, успели добраться до колес
ее машины и оставить масляный след в углублениях протектора.
На шоссе, покрытом слоем воды и вечерних огней, машину сильно заносило.
Раньше такого не было, - думала Лена. Она набрала номер охраны и через пару
минут проскочила под приподнявшимся шлагбаумом.
Заперев дверь кабинета, Лена открыла сейф и достала монету. Зеленую
поверхность пересекала широкая неровная полоса. Лена потерла монету большим
пальцем, поскребла ногтем, но это не помогло. Не зная, что предпринять, она
положила монету на правую ладонь у запястья, накрыла левой и сцепила пальцы.
Подняв руки на уровень груди, она с силой сдавила монету и вдруг
почувствовала, что та начала вращаться. Монета вращалась все быстрее и
быстрее, одновременно становясь все тоньше и тоньше, как будто стираясь о
кожу рук. Лена разжала пальцы, но было уже поздно -- от монеты не осталось и
следа. Она разочарованно пожала плечами и в то же мгновенье в ее левую руку
вошла обжигающая волна и стала быстро подниматься. Дойдя до середины груди,
нестерпимый жар начал распространяться вдоль невидимой плоскости,
разделяющей Ленино тело на две симметричные половины. С правой стороны
поднималась другая волна. Она была совершенно непохожа на то, что Лена
испытывала раньше. Не бодрящий холодок и не мелкие иголочки - это была
пустота. Воздушный поток от включившегося вентилятора свободно проникал
сквозь поверхность ее одежды, сквозь ее плоть и кровь. Правая половина тела
стала невесомой, словно очутилась в другом измерении, и оттуда, из этого
нового измерения, до слуха Лены стали доноситься неведомые ранее звуки.
Она слышала свист крыльев любви, несущих кого-то над разбитыми
сердцами, плеск волн и жадный шепот неведомых морей, встречающих маленьких
девочек за порогами их квартир, сулящих им необыкновенные приключения, но не
раскрывающих тайну происхождения своей соли. Она видела себя, летящей по
мокрой дороге, и желание, уберечь маленькую частицу детства, казалось ей
наивным и сентиментальным.
Затем, ее душу стали заполнять образы привычных вещей, искаженные
страстными желаниями. Предметы принимали вожделенные формы, и обладание ими
становилось возможным с первого взгляда. В вихре хмельного восторга рушились
барьеры и отменялись запреты. Пытаясь удержать себя, Лена сомкнула руки, но
они прошли друг сквозь друга, не ощутив соприкосновения. Она подошла к
зеркалу и долго не могла понять, кого же именно видит. В зеркале она видела
двух совершенно непохожих девушек, и обе они были ею. Одна была
обворожительно хороша, весела и беззаботна. Другая напугана и растеряна. Эта
вторая девушка лихорадочно искала выход, догадываясь о том, что охрана
должна вот-вот наведаться в комнату, обеспокоенная ее затянувшимся
посещением.
И эта вторая девушка оказалась права.
В дверь постучали. Лена подошла и повернула ручку. Вернее, она только
хотела повернуть, но ее рука прошла сквозь дверь. И тут же за ее руку с
обратной стороны ухватились чьи-то холодные пальцы. Лена отпрянула и втащила
в комнату одного за другим четырех всадников, правда уже без лошадей. Не дав
ей опомниться, всадники начали заполнять левую половину Лениного тела
голубой пенящейся массой из баллона того же цвета. Когда тело и заполнявшая
его масса приобрели некоторую прозрачность, всадники плотно сжали локти
Лены, разбежались по комнате и выпрыгнули в темноту ночи.
Пройдя сквозь стену без малейшего сопротивления, они опустились на
землю рядом с Лениной машиной, казавшаяся в свете луны серебристо-голубой.
Лену усадили на переднее сиденье, она огляделась и поняла, что машина все же
не ее. Эта была намного просторнее и отделана изнутри темным деревом, ручка
переключения скоростей отсутствовала, зато в переднюю панель был вмонтирован
маленький телевизор и бар. Один из всадников сел за руль, трое остальных
втиснулись на заднее сиденье. Впрочем, втискиваться им не пришлось, они
просто вошли и свободно расположились на широких кожаных диванах, поскольку,
во время посадки машина все увеличивалась и увеличивалась в размерах и, в
конце концов, превратилась в шикарный восьмиметровый лимузин. Мотор работал
бесшумно. Тронувшись с места, они плавно набрали скорость, прошли сквозь
опущенный шлагбаум и оказались на Ленинградском шоссе.
Лене хотелось пить, и как только она это поняла, в руке у нее очутился
бокал, наполненный шампанским с маленькими, лопающимися на поверхности
пузырьками. Она сделала глоток и, предупреждая ее желание, шампанское стало
чуть слаще, а верхняя часть бокала раскрылась в виде цветка.
Они проезжали мимо витрин магазинов. Обращая внимание на тот или иной
предмет, Лена чувствовала, что оно действует подобно волшебному
увеличительному стеклу, очерчивая грани, проявляя мельчайшие детали. Она
могла изменять цвет и фасон одежды, смешивать запахи, извлекать звуки из
самых не подходящих для этого вещей. И не только звуки. На голову сидящему
рядом водителю Лена пристроила капитанскую фуражку, а себе на палец правой
руки надела золотое кольцо с большим изумрудом. Разобравшись с витринами,
Лена занялась улицей. По мановению ее руки вдоль Ленинградского проспекта,
разворачивались разноцветные гирлянды, воздух сотрясали залпы салюта,
постовые высовывались из будок и отдавали честь. Одними фейерверками дело не
ограничилось. Поразмыслив, Лена решила улучшить архитектуру некоторых зданий
встречающихся на пути. Все у нее получалось, и лишь одно высотное,
желто-золотистое здание, маячившее где-то далеко впереди, никак не желало
превращаться в колокольню православного храма.
Лена обиделась и надула губки.
Снова пошел дождь. Крупные капли пронзали машину вместе с сидящими в
ней пассажирами. Водитель щелкнул тумблером и выключил проницаемость салона.
Стало совсем тихо. Теперь капли исчезали, едва прикоснувшись к лобовому
стеклу.
Лене было душно. Она попыталась опустить боковое стекло, и в тоже
мгновенье ее окатило грязной и отвратительно холодной водой. Она открыла
рот, судорожно глотая воздух и ошеломленно глядя на не сдвинувшееся с места
стекло. Действие голубой массы заканчивалось. Один из всадников направил на
Лену раструб голубого баллона и нажал рычаг. Послышалось слабое шипение
выходящего воздуха - баллон был пуст. Избегая столкновения с впереди идущим
трейлером, водитель вывернул руль влево и прибавил газа. Левая половина
Лениного тела светилась все ярче и ярче, и первой ее заметил шофер трейлера.
Опустив стекло, он швырнул в Лену недоеденное яблоко. Яблоко попало Лене в
ногу. Оставаться на дороге было опасно, водитель лимузина потянул руль на
себя и поднял машину над землей.
Ушибленное колено ныло, а вся левая половина промокла насквозь. Без
голубой массы отключение проницаемости салона не помогало. Они летели над
верхушками фонарей, быстро приближаясь к ярко освещенному желтому зданию.
Резко снизившись, машина нырнула в ворота подземного гаража. Лена вздохнула,
не чувствуя, однако, большого облегчения. Только теперь она начала сознавать
все неудобство своего положения.
В лифте Лена осталась одна. Над дверью располагалась линейка круглых
углублений с бегущим желтым огоньком. Неожиданно для самой себя, Лена
сказала: "Стоп!" Лифт остановился, она вышла и очутилась в просторном зале с
мраморным столиком посередине. Пока она рассматривала столик, двери на
противоположной стороне зала раскрылись, и на пороге показалась женская
фигура в длинном темном платье с высоким кружевным воротником. В первый
момент она показалась Лене похожей на сказочную Снежную Королеву, однако, по
мере приближения, внешность королевы менялась, и столику уже подходила
деловая женщина в строгом бежевом костюме. Женщина улыбнулась и спросила:
- Чем могу помочь?
Помочь?! Ее похитили, чтобы помочь?!
- Да?.. Хм!.. От вашей помощи не убежишь!
Не смотря на язвительный тон, вид у Лены был крайне растерянным.
Женщина улыбнулась и сказала:
- Вам теперь не позавидуешь!
Еще издевается! Лене вдруг захотелось пнуть женщину ногой, и побольнее.
- Ну-ну-ну, - успокаивающее подняла руки женщина. -- Они очень спешили!
Ведь, вам же нужно помочь, правда?
Лена вспомнила яблоко и ушибленную ногу.
- Хорошо, но где мы находимся? И кто вы такая и почему хотите мне
помочь? И вообще, что со мной?
- О-очень много вопросов! - рассмеялась женщина. - Начнем с главного.
Как вы правильно понимали, монета была талисманом, а превращать талисман в
инструмент познания некрасиво и небезопасно, -- она укоризненно покачала
головой. - Это все равно, что пытаться овладеть человеком, протянувшим вам
руку помощи. Я понятно выражаюсь?
Лена ничего не понимала. Какой инструмент? Какое познание?!
- Это не имеет значения, - женщина махнула рукой, -- потому что пошло.
Где мы находимся и кем являемся в данный момент -- тоже. Потому что пройдет.
Она хлопнула в ладоши, и в то же мгновенье комната изменила свой облик,
превратившись в белоснежный портик с квадратными колонами. За колоннами
раскинулся сад с цветущими яблоневыми деревьями, порхающими мотыльками и
спелыми гроздьями винограда, свисающими с решетчатых навесов. Сама женщина
превратилась в соблазнительно стройную рыжеволосую девушку. Смущенно
потупившись, девушка пояснила:
- Внешность значит все, лишь для того, кто целиком умещается в видимом
мире. Иногда, там, - она забавно помахала раздвинутыми пальцами над головой,
- торчат лишь облезлые ушки.
Лена улыбнулась. Девушка ей нравилась, но кто она такая... нет, как ее
имя, вот!
Лена кашлянула и спросила:
- Извините, но как ваше имя?
Прямой вопрос не понравился рыжеволосой девушке. Она недовольно пожала
плечами.
- Но, зачем вам мое имя? Что вы будете вспоминать, произнося его? То,
чего уже нет, и никогда не будет?
- Я буду вспоминать ваш голос, - неожиданно твердо сказала Лена. - Кем
бы вы ни были, голос останется прежним!
Она пристально смотрела в левый глаз девушки и заметила, как у той
дрогнуло веко. От нее что-то скрывают! Это ясно!
Девушка улыбнулась и превратилась обратно в женщину. Комната приобрела
свой первоначальный вид.
- Действительно, знание правильного имени очень важно. Настоящее имя
всегда обладает свойством Сезама и открывает дверь, но что вас за нею ждет?
Сокровища, смерть или бесконечный лабиринт? Это уже зависит от вас самой и
от вашего состояния. Я назову имя, когда вы окончательно поправитесь.
Договорились?
Сказанное показалось Лене вполне логичным. Она пожала плечами, давая
понять, что готова продолжать разговор, но про себя рассудила, что хоть
какое-то имя женщине, да необходимо. В зал входила Снежная королева, потом
королева превратилась... ну... например, в директрису школы, в которой
когда-то училась Лена, а директриса -- в рыжеволосую девушку. Пусть, будет
Королевой или Директрисой, а, если опять превратится в рыжеволосую девушку -
просто Ди, - решила Лена.
- Вот, и замечательно, - обрадовалась Директриса, - а теперь я
познакомлю вас с метром Органалексом, автором того самого эликсира,
благодаря которому вы благополучно сюда добрались. И мы, наконец, сможем вам
помочь!
Метр Органалекс оказался невысоким, сухопарым мужчиной с ежиком черных
волос на непропорционально большой голове. Круглые темные очки метра сидели
так глубоко, что казались вдавленными в глазницы. Из-под дужки очков
выглядывал остренький носик, а на левой щеке чернел шрам в виде разорванного
снизу кольца. Почти как у Георгия Александровича, - подумала Лена, но ей
самой было неприятно это сравнение.
- Органалекс обсудит с вами технические подробности процедуры
коррекции, - сообщила Директриса. - Естественно, вам ни за что не придется
платить.
Еще чего! - возмущенно подумала Лена.
Метр кашлянул и начал:
- Дело в том, что при распаде монеты-талисмана произошло выделение
большого количества двух, различных по своей природе субстанций, в
результате воздействия которых, ваш э... организм оказался сильно
поляризован, вследствие чего ...
Органалекс не очень заботился о доступности своего изложения, но не это
неприятно поразило Лену. Метр говорил голосом Георгия Александровича! Лена
слушала его с нарастающей тревогой.
- ...компенсирующее взаимопроникновение субстанций стало невозможно. В
сложившейся ситуации необходимо воспользоваться одним из двух методов. В
соответствие с первым, мы снижаем напряженность в левой половине вашего
тела, что приводит к его заполнению субстанцией из правой половины. В
результате, вы станете необыкновенно метафизичны, поэтичны, фантастичны и
возвышены.
Органалекс увлекся, но вовремя спохватился. Он вовсе не собирался
рекламировать первый метод, скорее наоборот:
- Иными словами, вы будете вялы, апатичны, флегматичны и малоподвижны.
Лена обожала танцы, и подобная перспектива ее не устраивала. Она
отрицательно замотала головой. Органалекс облегченно вздохнул и начал
описывать второй метод:
- Второй метод заключается в первоначальном снижении напряженности в
правой половине вашего тела. В результате, вы преисполнитесь жизненными
силами, а платой за это будет незначительное сокращение вашей духовной
активности и то лишь на время, пока...
Лена перебила метра:
- Я буду страстной, но глупой?
- Впоследствии это легко преодолеть.
Лена повернулась к Директрисе:
- Оба метода меня не устраивают,
Директриса, до сего момента с улыбкой внимавшая Органалексу, на минуту
задумалась, провела указательным пальцем по поверхности столика, словно деля
его на две равные половины, и задала метру само собой разумеющийся вопрос:
- Дорогой Ор, а не могли бы мы применить оба метода одновременно?
Тот замялся, но вынужден был признать, что, если она сама примет
участие в процедуре, э... вероятность благоприятного исхода резко возрастет.
- Охотно! - воскликнула добрая Директриса-Королева, чем особенно
растрогала Лену.
Лена повернулась к "дорогому Ору", и ей бросилось в глаза, что зазор
шрама на его щеке сузился, а нижняя половина покраснела. Пристальное
разглядывание шрама метру не понравилось. Достав из кармана маленькое
зеркальце, он быстро заглянул в него и пробормотал: "Надо торопиться!"
Для снижения напряженности в теле Лены Директриса и Ор взяли ее за руки
и попросили расслабиться и ни о чем не думать. Лена расслабилась, но ни о
чем не думать у нее не получалось. Что-то мешало Лене, какое-то странное
сомнение в искренности ее избавителей, мешала уклончивость Директрисы, а еще
больше - голос Ора. И ничего с собой поделать она не могла.
Ор торопил Лену:
- Скоро может начаться формирование рубцов, тогда мы будем бессильны!
Директриса, напротив, пыталась соблазнить:
- Когда вы будете в полном порядке, мы сможем пооткровенничать, как
лучшие подружки!
Лена сделала над собой усилие и взглянула совершенно по-новому на
очаровательную и загадочную Королеву, искренне желавшую ей добра. Рядом с
Королевой стоял ее друг и соратник, истинный ученый, открывший такую
замечательную вещь, как голубой эликсир. Преисполнившись к ним обоим
симпатией и уважением, Лена полюбила их всем сердцем, пожелала им добра,
и...
Этого оказалось вполне достаточно! Лена почувствовала, как невидимые
поры открылись, и внутреннее давление стало спадать. Ощутив знакомое
покалывание в правой руке и ласковое тепло в левой, она закрыла глаза и
приготовилась услышать колокольчик, но вместо этого скорость истечения
субстанций резко возросла. У Лены захватило дух, она попыталась вырвать
руки, но не смогла. Ее крепко держали. За правую руку держал Ор. Шрам на
щеке метра быстро уменьшался, а сам Органалекс увеличивался в объеме,
становясь все больше и больше похожим на Георгия Александровича. Не в силах
вынести этого зрелища, Лена отвернулась к Королеве. Сначала, у нее зарябило
в глазах от стремительно меняющейся внешности... нет, не Королевы и не
Директрисы. За бешеной круговертью образов Лена различила вцепившуюся ей в
руку худую женщину с черной копной волос на голове. Хрипя и захлебываясь,
женщина вдыхала поток, идущий от Лены. Лена закричала, но было поздно. Кровь
застучала у нее в висках, ноги подкосились и стали проваливаться сквозь пол.
Она повисла на вытянутых руках, но сорвалась и полетела во мрак и пустоту.
Снегопад почти прекратился. В холодном свете луны, навстречу последним
снежинкам, поднималась Лена. Ничего у нее не осталось: ни того, что в ней
было справа, ни того, что слева, даже горечи и обиды и тех не осталось. Ей
было легко. Она поднималась в торжественной тишине, все выше и выше,
растворяясь в падающих снежинках, и, когда растворилась совсем, ее повлекло
на Восток вместе с перистыми облаками, парящими высоко над миром. Иногда,
она спускалась на Землю с летними дождями, глубоко проникая в почву, омывая
корни деревьев и трав, звенела в горных ручьях, шумела в водосточных трубах,
и вот, однажды ее занесло далеко на север, на границу тундры и Ледовитого
океана. Ветер стих, и Лена застыла в холодном воздухе, одна среди бескрайней
снежной равнины под сверкающим северным сиянием. Вдруг, откуда ни возьмись,
налетел злой ветерок. Ветерок погнался за Леной и уже почти заключил ее в
свои объятья, как вдруг произошло нечто невероятное. Рядом с ними возник
небольшой, ярко-красный самолет. Поверхность крыльев и фюзеляжа самолета
мерцала и переливалась таинственными черными огоньками. Злой ветерок
испугался пламени, вылетающего из сопла самолета, и отвернул в сторону.
Когда ветерок улетел, пилот сдвинул фонарь кабины и шагнул на крыло. Он был
в ослепительно белом высотном комбинезоне и в серебристом шлеме с темным
забралом. Взяв Лену на руки, пилот вернулся в кабину и усадил ее за спинку
кресла.
Долго они летели в пустом неподвижном пространстве и вдруг испытали
толчок, словно прошли невидимый барьер. За первым толчком, последовал
второй, и, когда Лена сбилась со счета, и барьеры кончились, она вдруг
почувствовала, что ей неудобно сидеть, сгорбившись и подтянув колени к
самому подбородку. К тому же, в кабине самолета было холодно, она вся
промерзла и закоченела. Посмотрев вниз, она узнала цепочку водохранилищ на
северо-востоке Москвы. Где-то там, моя машина, и это хорошо! - подумала
Лена, но, заметив часы на приборной панели самолетика, поняла, что ее собака
не кормлена -- О, ужас! Почти сутки!
С ревом, расшвыривая комья грязи, ярко-красный самолет садился на
площадку перед домом Митрича. Пилот вылез из кабины, помог выбраться Лене.
Она спрыгнула на землю, набрала полные легкие свежего воздуха и радостно
рассмеялась. Глядя снизу вверх, Лена наблюдала, как пилот расстегивает
ремешок и снимает серебристый шлем. Улыбка застыла на ее лице, она
вскрикнула и упала без чувств.
На крыле самолета, в ослепительно белом высотном комбинезоне стояла
хорошенькая рыжеволосая Ди.
- Вот мы тебе и помогли-и-и, - насмешливо растягивая слова, сказала
она.
- Леночка, проснись, скоро солнце сядет, - Митрич тряс Лену за плечо, -
пора вставать.
Лена с трудом открыла глаза. Голова кружилась, комната плыла перед
глазами.
- Георгий Александрович нашел тебя в папоротниках. Нанюхалась, бедная,
и заснула.
Из-за спины Митрича выглядывала двоюродная сестра Лены.
- Вставай, пора ехать! Не беспокойся, поведу я.
Почти у самого переезда они нагнали Георгия Александровича. Тот махнул
рукой, мол, поезжайте, я на электричке. Лена шутливо нахмурилась и поднесла
руку к виску, отдавая честь. Рука ее дрогнула и опустилась. На левой щеке у
Георгия Александровича шрама не было.
07.1996
Популярность: 9, Last-modified: Tue, 07 Dec 1999 05:26:47 GmT