----------------------------------------------------------------------------
Переводы из издания 1904 г.
ББК 84.4 (Вл)
Ш71
Шекспир Вильям. Комедии, сонеты. - Самара: Изд-во "АВС", 2001
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
От избранных существ потомства мы желаем,
Чтоб роза красоты цвела из рода в род,
Чтоб старому, когда к земле он пригнетаем,
На смену возникал такой же юный всход.
А ты, в себя лишь взор блестящий устремляя,
Его огонь живишь из недр своих же благ,
И, где обилие, там голод порождая,
Нещаден к прелести своей, как лютый враг.
Ты, мира лучший цвет и вестник несравненный
Ликующей весны, - хоронишь от людей
В сомкнутой завязи свой жребий драгоценный
И разоряешься от скупости, своей:
Не объедай же мир чрез, меру и чрез силу,
Чтоб все его добро не унести в могилу.
В. Лихачев.
Когда глубокие следы сорокалетья
Цветущий дол твоей красы избороздят
И нищенский покров из жалкого веретья
Заменит юности блистательный наряд,
Тогда-то на вопрос: что сделал ты с красою?
Где все сокровища беспечно-добрых дней? -
Постыдной было бы, нелепой похвальбою
Ответить: все они во впадинах очей.
Не большею ли ты себя покрыл бы славой,
Когда б ответить мог: "Прекрасное дитя,
Мой долг вам уплатив, мне даст на старость право", -
Кто возразил бы, вновь твой образ обретя?
Вот от чего твое воспрянуло бы тело;
Вот что остывшую бы кровь твою согрело.
В. Лихачев.
Ты видишь в зеркале свое изображенье?
Скажи ему: пора подобное создать;
Иначе у земли ты совершишь хищенье,
У юной матери отнимешь благодать.
Где та красавица, чья девственная нива
Такого пахаря отвергла бы, как ты?
Найдется ли глупец, чтоб скрыть себялюбиво
Во мраке гробовом наследье красоты?
Для матери твоей ты зеркало такое ж,
Она в тебе апрель свой дивный узнает:
Сквозь стекла старости в родных чертах откроешь
Ты также золотой звезды своей восход.
Но, если хочешь ты посмертного забвенья,
То умирай тогда один - без отраженья.
В. Лихачев.
О расточительный! Зачем в расцвете юном
На самого себя изводишь ты свой клад?
Природа не дарит, а в долг дает красу нам,
И торовата к тем, кто также тороват.
Прекрасный скопидом, зачем добро чужое,
Тебе врученное, считаешь ты своим?
Безумный ростовщик, зачем тебе такое
Богатство, если жить ты не даешь другим?
Ведь в ростовщичество с самим собой играя;
Красавец, ты себя обманываешь сам:
Наш бренный мир на зов природы покидая,
Какой, скажи, итог ты завещаешь нам?
Краса твоя пойдет в один с тобою ящик,
А не останется, как твой душеприказчик.
В. Лихачев.
Те самые часы, чьей силой властной
Краса весны так дивно расцвела, -
Как злой тиран, разрушат вид прекрасный
И уничтожат все свои дела.
Не хочет время ждать! Отрада лета,
Глядишь, сменилась скучною зимой,
Замерзла жизнь, нет ни листа, ни цвета,
И спит краса под снежной пеленой.
Да, если б сок цветов мы в плен не брали,
Чтоб сохранить следы весны в стекле, -
С красой бы все дела ее пропали,
Была б она забыта на земле;
Сок извлечен, - и есть предел утрате:
Хоть нет цветов, - есть жизнь в их аромате.
Н. Холодковский.
Спеши сберечь для нас цветник благоуханный,
Пока суровая зима не подошла;
Наполни сладостью сосуд, тобой избранный,
Пока в себе самой краса не умерла.
Ведь ты ростовщиком того де называешь,
Кому должник свой долг от сердца отдает:
Другого лишь себя бы миру оставляешь,
А за добавочных - добавочный почет,
И счастье личное ты в десять раз умножишь,
Коль, вместо одного, создашь десятерых:
От смерти понести какой ущерб ты можешь,
Продолжив бытие в наследниках своих?
Так не упрямься же: с твоею ли красою
Червям лишь кормом стать под сенью гробовою!
В. Лихачев.
Когда могучее светило нам с востока
Являет ясный лик, с восторгом на него
Взирает каждое в тот миг земное око,
Приветствуя лучей победных торжество;
Когда, как юноша в цвету, на холм небесный
Взбирается оно, все в золотом огне, -
Им ослепленные, мы клоним взор> чудесный
Подъем его следя по синей крутизне;
Когда же с высоты полудня ковыляет
Оно по-старчески на отдых и покой, -
Вниманья нашего оно не привлекает
И одиноко путь доканчивает свой:
Вот так же и тебя на склоне мир забудет,
Коль старости твоей лелеять сын не будет.
В. Лихачев.
Твой голос - музыка: так почему же внемлешь
Ты музыке с тоской? Ведь нега к неге льнет;
А ты приятное нерадостно приемлешь
И не бежишь того; что скорбь тебе несет?
Аккорды стройные твой чуткий слух терзают;
Но их гармония - лишь ласковый упрек.
Они, звуча в одно тебе напоминают,
Что вне гармонии земной ты одинок
Ты слышал ли, как две струны в согласном строе
Свободно льющейся мелодией звучат?
Так и отец, и Мать, и их дитя - все трое
Одну и ту же песнь в сердцах своих таят;
И говорят тебе немые звуки эти:
Кто одинок - того как будто нет на свете,
В. Лихачев.
Не страх ли, что вдову ты здесь в слезах покинешь,
Тебя принудил дать безбрачия обет?
Напрасно! Если ты от нас бездетным сгинешь,
Вдовою по тебе останется весь свет.
Он, как вдова, о том скорбеть и плакать станет,
Что отпечаток твой утрачен для него;
Вдова же, в детские глазенки только взглянет,
Вновь обретет черты супруга своего.
Не разоряет мир добытых благ растрата:
Сам промотаешься - других обогатишь;
Но изжитой Красе нет на земле возврата:
Растратишь без толку - весь мир красы лишишь.
Движениям любви то сердце непокорно,
Которое себя изводит так позорно.
В. Лихачев.
Сознайся - стыд и срам! - собою беззаботно
Пренебрегая, ты не любишь никого;
Другим себя любить позволишь ты охотно,
Но тщетно ждать любви от сердца твоего.
Питаешь к людям ты такое отвращенье,
Что даже восстаешь на самого себя
И сокрушить готов прекрасное строенье,
Которое хранить обязан ты любя.
Одумайся, чтоб мог и я сказать иное
Краса лишь для любви должна служить жильем:
Где доброта в лице, там кстати ль сердце злое?
Хоть самому себе не будь лихим врагом!
Хоть для меня, прошу, создай еще такого,
В котором видеть бы я мог тебя второго!
В. Лихачев.
Как вянуть будешь ты день ото дня, так будешь
День ото дня цвести ты в отпрыске своем:
Ту кровь, что в юности отдать себя принудишь,
Своею назовешь, сам ставши стариком.
Вот в чем и разум наш, и красота, и сила;
А вне - безумие, бессилье, вечный мрак:
Тогда и время бы свой ход остановило,
И род людской тогда не вдолге бы иссяк.
Кто на земле рожден не для продленья рода,
Уродлив, груб, суров, - тот гибни без следа;
Но, видя, как щедра к избранникам природа,
Дары ее сберечь ты должен навсегда:
На то в тебе и знак ее печати явлен,
Чтоб миру в оттисках был подлинник оставлен.
В. Лихачев.
Часов ли мирные удары я считаю,
За днем ли, тонущим во тьме ночной, слежу,
С земли увядшую ль фиалку поднимаю,
На кудри ль а седине серебряной гляжу,
Иль вижу с тощими, без зелени, ветвями
Деревья, в летний зной убежище для стад,
Иль, безобразными белея бородами,
Поблекших трав копны передо мной лежат, -
В раздумье о тебе исполнен я заботы,
Что и тебя в твой час раздавит бремя лет:
Урочной смерти все обречены красоты -
И их напутствует других красот расцвет;
От Старца грозного, с его косой не сытой,
Одно потомство нам лишь может быть защитой.
В. Лихачев.
О, если б ты собой остался! Но, бесценный,
Не больше, чем живешь - ты можешь быть собой;
Спеши, пока душа еще в одежде бренной,
Другому передать прекрасный облик свой.
На срок лишь получил ты ссуду красотою;
В бессрочную б тогда ты обратил ее
И после смерти бы своей вновь стал собою:
Твой сын бы сохранил подобие твое.
Кто опрометчиво допустит до крушенья
Свой дом, имея в нем надежнейший оплот
От леденящего безвременно вторженья
Губительной зимы? Кто ж больше, как не мот!
Был у тебя отец; мой милый, отчего же
И сыну твоему не говорить того же?
В. Лихачев.
Я не из звезд свои познанья почерпаю,
Хотя науку звезд я несколько и знаю,
Но только не затем, чтоб голод предвещать
Иль приближенье бури; по ним предузнавать;
И о висящих злом над кем-нибудь невзгодах
Не в состоянье я его предупредить,
И что б ни ждало нас в бегущих встречу годах,
Я не могу того властителям открыть.
Все знание мое в глазах твоих, с тобою -
И в этих лишь звездах сумел я прочитать,
Что будут красота и правда процветать,
Когда оставишь ты потомство за собою.
Иначе предскажу тебе я, милый мой,
Что в гроб с тобой сойдут и правда с красотой
Н. Гербель.
Когда я вижу, - каждое растенье
Лишь краткое мгновение цветет,
И высший миг прекрасного цветенья -
Влиянье звезд и внешний переход;
Когда я вижу, - род людской живет,
Как злак полей, исполнен самомненья,
И падает с обманчивых высот
В пустую пропасть смерти и забвенья;
Тогда от них с томительною думой
Я на тебя переношу свой взор.
Ты юн, а время с тлением, как вор,
Готово ночью мрачной и угрюмой
Сменить твой день. Но я стремлюсь, любя,
Отвоевать у времени тебя.
А. Федоров.
Но почему в борьбе с слепым тираном
Не ищешь ты надежного пути?
Тебя летучим рифмам не спасти.
Ты чувствуешь себя теперь тираном:
Ты счастлив; ты в саду благоуханном
Цветы души заботливо взрасти;
В них образ твой; в портрете не найти
Такого сходства с обликом желанным.
Вся жизнь твоя вольется в те черты,
Ее нельзя перед глазами света
Ни передать в созвучиях сонета,
Ни в красках, полных дивной красоты.
Но, жертвуя собой, воскреснешь ты
В своих твореньях с славою поэта.
А. Федоров.
Поверят ли когда моим стихам,
Тебе хвалу поющим вдохновенно?
Они - лишь склеп, где хороню я сам
То, что в тебе сияет неизменно.
Когда б я мог сложить свой гимн смиренно
Твоей красе и пламенным очам, -
Сказало бы потомство: "Лжет он сам:
То лик небес, а на земле все тленно".
И желтые от времени листки
Возбудит только смех, как старики
Болтливые, в которых толку мало.
Мой стих сочтут за строфы мадригала.
Но будь твое создание в живых, -
Ты в нем бессмертен и в стихах моих.
А. Федоров.
Я с летним днем сравнить тебя готов,
Но он не столь безоблачен и кроток;
Холодный ветер, не щадит цветов,
И жизни летней слишком срок короток:
То солнце нас палящим зноем жжет,
ТО лик его скрывается за тучей...
Прекрасное, как чудный сон пройдет,
Коль повелит природа или случай
Но никогда не может умереть
Твоей красы пленительное лето,
Не может смерть твои черты стереть
Из памяти забывчивого света.
Покуда кровь кипит в людских сердцах,
Ты не умрешь в моих живых стихах.
С. Ильин.
О время! Когти льва, чуть стар, тупи нещадно,
Земные существа земле и предавай,
У тигра зубы рви из пасти кровожадной
И феникса в крови его же сожигай;
Чредою лет и зим над миром пролетая,
Будь миру вестником и радостей и бед,
Рази красу, когда поникнет, увядая, -
На преступленье лишь одно тебе запрет:
Попутно не клейми зловещими чертами
Прекрасное чело любимца моего:
Как образец красы, грядущим вслед за нами
В наследие оставь нетронутым его.
А повредишь ему - я этот вред поправлю
И друга юношей в стихах своих прославлю.
В. Лихачев.
Тебе девичий лик природой дан благою -
Тебе, что с ранних пор владыкой стал моим,
И нежный женский пыл, но незнакомый с тою
Податливостью злой, что так присуща им,;
И боле страстный взор и менее лукавый,
Златящий все; на что бывает устремлен;
Но цвет лица мужской; со всей своею славой,
Опасный для мужей и милый для их жен;
Ты б должен был, мой друг быть женщиной наружно,
Но злой природы власть, увы, тебе дала,
Мой ненаглядный, то, что вовсе мне не нужно,
И тем меж нами нить любви перервала.
Но если создан ты для женского участья,
То мне отдай любовь, а им - тревоги счастья.
Н. Гербель.
Нимало не влечет меня к себе та лира,
Что вдохновляется искусственной красой
И, ослепленная сиянием кумира,
Поет избранницу восторженной хвалой,
В порыве дерзостном ее уподобляя
То солнцу, то луне, то первенцам-цветам,
И все прекрасное на помощь призывая,
Что небо и земля являют щедро нам.
Тому, кто в песнях лжи, как и в любви, не знает,
Поверьте, что его прелестный друг ни в чем
Прелестнейшим сынам земли не уступает -
Хотя небесного сиянья нет на нем;
Пускай усердствуют лжецы напропалую,
А я ведь песнями своими не торгую.
В. Лихачев.
Что стар я, зеркало меня в том не уверит,
Пока ты с юностью ровесник; но, когда
Свой путь крылатое морщинами отмерит,
И на твоем лице, - поверю я тогда.
Твоей прелестью одел, как пеленою,
Я сердца своего заветные мечты;
Оно - в твоей груди, твое же: взято мною:
Могу ли постареть я ранее, чем ты?
Побереги ж себя, и обо мне радея,
Как буду я беречь себя из-за тебя,
Сокровище, в груди хранимое, лелея
С неменьшей нежностью, чем нянюшка - дитя.
Не думай, что, когда мне смерть закроет веки,
Ты сердце сохранишь: я взял его навеки.
В. Лихачев.
Как роль свою, робея, забывает
Актер, на сцену первый раз вступив,
Как в гневе нас невольно сил лишает
Чрезмерно сильный ярости прилив, -
Так я, из страха, что не дашь ты веры
Словам любви, сам забываю их,
И речь моя слабеет, хоть без мерь!
Сильна любовь: превыше сил моих!
Дозволь же книг моих цветистой речи
Быть толмачем немым любви моей:
Она достойна, верно, лучшей встречи,
Чем речь из уст, столь бледная пред ней!
Пойми, что в книге страсть безмолвно пишет:
Разумная любовь очами слышит!
Н. Холодковский.
Художником мой глаз внезапно стал, в груди
На сердце начертав твое изображенье.
Я рамой для него служу, - и, погляди,
Какое полное дает он, впечатленье!
Коль хочешь ты взглянуть на точный свой портрет,
Чрез самого творца проникни в мастерскую;
Она в груди моей как в окна, яркий свет
Шлет солнце чрез глаза твои во тьму ночную.
Обязаны глаза услугою глазам:
Моими - в сердце лик начертан твой, - и там
Твои глаза глядят мне в грудь, и, как в оконце,
Увидя образ твой, сквозь них смеется солнце.
И все ж рисует глаз лишь то, что видит он, -
А душу познавать возможности лишен.
В. Мазуркевич
Пускай обласканный счастливою звездою
Гордится титулом и блеском славных дел,
А мне, лишенному даров таких судьбою,
Мне почесть высшая досталася в удел.
Любимцы королей, как ноготки, хвастливо
Под солнцем царственным вскрывают лепестки,
Но в их гордыне - смерть... Один лишь взгляд - и живо
Теряют пышный вид минутные цветки.
Герои многих битв, увенчанные славой,
Из книги почестей исчезнут без следа,
И блеск былых побед утратят навсегда,
Разбитые хоть раз врагом в борьбе кровавой.
Но я любим, любя, и жребий мой ценю:
Он не изменит мне, и я не изменю.
В. Мазуркевич
У совершенств твоих я в рабском подчиненье,
И вот пишу письмо тебе, владыка дум,
Затем, чтоб доказать мое расположенье,
А вовсе не затем, чтоб выказать мой ум.
Привязанность моя так велика, что словом
Не выразит ее; рассудок бедный мой;
Любовь моя нага, - одень ее покровом,
И, снисходя ко мне, в душе своей укрой;
Придет пора, когда звезда моя в сиянье
Опустит на меня свой благосклонный взгляд
И этим привлечет ко мне твое вниманье,
Даря нагой любви приличный ей наряд.
Тогда-то прозвучат любви моей признанья!
До тех же пор бежать я буду испытанья!
В. Мазуркевич.
Я в мирном сне ищу успокоенья
От будничных забот и суеты, -
Напрасно все. Не спит воображенье;
Спокойно тело, - бодрствуют мечты.
Они к тебе стремятся, друг далекий,
Широкою и властною волной.
Застлал мне взор полночи мрак глубокий,
Как взор слепого черной пеленой.
Но я не слеп. Передо мной витает
Твой милый образ. Освещая ночь,
Он как звезда во тьме ее блистает,
С ее лица морщины гонит прочь.
Итак, днем члены отдыха не знают,
А ночью мысли к другу улетают.
С. Ильин.
Могу ли я теперь изведать счастье снова,
Лишенный отдыха и благостного сна,
Коль ночью бремя дня гнетет меня сурово,
А днем - ночной тоскуй душа удручена.
Враждуют с давних пор и день и ночь друг с другом,
Но в заговор они вступили меж собой,
Чтоб истерзать меня томительным недугом
Один - работою, другая же - тоской.
Тоской о том, что я стремлюсь к тебе напрасно,
И говорю я дню, - коль солнца в небе нет,
То, вместо солнца, ты средь туч сияешь ясно,
А ночи, - что во тьме звездой ты льешь свой свет.
Но ежедневно день гнетет меня работой,
И еженощно ночь томит меня заботой.
В. Мазуркевич.
Отвергнутый людьми, отвергнутый судьбою,
Оплакиваю я удел печальный мой,
Тревожу небеса бесплодною мольбою
И, глядя на себя, кляну свой жребий злой.
Завидуя тому, кто полон упованья,
Я жажду хоть на миг зажечь в душе моей
Стремленья одного, другого пожеланья,
Иметь черты того, иль этого - друзей.
За эту мысль порой себя я презираю,
Но греза о тебе бодрит тогда меня,
И с песней радостной душой я улетаю,
Как жавронок, с земли в лазурь, к сиянью дня.
И не отдам любви, тобою вдохновенной,
За долю светлую властителя вселенной.
В. Мазуркевич.
Когда наедине я мыслью пробегаю
Тяжелый длинный ряд пережитых потерь,
О скольких близких мне я тяжело вздыхаю,
О скольких радостях, несбыточных теперь.
И плачу я о тех, кто в холоде могилы
Нашел себе покой от жизненных скорбей,
И снова предо мной, исполненные силы,
Встают знакомые мне образы людей.
И снова предо мной мои воспоминанья,
И бесконечный ряд пережитых невзгод,
И слезы прошлые, и прошлые страданья,
Я с вами вновь свожу наш позабытый счет.
И если в этот миг тебя я вспоминаю,
Забыто прошлое, я слезы отираю.
Граф Ив. Мамуна.
Твоя прияла грудь все мертвые сердца;
Их в жизни этой нет, я мертвыми их мнил;
И у тебя в груди любви их нет конца,
В ней все мои друзья, которых схоронил.
Надгробных пролил я близ мертвых много слез,
Перед гробами их как дань любви живой!
Благоговейно им, умершим, в дань принес;
Они теперь в тебе, они живут с тобой.
И смотришь ты теперь могилою живой,
На ней и блеск, и свет скончавшихся друзей,
Я передал их всех душе твоей одной,
Что многим я давал, то отдал только ей.
Их лики милые в себе объедини,
Имеешь также ты своим - всего меня!
К. Случевский.
Когда в блаженный час от жизни отойду,
И ты переживешь меня и невзначай
Прочтешь мои стихи, что в рифму я кладу,
Ты неумелости стиха не замечай!
С годами уровень людских умов растет;
Писанья лучшие в законный срок придут!
Но ты люби мой стих; ведь в нем любовь живет,
Любовью, мнится мне, меня не превзойдут!
И в благосклонности к нему скажи скорей,
Что если б я, твой друг, я был еще в живых
И дожил до иных, намного лучших дней -
То стал бы я писать не хуже всех других.
Когда б не умер я, твой друг, я лучше б стал -
Они стихом берут, а я любовью взял.
К. Случевский.
Не раз я видел, как восход багряный
Вершины гор властительно ласкал,
И целовал зеленые поляны,
И в бледных речках золотом сверкал;
Иль солнца лик блестящий, ярче злата,
Покрову туч давал себя затмить
И, крадучись, незримый, до заката
Старался взор свой недовольный скрыть.
Так для меня в час утренний, ликуя,
Сияло солнце сердца моего, -
Увы, на краткий час! С тех пор, тоскуя,
За мглою туч не вижу я его...
Что ж! Солнце неба меркнет столь бесславно
Пред тучами: земное - и подавно.
Н. Холодковский.
Зачем обещан был мне светлый, ясный день
И без плаща тобой я послан был в дорогу?
Затем ли, чтобы туч суровых злая тень
Затмила образ твой, будя в душе тревогу?
Мне мало, коль твой взор обсушит сквозь туман
Дождь на лице моем; омоченном грозою...
На что лекарство мне, полезное для ран,
И все ж бессильное над скорбью и тоскою!
Раскаянье твое, участие и стыд
Не могут даровать желанное забвенье...
Тем, кто несет, как я, тяжелый крест обид,
Печаль обидчика - плохое утешенье.
Но плачешь ты, любя, и жемчуг этих слез
Искупит все, что я, страдая, перенес.
В. Мазуркевич.
О том, что сделано, напрасно не тоскуй!
У розы есть шипы, есть тучи в небе чистом,
Есть тина в глубине речных, прозрачных струй,
Гнездится гадкий червь порой в цветке душистом.
Ошибки всем сродни - и ошибаюсь я,
Стараясь подыскать подобные сравненья.
Чтоб только как-нибудь мне оправдать тебя, -
И большие готов простить я прегрешенья.
Я чувственность хочу рассудком объяснить;
Трои обвинитель стал твоим же адвокатом,
И в тяжбу сам с собой я вынужден вступить.
Так в сердце, горечью и злобою объятом,
Любовь и Ненависть ведут немолчный спор,
Ограбивший меня, - любимый, милый вор.
В. Мазуркевич.
Позволь мне сознавать, что мы с тобой вдвоем
Любовью связаны и чувствами едины;
Но пусть пятно стыда лежит на мне одном,
А ты храни себя от горя и кручины.
Хотя враждебный нам неумолимый рок
Не в силах наложить на чувства наши путы,
Но все же крадет он, - безжалостно жесток,
У счастия любви блаженные минуты.
Я буду молчалив: сумею уберечь
Любовь мою к тебе от вражеского взора,
И ты скрывай ее от всех, чтоб не навлечь
Напрасно на себя упреков и позора.
Я так тебя люблю, что даже мысль одна
О том, что свет тебя осудит, мне страшна.
В. Мазуркевич.
Подобно старику, глядящему с отрадой
На сына бодрого в расцвете юных лет,
Униженный судьбой, считаю я усладой
Привязанность твою и дружеский привет.
Ум, знатность, красота, богатство - все с тобою!
Все то, что назвал я, и даже, может быть,
Я большие в тебе достоинства открою,
Чтоб и любовь мою к ним также приобщить.
Тогда не буду я ни беден, ни унижен;
Заметен и богат защитою твоей,
Как к солнцу, к твоему величию приближен,
Я буду озарен огнем твоих лучей.
Вот почему в тебе ищу я совершенства, -
Оно послужит мне источником блаженства.
В. Мазуркевич.
У музы ли моей не хватит для стихов
Предмета, если ты даруешь им дыханье,
Настолько чудное, что для простых листов
Бумаги тягостно такое содержанье?
О, благодарна будь тебе, тебе одной,
(Когда в моих стихах ты что-нибудь отметишь;
И кто настолько нем, чтобы не петь со мной,
Когда сана) как мысль высокая, ты светишь?
Десятой музой будь, будь выше в десять раз
Тех старых девяти, знакомых всем поэтам;
И песни чудные внуши им в добрый час,
Чтобы не старились те песни в мире этом.
Пусть с музой слабою стяжал успех и я,
Здесь труд созданья мой, а слава вся твоя.
Лейтенант С.
О, как же я тебя достойно воспою,
Когда ты часть моя, и лучшая, я знаю?:
И как я оценить могу хвалу мою,
Когда, хваля тебя, себя я восхваляю?
Хотя бы для того нам лучше врозь дышать,
Чтоб не смыкались мы любви единым кругом;
Разлука, может быть, поможет мне воздать
То что воздать тебе возможно по заслугам.
Каким мучением была б, разлука, ты,
Когда бы твой досуг безмолвный и унылый
Не оставлял в душе свободу для мечты?
С ней час невидимо проходит легкокрылый.
И ты, разлука, вновь двоих разъединя,
О том даешь мне петь, что не вблизи меня.
Лейтенант С.
Возьми себе все то, что я люблю, мой друг!
Но к прежнему всему не много то прибавит:
Ведь все, что мог бы дать тебе любви досуг,
Уже давно тебя и нежит, и забавит.
Я не могу сердиться на тебя,
Что ты в делах любви владеешь лучшей долей;
Но грех тебе, когда, влекомый злою волей,
Берешь, что после прочь бросаешь от себя.
Я извиню тебе покражу, похититель,
Когда ты оберешь и всю мою обитель,
Хотя щипки любви бывают тяжелей
Всей желчности людской и ярости их всей.
О сладострастье, зло златящее лучами,
Убей меня, но быть не можем мы врагами!
Н. Гербель.
Грехи любви, что совершаешь ты,
Из сердца вырвав образ мой влюбленный,
Естественны для юной красоты,
Со всех сторон соблазном окруженной.
Красив ты: ласки нравятся твои;
Ты нежен - ты поддашься обольщенью,
И если ищет женщина любви,
Сын женщины ль ответит ей презреньем?
Но все-таки будь сдержанней порой.
Брани красу и сердца легковерность;
Ты вовлечен ведь ими в грех, двойной,
И знай, ты дважды нарушаешь верность:
Ее - красой своею соблазня,
Свою же тем, что позабыл меня.
Пл. Краснов.
Она твоя - я не о том горюю,
Хотя люблю ее я горячо.
Что ты ее, - об этом слезы лью я:
Тебя утратить мне больней еще.
Изменники! Вас все ж я извиняю.
Ты полюбил ее за то, что я
Ее люблю, - она ж, тебя лаская,
Нежна к тебе, конечно, для меня.
Тебя утрачу - выигрыш подруги;
Утрачу ли ее - ты приобрел.
Теряю я; но вы нашли друг друга,
И ради вас мне крест мой не тяжел.
Ведь друг и я - одно, и я лелею
В душе мечту, что я любим лишь ею.
Пл. Краснов.
Закрыв глаза мои, мир лучший вижу я:
Я целый день людей лишь чуждых мне встречаю,
Во сне же, дивном сне, гляжу я на тебя
И взор мой пламенный в мрак ночи устремляю.
О ты, чьей тенью тьма ночей озарена,
Чья тень невидящим очам блестит приветом,
Какой счастливый блеск придала бы она
Сиянью дня своим могучим светом!
О, как бы восхитил меня твой яркий свет,
Когда бы на тебя взглянул я в день веселый,
Коль и во тьме ночей твой легкий силуэт
Рисуется слепым очам сквозь сон тяжелый!
Мрачнее ночи день, пока ты не со мной,
И ночь светлее дня, коль снится образ твой.
Н. Брянский.
Когда бы мыслью плоть была моя -
Не знал бы я преграды расстоянья!
Назло ему тогда к тебе бы я
Из дальних стран примчался на свиданье!
Пусть от тебя в далекой стороне
Я отделен морями и землею:
Проворна мысль! И ей легко вполне
Лететь туда; где хочет быть с тобою.
Но мысль, что я не мысль, - меня гнетет,
Что не могу я в даль переноситься,
Но, как дитя, увы! земли и вод,
Я обречен лишь плакать и томиться.
И, кроме горьких слез, нет ровно ничего
От грубых тех стихий для горя моего.
Н. Брянский.
Другие две стихии, где бы я
Ни находился - те, всегда с тобою:
То воздух - мысль моя, огонь - любовь моя;
Они, свободные, несутся с быстротою.
Когда же от меня они умчатся в даль,
К тебе, красавица, с приветом страсти нежной,
Без этих двух стихий одна печаль
Мне суждена, да гнет тоски безбрежной.
И я - мертвец; но лишь они назад
Вернутся вновь - и с ними жизнь вернется!
Весть добрую о милой сообщат -
И сердце радостью зажжется.
Но я спешу к тебе их снова отослать,
И грустен, и уныл вмиг становлюсь опять.
Н. Брянский.
Глаза и сердце полны пререканья -
Как совершить дележ красы твоей:
От сердца очи право созерцанья
Хотят отнять, а сердце, от очей.
Твой образ сердце сохранять желает.
Чтоб в тайнике от глаз скрывался он,
Противник же то право отрицает!
Твердя, что в нем твой образ отражен!
Чтоб спор, решить, свершенье приговора
Я поручил собранью Дум моих;
Вот что присуждено, согласно мненью их,
На долю сердца и на долю взора:
Во власть глазам твой внешний отдан вид,
А сердцу - внутренний твой мир принадлежит.
Н. Брянский.
Союз с глазами сердце заключило -
Всегда, во всем друг другу помогать,
Коль алчет взор увидеть образ милый
Иль сердце от тоски начнет вздыхать.
Коль твой портрет глаза мои чарует,
То сердце делит с ними этот пир.
У сердца очи в свой черед пируют,
Как полн тобой его мечтаний мир.
Так, твой портрет, моя любовь связала
Нас цепью неразрывною с тобой.
Ведь не уйдешь моих ты мыслей дале;
Ты, значит, в них; они ж всегда со мной.
И даже если сплю, твой образ дивный
Чарует взор и сердце непрерывно.
Пл. Краснов.
Сбираясь в путь далекий, я убрал
Все вещи, что не взял с собою вместе,
И чтобы вор их дерзкий не украл,
Их запер под замок в надежном месте.
Ты ж лучшее сокровище мое, -
Мое блаженство и мое мученье, -
В сравненьи с чем все прочее ничто,
Оставлено ворам на расхищенье.
Не запер я на ключ, в сундук, тебя...
Лишь там, где нет тебя и все ж ты вечно, -
В груди моей, - храню тебя любя.
И можешь ты уйти отсель беспечно...
Ах, могут у меня тебя украсть;
Из-за тебя и честный может пасть.
Пл. Краснов.
С порою той - не дай ей Бог настать! -
Когда, мои увидев недостатки,
Меня начнешь ты строго осуждать,
Любовь свою истратив без остатка;
С порою той, когда ты отвратишь
Свой солнце-взор, когда-то благосклонный,
Любовь свою в презренье обратишь.
Найдешь к холодности предлог законный, -
С порою тою ныне я борюсь,
Грехи свои заране признавая.
На суд тебе охотно отдаюсь
И правоту твою благословляю.
Имеешь право ты меня забыть:
Ведь нет причин тебе меня любить.
Пл. Краснов.
Свой дальний путь свершаю я лениво,
Ведь отдых, что меня в конце его
Манит, - я знаю, - мне шепнет тоскливо:
"Ах, сколько миль до друга твоего!"
Едва плетется конь, моей печалью,
Как тяжестью какой-то, утомлен.
Как будто чует он, что этой далью,
Что между нас растет, - я удручен.
В бока его и шпоры не вонзаю,
И если сгоряча толкну ногой,
То стону тяжкому коня внимаю
С такою же болезненной тоской.
Напомнит он, что ждет меня томленье,
Что позади и жизнь, и наслажденье...
Пл. Краснов.
Любовь прощает медленность коня,
Когда с тобой я должен разлучаться;
Зачем спешить? Что может гнать меня?
Спешить пора, как буду возвращаться.
Тут извинений конь мой не найдет...
Все будет мне медлительным казаться.
От шпор моих и ветер не уйдет,
Когда б я на спине его мог мчаться.
Коню ль мои желания догнать?
Должно меня нести любви стремленье;
Не может плоть за нею поспевать, -
И вот коню находит извиненье
Любовь: едва плелся он от тебя;
Пущу его и полечу любя.
Пл. Краснов.
Я - как богач, которого приводит
К сокровищу заветный из ключей;
Смотреть свой клад не каждый час он, ходит,
Чтоб радость сделать реже, но сильней.
Так праздников торжественных веселье
Разделено по редким дням в году;
Так лучшие из перлов в ожерелье
Нанизаны не сплошь в одном ряду,
Так часто время и тебя скрывает,
Как редкий перл иль праздничный наряд:
Тем слаще видеть мне тебя бывает!
Благодарить за все тебя я рад.
С тобою быть - блаженство обладанья;
Тебя не видеть - счастье ожиданья!
Н. Холодковский.
Скажи мне, из чего ты, друг мой, сотворен,
Что целый рой теней причудливых кидаешь?
Ведь каждый лишь одной здесь тенью наделен,
А ты вокруг себя всех тени совмещаешь.
Адониса ль фигуру начертать -
Получим бедное подобие с твоею;
Елену ли как перл искусства изваять -
В одежде греческой ты будешь сходен с нею!
Ты в образе твоем весну с собой несешь,
А пышной зрелостью ты лето представляешь;
В красе всех внешних форм черты твои найдешь,
Во всяком образе благом тебя узнаешь, -
Но не сравниться никому с тобой
Ни постоянством сердца, ни душой.
Н. Брянский.
О, красота еще прекраснее бывает,
Когда огонь речей в ней искренность являет!
Прекрасен розы вид, но более влечет
К цветку нас аромат, который в нем живет.
Пышна царица гор, лесов, садов и пашен,
Но и шиповник с ней померится на вид:
Имеет он шипы и листьями шумит
Не хуже, чем она, и в тот же цвет окрашен.
Но так как сходство их в наружности одной,
То он живет один, любуясь сам собой,
И вянет в тишине; из розы ж добывают
Нежнейшие духи, что так благоухают.
Так будешь жить и ты, мой друг, в моих стихах,
Когда твоя краса и юность будут - прах.
Н. Гербель.
Ни гордому столпу, ни царственной гробнице
Не пережить моих прославленных стихов,
И имя в них твое надежней сохранится,
Чем на дрянной плите, игралище веков.
Когда война столпы и арки вкруг низложит
И памятники в прах рассыплются в борьбе,
Ни Марса меч, ни пыл войны не уничтожат
Свидетельства, мой друг, живого о тебе.
И, вопреки вражде и демону сомнений,
Ты выступишь вперед - и похвала всегда
Сумеет место дать тебе средь поколений,
Какие будут жить до страшного суда.
Итак, покамест сам на суд ты не предстанешь,
В стихах ты и в глазах век жить не перестанешь.
Н. Гербель.
Восстань, любовь моя! Ведь каждый уверяет,
Что возбудить тебя трудней, чем аппетит,
Который, получив, сегодня все, молчит,
А завтра - чуть заря - протест свой заявляет.
Уподобись ему - и нынче же мой друг,
Скорей насыть глаза свои до пресыщенья,
А завтра вновь гляди и чувством охлажденья
Не убивай в себе любви блаженной дух.
Пусть промежуток тот на то походит, море,
Что делит берега, куда с огнем во взоре
Является, что день, влюбленная чета,
Чтоб жарче с каждым днем соединять уста.
Иль уподобься ты дням осени туманным,
Что делают возврат весны таким желанным.
Н. Гербель.
Твой верный раб, я все минуты дня
Тебе, о мой владыка, посвящаю.
Когда к себе ты требуешь меня,
Я лучшего служения не знаю.
Не смею клясть я медленных часов,
Следа за ними в пытке ожиданья,
Не смею и роптать на горечь слов,
Когда мне говоришь ты: "До свиданья".
Не смею я ревнивою мечтой
Следить, где ты. Стою - как раб угрюмый -
Не жалуясь и полн единой думой:
Как счастлив тот, кто в этот миг с тобой!
И так любовь безумна, что готова
В твоих поступках не видать дурного.
Валерий Брюсов.
Избави Бог, судивший рабство мне,
Чтоб я и в мыслях требовал отчета,
Как ты проводишь дни наедине.
Ждать приказаний - вся моя забота!
Я твой вассал. Пусть обречет меня
Твоя свобода на тюрьму разлуки:
Терпение, готовое на муки,
Удары примет, голову склоня.
Права твоей свободы - без предела.
Где хочешь будь; располагай собой
Как вздумаешь; в твоих руках всецело
Прощать себе любой проступок свой.
Я должен ждать, - пусть в муках изнывая, -
Твоих забав ничем не порицая.
Валерий Брюсов.
Быть может, правда, что в былое время, -
Что есть, - все было; нового - здесь нет,
И ум, творя, бесплодно носит бремя
Ребенка, раньше видевшего свет.
Тогда, глядящие в века былые,
Пусть хроники покажут мне твой лик,
Лет за пятьсот назад, в одной из книг,
Где в письмена вместилась мысль впервые.
Хочу я знать, что люди в эти дни
О чуде внешности подобной говорили.
Мы стали ль совершенней? иль они
Прекрасней были? иль мы те ж, как были?
Но верю я: прошедшие года
Таких, как ты, не знали никогда!
Валерий Брюсов.
Как волны набегают на каменья,
И каждая там гибнет в свой черед,
Так к своему концу спешат мгновенья,
В стремленьи неизменном - все вперед!
Родимся, мы в огне лучей без тени
И в зрелости бежим; но с той поры
Должны бороться против злых затмений,
И время требует назад дары.
Ты, время, юность губишь беспощадно,
В морщинах искажаешь блеск красы,
Все, что прекрасно, пожираешь жадно,
Ничто не свято для твоей косы.
И все ж мой стих переживет столетья:
Так славы стоит, что хочу воспеть я!
Валерий Брюсов.
Твоей ли волею тяжелые ресницы
Я не могу сомкнуть во мгле немых ночей?
Ты ль прерываешь сон, послав мне вереницы
Похожих на тебя пленительных теней?
И твой ли дух ко мне летит в ночи безмолвной,
Сгорая ревностью, не знающею сна,
Чтоб бред подслушать мой, измены скрытой полный?
О нет, твоя любовь на это не властна.
Моя, моя любовь лишила сновидений
Усталые глаза, умчала мой покой;
Могучая, она как благодатный гений,
Как зоркий сторож твой - везде, всегда со мной.
Твой мир она хранит. А ты - по воле рока -
Так близко ты к другим, так от меня далеко!
Ф. Червинский.
Владеет мной порок самовлюбленья,
Мой дух и плоть равно повинны в нем;
И нет тому пороку исцеленья,
Так в сердце; вкоренился ой моем.
Мне кажется, что нет лица чудесней
И что никто так дивно не сложен,
Что в мире всех я лучше и прелестней -
Вот до чего я сам в себя влюблен.
Когда же в зеркале увижу я случайно
Себя изношенным под бременем годов,
Пойму тогда, в чем этой страсти тайна,
Что не ко мне относится любовь,
Что не себя во мне, тебя я восхваляю,
Красой твоей весны мой возраст украшаю.
Н. Брянский.
Чтоб никогда предмет моей любви
Не стал таким, как я, годами истомленный,
В морщинах на челе и с холодом в крови,
Чтоб, совершив свой путь определенный,
Не стали бы зимой весны его года.
Чтоб солнце чар его не потускнело
И не зашло, похитивши с собой
Его весны сокровища, - я смело
Борцом иду, поры противник той,
Навстречу старости сухой и беспощадной,
Чтоб не скосить ничем, ни даже смертью жадной,
Красы твоей, мой друг, из памяти людской.
Она средь этих строк, как сказочная фея,
В сонетах будет жить, цветя и зеленея.
Н. Брянский.
Когда я вижу, как волшебные уборы
Срывает время с древности седой,
И башни рушатся, высокие как горы,
И в рабстве медь у ярости слепой;
Когда я вижу как в береговое царство
Врываясь, океан бушует и ревет,
Как алчная земля, исполнена коварства,
Захватывает сонм необозримых вод,
Как распадаются могучие народы,
Как царства пышные в развалинах лежат, -
Я скорбно думаю, что мстительные годы
Ее, мою любовь, отнимут и умчат.
О, эта мысль - как смерть! Не плакать я не в силах,
Что все мне близкое - все скроется в могилах.
Ф. Червинский.
Ни море, ни земля, ни камень и ни сталь
Не в силах отразить твои, о смерть, угрозы -
И красота ли их сильнее - красота ль,
Чья так же власть слаба, как ландыша и розы?
Как может устоять весенний ветерок
Пред гибельной волной слепого урагана?
Пожрет и сокрушит седых времен поток
И сумрачный гранит, и влагу океана.
Мучительная мысль! Бессилен человек
Спасти единый перл от вас, немые годы!
Какою силою остановить ваш бег?
Кто помешает вам губить красу природы?
На чудо лишь, мой друг, ничтожно их влиянье:
Чернила вечное дадут тебе сиянье.
Ф. Червинский.
Тебя, о смерть, тебя зову я, утомленный.
Устал я видеть честь поверженной во прах,
Заслугу - в рубище, невинность - оскверненной,
И верность - преданной, и истину - в цепях.
Глупцов, гордящихся лавровыми венками,
И обесславленных, опальных мудрецов,
И дивный дар небес, осмеянный слепцами,
И злое торжество пустых клеветников.
Искусство - робкое пред деспотизмом власти,
Безумья жалкого надменное чело,
И силу золота, и гибельные страсти,
И Благо - пленником у властелина Зло.
Усталый, льнул бы я к блаженному покою,
Когда бы смертный час не разлучал с тобою.
Ф. Червинский.
О, для чего он будет жить бесславно
С бесчестием, с заразой и грехом!
Вступать в союз и им служить щитом?
Зачем румяна спорить будут явно
С его румянцем нежным и тайком
Фальшивых роз искать себе тщеславно,
Когда цветут живые розы в нем?
Зачем теперь живет он своенравно,
Когда природа, обнищав, ему
Дала всю кровь, живет с него доходом
И бережно лелеет потому,
Что хвастаться желает пред народом,
Каких богатств хранилищем была,
Когда во дни счастливые цвела.
А. Федоров.
Его лицо - рисунок благородный
Минувших дней, когда краса жила
И умирала, как цветок природный:
Подделка ей неведома была,
Сребристых кос с покойниц не брала
Себе она, чтобы прической модной
Украсить жизнь чужого им чела.
Но воскресил мой друг красою сродной
Дух древности. Он из весны чужой
Не создавал фальшивого расцвета,
Он не творил над мертвыми разбой.
Храня его для гибнущего света,
Природа всем показывает в нем,
Что красотой считалося в былом.
А. Федоров.
В глазах людей, то, что в тебе сияет,
Не требует добавочных красот.
Уста - душа народа, и народ
Тебе хвалу правдивую слагает.
Твоей красы и враг не отрицает.
Но этот хор, что гимн тебе поет,
Глядит во глубь души твоей, и вот
Ее твоим деяньем измеряет.
И пышному цветку, казня его
За то, что встречен лаской благосклонной,
Лишь запах плевел душный и зловонный
Они придать стремятся, оттого
Что пред красой твой аромат бесспорно
Ничтожен: ты ведь вырос беспризорно,
А. Федоров.
Пускай тебе сопутствует глумленье, -
За красотой злословье вслед идет,
За прелестью, как ворон злой, с высот
Следит зловещим оком подозренье.
Чем лучше ты, - злословье, без сомненья,
Язвит сильней: червь любит нежный плод,
А твой расцвет прекрасен. Ты вперед
Отважно шел чрез бездны искушенья
В дни юности и победил. Но все ж
Твоя победа гордая не может
У зависти преступный вырвать нож!
Пусть подозренье мир твой не встревожит,
Тогда прийми властительный венец
И будь владыкой царства всех сердец.
А. Федоров.
О, если я умру, не дольше слезы лей,
Чем длиться будет звон суровый погребальный,
Когда он возвестит, что злобный мир печальный
Покинул я, уйдя в обитель злых червей.
При виде этих строк - покинь воспоминанье
О дружеской руке, что начертала их.
Я так тебя люблю, что ив мечтах твоих
Я не желаю жить, коль принесет страданье
Тебе мысль обо мне. О да, скажу я вновь:
При виде строк моих - когда навек угасну -
Ты друга имени не называй всечасно!
Пусть с жизнию моей уйдет твоя любовь,
Не то наш мудрый свет зло смехом покарает
Тебя за то, что нас и смерть не разлучает.
И. Гриневская.
О, друг мой, чтобы мир не жаждал объясненья,
За что ты любишь так, и мертвого, меня,
Меня ты позабудь, забудь без сожаленья,
Во мне нет ничего, чтоб мог при свете дня
Ты миру показать. Прибегнуть к лжи прекрасной
Придется, друг, тебе, чтоб мне хвалу воздать,
Что правда в скупости воздать мне не согласна.
В уборе чуждом мне я не хочу предстать!
Чтобы любовь твоя, мой друг, пред светом целым
За все хвалы твои неправой не слыла -
Пусть имя бедное мое угаснет с телом,
Чтобы позора мгла меня не стерегла.
Я дел моих стыжусь! как я - ты их осудишь.
Что низкое ты чтил - стыдиться вечно будешь.
И. Гриневская.
Во мне ты видишь, друг, то время года,
Когда рвет ветер желтый лист ветвей,
Когда уныло стонет непогода,
Где прежде пел так сладко соловей.
Во мне, мой друг, ты видишь свет прощальный
На западе погаснувшего дня.
Тот свет предвестник полночи печальной,
Угрюмой смерти близкая родня.
Во мне огня ты видишь угасанье...
Он умереть не хочет под золой,
Но вырваться смешны его старанья:
Его задушит пепла мертвый слой.
Во мне ты это видишь, и разлуку
Предчувствуешь, и крепче жмешь мне руку...
С. Ильин
Но примирись с моей безжалостной судьбой:
Пусть смерть меня сразит, тогда исчезну я,
А песни все мои останутся с тобой,
И ты поймешь их смысл, что в них вся жизнь моя.
И что я посвятил тебе в моих стихах,
Отыщешь в Песнях все - и усладишь твой слух.
Владей моей душой. Отходит к праху прах,
Но лучшее - твое, и лучшее - мой дух.
Итак, утратишь ты осадок бытия,
Добычею червей напрасно дорожа:
Для памяти твоей плоть низменна моя,
Негоднейший трофей злодейского ножа.
И то, что в ней жило, вот чем ценна она:
То песнь моя, тебе навеки отдана.
Петр Быков.
Ты, друг, для дум моих, что пища для живых,
Иль вешние дожди для жаждущих полей.
Чтоб твой покой сберечь, в борьбе я не затих,
Воюю, как скупец, из-за казны своей.
Сокровищем кичась, страшится он порой,
Чтоб хищник-время вдруг богатства не раскрал, -
И я то жажду быть наедине с тобой,
То рад, чтоб целый свет мое блаженство знал.
Чуть вижу я тебя - насыщена душа,
Отсутствием - томлюсь, чтоб на тебя взглянуть,
Не ведая других блаженств, лишь тем дыша,
Отрадой той, что мне ты проливаешь в грудь.
Вот так то я томлюсь, то пресыщен теперь,
То дожираю все, то стражду от потерь.
Петр Быков.
Зачем от новизны далек мой скромный стих,
Не ищет перемен и смены в жизни дня?
Зачем я не хочу ни слов, ни форм иных,
Хоть время и летит, лишь старое храня?
Зачем пишу одно, все вымыслы любя
Облечь в знакомый всем наряд, или язык?
И каждою строкой я выдаю себя,
И открываю слов и смысла их родник?
О, знай, друг дорогой, лишь о тебе пишу,
Вся суть моих стихов одна - ты и любовь.
И в новом старый стих опять преподношу,
И новый пересказ даю о старом вновь.
Как старый солнца луч сверкает новизной,
Так и мой стих твердит слова любви одной.
Петр Быков.
Ты в зеркале узришь всю убыль красоты,
Часы подскажут счет растраченных минут,
Из книжки записной урок получишь ты,
Когда ее листки твой дух передадут.
То зеркало, твои морщины отразив,
Зияющих могил тебе напомнит ряд.
А тень часов следя, поймешь времен призыв,
Что, крадучись как вор, дни к вечности летят.
Что в памяти своей не можешь удержать,
То книжке этой вверь, ее пустым листкам -
И вскормленных детей, что бросил мозг, опять
Тогда признает здесь и примет дух твой сам.
И вот, когда листки задумаешь прочесть,
Ты пользу обретешь - и это книжке честь.
Петр Быков.
Ты музой был моей. Тобой одним согретый,
Такую красоту обрел мой легкий стих -
Что вслед за мной идут другие все поэты
И по моим следам несутся перья их.
Твой взор немым давал способность песнопенья,
Недвижного глупца ввысь уносил твой взор,
Ученых окрылял и, с властью Провиденья -
Талант он облекал в величия убор.
Гордясь мной более, чем прочими певцами,
Им дал ты лишь твой блеск. Созданье я твое;
Твоими чистыми, горячими лучами
Проникнуто насквозь все существо мое.
Искусство ты мое, а я твое созданье;
Мне невежество вознес ты в сферу знанья.
И. Гриневская.
Когда я звал тебя один, тогда звучали
Одни мои стихи чудесно, дорогой!
Но муза в недуге моя, полна печали,
Теперь принуждена здесь место дать другой.
Для песен в честь тебя, о друг мой, я согласен,
Должно бы взять перо победное в борьбе:
Ты полон нежных чар, пленителен, прекрасен.
Поэт твой лишь крадет все, что дает тебе.
О, в добродетель, друг, тебя он наряжает.
Но слово то он взял из добрых твоих дел
И красоту со щек твоих же похищает,
Всем обладаешь ты, что он в стихах воспел.
О друг мой, не нужна ему твоя уплата:
Все, что тебе он дал - все от тебя же взято.
И. Гриневская.
Нет, не могу я петь. Мой дух изнемогает!
Сильнейшего твоя пленяет красота.
Иной в хвалу тебе стихи теперь слагает,
Пред силою его - немы мои уста.
Но чары все твои, как океан, безбрежны.
В стихии мощной их и судно, и ладья
Свободно могут плыть. И челн мой безмятежно
Направлю по волнам глубоким смело я.
Мне помоги; пущусь вперед я, как бывало,
Как он, что носится в бездонных глубинах.
О, если разобьюсь - так что ж? - челнок я малый,
Великий он корабль в бесчисленных снастях.
Пусть к цели он придет. Пусть погружусь в пучину.
Случится худшее: друг, от любви я сгину.
И. Гриневская.
Рука моя ль тебе над гробом строфы сложит,
Иль будешь ты в живых, когда сгнию в земле -
Но славу, друг, твою смерть унести не может,
Хотя б исчезнул я навек в могильной мгле.
Век имя будет жить твое здесь в поднебесной,
Когда же я умру - умру я навсегда.
Я лягу, как и все - в могиле безызвестной,
Твой гроб найдет привет в грядущие года!
И памятник над ним - то будет стих мой нежный!
Грядущих в мир людей глаза его прочтут!
И о тебе уста гармонией безбрежной
Заговорят, когда все сущие умрут.
Ты вечно будешь жить. Перо мое могуче!
Где мощней дышит грудь - слышней мое созвучье.
И. Гриневская.
Ты с музою моей не скован браком вечным;
Иных "певцов хвалы свободен слушать ты.
Пускай дано воспеть стихам их бесконечным
Труды твои, твои прекрасные черты.
Как ты красив умом, так ты прекрасен телом,
Ты выше всех моих похвал, и вновь искать
Ты должен строф таких, чтобы в полете смелом
Могли бы на крылах они тебя поднять.
Ищи. Но в час, когда поблекнут выраженья,
Что дух риторики твоим певцам дает,
В простых словах моих, правдивых, - отраженье
Вся красота твоя, как в зеркале, найдет.
Румяна грубые их бледным лицам годны,
А для тебя они не нужны, друг, бесплодны.
И. Гриневская.
Я видел: не нужны щекам твоим румяна;
На красоту твою я их не налагал.
И выдумок певцов, красивого обмана
Не ищешь ты, мой друг, - всегда я полагал -
И потому всегда я медлил похвалами;
Ты жизнию своей то можешь показать, _
Что ни одно перо звучнейшими строфами
Не в силах было бы достойно описать.
Молчанье ставишь в грех мне. В нем я вижу силу.
Молчаньем красоте обид не наношу,
Желая дать ей жизнь - все роют ей могилу,
И потому я нем. Похвал ей не пишу.
Есть больше чар в одном из глаз твоих прекрасных,
Чем в строфах двух твоих поэтов сладкогласных.
И. Гриневская.
Красноречивей кто? Кто выразить сумеет
Хвалу превыше той, что ты, о друг мой, ты?
В тебе одном все есть, в тебе одном то зреет,
Что служит мерою твоей же высоты.
Перо, что вознести предмет свой не сумело,
Как жалко то перо! Но тот, кто каждый раз
Расскажет о тебе, что ты - все ты - тот смело
Возвысит до небес правдивый свой рассказ.
Пусть рабски снимет он, что в чистом очертаньи
Написано в тебе. Природы ясных слов
Пусть он не затемнит, и это воссозданье
Поднимет стиль его превыше облаков.
Одно есть зло в тебе: напрасные заботы
Умножить тьмой похвал твои же все красоты.
И. Гриневская.
О муза бедная - ее совсем не слышно.
Притихла и молчит, пока звучат кругом
Хвалы, что золотым сражаются пером
И всеми музами украшены так пышно!
Я мысли чудные на дне души держу,
Другие между тем готовят песнопенья;
А я - на каждый гимн, свидетель вдохновенья -
Как дьяк неграмотный, одно "аминь" твержу.
Внемля хвалам тебе, скажу лишь "верно, верно!.."
А сколько мысленно прибавить бы готов!
Но верь - хоть у меня и нет красивых слов -
Что выше всех других любовь моя безмерно.
Цени в других - стихов изысканных родник;
Во мне же - грез немой, но пламенный язык!
Т. Щепкина-Куперник.
Не гордый ли корабль стихов его, чья цель
Тобою завладеть, мой дивный клад, виною,
Что столько дум в мозгу - дум, погребенных мною,
Могилой сделавших свою же колыбель?
Иль это дух его (что духи вдохновили
Превыше смертного) всю мощь во мне убил?
О нет, все козни чар ночных и темных сил,
Его сподвижников - мой стих бы не смутили.
Не он! Не домовой, что по ночам его
Тайком напичкивал умом и дарованьем.
Не им принадлежит победы торжество,
Что болен страхом я, что занемог молчаньем.
Но ты... его стихи украсил твой привет -
И мой слабеет стих, и слов уж больше нет.
Т. Щепкина-Куперник.
Прощай! Ты для меня бесценное владенье,
Но стала для тебя ясней твоя цена -
И хартии твоей приносят письмена
От власти временной моей освобожденье,
Из милости твоей - владел лишь я тобой;
Чем мог я заслужить такое наслажденье?
Но права на тебя мне не дано судьбой:
Бессилен договор, напрасно принужденье.
Мои достоинства неверно оценя,
Отдавши мне себя в минутном заблужденьи -
Свой драгоценный дар, по строгом обсужденьи...
Теперь ты хочешь взять обратно у меня...
Так! Я владел тобой в блаженном сновиденьи:
Во сне я был король. Стал нищим в пробужденьи!
Т. Щепкина-Куперник.
Когда захочешь ты смеяться надо мной
Иль оценить меня, взглянувши гневным оком -
Найдя достоинство в предательстве жестоком,
Сам на себя тогда восстану я войной.
Чтоб откровенностью помочь тебе своею,
Все слабости мои могу я перечесть;
Пороки все мои - так очернить сумею,
Что кинувши меня, приобретешь ты честь,
И это будет мне великая отрада.
В тебе - моя любовь. То горе, что приму,
Та боль, что сердцу я доставлю своему -
Даст счастье для тебя; вот мне вдвойне награда!
Чтоб правда на твоей осталась стороне -
Взять на себя вину согласен я вполне!
Т. Щепкина-Куперник.
Скажи, что твой разрыв со мной произошел
Лишь по моей вине: услышишь подтвержденье!
Что гнет моих грехов твоей душе тяжел:
Твое безропотно снесу я осужденье.
И знай, что ты меня не в силах очернить
(Свою изменчивость желая объяснить),
Как сам себя готов казнить я без пощады.
Ты хочешь так? Изволь. Чужими станут взгляды;
Знакомство кончится; моя забудет речь
О милом имени - чтоб было невозможно
Мне выдать прежнюю любовь неосторожно,
И тем от клеветы его не уберечь.
Клянусь, что сам себя я погублю; вот видишь -
Не должен я любить, кого ты ненавидишь.
Т. Щепкина-Куперник.
Так пусть же ненависть является твоя;
Но уж скорей, пока судьба ко мне жестока.
Соединись и ты с преследованьем рока
И придави меня - пока несчастен я,
Когда же властвовать печаль не будет мною,
Ты на меня тогда не напади тайком,
И туч не нагони - вслед за дождливым днем
Настигнув бурею нежданною ночною.
Покинешь ты меня?.. Покамест я борьбой
Измучен не вконец - рази без сожаленья;
Так раньше всех других приму без промедленья
Ужаснейший удар, мне посланный судьбой.
И все, что горем мнил - душе, тоской объятой,
Покажется ничем перед твоей утратой.
Т. Щепкина-Куперник.
Кто горд своим умом, кто - знатностию рода;
Кто - горд богатствами, кто - силою своей;
Иного к пышности нелепой тянет мода;
Кто любит соколов, борзых или коней.
В любимой прихоти - для каждого блаженство
Превыше остальных. Но все их не ценя,
В одном я нахожу все сразу совершенства:
Твоя любовь таит все вместе для меня.
Твоя любовь - ценней, чем знатное рожденье,
Богаче роскоши, нарядов и утех.
Все, чем гордится мир - дает ее владенье.
Принадлежишь ты мне - и я счастливей всех.
Но можешь это все отнять ты словом властным...
И вот когда навек я сделаюсь несчастным!..
Т. Щепкина-Куперник.
Ты можешь от меня уйти! Но знаю я,
Что все ж владеть тобой я буду до могилы,
Ведь от твоей любви зависит жизнь моя,
И пережить ее мне не достало б силы.
Меня не устрашит страданий тяжких ряд,
Ведь с первым же из них - навеки жизнь порвется;
Итак, мне никогда зависеть не придется
От прихоти твоей, - и этому я рад.
Не огорчит меня любви твоей утрата,
А просто жизнь моя погаснет вместе с ней,
И как в твоей любви я находил когда-то,
Так счастие найду и в смерти я своей.
Но в мире красоты без пятен не бывает...
И тайно иногда измена поражает.
Т. Щепкина-Куперник.
Итак, я буду жить, доверчиво вполне,
Как муж обманутый! Любви минувшей ласка
Любовью все еще казаться будет мне,
Когда твоих очей еще со мною ласка,
Хоть сердце от меня так далеко ушло!
Увы... в твоих глазах нет выраженья злобы.
Да, у других давно все выдать их могло бы;
Капризы, мрачный вид и хмурое чело...
Но небо иначе создать тебя сумело;
И только прелести полны твои черты.
Какие б ни были в душе твоей мечты -
В глазах всегда любовь и нежность без предела.
Но с Евы яблоком краса твоя сходна,
Когда не властвует в ней чистота одна.
Т. Щепкина-Куперник.
Кто властен делать зло, в ком есть к нему стремленье
И кто порыв к нему способен заглушить,
Чья воля - сталь, пред кем бессильно искушенье -
Все милости небес тот вправе получить.
Он многоценными дарами обладает,
Не расточая их. Он сам свой властелин,
Не слабый раб страстей. Живет и умирает
Лишь для себя цветок - и все ж он перл долин.
Но чуть подкрадется к нему недуг нежданный -
И плевел кажется свежее, чем цветок.
Роняет красота венец свой златотканный,
Чуть прикоснется к ней предательски порок.
И роза пышная и лилия лесная
Красу и аромат теряют, увядая.
Ф. Червинский.
В какие прелести свой грех ты заключаешь,
Каким чарующим ты делаешь порок,
Которым честь свою беспечно ты пятнаешь,
И гадкий червь грязнит раскрывшийся цветок...
Но кто бы мог, скажи, с усмешкой и презреньем
Позорить жизнь твою и дни твоих утех?
Лишь назовут тебя - и смолкнет осужденье,
И привлекательным казаться станет грех...
О замок прелести! Как сердце он пленяет,
Хотя внутри его порок и пустота.
Так грязное пятно мгновенно превращает
В очарование живая красота.
Но бережно владей сокровищем твоим -
В дурных руках и нож становится тупым.
Г. Галина.
Одни тебя за пыл и молодость бранят,
Другие же за них тебя боготворят,
И каждый ради них любуется тобою,
Скрывающей грехи свои под красотою.
Как бриллиант в венце царицы молодой
Способен возбудить в сердцах восторг живой,
Так и грехи твои вид правды принимают
И ложное считать за правду заставляют.
Немало б обманул разбойник-волк ягнят,
Когда б судьба дала ему ягненка взгляд.
О, скольких увлекла б ты смертных на страданье,
Сумей лишь в ход пустить свое очарованье!
Ну что ж, когда тебя люблю так крепко я,
Что честь твоя близка мне так же, как своя!
Н. Гербель.
Какой студеной, хмурою зимою,
Какой завесой непроглядной тьмы
Я окружен был в дни, когда с тобою
Разлучены, друг нежный, были мы.
Пора меж тем стояла золотая:
Сменяя лето, осень плод несла,
Обильный плод, что от красавца мая
Она весной веселой зачала.
Но сиротливой, жалкой нищетою
Казалась мне вся эта благодать.
Всю жизнь, всю радость ты унес с собою,
И даже птицы громко щебетать
Не смели в рощах, иль печальным пеньем
Листву пугали стужи приближеньем.
С. Ильин.
Весна цвела, - был от тебя вдали я;
Апрель нарядный красками сверкал,
Во все вливалась юности стихия
И сам Сатурн смеялся и плясал.
Но песни птиц, цветов благоуханья,
Краса лугов, - все было чуждо мне;
Я сладкого не ощущал желанья
Сорвать цветок, воспеть хвалу весне;
Я презирал красу лилеи бледной,
Румяных роз я не ласкал, любя!
Вся прелесть их, - я знал, - лишь список бедный
С их образца единого - тебя!
Казалось мне, что вкруг - зима! Мечтами
С тобою весь, я лишь шутил с цветами.
Н. Холодковский.
Я раннюю фиалку так бранил:
"О милый вор! Как смел ты ароматы
С любимых уст украсть? Из милых жил
Как смел взять кровь, которой так богаты
Твои ланиты в цвете юных сил?"
В честь рук твоих я порицал лилею,
Бранил душицу в честь твоих кудрей;
Из роз одна краснела; перед нею
Другая снега сделалась белей,
А третьей цвет ни красный был, ни белый:
Румянец твой похитила она
И белизну! Но за грабеж столь смелый
Червяк ее всю источил до дна.
И все цветы, так думал я в печали,
Красу иль сладость у тебя украли.
Н. Холодковский.
Забыв свои мечты, куда ты скрылась, муза?
Нельзя молчать о том, в чем для тебя же власть!
Теряя сердца пыл для низкого союза,
Ты светишь лишь тому, чего алкает страсть...
Опомнись и вернись к забытым песнопеньям!
Пусть слаще зазвучит напевов нужный строй!
К испытанной любви с воскресшим вдохновеньем
Мы вместе поспешим прибойною волной.
На милый взглянем лик, которым сердце полно:
Не виден ли на нем упорный след забот?
О муза, - если да, то ты не будь безмолвна
И едкою строфой осмей судьбины гнет!
И друга ты прославь, пока еще есть время,
Пока не налегло плиты могильной бремя.
Кн. Эспер Ухтомский.
О муза, не ленись! И так виновна ты,
Чуждаясь истины, красою облеченной...
Любовь моя одна живит твои мечты
И вещие слова у песни окрыленной.
Напрасно скажешь ты: началам неземным
На что созвучий строй, пленительные сказки?
На что резец и кисть красотам вековым?
Суровой истине не нужны блеск и краски.
И другу моему ничто - твоя хвала,
Но обессмерть его певучим величаньем,
Чтоб в будущих веках воспетого чела
Не смел коснуться рок жестоким увяданьем.
...Но как нам сохранить бесценные черты
В зарницах истины и звучной красоты?
Кн. Эспер Ухтомский.
Чем глубже любим мы, тем чаще страсть таю,
И крепнет с каждым днем привязанность немая;
Но людям прокричать, что нежит грудь твою,
Способна только чернь холодная, слепая.
Лишь на заре любви я звал тебя порой
К душистым цветникам весенних песнопений,
В томительной ночи, насыщенной грозой,
Все реже говорит любви призывный гений.
Так падает напев средь знойной темноты
У любящей леса, грустящей Филомелы,
Когда гудят в роях бессонные кусты
И всюду аромат свои вонзает стрелы.
...Да, как она молчит, - молчать хочу и я,
Боясь, что досадит тебе любовь моя.
Кн. Эспер Ухтомский.
Волшебных красок мало у тебя,
О муза бедная! Воспетая тобою
Так властно хороша, что сознаю, скорбя,
Твое бессилие пред этой красотою:
Не порицай меня - я смолкну навсегда:
Ты в зеркало взгляни - там блещет образ юный
Такою прелестью, что полон я стыда
За бледные стихи - и обрываю струны.
Так было бы грешно твой образ исказить!
Ведь цель одна вдали мерцает предо мною -
Твои черты, твой взгляд и дух твой отразить
В стихах, сияющих нетленной красотою.
Но больше красоты, чем я даю в стихах,
Ты видишь каждый день в безмолвных зеркалах.
Ф. Червинский.
Ты старым для меня не можешь быть, мой друг.
Теперь, как прежде, ты приковываешь взоры.
Холодных три зимы, опустошивши луг,
Стряхнули трижды с рощ их летние уборы,
Осенним сумраком сменились три весны,
И были три живых и цветоносных мая,
Тремя июнями нещадно сожжены,
С тех пор, как свежестью и прелестью блистая,
Ты встретился со мной. Таким остался ты...
Но красота - увы! - все ж движется незримо,
Как стрелка на часах. Быть может, лгут мечты,
Что лишь твоя краса с годами недвижима.
Внемли ж, грядущее: еще ты не родилось,
А лето красоты померкло и затмилось.
Ф. Червинский.
О, пусть не назовут моей любви к нему
Служеньем идолу за то, что те же вечно
Хвалы в стихах моих. Ведь это потому,
Что он, мой верный Друг, добр так же бесконечно
Сегодня, как вчера. Так неизменен он,
Что стих мой, образа любимого эмблема,
Поет все об одном, одним лишь вдохновлен:
Прекрасен, добр, правдив - вот строк певучих тема
Правдив, прекрасен, добр. Порядок этих слов,
Оттенки смысла их слегка я изменяю -
Тогда какой простор созвучиям стихов!
О истина, добро и красота, я знаю,
Вы дружны не всегда здесь, в сумраке земном -
Но ныне вы все три венцом сплелись в одном.
Ф. Червинский.
Когда я занят древних хроник чтеньем
И нахожу хвалу красавиц там
Иль старый стих читаю, с восхваленьем
Красы умерших рыцарей и дам, -
Я вижу, как тогда хвалить умели
Красу рук, ног, и все лица черты,
И мнится мне: достойно бы воспели
Они красу, какой владеешь ты.
Так, о тебе пророчествуя сладко,
Поэзия красу превознесла!
Но гимны те - лишь слабая догадка:
Ты выше все ж, чем древних вся хвала.
Когда умели петь, - тебя не знали;
Пришел твой век, - и песни слабы стали!
Н. Холодковский.
Ни собственный мой страх, ни дух, что мир тревожит,
Мир, замечтавшийся о будущности дел,
Любви моей года определить не может,
Хотя бы даже ей готовился предел.
Смертельный месяц мой прошел свое затменье,
И прорицатели смеются над собой,
Сомнения теперь сменило уверенье,
Оливковая ветвь приносит мир благой.
Благодаря росе, ниспавшей в это время,
Свежей моя любовь и смерть мне не страшна,
Я буду жить назло в стихе, тогда как племя
Глупцов беспомощных похитить смерть должна,
И вечный мавзолей в стихах, тобой внушенных,
Переживет металл тиранов погребенных.
К. Фофанов.
Что может мозг создать, изобразить чернила,
Как может передать мой дух восторг любви,
Что нового сказать; где творческая сила,
Чтоб выразить любовь и качества твои?
Ничто, мой юноша прекрасный, - но порою
Счастливо повторять я каждый день готов
Все то же самое молитвою святою:
Твоя любовь во мне, в тебе моя любовь.
То вечная любовь, ее не разрушает
Стремленье времени завистливым серпом,
Перед морщинами она не отступает
И старость делает навек своим пажом,
Предчувствуя, что мысль любви родится там,
Где внешностью любовь подобна мертвецам.
К. Фофанов.
О нет, не говори, что сердцем пред тобою
Я изменил, хотя слабей в разлуке пыл.
Скорей расстануся без страха сам с собою,
Но не с душой, что я в тебе похоронил.
Любовь моя - очаг, и если я скитаюсь,
То возвращаюсь вновь к нему, как пилигрим;
Сам приношу воды, с дороги омываюсь,
Стирая пятна, пыль, - и греюсь перед ним.
И если есть во мне те слабости, так трудно,
Так горячо у всех волнующие кровь,
То и тогда не верь, чтоб мог я безрассудно
Растратить без тебя всю страсть и всю любовь, -
И верь - вселенную я ни во что не ставлю,
Тебя, о роза, я одну люблю и славлю.
К. Фофанов.
В исканье новизны бродя то здесь, то там,
Я обесценил все, что сердцу было свято,
Противоречил я поступками словам
И променял друзей, любимых мной когда-то.
Да, заблуждался я! От правды был далек,
Но молодость мою вернули заблужденья.
Конец ошибкам! В них мне жизнь дает урок;
Люблю тебя сильней за все мои мученья!
Прими мою любовь и ею завладей!
Клянусь тебе, она продлится бесконечно,
И друга, верного как бог, в любви моей
Не стану больше я испытывать беспечно.
Так приюти ж меня, чтоб мог я отдохнуть,
Склонясь порой к тебе на любящую грудь.
В. Мазуркевич.
Вини мою судьбу за все, в чем я неправ,
За все, что есть во мне презренного и злого!
Корысть публичности мой воспитала нрав,
Судьба же не дала мне ничего другого.
Поэтому-то я презреньем заклеймен;
Как краскою маляр, отметила позором
Меня судьба моя, и путь мой омрачен...
О, сжалься надо мной и не терзай укором!
Дай обновиться мне. Готов я, как больной,
Из уксуса питье принять для из леченья, -
Мне горечь не страшна, и кары нет такой,
Которой бы не снес я ради исправленья.
О, пожалей меня! Достаточно, мой друг,
Лишь жалости твоей, чтоб облегчить недуг.
В. Мазуркевич.
Отмечен я клеймом злословья и позора,
Утехой служит мне одна любовь твоя,
И не боюся я людского приговора,
Уверенный вполне, что ценишь ты меня.
Ты для меня - весь мир! Хвалы и порицанья
Мне дороги тогда, коль сказаны тобой;
Нет в свете никого, кто б силой увещанья
Склонил мой гордый дух идти стезей иной.
Для лести и хулы закрыт мой слух змеиный,
О мнении других забота мне чужда;
К ним в сердце у меня презренье и вражда!
Поли мыслью о тебе, живя мечтой единой,
Всем существом моим сроднился я с тобой!
Мир без тебя - ничто, окутанное тьмой.
В. Мазуркевич.
С тех пор, как я тебя покинул, не гляжу
Я более на мир телесными очами;
Мой взор в душе моей; он, правивший шагами,
Теперь почти потух, и я во тьме брожу.
Не может вызвать глаз в уме изображенья
Того, что видит он; ни птица, ни цветок
Не оставляет в нем хотя б на краткий срок,
Как Мимолетный сон, живого впечатленья.
Что б ни увидел я: вершины снежных гор,
Ворону, голубя, красу или уродство, _
День, ночь и даже то, в чем нет ни капли сходства
С тобой, к твоим чертам мой приурочит взор:
Сочувствием к тебе полна нелицемерным,
Так верность делает мой зоркий глаз неверным.
В. Мазуркевич.
Ужели же мой ум, живущий лишь тобой,
Впивать способен лесть, властителей отраву?
Иль должен я признать, что глаз мой лжет по праву,
Тобою научен алхимии такой,
Чтоб чудищ превращать в небесные созданья,
Подобные тебе по красоте своей,
Зло превращать в добро волшебной силой знанья,
Чуть попадет оно под быстрый луч очей.
Да, это верно; лесть умело взор мой ловит,
Пить склонен эту лесть мой ум, как царь, подчас,
Наклонности его прекрасно знает глаз
И в чаше вкусное питье ему готовит.
Пускай в напитке яд, - не так велик уж грех!
Отраву эту глаз сам выпьет раньше всех.
В. Мазуркевич.
Написанные мной когда-то строки лгали,
Что будто бы нельзя любить тебя сильней,
В неведенье своем я думал, что едва ли
Способен пыл души гореть еще ясней.
Страшася времени, я знал, что обещанья
Покорствуют вполне случайности простой,
Что время губит все, - красу и упованья,
Колеблет мощь царей, меняет мыслей строй;
И вправе был тебе сказать я без обмана:
"Сильнее, чем теперь, я не могу любить".
Ведь будущность тогда скрывалась средь тумана,
О настоящем лишь я в силах был судить.
Мой друг! Любовь - дитя, питаемое нами.
Она растет по дням и вырастет с годами.
В. Мазуркевич.
Ничто не может помешать слиянью
Двух сродных душ. Любовь не есть любовь,
Коль поддается чуждому влиянью,
Коль от разлуки остывает кровь.
Всей жизни цель, любовь повсюду с нами,
Ее не сломят бури никогда,
Она во тьме, над утлыми судами
Горит, как путеводная звезда.
Бегут года, а с ними исчезает
И свежесть сил, и красота лица;
Одна любовь крушенья избегает,
Не изменяя людям до конца.
Коль мой пример того не подтверждает,
То на земле никто любви не знает.
С. Ильин.
Казни меня за то, что скуп я был во всем,
Чем мог бы отплатить за все твои заботы,
Что не было во мне старанья и охоты
Беречь любовь твою; виновен я и в том,
Что поверял другим все то, что сердцу мило,
И не было мне прав, тобою данных, жаль.
Навстречу буре злой поставил я ветрило,
Угнавшей от тебя челнок мой утлый вдаль.
Сочти виной мое упрямство, заблужденья,
К ним недоверие ревнивое прибавь.
Под выстрелы очей разгневанных поставь,
Лишь не стреляй в меня словами возмущенья.
Раскаяньем своим доказываю я,
Как дорога душе моей любовь твоя.
В. Мазуркевич.
Чтоб разбудить порой ленивый аппетит,
Закуской острою его мы возбуждаем,
Когда же чувствуем, что нам болезнь грозит,
Ее лекарством мы заране прогоняем.
Так точно пресыщен твоею красотой,
Я горьких соусов решил к блюдам прибавить,
И счастием своим, как недугом, больной,
Болезнью вызванной здоровье поисправить
Но хитростью своей наказан я вдвойне:
Любовь нельзя лечить искусственным недугом,
Злом заменив добро, и вижу я с испугом,
Что раньше был здоров, теперь же плохо Мне,
Узнал я, что тому лекарство не поможет,
Кого болезнь, тобой внушенная, тревожит.
В. Мазуркевич.
Со страхами в душе надежды чередуя,
Коварных слез сирен немало выпил я,
Перегоняя их в ретортах бытия,
И падал, поражен, победу торжествуя.
Как заблуждался я, когда мечтал порой,
Что счастье высшее дарует мне победа,
Как пламенел мой взор и тешился игрой
Видений призрачных болезненного бреда!
Благодеянье зла! Я убедился в нем!
Приносит зло добру нередко улучшенье;
Потухшая любовь, пылавшая огнем,
Прекрасней и сильней горит по возрожденье.
Так после мук вернул я счастие опять,
Чтоб трижды большее блаженство в нем познать.
В. Мазуркевич.
Меня влечет к тебе размолвка прежних дней;
Страданья прошлые и прошлые печали
Мою вину дают мне чувствовать сильней,
Ведь сердце у меня не из каленой стали.
И если от моей страдаешь ты вины,
Как от твоей сносил когда-то я мученья,
Познал ты, друг мой, ад; страдания сильны,
Но я, тиран, забыл об этом, без сомненья.
Напомни мне о них, моих терзаний ночь,
Тебе б отведать дал бальзама я бокал
Смирения, чтоб грусть ты мог бы превозмочь,
Как некогда ты сам мне сердце врачевал.
Но пусть искупит все взаимная вина!
Наш обоюдный грех смягчить она должна.
В. Мазуркевич.
Уж лучше низким быть, чем слыть им и напрасно
Упреки в низости выслушивать порой,
Лишать себя забав невинных ежечасно,
Из страха, что грехом их может счесть другой.
Зачем же признавать судом непогрешимым
Случайный взгляд людей, ошибочный вполне?
Они грешат, как я, и мненьем нетерпимым
Привыкли очернять все то, что мило мне.
Нет, буду сам собой! А тот, кто судит строго
Деяния мои, грешит, наверно, сам;
К лицу ль подобный суд морали их убогой:
Они бредут кривясь, я ж строен, смел и прям.
Иль, может, доказать хотят они бесчестно,
Что люди все дурны и зло царит всеместно.
В. Мазуркевич.
Твой дар, врученный мне, твое изображенье
Произвело во мне такое впечатленье,
Что - светлый - навсегда останется он там
На удивленье всем и будущим векам. -
Пока природой ум и сердце позволенья
Не будут лишены хотя существовать,
Они не отдадут тебя волнам забвенья
И восхвалять тебя все будут продолжать.
Но мог ли б долго так портрет существовать?
Тому не нужен он, кто сердце оценяет.
Вот почему его решаюсь я отдать,
Вверялся тому, что в сердце обитает.
Помощник же в делах, где надобно любить,
Лишь может дать намек, что я могу забыть.
Н. Гербель.
Нет, время, не хвастнешь ты тем, что изменило
Меня. Для глаз моих не нов, не чуден вид
Твоих, воздвигнутых из праха, пирамид:
Они лишь видимость того, что прежде было.
Жизнь наша коротка, и восхищает нас
Печальное старье, и верим мы охотно,
Что создано для нас все это безотчетно, -
Меж тем, как повторен наскучивший рассказ.
Бросаю вызов я твоим страницам пыльным!
Я настоящее и прошлое бессильным
Считаю. Вся твоя слепая запись - ложь.
Течение времен величит то, что бренно,
Но я клянусь в одном, и это - неизменно,
Что верности моей косой ты не снесешь.
А. М. Федоров.
Когда б любовь моя была питомец трона,
Случайное дитя фортуны без отца,
И страсть и ненависть в ней были б повременно,
Трава средь сорных трав, цветок среди венца.
На нет, она стоит от случая далеко -
Ей роскошь льстивая и рабский гнет чужды;
Ей мод изменчивых неведомы следы,
Политики вельмож не страшно злое око,
Пустой политики, которая живет
Короткие часы, - любовь моя ведет
Свою политику: не гибнет от ненастья,
Не зреет от тепла. В свидетели зову
Я наших дней глупцов, во сне и наяву
Живущих для злодейств, для лжи, а не для счастья.
A. M. Федоров.
Зачем мне возносить нарядный балдахин,
Наружному почет наружный воздавая,
Иль строить сложный план на вечность, забывая,
Что вечность может быть бедней, чем миг один.
Не видел разве я, как в бегстве за миражем
Теряется что есть и то, чем мы живем.
Им смесь нужна, когда все счастие в простом.
О, жалкие рабы! Нет, ты мне верным стражем
Дай в сердце быть твоем. Мой бедный дар прими,
Свободный, искренний, простой и беззаветный: "
Взамен своей любви - всего меня возьми!
Я слово честное даю за дар ответный.
Прочь, подлый клеветник! Чем ты гнусней, губя
Невинность, - тем она все дальше от тебя.
А. М. Федоров.
Прелестный юноша, ты ныне держишь властно
И косу острую, и зеркало времен;
Ты рос и расцветал, заставя ежечасно
Стареть поклонников. Ты дивно сохранен
Природой, чтоб явить, как, мощная, способна
Смеяться над крылом губительных времен,
И вечный ход минут остановить, как сон.
Над разрушением царит она незлобно,
Но берегись ее, любимец, в свой черед.
Она сокровище задержит, но назначен
Ему законный срок; она затянет счет,
Но все же времени он должен быть уплачен,
И ради своего спокойствия, она
В уплату принести тебя ему должна.
А. М. Федоров.
В былые времена смуглянка не считалась
Красавицею; ей названье красоты
Присвоить никогда себе не удавалось,
Теперь она у ней заимствует черты.
С тех пор, как всякий стал рукой природы право
Присваивать шутя, уродство украшать
Подделкой грубою, - красы не распознать,
Она опошлена и изгнана лукаво.
Поэтому глаза возлюбленной моей,
Как ворона крыло, черны и идут к ней -
То траур по тому, кто в свет родился черным,
Но не лишен красы в сиянии притворном.
Печаль так красит их, что все твердят одно:
Чтоб быть красивой, стать подобной ей должно.
А. М. Федоров.
Порой, о музыка, когда играешь ты
На этом дереве благословенно-дивном,
Которое звучать заставили персты,
Чаруя слух своим аккордом переливным, -
Я клавишам тогда завидую, любя:
Они твою ладонь целуют то и дело.
Увы, уста мои, для коих жатва зрела,
За дерзость дерева краснеют близ тебя.
Всем существом своим они бы поменялись
С его кусочками, к которым прикасались
Твои персты; они блаженней уст живых,
Обрезки мертвые! Но пусть они счастливы;
Дай пальчики твои лобзать им шаловливо,
А губы нежные оставь для губ моих.
A. M. Федоров.
Потворство похоти ведет к позорной трате
Души. Для своего каприза похоть всех
Ведет на подлость, ложь, убийство, лютость, грех.
А чуть утолена - презрение в расплате.
За нею гонятся безумно, но поймав
Желаемое, - все безумно ненавидят.
Одну приманку в ней заброшенную видят,
Дабы лишить ума того, кто ждет забав.
Она в желании дика, как в обладаньи.
Имев, имея и готовая иметь,
Она до крайности доходит. Миг слиянья,
А после горести; миг радости, а впредь -
Ничтожная мечта. Для мира путь известный.
Но всех приводит в ад его соблазн небесный.
А. М. Федоров.
Глаза ее сравнить с небесною звездою
И пурпур нежных уст с кораллом - не дерзну,
Со снегом грудь ее не спорит белизною,
И с золотом сравнить нельзя кудрей волну;
Пред розой пышною роскошного востока
Бледнеет цвет ее пленительных ланит,
И фимиама смол Аравии далекой
Амброзия ее дыханья не затмит;
Я лепету ее восторженно внимаю
Хоть песни соловья мне кажутся милей,
И с поступью богинь никак я не смешаю
Тяжелой поступи красавицы моей.
Все ж мне она милей всех тех, кого толпою
Льстецы с богинями равняют красотою.
Граф Ив. Мамуна.
Такая, как ты есть, тиран ты, как оне,
Чья красота ведет к жестокости холодной;
Ты знаешь хорошо, как ты желанна мне.
Из лучших перлов перл ты самый благородный.
Сознаюсь, многие твердят, что образ твой
Не вызовет у них порыв любви глубокой.
Их мнение назвать ошибкою жестокой
Я не дерзну, хотя, клянусь в том головой,
Для подтверждения, что клятвы те святые,
При виде твоего прекрасного лица,
За вздохом вздох меня волнует без конца,
И вздохи тяжкие - свидетели прямые,
Что ты в моих глазах прекрасна чернотой.
Не образ, а дела клеймятся клеветой.
A. M. Федоров.
Люблю твои глаза и грустный их привет.
Узнав, что ты меня казнишь пренебреженьем,
Они в знак траура оделись в черный цвет
И на печаль мою взирают с сожаленьем.
Востока бледного не красит так заря,
Так неба мирного не красит Веспер ясный,
Один в вечерний час над западом горя,
Как эти грустные глаза, твой лик прекрасный.
Так пусть в твоей груди, беря пример с очей,
И сердце гордое исполнится печалью.
Печаль тебе к лицу. Все в красоте твоей
Прелестней быть должно под траурной вуалью.
Я черной звать готов богиню красоты,
Уродливыми всех, кто создан не как ты.
Л. Вилькина.
Да будет проклято то сердце, что мое
Заставило стонать от раны, нанесенной
И мне и другу. Ах, довольно бы с нее
И одного, так нет, еще закрепощенный!
Из-за жестоких глаз я потерял себя,
А ты еще сильней привязываешь друга.
Покинут я тобой и им и три недуга
Несу в одной груди. О, заточи, губя,
В тюрьму своей пустой железной груди это
Больное сердце! Пусть заложником оно
За сердце друга там навек заключено!
Кто б ни держал меня, оно, вдали от света,
Ему охраною. Не будь строга ко мне.
Увы! Я пленник твой со всем, что есть во мне.
A. M. Федоров.
Да, вот теперь я сам сознался, что он твой;
Что я в залоге сам у твоего желанья,
Но жертвовать собой готов я, в воздаянье
Того, кто мне служил отрадою живой.
Но не согласна ты, а он не хочет воли.
Он добр, а ты жадна. Он только за меня
Ручался, но теперь он связан сам до боли.
Ты ж, красоту свою, как ростовщик, ценя,
Готова все взыскать за долг непоправимый.
Так опрометчиво воспользовавшись им,
Я друга потерял по промахам моим,
А ты обоих нас имеешь, ты любима -
Мы оба у тебя во власти, я и он -
Он платит за меня, и все же я пленен.
A. M. Федоров.
135*.
Пусть обращаются ко всем ее желанья,
Есть у тебя твой Вилль; чтоб прославлять тебя,
Я с волею своей соединю тебя.
Не согласишься ль ты, чья воля приказанье,
Дозволить волю мне с твоею волей слить?
Неужто воля всех других тебе милее,
Мою ж не хочешь ты согласием почтить?
Ведь море от дождей становится сильнее.
Так волей награжден, не хочешь ли ты к ней
Прибавить имя Вилль. Одно мое стремленье -
Усилить воли мощь лишь волею своей.
Не дай же осаждать твое уединенье
Просителям, равно хорошим и дурным,
И дай лишь имя Вилль желаниям твоим.
A. M. Федоров.
{* Здесь и в следующем сонете игра слов: Will означает 1) сокращенное
имя Шекспира Вильям и 2) воля, желание.}
О, если гнев в душе твоей лишь потому,
Что я сближаюсь с ней, ответь душе незрячей,
Что я - твой верный Билль - желанье, а ему
К душе доступен путь. Призыв любви горячей
Ей возвести, скажи, что Билль обогатит
Желаньями алтарь любви твоей; а с ними
Его желание в толпе других слетит
И тихо проскользнет украдкой меж другими.
Пусть я войду в толпе несчитанным, хотя
Я должен быть зачтен в заветной книге тоже.
Считай меня ничем, но для тебя, дитя,
Я буду чем-нибудь. Тогда всего дороже
Покажется твое желанье для тебя.
Меня полюбишь ты, лишь имя по любя.
A. M. Федоров.
Безумная любовь! Слепец! Не ты ль затмила
Мои глаза! Они не видят, хоть глядят.
Открывши красоту, ты и приют открыла,
Но с худшим лучшее смешала зауряд.
Когда глаза мои, обмануты пристрастно,
Бросают якорь в порт, где всякий люд снует,
Зачем из глаз моих ты делаешь привод,
Который сердца мысль опутывает властно.
Зачем для сердца то сияет алтарем,
Что - площадь для толпы. Зачем глаза, все видя,
Твердят упорно "нет", и, ложь возненавидя,
Правдивость лживому лицу дают. Во всем
Пред истиной мои глаза и сердце грешны,
За то осуждены страдать во лжи кромешной.
A. M. Федоров.
Когда клянется мне возлюбленная в том,
Что все в ней истина, - я верю ей, хоть знаю,
Что это ложь: пускай сочтет меня юнцом
За то, что я притворств ее не понимаю.
Увы, напрасно я себе воображаю,
Что обманул ее, - мой возраст ей знаком;
Но солгала она, и стал я простаком.
Так Правду гоним мы. Но для чего скрываю
Я то, что постарел, она же - ложь свою?!
Любовь! Всего милей ей вид доверья нежный.
А старости в любви подсчет годов прилежный
Не нравится - и вот, я лгу. На ложь мою
Она мне также лжет, и с чувством безрассудным
Мы ложью льстим своим порокам обоюдным.
A. M. Федоров.
О, не тревожь меня напрасными мольбами!
Прошедших слез моих тебе не искупить
Доканчивай скорей, не взглядами - словами
И силою сражай: к чему тебе хитрить.
Скажи, что уж давно не мил тебе я боле,
Но на других при мне так нежно не гляди.
Нет, не лукавь со мной! Твоей я отдал воле
Свою судьбу; я слаб: скорее, не щади.
Я все тебе прощу, и даже точно зная,
Как трепетно твой взгляд ловил я каждый миг,
Ты, от него меня заботливо спасая,
Все им, жестокая, лелеяла других.
Но только не томи тяжелым ожиданьем,
И разом ты убей меня с моим страданьем.
Граф Ив. Мамуна.
Будь столь же мудрою, как ты ко мне жестока.
Пренебрежением терпенья не язви,
Иль скорбь найдет слова для горестей любви,
Поведать, как тобой истерзан g жестоко.
О, если бы тебе, любовь моя, я мог
Внушить, чтоб не любя, ты о любви мне пела,
Лгала, как мудрый врач больному лжет умело,
Когда ему грозит могилой близкой рок.
Знай, я в отчаянья могу сойти с ума,
В безумьи порицать тебя сурово стану.
А злобный, лживый мир поверить рад обману
И правдою сочтет злословье. Ты сама
Скорей прерви его; гляди в глаза покорно,
Хотя бы сердце вдаль стремилося упорно.
A. M. Федоров.
Я нежно вас люблю, но сердцем, не глазами:
Лишь недостатки зрит мой неподкупный взор,
А сердце любит их. Все то, что в вас, что с вами,
Оно клялось любить глазам наперекор.
Спокойный голос ваш мне слуха не чарует,
Блаженства не сулит пожатье ваших рук,
И чувственный восторг мне крови не волнует,
Когда наедине вас жду, мой строгий друг.
Но сердце ни уму, ни чувствам не подвластно.
Его желание - одной лишь вам служить.
И, гордость позабыв, безропотно и страстно
Любить я осужден, пока дано мне жить.
В страданиях моих одна лишь есть отрада:
Любовь - мой грех; в любви познал я муки ада.
Л. Вилькина
Любовь - мой грех. Твоя святая добродетель -
Лишь ненависть к греху, с которым я любил.
Сравни себя со мной - сама себе свидетель -
И убедишься ты, что я не заслужил
Упрек; а если заслужил, то уж конечно, -
Не от тебя. Свою пурпурную красу
Не раз твои уста пятнали бессердечно,
Несли такой же грех, какой и я несу.
Моя любовь к тебе законна, как законна
Твоя любовь к тому, кто взор твой приковал.
Но в сердце жалость ты посей, чтоб вырастал
Посев и жалость сам мог вызвать благосклонно.
А если ты сама не дашь, что ждешь на веру,
Откажут и тебе по твоему примеру.
A. M. Федоров.
Взгляни, хозяюшка стремится торопливо
Поймать вдали птенца, который ускользнул.
Она оставила ребенка сиротливо,
Гоняется за тем; но маленький всплакнул,
За матерью бежит, остановиться молит;
Она же ничего не слышит, занята
Желанием поймать того, кто своеволит.
Так гонишься и ты за тем, что, как мечта,
Летает пред тобой. Я ж за тобою, плача,
Бегу, младенец твой, далеко позади.
О, если ждет тебя в погоне той удача,
Вернись ко мне тогда, прижми к своей груди
И приласкай, как мать: за все твои желанья
Молиться буду, я - утешь мои рыданья.
A. M. Федоров.
Отчаянье и радость утешений -
Два духа, два любви моей крыла.
Он - белокур, мужчина, добрый гений;
Она - злой дух, лицом мрачна, смугла.
Чтоб в ад меня скорей увлечь, дух черный
Склонил к разлуке доброго со мной
И, соблазняя наглостью упорной,
Старается, чтоб стал и он иной.
Быть может, ангел мой уже низринут, -
Не знаю, но могу подозревать.
И если я обоими покинут,
То ангел мой в аду. Увы, узнать
Могу тогда ту правду, что хоронят,
Когда злой демон ангела прогонят.
A. M. Федоров.
"Я ненавижу" - тихо мне шептали
Ее уста - любимые уста,
Которые создать могла лишь Красота.
Жестокие - они словами убивали,
Но жалость нежная проникла в душу к ней,
И сердце тронуло любви моей страданье.
Тогда уста ее в порыве состраданья
С обычной краткостью своей
Прибавили еще два маленькие слова...
И ночь души моей сменил прекрасный день,
Исчезла темная тоскующая тень,
И радость светлая ко мне вернулась снова.
С улыбкой те уста поправили себя:
"Я ненавижу - не тебя...".
Г. Галина.
Зачем, душа, покорно ты страдаешь,
Перенося позорный плен страстей,
И дорогой ценою покупаешь
Ты красоту земной тюрьмы своей?
Ты тратишь жизнь на это украшенье,
А жить душа, так мало нам дано...
Твой пышный дом не убежит от тленья
Червям же, право, будет; все равно.
Нет, нет, душа, не будь рабою тела,
Но от него богатство отнимай;
На счет его красы питаясь смело,
Себе права на вечность покупай.
Ты пищи тленной смерти не оставишь
И смерть погибнуть с голоду заставишь.
С. Ильин.
Моя любовь с горячкой злою сходна:
Ей надо то, что только длит недуг.
Что аппетит больной захочет вдруг,
И это только ей всего дороже.
Мой разум, врач любви моей, взбешен,
Что не считалась с строгим предписаньем.
Беспомощным меня оставил он.
Страсть - смерть, и ей врач не поможет знаньем.
Утратив разум, я неизлечим,
Безумен от тревоги постоянной.
Мои слова и мысли - бред туманный,
Безумен я и дик, и чужд другим.
Ведь я клялся, что ты светла, красива,
А ты, как ад, как ночь, мрачна и лжива.
A. M. Федоров.
О, горе! Для чего глаза такие мне
Поставила любовь! Их зрение фальшиво.
А если - нет, - ты, мой рассудок, слеп на диво,
И ложно для него, что ясно им вполне.
Ведь если дивна ты, - о чем глаза твердят -
Как может свет сказать, что это не красиво.
Иль правы люди все, мое же зренье лживо?
Ах, может быть! Ведь их потоки слез слепят,
Томит бессонница? И солнца луч не светит,
Пока не сгонит туч. Лукавая любовь!
Ты ослепляешь взгляд слезой, и не заметит
Он, даже прояснев от слез тумана вновь,
Коварства твоего и низостей постылых.
Все видя, разглядеть он будет их не в силах.
A. M. Федоров.
Как ты могла сказать, жестокая, что я
Уж не люблю тебя! Из-за тебя враждуя
С самим собой, в тоске тираня сам себя -
Дружу ль я с тем, кого клеймишь ты, негодуя?
И угождаю ль тем, кто вызовет твой гнев?
Когда нахмуришься, - не мщу ль себе сурово?
Мое достоинство услужливо готово
Упасть к твоим ногам, все, - гордость, стыд, презренье,
Все сильное во мне склоняется послушно
Пред слабостью твоей; движеньем глаз одним
Ты мной повелевать способна равнодушно.
О, презирай меня! Я понял все! Любим
Тобою только тот, кто видит, что бесстрастен.
А я? Я ослеплен и должен быть несчастен.
A. M. Федоров.
Кто одарил тебя такою силой властной,
Чтоб слабостью своей меня порабощать
И делать лживым взор испытанный и ясный,
Заставив свету дня ночь - тьму предпочитать?
Откуда у тебя все зла очарованье,
Что худшим из твоих поступков придает
И привлекательность, и негу, и сиянье?
Все зло в тебе меня сильней добра влечет.
Кто научил меня любить тебя, заставить
За то, что ненависть должно бы пробудить,
Но пусть презренное любя готов я славить,
Не презирай меня с другими. Полюбить
Способен был я то, что людям ненавистно,
Тем больше я любви достоин бескорыстно.
A. M. Федоров.
Уж чересчур юна любовь, чтоб стать
Сознательной, хоть в ней зерно сознанья.
Поэтому не надо порицанья,
О милая, иначе ты опять
Окажешься виновной. Совращаешь
Ведь ты меня. А я? Я - сам себя.
Моя душа вещает, что, любя,
Стать может плоть счастливою. А знаешь,
Довольно ей приманки и такой!
При имени твоем она бодрится
И на тебя, как на добычу, мчится;
Тебе готова жертвовать собой.
Не недостаток совести заставил
Меня любовью звать то, что я славил.
A. M. Федоров.
Ты знаешь, поступил в любви я вероломно -
Но в вероломстве ты виновнее вдвойне.
Ты клятву прежнюю нарушила нескромно,
И ненависть опять сменила страсть ко мне.
Но брошу ли в тебя за это осужденье,
Когда я двадцать клятв нарушил для тебя.
Я с клятвой обличал тебя и обличенья
Я клятвой вновь и вновь опровергал, любя.
Всем в доброте твоей клялся я со слезами,
Клялся в твоей любви и верности твоей.
Чтоб образ твой сиял, я сам ослеп глазами,
Иль клясться заставлял себя, как фарисей.
Клялся и больше лгал, чем ты, что ты прекрасна,
И клятвой гнусность лжи я подтверждал бесстрастно.
A. M. Федоров.
Свой факел уронив, красавец Купидон
Заснул. Одна из дев Дианы подхватила
Огонь любви и вмиг светильник опустила
В холодный ключ воды, но не погас там он.
Из пламени любви священный ключ мгновенно
Впитал бессмертный жар на вечные года,
И стала для людей целительна вода
От злобных болестей, жестоких, как измена.
Зажегши факел вновь от глаз, любимых мною,
Для пробы мальчик им меня коснулся вдруг.
Я исцеленья ждал душой моей больною
От теплых вод, куда тянул меня недуг,
Но исцеленья нет. Ключ животворный льется
В очах возлюбленной, где пламя вновь смеется.
A. M. Федоров.
Малютка - бог любви, однажды, факел свой
На травку положив, забылся сном беспечно;
Тем временем к нему подкрался резвый рой
Нимф, давших клятву девственности вечной.
И мигом факел тот, в сердцах будивший пыл,
Похитили они во имя обещаний;
Так наш уснувший бог восторженных желаний
Рукою девственниц обезоружен был.
Тот факел бросили они в родник холодный,
И от огня любви он тотчас теплым стал -
Людских страданий всех целитель превосходный...
Но я в нем, страсти раб, купался... и узнал,
Что, правда, пыл любви и воду согревает,
Вода же в свой черед любви не охлаждает.
Н. Брянский
Текст сонетов в переводе русских авторов печатается по изданию: Шекспир
В. [Полное собрание сочинений]/ Под ред. С.П. Венгерова. - СПб:
Брокгауз-Ефрон, 1904. - T.V. - (Библиотека великих писателей). - Примеч.
издательства.
Популярность: 9, Last-modified: Sat, 10 May 2003 06:18:15 GmT