Комедия в пяти актах
----------------------------------------------------------------------------
Перевод H. M. Сатина
ББК 84.4 Англ.
Ш41
СПб., "Издательский Дом "Кристалл", 2001
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Тезей, герцог Афинский.
Эгей, отец Гермии.
Лизандер |
} влюбленные в Гермию.
Деметрий |
Филострат, заведующий увеселениями при дворе Тезея.
Пигва, плотник.
Бурав, столяр.
Основа, ткач.
Флейта, продавец раздувальных мехов.
Рыло, медник.
Выдра, портной.
Ипполита, царица амазонок, невеста Тезея.
Геpмия, дочь Эгея, влюбленная в Лизандера.
Елена, влюбленная вДемепгрия.
Обеpон, царь эльфов.
Титания, царица эльфов.
Пак, или Робин, добрый дух, эльф.
Душистый горошек |
Паутинка |
} эльфы.
Мотылек |
Горчичное Зернышко |
Пирам |
Фисби |
Стена } лица интермедии, разыгрываемой афинскими мастеровыми.
Луна |
Лев |
Эльфы, покорные Оберону и Титании.
Придворные Тезея и Ипполиты.
Действие происходит в Афинах и окрестном лесу.
Афины. Комната во дворце Тезея.
Входят Тезей, Ипполита, Филострат
и придворные.
Тезей
Теперь союз наш близок, Ипполита!
Четыре дня счастливые пройдут
И приведут с собою новый месяц.
Как тихо убывает старый месяц!
Он медлит совершить мои желанья,
Как медлит мачеха или вдова
Наследника несовершеннолетье
Провозгласить оконченным, дабы
Не потерять наследника доходов.
Ипполита
Четыре дня в ночах потонут быстро,
И быстро в снах пройдут четыре ночи;
Тогда луна серебряной дугою,
Вновь перегнувшись в темных небесах,
Осветит ночь торжественную нашу.
Тезей
Мой Филострат, ступай и пригласи
Всех юношей афинских забавляться.
В них дух живой веселья пробуди.
Для похорон пусть грусть они оставят:
На празднике нет места бледной гостье!
Филострат уходит.
Я овладел тобою, Ипполита!
Моим мечом, враждой я приобрел
Твою любовь; но брак наш совершится
Средь пышности, торжеств и наслаждений.
Входят Эгей, Гермия, Лизандер и
Деметрий.
Эгей
Будь счастлив век, наш герцог знаменитый!
Тезей
Благодарю. Что нового, Эгей?
Эгей
Я с жалобой на Гермию мою
Являюся, исполненный печали.
Приблизься ты, Деметрий. Добрый герцог,
Вот человек, которому я дал
Согласие на Термин жениться.
Приблизься ты, Лизандер! Государь,
А этот вот околдовал ей сердце.
Лизандер, да, ты ей давал стихи,
Ты с дочерью моею обменялся
Залогами любви; ты под окном ее
При месячном сиянье ей певал
Притворно нежным голосом слова,
Дышавшие притворною любовью;
Ты голову вскружил ей разным вздором:
Браслетами из собственных волос,
Колечками, безделками, сластями,
Игрушками, букетами, цветами -
Посланниками теми, что всегда
Над юностью неопытной всесильны;
Ты хитростью у дочери моей
Похитил сердце - и повиновенье,
Которым мне обязана она,
Ты изменил в настойчивость, в упрямство.
Мой государь, когда руки и слова
Она не даст Деметрию при нас,
То я прошу вас предоставить мне
Старинное афинянина право:
Она моя, и я ее судьбою
Располагать могу. Пускай она
Здесь изберет Деметрия иль смерть,
Которую при случае подобном
Немедля произносит наш закон.
Тезей
Ну, Гермия, что скажешь? Рассуди:
Тебе отец твой богом должен быть.
Он красоты твоей творец, и для него
Ты то же, что фигура восковая,
Которая им вылита. Имеет
Он право полное - и уничтожить,
И довершить создание свое.
Деметрий ведь достойный человек?
Геpмия
Не то же ль и Лизандер?
Тезей
Точно,
Но так как он родителя согласья
На ваш союз лишен, то ты должна
Предпочитать Деметрия.
Геpмия
О, если б
Мои глаза отцу могла я дать,
Чтоб он глядел, как я!
Тезей
Скорее ж ты
Должна глядеть его благоразумьем.
Геpмия
Я вас прошу: простите, государь!
Не знаю я, откуда эта смелость!
И, может быть, я скромность оскорблю,
Что чувствую, высказывая здесь,
Но я молю сказать мне, ваша светлость,
Что худшего в грядущем ждет меня,
Когда женой Деметрия не буду?
Тезей
От общества навеки отлученье
Иль смерть тогда должна избрать ты.
Итак изведай, Гермия, себя;
Подумай, как ты молода, пылка;
Подумай и о том, что если ты
Откажешься отцу повиноваться,
То ты должна навек оставить свет
И навсегда бесплодною остаться,
Чтоб гимны петь к бесчувственной луне.
Те трижды счастливы, в ком столько силы,
Чтоб, обуздав себя, свершить спокойно
Путь девственный; но роза на земле
Счастливее, когда она цветет
И не таит свое благоуханье;
Счастливее, поверь мне, розы той,
Которая на стебле тихо вянет,
Растет, живет, и принимает смерть -
И все одна, все в одиноком счастье.
Гермия
Так я расти и жить, и умереть
Хочу одна, скорей чем соглашуся
Я девственность мою отдать тому,
Чью власть душа всей силой отвергает.
Тезей
Подумай хорошенько, но когда
Настанет новолунье, - в этот день
Соединюсь навек я с Ипполитой -
Тогда и ты готова быть должна
Иль умереть за неповиновенье,
Иль сделать то, что хочет твой отец,
Иль принести на алтаре Дианы
Святой обет провесть всю жизнь свою
И строгою, и одинокой девой.
Деметрий
О, согласись же, Гермия! Лизандер,
Ничтожные претензии свои
Ты должен уступить моим правам,
Столь неоспоримым.
Лизандер
Любовь отца
Имеешь ты, Деметрий, так оставь же
Мне Гермию, а сам - возьми его.
Эгей
О, дерзкий! Да, любовию моею
Владеет он - и все, что в ней мое,
Моя любовь отдаст ему навеки.
Она моя, и все мои права
Над нею я Деметрию вручаю.
Лизандер
Но, государь, не так же ли, как он
И я богат, и знаменит рожденьем?
Моя любовь сильней его любви,
И в обществе, в малейших отношеньях,
Деметрию я равен; может быть,
Деметрия я превышаю даже;
А сверх того, чем может он хвалиться?
Я Гермией прекрасною любим -
Зачем же я права мои оставлю?
Деметрий... Да, я объявлю при нем:
Он дочери Недара предложил
Свою любовь; с тех пор душой Елены
Он овладел, и добрая Елена
Ему вполне, всем сердцем предана:
Боготворит неверного она.
Тезей
Я признаюсь, дошли такие ж слухи
И до меня, и я намеревался
С Деметрием об этом говорить;
Но я забыл: я сам был озабочен.
Иди за мной, Деметрий, и Эгей
Иди за мной: мне нужно вам обоим
Дать несколько особых наставлений.
Ты, Гермия прекрасная, готовься
Согласовать желания свои
С желанием родителя; иначе
Закон Афин, который изменить
Не можем мы, произнесет свой суд
И обречет тебя на заточенье
Или на смерть. Пойдем же, Ипполита!
Что, милая, как чувствуешь себя?
Деметрий и Эгей, за мной идите:
Я должен к вашей помощи прибегнуть,
Чтоб нужное все изготовить к свадьбе.
Поговорим мы также кой о чем,
Что собственно касается до вас.
Эгей
Мы следуем по долгу и желанью.
Тезей, Ипполита, Эгей, Деметрий и свита уходят.
Лизандеp
Ну, что с тобой, друг милый? Отчего
Ты так бледна, и помертвели розы
Твоих ланит?
Геpмия
Конечно, оттого,
Что нет дождя; но буря глаз моих
Легко заменит этот недостаток.
Лизандер
Мне никогда не удалось прочесть
Иль услыхать в истории, в рассказе,
Чтоб где-нибудь путь истинной любви
Был совершен спокойно. Иногда
Он возмущен различием рождений...
Геpмия
Мучение, когда высокий родом
Влюбляется в простую деву!
Лизандер
Иногда
Различьем лет...
Гepмия
Какое наказанье,
Когда скуют со старостию юность!
Лизандер
А иногда спокойствие зависит
От выбора родных...
Гepмия
О, это ад,
Когда должны мы выбирать не сами
Предмет любви!
Лизандер
А если выбор их
С влечением душ любящих согласен,
Тогда война, болезни или смерть
Их счастию уж верно помешают.
Итак, любовь мгновенна, будто звук;
Кратка, как сон; как призрак, преходяща;
Как молния среди глубокой ночи,
Она быстра - блеснет и озарит
Пред взорами и небеса, и землю,
Но прежде чем успеет человек
Сказать "смотри!" - уж снова бездны мрака
Все поглотят. Так быстро на земле
Все светлое в хаосе исчезает!
Гepмия
Но ежели для истинной любви
Страдание всегда необходимо,
То, видно, уж таков закон судьбы.
Научимся сносить его с терпеньем;
Страдания нельзя нам избежать:
Оно принадлежит любви, как вздохи,
Мечты и сны, желания и слезы,
Всегдашние товарищи влюбленных!
Лизандер
Прекрасна эта вера, но теперь
Не то! Послушай, у меня есть тетка,
Богатая, бездетная вдова -
Она живет отсюда милях в трех -
И ею я любим, как сын родной.
Там, Гермия, мы можем обвенчаться,
Закон Афин там не настигнет нас.
Когда меня ты любишь, завтра ночью
Тихонько дом родительский оставь,
И там, в лесу, который только в миле
От города, где встретил я тебя
С Еленою однажды майским утром,
Когда вы с ней обряды совершали,
Я буду ждать.
Гермия
О, добрый мой Лизандер,
Клянусь крепчайшим луком Купидона,
И лучшей, золотой его стрелой,
И кротостью Венериных голубок!
Клянуся тем, что связывает души
И делает счастливою любовь!
Клянусь огнем, который жег Дидону,
Когда троянец лживый уплывал!
Клянусь тебе, Лизандер, всею тьмою
Мужчинами нарушенных обетов,
Которые, уж верно, превзойдут
Своим числом все женские обеты, -
Я буду там, где ты назначил мне!
Лизандер
О милый друг, сдержи же обещанье!
Смотри, сюда Елена к нам идет.
Входит Елена.
Геpмия
Будь счастлива, прекрасная Елена!
Куда идешь?
Елена
"Прекрасная"? Увы!
Возьми назад, возьми свое названье!
О, красоту твою Деметрий любит,
Счастливая! Да, для него горят
Твои глаза Полярною звездою,
И голос твой приятный для него
Приятнее, чем жаворонка пенье
Для пастуха, когда кругом поля
Зеленою пшеницею покрыты,
А посреди боярышник в цвету.
Прилипчивы болезни - для чего бы
И красоте прилипчивой не быть?
Пока я здесь, могла б я заразиться,
О Гермия прекрасная, тобой!
Мой жадный слух запомнил бы твой голос,
Мои глаза усвоили б твой взор;
Мои слова прониклись бы, быть может,
Мелодией твоих приятных слов.
Когда б весь свет моим был достояньем,
Деметрия себе оставив, мир
Я б отдала, чтоб только быть тобою.
О, научи меня глядеть, как ты!
Скажи, каким ты способом владеешь
Деметрием и мыслями его?
Гермия
Я хмурюся, а он меня все любит.
Елена
О, если б обаятельна была
Как хмуренье твое, моя улыбка.
Гермия
Я с ним бранюсь, а он мне говорит
Слова любви.
Елена
Когда б мои молитвы
Могли любовь в нем так же пробудить!
Гepмия
И чем сильней его я ненавижу,
Тем он сильней преследует меня.
Елена
Меня же он тем больше ненавидит,
Чем более я предаюсь ему.
Гepмия
В его безумстве я не виновата.
Елена
Нет, красота твоя виновна в том.
О, если б и моя так провинилась!
Гepмия
Утешься, он меня уж не увидит:
Решилась я с Лизандером бежать.
До той поры, пока я не видала
Лизандера, Афины были рай!
Теперь мой рай - увы! - преобразился
В жестокий ад могуществом любви!
Лизандер
Елена, мы откроем наши души
Перед тобою. Завтра ночью мы,
Когда луна свой образ серебристый
На лоне вод зеркальных отразит
И уберет все травки влажным перлом,
В тот самый час, который укрывает
В своей тиши любовников побег,
Решилися Афины мы оставить.
Гepмия
И в том лесу, в котором мы с тобою
Так часто, отдыхая на цветах,
Свои мечты друг другу изливали,
Сойдуся я с Лизандером моим.
Там от Афин мы взоры отвратим,
Чтоб вновь друзей искать в стране чужой.
Прощай, моя подруга; помолися
За нас двоих. Пусть счастие вручит
Твоей любви Деметрия! Лизандер,
Не позабудь обещанное слово:
До завтрашней полуночи должны
Лишить себя мы сладкого свиданья,
Которое - как пища для влюбленных!
(Уходит.)
Лизандер
Я буду там. Прощайте же, Елена.
Пускай Деметрий вам принадлежит,
Как вы ему теперь принадлежите.
(Уходит.)
Елена
Как счастие неровно в этом мире!
Красавицей такой же, как она,
в Афинах я слыву; но что в том пользы?
Деметрий думает не так: не хочет
Признать меня, чем признана я всеми.
Но, кажется, мы оба в заблужденье -
Он в Гермию влюбился до безумья,
А я в его достоинства. Так что ж?
Ведь для любви все низкое, пустое
В достойное легко пересоздать:
Любовь душой, а не глазами смотрит.
И оттого крылатый Купидон
Представлен нам слепым и безрассудным.
Быть с крыльями и быть лишенным глаз -
Поспешности немыслящей эмблема!
Любовь зовут ребенком оттого,
Что в выборе своем она нередко
Обманута бывает, как дитя.
Видала я, как ветреные дети
Среди игры друг другу обещаний
Вдруг надают и вдруг изменят им.
Дитя-любовь, как и другие дети,
При случае готова взять назад
Все данные недавно обещанья.
Пока еще Деметрий не видал
Глаз Гермии, он градом клятв мне клялся,
Что он одной лишь мне принадлежит;
Но этот град пред Гермией растаял
И клятвенным дождем на землю пал.
Я Гермии побег ему открою:
Уж верно в ночь преследовать ее
Он пустится, и если благодарность
Я от него за это получу,
То дорого досталась мне она.
Да, там его увидеть и потом
В Афины вновь печально возвратиться -
Достаточно награды этой мне!
(Уходит.)
Афины. Внутренность хижины.
Входят Основа, Бурав, Флейта, Рыло,
Пигва и Выдра.
Пигва
Вся ли наша компания здесь?
Основа
Лучше бы вы перекликали нас всех одного за другим по тому порядку,
как мы записаны.
Пигва
Вот список имен всех тех людей, которые найдены способными и избраны из
всех афинян, чтобы исполнить нашу интермедию пред герцогом и герцогинею,
вечером после свадьбы.
Основа
Во-первых, любезный Питер Пигва, скажите нам, в чем состоит наша пьеса?
Потом прочтите имена актеров. Приступайте к делу.
Пигва
Ладно! Наша пьеса - "Плачевная комедия и жесточайшая смерть Пирама и
Фисби".
Основа
Славная штука! Уверяю вас, превеселая! Теперь, любезный Питер Пигва,
вызывайте вперед ваших актеров, по списку. Господа, развернитесь в линию.
Пигва
Отвечайте по вызову. Ник Основа, ткач!
Основа
Налицо! Назначьте мою роль в пьесе и продолжайте.
Пигва
Вы, Ник Основа, возьмите на себя роль Пирама.
Основа
Что такое Пирам? Любовник или тиран?
Пигва
Любовник, который преблагородно убивает себя за свою возлюбленную.
Основа
Надо будет пролить толику слез, чтоб исполнить роль как следует. Если
я буду играть эту роль, то берегите ваши глаза, господа слушатели! Я подниму
бурю и, некоторым образом, стон! Ну, к другим! Однако я особенно превосходен
в ролях тиранов; я бы отменно сыграл роль Геркулеса или роль, в которой бы
пришлось бесноваться и все посылать к черту. (Декламируя.)
С трепетом, с треском, утесы толкаясь,
...Тюрьм_ы_ уничтожат запоры!
А Феб, в колеснице своей приближаясь,
Судьбы изменит приговоры!
Вот истинно превосходно! Ну, назначайте остальных актеров. Это совершенно в
духе Геркулеса, в духе тирана; любовники говорят плаксивее.
Пигва
Франсис Флейта, продавец раздувальных мехов.
Флейта
Здесь, Питер Пигва.
Пигва
Вы должны взять на себя роль Фисби.
Флейта
Что такое Фисби? Странствующий рыцарь?
Пигва
Это дама, в которую влюблен Пирам.
Флейта
Нет, черт возьми, я не хочу играть роль женщины - у меня пробивается
борода.
Пигва
Это ничего не значит. Вы будете играть эту роль в маске и говорить
таким тоненьким голоском, каким вам будет угодно.
Основа
Если я могу спрятать мое лицо под маску, то дайте мне играть роль
Фисби. Я буду говорить чертовски тоненьким голоском: "Фисби, Фисби! Ах,
Пирам! Мой дорогой, мой возлюбленный! Твоя дорогая Фисби, твоя дорогая
возлюбленная!"
Пигва
Нет-нет, вы должны исполнять роль Пирама, а вы, Флейта, Фисби.
Основа
Хорошо, продолжайте.
Пигва
Робин Выдра, портной!
Выдра
Здесь, Питер Пигва.
Пигва
Робин Выдра, вы возьмете на себя роль матери Фисби. Томас Рыло,
медник!
Рыло
Здесь, Питер Пигва.
Пигва
Вам досталась роль Пирамова отца. Сам я буду играть отца Фисби. Бурав,
столяр, вы будете представлять льва. Надеюсь, теперь все роли розданы.
Бурав
Написана ли у вас роль льва? Пожалуйста, ежели она написана, дайте мне
ее, а то я учу ужасно тупо.
Пигва
Нет, вы можете исполнить вашу роль наобум: вам надо будет только
рычать.
Основа
Позвольте мне взять на себя роль льва. Я буду так рычать, что всем
слушателям будет любо меня слушать; я буду так рычать, что заставлю герцога
сказать: "Пусть его порычит еще, пусть его еще порычит"!
Пигва
Если вы будете рычать слишком страшно, то испугаете герцогиню и дам: вы
- рычать, а они - кричать; а этого достаточно, чтобы нас повесили.
Все
Да, этого достаточно, чтобы нас всех перевешали!
Основа
Я согласен с вами, друзья, что если мы испугаем дам до того, что они
лишатся чувств, то, пожалуй, могут заставить нас повесить; но я только до
такой степени возвышу мой голос, что буду рычать, как милая молодая голубка.
Я просто буду рычать, как соловей.
Пигва
Вам нельзя взять на себя другой роли, кроме роли Пирама. Для Пирама
нужен человек с приятною наружностью, красивый мужчина, какого только можно
себе представить, в полном цвете лет. Для этой роли нужен самый любезный
человек. А потому вы непременно должны исполнить роль Пирама.
Основа
Ладно, я беру на себя эту роль. Какую бороду я должен буду выбрать
для этой роли?
Пигва
О, какую хотите.
Основа
Я привяжу себе или бороду соломенного цвета, или бороду
оранжево-дубового цвета, или бороду пурпурно-малинового цвета, или бороду
цвета французской короны - ярко-желтого цвета.
Пигва
У некоторых французских голов совершенно нет волос, а потому вам
пришлось бы играть без бороды. Однако, господа, вот ваши роли; я вас прошу,
я вас умоляю, и вместе с тем желаю, чтобы вы выучили их к завтрашней ночи.
Мы соберемся все в дворцовом лесу, который в одной миле от города, и там,
при лунном свете, сделаем репетицию. Если мы соберемся в городе, то толпа
последует за нами и разболтает о наших намерениях. А между тем я составлю
список некоторых вещей, необходимых для нашего представления. Прошу вас, не
обманите меня, приходите.
Основа
Мы будем непременно. Там мы можем сделать нашу репетицию с большею
свободою и с большею бодростью. Постарайтесь, господа! Отличитесь! Прощайте!
Пигва
Мы соберемся у Герцогова дуба.
Основа
Довольно! Хоть тресни, а приходи!
Все уходят.
Лес в окрестностях Афин.
Входят с одной стороны эльф, а с другой Пак.
Пак
Что нового? Куда несешься, эльф?
Эльф
Над горами, над долами,
Сквозь лесную глубину,
Над оградой, над стенами,
Сквозь огонь и сквозь волну -
Мне повсюду путь нетрудный.
Я ношусь быстрей луны,
Я служу царице чудной
В час полночной тишины!
Я волшебные кружочки
Поливаю для нее.
Видишь буквиц на лужочке?
То питомицы ее.
Видишь пятна расписные
На одеждах их златых?
То рубины дорогие -
Дар волшебниц молодых.
В них тайник благоуханья,
В них вся роскошь их красы.
Я несусь для собиранья
Капель утренней росы;
Я повесить в серединке
Каждой буквицы хочу
По жемчужинке-росинке.
Ну, прощай, дух, я лечу!
Скоро праздник здесь начнется
Для царицы молодой,
И с царицей принесется
Легких эльфов целый рой!
Пак
И у царя здесь праздник нынче ночью.
Царицу ты свою предупреди,
Чтобы отнюдь она с ним не встречалась:
Он на нее ужасно рассержен
За то, что есть у ней прелестный мальчик,
Похищенный недавно у царя
Индийского. Царица не имела
Прелестнее ребенка никогда.
Наш Оберон завистливый желает
Его во что б ни стало в свиту взять,
Чтоб обегать с ним вместе глушь лесную;
А между тем ребенка дорогого
Не хочется царице уступить.
Она его цветами убирает
И в нем одном всю радость полагает.
Теперь, когда встречаются они
Или в лесу, иль на траве зеленой,
Иль у ручья, при блеске чудных звезд,
То ссориться так сильно начинают,
Что эльфы их от страха убегают
И прячутся, бедняжки, поскорей
Под чашечки упавших желудей.
Эльф
Наружностью твоей и обращеньем,
Быть может, и обманываюсь я,
Но, кажется, ты точно дух лукавый,
По имени Робин, иль Добрый Друг.
Не ты ль девиц пугаешь деревенских?
То сливочки снимаешь с молока,
То мельницы ручные их ломаешь,
То не даешь хозяйке масла сбить,
То не даешь закиснуть их напиткам?
Не ты ль с пути сбиваешь пешеходов
И тешишься их страхом и досадой?
Но кто тебя зовет любезным Паком,
Тем счастие приносишь ты с собой,
И сам за них работы исполняешь.
Не ты ли, Пак?
Пак
Так точно, ты узнала:
Я точно тот веселый дух ночей
И вместе шут придворный Оберона.
Нередко он смеется надо мной,
Когда начну я ржать, как кобылица,
И голосом обманывать коня,
Который жир себе наел бобами.
Я иногда, резвяся, принимаю
Вид яблока печеного, и с ним
Я к кумушке тихонько прячусь в чашку;
И только лишь кума начнет хлебать,
Я в губы ей толкаюсь и питьем
Изношенный передник обливаю.
А иногда для тетушки степенной,
Когда она рассказывать начнет
Историю, исполненную слез,
Я, сделавшись трехногим, гладким стулом,
Из-под нее выскакиваю вон -
И тетушка летит в припадке кашля,
И целый хор, поджав себе бока,
Хохочет, и чихает, и клянется,
Что никогда не веселился он
Так истинно, как в этот час паденья.
Тсс! Оберон, мой царь, сюда идет!
Эльф
А вот моя царица! Хорошо бы,
Когда б твой царь ушел скорей отсюда.
Входят Оберон со свитой с одной стороны
и Титания со своей свитой - с другой.
Оберон
Зачем я здесь, при месячном сиянье,
Надменную Титанию встречаю?
Титания
А, это ты, ревнивец Оберон!
Идемте, эльфы, я ведь поклялась
С ним не делить ни общества, ни ложа.
Оберон
Остановись, преступная жена,
Не я ль твой муж!
Титания
А я тебе жена!
О, знаю я, ты часто покидаешь
Исподтишка волшебную страну
И в образе влюбленного Корина,
Проводишь дни с свирелию в руках,
У ног своей возлюбленной Фелиды,
И ей поешь любовь свою в стихах!
Ты для чего из дальних стран индийских
Явился здесь? Уж верно, для того,
Что с дерзкою, в сапожках, амазонкой,
С воинственной любимицей твоей,
Готовится Тезей соединиться -
И ложу их пришел ты даровать
И счастие, и радость без конца.
Оберон
Титания, тебе ли упрекать
За то, что я привязан к Ипполите?
Известна мне к Тезею страсть твоя:
При бледном звезд сиянии не ты ли
Похитила его у Перигены,
Которую он обольстил? Не ты ль
Заставила его забыть все клятвы,
Которые давал он Ариадне,
Аглае и прекрасной Антиопе?
Титания
Ты в ревности все это изобрел.
Как перешло за половину лето,
Ни разу нам собраться не случалось
В лесу, в лугах, в долине, на горе,
Иль при ручье, поросшем тростниками,
Иль на краю приморских берегов,
Чтобы плясать под свист и говор ветра
И составлять кружочки, без того
Чтоб ты своим неугомонным криком
Не помешал веселью наших игр.
И ветры, нам как будто бы в отместку
За то, что тщетно песни нам поют,
Все принялись высасывать из моря
Зловредные туманы и пары,
Туманами покрыли все равнины
И вздули так ничтожные речонки,
Что их сдержать не могут берега.
С тех пор, как мы поссорились с тобою,
Напрасно вол впрягается в ярмо,
Напрасно труд свой тратит земледелец:
Зеленая пшеница вся сгнила,
Хотя еще пушком не покрывалась;
От падежа вороны разжирели,
И на полях затопленных стоят
Забытые, пустынные загоны;
Ил заволок следы веселых игр,
И на лугу играющих не видно.
С тех пор зима людей не услаждает,
И пения не слышно по ночам.
Зато луна, властительница вод,
Вся бледная от гнева, напоила
Туманами и сыростью весь воздух
И насморки в избытке зародила.
Все времена с тех пор перемешались:
То падает белоголовый иней
В объятия едва расцветшей розы;
То, будто бы в насмешку, лето вьет
Гирлянды из распуколок и ими
Чело зимы, увенчанное льдом,
И бороду старушки украшает.
Суровая зима, весна и лето,
И осень плодовитая меняют
Обычные ливреи меж собой;
Не узнает времен мир удивленный -
И это все наделал наш раздор,
И мы всему причина и начало!
Обеpон
Исправить все зависит от тебя.
Титания, зачем противоречить?
Я лишь прошу мне уступить ребенка
В мои пажи.
Титания
Ты можешь быть покоен
Я всей страны волшебной не возьму
За этого ребенка. Мать его
Была моею жрицей. Сколько раз
Во тьме ночей индийских, ароматных
Она моей сопутницей бывала!
На золотых нептуновых песках
Любили мы сидеть и наблюдать,
Как по волнам купеческие судна
Несутся в даль. О, как смеялись мы,
Любуяся, как ветер шаловливый
Их паруса натягивал - и те
Вздувались вдруг огромным животом.
Тогда моя несчастная подруга
Беременна была моим пажом
И с ловкостью, бывало, подражала,
По воздуху летая, парусам,
Беременным от ветра. Над землею,
Как по волнам наплававшись, она
Неслась назад с какой-нибудь безделкой
И мне ее вручала, говоря,
Что наш корабль с своим богатым грузом
Пришел назад из дальнего пути.
Но смертная была моя подруга
И умерла, доставив сыну жизнь.
Любя ее, я сына воспитаю;
Любя ее, я не расстанусь с ним.
Обеpон
Ты долго здесь намерена остаться?
Титания
Я, может быть, пробуду здесь день свадьбы.
Не хочешь ли спокойно поплясать
Средь наших хороводов иль взглянуть
На праздник наш при месячном сиянье?
Пойдем, не то - оставь нас: обойдемся
И без тебя.
Обеpон
Ребенка мне отдай -
И я готов тогда идти с тобою.
Титания
За все твои владенья не отдам!
Пока я здесь, мы будем лишь браниться.
Пойдемте, эльфы, прочь отсюда!
Титания и ее свита уходят.
Обеpон
Ну, хорошо, иди своим путем;
Но я тебя не выпущу из леса,
Пока твоих обид не отомщу.
Мой милый Пак, поди сюда скорее!
Ты помнишь ли, однажды там сидел
Я на мысу и слушал, как сирена,
Несомая дельфином на хребте,
Так хорошо, так сладко распевала,
Что песнь ея смирила ярость волн
И звездочки со сфер своих сбегали,
Чтоб музыку сирены услыхать?
Пак
Да, помню.
Обеpон
Ну, в то самое мгновенье
Я увидал - но видеть ты не мог -
Что Купидон во всем вооруженье
Летел меж хладною луною и землей
И целился в прекрасную весталку,
Которая на Западе царит.
Вдруг он в нее спустил стрелу с лука
Так сильно, что как будто был намерен
Он не одно, а тысяч сто сердец
Пронзить одной пылающей стрелою.
И что ж? Стрела, попавши в хладный месяц,
Потухла там от девственных лучей.
И видел я, как царственная дева,
Свободная, пошла своим путем
И в чистые вновь погрузилась думы.
Однако я заметил, что стрела
На западный цветок, кружась, упала.
Он прежде был так бел, как молоко,
Но, раненый любовию, от раны
Он сделался пурпурным. Все девицы
_Любовью в праздности_ его зовут.
Поди, найди цветочек - я тебе
Его траву показывал однажды.
Чьих век, смеженных сладким сновиденьем,
Коснется сок, добытый из него,
Тот влюбится, проснувшись, до безумья
В то первое живое существо,
Которое глазам его предстанет.
Поди, найди растенье и опять
Явись сюда скорее, чем успеет
Левиафан проплыть не больше мили.
Пак
Достаточно мне сорока минут,
Чтобы кругом всю землю опоясать.
(Уходит.)
Обеpон
С моим цветком волшебным подкрадусь я
К Титании, когда она уснет,
И ей в глаза пущу немного соку.
Он сделает, что первый, кто предстанет
Ее глазам - будь он медведь, иль лев,
Иль воин, бык, иль хитрая мартышка -
Тому она предастся всей душой.
И прежде, чем с нее сниму я чары -
Что сделать я могу другой травой -
Мне своего пажа она уступит.
Но кто идет сюда? Я невидим:
Подслушаю, что будут говорить.
Входит Деметрий, Елена следует за ним.
Деметрий
Оставь меня - я не люблю тебя!
Где ж Гермия прекрасная с Лизандром?
Убью его - почти убит я ею!
Они в лесу укрылись, ты сказала -
И вот я здесь, и вновь взбешен жестоко,
Что Гермии не встретил! Прочь, оставь
И перестань преследовать меня.
Елена
Ты сам своим магнитным, жестким сердцем
Меня влечешь. Не полагай, однако,
Что привлекаешь ты к себе железо:
Нет, сердцем я, поверь, верна, как сталь!
Лишись ты силы привлекать, тогда
К тебе стремиться силы я лишуся.
Деметрий
Я ль льстил тебе? Я ль был с тобою ласков?
Напротив, я признался откровенно,
Что не люблю тебя и не могу
Тебя любить.
Елена
За это я сильнее
Тебя люблю. Деметрий, я собачка,
Которую, чем более ты бьешь,
Тем более она тебя ласкает.
Да, обходись со мною, как с собачкой:
Толкай меня ногами, бей меня,
Не обращай вниманья, погуби;
Но как бы я презренна ни была,
Лишь следовать позволь мне за собою.
В твоей любви могу ль просить я места
Смиреннее того, в котором ты
Не отказал, конечно б, и собаке;
Но счастлива была бы я и тем.
Деметрий
Не возбуждай ты слишком отвращенья:
Когда тебя я вижу - болен я.
Елена
А я больна, когда тебя не вижу.
Деметрий
Ты скромности законы оскорбляешь,
Из города так поздно выходя,
Преследуя того, кем не любима,
И дорогую девственность вверяя
Удобностям пустынной тишины
И прихоти дурных внушений ночи.
Елена
Защитою моею - добродетель
Деметрия. Когда тебя я вижу,
То для меня не существует ночи.
Мне кажется, что ночи нет теперь,
Мне кажется, что обществом наполнен
Пустынный лес. В тебе одном весь мир!
Кто ж подтвердит, что я одна в лесу,
Когда весь мир здесь на меня взирает?!
Деметрий
Я убегу и спрячусь от тебя
В кустарниках. И ты среди зверей
Останешься одна.
Елена
О, самый дикий
Из всех зверей не так жесток, как ты!
Беги, когда ты хочешь; мы изменим
Уставленный природою порядок -
И побежит от Дафны Аполлон,
За грифоном помчится голубица,
И даже лань смиренная - и та
Удвоит бег, чтобы настигнуть тигра...
Но тщетны все усилья, если слабость
Преследует, а твердость убегает!..
Деметрий
Тебя я слушать больше не хочу:
Пусти меня! И если ты за мною
Пойдешь опять, то я тебе клянусь,
Что причиню в лесу тебе я горе.
Елена
Увы! Во храме, в городе и в поле -
Ты причиняешь горе мне везде!
Деметрий, стыдно! Оскорбив меня,
Весь женский пол ты оскорбил жестоко!
Мы, женщины, не можем, как мужчины,
Оружием завоевать любовь;
Мы созданы, чтоб принимать от вас
Любезности, а не самим за вами
Ухаживать. Я за тобой пойду...
О, я хочу из ада сделать небо,
Принявши смерть от милой мне руки!
Деметрий и Елена уходят.
Обеpон
Прощай! Путь добрый, нимфа! Я устрою,
Пока вы здесь, что будешь от него
Ты убегать, а он страдать любовью.
Пак возвращается.
Обеpон
А, здравствуй Пак! Достал ли ты цветок?
Пак
Достал - вот он.
Обеpон
Давай его скорей,
Прошу тебя. Я знаю чудный берег,
Где дикий тмин растет и где цветут,
Качаяся, фиалки возле буквиц.
Над берегом из жимолости темной,
Шиповника и благовонных роз,
Как будто там шатер образовался.
В нем иногда, на ложе из цветов,
Титанию в час ночи усыпляет
Своей игрой и пляской эльфов хор,
А пестрый змей с себя снимает шкурку,
Которая довольно широка,
Чтоб эльфа в ней закутать совершенно.
Пойду туда. Титании в глаза
Во время сна пущу немного соку -
И в тот же миг чудовищных фантазий
Исполнится ее воображенье.
Возьми и ты цветочек и ступай
Искать в лесу. Афинянку найдешь
Ты там и с ней афинянина: он
Ее любовь упорно отвергает.
Ты молодца узнаешь по одежде.
Натри ему глаза и сделай так,
Чтобы ее он увидал, проснувшись.
Смотри, устрой, чтоб он в нее влюбился
Еще сильней, чем влюблена она.
Ступай же, Пак, и будь опять со мною,
Пока еще петух не прокричал.
Пак
Покоен будь: исполню приказанья.
Уходят.
Другая часть леса.
Входит Титания со свитой.
Титания
Составьте хоровод и пойте песни,
Потом на треть минуты удалитесь:
Ступайте - кто злых гусениц топтать,
Кто воевать с летучими мышами,
Чтобы потом для всех малюток эльф
Сшить платьица из кожаных их крыльев,
Кто отгонять толпы несносных сов,
Которых так малютки удивляют,
Что напролет всю ночь они кричат.
Теперь меня вы песней усыпите,
А там скорей летите исполнять
Свои дела; я отдыхать здесь буду.
1-й эльф
Вы, с раздвоенным жалом змейки,
Припрячьте пестренькие шейки,
А вы, колючие ежи
И долгохвостые ужи,
Царице доброй не вредите
И близко к ней не подходите!
Хор
С нашей песней, Филомела,
Слей мелодию свою,
Баю, баюшки-баю!
Баю, баюшки-баю!
Чтоб ничто вредить не смело,
Чтоб царица здесь спала,
Не страшась ни чар, ни зла!
Ну, царица, почивай,
Мы поем тебе: "бай-бай!"
2-й эльф
Не ходите сюда вы, ткачи-пауки,
Долгоногие - прочь, удалитесь!
Прочь, улитки, жуки!
Да и вы, червяки,
Сон царицы нарушить страшитесь!
Хор
С нашей песней, Филомела,
Слей мелодию свою.
Баю, баюшки-баю!
Баю, баюшки-баю!
Чтоб ничто вредить не смело,
Чтоб царица здесь спала,
Не страшась ни чар, ни зла!
Ну, царица, почивай,
Мы поем тебе: "бай-бай!"
1-й эльф
Прочь улетим: теперь в порядке все.
Пусть лишь один останется на страже.
Эльфы улетают. Титания засыпает.
Входит Обеpон.
Обеpон
(выжимая цветок на глаза Титании.)
Кого, проснувшись, ты увидишь,
Того всем сердцем обожай,
Люби его, как только можешь,
И от любви к нему страдай!
Будь он медведь, иль вол, иль кошка,
Будь он кабан, иль барс степной -
Пускай тебе вообразится,
Что одарен он красотой!
Лишь только гадкое творенье
Сюда придет, сбрось усыпленье!
(Уходит.)
Входят Лизандер и Гермия.
Лизандер
Прекрасная, ты, верно, утомилась,
Так по лесу блуждая? Ты права:
Мы сбилися с дороги. Если хочешь,
Мы, Гермия, здесь можем отдохнуть
И подождать, пока рассвет настанет.
Гермия
Да, отдохнем, Лизандер. Поищи
Себе постель, а я на возвышенье
Прилягу здесь усталой головой.
Лизандер
Подушкой пусть одна и та же кочка
Послужит нам. Одно пусть будет сердце,
Одна - постель. И в нас хоть две души,
Но верность ведь одна на дне обеих.
Гермия
Нет, милый мой, хоть из любви ко мне,
Мой дорогой Лизандер, согласися, -
И не ложись так близко.
Лизандер
О, прими
Мои слова в чистейшем их значеньи!
Всегда должно любовью понимать
Слова любви. Я говорю, что сердцем
Привязан я так сильно к твоему,
Что в нас двоих одно и то же сердце.
Я говорю, что клятвой две души
В нас скованы так сильно, что хоть точно
В нас две души, но верность в них одна.
Позволь же мне лечь рядом. Верь мне: я,
Ложась с тобой, не осквернюся ложью.
Геpмия
Как хорошо играешь ты словами!
Свой нрав и гордость прокляла бы я,
Когда б могла подумать, что ты лжешь;
Но, милый друг, настолько будь любезен
И, из любви ко мне, ложись подальше.
Чтоб скромности людской не оскорбить,
Нам следует с тобою разлучиться.
Меж юношей и девой молодой,
Мой милый друг, прилично расстоянье.
Итак - прощай. Пускай твоя любовь
Лишь с жизнию бесценною иссякнет.
Лизандер
Аминь, аминь - отвечу на молитву.
Пусть жизнь моя окончится тогда,
Когда любить тебя я перестану.
Я лягу здесь. Желаю, чтобы сон
Твои глаза сомкнул успокоеньем.
Гepмия
А я хочу, чтоб точно тем же он
Закрыл глаза того, кто мне желает.
Лизандер и Гермия засыпают. Входит Пак.
Пак
Я лес кругом весь обошел,
А человека не нашел,
На чьих глазах мой царь желает
Цветочек этот испытать.
Он чудной силой обладает
Любовь мгновенно зарождать.
Ночь - тишина! А, вот невежда!
На нем афинская одежда...
Так, это он, должно быть, он,
О ком твердил мне Оберон:
Тот самый, что пренебрегает
Афинской девой. Вот она
Благополучно почивает,
Хотя постель ее грязна.
Бедняжка, лечь она не смела
С своим бесчувственным рядком.
Постой же, я поправлю дело:
Натру глаза его цветком.
Пусть мой цветок моей рукою
Всю душу в нем настроит вновь,
И с этих пор не даст покою
Его глазам его любовь!
Проснись, когда я удалюся:
Я ж к Оберону тороплюся.
(Выжимает цветок на глаза Лизандера и
уходит.)
Входит Деметрий, Елена бежит за ним.
Елена
Остановись, хотя бы для того,
Чтобы меня убить, о мой Деметрий!
Деметрий
Прочь - и не смей преследовать меня -
Я требую.
Елена
Не хочешь ли ты бросить
Меня одну во тьме? О, не бросай!
Деметрий
Останься здесь или с тобой случится
Несчастье. Я хочу идти один.
(Уходит.)
Елена
Я не могу перевести дыханья;
Но тщетно я преследую его:
Чем более его я умоляю,
Тем меньше в нем участья возбуждаю.
Ты ж, Гермия - ты счастлива везде,
Где б ни была! В твоих глазах есть сила
Притягивать к себе сердца других.
Чем придала она так много блеску
Своим глазам? Быть может, солью слез?
О, если б так, то чаще, чем ее,
Мои глаза слезами орошались!
Нет; как медведь, собой я безобразна:
Встречаяся со мною, даже звери
Пугаются и от меня бегут;
Не должно же дивиться, что Деметрий
От моего присутствия бежит,
Как будто от чудовища. Какому
Коварному, несчастному стеклу
Я верила, что с Гермией Прекрасной
Осмелилась я сравнивать себя!
Кто это здесь? Лизандер на земле!
Он спит иль мертв? Но я не вижу крови
И раны нет. Лизандер, если вы
Не умерли, проснитесь, ради Бога!
Лизандер
(просыпаясь)
О, для тебя, прозрачная Елена,
Я сквозь огонь охотно побегу.
Могущество свое теперь являет
Природа тем, что дозволяет мне
В твоей груди вполне увидеть сердце.
Деметрий! Где он? Гадко это имя!
Как хорошо оно тому пристало,
Кто должен пасть от моего меча!
Елена
Лизандер, нет, не говорите так;
Что нужды вам, что Гермию он любит?
О, Боже мой, у Термин в душе
Одни лишь вы: так будьте же довольны!
Лизандер
Довольным быть? Кем - Гермией? О нет!
Раскаялся я в скучных тех минутах,
Которые я с нею потерял!
Не Гермию люблю я, а Елену.
Кто ж ворона на голубя сменять
Не пожелает? Волей человека
Владеет ум, а ум мне говорит,
Что ты из всех достойнейшая дева.
Как всякий плод до зрелости доходит
В известное лишь время, так и я
До сей поры был юношей незрелым.
Мой ум достиг теперь лишь до сознанья
И, управляя волею моей,
Привел меня к глазам твоим, Елена.
В твоих глазах, как в книге незакрытой,
Читаю я рассказы про любовь.
Елена
За что меня избрали вы предметом
Насмешки злой? Чем заслужила я
Презрение от вас? О, не довольно ль,
Не слишком ли довольно и того,
Что заслужить я не могла и взгляда
Приветного от милого ничем?
Нет, мало вам - и над моим бессильем
Смеетесь вы. Поверьте мне, Лизандер:
Презрительно приветствуя меня,
Нехорошо вы сделали. Прощайте.
Но, признаюсь, я больше ожидала
Участия в вас встретить. Неужели,
Когда одним мужчиною девица
Отвергнута, то должен оскорблять
Ее другой?
(Уходит.)
Лизандеp
Елена не видала
Здесь Гермию! Спи, Гермия! Отныне
Ко мне не приближайся! Как желудок,
Пресытившись хорошим сладким яством,
Потом к нему питает отвращенье;
Как ереси - особенно для тех,
Которые в них долго заблуждались -
Становятся глубоко ненавистны:
Так Гермия, как ересь иль как яства
В излишестве, будь ненавистна всем,
Особенно ж будь ненавистна мне!
Я с этих пор все силы посвящаю
Любви моей, Елене, и ее
Могуществу. Ей буду я слугою!
(Уходит.)
Гермия
(просыпаясь)
О, помоги, Лизандер, помоги!
Сорви змею с груди моей скорее!
О, сжалься!.. Ах, какой тяжелый сон?
Смотри, я все еще дрожу от страха.
Мне снилося, что будто бы змея
Ужасная мне сердце пожирала
И что, смеясь, спокойно ты смотрел
И на змею, и на мои страданья.
Лизандер! Как, ушел? Меня не слышит?
Лизандер! Как, ни звука нет, ни слова!..
Увы! Где ты? О, говори со мной,
О, говори, молю тебя любовью!
Я чувств почти лишилася от страха.
Нет, видно, ты далеко от меня!
Тебя иль смерть сейчас же отыщу я!
(Убегает.)
Та же часть леса.
Титания спит. Входят Пигва, Бурав,
Основа, Флейта, Рыло и Выдра.
Основа
Все ли мы собрались?
Пигва
Хорошо! Хорошо!.. Да, здесь чрезвычайно подходящее место для нашей
репетиции. Эта зеленая лужайка будет нашей сценой, этот куст боярышника -
нашей уборной; и мы разыграем нашу пьесу точь-в-точь как перед герцогом.
Основа
Питер Пигва!
Пигва
Что тебе, самонадеянный Основа?
Основа
Есть вещи в этой комедии "Пирам и Фисби", которые вовсе не понравятся.
Во-первых, Пирам должен обнажить меч, чтобы убить себя - этого дамы не могут
вынести. Что ты на это скажешь?
Рыло
Клянусь, это в самом деле опасно.
Выдpа
Я полагаю, что при конце представления убийство можно и выпустить.
Основа
Ничуть! У меня есть хитрость, которая все уладит. Напишите мне пролог и
пусть в этом прологе будет сказано, что мы вовсе не хотим вредить нашими
мечами и что Пирама в действительности не убивают; а для большего убеждения
скажите им, что я, Пирам, не Пирам, а просто Ник Основа, ткач: это
уничтожит всякий страх.
Пигва
Хорошо, у нас будет такой пролог, и мы напишем его восьмистопными и
шестистопными стихами.
Основа
Нет, прибавьте еще две стопы: пусть он будет восьмистопный и
восьмистопный.
Pыло
Не испугаются ли дамы льва?
Выдpа
Я боюсь этого - уверяю вас.
Основа
Господа, вы должны это хорошенько обдумать. Привести - Боже нас избави!
- льва туда, где находятся дамы! Это ужаснейший поступок! Из всех диких
зверей нет птицы страшнее вашего льва - живого льва, и вы должны обратить на
это внимание.
Рыло
Надо будет в другом прологе сказать, что это не лев.
Основа
Нет, надо, чтоб актер назвал себя по имени и из-за шеи льва показал до
половины свое лицо. При этом он может сказать вот что, или что-нибудь
подобное: "Сударыни", или: "Прекрасные дамы, я бы желал...", или: "Я прошу
вас", или: "Я умоляю вас - не пугайтесь, не трепещите: я ручаюсь моей жизнью
за ваши жизни. Если вы думаете, что я лев, то я пропал! Нет, я совсем не
лев: я такой же человек, как и другие люди". При этом, кстати, пусть актер
назовет себя по имени; пусть он скажет, что он просто Бурав, столяр.
Пигва
Хорошо, пусть будет так. Но есть еще две трудные вещи: первая - как
привести в комнату лунный свет? Вы знаете, что Пирам и Фисби разговаривают
при лунном свете.
Бурав
Будет ли светить луна в ночь нашего представления?
Основа
Календарь! Календарь! Посмотрите в календаре; сыщите лунный свет,
сыщите лунный свет!
Пигва
Да, в эту ночь луна будет светить.
Основа
Если так, то стоит только в большой комнате, где мы будем играть,
оставить окно открытым - и луна сама будет светить в окно.
Пигва
Да... Не то пусть кто-нибудь придет с зажженным пуком терновника или с
фонарем и скажет, что он пришел подражать луне или представлять лунный свет.
Но есть другое затруднение: нам нужна будет стена в большой комнате, ибо
Пирам и Фисби, как гласит история, разговаривали сквозь щель стены.
Бурав
Вы никогда не ухитритесь принести стену в комнату! Что вы скажете,
Основа?
Основа
Кто-нибудь может представлять стену. Пусть он намажет себя немножко
гипсом, или мелом, или штукатуркой, чтобы лучше походить на стену, и пусть
он держит свои пальцы вот так, и сквозь них Пирам и Фисби будут шептаться.
Пигва
Ежели это можно сделать, то теперь все слажено. Ну, садитесь наземь и
повторяйте ваши роли. Пирам, вы начинаете. Когда вы проговорите вашу речь,
то войдете в эту чащу. Так будут делать все, каждый соображаясь со своей
ролью.
Пак появляется позади их.
Пак
Что за народ здесь грубый раскричался
Так близко от царицыной беседки?
Комедию, никак, здесь затевают!
Послушаю, а может быть, и сам
При случае к ним попаду в актеры.
Пигва
Начинайте, Пирам! Фисби, подойдите поближе!
Пирам
(декламируя)
О милая Фисби, цветов неблаговонье...
Пигва
(поправляя его)
Цветов благоуханье, благоуханье!
Пирам
О милая Фисби, цветов благоуханье
Не так приятно мне, как уст твоих дыханье!
Но слышу голос я: останься здесь покуда,
А я сейчас опять к тебе явлюсь оттуда!
(Уходит в кусты.)
Пак
О мой Пирам, страннейший из Пирамов!
(Уходит за Пирамом.)
Флейта
Теперь моя очередь говорить?
Пигва
Да, разумеется, теперь вам говорить. Вы понимаете, что он пошел
осведомиться, что там за шум, и сейчас воротится.
Фисби
Блестящий мой Пирам, с лилейнойбелизною,
Ты розу победил своею красотою!
Могучий юноша, брильянт души моей
И верный мне, как конь, вернейший из коней,
Который никогда усталости не знает!
Приду к тебе, Пирам, к Нинуше на могилу!
Пигва
К Нину на могилу, любезный! Но вам еще рано это говорить: этим стихом
вы должны отвечать Пираму. Вы выговариваете вашу роль всю сплошь и не
дожидаетесь реплики. Пирам входит; вы кончаете этими словами: "усталости не
знает".
Возвращаются Пак, невидимый, и Основа
с ослиной головой.
Фисби
И верный мне, как конь, вернейший из коней,
Который никогда усталости не знает!
Пирам
Лишь для тебя Пирам прекрасным быть желает!
Пигва
О ужас! О чудо! Здесь черти! Молитесь, господа! Спасайтесь, добрые
люди! Помогите!
Все разбегаются.
Пак
Теперь пойду за вами и заставлю
Вас поплутать порядком чрез кусты,
Чрез тернии, чрез чащу и болота.
Я буду вам являться каждый миг
То лошадью, то свинкой, то собакой,
Медведем безголовым, то огнем,
И буду ржать и хрюкать, и урчать,
Рычать и жечь при каждой перемене,
То лошади, то свинке, то собаке,
То пламени, то хищному медведю
Со всем моим искусством подражая.
(Уходит.)
Основа
Куда же это они разбежались? А, это штука: они хотят испугать меня.
Возвращается Рыло.
Рыло
О, Основа! Ты превращен - что это я вижу на тебе?
Основа
Что вы видите? Вы видите ослиную голову, такую же, как ваша, не так ли?
Возвращается Пигва.
Пигва
Да защитит тебя Небо, Основа! Да защитит тебя Небо - ты превращен!
Рыло и Пигва убегают.
Основа
Я понимаю их хитрость: они хотят сделать вид, что принимают меня за
осла, и испугать, если можно; но я не сойду с этого места, что бы они ни
делали; я буду здесь прогуливаться взад и вперед; я буду петь, чтобы они
слышали, что я не испугался. (Поет.)
И черный дрозд с оранжевым носком,
И серый дрозд с приятным голоском,
И королек с коротеньким пушком...
Титания
(пробуждаясь)
О, кто меня, как гений, пробуждает?
Основа
(поет)
И зяблик, и щегленок,
И звонкий жаворонок.
И серая пеструшка -
Несносная кукушка,
Которая весь век
Все то же повторяет;
Ей внемлет человек,
Хоть верить не желает.
Впрочем, кто же захочет терять свои слова для такой глупой птицы? Кто
захочет доказывать птице, что она врет, хоть бы она целый век кричала
"ку-ку!"
Титания
О, спой еще, прекраснейший из смертных:
Мой слух влюблен в твой чудный голосок,
Как влюблены мои глаза в твой образ.
Ты силою своих прекрасных качеств
Влечешь меня невольно и признаться,
И клятву дать, что я тебя люблю!
Основа
Мне кажется, сударыня, что с вашей стороны не слишком благоразумно
любить меня. Впрочем, сказать правду, в нынешнее время любовь и благоразумие
редко ходят рука об руку, и, право, достойно сожаления, что какой-нибудь
честный сосед не возьмет на себя труда подружить их. Видите ли, что я умею и
пошутить при случае.
Титания
Ты так умен, как и красив собою!
Основа
Ни то ни другое. Но если бы я имел настолько ума, чтобы выйти из этого
леса, мне было бы достаточно его для собственного обихода.
Титания
О, не желай из леса выходить!
Я не пущу: ты должен здесь остаться.
Я эльф и из породы не простой:
Весна всегда живет в моих владеньях.
Люблю тебя, останься же со мной!
Я дам тебе прекрасных эльф в услугу,
И для тебя они пойдут искать
На дне морском каменья дорогие
И будут петь и песней усыплять
На берегу, усыпанном цветами.
И смертную природу я в тебе
Очищу так, что будешь ты подобен
Воздушному, бесплотному созданью.
Скорей, Горох Душистый, Паутинка,
Зерно Горчичное и Мотылек, сюда!
Являются четыре эльфа.
1-й эльф
Я здесь!
2-й эльф
И я!
3-й эльф
И я!
4-й эльф
Что нам прикажешь?
Титания
Любезными прошу быть с этим смертным.
Все прыгайте, резвитесь перед ним,
Его кормить несите абрикосы,
Смородину, пурпурный виноград
И ягоды шелковицы, и фиги;
У диких пчел похитьте сладкий мед,
А ножки их, напитанные воском,
Повырвите и, факелы соделав,
Зажгите их у светляков в глазах,
Чтоб освещать и сон, и пробужденье
Любезного. У бабочек цветных
Вы крылышки цветные оборвите,
Чтоб отгонять, как веерами, ими
Лучи луны от усыпленных глаз.
Приветствуйте его скорее, эльфы!
1-й эльф
Привет тебе!
2-й эльф
Привет.
3-й эльф
Привет.
4-й эльф
Привет!
Основа
Я от всего сердца благодарю вашу честь. Не угодно ли вашей чести
сказать мне свое имя?
1-й эльф
Паутинка.
Основа
Я бы желал поближе с вами познакомиться, любезная госпожа Паутинка.
Если я обрежу палец, то я возьму смелость прибегнуть к вашей помощи. Ваше
имя, честный господин?
2-й эльф
Душистый Горошек.
Основа
Прошу вас поручить меня благосклонности госпожи Шелухи - вашей
матушки, и господина Стручка - вашего батюшки. Любезный господин Душистый
Горошек, я чрезвычайно желаю познакомиться с вами. Ваше имя, сударь?
3-й эльф
Горчичное Зернышко.
Основа
Любезный господин Горчичное Зернышко, я очень хорошо знаю ваши
злоключения. Этот бессовестный, этот гигантский ростбиф перевел множество
благородных членов вашего дома. Уверяю вас, что ваши родственники не раз
заставляли навертываться слезы на моих глазах. Я желаю познакомиться с вами
покороче, любезный господин Горчичное Зернышко!
Титания
Идите все за ним и отведите
Его в мою беседку. Уж луна
На нас смотреть сквозь слезы начинает.
Когда она льет слезы, вместе с нею
Цветочек каждый плачет и скорбит
О чистоте, похищенной насильно.
Вы милого язык обворожите
И в тишине в беседку отведите!
(Уходит.)
Другая часть парка.
Входит Обеpон.
Обеpон
Проснулась ли Титания? Кто первый
Ее глазам явился и в кого
Она должна влюбиться до безумья?
Желал бы знать!
Входит Пак.
А, вот и мой посланник!
Ну, сумасбродный дух, что нового?
В лесу волшебном что нас позабавит?
Пак
В чудовище царица влюблена!
Когда она была погружена
В глубокий сон, то близ ее беседки,
Закрытой и священной, собралась
Толпа людей оборванных и грубых,
Которые трудами достают
Насущный хлеб в афинских балаганах.
Они пришли, чтоб сделать повторенье
Комедии, которую хотят
Представить в день супружества Тезея.
Глупейший из всей этой глупой труппы,
Тот самый, что Пирама представлял,
Окончив роль, вошел в лесную чащу.
Я в темноте последовал за ним
И обратил Пирамову башку
В ослиную. Он скоро должен был
Явиться вновь, чтоб отвечать Фисби.
Вот мой актер является на сцену -
И только лишь заметили его
Товарищи, все разом встрепенулись,
Как дикий гусь, который встретил взор
Ползущего охотника; как галки,
Которые, от выстрела вспорхнув,
Все каркают и, воздух рассекая,
Летят спастись по разным сторонам:
Так и они, увидевши Пирама,
Пустилися спасаться кто куда.
Все падали, где я ступал ногою,
И, падая, кричали, что их режут
И из Афин к себе на помощь звали...
Рассудок их, столь слабый, потерялся
В их ужасе столь сильном; ложный страх
Способствовал безжизненным предметам
Еще сильней вредить им и пугать;
Терновник и шиповник за одежды
Хватали их, причем рукав иль шляпу
Бегущие покинуть торопились.
Так, преданных безумному их страху,
Я разогнал их всех, оставив здесь
Прекрасного Пирама в превращеньи.
Меж тем как я там с ними хлопотал,
Проснулася царица и тотчас же
Влюбилася до крайности в осла.
Обеpон
Исполнилось все лучше, чем я думал.
Пустил ли ты афийнянину в очи
Волшебный сок, как я тебе велел?
Пак
Да, я его нашел, когда он спал
Недалеко от юной афинянки.
Когда же он проснется, то она
Его глазам предстанет поневоле.
Входят Деметрий и Гермия.
Обеpон
Тсс! Замолчи! Вот он идет сюда!
Пак
Да, дева та, но с ней другой мужчина.
Деметрий
О, для чего отталкиваешь ты
Того, кто так тебя безумно любит?
Смертельного врага ты мучай так,
А не меня!
Геpмия
Пока я упрекала;
Но я боюсь, чтоб ты не заслужил
Не только что упрека, но проклятья!
О, если ты убил во время сна
Лизандера? Его облитый кровью,
Ты погрузись вполне в моей крови:
Убей меня! Нет, солнце не бывало
Так верно дню, как верен был Лизандер
Своей любви! О, нет - уйдет ли он
От Гермии уснувшей? Я поверю
Скорей тому, что скоро шар земной
Просверлится насквозь и что в отверстье
Скользнет луна до самых антиподов,
Чтоб в полдень там явить свой бледный лик
И оскорбить пылающее солнце.
О, верно ты Лизандера убил:
Ты страшен мне, ты смотришь, как убийца!
Деметрий
О, так, как я, убитый только смотрит!
Да, я убит жестокостью твоей,
А ты, мой враг, убийца мой прекрасный,
Горишь звездой пленительной Венеры -
Вот что горит на ясных небесах!
Гepмия
Что общего с Лизандером моим
В твоих словах? О добрый мой Деметрий!
Где он? Отдай его моей любви!
Деметрий
Я труп его скорей отдам собакам!
Гepмия
Прочь от меня, прочь злобная собака!
Мою ты скромность вывел из пределов.
Да, ты убил Лизандера! Отныне
Будь исключен из общества людского!
Не мучь меня: ведь ты убил его?
Прошу, скажи хотя однажды правду!
Когда бы он не спал, ты не посмел бы
Ему в лицо взглянуть; но ты напал
На сонного. Как храбро поступил ты!
Лишь гадина могла так поступить!
Да, ты змея; но и змее едва ли
Когда случалось злей чем ты ужалить.
Деметрий
Ты сердишься напрасно - я невинен,
Лизандера я кровь не проливал
И не слыхал, что твой Лизандер умер.
Гepмия
Молю тебя, скажи мне, что он жив!
Деметрий
Какая ж ждет меня за то награда?
Геpмия
Не видеться со мною никогда!
Присутствие твое мне ненавистно!
Жив он иль нет - я не хочу, чтоб ты
Мне на глаза являлся.
(Уходит.)
Деметрий
Бесполезно
Ее теперь преследовать - она
Рассержена ужасно. Постараюсь
Здесь отдохнуть немножко: я устал.
Печаль еще становится несносней,
Когда ей сон, должник неаккуратный,
Откажется уплачивать свой долг.
Попробую, быть может, он уплатит
Хоть что-нибудь; здесь подожду его.
(Ложится и засыпает.)
Обеpон
Что сделал ты - ты все перемешал!
Ты верному любовнику влил соку,
И от твоей ошибки - посмотри -
Кто верным был, тот сделался неверным.
Пак
Уж, видно, так устроено судьбой:
На одного, кто верным остается,
Есть миллион вздыхателей неверных,
Тьму ложных клятв которые дают!
Обеpон
Ну, обеги весь лес быстрее ветра
И отыщи Елену из Афин.
Она больна; ее ланиты бледны;
От вздохов и от пламенной любви
Исчезла в ней вся свежесть юной крови.
Каким-нибудь обманом приведи
Ее сюда, а я здесь очарую
Его глаза, пока она придет.
Пак
(убегая)
Бегу, бегу! Смотрите, как бегу -
Быстрей стрелы, татарином спущенной.
Обеpон
(выжимая цветок на глаза Деметрия)
Купидоном пораженный,
Чудный, пурпурный цветок,
На покров очей смеженный
Испусти волшебный сок -
И им брошенная дева
Пусть блеснет в его очах
Как Венера в небесах!
Когда придет Елена, ты проснись
И всей душой в прекрасную влюбись!
Пак возвращается.
Пак
Толпы волшебной властелин,
Елена близко. Вместе с нею
Идет афинянин один -
Тот, что ошибкою моею,
Проснувшись, стал ее любить -
И умоляет он Елену
Его любовь вознаградить.
Увидим мы смешную сцену.
Как глупы люди - погляди!
Обеpон
Молчи и дальше отойди;
Их шум Деметрия разбудит.
Пак
Здесь разом два влюбленных будет.
О, как забавно, как смешно!
Меня ничто не забавляет
Сильней того, как заодно
Нелепость с глупостью бывает!
Входят Лизандер и Елена.
Лизандер
Ты думаешь, что я лишь насмехаюсь,
Твою любовь вымаливая, - нет!
Бывают ли насмешки со слезами?
Смотри - когда клянусь тебе, я плачу:
Мои слова рождаются в слезах,
В их истине порукой их рожденье.
Как можешь ты предполагать насмешку,
Когда в глазах ты видишь знак того,
Как я в моих словах чистосердечен?
Елена
Все дальше хитрость вы свою ведете.
Как тяжела борьба двух клятв бывает,
Когда одна другую убивает!
Для Гермии храните ваши клятвы:
Они - ее! Откажетесь ли вы?
Попробуйте вы взвесить клятву клятвой -
И весу в ней не будет. Так обет,
Который вы и мне, и ей даете,
Коль положить в две чашечки весов,
То ни одна из них не перевесит:
Они легки останутся, как сказки.
Лизандер
Когда я ей клялся, рассудок мой
Был не со мной.
Елена
Он и теперь не с вами,
Когда от прежних клятв вы отречетесь.
Лизандер
Пусть Гермию Деметрий любит; вас
Не любит он.
Деметрий
(просыпаясь)
Елена! О богиня!
О нимфа вод! О чудо совершенства!
С чем я могу сравнить твои глаза?
С кристаллом? Нет, кристалл нечист и мутен.
О, как на вид твои созрели губки,
Как вишенки: зачем они растут?
Чтоб возбуждать желанье к поцелую.
О, белизна снегов оледенелых,
Ласкаемых восточными ветрами
И покрывающих высокий Тавр,
Мне кажется черней пера вороны,
Когда свою ты руку поднимаешь!
Елена, о, позволь поцеловать
Ее - печать небесного блаженства,
Владычицу чудесной белизны!
Елена
О, хитрость! Ад! Вы сговорились все,
Чтоб надо мной жестоко насмехаться.
О, если бы приличье знали вы -
Вы оскорблять не стали бы так сильно
Несчастную! Да, мне давно известно:
Вы ненависть питаете ко мне;
Но нужно ль вам еще соединяться,
Чтоб тяжко так смеяться надо мной?
О, если бы вы были точно люди -
Как кажетесь по виду - о, тогда
Не стали б вы, конечно, обращаться
Так с женщиной смиренною и тихой,
Не стали б мне давать так много клятв
И восхвалять достоинства мои
До крайности, когда я верно знаю,
Что вы меня не терпите всем сердцем.
Соперники вы были по любви,
Соперники теперь вы по насмешке.
Насмешками своими вызывать
У девушки несчастной, бедной слезы...
Как доблестен, как храбр поступок ваш!
О нет, в ком есть хоть искра благородства,
Не станет тот так забавлять себя
И выводить бедняжку из терпенья!
Лизандер
Деметрий, вы жестоки - перестаньте!
Ведь Гермию вы любите, я знаю, -
Я от души и сердца моего
Передаю вам все мои права
На Гермию, а вы мне уступите
Свои права на чудную Елену,
Которую я всей душой люблю
И буду век любить.
Елена
О, никогда
Насмешники так нагло не смеялись!
Деметрий
Нет, Гермию оставь себе, Лизандер:
Она мне не нужна, и если я
Ее любил - моя любовь прошла.
У Термин мое гостило сердце,
Теперь оно к Елене, как в свой дом,
Пришло назад навеки поселиться!
Лизандер
Не верь ему, Елена!
Деметрий
Не дерзай
Оспаривать, чего ты сам не знаешь,
Иль дорого заплатишь ты за дерзость.
Входит Геpмия.
Геpмия
Отняв у глаз способность зорко видеть,
Ночь мрачная усиливает слух
И делает чувствительнее звуки.
Ночь, зрение ослабив, награждает
Нас тем, что слух удваивает в нас.
Я не глазам обязана, а уху
Тем, что тебя, Лизандер, здесь нашла:
Я шла сюда на голос твой. Жестокий,
Зачем меня оставил ты одну?
Лизандер
А мог ли тот с тобою оставаться,
Кого любовь гнала прочь от тебя?
Геpмия
Какая же любовь тебя гнала
От Гермии?
Лизандер
Лизандера любовь!
Лизандера любовь не позволяла
С тобой мне быть; любовь его к Елене,
Которая блестит во тьме ночной,
Сильней очей небесных - чудных звезд!
Зачем меня ты ищешь? Не могла ли
Ты разгадать, что ненависть моя
Заставила меня тебя покинуть?
Гepмия
Не то, что думаешь, ты говоришь;
Не может быть!
Елена
Смотрите - и она
К ним в заговор вступила. О, я вижу,
Они втроем здесь собрались затем,
Чтоб надо мной жестоко забавляться!
Неблагодарная, коварная подруга,
Не ты ли все устроила, скажи,
Чтобы меня измучить глупой шуткой?
О Гермия! Забыла ты мечты,
Которые делили мы с тобою,
Привязанность взаимную, часы,
Которые вдвоем мы проводили
И быстроту их обвиняли в том,
Что нас они так скоро разлучали.
Ужели все забыто: наша дружба
И детская невинность? Помнишь, мы
Один цветок с тобою вышивали,
Как две богини, по одной канве;
Всегда сидели на одной подушке,
Одну и ту же песню напевая,
Как будто в нас и руки, и тела,
И голоса, и души были слиты?
О, мы росли, как вишенка двойная,
Что раздвоенной кажется на взгляд,
Но связана одним и тем же стеблем.
Как ягодки согласные растут
На стебельке едином, так и мы -
Хоть с виду были две, однако сердце
Мы общее имели. Как в гербе,
Хотя и есть два поля - оба поля,
Принадлежа единому щиту,
Увенчаны нашлемником единым:
Так мы с тобой - и прежнюю любовь,
О Гермия, ты хочешь уничтожить!
С мужчинами соединилась ты,
Чтоб над своей подругой насмеяться.
Не дружеский, не девственный поступок!
Весь женский пол со мною заодно
Тебя винить - поверь - за это будет,
Хоть я одна тобой оскорблена.
Гермия
Меня твои упреки удивляют!
Я не смеюсь, но кажется, что ты
Намерена смеяться надо мною.
Елена
Лизандера не ты ль уговорила,
В насмешку мне, последовать за мной
И восхвалять мое лицо и очи?
А твой другой возлюбленный, Деметрий,
Который так недавно отгонял
Меня ногой, не по твоей ли воле
Зовет меня бесценной, божеством,
Небесною и нимфой несравненной?
Зачем бы стал так говорить он той,
Которую он сердцем ненавидит?
Зачем бы стал Лизандер отрекаться
От прошлого и от твоей любви,
Которая вселилась так глубоко
В его душе? Зачем свою любовь
Он предлагать мне стал бы? Без сомненья,
Все с твоего согласья. Если я
Не так, как ты, прекрасна и счастлива,
И не влеку, как ты, к себе сердец,
Напротив же люблю - и нелюбима,
О Гермия, несчастие мое
В тебе вселить должно бы не презренье,
А жалость.
Гермия
Нет, не понимаю я,
Что хочешь ты сказать.
Елена
О, притворяйся
Печальною! Прекрасно! Продолжай!
О, делайте гримасы и друг другу
Подмаргивать с улыбкой продолжайте,
Когда спиной я обращаюсь к вам;
Все поддержать старайтесь вашу шутку:
В ней много есть забавного; она
Так сыграна, что перейдет в потомство.
О, если бы в вас было сожаленье,
Приветливость иль благородство, вы
Не сделали б меня предметом шуток!
Прощайте. Я отчасти виновата;
Но смерть или отсутствие мое
Мою вину исправят очень скоро.
Лизандер
Остановись и дай мне оправдаться!
Моя любовь, моя душа и жизнь -
Чудесная Елена!
Елена
Превосходно!
Геpмия
Ну, перестань, не оскорбляй ее.
Деметрий
Когда она не может упросить,
То я могу принудить.
Лизандер
Ты принудить
Меня, поверь, не можешь, а она
Меня равно не может упросить.
Поверь, твои угрозы не сильнее
Ее бессильного моленья. О Елена,
Клянусь тебе, что я тебя люблю!
Клянусь тебе я жизнью - это правда!
Той жизнию, которой я готов
Пожертвовать, чтоб только доказать,
Что тот солгал, кто утверждать дерзает,
Что будто бы я не люблю тебя.
Деметрий
Я говорю, что я люблю Елену,
И более, чем можешь ты любить.
Лизандер
О, если так, пойдем и докажи мне.
Деметрий
Сейчас, идем...
Геpмия
(удерживая Лизандера)
О, что все это значит?
Лизандер, объясни!
Лизандер
Прочь, эфиопка!
Деметрий
Довольно, друг, хитрить и притворяться!
Для виду лишь ты рвешься из объятий
И показать стараешься притворно,
Что хочешь вслед идти - и не пойдешь.
О, знаю я тебя: ты смирный воин!
Лизандер
(Гермии)
Не вешайся, несносная ты кошка!
Оставь меня свободным, злая тварь!
Иль я тебя отброшу, как змею,
Прочь от себя!
Геpмия
Зачем такая строгость?
О милый мой, что сделалось с тобой?
Лизандер
Твой милый? Прочь, прочь, смуглая татарка,
Прочь, кислое лекарство, прочь микстура!
Геpмия
Ты шутишь?
Елена
Да, он шутит, как и ты.
Лизандер
Деметрий, я сдержу, что обещался.
Деметрий
Посмотрим, докажи. Я замечаю,
Что слабых уз довольно для того,
Чтобы тебя сдержать, - и я не верю
Твоим словам.
Лизандер
Не хочешь ли, чтоб я
Ее побил, иль ранил, иль до смерти
Ее убил? Я не хочу ей зла,
Хотя ее и ненавижу.
Геpмия
Боже,
Мне ненависть твоя сильней всех зол!
Как - ненависть? Ко мне? Скажи, за что же?
О, что с тобой, мой милый? Разве я
Не Гермия? Ты разве не Лизандер?
Не так ли я, как прежде, хороша?
Как, в ту же ночь любить меня и бросить!
Да, бросил ты меня! О боги, боги!
Не дайте мне увериться, что правду
Я говорю!
Лизандер
Да, правду: я клянусь
В том жизнию! Да, я тебя оставил
С намереньем не видеть никогда;
А потому ты можешь отказаться
От всех надежд, вопросов и сомнений.
Да, я люблю Елену, а к тебе
Я ненависть питаю - и поверь,
Что истина все это, а не шутка.
Гермия
(Елене)
Обманщица! Червь, спрятанный в цветке!
Воровка! Ты сюда прокралась ночью,
Чтоб милого похитить у меня.
Елена
Как хорошо! Нет более в тебе
Ни чистоты, ни скромности девичьей,
И искры нет стыда в твоих поступках,
Иль хочешь ты из уст моих смиренных
Поток укоров пламенных извлечь?
Стыдись, дрянная кукла!
Геpмия
Кукла! Я?
Что хочешь ты сказать? А, понимаю,
Откуда ты название взяла!
О, я теперь все дело понимаю:
Она меня унизить ростом хочет,
Сравнив мой рост с своим, которым так
Ты чванишься. Наружностью своею,
Высокою фигурой - знаю я -
Она его пленила. Неужели
Ты оттого так стала высоко
В его любви? Ужель я так мала?
Ну, отвечай, раскрашенная жердь!
Ужель я так мала? О нет, не думай!
Нет, я не так мала, чтоб не достать
До глаз твоих ногтями.
Елена
Господа,
Хотя и вы смеетесь надо мною,
Но я прошу вас - не давайте ей
Вредить мне. Я совсем не зла, поверьте,
И ссориться привычки не имею.
По робости я девушка вполне;
Меня побить ее не допускайте.
Не думайте, чтоб я могла найти
В самой себе от Гермии защиту,
Хотя она и меньше.
Геpмия
Как! Опять
Ты говоришь о росте!
Елена
Не сердись,
О Гермия! Не будь ко мне жестока!
Ты помнишь ведь, к тебе всегда любовь
Питала я и тайны все твои
Хранила век. Я пред тобой чиста!
Теперь в одном я только провинилась,
Что из любви к Деметрию сказала,
Что вы ушли тихонько в этот лес.
Деметрий мой последовал за вами,
А я за ним любовью увлеклась;
Но, оттолкнув, он угрожал меня
Прибить, прогнать, ногами растоптать
Или убить. Теперь, когда хотите
Меня домой пустить, я отнесу
В Афины страсть безумную обратно
И более не буду вам мешать.
Позвольте же теперь мне удалиться.
Вы видите, как я проста, глупа.
Гермия
Ну, что ж тебя удерживает?
Елена
Сердце,
Которое я оставляю здесь.
Геpмия
С Лизандером?
Елена
С Деметрием.
Лизандер
Елена,
Она тебе не смеет сделать зла:
Ты можешь быть покойна.
Деметрий
О, конечно!
Хотя б и ты соединился с ней -
Вы сделать зла не смеете Елене.
Елена
Когда она рассердится, ужасно
Бывает зла. Еще как были в школе -
Она была драчуньей. Я боюсь,
Хотя она мала.
Геpмия
Опять "мала"!
Опять меня ты ростом попрекаешь!
Дозволите ль меня так оскорблять?
Пустите к ней!
Лизандер
Прочь, карлица, прочь, крошка,
Зачатая на маточной траве!
Прочь, желудь! Прочь, брусника!
Деметрий
Ну, Лизандер,
Не слишком ли услужлив ты для той,
Которая услуг твоих не просит?
Оставь ее, не говори о ней,
Не защищай Елены. Если смеешь
Ты оказать хоть каплю к ней любви,
Ты дорого заплатишь!
Лизандер
Я свободен:
Она меня не держит. Ну, теперь
Иди за мной скорее, если смеешь.
Кто больше прав имеет на Елену -
Увидим.
Деметрий
Как? Мне за тобой идти?
Я пред собой тебе не дам ни шага?
Деметрий и Лизандер уходят.
Геpмия
И вы одна, сударыня, причиной
Всех этих неприятностей. Куда?
Останьтесь здесь!
Елена
Я вам не доверяю
И с вами здесь остаться не хочу.
Когда дойдет до драки, ваши руки
Быстрей моих; но ноги у меня,
Чтобы бежать, длинней гораздо ваших.
(Убегает.)
Геpмия
Не нахожусь, не знаю, что сказать!
(Бежит за Еленой.)
Обеpон
Вот следствия оплошности твоей!
И всякий раз ты промахи творишь
Иль просто ты умышленно плутуешь.
Пак
Ошибся я - поверь мне, царь теней!
Не ты ли мне сказал, что по костюму
Афинскому узнаю я того,
Кого ищу? И, право, мой поступок
Не заслужил упреков! Разве я
Не покропил афинянина очи?
Отчасти я ошибке даже рад:
Их ссора нам доставила забаву.
Обеpон
Соперники, однако, ищут места,
Чтоб драться. Ну, ступай скорее, Робин,
Спеши, удвой тьму ночи; звездный свод
Покрой густым туманом, столь же мрачным,
Как Ахерон, и разведи сейчас
Двух вспыльчивых соперников, но так,
Чтобы один не мог другого встретить:
То голосом Лизандера дразни
Деметрия язвительной насмешкой:
То голосом Деметрия серди
Лизандера - и так их друг от друга
Удерживай до той поры, пока
На их чело сон, подражатель смерти,
Надвинется свинцовою стопой
И их своим крылом нетопыриным
Прикроет. Ты пусти тогда в глаза
Лизандеру сок этой чудной травки:
В ней свойство есть в глазах уничтожать
Постигший их обман иль ослепленье
И прежнюю способность возвращать.
Когда они проснутся, эта шутка
Покажется им сном, пустым виденьем,
Соперники в Афины возвратятся,
И свяжут их сердца такие узы,
Которые разрушит только смерть.
Ступай - пока исполни это дело,
А я пойду к царице, и у ней
Я выпрошу индийского ребенка.
Потом сниму я с глаз ее те чары,
Которыми прикована она
К чудовищу - и всюду водворится
Спокойствие.
Пак
О повелитель эльфов,
Нам следует, однако, поспешить.
Уж облака драконы черной ночи
Всей силою стремятся рассекать,
Уж там блестит предвестница Авроры,
И, чувствуя, что скоро будет свет,
Спешат толпой блуждающие тени
На кладбище. Все проклятые души,
Которые могилу обрели
В волнах иль на дорогах перекрестных,
Уж улеглись на ложа из червей,
Страшась, чтоб день их страшного позора
Не озарил; от радостного дня
Они себя изгнали добровольно
И тьме ночей навеки обреклись.
Обеpон
Но мы с тобой другого рода духи:
С поклонником Авроры мне не раз
Случалося в лесу здесь забавляться.
Я обегал с ним рощи, как лесничий,
До той поры, пока врата Востока,
Все красные, как будто бы в огне,
Разверзнувшись широко, начинали
Свои лучи в Нептуна погружать
И покрывать чудесно-желтым златом
Соленые, зеленые струи.
Но поспеши, однако, и не мешкай -
До утра мы успеем кончить все.
(Уходит.)
Пак
И сюда и туда, и туда и сюда,
Я их всех поведу и сюда и туда.
Не деревни одни, но и все города -
Все боятся меня, всем я страшен всегда.
Ну, шалун, поводи их туда и сюда!
А, вот один!
Входит Лизандер.
Лизандер
Ну, где же ты, Деметрий?
Надменный, где ты, говори?
Пак
Я здесь!
А, негодяй! К оружью, защищайся!
Где ты?
Лизандер
Я здесь! Сейчас найду тебя.
Пак
Иди сюда - здесь поровнее место!
Лизандер уходит, следуя за голосом.
Входит Деметрий.
Деметрий
Лизандер, трус! Ну, говори опять!
Беглец! Ушел! В кустарнике ты, что ли?
Где голову свою ты спрятал?
Пак
Трус!
Ты лишь во тьме храбришься пред звездами,
Кричишь кустам, что время бой начать,
А сам нейдешь. Иди сюда, трус подлый,
Молокосос! Я розгою тебя
Здесь высеку; меча же не унижу:
Против тебя не обнажу его!
Деметрий
Да где же ты?
Пак
Иди за мной, на голос,
Удобнее здесь храбрость испытать.
Уходят.
Лизандер возвращается.
Лизандер
Он от меня бежит и вызывает
Меня на бой. Когда я прихожу
На те места, куда меня он кличет,
Его там нет. Да, этот негодяй
Быстрей меня. Хоть я довольно скоро
Гнался за ним, но он еще скорей
Бежал, чтоб я не мог его настигнуть.
Гнался, гнался и, наконец, попал
На темную, неровную дорогу.
Останусь здесь. Приди скорее, день!
(Ложится.)
Лишь только ты блеснешь передо мною
Своим седым лучом, я отыщу
Деметрия и отомщу обиду.
(Засыпает.)
Пак и Деметрий возвращаются.
Пак
Го-го-го-го! Трус! Что же ты нейдешь?
Деметрий
Дождись меня, когда дождаться смеешь.
О, знаю я - ты от меня бежишь
И лишь места меняешь беспрестанно,
Ни на одном не смея оставаться,
Чтоб прямо мне в лицо взглянуть. Где ты?
Пак
Поди сюда! Я здесь.
Деметрий
Ты надо мной смеешься,
Но дорого заплатишь ты за то,
Когда тебя при свете дня я встречу.
Теперь ступай дорогою своей.
Я вынужден усталостью измерить
Всем корпусом холодную постель.
Лишь только день настанет - жди меня!
(Ложится и засыпает.)
Входит Елена.
Елена
Ночь скучная, меня ты утомила!
Ночь длинная, убавь свои часы!
О, заблести скорее на востоке,
Отрадный день! При чудном свете дня
Я возвращусь в Афины и оставлю
Тех, для кого присутствие мое
Несносно так! Ты, благодатный сон,
Смежающий порой глаза страданью,
О, помоги забыться хоть на миг!
(Ложится и засыпает.)
Пак
Только трое их покуда;
Пусть еще придет одна -
По два будь обоих полов -
И четыре - все сполна!
Вот она идет, бедняжка:
Как сердита, как грустна!
Купидон большой проказник:
Можно ль женщин так крушить?
Можно ль их с ума сводить?
Входит Геpмия.
Геpмия
О, никогда я так не уставала
И никогда несчастней не была!
Изорвана я вся колючим терном,
Измочена росой - и не могу
Ни двигаться, ни продолжать пути.
У ног моих нет силы покоряться
Желаниям моим. Останусь здесь
И отдохну, пока день загорится.
О, ежели сразиться должно им,
Пусть небеса Лизандеру помогут!
(Ложится и засыпает.)
Пак
(подходя к Лизандеру)
Спи, влюбленный, спи,
Спи глубоким сном:
Я глаза твои
Излечу цветком!
(Выжимает цветок над Лизандером.)
И в минуту пробужденья
Снова будешь ты иметь
В полной мере наслажденье -
Прежде милому творенью
В очи милые глядеть!
И над вами совершится,
Что в народе говорится:
Всяк будь царь своих владений;
Джон свою получит Дженни;
Все пойдет своим путем;
Будут все с своим коньком;
Все окончится добром!
(Уходит.)
Там же.
Деметрий, Елена, Лизандер и
Геpмия спят.
Входят Титания со свитой и Основа.
Обеpон наблюдает за ними издали.
Титания
Поди, садись на ложе из цветов!
Дай поласкать прекрасные ланиты,
Дай розами убрать твою головку,
Столь мягкую, столь гладкую, позволь
Поцеловать твои большие уши.
О, милый друг!
Основа
Где Душистый Горошек?
Душистый Горошек
Здесь.
Основа
Почешите у меня в голове.
Душистый Горошек
Где госпожа Паутинка?
Паутинка
Здесь.
Основа
Госпожа Паутинка, любезная госпожа Паутинка, возьмите в руки ваше
оружие и убейте мне эту красноногую дикую пчелку, что сидит на вершине этого
волчеца, и затем, любезная госпожа Паутинка, принесите мне ее медовый
мешочек. Только не слишком усердствуйте в этом деле, госпожа Паутинка, чтобы
медовый мешочек не лопнул: мне было бы неприятно увидеть вас, сударыня,
облитою медом. Где господин Горчичное Зернышко?
Горчичное Зернышко
Здесь.
Основа
Дайте мне вашу лапку, господин Горчичное Зернышко! Сделайте одолжение,
перестаньте церемониться, любезный господин!
Горчичное Зернышко
Что вам угодно?
Основа
Ничего, любезный господин; помогите, однако, госпоже Паутинке почесать
у меня в голове. Надо мне сходить к цирюльнику, любезный господин, а то,
кажется мне, я слишком оброс волосами на лице. Я такой чувствительный осел,
что если чуть защекочет меня волос, то я должен чесаться.
Титания
Не хочешь ли ты музыки послушать,
Мой милый друг?
Основа
Да, у меня довольно хорошее ухо для музыки. Сыграйте-ка что-нибудь на
варгане.
Титания
Не хочешь ли покушать ты чего?
Основа
В самом деле! Я бы поел, я бы охотно поглотал хорошего, сухого овсеца.
Мне кажется, что я имею также большое влечение к вязанке сена. Хорошее,
сочное сено - что может с ним сравниться?
Титания
Есть у меня проворный эльф в услугах.
У белочки отыщет он запас
И принесет тебе орехов свежих.
Основа
Я бы предпочел горсть или две сухого гороху. Но сделайте одолжение,
прикажите вашему народу оставить меня в покое. Я чувствую, что-то меня
начинает клонить ко сну.
Титания
Спи - вкруг тебя я обовьюсь руками!
(Обнимает Основу.)
Вы, эльфы, все ступайте по местам.
Эльфы уходят.
Так жимолость иль сладкий каприфолий
Высокий вяз с любовью обвивают;
Так нежный плющ кольцами огибает
Покрытые корою пальцы вяза.
О, я тебя люблю, боготворю!
Титания и Основа, обнявшись, засыпают.
Входит Пак.
Обеpон
(приближаясь)
А, мой Робин, здорово! Полюбуйся
На зрелище прекрасное. Во мне,
Я признаюсь, рождаться начинает
К безумию царицы состраданье.
За лесом с ней я встретился сейчас,
Когда она сбирала благовонья
Для этого презренного болвана.
Я там ее порядком пожурил.
Венками из цветов пахучих, свежих
Она его власатые виски
Придумала украсить - и росинки,
Которые гордилися недавно
Тем, что блестят роскошно на цветах,
Как круглые жемчужины Востока,
Теперь лежат в глазах цветков, как слезы,
Которые принуждены свой срам
Оплакивать. Когда я посмеялся
Над нею вдоволь и когда она
Просить меня с покорностию стала,
Чтоб я ее простил, я у нее
Потребовал индийского ребенка.
Она его мне тотчас уступила
И эльфу приказала отнести
Его в мою волшебную беседку.
Теперь он мой, и с глаз моей царицы
Я слепоту презренную сниму.
Ты, милый Пак, афинского невежду
От головы искусственной избавь.
Проснувшись, пусть воротится с другими
В Афины он, и там пускай они
Припоминают все об этой ночи
Не иначе, как о виденьях сна.
Но прежде надо снять с царицы чары.
(Выжимает цветок на глаза Титании.)
Будь, чем ты всегда была,
Видь, как видела ты прежде!
Сок Дианина ростка
Уничтожит в миг всю силу
Купидонова цветка.
Теперь, моя Титания, проснись!
Проснись, моя любезная царица!
Титания
(просыпаясь)
Мой Оберон, какие сновиденья
Имела я! Сейчас казалось мне,
Что будто бы я влюблена в осла.
Оберон
Вот здесь лежит твой милый.
Титания
Как все это
Могло случиться? О, как нестерпимо
Смотреть глазам на эту образину!
Обepон
Молчанье на минуту! Ну, Робин,
Избавь его от этой головы.
Титания, пусть музыка играет,
Пускай сильней, чем сон обыкновенный,
Всех пятерых она здесь усыпит.
Титания
Эй, музыка! Эй, музыка, сюда!
Скорей играй и очаруй здесь спящих!
Пак
(снимая ослиную голову с Основы)
По-прежнему, проснувшись, ты гляди
Своими глупыми глазами!
Обepон
Ну, музыка, играй!
Раздается тихая и мелодичная музыка.
Моя царица,
Возьмемся за руки с тобой и землю
Под спящими заставим трепетать.
Теперь опять мы в дружбе. Завтра в полночь
Торжественно мы будем танцевать
У герцога Тезея в пышном замке -
И мы его наполним мирным счастьем.
Любовников две верные четы
Там женятся с Тезеем в то же время -
И будут все счастливы и довольны.
Пак
Властитель, скоро рассветет:
Уж, рея, жавронок поет!
Обеpон
Мы вслед за ночью полетим,
Среди священной тишины,
Быстрей блуждающей луны.
Титания
Лететь с тобой готова я;
Ты ж мне расскажешь, как случилось,
Что ночью здесь уснула я
И вдруг средь смертных очутилась.
Исчезают.
За сценой слышны крики охотников.
Входят Тезей, Ипполита, Эгей и
свита.
Тезей
Один из вас пусть сходит отыскать
Лесничего. Теперь обряды наши
Окончены. Но так как мы еще
В начале дня, то милая моя
Моих собак музыку будет слышать.
Спустите их всех к западной равнине.
Скорее! Я сказал, чтобы нашли
Лесничего. А мы с тобой, царица
Прекрасная, пойдем на эту гору
И будем там свободнее внимать
Чудесному смешенью голосов
Моих собак и эха.
Ипполита
Помню я,
При мне однажды Геркулес и Кадм
Спартанскими собаками травили
Медведя в Критском лесе. Никогда
Приятнее я звуков не слыхала.
Поверишь ли, не только что кусты,
Но небеса, окрестности, ручьи
Звучали все единым, общим криком.
Да, никогда не слыхивала я
Такого музыкального разлада,
Такого усладительного шума!
Тезей
Но и мои к спартанской же породе
Принадлежат, и у моих собак
Большая пасть и шерсти цвет песочный;
На головах их уши так висят,
Что ими даже утреннюю росу
Они сметают; выгнуты их ноги,
Подгрудки же у них, как у быков
Фессалии. И если на угонку
Они не так-то быстры, уж зато
Их голоса подобраны друг к другу,
Как колокольчики. О, никогда
В Фессалии, иль в Спарте, иль на Крите
Охотничьи рога не возбуждали
Собой собак, столь сильно сладкозвучных!
Суди сама, когда услышишь их.
Но тише! Тсс! Что это здесь за нимфы?
Эгей
Мой государь, да это дочь моя,
А здесь лежит Лизандер; вот Деметрий,
А с ними и Елена, дочь Недара.
Я удивлен, что нахожу их здесь
Всех вместе.
Тезей
Да, они так рано встали,
Чтоб майские обряды совершить.
Услышав о намерении нашем,
Они пришли сюда, чтоб с нами вместе
Здесь праздновать. Скажи-ка мне, Эгей,
Не нынче ли срок Гермии назначен?
Дай свой ответ.
Эгей
Так точно, государь.
Тезей
Поди, скажи, чтоб звуками рогов
Охотники их тотчас разбудили.
За сценою раздаются звуки охотничьих рогов и крики.
Деметрий, Лизандер, Гермия и Елена просыпаются
и вскакивают.
А, здравствуйте, друзья! Ночь Валентина
Уже прошла; а вы, лесные птички,
Лишь начали, никак, слетаться вместе?
Лизандер
Простите, государь!
Лизандер и прочие становятся на колени перед Тезеем.
Тезей
Прошу всех встать.
Я знаю, что соперники вы двое:
Откуда же согласие такое
Между двумя врагами? Отчего
Так ненависть от страха далека,
Что с ненавистью спит и не боится,
Что дух вражды над ними?
Лизандер
Государь!
Я нахожусь в каком-то полусне
И отвечать вам буду с удивленьем.
Но я клянусь, что не могу сказать вам
С подробностью, как я попал сюда.
Как кажется - желал бы вам сказать
Всю истину теперь припоминаю,
Как это все случилось... Точно так!
Я с Гермией пришел сюда - хотели
Мы из Афин бежать, чтоб скрыть себя
От строгости афинского закона.
Эгей
Довольно, о, довольно! Государь,
Вы слышали довольно. Я зову
Закон, закон на головы виновных.
Они бежать хотели. О Деметрий,
Они чрез то хотели нас лишить:
Тебя - жены, меня - законной воли
Женить тебя на дочери моей!
Деметрий
Мой государь, прекрасная Елена
Открыла мне намерение их
Бежать и здесь пока в лесу укрыться.
Я, в бешенстве, последовал за ними;
Прекрасную ж Елену повлекла
За мной любовь. Но, добрый государь,
Не знаю я, какой чудесной силой -
А сила здесь какая-то была -
Вдруг к Гермии любовь моя исчезла,
Растаяла внезапно, будто снег, -
И я теперь о ней припоминаю,
Как о пустой игрушке, о которой
Безумствовал я в детстве. Вся любовь
И все, что есть святого в этом сердце,
Принадлежит теперь одной Елене.
Она одна - предмет и радость глаз!
С ней, государь, я сговорен был прежде,
Чем увидал я Гермию; потом,
Как будто бы в болезни, эта пища
Мне сделалась несносною; теперь же
Я, как больной в своем выздоровленье,
Вновь получил естественный мой вкус.
Теперь ее люблю, ее ищу,
Теперь о ней вздыхаю и хочу
Я верным ей остаться до могилы!
Тезей
Прекрасные четы, я счастлив,
Что встретил вас. Но после обо всем
Расскажете вы нам. Тебе, Эгей,
Придется подчиниться нашей воле.
Пусть с нами вместе эти две четы
В одном навек соединятся храме.
Но утро уж почти прошло, и мы
Намеренье охотиться отложим.
Отправимся в Афины. Три и три!
О, праздник наш великолепен будет!
Пойдем же, Ипполита!
Тезей, Ипполита, Эгей и свита уходят.
Деметрий
Это все
Мне кажется столь бледным и неясным,
Как абрис гор, столь сходных с облаками.
Геpмия
Мне кажется, что я на все смотрю
Раздельными глазами: предо мною
Двоится все.
Елена
Я то же ощущаю:
Мне кажется, что будто я нашла
Деметрия, как камень дорогой,
Который мой, а вместе и не мой!
Деметрий
Я думаю, что мы все спим и бредим.
Но не был ли здесь герцог? За собой
Он нам идти не приказал ли?
Геpмия
Да,
И мой отец был с ним.
Елена
И Ипполита.
Лизандер
Он нам велел идти за ним во храм.
Деметрий
Так, стало, мы не спим! Итак пойдемте
За герцогом скорее и расскажем
Дорогою друг другу наши сны.
Уходят.
Основа
(просыпаясь)
Когда придет моя очередь, позовите меня - и я буду отвечать. Мне надо
говорить тотчас после этих слов: "мой прекраснейший Пирам!" Эй! Го-го! Питер
Пигва! Флейта, продавец раздувальных мехов! Рыло, медник! Выдра! Господи
помилуй! Они все улизнули и оставили меня спящим. Я видел престранный сон. Я
видел сон... не достанет человеческого ума, чтоб рассказать, какой это был
сон. Осел тот человек, который пустится объяснять этот сон. Мне казалось,
что я был... Ни один человек не может сказать, что мне казалось! Мне
казалось, что я был... Мне казалось, что я имел... Но был бы пестрым шутом
тот человек, который бы осмелился сказать, что мне казалось! Глаз
человеческий не слыхал, ухо человеческое не видало, рука человеческая не
способна вкусить, язык человеческий не способен понять, а сердце
человеческое не способно выразить, что такое был мой сон! Я попрошу Питера
Пигву написать балладу из этого сна. Эту балладу назовут "Сном Основы",
потому что в этом сне нет никакой основы. Я пропою эту балладу перед
герцогом, в самом конце пьесы. Может быть, чтобы придать ей более
приятности, я пропою ее тотчас после смерти Фисби. (Уходит.)
Афины. Комната в доме Пигвы.
Входят Пигва, Флейта, Рыло и Выдра.
Пигва
Послали ли в дом Основы? Воротился ли он домой?
Выдpа
О нем нет и слуху. Без сомнения, он околдован.
Флейта
Если он не воротится, то наша пьеса пропала. Без него она не может
идти, не правда ли?
Пигва
Невозможно! Кроме него у вас нет во всех Афинах человека, который был
бы способен взять на себя роль Пирама.
Флейта
Нет, он просто-напросто самый сильный ум из всех афинских мастеровых.
Пигва
Да, и вместе с тем самый красивый мужчина. Он истинный любовник по
своему приятному голосу.
Флейта
Вы бы должны были сказать: истинный образчик совершенства. Любовник!
Боже нас упаси! Это самая ничтожная вещь!
Входит Бурав.
Бурав
Господа, герцог возвращается из храма; там же обвенчаны два или три
кавалера, две или три дамы. Если наша пьеса пойдет, наше счастье у нас в
руках!
Флейта
О мой любезный крикун Основа! Это навсегда лишает тебя шести пенсов в
день. Он непременно получил бы шесть пенсов в день. Я хочу быть повешен,
если бы герцог не назначил ему по шесть пенсов в день за то, что он сыграл
роль Пирама - и он бы заслужил их. Шесть пенсов в день за Пирама или ничего!
Входит Основа.
Основа
Где они, мои молодчики? Где они, мои милые?
Пигва
Основа! О торжественнейший день! О счастливейший час!
Основа
Господа, я могу рассказать вам чудеса, но не спрашивайте у меня, какие
чудеса, потому что если я вам расскажу, то я не буду истинный афинянин. Я
расскажу вам все точь-в-точь, как случилось.
Пигва
Говори, говори, любезный Основа!
Основа
Ни слова обо мне. Все, что я скажу вам теперь, - это что герцог
откушал. Надевайте ваши костюмы, привяжите хорошие шнурки к вашим бородам и
новые ленты к вашим башмакам. Сейчас отправляйтесь во дворец. Пусть всякий
заглянет хорошенько в свою роль, ибо - коротко и ясно - наша пьеса будет
представлена. Пусть Фисби на всякий случай наденет чистое белье; да не
позволяйте тому, кто должен представлять льва, грызть свои ногти; пусть он
выставит их, как львиные когти! Да еще, возлюбленные актеры, не кушайте луку
или чесноку, потому что дыхание наше должно быть приятно. Я не сомневаюсь,
что мы услышим похвалы нашей комедии. Ни слова более. Отправляемся! Марш!
Все уходят.
Афины. Комната во дворце Тезея.
Входят Тезей, Ипполита, Филострат,
придворные и свита.
Ипполита
Как странны, мой Тезей, рассказы их!
Тезей
Да, странностей в рассказах этих больше,
Чем истины. Но не поверю я
Волшебным глупостям и старым басням.
Влюбленные, равно как и безумцы,
Имеют все такой кипучий мозг,
Столь странные фантазии, что часто
Им кажется за истину такое,
Чего никак смысл здравый не поймет.
Безумный, и влюбленный, и поэт
Составлены все из воображенья.
Один - и это сумасшедший - видит
Вокруг себя такую тьму чертей,
Что не вместил бы их и ад обширный;
А кто влюблен - такой же сумасшедший -
Тот на челе цыганки смуглой зрит
Елены красоту; поэта взор,
Пылающий безумием чудесным,
То на землю, блистая, упадает,
То от земли стремится к небесам.
Потом, пока его воображенье
Безвестные предметы облекает
В одежду форм, поэт своим пером
Торжественно их все осуществляет
И своему воздушному ничто
Жилище он и место назначает.
Да, сильное воображенье часто
Проказит так, что, ежели оно
Помыслит лишь о радости, - тотчас же
Перед собой оно как будто видит
И вестника той радости; а ночью
Оно в себе рождает ложный страх
И куст легко медведем почитает.
Ипполита
Однако в их рассказах обо всем,
Что в эту ночь случилось, в превращенье
Их умственных способностей и чувств,
Есть не одна игра воображенья.
Хоть это все достойно удивленья.
Но к истине подходит очень близко.
Входят Лизандер, Деметрий, Гермия
и Елена.
Тезей
А, вот идут и самые четы! Как полны
Веселия и радости они!
Мои друзья, пускай любовь и радость
Сопутствуют вам в жизни.
Лизандер
Государь!
Пусть более, чем нам, утехи, радость
Сопутствуют вам в царственных прогулках,
И за столом, и в светлых сновиденьях!
Тезей
Посмотрим-ка, какие развлеченья
И пляски нам предложит Филострат,
Чтобы убить трехчасовую вечность
Меж ужином и часом спать ложиться.
Но где же он, наш учредитель празднеств?
Что в этот день нам приготовил он?
Комедией какой-нибудь нельзя ли
Тоску часов тяжелых облегчить?
Где Филострат?
Филострат
Я здесь, Тезей могучий!
Тезей
Скажи скорей, веселости какие
Ты нынче вечером предложишь нам:
Комедию ль иль музыку какую?
Как обмануть ленивые часы,
Когда у нас не будет развлечений?
Филострат
Вот список приготовленных забав.
Что будет, государь, тебе угодно
Из них избрать? С чего велеть начать?
(Подает бумагу.)
Тезей
(читает)
"Сражение кентавров. Будет петь
Афинский евнух и играть на арфе".
Не нужно. Я рассказывал об этом
Моей жене, во славу Геркулеса.
"Как пьяные вакханки растерзали
В час бешенства фригийского певца".
Старо и я уж это слышал раз,
Когда из Фив с победой возвратился.
"Скорбь трижды трех прекрасных муз о смерти,
Постигнувшей науку в нищете".
Презлая тут и тонкая сатира:
На брачном торжестве ей места нет!
"Грустная, краткая сцена Пирама,
Истинно траги-веселая драма".
Траги-веселая и грустная при том,
И краткая! Да это лед горячий
И твердый снег! Ну, как согласовать
Все эти несогласья?
Филострат
Государь,
Во всей пиесе этой, может быть,
Каких-нибудь слов десять. Я не знаю
Другой пиесы столь короткой; но,
Мой государь, и эти десять слов
В ней лишние. Вот отчего она
И краткая, и грустная пиеса.
В ней слова нет на месте; нет актера,
Хоть крошечку способного. Она
Трагической пиесой названа
Лишь потому, что в ней лишает жизни
Себя Пирам; но, признаюсь, когда
Я видел репетицию пиесы,
Глаза мои слезами наводнялись,
И громкий смех едва ли заставлял
Когда-нибудь лить слезы веселее.
Тезей
А кто ж актерами?
Филострат
Мастеровые,
Которые мозольными руками
Работают в Афинах. В первый раз
Сегодня ум их в действии: они
Неопытную память нагрузили
В день вашего супружества пиесой.
Тезей
И мы ее услышим.
Филострат
Государь!
Поверьте мне, она вас недостойна.
Я слышал всю пиесу до конца:
Пустейшая, ничтожнейшая пьеса!
Но, может быть, приятно будет вам
Намеренье ценой усилий тяжких
Вам услужить.
Тезей
Пиесу мы услышим.
Я никогда не оттолкну услуг,
Предложенных и ревностно, и просто.
Поди, зови сюда скорей актеров,
А дам прошу садиться по местам.
Филострат уходит.
Ипполита
Я не люблю смотреть, что слишком дурно,
И видеть, как усердье погибает
В усилиях напрасных.
Тезей
Милый друг,
Ты этого, поверь мне, не увидишь.
Ипполита
Он говорит, что ничего они
Представить нам порядочно не могут.
Тезей
Тем будем мы любезнее с тобой,
Благодаря их даже за дурное.
Ошибки их забавой будут нам.
Коль бедное старание бессильно,
То чистое усердье выкупает
Невольный неуспех. Случалось часто,
Когда я путешествовал, меня
Сановники приветствовать хотели
Готовыми речами. Иногда
Они бледнеть и трясться начинали,
Мешалися среди начатой фразы,
Немел от страха опытный язык -
И, наконец, они вдруг умолкали,
Приветствие свое не досказав.
Но, милая, поверишь ли, что в их
Молчании приветствие я видел,
И в скромности пугливого усердья
Я более, поверь мне, находил,
Чем в языке болтливом смельчака
И в дерзком красноречье. Признаюся,
Что, по моим понятиям, любовь,
При языке простом чистосердечья,
Всегда сильнее сердцу говорит.
Входит Филострат.
Филострат
Когда угодно будет, государь, -
Пролог готов.
Тезей
Пускай его войдет.
Звуки труб. Входят Пигва и Пролог.
Пролог
Коль не удастся нам пиеса, мы желали,
Чтоб знали вы, что мы не с тем пришли сюда,
Чтоб нам не удалось; мы вот чего искали:
Вам предложить свои услуги, господа;
Вот нашего конца вернейшее начало.
Вам угодить вполне, не зная ничего,
Не смели думать мы, одно нас здесь собрало -
Вас позабавить всех; мы здесь не для того,
Чтоб вы раскаялись, готовы мы стараться,
Из представления ж легко вам увидать,
В чем будет именно пиеса заключаться
И что вы будете, конечно, скоро знать!
Тезей
Ну, этот молодец не слишком силен в знаках препинания!
Лизандер
Чтобы прочесть пролог, он пустил свой язык как бешеного жеребенка,
который не знает препятствий. Однако же тут есть нравоучение, государь:
недостаточно говорить, но надо говорить с толком.
Ипполита
В самом деле, он проговорил свой пролог, как ребенок, играющий на
флажолете: звуки есть, но без всякой гармонии.
Тезей
Его речь была похожа на запутанную цепь: ни одного кольца не потеряно,
но все они в беспорядке. Что это еще?
Входят Пирам, Фисби, Стена, Луна и
Лев.
Пролог
Что видите вы здесь, быть может, вас дивит,
Достойны зрители! Дивитеся себе,
Пока вам истина всего не объяснит.
Сия красавица есть госпожа Фисбе,
Сей человек - Пирам, коль вам угодно знать,
А сей, с известкою, здесь стену представляет,
Ту стену страшную, которая страдать
Любовников моих в разлуке заставляет.
По милости ее, бедняжечки с трудом,
Лишь шепотом сквозь щель, беседуют порою.
Вот этот - с фонарем, с собакой и с кустом, -
Представит лунный свет. Я вам теперь открою,
Что Фисби и Пирам у Ниновой могилы
Решилися сойтись, когда взойдет луна,
Чтоб высказать - насколь они друг другу милы.
Но только лишь Фисби пришла туда одна,
Как сей ужасный зверь - львом Бог его назвал -
Спугнул прекрасную иль просто испугал.
И вот, когда она в испуге убегала,
Накидочка с ее лилейных плеч упала.
Тогда презренный зверь накидочку схватил
И в ярости ее он кровью обагрил.
Потом пришел Пирам, прекрасный и высокий,
Накидочку Фисби погибшей он нашел,
И дерзким острием он, в горести жестокой,
Кипящу грудь свою, рыдая, проколол.
Тогда опять Фисби на сцену прибегает
И, выхватив кинжал, себя им поражает.
А остальное все в подробном разговоре
Расскажет вам сей лев и светлая луна,
Чета любовников и страшная стена,
При вашем собственном и благосклонном взоре!
Пролог, Пирам, Лев и Луна уходят.
Тезей
Уж не будет ли и лев говорить?
Деметрий
Тут не будет ничего мудреного. Отчего же не быть одному говорящему
льву, когда есть так много говорящих ослов?
Стена
В сей интермедии случилося, что я,
Я - Рыло прозвищем - разыгрываю стену;
Но знайте, господа, стена такая я,
Что есть во мне дыра иль щель дыре в замену,
Дабы любовники, Пирам наш и Фисби,
Могли сквозь эту щель благодаря судьбе
Хоть часто, но тайком, шептаться меж собою.
А этот камешек с известкой распускною
Доказывает вам, что точно я стена.
Сомненья в этом нет? А вот и щель видна.
Немножко в бок она, но сквозь нее, о диво,
Любовники не раз шептались боязливо.
Тезей
Можно ли требовать, чтобы известь и штукатурка говорили лучше этого?
Деметрий
Государь, это самая умная стена, которую я когда-либо слышал говорящею.
Входит Пирам.
Тезей
Пирам приближается к стене. Молчите!
Пирам
О ночь ужасная! О черная, о ночь!
О ночь, которая везде, где нету дня!
Увы, увы, увы! О ночь, о ночь!
Боюсь я, что Фисби забыла про меня.
А ты, а ты, стена, о милая стена!
Между моею и землей ее отца
Стоящая стена, о милая стена!
Приветна будь, стена, Пираму до конца
И покажи мне щель, дабы я сквозь нее
Мог увидать, хоть вскользь, сокровище мое.
Стена поднимает руку
с растопыренными пальцами.
Благодарю тебя, приветная стена!
Да сохранит тебя Зевес от поврежденья!
Но что я вижу? О, Фисби мне не видна!
Ты, злобная стена, лишаешь наслажденья.
Да будут прокляты все камешки твои
За то, что рушила надежды ты мои!
Тезей
Мне кажется, что стена, имея способность чувствовать, должна бы
отвечать ему такими же проклятиями.
Пирам
Нет, государь, поистине она не должна этого делать. "Надежды ты мои"!
После этих слов начинается роль Фисби. Теперь она входит - и я замечаю ее
сквозь эту стену. Вы увидите, что все будет точь-в-точь, как я говорю. Вот
она приближается.
Входит Фисби.
Фисби
Как часто ты, стена, слезам моим внимала
О том, что разлучен со мною мой Пирам!
Губами алыми как часто целовала
Я камешки твои с известкой по краям!
Пирам
О, вижу голос я! Я к щелке приложуся:
Услышу, может быть, Фисби моей черты.
Фисби!
Фисби
О милый мой! Ты - милый, я клянуся!
Я думаю, что так?
Пирам
Что хочешь, думай ты.
Любовию твоей я избран - и измена
Мне неизвестна, как Лимандру, о Фисби!
Фисби
А я тебе верна до гроба, как Елена!
Пирам
Верней ли Прокрусе бывал Шафал, Фисбе?
Фисби
Как Прокрусе Шафал, так я верна тебе!
Пирам
Поцеловать меня сквозь стену потрудися.
Фисби
Я не уста твои целую, а дыру!
Пирам
Ну, хочешь ли идти со мной на холм, Ниниса?
Фисби
Сейчас туда иду, иль пусть скорей умру!
Пирам и Фисби уходят.
Стена
Узнайте: я, стена, окончила долг свой,
А потому стена идет теперь домой.
(Уходит.)
Тезей
Теперь стена, разделявшая двух соседей, уничтожена.
Деметрий
Что ж иначе делать, государь, с такими стенами, которые так дерзки, что
слушают, не предостерегая.
Ипполита
Вот самый глупый набор слов, который я когда-либо слышала!
Тезей
Лучшие зрелища этого рода не более как тени, и худшие не будут хуже,
если им поможет воображение.
Ипполита
Так для этого нужно ваше воображение, а не их!
Тезей
Если мы не вообразим о них ничего хуже того, что они воображают сами о
себе, то они могут показаться отличными актерами. Вот идут сюда два
благородных зверя: Луна и Лев.
Входят Лев и Луна.
Лев
Сударыни, в коих все чувства столько тонки,
Что их тревожат и ничтожные мышонки,
Вы, может быть, теперь здесь все затрепетали,
Когда бы точно льва рев дикий услыхали;
Но знайте: я не лев, не львица по натуре -
Нет, я Бурав, столяр и лев по львиной шкуре;
Но если б я был лев и вдруг пришел сюда,
Тогда, действительно, была б вам всем беда!
Тезей
Вот премилое и пресовестливое животное.
Деметрий
Самое доброе животное, государь, которое я когда-либо видел.
Лизандер
Этот лев - настоящая лисица по своему мужеству.
Тезей
Правда, - и настоящий гусь по своему благоразумию.
Деметрий
Не совсем так, государь, так как его мужество не может победить его
благоразумия, а лисица побеждает гуся.
Тезей
Впрочем, я уверен, что и его благоразумие не может победить его
мужества, как гусь не может победить лисицу. Но довольно, оставим его с его
благоразумием и послушаем. Что скажет нам Луна?
Луна
Двурогую луну фонарь сей представляет...
Деметрий
Ему бы должно иметь рога на лбу.
Тезей
Да ведь это не новая луна, и рога исчезли в полнолунии.
Луна
Двурогую луну фонарь сей представляет,
А я тот человек, в луне что обитает!
Тезей
Вот в чем самая главная ошибка: человек должен был влезть в фонарь;
иначе как же он может представлять человека в луне?
Деметрий
Он не осмелился влезть туда из-за свечки: видите, как она нагорела!
Ипполита
Мне наскучила эта луна; я бы желала, чтоб она вздумала перемениться.
Тезей
Судя по слабости рассудка этой луны, кажется, что она в ущербе; но
учтивость и справедливость требуют, чтобы мы дождались, пока она совершит
свое течение.
Лизандер
Продолжай, Луна!
Луна
Все, что я имею сказать, состоит в том, что этот фонарь есть луна, а я
- человек в луне; что этот терновый куст - мой терновый куст, а эта собака -
моя собака.
Деметрий
По-настоящему все это должно быть в фонаре, потому что все это
находится в луне. Но тише! Вот идет Фисби.
Входит Фисби.
Фисби
А, вот могила старого Ниниса!
Но где же мой возлюбленный?
Лев
О-о!!
Лев рычит, Фисби убегает и роняет накидку.
Деметрий
Славно рычишь, лев!
Тезей
Славно бегаешь, Фисби!
Ипполита
Славно светишь, луна! Право, луна светит с необыкновенною ловкостью.
Лев разрывает накидку и убегает.
Тезей
Славно цапнул, лев.
Деметрий
Теперь приходит Пирам.
Лизандер
А лев, конечно, исчезает.
Входит Пирам.
Пирам
Благодарю тебя, о милая луна,
За то, что нынче ты блестяща и ясна!
Когда ты будешь мне отрадно так блестеть,
Я милую Фисби надеюсь лицезреть!
Но стой! О, вид ужасный!
Посмотрим! О, несчастный!
Какое зрелище ужасно вижу я!
Глаза мои, смотрите!
Возможно ли - скажите?
О милая Фисби! О душенька моя!
Накидочка бесценна,
Здесь кровью обагренна.
Жестоки фурии, приблизьтесь поскорей!
О Парки, приходите
И жизнь мою прервите.
Убейте, задушите,
Избавьте вы меня от тяжкой жизни сей!
Тезей
Это отчаяние и смерть милого друга почти могут сделать человека
печальным.
Ипполита
Клянусь моим сердцем, мне жаль этого человека!
Пирам
Природа, для чего ты львов произвела?
Лев страшный умертвил Фисби мою во цвете.
Она есть лучшая... Нет, нет, она была
Из женщин лучшая, которая на свете
Когда-нибудь жила, любила и цвела!
Теките, слезы жгучи!
Вот он - мой меч могучий!
Тебя я в грудь вонзаю -
И прямо в левый бок,
Где сердце - ток-ток-ток.
Вот как я умираю!
(Поражает себя мечом.)
Теперь бездыхан я
И в Небесах витаю!
Язык - покой узнай!
Ты ж, месяц, улетай!
Здесь кости я свои бросаю
Ах, ах! Я умираю!
Пирам умирает. Луна уходит.
Деметрий
Не кости, а только очко, потому что он один.
Лизандер
Какое он очко? Он умер, следовательно, он ничто.
Тезей
Однако с помощью медика он может выздороветь и сделаться опять ослом.
Ипполита
Отчего же лунный свет исчез прежде, чем Фисби возвратилась и отыскала
своего любовника?
Тезей
Она отыщет его при свете звезд. Вот она идет, и ее отчаяние окончит
пьесу.
Входит Фисби.
Ипполита
Кажется, что для такого Пирама ее отчаяние не будет продолжительно. Я
надеюсь, что она скоро кончит.
Деметрий
Один атом мог бы перевесить всех и решить, кто из них лучше, Пирам или
Фисби?
Лизандер
Вот она уже высмотрела его своими прекрасными глазками.
Деметрий
И начинает его оплакивать нижеследующим образом...
Фисби
Ты здесь уснул, мой дорогой!
Как? Умер ты, голубчик?
Пирам, о, встань и говори!
Но ты молчишь - ты умер? Да!
Ужель могила навсегда
Должна закрыть глаза твои?
Уста лилейны, алый нос -
Исчезло все, все рок унес!
Любовники, стенайте!
Ланиты, буквицы желтей,
У смерти вопрошайте.
Вы, три сестры, издалека,
С руками цвета молока,
Ко мне скорей придите!
Вы взяли мой предмет любви -
Теперь скорей в моей крови
Вы руки окуните!
Приди скорей, мой верный меч,
И в грудь вонзись, чтоб жизнь пресечь,
А ты, язык - ни слова.
Прощайте, все мои друзья!
Так умираю верной я!
Прощайте - я готова!
(Поражает себя мечом и умирает.)
Тезей
Луна и лев оставлены в живых, чтобы схоронить мертвых.
Деметрий
Да, и стена тоже.
Основа
Извините, могу вас уверить, что стена, которая разделяла их отцов, не
существует. Не угодно ли вам посмотреть эпилог или послушать бергамасский
танец, исполненный двумя из нашей компании?
Тезей
Прошу вас, без эпилога. Для вашей пьесы совершенно не нужны извинения.
Вам нечего извинять: все актеры умерли, следовательно, некого и хулить. Если
бы тот, который сочинил эту пьесу, играл Пирама и повесился бы на подвязке
Фисби, то из этой пьесы вышла бы превосходная трагедия, но ваша пьеса
все-таки хороша и прекрасно исполнена. Теперь покажите нам свой бергамасский
танец, а эпилог оставьте.
Веселый простонародный танец.
Тезей
Двенадцать раз полуночи язык
Уж прогудел. Любовники, в постели!
Теперь настал волшебный час духов.
Похитим мы у утра те часы,
Которые мы подарили ночи.
Нелепая пиеса превосходно
Ускорила шаги тяжелой ночи.
Теперь, друзья, в постели! Две недели
Мы проведем в различных празднествах,
В забавах и ночных увеселеньях.
Все уходят.
Там же.
Входит Пак с метлой.
Пак
Теперь голодный лев рычит,
И волк на месяц воет;
Усталый пахарь крепко спит:
Ночь всех их успокоит.
Теперь огонь в печах погас,
Совы зловещей крики
Напоминают смерти час
Страдальцу-горемыке.
Теперь настала уж пора
Могилам разверзаться
И средь церковного двора
Покойникам являться.
Но эльфам весело - и мы,
Гекату окружая,
Скользим, как сон, за духом тьмы,
От солнца убегая.
Итак, пусть мышь здесь не скребет!
А дом - не знай потери!
С метлою послан я вперед,
Чтоб выместь сор за двери!
Входят Оберон, Титания и их свита.
Обеpон
Вы по дому разбегитесь,
И при трепетных огнях,
Эльфы, дружно веселитесь,
Словно птички на кустах!
Пойте песнь мою за мною,
И пляшите все толпою!
Титания
Ноту в ноту, слово в слово,
Эту песнь пропойте снова!
Взявшись за руки, пойдем
Осчастливить этот дом!
Песни и пляска эльфов.
Обеpон
Рассыпьтесь, эльфы, до утра
В покоях полумрачных;
А нам теперь идти пора
К постели новобрачных.
Вселим мы разом в три четы
Любовь без измененья -
И будут полны красоты
Всегда их поколенья.
Природа, щедрая в дарах,
Детей их не оставит:
От пятен, трещин на губах
Она их всех избавит,
И знакам, вестникам дурным,
Забытым при рожденьи,
Потом же пагубным иным,
Не быть в их поколеньи.
Теперь росою полевой
Покои окропите,
И мир и счастье в дом людской
Навеки водворите!
О эльфы, радостной толпой
Умыться торопитесь,
Но утром будьте все со мной,
С рассветом воротитесь.
Оберон, Титания и их свита уходят в разные двери.
Пак
(к зрителям)
Когда не угодили вам мы, тени,
То я прошу - исправится беда -
Предположить, что в мире сновидений
Вы были здесь уснувши, господа;
Что слабое, пустое представленье
Есть легкий сон - не более того;
Не будьте же вы строгими в сужденьи,
Простите нас - мы просим одного.
Исправиться мы, право, не забудем.
Как честный Пак, я клясться вам готов,
Что ежели мы счастливы так будем,
И избежим мы брани и свистков,
То вы от нас вознагражденья ждите,
Не то лгуном вы Пака назовите.
Ночь добрую желаю всем - один,
А вы меня хлопками наградите,
И - верьте мне - исправится Робин!
(Уходит.)
"Трудно говорить серьезно о такой пьесе, как "Сон в летнюю ночь"", -
заметил Георг Брандес, посвятивший, однако, в своем труде о Шекспире около
десяти страниц ее разбору, причем повторяет в несколько догматичной форме
положение об ее происхождении и значении, которые по меньшей мере не
проверены и не могут считаться доказанными. Остроумные, а порой блестящие
критические замечания знаменитого датского критика, к сожалению, далеко не
решают вопросов, довольно существенного характера, над которыми, вот уже
почти два века, весьма серьезно задумывались исследователи Шекспира, и все
же не пришли к окончательному прояснению той загадочной пелены, которую
словно окутано одно из самых поэтичных, если не самых серьезных произведений
великого английского драматурга. Затруднение представляется нам не только в
серьезности отношения к анализу пьесы, а прежде всего в том, чтобы
разобраться во множестве разноречивых толкований, которые были предложены в
объяснение пьесы и, не разрешая многих недоумений, которые она вызывает
(начиная с ее заглавия, см. ниже), скорее способствует распространению
ошибочных взглядов. Совершенно правильно заметил Гоуард Фэрнес, в своем
предисловии к последнему, образцовому изданию Шекспира (т. X, 1895) {Horace
Howard Furness, A/. New variorum edition of Shakespeare. В этом издании
собран богатый материал комментариев к Шекспиру. В последующем изложении те
ссылки, которые не оговорены особо с указанием источника, относятся к
десятому тому издания Фурнесса.}, что никто не довольствуется признанием
того, что нам достоверно известно о Шекспире: "именно то, чего мы не знаем,
наполняет томы наших комментариев (ourvolumes)". Конечно, о том, что
известно - нечего было бы и писать; неизвестность заманчива, но догадки не
всегда могут считаться положительными приобретениями. Постараемся отметить
лишь степень большей или меньшей вероятности тех гипотез, которые были
высказаны по поводу "Сна в летнюю ночь", тщательно выделяя достоверное от
сомнительного.
Как бы резюме наиболее аккредитованных мнений по данному вопросу в
настоящее время представил Сидней Ли в следующей странице, которую мы
приводим целиком, по новейшему изданию его труда о Шекспире в немецком пере-
воде, с поправками и дополнениями лейпцигского проф. Р. Вюлькера: ""Сон в
летнюю ночь", вероятно, возник зимой 1595 года. Вероятно, пьеса была
написана для свадебного торжества, быть может, по случаю брака, всеобщей
покровительницы поэтов, Люции Гарингтон с Эдуардом Русселлем, третьим графом
Бедфорским, брака, состоявшегося 12 дек. 1594г., или же по случаю свадьбы
Вильяма Стэндлея, графа Дерби, 24 января 1594-1595 г. в Гринвиче. Поэт, обо-
значив с изысканной лестью королеву - "чистою весталкой, царствующей на
Западе (д. II, сц. 1)", отблагодарил Елизавету за милостивое расположение,
которое она ему выказывала, и надеялся заручиться и впредь ее
покровительством. Фантастическое описание Оберона (д. II, сц. 2) того места,
откуда он увидел, где растет цветок, прозванный "Любовью в праздности", за
которым он посылает Пака, вероятно, написано Шекспиром в воспоминание
празднеств, устроенных графом Лейстером королеве Елизавете в 1575 г., при ее
посещении Кенильворта. Вся пьеса написана в легком изящном тоне комедии.
Сюжет мог быть заимствован из разных источников: у Чосера в его "Рассказе
рыцаря"; у Плутарха в биографии Тезея; из метаморфоз Овидия (кн. IV); из
старофранцузского романа о "Гюоне Бордосском", в котором приведена история
Оберона, романа, переведенного на английский язык лордом Бернерсом и впервые
изданном в 1534 г. Влияние Джона Ли (J. Lee) сказывается в шутливых речах,
которыми обмениваются смертные люди и бессмертные духи. Внесением
юмористического представления "Пирамида и Фисби" в исполнении простых людей,
эллинских рабочих "с мозолистыми руками", Шекспир развивает тему, которой он
уже пользовался при написании "Бесплодных усилий любви". Но заключение,
данное в "Сне в летнюю ночь", совершенно новое, и можно заметить по поводу
этой пьесы, что Шекспир впервые открыл новую область искусства, наделив
фантастические существа могучей драматической жизнью, чему еще не было
примеров в литературе".
Нельзя не отметить, как много оговорок в приведенной цитате, как каждое
положение в ней смягчено осторожными - "вероятно", "может быть", которые мы
отметили курсивом. Дело в том, что достоверного об "Сне в летнюю ночь"
имеется лишь факт первого издания пьесы в 1600 г. {Об отношении этого editio
princeps к двум последующим (второе без означ. года, третье 1623 г.) см.
статьи Крауза: Die drei altesten Drucke des Sommernachtstraum, в Jahrb. der
deutsch. Shakesp. Geselschaft, XXI Ihg, 1886 г.} и известие Мэра (Meere),
упоминающего о существовании пьесы Шекспира под тем же заглавием в 1595 г.
Стало быть, мы знаем только, что пьеса написана не позже этого года. Попытки
более точного приурочения "Сна" к определенной дате раньше 1598 г. основаны
на догадках, так сказать, внутреннего порядка, на сближении отдельных стихов
в драме Шекспира с произведениями других современных поэтов {Тексты собрания
J. O. Halliweli'ем в его издании: "Illustration of the fairy mythology of
Shakespeare". Напечатано английск. шекспировским обществом в 1845-1853 гг. С
приложением статьи Гальпина (Rew. N. J. Halpin) - "Oberon's vison", о
которой речь ниже. В числе предложенных намеков в пьесе на современные
Шекспиру обстоятельства общественной жизни указан стих:
"Скорбь трижды трех прекрасных муз о смерти,
Постигнувшей науку в нищете".
Это заглавие одного из произведений, предложенных Тезею на выбор
Филостратом, в списке приготовленных развлечений ко дню свадьбы. Тезей
замечает:
Тут тонкая и старая сатира:
На брачном торжестве ей места нет!
Приведенное заглавие принимают как намек на стихотворение Спенсера:
"Слезы муз", написанное около 1591 года. По другому объяснению (Knight'a),
оно скорее относится к смерти Роберта Грина, поэта, скончавшегося в 1592 г.
в большой бедности, почти в нищете. Наконец, Флей (Fleay) заметил, что
данное место в равной степени может быть применено и к Спенсеру и к Грину,
или к обоим вместе. (Свод мнений см. у Фернесса, О. с.).}, на определении
вероятного отношения "Сна в летнюю ночь" к поэмам Эдмунда Спенсера -
"Королева фей" (The Faerie Queen) и Джона Лили (John Lyly) "Эндимион",
наконец, на соображениях эстетико-психологического характера по указанию
места, занимаемого настоящей драмой в ряду других произведений Шекспира. Она
переходный тип от комедии к драме, представляется уже настоящей "драмой" по
яркому изображению психических аффектов, но с недостаточно цельно
обрисованными характерами и искусственно созданными ситуациями. В стихе
пьесы усматривается еще некоторая неуверенность; есть небрежности; пьеса
всего удобнее приурочивается к переходному моменту от юности к возмужалому
возрасту поэта, быть может, к началу второго периода его творческой
деятельности, когда ему уже было за тридцать лет. Что могло побудить
Шекспира взяться за сюжет фантастической сказки, приуроченной к описанию
предстоящего брака "афинского герцога Тезея" с побежденной им царицей
амазонок Ипполитой? Имена Тезея и Ипполиты несомненно взяты или
непосредственно у Плутарха, или из "Кентерберийских рассказов" Чосера
(разница в написании имени: Ipolita y Чосера, Hyppolita y Шекспира); в
первой из них, - "рассказ рыцаря", - речь идет как раз о свадьбе "герцога
афинского Тезея" с царицей амазонок Ипполитой, но дальнейшее содержание
рассказа Чосера, отвечающее известной новелле Боккаччо о том, как два друга,
Палемон и Аркит, влюбились оба в одну и ту же девушку, не имеет прямого
отношения к драме Шекспира. Заимствованной представляется лишь основная
ситуация: т. е. приурочение происшествия к моменту возвращения Тезея на
родину вместе с Ипполитой. Но у Чосера-Ипполита уже считается женой Тезея. У
Шекспира их свадьба должна вскоре состояться:
Четыре дня счастливые пройдут
И приведут с собою новый месяц.
Это обстоятельство, что Шекспир отодвинул срок свадьбы Тезея и
Ипполиты, ввел две другие пары женихов и невест, сделал завязкой пьесы -
ожидание наступления брачной церемонии, наконец, общим содержанием ее избрал
любовные перипетии в полушутливой, фантастической форме, закончив
благополучным разрешением всех недоразумений, - и служит главным основанием
предположения, что настоящая пьеса есть не более, как предсвадебное
развлечение, так назыв. "маска", одно из увеселений, которое должно было
войти в программу празднеств, устраиваемых по случаю бракосочетания
какого-нибудь знатного вельможи, из числа влиятельных друзей и покровителей
Шекспира. Когда предположение это возникло - оставалось лишь найти
подходящее лицо, для которого Шекспир "мог" написать свою пьесу. Такими
лицами "могли" быть вышеназванные - Эдуард Руссель или Вильям Стэнлей; но
мог быть им и кто-нибудь другой, третий, четвертый, о котором мы не имеем
достаточно сведений. - Однако, уже Ульрици высказал не лишенное остроумия,
хотя, как увидим ниже, на наш взгляд, неосновательное, возражение против
определения настоящей пьесы Шекспира, как специально свадебного развлечения,
в связи с существовавшим в ту пору обычаем давать "маски", "интерлюдии",
"интермедии" и т. п. театральные представления по случаю вступления в брак
знатного лица. "Странный и, по сущности, довольно дерзкий поступок, -
поднести в виде свадебного подарка своему патрону пьесу, где любовь
представлена на смех, скорее с комической, чем с нравственной и серьезной
стороны, любовь в ее слабости и неустойчивости, как простая игра
воображения, причем даже празднование свадьбы Тезея носит смешной характер в
силу тех условий, при которых она происходит. Было бы большой бестактностью
во всяком случае переносить на общественную сцену пьесу, написанную по
такому поводу, до или после заключения брака вельможи (в чью честь она была
составлена)". Впечатления, очевидно, могут расходиться, но к вопросу об
уместности "Сна в летнюю ночь" в приурочении ко дню свадьбы мы ниже
вернемся, при ее оценке по существу. Пока ограничиваемся выводом, что
определение пьесы, как свадебной "маски", весьма мало способствует
установлению точной даты ее происхождения.
Сидней Ли оставил без оговорки лишь указанье на то, что речь Оберона по
поводу цветка, обладающего чудодейственным свойством возбуждать внезапную
любовь к первому лицу, которое попадается навстречу, после того, как соком
этого цветка натереть глаза, - есть воспоминание, в поэтическом образе, о
празднествах, - которых свидетелем, вероятно, был Шекспир в молодые годы, -
празднествах, устроенных в Кенильворге графом Лейстером, мечтавшим стать
мужем Елизаветы. Но королева "царствующая на Западе", осталась целомудренной
весталкой: "стрела Купидона, пущенная в нее, была отклонена лучом
девственной луны; она упала на "маленький западный цветочек", который
"зарделся от любовной раны", и из молочно-белого цветка превратился в алый
цвет, названный "любовью от безделья".
Толкование рассказа Оберона в смысле аллегории на королеву Елизавету и
ее отношения к Лейстеру, причем "зардевшийся цветок" должен обозначить
возлюбленную Лейстера, графиню Эссекс {Другое высказанное предположение, по
которому в алом цветке усматривался намек на Марию Стюарт, ныне оставлено по
совершенной неубедительности.}, муж которой был убит в то время, когда стала
известной связь его жены с Лейстером; это толкование принадлежит Гальпину,
статья которого в свое время произвела большую сенсацию между шекспирологами
{Статья Гальпина выше указана.}. Тонкий анализ Гальпина данного места в
пьесе, представляющегося действительно загадочным по двойному смыслу,
который чувствуется в передаче подробностей происхождения волшебного цветка,
его сопоставление некоторых деталей (морская дева, плывшая на спине дельфина
и очаровавшая море своим пением) с дошедшими до нас описаниями упомянутых
празднеств - Гайскона и Ланегама, представлялись действительно весьма
убедительными, как неожиданное прояснение историческими аллюзиями
непонятного вымысла: ему, казалось, подыскана была реальная почва. Однако,
есть и возражение против такого объяснения. Празднества в Кенильворте
состоялись в 1575 году. Вероятно ли, чтобы Шекспир о них вспоминал через
двадцать лет, и прибег к аллегории в то время, когда она утратила свое живое
значение и вряд ли кому-либо из современников могла быть даже просто
понятна? Намеки на Елизавету и Лейстера утратили всякое значение
"актуальности". Но другого объяснения рассказу Оберона пока не найдено:
весталка, царствующая на Западе" все-таки слишком прозрачный намек на
королеву Елизавету, чтобы можно было поступиться вполне толкованием
Гальпина. Ввиду этого остается или присоединиться к мнению тех
исследователей, которые полагают, что "Сон в летнюю ночь" принадлежит к
ранним произведениям Шекспира, по крайней мере, задуман был им в юношескую
пору, быть может, в редакции, которая до нас не дошла, и лишь вторично им
обработан в половине 90-х годов XVI века; или предположить, что аллегория
навеяна не воспоминаниями о празднествах 1575 года, а какими-нибудь другими
аналогичными празднествами в позднейшую пору, о которых до нас не дошли
описания; или, наконец, счесть весь этот рассказ Оберона чистым вымыслом
Шекспира, без определенной реальной почвы в происшествиях современной жизни,
кроме намека на королеву Елизавету в образе весталки.
Перейдем теперь к внутренним данным и отношениям фантастических
существ, которые Шекспир ввел в свою пьесу. Прежде всего представляется
вопрос о несоответствии заглавия с содержанием: в четвертом действии Тезей,
увидя заснувших в лесу Лизандра, Елену, Деметрия и Гермию, говорит: "Они так
рано встали, чтоб майские обряды совершить (to observe the rigth of May), и
дальше: "ночь Валентина уже прошла". Итак, день свадьбы Тезея и Ипполиты
приурочен к 1-му мая, а между тем пьеса получила название, которое относит
нас к середине лета (midsummernigth), т. е. к 24 июня, по обычному
обозначению Ивановой ночи именно как ночи "в половине лета". Как объяснить
это несоответствие заглавия и содержания? По мнению Малона, заглавие дано в
зависимости не столько от времени действия в пьесе, как от времени
постановки ее в виде развлечения в "летнюю ночь". Быть может, заглавие
принадлежит не самому Шекспиру. Фэрнес, цитируя возражения Джонсона против
заглавия, объясняет дело так, что в самой пьесе усматривается некоторая
двойственность положения. Майские празднества суть по преимуществу дневные
празднества; между тем, к 24 июня относится большинство поверий о ночных
чудесах и в это время справляются различные обряды именно ночью. Таким
образом, свадебные развлечения Тезея, - охота, представление "интерлюдии", -
происходят днем, а чудесные происшествия с двумя влюбленными парами ночью:
майский день и летняя ночь чередуются в фантастической смене сказочных
происшествий. Весною ночи слишком коротки, и народные поверья всех стран
приурочиваются именно к темным и уже более длинным летним ночам, в
христианских странах - "под Ивана Купала". Шекспир действительно впал в
противоречие, но ставить ли ему в укор сбивчивую хронологию, когда сюжет дан
чисто сказочный? Перевес внимания несомненно в пользу "ночи", а не дня
свадьбы Тезея: поэтому Шекспир обозначил свою пьесу "Сон в летнюю ночь",
согласно ее действительному содержанию, а не внешней рамке действия,
приуроченного к последним дням апреля и заканчивающегося 1 мая. Быть может,
уместно напомнить, однако, что как бы смутный прообраз "Сна в летнюю ночь"
Шекспира мы имеем в одной старо-французской комедии XIII века трувэра Адама
де Ла Галь, дошедшей до нас под своеобразным заглавием "Игра под кущей" (Jeu
de If Fenille" или просто Jeu Adam). В этом произведении, о происхождении и
источниках которого мы ничего не знаем, кроме самого факта представления
этой пьесы в Аррасе, в 1262 г., усматривается такое же характерное сочетание
реалистических сцен и видений в ночное время. Содержание иное; оно
заимствовано из современной автору жизни, облечено в автобиографическую
форму; причем поэт выставляет на сцену самого себя и свои семейные
отношения, в грубой форме высмеивает соседей и собственную жену, дает яркую
бытовую сцену шумной ярмарки, на которой выступают шарлатан-предсказатель и
монах, продавец мощей; затем, с наступления ночи, появляются феи на сцену
(Ариль, Морг и Глориада); проезжает Фортуна на колесе, одних из бедности
возвеличивая и вознося их в один день на верх благополучия, других с высоты
низвергая вниз. Комедия заканчивается опять-таки реально-бытовой сценой в
кабаке, где расторговавшийся было своими святынями монах оказывается в свою
очередь ограбленным. Обычное объяснение заглавия - "Игры под кущей" то, что
оно приурочено к майским народно-обрядовым празднествам, когда, именно,
приветствуя наступление весны, устраивали зеленые шалаши, под которыми как
бы находили приют и фантастические олицетворения силы природы в "майскую
ночь". Мы припомнили об этом отдаленном прообразе "Сна в летнюю ночь", в
ответ на замечания, что ночная фантастика уместна лишь в середине июня:
Шекспир с полным правом мог выдержать, да и на самом деле и выдерживает,
единство времени, ибо в пьесе нет ни одного указания, чтобы ночные сцены
происходили непременно в июне. Высказанные по этому поводу замечания (Тика,
а за ним Зимрока), будто некоторые растения и цветы только в июне достигают
надлежащей волшебной силы, не существенны, ибо волшебный цветок Оберона не
есть обязательно цвет папоротника или какого-нибудь летнего растения; точно
также появление "душистого горошка" рядом "с горчичным зерном" не есть
показатель различного времени произрастания того или другого: перед нами
простые олицетворения по прихоти поэта. Итак, название Midsummernigth, на
наш взгляд, случайное, без отношения к содержанию пьесы, и, конечно,
правильнее было бы обозначать ее либо просто - "весенней сказкой", - или с
маленькой натяжкой - "майской ночью", т. е. перед наступлением первого мая.
Не настаиваем на вопросе, с точностью ли проходят четыре дня и столько же
ночей, о которых говорят Тезей и Ипполита в самом начале драмы; - или
удобнее было бы сосредоточить все эти видения в одну ночь: во "сне" времени,
конечно, не измеряют, но если Шекспир вспомнил, что весенние ночи коротки, и
предпочел представить сновидение в более продолжительный срок, то
длительность времени ему была нужна для большого правдоподобия в изображении
психических аффектов, быстрых по первому импульсу, тем не менее требующих
некоторого времени для своего рельефного проявления.
Сидней Ли, как мы видели, вменяет в особую заслугу Шекспиру, что в
данном произведении он впервые наделил фантастические существа реальной
жизнью. Вдохновлялся ли при этом Шекспир непосредственно народными
преданиями и повериями? Имя Оберона, короля Эльфов, заимствовано во всяком
случае из французского источника, вероятно, из романа о "Гюоне Бордосском";
Титания, жена Оберона и королева Эльфов - отзвук классического предания,
причем вероятно, что им заимствовано из метаморфоз Овидия или из поэмы
Спенсера, где это древнеклассическое наименование королевы эльфов уже
встречается.
В романе о Гюоне Бордосском {Об этом романе см. статью г-на Гастена
Париса, в "Poemes et legendes du Moyen-age, изд. Societe d'edition
artistique, 1900. Paris.} - Оберон тоже, так сказать, приобщен к циклу
античных традиций: он называет своим отцом Юлия Цезаря; мать его - фея Морг.
Приурочение к Юлию Цезарю есть, конечно, выдумка французского трувера,
воспользовавшегося народным повернем о карликах-эльфах, сторожащих подземные
клады, и пожелавшего придать большую определенность фантастическому
существу. По своему происхождению предание об эльфах (древненемецк. Alben
или Eiben) есть исконное германское, причем и имя Оберона этимологически
восходит к германской форме, соответствие которой находят в имени Альбериха,
или Эльбериха, но с иным романским окончанием и романским переходом звуков в
начале слова {Другая, раньше предложенная этимология имени Оберона от alba
(aube; заря), ныне оставлена, как маловероятная, и напрасно выдается
Брандесом, как вполне установленная.}. Альберих известен нам по
старонемецкой поэме об Ортните, но, кроме созвучия имени и общего
представления о "короле Эльфов", между этими двумя произведениями -
французским и немецким, - нет никакой связи. Почему и как французский трувер
- автор - "Гюона Бордосского" воспользовался германским мифом-до сих пор не
вполне выяснено, но во всяком случае, придав своеобразную генеалогию
Оберону, он сделал из него оригинальную фигуру, сочетание античной традиции
с средневековым романтизмом. При рождении Оберона, так же как в сказке о
Золушке, присутствуют разные феи, причем одна из них обрекла его на
маленький рост - всего три фута, - но тут же, раскаявшись в своем дурном
пожелании, постаралась наделить его другим преимуществом - необыкновенной
красотой. И несмотря на свой маленький рост Оберон столь прекрасен, что
"краше солнца в летнее время" (Car plus est bians que solans en este").
Другие феи наделяют Оберона разными волшебными свойствами, причем одна из
них даже - способностью слышать пение ангелов в раю; и место Оберону,
оказывающемуся христианином, уготовлено на том свете наилучшее, и ему самому
предоставлено решить, когда он захочет покинуть землю и переселиться в рай.
Пока царство Оберона находится на дальнем Востоке, по соседству с
"Вавилонией", в заколдованном лесу. У Шекспира место действия в лесу близ
Афин, хотя Оберон и прилетает "из дальних стран индийских". Оберон уже не
мальчик - "qui n'a de grant que trois pies mesures"; мало того - он даже
женат и вообще в разработке сюжета усматриваются существенные отличия.
Объясняется это отчасти тем, что между старофранцузской поэмой и
произведением Шекспира были промежуточные обработки сюжета, который еще во
Франции был приспособлен к сцене: в 1557 году представлена была "Мистерия о
Гюоне Бордосском", которая, по-видимому, была вскоре переделана
по-английски, причем эта пьеса, где должен был выступить и Оберон,
представлена была в 1593 г. труппой Шекспира. Вероятно, эта утраченная
пьеса, и послужила канвой драмы Шекспира, который с другой стороны
вдохновился поэмой Спенсера и кое-что заимствовал у Лилли. У Спенсера Оберон
упомянут вскользь, но Титания, по-видимому, собственное создание Спенсера.
Не настаивая на много раз делаемых сопоставлениях отдельных мест у Шекспира
с произведениями его предшественников и современников, ограничимся небольшим
замечанием по поводу несколько загадочного эпизода об индийском мальчике, к
которому Титания так привязалась, что не хочет отдать его Оберону, для его
свиты, из-за него и возникла распря между супругами. Почему этот мальчик
играет такую роль? По-видимому, данный эпизод стоит в связи с повернем о
том, что эльфы похищают детей у живых людей, заменяя их демоническими
существами. Отсюда то значение, которое и Оберон, и Титания придают
мальчику, рожденному от смертной женщины, для своей свиты. Правда, народное
поверие представляется в значительно измененном виде: Титания говорит, что
мать "индийского мальчика" была ее любимой жрицей; затем оказывается, что
она "летала над землей, как по волнам", но в то же время все-таки -
"смертная была моя подруга и умерла, доставив сыну жизнь". Далее, к спору о
мальчике примешивается мотив ревности уже на почве супружеской верности
между Обероном и Титанией; "индийский ребенок" (индийский потому, что, как
указано, настоящее царство Оберона на Востоке) остается лишь показным
предлогом размолвки супругов. Вообще, если и есть в пьесе Шекспира элементы
народных верований и представлений, то они в значительной мере заслонены
литературными обработками этих преданий, предшествовавшими появлению в свете
драмы Шекспира. Только образ пука Робина-Гуд-Феллоу, фантастической
личности, популярной и в народных английских балладах, наиболее
непосредственный отголосок национального фольклора; в остальном книжные
источники - розысканные или вероятные - берут перевес над непосредственным
воспроизведением народных поверий. И Шекспиру принадлежит честь не столько
изобретения, как обработки заимствованных из разных мест данных.
Каковы бы ни были составные элементы драмы Шекспира, мы вправе судить о
ней самостоятельно, как о цельном художественном произведении, подлежащем
оценке, так сказать, по существу. Но именно цельности на первый взгляд пьеса
лишена; можно объяснить условиями времени смешение древнеклассических
воспоминаний и современных Шекспиру национальных поверий, обычаев и даже
реально бытовых типов: афинские мастеровые во времена Тезея не разыгрывали
интермедий в роде "Пирама и Фисби", и Бурав, Пигва, Основа, Флейта суть
типичные английские рабочие XVI века. Тезей выражается, как современный
Шекспиру английский лорд. Но особенно резок контраст между античной
обстановкой жизни, классическим именем Титании и германо-романским Обероном,
вполне английским по замыслу и воплощению, игривым и не лишенным лукавства
"домашним" духом пересмешником - паком Робином (ибо пак - нарицательное имя
{По английски пак (puck) - домовой, кобольд.}, чего не следует упускать из
виду). В целом пьеса Шекспира, с точки зрения обстановки действия, может
быть названа, если не по форме, то по содержанию "лжеклассическим"
произведением: она, правда, отвечает принципам творчества, которых
придерживались в XVI веке поборники новоевропейского искусства, "романтики"
по позднейшей терминологии, в возникшей именно в эпоху Возрождения борьбе
двух школ, но наша терминология не отвечает действительному характеру спора
"классиков" и "романтиков" XVI века, как выразился между прочим и Мезьер,
причисляя Шекспира к поборникам романтизма {Alfred Mezieres, Shakespeare,
гл. I.}. Тогдашние "романтики", отстаивая новые виды и роды литературы, в то
же время возводили в принцип именно те историко-психологические анахронизмы,
в которые бессознательно впадали средневековые авторы; их принцип, по
отношению к изображению древнеклассического мира, нам представляется по
существу именно лжеклассическим. Так, автор одного трактата по теории поэзии
(специально о форме эпических поэм - Romanzi), итальянец Джамбаттиста
Джиральди Чинтио, писавший в половине XVI в., развивая положение Аристотеля
о различии между историей и поэзией, приходит к выводу, что поэты, хотя бы
избирали античные сюжеты, "ищут то, что отвечало бы нравам новейшего
времени, внося в свое произведение понятия, не соответствующие древней
эпохе, но согласные с современными им воззрениями". Против такого
направления в искусстве, в защиту соблюдения исторической правды,
реагировали неоклассики, нами ныне переименованные в "псевдоклассики"
{Недавно С. А. Венгеров (в V т. издания соч. Белинского) установил, что этот
термин впервые пущен был у нас в оборот именно Белинским, причем комментатор
вполне правильно оспаривает научное значение чисто полемического эпитета,
созданного Белинским.}, тогда как по сущности они представлялись
сторонниками вполне верного принципа. Отстаивая внутреннюю правду
художественного произведения, они, в то же время, однако, суживали, область
искусства в формальном отношении, предлагая вернуться к образцам
древнеклассических родов и видов поэзии. Шекспир не был сторонником теории
Филиппа Сиднея, который именно в конце XVI века выступил одним из первых
теоретиков классицизма в Англии. Но, разрабатывая национальные формы поэзии,
он усвоил и приемы творчества, о которых писал Джиральди: античный сюжет
Шекспир представил нам "в согласии с понятиями века" (Cose dissimili a'tempi
antichi). Это теоретическое заблуждение объясняет нам, так сказать,
неорганичность фантастической драмы Шекспира, смещение разнородных
элементов; однако, уменьшаются ли от этого поэтические достоинства
произведения? Классический элемент вносит некоторую определенность, большую
ясность в расплывчатые и часто смутные образы германской народной мифологии.
Оберон и Титания стали действительно живыми образами, наделенными людскими
свойствами; воплощениями, в которых процесс антропоморфизма, столь
последовательно завершившийся в античной мифологии, и придает больше рельефа
их характеристикам, чем в отрывочных и смутных народных германских повериях
об олицетворенных силах природы. Даже неугомонный, постоянный "скиталец" пак
Робин, поставленный в служебную зависимость от Оберона, приобретает большую
определенность в своих функциях исполнителя поручений короля эльфов и в то
же время шутника и проказника, так сказать, за свой счет. В конце концов,
если германский мир эльфов в пьесе Шекспира из античной жизни является
заместителем древнеклассических нимф и дриад, то вряд ли уместно настаивать
на такой точной локализации созданий воображения, чтобы не допускать их
свободного перемещения из страны в страну, в часы таинственных видений ночи.
Шекспир во всяком случае приблизил своих эльфов к характеру
древнеклассических мифов, придав им человеческие черты, ясность и
определенность живых существ. И тем не менее, конечно, это не вполне живые
люди. Шекспир воспользовался именно лишь вымышленными созданиями для того,
чтобы довести до крайности свой тезис, выраженный им устами Тезея (д. V, сц.
I):
Влюбленные, ровно как и безумцы,
Имеют все такой кипучий мозг,
Столь странные фантазии, что часто
Им кажется за истину такое,
Чего никак смысл здравый не поймет.
Признав влюбленность - "игрой воображения" ("Безумный и влюбленный и
поэт - составлены все из воображения"), прихотью случая, действием силы,
независимой от нашей воли, Шекспир в каррикатурном виде представил это
состояние лишь на примере Титании, влюбляющейся в человека с ослиной
головой, под влиянием волшебного цветка, которым Оберон натер ей глаза.
Принято считать этот тезис Шекспира и вообще всю пьесу "Сон в летнюю ночь"
проникнутыми очень пессимистическим, чтобы не сказать отрицательным взглядом
на любовь. Однако, тезис сам по себе был, конечно, весьма не новым. Об
"ослеплении любовью" трактовал уже Лукреций (De rerum natura, кн. IV, ст.
1142 слл.), указывая, до какой степени обманываются те, которые поддаются
данному душевному настроению. Позже Мольер перефразировал указанное место у
Лукреция, вложив в уста Элианты, в "Мизантропе" (д. II сц. 4), следующий
монолог {Цитируем по переводу Л. Поливанова.}:
Кто любит, склонен тот хвалить свое избранье
И в нем порочного не видит ничего;
В предмете страсти все прекрасно для него -
Пороки кажутся в нем благом очевидным,
Их именем спешит назвать он безобидным:
Он бледную как смерть - жасмином назовет,
И страшно черная - смугляночкой слывет,
Свободна и гибка - коль очень худощава,
А слишком толстая - осанкой величава;
Неряха грязная, невзрачная собой -
Тотчас же прослывет небрежной красотой,
Коль ростом велика - богини воплощенье,
А карлица - чудес небесных сокращенье.
Коль дура - то добра, лукавая - умна,
Спесивая - носить корону суждена,
Приятный нрав найдут у слишком говорливой,
Немую прозовут невинностью стыдливой:
Так всякий, если кем до страсти увлечен,
В пороки самые окажется влюблен.
Не та же ли основная мысль проводится и Шекспиром? Но он идет дальше и,
признавая ошибочность суждений влюбленных о предмете своей страсти,
подчеркивает непроизвольность самого увлечения, которое он ставит в
зависимость от чудодейственной силы. В этом отношении Шекспир стоит на почве
вполне национальной, германо-романской концепции: не в той же ли Англии
родина знаменитого в средневековой литературе сюжета о Тристане и Изольде,
хотя и ставшего нам впервые известным во французской обработке? И чем по
существу разнится роковой напиток, отведав которого Тристан и Изольда, в
силу волшебства, должны были полюбить друг друга, от алого цветка, который
приносит пак Робин, по приказанию Оберона? Разве не простая случайность, с
точки зрения такого представления о роковом, от нашей воли независящем
источнике любовного аффекта, - что Тристан и Изольда были оба молоды,
прекрасны собой, наделены всевозможными положительными качествами, и только
по независящим от них обстоятельствам не должны были смотреть друг на друга
как на жениха и невесту? Получилась поэма незаконной, даже преступной любви,
но красивая, привлекательная, потому что прекрасны были оба очарованные.
Возможна и оборотная сторона медали, которую и показал Шекспир: Титания, по
пробуждении от сна, обреченная полюбить первого встречного, кого увидит,
встретила не Тристана, а Основу, вдобавок с ослиной головой. Но все-таки это
судьба, влияние роковой силы. Делать ли отсюда вывод, что Шекспир
действительно относился отрицательно к любовному аффекту, что он представил
карикатуру для того лишь, чтобы рельефнее оттенить безрассудство состояния
влюбленности? Несомненно, несколько пессимистическая нотка проглядывает в
этом произведении, однако, не без другой, положительной точки зрения. И
чтобы убедиться в этом, достаточно припомнить перипетии четырех любовников.
Лизандр любит Гермию и любим ею, как раньше Деметрий любил Елену, расположив
ее к себе. Но внезапная прихоть отклонила Деметрия от предмета его
первоначальной страсти и заставила выступить соперником Лизандра в искании
руки Гермии. Елена покинута и несчастна, но она не теряет надежды мольбой и
просьбами вернуть к себе сердце Деметрия. Тщетная надежда и ошибочный прием
снискать расположение любимого человека. Своими приставаниями Елена только
надоедает Деметрию и еще больше отталкивает от себя. Как же ей в конце
концов удалось опять привлечь любовника? Совсем иным и неожиданным способом,
а именно - самопожертвованием. Да, на наш взгляд, вся сказанная обстановка
действия только красивый вымысел, который нисколько не заслоняет решения
проблемы об изменчивости и прихотливости чувств на чисто психологической
почве. Припомним конец первого действия: Елена пришла к заключению, что
недаром "крылатый Купидон представлен нам слепым и безрассудным"; любовь -
прихоть и в таком смысле подвержена всевозможным случайностям; так Деметрий,
изменив ей, влюбился в Гермию; так впоследствии Титания, по воле Оберона,
влюбилась в Основу. Однако, есть в любви нечто, способное возвысить ее над
прихотью чувств и придать ей устойчивость. Пусть Деметрий увлекается
красотой Термин (doting on Hermias eyes), - Елена любит в нем его
достоинства (admiring of his qualities), и это придает более серьезный
характер ее чувствам к Деметрию. Теперь он решается пожертвовать собой:
услыхав, что Гермия и Лизандр уговариваются на следующую ночь бежать и
встретиться в лесу, за Афинами, Елена спешит сообщить об их предполагаемом
побеге Деметрию; пусть его "спасибо" за эту услугу будет ей единственной
наградой, и, хотя бы пришлось потом ей с ним расстаться навеки, оно будет ей
дорогим, прощальным подарком (if I habe thankes it is a deere expence). И
этот подвиг Елены должен быть со временем оценен ее вероломным любовником;
насколько она отваживала его от себя своими приставаниями, настолько
победила вновь - бескорыстием чувств. Что нужды, что внешняя развязка пьесы
обусловлена волшебством, за ним чувствуется реальная психологическая почва:
если на Лизандра нашла внезапная прихоть к Елене, под влиянием цветка,
которым по ошибке Пак натер ему глаза, то ведь такая же прихоть напала
раньше на Деметрия без всякого участия волшебной силы. Несущественность
таких увлечений Шекспир пояснил на примере Лизандра, как бы в назидание
Деметрию. И вот протрезвленный Деметрий возвращается к своей Елене, которая
вновь стала ему мила, когда перестала домогаться его любви; мастерской,
поистине гениальный анализ душевных движений Шекспира служит таким образом,
в конце концов, не к посрамлению "ребенка Амора" (the boy Love), который,
как обыкновенно дети, склонен к капризам, а напротив, к возвеличению
чувства, на нравственной основе. И в общем выводе, допуская, что пьеса
Шекспира была свадебной "маской", мы отнюдь не разделяем сомнений и
недоумений. Ульрици, удивлявшегося выбору сюжета для данного случая: он как
нельзя более уместен, и истинный смысл пьесы раскрывается нам, если вникнуть
в ее суть, а не во внешнюю фабулу, как бы ни выделялся кричащей нотой
горького скептицизма эпизод с Титанией.
Как по отношению влюбленности, так и к поэзии - воображение
обоюдоострое оружие, но оно не подлежит безусловному осуждению. Сцена
мастеровых, разыгрывающих интермедию о Пираме и Фисби, представляет обратный
случай по сравнению с историей Титании и Основы, и поэтому стоит в интимной,
органической связи с сюжетом драмы. В самом деле, если Титания
"воображением" облагораживала несчастный предмет своей страсти, то, как
личность, она представляется живым контрастом Основе: это воплощенное
изящество, красота и грация, которые стремятся поднять до себя воплощение
грубости и глупости. Обратно этому мы видим изящную и поэтическую легенду о
Пираме и Фисби, приниженную и искаженную в уровень с ограниченным кругозором
грубых и необразованных людей, которые бессознательно впадают в пародию,
оставаясь вполне серьезными в своих намерениях. Воображение покрывает их
невольный самообман и поддерживает в них иллюзии относительно собственных
талантов, как у Титании относительно мнимых достоинств Основы. Не кроется ли
в этой пародии на драматическое представление какого-нибудь личного
предубеждения автора против "грубой черни", которую он выводил на смех, как
впоследствии заклеймил ее презрением в Каллибане? Навряд, хотя, конечно, в
общем Шекспир отнюдь не может быть подвержен упреку в излишнем пристрастии к
толпе. Но в данном случае нельзя не усмотреть некоторой аналогии отзыва
Тезея, по поводу игры исполнителей интермедии, с замечанием Гамлета по
поводу искреннего одушевления актера, прочитавшего монолог. Знаменитое
выражение: - "что ему Гекуба, что он Гекуб?" устанавливает силу воображения,
благодаря которому актер мог прочувствовать свой монолог в такой степени,
что голос его дрожал и слезы показались на глазах. А главное, что, усвоив
данную вымышленную ситуацию, актер так близко принял ее к сердцу, что
говорил искренне, точно от своего лица. Бедные мастеровые - любители очень
далеки от такого искусства первого актера в "Гамлете", которое произвело
впечатление даже на Полония. Однако, Тезей предупреждает насмешки по поводу
их исполнения замечанием Ипполите:
Коль бедное старание бессильно,
То чистое усердье выкупает
Невольный неуспех.
Тезей напоминает, что иное молчание, происходящее от искреннего
смущения, от "пугливого усердия" доставляет больше удовлетворения, чем
"дерзкое", т. е. напускное, красноречие находчивого смельчака:
Признаюся,
Что, по моим понятиям, любовь
При языке простом чистосердечья
Всегда сильнее сердцу говорит.
Итак, неумелое искусство, как несчастная любовь, могут быть скрашены
чистосердечием. Конечно, от этого чистосердечия исполнение пьесы мастеровыми
не становится лучшим, как чистосердечье Титании не может придать Основе
достоинств, которых он лишен. Но искренность усердия неумелых служителей
Мельпомены все же отклонила глумление над ними и вызвала у Тезея слова
снисхождения. И Оберон не глумится над Титанией {Превращение Основы -
проделка Пака.}: он поспешил снять с нее чары, как только получил искомое,
т. е. как только заставил Титанию отрешиться от ее прежнего пристрастия к
индийскому мальчику, служившему поводом их ссоры. Одно только шутливое
замечание Оберона после пробуждения Титании: "Вот здесь лежит твой милый" -
служит напоминанием о том, что произошло в фантастических действующих лицах
"Сна", сколько у живых людей пьесы Шекспира психология этого великого
знатока человеческого сердца глубже и тоньше им соблюдена. Для истории его
творчества, было бы не безыинтересно принять во внимание аналогию первой
сцены - Эгея и Гермии перед судом Тезея - с появлением Брабанцио и Отелло
перед советом дожа в "Отелло". Но дальнейшие соображения по истории
творчества Шекспира и по отношению настоящей пьесы к другим его
произведениям (особенно к "Буре", которая во многом является как бы
естественным приростом к "Сну в летнюю ночь" отвлекли бы нас лишком в
сторону. Если Шекспира не раз сравнивали по глубине и ширине его творческого
гения с морем, то небольшой залив, образованный этим морем, обладает многими
свойствами стихии, с которой он остается в органической связи. И в залив
вливаются те же волны, хотя не столь грозные и величавые, как в безбрежном
просторе океана. Они мельче дробятся, кажутся прозрачнее, выкатываясь на
песчаный берег, но льются из той же глубины; и в настоящем случае Шекспир
дал нам почувствовать эту глубину, под красивыми и фантастическими завитками
прибрежной пены, глубину - в том значении, которое он сумел придать
бескорыстию в любви и чистосердечной искренности чувства.
Ф. Батюшков
Популярность: 27, Last-modified: Sat, 10 May 2003 07:11:15 GmT