---------------------------------------------------------------
     © Copyright Виктор Иванович Леденев
     Email: ew1af(а)mail.ru
     Date: 27 Dec 2003
     Минск, издательство "МЕТ", 1997 год, тираж 5000 экз.
---------------------------------------------------------------




     Энский аэродром военно-транспортной авиации. 1 мая 1968 года.



     Автобус   медленно  подъехал  к  КПП.   Дежурный  офицер  покосился  на
задернутые эанавесками окна и потребовал освободить салон.
     -- Вы что, на пляж приехали?  Выйти всем  и проходить через КПП. Бегом,
марш!
     В автобусе никто не шелохнулся. Дежурный начал  медленно  багроветь, но
спас его от преждевременного инфаркта посыльный из штаба. Дежурный  прочитал
записку и махнул рукой.
     -- Проезжайте.
     Автобус и  следовавшая за ним  грузовая  машина медленно покатили вдоль
аэродрома.  Грузовик направился к стоявшему  на рулежной дорожке  пятнистому
АН-12,  а  автобус  проехал дальше и  встал  перед  одноэтажным  зданием. Из
автобуса с  рюкзаками  военного  образца  неторопливо вышли  люди  и пошли к
зданию. Ничем  особенным они не отличались, разве что одинаковой одеждой: на
всех  были  полотняные  брюки  китайского  производства  и  белые  тенниски.
Старший, с  аккуратной черной  бородкой, что-то  негромко  сказал  и  ребята
согласно кивнули...
     Славка был любопытен от  природы и  нагловат по  воспитанию. Поочередно
подергав подряд почти  все  ручки  дверей в коридоре, он  обнаружил  комнату
отдыха, со  стареньким телевизором в углу. Славка поманил к себе Павла и они
тихо вошли в комнату, аккуратно прикрыв  за собой дверь. Пока Славка включал
телевизор, Павел удобно устраивался на стульях, положив гудящие ноги повыше.
Наконец появилось полуразмытое изображение -- на Красной  площади шел  парад
войск. Славка удовлетворенно крякнул, уселся рядом,  задрал ноги и  закурил.
Они сидели молча и думали каждый о своем.
     Идиллия была прервана  самым грубым  образом.  Славка даже  поморщился.
Какой-то майор, привлеченный звуками парада, ворвался  в комнату и к  своему
удивлению обнаружил двух  типов (в гражданском!), которые  заняв непотребные
позы,  смотрели телевизор.  Но  этого  мало  -- никак  не  прореагировали на
появление старшего офицера. Майорская глотка взревела сама по себе.
     -- Встать! Это что за безобразие?
     Славка  подчеркнуто  аккуратно  стряхнул  пепел  в спичечный коробок, а
Павел зачем-то достал и надел темные очки. Глотка заревела на полтоны выше.
     -- Встать! В самоволку собрались?
     Славка покосился на Павла.
     -- Мы в самоволку?
     Павел мгновение подумал и кивнул.
     -- Точно, исключительно про своей воле.
     Майор оцепенел от такой наглости -- они еще и признаются!
     -- Так, а чем здесь занимаетесь?
     Славка опять повернулся.
     -- Я -- курю, а ты?
     -- Я -- ничем, а что?
     -- Да вот, майор спрашивает.
     Майор взревел еще выше на пару тонов.
     -- Как вы разговариваете со старшим офицером!
     Славка даже не улыбнулся и строго спросил Павла.
     -- Ты с кем-нибудь разговариваешь?
     Павел так же строго ответил.
     -- Ни с кем. Это с нами грубо разговаривают.
     -- Да? А я и не заметил, думал это в телевизоре.
     Майор дернулся к выключателю телевизора, но его кисть угодила на пути в
стальной капкан -- Славка перехватил ее в сантиметре от экрана.
     -- Парад ведь, сам Главнокомандующий на трибуне, нельзя его не слушать.
     Майор потирал занемевшую кисть и нервно, но тихо осведомился.
     -- Отправитесь на губу, если вы такие умные, там вас научат уму разуму.
Где ваше начальство?
     Славка и  Павел радостно  ткнули пальцами --  там! Правда, при этом они
показали в разные стороны, что окончательно расстроило майора и  он выскочил
из комнаты. К дежурному по части он ворвался, как полутонная бомба.
     -- Вызови-ка наряд, надо тут забрать пару субчиков на губу.
     -- Кого забрать? Но здесь дежурный понял, о ком идет речь и улыбнулся.
     -- Не  горячись, майор, это  же ребята  из спецгруппы Шмелева, помнишь,
они у нас парашютную подготовку проходили?
     -- Шмелева? Это те? А куда они?
     -- Не положено, но так и быть -- во Вьетнам.
     Майор замолчал. Дежурный подполковник опять усмехнулся.
     -- Что, не показались они тебе?
     -- Да какие-то грубые...
     --  Ты  уж говори  прямо  -- не грубые,  а опасные.  Ты ведь  это хотел
сказать? Не дай Бог встретиться с таким где-нибудь в джунглях, а?
     Майор пожал  плечами.  Подполковник прав,  опасны и очень.  Не хотелось
признаваться, но именно чувство  опасности не покидало  майора во время  его
дурацкого разговора с теми парнями. Он понял, как им было наплевать на него,
на его крики, угрозы... Идиот, он им губой грозил.
     Невеселые размышления майора прервал крик в коридоре.
     -- Группа Шмелева на выход!
     Славка  и Павел без  помех смотрели телевизор.  Парад  закончился и  из
телевизора доносились шумы праздничной площади.
     -- Братский привет народу борющегося Вьетнама! Ура!
     Сейчас включаем репортаж нашего корреспондента из Ханоя.
     ...Народ  Вьетнама  борется, его не сломить  никакими  бомбардировками.
Американские  империалисты  используют Вьетнам,  как  полигон для  испытаний
новых  бесчеловечных  видов  оружия:  напалм,  шариковые  и фосфорные  бомбы
обрушивают американские летчики на головы мирных жителей...
     ...В  последнее  время участилось  применение  бомб и мин  замедленного
действия. Они взрываются порой через несколько суток после бомбардировки или
по радиосигналу с другого самолета, когда прозвучали отбои воздушной тревоги
и люди покидают свои убежища. Гибнут дети, старики, женщины...
     -- Группа Шмелева на выход!


     Офицеры  подошли  к  окну.  Одинаково  одетые  парни  столпились вокруг
командира.  Тот, самый  наглый, посмотрел на окно  и, как показалось майору,
подмигнул  ему.  Разговор  был коротким и  они,  набросив РД  на  одно плечо
потянулись к самолету.
     Моторы уже  прогревались, грузовые люки закрыты -- все снаряжение уже в
самолете, оставалось погрузиться самим...
     Павел поднялся последним. Еще раз через руку  летчика посмотрел на эту,
хоть и далекую  от его  родной  Беларуси,  но  все равно родную землю. Дверь
безжалостно отгородила  его и  оставалось  только  посмотреть  через  мутный
иллюминатор,  как она стремительно убегает из-под крыла самолета. Вот колеса
оторвались от нее и с глухии стукои убрались в чрево дюралевой птицы.
     Ты уже за холмом...


     Маленький  голубой вездеход медленно плыл по привычной  грязи  поселка.
Человек за рулем так же привычно вел машину по раздолбаной колее по привычке
именуемой местными жителями дорогой. У неказистого здания с  пышной вывеской
"Сберегательный банк" вездеход взревел натруженным мотором в последний раз и
заглох. Человек  достал из-за сидения синюю спортивную сумку и, оставив ключ
зажигания в замке, шагнул в жидкую грязь.
     В помещении сбербанка росли фикусы, было спокойно и даже уютно. Человек
виновато  посмотрел  на свои грязные  сапоги, не решаясь оставлять следы  на
вымытом  полу.  Его  появление вызвало оживление,  из  двери  за  стеклянной
перегородкой выплыла заведующая.
     -- Здравствуйте, Павел Алексеевич! Небось вклад решили оформить?
     -- Здравствуйте, нет решил все деньги получить...
     -- А что ж не книжку? Как  говорится, удобно  и выгодно, да  и  процент
нынче повысили.
     -- Долго объяснять... Выпишите все сразу...
     -- Наверное машину решили новую покупать, "Волгу"?
     -- С меня пока и этой хватает...
     Молоденькая кассирша заполняла документ и  с интересом прислушивалась к
разговору.  Скрипнула дверца сейфа и  кассирша вынула оттуда груду  денежных
пачек. Пересчитывая их, по-детски вздохнула:
     -- Сроду таких денег не видала...
     Заведующая усмехнулась.
     -- Как эта не видала? Вон их там полный сейф.
     --  Так то разве  деньги...  Так, наличность...  А тут  столько деньжищ
одному... сразу...
     Заведующая  незаметно  вздохнула.  Она  тоже считала, что столько много
денег  у одного человека быть  не должно, но что тут поделаешь... А кассирше
притворно строго попеняла:
     -- Ты  считай  внимательней,  ошибешься -- век не расcчитаешься.  Да  и
Павла  Алексеевича  задерживаешь.  Может  он торопится... Может  он  подарки
молодой жене сделать хочет.
     Человек  посмотрел  на  толстуху  почти  с  ненавистью,  но  сдержался.
Подписал документы, пересчитал пачки, сбросил их в сумку.
     -- Спасибо, до свидания, -- и не удержался, -- пролетарии финансовые...
     Кассирша прыснула,  заведующая  строго  на  нее  посмотрела  и  набрала
телефонный номер.
     Другая кассирша, постарше, укоризненно покачала головой.
     --  Смеешься, а ведь он правильно сказал: мы и есть пролетарии за гpоши
в месяц. А он свои получил, кровные... Ты знаешь, как он это лето горбатил с
этими бычками? Вот возьми сама, поишачь и ты получишь...
     Заведующей эти разговоры, видимо, надоели -- сколько раз можно об одном
и том же.
     -- Хватит, поговорили... Вы лучше итог подбейте, конец месяца скоро...
     Тут, наконец, ей ответили и толстуха деловито заговорила в трубку:
     --  Ефим  Семеныч?  Это  я,  Карпова  из  Крисвят...  Не  надо  сегодня
инкассатора,  Лемешонок все деньги получил. Да, все до  копейки. Как это  не
уговаривала? И так и этак... Нет, так не уговаривала, у него жена молодая...
Значит договорились, у нас вывозить  нечего -- после Лемешонка одна мелочь в
кассе...
     До свидания.
     На другом конце провода Ефим Семенович покачал головой  и набрал номер,
явно междугородный. Роман Васильевич? Ох, опять не узнал, богатым  будете...
Что?
     Не только. Это точно, жируют сволочи. Помните, я вам про нашего
     фермера рассказывал? Да есть у нас... Лемешонок. Так вот он сегодня все
получил,  наличными! Никаких,  говорит, сберкнижек...  Во,  кулак! Как  чего
рассказываю? Вы ж просили позвонить... Не просили? Ну, это я так, к слову...
Простите... До свидания...
     Слегка обескураженный Ефим  Семенович удивленно посмотрел на телефонную
трубку и снова покачал лысой головой. Впрочем, качал  он зря  --  информация
даром не пропала...


     У здания правления  колхоза припарковались  все  возможные  в небольшом
поселке  средства  передвижения --  от обычной лошади до несуразно  большого
К-700. Голубой вездеход втиснулся между тракторным  прицепом и агрономовским
"москвичем".  Павел  Алексеевич хлопнул  изо  всех сил дверцей,  но  она  не
закрылась. Он собрался повторить и... заметил оставшуюся на переднем сиденье
синюю сумку. Усмехнулся, взял сумку и еще раз загрохотал дверцей. На сей раз
она послушно  эакрылась. Он рассмеялся и пошел к высокому крыльцу, счистил с
подошв налипшую грязь. Чувствовалось, что здесь он человек не чужой. Так оно
и было. Проходя по  коридору он задержался взглядом на  табличке на одной из
дверей. "Главный механик Лемешонок П.А.", снова усмехнулся и привычно прошел
к кабинету председателя. Постучал и, не дожидаясь ответа, вошел.
     Председатель поднялся, протянул через стол руку.
     --  Здравствуйте,  Павел  Алексеевич, давненько у  нас не были. Слышал,
удачно сдали бычков?
     -- Уже донесли? Удачно, не жалуюсь...
     -- Не обижайтесь, не донесли... Просто вы на виду у всех, вот все все и
знают...
     -- А я и  не обижаюсь,  бабий телефон  работает всегда  исправно...  Не
только бабий...
     -- Вас здесь, заметил, уважают, хоть я здесь человек новый... Жаль, что
нам  не  пришлось  вместе  поработать.   А  то  ведь  все  в  наших   руках,
возвращайтесь. Там даже табличку не сняли...
     --  Нет, и не  стоит об  этом. Я по  другому делу...  Николай Иванович,
трактор не продадите?
     -- Все деньги  решили заработать? Шучу... Пожалуй, продам! Тот, который
вы в третью бригаду отправили.
     -- Так  это  ж  ломачина! Как он до сих  пор ходит, не знаю. Еще я  его
собирался списать...
     --  Не списали  и хорошо сделали,  теперь самому пригодился... А у  вас
руки золотые, он у вас еще попашет и посеет...
     -- Да не пахать мне на  нем.  Надо телятник  оборудовать по-настоящему,
сами знаете, сарай сараем... Хоть и за такой спасибо.
     -- Ну, телятник не ахти, но все-таки такие деньги принес?
     Павел Алексеевич во  время всего  разговора сидел,  почти  не  поднимая
головы и сосредоточенно разглядывая полировку  стола. Потом резко поднялся и
спросил:
     -- Николай Иванович, все спросить у вас хочу... Вы здесь человек новый,
но ведь  и о  вас местный  телефон  весточки доносит. Например, что  вы ярый
противник  и аренды,  и  фермерства,  и,  вообще, частной собственности... а
скажите,  почему  вы мне  не показываете на порог,  не ссылаетесь  на всякие
инструкции, не отказываете... Даже трактор собираетесь продать...
     -- Все очень просто, уважаемый Павел Алексеевич. Потому и не отказываю,
потому и  продаю,  что я  против этой фермерско-арендно-частной затеи. Вы --
человек в районе заметный и раньше были,  а теперь и вовсе. Шутка сказать --
первый в районе,  а может  и в  области фермер! Все смотрят,  как у вас дела
пойдут?  И выжидают. Начни я вас зажимать, все симпатии  моих колхозников на
вашей стороне будут. Не помоги я вам -- скажут бюрократ, чинуша,  ретроград,
а вас жалеть будут и помогать...
     Николай Иванович разволновался. Видно было, что  готовился  он к такому
разговору,  вынашивал  аргументы  и  теперь  ждал  реакции  на  свои  мысли.
Лемешонок  молчал.  Не  дождавшись  ответа,  председатель  неожиданно  резко
продолжил.
     --  Ничего путного из этого самого фермерства в нашей стране не будет и
не может быть. Не наше  это, не родное. Мы  уже пробовали всякие заокеанские
методы, где они сегодня?
     Нет, мешать я вам не буду. Я подожду, пока вы сами себе шею не свернете
на  виду   у  всего  района.  Вот  тогда   и  посмотрим,  кто   еще  захочет
фермерствовать.  Вы  лучше всех продемонстрируете  мою  правоту, а не  свою.
Уверен, пока  вам просто везет, но у  везения  есть  и оборотная  сторона --
зависть. Она тоже будет работать на меня, так что и в случае вашей удачи я в
накладе не останусь...
     Лемешонок медленно встал.
     --  Может  вы и правы.  Я  ведь над теориями  не  думал.  Просто  делаю
обыкновенное крестьянское дело и хочу  заработать  деньги. Разве в этом есть
что-нибудь плохое? А за откровенность  спасибо. Я  и сам не люблю темнить, а
тут просто не мог  понять вас,  вот  и  спросил. За трактор еще раз спасибо.
Завтра съезжу погляжу его еще разок и оформим все, как  надо.  Деньги у меня
есть...
     Председатель проводил Лемешонка и у самой двери нерешительно тронул его
за рукав.
     --  Да,  вот еще что...  Звонила директор из школы, на сына жаловалась,
писать куда-то собирается... Вы бы зашли сами...
     -- Зайду.


     Телефонный  марафон  продолжался.  Теперь  в  него включились  аппараты
классом повыше, да и хозяева выглядели так же элегантно и  дорого. Разговоры
были деловыми и короткими. Все  знали,  что надо  им  и чего хотят  от  них,
потому вопросов не возникало.
     --  Сема,  привет!  Стой  и  не  возникай:  нашлась для  твоей  бригады
работа...  Да,  клевая  работенка, кусков  на двадцать зеленых. Да  не бухти
ты...  Завтра соберешь своих. Много не надо, троих  хватит.. Сам  придешь...
Ну, смотри, тебе виднее.


     Звонок  был долгим и противным. Исходил он  из желтого телефона-трубки,
которая  валялась   на  полу  в  маленькой  прихожей   однокомнатной   очень
неухоженной квартиры. Двое в постели ни за какие коврижки звонка слышать  не
желали,  изо  всех  сил  пытаясь  продолжить поздний  утренний сон. Наконец,
парень  не  выдержал,  сел  на  постели  с  закрытыми глазами,  так  же,  не
просыпаясь, накинул на  себя простыню на  манер римских патрициев и, все еще
не открывая глаз, побрел к телефону.
     -- Привет... У тебя что,  крыша поехала? В такую рань звонить... Иди ты
со своим полднем. У меня -- утро и притом раннее... Ясно, не один... Ну не с
бабушкой же ... А кто ее знает, то ли Света, то ли Лера...
     Женщина  открыла  глаза  и прислушивалась к  разговору. Последняя фраза
парня  побудила ее к действию.  Простыню забрал для себя парень, потому  она
пошарила  взглядом  по царившему вокруг  беспорядку, выискала в  нем  смятое
полотенце и использовала его в виде нижней части купальника.
     --  Меня, между  прочим,  зовут  Вероника. Ну и надрался ты вчера,  имя
забыл...
     -- Сема, ее зовут Вероника! Нет, рыжая... Ну ладно, во сколько и где? В
"Витязе"? Буду...
     Парень попытался повесить телефон на стенку, но не смог и снова опустил
на пол.
     -- Какие мы  обидчивые,  подумаешь... Мамы родной  имя позабудешь...  с
такого бодуна. Пива не осталось?
     Вероника сняла с вешалки свою сумку и достала две банки датского пива.
     -- Ух ты! Да ты девочка что надо...
     Парень быстро открыл банку и надолго к ней приложился. Вытер пену с губ
и великодушно протянул другую банку Веронике.  Она  молча отстранила руку  и
пошла на кухню, откуда вскоре послышалось шипение газовой горелки и перезвон
посуды.  Парень  покосился в ее  сторону и вновь занялся пивом, одновременно
собирая свою одежду.
     На  кухню  он вошел уже  в  майке и джинсах,  швырнул  пустые  банки  в
переполненное  мусорное  ведро и с  удивлением уставился  на  стол.  На  нем
аппетитно шипела яичница и распространял аромат свежезаваренный кофе.
     -- Ну, ты девушка, даешь! Это ж надо!
     Не тратя больше  слов на комплименты, парень  принялся за еду. Вероника
все  в том же  наряде сидела  напротив  и медленно потягивала  горячий кофе.
Парень покончил с яичницей и теперь с интересом ее разглядывал.
     -- Да-а... Ты девочка в порядке... Ну  и грудь у тебя, все бы отдал, не
жалко!
     -- Все не  все, а магнитофон вчера обещал  и то  же  самое  говорил про
грудь.
     -- Маг? Тебе? Да, здорово я вчера  нажрался. Ничего не помню. А тебя  я
где наколол?
     -- В кабаке... Ты там еще с каким-то парнем был, белый такой...
     -- Это  Стас...  Надо  будет ему  брякнуть,  может  еще  что  расскажет
веселенькое обо мне  вчерашнем...  А магнитофон... посмотрим. Его заработать
надо.
     Вероника с готовностью встала.
     -- Нет, с любовью пока покончено, дела. Ты вот что,  подваливай сегодня
вечером, часам к одиннадцати. Хотя нет, черт его знает, когда приду, а вдруг
задержусь на службе, сверхурочно останусь поработать. Ударно, так сказать...
     Вероника фыркнула.
     -- Ты только на дом свою сверхурочную работу не бери, кровать узкая, не
поместимся!
     Парень с явным одобрением еще раз посмотрел на нее и рассмеялся.
     -- Точно, не телка,  а клад. Таких еще у иеня не было. С юмоpом. Ладно,
оставайся здесь.  На телефон не отвечать, дверь не  открывать,  убрать все и
быть в полной боевой.
     Вероника вскочила, улыбнулась и шутливо отдала честь по-военному...


     К  школе Леиешокок ехал, не  отрывая  глаз от  дороги  и  не отвечая на
приветствия знакомых.  Ему  казалось,  что уже весь поселок знает  с  звонке
директора и  его разговоре с председателем. Школа стояла на краю поселка, на
небольшом пригорке. Вездеход круто повернул и въехал во  двор. Лемешонок  со
злостью посмотрел на синюю сумку и вскинул ее на плечо. Эта яркая спортивная
сумка в сочетании с грязными сапогами и мрачным видом произвели неизгладимое
впечатление на  директора школы, сухопарую женщину неопределенного возраста.
Директриса  брезгливым тоном  начала выкладывать все, что  ему  меньше всего
хотелось  бы услышать о своем сыне. Павел умел отключаться в нужную минуту и
переходил  на,  как  он сам  называл это,  автопилот,  реагируя,  однако  на
конкретные действия директрисы, но  практически  не воспринимая  ее  гневной
речи. Он думал о том, что пора, наконец, заняться сыном серьезно. Это уже не
блажь,  не юношеские выходки,  срывы  и  глупости. Водка  --  это  серьезно.
Видимо, она и послужила причиной, что Алешку отчислили из университета, а не
те придиры-преподаватели,  о которых он  прожужжал ему  уши...  Жена тоже об
этом  ни звука. Потому и согласилась, наверно, чтобы  сын пожил с ним. И вот
за год  второй настоящий запой.  А  то,  что  это запой, он  не  сомневался.
Повидал. Да и сам в шестьдесят девятом... Он даже  покрутил головой, отгоняя
то жутковатое прошлое. На директрису его покручивание головой подействовало,
как допинг. Она взяла на два тона выше и запела о том, что  в семье, где нет
моральных устоев, где  главное -- побольше  заработать  денег, где  взрослый
человек  берет  в  жены  женщину ненамного  старше сына, и  думать нельзя  о
высоких нравственных  ценностях и,  уж конечно, таким людям нельзя  доверять
воспитание детей. Леиешонок  смотрел,  как  ее рот  в  паузах между тирадами
сжимается в куриную гузку и усмехнулся.
     -- Все правильно, нельзя. Вот и не будем. Где он?
     Автоматически зафиксировав ответ, повернулся и,  не прощаясь, пошел  по
лестнице  вверх.  Директриса заспешила за ним. Поднявшись на последний этаж,
Лемешонок жестом остановил ее и зашагал к двери класса.
     В шестом  "А" царило  веселое безделье. Кто, пользуясь случаем,  сдувал
домашнее  задание,   кто  просто  развлекался,   как  мог.   Двое  мальчишек
сосредоточенно  и  молча  боролись  в  углу,  другие  с  интересом  за  этим
наблюдали. Девочки болтали, прихорашивались, пробовали губную помаду.
     Появление в  дверях Павла Алексеевича вызвало переполох, который быстро
сменился любопытной тишиной. Лемешонок взглянул на  сына, спящего за столом.
Над  учительской  прической  потрудились  девчата --  ее украшал  бантик,  о
пиджаке позаботились представители противоположного пола -- на спине учителя
красовались три  знакомые буквы... Мгновенно  оценив  обстановку,  Лемешонок
подошел к  сыну, сорвал бантик, --  кое-как  затер надпись и взвалил Алексея
Павловича, Алешку, учителя, сына -- на плечо. Класс молчал.
     Девочка  на третьей парте уткнулась в ладошки и  заплакала... Леиешонок
увидел  в конце  коридора  маячившую директрису, повернул к  черному  ходу и
вынес бесчувственное тело  сына  во  двор. Поглядывая на  окна школы,  Павел
Андреевич  погрузил  сына  на  переднее  сиденье, забросил в машину  сумку и
пристегнул сына ремнем...


     В ресторане было довольно шумно. Оркестр барабанил что-то  тяжелое и не
очень  вразумительное. Впрочем,  слова  никого  здесь  не интересовали,  все
предпочитали  действовать.  Молодежь  танцевала  каждый за  себя,  несколько
посетителей   постарше   --  парами.  Остальные  за   столиками  беседовали,
перекрикивая оркестр не совсем трезвыми голосами, и глазели на танцующих.
     За этим столиком  было спокойно. Мужчина  в хорошем  костюме  не  спеша
расправлялся  с отбивной. Трое  молодых  парней ели не так элегантно, но  со
здоровым  аппетитом и  поглядывали  на бутылки коньяка и водки,  стоявшие  в
центре стола, пока не тронутые.
     Мужчина  отодвинул  тарелку,  бросил  на  нее смятую  салфетку,  окинул
хозяйским  взглядом ресторан  и лишь после этого обратил внимание на соседей
по столу.
     --  Я  ведь, Сема,  вас  всех собрал не потому,  что тебе  не  доверяю.
Наоборот! Тебя и  сам шеф уважает, но... Перебираешь ты...  В последний  раз
что было? Это слава Богу, что клиент выжил и никуда заявлять не стал. А если
б помер? Тогда не только на тебе, на нас всех "мокруха" повисла бы.
     -- Если б заявил, вот тогда бы и была "мокруха". А так пусть живет, еще
деньги зарабатывает.
     -- Вот об этом я и толкую. Тебе, Сема, до лампочки, что на тебе столько
статей висит, а я за тебя все-таки боюсь.
     -- Что это вы такой заботливый стали? Не хотите -- без вас обойдусь...
     -- Какой самостоятельный! Тебя без нас на  другой день загребут и дадут
на  всю  катушку. Кто знает,  может и на  вышака наскребут,  ты ведь темнить
любишь. Даже я не все твое знаю...
     -- А вам и не надо знать.
     -- Дерзишь, Сема,  я  бы на твоем  месте не стал... О тебе же забочусь.
Потому  вас  всех  позвал,  чтобы предупредить: никакой  "мокрухи",  никаких
утюгов,  никакого грабежа. Хватит, пока. Пусть уляжется немного  ваше шумное
поведение. Но работа есть  работа  и  ее  надо кому-то делать.  Короче, есть
клиент  на двадцать тысяч "баксов". Мужик из Крисвят, на Браславских оэерах.
Места чудные. Отдохнете, позагораете и поработаете.
     Отвернувшись  от Семена, мужчина  в  костюме обратил внимание  на  двух
других парней, словно только сейчас их увидел.
     -- Как твоя тачка, Стас? В порядке? Отлично. Вот и ты к приличному делу
будешь допущен, на равных. Хватит тебе шлюх развозить...
     Мужчина улыбнулся и почти отечески потрепал Стаса по  льняным  волосам.
Улыбка сошла, как по заказу, с его лица, когда он повернулся всем корпусом к
третьему парню, который привычно постукивал ребром ладони  по краю стола. На
нем и в ресторане была все та же утренняя майка и джинсы.
     -- А тебе я вот что скажу, Шварцнеггер. Брось ты свои штучки. Мне майор
сказал,  что  ты  за неделю  три  раза чуть не  погорел за свои драки.  Руки
чешутся  --  иди в  секцию, на  конкурс красоты,  хоть  на чемпионат мира по
бодибилдингу, но  эти пьянки и  драки каждый день по  поводу и без повода --
кончай. Будешь тянуть срок за мелкое хулиганство. Последний раз говорю. Всем
сразу.  Никакой самодеятельности, делать только то, что сказано и не больше.
Ну, а теперь можно и по маленькой...
     Верзила, по прозвищу Шварцнеггер, или  попросту Шварц,  разлил  коньяк.
Мужчина  с видом знатока  посмотрел его  на цвет  и  пригубил  рюмку. Ребята
выпили без церемоний. Мужчина допил коньяк и встал.
     -- Дальше  вы без меня продолжайте. Как выйти  на мужика, сообщу после.
Контрольные звонки каждый день в двадцать три ноль-ноль. Гуд бай, орелики.
     Семен проводил его мрачным взглядом и передразнил:
     -- В двадцать  три  ноль-ноль!  Как  выйти -- сообщу! Не  деритесь!  Не
фулюганьте!  Водку  не  пьянствуйте!  Тьфу,  шестерка,  а  корчит  короля...
Наливай, Шварц, поехали!


     Лемешонок  сидел  за  кухонным  столом  и  пил   чай.  Жена,  Светлана,
просматривала заголовки газеты и  ждала, когда он закончит свое традиционное
чаепитие и  можно  будет  убрать со стола и  идти спать.  Из  комнаты иногда
доносились храп и стоны спящего сына.
     Жена отложила газету.
     -- Надо же, в такой день напился...
     Лемешонок поперхнулся горячим чаем, разлил его, чертыхнулся.
     --  В  какой такой  день? А в другие  дни  можно? Какой такой особенный
день?
     Он понимал, о  каком дне  говорила жена,  сам  ждал  его, чтобы  придти
домой,  небрежно  вывалить на  стол перед сыном и женой  эти  пачки  денег и
душевно потолковать о планах,  о будущих подарках,  покупках... Да мало ли о
чем  можно  помечтать  в  такой  день.  Вот  он  пришел  и  что  же?  Вместо
торжественной встречи дома -- все, как обычно,  в  машине -- пьяный сын... И
вся радость от этих денег уплыла, растаяла.
     -- Ты знала, что он так пьет? Без меня, пока я на ферме?
     --  Знала,  не знала... Какая  разница? Все равно  его не  переделаешь,
поздно. И нечего  из себя  Макаренко  или  Кашпировского разыгрывать. Ему не
педагогика или внушение нужно, а больница. Пусть лечат.
     -- Значит  знала... Меня  неделями  дома не  бывает, а ты  ...  хоть бы
сказала.
     -- Сказала бы, а ты раз-два, поговорил с ним и -- готово!  Пить бросил.
Ты лучше в сарай загляни, сколько там посуды.
     -- А может и ты ему компанию составляла?
     -- Составляла...  не  часто, правда...  А  что  делать вечерами-то?  До
поселка пять километров, кроме  телевизора и  посмотреть  некуда -- деревья,
сараи,  грязь... У него хоть водка есть, а у меня что? Сижу здесь не  жена и
не холостячка. А ты в последние месяцы  раз в  неделю приедешь чуть  живой и
спать.
     И  опять Лемешонок понимал, что жена права, что это не жизнь, о которой
он мечтал, и о которой говорил Светлане перед женитьбой.  Эх, pебята, все не
так. Все не так, ребята!
     Светлана замолчала, тоже задумалась и думали они, как видно, об одном и
том же: как получилось, что сидят они за одним столом, спят в одной постели,
а живут как бы в параллельных мирах и общаются только па случаю. Светлана  в
который раз упрекнула себя в том, что в последнее время любовь и  уважение к
мужу все чаще уступают место неожиданной злости и раздражительности. Правда,
это быстро проходило и она снова была мягкой и доброй, как всегда. Сегодня у
нее  было с утра приподнятое настроение, но пьяный Алексей все перевернул...
Снова  ощутив  раздражение, она  оставила посуду невымытой  и молча ушла  из
кухни.
     Павел Андреевич жадно курил. Сигарета попалась дрянная, все время гасла
и  он, со  злостью  ткнув ее  в пепельницу  с надписью  "Сайгон", неожиданно
громко сказал:
     -- Завтра, все завтра!


     Утром Алексей  чувствовал  себя плохо, хуже не бывает. Похмелье не было
для него новым ощущением, но то, что он начисто забыл, как вчера попал домой
и что вообще произошло во всей второй половине вчерашнего дня звенело в  нем
громкой тревогой. Организм желал  пива или хотя  бы чего-то мокрого. Алексей
встал, прислушался. Отец и мачеха, как он называл про себя Светлану, видимо,
еще спали. За  окнами  начинался рассвет  и  в кухне было достаточно светло,
чтобы не зажигать свет. Кружка воды несколько ослабила великую сушь и слегка
прояснила мозги.
     Вспыхнувшая спичка заставила его вздрогнуть -- в дверях стоял отец.
     -- Ну и нервы у тебя, спичкой напугать можно... Садись, потолкуем, пока
одни.
     Алексей налил еще одну кружку воды, поставил перед собой и присел. Отец
подошел   к  шкафчику,  далеко  запустил  туда   руку  и   извлек  недопитую
четвертинку. Как  ни хотелось Алексею опохмелиться, ни на что на свете он не
хотел сейчас этой водки, которую отец вылил в стакан и поставил на стол.
     -- Ты что, батя...
     Павел прикурил  погасшую сигарету и, не глядя на сына,  жестом показал,
пей.
     Не сводя с  отца  глаз,  Алексей,  разрываясь между  стыдом  и желанием
выпить, все-таки залпом опрокинул водку  и жадно припал к кружке с водой. На
отца  он  старался не  смотреть.  Павел  сделал  несколько  затяжек и поднял
голову.
     -- Ты запомни эту водку...
     Что-то незнакомое в тоне отца прервало начавшуюся было легкую эйфорию и
он  вдруг  понял, скорее просто  почувствовал, как даются сейчас слова отцу.
Павел смотрел на сына прямо,  но тот ощущал, что взгляд отца проходит сквозь
него и видит сейчас на  его, Алешку, а что-то  совсем иное, известное только
ему одному.


     Я ПОМНЮ вкус той гнусной вьетнамской водки под названием "лиамой", ведь
выкушал  почти полную  бутылку,  и вкус  тех  переспелых  бананов,  которыми
пытался  уничтожить отвратительный ее вкус и запах.  Помню ту  жару  и ручьи
пота, лившиеся под рубашкой не переставая...
     Вчера  нас  вывезла  из  джунглей  "вертушка":  двоих  мертвых  и  трех
полуживых. Мертвые  уместились в картонной коробке от апельсинов, завернутой
в полиэтилен. Эдька уже  был в госпитале, а мы со Славкой напились... Славка
уже лежал под кустиком, вздрагивая  во сне и  продолжая держать  за горлышко
глиняную бутылку из-под водки. Видимо во сне ему казалось, что у него в руке
граната и он никак не хотел с ней расставаться.
     Через  час  мне  полагалось  дать полный отчет  о  том,  что  произошло
позавчера,  а  я  сидел  и  пил с другом  Славкой, которому  позавчера  тоже
повезло. Что  я мог рассказать?  А ничего! Олег и  Володя колдовали над этой
сукой  ракетой, за которой мы  охотились уже две  недели и,  наконец, нашли.
Целенькую, не  разорвавшуюся, как большинство  из них,  с  диким  грохотом и
смертью  в  ста  пятидесяти  метрах вокруг себя.  Тепленькую, только  слегка
покореженную,  скорость-то у нее будь-будь... Славка и Эдик были  запасными,
подменить, если надо.  У  меня был  сеанс  связи с  базой. А  потом эта сука
рванула. Эдик  вылез и сидел  на краю укрытия, ему и досталось. Славка,  как
обычно, дремал  в  ожидании,  что  его  разбудят  и  позовут  к  этой  самой
американской сволочи  с красивыми надписями на  боках и  черт те чем внутри.
Взрывной волной меня приподняло вместе с  рацией метра на полтора и шмякнуло
об землю. Ни рации, ни мне ничего  не сделалось,  а  вот от ребят и той суки
осталась только воронка...
     Что  писать?  Как  мы собирали  то,  что  от  них осталось?  Как  ждали
"вертушку", видя, что  Эдька без госпиталя и врачей долго не протянет? Они и
сами все знают: не мы первые, не мы последние...


     --  Ты запомни эту водку... Я ее тебе дал не  на  похмелье, хотя  и для
этого тоже,  уж больно  жалко  выглядишь,  прямо  какая-то  каша-размазня...
Последняя  это  твоя водка, пока я  живой... для  тебя.  Будешь  продолжать,
считай, что я для тебя помер. Что я о  тебе думать буду  -- мое дело. Теперь
слушай:  в школу ты пойдешь только за  расчетом,  нет  больше такого учителя
Алексея  Павловича  Лемешонка.  Захочешь --  снова  он  будет,  а пока  есть
подсобный рабочий Лемешонок А.П. Бери бумагу, пиши...
     Алешка ошарашено  взял протянутый лист бумаги, совершенно  запутавшись,
попытался  искать  авторучку,  хлопая  себя  по  голым  ногам и груди.  Отец
усмехнулся и дал ему ручку.
     --  Пиши.   Генеральному   директору   арендного  хозяйства   "Путь   к
капитализму" господину Лемешонку П.А. от тебя заявление и так далее, как там
обычно пишется... Так, подсобным рабочим... с окладом... сто условных единиц
в месяц. Подпись.
     -- Ты что, батя?
     -- Заладил, батя, батя... Давай подпишу. Вот так. Работать будешь.
     Павел Алексеевич подмахнул заявление и прихлопнул его ладонью.
     --  Все, кончилась твоя нищая  свободная  жизнь. Отныне  ты  и  рабочий
класс,  и  крестьянство, и трудовая интеллигенция. И мой работник.  Все, как
положено.  В голове  у Алексея все перемешалось: вчерашняя пьянка,  ожидание
разговора с  отцом, ругани, скандала, возможный  отъезд в город, к матери  и
еще многое другое, чего он даже не мог осмыслить своей похмельной головой. И
рядом  было  какое-то успокоение,  словно  после долгой  дороги он присел  и
увидел то самое место, куда так трудно шел. Он рассмеялся.
     Рассмеялась и Светлана,  уже несколько минут стоявшая в проеме двери, и
слышавшая конец этого неожиданного разговора.
     -- А меня на работу не возьмешь, хозяин? Хотя бы  в качестве жены  или,
на худой конец, любовницы...
     Алексей   радостно  и  умоляюще  посмотрел   на  отца.  Вот  это  жизнь
начинается!
     -- Берем?
     Павел взглянул на жену весело и, продолжая игру, взял со стола еще лист
бумаги и авторучку.
     -- Только вот на какую должность...  Любовницей будешь  на общественных
началах. Это,  так сказать, твоя благотворительная деятельность. Женой  тебе
положено  быть  по  закону...  А нигде  не сказано в законе, что  ты  должна
содержать   в   порядке   двух   мужиков.    Поэтому   учреждаем   должность
домоправительницы с соответствующим окладом в... тpи сотни у.е. --  все-таки
правительница, а не какой-то там разнорабочий!
     Павел Андреевич подмигнул сыну. Алексею от  выпитой водки и всего  того
сказочного, что происходило, было уютно, как бывало только в детстве...
     Павел вспомнил,  что сын еще ничего не знает  о  деньгах, которые так и
остались лежать в машине, встал и вышел во двор.
     Светлана захлопотала  у плиты, забыв, что она даже не накинула халат, а
так и хозяйничала в одной ночной рубашке.  Алексей невольно залюбовался ею и
впервые  подумал,  что отец  здорово правильно поступил, женившись  на  этой
красивой женщине.  Внешностью  сравнивать ее с  матерью он не стал,  -- мать
была намного старше, а вот характер материнский он знал отлично -- истеричка
и зануда, хоть и нехорошо так думать о матери, но все-таки подумал, хотя и с
оговоркой.
     Наконец все шло так, как хотелось Павлу Андреевичу. Он вошел на кухню с
синей сумкой, рванул молнию и на стол посыпались толстые пачки... Светлана с
улыбкой  наблюдала за этим  большим  ребенком,  а у сына вдруг  обнаружилось
полное исчезновение божественного дара речи.
     Павел  протянул  по  одной пачке  каждому и,  смущаясь  своей щедрости,
сказал:
     -- Это  просто  подарок... или  аванс, как  хотите...  Так  сказать, не
подотчетные деньги. На что хотите, на то и тратьте. Ваши, личные,  а вот что
купить для дома, для семьи, давайте об
     Светлана хотела  засунуть пачку  в карман и  обнаружила,  что халат  ее
остался в  спальне.  Смутившись,  она  быстро  вышла.  Алексей,  обуреваемый
любовью ко всему миру, посмотрел ей вслед.
     -- А славная у меня  мачеха... я хотел сказать, извини, славная у  тебя
жена, папа.
     Светлана надела не халат, как  обычно,  а нарядное платье.  Увидев  ее,
мужчины вдруг обратили внимание и на себя: батюшки, трусы, какие-то  грязные
тренировочные штаны, майки... Отец и сын, не сговариваясь, кинулись прочь из
кухни под заливистый смех Светланы.
     Держа  в  руках  любимую  чашку  с  чаем,  Павел   Андреевич  продолжал
обсуждение будущих покупок.
     -- Так, Алешка,  с предметами быта  и хозяйства покончили. Что бы такое
купить для души, необычное и чтоб для всех с пользой?
     Алексей, замирая от возможного отказа, робко предложил:
     -- Давай  видик  купим...  Какие фильмы  смотреть будем!  Не то что  по
ящику. Ты таких, наверно, сроду не видел...
     Павел Андреевич слегка помрачнел.
     -- Всякие я видел...
     Он посмотрел на жену,  прочел на ее лице  и поддержку просьбы Алексея и
ее собственное, светланино, желание иметь дорогую игрушку.
     -- Решено, купим видик. Капиталисты мы или кто?
     Алексей, все еще не  веря в удачу, взглянул на улыбающуюся Светлану, на
отца, и осторожно сказал:
     -- Только дорого...
     Но Павлу  Андреевичу было сейчас наплевать  на деньги.  Лучшей наградой
ему были светящиеся, добрые лица жены и сына. А что еще нужно человеку...


     Валерий  Петрович,   которого  Семен  презрительно  называл  шестеркой,
кем-кем,  но  шестеркой не был,  это уж наверняка. Маска полублатного деляги
очень  помогала  н  разговорах с  такими костоломами, вроде  Семы. Имени его
настоящего они не знали, да и о месте работы тоже. Он для них вроде мальчика
на побегушках  при могучем и всезнающем  шефе. Пусть так и думают, дебилы. А
маскировочка,  ох, как нужна  Валерию  Петровичу. Что  ни  говори, а  у него
опасная и рисковая  работа и все  из-за  контактов с  такими  подонками, как
Сема.  Но  и без  них  никуда...  Самому  что-ли потрошить клиентов? Нет уж,
увольте. Его дело -- исключить по возможности риск засыпаться, как чуть было
не случилось из-за этих кретинов.  Пытать клиента вздумали! Взяли у него два
куска,  да побpякушек на  столько же, так нет же -- еще  пару  лишних шмоток
захотелось... Из-за этого барахла чуть не погорели. Жлобы.
     Гнев  Валерия  Павловича  был  искренним:  у  него  был врожденный  дар
подлеца, который в любой грязной истории чувствует себя чистым и непорочным,
заранее приготовив для себя оправдание. На работе он был тем, кем и значился
в  штатном  расписании его довольно высокопоставленного учреждения -- этаким
полусредним  руководителем, добродушным и  приветливым  холостяком, объектом
пристального  внимания женщин. Валерий Петрович  не  оставался равнодушным к
ним,  но жениться не торопился.  С женщинами был  галантен и  даже  игрив, а
когда душа требовала чего-то неординарного, звонил Стасу и тот  привозил ему
девочек на выбор. После придирчивого отбора, Валерий Петрович сообщал своему
коллективу,  что  отбывает по делам, грузился в  стасову  "девятку" с  двумя
победительницами конкурса красоты и отбывал на дачу. Через день он появлялся
в своем кабинете слегка усталый, но неизменно добродушный и внимательный.
     В  деле  с этим богатеньким мужичком Валерий Петрович особых трудностей
не видел, однако и лезть  напролом не собирался. Этим костоломам все  равно,
когда  и за  что они сядут,  а Валерий  Петрович сидеть очень не хотел  и не
собирался. То, что костоломы его не продадут, он не почти не сомневался: и в
зоне им захочется жить  нормально, а кто поможет, как не он. Да и срок дадут
не вечный, если конечно, на мокрое дело не пойдут. А Сему трудно удержать  в
рамках...  Валерий Петрович  даже передернулся, вспомнив семины "забавы". За
убийство менты  начнут носом землю рыть. А когда своя шкура на  этих идиотах
дымиться начнет, тут они и его, Валерия Петровича, сдадут как миленького.
     Потому и ломал он сейчас голову, как заставить этого  мужичка  молчать.
Как-то  замазать его надо, хоть на чем, но  замазать... Да  и фамилия у него
знакомая  какая-то,   вроде  слышал  где-то...   Валеpий  Петpович  применил
испытанное средство  -- стал  обзванивать  подруг...  Заглядывая в  заветную
записную книжку, он привычно набирал номера телефонов и так же привычно врал
что-то  ласковое  и  ни к чему  не обязывающее.  Потом  вдруг прекратил  это
занятие, вспомнил!
     Валя! Она-то ему и нужна. Валерий Петрович вдруг отчетливо вспомнил как
полгода назад Валя знакомила его с эффектной женщиной среднего возраста и та
просила помочь  ее сыну-оболтусу, которого выгоняли  толи  из  университета,
толи из политеха...  Валерий Петрович тогда высоко оценил  маму, что-то, как
всегда  пообещал, но  делать ничего  не  стал,  просто  забыл про неудачного
студента,  а  вот мамочка  в  его памяти осталась. Валерий  Петрович  достал
другую  записную  книжку,  полистал... Вот, есть!  Лемешонок  Инна, телефон,
адрес... Даже адрес оставила, предусмотрительная.
     Валерий  Петрович сгоряча чуть не набрал нужный номер, но остановился и
задумался.  Нет, ему  лично в это дело лезть  сейчас не стоит.  Надо с Валей
поговорить...
     Валентине  было  за...,  но  она  об  этом  не очень  распространялась.
Здоровье в порядке, спасибо зарядке -- этот пионерский лоззунг она возвела в
принцип и  все  силы  бросила  на поддержание отличной  формы души и тела. С
душой обошлось,  как нельзя лучше,  а тело... Тело тоже пока  не  подводило.
Правда, требовало очень много  усилий, времени, но игра стоила свеч.  Холить
его и следить за ним  нужно было ежеминутно,  иначе я кончусь,  как женщина,
так считала Валентина. Слово у  нее  с делом не расходилось и звонок Валерия
Петровича застал ее в утренней  ванне. В ней предписывалось быть еще полчаса
и  Валентина не стала прерывать заботу о здоровье даже ради такого приятного
звонка. Благо телефон предусмотрительно стоял рядом.
     -- Валюша... дорогая,  просто праздник -- услышать тебя, эолотце... Что
поделываешь?
     -- Сижу в ванне.
     -- Где-где? Да... хотел бы я быть сейчас рядом с тобой...
     -- Так в чем дело, бери машину и приезжай.
     Валерий Петрович замялся,  начал  было  врать про  занятость, но  потом
решил, что по телефону он ничего толком не узнает и  кроме припадка ревности
(а чего ревновать, что  он,  муж ей, что ли?) он ничего  не приобретет. Нет,
надо так делать, чтобы эта  дуреха и позже ни о чем не догадалась. Слушая ее
болтовню,  он вспомнил двух последних девочек и вздохнул -- на какие  жертвы
приходится идти... Но, по привычке наскоро  придумал  оправдание  --  зрелый
плод всегда слаще.
     --  Валюша, меня не нужно уговаривать. Бросаю все, гори оно пропадом, и
бегу к тебе.


     Лемешонок  с  сыном стояли  у  автостанции  и курили,  прислушиваясь  к
неясным объявлениям дежурной. Автобус явно запаздывал. Оба  чувствовали себя
неловко в этой ситуации,  когда уже  все сказано, обговорено и делать больше
нечего,  только ждать. Павел Андреевич  прервал паузу и пошел все  повторять
сначала. Сын досадливо поморщился, но промолчал.
     --  Проведешь разведку,  что, где  и  почем.  Список  у  тебя есть.  Со
спекулянтами не связывайся, походи лучше по магазинам. Всех обзвонишь,  кого
я тебе  дал, они  -- люди солидные, помогут, есть возможности. Не забудь про
тракторный, может они мотоблоки прямо  на заводе продают. Матери дашь денег,
скажешь, что скопил.
     -- Да не возьмет она.
     --  Дурень  ты,  от  меня  не  возьмет,  а  от  сына возьмет,  если  не
проболтаешься, откуда деньги... В  общем,  завтра, послезавтра жду домой, не
болтайся зря.
     Наконец, "Икарус", окутанный черными клубами дыма, подкатил к площадке.
Леиешонок грубовато хлопнул сына по спине и подтолкнул к автобусу...


     Валентина  умела принимать  дорогих гостей. Валерий  Петрович  в  белом
купальном  халате  расхаживал  по ее  квартире, прихлебывая чай  из  дорогой
сервизной чашки.
     -- Помнишь, Валюша,  ты  меня знакомила как-то со  своей подругой? Лина
или Инна?
     Валентина насторожилась.
     -- Что, на науку потянуло?
     -- Да нет, нет, не волнуйся -- меня это  не касается, не мой  вкус... А
что, ученая что ли?
     -- Кандидат наук и разведена. Квартиру ей муж оставил отличную.
     -- Опять ты... Не об этом речь... И не  обо  мне.  Есть у меня паpнишка
один, молодой еще. Вот он и запал на нее. Может, ты его помнишь.
     -- Еще бы не запомнить, прекрасно помню. Зовут Анатолием.
     Валерий  Петрович  на  секунду  опешил  --  давно  уже он  позабыл  его
настоящее имя: все Шварц да Шварц... А она запомнила. Вот они, женщины...
     -- Точно, Анатолием. Он, понимаешь, увидел нас тогда с этой твоей Инной
и не дает мне проходу -- познакомь, говорит, меня с ней...
     -- Ну, ты даешь, Валера!  Тебя, значит, на молоденьких тянет, а  его на
тех, кто постарше. Не дурачки, я гляжу, вы оба...
     -- Что ты, Валюша, не за себя ведь прошу, за своего молодого дpуга.
     Валентина уже набирала номер.
     --  Инночка,  привет.  Как  поживаешь? Все  скромничаешь... Да уж знаю,
сорока на  хвосте принесла. Людей с ума  сводишь, а сама  в  кусты Как кого?
Есть один такой. Меня  просит перед тобой похлопотать, чтоб не  отвергала...
Нет, молодой, красивый... Какие шутки?  Ладно, короче, подруга: к семи часам
будь готова, приведу тебе / принца. Все, никаких вопросов, пока. Ты доволен?
     -- Прелесть ты моя, Валюша...Иди сюда.


     "Луноход"  Лемешонка лихо  отмеривал  километры  дороги  от  райцентра.
Проводив сына, Павел Андреевич торопился засветло заехать в  третью бригаду,
посмотреть  на  трактор. На  машинном дворе  он  привычно пошел к месту, где
могла стоять машина. Вблизи стало ясно, что трактор доживает последние  дни.
И  даже  не  дни,  а  часы. У трактора деловито возились  два мужичка,  явно
стараясь снять с него все, хоть мало-мальски полезное.
     Лемешонок молча понаблюдал за работой, не выдержал и поинтересовался:
     -- В расход, значит, трактор пускаете?
     Один из мужичков покосился на него и не ответил: был занят скручиванием
передней фары. Она, видимо, приржавела  от хорошего ухода  и не поддавалась.
Механизатор еще раз попытался снять ее и вновь неудачно. Фара стояла мертво.
Мужичок  выругался и  с  размаху  саданул  по ней гаечным  ключом,  брызнуло
стекло...
     -- Зачем же так? -- вырвалось у Лемешонка.
     -- Все равно продавать какому-то кулаку... А тебе-то что?
     -- Мне... ничего.
     Павел  Андреевич повернулся  и пошел к воротам. Рядом с его. вездеходом
стояла серая "Волга", явно не председательская, а сам председатель махал ему
рукой  с  крыльца мастерской. Лемешонок нехотя откликнулся  и так же  нехотя
направился к крыльцу.
     В  небольшой  комнатке, где  Павел Андреевич  частенько раньше  собирал
механиков,  за  замасленным  столом   по-хозяйски  расположился   незнакомый
человек.  Председатель,  Николай   Иванович,  протянул  руку,  поздоровался.
Человек за столом молчал и выжидающе смотрел на Лемешонка.
     -- Ну, посмотрели трактор?
     -- Посмотрел...  на  то,  что  от  него осталось. Думаю,  да завтра  не
останется ничего. Не буду я его брать.
     Председатель засуетился.
     -- Как же так,  не  будете? Я и приказ  подписал: продать вам  трактор,
даже счет выписали...
     --  А  вы вот  им, --  Лемешонок  кивнул  в сторону трактора-,  счет  и
отдайте. Пусть они за все и платят, а я не буду.
     -- Так ведь  такие же деньжищи!  Как же так, Павел Андреевич, я же  вам
поверил. Куда ж я этот трактор теперь дену?
     --  И  я  вам повеpил, что покупаю тpактоp, а не металлолом. Вот вы его
туда и денете, откуда счет такой взяли...  Мне трактор был нужен, а не куски
железа. Отдайте школьникам на пионерскую колонну... Только колеса снимите, а
то во "Вторсырье" засмеют.
     Мужчина за столом грозно прокашлялся, Николай Иванович испуганно затих.
     --  Так  это и есть твой фермер, Николай Иванович? Прыткий... Ты что же
ты председателя  подводишь,  а? Он трактор списал,  оценил,  провел по  всем
документам, а ты не хочешь брать. Нехорошо.
     Настроение  у  Павла  Андреевича  было  какое-то  умиротворенное  после
утреннего разговора с  сыном.  Он  даже  не очень  расстроился,  увидев, как
раскулачивали трактор,  глупое  положение  председателя. Его все  это просто
забавляло. Даже хамский тон неизвестного начальства его не задел за живое.
     -- Хорошо, не хорошо, а покупать не буду. Это  когда я у вас на  службе
был, меня можно было заставить покупать для колхоза всякую  дрянь  по  вашим
разнарядкам, а теперь я сам решаю, на что свои деньги потратить.
     Лемешонок отвернулся к председателю.
     --  От вас,  честно скажу,  не  ожидал.  Сами  ведь говорили  -- играть
честно.
     Начальство взбеленилось.
     -- Какая такая игра? Что он  мелет? Я что, с тобой в  игры сюда приехал
играть? Он, видите ли, не  купит трактор...  Купишь, как  миленький, куркуль
недобитый. Я  тебя в порошок сотру, если начнешь ерепениться.  Дают -- бери,
бьют -- беги, так гласит народная мудрость?
     --  Николай Иванович, кто это? При мне вроде  таких психов в  районе не
было?
     На начальство тяжело было смотреть, но Павел Андреевич спокойно подошел
к столу и очень внятно произнес:
     -- Ты все очень  правильно  говоришь: и недобитый,  и куркуль,  и когда
дают, беру, а бьют -- бегу.  Только  зря ты себя умным  считаешь,  а меня за
дурака держишь.  Это  пусть тебя твои  подхалимы  хоть гением кличут, мне не
жалко.  Только меня ты не учи, хватит, научился.  И не грози меня в  порошок
стереть  -- меня  мировой оплот  капитализма  самой  современной  техникой в
порошок стирал, да притомился. Так что не пугай меня,  начальник, очень тебя
прошу, а то ночью спать плохо буду.
     Председатель  посматривал на начальство, виновато разводил руками, мол,
вот такой  невоспитанный, грубый  у  меня фермер  попался,  но в разговор не
встревал.  Начальство,  вспомнив   о   своем   государственном  достоинстве,
несколько поостыло.
     -- А что это вы мне грубите?
     -- Это я-то  вам  грублю? А кто здесь только  что на людей старше  себя
орал, грозил, оскорблял? На председателя, как на мальчишку цыкал?
     Председатель опять развел  руками:  стоит ли обращать внимание на такие
мелочи...
     -- Ладно, покричали и хватит. Я вам скажу без лишних эмоций: поздно вам
кулаками махать.  Я теперь  вольный. И не потому,  что  законы о земле и  об
аренде  вышли. Я сам свою  волю почувствовал и ничего  вы со мной больше  не
сделаете.  Разорите,  землю,  ферму-развалюху  отберете?  Это вы  сможете...
Только через полгода,  год я  снова силу наберу, а у вас ее, думаю, с каждым
днем поменьше будет. Скоро мы все на равных говорить будем, вот как сейчас я
с вами, Или не нравиться? Завтра, ну, послезавтра много появится  таких, как
я, вольных.  До свидания, Николай Иванович  и вы,  господин хоpоший, не знаю
вашего имени-отчества...
     Начальство не  ответило, но головой  все-таки кивнуло.  Павел Андреевич
усмехнулся и вышел.


     Веронике явно понравилось у  Шварца, как он предпочитал себя  называть.
По утрам они, как обычная молодая семья, сидели, завтракали на кухне. Поесть
Шварц любил и потому сейчас в его примитивных мозгах оформилась простенькая,
нехитрая мысль, что девчонка, пожалуй,  пусть поживет еше: готовить умеет, в
доме порядок навела... А надоест, кому-нибудь сплавлю или сама  уйдет. Когда
и  как  все произойдет, Шварц не  знал и  знать  не  хотел.  Он  неторопливо
наслаждался едой и видом классной девочки, сидящей напротив. Прекрасно, чего
еще  желать: и жратва, и пиво на похмелье, и баба под рукой... Такой расклад
Шварцу нравился. Пусть поживет.
     Телефонный звонок  прервал его  приятные мысли. С  первых слов  Валерия
Петровича его настроение было безнадежно испорчено. Он тоскливо покосился на
Веронику и чуть не закричал в трубку:
     -- А почему я? Пусть Сема идет или Стас со своей тачкой... Опять я! Мне
эти старые бабы во где сидят...
     После этого Шварц  замолчал и продолжал выслушивать наставления Валерия
Петровича молча,  но с  видом оскорбленной  невинности... Закончив разговор,
чуть не треснул трубкой  по стене, но, видимо,  пожалел импортный телефон  и
просто бросил его на кровать.
     Вероника  с интересом  ждала  разъяснений.  Поняв, что их  не избежать,
Шварц пожаловался:
     -- Друг просит развлечь  его знакомую...  Этого  еще не хватало. Небось
опять мымра какая-нибудь...
     -- А ты и развалюх обслуживаешь? Выходит мы с тобой коллеги?
     У Шварца с юмоpом было плохо, но даже  он понял, на что она намекнула и
бpосился на Веронику с перекосившимся лицом. Она испугалась...
     -- Что ты, что ты... Я неудачно пошутила, прости.
     Анатолий  остановился,  пришел  в  себя,  плюхнулся  на  табурет.  Хоть
медленно, но все-таки  сообразил,  что Вероника права, просто он никогда  не
задумывался над такими  вещами...  Сколько  раз  он ублажал этих потрепанных
дур, возил их куда-то, водил в рестораны, даже танцевал с этими развалинами,
с тоской глядя на молодых девчонок, которые  лихо  отплясывали рядом. Но так
было  надо  для дела,  так  приказывал или  просил, какая  разница,  Валерий
Петрович. Впрочем, очень скоро эти женщины, исчезали, к его большой радости,
но потом опять раздавался звонок,  как сегодня,  и снова надо было  надевать
костюм, галстук  и изображать  робкого  влюбленного молодого человека. Тьфу!
Шварц со  злостью  плюнул  через  всю  кухню.  Вероника  присмирнела и робко
поглядывала  на Анатолия, прикидывая, сейчас ей придется убираться  из  этой
хаты  или немного  погодя, после постели... Анатолий думал  о  своих  обидах
вслух.
     -- Дрючит, как родной. Что я ему, проститутка какая?
     Вероника чуть не хмыкнула, но вовремя удержалась от комментариев.
     -- Я мастер спорта по дзюдо... был. У меня три курса  физкультурного, я
даже  книжки читаю.  Меня можно было  и по  другому...  Со  мной можно  и по
другому...
     Взгляд  Анатолия остановился  на Веронике,  которая преданно глядела на
него.
     -- Вместо тебя  -- мымру! Ой, подохну от смеха. Ну, да ладно, не боись,
у меня это не надолго. Покалякаю, может в кабак с ней потащусь, но  вечерком
буду здесь, поняла? Чтоб все было,  как вчера. Сходишь  за жратвой, вот тебе
деньги, и больше из дому ни-ни. Выпивку я привезу.


     Инна  готовилась к приему  гостей.  На  столе стоял  букет  цветов,  на
газовой плите весело свистел чайник. Из  встроенного в секции бара появились
бутылки коньяка и сухого вина, хрустальной резьбой засверкали фужеры...
     На  звонок в  прихожей Инна пошла не торопясь, по дороге  успев еще раз
придирчиво осмотреть себя в зеркале.
     Валя  картинно  стояла  в дверном  проеме, позади, с  огромным букетом,
ослепительно улыбался Анатолий, по прозвищу Щварценеггер.
     --  А  вот  и  мы,  принимай,  подруга, гостей...  Знакомься: Анатолий,
сотрудник и доверенное лицо моего Валеры.
     Анатолий постарался изобразить еще  одну улыбку --  точь в точь, как  у
своего знаменитого прототипа.
     Инна, болтая с подругой, внимательно рассматривала обещанного принца. И
все  больше  убеждалась,  что  принц  пришел  отменный.  Высокий,  с  мощной
мускулатурой, приятным, хотя и туповатым  лицом.  Она нисколько не  верила а
басню Валентины о влюбленном молодом  человеке,  но ей было сейчас наплевать
на  это. Ее  редкие любовные  приключения не  выходили из  привычного  круга
преподавателей, научных сотрудников, чаще всего ее возраста и старше. Теперь
она сравнивала их тщедушные фигурки, дряблые мышцы, отвислые животики с этим
великолепием молодости. Сравнение было явно в пользу Анатолия.
     Пустой,  необязательный  разговор  перескакивал с  одного на  другое, с
каждой    выпитой   рюмкой    становился   все   непринужденнее.   Анатолий,
приготовившийся  было  преодолевать отвращение  к очередной  "мымре", увидев
Инну, воспрял  духом.  Она  выглядела не старше  тридцати пяти и была  такой
милой и  аппетитной, что  уже через несколько минут Шварц забыл  об утренних
стенаниях.
     Звонок в дверь вызвал приступ веселья -- еще гости, гуляем!  Инна пошла
открывать  дверь  и вернулась  с  растерянным  лицом. Позади  нее стоял  и с
любопытством оглядывал гостей Алексей.
     --  Знакомьтесь, это мой  сын Алексей... Вот приехал из  Крисвят... Это
мои друзья, Валентина Львовна... Анатолий...
     --  Алексей,  сын вот этой прекрасной  дамы. Мама,  ты  сегодня  просто
великолепно выглядишь! А что это вы здесь празднуете?
     Валентина пришла на помощь.
     -- У нашего друга Анатолия сегодня важный день. Он..он...получил премию
за одно очень ценное изобретение.
     -- Так вы инженер? Замечательно! Надо выпить за технический прогресс.
     Алексей с размаху плеснул коньяку  в  первый попавшийся  бокал, выпил и
застыл с пустым бокалом в руках. Он выпил! Хотя еще полчаса назад, по дороге
от вокзала домой он не один раз повторял себе, что никаких выпивок не будет,
он человек слова и отца не подведет! И что же? Не успел войти домой, как уже
бокал  коньяка...  Он  растерянно поставил  бокал,  поймал тревожный  взгляд
матери.
     -- Извините, я как-то некстати.
     Смущения Алексея Шварц  не заметил,  зато сразу  засек,  как  жадно тот
выпил  коньяк. Это  было ему  знакомо. Сам он  выпить умел,  но  очень часто
видел,  как напивались  другие:  быстро и неуиело.  И  этот из таких,  решил
Шварц. Но что было делать в  этой ситуации, когда сын испортил  завязавшийся
было  контакт с мамулей, Шварц придумать не  мог. Надо было посоветоваться с
Валерием Петровичем. Извинившись, он прошел к телефону в прихожей и, прикрыв
дверь, набрал номер.
     -- Это я, Шварц.  Тут ее сын приехал. Нет,  ничего такого не было... Не
успел. Так что мне делать?
     Валерий Петрович тоже не знал, но, в отличие от Шварца, умел думать.
     -- Вот что, к дамочке не приставай при сыне, будь  джентльменом, а сына
вечером утащи куда  хочешь: пей, гуляй, бабу ему найди, но никуда от себя не
отпускай. И держи меня в курсе, я подумаю, что делать.
     Повеселевший Анатолий вернулся в  комнату. Алексей, слегка захмелев  от
выпитого, рассказывал о своих планах на  сегодня  и завтра. Увидев Анатолия,
обратился к нему.
     -- Вот вы  мне  наверняка поможете,  а  то эти  женщины... Видик я хочу
купить, не посоветуете что брать? Да и к машинам надо пpицениться...
     -- Видик, ого! А деньги  есть, хоpоший видик и стоит  хоpошо, а  уж пpо
машину я и не говоpю... .
     -- Есть... не у меня, правда, у отца.
     -- Вот не знал, что у вас муж богатый человек.
     -- Мы в разводе... Я и сама не знала, что он вдруг разбогател...
     --  Не разбогател, а заработал. Отец, как он  себя называет,--  вольный
фермер. Почти год вкалывал и получил...
     --  Алексей,  тогда я  могу  сказать, вам  просто повезло --  один  мой
знакомый,  тоже...  изобретатель привез  недавно  из  Штатов видик с жуткими
навоpотами и хочет толкнуть. Я с ним переговорю, а с вами давайте встретимся
часа через два и все обсудим.
     Анатолий  стал  прощаться, заторопилась  уходить  и  Валентина.  Инна с
сожалением пошла их проводить до дверей.
     -- Вы уж  помогите сыну, он такой  непутевый.  И меня не забывайте: сын
приехал и уехал, а я опять одна останусь...
     Алексей сидел за опустевшим столом  и рассматривал бутылку с  коньяком.
Выпить еще хотелось. Решившись, он налил довольно много и залпом выпил. Инна
успела заметить, как он поставил фужер и быстро сунул в рот  попавшуюся  под
руку закуску.
     -- А ты все еще пьешь? Мало тебе всего, что  натворил:  из университета
выгнали, на  работу  только в деревне взяли. И там пьешь, с  отцом на  пару?
Алкоголики несчастные.
     --  Ты что,  мать. Отца-то  за  что,  ведь он  же  совсем  не пьет,  ни
капельки, даже по праздникам. А что он пил разве?
     -- А то как же. Только он  хитрый  был, если выпьет --  приходит  домой
поздно,  когда ты уже  спишь... А  после своего  Вьетнама  почти каждый день
раньше двенадцати домой не являлся...
     --  Какого  Вьетнама,  мать? Он  что,  там работал?  А мне  никогда  не
рассказывал.
     -- Еще  бы,  это  у нас  запретная тема в доме.  Не работал  он  там, а
воевал. А потом молчал. Сядет, уставится во что-нибудь  и  молчит. Напьется,
навеселится и  опять молчит. Сутками мог молчать. Они там секретные какие-то
были. Он потом много лет под присмотром находился. Ко  мне  приходили, если,
мол, расскажет что-нибудь или по пьянке начнет болтать, сообщите.
     -- Кто приходил? Кому сообщать?
     -- Кому, кому... маленький что ли?
     -- И ты... сообщала?
     --  Ну,  туда я  не  ходила, я отцу  своему  рассказывала, он  ведь там
работал... А уж он pешал...
     -- А бате что-нибудь за зто было?
     -- Не знаю, мы разошлись, надоели мне эти переживания...
     -- Ну, родители, вы даете! До двадцати двух лет сын дожил, а ему только
сейчас такие вещи pассказывают...
     Алексей,  возбужденный  от коньяка и всего услышанного, неpвно ходил по
комнате. Инна убирала со стола грязную посуду, не замечая, какое впечатление
произвел ее рассказ на сына. Она думала о своем.
     Сын прошел в  свою  бывшую комнату, оглядел привычный интерьер,  сел на
диван. В  спортивной  сумке  до сих пор лежали его кеды, спортивный  костюм,
какие-то тетради, фотографии...  Он вытряхнул в шкаф вещи, положил бумаги  в
стол,  перекинул через плечо пустую сумку.  Достал из кармана  пачку  денег,
разорвал  бандераль, отщипнул  солидную  стопку  купюp  и  сунул  в  куртку.
Остальные деньги положил в комнате матери в туалетный шкафчик.
     -- Я пошел, мама. Отец столько поручений надавал, ужас! Я  ведь  теперь
его  заместитель...  По магазинам  надо  успеть,  на  завод.  И  с Анатолием
договорились встретиться, обещал помочь человек.
     Мать  с трудом оторвалась от  воспоминаний  о прошлом и будущем, устало
посмотрела на сына.
     -- Я тебе ничего  и не говорю, все равно, как горох об стенку. Приехал,
называется!  Полчаса  побыл  и  побежал... Как  отец...  Иди на  все  четыре
стороны,  иди  к  нему,  он  тебя  научит... Знаешь, сколько  он  крови  мне
попортил, сколько нервов это мне стоило...
     Ее холеное лицо преобразилось, сейчас на нем было хорошо знакомое  сыну
выражение ненависти -- накрашенные губы  тряслись, руки сжались в  кулаки...
Алексей досадливо дернулся:  все  это  он видел столько раз! И ушел, хлопнув
дверью.


     Город  принял  Алексея, как  ветхозаветный отец  своего  блудного сына.
Шумом,  кипением жизни на улицах, веселой толчеей в  троллейбусах, привычной
деловитостью метро, даже очередями в мага-  '  зинах Алексей наслаждался. Он
был порождением города, его маленькой составной частицей и  почувствовал это
с  новой силой, когда,  выполняя поручения  отца,  отправился по  многолюдью
знакомых с детства улиц. Он вспоминал,  как в поселке невозможно было пройти
куда-нибудь незамеченным, разве что в темноте... И сейчас он  упивался своей
анонимностью,  --  он был  сам по себе, никому до  него  не было  дела и это
давало ощущение свободы.
     Женщины проходили мимо нарядные и удивительно красивые. Алексей впервые
заметил,  как  много  красивых  женщин  в  его родном  городе  и  ему  вдруг
непреодолимо захотелось  с кем-нибудь познакомиться, посидеть за столиком  в
летнем кафе  над речкой,  проводить  домой в прохладных сумерках... Чего еще
ему захотелось, Алексей уточнять не стал, только блаженно улыбнулся.
     Город,  принявший его, как родного, и пачка денег в кармане  сыграли  с
ним злую шутку --  он  окончательно потерял чувство барьера  --  сейчас  ему
казалось,  что он  может все и все ему дозволено. Из головы начисто вылетели
слова отца, которые казались ему сейчас надуманными и ненужными.


     Где жил Семен, никто из его приятелей не знал. Его уголовное прошлое не
было для  них секретом, но что за ним  числилось, они могли только гадать --
сам Семен никогда не  рассказывал об этом.  Да и  после  зоны было,  видимо,
что-то серьезное, что не позволяло Семену маячить на виду у милиции. Изредка
приходил в ресторан,  пил много, не пьянея, любого шума  избегал. Если Шварц
затевал драку, Семен  линял  без разговоров.  Поначалу  это казалось  Шварцу
просто  трусостью,  но  когда  они  побывали  вместе  в  делах  "по  изъятию
ценностей", как говаривал сам Семен, Анатолий убедился, что Семен безудержно
жесток  с  жертвами,  не  останавливаясь  ни перед  какими  уловкаии,  чтобы
добиться своего. После последнего дела, когда  Семен пытал "клиента" горячим
утюгом, Шварц стал  даже его опасаться. То, что он был сильнее и мог одолеть
Семена в любой драке, сомнений  у него не было, но не было и сомнений в том,
что может получить от дружка  и  выстрел,  и нож  в  спину.  Оружия Шварц не
признавал, разве что нунчаки, но это  так, для забавы что ли... А вот в том,
что у Семена есть пистолет, хотя никогда его не видел, он был уверен.
     Семен вышел  на связь с Валерием Петровичем  сам, а  вот Стаса пришлось
искать по городу. Анатолий взял такси  и поехал по точкам, где он  мог быть.
Стас-шмаровоз был приятелем почти всех проституток города, умудрялся помнить
их имена,  клички, адреса и был  незаменим для Валерия Петровича,  когда его
гостям  или  просто нужным  людям вдруг требовалось женское  тепло и  нежные
руки...  В остальное свободное  время Стас торговал  помаленьку и числился в
таксомоторном парке, обслуживая в основном своих подружек. Больших денег это
не давало, но Стаса не очень  привлекали денежные дела с  большим довеском в
виде многих лет  лишения  свободы и  он  жил  спокойно, балансируя  на грани
закона и не задумываясь над будущим. Да и зачем было о нем думать -- девочки
были очаровательны , а жизнь -- прекрасна.
     Стаса Шварц  отыскал у гостиницы  "Интурист". Он сидел в валютном баре,
где пока было пустовато -- клиенты стасовских  девочек мотались по  городу в
автобусах и  рассматривали  достопрпримечательности.  Увидев  Шварца ,  Стас
замахал рукой  ,  приглашал его  к  столику,  где он  сидел с  двумя шлюхами
голливудского класса. Шварц  подсел  к  столику,  выпил  какой-то  коктейль,
назначил  время  встречи  и  быстро ушел, оставив Стаса попивать кока-колу в
компании его девиц.


     После  разговора  с  начальством Лемешонок  ощущал  и  удовлетворение и
тревогу. Вовсе не  был он уверен,  что  ему  никто не  сможет  помешать, что
вместо настоящей работы  он не  будет  заниматься тяжбами, собиранием бумаг,
переживать нашествия различных комиссий. Всю эту  бюрократическую  мясорубку
он  хорошо  знал,  не раз сталкивался  в  своей  жизни. И  опять-таки не был
уверен, что победит  тот, кто  прав, а  не тот, кто имеет  власть. Обдумывая
ситуацию, он и не заметил, как подъехал к дому.
     Светлана  возилась во дворе, готовила  корм для свиней.  Павел вышел из
машины,  изо  всей  силы,  по  давней  привычке,  хлопнул  дверцей.  Она  не
закрылась. Зная  норов  машины, Павел покрутил  головой и  не стал повторять
операцию  закрывания  строптивой  дверцы.  Подошел к  жене  обнял  ее сзади,
поцеловал в  шею. Светлана  обернулась к  нему  и, высоко держа  испачканные
руки, приподнялась на цыпочки, чмокнула мужа в щеку. Павел сбросил  куртку и
стал помогать жене  --  понес задавать корм свиньям в  сарае. Работая, он не
переставал размышлять. В  том, что приезжее начальство теперь в покое его не
оставит,  он не сомневался, да и позиция председателя может  перемениться --
вместо нейтралитета начнется война. Павел вздохнул, вот войны-то ему как раз
и не хотелось... Надо бы с кем посоветоваться. Вот только с кем? Как ушел  с
должности, сразу обнаружил, что друзей среди  тех, с  кем столько лет  тащил
колхозный  воз,  так  и  не  нажил.  Был,  правда,  Василь,  друг  надежный,
проверенный временем и делом...
     Павел  поставил пустое  ведро,  потянулся  и  весело  сказал  Светлане,
которая уже мыла руки у колонки:
     --   Давай-ка,   домоправительница,  поесть   хозяину  и  зксплуататору
трудового  народа,  а  то   у  него  мысли  насчет  дальнейшего  порабощения
трудящихся плохо шевелятся...
     Светлана ушла в дом накрывать на стол, а он присел на крыльце, закурил.
Точно,  к  Василю ехать  надо обязательно,  рассказать. Он  не любил просить
друзей, обременять их своими заботами,  берег это лишь на самый  безвыходный
случай, а тут, видно, такой случай и пришел. Павел почти фиэически ощущал ту
ненависть,  которую излучал приезжий начальник и  понимал, что нажил  врага,
если не на всю жизнь, то, во всяком случае, надолго.
     За  ужином Павел  Андреевич был  необычно весел и  добр, даже  нежен  с
женой.  Светлана  удивлялась  такому поведению  мужа, но открыто боялась зто
показать. Ей было приятно  и радостно ощутить себя любимой и она смотрела на
мужа смущенно, словно опасаясь спугнуть его настроение.
     После ужина произошло еще одно невероятное для Светланы событие.  Павел
помог убрать  посуду, снял  с нее домашний  фартук и псвел  в  комнату.  Оба
кресла Павел вытащил с привычных мест и поставил посередине комнаты, включил
телевизор и галантно предложил жене:
     -- Прошу. Давай-ка посмотрим, что там на белом свете  делается, а может
и кино какое хорошее покажут, а?
     Светлана  позабыла, когда  муж смотрел телевизор, а чтобы вместе с ней!
Это было невероятно. Она уселась в  кресло, Павел поближе  подвинул другое и
обнял ее за плечи...


     Алексей стоял в назначенном месте и поглядывал  по  сторонам,  поджидая
своего нового  знакомого.  Кое-какие покупки он сделал,  в основном, подарки
для отца и его жены. Легкий хмель от выпитого  днем коньяка давно  прошел, и
Алексей  боролся  с  желанием  заглянуть  в какой-нибудь  бар  и  опрокинуть
пару-другую  стопок...  Все равно бросаю  пить,  утешал  он  себя,  надо  бы
напоследок помянуть свое неприглядное прошлое...
     Неподалеку заскрипели тормоза и  Алексей увидел Анатолия, который махал
ему  рукой  из приоткрытой  двери белой "девятки".  Развалившись  на  заднем
сиденье, Алексей чувствовал себя заправским прожигателем жизни.
     Анатолий обратился к светловолосому парню за рулем:
     -- Поэнакомься, Стас, это Алексей  -- сын моей хорошей  знакомой Инессы
Васильевны.
     Стас не оборачиваясь  протянул  руку ладонью вверх. Алексей  хлопнул по
ней своей и рассмеялся. Стас насмешливо спросил:
     -- Наш человек?
     -- Наш, наш, Стас,  не сомневайся. Надо бы ему помочь -- классный видик
хочет приобрести. И машину пpисмотpеть... Сечешь?
     -- Сделаем, Шварц. Отчего же  не помочь. У тебя деньги с собой, а то бы
сразу и забрали?
     --  Нет, не взял.  Я  и  не  думал, что так быстро...  Скоро привезу. А
сегодня я просто так, проветриться при ехал. Может, выпьем где?
     -- Правильно мыслишь, Шарапов! Стас, поехали в "Юбилейку"...
     В баре было уже многолюдно и  швейцар не  пускал внутрь стайку парней и
девиц, указывая на табличку " Мест нет". Шварц, а  за ним Алексей  со Стасом
прорезали толпу.  Швейцар, увидев знакомые лица,  бросился открывать  двеpь.
Алексея он попытался задержать, но Стас похлопал его по плечу:
     -- Это наш человек, Хасаныч... Он с нами...
     Парни  и  девицы  завистливо  поглядели  им  вслед  и  снова  принялись
уговаривать неприступного Хасаныча.
     Официант быстро освободил для друзей столик, выгнав двух девиц, которые
начали было выступать, но заметив, что столик для Стаса, стихли и  перешли к
стойке. И как раз  вовремя -- в бар ввалились два  вдребезги пьяных  финна и
буквально наткнулись на них. Приняв  это, очевидно, за подарок судьбы, финны
повели  на  чудовищной  смеси языков  соответствующий  торг и  скоро  ушли в
гостиницу, прихватив с собой девиц и несколько бутылок водки.
     Алексей  с  восторгом оглядывался  кругом -- скромных денег, выдаваемых
матерью в  годы его  былого студенчества, хватало  на выпивку, на не в таких
шикарных местах! Его уделом были простенькие кафешки или рестораны и сейчас,
разглядывая посетителей, он чувствовал себя как за границей...
     На столе скоро  появились  бутылки  коньяка и  "кока-колы",  которую не
спеша попивал  Стас,  а  Шварц и Алексей с  каждой рюмкой проникались друг к
другу все большей симпатией.
     -- Ты мне сразу понравился, и мать у тебя будь здоров, но  ты...  Сразу
видно -- свой человек.
     -- А ты -- мне! Давай выпьем за такое совпадение... Ты знаешь, Толя...
     -- Раз ты мне друг, зови меня Шварц, как все...
     -- Точно, ты на Шварцнеггера  похож, я по видику видал... Слушай, а это
все интердевочки?
     -- Нет, они и за рубли тоже, да и без рублей...
     -- Еще бы, тебе, да за плату... У тебя их пруд пруди, наверно?
     Шварц рассмеялся и хлопнул по плечу Стаса.
     -- Я что... Вот Стас у нас главный по телкам. Покажи, какую -- и сейчас
заберем... Кстати, чего это  мы здесь  киснем? Захватим все с собой и быстро
валим на мой флэт. Черт подери, там же меня Вероника заждалась!
     -- Так вот куда она залегла,  а я-то  ее второй день ищу. Тут ее старый
клиент  из  Польши объявился,  всю плешь переел -- дай  ему Веронику, сроду,
говорит, такую грудь не видал...
     Шварц сделал недвусмысленный жест рукой:
     -- А вот это он не хотел? Ты ему меня покажи, может ему легче станет. А
она пусть у меня пока покантуется.
     --  Мне-то что,  пусть... Значит,  на тебя  не надо.. Ладно,  вы  идите
укомплектуйтесь  и  к  машине,  а  я  о  телках  позабочусь.--  Он подмигнул
Алексею,-- Мы-то с ним пока холостые.
     У  стойки  бара Шварц  выбирал  закуски, выпивку, сигареты,  а  Алексей
хвастливо  демонстрируя  деньги,  расплачивался   с  барменои.   Они  слегка
задержались с покупками и у  машины их уже ждал Стас с двумя девицами. Шварц
уселся на привычное место впереди, а Алексей между двух веселых девиц...


     Павел  сидел  за  столом  в  квартире  Василия  Васильевича,  директора
совхоза, своего старого студенческого друга. На столе было изобилие, которое
в последние  годы  можно  увидеть  только  в  деревне:  домашние  соления  и
копчености,  овощи   и  фрукты,  незатейливо  приготовленные,  но  пленяющие
первозданной свежестью и здоровыми ароматами природы...
     Выпивки на столе  было немного -- в  красивой заграничной  бутылке была
жидкость,  но явно собственного  приготовления,  судя  по  цвету и  травками
внутри. Василь  знал привычки друга,  подливал ему  домашнего  квасу,  а сам
время  от  времени  препровождал  по  назначению миниатюрные  рюмки напитка,
который, судя по реакции, весьма ему нравился.  Павел сочувственно  крякал и
улыбался -- он  тоже знал характер своего друга, неисправимого  оптимиста  и
жизнелюба, большого любителя поесть, да и выпить, в меру, конечно. И сейчас,
не  спеша  пробуя  многочисленные  деликатесы, о которых горожане  и  думать
забыли, он все время,  прикидывая, как ему начать разговор слишком уж он  не
вязался с добрым настроением этого дружеского застолья.
     Неожиданно Василь сам помог  ему -- смачно закусив очередную стопку, он
хитро прищурился на друга и спросил:
     -- Что, припекать тебя начинает?
     -- Ну и нюх у тебя! Жареного петуха за версту чуешь...
     -- Еще бы! Посиди на этом месте с мое, по телефонному звонку настроение
начальства угадывать будешь.  Шучу...  Просто  знаю я наших руководителей --
пока ты просто ишачил, никому до тебя дела не было. Все ишачат. А вот деньги
получил большие и они мимо  них  проплыли  --  этого  не простят...  Вот я и
вычислил: деньги ты получил, взяток ты не даешь, работать хочешь еще и... ко
мне приехал. Значит прижучили тебя на чем-то, а помощи просить ты не любишь,
значит,  совет тебе нужен  умного  и  тертого  человека. А как раз я  и есть
такой. Выкладывай.
     Павел еще раз подивился проницательности друга и облегченно рассказал с
председателе, о приезжем начальнике и о сыне...
     -- С  сыном,  думаю, ты правильно  поступил. Нянчиться  не надо,  пусть
учится сам думать, как ему жить. А  вот что этого борова обругал -- плохо...
Паскудный  человек.  Везде горел, но...  несгораемый! И  рука где-то наверху
имеется. Много пакостей натворить может, а уж тебя слопает, как и обещал.
     -- Ну, так уж и слопает...
     -- А  ты не хорохорься, мужик он с весом. Твой председатель против него
щенок, видишь, как сразу оглобли развернул?  Тебе  железное прикрытие нужно,
чтоб всем  рот заткнуть. Ладно, держись за мной и  ничего не бойся, прикрою.
Но для начала скажи мне,  что такое  экологически чистые  продукты  питания,
знаешь?
     -- Что ты детские вопросы задаешь...
     -- Это ты  так думаешь, что детские,  потому как по своей  наивности ты
думаешь, что эти экологически  чистые  продукты чернобыльским детишкам идут.
Как  бы не так! Нынче начальство эти продукты  просто обожает, а  уж их жены
просто в восторге! Прямо, как на Западе. А кто им эти самые продукты в город
поставляет? Я. Перевел полкомплекса на это дело и еще мало: раньше только ЦК
и Совиин  снабжал,  а  теперь  и  администрация,  м  веpтикаль,  и  народные
избранники  своей  доли  захотели  --  и  республиканские,  и  областные,  и
городские...  Так что всем им жить  хочется и  чистые  продукты своим, а  не
чернобыльским детишкам  в  клюве  таскать. Соображаешь? Я им пока  молоко  и
говядину поставляю, а ты будешь телятину. По государственным ценам -- других
они знать  не  хотят. Понимаю,  что в убыток тебе,  но уж с волками жить, по
волчьи выть.  Поставишь  парной телятинки, не обеднеешь,  зато  ни один жлоб
тебя не тронет. А попробует, ты его мордой в эту телятину...
     Василь закончил и вздохнул:
     --  Что бы ты  без меня делал, щенок  безрогий... Завтра с утра договор
составим,  подпишем, потом я  его где надо проведу --  соберу на нем столько
"одобрямсов", что никто не подступится. Вот тогда тебя  уже голыми руками не
возьмешь  --  будешь  поставщиком  двора  их величеств, а  они тебя тоже  не
забудут, страсть как любят  поговорить  о вашем брате-фермере.  Ты  им живым
примером будешь, символом, так сказать, бескорыстного служения государству.
     Павел еще  раз  восхитился умением Василя аналитически разобрать  любую
проблему на составляющие и тут же находить их решения. За несколько минут он
безвыходное,  казалось  бы,  положение  превратил в  нечто  совершено  иное:
непоколебимо  прочную,  демагогически  неуязвимую  позицию.  Чудеса,  да   и
только...
     Честно  говоря,  Павлу   было  стыдно  и  противно  пользоваться  такой
"крышей", но  он был согласен  с Василем,  что по волчьи  выть, если  хочешь
выжить, придется. И  лучше уж вот  так,  в  виде замаскированной взятки, чем
унижаться каждый раз при случае и без случая.
     -- Эх, брат Паша, не понимаешь ты своего нового положения. Ты теперь --
кто?  Представитель,  хоть  и  малочисленного,  но  законного  слоя   мелких
производителей  сельхозпродукции. Значит  и кто-то навеpху  должен  защищать
этот слой для создания себе имиджа  борца за  реформы. Ну и Бог с ним. Пусть
болтает, что хочет. Он -- свою  карьеру, свое место защищать.  Вот  тут ваши
пути  и сходятся.  Телятина  -- она  каждому  ко  двору  придется,  хоть  он
коммунист, хоть демократ. Если ты этому самому деятелю домой тушу притащишь,
тебя  можно  и за  воротник, а так -- ты на законных основаниях  поставляешь
продукцию  не одному кому-то, а заботишься о здоровье элиты нации. Уразумел?
Так что ты герой.
     Павлу от этих рассуждений легче не стало, но он понимал правоту друга и
не  стал спорить.  Это  был  выход и  он  его принял. Ничего другого  в  его
положении не оставалось.


     Вероника встретила компанию, как заправская  хозяйка,  стала хлопотать,
собирая на стол, а Алексей при виде ее совершенно обалдел, не отводя глаз от
полуобнаженной  груди, которую Вероника и не пыталась спрятать  --  свои же.
Шварцу это  не  понравилось. По его лицу было видно, с каким напряжением ему
приходится размышлять: устроить  скандал он не мог, Валерий приказал войти в
доверие,  обласкать  Алексея,  но  и  Веронику  не  хотелось отдавать  этому
деревенскому  придурку.  Хоть бы  Семен пришел  скорее,  разобрались, что  к
чему...
     Семен пришел вовремя, был неожиданно весел и приветлив, разыгрывая роль
старшего  товарища.  Стас  и  Анатолий  начали  подыгрывать  ему,  обращаясь
подчеркнуто  вежливо и  даже с подобострастием.  Семену  это  понравилось  и
настроение  его  поднималось,  как  на  дрожжах.  Шварц  все  еще  продолжал
соображать,  как ему без скандала утихомирить чересчур резвого  клиента и не
нашел ничего лучшего, как пожаловаться Семену.
     -- Не скули,  Шварц, все это на  один  вечер, а там снова Мерилин Монро
твоя будет. Только ты скажи ей, чтоб не  обчистила его, рано. Все равно наше
будет, так напомни ей, что жадность фраеров губила. Он и  сам ей отвалит, не
боись... А  ты в лучшие друзья  лезь без мыла. Раз понял, заткнись и  делай,
что говорят.
     Семен рукой отодвинул Шварца в сторону, подошел  к столу, разлил коньяк
и призвал всех к вниманию.
     -- Тост за прекрасных дам! Пить всем до  дна, а что самое  главное,  не
скажу... Стас, ты воздержись.
     Стас послушно поставил рюмку,  а  остальные  с  воодушевлением  выпили.
Семен закусил, чем попалось под руку, и продолжал.
     -- Но у нас возникли разногласия, так  сказать плюрализм мнений, кто из
вас,  девочки, самая-самая.  Потому  предлагаю провести конкурс красоты -- у
нас сегодня  дорогой гость, пусть  ему и достанется  королева. Алеха человек
щедрый, королева в обиде не будет. Я правильно говорю, Леха?
     Алексей,  который  и  так  уже  чувствовал себя  на  верху  блаженства,
умилился от такого внимания к себе, быстро налил всем еще и заорал:
     -- Виват! За будущую королеву!
     Вероника  и  девицы  выскочили в другую  комнату готовиться к конкурсу,
Шварц вытащил магнитофон, подыскивая  подходящие случаю записи. Семен что-то
коротко сказал Стасу и тот, быстро набросив куртку на плечи, вышел. Усевшись
вокруг стола, как настоящее жюри, мужчины ожидали красавиц. Шварц врубил маг
и они появились... Одна из девиц оказалась в купальнике, другая использовала
в  качестве  конкурсного наряда коротенькую комбинацию, а Вероника появилась
только с  купальным  полотенцем вокруг бедер, но в шляпе  Шварца и туфлях на
высоком  каблуке.  Мужчины заржали и встретили их аплодисментами. Далее  все
шло по программе...
     Девицы, впрочем ничуть  не уступающие своим более удачливым товаркам на
официальных  конкурсах,  стали  демонстрировать  свои  прелести.  Мужчины  с
восторгом  наблюдали  за  этим,  не  забывая  о  напитках  на  столе.  Семен
внимательно  следил,  чтобы  рюмка  Алексея  не  пустовала.  Шварц,  видимо,
смирился, что сегодня  Вероника ему не достанется  и  мучительно  соображал,
какую  из  двух  оставшихся  девиц  выберет Семен?  Ссориться  с  ним ему не
хотелось, да и наперел знал, что все равно будет так, как тот захочет...
     -- Вероника -- королева!
     Алексей  и  не  пытался скрыть, что  она очень  ему  нравилась,  хоть и
соображал,  что  она по  праву принадлежит хозяину  квартиры и,  уж конечно,
мечтать  о  ней  не стоит. Семен бросил  быстрый взгляд на Щварца, тот уныло
повторил с покорностью, которая так не вязалась с его могучей внешностью:
     -- Вероника -- королева...
     Семен усмехнулся и обнял Алексея за плечи.
     --  Поздравляю  короля!  Я  тоже  за  Веронику,  значит  единогласно...
Девочки!
     Девицы вышли и застыли, ожидая награждения и напустив на себя выражение
смущенного  целомудрия.  Шварц,  держа в руке тюбик губной поиады, подошел к
ним. Семен встал и тоном заправского конферансье провозгласил:
     -- Королева сегодняшнего кира -- Вероника!
     Шварц по его команде написал раэмашисто на груди Вероники "Мисс Алеха".
Семен продолжал:
     -- Второе и третье места поделили Марина и Людмила!
     Шварц написал  на  груди  Марины "Мисс..." и  замешкался, оглянулся  на
Семена но,  прочтя в его  глазах совершеннейшее  равнодушие,  продолжил :...
Шварц".  На третьей  девице  он  собрался  писать  без  задержек,  когда его
остановил голос Семена.
     -- Пиши ее на Стаса. Мне такой Бухенвальд не нужен...
     Неожиданно резко прозвучал дверной звонок.
     -- Открывай, эта моя Семеновна пришла.
     Шварц вернулся от двери, за  ним  линкором следовала девица потрясающих
габаритов. Рост, формы  и  все остальные размеры девицы  заставили  компанию
замереть в изумленном почтительном молчании.
     -- Сема! Дорогой!
     Девица заворковала сочным басом и Семен расплылся в довольной улыбке --
его Зинка произвела фурор! Он осмотрел ее фигуру, покосился на  присмиревших
девиц и важно проговорил:
     -- Знакомьтесь, это моя Зинка. Прошу, Зинуля, к столу.
     Алексей, чуть не расхохотался при  виде Зинаиды,  но в последний момент
сообразил, чем это все может кончитьсяя, и вовремя прикусил язык. Когда шум,
вызванный появлением Зинки закончился, он вспомнил, что Вероника -- королева
и на сегодня он тоже король...
     Веронике конечно же польстило избрание королевой ее, а не одной из этих
дешевых девиц, но  перспектива провести  ночь с  какии-то неизвестным парнем
вместо  Шварца   ее  явно  не  радовала.  Попыталась   было  кокетливо   ему
пожаловаться,  но Анатолий только прикрикнул, сам раздосадованный тем же,  и
она отстала. Ну и хрен  с тобой! Побалуюсь  с мальчиком... для разнообразия.
Семен  сказал, что у мальчика  есть  деньги.  Тем лучше... И она, не обращая
больше  внимания ни на Шварца, ни на Семена, занятого своей Зинулей, села на
колени Алексею...


     Утро  было  мрачное.  Первым проснулся Семен  -- его  Зинуле надо  было
спешить  в свой  магазин, на работу. Она презрительно  заглянула  в соседнюю
комнату, где тяжелыи беспокойным сном  спали  участники вчерашней попойки  и
громко рявкнула своим фельдфебельским басом:
     -- Пока, королевы!
     Деловито вышла из квартиры, напоследок нарочито громко  хлопнув входной
дверью. Семен покачал головой,-- ну и баба! -- и резко вскочил с дивана.
     На кухне еще оставались кое-какие запасы выпивки, Семен выбрал коньяк и
залпом   проглотил   полстакана.   Разбуженные   Зинулей   друзья   медленно
поднимались, брели на кухню,  где уже слышалось шипение  чайника.  На девиц,
похоже,  весь  этот шум  никакого впечатления не произвел  и  они продолжали
мирно  посапывать  в  подушки. Рядом  с Вероникой досматривал  последние сны
Алексей.
     Семен  молча  налил Шварцу  коньяка,  а  Стасу  показал  на  чайник для
заварки.  Пока тот возился с чаем, молча курили. Наконец чай был готов, Стас
разлил  черный, как деготь, напиток в  чашки. Шварц  было потянулся за новой
порцией коньяка, но Семен остановил его руку.
     --  Потом,  не спеши.  В общем, так  -- едем сегодня же  вместе  с зтим
фрайером.  Ты как хочешь  его уломай, только не давай ему  нажраться  раньше
времени,  он нам  там трезвый  нужен.  Чтоб лучший друг  твой был, а мы тоже
чернуху лепить  будем. И скажи  своей  сисястой бабе, чтоб не потрошила  его
сейчас...
     Из  комнаты уже слышались голоса:  Вероника пыталась разбудить Алексея,
но тот по-детски прятал голову под подушку и не хотел просыпаться.  Вероника
подошла к стулу, где в  беспорядке лежала его одежда и взяла куртку. Нащупав
карман  с  деньгами,  она  отсчитала  солидную  сумму,  потом  добавила  еще
несколько купюр и засунула остаток денег обратно.
     Свято выполняя указание Семена, Шварц встретил Веронику вопpосом.
     -- Сколько он тебе дал?
     -- Сотню.
     -- А сколько сама взяла?
     -- Ты что, Шварцик, не трогала я его бабки...
     Семен приподнялся со стула и жестко взял Веронику за подбородок.
     -- Сколько взяла? Быстро!
     Не дождавшись ответа,  Семен отвесил ей две оплеухи  и  почти  ласковым
голосом переспросил:
     -- Так сколько взяла?
     Вероника  перепугалась  не  на  шутку,  оглянулась  на Шварца,  который
улыбаясь пил чай, и вытащила из лифчика деньги.
     -- Вот, все...
     --  Умница, моя  милая. А теперь  положишь  туда,  где взяла,  пока  он
дрыхнет.
     К  Семену возвращалось его вчерашнее настроение предвкушения удачи и он
продолжал:
     -- Воровать грешно, красуля...
     -- Ха, а вы, интересно, чем занимаетесь...
     Закончить  Вероника не успела,  Семен ударил ее  по настоящему резко  и
сильно. Прижимаясь  к  стене, чтобы держаться от него подальше,  она  быстро
выскользнула из кухни...
     -- На  пользу пойдет,  не помрет... Шварц,-- девок гони,  эту оставь...
для приманки.  Обработайте  его, обещайте,  маринуйте,  но  чтоб он  с  нами
сегодня поехал. Стас, сколько туда пилить?
     -- Если хорошо гнать, часа за три управимся.
     -- Гнать ты  будешь, когда в ралли Монте-Карло участвовать будешь, если
доживешь...  Значит  четыре  часа...  Приехать надо  к вечеру, но не поздно,
чтобы  часа за полтора  все закончить и по первой темноте слинять.  Я пошел,
еще  кое-что  захватить  надо,  а   вы  тут  без  меня.  Но  чтоб  все,  как
договорились. Валера будет звонить, скажи, что завтра едем,  незачем ему все
знать...


     Павел Андреевич тоже любил густой чай и пил его из большой кружки, чтоб
не  приходилось доливать... Светлана, пользуясь отсутствием  Алексея, сидела
рядом в пpозpачной  ночной рубашке и внимательно читала договор, привезенный
Павлом от друга.
     -- Так ведь  почти задаром будем мясо отдавать... На Комаровке телятина
в три раза дороже нарасхват идет, а тут за гроши...
     -- Ишь ты, считать учишься! Точно,  часть  задаром отдавать будем, зато
все остальное продадим  так, как захотим. Для того и  договор этот заключил.
Пусть  теперь председатель  подергается,  я ему в  зубы эту  бумагу.  Тут же
печати управления  делами самого президента, это  же охранная  грамота! Да у
него от одних подписей на договоре глаза на  стол упадут. Я  теперь его этой
бумагой давить буду...
     Павел   Андреевич   довольно   посмеивался,   представив   себе    рожу
председателя, когда  тот увидит Бумагу! Светлана  с уважением посмотрела  на
документ, протянула его мужу. Он допил чай, встал.
     -- Спасибо, хозяюшка, пора и по  делам... Сегодня  так и быть, выходной
день сделаем, Да и Алешки еще нет. Отдыхай, а я в район  смотаюсь днем, Надо
кое-с кем потолковать насчет торговли на рынке, не самим же стоять...
     -- А почему бы и не постоять? Им же платить надо?
     -- Совсем хозяйкой становишься, Светик? Ладно, посмотрим. Хочу, чтоб не
канителиться с  продажей -- или оптовика искать или придется поискать помощи
среди старых знакомых.
     -- Когда ждать-то тебя?
     --  Потерпи  немного,  а  я  к  вечеру  буду.  Кстати, может  и  Алешку
встречу...


     Проснувшись с больной головой в чужой  квартире Алексей чувствовал себя
весьма неуютно.  Он пытался вспомнить все, что было  вчера и, как ни странно
ему это показалось,  вспомнил почти  все:  бар,  ресторан, выборы  королевы,
ночные  ласки Вероники  и даже то, как он, вскочив среди  ночи,  разбрасывал
деньги по постели. Бр-р-р...
     Из кухни послышалось пение Вероники:
     -- К нам приехал в гости Леша, Леша Палыч дорогой!
     В комнату торжественно  входила  Вероника, держа в руках поднос с полно
налитым  фужером  коньяка и  бутербродом.  За  ее  спиной улыбались  Стас  и
Анатолий.
     -- Ах, Леша, Леша, Леша,
     Леша, пей до дна!
     Шварц и Стас подхватили:
     -- Пей до дна, пей до дна!
     Почти   растроганный   таким   вниманием,  Алексей   выпил  коньяк   не
задумываясь. Вероника со смехом вытащила его из постели:
     -- Пора вставать, ваше королевское величество!
     На кухне, стараниями Вероники, уже был относительный порядок и на столе
опять были  и  выпивка  и  еда.  Алексей  твердо  решил  больше  не  пить --
похмелился и  хватит. Предстоящая встреча  с отцом в пьяном  виде? Ни в коем
случае, а этот коньяк выветрится до вечера...
     Благие  намерения  его,  однако, были  вскоре  позабыты, хотя пил он  с
осторожностью,  не как вчера. Стас, опасаясь,  как бы Шварц не  испортил все
дело, первым завел разговор о поездке.
     -- Ты вчера о видаке толковал, так  все уже на мази  -- привози бабки и
видак твой. "Панасоник" со всеми пpибамбасами почти даром...
     Алексей задумался -- с отцом он толковал о другой сумме... Но хмель уже
сделал свое дело да что там, согласится отец.
     -- Заметано.
     --  Только хозяин  просит деньги побыстрее,  сам знаешь,  такие вещи не
задерживаются. Опоздать  можем,  кто-нибудь даст побольшеон его и вдует. Это
уж нам, по дружбе, такую цену дал... Завтра не можешь бабки привезти?
     -- Завтра? Трудно будет, с  автобусами не получится:  один рано уходит,
другой -- поздно. Вот, если бы послезавтра?
     Шварц включился в игру.
     -- Послезавтра будет поздно. Мы ж деловые люди: надо человеку помочь --
всегда пожалуйста, но если обещали бабки завтра, извини...
     Стас сделал вид, что сосредоточенно думает, потом взглянул на Алексея.
     -- Все в  порядке. Я завтра свободен,  махнем  сегодня  на моей  тачке,
приглашаю: такси подано! Поедем, поглядим на твои  хваленые  озера,  а то ты
вчера,  как Сенкевич  выступал:  какие у  нас  места,  какая природа! Вот  и
посмотрим, какая природа, заодно и дело сделаем.
     У Алексея захватило дух, вот это  ребята! Ради него готовы на все! И он
полез целоваться. Стас шутливо его оттолкнул.
     -- Ты свою королеву целуй...
     -- А она тоже с нами поедет?
     --  Нет,  у  нее  дела  здесь,  --  Стас  опередил  радостное  согласие
Вероники.--  Семен с нами  поедет,  давно собирался на природу съездить. Вот
придет  -- тогда и  двинем,  а  пока пей,  закусывай  или иди с королевой...
попрощайся, когда еще такую увидишь...


     Павел  Андреевич ходил по рынку, расспрашивал  цены,  особенно на мясо,
останавливался у прилавков, где продавали зерно,  корма. Здесь  же, в углу у
забора, собралась небольшая барахолка. Милиционер, уныло бродивший по рынку,
старался не  смотреть  в ее  сторону  и лишь  заслышав  скандал  между двумя
цыганками,  не поделившим  покупателя, нехотя  направился  на шум.  При виде
милиционера цыганки мгновенно стихли и он, не  доходя до места, снова лениво
отвернул в другую сторону. Павлу приглянулась красивая шаль.  Он вертел ее в
руках неловко, как всякий мужчина, покупающий что-либо для  жены или любимой
женщины. Толстая спекулянтка, разбитная баба,  буквально выдернула из  толпы
покупательниц симпатичную молодую женщину, ловко накинула ей на плечи шаль.
     -- Смотрите,  гражданин,  это же чудо,  а не  шаль! Если жена  не будет
довольна такой шалью, так она у  вас  дура,  а не  жена,  и  вам надо искать
другую. Поверьте  мне,  таки  лучшего  подарка вам  не найти  даже в Одессе,
откуда я привезла эту чудную вещь. Это же Индия, а не что-нибудь...
     Павлу  нравилась  вещь  и  он  улыбался,  глядя на  смутившуюся молодую
женщину, перебиравшую пальцами  бахрому шали -- было видно,  что ей хотелось
тоже получить такой подарок... Не  торгуясь, он  сунул деньги  спекулянтке и
пошел к выходу с рынка, посматривая на часы.


     Светлая "девятка" легко шла по шоссе, уверенно обгоняя попутные машины.
Стас  вел  машину  с   видимым  удовольствием,  с   той  долей  небрежности,
свойственной профессионалам. Алексей на этот раз сидел на переднем сиденье и
вслух восторгался мастерством Стаса.
     -- Здорово ты его прижалl Видал, как он кулаком махал?
     Семен недовольно пробурчал сзади:
     -- Прижал... Сказано было -- не гнать, вот и хиляй потихоньку.
     Стас  неохотно сбросил скорость, покосился на Алексея, поймал в зеркале
его сочувственный взгляд, пожал плечами.
     Он был почти профессионалом  --  в армии два года  сидел  за  баранкой,
потом отцовская машина, старый "москвич", теперь вот эта красавица. Придя со
службы,  увлекся автоспортом,  участвовал  в  гонках,  мечтал  пересесть  на
"формулу", а потом как-то незаметно для себя  самого превратился в того, кто
он  сейчас  есть -- извозчика при шлюхах. Он не  строил иллюзий насчет себя,
понимал, что никакой спорт не даст ему этих легких денег, что там придется и
рисковать,  и пахать,  как негр,  и проигрывать. Вот  последнего-то он  и не
переносил. Не  любил вспоминать,  что именно  из-за  проигрыша  в  последних
гонках он  и  забросил  спорт. И где-то очень глубоко сидела в нем  все-таки
мечта  вернуться  на трассу, хоть  и понимал,  что это  всего-навсего только
мечта  и ничего больше. А действительность -- вот она: он везет на грабеж  и
жертву,  и   грабителей.  Вдруг,   усмехнулся  своим  мыслям:  почему  везет
грабителей, а сам-то кто? Так  что везет  он только жертву, а грабители едут
сами...
     Впрочем, сам виноват, этот деревенский пpидурок... Обрадовался,  друзей
нашел... Нет, Стас никогда бы так не поступил...
     Дорога успокаивала, навевала дремоту.  Семен тихо посапывал  на могучем
плече  Шварца, да и  тот поклевывал носом. Алексей пытался проверить, сильно
ли  от  него пахнет спиртным  --  дышал в ладошку и  нюхал. Стас  заметил  и
усмехнулся.
     -- Что, папочка за пьянку взгреть может?
     Алексею нравился этот  спокойный парень  и  неожиданно  для себя  вдруг
разоткровенничался с ним.
     -- Отцу  слово дал, не пить  больше, а вот видишь... Он у  меня сам  не
пьющий, ни грамма в рот не берет, даже по праздникам.
     -- Что, и никогда не пил?
     -- Да мать говорит -- пил, еще как. После Вьетнама.
     -- Работал там, наверно, тракторы продавал? Я по телику видел, там наши
тракторы вовсю пашут.
     --  Нет,  мать  говорит,  воевал  он  там.  Только давно  это  было,  в
шестьдесят восьмом что ли... Я и  сам до вчерашнего дня не знал, вот приеду,
расспрошу.
     При упоминании о Вьетнаме Стас покосился на друзей, слышали? Но они оба
сладко похрапывали, навалившись друг на друга.
     Машина въехала на улицы райцентра,  замелькали узкие улицы. Стас изящно
припарковал машину  у неказистого кафе.  Семен  и  Шварц проснулись и слегка
очумело оглядывались по сторонам -- где мы?
     -- Нет, пока еще не приехали. Сколько еще осталось, Леха?
     -- Рукой подать, тридцать два километра, полчаса лету.
     Семен недовольно проговорил:
     -- А чего тогда встали, гони дальше.
     -- Пить захотелось. Вот попьем кваску и дальше двинем.
     Хлопнули дверцы и все четверо гуськом потянулись к бочке с квасом. Пили
с наслаждением холодный квас и разглядывали городок, куда их занесла грязная
работа. Городок  был старинный и удивительно  тихий.  Вдали синело озеро, по
улицам, как на юге, бродили отдыхающие в легких сарафанах и шортах.
     -- Ты гляди, Сема, как в Сочах! Что у вас тут море, что ли?
     --  Моря нет, зато озеро какое! Вот  сейчас  поедем, сами увидите. А  у
нас, в Крисвятах еще больше озеро. И моря никакого не надо.
     -- Ну, насчет моря это ты брось заливать, но места здесь клевые...
     Алексей уже сидел в "девятке", когда в переулке мелькнула машина, очень
похожая на отцовскую. Он даже привстал, чтобы получше разглядеть, но похожая
машина уже исчезла за поворотом.
     -- Увидел кого? -- от Семена не укрылось беспокойство Алексея.
     -- Да нет, показалось...
     -- Креститься  надо,  когда кажется,-- ответил  банальностью Семен.  --
Погнали, Стас...


     Алексей не ошибся. Это была машина Павла Андреевича. Он pешил заглянуть
к  знакомому  еще по  старой  работе бывшему  завмагу. Хоть  очень  близкого
знакомства между ними не водилось и раньше, он  все-таки хотел потолковать с
Львом  Сергеевичем  о делах.  Не верилось,  что бывалый  торгаш сидит дома и
выращивает помидо- 'Ф pы...
     Дом утопал в зелени. Бетонные  дорожки аккуратно  расчерчивали  двор. В
глубине двора за домом был еще один, поменьше, нечто вроде флигеля. Во дворе
Павла Петровича никто не встретил,  даже собаки не было видно. Он постучал и
косяк открытой настежь  двери. Из глубины дома послышались шаги и на веранду
вышла девушка.
     -- Здравствуйте, вы к папе, наверно?
     -- Да,да, Лев Сергеевич дома?
     -- Дома, только  он  в бане.  Да вы проходите туда,-- и она показала  в
сторону сада. В это время во флигеле приоткрылось окошко  и вместе с клубами
пара оттуда донесся знакомый голос самого Льва Сергеевича.
     -- Софочка, кто к нам пришел? Позови его сюда...
     -- Это я, Лев Сергеевич. Лемешонок. Узнаете?
     --  Ха,  Павел Алексеевич,  вы хоть и редкий  гость,  но старый Лев все
помнит. Софочка,  дай тапочки и свежее полотенце гостю. Идите ко  мне, слава
Богу, пришел человек, который кое-что понимает в бане...
     Улыбающаяся  Соня  подала  Павлу  полотенце и тапочки,  он  переобулся,
сбросил куртку.
     -- Идите в ту дверь...
     Баня  не уступала  тем  персональным, в которых Павлу случалось бывать.
Дерево, кафель... Из парной вывалился распаренный Лев  Сергеевич, завернулся
в простыню и застонал от удовольствия.
     --  Хорошо! И скажите, каким счастливым ветром вас  занесло ко мне,  да
еще в такой момент? Я же говорю, сам Бог послал вас.  Я помню, как мы с вами
однажды парились в Беловежской пуще, помните?
     Павел Андреевич помнил, как  они оказались вместе  в какой-то  дурацкой
делегации по не  менее дурацкому обмену  опытом,  который свелся к выяснению
того, кто больше выпьет... У Льва Сергеевича свои люди были везде и эти люди
отвезли их в Беловежу попариться  в бане, привести  здоровье в порядок перед
отъездом домой. Он рассмеялся.
     --  Помню,   Лев  Сергеевич...   Да  и  у  вас  банька  не   хуже   той
правительственной.
     -- Лучше, потому что  в  эту баньку только  хорошие люди ходят.  А туда
разные...  Моя Маша уехала в  город,  а  меня и попарить  некому. Раньше сын
парил, теперь Маша...
     Павел разделся,  натянул  на голову вязаную шапочку и шагнул в  парную.
Посидел  на  полке,  оглядывая интерьер.  Да,  славная получилась  банька, в
отличие от других --  очень  уютная. Приятно  попариться в  такой... Он  был
слегка  озадачен,  к  чему  бы  такая  приветливость  Льва Сергеевича,  ведь
близкими  друзьями  они  никогда  не  были? Ладно, разберемся...  Думать  не
хотелось,  приятная истома  охватывала  тело,  расслабленность  всех  мышц и
мыслей отодвигала все проблемы куда-то далеко-далеко...
     После  парной  Павел  пил  чай с Львом Сергеевичем в  предбаннике. Соня
принесла самовар, тарелку печенья, свежую клубнику...
     --  Маша, вы же знаете мою Машу, женщина не слабая, ей  пятьдесят лет и
девяносто  килограммов, но это женщина... И париться она тоже любит, но  это
все не то, как говорил покойный Аркадий Исаакович.
     -- Какой Аркадий Исаакович? -- не понял Лемешонок.
     Лев Сергеевич снисходительно покосился на него.
     -- Аркадий Исаакович Райкин, великий артист.
     Лемешонок слегка смутился.
     -- Да я никогда  его отчества  и не знал -- Аркадий Райкин,  и все... В
общем,  и театром-то  никогда не  увлекался, даже  в  студенческие годы, все
больше в  кино... Потом  и совсем некогда стало,  сами знаете,  а  сейчас  и
вовсе...
     -- Бычков надо растить, мясо сдавать по хорошей цене, так?
     -- Нет, Лев Сергеевич, для вас секретов нет, вы такой же, как и раньше.
     -- Лучше. Раньше мне работа мешала все знать, все-таки какое-то время я
был  в магазине... А теперь я свободный человек и свое природное любопытство
удовлетворяю полностью.  Знаю, почем мясо сдали  и кому, -- сразу скажу,  не
советую больше, -- и  что скоро вас душить начнут, тоже  знаю. И не говорите
мне, что вы приехали к  Льву только затем, чтобы попарить его старые кости н
попить чайку.
     -- Не  буду,  Лев  Сергеевич, не  буду. Хочу еще  партию бычков  взять,
побольше -- теперь  сын и  жена со  мной работать будут, а вот куда сбывать,
чтоб повыгодней -- к вам приехал.
     Морщинистое лицо Льва Сергеевича расплылось в довольной улыбке -- нужен
еще старик, никуда вы без меня не денетесь... Он хорошо помнил Павла по  его
старой работе,  уважал  в нем неподдельную любовь к хорошему делу, его порой
излишнюю щепетильность, даже бескомпромиссность.
     --  Я знаю  , Паша, вас  и ценю,  что  вы хороший  работник, но  плохой
коммерсант. Вы потеряли на своих бычках, я вам скажу, тысяч пять зеленых...
     -- Ну и черт с ними...
     --  Нет, Паша,  с ними теперь не  черт, а тот  человек, кому  вы  сдали
бычков. Это же дважды два -- у вас нет пяти тысяч, у  кого-то они есть! И вы
поедете  к нему еще раз и снова будет так. Вы хорошо сделали, что  пришли ко
мне. Кстати, вы были  на базаре?  Вы поняли, что вам туда  нечего лезть  без
хорошей руки?  Вы  поняли? Так эта  рука -- я. Да, старый Лев еще  пока царь
зверей, а  это же звери, эти  самые  молодые предприниматели,  они делают на
грош, а хотят получить три рубля. Мне за них стыдно, Паша... Они думают, что
открыли Америку,  куда им так  хочется поскорее уехать... Я  вам помогу,  не
будем больше говорить за пустое -- как я скажу, так и будет на рынке.
     Лемешонок слушал и понимал, что каждое слово этого старика сущая правда
и лучше иметь его другом, чем врагом. Друг, это, конечно, сильно сказано, но
воевать с ним нет никакого резона, это уж однозначно...
     Лев Сергеевич некоторое время пил чай молча, потом неожиданно продолжил
с глубокой горечью:
     --  Скоро  останемся с Машей  вдвоем.  Сын уезжает, увозит моих  внуков
навсегда...  Дочь  тоже не  удержишь,  говорит,  Миша устроится и  мне вызов
пришлет.
     -- А вы почему не поедете с сыном, сейчас многие так делают?
     --  Куда мне ехать,  Паша? Кому я там нужен? Детям? Для того, чтобы они
могли получить на меня пособие? Скажите,  кому нужна в Израиле или в Америке
моя Маша, если  я, не дай Бог, конечно, умру?  Не потому я  не  еду, что моя
Маша русская, просто я не хочу быть голым королем на  чужой свадьбе. А может
быть  у человека  две родины, скажите, Паша? Если у человека душа не душа, а
постоялый  двор, может, таки да. Но я останусь тут. Я  как  тот Беня Крик --
мне другой Одессы не надо. Ведь-таки верно?
     -- Не  знаю, Лев Сергеевич, не  судья  я вам... Согласен  с  вами, двух
родин  не бывает,  но только  здесь как-то уж больно хитро  накручено.  Одна
родина  -- нормальная, где родился  и жил,  другая  --  историческая.  Какая
важнее, роднее? Не берусь судить, не знаю.
     --  Вы  умный  человек,  Паша. Вы не  беретесь  судить и  если  бы  так
поступали все!  А то: евреи осуждают меня за то,  что я не еду никуда и сижу
дома,  как будто сидеть в  таком доме это уже плохо! Русские называют  моего
сына  чуть  ли  не предателем, а за  что? Он хочет жить там, а не здесь, это
что, тоже плохо? Так скажите мне, где теперь хорошо? Я  думаю -- дома, он --
в гостях: кто прав?
     Лемешонок поднял шутливо руки вверх.
     -- Сдаюсь, Лев Сергеевич. Вы  настоящий  философ, и как философ знаете:
есть  проблемы  вечные и пусть вечность их и решает, а мы снова в парную, не
возражаете?
     -- Ох, умный вы человек, Паша. Еще бы я возражал!


     "Девятка" медленно  скатилась к берегу озера, еще  немного попылила  по
прибрежной дороге и подъехала  дому  Лемешонков. Первым  из  машины выскочил
Стас,  сделал  несколько  энергичных  приседаний,  разминая  затекшие  ноги.
Алексей повернулся к Семену и весело сказал:
     -- Приехали, ребята. Вот и наше поместье.
     Шварц спросонок соображал  плохо, но  Семен преобразился. Куда девались
его   расслабленность  и   благодушное   настроение:  сейчас   он  напоминал
небольшого, но опасного зверька, который ищет случая напасть и выбирает, как
это сделать выгоднее.
     Светлана  вышла   из   дверей  сарая  с  ведром  в  руке   и  удивленно
рассматривала незнакомых мужчин. Алексей заметил ее удивленное лицо.
     -- Светлана, не волнуйся, это мои друзья. Ребята,  познакомьтесь с моей
мачехой. Прошу любить и жаловать -- Светлана Ивановна.
     Удивление  Светланы  при  виде незнакомцев перешло в смущение  за  свой
рабочий  наряд. Она  кивнула всем, быстро  прошла  в  дом и поманила к  себе
Алексея.
     -- Ты что ж, привозишь гостей, не предупреждаешь... И отца дома нет, он
тебя встречать поехал, думал, что ты на автобусе... Кто такие?
     --  Я  же  сказал, друзья. Они видик завтра достанут  и пленки, поняла?
Ребята что надо, знаешь, как меня встретили!
     -- Знаю, до сих пор сивухой несет. Ох, смотри, отец узнает...
     --  Ничего,  он поймет  -- это же в последний  раз,  на  прощанье можно
гульнуть. Даже  перед смертью исполняют  последнее  желание,  а  мы  ведь не
помираем, а?
     Алексей  подмигнул  Светлане  и  выскочил  во двор.  Семен встретил его
вопросом:
     -- Она что, одна дома? А где отец?
     --  Поехал  меня встречать с  автобуса. Так, автобус приходит через два
часа, значит, отец будет через два с половиной. Ну, как у меня мачеха?
     Шварц рассмеялся.
     -- Ну и батя у тебя: что ни жена, то красавица. Видать и сам мужик будь
здоров?
     -- Да, отец у меня...
     Стас  припомнил  разговор  с  Алексеем  в  машине,  о  том,  что  забыл
рассказать о нем Семену и Шварцу, хотел было исправить ошибку, но  почему-то
расхотел. Сейчас, когда они  были в гостях у человека, которого через два  с
половиной часа они собирались ограбить, Стасу снова стало не по себе, словно
какая-то невидимая пропасть легла сейчас между ним и этим симпатичным мирным
деревенским домом.
     -- Ребята, может на озеро махнем, искупнемся?
     Шварц было откликнулся, но Семен взглядом приказал помалкивать и громко
сказал:
     --  Да  нет, мы лучше  тут посидим,  на свежем  воздухе,  может хозяйка
угостит чем-нибудь...
     -- Конечно, Семен, угостим... Не каждый день такие гости у нас бывают.
     -- Точно, не каждый... А  было б неплохо каждый день,  да в такой  дом,
как ты думаешь, Шварц!
     Шварц  заржал,  у  Стаса  непроизвольно  дернулись  плечи  от  циничной
двусмысленности Семена. Алексей снова побежал в дом, а Семен, от которого не
укрылось движение Стаса, зло и негромко произнес:
     -- Что,  шмаровоз,  дергаешься? Не нравится тебе, я  вижу...Это тебе не
б..дей возить, тут ручки придется запачкать, если скажу...
     Стас  не ожидал такой проницательности от этого тщедушного  уголовника,
как он в душе не переставал звать Семена, и снова пожал плечами:
     -- Я так, ничего... Мое дело машина и я свое дело делаю.
     -- Ишь  ты какой,  машина... Нет уж, ты  с  нами на всю катушку  мотать
будешь. Сделаешь все, что скажу.
     И опять Стас пожал плечами, теперь уже,  как согласие со словами Семена
-- а что ж, сделаю...
     Семен повернулся к Шварцу.
     --  Так, теперь достань  коньяк, пошли в дои. Много не  пить, к бабе не
приставать. Тебе, Стас,  "кока-кола", сегодня хоть  ночью, но уходить будем.
Дорогу запомнил до райцентра?
     Они вошли в дом. Светлана давно переоделась и собирала на стол снедь из
холодильника. Алексей шарил  н погребе, доставая соления  для закусок. Шварц
нарочито  бодрым  тоном  стал  восхищаться  увиденным  на  столе.  Светлане,
чувствовалось,   это  было   приятно.  Семен   зорко  оглядывал   помещение,
прикидывая,  где могут быть  спрятаны  деньги: так, значит, стенка,  шкаф --
сюда часто  эти  идиоты и  кладут свои трудовые, под  белье засовывают, так,
комод старый -- здесь тоже могут быть... Если очень хитрый, может и в погреб
засунуть,  хотя  вряд  ли:  они  ему  скоро  понадобятся,  так  что  поближе
положил... Ха, понадобятся, да поздно будет... Семен  снял куртку и  повесил
на вешалку  в прихожей поверх синей спортивной сумки. Шварц тоже разделся и,
потирая руки, ходил вокруг стола.
     Семен обратил внимание на шкуры кабанов и лосей на полу и на стенах.
     -- А что, хозяин охотник?
     -- Да, каждый год новые шкуры, скоро уж не знаю и куда девать будем...
     -- Как эта куда --  продавать  надо. Такие шкуры в  городе, если  не на
стенку, так на сиденья в машины  идут -- большие деньги за них люди  платят,
правда, Стас? -- он подмигнул Стасу и жестом показал -- забрать надо...
     Шварц  посмотрел,  что   хозяева  заняты   и  не   обращают  на  гостей
пристального  внимания, проскользнул  в  спальню  и через  несколько  секунд
появился в проеме  двери, держа  в руках  ружье и знаками  указывая  на него
Семену.  Тот,  продолжая болтать  со  Светланой, огляделся  и  тоже  знаками
показал: надо спрятать ружье с привычного места. Посмотрел еще раз на Шварца
и снова жестом спросил где патроны? Шварц развел руками -- нету! Тогда Семен
ткнул рукой в сторону комода -- засунь туда...
     Светлана поставила  последние блюда на стол, Алексей мыл руки  на кухне
-- все было готово для дорогих гостей. Шварц, как обычно, занялся  бутылкой,
налил Семену,  себе, Светлане... Алексей неожиданно отодвинул стопку и налил
себе "кока-колы'".
     -- Мы со Стасом беэалкогольные.
     Шварц покосился на Семена, а тот равнодушно бросил:
     -- Как хотят, нам больше будет...


     Лев  Сергеевич  провожал   гостя.   Павел,  распаренный   и   довольный
разговором, был в редком для него в последнее время хорошем настроении. Толи
под  влиянием  отличной бани, толи от  чего другого,  или  всего вместе,  но
будущее в этот вечер пpедставлялось ему просто радужным...
     -- Лев Сергеевич, последняя просьба: надо бы хорошей водки купить, мало
ли зачем понадобится.
     -- И опять  вы смотрите в корень, Паша, то есть, как это  мало ли зачем
понадобится? Это же  настоящая валюта,  без подделок, Паша! Покрепче  любого
доллара.  Ладно,  дам  я вам писулечку  в  магазин, там  меня еще  помнят  и
уважают. Сколько?
     -- Бутылок пять-десять...
     -- Паша, бросьте ваши колхозные  штучки --  вы  теперь  бизнесмен,  вас
должны здесь знать  и знать с хорошей стороны, как подпоpучика Дуба. Напишем
--  три ящика.  Вам трех  хватит? Очень хорошо. И не вздуиайте давать за эту
водку что-нибудь  лишнее,  Паша, не позорьте мои  седины. Они получат  все с
меня, если получат, конечно...
     Павел долго  прощался со  словоохотливым  стариком, заскочил в магазин.
Записка  сотвоpила  в  магазине  маленькое чудо --  обслуживание  прошло  по
высшему разряду.  Павел  только  заплатил  деньги,  все  остальное,  включая
погрузку аккуратно упакованных ящиков в  машину, произошло без  его участия.
Павел крякнул, увидав впервые своими глазами, как это все делается,  сунулся
было в карман,  но  вспомнил  последние  слова старика и  сдержался,  только
поблагодарил.
     К  автостанции  Павел   подкатил  как  раз  вовремя,  "Икарус"  начинал
выпускать  из  своего чрева пассажиров. Алексея среди  них  не  было. Увидев
машину Лемешонка, какой-то пьяненький мужичок подскочил, размахивая трешкой:
     -- В Карзюки не подвезешь?
     Озабоченный  отсутствием сына, Павел коротко отказал и включил стартер.
Машина выбралась из узеньких улиц райцентра и  понеслась по знакомой  дороге
домой.


     Веселья  за  столом не получалось. Светлана вела себя сдержанно,  как и
подобает хозяйке  дома, Алексей  пил  только "кока-колу" и ощущал неприятный
холодок  внутри,  ожидая  отца, --  скажет или  нет Светлана о  том,  что он
приехал  выпивши?  Семен пил мало и молча, поглядывая  на часы.  Один  Шварц
веселился, как обычно. Ему не надо было  ни  о  чем  думать, все уже за него
придумали, а теперь эти умники  посмотрят на его работу,  он покажет им, что
такое Шварц. Потом можно будет погладить и  эту недотрогу, плевать он хотел,
если Семен будет возражать. Предвкушая все эти удовольствия, он и веселился.
Стас помалкивал, его  напугала догадливость  Семена. Яснее ясного  он понял,
что с этой поездкой и закончится его прежняя беззаботная жизнь...
     Павел еще от озера заметил, что в доме светятся все комнаты и удивился:
обычно  Светлана сидит, ожидая  его,  перед телевизором,  иногда  и засыпает
даже, не дождавшись. Приехал Алексей,  наверно  на  попутке, решил  Павел  и
прибавил гаэу. Во двор  машина влетела непривычно быстро -- Павел едва успел
затормозить:  на стоянке находилась незнакомая "девятка". Он  вышел, в свете
фар посмотрел на номер -- городской,  потушил фары и  пошел в дом. На пороге
остановился,   разглядывая   неожиданное  застолье:  стол  был  выдвинут  на
середину, вокруг стола -- незнакомые люди. Светлана встала ему навстречу.
     --  Наконец-то,  а  то  тебя  гости  заждались. Знакомьтесь,  это Павел
Алексеевич.
     Алексей тоже сорвался с места.
     -- Отец, это мои друзья. Я с ними приехал, так что извини...
     Павел похлопал  сына по плечу, незаметно втянул воздух -- нет, спиртным
вроде от него не пахло, бросил взгляд на стол -- вместо рюмки стоял  фужер с
чем-то явно беэакогольным, на душе полегчало...
     -- Друзья моего сына? Рад, душевно рад... Давайте знакомиться.
     Семен, весь подобравшийся при виде Павла, процедил:
     -- Сейчас познакомимся. Вот он у нас всегда первый руку подает...
     Шварц  вытер  губы  скатертью,  вяло  поднялся  из-за  стола,  медленно
повернулся. Павел  успел  заметить  радостно-жестокие  глаза и  в  следующий
момент  в его животе разорвалась  бомба: Шварц ударил правой снизу... Черная
боль заставила  Павла  согнуться  и  следующий  удар  показался не  таким уж
сильным, но он отбросил Павла снова назад. Шварц ударил в грудь, в сердце...
Павел стал хватать воздух раскрытым ртом,  нечем стало дышать. От следующего
удара в челюсть он, все еще  держась обеими руками за живот, отлетел к стене
и медленно сполз вниз. Из разбитой губы потекла кровь...
     Шварц размахнулся для удара ногой, но Семен остановил его.
     -- Хватит. Для знакомства хватит, пусть очухается...
     Светлана за эти короткие секунды не могла сдвинуться с места от ужаса и
только  зажала  кончик полотенца в зубах, сдерживая  готовый вырваться крик.
Алексей тоже в оцепенении наблюдал за всем происходящим, но когда отец упал,
рванулся  к  нему.  Схватив  за  руки, Стас попытался его  удержать. Алексей
вывернулся  и  бросился к  отцу,  но на полпути его встретил  железный кулак
Шварца... Светлана, наконец, пришла в себя и закричала. Семен повернулся.
     -- Стас, заткни ей глотку.
     Стас вырвал из рук Светланы  полотенце,  скомкал его и  зажал  кричащий
рот.  Семен  выразительно покачал  большим кухонным ножом  перед испуганными
глазами   Светланы.  Она  вдруг   ощутила   весь   кошмар   происходящего  и
почувствовала,  что теряет сознание...  Стас едва удержал ее  вдруг обмякшее
тело,  подтащил  к  дивану,  бросил...  Шварц  заржал,  глядя  на  некрасиво
задравшееся платье, обнажившее светланины ноги.
     --  Потом,  Шварц.  Все  твое  будет,  а  сейчас  займись  этим.  Шварц
перешагнул через лежащего на полу Алексея  и пошел на кухню. Стас, повинуясь
команде Семена, подхватил Алексея и оттащил  к  дивану.  Шварц принес кружку
воды и стал медленно лить на голову Павлу Алексеевичу. Но это было излишним,
Павел   не  потерял  сознания,  он  все  слышал,  только  вот  не  мог  даже
пошевелиться, боль  в  животе  отняла  все силы. Он открыл  глаза,  стараясь
повернуть голову в  сторону дивана. Это ему  удалось. Светлана полулежала на
диване, сын был рядом. На какое-то мгновенье ему показалось, что они  мертвы
и он застонал от бессилия. Шварц снова заржал.
     --  Ты гляди, какой живучий. А ты боялся... Его ломом  не убъешь.  Одно
слово -- мужик.
     Семен подошел к Павлу, наклонился.
     -- Где деньги,  дядя?  Давай побыстрее, а то мы  торопимся, да  и  тебе
легче будет, меньше мучиться...
     Павел постепенно приходил в себя, боль медленно отступала, на  ее место
в  животе приходило ощущение сильного  жара, но  это  можно  было терпеть...
Семен провел пятерней по его лицу, выругался и снова спросил:
     -- Где деньги, сука? -- и неожиданно плюнул в лицо,-- Где, падло?


     Я  ПОМНЮ, как сидел посреди  поляны  и  тот вьетнамец  в грязно-зеленой
форме со сломанной  рукой тоже плюнул мне в лицо. Руки я  должен был держать
за головой, но сделать  этого  не мог на затылке  у меня  была  кровоточащая
шишка, величиной с яблоко... Пришлось положить ладони на макушку.
     Надо ж было так глупо подзалететь!  Вчерашняя удача пригасила ненадолго
привычное  чувство  опасности,  без которого в джунглях  можно  прожить один
день. Ну --  два, не больше. И вот, пожалуйста! Они появились  бесшумно, как
призраки  -- я не  успел дотянуться до пистолета, как сзади на мне уже повис
один.  Его-то я его кинул, сломал руку, но  больше ничего сделать  не успел.
Судя по шишке, они вломили мне прикладом..
     Сашка  лежал рядом. С него они стянули куртку и на  майке по всей спине
расплылось кровавое пятно, черное  в середине... Стреляли в упор. Сашка тоже
не успел  выстрелить.  Он завалил  одного -- вон  валяется, другому,  видимо
сломал  позвоночник, или  еще  что, но  живой, сука...  Тогда  и застрелили.
Видимо, хотели  обоих живьем брать,  да  вот  я один  дурак для них остался.
Допрыгался.
     Пересчитал: десять  и двое американцев, трое  уже  не  в счет все равно
иноговато... Я повернул голову и чуть не заорал,-- больно! -- рация валялась
под  деревом, вроде бы ее не трогали,  значит мой сигнал будет в эфире, пока
не  сдохнет  питание,  хоть  это  успел  сделать,  лопух.  Быстро, как  мог,
отвернулся -- еще заметят.  А это все-таки надежда: от меня пока толку мало,
но Славка и  Эдик  не могли уйти далеко и пока они рядом, не все потеряно...
Лишь бы эти не заторопились уходить и не поволокли меня с собой.
     Один из американцев -- амбал, ну, амбалище! Другой -- толи индеец, толи
полунегр, но он явно главный. Ага, макаки достали и свою станцию. Плохо дело
-- вызовут "вертушку"' и, прощай родина...
     Главный аиериканец вертит в руках мой "стечкин" с удлиненной обоймой, в
первый раз видит что ли? Был бы он у меня в руках,  я б тебе показал, как он
работает...  Амбал тоже повертел пистолет в руках,  направил его  на меня --
вот те раз, меня из моего же "стечкина"? Стрелять он  не станет, шутит дядя.
Я еще раз попытался оглядеться. На Сашку  смотреть  не  могу и  думать о нем
тоже, совсем развалюсь...  Сашкин  АК у одного  из  этих макак уже эа спиной
висит, любят они АК, это давно  известно... А почему  только один "стечкин"?
Этот  -- мой, у меня щечки  на  ручке коричневые,  а на сашкином  -- черные.
Значит  Сашку не  обыскали, как меня, только куртку сняли, документы искали.
Ищите,  ищите, кретины, я  бы и сам не прочь посмотреть хоть на какой-нибудь
документ, удостоверяющий мою личность.  Все  там, в  Союзе, если  доживу  --
увижу может быть...
     Хватит об этом!  Думай о главном: значит пистолет у Сашки, как  обычно,
за поясом под майкой. Лежит он ничком... Могли и не заметить: АК -- забрали,
стянули куртку, а по-настоящему не обыскали...
     Теперь  думай,  как  до него  добраться... Этот  вьетнамец со сломанной
рукой подошел  близко, что-то лопочет по-своему, на руку показывает. А потом
он плюнул, сволочь!  И я плюнул  ему  в ответ, но,  кажется,  не попал... Он
захватил в горсть полужидкой грязи и запустил мне  в лицо. Где уж мне с моей
шишкой  увернуться -- он  попал  куда надо. Грязь  потекла по подбородку, по
груди... Рейнджеpы хохотали, тыкали пальцами, весело им... Даже амбал гнусно
усмехнулся: он держал н  руках сашкину куртку  и ощупывал все  швы -- понял,
кто  был старшой... Потом ткнул пальцем в погончик и спросил меня на пальцах
одна, две,  три звездочки? Дескать,  понял,  что  офицер, но,  в каком, мол,
звании? Я снова посмотрел на  этого недобитка с рукой -- жалко шею  тебе  не
сломал -- и еще раз плюнул в его желтую рожу. Он озверел, подскочил ко мне и
засадил ногой в бок,  я повалился на Сашку, лицом в его окровавленную спину,
потом поднялся. И сообразил! Теперь  я  уже молил Бога, чтобы он ударил меня
еще,  и  даже не один раз. Я изобразил нечто вроде  улыбки и снова плюнул --
этак скоро у меня  и слюны не хватит... Но эффект получился: вьетнамец снова
набросился  на  меня,  к  нему  присоединился  еще  один,  я  это  понял  по
удвоившейся  частоте пинков. Лежа на  Сашке  и прикрывая одной  рукой шишку,
другой  я пытался  вытащить пистолет.  Я его нащупал, захватил, теперь  надо
как-то засунуть его себе под майку... Есть, уложил, только не торчит  ли? Но
это  уже все  равно, не  исправишь.  Заметят, придется стрелять  сразу, хоть
парочку уложу,  если успею... Не заметят -- еще покувыркаемся! Пусть  только
Славка  и  Эдик   начнут,  я  им  помогу,   покажу,  как  работает  пистолет
конструктора Стечкина...



     Павел  сидел  и набирался сил, сейчас для него это было  главное.  Этот
подонок ударил по язве! Если бы куда-нибудь в другое место... Грудь и голова
тоже  болели,  но  это  было  терпимо, а желудок просто выскакивал наружу...
Семен  подал  знак Шварцу и  тот  покорно и  радостно  пнул  Павла  в  ногу.
Вполсилы, от чего у Павла потемнело в глазах.
     -- Слушай меня внимательно: деньги мы все равно найдем, но ты этого уже
не увидишь. Так что лучше сдай сам, понял, фрайер?
     Павлу нужно  было время, чтобы окончательно придти в себя... Можно было
пока и поболтать.
     --  А  ты  эти деньги заработал? Скажи мне, за что тебе я должен отдать
такие деньги, докажи, что ты их заслужил, отдам сразу.
     Шварц снова замахнулся.
     -- Ах ты, сука, еще и доказательства требует!  Просто прокурор.. мДай я
ему еще врежу?
     Но Семена начал забавлять этот разговор. Он  был уверен, что деньги они
заберут  без  особого труда --  больно  хлипкий мужичок  попался  --  и  ему
захотелось  потолковать. Времени особо  много не было,  но  и  не поджимало,
можно и поболтать...
     -- Зря  ты так считаешь. Вот возьми нас -- это же сколько труда на тебя
угрохали! Искали, адрес  твой  узнавали, сына твоего,  дурачка,  по  кабакам
водили, девочку ему подарили, сколько бензина сюда сожгли, а еще и отсюда...
Мой друг  все кулаки об тебя отбил  и  еще  отобьет,  а  ты говоришь  --  не
работали.  Это работа умственная, тебе не понять. Ты привык со скотиной дело
иметь,  а здесь думать надо,  так что не прав  ты во  всем. Гони деньги наши
трудовые.  Где они  у тебя, а то ведь мы  и  сами найти можем.  Шварц, Стас,
поскребите у него по заначкам.
     Оба взялись деловито шарить в  комоде, шкафу...  Шварц довольно  быстро
обнаружил деньги, быстро пересчитал.
     -- Здесь мелочевка, где же остальные?
     -- Ищи, хозяин в молчанку  вздумал поиграть, да только  не  соображает,
если сами найдем, ему еще хуже будет.
     Стас  копался  в  настенном  шкафчике,  вытащил  оттуда шкатулку, отдал
Семену. Тот начал методично доставать и просматривать бумаги, документы.
     -- Так, так... Мура какал-то... И зачем  люди хранят... Даже сберкнижки
нет.   Вот  деревня...  Ого,  медаль!  "За  боевые  заслуги".  Еще  какая-то
иностранная  цацка...  Твои что ли?  Так  ты  у  нас  ветеран?  Где  же  это
отличился?  Для Афгана ты вроде  староват, а  на  той войне  пешком под стол
ходил.
     Стас подал голос:
     -- Он во Вьетнаме был...
     -- Во как! Молодец... А ты откуда знаешь?
     -- Он в машине рассказывал, -- Стас кивнул в сторону лежащего Алексея.
     -- А что ж раньше молчал?
     -- Какая сейчас разница...
     Семен зло  посмотрел  на Стаса, но промолчал -- погоди, еще поучу тебя,
шмаровоз, чистюля... Потом прицепил медаль и орден на грудь.
     -- Шварц, погляди, идут мне эти цацки?
     -- Чапаев! Натуральный Василий Иванович!
     Семен  потер  рукавом  потускневшую медаль  и  покосился  на  Павла  --
заведется или нет? Павел полузакрыл  глаза и, не поднимая голову, смотрел на
пол: по теням от люстры он четко определял передвижения  воров по комнате...
По тону Семена понял, что тот  пытается вывести его из равновесия  и это ему
почти  удалось... Надо было  сбить настрой,  перевести  разговор на  другое.
Павел поднял голову.
     --  А ведь вам  придется меня убить.  Если оставите живым  --  заявлю в
милицию, мне ведь стыдиться нечего -- деньги чистые, не ворованные...
     Семен даже обрадовался  такому  повороту и, хоть нехотя, воздал должное
Валерию Петровичу, который предусмотрел и этот вариант.
     -- А заявляй, пожалуйста. Ну, найдут нас, хотя вряд ли, посадят, что уж
совсем невероятно, а знаешь, кто четвертым с нами сидеть  будет?  Сынок твой
ненаглядный! Ведь он наш  друг,  у нас и свидетели есть:  он  всем  об  этом
рассказывал, даже  тебе. Вот он нас  сюда и привел. Так,  мол, и так, дружки
мои задушевные, есть у меня папаша, а  у  папаши  много денежек. Давай, мол,
папашу  за  пищевод,  а денежки  поделим:  вам  за работу,  мне за  наводку.
Наводчик твой сын,  вот кто. И никто ему не поверит, если он другое говорить
станет, ведь так оно и было, папаша. Так что заявляй...
     Павел  оценил простоту и надежность этого хода и  подумал, что  вряд ли
этот крысенок мог сам такое придумать, кто-то подумал за него и  этот кто-то
много  знал о Лемешонке... Вслух  этого говорить не стоило, но показать, что
он сражен таким ходом, пожалуй, можно.
     -- Да, влип я из-за этого слабачка. Но что поделаешь, сын...
     --  Вот и я  говорю, сын ведь. А ты прав, папаша, слабачок он у тебя. С
такими знаешь, что в зоне делают? Вот то-то...
     Шварц  и Стас обшарили уже  почти  все  полки,  комната  была  завалена
вещами,  бельем, тряпками,  бумагами... Время шло, а результат был мизерный.
Семену это начало надоедать, он решил ускорить события.
     --  Слушай,  даром  время  теряем. Не хочет  говорить.  А  мы его  жену
спросим, неужто не знает,  где у мужа деньги  лежат? Стас, вот и тебе работа
по профилю -- приведи бабу в сознание.
     Шварц было рванулся.
     -- Может лучше я?
     -- Нет, тебе с мужиком работать надо.
     Стас сходил за водой, набрал  н рот и брызнул Светлане  в  лицо,  потом
похлопал ее по щекам. Она застонала и попыталась отвернуть голову в сторону.
     -- Молодец, Стас, пусть прочухается. Дай ей коньяка, веселее будет.
     Стас налил коньяк, поднес к губам Светланы. Она неожиданно жадно начала
пить, но поперхнулась и закашлялась. С трудом приходя в  себя,  осмотрелась,
увидела на полу Павла, слабо рванулась к нему. Стас придержал ее за руки.
     --  Во, и баба в порядке,  соображать  стала. Слушай  сюда -- сейчас мы
твоего  мужика  учить будем, а ты нам расскажешь, где  у  него деньги лежат.
Или, может ты и так нам скажешь, пожалеешь своего...
     Светлана посмотрела  уже довольно твердо  на Павла и сжала губы.  Павел
хорошо знал привычки жены -- это означало, что  сейчас в ней упрямство стало
главным качеством -- будет стоять на своем.
     -- Спрашивайте у мужа -- он разрешит, скажу, где деньги.
     -- Ух ты, какая верная! А если вот он сейчас  тебя трахнет на глазах  у
мужа, ты и потом у него разрешения спрашивать будешь?
     Светлана побледнела еще больше, но упрямо задрала подбородок.
     -- И потом буду, всегда буду...
     Павел понимал, что  пришло  время действовать, только вот как... Сейчас
этот амбал возьмется  за него снова, а  новую  серию ударов  ему не вынести,
здоровье уже  не то.  Значит надо что-то предпринимать,  пока они не решили,
что делать сначала...
     Взгляд  Павла  скользнул по  комнате  и остановился на старом  железном
ящике,  где  он  хранил охотничьи припасы. Ящик был надежный,  старинный,  с
отличным потайным замком. Без  ключа его не возьмешь, разве что динамитом...
Потом  перевел  глаза  на  Светлану  и  снова  взглянул  на  ящик.  Светлана
проследила за его взглядом. Этот немой разговор привлек внимание Семена и он
тоже внииательно посмотрел в угол, где под тряпками стоял ящик. Сработало!
     Семен встал  и  медленно  пошел в  угол, сбросил  тряпки и увидел ящик,
очень  похожий  на  сейф.   Губы  его  расплылись  в  самодовольной  улыбке,
наконец-то он  расколол  этих  деревенских  придурков -- сейф  себе  завели!
Жестом приказал  Шварцу вытащить ящик из угла. Тот  лихо  взялся, но  быстро
понял --  вещь  увесистая.  Павел чуть не  усмехнулся,  этот ящик он  забрал
когда-то в  одной  конторе, там  его использовали  как сейф, и еще тогда  он
подивился  его  тяжести. А теперь в  нем хранилась  помимо  прочего и дробь,
много  дроби... Постанывая от натуги, Шварц поставил ящик на стол,  потрогал
пальцем скважину замка.
     -- А ключ где?
     Светлана неотрывно  следила за Павлом, пытаясь угадать, что он задумал.
И опять Семен, гордый  своей догадливостью, купился на  это -- он решил, что
ключ у хозяина. Павел успел засечь догадку в  его  глазах и громко застонал,
пытаясь  приподняться.  По  теням  он  снова сориентировался в  расположении
главных действующих лиц: амбал возился около  ящика, белобрысый стоял позади
Светланы,  а  крысенок  походил к  нему.  Это  его  не  устраивало.  Главная
опасность -- амбал. Семен --  подлый тип,  но если у него  нет оружия, он не
опасен.  Белобрысый  далеко  --  да  и  Светка  может вмешаться. Главное  --
показать   им   свою  слабость.   Стонать,  стонать   пожалостливей...  Рука
соскользнула, не держит... Теперь лечь так, чтоб неудобно было обыскивать, а
ключ они искать прежде всего будут  в карманах. Так, согнуть ногу... Кажется
все. Теперь -- ждать и тихо скулить...
     Семен подошел ближе, наклонился заглянуть  в  лицо, но  сам  шарить  по
карманам не решился: Шварц все-таки надежнее -- если что, утихомирит быстро.
     -- Шварц, брось ты возиться, поищи у него ключ.
     Шварц подскочил, засунул руку в один карман  куртки, выгреб содержимое,
не глядя сунул Семену. Тот посмотрел, отбросил в сторону.
     -- Здесь нет, ищи.
     Шварц  попытался залезть в другой карман,  но  Павел  плотно прижался к
полу,  так что Шварцу  пришлось немного оттащить его от стены.  Павел слегка
подогнул ногу и еще громче застонал.
     Семену не терпелось быстрее заполучить заветный ключ и он не выдержал.
     -- Что ты с ним лежачим возишься, не  баба ведь.  Поставь его на ноги и
спокойно  обшарь  все  карманы: видишь,  он  совсем  поплыл,  а  ты  говорил
здоровый...


     Я ПОМНЮ скуластое лицо капитана-иструктора, часто видел его, склоненным
над собой, когда пытался провести  против него какой-либо прием  и потом сам
оказывался на  земле. В перерывах между занятиями он любил втолковывать  нам
прописные истины.
     -- Запомните раз и  навсегда: я не учу вас драться, я вас учу  убивать.
Вы едете туда,  где за каждую  ошибку придется платить головой,  это  вам не
кино  и не пьяная потасовка. Убивать лучше  всего сразу, добивать -- занятие
неприятное...  Убил или  начисто  вырубил  --  вот  ваш  девиз.  И  никакого
сдерживания  себя,  выбросьте из ваших дурьих голов все  слова  о гуманизме,
которые вы когда-либо слышали. Если вы, не самоубийцы, конечно... Так, кто у
нас камикадзе, шаг вперед! Нету,  и слава Богу. Пусть самоубийцами будут те,
кто вам встретится на узкой дорожке...
     -- Кретины!  Сколько я  должен  повторять, что проигрывает  не тот, кто
опоздал  с первым  ударом, а тот,  кто решил,  что  он  сильнее! Никогда  не
показывайте  все  свои  возможности, вы  не перед  бабами  выступаете.  Если
противник считает вас мешком с дерьмом, вы наполовину победили...


     ...Мешок с дерьмом, это еще слабо сказано. Павел ощущал, что именно так
сейчас  он и выглядит в  крохотном мозгу этого амбала. Для убедительности он
даже  покачнулся,  когда Анатолий положил руку  ему на  плечо. Другой  рукой
Шварц  начал похлопывать по  карманам --  фильмов насмотрелся, кретин. Павел
посмотрел на Светлану, на  сына -- Алексей слегка зашевелился... Все, больше
ждать нельзя, Алешка придет в себя и может все испортить. Пора.
     Павел изобразил на лице отчаяние и, слегка повернувшись в сторону сына,
так, чтобы не терять из поля зрения голову амбала, громко застонал.
     -- Алешка!
     Нужно было быть суперменом или Станиславскии, чтобы не купиться на этот
отчаянный  стон. Шварц попалсл: он резко обернулся  и  подставил подбородок.
Павел  слегка  присел и, вложив в  удар массу тела, локтем  врубил амбалу  в
квадратную челюсть. Буйвол  свалился  бы  от такого удара, но  Шварц устоял,
хотя и поплыл. Павел с отчаяния провел "атеми" справа в основание его бычьей
шеи и только после  этого  амбал стал медленно валиться на бок. Павел  успел
достать  его коленом снизу  в  челюсть и  тот,  развернувшись, рухнул. Павел
обернулся  к  Семену. Он  не ожидал от него такой мгновенной  реакции  и был
неприятно поражен, увидев, как тот метнулся к столу за ножом.
     Семен звериным чутьем  уловил начало схватки  и, проклиная себя, что не
взял с собой  пистолет, бросился  к столу, где оставил свою "бабочку". Павел
так же мгновенно оценил ситуацию и бросил тело в разворот, выбрасывая вперед
ногу --  "уpамаваши" и достал Семена в момент,  когда  он  уже  наклонился к
столу за  ножом.  Удар  пришелся куда надо и Павел понял,  что крысенок тоже
вырублен. Оставался белобрысый...
     Стас  растерялся.  Вместо  того,  чтобы  прикрыться  Светланой, как это
делали не раз герои его любимых фильмов,  он отпустил ее. Она развернулась и
сильно толкнула его  в грудь. Стас невольно сделал пару шагов назад и уперся
в  стену. Павел подошел к нему не спеша --  почему-то он  не  опасался этого
парня.  И совершенно зря. Едва Павел приблизился к нему  на дистанцию удара,
Стас нанес ему сильный боковой, однако Павел среагировал и кулак Стаса попал
в локоть. Павел повторил свой излюбленный удар -- его локоть описал короткую
дугу  и врезался в челюсть Стаса. Добавлять  не пришлось, тот тихо  сполз по
стене...
     Павел, не глядя ни на пораженную Светлану, ни на сына, который приходил
в  себя  и  пытался встать на  четвереньки,  быстро  взял  на  веранде моток
бельевой веревки и профессионально связал сначала Семена, потом Стаса и лишь
после этого  осторожно подошел  к  Шварцу. Тот лежал  на боку, слегка согнув
правую ногу. Павел  внимательно заглянул ему в лицо:  вроде не притворяется,
но береженого  Бог  бережет,  и он сильно  ударил носком сапога по  коленной
чашечке Шварца. Тот не  шелохнулся. Павел облегченно вздохнул  и связал его.
Затем  стащил  всех  троих на  середину  комнаты  и  дополнительно  подтянул
связанные ноги каждого к рукам...
     Светлана не могла никак придти в себя от всего происшедшего, -- оно пор
казалось  ей чем-то нереальным, происходящем не с ней, а с кем-то  другим. И
только  стон  пришедшего в себя  Алексея,  затуманенным взглядом  глядевшего
вокруг, вернул ей  равновесие. Для него весь  "боевик" закончился  с  ударом
Шварца и теперь он тупо смотрел на лежащие тела, Светлану, окровавленное, но
улыбающееся лицо отца,  не  понимая,  что  произошло.  Только когда Светлана
присела около  него и мягко провела рукой  по разбитому лицу, он дернулся от
боли и  все вспомнил... Но воспоминание  это было настолько тяжелым,  что он
снова  застонал, на этот раз  от стыда. Отец снова  улыбнулся.  Улыбка  была
стpашноватой. Так, наверно, улыбается лев, сваливший антилопу-гну...


     Первым пришел в  себя Стас, но почувствовав себя связанным,  затих и не
подавал  признаков жизни. На  Шварца Павел вылил кружку воды и тот  захлопал
глазами, соображая, почему  лежит он, а не этот мужик, и почему именно он не
может  свободно  двигать  ни  рукой  ни  ногой.  Рванулся  распрямиться,  но
связанные вместе  ноги и руки дали о себе знать резкой болью в спине.  Шварц
понял  все и успокоился.  Семен, очнувшись, сразу оценил  обстановку  и тоже
застонал от злобного бессилия.
     Павел  никак не реагировал  на проявления жизни у  рекетиров.  Он стоял
молча,  а Светлана рыдала, уткнувшись ему  в грудь. Павел легонько гладил ее
волосы и уговаривал, как маленькую.
     -- Тихо, тихо... Все уже прошло... Все хорошо... Успокойся...
     Постепенно  Светлана  затихла,  только  изредка вздрагивали  ее  плечи.
Алексей уже поднялся, так же молча  сходил умыться  на кухню и теперь сидел,
подперев больную  голову руками, и старался не глядеть на лежащих  "друзей".
Он  постепенно вспоминал их  шуточки, намеки и только теперь понял, какой он
был лопух  и тетеря.  Светлана  затихла,  присела на краешек  дивана.  Павел
прочитал мысли сына и незлобиво сказал:
     -- Понял, с кем связался? То-то...
     Хотел  еще  что-то добавить,  но сдержался и промолчал, понимая, каково
сейчас сыну. Алексей тихо кивнул.
     -- Ладно, как ты себя чувствуешь? У  этого бугая лапа крепкая...  Ну-ка
встань,  пройди по одной половице. Э-э,  да  ты  в  полном порядке, хоть все
снова начинай...
     По той быстроте, с которой сын вскинул голову, Павел понял, как тот был
напуган и что шутка вышла грубой и неудачной.
     -- Ладно,  ладно... не буду.  Давай-ка  вытащим  их  на веранду,  пусть
свежим воздухом подышат, а ты, мать, убери тут...
     Павел и  Алексей вдвоем быстро оттащили  всех троих на  веранду. Тpоица
кpотко помалкивала,  никто не издал ни звука,  решили, что  безопаснее  быть
вырубленными...
     Когда отец с сыном вышли во двор, первым подал голос Семен.
     -- Шварц, ты еще дышишь, сука?
     У Анатолия в голове сильно шумело, но на оскорбление он отреагировал.
     --  Кто из  нас  сука, еще вопрос. Это ты нам  мозги  полоскал:  мужик,
деревня, голыми руками возьмем... Тебе и Стас сказал, что он воевал, так что
мужик крутой будет.
     -- Когда он мне сказал! Ты, жлоб белобрысый, почему раньше не сказал?
     Относительное добродушие и даже жалость  к Лемешонку сменились теперь у
Стаса мрачной решимостью  отомстить за унижение. Зачем он сам приехал  сюда,
Стас  уже  забыл,  все вытеснила ненависть. Коротко и зло  бросил, признавая
вину:
     -- Промашка вышла.
     -- У, сука, промашка... Погоди, я еще тебе припомню.
     Шварц, несмотря на сильно болевшую челюсть, гоготнул:
     -- Припомнишь... Только когда? Этот мужик сейчас ментов выэовет и тогда
н другом месте считаться будем.
     -- Не каркай, чую, что другое он  задумал,  только не  пойму, что.  Ты,
Шварцнеггер, освободиться не сможешь?
     -- Не, связал он нас классно; я и не знал про такое...
     -- Ты много чего не знал, как я понял. Видел, как ты летал по хате, как
воздушный шарик...
     При  этом упоминании  Шварца передернуло,  он сделал отчаянную  попытку
освободиться от  веревок, впрочем совершенно бесполезную. Катаясь в углу, он
рычал от натуги, пока Семен не прикрикнул на него:
     -- Заткнись! А то он снова тебя успокоит. Лежите тихо, надо ждать.
     Тяжелое, пропитанное ненавистью молчание, воцарилось на веранде...


     Отец с сыном возились в  сарае: Павел отпилил две  доски, вытесал в них
три  полукружья и  теперь примеривал  доски между  столбами  пустого стойла.
Алексей помогал  отцу,  не понимая, что тот задумал  сделать,  и не  решаясь
спросить.  Доски  ровнехонько  укладывались  в  пазы,  надежно  закреплялись
длинными болтами.  Все было  просто и надежно, так,  как  и любил все делать
Павел. Он в последний раз оглядел сооружение и довольно крякнул:
     --  Вот  и  стойло  для  гостей дорогих  готово.  А  то что получается:
приехали, поесть не успели, давай  руками  махать... Нет, сначала подкормить
их надо...
     Алексей  начал  догадываться  о назначении странных  досок,  но молчал,
опять  робея отца.  Павел  вытащил из  соседнего помещения тачку, в  которой
обычно они вывозили навоз, и бросил коротко сыну:
     -- Пошли за новыми свиньями.
     Вчерашних  друзей  грузили,  как  бревна,  один  на  одного,  с  трудом
дотолкали  тачку  к  двери хлева  и, просто перевернув ее, вывалили всех  на
испачканный свинячим дерьмом пол. Павел первым  приподнял и  поволок Семена,
затем  в  середину  -- Шварца, и  замкнул  троицу  Стас.  Никто из  троих не
произнес  ни  слова --  действия  Павла  казались им  непонятныии  и  потому
зловещими. А он, насвистывая, уложил их головами между досок, закрепил концы
болтами,  отчего  все  сооружение  стало походить  на  групповую  гильотину.
Вытирая руки, Павел Алексеевич почти весело сказал:
     -- Ну, вот и все,  приехали. Ночуйте,  ребята, завтра поговорим, а  нам
еще поработать надо.
     Троица  угрюмо молчала. Необычность ситуации  заставляла  задуматься, а
решительность  Павла, в  которой  они  убедились  не  так  давно,  позволяла
фантазии  предполагать  все,  что угодно...  Павел  плотно  прикрыл дверь  и
загремел висячим замком. В хлеве было темно и тихо, потревоженные за стенкой
свиньи успокаивались на ночь.
     У  Павла  с  Алексеем  еще  была  работа  в  темноте  и  когда  немного
встревоженная долгим отсутствием мужчин Светлана вышла на крыльцо, в неясном
свете  звезд она  увидела, что они заканчивают складывать  здоровенную копну
соломы на том месте, где стояла чужая машина. Павел умудрился заметить  ее в
темноте и тихо успокоил.
     -- Все, на сегодня  закончили.  Идем, Светлана.  Кончай, Леша, пойдем в
дом.
     Мужчины  мыли  руки, раздевались в  молчании,  так  же молча уселись на
кухне за стол, где их ждал  чай. Павел продолжал молчать и смотреть в стену,
только губы изредка подергивались, как будто  он  вел с кем-то давно начатый
разговор.  Светлана  уже не раз  замечала такое и  знала, что сейчас  с  ним
говорить бесполезно,  он  где-то  очень далеко...  Сыну  же  очень  хотелось
поболтать.  Такая безудержная болтливость была  Павлу хорошо знакома  -- она
всегда приходит после перенесенной и уже прошедшей опасности. Он усмехнулся,
вспомнив, как  орал песни в воздухе, когда впервые прыгал и после бесконечно
долгих секунд падения над  ним раскрылся купол, как  он  сам трепался и  без
конца  травил анекдоты  после  первой  обезвреженной  мины...  И  как потом,
привыкнув к этой  опасности и глубоко уважая  ее, никогда больше не позволял
себе балагурить или просто много говорить о ней -- только самое необходимое,
что было важно для дела. И он прощал сейчас сыну эту болтовню, не слушая ее,
глядя только на тревожные глаза Светланы, которая  тоже  слушала Алексея, но
не вмешивалась в поток вопросов и восторгов.
     -- Здорово все у тебя получилось, я ничего не понял даже.
     Здесь Павел не выдержал, рассмеялся.
     -- Да как же тебе понять!  Ты только вскочил, как тебе сразу этот амбал
и врезал. Небось до сих пор башка трещит?
     -- Трещит... Да, и тебе не помог и сам нарвался...
     -- Ну, это ты не горюй, что не помог. Оно даже и лучше. А то бы я еще и
за тебя беспокоился.
     -- А ты научишь меня драться, как ты?
     -- Ладно, ладно, посмотрим, Аника-воин, иди спать.
     Алексей все еще взбудораженный, все-таки встал и пошел в комнату.
     -- С ними-то как, не убегут, может дежурить надо?
     -- Иди спи, никуда они не денутся до утра, а потом посмотрим.
     Светлана  осталась сидеть  у стола,  молча и настороженно  наблюдала за
Павлом. То,  что  она увидела  пару  часов назад  как-то  даже  заслонило ее
собственные переживания, волнения  и страх. Таким она видела мужа впервые  и
понимала, что неожиданно для себя приоткрыла  в его жизни и характере такое,
о  чем  бы  никогда  и не догадалась  в  обычных,  будничных  условиях.  Она
испытывала  любопытство и какой-та страх перед его прошлым. То, что он скупо
рассказывал о жизни  ТАМ, на войне, выглядело  чем-то обыкновенным, ничем не
привлекательным и  уж,  конечно,  не  страшным.  Тем более,  что  он  обычно
вспоминал какие-либо смешные случаи.
     -- Сегодня я как будто первый раз тебя увидела.
     --  Я  и сам  себе удивляюсь, тоже первый  раз,-- попробовал отшутиться
Павел,  но  посмотрел   внимательно  на  жену  и  понял,  что  шуточками  не
отделаться.
     -- Ты был -- не ты. Другой человек, незнакомый, чужой. Ты же  ничего не
видел, не слышал...
     -- Успокойся, никого чужого не было, это был я. Должен же был я  как-то
выкручиваться их этой паскудной  истории, не отдавать же им  деньги  в самом
деле...
     -- Да я не о деньгах, а о тебе. В тебе будто пружину какую спустили, ты
был, ну  как тебе  это объяснить,  как инопланетянин:  все,  что вокруг тебя
вдруг престало существовать, ты стал какой-то машиной уничтожения. Как ты их
бил...
     -- Что, жалко стало? А что они с тобой сделали, с Алешкой -- не жалко?
     -- Да не жалко мне их, подонков, я  за тебя тревожусь -- да разве можно
все это в себе носить, Паша? Родной ты мой, я же не их жалею, а тебя...
     Светлана  вдруг заплакала и,  обнимая Павла за шею обеими руками, стала
истово  целовать.  Павел стоял неподвижно, не убирал голову от  ее поцелуев,
мокрый от ее слез...



     Ранним утром  Павел отпер двери сарая.  Внутри  было  довольно светло и
прохладно. Три пары горящих ненавистью глаз встретили его появление.
     -- Ты что, мужик, заморозить нас хочешь?
     Павел удивленно поднял бровь.
     -- Глупый  ты парень, Сема.  Я бы  на твоем месте думал,  как мне живым
остаться, а ты про легкую прохладу толкуешь.
     Семен и Шварц насторожились, только Стас равнодушно прикрыл глаза.
     -- Так ты что, сука, кончать нас задумал?
     --  Вы  сами  себя  кончили,  ребята.  А  я  --  упаси Бог.  Я  от  вас
максимальную прибыль хочу получить, а заодно и поучить вас, что такое хорошо
и что такое плохо. Видать, вы в детстве Маяковского не читали, а зря.
     Семен захлебнулся от ярости, дернулся головой, засучил ногами.
     -- Отвяжи, гад! Сдавай нас ментам, но отвяжи, не могу я, как скотина...
     -- Вот, наконец, я слышу разумные речи. И отвечаю: никаким ментам я вас
сдавать  не собираюсь,  вы  же  отделаетесь легким испугом.  Второе,  -- ты,
подонок, глубоко  заблуждаешься,  когда  причисляешь себя и твоих дружков  к
людям.  Вот вы  и есть  скоты безмозглые,  хотя скотине оскорбительно  такое
сравнение, она не творит  того,  что делаете вы. Но придется  вам,  ребятки,
побыть здесь у меня на воспитании, проведу, так сказать, опыт по превращению
скотины в человека. Посмотрим, что получится.
     Разговаривая с  Семеном, Павел  неторопливо  делал  свое  дело  вытащил
большое корыто, подготовил подставки  и теперь устанавливал корыто на уровне
подбородков пленников, прибил его  гвоздями, попробовал надежность крепления
и остался доволен.
     -- Вот,  ребята, я  вам  и  кормушку  подготовил, чтоб вы  с  голоду не
сдохли, сейчас принесу жратвы от пуза.
     Едва  Павел  скрылся  за  дверью,  в  сарае  начался  оживленный  обмен
мнениями.
     -- Что он такое задумал?
     -- А  ты что, не понял? Будет здесь держать нас,  как скотину...  Он --
псих,  у  него, наверно, еще в  этом Вьетнаме крыша поехала, а теперь мы ему
попались. Под горячую руку...
     Стас сначала слушал перепалку безучастно и вдруг подал голос
     -- А чего ты к нему ехал, чай с ним пить?
     -- Ты, белобрысый, молчи лучше, пасть заткну.
     -- Попробуй, если дотянешься... Ты лучше не дразни его, давай попробуем
откупиться, сам говорил -- кулак, мужик жадный...
     Шварц заржал.
     -- Ну, ты даешь! Ехали за двадцатью кусками, а  теперь откупаться? Чем,
у тебя и сотни не наберется...
     Семен  примолк,  обдумывая  положение.  Пожалуй,  это можно: предложить
мужику  деньги,  пусть  отпустит,  а  там,  когда   будем  на  свободе,  еще
посчитаемся, кто кому должен.
     -- Точно, предложим ему деньги или что-нибудь еще...
     Павел вошел  в сарай с двумя ведрами вареной холодной картошки, высыпал
ее в корыто.
     --  Вот  вам  и  завтрак, извините, что холодная,  к  обеду  что-нибудь
тепленькое хозяйка приготовит.
     -- Ты что, мужик, вот это мы жрать должны?
     --  Кто сказал, что  должны? Не  хотите,  не ешьте. Просто  другого  не
будет. А  уж будете или  нет это  жрать  --  ваше дело. На  день я вам  руки
развязывать  буду, если баловать  не будете.  На  всякий случай сообщаю, что
никуда уезжать не собираюсь, дома буду и что  ружье у меня  хорошее, зря  вы
его под комод засунули  -- пыльно там. Стрелять буду сразу, как только увижу
что-нибудь нехорошее. Понятно или еще повторить?
     Павел ножом  разрезал  веревочные узлы.  Все  трое  энергично и  дружно
задвигали до невозможности затекшими руками.
     --  Слышь, хозяин, а  может ты  совсем  нас отпустишь? Ну, потешился  и
хватит. А мы в долгу не останемся.
     -- Да ты никак меня купить захотел. Интересно, сколько же я стою?
     -- Маг возьми в машине, импортный... Не меньше двух сотен баксов тянет.
     -- Так, две  сотни... Маловато  оценили, дешево. Ничего, посидите  еще,
цена мне,  думаю, возрастет. Кушайте, поправляйтесь... Ведро  с  водой здесь
поставлю. Достанете, если очень захотите.



     Павел вымыл руки, прошел на кухню, где уже пили чай Алексей и Светлана.
     --  Как там они, не шумят?  Пусть теперь попробуют. За что боролись, на
то и напоролись...
     -- Помолчи-ка, Алеша, не болтай.
     -- А что? Разве не так?
     -- Так-то, оно так, но злорадствовать не смей.
     -- Как это? Как они с тобой обошлись, они что, не издевались над тобой?
     -- Они, да, а вот ты, пожалуйста, не делай этого.
     Светлана  в который  раз за последние сутки удивилась мужу -- опять  он
повернулся  к ней  стороной,  о которой она  тоже  не знала,  как оказалось,
ничего.
     -- А что ж с ними делать будем?
     -- Ничего, пусть живут пока, как свиньи. Может научатся чему.
     -- А это не издевательство?
     --  Нет.  Это урок.  Не  всегда уроки бывают приятными,  но  это только
уроки.
     -- И ты всерьез думаешь, что можешь их научить чему-то хорошему?
     -- Хорошему --  нет,  а  вот отучить от привычки бить людей  и  грабить
можно  попробовать.   Ведь  самое  страшное,  что  их  вдохновляет,  это  их
безнаказанность. Милиция их ловит с пятого на десятое, а сами жертвы и ведут
себя, как жертвы. Потому  такие, как  они, после одного дела идут на другое,
пока не попадутся. А там отсидят половину срока и снова на дело. А тут у них
осечка вышла, есть над чем подумать, если еще мозги есть...
     -- Паша, а может все-таки лучше сдать их в милицию и все?
     --  Сдать... Это можно, конечно, но ты не слышала, как они угрожали вот
его  наводчиком объявить, что он сам привел их  ко  мне. Они так и  сделают,
будь уверена.  Алешка столько наворотил за два дня, что ни один адвокат  его
оттуда не вытащит. Так что и ему наука, с кем пить, с кем дружбу водить... И
еще  одно  обстоятельство --  не  верю  я  ни  в  нашу  милицию,  ни  в наше
правосудие. Эти  жлобы не сами  по  себе -- за  ними кто-то стоит,  повыше и
поумнее  их. Тот,  кто их прислал сюда. Только вот, кто? Это мне тоже  очень
интересно узнать...





     В сарае  было  шумно. Потревоженные  громкими  выкриками, заволновались
свиньи в соседнем загоне.
     --  Что ты ему предложил, идиот? У него на кармане почти четыре десятка
кусков,  а  ты ему паршивый  маг  предлагаешь... У тебя  деньги  есть  дома,
настоящие?
     -- Откуда... Так, пара сотен...
     -- А у тебя?
     -- То же самое...
     --  Слушай,  а  Валера?  Ведь  у   него-то  бабки  есть.  Пусть  нас  и
вытаскивает.
     -- Ты что, сдурел, Валеру сюда припутывать! Тогда нам точно кранты. Про
Валеру ни звука, а этому психу и подавно, он же его прибьет.
     --  А что ты  так за него хлопочешь? Он что, брат, сват? Он нас  сюда и
навел, не предупредил... Мы из-за него здесь сидим, если на то пошло...
     -- А жрать хочется....
     -- Тебе же наложили полное корыто.
     -- Офонарел, это жрать...
     -- А что, картошка, как картошка...
     -- Иди ты...



     Уже смеркалось, когда Павел снова вошел  в сарай. Трое  налетчиков были
угрюмые и молчаливые,-- выговорились, накричались за целый день.
     --  Что я вижу,  жратва не тронута...  Этак вы совсем  отощаете, мне же
убыток:  у хорошего хозяина и скотина  должна  быть  справная. Но должен вас
огорчить -- другого ничего не получите. Воды дам, а вот с едой -- ешьте, что
есть.
     --  Слышь,  хозяин,  может  отпустишь  нас  в  город,  бабки  привезем,
рассчитаемся и забудем все, а?
     -- Не  то говоришь. Я-то как раз и хочу, чтоб вы получше все запомнили,
а ты говоришь -- забудем...
     -- Да я тебя,  падла, с дерьмом смешаю, на куски порежу, я тебя удавлю,
как собаку!
     --  Ну-ну,  брось истерику закатывать,  меня пугать... Ты,  если  орать
будешь,  надолго у  меня застрянешь, все  равно искать  тебя никто не будет,
никому ты не нужен. Если б деньги привез, тогда и  тебе что-нибудь перепало,
а без них ты  никому, даже твоему пахану, или как там у вас он именуется, ты
ни к чему без денег. Бросит он тебя, не захочет себя марать.
     Семен, понимая правоту Павла, от бессилия заскрежетал зубами, но ничего
не сказал. В разговор внезапно включился Стас.
     -- Ладно,  хозяин, поучил ты  нас и  все --  забирай  мою  машину  и...
отпусти.
     -- Ты что, Стас! Такую машину отдавать! --  у Шварца не хватало слов от
возмущения. Он даже попытался дотянуться и стукнуть Стаса по спине.
     -- Кажется, я поднимаюсь  в цене. Быстро вы, однако... Но еще не вечер,
ребята, поживем -- увидим.
     Стас  замолчал,  поняв бесполезность  предложения,  зато Шварц  не  мог
уняться, так его потрясло видение расставания с автомобилем вот просто  так,
даром...
     -- Дурак ты, Стас, такую тачку отдавать...
     Стас устало возразил:
     -- Это  у тебя  мозгов нет и  не было, кажется, никогда. Что она стоит,
эта тачка, если мы вот тут с голода сдохнем... Подумай, если можешь.
     -- Вижу, ребята, у вас есть о  чем поговорить. Только не деритесь, а то
убьете   кого-нибудь,   а  мне  лишние   хлопоты...   Здесь  вокруг   болота
непроходимые, если  туда человека или... труп закинуть --  никто в  жизни не
найдет.  А  теперь прощайте, ребята,  приду только послезавтра, чтоб  у  вас
время  было  подумать.  Руки связывать  не  буду,  вижу,  что  вам и  руками
побаловаться охота.
     -- Слышь, хозяин, а если мне с...ть охота...?
     -- Так я ж тебе руки развязал -- расстегни штанишки и давай...
     -- Прямо здесь, что-ли?
     -- А где ж еще? Как и положено скотине -- где жрать, там и с...ть.



     За  семейным  столом  все эти дни,  а прошла  уже неделя, о пленниках в
сарае не разговаривали. Алексей каждый день ездил в телятник,  где с наемной
бригадой занимался его ремонтом, а вечерами докладывал отцу о сделанном.
     -- Сегодня починили крышу  в дальнем углу. Иван  скаэал,  что еще нужен
рубероид,   завтра  поедет  за  ним.  Досок  хватает,  завтра  будем  настил
переделывать.  Мужики  все  спрашивают,  когда   Алексеич  поправится,  даже
наведать хотели...
     -- Этого не надо, скажи, что дня через два приеду, мол, сам...
     -- А еще сегодня милиционер заезжал, со мной не разговаривал, а мужиков
расспрашивал, не видали ли машину светлую... Откуда он знает?
     Павел задумался. Да, свысока  эти мальчики  спланировали -- милиция уже
беспокоится. Не о нем,  а о них!  Вот это да... Что-то новенькое в уголовном
розыске -- забота о налетчиках, как бы не случилось с ними чего.
     -- Ты ни о чем не знаешь, ничего не видел. Тебя  в  их машине  никто не
засек, так что ты в стороне. И будь там. Не вздумай  делать никаких  намеков
или,  не  дай  Бог,  хвастать...  Держись  незнайкой,  и  все. А  участковый
наверняка и к нам заглянет, вот я у него кое-что и узнаю...
     Павел понимал, что участковый, конечно,  никак не связан с налетчиками,
но почему-то ищет их... А может они вообще в розыске,  еще где-то наворотили
дел?
     Светлана настороженно смотрела на Павла, но вопросов не задавала. После
того разговора  на кухне она перестала  интересоваться судьбой налетчиков  и
полностью положилась на  мужа, ни о чем  не спрашивая  и ничего  не советуя.
Павел оценил это и  сейчас,  чувствуя  ее  тревогу,  решил сам  рассказать о
ситуации.
     -- В общем, все нормально, волноваться нечего. Участковый сам не знает,
кого ищет. Ему кто-то задание дал, где и кого искать, вот он  и носится, как
наскипидаренный. Скоро к нам заявится. Так что делаем, как уговорились -- вы
ничего не видели, никого не встречали. Я пойду на машину посмотрю, не торчит
ли из соломы...
     Павел вышел во двор,  придирчиво осмотрел копну соломы  над "девяткой",
остался доволен.  Подошел  к  забору, посмотрел  на  дорогу -- по ней  пылил
"уазик" участкового. Легок на помине...
     Участковый   был  небольшого  роста,  полноват,  с  мятыми  погонами  и
подозрительно красным лицом --  толи  от  солнца, толи  от чего еще... Павел
знал его давно, вместе частенько ходили охотиться на уток.  Правда, Павел не
любил  быть с  ним на  охоте рядом  -- участковый был  нетерпелив  и  потому
стрелял часто и бестолково. У него первого кончались патроны и он клянчил их
у  других. Павел, который  стрелял  только  наверняка,  к концу охоты обычно
бывал самым богатым на патроны и часто становился снабженцем участкового.
     Участковый остановил  машину,  не въезжая во двор  и, утирая вспотевший
под фуражкой лоб, подошел к Павлу Алексеевичу.
     -- Здоров, Алексеич! Видал, сколько уток в этом году? Вот поохотимся...
Ты на патроны не богат? А то я в район поеду, могу и тебе купить...
     -- Здоров,  Марьян. Нет, ты же знаешь, я сам патроны  набиваю, не люблю
заводские. Заряд у них слабоват...
     -- Это  точно, "живят" иногда, сам  знаю. Слушай, Алексеич,  я ведь  не
просто так  к тебе, спросить хочу: не  видал  ты в  последние  дни в поселке
машину, светлую "девятку"? Три человека в ней, молодые ребята, а?
     -- Нет, не видал. Я  в последние дни прихворнул что-то, дома  сижу... А
что, пропал кто или бандитов каких ищешь?
     --  Да  каких бандитов, три  заготовителя пропали. Уехали  и  неделю ни
слуху ни духу.
     -- А почему решил, что они  к нам уехали, может они где в другом районе
крутятся?
     -- Да  нет, мне из  города звонили,  из управления: ищи у  себя,  к вам
поехали.
     -- Ишь ты, из  управления. Выходит не простые заготовители, если о  них
так заботятся.  Тут этих заготовителей  за лето сотня  бывает, а  что-то  не
помню, чтоб  хоть об одном беспокоились... Ничего, заготовители ребята ушлые
--  завалились к какой-нибудь бабенке на  самогон и  гуляют. Погода хорошая,
отдохнуть можно...
     -- Да кто  их знает, может и так. Я и  сам удивился,  что такая спешка,
сроду  такого  не  было,  чтоб  начальство  из  города  лично   мне  приказы
отдавало... Даже  в район сказано  не  сообщать... Ну их к едрене фене, этих
заготовителей. Ты мне лучше кабанчиков своих покажи,  говорят какие-то они у
тебя необыкновенные.
     Милиционер направился к сараю. Павел эамер: хотя на сарае висел замок и
Костя не  мог войти внутрь, однако одуревшие налетчики могли поднять  шум  и
тогда... Что  могло  быть  тогда, Павел  уточнять не стал  и пошел  вслед за
участковым,  на ходу лихорадочно  перебирая  варианты,  как  отвлечь его  от
кабанчиков.
     --  Это  ты  хорошо  сделал  --  соломы  столько  заготовил, а  у  меня
кончилась, надо бы еще подвезти... Ну, показывай своих...



     Трое в  сарае  прислушивались  к  происходящему  во  дворе.  Всех  слов
разобрать не удавалось, но понятно было,  что кто-то интересуется их судьбой
и этот кто-то -- милиционер, кажется. Семен  шикнул  на друзей,  принявшихся
было обсуждать ситуацию, и задумался: шуметь или  не  стоит? А  подумать ему
было о чем. Если  бы на нем не висело кроме этого случая еще кое-что, он  бы
уже  орал,  как резаный...  Он посмотрел  на  друзей. Стас  по-прежнему  был
безучастным, а  Шварц явно собирался крикнуть. Семен  одной  рукой  погрозил
ему, а другой нашарил ведро  и запустил  его в соседнее стойло, к свиньям. С
перепугу те подняли дикий визг...



     Свиньи начали визг  так  внезапно, что  Марьян  вздрогнул.  И  тут  его
окликнула с крыльца Светлана.
     --  Эй, мужики, да вы никак  к свиньям собрались? А ну марш назад! Я им
чай приготовила, а они в свинарник наладились, за стол не пущу грязных...
     Павел  взял  расплывшегося от внимания хорошенькой  женщины милиционера
под руку и заговорщицки сказал:
     --  Пошли,  Марьян,  не  возражай ей...  Видишь, как расстаралась  ради
твоего прихода, не то, что мне... Пошли  чай пить, а то рассердится и мне же
хуже будет.
     Марьян без  колебаний забыл о кабанчиках и пошел с Павлом в дом, где их
ждал наскоро накрытый  стол с нехитрым угощением. За  столом сидели недолго,
участковый  куда-то  торопился  и  о  кабанчиках  больше  не  вспоминали.  О
пропавших заготовителях разговор тоже не заходил...
     Павел посмотрел  вслед "уазику"  и пошел к сараю. У дверей остановился,
послушал, было тихо. На  вошедшего  Павла  никто из троих  почти не  обратил
внимания:  последняя  вспышка  активности,  вызванная  приездом милиционера,
погасла  от  слабости. Все трое почти висели  на досках, на  лицах, обросших
щетиной, голодно сверкали глаза. На ругань сил уже не оставалось...
     Павел покачал головой.
     -- Да, дошли супермены до  ручки. Вижу, что  и соображения прибавилось:
не стали орать, когда за вами милиционер приезжал.
     -- Так  он нас разыскивал? Продал Валера! -- Шварц  застучал кулачищами
по корыту.
     --  Заткнись, ботало! Язык отрежу! -- Семена явно  вывело из равновесия
упоминание о Валерии Петровиче.
     Павел  заметил это и  понял, что это и  есть, видимо,  тот, кто их сюда
послал.
     -- Вот что, ребята,  то что вас продали,  это ежу понятно. И  не просто
продали, а  еще и  наводят на вас милицию. Ведь он  вас искал, у  него  даже
приметы ваши  есть,-- для убедительности добавил Павел. --  Так решайте, или
вы остаетесь  у меня еще  на недельку или расскажете  про вашего Валеру все,
что знаете и поедете домой. Решайте.
     Не дожидаясь реакции на свое предложение, Павел быстро вышел и загремел
снаружи замком.



     Алексей приехал под вечер, умылся и, как обычно, приготовился за столом
рассказать отцу  о работе  в телятнике.  Отец  сидел  озабоченный и выслушал
отчет  сына без комментариев, просто принял к сведению и  все. Сын замолчал,
посматривая на Светлану, мол, случилось  что? Светлана незаметно махнула  на
него рукой, молчи, не  спрашивай... Павел, наконец, допил чай и тихо сказал,
ни к кому не обращаясь.
     --  Сегодня они проговорились насчет того типа, который их сюда послал.
Хочу  узнать и потолковать с ним по душам. Их отпущу,  если  скажут, как его
найти.  Сейчас  не  скажут,  завтра  скажут,  они  уже  сломались,  а  будут
артачиться -- картошку на них окучивать буду, вместо лошади... Скажут.
     Голос его  был негромким, но настолько жестким, что Светлане  и Алексею
стало не по себе, чем-то неведомым повеяло от этого голоса, словно заглянули
они в темную комнату и не решились войти...
     Лицо Павла затвердело, словно кулак перед ударом. Он посмотрел на жену,
на сына и закончил:
     -- Хватит с  ними возиться, работать  надо. И так столько времени из-за
этих поганцев потерял. Вот только узнаю имя  и отпущу на все четыре стороны,
потом, попозже займусь и этим самым Валерой или как там его зовут.



     Уже смеркалось, когда Павел и Алексей пошли к сараю. В руках  сына была
отцовская двустволка.  Павел  плотно прикрыл за собой дверь, включил свет. В
тусклом свете слабенькой  электрической лампочки  налетчики выглядели совсем
неважно. Грязные, небритые, с впалыми щеками, они не походили сейчас  на тех
наглых молодцов,  что  еще  неделю  назад  глумились и издевались над семьей
Лемешонков...
     Павел показал сыну,  где занять позицию с ружьем, а сам сел на  табурет
перед стойлом.
     -- Видите, я устроился надолго,  надо мной не каплет, могу и подождать.
А вот для  вас я работенку  нашел. Колхоз  мне  лошадь не дает, так я на вас
завтра с  утра  пораньше  картошку окучивать  буду, все-таки  скотина  какая
никакая...
     У Семена на  ругань не было  ни сил, ни желания. Он только по  привычке
заскрипел зубами. Шварц ошалело замотал головой -- пахать, на нем? Стас тоже
замычал  от стыда и  унижения.  Павел сделал  вид,  что  не заметил  никакой
реакции и продолжал валять ваньку...
     -- Хорошо  завтра  поработаем,  у  меня картошки восемь соток  думаю, к
вечеру управимся. А потом  я что-нибудь новенькое для вас придумаю, работы у
нас хватает. Вижу, вы тут застоялись, пора размяться.
     -- Слышь, мужик, а если мы тебе Валеру сдадим, точно отпустишь?
     -- Глупый ты человек, Семен. На что мне вас после  этого  держать? Все,
что мне надо,  я о вас знаю, теперь вы мне  про  Валеру  вашего расскажете и
катитесь отсюда, пока вас ноги держат.
     -- Ладно, у нас выбора нет. Пиши...
     -- Ты говори, я и  так запомню. Только, не вздумайте мне  лапшу  на уши
вешать, каждый по отдельности мне выкладывать будет...
     Павел подошел к Стасу, наклонился к нему.  Услышав  несколько негромких
слов,  Павел кивнул  и  перешел  к Шварцу.  Тот неожиданно  схватил Павла  и
попытался провести захват. Павел не  сопротивлялся, дал  Шварцу  возможность
захватить его за руку, потом рассмеялся.
     -- Ну и дурной  же ты, первый раз такого встречаю. Ты хоть подумал, где
твоя голова  дурная  находится?  Вот я  сейчас легонько  надавлю...--  Павел
положил свободную руку на голову Шварца, тот завопил и отпустил Павла.
     --  Слава Богу,  сообразил, а  то бы всю жизнь со сломанной шеей так  и
прожил... Давай, выкладывай, только не так громко.
     Шварц, все еще морщась от боли, охотно выложил, что знал.
     --  А  теперь  твоя  очередь,  бугор.  Говори  вслух,  пусть  они  тоже
послушают.
     -- Чего это -- они тихо, а я вслух. Иди, я тебе скажу...
     --  Нет,  ты  громко  говорить будешь,  я  посмотреть  хочу,  как  ваша
воровская порука работает, как вы один другого сдаете за свою шкуру.
     Семен чуть не взвыл, но только опять заскрипел зубами.
     --  И  что  ты  все время  скрипишь,  зубов  не  жалко?  Ладно,  хватит
посторонние звуки издавать, говори. Только быстро, не останавливайся.
     -- Пугачев... Валерий Петрович...  живет,  не знаю где ... работает ...
не знаю... на проспекте, какой-то начальник... телефон 244-12-52... все...
     -- Быстро, еще раз телефон.
     Семен бросил быстрый взгляд на друзей и повторил.
     -- 244-12-62... ошибся.
     -- Ну вот, а ты боялась...
     Павел подошел к стойкам  и начал ключом  развинчивать болты, освобождая
пленников.  Те, вытащив  головы из  ярма, сидели на  полу  и ощупывали  свои
натертые шеи. Павел бросил им куртки.
     -- Вот ваши шмотки. Кстати, вам так хотелось узнать, где деньги лежали?
     Как ни слабы были налетчики, любопытство взяло верх.
     -- Где?
     -- В сумке, что под вашими же куртками висела, на вешалке...
     -- А в ящике?
     -- А ничего, там мои охотничьи припасы хранятся.
     -- Ну, мужик...
     Шварц,  вскочил  на ноги  и  попытался  броситься  на  Павла. Тот легко
увернулся и несильно толкнул  Шварца в грудь, от чего он снова  шлепнулся на
пол.
     -- Сейчас  в  тебе наглости гораздо больше, чем силы.  Ты, как весенняя
муха, только жужжать можешь. Так что сиди и не рыпайся, а то передумаю...
     Качаясь, налетчики вышли во двор.
     -- Сука, машину все-таки взял...
     Павел усмехнулся.
     --  Алексей, подержи их на мушке, в случае чего -- стреляй по ногам,  с
них и этого хватит.
     Он  зашел  с обратной стороны соломенной копны и через несколько секунд
из-под соломы выползла "девятка". Шварц снова невольно восхитился.
     -- Ну, мужик...
     Троица стояла у машины. Павел внимательно смотрел в их лица.
     -- Вот так, ребята. Думаю, больше неповадно будет в наши края заезжать.
Если  мстить  задумаете, не  советую,  хуже будет. Валере привет  передайте,
расскажите, что  вы его мне продали с  потрохами и что  я с  ним очень  хочу
встретиться.  Думаю, он  вам благодарность  в приказе объявит. А это вам  от
меня зарплата, ведь столько потратились, а у самих в кармане вошь на аркане.
Пока, разбойнички, и не дай Бог вам еще раз со мной встретиться.
     -- А это уж мы поглядим, может и встретимся...
     Павел кротко согласился  и  засунул  каждому  в карман  по тонкой пачке
"зайчиков".
     -- Может, только я не советую...
     Машина отъехала. Павел еще  несколько мгновений смотрел ей вслед, потом
повернулся  к  сыну,  взял ружье, зачем-то переломил  стволы,  снова  закрыл
затвор и тихо пошел к дому...



     "Девятка" неслась по дороге, практически не соблюдая ни единого правила
движения, кроме тех, что обеспечивали лишь ее собственную безопасность. Стас
включил дальний свет и не выключал его, несмотря на мигания встречных машин,
которые, ослепленные мощными фарами, метались по  полосе дороги,  тормозили,
сбрасывали скорость или вовсе  останавливались. Водители на  чем  свет стоит
материли Стаса...
     Шварц и Семен  притихли на  заднем сиденье, закрывая глаза при особенно
крутых маневрах машины. Наконец, Семен не выдержал.
     -- Не гони, сука, убьемся ведь...
     Стас даже не повернул к нему головы.
     --  На  такие  дела  нас водишь, а по  простой  дороге  быстро проехать
боишься? А, бугор? Так тебя тот мужик называл? Или ты уже не бугор?
     Семен  опешил: какая-то сявка, шмаровоз, над вором шутки шутит!  Он уже
размахнулся,  чтобы  ударить  Стаса  сзади  по голове,  но  тот заметил  его
движение в зеркале и продолжал:
     -- Давай, давай, ударь! Еще  за руль можешь схватиться... Знаешь, что с
тобой будет, если мы сейчас во что-нибудь стукнемся? Хочешь попробовать?
     Стас вывернул  руль  и машина  понеслась  прямо на  столб,  стоящий  на
обочине метрах в ста пятидесяти, у поворота дороги...
     Семен  посмотрел  на  этот  бетонный  столб,  приближающийся  с  жуткой
быстротой и завопил:
     -- Куда ты прешь, тормози!
     Голос его сорвался и перешел в истошный вопль...
     Стас медленно, чтобы не сорвать машину с полотна, повернул руль влево и
прошел  почти  впритирку  со   столбом.  Машину  все-таки  немного  занесло,
несколько мгновений она повихляла по шоссе  и, выровнявшись, снова понеслась
сквозь ночь.
     Семен  и  Шварц,  вцепившись  в  спинки передних  сидений,  выпученными
глазами смотрели  вперед  и тяжело  дышали.  Семен пришел в  себя первым  и,
отдышавшись, решил даже извиниться. Черт его  знает, этого  Стаса, может  он
малость свихнулся, пока сидел в сарае у этого мужика, разобьет еще, к едрене
фене...
     -- Ты, Стас, извини, не хотел я тебя бить... так, машинально...
     Стас сжал губы и не ответил. Шварц ничего не понял, кроме того, что они
только что чуть не сыграли в ящик, а уж от извинения Семена  у него глаза на
лоб полезли.
     -- Ты, че, перед ним извиняешься? Во, дела!
     Резкий удар  тыльной стороной  ладони  по губам заставил его  изумленно
замолчать. Он ничего не понимал, но драться с Семеном не стал, кто их знает,
чего они  таки вздернутые? Ну,  посидели,  так не  в тюрьме  же?  Теперь  на
свободе еще поквитаются с этим мужиком, это уж точно... Так чего психовать?
     Больше в машине разговоров не было до самого города...



     Павел  не мог  заснуть, ворочался,  считал  верблюдов, приказывал  себе
спать,  но  ничего  не  получалось.  Утомленный  бесплодным  ворочаньем,  он
осторожно, чтобы  не разбудить  жену,  встал и тихо  пошел  н кухню, на свое
излюбленное место в этом  доме.  Он  помнил, как мальчишкой  иногда заставал
здесь своего отца, украдкой  курившего по  ночам крепчайший  самосад...  Ему
казалось невозможным, что  кому-то может не  хотеться спать и что есть такая
болезнь  со  смешным  названием  "бессонница".  Теперь  вот  сам  частенько,
несмотря  на физическую усталость, сидит здесь, курит  и не хочет спать.  Не
может.
     Поставил на  плиту  чайник,  зажег настольную лампу, пригнул  абажур  к
столу, чтобы  не разбудить  Светлану. Но она тоже  не спала. Впрочем, она  с
трудом засыпала  почти все ночи, пока в  сарае сидели  эти...  И  сейчас она
слышала, как Павел  осторожно  пробирался на кухню, как прикуривал сигарету,
звякнул  чайником... Потом наступила тишина, только  чайник завел  тоненьким
голосом свою песню. Она прислушалась -- Алексей спал сном праведника, слегка
посапывая, как ребенок.
     Павел не удивился, почувствовав на плече руку жены. Он догадывался, что
она тоже не спит, только проверять догадку не стал...
     -- Садись, полуночничать будем. Помнишь, когда  я за тобой ухаживал, мы
по ночам чай пили?
     -- Помню... Только ты тогда другой был...
     -- Как это другой, такой же.
     -- Может и так, может это я тебя другим видела. Проще, понятней.
     -- Вот уж, нашла сложную личность...
     -- Да уж куда проще, казалось, вот он, весь на ладони. А оказалось, что
дура я была.
     -- Жалеешь?
     --  Что ты, Паша. Я ведь не о том... Мне  ведь казалось, что люблю тебя
без памяти, а потом  --  нет, не люблю, а жалею...  Потом снова  так к  тебе
тянет,  так тянет... Кажется,  еще полчаса  тебя  дома  не  будет и  умру. А
иногда, как  тебя  нет дома  подолгу, думаю, что не нужна я тебе,  что  тебе
вообще  никто не нужен... Я только  теперь поняла, чем ты меня тогда взял --
ты,  Паша,  надежный... Тебе можно  довериться на всю жизнь. Я  не понимала,
только ощущала это, а теперь...
     -- Теперь поняла. Набил морду подонкам -- поняла, так что ли?
     --  Нет, поняла я другое: не могу я  без тебя.  Вот  увидела,  как  они
тебя...  и знаю: пусть меня  убьют вместе с тобой, но без  тебя мне не жить.
Люблю я тебя, Паша...
     -- Ну-ну, на высокие материи потянуло... Сколько лет не слышал от  тебя
таких слов.
     -- А сам-то? Я эти слова от тебя когда слышала в последний раз, а?
     Павел смущенно рассмеялся, поднял руки вверх...
     -- Сдаюсь  на милость  победителя. Права ты,  Светланка, такой характер
дурной, лишний раз боюсь слово  ласковое сказать, не  идет оно из меня, хоть
ты режь...
     -- Знаю, не обижаюсь... Страшно мне стало за тебя.
     -- Это когда эти жлобы на меня навалились? Ну что ты, все уже позади.
     -- А мне сейчас страшно, когда ты их отпустил. И не понимаю, как в тебе
уживаются два человека, таких непохожих?
     -- Каких?
     -- Один -- сильный, решительный и  жестокий -- как ты их бил, мне жутко
вспомнить,  а другой -- наивный, как ребенок --  отпустил  бандитов  на  все
четыре стороны. Поучил их  немного, повоспитывал  и... отпустил. Приезжайте,
мол, еще. '
     -- Ну, это  ты преувеличиваешь,  не  вернутся  они. Им подавай  все  на
блюдечке, как  их  герой Остап  Бендер  учил,  а  если им  за  деньги шкурой
рисковать придется, так они не очень-то и поторопятся.
     -- Ох, Паша, ошибаешься. Этот маленький  тебе своего позора не простит.
Ты ж его растоптал, его  воровской авторитет перед дружками в  свином дерьме
утопил. Этот -- не простит.
     -- Простит, не простит. Много  чести  думать о его прощении. Я  подарил
ему жизнь -- вот пусть и живет.
     --  Да не о  нем я говорю, о тебе. В  тебе  какой-то механизм  заложен,
пружина какая-то... и как будто его завели когда-то, а выключить забыли. Вот
он  и  тикает до поры до времени.  А  случилась  вот такая  ситуация,  он  и
заработал. Как курок кто-то внутри тебя нажал.  Я ведь наблюдала за тобой --
ты был какой-то автоматический, дрался, как машина... прости, как машина для
убийства.
     Павел слушал ее, упрямо глядя в стену. Немного  было у него слов, чтобы
опровергнуть ее  или  хотя  бы успокоить.  Он  сам  ощутил в  тот вечер, как
проснулась в нем та адская машина, которую в него вложили почти тридцать лет
назад. Никогда за прошедшие годы не думалось ему, что такое может произойти,
казалось, что все уже позабыто, нет ситуации, которая могла бы пробудить ее.
А  вот, случилось... Он понимал, как это должно быть страшно видеть женщине,
которая его любит.



     В город  "девятка" въехала поздней ночью. Стас  продолжал вести машину,
не обращая внимания на знаки, только сбросил скорость. На одном из поворотов
Семен взял его за плечо.
     -- Заедем  на  вокзал...  Шварц,  гони  в буфет, он  всю ночь работает.
Возьми жратвы, а то я скоро дуба дам от голодухи...
     Шварц  выскочил  из  машины и  бросился к  буфету, расталкивая очередь.
Здоровенные  кулаки,  грязная  небритая  физиономия сдерживали  естественное
возмущение  граждан и  он  беспрепятственно  нагрузился  ворохом  пакетов  с
нехитрой вокзальной едой.
     На  площади  кучкой  стояли таксисты  и  любители заработать на  ночных
пассажирах  дурные деньги. Некоторые лениво торговались,  всем  своим  видом
показывая полное презрение к людям с чемоданами и сумками.
     Семен вытащил  из потайной  заначки деньги  и, размахивая купюрами  над
головой, приблизился к толпе.
     -- Водка есть?
     Один  из   таксистов   подозрительно  покосился  на  небритую  семенову
физиономию,  но  ничего не сказал, только поманил Семена к  машине. Торг был
коротким и через  минуту  Семен  плюхнулся на сиденье  "девятки", прижимая к
груди пару бутылок водки.
     -- Поехали к Шварцу. У тебя никого нет?
     -- Не знаю, Веронику оставлял, а есть она или нет...
     -- Сплавишь, нам свидетели не нужны.
     Вероника действительно  была  в квартире, но даже не проснулась,  когда
троица  довольно  шумно ввалилась  в  дверь.  Семен  грубо растолкал ее. Она
увидела Шварца и защебетала, но Анатолий бесцеремонно отодвинул ее и сказал,
не глядя в глаза:
     -- Собирайся, вали отсюда...
     -- Куда я ночью пойду, меня ж домой не пустят?
     Шварц  растерянно посмотрел  на Семена, тот не обращал на него никакого
внимания  --  был  занят открыванием  бутылки, поиском  посуды. Нашел, налил
полный стакан и залпом выпил,  даже не  поморщившись. Вероника поняла, что с
друзьями произошло что-то необычное  и тихо присела в уголке, мечтая,  чтобы
ее подольше не замечали. Шварц оставил ее и последовал примеру Семена. Налил
Стасу, тот поколебался, но тоже выпил. Теперь они сидели, кто где, и ожидали
расслабления после изнурительной гонки.
     -- Шварц, звони Валере, пусть дует сюда...
     -- Да спит он сейчас, лучше уж утром.
     -- С..ать я хотел, что он спит, звони.
     Шварц нехотя набрал номер,  долго ждал, пока, наконец, Валерий Петрович
взял трубку.
     --  Валерий  Петрович,  это  я,  Шварц...  Мы вернулись... Нет,  не  по
телефону. Да что вы кричите, все мы здесь, у меня, ждем...
     Шварц, не дожидаясь  ответа,  быстро дал отбой. Видно было,  что  таким
тоном он  разговаривал  с  Валерием  Петровичем  впервые. Когда  это до него
дошло,  он  даже  повеселел  и  пошел  в  ванную умываться и  бриться.  Стас
одобрительно  хмыкнул,  потер  свою  щетину  и  пошел  за  Анатолием.  Семен
покосился им вслед, но остался на месте, только выпил еще водки.
     Размягченный безопасностью  и  выпитой водкой, он обратил  внимание  на
Веронику, которая пыталась незаметно проскользнуть на кухню.
     -- Стой, ты почему до сих пор не слиняла? Тебе что сказали?
     -- Некуда мне до утра линять...
     --  Ладно,  сиди  на кухне  и  помалкивай.  Сюда  не  показывайся  и не
подслушивай, целее будешь.
     Валерий звонил в дверь требовательно и долго.  Шварц, вытираясь на ходу
полотенцем,  бросился открывать. Валерий,  сердитый  за прерванный  сон,  и,
догадываясь о неудаче, сразу взял резкий начальственный тон.
     -- Ну что, напортачили? Что у вас там? Пьянствовали, небось, неделю?
     -- Ты бы так попьянствовал... Об одном жалею -- тебя с нами не 6ыло!
     Стас с Анатолием,  несмотря на паршивое настроение, представили Валерия
в сарае Лемешонка вместе с ними и расхохотались. Да, это была бы картинка. О
том, как они сами выглядели в этом сарае, им вспоминать не хотелось.
     -- Что ржете, мудаки,  лучше  расскажите,  чем вы  там занимались?  Где
деньги, зажилить хотите?
     -- Шварц, покажи ему деньги. И ты, Стас. Тут все. Бери любую половину.
     -- Издеваешься, подонок...
     Валерий не договорил. Семен наотмашь врезал ему по лицу...
     -- Заткнись и слушай. Ты куда нас послал? Ты знал, что он из спецвойск?
     -- Н-нет.. а что, он действительно...?
     -- Еще как действительно, погляди на Шварца.
     Валерий повернулся к  Шварцу --  на  умытой  физиономии  ясно виднелись
следы ударов Лемешонка. Анатолий невольно прикрыл лицо рукой.
     -- Он что, вас троих... один? Ну, налетчики, ну, рекетиры...
     -- А ты заткнись,  сам  бы  попробовал. Храбрый только  командовать, да
планы  составлять.  Плевать тот мужик хотел  на твои планы!  Знаешь,  где мы
неделю сидели? В хлеву, как свиньи...
     Семен  не  стал  вдаваться  в   подробности,  ему  вовсе   не  хотелось
рассказывать, как его уравняли со свиньей и жрал он свинячий корм...
     Валерий  обдумывал  ситуацию.  Значит  этот мужик вломил  его громилам,
посадил их в хлев, но в милицию не заявил... А может заявил?
     -- А в милицию почему он вас не сдал? Или сообщил все-таки?
     -- Нет, не сообщил, это точно.  Нас  кто-то другой заложил... Скажи-ка,
Валера, зачем ты  нас сдал ментам?  Решил, что мы эасыпались  и решил от нас
отмазаться по быстрому?
     Семен  встал  и взял Валерия Петровича за горло. Шварц и Стас подошли и
расположились  позади.  Валерий попробовал  вырваться,  но  Семен  посильнее
надавил,  а  Шварц  вполсилы  стукнул  ладонью  плашмя  по  голове.  Валерий
задохнулся, выпучил глаза и захрипел:
     -- Вы с ума сошли... Я же  своим людям  звонил, просил,  чтоб  в районе
ваши следы поискали... вы ж пропали... это я вас страховал...
     Семен медленно разжал пальцы. Валерий потер горло, закашлялся...
     --  Я  звонил  майору, он  --  через  управление  сообщил, что  пропали
заготовители, то есть вы... Чтобы выяснили, где вы, и сообщили...
     -- Так... Выходит этот мужик и  тут  нас купил К нему  мент приходил, о
нас спрашивал, он и сказал, что нас милиция  ищет, даже приметы, мол,  у них
есть...
     --  Кретины безмозглые! -- к Валерию возвращался начальственный тон. --
Может вы и обо мне ему рассказали?
     Семен молчал. Шварц поспешно выпалил:
     -- Что вы, Валерий Петрович, могила!
     -- Могила... Ладно, поверю. Только вот  что:  никаких  действий, больше
этого мужика не трогать, пусть тешится, что вас проучил. И все, сидите тихо.
     -- Пусть тешится? А тебя  бы к свиньям посадить, г..ном кормить, как бы
ты запел?
     Валерий Петрович не выдержал и высокомерно усмехнулся.
     --  Не  мое  дело  по сараям  сидеть, я  вас клиентами и  безопасностью
обеспечиваю. Мое дело -- голова!
     -- Где твоя голова будет, когда этот мужик к тебе заявится?
     -- Как заявится? Вы что, все-таки сдали меня, суки?
     Стас вздохнул и неожиданно признался:
     -- Сдали...
     -- Кто сдал, ты? Ты?
     -- Все сдали... По очереди.
     Валерий Петрович  вскочил  с  места, забегал  по  комнате, матерясь  от
страха  и возмущения, Вот она, благодарность... Сдали... Связался с дерьмом!
Что же делать? Замирая от непонятного ощущения обреченности, тихо сказал:
     -- Кончать с  этим мужиком  надо, как хотите, а сделать, чтоб замолчал.
Только я  в этом деле сторона, мне  вас прикрывать  надо... Но  без мокрухи.
Напугайте  его, избейте, бабу тоже  припугните по  настоящему, но только без
мокрухи.
     Семен рассмеялся.
     -- Ишь, как заметался... Мы его уже пугали, и били -- не пугается, гад,
и сам дерется. Вот ты с нами и поедешь, ты его будешь пугать и бить.
     Валерий замолчал  и только  смотрел на Семена, как удав  на кролика. Он
понимал, что выхода у него нет, и если эти трое скажут, чтобы он ехал с ними
на дело, придется ехать... Повязались накрепко.
     -- Ладно,  на  сегодня все, спите, отъедайтесь,  а то  на  вас смотреть
тошно.  А мужик  пусть  успокоится, решит,  что  научил  вас  уму-разуму.  Я
подумаю, как лучше сделать...
     Напряжение в  комнате  спало,  давали знать  о  себе  и  недоедание,  и
усталость  и  бессонная  ночь... Никто не  возразил Валерию  Петровичу и, не
прощаясь, он быстро ушел. Семен разлил водку по стаканам...



     В  семье  Лемешонков   после  отъезда  налетчиков  быстро   установился
привычный жизненный ритм. Павел Алексеевич и Алексей рано утром отправлялись
на ферму, где полным ходом шел ремонт. Павел спешил -- осенью он хотел взять
новую партию бычков, а  ферма к  зиме была явно не готова. Старое помещение,
которое колхоз отдал в аренду Лемешонку, годилось  только на слом, но  Павел
понимал, что в умелых руках и при должном порядке  оно еще послужит, пока не
наберутся  деньги  на  строительство или  покупку  нового.  Потому  торопил,
загонял на работе и себя, и сына, и наемную бригаду шабашников.
     Светлана, оставаясь  одна  дома  на  целый день, боялась,  что  вот она
выглянет сейчас в окно и  увидит ненавистную белую машину. Но  в окне  кроме
грузовиков,  деловито сновавших по дороге и мальчишек на велосипедах, никого
не было и она постепенно успокаивалась. К вечеру запирала дверь на  надежный
засов и ждала приезда мужчин, не зажигая света.
     Павел замечал  ее страх, но  не пытался погасить его словами, он  знал,
что это пройдет само и не мешал Светлане обрести  уверенность. Алексей  было
пошутил  над ее страхами, но отец  так резко  одернул его, что  больше таких
шуток не последовало. Мужчины держались спокойно и уверенно, говорили только
о насущных  делах и это было  лучшим лекарством  для  растревоженных  нервов
Светланы.
     И  все-таки какое-то  неизвестное чувство постоянно напоминало  ей, что
опасность  существует,  она рядом.  Не раз перед ней вставали горящие злобой
глаза этого плюгавого  уголовника. Уж  кто-кто, а этот  не простит...  Но за
делами,  разговорами,  домашними  хлопотами  страхи  уходили,  рассеивались,
забывались.
     Павел достал из ящика патроны, набил патронташ и положил  неподалеку от
ружья. Это не укрылось от Светланы.
     -- На всякий  пожарный случай, береженого  --  Бог  бережет,-- успокоил
Павел.  Он  показал ей, как заряжать ружье,  снимать его  с  предохранителя,
заставил несколько раз проделать эту процедуру, пощелкать курком... Все  это
он делал, как  бы  в шутку,  но  Светлане от  этого  легче  не  становилось.
По-прежнему предчувствие угнетало ее и она боялась поделиться с Павлом.





     Семен первую ночь провел у Шварца, а потом исчез на  несколько дней. Он
сидел безвыходно в своей  грязной  комнатушке, пил водку  и  обдумывал  план
мести. При  каждом  воспоминании о  днях,  проведенных в хлеву, он  едва  не
сходил с ума от  ярости и еле  сдерживался, чтобы  не разнести  все  вокруг.
Только  боязнь соседей,  которые  могли  вызвать  милицию,  удерживала  его.
Милиции он  не  боялся, но  мысль о том, что это  может  помешать его мести,
заставляла только бессильно ругаться и привычно скрежетать зубами.
     Чтобы забыться, пробовал спать, но сон  получался нервный, отрывистый и
не давал желанного отдыха.  Проснувшись  в  очередной раз,  Семен  больше не
пробовал  уснуть.  Выпил немного водки, помотал всклоченной головой  и решил
заняться подготовкой к поездке к этому гаду,  мужику,  мать его так... Пусть
он  хоть  из "зеленых  беретов"  будет,  против  пистолета  не  попрет.  Это
проверено,  не  такие  ломались...  В  том,  что  он  убьет  его,  Семен  не
сомневался, но еще хотелось заставить горько пожалеть, что он так обошелся с
ним, Семеном... Чтоб на коленях прощения просил, сука.
     Семен   достал  из  тайника  пистолет,  вынул  обойму.  Почистил  ствол
самодельным  шомполом,  пересчитал патроны, пошарил  еще  в тайнике,  достал
полиэтиленовый пакет, отсыпал из него  еще патронов, набил  запасную обойму.
"Макаров" был  хоть  куда, Семен усмехнулся, вспомнив, как они  забрали этот
пистолет  у  одного мента, тот  даже  пикнуть не  успел, как  ему врезали по
голове  и оттащили  в подворотню...  Тоже  мне, борец  с  мафией... И  рацию
забрали, жалко что одна, а то бы пригодилась завтра.
     Он  аккуратно  завернул пистолет, запасную обойму и патроны россыпью  в
тряпку, уложил в "дипломат", достал из  тайника нож. Это был, нож неизвестно
почему  называемый  финским.  Не добрый надежный армейский клинок,  а хищное
тонкое оружие убийства, специально придуманное для внезапного  нападения,  с
наборной рукоятью. Нож тоже последовал за пистолетом в "дипломат".
     Встала  новая  задача: видимо, уходить нужно  оттуда сразу далеко, сюда
возвращаться нельзя. Он  вздохнул, пошарил по  ящикам, карманам, разложил на
столе скомканные деньги, паспорт один, другой. Забирать надо было все...



     Валерий Петрович встретился с Семеном без посторонних.  Он понимал, что
от второй поездки в Крисвяты ему отговорить этого уголовника не удастся. Что
ж, надо из этого получить максимальную выгоду. И все-таки, не мог  заставить
себя  говорить открыто, хотя и знал, что Семен не обращает  внимания  на его
лицемерную маскировку и видит в его словах истинный смысл.
     -- Семен, надо избежать мокрухи, хотя я понимаю, что тебе это трудно...
Но ведь сколько  свидетелей будет, ты об этом подумал? Знаю я тебя, начнешь,
так не остановишься...
     -- Не знаешь ты меня, Валера, только догадываешься и трусишь, как  бы я
тебя не замарал. А ты в  дерьме по самые уши:  все,  кого мы потрошили,  это
твои  клиенты. И  дурной  ты к тому же -- мне из-за обиды, но без денег тоже
незачем мочить этого  мужика, надо заставить деньги отдать, а там посмотрим.
Но ты прав, свидетелей много и расколются они, как пить дать...
     Валерий не выдержал.
     -- Сам-то ты тоже не долго продержался, как я понял, так что..
     --  За меня  не  бойся, за  своих ребят молись, ненадежные. Один дурак,
другой жалостливый оказался.
     -- Оба пойдут, сделают, что скажешь, только ты прав, не надежные...
     -- Валера, я тебе вот что скажу: самый ненадежный  -- это ты. И когда я
вернусь, мы  с  тобой еще  поговорим,  сколько  ты мне за все-про-все должен
будешь, а за тобой должок, запомни. Приготовь кусков десять, не меньше.
     Валерий  побледнел, закусил  губу: вот оно, ждал ведь такого,  что этот
бандит  потребует  деньги, и  вот потребовал...  Валерий знал, что  Семен от
своего не отступится и тогда... Тогда повязаны они будут так, что дальше уже
все равно...
     --  Ты что,  Сема? Какие  деньги? Ты  возьмешь у мужика, мне  ничего не
надо... Ребятам дашь малость, пусть отстанут. А тебе все деньги, мало?
     --  Мало, мне линять надо  будет  отсюда и залечь  надолго,  понял? Или
растолковать? Половину принесешь сегодня вечером, остальные, когда  позвоню,
скажу куда. Попробуешь зажать -- сам знаешь, что с тобой будет, а то я вижу,
ты многого  хочешь  -- и  мальчики  уже не  нужны,  и мужику  рот  заткнуть.
Соображаю,  к чему клонишь. Я б тебя послал  подальше, да все это и мне надо
самому, потому тебя  пока не трону,  только заплатишь, Валера. Поедем завтра
рано утром, надо подготовиться, не так как в прошлый раз... Позвоню, жди.



     Валерий  Петрович пришел домой подавленный: влип  в историю, из которой
не выбраться. Даже если у Семена  все  пройдет гладко и он слиняет и заляжет
надолго, все равно спокойствия не будет. Останется только ждать, что вот-вот
возьмут  этого уголовника, он  расколется и тогда... С другой  стороны, если
Семен  натворит  дел,  а  этот  мужик, как  его,  Лемешонок,  останется,  то
опять-таки несладко придется, мужик,  видать,  тертый, просто так этого дела
не оставит... Хорошо, если бы никого не осталось...
     Валерий даже привстал с любимого  кресла при  этой мысли.  Никого, даже
Семена... Тогда все было бы по другому -- перебили друг друга эти бандиты, и
все.  Он тут не  при чем. Остается Валя и бывшая жена этого мужика, так ведь
тут никаких  доказательств  нет, разве что  знакомство  с  Анатолием, но это
можно и отмазать, прямых улик нет, а это главное.
     Валерий, возбужденный открывшейся перспективой, налил себе коньяку и...
отставил  рюмку в  сторону. Взял табуретку  и  полез  на  антресоли, вытащил
оттуда запыленный длинный сверток. Брезгливо отряхнул пыль, разложил сверток
посередине комнаты  на  ковре.  В  нем  оказалась  охотничья  малокалиберная
винтовка  с патронами.  Винтовка оказалась в полном порядке, патронов  почти
две пачки... Валерий проверил затвор и все снова завернул в тряпку.
     ...Часы  показывали  половину  третьего  ночи,  когда  "Волга"  Валерия
Петровича выехала из города на шоссе.



     Около  шести стасова  "девятка"  тихо подъехала к  дому  Анатолия.  Сам
Шварц,  поеживаясь от утренней  прохлады и  недосыпа, ждал  на  углу.  Семен
встретил машину около парка, стремительно сел  на заднее сиденье,  едва Стас
успел притормозить, захлопнул дверцу и приказал:
     -- Гони.
     Стас вел машину не так, как той ночью, но достаточно быстро и уверенно.
Все молчали,  говорить  было  не  о  чем,  все уже  обговорено  и продумано,
оставалось только определиться на месте, как осуществить задуманное...



     Против обыкновения Павел встал довольно поздно,  около восьми. Светлана
еще спала и он осторожно  прошел на  крыльцо. Утро было  свежее и солнечное.
День  обещал быть жарким и сухим. Павел облился водой  у колонки и  пошел  к
машине   --  сегодня  надо  было  бы  съездить  в  район,  разузнать  насчет
стройматериалов.  Ремонт затягивался  и  Павел  беспокоился, успеют  ли  они
закончить  его  до дождей.  Павел  осмотрел мотор, проверил  и долил  масла,
захлопнул капот. Все в порядке, можно ехать.
     Светлана проснулась от стука  капота  и, не вставая, сладко потянулась.
Вспомнила, что Павел собирался  в район, вскочила и побежала на кухню  -- он
не любил ждать свой любимый чай...
     -- Может и мне с тобой съездить? Кое-что купила бы...
     -- Как хочешь, только ничего не купишь, день будний, базара нет...
     -- И то верно. Ты-то долго будешь?
     --  Нет, думаю, засветло вернусь, но не раньше.  Много  успеть надо. Вы
тут без меня чем-нибудь займитесь, не скучайте.
     -- Где уж нам скучать, я займусь сегодня уборкой, а Леша...
     -- Леша пусть забор починит, а то дожди пойдут, опять на зиму останется
с дырками, перед людьми неудобно.
     Павел наскоро собрался, поцеловал жену и его "луноход" через пару минут
запылил по дороге в райцентр.  Светлана проводила его взглядом  через  окно,
переоделась в старый халатик и энергично принялась за уборку.
     Проходя с ведром мимо алешиной комнаты, весело закричала:
     -- Подъеи, лентяй! Петушок пропел давно.
     Заспанный  Алексей, подражая отцу, сразу же побрел на кухню за чаем. Не
обнаружив налитой  чашки,  начал  что-то  ворчать  про  порядки  в доме,  но
Светлана весело ответила на его ворчание:
     -- Не велик барин, сам нальешь. Вот  будешь зарабатывать, как отец, так
тебе и в постель кофе подавать будут.
     -- Кто это мне подавать будет?
     -- А это  уж,  не  знаю, кто. Тебе видней, из города привезешь кралю, у
тебя их много, видать?
     Алексею  было   приятно,   что  Светлана  шутит  с  ним,   не  пытается
"воспитывать", особенно после всего случившегося, понимает его.  Он сидел на
отцовском месте, прихлебывал чай и улыбаясь слушал Светлану.
     -- Еще отец наказал, чтобы забором занялся, стыдно, говорит, фермеры, а
забор  дырявый.  Так что, топор-пилу в руки и  давай, марш отсюда, я хоть  в
доме приберу...
     Алексей  взял  в сарае  инструменты и пошел  к дальнему концу  огорода.
Вскоре оттуда послышалось веселое постукивание и не менее веселое пение.





     Валерий  Петрович остановил  машину  у  поворота  на  грунтовую дорогу.
Табличка  на  придорожном  столбе  указывала  направление  и  расстояние  --
"Крисвяты 12  км". "Волга" медленно съехала в небольшую низину и  укрылась в
кустах. Валерий Петрович  вышел  из машины,  захватив сумку  с провизией,  и
принялся за завтрак, внимательно поглядывая на дорогу.
     С завтраком было давно  покончено, тянуло в  сон  на свежем  воздухе...
Валерий  начал  поклевывать  носом,  когда  на  повороте  появилась знакомая
"девятка." Она,  не останавливаясь,  проскочила  поворот и небыстро пошла по
грунтовке. Валерий  не спеша выехал  на  дорогу и пошел  следом, стараясь не
обнаружить  себя,  а  главное,  вовремя  заметить  остановку  "девятки" и не
наткнуться на ее пассажиров...
     Когда  машина свернула к  Крисвятам, Семен  насторожился  и снова  стал
похож на небольшого  хищного  зверя. Он вертел  головой по сторонам, замечая
все ответвления дороги. Наконец, сказал Стасу:
     -- Свернем сюда, посмотрим.
     Машина, переваливаясь по  корням деревьев, катилась по лесу. Неожиданно
большие деревья  закончились,  дорога  стала ровной, но  мокрой. Стас вышел,
потопал ногами по земле.
     -- Болото начинается, как бы дальше не застрять.
     -- Давай еще немного...
     "Девятка" осторожно  поползла  по  мягкой  дороге.  Через  полкилометра
стало, ясно, что дальше ехать некуда...



     Валерий  потерял  "девятку": по спидометру вроде бы и  Крисвяты  должны
вот-вот показаться, а машины впереди не было.  Валерий  не решился повернуть
обратно,  чтобы не наткнуться на дружков, а  снова повторил маневр -- загнал
машину в кусты и стал наблюдать за дорогой. Расчет не подвел  -- минут через
двадцать  "девятка" проползла мимо него. Проехав  метров  двести,  она вдруг
свернула  в  лес  по  мало  наезженной  дороге.  Валерий  не  сразу  решился
преследовать  их,  подождал, не возвратятся  ли... Примерно через  час и его
"Волга"  поползла по болотистой,  едва заметной колее. Через некоторое время
дорога  поднялась  повыше  и  стала  песчаной,  а  еще через минуту  Валерий
неожиданно для себя выехал почти на берег  озера. Интуиция подсказала ему не
показываться  на  открытом  месте. Снова  укрыв  машину, он пошел  разведать
обстановку. Дорога кончалась на берегу, однако  в сторону  вела свежая колея
--  значит проехать все-таки  можно.  Валерий  вернулся к  машине,  проверил
надежность маскировки и снова стал ждать.
     И  опять  он  не  ошибся:   "девятка"  показалась  на  берегу.  Валерий
удовлетворенно  хмыкнул,  но их  машина  вдруг  остановилась  всего метрах в
пятнадцати  от него. Он быстро втиснулся в кусты, однако тревога была ложной
-- Стас вышел посмотреть на колею.
     -- Здесь быстро не поедешь, машину надо оставлять ближе к дороге, иначе
мы тут засядем на скорости и все...
     -- Ладно, умник, так и сделаем. Садись, еще успеешь  оглядеться,  когда
вернемся.
     У  Валерия отлегло, значит  они наметили это место для стоянки, что  ж,
очень хорошо... Едва  "девятка" скрылась за  деревьями, он отправился по  ее
следу в обратную сторону. Колея довольно быстро  оборвалась и он  сначала не
понял,  почему.  Оглядевшись,  даже присвистнул  --  метрах в  ста, почти на
берегу стояла  бревенчатая  избушка, по  виду  --  нежилая. Валерий, держась
кустов, осторожно  приблизился  -- никаких следов людей  не  было  видно. Он
обошел избушку. Вокруг была засохшая чешуя, в полураскрытом  чулане  свалены
ящики  из-под рыбы, но рыбного запаха не было, видимо, рыбаки или браконьеры
были  здесь давно, не меньше нескольких дней назад. Отличное убежище,  ай да
Семен... Валерий быстро пошел к машине.  Перегнать "Волгу"  в  удобное место
было  делом нескольких минут,  еще полчаса заняла  тщательная  маскировка ее
ветками и травой. Теперь снова надо было ждать...



     Машину оставили в лесу, не доезжая до поселка. Дальше шли пешком. Перед
поворотом к дому Лемешонков, Семен круто взял в  сторону и стал обходить дом
со  стороны  небольшой  возвышенности, откуда  хорошо  просматривался  двор.
Друзья залегли в кустах, разделись, словно загорая на августовском солнце.
     -- Стас, дай-ка сюда бинокль.
     Стас  вытащил  из сумки  бинокль  в  чехле и  подал Семену. Неожиданно,
зацепившись за  ремень бинокля, из  сумки вывалился охотничьий нож.  Семен с
любопытством поглядел на Стаса.
     --  Да мы никак  вооружились?  Это  зачем  же,  неужели хотите человека
зарезать, а? Ка-а-ак интересно!
     Стас быстро уложил нож в сумку и ничего не ответил. Семен тоже не  стал
больше подкалывать его и занялся наблюдением. Алексея  он засек сразу -- тот
работал в углу огорода. Больше никто из дома не показывался.
     -- Так,  пащенок дома, а вот кто еще -- не знаю. И где этот гад сейчас?
Трудится, наверно...
     В  дом  идти  Семену  не хотелось, особенно днем, не будучи уверенным в
том, что хозяина нет  дома. Он помнил и кулаки Павла и ружье, что  висело на
стене.  Этот  мужик  может  и  пристрелить,  чего   доброго.  Правда,  Семен
кокетничал сам с собой, он был уверен, что против пистолета Павел не попрет,
поймет, на чьей стороне сила и уж второй раз он так не отделается...
     -- Будем ждать до  шести --  приедет мужик, будем брать  всех троих, не
приедет -- только этих. Загорай, ребята, вдруг больше никогда так позагорать
не придется.
     -- Не каркай...
     -- А ты закрой хавало и заткнись, я не каркаю, а рассуждаю...
     Больше никто не промолвил ни слова до самого вечера.






     Павел  мотался по  райцентру  из  одной  конторы в  другую,  от  одного
начальника к  двум  другим. Они вырастали на  его пути,  как  новые головы у
дракона. Стоило договориться с одним,  как  тут же  возникала  необходимость
подкрепить  договор еще  двумя,  а то и  тремя  подписями. Павел  собрался в
кулак, чтобы не дать волю  эмоциям и  не  высказывать в каждом кабинете все,
что он думает о его владельце. В последней конторе, где наконец-то подписали
заказ, Павел обратил  внимание  на  человека в кожаной курточке, внимательно
следившего за борьбой Павла с бюрократами. Когда Павел облегченно закурил на
крыльце, пряча заветные договоры в карман, человек в кожаной куртке окликнул
его.
     -- Здравствуйте. Вы -- Лемешонок?
     -- Да, он самый, а вы, простите, кто?
     -- Степанов, из газеты. Мне тут про вас столько  рассказывали -- лучший
в районе арендатор, фермер. Хотелось бы поговорить, вы не торопитесь?
     -- Да нет,  уже не тороплюсь.  Не думал, что до конца рабочего дня  все
успею подписать, загоняли проклятые по кабинетам...
     -- Идемте, посидим где-нибудь, перекусим.
     -- Это бы  не помешало, целый день пообедать  некогда  было. Садитесь в
машину, поедем в ресторан, пока там пусто.
     Ресторан мало  чем напоминал своих городских собратьев  по  названию --
столовая и столовая, только по вечерам  здесь подавались и спиртные напитки.
Тогда  здесь было  не протолкнуться, пили  за столами,  на  подоконниках,  в
коридоре, вестибюле, на лестнице. Что нельзя  было  выпить  здесь, уносили с
собой...
     Сейчас  пока была  тихо,  только  за  двумя-тремя  столиками  виднелись
посетители, явно командировочные.  Степанов  и Павел  сели  у  окна  и стали
тоскливо поджидать официантку, одну-единственную на весь зал.
     --  Я пишу на сельхозтемы, вот и решил с вами познакомиться, хотел даже
к вам домой ехать, но вот так получилось...
     -- А  что вас интересует, я ведь фермер без году неделя и  успехов пока
особенных нет. Взял бычков, откормил, продал -- вот и вся работа.
     -- Мне  не хотелось бы писать о вашем  хозяйстве,  о вашей работе, меня
интересует ваша политическая позиция, философская...
     -- Ого, куда вас потянуло. Это не ко мне, какая у меня философия, я уже
рассказал вам только что: откормил -- продал, вот и все.
     -- Слышал я, что вы враг колхозов и здесь я с вами полностью солидарен.
     -- Скажите, сколько лет вы пишете на эту самую сельхозтему?
     -- Я, можно сказать, ветеран -- лет пятнадцать по районам мотаюсь.
     --  Ну, вот,  а  теперь  другой вопрос: давно ли  вы стали таким врагом
колхозов?
     -- Ну, это демагогия. Некорректный вопрос, сами понимаете,  какое время
было.
     --  А какое  было? Такое же. Для вас ведь ничего не  изменилось: вы как
ели хлеб, мясо, картошку из магазинов, так и едите... А вы не задумались над
тем, почему вы за мной охотитесь, как эа редким зверем? Потому, что я и есть
пока очень редкий зверь. Мало пока нас, фермеров.
     -- Колхозы мешают...
     -- А чем это колхоз мне помешать может? Председатели, начальники -- эти
могут, да и  то не  все. Колхозы разломать можно очень быстро. Согласен, они
народ плохо кормят. И  распускать их надо, но как? Вот  когда  мы,  фермеры,
станем по-настоящему на ноги, тогда делайте с ними, что угодно.
     -- Честно скажу,  не ожидал я  от  вас таких реакционных, прямо скажем,
взглядов...
     -- Лгать грешно, но еще более страшный грех -- говорить правду. Человек
стал человеком  только  потому, что  научился лгать, а  значит испытал,  что
такое радость и  забвение. С тех пор человечеству всегда  хочется радости. А
какая радость от той  правды, которая идет с  экрана телевизора? Пара  таких
вот правдолюбцев может  погубить  в сто раз больше людей, чем  армия лжецов.
Посмотрите внимательней вокруг и вы увидите эти жертвы...
     -- Странная у  вас  философия, прямо какой-то Лука из пьесы Горького...
Как вы можете оправдывать все, что творится у нас?
     --   Ничего  вы,  однако,  не  поняли  и   не  поймете.  Страну  спасут
обыкновенные  человеческие  чувства:  любовь,   сострадание,  дружба,  долг,
наконец... Хотя мы это уже проходили: я -- должен, ты -- должен...  Никому я
ничего не должен.
     Вам тоже могу посоветовать -- зарабатывайте побольше и не будете никому
ничего не должны.
     -- Как просто у вас, все свели к материальному благополучию.
     -- А к чему еще сводить? Что  вы делаете в жизни такого, чтобы  вас это
отличало от остальных людей. Как вы пишете, не знаю, не читал, а возраст уже
не детский, значит пишете  не очень, платят вам  мало. Вот вы и ищете, чтобы
еще разломать, чтобы стать  знаменитым в  одночасье,  все  вас любить будут,
автографы просить. Нравится вам такая правда?
     -- Какая же это правда, вы же совсем меня не знаете?
     -- А вот так! Это моя правда и неважно, прав я  на  самом деле или нет.
Моя и все тут. Вам, я вижу не нравится, а мне может не понравиться ваша, так
что же делать? Вот и идет война разных правд, а страдают люди и кровь льется
настоящая, людская...
     --  Вы, я слышал, тоже воевали, ранены... Но  ведь воевали  за неправое
дело, вмешивались в чужие дела, как же быть  с этим? И, наверно,  пенсию  за
это получаете, льготы имеете?
     --  Вот вам  и еще одна правда:  война была преступная,  участники тоже
чуть  ли не  преступники: воевали не там, где надо  -- эначит  просто плохие
люди. Одни, мол, протестовали  против войны, а вы отправились воевать.  Тоже
правда. Только вам этого не понять никогда. Для этого надо было быть там...
     Павел помолчал,  заканчивая  ужин, отодвинул  тарелку,  взял  стакан  с
компотом, посмотрел на подозрительную жидкость и отставил в сторону.
     -- Нет, дорогой товарищ Степанов, пишущий  на сельхозтемы, пенсию  я не
получаю, льгот не имею,  не  заслужил.  А деньги  я зарабатываю, чего  и вам
желаю.
     Положив  на стол деньги,  Павел  Алексеевич,  попрощался с  журналистом
кивком головы и пошел к выходу.





     Семену  уже надоело наблюдать за домом и двором Лемешонков. Алексей все
еще  возился с изгородью, жена  часто  выбегала  во  двор выбивать половики,
ковры, выносила мусор... Уборка у нее. Мужик трудится, жена  дом стережет. А
фрайерок  эабор чинит.  Чини, чини, не  поможет  твой забор против настоящих
воров... Главного не видать, но скоро будет:  что-то те, во дворе,  часто на
часы посматривать стали и на дорогу.  Пора начинать, но хотелось,  чтобы они
были в доме, хотя... Семен привстал на коленях.
     -- Шварц, тебя он сразу узнает,  а вот Стасу наденем кепочку... Так, ты
подойдешь со  стороны дороги к  фрайерку,  пусть он на тебя  смотрит,  пусть
узнает, он сразу не сообразит. А я пойду за сараем. На меня не смотри, будет
разговаривать  -- поговори со  старым  другом. Шварц  на  месте пока,  а как
только я этого дурачка уговорю, быстро в хату и чтоб баба не пикнула. Только
не вырубай,  пусть своими ногами идет.  Я за тобой в  хату,  а Стас бегом за
машиной. Сдавай задним ходом, чтоб сразу рвануть. Пошли.
     Стас неторопливо шел  по дороге, намереваясь пройти вдоль  забора,  где
возился  Алексей. Уже  подходя  ближе, он  вдруг  сообразил, что у Алексея в
руках топор!  Ничего  себе задачка!  А  что,  если  он  меня  этим  топором?
Настроение  упало, но  Стас продолжал двигаться, как  автомат. Семен кустами
проскочил  к  другой  стороне забора  и теперь  тоже приближался  ко  двору,
стараясь, чтобы между ним и домом все время находился сарай и укрывал его до
поры  до времени.  Алексей  был  занят упрямой перекладиной и заметил  Стаса
только метрах в пяти от себя. Рука невольно подтянула к себе топор, но вид у
Стаса был самый, что ни есть, мирный, да и припомнился ему  такой задушевный
разговор тогда, в машине...
     -- Опять приехали... Что еще надо?
     Стас не спускал глаз  с топора и боялся, как бы Алексей не оглянулся --
Семен был уже в двух шагах с обрезком палки в руках.
     -- Я один приехал... Порыбачить, сам ведь говорил...
     -- Нечего тут рыбачить, катись, откуда приехал.
     Алексей показал рукой, куда  следовало катиться  Стасу и заметил  тень,
легшую  ему  под ноги, резко  повернулся, но топор  поднять не  успел. Семен
ударил его сильно, с оттяжкой, прямо в лоб. Алексей мешком осел на землю.
     Шварц  хорошо видел эту короткую стычку  и почти бегом бросился к дому.
Но и Светлана, случайно глянув в окно, увидела тех двоих, упавшего Алексея и
бросилась в комнату, где  висело  ружье.  Сорвав  его со стены,  она неумело
попыталась переломить стволы, но все уроки Павла вылетели из головы и теперь
она, чуть не плача от досады, ломала стволы о колено...
     -- Ну, ружье не сломай, красотка.
     Светлана  подняла  голову  -- в дверях стоял  тот  здоровенный  детина,
которой бил тогда Павла. Она вскинула ружье, почти уперлась в грудь Анатолия
и нажала курок... Анатолий взялся за стволы и рванул ружье к себе.
     -- Заряжать сначала надо...
     Он открыл затвор и побледнел -- в обоих стволах желтели патроны. У него
предательски  подкосились ноги. Вот  стерва, чуть не убила... Хорошо, что  с
предохранителя  не  сумела  снять.  Светлана  тоже   оторопело  смотрела  на
заряженное ружье и не понимала, почему же оно не выстрелило?
     --  И  с предохранителя снимать, стерва,-- пришел в себя Шварц и ударил
Светлану по лицу. Ошеломленная неудачей, она слабо попыталась защититься, но
в комнату вошли  те двое: маленький  уголовник  и  белобрысый водитель. Силы
внезапно  покинули ее. Все, это конец, сейчас они просто убьют меня и все...
Светлана села на стул и тоненько заголосила...
     -- Заткни ей пасть, а то  всю деревню поднимет. Стас, ты еще здесь?  За
машиной, быстро!
     Стас исчез,  а  Шварц завязал Светлане  рот  какой-то тряпкой и  быстро
шарил по шкафчикам. Обнаружил бижутерию, женские безделушки, сунул в карман.
Семен тоже не стоял на месте  -- он торопливо заглядывал  в ящики, шкафы, не
особенно надеясь найти что-либо ценное, но все-таки -- а вдруг деньги где-то
близко... При  этом не забывал  посматривать  на дорогу, чья машина появится
первой. Потом подошел к сидящей на стуле Светлане.
     -- Деньги где, знаешь?
     Светлана замотала головой.
     -- А муж скоро приедет?
     Светлана снова замотала головой и замычала.
     -- Ладно,  заткнись,  и без  тебя  управимся, мужик сам принесет, чтобы
тебя выручить, кисонька...
     Светлана замолчала  и испуганно  уставилась  на Семена --  что  еще они
задумали?  Семен взял  со  стола Алексея  лист бумаги  и  ручку, стал что-то
писать. Шварц выглянул в окно и сообщил:
     -- Стас приехал, потащили...
     Семен  закончил писать, укрепил  записку  в середине стола и подошел  к
Светлане, показывая ей стасов нож.
     -- Сейчас сама пойдешь и сядешь в машину, а то я тебя немного пощекочу.
     Не отводя глаз  от  сверкающего лезвия, Светлана бочком  стала медленно
двигаться к двери.
     -- Быстрее, сука, не надейся, муж твой еще далеко. Шварц, тащи фрайера.
     Светлана  села в  машину,  все  время  ощущая острие  ножа  на  спине и
втиснулась в  угол, подальше  от этой  хромированной  смерти.  Шварц дотащил
Алексея до машины,  вбросил его на колени  Светлане. Алексей слабо застонал,
но в  сознание  не  пришел.  Кровь на лбу  запеклась, и  рана  только слегка
кровоточила.  Светлана  платьем  попыталась  стереть  кровь,  Алексей  вновь
застонал.
     --  Ты глянь, сестра милосердия!  Ты его  своим бюстгальтером перевяжи,
ему приятно будет... и мне!
     Шварц еще ржал, когда Семен резко вкинул свое тело на переднее  сиденье
и приказал Стасу:
     -- Вперед. А ты положи их на сиденье, пусть не торчат в машине.
     "Девятка" быстро проскочила участок дороги, где им могли  повстречаться
люди,  но на  всякий случай Стас надел большие темные очки,  Семен все время
противно  сморкался  в грязный платок,  а  Шварц  подтянул Светлану  к себе,
облапил ее своими ручищами и сам навалился на нее, отпуская грязные шутки.
     -- Не прозевай поворот, -- голос Семена вновь приобрел командные нотки.
     Машина плавно скатилась с дороги и осторожно пошла по узкой колее между
болот. Не доезжая берега, Стас повернул к избушке, остановился.
     -- Шварц, погляди, нет ли там чего?
     Шварц  взял  нунчаки и,  поигрывая  ими, медленно  пошел  к избе. Через
минуту  он призывно помахал  рукой. Все было тихо. Машина,  завывая мотором,
преодолела последние метры болотистой почвы и застыла под кустами.





     Валерия Петровича разбудил как раз этот последний надсадный вой мотора.
Он укорил себя за то,  что чуть не  проспал,  и задумался. Одни они приехали
или нет? Кто с ними, или дело сорвалось? Выходить сразу было  опасно, сейчас
они начеку и могут засечь... Надо подождать темноты...



     Павла  немного расстроил разговор с журналистом, однако  не  очень.  Он
понимал этого человека с его желанием поскорее добиться успеха  и признания,
видел его попытки найти простые решения всех проблем, при которых достаточно
произносить громкие слова о демократии, частной собственности, плюрализме  и
все тут  же обернется изобилием. Он не мог понять, как такие люди до сих пор
не  могут  понять,  что  булки  растут не на деревьях, что вымя  у коровы не
находится не между передними  ногами, а совсем наоборот, но при этом со всех
газетных страниц,  телеэкранов учат крестьян уму-разуму и гордо именуют себя
их защитниками  и радетелями. А стоит кому-нибудь сделать  что-либо стоящее,
его  тут же  либо  душат  бесчисленными  проверками, либо  вообще  объявляют
жуликом...
     Скоро мысли переключились на дом.  Обещал  приехать засветло,  а солнце
вот-вот сядет и  тогда через  полчаса будет темно... Не выполняете обещание,
Павел Аленксеевич, нехорошо, надо бы поторопиться. Ужин в этом ресторане был
паршивый,  а может разговор этот дурацкий всю пользу от еды уничтожил?  Есть
вдруг  захотелось до боли в желудке. Сейчас неплохо бы блинов со шкваркой...
Он прибавил газу.
     Настроение улучшилось. Павел даже эамурлыкал  старую песню, которую пел
редко и то, только когда бывал один.
     Эх, трали-вали, а мы того не знали,
     Не думали, не ведали, ребята, не гадали,
     Что где-то в центре Азии
     На брюхе будем лазить мы
     По джунглям за останками "фантомов".
     Над нами самолеты и Джонсона пилоты
     Сегодня отбомбились стороной....
     Съезжая  к озеру, Павел успел  заметить, что в доме не было света, спят
что  ли?  Вроде  бы рановато... Павел почувствовал,  как где-то  внутри него
сработал сигнал опасности.  Это было настолько явственно, что он усмехнулся,
вспомнив  слова Светланы, что в нем  заложен адский механизм, который забыли
выключить. Но  усмешка быстро исчезла -- Павел  доверял этому сигналу и  все
мечты о блинах улетучились навсегда.
     К дому машина  подошла накатом, мотор у вездехода был шумный и Павел не
захотел  рисковать.  Во  двор  он  тоже  не стал въезжать,  а остановился  в
воротах,  загородив их. Минуту он  неподвижно сидел, всматриваясь  в  темные
окна  дома  и  надеясь  заметить  какое-либо движение в  нем.  Занавески  не
шелохнулись, а вот  дверь, ему показалось, вроде  бы приоткрылась. Мишень из
меня сейчас знатная, пали по стеклу -- не промажешь. Так,  проверим реакцию.
Павел тихо приоткрыл дверцу, включил фары и вывалился из  машины... Выстрела
не было. Павел из-под машины  осторожно выглянул --  дверь была приоткрыта и
неподвижна.  Иллюиинацию  пора кончать.  Он  привстал  и  выключил  свет.  В
наступившей  темноте рывком бросился к двери  и стал у  косяка,  стараясь не
дышать  громко. В доме было тихо.  Так тихо,  что Павел понял без дальнейших
проверок -- дом пуст.
     Сигнал близкой  опасности  вроде затих, но не  уходил. Медленно  открыв
дверь, Павел  осторожно вошел  в дом, настороженно  ожидая  нападения,  хотя
понимал,  что сейчас  нападения  не  будет,  здесь  его  ждет что-то другое.
Проклятая язва заныла в  левом боку  весьма некстати  и Павел понял,  как он
сейчас волнуется -- язва была прибором безошибочным. Нащупав выключатель, он
включил свет в гостиной  и отпрянул  назад за дверь, успев, однако  заметить
беспорядок. Теперь у него сомнений не было  -- Светланы и Алексея здесь нет.
Во всяком случае, живых...
     С обычными предосторожностями он осмотрел весь дом. Затем взял фонарь и
вышел  во  двор. У  забора  лежали  инструменты, на  крыльце валялся  окурок
сигареты с фильтром... Сарай встретил его визгом голодных свиней. Жена и сын
исчезли.  Павел  вернулся к машине, хотел по привычке поставить ее на место,
но  передуиал.  Он тщательно  запер дверь  на  все засовы,  потом  методично
задвинул шторы  на окнах, стараясь не показываться  в проемах  окон,  вместо
люстры включил торшер. Он  стоял в углу и определить, где находился Павел по
его  тени на  шторах мог  только  профессионал. Павел  Андреевич  сейчас  не
раздумывал, он  действовал так,  как срабатывала  в нем  эта  самая  машинка
внутри.
     Теперь можно было осмотреться основательно. Записка на столе, заботливо
прикрепленная Семеном, не сразу бросилась в глаза из-за кавардака в комнате,
но Павел заметил ее. Она было написана корявыми печатными буквами.
     "мы ждем тебя в рыбацкой избе на озере. Прехвати бабки и не зави ментов
сам знаеш что будит с твоей бабой и сыном".
     Павел энергично потер  щеки и снова перечитал записку. Сон, дурной сон,
этого не  может  быть, не должно быть... Теперь  он понял,  что все его меры
предосторожности были бесполезны. Эти сволочи и так держали его за горло. Им
не  надо было  рисковать, они обошлись  без  этого, сыграли  в одни  ворота.
Сыграли?  Или только выиграли первую схватку? Ее-то они выиграли, это точно,
тут  уж  никуда  не денешься. Просчитаем  их  ходы. Светлана  и Алексей там,
значит, здесь  они не  решились...  Что не  решились, деньги отобрать?  Нет.
Первый  раз они так  и сделали, сейчас  --  нет. Сейчас  у них другая  цель.
Светлана говорила, что этот уголовник не  простит унижения...  Она оказалась
права, а вот он опять...  Унижение и страх. Страх,  что они проболтались про
своего  пахана? Может быть,  но тогда еще  один  человек  в игре?  Это хуже.
Четверо, пожалуй, многовато. Страх... Самое опасное, что они чего-то  боятся
и  от страха  сделают все, что угодно. Вывод,  делай вывод, не бойся сказать
вслух,  что  они приехали  тебя убить. Убить.  Тебя. И твою  семью, так  как
свидетели им не нужны, это элементарно. Варианты? Отдать деньги  и пообещать
молчать.  Противно, но можно.  Что это дает? Отпустят?  Изобьют  и отпустят?
Маловероятно, но  могут.  Только при  этом  заставят унижаться,  будут долго
бить... Черт с ними, пусть бьют, унижают, пусть берут деньги... Перетерпим.
     Стоп.  Хватит  болтать  и   прятать  голову  в   песок.  Ничего  ты  не
перетерпишь, ничем не откупишься -- у них в руках твой сын и  твоя жена. Это
ты тоже собрался терпеть, толстовец недорезанный? Вот то-то...
     Павел пошел на кухню и заварил чай. Бежать сейчас, ночью, сломя голову,
бесполезно. Он  хорошо знал эту избушку -- если там закрыться изнутри, можно
высидеть долгую  осаду... Они вооружены, сомнений  нет. Привезли  с  собой и
здесь ружье  прихватили. Оставлял  для защиты, а  выходит  сам вооружил этих
жлобов. Хорошо, что на этот раз не устраивали обыск -- надеются, что  сам на
блюдечке деньги принесу. Принесу...
     Время у него есть, до рассвета еще далеко, в темноте они сами никуда не
двинутся -- мест не знают, а там такие болота, что ночью из них и местный не
выберется, не  то что эти... Время у него есть, а у жены, у Алешки? Этот гад
еще в тот раз так смотрел на Свету, что... И сейчас она у них! Павел рубанул
ладонью  по  спинке  стула:  она с треском  разломилась. Он  отбросил  ногой
искалеченный стул в сторону  и пошел старому шкафу в углу кухни. Под обычной
фанерной  дверцей оказалась  еще одна, стальная.  Павел  открыл  ее  ключом,
распахнул. Это  был  его оружейный сейф,  где  хранились любимые ружья. Рука
привычно вытащила оружие из стойки, другой он прихватил коробку с патронами.
     Точными  скупыми  движениями,  почти   не  глядя,  он  разобрал  ружье,
тщательно осмотрел затвор,  механизм  подачи. Это ружье, "Браунинг" он редко
брал на  охоту, если  бывал не один.  Ему  надоедало  выслушивать  восторги,
осточертели просьбы подержать,  выстрелить и все это, в  общем  понятное, но
надоедливое  внимание   к  замечательному  оружию.  Он  сам  любил  его  той
сдержанной страстью, которая отличает хорошего охотника, от любителя даровой
дичи.
     Сейчас  он смотрел на разобранное ружье, как на верного друга, стоящего
рядом и  на которого можно положиться. Павел протер масляной тряпкой затвор,
спуск, собрал  ружье и аккуратно вытер его чистым полотенцем, удаляя  лишнее
масло. Пора приниматься за патроны,  в его распоряжении  было  еще часа два,
надо успеть. Он  вывалил на стол содержимое коробки и стал отбирать патроны.
Из нескольких десятков на столе  осталось всего штук пять, а остальные снова
перекочевали  в  коробку.  Павел  поставил  их  перед  собой:  на  картонных
накладках четко  выделялась  буква "И". Маловато для  такой "охоты", надо бы
снарядить еще. Кажется  кое-что осталось... Из оружейного ящика Павел достал
гильзы, снаряженные только порохом, и яркую пачку с надписью "Wingstar". Это
был  подарок  старого  друга, который  неизвестно  как из инженеров  попал в
дипломаты и  при встрече вдруг вспомнил о  страсти Павла и пообещал привезти
что-нибудь  необыкновенное.  Павел  и  думать  забыл об  этом,  однако через
полгода вдруг получил посылку с оказией: вот эти знаменитые пули на крупного
зверя...  Сейчас они лежали в  коробке и  даже тут от них  исходило ощущение
мощи.  Тупорылые, с  аэродинамической  нарезкой, они  напоминали миниатюрные
космические  корабли из фантастических  фильмов. Лишь  однажды  он  применил
такую пулю при охоте на кабана. Загонщики выгнали зверя прямо на  его номер.
Кабан серьезный, пудов на восемь, не меньше. Павел повел стволом и, поймав в
прицел  голову,  нажал  на спуск. То, что произошло,  заставило его опустить
ружье  и застыть  в удивлении: кабан почти  не проскочил вперед  по инерции,
пуля  практически остановила его... Когда Павел увидел рану, ему стало не по
себе. Товарищи по охоте не поверили  своим глазам и стали наперебой  просить
хоть  одну единственную  пулю. Павел твердо отказал  и сам больше не брал их
даже на кабана, обходясь обычными, из охотничьего магазина.
     Теперь  "Wingstar"  лежали  перед ним,  спеленатые,  как  дети,  тонкой
цветной   бумагой.  Он  снарядил  еще  около  десятка   патронов,  тщательно
завертывая гильзы и проверяя их по размеру. Несколько раз прошел прогонкой и
удовлетворенный  поставил снаряженные патроны рядом  с  ружьем цепочкой, как
домино...



     Я ПОМНЮ, что такое  тропический дождь  и жара.  Это  гнусное  сочетание
заставляло ржаветь  даже нержавейку. Оружие за  два  дня покрывалось налетом
противной  слизи, его  прятали  под куртками,  заворачивали  в  промасленные
тряпки,  чистили,  не  переставая,  но   оно  все   равно   ржавело.  Толька
фантастическая  неприхотливость  "калашей" спасала  положение.  Их  не брало
ничто: покрытый слизью, грязный, нечищеный он все равно стрелял, не то,  что
эта капризуля М-15. И все равно,  даже  зная все это, чистили  и холили  эти
смертоносные сгустки железа, как любимых лошадей. Почти каждый день все, кто
не  был  на  задании, обязаны были ходить на стрельбы в соседние заросли.  У
Лехи  были  замашки  старшины-сверхсрочника,  но  ему  прощали  все  за  его
стрельбу. Это нужно было видеть. Падая с вышибленной из под ног доски, редко
кто из нас попадал в импровизированную мишень. У Лехи меньше двух пробоин не
бывало...
     Помню,  как он прикрывал меня, пока  я  возился с радиостанцией,  когда
вьетнамские рейнджеры прищучили нас на  склоне  горы.  Лихорадочно свертывая
станцию,  я  только  боковым   зрение  успевал  увидеть,  как  он  мгновенно
перекатывался по каменному склону  и вел прицельную стрельбу. Пули над  нами
свистели где-то  высоко, значит он  их прижал так,  что  палили они  в белый
свет, для поддержки штанов. Когда  я, наконец, присоединился к нему со своим
"стечкиным",  он  повернулся с жутковатой гримасой,  отдаленно  напоминающей
улыбку, и сказал:
     -- Вот черт, даже устал убивать...



     Павел  подошел  к  шкафу  и снял стоявший  наверху старомодный чемодан.
Замки были  сломаны,  ничего  дорогого и  ценного  в нем давно не хранилось.
Аккуратно сложенные  десантные куртка и брюки лежали в самом  низу,  на дне.
Павел   неторопливо   переоделся,  вытащил  из  кармана  кепку,  примерил...
Подпоясался  патронташем,  часть  патронов  уложил  в нагрудные карманы.  Из
оружейного ящика  он  достал старый десантный  нож  с рукояткой из  наборной
кожи, укрепил  ножны на ноге, под правую руку, и несколько раз проверил, как
он вынимается. Взгляд его упал на записку, лежащую на столе -- она напомнила
о страшной  действительности. Той, о которой  Павел заставлял себя не думать
все время с того момента, как прочел безграмотное послание уголовника...
     Павел еще  раз перечитал записку, плюнул на  измятый листок бумаги  и с
размаху  пришлепнул его  к входной  двери, Пройдя не  оглядываясь  через всю
комнату, он резко развернулся.  Коротким блеском сверкнуло лезвие и  тяжелый
нож вонзился в середину записки...



     Алексей  уже пришел  в  себя,  только  голова  разламывалась  от  боли.
Светлана нашла  в его кармане платок и парень теперь сидел на полу, опершись
на  бревенчатую  стену,  и прикладывал  мокрый компресс ко лбу, чтобы  унять
прыгающий внутри комок боли. Те трое, казалось, не обращали на них внимания.
После  приезда   пленников   заперли  в  доме,  а   сами  пошли  обследовать
окрестности,  пока  не  наступила  темнота. Осмотром Семен остался  доволен:
проехать к избушке можно было  только одной дорогой,  той самой, по  которой
они  сами  добрались  сюда.  Она легко  держалась под  контролем, кусты были
далеко, метрах  в ста от избушки,  и подобраться  незаметно было невозможно.
Мужику волей-неволей придется выйти на открытое место,  будет  как на ладони
под его, Семена, прицелом. Посмотрим,  как он тогда запоет... Лишь бы только
принес деньги с собой, чтобы не пришлось возвращаться в поселок  и искать их
в доме. Найти-то их он  найдет, только сматываться надо будет по быстрому, а
на поиски надо время. Ничего, мужик видать,  любит и  бабу  и  щенка своего,
принесет, куда он на хрен денется...
     Пора настала подумать о том, как отсюда скоренько удрать, после всего.
     -- Стас, машину  перед рассветом перегонишь поближе к дороге, поставишь
на  краю болота, укроешь чем-нибудь и будешь ждать  нас  там. Мы тут утром и
без тебя управимся.
     Шварц привычно загоготал, потрясал лемешонковским ружьем.
     -- Мы ему устроим прием-люкс...
     -- Устроим, -- кротко согласился Семен,  хотя  внутри он весь кипел  от
предвкушения мести. -- А для начала у нас есть с кем побаловаться. Вы ведь и
прошлый  раз хотели, оба, я же видел, да только быстро спать  вас этот мужик
отправил.
     -- А сам-то? Ты сам не валялся?
     -- И я  валялся, вот он и заплатит мне... С бабой поразвлекаться можно,
время  есть, ночью он не  сунется. А утром ему  негде больше проехать, кроме
как  здесь. Там  горка,  там озеро,  камыш,  вот тут мы  и  устроим,  как ты
говоришь, прием. Ладно, пошли в дом, а то нас гости заждались...
     В  избе Шварц отыскал керосиновую лампу, взболтнул --  керосин  был. На
деревянных  полатях  валялись несколько  старых  одеял  и одним  из них Стас
завесил  единственное  окно. Семен запер  дверь, просунув  в  железную скобу
крепкую палку. Теперь  они  чувствовали себя  в  полной безопасности -- даже
если этот  мужик сунется ночью,  ничего  у него не выйдет. Заложники в любом
случае останутся  здесь в  их полной власти, пусть караулит  снаружи сколько
желает. А пока...
     Семен уселся на скамью  перед  дощатым  грубым  столом, заляпаном,  как
почти все в избе, рыбьей чешуей и  открыл  "дипломат".  Шварц,  Стас и  даже
Светлана с любопытством наблюдали  за его действиями. Он сначала неторопливо
достал сверток, развернул тряпку, вынул пистолет, матово блестевший на свету
керосиновой лампы.
     -- Видишь дура, что я твоему мужику припас? Скоро он сам сюда придет за
тобой, а мы его... Пиф-паф! Для  тебя тоже кое-что. -- Семен достал  нож. --
Это тебе лично подарок, глянь-ка... И  знаешь, куда я тебе его засажу? Вот у
них спроси, они для начала тебе кое-что другое засадят...
     Семен неожиданно  рассмеялся,  даже Стас  с  Анатолием  вздрогнули смех
Семена  они  слышали  впервые.  Он  смеялся удивительно тонким  голосом, как
ребенок,  почти  пищал.  Светлана  передернула  плечами,  словно от  озноба.
Смеялся  Семен  долго   и  так  же   неожиданно  прекратил,  как  будто  его
выключили...
     Из "дипломата" Семен вынул бутылку водки, два стакана. Стас спохватился
и из  своей сумки тоже начал вынимать свертки с едой. Голод давал себя знать
-- целый день они  ничего не ели и сейчас набросились на еду, забыв о водке.
Когда первый голод был утолен, все почти одновременно посмотрели на бутылку.
     -- Пожрали -- теперь можно, -- милостиво разрешил Семен.
     Пили по очереди, Семен налил себе больше, поднял стакан и издевательски
поклонился Светлане:
     -- За вас, мадам! Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет!
     Светлане было почему-то не  страшно, только  омерзительно до рвоты. Эти
подонки казались ей придуманными,  не настоящими и все, что происходит,  все
не  взаправду, не может быть  такой мерзости. Но все-таки  постепенно  страх
вытеснял  все  остальные  чувства, медленно  овладевал  сознанием, заставлял
холодеть кончики пальцев...
     Прикончив  бутылку, трое  налетчиков молча курили и Светлана  несколько
успокоилась  --  когда они молчали,  то выглядели обыкновенными  нормальными
людьми. Вот они приехали на рыбалку, на охоту, ждут утра, чтобы  отправиться
на озеро... Она не раз наблюдала такие картины, когда к Павлу ночью, задолго
до рассвета приходили наиболее нетерпеливые  охотники и они сидели на кухне,
пили чай или водку, молчали или  разговаривали шепотом. Она любила наблюдать
за ними, даже посмеивалась  -- дети, ну просто дети... Этих -- детьми она не
считала. Даже  когда они молчали, от них исходили миазмы ненависти  и грязи,
даже ожидание  было  наполнено подлостью желаний.  Что с ней произойдет, она
знала и неожиданно для себя успокоилась. Она заметила, что двое из них жадно
поглядывают на нее, ожидая, наверное, команды от своего главаря, но тот пока
сидел, уставившись  на  пустую  бутылку,  и  молча  курил. Алексей,  видимо,
получил тяжелое сотрясение мозга: его неожиданно стало рвать прямо на пол...
Шварц  выругался,  вскочил,  ударил  ногой  беспомощного  парня,  тот  молча
завалился на бок и затих.
     -- Убери за своим пасынком, нагадил тут, воняет...
     Светлана встала,  решительно начала развязывать повязку  на голове,  но
Семен прикрикнул:
     -- Не трожь, а то кляп воткну. Не хватает еще твоего визга. Один гадит,
другая  верещит -- что за  семейка!  Платье сними  и убери блевотину. Шварц,
помоги мадам, она стесняется.
     Светлана уже  перешагнула через страх, сейчас она уже не думала о себе,
впервые  она испытала  такое чувство.  Самое главное было для  нее -- помочь
Алексею, облегчить  его страдания и как-то предупредить Павла. Ей передалась
на расстоянии уверенность мужа и она  верила, что он придет, что он поможет,
выручит. Главное -- не спровоцировать этих подонков, не дать им разъяриться.
Тогда  все, они не  остановятся ни перед чем  и любые жертвы будут напрасны,
она  не  поможет  ни  Павлу,  ни  Алексею,  ни...  себе.  Стараясь  казаться
спокойной, он сняла платье, оторвала полосу  ткани от подола,  вытерла  пол,
бросила  изуродованное платье на  полати. Полосой  перевязала Алексею  рану,
которая вновь стала кровоточить.
     Троица безмолвно наблюдала,  только у Шварца просыпалось вожделение при
виде  ее  полуобнаженного  тела.  Он нетерпеливо ожидал, когда  она закончит
возиться с Алексеем...  Семен  заметил его подрагивающие губы  и  насмешливо
сказал:
     -- Что, это не твои шлюхи? Тут кайф другой, ни разу что ли не пробовал?
Так попробуй...
     Шварцу уже  разрешение  не требовалось. Не сводя глаз со  Светланы,  он
зацепил пальцем лифчик и потянул. С  треском оборвались застежки  и ничем не
прикрытая грудь  зрелой  женщины колыхнулась  перед  его глазами.  Он  издал
короткий  смешок и, схватив Светлану за голову, начал  ее неистово целовать.
Она этого не ожидала. То, что он хотел ее тело, ей было понятно и она готова
была к этому, но поцелуи насильника?  Это не укладывалось  в ее сознании. Он
попыталась  увернуться  от  его  слюнявого рта, но железная  рука Шварца  не
позволила.  Наконец  он  утолил  порыв  нежности  и толкнул  ее  к  полатям,
расстегивая молнию на своих потертых джинсах. Она  взяла себя в  руки, легла
на грязные одеяла  и подняла вверх комбинацию... Шварц рычал от возбуждения,
старался причинить ей боль, но  она закрыла  глаза и, полумертвая от ужаса и
отвращения, каким-то  чудом сохраняла молчание, удерживала стоны, когда было
особенно больно...
     Шварц  мял своими ручищами ее равнодушное тело и все больше свирепел от
этого равнодушия.
     -- Кричи, стерва, сопротивляйся, сука!  Чего  валяешься, как подстилка?
Дергайся, мать твою... Ах ты, падла... Получи, получи...
     Шварц начал хлестать по лицу, голова ее моталась по скомканным тряпкам,
она лишь вздрагивала от каждого  удара.  Наконец, верзила  задергался... Она
открыла  глаза...  Неужели все кончилось или это только передышка?  Шварц  с
ненавистью смотрел на нее.
     -- У, сука...
     Семен тем временем достал еще бутылку и отковырнул пробку.
     -- Ну,  как  тебе понравилась мадам?  На-ка выпей, подкрепись, а  то на
второй раз не хватит.
     Шварц опрокинул полстакана водки, сел, тяжело дыша, на  скамейку. Семен
повернулся к Стасу.
     -- Теперь твоя очередь, пока наш чемпион очухается.
     Светлана глядела на  Стаса  и  почему-то надеялась,  что этот  парень с
льняными  волосами и простым лицом  сейчас откажется выполнять  распоряжение
главаря и  попросту пошлет  его... Стас  тоже  еще час  назад,  когда  Семен
впервые  заговорил о том, как они будут развлекаться с женщиной,  думал, что
под  любым предлогом откажется, благо предлог в таком деле  всегда найдется.
Но сейчас он и думать об этом забыл: пришла, наконец,  и его очередь... Стас
заворожено  смотрел  на  распластанное  обнаженное  тело  женщины  --  Шварц
разорвал  последние остатки ее  одежды -- и медленно  раздевался. Глядеть на
его  приготовления было особенно противно и Светлана, не выдержав, застонала
от  унижения. Ощущать его скользкое голое тело на груди, бедрах, животе было
мукой.
     Этот, скользкий, хотел быть ласковым. Он ее не бил...



     Павел повертел в руках продырявленную записку, чиркнул спичкой и поджег
ее. Пепел он растер в  руках, подошел к зеркалу и закамуфлировал лицо косыми
полосами от лба к подбородку, остатками пепла натер тыльные стороны ладоней.
За  окном  было  темно, но угадывался уже близкий  рассвет.  Он на несколько
секунд присел на стул и быстро, не оглядываясь, вышел из дому. Мотор завелся
сразу и Павел, не прогревая его, чтобы не сильно шуметь в поселке, осторожно
вывел машину  на  дорогу.  Здесь  он  прибавил  скорость,  включил фары,  не
опасаясь, что его заметят -- машина двигалась в направлении, противоположном
тому, куда  поехали налетчики.  В  лесу  Павел  поехал медленней, пристально
вглядываясь  вправо. Скоро  он свернул  прямо в  заросли,  где  дорога,  как
таковая,  исчезла. Это  была скорее  просека  и проехать  по ней, попожалуй,
легкий вездеход мог. Павел давно знал эту просеку, не раз пользовался ею, но
только  поздней  осенью  или в очень сухое  лето.  Там, впереди было болото,
которое можно было преодолеть только когда оно замерзало или подсыхало... Он
давно не был на этой просеке и теперь молил Бога, чтобы ему немного повезло.
Вот  оно,  это  проклятое  место, здесь не раз по  уши садились даже  мощные
"уазики" и сутками ждали трактора. Сейчас засесть ему  было никак нельзя, да
и время поджимало, восток уже начинал светиться. Павел осмотрел брод в свете
фар,  снова  сел  за  руль,  включил задний мост, заблокировал дифференциал,
перевел  рычаг на  пониженную  передачу и медленно вполз на болото, стараясь
выдерживать постоянную скорость. Машина буквально поплыла  по жидкой  грязи,
но колеса зацеплялись за дно и вездеход помалу  приближался к твердой почве.
Еще  через несколько  секунд рифленые покрышки, наконец,  ухватились за  нее
своими  выступами  и  машина выпрыгнула на небольшой пригорок. За ним лежало
озеро...
     Павел оттер пот со  лба, сосредоточенный и спокойный,  аккуратно  повел
вездеход  по самой кромке воды через заросли камышей. Скоро они закончились,
машина  оказалась в  большой  излучине озера,  которое оловянно  блестело  в
первом  рассветном полумраке.  У кромки леса чернел стожок сена  и  вездеход
уткнулся в  него радиатором. Мотор заглох.  Наступившая тишина не нарушалась
никакими звуками.  Ветер еще  не поднялся  и  озеро казалось зеркалом черной
воды... Павел забросал охапками сена машину,  впрочем не особенно заботясь о
маскировке, хотя  он знал -- отсюда до избушки рыбаков не более километра --
просто он был уверен, что отсюда они его  не  ждут.  Прижимаясь к кустам, он
бесшумно прошел  к воде,  безошибочно угадав  направление  к стоящему  среди
деревьев рыбацкому сараю --  хорошо,  что эти сволочи плохо знают места, они
бы меня здесь ждали, отсюда выбраться труднее, да где ж им на своей нарядной
таратайке проехать... Размышлять, впрочем, было  некогда,  рассвет  наступал
неумолимо, а сделать надо было еще много. Торопливо Павел отпер дверь сарая,
вытащил подвесной мотор и весла.  Взялся  за топливный бак, встряхнул его --
почти половина... Это хорошо, не надо тратить время на заправку из машины...
Его моторка лежала на  берегу и сейчас Павел пожалел,  что она белого цвета.
Перетащить и установить мотор, уложить весла, подсоединить бак, все это было
делом нескольких  минут, но вот  белый  цвет... Нарядный  и красивый в  той,
обычной жизни, сейчас он был смертельно опасным. Павел разозлился на себя --
не подумал, -- но выхода не было, приходилось рисковать. Он принес несколько
пригоршней  грязи,  наляпал  их  на  белоснежное  изящное  тело  лодки,  сам
почувствовал  нелепость  своих  действий  и невольно усмехнулся -- о чем  он
думает,  о чем заботится? О какой-то паршивой лодке,  когда там... Но тут же
одернул  себя -- о них  он и заботится: если его засекут раньше, чем  он их,
значит он и проиграет. Проиграет так, что некому будет сожалеть о просчетах.





     Семен  приподнял край одеяла  и  выглянул в окно. Небо  над  озерои уже
посветлело. Он задул лампу и сдернул одеяло с окна. Шварц сидел, пресыщенный
и  еще не  отрезвевший  окончательно,  на Светлану он  не  смотрел, надоела,
стерва деревенская... Стас положил голову на скрещенные руки и уже несколько
часов почти не двигался, не вмешиваясь  во все происходящее.  Ему  мало было
известно,  что  такое совесть,  но сейчас  он, быть может впервые  в  жизни,
понял,  что  то  состояние стыда и раскаяния за себя,  своих  друзей, за  то
гнусное, что он сделал и делает, и есть муки совести...  Понимал и ничего не
делал,  чтобы  остановить   этих   подонков,  издевавшихся  над  беззащитной
женщиной.  А сам? Его  начинала бить  крупная дрожь, едва он вспоминал  себя
самого,  какой  скотиной  он  был всего  несколько часов назад...  Вспоминал
шуточки  и  реплики  Семена,  понуждавшего к  новым  гнусностями, тот жалкий
лепет,  когда он придумывал причину, чтобы не делать их. Искал причину, а не
откаэывался. На другое духу не хватило. Перед рассветом его начал охватывать
страх: что  они  наделали, и что им  еще предстоит  сделать! Ведь  женщину и
парня придется убить... В памяти всплыло лицо того мужика, Павла, в ту ночь.
Что  он  сделал  с ними  тогда! С  тремя здоровенными  парнями, один  старый
мужик... Какой он к черту старый... И этот -- не простит. Выходит и его тоже
надо  убивать. А  он согласиться быть убитым? Чем больше Стас думал об этом,
тем сильнее  убеждался, что ничего у них  с  этим мужиком  не выйдет. Его не
покидало ощущение,  что  его самого уже поставили к стенке, и помилования не
ожидается. Они  приговорены  этим мужиком  к  смерти...  И  ничего  изменить
нельзя.  Надо бежать, бежать отсюда...  Пусть эти двое делают, что хотят, но
ему, Стасу, надо бежать...
     Семен похлопал его по затылку.
     -- Эй, водила, пошли, перегоним машину, скоро рассветает.
     Они вышли, осторожно  оглядевшись  по  сторонам. Стас завел двигатель и
"девятка"  медленно  поползла  по  скользкой  траве.  Далеко отгонять машину
Семену не хотелось, но спрятать ее  было необходимо, чтоб не  торчала  перед
избой.
     -- Стой. Вот здесь и поставим в кустах.
     Стас свернул влево, но потом снова выехал на прежнюю дорогу.
     -- Ты что, чокнулся? Я же сказал, гони туда.
     -- Никуда я не погоню, я домой еду, управляйтесь без меня.
     Для Семена это не было неожиданностью,  он давно присматривался к Стасу
и замечал в нем желание развязаться с ними, но, увидев, как он сегодня ночью
навалился на эту бабу, подумал, что это  был  просто страх новичка, а теперь
все позади... Но, как видно, ошибся.
     -- Что, струсил? Решил заложить, а  себе снисхождение за чистосердечное
раскаяние вымолить у ментов?
     Семен  задыхался   от   злобы,  но  неожиданно   успокоился   и   почти
примирительным тоном попросил:
     -- Ты пока поставь машину туда, куда я просил, не торчать же ей тут, на
дороге... Поговорим еще.
     Стас задним ходом снова загнал машину в кусты, но не тронулся со своего
сиденья.
     --  Давай, говори,  только  я  все  знаю, что ты скажешь  и что я  тебе
отвечу. Да, я боюсь. Ты не  боишься, а я боюсь. И  знаешь кого? Не ментов, о
которых ты говоришь. Они нас не найдут, а если найдут,  то не скоро. Я боюсь
этого мужика. Он  --  крутой, я и не знал,  что такие крутые бывают.  Ты, по
сравнению с ним, шавка.
     Семен  вздрогнул от  оскорбления,  но сдержался,  только рука в кармане
крепче стиснула  рукоятку  "макарова". Убирать этого сопляка рано, он должен
вывезти меня отсюда, но ничего не поделаешь, придется сейчас, как-нибудь сам
доведу тачку до ближайшего вокзала. С ним  было бы быстрее  и безопаснее, но
представится  ли еще  такая  возможность избавиться  от  него тихо? Пожалуй,
нет...
     Семен вытащил пистолет и упер его в бок Стасу.
     -- Все сказал? Теперь вылезай.
     Ствол  больно  уткнулся  в ребра.  Стас похолодел  от  страха и застыл.
Теперь даже крутой мужик не казался ему страшным, смерть сидела рядом с ним.
Он медленно,  боком  выползал из машины, Семен  двигался следом,  не отрывая
дула от стасовых  ребер. Он  раздумывал: стрелять  или нет  и жалел, что нож
остался  в избушке. Его  сомнения  разрешил  сам Стас,  отчаянно  бросившись
бежать. Семен выстрелил и  тот, пробежав всего несколько метров, свалился на
траву...
     Матерясь, Семен  потащил тело Стаса к  небольшому обрывчику  и столкнул
вниз.  До болота  тело не  докатилось  и неподвижно  застыло  у  самого края
трясины. Семен выругался еще витиеватее, но вниз не полез, надо было спешить
-- выстрел  в утреннем лесу прозвучал  особенно гулко и мог спугнуть мужика.
Вдруг  ему  еще  показалось,  что  Стас шевельнулся. Семен поднял  пистолет,
раздумывая, стрелять или нет. Потом опустил -- сам подохнет, а не  подохнет,
прихлопну на обратном пути...
     Семен засунул пистолет в карман и бегом направился к избушке.



     Валерий  Петрович уже  не  спал,  когда услышал  выстрел. Из пистолета,
определил он, значит, стрелял Семен. Только вот в кого? Больше выстрелов  не
было... Валерий открыл  термос, налил в крышку  горячий кофе, с наслаждением
выпил... Сверток с  винтовкой лежал за передними сиденьями. Перегнувшись, он
достал его, развернул и начал неторопливо заряжать винтовку...



     Павел греб длинными  неторопливыми гребками. Лодка  двигалась небыстро,
но бесшумно, только  вода, стекая с весел, негромко капала в тихое озеро. До
избушки оставалось совсем немного и если  бандиты караулят  все направления,
они  могут обнаружить лодку. Павел  прижимался к камышам: пока  они были его
надежным  прикрытием, но  в заливе перед избушкой  их не было,  и  он  решил
рискнуть. Из двери или  окна залива  не видно, надо  выйти прямо к берегу, а
там место открытое. Если кто-нибудь там маячит, я его первым засеку...
     Он осторожно привстал в лодке и глянул поверх камышей -- берег пуст. Но
и  лодке  скрываться  больше  было негде и  Павел  налег  на весла, торопясь
побыстрее проскочить открытый кусок воды.



     Светлана не могла  сдвинуться  с места. Все  тело,  покрытое  синяками,
безжалостно ныло, руки и ноги  не  повиновались воле... Ей  недолго пришлось
притворяться равнодушной -- неистовство  этого зверей, побои, издевательства
почти  выключили  ее сознание. Она  уже не  реагировала  ни на  что:  завеса
полного отключения чувств спасла ее от безумия...
     Алексей  временами  приходил в  себя, видел, что творилось в избушке  и
только беззвучно плакал, бессильный что-либо изменить,  хоть что-то сделать.
Голова раскалывалась от малейшего движения и единственное, чем он мог помочь
Светлане -- стараться закрывать глаза, когда она останавливала на нем полный
невыносимого страдания взгляд. К  утру ему стало легче, он даже встал и,  не
обращая внимания на окрик Шварца,  сел на полати рядом  со  Светланой и стал
гладить  ее  избитое  лицо,  развязал  стягивающую   рот  повязку...   Шварц
ухмыльнулся, глядя на них. Телячьи нежности... Ничего, пусть  потешатся, все
равно...  Баба пусть  хоть перед  смертью покричит, а то ведь так и молчала,
только стонала. Да, славная была ночка и чего это  он, дурень, раньше такого
не попробовал? Хорошо...



     Выстрел  Павел услышал, когда оставил лодку у едва приметного в камышах
мосточка и  вброд добирался через заросли к  берегу. Патронташ он положил на
голову, а ружьем  придерживал его сверху. Выстрел  раздался справа. Стреляли
из  пистолета.  Значит  у  них  два   ствола.  Наверняка  пистолет  у  этого
уголовника, вряд  ли  он доверит его амбалу. Значит  в  избе либо двое, либо
один. Плюс его ружье... с  картечью. Алешка и Света тоже здесь, если живы...
А если нет?
     Ничего в этом раскладе он изменить не мог. Надо было идти. Идти туда...



     Я ПОМНЮ те полкилометра каменистой дороги, где они нас ждали, терпеливо
и  безмолвно,  как  умеют  ждать  только на  Востоке. Впереди  они  оставили
приманку: ту самую ракету, за которой мы безуспешно охотились два  месяца. И
двое наших уже  поймались на этот  крючок: Генка и Костя ушли  за  ней вчера
вечером и исчезли. Пришла наша очередь, только  теперь мы  плевать хотели на
эту железяку и они тоже понимали  это. Генкина "walkie-talkie" подала сигнал
тревоги всего  три часа назад... Кто включил  ее,  сам Генка или они? Сейчас
это было неважно, кто. Был шанс один из тысячи, что  хоть один из ребят жив,
а значит,  ловушка была  открыта  и  мы в нее собирались  влезть. Только  не
закрыв  глаза.  Это и  было главным  препятствием -- глаза хорошо видели эти
полкилометра отлично пристрелянной ими дороги. Спрятаться или разделиться на
обход  можно было только под  их прицелом.  Они это тоже  понимали  и потому
ждали.
     Три часа прошли не напрасно, командир выпросил старый французский БТР у
местного  командования.  Это  была старинная колымага,  напоминавшая  слегка
бронированный ящик на колесах. Славка постучал по  броне кулаком и  невесело
пошутил, что  такую штуку навылет не прострелишь, все  пули залетят  внутрь,
пошумят и обратно не вылетят.
     Командир, как всегда, не  приказал, а вроде бы попросил,  извиняющимся,
но до жути бесстрастным голосом.
     -- Ребята, один  шанс у нас есть, а  может  быть и два. Надо доехать на
этой кофемолке вот  до того  бугорка. Там  трое смогут спрыгнуть во-о-н в ту
ямочку.  Пока они будут добивать нас  в этом гробу, трое будут сбоку, а  это
косоглазым  сильно  не  понравится... Если сумеем,  мы вас поддержим огнем и
маневром этого  дедушки  мирового танкостроения. Как минимум, еще двое, если
они нас  не накроют с первой  ракеты, тоже выскочат во-о-н  на тот камушек и
внесут  свой посильный вклад. Вы меня поняли,  ребята? Больше мне вам нечего
сказать, сами все сделаете, как сможете. Там наши...
     Славкин язык не удержался на месте.
     -- И еще ракета...
     Командир обвел всех своими близорукими глазами и повторил:
     -- И еще ракета.
     Я  впервые  сидел на водительском сиденье этой  коробки,  руль  казался
чужим,  педали -- неудобными... Ладно,  пилить по прямой, никакого искусства
не  надо,  только тормозить вовремя. А  с этим делом  у  дедули  все  было в
порядке -- тормозил  мертво... Ребята скрючились возле заднего люка,  первым
был Леха с ручником -- прикроет высадку. Остальные  нашпиговались  гранатами
до упора. Если начнем  гореть  все вместе --  далеко слышно  будет. Командир
положил мне руку на плечо.
     -- Поехали, Паша...



     Выстрел услышали и трое в избушке. Никто из них не мог различить, кто и
из чего  стрелял, но все трое  отреагировали на раскатистый  звук. Алексей и
Светлана с  надеждой, Шварц -- с беспокойством. Кто стрелял, Семен? В  кого?
Неужели мужик объявился так рано? Или еще что случилось?
     Шварц  осторожно выглянул  в окно, сжимая в руках ружье. Никого не было
видно, только поднявшийся легкий ветерок  шевелил кусты. Солнце появилось не
надолго  и  теперь скрылось за грядой облаков. Погода явно портилась. Шварцу
было наплевать и  не  погоду и  на солнце -- его интересовало,  кто стрелял.
Однако  из  избы  выходить  он не  решался, лучше подождать  Семена... Шварц
немного успокоился, хотя еще с минуту продолжал наблюдать за поляной.
     Увлекшись  наблюдением, он  не заметил, как  Алексей, покачиваясь ,  но
стараясь шагать тихо, медленно подошел к двери. Палки в скобе не было, Шварц
дверь не запер...



     Семен  быстро выдохся. Закололо в боку,  пересохла глотка... Он перешел
на шаг, успокаивал себя тем, что вряд ли  мужик сунется к избе так рано. Еще
его беспокоил Шварц, от него тоже надо было избавиться, но ведь ружье... Дал
дураку,  надо было  припрятать  по дороге, из него убирать было бы  надежнее
ружье-то мужика... Вот пусть и копают, если захотят, конечно.
     Ну, об этом  думать будем  позже, сейчас  надо приготовиться  к встрече
хозяина ружья, а там посмотрим...





     Павел последние метры в кустах прополз на животе. Теперь  он хорошо, на
дистанции выстрела, видел дверь в избушку. Она  была прикрыта. Сколько бы их
там не  было,  надо было спровоцировать их на  действия. Павел  сложил  руки
рупором и громко крикнул:
     -- Эй, подонки, что ж не встречаете гостей?
     Дверь распахнулась, точно кто-то только и ждал его крика...
     Алексей  услышал голос отца и,  не сознавая, что делает, рванул  дверь,
выскочил наружу. На  поляне перед избой никого не было и он растерянно шарил
глазами  по кустам.  Отец словно  вырос  из-под земли прямо перед ним, почти
незаметный в  своей  камуфляжной униформе. Нервы  Алексея не  выдержали,  он
совсем по-детски вскрикнул:" Папа!" и бросился навстречу отцу...
     Шварц, услышав голос Павла, сначала пугливо пригнулся, ожидая выстрела,
затем  заметил,  как  распахнулась  дверь.  Фрайер-то  ожил,  сученок! Шварц
рванулся за ним. Алексей, пошатываясь, пробовал бежать к какому-то  человеку
в  десантной форме, в котором  Шварц не сразу  узнал Лемешонка. Ноги Алексея
заплетались, голова отчаянно моталась и он изо всех сил пытался не упасть...
     За  спиной сына Павел увидел  Шварца  с  двустволкой в руках  и чуть не
взвыл -- Алексей шатался и почти полностью перекрывал сектор обстрела. Павел
рванулся  вправо, пытаясь  переключить  внимание  Шварца  на себя,  закричал
что-то, но Шварц был дураком...
     В этом огромном теле мозгам досталась  самая малая часть.  Анатолий, по
прозвищу Шварцнеггер, сделал  последнюю в  своей жизни  глупость. Он увидел,
как Лемешонок бросился в сторону, пытаясь заставить его,  Шварца,  отвлечься
от бегущего фрайерка и стрелять  по нему.  Может он и сообразил  бы, где для
него  была главная  опасность,  но для этого надо было чуть больше времени и
мозгов.  При  полном отсутствии того и  другого,  в нем  сработал заложенный
неизвестно кем и чем инстинкт подлого убийцы: Шварц выстрелил в спину...
     Алексей даже не взмахнул  руками, он просто сложился вдвое и  застыл на
траве.
     Шварц  еще только  переводил ствол в сторону Павла и  в  эти  последние
мгновения своей глупой  и подлой  жизни он  увидел  замедление времени.  Ему
показалось, что он  переводит ствол с упавшего Алексея на фигуру в пятнистой
одежде ужасно  быстро. Сейчас он  нажмет на спуск и эта фигура тоже сложится
пополам  и замрет на траве,  ведь он даже  не успел  поднять ружье от бедра,
лопух...
     С  этой нехитрой мыслью в своих крохотных иозгах  Шварц  и уиер.  Ствол
ружья  Павла дернулся дважды. Первая пуля "wingstar" отбросила огромное тело
Анатолия  на бревенчатую стену и он на  какое-то  мгновение  прилип  к  ней.
Вторая пуля проделала еще одну дыру в этом, уже мертвом, теле и была лишней.



     Семен  услышал  три  выстрела, прозвучавшие быстро, один  за другим,  и
остановился. До  избушки оставалось еще  метров триста и  сто из них  лежали
через открытую поляну. Похоже, что роли переменились и теперь ему придется в
открытую подходить  к избе. Стреляли  двое, выстрелы были  немного  разными:
гулкий первый и посуше -- два других. Кто же выстрелил последним? Это раз. А
второе неприятное  открытие -- у мужика, значит, есть еще одно ружье? Хитер,
сука... Одно на виду, а другое где-то прятал?
     Семен, пригнувшись, стал приближаться к избе.


     Павел держал голову Алексея на левой руке,  а правой по-прежнему сжимал
ружье,  ожидая  выстрелов. Было тихо и  он перевернул сына  на спину --  три
картечины... Одна в ногу,  это ерунда,  другая в плечо, тоже не  страшно, но
вот третья... чуть  ниже ребер. Изо рта Алексея показалась маленькая струйка
крови.  Если из  легких, еще терпимо, а вот если ниже... Печень  или  почка?
Павел лихорадочно соображал, что же делать? Ясно было  одно -- оставаться на
открытом месте, когда рядом бродят двое вооруженных уголовников нельзя. Так,
двое или  один?  Один стрелял,  другой лежит,  а  третий? Павел  взглянул на
дверь.  В проеме двери стояла Светлана в каких-то лохмотьях...  Он подхватил
сына и бегом бросился к дому, не посмотрев  даже толком на  жену. Она  вошла
следои  и прикрыла  дверь.  Павел обернулся  и  только сейчас  разглядел  ее
опухшее от  побоев  лицо,  неуверенную походку  и багровые  кровоподтеки  на
руках,  ногах,  груди  --  разорванное  грязное  платье  еле-еле  прикрывало
наготу...
     -- Боже, что они  с тобой  сделали...  родная... Помоги  мне.  Здесь, в
кармане, пакет. Достань и перевяжи ему плечо, я посмотрю живот.
     Павел  задрал рубашку сына  --  выходного отверстия на животе не  было,
плохо  дело...  Вот  если  бы была  водка, влить  ему сейчас хоть  несколько
граммов. Да и позже, когда придет в себя, не выдержит ведь болевого шока без
лекарств... И нечем его снять.  Он проверил  бутылки,  валявшиеся на полу --
допивали,  гады,  до последней  капли.  Он даже  застонал от бессилия помочь
сыну. Светлана со слезами на глазах смотрела на отца и сына...
     Павел вышел, осторожно обошел избу, брезгливо  отбросив в сторону  руку
амбала,  который так и остался  лежать  с  недоуменным  выражением лица... У
дальней стены лежала короткая деревянная лестница. Павел осторожно приставил
ее почти вплотную  к бревнам и поднялся на несколько перекладин.  Теперь его
голова была на уровне кровли. Осторожно выдвинувшись вперед, он осмотрел эту
сторону.  Ничто  не выдавало  присутствия людей, только  вот  там, слева над
кустами   трещала  сорока.  Значит   они  там.  Боятся   выйти  на  открытое
пространство... Пожалуй, можно успеть. Павел спустился вниз.
     -- Идем, Света. Как он? Пульс есть?
     -- Есть, но слабый... Прости меня, Паша!
     -- За что, глупая? Помолчи лучше и помоги.
     Он  проверил повязки и  подхватил  сына на  руки -- на плече нести было
опасно с  такой  раной.  Выйдя наружу, он жестом  приказал  жене  прихватить
ружье, патронташ он еще  раньше  набросил на шею,  и  показал, куда им идти.
Светлана  без  страха вырвала  ружье из руки Шварца,  взглянула, не видит ли
Павел,  и дважды  изо  всей силы  ударила прикладом неподвижное  тело  между
ног...
     Павел  ломился  через  камыш,  мало  эаботясь  о  тишине. Эти  не сразу
осмелятся  вылезти,  будут  выжидать,  а  Алексей  ждать  не  мог.  Светлана
следовала  за ним, он слышал ее дыхание. Вот и лодка. Павел опустил  Алексея
на рыбины  и начал заводить мотор. Он чихал, хватал было,  но никак не хотел
работать.  Павел  прекратил  бесполезные  попытки  и  внимательно   осмотрел
двигатель. Так и  есть,  мало подкачал  горючего... Мотор взвыл на  холостых
оборотах -- теперь эти подонки точно засекут их. Ну и пусть, даже к лучшему,
осмелеют...
     -- Света, родная, гони на ту сторону. Может успеешь в больницу довезти.
Пожалуйста, родная...
     Светлана шагнула в лодку, поцеловала Павла и взялась за румпель мотора.
Резко лязгнуло сцепление, но  шпонка  выдержала.  Лодка,  мгновенно  набирая
скорость, развернулась и рванулась к  далекому  берегу, где была больница  и
где, быть может, ждало спасение...



     Семену  не  было видно, что  происходило  за камышами,  но когда  лодка
появилась на открытой воде, он понял -- удирает баба, мужика рядом не видно.
Значит Шварцу капут... А мужик остался на берегу. Ему по камышам ползти, а я
смогу бегом до избы добраться. Бегом...


     Павлу  не повезло.  Он попытался пройти к берегу другим путем, вляпался
на топкое место  и теперь с трудом выбирался из густых камышей. Хватаясь  за
жесткие стебли, он не переставал думать о сыне: довезет его  Светлана живым?
Из  горького опыта знал, что два таких  ранения без  возможности  остановить
внутреннее кровотечение... Шансов у сына не было. Да и у него положение было
не лучше -- застрял, как  приклеенный.  Каждый шаг  давался с трудом, нельзя
было  спешить.  На  болоте спешка  плохо кончается, а умереть  вот  так,  за
здорово живешь,  он просто не имел права, пока живым ходит хоть один из этих
подонков, а их пока двое. И оба живы.


     Павел ошибался, охоту  за ним продолжал только один, зато самый опасный
из этой троицы. Недостаток опыта, он восполнял звериной хитростью и избытком
злобы, которая  и делала его еще более  опасным. Сейчас он угадал, что Павел
ему не  страшен,  что-то  там  случилось, так  как  он  уже  пробежал метров
пятьдесят совершенно беспрепятственно. Дверь в избушку было открыта и  Семен
чувствовал, что за ней никто не прячется. Подбегая к избе, он успел заметить
тело Шварца в луже крови и его дважды простреленную грудь.
     Только отдышавшись,  он понял, что его  поразило  неосознанно, когда он
увидел мертвого Шварца.
     -- Ох, ни хрена себе, чем он стреляет, этот мужик? Такие дыры делает...
     Его продрал озноб. Кажется, мужика разозлили основательно. Рано я Стаса
убрал,  сейчас бы пригодился, хоть  отвлек бы.  Теперь  одному расхлебывать.
Семен  схватил  свой "дипломат",  который  так и  лежал  в  углу,  судорожно
рассовал  по  карманам деньги, документы,  нож...  Теперь  отсюда  надо было
смываться и подождать  мужика неподалеку, наверняка  он сюда вернется...  Он
выглянул из  двери и  рывком  рванулся  к  кустам  на  берегу. Из них хорошо
просматривалась избушка, подходы к ней. И дистанция для стрельбы подходящая,
отсюда он не промахнется.



     Павел  прекратил  шумную  возню   в  камышах  и   выбирался  с   особой
осторожностью, он потерял темп и теперь не мог диктовать свои условия  игры.
Упустил противника  из  поля  внимания:  придется снова  искать и  заставить
обнаружить себя. Если только эти двое не успеют первыми. Он взглянул на часы
--  прошло всего полчаса с  того момента,  как он высадился  на берег. Всего
полчаса... И нет Алешки. Он уже видел такие  безжизненные лица, наливавшиеся
той неизвестной художникам  мира краской, которая предвещает  смерть. Помочь
ему он был не в силах. Оставалось покарать. Один мертв. Он свое уже получил.
Павел  подумал  о  Шварце мельком, как о выполненной  работе, вернее, только
части работы -- оставались еще двое...
     Светлана... Может быть она успеет и свершится чудо. Боже, помоги сыну и
ей, если можешь. Он  понимал, даже знал наверняка, что с ней  случилось, что
произошло в эту ночь в  избушке и был рад,  что  сейчас  жене  некогда  было
размышлять  о  случившемся, пока  у  нее  была  другая  цель -- спасти,  ну,
постараться спасти Алексея...
     Павел, наконец выбрался из трясины и внимательно рассматривал избушку и
соседние заросли. Где они сейчас?



     Семен заметил  легкое колебание  веток,  ему  даже показалось,  что  он
увидел какое-то  жуткое  лицо, но длилось  это  всего  несколько мгновений и
выстрелить  наугад он не решился, чтобы не обнаружить себя. Мужик был там, в
кустах, он не сомневался, пусть только покажется...  Семен встал за кустами,
изготовился к стрельбе. В этот момент он стал виден со стороны озера.



     Светлана плакала  не переставая,  беззвучно,  без  всхлипов и  рыданий.
Просто слезы текли безудержно, размазывались встречным ветром, снова текли и
текли. Она выжимала из  мотора все, что  он мог дать, но все равно казалось,
что  лодка  движется  ужасно  медленно.  Струйка  крови изо  рта  Алексея не
унималась, тихо стекая  на настил  лодки. Светлана сбросила обороты  мотора,
оставила румпель и склонилась над Алексеем.
     --  Что,  Алешенька,  потерпи еще  немного,  потерпи,  скоро приедем...
Алексей  открыл  глаза, он  пришел в себя и на  него навалилась  боль.  Боль
жуткая, взрывающая все внутри...
     -- Свет... ла...
     Кровь  хлынула фонтаном на  ее лицо, руки... Алексей вытянулся и затих.
Она  схватила его  руку,  торопливо нащупывая  пульс. Его  не было. Светлана
медленно вернулась  к мотору,  зачерпнула  за бортом  воду, плеснула в лицо,
смывая кровь Алексея, залившую ей глаза... Затем еще и еще зачерпывала воду,
пила ее из ладони, снова смывала кровь.  Затем дала полный газ, развернулась
"на пятке" и на  полной скорости  погнала лодку  к  избушке. Она  интуитивно
выбрала  верное направление -- прижималась к  камышам, повторяла  все изгибы
берега.
     Перед эаливчиком она  уменьшила скорость до малой, нагнулась за ружьем.
Неумело переломив стволы, зарядила ружье, осторожно спустила предохранитель,
который так подвел ее вчера вечером...
     Семена она увидела  сразу,  как только лодка обогнула последние камыши.
Он стоял за кустами и целился из  пистолета. Он хотел стрелять в ее Павла...
Светлана,  не вставая с банки, подняла  ружье и, эакрыв  глаза,  надавила на
спуск,  потом на второй. Отдача от  дублета чуть не выбросила ее  из  лодки.
Лодка  вильнула  и это  спасло  Семена.  Картечь прошла  слишком высоко,  не
причинив  ему  вреда.  Он  обернулся  и несколько раз выстрелил.  Одна пуля,
пробив тонкие борта, прошла рядом с ногами Светланы, другие  пропели  рядом.
Лодка вертелась на месте,  пока Светлана пыталась перезарядить  ружье. Семен
прицелился  тщательней --  женщина в  лодке выпустила ружье и  схватилась за
руку...


     Выстрелы с озера Павел оценил сразу и однозначно -- сына  больше  нет и
Света решила  помочь ему...  Это  было  некстати.  Теперь на  него  ложилась
двойная  нагрузка  --  добавилась  забота  о  Светлане.  Из  кустов напротив
захлопали  выстрелы. Павел выстрелил на звук и выскочил на поляну. Противник
был  закрыт  густыми зарослями и  Павел наугад стрелять  больше не стал. Еще
выстрел из-за кустов и  Павел  заметил,  как  присела Светлана.  Теперь  все
решали секунды, проскочит он это открытое пространство или...



     Пуля прошла рядом и Семен вжал голову в плечи чуть не до пупа. Звук был
противный, с шелестом, будто по гравейке  рядом прошел  грузовик. Вспомнив о
дырах в  груди Шварца, он ощутил дикий страх, что следующая дыра останется в
его голове. Не думая ни о  чем, он бросился к машине. В узком просвете между
кустами  он заметил  бегущего  Павла, не  целясь  выстрелил в его  сторону и
изумленно заметил, как тот словно споткнулся... Но страх продолжал гнать его
вперед. Сейчас он  думал только об одном -- скорее в машину и бежать от этой
верной смерти в пятнистом комбинезоне...


     Пуля задела бедро. Рана была неопасной, кость  цела -- это Павел  понял
сразу,  когда почувствовал,  как обожгло  огнем ногу.  Он  резко бросил тело
вправо,  прокатился несколько метров и залег, держа в прицеле подозрительный
сектор  кустов.  Но выстрелов больше  не  последовало, в  наступившей тишине
слышался  лишь далекий  треск  сучьев под ногами убегающего  человека. Павел
встал,   стараясь  не  опираться   на  простреленную  ногу.  Да,  с  ней  не
побегаешь...
     Лодка кружила неподалеку, Светлана наскоро затянула  поцарапанную пулей
руку  и  держалась  вне  досягаемости  выстрелов.  Павел  взмахнул  рукой  и
поковылял к воде. Светлана поняла и  на полной скорости погнала лодку. Через
полминуты Павел уже сам повел  ее к месту, где оставил машину. Время, время!
Оно сейчас стало его главным врагом...
     Лицо Алексея Светлана прикрыла  куском брезента. Павел смотрел на  тело
сына, сжав зубы так, что побелели  скулы. Когда лодка  с размаху вылетела на
песок, брезент свалился и Алексей увидел мертвое лицо сына...
     Вездеход  сорвался  с  места,  как  застоявшийся конь.  Павел  не  стал
выезжать прежним путем, а повел машину по краю  озера. Затем свернул к  лесу
и, лавируя среди деревьев, пошел на перехват. Здесь  была доля риска -- куда
поедут эти сволочи,  он  не знал... Через поселок? Там  дорога  лучше, можно
гнать побыстрее, но больше машин и  людей...  Вправо? На Оболь? Там перерыли
дорогу строители,  на  "девятке"  не  проскочишь...  Значит,  все  равно они
вернутся сюда. Только  бы не пропустить  их на  хорошую дорогу, там они меня
обштопают в два счета...



     Валерий Петрович  был терпелив, как гиена. Уже хлопали выстрелы, что-то
там происходило, а он ждал. Короткая разведка подтвердила его предположения:
никуда  им не  деться, поедут здесь, больше негде. Место для  стрельбы  было
отличное, а в том,  что  не промажет на таком расстоянии, он не  сомневался.
Выстрелов было много  и  Валерий ждал  развязки.  Лучший вариант -- побольше
трупов, которые будут  молчать и пусть тогда разбираются, кто кого  и за что
пристрелил.  Неясную  тревогу вызывали три выстрела,  какие-то  отличные  от
остальных, от них веяло страхом. Но вот выстрелы прекратились, последний был
пистолетный. Ай да Семен, молодец, кретин... Тебя я  пришью с удовольствием.
Валерий поудобнее расположился на пригорке.


     Стас пришел в себя от холода. Все тело было налито тяжестью и  холодом.
Попробовал пошевелить рукой и вскрикнул от боли. Хотя ему только показалось,
что он закричал. Этот сдавленный звук напоминал скорее хрипенье...
     Но боль была  настоящей.  Он отдохнул и  попробовал  пошевелить  другой
рукой. Это  ему удалось, рука действовала. Он  пошевелил еще и услышал плеск
воды. С трудом приподняв голову, он увидел, что лежит наполовину в болоте...
     Он ощупал себя правой рукой, левая по-прежнему не подчинялась. На груди
рука нащупала липкое, кровь. Откуда? И здесь Стас  отчетливо вспомнил, что с
ним произошло: попытку уехать, разговор с  Семеном, выстрел в спину...  Пора
было  выбираться  из  болота.  Он попробовал перевернуться на правый бок.  С
нескольких попыток это ему  удалось.  На  живот лечь  оказалось полегче и он
медленно,  часто  отдыхая, пополз по песку  на  небольшой  пригорок, который
показался ему самой высокой горой мира...



     Семен  подбежал к  машине совершенно обессиленный --  кросс по лесу был
для него непосильным  занятием. Сейчас он повалился рядом с машиной на землю
и бессознательно гладил полированный бок "девятки". Он любил ее, зту машину,
она могла увезти его от смерти... Хорошая, самая лучшая в мире машина...
     Водить машины вообще он  умел, хотя и давно не сидел за рулем. На такой
он сидел впервые. Подергав рычаг переключения скоростей, он запомнил порядок
включения и врубил  стартер.  Машина послушно  заурчала. Но  первые  попытки
тронуться  с места были неудачными -- мотор глох.  Семен  нервничал. Наконец
рывками машина пошла.  В управлении она оказалось легкой и на малой скорости
он  без труда вел ее  по пустой лесной дороге. Ехать быстрее  он не решался,
множество корней  и  поворотов  делали  такую  попытку  опасной,  можно было
разбить машину, а ею он как раз и дорожил...


     Стас уже забрался  на вершину своего Эвереста, когда услышал, как Семен
пытался стронуть  машину с места. Еще несколько усилий и  он увидел, что его
"девятка" медленно увозит  уголовника.  Все, теперь  конец... Этот  гад убил
всех, теперь удрал... На его машине. А Стас остался здесь -- отвечать за все
или... подыхать. Злость придала ему силы. Он сел, попробовал разорвать майку
и перевязать  рану. Ничего не вышло.  Тогда он уложил майку большим тампоном
на  грудь  и  стянул  ремнем. Неподалеку  валялась  толстая палка  и  он  на
четвереньках добрался до  нее. Отдохнув, попробовал встать. Качаясь, постоял
несколько минут и медленно побрел к дороге.


     Валерий Петрович  увидел  "девятку", когда она, покачиваясь  на ухабах,
выехала на дорогу и остановилась.  Он поудобнее пристроил локоть и прикинул:
на повороте  Стас притормозит и  тогда...  Семен  вылезет  из  машины,  если
останется живой, когда эта красивая игрушка вломится во что-нибудь.
     Но следующий маневр "девятки"  заставил  его забыть об  осторожности  и
вскочить на ноги: машина повернула... вправо  и медленно удалялась, поднимая
пыль.  Ругаясь,  Валерий  побежал  к  своей "Волге".  Несколько  секунд  ему
потребовалось,  чтобы  расшвырять  ветки,  укрывавшие  машину от посторонних
глаз, и машина, выбрасывая землю из-под задних колес, рванулась вперед.
     Что-то его смущало, что-то здесь не так. Стас ведь так  медленно ездить
не  любит... Он не  подозревал, что Стас сейчас  бредет к этой самой дороге,
часто останавливаясь  и  падая от  боли  и потери крови. Он не знал, что  за
рулем "девятки" тот самый Сеиен, которого он хотел убить с удовольствием. Он
не догадывался о том, что мужик, из-за которого и началась вся эта карусель,
находится в своем джипе всего в пятидесяти метрах от него...
     Валерий Петрович прекратил погоню и остановился.



     Еще из-за  деревьев на вершине небольшого холма  Павел заметил  облачко
пыли справа и успокоился. Так и  есть, решили похитрить, подонки. Ну-ну... С
такой ногой я много не набегаю, стало быть  надо что-то придумать. Съезжая с
холма,  он  успел  заметить  голубую  "Волгу",  стоявшую у дороги. К  своему
удивлению, он не  увидел ее за  собой через  несколько секунд. Куда  же  она
девалась, таи  ведь  некуда ехать... Но  размышлять о  какой-то  посторонней
машине было некогда:  времени хотя и  хватало,  но в обрез. Два километра до
раскопок, -- это пять минут по такой дороге. Еще пять  минут для того, чтобы
сообразить,  что  проехать нельзя и развернуться.  И три минуты еще... Павел
уже знал, где он встретит машину, которая привезла в его дом столько горя...


     Семен уже освоился  с управлением и порадовался, что избрал эту дорогу.
Вряд ли мужик решит, что он выбрал дальний путь, скорее всего подумает,  что
он  рвется на хорошую  дорогу. Нет, Семену  спешить в город незачем, уходить
надо в  глушь, куда подальше. Пока. А потом поезд  увезет его в какой-нибудь
город в России. Ищите!
     Он миновал крутой поворот, слева -- чернело болото, справа -- невысокий
взгорок,  густо  поросший травой.  За  поворотом  открылся довольно  длинный
участок прямой дороги и Семен прибавил газу. "Девятка" послушно ускорилась и
он, довольный собой, покровительственно похлопал ее по рулевому колесу.  Его
настроение резко ухудшилось при виде земляных увалов на  дороге. По традиции
строители,  видимо,  попытались  сровнять этот участок, начали работы, да на
этом и закончили. Брошенный бульдозер одиноко напоминал о благих намерениях.
Семен  остановил машину, вышел, поискал объезд. Он был, но проехать там мог,
пожалуй, только вот тот бульдозер...
     Возвращаться не хотелось, но другой дороги  не было. Бросить машину? Но
тогда он  будет выбираться отсюда не день и не два...  Вся милиция будет  на
ногах. Нет, машину бросать нельзя, на ней он прорвется. Только надо спешить,
надо спешить...
     Разворот на  узком месте был делом нелегким, но, наконец,  машина снова
послушно пошла по дороге. Вот и прямой участок, можно добавить...


     Валерий увидел вездеход Лемешонка вовремя и ударил по тормозам. "Волга"
застыла в нескольких  метрах от дороги, когда на нее вывалился  из леса этот
"луноход" и устремился за "девяткой". Да, игра,  как оказалось, не кончена и
трупы  так быстро  на  машинах  не  ездят... Придется  еще ждать.  Но теперь
ситуация  изменилась, прежнее место засады стало невыгодным и  Валерий решил
ждать  в  машине,  предварительно  перегнав  ее  повыше  по  склону,  откуда
просматривался довольно большой участок дороги.  "Волга" чуть-чуть скатилась
на обочину и замерла.


     Павел   ждал   "девятку"   на   повороте,   развернув   машину    почти
перпендикулярно   дороге.  Несколько   минут  ожидания  он  потратил,  чтобы
перевязать куском  ткани ногу поверх  штанины и дозарядить "Браунинг". Затем
подогнал  привязной ремень и, привстав на подножке, стал глядеть на  дорогу,
поверх  куста. "Девятка" шла быстро. Павел сел за  руль, застегнул ремень  и
вслух начал отсчет.
     -- Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь...
     Он надавил на газ и  отпустил сцепление, мало заботясь о том, переживет
ли оно еще хоть один раз такое варварское обращение. Вездеход появился перед
"девяткой" неожиданно,  как чертик из табакерки, так, как  и  задумал Павел.
Удар  пришелся  в  переднее  левое  крыло.  "Девятка",  отброшенная  вправо,
вылетела  с  дороги  и, описав  красивую  дугу, грохнулась плашмя в  болото,
подняв фонтаны воды, перемешанной с ряской. Павла бросило на руль, но ремень
удержал от удара, машина  с изуродованным  передком крутнулась на месте,  на
несколько мгновений встала на два колеса и снова шлепнулась на все четыре...
     "Девятка"  тонула   медленно.  Семен  был  оглушен,  но  не  пострадал.
Мгновенно  поняв,  что  произошло,   он  попытался  открыть  дверь.  Она  не
поддавалась.  Тогда он метнулся к противоположной дверце, судорожно завертел
ручку стекла и полез через  окно, стараясь не  сорваться  с машины. Когда он
вылез на крышу тонущей "девятки" и огляделся, ему стало жутко. Смерть пришла
к нему  совсем не в том виде,  в каком он ее боялся. Его смерть была в  этом
вонючем болоте,  среди пузырей, поднимающихся  вокруг обреченной  машины. До
берега  было  всего  метров  пятнадцать,  но  это  были   пятнадцать  метров
бездонного болота... И все-таки он ошибся опять.
     Его смерть  стояла  в старом  десантном  обмундировании, с перевязанной
наспех ногой, и  в  руке у этого  ненавистного Семену человека было то самое
ружье, которого он так боялся. Семен, стоя на коленях, замолотил кулаками по
крыше машины.
     --  Нет,  нет! Вези меня в ментовку... Меня должны  судить по закону...
Это  все не я сделал, Это Шварц  твою жену  трахал, я не при чем... Меня суд
оправдает, слышишь, ты... Вытащи меня отсюда, ты не имеешь права...
     Павел стоял неподвижно. Этот  слизняк внизу  не вызывал у него  никаких
чувств. Никаких, даже  ненависти.  Он просто был непонятным  и  ненужным для
природы и для Павла  существом, достойным человеческих эмоций. Так, грязь на
подошвах, которую надо соскрести и забыть.
     Вода дошла до открытого окна  и машина  резко  пошла вниз. Теперь Семен
стоял почти по колено в воде. Еще пара минут и  стоять ему будет не  на чем.
Павел медленно отвернулся и направился прочь, ему противна была агония этого
подонка, пусть  подыхает один. Он уже сделал первый шаг,  тяжело переставляя
простреленную  ногу, как боковым зрением заметил  резкое  движение  бандита.
Семен выхватил из мокрых брюк пистолет.
     Павел вскинул  ружье, коротко дернулся ствол и на месте головы у Семена
распустился пышный красный цветок... Его тело  медленно погрузилось в черную
болотную  воду,  ненадолго окрасив ее в буро-красный  цвет. Ряска уже начала
смыкаться  над  инородными  предметами, потревожившими  вековую тихую  жизнь
болота.



     Машина  была  изуродована,  передок  выглядел  так,  словно  побывал  в
мясорубке,  но мотор  завелся, как всегда,  с  пол-оборота.  Павел  с трудом
втиснулся  на  сиденье,  нога совершенно онемела и  казалась  набитой мешком
дроби. Он несколько секунд размышлял, где искать Светлану? Сейчас, когда все
закончилось, он почувствовал, как ему нужно быть в  эту минуту рядом с ней и
сыном.
     Он  вел  машину медленно, каждый ухаб отдавался острой болью в бедре. У
поворота к озеру  среди деревьев  мелькнула странная, но знакомая фигура  --
льняные волосы, на груди что-то непонятное... Ого, да это же еще один. Павел
взял  ружье  и  приоткрыл  дверцу.  Стас, полуживой  от  непосильной ходьбы,
выбрался  все-таки  на дорогу  и  стоял,  уцепившись  за  сосенку,  глядя на
подходившего  Павла. Он  увидел  страшное  от  камуфляжа и горя  лицо  этого
человека и понял,  что сейчас умрет. У него уже не было сил даже двинуться с
места, но мозг работал удивительно ясно и в нем билась единственная мысль --
о прощении. Пусть простит и... делает с  ним, что хочет. Ему было все равно,
только бы простил.
     Павел подошел ближе и увидел, что парень совсем плох, повязка сползла и
рана на груди была весьма нехорошей...
     -- Кто тебя? Тот, дружок твой?
     Стас кивнул и посмотрел на Павла так, что ему стало не по себе, впервые
с того самого момента,  как он понял, что случилось с женой и  сыном и когда
он прочел ту страшную записку.  Парень напоминал ему больную собаку, которую
он  так и не смог пристрелить когда-то, потому что посмотрел перед выстрелом
ей в глаза.
     Стас медленно опустился на колени и обнял Павла за ноги.
     -- Простите, простите  меня... Делайте,  что хотите, но простите...  Не
могу больше, простите... Если можете...
     Павел растерялся. Он ожидал чего угодно, но не настоящих детских слез и
этой доверчивой мольбы о прощении. Он поднял парня, который, как заведенный,
просил, молил простить...
     -- Вставай, пойдем к машине... Надо жену забрать.
     Стас вздрогнул, как от удара.
     -- Нет, нет, не-е-е-т!
     -- Так, значит, и ты, ублюдок?
     Павел хотел уже  просто стряхнуть его с себя, как вдруг увидел ту самую
голубую "Волгу".



     Валерий  Петрович  услышал  знакомый  выстрел  и  понял,   что  стрелял
Лемешонок. Семена  больше нет, но  остался этот мужик  и  все пошло  прахом.
Кретины, недоумки,  садисты, сволочи...  Валерий  колотил ладонью по баранке
пока не  ощутил боль...  Рука была  залита  кровью, он рассадил  ее о  рычаг
поворотов. Валерий слизнул  кровь  и опустошенно уставился  на дорогу  перед
собой. Как всякий жлоб,  он винил своих  бывших помощничков, верой и правдой
служивших  ему, плативших  ему, в  своей неудаче. Даже  если  бы  не удалось
расправиться с  Семеном, ему не было  бы  так  страшно. Но этот мужик... Это
все. Он либо сам до него доберется или милиция, после такого  побоища. И все
"схваченные" намертво  полковники отрекутся от него --  не такое дело, чтобы
мараться. Провалившихся не любит никто  и ни на чью помощь Валерию Петровичу
рассчитывать было нечего. Он  это понял в  короткие минуты,  когда  сидел за
рулем любимой "Волги" на проклятой деревенской дороге...
     По дороге медленно катил голубой вездеход с разбитым  носом.  Лемешонок
был один и явно не видел машины Валерия Петровича, а если и видел,  чего ему
бояться  обыкновенной   "Волги".  А  может  и  не  все  потеряно?  Маленькое
дорожно-транспортное происшествие на глухой дороге и все? Это еще лучше, чем
пускать в ход винтовку... Валерий завел мотор.
     Вездеход неожиданно свернул к лесу и остановился.  Из машины Валерию не
было  видно, что  там  случилось и  он, крадучись,  подошел к краю пригорка.
Открытие  его  поразило  -- еще один свидетель  живой, хотя,  кажется, и  не
очень... Итого двое. Один из них  вооружен и  неплохо владеет  этим оружием.
Валерий мог ввязаться в  дело, если ему  самому  это ничем не грозило,  как,
например,  в  засаде на  Семена...  Но связываться  с  этим  головорезом  не
хотелось ни за что. Лучше тюрьма завтра, чем пуля сегодня.
     Оставался вариант с  машиной. Валерий снова сел за руль и вывел "Волгу"
на дорогу. Метров за сто  он увидел, что Лемешонок тащит Стаса к машине. Вот
они остановились, заспорили...
     Валерий  взял правее  и дал полный газ.  Машина  понеслась  по обочине,
чтобы потом, после наезда, успеть  выскочить  на  дорогу и  не  врезаться  в
деревья.


     "Волга" взревела двигателем и понеслась прямо на них. Человека за рулем
Павел  не мог разглядеть, но мгновенно понял: сворачивать  он не собирается.
Больше ни  о чем он подумать не успел, заработали другие механизмы его тела.
Он  отпустил  Стаса, тяжело отпрыгнул в  сторону, чтобы  мелкие  сосенки  не
мешали прицеливанию, и вскинул ружье. Две пули "wingstar" с ревом  сокрушили
стекла  "Волги", превратив  их  в  серебристую пыль,  и  по пути разворотили
грудную клетку человека за рулем...
     Водитель  был  мертв,  но  машина  этого  не знала  и  продолжала  свой
последний  смертоносный путь. Она неслась  на Стаса,  который от слабости не
мог сдвинуться с места и только глядел на надвигающуюся голубую смерть.
     Она  была  уже  рядом  и Стас  зажмурился,  настолько  страшен был  вид
обезумевшей  машины  с мертвым  водителем.  Павел рванулся вперед,  обхватил
Стаса за шею и рванул на себя.  Оба покатились по траве  и машина пронеслась
рядом,  обдав их запахом сгоревшего  бензина и смерти. Манекен за рулем  был
уже никудышным водителем --  отвернуть от стоящих на пути сосен он не сумел.
Машина  ударилась  боком  в огромный  ствол, отлетела рикошетом  на  дорогу,
дважды перевернулась и застыла, уткнувшись радиатором в кювет...


     Стас лежал на  спине и смотрел на небо.  Оно  было облачное и совсем не
красивое, обыкновенное небо перед дождем. И все-таки не было для него сейчас
картины более  великой, красоты большей, явления более величественного,  чем
эти серые облака над землей. Они означали жизнь. Он приподнялся.
     Павел сидел рядом.  Его  руки неподвижно свисали с ружья,  лежащего  на
коленях.  По его  лицу,  промывая  извилистые дорожки среди копоти и  грязи,
текли слезы.


Популярность: 8, Last-modified: Fri, 06 Aug 2004 11:34:46 GmT