Добрый час, уважаемый читатель!
ы зашли на страницу,
созданную для, к сожалению немногочисленных, но верных ценителей российской поэзии. Далее представлены стихи. Говорить о них нет причины -- они сами за себя говорят. Это издание -- первый выпуск альманаха, по крайней мере, так задумывается. Поэты содружества "Железный век" делают почин. В следующих выпусках могут быть и Ваши пять стихотворений.
Ваши отзывы, замечания, пожелания и произведения с нетерпением ждут туточки!
Доброго и хорошего вам настроения!
Содержание
истья ластятся, ливнем спеленуты, Метит сумрак сплетенье дорог. Входит в зренье прорезом зеленым Драдедамовый ветхий платок. О платке том рассказывал пьяница, (Да не тот, что у Экзюпери). Чья душа -- словно нищая карлица Подаяния ждет у двери. В чьих глазах -- и восторг, и безумие, Чей язык не воскликнет: "К ноге!" Пьяный мученик каянелюбия, Чей Христос -- на картинах у Ге. И тогда все, что строил я, валится, Странный образ мерещится мне: Что Россия и есть та страдалица, Святоблудная Соня во сне. По масштабам вселенной -- лишь точечка Точен в точку прицельный огонь, Ах, ты Сонечка, вечная Сонечка, Как привычно торгуют тобой! А пройдет упоенье торговое, Станет негде и не на что жить, Так к тебе Мармеладовы новые Приползут на похмелье просить... Не откажешь, ведь, верно, болезная? Носишь жизнь раскаленным крестом. И становишься душам изрезанным Ко спасенью последним мостом. И прошу тебя, сможешь насколечко, В час конца, на последним глотке, Ты приди ко мне, милая Сонечка, В драдедамовом вечном платке.
|
И откуда озноб в этот вечер,
заведомо теплый...
И. Знаменская
(Современный поэт-экспрессионист)
откуда озноб в этот вечер, заведомо теплый? И тяжелая тень на граненых осколках стакана? Это вынуто сердце, и память людская затерта, Это выстрел апрельский и призрак в гробницах Ливана.
Это капли дождя, что ударили в ткань переплета.
...А сегодня -- удел развенчанья и страстные речи,
И двенадцатый год, как с собою покончила Лиля,
Но я ставлю свечу Вам, прощенье дарует Всевышний.
|
начала ты учила узнавать, Стремительно, легко, неуловимо; Так знает тех, кто нужен ей, могила, Так узнает вернувшегося мать. Сначала ты учила узнавать.
Сначала ты учила говорить
Я научился узнавать шаги,
Я научился принимать тебя
Я так привык... Забыл про календарь,
Теперь учусь не верить -- не дышать,
Спасибо за искусство понимать,
|
егодняшний день удивительно нежен, Почти не по-зимнему лаской овеян, И слышится пенье апрельских скворешен, И, кажется, сдавленный выдох рассеян.
Сегодняшний вечер вошел в наши стекла,
Уходит мое двадцать первое имя
Надеюсь, что если действительно верно |
е знаю, что и предложить, Но если, право, стоит жить -- Давай под дождь, потом в вагон -- Пусть нам началом станет он. И будут рельсы, провода, Мосты, платформы, города, И ты, закрывшая глаза... И пусть откажут тормоза... |
З. М. Дириной
не верю в выспренность и дюжесть, Верю в небольшую неуклюжесть, Верю я нечищеным ботинкам, Верю я желанию с запинкой С ним в немногословие и сухость; Верю я в зубастости беззубость; Верю в карандашные картинки, Встречным-поперечным на Ильинке, Верю в то, что кажется мне странным, Верю много лет часам карманным, Верю в безмятежности безбрежность, Верю в слово "твердь" и в слово "нежность", Верю я к любимой в возвращенье, Верю... и надеюсь на прощенье; В запустеньи плоть -- душа в полете, В остальном: смотреть на обороте. |
К содержанию
ержат стропы в четыре руки Монгольфье, Пролетая во тьме над плечами клошаров, Над больными телами в жару на софе Сквозь забвенья ночные, дневные удары. Все не к спеху итоги на ус намотать: Ввечеру не пройтись даже "с понтом под зонтом", Сводки спутаны так, что уже не понять Глубину с шириной атмосферного фронта. Солнце сушит песок, ветер снова на юг Гонит рака небесного метеостазы, И штанину ненужную форменных брюк Зашвырнула гроза в гроботеку Кавказа. |
Новый Год пахнет луком и холодом, А с утра пахнет рыбой и солодом, Из сортира -- за праздник расплатою, От разносчика почты -- квартплатою. Пахнет поезд неведомым городом, Пахнут деньги карманом отпоротым, Пахнет счастье бельем и посудою, А здоровье -- безвременной ссудою. Пахнет дружба кирзой и помадою, Сновидение -- криком: "Я падаю!.." Пахнет наволочка женским месяцем, А по мне лучше так, чем повеситься; Если вечно мы были бы молоды. В Новый год пахнет луком и холодом... |
венчан праздничным плюмажем, Стоит с разбитым фюзеляжем Мой шестикрылый самолет, Загоревал его пилот: Ему мерещатся полеты, В салоне длинном запах рвоты, Людей святая простота И высота... И пустота. Душа поет, душе неймется, Так что ж пилоту остается?.. Вшить бубенцы и в хвост, и в гриву, Чтоб жить и умереть красиво, Дойдя, приличия нарушив, До слов не мальчика, но хуже, Раз в жизни Волгу переплыть Иль, на худой конец, прослыть Средь раков рыбой на безводье: Страшнее грех червоугодья; А перед сном, глотнув из фляги, Опять в чернилах и бумаге Искать лекарство от бессилья, Расправить слипшиеся крылья... Проходит ночь, а мы несчастны Всем тем, что мы понять не властны, И шепчет ветерок весенний Что жить нельзя без потрясений. |
Москве
--
ак любая на ощупь впотьмах заплатка, Искони для незрячего не загадка, Что ремонт недоделан на фоне пира В ожидании будущего кумира. Может свыше нам этот удел ниспослан: Спать и есть целый век на ремонтных козлах? В голове сквозняк, в кулаке цикута Так какого же черта, лешего, шута?! -- Не пеняй, не ропщи на чужое племя, Разгребая мусор, узнав, что время Лишь остаток жюльена в чужой креманке. Так сиди на дворе, да тоскуй по манке, Что просыплет небо, чуть клюнет стужа Или ночью стой под холодным душем, Надышавшись за день табачной праны; Слава Богу -- утром вставать не рано.
|
Exegi monumentum
рическами кичатся черепа. Как шерсть -- с овец, стригутся комплименты. Ужом ползет народная тропа, И ржавчиной краснеют монументы. Всевышний пастырь подлых горемык, Забудь о нас и над собою сжалься. Торгует степью друг степей -- калмык, А русский дух слегка поиздержался. Снегирь души с рябиновых кистей Слетел -- на сабантуй куриной злости. Отчизна человеческих костей -- Не то, что мирный Брег Слоновой Кости. Давно не стоит выделки овца, А памятник -- не стоит пьедестала... Держава не решилась от певца Зачать себя, и матерью не стала. Грешно от падших милостыни ждать. На бронзу сердца -- фиговый листок им! Путь влипнет трупной мухой в благодать -- Кто в наш свободный век бывал жестоким. Витает звон над пропастью в овсе. Орлы крестов высиживают главы. Я тленья не избегну, как и все. К чему нерукотворные забавы? В крутой цене и мрамор, и гранит, И в славе не нуждается нирвана. Но жизнь мой голос чутко сохранит, Как раковина -- шорох океана. Ты только ухо к сердцу поднеси, Земляк... и в самом деле -- не пора ли Узнать, как скверно жили на Руси И как на ней азартно умирали? |
Александру Кузнецову
вас есть пространство, зеркала, Хоть ни двора в вас, ни кола, Зато в вас есть колокола -- Для слуха тех, кто зреньем болен. И крови ртутная шкала Ползет за призраком тепла, Как гладкоствольные тела Высоковольтных колоколен. В вас есть загадка, зеркала, Во всяком случае, была... Для вас -- что ангела скула, Что гладь ночного абажура. Вы безответны, как скала, Что для двоих людей мала. И явно веет от стекла Хмельком загробного ажура. Персей уходит в никуда, Добив Горгону без суда, А к нам летит Полынь-звезда, И мы сачком ее поймаем. И валит снег на города, Но королева не горда, И виски с содовой без льда Сегодня выпьет вместе с Каем. Я зеркалам тоску повем Слезами солнечных систем, Ведь холодец их с детства ем Зрачками древнего Улисса. Лишь смерть откроет правду всем Посредством тайных теорем, И в Зазеркалье насовсем Уедет бабушка Алиса. Мы все -- прожженные пажи. А в зеркалах не видно лжи. Под гнетом времени-ханжи Они нас ждут, души не грея. Наш путь -- по ржавчине на ржи, Сквозь кутежи и миражи, От "свет мой, Зеркальце, скажи..." До трупа Дориана Грея. |
ошмар на улице Берез! Возможно -- белая горячка. Луна -- как детская болячка, И песня "Ой, мороз, мороз..." Мерещится черт знает что -- По духоте духовной или По той причине, что налили -- Неважно, двести или сто. И кажется, что из-под ног Земля уходит равнодушно, И как-то боязно и душно... И хоть бы кто-нибудь помог! Мы любим жизнь, как Винни-Пух Свои дурацкие опилки. Но рвется джинн из той бутылки, Где водка, порох, прах и пух. И все взрывается вокруг, Уже и пиво не поможет, И пары слов связать не может Твой собутыльник или друг. Снуем, качаем ли права, Пыхтим в кроватях ли двуспальных-- Как много нас, тузов опальных, Чья не на месте голова. Кошмар на улице Берез. Должно быть, просто -- "башню сносит". Неважно -- "будем!" или "прозит!" Все слишком -- насмерть и всерьез. Что остается нам -- опричь Белков, жиров и углеводов? Вставай, страна собаководов, Произноси прощальный спич! И, если искреннен искус, Подонки крови в рюмку вылей. Судьба -- собакой Баскервилей Тебя попробует на вкус. Ответь мне, совесть, я -- не псих? Зарезал бы весь мир по пьяни! Когда-то даже христиане Жгли храмы недругов своих. Замаскирована под лай Моя молитва против правил. Что вас добило, Игорь, Павел, Иван, Владимир, Николай?.. Не спутать -- карму и карман. Мы добываем хлеб, как радий. Что делать нам, Илья, Геннадий, Сергей, Егор, Андрей, Роман?.. Кошмар на улице Берез -- Эпиграф к пагубной нирване. Герой забылся на диване, Твердыней духа не тверез. А тройку ставят на попа, Устав от светопреставлений, И, как сказал бы новый гений -- Отстань, народная тропа! Да и любой здесь -- что за гусь, Ведь не из тех, что Рим спасали? Так -- тост ли, крест; трава, коса ли? Когда я вскрикну и проснусь? Нам ниже пола не склонить Лица, хотя в попытке -- польза. Но, чем рождаться, чтобы ползать, Не лучше ль -- роды отменить? Ведь гадам вряд ли повезет: Когда свершим свой путь недолгий, Кавалерист Святой Георгий Нам шашкой голову снесет. Но космос рвется кумачем, И ты дрожишь, как ржавый флюгер... Граф Дракула и Фредди Крюгер Здесь абсолютно не при чем. И переходит от угроз К огранке солью глаз-алмазов Кошмар на улице Берез, Далекий от картинных вязов. И больше нечем дорожить -- От сердца до отбитых почек... Но кто совсем не хочет жить, Тот любит жизнь сильнее прочих. |
Александру Шелякину
ету грусти без причины, Как без женщины -- мужчины, Как без лезвия -- ножа, Как тумана -- без ежа. Как без бегства нет Толстого, Как без пятого -- шестого, Как без пламени -- лучины, Нету грусти без причины. Нету грусти без причины, Как героя без личины, Как Иуды без Христа, Как монаха без поста. Словно смерти -- без распада, Словно пастыря без стада Или трала -- без пучины, Нету грусти без причины. Нету грусти без причины, Как пропойцы без кручины, Как пейзажа без травы, Как лица без головы... Как еврея без иврита, Как без лирики пиита, Как без дури дурачины, Нету грусти без причины. Нету грусти без причины, Как без даты -- годовщины, Как без Баха нет органа, Как чекиста без нагана. Как России нет без водки, Как облавы -- без наводки, Как без хвори нет кончины, Нету грусти без причины. Слабаки и молодчины! Нету грусти без причины. Но какого-то рожна Мне причина не важна. И теперь, как мне сдается, Только грусть и остается. Все иные величины -- Меньше собственной причины. |
:)))webmaster думает: не пора ли отдохнуть? |
Недоброй красоты жестокая загадка
На колдовском лице читается у ней...
Морис Роллина.
Ты, как маска медузы, на белое время смотрела...
Борис Поплавский.
от -- первой женщины портрет, Той самой, что любила фрукты, И снова ей спускаешь с рук ты Соблазн шагнуть через запрет. Взгляни на Еву -- гибкий змей Вокруг нее обвился рамкой, Вступая в связь с премудрой самкой -- Праматерью людских семей. Глаза подчеркнуто нежны, Но точно скользкая улитка -- Ее лукавая улыбка, Ведь ей поклонники нужны. С такой улыбкой -- на ходу Лишают девственности совесть, Чтоб стать чуть опытнее -- то есть Желанней -- триста раз в году. Люминесценция греха -- Иллюминация натуры, Но, холодней любой скульптуры, Она осмысленно глуха. Вот -- иллюстрация того, Что чувственность бывает стылой, Чтоб меж Харибдою и Сциллой Мы пали все до одного. Парадоксальней всех чудес -- Фригидность пылкого призыва, Когда она, суля призы вам, Сбежать готова в темный лес. Все с ней -- без шума, все -- тайком... Хоть легче нам не становилось -- Чего от века не ловилось В тишайшем омуте таком! Оккультный культовый успех Ее лица -- рождал шумиху, И эту славу, как шутиху, Мы созерцали без помех. И как лукавила она С оберток, марок и открыток! Ведь человек не в меру прыток, Хотя и грош ему цена. Но тайна пряталась от глаз, От профанаций и обструкций, От грубой кожи репродукций, И ускользала каждый раз. То мутной плеврой, то -- плевой Над Лувром нервно стынет небо. Оно -- загадочно и немо, Как показатель нулевой. И так же зябко на холсте: От страха съежилась долина, А высь бледнее стеарина В своей предзимней наготе. Природа -- камень под кустом. Должно быть, заморозки скоро, И, как в траве грибная спора -- Планета в космосе пустом. Но разве ей не все равно -- Красавице маниакальной С ее улыбкой уникальной И болью сердца головной? За нею скалы -- наголо! Ждут разрушения плаксиво... А все же как оно красиво -- Предельно чувственное зло! И не сойти мне с места пусть, Коль я ошибся в этой Даме, Присматриваясь к ней годами, Все складки зная наизусть. Невинность -- шаткий бастион. Для этой женщины награда -- Прослыть персоною нон грата, Покинув райский пансион. Пассионарный поворот -- Чтоб не остаться приживалкой И, лбом столкнувшись с жизнью валкой, Запорошить улыбкой рот. Джоконда ты или гюрза, Надменное исчадье чуда? Беспрецедентная причуда, Твои шаманские глаза Устали пять веков подряд Скучать в глазницах, как в постелях, И без конца в лечебных целях Использовать змеиный яд. Тебе-то он не повредит, Но смилостивиться -- нельзя ли? Едва ли не в соседнем зале Твой кровный брат -- Гермафродит. А мне ты, видно, отвела Роль соблазненного мужчины -- Пока без видимой причины, Но с твердым знаньем ремесла. Не разминуться нам двоим... Но после долгой тренировки Я ужас передозировки Разбавлю скепсисом своим. Но ты -- всеобщая свекровь, Однажды станешь судным эхом И разразишься нервным смехом, Который свертывает кровь. |
К содержанию
И. М. Сиренко
Вороне как-то Бог послал кусочек сыра...
И. Крылов.
Благословляйте проклинающих вас...
"Нагорная проповедь".
гненной птицей "Гремлюпляшу" Вы кружитесь тут и там. Я -- со своей стороны -- спешу Наведаться в гости к Вам. Зрения угол еще вчера "Пламя!" послал, как страж, Имя судьбы стало зонг "Пора!" И вот я почти что Ваш. Гость ли, попутчик ли, ученик, -- Не ясно ни Вам, ни мне... Новую звездочку, как ночник, Бессмысленно жечь в огне. В огне надо теменью обзавестись, Чтоб было, что осветить, И разлететься, а не плестись -- Пусть и спеша -- гостить. С быстрою грацией, как орел, Взлетели на взгляд очки. Сразу же взгляд некий кокон сплел Для духа и для руки, Чтоб не обжечься, когда даешь, Но и не скрыться бурь... Каждый, кто думает, что не вошь, Смотрит сквозь Вашу смурь. Каждый, кто думает, что один, Смотрит сквозь смурь мою. Так ли, как надо, других рядим? Так ли, как я пою? Так ли, как танк, ревом-бронью крыть, Ласку гнилья любя? Так ли, как дерево, жить и жить, Листьями теребя? Вам не понятно, о чем рассказ?.. Два существа сошлись! Пусть не касается это нас, Но небеса зажглись. Новая звездочка, чередом, Светит, наперекор Всякой одежде -- ни взгляд, ни гром Не перекрыл простор. Тает повсюду ненужный звон. Время стоять в строю. Пой, деревянный, как мир, вагон! -- Если Бог даст, спою...
|
далекой, маленькой стране, Где люди ищут при луне Чего при солнце не видать, Безумно трудно улетать В неведомую мракобесь. Я там бывал, но вышел весь, Путь разрывая головой. Теперь ношу ярлык "живой". И очень страшно улетать В забытую ту ширь да гладь. Жизнь, как тебя мне называть? Люблю тебя, но больно мне. Расстроен я, но рад вполне Опять тебя обнять. |
покойных вам Сновидений, Мадам,-- Пусть привидится хоть во сне, Как желтый Луч Меж зеленых сучьев Клянется в любви Сосне. Как древних гор Тишины простор Покрывается вдруг дождем, Как неба пласт После этих ласк Раскрывается синим льдом. Ведь в этот лед Человек уйдет, Краской розовою палим... Когда проснетесь вы завтра днем -- Берегите его! вы с ним! Уж наяву, Приклонив главу На доверчивое плечо, Взгляните вдруг, Словно просто друг, Чтобы сделалось горячо! |
Аленке
буду стоять и смотреть на тебя, Спокойно и кротко. И злое лицо С глазами спокойными, ветер с горы Очистит от копоти, въевшейся в кожу. Будет мороз до мертвения мышц, И дерево злое, хрустально звеня, Поманит, и мягкою кистью хвоста Мышонок на сердце сыр-бор нарисует. Будет весна. За апрелем апрель. Ты воздухом внутренним мясо от льда Избавишь. Ай, больно! Но буду идти. Я буду идти и смотреть на тебя. И пусть пред ушами мясная свирель Сиреною воет из недр души: " Зачем не позволишь любить мне тебя..." И волнообразно, и однообразно... Будет июль. И цветы отцветут. Плодами займутся растения, чтоб Созреть и голодных больных накормить, (Ведь зрелость растения только в плодах). И мы вдруг окажемся словно одни На миллисекунду, но чтобы успеть Запомнить, как было тогда хорошо И взглядами это друг другу дарить: Вот степь простирается за горизонт, Оркестром из красок вбирая в себя, Вот море и солнце в союзе, как мы... Я буду лететь и смотреть на былое... Будет сентябрь. Готовься к нему. О нем никому-никому-никому. |
огда я умру, я не вспомню о том, Кто был мне здесь другом, Кто был мне врагом, -- Все лица смешаются в светлое нечто... Секунда последняя -- как бесконечность... Но нет. Из беспечности в вечность Ныряю, всей жизнью отмеченный. И будет все тихо, Как вы и хотели: Повторные танцы весенней капели, Два-три нежных слова Забудутся быстро; Сырые дрова, Под которыми искра, В сарае забудутся быстро. И будет пожар. Но об этом при жизни Сказавший, проклятье к себе повлечет и Запляшет без платья -- Об этом молчок! Ведь будет все тихо, Как вы и хотели, Друзья да враги, У холодной постели. |
К содержанию
"...Если душа болит,
значит, она работает."
А. Башлачев
чем в бреду всю ночь молчу Увечно? Какому шалому лучу Навстречу? Я даже с близким не шучу -- Калечу И знать об этом не хочу. Так легче. И обвиненья, и почет Конечны. Равнооплачены и чет, И нечет. И только ангел за плечом Да нечисть. Любимые уже не в счет -- Далече. В сусальном небе воронье И кречет. Все достояние мое -- Навечно! -- Невероятное вранье. Беспечность? Наверно, люди и ее Излечат... |
К содержанию
ичего не случилось. Лишь стрелка внезапно включилась На часах нашей встречи. И ринулось время по кругу. Значит, где-то в грядущем с тобой мы уже разлучились. Значит, где-то в грядущем уже потеряли друг друга. Ничего не случилось. В себе не копаться попробуй. Мы еще не очистили память, и душу, и нервы От немногих мгновений, отмеченных жизненной пробой, Что скрипят и не входят в привычные кодексы веры. Ничего не случилось. Пойми, ничего не случилось. Это просто дурная привычка прощать и прощаться. Ты разучишься ждать так, как я приходить разучилась. И тебя, и меня кто-то будет учить возвращаться. Так не нужно тревоги, дружок. Ничего не случилось. Все ошибки давно позади. И пока с нами всеми Ничего не случилось... Лишь стрелка внезапно включилась На часах нашей встречи. И близится к полночи время. |
К содержанию
от -- женщина. Она тебя любила И, может, даже в верности клялась. Ее любви сиреневая вязь К тебе летела стаей птиц бескрылых. Вот -- женщина. Минутный всплеск волос. Полупоклон, осекшийся устало... За все за то, что ужасом не стало, За все за то, что пыткой не сбылось, За то мгновенье, что счастливым было, За остальное -- тлен и забытье... Вот -- женщина. Она тебя любила. -- Благослови предательство ее. |
орвите струны у старой скрипки, Она сегодня весь вечер пела, И звуки плыли, качаясь зыбко, И я гадала, где боль, где тело, Где смерть, где правда, где ложь, где сказка. Снежинки плыли, шурша смешливо, Как в том пронзительно-старом вальсе, Приблудном вальсе, навзрыд счастливом, Случайно встреченном в переходе, Давно избитом в кафешантанах, Таком старинном, таком нелюдном, Тайком любимом до постоянства... Ноктюрнов, опер, сонат, симфоний Светлей и горше, больней и ближе, Ведь он диктует свои законы Для тех, кто хочет всего-то выжить. Сорвите струны поближе к ночи, Когда мелодия, как обычно, Придет, ласкаясь в груди порочно, И ручку в руки кладет привычно, И шепчет, шепчет стихи небрежно, И я мечусь по пустой квартире, Пытаясь вынести неизбежность Соединенья себя и мира... И полустишья, как полустанки, -- В окошко фото без остановок. Я, как умею, сбиваясь с такта, Борюсь за право себя на Слово, С такой отрадой, с такой отравой, Ищу возможность остаться чистой. Мне страшно этой красивой правды, Рожденной кучкой банальных истин. Мне страшно в мире, и даже возле Его усталости необъятной Его души, под преклонный возраст Сменившей грудь на квартиру в пятках... А снег все валит и кружит в вальсе, Скрывая город под гримом мела. И я не с вами, друзья, не с вами, Простите, милые, не сумела!.. Когда замкнется мой круг порочный, Сорвите струны у скрипки старой. Пускай не помощь, зато отсрочка, Пока не всхлипнет в руках гитара... |
К содержанию
легкостью птицы смеяться, смеяться, смеяться, Вдоволь забыться привычно дешевым вином. Жить не бояться. Желать и любить не бояться. И без оглядки суметь распроститься со сном. Миру дивиться, пьянея минутой любой. Все, что случается, жизнью назвать не бояться. Мягко, не злобно на шутки судьбы над собой С легкостью птицы смеяться, смеяться, смеяться... Миловать разум забвением. Свято хранить В стонущем теле тряпичную мягкость паяца. Видеть. Не верить. Принять, не сумев изменить. С легкостью птицы смеяться, смеяться, смеяться. |
К содержанию
знак привлечения внимания к себе, В знак принесения ужасной жертвы, Увязнув по уши в чужих словах, Презрительно считая их своими, Я брошу буквы в деревянный круг. Смешно шумят полуночные воды, Лаская тайную утробу труб, Стекая в мнимую свободу. |
езвитесь, бегайте и падайте, Кричите, пойте, умирайте, Скачите весело в кровати И войте бешено от радости. Любвеподобно одаряемы Простыми грязными цветами, Меняйтесь вашими местами, Ползком вращаясь между храмами. Хранимы бережно заборами, Врывайтесь в нежные хоромы И, месту кланяясь пустому, Пускайте вспять глаза багровые. В слова вгрызаясь неуместные, Давясь недосоленым бредом, Меж дохлым львом и стертым небом Вдыхайте воздух бесполезный. |
атным небом приблизился некто К никому, и сказал, и отрезал, А затем, всем обличьем и весом Перешел на соседнюю клетку. Что волкам до вытья идиотского, Что полкам до снарядных парабол? Мир прошелся под небом парадом И, покинув себя, в воду бросился. Почему-то паленым запахли озера, Почету-то в ночи зашипели болота, И не знает никто, непонятное что-то Заселило глубины болотные черные. Может быть, просто-напросто что-то меняется? Посмотреть бы, да все в темноте так невидимо... Или, пусть никого, но зачем-то обидели, И с тех пор всякий ход, что ни есть, спотыкается. И, казалось, начнется сражение. И, действительно, вдруг устрашение Закрутило в невидимом воздухе Вихри с силой, невиданной доселе. И дожди пулеметные хлынули, С неба шапки попадали снега, А за ними какой-то калека Вприпрыжку Погнался, упал, провалился и скинул. Кто такой -- не узнали... Некто, падая, весь перепачкался, А, упав, еще перекалечился, Перепрыгнув свои костыли... Час назначенный Он догнал, ожидавший его недалече... Но когда, рукава до небес засучив, Попытались мы сверить часы, Обнаружилось, что все часы до единого вышли. Протекло наше время сквозь плотно закрытую крышку. Засели судьи осуждать цветок халатности преступной, Но путь их был загроможден уже знакомой ночи камнем, Где вместо правильной луны вдали играл оркестр струнный, А по доверчивым снегам, как скользкий зверь, носились сани... |
+
Всегда нелепо, но приятно Сидеть на влажных облаках И перечитывать стихи С окурком в ветренных руках, И вдруг, когда из ничего Взовьются радужные смыслы, Соеденить мостами мысли И развести огонь. |
ладким вечером весело плакать И летать с этажей освещенных, А потом уже будешь, как падаль Под ночным покрывалом казенным Растворяться так тихо, беззлобно, Так безвольно, чуть-чуть безобразно... Больше мыслей, могучих и разных, Больше сильных быков на Европу, Больше сраму!.. И страха, конечно. Но -- все кончено. Солнечный день Вдруг хватает твой окоченевший Взгляд на вымученную постель. Мысли, страхи, желанья -- посудой Выпадают из мятых ушей, И, мертвея осколками скудными, Освещают путь к новым лишеньям. |
тоже попаду в безумный Творожный плен своей души, И будет вечер, слишком лунный, Чтоб выть, мне голову кружить Вокруг осей, колес, шаров, Голов пустых и не совсем, Простых застенчивых шагов, Ударов гулких, мутных сцен. Я тоже буду корабельным Рулем без тени рулевого, И маршем пенным и победным Пройду по бритве неземного, И рельсы резанные крови На дне моих шершавых ног Напомнят мне, ловя на слове, Что есть любовь и даже Бог. А я, в циклическом движеньи, Растрясшем дряблые мозги, Лишь буду жить, в изнеможеньи Пытаясь жизнь порвать в куски, И руки, лица, самолеты, Кружась в орбитах круглых глаз, Исторгнут радостной блевотой Меня с душою в грязный таз. |
К содержанию
и сам в этом городе чаще впадал в унынье, Пил вино, отдающее плесенью, серым мылом, Составлял лексикон, на который хватало желчи, Ел невкусную пищу, любил некрасивых женщин... А потом я страдал изжогой и моногамией... Делал паузы в длинных словах, обрастал долгами В старом доме, где вечер от утра отличен только Тем, что утром болит голова, а вечером тошно. |
онная снежная степь в индевело-лунной Сетке окна... Опрокинутый краем неба Город уткнулся носом в подол лагуны И, разметавшись, замер. Нелепо, немо, Словно попав под клык февраля-вампира... В мутном зрачке прокуренного трактира Между коротким сном и безбрежной ночью, Страшной догадкой, высказанною молча, Только глазами, руками, вином и хлебом... Мы между стойкой справа и дверью слева Обозревали путь, не чеканя следа В сетке окна, опрокинутой краем неба. |
арисуй мне венок, Черно-желтая птица. Я плевал в эти лица, Я был пеплом у ног. Я б взлетел, да не мог... Я бы пил не вино, А любовь-добродетель, Но тебе лишь свидетель, Оттого все равно: Где не ты -- там вино. Не искал бы другой, Будь хоть трижды отвержен, Но на сердце надежды Никакой, никакой... Помаши мне рукой, Нарисуй мне рекой На глазах в мутной браге Каплю утренней влаги И последний покой, Кто ж ты, Боже, такой? Я взлечу над строкой Черно-желтою птицей, Жизнь уже не приснится, Смерть не стукнет клюкой... Я рассыплюсь мукой, Белым пеплом по милям, Где меня не любили. |
К содержанию
ы березонька тонкая в мутной дали, Ты склонилась от ветра до самой земли... Кто тот деспот коварный? Неужто я сам На степную траву обронил небеса... Я и сам, как березка на розе ветров, То пригнусь до земли, то хлебну облаков, Как придавят ветра -- насыпаю стакан, И земля отпускает. А там -- облака. Ты березка в тумане. Ты сон или явь? Белоснежна, как нежность, рубаха твоя На перине из пепла, на пышной золе, Где твой сладкий тиран дарит небо земле... Я и сам прижимался к горячей траве, Ожидая тебя не на миг, а на век, Чтобы ветви твои обнимали меня, От мятежного облака скорбно храня. |
полях сиреневой травы Пробьется родничок журчащий, И пригубит из этой чаши Любой, оставшийся в живых. А под сиреневой травой, Где сок земли питает корни, Великодушным, непокорным Придут и воля, и покой. |
"...и обратно пропорциональна
квадрату расстояния
между ними."
Исаак Ньютон
ту ночь приснилось, что я стал числом. В числе других на плоскости квадрата Я заколдован был и ждал, когда ты Вернешься и разрушишь колдовство. Я был бессилен, бестелесен, бел И переполнен былью голубиной. А в глубине, податливее глины, Лежали наши судьбы. Я не смел Дышать и ждал. Я ощущал удушье, Но жаждал продолжения игры С покорностью глубоководных рыб, Беспечно очутившихся на суше. Проснувшись, я смотрел в квадрат окна На черную обветренную полночь И звал тебя, вполголоса, на помощь, Покуда не рассеял бремя сна. В бессоннице, до самого утра Я подбирал разгадку сновиденья. И понял: был источником смятенья Календаря магический квадрат. В нем сумма цифр и по диагонали -- Такая, как и с каждой стороны, Поскольку бесконечности -- равны, А чаянья напрасны. И едва ли Мне суждено, отсчитывая дни, Дождаться чуда. Я, подобно рыбам, Глотаю воздух снов без перерыва И ничего не в силах изменить. И я учусь не ждать, но временами Перемножаю чередою вин Бесплодные усилия любви С квадратом расстоянья между нами. |
"Опустите, пожалуйсто, белые шторы..."
(Неточная цитата из Булата Окуджавы)
ариж в те дни, должно быть, был прозрачен, Нагляден, резок, как рентгенограмма. Текла рекой Монмартра панорама. Белели шторы, и земля иначе, Чем некогда, гудела под ногами. Теперь отменены дежурства весен, Простых, дворовых, вербных, медных, мудрых. Жизнь молодится тополиной пудрой, Но, видно, речь -- одно из тех ремесел, Где только время вместо рецептуры. Посеяв душу, пожинаешь крохи. И все подсудно, но не подсудимо. Париж вело, как в половодье льдины. И шторы, словно занавес эпохи, Спускались белым флагом лебединым |
"Нет у меня, пока еще, имени..."
Уильям Блейк, "Дитя-радость"
се, как тогда: ветренный хмель лета Как на беду, липовый цвет веял. Память и боль, словно за ним следом, Бьют наугад, да бередят время. Время не ждет, взяв на прицел, лепит В бровь или в глаз, в профиль и фас, в пояс. Сквозь городской, полуживой лепет, Слышится, вдруг, не рожденных детей голос. По немоте голос ведет в верхних О небесах, как карамель, легких. И не унять, год ли прошел, век ли, Отзвук преджизненный, доболевой, топкий... Как и тогда, также цвела липа, Плакал июль, как нагота, зримый, Вся недолга: либо забыть, либо И не забыть -- просто пройти мимо. Мимо. К чему тут распускать нюни? И не отец -- так ведь, никто вовсе, Лучше в запой, как на пленэр. Плюнь и, Месяц спустя, все заберет осень. Ветром спалит липовый флирт летний, Боль утолит, голос сомнет ливнем. А, коли так, не было их, нет и Нам ли дано им подбирать имя. |
К содержанию
А. Кузнецову
абавно посетить горнила Крыма Героем некурортного романа, Где дикий пляж кичлив, как птичий рынок, И цепи гор, как вены наркомана, Не жрать глазами бюсты или бедра, Как мякоть переспелого арбуза, Когда пространство на постельном одре, Теснее, чем завязанные узы. Доступны отдыхающие души, Они жарой разморены, бедняжки, Им каждый день, сильней, чем предыдущий, Покорно и прилежно лижет ляжки. Пропахли спермой ложа и лежанки; Экскурсии у древнего сортира, Забавно пренебречь, всем, что не жалко, В личине не героя -- дезертира Сесть в поезд. И -- отрадно хоть уж это -- Тянуть вино в удушливом плацкарте. Дальнейшее развитие сюжета Известно как в комедии Del'Arte: Назавтра шторм обрушится на пляжи, Сминая очертанье побережья, Соленая безудержная тяжесть Заполнит все, что пребывало между Преддверьем пляжным и преддревним плато. Как книги, ливень пролистает парки. Так станет морем, все, то, что когда-то И было им. А город, как помарка Исчезнет с карт. И сделается вскоре Тоскливо так, что хоть рыдай в подушки: Быть, как обычно, в заговоре с морем, И, в грусти, засыпать на раскладушке. |
Мы прошли разряды насекомых...
Осип Мандельштам, "Ламарк".
то должен, будто выполнил, да спутал как. Кромешная погрешность - не груба: Осиный пир, с его последней сутолокой, Да яблочная горечь на губах. И где-то между амоком и комою, Ложась крылом на полудня латунь, Тепла остатки ловят насекомые, Как гибели изнанку, налету. Так ночь обложит обморочной влажностью, Впитает дождь остывшая зола. Осталось только ждать, итожить, блажь нести О бесприютной бренности тепла... Но так не походя на ос, которые И осень примут лихо и светло, Все бьюсь по комариной траектории О памяти оконное стекло. |
К содержанию
кажи мне, ____________Толкователь всемирной глупости, Так ли мне все это нужно, _______________________Как доктору Фаусту? Скажи мне, __________Многоголовый Гуру ______________________________(Боже упаси) Если я лгу или все мы здесь _________________________Врем. Дружно. А что, запросто! Русь моя на лжи Скажи мне, скажи! Имя живущего среди нас пророка Два тысячелетия _______________Я прячу на кухне ножи Две тысячи лет ______________Я жду окончания срока. С той поры, когда жив был отец, Тридцать три раза Я оставался без памяти Каждый раз я думал, что это конец. Грея в руках эмалированный крест, Я пожирал слова, ________________Летевшие с паперти. Но вечность ____________Меньше, чем бесконечность. И от того, что я спал, Звезды не прекращали свое падение. Искалеченный шут, __________________Обнажая свою беспечность, Знал, что его ждет второе рождение, Перерождение Или просто замена лица. Мать ощетинилась _________________Перед последней схваткой. Предупреждение: Кровавый ком, ______________Выброс на свет подлеца. Это вам надо? Этот лозунг вы считали загадкой?! Здесь я задаю вопросы. Это моя земля. Здесь я поправляю вены своим полотном. Полное блюдце яда Жри, мой родной недоносок, Обаятельная змея Даст тебе плод из сада. Все остальные грехи ты замочишь вином. А я буду ждать, _______________Распуская себя на этапы, Перемножая скорость полета ___________________________С количеством этажей. Скажи мне, Учитель, ____________________Чьи это мягкие лапы Лапают жен, которые ждут мужей? Бывает ли больно птицам, Которым сломали крылья? Не на земле, А там, ______В глубине полета, Нужно ли нам родиться? Трахать баб, ____________Прилагать усилия, Превращать свою сперму в детей, Которым уже нет счета?! Скажи мне, __________Глухонемое, великое Нечто, Где я начнусь? Куда потеку? Когда кончусь? Ты вдохнул в меня смерть -- Не слишком ли это беспечно? Бесчеловечно! Но ты не человек! ________________Видящий, как я корчусь... Все равно я прощаю тебя... Но скажи мне, _____________Ты дал мне любовь? Или ее мне дала другая? Во время любви я ранил ее, _________________________Любя, Была кровь... Она валялась в крови, ____________________Нагая! Животное знает больше, чем знаю я! Слюною идет весна, ___________________Желудочным соком! Самая Русская клятва: _____________________"Бля буду! Бля буду, я!" дрянь на миру вкусна! Ишь, напугали сроком! Что же мне, век просить Милостыню в грязные руки! Что же мне, век поносить Веру твою и науки! Можешь ли мне сказать Ты, ____Обладатель вселенской воли, Сколько еще ждать Очередного приступа боли?.. |
саду Эдемском, на губах Земли (Я знаю, это где-то за Уралом), Где души вещие березами росли, Укутанные звездным покрывалом, Где не было ни веры, ни судьбы, -- Лишь только вечность, очищая время, Текла потоком пламенной мольбы, В живое обращаясь между всеми, -- В тех парках, -- не аллеях золотых, -- Я жил с пантерами, не дикими, ручными, Я братом был красавиц молодых, Не мучаясь желаньями ночными... И вдруг побег! Безумная сестра, Воспользовавшись змеем, как канатом, Очаровав охранника Петра, Вниз снизошла. О, Боже! За развратом! Догнать нельзя, -- ведь тля коснется всех. Возврата нет -- на ней теперь проказа. Затих в Нирване беззаботный смех, В преддверии Великого Указа... И час настал. Я помню этот миг. Бессрочной стала пресеченья мера... И тут же жалом в уши смертный крик И в кровь оскал, -- безумная пантера, Которую ласкал я, как дитя, Которая в лесах со мной резвилась, Дожевывает труп, урча, кряхтя... Возмездие за беженку. Свершилось! 2Дома, кресты, костры, убогий быт,В мученьях роды, бред речей, измены... Вершина счастья, если к ночи сыт. Желанье жить. Распоротые вены... Я в кухне с прокопченным потолком Курю, чтобы не так урчало чрево. А у плиты, воняя чесноком, Готовит мне обед беглянка Ева. |
Анне Ахматовой
ыл черный профиль Слов. Крови отрава. И кто-то торопился сообщить Что я в снегу. И ты имела право Отпеть, отпить, отплакать И забыть. Но девочка из чертова чертога, Ответь, -- И он отпустит навсегда, -- Скажи мне: "Двадцать восемь -- это много? А пять прицельных?" Видишь -- ерунда... |
ыро, Холодно, Серо, Туманно Камни манною сыпят с небес. Кто-то спит В окровавленной ванне, Кто-то ставит неструганный крест. Где-то стонут, Влюбляются, Пляшут, Где-то шут обзавелся слезой, Кто-то в приступе верности машет По слезящимся ранам лозой. Стыдно, Радостно, Больно, Убого. Нынче ночью опять Крестный Ход... Я смотрю удивленно на Бога: Ты еще один Даришь Восход? |
К содержанию
то создано трясущейся рукой, Уставшего к шестому дню творенья Художника, взорвавшего покой, Вселенские родившего сомненья? Кто получил ответы на вопрос: Куда, зачем, откуда и где будет? Я не бунтарь, Господь, я верный пес, Но ночью, в стужу, страх толкает к людям... И вижу я, как жжется жизни нить, -- Я лаю, я скулю, я умоляю Не на луну, а выше... Как мне быть? Я помню все, но слов таких не знаю... Хоть боль принять, да боль всегда во мне... Закон земли не больше самосуда... Одним молю, дай смерти на войне, Чтоб воином воскреснуть! Сжалься, Будда... |
Популярность: 8, Last-modified: Tue, 07 Jul 1998 12:19:36 GmT