Сказка
---------------------------------------------------------------
Spellchecked by Tatyana Andrushenko (1 Oct 1998)
Если вы используете Netscape и имеете большую скорость связи,
то можете получить более красивые версии этого же документа:
С БОЛЬШИМИ иллюстрациями. 1300 Kb
---------------------------------------------------------------
Как-то в одной библиотеке, вечером, часов этак в шесть, заспорили
персонажи русской классической литературы. Еще когда библиотекарша была на
месте, они с интересом посматривали на нее со своих полок -- ждали.
Библиотекарша напоследок поговорила с кем-то по телефону... Говорила она
странно, персонажи слушали и не понимали. Удивлялись.
Да нет, -- говорила библиотекарша, -- я думаю, это пшено. Он же
козел... Пойдем лучше потопчемся. А? Нет, ну он же козел. Мы потопчемся,
так? Потом пойдем к Владику... Я знаю, что он баран, но у него "Грюндик" --
посидим... Тюлень тоже придет, потом этот будет... филин-то... Да я знаю,
что они все козлы, но надо же как-то расстрелять время! Ну, ну... слушаю...
Ничего не понимаю, -- тихо сказал некто в цилиндре -- не то Онегин, не
то Чацкий -- своему соседу, тяжелому помещику, похоже, Обломову.
Обломов улыбнулся:
-- В зоопарк собираются.
-- Почему все козлы-то?
-- Ну... видно, ирония. Хорошенькая. А?
pic1.jpg
Господин в цилиндре поморщился:
-- Вульгаритэ.
-- Вам все француженок подавай, -- с неодобрением сказал Обломов. -- А
мне глянется.
С ножками -- это они неплохо придумали. А?
Очень уж... того... -- встрял в разговор господин пришибленного вида,
явно чеховский персонаж. -- Очень уж коротко. Зачем так?
Обломов тихо засмеялся:
-- А чего ты смотришь туда? Ты возьми да не смотри.
-- Да мне что, в сущности? -- смутился чеховский персонаж. --
Пожалуйста. Почему только с ног начали?
-- Что? -- не понял Обломов.
-- Возрождаться-то.
-- А откуда же возрождаются? -- спросил довольный Обломов. -- С ног,
братец, и начинают.
-- Вы не меняетесь, -- со скрытым презрением заметил Пришибленный.
Обломов опять тихо засмеялся.
-- Том! Том! Слушай сюда! -- кричала в трубку библиотекарша.
-- Слушай сюда! Он же козел!
У кого машина? У него? Нет, серьезно? -- Библиотекарша надолго умолкла
-- слушала.
-- А каких наук? -- спросила -- она тихо. -- Да? Тогда я сама козел...
Библиотекарша очень расстроилась... Положила трубку, посидела просто
так, потом встала и ушла. И закрыла библиотеку на замок.
Тут персонажи соскочили со своих полок, задвигали стульями... В темпе,
в темпе! -- покрикивал некто канцелярского облика, лысый. -- Продолжим. Кто
еще хочет сказать об Иване-дураке? Просьба: не повторяться. И -- короче.
Сегодня мы должны принять решение. Кто?
pic2.jpg
-- Позвольте? -- это спрашивала Бедная Лиза.
-- Давай, Лиза, -- сказал Лысый.
-- Я сама тоже из крестьян, -- начала Бедная Лиза, -- вы все знаете,
какая я бедная...
-- Знаем, знаем! -- зашумели все. -- Давай короче!
-- Мне стыдно, -- горячо продолжала Бедная Лиза, -- что Иван-дурак
находится вместе с нами.
Сколько можно?! До каких пор он будет позорить наши ряды?
-- Выгнать! -- крикнули с места.
-- Тихо! -- строго сказал Лысый конторский, -- Что ты предлагаешь,
Лиза?
-- Пускай достанет справку, что он умный, -- сказала Лиза.
Тут все одобрительно зашумели.
-- Правильно!
-- Пускай достанет! Или пускай убирается!...
-- Какие вы, однако, прыткие, -- сказал огромный Илья Муромец. Он сидел
на своей полке -- не мог встать. -- Разорались. Где он ее достанет? Легко
сказать...
pic3.jpg
-- У Мудреца. -- Лысый, который вел собрание, сердито стукнул ладонью
по столу. -- Илья, я тебе слова не давал!
-- А я тебя не спрашивал. И спрашивать не собираюсь. Закрой хлебало, а
то враз заставлю чернила пить. И промокашкой закусывать. Крыса конторская.
-- Ну, начинается!.. -- недовольно сказал Обломов. -- Илья, тебе бы
только лаяться. А чем плохое предложение: пускай достанет справку. Мне тоже
неловко рядом с дураком сидеть. От него портянками пахнет... Да и никому, я
думаю, не...
-- Цыть! -- громыхнул Илья. -- Неловко ему. А палицей по башке хошь?
Достану!
Тут какой-то, явно лишний, заметил: -- Междоусобица.
-- А? -- не понял Конторский.
-- Междоусобица, -- сказал Лишний. -- Пропадем.
-- Кто пропадет? -- Илья тоже не видел опасности, о какой говорил
Лишний. -- Сиди тут, гусарчик! А то достану тоже разок...
-- Требую удовлетворения! -- вскочил Лишний.
-- Да сядь! -- сказал Конторский. -- Какое удовлетворение?
-- Требую удовлетворения: этот сидень карачаровский меня оскорбил.
-- Сядь, -- сказал и Обломов. -- Чего с Иваном-то делать?
Все задумались.
Иван-дурак сидел в углу, делал что-то такое из полы своего армяка,
вроде ухо.
-- Думайте, думайте, -- сказал он. -- Умники нашлись... Доктора.
-- Не груби, Иван, -- сказал Конторский. -- О нем же думают, понимаешь,
и он же еще сидит грубит. Как ты насчет справки? Может, сходишь возьмешь?
-- Где?
-- У Мудреца... Надо же что-то делать. Я тоже склоняюсь...
-- А я не склоняюсь! -- бухнул опять Илья. -- Склоняется он. Ну и
склоняйся сколько влезет.
Не ходи, Ванька. Чушь какую-то выдумали -- справку... Кто это со
справкой выскочил?
Лизка? Ты чего, девка?!
-- А ничего -- воскликнула Бедная Лиза. -- Если ты сидишь, то и все
должны сидеть? Не пройдет у вас, дядя Илья, эта сидячая агитация! Я
присоединяюсь к требованию ведущего: надо что-то делать. -- И она еще раз
сказала звонко и убедительно: -- Надо что-то делать!
Все задумались. А Илья нахмурился.
-- Какая-то "сидячая агитация", -- проворчал он. -- Выдумывает чего ни
попадя. Какая агитация?
-- Да такая самая! -- вскинулся на него Обломов. -- Сидячая, тебе
сказали. "Ка-ка-ая". Помолчи, пожалуйста. Надо, конечно, что-то делать,
друзья. Надо только понять: что делать-то?
-- И все же я требую удовлетворения! -- вспомнил свою обиду Лишний. --
Я вызываю этого горлопана (к Илье) на дуэль.
-- Сядь! -- крикнул Конторский на Лишнего. -- Дело делать или дуэлями
заниматься? Хватит дурака валять. И так уж ухлопали сколько... Дело надо
делать, а не бегать по лесам с пистолетами. Тут все взволновались, зашумели
одобрительно.
-- Я бы вообще запретил эти дуэли! -- крикнул бледный Ленский.
-- Трус, -- сказал ему Онегин.
-- Кто трус?
-- Ты трус.
-- А ты -- лодырь. Шулер. Развратник. Циник.
-- А пошли на Волгу! -- крикнул вдруг какой-то гулевой атаман. --
Сарынь на кичку!
pic4.jpg
-- Сядь! -- обозлился Конторский. -- А то я те покажу "сарынь". Задвину
за шкаф вон -- поорешь там.
Еще раз спрашиваю: что будем делать?
-- Иди ко мне. Атаман, -- позвал Илья казака. -- Чего-то скажу.
-- Предупреждаю, -- сказал Конторский, -- если затеете какую-нибудь
свару... вам головы не сносить. Тоже мне, понимаешь, самородки.
-- Сказать ничего нельзя! -- горько возмутился Илья. -- Чего вы?!
Собаки какие-то, истинный бог: как ни скажешь -- все не так.
-- Только не делайте, пожалуйста, вид, -- с презрением молвил Онегин,
обращаясь к Илье и к казаку, -- что только вы одни из народа. Мы тоже --
народ.
-- Счас они будут рубахи на груди рвать, -- молвил некий мелкий
персонаж вроде гоголевского Акакия Акакиевича. -- Рукава будут жевать...
-- Да зачем же мне рукава жевать? -- искренне спросил казачий атаман.
-- Я тебя на одну ладошку посажу, а другой прихлопну.
-- Все -- междоусобица, -- грустно сказал Лишний. -- Ничего теперь
вообще не сделаем. Вдобавок еще и пропадем.
-- Айда на Волгу! -- кликнул опять Атаман. -- Хоть погуляем.
-- Сиди, -- сердито сказал Обломов. -- Гуляка... Все бы гулять, все бы
им гулять! Дело надо делать, а не гулять.
-- А-а-а, -- вдруг зловеще тихо протянул Атаман, -- вот кохо я искал-то
всю жизню Вот кохо мне надоть-то... -- И потащил из ножен саблю. -- Вот кому
я счас кровя-то пущу... Все повскакали с мест...
Акакий Акакиевич птицей взлетел па свою полку, Бедная Лиза присела в
ужасе и закрылась сарафаном... Онегин судорожно заряжал со ствола дуэльный
пистолет, а Илья Муромец смеялся и говорил:
-- О-о, забегали?! Забегали, черти драповые?! Забегали!
Обломов загородился от казака стулом и кричал ему, надрываясь:
-- Да ты спроси историков литературы! Ты спроси!.. Я же хороший был! Я
только лодырь беспросветный... Но я же безвредный!
-- А вот похлядим, -- говорил Казак, -- похляди-им, какой ты хороший:
хороших моя сабля не секеть.
Конторский сунулся было к Казаку, тот замахнулся на него, и Конторский
отскочил.
-- Бей, казаче! -- гаркнул Илья. -- Цеди кровь поганую!
И бог знает, что тут было бы, если бы не Акакий Акакиевич. Посреди
всеобщей сумятицы он вдруг вскочил и крикнул:
-- Закрыто на учет!
И все замерли... Опомнились. Казак спрятал саблю. Обломов вытер лицо
платком, Лиза встала и стыдливо оправила сарафан.
-- Азия, -- тихо и горько сказал Конторский. -- Разве можно тут
что-нибудь сделать!
Спасибо, Акакий. Мне как-то в голову не пришло -- закрыть на учет.
-- Илья, у тя вина нету? -- спросил Казак Муромца.
-- Откуда? -- откликнулся тот. -- Я же не пью.
-- Тяжко на душе, -- молвил Казак. -- Маяться буду...
-- А нечего тут... размахался, понимаешь, -- сказал Конторский. --
Продолжим. Лиза, ты чего-то хотела сказать...
-- Я предлагаю отправить Ивана-дурака к Мудрецу за справкой, -- сказала
Лиза звонко и убежденно.
-- Если он к третьим петухам не принесет справку, пускай... я не
знаю... пускай убирается от нас.
-- Куда же ему? -- спросил Илья грустно.
-- Пускай идет в букинистический! -- жестко отрезала Лиза.
-- О-о, не крутенько ли? -- усомнился кто-то.
-- Не крутенько, -- тоже жестко сказал Конторский. -- Нисколько. Только
так. Иван...
-- Аиньки! -- откликнулся Иван. И встал.
-- Иди.
pic5.jpg
Иван посмотрел на Илью.
Илья нагнул голову и промолчал. И Казак тоже промолчал, только
мучительно сморщился и поискал глазами на полках и на столе, -- все, видно,
искал вино.
-- Иди, Ванька, -- тихо сказал Илья. -- Ничего не сделаешь. Надо идти.
Вишь, какие они все... ученые. Иди и помни: в огне тебе не гореть, в воде не
тонуть... За остальное не ручаюсь.
-- Хошь мою саблю? -- предложил Казак Ивану.
-- Зачем она мне? -- откликнулся тот.
-- Иван, -- заговорил Илья, -- иди смело -- я буду про тебя думать. Где
тебя пристигнет беда... Где тебя задумают погубить, я крикну: "Ванька,
смотри! "
-- Как ты узнаешь, шо ехо пристихла беда? -- спросил Казак.
-- Я узнаю. Сердцем учую. А ты мой голос услышишь. Иван вышел на
середину библиотеки, поклонился всем поясным поклоном... Подтянул потуже
армячишко и пошел к двери.
-- Не поминайте лихом, если где пропаду, -- сказал с порога.
-- Господь с тобой, -- молвил Обломов. -- Может, не пропадешь.
-- Придешь со справкой, Иван, -- взволнованно сказала Лиза, -- я за
тебя замуж выйду.
-- На кой ты мне черт нужна, -- грубо сказал Иван. -- Я лучше царевну
какую-нибудь стрену...
-- Не надо, Иван, -- махнул рукой Илья, -- не связывайся. Все они... не
лучше этой вот.
-- Показал на Лизу. -- На кой ляд тебе эта справка?! Чего ты
заегозила-то? Куда вот парню... на ночь глядя! А и даст ли он ее справку-то,
ваш Мудрец? Тоже небось сидит там...
-- Без справки нельзя, дядя Илья, -- решительно сказала Лиза. -- А
тебе, Иван, я припомню, что отказался от меня. Ох, я те припомню!
-- Иди, иди, Иван, -- сказал Конторский. -- Время позднее -- тебе
успеть надо.
-- Прощайте, -- сказал Иван. И вышел.
И пошел он куда глаза глядят.
Темно было... Шел он, шел -- пришел к лесу. А куда дальше идти, вовсе
не знает. Сел на пенек, закручинился.
-- Бедная моя головушка, -- сказал, -- пропадешь ты. Где этот Мудрец?
Хоть бы помог кто. Но никто ему не помог.
Посидел-посидел Иван, пошел дальше.
Шел, шел, видит -- огонек светится. Подходит ближе -- стоит избушка на
курьих ножках, а вокруг кирпич навален, шифер, пиломатериалы всякие.
-- Есть тут кто-нибудь? -- крикнул Иван.
pic6.jpg
Вышла на крыльцо Баба-Яга... Посмотрела на Ивана спрашивает:
-- Кто ты такой? И куда идешь?
-- Иван-дурак, иду к Мудрецу за справкой, -- ответил Иван. -- А где его
найти, не знаю.
-- Зачем тебе справка-то? -- Тоже не знаю... Послали.
-- A-a... -- молвила Баба-Яга. -- Ну заходи, заходи... Отдохни с дороги
Есть небось хочешь?
-- Да не отказался бы...
-- Заходи.
Зашел Иван в избушку.
Избушка как избушка, ничего такого. Большая печка, стол, две кровати...
-- Кто с тобой еще живет? -- спросил Иван.
-- Дочь. Иван, -- заговорила Яга, -- а ты как дурак-то -- совсем, что
ли, дурак?
-- Как это? -- не понял Иван.
-- Ну, полный дурак или это тебя сгоряча так окрестили? Бывает, досада
возьмет -- крикнешь: у, дурак! Я вон на дочь иной раз как заору: у, дура
та'кая1 А какая же она дура? Она у меня вон какая умная. Может, и с тобой
такая история; привыкли люди; дурак и дурак, а ты вовсе не дурак, а
только... бесхитростный. А?
-- Не пойму, ты куда клонишь-то?
-- Да я же по глазам вижу: никакой ты не дурак, ты просто
бесхитростный. Я как только тебя увидала, сразу подумала: "Ох, и талантливый
парень! " У тебя же на лбу написано: "талант". Ты хоть сам-то догадываешься
про свои таланты? Или ты полностью поверил, что ты -- дурак?
-- Ничего я не поверил! -- сердито сказал Иван. -- Как это я про себя
поверю, что я -- дурак?
-- А я тебе чего говорю? Вот люди, а!.. Ты строительством когда-нибудь
занимался?
-- Ну, как?.. С отцом, с братьями теремки рубили... А тебе зачем?
-- Понимаешь, хочу коттеджик себе построить... Материалы завезли, а
строить некому. Не возьмешься?
-- Мне же справку надо добывать...
-- Да зачем она тебе? -- воскликнула Баба-Яга. -- Построишь
коттеджик... его увидют -- ко мне гости всякие приезжают -- увидют
-- сразу: кто делал? Кто делал -- Иван делал... Чуешь? Слава пойдет по
всему лесу.
-- А как же справка? -- опять спросил Иван. -- Меня же назад без
справки-то не пустют.
-- Ну и что? -- Как же? Куда же я?
-- Истопником будешь при коттеджике... Когда будешь строить, запланируй
себе комнатку в подвале... Тепло, тихо, никакой заботушки. Гости наверху
заскучали -- куда? -- пошли к Ивану: истории разные слушать. А ты им ври
побольше... Разные случаи рассказывай. Я об тебе заботиться буду. Я буду
тебя звать -- Иванушка...
-- Карга старая, -- сказал Иван. -- Ишь ты, какой невод завела!
Иванушкой она звать будет. А я на тебя буду горб гнуть? А ху-ху не хо-хо,
бабуленька?
-- А-а, -- зловеще протянула Баба-Яга, -- теперь я поняла, с кем имею
дело; симулянт, проходимец... тип. Мы таких -- знаешь, что делаем? --
зажариваем. Ну-ка, кто там?! -- И Яга трижды хлопнула в ладоши. -- Стража!
Взять этого дурака, связать -- мы его будем немножко жарить. Стражники,
четыре здоровых лба, схватили Ивана, связали и положили на лавку.
-- Последний раз спрашиваю, -- еще попыталась Баба-Яга, -- будешь
коттеджик строить?
-- Будь ты проклята! -- сказал гордо связанный Иван. -- Чучело
огородное... У тебя в носу волосы растут.
-- В печь его! -- заорала Яга. И затопала ногами. -- Мерзавец! Хам!
-- От хамки слышу! -- тоже заорал Иван. -- Ехидна! У тебя не только в
носу, у тебя на языке шерсть растет!.. Дармоедка!
-- В огонь! -- вовсе зашлась Яга. -- В ого-онь!.. Ивана сгребли и стали
толкать в печь, в огонь.
-- Ох, брил я тебя на завалинке! -- запел Иван. -- Подарила ты мене
чулки-валенки!.. Оп-тирдарпупия! Мне в огне не гореть, карга! Так что я иду
смело! Только Ивана затолкали в печь, на дворе зазвенели бубенцы, заржали
кони.
-- Дочка едет! -- обрадовалась Баба-Яга и выглянула в окно. -- У-у, да
с женихом вместе! То-то будет им чем поужинать.
Стражники тоже обрадовались, запрыгали, захлопали в ладоши.
-- Змей Горыныч едет, Змей Горыныч едет! -- закричали они. -- Эх,
погуляем-то! Эх, и попьем же! Вошла в избушку дочка Бабы-Яги, тоже сильно
страшная, с усами.
pic7.jpg
-- Фу-фу-фу, -- сказала она. -- Русским духом пахнет. Кто тут?
-- Ужин, -- сказала Баба-Яга. И засмеялась хрипло: -- Ха-ха-ха!..
-- Чего ты? -- рассердилась дочка. -- Ржет, как эта... Я спрашиваю: кто
тут?
-- Ивана жарим.
-- Да ну? -- приятно изумилась дочка. -- Ах, какой сюрприз!
-- Представляешь, не хочет, чтобы в лесу было красиво, -- не хочет
строить коттеджик, паразит.
Дочка заглянула в печку... А оттуда вдруг -- не то плач, не то хохот.
-- Ой, не могу-у!.. -- стонал Иван. -- Не от огня помру -- от смеха!..
-- Чего это? -- зло спросила дочка Бабы-Яги. И Яга тоже подошла к
печке. -- Чего он?
-- Хохочет?..
-- Чего ты, эй?
-- Ой, помру от смеха! -- орал Иван. -- Ой, не выживу я!..
-- Вот идиот-то, -- сказала дочка. -- Чего ты?
-- Да усы-то!.. Усы-то... Ой, господи, ну бывает же такое в природе! Да
как же ты с мужем-то будешь спать? Ты же замуж выходишь...
-- Как все... А чего? -- не поняла дочка. Не поняла, но встревожилась.
-- Да усы-то!
-- Ну и что? Они мне не мешают, наоборот, я лучше чую.
-- Да тебе-то не мешают... А мужу-то? Когда замуж-то выйдешь...
-- А чего мужу? Куда ты гнешь, дурак? Чего тебе мой будущий муж? --
вовсе встревожилась дочка.
-- Да как же? Он тебя поцелует в темноте-то, а сам подумает: "Черт те
что: солдат не солдат и баба не баба". И разлюбит. Да нешто можно бабе с
усами! Ну, эти ведьмы!.. Ни хрена не понимают. Ведь не будет он с тобой
жить, с усатой. А то еще возьмет да голову откусит со зла, знаю я этих
Горынычей. Баба-Яга и дочка призадумались.
-- Ну-ка, вылазь, -- велела дочь.
Иван-дурак скоро вылез, отряхнулся.
-- Хорошо погрелся...
-- А чего ты нам советуешь? -- спросила Баба-Яга. -- С усами-то.
-- Чего, чего... Свести надо усы, если хочете семейную жизнь наладить.
-- Да как свести-то, как?
-- Я скажу как, а вы меня опять в печь кинете.
-- Не кинем, Ванюшка, -- заговорила ласково дочь Бабы-Яги. -- Отпустим
тебя на все четыре стороны, скажи только, как от усов избавиться.
Тут наш Иван пошел тянуть резину и торговаться, как делают нынешние
слесари-сантехники.
-- Это не просто, -- заговорил он, -- это надо состав делать...
-- Ну и делай!
-- Делай, делай... А когда же я к Мудрецу-то попаду? Мне же к третьим
петухам надо назад вернуться...
-- Давай так, -- заволновалась Баба-Яга, -- слушай сюда! Давай так: ты
сводишь усы, я даю тебе свою метлу, и ты в один миг будешь у Мудреца. Иван
призадумался.
-- Быстрей! -- заторопилась усатая дочь. -- А то Го-рыныч войдет.
Тут и Иван заволновался: -- Слушайте, он же войдет и...
-- Ну?
-- Войдет и с ходу сожрет меня.
-- Он может, -- сказала дочь. -- Чего бы такое придумать?
-- Я скажу, что ты мой племянник, -- нашлась Баба-Яга. -- Понял?
-- Давайте, -- понял Иван. -- Теперь так: мой состав-то не сразу
действует...
-- Как это? -- насторожилась дочь. -- Мы его счас наведем и наложим на
лицо маску... Так? Я лечу на метле к Мудрецу, ты пока лежишь с маской...
-- А обманет? -- заподозрила дочь. -- Мам?
-- Пусть только попробует, -- сказала Баба-Яга, -- пусть только надует:
навернется с поднебесья -- мокрое место останется.
-- Ну, елки зеленые-то!.. -- опять заволновался Иван; похоже, он и
хотел надуть. -- Ну что за народ! В чем дело? Хочешь с усами ходить? Ходи с
усами, мне-то что! Им дело говорят, понимаешь, -- нет, они начинают тут...
Вы меня уважаете, нет?
-- При чем тут "уважаете"? Ты говори толком...
-- Нет, не могу, -- продолжал Иван тараторить. -- Не могу, честное
слово! Сердце лопнет. Ну что за народ! Да живи ты с усами, живи! Сколько
влезет, столько и живи. Не женщина, а генерал-майор какой-то. Тьфу! А
детишки народятся? Потянется сынок или дочка ручонкой: "Мама, а что это у
тебя? " А подрастут? Подрастут, их на улице начнут дразнить: "Твоя мамка с
усами, твоя мамка с усами! " Легко будет ребенку? Легко будет слушать такие
слова? Ни у кого нету мамки с усами, а у него -- с усами. Как он должен
отвечать? Да никак он не сможет ответить, он зальется слезами и пойдет
домой... к усатой мамке...
-- Хватит! -- закричала дочь Бабы-Яги. -- Наводи свой состав. Что тебе
надо?
-- Пригоршню куриного помета, пригоршню теплого навоза и пригоршню
мягкой глины -- мы накладываем на лицо такую маску...
-- На все лицо? Как же я дышать-то буду?
-- Ну что за народ! -- опять горько затараторил Иван. -- Ну ничего
невозможно...
-- Ладно! -- рявкнула дочь. -- Спросить ничего нельзя.
-- Нельзя! -- тоже рявкнул Иван. -- Когда мастер соображает, нельзя
ничего спрашивать! Повторяю: навоз, глина, помет. Маска будет с дыркой --
будешь дышать. Все.
-- Слышали? -- сказала Яга стражникам. -- Одна нога здесь, другая в
сарае! Арш!
Стражники побежали за навозом, глиной и пометом.
А в это самое время в окно просунулись три головы Змея Горыныча...
Уставились на Ивана. Все в избушке замерли. Горыныч долго-долго смотрел на
Ивана. Потом спросил:
-- Кто это?
-- Это, Горыныч, племянник мой, Иванушка, -- сказала Яга. -- Иванушка,
поздоровайся с дядей Горынычем.
-- Здравствуй, дядя Горыныч! -- поздоровался Иван. -- Ну, как дела?
Горыныч внимательно смотрел на Ивана. Так долго и внимательно, что Иван
занервничал.
-- Да ну что, елки зеленые? Что? Ну -- племянник, ты же слышал! Пришел
к тете Ежке. В гости. Что, гостей будем жрать? Давай, будем гостей жрать! А
семью собираемся заводить -- всех детишечек пожрем, да? Папа называется!
Головы Горыныча посоветовались между собой.
-- По-моему, он хамит, -- сказала одна.
Вторая подумала и сказала: -- Дурак, а нервный.
А третья выразилась и вовсе кратко: -- Лангет, -- сказала она.
-- Я счас такой лангет покажу!.. -- взорвался от страха Иван.
-- Такой лангет устрою, что кое-кому тут не поздоровится. Тетя, где моя
волшебная сабля? -- Иван вскочил с лавки и забегал по избушке -- изображал,
что ищет волшебную саблю. -- Я счас такое устрою! Головы надоело носить?! --
Иван кричал на Горыныча, но не смотрел на него, -- жутко было смотреть на
эти три спокойные головы. -- Такое счас устрою!..
-- Он просто расхамился, -- опять сказала первая голова.
-- Нервничает, -- заметила вторая. -- Боится.
А третья не успела ничего сказать: Иван остановился перед Горынычем и
сам тоже долго и внимательно смотрел на него.
-- Шпана, -- сказал Иван. -- Я тебя сам съем.
Тут первый раз прозвучал голос Ильи Муромца.
pic8.jpg
-- Ванька, смотри! -- сказал Илья.
-- Да что "Ванька", что "Ванька"! -- воскликнул Иван. -- Чего
ванькать-то? Вечно кого-то боимся, кого-то опасаемся. Каждая гнида будет из
себя... великую тварь строить, а тут обмирай от страха. Не хочу! Хватит!
Надоело! -- Иван и в самом деле спокойно уселся на лавку, достал дудочку и
посвистел маленько.
-- Жри, -- сказал он, отвлекаясь от дудочки. -- Жрать будешь? Жри. Гад.
Потом поцелуй свою усатую невесту. Потом рожайте усатых детей и маршируйте с
имя. Он меня, видите ли, пугать будет!.. Хрен тебе! -- И Ванька опять
засвистел в свою дудочку.
-- Горыныч, -- сказала дочь, -- плюнь, не обращай внимания. Не
обижайся.
pic9.jpg
-- Но он же хамит, -- возразила первая голова. -- Как он
разговаривает?!
-- Он с отчаяния. Он не ведает, что творит.
-- Я все ведаю, -- встрял Иван, перестав дудеть. -- Все я ведаю. Я вот
сейчас подберу вам марш... для будущего батальона...
-- Ванюшка, -- заговорила Баба-Яга кротко, -- не хами, племяш. Зачем ты
так?
-- Затем, что нечего меня на арапа брать. Он, видите ли, будет тут
глазами вращать! Вращай, когда у тебя батальон усатых будет -- тогда вращай.
А счас нечего.
-- Нет, ну он же вовсю хамит! -- чуть не плача сказала первая голова --
Ну как же?
-- Заплачь, заплачь, -- жестко сказал Иван. -- А мы посмеемся. В усы.
-- Хватит тянуть, -- сказала вторая голова.
-- Да, хватит тянуть, -- поддакнул Иван. -- Чего тянуть-то? Хватит
тянуть.
-- О-о! -- изумилась третья голова. -- Ничего себе!
-- Ага! -- опять дурашливо поддакнул Иван. -- Во, даеть Ванька! Споем?
-- И Ванька запел:
Эх, брил я тебя
На завалинке,
Подарила ты мене
Чулки-валенки...
Горыныч, хором:
Оп -- тирдарпупия! -- допел Ванька. И стало тихо. И долго было тихо.
-- А романсы умеешь? -- спросил Горыныч.
-- Какие романсы?
-- Старинные.
-- Сколько угодно... Ты что, романсы любишь? Изволь, батюшка, я тебе их
нанизаю сколько хоть. Завалю романсами. Например:
Хаз-булат удало-ой,
Бедна сакля твоя-а,
Золотою казной
Я осыплю тебя-а!..
А? Романс!.. -- Ванька почуял некую перемену в Горыныче, подошел к нему
и похлопал одну голову по щеке. -- Мх, ты... свирепый. Свирепунчик ты мой.
-- Не ерничай, -- сказал Горыныч. -- А то откушу руку.
Ванька отдернул руку.
-- Ну, ну, ну, -- молвил он мирно, -- кто же так с мастером
разговаривает? Возьму вот и не буду петь.
-- Будешь, -- оказала голова Горыныча, которую Иван приголубил. -- Я
тебе возьму и голову откушу.
Две другие головы громко засмеялись. И Иван тоже мелко и невесело
посмеялся.
-- Тогда-то уж я и вовсе не спою -- нечем. Чем же я петь-то буду?
-- Филе, -- сказала голова, которая давеча говорила "лангет". Это была
самая глупая голова.
-- А тебе бы все жрать! -- обозлился на нее Иван. -- Все бы ей жрать!..
Живоглотка какая-то.
-- Ванюшка, не фордыбачь, -- сказала Баба-Яга. -- Пой.
-- Пой, -- сказала и дочь, -- Разговорился. Есть слух -- пой.
-- Пой, -- велела первая голова. -- И вы тоже пойте.
-- Кто? -- не поняла Баба-Яга. -- Мы?
-- Вы. Пойте.
-- Может быть, я лучше одна? -- вякнула дочь; ее не устраивало, что она
будет подпевать Ивану.
-- С мужиком петь... ты меня извини, но...
-- Три, четыре, -- спокойно сказал Горыныч. -- Начали.
Дам коня, дам седло, --
запел Иван, Баба-Яга с дочкой подхватили:
Дам винтовку свою-у,
А за это за все
Ты отдай мне жену-у.
Ты уж стар, ты уж се-ед,
Ей с тобой не житье,
С молодых юных ле-ет
Ты погубишь ее-о-о.
Невыразительные круглые глазки Горыныча увлажнились: как всякий деспот,
он был слезлив.
-- Дальше, -- тихо сказал он.
Под чинарой густой,
-- пел дальше Иван, --
Мы сидели вдвое-ом;
Месяц плыл золотой,
Все молчало круго-ом.
И Иван с чувством повторил еще раз, один:
Эх, месяц плыл золотой,
Все молчало круго-ом.,.
-- Как ты живешь, Иван? -- спросил растроганный Горыныч,
-- В каком смысле? -- не понял тот.
-- Изба хорошая?
-- А-а. Я счас в библиотеке живу, вместе со всеми.
-- Хочешь отдельную избу?
-- Нет. Зачем она мне?
-- Дальше.
Она мне отдала-ась...
-- повел дальше Иван, --
До последнего дня...
-- Это не надо, -- сказал Горыпыч. -- Пропусти.
-- Как же? -- не понял Иван.
-- Пропусти.
-- Горыныч, так нельзя, -- заулыбался Иван, -- из песни слова не
выкинешь,
Горыныч молча смотрел на Ивана; опять воцарилась эта нехорошая тишина.
-- Но ведь без этого же нет песни! -- занервничал Иван. -- Ну? Песни-то
нету!
-- Есть песня, -- сказал Горыныч.
-- Да как же есть? Как же есть-то?!
-- Есть песня. Даже лучше -- лаконичнее.
-- Ну ты смотри, что они делают! -- Иван даже хлопнул в изумлении себя
по ляжкам. -- Что хотят, то и делают! Нет песни без этого, нет песни без
этого, нет песни!.. Не буду петь лаконично. Все.
-- Ванюшка, -- сказала Баба-Яга, -- не супротивничай.
-- Пошла ты!.. -- вконец обозлился Иван. -- Сами пойте. А я не буду. В
гробу я вас всех видел! Я вас сам всех сожру! С усами вместе. А эти три
тыквы... я их тоже буду немножко жарить...
-- Господи, сколько надо терпения, -- вздохнула первая голова Горыныча.
-- Сколько надо сил потратить, нервов... пока их научишь. Ни воспитания, ни
образования...
-- Насчет "немножко жарить" -- это он хорошо сказал, -- молвила вторая
голова. -- А?
-- На какие усы ты все время намекаешь? -- спросила Ивана третья
голова. -- Весь вечер сегодня слышу: усы, усы... У кого усы?
-- А па-арень улыбается в пшеничные усы, -- шутливо спела первая
голова. -- Как там дальше про Хаз-бу-лата?
-- Она мне отдалась, -- отчетливо сказал Иван. Опять сделалось тихо.
-- Это грубо, Иван, -- сказала первая голова. -- Это дурная эстетика.
Ты же в библиотеке живешь... как ты можешь? У вас же там славные ребята. Где
ты набрался этой сексуальности? У вас там, я знаю, Бедная Лиза... прекрасная
девушка, я отца ее знал... Она невеста твоя?
-- Кто? Лизка? Еще чего!
-- Как же? Она тебя ждет.
-- Пусть ждет -- не дождется.
-- Мда-а... Фрукт, -- сказала третья голова. А голова, которая все
время к жратве клонила, возразила:
-- Нет, не фрукт, -- сказала она серьезно. -- Какой же фрукт? Уж во
всяком случае -- лангет. Возможно даже -- шашлык.
-- Как там дальше-то? -- вспомнила первая голова. -- С Хаз-булатом-то.
-- Он его убил, -- покорно сказал Иван.
-- Кого?
-- Хаз-булата.
-- Кто убил?
-- М-м... -- Иван мучительно сморщился. -- Молодой любовник убил
Хаз-булата. Заканчивается песня так: "Голова старика покатилась на луг".
-- Это тоже не надо. Это жестокость, -- сказала голова.
-- А как надо?
Голова подумала.
-- Они помирились. Он ему отдал коня, седло -- и они пошли домой. На
какой полке ты там сидишь, в библиотеке-то?
-- На самой верхней... Рядом с Ильей и донским Атаманом.
-- О-о! -- удивились все в один голос.
-- Понятно, -- сказала самая умная голова Горыныча, первая.
-- От этих дураков только и наберешься... А зачем ты к Мудрецу идешь?
-- За справкой.
-- За какой справкой?
-- Что я умный.
Три головы Горыныча дружно громко засмеялись. Баба-Яга и дочь тоже
подхихикнули.
-- А плясать умеешь? -- спросила умная голова.
-- Умею, -- ответил Иван. -- Но не буду.
-- Он, по-моему, и коттеджики умеет рубить, -- встряла Баба-Яга. -- Я
подняла эту тему...
-- Ти-хо! -- рявкнули все три головы Горыныча. -- Мы никому больше
слова не давали!
-- Батюшки мои, -- шепотом сказала Баба-Яга. -- Сказать ничего нельзя!
-- Нельзя! -- тоже рявкнула дочь, И тоже на Бабу-Ягу. -- Базар
какой-то!
-- Спляши, Ваня, -- тихо и ласково сказала самая умная голова.
-- Не буду плясать, -- уперся Иван.
Голова подумала:
-- Ты идешь за справкой... -- сказала она. -- Так?
-- Ну? За справкой.
-- В справке будет написано: "Дана Ивану... в том, что он -- умный".
Верно? И -- печать.
-- Ну?
-- А ты не дойдешь. -- Умная голова спокойно смотрела на Ивана. --
Справки не будет.
-- Как это не дойду? Если я пошел, я дойду.
-- Не. -- Голова все смотрела на Ивана. -- Не доидешь. Ты даже отсюда
не выйдешь. Иван постоял в тягостном раздумье... Поднял руку и печально
возгласил:
-- Сени!
-- Три, четыре, -- сказала голова. -- Пошли.
Баба-Яга и дочь запели:
Ох, вы сени, мои сени,
Сени новые мои...
Они пели и прихлопывали в ладоши.
Сени новые-преновые
Решетчатые...
pic10.jpg
Иван двинулся по кругу, пристукивая лапоточками... а руки его висели
вдоль тела: он не подбоченился, не вскинул голову, не смотрел соколом.
-- А почему соколом не смотришь? -- спросила голова.
-- Я смотрю, -- ответил Иван.
-- Ты в пол смотришь.
-- Сокол же может задуматься?
-- О чем?
-- Как дальше жить... Как соколят вырастить. Пожалей ты меня, Горыныч,
-- взмолился Иван.
-- Ну сколько уж? Хватит...
-- А-а, -- сказала умная голова. -- Вот теперь ты поумнел. Теперь иди
за справкой. А то начал тут... строить из себя. Шмакодявки. Свистуны. Чего
ты начал строить из себя?
Иван молчал.
-- Становись лицом к двери, -- велел Горыныч.
Иван стал лицом к двери.
-- По моей команде вылетишь отсюда со скоростью звука.
-- Со звуком -- это ты лишка хватил, Горыныч, -- возразил Иван. -- Я не
сумею так.
-- Как сумеешь. Приготовились... Три, четыре! Иван вылетел из избушки.
Три головы Горыныча, дочь и Баба-Яга засмеялись. -- Иди сюда, -- позвал
Горыныч невесту, -- я тебя ласкать буду.
А Иван шел опять темным лесом... И дороги опять никакой не было, а была
малая звериная тропка Шел, шел Иван, сел на поваленную лесину и
закручинился.
-- В душу как вроде удобрения свалили, -- грустно сказал он. -- Вот же
как тяжко! Достанется мне эта справка...
Сзади подошел Медведь и тоже присел на лесину.
-- Чего такой печальный, мужичок? -- спросил Медведь.
-- Да как же!.. -- сказал Иван. -- И страху натерпелся, и напелся, и
наплясался... И уж так-то теперь на душе тяжко, так нехорошо -- ложись и
помирай.
-- Где это ты так?
-- А в гостях... Черт занес. У Бабы-Яги.
-- Нашел к кому в гости ходить. Чего ты к ней поперся?
-- Да зашел по пути...
-- А "уда идешь-то?
-- К Мудрецу.
-- Во-он куда! -- удивился Медведь. -- Далеко.
-- Не знаешь ли, как к нему идти?
-- Нет, Слыхать слыхал про такого, а как идти, не знаю. Я сам, брат, с
насиженного места поднялся... Иду вот тоже, а куда иду -- не знаю.
-- Прогнали, что ль?
-- Да и прогнать не прогнали, и... Сам уйдешь. Эт-то вот недалеко --
монастырь; ну, жили себе... И я возле питался -- там пасек много. И
облюбовали же этот монастырь черти. Откуда только их нашугало! Обложили весь
монастырь, -- их внутрь-то не пускают, -- с утра до ночи музыку заводют,
пьют, безобразничают...
-- А чего хотят-то?
-- Хотят внутрь пройти, а там стража. Вот они и оглушают их,
стражников-то, бабенок всяких ряженых подпускают, вино навяливают -- сбивают
с толку. Такой тарарам навели на округу -- завязывай глаза и беги. Страсть
что творится, пропадает живая душа. Я вот курить возле их научился...
pic11.jpg
Медведь достал пачку сигарет и закурил.
-- Нет житья никакого... Подумал-подумал -- нет. думаю, надо уходить, а
то вино научусь пить. Или в цирк пойду. Раза два напивался уж...
-- Это скверно.
-- Уж куда как скверно! Медведицу избил... Льва по лесу искал... Стыд
головушке! Нет, думаю, надо уходить. Вот -- иду.
-- Не знают ли они про Мудреца? -- спросил Иван.
-- Кто? Черти? Чего они не знают-то? Они все знают. Только не
связывайся ты с имя, пропадешь. Пропадешь, парень.
-- Да ну... чего, поди?
-- Пропадешь. Попытай, конечно, но... Гляди. Злые они.
-- Я сам злой счас.. Хуже черта. Вот же как он меня исковеркал! Всего
изломал.
-- Кто?
-- Змей Горыныч.
-- Бил, что ли?
-- Дайне бил, а... хуже битья. И пел перед ним, и плясал... Тьфу! Лучше
бы уж избил.
-- Унизил?
-- Унизил. Да как унизил! Не переживу я, однако, эти дела. Вернусь и
подожгу их. А?
-- Брось, -- сказал Медведь, -- не связывайся. Он такой, этот
Горыныч... Гад, одно слово. Брось. Уйди лучше. Живой ушел, и то слава богу.
Эту шайку не одолеешь: везде достанут.
Они посидели молча, Медведь затянулся последний раз сигаретой, бросил,
затоптал окурок лапой и встал.
-- Прощай.
-- Прощай, -- откликнулся Иван. И тоже поднялся.
-- Аккуратней с чертями-то, -- еще раз посоветовал Медведь. -- Эти
похуже Горыныча будут... Забудешь, куда идешь. Все на свете забудешь. Ну и
охальное же племя! На ходу подметки рвут. Оглянуться не успеешь, а уж ты на
поводке у них -- захомутали.
-- Ничего, -- сказал Иван. -- Бог не выдаст, свинья не съест.
Как-нибудь вывернусь. Надо же где-то Мудреца искать... Леший-то навязался на
мою голову! А время -- до третьих петухов только.
-- Ну, поспешай, коли так. Прощай.
-- Прощай. И они разошлись. Из темноты еще Медведь крикнул:
-- Вон, слышь, музыка?
-- Где?
-- Да послушай!.. "Очи черные" играют...
-- Слышу!
-- Вот иди на музыку -- они. Вишь, наяривают! О, господи! -- вздохнул
Медведь. -- Вот чесотка-то мировая! Ну чесотка... Не хочут жить на болоте,
никак не хочут, хочут в кельях.
pic12.jpg
А были-ворота и высокий забор. На воротах написано:
"Чертям вход воспрещен".
В воротах стоял большой стражник с пикой в руках и зорко поглядывал
кругом. Кругом же творился некий вялый бедлам -- пауза такая после бурного
шабаша. Кто из чертей, засунув руки в карманы узеньких брюк, легонько бил
копытцами ленивую чечетку, кто листал журналы с картинками, кто тасовал
карты... Один жонглировал черепами. Двое в углу учились стоять на голове.
Группа чертей, расстелив на земле газеты, сидела вокруг коньяка и закуски --
выпивали. А четверо -- три музыканта с гитарами и девица -- стояли прямо
перед стражником; девица красиво пела "Очи черные". Гитаристы не менее
красиво аккомпанировали ей. И сама-то девица очень даже красивая, на
красивых копытцах, в красивых штанах... Однако стражник спокойно смотрел на
нее -- почему-то не волновался. Он даже снисходительно улыбался в усы.
-- Хлеб да соль! -- сказал Иван, подходя к тем, которые выпивали.
Его оглядели с ног до головы... И отвернулись.
-- Что же с собой не приглашаете? -- жестко спросил Иван.
Его опять оглядели.
-- А что ты за князь такой? -- спросил один, тучный, с большими рогами.
-- Я князь такой, что если счас понесу вас по кочкам, то от вас клочья
полетят. Стать!
Черти изумились... Смотрели на Ивана.
-- Я кому сказал?! -- Иван дал ногой по бутылкам. -- Стать!!
Тучный вскочил и полез было на Ивана, но его подхватили свои и оттащили
в сторону. Перед Иваном появился некто изящный, среднего возраста, в очках.
pic13.jpg
-- В чем дело, дружок? -- заговорил он, беря Ивана под руку. -- Чего мы
шумим? Мм? У нас где-нибудь бо-бо? Или что? Или настроение испорчено? Что
надо?
-- Надо справку, -- зло сказал Иван.
К ним еще подошли черти... Образовался такой кружок, в центре которого
стоял злой Иван.
-- Продолжайте, -- крикнул Изящный музыкантам и девице. -- Ваня, какую
справку надо? О чем?
-- Что я -- умный.
Черти переглянулись... Быстро и непонятно переговорили между собой.
-- Шизо, -- сказал один. -- Или авантюрист.
-- Не похоже, -- возразил другой. -- Куда-нибудь оформляется. Всего
одну справку надо?
-- Одну.
-- А какую справку, Ваня? Они разные бывают... Бывает --
характеристика, аттестат...
Есть о наличии, есть об отсутствии, есть "в том, что", есть "так как",
есть "ввиду того, что", а есть "вместе с тем, что" -- разные, понимаешь?
Какую именно тебе сказали принести?
-- Что я умный.
-- Не понимаю... Диплом, что ли?
-- Справку.
-- Но их сотни справок! Есть "в связи с тем, что", есть "несмотря на
то, что", есть...
-- Понесу ведь по кочкам, -- сказал Иван с угрозой. -- Тошно будет. Или
спою "Отче наш".
-- Спокойно, Ваня, спокойно, -- занервничал Изящный черт. -- Зачем
подымать волну?
Мы можем сделать любую справку, надо только понять -- какую? Мы тебе
сделаем...
-- Мне липовая справка не нужна, -- твердо сказал Иван, -- мне нужна
такая, какие выдает Мудрец.
Тут черти загалдели все разом.
-- Ему нужна только такая, какие выдает Мудрец.
-- О-о!..
-- Липовая его не устраивает... Ах, какая неподкупная душа! Какой
Анжелико!
-- Какой митрополит! Он нам споет "Отче наш". А "Сухой бы я корочкой
питалась" ты нам споешь?
-- Ша, черти! Ша... Я хочу знать: как это он понесет нас по кочкам? Он
же берет нас на арапа! То ж элементарный арапинизм! Что значит, что этот
пошехонец понесет нас?
Подошли еще черти. Ивана окружили со всех сторон. И все глядели и
размахивали руками.
-- Он опрокинул коньяк!
-- Это хамство! Что значит, что он понесет нас по кочкам? Что это
значит? Это шантаж?
-- Кубок "Большого орла" ему!
-- Тумаков ему! Тумаков!
Дело могло обернуться плохо: Ивана теснили.
-- Ша, черти! Ша! -- крикнул Иван. И поднял руку. -- Ша, черти! Есть
предложение!..
-- Ша, братцы, -- сказал Изящный черт. -- Есть предложение. Выслушаем
предложение. Иван, Изящный черт и еще несколько чертей отошли в сторонку и
стали совещаться. Иван что-то вполголоса говорил нм, посматривал в сторону
стражника. И другие тоже посматривали туда же. Перед стражником по-прежнему
"несли вахту" девица и музыканты; девица пела теперь ироническую песенку
"Разве ты мужчина! ". Она пела и пританцовывала.
-- Я не очень уверен, -- сказал Изящный черт. -- Но... А?
-- Это надо проверить, -- заговорили и другие. -- Это не лишено смысла.
-- Да, это надо проверить. Это не лишено смысла.
-- Мы это проверим, -- сказал Изящный черт своему помощнику.
-- Это не лишено смысла. Если этот номер у нас проходит, мы посылаем с
Иваном нашего черта, и он делает так, что Мудрец принимает Ивана. К нему
очень трудно попасть.
-- Но без обмана! -- сказал Иван. -- Если Мудрец меня не принимает, я
вот этими вот руками... беру вашего черта...
-- Ша, Иван, -- сказал Изящный черт. -- Не надо лишних слов. Все будет
о'кей. Маэстро, что нужно? -- спросил он своего помощника.
-- Анкетные данные стражника, -- сказал тот. -- Где родился, кто
родители... И еще одна консультация Ивана.
-- Картотека, -- кратко сказал Изящный. Два черта побежали куда-то, а
Изящный обнял Ивана и стал ходить с ним туда-сюда, что-то негромко
рассказывал.
Прибежали с данными. Один доложил:
-- Из Сибири. Родители -- крестьяне.
Изящный черт, Иван и маэстро посовещались накоротке.
-- Да? -- спросил Изящный.
-- Как штык, -- ответил Иван. -- Чтоб мне сдохнуть! -- Маэстро?
-- Через... две с половиной минуты, -- ответил маэстро, поглядев на
часы.
-- Приступайте, -- сказал Изящный.
Маэстро и с ним шестеро чертей -- три мужского пола и три женского --
сели неподалеку с инструментами и стали сыгрываться. Вот они сыгрались...
Маэстро кивнул головой, и шестеро грянули:
По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах.
Здесь надо остановить повествование и, сколь возможно, погрузиться в
мир песни. Это был прекрасный мир, сердечный и грустный. Звуки песни,
негромкие, но сразу какие-то мощные, чистые, ударили в самую душу. Весь
шабаш отодвинулся далеко-далеко; черти, особенно те, которые пели, сделались
вдруг прекрасными существами, умными, добрыми, показалось вдруг, что смысл
истинного их существования не в шабаше и безобразиях, а в ином -- в любви, в
сострадании.
Бродяга к Байкалу подходит,
Рыбачью он лодку берет,
Унылую песню заводит,
О родине что-то поет.
Ах, как они пели! Как они, собаки, пели! Стражник прислонил копье к
воротам и, замерев, слушал песню. Глаза его наполнились слезами, он как-то
даже ошалел. Может быть, даже перестал понимать, где он и зачем.
Бродяга Байкал переехал, --
Навстречу родимая мать.
Ой, здравствуй, ой, здравствуй, родная,
Здоров ли отец мой и брат?
Стражник подошел к поющим, сел, склонил голову на руки и стал
покачиваться взад-вперед, -- М-мх... -- сказал он.
А в пустые ворота пошли черти.
А песня лилась, рвала душу, губила суету и мелочь жизни -- звала на
простор, на вольную волю. А черти шли и шли в пустые ворота. Стражнику
поднесли огромную чару... Он, не раздумывая, выпил, трахнул чару о землю,
уронил голову на руки и опять сказал;
-- М-мх...
Отец твой давно уж в могиле,
Сырою землею зарыт.
А брат твой давно уж в Сибири --
Давно кандалами гремит.
Стражник дал кулаком по колену, поднял голову -- лицо в слезах.
А брат твой давно уж в Сибири --
Давно кандалами гремит, --
пропел он страдальческим голосом. -- Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Дай "Камаринскую"! Пропади все пропадом, гори все синим огнем! Дай вина!
-- Нельзя, мужичок, нельзя, -- сказал лукавый маэстро. -- Ты напьешься
и все забудешь,
-- Кто?! -- заорал стражник. И лапнул маэстро за грудки: -- Кто тут
меня учить будет?! Ты, козел? Да я тебя... в три узла завяжу, вонючка! Я вас
всех понесу по кочкам!..
-- Что они так обожают кочки? -- удивился Изящный черт. -- Один
собирался нести по кочкам, другой... Какие кочки вы имеете в виду,
уважаемый? -- спросил он стражника.
-- Цыть! -- сказал стражник, -- "Камаринскую"!
-- "Камаринскую", -- велел Изящный музыкантам.
-- Вина! -- рявкнул стражник.
-- Вина, -- покорно вторил Изящный.
-- Может, не надо? -- заспорил притворяшка маэстро. -- Ему же плохо
будет.
-- Нет, надо! -- повысил голос Изящный черт. -- Ему будет хорошо!
-- Друг! -- заревел стражник. -- Дай я тебя поцелую!
-- Иду! -- откликнулся Изящный черт. -- Счас мы с тобой нарежемся! Мы
их всех понесем по кочкам! Мы их всех тут!..
Иван удивленно смотрел на чертей, что крутились вокруг стражника,
особенно изумил его Изящный черт.
-- Ты-то чего раздухарился, эй? -- спросил он его.
-- Цыть! -- рявкнул Изящный черт, -- А то я тебя так понесу по кочкам,
что ты...
-- Что, что? -- угрожающе переспросил Иван. И поднялся. -- Кого ты
понесешь по кочкам? Ну-ка, повтори.
-- Ты на кого это тут хвост поднимаешь? -- тоже угрожающе спросил
верзила-стражник Ивана.
-- На моего друга?! Я из тебя лангет сделаю!
-- Опять лангет, -- сказал Иван, останавливаясь. -- Вот дела-то!
-- "Камаринскую"! -- раскапризничался Изящный черт. -- Иван нам
спляшет. "Камаринскую"! Ваня давай!
-- Пошел к дьяволу! -- обозлился Иван. -- Сам давай... с другом вон.
-- Тогда я не посылаю с тобой черта, -- сказал Изящный черт. И
внимательно, злобно посмотрел на Ивана. -- Понял? Попадешь ты к Мудрецу!..
Ты к нему ни-ког-да не попадешь.
-- Ах ты, харя ты некрещеная! -- задохнулся от возмущения Иван. -- Да
как же это? Да нечто так можно? Где же стыд-то у тебя? Мы же договорились. Я
же такой грех на душу взял -- научил вас, как за ворота пройти.
-- Последний раз спрашиваю: будешь плясать?
-- О, проклятие!.. -- застонал Иван. -- Да что же это такое-то? Да за
что же мне муки такие?
-- "Камаринскую"! -- велел Изящный черт. -- "Пошехонские страдания".
pic14.jpg
Черти-музыканты заиграли "Камаринскую". И Иван пошел, опустив руки,
пошел себе кругом, пошел пристукивать лапоточками. Он плясал и плакал.
Плакал и плясал.
-- Эх, справочка!.. -- воскликнул он зло и горько. -- Дорого же ты мне
достаешься! Уж так дорого, что и не скажешь, как дорого!..
И вот -- канцелярия. О канцелярия! Вот уж канцелярия так канцелярия.
Иван бы тут вконец заблудился, если бы не черт. Черт пригодился как нельзя
кстати. Долго ходили они по лестницам и коридорам, пока нашли приемную
Мудреца.
-- Минуточку, -- оказал черт, когда вошли в приемную. -- Посиди тут...
Я скоро. -- И куда-то убежал.
Иван огляделся. В приемной сидела молоденькая секретарша, похожая на
библиотекаршу, только эта другого цвета, и зовут Милка. А ту -- Галка.
Секретарша Милка печатала на машинке и говорила сразу по двум телефонам.
pic15.jpg
-- Ой, ну это же пшено! -- говорила она в одну трубку и улыбалась. --
Помнишь, у Моргуновых: она напялила на себя желтое блестящее платье, копну
сена, что ли, символизировала? Да о чем тут ломать голову? О чем? И тут же
-- в другую, строго:
-- Его нету. Не зна... А вы не интонируйте, не интонируйте, я вам пятый
раз говорю: его нету. Не знаю.
-- Во сколько ты там был? В одиннадцать? Один к одному? Интересно...
Она одна была? Она кадрилась к тебе?.
-- Слушайте, я же ска... А вы не интонируйте, не интонируйте. Не знаю.
Иван вспомнил: их библиотекарша, когда хочет спросить по телефону у
своей подруги, у себя ли ее начальник, спрашивает: "Твой бугор в яме? " И он
тоже спросил Милку:
-- А бугор когда будет в яме? -- Он вдруг что-то разозлился на эту
Милку.
Милка мельком глянула на него.
-- Что вы хотите? -- спросила она.
-- Я спрашиваю: когда бу...
-- По какому вопросу?
-- Нужна справка, что...
-- Понедельник, среда, девять тире одиннадцать.
-- Мне... -- Иван хотел сказать, что ему нужна справка до третьих
петухов. Милка опять отстукала:
-- Понедельник, среда, с девяти до одиннадцати. Тупой?
Это пшено, -- сказал Иван. И встал и вольно прошелся по приемной. -- Я
бы даже сказал, компот. Как говорит наша Галка: "собачья радость на двух",
"смесь козла с "грюндиком". Я спрашиваю глобально: ты невеста? И сам
отвечаю: невеста. Один к одному. -- Иван все больше накалялся. -- Но у тебя
же -- посмотри на себя -- у тебя же нет румянца во всю щеку. Какая же ты
невеста? Ты вот спроси меня -- я вечный жених, -- спроси: появилась у меня
охота жениться на тебе? Ну-ка, спроси.
-- Появилась охота?
-- Нет, -- твердо сказал Иван.
Милка засмеялась и захлопала в ладоши.
-- Ой, а еще? -- попросила она. -- Еще что-нибудь. Ну, пожалуйста. Иван
не понял, что "еще"?
-- Еще покажите что-нибудь.
-- А-а, -- догадался Иван, -- ты решила, что я шут гороховый. Что я --
так себе, Ванек в лапоточках... Тупой, как ты говоришь. Так вот знай: я
мудрее всех вас... глубже, народнее. Я выражаю чаяния, а вы что выражаете?
Ни хрена не выражаете! Сороки. Вы пустые, как... Во мне суть есть, а в вас и
этого нету. Одни танцы -- шманцы на уме. А ты даже говорить толком со мной
не желаешь. Я вот как осержусь, как возьму дубину!..
Милка опять громко засмеялась.
-- Ой, как интересно! А еще, а?
-- Худо будет! -- закричал Иван. -- Ой, худо будет!.. Лучше вы меня не
гневите, не гневите лучше!..
Тут в приемную влетел черт и увидел, что Иван орет на девицу.
-- Тю, тю, тю, -- испуганно затараторил черт и стал теснить Ивана в
угол. -- Чего это тут такое? Кто это нам разрешил выступать?.. Ая-я-я-яй!
Отойти никуда нельзя. Предисловий начитался, -- пояснил он девице
"выступление" Ивана. -- Сиди тихо, счас нас примут. Счас он придет... Я там
договорился: нас примут в первую очередь.
Только черт сказал так, в приемную вихрем ворвался некто маленький,
беленький -- сам Мудрец, как понял Иван.
-- Чушь, чушь, чушь, -- быстро сказал он на ходу. -- Василиса никогда
на Дону не была.
Черт почтительно склонил голову.
-- Проходите, -- сказал Мудрец, ни к кому отдельно не обращаясь. И
исчез в кабинете.
Пошли, -- подтолкнул черт Ивана. -- Не вздумай только вылететь со
своими предисловиями... Поддакивай, и все.
pic16.jpg
Мудрец бегал по кабинету. Он, что называется, рвал и метал.
-- Откуда?! Откуда они это взяли?! -- вопрошал он кого-то и поднимал
руки кверху. -- Откуда?!
-- Чего ты расстроился, батя? -- спросил Иван участливо. Мудрец
остановился перед посетителями, Иваном и чертом.
-- Ну? -- спросил он сурово и непонятно. -- Облапошили Ивана?
-- Почему вы так сразу ставите вопрос? -- увертливо заговорил черт. --
Мы, собственно, давно хотели...
-- Что вы? Что вам надо в монастыре? Ваша цель?
-- Разрушение примитива, -- твердо сказал черт. Мудрец погрозил ему
пальцем.
-- Озоруете! А теоретически не готовы.
-- Нет, ну серьезно... -- заулыбался черт на стариковскую нестрашную
угрозу. -- Ну тошно же смотреть. Одни рясы чего стоят!
-- Что им, в полупендриках ваших ходить?
-- Зачем в полупендриках? Никто к этому не призывает. Но, положа руку
на сердце: неужели не ясно, что они безнадежно отстали? Вы скажете -- мода.
А я скажу: да, мода! Ведь если мировые тела совершают свой круг по орбите,
то они, строго говоря, не совсем его совершают...
-- Тут, очевидно, следует говорить не о моде, -- заговорил старик важно
и взволнованно, -- а о возможном положительном влиянии крайнебесовских
тенденций на некоторые устоявшиеся нормы морали...
-- Конечно! -- воскликнул черт, глядя на Мудреца влюбленными глазами.
-- Конечно, о возможном положительном влиянии.
-- Всякое явление, -- продолжал старик, -- заключает в себе две
функции: моторную и тормозную. Все дело в том, какая функция в данный момент
больше раздражается; моторная или тормозная. Если раздражитель извне попал
на моторную функцию -- все явление подпрыгивает и продвигается вперед, если
раздражитель попал на тормозную -- все явление, что называется, съеживается
и отползает в глубь себя. -- Мудрец посмотрел на черта и на Ивана. -- Обычно
этого не понимают...
-- Почему, это же так понятно, -- сказал черт.
-- Я все время твержу, -- продолжал Мудрец, -- что необходимо учитывать
наличие вот этих двух функций. Учитывайте функции, учитывайте функции!
Всякое явление, если можно так выразиться, о двух головах: одна говорит
"да", другая говорит "нет".
-- Я видел явление о трех головах... -- вякнул было Иван, но на него не
обратили внимания.
-- Ударим одну голову, услышим "да"; ударим другую, услышим "нет". --
Старик Мудрец стремительно вскинул руку, нацелился пальцем в черта. -- Какую
ударили вы?
-- Мы ударили, которая сказала "да", -- не колеблясь, ответил черт.
Старик опустил руку.
-- Исходя из потенциальных возможностей данных голов, данного явления,
голова, которая говорит "да", -- крепче. Следует ожидать, что все явление
подпрыгнет и продвинется вперед. Идите. И -- с теорией, с теорией мне!.. --
Старик опять погрозил пальцем черту.
-- Манкируете! Смотрите! Распушу!.. Ох, распушу! Черт, мелко кивая
головой, улыбаясь, пятился и пятился к выходу... Задом открыл дверь и так с
подкупающей улыбкой на мордочке исчез. Иван же как стоял, так упал на колени
перед Мудрецом.
-- Батя, -- взмолился он, -- ведь на мне грех-то: я научил чертей, как
пройти в монастырь...
-- Ну?.. Встань-ка, встань -- я не люблю этого. Встань, -- велел
Мудрец. Иван встал.
-- Ну? И как же ты их научил? -- с улыбкой спросил старик.
-- Я подсказал, чтоб они спели родную песню стражника... Они там
мельтешили перед ним -- он держался пока, а я говорю: вы родную его запойте,
родную его... Они и запели...
-- Какую же они запели?
-- "По диким степям Забайкалья". Старик засмеялся
-- Ах, шельмы! -- воскликнул он. -- И хорошо запели?
-- Так запели, так сладко запели, что у меня у самого горло
перехватило.
-- А ты петь умеешь? -- быстро спросил Мудрец.
-- Ну, как умею?.. Так...
-- А плясать?
-- А зачем? -- насторожился Иван.
-- Ну-ка... -- заволновался старичок, -- вот чего! Поедем-ка мы в одно
место. Ах, Ваня!.. Устаю, дружок, так устаю -- боюсь, упаду когда-нибудь и
не встану. Не от напряжения упаду, заметь, от мыслей.
Тут вошла секретарша Милка. С бумагой.
-- Сообщают: вулкан "Дзидра" готов к извержению, -- доложила она.
-- Ага! -- воскликнул старичок и пробежался по кабинету. -- Что?
Толчки?
-- Толчки. Температура в кратере... Гул.
-- Пойдем от аналогии с беременной женщиной, -- подстегнул свои мысли
старичок. -- Толчки... Есть толчки? Есть. Температура в кратере... Общая
возбудимость беременной женщины, болтливость ее -- это не что иное, как
температура в кратере. Есть? Гул, гул... -- Старичок осадил мысли, нацелился
пальцем в Милку: -- А что такое гул?
Милка не знала.
-- Что такое гул? -- Старичок нацелился в Ивана.
-- Гул?.. -- Иван засмеялся. -- Это смотря какой гул... Допустим, гул
сделает Илья Муромец-это одно, а сделает гул Бедная Лиза -- это...
-- Вульгартеория, -- прервал старичок Ивана. -- Гул -- это сотрясение
воздуха.
-- А знаешь, как от Ильи сотрясается! -- воскликнул Иван. -- Стекла
дребезжат!
-- Распушу! -- рявкнул старичок. Иван смолк. -- Гул -- это не только
механическое сотрясение, это также... утробное. Есть гул, который
человеческое ухо не может воспринять...
-- Ухо-то не может воспринять, а... -- не утерпел опять Иван, но
старичок вперил в пего строгий взор.
-- Ну что тебя, распушить?
-- Не надо, -- попросил Иван. -- Больше не буду.
-- Продолжим. Все три признака великой аналогии -- налицо. Резюме?
Резюме: пускай извергается.
-- Старичок выстрелил пальчиком в секретаршу: -- Так и запишите.
Секретарша Милка так и записала. И ушла.
-- Устаю, Ваня, дружок, -- продолжал старичок свою тему, как если бы он
и не прерывался.
-- Так устаю, что иногда кажется: все, больше не смогу наложить ни
одной резолюции. Нет, наступает момент, и опять накладываю. По семьсот, по
восемьсот резолюций в сутки. Вот и захочется иной раз... -- Старичок тонко,
блудливо засмеялся.
-- Захочется иной раз пощипать... травки пощипать, ягодки... черт те
что!.. И, знаешь ли, принимаю решение... восемьсот первое: перекур! Есть тут
одна такая... царевна Несмеяна, вот мы счас и нагрянем к ней.
Опять вошла секретарша Милка: -- Сиамский кот Тишка прыгнул с восьмого
этажа.
-- Разбился?
-- Разбился.
Старичок подумал...
-- Запишите, -- велел он. -- Кот Тимофей не утерпел.
-- Все? -- спросила секретарша.
-- Все. Какая по счету резолюция на сегодня?
-- Семьсот сорок восьмая.
-- Перекур.
Секретарша Милка кивнула головой. И вышла.
-- К царевне, дружок! -- воскликнул освобожденный Мудрец. -- Сейчас мы
ее рассмешим! Мы ее распотешим, Ваня. Грех, грех, конечно, грех... А?
-- Я ничего. До третьих петухов-то успеем? Мне еще идти сколько.
-- Успеем! Грех, говоришь? Конечно, конечно, грех. Не положено, да?
Грех, да?
-- Я не про тот грех... Чертей, мол, в монастырь пустили -- вот
грех-то.
Старичок значительно подумал.
-- Чертей-то? Да, -- сказал он непонятно. -- Все не так просто, дружок,
все, милый мой, очень и очень не просто. А кот-то... А? Сиамский-то. С
восьмого этажа! Поехали!
Несмеяна тихо зверела от скуки.
Сперва она лежала просто так... Лежала, лежала и взвыла.
-- Повешусь! -- заявила она.
Были тут еще какие-то молодые люди, парни и девушки. Им тоже было
скучно. Лежали в купальных костюмах среди фикусов под кварцевыми лампами --
загорали. И всем было страшно скучно.
-- Повешу-усь! -- закричала Несмеяна. -- Не могу больше!
Молодые люди выключили транзисторы.
-- Ну, пусть, -- сказал один. -- А что?
-- Принеси веревку, -- попросила его. Этот, которого попросили,
полежал-полежал... сел, -- А потом -- стремянку? -- сказал он.
-- А потом -- крюк искать? Я лучше пойду ей по морде дам.
-- Не надо, -- сказали. -- Пусть вешается -- может, интересно будет.
Одна девица встала и принесла веревку. А парень принес стремянку и
поставил ее под крюк, на котором висела люстра.
-- Люстру сними пока, -- посоветовали.
-- Сам снимай! -- огрызнулся парень.
Тогда тот, который посоветовал снять люстру, встал и полез па стремянку
-- снимать люстру. Мало-помалу задвигались... Дело появилось.
-- Веревку-то надо намылить.
-- Да, веревку намыливают... Где мыло?
Пошли искать мыло.
-- Есть мыло?
-- Хозяйственное...
-- Ничего?
-- Какая разница! Держи веревку. Не оборвется?
-- Сколько в тебе, Алка? -- Алка это и есть Несмеяна. -- Сколько
весишь?
-- Восемьдесят.
-- Выдержит. Намыливай.
Намылили веревку, сделали петлю, привязали конец к крюку... Слезли со
стремянки.
-- Давай, Алка. Алка -- Несмеяна вяло поднялась... зевнула и полезла на
стремянку. Влезла...
-- Скажи последнее слово, -- попросил кто-то.
-- Ой, только не надо! -- запротестовали все остальные. -- Не надо,
Алка, не говори.
-- Этого только не хватает!
-- Умоляю, Алка!.. Не надо слов. Лучше спой.
-- Ни петь, ни говорить я не собираюсь, -- сказала Алка.
-- Умница! Давай.
Алка надела на шею петлю... Постояла.
-- Стремянку потом ногой толкни.
Но Алка вдруг села на стремянку и опять взвыла:
-- Тоже скучно-о!.. -- не то пропела она, не то заплакала. -- Не
смешно-о! С ней согласились.
-- Действительно...
-- Ничего нового: было-перебыло.
-- К тому же патология.
-- Натурализм.
pic17.jpg
И тут-то вошли Мудрец с Иваном.
-- Вот, изволь, -- бодренько заговорил старичок, хихикая и потирая
руки, -- дуреют от скуки. Ну-с, молодые люди!.. Разумеется, все средства
испробованы, а как избавиться от скуки -- такого средства нет. Так ведь? А,
Несмеянушка?
-- Ты прошлый раз обещал что-нибудь придумать, -- капризно сказала
Несмеяна со стремянки.
-- А я и придумал! -- воскликнул старичок весело. -- Я обещал, я и
придумал. Вы, господа хорошие, в поисках так называемого веселья совсем
забыли о народе. А ведь народ не скучал! Народ смеялся!.. Умел смеяться.
Бывали в истории моменты, когда народ прогонял со своей земли целые полчища
-- и только смехом. Полчища окружали со всех сторон крепостные стены, а за
стенами вдруг раздавался могучий смех... Враги терялись и отходили. Надо
знать историю, милые люди... А то мы... слишком уж остроумные,
интеллектуальные... а родной истории не знаем. А, Несмеянушка?
-- Что ты придумал? -- спросила Несмеяна.
-- Что я придумал? Я взял и обратился к народу! -- не без пафоса сказал
старичок.
-- К народу, к народу, голубушка. Что мы споем, Ваня?
-- Да мне как-то неловко: они нагишом все... -- сказал Иван. -- Пусть
хоть оденутся, что ли.
Молодые безразлично промолчали, а старичок похихикал снисходительно --
показал, что он тоже не в восторге от этих средневековых представлений Ивана
о стыдливости.
-- Ваня, это... Ну, скажем так: не нашего ума дело. Наше дело -- петь и
плясать. Верно? Балалайку! Принесли балалайку.
Иван взял ее. Потренькал, потинькал -- подстроил... Вышел за дверь,.. И
вдруг влетел в комнату -- чуть не со свистом и с гиканьем -- с частушкой:
Эх, милка моя,
Шевелилка моя,
Сама ходит шевелит...
-- О-о!.. -- застонали молодые и Несмеяна. -- Не надо! Ну,
пожалуйста...
-- Не надо, Ваня.
-- Так, -- сказал старичок. -- На языке офеней это называется -- не
прохонже. Двинем резерв.
Перепляс! Ваня, пли!
-- Пошел к чертовой матери! -- рассердился Иван. -- Что я тебе,
Петрушка? Ты же видишь, им не смешно! И мне тоже не смешно.
-- А справка? -- зловеще спросил старичок. -- А? Справка-то... Ее ведь
надо заработать.
-- Ну вот, сразу -- в кусты. Как же так, батя?
-- А как же! Мы же договорились.
-- Но им же не смешно! Было бы хоть смешно, ей-богу, но так-то... Ну
стыдно же, ну...
-- Не мучай человека, -- сказала Несмеяна старичку.
-- Давай справку, -- стал нервничать Иван. -- И так проваландались
сколько. Я же не успею. Первые петухи-то когда ишо пропели!.. Вот-вот вторые
грянут, а до третьих надо успеть. А мне ишо идти да идти.
Но старичок решил все же развеселить молодежь. И пустился он на очень и
очень постыдный выверт -- решил сделать Ивана посмешищем: так охота ему
стало угодить своей "царевне", так невтерпеж сделалось старому греховоднику.
К тому же и досада его взяла, что никак не может рассмешить этих скучающих
баранов.
-- Справку? -- спросил он с дурашливым недоумением. -- Какую справку?
-- Здрассте! -- воскликнул Иван. -- Я же говорил...
-- Я забыл, повтори.
-- Что я умный.
-- А! -- "вспомнил" старичок, все стараясь вовлечь в нехорошую игру
молодежь тоже. -- Тебе нужна справка, что ты умный, Я вспомнил. Но как же я
могу дать такую справку? А?
-- У тебя же есть печать...
-- Да печать-то есть... Но я же не знаю: умный ты или нет. Я, допустим,
дам тебе справку, что ты умный, а ты -- дурак дураком. Что это будет? Это
будет подлог. Я не могу пойти на это. Ответь мне прежде на три вопроса.
Ответишь -- дам тебе справку, не ответишь -- не обессудь.
-- Давай, -- с неохотой сказал Иван. -- Во всех предисловиях писано,
что я вовсе не дурак.
-- Предисловия пишут... Знаешь, кто предисловия пишет?
-- Это что, первый вопрос?
-- Нет, нет. Это еще не вопрос. Это так... Вопрос вот какой: что сказал
Адам, когда Бог вынул у него ребро и сотворил Еву? Что сказал при этом Адам?
-- Старичок искоса и лукаво поглядел на свою "царевну" и на других молодых:
поинтересовался, как приняли эту его затею с экзаменом. Сам он был доволен.
-- Ну? Что же сказал Адам?
-- Не смешно, -- сказала Несмеяна. -- Тупо. Плоско.
-- Самодеятельность какая-то, -- сказали и другие. -- Идиотизм. Что он
сказал? "Сам сотворил, сам и живи с ней"?
Старичок угодливо засмеялся и выстрелил пальчиком в молодого человека,
который так сострил.
-- Очень близко!.. Очень!
-- Мог бы и поостроумнее сказать.
-- Минуточку... Минуточку... -- суетился старичок. -- Самое же
интересное -- как ответит Иван! Ваня, что сказал Адам?
-- А можно, я тоже задам вопрос? -- в свою очередь спросил Иван. --
Потом...
-- Нет, сначала ответь: что сказал...
-- Нет, пусть он спросит, -- закапризничала Несмеяна. -- Спроси, Ваня.
-- Да что он может спросить? Почем куль овса на базаре?
-- Спроси, Ваня. Спроси, Ваня. Ваня, спроси. Спроси, Ваня!
-- Ну-у, это уже ребячество, -- огорчился старичок. -- Хорошо, спроси,
Ваня.
-- Ответь мне, почему у тебя одно лишнее ребро? -- Иван. подражая
старичку, нацелился в него пальцем.
-- То есть? -- опешил тот.
-- Нет, нет, не "то есть", а почему? -- заинтересовалась Несмеяна. -- И
почему ты это скрывал?
-- Это уже любопытно, -- заинтересовались и другие. -- Лишнее ребро?
Это же из ряда вон!..
-- Так вот вся мудрость-то откуда!
-- Ой, как интересно-о!
-- Покажите, пожалуйста. Ну, пожалуйста! Молодые люди стали окружать
старичка.
-- Ну, ну, ну, -- испугался старичок, -- зачем же так? Ну что за шутки?
Что, так понравилась мысль дурака, что ли?
Старичка окружали все теснее. Кто-то уже тянулся к его пиджаку, кто-то
дергал за штаны -- Мудреца вознамерились раздеть без всяких шуток.
-- И скрывать действительно такое преимущество... Зачем же?
-- Подержите-ка пиджак, пиджак подержите!.. О, тут не очень-то их
прощупаешь!
-- Прекратите! -- закричал старичок и начал сопротивляться изо всех
сил, но только больше раззадоривал этим. -- Немедленно прекратите это
безобразие! Это не смешно, понимаете? Это не юмор, это же не юмор! Дурак
пошутил, а они... Иван, скажи, что ты пошутил!
-- По-моему, я уже нащупал!.. Рубашка мешает, -- вовсю шуровал один
здоровенный парень. -- У него тут еще майка... Нет, теплое белье!
Синтетическое. Лечебное. Подержите-ка рубашку...
С Мудреца сняли пиджак, брюки. Сняли рубашку. Старичок предстал в
нижнем теплом белье.
-- Это безобразие! -- кричал он. -- Здесь же нет основания для юмора!
Когда смешно? Смешно, когда намерения, цель и средства -- все искажено!
Когда налицо отклонение от нормы!
Здоровенный парень деликатно похлопал его по круглому животу.
-- А это... разве не отклонение?
-- Руки прочь! -- завопил старичок. -- Идиоты! Придурки!.. Никакого
представления, что такое смешно!.. Кретины! Лежебоки...
В это время его аккуратненько пощекотали, он громко захохотал и хотел
вырваться из окружения, но молодые бычки и телки стояли весьма плотно.
-- Почему вы скрывали о наличии лишнего ребра?
-- Да какое ребро? Ой, ха-ха-ха!.. Да где? Ха-ха-ха!.. Ой, не могу!..
Это же... Ха-ха-ха!.. Это же... Ха-ха-ха!..
-- Дайте ему сказать.
-- Это примитив! Это юмор каменного века! Все глупо, начиная с ребра и
кончая вашим стремлением... Ха-ха-ха!.. О-о-о!.. -- И тут старичок пукнул,
так это -- по-старчески, негромко дал, и сам очень испугался, весь
встрепенулся и съежился.
А с молодыми началась истерика, Теперь хохотали они, но как! --
взахлеб, легли. Несмеяна опасно качалась на стремянке, хотела слезть, но не
могла двинуться от смеха. Иван полез и снял ее. И положил рядом с другими --
хохотать. Сам же нашел брюки старика, порылся в кармане... И нашел. Печать.
И взял ее.
-- Вы пока тут занимайтесь, -- сказал он, -- а мне пора отправляться.
-- Зачем же ты всю-то... печать-то? -- жалко спросил Мудрец. -- Давай,
я тебе справку выдам.
-- Я сам теперь буду выдавать справки. Всем подряд. -- Иван пошел к
двери. -- Прощайте.
-- Это вероломство, Иван, -- сказал Мудрец. -- Насилие.
-- Ничего подобного. -- Иван тоже стал в позу. -- Насилие -- это когда
по зубам бьют.
-- Я ведь наложу резолюцию! -- заявил Мудрец с угрозой. -- Наложу ведь
-- запляшете!
-- Слабо, батя! -- крикнули из компании молодых. -- Клади!
pic18.jpg
-- Возлюбленный мой! -- заломила руки в мольбе Несмеяна. -- Наложи!
Колыхни атмосферу!
-- Решение! -- торжественно объявил Мудрец. -- Данный юмор данного
коллектива дураков объявляется тупым! А также несвоевременным и животным, в
связи с чем он лишается права выражать собой качество, именуемое в
дальнейшем -- смех. Точка. Мой так называемый нежданчик считать
недействительным.
И грянула вдруг дивная, стремительная музыка... И хор. Хор, похоже,
поет и движется -- приплясывают.
Песенка чертей.
Аллилуйя -- вот,
Три-четыре -- вот,
Шуры-муры. Шуры-муры,
Аллилуйя -- a! Аллилуйя -- a!
Мы возьмем с собой в поход
На покладистый народ --
Политуру. Политуру.
Аллилуйя -- а! Аллилуйя -- а!
Наше -- вам
С кистенем;
Под забором,
Под плетнем --
Покультурим. Покультурим.
Аллилуйя -- a! Аллилуйя -- a!
Это где же так дивно поют и пляшут? Где так умеют радоваться? Э -- э!..
То в монастыре. Черти. Монахов они оттуда всех выгнали, а сами веселятся.
Когда наш Иван пришел к монастырю, была глубокая ночь; над лесом, близко,
висела луна. На воротах стоял теперь стражник -- черт. Монахи же облепили
забор и смотрели, что делается в монастыре. И там-то как раз шел развеселый
бесовский ход: черти шли процессией и пели с приплясом. А песня их далеко
разносилась вокруг.
Ивану стало жалко монахов. Но когда он подошел ближе, он увидел: монахи
стоят и подергивают плечами в такт чертовой музыке. И ногами тихонько
пристукивают. Только несколько -- в основном пожилые -- сидели в горестных
позах на земле и покачивали головами... Но вот диковина: хоть и грустно они
покачивали, а все же в такт. Да и сам Иван -- постоял маленько и не заметил,
как стал тоже подергиваться и притопывать ногой, словно зуд его охватил. Но
вот визг и песнопение смолкло в монастыре -- видно, устали черти, передых
взяли. Монахи отошли от забора... И тут вдруг вылез из канавы стражник-монах
и пошел с пьяных глаз на свое былое место.
-- Ну-ка, брысь! -- сказал он черту. -- Ты как здесь?
Черт-стражник снисходительно улыбался.
-- Иди, иди, дядя, иди проспись. Отойди!
-- Эт-то што такое?! -- изумился монах. -- По какому такому праву? Как
ты здесь оказался?
-- Иди проспись, потом я тебе объясню твое право. Пшел!
Монах полез было на черта, но тот довольно чувствительно ткнул его
пикой.
-- Пшел, говорят! Нальют глаза-то и лезут... Не положено подходить! Вон
инструкция висит: подходить к воротам не ближе десяти метров.
-- Ах ты, харя! -- заругался монах. -- Ах ты, аборт козлиный!.. Ну,
ладно, ладно... Дай, я в себя приду, я тебе покажу инструкцию. Я тебя самого
повешу заместо инструкции!
-- И выражаться не положено, -- строго заметил черт. -- А то я тебя
быстро определю -- там будешь выражаться, сколько влезет. Обзываться он
будет! Я те по -- обзываюсь!
Иди отсюда, пока я те... Иди отсюда! Бочка пивная. Иди отсюда!
-- Агафангел! -- позвали монаха. -- Отойди... А то наживешь беды.
Отойди от греха.
Агафангел, покачиваясь, пошел восвояси. Пошел и загудел:
По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная...
Черт-стражник захихикал ему в спину.
-- Агафангел... -- сказал он, смеясь. -- И назовут же! Уж
скорей-"Агавинус". Или просто-"Вермут".
-- Што же это, братцы, случилось-то с вами? -- спросил Иван,
подсаживаясь к монахам. -- Выгнали?
-- Выгнали, -- вздохнул один седобородый. -- Да как выгнали! Пиночьями,
вот как выгнали! Взашей попросили.
-- Беда, беда, -- тихо молвил другой. -- Вот уж беда так беда:
небывалая. Отродясь такой не видывали.
-- Надо терпеть, -- откликнулся совсем ветхий старичок и слабо
высморкался. -- Укрепиться и терпеть.
-- Да что же терпеть-то?! -- воскликнул Иван. -- Что терпеть-то?! Надо
же что-то делать!
-- Молодой ты, -- урезонили его. -- Потому и шумишь. Будешь постарше --
не будешь шуметь. Што делать? Што тут сделаешь -- вишь, сила какая! -- Это
нам за грехи наши. -- За грехи, за грехи... Надо терпеть. -- Будем терпеть.
Иван с силой, зло, стукнул кулаком себя по колену. И сказал горько:
-- Где была моя голова дурная?! Где она была, тыква?! Я виноватый,
братцы, я виноватый! Я подкузьмил вам. На мне грех.
-- Ну, ну, ну, -- стали его успокаивать. -- Что ты? Эка, как тебя
сграбастало. Чего ты?
-- Эх-х!.. -- сокрушался Иван. И даже заплакал. -- Сколько же я на душу
взял... за один-то поход! Как же мне тяжко!..
-- Ну, ну... Не казнись, не надо. Что теперь сделаешь? Надо терпеть,
милок.
Тут вышел из ворот Изящный черт и обратился ко всем.
-- Мужички, -- сказал он, -- есть халтура! Кто хочет заработать?
-- Ну? А чего такое? -- зашевелились монахи. -- Чего надо-то?
-- У вас там портреты висят... в несколько рядов...
-- Иконы.
-- А?
-- Святые наши, какие портреты?
-- Их надо переписать: они устарели.
Монахи опешили.
-- И кого же заместо их писать? -- тихо спросил самый старый монах.
-- Нас.
Теперь уж все смолкли. И долго молчали.
-- Гром небесный, -- сказал старик монах. -- Вот она, кара-то.
-- Ну? -- торопил Изящный черт. -- Есть мастера? Заплатим прилично...
Все равно ведь без дела сидите.
-- Бей их! -- закричал вдруг один монах. И несколько человек
вскочило... И кинулись на черта, ко тот быстро вбежал в ворота, за
стражника. А к стражнику в момент подстроились другие черти и выставили
вперед пики. Монахи остановились.
Какие вы все же... грубые, -- сказал им Изящный черт из-за частокола.
-- Невоспитанные. Воспитывать да воспитывать вас... Дикари. Пошехонь.
Ничего, мы за вас теперь возьмемся. -- И он ушел. И только он ушел, в
глубине монастыря опять грянула музыка... И послышался звонкий перестук
копыт по булыжнику -- черти били на площади массовую чечетку. Иван взялся за
голову и пошел прочь.
Шел он по лесу, а его все преследовала, догоняла, стегала окаянная
музыка, чертячий пляс. Шел Иван и плакал -- так горько было на душе, так
мерзко. Сел он на ту же поваленную лесину, на какой сидел прошлый раз. Сел и
задумался. Сзади подошел Медведь и тоже присел.
pic19.jpg
-- Ну, сходил? -- спросил он.
-- Сходил, -- откликнулся Иван. -- Лучше бы не ходил...
-- Что? Не дали справку?
Иван только рукой махнул, не стал говорить -- больно было говорить.
Медведь прислушался к далекой музыке... И все понял без слов.
-- Эти... -- сказал он. -- Все пляшут?
-- Где пляшут-то? В монастыре пляшут-то!
-- Ох, мать честная! -- изумился Медведь. -- Прошли?
-- Прошли.
-- Ну, все, -- сказал Медведь обреченно, -- надо уходить. Я так и знал,
что пройдут.
Они помолчали.
-- Слушай, -- заговорил Медведь, -- ты там ближе к городу... Какие
условия в цирке?
-- Вроде ничего... Я, правда, не шибко знаю, но так, слышно, ничего.
-- Как насчет питания, интересно... Сколькиразовое?
-- Шут его знает. Хочешь в цирк?
-- Ну, а что делать-то? Хочешь не хочешь -- пойдешь. Куда больше?
-- Да... -- вздохнул Иван. -- Дела.
-- Сильно безобразничают? -- спросил Медведь, закуривая. -- Эти-то?
-- А что же... смотреть, что ли, будут!
-- Это уж... не для того старались. Погарцуют теперь. Тьфу, в душу
мать-то совсем!.. --
Медведь закашлялся. Долго с хрипом кашлял. -- Еще откажут вот... в
цирке-то -- собрался. Забракуют. Легкие как тряпки стали. Бывало, пробку
вышибал -- с оглоблю толщиной вылетала, а давеча за коровой погнался... кхо,
кхо, кхох... с версту пробежал и язык высунул. А там небось тяжести надо
подымать.
-- Там надо на задних лапах ходить, -- сказал Иван.
-- Зачем? -- не понял Медведь.
-- Да что же ты, не знаешь, что ли? Тех и кормят, кто на задних лапах
умеет.
Любая собака знает...
-- Да какой интерес-то?
-- Это уж я не знаю.
Медведь задумался. Долго молчал. -- Ну и ну, -- сказал.
-- У тебя семья-то есть? -- поинтересовался Иван
-- Где!.. -- горько, с отчаянием воскликнул Михаило Иваныч. --
Разогнал.
Напился, начал буянить-то -- они все разбежались. Где теперь, сам не
знаю. -- Он еще помолчал. И вдруг встал и рявкнул: -- Ну, курва! Напьюсь
водки, возьму оглоблю и пойду крушить монастырь!
-- Зачем же монастырь-то?
-- Они же там!
-- Нет, Михаило Иваныч... не надо. Да ты и не попадешь туда.
Михаило Иваныч сел и трясущимися лапами стал закуривать.
-- Ты не пьешь? -- спросил.
-- Нет.
-- Зря, -- зло сказал Михаило Иваныч.. -- Легче становится. Хошь,
научу?
-- Нет, -- решительно сказал Иван. -- Я пробовал -- она горькая.
-- Кто?
-- Водка-то.
Михаило Иваныч оглушительно захохотал... И хлопнул Ивана по плечу.
-- Эх, дите ты, дите!.. Чистое дите, ей-богу. А то научу?
-- Нет. -- Иван поднялся с лесины. -- Пойду: время осталось с гулькин
нос. Прощай.
-- Прощай, -- сказал Медведь. И они разошлись в разные стороны. x x x
И пришел Иван к избушке Бабы-Яги. И хотел уж было мимо протопать, как
услышал -- зовут:
-- Иванушка, а Иванушка! Что ж мимо-то?
Оглянулся Иван -- никого.
-- Да здесь я, -- опять голос, -- в сортире! Видит Иван-сортир, а на
двери -- замок пудовый. А голос-то -- оттуда, из сортира.
-- Кто там? -- спросил Иван.
-- Да я это, дочка Бабы-Яги... усатая-то, помнишь?
-- Помню, как же. А чего ты там? Кто тебя?
-- Выручи меня отсюда, Иванушка... Открой замок. На крылечке, под
половиком, ключ, возьми его и открой. Потом расскажу все.
Иван нашел ключ, открыл замок. Усатая дочь Бабы-Яги выскочила из
сортира и стала шипеть и плеваться.
-- Вот как нынче с невестами-то!.. Ну, змей!.. Я тебе этого не прощу, я
тебе устрою...
-- Это Горыныч тебя туда законопатил?
-- Горыныч.., Тьфу, змей! Ладно, ладно... чердак в кубе, я тебе тоже
придумаю гауптвахту, гад. -- За что он тебя? -- спросил Иван. -- Спроси у
него! Воспитывает. Полковника из себя изображает -- на гауптвахту посадил.
Слова лишнего не скажи! Дубина такая.
-- Дочка Бабы-Яги вдруг внимательно посмотрела на Ивана. -- Слушай, --
сказала она, -- хочешь стать моим любовником? А? Иван оторопел поначалу, но
невольно оглядел усатую невесту: усатая-то она усатая, но остальное-то все
при ней, и даже больше -- и грудь, и все такое. Да и усы-то... это ведь...
что значит усы? Темная полоска на губе, какие это, в сущности, усы, это не
усы, а так -- признак.
-- Я что-то не понял... -- замялся Иван. -- Как-то это до меня... не
совсем... не того...
-- Ванька, смотри! -- раздался вдруг голос Ильи Муромца. -- Смотри,
Ванька!
-- Начинается! -- поморщился Иван. -- Заванькал.
-- Что начинается? -- не поняла невеста; она не могла слышать голос
Ильи: не положено.
-- Можно подумать, что тебе то и дело навяливаются в любовницы.
-- Да нет, -- сказал Иван, -- зачем? Я в том смысле, что... значит,
это... дело-то такое...
-- Чего ты мямлишь-то? Вот мямлит стоит, вот крутит. Да так да, нет --
нет, чего тут крутить-то? Я другого кого-нибудь позову. -- А Баба-Яга -- то?
-- Она в гости улетела. А Горыныч на войне.
-- Пошли, -- решился Иван. -- У меня полчаса есть еще. Побалуемся.
Вошли они в избушку... Иван скинул лапоточки и вольготно прилег пока на
кровать.
-- Устал, -- сказал он. -- Ох, и устал же! Где только не был! И какого
я только сраму не повидал и не натерпелся...
-- Это тебе не на печке сидеть. Что лучше: салат или яишенку?
-- Давай чего-нибудь на скорую руку... Время-то -- к свету.
-- Успеешь. Лучше мы яишенку, с дороги-то -- посытней. -- Дочь Бабы-Яги
развела на шестке огонек под таганком, поставила сковородку.
-- Пусть пока разогревается... Ну-ка, поцелуй меня -- как ты умеешь? --
И дочь Бабы-Яги навалилась на Ивана и стала баловаться и резвиться.
-- О -- о, да ты не умеешь ничего! А лапти снял!
-- Кто не умеет? -- взвился Иван соколом. -- Я не умею? Да я тут счас
так размахнусь, что ты... Держи руку! Руку держи! Да мою руку-то, мою,
держи, чтоб не тряслась. Есть? Держи другую, другую держи!.. Держишь?
-- Держу? Ну?..
-- Отпускай-ай, -- заорал Иван.
-- Погоди, сковородка перекалилась, наверно, -- сказала дочь Бабы-Яги.
-- Ты смотри, какой ты! А ребеночка сделаешь мне?
-- Чего же не сделать? -- вовсю раздухарился Иван. -- Хоть двух. А
сумеешь ты с ним, с ребеночком-то? С имя ведь возни да возни... знаешь
сколько!
-- Я уже пеленать умею, -- похвасталась дочь Бабы-Яги. -- Хошь, покажу?
Счас яишенку поставлю... и покажу.
Иван засмеялся:
-- Ну, ну...
-- Счас увидишь. -- Дочь Бабы-Яги поставила на огонь яичницу и подошла
к Ивану. -- Ложись.
-- Зачем я-то?
-- Я тебя спеленаю. Ложись.
Иван лег... И дочь Бабы-Яга стала пеленать его в простыни.
-- Холосенький мой, -- приговаривала она, -- маленький мой...
Сынуленька мой. Ну-ка, улыбнись мамочке. Ну-ка, как мы умеем улыбаться?
Ну-ка?..
-- У-а-а, у-а-а, -- поплакал Иван. -- Жратеньки хочу-у, жратеньки
хочу-у!..
Дочь Бабы-Яги засмеялась:
-- А-а, жратеньки захотели? Жратеньки захотел наш сынуленька... Ну,
вот... мы и спеленали нашего маленького. Счас мы ему жратеньки дадим... все
дадим. Ну-ка, улыбнись мамочке. Иван улыбнулся "мамочке".
-- Во-от... -- Дочь Бабы-Яги опять пошла в куть. Когда она ушла, в
окно, с улицы, прямо над кроватью, просунулись три головы Горыныча. И
замерли, глядя на спеленатого Ивана... И долго молчали. Иван даже зажмурился
от жути.
-- Утютюсеньки, -- ласково сказал Горыныч. -- Маленький... Что же ты
папе не улыбаешься? Мамочке улыбаешься, а папе не хочешь. Ну-ка, улыбнись,
Ну-ка?
-- Мне не смешно, -- скачал Иван.
-- А-а, мы, наверно, того?.. Да, маленький?
-- По-моему, да, -- признался Иван.
-- Мамочка! -- позвал Горыныч. -- Иди, сыночек обкакался.
Дочь Бабы-Яги уронила на пол сковородку с яишенкой... Остолбенела.
Молчала.
-- Ну, что же вы? Чего же не радуетесь? Папочка пришел, а вы грустные.
-- Горыныч улыбался всеми тремя головами. -- Не любите папочку? Не любят,
наверно, папочку, не любят... Презирают. Тогда папочка будет вас жратеньки.
Хавать вас будет папочка... С косточками! -- Горыныч перестал улыбаться. --
С усами! С какашками! Страсти разыгрались?! -- загремел он хором. -- Похоть
свою чесать вздумали?! Игры затеяли?! Представления?.. Я проглочу весь этот
балаган за один раз!
-- Горыныч, -- почти безнадежно сказал Иван, -- а ведь у меня при себе
печать... Я заместо справки целую печать добыл. Эт-то ведь... того... штука!
Так что ты не ори тут. Не ори! -- Иван от страха, что ли, -- стал вдруг
набирать высоту и крепость в голосе. -- Чего ты разорался? Делать нечего?
Схавает он... Он, видите ли, жратеньки нас будет! Вон она, печать-то,
-- глянь! Вон, в штанах. Глянь, если не веришь! Припечатаю на три лба,
будешь тогда...
Тут Горыныч усмехнулся и изрыгнул из одной головы огонь, опалил Ивана.
Иван смолк... Только еще сказал тихо:
-- Не балуйся с огнем. Шуточки у дурака.
Дочь Бабы-Яги упала перед Горынычем на колени.
-- Возлюбленный мои, -- заговорила она, -- только пойми меня правильно:
я же тебе его на завтрак приготовила. Хотела сюрприз сделать. Думаю:
прилетит Горыныч, а у меня для него что-то есть вкусненькое... тепленькое, в
простынках,
-- Вот твари-то! -- изумился Иван. -- Сожрут и скажут: так надо, так
задумано. Во, парочка собралась! Тьфу!.. Жри, прорва! Жри, не тяни время!
Проклинаю вас! И только Горыныч изготовился хамкнуть Ивана, только открыл
свои пасти, в избушку вихрем влетел донской Атаман из библиотеки.
-- Доигрался, сукин сын?! -- закричал он на Ивана. -- Допрыгался?!
Спеленали! Горыныч весь встрепенулся, вскинул головы...
-- Эт-то что еще такое? -- зашипел он.
-- Пошли на полянку, -- сказал ему Атаман, вынимая свою неразлучную
сабельку.
-- Там будет способней биться. -- Он опять посмотрел на Ивана,..
Укоризненно сморщился.
-- Прямо подарок в кулечке. Как же ты так?
-- Оплошал, Атаман.. -- Ивану совестно было глядеть на донца, -- Маху
дал.. Выручи, ради Христа.
-- Не горюй, -- молвил казак. -- Не таким оглоедам кровя пускали, а
этому-то... Я ему враз их смахну, все три. Пошли. Как тебя? Горыныч? Пошли,
цапнемся. Ну и уродина!.
-- Какой у меня завтрак сегодня! -- воскликнул Горыныч. -- Из трех
блюд. Пошли.
pic20.jpg
И они пошли биться.
Скоро послышались с полянки тяжелые удары и невнятные возгласы. Битва
была жестокая. Земля дрожала. Иван и дочь Бабы-Яги ждали.
-- А чего это он про три блюда сказал? -- спросила дочь Бабы-Яги, -- Он
что, не поверил мне? Иван молчал. Слушал звуки битвы.
-- Не поверил, -- решила дочь Бабы-Яги. -- Тогда он и меня сожрет: я
как десерт пойду.
Иван молчал. Женщина тоже некоторое время молчала.
-- А казак-то!.. -- льстиво воскликнула она. -- Храбрый какой. Как
думаешь, кто одолеет?
Иван молчал.
-- Я за казака, -- продолжала женщина. -- А ты за кого?
-- О-о, -- застонал Иван. -- Помру. От разрыва сердца.
-- Что, плохо? -- участливо спросила женщина. -- Давай я распеленаю
тебя. -- И она подошла было, чтобы распеленать Ивана, но остановилась и
задумалась. -- Нет, подождем пока... Черт их знает, как там у них? Подождем.
-- Убей меня! -- взмолился Иван. -- Приткни ножом... Не вынесу я этой
муки.
-- Подождем, подождем, -- трезво молвила женщина. -- Не будем пороть
горячку. Тут важно не ошибиться.
В это время на поляне сделалось тихо. Иван и дочь Бабы-Яги замерли в
ожидании... Вошел, пошатываясь, Атаман.
-- Здоровый бугай, -- сказал он. -- Насилу одолел. А где эта... А-а,
вот она, краля! Ну, чего будем делать? Вслед за дружком отправить тебя,
гадину?
-- Тю, тю, тю, -- замахала руками дочь Бабы-Яги. -- О, мне эти казаки!
Сразу на горло брать. Ты хоть узнай сперва, что тут было-то!
-- А то я не знаю вас! -- Атаман распеленал Ивана и опять повернулся к
женщине: -- Что же тут было?
-- Да ведь он чуть не изнасиловал меня! Такой охальник, такой
охальник!.. Заласкаю, говорит, тебя до умопомрачения... И приплод, мол,
оставлю: назло Горынычу. Такой боевитый, такой боевитый -- так и обжигает!..
-- И дочь Бабы-Яги нескромно захихикала.
-- Прямо огонек!
Атаман удивленно посмотрел на Ивана.
-- Иван...
-- Слушай ее больше! -- воскликнул Иван горько. -- И правда бы, убить
тебя, да греха на душу брать неохота -- и так уж там... невпроворот всякого.
Хоть счас бы не крутилась!
-- Но какой он ни боевитый, -- продолжала женщина, словно не слыша
Ивана, -- а все же боевитее тебя, казак, я мужчин не встречала.
-- А что, тебе так глянутся боевитые? -- игриво спросил Атаман, И
поправил ус.
-- Брось! -- сказал Иван. -- Пропадем. Не слушай ее, змею.
-- Да ну, зачем пропадать... Мы ее в плен возьмем. -- Пойдем, Атаман: у
нас времени вовсе нету. Вот-вот петухи грянут.
-- Ты иди, -- велел Атаман, -- а я тебя догоню. Мы тут маленько...
-- Нет, -- твердо сказал Иван. -- С места без тебя не тронусь. Что нам
Илья скажет?
-- Мх-х, -- огорчился казак. -- Ну, ладно. Ладно... Не будем огорчать
Муромца. До другого разочка, краля! Ишь ты, усатая. Ох, схлестнемся мы с
тобой когда-нибудь... усы на усы! -- Атаман громко засмеялся. -- Пошли,
Ивашка. Скажи спасибо Илье -- он беду-то почуял. А ведь он остерегал тебя,
чего не послухал?
-- Да вот.. вишь, мы какие боевитые... Не послухал.
Иван с Атаманом ушли.
А дочка Бабы-Яги долго сидела на лавочке, думала.
-- Ну, и кто же я теперь? -- спросила она сама себя. И сама же себе
ответила:
-- Вдова не вдова и не мужняя жена. Надо кого-нибудь искать.
В библиотеке Ивана и донца встретили шумно и радостно.
-- Слава богу, живы -- здоровы.
-- Ну, Иван, напужал ты нас! Вот как напужал!..
-- Ванюша! -- позвала Бедная Лиза. -- А, Ванюша!
-- Погоди, девка, не егози, -- остановил ее Илья, -- дай сперва дело
узнать: как сходил-то, Ванька? Добыл справку?
pic21.jpg
-- Целую печать добыл -- вот она. -- И Иван отдал печать.
Печать долго с удивлением разглядывали, крутили так, этак... Передавали
друг другу. Последним, к кому она попала, был Илья; он тоже долго вертел в
огромных пальцах печать... Потом спросил всех:
-- Ну, так... А чего с ней делать?
Этого никто не знал.
-- И зачем было посылать человека в такую даль? -- еще спросил Илья.
И этого тоже теперь никто не знал. Только Бедная Лиза, передовая Бедная
Лиза, хотела выскочить с ответом:
-- Как это ты говоришь, дядя Илья...
-- Как я говорю? -- жестко перебил ее Муромец. -- Я говорю: зачем надо
было посылать человека в такую даль? Вот -- печать... Что дальше?
Этого и Бедная Лиза не знала.
-- Садись, Ванька, на место и сиди, -- велел Илья. -- А то скоро петухи
грянут.
-- Нам бы не сидеть, Илья! -- вдруг чего-то вскипел Иван. -- Не
рассиживаться бы нам!..
-- А чего же? -- удивился Илья. -- Ну, спляши тогда. Чего взвился-то?
-- Илья усмехнулся и внимательно посмотрел на Ивана.
-- Эка... какой пришел.
-- Какой? -- все не унимался Иван. -- Такой и пришел -- кругом
виноватый. Посиди тут!..
-- Вот и посиди и подумай, -- спокойно молвил Илья.
-- А пошли на Волгу! -- вскинулся и другой путешественник, Атаман. Он
сгреб с головы шапку и хлопнул ее об пол. -- Чего сидеть?! Сарынь!..
Но не успел он крикнуть свою "сарынь", раздался трубный глас петуха: то
ударили третьи. Все вскочили на свои полки и замерли. -- Шапка-то! --
вскрикнул Атаман. -- Шапку оставил на полу.
-- Тихо! -- приказал Илья. -- Не трогаться! Потом подберем... Счас
нельзя.
В это время скрежетнул ключ в дверном замке... Вошла тетя Маша,
уборщица. Вошла и стала убираться.
-- Шапка какая-то... -- увидела она. И подняла шапку. -- Что за шапка?!
Чудная какая-то. -- Она посмотрела на полки с книгами. -- Чья же это?
Персонажи сидели тихо, не двигались... И Атаман сидел тихо, никак не
показал, что это его шапка. Тетя Маша положила шапку на стол и продолжала
убираться. Тут и сказке нашей конец. Будет, может быть, другая ночь... Может
быть, тут что-то еще произойдет... Но это будет уже другая сказка. А этой --
конец.
Популярность: 24, Last-modified: Sun, 07 Jul 2024 19:58:58 GmT