Изд. МОСКВА, "ЭКСМО-ПРЕСС", 1998 г.
     OCR Палек & Alligator, 1998 г.





     Убийцей  мог  оказаться любой. Когда плотная  фигура в коричневом плаще
стремительно  вышагнула  из  встречного потока  прохожих,  сердце  Каймакова
сжалось и он шарахнулся в сторону,  чувствуя, как холодеют наиболее уязвимые
места: шея, живот,  пах...  Человек ощутимо  зацепил его  корпусом, невнятно
ругнулся  и бросился бежать, как сделавший  свое дело киллер.  Теперь должна
была  прийти   боль,  она   слегка   запаздывает,   пока   нервные   волокна
сопротивляются первому травмирующему  организм  натиску, но потом  ударяет в
мозг  безжалостно  и  беспощадно,  лишая  сил, надежды, а  если  повезет  --
сознания.
     -- Чего стоишь на дороге? -- Каймакова толкнули в спину. -- Лучше места
не нашел!
     Боли не  было, только ноги промокли,  и мелкомелко дрожало  что-то  под
солнечным сплетением. Каймаков  обернулся. Коричневый плащ пробивался сквозь
штурмовавшую  автобус  толпу. Каймаков  перевел  дух, вышел  из  заполненной
мокрым снегом лужи и тяжело зашагал вперед.
     "Дурдом  какой-то... Так и  сдвигаются  по  фазе!  Седуксена,  что  ли,
попить... ".
     В пять часов было уже совсем  темно, шел мелкий колючий снежок, который
тут  же  таял,  мертво  светили  ртутные  фонари,  в  крестообразных  башнях
украшавших  "Юго-Западную"   высоток   горели   почти   все   окна.  Плотные
человеческие  потоки  тянулись  из  метро  к  автобусным  остановкам,  ярким
витринам универсама, окрестным  домам, все  было привычно и обыденно,  кроме
мгновенного взаправдашнего ужаса, от которого Каймаков никак не мог отойти.
     Позавчера   его  пригрозили  убить  и  дали  сроку  два  дня.  Хотя  он
старательно успокаивал себя -- мол, это глупая шутка, или какое-то идиотское
недоразумение, или не  менее идиотский розыгрыш, но пережитый страх наглядно
продемонстрировал,  что угроза  оказалась  убедительной. Хотя выглядела она,
как фарс.
     Его  остановил  на  улице  крепкий  парень  с  уверенными  манерами   и
решительным лицом, придержал за рукав и спокойненько так  сказал: "Брось это
говенное мыло! Тут  не  шутками  пахнет, ты  мафии  на хвост  наступаешь. Не
успокоишься -- тебя уберут".
     -- Что? -- переспросил Каймаков не  своим, каким-то  писклявым голосом.
-- Вы кто такой, гражданин?..
     Парень криво усмехнулся. У него был расплющенный нос и золотая коронка.
     -- Я  и есть  мафия, --  проникновенно  сказал он.  -- Два дня сроку, а
потом ты покойник! Засадят маслину в башку, и все дела... Понял?
     Парень повернулся и неторопливо пошел к красной "девятке"  без номеров.
Каймаков оцепенело смотрел, как автомобиль плавно тронулся с места...
     "Ерунда! Так не угрожают... И мафия себя так не называет..."
     Каймаков втиснулся в троллейбус, проехал две остановки  и,  изжеванный,
вывалился опять в изморось и слякоть.
     "Черт, забыл  в  универсам  зайти! Пельмени сварю, полпачки осталось...
Может,  кто-то из ребят  решил  "на пушку"  взять...  А может, торгаши, имто
действительно огласка ни к чему..."
     Он обошел магазин "Союзпечать" и побрел вдоль верениц иностранных машин
--  слева  располагался  консульский  дом  --  в  глубь  квартала,  к  своей
девятиэтажке.
     Залепленные   снегом   "Вольво",  "Ниссаны"  и   "Мерседесы"  выглядели
бесхозными и заброшенными. У некоторых из пустых глазниц фар торчали обрывки
проводов, щеголеватый "ФольксвагенПассат" заметно накренился: вместо колес с
одного борта его подпирали столбики кирпичей.
     Милицейский пост  функционировал,  как и  всегда: один сержант  стоял в
тесной стеклянной будочке, другой, тяжело переставляя обутые в валенки ноги,
прохаживался по дороге. Но если  раньше вид внушительных,  затянутых в форму
фигур  вызывал  у  Каймакова  чувство защищенности, то  сейчас  беспокойство
ничуть не уменьшилось.
     Наверное,  оттого,  что  раньше не грабили столь  нагло  и безбоязненно
охраняемые автомобили и не грозили убийством прямо на оживленной улице.
     "Что  захотят, то и сделают, -- подумал  Каймаков,  глядя, как  сержант
проходит  мимо  серебристой "Ауди"  с  бельмом  полиэтилена  вместо лобового
стекла. -- Такое время наступило -- каждый  за себя... Надо было брать тогда
газовик за две штуки, сейчас баллончик вдвое больше стоит..."
     Возле дома стоял санитарный фургон с включенным двигателем.
     "Чего, интересно, они бензин жгут? Видно, печку гоняют..."
     С номерного знака сполз пласт  снега. Каймаков заметил  цифры: "43-23".
Так  заканчивался  номер  его служебного телефона.  Цифры  почему-то  всегда
путали. Димка Левин, психолог,  сказал даже, что  это самая незапоминающаяся
комбинация  цифр.  А  сколько развелось чудиков,  которые  тысячи  на тысячи
перемножают, делят и все в уме за несколько секунд...
     Впервые за вечер Каймаков отвлекся от тягостных размышлений, но  тут же
к ним  вернулся. Его подъезд зиял зловеще  черным провалом.  На днях  в доме
привели электрику  в порядок, и соседние подъезды ярко освещены,  а  тут  не
горят лампочки ни над дверью, ни внутри... Конечно, могли разбить мальчишки,
могли и вывинтить, нынче все дефицит.
     И все  же... Первый этаж  нежилой -- с той  стороны обувной магазин,  и
темнотища...  Обивая  сапоги  о  решетку.   Каймаков  зачем-то  прокашлялся,
воровато  осмотревшись,  приоткрыл  "дипломат", сунул в узкую  щель  руку  и
извлек  прихваченное  с  работы,  именно   на   такой  или  похожий  случай,
самодельное шило -- двадцатисантиметровое стальное жало, чуть  сплющенное на
конце,  чтобы ловчее прокрутить  дырку в самой толстой папке,  насаженное на
прочную деревянную ручку.
     Входя в темный дверной проем, он опять откашлялся, выставил перед собой
шило, а голову прикрыл "дипломатом".
     "Дон Кихот сраный", -- подумал Каймаков,  представляя,  как выглядит со
стороны. Он, конечно же, не рассчитывал таким образом защититься от реальной
опасности, просто для самоуспокоения имитировал меры самозащиты, но понимал,
что если навстречу выйдет сосед с фонариком, то прослывет он полным идиотом,
а потому испытывал неловкость, сглаживая которую, бурчал  что-то  недовольно
себе  под  нос,  сдавленно чертыхался, нащупывая очередную ступеньку, громко
шмыгал носом и покашливал.
     Если бы кто-то стоял  в подъезде, поджидая Каймакова, то по этим звукам
он бы хорошо представил, как тот,  наклонив голову, беспомощно  нащупывает в
полной  темноте   ступеньку  за   ступенькой  и  тихонько   поругивается  от
собственного бессилия.
     И  человек, который  затаился  за  выступом  мусоропровода,  представил
именно  такую картину, не подозревая,  естественно,  о двадцатисантиметровом
шиле с чуть приплюснутым жалом, а потому, когда наступил нужный  момент,  не
остерегся, а, вышагнув навстречу жалко бормочущему человечку, послал могучий
корпус вперед, одновременно резко  опуская правую руку, и всей тяжестью тела
напоролся на острую  сталь, с  хрустом проскользнувшую между  ребер по самую
рукоятку.
     Все  произошло  настолько  быстро,  что Каймаков  ничего  не  понял:  в
кромешном  мраке вдруг материализовалась  темная масса, послышался  утробный
"хекающий"  звук, шило  легко  вошло  в  мягкую  ткань и  вырвалось  из вмиг
вспотевшей  ладони одновременно  с  чувствительным  ударом по  прикрывающему
голову "дипломату".
     Каймаков рванул вверх, прыгая  через несколько ступенек, а темная масса
с хрипением  вывалилась  из подъезда, теряя что-то, звякнувшее  о  цементный
пол.
     Опомнился  Каймаков уже в прихожей,  когда  дверь была  заперта  на оба
замка  и  закрыта на  цепочку. По-звериному  осматриваясь и  шумно  втягивая
воздух,  он  проскочил на кухню, схватил топорик для рубки мяса, после  чего
осмотрел всю квартиру, заглянув даже в кладовку, на антресоли и под кровать.
Потом обессиленно опустился в кресло, ощущая противную мелкую дрожь во  всем
теле. --
     Голая,  без  абажура, лампочка  освещала  убогое убранство единственной
комнаты: трехстворчатый с  зеркалом  шифоньер  образца  начала шестидесятых,
купленные  у Димки  Левина  тахту  и  письменный  стол, древний  черно-белый
телевизор на длинных  ножках и расшатанное  кресло из комиссионки.  Ремонт и
приобретение  мебели  откладывались  "на  потом",  когда Каймаков  защитится
наконец,  станет  на ноги,  разбогатеет. При  нынешних  ценах эти  планы  не
удалось  бы  реализовать,  даже  если бы  диссертацию  признали  докторской.
Поэтому то, что ее зарубили, никакого практического значения не имело.
     Впрочем,  сейчас практическое  значение  имело  только  одно:  то,  что
произошло в подъезде несколько минут назад.  Сраный Дон  Кихот  своим ржавым
идиотским  мечом ткнул кого-то из соседей. Какие это может иметь последствия
для человека, вся  жизнь  которого состоит  из нескончаемой  череды  неудач?
Похоже, дело кончится тюрьмой.
     Сильно забарабанили в дверь. Каймаков вздрогнул и поднял топорик.
     -- Кто здесь? -- хрипло спросил он.
     -- Открывай, Сашка! -- возбужденно ответил знакомый  голос. --  Вы что,
вымерли тут? К Симонянам звоню -- молчат, к Егоровым  -- тоже... Знаешь, что
я сейчас видел?
     Вовчик  возбужденно  подпрыгивал  -- эта  манера прибавляла два-три  из
недостающих пятнадцати сантиметров роста.
     --  Подхожу к подъезду, а оттуда -- мужик! -- не  здороваясь, продолжал
он.  --  За  сердце держится  и ба-бах -- с  копыт!  Хорошо, рядом  "скорая"
стояла. Оттуда два лба выскочили, запихали его  внутрь и погнали...  Повезло
мужику! Обычно они два часа едут, сволочи!
     -- А что за мужик? Незнакомый, что ли? Или из наших?
     -- Какой  "из наших"!  На борца  похож --  здоровый, без  шапки,  волос
короткий...
     Вовчик осекся.
     -- И эти,  доктора,  такие  же...  Как нарочно --  бугаи, почти  наголо
острижены. Вот  совпадение! Сволочи! -- Вовчик был  недоволен  жизнью и  для
характеристики  тех,  кто,   по   его  мнению,  делал  ее  такой  паскудной,
использовал одно универсальное  слово,  разнообразя  его только интонациями.
Сейчас он не  придал ругательству  эмоциональной окраски, значит, прозвучало
оно для порядка, чтобы не перехвалить быстро сработавших докторов.
     -- Ну а  ты как?  -- Вовчик перестал  подпрыгивать и осмотрелся. -- Все
холостякуешь? Хорошо: захотел грамулечку пропустить -- никто не мешает...
     -- Нету  ничего! -- Каймаков начал теснить коротышку к двери, но тот не
спешил прощаться.
     -- Как нету? Недавно покупал две бутылки...
     Каймаков щелкнул замком.
     -- А где ты "дипломат" разорвал?  -- спросил востроглазый Вовчик за миг
до того, как дверь захлопнулась.
     Действительно, на черной матовой крышке появились две глубокие вмятины,
от них наискось шли царапины, сквозь сорванную кожу проглядывал белый картон
прокладки. На лежащей в чемоданчике папке с бумагами тоже виднелись довольно
отчетливые углубления.
     Каймаков  пощупал  макушку,   потом   быстро  прошел  на   кухню,  взял
полиэтиленовые пакеты, надел перчатку, в которой  чистил  рыбу, из  кладовки
извлек фонарик и, прихватив топорик, спустился вниз.
     Вначале он вышел  из подъезда, затем вернулся вовнутрь и  посветил  под
ноги. Почти  сразу нашел то, что  искал,  сноровисто,  будто делал это много
раз, поднял рукой в перчатке и опустил в пакет сначала  один предмет,  затем
другой.
     Оказавшись в  квартире,  он тщательно осмотрел тяжелый с  тупыми шипами
кастет, примерил его к  следам  на  "дипломате" и  еще раз потрогал макушку.
Шило было осмотрено так же тщательно, особенно стальное жало, покрытое почти
по рукоятку бурым налетом.
     Не размышляя. Каймаков придвинул телефон и набрал номер.
     -- Алло, на меня только что напали...
     Он  собирался  говорить  уверенно  и  спокойно,  но  не  получалось  --
торопился, глотал слова, не мог сосредоточиться  на главном... Взволнованный
голос колебал  мембрану микрофона,  превращаясь  в  электрические  импульсы,
которые  пробегали  по  километрам  проводов, жил,  кабелей  и снова  жил  и
проводов, добирались наконец до пульта связи дежурной части тридцать второго
отделения  милиции, колебали мембрану телефона, прижатого к поросшему рыжими
волосами  уху  помощника дежурного  сержанта Перцова,  вновь  преобразуясь в
звуковые волны.
     -- С кастетом, ударили по голове, не знаю, что хотели...
     Проделывая свой длинный путь, электрические импульсы на  одном  участке
--   в   помещении  телефонного   узла  --  попадали  в   поле  специального
электромагнитного контура и наводились в параллельном проводе, раздваиваясь.
     -- Прямо в подъезде, я домой шел, адрес...
     Новые  наведенные  импульсы бежали  своим путем, донося  сдублированную
информацию  до  специального узла  связи,  где  она вызывала гораздо больший
интерес, чем в прокуренной и провонявшей карболкой дежурке тридцать второго.
     -- Да нет, трезвый, я же с работы -- и вообще не злоупотребляю...
     Для сержанта Перцова,  изнуренного муторной колготней дежурных  суток с
нескончаемым  однообразным потоком  жалоб и  заявлений,  еще один звонок был
лишней рутинной заботой, подбрасываемой ненавистной службой.
     -- Ущерба нет, телесных повреждений не получил... "Дипломат"  разорван,
да не в этом дело... -- Каймаков  почувствовал, что упирается в неподатливую
вязкую стену,  переворачивающую  картину  происшедшего  с  ног  на голову  и
вынуждающую его вроде как оправдываться, и ощутил злость на самого себя.
     В   комнате   прослушивания  одиннадцатого   отдела  Второго   главного
управления КГБ  СССР,  официально  давно упраздненного,  медленно  крутились
катушки магнитофона. Непосредственный  контроль вел не сержант-оператор, как
обычно, и не  прапорщик  -- старший  оператор, как  бывало по  особо  важным
разработкам, а  инициатор задания,  вызванный  начальником смены, как только
включился прослушиваемый канал.
     Майор Межу ев прижимал к уху обтянутый черным поролоном изящный наушник
фирмы "Филипс"  и тоже  злился -- на  ленивого милицейского  болвана, в силу
врожденной  лености и  тупости  отпихивающегося  от  факта,  в  который  ему
надлежало вцепиться мертвой хваткой.
     -- Как  так --  какие претензии?! --  Каймаков дал выход  злости.  -- Я
говорю:  подвергся  нападению,  ударили  кастетом,   хорошо  --  не  попали!
Нападающий напоролся  на  шило,  упал,  его увезла "скорая помощь" с номером
"43-23"! Вам этого мало?!
     Крик Каймакова бился в убогой комнатенке под голой лампочкой, отражался
от  голых  с  облупившимся  накатом  стен  и  улавливался  приемнопередающим
устройством размером с таблетку и стоимостью в двадцать тысяч долларов. Этот
"клоп" в числе других специальных устройств был закуплен через посредников в
одной  из  европейских  стран   для  научно-технического   отдела   Главного
разведуправления  Генерального  штаба Министерства  обороны  СССР  и сегодня
утром внедрен в стену за старым шифоньером оперативной группой ГРУ.
     Несмотря на миниатюрные размеры, "клоп"  передавал сигнал на расстояние
до  полутора  километров.  А  в восьмистах  метрах  от  дома Каймакова стоял
передвижной  ретранслятор, замаскированный под "аварийку" электросети. Здесь
радиосигнал   усиливался  и   направленной   антенной  передавался  в  отдел
радиоконтроля, где тоже крутились  катушки магнитофона,  а  место  оператора
занимал майор Синаев, воспринимавший информацию с таким же интересом,  как и
майор Межуев, а  может  быть, с еще большим.  Во всяком случае,  услышав про
шило  и номер  "скорой  помощи". Синаев выругался в  чей-то  адрес  и быстро
соединился  по  внутренней   связи   с   начальником  отдела  подполковником
Голубовским, подключив того к прослушиваемому разговору.
     --  Если  вы не хотите  работать как положено,  я позвоню  дежурному по
городу!
     Хотя Каймаков кричал  почти  в полный  голос,  до  вешалки  в  прихожей
доносились  только  невнятные   звуки,  и  всаженный  под  воротник  старого
стопятидесятирублевого пальто  микрофон-передатчик, купленный за шестнадцать
тысяч долларов через посредников в Японии для научно-технического отдела КГБ
СССР, не включался, так как реагировал лишь на разборчивую речь.
     Но большой беды  в  этом  не  было, потому что  сотрудник  отделения по
установке спецтехники, воткнувший в  переполненном  вагоне  метро  "клопа" в
каймаковское пальто, выполнял задание, исходившее от майора Межуева, и пульт
приема,  находящийся  в  конспиративной  комнате  расположенного в  пятистах
метрах  салона  "Звукозапись",  обязан  был немедленно передавать полученную
информацию инициатору  задания. А тот и так  контролировал  каждое сказанное
разрабатываемым слово. --
     Угроза  на сержанта  Перцова не подействовала,  так как  вероятность ее
исполнения была невелика,  а  возможность неприятных последствий  для самого
Перцова  практически  отсутствовала. Но раз  заявитель  обнаружил склонность
жаловаться, следовало его успокоить. Поэтому сержант  спросил фамилию, адрес
и пообещал "тщательно во всем разобраться".
     Каймаков  положил  трубку.  Перестали  вращаться  бобины  магнитофона в
комнате прослушивания телефонных линий  КГБ, выключился магнитофон в  отделе
радиоконтроля  ГРУ,  расслабились люди в глухом, подсвечивающемся красными и
зелеными лампочками  кузове "аварийной" электросети  и в  такой  же  глухой,
подсвечивающейся   такими  же  лампочками   конспиративной   комнате  салона
"Звукозапись".
     Если бы социологу средней руки  Александру Каймакову сказали, что к его
скромной персоне будет привлечено внимание такого количества людей  из столь
серьезных ведомств, с затратой денежных сумм, о которых он не мог и мечтать,
а одно его слово заставит встрепенуться четырех офицеров  спецслужб, он  бы,
конечно, этому не поверил.
     Но когда,  входя  на  кухню,  он  в  сердцах  выматерился,  два  чутких
микрофона  включились  и четко  передали  нецензурное  слово на  два  пульта
контроля, оторвав от  кофе с бутербродами  двух лейтенантов, одного старшего
лейтенанта и капитана.
     После того как Межуев доложил результат прослушивания начальнику отдела
Дронову, тот придвинул телефонный справочник МВД и набрал нужный номер.
     Через  полчаса  на  пульте  дежурной части  тридцать второго  отделения
милиции загорелся  огонек прямого  соединения с дежурным Главного управления
внутренних дел Москвы. Майор Дятлов щелкнул тумблером.
     -- Что сделано  по заявлению о нападении на  гражданина  Каймакова?  --
сухо спросил дежурный по городу. Тон его не предвещал ничего хорошего.
     Дятлов  заглянул  в журнал  регистрации заявлений и  сообщений,  провел
пальцем по строчкам, не найдя нужной записи, принялся шуршать страницами.
     --  Небось  не  зарегистрировали,  долбачи!  --  почти  ласково  сказал
дежурный. -- А этим делом безопасность интересуется.  Думаете, я за вас свою
жопу подставлю? Не-е... Через час доложить результаты!
     -- Тут Перцов  оставался, -- пытался  оправдаться  Дятлов, но огонек на
пульте уже погас.
     -- Где Перцов?! -- рявкнул он на всю дежурку.  -- Живо за ним! Видно, в
гараже жрет да водку хлещет!
     Через  пять  минут, потеющий  и старающийся не  выдыхать  ртом  воздух,
сержант копался в мусорной корзине.
     --  Вот,  нашел!  --  радостно  закричал он, разглаживая  смятый клочок
бумажки.  --  Каймаков  Александр Иванович, Ленинский,  152!  А  вот и номер
машины!
     -- Идиот!  -- перевел дух дежурный. -- В журнал надо записывать, а не в
урну бросать!
     -- Кто же  знал,  что  оно так обернется... --  К Перцову  возвращалось
обычное спокойствие. -- Сейчас все оформим в лучшем виде!
     Дятлов прозвонил по дежурным больницам, потом -- в картотеку ГАИ.
     Гражданин   с  колотым  ранением  в  приемные  отделения  не  поступал.
Санитарного фургона с номером "43-23" в природе не существовало, да и вообще
такой номер в ГАИ зарегистрирован не был.
     В   журнал  аккуратно  вписали  сообщение  Каймакова,  тут  же  указали
результаты проверки и сделали вывод: не подтвердилось.
     Дежурный  даже послал Перцова  на место.  Тот  бегло осмотрел  подъезд,
позвонил в  квартиру.  Отупевший  от  седуксена Каймаков  разговаривал через
цепочку:  продувная  физиономия  сержанта  и  отчетливый  запах алкоголя  не
способствовали доверию к милицейской форме.
     --  Да  вы  не  волнуйтесь,  --  успокаивал   сержант.  --  Тут  просто
недоразумение... В больницы  никого  не доставляли, номера такого  в природе
нет...  Может,  что-то показалось, а может, пьяный  какой  чудил... В общем,
ничего страшного...
     Оставшись  один. Каймаков еще  раз  осмотрел  зловещие  следы  на шиле.
Недоразумение?  Но  с  чего это  вдруг милиция  так зашевелилась? На  кражи,
грабежи, разбои  не выезжают,  на письменные  заявления по полгода ответа не
добьешься... А тут за  час все проверили да  еще домой приехали отчитаться и
успокоить. Что-то здесь не так... Ему стало еще страшнее.





     Василий  Зонтиков, известный в  уголовном  мире под кличкой  Клык,  был
вором в законе и "держал" Юго-Западный сектор столицы.
     За  неимением  знакомых  судей, прокуроров и, на худой конец, адвокатов
Каймаков отправился  за  советом к нему -- бывшему однокашнику и товарищу по
детским играм.
     С год назад он уже обращался к Клыку. Тогда у Вовчика отобрали зарплату
и поставили фингал под глазом, в милиции развели руками: примет не запомнил,
свидетелей нет,  вроде как сам и виноват. А Клыку свидетели не понадобились:
пошептал что-то  на ухо своему подручному, вроде как  адъютанту,  и  все.  К
вечеру  оба грабителя пришли к Вовчику домой, принесли все до копейки деньги
да еще  две  бутылки  водки  в знак  примирения. Вовчик вначале мириться  не
хотел,  а  стал  охаживать  главного  обидчика  по морде, причем здоровенный
хмурый урка сносил  побои  как должное -- ни уклониться не пытался,  ни руку
поднять. Вовчик отмяк, плюнул, достал свою бутылку, и примирение состоялось,
расстались друзьями.
     Клык жил на  пятом этаже панельной пятиэтажки. У  входа в подъезд и  на
предпоследней  площадке  дежурили  попарно  молодые  люди  с  отталкивающими
физиономиями.
     В  квартире  обстановка  была  еще  более  спартанской,  чем  у  самого
Каймакова.  Клык  сидел  за круглым  массивным столом,  упершись  локтями  в
изрядно пожженную и исцарапанную столешницу, и сквозь составленные трубочкой
татуированные кулаки всасывал дым догорающей "беломорины". Сладковато-пряный
запах анаши наполнял комнату.
     -- Что, опять кого-то накноцали? -- не здороваясь, спросил Клык, и было
заметно, что он чемто недоволен. -- А  как  моим  людям жить? Им зарплату не
повышают, профсоюза нету... Если я у них буду хабар изо рта вырывать, то мне
надо в ментовку оформляться!
     Он  нехорошо улыбнулся,  и новый "адъютант"  ощерился такой же скверной
улыбкой.
     -- Да  я  не за  тем... -- Каймаков на миг пожалел, что пришел сюда. --
Вот...
     Он вытащил из продранного "дипломата" пакеты с кастетом и шилом.
     Клык слушал  внимательно, потом  очень  внимательно осмотрел содержимое
пакетов.
     -- Вот  это отдай Лепиле, пусть сделает анализ. -- Клык двинул по столу
пакет с шилом. -- А это передай сам знаешь кому -- на отпечатки.
     "Адъютант" схватил оба пакета, сунул в сумку и выбежал из комнаты.
     -- А где прежний? -- спросил Каймаков, чтобы заполнить паузу.
     -- Кто "прежний"? А-а-а... В десант пошел.
     -- В армию, что ли? -- удивился Каймаков. -- Ему ж под сорок небось...
     -- В зону я его послал. Передать кое-что и споры ненужные прекратить.
     -- Как же он попал в зону? -- продолжал удивляться Каймаков. -- Туда же
просто так не пускают.
     Клык снова ощерился.
     -- Как, как! Очень просто: взял три года -- и пошел по этапу.
     -- Ясно... А обратно как же?
     --  Через три года -- обратно.  Можно и  раньше вытащить, но зачем? Там
тоже дел много, а ему авторитет зарабатывать надо... Чифир пить будешь?
     Каймаков не успел отказаться, как с силой распахнулась входная дверь.
     -- Вернулись! -- крикнул кто-то,  и в комнату ворвались три здоровенных
лба, радостных и сильно возбужденных.
     -- Все отдали, козлы! -- Здоровяк с бритвенным шрамом на щеке бросил на
стол  чемодан и осекся, упершись взглядом в Каймакова. Клык  небрежно махнул
рукой.
     Чемодан распахнулся. Он был набит  туго обтянутыми полиэтиленом блоками
пятидесятитысячных купюр.
     -- Все! Здесь арбуз с лихуем!
     Человек со шрамом сбросил пальто и сдернул с плеча короткий автомат.
     -- Куда "дуры" девать?
     -- Брось пока на кушетку, Федька вернется -- уберет.
     Рядом   с  автоматом  легли  потертый  "ТТ"  и  обрез  крупнокалиберной
двустволки.
     --  Напустили в штаны,  гады, -- процедил  рыжий, заросший  трехдневной
щетиной парень.
     Третий вошедший  угрюмо молчал, не сводя тяжелого взгляда с  Каймакова.
Тому стало неуютно, и он заерзал на жестком стуле.
     --  Сходки испугались. -- Клык  добил  косяк  и находился в благодушном
настроении.  --  Но  через год-два наберут  силу,  и тогда  не знаю...  Пить
будете?
     --  Жрать охота, -- человек  со шрамом гулко  сглотнул. -- В  шашлычную
сходим -- и обратно.
     Боевики ушли.
     --  Что, Сашко, никогда таких бабок не видел?  -- Клык ковырнул розовые
блоки, вытащил  один, взвесил на ладони. --  Видишь, десять  пачек.  Считать
умеешь?
     -- Все твое? -- Голос у Каймакова почему-то был сиплым.
     -- Зачем оно мне? -- Клык бросил пакет обратно и  закрыл крышку. -- Это
благо воровское:  на подогрев зоны,  братве на  помощь, на дела наши  общие.
Настоящему вору много денег не надо, он скромным быть обязан...
     Клык вздохнул.
     -- Однако забываются  законы наши, не нравятся многим молодым, особенно
тем, кто на этих рогометов кожаных, зоны не нюхавших, заглядывается.
     Около  часа рассуждал Вася Зонтиков о падении нравов в воровской среде,
и в  голосе  его чувствовалась тоска по  прошедшим  временам. Потом вернулся
"адъютант".
     -- На  шиле...  -- он заглянул в  скомканный листок, -- ...клетки ткани
сердечной мышцы.  А  здесь, --  на стол со стуком  опустился кастет, -- есть
хорошие пальцы, но по ихней картотеке они не проходят.
     Рядом с кастетом в пакете лежали  прозрачные  прямоугольнички с черными
узорами папиллярных линий.
     -- Значит, и взаправду засадил в сердце? -- удивленно спросил Клык.
     -- А ты что, не поверил?
     Клык остро глянул и чуть дернул уголком рта.
     -- Если бы я всем сразу верил, то давно сгнил бы в яме...
     Каймаков нервно сглотнул.
     -- Кастет не нашенский, его на заводе сделали, видно, из-за бугра... --
закончил доклад "адъютант".
     -- Ладно, Федя. -- Клык неопределенно  махнул рукой. -- Волыны прибери,
бабки  пересчитай.  Меченый  сказал  --  больше  миллиарда.  Подбей  приход,
расход... На опий оставь сколько надо, остальное в общак. Хранителю.
     -- А тебе, Сашко,  я  так  скажу: все эти  дела  --  и мыло, и  кастеты
забугорные,  и  мафия твоя  -- к нам никакого отношения не имеют.  Скорей на
этих, "новых", похоже...
     --   Там   участковый  ждет,   Платонов,  --  перебил  Федя,  аккуратно
заворачивавший оружие в чистые тряпицы.
     -- Зачем участковый? -- вскинулся Каймаков.
     -- Не  боись, --  хмыкнул  Клык.  --  Надзор у  меня.  Должен ходить  в
ментовку отмечаться. Ну а он сюда журнал носит, я прямо тут  и расписываюсь.
Уважают Васю Зонтикова!
     И, резко изменив интонацию, продолжил:
     -- Сходи к Седому, я позвоню. Только называй его по имени-отчеству, они
важные...
     Выходя из  квартиры.  Каймаков обошел томящегося в ожидании на площадке
лейтенанта  с  потертой  планшеткой   через  плечо.  Тот   бросил  на   него
срисовывающий взгляд.
     В  неприметной   серой  "Волге",  стоявшей  за  углом  соседнего  дома,
широкоплечий, с незапоминающимся лицом человек выключил запись.
     -- Миллиард! Вот гребут, суки!
     -- Да-а-а,  --  лениво  протянул  его напарник  --  неуклюжий  увалень,
развалившийся на сиденье. -- Нам столько и не снилось.
     --  А если  забрать его, послать  Дронова к бениной  маме и пожить  как
люди?
     -- Да-а-а, -- так же неопределенно сказал увалень... -- Если получится,
то хорошо. А шкуру продырявят -- плохо.
     В   приемнике  раздался  резкий  звук,  и  они  насторожились.  Но  это
всего-навсего выходящий из подъезда Каймаков зацепился воротником за дверной
косяк.




     Шашлык был отменный. Арсен хорошо мариновал мясо, а для уважаемых людей
готовил из лучших кусков.  Они  съели по две порции и выпили  на троих  пару
бутылок водки. Напряжение, владевшее ими последние  полтора часа,  сменилось
заслуженной расслабухой.
     -- Повторим, --  утвердительно сказал  Меченый и  сделал  знак хозяину.
Арсен кивнул и поставил на мангал еще три шампура.
     Сидевший  у  самого  входа  на  неудобном  месте  и  евший  рядовой  --
наполовину  из  жира -- шашлык маленький щуплый человечек в массивных очках,
похожий на замордованного жизнью бухгалтера, поднялся и вышел на улицу.
     -- Они  повторяют,  еще с час  просидят, -- сказал он,  ни  к  кому  не
обращаясь.
     -- Стой на улице и  жди, --  пропищало в дужке очков. -- Будем работать
двумя бригадами.
     Человечек  поежился под  порывами пронизывающего  ветра  и  перешел  на
другую сторону дороги, не выпуская из виду стекляшку шашлычной.
     Через  двадцать минут бесшумно подкатила красная "Вольво"  без номеров,
мягко тормознула, присев на  передних амортизаторах, и выпустила наружу двух
молодых людей в кожаных куртках, ярких  спортивных штанах и нахлобученных на
глаза норковых шапках. Быстрыми шагами они прошли -- к шашлычной, копаясь на
ходу в одинаковых клеенчатых сумках.
     -- Шухер!  --  Меченый первым заметил опасность  и вскочил, опрокидывая
стул и лихорадочно шаря в пустом кармане.
     Но было поздно. Пистолеты-пулеметы "узи" --  лучшее  в  мире оружие для
ближнего боя -- в два ствола изрыгнули несколько десятков пуль в направлении
углового  столика -- самого удобного и почетного места в  шашлычной  Арсена.
Они  продырявили  ратиновое пальто Меченого, а  заодно  его  сердце, легкие,
печень,  раскололи  голову  рыжему,  разнесли  вдребезги  стеклянную  стену.
Угрюмому  повезло  --  Меченый  невольно прикрыл  его  от  огня,  --  только
свистнуло над ухом да чиркнуло по руке,  и пока трупы  сотоварищей медленно,
как  при  замедленной  съемке,  валились  на  забрызганный  соусом  и кровью
кафельный пол, он рыбкой бросился сквозь разбитое стекло, перевернулся через
голову  и  чудовищными  прыжками,  с нырками  и  уклонами,  кинулся  к  углу
ближайшего дома.
     Молодые люди с сумками в руках тем же упругим деловым шагом вернулись к
машине,  как  будто не  имели к происшедшему  ни малейшего отношения.  Через
секунду  красный автомобиль исчез,  посетители  шашлычной  лежали  на  полу,
закрыв головы руками, Арсен прятался за мангалом.
     --  Двое готовы,  один ушел, -- сказал похожий на бухгалтера человечек.
-- Все тихо.
     В это время лейтенант Платонов вел Клыка в отделение.
     -- У нас комиссия, перерегистрация всех судимых, придется с начальством
беседовать, -- объяснил он.
     Зонтиков  не спорил.  У  ментов  своя работа, когда  они могут  -- идут
навстречу, когда надо им -- тоже нельзя кочевряжиться. Только где эти "быки"
шляются? Сказал Федьке: явятся -- врежь им по рогам.
     Двое в  серой  "Волге"  выждали, пока  Каймаков  отойдет  на квартал, и
двинулись было следом, но водитель тут же нажал педаль тормоза.
     -- Гляди!
     Клык собственной персоной топал по тротуару рядом с милиционером. Сзади
шли два охранника, ранее маячившие у подъезда.
     -- Да, -- ответил напарник, и  в голосе не было ни неопределенности, ни
лени.
     -- Там почти никого не осталось, -- напряженно сказал водитель.
     --  А  хоть  бы и остались! -- Напарник выпрямился, подобрался и уже не
производил впечатление увальня.
     Такая  метаморфоза могла удивить  любого, кто не  знал, что эти люди  в
свое время  выдержали тестирование на умение  мгновенно  приспосабливаться к
ситуации,  затем   прошли  специальную   подготовку,   которую  впоследствии
закрепили в экстремальных условиях работы.
     -- Берем?
     -- Да. Только проведем их подальше.
     Они  понимали  друг  друга  с  полуслова.  Обоих насторожило,  что Клык
несколько  раз обернулся.  Он  надеялся  увидеть возвращающихся  "быков". Но
Меченого  с  приятелями  не  было.  Вместо них в подъезд  вошли три  молодых
человека  в  кожаных  куртках,  адидасовских  шароварах  и  меховых  шапках,
вышедшие из белого "БМВ" без номерных  знаков. Но Клык уже свернул за угол и
этого не видел.
     Молодые  люди бесшумно  поднялись  до третьего этажа и вынули  руки  из
одинаковых   брезентовых  сумок.  В  руках   оказались   пистолеты  Макарова
специального  образца -- с прищелкнутыми приборами беззвучной и беспламенной
стрельбы, именуемыми в просторечии глушителями.
     Охранники  на  предпоследней  площадке курили,  прислонясь  к стене,  и
успели только дернуться, когда на лестничном пролете появились стремительные
фигуры.
     При стрельбе с пэбэбээсами слышны только лязг  отбрасываемого затвора и
звуки попадающих в препятствие пуль. Три металлических щелчка почти  слились
с мягкими шлепками.
     Один человек остался между четвертым  и пятым этажами, а двое поднялись
к квартире Зонтикова и позвонили в старый, с истертой кнопкой звонок.
     Серая  "Волга" сопроводила Клыка со свитой  почти  до  тридцать второго
отделения милиции, находившегося  всего в нескольких  кварталах от его дома.
Затем широкоплечий, с незапоминающимся лицом человек -- капитан Якимов резко
развернул машину  так, что его спутника капитана Васильева бросило  к правой
дверце.
     Появившийся  у подъезда "БМВ" им не понравился,  они подошли вплотную и
заглянули сквозь затемненные  стекла, но в салоне никого не было, потому что
водитель наблюдал за происходящим из подъезда дома напротив, и проявленный к
его автомобилю  интерес  ему тоже  очень не  понравился. Когда оба  капитана
зашли в подъезд, водитель, сунув руку за пазуху, двинулся следом.
     За всеми  этими перемещениями внимательно  следил из окна кухни  Федор,
которого  несколько минут назад охватила  непонятная тревога. Развернувшиеся
внизу  события были  достаточно красноречивы,  и он быстро  извлек  обрез  и
пистолет, потому что  с автоматом  обращаться не умел. Затем вышел  в кухню,
где быстро сделал то, что  было положено делать в случае опасности.  Услышав
звонок, он выскользнул в прихожую и стал за  дверной косяк. В замке возились
отмычкой.
     Якимов  и Васильев  с  пистолетами  наготове  поднимались по  лестнице,
отставая от них на два пролета, крался водитель "БМВ".
     С четвертого этажа капитаны увидели струящийся сверху ручеек крови. Это
переключило их внимание полностью на происходящее впереди.
     Когда  замок  поддался  отмычке,  Федор  дважды  саданул  из  обреза  в
открывающуюся  дверь.  Вырывая  щепки,  картечь   прошла   сквозь  дерево  и
изрешетила две  кожаные куртки  и  то,  что  в них  находилось.  Отброшенные
орудийным грохотом и снопом свинца, тела ударились о  перила, одно  сразу же
сползло  на  пол,  а   второе   задержалось  и   сумело   сделать  несколько
целенаправленных  движений  указательным пальцем. Хотя  после оглушительного
дуплета  никаких звуков слышно не было, одна пуля попала  Федору в  живот, и
он, согнувшись, рухнул на порог.
     Третий налетчик подбежал и выстрелил ему в голову.  В тот же миг Якимов
всадил две пули в кожаную спину.
     И сам  Якимов, и его коллега  умели  мгновенно просчитывать последствия
тех  или иных  жизненных ситуаций  и потому сразу поняли, какую выгоду можно
извлечь из нападения на квартиру Клыка неизвестных  преступников. Но удачное
стечение обстоятельств  сыграло с  ними  скверную шутку, ибо, устремившись к
внезапно открывшейся цели, они начисто забыли о необходимости контролировать
то, что  находится  сзади.  Непростительность этой  ошибки  тут  же  доказал
водитель "БМВ", открывший огонь из-за поворота лестницы.
     Его пистолет не имел глушителя, но  он  был обречен  даже  не  поэтому:
дилетант не может  тягаться с профессионалами, сжегшими  тысячи  патронов на
специально оборудованных полигонах. Даже если нападает с тыла.
     Первая пуля  ударила  в  мощную спину Якимова,  которая  по  инструкции
должна  была  быть  защищена пуленепробиваемым жилетом "Кора", но, поскольку
жилет не пропускал также воздуха  и парил,  он лежал на заднем сиденье серой
"Волги",  а  потому шестиграммовый  кусочек свинца беспрепятственно  пронзил
плотную  мышцу,  легкое и разорвал аорту. Второй же выстрел не  достиг цели,
потому что Васильев  неуловимым движением отпрянул в  сторону  и с разворота
пальнул два раза  в ответ. На тренировках  по специальному  курсу  стрельб в
упражнении  "9 б"  -- "внезапное нападение сзади"  он всегда  дважды поражал
фанерную голову коварного врага, получая оценку  "отлично". Сейчас результат
оказался ниже, но и одного попадания между глаз вполне достаточно в реальной
боевой ситуации.
     Васильев осмотрелся. Хотя двери квартир казались еще более глухими, чем
до  стрельбы, напарник лежал  пластом, на  губах  пузырилась  кровавая пена.
Значит, план  необходимо  срочно менять.  Быстро вынув из  бокового  кармана
плоскую  рацию, капитан нажал красную клавишу и  сказал в решетчатое окошко:
"Ситуация  три,  адрес..."  После чего длинными прыжками бросился в квартиру
Клыка.
     В  то  время  как  капитан  Васильев  лихорадочно  искал  чемоданчик  с
миллиардом   рублей,   Каймаков  беседовал  с   руководителем   Юго-Западной
группировки Седым -- конкурентом Клыка из "новой волны". Разговор происходил
в  сдвоенном  "люксе"   на   пятнадцатом  этаже   гостиницы  "Салют".  Здесь
располагался   офис   акционерного  общества  "Страховка",  аренда  которого
обходилась Седому в сто пятьдесят тысяч ежесуточно.
     Неприкрытая  роскошь  апартаментов,  жутко  дорогой --  даже  на вид --
костюм хозяина, исходящие от него  запахи  больших денег и  огромной  власти
сковывали Каймакова, он  остро ощущал свою  второсортность и несоизмеримость
собственных проблем с теми делами, которые здесь происходили.
     -- Я написал статью об одной диспропорции. -- Каймаков осекся, подумав,
что неверно подобрал слово, но Седой понимающе кивнул. -- Помните, несколько
лет  назад  в стране не было мыла  и  стирального  порошка? Очереди, талоны,
спекулянты...  А  я раскопал, что произведено  его было  даже больше обычной
средней  нормы!  Значит,   какие-то   силы  искусственно  создали   дефицит!
Промышленность, торговля или  и те  и другие... А в результате все население
потеет  в  очередях, а  кто-то делает состояние... -- Вы слушаете,  Валентин
Иванович?
     -- Да,  конечно. --  Седой отложил  ручку с золотым  колпачком, которой
забавлялся на протяжении всего разговора. Он  не мог понять, что происходит.
Сегодняшний день был непростым. Ставилась  точка в длинной череде конфликтов
и   взаимных   претензий   с  грязными,  воняющими   парашей   уголовниками,
претендующими на власть в районе. Чтобы усыпить их бдительность, группировка
отдала  требуемую сумму в воровской общак, как бы признавая право этой банды
на контроль территории. Но тут  же  были  посланы  две бригады специалистов,
чтобы вырвать заглоченную наживку вместе с потрохами. И вдруг в самый острый
момент звонит их пахан и присылает человека для консультаций!
     Седой слыл мудрым в "новой  волне", но никто не знал,  что черпает свою
мудрость он  из  книжки  "Крестный  отец", где подробно описаны  быт и нравы
итальянских  мафиози  в Америке. Именно  оттуда этот  трюк: склонить голову,
пойти на уступки и неожиданно разнести расслабившихся врагов в клочья.
     Но  и  звонок Клыка  из той  изощренной мудрости:  в момент кульминации
подосланный киллер убивает босса,  обезглавливая конкурирующую группировку и
превращая поражение в победу.
     Потому посланца  Клыка  встретили  еще  у  лифта, отобрали  портфель  и
проверили металлоискателем,  посадили в  глубокое кресло, из которого быстро
не  вскочишь,  и  стоят  вдвоем  за спиной, страхуют...  Но  никак не  тянет
пришедший на киллера, никак -- не  потому, что обтерханный и  неуверенный --
маскировка всякая бывает,  а  просто он  из другой породы: по глазам  видно,
манерам, словам...
     Может, и действительно прижали его на этой истории с мылом, статей даже
сейчас никто  не любит...  Скорей всего так: случайное совпадение. Тем более
Клык книжек не читает. Вернее, судя по времени, не читал...
     Но успокаивающие размышления Седого перебивала тревожная мысль: сигнала
от второй бригады до сих пор не поступило.
     -- ...а они даже домой приехали и сообщили: мол, ни номера такого  нет,
ни раненого не имеется, -- закончил наконец Каймаков свой путаный рассказ.
     --  Да, конечно, -- машинально повторил Седой, но тут же встряхнулся  и
взял себя в руки.
     -- Не знаю, что  вам  рассказал ваш друг  детства, но мы уголовщиной не
занимаемся,  --  веско  проговорил  он,  четко  разделяя  слова.  --  Мы  --
предприниматели  и  интересуемся  только  законным  бизнесом.  Поэтому  могу
заверить, что угрозы и покушения от нас не исходили.
     Пришибленно кивнув. Каймаков попытался встать.
     -- Но! --  Респектабельный  молодой мужчина за  обтянутым  черной кожей
столом  поднял  палец,   плечо  Каймакова  натолкнулось  на  твердую  ладонь
телохранителя,  и он  снова  утонул в глубоком кресле. -- Но мы интересуемся
тем,  что  происходит у нас  под боком,  и не любим, когда  посторонние люди
пугают  жителей  района,  угрожают или даже нападают на них. Мы не любим,  и
когда  кто-то без  нашего ведома занимается здесь  бизнесом, не важно чем --
торговлей мылом,  автомобилями, наркотиками... У нас есть официальная служба
безопасности, собственное сыскное  бюро,  и  мы  намерены пресекать подобные
попытки. Разумеется,  в  рамках  закона...  Если,  конечно, наши  противники
соблюдают закон.
     -- Запишите телефон. -- Седой  протянул посетителю ручку, листок бумаги
и продиктовал номер. Одновременно с Каймаковым его записал майор Межуев.
     -- Если кто-то будет вам морочить голову с мафией или мылом, позвоните,
и мы поинтересуемся этими людьми.
     Каймаков наконец выбрался из кресла и, взяв  визитную карточку с черной
поверхности стола, вышел из офиса. Телохранители сопроводили  его до  выхода
из гостиницы,  а вернувшись, тщательно осмотрели  кресло,  да заодно и  весь
номер.
     И хотя ничего подозрительного обнаружено  не было, дурные  предчувствия
не  оставляли  Седого.  Когда  зазвонил  телефон,  он понял, что сейчас  они
подтвердятся. И не ошибся.
     -- Слушай, козел вонючий, оформляй  опознание своих  "быков"  в  морге,
всех четверых,  --  задыхаясь от ярости, шипел Клык.  -- Запомни:  ты первый
начал, да ошибся, Клыка  пришить  непросто... Теперь моя  очередь. На  куски
падлу порежу, говно свое жрать будешь...
     Первобытная животная ярость парализовала даже мощную волю Седого.
     --  Подожди, дружище, я  ничего не  знаю,  --  проговорил он дрогнувшим
голосом. -- Давай спокойно разберемся...
     -- На том свете будешь разбираться, --  перебил Клык. -- Даю один день,
чтобы общаковые бабки вернул. Иначе всех твоих в зонах петухами сделают!
     В трубке давно пищали короткие гудки, а  смертельно бледный Седой сидел
как парализованный и не мог положить ее на аппарат.
     -- Что, шеф? Что? -- испуганно спросил один из телохранителей.
     --  Тревога, -- с трудом произнес Седой.  -- Клык жив, деньги  пропали,
наши убиты. Собрать всех... Тревога...





     Милицейская   группа   немедленного  реагирования   прибыла   к   месту
перестрелки через пять минут.  Шестеро в бронежилетах с автоматами наперевес
бросились наверх,  привычно  прикрывая  друг друга.  Грохот  кованых ботинок
наполнил узкое пространство подъезда.
     С  четвертого этажа начала открываться картина  кровавой бойни.  Трупов
было восемь. Водитель  "БМВ" с разнесенным вдребезги затылком лежал  поперек
лестницы. Выше застыл  истекший кровью  капитан  госбезопасности Якимов.  На
площадке  между  четвертым и  пятым этажами  скорчились тела двух охранников
Клыка. На пороге квартиры громоздились еще четыре трупа. Выщербины от пуль и
кровавые мазки на стенах, потеки, лужицы и ручейки крови...
     Все это не способствовало успокоению нервной системы, и, когда в проеме
простреленной  двери  появился капитан Васильев, шесть  автоматов  мгновенно
взяли его на прицел.
     -- Ложись, сука! --  грубым, сорванным голосом крикнул командир группы.
-- Ложись, тебе говорят!
     -- Да свой я, -- откликнулся капитан, но на всякий случай поднял руки и
присел, потому что лечь можно было только на окровавленные трупы.
     Выполнив команду, он  поступил правильно, потому что на местах кровавых
разборок,  как  и на  поле  боя,  своя  оценка  событий,  свой  закон,  своя
справедливость и логика действий, и любой спецназовец, омоновец, член группы
захвата  сам себе  прокурор,  суд и исполнитель, потому  что адвокатов здесь
нет,  в  уголовный  кодекс  во  время  стрельбы  не  заглядывают,  а  правым
оказывается тот, кто специально прислан пресечь беззаконие...
     -- Сейчас посмотрим, какой ты свой. -- Холодный срез автоматного ствола
больно уперся в щеку капитана, рука привычно обшарила карманы.
     -- Рация ненашенская... И сразу две ксивы...
     Командир группы открыл документ прикрытия.
     -- Майор милиции Еремкин, Главк уголовного розыска МВД, -- вслух прочел
он и раскрыл  вторую красную  книжечку. -- Капитан госбезопасности Васильев,
-- задумчиво повторил командир, -- А чего в квартире делал?
     --  Проверял,  кто там есть,  чтоб на  пулю  не  нарваться,  -- ответил
Васильев, выпрямляясь и опуская руки.
     --  Ладно,  разберемся! -- Командир хотел  сунуть  удостоверения себе в
карман, но обстановка резко изменилась.
     --  Всем оставаться на местах, госбезопасность!  --  раздался  властный
голос.
     По лестнице абсолютно бесшумно поднялись четыре человека  в гражданских
костюмах,  под  которыми  угадывались  импортные  бронежилеты, с  новейшими,
высокоскорострельными автоматами "Кипарис" на изготовку.
     Властный голос принадлежал подполковнику Дронову.
     -- Кто старший? -- строго спросил он.
     Командир  милицейской  спецгруппы,  отдав  Васильеву документы и рацию,
подошел  и нехотя  Представился.  Дронов  предъявил  удостоверение и  тем же
властным голосом приказал:
     -- О  том,  что мы здесь были, в рапортах не писать. Работу наших людей
можете  зачислить  на свой счет.  Понадобятся свидетели --  действуйте через
свое начальство. А сейчас -- охраняйте место происшествия!
     Откуда-то  возникли  двое  в  белых  халатах,  сноровисто уложили  тело
Якимова на раскладные  носилки, пристегнули ремнем и  унесли.  Один гэбэшник
быстро  пересмотрел   валяющееся  на  лестнице  оружие,  безошибочно  выбрал
пистолет убитого капитана и сунул себе за пояс.
     Через несколько минут  в подъезде  остались шесть сотрудников милиции в
бронежилетах  и  семь  трупов.  Двери  квартир так и  не открывались:  жизнь
отучила обитателей дома от любопытства.
     "Куда же делись  деньги?" -- мучительно размышлял Васильев, откинувшись
на мягком сиденье. Деньги исчезли бесследно.
     Об их судьбе могли рассказать убитый Федор и некто Клячкин, который как
раз  в  этот  момент  пересчитывал  содержимое  пропавшего  чемодана.  Федор
выполнил свой долг до конца. За минуту до решающего боя он прошел на кухню и
открыл  узкое окошко,  расположенное в  торце дома.  В квартире Клыка  часто
оказывались  вещи и предметы, которые не должны были попасть в руки милиции.
Для  их эвакуации придумали примитивное, но действенное, как и все зековские
хитрости, приспособление.
     С  крыши  соседнего  семиэтажного  здания  натянули  мощный   резиновый
амортизатор, "уведенный" по случаю из планерного аэроклуба. Узкая щель между
домами практически ниоткуда не просматривалась, и похожий на толстую веревку
резиновый жгут  не  мог  привлечь ничьего внимания.  Сейчас Федор пристегнул
чемодан  к  защелке-карабину  и  снял  с  крюка  фиксирующее  кольцо.  Рывок
сократившейся резины забросил чемодан на соседнюю крышу.
     Глухой  удар  о листовое железо привлек  внимание обитающего на чердаке
Таракана. Он вылез в  слуховое  окно, внимательно осмотрел добычу, затащил в
свое логово  и  осторожно раскрыл чемодан. Через  несколько минут  Таракан с
чемоданом поспешно спустился вниз и  пошел прочь. За спиной раздались звуки,
напоминающие выстрелы, но это только придало ему прыти.
     В  висках  стучало,  он   ничего   не   соображал,  лишь  автоматически
переставлял  ноги, инстинктивно стремясь подальше убраться от места находки,
которая  могла круто изменить его жизнь, но в равной  мере была способна эту
самую жизнь оборвать.
     Большие  деньги  всегда  имеют  хозяина,  располагающего   достаточными
возможностями, чтобы  вырвать их у воспользовавшегося случаем ловкача вместе
с внутренностями. К тому же в предельно криминализованной, как и вся страна,
Москве  очень  много охотников пришить любого за  десятьдвадцать тысяч и  не
очень  много  тех, кто  способен  удержаться от убийства, когда речь идет  о
чемодане, набитом пачками крупных купюр.
     В зеркальной  витрине отразилась длинная нескладная фигура в засаленном
мятом  пальто и стертой до  кожи  кроличьей шапке.  Заросшее  щетиной  лицо,
застывшие  в  прострации глаза,  потертый,  под  облик  владельца,  чемодан,
намертво зажатый в давно не мытой руке.
     "Хорошо, что чемодан старый", -- мелькнула первая рациональная мысль, и
Таракан вышел из ступора. С полминуты  он разглядывал свое отражение. Бомж с
чемоданом денег обречен  на гибель.  Но  Клячкин  был  не обычным  бездомным
бродягой,  а  жертвой несправедливостей  жизни, перетирающих  в уличную пыль
сотни тысяч  вчера еще благополучных граждан. В институте  по логике он имел
устойчивую "четверку", среди сослуживцев в  КБ  авиастроительной фирмы  слыл
человеком  башковитым,  который  нигде   не   пропадет,  потому   что  умеет
"вертеться". И  в кругах, где он  "вертелся", принимая  баксы по  червонцу и
сдавая    по   пятнадцать-семнадцать,   признавали    его   здравомыслие   и
рассудительность.
     Даже  в зоне  Клячкин имел авторитет, соответствующий  рангу  "честного
фраера", потому  что,  проштудировав  учебник  по  уголовному праву  и  пару
кодексов, лихо  строчил  всем желающим  ходатайства,  прошения  и  жалобы  в
порядке надзора. Как и подобает  "честному  фраеру", он  всегда был опрятен,
чисто выбрит, постоянно стирал и тщательно утюжил  робу,  полировал  тяжелые
зековские говнодавы.
     Если бы Смотрящему зоны Валету  или начальнику отряда капитану Морохину
сказали,  что  на  воле Адвокат  за шесть месяцев превратится  в зачуханного
бездомного чмыря, они бы в это не поверили, хотя являлись большими знатоками
всевозможных превратностей судьбы.
     Переступив порог  колонии, валютчик и порнографист Клячкин оказался  во
взбесившемся  мире. Долларами торговали на  каждом  углу, журнал "Пентхауз",
найденный у  него при обыске и добавивший  лишнюю  статью,  был  представлен
годовыми  комплектами  в  респектабельном  магазине "Роспечать"  и  выглядел
"Мурзилкой" по сравнению с печатной продукцией многочисленных лотков в метро
и подземных переходах.
     Нажитую  многолетними праведными  и неправедными трудами квартиру  жена
продала  перед  тем, как  исчезнуть  в  неизвестном направлении. Дальновидно
спрятанные в укромном месте три сберкнижки на предъявителя оказались  целыми
и   невредимыми,    но   сумма   в    двести    тысяч   чудовищным   образом
трансформировалась: вместо дома с гаражом и автомобилем она позволяла купить
лишь десять бутылок шведской водки "Абсолют".
     Правда, водка была хорошей. Еще  не понявший до конца, что произошло, и
надеявшийся приспособиться к  новой  жизни, Клячкин  поселился в  гостинице,
взял бутылку  "Абсолюта-цитрон" и  закуску из  магазина "Деликатесы",  после
чего  обзвонил друзей-приятелей,  приглашая  отпраздновать  освобождение. По
двум номерам ответили незнакомые  люди,  двоих не было в Москве, еще четверо
от встречи уклонились, сославшись на занятость и нездоровье.
     Клячкин  поужинал в  одиночестве  и  почти  прикончил литровую  бутылку
"Цитрона",  пока  не  приглушил  неприятное  предчувствие  краха,  портившее
восприятие изысканной гастрономии.
     Предчувствие  полностью  оправдалось. Возврат в родное,  но режимное КБ
исключала  приобретенная судимость,  открытие  собственного  дела  требовало
первоначального  капитала,  к  тому  же весь бизнес  жестко  контролировался
крутыми  гангстерами  новой  формации, не  признающими  увещеваний  и  сразу
нажимающими на курок.
     Бывшие   друзья  разводили   руками:  нужны   были  охранники   офисов,
телохранители  и  "бойцы"  для разборок с  конкурентами.  Ни  физически,  ни
морально Клячкин не  подходил  для такой работы. Сунулся по паре "зоновских"
адресов,  там предложили  гонять в Киргизию  за маком  или  сбывать  опий на
улицах Москвы, но  у него хватило воображения,  чтобы аккуратно дать  задний
ход.
     Помучившись в раздумьях, он все же набрал намертво впечатанный в память
номер телефона, но нужный человек находился в отпуске и должен был появиться
только через месяц.
     Через два дня он съехал из гостиницы.
     Родня жены  не подпускала его  на пушечный  выстрел. Мать доживала свой
век под Владикавказом, где пушечные выстрелы  были повседневной реальностью.
Некоторое время удавалось ночевать в вагонах-гостиницах на  Курском вокзале,
потом столичное правительство  начало борьбу  с иногородними, вагоны шерстил
ОМОН, и без билета соваться туда стало опасно.
     Первый ночлег  на чердаке  не стал  потрясением  -- Клячкин был  к нему
подготовлен предыдущими скитаниями.  Зато бесплатно и никто  не беспокоит. А
дальше  путь  вниз   проходил  незаметно.   Временами   мелькала   мысль   о
самоубийстве,   но   как-то   вяло:   человек  легко   приспосабливается   к
обстоятельствам и всегда надеется на чудо. И чудо произошло.
     Клячкин отошел от витрины. Свалившиеся с неба деньги могли изменить его
жизнь, с  их  же  помощью  можно  уцелеть, запутав  следы  и  спрятавшись от
неминуемых преследователей.
     Но чтобы  тратить пятидесятитысячные купюры без риска попасть в милицию
или морг, надо иметь респектабельный вид. А чтобы приобрести такой вид, надо
потратить хотя бы несколько купюр.
     Разорвать этот порочный круг можно  только одним способом -- поднимаясь
со ступеньки на ступеньку.
     Нащупав  в  кармане  несколько   сотенных  бумажек,  которые   накануне
"настрелял"  у  метро, Клячкин  вошел в  платный туалет.  Здесь он побрился,
вымыл лицо, шею и руки, затем заперся в кабинке и приблизительно оценил свое
богатство. Сумма потрясла Клячкина настолько, что у него закружилась голова.
     В  то время,  когда Седой собирал  по  тревоге своих бойцов, а Клык  --
своих, капитана Якимова раздевали в  морге,  а капитан Васильев писал рапорт
для  служебного  расследования,  в  то  время как  Клячкин  считал общаковые
деньги, за кражу которых и у  старых воров, и у новых  гангстеров существует
только одно  наказание,  Александр  Каймаков у себя на работе  рассказывал о
приключившихся с ним событиях.
     В  тесной  комнатке  отдела социологических  исследований  было  жарко.
Наверное, поэтому у единственного слушателя и близкого товарища Каймакова --
Димки Левина выступили  на лбу крупные капли пота. Он слушал внимательно, не
перебивал и, чуть приоткрыв рот, теребил пальцами пухлую нижнюю губу.
     -- Не врешь? Все так и  было? --  озабоченно спросил он, когда приятель
замолчал и  полез в продранный "дипломат", но тут Каймаков со стуком выложил
перед ним вещественные доказательства своей истории.
     -- Ну дела-а-а, -- протянул Левин и, спрятал руки за спину, подальше от
зловещих предметов. --  Но мыло, выходит, ни при чем! Раз твои, гм, знакомые
не имеют ко всему этому отношения!
     -- Не знаю, -- сказал Каймаков, тупо глядя перед  собой. -- У меня  уже
ум за разум заходит. Раньше ведь ничего этого не было... А сейчас, чувствую,
варится вокруг какая-то каша...
     Левин задумался, промокая платочком вспотевший лоб.
     --  Идея!  --  вдруг оживился  он.  -- Позвони  Юркину.  Если это из-за
публикации, то в первую, очередь шумиха должна подняться  у  них. И выходить
на тебя должны были через них!
     -- Тоже верно.
     Каймаков набрал номер.
     -- Слушаю вас  со вниманием, --  ответил молодой  голос, тембр которого
давал понять, что человек знает себе цену.
     Каймаков поздоровался и назвался.
     --  Успех, старик,  полный успех, -- обрадованно сообщила трубка,  -- Я
даже  не  ожидал!  Материал  перепечатали "Тайме"  и  "Обсервер", правда,  с
какими-то комментариями,  не знаю, еще  не  получил. Надо раскручивать тему!
Давай  возьмемся за торгашей  -- ну куда  можно деть столько мыла?  Сходим в
Минторг, на базы, попросим экспертов дать заключение... Это будет бомба!
     -- Мне  вчера  и так за малым  башку  не  проломили,  -- мрачно  сказал
Каймаков. -- Кто-нибудь интересовался автором: адрес, телефоны?
     Трубка на миг замолчала.
     -- Да брось, старик! Это какое-то совпадение!  На  кой  ты  кому нужен?
Сейчас такие  разоблачения волной идут... -- Журналист  довольно рассмеялся.
--  Сегодня с  утра звонил парень,  сказал: есть продолжение  темы.  Я  твой
рабочий телефон дал. Но ты не бойся, если надо, мы МБ подключим...
     В комнате прослушивания одиннадцатого отдела  Второго главка КГБ  майор
Межуев выругался сквозь зубы.
     -- Сколько  подключальщиков развелось, --  буркнул  он. -- И  все хотят
чужими руками. А сами только языком...
     Попрощавшись, Каймаков положил трубку.
     -- Вот видишь, -- облегченно  сказал Левин. -- Простое совпадение. А ты
тут нагородил со страха...
     В  делах о  больший  деньгах и о человеческих  жизнях  не  бывает места
совпадениям.  Во  всяком случае,  в безобидность любых  совпадений  здесь не
верят.   И  хотя  Василий  Зонтиков   никак   не  мог  заподозрить   бывшего
соученика-растяпу и  чистоплюя  в причастности  к  кровавой бойне, авторитет
Юго-Запада Клык не должен был исключать его вины.
     -- Он мне сразу не понравился, --  зловеще  цедил Угрюмый. -- На "утку"
похож. И говорить при  нем было нельзя, и бабки показывать. В  гробу я видал
таких друзей детства... Может, еще пионервожатого приведешь или комсорга?
     Он  избегал  смотреть  в  глаза  пахану,  которого  обвинял в нарушении
конспирации и неосмотрительности, но сам факт таких обвинений говорил о том,
что  авторитет Клыка  сильно  пошатнулся. Это было ясно и  присутствующим --
шестерым главарям наиболее крупных кодланов района, которые всем своим видом
давали понять, что согласны с Угрюмым. Они тоже смотрели  в сторону, но Клык
знал, каким окажется выражение их глаз, когда подойдет момент. Знал он и то,
что, если не переломить ситуацию, критический момент наступит очень скоро.
     И хотя  Угрюмый во  многом  был прав, недавно  чудом  избежал  гибели и
потерял товарищей, ему не следовало говорить того, что он сказал.
     В не успевшей прогреться комнатке подмосковной дачи  наступила зловещая
тишина. Клык  пожевал  губами и,  навалившись  грудью  на плюшевую  скатерть
круглого стола, внимательно осмотрел тесно сидящих вокруг  мужчин,  чьи лица
полностью подтверждали  теорию Чезаре Ломброзо о  преступном  типе человека.
Массивный  подбородок  самого Клыка,  развитые  надбровные  дуги  и  глубоко
посаженные  маленькие   глаза  выдавали  его  склонность   к  насильственным
преступлениям, хотя в основном "послужной список" Зонтикова в информационном
центре МВД составляли кражи.
     Томительная тишина  обычно прерывается чемто  страшным.  Угрюмый первым
поднял голову,  вызывающе встретив  холодный, как у рептилии, взгляд пахана,
который вот-вот должен  был  стать бывшим.  И остальные,  осмелев, перестали
рассматривать пятна на красном плюше, одновременно уперев в Клыка угрожающие
взоры.
     В тот же миг тонкие губы  Зонтикова разомкнулись,  звук  плевка и блеск
змеиного жала совпали с истошным криком Угрюмого, которому бритвенное лезвие
вонзилось в левый глаз.  Струей  брызнула кровь, и он  обеими  руками  зажал
рану, но в  следующую секунду Клык перегнулся через стол  и взмахнул  рукой.
Крик оборвался, и тело Угрюмого кулем свалилось на  пол.  Из правой глазницы
торчала черная  ручка обычной  отвертки, которая в умелых руках не  уступает
финке,  но,  в отличие от нее,  может всегда храниться  при себе, не угрожая
статьей в случае обнаружения.
     -- Значит,  решили мне  "правилку" устроить? --  тихо  и  очень страшно
проговорил Клык. --  А кто вы  такие, падлы сраные?  Меня  всесоюзная сходка
короновала в Ташкенте... И судить только всеобщий сходняк  может! Или забыли
Закон?
     Он  пригнулся  к  столу  и  снизу гипнотизирующим  взглядом  осматривал
каждого  из   шестерых,   одного   за  другим.   Тонкие  губы   зловеще,  не
по-человечески изгибались, и казалось, вот-вот мелькнет еще одно жало...
     Тертые урки  бледнели  и опускали головы. Они  привыкли к  убийствам, и
впечатление на них произвело  не только то, что сделал Клык, но и как он это
сделал.
     Обычный человек  не  владеет такими  способами убийства. Только матерые
зубры, оттянувшие в зоне не один десяток лет...  Об этом ходит много легенд,
но  одно  дело --  слушать зековские  байки, а  другое  --  увидеть кровавую
расправу своими глазами.
     Клык подтвердил принадлежность к высшей преступной касте, и шестеро  за
столом  задвигались беспокойно, осуждающе  посмотрели друг  на друга, как бы
отыскивая того, кто посмел усомниться в неприкосновенности пахана. Не  найдя
такого, шесть пар глаз сошлись на мертвом Угрюмом.
     --  Давайте  вынесем  этого  демона  и  закопаем  поглубже,  --  сказал
Гвоздодер. Виновный в посягательстве на авторитет был обозначен.
     --  Подождите копать, -- обычным  голосом продолжил Клык, и все поняли,
что инцидент исчерпан. -- Кто наших ребят побил  -- дело ясное. Я этому бесу
Седому сказал, что всех их людей в зонах в петушатник загонят, если бабки не
отдаст...
     Авторитет обвел взглядом преданно внимающих каждому его слову блатных.
     -- Это я наперед  забежал, на "понт" взял. Может,  бабки менты забрали,
может, Федор спрятал где... Пока на хате засада, -- не разберешь... На зонах
мы-то действительно можем их на парашу посадить, а  как на  воле разбираться
будем?
     Все  молчали.  На воле с  "новыми"  тягаться  сложно. Биографии чистые,
связи крутые и вообще руки развязаны...  Если ты не  судимый -- участковый к
тебе в  дом так запросто не зайдет  и опер  из уголовки  нос не сунет. Храни
хоть автомат, хоть гранатомет.
     И на разборки  заявляются  спортсмены:  борцы, боксеры, есть  и  совсем
знаменитые.  А  тут здоровье в карцерах да штрафных изоляторах подорвано,  и
ржавый "наган" боязно в карман сунуть -- спалишься, глазом не моргнешь! Нет,
на воле с ними лучше не схлестываться.
     --  Или  без  крови попробуем,  по  Закону? --  сказал  уловивший общее
настроение Клык. -- Позовем авторитетов со стороны, пусть разберут...
     --  Правильно,  -- одобрительно  кивнул  Гвоздодер.  --  Может,  только
главного ихнего замочить?
     -- А с этим, что приходил, как? -- спросил Рваный.
     -- Да как...  --  Клык  равнодушно пожал плечами. -- Хотите -- можно на
перо поставить. Только... Если  он сам по себе -- за что его резать? А  если
на Седого работает  -- достать будет трудновато... Посмотреть за ним надо, а
там решим...
     Когда Гвоздодер  и  остальные  потащили  закапывать  труп,  Клык  набил
мастырку и  закурил.  Анаша  расслабила  нервы,  и  пальцы перестали дрожать
мелкой дрожью.
     Бунт  на  корабле подавлен. Но  это еще  не  все. Получив  чемодан,  он
позвонил Хранителю и разрешил отдать шестьсот миллионов из общака грузинским
ворам. Те вкладывают деньги в войну, у них свои расклады, но обещали вернуть
летом  с  процентами  да плюс  наркоты, оружия добавить.  Люди авторитетные,
надежные, помогать  им полезно... Но если теперь чемодан ушел, а в  кассе --
пусто,  то восемь зон и  четыре крытых без подогрева останутся.  А такое  на
тормозах  не  спустишь: соберут всеобщую  сходку и поставят  его. Клыка,  на
правило...  Это  если захотят Закон соблюсти. А могут и просто замочить, как
рядового урку.  Потом, конечно, придется ответ держать, да строгости  сейчас
большой нет,  отмажутся. Скажут -- потерял благо  воровское -- и  все тут...
Кто там будет разбираться да спрашивать...
     Авторитет  вора  на двух вещах держится: на деньгах  и на крови.  Но за
большие деньги и свою кровь потерять недолго.
     Примерно  в  то  же самое  время  лидер  Юго-Западной группировки Седой
размышлял о том  же самом. Он сидел в большом зале у камина и смотрел в окно
на четверку бойцов, прогуливающихся вдоль  высокого бетонного забора. Дачу в
Малаховке  он  выстроил недавно и участок земли,  почти с гектар, выкупил, и
все дело в гору шло... И надо же такой неудаче случиться!
     Теперь,  конечно,  компаньоны спросят: "На хера  ты  им  деньги  давал?
Послал  киллеров  --  и  дело  с  концом!  Нет,  надо  умничать,  психологию
разводить...  И  что  в  результате? Четверых положили, деньги пропали. Клык
живой и невредимый, грозится в зонах беспредел учинить. И учинит -- зоны они
держат, там их сила. Значит, ответить кому-то за этот прокол надо..."
     Про случайности ничего не объяснишь и куда деньги исчезли -- тоже. Ведь
с квартиры глаз не спускали. Но ребят перебили, а как и кто --  дело темное.
Он  наблюдателей послал, те в толпе терлись, в подъезд заходили, вынюхивали,
выспрашивали, с  понятыми поговорили,  с судмедэкспертом.  Получается, кроме
Клыковых людей, там еще ктото был. Классный стрелок, а может, двое... Скорей
всего они казну и взяли. Больше некому. А чего этот хрен от  Клыка приходил?
Тоже случайность? Нет, он и есть ниточка, связующее звено... За ним смотреть
надо, он и выведет на деньги...
     Седой откинулся  на  спинку  кресла  и  отхлебнул  горячего  молока  из
высокого узкого стакана.





     Дверь сектора статистики была заперта на хлипкий крючок, и Каймакова не
оставляло ощущение, что, если кто-то толкнет посильнее, крючок сорвется. Эта
неотвязная мысль снижала терапевтический эффект "утешения и снятия стресса".
     Процедура проходила по зимнему варианту -- паровоз с вагончиком: Верка,
согнувшись, грудью лежала на своем рабочем столе, лицо утыкалось в мохеровый
платок, что само по себе было  хорошо, потому что заглушались крики, хрипы и
стоны, способные перебудоражить  половину  института. Летом она  садилась на
крышку стола,  но тогда  лица почти  соприкасались  и  приходилось  зажимать
ладонью жадный кусающийся рот.
     Паровоз с вагончиком подходили к конечной станции. Каймаков отвлекся от
крючка, крепко  сжал  округлые  бедра,  скользнул ладонями по  гладкой  коже
ягодиц и наконец перевел дух. Ноги слегка  дрожали, он со вздохом  опустился
на стул.
     -- Ну как, помогло? -- спросила Верка, заправляясь.
     Каймаков опустошенно вздохнул.
     -- Вроде да.
     --  То-то!  Стресс снимается  сексом  и алкоголем.  Но  пить  на работе
нельзя...
     -- А трахаться можно?
     --  Трудовой кодекс, кстати,  не запрещает, --  засмеялась Верка.  -- А
что: запаха нет, ничего не видно. И производительность труда повышается...
     Она тщательно натягивала колготки, чтобы не оставалось складок.
     Каймаков наблюдал -- внимательно и не без удовольствия.
     -- Правда, у  меня фигура хорошая?  Я раньше  хотела лицо изменить... И
имя взять покрасивее...
     --  Не  надо  ничего,  и  так  все  нормально,  --  неосторожно  сказал
умиротворенный Каймаков.
     -- Я правда тебе нравлюсь? -- тут же зацепилась Верка.
     Она  расправила комбинацию, опустила  и,  вильнув  бедрами,  разгладила
юбку.
     --  Мне  надоело все  время так,  -- плачущим  голосом  девушка  завела
обычную песню.  -- Давай хоть раз по-человечески,  в  постели... Приходи  ко
мне, тем более тебе дома страшно...
     "Может, действительно?"  -- подумал  он, но тут  Верка  повернулась,  и
Каймаков стал поспешно собираться.
     -- Как-нибудь обязательно...
     Он откинул крючок.
     -- Ты всегда так говоришь. Хочешь еще чаю?
     -- Некогда. И перерыв закончился, сейчас все набегут.
     Каймаков пошел к себе в отдел. Левин  куда-то внезапно смылся и  до сих
пор не  вернулся, Игорь  догуливал отпуск, Даша  готовила опрос населения по
перспективам экономических реформ. Запершись. Каймаков извлек кастет и шило.
Вещественные  доказательства вчерашнего  происшествия всколыхнули  улегшуюся
было тревогу.
     Каймаков поднял  к свету прозрачные  прямоугольники  дактилоскопической
пленки и пристально рассматривал несколько минут отпечатки пальцев человека,
который пытался его  убить. Потом  попробовал  спрятать  зловещие железки  в
сейф,  но  он был забит  бумагами с грифом "ДСП"  и  "Секретно",  которые по
инерции  ставились  на  результатах  социологических исследований. Чтобы  не
испачкать  документы. Каймаков сунул  в сейф только дактопленку, а  кастет и
шило завернул в газету и опять положил в "дипломат".
     Капитан госбезопасности  Васильев считал, что в жизни ему не повезло. В
тридцать  два   года  нужно  готовиться  получать  подполковника,   иметь  в
подчинении  отделение или даже отдел,  а  на худой  конец, если уж отвечаешь
лишь сам  за себя, то лучше делать это за кордоном, в чистой, цивилизованной
и комфортной стране.
     Возможно, он допустил  ошибку  еще тогда,  после окончания Школы, когда
согласился  пойти в  силовые  структуры Комитета.  Но возиться с  бумагами и
продумывать сложные ходы оперативных комбинаций ему никогда  не нравилось, а
в тирах,  спортзалах и  на полигонах он чувствовал себя как рыба в  воде.  К
тому же попал он не в заштатную группу  захвата, а в элитное  подразделение,
занимающееся сопровождением СРПБ.
     Про СРПБ  даже сейчас, когда каждый, кто допущен к  какому-то  секрету,
считает своим долгом его  выболтать,  и то ничего  неизвестно.  Про  атомные
подводные лодки-ракетоносцы много раз в  газетах  писали:  как плавают они в
океанской  толще, нацелившись ракетами  куда  надо, и ждут  дня  "X",  когда
поступит команда на упреждающий  удар  или, если лопухнутся  наши,  на  удар
возмездия.  Американцы их своим  подводным флотом отслеживают, со  спутников
засекают,  но  рассеянные мобильные пусковые  точки обнаружить  труднее, чем
потерять, а уничтожить, в случае чего, еще труднее.
     Другое  дело  шахтные  установки -- те и нам, и им известны; кто первым
начнет заварушку, тот и заткнет бетонные жерла противника.
     СРПБ  -- стратегические ракеты передвижного базирования. Американцы лет
пятнадцать назад хитрую  штуку придумали -- "MX-100" в готовности номер один
на  тягач погрузили и возят по полигону  --  сорок  километров в один конец,
сорок  в  другой. Вначале  хотели  подземный тоннель  для этого  вырыть,  но
конгресс  средств не  выделил,  так и  катаются  по  поверхности,  колесными
протекторами  огромный  овал  в аризонской пыли  рисуют. В  движущуюся  цель
попробуй попади.
     Ну и  хитрецы  эти "штатники"!  А у нас с семьдесят  пятого восемьдесят
СРПБ  по стране  колесят, и маршруты не  чета аризонскому полигону --  шесть
тысяч километров плечо! И угадай, в каком из тысяч железнодорожных составов,
в какой речной барже или морском  сухогрузе, в каком большегрузном грузовике
смертоносный сюрприз запрятан!
     Речной или железнодорожный вариант для обслуги, конечно, комфортней, но
Васильеву пришлось  по  шоссе мотаться, как заправскому водиле-дальнобойщику
-- неделю в рейсе, пять дней отдыха, и снова в дорогу.
     Выглядело это  так:  идет  себе по  трассе  рефрижератор,  на вид самый
обычный,  про  усиленную подвеску,  амортизаторы, спецшины  и  бронированный
кузов никто не догадается.
     Васильев или  напарник за рулем  держат пятьдесят-шестьдесят километров
да каждые четверть часа потайную  кнопочку нажимают  --  радиосигнал "все  в
порядке"  подают.  Весь  маршрут  разбит на  участки,  на каждом свой  центр
слежения,  не поступил  сигнал  --  вертолет с  тревожной группой взлетает и
через пятнадцать  минут на месте. И контрольные облеты  практиковались:  как
там на СРПБ -- все  в норме? Или  сзади, или впереди,  по обстановке, второй
рефрижератор шел, а там, в кузове, удобный салон оборудован и десять человек
в полном боевом.
     Гаишники тогда  не беспредельничали:  изредка  остановят,  документы  в
порядке -- поезжайте! Для крайнего случая специальное предписание  имелось с
красной полосой: "Воинская перевозка. Контролю и досмотру не подлежит!" -- и
подпись  серьезная, и печать  плюс удостоверение комитетское в зубы, тут  же
под козырек: "Счастливого пути! ".
     И про  разбойные  нападения  на  дорогах  слышно  не  было. Только  раз
мотоциклисты  деревенские  "ангелов  ада"  изобразили:  догнали с  криком  и
улюлюканьем,  к  кювету  прижать пытались,  из  обрезов стреляли,  две тачки
поперек дороги поставили: все, амба, поймали!
     Напарник за  рулем сидел  и  действовал по  инструкции:  чуть  газанул,
мотоциклы в разные стороны, на машине и следов не  осталось: пара царапин да
кровь на бампере...
     Конечно,  утомительно  все время  в  дороге  да  сухомятка  надоела, но
платили  хорошо и работа  несложная. Если, конечно, сигнал  не придет. Тогда
хронометр включается: на  выбор ровной  площадки -- пять минут, если  ничего
подходящего  нет, прямо  на  шоссе останавливаешься,  в  это же  время бойцы
машину  окружают,  два  спеца-ракетчика подбегают, но они  и без них обязаны
управиться: рычаг на себя -- и вылезли из  днища шесть упоров, раскорячились
на  асфальте,  одновременно   гидравлические   рычаги  крышу  сбрасывают,  и
поднимается  из  кузова  остроконечная  стрела  в  серебристой  антирадарной
краске.
     А ты знай свое дело делаешь: красная защелка, желтый стопор, сейчас три
лампочки  зажгутся,  ага, вот... Теперь  рычаги  по порядку: один, два, три,
красная  кнопка, ревун  --  значит, все, три  минуты  в  запасе... Оцепление
расширяет круг  и  залегает, не переставая  осуществлять контроль, а  ты  по
газам: кабина уже отделена от пусковой установки и на триста метров отъехать
легко успеет,  а дальше и  не надо: вспышка, грохот, и вот  она уже  в небе,
пошла родная,  ложится на курс, известный  бортовому  компьютеру... Конечная
точка полета никому из  группы запуска не известна, да им  и не надо: задача
выполнена, сейчас из центра слежения прибудут и их  сменят. Прибывали обычно
через пятнадцать минут, без опозданий.
     Правда,  это только  на учениях случалось и настоящий запуск  лишь один
раз производили, но отработано все было четко, если  бы до  дела дошло -- не
сплоховали б...
     Васильева уже на  должность  начальника  центра  слежения представляли,
когда Союз стал  разваливаться. Планы  поменялись, из сопровождения СРПБ его
отозвали, но опять дали задание исключительно важное и совершенно секретное.
     В руководстве Комитета и  Минобороны вовсе не  такие дураки сидели, как
по  их рожам можно  было  судить, и хотя водку  жрать  любили,  тут  рожи не
обманывали, но  решения  принимали трезвые, которые до того в  аналитических
отделах просчитывались.
     Раз бывшие  братские республики суверенитета хотят, значит, обязательно
за  атомные  бомбы  да  ракеты  схватятся,  потому  что  ни  на  чем  другом
политического  веса и  международного авторитета сделать не сумеют. И  пусть
сейчас  клянутся,  что  атомное оружие  им  ни к  чему,  обещания в политике
выполняют  еще  реже,  чем в обычной жизни. Просто пока у  них  еще реальной
власти маловато: наши войска, наши командиры, наше обеспечение. Но скоро все
изменится, приберут к рукам армию... Значит, надо действовать...
     Группа, в которую  входил  Васильев, приземлялась на  вертолете прямо в
войсковой  части, пользуясь  тем,  что суверенитет  уже  был, а контроля  за
воздушным пространством и армейскими территориями еще не было. Ночью снимали
ядерные  боеголовки,  вместо них  ставили  муляжи,  снаряженные отработанным
топливом атомных  реакторов, которое создавало соответствующий радиоактивный
фон, но для взрыва использоваться не могло.
     Теперь, когда  прогнозы аналитиков подтвердились, Васильев  не мог  без
усмешки слушать рассуждения новоявленных президентов о судьбе расположенного
на их суверенной территории "ядерного оружия".
     Так же  усмехался и  Якимов  после  августа  девяносто  первого,  когда
защитники никем не атакованного "Белого дома" рассказывали о мерах, принятых
для противостояния штурму.
     --  Кого  бы они  остановили? "Альфу"?  --  Уголок  рта,  подергиваясь,
обнажал стальную коронку. -- Зажигательными бутылками?  С  мокрыми повязками
против газов? Ну-ну...
     Он выразительно крутил головой.
     Судьба Якимова была похожа на васильевскую. Отряд боевых пловцов, потом
"Альфа", когда начались  бесконечные,  разрушающие Комитет реформы, в первую
очередь развалили его  силовые  структуры и  капитаны попали  в одну бригаду
службы наружного наблюдения одиннадцатого отдела Второго главного управления
(контрразведки) КГБ СССР.
     Одиннадцатый    отдел     занимался    оперативным     прикрытием     и
контрразведывательным  обеспечением наиболее  важных  технических  проектов,
осуществляемых в СССР.
     Начальник отдела генерал-майор Верлинов получил Героя соцтруда в группе
конструкторов и разработчиков космического челнока "Буран", и на самом верху
знали,  что его заслуга в  этом  проекте  неизмеримо выше,  чем  у  главного
конструктора, да и всего авторского коллектива в целом.
     Он же сыграл  основную роль в  так и не  утвержденном Политбюро проекте
высадки советского космонавта на Луну.
     По  его   инициативе  разрабатывался  и   совершенно  секретный  проект
тектонического оружия под кодовым названием "Сдвиг".
     Отдел   Верлинова   уже  давно   оброс   лабораториями,  институтами  и
полигонами, по статусу он фактически являлся отдельным управлением. Верлинов
был  хорошо   известен   Андропову   и   Брежневу,   потом   Горбачеву,   он
непосредственно, в обход председателя КГБ СССР, выходил на своих кураторов в
ЦК и Совмине, имел  прямое финансирование. Став  генсеком, Андропов узаконил
фактическую   самостоятельность    одиннадцатого   отдела.   Понятно,    что
председателю КГБ это не нравилось, но в  последние годы они сменялись  очень
часто, и среди них не было настолько авторитетной фигуры,  которая смогла бы
изменить положение.
     К  тому же  могущественное  ведомство подвергалось  весьма  болезненным
ударам,  связанным  с  распадом  СССР  и  желанием  новой,  называющей  себя
демократической власти разделаться с главным органом охраны прежнего режима.
     Монолит КГБ  СССР начал  трескаться и трансформироваться:  КГБ  России,
Агентство  федеральной   безопасности,   словно   гальванизированный  монстр
тридцатых годов --  Министерство безопасности и внутренних дел, --  заведомо
несоединимое образование развалилось, и появилось  Министерство безопасности
России, но не успели обновить  вывески, как  оно  превратилось в Федеральную
службу контрразведки...
     За всю  историю отечественных спецслужб  вывески менялись пять раз: ВЧК
-- ОГПУ  --  НКВД --  МГБ  --  КГБ, -- причем  на  внутренней структуре  это
практически не отражалось.
     Теперь  за  три  года  пятикратно  поменялись  не  только названия,  но
устройство ведомства: огромными кусками отвалились Служба внешней  разведки,
Федеральное  агентство правительственной связи.  Главное управление  охраны,
отпали  ударные спецподразделения  "Альфа",  "Вымпел",  "Гром",  рассыпались
система сопровождения СРПБ и отряд боевых пловцов.
     В водовороте перемен закрутились тысячи сотрудников, теряющих привычную
работу, ощущение элитарности,  хорошую зарплату  и уверенность  в завтрашнем
дне.
     Одиннадцатого отдела катаклизмы  системы  не  коснулись.  Свой комплекс
административных  зданий,  свои  полигоны  и  институты,  свои  спецобъекты.
Госбанк, как и было заведено десятилетиями, осуществлял финансирование особо
ответственного   счета,   правительство   выделяло   требуемые  ресурсы   по
соответствующей графе подлежащих первоочередному удовлетворению заявок.
     Верлинов  не  счел нужным  менять  бланки удостоверений, его сотрудники
по-прежнему предъявляли красные книжечки с надписью "КГБ СССР", и, что самое
интересное, ни у кого это не вызывало недоумения или расспросов.
     Поскольку  кураторы  из   ЦК  КПСС  и  Совмина  СССР  канули  в   Лету,
одиннадцатый  отдел   существовал  самостоятельно,   никому  не  подчиняясь.
Кадровики  тщательно подбирали новых сотрудников, обращая особое внимание на
тех, кто  хорошо зарекомендовал себя, служа Системе, и безвинно стал жертвой
новейших реформации.
     Так капитаны Якимов и  Васильев  оказались  в  одной  машине службы в/ч
одиннадцатого отдела.
     Наружное  наблюдение  --  это  долгие  часы  ожидания,  которые,  когда
позволяет  обстановка,  заполняются  разговорами  --  от  обычного  трепа  и
анекдотов до серьезных, если, конечно, напарники друг другу доверяют.
     Биографии  Якимова  и  Васильева   практически  совпадали,  они  быстро
сдружились и говорили откровенно.
     --  Нет, не так все  идет, не так, -- начинал  Якимов, обводя  взглядом
бесконечные  вереницы коммерческих ларьков. --  На  спекуляции всяким говном
миллионы  делают,  снизу  доверху взяточничество,  простому  человеку  выбор
простой: или нищенство,  или иди в  преступность. Вот они и выбирают... А те
рекламы дают -- чем кошек да попугаев кормить. Героев сегодняшних показывают
--  банкира, коммерсанта да  как пацаны с них  пример берут. О космонавтах и
пограничниках уже  разговора нет, из нас вообще уродов сделали, про покаяние
твердят. Вот тебе есть в чем каяться?
     -- В том, что дурак, -- мрачно  отзывался  Васильев. -- Шесть  лет  эту
елду  возил;  там хоть прослойка свинцовая, а все равно достает.  И  потом с
боеголовками этими  долбаными... Сашка Леденецкий  давно  ушел в  банковскую
охрану, квартиру в центре купил, дачу выстроил, на "Вольво" ездит...
     -- И я не пойму, за что  каяться! Что в Персидском  заливе наши танкеры
охранял?  Там одна дрянь, рыба-змея, подобралась незаметно, чуть мне каюк не
пришел,  хорошо, автомат был специальный,  подводный... Так у меня потом  за
эти  четыре спецпатрона  душу  вымотали, в конце концов вычли сто рублей  --
почти ползарплаты. Может, за это покаяться?
     Якимов выругался.
     -- Или за "Белый дом" каяться? За тот, в девяносто первом...
     Он выругался еще раз.
     --  Вот  ведь  комедия:  в  девяносто  первом  правильно  было защищать
парламент, а в девяносто третьем, наоборот, -- штурмовать его! Ну не мудаки?
А мы крайние -- оба раза действовали неправильно...
     Капитан зло усмехнулся.
     -- Ну про первый-то раз все брешут, мы атаковать не отказывались. Тогда
еще дисциплина была, ответственность -- как так не выполнить  приказ! Да это
верный трибунал! Другое дело -- те, наверху, в штаны наложили приказ отдать!
Привыкли  друг  за  дружку   прятаться,  а  ответственность  на  себя  брать
разучились. А была бы команда...
     Якимов усмехнулся еще злее.
     --  Сейчас  все по-другому бы...  И без всякого штурма. Мы  уже  внутри
были, среди  этих сраных  "защитников".  Четыре группы. Я  возле приемной  с
автоматом  стоял, они же мне автомат и выдали...  И Ельцин рядом проходил, и
Руцкой, и Хасбулатов. А в рукаве  -- "стрелка",  она на пять метров бесшумно
работает.  И  спецгранаты  -- дом  развалят! В пуговице приемник,  зуммер --
сигнал  атаки. Жду, мокрый весь, сердце  колотится, как  тогда, с муреной...
Кто-то успокоил: не боись, отобьемся... Я  улыбаюсь благодарно, но ничего не
соображаю -- зуммера жду! Так и не дождался.
     -- Жалеешь? -- спросил Васильев.
     -- Чего  мне жалеть... Неизвестно, вышел  бы  живым... Потом весь сыпью
покрылся на нервной почве, полгода по госпиталям...
     А второй раз наши действительно  не пошли. Потому что поняли: никто  не
поддержит, не защитит. Подставят -- и в кусты.  Мы ничего не знаем, они сами
по  себе... Научены,  что  надо о  себе думать,  а все остальное -- по фигу!
Неужели те, наверху, не понимают: если у исполнителей  такой настрой, то при
серьезной заварухе им всем каюк!
     Якимов махнул рукой.
     -- Ну и черт с ними! Раз каждый за себя, то я за Якимова!
     Другу  и  коллеге не повезло.  Сунувшись  за миллиардом, он очутился  в
морге.  Васильеву  тоже  не  повезло,  но  в  меньшей степени.  Он  вышел из
передряги   живым,  но  теперь   предстояло  пройти   чистилище   служебного
расследования.  И  объяснить,  какого черта,  бросив  объект наблюдения, они
сунулись на  квартиру  вора в  законе  Зонтикова.  Никакого  правдоподобного
варианта  в голову не  приходило, и Васильев стал  писать заведомую  ерунду:
"... потеряв из виду объект наблюдения и отметив  прибытие к дому автомашины
"БМВ",  мы решили проверить обстановку на  месте  и,  войдя в подъезд, стали
подниматься по лестнице..."





     Посетитель -- молодой парень лет двадцати  трех -- пришел к Каймакову в
конце рабочего  дня.  В  потертом  армейском  бушлате и форменной  шапке без
кокарды  он производил  впечатление  издерганного  и  вконец  замордованного
жизнью человека.
     --  Нигде не  слушают, везде врут,  никому ничего не надо! -- обозленно
сказал он, и Каймаков  подумал, что  парень ошибся адресом, но тут он извлек
из драной сумки газету с его статьей.
     -- Вы писали? -- Тон был напористым и требовательным. -- Вот: "Куда  же
делось мыло? ".  А я знаю  -- куда! У меня  об этом  хорошая память  на  всю
жизнь...
     Парень  вытянул  левую руку.  Она  напоминала куриную  лапу, потому что
безымянный палец и мизинец отсутствовали вместе с половиной кисти.
     --  Задвижкой  отхватило,  когда  мы  это  вонючее мыло закачивали,  --
пояснил он. -- Тонн восемьсот. Состав. Это только в одну точку!
     Парень  привычно  достал  картонную  папку, развязал  тесемки и  веером
вытряхнул  с десяток писем  на  бланках Министерства  обороны, военкоматов и
войсковых частей.
     -- А вот что они пишут. -- Посетитель подтолкнул к Каймакову документы.
-- Ничего не было, пенсия мне не положена, на компенсацию права не имею.
     Каймаков, еще мало что понимая,  машинально просмотрел  письма. Все они
были адресованы гражданину  Боруле А. А, и с небольшими  вариациями сообщали
одно и то же:
     "... поскольку в/ч 9210, в которой вы служили,  не участвовала в боевых
действиях  и  приравненных  к  ним  операциях,  оснований  для  выплаты  вам
компенсации и пенсии в соответствии с приказом 1/230 не имеется".
     -- И что это значит? -- спросил Каймаков.
     -- Не хотят  платить, суки! Вот что это значит! -- Куриная лапа сгребла
документы в кучу. -- 9210 -- это не настоящий номер,  прикрытие. На него нам
письма писали, а потом их вертолетом доставляли. Мы от этой части в трехстах
километрах  дислоцировались. Да и то  вначале, пока подготовку проходили.  А
потом  все время в полевых командировках.  Приравнивались к боевым действиям
-- и пайки по боевой норме, и денежное довольствие... А по всем документам я
в 9210 служил и на плацу маршировал!
     -- А из чего видно, что на плацу? -- машинально спросил Каймаков.
     Парень злорадно оскалился.
     --  Видно!  Хоть нам все запрещали: о  службе писать, радио слушать, не
говоря  про телевизор...  За фотографирование -- трибунал обещали. Но у меня
аппаратик был маленький, "Вега", я им нащелкал.
     Из папки были извлечены крупнозернистые фотоснимки.
     Боруля  в  обнимку с  солдатом  в  выжженной  пустыне,  сзади  огромное
металлическое корыто с пенистой жидкостью. От корыта отходит трубопровод.
     -- Здесь мы это сраное мыло разводили, -- пояснил Боруля. -- А по трубе
его закачивали в скважину.
     Другие  фотографии  разнообразием  не  отличались. На  всех  запечатлен
Боруля.  Один, или  с  друзьями, или друзья без  него. Фоном служили буровая
вышка, мощные насосы, массивные задвижки.
     --  Вот такой мне руку  отхватило. Эмульсия назад пошла  --  пласты там
внизу сами сдвинулись, что ли... Если не закрыть -- все бы снесло к чертовой
матери! Вот и крутили вчетвером...
     -- А для чего это делалось? Зачем мыло куда-то закачивать?
     В комнате прослушивания майор Межуев сжал вспотевшую ладонь.
     --  Для  чего? -- Боруля  глянул неожиданно острым  взглядом, задумчиво
облизнул пересохшие губы. -- Подписки четыре давали... да хрен с ним, теперь
все можно, только мне пенсию нельзя...
     Про  "сейсмическую бомбу"  не  слыхали?  То-то же!  Бурится скважина  в
специальной  точке,  закачивается мыльная эмульсия,  потом подземный  взрыв:
либо ядерный, либо  обычный, тротиловый, смотря какая мощность нужна. Пласты
соскальзывают, и в расчетной зоне  происходит землетрясение. Раз -- и города
нет,  или плотина рухнула,  или  подземный центр  управления стратегическими
ракетами  завалило!  Самое главное -- никто  не догадается,  что  произошло:
стихия -- она стихия и есть...
     Майор Межуев показал старшему  оператору  большой  палец. Ответственная
операция выходила из пробуксовки. Только что  бывший  рядовой спецсоединения
"Геофизическая  война"  изложил  Каймакову  механизм действия тектонического
оружия, что и являлось целью первого этапа операции. Парадокс состоял в том,
что  Боруля появился у фигуранта оперативного  дела под кодом  "Расшифровка"
совершенно случайно.
     Сделать  это должен был сотрудник одиннадцатого отдела капитан  Резцов,
для  него разработали  соответствующую легенду и  подготовили подтверждающие
материалы:   ксерокопии   приказов,   фотографии,   графики   и   диаграммы.
"Инициативник" опередил  оперативного работника, представив фигуранту вместо
подготовленной  комбинации кусок реальной жизни. А это гораздо  убедительней
самой продуманной фальсификации. Молодец, Боруля!
     -- Нам-то об этом  не говорили,  --  криво  улыбаясь, продолжал  бывший
солдат. -- Но шила в мешке не утаишь...
     Слово  "шило" напомнило Каймакову  обо всем,  что  с ним  произошло  за
последние  сутки.  Его  бросило  в   жар.  События  получали  объяснение,  и
оказалось,  что  он влез в самый  центр очень опасного дела, хотя  сам и  не
подозревал об этом.
     -- То сами что-то  увидим,  то офицер или прапорщик  болтанет,  то  они
между собой... Да и радио тайком слушали. То Спитак, то Душанбе, то  Ош... И
что интересно: где политические события -- там и землетрясение! Здорово, да?
     -- Да, -- машинально кивнул Каймаков. -- Да...
     -- Вот и напишите про это! Тут после статьи  допечатано: "Журналистское
расследование  продолжается". Напишите,  как  обманывали народ,  как  солдат
калечили,  как пенсию  им не  хотят платить! Я везде письма разослал, но  на
меня кладут с прибором, а прессу-то как-никак боятся...
     Через  час  Боруля  ушел.  Почти сразу  вошел  Левин. Он  был оживлен и
пребывал в хорошем настроении.
     -- Как дела, старик? Что нового?
     --  Новости  хреновые,  -- мрачно отозвался Каймаков.  --  Похоже, меня
вот-вот пристукнут. Видел этого парня в военном? Так вот...
     Левин  слушал  с приоткрытым ртом. Когда Каймаков закончил,  он  протер
платком лоб.
     -- Кто  же за этим стоит?  Уж ясно,  что не мафия... Почему же тебе тот
парень мафией назвался?
     --  Не знаю...  Голова  кругом идет...  Да  какая  разница,  кто  башку
проломит!
     -- Слушай меня, -- лихорадочно зашептал Левин, втянув голову в плечи  и
оглядываясь на дверь. -- Ты им сам по себе на хрен  не нужен. Они хотят тебе
рот  заткнуть! Значит,  надо быстро  выболтать  все,  что  знаешь! Опубликуй
статью  "Мыло для подземной войны" или  что-то в этом роде. И все! Ты им уже
не опасен!
     -- Прям уж, -- пробормотал Каймаков.
     -- Ты кому обо всем рассказывал?
     -- Да всем. Вот Верке в перерыв...
     Левин хихикнул.
     -- Она тебя успокоила? Стресс сняла?
     -- Можешь смеяться, но сняла...
     -- Вот и отлично! Завались к ней домой,  она  об  этом мечтает,  напиши
статью, завтра отдадим Юркину, к концу недели выйдет.
     -- За  это время меня сто раз  уберут... Да и после... Есть месть, есть
правило не оставлять свидетелей...
     --  Местью  серьезные  люди не  руководствуются...  А свидетели...  Вон
прямой  свидетель в ватнике. Ходит себе спокойно. И те, кто с ним служил, --
тоже.
     -- Да. Пока не болтают. И в газеты не пишут.
     Каймаков взял свое старое пальто, резко надел, зацепившись за сейф, так
что  в приемнике  машины-ретранслятора  раздался  резкий,  неприятный  звук,
заставивший  поморщиться сотрудников, сгнивших Якимова и Васильева.  Один из
них взял трубку радиотелефона и связался с центром.
     -- Объект опасается нападения. Это реально?
     -- Реально, -- скупо отозвался Межуев.
     -- Наша задача?
     -- Обеспечить  безопасность объекта,  --  после секундной паузы  сказал
майор.
     Оперативник положил трубку и выругался.
     -- Нечистое дело!  Слишком много смертей  вокруг этого  парня. Как бы и
нам не влипнуть.
     Водитель молча  вынул из плечевой кобуры пистолет и  положил в  карман.
Его напарник сделал то же самое. В соответствии с инструкцией под пиджаком у
каждого был надет пулезащитный жилет "Кора".
     Верка стояла в коридоре прямо под дверью, будто поджидала его.
     -- Пойдем  ко мне,  Сашенька, -- просительно протянула она.  -- У  меня
коньяк есть хороший, голубцы...
     -- А пишущая машинка у тебя есть?  -- спросил погруженный в размышления
Каймаков.
     -- Есть, -- не удивившись, ответила Верка. -- "Эрика".
     Это решило дело.
     -- Пойдем, --  со вздохом сказал Каймаков,  и тут же  маленькая  хищная
лапка  цепко  ухватила его  предплечье.  --  Я  тут  случайно в такое дерьмо
вляпался...
     Слушающий разговор майор Межуев саркастически скривил  губы. Во-первых,
он вообще не  верил  в случайности. А во-вторых,  он наверняка знал, что все
происходящее с  Александром Каймаковым является закономерным, вытекающим  из
реализации оперативного дела с кодовым  названием "Расшифровка",  в  котором
Каймаков являлся ключевой фигурой, хотя сам об этом и не подозрет вал.





     Операцию  "Расшифровка"  придумал  генерал  Верлинов. Он  вообще многое
придумал лично, что  выгодно отличало его от руководителей подобного уровня,
заведомо неспособных продуцировать чтолибо новое.
     Технарь  по первому  образованию,  он защитил  кандидатскую диссертацию
"Боевое  применение сверхмалых подводных лодок", причем  служебное положение
использовал  в  минимальной степени:  поручил  обобщить  опыт итальянских  и
немецких  подводных  диверсантов в годы  второй мировой  войны  да,  экономя
время,  главу   за  главой   надиктовал   текст   стенографистке.   Расчеты,
эксперименты,  выводы,  предложения  --  все  собственное,  как  у  обычного
рядового диссертанта.  В  то  время  он был  подполковником,  носившим  "для
прикрытия" форму капитана второго ранга.
     Когда в семьдесят втором американский  спутник нового  поколения упал в
Индийский океан на  шельф Сейшельских островов,  две "малютки" вытащили  его
под самым  носом  у хозяев и доставили  к базовой лодке.  Автором  плана был
начальник морского отделения Верлинов, получивший орден, звание полковника и
включенный в резерв на выдвижение.
     Через несколько лет он стал начальником одиннадцатого отдела, превратив
его  в  конце концов  в мощное самостоятельное  подразделение, превосходящее
какое-нибудь  гражданское  министерство  средней  руки.   Его  люди   добыли
проектную документацию "Шаттла", сняли копии с программы "Аполлон", получили
достаточно информации  по  проекту  СОИ,  больше известному в СССР  как план
"звездных войн".
     Не  кто  иной,  как  генерал Верлинов,  придумал  систему  эвакуаторов,
которая,  правда,   нашла  распространение  только  в  Москве:   восемьдесят
объектов,  разбросанных  по  территории  столицы,  спасли  жизнь  нескольким
десяткам  оперативников,  многим помогли  выпутаться из  сложной  ситуации и
бессчетное  число раз  обеспечили успешное проведение операций.  Спецобъекты
имели внешний  вид обыденный  и  привычный:  трансформаторная будка,  гараж,
старый,  наглухо  заколоченный, дожидающийся  сноса пивной ларек,  непонятно
когда работающий  пункт  приема  стеклотары...  Сотрудник, имеющий допуск  и
личный  номерной ключ, мог войти внутрь спецобъекта и выйти  в другом районе
города  или  вызвать  немедленную   помощь.   Планировалось   довести  число
эвакуаторов  в Москве до двухсот  и распространить их на периферии, но здесь
Верлинова  поправили:  "В первую  очередь  вы  должны думать об  обеспечении
безопасности государства, а не своих сотрудников".
     И он опять переключился на глобальные проблемы.
     Когда  мощности лазеров  еще не хватало для поражения  целей,  Верлинов
предложил использовать их для ослепления вражеских командиров, наблюдателей,
снайперов,  пилотов.  Ослепляющие   пушки  успешно  применялись  в   Анголе,
Вьетнаме, Афганистане. По инициативе  генерала специальное КБ  разрабатывало
"подземную  лодку". В  результате  на свет появились  конусообразные снаряды
диаметром  полтора  и два с  половиной  метра  с  мощной  фрезой  впереди  и
спиралями архимедова винта по корпусу. Первая модель управлялась  по  радио,
вторая вмещала экипаж из двух человек. Обе прошли испытания в автоматическом
режиме, преодолев полукилометровый  путь на глубине  до  пятидесяти  метров.
Поскольку доработка "подземоходов"  требовала больших затрат  и  не сулила в
ближайшем будущем конкретных  результатов,  ЦК идею  не поддержал,  и работы
были  прекращены. Действующие  модели  хранились на  одном  из  спецобъектов
одиннадцатого отдела.
     Но Верлинов не потерял  интереса к  специфическому использованию земных
недр.  Сформулировав задание подведомственному  институту, он уже через пять
месяцев  стоял  перед  огромным,  не  меньше  полутора  метров  в  диаметре,
глобусом, на  котором привычно было  все,  кроме красных и желтых крестиков,
разбросанных по сферической поверхности.
     --  Это  проекции  точек  инициирования  и   проявления,   --   пояснял
руководитель  темы  --  молодой  человек  с  приятным  лицом  и  осмысленным
взглядом, явно  не  боящийся  высокого  гостя. Этим он  выгодно отличался от
начальника  института,  суетливо  поправлявшего сползающие с мясистого  носа
очки и одергивавшего неизвестно зачем надетый белый халат.
     --  Желтые  отметки  --  поверхностные  проекции  узлов  неустойчивости
тектонических  пластов.  Если нарушить равновесие  в одном  из  таких узлов,
может произойти сдвиг пластов, следствием чего явится подвижка земной коры в
одной или нескольких точках проявления...
     --  Говорите  понятнее,  товарищ  Данилов,  --  вмешался начальник.  --
Попросту произойдет землетрясение.
     -- Мне все  понятно,  товарищ  полковник, -- холодно бросил Верлинов, и
тот больше не открывал рта.
     Данилов на замечание никак не отреагировал.
     -- Вот, например,  так. --  Он коснулся указкой желтого крестика, и тут
же замигала красная отметка, расположенная в стороне от желтой.
     --  Или так. -- Он тронул  другую точку, и теперь  замигали  сразу  три
красные лампочки.
     -- Глубина  залегания  узлов неустойчивости различна: от трехсот метров
до  двадцати   километров.  А  выглядит  механизм  инициирования   следующим
образом...
     Нажатие незаметной кнопки  оживило глобус: большой сегмент  сферической
поверхности с жужжанием сдвинулся в сторону, открывая начиненные механизмами
внутренности.
     --  Это  узел  неустойчивости.  --  Указка  скользнула  по  треугольной
пластине из толстого оргстекла и остановилась на краю, которым она опиралась
на овальную пластину из дерева.
     -- Прикладываем  определенное усилие. --  Указка  уперлась в оргстекло,
сдвинула  его  на несколько  миллиметров, край  соскочил  с  опоры, раздался
щелчок, и на поверхности вздыбились красные гребешки в форме крестиков.
     -- В  данном случае точки проявления отстоят  от точки инициирования на
восемьсот километров. Но это расстояние может быть значительно большим -- до
нескольких тысяч...
     Руководитель темы предвосхищал  вопросы  и  отвечал  на  них уверенно и
точно.
     "Молодец", -- подумал Верлинов и, подойдя к глобусу, внимательно изучил
расположение красных и желтых точек,  стараясь привязать их к известному ему
расположению стратегических объектов.
     --  Здесь  не  все  точки,  -- сказал  Данилов. -- К тому  же масштаб и
географические привязки  довольно условны. У нас есть полная и точная карта.
На  ней  и  точки инициирования,  и  точки проявления в увязке с  возможными
целями.
     Он как будто читал мысли.
     -- Влияет  сила...  инициирования  на  конечный  результат?  -- спросил
генерал.
     --  Хороший  вопрос!  -- чуть  улыбнулся Данилов -- так учитель  хвалит
толкового ученика. Начальник института гулко кашлянул.
     -- Нет, сила инициирования должна быть достаточной для сдвига. Дальше в
дело вступают законы геофизики и сейсмологии. Корректировать их мы не можем,
да  в  этом  и  нет  необходимости: ослаблять  результат  нам ни  к чему,  а
усиливать некуда. Любая цель и так будет достигнута.
     -- В каком состоянии работа? -- поинтересовался Верлинов.
     --  Предварительная  проработка  показала  перспективность  темы.  Если
решить некоторые проблемы, можно переходить к экспериментам.
     Данилов озабоченно взглянул на часы.
     -- А в чем сложности?
     --  Их   две,  --  ученый  снова  оживился.  --  Как  достигнуть  точки
инициирования и как  добиться сдвига.  Использовать  ядерный  взрыв  по ряду
причин  нежелательно.  А  обычной  взрывчаткой  сдвинуть  пласты  не  всегда
возможно.
     --  А  вы  не  думали  о том, чтобы  использовать  смазку?  --  спросил
Верлинов. -- Закачать под давлением техническое  масло, или мыльный раствор,
или еще что-нибудь подобное?
     На несколько секунд Данилов замер.
     --  Прекрасная  идея! -- воскликнул он. -- Просчитаем, попробуем... Но,
по-моему, это выход!
     Он посмотрел  на  генерала  с  явной  симпатией. Верлинов чуть  заметно
улыбнулся.
     -- И  еще...  У нас была тема по подземоходам, изготовлено два  опытных
образца.  Ознакомьтесь, дайте заключение  о возможности использования  их  в
данной программе. В случае положительного решения тему возобновить!
     Верлинов повелительно  взмахнул ладонью,  и начальник института  быстро
черкнул в своем блокноте.
     -- Все сделаем, товарищ генерал.
     -- И подготовьте что-нибудь эффектное  для демонстрации... Вроде  этого
глобуса. Надо показать руководству страны, какие перспективы у сейсмического
оружия.
     Через месяц специальная комиссия из трех генералов и двух ответственных
работников ЦК КПСС осмотрела  глобус,  а потом картину  сейсмических ударов,
смоделированную  Даниловым   на  цветном   мониторе  компьютера.  Еще  через
несколько   недель  Политбюро  одобрило  разработку  сейсмического   оружия.
Совершенно секретный проект получил кодовое название "Сдвиг".
     Социально-политические   катаклизмы   конца  восьмидесятых   --  начала
девяностых изменили систему приоритетов в  работе одиннадцатого отдела, как,
впрочем, и всей  системы безопасности. Постоянный  противник и потенциальный
враг -- США оказались  на самом  деле близким другом, которому можно открыть
святая  святых --  оперативную  схему  закладки  подслушивающих  устройств в
здание посольства, а  заодно сдать всю  агентурную  сеть, причастную к  этой
операции.  А потом выставить козлом отпущения  нового председателя Комитета,
хотя и мальчику ясно,  а любому сотруднику достоверно известно -- действовал
он с  санкции  сразу  двух  президентов:  еще  властвующего и  того, что  на
подходе.
     Это  превращалось в  традицию -- не  брать  под  защиту добросовестного
исполнителя приказа,  а отрекаться от него и  предавать  анафеме, как только
возникнет  какое-то,  даже  крошечное  осложнение.  Поэтому   добросовестных
исполнителей становилось все меньше и меньше,  а имитаторов  и "чернушников"
все  больше,  и  уже  ни  один  приказ,  даже  самый  строгий,  спускаясь  с
руководящего  уровня на  исполнительский,  не действовал  так.  как надо,  а
иногда вообще извращался до неузнаваемости и превращался в противоположность
тому, что вроде бы было в него заложено.
     Не только с приказами  и  не только в Системе такое происходило:  указы
президентские,  законы, постановления  всякие обращались в пшик, как дождик,
падающий  из  заоблачных высот на  раскаленный  песок Аравийской пустыни, --
наверху  льется  живительная  влага  обильными  потоками,  а  внизу  прежняя
смертная сушь!
     До  того  все с  ног на голову перевернулось,  что  позорные  предатели
героями стали! Раньше как  было: уйдет  пэгэушник или  грушник к противнику,
Военная коллегия Верховного суда судит его заочно за измену Родине и выносит
приговор -- к смертной казни. А через некоторое время глядишь -- он и впрямь
копыта  откинул:  или  газом  отравился, или  под  машину  попал, или  током
шибануло, а то и вовсе без  видимых причин... И сообщают об этом мимоходом в
маленькой газетной заметочке: кому надо -- прочитают и другим передадут. А в
ПГУ и  ГРУ прямо объявят: "Приговор приведен  в исполнение".  Знайте, мол, у
нас длинные руки...
     Ликвидациями  специальное подразделение занималось, а технику для  него
одиннадцатый  отдел  готовил:  и зонтик с  ядовитыми  шариками  в  острие, и
инфразвуковой депрессатор,  и патроны с "Вэ-Икс", да мало ли что еще! Не  до
всех, конечно, добирались, но уж  если  уцелел какой гад, то всю жизнь сидел
на  территории военной базы,  носа не высовывал  за  охраняемый  периметр  и
дрожал, каждый день дрожал: а вдруг и здесь достанут!
     Так  что  альтернатива была  определенная:  или служи  честно,  получай
медали, выслугу, пенсию, или ждет тебя бесславная  смерть, а в лучшем случае
--  жалкое существование. На  всех, а на  потенциальных изменников особенно,
такая определенность здорово действовала!
     И  вдруг  подразделение  "Л"  расформировали:  незаконно,  оказывается,
приговор суда исполнять на чужой государственной территории!
     --  Вот  целки, етить их  мать! А предавать --  законно!  --  выругался
Верлинов,  пряча  в  свой сейф  невостребованный  инфразвуковой депрессатор,
выполненный в виде авторучки.
     Через несколько  минут после включения эта  штука  заставляет  человека
выброситься  из  окна  или  полоснуть  бритвой  по  венам.  Какой-то  гадюке
повезло...
     И  повылазили  изменники поганые  из  своих  щелей:  книжки  пишут,  по
телевизору  выступают, интервью дают...  Идейными борцами  прикидываются: я,
дескать,  против  коммунизма  боролся...  А  скольких  ты,  сука,  нелегалов
провалил?  Сколько  доверившихся тебе  людей за  решетку  отправил?  Сколько
отпугнул  от   сотрудничества?   Насколько  авторитет  российской   разведки
подорвал?
     А как теперь молодые сотрудники работать будут, имея такой пример перед
глазами?  Вот  они,  предатели -- в  центре  внимания, сытые, прикинутые  по
последней моде, сребреников хватает, семьи к ним  выпустили, все  в ажуре. А
ты корячься за зарплату  да за жалкие  суточные в валюте, напрягай жилы, рви
нервы, начальство вербовок требует,  а  дел  с тобой  никто иметь не  хочет,
шарахаются  люди,  как  от  вшивого  бродяги,  и  с  тебя  же за  это  шкуру
спускают... Так, может, тоже перекинуться?
     Вот  такие разговоры  идут  последние  годы  во всех осколках  Системы,
причем почти открыто, чего раньше среди конспиративных и осторожных чекистов
не только не водилось, но даже и представить было нельзя.
     И  в  одиннадцатом  отделе  настроения  такие  же,  как везде.  Генерал
Верлинов, понятно, с подчиненными на скользкие темы не беседовал, но когда в
своем  кругу оказывался,  разговор с  чего  угодно  на  болезненные проблемы
переходил.
     --  Знаете,  когда окончательный развал  начался? 13  ноября  девяносто
первого,  -- покачиваясь  в плетеном кресле,  говорил Верлинов. --  Тогда  в
Грозном  майора КГБ убили, Толстенева.  Накануне по Центральному телевидению
показали --  мол, задержан за  шпионаж, его будет судить народ... И зарезали
как барана -- горло перехватили, вены... А мы смолчали.
     --  Я  не  молчал.  -- Высокий сильный человек с волевым  лицом  лениво
раскачивался  в  гамаке.   --  Написал  рапорт  с  планом:  звено  штурмовых
вертолетов,  два  отделения  "Альфы",  батальон  спецназа   ВДВ  --  и  все!
Криминального образования на территории  России сейчас бы не было. Но  я уже
свой   поджопник  после  августа   получил,  и   мое   вяканье   никого   не
интересовало...
     Бывший  командир группы  "Альфа"  Карпенко  повернулся на  бок,  подпер
голову рукой и закусил травинку.
     --  Потому  послали  роту пацанов  срочной службы,  вроде  бы подыграли
черным...
     --  А им  все время подыгрывали,  -- сказал  начальник  управления  "Т"
генерал Борисов.  --  Главный-то чечен  где заседал? Чрезвычайное  положение
Президент объявил, а парламент отменил.
     -- Кто же так ЧП объявляет? -- презрительно скривился генерал-лейтенант
Черкасов,  начальник  военной  контрразведки.   --  Его,  знаете,  как  надо
объявлять?
     Черкасов лежал  на  диванчике,  развалившись,  но сейчас  сел  и  обвел
взглядом  присутствующих.  Заканчивался ноябрь девяносто третьего,  компания
друзей  собралась  на  даче Верлинова и  расположилась в зимнем  саду  среди
елочек, лимонных кустов и тропических пальм.
     -- Сообщают, например, в семь утра, а с двух часов ночи на перекрестках
танки  стоят,  стратегические объекты  солдатами  контролируются,  усиленные
патрули на  улицах. А все зачинщики уже арестованы, главные, может,  с собой
покончили, может,  просто  исчезли бесследно. И новая власть уже имеется  из
числа   оппозиции,  лояльной  к  Центру.  И  эта  новая   власть  борется  с
мятежниками, наводит порядок, а мы ей, естественно, помогаем.
     И  в этом  случае  ни один парламент президентского решения не отменит,
пусть там двадцать чеченцев заправляют. Потому что победителей у нас любят и
поддерживают!
     -- Стратег! -- улыбнулся Карпенко,  но улыбка  получилась печальной. --
Надо было тебе поручить эту акцию.
     -- Зачем мне? Если бы Язов  и Крючков не сидели в "Матросской  Тишине",
они бы сделали как надо!
     --  Нашел  героев!  --  хмыкнул  Верлинов. --  Чего  же они  в  августе
облажались?
     --  Да потому, что сейчас  все лажаются.  -- Борисов нахмурился. -- И в
октябре  все облажались. Кто меньше облажался -- тот и победил. Знаешь, есть
поговорка: "Игра была равна -- играли два говна".
     --  И  чем  все  кончится?  --  Карпенко  вновь перевернулся на  спину,
провисая тяжелой фигурой почти до пола.
     Вопрос повис в воздухе.
     Из кармана широких адидасовских штанов Борисов извлек сигареты, щелкнул
диковинной  зажигалкой,  прикурил  и, перегнувшись в кресле,  поднес  огонек
Верлинову.
     -- Попробуй, потуши.
     Верлинов дунул -- раз, другой, третий... Набрал полную грудь воздуха  и
мощно выдохнул. Маленькое пламя шумело, но не исчезало.
     -- Интересно... Ну-ка, дай взглянуть...
     --  Все  разворуют и дернут  за кордон, -- меланхолично сказал Борисов,
передавая зажигалку. -- Бандитизм захлестнет страну. Придет "сильная рука" и
введет военный коммунизм.
     -- А дальше?  -- Верлинов экспериментировал  с зажигалкой. --  Забивать
миллионы "лишних ртов" мотыгами, как красные  кхмеры? Тут круговая  спираль,
она раскаляется, а газ идет сквозь...
     Борисов развел руками.
     -- Может, и так.
     -- И кого это устраивает? -- спросил Карпенко, обращаясь к свисающему с
ветки зеленому лимону.
     -- Того, кто может  набивать карманы, жрать  в три горла,  драть баб  и
ничего  не  бояться.  Он постоянно  воспламеняется. Ты сдул, а новая  порция
горит.
     --   Знаете,   что  армейские  генералы  творят?  --  Черкасов   встал.
Единственный из присутствующих, он  имел заметное брюшко, но майка открывала
еще крепкие бицепсы и могучие плечи.
     --   Танки,   грузовики,   самолеты   продают.  Оружие   --   вагонами!
Контрабанда...
     Черкасов оборвал себя на полуслове:
     -- Чего я вам рассказываю...
     -- Вот они и раскачались  через сутки.  Точнее, дали  себя раскачать. И
выкатили  танки на прямую наводку,  -- сказал Борисов. -- А значит, им дадут
возможность и дальше греть руки.
     -- Они же  не задают  идиотских  вопросов. -- Верлинов в очередной  раз
щелкнул зажигалкой. -- Например: может ли быть одним из руководителей России
человек, чьи дети выехали в другую  страну и  чей внук --  гражданин другого
государства? Будет ли он в полной мере  заботиться  о  России и о россиянах,
если у него есть запасная позиция -- за бугром? Да, надежность воспламенения
очень высока... На этом принципе можно изготовить карманный огнемет...
     --  И жирные армейские генералы не надоедают  информациями о зарубежных
счетах высоких должностных лиц, -- произнес Черкасов.  -- Кстати,  эти счета
плохо увязываются с верой в счастливое будущее России.
     -- К  тому же если люди не воруют вместе со всеми, то они недовольны, а
следовательно, ненадежны, -- сообщил Карпенко лимону.
     Борисов хмыкнул.
     -- Совсем не воруют?
     --  Уход, конечно,  тоже  воровство, --  согласился Карпенко.  -- Но за
последние сорок лет таких фактов  наберется не более полутора десятков. Один
случай взяточничества  -- негодяй расстрелян. Да пять эпизодов казнокрадства
-- каждому дана оценка. Согласитесь, у  нас  жесткий  внутренний контроль, и
все это  знают.  А потому на общем  фоне наша Система выглядит безгрешной. И
потому неуправляемой.
     Карпенко   ногтем   поскреб    лимонную   кожуру   и,   балансируя   на
раскачивающейся сетке,  потянулся  ее  понюхать. Сделать  так мог лишь очень
тренированный человек.
     Надо  отметить,  что  и  остальные  присутствующие  излучали  не только
властную  уверенность привыкших  командовать  людей, но  и чисто  физическую
мощь, достигаемую многолетним накачиванием силы и неоднократным успешным  ее
применением. Все были в спортивных костюмах и кроссовках, кроме Черкасова, у
которого верхнюю  часть  наряда составляла  обычная  хлопчатобумажная  майка
белого   цвета.  И  лица  у  генералов  госбезопасности  выражали  суровость
характеров, решимость и умение идти напролом. У Карпенко  нос перебит, левая
бровь пересечена  белой  полоской зажившего шрама,  у  Борисова  и Черкасова
деформированные уши борцов и "набитые" костяшки пальцев.
     Пожалуй,  только   Верлинов  выпадал  из  общего  ряда:  тонкие  черты,
интеллигентные манеры,  мягкая  улыбка, словно  научный  сотрудник,  изрядно
позанимавшийся в молодости спортом.
     Он   продолжал  увлеченно   изучать  зажигалку.  Карпенко  расслабленно
распластался в гамаке, гипнотизируя зеленый лимон, Борисов  вставил голову в
пушистую елочку и глубоко дышал,  Черкасов возбужденно  ходил  по  мраморной
дорожке  -- от стеклянной стены  к  небольшому бездействующему  фонтанчику и
обратно.
     Между  диваном,  гамаком  и плетеным  креслом  стоял  круглый  столик с
бутербродами, водкой "Смирнофф", узкой бутылкой "Белого аиста" и итальянским
вермутом,  но  выпить  успели  только  по  рюмке.  Когда  начался  серьезный
разговор, интерес к спиртному прошел.
     -- Значит, Система разрушается целенаправленно и злонамеренно, что идет
во вред интересам  России, -- сформулировал Верлинов и  внимательно осмотрел
собравшихся. -- Так?
     -- Так.
     -- Так.
     -- Точно.
     -- И  если мы будем  молча  смотреть на  происходящее, то крах ждет  не
только нас, но и страну в целом. Так?
     --  Кончай  тянуть,  --  прогудел  Черкасов. -- Что ты  заладил: так да
так...
     --  Если заснять  нас  на пленку, то  получается  классическая картина:
"Заговор с целью захвата власти", -- мягко улыбнулся Верлинов. -- Но лично я
ничего не собираюсь захватывать и власть мне, извините, на хер не нужна.
     -- Ты это для микрофонов, что ли? -- Черкасов иронически улыбнулся.  --
Тогда говори громче и отчетливей!
     Карпенко и  Борисов  тоже  улыбнулись.  Но  у  всех  троих  улыбки были
несколько напряженные.
     -- Для микрофонов, -- то ли  обиженно, то ли удивленно повторил хозяин.
-- Ну-ка, достаньте свои переговорники...
     Генералы зашевелились. Не только для удобства и непринужденности хозяин
переодел  их  в спортивные  костюмы  и не случайно  сам  переодевался  в  их
присутствии.  Одежда, личные  вещи, оружие были  заперты  в  шкафу  гостевой
комнаты вместе с возможными "жучками", "клопами", "кассетниками". Доверие --
категория   абстрактная    и   должно   подкрепляться   конкретными   мерами
безопасности. С собой  каждый взял лишь систему экстренной связи с дежурными
подразделениями своих служб.  Маленькая пластиковая коробочка со стандартным
содержимым и механизмом самоуничтожения, исключающим какие-либо переделки. С
ней руководители спецслужб не расставались никогда.
     Все  достали  переговорники, хотя  у Карпенко  быть его не  должно: при
увольнении они сдаются, да и связь держать вроде не с кем...
     -- Мой не работает, -- удивился Борисов.
     -- И мой...
     -- Ты нас вредными лучами травишь? -- спросил Карпенко.
     --  Не  такие  уж  они  вредные,  --  ответил  Верлинов,  отметив,  что
напряжение собеседников исчезло.  -- Но говорю  я  не для микрофонов, а  для
вас. Я не собираюсь лезть в политику...
     -- Не торопись,  Валера, не торопись, -- добродушно сказал  Борисов. --
Зажигалку  себе возьми,  дарю. А  насчет власти...  Наша  задача -- не  дать
Систему развалить. А если нас попросят, доверят, то почему отказываться?
     -- За зажигалку спасибо, Слава, интересная  штучка. Но у тебя что-то со
слухом.  Я  не  ставлю целью  захват власти. А вот  обеспечить  безопасность
российских   граждан  считаю  себя  обязанным.  И  способствовать  наведению
порядка. И ликвидировать на территории России  бандитские  образования вроде
Чечни. Тем более что возможности для этого есть...
     --  А чего  ты  их сразу  не трахнул  в девяносто  первом? --  Карпенко
пружинисто сел, уперевшись ногами в зеленую траву.
     Верлинов  молча показал вверх -- в стеклянную крышу, над которой серело
мрачное осеннее небо.
     --  Решают-то  там.  К  тому же  в  последние  годы меня  от этого дела
отодвигают.   Говорят,  оружие   такой  мощности  должно  использоваться  не
безопасностью,   а   военными.  У  вояк  своя   сейсмологическая  служба.  А
оперативное использование осуществляют грушники.
     -- Они и у нас под  ногами путаются, -- в  сердцах воскликнул начальник
военной контрразведки. -- Вечные конкуренты, мать их в душу!
     -- Но делают твои конкуренты все топорно,  концы не зачищают, на этом и
можно сыграть, -- продолжил  Верлинов. -- Мы скомпрометируем вояк, а значит,
и тех,  кто  их  поддерживает  --  званиями  осыпает,  наградами...  А  если
генералитет  поприжать,  поубирать кой-кого, то танки  уж на  прямую наводку
никто не выведет: настроение у старших и средних офицеров известное...
     -- И  как ты  думаешь это сделать? --  заинтересованно спросил Борисов.
Все присутствующие знали, что разрабатывать многоходовые комбинации и далеко
идущие планы начальник антитеррористического  управления не умел, не любил и
не особенно это скрывал.
     -- Есть один  вариант. -- Верлинов еще полюбовался зажигалкой, сунул ее
в карман и  встал. --  Назовем  его "Расшифровка". А  подробности за обедом,
шашлык через две минуты будет готов...
     Четверо крепких мужиков в спортивных костюмах направились в гостиную.





     Главный  фигурант  оперативного  дела "Расшифровка" Александр  Каймаков
были  принят под  наблюдение  на  выходе  из  института.  У дежурной бригады
имелась его  фотография, к  тому  же микрофон подавал  сигнал, и, нацелив на
объект пеленгатор  направленного  действия, лейтенант  Сенченко  по мигающей
лампочке убедился, что ошибки не произошло.
     -- Какой-то он зачуханный, -- сказал лейтенант. -- И сильно боится...
     Вид  у Каймакова действительно  был нездоровый --  мешки  под  глазами,
бледное лицо, нервновоспаленные глаза. Сутулился он еще сильнее, чем обычно,
дергался, озирался  по  сторонам.  Мятое, потертое во многих местах пальто и
потерявшая форму кроличья шапка выслужили все положенные сроки носки.
     Под  руку  старшего  научного   сотрудника  держала  инспектор   отдела
статистики  Вера  Носова,  насчет  которой у институтских, да  и всех других
мужчин  мнение  было  единодушным:  страстная и фигура  хорошая, а вот  рожа
подгуляла.
     --  Сейчас все,  кто  не  грабит,  зачуханные,  --  флегматично ответил
водитель. -- И все чего-то боятся. А у него причины имеются...
     Наблюдаемая  пара  в  метро не  пошла,  что  вызвало  у  Сенченко вздох
облегчения --  нырять  в  плотную  человеческую толпу  он  очень  не  любил.
Каймаков неуверенно  топтался  у кромки тротуара, но  Вера привычным  жестом
тормознула частника,  мгновенно  сговорившись,  прыгнула  внутрь  и  втащила
спутника за собой.
     Отпустив  автомобиль  на пятьдесят метров, бригада наблюдения двинулась
следом. Через два километра  оперативники  заподозрили неладное, а еще через
два убедились в обоснованности своих подозрений.
     --  Серая "Волга",  красный "Опель" и,  кажется,  вот этот "Ниссан", --
сказал Сенченко.
     --  Точно,  --  подтвердил  водитель.  --  Три  машины,  мы  четвертые.
Докладывай в Центр. Мне такая толчея сильно не нравится...
     Сенченко   передал  Межуеву  приметы  и  номера   засветившихся  машин,
обрисовал маршрут следования.
     Через несколько кварталов замызганный  "жигуленок" неожиданно  проломил
борт  красного  "Опеля",  в  котором   находились  "быки"  Рваного.  Страшно
матерясь, два  уголовника бросились свести  счеты, но  когда  они распахнули
дверцы машины, чтобы выволочь водителя и пассажиров и размазать их по земле,
то увидели направленные на себя пистолеты.
     -- Стоять, милиция! Сесть на жопы! Ну!!
     Могучий  кулак врезался замешкавшемуся "быку" в  промежность, он с воем
опустился на  асфальт, второй плюхнулся  рядом.  Блатные  сразу поняли,  что
нарвались на профессионалов: один умело  обыскал каждого, причем  стоял так,
что не перекрывал линию огня второму, который держал их под прицелом.
     В "жигуленке"  оказались и  двое  понятых,  которым  продемонстрировали
трофеи: пистолет Макарова, "наган" и самодельный стилет.  Откуда ни возьмись
подъехал  микроавтобус с зашторенными окнами.  Задержанных посадили  в него,
составили  протокол  изъятия, сняли отпечатки пальцев  и  опросили  каждого,
дублируя письменный текст объяснений диктофонной записью.
     Задержанные приуныли. Так круто за них еще никогда не брались.
     -- Шестой отдел, что ли? -- злобно щерясь, поинтересовался один.
     -- Главк уголовного  розыска, падла!  --  Тяжелая  ладонь  оглушительно
хлопнула  его по уху, гулко лопнула барабанная перепонка, и "бык" наполовину
оглох. Злобный оскал исчез.
     -- То-то! Знай, на кого скалиться!
     Микроавтобус  подкатил к семьдесят  шестому отделению милиции.  Старший
прошел прямо к начальнику,  предъявил  удостоверение  оперуполномоченного по
особо  важным  делам  Главного управления  уголовного  розыска  МВД России и
положил на  стол  оружие в опечатанных пластиковых  пакетах,  удостоверенный
понятыми протокол изъятия  этого  оружия  у граждан  Медведева и  Лепешкина,
объяснения задержанных, которые пояснили,  что  нашли  оружие  на улице, при
этом  Медведев  доверительно  сообщил, что носил  "наган" для самозащиты,  а
опрошенный  отдельно  Лепешкин  настаивал на  своем  намерении сдать  "ПМ" и
стилет властям.
     Особенно   поразил  начальника   милиции  протокол   осмотра  вещдоков,
удостоверявший,  что  оружие  заряжено  боевыми  патронами  и   находится  в
исправном  состоянии,  а также дактопленки.  За двадцать  лет службы  он  не
встречал столь  полно составленного первичного  материала,  не  оставляющего
лазеек для какой-либо "химии".
     -- У нас криминалистический автобус, вот и сняли пальцы с пушек да этих
гусей откатали, --  пояснил опер. -- Да записали на диктофон. Вам-то это  не
надо, мы у себя оставим. А вы завтра позвоните в Главк Аркадьеву и  доложите
о результатах. Дело будет на контроле.
     Начальник проводил опера до выхода.
     "Или меня подозревают, или  дело чрезвычайное,  -- думал он. -- В любом
случае лучше как можно скорее их в суд направить".
     Из машины майор госбезопасности Бородин  доложил результаты  Межуеву, а
майор  позвонил в  Главк уголовного розыска  и предупредил  зонального опера
Аркадьева, чтобы тот взял на контроль данное дело.
     А  на  развилке  под  путепроводом передвижной пост ГАИ остановил серую
"Волгу" и "Ниссан". К каждой машине подскочили два гаишника и два омоновца с
короткими  автоматами  на  изготовку.  Водитель  "Волги"  сказал  что-то,  и
действия сотрудников сразу потеряли  жесткую  целеустремленность. Ринувшиеся
было  к  дверцам  омоновцы  остановились,  автоматы  безобидно  развернулись
раструбами   стволов  в  низкое  серое  небо,  но  еще  сохраняли  некоторую
настороженность, пока водитель извлекал из внутреннего кармана документы. Но
на  свет  появилась  розовая  карточка спецталона, гаишник,  утратив обычную
вальяжность, подобрался и, козырнув, пожелал счастливого пути.
     Через секунду раструбы коротких стволов уперлись  в  кожаные спины двух
молодчиков Седого, привычно раскорячившихся  для обыска у капота  огромного,
как дом, вездехода.  Здесь неожиданности не нарушали обычного хода  событий:
гаишники сноровисто  обшарили  салон,  обнаружив  гранату  "Ф-1"  и  автомат
"АКС-74 У",  точно такой же, какие были у  омоновцев.  За поясом  одного  из
задержанных обнаружили итальянскую  пятнадцатизарядную "беретту",  в кармане
лежал запасной магазин к ней.
     -- Отпрыгались, козлы, -- прокомментировал ситуацию один из омоновцев.
     Имевшие опыт общения с отрядом особого назначения,  люди  Седого  мудро
промолчали.
     Верка жила  на четвертом  этаже  блочной  пятиэтажки,  расположенной  в
глубине  квартала.  Проезды   между  домами  были  узкими,  поэтому  бригада
одиннадцатого отдела поставила свою "шестерку" на площадку для  сушки белья.
Серая "Волга" остановилась на пятачке у мусорных баков.
     -- С нами еще  какие-то крокодилы, --  передал в Центр  Сенченко. -- Их
почему-то не задержали. Проверь-ка номер...
     Серая    "Волга"    принадлежала    оперативному    отделу     Главного
разведывательного   управления  Министерства  обороны   СССР,   впоследствии
ставшего Российским.
     Ни  законы, ни постановления правительства, ни ведомственные  приказы и
инструкции не предусматривали возможности  действий  ГРУ на территории своей
страны.  Компетенция  этого  ведомства  предполагала сбор  разведданных, а в
некоторых    случаях    проведение    диверсионно-террористических     акций
исключительно  в  иных  государствах,  причем  "острые"  формы  деятельности
допускались  только  в  военное время или для упреждения  удара  противника.
Санкцию на подобные действия  могло давать  лишь высшее  руководство страны.
Поэтому  наблюдение  за  Каймаковым  являлось  грубым нарушением закона.  Не
говоря уже о попытке убить его, предпринятой накануне подотделом физического
воздействия с санкции подполковника Голубовского.
     Надо  признать,  что это было не первым нарушением  закона  со  стороны
оперативного отдела  ГРУ. Дело в том,  что, действуя на чужой территории, ни
одно  ведомство  не  сможет  добиться  политического  веса  и  значимости  в
собственной  стране.  Именно здесь  надо  иметь  зоркие глаза, чуткие уши  и
мускулистые руки, иногда удлиненные двух -- или четырехствольным специальным
пистолетом   "МСП".  Потому  что  лишь  владение   внутренними  секретами  и
способность воздействовать  на внутреннюю  ситуацию  позволяют держаться  за
рычаги власти и заставляют других с тобой считаться.
     Войсковые части и  подразделения Министерства  обороны не приспособлены
для  тонкой  работы, потому самое  мощное  ведомство использует  возможности
собственной разведки.
     Это делается во всем мире: несмотря на прямые запреты, ЦРУ неоднократно
прокалывалось на проведении операций в США. То газетчики чтото разнюхают, то
конкуренты --  ФБР или Агентство  национальной безопасности,  а то и  просто
местная полиция. Каждый  раз шум  поднимался, скандал,  специальные комиссии
конгресса  создавали... Глядишь -- кого-то от  должности отстранили,  кто-то
сам подал в отставку...
     У нас в былые годы такого случиться не могло, ни один газетчик в тайные
операции нос не просунет, а если  и разнюхает что -- все равно  толку  мало:
редактор,  цензура,  да  и  не в  них дело, самоцензура,  страх от того, что
секрет  узнал,  клавиши  машинки  надежней всего блокировали. За такое  дело
запросто посадить могли или "волчий билет" на всю жизнь выписать.
     А если  конкурирующая  служба компромат на тебя сдоит -- МВД на КГБ или
Комитет  на  ГРУ,  --  тоже никакого  скандала, разберутся  по-семейному,  в
крайнем  случае,  когда стрельба или другие осложнения,  тогда  ЦК выступает
арбитром,  но  они не по закону  судили, а  по  целесообразности и  тех, кто
основы строя охранял, никогда не давали в обиду.
     Сейчас другое дело. И газетчики не те, и всесильного отца-заступника --
Центрального Комитета -- нет,  а  конкуренты норовят все твое  грязное белье
наружу   вывернуть,  чтобы  показать,  что  сами  они  совсем  не  такие,  а
перестроившиеся и работающие совершенно по-новому...
     Поэтому  майор   Синаев   --   старший   группы  наружного   наблюдения
оперативного  отдела   ГРУ   --   старался   действовать  аккуратно   и   не
засвечиваться. Тем более  что всем  причастным к операции уже было известно:
капитан  Вертуховский, несмотря  на блестяще проведенное  ушивание сердечной
мышцы,   умер  сегодня  днем  в  секретном  филиале  Центрального   военного
госпиталя. А значит, предстоят начальственные разборки с поисками  виновных,
на которых  можно  свалить  вину  за неудачу... К  тому  же все в  подотделе
физического воздействия ломали  головы:  как  мог  какой-то штатский заморыш
завалить такую торпеду, как Вертуховский? Один на один, в темном (специально
разбили лампочку) подъезде, при внезапном нападении... Или он совсем не тот,
за кого себя  выдает,  или его  постоянно  прикрывают очень серьезные  люди,
умеющие   быть    невидимыми   и    способные   с   одного   удара   уложить
террористапрофессионала, проведшего не один десяток успешных ликвидации.
     И вот, похоже, эти люди материализовались...
     -- "Вершина",  я Пятый, прошу связи,  -- вызвал  Синаев  свой  Центр  и
передал   приметы   и   госномер   автомашины   "ВАЗ-2106",   осуществлявшей
параллельное наблюдение за фигурантом Каймаковым, обозначенным в оперативных
документах псевдонимом Унылый.
     Служба  наблюдения одиннадцатого  отдела  присвоила Каймакову псевдоним
Кислый.  Наблюдатели -- хорошие  физиономисты, умеющие подмечать характерные
черты внешности и определять доминирующие особенности личности.
     Но  если бы  сейчас Синаев  или  Сенченко  заглянули  в квартиру  номер
пятнадцать  на четвертом  этаже контролируемого ими дома,  они бы не нашли в
облике Каймакова ни кислоты, ни унылости.
     После  двухсот  граммов  коньяка и  сытной  закуски  непьющий  Каймаков
расслабился,  терзающие   его  страхи  и   сомнения  исчезли,  и,  глядя  на
исполняющую стриптиз  Верку,  он блаженно  улыбался, хлопая в  ладоши в такт
негромкой музыке,  льющейся из  колонок  проигрывателя.  Сейчас он  не видел
выступающую  вперед  нижнюю челюсть, крупный плоский  нос, огромный выпуклый
лоб, и внешность девушки не казалась отталкивающей. Внимание сосредоточилось
на  другом:  гладкой  коже  плеч, крепких  правильной  формы ногах, округлых
бедрах.
     Как  опытная стриптизерша,  она оставила  на  себе две детали туалета и
оттягивала миг, когда все покровы будут сброшены. Каймаков почувствовал себя
так,  будто в  обеденный  перерыв  в  закутке  сектора статистики ничего  не
происходило.
     --  Давай  скорей, снимай  все! --  Он  потянулся  к  девушке,  но  она
отпрянула, и Каймаков чуть не упал с дивана.
     Верка сделала пируэт, приспустила на миг трусики, обнажив гладкие белые
ягодицы, и вновь прикрыла их тканью. Приблизилась, пританцовывая, и, оттянув
трусы на животе, пропела:
     -- Положи сколько не жалко, хоть десять штучек...
     Но  Каймаков вместо денег запустил  в  открывшуюся  щель руку,  нащупав
пальцами жесткие, коротко подстриженные волосы.
     -- А это долой! -- Верка ударила его по руке, ногтями оцарапав кожу.
     Каймаков ощутил раздражение.
     -- Ну хватит, хватит...
     Напевая и пританцовывая, Верка  отступила на  несколько шагов. "Рабочий
вариант"  для  многих  мужчин института, особенно  после  вечеринок и всяких
междусобойчиков, когда  алкоголь  обостряет  влечение и снижает требования к
внешности избранницы, сейчас она чувствовала  себя королевой, очаровательной
и желанной.  И хотела  как  можно дольше  продлить это состояние,  для  чего
следовало  максимально  отсрочить  момент  соития,  после  которого  мужчины
немедленно теряли к  ней интерес, с брезгливостью смотрели, как она приводит
одежду  в  порядок, и торопились  уйти, категорически  отвергая  предложения
"заняться любовью как люди" у нее дома.
     --   Иди  сюда,  зайка,  --  сдерживая  раздражение,  сказал  Каймаков.
Блаженная улыбка  исчезла, он искусственно поднимал углы рта, от  чего  щеки
напряженно деревенели.
     Он знал: выпив, Верка любила выделываться, набивая  себе  цену. Сколько
раз, прервав минет, она аккуратно заправляла все его  хозяйство, застегивала
"молнию" и сообщала: "На сегодня --  все! Если  хочешь  -- закончим  у  меня
дома".
     Поскольку  ценность Верки состояла в возможности  быстрого облегчения в
непосредственной  близости  от  рабочего  места и при  минимальных  затратах
времени,  перспектива тащиться  через полгорода и канителиться весь вечер, а
чего доброго,  и всю ночь  не могла прельстить его даже в состоянии крайнего
возбуждения.
     Подавляя  поднимающуюся злобу, он принимался уговаривать Верку, которая
с важным и  независимым  видом курила  длинную черную сигарету  и  время  от
времени отрицательно качала головой и говорила:  "Не-а!" Все решала плоть --
если  она  не успокаивалась, Каймаков продолжал уговоры, фальшиво  улыбался,
называл ее  "зайкой"  и  "рыбкой",  иногда добивался своего, иногда терпение
лопалось,  и  он  уходил,  хлопая  дверью,  и  давал себе слово  никогда  не
переступать  порога  будто пропахшей вульвой каморки. Если  плоть, восприняв
изменение  обстановки, опадала, он  спокойно  говорил:  "Как хочешь,  зайка,
пока" -- и выходил из комнаты с теми же обещаниями. Но через некоторое время
Верка исправлялась, и все возвращалось на круги своя.
     --  Мы же у тебя  дома, есть  возможность раздеться и лечь в  настоящую
постель, как  ты всегда  хотела,  --  ненатуральным медовым голосом  убеждал
Каймаков  Верку, а про себя думал:  "Почему  я должен уговаривать  эту суку?
Послать ее подальше и поехать домой, что ли..."
     Не  слушая  его,  Верка  вертела  бедрами,  сладострастно  извиваясь  в
эротическом, по  ее  представлению,  танце.  Потом  стала  исполнять канкан,
высоко вскидывая то одну, то другую ногу. В комнате запахло спортзалом.
     "И  чего  я сюда  приперся?"  -- спросил  себя Каймаков  и внезапно все
вспомнил.
     -- Где у тебя машинка? Мне надо кое-что написать.
     В  это время Верка сбросила бюстгальтер и швырнула ему в  лицо. Грудь у
нее была хорошая, и Каймаков помягчел.
     -- Ну, работу можно и отложить... А сейчас...
     Воспользовавшись тем, что девушка находилась  в пределах  досягаемости.
Каймаков  наклонился вперед  и вцепился в ажурные трусики. Верка отпрыгнула,
раздался треск рвущейся материи и тонкий крик раненого зайца.
     -- Что ты наделал! Я за них тридцать тысяч заплатила!
     Слезы градом  катились по некрасивому лицу, трусики теперь болтались на
одном бедре, и Верка, быстро сдернув их, принялась изучать размер ущерба.
     --  Я  их  сейчас  нарочно надела,  чтоб красиво  было,  специально для
тебя... А ты!
     Теперь в ее голосе слышалась неприкрытая злость.
     -- Да брось, зайка, чего ты. -- Каймаков жадно разглядывал голую Верку.
Он впервые  видел ее полностью  обнаженной и должен был признать, что сейчас
она здорово  выигрывала. --  Тебе вообще нужно  голой ходить, смотри,  какая
фигура! Можно скульптуру лепить!
     --  Да, умный, голой! Горбишь, горбишь, чтобы  одеться прилично, а если
каждый рвать будет...
     Фигурно выстриженный лобок приковал взгляд Каймакова.
     -- Я тебе другие трусы куплю, -- сказал он, сажая девушку рядом с собой
на мягко просевший диван. -- Кончай плакать...
     Рука  скользнула  по  гладкой  коже,  вновь  ощутив пикантную  колкость
коротко подстриженных  волос. Он попытался уложить ее на податливые подушки,
но Верка резко вырвалась.
     -- Трусы он  купит, -- пробурчала она, вытирая слезы. --  А дальше что?
Ты знаешь, что у меня несворачиваемость крови?
     Каймаков опешил.
     -- При чем одно к другому?
     -- Да притом! -- Верка опять заплакала, тонко и жалобно подвывая. -- Ты
меня сейчас...
     Верка   не  утруждала   себя  эвфемизмами  и   прямо   назвала   слово,
обозначающее, что сделает с ней Каймаков на мягком уютном диване.
     -- ...И я забеременею. -- Она заплакала громче.  --  А аборт мне делать
нельзя, придется рожать... Ты всунул -- и в кусты, а я со  своей девочкой на
сорок пять тысяч нищенствовать буду!
     Верка зарыдала навзрыд.
     "К  черту!  --  Каймаков  вскочил  и  стал  быстро  собираться.  -- Она
психбольная. Видно, на почве походного секса чокнулась... И чего я, идиот, к
ней поперся! Надо быстро дергать к себе".
     Каймакову нельзя  было идти домой: там  его  поджидал  убийца. Но он об
этом не знал.
     Не знал он, конечно, и о том,  что  на недавнем оперативном совещании в
отделении  подполковника  госбезопасности  Дронова  его  жизнь  и  поведение
подверглись подробному анализу.
     -- Первый этап прошел без осложнений, -- докладывал  ведущий разработку
майор Межуев. -- Объектом манипулирует наш агент -- Мальвина. Кислый, ничего
не подозревая, с интересом  взялся  за  наши цифры, сам  пришел к  выводу об
утечке  мыломоющих средств, мысль о статье мы  ему  подбросили,  но  и здесь
оказалось  достаточным   намека,   он  его  подхватил   и   сделал  довольно
профессиональный  газетный  материал. С публикацией  проблем не было, сейчас
любые жареные факты заглатывают с аппетитом...
     Дронов  поморщился, но ничего не сказал. Он  был  педантом и не  терпел
неслужебных  терминов,  но  не  настолько,  чтобы  перебивать  инициативного
сотрудника,  успешно  проводящего  важную операцию.  Да  еще  в  присутствии
генерала.
     -- Мы только  чуть подтолкнули  через  свои каналы,  чтобы сразу  --  в
печать. На Западе было труднее: из четырех газет сумели реализовать только в
двух, но зато  с  комментариями. Дескать, не подтверждает ли пропажа мыла  и
порошка слухи о подземном оружии невиданной силы?
     Межуев заглянул в поспешно заполненный листок.
     -- Кстати, три часа назад "Немецкая волна" передала анализ сейсмических
катастроф применительно к  политической ситуации в  пострадавших местностях.
Они  довольно  недвусмысленно намекнули на  их  искусственный характер, а  в
подтверждение сослались на публикации нашего фигуранта, называя его "крупным
российским социологом... ". Он бы радовался, если б услышал.
     -- Еще  услышит, -- кивнул Верлинов. --  Только что  пришла информация:
Би-би-си готовит  развернутый  обзор  с  комментариями  специалистов.  В нем
нашего  друга называют доктором наук!  Да, кстати...  -- Генерал обратился к
Дронову: -- Все  агенты, успешно сработавшие по  данному  делу,  должны быть
поощрены.  Подготовьте  представление  на  списание  соответствующих   сумм.
Особенно обоснуйте валютные траты.
     -- Продолжайте, товарищ майор, -- мягко  сказал начальник одиннадцатого
отдела. Он мог вызвать подчиненных к себе,  но демократично пришел в кабинет
Дронова, расположившись не на месте хозяина, а на стуле в торце  стола, хотя
тумба мешала вытянуть ноги и сидеть там было неудобно.
     -- На втором этапе операции мы должны были передать фигуранту некоторые
материалы по "Сдвигу" и сориентировать его на быстрое их опубликование.
     Межуев рассказывал  для  начальника отдела  и  двух  его  спутников  --
незнакомых  людей с  суровыми  и решительными  лицами.  Один  был  похож  на
уволенного  командира "Альфы" Карпенко, который не мог здесь  находиться, во
втором  угадывался  коллега, в  звании  не  ниже генерал-майора.  Начальника
отдела "Т"  Борисова Межуев  никогда раньше не  видел, но  принадлежность  к
Системе и звание определил правильно.
     -- С целью  психологической подготовки фигуранта  ко второму  этапу  мы
осуществили  акцию  воздействия,   высказав  от  лица   неконкретизированной
преступной организации угрозу убийства.
     Межуев сделал паузу и оглядел присутствующих чуть виноватым взглядом.
     -- С этого момента в операцию вклинились очень подозрительные случайные
факторы. Вопервых,  на фигуранта  кто-то совершил  покушение, а он  каким-то
необъяснимым   образом   сумел  его  отразить.  Естественно,  фигуранта  это
напугало.   Очень  обеспокоился   и   наш  агент.  Мальвина  требует,  чтобы
безопасность Кислого была гарантирована. Мы  дали рекомендации, чтобы Кислый
не  ночевал  дома.  Они  выполнены.  Во-вторых,  опередив  нас   в  передаче
материалов для второго  этапа,  к  Кислому  инициативно  явился по  газетной
публикации некто Боруля. Он служил  в подразделении  "Сдвига",  там  получил
травму, добивается компенсаций, но  их не получает,  а потому чувствует себя
обиженным. Этот Боруля выложил Кислому все, что мы собирались ему сообщить.
     --  Из  какой  он  части?  --  перебил Верлинов.  Вид  у  генерала  был
непривычно встревоженным. -- Вы проверили его?
     Межуев вспомнил, что на  пленке было упоминание  о части-прикрытии, но,
заглянув в свои записи, этого номера не обнаружил.
     -- Проверить  не успели,  -- ответил майор, ощутив кожей, как похолодел
взгляд Дронова.
     -- Мы устраним недоработки в ближайшее время, -- вмешался подполковник.
     -- Сделайте это немедленно! --  приказал Верлинов.  -- И имейте в виду:
на  днях в  Москву  прибывает  офицер  ЦРУ Роберт  Смит. Как раз в  связи со
"Сдвигом".  Надо "подвести"  к нему способного агента и  напитать нужной нам
информацией.  То  есть   использовать   его  для  "Расшифровки".   Заявление
правительства Соединенных  Штатов  -- это  посерьезнее  газетных публикаций.
Так?
     -- Так  точно, товарищ  генерал! --  в  один голос отозвались Дронов  и
Межуев.
     Энтузиазм   оперативников  не  был   наигранным.  Подчиненные   уважали
Верлинова  за  профессионализм, который  редко  встречается у  руководителей
высокого уровня. А чтобы принципиально новая  информация шла не снизу вверх,
а наоборот... Такое встречается еще реже.
     Источник   высокой  осведомленности   генерала  был   известен:  служба
электронного  наблюдения  одиннадцатого отдела осуществляла постоянный  съем
информации с терминалов органов внешней разведки, федеральной контрразведки,
МВД,  Минобороны,  резиденту   иностранных  посольств  и  еще  очень  многих
организаций и учреждений.
     -- Какие еще "случайные факторы"? -- спросил Верлинов.
     Карпенко  и  Борисов  в  ход  совещания  не   вмешивались,  но  слушали
внимательно  и,  насколько  Межуев  мог определить  по  бесстрастным  лицам,
заинтересованно.
     Межуев секунду помешкал.
     -- Кислый заходил к другу детства -- вору в законе Зонтикову. Потом, по
его  рекомендации, к Седому.  А в то же время люди Седого перебили подручных
Зонтикова. И наша седьмая бригада оказалась в той бойне...
     -- Значит, там погиб Якимов? -- перебил  генерал. --  Кстати, деньги не
нашлись?
     -- По нашим данным -- нет, -- ответил за подчиненного Дронов.
     -- Где сейчас Кислый?
     Межуев  без  запинки   назвал  адрес.  Верлинов   ценил  компетентность
сотрудников.
     -- Хорошо. Охрана должна быть внимательной. Не исключены еще покушения.
Ориентируйте Мальвину на скорейшую реализацию второго этапа. И еще...
     Генерал ненадолго задумался.
     --  Насколько полезно расследование покушения на  Кислого?  Ведь  можно
поднять   шум   вокруг   этого...   Факт-то  жареный:   человек  разоблачает
преступление, а его пытаются убить...
     -- Да сейчас таких фактов! -- нарушил молчание Карпенко.
     -- И все же... Как мнение исполнителей?
     Дронов кашлянул.
     -- Мы пытались раскрутить это  дело сразу же. Милиция  отпихивалась как
могла, я нажал через их министерство... Но  вы же знаете --  все вязнет, как
пуля в подушке...  А сейчас, думаю, идти этим путем смысла нет. К тому  же у
них правило: нет пострадавшего -- нет и расследования. ";
     -- Раз нет смысла --  не надо. Но обеспечьте  сохранность доказательств
-- вдруг понадобятся...
     Верлинов улыбнулся.
     -- А насчет пострадавшего: это капитан ГРУ Василий Вертуховский, сорока
одного года, из подотдела физических воздействий.
     Повернувшись к  Карпенко  и  Борисову,  начальник  одиннадцатого отдела
сказал:
     --  Засекретили  все, на  любых  уровнях. А на бюрократии  прокололись:
лекари передали  в  медуправление  акт вскрытия трупа по  факсу,  им это для
статистики очень нужно.
     В последних словах генерала чувствовался явный сарказм.
     Но "прокалываться"  на мелочах свойственно не только  врачам секретного
госпиталя.  Заканчивая  совещание,  Верлинов  не  напомнил  о  необходимости
тщательной проверки "инициативника" Борули. Но  Межуев об этом и так помнил.
Однако  генерал  не  подчеркнул  важности точного установления)  номера  его
войсковой части. И майор начисто упустил из виду этот момент.
     Кровавой бойней у  квартиры  гражданина  Зонтикова занимались несколько
органов. Следствием --  районная  прокуратура,  раскрытием  --  региональное
управление  по  борьбе  с  организованной преступностью  и местный уголовный
розыск.
     Следователь  прокуратуры  был молод, тяготел к сфере бизнеса и не любил
опасностей.  Поэтому должностные возможности  он использовал для  содействия
коммерсантам, представительства интересов предпринимателей в органах власти,
"консультирования"  при  привлечении  бизнесменов  к  ответственности, часто
выступал ходатаем в налоговой инспекции.
     Все  это приносило  доход,  несопоставимый  с  должностным  окладом,  и
открывало  широкие  возможности  в   других  сферах.  Он  ездил   на   новых
автомобилях, переданных по доверенности и обслуживаемых специальными людьми,
парился в  сауне с коммерческими директорами, администраторами и менеджерами
различных  фирм,   спал  с  поставляемыми  ими   девочками,  вкусно   ел  на
многочисленных званых обедах, приемах и презентациях, ремонтировал купленную
недавно одним из акционерных обществ квартиру,  ездил в  престижные  круизы,
благодаря  в мыслях родителей  --  торговых работников,  у  которых  хватило
мудрости и дальновидности пропихнуть упитанного Вовочку Ланского на  юрфак и
определить его дальнейший жизненный путь.
     Путь  этот был прям, ясен и  определенен.  Проявлять гибкость в работе,
дружить с  руководством,  расширять полезные знакомства, крепить  контакты с
нужными  людьми,  уметь  оказываться  полезным  и  не  стесняться просить об
ответных услугах, уступках и одолжениях.
     Это  сулило медленное,  но верное продвижение по  служебной  лестнице и
постоянное  укрепление  материального  благополучия.  Он  уже  взял  в банке
льготный кредит, и частная строительная фирма приступила к возведению дачи в
ближнем Подмосковье.  Потом  можно будет  продать  ее  за баксы  и построить
новую,  а  там подойдет время  сменить  квартиру  на более  комфортабельную.
Словом, дел предстояло много.
     Должность   давала   ему   ключ    к   благополучию   и    обеспечивала
неприкосновенность, потому что ни милиция,  ни контрразведка не имеют  права
"разрабатывать"  прокурорского работника,  а  тем  более  вести  следствие в
отношении его. Угроза  могла  исходить только  от  вышестоящих  прокурорских
чинов, но  те  не  располагали собственным  оперативным  аппаратом,  а самое
главное  --  желанием  подрывать свои  же  корни,  связывающие с "землей"  и
исправно подающие наверх животворные соки.
     Некоторые  коллеги Ланского,  ведомые охотничьим азартом и старомодными
представлениями о  служебном долге, с утра до вечера копались в грязи, крови
и  человеческих  испражнениях,  жгли  собственные  нервы,  портили  желудки,
получали зарплату продавца коммерческого киоска, угрозы от "заинтересованных
лиц" и постоянные нахлобучки и выговоры от начальства, приобретали неврозы и
сердечные  заболевания,  превращаясь  к  сорока  годам  в загнанных  ломовых
лошадей, не имеющих зачастую собственного угла.
     Их пример подтверждал убежденность  Ланского  в правильности избранного
им пути и служил наукой другим: с каждым годом фанатиков следствия и надзора
становилось в прокуратуре все меньше и меньше.
     Дело  о  явно  бандитской  разборке  никаких  дивидендов  или  полезных
знакомств не  сулило  и могло принести только неприятности,  если  невзначай
слишком глубоко копнешь.
     С  другой  стороны,  за  ним  не  стояло  сколь-либо  влиятельных  сил,
требующих обязательного  раскрытия,  как в случае с похищением дочери  главы
районной  администрации.  Это  избавляло  от  необходимости  будоражить  те,
другие, заинтересованные в анонимности силы, которые угадывались в почерке и
масштабах происшедшего.
     Ланский   добросовестно   допросилсвидетелей:   гражданина   Зонтикова,
которому ничего не было известно по причине отсутствия в момент перестрелки,
членов   милицейской   спецгруппы,    заставших   уже   финальную   картину,
воспроизведенную  в протоколе осмотра места  происшествия,  двух  соседей  с
третьего и четвертого этажей -- единственных, кто явился по восьми посланным
повесткам, и, естественно, тоже ничего не знающих.
     Больше допрашивать было некого: семеро  убитых не могли дать показания.
Их  тела  исследовали судебно-медицинские  эксперты,  они  написали  акты  о
характере  и  локализации  телесных  повреждений  и  их  причинной  связи  с
наступившей смертью.
     Один  эксперт  --  дедушка  пенсионного  возраста  --  с  въедливостью,
присущей судебным медикам старой закваски, позвонил следователю.
     -- Я посмотрел пули под микроскопом, -- дребезжащим голосом сообщил он.
-- Они одного  калибра и  системы, но следы на них  разные. Обратите  на это
внимание, когда будете назначать баллистику.
     Ланский вслух поблагодарил, а про себя выругал старика за то, что лезет
не в свое дело. Но баллистическую экспертизу для страховки назначил.
     Криминалисты окончательно запутали картину происшедшего.
     "... пять  извлеченных из трупов  пуль  выпущены  из представленных  на
исследование пистолетов  "ПМ" специального образца  и  имеют  дополнительные
следы, связанные с применением  прибора  "ПБС".  Три  пули  выпущены из двух
пистолетов  "ПМ",   не   имеющих   прибора  "ПБС"   и   на   экспертизу   не
представленных".
     Ланский собирался свести ситуацию к обоюдной перестрелке, в которой все
участники оказались  убитыми, а следовательно,  привлекать к ответственности
некого и  можно прекращать  дело с  чистой  совестью.  Но  раз  были еще два
"ствола", которые унесли с места происшествия...
     Впрочем,  это не  слишком огорчило  следователя.  Он  сел за  машинку и
отстучал  письмо  начальнику  УВД  округа: "Прошу  поручить подчиненным  вам
сотрудникам  провести оперативно-розыскную работу с целью  установления лиц,
совершивших преступление..."
     Он знал: девяносто девять шансов  из ста за то, что через месяц-полтора
придет   ответ:  "Принятыми  мерами  розыска   установить  преступников   не
представилось возможным".
     Тогда он  с  чистой совестью  приостановит  расследование  "до  розыска
преступников", а фактически --  навсегда, если, конечно, не произойдет чудо,
которое в жизни хотя и редко, но случается.
     Отдельное поручение с резолюцией начальника УВД спустилось к начальнику
уголовного  розыска  Котову. РУОП  и  так  занималось  работой по  раскрытию
преступления, входящего в его компетенцию.
     -- Эти четверо --  "торпеды" Седого, -- неторопливо рассказывал старший
опер  РУОП  Диканский  --  длинный двадцативосьмилетний парень с  "набитыми"
костяшками пальцев. -- Двое -- охранники Клыка. Федор --  его  порученец. До
поры до времени все понятно:  на дело пошли трое, хлопнули двух  охранников,
при  попытке войти  в квартиру Федька двух положил, третий его добил, но сам
получил две пули в спину. От кого? Непонятно.
     Диканский развернулся на стуле, вытянув ноги в проход.
     --  Четвертый не собирался  участвовать в  акции  -- у него  оружие без
глушителя,  но вошел в  подъезд  и сам получил  пулю  в лоб!  От  кого? Тоже
непонятно.
     Для  высоких  людей  требуется  специальная  мебель  --  Диканский явно
томился за столом.
     --  Ранений и следов  рикошета  меньше, чем выпущено пуль.  Куда делась
одна пуля?
     Опер внимательно разглядывал майора Котова.
     --  Это  совсем простые  вопросы, --  невозмутимо  сказал тот.  --  Там
находились  два  сотрудника  госбезопасности.  Лишние  пули  --  из  оружия.
Исчезнувшая пуля -- в одном из них. Он убит.
     Диканский  не  сумел  сдержать удивления.  Руоповцы  считают,  что  они
профессиональнее  уголовного  розыска,  и,  когда   убеждаются  в  обратном,
переносят разочарование весьма болезненно.
     -- Откуда это известно?!
     -- Оперативная  информация, -- небрежно  бросил  Котов.  На самом  деле
завесу  тайны  ему  приоткрыл  командир  группы  немедленного  реагирования.
Сделано это было во время совместного распития водки и с условием соблюдения
строжайшей  секретности.  Ответ  Котова  исключал  дальнейшие  расспросы:  у
сыщиков  не принято  интересоваться  источниками  оперативной  информации  и
выдавать их.
     -- Вот оно что. -- Руоповец сразу стал проще. -- Я чувствовал: тут дело
нечисто -- сразу три пэбээса! Какой же у них интерес?
     -- Может, казна? Общак-то пропал...
     Диканский пожал плечами.
     --  Давай займемся оружием, --  сказал Котов. --  Специальные пистолеты
производит только Тула.  И  делают их не так много. Номера  сточены... Разве
что-эксперты прочтут...
     Диканский подумал.
     -- Ладно, отрабатывайте оружие. У нас сейчас о другом голова болит: как
бы  на  похоронах  воры   и  группировщики  не  начали  мочить  друг  друга.
Ответственность-то на РУОП --  это наш контингент...  И общак проклятый ищем
не хуже, чем они...
     Котов встал.
     -- Тогда будем обмениваться информацией.
     Они попрощались почти дружески.
     В квартире не раздавалось ни звука. Уличный фонарь светил в окно,  стол
и  стулья  отбрасывали на  голую стену косые тени. В одной из них  притаился
человек. Он  легко открыл замок отмычкой,  бесшумно осмотрел санузел, кухню,
заглянул в кладовку и  занял наиболее выгодную позицию. Он  мог ждать долго,
пока не потребуется следующая доза.  Но ему дали  кайфа и с собой, потому он
был  спокоен. Ему дали  и пистолет, который  лежал рядом.  Человек  сидел  и
смотрел  на  входную дверь.  Он  ни  о  чем  не думал,  не волновался  и  не
переживал.
     Человека  послал  Рваный. Он считал, что, если  сомнения возникли, надо
смывать их кровью. Этого штымпа следовало  пришить сразу, как побили ребят и
забрали кассу. А раз пропали Дурь и Скокарь, ждать больше нечего, разве  что
когда всех перебьют. Кто за ним стоит -- дело третье. Он варит кашу, значит,
его и надо убирать. А дальше -- жизнь подскажет. Клык, конечно, согласился с
неохотой, у  них, видать, свои дела, но сказал: хотите -- ставьте на перо...
Рваный этого захотел.
     Возле дома Верки  Носовой  никаких  внешних  изменений  не происходило.
По-прежнему неподвижно стояли "шестерка" на площадке для сушки белья и серая
"Волга"  возле  мусорных  баков.  Но  напряжение  в  обеих  машинах  заметно
усилилось.
     Сенченко  принял  сообщение, что  "Волги" с таким номером  в природе не
существует.  То  же  самое узнал  Синаев  про  номер "шестерки".  Оба Центра
приняли решение проверить подозрительные машины силами милиции.
     Два   патрульных   автомобиля  с  разных  сторон  подъехали  к  блочной
пятиэтажке.  Лейтенант  и  два сержанта подошли к  "Волге".  Сержант  держал
автомат на изготовку.
     -- Попрошу  документы,  -- постучал  в  боковое  окно  лейтенант. Через
секунду он  прочел  в бордовой  кожаной  книжечке: майор  Петров -- командир
группы розыска Управления конвойной охраны внутренних войск.
     --  Все в порядке. --  Он вернул удостоверение и направился к коллегам,
только что проверившим документы у экипажа "шестерки".
     -- Войсковики, группа розыска. А у вас что?
     -- Главк уголовного розыска МВД, -- ответил  усталый капитан. -- Как бы
они не перестреляли друг друга...
     -- Это их проблемы, -- пробурчал младший по званию.
     Милицейские автомобили уехали.
     Через несколько минут ожила рация в машине одиннадцатого отдела.
     -- У них прикрытие внутренних войск, -- сообщил дежурный. -- Соблюдайте
осторожность.  Высылаем ударную группу.  Надо наконец выяснить, что  это  за
птицы.
     Примерно такой же текст получила бригада Синаева.
     -- У  них милицейское  прикрытие.  Сейчас прибудет первое  отделение  и
заглянет под их "крышу". Будьте наготове.
     Из разных районов  к дому  Верки Носовой мчались машины с вооруженными,
решительными и хорошо подготовленными бойцами.





     -- Для  этого  дела  мне приказ не  нужен.  Тут совесть приказывает.  И
справедливость. Мы с Василием столько раз в переплетах бывали...
     Крупный,  коротко стриженный мужчина одним  махом проглотил  полстакана
водки и вяло занюхал хлебом.
     --  В Штатах,  когда  приговор  по  Бейцову  исполняли...  Он, сволочь,
новейший  истребитель  угнал  и  припрятался  там  на  военно-морской  базе.
Пэгэушники его  достать не  могли,  у  подразделения "Л"  Второго главка  --
осечка за осечкой...  А Политбюро ждет и сам Генеральный интересуется... Ну,
нас и направили...
     Мужчина еще плеснул по стаканам  бесцветной сорокаградусной жидкости. У
него было малоподвижное лицо  и медленные движения,  но  двое сотрапезников,
похожие на него, как близнецы, знали, что Карл умеет двигаться очень быстро,
как, впрочем, и каждый из них.
     -- Помянем еще раз Василия Вертуховского. -- Карл  поднял стакан, и все
трое, не чокаясь, выпили.
     -- Ты закусывай! Голубовский сейчас совещание  проводит, все начальство
здесь, -- сказал Орлов. -- Еще попадешься кому-нибудь на глаза...
     Карл не обратил  на  эти слова никакого  внимания. Вытерев  рот тыльной
стороной  тяжелой  ладони, он продолжал говорить больше для себя, медленно и
невыразительно:
     -- Дело сделали, а уйти не можем: оцеплено все, тут и полиция, и ФБР, и
контрразведка... Попрощались, пообещали, кто уцелеет, семьям помогать...
     -- И  как  вылезли? --  поинтересовался Орлов. О проведенных  операциях
сотрудники  подотдела физических воздействий  в обычном состоянии никогда не
разговаривали.
     -- В титановой цистерне с окислителем ракетного топлива...
     -- Как  так? Этот окислитель  бетон проедает.  Разольют при заправке, а
через час в плите углубление будто выкрошили ломами...
     --  Мы  часового нейтрализовали и со склада скафандры взяли, в  которых
реакторы осматривают. Они двадцать минут продержались, а когда потом снимать
стали -- кусками разлезлись.
     Карл ударил кулаком по столу.
     -- Тогда уцелел, а сейчас  эта сука его, как  свинью, заколола! Вы  как
хотите, а я пойду!
     --  Несанкционированное  воздействие  считается  преступлением, --  как
можно мягче напомнил Орлов.
     Щека Карла дернулась.
     -- А мы большие законники, правда? Можно сказать, святые...
     -- Честно говоря,  мне приходилось нарушать законы, --  грубым  голосом
сказал  третий  сидящий  за  столом  человек.  -- И многих  государств, могу
признаться...
     Он пристукнул стаканом по полированной столешнице.
     -- Но наши  инструкции и  приказы -- черта с  два! Тут я  действительно
святой.
     Орлов кивнул.
     -- И я так считаю.
     -- Черт с вами, -- без обиды отозвался Карл.
     Допив литровую бутылку, они распрощались.
     Карл  проводил взглядом идущих  к выходу  из базового корпуса коллег, а
сам  направился  в  зал экипировки.  В  помещении никого  не  было. Он отпер
металлический  шкаф  со  своей  фамилией на  приклеенной инвентарной  бирке,
перебрал лязгающее  снаряжение,  вытянул  кевларовый  пулезащитный  жилет  и
привычно надел его под рубашку. Затем из внутреннего отделения извлек "МСП",
переломил  стволы и зарядил каждый длинным  латунным цилиндром  спецпатрона.
Стволы с мягким щелчком стали на место, одновременно подскочил вверх  флажок
предохранителя.  Он выключался большим пальцем,  а второй --  автоматически,
когда  ладонь  сжимала  рукоятку.  Оружие  было  малогабаритным,  бесшумным,
отличалось мощным боем  и не выбрасывало  гильз. Первый выстрел выводил цель
из строя, второй являлся контрольным.
     Подбросив "МСП"  на  ладони. Карл  отработанным  движением сунул его  в
боковой карман пиджака.
     В это время на втором  этаже  базового корпуса  оперативного отдела ГРУ
проходило совещание по разбору происшедшего ЧП.
     --  Все сделали  правильно, как обычно:  подъезд  проверили, обеспечили
темноту. Василий зашел,  мы  ждем  в машине, двигатель  работает,  --  бойко
докладывал коротко  стриженный  человек, в  котором сосед  Каймакова  Вовчик
легко  узнал  бы  одного из  врачей "скорой помощи". На самом  деле  это был
старший группы, руководивший провалившейся операцией.
     Когда он закончил, подполковник Голубовский спросил:
     -- Вертуховский был экипирован инфракрасными очками?
     Начальник подотдела физических  воздействий Плеско отрицательно покачал
головой.
     -- Почему? -- вопрос прозвучал угрожающе.
     "Врач" с фигурой борца шевельнулся.
     -- Исходя из конкретных условий и характеристик объекта...
     --  Как  же ему  с  такими никудышными характеристиками  удалось  убить
Вертуховского? -- Теперь в тоне подполковника слышалась откровенная угроза.
     Исполнители молчали.
     --  Ведь  с самого начала было ясно,  что Унылый  -- подставная фигура,
пешка,  а  играют против  нас  совсем  другие  люди,  которых  недооценивать
нельзя...
     --  В  подъезде,  кроме  Унылого,  никаких  людей   не  было,   товарищ
подполковник,  --  твердо  сказал "врач". --  Они сошлись один на  один.  За
Василием -- внезапность  и инициатива, у него  огромный боевой опыт. Раз  он
погиб, значит, характеристики объекта даны неправильно!
     --  Конечно,  --  приободрился   Плеско  и  посмотрел  на  руководителя
аналитической группы. -- Мы исходили из представленных нам параметров.
     -- Все учтено и  просчитано на  компьютере,  --  возразил  аналитик. --
Рост, вес,  спортивные и  боевые  навыки, психологический статус,  жизненный
опыт, участие в экстремальных ситуациях -- всего около девяноста параметров.
Общая  оценка  --  сорок  баллов.  Это  значит:  типичная  жертва,  реальной
опасности не представляет. У Вертуховского, например, восемьсот пятьдесят...
     В  небольшом,  обставленном  канцелярской  мебелью  кабинете  наступила
тяжелая тишина.
     --  Значит,  все  сделано  правильно, все  сработали хорошо?  --  почти
ласково  спросил подполковник. И заорал: -- Почему же тогда нашего  товарища
убили?! Почему операцию провалили?! Я вас,  умников, пальцем  деланных,  без
пенсии повыгоняю!
     Угроза  была  серьезной,   но,  как  хорошо  понимал  сам  Голубовский,
невыполнимой. Акция не санкционировалась на  самом  верху,  там вообще таких
санкций  уже не дают,  замнач ГРУ, конечно, одобрил, но  устно... Так что  в
случае  осложнений   отвечать   Голубовскому,  он  самый   крайний.  Значит,
осложнений необходимо избегать, следовательно, обижать  никого нельзя. Разве
что попугать на будущее...
     -- Вы знаете, что в мире творится?  Шум,  гам из-за этого сраного мыла:
газеты  пишут,  "голоса"  всякие  передают!  И  с намеками: военные  за  ним
стоят...  А  к Унылому солдатик  заявился обиженный  и вывалил кучу  всякого
дерьма! Франц его взял, сейчас занимается...
     Иностранными   именами  награждали  в  оперативном  отделе  сотрудников
экстра-класса.
     -- Так что с ним делать? -- встрепенулся Плеско.
     Голубовский уставился на него свинцовым взглядом.
     -- Посмотрите на календарь, майор!  Какой  сейчас год?  Можно проводить
акцию за акцией на территории своей страны? Да еще если они проваливаются?
     И, сделав паузу, добавил:
     --  Но обстоятельства складываются  по-всякому,  поэтому  расслабляться
нельзя!
     Плеско, низкорослый  и щуплый, с бледным  морщинистым лицом  --  полная
противоположность своим подчиненным, опасливо промолчал.
     Голубовский обвел присутствующих взглядом.
     -- Вы не упустили Унылого?
     -- Никак  нет, товарищ подполковник, -- браво отозвался пухлый, похожий
на Колобка  капитан Шевцов, начальник службы наружного наблюдения. -- У него
оказалось прикрытие, сейчас мы разбираемся, кто такие...
     -- Да уж разберитесь хоть в чем-то, -- холодно сказал подполковник.
     На селекторе зажглась нумерованная лампочка, и Голубовский снял трубку.
     -- Слушаю, Франц. Давай заходи.
     И, обращаясь ко всем присутствующим, приказал:
     -- Разойдитесь по местам и ждите указаний.
     Группу выходящих  людей рассекла мощная стремительная фигура Франца. Он
запер дверь кабинета и кивнул в сторону экранированного угла. Через  минуту,
защищенные от любого прослушивания гудящим  электромагнитным  полем, Франц и
Голубовский оживленно разговаривали. Вначале говорил  Франц, но  Голубовский
внезапно очень развеселился, задал несколько дополнительных вопросов и долго
хохотал,  раскачиваясь  на жестком,  неудобном стуле  и  вытирая выступившие
слезы. Вот уже двадцать лет он так не веселился.
     Когда Франц ушел, подполковник дал всем отбой.
     --  Почаще  смотрите  на  календарь  и  лучше  готовьте  операции,   --
напутствовал он Плеско.
     А Шевцову скомандовал:
     -- Всякие разбирательства вокруг Унылого прекратить, людей отозвать.
     -- И бригаду наблюдения? -- удивленно спросил Колобок.
     -- Всех! -- подтвердил Голубовский.
     Ударная  группа одиннадцатого  отдела  прибыла  к  дому  Верки  Носовой
первой. Микроавтобус цвета "хаки" резко затормозил у мусорных баков, из него
выпрыгнули  пятеро модных молодых людей с одинаковыми "дипломатами" в руках,
ни  дать  ни взять --  удачливые  брокеры или пронырливые дилеры с одного из
идиотских  рекламных роликов. Впрочем, выражение  лиц и  сноровка, с которой
они окружили серую  "Волгу", вызывали сомнения  в  обоснованности  подобного
сравнения.
     "Дипломаты" они  держали очень странно:  перед собой, причем левая рука
хватом  сверху  сжимала пластмассовую  ручку,  а  правая  раскрытой  ладонью
касалась  торца чемоданчика. Но человеку,  знающему, что при  рывке за ручку
кейс отлетает в сторону, обнажая взведенный автомат "АКС-74 У", такая хватка
не  показалась  бы  странной,  ибо  позволяла  открывать  огонь  практически
мгновенно.
     Шестой  человек  был  постарше  и  без "дипломата",  руки  он держал  в
карманах просторного пальто. Под тканью щелкнул выключаемый предохранитель.
     -- Руки  на  панель, --  спокойно  сказал  старший,  и это  спокойствие
выдавало в  нем  профессионала высокого  класса,  у которого  не  повышается
пульс, когда он жмет на спусковой крючок.
     Майор   Синаев  и  водитель   выполнили   команду,   но  без  суетливой
поспешности, что тоже говорило о привычке к "горячим" ситуациям.
     --  Поставь предохранитель  на  место,  а то отстрелишь  себе яйца,  --
посоветовал Синаев  и непринужденно пояснил водителю: -- Это наши друзья  из
МБ.
     -- Хоть  из жопы, --  хмуро отозвался  тот. -- Терпеть не могу, когда в
меня целятся.
     -- Предъявите документы, -- потребовал старший.
     --  Сейчас тебе все  предъявят, -- добродушно ответил Синаев, глядя ему
за спину.
     По   узкой  дорожке  плавно  подкатил  "РАФ"   темно-зеленого  цвета  с
зашторенными  окнами. Он еще не успел остановиться, как из боковой  и задней
дверей, позвякивая сталью о  титан, катапультировались пять  рослых парней в
темных, явно  инвентарных драповых пальто на два размера больше, чем  нужно.
Каждый блокировал одного "брокера" и замер, глубоко засунув руки в карманы и
выпирая что-то на уровне пояса.
     Шестой был постарше и  в дубленке. Ударная  группа одиннадцатого отдела
КГБ   и  первое  (боевое)  отделение   оперативного   отдела  ГРУ   когда-то
комплектовались  по  одним  принципам,   а  потому   совпадали   по  штатной
численности   и   структуре.  Одежда,  экипировка   и   оружие   подбирались
произвольно.  Различия  в одежде практической роли  не  играли,  соотношение
тактико-технических   характеристик  всего   остального   определяло   исход
возможного столкновения.
     Под драповые  пальто  из  казенного  гардероба  были  надеты  титановые
бронежилеты четвертого уровня защиты, которые  хотя и сковывали движения, но
надежно  "держали" пули  любого  короткоствольного  оружия,  включая "ТТ"  и
"парабеллум".  Карманы  в  инвентарных  пальто  имели  прорезь,  позволяющую
свободно   управляться   с   автоматическим   двадцатизарядным  "стечкиным",
достаточно удобным и мощным для близкой дистанции, но  неспособным прошибить
легкий  кевларовый жилет  третьего класса, в какие были  облачены "брокеры",
хотя тот же "ТТ" или "парабеллум" уверенно пробивали кевлар. Так же уверенно
"АКС-74 У" прошивал титановые пластины.
     Таким  образом,  первоначальный расклад был  явно  не в пользу  первого
отделения.  Но  об  этом  никто  не  знал.  К  тому же  исход  боя  зачастую
определяется не средствами нападения и защиты, а крепостью нервов, быстротой
реакции,  --  выработанностью  навыков, точностью  расчета...  Очень  многое
зависит от того, кто первым начнет...
     --  Отойдите от спецмашины,  -- спокойно приказал человек  в  дубленке,
мгновенным,  цепким  взглядом сфотографировав  обстановку и  выделив  четыре
наиболее опасные цели. В кармане он сжимал четырехствольный "МСП", полностью
готовый к бою.
     --  Вначале  следует  представиться,  --  назидательно сказал  командир
ударной  группы и  повернулся к старшему первого  отделения. --  К  тому  же
откуда видно, что это спецмашина?
     Они  стояли лицом  к лицу --  одинаково  широкоплечие, умеющие  отлично
владеть собой и стрелять, не  вынимая руки  из кармана.  Два  капитана  были
выпечены  в одной  духовке,  так  же,  как  их  подчиненные,  ни на  миг  не
прекращающие   контролировать  друг  друга,  как  водители   микроавтобусов,
наблюдающие за происходящим прищуренными глазами снайперов.
     Каждая группа уже поняла, что перед ними не наемные киллеры, не боевики
преступных организаций, не  террористы  и не диверсанты, а коллеги из другой
спецслужбы. Еще  не так давно  они ходили под  единым  всевластным хозяином,
выполняли одни задачи и не имели собственных  интересов. Потому  их пути  не
пересекались,  а если  такое все  же  происходило, то  недоразумение  быстро
улаживалось.
     Сейчас  у  руководителей каждой  специальной службы  существовали  свои
интересы,  обусловленные ставками в  большой  политической  игре,  и  потому
"волкодавы"  КГБ  и  ГРУ  стояли  в  боевой  готовности друг  против  друга.
Соответствующего ситуации куража ни у одной  из сторон  не было, как не было
желания проливать свою или чужую кровь  за амбиции высокого  начальства.  Но
если заваруха  начнется, отстояться в стороне не сможет  никто, а своя кровь
все-таки  дороже.  Потому в напряжении  потели  пальцы на  спусковых крючках
"стечкиных" и  мерзли под  холодным  ветерком ладони на ручках маскировочных
"дипломатов". Все зависело от старших.
     -- Спецмашина -- она спецмашина и есть, видно это или не видно...
     -- Надо предъявлять документы, тогда и будет ясно...
     Старшие лениво пререкались,  внимательно  разглядывая  друг друга. Было
Понятно,  что  они  просто  тянут  время,  подыскивая  подходящий  выход  из
ситуации.
     Внезапно  человек в  дубленке замолчал, на  каменном  лице обозначилась
тень узнавания.
     -- Я тебя вспомнил. Ангола. Восемьдесят седьмой.
     Его собеседник чуть помедлил.
     -- Да, точно... Ты был во втором отряде.
     Почувствовав  изменение в тональности  разговора, "брокеры"  и казенные
пальто насторожились.
     -- Ну, здорово!
     Щелкнули включаемые предохранители, и оторвавшиеся от рифленых рукоятей
ладони сошлись в крепком рукопожатии. Десять "волкодавов" перевели дух.
     В квартире Каймакова по-прежнему было тихо, но  сидящий на полу человек
не спал. Когда щелкнул входной замок, он поднял холодный пистолет и навел на
дверной проем. Оставалась самая малость, и тогда неделю, а то и больше можно
будет не думать, где достать следующую дозу.
     Громоздкая фигура заполнила  проем, и  пистолет оглушительно выстрелил,
изрыгнув  сноп огня и  тупоносую  пулю, угодившую вошедшему почти в середину
груди. Он отшатнулся и с шумом опрокинулся навзничь.
     Человек встал, чтобы,  прижав  ствол  к  виску упавшего, выстрелить еще
раз, как было приказано. Но когда его силуэт нарисовался на фоне освещенного
окна, стальной цилиндрик  бесшумно  пересек  комнату, пробил  грудную клетку
между шестым и седьмым ребрами, раскрылся  четырьмя  лепестками и, наматывая
мягкие  ткани и  внутренности,  проделал короткий  кровавый  путь, рыская из
стороны в сторону.
     Это  всегда  вызывало обильное  внутреннее кровотечение  и болевой шок.
Нынешний  раз не  стал исключением, несмотря на то, что пораженное тело было
сильно  насыщено наркотиком.  Неудачливый  убийца кулем  повалился на пол, а
вскочивший  на  ноги Карл  мгновенно всадил ему  в  голову вторую, столь  же
страшную пулю.
     Потом  он  ощупал  грудь  и  выругался.  Кевлар задержал шестиграммовый
кусочек свинца в  плакированной  оболочке, но полутонный удар вмял  защитную
ткань  в  тело  и  наверняка сломал кость.  По животу ползло что-то теплое и
липкое.
     -- Рот-перерот, так  я  обратно не  дойду, -- гулко  раскатился  выкрик
раненого.
     И выстрел,  и  крик  были  зафиксированы микрофонами, вмонтированными в
стену за старым шифоньером и  в  телефонную трубку, которые исправно донесли
их до центров прослушивания.
     --  Тревога  на объекте "О",  --  отреагировал дежурный  в одиннадцатом
отделе.
     --  Это Карл, черт  бы  его подрал!  --  выругался  оператор в  комнате
прослушивания ГРУ.
     "Брокеры"  и  казенные пальто мирно перекуривали, их командиры негромко
беседовали в стороне.
     --  Мы  должны  установить  личности  тех, кто  в "Волге", и убрать  их
отсюда, -- сказал старший ударного отряда.
     -- А у нас такая же  задача по вашей "шестерке",  --  кивнул человек  в
дубленке.  --  Стравливают,  сволочи!  В  свои  игры играются, а  мы  должны
отдуваться!
     Зеленый  "РАФ" коротко просигналил, водитель  махнул рукой, и  командир
первого   отделения  подошел  к   радиотелефону.   После  непродолжительного
разговора он вернулся и скомандовал своим людям:
     -- В машину!
     А коллеге из одиннадцатого отдела пояснил:
     -- Черт их разберет! Неожиданно дали отбой!
     И усмехнулся:
     -- Можешь отчитаться, что ты свою задачу выполнил.
     Потом нагнулся к окошку "Волги" и сказал Синаеву:
     -- Вам приказано возвращаться на базу, наблюдение снято.
     -- Мы уже приняли. А что там за переполох?
     --  Подстрелили  нашего  парня,  сейчас  едем  забирать. Хорошо,  здесь
обошлось. Ведь могли перемочить друг друга.
     -- Запросто, -- ответил Синаев.
     Через  несколько минут у дома Верки Носовой осталась лишь видавшая виды
"шестерка" одиннадцатого отдела.
     Для людей Верлинова эта  ночь оказалась беспокойной  и  хлопотной. Одна
бригада имитировала  задержание милицией  пьяного бездельника, выстрелившего
от  нечего делать в подъезде из стартового  пистолета.  Сцена была разыграна
убедительно, а диалоги  и реплики  дали  не открывшим дверей, но внимательно
слушающим соседям исчерпывающую информацию о происшедшем.
     Уже  под утро, когда все успокоилось и дом крепко уснул, вторая бригада
тихо погрузила в санитарный фургон тело неизвестного наркомана и вывезла  за
город, закопав в голой, продуваемой ветрами лесополосе.
     Третья бригада навела порядок в квартире.
     Александр  Каймаков,  он же  Унылый,  он  же  Кислый, не  подозревал  о
разворачивающихся вокруг него  событиях. Когда  "брокеры" и казенные  пальто
стояли друг против друга  с  оружием  на  изготовку,  он  лежал на  спине  и
блаженно  улыбался,  а   исправившаяся   Верка  сидела  на  нем   верхом   и
добросовестно трудилась с полной отдачей душевных и физических сил.
     Когда  в его квартире вспыхнула быстротечная, но кровавая  перестрелка,
он стучал на машинке, расположившись в маленькой неухоженной кухне.
     Позднее,  когда вторая и третья бригады  уничтожали следы происшедшего,
Каймаков  обрабатывал  Верку  в  позиции паровоз с  вагончиком,  которая  на
широком  диване и  без  одежды  выглядела  куда более привлекательной, чем в
секторе  статистики.  Правда,  не  все  шло  гладко  и  силы порой  покидали
Каймакова,  но Верка быстро  разворачивалась  и поправляла дело, после  чего
столь же быстро возвращалась в исходное положение.
     Потом он снова стучал на машинке, и потом Верка опять "снимала стресс",
и  хотя  ни  стресса,  ни  сил  он  не  ощущал,  он  послушно   следовал  по
предложенному пути, пока в окне не забрезжил серый безрадостный рассвет. Как
ни странно,  свет наступающего дня  оказал  стимулирующее воздействие, и он,
резко  опрокинув повизгивающую  и забывшую о  несворачиваемости крови Верку,
завершил дело, как и подобает победителю. Затем обнаженные тела  обессиленно
распростерлись на свежей, но уже изрядно измятой простыне, забывшись тяжелым
сном  до  полудня  и  проявив  наплевательское   отношение  как  к  трудовой
дисциплине, так и ко всем другим обязательствам перед окружающим миром.
     "Шестерка" одиннадцатого отдела бессменно стояла у подъезда дома.
     Шок, который испытал Клячкин в кабинке платного туалета, был,  пожалуй,
самым сильным ощущением  в его жизни. И в лучшие времена удачливый фарцовщик
по  прозвищу  Фарт никогда  не  держал  в  руках  сопоставимых  эквивалентов
подобной суммы.
     Бомжу,  которому ему подобные дали  кличку Таракан, она  даже  не могла
присниться.  Сейчас  вонючая  оболочка  Таракана  треснула,   появился  шанс
навсегда ее стряхнуть. Клячкин понял, что сможет не только подняться со дна,
но  и  достигнуть  непредставимых  ранее  вершин...  Если,  конечно,  сумеет
удержать деньги в руках и остаться в живых.
     Переложив десяток  купюр  в  карман,  он  вышел  из  кабинки и встретил
внимательный взгляд туалетного контролера.
     -- Понос, что ли?
     Мужику было за  сорок,  испитое  лицо,  вытатуированный  на  безымянном
пальце перстень с четырьмя отходящими лучами.
     -- Четыре года на баланде, а сегодня сала нажрался...
     Мужик понимающе улыбнулся.
     -- Когда откинулся?
     -- С неделю. Только приехал. Кого-нибудь из общины знаешь?
     Контролер покачал головой.
     -- Я давно отошел.
     -- Ну ладно...
     Клячкин  направился к  выходу,  но вдруг  остановился, будто  осененный
внезапной мыслью.
     --  Слушай,  кореш,  не  в  падлу,  двинь мне  свои шмотки...  С  такой
картинкой меня в ментярню вмиг заметут...
     Мужик оторопело молчал.
     -- Бабки есть, я полный расчет получил...
     Клячкин вынул и веером развернул пятидесятитысячные купюры.
     Контролер заинтересованно дернулся, но тут же нехорошо осклабился.
     -- Сам рисовал? Ну, мне фуфло не впаришь...
     Он осторожно  вытащил из веера  одну  бумажку, внимательно осмотрел ее,
понюхал, глянул на просвет. Потом отгрыз уголок, поднес спичку.
     -- Ладно, давай...
     Через  несколько  минут  Клячкин  вышел  на улицу в ношеном,  но вполне
приличном  пальто  и почти  новой шапке. На  выбритом  лице  появилось почти
забытое выражение уверенности и превосходства.
     И  то, что  в  универсаме  у  метро он  первым делом купил  французский
одеколон, бритву "Жиллетт" и английский крем для бритья, свидетельствовало о
возвращении прежних  привычек.  Потом  он  купил рубашку  и  галстук, белье,
несколько  пар носков и сапожки на  меху,  большую дорожную  сумку,  которая
после нехитрых манипуляций увеличивала объем вдвое.
     В той, прежней  жизни невозможно было вот так, без всякого блата, зайти
в  магазин  и  приобрести все,  что душа пожелает.  Теперь приходилось  себя
сдерживать, чтобы не слишком бросаться в глаза.
     Выбрав средний  по стоимости костюм, Клячкин зашел в примерочную. Здесь
он  переложил  деньги из  чемодана  на дно сумки, сверху разложил  купленные
вещи, через несколько минут туда же лег новый костюм...
     Пустой  чемодан  был  брошен в подвал,  а  Клячкин с сумкой через плечо
нырнул в метро. Последними его  покупками стали маникюрные ножницы, расческа
и  тюбик шампуня.  Все это пригодилось через час,  когда в  отдельном номере
Центральных бань он приводил себя в порядок.
     Вначале он долго стоял под  душем, непрестанно намыливаясь и  наблюдая,
как светлеют струи стекающей воды, потом  блаженно лежал в ванне,  благодаря
судьбу за то, что  не подхватил вшей,  чесотку или другую  подобную гадость,
неизбежно сопутствующую унылому существованию бомжа. Потом он ощутил голод и
давно не посещавшее его сексуальное желание, что дало повод к меланхоличному
философствованию о несовершенстве  человеческой натуры, никогда  не бывающей
полностью удовлетворенной.
     Возбужденная  плоть  островком  вытарчивала  из  мыльной пены.  Клячкин
вспомнил  зоновскую штучку "мухарик", и, если  бы сейчас  под  руку попалась
муха,  он  бы попробовал оторвать ей крылья  и запустить  на  чувствительную
розовую полусферу, хотя  никогда не  верил в  действенность такого способа и
считал  рассказы о  нем  обычной зековской парашей. Но мух в моечном "люксе"
среди  зимы не было, и Адвокат  привычно сомкнул  ладонь вокруг напряженного
упругого  столбика.  Он  брезговал  "петухами"  и  потому  все  четыре  года
занимался  самоудовлетворением,  используя  ходившие  по  баракам  открытки,
воспоминания  об охочей до  всевозможных извращений  жене  и  многочисленных
подругах.
     Сейчас зрительные  образы  не понадобились: горячая вода, расслабленное
состояние и душевный комфорт  позволили  быстро добиться результата. Одна из
проблем  легко   разрешилась,   и  Клячкин   вспомнил  античного  мыслителя,
говаривавшего: "Как славно, если бы простым поглаживанием живота можно  было
удовлетворять голод..."
     Спрыснув  распаренное  тело  одеколоном, Клячкин  надел  новое  белье и
одежду  и окончательно почувствовал,  что  возвращается к нормальной  жизни.
Тараканье тряпье на кафельном полу вызывало отвращение, он хотел бросить его
прямо  здесь, в урну, но осторожность  победила: нельзя допускать поступков,
привлекающих внимание и западающих в память окружающим.
     Не  надевая  пальто, Клячкин  вышел  в  длинный  коридор и  попросил  у
дежурной -- разбитной бабенки с крашенными  перекисью волосами -- газету или
какой-нибудь  пакет.   Рядом  с  дежурной   сидела  молодая   девица  вполне
определенного  вида,  короткая  юбка  почти  полностью  открывала  обтянутые
поношенными колготками ноги.
     -- Долго купались, -- улыбнулась  блондинка.  -- Мы  уже думали -- надо
пойти спинку потереть. Я так Гале и  говорю: "Пойди, помоги человеку". А она
стесняется: "Если позовет, тогда пойду". Правда, Галочка?
     Галя смотрела предельно откровенно.
     -- Ох,  девчонки, я  сейчас  никакой -- только из  рейса, --  улыбнулся
Клячкин, забирая кусок оберточной бумаги, полиэтиленовый пакет и нашаривая в
кармане мелочь. -- Но раз вы такие симпатичные -- обязательно зайду еще.
     "Про муху подумал, а про бабу --  нет, -- озабоченно размышлял Клячкин,
запаковывая тряпье. --  А  ведь  многие  по  привычке  от  дуньки  Кулаковой
отказаться не могут..."
     С  большим трудом он  заставил  себя надеть пальто  и шапку  туалетного
контролера.  Сейчас  они казались  отвратительными  и убогими. Добравшись до
ГУМа, Клячкин купил дубленку и  элегантный "пирожок" из нерпы. Переодевшись,
он  облегченно вздохнул.  Трансформация завершилась. Зайдя в парикмахерскую,
он подстригся,  добавив последний штрих в  свой обновленный  портрет, затем,
благоухая  дорогим одеколоном и с удовольствием ощущая скрип новой одежды по
чистому телу,  отправился в частный ресторанчик  "Две совы", где с аппетитом
съел изысканный обед и выпил двести граммов лимонной водки.
     Приступив  к десерту -- фруктовому коктейлю из ананасов, персиков, киви
и  апельсинов,  он впервые за время сумасшедшей гонки последних часов крепко
задумался.
     Поднявшись по ступенькам  предосторожности с самого дна и сохранив  при
этом  деньги  и  жизнь,  он  выполнил  лишь  первоочередную  задачу.  Теперь
следовало  легализовываться,  восстанавливая  контакты, связи, а в  конечном
счете  свои   права  и  возможности,  приспосабливаясь   к  новым   условиям
непривычного, но способного быть очень приятным мира.
     Клячкин,  смакуя,  выпил  рюмку  клубничного  ликера,  отхлебнул  кофе,
закурил  "Мальборо".  Резкий  переход  от  одной  жизни  к  другой,  нервное
напряжение   не  могли  не  сказаться:  расслабившись,  он  ощутил  огромную
усталость.  Веки смыкались.  Но еще  предстояло найти  ночлег... И  обмануть
идущих   по  следу  охотников,   спрятаться,  раствориться   в  человеческом
муравейнике.
     Обычный  бомж,  завладевший  волей   случая  миллиардом  рублей,  через
несколько часов  безвозвратно бы его потерял,  скорее всего вместе с жизнью.
Он сумел выиграть первый этап. Но на втором, более длительном этапе гонки он
неминуемо должен был проиграть.  Потому что ни диплом инженера-конструктора,
ни  навыки  фарцовщика,  ни  зоновскии  опыт "честного фраера"  не  являлись
козырями в игре, где на кону  стояло более полумиллиона долларов, а ответной
ставкой служила собственная жизнь.
     Ни  Фарт, ни Адвокат, ни  Таракан  не  сумели  бы  выкрутиться из столь
крутой передряги. Но человек  многогранен, и Виктор Васильевич Клячкин  имел
еще одну сущность, а  вот она могла помочь выиграть любую игру. Эта  глубоко
спрятанная  сущность  была  тесно  связана  с  номером телефона, который  он
никогда  не  записывал, но всегда помнил. Ночующий на чердаке бомж не мог им
воспользоваться. Сейчас же момент самый подходящий.
     Клячкин   поднял  руку   и   сказал   мгновенно  появившемуся,  отменно
предупредительному официанту:
     -- Еще кофе, ликер и телефон. Вначале телефон.
     Через  минуту  официант  принес невесомую  изящно изогнутую трубку,  из
которой торчал выдвижной штырек серебристо отблескивающей антенны.
     Выждав,  пока официант отойдет на достаточное расстояние, Клячкин начал
нажимать музыкально тренькающие клавиши.
     Ему  всегда  казалось,  что   эти   гудки  отличаются  какой-то  особой
тональностью, и сейчас ощущение вернулось, он ощутил гулкие удары сердца.
     -- Вас слушают,  --  отозвался  серьезный мужской  голос после  второго
гудка.
     Клячкин поздоровался.
     --  Я  хочу услышать Валентина Сергеевича, -- как можно солиднее сказал
он.
     -- Кто спрашивает? -- сурово поинтересовался собеседник.
     --  Асмодей, --  коротко  и для  непосвященного  непонятно представился
Клячкин.  Он сам  выбирал  псевдоним,  и образ  хромого беса  казался  тогда
наиболее близким принимаемой на себя роли.
     Человек на  другом конце линии явно не относился к непосвященным, и ему
сказанное оказалось очень хорошо понятным.
     -- Одну минуту, -- голос заметно подобрел.
     В   трубке  щелкнуло,  наступила   ватная  тишина,  потом  в  ней  ожил
возбужденно-радостный голос:
     -- Я не могу поверить! Неужели это вы, мой дорогой?
     Такой  реакции Клячкин не ожидал.  Ну понятно, демонстрация  радушия  и
расположенности усиливает психологический контакт, но сейчас радость была не
наигранной.
     -- Я, Валентин Сергеевич. Недавно вернулся, решил с вами встретиться.
     --  Правильно решили, дорогой. Я очень рад. Сколько раз ругал себя, что
не проявил нужной настойчивости,  ну да что  теперь об этом говорить! Где вы
сейчас находитесь?
     -- В "Двух совах".
     -- Понятно,  понятно...  Значит,  так... Через двадцать  пять минут  ко
входу   подойдет  красная  "девятка",  за  стеклом  на  шнурке  скелетик  из
пластмассы. Водителя зовут Семен -- очень хороший парень. Он вас привезет ко
мне, я постараюсь  освободиться,  хотя  у  нас небольшая запарка...  Но ради
старых друзей... Вы все поняли? Вас это устраивает?
     -- Да, -- сказал Клячкин и нажал клавишу отбоя.
     На другом конце линии майор Межуев переключил тумблер на пульте связи.
     --  Леночка, подними  личное  дело  Асмодея. Он  отсидел  четыре  года,
освободился  месяцев семьвосемь назад. Проверь все,  что  есть: где был, что
делал, ну как обычно. И быстро мне на стол.
     Щелкнул еще один тумблер.
     --  Семен,  поезжай  к "Двум совам",  заберешь. человека  и отвезешь на
проспект Мира.  Там продукты,  выпивка есть?  Хорошо. И  подготовь Ирку  или
Наташку, пусть сидят дома, вечером могут понадобиться.
     Последнее соединение было с начальником.
     -- Товарищ подполковник, только что на меня вышел Асмодей... Он работал
со Смитом  в  восемьдесят  пятом...  Да,  собираюсь использовать. Мне  нужна
подмена на связи с бригадами. Там все  нормально,  Сенченко  ведет  Кислого,
путаются еще две  машины, мы  их  убираем... Разберемся, доложим. Так точно.
Есть. Понял.
     Межуев откинулся на спинку кресла и радостно потер руки.
     -- Надо же, как вовремя!
     Вскоре его сменили, и майор прошел в свой кабинет.
     Тоненькая  стройная  Леночка  в  облегающем   красном  платье  принесла
темно-коричневую папку из твердого картона  с грифом "Совершенно секретно" в
правом верхнем углу.
     --  Никаких  данных  после  освобождения  на него  нет,  --  озабоченно
сообщила она,  щуря близорукие  глазки. -- Вышел в  конце  июля, должен  был
трудоустраиваться там же-в Ростовской  области  на вагоностроительный завод,
вместо этого  самовольно  возвратился  в Москву, прописки  нет,  постоянного
места жительства нет. Первого и  второго августа жил  в  гостинице  "Спорт".
Звонил нескольким старым знакомым. Потом пропал.
     Леночка положила на  стол  личное дело  и  свой меморандум,  написанный
четким округлым почерком.
     -- Мне можно идти?
     -- Да, конечно. -- Майор проводил ее взглядом. Пару раз он с ней спал и
сейчас с удовольствием смотрел на  длинные тонкие ноги,  затянутые в розовые
чулки и обутые в красные туфли.
     -- Спасибо, Леночка, ты  быстро собрала все что  можно.  И вообще -- ты
как факел. За службой совсем личную жизнь забросили. Давай как-нибудь выпьем
шампанского?
     -- Давайте. -- Девушка улыбнулась.





     С  Валентином Сергеевичем  Межуевым Клячкин познакомился  жарким  летом
восемьдесят  пятого в инфекционном отделении Боткинской больницы. Он лежал с
желтухой, получал в день восемь уколов в  задницу и  капельницу внутривенно,
ожидая  --  то ли  организм  победит  болезнь,  то  ли верх  одержит  хворь,
совпадающая   с   названием   больницы.   Доктора   занимали   сочувственный
нейтралитет, наблюдая  за ходом поединка во время утренних обходов и сообщая
об отсутствии эффективных лекарств.
     Однажды  его  вызвали  в  кабинет  заведующего  отделением,  там  сидел
представительный  человек  лет тридцати  пяти,  спортивного телосложения,  с
короткой стрижкой.  Несмотря на жару,  он был в костюме  и при галстуке, что
сразу выдавало принадлежность к официальным структурам.
     -- Вот  товарищ Клячкин; -- сказал заведующий и, увидев, что незнакомец
протянул руку, поспешно добавил: -- На  этой стадии  болезни личные контакты
нежелательны, возможно заражение...
     -- Ничего,  зараза к  заразе не пристает, -- пошутил человек и, открыто
улыбнувшись, крепко пожал руку желтому Клячкину.
     Тот,   не   дожидаясь   приглашения,   тяжело   опустился   на   диван:
тридцатиметровая прогулка по коридору отняла у него все силы.
     Завотделением, сославшись на дела, вышел.
     --  Искренне вам сочувствую, сам болел болезнью Боткина и знаю, что это
такое...
     Общность  перенесенных  несчастий располагает  людей друг к другу, но у
Клячкина мелькнула мысль, что если бы у него  был сифилис, то  незнакомец со
смущением признался бы и в таком недуге.
     Несмотря  на страшную слабость и каменную тяжесть в правом  подреберье,
он улыбнулся.
     -- Да-да,  -- среагировал посетитель. -- Три  года назад, в восемьдесят
втором, как раз Брежнев умер. Вы думаете, почему я такой смелый?
     Он потряс в  воздухе  подвергнувшейся  контакту  с  носителем  инфекции
ладонью.
     -- Иммунитет!
     --  Да,  кстати,  забыл  представиться. -- Убедившись, что  ироническая
улыбка исчезла,  незнакомец продолжил линию сближения, и  Клячкин уже  знал,
что сейчас услышит. -- Я из  Комитета государственной  безопасности, капитан
Межуев Валентин Сергеевич.
     Они всегда так представляются.  Солидно и авторитетно, название конторы
полностью, без всяких сокращений, имя, отчество -- обязательно.  Разумеется,
не тогда, когда задерживают возле валютного магазина, там разговор другой --
руки за спину и  в  машину...  Правда,  сами они  редко проводят задержание,
действуют, как правило, через милицию.
     Незаконные  валютные  операции  --  компетенция   Комитета,  многие   в
окружении Клячкина рассказывали  о контактах с ними, но никто,  конечно,  не
говорил про  себя: я, мол, согласился постукивать... К нему самому пробовали
подкатиться через фирму -- вызвали в первый отдел,  там хмырь с наглой рожей
стал  на  пушку  брать: работаете в режимном КБ, а сами в сомнительном кругу
вращаетесь,  есть данные, что валютой  торгуете...  Он  сразу  в контратаку:
марки или  доллары, у кого  купил, кому продал, когда, где, сколько? Ах, нет
конкретных  фактов, тогда не надо честного гражданина оскорблять и порочить,
сейчас  не  тридцать  седьмой,  не  шестьдесят  третий и  даже не  семьдесят
восьмой... Хмырь и отъехал аккуратно: не волнуйтесь, мы вас  не подозреваем,
хотелось познакомиться, поговорить, я вам еще позвоню... Но глаза были злыми
и мстительными.
     "Может, сейчас раскопали чего?"
     Клячкин прокрутил в уме свои последние  операции. Действовал он  всегда
осторожно, через посредников, так что никаких зацепок быть не должно...
     -- Они же  вам  витамины колют и кровь гемодезом промывают, вот  и  все
лечение...
     Валентин Сергеевич сокрушенно вздохнул. На миг Клячкину показалось, что
ослабленный  организм исказил восприятие и посетитель -- врач из вышестоящей
инстанции, какого-нибудь горздрава, проверяющий правильность и эффективность
лечения инфекционных больных.
     -- Наша медицина!  -- продолжал сокрушаться  Валентин  Сергеевич. -- Ни
современных  методик,  ни  препаратов...  Этот  вирус   разрушает   мембрану
печеночной клетки,  значит, можно сразу  сыграть в ящик,  а можно постепенно
инеалидизироваться. То не  ешь,  это не пей,  а  с больничного все  равно не
вылазишь,   глядишь  --  гепатоз,  цирроз,  погост...  Витамины   клетку  не
сохраняют!
     Из аккуратного чемоданчика  капитан  извлек  несколько ярко оформленных
упаковок.
     -- "Эссенциале", ФРГ-Югославия, в ампулах и капсулах.  А это "Силибан",
Швейцария.  Не  слыхали?  Полностью   восстанавливают   пораженные   клетки,
исключают дальнейшее перерождение паренхимы,  регенерируют печеночную ткань.
Я только ими и спасся. В Союз-то они не  поступают, но я  в Гвинее  болел, в
командировке...
     Валентин Сергеевич доверительно понизил голос.
     -- Пришлось посольству раскошелиться на валюту.
     Он рассмеялся.
     --  А они этого ох  как не  любят! Зато выскочил без  последствий.  Это
дело, конечно, нельзя,  -- он  простецки щелкнул по  горлу  над  воротничком
официальной  белой  рубашки. --  Я вообще-то не любитель, но в  праздники на
работе  как откажешься? Особенно в День чекиста.  Не поймут. А потом всетаки
есть тяжесть...
     Комитетчик погладил себя по печени. Он вызывал симпатию и расположение,
к   тому  же  об   "Эссенциале"  врачи   шепотом   рассказывали  чудеса,   и
друзья-валютчики, да и  верная женушка Ольга уже неделю безуспешно  пытались
его достать.
     "Вот мастера находить подходы, -- подумал Клячкин. -- Но что  я могу им
дать  взамен?  Настучать на Худого,  Сидора или Бекмурзаева?  Ерунда,  не те
фигуры, чтобы огород городить! А тех фигур у меня и нет..."
     -- Продайте лекарства, -- попросил он. -- Только за рубли,  пожалуйста.
Валюту-то мне взять негде...
     Валентин Сергеевич от души рассмеялся.
     -- У интеллигентных людей отменное чувство юмора. Препараты бесплатные.
Я бы просто оставил их вам и ушел. Потому  что вы  мне симпатичны, к тому же
мы -- товарищи по несчастью. Но...
     Комитетчик стал серьезным.
     -- Вы же понимаете, Виктор Васильевич, что я пришел сюда не просто так.
Возникла  государственная  необходимость  в  помощи  со  стороны гражданина,
страдающего  болезнью  Боткина. Ответной  помощью  являются эти  современные
препараты.  По  историям болезни я выбрал  вас. А уже  с момента  знакомства
возникло чувство  симпатии,  тут  я не соврал. Кстати,  вы  заметили,  что я
говорю совершенно откровенно?
     -- Да, это вообще характерно для вашего ведомства. .
     --  Еще  раз могу  оценить ваш юмор.  -- Валентин  Сергеевич  больше не
улыбался.  -- Конечно,  открытость  не в  наших  правилах. И  во  всем  мире
аналогичные службы не грешат откровенностью. Но к людям нужен индивидуальный
подход, а вы должны оценить доверие.
     -- Чем вам может помочь больной желтухой?
     Клячкин устал сидеть, он  положил ноги на диван и откинулся  на боковую
спинку.
     -- Дело в том,  что в нашей  стране выполняет  разведывательное задание
офицер ЦРУ.
     Комитетчик очень внимательно следил за реакцией Клячкина.
     -- Мы наблюдаем за каждым его шагом. Вчера он почувствовал себя плохо и
сегодня отправился  в (посольство к врачу. По симптоматике у него начинается
желтуха.  Это  тем  более вероятно,  что  он только прибыл  из Африки. Мы не
должны  спускать с  него глаз ни на минуту.  Но если  его  госпитализируют в
инфекционное отделение... Мы не можем рисковать здоровьем  сотрудников, да и
вряд  ли  найдутся   охотники  провести  несколько  недель   в   контакте  с
острозаразным больным. Но главное даже  не в этом, в конце  концов,  мы люди
военные... Просто здоровый человек вряд ли способен сойти за больного. А нам
нужно полное правдоподобие!
     Откровенность   контрразведчика  удивляла,   но  внушаемое  им  чувство
симпатии усилилось.
     -- Почему выбрали меня?
     -- Уровень  образования,  работа в солидной  режимной  фирме, диагноз и
стадия  болезни,  --  четко  ответил  Валентин  Сергеевич.  --  Это  главные
основания, есть и второстепенные, всякие мелочи.
     -- И что я должен делать?
     -- Лечиться новейшими импортными препаратами в гораздо более комфортных
условиях, чем сейчас. Общаться  с соседом по палате -- он  прекрасно владеет
русским. Наблюдать за его действиями, контактами...
     --  Неужели  вы  думаете,  что  он  нарочно заразился,  чтобы  уйти  от
наблюдения? -- усмехнулся Клячкин.
     -- Такие случаи тоже бывали, -- невозмутимо ответил контрразведчик.
     Почти не раздумывая, Клячкин согласился и прямо из кабинета заведующего
отделением  был  отправлен  в  двухместный "люкс"  с кондиционером,  цветным
телевизором и  холодильником.  На  прощание,  после  короткого  инструктажа,
Валентин Сергеевич крепко  пожал ему руку. Когда дверь за больным закрылась,
контрразведчик тщательно вымыл руки и обильно протер их спиртом.
     Роберт Смит поступил  в больницу только утром следующего  дня. Он был в
полубессознательном состоянии.
     -- Американец  вроде  культурным  должен быть, а ни  в  какую не  хотел
ложиться, -- рассказывала  молоденькая медсестричка.  -- "Скорая" за ним раз
приехала,   два  --  бесполезно!   А   в   посольстве  ни   капельницы,   ни
специалистов... Вот и запустил болячку...
     Незаметно разглядывая мечущегося в бреду американца, Клячкин размышлял:
какое задание  заставило его не щадить  собственное  здоровье?  И удивлялся:
оказывается, и у них есть самоотверженность и чувство долга.
     Через  несколько  дней соседу стало  лучше,  они  познакомились,  стали
разговаривать на  разные темы.  Валентин  Сергеевич  думал,  что  разведчика
заинтересует  место  работы  Клячкина,  но   он   не  проявил  к  известному
авиастроительному  конструкторскому бюро ни  малейшего интереса. Шел обычный
больничный треп обо всем и ни о чем.  Смит говорил без малейшего акцента, и,
если  бы он не  связывался дважды в  день по  радиотелефону  с  посольством,
переходя на английский, его вполне можно было принять за коренного москвича.
     "Эссенциале"  и "Силибан" творили чудеса. Клячкин чувствовал себя почти
нормально,  а кормили  в "люксе" так, что он отказался от  домашних передач.
Смит   тоже  поправлялся.  Окрепнув,   он  обошел   инфекционное  отделение,
разговаривал с пациентами, заглядывал в палаты, в обед побывал в столовой.
     --  Послушайте,  Витя,  наша  комната сильно  отличается от других,  --
сказал  он,  глядя в упор  внимательными серыми  глазами. --  И кормят здесь
совсем по-другому, и лекарства  гораздо лучше. Это  можно  объяснить так:  я
иностранец,  журналист,  и  мне надо  "пустить  пыль  в глаза"  и "запудрить
мозги".  Но  вы  кто такой?  Откуда  у  вас такие  лекарства? Почему рядовой
инженер лежит здесь,  а  не в  шестиместной палате, где  люди задыхаются  от
жары?
     Этот  вопрос   Валентин  Сергеевич  предусмотрел  и  научил,  как  надо
отвечать.
     -- Если  бы  я  не знал,  что  вы журналист, то подумал бы,  что  вы --
разведчик,  --  сказал  он,  улыбаясь.  -- Знаете,  у нас  пишут, что каждый
американец работает на ЦРУ.
     Смит растерянно молчал.
     -- Вам действительно пускают пыль в глаза. И я  нужен именно для этого.
Чтобы запудрить вам мозги, мне дали лекарства, хорошо кормят и я  не мучаюсь
от жары. Так что мне повезло. Зато вы у себя дома  расскажете, как  хорошо в
советской больнице.
     -- Но я же видел и все остальное...
     -- Потому-то вы и похожи на разведчика. Но  если на Красной площади нет
ни одной лужи, ямы и мусорной кучи, то все это вы можете найти в Химках, или
Бирюлеве, или совсем рядом, на  соседней улице. И что же? Не  поддерживать в
безукоризненном состоянии Красную площадь? Нет,  наши власти рассчитывают на
доброжелательных гостей, которые не ищут специально негативные факты.
     -- Задача журналиста -- собирать все факты.
     Вскоре Смит перевел разговор на нейтральную  тему,  а пару часов спустя
Клячкин, поддавшись интуиции, попросил продать ему немного долларов.
     -- Зачем вам? -- удивился американец. -- Вы же не сможете ничего купить
в валютном магазине. Лучше я вам куплю что надо!
     Вечером в разговоре с посольством  Смит упомянул  фамилию Клячкина. Сам
Клячкин в это время был в туалете и ничего не слышал. Но "люкс" находился на
аудиоконтроле,  и  Валентин  Сергеевич,   с  которым  Клячкин  каждый   день
встречался в процедурной, сказал:
     -- Он тебя подозревает. Просил навести справки
     -- Почему? -- насторожился Клячкин. -- Что я сделал не так?
     -- Да ничего,  -- равнодушно отозвался чекист. -- Профессионал и должен
всех  подозревать.  Проверка  ничего не даст и подозрения останутся,  но все
равно ему некуда деваться. Пусть подозревает.
     Но получилось по-иному.
     Через день Смит вернулся к прерванному разговору.
     -- Я знаю, кто  вы, Витя, -- радостно улыбаясь,  сообщил он. -- Вы один
из  тех лихих  парней, которые  перепродают валюту! Рискуете, но зато хорошо
живете. Даже  в больнице. -- Он обвел рукой богатое убранство "люкса". -- Вы
кого-то подмазали и оказались в палате с иностранцем, в лучших условиях, чем
другие. Это понятно...
     Американец был явно удовлетворен.
     -- Честно скажу, я не верю в  случайности. А  потому подозревал, что вы
работаете на КГБ: у нас ведь свои стереотипы...
     --   Значит,  вы  все-таки  разведчик,  --  сказал  испытывающий  явное
облегчение Клячкин. -- Жалко, нам нельзя выпить за то, что мы наконец узнали
друг друга.
     --   У   него  хорошие   коммуникативные  способности,   умение  быстро
ориентироваться в обстановке,  уместный  юмор, -- отметил  начальник отдела,
прослушивая пленку. -- Надо взять его на постоянную связь.
     Через три недели Смита и Клячкина выписали. Они обменялись телефонами и
расстались друзьями. А  еще через несколько  дней  Клячкин  дал  подписку  о
добровольном  сотрудничестве с органами  госбезопасности и получил псевдоним
Асмодей.  Работа со  Смитом вошла  в  его послужной список  первой  и весьма
успешной операцией.
     Клячкин-Асмодей   аккуратно   промокнул  губы   салфеткой,   не   спеша
расплатился с официантом  и медленно  направился к  выходу. В руке он держал
красивую дорожную сумку.
     Содержимое  этой  сумки  искали  сейчас  по Москве все  члены воровской
общины, хотя делали это по-разному,  в  соответствии со своим авторитетом  и
возможностями.
     Вернувшись в  свою  квартиру.  Клык  сразу  же подошел  к  выходящему в
простенок   окну  и  убедился,  что   Федор   воспользовался  амортизатором,
попытавшись сохранить казну. Может быть, деньги так и лежат на крыше...
     Возможность, ясное дело, призрачная, но Клык,  обогнав молодых "бойцов"
и растолкав  скобливших  лестницу "шестерок", сбежал вниз, тяжело отдуваясь,
взобрался на крышу  соседнего дома  и долго щупал пустой  карабин  на  конце
резинового жгута.
     Потом,  раздувая   ноздри,  будто   нюхал  воздух,  осмотрел  чердачное
помещение. В  закутке у  трубы лежала куча спрессованного тряпья,  на газете
оставался раскрошенный кусок хлеба и стояла алюминиевая кружка.
     -- Сходи  в  верхнюю квартиру, попроси  кулек, -- приказал  он.  --  Да
повежливей! И расспроси, кто здесь жил.
     Через несколько минут "боец" вернулся.
     --  Бомж  какой-то... Спокойный,  не шумел, не кричал, здоровался.  Вот
пакет.
     Поддев щепкой за ручку, Клык опустил кружку в пакет.
     Через  час участковый  инспектор Платонов произвел  поквартирный  обход
подъезда, расспрашивая об обитателе чердака. Собрав полный  перечень примет,
он довольно толково составил словесный портрет и вручил Зонтикову.
     -- Благодарствую.
     Клык  сделал  знак, и в  кармане  шинели оказались  пять десятитысячных
бумажек.
     -- А то повадился камни с крыши кидать. Еще зашибет кого...
     Клык откашлялся и протянул пакет с кружкой.
     -- А вот здесь надо пальчики поискать. Да посмотреть, чьи они...
     В карман с хрустом пролез еще десяток купюр.
     -- Обворовали нас, -- с тяжким вздохом  пояснил  Клык.  --  Совсем люди
совесть потеряли. Купюры по пятьдесят тысяч  в чемодане старом дерматиновом.
Если кто что прознает, мы отблагодарим.
     Зонтиков опять тяжело вздохнул.
     -- К кому нам еще обращаться...
     -- Поможем...
     Платонов отвел глаза в сторону. Только что он получил половину месячной
зарплаты.  И  ничего  противозаконного:  в  конце  концов,  милиция  обязана
раскрывать преступления. Но делать над собой усилие все-таки приходилось.
     Клык  вздыхал  потому,  что  тоже  преодолевал  себя.  Закон  запрещает
обращаться  к  ментам  за  помощью.  Но  если  мент  покупается  и  помогает
неофициально, то с запретом можно не считаться.
     В  конце концов и  Клык, и Платонов  успокоились.  Убедить самого  себя
можно в чем угодно.
     Когда  лейтенант  ушел.  Клык позвонил главному майданщику,  смотрителю
катранов и положенцам других районов. Густая и крепкая сеть была заброшена в
бурлящее человеческое море.
     Тысячи  человек по  всей Москве искали  Таракана, бомжа под  сорок лет,
высокого  и  худого, в вытертой  кроличьей  шапке и  мятом пальто  без  двух
пуговиц,  со  старым  чемоданом.  Бомж не  пользовался ничьей  поддержкой  и
защитой, деваться  ему было некуда: не в подвале, так на чердаке, не в  люке
теплотрассы, так на  вокзале отыщет его кто-то из общины или  прислуживающей
ей шушеры. Значит, возвращение святого святых -- блага воровского  -- вопрос
времени: двухтрех дней.
     Респектабельный  агент госбезопасности  Асмодей вальяжно вышел из "Двух
сов" и сел в оперативную машину одиннадцатого отдела.
     --  Здравствуй,  Семен, --  чуть покровительственно сказал он  водителю
красной "девятки".
     -- Здрасьте,  -- ответил крепкий  парень с расплющенным носом и золотой
коронкой  на  верхней  челюсти  --  старший  прапорщик  Григорьев.  Это  он,
представляясь  мафией,  пугал  Каймакова  несколько дней назад.  Точнее,  не
пугал,   а  осуществлял  акцию   воздействия,  чтобы  заставить   марионетку
оперативного дела "Расшифровка" сделать следующий шаг.
     Акция  воздействия   преследовала  вполне  конкретную  цель:  настроить
марионетку  на  серьезность мыльного дела и  подготовить к  той  информации,
которую должен был  принести  на другой день капитан Резцов. Но она  имела и
очень  важный побочный  результат: испугавшись, фигурант  вооружился шилом и
стал прикрывать  голову  портфелем.  В  результате в морге оказался не он, а
капитан  ГРУ Вертуховский  и операция "Расшифровка" чуть не  лопнула в самом
начале.
     Этот  жизненный факт опровергал  неверие майора Межуева в случайности и
совпадения.   И   подтверждал  существование  определенных  закономерностей,
именуемых человеческими судьбами.
     Красная "девятка" пулей сорвалась с места и уверенно влилась  в широкий
поток автомобилей.





     Капитан  Васильев  медленно  брел  по мокрой  и грязной улице.  Он  был
отстранен от оперативной работы и переведен  на проверку  эвакуаторов.  Этим
всегда занимались прапорщики.
     Понижение   вызвано   заключением   комиссии,   проводившей   служебное
расследование. Убедительных оснований,  объясняющих, почему  бригада бросила
объект наблюдения и направилась в квартиру Зонтикова, капитан не представил.
Центр принял разговор о миллиарде, принесенном  Клыку, и именно с ним связал
незапланированную активность наблюдателей, тем более что  деньги исчезли. От
более   серьезных   неприятностей   Васильева  спасли   показания  командира
милицейской  спецгруппы  и  подполковника  Дронова:  оба  подтвердили --  из
квартиры он ничего не выносил.
     Но и  того, что оставалось -- нарушения задания  и смерти напарника, --
оказалось достаточно для вывода о неполном служебном соответствии. Насколько
капитан  знал  кадровую  практику,  в ближайшее  время  от  него  попытаются
избавиться. Выслуги, даже  с учетом льгот службы на СРПБ -- год  за полтора,
для пенсии не хватит.
     Потому мысли у  Васильева были такими же безрадостными,  как окружающий
пейзаж: грязная, в ямах и выбоинах улица, ободранные фасады  переживших свой
век  домов, покосившийся  забор  вокруг так  и  не  ставшего  стройплощадкой
пустыря,  старая,  давно не  крашенная  трансформаторная  будка. Она  же  --
эвакуатор номер семь.
     Без особых предосторожностей капитан направился к  объекту. На  нем был
костюм ремонтника из оперативного гардероба: фуфайка, черные суконные штаны,
брезентовая сумка через плечо, солдатская шапка. Что может быть естественнее
человека в таком наряде, заходящего в трансформаторную будку?
     Специальным  ключом  он отпер железную  дверь.  При  необходимости  она
мгновенно  распахивалась от  особого  нажатия  на  пластинку с  изображением
черепа и надписью: "Не влезай, убьет!"
     Внутри  было душно,  пыльно и тесно,  как  в настоящей трансформаторной
будке,  даже  характерный  монотонный  гул  присутствовал, хотя  исходил  из
специального   блока,   включавшегося  при  открывании  двери.  Одновременно
загоралась лампочка на пульте дежурного по сектору охраны спецсооружений, и,
если  в  течение минуты  не поступал  сигнал  отбоя,  готовая  к бою  группа
оперативного реагирования спешно отправлялась на место срабатывания.
     Сейчас  лампочка не загорелась, у  пульта никого  не было, не сидели  в
машине с  включенным двигателем  четыре  вооруженных  бойца. Развал  системы
госбезопасности  привел  к   сокращению  финансирования   в  первую  очередь
инженерных    объектов.    Даже    их    еженедельный    контроль    группой
эксплуатационников  на  некоторое  время  прекратился,  но умеющий  смотреть
вперед генерал Верлинов приказал хотя бы раз в месяц осуществлять  проверки:
"Иначе в них коммерческие палатки да платные сортиры пооткрывают!"
     Но Васильев действовал так, будто все  работало, как обычно, и дежурный
сектора охраны, встрепенувшись, смотрел на красный огонек тревоги.
     Вставив  жетон  из  титанового  сплава с  буквой и шестизначной  цифрой
личного  номера  в незаметную  щель  распределительного  щита,  он  негромко
сказал:
     -- Капитан Васильев, иду транзитом, помощь не нужна.
     При  нормальной  работе всех  систем  дежурный  услышал  бы  эти слова,
погасил   тревожную   лампочку   и  сделал  запись  в  журнале   пользования
эвакуаторами.
     Капитан, не вынимая жетона, нашел черную кнопку на щите.
     В   громадине  трансформатора,  точнее,  искусно  выполненного  макета,
бесшумно откинулась часть обшивки. Пригнувшись  и высоко подняв ногу, словно
в отсек подводной лодки, Васильев шагнул внутрь. Люк мгновенно закрылся.
     Он  находился в небольшом -- два на полтора --  помещении со  стальными
стенами, полом и потолком. В одной стене имелась незаметная щель для жетона.
Моделируя ситуацию, когда жетон потерян,  капитан резко провел рукой от щели
вниз. Пол дрогнул и провалился, через секунду его  заменил выдвинувшийся  из
стены стальной лист.  Если  бы Васильева преследовали  враги  и  им  удалось
взломать  входную дверь  и обшивку люка,  они увидели  бы  пустой отсек  без
всяких следов на толстом слое пыли.
     Открытый с  одной  стороны стальной лифт  скользил под землю. При ярком
свете внутренней  лампы капитан видел шероховатости уходящих  вверх бетонных
плит и стыковочные швы между ними. Спуск был недолгим -- словно с четвертого
этажа.  Бетонные плиты сменились железной дверью.  Васильев  повернул ручку.
Свет  автоматически  погас.  За  дверью  простиралась  чернота   с  красными
огоньками вдали. Эвакуатор номер семь  выходил  в  тоннель  метро в трехстах
метрах от узловой станции "Парк культуры".
     Капитан  на секунду  задумался:  не продолжить  ли  путь  под землей? И
отказался от этой мысли. Без необходимости не стоило рисковать на рельсах. К
тому  же  если  кто-то  заметил  монтера,  входящего   в  будку,   то  может
заинтересоваться  -- а почему  он не вышел обратно? Да  и вообще -- прогулки
под землей никакого удовольствия не доставляют.
     Через  несколько  минут  ремонтник  вышел  из  трансформаторной  будки.
Расположенная  в  малолюдном  месте,  она  находилась  вблизи  двух  крупных
магистралей, а следовательно,  занимала стратегически  выгодную  точку. Как,
впрочем, и все остальные эвакуаторы.
     Задержанные при наблюдении за  Каймаковым люди Седого  вышли на свободу
через  четыре  часа. Как только  доставившие их  омоновцы написали рапорта и
ушли, они утратили сдержанность и молчаливость.
     -- Тачку  бросил возле кабака с  открытыми дверцами. --  Круглолицый, с
наглыми  круглыми  глазками Рудик, по-хозяйски развалившись на стуле,  давал
показания замордованному  жизнью  и службой  старлею,  заведомо неспособному
купить "Ниссан-Патрол" на те деньги, которые он заработает, до конца жизни.
     --  Я  ее никогда не закрываю. Зачем? Нас все знают, кто полезет? Разве
самоубийца...
     И  тон,  и поза,  и  подтекст  уверенной  речи  были  призваны  оказать
соответствующее воздействие на дознавателя. И оказывали его.
     -- Вот какие-то  сволочи и подложили  эти  железки.  Я  могу,  конечно,
адвокату позвонить или еще кому, но думаю, вы и сами разберетесь...
     Рудика сменил Эдик. Та же уверенная поза, та же наглая  физиономия, тот
же пугающий, с подтекстом, тон.
     -- Пообедали, зашел в сортир -- отлить, а за бачком газетный сверток...
Разворачиваю из  интереса:  пушка!  Не  наша, как в кино!  Что делать?  Дай,
думаю,  отвезу  в  милицию.  И  повезли... Заявление  не  успел  написать  о
добровольной сдаче. Давайте листок, сейчас все как надо нарисую...
     И поскольку дознаватель замешкался, Эдик навалился  грудью на стол и со
значением произнес:
     -- Она и неисправная к тому  же! В  ней бойка  нет, а без бойка -- хрен
выстрелишь!  А  вынимается  он  очень  просто,  минутное дело, принесите  --
покажу!
     Оставив  задержанных  в  дежурке,  дознаватель  поднялся  к  начальнику
отделения милиции и доложил собранные материалы.
     --  Так прямо и говорят:  из группировки Седого? -- переспросил тот без
особого, впрочем, удивления. -- Наглецы...
     Начальник пролистнул рапорта и объяснения.
     -- Не  судимы? То-то и  оно -- честные граждане,  за жабры не возьмешь.
Завтра они адвоката приведут да семь свидетелей...
     Начальник задумался.
     Еще десять лет назад взятые  с таким арсеналом отправлялись прямиком на
нары  следственного изолятора,  а потом за колючую проволоку зоны. Пистолет,
автомат  и граната  перевешивали любые объяснения:  пусть  хоть марсиане  из
летающего блюдца сбросили -- получите свои  четыре года, а может, и  пять --
по  максимуму.  Тогда он  рулил  тяжелым  асфальтовым катком, и стоило  чуть
повернуть руль, чтобы  расплющить человека  в  лепешку.  И тогда задержанные
скрывали принадлежность к преступной группировке, а не бравировали ею.
     Но пришла новая эпоха. Теперь  он сидел за рулем детского трехколесного
велосипеда,  а  вокруг  носились  "КамАЗы" с  номерами  личного  транспорта,
угнанные где-нибудь в  Западной Европе "Вольво"  и "Мерседесы" с поддельными
номерами  и  вообще  без  номеров,  огромные  асфальтовые катки  практически
неуязвимых  преступных организаций,  набитые оружием  "Ниссаны", и надо было
держать ухо  востро, чтобы  они не  расплющили  в  лепешку тебя самого. А уж
таранить  окружающих  монстров  дело   совершенно  глупое,  бессмысленное  и
смертельно опасное.
     Есть,  конечно, спецподразделения,  вносящие  переполох  в  ряды  новых
хозяев   жизни,   --  они   бэтээрами   переворачивают   асфальтовые  катки,
гранатометами  расстреливают  обнаглевшие  "КамАЗы", у них закрытые  масками
лица и  непреклонная  решимость  смести нечисть, стоящую на пути. И сметают:
кто  не  вовремя дернулся или  замешкался  выполнить  команду  --  мгновенно
получают ботинком в пах или  прикладом между глаз, а кто взялся  за пушки --
тут  же  превращаются  в  трупы.  Поэтому  ребят в  масках боятся,  послушно
поднимают руки и даже пасть  не открывают. Но  потом дело передается обычным
чиновникам: следователь,  прокурор и судья  не  носят бронежилетов, не умеют
уворачиваться  от пуль  и стрелять  навскидку,  а  самое  главное, не  имеют
привычки  к личному  риску. Они едут на  жалких  трехколесных велосипедах, а
бэтээры  уже ушли, и  надо самим  заботиться  о  своей безопасности... Вот и
держись тихонько в ряду следования, выдерживай дистанцию и интервал, уступай
дорогу,  когда сигналят. А  если  попадется какой-нибудь  пеший и еще  более
жалкий  правонарушитель  --  вот  на  нем и  отыграешься,  переедешь вдоль и
поперек и отчитаешься о результатах служебной деятельности.
     -- И  что  ты предлагаешь с  ними  делать? -- спросил  начальник, глядя
перед собой.
     Дознаватель пожал плечами.
     -- Материал собран, докладываю на ваше усмотрение.
     Пальцы начальника выбили дробь по рапортам и объяснениям.
     Если он спустит дело на тормозах, то абсолютно ничем не  рискует  ни  в
служебном,  ни  в  личном плане. А если  залупится... Действительно, навезут
свидетелей да  адвокатов,  боек  кто-нибудь  вынет  или  подпилит,  и  пушку
признают  неисправной.  И   хотя  неисправность  ответственности   никак  не
отменяет,  прокурор  глаза  вытаращит:  "Сырым   материалом  дело  на  корню
загубили! Подозреваемые не  признаются, доказательства дохлые, версия защиты
не опровергнута!  Из-за  этого  приходится бандитов  выпускать!"  Или  судья
заведется: "С такими доказательствами на процесс выходить стыдно!  Сейчас не
тридцать седьмой год! Основательней надо дела  готовить!" В любом случае  он
виноватым  и  окажется.  Прокурор  представление  внесет  или  суд   частное
определение задвинет  -- вот  и готов  выговор, а то и неполное служебное. И
это бы ладно, хуже,  если гранату в окно закинут... Или автоматом прострочат
у  подъезда. Вполне реальный  вариант,  куда более  вероятный,  чем  суровый
приговор этим ублюдкам.
     Потому  что   сами   они,   их  дружки-приятели,   покровители   кровно
заинтересованы в безнаказанности, любые силы бросят, связи, деньги, ни перед
чем не  остановятся... А кто кровно заинтересован, чтобы закон  соблюсти  да
при этом карьерой и жизнью рисковать?
     --  Свяжись с руоповцами,  может, они  этих хамов  заберут,  --  сказал
начальник. -- А если нет -- сам решай.
     В РУОПе задержанными не заинтересовались.
     --  Сейчас у каждого второго  оружие, -- сказал ответивший  по телефону
дежурный. -- Разбирайтесь сами.
     Старший лейтенант размышлял недолго. Он прекрасно понимал все то, о чем
подумал начальник, и вовсе не хотел брать весь риск на себя. Жена, мальчик и
девочка, тесная двухкомнатка на окраине, стандартная картонно-реечная дверь.
А под формой у него обычное человеческое  тело,  легко пробиваемое ножом или
пулей.  И, заведя  врагов  как представитель власти, он будет разбираться  с
ними как частное лицо, ибо власть его  никак не защищает и даже пистолета не
выдает во внеслужебное время. И если разобраться, то на хер ему это нужно?
     Прощаясь, Рудик протянул дознавателю несколько десятитысячных купюр.
     --   Себе  оставь.  Мне  зарплаты  хватает.  А  ты  ведь  "временно  не
работаешь", -- мрачно сказал старлей.
     Кожаные куртки весело заржали, явно не поняв насмешки.
     --  Хороший парень,  правда? --  Эдик  протянул крепкую лапу,  и,  хотя
старлей  не  собирался  прощаться за  руку с  бандитом,  его  ладонь, словно
загипнотизированный удавом кролик, против воли прыгнула в железный захват.
     -- Слышь, друг, пушку жалко, классная пушка, -- жарко зашептал Эдик. --
Я завтра ржавый "браунинг" принесу -- поменяемся. Лады? Ну, будь здоров!
     "Быки"  Рваного  просидели  под  стражей  по пять  суток.  Оружие  было
пришпилено к ним намертво отпечатками  пальцев, его исправность удостоверена
при изъятии, из Главка уголовного розыска несколько раз интересовались ходом
дела, потом они трое  суток провели в изоляторе временного содержания, потом
прокурор санкционировал арест.
     Однако   и  сами  арестованные,  и  их  адвокат  посчитали  такую  меру
пресечения слишком суровой и обжаловали ее в суд по новому, ориентированному
на правовые модели западных государств закону. Друзья арестованных обошли их
соседей, которые вначале готовы были  упасть в  обморок  при виде визитеров,
но, узнав, что только и требуется  подписать характеристику, ставили подписи
с большим энтузиазмом.
     Судья  учел  доводы,   жалобы  и  прекрасные  характеристики   с  места
жительства и изменил меру пресечения на более мягкую -- подписку о невыезде.
     Имеющие  по  три  судимости  граждане Лепешкин  и Медведев оказались на
свободе и получили  полную возможность "поломать"  свое дело. Для этого надо
было   воздействовать   на   свидетелей,   которые   обычно   не   проявляют
несговорчивости,  особенно  в  последнее время.  Адвокат  легко  выписал  из
протоколов  адреса  всех  очевидцев  происшествия.  Их  было   четверо:  два
"волкодава"  из  уголовного розыска и двое понятых.  У  "волкодавов" в графе
"Место  жительства"  стояло одинаковое:  Огарева,  6  --  официальный  адрес
Министерства внутренних дел.
     --  Подстеречь  бы  ментов  и  заколбасить,  --  мечтательно проговорил
Лепешкин, более известный в своей среде под  кличкой Дурь. -- Ухо до сих пор
не слышит.
     -- Они тебя сами заколбасят, -- возразил Медведев, он же Скокарь. --  У
меня яйца  чуть не отвалились, и сейчас спать не могу. Я с ними  вязаться не
подписываюсь. А на тех двух фуцанов давай наедем.
     Адрес  у  понятых  тоже  оказался один:  Чехова, дом  восемь,  квартира
двадцать три.
     Но  когда  блатные добрались  до  места, то обнаружили,  что после дома
номер  два  начинался  сплошной  бетонный забор  длиной  в  целый квартал, а
следующее  за ним  здание  имело  номер  двенадцать.  По  верху  забора  шли
изогнутые  внутрь  кронштейны  --  скорее всего державшие колючую проволоку.
Контрольно-пропускной  пункт не имел какой-то вывески, но на зеленых воротах
краснели выпуклые пятиконечные звезды.
     -- Так они вояки, -- догадался Дурь. -- Значит, голый вассер!
     --  Да,  облом,  --  согласился  Скокарь.  --  Давай хоть  по  мастырке
забьем...
     Они  сидели  на   ящиках  у  забора  воинской  части,  использовавшейся
одиннадцатым отделом КГБ для маскировки сотрудников  и  секретных  операций,
затягивались папиросами с анашой и молча глядели перед собой.
     Место  было уединенным: бетонная  стена  с одной  стороны, глухие торцы
домов -- с другой. В полусотне метров пролегала оживленная магистраль.
     -- Глянь, чего-то?
     Кривой палец с расплющенными суставами указал вперед.
     -- Тю! Подвал какой-то...
     В торце  дома напротив были устроены бетонные ступени, уводящие на пару
метров  ниже уровня земли, где виднелась  основательная даже на вид железная
дверь, ведущая в спецсооружение: эвакуатор номер двадцать шесть.
     --  Хрен  там,  подвал!  Склад  это.  И место  подходящее.  --  Скокарь
подобрался. -- Не зря же мы сюда притащились!
     -- Давай хоть темноты подождем...
     -- Да нет тут никого. Стань на стреме, я свистну...
     Свистнул  Скокарь только минут через двадцать. Замок оказался "хитрым",
какой-то неизвестной системы,  что удивило опытного вора.  Он никак  не  мог
подобрать отмычку, но, когда, пропихивая стальные проволочки, уперся ногой в
правый нижний, а рукой -- в левый верхний угол двери, раздался щелчок, и она
внезапно открылась.
     Скокарь и  Дурь вошли в помещение эвакуатора, к которому в  то же самое
время двигался капитан Васильев.
     Рейс  из  Тбилиси прибыл по  расписанию,  что  было  очень удивительно:
график не  соблюдался  с начала военных  действий,  а последние полгода изза
отсутствия керосина самолеты не летали вообще.
     Официальные  лица, встречающие  министра  внешних экономических  связей
Грузии, отнесли такую точность  на счет высокого ранга  гостя. Представители
московской  воровской  общины наверняка  знали, что  министр попал в столицу
вовремя благодаря  Резо  Ментешашвили, которому  надо  было срочно разрешить
спор вокруг общаковых денег.
     Резо вышел раньше министра,  первым  спустился по  трапу и,  ответив на
почтительные приветствия  земляков  из  грузинского постпредства, подошел  к
трем осанистым, представительным мужчинам  -- ворам в авторитете: Крестному,
Антарктиде  и Змею,  обнялся с каждым, троекратно прислонясь щекой  к  щеке.
Встречающим приходилось нагибаться -- рост Очкарика составлял сто шестьдесят
шесть сантиметров.
     В  одежде  гость  подражал  американским  гангстерам  тридцатых  годов:
остроносые лакированные штиблеты, к которым очень подошли бы гетры, длинное,
пиджачного  типа,  пальто  с белым платочком в нагрудном кармане  и поднятым
воротником, непокрытая  голова с тщательно уложенной  прической.  Лицо  Резо
было бледным, вокруг глаз залегали  темные круги, из-за  которых он  получил
свою кличку.
     Хотя за  безопасность прибывшего  на разбор  авторитета кровью отвечала
пригласившая  община,  Очкарика  сопровождали  два "гладиатора" весом по сто
двадцать килограммов.
     Министра  ожидала  "Чайка" старой  модели, вопреки правилам пропущенная
прямо  на летное поле.  Очкарика усадили  в восьмиметровый "Линкольн", также
стоящий неподалеку  от  трапа. Один за другим лимузины выкатились  за ворота
контрольно-пропускного   пункта.  Охрана   с   большим   усердием   козыряла
"Линкольну", Резо принял это  как  должное. В  конце концов,  министр прибыл
просить  кредит  в шестьсот  миллионов  рублей,  а он должен был  определить
судьбу вдвое большей суммы.
     В  тот же день с небольшим опозданием прибыл самолет  из  Еревана,  что
тоже  было  удивительно,   так   как  проблемы  авиасообщения  со   ставшими
суверенными республиками Закавказья не  отличались разнообразием и сводились
к  отсутствию  регулярных  рейсов.  Никаких официальных  представителей  или
сколь-нибудь  заметных людей  на  борту  не  было.  Трое молодых  парней  не
выделялись в толпе пассажиров, смуглых и по-южному шумных. Им и следовало не
привлекать  внимания: боевики Армянской национальной армии прибыли  в Москву
для выполнения специальной акции.
     Парней  никто  не встречал,  "крутые" извозчики сунулись было со своими
услугами,  но  что-то  их  отпугнуло  и заставило  переключиться  на  других
денежных  кавказцев  со столь же смуглыми  лицами  и крупными носами, но без
излучаемой волны явственно ощутимой угрозы.
     Парни забыли  свои имена  и были  готовы  умереть, выполняя  порученное
задание.  На время  операции  они  сами выбрали себе прозвища.  Поэтому один
назывался Смелый, второй -- Мститель, а третий совсем безыскусно -- Герой.
     На  забитой машинами площади они осмотрелись, перебросились  гортанными
фразами  и  подошли к  потрепанной  "Волге"  с дремлющим  за  рулем  пожилым
водителем. Смелый постучал в стекло и, не  выпуская из рук, показал водителю
бумажку с адресом.
     --  Пятьдесят штук, и  поехали, --  кивнул тот.  Боевики  молча сели  в
машину.
     Они  действовали точно в соответствии с  полученной инструкцией, потому
что  сами думать и принимать решения  не умели. Они умели убивать и умирать.
Но если  в  части первого каждый имел определенный опыт,  то насчет  второго
каждый располагал  только предположениями. И очень  боялся сплоховать, когда
подойдет  время.  Этим  и  объяснялось  владевшее ими  напряжение и  мрачная
решимость, устремленность к смерти, остро воспринимаемая окружающими людьми.
     Почувствовал ее и водитель, враз пожалевший, что позарился на пятьдесят
тысяч.
     -- Вы проездом в Москву или как? -- дрогнувшим голосом спросил он.
     -- В гости, отец, -- отозвался Мститель. -- К брату едем.
     Смелый развернул вторую  бумажку,  на которой было написано: "Александр
Каймаков, социолог".
     Через час боевики  сидели в просторной квартире на Флотской, за заранее
приготовленным  национальным столом:  бастурма, сыр,  зелень, лаваш,  ариса,
кюфта,  "Двин",  "Севан".  Будто в Ереване в застойные довоенные годы.  Пить
вообще-то не положено, но Смелый разрешил понемножку.
     Хозяин,  Арсен, тоже  поднял рюмку:  за  победу выпили,  за  народ,  за
воссоединение исконных земель, опять за победу...
     -- Тут у тебя  хорошо, -- обвел взглядом комнату размякший Мститель. --
У нас ни тепла, ни света, на хлебе и воде сидим...
     -- В чужих руках всегда балда толще.
     Арсен тяжело вздохнул.
     -- Здесь только на первый взгляд  сладко. Недавно у меня всю  шашлычную
разнесли,  двоих  насмерть  уложили.  Сам  еле  уцелел --  за  мангал  успел
спрятаться.  Да  и так... То  чрезвычайное положение -- и  хватают на каждом
углу, носом к стенке  ставят,  обыскивают,  слово скажешь -- прикладом между
глаз!
     Он налил себе коньяка и, не предложив гостям, выпил -- грубое нарушение
этикета свидетельствовало, что Арсен не в своей тарелке.
     --  То чеченцы  с русскими  разборки  устраивают,  а те всех  кавказцев
подряд мочат...
     -- А у тебя кто стрелял? -- поинтересовался Мститель.
     -- Точно разве скажешь, -- уклончиво ответил Арсен. -- Тут сейчас шорох
большой: общаковую кассу шопнули, там, говорят, миллиарда три...
     -- А кто шопнул? -- вскинулся Смелый.
     Хозяин пожал плечами.
     -- По-разному  говорят.  Дело  темное...  На  хазе  мясня была, человек
десять  завалили,  а  чемодана  нету...  Может,  менты,  может,  еще  кто...
Какого-то  бомжа ищут, да и кент  пахана в подозрении.  Он чужой -- пришел и
ушел, а потом все началось и общак вертанули.
     -- Чего ж его не спросят? -- Смелого тема явно заинтересовала.
     --  Это  их  дела,  -- отмахнулся  Арсен.  --  На  толковище  с  пахана
спрашивать будут. Нас не касается.
     Он  встал,  поднял крышку дивана и вытащил маленький автомат с откидным
проволочным прикладом, пистолет и гранату.
     --  Вот что я вам приготовил,  как просили.  Зачем столько? Это ж не  в
генерала стрелять?
     Боевики осмотрели оружие.
     --  Чешский  "скорпион".  -- Смелый  вскинул автомат, прицелился. -- Из
такого наши в Ростове генерала и пришили.
     Мститель и  Герой солидно кивнули, хотя хорошо знали, что в Ростове, по
ошибке,   вместо   приговоренного  генерала   застрелили   полковника,   его
заместителя. Ничего, все  равно  молодцы ребята: показали, что у AHA длинные
руки: Правда, уйти  не  сумели,  менты ростовские  их  уже  через  два  часа
повязали. Ну  и что? Недаром старшие  говорили: не  бойтесь,  ничего вам  не
будет,  побоятся --  мы за вас и заложников возьмем, и самолет  захватим,  и
метро взорвем...
     И  правда  --  побоялись,  ничего не сделали. Ну дали  пятнадцать  лет,
двенадцать, восемь. Это разве наказание? Если бы русские террористы приехали
в Арцах и на глазах  у всех средь бела  дня старшего офицера расстреляли, им
бы  разве простили? Хоть официальный суд,  хоть трибунал AHA. Нет! Настоящее
наказание одно -- после него уже ни кюфту не кушаешь, ни коньяк не пьешь, ни
с  бабами ничего не делаешь. А пятнадцать лет только на бумаге строго. Через
два года выйдут, через три -- самое много. И в зоне  будут  хорошо  жить:  и
кушать  вкусно, и выпивать, и  женщин  приведут.  Главное  -- ребята  знают:
вернутся героями. И дома им купят, и машины, и денег дадут сколько надо.
     Так что бояться  нечего, когда  такая организация  за спиной.  Лишь  бы
менты на месте не шлепнули. Для того и нужно оружие -- отбиться. Иначе этого
ученого голыми руками задушили бы...
     --  Надо  женщину  --  по  телефону  позвонить,  --   сказал  Мститель,
приноравливаясь  выхватывать  из   кармана  и  из-за  пояса   никелированный
иностранный  пистолет. --  Чтобы грамотная,  с  высшим  образованием  и  без
акцента.
     -- Зачем с высшим образованием? -- удивился Арсен.
     -- Так сказали.
     --  Как сказали,  так и  сделаем. Сейчас  Галку приведу,  соседку.  Она
умная, в банке работает. А за что его?
     -- Землетрясение у нас делал, гад! -- выругался Герой. -- Сколько людей
из-за него погибло!
     -- Вах,  вах! --  Арсен  схватился  за  голову.  -- Так  это  он?! Ну и
сволочь! А как узнали?
     -- По радио передали, -- сказал Мститель. -- "Немецкая волна".  Старшие
слышали.
     -- За такое дело я бы и сам... -- Арсен ушел звать соседку.
     -- На словах все смелые, -- выругался Герой. -- Чем здесь  сидеть, ехал
бы к нам, в окопы.
     Они допили бутылку "Двина". Коньяк был хороший, довоенный.
     --  Надо, Галочка, брату помочь друга найти,  -- щебетал  Арсен,  вводя
пухлую миловидную молодую женщину. --  Он от милиции прячется, всего боится.
Почитай, как сказать надо, когда ответят...
     Соседка   внимательно   прочитала   отпечатанный   на   машинке  текст,
составленный  специалистами  контрразведывательного   отдела  AHA,  положила
листок перед собой и набрала номер.
     -- Бухгалтерия? Здравствуйте! Это из Всероссийского радио. Мы  передали
в эфир вашу статью "Куда же делось мыло? ". Сейчас начисляем гонорар автору,
а адреса  его у нас  нет. Подскажите, пожалуйста... Фамилия  Каймаков... Да,
Александр...
     Наступила томительная  пауза.  Боевики сверлили глазами  лицо  женщины.
Арсен дернул Смелого за рукав, но тот зло отбросил его руку.
     -- Ленинский проспект, сто  пятьдесят  два,  квартира десять. Записала,
спасибо.
     Рассыпаясь в благодарностях, Арсен стал нахваливать соседку:
     -- Красавица, умница, всегда поможет, в доме чисто, готовит -- пальчики
оближешь!
     --  Выпей с нами,  дэвушка,  -- с  нарочитым акцентом  сказал  Герой  и
потянулся к  бутылке.  -- Мы  женщин годами  не  видим, воюем  все время  за
Карабах. Лучшие бойцы! Ты про  Армянскую национальную армию слышала? Вот раз
в Ростове...
     Мститель ткнул его в бок, и он сконфуженно замолчал.
     Не переставая благодарить, Арсен проводил соседку до двери.
     -- Напился -- ум потерял, -- зло сказал Смелый. -- Не до  баб сейчас! И
болтай меньше -- язык отрежу!
     --   Этот   адрес  далеко  отсюда?  --  нетерпеливо  спросил   Мститель
вернувшегося Арсена.
     -- Как от Еревана до Октемберяна, -- ответил хозяин. -- Тут все далеко.
     -- Чего ты меня дергал? -- раздраженно спросил Смелый. -- Нашел время!
     Арсен многозначительно смотрел ему в глаза.
     -- То, что фамилию  вашего друга  я уже слышал. Возможно, это он забрал
три миллиарда.





     Кадровый сотрудник Центрального разведывательного управления США Роберт
Смит действовал  всегда под "крышей" журналиста.  В  нынешний свой визит  он
получил аккредитацию на  международном  симпозиуме политологов "Политическая
стабильность в условиях государственных изменений в Восточной Европе".
     На  самом  деле  причиной  его  приезда  стала  публикация  в  солидной
российской газете, перепечатанная рядом западных средств массовой информации
и переданная радиостанцией "Немецкая волна". Содержание статьи и комментарии
специалистов  давали  основания  полагать,  что впервые  в  открытой  печати
появился след тектонического оружия.
     Несколько раз  агенты сообщали,  что в СССР  довольно  успешно  ведется
работа над сейсмической бомбой. Но конкретных фактов добыть  не сумел никто.
Косвенным  подтверждением  давней  информации  стал целый ряд  "политических
землетрясений",  совпавший с распадом  СССР и привлекший внимание аналитиков
ведущих разведывательных служб мира.
     Особую  тревогу  ЦРУ вызвали  неожиданные замлетрясения  в  сейсмически
спокойных районах США -- Сан-Франциско и Лос-Анджелесе.
     Смит  провел  на  симпозиуме  не более  часа, потом  высказал намерение
немедленно  передать репортаж  об открытии и отправился  в  посольство,  где
встретился  со вторым  секретарем  Джоном Джейсоном, который на  самом  деле
являлся  руководителем  местной резидентуры,  о чем, в соответствии с  новым
духом взаимоотношений между  государствами  и их разведками, была официально
уведомлена российская сторона.
     -- Мы проверили этого  парня со всех  сторон.  -- Джейсон бросил  перед
коллегой довольно пухлое досье. -- Похоже, он совершенно чист и наткнулся на
это дело случайно. Думаю, ты можешь с ним встретиться. Вначале через агента,
потом напрямую.
     -- А  есть ли подходящий агент? -- спросил  Смит, просматривая досье  с
быстротой и внимательностью, выдающими наработанный навык.
     Резидент замялся.
     -- Мы подготовили троих...
     На черную поверхность стола легли еще три досье.
     Смит так же быстро просмотрел их и с сомнением покачал головой.
     --   Наш  парень  довольно  замкнут,  круг  общения  ограничен,   новые
знакомства  практически не заводит. Как подвести к нему проститутку,  крупье
казино или бармена валютной гостиницы? Тут нужно совсем другое...
     Он  надолго  задумался. В просторном офисе  стояла почти полная тишина,
лишь   тонко   звенели   стекла,   вибрируя   в   такт   электронному   лучу
противоподслушивающей системы.
     -- А что с тем парнем из больницы? -- наконец спросил разведчик.
     Джейсон был профессионалом и знал, что услышит этот вопрос.
     Еще одно досье легло на стопку предыдущих.
     --  Был  арестован за  спекуляцию  валютой, осужден, провел  в  колонии
четыре года...
     --  Если бы он  работал на КГБ, то не оказался  бы за решеткой.  Они не
дают своих людей в обиду, -- перебил Смит.
     -- Скорей всего так.
     --   Он  инженер,  работал  в  конструкторском  бюро,   по  образованию
соответствует нашему парню...
     -- Пожалуй.
     -- Почему же ты достал его досье последним?
     Резидент помолчал.
     -- Потому, что не верю в случайности. Он ведь случайно оказался в одной
палате с тобой?
     -- Да, это  написано во  всех наших учебниках... Но ни один  учебник не
может предусмотреть все, что происходит в жизни.  К тому же других вариантов
у нас нет, -- вслух размышлял Смит. --  И в конце концов, чем мы рискуем? Мы
же не доверяем  ему государственные секреты  Соединенных Штатов! Думаю, надо
его использовать.
     Джейсон пожал плечами.
     -- Давай. Я поручу подготовить вашу встречу.
     Не веря в случайности, резидент ЦРУ был и прав, и не прав одновременно,
ибо жизнь куда более диалектична, чем учебники диамата или тактики разведки.
     Клячкин действительно не случайно оказался в одной палате со Смитом. Но
в тюрьму он попал случайно, хотя в этой  случайности тоже была изрядная доля
закономерности.
     В конце  восьмидесятых  монолит  КГБ  незаметно  для  окружающих  начал
трескаться   изнутри.  Всегда   существовавшее,   но   тщательно  скрываемое
недовольство  профессионалов  сыска  дилетантами  из  комсомольско-партийных
органов,  насаждаемыми  на командные  должности, в политуправление, кадровый
аппарат  и  даже  оперативно-следственные подразделения,  начало прорываться
наружу.
     Одряхлевший   партийный   монстр   корчился   под  стрелами  требований
департизации  и  невольно  ослаблял  мертвую  хватку.   Все  чаще   кадровые
сотрудники  на партсобраниях  и оперативных совещаниях  поднимали  вопрос  о
некомпетентности партбоссов,  начавших службу с подполковничьего, а иногда и
еще  более высокого  звания, но  не знающих  разницы  между конспиративной и
явочной квартирой  или между агентом и доверенным лицом.  Шатающиеся  кресла
заставляли тех предпринимать, ответные шаги.
     На  высшем  уровне   управление   системой  профессионалов  представлял
Верлинов -- единственный генерал и Герой труда, который выходил в снаряжении
боевого   пловца  через  торпедный  аппарат  лодки,  лежащей   на  грунте  в
шестидесяти метрах  под  поверхностью моря. Его отношение к "героям" хамских
разносов на партийных бюро разного ранга было вполне определенным.
     Добраться  до  начальника  самостоятельного отдела  не  так-то  просто,
начинать  надо с подчиненных:  даже  могучее дерево клонится  и падает, если
подрублены корни. А ухватить опера проще всего через  его  агента  -- вот уж
кто не имеет никакой официальной защиты.
     Сеть была заброшена широко, и Асмодей угодил в нее в общем-то случайно:
"хмырь  с  наглой  рожей",  который  вел  с ним вербовочную  беседу в первом
отделе,  был сотрудником пятого, идеологического управления,  пришедшим, как
водится, из  комсомола.  Дерзкого  фарцовщика он  взял  на  заметку, а когда
подошло время -- организовал задержание "с поличным".
     Тогда, как по заказу, "сгорели"  несколько секретных сотрудников, и все
они  состояли  на  связи  у  оперативников  одиннадцатого  отдела.  А  любое
преступление  агента --  ЧП  для  офицера, который обязан  его  воспитывать,
повышать  идейно-политический и  моральный уровень.  Значит,  не  справился,
значит, нет  требовательности к  оперативному составу со стороны начальника,
значит,  надо делать оргвыводы,  "укреплять руководство", что  в переводе  с
партийного  новояза  обозначает:  гнать  такого начальника  сраной  метлой к
нехорошей матери.
     По  большому  счету,  конечно,  мелочи,  но  когда очень  надо  кого-то
сожрать, то и мелочей хватает. Накопили  их опытные в интригах аппаратчики и
готовились уже вымести "нечистых" во главе с Верлиновым той самой метлой, но
тут  грянул  август  девяносто  первого,  и  колесо  завертелось в  обратную
сторону.
     Агентов "сгоревших",  понятное  дело,  не  реабилитировали, сидели  как
положено, срок разматывали, многих кураторы с учета сняли и забыли, Межуев к
Асмодею сразу же, еще  в следственный  изолятор, пришел,  свел с начальником
оперчасти, тот предложил на себя  работать, да Асмодей отказался: ни азарта,
ни интереса, только  кусок колбасы да банка сгущенки, а сколько  "наседок" в
петле повисают или в парашах тонут!
     И все же незримый  ангел-хранитель сопровождал Асмодея на всех путях за
колючей  проволокой.  И  в  камеры  зверские  он  не  попадал,  и  на  этапы
беспредельные,  и в зону угодил хорошую -- "красную", где ни одного человека
за  весь срок не отпетушили насильно. И Смотрящие всегда неплохо относились.
Благодаря незримому заступничеству и перетоптался, дождался "звонка".
     Правда, возвращаться  на связь к Валентину Сергеевичу не  собирался, но
жизнь сама распорядилась...
     Когда  старший прапорщик Григорьев  привез  Асмодея  на  конспиративную
квартиру,  у  того уже не оставалось сил. Оставшись один, он засунул глубоко
под кровать сумку  с деньгами, лег под мягкое  шерстяное одеяло и немедленно
отключился. Если не считать нескольких ночей в гостинице после освобождения,
то Клячкин впервые за пять лет спал в  нормальных и даже довольно комфортных
условиях.
     В силу причин биологического характера всех убитых в междуусобице между
ворами и "новой волной" хоронили в один день.
     Четверку   усопших  "бойцов"   Седого  сопровождал   кортеж   из  сотни
автомобилей, в  основном иномарок. То  ли  для обеспечения  порядка, то ли в
знак  выражения скорби,  кортеж сопровождали  две машины  ГАИ, задерживающие
движение на перекрестках для беспрепятственного продвижения колонны.
     Пятерых жуликов  из кодлана  Клыка провожали не  менее пышно, только  в
хвосте   и  голове  колонны  двигались  не   шустрые  гаишные   "Жигули",  а
обстоятельные патрульные "УАЗы" с включенными проблесковыми маячками.
     Могилы  были предусмотрительно  вырыты в  разных кварталах,  хотя  и  в
пределах престижного центрального района.
     Скорбный   церемониал   проходил   без   больших   различий:    плакали
родственники, роняли  скупую  слезу  и клялись отомстить  друзья. В траурных
толпах   находились  люди   с   портативными   фото  --   и   видеокамерами,
замаскированными под бытовые предметы. Кроме фиксации лиц участников, велась
и  звукозапись.  Судя по надгробным речам,  земле предавались самые  лучшие,
достойные и заслуженные люди столицы.
     В  принципе,  на  похоронах  вести "разборки" запрещалось,  даже оружие
нельзя  было  приносить,  месть откладывалась на  сорок дней, если, конечно,
хватало  терпения.  Но  особо  нетерпеливые могли воспользоваться скоплением
врагов, поэтому тут и там мелькали хмурые лица руоповцев и оперов уголовного
розыска.  Долговязая  фигура  Диканского перемещалась  от  одного  траурного
митинга к другому. Неподалеку на пустыре ждали в автобусах две  роты ОМОНа с
палками  и  щитами наготове,  на  северной  окраине  кладбища  дежурили  две
вооруженные автоматами группы спецназа,  на случай,  если  заварится  совсем
крутая каша.
     Специально созданный в УВД округа оперативный штаб  отслеживал развитие
событий, собирал снизу  и  передавал наверх информацию о ходе похорон убитых
бандитов.
     На фоне этой  суеты совсем неприметным было предание земле в отдаленном
квартале капитанов спецслужб Вертуховского и Якимова.
     Толковище  должно  было проходить на нейтральной территории. Антарктида
предоставил  свою  дачу --  шестьдесят километров  от  кольцевой  дороги  по
Минскому   шоссе.  Добротный  каменный   дом   без  излишеств  и  новомодных
выкрутасов, всех этих эркеров, башенок, винтовых лестниц.
     Клыку  такая  скромность  понравилась, было ясно, что  хозяин соблюдает
Закон.  Первый  наставник --  дядя  Петя -- учил  когда-то  молодого  Ваську
Зонтикова.
     -- Ты еще  не вор, -- благодушно говорил  он, почесывая заросшую седыми
волосами грудь,  на  которой  раскинулся  храм  с  семью  куполами  --  знак
принадлежности  к авторитетам, показывающий,  что дядя Петя побывал  в  зоне
семь  раз. --  Ты пока крадун. Вором непросто стать. Надо наш  Закон знать и
свято соблюдать. Будешь  честным,  чистым -- станешь жуликом.  К тебе братва
долго присматриваться будет: как  ты живешь  на  воле,  как --  в зоне,  как
воруешь,  как  к  товарищам  относишься.  Заслужишь  --  сходка  тебя  вором
коронует. Но вор  --  кристальной  души человек!  Братва все вопросы  вместе
решает, но последнее слово за вором. Как он скажет -- так и быть должно!
     Дядя  Петя улыбался. Ему нравилось, что Васька  слушает внимательно и с
интересом. В школе он никого так не слушал.
     -- Не каждый, кто ворует,  -- вор, -- продолжал объяснять дядя Петя. --
Он может быть и козлом, и чушком, и пидором!
     Старый вор презрительно сплюнул.
     -- Нас честь и порядочность отличает. Нет денег --  за карты не садись!
Сделал дело -- отдай долю в общак, братве помоги! И ни семьи быть не должно,
ни богатства. Богатство --  это грех. Его  потерять  боятся,  а кто  чего-то
боится,  тот  человек  конченый! Менты  его быстро раскрутят,  и  начнет  он
стучать, как дятел, пока правилку ему не сделают и на нож не поставят...
     Клык  вздохнул.  Сейчас   все  перемешалось,  воры   Закон  забыли,  на
"Мерседесах" ездят,  дворцы строят... А скажешь  кому  -- смеются да тебя же
дураком представляют.
     А вот  Антарктида  --  вор правильный, настоящий. И Резо  Очкарик тоже.
Хорошо, что община его позвала. Грузинские воры всегда были в авторитете, но
сейчас многие  бегут  от войны, в Москве оседают,  в  Питере --  вроде  бы и
ничего,  их дело, но уважения  все  меньше становится... А Резо  живет,  где
всегда, не убегает, держит свои районы,  хотя там работать очень нелегко. Но
настоящий вор не должен трудностей бояться...
     И еще одно хорошо, что именно Резо на толковище приехал: он знает, куда
Клык из своего общака деньги дал.
     По условиям с каждой спорящей стороны должно быть по три представителя.
Клык приехал с  Рваным  и  Гвоздодером. Тех, других,  еще  не  было.  Резо с
охраной  сидел  в  доме.  Змей,  Крестный  и  Антарктида --  наблюдатели  от
авторитетов. Вокруг  дачи их "гладиаторы" за порядком смотрят, вдоль  забора
стоят, по улицам прогуливаются.
     У ворот  двое  -- входящих  обыскивать:  с оружием на толковище нельзя,
здесь все  слово решает. Это после волыны и перья в ход пойдут,  когда слово
исполняться начнет.
     В  восемьдесят четвертом Резо разбирал спор между кодланами в Магадане,
потом два месяца кровь лилась...
     Клык взглянул на часы. Если через  десять минут не подъедут -- амба им!
Считаются проигравшими, и все на них вешается -- и кровь, и касса.
     Но ровно  за три минуты  до  назначенного срока в  узкую улочку дачного
поселка медленно вкатились два огромных белых "Мерседеса".
     "Любят пыль  в  глаза  пускать  фуфлыжники  поганые", --  с  ненавистью
подумал Клык и пожевал губами, возвращая каждое из двух бритвенных лезвий до
поры  на  свое  место за  щекой.  Сам он с  трудом продвигался  по  ступеням
преступной иерархии, если бы не дядя Петя, то, может, в козырную масть бы не
попал или на самую низшую ступень определили -- козырным фраером. Командовал
бы, конечно, братвой: фраерами, блатными, ну и  всякими  прочими  -- шпаной,
мужиками, козлами, но в воры уже путь заказан...
     А  так   признали  жуликом,   но   дальше   долго  не  продвигали,  все
приглядывались,  будто рентгеном просвечивали.  А  ведь  он с двенадцати лет
воровал, и пионером никогда не был, и рядом с ним никто не спалился ни разу,
и Закон назубок знал, порядок в хатах поддерживал.
     Двенадцать лет  понадобилось  в  зонах протоптаться,  пока  короновали.
Правда,  на  всесоюзной  сходке в  высший ранг зачислили...  А эти, "новые",
сразу  наверху оказались, за два-три года,  параши не нюхая, на "Мерседесах"
разъезжают.
     Один "Мерседес" остановился в начале улицы,  второй подъехал,  хлопнули
дверцы. Седой и еще  двое  в  распахнутых  дубленках,  без  шапок  дали себя
ощупать, вошли во двор.  Антарктида с каждым поздоровался, напомнил порядок,
те покивали.
     Телохранитель Резо вышел на крыльцо, знак сделал -- время.
     Толковище проходило в просторном зале с  горящим камином. Очкарик сидел
посередине, за  столом, сзади него "шкафы" ручищи на груди сложили и смотрят
свирепо перед собой.
     Наблюдатели от авторитетов сбоку у стены в креслах расположились -- все
трое.  А слева  и  справа от двери -- длинные лавки, на одну Клык со  своими
людьми  сел,  на  другую  Седой  со  своими.   Будто  на  скамьи  подсудимых
опустились.
     Резо в  костюмчике черном, рубашка  с галстуком,  платочек  из  кармана
торчит. Сделал знак  рукой, на Клыка показал, чтоб первый начал, раз  по его
инициативе толковище собралось.
     Тот  поднялся  с  достоинством и  начал рассказ,  как  на  исконно  его
территории, сходкой определенной, начали работать  чужие,  как  не хотели  в
общак  платить, а он требовал согласно Закону и наконец ультиматум поставил:
или отчисляйте,  что положено  за все годы,  или на  сходняке  ответ держать
будете.
     Клык  говорил размеренно  и  солидно,  вор должен  хорошее  впечатление
произвести, бритвы  во рту ему  не  мешали. Голова каплевидная, желтая кожа,
запавшие щеки, тонкие губы -- облик напоминал рептилию.
     Наконец  согласились,  отдали  деньги, а через час его людей замочили и
забрали кассу...
     Слова Клыка падали  в  вязкую,  напряженную  тишину.  Неподвижный  Резо
напоминал  изваяние.  Невидящий,  отрешенный  взгляд,  неестественно бледное
лицо, на котором отчетливо  выделялись темные полукружия вокруг глаз.  Можно
было подумать, что он "сидит на  игле", но, при  всем старании, скрыть такой
порок нельзя, а наркоман  не может сохранять авторитет и, уж конечно, никому
не придет в голову приглашать его в качестве судьи.
     Клык,  как и большинство присутствующих, знал, что  у  Очкарика больные
почки.   Много  лет  назад   в   таганрогской  пересыльной   тюрьме  четверо
беспределыциков  из  блатных отбили ему  ливер. При  этом  они допустили три
ошибки.   Во-первых,  нарушили  Закон.   Во-вторых,   не   рассчитали,   что
искалеченный  Очкарик  поднимется  в  высшую масть.  А  в-третьих,  не  учли
характера жертвы.
     Вся четверка в течение  нескольких лет погибла  насильственной смертью.
Причем смерть каждого была мучительной и  ужасной. Одного утопили в  сортире
колонии  строгого режима,  другого зарезали  на  поселении,  третьего заживо
сожгли  в   паровозной   топке,  четвертого  прибили   гвоздями   к  воротам
собственного дома.
     Это не  восстановило  Очкарику  почки,  но  способствовало  уважению  и
широкой  известности  в  блатном  мире.  Последние  пять  лет  он  постоянно
разъезжал по  стране, разрешая наиболее важные и крупные  споры.  Причем его
приговоры практически не обжаловались и недовольных,  во всяком случае, явно
выражающих недовольство, не  оставляли. Наверное,  оттого, что  решения  его
были радикальными, как в случае со своими обидчиками.
     Когда Клык закончил рассказ, один из телохранителей привычно нагнулся к
лицу хозяина. Губы судьи шевельнулись.
     --  Как  ты сумел остаться  в  живых?  --  озвучил вопрос  грубый голос
"гладиатора".
     Клык объяснил. Прозвучал следующий вопрос, потом еще один и еще.
     Настойчивость  судьи  и  направленность  вопросов насторожили Клыка. Он
подробно  описал  предосторожности,  предпринятые  для  охраны  кассы, долго
рассказывал о мерах  поиска  кассы, и внезапно понял, что  оправдывается.  У
него даже взмокли  спина,  лоб и  ладони,  под ложечкой  появилось противное
сосущее чувство, которое возникает перед броском через "запретку".
     Клык угрюмо замолчал.
     -- Кто из посторонних  приходил в тот  день? -- "перевел" телохранитель
очередное движение бескровных губ.
     Положенец Юго-Западного района сбился  на маловразумительное бормотание
о случайном визите друга  детства, понимая,  что  говорит ту правду, которая
воспринимается хуже любой лжи.
     -- Как с ним решили?
     Вполне естественный вопрос. Если  в  щекотливом деле возникает сомнение
насчет кого-либо, особенно постороннего, чужого -- надо ставить его на перо.
Приказать  обязан   старший   и   проследить,  как   выполнен  приказ.  Если
сомнительный чужак жив -- сразу ясно, кто виноват.
     Клык закашлялся. Он был уверен,  что  с толковища ногами вперед вынесут
Седого.  И не поможет ему  запасной "Мерседес", набитый вооруженной охраной,
потому  что  Антарктида уже мигнул  своим  ребятам  и  они  с разных  сторон
направились в сторону  лишней машины. Но сейчас Очкарик ведет дело так,  что
отвечать должен сам Клык!
     Он  кашлял,  выигрывая время.  Неужели  те,  другие,  сумели  "смазать"
Очкарика?  Или как-то иначе повлиять  на  него?  Тогда  амба! Прихватит  он,
конечно, с собой на тот свет одного-двух, да что толку... И кого хватать-то?
Исполняют  приговор свои, до Резо никак не дотянуться,  для того и привезена
охрана, на крайний-то случай...
     -- Решили,  как  положено,  --  неожиданно поднялся  Рваный.  --  Пахан
приказал уделать, я послал "торпеду" -- и с концами, обратно не вернулся...
     Клык продолжал кашлять. Рваный влез не в свое дело, нарушил порядок, но
если он сам  не в состоянии говорить из-за болезни, то  поступок младшего по
масти считается  оправданным.  А  кашель  --  следствие ТБЦ,  полученного  в
карцерах и  штрафных  изоляторах,  болезни  среди воров  распространенной  и
заслуживающей понимания.
     Раз Рваного  не перебили и не убрали  с толковища, значит, его поступок
расценили именно так.
     -- Этот штемп словно заколдованный, -- продолжал Рваный. -- Раньше двое
наших его пасли -- и вляпались за волыны по самые уши. Ничего сделать нельзя
было, только из камер до суда вытащили...
     Интуитивно  Клык  понял,  что  этого  говорить не следовало. Во  всяком
случае,  сам  он этого бы  не  сказал. Но у  Рваного мозгов немного. Хотя  и
понял, что надо пахана отмазывать, иначе и ему плохо придется. Клык  испытал
нечто похожее на чувство благодарности  к жулику. Мог ведь и  отмалчиваться,
как Гвоздодер, пусть идет  как  идет, вдруг удастся отсидеться, главное,  йе
высовываться, тогда точно голову отстригут.
     Резо моргнул. Толмач -- телохранитель -- сделал знак рукой. Бьющийся  в
кашле  Клык  кулем  осел  на  лавку. Рядом  опустился Рваный.  Плечо у  него
подергивалось.  Клык  вытер  рот  платком  и прекратил  имитацию.  Наступила
очередь другой стороны, и надо было внимательно слушать.
     Седой  правил  не  знал,  а  потому не  актерствовал  и  плел  какую-то
несусветицу. Сказал, что старые  и  новые деловые независимы друг от друга и
платить  никому не должны, а  у него угрозами вырвали  законные  деньги, вот
ребята и  озлобились, он  их не  посылал, а куда казна делась, ни он, ни его
люди, не знают.
     С  улицы потянуло дымком.  Резо  любил  шашлык,  и  рядом с  дачей  уже
готовилось угощение. Кого бы ни  зарезали сейчас, Резо, Крестный, Антарктида
и  Змей  сядут за  стол,  станут  пить водку  под ароматное дымящееся  мясо,
поднимут тост  за мудрого  судью,  за  воровской  Закон,  может,  за  упокой
приговоренного...  А потом Резо  разойдется: за  родителей,  за  друзей,  за
старших, за волю -- он это умеет, на  Кавказе молча глотать не принято. Клык
пожевал губами, перегоняя с места на место лезвия.
     Седому  тоже было задано много  вопросов: кто из его  ребят сидит, где,
какие сроки, как помогают они своим братьям, томящимся за проволокой.
     Клык перевел дух. Очкарик явно  подводил Седого под нарушение  Закона о
благе воровском.  Но  вскоре вновь насторожился -- речь снова пошла о  Сашке
Каймакове: кто его прислал, да что он хотел, да как держался, да когда ушел,
да что с ним решили...
     Седой,  естественно, валил все на Клыка: его знакомый,  он прислал, все
как-то подозрительно-и  поведение  и  вообще...  Послал двух "бойцов" за ним
следить, а тех ОМОН повязал, пушки изъял, еле-еле ребята открутились...
     Потом Резо заслушал мнение авторитетов.
     Крестный,  Антарктида  и Змей были едины в одном:  казна братвы -- дело
святое, все обязаны делать взносы, а если кто руку протянет -- надо вместе с
головой отрубать. Но по решению  мнения разделились. Антарктида возложил всю
вину  на Седого,  предложил  за  кровь его  пришить,  а  деньги  взыскать  с
группировки. Крестный  согласился, но  внес два уточнения: чтобы заплатили и
за убитых,  а  Седого  Клыку отдать  на усмотрение. Змей,  глядя в  сторону,
другое сказал:  кто кассу взял  -- неизвестно, а в  утере и  Клык,  и  Седой
виноваты,  людей и с той,  и  с другой стороны побили, значит, сумму  сообща
возместить должны,  за  убитых по головам  рассчитаться, а кровь  никому  не
пускать.
     "Вот падло,  -- подумал Клык. --  Видно,  крепко его  на крючок взяли и
поводок коротко держат".
     Он переглянулся с Крестным, Антарктидой  и понял, что они думают  то же
самое.
     С улицы донесся аромат жарящегося на углях мяса.  Толковище подходило к
концу,  приближалось время обеда.  К сидящим на  скамьях придвинулись  сзади
крепкие  угрюмые парни. Все ждали слов судьи.  У Рваного  гулко  забурчало в
животе, он неловко заерзал. Гвоздодер втянул голову в плечи.
     Очкарик  не торопился. Тишина с каждой  минутой становилась  все  более
напряженной.
     Наконец Очкарик  заговорил. Он  недаром долго  хранил  молчание, сейчас
каждое слово казалось значительным и веским.
     --  Все  мы  под  Богом ходим, сегодня  на воле,  завтра в киче, а там,
бывает,  трудно приходится без поддержки, --  торжественно  начал  Резо.  --
Потому  Закон требует от  каждого в общак  долю  отстегивать. И  на  ментов,
следователей деньги  нужны,  и  больным  помочь, оружия  купить, наркогы.  В
Кисловодске на союзной сходке решили: все платить обязаны!
     Взгляд судьи буравил Седого, царапал лица его спутников.
     --  Кто  не отстегивает, тот  против Закона идет. Потому Клык  требовал
правильно и то, что заплатили вы, -- тоже правильно.
     Наступила  пауза.  Рваный   вздохнул.  Гвоздодер  распрямил  спину.  На
соседней скамье тоже облегченно перевели дух.
     -- Но  потом  твои  люди мясню начали. --  Резо обличающе  устремил  на
Седого палец. --  Вина за кровь на тебе. Это серьезная вина. Все расходы: на
похороны, помощь семьям и остальное -- за вами!
     Очкарик вновь выдержал паузу.
     -- Но деньги кровь не смоют.
     Начавшаяся было разряжаться атмосфера в комнате вновь сгустилась.
     -- За потерю казны вина на обоих.
     Обличительный палец "судьи" указал на Клыка, потом на Седого.
     --  Ты плохо хранил, ты кипиш поднял. Оба плохо искали.  Чужака, штемпа
этого, живым оставили. А он не такой уж лох! Накануне замочил кого-то! Ваших
людей от него отсекали! После него у тебя на хате еще чужие были! Кто такие?
     Клык  удивился осведомленности  Резо. То  ли  он  получил  сведения  от
грузинской общины, то ли имеет другие источники информации, но подготовлен к
толковищу капитально. Сразу видно -- спец!
     -- Этот гад  и  взял казну! С  теми, кто его  прикрывал! Надо  было ему
ногти выдергать и узнать, где бабки... Почему не сделали? Тоже оба виноваты!
     Теперь  Резо  перевел холодный  взгляд  на Клыка.  Зрачки неестественно
расширены. Неужели он действительно ширяется?
     --  А  кто  допустил его  на  хату? Кто кассу  показал?  Кто  покрывать
пытался? Кто товарища за правильные слова замочил?
     Стоящие сзади  парни  придвинулись. От них  несло водкой и луком.  Клык
жевнул  губами и  подумал, что если дадут  по чеклану или накинут удавку, то
бритвы изрежут весь рот, могут и язык отхватить.  Впрочем, это уже не  будет
иметь значения. Откуда же он, падло, все знает? И почему про помощь братскую
забыл? Может, нарочно: пришьют, и не  надо  отдавать  ни бабки, ни  наркоту.
Кроме  него, один Хранитель  про  заем  знает. А тому рот заткнуть  -- проще
простого.
     -- За такие дела и авторитетному вору по ушам дают!
     Клык  напрягся,  сдерживая  бешено  стучащее  сердце. Конечно,  он  вор
союзного значения,  значит, решать его  судьбу имеет  право  только всеобщий
сходняк. Но Очкарик может  взять  это на себя. А потом  отчитаться. Признают
правильным  -- значит,  дело  с концом. А если нет -- могут с Резо спросить.
Только кто  спросит?  Дяди Пети  уже нет.  Медуза? Стар,  силу  и  авторитет
потерял. Бок с этими "новыми" спутался. Гранда застрелили недавно.
     Внезапно Клык понял,  что настоящих  серьезных связей  у  него почти не
осталось. А Очкарик, наоборот, на взлете и набирает вес... На любом сходняке
вряд ли против него выступят. Как захочет, так и решит!
     -- По Закону и нашим правилам я, Резо Ментешашвили, решаю так...
     Голос Очкарика стал явно театральным,  и Клык интуитивно  почувствовал,
что все обойдется.
     --  ...Неделя  сроку обоим,  чтобы  найти  казну, со  Дать по  ушам  --
понизить  вора  в преступной  иерархии. штемпом и его  дружками разобраться.
Найдете -- живите. Нет -- тебе пика в сердце. -- Резо, будто заточкой, ткнул
пальцем в  Седого.  --  А тебя  -- на всеобщий  сходняк,  я решать по твоему
уровню не хочу.
     "Действительно, -- подумал Клык. -- Зачем  на  себя брать хоть какой-то
риск?  А  так --  не  подкопаешься:  по  справедливости  рассудил,  все  как
положено".
     Запах лука и перегара пропал, жареного мяса -- усилился. Клык сглотнул.
У Рваного снова заурчало в животе.
     -- Будет  все нормально  -- он  с тебя за кровь  имеет,  --  припечатал
Очкарик последнюю фразу, рассматривая Седого. -- Все!
     Собравшиеся   поднялись,  разминая  ноги  и   расслабляясь.  Никто   не
разговаривал. Обсуждения  начнутся позже, в  узких компаниях.  Но уже завтра
вся  Москва,  а через  пару  дней  весь  криминальный  мир Союза независимых
государств узнает о толковище, блестяще проведенном Очкариком.
     Низкий  крепыш с острым взглядом  подшмыгнул  к Антарктиде, пошептал на
ухо.
     --  Заноси!  -- сказал авторитет  в  полный  голос и махнул человеку  у
входа.
     Тот   заступил  дорогу   Седому  и  его  спутникам.  Они   настороженно
оглянулись.
     --  На  толковище  надо  без  оружия  ходить,  --  презрительно  сказал
Антарктида. -- И не брать людей больше договоренности.
     Остроглазый  крепыш  затащил тяжелый  сверток, бросил на  пол.  Лязгнул
металл. Из развернувшейся ткани выглянули короткие автоматы.
     Седой побледнел, его сопровождающие подобрались.
     -- Целы они, -- с той же презрительной интонацией сказал Антарктида. --
Покорябали слегка. А вот "Мерседес" сгорел.  Надо  правила соблюдать.  Иначе
перья полетят...
     Он снова  сделал  знак,  и охранник освободил  проход.  Трое  из "новой
волны" стремительно вышли на улицу. Здесь их догнал Змей.
     -- Не берите в голову. -- Он  осмотрел  всех, но обращался к Седому. --
Хотите,  ставьте  у  меня  на  Северо-Востоке  или  несколько  палаток,  или
игральные автоматы. За месяц новую тачку купите...
     Три пары глаз настороженно наблюдали за этим разговором.
     --  Договорились. -- Седой  улыбнулся,  протянул руку.  Змей пожал  ее,
потом еще две ладони.
     -- Похоже, и этот перекинулся, -- мрачно сказал Клык.
     -- Похоже, -- ответил Антарктида и выругался.
     -- Резать  их надо, --  оскалился Крестный.  -- Тогда другим  неповадно
будет.
     -- Змей, он Змей  и есть, -- сплюнул Клык. -- Он всегда  гнилой был. Но
Резо, видно, тоже в ту сторону смотрит...
     Антарктида кивнул.
     -- Собирается банк у нас открыть...
     -- Пойдем,  он ждет,  --  сказал  Крестный.  И,  повернувшись  к Клыку,
добавил: -- Тебя не зовем.
     Это  было ясно. "Судья" не может садиться за стол  ни с одной из сторон
разобранного конфликта.
     -- Давай, Василий.  -- Антарктида протянул руку. -- Ищи кассу, мы своих
людей тоже поднимем... А то неизвестно, как обернется...
     -- Портяночники камерные, -- ругался  Седой в  уцелевшем "Мерседесе"  и
подносил ко рту подрагивающей рукой звякавшую о зубы плоскую бутылочку виски
"Черная марка". Спиртное обжигало небо, плотным огненным шариком катилось по
пищеводу, взрывалось  в  желудке  и  расходилось теплом по телу,  расслабляя
напряженные нервы.
     -- Надо их списывать одного за другим. -- Горлышко звякнуло в очередной
раз. -- А то они нас вправду начнут резать! Видели, как он показал?!
     Седой несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь.
     -- Значит, так, -- сказал  он  обычным ровным голосом. -- Найдите  двух
специалистов, таких, чтобы работали с дальней дистанции. Это надежней всего.
     -- Есть такие люди,  шеф, -- отозвался референт-телохранитель с заднего
сиденья.
     -- И займитесь этим, как его, у меня где-то записано...
     -- Каймаков, -- раздался голос сзади.
     -- Точно, Каймаковым. Пусть Рудик доведет дело до конца.
     -- Сделаем, шеф, -- сказал второй референт.
     Седой последний раз приложился к бутылочке и завинтил пробку.
     -- И  с  деньгами...  Провентилируйте в тридцать втором отделении или в
районном управлении -- кто там еще был в момент стрельбы.
     -- Понятно, шеф.
     "Мерседес"  мягко  катил   по  дороге  к  Москве.  Мощные  амортизаторы
сглаживали выбоины, рытвины и многочисленные неровности трассы.
     В платный  туалет  вошел  дерганый парень  со звездообразным  шрамом на
подбородке,  который  уже  несколько часов  обходил  все  торговые  точки  и
увеселительные заведения района. Сидевший на входе мужик  нервно сжал кисть.
Натянувшаяся кожа побледнела, отчего татуировка -- синий перстень с четырьмя
лучами -- выделялась особенно отчетливо.
     -- В этом месяце я уже платил.
     Голос прозвучал глухо и устало.
     Парня все принимали за сборщика дани, и это ему нравилось.
     -- Я ищу бомжа, -- парень описал приметы Клячкина. -- У него могли быть
крупные бабки -- бумажками по пятьдесят штук.
     -- Ничего себе бомжи пошли, -- пробормотал смотритель туалета. Он тянул
время, чтобы не фраернуться.
     --  Потому  и  ищем,  --  с  явным  превосходством  сказал  вошедший  и
по-хозяйски огляделся.
     Смотритель  понял  одно:  ничего, кроме неприятностей, признание ему не
принесет. А деньги отберут -- это и ежу понятно.
     -- Я  такого счастливца  не видал, -- равнодушно ответил он.  -- У меня
мелкими расплачиваются.
     -- "Счастливца", --  передразнил  парень. -- Скоро  он  будет на месаре
сидеть и ногами дергать...
     Сплюнув на чистый кафельный пол, посетитель вышел, продолжая обход.
     Финик  взял богатое кожаное портмоне в толчее у кассы, быстро скользнул
к  выходу и нырнул по лестнице в подвал. На ходу  осмотрел добычу: несколько
десятитысячных  купюр,  пятитысячные,  пачка  тысячных.  Переложив  деньги в
карман, сбросил портмоне между гипсолитовыми плитами, спокойно  прошел сорок
метров  по пустому коридору и стал подниматься по лестнице другого подъезда.
И вдруг  он  увидел  старый,  обтянутый дерматином чемодан. Именно про такой
говорил Шлеп-нога.
     Чемодан был пуст. Финик подхватил его  и  быстро  направился  на  хазу.
Через час курирующие  универмаг Жетон  и Кепка  обходили секции  и  подробно
расспрашивали продавщиц, показывая на всякий случай обтерханный чемодан.
     Его-то и вспомнила курносая Нинка.
     --  Это  был не  бомж, какой-то приезжий...  Одет нормально, но  во все
дешевое. И запашок от него  шел... Он еще сумку  дорожную  купил,  а  у меня
костюм за двести пятьдесят. И в парфюмерии чтото брал. А расплачивался точно
-- по пятьдесят тысяч, на кассе спросите. -- Жетон и Кепка переглянулись.
     На   катране  в   Малоивановском  взяли   двоих   залетных   с   пачкой
пятидесятитысячных купюр. С ними приехал разбираться Рваный. Через час обоих
отпустили.
     Секьюрити  казино "Медведь" задержали высокого  худого игрока,  карманы
которого  были  набиты  пятидесятитысячными  банкнотами.   За  него  активно
вступились  двое  из  чеченской  группировки,  вспыхнула  перестрелка.  Один
чеченец  и  случайный  посетитель  убиты, второй  и  двое секьюрити  ранены.
Задержанных вывезли в специальное место и взяли в оборот.
     Игрок признался,  что сбывал  фальшивые купюры, чеченцу  тоже  деваться
было некуда.  Приехавшие  представители  земляческой группировки  возместили
казино ущерб, но через день кто-то бросил сквозь зеркальную витрину  гранату
"РГД-5",  убившую  трех  и  ранившую  пятерых  человек. Чеченцам  предъявили
ультиматум  -- возместить расходы  по похоронам,  лечению, ремонту, наказать
или  выдать  виновных  и  выплатить штраф  --  пятьсот  тысяч  долларов.  Те
отказались --  дескать, община к этому делу отношения не имеет,  действовали
родственники убитого по  своей  инициативе, в соответствии с законом кровной
мести. Тогда им назначили разборку. Обе стороны спешно наращивали силы.
     По  вокзалам  и ночлежкам, подвалам и чердакам  рыскали  в поисках люди
Клыка, Крестного и Антарктиды. Чтобы "разговорить" бомжей, их били до потери
пульса. Защищаясь, один  облил  обидчиков керосином и  подпалил.  Блатные  в
ответ   убили   шестерых.  Среди  бомжей  началась  паника;  на  товарняках,
электричках, попутках и пешком они потянулись из Москвы  в более спокойные и
безопасные  края. Снизились сборы  с нищих,  попрошаек, собирателей бутылок,
макулатуры  и  тряпья,  предсказателей  судьбы,  мойщиков  машин,  грузчиков
рынков, поденных рабочих и прочих тружеников дна.
     Эту публику контролировала таганская группировка, у которой  уменьшение
доходов вызвало вполне определенные чувства.  Лидер таганцев передал  Клыку,
чтобы тот перестал баламутить дно столицы.  Вор без  дипломатических изысков
послал его на три известные буквы.
     Недовольство и напряженность в криминальном мире Москвы нарастали.
     Вечером  в  своей  комфортабельной  квартире   в   Крылатском  референт
акционерного общества "Страховка" Гена Сысоев занимался сексом с бухгалтером
из  "Бизнесбанка"  Галочкой.  Подружка  была  фригидной,   но   послушной  и
старательной, Гену это вполне устраивало, тем более что по первой же просьбе
она очень правдоподобно имитировала африканскую страсть.
     У Галочки были  роскошные формы и возможность обналичивания "воздушных"
авизо.  В данный момент Гена использовал ее первое достоинство. Развалившись
в глубоком кресле из натуральной кожи и положив босые ноги  на черное стекло
сервировочного  столика, он потягивал из длинного,  узкого, с  толстым  дном
стакана джин с тоником и  льдом, время от времени набирал  ложкой поочередно
то красную, то  черную  икру  и отправлял в рот, после  чего делал совсем не
утонченно-заграничный, а российский глоток, вмиг опустошая стакан и наполняя
его заново.
     Голая  Галочка  раскачивалась  перед  ним  в  такт  медленному  блюзу с
последнего лазерного диска и быстро выполняла подаваемые команды.
     -- Повернись, -- голос Гены был почти равнодушным. -- Теперь нагнись...
Ниже, будто пол моешь... Ноги шире, так... Теперь вставь туда палец...
     Гена кайфовал. Восемь лет назад  он с трудом закончил  школу, учителя и
родители  сулили ему жалкое  существование на  обочине жизни, куда неизбежно
будет выброшен неуч, не желающий приобретать специальность.
     -- Теперь подойди сюда... Ставь ногу мне на колено...
     Голос его стал заметно  напряженней. Он сунул  палец  в банку с икрой и
поднес к пухлым, в яркой помаде губам.
     -- Попробуй вместо бутерброда. Только не откуси... -- Гена хихикнул.
     Галочка всосала палец и принялась сноровисто облизывать со всех сторон.
Палец  левой руки  проник в женщину  с другой  стороны. Мощные биологические
поля  влажных горячих  полостей,  устремившись  друг  к  другу,  пробили его
насквозь, оказав тот эффект, которого он давно добивался.
     Зарычав,   Гена   схватил   увесистое   тело  подруги,   со   сноровкой
борца-классика бросил его в партер  и пристроился сзади, вцепившись в бедра,
будто удерживая уползающего с ковра соперника.
     Галочка спокойно переносила  процедуру.  Дотянувшись до своего стакана,
она допила перемешавшийся с растаявшим льдом джин.  Но,  получив  болезненно
хлесткий  шлепок  по  спине,  поняла,  что допустила  ошибку, и принялась со
стонами раскачиваться взад-вперед, так что имитация борьбы была полной.
     Когда Гена наконец  победил и  тяжело рухнул на  застеленный  медвежьей
шкурой пол. Галочка получила возможность спокойно покушать икры и выпить.
     --  У  меня есть  сосед  --  Арсен,  он армянин,  держит  шашлычную  на
Юго-Западе,  недалеко  от  метро,  так  у  него  какие-то  бандиты  стрельбу
устроили, перебили  все,  двух  человек  убили  и  третьего  хотели,  но  он
убежал...
     Галочка  любила рассказывать и умела  внятно говорить  с  набитым ртом.
Гена недовольно повернулся.
     -- Не знаешь, не болтай! Какие бандиты? Может, это он бандит!
     --  Точно! --  Девушка всплеснула руками.  --  К нему все  время армяне
ходят: приносят что-то, уносят. И пистолет раз у него видела. Но так дядечка
хороший, добрый...
     -- Дерет он тебя, что ли?
     -- Что за глупости! -- оскорбилась она и перевела разговор со скользкой
темы. -- К нему сегодня трое каких-то из Еревана приехали. Будто друга ищут.
А рожи -- вылитые убийцы! Щетина, глаза  блестят... У-у-ух... Они в Карабахе
воюют. Ну и пусть бы себе воевали... Чего сюда ехать?
     Галочка замолчала. Гена приподнялся на локте и напряженно смотрел, ловя
каждое ее слово. Еще никогда он не слушал ее  с таким вниманием. Да и вообще
никто ее так не слушал.
     -- Что они говорили? Вспомни все точно!
     Девушка задумалась.
     -- Сказали, что из Армянской армии... Что целый год женщин не видели...
Что они самые лучшие бойцы... И все. Нет, еще что-то про Ростов говорили...
     -- Что?
     -- Было у них что-то в Ростове. Это самый молодой рассказывать начал, а
другой его перебил. Да, теперь точно все. Знаешь, что я думаю?
     Как  ни  странно. Гену  интересовало  ее мнение. Впервые  за все  время
знакомства.
     -- Арсен нарочно их выписал из этого  самого Карабаха. Чтобы тем, кто в
него стрелял, отомстить!
     --  А  в  какой  квартире  живет  этот твой  Арсен?  --  спросил  Гена,
поднимаясь на ноги.
     -- Никакой он не мой. -- Галочка с интересом рассматривала могучее тело
партнера. -- А живет в тридцать восьмой.
     Выйдя в соседнюю комнату, Гена взял трубку радиотелефона и соединился с
Седым.
     -- Плохие  новости, шеф! Помните шашлычную, где  наши недавно работали?
Ее  хозяин вызвал трех  боевиков из Карабаха,  профессионалов.  У  них  было
что-то крупное  в Ростове.  Сказали  --  из  Армянской  армии... Нет, больше
ничего не знаю. Адрес есть, диктую...
     Седой немедленно связался с начальником службы безопасности.
     -- Ты слышал  что-нибудь  про  Армянскую армию? И  ее  дело в  Ростове?
Ясно... Вот  так, значит! Ну, три  таких  террориста  прибыли  по нашу душу.
Записывай адрес, если они еще там. Да, и вот что... Пошли тех, кто работал в
шашлычной. Они первые на очереди, и интерес у них кровный. Гонорар, конечно,
само собой.
     Через   сорок  минут   красная   "Вольво"   без   номеров  подкатила  к
девятиэтажному панельному  дому на Флотской. Из  нее  вышли два пассажира  и
водитель --  молодые люди  в  кожаных куртках,  ярких  спортивных  штанах  и
нахлобученных на  глаза шапках. Проведя  рекогносцировку и убедившись, что в
тридцать  восьмой квартире  горит  свет,  они заняли исходные  позиции. Один
поднялся  на площадку  выше,  двое  спустились  на площадку ниже  четвертого
этажа. Теперь вышедшие из тридцать восьмой квартиры попадали  в  смертельные
огневые клещи.
     -- Скоро вы  там? Хватит время терять! -- торопил спутников Герой, стоя
у двери.





     В организации  работы специальных  служб любое  государство  использует
древний,  как  мир, принцип "разделяй  и властвуй".  Секретная  информация и
навыки проведения специальных операций  никогда не сосредоточиваются в одних
руках:  это слишком  опасно для  сенаторов и конгрессменов,  секретарей ЦК и
членов Политбюро,  генсеков,  губернаторов  штатов, депутатов советов,  дум,
законодательных собраний, министров и президентов.
     Поэтому ЦРУ  следит за ФБР, ФБР,  в свою  очередь, -- за ЦРУ, Агентство
национальной  безопасности  приглядывает  за  теми и другими, а  те и другие
просвечивают  своим рентгеном  АНБ.  На  специальном  языке  это  называется
системой сдержек и противовесов.
     В   СССР   много  десятков  лет  сохранялся  равновесный  баланс  между
специальными службами. Профессионалы  ГРУ, умеющие взрывать  королей, менять
президентов  и  вербовать  сотрудников  госдепа, находились  под  бдительным
надзором  Первого  главка,  и,  вздумай  они  применить  свои способности на
территории  лучшего  в мире государства рабочих и  крестьян, им бы  пришлось
иметь дело со Вторым главком, обеспечивающим безопасность этого государства.
     Громоздкую  и  чрезвычайно  мощную  армейскую машину  курировал  Третий
главк, пронизавший  системой  особых  отделов  или  их  уполномоченных  весь
непомерный организм вооруженных  сил -- от  округа  или флота до батальона и
отдельного корабля.
     И   Первый,   и  Второй,   и   Третий   главки   являлись  структурными
подразделениями одного  ведомства --  Комитета  государственной безопасности
СССР,  подчинялись его председателю  и  вместе с  десятками  других  главных
управлений,  управлений, отделов, отделений,  направлений  и служб придавали
могущество и власть ведомству и его руководителю.
     Но  власть  эта  не  была  безграничной.  Потому  что,  если  кто-то из
сотрудников зарубежных резидентур КГБ начинал пить, вертеть контрабанду либо
другим способом нарушать моральный кодекс строителя  коммунизма, от  чего до
прямой  государственной измены,  как  известно  каждому  октябренку,  меньше
одного  шага,  коллеги-соперники  из  ГРУ  немедленно  информировали  своего
хозяина -- министра  обороны СССР, а тот поспешно докладывал  хозяину общему
--  Политбюро  или  секретариату  ЦК  КПСС.  Тем  самым   он  демонстрировал
бдительность  и результативность своего ведомства, способом "от  противного"
показывал чистоту и идейное совершенство подчиненных, доказывал, что прошлый
факт адюльтера офицера военной разведки в Таиланде, раскопанный КГБ, являлся
чистой   случайностью,   а   скандал   вокруг   него   искусственно   раздут
недобросовестным офицером внешней разведки.
     Если же  комитетчик  где-нибудь  в  Рязани  или Владивостоке  попадал в
вытрезвитель, либо  застукивался паспортным контролем  в  номере гостиницы с
посторонней  женщиной,  либо  даже просто терял  служебное удостоверение, то
милицейская шифровка летела наверх  и ложилась  на стол  министру внутренних
дел, который не менее поспешно и с теми же целями докладывал о случившемся в
ЦК.
     Правда,   в   коридорах   высшей  власти   министр  мог  встретиться  с
председателем,  у которого в  кожаной папке лежало спецдонесение из Ташкента
или  Северодвинска  о пьянстве, коррупции  или  рукоприкладстве  милицейских
чинов.
     Так и состязались три  ведомства, как лошадки на  скаковой дорожке, под
взглядом  строгого, но  в  общем благожелательного  хозяина. Прокуратуру  по
большому счету в расчет  не принимали: своего оперативного аппарата у нее не
было,  оружия,  биноклей, приборов  ночного  видения,  наручников  и  людей,
умеющих все это применять, -- тоже. Голова  профессора  Доуэля. Руки и  ноги
чужие --  офицеров МВД и КГБ. Не захотят -- и голова никого даже не  укусит,
потому  что не сумеет ко рту поднести. А про судейских и говорить нечего: те
из  кабинетов  на улицу  носа не  кажут,  копаются в  бумажках да пишут, как
местный обком -- райком скомандует.
     Три  кита, три министра  друг за  другом  приглядывали  да  друг  друга
придерживали, а хозяин  следил, чтобы  они свое  дело  делали, да поправлял,
если что не так.
     Потом начали перестраиваться,  правовое государство  строить.  Но то ли
чертежи оказались  неправильные,  то ли  материал  негодный, то ли строители
хреновые.  Незаметно стали трех  министров  "силовыми" называть и  тем самым
официально  признали,  что вместо  правового силовое государство  вышло: кто
сильнее -- тот и прав.
     Кулак более прав, чем слово, нож  --  чем кулак,  пистолет -- чем  нож,
танк или атомная подлодка -- чем все вместе взятое.
     Единый строгий хозяин почил в бозе, или, выражаясь современным  языком,
откинул копыта. На смену пришли другие: не такие единые, не такие  строгие и
не такие хозяева.  И пошла между собой таска: вроде за все старое -- деньги,
власть, дачи -- да методами новыми...  То народ стенка на стенку пускают, то
из  автоматов перестрелки  устраивают,  то  танковыми пушками долбят  прямой
наводкой...
     А министры  силовые уже не на пенсию или "другую работу" переводятся, а
прямиком в  тюрьму один за другим отправляются. И вместо трех китов, имеющих
оперативные  аппараты,  вон их  сколько развелось!  И  налоговая полиция,  и
Таможенное  управление,  и  Главное  управление  охраны,  и  Служба  внешней
разведки, и федеральная контрразведка, и органы внутренних дел...
     И без хозяина каждый на себя химичит, свои шкурные интересы отстаивает,
а о пользе дела никто не думает...
     Система  сдержек  и  противовесов  перестала  существовать, потому  что
мышиная возня  вокруг сиюминутных задач не предполагает кропотливого сбора и
целенаправленного   использования  информации,  которую  к  тому  же  некому
передавать  и   которая,  по   большому  счету,  никого,  кроме  любопытного
обывателя, не интересует.
     В  этих  условиях  сильная специальная  служба,  возглавляемая умным  и
волевым человеком, не ставящим целью личное обогащение, получала чрезвычайно
широкие, практически безграничные возможности.
     Военный  транспортный   вертолет,  взлетевший  с   бетонной   площадки,
находящейся за  многокилометровым  забором  с  колючей проволокой поверху  в
Юго-Западном округе столицы, взял курс на северо-восток.
     День  был  солнечным, и  тень  бронированной  машины  пересекала  жилые
кварталы,  промышленные  районы,  улицы,  площади и автострады,  очереди  за
акциями  АО  "МММ",   автостоянки,  сонмы  коммерческих   ларьков,   кишащие
озабоченным людом рынки. В раскинувшемся внизу мегаполисе шла обычная жизнь:
перепродавали импортный ширпотреб, воровали,  пили, ели,  курили, занимались
сексом,  употребляли  наркотики,  заключали  миллионы  сделок,  обналичивали
фальшивые платежные  документы,  брали  и давали взятки, торговали  оружием,
наркотиками, женскими, мужскими и детскими телами, валютой, государственными
экономическими  секретами,  служебным   положением,  преступные  группировки
делили территории и  сферы влияния, отбеливали "грязные" деньги и продолжали
проникать  в государственные  структуры,  власть  принимала  законы, указы и
постановления, потом поправки к  ним, сводившие  на нет основное содержание,
граждане  совершали административные  проступки  и  преступления,  некоторые
работали, продажные  менты способствовали  преступникам,  а честные,  рискуя
жизнью, их задерживали, но суды все равно отпускали негодяев.
     Москва не  тот  город, который позволяет беспрепятственно  шляться  над
собой всяким вертолетам, поэтому на борт несколько раз поступали электронные
сигналы запросов "свой-чужой", и автоматическая  система давала  ответ кодом
самого высокого класса, так что встрепенувшиеся  было дежурные офицеры вновь
расслаблялись у пультов слежения.
     Наконец  этажность застройки стала снижаться, внизу  замелькали  черные
срубы и шиферные крыши типично деревенских домишек, потом начался лес. Через
пару десятков  километров голые деревья  леса  уткнулись  в высокий бетонный
забор с  "колючкой",  за которым  располагался комплекс  одно-,  двух  --  и
трехэтажных зданий с асфальтовыми дорожками,  теннисным кортом и  посадочной
площадкой.
     Генерал Верлинов оторвался от  тягостных размышлений, ставших  для него
обычными в последнее время. Вертолет делал  круг, заходя на посадку. Генерал
снял защитные наушники, и в мир вернулся надсадный рев двигателя.
     Он  думал  в  первую  очередь о пользе дела. Он знал,  что и  как  надо
сделать. Но в  отличие от десятков тысяч болтунов различных рангов он  и о г
это сделать.
     Двигатель смолк, исчезла раздражающая  вибрация, командир группы охраны
распахнул  люк,  осмотрелся и  выпрыгнул  наружу, следом  прыгнули  трое его
бойцов. Из овального проема потянуло весенней свежестью подмосковного  леса.
Загремел  короткий  металлический  трап,  и  Верлинов,  не придерживаясь  за
перильца, легко спустился на землю.
     В  левой руке он  держал черный кейс из  титанового сплава, прикованный
тонкой  сверхпрочной  цепочкой к браслету,  плотно  охватывающему  запястье.
Резкий  рывок цепочки, нарушение  процедуры  открывания чемоданчика, нажатие
кнопки  на  ручке или  просто сильный  удар по крышке  включали  пиропатрон,
мгновенно сжигающий помещенные внутрь бумаги.
     Документы  были исполнены в  одном экземпляре,  причем отпечатаны не на
компьютере,   как   обычно,  а  на   допотопной   механической   пишмашинке,
доставленной в прилегающую к кабинету Верлинова комнату отдыха из  запасника
ремонтной мастерской, где она пылилась не менее пяти лет,  что гарантировало
отсутствие разведывательных переделок в конструкции.
     Печатал шестидесятитрехлетний  отставник -- бывший порученец  генерала,
оставленный при  одиннадцатом  отделе  на посильной работе, дающей  ощутимый
довесок к пенсии. Кроме абсолютной надежности и  исключительной преданности,
он  обладал  еще  одним достоинством  --  склерозом,  начисто  лишившим  его
способности запоминать тексты.
     Верлинов лично контролировал работу, а по ее окончании сжег  исписанные
собственным почерком листы черновика, ленту и  уничтожил вал и шрифт пишущей
машинки.
     Из-за  этих  документов  он  совершил  пижонский полет  над  Москвой  в
сопровождении  семерки  крепких, затянутых в камуфляж охранников. Сейчас три
бойца шли впереди, двое -- по сторонам и двое -- сзади. Автоматы они держали
наперевес, стволами в стороны предполагаемой стрельбы.
     Прибывшие раньше Верлинова люди тоже  имели охрану, но один-два увальня
в цивильных, топорщащихся под мышками  пальто  не шли ни в какое сравнение с
личной боевой группой начальника одиннадцатого отдела.
     Проницательный  Верлинов  подумал,  что  соратники  заподозрят  его   в
выпендреже.  В  подавляющем большинстве они были глубоко штатскими людьми  и
весьма   приблизительно   представляли,   как    создаются,   охраняются   и
перехватываются секреты. И  ни  один из них не видел,  что делает  с головой
пуля, выпущенная  с близкого расстояния в затылок. Поэтому  "частности" были
отданы для разработки ему.
     В  каминном зале гостевого корпуса собрались шесть  человек:  Президент
страны,  вице-президент,  спикер,  министры  иностранных  дел,  экономики  и
сельского хозяйства.  Правда, эти должности им  еще  предстояло занять после
того, как  Верлинов  реализует  операцию  "Расшифровка".  Но и  сейчас  лицо
каждого из присутствующих  было  известно  тем, кто интересуется политикой и
регулярно смотрит телевизор.  Депутаты -- руководители фракций,  заместитель
министра, сотрудники аппарата правительства и Администрации Президента. "Для
конспирации"  они называли друг  друга вымышленными  именами.  Такой уровень
огорчал Верлинова, но выбирать не из  чего:  планка отбора в государственные
структуры за последние годы передвигалась только в одну сторону.
     Извинившись, Верлинов включил систему подавления.
     -- У меня часы  остановились. --  "Иван  Иванович" обиженно смотрел  на
погасший  электронный  циферблат. --  Это излишне...  Наша  охрана  уже  все
проверила...
     -- Мера предосторожности, -- развел руками генерал. -- Враг не дремлет.
А часам ничего не сделается, даже в ремонт отдавать не надо.
     То ли упоминание о врагах, то ли о часах успокоило депутата.
     -- Кстати,  о  врагах, -- заметил сановитый  седовласый мужчина, удобно
расположившийся в  мягком кресле.  --  По-моему,  мы недопустимо  затягиваем
развитие событий. "Промедление смерти подобно!" Помните, кто сказал? А уж он
знал, что говорит...
     --  "Петр  Петрович",   --  попытался  пояснить  Верлинов,  но  будущий
вице-президент поднял руку, останавливая его.
     --  Когда власть валяется на земле, ее обязательно поднимают. Стоит нам
промедлить...  "Если один  человек чего-то  не делает,  за  него  это делает
другой", -- так говорит моя жена,  когда я отказываюсь  вести ее в театр или
ресторан...
     Жена "Петра  Петровича" была  моложе его на  двадцать  лет, он часто ее
цитировал, а  все  маломальски осведомленные  люди  знали, что  она  находит
замену  супругу  не только для ресторана и театра.  Сам же он  ни  о чем  не
догадывался в полном  соответствии  со столь  же часто цитируемой  по другим
поводам поговоркой "муж узнает  обо всем последним". Впрочем, может быть, он
просто не хотел догадываться, а народной мудростью оправдывал это нехотение.
     -- Если не мы --  значит, кто-то другой. Скорее всего вояки, у нас есть
кое-какие данные... Или  коммуняки,  или  этот  шизофреник. В  любом  случае
народу, стране лучше не будет! Так чего же мы ждем?
     Верлинов деликатно откашлялся.
     -- Как все вы, уважаемые коллеги, помните, суть проводимой моим отделом
операции  состоит в том, чтобы дать повод  для парламентского  расследования
противозаконной   деятельности  Министерства   обороны.  Если  повод   будет
серьезным  и  привлечет  внимание общественности,  то  маховик расследования
удастся раскрутить настолько, что начнется настоящий  звездопад и с ключевых
постов уйдут люди, представляющие существенную опасность.
     Верлинов  сделал  паузу  и  обвел  собравшихся  взглядом.  Все  слушали
внимательно,   кроме   будущего   министра   иностранных   дел,   озабоченно
рассматривающего свои часы.
     --   Это  даст  нам  двойную  выгоду:   устранение   наиболее  реальных
конкурентов,   претендующих    на   власть,    и   ликвидацию    возможности
противодействия нашим собственным попыткам. Потому что возбуждение процедуры
импичмента  может  быть  реально   пресечено  не  Конституционным  судом,  а
автоматчиками  и  танками. Если же мы добьемся  своего, то  никто, абсолютно
никто не  осмелится  отдать  приказ!  Воля  командиров  всех  уровней  будет
парализована,  и при  отсутствии  личной заинтересованности никто  не станет
рисковать!  Народ  проголосует  за перемены  --  тут нет  сомнений. Возможны
отдельные эксцессы, но у нас есть силы для их локализации.
     -- Все это правильно, но, как верно заметил "Петр Петрович", чего же мы
ждем?  -- спросил худощавый, интеллигентного вида молодой человек -- будущий
спикер. --  У  нас  есть  несколько  известных  журналистов,  представляющих
солидные газеты, они могут взорвать любую сенсационную бомбу!
     Верлинов отрицательно покачал головой:
     --  Сколько таких бомб взрывается каждую неделю -- и  что?  Здесь нужен
серьезный,  точный,  абсолютно достоверный  материал. И  самое  главное:  он
должен  исходить от  совершенно  нейтрального,  не  связанного  ни с  какими
группировками,  далекого  от  политики  человека.  И еще  более важное: этот
человек  не должен ничего знать о наших планах и не должен рассказать -- под
пыткой, на  "детекторе  лжи", под действием "сыворотки правды",  -- что  ему
кто-то специально передал разоблачительные материалы.
     -- Как же можно такого достигнуть? -- оторвался от часов при упоминании
пыток претендент на пост министра иностранных дел.
     --  Только одним  способом. Надо,  чтобы  наш человек вообще  ничего не
знал.
     -- Загипнотизируете вы его, что ли?
     --  Нет.  Просто   манипулируем  им,   а  он   думает,   что  действует
самостоятельно. Представьте  проходную пешку на шахматной доске. Если бы она
умела думать, то искренне бы считала, что сама ухитрилась обеспечить победу.
А о гроссмейстере,  который  довел  ее  до  ферзевого поля,  она  ничего  не
подозревает. И не сможет никому рассказать, хоть жги ее заживо!
     Генерал Верлинов едва заметно улыбнулся.
     -- И у вас есть такая пешка? -- рокочуще спросил кандидат в президенты.
     -- Да, есть, -- ответил гроссмейстер.  -- И  первые ходы уже сделаны. И
открылась возможность великолепной комбинации. Представляете, если поводом к
расследованию послужит нота правительства могущественной державы?
     Удивленные  и  одобрительные   реплики   выразили  настроение   будущих
руководителей России.
     Верлинов тяжело вздохнул.
     -- Теперь о конкретных деталях...
     Прикрываясь столом, он проделал необходимые манипуляции и открыл кейс.
     -- Во-первых, мною подобраны кандидатуры министров внешней и внутренней
безопасности, охраны порядка и обороны.
     Генерал извлек тонкую стопку машинописных листов.
     -- А вот планы мероприятий по основным направлениям деятельности нового
правительства.
     В  каминном зале  наступила  заинтересованная  тишина,  только  будущий
министр иностранных дел  продолжал  заниматься  остановившимися электронными
часами.
     Виктор Юркин был довольно  известным журналистом. Когда-то он  считался
"левым", потом терминология изменилась, и он получил ярлык демократа, причем
слово имело разные  интонации и эпитеты -- в  зависимости от того,  к какому
осколку  некогда монолитного  советского  народа  принадлежал  тот, кто  его
произносил.
     Юркин  действительно  выполнял  весь  демократический  набор:  выступал
против  коррупции должностных лиц  и за  отмену смертной казни, за повышение
жизненного  уровня   населения   и  против   великодержавной  политики,   за
правопорядок  и  против КГБ, МВД,  МБ, ФСК  и прочих силовых  структур, этот
самый   правопорядок   обеспечивающих.   Он   требовал   полного   раскрытия
преступлений  и  одновременно  добивался  упразднения  института   секретных
агентов, от которых, в подавляющем большинстве случаев, и зависит раскрытие.
     Выступления за обуздание  обнаглевших  бандитов  сочетались с призывами
поставить на место распоясавшуюся милицию.
     Все требования и призывы Юркина  были правильными, но неверными, потому
что входили в  противоречие не только между собой, но и с логикой и реалиями
современной жизни.
     К  тому  же  постоянный  анализ  обстановки  в  стране  уже  давно   не
представлял ни для кого интереса: она и так была предельно  ясна, ибо каждый
гражданин ощутимо прочувствовал ее на собственной шкуре.
     Но,  как  хороший  газетчик, он  умел добывать "фактуру",  повествуя  о
тайных и явных аферах, закулисных  скандалах и прочих жареных фактах. Каждый
раз он ожидал  расправы: ночевал у друзей и подруг, рассказывал коллегам  об
угрозах и спрятанном завещании, но ничего не происходило. Бомбы сенсационных
разоблачений  взрывались  вхолостую,   не   вызывая   ни  малейшей   реакции
государственных органов и не причиняя вреда "героям" публикаций. Пару раз на
него  подавали в  суд,  добившись  предельно  завуалированных опровержений и
символических материальных компенсаций.
     Сейчас Юркин  внимательно читал материал, который  Каймаков, последовав
совету Димки Левина, назвал: "Мыло для подземной войны".
     -- Неплохо, старик, неплохо, -- сказал  он, откладывая последний  лист.
-- И фактура интересная, и слог нормальный. Ты раньше-то писал?
     Каймаков кивнул.
     -- В институтскую многотиражку. И работа дает навык письменной речи.
     -- Неплохо, -- машинально повторил Юркин, о чем-то размышляя.
     -- Конечно, вояки встанут на дыбы... Могут в суд потащить. Но раз у нас
есть очевидец... Начнут меня в военкомат дергать  да  на сборы  призывать...
Плевать, спрячусь у Нинки.
     Он вдруг внимательно взглянул на Каймакова.
     -- А про покушение ты придумал? Для остроты?
     Каймаков возмутился.
     -- Сейчас я тебе покажу, что я придумал!
     Он поднял стоящий  на полу "дипломат", ткнул пальцем в следы кастета на
крышке.
     -- Видишь?
     Юркин разочарованно присвистнул.
     -- Слабо, старик. Очень слабо. Чем угодно поцарапать можно.
     -- Это еще не все...
     Каймаков раскрыл чемоданчик, сунул руку  в узкое отделение для бумаг и,
вытащив газетный сверток, положил на стол.
     -- Разворачивай! Только не пугайся.
     Юркин осторожно развернул газету и присвистнул еще раз.
     -- Ну и что?
     Каймаков потерял дар речи.
     Вместо  зловещего кастета  и окровавленного  шила  он увидел  два куска
кафельной плитки и длинный, блестящий, совершенно новый гвоздь.
     -- Это совсем не то,  -- растерянно бормотнул он и  полез в "дипломат",
хотя глубоко в сознании понимал: это не ошибка, подобранные по  конфигурации
и  весу  предметы не случайно оказались там, куда он  их не клал, это акция,
значит, он все время находится под наблюдением и контролем злых сил, ведущих
с  ним  чудовищную игру...  Но все же он рылся внутри, переворачивал бумаги,
перчатки, вязаную шапочку и  другие привычные вещи,  надеясь, что  произошло
недоразумение, которое сейчас разъяснится.
     --  Эй, что с тобой? -- встревоженно  спросил Юркин.  -- Ты побелел как
бумага...
     -- Подменили, -- невнятно сказал Каймаков, оставляя "дипломат" в покое.
     Безобидные  предметы  в  подброшенном  свертке  сейчас  казались  более
зловещими, чем орудия неудавшегося и вполне успешного убийства.
     -- Здесь были подтверждения покушения, вещественные доказательства.  Не
знаю, куда они делись, -- оглушенно повторял Каймаков.
     Межуев,   прослушивавший  пленку  через  несколько   часов,  знал   это
наверняка: он лично получил кастет и шило от Мальвины и запер в свой сейф.
     -- Да ерунда -- если что-то  было, куда бы  оно пропало,  -- продолжала
пленка голосом Юркина, который, впрочем, звучал не вполне искренне.
     Потому что, говоря отвлекающую фразу, он одновременно написал на листке
бумаги: "Молчи, нас могут подслушивать".
     Юркин жил  в  полувымышленном  мире  слежки, подслушивающих  устройств,
сексотов,  засад  и  провокаций.  Он давно дружил с  иностранными коллегами,
часто  выезжал за рубеж еще в  те времена, когда это считалось  экзотикой, а
потому  и  наблюдения,  и  засады, и  скрытые  микрофоны, и  сексоты  иногда
материализовывались в реальной части его мира. К тому же западные газетчики,
поднаторевшие на  темах политического,  промышленного и  частного  шпионажа,
дали ему немало практических советов и полезных рекомендаций.
     Одним  словом, выслушав Каймакова,  Юркин почувствовал себя как  рыба в
воде. Приложив палец к губам, он осторожно подошел к сейфу и,  покопавшись в
заваленном центнерами бумаг стальном чреве, извлек двадцатипятисантиметровый
пластмассовый цилиндр с блестящей рамкой антенны на конце.
     Затем, болтая  разную чепуху, он  поднес антенну к Каймакову и принялся
водить вокруг него: вдоль каждой руки -- от обшлага рукава до плечевого шва,
вдоль груди -- от шеи до пояса и обратно. Когда он начал обследовать  спину,
на  скошенном  торце  прибора  зажглась  красная  неоновая  лампочка.  Юркин
замолчал, и красный огонек погас, зато зажегся желтый.
     --  Я еще  не обедал, пойдем сходим в столовую,  -- сказал он, и  вновь
вспыхнула красная лампочка. --  Только  разденься, а то сидишь, как  ходок у
Ленина...
     Они вышли в коридор. Юркин выглядел явно возбужденным.
     -- Старик, у тебя в воротнике "клоп"! Скорее всего микрофон-передатчик,
включается  на голос! Я  видел такие  у немцев и  в Штатах.  Радиус  у  него
небольшой,  так  что  за  тобой должна везде следовать машина. Ты не замечал
слежки?
     --  Нет. -- Обалдевший Каймаков качнул  головой  и тут же  вспомнил: --
Какая-то "шестерка" всю ночь под домом стояла! И до этого замечал... Когда к
Клыку ходил -- серая "Волга"... Или мне уже мерещится?
     --  Они  меняют  машины.  Тасуют,  как  карты.  Но  при  долгой  слежке
повторяются: колода-то у них не бесконечная...
     --  Кто "они"?!  -- Каймаков  никак не  мог поверить, что  жизнь вокруг
пронизана щупальцами враждебных ему сил.
     -- Не знаю, старик. Надо подумать, со знающими людьми посоветоваться.
     Каймаков  чувствовал,  что  попал в  капкан.  Бедная,  неудачливая,  но
проживаемая им по  собственному усмотрению жизнь  превратилась  в  слепок  с
крутого  американского  триллера. И  он  в  полной мере понял,  что  ощущает
преследуемая неведомыми злоумышленниками жертва.
     -- Что же делать?
     -- Тоже не знаю. Надо думать.
     -- Давай сейчас выбросим эту пакость!
     Газетчик хмыкнул.
     -- Во-первых,  она  стоит больших денег. Зачем же  нам ее  выбрасывать?
Во-вторых, они сразу насторожатся. И в-третьих, если  им надо  тебя слушать,
они поставят новую, более хитрую  штучку.  Или будут  пользоваться  лазерным
звукоснимателем, остронаправленным микрофоном,  чем-то еще... Думаю, "клопы"
засажены у тебя дома и на работе.
     Юркин рассмеялся.
     -- Ну,  молодцы! Вот  тебе права  человека  в эпоху  перестройки!  Ну и
раздую я всю эту историю!
     "Тебе хорошо истории раздувать, --  с неприязнью подумал Каймаков. -- А
как мне из них вылазить?"
     -- Что же делать? -- повторил он.
     Вопрос  был  адресован  к самому  себе.  Милиция? Обращение  в тридцать
второе отделение сразу после покушения показало,  насколько результативна их
деятельность. Что ему сделали?  Да ничего,  "дипломат"  поцарапали --  и все
дела.  Покушение, слежка... Попробуй объясни  это поддатому сержанту с лицом
пройдохи! Ну направят к психиатру...  Точно, этим и  кончится,  недаром  его
лишили  вещественных доказательств. Но как это сделали?  Когда? Кто? Клык  и
Седой заверили в непричастности ко всему этому своих людей. Кому  жаловаться
на засаженный в воротник радиомикрофон? В безопасность, как там  она  сейчас
называется?  Но он не  засекреченный  атомщик,  не  главный  конструктор, не
директор оборонного завода! А  сам по  себе микрофон...  Сейчас  все ввозить
из-за бугра можно!  Друзья?  Коротышка  Вовчик да  Димка  Левин  --  чем они
помогут...
     -- Что же делать? -- в третий раз повторил он.
     -- Я  придумал одну штуку,  -- сказал Юркин. -- У  меня есть  приятель,
бывший милиционер, подполковник, сейчас он директор крупного охранносыскного
агентства.  Солидная фирма,  всяких  полуграмотных кустарей он  не берет  --
только  спецов  высшего уровня  -- отставников  из  "девятки",  "Альфы",  по
секрету   скажу,  и   действующие  у  него   подрабатывают...  Давай  с  ним
переговорим!
     -- А деньги? Там же небось нужно сотни тысяч отстегивать...
     -- Это верно,  старик. Капиталистический  принцип  -- за качество  надо
платить. Но ты-то человек не бедный... -- Юркин многозначительно подмигнул.
     --  С  каких  грабежей? Сто штук зарплаты  да  двадцать  премия  раз  в
квартал. И то последнее время не дают.
     -- А знаешь, сколько  твой "клоп" стоит, который ты выбросить хотел? Не
меньше десяти тысяч.
     Газетчик сделал паузу.
     -- Долларов!
     Выражение лица собеседника заставило его рассмеяться.
     -- Так что еще сдачу получишь!
     После того как Юркин  сходил  договориться насчет  машины, они  вошли в
кабинет. Старое, купленное еще в восемьдесят  восьмом году, пальто Каймакова
скомканным лежало в кресле.
     --  Сейчас обеды уже  не те, --  обращаясь к  пальто, сказал  Юркин. --
Раньше  и соленые помидорчики, и взбитые сливки,  и мороженое... А весь обед
-- около рубля!
     --  Это вы зажрались. И  сейчас у вас качество еды и цены не сравнить с
теми, что вокруг,  -- ответил Даимаков. Он почувствовал поддержку, появилась
какая-то перспектива выбраться из зловещей  круговерти, а  потому настроение
улучшилось.
     --  Значит,  так, сейчас  вместе  идем  к  редактору,  -- сказал  Юркин
каймаковскому  пальто. -- Нажмем, чтобы сразу поставил  в номер. Но  имей  в
виду: мужик  нудный, будет читать, править,  думать, расспрашивать. Часа  на
два...
     -- Мне спешить некуда. Только на работу позвоню.
     Очередная  бригада   наружного  наблюдения  слушала  разговор  в  серой
"Волге", стоявшей за сотню метров от редакционного подъезда. Именно из  этой
машины  вели  за Кислым наблюдение  Якимов и Васильев  несколько дней назад.
Теперь   один   из  них   мертв,   другой   понижен  в   должности.   Дурное
предзнаменование для тех, кто их сменил.
     --  Слышал?  Долго  будут мудохаться,  -- сказал старший.  --  Доставай
термос и бутерброды.
     Серая  "Волга"  принадлежала одиннадцатому  отделу,  но внешне ничем не
отличалась  от  той,  из   которой   накануне   вели  наблюдение  сотрудники
оперативного отдела ГРУ.
     Юркин был прав:  бесконечных колод не бывает.  К тому  же  требования к
машинам  одинаковые  --  отечественной  марки,  наиболее  распространенного,
неброского цвета.
     Да и внутри отличий насчитывалось немного: разве что рация настроена на
другую волну, кофе различной крепости да колбаса в  бутербродах неодинакова.
Мало чем различались  и наблюдатели: одинаковый анкетный подбор, стандартная
система  подготовки  и  недостатки, свойственные  людям и делающие их  самым
ненадежным звеном любой, даже тщательно отработанной системы.
     Клюнув на  нехитрый  финт  Юркина,  бригада  приступила  к  обеду и  не
заметила, что Кислый покинул редакцию.
     Юркин провел его через  подвал  и вывел  из  соседнего подъезда,  возле
которого их уже ждал автомобиль выездной фотобригады.
     Охранно-сыскное   агентство   "Инсек"    располагалось   среди   унылых
производственных   кварталов,  обрамляющих   Волгоградский  проспект.   Если
плодящиеся  как грибы после дождя частные  конторы  подобного рода  занимают
обычно перестроенный  подвал или арендуют несколько наспех отремонтированных
комнат,   то   "Инсеку"   принадлежало   приземистое   семиэтажное   здание,
растянувшееся на половину квартала.
     Автостоянка была  заполнена  иномарками.  Юркин  показал  на  неброский
автомобиль темносинего цвета.
     -- Это директорский. "СААБ-9600". Самая престижная машина года. И самая
дорогая: безопасность,  скорость,  комфорт. Современные нувориши ее не берут
-- им подавай суперэффектные тачки, все эти "мерсы", джипы, "Линкольны"... А
здесь -- высший класс и вместе с тем скромность. Все тщательно  продумано  и
показывает уровень...
     Между стоянкой  и  входом  прогуливался  молодой  крепыш в  камуфляжной
форме. Еще двое стояли на дверях.
     -- Что вы хотели узнать? -- непривычно вежливо для людей  его профессии
спросил охранник.
     -- К Лейтину. Я с ним созванивался, -- ответил Юркин.
     -- Прошу, --  охранник  распахнул  стеклянную дверь. -- Третий  этаж  и
налево. Там вас встретят.
     Каймаков обратил внимание, что у входа две медные, как были  когда-то в
МИДе, вывески: "Агентство "Инсек" и "Академия "Инсек".
     --  Что это значит?  -- спросил он у  Юркина,  когда они поднимались по
лестнице.
     --  Информэйшн и секьюрити: информация и безопасность, -- пояснил  тот.
-- А в Академии учатся на частного детектива и охранника.
     На площадке третьего этажа  их ждал крепкий, коротко стриженный молодой
человек в белой рубашке, черном  галстуке, тонких черных брюках и начищенных
черных туфлях. К карману рубашки была пристегнута личная карточка с фамилией
и цветной фотографией.
     --  Здравствуйте.  Есть  ли у вас  с собой какиенибудь  документы? -- с
любезной улыбкой осведомился он.
     Юркин достал редакционное удостоверение, а Каймаков -- паспорт.
     Молодой человек  тщательно переписал данные в толстый  журнал,  лежащий
здесь же, на небольшом столике, попросил их расписаться и, взглянув на часы,
проставил время.
     -- Прошу. Третья дверь направо.
     Они  прошли по  ковролину  между рядов черных  дверей  с  замысловатыми
желтыми ручками и  вошли  в нужную. Небольшая  приемная, заставленная черной
офисной мебелью, высокая девушка в вертящемся кресле за дисплеем компьютера.
Они поздоровались.
     --  Вы Юркин?  -- Девушка встала, и Каймаков увидел,  что у нее длинные
красивые ноги. -- Аркадий Александрович вас ждет.
     Кабинет  генерального директора  был  просторен  и  шикарно  обставлен.
Черный  кожаный гарнитур -- диван,  три  кресла,  между ними  столик с тремя
бокалами,   шестью   банками  пива  и  кокаколы.  Огромный   черный  стол  с
полукруглыми выступами  в  торцах: на  правом стоял компьютер,  на левом  --
сложная телефонная система, каких Каймаков никогда не видел.
     Хозяин, радушно улыбаясь, обошел стол и пожал каждому  руку. Худощавый,
с  интеллигентным  лицом и густыми вьющимися волосами,  в  модных  массивных
очках,  он выглядел лет на тридцать пять, не больше,  но Каймаков знал,  что
впечатление обманчиво, ибо биография Лейтина включала службу в МВД до звания
подполковника и выслуги, дающей право на пенсию.
     -- Вижу, дела идут неплохо? -- подмигнул Юркин с фамильярностью старого
знакомого.
     -- Пускаем  пыль  в  глаза,  --  рассмеялся хозяин.  -- Мы же  охраняем
солидных  людей,   иностранцев...  Значит,   вид   у   конторы  должен  быть
респектабельным. Присаживайтесь!
     Каймакову показалось,  что  моложавый  улыбчивый  человек не  похож  на
генерального директора столь солидной фирмы.
     Они  опустились на диван,  Лейтин сел в кресло. Секретарша  в  ожидании
стояла у двери.
     -- Чай, кофе? -- спросил хозяин и кивнул девушке.
     -- Позвони, пусть принесут. И на пятнадцать минут меня ни для кого нет.
Ну, кроме... Сама понимаешь.
     Секретарша улыбнулась и вышла. Неизвестно почему, Каймаков подумал, что
эту  длинноногую  девушку  и  удобный  широкий  диван  объединяют  не только
официальные рабочие часы.
     --   Теперь   рассказывайте,   --   сказал   Лейтин,   мгновенно   став
деловито-серьезным и внимательно рассматривая Каймакова.
     Тот вздохнул и в очередной раз начал  излагать свою запутанную историю.
Директор по ходу задавал точные, острые  вопросы, но, хватая смысл ответа на
лету, взмахом руки  обрывал дальнейшие  объяснения и  направлял  Каймакова к
продолжению  рассказа.  Тот  понял,  что  обманчивость внешнего вида Лейтина
касается не только возраста.
     Когда Каймаков  заканчивал,  женщина в белом халате принесла  поднос  с
чаем и бутербродами, он вспомнил, что с утра ничего не ел, и сглотнул.
     Потом  в тишине пили чай.  Юркин предпочел пиво, предложил  Лейтину, но
тот отказался:
     -- Ты же знаешь... Иногда позволяю немного водочки -- и все!
     --  У  него половины  желудка  нет,  --  пояснил Юркин, открывая вторую
банку. -- Нарвался в молодости на пулю. За... Сколько тебе тогда платили?
     -- Сто восемьдесят.
     -- А сейчас?
     Директор пожал плечами.
     -- Сейчас я сам хозяин. Сколько надо, столько и беру.
     -- Не жалеешь за боевой юностью в милицейских погонах?
     --  Страшно жалею, -- усмехнулся Лейтин. И с нажимом повторил: -- Жалею
страшно!
     Он допил чай и официальным тоном обратился к Каймакову:
     -- Что бы вы хотели от нашего агентства?
     -- Ну...  Чтобы меня оставили  в покое. И выяснить: что происходит, кто
за этим стоит...
     -- Иными  словами,  вы  хотите  от нас информации  и  защиты. -- Лейтин
понимающе  кивнул.  --  И  мы  можем  вам  их  предоставить, ибо  это  девиз
агентства.
     Он снял очки и тщательно протер стекла кусочком мягкой замши.
     -- Но услуги наших  специалистов стоят от пятидесяти до ста долларов за
час. А в особых ситуациях эта сумма возрастает.
     -- В каких "особых"? -- спросил Каймаков.
     -- При условии опасности для жизни  и здоровья сотрудника. Каждая такая
ситуация оценивается самим исполнителем в пределах пятисот-тысячи долларов.
     -- А  расчеты в  натуре допустимы? -- поинтересовался  Юркин. -- У него
прекрасный радиомикрофон в  пальто и,  я уверен, еще парочка есть дома и  на
работе.
     Лейтин несколько минут подумал.
     -- Вообще-то  мы такого  не практиковали. Хотя  почему бы и  не начать?
Техника агентству нужна,  и  все равно мы тратим на нее валюту.  Правда, наш
друг не является собственником микрофона и вряд ли может им распоряжаться...
     Лейтин улыбнулся и вновь стал похожим на мальчишку.
     --  Но,  с  другой  стороны,  собственники  таких  штучек   никогда  не
объявляются... А присвоение  находки -- не  слишком большой грех,  тем более
когда находка тебе вредит!
     Лейтин улыбнулся еще шире.
     -- Конечно, мы не собираемся никого подслушивать, да и не имеем  на это
никакого права. Эта штучка пригодится для обучения курсантов. И только.
     -- Ясно, ясно! -- Юркин успокаивающе поднял руки. -- Другое нам бы и  в
голову не пришло!
     --  Значит,  договорились. --  Генеральный директор  агентства  "Инсек"
взглянул на  часы и  встал. --  Извините,  у меня  через две минуты связь  с
Лос-Анджелесом. Пройдите в комнату двадцать три, это  этажом ниже, секретарь
вас проводит. Там сотрудники, которые подойдут для этого дела лучше всего...





     Майор  Межуев,  как  и  многие его  коллеги, а также большинство  людей
других   специальностей,   был  недоволен   своей  карьерой  и  считал,  что
заслуживает больше того, что имеет. Недавно ему стукнуло тридцать девять,  а
комитетская выслуга составила восемнадцать лет. Если  исключить время учебы,
то    уже    четырнадцать    лет   он    занимается   оперативной    работой
контрразведывательной направленности.
     И  все  время ему  не везло. В загранку угодил не  в Штаты, Бельгию или
Швейцарию, а в Гвинею. Вдобавок подцепил там желтуху и еле вычухался. Ценных
вербовок  у  него не было, в  операции  по  разоблачению крупных  шпионов не
попадал. В  представления на поощрения его фамилию обычно включать забывали,
в   аттестациях  Дронов   постоянно  указывал   на  "недостаточную   глубину
аналитического мышления и неумение прогнозировать многоходовые комбинации".
     Почти два срока  он  ходил в  капитанах  и  только  благодаря  вербовке
Асмодея и успешной операции с Робертом Смитом получил очередное звание.
     Изменения  к  лучшему  наметились  в  последнее   время.  Когда  искали
фигуранта для "Расшифровки",  он через Мальвину вышел на Кислого.  Вообще-то
толку от Мальвины было немного, но на этот раз результат превзошел ожидания.
У Кислого не было  близких родственников, практически не имелось  друзей, он
вел замкнутый образ жизни, страдал комплексом неполноценности  и отсутствием
способности к решительным действиям, поддавался чужому влиянию.
     Кроме того, он имел высшее образование и незащищенную диссертацию, умел
работать со  статистикой  и  делать  обобщающие  выводы,  писал  для газеты,
обладал хорошей репутацией, являлся абсолютно аполитичным, не принадлежал  к
какимлибо группировкам и кланам.
     Воздействуя на  Кислого через Мальвину, можно было  добиться выполнения
им  действий,   о  подлинных  целях  которых   он  сам   не  подозревал.  На
профессиональном языке это называлось использованием "слепого" агента.
     Операция началась успешно, хотя и не без шероховатостей,  интерес к ней
ЦРУ  придал  делу совершенно другое  значение, а внезапное появление Асмодея
поднимало роль оперработника Межуева и выдвигало его  в число ключевых фигур
"Расшифровки".  Успех   операции  должен  был  стать  для  него  трамплином,
забрасывающим на более высокий уровень служебной иерархии.
     Может  быть, поэтому, а  может, из-за чувства вины перед Асмодеем майор
относился  к нему,  как  к  родному  брату, вернувшемуся  после многолетнего
отсутствия.
     Пышно, с хорошей выпивкой,  изысканной закуской  и красивыми  женщинами
отметили встречу.
     -- Мне надо было настоять, заставить  тебя уехать из Москвы, --  каялся
опьяневший Валентин  Сергеевич. -- Вся  эта буча длилась полгода, ну  восемь
месяцев -- не больше! Отсиделся бы гденибудь, вернулся -- и все! Ни суда, ни
колонии...
     --  Вы-то при чем, -- великодушно  отвечал сильно нетрезвый Асмодей. --
Вы сказали, я не послушал... Сам дурак и виноват!
     -- Но где ты был после освобождения? Почему не звонил?
     -- Где был, там уже нету, --  уклончиво отвечал Асмодей. -- Да  и какая
разница...
     Он возбужденно  смотрел  на Ирку,  с  ногами  забравшуюся  на  диван  и
медленно потягивающую  "Амаретто"  из пузатого бокала.  Короткая, с разрезом
юбка полностью открывала облитые блестящим нейлоном ноги.
     -- Сразу  видно,  когда колготки новые,  --  бессвязно проговорил он, и
майор ничего  не понял. -- Тогда и класс другой... Только не знаю -- встанет
или нет после зоны... У многих так и не получается...
     --  Вон  ты о чем, --  майор  похлопал агента  по спине.  -- Не  бойся!
Лучшего  сексолога  найдем -- все будет в ажуре.  Да он тебе не понадобится:
Ирочка и танку пушку задерет! Давай еще по одной...
     Контрразведчик всегда  и  в любой обстановке находится на службе. Майор
незаметно принял таблетку спецпрепарата, нейтрализующего алкоголь, и  сейчас
"прокачивал"   Асмодея.   Потом   за  дело   возьмется  Ирочка:   в  постели
выбалтываются даже самые важные тайны. А у агента, которому предстояло стать
ключевой фигурой  в  ответственнейшей  операции,  не  должно  быть  тайн  от
курирующего офицера.
     Но рюмка повисла в воздухе. Асмодей покачал головой.
     -- Мне хватит. С непривычки совсем одурею...
     Нетвердой  походкой  он направился в  туалет, потом  прошел  в  ванную.
Вернувшись к столу, он выдавил в рюмку лимон, принес из холодильника яйцо и,
отделив желток, смешал с лимонным соком, капнул водки и залпом выпил.
     -- Сделай кофе, Ириша, -- почти трезвым голосом сказал он.
     -- Значит,  остановился? А я выпью! --  Майор продолжал избранную линию
поведения.
     --  Пока  девчонки  нет, скажите,  что  от меня  требуется?  -- Асмодей
пристально смотрел в глаза контрразведчика. -- И какое лекарство я получу от
вас в этот раз?
     Межуев  с силой провел ладонью по  лицу, тряхнул головой, будто отгонял
мутную пелену опьянения.
     -- Подробно поговорим завтра. А сейчас дай мне свой  паспорт. Ты же  не
бомж, чтобы жить без прописки...
     Асмодей напрягся.
     -- Значит,  раскопали... Ну бомжевал, а куда  было деться?  Если бы  не
поднялся, вы бы со мной никаких дел иметь не стали...
     -- Тут ты ошибаешься, -- искренне сказал майор. -- А что бы ты хотел от
нас получить вместо лекарства?
     -- Отсутствие судимости -- раз! Гарантии безопасности -- два!
     Асмодей замялся.
     -- Газовый пистолет -- три! Разумеется, с разрешением.
     -- Газовый? -- переспросил контрразведчик.
     Асмодей пожал плечами.
     -- Боевой же  вы не дадите. Мне  нужна  определенная модель -- "вальтер
ППК", восьмимиллиметровый.
     -- Почему именно этот? -- удивился майор.
     -- Красивый. И носить удобно. С детства о таком мечтал.
     На кухне звенели чашки: Ирина разливала кофе.
     Асмодей пристально рассматривал контрразведчика.
     -- А ведь я вам очень  сильно нужен, -- констатировал он. -- Что  же вы
задумали?
     -- Завтра поговорим, завтра...
     Майор кивнул на входящую с подносом девушку.
     Но Межуев не был осведомлен о  конечной  цели операции "Расшифровка"  и
потому  ничего  не  мог  о  ней рассказать. Выполняя указания и распоряжения
руководства,  он видел только залегендированную цель  и к  ней изо всех  сил
стремился, не подозревая, что это лишь промежуточная точка на пути к великим
переменам.  Таким  образом,  он  сам   являлся  "слепым"  агентом   генерала
Верлинова.
     Верлинов, Карпенко, Борисов и  Черкасов медленно шли  по бетонированной
дорожке огороженного крепким забором полигона одиннадцатого отдела.
     С  момента их дружеского обеда на даче Верлинова прошло три с половиной
месяца.   Тогда  они   только  раскрыли  друг  перед  другом  карты,  теперь
значительно продвинулись как в игре, так и в доверии другу к другу.
     --  Полное убожество,  -- рассказывал  Верлинов.  -- Хотят всего, но не
знают,  как  сделать  хоть  что-нибудь!  Апломб, отсутствие логики,  никакой
твердости, будто  у  них хребты повыдирали.  Не мужики,  а бабы! Один  идиот
больше всего  обрадовался в конце, когда я выключил глушитель и у него опять
пошли часы...
     Карпенко мрачно усмехнулся.
     -- Все это видно по их физиономиям.  Причем невооруженным глазом. Новая
генерация политиков...
     -- Нет,  ребята, они если и не хуже,  то уж точно не лучше нынешних.  И
очень  быстро скурвятся  окончательно, -- продолжал  начальник одиннадцатого
отдела.
     Начинающее  пригревать  солнце  подсушило дорожку, но  на  двухметровой
запретной полосе  внутреннего периметра еще лежал серый ноздреватый  снег, и
часовые, зажатые между  плитами  забора и колючей проволокой,  были обуты  в
тяжелые,  подшитые  кожей  валенки.  Когда   генералы  проходили  мимо,  они
принимали стойку  "смирно" и вскидывали ладони к шапкам,  что при  положении
оружия "на грудь" по строевым правилам являлось неверным.
     Повторение ошибки  пунктуального  Верлинова  раздражало, хотя  если  бы
товарищи об этом узнали, они бы обязательно подняли его на смех.
     -- Ты помнишь, Валера, наш разговор у тебя на даче? -- спросил Борисов.
-- Не  надо бояться  принимать  на  себя ответственность. Не надо! Если  эти
"пиджаки" не могут ничего  для страны сделать, а мы можем -- зачем им  место
уступать?  Ну стану я министром охраны порядка, а  они будут за руки держать
-- и какая получится от меня польза?
     -- Кстати -- да! -- Верлинов поднял палец. -- Когда я огласил программу
борьбы с преступностью,  они чуть  в штаны  не наложили! Как так: ускоренное
судопроизводство  -- это нарушение демократических принципов! Единовременная
ликвидация   преступных   авторитетов  --  воров  в  законе,   руководителей
организованных группировок, рецидивистов -- нарушителей режима... Тут вообще
хай подняли: беззаконие, методы тоталитарных режимов!
     Верлинов в сердцах сплюнул.
     -- Я им  говорю: а зачем же  вы, господа, завели охрану и требуете себе
оружия? По государственной  вашей службе стрелять  вроде не  в кого!  А  мне
этот, который в вице-президенты метит: не разводите демагогию, наш статус --
совсем  другой вопрос...  Демагогию  очень  в  ЦК  любили да  в  обкомах  --
первейшие демагоги!
     --  Пусть  они  никуда  не  годятся,  но других у  нас нет,  --  сказал
Черкасов. Ему было жарко, и он расстегнул  не только пальто, но и рубашку до
пояса. -- Что же делать? Сесть на жопу и сидеть, ждать, куда вынесет?
     --  Вы меня не дослушали, --  непривычно  мягко сказал Верлинов. -- Все
должно идти по плану. Разоблачительные  статьи, парламентское расследование,
скандал. Главное -- зажечь  запальную  трубку!  И  вывести  из игры вояк!  А
там... Народ сам разберется, за кого голосовать. Думаю, ему идея уничтожения
преступности  в течение месяца  не покажется антидемократической. Тем  более
что тут же улучшится  экономическая обстановка. И на этой волне нам ничто не
мешает изменить тактику и претендовать  на первые посты!  Даже если у  наших
славных  депутатов  будут  пистолеты  --  ну  и  что?  Появится  возможность
застрелиться, а мы их с почестями похороним. Или без почестей, посмотрим!
     --  Выборы  выборами,  демократия  демократией, а возможность  силового
противостояния тоже следует просчитать, -- вмешался Карпенко. Он был большим
специалистом в данной сфере и знал: при открытой атаке необходим трехкратный
перевес  над противником,  при задержании  -- двукратный. Когда используются
специальные силы и методы -- арифметика другая.
     -- Вот ты и просчитай, -- сказал Борисов.
     Бывший командир группы "А" вопросительно посмотрел на Верлинова и, лишь
когда тот кивнул, отвел взгляд, посчитав вопрос решенным.
     --  К  силе  прибегать  бы не  хотелось,  --  рассуждал вслух начальник
одиннадцатого отдела. -- Но...
     -- Что "но"?
     Три  пары глаз  устремились на  человека,  который незаметно становился
лидером генеральской четверки.
     -- Ничего, -- ответил он. -- Пока ничего.
     Верлинов  вспомнил  составленную  руководителем  темы "Сдвиг" Даниловым
сетку точек  инициирования и точек проявления, увязанных с возможными целями
в  городе   "X".  Сетка  была  исполнена  в  одном  экземпляре,  имела  гриф
"Совершенно секретно",  хранилась  в  кейсе  с  пиропатроном в личном  сейфе
начальника одиннадцатого отдела. Несведущий человек не смог бы  в ней ничего
понять.  Только  Данилов и  Верлинов знали, на  одномасштабную  карту какого
города следует  наложить совершенно секретную  сетку, чтобы точки проявления
совпали с целями.
     Город назывался Москва.
     Решения толковища выполняются куда точнее и четче современных законов и
правительственных  постановлений. Да  и  в  былые времена  так было.  Только
решения  Политбюро приближались  к  ним  по силе, потому  что  наказание  за
неисполнение  и тех и других одинаковое -- смерть.  Если  не  физическая, то
гражданская, многие  руководители разницы не делали -- организмы  у  них  на
снятие, исключение и строгач инфарктами отзывались.
     На  рынках столицы и  во многих коммерческих ларьках пятидесятитысячные
купюры принимать отказывались --  себе дороже обойдется. И в катраны с  ними
соваться  избегали:  меняли  где-нибудь  тайком,  будто  и впрямь  краденые.
Официальные  ночлежки  на дезинфекцию закрылись  от греха,  притоны  дешевые
опустели.
     Клык  через нового  порученца  пригласил к себе участкового, про  жизнь
спросил, результатами экспертизы поинтересовался.
     -- Никак у нашего криминалиста руки не дойдут, -- объяснил Платонов. --
Столько краж, он на куски разрывается.
     Клык сочувственно покивал.
     --  Работа,  конечно, на первом  месте быть  должна. А  за сверхурочные
отдельно платить надо. Пусть он сегодня ночью сделает...
     Порученец повертел пачку десятитысячных купюр, чтобы можно было оценить
ее толщину, и ловко вложил  в карман милицейского мундира. Сам пахан избегал
оставлять свои отпечатки на чем бы то ни было.
     -- Раз срочно, я скажу...
     -- Тут еще вот какое дело. --  Клык  доверительно наклонился вперед. --
Когда вся  эта  заваруха  шла, в подъезде какие-то люди были.  Не  наши,  не
ихние, не ваши.  Кто такие, куда делись? Может, они нас и обворовали? Как бы
ваших ребят расспросить, которые первыми приехали?
     Порученец приготовил еще одну пачку, но Платонов отгородился ладонью.
     -- Не, с теми говорить бесполезно. Они злые,  как волки. Чуть  что -- в
глотку вцепятся.
     Участковый подумал.
     -- В дело бы можно заглянуть, да оно в прокуратуре...
     Клык ждал.
     -- Знаете, я  сейчас по квартирам  пройду, поспрашиваю. Может, кто дома
был и чего слышал...
     -- Правильно, лейтенант, -- одобрил  Клык. -- Здорово вас  учат! У меня
на  площадке  бабка  живет,  матери-покойницы  подруга. Она  всегда  дома  и
подглядывает, подслушивает, вредная карга!
     Через  несколько  минут,  с  большими  предосторожностями  впущенный  в
квартиру "карги", участковый беседовал на кухне с хозяйкой.
     --  Фроська тоже непутевая была,  --  рассказывала  высокая, высушенная
годами старуха, часто  моргая блеклыми,  слезящимися глазами.  --  Мы с  ней
рядом еще в деревне жили, а когда Москва пришла, снесли все -- совсем соседи
стали. Когда  мужа  зарезали, она с рельс  сошла: и  пьянка,  и мужики...  И
Васька рос непутевым, я же в школе  работала, хоть не  в его классе,  да все
знали...
     --  Жалобы  на соседа есть? --  официально спросил лейтенант,  прерывая
поток воспоминаний.
     -- Да так он безвредный.  -- Старуха пожала плечами. -- Только  балбесы
его на лестнице околачиваются, плюют, окурки бросают...
     -- Выгоним. -- Лейтенант сделал пометку в блокноте.
     Старуха схватила его за руку.
     -- Боже упаси! Пускай стоят! Сюда же никто чужой не идет! Весь соседний
подъезд позассали, пьют с утра до вечера. А как квартиры грабят! А у нас все
тихо. Пускай стоят!
     -- Ну раз так. -- Платонов вычеркнул пометку.
     -- Вы им только скажите, чтоб не плевали и не мусорили.
     -- Скажу. -- Участковый сделал еще одну пометку.
     Явно   выраженная   готовность   оказать   содействие   размягчает   не
избалованных внимательным отношением  граждан и  делает их верными  друзьями
участкового, даже если реальное содействие и не оказано.
     -- Говорите, тихо у вас,  а какая  пальба была! -- приблизился к нужной
теме лейтенант.
     -- Страх Господний! Я за дверью стояла, так чуть не оглохла, они совсем
рядом бухали!
     Она всплеснула руками.
     -- Ты скажи, они мою дверь прострелят насквозь?
     Дверь была из железа, "четверки".
     -- Могут. Смотря из чего садить будут.
     -- А я, дура, не береглась, на нее надеялась...
     -- Чего же стояли, когда стрельба шла?
     Старуха вытерла слезящиеся глаза.
     --  Так в "глазок" смотрела.  Дома-то скучно одной,  я  и  смотрю.  Как
разведчица -- кто  пришел, кто ушел. И вы сюда часто ходите, его проверяете,
негодника. В  тот день тоже были. Вначале незнакомый человек  пришел,  потом
Федор, царствие ему небесное, туда-сюда бегал, потом  три каких-то  бугая  с
чемоданом, а  уж  потом вы подождали немного и Ваську увели, я  уж думала --
насовсем.
     А  потом стрелять начали, как в кино, только ничего непонятно -- кто, в
кого, почему...  В  кино все видно,  а здесь  не разберешь! Вначале  бандиты
дверь открыли, тут как загрохочет, и они попадали, еще один подбежал -- тоже
свалился... Потом приличный  человек, но с пистолетом,  в квартиру зашел,  а
милиция  приехала и автоматом в него  --  тык.  Только он из госбезопасности
оказался.
     -- Как вы узнали?! -- резко выдохнул лейтенант.
     -- А у него документы проверили. И фамилию называли.
     -- Не запомнили? -- почему-то шепотом спросил участковый.
     -- Так я ж все записываю! -- гордо сказала старуха.
     Платонов оторопел.
     Через  несколько минут он держал  толстую  тетрадь, содержание  которой
привело  бы в  ужас  Клыка и, безусловно, стоило  жизни старухе.  Аккуратным
учительским  почерком  в  ней  описывались результаты наблюдения за соседней
квартирой. Схематично давались приметы посетителей: отвратительная рожа, два
бандита, верзила со шрамом.
     "Майор   милиции   Еремкин   из   уголовного   розыска   МВД,   капитан
госбезопасности Васильев", -- нашел он наконец то, что искал.
     -- Так их двое было?
     -- Говорю же: непонятно ничего. Раз две фамилии, значит, двое!
     Платонов  пролистнул  еще  несколько  страниц.   Единственной  фигурой,
обозначаемой  безошибочно,  являлся он сам.  "Приходил участковый,  выходил,
вернулся...  Снова участковый, заходил три раза..."  Неслужебные  контакты с
поднадзорным рецидивистом Зонтиковым задокументированы предельно точно.
     Несколько  минут он размышлял, механически  переписывая в  свой блокнот
фамилии интересующих Клыка людей.
     --  Вот что,  бабушка, эту тетрадь я  заберу. Дело тут государственное,
секретное, спасибо, что помогли. Но рассказывать ни о чем никому не надо.  И
новых записей лучше не делать.
     Получив нужные  фамилии. Клык явно обрадовался, хотя  вида старался  не
подавать. Порученец  засунул в карман  мундира вторую  пачку купюр. Платонов
ждал этого и воспринял как должное.
     -- Как бы узнать про них подробней? -- Клык помахал листком с записями.
     Платонов помолчал. Одно дело --  опросить соседей на своем участке  или
попросить   о   небольшом   одолжении   сослуживца-эксперта,  а  другое   --
устанавливать  сотрудника  МВД или  госбезопасности.  А  вообще-то  --  чего
бояться? Многие на стороне подрабатывают: кто частную палатку охраняет,  кто
грузы сопровождает, кто с рэкетирами  разбирается, да  мало ли как еще...  И
ничего им  не  делается,  хотя  закон и приказы  такой бизнес  категорически
запрещают. Но сейчас принцип простой: что урвал -- твое, кто не успел -- тот
опоздал! И  в  карманах ощущалась приятная  тяжесть  --  за час работы тысяч
триста отхватил! А что незаконного сделал? Да ничего.
     -- Про нашего  попробую разузнать,  --  наконец проговорил  он.  -- Про
чекиста -- вряд ли.
     Похоже, Клык был уверен в его согласии. Он кивнул.
     -- Что сможешь. За нами не заржавеет.
     И неожиданно спросил:
     -- Как там бабка? Лишнего не болтает?
     "Сколько  бы он  отстегнул  за  ее тетрадку?"  -- мелькнула  подленькая
мысль, и Платонова как жаром обдало.
     -- Что ей болтать, она одной ногой в могиле. Наоборот, хвалила: порядок
в доме и все такое. Только просит не курить и не плевать.
     Участковый встал.
     --  С экспертом  реши побыстрее, --  сказал  Клык, и было  непонятно --
просьба это или указание.
     На пустыре участковый сжег бабкину тетрадь.
     "Совсем обнаглел пес  лагерный, -- возмущенно думал он. -- Решил, что я
ему стучать буду! Соучастника нашел, сука! Надо его на расстоянии держать. А
бабки пусть платит, если есть лишние..."
     Придя в  отделение, он  насел на эксперта и вырвал обещание  немедленно
разобраться с  пальцами  на  кружке. Потом  зашел  к  себе в  кабинет,  взял
телефонный справочник МВД России, нашел номер секретариата Главка уголовного
розыска.
     Через час пора  забирать  дочку из садика, да  и пообедать он не успел,
сосало  под  ложечкой,  начинала  болеть  голова,  мелькнула  мысль отложить
поручение на завтра... Но все же Платонов придвинул телефон и набрал номер.
     Продумывая обоснование причин своего интереса  к  сотруднику Главка, он
подыскал совершенно  невинное  и  очень  правдоподобное объяснение.  К нему,
участковому  инспектору Платонову,  обратился человек, разыскивающий  майора
Еремкина из  угрозыска  МВД.  Поскольку контакт  мог  быть  важным  как  для
гражданина,  так  и  для  оперативника,  он  решил  помочь  им  встретиться.
Гражданин вышел покурить и обещал скоро зайти.  Если товарищ майор разрешит,
он даст его телефон или сделает по-другому, как лучше для старшего коллеги.
     Версия была непроверяемой и неуязвимой: хороший  опер знакомится каждый
день  с  таким  количеством  людей,   у   него  столько   связей,  прямых  и
опосредованных контактов  по начатым,  оконченным и  продолжаемым делам, что
ничего странного, если его кто-то  разыскивает,  нет. Совершенно естественно
для разыскивающего обратиться  в ближайшее или  первое попавшееся  отделение
милиции к любому сотруднику.
     Платонов  считался  неплохим  участковым.  Но  одно  дело  поквартирные
обходы,  документирование   административных  правонарушений,   дознание  по
несложным  делам,  оформление  алкоголиков   в  ЛТП,   а  совсем  другое  --
оперативная   работа,  о   которой  лейтенант   имел   только   самое  общее
представление.
     И  хотя версию он придумал обоснованную и добротную, она совершенно  не
подходила  к  вымышленному,  не  существующему в  реальном  мире  лицу.  Так
шахматист-любитель, делая в матче с  гроссмейстером отточенный и многократно
апробированный  в  дворовых  играх ход, попадает в  ловушку, о существовании
которой не  только не  подозревал, но даже не мог подозревать.  Дилетанту не
следует тягаться с профессионалами.
     Пытаясь на всякий случай  обезопасить  себя, лейтенант подумывал о том,
чтобы  назваться  чужой  фамилией, но  по  характерному сигналу  понял,  что
телефон  секретариата  имеет  автоматику   и  его  номер  зафиксировался   в
электронной памяти, а потому отказался от подобной мысли.
     -- Как  я  могу  переговорить  с  майором Еремкиным? -- представившись,
спросил он.
     -- Одну минуту.
     Такого  сотрудника в  ГУУР не  было, но секретарь  открыла спрятанную в
сейф алфавитную  книжку,  между  собой ее называли "списком  мертвых душ", и
нашла  названную   фамилию,  против  которой  стояла  фамилия  подполковника
Аркадьева. Все стало ясным, и она ответила в соответствии с инструкцией:
     --  Майор  Еремкин недавно перевелся в другое  подразделение. Позвоните
подполковнику Аркадьеву, он вам поможет его найти.
     Одновременно  женщина  записала  фамилию  Платонова,  высветившийся  на
зеленом табло номер телефона и время звонка.
     Ничего  не подозревающий  лейтенант соединился с  Аркадьевым  и изложил
заготовленнную историю.
     --  Да,  Еремкин  предупреждал,   что  его  могут  искать,  --  ответил
подполковник.  -- Он  в  командировке.  Направьте этого человека  ко мне,  я
сделаю все, что нужно.
     -- А когда он вернется? -- не удержался Платонов.
     -- Послезавтра. Ему нужно оформить коекакие бумаги и забрать свои вещи,
поэтому  целый  день  он будет на  этом  телефоне. Можете  ему позвонить.  И
спасибо за помощь.
     Удовлетворенный  Платонов положил трубку. Придется повторить  попытку с
какой-нибудь другой правдоподобной историей.
     Его  не  насторожило,  что разыскиваемый  майор предупредил  коллегу  о
несуществующем  человеке.  Не  обратил он  внимания и  на  то, что Аркадьев,
пригласив звонить  послезавтра,  не поинтересовался, какая в том нужда, и не
предложил своей помощи. Впрочем,  если бы Платонов что-то и  заподозрил, это
дела не меняло. Судьба лейтенанта была предрешена.
     Заглянув в свою книжку, отвечающий за связь с госбезопасностью Аркадьев
определил, кому  принадлежит документ прикрытия, выданный на имя Еремкина, и
набрал номер  капитана  Васильева, но того на месте  не оказалось.  Тогда он
позвонил начальнику  отдела Дронову  и  подробно  рассказал  о  происшедшем.
Дронов   немедленно   отдал  необходимые  команды,   и  машина   обеспечения
конспирации сотрудников госбезопасности раскрутилась на полную мощность.
     Майор  Межуев  вначале оформил  прописку  гражданина  Клячкина В. В, по
адресу   конспиративной  квартиры   на  проспекте  Мира,  а   затем  занялся
уничтожением  следов  судимости  Асмодея. Лучше бы  он действовал в обратной
последовательности, потому что за десять минут до того, как начальник отдела
информационного  центра   убрал   из  картотеки  карточку  Клячкина  и  стер
соответствующую  запись в  памяти  компьютера,  дежурный сотрудник ИЦ провел
поиск по  факсограмме пальцевых отпечатков,  поступивших из тридцать второго
отделения, и дал развернутый ответ об их владельце.
     Лейтенант Платонов  сбегал  в  ближайший  коммерческий  киоск  и  купил
эксперту две литровые бутылки абсолютно чистой и недорогой голландской водки
"Сильвестр". Сам  он пить  отказался,  и  довольный эксперт  сунул  водку  в
портфель, так как через два дня у его жены наступал день рождения.
     Платонова время поджимало: когда начинали забирать  других детей, Настя
пугалась, что  за ней  не придут вообще, нервничала, капризничала и плакала.
Она была впечатлительным ребенком,  потому родители старались уводить  ее из
садика в числе первых. Сегодня жена пошла к гинекологу: задержка,  как бы не
пришлось  делать  аборт,  она  очень  боялась,  и Платонов  тоже  переживал.
Насколько затянется визит к  врачу,  неизвестно, там всегда очереди, поэтому
девочка на нем: забрать, покормить, погулять, развлечь.
     Но хотелось успеть сделать еще одно дело...
     Платонов выпросил  у  дежурного машину, подъехал к  дому  поднадзорного
Зонтикова, быстро взбежал на пятый этаж, грозно сказал охранникам: "Смотрите
мне, не курить и не мусорить", --  специально  для бывшей учительницы, отдал
Клыку  записку эксперта,  рассказал о  звонке  в  МВД и пообещал послезавтра
прояснить  все окончательно. Гражданин Зонтиков  был доволен,  по  его знаку
порученец вдвое увеличил денежную  стопку,  которую  с умелой  деликатностью
засунул в боковой карман мундира. Предыдущие поступления Платонов устроил во
внутренних карманах.
     Выходя,  участковый подумал о бабке за стальной дверью -- как  бы опять
не  стала записывать, может,  лучше сказать... Но тут же  отогнал эту мысль,
решив, что сам переговорит со старухой.
     Веселый от того, что все складывается так  удачно, лейтенант  сбежал по
лестнице, прыгнул  в машину  и  ровно в  пять подкатил к  детскому саду.  Он
оказался первым  родителем.  Настя сияла, целовала его и гладила по  голове,
растроганный водитель за счет своего обеденного времени довез их до дома.
     Пересчитав деньги, Платонов узнал, что  заработал за один  день пятьсот
тысяч. Всего за последнюю  неделю он получил от  Клыка восемьсот  пятьдесят.
Можно  купить  цветной телевизор, справить обновки девчонкам. И даже... Если
иметь такой приработок, то можно завести второго ребенка, избавив Наталью от
мучительной процедуры!
     Но жена вернулась обрадованной: проблема разрешилась сама собой, даже к
врачу не пришлось идти.
     Столь удачный день следовало отметить.  Платонов побежал за шампанским,
ликером и хорошей закуской.
     Клык позвонил Рваному.
     --  Где  Дурь  со Скокарем?  --  спросил  он,  разглаживая  нетерпеливо
подрагивающими пальцами клочок бумажки  с установочными данными  фуфлыжника,
посягнувшего на святое святых -- казну братвы.
     --  По своему делу  поехали, к  свидетелям. Должны  уже быть, да что-то
задерживаются.
     Рваный прикрыл трубку ладонью и одними губами обозначил имя собеседника
сидящему в комнате человеку.
     -- Как появятся -- ко мне! -- приказал Клык.
     Рваный положил трубку.
     -- Все командует? -- спросил гость. -- Недолго ему осталось...
     Гостем  был  Змей.  Отношение  к  Змею  в  мире  воровских  авторитетов
сложилось различное. Многие не признавали, что он  "в законе", а те,  кто не
оспаривал правильности  решения  принявшей его сходки,  старались близко  не
сдруживаться и имели с ним дело только в случае необходимости.
     Даже кличка вызывала опасение: с одной стороны, она означала хитрость и
мудрость, а с другой -- на зонах так зовут коварного и подлого зека.
     -- Скоро  ему  конец, --  продолжал  Змей.  --  "Таганцы"  на него  зуб
заимели,  да  и  Седой не простит...  Опять же -- общак потерял,  на  первой
крупной сходке обязательно по ушам дадут и на пику посадят!
     Рваный  молчал. По  рангу  Змей  равен  Клыку,  по  авторитету  -- чуть
поменьше, но и пахану последние события власти не добавляют.
     -- Он  уже мертвый. Кому его  Законы нужны? Сам не  живет  и другим  не
дает!
     Это  было  чистой  правдой.  Аскетизм  пахана  не  нравился  многим, но
выступать  против него не рисковали. Угрюмый недавно попробовал, и  уже весь
блатной мир обсуждал его ужасный  конец.  К тому же в зонах имя Клыка  имело
большой вес. А  каждый блатной или приблатненный  знает, что рано или поздно
может  попасть за проволоку и тогда, в  случае чего,  спросят с  него на всю
катушку.
     -- Седой  обещал на его место тебя поставить. Теперь  можно  без сходки
обойтись.  И дела  вести  по-другому... На  хера  нам эти  скоки, гоп-стопы,
мокрухи? Будем валюту менять, банки держать,  игральные автоматы... Бизнесом
заниматься куда выгодней, и никто на тебя не жалуется, менты не давят...
     --  У меня на  это ку-ку не хватит. -- Рваный постучал себя  по  мощной
лобной кости. -- Я всю жизнь по карманам работал да по квартирам.
     --  Они  научат! -- успокоил Змей. -- Ничего  хитрого  нет, у меня один
жулик уже навострился валюту менять...
     -- И  что  надо? -- спросил Рваный после некоторого  раздумья.  В конце
концов,  Клык ему не отец и не мать. И так за него  на толковище мазу тянул,
вполне мог башку потерять. А жизнь так устроена -- каждый за себя.
     Змей одобрительно похлопал его по руке, будто жаба прикоснулась.
     -- Все расскажем, когда время придет. А пока отдыхай да держись от него
подальше. На всякий случай...





     Асмодей  был доволен собой. Он  не дал чекисту себя напоить, лишнего не
болтал, держался достойно и просьбы выдвинул серьезные. Пусть знают: Асмодей
не  за  бабки  работает, не дешевка какая-нибудь... Это  очень важно.  Когда
агент  деньгами  не  интересуется,  к  нему следует другие  подходы  искать,
уступок  больше делать. А то  кинут "хрусты", и готово: закрой пасть,  виляй
хвостом, служи!
     И  еще одна причина для  довольства:  с Иркой все  получилось  отлично!
Первый  раз,  правда,  быстро  разрядился, как  только  дотронулся,  но  она
молодец, высокий класс, на сегодня опять  пригласил.  Если придет,  конечно.
Она ведь по указке майора работает. Но он ее подкормил, не обидел, значит, и
свой интерес должна иметь...
     Асмодей  с  удовольствием  побрился "Жиллеттом", протер  лицо  терпким,
щиплющим раздраженную кожу французским одеколоном.
     Пожарил  яичницу  с гренками, всыпал в  чашку ложку  растворимого кофе,
смешал  с сахаром,  капнул  воды, взбил  густую массу добела. Когда залил ее
кипятком, поднялась желтоватая пенка.
     Такие  завтраки  он готовил еще  до  женитьбы. Да  и  после... Ольга  к
хозяйству особой любви не испытывала. К дрючеву -- другое дело,  тут хоть  с
утра до вечера и всю ночь, как хочешь, куда  хочешь -- пожалуйста, отказа не
будет, только полное понимание и содействие. Зеркало против дивана повесила,
а  второе в постель брала, устанавливала старательно, чтобы видеть, как  там
плоть в плоть заходит.
     Все это он в зоне вспоминал, когда гусю шею точил --  здорово помогало.
Только этим  помощь женушки  и ограничилась.  Как он о  длительной  свиданке
мечтал  --  трех  днях  вкусной  жратвы  и  Гусю  шею  точить --  заниматься
онанизмом. круглосуточного сладостного харева! И  руках, ногах,  губах ее --
любил ведь суку!
     Ни разу не приехала, ни одной дачки не принесла. По зоновским меркам --
подлянка  серьезная, многие в побег уходили, чтобы разобраться, на  запретке
падали  с пулей в  башке,  на колючке повисали...  У кого-то  получалось  --
возвращались с новой статьей уже на строгий режим.
     Он ведь  ей "капусты" много  оставил -- и "деревянных", и  "зеленых", и
рыжевья...  Все  мало,  даже  хату  продала  и хвост  винтом  завернула, как
последняя шалава. Ищи-свищи, дорогой муженек!
     А ведь через Валентина Сергеевича вполне можно и найти!
     От этой мысли Клячкин замер с приоткрытым ртом.
     Вполне!  И  спросить:  "Что  же ты,  прошмандовка, так  по-черному мужа
кинула? Разве мало с него имела? Или  не  из-за  тебя он  сел?" И  маслину в
лобешник!
     Клячкин не собирался мстить. Но  сейчас испытал острое  желание увидеть
страх в красивых распутных глазах бывшей жены.
     Завтрак оказался скомканным. Вымыв посуду, Клячкин сел к столу, положил
на  лист бумаги пятидесятитысячную  купюру и несколько раз обвел карандашом.
Вырезав получившиеся прямоугольники, тщательно сложил их и спрятал в карман.
     Затем  прошел  в  спальню,  где смятые  простыни  напомнили  об  Ирине.
Захотелось,  чтобы девушка была рядом.  Набрать жратвы, выпивки,  запереться
дней на пять... "Как на длительном свидании", -- мрачно подумал он.
     Сумка с деньгами  была  самым  уязвимым  местом. Именно из-за нее он не
позволил  себе  напиться  и  плохо  спал  ночью,  крепко  прижимая  Ирину  и
просыпаясь,  когда  она пыталась  высвободиться.  Носить  ее с собой нельзя,
оставлять здесь -- тем более.
     Внезапно в  Клячкине пробудился Таракан. Он  выскользнул  из  квартиры,
поднялся без лифта  на  последний  этаж,  гвоздем открыл  навесной  замок  и
оказался  на  чердаке.  Сильно  пахло  пылью,  из  слуховых окошек  струился
рассеянный свет, слабо освещая огромное  помещение, тут и там перегороженное
дымоходами,  вентиляционными  каналами,  трубами и  задвижками  отопительной
системы. Здесь  можно было спрятать что угодно:  пулемет, расчлененный труп,
чемодан с наркотиками.  Правда, Фарт, Адвокат или Асмодей  вряд ли сумели бы
найти подходящие места, зато Таракан справился с задачей без труда.
     Через час Клячкин вышел  со станции метро  "Лубянка" и зашел в "Детский
мир". В отделе детского творчества он набил опустевшую сумку десятками пачек
хрусткой,  чуть розоватой  бумагиВ  подвальчике  на Неглинной  располагалась
переплетная  мастерская,  здесь бумагу  нарезали  по  размеру  прямоугольных
шаблонов.  Клячкин пояснил,  что  на  симпатичных розовых  листочках золотом
будут отпечатаны билеты в новое казино.
     -- Ну их к черту, эти казино, -- в  сердцах сказал  старый переплетчик.
-- Племяннику в "Медведе" гранатой  ногу  оторвало. Поиграл... С черными там
чего-то не поделили.
     Клячкин охотно  поддержал тему  о засилье  кавказцев в Москве. За время
беседы   переплетчик,   для   удобства    переноски,    спрессовал   розовые
прямоугольники  в плотные  блоки  и  перехватил  бечевой.  Получилось  очень
аккуратно и компактно.
     Поблагодарив и расплатившись, Клячкин ушел.
     --  Смотри, чтоб  никто  в  сумку  не  заглянул,  --  напутствовал  его
переплетчик. -- Подумают -- деньги и дадут по башке. Уж больно похоже...
     На Кузнецком  мосту,  у метро,  находился хозяйственный  магазин, здесь
Клячкин   купил   сотню   полиэтиленовых  пакетов   и  прибор  "Молния"  для
электрической сварки пластика.
     Оставалось сделать  еще  одно дело. Он  нырнул под прозрачную полусферу
телефона-автомата, набрал номер.
     --  Вас  слушает автоответчик,  после  короткого сигнала оставьте  ваше
сообщение, -- раздался в трубке незнакомый голос.
     -- Привет, Металлист, это Фарт, -- вальяжно проговорил Клячкин. -- Я на
пару дней заскочил в Москву, есть к тебе дело. Времени  мало, поэтому приеду
прямо сейчас. Пока.
     Он положил  трубку. Металлист отличался крайней  осторожностью, никогда
не открывал дверь без предварительного звонка и даже на автоответчик записал
чужой голос. Впрочем, по  нынешним  временам это невредно. Тем более при его
профессии.
     Металлист  жил  в   Китайском  проезде,   неподалеку   от  Москворецкой
набережной. На  обшарпанном  фасаде старого четырехэтажного дома  выделялись
новые переплеты рам  и узорчатые  решетки  его квартиры. Он  давно собирался
сделать  капитальный ремонт и раз  сумел  исполнить задуманное, значит, дела
идут хорошо.
     Первый этаж занимала  какая-то фирма,  она захватила  подъезд,  поэтому
пришлось  обходить здание через тесный, загроможденный  строительным  хламом
двор, протискиваться между заляпанными побелкой козлами и бочками с краской.
     По широкой, со стертыми  каменными ступенями лестнице Клячкин  поднялся
на третий этаж и  позвонил у стальной, задрапированной деревянными  планками
двери. Раз, второй, третий...
     --  Кто  здесь?  --  раздалось  наконец   из   динамика   переговорного
устройства.
     -- Металлист, открывай! -- нетерпеливо сказал Клячкин.
     После томительной паузы где-то в глубине  защелкали запоры,  послышался
скрип тяжело  отворяющейся  двери,  и  вновь наступила  тишина  --  Клячкина
внимательно рассматривали в "глазок".
     "Японский, -- отметил Клячкин. -- Обзор -- сто восемьдесят градусов".
     Очевидно, Металлист не  нашел ничего подозрительного,  потому что замки
щелкнули  совсем рядом, повернулась ручка, извлекающая запирающие стержни из
дверной колоды, и обшитый деревом стальной лист распахнулся  наружу в полном
соответствии с требованиями безопасности.
     --  Здорово, Фарт, откуда  ты  взялся? Быстро заходи, --  скороговоркой
выпалил  невысокий,  с  тонкими  чертами лица  человек  в  изящных  очках  с
тонированными стеклами.
     Клячкин прошел сквозь  армированный  сталью тамбур. Металлист тщательно
запер  двери  -- внешнюю  и  внутреннюю  --  тоже стальную,  обитую  планкой
изнутри.
     Что-то коснулось бедра,  Клячкин  опустил голову. Громадный ротвейлер с
красными глазами настойчиво обнюхивал его,  чуть  приоткрыв клыкастую пасть.
Второй такой же зверь стоял неподалеку в позе готовности к атаке.
     -- Убери псов, -- сдавленно сказал Клячкин.
     -- Не бойся,  --  усмехнулся Металлист. -- Главное --  не делай  резких
движений и не пытайся меня обидеть. Разорвут в клочья, ахнуть не успеешь!
     Чувствовалось, что он не шутил.
     Из просторной высокой прихожей они прошли в кухню. Клячкин заметил, что
дверь в комнату тоже сделана из стали. Такого он никогда еще не видел.
     Ротвейлеры шли следом.
     -- Тебе что, отстреляться не из чего? Зачем столько дверей нагородил?
     Металлист не обратил внимания на его слова.
     -- Выпить хочешь?
     Клячкин прислушался к себе.
     --   Пожалуй.  Вермута  со   льдом  и  лимоном.  Или  хорошей  водки  с
маринованным огурчиком. И какой-нибудь бутерброд не помешает...
     -- А девочку? -- подмигнул Металлист.
     Он  был  похож  на  научного сотрудника,  художника  или поэта. И кухня
обставлена с фантазией и вкусом.
     Услышав шаги, Клячкин повернулся.
     -- Здрасьте.
     На пороге  стояла  симпатичная девушка  с подносом в руках. Поднос  был
уставлен бутылками.  Но Клячкин не смотрел на  выбор спиртного -- только  на
девушку.  На  ней были  красные туфли на "шпильках",  красные  бусы и черные
колготки,  надетые  прямо  на  голое  тело,  так  что волосы  лобка  кое-где
вытарчивали сквозь нейлон.
     Металлист  всегда  любил  эффекты.  Когда  он  занимался  валютой,  то,
оттягиваясь  вечером  в  кабаке,  засовывал  червонцы в  золоченые  раструбы
саксофонов.  А  наряд!  Зеленый велюровый пиджак,  кирпичного цвета рубашка,
ярко-красный галстук, желтые  мокасины и  замшевые  в мелкий  рубчик  штаны.
Завершала картину крохотная кожаная кепочка ярко-желтого цвета.
     Суровость    и    конспиративность   нынешнего    бизнеса,    очевидно,
компенсировалась домашними эффектами. Но ему всегда нужны были зрители. Хотя
бы один зритель.
     -- Хорошая заготовка, -- похвалил Клячкин. -- Ну-ка, милая, пройдись...
     Целая  ночь  общения  с  Ириной  сделала свое  дело:  голос его  звучал
уверенно и чуть снисходительно, ни дрожи, ни хриплости.
     Девушка  поставила  поднос  на  стол.  Конической  формы  груди  упруго
качнулись. У нее была не слишком выраженная талия, сглаженная  линия  бедер,
"шпильки" выгодно удлиняли крепкие ноги. Клячкин вспомнил пыльный просторный
чердак со  спрятанным  в разных местах,  но  уязвимо-бесхозным богатством, и
мысли переключились с опасного курса.
     -- У меня к тебе дело.
     -- Дела подождут. Лариса обожает групповуху.
     Девушка улыбнулась. Похоже, Металлист не шутил и в этот раз.
     --  Такие   партнеры  меня   не   вдохновляют.  --  Клячкин  указал  на
ротвейлеров. Псы сидели в двух метрах  сзади и  не сводили  с  него глаз. --
Нужна железка.
     Металлист прищурился.
     --  Откуда  ты свалился?  И сразу --  быка  за  рога... Так дела  разве
делают?
     Клячкин хотел ответить, да запнулся и посмотрел на девушку.
     -- Лара, подожди меня в спальне.
     Девушка скривила губы и вышла.
     -- Ты  знаешь,  что  я оттянул  четыре  года. Сейчас вошел в  серьезный
бизнес, нужен ствол. Сколько  лет мы с тобой знакомы? То-то! Зачем же ходить
вокруг да около?
     Металлист плеснул в два стакана виски, чокнулся, выпил.
     -- Какие параметры тебя интересуют? Размеры, вес, условия применения? Я
посоветую, что выбрать.
     -- Я и так знаю. "Вальтер ППК", семь шестьдесят пять.
     -- Ты меня успокоил.
     -- ?!
     -- Подставной не просит конкретную модель.
     -- Ты шизанулся? -- Клячкин испытующе посмотрел на собеседника.
     --  Жизнь изменилась.  Ничего не  поймешь.  Кто  угодно  может подлянку
сделать. Ну да насчет тебя я пошутил.
     -- Правда? А непохоже.
     -- Я всегда непохоже шучу. Сам понимаешь, дома ничего не держу. Зайдешь
завтра.
     -- Правильно. Твои друзья дадут мне по башке и заберут деньги.
     -- Это ты шизанулся!
     -- Нет, просто тоже пошутил. Завтра я уезжаю.
     Металлист задумался.
     -- Кажется, я еще не отдал одну штучку... Знаешь, сколько стоит?
     -- "Макар" -- "лимон".
     -- Сравнил! Полтора...
     -- С "маслятами".
     --  Шутишь? Это большой дефицит. Пятьдесят за каждый. А в счет полутора
дам хорошую кобуру.
     Клячкин молчал.
     -- ...И гранату.
     -- Зачем мне граната?
     -- "РГД-5" --  отличная  вещь! Бросишь  в  окно машины  и стой спокойно
рядом --  ничего тебе не  сделается.  А как  здорово на  психику  действует!
Только покажи -- любая "крутизна" отскочит.
     -- Уговорил.
     -- Сколько  "маслят"? --  Металлист  деловито и привычно уточнял детали
сделки.
     -- А запасная обойма есть?
     -- Размечтался.
     -- Тогда семь.
     -- Хватит?
     -- Мне не воевать.
     -- Ладно. -- Металлист встал.  -- Для порядка -- покажи деньги. С  тебя
один восемьсот пятьдесят.
     Клячкин усмехнулся и извлек из внутреннего кармана стопку банкнот.
     Металлист  кивнул  и вышел. Псы  остались  и, как показалось  Клячкину,
стали еще внимательнее. Он хотел немного выпить, но не рискнул делать лишние
движения.  Из глубины квартиры  доносились какие-то  звуки -- будто  двигали
мебель.  Потом  наступила  тишина,  в  которой  отчетливо слышалось  тяжелое
дыхание ротвейлеров.
     --  Заждался?  --  Металлист появился совершенно бесшумно. -- Вот  твои
железки...
     На стол, между стаканом  и подносом, легли изящный вороненый пистолет и
округлая, напомнившая  Клячкину плод  киви  граната.  Из  кожаной, опутанной
ремнями   кобуры   Металлист   высыпал   блестящие    латунные   цилиндрики,
заканчивающиеся белыми головками пуль.
     -- Раз, два, три... Семь! Все, что заказывали. Прошу.
     Клячкин вынул из стопки три банкноты, остальные положил на поднос.
     -- Считай.
     Шевеля губами. Металлист сноровисто перебрал купюры.
     -- Тридцать семь... Все правильно. Только... Где ты их получал?
     -- А где ты получал эти штуки?
     Металлист пожал плечами.
     -- Ладно, замнем... Пользоваться умеешь?
     -- Напомни. -- Клячкину не понравилась любознательность оружейника.
     -- Значит,  так,  тебе  в  соревнованиях  не участвовать, на  дуэль  не
выходить. Потому запомни: главное -- успеть его достать и выстрелить. Отсюда
обязательные правила: всегда  держи патрон в стволе  -- это раз. И второе --
перед заварухой он должен быть в кармане. Когда видишь, что пахнет  жареным,
не  жди...  Сдвинул предохранитель,  вынул  -- и  нажимай крючок. Расстояние
должно  быть  небольшим  --  два-три  метра, целься  в  корпус  -- тогда  не
промажешь. Бой здесь резкий и сильный, одной пули вполне достаточно, поэтому
не повторяйся, переноси огонь. За три секунды можно уложить семерых. Недавно
в мотеле на Можайке...
     Металлист прикусил язык.
     --  С  гранатой еще  проще.  Эти  проволочки  свел вместе и  вытаскивай
кольцо.  А рычаг держи! Отпустил -- запал загорелся, и через  четыре секунды
-- взрыв! Лучше, если в тот момент она не будет у тебя в руках.
     Он  говорил  очень  доходчиво,  и  Клячкин  подумал: "Сколько  подобных
инструктажей провел он за свою жизнь? И как они аукнулись в десятимиллионном
городе?"
     -- А вообще-то она совершенно безопасна, не  то что "лимонка". Можно  в
соседнюю комнату кидать!
     Так же сноровисто, как считал деньги.  Металлист снарядил обойму, ловко
передернул затвор, щелкнул предохранителем.
     -- Владей!
     Немного театрально он протянул пистолет Клячкину. Оружие удобно легло в
руку.  Пластмассовый   треугольник   внизу  магазина,  оказывается,  удлинял
короткую  рукоятку.  Пистолет  сидел  как  влитой.  Удивляясь  продуманности
конструкции, Клячкин любовался грозной игрушкой.
     --  Знаешь,  почему  я  про  деньги  спросил?  --  внезапно   заговорил
Металлист.  --   У   Юго-Западной  группировки  вертанули  общак.  Они  всех
предупредили -- осторожней с пятидесятиштучными  купюрами... Москва  на ушах
стоит! Я вообще-то их на баксы меняю, но сейчас не сунешься...
     --  Не  боись.  --  Клячкин постарался, чтобы  голос  звучал  обыденно,
равнодушно. -- Эти из дагестанского банка, получены позавчера.
     -- Сам понимаешь, при моем бизнесе ссориться с ними нельзя. -- В голосе
Металлиста звучала озабоченность.
     Клячкин выключил предохранитель, глянул на собак.
     --  Говоришь,  за три секунды семерых?  А как ты  страхуешься в  момент
передачи?
     -- Лара! -- позвал Металлист и, глядя  через плечо Клячкина, улыбнулся.
-- Обернись! Но очень медленно.
     Металлист  не  только  любил   эффекты,   но   и   умел   мастерски  их
организовывать.
     Для  устойчивости широко расставленных ног девушка  сняла  туфли. Двумя
руками она держала огромный пистолет,  нацеленный в спину Клячкина. Такое он
видел в крутых боевиках.
     -- Думал, она только трахаться может? Лара -- мой компаньон. А стрелять
я ее выучил хорошо...
     Металлист был явно доволен произведенным впечатлением. Он улыбался.
     Клячкин перещелкнул предохранитель на место.
     -- А ты очень впечатлителен. Неужели подумал, что я могу тебя замочить?
     --  Нет.  Но порядок  есть порядок. -- Металлист улыбнулся еще шире. --
Страховка должна быть всегда.
     Улыбка исчезла.
     -- И еще один  бесплатный  совет. Пока не наловчишься  вынимать его  из
кобуры -- носи в кармане. Или в сумке, под рукой.
     Спускаясь по  каменной лестнице, Клячкин подумал, что и железные двери,
и  ротвейлеры, и страхующая Лара с огромной  пушкой не  помогут  Металлисту,
если  его  всерьез захотят списать.  Подъезд  и захламленный  двор  -- самое
подходящее для этого место.
     Металлист тоже  не обольщался насчет собственной безопасности.  Связи и
уважение в определенных кругах защищали надежней, чем запоры, свирепые псы и
оружие. Значит, не надо  ссориться  с группировками и делать  вид,  будто их
проблемы тебя не интересуют.
     Он набрал нужный номер телефона.
     -- Только что  у меня был  парень  с  двумя  "лимонами"  по полтиннику.
Бумажки  новые,  хрустят.  Фарт  когда-то занимался  валютой,  потом  сидел.
Клячкин...
     Эвакуатор   номер   двадцать   пять  функционировал  исправно,   только
перекосилась  крышка  щитка  управления  лифтом.  В   критической   ситуации
оперативник мог потерять из-за этого решающие минуты.
     Капитан Васильев  сделал  соответствующую  запись  в журнале  обхода  и
прикинул  свой  дальнейший  путь.  Следующий эвакуатор находился  в полутора
километрах по прямой.  Если подниматься наверх, придется возвращаться назад,
петлять и проделать втрое больший путь. Васильев решил двигаться под землей.
     По   инструкции  в   этом  случае  следовало   приготовить  специальное
снаряжение. Ввиду  простоты  и  непродолжительности маршрута  Васильев решил
было  не  затеваться  с лишними  предосторожностями, но потом вспомнил,  что
именно  пренебрежение  инструкцией  стоило  жизни  его напарнику, и  изменил
решение.
     В каждом  эвакуаторе  имелся специальный подземный  комплект.  Васильев
надел  тонкий  прорезиненный  комбинезон, не  пропускающий  влаги,  каску  с
фонарем, еще один фонарь сунул в сумку, повесил на пояс нож, газоанализатор,
прихватил  комплект  для  отпугивания  крыс.  Газоспасатель все же решил  не
брать, дав  себе  страшную  клятву не  сходить  с маршрута и не  соваться  в
катакомбы.
     Эвакуатор номер двадцать пять выходил  не в туннель метро, а в бетонный
коридор с  линиями  правительственной  связи.  В принципе  здесь должны были
функционировать  вентиляция  и  периодически  проверяться   состав  воздуха.
Некоторые эвакуаторы выходили в штольни старой  Москвы, но передвигаться  по
ним разрешалось только в случае самой крайней и  настоятельной необходимости
с соблюдением мер повышенной предосторожности.
     Захлопнув за собой дверь шахты, Васильев оказался в кромешной  темноте.
Когда  вспыхнула лампочка, желтый рассеянный  свет выхватил  бетонные плиты,
которыми был облицован узкий, менее двух метров шириной, коридор, уходящий в
бесконечность.
     Капитан  отправил  наверх  лифт. В следующей точке предстояло  оставить
снаряжение  и  сделать  запись  об этом в  журнале,  чтобы ремонтная бригада
водворила  все  на место.  Раньше подобные  перемещения осуществлялись очень
четко. Сейчас Васильев не был уверен, что такое положение сохранилось.
     Коридор был  сухим,  пол  -- ровным.  Васильев шел, почти  не сгибаясь.
Слева вдоль стены тянулись несколько  десятков бронированных, экранированных
и в простой свинцовой оплетке кабелей, пучки разноцветных жил и разномастные
по  толщине и фактуре  провода. Дышалось  легко,  ощущался даже  легкий  ток
свежего воздуха -- вентиляция работала исправно.
     И все  же  назвать подземный  переход прогулкой Васильев бы не решился.
Бесконечная чернота сзади,  в  которой дробились  и множились  звуки  шагов,
нервировала,  все  время хотелось оглянуться: не  подкрадывается  ли кто  со
спины. И  впереди непроглядный мрак. Кто или что  поджидает там  непрошеного
гостя? И хочется непрерывно светить под ноги, потому что не оставляет глупая
мысль  о возможности  в  любой  момент провалиться в  преисподнюю. А  крысы!
Бр-рр...
     Капитан нажал  клавишу  небольшой  коробочки,  и  акустическая  система
испустила ультразвуковой  свист, отпугивающий  громадных грызунов. Васильеву
были  неприятны  злые,   размером  с  собаку,   твари,  но  ему  приходилось
встречаться с  ними,  одну  он  сумел подстрелить. У  многих же  коллег  они
вызывали просто первобытный ужас. Тот же Семен  Григорьев из-за  них никогда
не спускается под землю, а уж какой лихой и рисковый парень!
     Несколько лет назад сведения о  мутантах просочились  наверх,  в Москве
чуть  не началась  паника. Специально проведенной пропагандистской кампанией
удалось  убедить  людей,  что в основе слухов  -- обычная  газетная  "утка",
мистификация  охочих до розыгрышей журналистов. Труднее всего было убедить в
этом машиниста, своими глазами видевшего разрезанную поездом крысу величиной
с поросенка!
     По  инструкции  систему  отпугивания  следовало  включать  в   условиях
реальной возможности  встречи с  мутантами, но все, кто  ходит  под  землей,
предпочитают сажать батарейки, лишь бы не увидеть чудовищную тварь.
     Под ногами захлюпала вода: пятидесятиметровый отрезок коридора оказался
подтопленным.  Раньше  это  явилось  бы чрезвычайным происшествием,  причину
немедленно   бы   обнаружили   и    устранили,   туннель   осушили.   Сейчас
двухсантиметровый  слой  воды  в  системе секретных  коммуникаций  считается
мелочью...
     "Скоро все придет в упадок", -- подумал Васильев.
     Он смотрел под ноги, на черную,  отражающую свет фонаря поверхность,  и
отвлекся от того, что находилось на высоте его роста.  Внезапно что-то живое
ворохнулось перед  лицом,  он резко  остановился и вскинул голову, чувствуя,
как  шевельнулись волосы на затылке и  ледяная дрожь облила  загривок и ямку
между лопатками.
     В следующий миг он шарахнулся назад. От невысокого  потолка сантиметров
на  сорок  вниз  коридор был заплетен  паутиной.  Или  это  тонкая  бечевка,
образующая  правильный геометрический узор? Нет,  ни одно  живое существо не
способно  так искусно  заплести  бечеву. Только  паук,  выпускающий  жидкие,
затвердевающие на воздухе нити из  собственного тела и  руководимый вековыми
инстинктами, природа  которых не разгадана до сих пор. Но какого же  размера
должен быть этот зверь!
     Лучом фонаря капитан тщательно обшарил  бетонные плиты потолка  и стен.
Ствол  пистолета следовал синхронно  с желтым  пятном, хотя сам Васильев  не
смог  бы сказать, когда  он  извлек  оружие.  Сработал инстинкт,  заложенный
глубоко-глубоко, на уровне подкорки.
     Хозяина  паутины  видно  не   было.  В  левой  стене,  под  провисающим
температурным напуском  проводов и  жил,  раскрошился  стык  бетонных  плит,
образовав глубокую  расщелину.  Самое  подходящее  место,  чтоб  спрятаться.
Васильев наклонился,  но свет  туда не  проникал. Можно попробовать потрясти
паутину, он должен выбраться и проверить: кто попался в ловчую сеть...
     Но у капитана не  было желания искать или выманивать чудовищного паука.
Он  с трудом  подавил порыв,  идущий  от сердца: пригнуться, поднырнуть  под
паутину  и уйти своим путем.  Вместо этого контрразведчик ножом располосовал
преграду,  держа пистолет наготове.  Нити  достигали двухтрех  миллиметров в
диаметре, пружинили и плохо поддавались клинку. Наконец лохмотья ловчей сети
повисли  вдоль  стен. Васильев медленно  двинулся дальше. Несколько  раз  он
оборачивался, что было плохим признаком.
     Шахта  эвакуатора   номер  двадцать   шесть  относилась  к  коротким  и
обходилась  без  лифта.  Васильев  поднялся по  крутой винтовой  лестнице  к
стальной двери и вдруг замер: за ней слышались какие-то звуки.  Подвергшиеся
испытаниям  нервы сыграли с капитаном дурную шутку: ему  померещилось, что в
эвакуатор  забрались  крысы.  Но, постояв,  вслушиваясь, несколько минут, он
понял,  что ошибся.  Сдвинув узкую  полоску  металла, он  заглянул в щель  и
увидел  двуногих  особей  с  уголовными  физиономиями.  Васильев  облегченно
вздохнул.
     Помещение эвакуатора номер  двадцать шесть представляло  собой бетонную
коробку с квадратным стальным ящиком посередине. Вдоль одной из стен подвала
располагались  панели  приборов, упрятанные  в  узкие  стальные  шкафы.  При
определенной направленности  воображения и полном  скудоумии их  можно  было
принять за хранилища денег  или ценностей. Поскольку Скокарь вот уже полчаса
безуспешно возился с замками, его заблуждение заметно укрепилось.
     -- На хрен такие запоры ставить, если там ничего нет, -- вытирая пот со
лба, внушал он Дури. -- Только я все равно открою... Перекурю немного...
     -- Дать огонька? -- доброжелательно предложил сзади незнакомый голос.
     От неожиданности "быки" шарахнулись в разные стороны.
     -- Тю, черт, напугал!
     Повернувшись, они рассматривали неизвестно откуда взявшегося  мужика  в
черном комбинезоне и каске с фонариком.
     -- Мы с тебя за испуг имеем, -- сказал Дурь.
     Но минутный  испуг прошел.  Не  милиция, работяга  какой-то.  А  хоть и
милиция...  ничего не  взломано,  ничего  не  украдено. Подумаешь, в  подвал
зашли, так тут открыто было...
     Проникновение в спецсооружение являлось серьезнейшим посягательством на
режим секретности  и допускало использование любых мер, вплоть до применения
оружия. Но Скокарь и Дурь этого не знали.
     -- Станьте в угол, руки за голову! -- скомандовал Васильев.
     Пистолета  он не  доставал,  поэтому  они не  приняли  команду всерьез.
Легкий наркотический кайф способствовал мгновенному  переходу от добродушной
расслабленности к дикой злобе.
     -- Ах ты, сука!
     Скокарь  сунул  руку  за пазуху, Дурь, растопырив  пальцы, устремился к
горлу оборзевшего мужика.
     В следующую секунду мир для них перестал существовать.
     Шампанское  закончилось,  и  ликер подходил к концу. Супруги  Платоновы
находились в расслабленном умиротворении. Настя уже спала, и глава семейства
подумал, что если бы не нездоровье супруги,  то  было бы очень  своевременно
заняться любовью. В конце  двадцатого века препятствия подобного рода  легко
обходятся,  но  консервативная  Наталья   с  предубеждением   относилась   к
нетрадиционным,  хотя  и  получившим  широкое  распространение   способам  и
соответствующее предложение  с большой  долей  вероятности могло  обернуться
обидой и слезами.
     С  другой  стороны,  количество  выпитого и общее  настроение оставляли
значительные шансы на успех, тем более что прецеденты изредка случались.
     -- Давай еще выпьем.
     В рюмки булькнули остатки ликера.
     -- Давай. Как думаешь, Ваня, квартиру за нами закрепят?
     Сейчас две небольшие комнатки в цоколе считались служебной жилплощадью,
но,  если  хорошо  жить  с начальником и  районной  властью, вполне  реально
получить ордер.
     -- Обязательно!
     Ваня  Платонов придвинулся к  разрумянившейся Наталье, обнял  за плечи,
скользнул рукой по груди. Она  не воспротивилась,  а  прижалась теснее,  что
было хорошим знаком. Рука скользнула под халат...
     В это время в дверь постучали -- сильно, уверенно, так стучит власть. И
лейтенант Платонов много раз стучал так же в двери чужих квартир.
     "Видно,  происшествие на участке  или общая тревога, -- подумал  он. --
Черт, как не вовремя! Ладно, скажу -- чуть позже приеду..."
     Но  вместо внештатника,  милиционера-шофера или  сержанта  -- помощника
дежурного  на пороге  стояли трое  сугубо официального  вида мужчин,  причем
помнил он лицо только одного, да и то смутно.
     -- Отдел по борьбе с коррупцией  ГУВД. -- Его оттеснили в комнату, и он
уже  четко  вспомнил  майора  с  Петровки, работавшего  по личному составу и
курирующего их отделение.
     -- Госбезопасность, -- представился второй вошедший.
     -- Военная прокуратура, -- отрекомендовался третий.
     "Почему военная?" --  мелькнула отстраненная мысль. Время остановилось,
и он видел собственную квартиру  глазами  вошедших: жалкий,  потерявший речь
предатель  и обязательные атрибуты  предательства  -- стол,  бутылки, рюмки,
раскрасневшаяся симпатичная  баба в расстегнутом на верхнюю пуговицу халате.
Во всех отечественных  поучительных фильмах предательство всегда шло рука об
руку  с  пьянством  и  развратом.  Но надо было  объяснить, что  это  только
видимость,  совпадающая  с привычным  штампом,  что  на  самом  деле нет  ни
пьянства, ни разврата --  обычная  семейная вечеринка, отдых  после работы и
как  непоколебимое  свидетельство чистоты и  правомерности  происходящего --
вот, в кроватке, девочка, дочь -- Настенька...
     Лейтенант  Платонов  гулко,   навзрыд,  заплакал.   Испуганно  вскочила
Наталья, до сих пор не понимавшая,  что это не обычный визит сослуживцев,  и
мгновенно вспомнившая все, что рассказывают в милицейской среде про отдел по
борьбе с коррупцией, госбезопасность и прокуратуру.
     -- Раньше надо было плакать, иуда! -- сказал майор с Петровки, и хотя в
голосе  звучало  презрение,  но  и обыденность  проскальзывала:  не  впервые
задерживал и слова такие произносил много раз.
     -- Постановление о производстве обыска.
     Ему  дали  бумагу, текст  он  был осознавать  не  в  состоянии,  только
"санкционирую"  в левом верхнем углу  разобрал и на  оттиске гербовой печати
прочел: "Военный прокурор".
     "Почему военный?"
     Наталья дала  ему воды, зубы лязгали о чашку,  как в плохих фильмах и в
действительной жизни.
     --  Предлагаю  вам  добровольно выдать  деньги,  ценности  и документы,
добытые преступным путем...
     В  комнате  появились  тетя  Вера  и  Александр  Михайлович  из третьей
квартиры.
     "Понятые", -- сквозь туман дошло до него.
     Подойдя к серванту, он засунул в глубину руку.
     -- Только без глупостей! -- рыкнул майор и настороженно стал рядом.
     Вынул  деньги,  теперь  они лежали  в  полиэтиленовом пакете вместе  --
грязные  зонтиковские  восемьсот пятьдесят  тысяч и чистые, свои  пятьдесят,
сложил вместе для "крутости",  чтоб сумма была внушительней и приятней. Надо
бы это объяснить, да какая разница...
     Бухнул пакет на стол, майор с чекистом переглянулись.
     -- Еще что-нибудь есть?
     Он покачал головой.
     -- Посмотрим!
     Они  быстро  и  сноровисто  прошерстили  квартиру:  мебели-то всего  --
сервант  да шкаф. В Настину кроватку не  полезли, будить не стали.  Платонов
знал,  что тем  они  нарушили правила,  и  был благодарен  за это нарушение:
значит, доверяют, не считают закоренелым, который под ребенка улики прячет.
     Чекист нашел  на подоконнике папку, развязал  тесемки,  перебрал стопку
бумаг.
     -- "Муж меня  избивает  каждый  день... ",  "Когда я  пришел,  брюк  на
веревке  не  было...  ",  "Прошу принять  меры  к соседу..."  -- на  выборку
прочитал он и хотел бросить папку на место, но майор не дал.
     --  Подожди, подожди,  --  оживившись, он осмотрел  содержимое папки  и
аккуратно положил на стол, рядом с деньгами.
     --  Это заявления, укрытые от учета, -- весело пояснил он. -- Еще  одна
статья.
     И, повернувшись к Платонову, укорил:
     -- А говорил, ничего нет!
     Тот хотел объяснить: заявления укрывают все участковые, это  мелочевка,
не  убийства, не изнасилования, не грабежи... Нарушение, конечно, но мелкое,
на  него обычно закрывают  глаза, в  крайнем случае выговор влепят -- и все!
Зачем же их к уголовному делу приобщать?
     Но  ничего  объяснять не  стал. Никому  здесь  его  объяснения не  были
интересны:  майор на  часы смотрит,  понятые  зевают... Им  скорей оформить,
подписать  -- и по  своим делам.  Сколько  раз  он сам  бросал задержанных в
клетку,  писал рапорт -- и в детский  сад за Настей  или дальше по  участку.
Кому нужно слушать, что тот бормочет, с ним другие разбираться будут.
     Когда протокол обыска был оформлен. Платонова вывели из дома  и посадил
в  машину.  Зажимая  на груди  халат, Наталья стояла  на промерзшей земле  в
тапках на босу ногу. Машина резко взяла с места.
     Работать  надо  издали  и  наверняка  -- охранникпорученец Седого  Гена
Сысоев  размещал  очередной  "заказ".  Как  всегда,  обстоятельно,  подробно
оговаривая детали.
     -- По первоначальным прикидкам, с трехсот метров, через окно, на прямой
линии.
     -- Куда выходит окно -- запад, восток?
     Гена почесал затылок и сразу потерял важный вид.
     -- Не знаю... А зачем это?
     -- Если против солнца, стекло будет отсвечивать и ничего не увидишь, --
пояснил низкорослый щуплый человечек,  глубоко утонувший в  огромном кожаном
кресле. --  Нужно  еще знать время и  толщину  стекла.  Кстати,  у  вас есть
оружие? Малокалиберка здесь не подойдет.
     -- Автомат?
     Человек в кресле качнул головой.
     -- "Сайга"?
     -- Это же не охота...
     -- Может, гранатомет?
     Человек сморщил и без того морщинистое лицо.
     -- Придется работать своим. Это будет стоить  дороже.  Но зато отпадают
проблемы с толщиной стекла. Кстати, вы делаете поправки на инфляцию?
     -- Доллар только растет.
     -- Неважно. Жизнь дорожает. И... смерть тоже.
     На бледном лице промелькнула улыбка.
     -- Я  думаю,  что сумма составит...  Как сейчас принято  говорить -- от
пяти тысяч "зеленых". Конкретно -- в зависимости от всего комплекса  условий
и обстоятельств. Кстати, о ком идет речь?
     -- Это приезжий.
     -- Кто?
     -- Резо Ментешашвили, кличка Очкарик.
     Если исполнителю это  имя  что-то  и  говорило, то  вида  он не  подал.
Впрочем, Гена  был уверен -- через  день-два он разузнает  об Очкарике все и
учтет  его  авторитет  и  вес  в криминальном мире при  определении конечной
суммы. Значит, связи у него действительно крутые... И специалист отличный.
     С этим  мнением согласился  бы  и подполковник Голубовский. Хотя  он  и
недолюбливал начальника подотдела физических воздействий, но отдавал должное
его профессионализму.
     --  План операции  я  хотел бы  получить  за  два дня, -- сказал  майор
Плеско.
     Он слыл педантом.





     Каймаков уже столько раз рассказывал свою историю,  что выучил наизусть
и употреблял одни и те же слова и обороты.
     Частные  сыщики слушали внимательно,  но без особой заинтересованности.
Их было  двое --  мрачноватые  мужики  с  крупными  головами, широкоплечие и
ширококостные.  К  их  облику  подошла  бы  военная  форма  или диверсионный
камуфляж, как  на  охранниках  у  входа, гражданские  костюмы  с  галстуками
казались нарочитой маскировкой под обычных чиновников.
     Кабинет  выглядел  весьма  заурядно:  тесный,  с  обшарпанными,  голыми
стенами,  кое-где  прикрытыми глянцевыми календарями, типовыми канцелярскими
столами, раздолбанными стульями.
     Вообще,  второй этаж "Инсека"  сильно  отличался от  директорского:  ни
толстого  ковролина,  ни  черных  дверей  с  необычными желтыми  ручками, ни
шикарной  офисной  мебели. Видно, сюда не забредали  богатые заказчики и  не
имело смысла тратиться на подобную роскошь.
     -- Вы не ощущали, что за вами наблюдают?
     Детектив постарше, на вид ему было под пятьдесят, обошел стол и, присев
на самый край, навис над Каймаковым. Теперь ему приходилось задирать голову,
что создавало физический и психологический дискомфорт.
     Поза сыщика была не случайной, она отрабатывалась десятилетиями и имела
целью  оказать именно такое воздействие на собеседника. Потому что сотрудник
отдела внутренней  безопасности КГБ СССР Морковин двадцать  пять  лет службы
беседовал  с   предателями   --   реальными,   потенциальными   или   просто
подозреваемыми  в  этом  самом  страшном  для  чекиста  грехе, всевозможными
оборотнями,  подбиравшимися к секретам госбезопасности,  кадровыми офицерами
иноразведок  и  должен  был  добиться  от  них  полной  искренности, которая
вообще-то совершенно несвойственна подобной публике.
     --  Ничего  я  не  замечал.  -- Каймаков  отодвинулся,  уходя  из  зоны
давления, и это ему удалось, потому что сейчас стул не был привинчен к полу.
     -- Продолжайте рассказывать. -- Второму сыщику  через месяц исполнялось
сорок пять,  и он подлежал увольнению с военной службы по возрасту и выслуге
лет.  "Инсек"  должен  был  стать  второй жизнью отставного майора, и он уже
сейчас  пытался  пустить  здесь корни,  хотя официально продолжал  службу  в
оперативном отделе ГРУ, где отвечал за обеспечение режима секретности.
     Каймаков  находился  в кабинете  один:  Юркина  вежливо,  но настойчиво
отправили ждать в машину.
     --  ...Оказалось,  что  кастет  и  шило  исчезли, вместо них в  свертке
оказалось вот это, -- он показал кафельную плитку и гвоздь.
     -- Интересно...
     Сыщики переглянулись.
     -- Кто мог это сделать?
     -- Не знаю.
     -- Посчитайте. Ваш приятель Левин, эта девица, кто еще?
     -- На них я не думаю.
     -- Распространенное заблуждение. Дескать, орудует чужой, явный  враг  в
черной маске, -- улыбнулся  Морковин.  --  Многие так считают.  А вы слышали
поговорку: "Предают только свои"?  Как правило, "крот"  оказывается  близким
человеком: друг, родственник, сослуживец, сосед. Иногда -- жена.
     -- Кто  еще мог подменить  пакет?  Подумайте.  И потом: как я  понимаю,
больше вещественных доказательств у вас нет?
     --  Нет,  --  кивнул  Каймаков. Но  тут же вспомнил:  --  В  сейфе есть
отпечатки пальцев с кастета!
     -- Это хорошо. Правда, не исключено, что они тоже исчезли.
     -- ?!
     -- Похоже, что  вы находитесь в самом  центре оперативной разработки. У
вас не появлялось чувство, что вами манипулируют?
     -- На фиг я кому нужен? -- жалобно проговорил Каймаков. -- Ну богач, ну
сын министра -- понятно...
     -- Это  мы  и постараемся  выяснить, --  перебил  Морковин. --  От  вас
требуется  одно:  полностью  держать  нас  в  курсе  дела и  выполнять  наши
рекомендации. Вначале избавьтесь от  микрофона в одежде. Вечером мы осмотрим
вашу квартиру...
     Возвращаясь  с  работы.  Каймаков,  следуя  инструкции,   сел  в  самый
переполненный  вагон метро.  Он  знал,  что за  ним  должны  следить, но  он
втиснулся в  дверь  последним, значит, наблюдатель  находится  на  некотором
удалении и контролировать каждое его движение не сможет. Чего и  требовалось
достигнуть.
     -- Не толкайтесь, пожалуйста! -- сказал он толстой женщине с объемистой
сумкой.
     -- Тебе надо в такси ездить! -- ядовито ответила та.
     --  Подвиньтесь,  я  ключи  уронил, --  попросил Каймаков  и  попытался
присесть,  хотя  плотность   толпы  и  проклятая  сумка  делали  это  крайне
затруднительным.
     -- Да куда ж ты лезешь!
     Каймаков запустил  руку под воротник и нащупал  крохотную металлическую
бусину.
     -- Вы мне сейчас воротник оторвете! -- заорал он и сильно рванул.
     Бусина  на  двухсантиметровом "хвосте"  оказалась у  него  в  руках.  В
следующую секунду  микрофон-передатчик  был  заперт  в  стальной  коробочке,
экранирующей радиопеленг.
     Каймаков выпрямился.
     -- Женщина, разве так можно!
     -- А чего ты под ноги лезешь!
     Какой-то парень поддержал  Каймакова, две приятельницы толстухи тоже не
остались нейтральными. Скандал разгорался и выглядел очень естественно.
     В отчете бригады наружного  наблюдения по этому поводу говорилось: "...
аудиоконтроль   объекта  Кислый  прерван  из-за  потери   в   толчее   метро
радиомикрофона,  который, по  всей вероятности,  растоптан  толпой, так  как
радиопеленг исчез. Визуальный контроль объекта осуществлялся до самого дома,
при этом ничего подозрительного обнаружено не было".
     Когда Кислый переступил порог своей квартиры, он сразу же почувствовал,
что тут кто-то побывал. И хотя в  данный  момент  опасность не ощущалась, он
привычно схватил топорик и тщательно осмотрелся. Никаких следов, все вещи на
местах... И  все  же...  Биологические  поля чужих  людей нарушили привычную
атмосферу. Особое беспокойство вызывал  участок  пола  возле  стола. Став на
колени.   Каймаков   зачем-то  понюхал  потертые  доски.  Как  будто   запах
химиката...  И  скатерть  вроде  сдвинута... И лампочка стала  ярче...  Или,
наоборот, тусклее?
     Он набрал номер Вовчика.
     -- Выпить есть?
     -- Сашка, куда ж ты, гад, пропал?! Есть, поднимайся!
     -- Давай ты ко мне. -- Каймаков взглянул на часы. Сыщики не сказали, во
сколько их ждать, поэтому лучше не покидать квартиру.
     Он невидящим взглядом уставился в стену перед собой.
     Кастет и шило могли подменить на работе. Димка, Верка, любой сотрудник,
зашедший в  незапертый  кабинет,  когда Верка по соседству "снимала стресс",
или кто-то специально посланный  той же Веркой, умело отвлекшей его на себя.
Могли подменить у Верки дома -- она сама  или кто другой, пока он спал. Если
не усложнять картину, то либо Димка, либо Верка, либо кто-то из сослуживцев.
Невозможно понять, зачем им это понадобилось?..
     В дверь позвонили.
     -- Ты?
     -- Я, я, а кто же! Давай открывай быстрее!
     Нервно подпрыгивающий Вовчик держал перед собой бутылку "Особой".
     -- Намагниченная!  Для здоровья полезно, вот придумали, сволочи! То все
вредно и вредно было, а теперь полезно стало! Ты где ночевал, небось у бабы?
А знаешь, что тут случилось?
     Вовчик поиграл желваками.
     --  Какая-то  пьяная  сволочь  как  выстрелит  среди   ночи!  Весь  дом
перебудил! Милиция, хрениция! Из  соседей никто не вышел. Я тоже не вышел --
знаю, как по ночам выходить... Сволочи!
     Он разлил водку, подцепил вилкой кружок очерствевшей колбасы.
     -- Ну, давай!
     Откривившись и открякавшись, Вовчик улыбнулся одобрительно:
     -- Ну ты сегодня и пьешь! Научили все-таки, сволочи!
     Учил Каймакова выпивать по полстакана залпом сам Вовчик, но сегодня тот
впервые послушал "учителя".
     Через  несколько  минут ощущение  того, что в  квартире побывали  чужие
люди, прошло.
     --  Новости  вчера  слушал? -- с  аппетитом  уминая недельной  давности
колбасу,  спросил Вовчик.  --  Ну сволочи!  На квартире  семерых  убили  и в
шашлычной двоих! Нет, надо  вооружаться! У меня есть обрез, патроны гвоздями
набил, гайками -- если полезут  --  кишки повырываю! Еду назад в электричке,
держу руку в сумочке и смотрю по сторонам: зырк-зырк!
     Вовчик изобразил, как именно он зыркает в поисках потенциальных врагов.
     --  Но  хочу  пистолет купить!  Не газовое говно, а  настоящий,  чтоб в
карман положить и ходить спокойно... Сволочи!
     --  Спокойно? А  посадят? --  возразил Каймаков.  Слова Вовчика помогли
сформироваться мыслям, шевелившимся в подсознании с момента покушения.
     --  Это  они запросто,  --  охотно  согласился сосед  и  налил  еще  по
полстакана. -- Бандитов не садят, а меня -- запросто! Сволочи!
     Он поднял стакан.
     -- Ну и что? Посижу. Я ведь уже сидел: моя устраивала, еще когда вместе
жили. Ну и что? Человек для того и создан, чтобы работать, выпивать, сидеть,
если  понадобится.  Это  не  беда. Главное,  перед  Богом  и  людьми  чистым
остаться! А на сволочей -- начхать! Будем живы!
     Стаканы ударились, пролилась по пищеводам обжигающая жидкость.
     --  А меня  убить хотели, -- пожаловался Каймаков. -- Прямо в подъезде.
Заехал по чеклану кастетом, хорошо,  я "дипломатом" прикрылся. А я его сдуру
шилом ткнул. Помнишь, ты видел: мужика "скорая" забрала...
     Вовчик смотрел остановившимися  глазами. Беспризорное  детство  научило
его чрезвычайно серьезно относиться к подобным сообщениям.
     -- За что? -- предельно конкретно  спросил он, и Каймаков уже готов был
все  рассказать,   но  сквозь   расслабленность  опьянения  пробилось  вдруг
осознание реальной ситуации с микрофонами и вездесущими врагами.
     -- Не знаю... -- Он шмыгнул носом. -- Может, перепутали, может, в карты
проиграли...
     --  Ну-у-у,  сволочи...  --  выдохнул  Вовчик,  и  выражение  лица  его
изменилось: оно  стало хищным, жестким и недобрым. Сейчас он был похож не на
работягу,  всю  жизнь вкалывающего у  станка  и  с безмерной  притерпелостью
переносящего  козни  цехового,  заводского и более высокого начальства, а на
отпетого  уличного  урку, которым  по  всей  логике бродяжного детдомовского
детства и должен был стать.
     -- Это, наверное, тот твой дружок -- пахан кодлы, -- с угрозой процедил
он. -- Зря ты к нему тогда пошел, черт  бы с ней, с получкой. С ними  только
на  равных можно, когда за тобой сила.  Иначе как кролик удава просишь... Он
сейчас поможет, а завтра заглотнет...
     Снова  булькнула  водка.  Каймаков   прикрыл  свой  стакан,  Вовчик  не
настаивал.
     -- Не боись, я тебя охранять буду. Я этих гадов хорошо знаю... Сволочи!
     На этот  раз любимое ругательство  имело совершенно иную  эмоциональную
окраску, чем обычно, и выражало крайнюю степень ненависти.
     Коротко прозвонил телефон и тут же смолк.
     -- Сорвалось. У меня тоже часто  так бывает, -- прокомментировал Вовчик
и выпил.
     Звонок повторился. Каймаков поднял трубку. Как он и  ожидал,  никто  не
отозвался. Детективы проверяли линию.  Через двадцать минут  они должны быть
здесь.
     -- У  тебя картошка и яйца есть?  -- спросил  Каймаков, хотя  наверняка
знал ответ.
     -- Конечно. Хочешь, идем, я пожарю.
     -- Идем. Осточертела мне сухомятка.
     Выпустив Вовчика на лестничную клетку. Каймаков остановился.
     -- Подожди, газ проверю.
     Вернувшись в комнату,  он  записал Вовчиков телефон на листке  бумаги и
приписал: "Сосед сказал -- ночью стреляли".
     Записку придавил коробочкой с радиомикрофоном.
     После чего захлопнул дверь и поднялся наверх.
     Ровно  через  двадцать минут,  прыснув маслом на  петли и легко  открыв
замок,  в квартиру абсолютно бесшумно вошли Морковин  и его спутник, который
до момента  оставления официальной службы скрывал от  клиентов свою фамилию,
пользуясь той, что была записана в документе прикрытия, -- Сидоров. На ногах
у обоих были специальные тапки  на войлочной  подошве,  которые  выдаются  в
некоторых музеях для сохранности ценного паркета.
     С  поисковыми  приборами  наперевес  они  быстро  обследовали квартиру,
Сидоров осмотрел коридор, кухню и  санузел.  Как  и следовало ожидать, здесь
все было "чисто".
     Когда он прошел  в комнату,  напарник показал на  стену за шифоньером и
телефонный аппарат, продемонстрировал микрофон-передатчик и записку.
     Достав  из оперативной сумки аэрозольную упаковку,  Морковин  обработал
струей люминала пол и, погасив свет, включил ультрафиолетовый фонарик. Возле
стола  люминесцировало  довольно большое пятно неправильной  формы. У  двери
проявилась россыпь мелких  брызг. Он сделал соскобы, уложив их в специальные
пластиковые капсулы, каждая из которых  имела номер -- крупную черную  цифру
на  выпуклом  сером боку.  Оперативные  сумки "Инсек"  закупил  в  Германии.
Следователи   прокуратуры   и  МВД   на   местах  происшествий  пользовались
следственным портфелем образца 1947 года, правда, модернизированным.
     Морковин и его коллега пробыли у  Каймакова не больше десяти минут. Они
не оставили ни одного следа, не сдвинули ни одного предмета, очень тщательно
собрали свои приборы и инструменты, всосали вакуум-щеткой  пыль от соскобов.
Если бы  кто-то  наблюдал за их работой, то  решил бы,  что они  не  впервые
негласно проникают в чужую квартиру. И был бы прав.
     Вовчик с  Каймаковым  только  собирались  приниматься  за яичницу,  как
прозвонил телефон.
     -- Видишь! У  них линии перегружены, у сволочей,  -- добродушно буркнул
Вовчик. А Каймаков понял: сыщики ушли. Он понемногу стал привыкать к тайнам,
слежке,  конспирации,   условным   сигналам.   Больше   того,   почувствовал
притягательность  новой жизни  --  необычной, насыщенной  и  острой, выгодно
отличающейся от пресного и унылого повседневного существования.
     А  быстротечное  происшествие  в  подъезде  воспринималось  сейчас  как
поединок, в котором  он без помощи милиции, профсоюза и трудового коллектива
победил  сильного,  тренированного  и  вооруженного  противника.  Конечно --
везение, несомненно -- случайность, но...  Дрессировщики  сторожевых псов  и
командиры спецподразделений знают, какое значение  для дальнейшей судьбы  их
питомцев имеет  победа в самой  важной  --  первой схватке. Тут  не  грех  и
подыграть -- от этого зависит карьера бойца.
     И  Каймаков  не  думал о случайности победы.  Из происшедшего  он вынес
один, но очень существенный урок: его хотели убить, но он сумел убить врага.
А значит, сумеет сделать это еще. Даже без украденного шила.
     -- Что ты там говорил про пистолет?
     Вовчик опасливо зыркнул глазами и понизил голос.
     -- У нас в цеху  один парень делает... Навострился, сволочь! Маленькие,
под мелкашку. Доску, "сороковку", насквозь лупит...
     -- И сколько?
     -- Дорого,  сволочь! Пол  -- лимона" просит! -- Вовчик подмигнул. -- Но
ему лоджию сварить надо. Баш на баш, и договоримся.
     -- Мне бы тоже пушка нужна... Жаль, бабок нет...
     Вовчик удивился.
     -- Зачем нам два? Ты ж еще вот про что забыл!
     Повозившись  в  кладовке, бывший детдомовец  извлек на свет Божий обрез
старой, изрядно проржавевшей двустволки.
     -- Ну-ка, дай...
     --  Не  взводи, заряжена. -- Вовчик протянул  оружие  деревянной частью
вперед.
     С новым,  не испытанным ранее чувством Каймаков взял  его,  прикинул  в
руке и несколько  раз вскинул, прицеливаясь. Он не просто забавлялся опасной
игрушкой, а  представлял,  как  выстрелит и  поразит  врага.  Оттого  оружие
внушало ему ощущение уверенности и силы.
     Мстителю, вскидывавшему пистолет-пулемет "скорпион", это  чувство  было
хорошо  знакомо,  потому что  он  часто стрелял  в людей. Сейчас  он  просто
тренировался, привыкая к незнакомому автомату.
     --  Хватит  время  терять, пошли! -- в третий раз сказал Герой.  Он уже
давно томился в прихожей у железной  двери и от нечего  делать выглядывал  в
"глазок".
     -- Пора,  -- согласился  Смелый, и  Арсен  загремел  ключами,  готовясь
наглухо запереть свое гнездо.
     --  Что за парни  тут бегают?  --  неожиданно спросил Герои.  --  Живут
здесь, что ли?
     -- Какие парни? -- насторожился Арсен.
     --  Молодые, спортивные  штаны, кожанки, -- как мог, объяснил Герой. --
Трое. Один наверху остался, двое вниз спустились.
     Арсен  подбежал  к  окну.  Его взгляд сразу  же  зацепился  за  красный
автомобиль  без  номеров,  который  его  хозяева  даже  не посчитали  нужным
оставить где-нибудь в стороне.
     -- Что?! -- Смелый впился взглядом в помертвевшее лицо земляка.
     -- Они! -- выдохнул Арсен. -- Те, что в шашлычной стреляли.
     -- Точно?
     -- Больше некому!
     Смелый  лихорадочно  размышлял.  У земляка в Москве свои дела,  личные,
национальных  интересов  они  не касаются.  Но  в данной  ситуации  попробуй
разделись  по  интересам! Если в квартире зажали и  убить хотят, то  у  всех
интерес  один -- выйти живыми! К тому же  за одним столом сидели,  хлеб-соль
кушали...
     Он привычно схватился за пояс и досадливо поморщился.
     -- Кинжал, финка есть? И веревку давай...
     Арсен суетливо бросился на кухню.
     -- Финки нет, вот ножи.
     Смелый  перебрал несколько хозяйственных  ножей, отложил  один,  провел
пальцем по лезвию.
     -- Сойдет! В верхней квартире есть кто?
     От  мотка бельевой веревки он отхватил трехметровый  кусок,  привязал к
нему стальной крюк, извлеченный из дорожной сумки.
     --  Сейчас  никого,  ты  что хочешь?  --  Арсен непонимающе  следил  за
приготовлениями, в то время как Мстителю и Герою все было совершенно, ясно.
     -- Станьте у двери и готовьтесь! -- приказал Смелый, выходя на балкон.
     -- Не вздумайте стрельбу поднимать, тут вам не Карабах, -- вякнул Арсен
в сосредоточенные спины, но на него уже никто не обращал никакого внимания.
     Скинув  куртку.  Смелый зажал  в зубах нож,  которым хозяин  дома любил
чистить  картошку,  и  ловко  забросил  крюк  на  перила  верхнего  балкона.
Мускулистая  фигура на миг  зависла  на фоне  неба  и  в  несколько движений
поднялась наверх.
     В верхней квартире никого не было. Смелый воспринял это как должное. Он
не проходил специальной  подготовки и действовал всегда по наитию, доверяясь
интуиции, опиравшейся, правда, на солидный боевой опыт.
     И  сейчас он не смог бы объяснить,  что заставило  его  снять рубашку и
майку, обнажив густо заросший мускулистый торс. Просто где-то в позвоночнике
зародился  первобытно-хитрый,  а потому  беспроигрышный  план,  руководивший
каждым его движением.
     Мусорное ведро стояло под мойкой. Смелый подцепил ручку средним пальцем
правой руки, той, в которой держал нож. На миг прильнув к дверному "глазку",
он сразу увидел  парня в кожаной куртке, следившего из-за  поворота лестницы
за третьим этажом. Парень  был довольно крепким, но это большого значения не
имело.
     Распахнув дверь, Смелый спиной вперед вышел на площадку.
     -- Хорошо смотри, а то сгорит все! -- крикнул он невидимому собеседнику
и, повернувшись, сбежал вниз.
     Он допустил ошибку: между  третьим  и четвертым  этажами не  было  люка
мусоропровода, но Смелый, естественно, об этом не знал. Поскольку  чем проще
план,   тем  меньшую  роль  играют  отдельные   просчеты,  ошибка  не  имела
последствий.
     Парень в кожанке  отодвинулся,  пропуская полуголого мужика, бегущего с
мусорным  ведром неизвестно куда, и  не успел  ничего понять, когда холодная
сталь пробила ему гортань и глубоко застряла в шейных позвонках.
     Подхватив падающее тело. Смелый бесшумно опустил  его  на бетон, извлек
из-под куртки  "ПМ" с прибором бесшумной стрельбы, после чего сильным рывком
вырвал нож,  предусмотрительно отодвинувшись, чтобы  не  запачкаться  струей
выплеснувшейся  из раны крови.  Направив  алый  густой  поток  в щель  между
лестничными маршами, он вернулся  в  квартиру, собрал свои вещи, сбросил  на
балкон Арсена и спустился сам.
     Дежурившие ниже третьего  этажа  боевики  слышали,  как  открывалась  и
закрывалась   дверь,  как   покатилось  ведро.  Больше   никаких  звуков  не
раздавалось до  тех пор, пока что-то не  капнуло на кожаную куртку, потом на
перила, ступеньку,  капли слились  в струйку... Двое в кожанках и спортивных
штанах  обнаружили,  что   это  льется  кровь,  и,  охваченные  безошибочным
предчувствием, бросились наверх.
     Труп умело зарезанного сотоварища оказал на них шокирующее воздействие,
единственным правдоподобным объяснением могло  стать то,  что  они  ошиблись
этажом  и  заблокировали  не  ту  квартиру.  Операция  сорвалась,  следовало
уходить. Когда они тащили тело мимо "ошибочно блокированной" квартиры, дверь
распахнулась,  и  они   поняли,   что  ошибка  допущена  еще   большая,  чем
предполагалось: на пороге стоял молодой кавказец, уверенно наводивший на них
удлиненный глушителем ствол. Глаза кавказца блестели.
     Смелый легко застрелил обоих двумя выстрелами.
     Закутав  головы  трупов  модными  "рэкетирскими"   куртками,  Смелый  и
Мститель погрузили их в лифт  и  вскоре затащили на чердак. Герой  вылил  на
лестничной  клетке  несколько  ведер  воды:  не  успевшая  свернуться  кровь
смывается очень легко.
     --  Вах-вах,  у  самого   дома,  --  причитал  Арсен.  Он  находился  в
прострации.
     -- Хорошо, жены  нет, а завтра их  найдут, что  мне  делать?  --  убито
вопрошал он.
     -- Не бойся.  --  Смелый  осматривал трофеи. -- Ты ничего не  делал, ты
ничего не знаешь.
     Кроме  пистолета с глушителем, у убитых изъяли два автомата "узи",  три
тысячи долларов и ключи от красной "Вольво", терпеливо стоящей у дома.
     --  А  в  Москве выгодно  дела делать,  --  отметил  Герой, и  Мститель
согласно кивнул.
     -- Они к войне непривычны, потому нам тут легче...
     Арсен понемногу приходил в себя.
     --  Оставайтесь  здесь,  -- предложил  он. -- На меня работать  будете.
Знаете, как развернемся!
     -- А что! -- дернулся было Герой, но тут же  сник  под тяжелым взглядом
Смелого.
     --  У  нас  на родине работы  много, --  отрезал он. --  Мы  сюда зачем
приехали? Задание старших выполнить. Сейчас  передохнем немного -- и вперед!
Ты дорогу покажешь.
     Через  полчаса красная "Вольво"  без  номеров  повезла новых  хозяев на
Ленинский проспект.
     "Торпеды"  Седого Эдик и Рудик прибыли к дому Каймакова на десять минут
раньше  боевиков AHA.  Наслушавшись  о странных  происшествиях  вокруг этого
заурядного   человечка,  они  решили   проявить  осторожность   и  тщательно
осмотреться.
     Ничего подозрительного у подъезда не замечалось,  и вообще между домами
не было ни одной живой души. Но их это не успокоило.
     -- Если его  прикрывают как положено, то мы  ничего не увидим, пока нам
не отвертят бошки, -- сказал Эдик.
     -- Кому он вообще  нужен, я не пойму, -- ответил  подельник.  -- Больше
понта...
     --  Забыл,  как нас застопорили? А  трупы со  всех  сторон?  И к бабкам
пропавшим он руку приложил... -- Эдик тяжело вздохнул.
     -- Похоже, на него, как на живца, кто-то ловит...
     -- Кто?
     -- Кто, кто! Может, безопасность,  может,  менты.  Или воры. Или другая
группировка. Я так скажу: раз вокруг него такая  каша варится, надо снайпера
нанимать!
     -- Это же сколько "капусты" отвалится!
     -- Шкура дороже!
     Рудик усмехнулся.
     -- Твоя шкура дороже чужих денег. Но если деньги свои, а шкура чужая --
чего ее жалеть! А вон, смотри, -- бригада Опанаса!
     Между домами медленно катилась красная "Вольво" без номеров.
     --  Что им здесь  делать,  у них  свое задание,  -- встревоженно сказал
Эдик. -- Не нас же их послали "зачистить"...
     -- Брось! Не из-за какого-то хмыря своих "зачищать". -- Но голос Рудика
звучал не менее напряженно.
     "Вольво" подкатилась ближе.
     -- Это вообще не они!
     Рудик щелкнул предохранителем.
     -- Ну-ка, мигни.
     "Вольво"  остановилась. "Ниссан-Патрол" дважды  мигнул  дальним светом.
Свои должны были ответить троекратным включением фар. Но ответа на  условный
сигнал не последовало.
     -- Да, не  они. -- Эдик извлек пистолет. -- Неужели  ребят побили? И за
нами пришли?
     В "Вольво" тоже напряженно совещались.
     -- Дом правильный, подъезд, а кто там мигает?
     -- Обознались, -- уверенно сказал Герой. -- Давайте подойду разберусь!
     -- А вдруг это его охрана?
     --  Чего охране  в  машине сидеть!  А  хоть  и охрана,  я ж ни  на кого
нападать не собираюсь! Прикройте на всякий случай...
     Арсен тяжело вздохнул.
     -- Давайте лучше  отъедем и издали посмотрим. Чует  мое  сердце -- не к
добру все!
     -- Потому что  ты к опасностям не привык, -- пояснил Мститель.  --  Нас
здесь четыре мужчины, бойца.  Три  автомата, граната, пистолет.  Кто нам что
сделает? Если что -- разнесем всех в куски и уйдем!
     --  Ладно, сходи. --  Решающее  слово всегда  оставалось за  Смелым. --
Спроси  закурить,  посмотрим  --  сколько   их,  что  за  люди.  И  спокойно
возвращайся.
     Герой  хлопнул  дверцей  и  вразвалку  направился  к  вездеходу.  Между
машинами  было метров тридцать. Автомат под курткой приятно оттягивал плечо.
Жаль, что  сверстники  из боевой ячейки не видят, как уверенно  чувствует он
себя в Москве. Правда,  ничего оправдывающего прозвище совершить не успел...
Смелый  --  тот  показал,  что  мужчина!  Он  просил  пистолет  с  глушилкой
пристрелить  тех  двоих  --  не  доверили.  Может,  и  правильно  --  оружие
незнакомое, а промахнуться нельзя...
     Зато сейчас  он  себя покажет,  пусть  эти  московские засранцы в штаны
напустят!
     Герой сквозь куртку поправил "узи", и  характерный жест заметил  Рудик.
Если у него оставались какие-то сомнения, то они исчезли окончательно.
     Синеватое  стекло  вездехода медленно  заскользило вниз.  Герой  сделал
последний  в своей жизни шаг.  В  кабине  ярко сверкнуло, немыслимый  грохот
ударил в голову, разрывая ее на части.
     В  следующий  миг Мститель нажал  спуск  "скорпиона".  Маленький, будто
игрушечный пистолетпулемет  по скорострельности мало уступает прославленному
"узи",  которым  работал Смелый,  перегнувшись  с  водительского  сиденья  и
вытянув руку с оружием мимо лица съежившегося от ужаса Арсена.
     Тридцать  пуль,   извергнутых  двумя  стволами  в  несколько  очередей,
изрешетили "Ниссан-Патрол". Некоторые расплющились о двигатель, несколько со
свистом отрикошетировали от  сварного уголка  капота, но с  полтора  десятка
пронизали  просторное  пространство  салона.  Рудик  ойкнул, схватившись  за
колено, Эдик  открыл дверцу и вывалился на  землю, ожидая неизбежной  боли и
мгновенной  смерти, но болел только  ушибленный локоть. Чтобы  уберечься  от
града  свинца,  следовало  заткнуть стволы  противника,  и он  начал  быстро
разряжать "ПМ", жалея, что нет автомата.
     Из  "Вольво"  вывалился  и  отполз  в сторону  Арсен,  освободив сектор
обстрела Смелому,  тот оперся локтями  о  сиденье и  дал  несколько коротких
очередей.
     Затвор израсходовавшего боезапас "Макарова" застыл в заднем  положении,
запасной  магазин  Эдик  под пулями  искать  не стал.  Отбросив  бесполезное
оружие, он на четвереньках бросился прочь.
     -- Стой, сука, куда! А я?! -- заорал вслед Рудик.
     В тот же  миг  пуля  "скорпиона" угодила убегающему чуть ниже  ягодицы,
перебив бедренную артерию. Раненый страшно закричал.
     Поняв, что  надеяться  не  на кого,  Рудик  выбил простреленное лобовое
стекло и, положив  "беретту"  на упор,  выстрелил  десять раз  подряд, делая
паузы и восстанавливая прицел.
     "Скорпион" лязгнул о землю.
     -- Уходим, -- просипел Мститель, зажимая простреленную грудь.
     Смелый выпрямился.
     -- Арсен, сюда! -- крикнул он, включая зажигание.
     На  счастье,  двигатель  завелся  сразу,  Арсена не  было.  "Вольво"  с
открытыми дверцами сорвалась с места.
     -- Уйдут, сволочи! -- подпрыгивал у окна Вовчик. В руке он держал обрез
со взведенными курками.
     Каймаков  уже дважды звонил  в тридцать второе отделение и один раз  --
дежурному по городу. "Группа выехала", -- сообщали в ответ.
     -- Дай пальну в сволочей! -- неистовствовал Вовчик, размахивая обрезом.
     -- Брось! -- устало сказал Каймаков. -- Бесполезно. Все бесполезно...
     -- Жди, я сейчас!  -- Рванувшись к двери, бывший детдомовец выскочил на
лестницу и понесся вниз.
     Каймаков опять набрал номер тридцать второго. Занято!
     Красная  "Вольво"  резко   свернула   в  проезд  между  домами,  дверца
захлопнулась.
     -- Как ты? -- спросил Смелый. Мститель не отвечал.
     Смелый  сделал  еще поворот и  еле успел  нажать на  тормоз:  навстречу
неслась "шестерка" группы немедленного реагирования с мигающим синим маячком
на крыше.
     -- Стоять!!!  --  заревели на  всю округу двадцативаттные  динамики. --
Выйти измашины!!!
     Смелый  включил заднюю передачу.  Из правого окна "шестерки" высунулась
рука с пистолетом. Резко ударили выстрелы: бах! бах! бах!
     "Вольво" осела на переднее колесо.
     -- Черт!
     Перегнувшись вправо. Смелый пытался нащупать "узи". Секунды уходили, он
понимал,  что наступает конец,  но собирался  прихватить нескольких ментов с
собой.  Вот  он!  Отлично  сцентрованное  оружие  удобно  легло в  руку.  Он
выпрямился и  наткнулся  на бешеный взгляд  подбегающего  бойца в камуфляже,
бронежилете и каске.
     -- А ну!!! Я тебя по земле размажу!!!
     Не бронежилет и  не  нацеленный в упор автомат, а  этот  рык  командира
спецгруппы  парализовал Смелого. Тело  стало  ватным,  пальцы  разжались, но
подбежавший этого не видел, а потому сделал выпад прямо через стекло, угодив
стволом ему в челюсть. Кость хрустнула, террорист на сутки потерял сознание.
     Вовчик вернулся быстрее, чем ожидал Каймаков.
     -- Трое готовы. Кровищи...
     Вовчик смотрел  в  сторону  и озабоченно  хмурился,  было заметно:  его
распирает желание чтото рассказать. Вынув из-за  пояса обрез, он потер руки,
прошелся по комнате, зачем-то заглянул под скатерть.
     -- Гля,  что есть. -- Он  сунул руку за пазуху.  -- Жалко, заклинило...
Ничего, починим!
     За пазухой оказался пистолет с застрявшим в заднем положении затвором.
     -- На земле валялся, -- пояснил Вовчик. -- Ничейный.
     И, распаляя сам себя, закричал:
     -- Зачем я буду всякой сволочи лоджию варить за бесплатно!
     -- Дай сюда. -- Каймаков гфотянул руку, взял увесистый механизм,  нажал
затворную задержку. Лязгнул металл.
     --  Ух  ты, починил!  -- восхитился Вовчик.  --  Теперь  от  кого  хошь
отобьемся!
     Насчет числа убитых он ошибся. В морг отвезли Героя  с пулей в голове и
Эдика,  скончавшегося от острой кровопотери. Мститель после сложной операции
выжил, хотя потерял одно легкое и способность участвовать в лихих операциях.
Так же, как и Рудик, которому по колено ампутировали ногу.
     Смелому лечили  сломанную челюсть и  сотрясение  мозга,  состояние  его
оставалось тяжелым.
     Арсен  отделался испугом и несколькими  ушибами.  Выпав  из машины,  он
отполз как  можно дальше  в сторону  и,  пригибаясь, побежал  между  домами.
Пистолет с глушителем он бросил по дороге.
     Добравшись до  своего очага,  Арсен сделал одно за  другим четыре дела:
выпил стакан  коньяка, отправил жену к  сестре в Чертаново, дал телеграмму в
Ереван:  "Племянники  заболели,  вернуться  не  могут"  и,  позвонив  Ашоту,
курировавшему цветочную  торговлю  столицы, попросил прислать людей  забрать
три "мокрых чемодана" и организовать охрану его самого.
     Потом он сел ужинать, придумывая  такую  версию  случившегося,  которая
никоим образом  не могла умалить его национального и  мужского  достоинства.
Это было очень важно.
     Вечеринка  у  Седого   удалась  на  славу.  Были  два  очень  известных
спортсмена,  модный  актер,  подающая   надежды  певица,  два  ответственных
чиновника из городского правительства, управляющий крупного банка.
     Для развлечения гостей Лида пригласила трех подружек из околоэстрадного
мира.  Спортсмены  как  раз  "держали"  эту  сферу и  по  ходу дела  обещали
девчонкам покровительство.
     Также между  прочим Седой решил  вопрос  о  крупном кредите  для своего
акционерного общества и здесь же договорился о "прокрутке" кредита, дававшей
навар более трехсот процентов.
     Все  было  очень  респектабельно: шведский стол,  поднос  с  напитками,
бармен,  смешивающий  коктейли,  танцзал  с  тихой  музыкой  и  приглушенным
освещением.
     Никто не нажирался, не орал матом, не махал  пушкой, не лез при всех на
безответную   проститутку,   как   случалось   на  банно-дачных  вечеринках,
практиковавшихся раньше.
     После свадьбы Лида поставила  условие: деловые встречи -- дома.  И хотя
она  преследовала свою  цель:  не  дать  мужу залезть  в  чужую  вагину,  но
оказалась  права во всех отношениях. Обстановка определяет круг приглашенных
и ограничивает  их число, тот же  Гена  Сысоев или Опанас понимают, что дома
места всем не хватит, значит -- никаких обид.
     Седого беспокоило, что Опанас до сих пор не позвонил. Раньше  бы  он не
волновался: мало ли как складывается, но последние неудачи изрядно расшатали
нервы.
     --  Все  хорошо, Вальчик? --  Незаметно подошедшая Лида взяла  его  под
руку.
     Жена была  миниатюрной, с  кукольным  гладким личиком, длинными  белыми
волосами и пухлыми  губками. То, что  она  умела  ими делать,  послужило  не
последним аргументом в пользу женитьбы.
     -- Нормально.  Только меньше глазки строй, -- полушутливо сказал Седой.
Он ревновал жену.
     -- Не будь противным! Дать на кухню ребятам выпивки?
     -- Еще чего! Они на работе.
     На кухне толклись телохранители гостей -- все официально имели лицензии
и разрешение на оружие.
     Четырехкомнатная квартира для больших  раутов маловата,  но  Седой  уже
купил сдвоенные коммуналки на  Арбате, после ремонта у него смогут гулять по
пятьдесят  человек,  а  в специальной  комнате будет  накрываться  стол  для
охранников.  Он хотел создать известный в Москве дом,  куда  бы почитали  за
честь прийти самые знаменитые люди.
     Это не загородная сауна, из которой, при любом внешнем лоске, за версту
несет предосудительными сделками и развратом.
     А   в   случае   каких-либо   осложнений   самые   уважаемые   граждане
засвидетельствуют его алиби.
     Но почему же не звонит Опанас?
     Звонки  начались,  когда гости уже  разошлись  и Лида пригласила  его в
ванную помыть спинку. Вначале информатор из милиции сообщил о перестрелке на
Ленинском  проспекте,  в которой  фигурировали  "Ниссан-Патрол" акционерного
общества  "Страховка" и красная "Вольво" без номеров. На  ней ездила бригада
Опанаса.
     "С  ума  сошли!  --  мелькнула  первая  мысль.  --  Неужто  чего-то  не
поделили?"
     -- Кто в машинах? -- не своим голосом спросил он и нервно прокашлялся.
     -- В "Ниссане" -- двое ваших, во второй -- какие-то армяне...
     -- Армяне?!
     -- А может, азербайджанцы, кто их разберет... Нет, говорят, армяне.
     Следующие  сообщения  поступили уже  от  своих с места  перестрелки, из
больниц и помогли восстановить картину происшедшего.
     Седой  вызвал  референта  и,  дожидаясь  его  прихода,  в  остолбенелой
задумчивости  цедил  ледяную  водку.  Он  был очень обеспокоен. Не  реакцией
официальных властей на дерзкую  бойню, тут к нему не подкопаешься: пусть все
знают, что стреляли его люди, доказать-то ничего нельзя...
     Волновало другое. За несколько  дней он потерял три  боевые  бригады --
восемь человек. Эти люди ничего не смыслили в бизнесе, не отличались большим
умом и полезными знакомствами, их  положение  в  группировке,  насчитывающей
более пятисот членов, было весьма скромным: они  даже не получали дивидендов
с прибыли, только оклад и разовые выплаты по конкретным заданиям.
     Но   именно  эти  люди  определяли  силу  Седого.  Потому  что  в  мире
группировок  безупречное  ведение дел  и  высококлассные юристы сами по себе
ничего  не  стоят, если  ты не  можешь  обеспечить  свои  права  без суда  и
арбитража. Только реальная возможность "разобраться по-своему" заставляет  с
тобой  считаться и  выполнять условия  договоров,  отдавать вовремя  деньги,
соблюдать  щепетильность при  расчетах. Сотрудники  "Страховки"  никогда  не
присваивали денег и не вступали в  сговор с конкурентами. И причиной тому не
их  высокая порядочность и впитанная с  молоком матери  честность,  а пример
бывшего   бухгалтера,  зарезанного  на  собственной   даче.  Хотя  полностью
исключать влияние моральных принципов было бы, очевидно, неверно.
     Но всевозможных грабителей и разбойников удерживало от посягательств на
кассу  "Страховки",  конечно,  не  уважение  к  частной  собственности.  Все
помнили,  как пятеро  "залетных"  потребовали с Седого два  миллиона  и были
демонстративно  расстреляны  на  блатхате  прямо  на глазах  впечатлительных
московских жуликов.
     Силу Седого составляло  умение его людей врываться в  квартиры,  офисы,
загородные   резиденции,   останавливать  автомобили  с   охраной,   ставить
провинившихся   к   стене,  обыскивать   и  забирать  то,  что  принадлежало
группировке, умение  идти на стволы, не забывать обид, выслеживать должников
и непослушных, а если выделить основное, необходимое силе качество -- умение
лить кровь.
     Именно  этим  специфическим  умением  и  отличались  восемь   убитых  и
выведенных из строя членов организации. Они были профессиональными убийцами,
имеющими достаточный опыт проведения специальных акций.
     Никто из многочисленных "быков" и "торпед" Седого такого опыта и нужных
навыков не имел. Охранники  и телохранители,  сторожа и  порученцы тоже были
крутыми ребятами, они могли "наехать", избить, принять участие в "разборке",
но  без Опанаса, Рудика  и остальных членов боевого ядра оставались инертной
серой массой, не способной к серьезным операциям.
     Можно,  конечно,  приглашать  киллеров со стороны,  но наемными  силами
невозможно обеспечить безопасность организации.
     Надо срочно  готовить новых  "специалистов  по  крови",  но  для  этого
необходимо время.
     Седой понял, что сейчас он остался практически  беззащитным, и счастье,
если никто про то не пронюхает.
     Когда взволнованный референт-телохранитель Сысоев добрался  наконец  до
квартиры Седого, он застал шефа совершенно спокойным.
     --  Заказ  на  Очкарика  пока  отмени,  --  приказал  Седой.  -- Поручи
организовать похороны. Узнай, что за армяне, да на рожон не лезь, аккуратно.
     Приказы,  как  всегда, были  четкими,  ясными  и  лаконичными.  Гена  в
очередной раз подивился способности шефа владеть собой.
     -- Да, Валентин Иванович, может, сейчас не время, но...
     -- Давай выкладывай! -- Внутри у Седого все сжалось  в предчувствии еще
одной неприятности, но внешне он этого не выказывал.
     -- Позвонил один парень, торговец стволами, у него клиент расплачивался
новыми пятидесятитысячниками. И темнил...
     -- Проверь его сам. Потянешь?
     -- А чего ж, -- ответ прозвучал не очень уверенно.
     -- Возьми Ивана, вдвоем сподручней.
     -- Сделаем, -- теперь голос референта окреп.
     Седой печально вздохнул. В  этом  и состоит отличие  Гены Сысоева, да и
других ему подобных, от Рудика и Опанаса.
     -- Присмотри кандидатов на место Опанаса и  остальных. У  меня запасная
бригада есть, --  соврал  Седой на всякий случай. -- Поэтому спешку не гони.
Но и не затягивай.
     -- Ясно.
     -- И  последнее. У  ментов есть такой  Кабанов,  он  командует  группой
задержания и первым приезжает на вызовы. Когда наши погибли у Клыка, он тоже
приехал  первым.  Надо  узнать  --  кого  он  там  застал. Угрозы  и  подкуп
исключены. Но он пьющий и со своими может быть откровенным. Понятно?
     Сысоев задумчиво кивнул.
     Клык испытывал те же проблемы,  что и Седой. Его личные "специалисты по
крови" убиты.  Дурь и  Скокарь  бесследно исчезли.  Рваный,  похоже,  вертит
хвостом  -- пропажа общака не способствовала  авторитету. Опереться особо не
на кого.  Правда, в  отличие от  Седого  он  сам  мог замочить кого надо.  И
длительный опыт выживания в волчьей стае подсказывал ходы более безошибочно,
чем настольный гангстерский роман Седого. Клык решил убрать Очкарика.
     Личная  обида  не  играла  роли  в  этом  решении.  Во  всяком  случае,
определяющей  роли. Очкарик поставил себя над  Законом. Он не служил братве,
наоборот -- использовал авторитет вора в личных целях.
     Он  вел свою игру,  на толковище подыграл "новым",  не  покарал Змея  и
других, которые готовы переметнуться или уже переметнусь. Среди братвы очень
смутно  прошел слушок, что Очкарик хочет осесть в Москве и даже обратился за
помощью к властям, чего вор не должен делать никогда,  а сделав -- перестает
быть вором.
     Устранение Резо имело и  ряд политических последствий.  Под  подозрение
первым Седой попадет: ему Очкарик смертью грозил. Если не доказать, что Резо
"ссучился", то его  кровь падет на общину, значит, воры должны будут  крепче
объединиться,  чтобы  отпор дать.  Ничем  серьезным это  не  грозит: силы  у
грузинской общины  войной  ослаблены, а в Москве тоже на них со всех  сторон
наезжают. А вот "новым" перья-то под общий шум пощиплют. И Змею с остальными
предателями худо придется.
     Своими мыслями Клык поделился с Крестным  и Антарктидой. Те в последнее
время  набирали силу, тесно  держались  друг за  друга,  несколько  дерзких,
нарочито  демонстративных убийств безошибочно занесли на их счет. Хотя  сами
они в том  не признавались,  но убитые стояли на пути  именно  у них, и  это
говорило  само за  себя. И  класс ликвидации бросался  в глаза:  снайперский
выстрел с  дальней  дистанции. Среди братвы подобных  специалистов  не было,
значит, авторитеты имели контакты, не уступающие возможностям "новых".
     Вместе с тем и Клык, и Антарктида четко держались своих и перекраситься
в бизнесменов не пытались.
     --  Согласен, -- хмуро кивнул  Крестный. --  Он Закон забыл,  в банкиры
собрался.  Сейчас за  него Седой в  мэрии  старается. Прописать хотят, чтобы
кругом чисто.
     -- И я -- за, -- подтвердил Антарктида. -- Он нам здесь не нужен. У нас
свои расклады... Только как правила соблюсти?
     -- Ты, я, он, -- сказал Клык.  -- Мы все по союзному уровню. Решили  --
исполнили. Если захотят с нас спросить, мы ответим!
     -- Он уже не гость, не судья, -- добавил Крестный. -- Пока толковище --
он под охраной общины. А  сейчас он  свои личные вопросы решает. Причем всей
братве во вред!
     -- Значит,  решили!  --  Клык  пристукнул кулаком  по  столу,  так  что
дрогнула водка в стаканах.
     -- Решили.
     -- Решили.
     Три граненых стакана ударились и быстро опорожнились.
     -- Кто исполнять будет?
     Крестный и Антарктида переглянулись.
     -- Есть человек.
     Число   высокопрофессиональных  киллеров  ограничено,  а   специалистов
экстра-класса можно  вообще перечесть  по пальцам. Ничего удивительного, что
Крестный  поручил  заказ  тому  же  снайперу,  который  уже  слышал  о  Резо
Ментешашвили.
     Естественно,  маленький бледный  человечек с  помятым лицом не  выказал
своей осведомленности и не удивился, что один клиент снимает заказ, а другой
его размещает заново. Он вообще ничему не удивлялся: платили ему не за это.
     -- Семь тысяч баксов.  -- Он  уже знал, сколько стоит Очкарик, а потому
сразу назвал цену. -- Половину -- вперед.
     Решая судьбу Резо, Клык не назвал одного весомого аргумента.
     После  толковищ,   "разборок"  и  правилок  расстановка  сил  в  общине
изменится, а поскольку сам Клык  Закон свято соблюдал -- не исключено, опять
в гору пойдет. Тем  более общак вот-вот вернется: адрес крысятника позорного
известен, как Дурь объявится, так и заберет.
     Только что-то очень долго нет  ни его, ни  Скокаря... Какая-то полоса у
ребят -- то в ментовку загремели, еле вытащили. А сейчас куда?





     Дурь очнулся в маленьком бетонном боксе,  куда  почти  не попадал свет.
Дико  болели  голова  и   шея.  Он  вспомнил   пустой  подвал  со  странными
металлическими  шкафами,  странного  работягу...  Неужели  это  он  так  его
"выключил"?
     Бесшумно  открылась  дверь, потянуло  сырым воздухом, по  глазам ударил
острый луч фонаря.
     -- Встать! Руки за спину! -- рявкнул грубый голос. -- Выходи!
     Машинально выполнив команду. Дурь оказался в узком коридоре между двумя
автоматчиками. Наверху  серели прямоугольники  зарешеченных  окошек.  Сапоги
конвоя пахли ваксой.
     На  миг  ему  показалось,  что в беспамятстве он пропустил  суд,  этап,
карантин и уже на полный ход мотает неизвестный срок. Но за что?!
     Его  вывели во  двор. Нет, не зона, похоже, военный городок, и у солдат
погон не красный, а черный. Куда ж он попал?
     Когда  Дуря  завели в кабинет к капитану с надменным холодным лицом, он
попытался узнать о своем местонахождении.
     Тот внимательно осмотрел урку со всех сторон, неторопливо  закурил,  не
предложив, как у них водится, "для душевного расположения", и сказал:
     --  Вы  проникли   на   особо   секретный   государственный   объект  и
подозреваетесь   в  шпионаже.   Лучше   будет,  если  вы  расскажете  правду
добровольно. Иначе расскажете все равно, но с осложнениями.
     Ноги стали  ватными,  и  Дурь  повалился  на  грубый  деревянный  стул.
Шпионаж! Вот так влип!  Тут  уж  никакая  гуманизация не  спасет,  никак  не
откупишься,  и  цацкаться  с  тобой  не  станут --  мигом  мордой  к  стенке
прислонят, запах могилы нюхать!
     Он начал плести про анашу и  помутненное  сознание, про  самый  обычный
подвал и умысел на кражу, но капитан перебил:
     -- На двери специальный  замок. Открывается он особым способом. Кто вас
этому научил?
     Дурь  клялся  и  божился, что  ни с кем,  кроме  Скокаря, в  сговоре не
состоял и никаких секретов ни от кого не узнавал.
     Капитан немного послушал и кивнул тем, кто стоял за спиной.
     Дуря прижали к высокой  спинке,  специальными ремнями прикрутили руки к
подлокотникам, разрезали левый рукав и наложили резиновый жгут повыше локтя.
     Капитан  откуда-то   извлек  шприц,  набрал  из  темной  ампулы  густую
розоватую жидкость и умело вколол в вену.
     -- Посмотрим, что у тебя на уме, -- сказал он, включая диктофон.
     Через  две минуты  Дурь  начал  подробный  рассказ  о  совершенных им и
подельниками преступлениях, о притонах и "малинах", местах сбыта краденого и
продажи наркотиков -- в общем, обо всех тайнах криминальной Москвы.
     В соседнем помещении аналогичный рассказ вел Скокарь.
     Через несколько часов отредактированные и систематизированные показания
граждан России Медведева и  Лепешкина, аккуратно перепечатанные на  машинке,
доставили генералу Верлинову. Он внимательно ознакомился с документом.
     Более  подробного  и  откровенного  протокола  не  знало  отечественное
судопроизводство за всю свою историю, включая беспросветное время царизма.
     Преступная  биография гражданина  Медведева начиналась  семнадцать  лет
назад,  когда  четырнадцатилетним юношей он зверски  изнасиловал шестилетнюю
девочку. Потом он многократно насиловал, грабил, воровал, совершал разбойные
нападения,  хулиганил,  в  последние  годы  довольно часто  убивал. Лишь  за
небольшую часть  содеянного он был  судим, причем  суд относился к нему  все
более и более гуманно.
     Жизненный   путь   Лепешкина   не   отличался   разнообразием,   только
изнасилований у него было поменьше, зато квартирных разбоев гораздо больше.
     В левом верхнем углу каждой  преступной  автобиографии Верлинов наложил
аккуратную резолюцию: "Утилизировать" и четко расписался.
     --  Как  "утилизировать"? -- спросил  начальник секретариата,  которому
предстояло отписать документ исполнителю.
     --  По делам ихним,  -- рассеянно  ответил генерал.  -- Я  думаю, лучше
посадить на кол. -- Кстати, у нас есть надежные узбеки или туркмены?
     --  Конечно, есть,  --  кивнул начальник секретариата  и на  подколотой
исполнительской  карточке  написал:  "Капитану  Набиеву.  Посадить  на  кол.
Контроль".
     Одиннадцатый отдел  оставался одним из  немногих  мест  в  стране,  где
приказы исполнялись быстро, точно и в срок.
     Изучив  сведения  о  явках преступников,  местах сборов  "гастролеров",
беглых,  карманников,  рэкетиров   и  наркоманов,   генерал  каллиграфически
черканул:  "Оперативный  отдел.  Подготовить  расчет  сил  и  средств,  план
операции по единовременной ликвидации данного отребья".
     Чуть ниже  легла  еще одна  резолюция:  "Отдел внутренней безопасности.
Тщательно   проверить  сведения,  изложенные  в  абзаце   N  6.  Докладывать
постоянно".
     В  абзаце  номер  шесть  переведенная   на   язык  канцелярских   бумаг
косноязычная   речь   Скокаря   выглядела   так:  "По  некоторым  сведениям,
ответственные   заказы  на   убийства   исполняет   снайпер,  работающий   в
госбезопасности".
     Верлинов обвел этот абзац жирной черной линией. Предателей он ненавидел
еще больше, чем обнаглевших бандитов.
     Последние резолюции вопросов у начальника секретариата не вызвали, и он
немедленно передал документы исполнителям.
     Вскоре его вновь вызвал генерал.
     -- Найдите капитана Васильева. Пусть явится ко мне.
     -- Есть! -- Седой подполковник козырнул, четко развернулся через  левое
плечо и вышел из кабинета.
     Дурь и Скокарь томились теперь  в  одном боксе.  "Сыворотка  правды" не
способствует  улучшению  самочувствия и оказывает угнетающее воздействие  на
психику.
     -- Я  все,  что знал, вывалил, -- тяжело шевеля языком, каялся Скокарь.
-- Как гнилой орех лопнул!
     -- И я, -- вздыхал Дурь. -- Чего никто не знал, сам думал --  забыл,  и
то разболтал.
     --  Если бы они так на  следствии и суде допрашивали,  нас бы уже давно
расшлепали...
     -- Всех бы расшлепали или позакрывали. Ни одного делового на воле бы не
было!
     -- Хорошо, ментам закон запрещает...
     -- Нас-то раскололи!  Или закон изменили,  или им  на него наплевать. В
армии свои законы... Особенно за шпионаж...
     Внезапно  и без  того мрачное  настроение  Дуря  окончательно  омрачила
ужасная догадка.
     -- А почему нас вместе посадили? До приговора должны раздельно держать!
     -- Может, уже вынесли? -- пробурчал Скокарь. -- У них это быстро...
     Их внимание привлек стук топора.
     -- Нагнись, я с тебя выгляну...
     Скокарь нагнулся, и Дурь, взобравшись ему на спину, прильнул  к мутному
окошку.
     -- Что  там?  -- сдавленно прошептал  Скокарь.  Дурь долго не  отвечал.
Потом спрыгнул вниз, сплюнул и сел в угол, уткнувшись подбородком в колени.
     -- Узкоглазые чурки колья тешут. И на наше окно смотрят.
     -- И что?
     -- Не знаю. Меня увидели -- засмеялись.
     Скокарь подскочил к двери, заколотил изо всех сил.
     -- Чего тебе? -- раздалось из коридора.
     -- Зачем чурки колья ладят? Ржут почему?
     -- А-а-а, -- лениво отозвался солдат. -- То для вас.
     -- Почему для нас? -- быстро спросил Скокарь.
     --  Да  потому  что  вышел приказ  вас,  гадов, на  колья посадить,  --
буднично пояснили из-за двери.
     -- Вы что,  падлы! -- На  губах Скокаря  вскипела пена.  --  По  какому
закону?
     -- По тому самому, вашенскому. По какому насиловать и убивать можно.
     -- Нет такого  закона! Нет такого закона, падлы рваные! -- Скокарь всем
телом колотился в стальную дверь,  не чувствуя боли. Он расквасил себе нос и
губы, лицо было перепачкано кровью так же, как руки и рубаха.
     --  Адвоката давай! Да-вай  адвоката! -- исступленно  орал  урка.  -- Я
жалобу напишу! Где прокурор?!
     -- Командиру комендантского  взвода пожалуешься. Потерпи, уже скоро. Он
тебе и прокурор, и адвокат сразу...
     За дверью перешли на шепот:
     --  А правда, кто исполнять  будет? Это же  не по  уставу скомандовать:
целься, пли!
     -- Подумаешь, проблема... Поднял и посадил, а дальше он сам сползет.
     Прижавшись  к  холодной  стали, Скокарь  затаил  дыхание  и  напряженно
вслушивался. Его мутило.
     -- Чтоб сразу не скользнул,  там специальную перекладинку делают. Тогда
упрется -- и сидит как положено.
     -- А ну... -- Одуревший от страха Скокарь развернулся, подбежал к стене
под окном, подпрыгнул без всякого смысла -- ясно было, что не достанет.
     Так  же  бессмысленно дергался  тот мужик,  когда  они  втроем  вошли в
квартиру и заперли  хозяина  с женой  и дочерью в  ванной.  Они  упаковывали
барахло, а  Дурь время  от времени подмигивал и громко говорил: "Ну, ребята,
что  будем  с  бабами  делать?"  И вслушивался  в  ту  волну ужаса,  которая
выплескивалась в ответ из мертвой тишины ванной.
     И все они вслушивались и ощущали  этот ужас, он будоражил,  возбуждал и
как бы торопил то, что и так было  предрешено. Но мужик дергался и суетился,
и  лицо у него кровенело, как сейчас у Скокаря, и глаза так же таращились, и
губы прыгали. В конце концов Дурь перехватил  ему бритвой  горло,  чтобы  не
мешался...
     -- А ну, нагнись!  -- взвизгнул Скокарь. -- Я сам  гляну, вы все  туфту
гоните, фуфлометы!
     Дурь хотел дать ему в промежность, но сдержался и подсадил к окну.
     За  мутным стеклом  приготовления уже заканчивались, гладко  белели два
полутораметровых кола,  и улыбчивый черноволосый Сайд выбирал место  для тех
самых перекладинок.  Наконец  он  приколотил  их сантиметрах в  тридцати  от
острия.
     Понаблюдав за умелыми и целеустремленными действиями  солдата,  Скокарь
вдруг расстегнул пряжку и, выпростав брючный ремень, зацепил его за решетку.
     От удара ногами Дурь шарахнулся в сторону и со звериной тоской смотрел,
как тело  подельника несколько раз  выгнулось  в конвульсиях и  бесформенным
кулем обвисло между потолком и холодным бетонным полом.
     На  непредвиденный случай в нижнем шве майки у него  имелась  половинка
бритвенного лезвия. В  любой  момент  можно вскрыться...  Да  и раз ремни не
отобрали, шнурки  --  никто вздернуться не мешает, как этот очкун.  Конечно,
если действительно  впереди кол светит,  то  лучше вены вскрыть. Но  Дурь не
верил. Хоть  взяли их лихо, уколами раскололи -- не могут вот так, запросто,
на кол насадить. На понт берут, путают. Поживем еще, там видно будет.
     Васильев вошел  в  кабинет  генерала. Верлинов,  как  всегда,  выглядел
кандидатом на  цэковский банкет.  Отутюженный  костюм, крахмальная  рубашка,
безукоризненный пробор  в густых,  с  изрядной  сединой волосах, ускользающе
тонкий аромат дорогого французского одеколона.
     Доброжелательно поздоровавшись, хозяин предложил капитану сесть.
     --  Вы  проявили  бдительность,  пресекли  проникновение  в спецобъект,
задержали двух опасных уголовных преступников,  допросы которых  многое дали
для разработки концепции охраны безопасности государства и граждан...
     Васильев  не  воспользовался  наступившей паузой,  и Верлинов  довольно
кивнул.
     --  Это  позволяет сделать  вывод  о  том,  что  нарушение  инструкции,
повлекшее гибель вашего  напарника, явилось  досадной  случайностью, которая
никогда больше не повторится.
     --  Так  точно, товарищ генерал. -- Васильев обозначил намерение  стать
"смирно", но, повинуясь движению руки начальника, остался в прежней позе.
     --  Поэтому  я  хочу  поручить  вам  ответственную задачу.  Обеспечение
физической  безопасности  нашей группы,  проводящей  операцию  за  пределами
России. Сохранность  документации  должна гарантироваться  на сто процентов.
Количество людей, оснащенность и вооружение -- на ваш выбор. Вопросы?
     -- Где проводится операция?
     Верлинов  встал,  подошел  к  стене,  отдернул  шторку,  открывая карту
бывшего СССР. Васильев тоже поднялся и сделал несколько шагов вперед.
     -- Здесь, -- кончик указки ткнулся в карту. -- В пустыне Каракумы -- на
территории суверенного Туркменистана.
     -- Когда начало операции?
     --  Нас сдерживают две вещи:  бурильные  трубы компании "Калифорнийские
геологические  исследования"  и  несколько  представителей  животного   мира
пустыни Мохаве. И  то и  другое будет в  нашем распоряжении через три-четыре
дня. Операцию начнем немедленно.
     --  Рапорт  о  схеме  охраны  и  требуемых  ресурсах  я  представлю   к
завтрашнему утру. Могу сегодня ночью.
     Верлинову ответ понравился.
     -- В десять утра я вас жду.
     Генерал  крепко пожал капитану руку и проводил  до двери кабинета.  Там
дожидался начальник секретариата.
     -- Только  что сообщили, что  один из  задержанных покончил с  собой...
Повесился, -- после паузы уточнил он.
     -- Вызовите дознавателя, задокументируйте, сообщите военному прокурору,
-- распорядился генерал.
     И тут же спросил:
     -- Вы подобрали среднеазиатов?
     -- Кого? Ах, туркменов... Да, они уже закончили колья.
     -- Какие колья? -- Верлинов наморщил лоб.
     -- Согласно  вашей резолюции --  посадить на кол двух преступников.  Но
один повесился.
     Генерал   очень   внимательно   посмотрел  на  исполнительного   седого
подполковника.
     -- Значит, все уже готово?
     -- Конечно.
     -- А как воспринято личным составом?
     -- С одобрением. Говорят -- давно пора.
     -- Место, исполнители?
     -- Все определено.
     Верлинов задумался.
     -- Вообще-то среднеазиатов я хотел готовить  к командировке.  И  просил
подобрать их именно для этого. Но раз так... Пришлете их позднее.
     Он еще немного подумал.
     -- А почему второй не повесился?
     -- Не могу знать, -- покачал головой начальник секретариата.
     -- Так давайте спросим.  Это представляет значительный  психологический
интерес! Пусть доставят его сюда.
     -- Приостановить подготовку?
     -- Не надо. Раз машина запущена и маховик набирает обороты...
     Начальник секретариата не всегда понимал генерала Верлинова, но виду не
подавал, тем более непонимание касалось исключительно второстепенных вещей.
     Когда Дуря привели, генерал отпустил автоматчиков и выслал из  кабинета
начальника секретариата.
     -- Почему повесился ваш товарищ? -- Верлинов не  предложил задержанному
сесть и сам стоял в двух  метрах  от него, широко расставив  ноги и  засунув
кулаки в карманы брюк.
     --   Слабак,  испугался...  --  Сейчас,  в  кабинете  начальника.  Дурь
полностью  уверился  в  том,  что  посадка  на  кол  --  обычное  ментовское
запугивание.
     --  А вам не  кажется,  что он правильно распорядился  своей  судьбой и
выбрал менее мучительную участь?
     -- Чего вы меня выспрашиваете? Его и опросите!
     Дурь напрягся, примеряясь к аккуратной фигуре генерала. Рано или поздно
наступает подходящий момент. Похоже, сейчас он наступил.
     Словно  уловив  мысли   собеседника,  начальник  одиннадцатого   отдела
внимательно взглянул ему в глаза.
     И тут же все  существо рецидивиста, его отбитые почки, сломанные ребра,
перебитая  нога,  покрытый  шрамами   череп   воспротивились  зарождающемуся
замыслу. Он отчетливо понял, что никакой подходящий момент не наступил и что
вовсе не  по  глупости  или неосмотрительности остался  с  ним один на  один
хозяин кабинета.
     Мускулы расслабились, кулаки безвольно разжались.
     -- Видите ли,  -- мягко  объяснил  Верлинов. -- Мертвые не  отвечают на
вопросы. К тому же его мотивация совершенно понятна. А ваша -- нет. Потому я
спрашиваю  вас.  Скажите,  если  ьашй,  э-э-э,  коллеги узнают,  что за  все
совершенные вами преступления вас посадили на  кол... Что  они предпримут? Я
имею в виду -- не бросят ли они преступное ремесло?
     -- Да  никто в такую туфту не поверит!  -- скривил губы  Дурь.  Он тоже
засунул руки в карманы.
     -- Ну  почему же? -- удивился генерал. -- Мы можем показать фотографии,
прокрутить  видеопленку  по  телевидению,  можем,  наконец,  исполнить   это
публично, где-нибудь на Манежной площади... Сомнений как  раз ни  у кого  не
будет! Интересно  другое: если мы  проявим  способность за какой-нибудь  час
узнать  обо  всех  преступлениях  человека  и  сурово  наказать  его  --  не
обязательно сажать на кол: можно отрубить  голову, руку или ногуу, сварить в
кипящем масле, повесить... Изменится ли поведение преступников?
     Из всего  сказанного  Дурь  понял одно: психологические  штучки-дрючки.
Никто не  собирается его  сажать  на кол, но  предлагают представить,  а что
будет, если... Действительно интересно...
     Дурь немного подумал.
     -- Ясное дело -- многие отойдут. Особенно молодняк, фраера...  Да и кто
останется  --  попритихнут. И потом --  все  равно их же переведут одного за
другим... Нет, тогда всем -- амба!
     Верлинов удовлетворенно кивнул.
     --   Вы  совершенно  здраво  рассуждаете,  и  наши   мнения   полностью
совпадают...
     "Сейчас  отпустит, куда он денется, -- решил Дурь. -- Ну и косяк упорол
Скокарь!"
     --  ...В  условиях  реальной  суровой  ответственности  преступный  мир
качественно  изменится,  выродится и  фактически перестанет существовать. Но
вернемся к вам. Почему  вы не последовали примеру  товарища, чтобы облегчить
свою участь?
     -- Да  какую  участь? Что  вы  меня на  пушку берете?  Кто меня на  кол
посадит? Кто прикажет? Кто за это отвечать будет? Кишка у вас у всех тонка!
     Верлинов удовлетворенно кивнул.
     --  Теперь  мне  понятна  и  ваша  мотивация.  Вы  просто  не  верите в
возможность  применения  к вам жестоких мер.  Хотя сами неоднократно и легко
применяли их к другим людям. Заметьте, в отличие от вас они были ни в чем не
виноваты.
     "Вольтанутый  какой-то,  -- подумал Дурь,  --  Сейчас  будет  проповеди
читать".
     -- Но на этот раз вы ошиблись. Сейчас вас действительно посадят на кол.
В известной  мере  это случайность,  результат слишком серьезно  воспринятой
шутки. Но, с другой стороны,  случайность есть проявление закономерности. Со
злом  невозможно  бороться методами добра.  И  общество созрело,  чтобы  это
понять. И принять шутку  за приказ. А  когда люди исполняют приказ, отменять
его  тактически неверно и глупо. Сегодня мы  начнем движение по новому пути.
Вы станете первым объектом  и осознаете,  насколько неправильно поступали  с
неповинными  людьми, все поймете и раскаетесь. Вы вспомните мудрость  своего
товарища и позавидуете ему. Прощайте.
     Верлинов нажал клавишу селектора и коротко бросил:
     -- Уведите.
     Дурь тупо  соображал,  что  ему  наговорил  странный  хмырь.  Думал  он
недолго: через десять минут его действительно посадили на кол. Произошло это
в угольном складе котельной полигона одиннадцатого отдела. Два прапорщика --
ветераны Афгана выполнили процедуру по всем правилам.
     Пропустили веревку  в рукава и  завязали на  спине, получилось,  что он
обхватил себя руками. Потом уложили на бок,  связали  щиколотки и  подогнули
ноги.  Один  прапор  тщательно  мазал мылом деревянный предмет, больше всего
напоминающий  кий.  Конец был почему-то  затуплен.  Второй  по шву  распорол
брюки. Процедура напоминала насильственное клизмирование, которому Дурь пару
раз  подвергался  в  зонах, когда заделывал мастырки, чтобы  вызвать заворот
кишок.
     Намыленное  дерево проскользнуло без усилий, как  клистирная трубка, не
вызвав  неприятных  ощущений. Потом его  взяли  под  локти  и легко,  словно
приготовленного  к  закланию  барана,  подняли  в  воздух?  --  жалкого,  со
скрюченными ногами и торчащим сзади "кием". В голове была полная пустота.
     В утрамбованном, покрытом угольной пылью земляном полу имелось глубокое
свежепросверленное отверстие,  толстый  конец  кола плотно  вошел  в  него и
накрепко застрял.
     -- Ну, пошел!
     Прапоры отпустили локти, скрюченное тело скользнуло вниз, и Дурь, как и
обещал  генерал,  все  понял и  осознал. Ему  завязали рот,  поэтому  наружу
вырывалось  лишь  утробное мычание.  Умирал он  три часа  и  очень завидовал
Скокарю. И здесь Верлинов оказался прав.
     В конце  дня  военный  дознаватель  осмотрел трупы  и  составил  акт  о
самоубийстве   двух  неизвестных  лиц,  задержанных  за   проникновение   на
территорию  секретной  войсковой  части  и  имевших  при  себе оружие. Ввиду
очевидности  картины в возбуждении уголовного  дела было  отказано, а  трупы
кремировали в той же котельной.
     В десять утра следующего дня капитан Васильев, как и обещал, представил
начальнику одиннадцатого  отдела  подробный  рапорт,  суть  которого изложил
устно:
     --   Численность  подразделения   охраны  зависит  от  двух   факторов:
обстановки в районе проведения операции и взаимодействия с местной властью.
     --  Район  неспокойный,  -- перебил Верлинов. -- Недалеко --  афганская
граница,  тропы   контрабандистов:  наркотики,  оружие...  Банды  таджикской
оппозиции.  Местная   власть  пообещает   полное   содействие,  но  как  это
выполнит... Восток -- дело тонкое. Лучше рассчитывать на свои силы.
     -- При хорошей  подготовке и экипированности личного состава достаточно
двадцати человек. Для страховки я бы взял двадцать пять. Этого вполне хватит
на  случай  стычек  с контрабандистами.  Но  если  предполагать  возможность
целенаправленного ведения  против нас  боевых  действий,  надо  исходить  из
другого расчета.
     -- Группа  не  представляет интереса  для  продуманного и направленного
нападения. -- Верлинов просмотрел  рапорт, сделал несколько пометок, кивнул.
-- Десять бойцов может представить "Альфа". У вас не будет возражений?
     --  Никаких, хотя... Для  пустыни  больше  подходят  люди  с  афганским
опытом.
     --  Они   все  проходили  там  "обкатку".  И  у  нас,  в  роте   охраны
спецсооружений, много "афганцев".
     -- Да, -- генерал будто внезапно что-то вспомнил. -- Вы перехаживаете в
звании уже больше двух лет? Кажется, двадцать семь месяцев?
     Васильев кивнул.
     -- Хорошо, комплектуйте группу. И подбирайте снаряжение.
     Намек генерала был  предельно  ясен. Успешное выполнение задания сулило
два просвета на погоны и новые перспективы.
     Пятнадцать добровольцев  Васильев  отобрал в  тот  же день. Одиннадцать
прапорщиков и четыре младших  офицера --  все побывали  "за речкой" и  имели
опыт боевых  действий.  К вечеру  через КПП  полигона  прошли десять  рослых
мужчин  в  камуфляже  без  знаков различия. У  них имелсясвой старший; когда
Васильев хотел разбить их на тройки  и смешать с остальными, тот сказал, что
лучше  этого  не делать: группа хорошо сработалась и четко взаимодействует в
любых ситуациях. Поразмыслив,  капитан был вынужден  с  ним  согласиться. Он
разбил бойцов на две ударные десятки, а пятерых выделил в маневренную группу
усиления.
     На  следующий  день  Васильев  со старшими подразделений отправился  на
склад  арттехвооружений.  Специальное  и  замаскированное оружие  решили  не
брать,  сосредоточившись  на  средствах  ведения  боя,  позволяющих добиться
перевеса над противником на дистанциях 500-800 метров. Как правило, действуя
на плоской открытой местности, противостоящие стороны не могут сократить это
расстояние.
     Взяли четыре самозарядные винтовки Драгунова с оптическими прицелами --
мощное  и  точное  оружие,  опасное до  двух  километров,  двенадцать ручных
пулеметов, два  станковых,  четыре  автомата с подствольными  гранатометами,
новейший  плазменный  огнемет  "шмель"   и  портативный  сорокамиллиметровый
миномет.  На  всякий случай  Васильев выписал ракетный комплекс "стрела"  со
снарядами "земля-воздух". Набрали много гранат,  причем "альфовцы" предпочли
мощные  "Ф-1".  Каждый  из  них,  кроме  того,  вооружился  двадцатизарядным
"стечкиным"  в  пластмассовой  кобуре.  С  избытком  запаслись  патронами  и
взрывчаткой.
     -- Вы  что, парни, хотите Америку завоевать?  -- спросил завскладом  --
рябой   прапорщик   с   плутоватыми,   как  у  большинства  его  материально
ответственных собратьев,  глазами. -- Куда вам двадцать цинков патронов? Я с
вами грыжу наживу!
     -- Давай шевелись,  --  сухо сказал Васильев.  --  Грыжа --  дело  твое
личное, а насчет Америки не волнуйся -- мы туда не собираемся.
     Однако  подготовка   к  той  же   самой  операции,  на   которую   была
задействована группа Васильева, проводилась  и на  Американском  континенте.
Правда,  старый Джошуа  не  подозревал о своей  причастности  к  оперативной
комбинации русской контрразведки, и,  если бы  ему  сказали,  что  без  него
лопнет  план "Расшифровка", призванный изменить политическое будущее России,
он бы этому, конечно, не поверил.
     Потрепанный  "Лендровер"  выехал  из  Нидлса  -- небольшого  городка на
границе  Калифорнии  и Аризоны  перед  самым рассветом. Когда  солнце начало
припекать, вездеход катился по  пустынной выжженной равнине, и Джошуа во все
горло распевал песни своей молодости. Он родился в  Иньокерне, расположенном
на  восточных  отрогах Сьерра-Невады,  и прожил в  этих краях уже шестьдесят
пять лет. Джошуа нравилась пустыня, и она не имела от него тайн.
     В пятьдесят  первом,  когда прошел слух, что в  Мохаве имеются алмазные
трубки,  он водил искателей удачи  по всей южной части пустыни  между озером
Солтон-Си  и рекой Колорадо. Слух оказался обыкновенной  "уткой", запущенной
газетчиками, и Джошуа с самого начала знал, что никаких богатств здесь нет.
     Позже, в начале шестидесятых, любители острых ощущений  платили немалые
деньги  за  то, чтобы  побывать  в  Долине  Смерти, и  Джошуа  организовывал
экспедиции в этот земной ад.  Индейцы племени шошонов назвали зловещее место
"томеша", что означает  "горящая земля". И действительно, в узкой горловине,
зажатой между хребтами Амаргоса и Панаминт, земля  почти  горит: температура
поверхности достигает девяносто  четырех  градусов по Цельсию, ящерицы время
от времени переворачиваются на спину, чтобы охладить обожженные лапки. Белое
марево сгустившегося воздуха раскалено до пятидесяти пяти градусов,  человек
здесь теряет литр  жидкости в час, и,  если у него кончится вода, бедняга за
день превратится в высушенную мумию.
     Джошуа проложил короткие маршруты  по краю Долины Смерти, туристы ничем
не рисковали, но получали полное впечатление об одном из самых страшных мест
на  земле.  Фирма  извлекала  вполне  приличный  доход и  обеспечила  Джошуа
безбедную  старость. Он  уже мог  не заботиться о  заработке, но  деятельная
натура  требовала  дела,  потому  он  и взялся выполнить  просьбу  странного
незнакомца. Тем более что тот щедро платил.
     Когда появился ориентир -- высокая, около десяти метров юкка с  толстым
стволом,  часы  показывали  одиннадцать.  Подогнав "Лендровер"  к  дереву  и
внимательно  осмотрев  ветки  над головой,  чтобы  не  прозевать  гремучника
Митчела,  Джошуа  съел  несколько сандвичей  с  ветчиной и  сыром,  налил из
термоса   кружку  густого  янтарного  чая.  Горячая   жидкость  способствует
теплообмену  и  очень  полезна  в  пустыне, хотя большинство  людей этого не
понимают  --  пьют ледяное пиво  или пепси из  походных  холодильников и тем
нарушают тепловой баланс организма.
     За последние  годы  только раз  Джошуа  встретил понимающего  человека.
Высокий рыжий геолог, искавший то ли воду, то ли нефть, возил с собой термос
чая  и заваривал  чай на костре во  время привалов. Его спутник,  китаец или
японец, тоже  запомнился:  он  ловко разделывал змей, пил  кровь и ел  густо
посоленное сырое мясо.  Джошуа этого  не одобрял,  хотя каждый  имеет  право
выбирать себе  пищу по  вкусу. Может, и  этот  незнакомец собирается пустить
пресмыкающихся на еду?
     Джошуа немного поразмышлял. Нет, вряд ли. Тогда бы он точно  знал, чего
хочет. И договаривался бы о регулярных поставках. К тому же в радиусе тысячи
миль  нет места,  где можно заработать хотя бы десять центов, продавая блюда
из змеиного мяса.
     Скорей  всего  он  действительно  собирается  открыть  зоопарк,  собрав
представителей животного  мира со всех пустынь  мира. Но  почему тогда он не
хочет брать гремучников? На ядовитых змей люди  смотрят с большим интересом.
Если они, конечно, за толстым стеклом.
     Джошуа сделал последний глоток чая, надел широкополую, как в вестернах,
шляпу и встал. В  конце концов,  это не его  дело.  Человек  платит деньги и
заказывает товар. Какие мысли в его голове -- никого не интересует.
     Сам  Джошуа не любил совать  нос в чужие дела; И не терпел находиться в
центре  внимания. Когда  геолог, понимавший  в  чае,  и  его  спутник-змееед
погибли, в  Нидлс понаехала целая  куча людей -- представители геологической
компании,  страхового общества,  репортеры...  Потом  появились  федеральные
агенты,  и  шериф  Эдлтон  зашевелился. А старый  Джошуа  оказался  в центре
событий -- ведь именно он провел с покойными последние две недели.
     И  почему-то все  считали, что  он полностью  в курсе  их мыслей, дел и
планов, как будто речь шла  о  ближайших родственниках! Он плюнул и уехал  в
пустыню,  но   толстый  Эдлтон  разыскал  его  и  привез  обратно,  федералы
заставляли  опознавать останки  и выспрашивали,  не  заметил ли  он  чего-то
необычного  или  странного  в поведении  погибших  или в  обстоятельствах их
смерти.
     Вытащив  из  багажника  мешки,  прут и  рогатину,  Джошуа  направился к
зарослям  креозотового  кустарника,  где  обитал подходящий экземпляр. Более
двух   часов,   обливаясь  потом  под  палящим  солнцем,   старик  разгребал
растительный  опад под кустами  и засовывал прут в прикорневые  норки. Почти
сразу  ему удалось  поймать зеброхвостую ящерицу,  несколько раз  попадались
слепозмейки, не  представляющие интереса  для  заказчика.  Дал  он уползти и
желтобрюхому   полозу,  потому   что   незнакомец   хотел   получить  яркого
представителя пустыни Мохаве, не встречающегося в других районах мира.
     Наконец  из-под  очередного  куста  метнулось   черное,   перехваченное
красными кольцами тело королевской  змеи.  Джошуа бросился следом, нацеливая
рогатину. Он еще  сохранил достаточно ловкости  и силы,  чтобы  не  упустить
добычу.
     Прижав голову пресмыкающегося рогатиной, он приготовил мешок и, ухватив
крепкими  пальцами змею за шею,  поднял  сильно бьющееся мускулистое тело  в
воздух. Потеряв опору, пленница на миг затихла  и тут же оказалась в  мешке.
Быстро завязав горловину, Джошуа, довольный, вернулся к машине  и тронулся в
обратный путь.
     Необычного и странного в смерти геологов было хоть отбавляй. Что  могло
взорваться с такой силой? Газ, вырвавшийся из скважины? Джошуа не высказывал
своего  мнения по  поводу официальной  версии, но  за полвека  блужданий  по
пустыне ему не приходилось  слышать о подобных случаях. А куда делся третий?
Незадолго до того,  как  Джошуа оставил лагерь геологов, к ним присоединился
еще один парень, как он сказал  -- из Лон-Пайна. Значит, трупов  должно быть
три!  А если  их все же  два  -- должен быть живой свидетель или хотя бы его
следы! Кстати, в Лон-Пайне никто  не пропадал, и вообще,  человека, которого
описывал Джошуа, там никогда не видели.
     Зато в местной гостинице был убит  заезжий  коммерсант, чего  здесь  не
случалось  уже сорок  лет,  с тех пор как картежник  Джек застрелил в пьяной
драке молодого Симса. Убийство произошло в день катастрофы у геологов.
     Темная история. Недаром столько людей проявили к ней интерес. Но долгая
жизнь в пустыне отучила Джошуа удовлетворять чье-то любопытство. Лучше всего
прикинуться  старым, потерявшим  память  пнем. Потому что некоторые  вопросы
откровенно пахли смертью. Джошуа не смог бы объяснить, как он это определил.
Но  когда  здоровенный угрюмый лоб,  назвавшийся  репортером, а  три  месяца
спустя  еще  один  хмырь с  бегающими  глазами выспрашивали разные мелочи  и
подробности,   он  уловил  излучаемую  волну  угрозы  и  почувствовал   себя
единственным и чрезвычайно опасным свидетелем.
     Пришлось  завести собак и таскать всюду  с собой  заряженный  дробовик.
Может, это  было излишним, но  Джошуа руководствовался мудрым принципом,  не
раз спасавшим ему жизнь: если речь идет о собственной безопасности, то лучше
переоценить опасность и перестраховаться в мерах защиты.
     Если  бы старик знал, что здоровяк  -- репортер" на самом  деле являлся
сотрудником  подотдела  физических  воздействий  Главного   разведуправления
России по прозвищу Карл, он бы не посчитал, будто переоценил опасность.
     Вечером  к  небольшому  домишке Джошуа  подкатил  пыльный, явно  взятый
напрокат  "Шевроле" заказчика. Джошуа  передал  мешок  с королевской змеей и
другой,  поменьше,  -- с  двумя ящерицами  семейства  игуановых.  Взамен  он
получил  триста  долларов.  Обе  стороны  остались  довольны  сделкой,  хотя
коммерцией  она была только  для  старика, а для давнего агента КГБ СССР  по
прозвищу Джо -- эпизодом боевой операции.
     Через час  на развилке дорог  Джо  увидел условное  помаргивание  фар и
ответил соответствующей серией вспышек.  Потом  выгрузил мешки  у  дорожного
знака и уехал.  По  соображениям  конспирации он  не  должен был знать,  кто
забрал груз.
     В течение  ночи мешки перегружались еще несколько раз. После последнего
участка пути опытные  руки сделали ящерицам и  змее усыпляющие инъекции,  их
упаковали  в прочные ящики со льдом, которые, минуя таможенный, санитарный и
пограничный контроль, были погружены в самолет, вылетающий в Москву. Этим же
рейсом  официально  следовало  закупленное  Министерством  геологии  буровое
оборудование.
     Когда  самолет  взмыл в  воздух,  резидент  бывшего  ПГУ  с облегчением
перевел  дух.  Медленно спадало напряжение  в замкнутой  на  него агентурной
сети,  охватывающей  Запад  США. От  "пикового"  режима  напряженной  работы
десятки  людей возвращались к привычной, размеренной  жизни. Боевая операция
для  них  была  завершена. Службе внешней  разведки  о  проведенной акции не
сообщалось. Так  предписывалось  в шифровке,  переданной  по личному  каналу
председателя  КГБ, а  резидент  был  достаточно  опытен, чтобы  не  нарушать
приказы  подобного  уровня,  какие бы изменения  ни  происходили  в  далекой
России.
     В   Москве  операция   только  разворачивалась.   Неожиданно   Верлинов
столкнулся с препятствием, которого совершенно не предвидел.
     -- Я устал, у меня нервы ни к черту... Я в отставке, наконец!
     В  обычной  квартире  обычного  дома, расположенного в  обычном  районе
Москвы, жил человек с нарочито усредненным именем -- Иван Петрович Иванов, в
прошлом  нелегал Первого  главного  управления,  десять лет проработавший на
Западе  США, реализовавший ответственную операцию, чудом спасшийся от смерти
и  ускользнувший  от  идущих  по   следу   агентов  ФБР.   Не  было   ничего
удивительного, что он хотел покоя.
     --  Я  отказываюсь!  Отказываюсь  наотрез!  --  Хозяин отводил  взгляд,
Верлинову послышался тяжелый  дух перегара. Что  ж, так часто бывает... Годы
нервных перегрузок, постоянные стрессы не проходят бесследно.
     -- Подберите похожего человека, загримируйте,  я позанимаюсь  с ним. --
Бывший   нелегал   понимал,   что   если  к   нему   явился  лично   генерал
госбезопасности, то отвертеться будет непросто. Но он старался.
     -- Мы  гримируем человека под Чена, -- пояснил  Верлинов. -- Два актера
-- это уже кино. Нам нужен железный первый план. Чен мертв, его ни о чем  не
попросишь. Поэтому я прошу вас.
     -- Я никогда не заставлял себя просить...
     У  человека  заметно дрожали руки и  подергивалась  щека. Старый Джошуа
узнал  бы, конечно,  рыжего  геолога, понимающего толк в чае,  но непременно
отметил  бы,  что он  сильно сдал.  Верлинов  подумал, что его тоже придется
гримировать.
     -- Но  есть предел крепости, я уже выработал свой ресурс! Может быть, я
сломался  рано,  но  этот  последний  год  под подозрением  меня доконал,  а
особенно покушение... Я стоял на грани, понимаете, на грани...
     -- Конечно, понимаю,  -- мягко сказал генерал. --  Но  сейчас  никакого
риска нет.  Вы  не покидаете территорию СССР,  с  вами  постоянно  находятся
вооруженные бойцы охраны. Что может случиться? Пять минут перед видеокамерой
-- и все! Вся экспедиция займет три, от силы пять дней! Мы можем вывезти вас
раньше, спецрейсом...
     -- Я боюсь  выходить из дома!  Я болен, мне  надо лечиться!  Ну снимите
меня здесь, в какомнибудь павильоне, или сделайте наложение...
     --  Пленка должна быть  абсолютно  подлинной.  Но раз у вас  расстроены
нервы,  мы вам поможем. У нас есть психотерапевт-гипнотизер, он модифицирует
вашу личность. Исчезнут опасения, пропадет чувство тревоги, страха...
     -- Правда? -- На лице разведчика мелькнула тень надежды.
     -- Конечно! -- уверенно сказал  Верлинов. Собеседник  вышел  из  глухой
защиты,  у него появился интерес к разговору. Это главное.  Самое трудное --
заставить сделать первый шаг. Потом весь путь проходится незаметно.
     В  течение  следующего часа начальник одиннадцатого  отдела рассказывал
отставному разведчику о многочисленных успехах  психотерапии, и почти все, о
чем он говорил, было правдой.
     -- У  меня  невроз,  мания преследования, я это  прекрасно понимаю,  --
оживившись, говорил разведчик, и то, что он проявлял критичность самооценки,
являлось  хорошим  признаком. -- Меня направляли  в  санаторий,  и  в  нашей
больнице  я лежал... Но  сильного специалиста у  них, видно, нет:  микстуры,
пилюли, капли да витаминные уколы.
     --  Сегодня  же  вы  начнете  курс. --  Верлинов глянул  на  часы. -- В
шестнадцать к вам  приедут. Только... Вы знаете, как ревниво врачи относятся
к вмешательству других специалистов. Поэтому лучше не говорите ничего своему
доктору.
     -- Само собой, -- кивнул  разведчик. -- Да я уже давно в поликлинику не
ходил -- все равно толку нет!
     --  И  еще...  -- осторожно,  прощупывающе  продолжал  Верлинов.  --  С
выделением  Службы  внешней  разведки  в  самостоятельное  ведомство  иногда
возникают проблемы взаимодействия... Та же конкуренция. Поэтому я попрошу не
сообщать вашему куратору о наших контактах.
     Хозяин  молчал.  Каждый  разведчик,  вернувшись  "с  холода",  получает
пожизненного  куратора  -- действующего сотрудника  разведки,  решающего все
возникающие   вопросы:  от  бытовых  проблем  до  обеспечения  безопасности.
Основная  же  задача  кураторства  далека  от  альтруизма  --  постоянный  и
повседневный  контроль  за   "бывшим",  который  до  самой  смерти  остается
носителем  секретов,  иногда  очень  важных. Неискренность  с  куратором  --
серьезный проступок.
     Однако данный случай -- особый.  В конце концов, только государственный
идиотизм расчленил  единый  организм КГБ на  куски, которые вынуждены  иметь
секреты друг от друга.
     -- Хорошо. -- Разведчик наконец кивнул.
     -- Отлучку придется залегендировать. Вы же раньше периодически выезжали
на рыбалку?
     -- Да, с этим проблем не будет.
     --  Ну  и отлично.  --  Верлинов  встал и  крепко  пожал  руку  бывшему
нелегалу.





     Платонова привезли в ГУВД,  в отдел по борьбе  с коррупцией. Допрос вел
следователь военной  прокуратуры. Майор милиции -- хозяин кабинета и капитан
из службы внутренней безопасности одиннадцатого отдела сидели слева и справа
от подозреваемого, то ли охраняя его, то ли участвуя в допросе.
     --  Почему "военной"? -- сразу же,  как следователь представился, задал
Платонов мучающий его вопрос.
     --  Уголовное  дело  возбуждено  по  факту разглашения  государственной
тайны.  Возможна переквалификация на  измену Родине в форме шпионажа.  Вы --
сотрудник  военизированной  организации. Поэтому  расследование  относится к
нашей компетенции, -- четко объяснил следователь.
     Платонов  уловил из данного ответа только одно --  вляпался он по самые
уши. И  неважно,  что все  вокруг  безнаказанно  воруют, хулиганят,  грабят,
убивают,  берут  взятки, беззастенчиво  растаскивают  страну  на  большие  и
маленькие куски, -- его отделили от всех, вытащили за  ухо  из общей кучи на
обозрение  и за жалкие  полмиллиона раскрутят  на всю  катушку:  и в газетах
ославят,  и по  телевизору  взяточника в  погонах  покажут, и  под  трибунал
отдадут, а он как грохнет: к исключительной мере!
     И  хотя в  последнее время даже злодеев, -- десятки  жизней загубивших,
милуют  или  просто  держат  годами  без  исполнения  приговора,  его,  Ваню
Платонова, обязательно расшлепают и еще  сделают главным виновником всех бед
народных: почему бандиты  обнаглели  вконец? Да потому  что  он,  сволочь, у
рецидивиста взятки берет!
     --  Что размечтался? -- Грубый  голос следователя  вырвал  Платонова из
оцепенения.
     -- Повторяю вопрос: откуда вы узнали о майоре милиции Еремкине?
     "Надо в отказ идти, пока не поздно, -- мелькнула спасительная мысль. --
Урки никогда не признаются..."
     --  Человек  какой-то обратился, где,  мол, найти майора Еремкина... --
выдал лейтенант давешнюю "заготовку".
     И тут же получил чувствительный удар в бок.
     -- Нет в природе майора Еремкина, идиот, -- прогудел контрразведчик. --
Никто  не  мог  его  спрашивать!  Это  прикрытие  на случай  опасности!  Оно
секретно. Как ты узнал государственный секрет?! Неужто ты и вправду шпион?!
     Подозреваемый с минуту молчал. Из двух зол надо выбирать меньшее. Лучше
быть взяточником, чем шпионом.
     Он глубоко вздохнул и начал выкладывать все так быстро, что следователь
едва  успевал   записывать.   Контрразведчик  включил   крохотный  диктофон.
Несколько  раз он  насторожился: зачем бандитам капитан Васильев? И  фамилия
Клячкина  показалась  знакомой; отлучившись  к  другому телефону,  он  навел
справки,  узнав,  что  об  этом  человеке  следует  разговаривать с  майором
Межуевым.
     Допрос  закончился. Одеревеневший  Платонов долго читал протокол и  все
время нервно зевал. Подпись получилась неровной: рука дрожала.
     Военный следователь выписал протокол задержания.
     -- Куда его? -- спросил он, дойдя до последней строчки.
     -- Пока к нам.  -- Майор из отдела по борьбе  с коррупцией снял  трубку
внутреннего телефона.
     --   С  содержанием  в  ИВС  ГУВД  Москвы,  --  продиктовал   сам  себе
следователь, расписался, извлек  из  круглой  коробочки  печать,  подышал  и
поставил четкий фиолетовый оттиск.
     Два сержанта увели задержанного.
     -- Это дело не наше, я передаю его по подследственности, территориалам.
-- Следователь  захлопнул тонкую папку с не  подшитыми еще бланками обыска и
допросов и стал заполнять соответствующее постановление.
     Такое  решение никого  не удивило, ибо было оговорено с  самого начала.
Всерьез  считать коррумпированного чиновника  шпионом мог только  идиот.  Но
обычная  гражданская  прокуратура  по  нескольку  месяцев  решает  вопрос  о
возбуждении уголовного дела и зачастую не находит для того оснований.  А  на
телефонный  запрос о  несуществующем майоре она  бы вообще не отреагировала:
мало ли кто что спрашивает!
     Потому три присутствующих здесь  представителя военизированных ведомств
прикинулись идиотами,  и военный  прокурор им  в этом подыграл. В результате
выяснен  вопрос  о  причине  интереса  Платонова к фигуре  прикрытия органов
контрразведки,  одновременно   разоблачен  взяточник,  добыты  улики.  Когда
выяснилось, что шпионажем здесь не пахнет, военный следователь, естественно,
передает дело  доследовать  своим гражданским коллегам. Все просто, изящно и
эффективно.
     Дописав постановление, военный следователь поднял голову.
     -- Ну что?
     Контрразведчик тоже выжидающе смотрел на хозяина кабинета.
     -- Нет вопросов, мужики! Сейчас только закуску организую...
     В  сейфе  у  майора  отыскалась  водка,  дежуривший по  отделу  молодой
лейтенант принес хлеба, сыра  и колбасы, потом сбегал  в ближайший  киоск за
консервами и литровой бутылью пепси-колы.
     Майор разлил на троих.
     -- Тебе дежурить, а мы на сегодня отработали, -- пояснил он лейтенанту.
-- Пей колу и перекуси с нами.
     --  За  успешное  окончание!  --  Следователь  слегка  хлопнул по папке
свежего уголовного дела.
     Три  крепкие  ладони  накрыли  сверху  стаканы  и  беззвучно  ударились
костяшками.
     -- Будем!
     Наступила  сосредоточенная  тишина -- оголодавшие мужики  навалились на
бутерброды.
     -- Хорошо  расслабляет,  -- сказал хозяин  кабинета.  --  Когда  сердце
хватает, приму сто грамм -- и как рукой!
     -- Интересно все-таки человек  устроен. --  Следователь откусил большой
кусок колбасы. -- Если  у него есть потребность выпить -- он и пьет. И никто
ему не запретит, хоть что делай!
     -- Да...  Уж скольким головы поотворачивали после восемьдесят пятого --
бесполезно! -- Майор налил по второй.
     Снова  сошлись  в   бесшумном  чоканье  костяшки  рук,  умеющих  разяще
пользоваться оружием и обыкновенной ручкой.
     --  Человека  вообще  не  переделаешь,  --  продолжил  майор. Лицо  его
раскраснелось. -- Сколько хищников мы в камеры отправили, а толку? У блатных
железный Закон:  кто  у  своих  ворует  -- того в гроб кладут.  А что надо с
нашими предателями делать?
     -- Тоже в  гроб? -- спросил лейтенант. Возможно, потому, что не пил, он
держался как посторонний и даже ничего не ел.
     -- Не знаю. Но если два года давать -- другим какой пример?
     --  Мне кажется,  кому  надо -- вообще  ничего  не  дают.  Мелочь какая
попадется  -- осудят. А крупняк -- прорвал сеть и ушел. Или доказательств не
хватило,  или  обстановка   изменилась,   или  заболел   сильно.  Что-нибудь
обязательно найдется, но не будет он в зоне париться! У  меня брат в колонии
работает,  рассказывает: одна шушера в зоне!  Ни авторитетов, ни начальников
-- работяги да приблатненная шелупень!
     -- Это верно, Витя. -- Майор разлил остатки водки. --  Но сие от нас не
зависит.  Вот  они что-то  могут, -- он показал на военного  следователя. --
Они, -- кивнул на контрразведчика.
     -- Раньше -- да! Теперь и мы ничего не можем, -- сказал контрразведчик.
     Следователь молча кивнул.
     На этот раз стаканы ударились без предосторожностей.
     Старшие выпили водку, лейтенант -- пепси.
     -- Кто  же может? -- спросил он. -- Если милиция, военная прокуратура и
контрразведка бессильны? Кто? Мне кажется,  сейчас только бандиты все могут.
Да банкиры всякие.
     --  Хозяин нужен. -- Контрразведчик вытянул руку и с силой сжал  кулак.
-- Чтоб мог команду дать и строго спросить!
     -- И чтобы  слуг  своих не  давал  в обиду! -- подхватил майор.  --  Не
отказывался  от  приказов,  не подставлял,  не заставлял  челюсти разжимать,
когда ты после долгой гонки хищника схавал! Да не пинал тебя за это!
     -- А квартиры нужно людям  давать? Оклады нормальные? За жирными ворами
следить  нужно?  -- Следователь стукнул кулаком по  столу. -- Кто это обязан
делать? Я, ты или ты?
     -- Ладно, мужики,  пора  по домам.  Мне  только позвонить...  С другого
телефона.
     Лейтенант повел контрразведчика в свой кабинет.
     -- Сейчас он позвонит  -- и  за  нами приедут,  -- сказал следователь и
икнул. -- Шутка.
     Майор улыбнулся, но без особого веселья.
     Контрразведчик соединился с дежурным и  передал  сообщение  для  майора
Межуева. При  этом  он  контролировал,  чтобы  дверь в кабинет  была  плотно
прикрыта и  оставшийся в коридоре,  лейтенант  ничего не  слышал.  Пьянка --
пьянкой, дружба -- дружбой,  а конспирация  -- конспирацией.  Если человек и
выпивши  это  понимает,  значит,  он  профессионал.  Если  нет  --  сявка  с
удостоверением.
     Передачу  информации  от  сотрудников  службы  внутренней  безопасности
задерживать  не принято.  Дежурный одиннадцатого отдела  заглянул  в  нужный
журнал  и  узнал, что  майор  Межуев  работает  с  агентом на конспиративной
квартире номер четыре. Он немного подумал. Дело  деликатное, лучше  не лезть
со звонками.
     Дежурный  перечитал  сообщение. "Авторитет  Юго-Запада  Зонтиков (Клык)
настойчиво  интересовался  Клячкиным и  получил  его  установочные  данные".
Ничего экстренного в сообщении не усматривалось.
     Дежурный  посмотрел на  часы.  Двадцать два  сорок. Можно  подождать до
утра.
     К    окошку    круглосуточного    филиала    "Мосгорсправки"    подошел
неопределенного  возраста человек с заметной седоватой  щетиной на бугристом
лице.
     -- Мама,  найди адресок друга, в  гости приехал. -- В щель под  стеклом
протолкнулась мятая бумажка, завернутая в пятитысячную купюру.
     "Мама",  которая  была  лет  на  семь  моложе  посетителя,  безразлично
придвинула телефон и соединилась с картотекой.
     --   Клячкин  Виктор   Васильевич,  пятьдесят   пятого  года,  уроженец
Владикавказа,  --  привычно пробубнила она в  трубку без всякого выражения и
эмоций.
     Дежурная провернула огромный  металлический барабан,  перебрала толстую
стопку карточек, извлекла нужную. В правом  верхнем  углу краснел аккуратный
прямоугольник.
     --  Карточка на контроле, -- понизив голос,  сообщила  она.  -- Запомни
хорошенько  клиента, уйдет --  перезвонишь.  Теперь слушай  адрес:  проспект
Мира...
     Через  несколько  минут  дежурная записала на небольшом  листке приметы
человека и  время обращения: двадцать два сорок пять. Листок она подколола к
карточке, а карточку вернула в барабан.
     В двадцать три ноль  пять  адресный  формуляр гражданина Клячкина вновь
пришлось  отыскивать  среди  сотен  тысяч картонных  бланков.  На  этот  раз
описание клиента так отличалось от первого,  что было совершенно  непонятно,
зачем столь разным людям понадобился один и тот же адресант.
     Действительно, вид  Мечика сразу выдавал в нем  недавнего "сидельца", и
двое  ждавших  на  просматриваемом  из  окна  горсправки   углу  сотоварищей
принадлежали к той же категории.
     Солидно  подкативший на "Ауди-200" "прикинутый" Гена Сысоев  и сидевший
за рулем второй  референт Седого  --  Иван  внешним  видом  претендовали  на
принадлежность к столичной элите.
     Но внешними  отличиями  дело  и  заканчивалось, принципы  и  личностные
установки  практически  совпадали, а  цели  поиска  Клячкина  и  вовсе  были
одинаковыми.
     Виктор Клячкин находился в отличном расположении духа. Возвратившись от
Металлиста, он  внимательно  осмотрел покупку, разрядил  и снарядил  обойму,
несколько раз щелкнул затвором, попробовал носить --  в кобуре, за поясом, в
кармане.
     Непривычность предмета создавала впечатление, что пистолет выделяется и
заметен  даже неопытному глазу. Но,  покрутившись  перед  зеркалом,  Клячкин
убедился,  что это не так. В плечевой кобуре "вальтер" не просматривался под
пиджаком совсем,  засунутый за пояс, лишь слегка оттопыривал  левую полу, но
создавал впечатление, что  может  быть легко утерян. Карман  он, несмотря на
миниатюрные размеры, оттягивал заметно, зато всегда находился под  рукой,  и
привычного, не привлекающего внимания движения было достаточно, чтобы ладонь
легла на мелко рифленную рукоять.
     Клячкин попробовал быстро выхватить  оружие  из кобуры и убедился,  что
это не так легко, как в крутых боевиках: сунулся под пиджак -- и в следующий
миг   пальнул  в  противника.  Приходилось  тянуться   в  глубину  подмышки,
расстегивать ремешок, из неудобного положения выцарапывать рукоятку... Часто
пальцы попадали во внутренний карман или путались в подкладке, а иногда рука
промахивалась  и вместо  нырка к кобуре  скользила  по  внешней  поверхности
пиджака.  То  ли  боевики  врали, то  ли  мгновенное выхватывание  требовало
многолетней тренировки.
     Клячкин  решил,  что  кобура годится  для надежного  ношения,  но перед
"делом" пистолет надо  держать  в кармане. То же самое говорил  и Металлист,
значит, его советам можно доверять.
     Вставив снаряженную обойму,  Клячкин передернул затвор и сдвинул флажок
предохранителя, закрывая красную  точку. Сорвавшись,  щелкнул  курок, у него
похолодело  внутри,  но  тут  же пришло  понимание:  выстрела  не  произошло
благодаря  умной конструкции.  Он сунул  в  карман  уже  не  кусок  мертвого
металла,  а  одушевленную  вещь,  способную надежно защитить  в  критическую
минуту.
     Следующие два  часа Клячкин  занимался кропотливой работой. Извлекая из
сумки  по  одной  пачке  нарезанной  бумаги, он накладывал  сверху  и  снизу
пятидесятитысячные   купюры,  плотно  обтягивал  полиэтиленом   и  "Молнией"
аккуратно заваривал швы.  Получались тугие  блестящие розовые  блоки,  точно
такие, как спрятанные на чердаке.
     Он  не  знал точно,  зачем  это делает: проявлял  себя инстинкт  Фарта,
привыкшего к осторожности в делах с большой "капустой".
     Уложив "куклы" в сумку и задвинув ее под кровать, Клячкин отправился на
кухню,  но  не  успел  ничего  приготовить,  как раздался  звонок  в  дверь.
Осторожно глянув через "глазок", он щелкнул замком.
     Радостные  и  оживленные,  как друзья после долгой разлуки,  в квартиру
ввалились Валентин Сергеевич Межуев и Семен Григорьев.
     -- Все,  что  заказывали.  --  Семен показал  большой  палец --  символ
полного успеха и потащил тяжеленную сумку на кухню.
     Валентин  Сергеевич  обнял Клячкина  за плечи и провел в  комнату.  Под
влиянием флюидов, исходивших от чекиста, Клячкин на ходу трансформировался в
Асмодея.
     --  Держи --  Валентин  Сергеевич протянул взятый  накануне  паспорт, и
Асмодей, раскрыв  его, обнаружил штамп постоянной московской прописки в  той
самой квартире, в которой сейчас находился.
     -- Это раз! А вот довесок...
     Межуев    бросил   перед   ним   абонентскую    книжку   на    телефон,
зарегистрированный  на Клячкина  В.  В. по  адресу  прописки. Асмодея удивил
номер. Этот телефон стоял в квартире, из которой  он более четырех лет назад
отправился в тюрьму.
     -- Как вы это сделали? -- вырвалось у него. -- И зачем?
     -- Маленький сюрприз! Не надо память напрягать. И потом -- вдруг старый
знакомый  надумает  позвонить. Впрочем, не отвлекайся на детали.  Продолжаем
список заказов!
     Валентин Сергеевич, явно довольный, повернулся к кухне.
     -- Семен, где ты там?
     --  Ужин готовлю,  -- с легкой обидой отозвался тот, но, поняв, что  от
него  требуется,  подошел  и  выложил  на  журнальный  столик  пластмассовую
коробочку в виде маленького чемоданчика.
     -- Это два!
     Жестом  фокусника  Семен  открыл ее.  В  углублении  на красном бархате
покоился пистолет, точно такой же, как тот, что  лежал в кармане у  Асмодея.
Правда,  стрелял он  не  пробивающими  кости и плоть  кусочками  металла,  а
облачком газа, не способного причинить материальный вред и лишь оказывающего
шокирующее воздействие.
     Семен положил рядом кобуру и две прозрачные коробочки с патронами.
     -- Умеешь обращаться?
     -- Откуда? -- Асмодей покачал головой.
     --  Показываю! Видишь  патроны с желтым  пыжом?  Это  газовые. На  трех
метрах  выводят противника из строя. А вот эти,  зеленые -- шумовые. Грохот,
огонь -- и все. Чисто психологический эффект. А заряжаем по-хитрому...
     Семен  вставил в обойму пять блестящих  латунных цилиндриков  с  желтой
маркировкой, потом два с зеленой. Вогнал магазин в рукоятку, дослал патрон в
ствол, включил предохранитель.
     --  Готово!  Надо  только  сдвинуть флажок и нажать спуск.  Первые  два
выстрела -- холостые, если они не подействуют, третий выбросит газ... Ясно?
     Асмодей кивнул.
     --  Отлично!  --  Семен  вложил пистолет в кобуру  и,  словно  сбрую на
лошадь, надел ее на Клячкина.
     Тот пытался воспротивиться, однако прапорщик был настойчив:
     --  Чтобы привыкнуть  к  оружию, надо носить  его постоянно.  Привыкай!
Потом покажу, как быстро вынимать. Да, вот еще что забыл.
     Семен вручил Асмодею картонку разрешения на газовое оружие.
     -- А фотографию где взяли? -- удивился Клячкин.
     -- С  паспорта пришлось переснять,  -- пояснил Григорьев и добавил:  --
Фирма веников не вяжет!
     -- Это три! -- Валентин Сергеевич ткнул пальцем в разрешение.
     Клячкин удовлетворенно сунул документ в карман.
     Боевой и газовый  "вальтеры"  практически неотличимы, если его случайно
прихватят с оружием, то разрешение снимет все вопросы.
     -- И, наконец, четыре!
     Межуев выложил учетную карточку информационного центра на судимое лицо.
Судимым  лицом являлся  Виктор Васильевич Клячкин,  который  тут  же изорвал
карточку в клочья и спустил в унитаз.
     -- Все просьбы выполнены. -- Валентин Сергеевич широко  развел  руками.
--  А  сверх того  Семен набрал  всяких вкусностей,  Ирочка  скучает  и ждет
звонка... Друзьям надо создавать радости в жизни!
     Чекист доверительно тронул агента за колено.
     -- Девочка осталась тобой довольна. Во всех отношениях!
     Вторую  часть фразы Валентин  Сергеевич выделил. Асмодей дал Ирине  сто
пятьдесят тысяч, и Межуева интересовал  источник благосостояния подопечного,
но тот либо  не заметил намека, либо не собирался удовлетворять  любопытства
курирующего офицера.
     -- Ужин готов! -- крикнул из кухни Семен.
     В отличие от Седого у Клыка имелся постоянный резерв проверенных людей,
из  которых он мог формировать  личную гвардию.  В  зоне каждый  на виду,  о
каждом все известно: как живет, чем дышит, о чем думает. И почти каждый день
освобождается или уходит в побег братуха, которому можно доверять.
     Новые люди были остро необходимы: Рваный уже не  докладывал каждый день
о  делах, не спрашивал указаний, как-то раз даже позволил себе не явиться по
вызову.  Гвоздодер  сказался больным,  но  недавно  провел  несколько  "дел"
самостоятельно.
     Вчера Рваный пришел  как ни в  чем не  бывало  и назначил  "стрелку" на
выезде из Москвы: дескать, человек какой-то про общак рассказать хочет.
     А чего самому Рваному не рассказал? И почему  Рваный  в глаза  смотреть
остерегается? Не понравилось  пахану  это,  только пожевал губами, лезвие  с
одной щеки за другую перегоняя, смолчал, но выводы сделал.
     Новые люди крайне нужны. Как раз эта троица и подвернулась.
     Мечик  откинулся по  звонку.  Карандаш вернулся после  ссылки.  Челюсть
выписался из психиатрички. Как положено, обратились к братве,  на блатхате и
встретились, хотя знали друг друга давно: сводила судьба в зонах, крытых, на
пересылках.  Близко не сходились,  но,  схлестнувшись  по случайности, стали
вместе гужеваться: водку пить, калики глотать да о делах думать.
     На первое  дело сам положенец послал. Клык -- фигура в зонах известная.
Он всех  троих прощупал: один псих, второй с  душком непонятным, а Мечик  --
жулик правильный и серьезный, его потом и приблизить можно.
     С  ним Клык и переговорил с глазу на глаз. Так что один Мечик знал,  за
чем идут, а Карандаша и Челюсть использовал "втемную", для подмоги.
     Парадная дверь запиралась на  цифровой замок,  потому обошли со  двора,
там и ломать не пришлось -- настежь открыто. Поднялись аккуратно по лестнице
на шестой этаж: Карандаш вверх на стрем. Челюсть -- вниз, а Мечик ухо к щели
приложил и замер.
     Через пять минут махнул  рукой, и  все трое  двинулись  дальше,  аж  до
тринадцатого этажа.
     -- Ждать надо, -- тяжело отдуваясь, сказал Мечик,  когда остановились у
чердачной  двери и  Челюсть  возился в  замке. --  Люди там. Пусть уйдут или
спать лягут.
     Они походили по чердаку, выискивая  подходящее  место, и устроились  на
выступе  вентиляционного канала. В десяти сантиметрах от ягодиц  Мечика, под
кирпичной  кладкой,  лежали  пятьсот  миллионов  рублей  --  около  половины
разыскиваемой общиной суммы.
     Референты  Седого Гена  и  Иван удобно устроились  в  машине и,  слушая
музыку,  наблюдали  за нужными окнами.  Гена изрядно  волновался.  Металлист
продиктовал  ему  номера купюр,  а  бухгалтер подтвердил,  что это  те самые
деньги. Теперь следовало их отнять.
     Отнимать большие деньги  всегда непросто.  А этот парень из  деловых  и
кличка удачливая -- Фарт, к  тому же оттянул срок, а это многому учит...  Но
главное, вооружился, сука, до зубов: пушка, граната!
     Нет,  добром  не отдаст.  Придется кровь  лить...  У  Гены  под  мышкой
тринадцатизарядный  "браунинг",  он  его  для  форса  иногда носил  да  чтоб
припугнуть  кого. Но вот так: войти  в квартиру и мочить... Он совершенно не
представлял,  что сможет это сделать. К тому же тот не пустит просто так или
первый мочить начнет...
     -- Ну, что делать будем? -- в который раз за вечер спросил Гена.
     Иван пошевелился, сиденье скрипнуло  под  тяжелым  телом.  У него  тоже
имелся ствол, но не было навыков и желания пускать его в ход.
     -- Откуда я знаю! -- раздраженно отозвался он. -- Надо позвонить шефу и
сказать: "Нашли, деньги у него, следим, присылай бригаду".
     -- Так мы и есть бригада...
     -- При чем здесь мы? Есть специальные люди для таких дел!
     Внезапно Гена понял, что если  бы у шефа имелась замена Опанасу, то они
бы не сидели здесь и не вели этого дурацкого разговора. И, может быть, Седой
специально подталкивает  их  на скользкий,  кровавый  путь, чтобы  из них  и
сделать замену! Решение логичное, потому что их он хорошо знает...
     --  Ладно, посмотрим,  -- холодно сказал Гена. Они всегда были с Иваном
на равных, но  сейчас в  отношениях что-то  менялось, и  он чувствовал,  что
занимает лидирующее положение.
     -- Мы здесь для того, чтобы сделать дело! Значит, будем делать! Посадим
его в машину и привезем к Седому вместе с бабками! А если дернется, деваться
некуда -- стреляй! Понял?
     -- Понял, -- неожиданно послушно ответил Иван.
     Гене это очень понравилось.
     Асмодей, удобно  развалившись,  полулежал в глубоком  кресле.  Плечевая
кобура  с пистолетом придавали  ему  вид секретного агента  из голливудского
боевика. Впрочем, он таковым и являлся.
     Валентин Сергеевич,  тоже  в  вольной позе,  сидел  в кресле  напротив.
Теперь, когда агент был ублажен и вкусно накормлен, можно переходить к делу.
     --  Как  печень, не беспокоит? --  участливо  поинтересовался  Валентин
Сергеевич.
     -- Да нет. Иногда чуть-чуть, когда выпьешь. Чего вы вдруг вспомнили?
     -- Не знаю, наверное, по ассоциации.  С соседом  тебе тогда повезло. Не
храпел, не пердел, не занудничал.
     -- Да, Боб -- отличный парень! Я бы с удовольствием повидался с ним при
случае...
     -- Надеюсь, случай скоро представится!
     Асмодей выпрямился.
     -- Ах, вот оно что...
     -- Центральное  разведывательное  управление США  проводит  операцию на
нашей территории, -- совершенно другим тоном, строго и внушительно заговорил
майор.  Веселый  и добродушный  Валентин Сергеевич исчез.  Курирующий офицер
контрразведки был сдержан и официален.
     --  По  имеющимся данным,  ему понадобится  агент  из числа  российских
граждан. С учетом предыдущих контактов и  некоторых  других факторов можно с
высокой   степенью   вероятности  ожидать,  что  он  выйдет  на  вас.  Мы  в
максимальной  степени  упростили  эту  задачу:  адрес  и телефон  гражданина
Клячкина можно легко узнать  в справочном бюро. Никакая  специальная легенда
не  нужна:  у  вас  настоящая  и  очень  убедительная биография.  Особенно в
последние годы...
     -- Уж это точно! -- грустно усмехнулся Асмодей.
     -- Неясно, где вы были и что делали после освобождения...
     Асмодей молчал.
     -- Я бы не стал  этого выяснять, но, когда ведешь игру  с иноразведкой,
все  детали должны быть  отработаны до  мелочей.  Это  очень важно.  Эмоции,
личные желания и сантименты в расчет не принимаются.
     Контрразведчик вздохнул.
     -- Итак, где вы находились после выхода из колонии?
     -- Где, где... --  Асмодей  снова усмехнулся.  Он  знал,  что рано  или
поздно этот  вопрос  зададут: у сотрудника  спецслужбы, даже  негласного, не
должно быть "белых  пятен" в биографии. И он заготовил  несколько  более или
менее удовлетворительных  ответов,  к достоинству которых  относилась полная
непроверяемость.  Хотите -- верьте, хотите  --  нет. Но если в дело замешано
ЦРУ, полная  непроверяемость  не годится,  потому что  это  обычный  признак
разведлегенды. Надо отвечать правду.
     -- Бомжевал. Вокзалы, ночлежки, чердаки.
     Межуев несколько секунд  помолчал. Это все объясняло, но одна деталь не
вписывалась...
     -- Однако "Две  совы" явно не бесплатная столовка. И наряд  на  вас  не
бродяжий. И Ирочке вы заплатили настолько щедро... т
     -- Я нашел деньги. Совершенно случайно. И довольно крупную  сумму... Но
это известно только мне и вам. ЦРУ подобные подробности не интересуют.
     Улыбка  Межуева  разрядила возникшее напряжение. Теперь  это  снова был
рубаха-парень, заглянувший в гости к старому приятелю.
     --   Мне   приятно,   что   мы   продолжим   интересное,   плодотворное
сотрудничество.   Они   могут  обратиться   за  адресом   в  горсправку.  Мы
контролируем все запросы по твоей фамилии,  поэтому  предупредим заранее. То
же с телефоном.  Но  не исключено -- они найдут неофициальные каналы. К тому
же ты дал Смиту свой номер.
     -- Разве?
     --  Да.  Вы  говорили  о  лекарствах,  он  пообещал  содействие,  и  ты
продиктовал телефон. Потом перешли к женам и тещам...
     -- Ну и память!
     Майор покачал головой.
     --  За  последние  дни я  прослушал  все  кассеты аудиоконтроля  вашего
"люкса". Тридцать часов непрерывных разговоров. Безумно интересно!
     -- Однако!
     -- Что делать. Операция началась. И мы, и вы должны находиться в полной
боевой готовности. Телефон может зазвонить в любой момент.
     Как  часто  бывает  в кинофильмах  и  редко в  жизни,  тут  же раздался
телефонный звонок.
     Межуев и Асмодей оцепенели. Звонок повторился. Из кухни  выбежал Семен.
Он  смотрел  на  аппарат  так, будто это была  бомба  с  часовым механизмом,
отстукивающим последние секунды.  И взгляд майора... Асмодей очень отчетливо
понял, что слова о  боевой готовности для контрразведчиков вовсе не красивое
преувеличение.
     -- Поднимите трубку, -- напряженно сказал Межуев.
     Гладкая пластмасса скользила, и Асмодей крепче сжал влажную ладонь.
     -- Позовите Веронику, -- сказала трубка страстным густым голосом.
     -- Вы ошиблись номером...
     Задвигались соляные статуи Семена и Валентина Сергеевича, Асмодей вытер
платком вспотевший лоб и ладони.
     Телефон зазвонил опять.
     -- Я же сказал, что вы ошиблись! Здесь нет никакой Вероники!
     --  Здравствуйте.  Мне не  нужна Вероника. Мне нужен  Виктор Васильевич
Клячкин.
     Можно отлично выучить язык и говорить без  акцента, но  построение фраз
все равно выдаст иностранца.
     -- Я слушаю...
     Контрразведчики вновь напряженно застыли.
     -- Здравствуйте, Виктор! Как себя чувствует ваша печень?
     Через девять  лет человек  не должен  быстро узнавать  кратковременного
знакомца.
     -- Печень как печень, не жалуюсь. А кто это говорит?
     -- Помните больницу? Мы лежали в одной палате...
     -- А-а-а! -- обозначил Асмодей радостное узнавание. -- Это вы, Роберт?
     --  Да, это я.  Рад,  что вы меня  помните.  Прошло много  лет. Как  вы
живете?
     -- По-разному. Сейчас неплохо. Когда вы приехали в Москву?
     --  Пару  дней назад.  Я  аккредитован  на  конгрессе  политологов.  Вы
что-нибудь про него слышали?
     -- Боюсь, что нет. Мне осточертела политика.
     -- Да,  у вас ее было слишком много... Виктор, я хочу с вами увидеться,
поговорить. У меня есть отличное лекарство, специально для вас.
     --  Очень  любезно,  Роберт.  Очень  любезно  с  вашей  стороны.  Я   с
удовольствием встречусь с вами! Как долго вы пробудете в Москве?
     -- Несколько дней. Но лучше не откладывать. Завтра вы свободны?
     -- Сейчас подумаю...
     Клячкин выдержал паузу.
     -- Да, со второй половины дня.
     --  Тогда в  три  часа. У южного  входа в  гостиницу "Россия".  Вас это
устраивает?
     -- Да, конечно.
     -- Тогда до завтра.
     Асмодей медленно опустил трубку на рычаг.
     Межуев показал ему большой палец.
     --  Здорово!  Полная  естественность.   Пауза   узнавания,  раздумья  о
завтрашнем дне... Молодец!
     Асмодей осел  на  ближайший стул.  Короткий телефонный разговор вымотал
его полностью.
     -- Подробно  запишите,  что  он  сказал, --  попросил  майор. -- Мы  не
подключались к линии --  это легко контролируется  из  посольства.  Лучше не
рисковать.
     Несколько раз контрразведчик прошелся  по  комнате. Внутри все дрожало,
как после мгновенной тяжелой нагрузки. Оперативный расчет оправдался: Роберт
Смит  "клюнул". Но это только  первый шаг. Одно неточное  слово или неловкое
движение Асмодея -- и он  уйдет. Значит, операция "Пески" окажется ненужной,
а в  нее уже  вбуханы десятки  тысяч долларов! И  "Расшифровка"  попадет под
угрозу провала! А от нее зависит судьба Системы органов госбезопасности!
     Владевшее майором возбуждение требовало каких-то действий. Подумав,  он
набрал номер дежурного.
     --  Межуев. Для меня  есть сообщения?  Так. Кто  передал?  Читайте.  Во
сколько  поступило?  Почему  не  доложили  немедленно?!  Напрасно!  Получите
взыскание!
     Бросив быстрый взгляд  на  прилежно  пишущего  Асмодея, Межуев  перенес
телефон на  кухню,  встретив  вопросительный  взгляд варящего  кофе  Семена,
приложил  палец  к  губам и кивнул  в  сторону гостиной.  Под  мягкий  треск
телефонного диска прапорщик аккуратно закрыл дверь.
     --  Картотека?  "Симферополь".  -- Межуев  помнил  ежедневно  сменяемые
пароли  наизусть.  --  Майор Межуев. Посмотрите  контроль  по Клячкину.  Да,
будьте добры.
     -- Вот так.  -- Контрразведчик кивнул с видом человека,  убедившегося в
том, что сбылись его наихудшие предположения.
     -- Диктуйте...
     Он пощелкал пальцами, и  Семен  поспешно положил  на  круглый обеденный
стол блокнот и авторучку.
     --  Ну что?  -- спросил прапорщик,  когда  Валентин  Сергеевич перестал
писать и задумчиво откинулся на узком полукруглом диванчике.
     -- Оружие при тебе? -- вместо ответа спросил майор.
     -- Обижаете. -- Все знали, что Григорьев любил пистолет и никогда с ним
не расставался.
     -- Остаешься здесь до  утра, -- приказал Межуев, и поскольку Семен ждал
объяснений,  дал  их:  --  Нашего друга  ищут преступники.  Причем серьезные
преступники. И кто-то еще. Может, тоже бандиты, но другие. За последний  час
две группы получили этот адрес. Наверняка они где-то поблизости.
     -- Сколько их? -- Прапорщик деловито облизнул губы.
     -- Трое и двое. Это только те, кого видела дежурная в адресном.
     -- Пусть привезут автомат и бронежилет. И пришлют двоих обшарить дом.
     Майор немного подумал.
     -- Лучше задействовать милицию. Сейчас доложу Дронову.
     Семен взглянул на часы.
     -- Половина первого ночи.
     -- Ничего, стерпит.
     Межуев был прав. Как и другие  сотрудники Системы,  подполковник Дронов
ожидал от успешного  проведения "Расшифровки" многого не только  для органов
государственной безопасности, но  и  для себя лично. И ничего плохого в этом
не  было, потому что только личная  заинтересованность движет реальным живым
человеком, хотя в былом, вымышленном штатными пропагандистами и  агитаторами
мире   идеальные   картонные   человечки   руководствовались   исключительно
директивными указаниями,  идеологическими  предписаниями  и коммунистической
сознательностью. Жизнь показала, что это ровным счетом ничего не стоит.
     Дронов  ожидал от успеха  операции вполне конкретных и реальных  вещей:
звания полковника и  должности заместителя  начальника одиннадцатого отдела.
При  дальнейшей  трансформации  отдела  в  самостоятельный  главк  должность
автоматически становилась  генеральской, а возраст еще позволял ему поносить
расшитые золотом погоны.
     Поэтому   звонок   подчиненного  в  столь   позднее  время  не   вызвал
раздражения, а только любопытство: какие новости принесло развитие событий?
     Откинув одеяло, Дронов взял аппарат и прямо в  трусах  и майке прошел в
кабинет,  осторожно  переставляя  в  темноте  мускулистые  волосатые ноги  и
безошибочно  обходя невидимые стол,  стул, выступ трюмо.  Плотно  прикрыв за
собой  дверь,  он  включил свет,  опустился во вращающееся рабочее  кресло и
сказал только одно слово:
     -- Докладывайте.
     Как  опытный  службист,  Межуев   доложил  вначале  о  приятных  вещах:
сотрудник ЦРУ Роберт Смит вышел на связь с Асмодеем, что и предусматривалось
разработанным планом.  Не  успел подполковник  от  души похвалить участников
операции,  как майор  скорбно сообщил: план может  быть сорван уголовниками,
преследующими Асмодея.
     -- За что? -- Дронов пришел в ярость.
     -- Не знаю. Да это в конкретной ситуации роли не играет.
     -- Да... Сейчас вышлю ударную группу.
     -- Может быть, лучше задействовать милицию?
     -- Надо действовать параллельно -- слишком высока ставка!
     Дронов достал из обвисшего на стуле пиджака записную книжку.
     --  Записывай  номер.  Николай  Иванович.  Это  милицейский  полковник,
скажешь, что по  моему  поручению, и передашь  приметы.  А  группу я всетаки
подниму...
     Через десять  минут  по Главному управлению внутренних  дел Москвы была
объявлена тревога.  Искали белую "Ауди" и людей с приметами Гены  Сысоева  и
Ивана, которые  подозревались в разбойном нападении.  Указывался и ожидаемый
район появления предполагаемых преступников.
     В  том   же  районе  и  даже  в  конкретном  доме  были  замечены  трое
неизвестных, похожих по приметам  на беглецов из  Армавирского следственного
изолятора.
     Автомобильные  рации  донесли сообщения до экипажей  патрульно-постовой
службы, ГАИ,  вневедомственной  охраны,  десятков других  специальных машин.
Отделение ОМОНа направили прочесать подозрительный дом.
     Микроавтобус  с ударной  группой одиннадцатого  отдела  мчался к  месту
нахождения Клячкина.
     Виктор Васильевич  Клячкин,  он же Фарт, он же Адвокат, он же Таракан и
он же  Асмодей,  в  оперативных планах  московской  резидентуры ЦРУ  получил
псевдоним Проводник.  Об  этом последнем он ничего  не  знал.  Да и прозвища
прошлых  лет осели  в глубинах его  сознания. Сейчас  он пребывал в сущности
Асмодея.
     Асмодей  стоял в  просторной,  с  высоким потолком комнате,  носящей не
явный, но все же ощути -- мый отпечаток казенного неуюта.
     Полукруглый эркер  выходил на залитый  ярким,  чуть  желтоватым  светом
уличных фонарей проспект.  Несмотря  на  позднее время,  по нему в несколько
рядов  мчались автомобили. Ровный  шелестящий  гул  трущихся об асфальт  шин
достигал шестого этажа.
     "О чем там они совещаются за закрытой дверью?"
     Будто услышав его  мысли, Семен вышел  из  кухни и стал  рядом, глядя в
высокое, со старинной рамой окно.
     Прапорщик воспринимал проспект совсем не  так, как  Асмодей.  Он  искал
опасность. Подозрительных людей на почти  пустых тротуарах видно  не было. А
вот  белая  иномарка, из которой удобно наблюдать  за окнами  конспиративной
квартиры, ему не понравилась.
     Сейчас приедут милиция, ударная  группа и, конечно, спугнут неизвестных
наблюдателей. Кстати, какой марки подозрительная машина? Неужели "Ауди"?!
     Резко повернувшись, прапорщик прошел на кухню, пошептался с  Межуевым и
выскочил в прихожую.
     -- Аккуратней там! По номеру один! -- услышал он, набрасывая пальто.
     Хлопнула  дверь. Этот звук разбудил Карандаша, дежурящего на  следующей
площадке. Перегнувшись через перила, он убедился, что сбегающий  по лестнице
человек  вышел  из двенадцатой  квартиры. И  кинулся на чердак доложить, что
путь свободен.
     Семен на ходу  переложил пистолет  из открытой поясной кобуры  в правый
карман   пальто.   Патрон,  как   всегда,   в   стволе,  большой  палец   на
предохранителе, указательный -- на спуске.  Тем самым нарушалась инструкция,
но  Семен всю жизнь работал не в кабинетах,  а "в поле" и  хорошо знал  цену
бюрократическим перестраховкам. А также то, на чьей шкуре они сказываются.
     -- Один ушел,  -- почти не понижая голоса, сообщил Карандаш  в  темноту
чердака.
     -- Чего орешь! -- отозвался Мечик. И скомандовал: -- Пошли!
     Межуев вышел из кухни и вместе  с Асмодеем  смотрел в  окно эркера. Его
интересовала белая "Ауди" и то, что сейчас произойдет.
     -- Вы  можете  найти мою жену? -- неожиданно спросил Клячкин. -- И еще:
когда все закончится, я хочу уехать за границу. Мне нужна помощь.
     --  Жену?  -- рассеянно переспросил майор.  -- Поможем. А второй вопрос
надо  согласовывать  с  начальством.  В  принципе вполне  возможно. Особенно
сейчас.
     Семен еще не вышел. Видно, спускается пешком.
     --  Чтобы уехать за границу, нужны деньги, -- как бы  размышляя  вслух,
произнес Межуев. -- Много денег.
     -- Мы уже говорили на эту тему, -- резко сказал Асмодей.
     -- С тех пор кое-что изменилось, -- не отставал майор.
     -- Что же?
     -- Вас разыскивают преступники из банды Клыка. И еще какие-то типы. Как
думаете, почему?
     -- Не знаю, -- растерялся Асмодей.
     -- А я знаю.  Бесхозных денег  не бывает! Сегодня вечером две  компании
довольно подозрительных личностей получили ваш адрес...
     -- А кто выставил меня как приманку?
     -- Но не для бандитов! Будь вы откровенней,  мы смогли бы не  допустить
их к данным адресного бюро!
     -- Откуда они узнали фамилию? -- убитым тоном спросил Асмодей.
     Межуев пожал плечами.
     -- Значит, они могут в любой момент заявиться сюда?
     -- Мы принимаем меры...
     Майор напряженно смотрел в окно. Григорьев не появлялся.
     Резко засвистел чайник. В тот же миг во входную дверь вставили ключ.
     -- Семен почему-то вернулся, -- сам себе сказал  Межуев и устремился на
кухню.
     Асмодей продолжал смотреть в  окно.  Семен Григорьев оказался наконец в
поле зрения -- он переходил дорогу.
     Дверь открылась.
     Внизу затормозил микроавтобус, из него выскочили люди с чемоданчиками в
руках. Семен на миг обернулся и ускорил шаг.
     "Кто же открыл дверь?" -- ворохнулась в сознании тревожная мысль.
     Асмодей медленно повернулся.
     На  пороге  стоял  высокий сутулый  человек  с иссиня-бледным бугристым
лицом,  заросшим седой щетиной. В руке  он держал  большой черный  пистолет.
Сзади  вынырнул  еще  один.  У  него  было  звероподобное  лицо  дегенерата,
аномально большая челюсть и огромный нож.
     -- Где  бабки, фуцан  позорный? -- страшным голосом  спросил первый. --
Гони мигом, а то кишки на шею намотаю!
     Быстро  пройдя через комнату, Мечик упер  ствол "ТТ" Клячкину  в грудь,
прямо  напротив сердца.  Левой рукой он вытащил  из плечевой кобуры  Асмодея
газовый "вальтер".
     -- Мент, что ли? -- поинтересовался Челюсть. -- Ментов мочить надо!
     -- Не мент, но сейчас замочишь. Где бабки?
     Глаза человека ничего  не  выражали.  Окоченевшему  от  ужаса  Клячкину
показалось, что перед ним мертвец.
     -- Молчишь, сука, -- зловеще процедил бандит. -- Сейчас запоешь...
     Он  сделал  несколько шагов  назад  и,  не  глядя,  протянул  напарнику
отобранный "вальтер".
     -- Дай перо, я его пластать буду...
     Единственным местом  у Клячкина,  которое что-то  ощущало,  была ладонь
правой руки. Он стоял в той же позе, в которой две минуты или вечность назад
смотрел в окно,  -- широко расставив ноги и засунув  руки  в карманы брюк. И
то, что врезалось в правую ладонь, было намертво стиснутой рифленой рукоятью
пистолета.
     Челюсть подошел  к подельнику, забрал пистолет и  сунул вместо него нож
-- большой поварской  нож с прогнутым от многократной  точки лезвием. На миг
Мечик отвлекся, удобней перехватывая стертую скользкую ручку.
     В  ту  же  секунду  кто-то  опытный,  сидящий  в  Клячкине,  --  может,
славящийся хитростью Фарт  или  набравшийся чужого опыта  Адвокат, а  может,
умеющий  выбирать момент Таракан, -- сдвинул предохранитель, вытянул руку из
кармана и  направил  в  грудь нападающего.  Тот уловил движение  и вскинулся
навстречу,  но Клячкин не медлил и не подавал дурацких  киношных команд: как
только рука распрямилась, палец автоматически вдавил опуск.
     В  комнате выстрел  грохнул  неправдоподобно  сильно,  тонко  зазвенела
люстра, заложило уши, сердце на миг остановилось, пропустив очередной удар.
     Пуля пробила Мечику шею и вырвала кусок щеки  у стоящего сзади Челюсти.
Мечик  захрипел  и  конвульсивно  дернулся.  "ТТ" выстрелил  еще громче, чем
"вальтер".  Челюсть  с воем  бросился  на выход.  Мечик,  выронив  пистолет,
повалился на пол, а Клячкин стоял неподвижно, не понимая -- жив он или нет.
     Карандаш  держал  Межуева на кухне  под стволом обреза, когда раздались
выстрелы, он невольно  повернулся, и майор  с силой ударил ногой по  руке  с
оружием. Обрез взлетел по  крутой  траектории  и оказался на посудном шкафу.
Карандаш растерянно проводил его взглядом, потом посмотрел на  полезшего под
пиджак противника и опрометью бросился наутек.
     Обнажив  оружие,   контрразведчик  пустился  в  погоню  и   в  прихожей
столкнулся  с обезумевшим Челюстью.  Их пистолеты  выстрелили  одновременно.
Шумовой  патрон  исправно сотряс  воздух и  произвел вспышку, а штатная пуля
пээма перебила ключицу. Челюсть выронил "вальтер" и, продолжая выть, выбежал
на лестничную площадку.
     Снизу мчались люди с  автоматами,  поэтому Челюсть вслед за  Карандашом
рванул  наверх,  на чердак.  Оттуда  можно  попасть  в  соседний  подъезд  и
скрыться...  Но уголовники не знали,  что  во вторую чердачную  дверь в этот
момент входят бойцы ОМОНа.
     Семен Григорьев подошел к белой "Ауди-200" справа сзади, наудачу рванул
дверцу, она распахнулась, и прапорщик тихо сказал:
     -- Не двигаться, госбезопасность.
     Стрелять в человека,  севшего на заднее сиденье справа, у  водителя нет
никакой  возможности,  если  он   не  левша.  Пассажиру  тоже  это  довольно
затруднительно,  не обойтись  без резких движений, которые легко упреждаются
сидящим сзади. Поэтому Семен чувствовал себя очень уверенно. Как, впрочем, и
всегда.
     -- Ты -- руки на руль, ты -- на панель!
     Он упер ствол в затылок пассажира.
     -- Знаешь, что это? Молодец!
     Прапорщик провел по левому боку Гены и сразу нашел то, что искал.
     -- Доставай. Только медленно. Протянешь рукояткой вперед.
     Через секунду он довольно присвистнул.
     -- Ого, какая пушка! Небось "лимона" два отвалил!
     -- Привез. Триста долларов.
     Спокойствие тона обладателя "браунинга" насторожило оперативника.
     -- Небось по разрешению МВД? -- саркастически спросил он.
     -- А как же? Контрабандой, что ли! Возьмите в нагрудном кармане.
     -- Вынимай!
     Григорьев взял кожаную с золотым тиснением книжечку.
     -- Гляньте налево.
     Гена и Иван повернули  головы.  Два молодых человека с  "дипломатами" в
руках внимательно наблюдали за машиной.
     Семен прочел разрешение.
     -- И у второго есть?
     Иван протянул свое.
     --  Частный  охранник  акционерного общества  "Страховка", --  повторил
прапорщик.
     -- Это Юго-Западная группировка?
     -- Точно, -- скромно подтвердил Гена.
     -- Совсем обнаглели, -- сказал  Григорьев неизвестно про кого. Действуя
от  имени  госбезопасности, он не  без труда получил разрешение  на  газовый
пистолет  для  Клячкина. Раз  пять  ему  было сказано,  что сделано  большое
одолжение.
     "Мне  бы  ни  в  жисть  не  разрешили "браунинг",  -- подумал  Семен  и
обозлился.
     -- Поверни физиономию! -- Он ткнул Гену в шею.
     -- Теперь ты...
     Приметы совпадали.
     -- Что делали в адресном?
     -- Нельзя, что ли?
     -- Зачем вам этот парень? -- построжавшим голосом спросил Григорьев.
     -- Он нам деньги должен. Миллиард триста миллионов рублей.
     Сысоев медленно повернулся и посмотрел оперативнику в лицо.
     -- Сумма большая, так что придется отдавать, даже с такой "крышей".
     Он пожал плечами.
     -- Очень жаль, ребята, я понимаю -- вы в доле, но ничего не поделаешь!
     Раздался  пронзительный  крик,  и  нелепая  черная  фигурка, размахивая
конечностями,  пролетела  вдоль желтого  фасада  тринадцатиэтажного  дома  и
шлепнулась об асфальт.
     -- Что это? -- скривился Гена.
     -- Тот, кто за полчаса до тебя получал адрес нашего парня, -- догадался
Семен.
     -- Я  все  понимаю, --  повторил  референт Седого.  --  Вам не  хочется
отдавать  деньги.  Но поймите, такую сумму никуда не спишешь. Слишком  много
людей здесь завязано, слишком большие интересы. Так что придется возвращать.
     -- Хотите с госбезопасностью потягаться?
     Дернувшийся  уголок  рта  обнажил  золотую коронку.  Улыбка  получилась
зловещей.
     -- Я же объяснил, -- поежившись, сказал Гена Сысоев.  --  Сумма слишком
большая.  Посоветуйтесь со  своими старшими, если  надо, "стрелку" назначим,
пусть они между собой решают.
     Семен  Григорьев  представил подполковника  госбезопасности Дронова или
генерала  Верлинова,  идущего на  переговоры  с  главарем  новых  российских
гангстеров... А ведь  этот мордастый  говорит совершенно серьезно!  Да,  мир
перевернулся.
     Семен даже не  заехал в рожу наглому бугаю, хотя вряд  ли смог бы четко
объяснить, что его удержало.
     Он только выщелкнул патроны из оружия "референтов".
     --  Сейчас  вы  никого не охраняете, нечего  с  заряженными пушками  по
Москве гулять!
     И, выйдя из пахнущей новой кожей "Ауди", сильно хлопнул дверцей.
     Возвращаясь в конспиративную квартиру,  Семен застал следующую картину:
пятеро бойцов ударной  группы, уже спрятавшие оружие в "дипломаты", сверху и
снизу  блокировали  шестой  этаж.  На площадке  у  входа  сидел  под охраной
омоновцев  скованный  наручниками угрюмый  мужик, который часто вздрагивал и
непрерывно  икал. Из двери напротив выглядывал  дородный  мужчина в  халате,
сверху глазели на происходящее любопытствующие соседи.
     "Пиздец всей конспирации", -- подумал Семен  и, представив,  какой  шум
поднимет Дронов, втянул голову в плечи.
     В длинном коридоре пол и стены были  заляпаны  кровью. На полу гостиной
лежал мертвец с огромным ножом в руке. Ковер под его головой набух от крови.
     --  Видал?  --  нервно  дергая  шеей, из спальни  выглянул  Межуев.  --
Позвонил еще раз Дронову -- чуть ухо не лопнуло. Сейчас приедет.
     -- Как дело было? -- спросил прапорщик.
     Межуев остервенело почесал щеку.
     --  Открыли дверь, вошли, я  думал --  ты вернулся,  один  мне  обрез в
морду, двое в комнату...
     Он мотнул головой в сторону Асмодея.
     -- Я из газовика пальнул, у него пистолет выпал, я  схватил -- и в них.
Одного наповал, другого ранил, -- рассказал тот.
     Клячкин уже  подобрал гладенькую никелированную пулю  с  косыми черными
вмятинами  нарезов.   Раневой   канал  из   "ТТ"  вряд   ли  отличается   от
вальтеровского.
     --  Раненый газовик схватил и  по дороге  в  меня  саданул.  --  Межуев
продолжал чесаться. -- А я в него.  Они потом по крыше убегали,  и  он  вниз
слетел...
     --  Да видел  я, -- рассеянно процедил Григорьев. -- А этот, живой, все
время в кухне был?
     Майор кивнул.
     --  Значит,  так. -- Прапорщик  не участвовал  в переделке  и  сохранил
способность  трезвого   анализа  ситуации.  --  Грабители  проникли  в   мою
квартиру...
     По легенде конспиративная  квартира принадлежала гражданину Григорьеву,
что было удостоверено во всех соответствующих документах.
     --  ...напали  на дальнего родственника.  -- Он  указал на Асмодея.  --
Завязалась  драка, и в кутерьме тот, что  разбился, случайно застрелил того,
что  мертвый. Третий  пытался  скрыться,  но  был  задержан  милицией. Таким
образом, ни к кому из нас вопросов нет.
     -- А ведь верно...
     Межуев заметно приободрился.
     --  Правда, моя пуля в  плече...  Но сути дела  она никак не  меняет. С
судебной экспертизой договоримся.
     Майор подумал.
     -- Документы прикрытия только гражданские. --  Он повернулся к Асмодею.
-- А вам придется рассказать Смиту о нападении грабителей. Зная криминальную
обстановку в Москве, он вряд ли удивится.
     --  Хорошо,  если  наш  друг  расскажет,  куда он  дел миллиард  триста
миллионов  рублей,  --  добавил   прапорщик.  --   Юго-Западная  группировка
собирается  вернуть  их любой ценой  и считает, что  мы в доле. Это  большое
осложнение, и его надо отрегулировать.
     -- Сколько-сколько? -- переспросил Межуев сдавленным голосом. -- Да, на
них действительно можно выехать за кордон!
     Асмодей секунду подумал.
     -- Ладно. Сейчас я вам все расскажу!
     Он подошел к кровати, нагнулся, вытащил сумку и щелкнул "молнией".
     -- Вот то, что ко мне попало.
     Семен запустил руки в груду розовых, обтянутых пластиком блоков.
     -- Е-мое, я никогда и не видал столько!
     -- Вытащите любую пачку.
     -- Любую?
     -- Да. Сверху, из середины... Или снизу.
     Семен подцепил денежный кирпич.
     -- И вы тоже.
     Межуев покопался в сумке.
     -- Пусть этот.
     -- Нож есть? -- спросил Асмодей.
     -- Зачем нож? -- Железные пальцы прапорщика легко разорвали полиэтилен.
Чистые розовые листки рассыпались по кровати.
     -- Теперь вторую!
     Но и следующий "кирпич" оказался "куклой".
     -- Вот так! -- Асмодей сгреб бумагу в сумку, а сумку сунул под кровать.
     Четыре купюры остались у него в руке.
     -- Таким способом я наскреб на одежду и личные расходы.
     -- А где же миллиард? -- шумно сглотнул Григорьев.
     --  Фиг его знает! Ясно одно -- настоящий миллиард мне бы никто не дал.
А так -- очень красиво подставили и присвоили денежки!
     -- Кто? -- нормальным тоном спросил Межуев.
     -- Кто-то  из этих  пауков. И не низшего уровня. А  свору натравили  на
меня. Потому и хочу сдернуть отсюда...
     Межуев прислушался.
     --  Приехали. Придется докладывать  обо всем. Дело серьезное. Чувствую,
надерут нам задницы.
     Из прихожей раздавался властный и довольно раздраженный голос Дронова.





     Валерий Антонович Верлинов проснулся, как всегда, около семи. Иногда он
открывал  глаза в половине, иногда  -- без пяти,  сегодня электронное  табло
высвечивало шесть сорок пять.
     Упруго  спрыгнув с кровати, он вышел на просторную застекленную лоджию,
открыл раму, поеживаясь, размялся и взялся за гири.
     В семь он  принял душ, побрился японской бритвой "Национала", служившей
ему уже  почти пятнадцать лет и нуждающейся в замене, спрыснул лицо  дорогим
лосьоном и, накинув халат, прошел на кухню.
     Просторная трехкомнатная квартира была обставлена если и не  аскетично,
то,  во  всяком  случае,  без  генеральского шика: всю мебель, холодильник и
телевизор Верлинов купил много лет назад и, поскольку вещи служили исправно,
не видел  оснований  их  менять. Он  вообще  был  консервативен,  привыкал к
одежде,  обстановке, людям вокруг и не терпел резких изменений в прилегающем
микромире.
     Единственным  отличием   его  квартиры  от  тысяч  ей   подобных   были
бронированные   стекла  в  окнах   и  лоджии   и  система  аудиоэкранировки.
Использование   служебного  положения  для  обеспечения  безопасности  семьи
генерал считал оправданным.
     Европейский завтрак уже  ждал его: два яйца всмятку, тосты, масло, мед,
кофе. Жена варила сардельки внуку -- дочь  вышла  замуж второй  раз и жила у
мужа: по соображениям безопасности Верлинов не мог допускать  в семью чужого
человека.
     Когда он допивал кофе, на кухню выбежал Борька, чмокнул  деда в  щеку и
взгромоздился на стул напротив.
     -- Деда, этот мальчик много зарабатывает?
     -- Какой мальчик?
     --  Которого по телевизору показывают. Он машины моет, а потом  идет  с
дядей в банк для солидных клиентов. Значит, он солидный клиент?
     -- Про  него,  шалопая, в газете  писали, --  вмешалась жена. -- Бросил
школу, хулиганит, стекла бьет... Какой же он солидный? Хулиган, и все!
     -- А я солидный клиент?
     -- Сейчас ты еще  мальчик, -- ответил Верлинов.  -- Учись хорошо, тогда
из тебя толк выйдет.
     --  Деда, а  вы  с бабой  акции МММ  купили? -- спросил Борька, уплетая
сардельку и запивая томатным соком.
     -- А зачем?
     -- Так разбогатеть! Ты что, не видел? Их все покупают и радуются...
     -- Помнишь, как лиса Алиса и кот Базилио посоветовали Буратино посадить
золотые монеты?
     Борька, не переставая жевать, кивнул.
     -- И что получилось?
     -- Обманули. Они же были жулики.
     -- Здесь -- то же самое.
     -- Да-а-а? -- Глаза у внука широко раскрылись. -- Значит, по телевизору
жуликов показывают?
     Бабушка погладила Борьку по голове.
     -- Сейчас жулья хватает. Везде расплодились.
     Верлинов промокнул губы салфеткой и встал.
     -- Скоро мы им хвосты прижмем!
     Он обошел  стол, клюнул  Борьку в макушку и на миг задержался,  ощущая,
как   теплые  биоимпульсы  от  детского  тельца  живительно   промывают  его
энергетические каналы,  зашлакованные  подозрительностью, жесткостью  и теми
крупицами, которые неизбежно образуются при постоянном противостоянии злу  и
являются не чем иным, как точно таким же злом.
     Пройдя в кабинет, генерал  надел темно-серый костюм, голубую  рубашку и
синий  галстук,  привычно  повесил на брючный ремень  слева мягкую  замшевую
кобуру  и  отработанным  жестом вставил в  нее  изящный,  совершенной  формы
"маузер  H-S", выпущенный  по  лицензии  в  Италии  несколько  лет  назад  и
подаренный римским резидентом ПГУ.
     Табельный  "Макаров" так  же,  как и  приготовленный  на случай  боевых
операций "стечкин", лежал в большом сейфе служебного кабинета, и их Верлинов
носил еще реже, чем генеральскую форму.
     Семь сорок  пять. Предстояло приступать к выходу из дома и  переезду на
службу,  что  для  генерала  не  являлось  столь обыденным  делом,  как  для
миллионов москвичей, потому что именно на этом отрезке его могли убить.
     Дом  принадлежал Второму  главку КГБ СССР и охранялся, но при  нынешнем
уровне  терроризма  это  мало  что  значило.  Поэтому  в  назначенное  время
телохранитель в лифте поднимался  на  последний --  шестнадцатый  -- этаж  и
спускался пешком, а  водитель, наоборот, пешком поднимался. Они  встречались
на седьмом и звонили условным сигналом.
     Выглянув в "глазок"  двери из  легированной  стали,  генерал  выходил и
пешком спускался к  выходу. Три охранника "держали"  прилегающую территорию,
пока  он садился на заднее сиденье  бронированной, с  форсированным  мотором
"Волги".  Водитель занимал  свое место, телохранитель прыгал рядом, и машина
срывалась с места, следом шла  "Волга" сопровождения.  Иногда она вырывалась
вперед, а так как внешне машины не различались,  то определить, в какой едет
генерал, было невозможно. Только эта нехитрая предосторожность вдвое снижала
шансы на успех покушения.
     Меры безопасности  были разработаны давно,  когда угроза могла исходить
от  внешнего  врага,   задумавшего   обезглавить  советскую   контрразведку.
Поскольку подобная возможность существовала чисто теоретически  и ни разу за
всю историю не пыталась стать реальной, ухищрения охраны превратились просто
в почетный церемониал.
     В последние  годы  положение резко  изменилось.  Улицы и дороги Москвы,
как, впрочем,  и  всей России,  заполонили откровенные бандиты,  ездящие  по
купленным правам на краденых машинах, набитых к тому же оружием.
     И вероятность столкновения лоб в лоб  с пьяным водителем выскочившей на
встречную полосу  иномарки либо автоматной  очереди из  "мерса", которого ты
обогнал на светофоре, была настолько велика,  что  охрана ориентировалась на
них больше, чем на происки засланных ЦРУ террористов.
     Откинувшись  на мягкую  спинку сиденья, генерал, как  и всегда, думал о
делах. Ночное происшествие на конспиративной квартире настолько  обеспокоило
его,  что  еще  неделю  назад  он  бы отказался  от использования  агента  с
сомнительными историями о подмененных бумагой деньгах и с вполне конкретными
неприятностями. Но сейчас давать обратный ход поздно,  и этот чертов Асмодей
подлежал  всяческой  охране  и защите  как  ключевое звено  важной операции.
Придется перевести его на другую квартиру и обеспечить постоянное физическое
прикрытие.
     Но  какая  наглость  у  новых  гангстеров!  Готовы назначить "разборку"
могущественному  ведомству,  одного  названия  которого  в  прежние  времена
оказалось  бы  достаточным,  чтобы  они   намочили  штаны!  И  хотя  времена
изменились и нет  уже того могущества, на  что  они надеются? Ударная группа
разнесет в клочья любое их "войско"!
     В  душе  генерала  шевелилось  еще   какое-то  неприятное  чувство,  и,
сосредоточившись, он понял, что это осадок от разговора с внуком. Из детей и
подростков  целенаправленно  делали  болванов!  Идиотами  считали  и старшее
поколение,  весь  народ  в целом.  Круглые  сутки  молодцы с  рожами пройдох
убеждают сограждан доверить  им  свои  деньги  для  приумножения.  Мастерски
сделанные клипы открывают путь к процветанию, мужественности  и силе: курите
сигареты,  жрите  "сникерсы",  жуйте жвачку  -- и  все будет у  вас о'кей! С
убедительностью и  настойчивостью наперсточников сотни  фондов,  акционерных
обществ и банков приглашают покупать абсолютно неликвидные акции. Советскому
человеку,  привыкшему,  что его приглашают  в дело  только  для того,  чтобы
обмануть, сулят баснословные доходы, которых  можно добиться быстро и, самое
главное, ничего не делая. Как? Дело десятое, только дайте нам свои денежки!
     Самое  удивительное,  что,  приученный десятилетиями  промывания мозгов
доверять  официозу, простой человек неспособен перестроиться  и, воспринимая
кривляющегося  на  экране проходимца как представителя государства, послушно
несет  ему горбом  добытые тысячи, а государство и пальцем не шевелит, чтобы
помешать  мерзавцу их  при  --  карманить.  Где,  на какомуровне  сомкнулись
интересы государственных чиновников и аферистов всех мастей против интересов
среднего россиянина?
     Верлинову  мало  что  было нужно лично для  себя,  а необходимое вполне
позволяли иметь генеральская зарплата и занимаемое положение. Но  он  хотел,
чтобы Борька и  сотни тысяч его сверстников росли  не  в  королевстве кривых
зеркал среди шутов, мошенников и  бандитов, а в нормальном, правильном мире.
Именно это  все более  убеждало  его  в  необходимости окончательно  принять
решение, которое уже созрело.
     За размышлениями Верлинов чуть не  забыл о важном. Сегодня  выходила  в
свет статья Кислого.
     -- Остановите на перекрестке, у киоска! -- приказал он.
     Водитель сбавил скорость. Телохранитель поднес ко рту микрофон:
     -- Плановая остановка возле киоска...
     Верлинов  сам  вышел  из  машины  и  подошел к  металлической  будочке.
Недовольные  охранники окружили  его кольцом,  встревоженно осматриваясь  по
сторонам. Они не терпели нарушений графика движения.
     Генерал  купил две  хрустящие,  пахнущие  краской  газеты, не торопясь,
вернулся к машине.
     Материал должен  был располагаться на  четвертой  полосе, внизу.  Так и
оказалось. Броская рубрика: "Газета ведет расследование", жирный  заголовок:
"Мыло для подземной войны", солидная, гораздо более  солидная, чем в штатном
расписании   института,  типографская   подпись:  "А.  Каймаков,  социолог".
Набранный мелким шрифтом редакционный комментарий, мнение военных экспертов.
Бомба! Верлинова удивляло только  одно: Министерство обороны и ГРУ не чинили
появлению   статьи   никаких   препятствий,  хотя  не  могли   не   получить
заблаговременную информацию о ее содержании.
     Генерал нашел  кнопку,  и  толстое  стекло  отделило его от  водителя и
телохранителя. Он взял радиотелефон, набрал номер.
     -- Здравствуйте, Верлинов.  Вы уже читали газеты?  Прочтите, есть очень
интересная статья:  "Мыло  для  подземной  войны".  Да.  Да.  Хватит на  два
парламентских расследования. Послезавтра? А чего ждать?  Ах так... Ладно, до
связи...
     "Волга"  генерала   въехала  на  огороженную  территорию  штаб-квартиры
одиннадцатого отдела.
     В то  же утро  на  одной  из  правительственных  дач  собрались  восемь
человек, чьи лица были хорошо известны в руководящих кругах канувшего в Лету
Союза.  Они  входили в  костяк рухнувшего режима, представляя собой  симбиоз
партийной номенклатуры и  ответственных  работников  КГБ СССР. Периодические
перетасовки перемещали их из кабинетов на площади Дзержинского в апартаменты
на Старой площади и наоборот.
     И хотя  ЦК  КПСС и КГБ СССР перестали  существовать, все они  сохранили
персональные машины, дачи, охрану, сановитый вид  и возможности. Возможности
даже расширились, потому что раньше требовалось соблюдать правила игры и при
определенных обстоятельствах мог наступить спрос, зачастую довольно строгий.
Теперь  же все барьеры  и ограничения сняты,  и  на смену использованию  как
собственного  государственного  добра пришло откровенное и почти неприкрытое
превращение государственного в свое.
     --  Откладывать больше  нельзя, нас  опередят другие, --  начал высокий
плотный мужчина с обрюзгшим лицом. -- Я  зондировал вопрос на всех уровнях и
почти уверен, что мы найдем полное понимание.
     -- Почти? -- Похожий на колобка  толстячок с блестящей лысиной  вытянул
вперед пухлый пальчик. -- Почему "почти"?
     -- Потому что у  многих наш дурачок вызывает активное неприятие. Они не
хотят связывать себя со столь одиозной фигурой.
     --  Но ведь  ясно, что он всего  лишь  фигура прикрытия, марионетка! --
Колобок пошевелил растопыренными пальцами.
     -- Это не столь однозначно,  -- возразил высокий. --  Есть мнение, что,
сев на трон, он поведет свою игру.
     -- Ерунда, -- вмешался коренастый брюнет, напоминающий в профиль хищную
птицу. -- С его сомнительной национальностью...
     -- Она  как раз  несомненна, --  хохотнул Колобок. --  Но,  если  еврей
выгоден антисемитам, они считают его русским!
     -- Кхе, кхе, -- деликатно покашлял маленький аккуратный человек в очках
с тонкой золоченой оправой, и все почтительно замолчали.
     -- Он был у меня вчера. И, как хотите,  я не поверю, что он  попытается
порвать  пуповину.  Он просто  не знает,  что ему  делать. Зато готов  стать
знаменем борьбы и уверен в победе.
     -- Чуть-чуть выждем. Василий Александрович гениально придумал с водкой.
     -- Какой водкой? -- удивился брюнет.
     -- Ты как раз был в Париже. Скоро появится водка, названная его именем.
И портрет  на  этикетке.  И цена  --  ниже "Столичной". Это  самая  убойная,
неотразимая пропаганда.
     --  Кстати  о водке.  --  Высокий  открыл  портфель  и  извлек  бутылку
"Смирновской".
     Человек в очках отрицательно качнул головой.
     -- У меня встреча в Администрации Президента. Может, проведут к самому.
     -- Ну дохнешь на него, большое дело. -- Высокий налил  водку в складной
стакан, выпил, глубоко втянул носом воздух. -- Хорошо! Кому еще?
     Больше желающих не нашлось. Он завинтил пробку, с треском сложил стакан
и спрятал все в портфель.
     --  Значит, я через  своих  людей  в  Думе будирую  вопрос  о досрочных
выборах. Так? Ориентировочный срок  -- осень  этого  года.  Может, зима. Что
еще?
     -- У меня вот какое предложение, -- проговорил толстячок.
     Совещание продолжалось.
     Резо  Ментешашвили находился  в плохом настроении. Похоже, он впервые в
жизни  не разобрался  в ситуации  и  совершил  серьезную ошибку.  Московская
община  осталась недовольна его  последним разбором.  Поговаривали  о  сборе
всеобщего сходняка, чтобы дать ему по ушам.
     За  всем  этим стоят  Крестный  и  Антарктида.  И, конечно.  Клык. Змей
оказался  пустышкой: когда вопрос встал ребром, выяснилось, что авторитета у
него-то и нет. Многие прямо так и сказали: "Кто есть  Змей? Я такого вора не
знаю!"
     А Крестный с Антарктидой по всему бывшему Союзу малявки разослали, и им
поверили, того и гляди  вправду сходку соберут. Клык по зонам весть прогнал,
там у него вес большой, уже пошел хипиш, что Очкарик ссучился.
     С  Клыком сегодня должны решить, рваный его выманит, а Змей выстрелит в
голову.  Еще  недавно  Резо считал,  что  это  будет хорошо: сам он  рук  не
пачкает, а одним серьезным противником меньше.  Сейчас он засомневался: а не
рубит  ли  сук, на котором сам  сидит? И не казалось уже, что убирать  Клыка
полезно и правильно.
     Резо вздохнул.  Он стоял у окна "люкса" гостиницы "Аэрофлот", напротив,
метрах в трехстах, возвышался  такой же стеклянный параллелепипед служебного
здания. "Гладиаторы"  жили  в  соседнем  номере,  через  стенку, один из них
постоянно находился с Резо или в коридоре у двери "люкса".
     Осторожность никогда  не бывала излишней,  особенно  сейчас.  Недавно к
нему обратились чеченцы -- у них намечалась  разборка  с москвичами: чего-то
там не поделили  в одном  из  казино.  Они просили братьев-кавказцев помочь.
Резо  предпочел  сохранить  нейтралитет,  чтобы  не  осложнять  и  без  того
неспокойную  обстановку.  Земляки его  вроде согласились, а сейчас аукнулось
большим  недовольством.  Вроде  он  потому  отказал,  что   чечены  абхазцев
поддерживают,  на  их  стороне  воюют.  Но здесь, в Москве, свои дела,  свои
расклады, земляки вместе с чеченцами фальшивые авизовки обналичивают, оружие
от них получают, деньги  в нефть да бензин вкладывают, а он,  выходит, такой
чудесной, выгодной дружбе помешал!
     И на  родине, в Грузии, когда узнают, как  он спор Клыка с Седым решил,
тоже  будут недовольны: Клык  деньгами помог  народному делу, в святой войне
поддержал, а потому ответной помощи и поддержки заслуживал.
     Вот и получается: у воров авторитет пошатнулся, земляки и здесь, и дома
недовольны,  а может человек без  корней жить?  Нет, не может!  Надумай  его
сейчас  чечены   замочить,  кто  заступится?  Эти  двое   за  стеной  против
организации не устоят. А кто еще? Седой? У него свои проблемы. Да и не самый
главный  он оказался:  обещал  под него, Резо, банк  открыть,  да  что-то не
заладилось,  видно, не разрешили.  Эти банкиры с ворами  дел иметь не хотят,
они с "новыми", тюрьмой не запачканными, дружбу водят!
     Честно говоря, он уже решил в Москву дергать, дома совсем никакой жизни
не стало: ни законов  не признают, ни правил, ни авторитетов. Все обвешались
автоматами, гранатами  и шныряют по селам, городам, на дорогах -- каждый сам
себе авторитет!
     Вот и нацелился на переезд,  только  вышло так: старые корни ослабил, а
новые  пустить  не  может.  Значит,  засыхать?  Нет,  надо  к  своим  корням
возвращаться!
     Резо подошел к телефону, набрал номер.
     Трубку снял порученец. Ментешашвили представился и попросил хозяина.
     На восьмом  этаже служебного здания,  в  запертом  на ремонт  кабинете,
сидел снайпер и, положив на упор диковинного вида оружие с толстым стволом и
мощным  оптическим  прицелом,  вглядывался  в  глубину  "люкса".  Цель мутно
просматривалась, словно рыба в неосвещенном аквариуме.
     Можно  достать и  так, но  твердой  уверенности нет, а  профессионал не
работал на авось. Значит, надо ждать.
     -- Алло, -- рыкнул Клык.
     -- Это Резо, -- повторил Очкарик.
     Клык настороженно молчал.
     -- Тебя Рваный куда-нибудь звал сегодня?
     -- Ну?
     --  За  ним стоит Змей.  Они  тебя замочить  хотят.  И пропажей  общака
прикроются.
     Клык проворчал что-то неопределенное.
     -- Я знаю, у тебя людей много побили, -- сочувственно сказал Резо. -- Я
своих "гладиаторов"  пришлю.  Прямо  сейчас отправлю.  Змей тебе  мешает,  а
Рваный заодно с ним. Пусть уедут,  без них лучше  будет. Понял? Пусть уедут!
Мои люди проводят, прямо сегодня. Понял?
     -- Понял, -- после паузы ответил Клык.
     Голос  его  звучал  глухо и  неуверенно. Это  было непривычно, но  Резо
истолковал по-своему.
     -- Не  бойся,  сердце у меня  чистое. А на толковище я для вида на тебя
наехал.  Так  было надо. Потом  объясню.  Сегодня убедишься,  что я друг.  А
завтра встретимся и поговорим.
     Очкарик положил трубку и дважды стукнул в стену. Мгновенно "гладиаторы"
явились на  зов. Резо дал им краткие инструкции, и они ушли. Он запер дверь,
придвинул  к  ней  стул  и,  наклонив, упер под круглую  ручку. Если  кто-то
попытается  войти  --  стул  упадет.  Из  прикроватной  тумбочки   он  вынул
заряженный "ТТ" и засунул за ремень сзади. Несколько раз прошелся по номеру,
затем зашел в туалет помочиться. Струя была слабой,  и он  подумал, что надо
опять пройти курс лечения.
     Помыв руки, он  вернулся  в комнату, налил стакан красного полусладкого
вина, сделал два больших глотка. Потом подошел к окну и,  потягивая  терпкую
ароматную жидкость, смотрел на кишащую у аэровокзала толпу.
     Снайпер  слился  с  оружием   воедино.  Это  была   новейшая  бесшумная
автоматическая винтовка "вал". Ею оснащались  боевые спецподразделения  МВД,
МО, ФСК, и еще не во все она поступила.
     Винтовка дернулась, и в  трехстах  метрах  у Резо  Ментешашвили исчезла
голова. Девятимиллиметровый патрон обладал ужасающей разрушительной силой.
     Отработанными  движениями снайпер разобрал винтовку: отделил оптический
прицел,  магазин, аккуратно выщелкнул  патрон из  патронника,  снял приклад.
Прицел уложил в  кожаный  чехол и  застегнул застежку,  сунул в  специальный
чехол  ствол, приклад  и  магазин  просто замотал  куском  простыни.  Детали
спрятал в  замызганную клеенчатую  сумку.  Поискал и  нашел  гильзу,  закрыл
оконную  раму,  осмотрелся.  Все  было  в  полном  порядке. Он  снял  тонкие
резиновые перчатки, взявшись резиной  за  ручку,  открыл дверь  и вышагнул в
коридор.
     Маленький  человечек с  бледным  сморщенным лицом  в  заляпанном  мелом
рабочем  комбинезоне и  грязных  строительных ботинках. Не привлекая ничьего
внимания, он прошел к грузовому лифту и спустился вниз.
     Клык тяжело задумался. Приговоренный Очкарик вроде бы заслужил право на
жизнь. Ему давно  не нравился Рваный,  и  сегодняшний  вызов внушал  неясную
тревогу, но, если бы не звонок, он бы пошел. И умер.
     Но раз  приговор  вынесен, он должен быть  исполнен. Тем  более  машина
запущена, заказ сделан и аванс уплачен. В таких делах обратного хода нет.
     Да и с чего Очкарик  вдруг стал таким  хорошим? Просто понял, что очень
много косяков упорол. И попытался выкрутиться. Но поздно!
     Клык испытывал что-то похожее на угрызения совести. Все же Очкарик спас
ему жизнь. И послал своих людей подавить бунт. То есть помог навести порядок
в хозяйстве Клыка...
     Как же будет  правильно,  по  Закону? Дядя  Петя  говорил:  "Вор должен
добром  платить за  доброе, злом за  злое". И вздыхал: "Правда, добро и  зло
всяк норовит по-своему понять..."
     Может, изменить голос и сказать коротко: "К окну не подходи!"
     Мысль была глупая. Клык это прекрасно понимал.  Но он набрал номер, еще
не зная, что будет делать, когда Очкарик ответит. И  если Очкарик ответит. В
трубке бесконечно повторялись длинные гудки. Это тоже было ответом. Пожалуй,
именно такого ответа Клык и ждал.
     Тульский оружейный завод стал в последние годы очень популярным местом,
как и все предприятия, производящие оружие.
     Раньше  плановые  оптовые  поставки  осуществлялись   по  утвержденному
десятками инстанций графику и не вызывали ни малейшего интереса у населения,
разве  что  изредка  приедет  какой-нибудь военный: срочная  нужда  ускорить
отгрузку, поспособствуйте...
     Сейчас все подъезды забиты транспортом: легковушки, пикапы, фургончики,
микроавтобусы, "КамАЗы"... В  административном здании толчется разношерстный
люд с заявками, запросами, ходатайствами от президентов никому не  известных
республик,  правительств  малых народов,  администраций  краев  и  областей,
министерств, ведомств, полугосударственных организаций и частных фирм.
     Оружие нужно всем  и исключительно в законных,  гуманных и  благородных
целях. Пулеметы, автоматы, ручные  гранаты  и гранатометы  -- для вооружения
национальных  гвардий  и независимых армий,  снайперские винтовки Драгунова,
самозарядные карабины Симонова, нарезные "лоси", "барсы", "тигры", "медведи"
--  для  охоты на крупную  дичь, пистолеты  Макарова  --  государственным  и
частным охранникам для защиты  влиятельных должностных лиц и богатых персон,
а также самим этим лицам и персонам для самозащиты, гладкоствольные ружья --
для охоты на животную мелочевку и для охраны человеческой мелочи.
     Уладившие формальности с визами,  подписями и оплатой счастливцы грузят
покупки  в  "Волги" и "Мерседесы", "Нивы" и  "Ниссаны", забивают под завязку
фургоны,  микроавтобусы и "КамАЗы". Стволы  разъезжаются по  растерзанной на
кровоточащие куски стране.
     Оружейный  бум, как и  следовало  ожидать,  породил  теневой рынок.  Со
строго  охраняемой  территории выносили в  плавках,  за пазухой, в карманах,
ботинках, за обшлагами брюк, в  бюстгальтерах, сумках,  портфелях, банках  с
борщом  и  компотом, вывозили в  мусоре, фальшивых бензобаках,  двойном  дне
кузовов,  в сиденьях персональных  легковушек  возвратные  и боевые пружины,
стволы,  выбрасыватели, бойки, курки,  спусковые скобы, шептала, подаватели,
рамки,  щечки,  спусковые  крючки,  затворы  --  словом,   всю  производимую
номенклатуру,  которая  в   подпольных  цехах  собиралась  и  доводилась  до
кондиции.
     Если какая-то группировка или отдельный клиент не обладали достаточными
связями,  возможностями  и деньгами, чтобы обзавестись разрешающей бумажкой,
они могли приобрести потребное количество стволов без лишних формальностей и
за  доступную   цену,   которая   впоследствии  многократно   увеличивалась,
пропорционально расстоянию от завода и числу сменившихся посредников.
     Нелегальная торговля --  дело  опасное  для  обеих  сторон:  покупатель
вместо  товара  может получить  по  голове  и  отдать  деньги  "за  так", не
исключено, что  аналогичным образом  "кинут" и продавца. Поэтому суются сюда
только  серьезные  люди,  с  многократной  системой подстраховок  и  весомых
гарантий.
     Все  же выстрелы гремят  почти  ежедневно, и местные  оперативники едва
успевают документировать трупы.
     Все это рассказал командированному в Тулу начальнику уголовного розыска
Котову старший опер, курирующий завод, пока они добирались до места.
     В приемной  толпилось  много  народа,  но местный  оперативник разрезал
толпу, как ледокольный буксир нетолстый прибрежный припай.
     Перед   огромным   полированным   директорским  столом   стоял  толстый
неряшливый  мужчина  явно  южного  вида,  с  плешивой  головой и двухдневной
щетиной.
     --  Интересно,  зачем  такой маленькой  республике  пятьсот  "СКС"?  --
спрашивал директор, представляющий  в отутюженном  костюме, свежей рубашке и
идеально повязанном галстуке полный контраст внешности посетителя.
     -- Охотиться!  -- горячо воскликнул  плешивый. -- У  нас  горный баран,
кабан, медведи... Охотников много. И президент просит, и МВД  ходатайствует!
Все бумаги в порядке! И вообще...
     Он обернулся на вошедших и досадливо поморщился.
     -- Все  документы  собрали, президент  подписал, министр, как по закону
положено, --  просительно забубнил  покупатель, делая двусмысленные движения
рукой то в сторону хозяина кабинета, то к своему карману.
     С  усталым вздохом директор  расписался  и  толкнул  бумаги  по гладкой
поверхности. Плешивый подхватил их и, не прощаясь, выскочил из кабинета.
     -- Так с утра до вечера, -- сказал директор оперу. --  Зачем на пятьсот
тысяч населения пятьсот карабинов? Продадут в Закавказье -- и все дела!
     Он снял массивные очки, помассировал переносицу.
     -- Что на этот раз?
     Оперативник представил Котова.
     -- Из Москвы? -- переспросил хозяин кабинета. -- Опять автоматы?
     --  Специальные пистолеты с  приборами  бесшумной стрельбы.  Сразу  три
штуки. Имеют заводские номера.
     -- Это ничего  не  значит,  --  отмахнулся  директор.  -- Они сейчас  и
самосборку клеймят. Чтоб вид естественный был. Но...
     Он задумался, грызя дужку очков.
     -- Из этого цеха  ничего не выносят. Ничего!  Там, кроме прочего, режим
секретности... О нем мало кто знает, даже на заводе!
     Он еще  подумал,  прикидывая различные варианты.  И совершенно уверенно
повторил:
     -- Невозможно! Ни изделия, ни самосборка оттуда не уходят!
     -- Тем лучше. Давайте мы посмотрим на месте.
     Наступила неловкая пауза.
     --  Видите  ли,  -- директор отвел взгляд в сторону. -- Для этого нужно
иметь режимный допуск. Специзделия являются секретными...
     Котов усмехнулся.
     --  Эти секретные  специзделия лежат  у  меня в сейфе.  А  до того  ими
пользовались бандиты, причем заметьте -- без всякого допуска. И поубивали из
них  около  десятка  наших   сограждан.  Представьте  на  минуту,  что   они
украдены-таки из  особо режимного  цеха,  в который  нельзя  пустить  майора
милиции...
     Он подобрал убедительные аргументы.
     В  специальном  цехе  изготовляли особое  оружие.  Стреляющие бесшумным
патроном  ножи разведчика, выбрасывающие  на расстояние  обоюдоострый клинок
ножи   "матадор",   замаскированные   под   бытовые  предметы   смертоносные
устройства, многозарядные "стрелки",  автоматы и пистолеты для стрельбы  под
водой, несколько разновидностей бесшумных пистолетов.
     Котова не интересовали двух -- и  четырехствольные "МСП", компактные, с
непропорционально   широкой   рукоятью   "ПССы",   поэтому   он    предметно
интересовался  только  участком производства  "Макарова-особого". Рукоятка и
половина затвора  этого  специзделия выглядели, как  в обычном, хорошо  всем
известном  пистолете, но  потом  привычный  затвор  переходил в  неподвижный
цилиндр,  имеющий  в  торце   прорези  для  присоединения  прибора  "ПБС"  и
фиксирующую защелку.
     -- Сколько случаев недостач  комплектующих  частей выявлено за  прошлый
год? -- спросил майор у сопровождающих.
     --  Ни  одного,  --  уверенно   ответил  мастер  участка,  и  начальник
специального цеха подтверждающе кивнул.
     Ни уверенность, ни  подтверждение ничего не  значили, но тройная  линия
рубежного  контроля,  металлоискатели и  полное,  до  белья, переодевание на
выходе убедительно свидетельствовали о максимальной затрудненности хищений.
     Из  плоской  папки Котов извлек  листок  с  номерами,  восстановленными
экспертами на оружии бандитов.
     -- Куда ушли эти изделия?
     -- Это очень легко установить. У нас есть специальный журнал. Пройдемте
ко мне.
     В кабинете  начальника цеха действительно имелись журналы движения всех
производимых специзделий.
     --  Так,  так...  Вот они, -- палец мастера уперся в  нужную строку. --
Отпущены одной партией в феврале 1990 года Министерству обороны СССР.
     -- Число наших заказчиков очень ограниченно, -- пояснил начальник цеха.
-- КГБ, МВД, МО.  Именно  центральные аппараты. С отдельными  учреждениями и
подразделениями мы дел не  имеем. Распределение производится непосредственно
в ведомстве.
     Котов немного подумал.
     -- Мне нужна справка:  кто,  по какой доверенности получил изделия. Кто
подписал доверенность. Какой документ предъявил получатель.
     -- Это не составит труда. У нас очень строгая отчетность.
     Действительно,  через  полтора часа  майор  Котов  получил  официальную
справку. Специзделия восьми наименований в количестве пятидесяти трех  штук,
среди  которых  находились  и  "макаровы-особые", лежащие  у  него  в сейфе,
получил   15   февраля   1990   года  лейтенант  Иванченко  по  доверенности
Министерства   обороны   СССР   N   1205,   подписанной  генерал-лейтенантом
Тимошкиным. Лейтенант  Иванченко предъявил служебное  удостоверение старшего
инспектора     по     вооружению    Центрального    склада     вещевой     и
материально-технической комплектации МО СССР за номером 972.
     Вернувшись  в Москву,  Котов  официально  запросил Министерство обороны
России  о пути движения  специзделий.  Ответ был обескураживающим: в связи с
упразднением Министерства  обороны СССР и утратой соответствующих документов
МО Российской Федерации не имеет возможности осветить интересующий уголовный
розыск вопрос.
     -- Вот суки, -- прокомментировал ситуацию Котов. -- Те же люди, сидят в
тех же кабинетах, роются в тех же архивах, а  осветить, видите ли, вопрос не
могут!
     По большому счету майору  Котову было глубоко плевать на  этот, да и на
все другие вопросы, связанные со службой. Хотя он и являлся фанатиком сыска,
любил идти по едва видимому следу, состыковывать нити, торчащие из различных
клубков жизненных ситуаций, выслеживать, преследовать  и заламывать  наконец
самую хитрую,  изворотливую и опасную  на свете дичь, но  заниматься тем, во
что  сейчас   превратилась  работа   уголовного  розыска,  ему  окончательно
осточертело.
     Он никогда  не  романтизировал свою профессию и считал себя  охотничьим
псом на государственной службе. А коль так,  значит, его дело -- преступника
установить,  разоблачить и задержать, а дело хозяина -- его  за то поощрить,
накормить,  если  надо -- защитить. Более-менее так  и  было: зарплата -- не
разжиреешь, но и с голоду  не сдохнешь, премии получал,  звезды -- до майора
вот дослужился...  Квартиру пятнадцать лет  ждал,  получил  недавно в  новом
районе  у  черта  на  рогах,  ладно,  зато  своя.  И  служба  удовлетворение
приносила: власть,  авторитет, сила и  постоянный интерес в жизни,  острота,
азарт, риск...
     Только в последнее  время вишь как пошло: гонишь ты его,  гада, гонишь,
догнал, свалил, ножпушку  отнял, в глотку вцепился, а хозяин -- бац по морде
-- а ну отпусти!  Иди других ловить! Вон работяга через забор родного завода
лезет, что у него за пазухой? Так подождите, дорогие эшелон целый по липовым
документам отправляют,  вон где хищники матерые заседают! Это  не твоего ума
дело, тот  уже перелез,  хватай его -- и по всей строгости закона!  Или жену
побил, нос сломал, клю  -- чипу вывихнул -- давай его в камеру! Как так, вот
рэкетиры,  целая  банда,  под подпиской ходят,  разбойную  группу под  залог
освободили, насильника  выпустили!  То суд, прокурор  решили, нам их дела не
обсуждать,  им  виднее! Как  же виднее, если  крупные звери безбоязненно  на
свободе  обретаются, а мелочевкой всякой, шелупонью зоны под завязку забиты!
Разве ж это  правильно?! Опять не  наше дело, пока еще законов хороших нету,
законодатели над  ними думают, политики,  а тебе голову забивать  лишним  не
нужно: кого скажут -- кусай, кого скажут -- не трожь!
     Нет, в рот вам  ноги, тогда сами,  без меня! Старики, кто с характером,
уходят,  другие  приспосабливаются:  мельтешат,  гавкают,  вид  делают...  И
ничего, нормально! А молодые приходят, думают -- так  и надо... Это особенно
противно. Хотя, конечно,  еще  противнее, когда начинают  тем служить,  кого
душить обязаны, из грязных, рук сахарные косточки брать...
     Кстати, дохода больше, а  риска меньше, потому  что если схлестнешься с
крупняком по-настоящему,  то  как-то  незаметно  получится, будто  это  твое
личное  дело: сам  кашу заварил, сам и расхлебывай... А то, что заваривал ты
как  представитель  государственной власти,  а расхлебываешь  как  гражданин
Котов,  эту самую  власть не  интересует,  хотя ясно: другие смотрят,  на ус
мотают, выводы делают и завтра усердствовать не будут,  а без  их усердия  и
самой власти конец. А ей вроде  как все равно, она, похоже, сегодняшним днем
живет.
     А Котову и о завтрашнем дне думать надо, двое детей, как-никак и выпить
нужно, и заработать впрок, потому  что образование теперь  -- платное, жилье
-- платное, и врачи, да все, за что ни возьмись.
     А  на этой собачьей службе  капиталов не  заработаешь,  только  нож или
пулю,  если, конечно, хорошо вести себя  не станешь да сахарные косточки  из
окровавленных рук принимать...
     Нет, хватит! Выслуга имеется, и  работа подвернулась по нему: в частное
охранно-сыскное  бюро зовут,  там за один  день можно больше заработать, чем
здесь за месяц.
     Так что, как ответили вояки, так и ответили! Что, ему больше всех надо?
     Но многолетний инстинкт сыскаря  не позволял бросить след.  Чертыхнулся
Котов  сам  на  себя,  созвонился  с Аркадьевым из Главрозыска и  подъехал в
назначенное время.
     Спецслужбы,  а  раньше  у  нас  один  КГБ  и  был,  всегда  от  милиции
дистанцировались,  себя  элитой считали, белой косточкой. И дела, мол, у них
поважнее,  и  работа  потоньше,  и результаты погосударственнее. Хотя,  если
разведку  и  контрразведку  отбросить,  все  остальные  главки,  управления,
направления  и отделы  почти такими  же,  как  угрозыск  или  ОБХСС,  делами
занимались,  методы,  бывало,  куда  топорнее применяли, а о  результатах  и
говорить нечего: дел-то в суды почти не направляли, "на корзину" работали.
     А когда  люди  в  одном  и  том  же дерьме копаются,  руки  то  и  дело
сталкиваются, надо спросить друг друга,  уточнить -- чьи  пальцы что держат,
значит, без взаимодействия не обойтись. Но раз Комитет выше -- любой их опер
свободно  в  райотдел  или управление придет, вопросы  задаст  и  ответы без
проблем получит. А  наоборот --  так просто не получится. Тут вопросы  можно
лишь через "контактного офицера" центрального аппарата задавать и через него
же ответы получать, чтоб утечку информации предотвратить.
     Таким  посредником в Главке уголовного розыска и  являлся Аркадьев.  За
долгие годы контактов с "соседями",  как называют в милиции комитетчиков, он
приобрел  внешность и  манеры сотрудника госбезопасности: респектабельность,
подчеркнутая вежливость, властная солидность.
     Выслушав начальника УР, он покачал головой.
     --  Никто ничего по этому поводу не  скажет. Сто процентов!  Там  любят
выносить сор из избы еще меньше, чем везде. Но кое-чем я вам помогу.
     Аркадьев еще раз прочел справку оружейного завода.
     --  Генерал-лейтенант  Тимошкин  в  девяностом   году  был  начальником
Главного разведывательного управления Генерального штаба.
     -- Ага, -- кивнул Котов.
     -- Движение  оружия по центральному  складу могла  бы  отследить только
военная контрразведка. Пли  военная прокуратура.  Но они этим  заниматься не
станут, можете мне поверить. В лучшем случае получите еще одну отписку.
     --  Ясно.   А  вы  можете  установить  этого  лейтенанта   Иванченко  с
центрального склада? Установочные данные, адрес?
     Аркадьев подумал.
     --  Пожалуй,  можно  попробовать.   Отдельных  людей  сдают  с  большим
удовольствием, чем тайны ведомства. Но ведь он ничего не скажет.
     -- А если правильно спросить? -- улыбнулся Котов и подмигнул.
     Длительная работа  "контактным  офицером"  не  вытравила  из  Аркадьева
сыщика. Он улыбнулся в ответ.
     -- Составь запрос: "В связи с  подозрением в краже специального оружия,
использованного для  совершения преступления,  прошу установить..." Ну и так
далее. Я постараюсь сделать все быстро. Попробую даже выяснить его слабости.
     Аркадьев, в  свою очередь,  подмигнул. Сыщики  прекрасно понимали  друг
друга. Добиться от  человека того,  чего хочешь,  легче  всего тогда,  когда
используешь его недостатки. А они имеются практически у каждого.
     Слабостью  командира  группы немедленного  реагирования  Кабанова  была
страсть  к  выпивке.  Низменный   порок   в  данном  случае  имел  некоторое
оправдание.  Когда  изо дня  в  день ходишь  на  ножи, обрезы,  пистолеты  и
автоматы,  дерешься,   стреляешь  и   уворачиваешься  от   выстрелов,  нервы
превращаются  в туго натянутые и постоянно  вибрирующие струны. Эта вибрация
пронизывает все тело: мелко  стучат зубы, дрожат руки,  подергиваются веки и
губы,  а  главное  --  постоянное  напряжение  внутри  и  тонкий,  на  грани
ультразвука,  звон в голове. И постоянно хочется оглянуться: не стоит ли кто
за спиной, не подкрадывается, не набросит ли на шею удавку?
     Никаких  таблеток от этого  дела  не  выдумали,  ну,  пропишут  доктора
седуксен или корень валерианы -- толку  чуть,  и всю  жизнь сидеть на них не
будешь... Психофизиологическая разгрузка, гипноз, смена вида работы, щадящие
режимы службы  --  все  это  в  далеких от  жизни  приказах да  методических
рекомендациях. Да и как ее сменишь, работу, какой  щадящий режим придумаешь,
если  больше делать  ничего не  умеешь -- только ждать часами  в прокуренной
дежурке   или   машине,  срываться  по  сигналу  и   мчаться,  преследовать,
подползать,  прыгать, лезть по  пожарной лестнице,  выбивать двери,  влетать
сквозь стекло  и опять: лицо в лицо с озверевшим бандитом,  кулак  в  кулак,
ствол  в  ствол.  Опять воля против  воли, нервы против нервов,  сила против
силы.
     Ну сломал его, поехал он в камеру, или в  больницу, или в крематорий, а
тебя уже  следующий ждет,  и еще один, и  опять, и  снова...  Много их,  а с
каждым месяцем все больше и больше. Их много -- а ты один...
     Вот и наливаешь после службы сто граммов -- раз! -- и потеплело внутри,
расслабилось, и струна та  самая  дрожать перестала, и  мышцы не  дергаются.
Хорошо! Жить можно.
     Только  потом сто  граммов не помогают, добавить  надо, потом  еще... В
общем, дорога известная.
     Хотя  мотив  пьянства  Кабанова оправдание  имел, последствия  его были
такими же  мерзопакостными,  как  у  любого  подзаборного  забулдыги.  Когда
сержант  Перцов -- тип подозрительный и скользкий  -- предложил  после смены
принять "по чуть-чуть",  он согласился  без  охоты,  только чтоб  напряжение
снять,  но бутылки,  как обычно,  оказалось мало, взяли еще, в конце концов,
вместе   работают,  коллеги,   одно   дело  делают.   Потом   друг   Перцова
присоединился, Кабанов посторонних  людей не  любил,  но это парень хороший,
спортсмен, да и сержант за  него поручился.  Втроем крепко  загудели... И за
жизнь  говорили,  и  на  судьбу  жаловались,  и  обнимались,  и  целовались.
Спортсмен работой  группы интересовался. Кабанов рассказал,  как  на прошлой
неделе  обрез от  самого живота  отбил,  как  армянских террористов повязал,
много всякого рассказал, чтоб знал,  каково в ментовской шкуре приходится...
На другой день вспоминал -- не болтнул ли  лишнего, но не вспомнил. Успокоил
себя  тем,  что никаких  особых секретов он  и  сам  не знает. Но на Перцова
смотрел с еще большей неприязнью, чем обычно.
     А  Гена Сысоев доложил  шефу,  что на  хате у Клыка  были  кагэбэшники,
фамилия одного -- Васильев.
     -- Значит, точно они  деньги забрали, -- резюмировал Седой. -- И  бомжа
они подставили.  Да и не  бомж он никакой, видно,  маскировался для  дела...
Надо этого Васильева за вымя брать...
     -- Где ж его искать по Москве? -- резонно поинтересовался Сысоев.
     --  Вызовем  спеца,  проконсультируемся.  За  двести  "зеленых"  полный
расклад получим.
     Спецом оказался майор из окружного управления с одутловатой физиономией
пройдохи и наглыми выпуклыми глазами. Выслушав задачу, он покачал головой.
     -- По адресному -- бесполезно, в кадры к ним руку не засунешь.
     -- Найди  какого-нибудь  чекиста,  ему  проще  разузнать, --  подсказал
Седой.
     Мордастый усмехнулся.
     -- У  них  с этим сложно. Там друг за другом  слежка идет:  то телефоны
слушают, то "наружку" кидают... Каждый под колпаком, потому они всего боятся
и на контакт не идут.
     -- Не идут, говоришь? -- переспросил Седой, и губы его скривились.
     -- Как правило, нет, -- повторил майор.
     Он немного подумал.
     -- Есть один способ...
     -- Это другой разговор. -- Седой поощряюще похлопал его по плечу.
     -- У  нас тоже адрес и телефон черта с два получишь. А в поликлинике на
каждого карточка, в ней и адрес, и члены семьи, и телефон.  Кстати, там хоть
и  вахтер  на  входе,  а  войти  можно  свободно.  Я  могу  десять  способов
подсказать.
     -- Достаточно одного, -- процедил Сысоев.
     Поликлиника  КГБ СССР  никогда  не  имела  вывески, поэтому  ничего  не
приходилось менять в ходе сотрясающих ведомство реорганизаций, тем более что
обслуживаемый   контингент  не  менялся,   даже  если  служба  отделялась  и
становилась самостоятельной.
     Сысоев  остановил "Ауди" в ста метрах  от массивных  дверей подъезда  с
аккуратными  шторками  на стеклянных  проемах.  Морщась, полоснул  по пальцу
ножом, обмотал платком и быстро  подошел ко  входу.  Здесь он убрал платок и
открыл дверь.
     Отставник-вахтер привстал с места, но кровоточащий палец поставил его в
тупик: как  быть? Вход разрешен сотрудникам по удостоверениям и членам семьи
по  пропускам.  Окровавленная  рука пропуском  не  является, но  выталкивать
раненого,  который  уже  видит мельтешащие  тут  и  там  белые  халаты, тоже
неловко.  Он  быстро  снял   трубку  внутреннего  телефона  и  соединился  с
заведующим.
     --  Оказать  неотложную  помощь  в  вестибюле,  дальше не  пускать,  --
распорядился тот. -- В случае необходимости вызвать "скорую".
     Гена, не дожидаясь разрешения,  прошел к  регистратуре,  показывая рану
молоденькой санитарке, стоящей за стойкой.
     --  Сейчас, -- пискнула та,  вытаскивая из стола вату и кусок бинта. --
Где йод?
     Сверху  уже  спускалась медсестра  с сумочкой,  в  которой  имелось все
необходимое.
     Через  несколько минут порез был обработан  и забинтован. Не  сказав ни
слова, медсестра ушла. Молоденькая санитарка смотрела с сочувствием.
     -- Как это вас угораздило?
     -- Колесо  в машине менял.  --  Гена обаятельно улыбнулся.  --  Как вас
зовут?
     Дальше все пошло по плану:  вечером он отвез ее домой,  на  другой день
они сидели за столиком в ресторане, а потом лежали в постели. Поскольку Гена
разыскивал  армейского  товарища,  который  вроде бы служил  в  системе  ГБ,
девушка  нашла  медицинскую  карту Васильева,  списала адрес  и  телефоны  и
передала новому другу.
     Гена сразу же позвонил.
     -- Васильев будет в конце недели, -- ответили на службе.
     -- Он в командировке, -- прояснила дело жена.





     -- Знаете,  когда  я окончательно убедился в  том,  что вы не связаны с
КГБ? --  Смит  улыбался  одними глазами, и уголки губ  чуть  подрагивали. --
Когда узнал, что вы сидели в тюрьме! КГБ не позволяет сажать своих людей...
     -- Похоже, вы защитились на КГБ, -- деланно-небрежно сказал Асмодей. Он
думал  о  том, что  они  поторопились  уничтожить карточку в  информационном
центре ГУВД. Если ЦРУ решит проверить его еще раз и пойдет по этому пути, то
отсутствие официальных сведений о судимости вызовет серьезные подозрения. --
Еще одним доводом явилось то, что за нами никто не следит.
     Уже   час   Смит   прогуливал  его   вдоль  Москвыреки,  они  дошли  до
Кропоткинской  набережной,  и,  очевидно, кто-то  внимательно  контролировал
обстановку вокруг, передавая  разведчику нужную информацию. Или  наоборот --
не передавая сигнала тревоги.
     -- К  тому  же  я  проверил  наличие у вас  радиопередающих и  следящих
электронных устройств...
     Асмодея бросило в жар. В правой руке  он  держал полученный  от Межуева
"дипломат"  с  встроенным  диктофоном.  Увидев своего больничного друга,  он
сразу  же  нажал  замаскированную  кнопку, включая  запись. Каждое слово  их
диалога фиксировалось на тончайшей намагниченной проволоке.
     -- Результат отрицательный...
     Пот тек из подмышек, струился  вдоль  позвоночника, рубашка  прилипла к
лопаткам. Межуев  сказал  правду. Переносные контрольные  приборь! фиксируют
только активные электронные средства, именно  поэтому при подобных контактах
радиомикрофоны, передатчики и тому подобные штучки никогда не используются.
     --  Единственное,  что  меня  смущает,  -- продолжал  Роберт  Смит,  --
металлический предмет массой в  пятьсот девяносто  граммов, закрепленный  на
теле  слева, предположительно под мышкой.  Обычно  там носят оружие, судя по
размерам,  пистолет  небольшого  калибра:  шесть   тридцать  пять  или  семь
шестьдесят пять.
     --  Тут  вы  ошиблись, Роберт!  -- Асмодей заставил  себя непринужденно
улыбнуться. -- Восемь миллиметров!
     Он полез в карман за разрешением.
     Разведчик внимательно изучил документ.
     -- Хорошо, что власти разрешили самооборону. В Москве очень неспокойно.
Ужасный случай, о котором вы рассказали, -- тому подтверждение.
     Смит протянул документ обратно.
     -- Но дам  вам совет  -- не особо полагайтесь  на  газовый пистолет. Он
может помочь  против  мелкого хулигана,  но не защитит от бандита.  Лично  я
предпочел бы четырнадцатизарядный "смит и вессон" тридцать восьмого калибра.
По-вашему -- девять миллиметров. Весит он всего  на  триста  граммов  больше
этой пукалки, -- американец небрежно ткнул пальцем в левую подмышку Асмодея,
-- но эффект несравним!
     -- Вы хорошо разбираетесь в оружии.
     -- Да, у меня есть такой.
     -- Здесь?
     -- Нет, дома. Почему вы так внимательно смотрите?
     -- Итак, из нас двоих ошибся только один.
     -- То есть?
     -- Вы  думали, что я работаю на КГБ, я считал вас  сотрудником ЦРУ.  Вы
убедились в своей ошибке и привели доводы, подтверждающие мои подозрения.
     Они медленно шли навстречу легкому, пахнущему  весной ветерку, и, когда
Асмодей  остановился,  Смит сделал еще  несколько шагов.  Полы  его длинного
незастегнутого пальто взлетели, открыв на миг клетчатую подкладку.
     -- Почему вы это сделали? -- сказал Асмодей  в  настороженную спину. --
Зачем  дали  мне  понять,  что  являетесь  разведчиком? Вы  не боитесь  быть
настолько откровенным?
     Смит обернулся. Он был на полголовы выше Асмодея, худощав и улыбчив. Но
в данный момент выглядел совершенно серьезным.
     -- Откровенность -- залог доверия, -- тихо сказал он.
     И улыбнулся.
     -- Видите  ли, Виктор,  разведчик никогда не  признается  в том, что он
разведчик.  Бывают,  конечно,  особые  обстоятельства:   иголки  под  ногти,
электроразряд в  мошонку, пентонал натрия или скополамин... Я  знаю об  этом
исключительно как журналист. Мне  приходилось писать о  ЦРУ, кстати, и о КГБ
тоже. Так что фактурой я владею.
     А  что  касается  страха...  Наступило  время открытости, эпоха свободы
информационного  обмена. Свобода убивает  страх. К тому же  вы  не являетесь
носителем государственных секретов.  В чем же меня можно обвинить?  Или даже
заподозрить?
     -- То есть  вы обвешались  приборами радиоконтроля и  суперсовременными
металлодетекторами  вовсе   не  из   страха,   а  из  обычной  журналистской
любознательности?
     -- Ради Бога,  без шпионской терминологии, -- улыбнулся Смит. --  У нас
это обычный ширпотреб, продается в каждом квартале. А  осторожность нужна не
только  шпиону.  За  вторжение  в  частную  жизнь,  диффамацию с  меня могут
взыскать  огромные  суммы.   Сейчас  и  в  России  завели  моду  предъявлять
миллионные иски!
     -- Вы собираетесь вторгаться в чью-то жизнь? В Москве?
     Смит покаянно склонил голову.
     -- Да. Причем хочу просить вас о помощи.
     -- Интересно.
     -- Давайте зайдем куда-нибудь пообедать. Там и поговорим.
     Асмодей был голоден, но сразу же  подумал о чемоданчике: удастся ли как
следует разместить? Межуев сказал, что микрофон очень чувствительный и берет
разговор в радиусе полутора метров. И все же... Вдруг придется поставить его
под стол...
     -- Извините, Роберт, хотя  вы  и убедились, что за мной не следят, но я
не уверен, что не  следят и за вами.  В прежние  времена  у нас очень любили
слежку  за иностранцами. А в моем положении, согласитесь, совершенно излишне
наживать неприятности с властями.
     "Образцовый сотрудник ЧК, --  мелькнула  ироничная мысль. -- Хоть жрать
охота,  но  дело  прежде  всего". Он действительно вел  себя так,  как будто
полученное  задание  вытеснило все остальное  в  жизни.  Но объяснялось  это
отнюдь  не  осознанием  своего  общественно-служебного  долга.  Просто  цели
Асмодея и Клячкина сейчас совпадали.
     Смит глянул удивленно.
     -- Если нас засекли, то обед не  добавит вам неприятностей. Если нет...
Конечно, можно  учесть риск  нарваться на засаду. Но  он  практически  равен
нулю. Ну откуда КГБ мог знать, что мы зайдем в это кафе?
     Он взял  Асмодея под локоть и увлек  к небольшому павильончику  с яркой
вывеской и расписанными иностранными словами витринами.
     Одна  из  многочисленных  точек по превращению  второсортных продуктов,
поддельных  ликеров,  самодельных водки  и коньяка,  контрабандных  сигарет,
одуряющей музыки в деньги, обязательно обмениваемые на доллары и укрепляющие
фундамент благосостояния владельца, тешащего ущемленное самолюбие вчерашнего
троечника  огромными  буквами  собственного  имени, вынесенного  в  название
заведения.
     Эта точка называлась "Пицца-бар  "Александр". Кроме пиццы, симпатичная,
вульгарного  вида девица  разносила  деликатесные закуски:  бастурму,  икру,
маринованные грибы, оливки с перцем.
     Смит  с  Клячкиным  сели  у  окна,  и  Асмодей поставил  чемоданчик  на
подоконник, порадовавшись, что проблем с этим не возникло.
     За обедом они говорили на общие тьмы: о сравнительной стоимости жизни в
России и  других  странах, о  политических  и  экономических перспективах, о
криминальной обстановке в Москве.
     -- Да, совсем забыл. -- Смит извлек из дорогой кожаной папки  две яркие
коробочки. -- Препарат, поддерживающий внутриклеточный обмен в печени. Очень
рекомендую. Нам с вами не следует забывать о здоровье.
     -- Спасибо.  Давайте за него и выпьем. В больнице  мы были лишены такой
возможности.
     Они  допили остатки водки из  плоской,  как фляжка,  бутылочки  с яркой
этикеткой "Смирнофф". Асмодей удовлетворенно отметил, что водка настоящая.
     --  Вы  внимательно  читаете  газеты?  --  поинтересовался  Смит, когда
принесли кофе.
     -- Скорее нет, чем да. -- Асмодей отхлебнул горячей черной жидкости без
вкуса и запаха.
     Американец медленно открыл папку.
     "Наверное, у него там тоже диктофон", -- подумал Клячкин.
     -- Просмотрите  две  статьи. --  Смит  положил на  стол  газеты. -- Вот
здесь: "Куда же делось мыло? ".
     Он указал пальцем.
     -- И вот: "Мыло для подземной войны".
     -- Похоже, вы всерьез  заинтересовались  мылом, -- пробормотал Асмодей,
приступая к чтению.
     Роберт   Смит   неторопливо   прихлебывал  скверный   кофе,   незаметно
рассматривая  сидящего  напротив  человека.  Гладко  выбрит, пахнет  хорошим
одеколоном, достаточно уверенно держится,  одет в неплохой по здешним меркам
костюм. Он  образован,  грамотен,  коммуникабелен,  охотно  идет на контакт.
Словом, подходит по всем статьям. Если только он  не работает  на КГБ. Как и
все    его   коллеги,   Смит   внимательно   следил   за    изменениями    в
организационно-штатном   устройстве   российской   контрразведки  и  знал  о
происходящих переименованиях, но называл ее  исключительно  по аббревиатуре,
известной в мире на протяжении многих десятилетий.
     Пока  все  проверки дали  отрицательный  результат, но  это  ничего  не
значит.  В  разведке  всегда  подозревается   худшее.  Исходя  из  подобного
принципа,  Смит не исключал, что гражданин России  Клячкин выполняет задание
властей,  а  в  демонстративно  выставленном   на  подоконнике   "дипломате"
находится  записывающее устройство. Хотя  так грубо  и  примитивно, конечно,
никто  не работает. А с другой  стороны  --  чем  проще,  тем  надежней.  Не
попросишь  же доброго товарища, к  которому расположен  всей душой:  "Открой
чемодан,  проверим,   что  там   внутри!"   Какие,  после  этого,  к  черту,
психологический  контакт  и взаимное  доверие!  Тем более если устройство  и
есть,  его так просто не распознаешь: какая-нибудь  пластинка  с нанесенными
микросхемами, зашитая в кожвинил -- надо кромсать ножницами на куски.
     Смит допил кофе и вздохнул. И вообще, если его "водит" КГБ, то записать
могут как угодно.  Зайдут  со стороны  кухни, прикажут официантке -- русский
народ на эти дела дисциплинирован, --  она  и засунет магнитофон  в передник
или  поставит   микрофон   в  салфетницу   на  соседний   столик.  Разведчик
прощупывающе  осмотрел карман  на переднике  приближающейся  официантки.  Та
поняла взгляд по-своему и слегка улыбнулась.
     -- Еще два кофе и сигареты.
     Теперь  американец  осматривал  ее  сзади,  но  уже по-другому: обычная
мужская  оценка талии, бедер,  ног.  Смит знал,  что  мания преследования  и
патологическая  подозрительность  -- профессиональная  болезнь  разведчиков.
Очень  важно  уметь  переключаться. Если  не получается --  надо  уходить  в
отставку, иначе окажешься пожизненным клиентом психиатрических лечебниц. Или
осужденным  на  пожизненное  заключение. Здесь  пока  сверхдолгих  сроков не
ввели, но десять-пятнадцать лет в российской тюрьме -- вряд  ли более мягкая
мера.
     Смит вздохнул еще раз.
     Ему ничто не угрожает.  Он не получает секретных сведений, не подрывает
обороноспособность страны пребывания. То, о чем он собирается  просить, даже
записанное на десять пленок, не способно  послужить основанием для обвинения
в шпионаже.  А дальше, по ходу дела,  подлинное лицо  больничного сотоварища
обязательно проявится.
     -- Ваш кофе. -- Официантка откровенно строила глазки, но он не  обратил
на нее никакого внимания.
     "Сам себя пугаю, сам  себя  успокаиваю, --  подумал разведчик. --  Надо
уходить с оперативной работы".
     Он  давно  собирался  сменить  "поле"  на  уютный  кабинет руководителя
регионального  сектора  ЦРУ.  Африка,  Монголия, Россия...  Он  хорошо  знал
тамошние условия, резидентуры, агентурную сеть. Решение вызрело. Но...
     Для того  чтобы уйти  красиво и с почестями осесть в Лэнгли,  следовало
под  занавес добиться хорошего результата. Землетрясения в  Сан-Франциско  и
Лос-Анджелесе дали  пищу не только для бульварной  прессы. Сенатский комитет
по разведке и национальной безопасности рассматривал вопрос о "руке  Москвы"
и   направил   соответствующее   задание   Центральному    разведывательному
управлению.  Подтвердить  или  опровергнуть  подозрения  о  причастности   к
катастрофам советских  спецслужб  должен  был специальный  агент  по  особым
поручениям Роберт Смит.
     Причем  успех  возможен  только при положительном результате. Никто  не
запомнит человека, сказавшего: "Джентльмены, это ошибка.  Москва не имеет  к
землетрясениям ни малейшего отношения! Да  и  зачем им  это нужно? Придумать
такое  мог  только полный  идиот, страдающий паранойей со  времен  "холодной
войны".
     Другое дело  -- герой, разоблачивший злодейские  происки. Или  хотя  бы
подтвердивший   их   возможность,  пусть  и  не  сумевший  добыть  полных  и
неопровержимых доказательств.
     А  когда речь идет о  глубоко спрятанных секретах, почти всегда  вместо
доказательств довольствуются  вероятностью,  особенно  когда  она достаточно
высока. Оценку же степени вероятности дает добывающий информацию сотрудник.
     Даже если эти умники  из Совета по надзору за разведкой поставят выводы
агента под сомнение, -- ну и что? Сами они не сунутся "на холод",  и послать
некого. Последней инстанцией остается вернувшийся оттуда офицер -- вызовут и
устроят перекрестный допрос. А Роберт Смит знал, что ответить.
     --  Интересно.  -- Асмодей  отложил  прочитанные  газеты.  --  А  какое
отношение все это имеет ко мне?
     Разведчик внимательно  смотрел  на  сидящего напротив  человека.  Успех
специального  агента Роберта  Смита зависел  от него во  многом.  Если не во
всем.
     -- В России  сейчас много сенсаций. -- Смит аккуратно  сложил газеты  и
спрятал  в  свою папку. --  То сообщают  о заговоре  против Президента, то о
миллионных счетах членов правительства в швейцарских банках...
     Асмодей  пил  остывший кофе и  слушал.  Межуев не  говорил ему,  о  чем
поведет  речь Роберт Смит. Асмодей был уверен, что контрразведчик этого и не
знает.
     --  Я не хочу лезть в политику и скандалы. А вот возможность "подземной
войны" не оставит  читателей  равнодушными. Даже если статьи правдивы только
наполовину. Или на  четверть.  Или вообще не  содержат правды! Одним словом,
тема беспроигрышная, и я хочу за нее взяться...
     Асмодей молча ждал продолжения.
     -- Вас я прошу  выступить в роли  репортера. У русских  газетчиков  это
называется  "нештатный  корреспондент"  или  "корреспондент на  гонораре". Я
плачу гонорар, вы помогаете собирать материал для статьи.
     -- Фотографировать секретные военные объекты?
     --  Избави  Бог! Вы встретитесь  с  социологом Каймаковым  и  попросите
разрешения ознакомиться с собранными им материалами. Узнаете фамилию бывшего
солдата,  которого он  обозначил только буквой Б. Спросите,  что  не вошло в
текст.  Поинтересуетесь  источниками  его  осведомленности.  Может,  имеются
какие-то  документальные материалы, в одном месте  он на  это  намекает.  За
оказание содействия заплатите ему, сколько скажет.
     Все совершенно законно и легально.
     -- А как я объясню свой интерес?
     -- Согласитесь,  вам это  сделать  легче,  чем мне.  Скажете,  что тоже
пишете  статью,  или диссертацию,  или  принадлежите к  пацифистам  и хотите
разоблачать военщину. Мне же надо двое суток доказывать, что я не агент ЦРУ.
И довольно много шансов за то, что он мне не поверит.
     Асмодей сделал  вид, что  задумался.  Смит  опустил на  скатерть  узкий
конверт.
     -- Здесь аванс. Две тысячи долларов.
     Асмодей посмотрел на него.
     -- Прогуляемся? Здесь ужасно накурено.
     Конверт он небрежно сунул в карман.
     "Правильно говорится: деньги идут к деньгам", -- подумал он, поднимаясь
из-за стола и подхватывая "дипломат".
     Межуев сказал, что пленки хватит на два с половиной  часа записи. Время
на  исходе. Асмодей нажал замаскированную кнопку выключения  аппаратуры. Это
логически  мотивировано  и  не  должно  вызвать  подозрений.  Но  ничего  не
произошло:   запись   продолжалась.  Замаскированная  кнопка  выполняла  Две
функции: выключала бдительность Асмодея и фиксировала момент, с которого  он
считал нужным закончить запись.
     -- Хорошо, Роберт, -- сказал Асмодей,  когда  они вышли  на улицу. -- Я
окажу вам помощь и  даже готов  считать  ее обычной репортерской работой. Но
мне нужна ответная услуга, более существенная, чем деньги.
     -- Рад помочь.
     Смит     действительно     обрадовался.     Когда    агент    проявляет
заинтересованность, обычно он работает на совесть.
     -- Выезд в США,  минуя таможенный контроль. Например, через Прибалтику.
И гражданство США по прибытии. Ваша газета может это устроить?
     Смит весело рассмеялся.
     --  У вас хорошее чувство юмора, Виктор. Думаю, мы сможем это устроить.
Наша газета имеет очень большое влияние.
     Смит продолжал смеяться. Он испытывал облегчение: раз агент решает свои
личные, "шкурные" вопросы  с подозрительным чемоданчиком в  руках -- значит,
никакого  магнитофона на интегральных схемах  в нем  нет. Потому  что каждый
разведчик  знает: у этих штучек очень большой ресурс записи и они никогда не
выключаются.
     Отпечатанная в одном экземпляре, копия  звукозаписи  имела ряд пометок.
Читавший  первым  Межуев  просто  отчеркнул  карандашом наиболее  интересные
места.  Дронов  черными чернилами на полях  наложил  свои резолюции.  Теперь
Верлинов зеленой пастой накладывал свои.
     Против  диалога о газовом пистолете  Дронов написал: "Изъять к чертовой
матери!", Верлинов начертал:  "Не обижая А., разъясните, что на операции его
лучше не брать".
     Упоминание   Смитом   двух   газетных  статей   сопровождалось   черным
восклицательным знаком и двумя зелеными.
     Задание,  данное Асмодею, Дронов оценил  большим  "плюсом",  а Верлинов
написал: "Поощрить инициатора разработки".
     Наконец, все, что  шло  после  имитации отключения записи, сопровождала
черная линия и нервная фраза: "Разработать мероприятия  противодействия. Вот
гадюка!"  Зеленая  резолюция  выглядела  более лаконичной: "Т. Межуев. Прошу
переговорить".
     Отложив  документ,  Верлинов  задумался.  Его человек  в  правительстве
сообщил, что  новый начальник  Федеральной службы  контрразведки  не намерен
мириться с  автономией  одиннадцатого  отдела.  И при  нынешней  расстановке
политических сил противостоять ему вряд ли удастся.
     Почтительно  постучав, в кабинет вошел начальник  секретариата. По лицу
было видно, что он принес не самые лучшие новости.
     -- Факс на ваше имя, -- доложил он, не глядя в глаза. -- "В трехдневный
срок  подготовить документы для аттестации сотрудников бывшего одиннадцатого
отдела  упраздненного КГБ СССР.  В связи с предстоящей реорганизацией отдела
представить  материалы  для   ревизии  финансовохозяйственной  деятельности,
которая  поручена финансово-плановому  управлению ФСК Российской  Федерации.
Подготовить оперативные дела и материалы для проверки комиссией, назначенной
руководством ФСК  РФ. Подпись: директор  Федеральной службы контрразведки...
".
     "Это конец!" -- подумал Верлинов, а вслух сказал:
     --  Сколько  раз нас  подмять пытались,  не помните? И я не  помню. Как
работали, так и будем работать! Обоснование для Президента я сам подготовлю!
     На лице генерала не дрогнул ни один мускул,  голос был уверенный, как и
всегда.  Начальник  секретариата  вышел  успокоенным, а  через полчаса  весь
личный  состав узнал, что грозная депеша --  всего-навсего очередная попытка
прибрать отдел к рукам, обреченная, как и все предыдущие, на провал.
     Когда Государственная дума переходила к обсуждению вопросов, выделенных
в повестке дня в раздел "Разное",  на трибуну  прорвался  депутат  Чесноков,
известный как сдержанный центрист. Сейчас он был возбужден и нервно потрясал
газетами.
     --  В обстановке  полной бесконтрольности военные  проводят  чудовищные
эксперименты,  вызывая  искусственные землетрясения! Журналисты  и социологи
провели   специальные  исследования  и  привели  убедительные   факты!  Есть
свидетели, документы,  заключения экспертов.  Нет только  одного: реакции со
стороны власти! Два обоснованных газетных выступления  не привлекли  ничьего
внимания!  Я  предлагаю   создать  специальную  комиссию   по  расследованию
изложенных здесь фактов!
     После  Чеснокова  выступили еще четыре  депутата. Все они читали статьи
"Куда  же  делось  мыло?" и  "Мыло  для  подземной  войны", слушали передачи
зарубежных  радиостанций  и  были   очень  озабочены,  а  потому   требовали
парламентского расследования.
     Обычно  идеи  расследований  поддерживают  все депутаты,  независимо от
политической окраски. Возражают лишь те, против кого эти расследования могут
обернуться.
     Наученный горьким опытом предшественников,  спикер  проявил мудрость  и
предложил заслушать мнение представителей Министерства обороны.
     По  случайному  стечению  обстоятельств  в  зале  оказался  заместитель
министра, которому тут же предоставили трибуну.
     К  удивлению  присутствующих,  генерал-полковник  сказал,  что  военные
заинтересованы в поддержании незапятнанной репутации армии и в  разоблачении
враждебных   наветов,  а   потому  полностью   поддерживают  идею   создания
парламентской комиссии, которая сумеет установить объективную истину.
     Проголосовали  почти единогласно,  против  были всего четыре  депутата,
которые   всегда   голосуют   против,   демонстрируя  таким   образом   свою
самостоятельность и самобытность.
     Когда  Верлинову  позвонили  и  сообщили,  что   комиссия  создана,  он
отреагировал довольно сдержанно.
     -- Если проверка затянется, никакого смысла в ней уже не будет, -- сухо
сказал генерал и  положил трубку, вернувшись  к  подготовленному оперативным
отделом плану ликвидации преступных сообществ. Покойные  Лепешкин и Медведев
назвали сорок два активно действующих преступника, имеющих  солидный  вес  в
криминальном  мире,  и  несколько десятков более мелких  фигур, совершающих,
однако, тяжкие  преступления. Кроме  того,  они засветили  восемь  притонов,
четыре катрана и шесть мест укрытия лиц, находящихся в розыске.
     Оперативный  отдел рассчитал, что  для  проведения  операции  требуется
двадцать  групп  захвата  из   трех  бойцов  каждая,   пятнадцать   легковых
автомобилей, два крытых грузовика и четыре микроавтобуса.
     Для приема и  сортировки задержанных  требовалось десять сотрудников  и
пять помещений площадью по тридцать квадратных метров.
     Необходимы  также  четыре  группы  документирования  из  двух  человек,
снабженных достаточным  запасом "сыворотки правды", резервные группы захвата
для выезда по новым фактам, конвой и охрана задержанных.
     В  случае ликвидации  преступников  своими силами следовало создать три
группы исполнителей,  при передаче их традиционным органам правоохраны такой
необходимости не возникало. Аналитики просчитали более высокую эффективность
первого  варианта.  В  противном  случае  восемьдесят процентов  задержанных
окажутся на  свободе через трое суток, еще шестнадцать  --  через десять. По
существу, операция тогда не имела смысла.
     Первый вариант обещал  снижение уровня тяжких преступлений на девяносто
пять  процентов,  что  должно   ощутимо  изменить  криминальную  обстановку.
Благодарным  жителям  останется  проголосовать  за того,  кто умеет наводить
порядок.
     Верлинов  откинулся  на  спинку  кресла  и  закрыл  глаза.  Сейчас  для
одиннадцатого  отдела  наступил  крайне  опасный момент,  противнику  нельзя
давать ни  малейшего повода. Поэтому чистку  Москвы от преступных  элементов
придется отложить до начала работы переходного правительства. А этот  момент
следует  максимально приблизить,  значит,  надо  форсировать  "Расшифровку",
важнейшим элементом которой являлась начатая вчера операция "Пески".
     Верлинов  поднял  трубку  высокочастотной  правительственной   связи  и
соединился с министром национальной безопасности Туркменистана.
     -- Салям алейкум,  дорогой! -- радостно  отозвался тот. Но Верлинов  не
слишком обольщался доброжелательным тоном. Четыре-пять лет назад, когда  КГБ
был всесоюзным  монолитом, -- тогда да... А  сейчас готовность  помочь могла
ровным счетом ничего не значить.
     --  Встретили  твоих  людей  на  узбекской   границе,  все  решили  как
положено...
     Точка  проведения  операции  находилась  на  юго-востоке  Туркмении,  в
треугольнике между Узбекистаном и Афганистаном.  По прямой линии от Ашхабада
до  нее  было  семьсот  двенадцать  километров,  от  Ташкента  --  четыреста
девяносто,  от  Душанбе --  двести  шестьдесят.  Поэтому  борт,  выполняющий
спецрейс  с  группой  и  техникой   для  операции  "Пески",  приземлился   в
душанбинском аэропорту.
     Но суверенность республик не способствовала беспрепятственному движению
даже  по кратчайшему пути. Генерал  Верлинов  задействовал  старые  связи  в
министерствах безопасности Таджикистана, Узбекистана и Туркмении,  однако до
последнего      не      был      уверен     в      успешном      прохождении
двухсотшестидесятикилометрового маршрута.
     Сложнее   всего   пришлось   в   Таджикистане,   раздираемом  клановыми
междуусобицами. Помощник  президента по  делам  национальной безопасности  и
старый  приятель  Дайр  заверил,  что  все  будет  хорошо,  однако  Верлинов
подстраховался,  подкрепив  полученное  обещание  российским  мотострелковым
батальоном,  оцепившим  место   разгрузки  военно-транспортного  самолета  и
сопроводившего группу до границы.
     В Узбекистане их  встретили сурхандарьинские чекисты и без происшествий
провели по своей территории.
     Теперь  старый  знакомец,  улыбчивый  рыхлый Ашур, подтвердил  прибытие
специальной группы на место.
     -- Спасибо, -- сказал Верлинов. -- Я твой должник.
     -- Какие счеты, дорогой! -- заливался Ашур. -- Приезжай в гости, барана
резать будем, плов делать будем, все как положено...
     На Востоке принято улыбаться.
     Приветствовавший гостей  на  таджикской  земле  Дайр  --  сухощавый,  в
аккуратном европейском костюме, золоченых очках, наблюдая за разгрузкой, все
время улыбался.  Он  умел определять  номенклатуру  военных  грузов  даже  в
ящиках, брезентовых чехлах и под маскировочной сетью.
     Вечером,  за богатым дастарханом, он ел белый плов  с горохом и жареную
баранину,  улыбаясь,  поднимал наполненный водкой  стакан,  адресуя  учтивые
слова  сотрапезнику -- бородатому крепкому человеку в национальной  одежде с
обветренным, обожженным солнцем лицом.
     --  Много  пулеметов,  --  деловито  докладывал он  в  перерывах  между
здравицами. -- Больше десяти. Снайперские  винтовки, "стингер", еще какая-то
труба,  вроде гранатомета... Пистолеты двадцатизарядные,  гранаты...  Машина
под  брезентом,  что-то  непонятное  в   ящике,  бурильная  установка,  тоже
замаскированная...
     Улыбаясь,  Дайр произнес  очередной тост, на этот раз --  за победу, за
освобождение Таджикистана.
     -- Генерал, что мне звонил, большая шишка  в КГБ. Вел секретные военные
проекты. И сюда он неспроста людей послал. Что-то затевает на границе...
     Сотрапезником  улыбчивого  Дайра  был  один  из  руководителей движения
Исламское освобождение Таджикистана.
     Движение  объединяло  боевиков  оппозиции,  оставшихся   на  территории
республики, и вооруженные отряды,  укрывшиеся  в  Афганистане,  поддерживало
тесные контакты с моджахедами генерала Дустума.
     В  случае свержения  нынешнего  правительства  сидящий  за  дастарханом
человек  становился видной фигурой в новом  руководстве  страны. Пока  же он
обдумывал материальные, военные и политические выгоды от нападения на дерзко
проникших в их края неверных.
     И улыбался в ответ Дайру.





     Весть о новых людях разносится в пустыне довольно быстро. Ответственный
за  контакты с местным населением  Сайд на  родном  языке охотно рассказывал
всем   желающим,  что   экспедиция   ищет   воду.  Такое   объяснение  очень
правдоподобно  и легко  принимается за  правду: там, где страдают  от жажды,
свято верят в чудо -- бьющий из  песка фонтан  бесценной  жидкости. Все, что
поддерживает надежду, принимается без особых размышлений.
     Только  туркменские чекисты вряд ли поверили в  легенду, особенно после
того,  как Васильев  перед  расчехлением грузов настоял на их возвращении  в
город, благодарно уверив, что необходимости в дальнейшей помощи нет.
     Если бы житель ближайшего населенного пункта -- поселка Мукры подошел к
лагерю  "искателей  воды",  он  подумал  бы,  что  снимается  кино:  буровая
установка  с  иностранными надписями,  потрепанный "Додж"  с номерами  штата
Калифорния, два  человека -- высокий рыжий европеец и сухощавый азиат в явно
ненашенском  облачении:  ярко-оранжевых  касках и синих полукомбинезонах  --
центральные   фигуры  происходящего,  именно  вокруг  них  суетились  то  ли
ассистенты  режиссера,  то ли операторы. Единственное, что не  вписывалось в
версию  киносъемки, -- отсутствие  кинокамер  и  большой  отряд  охраны,  по
численности почти вдвое превосходящий основную группу.
     Бойцы  в  камуфляжных  спецкомплектах  "Пустыня-92"   кольцом  окружили
лагерь,  контролируя  подходы  к  нему.  Сами   они  оставались  практически
незаметны  даже  с десятка метров, но  у аборигенов не  было  никаких шансов
увидеть происходящее возле буровой установки.
     --  Так  тоже не пойдет.  --  Богосов  устало  оторвался от  блестящего
цилиндрика, окуляр которого имитировал  видоискатель видеокамеры. -- Саксаул
в кадре, а его никак не спутаешь с креозотовым кустарником.
     --  Можно вырубить, --  сказал  Васильев.  Он был  в  светлом пустынном
камуфляже,   на  голове   широкополая  шляпа   с   пробковой   прокладкой  и
вентиляционными отверстиями, темные очки, лицо  успело обгореть. Пистолет он
носил скрытно, под комбинезоном, карман над коленом оттягивала граната.
     Богосов покачал головой.
     -- Там еще характерный рельеф.
     В задачу специалиста инсценировок входило не допустить в кадр ни одного
идентификационного признака. Угол  падения тени, приметный бархан или такыр,
промелькнувшая кобра могли выдать подлинное время и место действия.
     Поэтому Богосов работал  очень кропотливо. До вылета он  замучил рыжего
"геолога" расспросами  о приметах и характерных  особенностях "Доджа",  типе
шин, одежде, погоде в этот сезон. Уже два дня инсценировщик не мог подобрать
безупречную композицию.
     Бывший  нелегал начал  нервничать  и  сменил излюбленный  напиток.  Всю
дорогу и первый день он пил только чай.
     -- Передвинем буровую  на семь  метров вправо,  а снимать будем отсюда,
тогда нормально! -- крикнул помощник Богосова, и тот направился апробировать
своим окуляром новую точку.
     "Иван Петрович  Иванов"  прошел в  палатку,  достал из  аккумуляторного
холодильника  бутылку,   плеснул   в  пластиковый  стакан  и  быстро  выпил.
Гипнотизер  Верлинова за  несколько  дней  привел его в  норму, он  спокойно
перенес перелет  и  суточное  продвижение  через территории  трех республик.
Внезапно вновь накатила мутная волна страха и душевных переживаний. Он знал:
всему виной  возвращение  туда,  куда  возвращаться  нельзя.  Ведь  то,  что
остальным  казалось  инсценировочной  площадкой,  для него  являлось  куском
прошлой жизни.
     Это  его машина стояла неподалеку от буровой. Этот  номер он получал  в
дорожной полиции  штата Калифорния. И пески  вокруг были песками Мохаве.  Но
если  машина  специально  сделана  похожей,  а  номер искусно  изготовлен  в
лаборатории  КГБ, если  за  тентом  палатки  вовсе  не Мохаве,  а  тщательно
подобранный  уголок на противоположной  стороне земного шара, то кто есть он
сам?
     За несколько минут водка  успела согреться, и очередная порция прошла с
трудом. Еще труднее оказалось удержать ее внутри.
     Кто есть он сам? Кто стоит в двадцати футах, улыбаясь  неизвестно чему?
Ведь Чен мертв.  Он сам убил Чена. Пусть без умысла -- это  дела не  меняет.
Чен не  был кадровым сотрудником Центра, значит, его жизнь не шла ни в какое
сравнение с жизнью майора Свиридова.
     Он  удивился, что  помнит  свою  фамилию. За  десять  лет  блужданий по
пустыням Большого Бассейна он привык к другому имени  и  здесь представлялся
им.
     Нет, он  предупредил Чена! Тот вернулся  сам, видно, надеялся успеть...
Значит,  крови товарища  на нем нет... Он убил  только  того парня,  который
пришел  за  их  жизнями.  Самооборона.  Обычная  самооборона. А  с  Ченом --
несчастный случай. Да.
     Он допил водку. Теперь она стала почти горячей, и удержать ее внутри он
не  смог. Только успел выбежать из палатки. Вытерев рукавом  рот, огляделся.
Двое громил из "Альфы" смотрели на него с нескрываемым презрением.
     -- Знал я одного такого героя, -- нарочито  громко сказал один другому.
-- Он сделал дойной коровой  ближайший бар  и  пил там с  утра до вечера.  А
заодно сдаивал молочко --  слухи  и сплетни, которые  передавал в Центр  как
агентурную информацию.
     -- Это вы про меня? -- Он  подошел к ним вплотную и поманил пальцем. --
Моей дойной  коровой был атомный полигон в Неваде, -- почти прошептал он. --
А  молочком  -- дейтериевая  бомба с  лазерной накачкой. Ясно?  Только  сами
понимаете...
     Он приложил палец к губам.
     -- Хотите  выпить? Кстати,  вы не  знаете: если человека  разорвало  на
куски, он может ожить? Хотя откуда вам знать!
     Безнадежно махнув рукой, он направился к китайцу.
     --  Ты же настоящий  Чен! Помнишь,  я сказал: сейчас  взорвется, отойди
подальше? Я сказал это! Почему ты вернулся? Почему?
     Он вцепился во влажную рубашку, китаец недовольно высвободился и отошел
в сторону.
     -- Дружище,  Джек! -- Васильев обнял его за плечи. -- Тебя разморило на
солнце, надо немного отдохнуть. И больше ни капли...
     Джек-Иванов-Свиридов протестующе замычал.
     -- Да, ни капли! -- твердо повторил Васильев, увлекая его в палатку. --
Богосов  нашел   нужный  ракурс,  завтра  будем  заканчивать.  Поэтому  надо
держаться в форме...
     --  Знаешь что?  -- Бывший разведчик нервно оглянулся. -- Я чувствую --
мне отсюда не выбраться.
     -- Не ерунди...
     -- Чутье... Оно никогда не подводило. Я и там почему живым остался? Как
толкнуло что -- заглянул в сумку к этому парню... А там взрывчатка с часовым
механизмом! Я и передвинул стрелки назад. Но Чена предупредил!
     -- Сейчас отоспись и придешь в норму.
     --  Я  еще  в  Москве чувствовал, никак не  хотел  лететь, ваш  генерал
уговорил... И мне конец, и всем...
     Васильев затащил его в палатку.
     -- Отдыхай. Некоторые еще и чертей видят...
     Буровую  и  "Додж"  закрыли  брезентом.  Васильев  уменьшил  количество
постов. Теперь охрану несли четыре снайпера, нацелившие "СВД" во все стороны
света, их подстраховывали два автоматчика.
     Все  остальные  собрались под огромным брезентовым навесом, где молодой
парнишка -- единственный  в группе рядовой срочной службы накрывал сдвинутые
в ряд складные столы.
     -- Что на обед, Вова?
     -- Борщ  сварил, --  весело отозвался  повар. --  Сайд  лепешки  свежие
привез. На второе,  извиняйте, консервы.  Топлива не  хватило, когда саксаул
запасал, не рассчитал... Зато компот есть!
     Тридцать две  ложки ударили об  алюминиевые миски. Кроме находящихся  в
дозоре,  не  хватало  двоих:  Джек  тяжелым сном забылся в  палатке, старший
десятки "альфовцев" поехал за тридцать километров на погранзаставу.
     Границу охраняли смешанные российско-туркменские  погранвойска. Офицеры
в основном -- русские, солдаты -- местные.
     Замкомандира заставы тоже оказался русским.
     -- Вороненков, --  начинающий тяжелеть  мужик лет  сорока, с кирпичным,
как у туркмена, лицом протянул руку.
     --  Мне  вчера сообщили:  целая армия прибыла,  с оружием, -- улыбаясь,
рассказал  он.  --  Звоню  в  округ   --  никто  не  знает.  В  министерство
национальной безопасности -- они  в курсе. Москвичи, говорят, воду ищут. Ну,
насчет воды не поверил, но успокоился: свои как-никак...
     Распив с земляком бутылку  водки,  руководитель  десятки через два часа
вернулся в лагерь.
     -- Граница спокойная, -- пересказал он Васильеву полученную информацию.
--  На  той стороне  несколько  лагерей  таджикских беженцев  --  километров
семьдесят -- сто ближе к востоку. Сюда они не  лезут, контрабандисты изредка
проходят, но  стараются в бой не ввязываться. Там  на заставе всего тридцать
солдат, меньше, чем нас... Но он свою частоту дал, позывной: если что,  мол,
вызывайте -- поможем.
     -- Обойдется, -- сказал Васильев. -- Завтра закончим -- и домой.
     Никогда нельзя загадывать благополучный исход рискованного предприятия,
а  уж если это делаешь, надо обязательно постучать по  дереву.  Васильев  не
придавал значения приметам, к  тому же и дерева под рукой не было. Возможно,
именно поэтому все так и получилось.
     А  может, роль детонатора сыграла политическая  ситуация на прилегающей
территории Афганистана. В лагерях беженцев из Таджикистана, или "оппозиции",
как  сами  они  себя называли,  хотя  на  самом  деле  являлись  незаконными
вооруженными  формированиями проигравшего клана Бобо Сайгака,  моральный дух
падал с каждым днем.
     Надежды  на  быструю победу и  захват  власти  не  оправдались, не  они
вылавливали и резали скрывающихся врагов, наоборот -- враги торжествовали, а
самим  приходилось отсиживаться на чужой  рыже-коричневой каменистой  земле,
покрытой уродливыми синими пятнами палаток.
     И  уничтожить  границу не удалось, потому что предатели договорились  с
неверными -- новые  силы, оружие и  техника потекли  на  заставы  из могучей
России.  Вертолеты,  БТРы,  легкие  орудия... Каждый  налет обходился теперь
большой  кровью, а если сидеть без дела в убогих, наполовину зарытых в землю
лагерях, боевой дух угаснет совсем.
     К тому же генерал Дусту  м, контролирующий северную часть  Афганистана,
выражает  недовольство  скоплением  на его  территории  крупных  вооруженных
отрядов. Он терпелив,  пока существует вероятность, что беженцы победителями
вернутся на свою землю, сохранив теплые чувства к приютившему их соседу.
     Но  стоит   надежде  исчезнуть   --  и   они  мгновенно  превратятся  в
нерегулярные  боевые  силы, дестабилизирующие  обстановку  на подконтрольных
территориях.
     Поэтому штаб Исламского освобождения Таджикистана решил воспользоваться
удобным  случаем и  провести  операцию в  приграничье  Туркмении. Российская
группа как  нельзя  лучше олицетворяет собой  образ врага, к тому же  они  в
шпионских  целях  бесцеремонно  вторглись   на  священную  исламскую  землю.
Захватив  документы, технику,  пленных,  можно раздуть большой скандал...  К
тому же трофеи, оружие. И самое главное: возвратить ощущение победы сникшим,
растерянным бойцам, встряхнуть все лагеря  оппозиции  --  слухи  разлетаются
быстро. А для укрепления дружбы с моджахедами привлечь к операции когото  из
полевых командиров.
     "Директору Федеральной службы контрразведки Российской Федерации.
     Реорганизация  Министерства  безопасности  России в  Федеральную службу
контрразведки  резко  сузила круг вопросов, относящихся к ведению последней.
Задачи, решаемые одиннадцатым отделом, не входят в компетенцию ФСК.
     В связи  со спецификой деятельности  одиннадцатый  отдел в системе  КГБ
СССР  обладал  фактической   самостоятельностью,  которая   сохранилась   до
настоящего    времени   и    выражается   в    целевом   финансировании    и
материально-техническом обеспечении.
     Нами  подготовлено и  внесено Президенту России  и  в  Правительство РФ
обоснование    о    придании   одиннадцатому   отделу   правового    статуса
самостоятельного  органа  и  реорганизации его  в  Министерство  внутреннего
контроля РФ.
     С  учетом  изложенного  "Ваши  предписания  об  аттестации  сотрудников
отдела,  проверке  его оперативной  и  финансово-хозяйственной  деятельности
являются неприемлемыми и не могут быть выполнены.
     Генерал-майор госбезопасности Верлинов".
     Размашистая  подпись   черными   чернилами   выглядела   солидно.   Еще
внушительнее  она  бы  смотрелась  в обрамлении другого  печатного текста --
например:   "Министр    внутреннего   контроля   России    Верлинов".   Или:
"Премьер-министр Верлинов". Или...
     Верлинов вручил документ начальнику секретариата.
     -- Отправьте немедленно.
     -- Есть!
     -- Как те два письма?
     -- Доставлены  вчера вечером.  Вручили  лично  премьеру,  а  второе  --
первому помощнику Президента.
     -- Хорошо, идите!
     -- Есть! -- Седой подполковник, как всегда, четко развернулся кругом.
     Верлинов встал из-за стола и прошелся по кабинету.
     Итак,  бунт начат.  Мятежный  корабль  вышел из  кильватерной  колонны,
поднял собственный флаг и высказал свои требования. И хотя они обоснованны и
продуманны, а  предложения  логичны  и  полезны, хорошо бы восставшим, кроме
справедливости и правильности,  иметь  на  борту  мощную артиллерию. Крупный
калибр действует куда убедительней самых верных и безошибочных аргументов.
     Генерал нажал клавишу селектора.
     -- Машину к подъезду.
     А оказавшись в бронированном салоне, уточнил маршрут следования:
     -- В институт.
     Он никогда не оповещал о своих планах заранее, ибо слишком хорошо  знал
цену излишней осведомленности даже самого близкого окружения.
     Бывший   руководитель  темы  "Сдвиг"   Данилов   исполнял   обязанности
начальника  института.   Впрочем,   он   по-прежнему   курировал   подземные
исследования.
     --   Пойдем  посмотрим   хозяйство,   --   сказал   генерал,   дружески
поздоровавшись с ученым. -- Что есть наиболее эффективное и реальное?
     --  Пожалуй, менталка. -- Данилов  пропустил  начальника  одиннадцатого
отдела в дверь перед собой.
     А  когда они  прошли половину длинного коридора в  лабораторный корпус,
добавил:
     -- И "Сдвиг" практически полностью отработан.
     "Отменная интуиция", -- подумал генерал.
     За  несколько  лет  Данилов  проделал  стремительный  путь   вверх:  от
рядового,  пусть  и  талантливого  разработчика до  практически руководителя
мощного,  с  широкими  финансовыми  возможностями  и   уникальными,  хотя  и
специфическими, научными задачами института. Он получил  квартиру, служебную
дачу,  имел  возможность  купить  по  доступной  цене машину,  но отказался,
довольствуясь "персоналкой".
     Он  был умным  человеком и  понимал, что продвижением обязан Верлинову.
Через   месяц   бывший   начальник   института,    проходящий   госпитальное
обследование,  уйдет  на  пенсию,  и  он станет  полноправным руководителем,
избавившись от неопределенной приставки "и, о. ".
     Значит, их интересы совпадали.
     И  все  же  Верлинов  не на  сто процентов  верил  в успех предстоящего
разговора.
     В   лаборатории   ментальных  исследований  за   толстым  стеклом   был
смонтирован  в  натуральную  величину  пульт  запуска  стратегических ракет,
используемый в вооруженных силах стран НАТО.
     -- Покажем оба варианта,  --  сказал  Данилов начальнику лаборатории --
маленькому, чернявому, похожему на грача человечку.
     -- Дистанция? -- коротко спросил тот.
     -- Неважно. Но вне пределов прямой видимости.
     "Грач" сказал несколько слов в маленький передатчик.
     -- Вариант  один -- несанкционированный запуск, -- пояснил он генералу.
-- Давайте подойдем ближе к стеклу.
     Верлинов смотрел на пульт. Вспыхнула синяя лампочка,  еще  одна, еще...
Стальная  поверхность  покрылась  россыпью  разноцветных  огоньков.  Особого
впечатления  это не производило. Но когда сдвинулась и медленно  поползла  в
сторону предохранительная  заслонка, появилось ощущение  чуда:  будто кто-то
невидимый сидел в кресле оператора  и с усилием обнажал пусковую  кнопку. Со
щелчком  перекинулся небольшой  рычажок,  затем  еще один.  Качнулась вправо
стрелка на градуированной шкале.
     -- Еще две операции, -- напряженно произнес  начальник лаборатории.  Он
заметно волновался.
     Невидимый оператор с трудом провернул контрольный ключ.
     -- Смотрите за кнопкой, -- сказал Данилов.
     Большая красная  кнопка  в  стальном  углублении  медленно  опустилась.
Зазвенел звонок.
     -- У них ревун -- это единственное отступление...
     Над пультом вспыхнула надпись по-английски.
     "Пуск произведен", -- машинально перевел Верлинов.
     Огни  погасли.  Лаборант  в белом халате вернул  все ручки  и рычажки в
исходное положение, сел в кресло оператора.
     --  Вариант   два  --  срыв  запуска.  --  "Грач"  вновь  склонился   к
передатчику.
     Лаборант  включил  пульт.  Теперь  лампочки загорелись  после  щелканья
тумблеров и нажатия кнопок. Внезапно разноцветные огоньки погасли. Вспыхнуло
аварийное табло.
     -- Перебои в сети питания, -- перевел Верлинов.
     -- Сейчас он перейдет на дублирующую систему...
     Огоньки   вновь   расцветили   серую   поверхность.  Но  теперь   заело
предохранительную заслонку, потом отказал один из тумблеров.
     --  Контрольное  время безнадежно  просрочено.  Этого  может  оказаться
достаточно. Ну  а если нет, -- начальник лаборатории потер  ладони, --  мы в
состоянии решить вопрос радикально.
     Лаборант   возился   с  упрямым  тумблером,  но  победить  не   смог  и
задействовал резервную  цепь.  Однако  контрольный ключ наглухо  заклинило и
сдвинуть его с места  не удавалось.  А тут из пульта появилась струйка дыма,
вспыхнуло табло аварийной ситуации.
     -- Запас резервных систем надежности исчерпан. Запуск невозможен.
     --  Впечатляет,  ничего  не  скажешь.  Какова предельная  дистанция? --
поинтересовался Верлинов.
     --  Девяносто  пять процентов успеха с  километра, дальше эффективность
падает  прямо  пропорционально  расстоянию.  Двумя-тремя  индукторами  можно
работать с семи-десяти...
     -- У нас запланирован поиск более сильных индукторов, отработка методик
увеличения ментальной мощности имеющихся, -- вмешался Данилов.
     -- Что ж, хорошо... А покажите мне его самого.
     -- Индуктора?
     Верлинов кивнул.
     Через  несколько  минут перед ним  стоял самого обычного  вида человек,
ничем не примечательный, в затрапезном костюме и нечищеных ботинках.
     Он явно смущался начальства и чувствовал себя неловко.
     -- Покажите  это вблизи.  -- Генерал взял  с  ближайшего стола  коробок
спичек и подкинул вверх.
     Индуктор поднял голову. Коробок резко, как от удара, изменил траекторию
и отлетел на другой конец большой комнаты.
     -- А пулю?
     Человек покачал головой.
     -- Нет. Нож отклонял, гранату.
     Генерал выставил перед собой раскрытую ладонь.
     -- Попробуйте что-нибудь сделать...
     И тут же отдернул руку. Ему показалось -- сейчас он ее лишится.
     Индуктор едва заметно улыбнулся.
     -- Это и есть воздействие?
     --  Да,  самое простое. Можно  причинить  ожог,  физическую боль,  удар
током...
     Когда, закончив обход  института, они вернулись  в  кабинет начальника,
Верлинов спросил:
     --  Вы не  пробовали  отработку  менее глобальных операций,  чем запуск
межконтинентальных ракет? Например, открыть газовый кран с полусотни метров,
оборвать тормозной шланг в движущейся машине, погрузить в воду купающегося в
ванне человека?
     Данилов развел руками.
     -- Дело в том, что индуктор не способен причинить непосредственный вред
человеку. Газовый кран -- пожалуй... Остальные варианты исключены.
     -- Ну  ладно. Вы  слышали, что наш  отдел собираются упразднить? -- без
всякого перехода спросил генерал.
     -- Был такой слух. Насколько обоснован -- не знаю.
     -- Пришло требование на аттестацию сотрудников,  проверку оперативной и
финансовой деятельности.
     -- Вот даже как...
     -- Я  отказал.  Представил наверх  обоснования, предложения,  программу
действий. Но знаешь, как сейчас решаются вопросы?
     Верлинов впервые обратился к подчиненному доверительно, на "ты".
     Тот кивнул, сохраняя молчание.
     --  Сейчас  время силы.  И если ее у тебя нет, никто  с тобой не  будет
считаться. Но у нас сила имеется -- "Сдвиг"!
     Данилов не отреагировал.
     -- Назревает катаклизм, дело не в нашем отделе -- разваливается страна.
И неизбежна большая драка!
     Если  ученый и понимал, к чему клонит Верлинов, то никак  не  обозначал
своего понимания.
     --  Мы  можем  переломить  ситуацию,  для  этого есть все  предпосылки,
разработаны  соответствующие политические планы... Но  необходим  и  силовой
вариант. Поэтому...
     Верлинов внимательно посмотрел подчиненному в глаза.
     -- Надо подготовить операцию "Сдвиг" в городе "X".
     --   В  городе?!  Исключено!  При  плотности   застройки,  многоэтажных
зданиях... Тысячи жертв...
     -- Никто не собирается ее проводить!  Но если выдвигаешь ультиматум, то
под ним должна быть козырная карта, а не блеф!
     Данилов  надолго  задумался.  Он  знал, что если  пушку зарядить, то  в
конечном счете из  нее придется стрелять.  Но он  понимал, как расценивается
отказ от  столь деликатного предложения. Кто  не с нами -- тот  против  нас.
Надо определяться -- с кем ты в  принципе. А учитывая, что в белых перчатках
не действует никто...
     -- Сетка точек при вас? -- наконец спросил он.
     --  ...Основной  функцией   Министерства   внутреннего  контроля  будет
являться выявление  фактов коррупции, злоупотребления служебным положением и
оказания  содействия организованной  преступности должностными лицами высших
органов  власти  и  управления,  а  также  принятие  мер  профилактического,
пресекательного и репрессивного характера к виновным.
     Основными  посылками  Министерства  внутреннего  контроля,   исходя  из
которых    предполагается   проведение   специальных    оперативно-поисковых
мероприятий, являются следующие:
     1. Деятельность Правительства РФ, отраслевых министерств охраны порядка
является неудовлетворительной на всех  уровнях, причем вышестоящие органы не
выполняют  присущих им контрольно-корректирующих  функций, чем  способствуют
усугублению обстановки.
     2.  Бесконтрольность  и бездеятельность  вызваны  следующими  основными
причинами: а) превалированием  личных интересов  государственных  чиновников
над служебными, которые они обязаны отстаивать по занимаемой должности...
     Читающий  ксерокопию  документа вальяжный господин  с  холеным  барским
лицом, хорошо известным  как в  России, так  и  за ее  пределами, снял очки,
оторвался от текста и добродушно оглядел аудиторию, состоящую из  достаточно
популярных политиков и чиновников  высшего уровня.  Всего в  комфортном зале
резиденции Совмина для  приема иностранных гостей собрались  десять человек.
То,  что они оставили свои дела и внимательно слушали читающего, показывало:
документу придается очень большое значение.
     -- Прямо про  тебя написано, Архипыч,  --  насмешливо проговорил он. --
Сколько  ты   триллионов   рвешь  из  государственной  казны   на  "сельское
хозяйство"?
     Интонации явственно обозначили кавычки.
     -- Я что, для себя? Народ кормить надо...
     --  Хоть здесь  не надувайся. Народ как раз накормлен,  и  не благодаря
тебе. А заботишься ты о себе и всей рати своих чинуш.
     Ввозные пошлины пробьешь -- вот тогда народу действительно жрать нечего
станет. А ты со своими дармоедами опять распределять начнешь,  опять как сыр
в масле кататься! Да?
     Голос уже был не добродушным и насмешливым, а требовательным и строгим.
     -- Только хрен так выйдет! На фонарях вас вешать станут! И нас вместе с
вами!
     Наступила напряженная тишина.
     -- Читаем дальше. -- Очки вернулись на место.
     -- ...б) прямой корыстной заинтересованностью ответственных должностных
лиц, находящихся на содержании преступных организаций...
     "Барин" вновь прервал чтение.
     -- А это о ком?
     Зал настороженно молчал.
     -- Что с ним  сегодня? --  обиженно прошептал седовласый Архипыч на ухо
соседу, тот хотел ответить, но через секунду ему стало не до этого.
     -- Не о Иване ли  Павловиче? За пошлины  на ввоз иномарок тольяттинская
группировка,  по  слухам, пятьсот тысяч  долларов  отдала. А продающие фирмы
будто бы полгода по десять процентов со скачка цен отчисляли. А?!
     -- Не знаю, не слышал, -- угрюмо отозвался сосед седовласого -- высокий
представительный мужчина с вытянутым худощавым лицом.
     --  А народ слышит! Ему-то отдуваться  за вашу  экономическую  политику
приходится!
     Вальяжный господин вернулся к тексту документа:
     --  ...в) некомпетентностью,  леностью и  недобросовестностью  основной
чиновничьей массы...
     Не  отрываясь   от   чтения,  он   обвел  рукой  собравшихся,  как   бы
распространяя данный пункт на всех присутствующих.
     --  А  вот  предлагаемые меры: проверить  доходы  и  расходы чиновников
высшего эшелона  управления,  освободив от  должностей всех,  чье финансовое
положение вызывает подозрение,  с  одновременным возбуждением уголовных дел,
расследуемых Министерством внутреннего контроля. В ходе следствия  применять
"детекторы лжи" и "сыворотку правды", завершать дознание в  течение месяца и
передавать  дела  Специальному трибуналу  Министерства внутреннего контроля.
Исполнение  приговоров  широко  освещать  в  средствах массовой  информации.
Так... Полная конфискация  имущества...  Смертная казнь за наличие  денежных
счетов в иностранных банках... По завершении  чистки верхнего эшелона власти
и   управления  новые  руководители   проводят  аналогичные   мероприятия  в
нижестоящих   органах  и  так   до   низовых   звеньев.   Учитывая   высокий
общепревентивный   эффект   начального   этапа   операции,   можно   ожидать
лавинообразного   процесса  разрушения   коррумпированной   системы   и   ее
самоочищения...
     Человек с барским лицом отложил ксерокопию документа.
     -- Основное я зачитал, там есть еще частности, но не в них дело.
     -- Куда дошли эти предложения? -- мрачно спросили из зала.
     -- Почти  до самого верха. --  Читавший  слегка  улыбнулся.  --  Почти.
Думаю, наши люди не пропустят их к адресатам. Хотя...
     Холеное лицо стало серьезным.
     -- Наверняка  есть подстраховка,  дублирующие каналы...  Есть, наконец,
газеты...
     -- После "утки" про  заговор они действуют осторожней,  -- произнес тот
же голос.
     -- Вы  знаете, что это была не "утка". И  газеты нам многое  испортили.
Так же, как портите вы -- жадностью, своекорыстием, несдержанностью.
     Читавший  предложения Верлинова встал из глубокого  кресла  и  прошелся
взад-вперед, разминая ноги.
     -- Если вы верите в успех задуманного, то почему хватаете  такие куски,
что вывихиваются  челюсти?  Или боитесь, что  завтра  для вас уже не  будет?
Похоже на то...
     Он остановился у низкого полированного столика.
     -- Но  если  наше  завтра не наступит,  то  те  куски,  что  вы  успели
ухватить, отберут! Вырвут вместе с желудками!
     Он взял ксерокопию и помахал ею.
     --  Здесь  все правильно и дельно описано. И меры предложены  толковые.
Готовьтесь получать  свою порцию "сыворотки  правды"! Она так  и называется,
Михаил Петрович? И действительно способствует правде?
     --  Это   родовое   название   специальных   психотропных   препаратов,
развязывающих   язык.   Скополамин,  пентонал   натрия...   Гарантия   почти
стопроцентная.
     Черноволосый, с ровным  пробором  мужчина  вытащил из кармана бумажник,
извлек  оттуда  темную ампулу и  показал  всем, профессионально  придерживая
двумя пальцами за донышко и игловидный носик.
     -- Хорошо, что вы  это знаете, -- раздраженно сказал Иван Павлович.  --
Но почему вы не знали о подготовке этого документа?
     -- Несправедливо,  -- прогудел  господин с холеным лицом. -- Ксерокопию
мы получили благодаря Михаилу Петровичу.
     Черноволосый невозмутимо спрятал ампулу  обратно в бумажник, а бумажник
положил в карман.
     -- И что дальше? -- спросил обиженный первым Архипыч. -- Должны же быть
разработаны контрмеры, дезавуирующие опасный документ.
     -- "Контрмеры",  "дезавуирующие", -- передразнил вальяжный господин. --
Сумеем быстро взять власть -- и грош цена этой бумаге!
     --  К  тому же  эффективней бороться не с бумагами,  а  с теми, кто  их
пишет,  --  по-прежнему невозмутимо сказал  черноволосый  и  бережно  провел
ладонью  по  пробору.  --  Мы не первый раз говорим о генерале Верлинове, он
опасен уже тем, что умен, что правильно все  написал, а главное --  что он в
принципе  за  другой кабинет, и я  не  удивлюсь,  если  он  сам  захочет его
сформировать...
     --  Или  уже  сформировал,  --  озабоченно  бросил  "барин".  --  Слухи
кой-какие ходят, но очень смутные, он хорошо конспирируется!
     -- Иван Павлович обещал решить вопрос. -- Михаил Петрович  повернулся к
длиннолицему. --  Но вместо того, чтобы похвастать успехами, обвиняет меня в
мнимых неудачах.
     Их взгляды скрестились. Было ясно, что эти люди ненавидят друг друга.
     -- Я обращался к трем  специалистам, которым посильна данная задача, --
снова раздраженно сказал Иван Павлович. --  Как только  они узнавали, о  ком
идет речь, -- наотрез отказывались. Боятся.
     -- Потому что  вы имели дело с бандитами, -- улыбнулся черноволосый. --
Они  привыкли стрелять  в беззащитных банкиров. И  не хотят рисковать. Нужен
профессионал, ценящий свое ремесло.
     -- Вот и найдите такого  профессионала. --  В голосе Ивана Павловича не
убавилось раздражения.
     Михаил Петрович улыбнулся еще шире.
     -- Я его уже нашел!
     В  этом  "теневом" правительстве он  являлся  министром безопасности  и
хорошо справлялся со своими обязанностями.
     Каймаков  пил  сладкий яд  славы. Хрустящие экземпляры газет  со второй
статьей лежали на столе, несколько сотрудников уже поздравили с серией ярких
публикаций,   многие,  напротив,   старательно  делали  вид,   будто  ничего
особенного  не  произошло,  что  было верным признаком тщательно  скрываемой
зависти. Говорили, что директор внимательно  читал очерки, отчеркивая что-то
красным карандашом. В  былые  времена он давал принципиальную оценку каждому
номеру  стенгазеты,  но  выступление в центральной  печати  --  дело  совсем
другое, да и времена не те...  Словом, начальственной  оценки  журналистские
эксперименты Каймакова не получили. Может быть, еще не получили.
     В обеденный перерыв Каймаков надел пальто и вышел в коридор.
     -- Ты что, уходишь?
     Верка  будто специально ждала под дверью.  Новый  вязаный костюм плотно
облегал ее выпуклости.
     -- Хочешь стресс снять?
     Если не знать, что стоит за  этим вопросом, можно подумать, будто  речь
идет о сеансе массажа или психологической разгрузки.
     -- Не сейчас, -- сухо ответил Каймаков. -- Может, попозже...
     -- А куда ты идешь?
     Верка взяла его под локоть и пристроилась рядом.
     -- В кафе.
     -- Давай я оденусь и пойду с тобой! А когда вернемся...
     Каймаков высвободил руку.
     -- Меня ждут, извини.
     -- Да-а-а, -- разочарованно протянула она. -- Ладно. Я у себя.
     "Она, больше некому", -- думал Каймаков, спускаясь по лестнице. То, что
Верка может оказаться "кротом", никогда бы не пришло ему в голову. И если бы
не  пропажа  в  ее  квартире  кастета и шила, он бы  продолжал  находиться в
неведении.
     "Вот работают, сволочи!" --  ругнулся он про себя и усмехнулся,  поняв,
что перенял Вовчиков лексикон.
     Каймаков  прошел  три   квартала,  зашел  в  неказистый  универмаг,  по
служебному переходу беспрепятственно проник в отсек администрации и постучал
в дверь с табличкой "Товаровед".
     -- Войдите.
     Морковин сидел на краешке стола, Сидоров на подоконнике.
     -- Защелкните замок.
     Сыщик извлек из папки несколько машинописных листов.
     -- Вот наш отчет по результатам проведенного расследования.
     -- И... что там?
     Каймаков словно боялся дотронуться до отчета, и бумаги легли перед  ним
на стол.
     -- Вы не интересовались, где ваши  соседи  по  лестничной площадке?  --
задал Морковин неожиданный вопрос.
     -- Да как-то нет...
     -- Супруги  Симонян  получили  льготную  путевку в  санаторий,  Егорова
положили  на обследование в Центральный кардиологический  институт. Заметьте
-- они  добивались этого много лет,  и вдруг так неожиданно  повезло, причем
одновременно!
     -- И что? -- туповато спросил Каймаков.
     -- Ничего, -- сыщик пожал плечами. -- В стене за шифоньером установлено
радиопередающее  устройство,  еще  одно  в  телефоне.  Работают   в   разных
диапазонах   частот,  причем  второе  близко  примыкает  к   волне  "клопа",
находившегося в пальто.
     Каймаков опять  чуть  не  спросил  "ну и что? ", но  в последний момент
сдержался.
     --  Значит, "клопы" установлены как минимум  двумя разными службами, --
ответил Морковин на незаданный вопрос.
     -- Какая же вторая? -- растерянно проговорил Каймаков.
     -- А  какая  первая? --  нарушил молчание Сидоров  и  улыбнулся, причем
Каймакову эта улыбка активно не понравилась.
     -- На полу  обнаружены следы крови, --  продолжал Морковин.  -- У стола
побольше -- второй группы,  у двери  поменьше -- четвертой.  Кровь тщательно
замыта.
     Каймаков только приоткрыл рот.
     -- Это не я...
     --   Отпечатки   пальцев   с   кастета   принадлежат  офицеру  Главного
разведывательного   управления,    погибшему   недавно   при    невыясненных
обстоятельствах.  Во всяком  случае,  о  причинах  гибели  говорилось  очень
невнятно. Еще один офицер ГРУ недавно получил  легкое  ранение,  и тоже  при
невыясненных обстоятельствах.  Кровь у него  четвертой  группы. А сам  он --
лучший друг убитого.
     -- Но как...  Как вы все  это  узнали?  Особенно  про  ГРУ? Это страшно
секретная организация, я читал книгу...
     -- Когда  мы  ведем  расследование, то узнаем  все, что  требуется,  --
сказал Морковин. -- А  теперь слушайте выводы. Как  мы  и  предполагали,  вы
находитесь в центре большой и сложной операции, проводимой ГРУ и какой-то из
специальных  служб.   Вами  манипулируют,   используя  в   своих  целях.  На
специальном жаргоне  вы -- "слепой"  агент. Теперь наша задача -- определить
вторую сторону и разгадать цели всей комбинации.
     -- Вначале надо определить "крота", -- вмешался Сидоров.
     -- Это... девушка. Носова. Больше некому.
     -- Как вам пришла идея вообще заниматься мылом?
     По  виду  Морковина не  было  похоже,  что  он  разделяет  убежденность
Каймакова.
     --  Совершенно  случайно.  Разговорились с  Димкой  Левиным, он  и  дал
вырезку из  журнала, пару  газет подсказал,  потом  я залез в статистические
справочники...
     -- Вы сразу собирались писать об этом?
     --  Да нет...  Просто  было интересно. А потом выпивали с  Димкой, он и
говорит:  "Тисни  в  газете, у  меня  там  приятель  работает,  поможет".  И
познакомил с Юркиным.
     -- А вторую статью?
     -- Вторую...
     Каймаков задумался, вспоминая.
     --  Когда эта чертовня вокруг  меня завертелась, я Левину  поплакался в
жилетку,  а тот  и посоветовал: выболтай в газете  все, что  знаешь. Он даже
название придумал: "Мыло для подземной войны".
     Сыщики многозначительно переглянулись.
     -- У Димки котелок хорошо варит...
     Каймаков осекся.
     -- Да уж неплохо.
     -- Кто  мог в  вашем  кабинете забрать кастет  и шило? Сколько  человек
имеют ключи?
     -- Четверо. Но в тот день двоих не было. Я и Димка...
     Морковин  выжидающе   смотрел  и  слегка   кивал,   будто  стимулировал
мыслительный процесс клиента.
     -- Да нет... Не может быть... Совпадение...
     -- В нашем деле в совпадения не верят.
     Каймаков сопротивлялся по инерции  --  проступившая вдруг  картина была
предельно четкой:  движущей  силой всех поступков,  затянувших  его в  лихую
историю, являлся старый товарищ Димка Левин. Разумеется, чисто случайно...
     -- Мы столько лет дружили...
     В  желудке   образовалась  противно  сосущая   пустота,   лоб  покрылся
испариной. Так потел  Левин, когда он  рассказывал  ему о покушении  на свою
жизнь.
     -- Вполне может быть, ваш друг тоже "слепой агент" -- передает команды,
не зная, что за ними последует.
     -- А  последовали  сущие  пустяки: хотели убить меня,  но убил я, потом
кого-то убивали  в  моей  квартире вместо меня...  Правда, он сочувствовал и
переживал...
     --  Не расстраивайтесь, --  буднично сказал  Морковин.  --  Такое часто
случается.
     Он протянул небольшой листок.
     --  Давайте уладим финансовые дела. Вот отчет о проделанной работе. Она
заняла у каждого из нас десять  часов  и  стоит тысячу долларов. Распишитесь
здесь.  Та электронная  штучка, что мы забрали, позволяет  нам работать  сто
часов, конечно, в  обычном режиме, без осложняющих  обстоятельств.  Остается
девяносто часов, думаю -- мы успеем довести дело до конца. К тому же у вас в
квартире еще имеются два "клопа" про запас.
     Каймаков расписался.
     -- Теперь слушайте, что надо делать дальше...
     Возвращаясь  на работу, Каймаков купил  бутылку самого дешевого ликера.
Впервые в  жизни  он  воспринимал спиртное не  как выпивку,  а как  средство
проведения агентурной операции.
     Левин находился на месте.
     -- Верка сказала: в кафешку бегал с компанией? -- Он подмигнул.
     "Вот сволочь", -- подумал Каймаков и дружелюбно подмигнул в ответ.
     -- Вторым будешь?  -- Каймаков показал бутылку. --  Мы с  Верой  сейчас
выпивать сядем.
     --  Почему вторым?  --  спросил Димка.  И  тут же рассмеялся. -- Понял,
понял. Я вообще-то уходить собрался, но раз такое дело...
     -- Тогда жди. Я постучу в стену.
     Слова, взгляды, жесты -- все имело иной подтекст, чем обычно. Подлинные
намерения маскировались мнимыми,  а  окружающие  как  раз их и принимали  за
подлинные.  Каймаков ощущал острый вкус тайны, известной только себе. Именно
это  чувство удерживает  оперативников любой системы от  перехода  на  более
спокойную и так же оплачиваемую работу.
     Верка большими глотками пила ядовито-зеленую жидкость,  курила сигарету
за сигаретой, болтала всякую чушь.
     Обычно  Каймаков томился, дожидаясь момента, когда  бутылка опустеет  и
можно будет, не  нарушая  кодекса джентльмена, спустить с нее трусы. Поэтому
он  предпочитал более быстрый, "трезвый" вариант. Но  тогда Верка изображала
порядочную женщину и на групповуху не соглашалась.
     Сейчас он  не испытывал обычного нетерпеливого раздражения.  Потому что
на этот раз Верка была не целью, а средством, таким же, как бутылка дрянного
ликера.
     Целью  проводимой  Каймаковым  агентурной  операции  являлось  удаление
Левина с рабочего места без пальто и с твердой гарантией того, что в течение
пяти-десяти минут он не вернется в кабинет.
     Зеленой  жидкости оставалось  меньше  половины  бутылки. Верка загасила
очередную сигарету, встала, обошла  его со  спины  и,  жарко дыша  табаком и
алкоголем, поцеловала в шею чуть ниже левого уха. Потом, покачивая  бедрами,
подошла к двери и привычно накинула крючок.
     "Сколько раз она это делала?"  -- подумал Каймаков, не конкретизируя --
относится мысль к крючку или к тому, что последует дальше.
     Последовал  оральный  вариант,  причем  Верка  не  села  на  стул,  как
по-трезвому, а, не жалея колготок,  бухнулась на колени. Это являлось верным
признаком: набралась она основательно.
     Каймаков  продолжал  проводить  операцию,  убеждаясь,  что  оперативная
работа включает в себя и приятные моменты.
     Когда первый  этап  агентурной  операции  завершился, Верка  выпила еще
полстакана, затянулась сигаретой и наконец сдавленным голосом сказала:
     -- Позови Димку...
     -- Сейчас. -- Каймаков  постучал в стену. --  Может,  не слышит?  Схожу
приведу.
     В коридоре он столкнулся с Левиным.
     -- Ну что? -- возбужденно спросил тот.
     -- Будешь внизу работать, -- сообщил Каймаков, запуская старого друга в
сектор статистики.  Дождавшись, пока щелкнет крючок, он быстро прошел к себе
в кабинет и заперся изнутри.
     Пальто Левина  висело в  шкафу, Каймаков  ловко, будто  делал это много
раз, засадил под воротник  микрофон-передатчик, тот самый, что недавно сидел
под его  собственным  воротником.  Только  теперь он был  настроен на другую
волну.
     Быстро осмотрел карманы, обшарил стол приятеля,  но  ничего  не  нашел.
Достал маленький журналистский диктофон, полученный от  Морковина, спрятал в
свой  стол,  оставив  ящик  приоткрытым.  Прибор  включался  на  голос,  что
позволяло экономить пленку.
     Взглянул на часы: семь минут, уже скоро.
     Сел у телефонного аппарата, снял  трубку,  набрал единицу,  чтобы исчез
гудок,  приложил  к уху.  Растрепал волосы,  изобразил  потрясение: округлил
глаза, приоткрыл рот.
     Вспомнив,  отпер  дверь  и  быстро вернулся на место. Движение  придало
мизансцене экспрессию и повысило  убедительность: у вошедшего Левина  улыбка
мгновенно исчезла.
     -- Что случилось?!
     Каймаков резко бросил трубку.
     -- Все, с меня хватит!
     Вскочив, он лихорадочно забегал по кабинету.
     -- Сказали,  что  теперь  мне  точно  головы  не сносить!  Взорвут  или
застрелят, но жить не буду!
     Димка Левин опустился на стул. Лоб его мгновенно вспотел.
     -- Что же делать?
     -- Что, что! Пойду в прокуратуру, в газету, скажу -- все придумал! Нет,
не придумал... Скажу -- заставили!
     Каймаков  вдруг  остановился   и  пронзительно  уставился  на   старого
приятеля.
     Тот съежился.
     -- А ведь это ты меня во все втравил!
     Каймаков обличающе устремил палец.
     -- Почему я? -- пискнул коллега.
     -- Да потому! -- наступал Каймаков. Морковин  сказал:  "Выведите его из
равновесия, заставьте паниковать".
     --  Кто мне  подсунул  цифры про это  чертово  мыло?!  А про статью кто
надоумил? С Юркиным кто познакомил?
     -- Значит, я крайний? -- противным, визгливым голосом завопил Левин. --
Я во всем виноват?
     Он очень боялся любой ответственности и болезненно переживал какие-либо
обвинения в свой адрес.
     -- Конечно, ты! Ты и виноват!
     Каймаков схватился за живот.
     -- А меня пусть убивают... Так напугали, что кишки бунтуют!
     Он выбежал из кабинета.
     Заперев дверь, Левин кинулся к телефону, поспешно набрал номер.
     -- Алло,  здрасьте, мне Валентина Сергеевича, -- зачастил он. --  Очень
срочно! Это Мальвина...
     В стоящей  возле  института машине Морковин с напарником  переглянулись
еще раз.
     --  Валентин Сергеевич, все  пропало! -- неслось из приемника. -- Сашка
хочет заявить, что я его всему научил... В прокуратуру, газету... Понимаете,
я крайним оказываюсь! Да, да, хорошо. Как же не нервничать... Понял,  сейчас
приеду...
     Через  несколько  минут Мальвина пулей вылетел на  улицу  и помчался на
хорошо  известную  явку.  Сыщики  "Инсека"  приняли  его  под  наблюдение  и
двинулись следом.
     --  Значит,  так,  --  инструктировал агента майор  Межуев.  --  Панику
прекратить! Тебе ничего не угрожает, да и ему тоже. Чтобы ты убедился...
     Контрразведчик набрал номер.
     -- Кислому восстановить круглосуточную охрану! Нет, не закончена... Еще
один этап. Все согласовано!
     Он положил трубку.
     -- Слышал? Успокой его и убеди никуда не обращаться и никаких заявлений
не делать. Узнай,  чего  он хочет, мы все выполним! Надо продержать его  под
влиянием еще неделю! Всего неделю...
     Морковин и Сидоров слушали инструктаж очень внимательно.
     Когда Мальвина выкатился  из  явочной  квартиры  на  улицу,  сыщики  не
последовали за ним, а остались у подъезда. Морковин приготовил фотоаппарат с
длиннофокусным     объективом.     Курирующий     офицер     уходит    через
пятнадцать-двадцать  минут  после агента.  Поскольку в  лицо его  не  знали,
решили  фотографировать  всех  мужчин,  подходящих по  возрасту.  Но  задача
облегчилась.   Вышли  две  женщины,  девочка,  подросток,  дедушка  явно  не
строевого вида. Ровно через  двадцать минут  появился  плечистый человек лет
сорока с военной выправкой и типично "комитетским" лицом. Он профессионально
проверился,  дважды  взглянул  на  подозрительную  машину.  В  этот момент и
щелкнул из-за шторки затвор фотоаппарата.
     Человек  прошел пешком целый  квартал, то и дело сворачивая к витринам.
Потом сел в автобус и долго смотрел  через заднее стекло. Машина  оставалась
на месте, и он перестал о ней думать.
     -- Надо сегодня сделать фотографии и  установить  личность. --  Сидоров
включил передачу. -- Я в госпиталь, кишку глотать.
     -- Чего  его  устанавливать, -- лениво ответил Морковин.  --  Это майор
Межуев  из одиннадцатого отдела.  Я  знаю  их  как облупленных. Элитой  себя
считают, государство в государстве. Их начальник ни  Чебрикову, ни  Крючкову
не подчинялся.  Давай глотай свою кишку, а потом пошуруй у  себя  в конторе:
чего они не поделили с одиннадцатым отделом?





     Яркие  звезды и  большая бледная луна  скупо освещали  ровную  песчаную
поверхность,  испещренную извилистыми волнами эолового  рельефа. Раскаленный
за  день  песок  остывал,   порывистый  ветер  от  озера  Солтон-Си  колыхал
поднимающиеся вверх потоки теплого воздуха, звезды мерцали.
     В пустыне  шла обычная  ночная жизнь. Копошились в поисках пищи грызуны
-- мешотчатые  мыши, кенгуровые крысы, антилоповые  суслики. Искали добычу и
те,   кто   покрупнее:   временами   отчаянный   писк  и  судорожная   возня
свидетельствовали, что  бросок  ночной  змеи  оказался  успешным. Где-то выл
койот,  охотились на  земляных  пауков зеброхвостые  и ошейниковые  ящерицы.
Зловещим сухим треском предупреждал о своем приближении  песчаный гремучник.
Под остовом сгоревшего "Доджа" устроил логово пустынный барсук.
     А  на  другой  стороне  земного  шара в  видоискателе съемочной  камеры
"Панасоник"  отражалась дневная пустыня  Мохаве,  совершенно целый "Додж"  и
рыжий  геолог  со своим  помощникомкитайцем,  которых старый  Джошуа,  шериф
Эдлтон, агенты АНБ и ФБР считали мертвыми. Время как бы вернулось вспять: не
было  никакого взрыва,  пожара,  буровая  установка  трудолюбиво  ввинчивала
очередную  обсадную трубу в глубину земли, рыжий улыбался перед закрепленной
на штативе  видеокамерой и звал товарища, чтобы  запечатлеться совместно. Но
китаец возился у двигателя и лишь отмахивался в ответ.
     Рыжий  посмотрел  под ноги,  заинтересовался и принялся ворошить песок.
Фр-р-р! Зеброхвостая  ящерица вылетела из норы и скрылась за  кадром,  сразу
оказавшись  в пустыне Каракумы, где ей  и  предстояло доживать остаток своих
дней.
     Судьба наиболее яркого представителя фауны Мохаве была более печальной.
Рыжий подошел к камере, закрыв животом объектив, и видеоряд оборвался. Затем
камера заработала снова, но в другом режиме: на смену  автоматической съемке
со штатива пришел прыгающий, рваный  кадр работающего с рук не очень умелого
оператора. Ясно, что оператором был рыжий, потому что объектом съемки служил
китаец, явно застигнутый за делом, которое не хотел афишировать.
     Черную,  с желтым  брюхом, перехваченную  красными кольцами королевскую
змею  нельзя спутать  с другим  пресмыкающимся. Камера  подкараулила момент,
когда  китаец резким  движением отсверкивающего  на солнце  ножа отрубил  ей
голову  и,  удерживая двумя  руками бьющееся в агонии тело, поймал  открытым
ртом струю крови. Заметив, что его снимают, он поспешно отвернулся и отбежал
в сторону. Камера выключилась.
     Дублер Чена блевал, выворачиваясь наизнанку, полоскал рот водкой, потом
сделал несколько больших глотков  и  сел  на  песок, ругаясь отвратительными
словами.
     --  Видишь,  ничего  особенного,  -- бодро  сказал Богосов.  -- Немного
неприятно, но терпеть можно!
     -- Сам попробуй, как оно терпится!
     Дублер попытался сдержать очередной рвотный спазм, но безуспешно.
     Богосов деликатно выжидал.
     -- Накрой пока, чтоб не завялилась, -- он показал ассистенту на все еще
извивающееся тело змеи.
     Дублер поднял перепачканное лицо.
     -- Зачем?!
     Специалист по инсценировкам немного помедлил.
     --  Еще один  кадр,  да  не  бойся,  совсем безобидный... Вроде он тебя
поймал врасплох: ты ее распластал, посолил...
     С утробным рвотным звуком китаец уткнулся в песок.
     -- И все! Увидел объектив, отвернулся и убежал!
     -- Я лучше застрелюсь! Хватит! Больше до нее не дотронусь!
     Мнимый Чен протер водкой лицо и пошел к палаткам.
     --  Ну,  хватит  так  хватит! --  нехотя  уступил  Богосов.  --  Сейчас
просмотрим запись...
     -- Все нормально,  -- сказал он через несколько минут и передал кассету
Васильеву.
     -- Комар носа не подточит! Могут  быть  небольшие отличия в деталях, но
обнаружить их некому. Свидетелей не осталось.
     Специалист   по  инсценировкам  ошибался.  На  противоположной  стороне
планеты спал мирным сном старый Джошуа. Он помнил, что у "Доджа" была смята,
выправлена и  покрашена заново  левая дверь, причем цвет  отличался от цвета
кузова, и довольно заметно.  И рыжий  любитель чая весил  на добрый  десяток
фунтов больше. И китаец отсекал голову змеям совсем по-другому.
     По всем правилам Джошуа обязательно подлежал "зачистке". Но в девяносто
втором  Служба  внешней  разведки   уже  не   располагала   соответствующими
подразделениями. Пришлось обращаться за помощью к коллегам из ГРУ. Сотрудник
подотдела физических воздействий  Карл  вычислил  человека из АНБ  в заезжем
коммерсанте,  остановившемся  в  заштатной  гостинице  Лон-Пайна.  Именно он
снабдил своего  агента бомбой с  часовым  механизмом и послал  ликвидировать
русских  шпионов,  против которых  не  было  достаточных для  предания  суду
доказательств. Несчастный случай наилучшим образом разрешал проблему...
     Но   агент   не  вернулся,   и   коммерсант   трагически   погиб.  Карл
присматривался к  деду-свидетелю,  тот вроде бы ничего не знал. Дела это  не
меняло, основанием для "зачистки" является не то, что свидетель знает, а то,
что он может знать. Но  дед ходил везде с собакой и короткой двустволкой.  К
тому  же  задание исходило из другого  ведомства... Карл  плюнул  и  не стал
рисковать.
     Расписавшись  за  кассету  с пленкой, Васильев  спрятал ее в  нагрудный
карман.
     -- Одного не пойму: зачем все? -- спросил старший  десятки "альфовцев".
-- Такие расходы из-за десятиминутного кино... Карпенко приказал, если надо,
умереть за эту пленку... Почему?!
     Васильев пожал плечами.
     --  Я  тоже не  пойму:  почему у вас  Карпенко командует?  Он же  давно
отстранен!
     -- А, ладно! Что будем с машинами делать?
     Нейтральные темы больше устраивали обоих.
     -- Давай "шмеля" попробуем. Это лучше пластика.
     -- Давай.
     "Додж",  с переведенной  в  транспортное  положение буровой установкой,
отогнали на пятьсот метров  под крутой бархан. Богосов принес тело и  голову
королевской  змеи, бросил на переднее сиденье, потом отвинтил калифорнийские
номера, положил их  на термитную шашку  и  поджег шнур. В  брызжущем искрами
белом пламени  искусно  выполненные  в  секретной  лаборатории одиннадцатого
отдела дубликаты мгновенно превратились в капли расплавленного  металла,  не
поддающиеся   никакой   идентификации.   Два   помощника    специалиста   по
инсценировкам снесли в  "Додж" все, что  помогало воспроизводить в Каракумах
пустыню Мохаве.
     Тем временем  Васильев  вынес  из  оборудованного в  одной  из  палаток
оружейного  склада  короткую толстую,  с  двумя  пистолетными  ручками трубу
"шмеля" и стодвадцатисантиметровый цилиндр плазменного "выстрела".
     Свободные от караула бойцы оживились.
     "Альфовцы" видели плазменный огнемет в работе, сотрудники одиннадцатого
отдела, кроме Васильева, только слышали о нем.
     -- Давайте я пальну...
     -- Нет, я!
     -- Тогда жребий!
     Застоявшиеся без дела мужики спорили, как дети.
     Наконец вопрос был улажен. Один из прапорщиков стал на колено, водрузил
на плечо заряженный "шмель" и припал к оптическому прицелу..
     Раздался грохот, реактивная струя вырвала  картонную  заглушку в задней
части  цилиндра,  а из трубы  "шмеля"  вылетел  огненный  шар,  больше всего
напоминающий шаровую молнию.  С небольшим превышением траектории шар понесся
к  цели,  потом  снизился и угодил прямо в  середину неправильно покрашенной
левой передней двери.
     Наблюдавший  в  бинокль   Васильев  видел,  что  дверь  исчезла,  пламя
растеклось  по кабине  и,  увеличиваясь  в объеме,  выплеснулось наружу. Для
остальных "Додж" просто взорвался, скрывшись в бешеных клубах огня и густого
черного дыма.
     --  Здорово.  -- Стрелявший прапорщик, улыбаясь, отсоединил от  "шмеля"
пустой цилиндр. -- Теперь еще раз, в буровую...
     -- Хватит! -- отрезал Васильев.  -- Осталось всего  шесть зарядов.  Что
уцелело -- уничтожить пластиком и термитными шашками. И гильзу -- в огонь!
     -- Зачем нам эти заряды? --  недовольно пробурчал прапорщик. -- Солить,
что ли...
     --  Лишний  груз  обратно  тащить,  --  поддержали  его  разочарованные
зрители.
     Отряд Исламского освобождения возглавлял Гулям Хайдаров, моджахедов вел
полевой командир  Пахадыр.  Если бы кто-то из  чоновцев,  воевавших здесь  в
тридцатые, увидел двигающуюся колонну, он бы  не задумываясь  подал  сигнал:
"Басмачи!  Около   ста  сабель!"  Правда,  кроме  лошадей,  впереди  колонны
двигались четыре вездехода, а вместо  сабель и  винтовок конца прошлого века
имелись автоматы Калашникова, карабины  "М-16", пулеметы  и  гранатометы. На
этом  отличия заканчивались: одежда, внешний вид и выражение лиц вооруженных
людей  полностью  соответствовали  облику достопамятных  басмаческих банд, и
двигающие их идеи на расстоянии не воспринимаются, да и в бою  никак себя не
проявляют.
     Скрытно  приблизившись на километр к границе, "басмачи" сделали привал.
Пахадыр послал людей на разведку и поиски места для переправы.
     -- Переправимся, как стемнеет. -- Толстый желтый ноготь уперся в карту.
-- Группа прикрытия отвлечет пограничников, они сейчас не усердствуют. Песок
плотный, за час доберемся. Там их человек тридцать-сорок, быстро справимся.
     -- Конечно,  --  с  готовностью  кивнул  Хайдаров.  -- Не с  такими  за
двадцать минут разделывались!
     В воздухе потянуло вкусным запахом плова.
     Когда-то  Алексея Плеско угнетал  маленький  рост.  Он  носил  огромные
каблуки, прибавляющие шесть-семь сантиметров, и успокаивал  себя мыслью, что
маленькой хитрости никто  не замечает. Но  однажды случайно услышал шутку по
этому поводу  и  понял: каблуки не  устраняют физического  недостатка,  зато
делают его уязвимым в моральном плане.
     Постепенно комплекс почти исчез. Этому в немалой степени способствовала
работа: когда "стираешь"  одного  за  другим в  разных  точках  земного шара
независимо  от  должности, положения  в  обществе,  богатства,  то  ощущение
могущества  компенсирует  недостаток роста.  Наоборот, невзрачная  внешность
помогает избегать подозрений и благополучно исчезать после проведения акции.
     Он безупречно владел  семью языками, освоил любые способы и инструменты
воздействия, очень  точно рассчитывал операции -- его  план  ни  разу не дал
осечки.
     Продвинувшись  по  службе,  он отошел  от  непосредственного проведения
воздействий, осуществляя лишь организационные и контрольные функции.
     Но острое, ни с чем не сравнимое чувство властителя судеб, возникающее,
когда перерезаешь ниточку чужой жизни, было уже необходимо ему как наркотик.
Скорее оно, а не деньги, склонило Плеско к  выполнению первого заказа.  Да и
впоследствии им руководили интерес и охотничий азарт, а вовсе не корысть.
     Он  купил  взрослой  дочери  квартиру,  оставшись  с  женой  в  блочной
двухкомнатке, построил  дом матери, доживающей свой  век в Тверской области,
совсем  недавно сменил старый "Запорожец" на "ВАЗ-2107". В  их семье не было
склонности  к  обновкам  либо дорогостоящим  развлечениям, рекламы  японских
телевизоров или отдыха на Канарах его совершенно не привлекали.
     Толстые  пачки стодолларовых купюр бесцельно  лежали  на  антресолях  в
перехваченной изоляционной лентой коробке из-под обуви.  И все  же  ощущение
богатства придавало уверенности, избавляло  от тревоги  за  будущее.  Он  не
задумывался, как большинство  коллег,  как  жить  после отставки и где найти
"приварок" к  двухсоттысячной пенсии. К тому же и квартиру, и машину, и  дом
он бы никогда  не купил на  жалованье,  позволяющее  лишь  сводить  концы  с
концами.
     Заниматься тем, чем он занимался, Алексей Плеско не боялся. Опасны были
случайности: взрыв в  момент  установки заряда, оказавшийся на  месте  акции
решительный, да еще вооруженный милиционер, быстрая реакция охраны...
     Вероятность  подобных  случайностей  чрезвычайно  мала,  раскрываемость
"заказов" приближена к нулю,  к  тому же, имея  "крышей" подотдел физических
воздействий ГРУ и кучу документов  прикрытия, можно "запудрить мозги" любому
участковому,   оперу,  патрульному,  который   станет  цепляться  на   месте
происшествия или при отходе. А если закрутится по-серьезному, статус офицера
гарантировал  передачу  дела военному  следователю. Плеско  знал: что  бы ни
говорили  о  независимости  военной  юстиции,  но  и  военные  прокуроры,  и
следователи,  и  судьи  носят армейскую  форму,  "ходят"  под  Министерством
обороны и выполняют его приказы гораздо четче и тщательнее, чем какие-то там
гражданские  законы.  А  начальник столь специфического подразделения  знает
много таких вещей, что лучше не отдавать его на расправу...  Могут, конечно,
организовать  несчастный  случай, но вряд  ли его же подчиненные сделают все
как надо, даже не из большой любви к шефу, хотя он всегда обращался с людьми
по-человечески, а из опасения создать прецедент: "Сегодня -- ты, а завтра --
я..."
     В  своих  рассуждениях майор Плеско  был  прав, но он не брал в  расчет
майора милиции  Котова  и генерала госбезопасности  Верлинова.  Потому что о
существовании  первого  вообще  не имел  понятия,  а  о втором  хотя  и  был
наслышан, но не увязывал ненависть генерала к предателям со своей персоной.
     О  Верлинове неожиданно  и пошел разговор во время получения очередного
заказа.
     -- Это трудная задача,  она  не каждому по  плечу.  --  Черноволосый, с
ровным пробором  человек деловито распаковывал пачку жевательной резинки. --
К тому же вопрос политической  важности. Несколько лет назад скорее всего вы
бы получили  официальное  задание и  выполнили его  за  зарплату. Увы... Все
изменилось!    Сейчас    задание    неофициальное,   хотя   и   исходит   из
правительственных кругов.  Его стоимость оценена в двадцать  тысяч долларов.
Вы выбраны как официальное лицо и высококлассный специалист.
     Плеско молчал.
     Единственное,  чего он  опасался  в  своей  работе, -- что  его  уберут
заказчики. Страховкой  здесь служили два обстоятельства: ликвидация старшего
офицера ГРУ неизбежно  вызовет  большой  шум, на  ноги поднимутся  угрозыск,
контрразведка, специальные  армейские  подразделения.  И  второе:  устранить
профессионала  такого уровня  непросто,  он  может  опередить киллера  и  уж
наверняка   оставит   серьезным  людям  координаты   того,   кто  объективно
заинтересован в его смерти.
     Совсем  другое дело,  когда заказ исходит из высших сфер.  Отработанный
инструмент уничтожается -- таков обязательный принцип сохранения тайны...
     Но отказаться еще опаснее.
     -- Пожуйте, --  человек с пробором  протянул пластинку жвачки. -- Вы-то
никогда  не курили,  а  я  недавно бросил. Только резинкой спасаюсь. Берите,
берите -- для зубов очень полезно. Не пробовали?
     -- Пятьдесят процентов вперед, -- вместо ответа сказал Плеско.
     Замордованный кражами,  разбоями,  изнасилованиями  и убийствами, майор
Котов не  любил телефонных  звонков. Но этого  он ждал давно, а потому почти
обрадовался.
     -- Аркадьев из Главка, -- раздался в трубке уверенный голос. -- Нашел я
твоего  лейтенанта.  Только  он  уже   капитан.  Так...  Капитан  Иванченко,
начальник  группы  легкого  и специального  вооружения  Центрального  склада
вещевой и материально-технической комплектации Министерства обороны...
     Аркадьев зачитал свои записи, перемежая собственными же комментариями.
     --  Работенка  непыльная,  выгодная,  по  службе  продвигается  хорошо,
значит, есть поддержка. Записывай адрес:  Молодцова, сорок  четыре, квартира
пятнадцать. Это  в Медведкове.  Прописка с  девяносто второго года.  Значит,
умеет  вертеться.  И  военнослужащий...  Не  представляю,  как  ты  до  него
дотянешься...
     -- Есть способы, -- проворчал Котов, записывая. -- Спасибо за помощь!
     Способы раскрытия преступлений древни, как мир. Слежка -- самый простой
и  эффективный.  Поскольку  оснований  для  официального  задания  в  службу
наружного  наблюдения  у Котова  не имелось,  он  поручил это двум нештатным
сотрудникам. Через три дня определился режим дня наблюдаемого:  к восьми  он
приезжал  на  склад,  в двенадцать-час  выходил  в  город,  до  трех-четырех
занимался  своими делами и вновь возвращался на службу. Около  шести капитан
покидал работу и на вишневом  "Москвиче"  последней модели прибывал домой, к
жене и ребенку.
     Теперь в дневной перерыв Иванченко брал под наблюдение  сам  Котов  или
опер, которому начальник УР доверял.
     Контакты  у  капитана  оказались весьма  обширными:  с молодыми  людьми
"крутого" вида  он вел переговоры в машине, с кавказцами  и другими "южными"
людьми обедал в дорогих ресторанах, с начальниками  и бизнесменами различных
рангов встречался в офисах или на нейтральной территории.
     Похоже было,  что начальник группы  легкого и  специального  вооружения
необходим очень многим. При этом он  совершенно не задумывался о возможности
слежки и даже позволял фотографировать себя в различных ракурсах.
     Два раза в  неделю  он проявлял  конспиративность,  вызывавшую у Котова
легкую кривую усмешку. Вишневый "Москвич" останавливался в тихом переулке, и
на заднее сиденье садилась красивая молодящаяся блондинка средних лет. Через
двадцать   пять  минут  автомобиль  останавливался  у   недавно  заселенного
двенадцатиэтажного дома,  дама выходила  и  со скучающим видом прогуливалась
взад-вперед, пока Рванченко запирал "Москвич",  поднимался  на шестой этаж и
заходил  в двадцать первую квартиру. Через несколько минут в эту же квартиру
заходила и блондинка. Через полтора-два часа они порознь выходили, и капитан
отвозил даму обратно.
     Если  прежние  контакты  Иванченко Котов  только  фиксировал,  то  этот
отработал.  Когда  оказалось,  что  дама  --  жена  заместителя   начальника
Центрального   склада  вещевой   и   материально-технической   комплектации,
начальник УР понял, что потратил время не зря.
     Маленький неказистый человечек в мятой одежде  и с таким же мятым лицом
медленно  шел  по  улице,  безразлично глазея по сторонам.  За  безразличием
скрывался  тщательно  замаскированный  интерес:  ширина  проезжей  части   и
тротуара, размеры  прилегающего к  дому газона,  расположение постов охраны,
расстояние до других домов, их высота.
     Когда  к  зданию  подъехали  автомобили  генерала  Верлинова,  прохожий
замедлил шаг и  даже вернулся  на полквартала, чтобы  пронаблюдать процедуру
выхода генерала.
     Плеско еще  не решил, к какому способу прибегнуть. На  этот раз от него
не  требовали  театральных эффектов,  вполне подходили естественная  смерть,
несчастный случай, катастрофа. Вписывался в ситуацию и террористический акт.
     Обдумывая  сложную задачу, маленький человечек не обратил внимания, что
сам стал объектом изучения. Скрытый передвижной пост  охраны выделил его  из
остальных прохожих и взял под сопровождающее  наблюдение.  Майор считал, что
ничем не проявил себя,  и потому проверялся  формально и  вяло, по привычке.
Профессионалов при такой проверке засечь трудно.
     На следующий  день  Верлинов получил из  отдела внутренней безопасности
рапорт, фотографию и биографическую справку, которая, несмотря  на заведомую
неполноту, никак не соответствовала заурядному лицу на снимке.
     Верлинов  был  слишком  опытен  и  предусмотрителен  для   того,  чтобы
отмахнуться от вывода службы безопасности и признать прогулку специалиста по
ликвидациям у своего дома случайной.
     Вывод гласил: "Разведывательный обход с целью подготовки покушения".
     Генерал долго всматривался в фотографию и о чем-то напряженно думал.
     Уголок  пустыни  Мохаве   в  Каракумах  перестал  существовать.   Куски
оплавленного  металла зарыты  глубоко  в песок у подножия  бархана, когда он
продвинется вперед, захоронение станет практически недосягаемым.
     Единственный  свидетель  --  зеброхвостая  ящерица не сможет  ни о  чем
рассказать,  разве  что  вызовет  удивление,  попавшись  на  глаза человеку,
знающему фауну Каракумов.
     Джек  по обыкновению  напился в стельку,  сегодня ему составил компанию
дублер Чена.
     -- Ты правда живой? -- спрашивал Джек  и с усилием грозил пальцем. -- Я
ведь тебя предупредил! Признайся: предупредил?
     --  Я  живой,  --  отвечал дублер, икая  и с омерзением прислушиваясь к
происходящему в-глубине организма. -- Ты предупредил. Но о чем -- не знаю!
     Разговор получался очень содержательным.
     Два грузовика-вездехода уже были загружены: ранним утром группа  должна
тронуться в путь.
     Только   палатка   импровизированного    оружейного   склада   осталась
неразобранной:  Васильев   приказал   погрузить   вооружение   перед   самым
отправлением,  командир  десятки  "альфовцев"  полностью   поддержал   такое
решение.
     Они смотрели на гору оружия и боеприпасов и думали об одном и том же.
     -- А зачем ты ракетный пояс тащил?
     Командир десятки  указал  на  сдвоенные стальные  баллоны с  раструбами
сопел внизу и торчащими вперед подлокотниками с рычагами управления.
     Капитан пожал плечами.
     -- Затем же, что и все остальное.
     В лагере царило приподнятое настроение:  работа  закончена! И хотя сути
ее большинство участников экспедиции не  понимали, радости это  не убавляло.
Горели костры. Сайд купил в  Мукры двух баранов, и все с нетерпением  ждали,
когда он сочтет, что мясо достаточно прожарилось.
     Не  дожидаясь  шашлыка,  начали  выпивать.  Державшиеся ранее особняком
"альфовцы"  перемешались  с  сотрудниками  одиннадцатого   отдела.  На  свет
появилась гитара...
     Земной  шар  повернулся  на  пол-оборота,  перенеся пустыню  Мохаве  на
дневную сторону, а Каракумы  -- под крупные звезды и большую луну, сейчас не
бледную, а багровую, сулящую сильный ветер и неприятные события.
     Оцепление  вокруг лагеря  поредело, на  постах оставалось  всего восемь
человек,  замаскированных  не  менее  тщательно,  чем  днем,   и  снабженных
приемниками  охранно-сторожевой системы,  датчики  которой  были  закопаны в
песок по периметру лагеря в полусотне метров впереди линии часовых.
     Сзади горели костры, товарищи жарили мясо, пили водку, пели песни.

     В огне и дыму сверхсекретных учений,
     Где грохот такой, что дрожат небеса,
     Фигурки в пятнистом и рыцарских шлемах
     В контрольное время творят чудеса.
     И скажет негромко глава Комитета,
     Законную гордость скрывая едва
     Перед армейским генералитетом:
     "Работает подразделение "А"!"

     Над  песком  музыка и  слова  разносятся  далеко, часовые слышали их, и
"альфовцы"  улыбались:  верный  знак  того, что  Валька Косторезов дошел  до
кондиции.
     Кабульская стража не сдержит напора,
     И нам не преграда дворцовый забор,
     Но... все же мы группа для антитеррора.
     А то, что мы делаем, -- это террор.
     Старший десятки поморщился. Песню  сочинил в девяносто первом лейтенант
Шатров, и в самой "Альфе" к ней относились по-разному.
     Мы телепрограммы очистим от скверны,
     Выигрышна с нами любая игра.
     И прав замполит: что мы туз -- это верно,
     Но только выбрасываемый из рукава.
     Из пустыни к лагерю  подползали разведчики Пахадыра. Их было четверо: в
светлом пустынном камуфляже, с раскрашенными лицами. В  зубах зажаты ножи, в
руках гранаты, автоматы закреплены  на спине.  До них  уже  тоже  доносились
гитарные переборы и хриплый баритон Вальки Косторезова.
     Задачу решаем без лишнего спора,
     Атака мгновенна, как выстрел в упор,
     Но все же мы группа для антитеррора,
     А то, что мы делаем, -- это террор.
     --  Понимаешь, --  сказал старший десятки, закусывая куском  дымящегося
мяса   полстакана   водки.  --   Они   стали  Юрку  Шатрова  прессовать   за
очернительство  и  чуть ли не  враждебную  пропаганду -- чушь собачья, но уж
патриотом подразделения его никак не назовешь! Давай еще примем...
     Капитан  Косторезов пел про ту, первую осаду "Белого дома", и  Васильев
вспомнил рассказ Якимова.
     ... Живое кольцо прорвать кровью и плачем!
     Мы скажем в ответ: "Да идут они на...!"
     Впервые поставленную задачу
     Не выполнит подразделение "А".
     -- Его все равно уволили,  -- меланхолично пояснил командир десятки. --
Нашли предлог -- и привет!
     Красивая сказка, что с нашей подачи
     Гоняет по свету людская молва.
     А правда проста -- побоялись задачу
     Поставить для подразделения "А".
     А мы бы решили без лишнего спора,
     Атака мгновенна, как выстрел в упор.
     Конечно, мы группа для антитеррора,
     Но кто точно скажет -- какой он, террор...
     Моджахеды подобрались  так близко, что отчетливо различали  слова, хотя
их не понимали и в смысл не вникали. Главное, противник  на месте, ничего не
подозревает и веселится перед смертью.
     Основные  силы отставали на  километр и  ждали  сигнала.  У  лазутчиков
имелась для этого маленькая японская рация.
     Фархад и  Салахутдин почти одновременно  наползли на  скрытую  в  песке
сигнальную  проволоку. Мигание  неоновой  лампочки на сторожевых  приемниках
известило часовых,  что периметр охраны нарушен существом весом более сорока
килограммов. Тут же включилась  вторая лампочка,  показывающая, что  существ
минимум два.
     В  кармане  у Васильева раздался зуммер,  вынув  плоскую  пластмассовую
коробочку, он тоже увидел мигающие неонки и показал напарнику. Из крохотного
динамика донесся хрипловатый голос:
     --  Я  останусь,  а  вы  вернитесь  за бархан, свяжитесь  с  отрядом  и
передайте командиру, что все в порядке. Пусть выдвигаются и окружают лагерь.
     Салахутдин  говорил   на  фарси,  прошедшие  Афган   понимают  основные
диалекты,   по   крайней   мере   улавливают   смысл   сказанного.   Датчики
охранно-сторожевой системы передали на приемники быстрый  шепот,  и Васильев
изменился в лице.
     -- Тревога! Разобрать оружие, занять оборону, только тихо! Этих взять!
     Три тени ползли обратно, Салахутдин же решил продвинуться вперед, чтобы
можно  было  видеть  противника.  Он  полз  прямо  на  прапорщика Огнева  из
одиннадцатого  отдела, но обнаружил его существование только  в  тот момент,
когда  сильные  руки  вцепились в  горло. Хорошо,  костяная  рукоять кинжала
торчала изо  рта: далеко тянуться  не  пришлось, и отсверкивающий  в  лунном
свете  клинок  привычно  метнулся  за  темной,  с  пьянящим  запахом  кровью
неверного. Но напиться не сумел: пронзил пустоту и вылетел из вмиг онемевшей
кости.  Зато  удалось  освободиться от  удушающего  захвата, и Салахутдин  с
рычанием бросился на врага.
     Два жилистых тела катались по песку, нанося друг  другу удары, моджахед
зажал  в  кулаке гранату  и действовал  ею как  кастетом.  Огнев  уклонялся,
подставляя предплечье, и жалел, что у него нет ножа, что сразу не выстрелил,
что  вообще  оказался  здесь, под чужими  звездами,  вдалеке  от  московской
квартиры и теплой ласковой жены. А тренированное тело действовало независимо
от сознания, выполняя все,  что необходимо. Наконец рука моджахеда  попала в
захват, с хрустом  лопнул локтевой сустав,  прапорщик  подмял его под  себя,
уткнул лицом в песок и осмотрелся. Густая азиатская  ночь была непроглядной,
сквозь шум поднявшегося ветра не доносилось ни одного постороннего звука.
     Внизу  резко щелкнуло. Свободной рукой  Салахутдин подцепил  гранату  и
зубами вытащил чеку.  До взрыва  оставалось  четыре секунды. Огнев  коротким
ударом сломал напряженную шею и рывком  набросил  обмякшее тело на ребристую
"лимонку".  Сам  прыгнул  в  сторону,  дважды   перекатился   через   бок  и
распластался,  вжимаясь  в  песок.  Приглушенно  грохнул  взрыв,  сверкнуло,
свистнули осколки. Пронесло! Огнев поднялся и машинально принялся отряхивать
с одежды песок. Ноги заметно дрожали.
     В отделении вспыхнули два подствольных прожектора, вырвавших из темноты
убегающие фигуры.
     -- Стоять, мать вашу! Стоять!
     Один из убегавших взмахнул рукой.
     -- Ах, сука!!
     Ударили автоматы. Яркие лучи бесцельно метнулись,  прочертив извилистые
полосы по зыбкому склону бархана, сильно рванула граната.
     Содержимое  оружейной   палатки   разобрали   мгновенно.  Отряд  охраны
действовал четко  и хладнокровно, хотя явственно ощущалось владевшее бойцами
напряжение. Хорошо держались Богосов и его ассистенты, дублер Чена мгновенно
протрезвел и попросил автомат, Джек обхватил голову руками и  как заведенный
повторял одну и ту же фразу:
     -- Я так и знал. Я так и знал. Я так и знал...
     Растерянно метался самый молодой член экспедиции -- повар Вова, автомат
криво висел на его шее и колотил по груди.
     --  Четверо,  все  готовы,  -- доложил  один  из посланных на  перехват
бойцов. -- Документов нет. Оружие и вот...
     Он протянул небольшую черную коробочку с короткой гибкой антенной.
     Васильев включил рацию, но ничего не понял в доносившемся бормотании.
     -- Сайда ко мне!
     Вокруг лагеря  разворачивалось  кольцо обороны, ощетинившееся в темноту
двенадцатью  стволами  ручных  и  двумя  --  станковых  пулеметов.  Снайперы
пристегивали к  винтовкам инфракрасные  прицелы.  Косторезов тащил "шмель" и
"выстрелы" к нему, занимали места автоматчики.
     -- Переводи!  -- Васильев поднес  рацию  к уху запыхавшегося Сайда. Тот
вслушался.
     -- Салахутдин, ответь Пахадыру. Что за шум? Выходи на связь!
     --  На связь,  так  на связь! -- сказал  Васильев. -- Передавай:  -- Вы
совершили  нападение  на  российскую  военную  часть.  Немедленно прекратите
боевые действия и...
     Он запнулся, не зная, чего требовать от неизвестного противника.
     -- И сдавайтесь! -- закончил фразу Сайд.
     Из  динамика   донеслась  отборная   русская   брань,  потом  невидимый
собеседник вновь перешел на фарси.
     -- Что он говорит?
     --  Что уничтожит всех,  разрежет животы и снимет кожу, заживо сожжет в
костре, съест сырыми, -- помедлив, перевел Сайд.
     -- Ну-ка дай!
     Взяв рацию, Васильев на универсальном, понятном всем языке пояснил, что
он  думает о Пахадыре  и  его ближайших родственниках и как относится к  его
планам.
     Потом капитан связался с заставой.
     -- У нас тут бой, -- отозвался Вороненков. -- Помочь не можем. Запросил
подкрепление, но когда будет -- неизвестно. Удачи!
     Замкомандира заставы отключился.
     В  это   время   из  темноты  донесся   леденящий   душу  вой,  которым
среднеазиатские  басмачи  и афганские душманы парализовывали волю противника
перед атакой. Они были совсем близко и сжимали кольцо.





     Выполняя инструкции Морковина, Каймаков дал себя успокоить.
     -- Я же не виноват, что так получилось, -- жалко оправдывался Левин. --
Я хотел как лучше!
     --  Да ясно,  ясно...  Я  на тебя от  страха  напустился, -- миролюбиво
сказал Каймаков.
     В дверь заглянула Верка.
     -- Мальчишки, идем чай пить?  -- Она была пьяна, щеки горели нездоровым
багровым румянцем. -- Можно ко мне домой поехать... А чего вы такие надутые?
     -- Иди, Верунчик, мы сейчас. -- Каймаков, как мог, ласково улыбнулся.
     -- Ненасытная, сука, --  пробурчал Левин, когда  она закрыла дверь.  --
Пойдешь?
     "Куда ты дел мой пакет, сволочь?" -- вертелось на языке у Каймакова. Он
с трудом сдержался и отрицательно покачал головой.
     -- Нет, домой надо. И охоты нет.
     Когда Кислый  шел  от  метро  к  дому, он  проходил мимо  расстрелянной
недавно шашлычной. Стекла были  уже вставлены,  аппетитный  запах  говорил о
том, что заведение функционирует.  На входе стоял  крепкий небритый армянин,
внимательно  рассматривающий входящих.  Вот  он остановил  молодого  парня в
кожаном пальто, вышедшего из белой "Ауди-200".
     -- Покушать или по делу?
     -- К Арсену, -- коротко ответил Гена Сысоев. -- Я работаю на Седого.
     --  Какая  мне  разница,  на  кого  ты  работаешь!  На седого,  рыжего,
лысого... Мне важно, чтоб порядок был!
     Охранник быстро ощупал карманы и подмышки кожаного пальто.
     -- А то приходят бандиты, стреляют, убивают... Честных  людей  защитить
некому... -- бурчал он при этом. -- Но мы земляка в обиду не дадим. Проходи!
     Гена ничего не понимал. Шашлычная находилась на их территории и под  их
контролем, он всегда заходил сюда хозяином, и Арсен бесплатно угощал лучшими
кусками мяса да норовил засунуть деньги  в карман. Это  не  считая того, что
регулярно отдавал сборщикам. А сейчас... Впечатление  такое, что он  попал в
чужую зону влияния.
     -- Здравствуй, Арсен!
     -- Добрый  день, дорогой,  -- степенно  отозвался шашлычник без обычной
радостной улыбки. -- Сделать порцию? Всего пять тысяч.
     --  Слушай меня  внимательно,  --  начал  Сысоев,  но  тут же сбился  с
привычного угрожающего тона:  из подсобки на него смотрел могучий кавказец с
холодно блестящими  глазами.  --  Наших людей  побили.  Трех у  тебя дома, в
подъезде, двух здесь рядом, твои земляки. Что ты про это знаешь?
     Арсен пожал плечами.
     -- Ничего не знаю. Как ваши здесь стрельбу устроили, это видел...
     Он обернулся в поисках поддержки, и она немедленно последовала.
     --  Сейчас  каждый  день  убивают,  думают, так  и  надо,  --  вмешался
холодноглазый кавказец.  -- А когда их в ответ убьют  -- не нравится! Только
по-другому не бывает... И не будет! Мы земляки, друг за друга постоим!
     -- Что ты здесь базланишь! --  вспылил Гена.  -- Чья  это территория? И
кто ты такой?
     -- Территория  нашего друга Клыка, -- терпеливо пояснил кавказец. -- Он
разрешил и цветочный ряд поставить. За  деньги, конечно: хозяину обязательно
платить положено. А я Вартан. А ты кто?
     Гена повернулся и под насмешливыми взглядами вышел на улицу.
     "Пропала точка, -- подумал он. -- И это только начало..."
     На капоте "Ауди" было написано углем непристойное слово. Гена выругался
и зло хлопнул дверцей.
     Наблюдавший происходящее  Каймаков  двинулся дальше через  пустырь. Три
оборванных алкоголика  разливали  по  замызганным стаканам вино  из  большой
бутылки.  В сотне метров ждал  кого-то изысканно одетый  человек  с  букетом
красных гвоздик.
     -- Эй, ты! -- Один из оборванцев поманил Каймакова грязным  пальцем. --
Иди сюда.
     "Чтоб  вы  передохли, --  подумал  Кислый, продолжая движение. --  Шагу
нельзя ступить спокойно!"
     Шило украл Левин, отвертку или  молоток он так  и не  собрался сунуть в
"дипломат",  добытый  Вовчиком  пистолет  лежал  незаряженным  дома.  Бывший
беспризорник обещал купить патронов на Рижском рынке. Хорошо, если бы он уже
это сделал и готовая к бою пушка находилась под рукой...
     -- Я кому сказал!
     Они  пошли наперерез  --  все  трое, слегка  расходясь,  чтобы взять  в
кольцо.
     Каймаков огляделся.  Вокруг никого  не  было.  Ни  бравых омоновцев, ни
решительных патрульных, ни постового,  ни дружинника, ни просто  гражданина,
жаждущего  прийти  на  помощь. Лишь  франт с цветами наблюдал  за  развитием
событий.
     Каймаков ударил первого в колено и бросился бежать.
     -- Ну, сука!
     Раздался топот, толчок в спину сбил его с ног. Пинки посыпались со всех
сторон. Зазвенело стекло.
     -- Сщас ему рожу разукрашу...
     Зазубренное  бутылочное  горлышко  приближалось к  лицу, когда раздался
выстрел. Потом второй, третий! Горлышко исчезло.
     --  Быстро  вставайте!  --  Чья-то  рука  вцепилась  в  воротник пальто
Каймакова, помогая  ему  подняться на ноги. Это был  тот самый франт, только
вместо цветов он держал в руке пистолет.
     Один  нападающий лежал  на  земле, двое терли глаза и надсадно кашляли.
Каймаков почувствовал острый запах и резь в глазах.
     -- Уходим, скорее! -- Спаситель тянул его за пальто. -- Не трите глаза,
быстрей пройдет.
     -- Я тебя,  пидора,  на нож  посажу! --  раздавалось  сзади.  -- Сейчас
догоню и посажу!
     Отбежав на несколько  сот  метров, они оглянулись.  Нападавшие, похоже,
приходили в себя и действительно собирались пуститься в погоню.
     У Каймакова резало глаза, особенно левый.
     --  Черт,  я  тоже наглотался, --  сказал незнакомец. --  Горло  дерет,
нос... Надо бы прополоскать с содой... Посмотрите, они не бегут следом?
     -- Вроде нет. Я живу в квартале отсюда, зайдем ко мне.
     -- Это самое умное, -- кивнул спаситель.
     Когда  вечером  к   Каймакову   заехал  Морковин,   тот   рассказал   о
происшествии.
     -- Но это  случайность, --  закончил Кислый рассказ. -- Обычное  пьяное
отребье, хулиганы.
     -- Да? А как ваш спаситель?
     --  Отличный парень! Витя  Клячкин. Отсидел ни  за что  четыре  года...
Смелый!
     Они сидели на кухне, закрыв дверь в комнату. Каймаков на  всякий случай
открыл кран, чтобы звук льющейся воды заглушал разговор.
     -- Хорошо, что он подвернулся со своим газовым пистолетом.
     -- О чем говорили?
     --  Обычный  треп.  Знаете,  как после драки...  Бессвязно  все.  Еще и
выпили... Потом он про зону вспомнил -- ужасы всякие...
     -- Когда договорились встретиться?
     -- Завтра после работы...
     Каймаков осекся.
     -- Откуда... Почему думаете, будто договорились?
     -- Да потому, что это подстава.
     -- Но...
     -- Самая элементарная. Вариант номер семь из инструкции по установлению
контактов.  Девиз:  "Лучший  способ  войти в доверие  к человеку -- это  его
спасти". Рассчитан на неискушенных, слабозащищенных и впечатлительных людей.
Есть гораздо более изощренные способы знакомств...
     --  Никому  нельзя  верить...  --  убито  прошептал  Каймаков. -- Такой
приличный парень. Я действительно ему очень признателен.
     -- Данный  вариант  как  раз  имеет  целью  вызвать  теплые  чувства  и
искреннюю  благодарность  к  спасителю.  Тогда   легко  сглаживаются  всякие
шероховатости. Вы, например, не спросили, что он здесь делал?
     -- Ждал девушку! С букетом цветов. Вчера познакомился в метро.
     --  Прекрасно. Почему же она  не  появилась?  Почему  он  не  продолжил
ожидание после своей чудесной победы?  Начисто забыв о свидании, он  бросает
букет  и идет к незнакомому человеку пить водку и  травить байки о зоне! Вам
не кажется это странным?
     -- Хороший парень, -- печально повторил Каймаков.
     --  Не  отрицаю.  Он  действительно  может  быть  приличным  человеком.
Возможно,  и не собирается причинять вам  вред.  Ему  просто нужно выполнить
задание. Что-то сообщить или,  наоборот, узнать, с кем-то познакомить. Одним
словом,  сделать нечто совершенно  невинное.  Другое дело  --  не  исключены
побочные эффекты. Например, вы попадете под трамвай или отравитесь газом...
     -- Что же мне делать?
     --  Естественно вести себя, поддерживать  контакты и  сообщать нам, что
ему надо. А мы завтра пронаблюдаем -- что он за птица.
     За  проведенную  операцию Асмодей удостоился искренних похвал Межуева и
Григорьева.
     -- Он лихой оказался, этот Кислый,  так двинул моего парня в  колено --
чуть не сломал,  -- рассказывал Семен. -- Пришлось тридцать тысяч доплатить,
чтоб без обид.
     -- А Виктор молодец, бабахал как в кино, -- сказал майор.
     -- Кстати, -- Семен протянул руку, -- давай пушку, дозарядить надо.
     Они сидели  в  другой конспиративной  квартире,  которая отличалась  от
первой только месторасположением: планировка и обстановка совпадали почти до
деталей.
     Семен извлек из "вальтера" магазин.
     -- Осталось два газовых, так?
     -- Так, --  кивнул Асмодей. Один неиспользованный патрон  он специально
вынул, чтобы Семенова арифметика сошлась с действительностью.
     -- Точно.  -- Григорьев заглянул в дырочки обоймы. -- Теперь давай  три
газовых и два звуковых.
     Когда Асмодей принес требуемое, прапорщик поучающе сказал:
     -- Смотри  и  запоминай, пока я жив. Вначале  эти, с желтой  заглушкой,
потом два с зелеными. Теперь досылаем в ствол...
     Он передернул затвор и протянул пистолет рукояткой вперед.
     -- Вопросы есть?
     Ему явно нравилось учить. Но Металлист делал это наглядней.
     --   Доложите  Дронову,   Валентин   Сергеевич,  что  газовый  пистолет
использовался для  проведения операции, -- сказал Семен. -- А то он считает,
что мы поощряем блажь...
     Межуев кивнул.
     -- Обязательно доложу.
     И повернулся к Асмодею.
     -- Когда думаешь выходить на связь со Смитом?
     --  После закрепления знакомства. Дня через два. Послушайте дальше  про
этого Каймакова...
     Асмодей  чувствовал  себя  первооткрывателем.  Он  сам  установил адрес
объекта   разработки,  проследил  маршрут  к  дому,  контрразведчики  только
организовали операцию знакомства.
     Теперь  он  с-упоением  рассказывал  о привычках  Кислого,  его  манере
поведения,  обстановке   в  квартире,   пересказывал  беседу  за  совместной
выпивкой.
     Межуеву и Григорьеву все это было хорошо известно, а пресловутая беседа
даже записана  на аудиокассету.  Но  высказывать  осведомленность  нельзя  и
уклоняться от беседы непедагогично: агент должен высказаться.
     Поэтому они внимательно слушали Асмодея, задавали вопросы и  хвалили за
оперативное  мастерство.  Это   способствует   укреплению   психологического
контакта.
     Капитан  Иванченко бился всерьез, как и подобает офицеру. Схватка  была
не шуточной,  с  криками,  стонами  и кровью.  Крепкие руки  сжимали  его  в
железном захвате, ноги то  и дело взлетали в воздух -- таким броском стоящий
"на мостике" борец сбрасывает наседающего противника.
     Капитан  держался.  Он  прижал  белокурую голову  к  подушке,  чтобы не
получить  еще один  глубокий  укус,  и  мощными  толчками  противодействовал
попыткам  подбросить себя  к  потолку. И он сам, и бьющееся  под ним сильное
гладкое тело Любаши были  мокрыми от пота,  оба тяжело дышали, словно  после
пятикилометрового кросса, но  капитан из предыдущего опыта знал,  что сумеет
выдержать восхитительный  марафон,  требующий сосредоточения как физических,
так и душевных сил.
     Концентрация энергии  и внимания была  столь высока, что  Иванченко  не
сразу отреагировал  на отмеченное боковым зрением движение в  комнате,  даже
когда он  повернул голову и увидел небритого лохматого мужика, собирающего в
охапку его  мундир  и  Любины  вещи, то не прекратил своего  занятия и,  как
загипнотизированный,   произвел   по  инерции  не   менее  десяти   фрикций,
становящихся, правда, все слабее и слабее.
     Лишь  когда  вор выбежал  из комнаты,  капитан  разъединился,  разорвал
захват  и  мгновенно  оказался  сброшенным на пол,  но тут  же вскочил,  уже
приходя в себя и пытаясь сообразить, что надлежит делать в такой ситуации. В
голову ничего не приходило. Люба продолжала дергаться и протестующе стонала.
Он знал: около пяти минут она не сможет говорить.
     Зато разговор раздался в прихожей,  и  два  милиционера ввели лохматого
мужика, который вяло вырывался.
     -- Сейчас глянем, что ты здесь натворил...
     Майор осекся и огляделся. Голые, без занавесок, окна, пустая  комната с
широкой  тахтой  и  двумя  стульями.  Посередине  стоял  Иванченко  в  одних
форменных   зеленых  носках.  Вид  он  имел  далеко  не  геройский,  и  даже
внушительное мужское достоинство, секунду  назад готовое к действию, обвисло
жалким, сморщенным стручком.
     -- Та-а-а-к! -- протянул майор. -- Кто из вас ее убил?
     Одеревеневший Иванченко понял, что речь идет о Любе. Она раскинулась на
тахте с закрытыми глазами  и действительно  напоминала мертвую.  Он хотел ее
прикрыть,  но  ничего  подходящего  в  комнате  не  было.  Сделав  несколько
бессмысленных  движений, он  поднял  с пола  смятый  комок черных  колготок,
расправил   и  положил   на   роскошное   тело  подруги  в   противоположном
естественному направлении, так что верхняя  часть оказалась, как и положено,
на бедрах, а чулки, расходясь, прикрывали груди.
     Сзади раздался глухой удар.
     -- Ты убил, сука?!
     Удар пришелся  в плечо,  но мужик согнулся, схватился за живот и рухнул
на колени.
     --  Не я,  век свободы  не видать!  --  прохрипел он.  -- Зашел шопнуть
чего-нибудь, в натуре, замочки-то все одинаковые... А он ее душит! Зачем мне
к "мокрому" примазываться? Повернулся и бежать, а тут вы...
     -- Значит, ты?! -- Майор шагнул к Иванченко.
     Голый человек в безвыходной ситуации перед лицом позора, краха карьеры,
крушения семейной жизни чувствует себя совершенно беззащитным.
     -- Я капитан Российской Армии, -- выдавил он из себя и отшатнулся.
     -- А  почему  не полковник? -- Майор сделал  еще шаг. -- Я -- начальник
уголовного  розыска майор Котов, на  мне форма, в кармане удостоверение. Нам
позвонили  соседи:  за стеной  кричит  и  стонет  женщина.  Женщина  мертва,
свидетель показывает на тебя. Ну!
     Люба зашевелилась,  открыла глаза, быстро села, подтянув колени к груди
и прикрываясь колготками.
     --  Живая  она,  вот... -- Иванченко  был  унижен,  напуган и  морально
сломлен. Впоследствии  он винил роковую  случайность, но ситуацию создала не
случайность,  а  оперативный  расчет майора  Котова, который учел  все, даже
продолжительность коитуса капитана и супруги его начальника.
     -- А этот у нас одежду украл, -- сообщил Иванченко, указав на небритого
мужика.
     -- Да не брал я никакой одежды, -- закричал тот. -- На фиг она мне...
     -- Выбросил, наверное,  --  сказал второй милиционер. -- В мусоропровод
или в окно. Может, в бочке с известью утопил...
     Иванченко схватился за голову и застонал. Люба заплакала.
     -- Дай им накрыться, -- скомандовал майор.
     Старший  лейтенант  принес  из  прихожей  Любино  пальто и  капитанскую
шинель.
     --  И  вправду офицер! --  удивился  майор.  --  Ну,  пойдем  на кухню,
поговорим, раз так...
     Через час, уложив подписанные листы объяснения в папку.  Котов вернулся
в комнату.  Люба сидела в прежней позе,  но  уже в пальто,  из-под  которого
беспомощно торчали босые ноги.
     --  Ну,  ты, -- обратился майор к лохматому  мужику.  -- Пять минут  --
вернуть вещи. Иначе -- с балкона головой вниз.
     В сопровождении старлея мужик вышел и почти сразу вернулся с вещами.
     --  Проверьте,  все  ли   на  месте,   --  сказал   Котов  и,   получив
утвердительный ответ, попрощался.
     Милиционеры  ушли, забрав с собою  мужика. Иванченко  и Люба посмотрели
друг на друга.
     -- Все хорошо, что хорошо кончается, -- сказала она и  улыбнулась. -- А
ведь мы не кончили... Заново с того же места?
     Иванченко всегда удивлялся ее жизненной энергии. Но не предполагал, что
она настолько неисчерпаема.
     Мрачно покачав головой, он молча оделся.
     В непрезентабельной комнатке второго этажа агентства  "Инсек"  Морковин
обсуждал с напарником ход расследования.
     -- Много  узнать у наших не удалось, -- рассказывал Сергеев-Сидоров. --
Особо расспрашивать не  принято, к  тому же  все знают, что я "на выходе"...
Короче, вначале  его хотели  ликвидировать, а сегодня  Карл и Франц получили
приказ  его охранять. С его статьями связан какой-то политический скандал  в
Думе. Вот и все...
     Сергеев помолчал.
     --  Да, самое  интересное! Знаешь, от кого  охраняют нашего  друга?  От
одиннадцатого  отдела! А ведь  до сих пор одиннадцатый отдел  охранял его от
наших!
     -- Значит, машина закрутилась в обратную сторону...
     Сыщики уже закончили разговор, когда пришел Котов.
     -- Ну и порядки -- если б ты не заказал пропуск, не пустили бы...
     --  Новые  отношения, частная  собственность,  -- сказал  Морковин.  --
Директор занят, придется полчаса подождать. Я с ним говорил, возражений нет.
Можешь считать -- дело на мази. Беседа -- это формальность, вся информация о
тебе собрана. Завтра же и подавай рапорт!
     -- С неделю придется подождать, надо одно дело закончить...
     Котов повернулся к Сергееву.
     -- Кстати, у меня к тебе вопрос. Знаешь такого -- Плеско?
     -- Ну, -- недовольно буркнул тот.
     -- Засран по самые уши. Оружие бандитам продает. Мне нужен его адрес.
     -- Обратись официально, в кадры.
     -- Они  гражданским не дадут ни хера,  сам знаешь. А дело срочное. Есть
подозрения, что это он снайперские заказы исполняет.
     Морковин  встрепенулся. Недавно он заходил к коллегам и знал, что отдел
внутренней безопасности разыскивает связанного  с преступниками  снайпера --
офицера одной из спецслужб.
     --  А этот ваш...  Плеско  --  действительно снайпер? --  спросил  он у
угрюмо молчащего грушника.
     -- Еще бы! На все руки...
     -- Какого же хера ты молчишь? --  завелся  Морковин.  -- Раз все в цвет
попадает?  У  тебя кто  спрашивает  -- хрен с  бугра?  Начальник  уголовного
розыска, такой же майор, как и ты! Завтра вместе работать будете, прикрывать
друг  друга!  Чего выделываться? Тебе на службе  под зад коленом дали? Дали!
Чего же ты патриота изображаешь?
     --  Тут дело простое, -- умиротворяюще вмешался Котов. -- Если сидеть и
ждать, он еще когото шлепнет. Кого?
     -- Ладно, узнаю, -- буркнул Сергеев.
     -- То-то,  -- удовлетворенно сказал  Морковин. --  После беседы давайте
выпьем да расслабимся. Осточертели дела и заботы!
     Но, улучив момент, он вышел к другому телефону  и  набрал  номер бывших
сослуживцев из отдела внутренней безопасности.
     -- В оперотделе ГРУ есть майор Плеско, -- представившись, сказал он. --
Как бы он и ни был вашим снайпером.
     -- Спасибо, Миша, проверим, -- ответил коллега.
     Проверка  показала,   что  во   время   совершения   наиболее   громких
"снайперских" убийств последних лет майор  Плеско отсутствовал и  дома, и на
службе. Где он находился, выяснить не удалось.
     Обстоятельная справка легла на  стол Верлинова. Через пятнадцать  минут
подполковник Дронов получил боевой приказ.
     Когда   машина  тронулась,   подложенная  под  заднее  колесо  иголочка
проколола  камеру, и  воздух  стал медленно стравливаться.  Иголочка была не
простой,  а из спецкомплекта  "Остановка", с точно  рассчитанным  диаметром:
последствия прокола должны были сказаться через семь-десять минут.
     Так и получилось. Автомобиль  потерял  плавность хода  и  просел назад.
Плеско, выругавшись, подрулил к тротуару. Он никогда не  делал остановок без
крайней необходимости и не любил их, но замена колеса -- настолько обыденное
дело  в  жизни  водителя,   что  обычно  не  вызывает  подозрений.  На  этой
обыденности и строился план операции.
     -- Не  дергайся, Плеско,  госбезопасность, --  раздался сзади уверенный
голос, и пригнувшийся к домкрату майор замер.
     -- Мы знаем, кто ты, у меня наркотизатор,  -- спокойно предупредил  тот
же голос.
     Плеско  выпрямился. Голос  принадлежал Семену Григорьевичу. По сторонам
стояли еще два парня,  выражение их лиц  однозначно  давало  понять, что это
профессионалы.
     Алексей  Плеско умел  многое, но  все  навыки и способности не годились
против тех, кто знал его и специально готовился к задержанию. К тому же дело
происходило  не  в  Аргентине,  и  у  него  не  было  запасного  паспорта  и
постоянного окна на границе.
     --  Колесо  сами поменяете?  --  хладнокровно  спросил  он.  --  Машину
отгоните на стоянку у дома.
     -- Сделаем, -- заверил Семен и распахнул дверь черной "Волги".
     -- К кому едем? -- поинтересовался Плеско посередине дороги.
     -- К генералу Верлинову. Слышал небось?
     "Дьявол!"  --  Плеско  был  наслышан  о необыкновенной проницательности
Верлинова,  о его  феноменальной способности  предвидеть развитие событий  и
опережать противника  на один-два хода. Теперь предстояло лично убедиться во
всем этом.
     Хотя начальник подотдела  физических воздействий готовился к встрече  с
генералом, собирая в кулак все  свои силы и волю, это ему  не  понадобилось.
Верлинов  не собирался беседовать с исполнителем.  Ему было нужно знать, кто
отдал приказ.
     И  он  это  узнал. Майору вкололи  полуторную  дозу  пентонала натрия и
записали  рассказ  на магнитофон.  На  отдельную  пленку  записали  отчет  о
совершенных  по  заказу  убийствах. Вторую  пленку  скопировали и  вместе  с
задержанным  отвезли начальнику  УР Котову.  Перед тем как посадить Плеско в
машину, Григорьев забрал  у  него  удостоверение ГРУ и документы  прикрытия,
положив в карман дубликат удостоверения, имеющий явные признаки подделки.
     Котов находился у себя в кабинете, когда позвонил Аркадьев.
     -- Сейчас тебе доставят Плеско,  он в  полном расколе.  Удостоверение у
гада поддельное, на установление личности уйдет дня три. Успеешь?
     -- Успею, -- кивнул начальник УР.
     Он действительно  успел. Обезволенный  Плеско  повторил  показания  под
протокол, потом у  него сделали обыск, изъяв  сто двадцать  тысяч  долларов.
Поскольку  удостоверение  сотрудника  ГРУ  было  явно  поддельным,  его   до
установления личности оставили в юрисдикции уголовного розыска. Котова очень
интересовали  все   подробности  того,  как  специальное  оружие   попало  к
преступникам.
     Михаил Петрович вернулся домой  поздно. Жена отправилась на дачу, утром
он собирался к ней присоединиться. В  просторной трехкомнатной квартире было
пустынно,  сам собою поскрипывал паркет,  будто бродили  тени номенклатурных
работников,  населявших в  свое  время это  жилище,  а  потом пропадавших  в
никуда.
     Но  Михаил Петрович не  отличался  впечатлительностью. К  тому  же  дом
охранялся. И  не только  сотрудниками Главного  управления охраны, но и  его
людьми.  Министру  безопасности  положена  личная  стража.  И  если  кабинет
"теневой"  --  дела  это  не меняет,  просто  и  охрана  не  официальная,  а
"теневая". Что нисколько не снижает ее эффективности.
     Он  принял  ванну, тщательно расчесал  густые,  черные,  без  признаков
седины  волосы,  которыми  очень  гордился,  с  идеальной  точностью  сделал
безупречный пробор.
     Пересмотрел  деловые бумаги -- как по  официальной должности,  так и по
"теневой".   В   блокноте  текущегоконтроля   записал:  "Верлинов",   дважды
подчеркнул и поставил вопросительный знак. Исполнитель до сих пор не сообщил
о сроке ликвидации, такой непорядок не мог быть терпимым.
     Потом  он  полулежал  на  мягкой  кровати, потягивая  коньяк  и  трогая
сенсорные кнопки  дистанционного  пульта.  Спутниковая антенна предоставляла
широкий выбор программ, но без перевода, а он совершенно не имел способности
к языкам. Впрочем, это ему не помешало в жизни.
     Внезапно  он  подумал,  что  потом,  когда  задуманное  удастся,  можно
оснастить все  квартиры руководства синхронным переводом. Мысль понравилась.
Тронув кнопку  выключения, он забылся в полудреме. На кухне что-то скрипело,
но Михаил Петрович не обращал внимания на посторонние звуки.
     Скрипел газовый кран перед печью. Он медленно, с усилием поворачивался,
будто  кто-то из  бывших хозяев немощной рукой пытался пустить газ. Кран был
довольно тугим и  сдвигался  буквально  по  миллиметру,  но  наконец стал  в
положение "открыто".
     Кран  духовки повернулся гораздо легче, газ пошел вначале  слабо, потом
зашумел во всю мощь.
     Исходя из кубатуры  квартиры  и расположения комнат,  в  первую очередь
спальни, наполнение должно было продолжаться от пятидесяти минут до полутора
часов.  Ровно  через полтора  часа  в аварийную службу "Мосгаза"  сообщили о
сильной утечке в одной из квартир престижного дома современной номенклатуры.
     Аварийная   бригада   прибыла  быстро,   дверь  пришлось  взломать,   в
противогазах  вошли  внутрь, закрыли краны и  распахнули  окна. Увиденное  в
спальне  заставило  вызвать  милицию.  Картина  была  совершенно  очевидной.
Непонятным  оставалось одно: кто  вызвал "аварийку"?  Из-за  толстых стен  и
насыпных  междуэтажных  перекрытий  запах   газа  в  соседних  квартирах  не
ощущался. Но, в конце концов, большого значения эта неясность не имела...
     -- Нет, так дела не ведут! -- строго сказал хозяин. --  Теряешь деньги,
людей, территорию. Кому нужна такая работа?
     Седой стоял  почти навытяжку и боялся пошевелиться. Гена Сысоев или еще
кто из  Юго-Западной группировки  не  узнали бы  своего  шефа.  Подавленный,
бледный, по спине струился холодный пот. Немудрено: он стоял на краю ямы.
     На самом  деле  никакой ямы, конечно,  не было,  была одна из дач Ивана
Павловича, непонятно  --  личная  или  государственная,  ибо  они  ничем  не
отличались друг от друга, даже вооруженная охрана руководствовалась одними и
теми же нормами сменной численности и тактики несения службы.
     Но, стоя на толстом ковре, покрывающем дубовый паркет. Седой чувствовал
запах сырой земли и  могильный холодок,  пробирающий до самых внутренностей.
Слишком хорошо он знал, чем заканчиваются подобные разговоры.
     -- Полоса невезения, -- умоляюще проговорил он. -- У каждого бывает...
     -- Бывает,  --  согласился хозяин и провел ладонью по  гладко выбритому
худощавому  лицу. Оно  было  несколько вытянутым, что когда-то давно  давало
основание для обидной клички Длинномордый. Последние двадцать лет эта кличка
существовала  только в мыслях  осведомленных людей, а те, кто произносил  ее
вслух, давно истлели в  сырой  земле, холодок  которой  так отчетливо ощущал
Седой. -- Бывает, -- повторил хозяин и усмехнулся. -- Но при чем здесь я?
     Он встал, прошелся по комнате, помешал угли в камине и снова повернулся
к Седому -- высокий, представительный, строгий.
     -- Слышал, воры тебя теснят, армяне?  -- недоброжелательно спросил  он.
-- Может, на покой пора?
     И от безобидного слова "покой" веяло смертью.
     -- Это ерунда, я все отрегулирую. Если вы поверите...
     -- Поверю, почему не поверю. -- Иван Павлович подошел к бару, налил два
фужера. -- Сухого вина хочешь?
     Седой взял фужер, поднес ко рту, но выпить не смог.
     -- Я всем верю. Но если меня обманывают...
     -- Никогда этого не было...
     -- Знаю. Потому и разговариваю с гобой. А иначе...
     Хозяин сделал выразительный жест.
     -- Короче, пропавшую  казну  я на себя повесил. На свой авторитет, свои
дела, свою ответственность. И теперь ты эти деньги  должен лично мне! Лично,
ты понимаешь?
     Седой  молча  кивнул. Он понял две вещи:  сейчас удастся уйти живым. Но
это только отсрочка.
     В  комнату  вошел   высокий  молодой  человек  в  безупречном  костюме,
галстуке, с трубкой радиотелефона в руке.
     -- Иван Павлович, вас. Сам...
     Тень озабоченности мелькнула на вытянутом лице.
     -- Слушаю. Нет, не знаю. Вот так?!  Кто?  Странно... Не очень  я верю в
случайности. Он что, пьяным был? Ну вот... Есть, понял!
     Хозяин отдал трубку, и молодой человек вышел.
     -- Ладно, на сегодня  все. Горе у  нас --  товарищ внезапно умер. Газом
отравился. Ты проверяешь краны перед сном?
     В вопросе послышался скрытый намек.
     -- Какой срок тебе нужен?
     -- Две недели, -- сказал Седой наобум.
     -- И ни дня больше!
     Все еще  не  пришедший в себя Седой вышел  на просеку в сосновом бору и
привычно нырнул в уютное  кожаное нутро  своего  "Мерседеса". Водитель сразу
тронулся с места.
     -- Ну как, шеф? -- спросил сзади Гена Сысоев.
     -- Увидим, -- мрачно буркнул Седой.
     И вдруг спросил:
     -- Откуда он все знает? Про армян. Клыка?
     Седой рывком повернулся к референту.
     -- Откуда, я тебя спрашиваю?!
     Гена испуганно отшатнулся.
     -- Успокойтесь, шеф! Я-то при чем?
     "Мерседес"  вылетел  из  дачного   поселка,  просев  на  амортизаторах,
затормозил у магистральной трассы, дождался просвета и влился в поток идущих
к Москве машин.
     Через  час  тем  же  путем  неслась  "Вольво"  Ивана  Павловича.  Перед
магистралью   водитель  притормозил,  но  педаль   провалилась,  не  включив
тормозную систему. "Вольво" с ходу  врезалась в "КамАЗ", слетела  в кювет  и
загорелась.
     -- Авария на  сороковом километре,  -- доложил через полчаса  по  рации
инспектор ГАИ. -- Три трупа. Похоже, лопнул тормозной шланг.
     --  Отлично  справляетесь, молодец,  --  похвалил  Верлинов.  --  Самое
главное  --  абстрагироваться,  не  входить в конкретику. К тому  же очистка
общества от всякого сброда -- дело безусловно полезное.
     -- Не  надо  об  этом,  --  тихо попросил индуктор. -- Я  никак не могу
привыкнуть...
     -- Хорошо, -- сразу  согласился генерал. -- Сейчас вас отвезут  на  мою
дачу. Поживете, пока ремонтируется квартира. И сразу отметим новоселье. Жена
рада?
     --  Не  может поверить. --  Индуктор  чуть  заметно улыбнулся. Верлинов
решил, что это хороший признак.
     Вальяжный господин  с холеным барским лицом нервно  ходил по  кабинету.
Два несчастных  случая подряд не могли быть  случайностью!  Смерть ближайших
соратников была кем-то блестяще организована. Но кем?
     Он  внимательно  вспоминал  события последнего времени.  Неужели?.. Да,
сомнений быть не  может! И  Иван  Павлович,  и  Михаил  Петрович  собирались
ликвидировать Верлинова.  А  тот  всегда  успевает нанести опережающий удар.
Значит, это не миф...
     Он  задумался о своей судьбе. Если  Верлинов  разделался  с отдельными,
представляющими опасность  личностями, то ему ничего  не грозит. Если же  он
взялся  за  "теневой" кабинет,  то уничтожит  все существенные фигуры, а  уж
главную -- в первую очередь!
     В шкафу грудой сложены кожаные папки, дорогие записные книжки, красивые
ручки. Их вручают на презентациях, симпозиумах, конференциях, которые хозяин
кабинета посещает почти каждый день.
     В  одной ручке  бесшумно включился  встроенный  прибор -- инфразвуковой
депрессатор. Тягучие волны ужаса затопили кабинет.
     Господин потерял свою вальяжность, схватился за горло, глаза полезли из
орбит. Тоска, безысходность и страх заполнили все его существо.  Жить дальше
стало физически невозможно, выход заключался только в одном...
     Стоящий  у правительственного здания постовой  милиционер  услышал звон
стекла  и, подняв  голову, увидел  падающую  с восемнадцатого этажа  фигуру.
Высота  была значительная,  и  падение  продолжалось  достаточно  долго,  но
завершилось,   как  обычно.   С   глухим  ударом   об   асфальт  закончилось
существование  одного  из  "теневых"  правительств, которое,  пожалуй, имело
наиболее значительные шансы на достижение поставленной цели.
     Под  землей ночь царит всегда.  На  глубине  семидесяти метров  длинный
конусообразный снаряд  полутора  метров  в диаметре  медленно продвигался по
уходящей  вниз  траектории.  Мощная  фреза  легко  перемалывала  известняк и
песчаник, вращающиеся вдоль корпуса спирали архимедова винта  двигали снаряд
вперед, одновременно  уминая размолотый грунт в стены образующегося туннеля.
Траектория движения"  упиралась  в  точку  инициирования, залегающую  в  ста
десяти метрах от поверхности.
     Земной шар поворачивался, подставляя солнцу одни участки  поверхности и
унося  в  ночную  тень   другие.  Участок  Каракумов,  на  котором   недавно
моделировалась   пустыня   Мохаве,   все   ближе    продвигался   к   линии,
отграничивающей  ночь   от   дня.  Небольшой  квадрат   земли  расцвечивался
вспышками, всполохами огня, строчками зеленых и красных трасс.
     В  ночном бою  побеждает тот, на чьей стороне  внезапность. Но  застать
экспедицию врасплох не удалось,  поэтому перестрелка продолжалась уже четыре
часа.  Инфракрасные прицелы "СВД" помогали снайперам находить цели,  "шмель"
сжег два  вездехода, четырнадцать  пулеметных стволов изрядно проредили ряды
атакующих.
     Однако  численный перевес  нападающих  сказывался, и, если бы не особая
подготовка и выучка отряда охраны, все было бы кончено.  В первые  же минуты
боя убило повара Вову и  дублера Чена. Так и не протрезвевший Джек схватил с
песка автомат и повел огонь короткими, точными очередями.
     Моджахеды  и Исламское освобождение охватили  лагерь кольцом,  которое,
несмотря на значительные потери, постепенно сжимали.
     --  Что  им  надо,  как   думаешь?  --  спросил  Васильев,  перезаряжая
раскаленный автомат.
     --  Не знаю. --  Старший "альфовцев"  сплюнул. -- Но  это  не случайная
группа. Им нужны именно мы. Может быть, главная цель -- пленка...
     Васильев  думал  так же.  Утечка информации возможна  всегда,  причем в
самом неожиданном звене цепочки и на любом уровне. И если неизвестные пришли
за  пленкой...   Это  объясняет   целенаправленное  упорство,   которое   не
свойственно    контрабандистам,   случайным    бандам,    националистическим
формированиям. Тогда они не отступятся...
     Старший десятки выстрелил  из подствольника, поспешно зарядил следующую
гранату.
     -- Бери пояс и  уходи! -- внезапно  сказал он.  -- Заберешься как можно
выше  и  включишь  самоспасатель.  Ветер  хороший  и направление подходящее.
Поднимешь шум, пришлешь подмогу и пленку доставишь. Иначе сдохнем все, и без
толку.
     Васильев понимал, что это  единственный выход, но медлил. И  удерживало
его не  киношное благородство -- один ствол дела не  решает, да и  прыжок на
поясе с последующим болтанием под шаром вовсе  не простое дело,  неизвестно,
кто больше рискует -- тот, кто летит, или кто остается.
     Слева раздался жуткий вой.
     -- Прорвались, гады!
     Старший  десятки схватил  пригоршню  гранат и  бросился  туда.  За  ним
скользнули еще двое из "Альфы".
     Грум! Грум! Грум! -- резко рванули гранаты,  нечеловеческий крик тут же
оборвался, раздались звуки рукопашной схватки.
     Васильев  рванулся  на  помощь,  но  "альфовцы"   уже  возвращались.  В
мерцающем  свете догорающего грузовика было видно, что старший покрыт  чужой
кровью.
     -- Давай быстро! Рассветет -- подстрелят! Держи!
     Он  снял деревянную  коробку  со  "стечкиным"  и  надел  ремень на  шею
капитану.
     -- Ладно. Ты за старшего!
     Васильев привычно  готовился к  ракетному прыжку.  Автоматные  очереди,
взрывы, ругательства  и  крики --  все  звуковое  сопровождение  бестолковой
мешанины ночного  боя как бы приглушилось, отошло  на второй план -- мыслями
он был уже не  здесь. Сбросил  бронежилет,  быстро  ощупал  одежду -- ничего
болтающегося, сунул  за  пазуху  "стечкин",  коробку  с  ремнем  отбросил  в
сторону, проверил кассету в нагрудном кармане.
     Ракетный пояс стоял  у  пустой палатки --  бывшего  оружейного  склада.
Васильев извлек из  брезентовой  сумки  прямоугольную коробку самоспасателя,
влез в широкие ремни  подвесной  системы, щелкнул замками. Коробка оказалась
посередине  груди,  как и  положено  по инструкции.  Потом поднял тяжеленные
стальные баллоны, так что обтянутый губчатой резиной выступ сиденья оказался
между ногами, застегнул еще  один ремень. Баллоны повисли на плечах, капитан
положил  руки  на  подлокотники,  взялся  за  рукоятки  управления,  сдвинул
предохранитель и, будто ныряя с высокого моста, нажал кнопку пуска.
     За  спиной  раздался  грохот,  огненная струя  ударила в землю, баллоны
рванулись вверх,  сиденье,  подлокотники и ремень  увлекли  вместе с  ними и
капитана.
     Впечатление такое,  что тобой  выстрелили  из пушки.  Реактивная  струя
толкает со страшной силой, внутренности готовы оборваться, где верх, где низ
-- не разберешь.
     Двигатель  работает  восемьдесят пять  секунд,  за это время на  высоте
двухсот  метров  можно  улететь  на  шесть   километров.  Если   подниматься
вертикально вверх, достигнешь двух с половиной -- трех километров, так никто
не  делает: пояс  применяется для форсирования преград и внезапных атакующих
прыжков.
     Васильев косо  взлетел  на северо-восток и  не  собирался переходить на
горизонтальную траекторию.
     На   миг  обе  стороны  прекратили  огонь,   глядя,  как  яркая  молния
ввинчивается в  небо. Басмачи  подумали, что запущена  какая-то смертоносная
ракета, на двух  участках  боевики  в панике бросились назад. Но,  поскольку
ничего не произошло, перестрелка вспыхнула с новой силой.
     Кругом царила чернота, звуки боя остались  внизу. Впрочем,  за грохотом
двигателя они бы все равно не были слышны.
     -- Сорок восемь,  сорок  девять,  пятьдесят,  -- Васильев вел  контроль
времени. Прямо по курсу на горизонте показались огни.
     "Гузар или Карши, -- подумал капитан. -- Надо тянуть туда".
     Но тянуть уже было не на чем. Вдруг грохот сменился оглушающей тишиной.
По инерции пояс еще толкал  вверх, но следовало действовать быстро. Васильев
нажал кнопку замка, рывком за  ручки  управления отбросил баллоны назад, тут
же нажал кнопку запуска самоспасателя и  откинул голову, чтобы раздувающаяся
газом  ткань не хлестнула по  лицу. Он сохранил сноровку и не упустил нужный
момент:  когда  сила инерции  иссякла,  шар уже наполнился достаточно, чтобы
удержать вес тела. Поэтому удалось избежать  неприятного падения в пустоту и
болезненного рывка подвесной системы.
     Теперь  предстояло  болтаться в  ремнях  до тех пор,  пока  не появится
подходящее  место  для приземления  либо пока направление  ветра  не  станет
неблагоприятным.
     Почему-то Васильев вспомнил,  что Джек убрался  с места взрыва  буровой
именно таким образом. Он пощупал нагрудный карман. Пленка была цела.
     Раскачиваясь  на  ремнях   подвесной   системы,  капитан  плыл  в  двух
километрах  над  землей.  Ветер  мягко  нес  его  на северо-восток.  Впереди
занимался рассвет.





     --  Вот  то, что  вы  просили.  --  Роберт  Смит  протянул  пластиковый
квадратик  кредитной  карточки  Центрального  банка  США.  --  Конечно, были
некоторые вопросы -- такая сумма наличными... Но я все уладил.
     --  Спасибо.  Я  знал,  что  уладить  такой  вопрос  по   силам  только
журналисту. -- Асмодей улыбнулся.
     --  О въездной визе  мы поговорим позднее.  -- Смит  тоже улыбнулся. --
Ведь  обязательства  должны  быть  взаимными...  И  не  рассматривайте   так
карточку,  они не подделываются. А зайдя в любой филиал банка,  вы можете ее
проверить. Как поживает наш друг?
     --  Ведет  себя  совершенно  естественно,  мне  доверяет. Ему  позвонил
какой-то тип, назначил  встречу.  Хочет  передать дополнительные  материалы.
Говорит -- очень интересные... Он звал меня с собой.
     Смит встрепенулся.
     -- Когда и где?
     -- В семь. На Пушкинской набережной, у Крымского моста.
     -- Хорошо. Очень хорошо, Витя. -- Разведчик ободряюще потрепал  Асмодея
по плечу. -- Обратите внимание на следующее...
     В то  самое время, когда офицер ЦРУ инструктировал гражданина Клячкина,
одиннадцатый отдел КГБ СССР готовил операцию передачи.
     На  видеомониторе,   улыбаясь,  кривлялся  Джек,   возился  с   буровой
установкой   Чен.  Калифорнийский   номер  "Доджа"  и  специфический  пейзаж
позволяли судить, что  дело происходит в одной из пустынь Большого Бассейна.
Следующий кадр прояснял дело: королевская змея водится только в  Мохаве. Чен
был  известным  любителем свежей змеиной крови и парного мяса,  что упрощало
идентификацию  личности.  Оборванный  кадр не  вместил  реакцию  дублера  на
своеобразный продукт.
     -- Еще раз. -- Верлинов сделал знак рукой.
     Снова  закрутилась  доставленная  спецрейсом  лента.   Она  обошлась  в
двенадцать  миллионов  рублей,  пятьсот тысяч долларов и восемь человеческих
жизней.  Сидевший  в  углу майор Васильев смертельно устал. Он  пролетел под
шаром  самоспасателя  семьдесят  километров  за  три  часа,   из  управления
национальной  безопасности  Сурхандарьинской  области  по  сохранившейся  со
времен единой Системы  специальной  связи соединился с Верлиновым и  впал на
три часа в болезненный  тяжелый сон,  не  приносящий отдохновения.  Верлинов
поднял на ноги  органы безопасности трех среднеазиатских  республик, а также
российские части, дислоцированные в некоторых из них.
     В   результате  к  восьми  утра  лагерь  был  деблокирован.  По  словам
участников акции, моджахеды не имели шансов на успех,  почти  две трети их к
моменту окружения оказались убитыми или ранеными.
     Васильев ничего  этого не  знал, потому  что  в  том же тяжелом забытьи
провел  двенадцать  часов  в  стальном,  гулко  трясущемся  чреве  огромного
транспортника, где он был  единственным пассажиром, а пленка -- единственным
грузом.
     Итоги боя  --  восемь убитых  и  двенадцать раненых  -- он узнал уже  в
отделе и подумал, что оптимизм освободителей вряд  ли обоснован. Вырезали бы
всех, опоздай подмога на час-полтора!
     Он мучительно вспоминал имя или фамилию старшего  десятки  "альфовцев",
но нельзя  вспомнить то,  чего  не знаешь:  они общались  безлично. Да и  от
знания никакого проку бы  не было:  пофамильные списки потерь не  поступили.
Единственное, в чем он уверен, -- в смерти  Джека. Такие предчувствия обычно
сбываются...
     На мониторе  повторялись  явно любительские кадры,  снятые, если верить
пробивающему время таймеру, 16 июля 1991 года в четыре часа пятнадцать минут
пополудни. Аналитики  ЦРУ  легко  установят,  что  русские шпионы  проводили
незапланированное бурение в районе  точки инициирования, залегающей в данном
секторе Мохаве всего на сорока метрах. Сопряженная  с ней  точка  проявления
находилась  в  разломе  Сан-Андреас,   простирающемся  от  Лос-Анджелеса  до
Сан-Франциско  и  угрожающем  сейсмической  безопасности  обоих городов. Как
говорили древние римляне: "Умному достаточно".
     Ролик закончился.
     -- Очень хорошо,  --  сказал  Верлинов. -- Итак,  эту пленку снял Джек,
чтобы успокоить семью. Я, мол,  жив и  здоров. Своеобразный  видеопривет  --
дело обычное для нелегалов, долго находящихся "на холоде".
     -- Очень важно правильно передать  ее. Здесь не должно быть ни малейших
натяжек. Доложите ваш план.
     Межуев откашлялся.
     -- Легенда  такая.  Капитан  Резцов изображает уволенного  за  пьянство
сослуживца Джека и его старого друга.  Обозленный на руководство, он  решает
разоблачить происки КГБ в США. Тем более Джека уже  нет, и он  считает,  что
таким образом  выполняет  свой долг и мстит  за  него.  Он достает  кассету,
присланную Джеком для своей семьи еще в девяносто первом. К ней прикладывает
отчет  Джека.  Чтобы предать  документы  гласности,  он  выходит  на  автора
скандальных   статей  о  планах  подземной  войны  --  известного  социолога
Каймакова.
     -- Все ли тут достоверно? -- поморщился генерал.
     --  В  момент передачи  Резцова убивают,  -- продолжил  Межуев. --  Это
повысит достоверность.
     -- Да, пожалуй... А кто убивает?
     Человек с расплющенным носом боксера вскочил со стула.
     -- Старший прапорщик Григорьев! -- доложился он. -- Я убиваю!
     -- У вас должно получиться убедительно, -- одобрил Верлинов.
     -- При  передаче  присутствует Асмодей,  --  продолжил  Межуев.  --  Он
завладевает кассетой  и передает ее Роберту Смиту. Асмодей предполагает, что
Смит будет наблюдать момент передачи, значит, степень достоверности окажется
чрезвычайно высокой.
     -- Что ж,  план неплохой, -- задумчиво  проговорил  Верлинов.  --  Надо
тщательно проработать детали. Прокалываются всегда на мелочах. А где отчет?
     Межуев положил на стол лист бумаги. Все внешние атрибуты документа были
на  месте -- гриф "Совершенно секретно",  красная  полоса по диагонали.  Так
оформлялись все отчеты нелегалов.
     "...  В период с  10  по 21  июля 1991 года  мною совместно с подсобным
агентом  Ченом проведено бурение в пустыне Мохаве, координаты: тридцать пять
градусов  северной  широты,  сто пятнадцать  градусов  западной  долготы.  В
соответствии  с  планом  "Сдвиг" достигнута глубина сорок  метров  и заложен
фугасный   заряд  расчетной   мощности.  Скважина   зарыта,  следы   бурения
уничтожены. Инициация возможна в любой момент. Джек. 25.07.91".
     -- Хорошо.  --  Верлинов отложил отчет. --  Про "Сдвиг"  они  наверняка
слышали, так что аргументация вполне достоверна. План утверждается.
     Он поставил черными чернилами размашистую подпись в правом верхнем углу
плана операции "Передача".
     -- Еще раз обращаю внимание: тщательно проработайте все мелочи.
     Детали отрабатывали втроем: Межуев, Резцов и Григорьев.
     --  Видно, мне судьба  влезть в  эту операцию,  -- сказал Резцов.  -- Я
должен был  ему другой документ  притащить, но явился инициативник, и вопрос
отпал. И вот опять!
     -- Судьба есть судьба, -- хмыкнул Григорьев, блеснув золотым зубом.  --
Я засажу в тебя два или три раза, все в грудь...
     -- Получить защитный жилет с цветоимитационной прокладкой?
     -- Зачем усложнять? Шмальну холостыми. -- Григорьев покопался в кармане
и вынул три "макаровских" патрона с пластиковыми полусферами вместо пуль. --
Дело-то мгновенное:  выстрелы, ты падаешь, все разбежались.  Проверять никто
не будет. Только упади естественно.
     --  Не впервой.  Смотри,  не  ближе  двух  метров!  А  то  можно  морду
опалить...
     -- Все будет нормально!
     -- Остальные участники операции об имитации знают?
     -- Нет. Ни Кислый, ни Асмодей не в курсе.
     -- Кстати,  -- вмешался Межуев. --  Надо  на время  операции  у Асмодея
газовую игрушку отобрать. На всякий случай.
     -- Отберу, -- кивнул Семен.
     -- Теперь давайте прогоним по этапам: подход, передача, отход...
     Морковин тоже инструктировал Каймакова, и тоже довольно подробно.
     -- Твоя задача проста: выйти из дела живым и здоровым. Делай то, что от
тебя хотят,  но помни  --  у  тебя  свой интерес,  у  них --  свой. И они не
совпадают!  Поэтому  если  можно чего-то не сделать или сделать  наоборот --
тебе это на  руку. Меньше  риска для твоей  шкуры.  Имей в виду, очень часто
"слепого" агента выводят из игры. Насовсем. Понимаешь?
     Каймаков поежился и потрогал теменную кость.
     -- Чего же не понять...
     Вовчик, как и  обещал, купил  патроны.  Маленькая  квадратная картонная
коробочка с тяжелыми желтыми желудями. Один ряд не заполнен.
     --  Восемь тысяч за штуку, сволочи! -- возбужденно пояснял он. --  Взял
двенадцать -- откуда деньги? И так придется дверь варить одному жлобу...
     Каймаков снарядил магазин, дослал патрон в ствол. Материальную часть он
изучал в  институте, на военной кафедре, в  течение  шести месяцев.  Стрелял
один раз -- пять патронов: два пробных, три зачетных. Вряд ли он был готов к
лихой  перестрелке.  Но  тяжесть   оружия  придавала  уверенность.  Покрутив
пистолет в руках, он засунул его за пояс, подпрыгнул. Может выпасть. Затянул
ремень  потуже. Теперь  держится надежно, но невозможно сесть. Попробовал  с
одного боку, с другого. Наконец пристроил. Нормально и доставать удобно.
     Каймакова одолевали  дурные  предчувствия,  он нервничал, руки  заметно
дрожали. Странный звонок, странный сбивчивый разговор. Клячкин намекнул, что
надо бы пойти и предложить себя в спутники. Морковин тоже советовал сходить:
мол, дело  прояснится.  Советовать  легко.  И  легко "прояснять  дело" чужой
головой и  потрохами. А  если  по  ходу  неведомого ему  сценария он  должен
превратиться в труп?
     -- Давай выпьем? -- сказал проницательный Вовчик. -- У меня осталось.
     -- Неси, -- с облегчением сказал Каймаков.
     После первой порции страх если и не отпустил, то ушел куда-то вглубь.
     --  Знаешь,  какое  у  меня  самое  сильное  воспоминание  детства?  --
прищурился  Вовчик. --  Убежали с товарищем из детдома  --  и  на  север.  В
товарняках, на крышах, как придется... Он говорил -- родня там есть...
     Вовчик разлил по стаканам остатки водки.
     -- На одном перегоне  уцепились за поручни пассажирского  вагона, стоим
на ступеньках, а внутрь войти не можем. Ладно, думаем, на полустанке сойдем.
А поезд курьерский, не останавливается, прет и прет, да скорость такая -- не
спрыгнешь. Мороз, ветер  свистит,  руки-ноги окоченели, на беду ссать охота,
мочи нет... И вдруг чувствую...
     Вовчик расплылся в улыбке.
     --  Запах  яблок!  Сильный, свежий  такой... Откуда? Ну,  думать  особо
некогда,   не  до  того,   вот-вот  упаду  --   и  всмятку,  мочевой  пузырь
разрывается... Короче, заревел, мне лет девять,  Вовка -- тезка  постарше --
тринадцать, что ли. Успокаивает: "Терпи, терпи, сейчас остановится, уже  ход
сбавляет". А какой там сбавляет... Не знаю, сколько длилось, но и вправду --
стали на красный свет. Я перво-наперво отлил, а потом  сунулись  с  Вовкой в
собачий  ящик, в нем вдвоем хорошо: ветра нет, лежишь валетом -- греешь друг
друга...
     А поезд трогается! Открыли крышку -- занято -- мешок,  огромный чувал с
яблоками,  вот откуда запах. Что делать? Выбросить к  чертям и ехать  или  с
яблоками остаться?
     Поезд идет,  пока медленно, мы чувал тянем, тяжелый, Вовка споткнулся о
шпалу, упал...  "Тяни,  --  кричит. --  Не  бросай!"  А тут  дверь настежь и
проводник  -- он эти яблоки  с юга везет, а шпана под  носом увести хочет...
Матерится, ногой машет, но не достает, а спрыгнуть боится.
     Вцепился  я в  угол руками,  зубами, дергаю,  а сам  чувствую,  ноги не
успевают, ход все  больше, а проводник  кочергой машет, по  плечу  достал...
Упал я, волокусь по шпалам, а мешок не отпускаю... И вытянул все же! Эх ма!
     Вовчик махнул рукой.
     -- Голодные... Наелись этих яблок -- неделю понос мучил. Решили к теплу
возвращаться.  Вовка  говорит: "Может, и нет  никакой  там  родни, померзнем
зазря -- и все!"
     И знаешь, до сих пор отчетливо  так помню:  мороз, руки-ноги отмерзают,
ветер ледяной насквозь  прохватывает,  уссыкаюсь -- и запах свежих яблок  на
морозе! Эх, жизнь-жестянка! Давай допивай!
     Вовчик смахнул слезу. Такое случалось с ним крайне редко.
     -- Ты вроде тоже как беспризорник. Родители рано ушли, намыкался. А тут
эти сволочи! Не  бойсь, Вовчик всегда прикроет!  А если  припрет --  не жди:
стреляй, жми  на гашетку, пока патронов  хватит, а потом рви когти!  Машинку
лучше в воду бросить, чтоб отпечатки смыло, или в канализацию -- люки  везде
есть...
     Каймаков взглянул на часы и стал собираться.
     На другом конце Москвы готовились  к операции Семен Григорьев и капитан
Резцов.  Кассету с  пленкой  и  отчет  Джека упаковали  в  плотный конверт и
крест-накрест перетянули скотчем.
     -- Сойдет! -- Резцов сунул пакет в потрепанный портфель.
     -- Давай я тебя подброшу, -- предложил Семен.
     Красная "девятка" без номеров довезла капитана до Крымского вала.
     -- Время есть, садись на троллейбус или пешочком. Счастливо!
     Семен хлопнул коллегу по плечу.
     -- Морду не опали, -- озабоченно сказал тот.
     В условленном месте Семена ждал Асмодей.
     -- Где вы встречаетесь? -- спросил прапорщик.
     -- У Парка культуры.
     -- Я высажу тебя на Зубовском. А сейчас слушай...
     За прошедшее время они подружились, несколько раз совместно отдыхали  с
Ирочкой и Наташей, между ними даже возникло чувство взаимной симпатии.
     Когда машина остановилась, Семен протянул руку.
     -- Давай свою игрушку, снимай кобуру.
     Асмодей отодвинулся.
     -- Почему вдруг?
     --  Приказ   руководства.  На  операции  должны  быть  исключены  любые
сложности. А вдруг у метро к тебе привяжется милиция?
     -- Есть же разрешение...
     Семен пожал плечами.
     -- Мало ли...  Попадутся  скоты -- захотят  себе забрать  или просто из
вредности отвезут в отделение. И все насмарку. Снимай!
     Асмодей медлил.
     -- Время идет!  -- Семен обхватил его за  плечи, прижал  к себе и сунул
руку под пальто. -- Повернись, неудобно...
     Асмодей дернулся, но безуспешно.
     Прапорщик вытащил пистолет.
     -- Сунь его сюда! -- Агент открыл вещевой ящик. -- И не трогай. Вернусь
-- сразу заберу.
     Григорьев так  и сделал.  Выпутавшись из плечевой кобуры, Асмодей сунул
ее туда же, захлопнул крышку. Если бы  он мог,  то явно запер бы ящик и ключ
унес с собой.
     -- Не жадничай, никуда  не денется! -- Семен засмеялся и тем же жестом,
что  недавно Резцова,  хлопнул  по плечу Асмодея.  -- Давай вечером  позовем
девчонок и оттянемся как следует!
     -- Давай. -- Асмодей немного напряженно улыбнулся в ответ.
     -- Ни пуха!
     Семен рванул с места.
     Встреча состоялась ровно  в семь. Стемнело. Кислый и Асмодей стояли  на
набережной под вторым фонарем  и, опираясь  на парапет,  смотрели на  черную
воду.  В  руках они держали тлеющие  сигареты. Резцов  подошел от  Крымского
моста, они немного поговорили  и двинулись вдоль реки. Слева шелестели голые
деревья  парка  Горького.  Прошли  одинокий прохожий  и парень  с  девушкой.
Набережная была пустынной.
     Семен  наблюдал за троицей в  бинокль. Скоро его  выход.  Он  извлек из
кармана холостые патроны, потянулся под мышку. Душа противилась тому, что он
должен  был   сделать.  Гарантией  выживаемости  являлось  умение  мгновенно
выстрелить в нападающего. Зарядив в пистолет  три холостых, он утрачивал эту
способность.
     Семен присвистнул. В голову пришла блестящая мысль.
     Он ссыпал холостые  обратно в  карман и  открыл  вещевой ящик.  Игрушка
Асмодея  отлично  подойдет для  имитации.  Недавно  она выполнила  прекрасно
подобную функцию.
     Кислый,   Асмодей   и   Резцов   приближались.   Капитан   выразительно
жестикулировал.
     Семен достал "вальтер". Недавно он собственноручно заряжал его, первыми
шли шумовые патроны, один дослан в ствол. Вряд ли Асмодей нарушил порядок...
Прапорщик  слегка   оттянул  затвор   и  увидел,  как  зацеп   выбрасывателя
вытаскивает из патронника блестящий латунный цилиндр. Все в порядке. Пружина
мягко вернула затвор на место.
     Резцов  полез  в  портфель. Пора! Григорьев  повернул  ключ  зажигания.
Передача состоялась.  Пакет  взял  Кислый.  Асмодей  знает,  что  должен  им
завладеть. Когда начнется сумятица, он ею воспользуется. Если не обалдеет от
неожиданности... Прапорщик опустил стекло.
     Резцов пожал спутникам руки и  быстро  пошел навстречу машине. Кислый и
Асмодей повернули обратно. Григорьев дал  газ.  Он нарочно  разогнался, ревя
двигателем, и со скрипом затормозил. Кислый и Асмодей повернулись.
     До Резцова было два с половиной метра, как он и просил. Семен высунул в
окно руку с пистолетом. Капитан подмигнул. Григорьев дважды нажал на спуск.
     И мир перевернулся.
     Уловить разницу между газовым калибром восемь миллиметров и боевым семь
шестьдесят пять или  ощутить  лишние  сорок  граммов, приходящиеся на  пули,
практически невозможно. Но стрельба расставляет все по местам.
     Рывки отдачи  и  ощутимые  удары  в  грудь Резцова,  отбросившие его  к
ограде, до абсурда естественная поза убитого человека чудовищно изменили все
вокруг Семена Григорьева.
     "Подставили",   --  мелькнула  первая  мысль.  Он  сам  проводил  много
оперативных комбинаций и  знал, как ничего не подозревающий  гражданин вдруг
совершает  то, о  чем  и  не  помышлял и  что  мгновенно и  навсегда  ломает
привычную жизнь.
     Какой-то чудовищный план мог  теперь использовать его самого в качестве
пешки. Убитый товарищ  изломанной куклой лежал  на  мокром грязном асфальте.
Набережная вставала дыбом, левой  рукой он  вцепился в руль, правую поднес к
глазам. В ней был зажат безобидный газовый пистолет, ставший по чьей-то злой
воле смертоносным оружием.
     Желтые пятна фонарей увеличивались в размерах, вращаясь  вокруг. Дзинь,
дзинь...  В  лобовом  стекле появились  круглые пробоины, окруженные  густой
сеткой круговых  и радиальных трещин. В пяти метрах Кислый двумя руками, как
в кино, наводил на него пистолет.
     Реальная опасность включила рефлексы боевой машины одиннадцатого отдела
Семена Григорьева. Набережная легла  на место,  и он дал газ, стремясь сбить
противника  раньше, чем  тот успеет  выстрелить  еще раз.  Но третья дырочка
возникла прямо напротив лица, и пуля вошла точно между глаз.
     Каймаков  продолжал  стрелять  по  врезавшейся  в бордюр машине.  Пакет
валялся  на земле. Асмодей инстинктивно подхватил  его и бросился бежать.  В
ограде парка он заметил дыру и юркнул туда.
     --  Что  случилось? --  растерянно спросил стоявший за забором человек.
Асмодей оттолкнул его и рванул по талым сугробам через кусты.
     Когда затвор застопорился  в заднем положении, Кислый бросил пистолет в
воду и побежал к мосту. Навстречу мчалась "Волга" с зажженными фарами. Черт!
Он резко повернулся. "Волга" притормозила, распахнулась дверца.
     -- Прыгай, быстро!
     "Морковин", -- подумал Каймаков и повалился на сиденье. "Волга" набрала
скорость. Вместо  сыщика "Инсека" рядом  сидел  крупный, коротко  стриженный
мужчина с малоподвижным, будто каменным лицом.
     -- Военная разведка, -- представился  он. --  Меня  зовут  Карл, а  это
Франц.
     Человек за рулем походил на него, как братблизнец.
     -- У нас задание охранять вас...
     Еще  недавно Карл хотел убить  Каймакова,  выполнил все, что  для этого
требовалось, и  думал, будто достиг цели.  Приказ все изменил.  Он не помнил
прежнего желания и был готов любой ценой защищать Унылого.
     Морковин   с  Сергеевым   находились  в  "Фольксвагене",  следующем  за
"Волгой".
     -- Кто ж это нас опередил? -- Морковин висел на хвосте у Франца.
     --  Это  наши,  -- как всегда, нехотя  сказал Сергеев.  -- У них приказ
охранять, вот они и охраняют.
     Человек, стоявший  за  забором  парка, осторожно вышел  на  набережную.
Резидент ЦРУ в Москве обозначал его в своих документах псевдонимом Казанова.
В миру  он звался Вадиком Кирсановым, а постоянные посетители валютного бара
гостиницы "Славянская" знали его под прозвищем Красавчик.
     Казанова  осторожно  прошел  мимо  изрешеченной машины,  осмотрел  труп
Резцова  и  медленно  двинулся  дальше.  Поймав такси, он поехал  домой.  На
полдороге позвонил из автомата.
     -- Пришли двое, потом еще один. Разговаривали,  этот последний  передал
пакет. Тут  его  и замочили  из машины... Красная  "девятка",  номера нет...
Мертвее  не  бывает,  из  груди  лужа  крови  вытекла...  Нет,  его один  из
оставшихся замочил.  Раз  десять  палил,  всю  машину разнес...  Сам  видел,
вблизи, потом подошел... Два трупа, точно...
     Доложив,  Красавчик  поспешил домой -- в  девять  назначено  свидание с
новой киской. И он успел.
     Асмодея трясло.
     "Вот  закрутили,  гады,  своих  бьют,  -- нервно  думал он. -- Это чтоб
американец поверил... А как у них со мной расписано?"
     Он позвонил Смиту.
     --  Все  в порядке,  подъезжайте.  -- Он  назвал адрес. --  Возьмите по
дороге хорошей выпивки, чтобы я не сдох...
     Потом набрал номер Межуева.
     --  Почему  Семен не объявился?  --  встревоженно спросил майор. -- Как
прошло?
     -- Прошло отлично, чтоб  вы посдыхали! -- Язык у Асмодея заплетался. --
Пакет у  меня,  скоро приедет друг. А  Семена  пристрелили.  И второго тоже.
Сволочи вы все!
     Он бросил трубку.
     Американец принес водку, виски и коньяк. Нетерпеливо он вскрыл пакет и,
пока  Асмодей  накачивался  всем  подряд,  прочел  документ.  Раз,   другой,
третий...
     Потом вставил кассету в видеомагнитофон, просмотрел.
     Несмотря на длительный  опыт и  железную выдержку, он чувствовал прилив
радостного возбуждения. В руки попало то, что надо!
     Краем уха он слышал об  утечке  информации по  дейтериевой  бомбе. Этим
делом  занималось  АНБ  и  село  в  лужу: взять  русских шпионов не  смогло,
потеряло   своего   офицера.   Какая-то   темная  история   приключилась   с
подозреваемыми.   Не  то   несчастный   случай,  не   то   ликвидация...  Но
документальных материалов не осталось.
     И -- вот они! Причем  занимались эти парни  не только  бомбой... В  ЦРУ
имелась  информация об операции "Сдвиг", и  если обратиться  к геологам,  то
можно узнать, что они готовили в Мохаве. Не исключено -- кольцо замкнется!
     Разведчик  не должен поддаваться  чувствам. Особенно опасна  радость --
она  притупляет  бдительность.   Проваливаются,   как   правило,  на  одном:
полученной  секретной  информации.  Именно  она служит  уликой,  позволяющей
выслать  из  страны сотрудника с дипломатическим иммунитетом  или упрятать в
тюрьму какого-нибудь шпиона-журналиста.
     Смит  стер отпечатки пальцев  с  кассеты и  документа, вновь упаковал в
пакет.
     Присоединившись   к  Асмодею,   выпил  водки,  подробно   расспросил  о
происшедшем.
     Инсценировка  исключалась.  В  девяносто четвертом  году  убивать  двух
человек в  центре Москвы может позволить себе только бандитская группировка,
но ни одна из специальных служб.
     -- Послушайте, Виктор, я оставлю у вас пока этот пакет, -- сказал Смит.
-- Завтра  мы встретимся  в городе, вы передадите  его  мне, а я отдам  ваши
документы.  Правительственное приглашение и  въездную  визу.  Вылететь можем
вместе, вечером.
     -- Согласен, -- пьяно кивнул Асмодей.
     Когда  американец  ушел, он  вызвонил Ирочку. Без специального  задания
девушка  не  проявляла энтузиазма и  требовала материального стимулирования.
Вначале она-сослалась на плохое настроение,  потом на головную боль, наконец
-- на женское нездоровье.
     -- Я  тебе  приготовил подарок, -- бархатным  голосом  посулил Асмодей.
Мысль  о ночлеге  в  одиночестве была  невыносимой.  А к  Ире  он  испытывал
необъяснимо сильное влечение. -- Очень щедрый подарок.
     -- Ну ладно, только ради тебя, -- согласилась она.
     -- Ты что, сдергиваешь? -- недовольно спросил Сергей.
     Ирочка стояла на четвереньках,  а  он пристроился  сзади и,  держась за
бедра, ожидал окончания разговора, слегка покачиваясь взад-вперед.
     -- Да, дела. -- Девушка передала трубку Саше, который застыл на коленях
прямо перед ее лицом и  ждал еще более нетерпеливо, потому что, в отличие от
товарища, вообще не мог предпринимать никаких действий, пока она болтала. --
Так что давайте по-быстрому...
     Потом она сбегала в душ, сноровисто, как солдат, оделась.
     --  У  него  баксы  есть? --  лениво спросил  развалившийся  на кровати
Сергей.
     --  Кажется, нет.  А вообще --  он  богатенький  Буратино. Дает  всегда
новенькими бумажками по пятьдесят штук.
     -- Вытряси его, пока будет спать, -- посоветовал Саша. -- А что? Завтра
вечером мы улетим, а когда еще вернемся...
     Компания собиралась в Турцию и планы имела грандиозные.
     Ирочка  сразу подумала  о Межуеве и Семене. Эти  найдут везде... Но  за
границу  из-за  такого  пустяка не сунутся,  а когда вернется... Тогда видно
будет! Ирочка не любила заглядывать далеко вперед и не умела этого делать.
     -- Можно попробовать...
     Она грациозно прошлась по комнате и взяла с полки видеокассету.
     -- Значит, надо его хорошенько расслабить...
     -- Ну ты там не очень, я ревную, -- сказал Сергей.
     В одиннадцатом отделе царил невероятный переполох.
     -- Как это получилось?! --  Верлинов был красен лицом и кричал так, что
вздувались жилы на шее. Никто из сотрудников никогда не видел его в подобном
состоянии.
     Межуев  снова начинал  пересказывать  отчет  бригады,  контролировавшей
передачу, но генерал не слушал.
     -- Как это  получилось?! Почему убит Резцов?! Откуда оружие у Кислого?!
Вы что, с ума все посходили? Кто так готовит операции?!
     -- Конечная цель достигнута, -- почтительно, но твердо вставил  Дронов.
-- Причем резко возросла достоверность  передачи. У американцев там оказался
агент, он доложил, что двое убиты...
     --  Так,  может, весь отдел  перестрелять, чтобы  сильнее  поверили? --
Верлинов стукнул кулаком по столу.  --  Всем ожидать  на местах.  Готовность
номер один!
     Оставшись  один, он выпил  две  таблетки  седуксена. Бешено  колотилось
сердце, головная боль свидетельствовала о поднявшемся давлении.
     Такой прокол  всегда  чреват неприятностями,  но сейчас,  когда все  на
грани: или -- или...
     Генерал нажал кнопку.
     Исполнительный начальник секретариата застыл на пороге.
     -- Принесите план операции "Передача"! -- приказал Верлинов.
     -- Есть! --  Седой  подполковник являлся  воплощением  четкости работы,
которую начальник одиннадцатого отдела так ценил в подчиненных.
     Через час  прибывал самолет  с остатками каракумской  экспедиции.  И  с
восемью  гробами. Надо официально списывать потери, к ним можно  добавить  и
Резцова  с  Григорьевым.  Версия:  налет моджахедов  на  таджикско-афганской
границе.   Там   есть   наши   войска,   и   пребывание   спецгруппы   легко
залегендировать.
     Верлинов  набрал  по  "вертушке" номер. Один, второй, третий...  Раньше
трубку брал обязательно хозяин  спецтелефона, лично. Теперь по двум ответили
референты,  спросили  фамилию   и...  не  соединили.  Один  бывший   друг  и
покровитель  оказался  занят,  второй  якобы  отсутствовал.  Третий  абонент
ответил, но  разговор  получился короткий  и  сухой:  дескать, правительство
больше  не  занимается  подобными  вопросами.  Все должно  быть по  закону и
разрешаться  в рамках  ведомства.  Никаких специальных  решений и незаконных
санкций отныне не существует.
     -- Етить их мать!
     Положив  трубку,  Верлинов  протер  вспотевший  лоб.  Дело  плохо.   Он
достаточно  знал  коридоры власти,  чтобы  сообразить:  подул  совсем другой
ветер. Отношение переменилось.  Пока непонятно, к нему  лично или к отделу в
целом.
     -- Разрешите?
     Начальник секретариата занес план операции "Передача". В правом верхнем
углу  красовалась  размашистая  подпись   генерала  Верлинова.   Этого  было
достаточно. За провал  несет ответственность начальник, утвердивший негодный
документ. В тонкости никто не вдается.
     Верлинов прошел  в комнату отдыха, скомкал злополучный листок,  щелкнул
зажигалкой.  Пламя быстро сожрало бумагу, осталось растолочь пепел, спустить
воду и вымыть руки.
     Теперь  --  задним  числом  --   приказ  о  командировке  спецотряда  в
Таджикистан  для   проведения   мероприятий  по   обеспечению   безопасности
российских  воинских  гарнизонов  в  приграничных районах.  В список  отряда
вписать  капитана Резцова и старшего прапорщика Григорьева. Договоренность с
командованием  российской  дивизии,  инструктаж оставшихся  в  живых  людей.
Торжественные похороны, награды погибшим,  награды и лучшее лечение раненым,
материальная помощь...
     Ровный поток мыслей оборвался. Подспудное беспокойство сформировалось в
четкий вопрос: почему начальник секретариата отсутствовал так долго?
     Верлинов нажал клавишу интерфона.
     -- Где находился план "Передачи"?
     -- У подполковника Дронова.
     -- Когда он его взял?
     -- Час назад. Надо было что-то уточнить...
     Генерал   съежился   в   кресле,  как   простреленный   снайпером   шар
самоспасателя. Теперь предстояло падение.
     Страхуется  не только он, но и  подчиненные.  И лучшей  страховкой  для
Дронова  является  ксерокопия выполненного  его людьми плана,  утвержденного
начальником одиннадцатого отдела.
     -- Зачем вы отдавали план? -- Голос генерала был спокойным и не выдавал
владевших им чувств. -- Почему не спросили меня?
     -- Но  операция  разработана  их  отделом,  --  удивленно  оправдывался
подполковник. -- Специальных указаний не поступало...
     -- Какие вам,  долбоебам, специальные указания нужны? -- тихо и страшно
спросил Верлинов. -- Операция привела  к  гибели  сотрудников,  значит, план
становится   строго   подконтрольным   документом,   режим   его   обращения
ограничивается...  Ну ладно... Отправляйтесь  в кадры!  Выслуга  есть, вот и
оформляйте пенсию. Хватит штаны просиживать и всякой херней заниматься...
     -- Но я...
     Верлинов,  не   слушая,  отключился,   перещелкнул   клавиши  и   отдал
распоряжение своему заместителю  по кадрам. В подобных случаях он действовал
быстро, жестко и никогда не менял принятого решения.
     Асмодей  встретил Ирочку широкой улыбкой,  поцеловал  в румяную  свежую
щеку, галантно помог  снять шубу.  Девушка осталась в полупрозрачной красной
гипюровой кофточке,  блескучих  черных  колготках и  узких  высоких  красных
сапогах на "шпильках".
     -- Нет слов. -- Асмодей подкатил глаза. -- Так и иди, не разувайся...
     Изящно покачивая  бедрами, девушка прошла  в комнату. Не вполне трезвый
Асмодей жадно рассматривал высокую стройную фигурку.
     "Взять ее с собой, что ли,  -- мелькнула шалая мысль, явно подсказанная
чувственностью и алкоголем. -- Вдвоем веселей, надежней и вообще..."
     Но остатки трезвого  разума подсказали, что элементарной чистоплотности
и  хорошего  исполнения сексуальных упражнений недостаточно для посвящения в
план, от успеха которого зависит собственная жизнь.
     -- Где же подарок? -- капризно спросила Ирочка, осматриваясь.
     Асмодей выложил на стол заранее приготовленные пять купюр.
     --  Очень большая  щедрость!  --  Девушка скривила  накрашенные бледной
помадой губы. -- Я тебе такое принесла...
     Из  маленькой  красной  сумочки, переброшенной через плечо, она достала
картонную упаковку.
     -- Знаешь, сколько  стоит эта кассета? Не меньше миллиона  долларов!  Я
тут такое вытворяю... Но раз ты скупердяй...
     Она спрятала кассету обратно.
     -- Я ухожу...
     --  Нет,  нет, нет. --  Асмодей  поспешно  бросился  в спальню, вытащил
из-под кровати  сумку. Кроме тугих  розовых блоков с "куклами", там россыпью
лежало несколько десятков  купюр.  Он отобрал с десяток и  вернул  сумку  на
место.
     Наблюдавшая сквозь щель в портьерах, Ирочка бесшумно шагнула назад.
     -- Вот добавка. -- Асмодей оттянул черные колготки и вложил туда десять
пятидесятитысячных бумажек.
     --  Ты -- душка!  -- Тонкие  руки обвили его шею,  горячее  гибкое тело
плотно прижалось, длинная нога легла на поясницу.
     Ирочка  так  умело  выполнила  почти цирковой  номер,  что  Асмодей  не
удержался и поцеловал ее в губы, хотя обычно старался этого избегать.
     Когда он  проснулся, Ирочки уже  не было. На  зеркале трюмо помадой был
нарисован мужской половой  орган в возбужденном состоянии. На столике лежала
записка.
     "Мой дорогой! Каждый из нас выполнил свои  обязательства, я -- так даже
сверх договоренности.  Больше не увидимся. Извини, если что не так. Оставляю
память о себе. Пока".
     Подписи не было.
     --  Что  она  выполнила  сверх  договоренности?  --  пытался  вспомнить
Асмодей, но никак не сумел.
     А вот и сувенир на  память: кассета, на которой Ирочка в течение сорока
минут изощренно и самозабвенно занимается сексом сразу с двумя парнями.
     Подчиняясь шестому чувству, Клячкин заглянул в  сумку  и обнаружил, что
"куклы" исчезли.  Граната  по-прежнему  находилась на  месте,  завернутая  в
рубашку.
     -- Ну что ж, Ириша, счастливо тебе погулять...
     Асмодей позвонил Межуеву.
     -- Вчера он оставил пакет, сегодня заберет.
     -- Где?
     -- Я должен позвонить.
     -- Ага...
     Асмодей понял, что телефон  прослушивается,  впрочем, он  и раньше  это
подозревал.
     -- Мне  нужен  адрес жены и паспорт с выездной визой  в США. Желательно
сегодня.
     -- У  нас большая запарка, сам  понимаешь. Не раньше, чем через два-три
дня.
     "Хотят  подержать на  крючке,  --  подумал  Асмодей. -- Может, зачем-то
понадоблюсь..."
     Он  созвонился со Смитом, договорился о  месте встречи, почти физически
ощущая, как каждое слово записывается на магнитную ленту.
     Вдруг от неожиданной мысли Асмодея бросило в пот. Что, если его схватят
во  время  передачи пакета  американцу?  Разоблачение  иностранного шпиона и
своего,   отечественного,   предателя   --   хороший    показатель    работы
контрразведки, им можно прикрыть любые проколы.
     Да,  похоже,  именно этим  дело  завершится... Он сыграл нужную роль  в
чужой игре. Роль пешки. А пешку легче всего принести в жертву.
     Клячкин, он же Фарт, он же  Адвокат, он  же Таракан, он же Асмодей и он
же  Проводник,  хотя о  присвоенном резидентурой ЦРУ псевдониме он ничего не
знал, собрал  весь опыт своей  многогранной натуры и погрузился в сложные  и
запутанные  размышления о том,  как  выбраться  невредимым  из  чужой  игры,
ведущейся по неизвестным ему правилам.
     И в конце концов придумал.
     В  два часа  тридцать  минут  в  проходном  подъезде  одного из  старых
арбатских  домов Асмодей  передал идущему  навстречу  человеку пакет, взамен
взяв  конверт  из глянцевой белой  бумаги.  Они даже  не  остановились и  не
замедлили  движения.  На  языке  профессионалов  такая  передача  называется
"моменталкой".  Роберт  Смит был  заметно  напряжен,  Асмодей, наоборот,  --
совершенно спокоен. Он  был готов к тому, что во дворе у мусорных баков  ему
закрутят руки за спину, однако ничего не произошло.
     Асмодей глубоко, с облегчением вздохнул и перестал существовать. Тут же
исчез  и Проводник. Из узкого сквозного дворика вышел Виктор Клячкин, только
что обманувший сразу две специальные службы.
     Что делать! Когда  играешь по  чужим правилам, приходится страховаться.
За передачу  американцу прощальной  записки Ирочки не упрячут  на пятнадцать
лет  в  тюрьму,  как  за  совершенно секретный отчет.  Правда,  Роберт  Смит
удивится  несколько  фривольному подтексту письма, возможно, посчитает,  что
"что-то не так" и не извинит за это, несмотря на "оставленную память". Хотя,
если верить Ирочке, "память" тянет не меньше, чем на миллион долларов.
     Клячкин шел  по маршрутам Фарта  и Адвоката,  и на  этих маршрутах  его
ждали.
     Серая "Волга" оперативного отдела ГРУ остановилась у дома Каймакова.
     -- Вот телефоны. -- Карл протянул  белый квадратик бумаги. -- Если  нас
нет на месте, позвоните дежурному и передайте все, что надо.
     Франц тем временем нырнул в подъезд и вскоре вернулся.
     -- Все чисто. -- И  без всякой  связи  с предыдущим добавил: -- Вымойте
руки   спиртом.   Тогда  парафиновый  тест   на   продукты  выстрела   будет
отрицательным.
     "Волга" сорвалась с места.
     -- Ну как?
     Из темноты вынырнул Вовчик с клеенчатой сумкой в руках.
     -- Я давно тебя поджидаю. Если что...
     Он похлопал по сумке и тут же сунул туда руку: высветив их ярким светом
фар, скрипнул тормозами "Фольксваген".
     -- Не надо, -- сказал Каймаков, разглядев Морковина.
     Сыщики поднялись с Каймаковым в квартиру. Он привычно хотел провести их
на кухню и включить воду, но Морковин отрицательно покачал головой.
     Они с  Сергеевым зашли  в комнату, извлекли микрофон из телефона, потом
отодвинули шкаф и вытащили "клопа" из стены.  Когда приборы были спрятаны  в
металлические коробочки. Морковин вздохнул.
     -- Откуда у вас оружие?
     -- Нашли во дворе после перестрелки, -- шепотом ответил Каймаков.
     -- Можете говорить нормально. -- Морковин взглянул  на Сергеева. -- Что
скажешь?
     -- Меня не было ни там, ни здесь.
     -- Это понятно. А по сути дела?
     Сергеев задумался.
     --  В любой оперативной разработке  убийство исключено, возможна только
инсценировка.
     -- Он застрелил его! -- тонким  голосом сказал Каймаков. -- Я видел все
вблизи!
     --  Одно  из двух, --  упрямо повторил Сергеев. -- Или это не убийство,
или это не разработка.
     -- Есть и третий вариант, --  медленно проговорил Морковин. -- Операция
вышла из-под контроля. Но в любом случае...
     Замолчав, он рассматривал Каймакова.
     -- Почему вы сняли микрофоны? -- нервно спросил он.
     --   В  любом   случае   наступает   стадия  "зачистки".  Ликвидируются
вещественные доказательства и.. Есть у вас место, где можно переночевать?
     Таких мест у Кислого было целых два.
     Квартира  Верки  Носовой  и  Вовчика. Но  у  Верки место  вполне  могло
оказаться занятым.
     -- А что будет завтра, послезавтра? Не просижу ведь я всю жизнь в чужих
квартирах?
     -- Главное, пережить сегодняшнюю  ночь.  В спешке, сумятице могут  быть
приняты самые острые решения. А завтра можно собрать журналистов, пригласить
адвоката. Словом, обстановка разрядится...
     Каймаков немного подумал и  позвонил Верке. Если уж прятаться, то лучше
делать это дальше от дома. К счастью, у нее никого не было.
     -- Что, зацепило? -- довольно засмеялась девушка. -- Давай приезжай...
     "Фольксваген" провез  Кислого через  половину  Москвы, а частные сыщики
сопроводили его до дверей Веркиной квартиры.
     -- Завтра в восемь мы за вами  заедем. Без нас не  выходите,  -- сказал
Морковин на прощание.
     Васильев  подходил  к  своему дому,  предвкушая  горячую ванну, ужин со
стаканом водки  и крепкий, успокаивающий  сон. За прошедшие  дни он похудел,
появились мешки  под  глазами,  на  нижней  челюсти справа  расцветал желтым
большой кровоподтек от автоматного приклада.
     Он  уже  знал,  кто погиб: самолет  прилетел вчера, и  он его встречал.
Первым  из  раздутого   брюха  транспортника   выпрыгнул   старший   десятки
"альфовцев". Они обнялись.
     -- Слушай, как тебя зовут? -- спросил Васильев.
     --  Юра.  --  На  грубом, словно  из  обожженной глины, лице  появилась
улыбка, будто кто-то сидящий внутри расстегнул "молнию" защитной маски.
     -- А тебя?
     -- Борис.
     Из самолета выходили уцелевшие и  легко раненные участники  экспедиции,
потом  вынесли  шесть   носилок.  Джека,  дублера  Чена,   Богосова   и  его
ассистентов, двух водителей и повара  Вовы Васильев не увидел и все понял. В
бою, как правило, погибают наименее подготовленные к нему люди.
     Погруженный  в размышления, майор открыл дверь подъезда и направился  к
лифту. С  двух сторон к нему устремились крепкие парни, каждый держал в руке
обнаженный  ствол.  Третий держал его под  прицелом с  безопасной дистанции,
контролируя каждое движение.
     -- Стоять  спокойно,  есть  разговор, -- сказал  Гена  Сысоев,  который
командовал захватом.
     Васильев замер. В случайности он не верил,  да и  на обычных грабителей
нападающие не были похожи.
     -- Мы  из  Юго-Западной  группировки.  А  ты входил в  квартиру  Васьки
Зонтикова. Так?
     Майор молчал.  Нападение в связи со  службой,  в собственном доме! И не
иностранных диверсантов, а обычных бандитов! Такого в практике одиннадцатого
отдела никогда еще не было!
     -- Короче, деньги  надо отдать! Хоть вы из солидной фирмы -- все равно.
Так решили на самом  верху, иначе бы мы  не пришли.  На самом верху! Три дня
сроку, полтора арбуза -- на бочку. "Накидка" Божеская.
     -- А  на  кол  сесть  не  хочешь? -- спокойно  спросил Васильев. -- Ты,
видно, шизоид!
     -- Три дня сроку, --  повторил  Сысоев. -- Найдете,  куда принести. Нас
все знают -- мы не прячемся. Не чужое требуем -- свое!
     Васильев вздохнул. "Стереть" всех троих  прямо сейчас!  Не получится...
Но уж позже...
     --  Ты хоть соображаешь, что делаешь?  -- печально сказал  майор, будто
обращаясь к мертвому.
     -- Это ты ничего не соображаешь. Знаешь,  что сказали там, наверху? Что
вы откололись и представляете только самих себя. А ваш Верлинов всем надоел!
     Последняя фраза  потрясла  Васильева до глубины души. Потому что бандит
не мог, никак  не мог знать того, что  он  сейчас сказал! Не  мог  знать  ни
фамилии  генерала,  ни  о самостоятельности  отдела,  ни о  недовольстве его
начальником в  высших  сферах. И  если  он  все же  знает все  это,  значит,
напрямую связан с самым верхним эшелоном!
     Хлопнула  дверь.  Васильев стоял в вестибюле один и тряс головой, точно
получил по ней сильнейший удар. Так оно, собственно, и было.





     Руководитель  акционерного общества  "Страховка"  принимал  посетителя.
Настолько важного, что выставил из офиса телохранителей -- до сих пор такого
не  случалось  ни  разу.  Рассматривая  несколько  небольших   фотографий  и
ксерокопию документа, Седой  так разволновался, что не мог усидеть на месте:
дело требовало  немедленных и  решительных действий,  хотя он  совершенно не
представлял -- каких именно.
     Отперев собственный сейф, он  достал деньги  из личного  фонда и вручил
посетителю.
     -- Мы  оформим  еще беспроцентную ссуду в  одном  из банков  и  сами ее
погасим. -- Седой старался не показывать волнения. -- Давайте держать связь,
вот мои телефоны.
     Посетитель  взял  плотный  прямоугольник солидной  визитной карточки  с
золотым обрезом.
     -- Мне пока лучше  не звонить,  --  сказал он. -- А я буду пользоваться
автоматом. Но по телефону -- ничего конкретного.
     Посетитель встал. Седоголовый, в  штатском костюме,  он выглядел старше
своих   лет  и  был  похож  больше  на   пенсионера,  чем  на  подполковника
госбезопасности.
     Многолетний начальник секретариата одиннадцатого отдела всегда мечтал о
доме в Подмосковье. Верлинов строил дома многим,  но в данном случае на него
вряд  ли можно было рассчитывать. Поэтому отставной подполковник рассчитывал
на себя.
     Оставшись  один,   Седой  позвонил   заклятым  врагам   --   Крестному,
Антарктиде, Клыку.  Впервые за  все  время  борьбы  между ворами и  "новыми"
собиралась совместная сходка не для разбора взаимных претензий, а для защиты
от общего врага.
     Верлинов  думал,  что  неприятности  достигли пиковой  величины,  но он
ошибался. Звонок по защищенной линии буквально уничтожил его. Генерал только
слушал  и  слабым  голосом  задал  несколько  вопросов,   тихо  поблагодарил
информатора, сохранившего верность в критический момент. Он хорошо знал, что
такое случается нечасто.
     Мысли  метнулись к изящному "маузеру" на поясе и  к комнате отдыха,  но
срикошетировали  в  родную  квартиру,  к  жене   и  внуку,  оборвавшись  без
формирования окончательного решения.
     По экранированной связи он соединился с директором института.
     -- Сколько еще нужно времени?
     -- Немного, -- отозвался  Данилов. -- Два-три дня. Мы бы успели раньше,
но там оказались вкрапления гранита...
     В распоряжении Верлинова было не более суток.
     -- Работы прекратить,  -- приказал генерал.  -- Шахту законсервировать,
вход в  нее взорвать.  Карту целей  и координатную сетку доставить  ко  мне,
немедленно.
     Рука  нащупала выпуклость на поясе, под рубашкой.  Стреляться нельзя. С
мертвыми не считаются,  их не боятся, значит, семья остается  беззащитной. К
тому  же мертвые не  могут возвращаться к прерванной битве и  доводить ее до
победного конца.
     Надо было действовать. Сутки -- это много, но и дел предстояло немало.
     Верлинов отдал команды начальнику компьютерной группы, лично побывал на
складе  специального оборудования и вооружения,  передал несколько шифровок,
подписал  приказы  о награждениях  и  материальной  помощи  семьям погибших,
распорядился об организации похорон.
     Вызвал с отчетом Дронова и Межуева, выслушал, не поднимая глаз от стола
и ощущая  бешеную ненависть  к  ничтожным  тупоголовым  идиотам,  прооравшим
выигрышное дело.
     -- Где сейчас Асмодей? -- по-прежнему глядя в стол, спросил генерал.
     Дронов молчал. Межуев поерзал на стуле.
     --  На  квартире  его нет: телефон не  отвечает. Но  встреча со  Смитом
прошла,  передача  состоялась... Он  у  нас  на  поводке --  ждет паспорта с
выездной визой и адреса жены. Значит, никуда не денется!
     Верлинов  поднял  голову,  и  страшные,  с расширенными зрачками  глаза
повергли подчиненных в смятение. Дронов понял,  что генерал знает про снятую
им ксерокопию. Межуев просто ощутил смертельную угрозу и не ошибся: Верлинов
прилагал огромное усилие, чтобы не пристрелить его на месте.
     --  Немедленно проверить квартиру! -- сквозь  зубы процедил генерал,  и
Межуева словно ветром вынесло из кабинета.
     Примчавшись  на  конспиративную квартиру,  майор обнаружил  на  зеркале
трюмо изящный  рисунок Ирины,  под ним лежал сверток  с подлежащими передаче
Смиту документами. На свертке  Асмодей скопировал рисунок,  только  выполнил
его  ручкой  и  с меньшим  профессионализмом.  Однако  смысл  изображения не
допускал двояких толкований.
     "Особой важности.
     Начальнику морского отделения, подполковнику госбезопасности Сушнякову.
     Приказываю Вам подготовить  и осуществить боевую операцию  по  типовому
плану "Переход". Для проведения операции необходимо 14 апреля 1994 года к 19
часам  30  минутам выдвинуть подводную  лодкуноситель, имеющую на борту СПЛ,
комплект  легководолазного  снаряжения  и буксировочный скуттер,  в  квадрат
"С-II", на створ маяка и скалы "Перо".  В период с 20 до 03 часов принять на
борт человека  с  письменными  полномочиями  от  меня  лично.  В  дальнейшем
действовать по его указанию.
     Дополнительные условия:
     1. Местоположение ПЛ обозначить мигающим белым и ровным зеленым огнями.
В случае пониженной видимости  зрительные сигналы дублировать  радиопеленгом
на волне...
     2.  Уведомить  начальника  погранрайона  о выходе в  нейтральные воды в
период с 20 до 03 часов по курсу от точки приема.
     Начальник одиннадцатого отдела генерал-майор Верлинов".
     Подполковник  госбезопасности Сушняков, одетый в морскую форму капитана
второго  ранга,  несколько раз  перечитал  шифротелеграмму и  сжег  ее,  как
предписывал вид примененного шифра.
     Типовой план "Переход" означал  заброску  агента на  территорию другого
государства и последние десять лет  не задействовался ни морским отделением,
ни одиннадцатым отделом в целом.
     Высокий,  сухопарый,   как  все  боевые  пловцы,  Сушняков   озабоченно
посмотрел  на хронометр.  База  располагалась  в  Камышевой  бухте  на  мысе
Херсонес,  неподалеку от  Севастополя,  из  двух  лодок-носителей  на  рейде
находилась лишь одна, и он прикидывал этапы: заправить топливом под завязку,
загрузить  снаряжение,  проверить   агрегаты  сверхмалой   подводной  лодки,
провести  регламентные  работы,  обогнуть полуостров  и достигнуть  квадрата
"С-II" под Новороссийском. Времени оставалось в обрез.
     Сушняков включил систему внутренней связи и принялся отдавать команды.
     До конца дня  Верлинов  встретился с  соратниками, коротко рассказал  о
происшедшем и подвел итоги:
     -- ГРУ нас переиграло. Вернее, меня. Из-за моих идиотов.  Про вас никто
не знает, а я ухожу. Пока...
     Генералы молчали.
     -- Мне нужен  вертолет. Завтра в девятнадцать,  в Краснодаре, -- сказал
Верлинов, ни к кому не обращаясь.
     Он знал  жизнь  и  не  удивился  бы, если  бы  у  присутствующих  вдруг
объявились  срочные  дела  и они  разошлись,  оставив его  один  на  один  с
проблемами.
     -- Вертолет будет, -- сказал Черкасов. -- Что еще требуется?
     Верлинов пожал плечами.
     -- Ждать. Я думаю, ситуация изменится. И довольно скоро. Только...
     Он внимательно осмотрел каждого.
     --  Чтобы  не было  хамства  к семье.  Проконтролируйте...  Я,  правда,
заготовил одну психологическую штучку... Но все равно...
     -- Сделаем, -- кивнул Карпенко.
     -- Я могу выделить людей для охраны, -- подтвердил Борисов.
     -- Если до этого дойдет... Ну, прощаемся!
     Похороны  начались  в  десять,  в  это  же  время  открылось  заседание
Государственной  думы.  Отчет  специальной  следственной  комиссии  стоял  в
повестке дня третьим вопросом.
     Процедура погребения была обставлена скромно. Участок земли выделили на
окраине  кладбища,  сотрудники  одиннадцатого  отдела  и в  штатской  одежде
отличались  от   родственников  и  друзей  погибших.  Верлинов  в   парадной
генеральской форме произнес  прощальную речь. Он всегда хорошо  говорил,  но
сейчас превзошел  себя -- слезы  появились даже на глазах крутых и отнюдь не
сентиментальных мужиков.
     Десять  гробов одновременно  опустили в сырую землю, грянул общий залп.
Мемориальный  комплекс  тоже   планировался   один,   генерал  уже  утвердил
архитектурный  проект  и  надпись: "Героям,  павшим в бою за Родину".  Смета
расходов также была подписана.
     Межуев стоял сзади и, слушая надрывный плач и глухие удары комьев земли
о  дерево,  подумал: ведь эти  десять гробов --  цена  той  кассеты, которая
сейчас лежала в  его  сейфе, украшенная непристойным рисунком. Страшная цена
оказалась уплаченной напрасно, и он ощущал в этом  свою вину,  хотя ощущение
было смутным и неопределенным. Он  видел лицо Верлинова, и казалось, генерал
выделяет его в толпе и прожигает ненавидящим взглядом. На душе было тяжко.
     Когда отгремел  залп комендантского взвода, почти  все присутствующие в
скорбной  толпе  мужчины  извлекли   из-под  пиджаков  пистолеты   и  трижды
выстрелили вверх. Пример подал генерал, первым обнаживший оружие.
     Вернувшись  в  штаб-квартиру  одиннадцатого  отдела,  Верлинов  доделал
срочные  дела  и  разобрался  с  личными бумагами.  Вспомнив  о  дубоголовом
Межуеве, секунду подумал. Оставлять безнаказанным срыв грандиозной  операции
и крушение личной судьбы  он не собирался. Следовало только найти подходящий
способ. И, конечно же, он его вскоре нашел.
     К   третьему  вопросу  Государственная  дума  приступила  после  обеда.
Костолицый  депутат  с  растрепанными  кустистыми  бровями  --  председатель
комиссии --  основательно расположился на  трибуне,  водрузил  на нос очки с
дымчатыми  стеклами  и  хорошо  поставленным голосом  начал оглашать  стопку
машинописных листов отчета:
     --   Поводом   к   проведению   специального  расследования   послужили
неоднократные выступления в отечественной и зарубежной  печати,  депутатские
запросы и обращения граждан...
     Верлинов  сел в  служебный автомобиль и поехал на полигон одиннадцатого
отдела, располагавший  взлетно-посадочной  полосой,  позволяющей принимать и
отправлять почти все типы самолетов.
     Телохранители перегрузили в арендованный "Як-40" две  брезентовые сумки
армейского образца, генерал крепко пожал каждому руку.
     --  Когда  вас встречать, Валерий Антонович? -- спросил старший  группы
охраны.
     Верлинов молча смотрел ему  в глаза, и  было  во взгляде генерала нечто
такое, что вызвало в душе главного телохранителя смутную тревогу.
     -- Я сообщу,  Виталий,  -- тихо сказал  он наконец.  И,  прокашлявшись,
повторил уже громче и увереннее: -- Я обязательно сообщу.
     Ступив на трап, генерал обернулся.
     -- Будьте ближе к моим, пока я в отъезде.
     Телохранители пронаблюдали,  как самолет  взлетел,  развернулся  и взял
курс на юг. Серебристый силуэтик хорошо выделялся на фоне голубого весеннего
неба.
     --   ...Проверкой   опубликованных   в    печати   сообщений    бывшего
военнослужащего срочной службы Борули установлено, что, согласно документам,
он  служил в  войсковой  части  9210, но  на самом  деле  проходил  службу в
подразделении 0087, принадлежащем одиннадцатому отделу бывшего КГБ СССР...
     Докладчик на миг  оторвался от  бумаг  и оглядел настороженно слушающих
депутатов. В ложе правительства заместитель  министра обороны  шептал что-то
незнакомому генералу. Оба улыбались.
     --  Операция "Бумеранг"  проведена блестяще, -- говорил замминистра. --
Всех причастных представьте к поощрению.
     Незнакомый   председателю   комиссии   генерал   являлся   заместителем
начальника Главного разведывательного управления.
     -- Списки уже  подготовлены, -- уважительно доложил он. -- Но  Верлинов
-- крепкий орешек.  Теперь надо выдержать откатную волну. Главный  свидетель
под круглосуточной охраной, ему установлена пенсия. Доволен!
     -- А  этот...  Социолог или  кто  он  там...  Который писал...  Он  под
контролем?
     --  Конечно. Ведь они  с Борулей идут в  одной  связке. Он... вспомнил:
Каймаков -- железная подпорка для главного свидетеля!
     Внезапный  отъезд  генерала  насторожил Дронова.  Когда он  узнал,  что
Верлинов улетел в неизвестном направлении, подозрения усилились еще больше.
     Подполковник вызвал  к  себе  Межуева  и, ожидая  майора,  анализировал
сложившуюся ситуацию.
     Операции "Пустыня"  и "Передача"  провалились, что ставит под  угрозу и
"Расшифровку". Погибли люди -- десять человек. Перестрелка у Крымского моста
вошла  в  милицейские  сводки  и  угрожает  непредсказуемыми  последствиями.
Обстановка  в  правительстве  и вообще  в верхних эшелонах  изменилась не  в
пользу  Верлинова.  Уничтожение  генералом  плана  "Передачи"  и  увольнение
начальника  секретариата  -- признаки  слабости. Значит, скорей всего ему не
усидеть в кресле.
     Поэтому  надо  действовать решительно,  залатывать  допущенные пробелы,
устранять недочеты. Одним словом, проявлять себя как возможного преемника.
     -- Разрешите?
     Майор Межуев вошел с видом побитой собаки.
     -- Где Асмодей? -- сурово спросил подполковник.
     -- Пропал бесследно. Но никуда он не денется...
     -- Что Кислый?
     -- Завел себе охрану -- частных сыщиков из "Инсека". Не знаю от кого...
     Межуев хорохорился,  изображая, что дела идут совсем не так  плохо, как
кажется, и ситуация контролируется.
     --  Надо проводить "мягкую зачистку", -- сказал Дронов. -- У Асмодея --
контакты с американским шпионом...
     --  Если разворошить эту историю, он такого наболтает! И конспиративные
квартиры знает, и на Пушкинской набережной был...
     Дронов не тянул на  гения оперативной работы и обескураженно  замолчал.
Действительно... Он разозлился сам на себя.
     -- Значит, раскопайте что-то другое! Разговоры про миллиард возникли же
не на пустом месте!  Кража,  соучастие...  Важно спрятать его  на  несколько
месяцев, пока все уляжется.
     -- Хорошо. -- Межуев кивнул, но без особой уверенности.
     -- С Кислым проще. Он убил  человека. Есть вещественные доказательства,
он сам  заявлял  об  этом. Передайте все,  что  нужно,  в  прокуратуру, а  я
организую звонок для подкрепления.
     -- Есть! -- На этот раз майор знал, как надо действовать.
     -- И ищите Асмодея! -- приказал Дронов.
     В спальном вагоне  Ростов-Берлин ехал респектабельный  высокий мужчина,
чей  багаж состоял из  небольшого кожаного  чемоданчика. Мужчина был  хорошо
выбрит,   благоухал  модным  французским  одеколоном  и  читал   испещренную
пометками и разбухшую от закладок Библию.
     Пересекая границы Украины, он предъявлял паспорт на  имя Юрия Петровича
Трегубова, следующего в Германию и имеющего все необходимые визы. Паспорт не
вызывал  ни малейших подозрений, да и не мог вызвать, потому что был  сделан
лучше настоящего: частное индивидуальное производство выгодно отличается  от
массового государственного.
     Майор Межуев,  конечно,  узнал бы Асмодея,  но  мужчина на это прозвище
вряд  ли  бы отозвался. Шкура Асмодея помогла ему  на  определенном  участке
жизненного  пути, но  сейчас она была  сброшена без  всякой жалости,  даже с
облегчением, как грязное Тараканье тряпье.
     Сущность  его теперешнего  существования  определяли  прозвища  Фарт  и
Адвокат, знакомые многим достаточно серьезным людям, которые и проложили ему
тропу за рубеж.
     То, что с Фартом произошло,  стало известным  в специфических  кругах и
резко подняло его акции. Не всякий сумеет подняться со дна жизни, вырвать  у
воров общак, уцелеть и вложить куда-то огромные деньги. Да еще замочить тех,
кто хотел их отобрать.
     Теневой бизнес постоянно расширяет сферы влияния и требует определенных
навыков, способностей,  кругозора.  Трегубов  ехал  открывать  филиал  одной
солидной фирмы в Магдебурге. Но не собирался оседать там навечно. Ему больше
нравились Канада или США. Правда, и в Европе имеется немало представительств
Центрального банка США.
     Поезд приближался к Бресту.
     Каймакова  задержали утром, по  пути на  работу. Произошло это просто и
буднично: милицейский "УАЗ", двое в штатском, сержант в форме за рулем.
     --  Уголовный  розыск.  --   Штатский  показал  удостоверение   вначале
почему-то Морковину, тот изучил внимательно, угрюмо буркнул:
     -- И что дальше?
     -- У нас постановление следователя прокуратуры на доставление Каймакова
Александра Ивановича...
     Морковин так  же  внимательно  изучил  листок  машинописного  текста  с
подписью и оттиском печати внизу.
     Каймаков стоял в стороне, как  будто речь идет о ком-то другом и второй
штатский держит его под локоть просто так.
     --   Все  правильно,   --  вздохнул  Морковин,  возвращая  документ.  И
повернулся к клиенту. -- Придется ехать. А я сейчас подключу наш юридический
отдел. Консультации, адвокаты -- это по их части.
     Каймаков  обреченно  вскарабкался  в  машину.  Со  злым  лязгом  дверца
захлопнулась.
     Документы,  представленные  Седым,   произвели  на  сходку  впечатление
разорвавшейся  бомбы.  Воры в  полной тишине  рассматривали,  передавая друг
другу, маленькую -- девять на двенадцать -- фотографию. Почти все знали Дуря
и, видя его сидящим на колу, мгновенно представляли в этом положении себя.
     Затем  зачитали  верлиновский  план  очистки   Москвы  от  криминальных
элементов.  Там  фигурировали  хорошо знакомые ворам имена, клички, фамилии,
адреса.  Никто из "новых"  в  список не попал, но они  прекрасно понимали --
стоит захватить  того же Гену Сысоева,  Ивана  или  кого-либо  еще,  уколоть
развязывающим язык препаратом -- и этот пробел будет восполнен.
     --  Как это "внесудебные методы"? -- спросил Крестный. -- Сразу шлепать
будут?
     -- Очень даже просто, -- сказал Клык. --  Мне  дядя Петя рассказывал --
после войны так и было!
     -- Здорово расписано! -- Антарктида грубо выругался.  -- Так они нас за
неделю перемочат!
     -- Да, братва, -- выдохнул Клык,  и взоры  собравшихся  устремились  на
него. После того как в пригородном лесочке нашли Рваного и  Змея с аккуратно
перерезанными шеями. Гвоздодер и остальные мгновенно уверовали в силу пахана
и  вернулись  под  его  крыло.  К  тому же  люди  освобождались из  зон,  по
разосланным малявкам приезжали беглые со всех концов России.
     Когда похоронили Резо, его "гладиаторы"  добровольно предложили  услуги
Клыку, ведь такова была последняя воля их хозяина.
     Словом,  Клык восстановил и  силу, и авторитет,  начал  наступление  на
"новых",  но  покончить   с  ними  помешала  общая   опасность.  Сейчас  все
внимательно ждали, что он скажет.
     -- Когда мы  беспредельничаем, а с нами -- по закону,  это одно. А если
менты беспредел учинят -- деваться некуда, хана!
     -- Они уже начали, -- как можно авторитетней сказал Седой. -- Общак кто
взял? Разве такое когда-то было?! Или на кол сажать без всякого следствия!
     Его  тоже выслушали внимательно, не перебили,  что он  посчитал хорошим
признаком.
     Клык помолчал, давая понять, что размышляет.
     -- Любой человек  умирает: и  блатной,  и мужик, и мент. Я  думаю,  нам
смерти ждать нечего. Надо первыми мочилово начинать...
     Он, как обычно, пожевал губами, гоняя лезвие от щеки к щеке.
     -- Ведь эти менты не по закону делают. Они свой закон установили, как и
мы. Смогут -- получится, не смогут -- умрут... Пусть умирают!
     Мнение  было   единодушным.  Впервые  сходка  приняла   беспрецедентное
решение: учинить "разборку" с сотрудниками одиннадцатого отдела КГБ. Другого
выхода не было.
     Общая угроза объединила воров и группировщиков: попрощались за руку.
     На выходе Седой взял Сысоева под локоть.
     -- Помнишь, ты Опанасу пушки с глушилками доставал? Так тот майор  всех
сдал. И парень со склада раскололся,  который их  списывал.  Но тебя пока не
назвали. Соображаешь?
     Гена кивнул.
     Через день капитан  Иванченко  был застрелен возле  своего дома,  когда
садился в машину.
     Расчет Седого оправдался: Гена  научился лить кровь. Сейчас группировке
это было очень необходимо.
     --   ...Таким   образом,    несомненно   установлено,   что   испытания
сейсмического   оружия  действительно   имели   место   и  проводились   они
одиннадцатым отделом бывшего КГБ СССР...
     Докладчик особенно подчеркивал слово "бывшего".
     --  Не исключена причастность этого подразделения  к  землетрясениям  в
некоторых республиках Средней Азии и Закавказья.
     По  залу  прокатился  шум   --  депутаты  оживленно   переговаривались.
Председатель   комиссии  снял  очки,   помассировал   переносицу,  отхлебнул
минеральной  воды из  хрустального стакана. Наконец  наступила тишина, и  он
вернулся к отчету.
     -- Установлено  также,  что  после реорганизации КГБ СССР  одиннадцатый
отдел не вошел  организационно в Министерство безопасности России или другое
ведомство  и продолжал функционировать без  какой-либо  правовой основы,  то
есть незаконно...
     Вновь возникла волна шума, докладчик повысил голос.
     --  Незаконная  деятельность  юридически  не  существующей  специальной
службы   направлялась   и   инспирировалась  начальником  отдела   генералом
Верлиновым...
     "Як-40" приземлился в Краснодарском аэропорту около девятнадцати часов.
К борту, выполнявшему литерный рейс из Москвы, мгновенно подрулил  армейский
"УАЗ".
     Капитан  с  крылышками  в  петлицах  козырнул  показавшемуся  на  трапе
единственному пассажиру.
     -- Начальник  отдела  военной контрразведки  авиаполка капитан  Шевцов!
Прибыл в ваше распоряжение!
     Солдат-водитель  перегрузил  в машину брезентовые  сумки. "УАЗ" пересек
летное поле и подрулил к асфальтовым пятачкам вертолетных площадок.
     -- Вот ваш аппарат, --  капитан указал на "вертушку" с бортовым номером
"777".
     "Счастливое  число", --  подумал  Верлинов. Счастье  сейчас  ему просто
необходимо.
     Было  жарко,  генерал расстегнул  пальто, несколько раз глубоко вдохнул
откровенно  весенний воздух. Он  ощущал струящуюся  по мышцам молодую силу и
чувствовал себя тридцатилетним.
     -- Прикажете вас сопровождать? -- спросил капитан.
     -- Не надо. Каков радиус действия вертолета? Километров шестьсот?
     -- Здесь резервный бак -- девятьсот пятьдесят.
     Маршрутом капитан не интересовался.
     "Молодец, Черкасов, -- одобрительно подумал Верлинов. -- Держит порядок
в своей епархии..."
     В девятнадцать  пятнадцать  вертолет взмыл  в почерневшее небо и набрал
высоту. Только тогда Верлинов назвал пилоту конечную точку полета.
     Отчет   специальной   комиссии    заранее   осведомленные    сотрудники
оперативного отдела ГРУ слушали  с самого начала, снимая  информацию с сетей
внутренней трансляции Государственной думы.
     -- Не рой другому яму!  -- комментировал подполковник Голубовский и  по
ходу  дела извлек из  ситуации воспитательный  момент.  --  Сделайте выводы:
разработка  должна  идти   точно   по  плану,  никакие  отклонения,  даже  в
благоприятную   сторону,   недопустимы!   Если  бы   они  не  лопухнулись  с
инициативником  и  навели  эту  свору  на   нас  --  сейчас  мы  бы  и  были
именинниками! Ясно?
     -- Так точно, товарищ подполковник! -- отозвался за всех майор Синаев.
     В  одиннадцатом  отделе   отчет  слушали   с   середины:  информация  о
происходящем в Думе дошла с опозданием.
     Услышав в столь  неблагоприятном  контексте  фамилию Верлинова,  Дронов
понял,  что  его  выводы  относительно  дальнейшей  судьбы  начальника  были
верными.
     -- ...По распоряжению генерала Верлинова или с его молчаливого согласия
совершались  действия,  грубо  нарушающие  правопорядок,   права  и  свободы
граждан,  допускалось  недопустимое  вторжение  в  компетенцию других служб,
гибли люди... -- доносилось из небольшого динамика.
     Дронов протер ладони платком, набрал внутренний номер.
     --  Свяжитесь  с  пилотом  самолета,  уточните, где  генерал.  Доложить
немедленно!
     Внимание его вновь переключилось на решетчатую сетку динамика.
     -- В комиссию поступила  информация  о похищении подчиненными Верлинова
сотрудника   Министерства   обороны  майора   Плеско,   применении   к  нему
недозволенных методов воздействия  и передаче в милицию, чем нарушены статус
военнослужащего и юрисдикция военной прокуратуры.  Есть и  другие  серьезные
сигналы,  которые  подлежат  проверке  в  ходе  расследования  компетентными
органами...
     Вертолет   летел  над  поросшими  лесом   горами  на   высоте  полутора
километров. Кое-где  виднелись тусклые огоньки пустующих  в  это время  года
турбаз.  Грохот двигателя усиливался  гулким резонансом в пустоте десантного
отсека.
     "Возбудят  уголовное дело, навешают собак,  объявят  главным виновником
всего..." -- думал Верлинов.
     Он  переоделся  в  шведский  гидрокостюм  с  вентиляцией  и подогревом,
документы  прикрепил к  телу в водонепроницаемом пакете.  Гражданскую одежду
свернул в  узел, перетянул ремнем. Внутрь вставил пиропатрон, поджег шнур  и
выбросил узел за борт. В непроглядной темноте вспыхнул огненный шар.
     Затем генерал влез  в подвесную систему самоспасателя, защелкнул замки.
Кажется,  все. Он проверил снаряжение. Нож на голени правой ноги,  на  поясе
справа  --  двуствольный  подводный   пистолет,  часы  и  компас  пловца  на
запястьях, сигнальный фонарь на животе, под самоспасателем. Микропередатчик,
радиопеленгатор. Водонепроницаемый вещмешок  лежит на  вибрирующем  железном
полу. Ласты...
     Как  тридцать  лет  назад,  когда молодой  Верлинов  сдавал экзамен  на
классность в отделе подводных пловцов. И тогда, и сейчас он мог рассчитывать
только  на  собственное  тело,  навыки,  силу,  рефлексы.  Помощи  ждать  не
приходилось,  но  тогда по крайней мере  никто не  мешал.  И провал экзамена
ничем серьезным не грозил...
     "Завтра  с утра заявятся с ордером, --  размышлял  генерал.  -- Вряд ли
станут  шить  политику: злоупотребление  должностью,  неисполнение  приказа,
кража оружия и снаряжения..."
     Все,  что  он  взял  с собой,  оценивалось  при  приобретении отделом в
пятьсот  рублей,  но это роли не  играло: вот он  --  генерал-расхититель, о
которых так любят писать  газетчики. И  смотрите  --  караем мы  его по всей
строгости!
     Верлинов надел переговорное устройство.
     -- Сколько до моря?
     -- Сейчас будем, -- ответил пилот. -- Километров двадцать пять.
     Генерал откинулся на жесткое сиденье.
     "Организатор чудовищных экспериментов  и  катастроф!" --  представил он
газетные заголовки.
     Одиннадцатый отдел провел  три учебных испытания, боевое  использование
осуществляли военные. Но в такие нюансы никто вдаваться не станет.
     "Идиот!" -- подумал он про Межуева, но уже без прежней ненависти.
     "Может,  инициативника  подставил  Голубовский? Или  слишком  тонко для
него?"
     Впрочем,  все   это  не  имело  сейчас   никакого  значения.  Следовало
переключаться  от  прощлого  на  будущее. У него  не  было  с собой  денег и
ценностей, отсутствовали и счета в зарубежных банках.
     Немалую  ценность  представлял  он  сам  -- знания, способности,  опыт,
специфический   профессиональный   талант   с   удовольствием   купит  любое
государство.  Но  в  мире  разведки  служба  у  нового  хозяина  обязательно
начинается  с выдачи секретов старого.  Со всеми вытекающими  последствиями:
провалом   агентурных   сетей,   засвечиванием  резидентур,   скрытыми   или
демонстративными скандалами, судебными процессами...
     Конечно,  есть  немало  способов  успокоить  свою   совесть.  Можно  не
проваливать  живых людей, а торговать техническими  секретами. За  радиокод,
подрывающий  ядерное устройство,  с  1989  года  замурованное в сто  восьмой
штольне Семипалатинского полигона, можно получить немалые  деньги. Причем не
причинив вреда, ибо  кому нужен атомный  взрыв на  территории Казахстана? Но
есть логика предательства: выболтавший одну тайну, неизбежно сдаст и другие.
     А Верлинов презирал предателей и начисто исключал такой путь.
     -- Море, -- сообщил пилот.
     -- Углубитесь  на два километра и двигайтесь на  восток вдоль береговой
линии! Сохраняйте скорость без изменений!
     Генерал внимательно всматривался вниз, в черноту,  где желтыми  точками
выделялись редкие фонари разбросанных по побережью поселков.
     Скоро начнется  Птичий  залив:  горы вдавливаются в  береговой  рельеф,
впуская море между двумя  хребтами. На одном выветривания  создали  из скалы
огромное перо, на другом возвышался маяк.
     В следующий миг  Верлинов действительно увидел яркий, протянувшийся  на
добрый  десяток  километров  луч.  И  больше  ничего.  Светящийся  циферблат
показывал девятнадцать пятьдесят девять. Он напряг зрение.
     "А  вдруг  Сушняков  консультировался  с  кем-то  по   шифрограмме?  --
мелькнула тревожная мысль. -- Или на него вышли каким-то образом?"
     Тогда лодки не  будет, задуманный  маршрут оборвется и останется только
восемьсот километров вертолетного ресурса...
     Повисший в  неизвестности  между  небом  и  землей,  генерал  Верлинов,
напрягая зрение, искал сигнальные огни подводной лодки.
     Следователь  прокуратуры  Ланский  в очередной  раз  похвалил  себя  за
безошибочную интуицию, позволяющую не связываться с "гнилыми делами".
     Уголовный  розыск  пытался настойчиво  "впарить" ему  какого-то Плеско,
снабжавшего  оружием  преступную  группировку,  он сопротивлялся,  доказывая
Котову,  что   организованными   группами   занимаются  РУОП   и   городская
прокуратура. Прокурор держал нейтралитет, время шло --  оно и к лучшему, все
зачастую решается само собой. Так получилось и на  этот раз: Плеско оказался
военнослужащим,  вокруг него поднялся скандал в Государственной думе, прошел
слушок, будто за этим стоит ГРУ...
     "Ну  на фига  козе  баян?" -- довольно подумал Ланский. Плеско  забрала
военная прокуратура, все материалы  у Котова изъяли, а самому начальнику  УР
дадут по заднице. Если бы он влез, то получил бы за компанию.
     Теперь следовало развязаться с остальными "гнилушками", что-то их много
подвалило.  Перестрелка  группировщиков  с  армянскими  террористами. Те  не
скрываются,  так  и  говорят:  за  нами  мощная  организация   --  Армянская
национальная армия, нас не  оставят, за  нас  отомстят... И правда, приехали
трое  -- небритые, глаза  блестят, рожи разбойничьи...  Просят  вежливо,  но
чувствуется: откажешь -- кишки выпустят... Дали немного, всего два "лимона",
да  тут не в бабках дело -- лишь  бы отделаться... Освободил под подписку по
состоянию  здоровья  --  одному-то  легкое вырезали, второму при  задержании
морду разворотили... И группировщика освободил  -- тоже  по здоровью -- ногу
ему по колено оттяпали. Ясное дело, показаний они давать не будут, скроются.
Тем проще -- приостановить следствие, и пусть лежит папка, дожидается своего
часа... Рядом с приостановленным делом о бойне возле квартиры Зонтикова.
     А  Зонтиков  опять здесь,  ждет очной  ставки,  лучше  его  не злить...
Ланский выглянул в коридор.
     -- Заходите, Василий Иванович, сейчас я вас быстренько отпущу...
     От неказистой фигуры Клыка в кабинете повеяло холодком опасности.
     -- Сколько можно таскать...
     Пахан без  приглашения опустился на стул.  Когда ввели  Платонова, Клык
уперся  в  него  тяжелым  взглядом.  Бывший  участковый  сильно  сдал:  лицо
сине-желтое, отеки  под глазами, одежда висит  мешком.  Увидев Зонтикова, он
замер на пороге, и конвоир толчком вогнал его в кабинет.
     -- Повторите показания о своих взаимоотношениях с присутствующим  здесь
гражданином   Зонтиковым,   --  предложил   следователь   после   выполнения
необходимых формальностей очной ставки.
     Платонов молчал, не поднимая глаз. Теперь он был мертвенно-белым.  Клык
чуть подался вперед и впился в арестанта высасывающим взором.
     -- Повторите показания, -- настаивал Ланский.
     -- Это... все... неправда... -- выдавил Платонов.
     -- И денег от Зонтикова вы не получали, и услуг не оказывали?
     -- Нет. Ничего не было. Ничего...
     -- Видно, его на испуг взяли, -- сочувственно сказал Клык.  --  Знаете,
какой сейчас беспредел в тюрьмах! Бывает, и до специальных камер достают. На
прогулках  могут кровь  пустить, в  бане... тут  каких только  глупостей  не
наболтаешь!
     Подписав протокол, Зонтиков удалился.
     Платонов постепенно приходил в себя.
     -- Так если взятка не доказана, значит, и меня выпускать надо!
     --  Скажешь тоже! --  Ланский широко улыбнулся. -- А  укрытие заявлений
граждан  вопреки интересам службы? Нет,  годика полтора придется посидеть. А
то и два!
     Платонов вновь обмяк.
     --  Мне сидеть, а особо опасному  гулять?  Справедливо...  И дружка его
небось тоже выпустите...
     -- Какого дружка?
     -- Мы с  ним сейчас внизу в клетке сидели. Для вас доставили. Каймаков.
Лучший друг Клыка, по часу с ним заседал...
     "Вот так штука", -- Ланский сделал знак конвоиру, и бывшего участкового
увели. Выходит, он чуть не вляпался в очередную "гнилушку". Дело верное: акт
судмедэкспертизы гласит, что  гражданин Вертуховский убит шилом  в сердце. И
шило имеется, причем на  острие -- ткани  сердечной мышцы, а  на рукоятке --
отпечатки  пальцев Каймакова.  И  сам  Каймаков  заявил,  что  ударил  шилом
какого-то человека, но вроде случайно... Вначале все Так говорят! Убьют -- и
надеются  выкрутиться... Но  против доказательств не  попрешь!  Чистое дело,
хотя и  с душком: материалы из  госбезопасности поступили, и те намекнули --
мол, лучше бы его под стражу взять. Он и собирался. А Каймаков, оказывается,
-- друг  Клыка! А  он  Клыка  уже  несколько  раз  дергал -- допросы,  очные
ставки...  Теперь  друга  арестует...   Что   подумает  Клык?  Только  одно:
обкладывает его  Ланский, все  ближе подбирается... Нет уж, дорогие товарищи
чекисты, за свои дела свои головы и подставляйте!
     Приказав доставить Каймакова, следователь подробно  допросил его, потом
написал постановление: "...  Учитывая, что  в действиях гражданина Каймакова
усматриваются  признаки  необходимой  обороны,  избрать  в отношении  его  в
качестве меры пресечения подписку о невыезде". Вот так-то лучше! Не спешить,
а по ходу дела подкорректировать  в  ту  или  иную сторону. И  все  будет  в
порядке!
     Правда, надо давать  показатели... Ну  ничего, разоблаченный участковый
--  достаточно весомое дело, его  он и направит в суд как итог  многотрудной
работы.
     Но  и   дело   Платонова  Ланскому   пришлось  прекратить  за   смертью
обвиняемого. Бывший участковый повесился в камере на разорванной простыне.
     Дронову доложили,  что  в  Краснодарском аэропорту  генерала  Верлинова
встретили военные и он уехал с ними.
     "Куда?  --  ломал голову подполковник. -- Может, у  него  там поддержка
армии?  Если сможет найти точку опоры, то сумеет  раскрутить  все в обратную
сторону... Значит, надо подождать, как развернутся события..."
     --  Готовится  большая  "разборка", причем  воры  и группировщики будут
заодно, -- сообщил надежный информатор оперуполномоченному РУОП Диканскому.
     -- С кем, где, когда?
     --  Пока не знаю. Может, с чеченами? А  по месту  и времени -- позвоню,
когда прояснится.
     Диканский кивнул.
     Возвратившись с места встречи, он установил наблюдение за Клыком, Седым
и Крестным.
     Они  появились  неожиданно:  мигающая белая и  зеленая точки.  Верлинов
опустил руку на хронометр и,  когда вертолет проходил над ними, нажал кнопку
отсчета.
     Огни  остались  позади.  Сердце колотилось учащенно: время  наступило и
организм требовал  необходимых  действий, к которым  был готов.  Тактические
затяжки его не интересовали. Верлинов закрыл глаза. В сплошной тьме он видел
оставшиеся на сетчатке сигнальные огни, подтверждающие, что все идет по  его
плану. Йоговским дыханием успокоил нервы и привел сердцебиение к норме.
     -- Разворот  на  обратный  курс,  -- приказал он  и, когда  маневр  был
выполнен, переключил хронометр: начался обратный отсчет.
     --  Следуйте  до  Новороссийска,  при отсутствии  дополнительных команд
возвращайтесь на базу, -- сказал он. -- Спасибо.
     Верлинов снял переговорное устройство, надел вещмешок и распахнул  люк.
Вместе с  тугой струей встречного  воздуха ворвался рев  двигателя. Он надел
ласты  и шапочку.  Вертолет  шел  по прямой. Конечно, пилот засечет  момент,
когда он спрыгнет. Но принятые меры предосторожности позволяют ему в  том не
признаваться:  летели  над   берегом  полчаса,  люк  был  открыт  --   разве
уследишь...
     Впрочем, мысли, обращенные в прошлое, становились  все  слабее и слабее
-- генерал  переключился  на  то, что  ему предстоит. Самоспаеатель -- очень
ненадежная  штука:  один из шести  не  срабатывает.  Ему  предстояло  начать
дальний путь  с "русской рулетки",  хотя  семизарядный "наган"  предоставлял
лихим офицерам на один шанс больше.
     Выдвинувшийся из хронометра стержень уколол  запястье,  и в тот же  миг
Верлинов спиной вперед выпрыгнул за борт.
     Перекрывая  звезды,  мелькнула  тень  вертолета,  грохот превратился  в
исчезающий гул, от стремительного падения в бездну перехватило дух. С трудом
удерживаясь  вниз  спиной,  он  откинул  голову,  нажал  кнопку.  С  хлопком
вырвалась  наружу  тончайшая -- в несколько  молекул  -- специальная  ткань,
раздуваемая  газом,  бьющим  из  химического  патрона.  Вначале  ничего   не
произошло,  потом подвесная  система рванула тело, замедляя падение, наконец
он повис в воздухе.
     Продев руки между раздувшимися рукавами спасательного баллона, Верлинов
занял  устойчивое вертикальное положение и осмотрелся. Ми -- гающий белый  и
ровный  зеленый огни находились почти  прямо под  ним,  ветер  отсутствовал,
видимость была отличной. Три семерки бортового номера вертолета принесли ему
удачу.
     Медленно  стравливая воздух и маневрируя, Верлинов опускался  к черному
зеркалу   моря.  Когда  до  матово   отблескивающей  поверхности  оставалось
несколько метров,  он расстегнул замок  и почти без  всплеска вошел в  воду.
Вынырнув, он собрал в комок ткань самоспасателя и поплыл к лодке. Попадающие
на лицо холодные брызги показывали, что купальный сезон еще не наступил.
     Через  несколько  минут он постучал кулаком  по клепаной стали, тут  же
сверху опустилась веревочная  лестница,  и  начальник  одиннадцатого  отдела
оказался на  борту  дизельной  подводной лодки-носителя с  серийным  номером
"У-762". Первая цифра Верлинову бы понравилась, вторая и третья -- вряд ли.
     -- С прибытием!
     Встретивший его человек протянул мозолистую ладонь. Верлинов машинально
взглянул на часы:  двадцать часов двадцать  пять минут. В двадцать один ноль
пять подлодка "У-762"  пересекла государственную  границу  России  и вышла в
нейтральные воды.





     На следующий день  в штаб-квартиру  одиннадцатого отдела прибыла  целая
комиссия.   Главный   военный   прокурор,  заместитель   начальника  военной
контрразведки,  замдиректора ФСК  и десятка полтора офицеров военной юстиции
-- от капитана до полковников.
     У них были  постановления на обыск служебных помещений и арест генерала
Верлинова.  Исполнить удалось только первое.  В секретном отделении  личного
сейфа  генерала  обнаружили  проект  приказа  о  назначении  майора  Межуева
начальником отдела вместо подполковника Дронова.
     Дронов, узнав об этом, изменился в лице.
     "Копал под меня, сволочь! -- решил он. -- И довольно успешно!"
     Сдавая комиссии  ксерокопию  плана  провалившейся операции  "Передача",
Дронов подчеркнул,  что непосредственно  руководил ею майор Межуев,  который
являлся близким Верлинову человеком.
     -- И на хрена вам такой мудак нужен? -- спросил прокурор.
     --  На увольнение,  --  скомандовал директор  ФСК.  --  Все,  автономия
кончилась! Будем наводить здесь порядок!
     Он подумал и остановил взгляд на Дронове.
     -- Вы  назначаетесь временно исполняющим обязанности начальника. А  там
посмотрим...
     --  Есть! -- четко  ответил подполковник. Он знал, что первый шаг часто
определяет все последующие.
     Дронов  начал исполнение своих  временных  обязанностей с того, что дал
телетайпограмму  во  все  учреждения,  подчиняющиеся  одиннадцатому  отделу:
"Отозвать из  командировок, полевых испытаний, учений  и  экспедиций  личный
состав,  провести инвентаризацию  технических  средств,  вооружения, другого
имущества,  проанализировать  состояние  дисциплины на  вверенных  объектах,
проверить исправность общих  и специальных систем. Доложить о происшедших за
последние семьдесят два часа чрезвычайных происшествиях, нарушениях уставов,
приказов и правил внутреннего распорядка".
     В двадцать один  час на генерала  Верлинова  был объявлен всероссийский
розыск. В это время подводная лодка "У-762" проходила Босфор.
     Верлинов пил чай с капитаном, когда радист принес текст  расшифрованной
радиограммы.
     --  Приказано  возвращаться  на  базу, --  обескураженно  сообщил  тот,
прочитав перечеркнутый красной полосой листок.
     Капитану  было  не больше тридцати пяти, круглое лицо,  круглые  глаза,
оттопыренные уши. И фамилия под стать внешности -- Чижик.
     "Мальчишка,  --  подумал  Верлинов.  --  Карьере  конец,  а  так хорошо
начал..."
     -- Кто подписал приказ? -- небрежно спросил он.
     -- Капитан  второго ранга Сушняков. --  Тон капитана давал понять,  что
уровень подписи исключает обсуждение.
     --  Придется  мне  представиться  по-настояшему.  --  Верлинов   извлек
удостоверение и положил на стол.
     Капитан прочел -- раз, другой, третий... Сравнил фотографию с личностью
сидящего  напротив  человека,  который  из  никому не  известного  "Иванова"
превращался в легендарного начальника одиннадцатого отдела. Потом встал.
     -- Товарищ генерал, вверенная мне подводная лодка...
     --  Не  кричи,  -- перебил Верлинов.  -- Этот приказ  нас не  касается.
Наоборот -- он служит для нашего прикрытия. Но чтобы тебе было  спокойней --
я принимаю командование на себя. Давай бортовой журнал!
     Делая  соответствующую  запись, генерал  понимал, что капитана  это  не
спасет. Никто не станет разбираться в юридических тонкостях -- сорвут погоны
и пнут под зад... Но ничего больше сделать для мальчишки не мог.
     --  В  связи с  особым характером  нашего задания  необходимо соблюдать
режим радиомолчания,  --  сказал  генерал. --  Выходить на связь  с базой  в
ближайшие сутки запрещено.
     Весть о том, что  на борту  находится сам  генерал Верлинов,  мгновенно
облетела подлодку. Восприняли ее по-разному.
     -- Молодец! -- восторженно говорил старший матрос Тимофеев. -- Попробуй
загони другого генерала ночью в воду! А он  сильный, подтянутый,  экипировка
подогнана...
     --  А ты мне  скажи, на кой  генералу  тайком  с  вертолета прыгать, по
ночному морю плыть, на  лодку  по шторм-трапу залезать? -- хмурился старшина
второй  статьи  Прокопенко.  -- Генерала  могли на глиссере подвезти  или на
пирсе принять!
     -- И на кой генералу нож, спецпистолет? С кем ему под  водой воевать? И
разве генералы своими руками дерутся? Нет, здесь что-то не то...  -- На лице
мичмана Крутакова отразились сомнения.
     -- Всякое бывает, -- возражал Тимофеев.
     -- Что мы знаем, чтобы судить? Дела секретные, начальству видней.
     Довод  оказался убедительным,  на  некоторое  время подобные  разговоры
прекратились.
     В потоке  ответов  на спущенный циркуляр  резко  выделялся  один --  от
начальника морского отделения Сушнякова.
     "Сообщаю, что приказ вернуться на базу не  вы полнила подлодка "У-762",
осуществляющая операцию  "Переход" по  заданию генерала Верлинова.  Связи  с
"У-762" нет уже 18 часов".
     Дронов  по  экранированной линии  связался  с  Сушняковым и  потребовал
подробностей. Когда  тот дошел  до  принятия на борт неизвестного  человека,
подполковник не выдержал.
     -- Как он выглядел? Возраст, приметы, особенности внешности?
     -- Не  знаю. Человек предъявил полномочия, подписанные генералом. Этого
было достаточно.
     -- Я с тебя шкуру спущу  за такую "достаточность"! -- заорал Дронов. --
Под  трибунал пойдешь! Знаешь,  кто  у  тебя на  борту? Изменник, предатель,
преступник, которого ищут по всей стране!
     Но Сушнякова не так легко было сбить с толку.
     -- Я  выполнил  приказ  и инструкции вышестоящего  начальника.  За это,
кажется, не отправляют под трибунал!
     -- Ты  мне не  умничай!  -- продолжал  орать  подполковник, но внезапно
перешел  на спокойный  тон:  --  Поставь  на  постоянную  передачу следующий
текст...
     "У-762"  двигалась   в   подводном  положении  в   двадцати  метрах  от
поверхности  Эгейского  моря.  В шестнадцать  часов по местному времени  она
легла на  грунт у южной оконечности  острова Хиос. Дальше  начинались  сотни
островов,  островков,  островочков  архипелагов  Киклады  и  Южные  Спорады,
поэтому Верлинов приказал готовиться к сбросу сверхмалой подводной лодки.
     Проникающие сквозь голубоватую прозрачную воду солнечные  лучи  пятнами
расцвечивали  песчаное  дно и небольшие заросли чуть колышущихся водорослей.
Серебристые  стайки  любопытных  сардинок  вились   вокруг  черного  корпуса
субмарины, за которым шла напряженная работа.
     Необходимое снаряжение  перегрузили  в  "малютку",  экипаж  занял  свои
места. Педантичный Верлинов  сделал  в  бортовом журнале запись  о  передаче
командования капитану, дружески  попрощался  с ним.  Через  несколько  минут
легкий   толчок  оповестил   экипаж   "У-762",   что   СПЛ   отправилась   в
самостоятельное плавание.
     Еще   через  некоторое  время  круглолицый  капитан,   избавившись   от
гипнотизирующего воздействия личности генерала, ощутил  смутное беспокойство
и приказал выйти на связь с базой.
     "... Капитану "У-762" Чижику. У вас на борту  находится отстраненный от
должности  и  объявленный   во  всероссийский  розыск  за   совершение  ряда
преступлений генерал Верлинов. Приказываю обеспечить немедленное возвращение
разыскиваемого на  базу одиннадцатого отдела.  Начальник  морского отделения
подполковник Сушняков".
     Капитан попытался связаться с СПЛ, но ответа не было: на "малютке" тоже
действовал режим радиомолчания.
     "Сообщаю, что после длительного перерыва на  связь вышла  "У  --  762",
находящаяся в Эгейском море. Тридцать  минут назад на СПЛ ее покинул генерал
Верлинов.  Курс СПЛ неизвестен, связь  с ней отсутствует. Начальник морского
отделения Сушняков.
     Дронов выругался. Если Верлинов врет, станут подбирать  козла отпущения
вместо него. И  он,  Дронов, самая подходящая для этого фигура. Подполковник
выругался еще раз. Если бы он мог, то сам бы бежал, плыл, хватал и возвращал
бывшего  начальника. Но оставалось только  отдавать  приказы  и надеяться на
исполнителей.
     "Начальнику морского отделения подполковнику госбезопасности Сушнякову.
Для устранения вредных последствий допущенной вами преступной халатности вам
надлежит  обеспечить  возвращение Верлинова на  базу.  В противном случае вы
будете  отстранены от  должности. ВРИО  начальника  отдела  подполковник  ГБ
Дронов".
     "Капитану подводной  лодки  "У -- 762"  капитанлейтенанту  Чижику.  Для
устранения вредных последствий  допущенной  вами  преступной халатности  вам
надлежит безусловно  обеспечить возвращение  Верлинова на  базу. В противном
случае вы  будете отстранены от должности и преданы суду военного трибунала.
Начальник морского отделения подполковник госбезопасности Сушняков".
     -- "Малютка", "малютка", отзовись, -- в сотый  раз повторял  в микрофон
круглолицый капитанлейтенант Чижик. -- Крутаков, твою мать, на связь!
     Ответа не было.
     Уже  час  "малютка"  ходко шла  на  юго-запад. Электрический  двигатель
обеспечивал скорость до  сорока пяти  километров,  и, по расчетам Верлинова,
половина пути осталась позади.  Несмотря на  миниатюрные  размеры: СПЛ  была
ненамного больше  "Волги",  -- в рубке управления  свободно  размешались три
члена экипажа. Пассажиру, правда, пришлось скорчиться  на крохотном откидном
стуле. Сквозь верхнюю полусферу из бронированного стекла открывался  хороший
обзор  подводного   мира.  Лодка   отличалась  высокой   скоростью,  хорошей
маневренностью,  имела  два  миниатюрных  торпедных  аппарата,  могла  нести
значительный груз. Экспериментальные аккумуляторы обеспечивали десятичасовой
запас хода, могли подзаряжаться от солнца или с помощью специальных пластин,
спускаемых на разную глубину.
     Таких  "малюток"  в России  было  всего  четыре. Они  являлись  детищем
человека, неудобно пристроившегося на жестком откидном сиденье.
     Впереди показалась тень: пронизывающие голубоватую толщу солнечные лучи
упирались в рыбачью шхуну. Крутаков  повернул штурвал, и СПЛ сделала маневр,
чтобы обойти сети.
     -- Торпедные заряжены? -- неожиданно спросил Верлинов.
     -- Зачем? Только по приказу... -- нехотя ответил Крутаков.
     Генерал взглянул на часы, сверился с картой.
     -- Всплываем под перископ!
     Прильнув к окуляру, он убедился, что находится в расчетной точке: прямо
по курсу над водой возвышались две островные гряды  -- справа длиннее, слева
-- покороче. Ему туда -- на Тинос.
     На   секунду   Верлинов   задумался.   Чистое   голубое  небо,   чистое
ультрамариновое  море,  яркое  солнце,  множество  прогулочных яхт, рейсовые
паромы, небольшие шхуны,  ведущие лов сардины и скумбрии...  В этот ласковый
приветливый мир  не хотелось выходить в тяжелом и грозном снаряжении боевого
пловца.  Бросить все к чертовой матери, оставить плавки,  ласты, вещмешок...
Даже без скутера он доплывет за сорок минут!
     А запас  прочности? Верлинов  сдержал душевный порыв. Перестраховка  не
раз спасала ему жизнь. И не только ему.
     Он попрощался с экипажем.
     -- Счастливо, товарищ генерал! -- Тимофеев  улыбнулся. Прокопенко молча
сунул вялую ладонь, Крутаков что-то мрачно буркнул.
     Верлинов  надел акваланг и протиснулся  в  шлюзовую  камеру. Выбравшись
наружу,  он снял  крепежный  хомут, освобождая  прижатый к палубе  десантный
скутер. Двигатель  запустился  сразу,  и полутораметровая  торпеда  потащила
вытянувшееся горизонтально тело сквозь теплые упругие струи.
     "Через  двадцать  минут встречусь  с Христофором, -- подумал генерал. И
тут же поправился: -- Если все будет нормально..."
     -- Полетел... -- Крутаков  проводил скутер хмурым  взглядом. -- Перышко
тебе в жопу! А нам обратно полтора часа телипаться!
     -- А по-моему, хороший мужик, -- сказал Тимофеев.  -- Его, говорят, все
ребята любят.
     -- Все они хорошие. --  Крутаков лютой ненавистью отмечал всех, кто был
старше его по чину. Непосредственных начальников это, впрочем, не касалось.
     Мичман развернул "малютку", ложась на обратный курс.
     -- Включи связь, что нам птичка чижик скажет...
     Прокопенко повернул верньер на матовой панели подводной рации.
     -- ...Крутаков, в рот  те  ноги, отзывайся! --  ворвался  в рубку  злой
голос Чижика.
     Мичман схватил микрофон.
     -- На связи!
     -- Почему молчал, еб твою мать! Под трибунал захотел?!
     -- Генерал приказал... Режим радиомолчания, как на лодке... -- Крутаков
сразу струхнул.
     -- Преступник твой генерал! По всей России его ищут! Мы все за него под
суд пойдем! А ты небось его упустил!
     -- Так согласно приказу... Дали скутер, попрощались... --
     --  Доюни  и возьми его, живым или мертвым! Живым  или мертвым, понял?!
Иначе всем хана, а тебе -- в первую очередь!
     Чижик отключился.
     -- Вот ведь пидоры!
     Крутаков так завернул  штурвал,  что Прокопенко  и  Тимофеев с  размаху
шмякнулись о железную переборку.
     -- Сами обсираются, а мы их чисть, да еще виноваты! Кто этого долбаного
генерала на лодку  пустил?  Кто его с  нами отправлял? Сейчас бы  сами его и
брали, козлы вонючие!
     Примерно такие  же слова говорил недавно Чижик в адрес Сушнякова, а еще
раньше -- Сушняков  в  адрес  Дронова.  Но  брать живым или  мертвым бывшего
подводного  пловца  и   бывшего  начальника  одиннадцатого  отдела  генерала
Верлинова предстояло  мичману Крутакову, старшине второй статьи Прокопенко и
старшему матросу Тимофееву.
     --  Надеть  акваланги!  --  зло скомандовал  мичман.  -- Ты  с ним  все
обнимался, теперь выйди поцелуйся! -- бросил он Тимофееву.
     Крутаков  увеличил  скорость  до  максимума.  "Малютка"  резво  рванула
вперед.
     --  Значит,  так:  я его оглушу  тараном,  а вы  затянете внутрь.  Если
загнется -- принайтуйте на палубе, вместо скутера!
     Верлинов чуть шевельнул ручку руля глубины, и скутер послушно скользнул
к поверхности. Половина пути  пройдена.  Генерал сбавил скорость и осторожно
пробил головой зеркальную гладь поверхности, сразу оказавшись в другом мире.
Вместо  сырой рассеивающей мглистости водной толщи, бесконечной череды теней
и  полутонов здесь царили ослепительный свет, яркие блики, буйство  цветовых
оттенков.
     Верлинову  до  боли  захотелось выплюнуть загубник,  сбросить  маску  и
полной  грудью  вдохнуть  чистый,  свежий,  просоленный,  напоенный  йодовым
запахом  водорослей,   натуральный   морской  воздух.  Долго-долго   дышать,
вентилируя легкие, освобождая их от затхлого сжатого консерванта. Но он умел
терпеть. Следовало осмотреться.
     До Тиноса оставалось чуть меньше  километра.  Типичный греческий остров
-- известняковая гора со скудными пятнами зелени, склоны застроены двух -- и
четырехэтажными домами,  сложенными из местного камня. У  длинной набережной
пришвартовано несколько десятков яхт, от причала отвалил небольшой пароходик
с туристами, под отвесной скалой застыли лодки ловцов губок. Огромный  паром
медленно тянул к  Афинам.  Белоснежная, с лиловыми парусами яхта подходила к
причалу.   Может,  это  и  есть  "Мария"?  Верлинов  напряг  зрение  в  явно
неосуществимой надежде увидеть на корме Христофора с биноклем и помахать ему
рукой.
     Шестое  чувство  заставило   переключить  внимание  на  подводный  мир.
Вовремя!
     Прямо на него  атакующим курсом шла  сверхмалая подводная лодка  отряда
боевых пловцов.
     Выйдя  из  прокуратуры. Каймаков остановился на тротуаре и  стал ждать.
Следователь --  довольно  молодой  жирняк с  лицом  пройдохи  был  почему-то
вежлив,  предупредителен  и  даже  позволил  позвонить со  своего  аппарата.
Каймаков набрал  оставленный Карлом номер, тот пообещал немедленно приехать.
Он позвонил  и в "Инсек", но  Морковина на месте не было. Скорее всего  едет
сюда.
     Когда  рядом  затормозила  красная   иномарка,   Каймаков   решил,  что
предположение  оправдалось,  и  наклонился  к  раскрывшейся  задней  дверце.
Сильный толчок в спину вогнал его в салон,  машина рванула с места, он сидел
между  двумя  незнакомыми  парнями,  физиономии  которых  не  располагали  к
близкому знакомству.
     --  Один  есть,  --  сказал  водитель.  --  Сейчас  возьмем  второго  и
расспросим -- куда общие деньги дели...
     -- Ты  знаешь, кого  взял?  Кого спрашивать  собираешься?  --  развязно
процедил Каймаков.
     Так  же нахально он вел  себя  в дежурке  тридцать второго  отделения и
убедился,  что  это  дает результаты: сержант,  щедро  отвешивающий  оплеухи
подавленным, безответным "сидельцам", относился к нему крайне корректно.
     И сейчас сидящие по бокам парни недоуменно переглянулись.
     -- А кто ты такой? -- настороженно спросил левый.
     -- Я друг Клыка. Слышал про такого?
     Левый оторопел.
     -- Слыхал...
     -- А про Седого слышал? У него спросили -- можно меня хватать и в тачку
запихивать?
     Конвоиры  отодвинулись в разные стороны. Сразу стало просторней. Машина
замедлила ход.
     -- Мы-то что, -- сказал правый. -- Нам сказали,  мы сделали. Может, кто
что напутал. Разберутся!
     -- Точно, -- облегченно вздохнул левый. -- Мы к тебе,  брат,  ничего не
имеем. Скажут -- назад отвезем. Ошибки везде бывают...
     Иномарка  вкатилась  в  переулок.  Возле  обнесенного  хлипким  забором
пустыря стояли микроавтобус "Фольксваген" и две "Волги".
     -- Пойдем пересядем...
     Каймакова  вывели наружу и подвели к  "Фольксвагену". Из "Волги" четыре
крепыша вытащили незнакомого человека.
     -- Заходите. -- Из  микроавтобуса выглянул коротко стриженный парень  с
ушами борца.
     Каймаков  забрался  в просторный салон  на  двенадцать  кресел.  Следом
втолкнули незнакомца.
     --  Товарищ  Васильев,  товарищ Каймаков,  --  представил их друг другу
борец. -- Впрочем, вы знакомы. Казну нашу вместе захватывали,  делили небось
тоже вместе...
     Гена Сысоев усмехнулся.
     --  Сейчас  поедем в  одно уютное  место и поговорим.  У нас тоже  есть
препарат, развязывающий языки!
     Он сделал знак, и в микроавтобус вошли четыре человека.
     -- Везите наших друзей на дачу. Я заеду за Седым и присоединюсь к вам.
     Борец выпрыгнул, захлопнул дверь и направился к одной из "Волг".
     -- Поехали, -- сказал охранник.
     Водитель включил  двигатель.  Что-то  щелкнуло, охранник  схватился  за
живот и осел на  черный коврик,  покрывающий пол. Еще щелчок, и струя  крови
брызнула из шеи здоровяка с расплющенным носом.
     Всполошенный  Каймаков  решил, что  стреляет  снайпер, но  почему  целы
стекла, как пули попадают в салон?
     Картина происходящего замедлилась, словно в кино. Квадратный  громила с
длинными, как у орангутанга, руками вскидывался с сиденья, просовывая ладонь
в запах куртки, но,  передумав, схватился  за сердце и опрокинулся навзничь.
Четвертый пригнулся,  втянул  голову  в  плечи и медленно двигался к  двери,
что-то стегануло его между лопаток, и безжизненное тело уткнулось  головой в
дверь.
     Невидимая  смерть исходила от  коллеги по  несчастью, он  вытянул перед
собой руку, в которой ничего не было, и что-то кричал.
     -- Забери у них пистолеты! Пистолеты забери!
     Жизнь опять закрутилась, теперь в бешеном темпе.
     Васильев схватил водителя за шею.
     -- На пустырь, сука! Сворачивай на пустырь!
     Тот вывернул  руль. Проломив  хлипкий забор,  "Фольксваген" запрыгал по
ухабам строительной площадки.
     Выйдя  из  оцепенения. Каймаков склонился к лежащим без признаков жизни
бандитам. Под курткой квадратного  он нащупал пистолет и быстро  извлек  его
наружу. У  второго  оружия  не  нашлось,  третий оказался  залит  кровью,  и
Каймаков не смог заставить себя прикоснуться к нему.
     Микроавтобус  резко  затормозил,  Васильев  сделал  резкое  движение, и
водитель уткнулся лицом в руль.
     -- Выходи, быстро!
     Они оказались возле старого проржавевшего гаража, от поваленного забора
бежали люди -- человек шесть или восемь.
     Васильев с усилием открыл дверь.
     -- Давай сюда!
     -- И что дальше? Это же ловушка!
     Раздались выстрелы: один, второй, третий... Пуля сильно ударила в гараж
и с противным визгом ушла в небо.
     Инстинктивно Каймаков нырнул  в  темный  проем.  Дверь  захлопнулась  с
тяжелым  лязгом.  Тут  же  вспыхнул  свет.  Гараж выглядел  изнутри  гораздо
основательней,  чем снаружи.  Когда  подбежавшие  бандиты принялись  бить  в
дверь, стало ясно, что она куда крепче, чем обычно, и способна противостоять
и более сильному натиску.
     --  Хорошо,  что я оказался  с  "начинкой". -- Васильев засучил рукав и
отстегнул от предплечья трубочку толщиной с многоцветную авторучку.
     -- Что это?
     -- "Стрелка". Но заряды кончились. Взял пистолеты?
     -- Только один! -- Каймаков достал из кармана "ПМ".
     -- Черт! Тогда уходим!
     -- Куда?!
     Вместо ответа Васильев нырнул в смотровую яму. Там что-то заскрипело.
     -- Прыгай!
     В торце смотровой ямы открылась дверь, оттуда веяло холодом и сыростью.
Васильев пропустил его вперед. Вниз вели стальные  ступени. У входа в  гараж
грохнул мощный взрыв, внутрь ворвались ликующие возгласы.
     -- Выходите, падлы!
     Дверь  защелкнулась,  вновь  отрезая   все  звуки.  Они   находились  в
эвакуаторе номер  шестнадцать. Васильев отпер амуниционный шкаф и выгреб все
снаряжение. Несколько лет назад он  мог поверить, что преследователи взорвут
внешний вход в спецобъект лишь  при  одном  условии:  если  страна проиграет
войну и в Москве будет хозяйничать неприятель.
     -- Держи, и это  тоже. -- Он  сунул в руки спутника несколько  пакетов,
надел на шею сумку. -- Потом разберемся. А теперь -- вниз!
     Васильев торопился  не зря. Он знал: если преследователей не остановила
одна дверь, не остановит и другая.
     --  Эхма,  никому доверять нельзя! Шину не заварили,  ключи не вернули,
пришлось  второй  комплект искать,  -- жаловался  маленький человек с  мятым
морщинистым лицом, и сосед по автостоянке сочувственно кивал.
     -- Точно! Потому свою никому не даю. А  ты,  Николаич, спроси: какие же
вы после этого друзья? Раз обещали и не сделали?
     -- Спрошу!  --  ответил  обиженный, запуская  двигатель. -- Обязательно
спрошу!
     Правда,  Семен  Григорьев  не  обещал  починять  проколотый   скат  или
возвращать ключи, не  являлся  другом  и спросить у него ничего  невозможно,
потому  что ом  мертв уже несколько дней,  но Плеско  рачительно относился к
дорогим вещам  и потому был искренен в своей  обиде, забыв о  второстепенных
мелочах.
     Возвращение  из  жестких  рук Котова  в  лоно  военной юстиции изменило
правовое положение майора: из обвиняемого он стал свидетелем злоупотреблений
Верлинова. Его собственное дело рассыпалось в прах.
     -- Работай  спокойно,  ни о чем  не волнуйся, -- сказал Голубовский. --
Вопрос улажен.
     И Плеско почти не волновался. Лишь одно беспокоило: не гоняли ли машину
по плохим дорогам?
     "От  этих  разгильдяев  всего  можно ожидать,  -- думал  он,  осторожно
переключая скорости. -- Ну до чего же есть необязательные люди!"
     Диверсионная СГГЛ имеет много достоинств, но она неспособна в подводном
положении протаранить человека, находящегося на поверхности.  Поэтому  атака
не удалась. Черный округлый корпус прошел в метре под Верлиновым, прозрачная
полусфера скользнула  по  гидрокостюму, мягко  подбросив  невесомое  тело  и
проскрежетав  по  корпусу скутера. Промелькнуло  бульдожье  лицо  Крутакова,
рвущего на себя рычаг  руля глубины и, судя  по движению губ, выкрикивающего
какието слова.
     И  сразу  же  лазурное  море  с белыми  яхтами,  на  одной из  которых,
возможно,  уже ждал его Христофор,  медленно  разворачивающийся паром, яркое
солнце,  бликующее  на  биноклях  и  фотообъективах  туристского пароходика,
бело-зеленая скала Тиноса  --  весь  этот  приветливый,  находящийся  совсем
рядом,  сулящий   отдохновение  и  безопасность   мир  внезапно  и   страшно
отодвинулся и  исчез, а генерал оказался в совсем другом измерении, где  все
определяют  курс атаки  и скорость, запас воздуха  и резерв глубины, свобода
маневра и  вектор  силы, тусклая  сталь ножа  и необычные,  как шестигранные
стрелки, пули -- в жестком и холодном измерении подводного боя.
     И хотя он уже почти расслабился,  уверенный, что  оставил все опасности
позади, искусственно  поддерживаемое состояние готовности к  худшему помогло
мгновенно перейти  из одного состояния в другое. Рефлексы обгоняли сознание.
Большой палец правой руки до отказа сдвинул сектор оборотов двигателя, левая
отклонила вниз руль глубины.
     Бешено  закрутился винт, взбивая  белую пену, скутер рванулся вперед  и
вниз, увлекая  за  собой  вытянутое в струнку  тело  боевого пловца. Впереди
чернела корма "малютки"; преодолев инерцию,  она развернется  для  повторной
атаки, важно было уйти как можно глубже и затеряться в морской толще.
     Вначале Верлинов решил, что это ему  удалось.  На сорока метрах,  когда
гидрокостюм плотно  обжал  тело,  а  маска вдавилась в  лицо,  он  прекратил
погружение и  перешел  на горизонтальный курс. На такой  глубине было  почти
темно и существовал риск врезаться в риф или кусок подводной скалы, но он не
снижал скорости. Шлейф  взбитых винтом пузырьков воздуха тянулся за скутером
и окружал Верлинова прозрачным флюоресцирующим ореолом,  издали он напоминал
огромную, спасающуюся от опасности макрель.
     А  косо падающая СПЛ  была похожа на гарпун, нацелившийся  в  окутанную
пузырьком фигурку.
     Крутаков  умел  вести  подводный  поиск,   но  плохо  знал  технические
возможности  "малютки", вовсе не  годящейся  на роль гарпуна. Удар  опять не
достиг цели, волна качнула Верлинова, подлодка по инерции ушла в глубину.
     Генерал  огляделся.  Хорошо  бы спрятаться  в  зарослях  водорослей или
забиться в  расщелину скалы. Но в густых сумерках  не было видно подходящего
убежища. Зато снизу поднималось желтое пятно -- на СПЛ включили прожектор.
     Крутаков понял  свою ошибку, теперь  он вывел  лодку на один горизонт с
целью и  вновь таранил.  Верлинов выполнил левый поворот -- черный корпус  в
очередной раз прошел мимо.
     Развернувшись, Крутаков атаковал  лоб в  лоб. Верлинов нырнул. Атака со
спины -- маневр вверх. Снова заход спереди -- поворот вправо.
     По скорости  СПЛ  превосходила скутер,  но  уступала  в  маневренности.
Верлинов не  мог оторваться  от  преследования, но  располагал  возможностью
уворачиваться  от атак. Впрочем, пятнадцатиминутный  запас сжатого воздуха и
тающие  силы существенно  ограничивали эту возможность. В пятьдесят три года
даже тренированному человеку трудно вести затяжной подводный поединок.
     Сильно  билось  сердце,  все  сильней  становилось жжение  в  солнечном
сплетении,  не  хватало  кислорода.  Последние  двадцать пять  лет  Верлинов
планировал операции и отдавал приказы, карта мира была  шахматной доской, на
которой  невидимые,  часто безымянные  фигуры вскрывали  замки, проникали  в
охраняемые  помещения, заводили  дружбу и  любовные романы,  фотографировали
"Миноксом",  угрожали,  шантажировали, вели тайную  звукозапись, стреляли из
бесшумных  пистолетов,  запихивали   людей  в  машины,  убегали,  прятались,
подкупали,  преследовали и искали, обливались потом в  рукопашных  схватках,
подвергались  допросам  с  пристрастием, оправдывались перед судом, отбывали
пожизненное заключение, получали пулю из-за утла или нож в спину...
     На  уровне Верлинова интересовались конечным  результатом, в  частности
никто  не  вникал  и,   получая  фотоснимки  сверхсекретного  документа   из
штаб-квартиры НАСА, не задумывались об уплаченной за них цене.
     Иногда крохотные  фигурки исполнителей материализовывались  в наградных
листах, заплаканных, оформляющих пенсию вдовах или, что случалось реже, -- в
самых обычных людях, вернувшихся "с холода" в учебные аудитории Высшей школы
либо беспробудно пьющих за стальными дверями собственных квартир.  Они имели
массу  недостатков,  как  правило,  --  скверный  характер,  и не  считались
героями.
     Сейчас генерал Верлинов ощутил  себя проходной  пешкой, остановленной у
ферзевого поля тремя другими пешками, не  имеющими ничего против него лично,
но  исполняющими приказ,  спущенный  с  недоступных,  по  их  представлению,
вершин.
     Верлинов  хорошо представлял, кто мог  отдать этот приказ, он в деталях
видел свой кабинет, сидящего за столом  подполковника (или  уже полковника?)
Дронова,  тех, кто  его  окружает, прекрасно угадывал  побудительные мотивы,
руководящие каждым. И только сейчас он осознал:  отданный наверху приказ сам
по  себе  мало  что значит --  все  зависит от  четырех  крохотных  фигурок,
разыгрывающих эндшпиль в Эгейском море на глубине  сорока метров, у  подошвы
острова  Тинос,  потому  что  в  радиусе  двух   тысяч  километров  не  было
сотрудников  российских  специальных  служб,  могущих вмешаться  в  развитие
ситуации.  Не  считая,  конечно,  посольских резидентур, нелегалов и экипажа
лежащей  на грунте в  девяноста пяти километрах  на  северо-восток  "У-762",
которых тоже можно не принимать в расчет.
     Никогда  еще  руководитель  могущественного  одиннадцатого   отдела  не
осознавал столь наглядно,  что успех любой -- большой, сложной, утвержденной
на  самом  высоком   уровне  --  операции  в  конечном  счете   определяется
незаметными  из генеральских кабинетов пешками, действующими на свой страх и
риск в разноцветных клеточках политической карты мира.
     Сзади приближался свет прожектора СПЛ. Верлинов  подпустил лодку ближе,
ушел  вверх  и,  спикировав  на черную палубу,  вцепился в  прут  невысокого
ограждения.
     Сквозь прозрачную полусферу Крутаков показал ему кулак  и поднял  руки,
изображая команду "Сдавайся". Отрицательно качнув головой, генерал рукояткой
ножа стукнул по бронестеклу. Точка, тире, точка...
     Трое в  "малютке"  внимательно  читали  сигналы.  Они  являлись  "рукой
Москвы", протянутой через тысячи километров и  три моря, не имели своей воли
и не были ни в  чем виноваты. Верлинов не хотел их убивать. Но он и  себя не
считал ни  в чем  виноватым  и,  конечно,  сам не  хотел  умирать. Между тем
подходило время выбора: воздуха оставалось на семь минут.
     "Уходите, иначе утоплю", -- передал Верлинов.
     После последнего удара он  сунул нож в ножны, включил двигатель скутера
и взял курс на Тинос, не обращая больше внимания  на "малютку", как человек,
уверенный, что к его предостережению прислушиваются.
     -- Совсем  охерел, генеральское отродье! -- Крутаков взялся за штурвал.
-- Сейчас догоню -- выходите и берите его за жабры!
     "Малютка" набирала скорость.
     -- Что они здесь  -- золотой "Ролле-Ройс" хранили? -- Сысоев недоуменно
рассматривал  толстую  бронированную дверь,  совершенно  не  соответствующую
общему облику полузаброшенного, проржавевшего гаража.
     "Если бы не Минер со  своим пластиком, хрен бы вошли! -- думал референт
Седого. -- Как они с ребятами справились? Надо было связать сук!"
     Несколько  человек  толкались  в  гараже,  заглядывая в  бетонированный
прямоугольник смотровой ямы.
     -- Атас! -- крикнул Минер, вскарабкиваясь по ступенькам.
     Все  высыпали  на   улицу.  Внутри  глухо  рвануло,  плотная  с  острым
химическим запахом волна вырвалась из  приоткрытой двери. Над  ямой клубился
густой дым,  но  его  на глазах  втягивало  куда-то  вниз, будто там работал
огромный пылесос.
     Минер спустился взглянуть на результаты своей работы.
     -- Готово! -- крикнул он. -- Тут подземный ход! Ушли, гады!
     -- Давайте следом! -- скомандовал Седой. -- Хотя бы одного -- живым!
     -- Фонари надо взять, -- сказал Минер. -- Колян, сбегай в машину!
     Через несколько  минут шесть группировщиков скрылись в  черном провале.
Сысоев заглянул в микроавтобус.
     -- Ну что?
     --  Все насмерть.  --  Иван вытер  окровавленные руки,  -- Непонятно --
как...  Маленькая дырочка, будто от  укола, и все! А ведь их обыскали... А у
водителя шея сломана... Что будем делать? Закопаем или как положено?
     Гена помедлил с ответом.
     -- У хозяина спросим...
     Седой придет в ярость.  Очередные потери  накануне "разборки"... Но то,
что гэбэшник с такой легкостью непонятным способом укокошил сразу четверых и
придушил   пятого,   ставило   под  сомнение  целесообразность   задуманного
предприятия вообще.  Как с  ними, дьяволами, разбираться?  Вообще  никто  не
останется...
     Сысоев  тяжело  вздохнул.  Отступать  некуда.   С  ворами   договорено,
отказаться нельзя. Да шеф и не захочет задний ход включать...
     -- Не пойму, как он их побил? -- повторил Иван.
     Он сложил трупы между сиденьями и накрыл брезентом, будто "Фольксваген"
вез обычный коммерческий груз.
     -- Поймают их ребята, тогда спросишь.
     -- Как бы те наших не поймали...
     Сысоев промолчал. У него уже появлялась такая мысль.
     Они шли по земляному полу с ощутимым уклоном, свет фонарей скользил  по
неровным земляным  стенам, головы  часто цеплялись  за своды, и тогда сверху
сыпались комья глины.
     -- Выключи  фонарь и держись  ближе ко  мне, -- сказал явно озабоченный
Васильев. Этой штольней не  пользовались давно, и передвигаться по  ней было
небезопасно. К тому же можно  упереться в обвал, заблудиться. Тем более  без
схемы...
     Несколько раз  им встречались  ответвления,  пересечения  коридоров, но
Васильев шел, руководствуясь одному ему известными признаками.
     Сзади бухнуло, в спину подул ветер.
     -- Догонят? -- напряженно спросил Каймаков.
     -- Хрен им! Передохнут, если сразу не вернутся. Или крысы сожрут.
     -- Крысы? Большие?
     На Васильеве  были  комбинезон  и  каска  с  фонарем,  Каймакову он дал
сапоги, ручной фонарь, газоспасатель и анализатор воздуха.
     -- Разные. Обычно с собаку-дворнягу. Кто-то  видел -- с  кабана. Может,
приврали...
     -- Как же так, в газетах писали -- это неправда!
     -- Мало ли что там пишут! Ты вон тоже всякого написал... Давай налево!
     Теперь они двигались по широкому, облицованному камнем коридору. Воздух
здесь был заметно свежее и чище.
     -- Вентиляция работает?
     -- Уж лет двести. Никто не поймет, как.
     Путешествие под  землей  продолжалось  больше двух часов. Они прошли по
сырым  штольням,  преодолели  низкие  лазы,  побывали  в гулких  пещерах,  с
километр брели по журчащим в бетонном желобе нечистотам.
     Каймакову то и дело слышались сзади шаги преследователей, раз в боковом
коридоре мелькнули две зеленые точки -- чьи-то глаза.
     "Собака? -- подумал он. -- Или крыса?" По спине поползли мурашки.
     -- Приготовь  оружие, -- отрывисто  бросил Васильев.  -- Здесь возможны
неприятные встречи. Если что -- стреляй.
     -- В кого? -- нервно спросил Каймаков. -- В крыс?
     -- В двуногих. Тут неподалеку  коллектор канализации, через него всякая
падаль -- бомжи, беглые бандиты -- сюда пролазит.
     -- А почему сразу стрелять?
     --  Да потому!  Иначе  глазом  моргнуть  не успеешь, как  на  тот  свет
попадешь. Под землей свои законы...
     Вдруг впереди забрезжил свет.
     -- Что за чертовщина? --  Васильев остановился и замер, вслушиваясь. --
Вроде гул какой-то... Давай тихо...
     Они осторожно крались  навстречу свету и гулу.  Наконец из-за  поворота
открылась  удивительная  картина:  освещенный  яркими прожекторами  туннель,
аккуратная круглая  дыра в полу, люди в  рабочих  комбинезонах  заливали  ее
бетоном. Гул исходил от бетономешалки.
     Васильев попятился  обратно  и, взяв Каймакова  под локоть, потащил  за
собой.
     -- Что это? -- спросил Каймаков, когда они отошли достаточно далеко.
     --   Черт  их   знает!  Какой-то  государственный  секрет.   Лучше   не
любопытничать -- можно здесь и остаться...
     Еще  через  два  часа  Васильев вывел  Каймакова на  поверхность  через
эвакуатор номер сорок четыре.
     -- Никому не рассказывай, где ходил, -- предупредил  он. -- А то можешь
пропасть бесследно.
     Каймаков вначале  улыбнулся,  но  тут  же  понял, что  спутник вовсе не
шутит.
     -- Выходите! -- повторил мичман.
     -- У него пистолет, -- угрюмо сказал Прокопенко.
     -- Испугался! Он бьет на пять метров! Зато вас двое и вы  молоды. А ему
под сто лет!
     Крутаков  уравнял  скорость  СПЛ и скутера. Верлинов,  не оборачиваясь,
ушел с  линии  атаки  и теперь как  бы неподвижно  висел чуть правее  и ниже
"малютки",
     -- Давайте  быстро! Упустите -- пойдете под трибунал! -- заорал мичман.
-- А ты, сосунок, хотел с генералом целоваться, вот и целуйся! -- рявкнул он
на Тимофеева. Шутка казалась ему очень остроумной.
     Пловцы с явной неохотой втиснулись в шлюз. Мичман увеличил скорость.
     Через  обзорную полусферу он  видел, как  две затянутые  в гидрокостюмы
фигуры, ускоренные силой инерции, метнулись  к беглецу. Прокопенко  в правой
руке держал нож. Тимофеев не доставал оружия.
     Верлинов застопорил двигатель и повернулся к нападающим.  В правой руке
он держал специальный подводный пистолет, в стволах которого чутко спали две
шестигранные "стрелки", подпертые особыми химическими зарядами. Крутаков был
прав:  оружие отличалось  малой эффективной  дальностью, к тому же правильно
прицелиться  на  глубине сможет один  пловец из пяти.  Но  Верлинов как  раз
являлся этим пятым.
     Он действительно  годился в  дедушки  прыгнувшим наперерез пловцам,  он
очень устал и чувствовал, что кислород на исходе, он не хотел  убивать, но и
не хотел быть убитым, он уже предупреждал и не был виноват в том, что его не
послушались.
     Под водой выстрелов не слышно, только тонкая цепочка пузырьков вылетает
вслед  за  проснувшейся  "стрелкой".  Две  цепочки  обозначили   направление
смертельных  траекторий, закончившихся кровавыми  точками  на плотной резине
гидрокостюмов.  Пловцы  не завершили  броска:  распластанные  тела  медленно
погружались в пучину.
     Верлинов, изогнувшись, поймал за руку  то, что ближе,  подтянул к себе,
взглянул на манометр. Баллоны почти полны. Сняв с убитого акваланг, Верлинов
выплюнул  загубник  и вставил  в рот  тот, который еще секунду назад сжимали
зубы Тимофеева.
     Шутка мичмана сбылась: генерал Верлинов как бы поцеловался  со  старшим
матросом Тимофеевым.
     Все произошло очень быстро, мичман не сразу  понял,  что остался  один.
Потом мгновенную  растерянность сменила дикая ярость. Он дал  полный  ход  и
заложил вираж, ложась на боевой курс.
     Верлинов менял баллоны,  когда СПЛ  в  который  уже раз устремилась  на
него.  Он только успел  защелкнуть замки и  рванулся в  сторону, но какой-то
выступ -- головка болта, заклепка или  леер  антенны  -- задел бок, разорвал
гидрокостюм  и  содрал  кусок  кожи.  Сразу же  вокруг  расплылось  багровое
облачко.
     Черт!  Хотя  это  и  не  акульи  места,  но  проклятые  хищники   вечно
оказываются рядом в самый неподходящий момент!
     Обладающий нулевой  плавучестью, скутер висел на том же месте. Верлинов
подплыл к  нему,  отмечая, что боль в  боку  мешает движениям и ограничивает
свободу маневра.
     "Надо кончать",  -- подумал он,  крепко сжимая чужой  загубник и  ручки
управления.
     Когда  "малютка", развернувшись,  снова пошла в  атаку, он выполнил уже
удавшийся однажды маневр и оказался на палубе, крепко вцепившись в поручень.
     Бешено  вытаращив  глаза  мичману,  он  изобразил   два  жеста:  резким
движением пальца  вдаль  и  ребром  ладони по горлу. В ответ  тот перехватил
правой  рукой  сгиб локтя  левой,  потом ухватил  себя  за  горло, а пальцем
показал на Верлинова и вниз.
     Ясно. "Утону вместе с тобой, сука!" или что-то в этом роде.
     Верлинов,  перебирая поручень, направился  к корме. Здесь он вынул нож,
отстегнул ножны и продел их специальным  выступом в фигурную прорезь клинка.
В ножнах  было углубление,  край которого имел  заточку и, сходясь с лезвием
ножа, образовывал встречные режущие поверхности.
     Просунув  импровизированные ножницы  в  узкую щель корпуса,  Верлинов с
усилием перерезал трос руля глубины. Выпростав отрезок,  он с силой потянул,
устанавливая перо руля в нижнее положение.
     Мичман дал ход, лодка устремилась  в глубину. Двигатели тут же умолкли.
Не глядя на  прозрачный колпак рубки, Верлинов запустил скутер, подвел его к
корме, упер в черное клепаное железо и увеличил обороты.
     Потребовалось  время,  чтобы  преодолеть массу покоя  СПЛ,  но  наконец
"малютка"  сдвинулась  и заскользила  вниз. Верлинов  придал ей  достаточное
ускорение и отстал. На обзорную полусферу он так и не взглянул.
     Глубина  Эгейского моря  достигает двух  с половиной километров,  но на
шельфе острова Тинос гораздо меньше -- около двухсот метров.
     Верлинов повел скутер вверх  и у самой поверхности лег на прежний курс.
Вначале он планировал бросить  все снаряжение на подходе к  острову и вплавь
добираться до берега. Сейчас  понял,  что  на  это  не  хватит  сил. Поэтому
избавился  только от ставшего  ненужным  и сковывавшего  движения акваланга,
отфыркиваясь, вынырнул и долго дышал живым, опьяняюще ароматным воздухом. Но
окружающий  мир  почему-то  неуловимо  изменился  и  уже  не  казался  столь
приветливым и ласковым, как двадцать минут назад.
     Скутер  медленно  тянул  обессиленное,  кровоточащее  тело  генерала  к
берегу, он находился в  полузабытьи  и  совершенно не представлял, как будет
искать Христофора. Тот нашел его сам.
     Владелец  яхты "Мария", повинуясь  неосознанному  чувству,  вглядывался
через бинокль в  отсверкивающую на солнце морскую  гладь. Заметив скутер, он
гортанно выкрикнул  слова  команды,  загорелые  мускулистые  матросы  отдали
швартовы.  Через  десять  минут  Верлинова  подняли  на   борт.  Рискованное
путешествие генерала завершилось.
     -- Добро пожаловать, --  с сильным акцентом сказал черноусый Христофор.
На  нем  был  белый  полотняный костюм  и  соломенная шляпа,  он  добродушно
улыбался.
     Русскому его учил  Верлинов почти двадцать лет  назад, когда Христофор,
выполняя задание американской разведки, попал в руки  КГБ. Его могли вывести
на  процесси  сгноить в  тюрьме, но  Верлинов  устроил по-другому. Христофор
вернулся агентом-двойником. Через  некоторое время он порвал с американцами,
но добросовестно работал на Верлинова.  Взаимные услуги  в  деликатной сфере
секретной службы связывают иногда крепче, чем кровные узы. Так произошло и в
этот раз.
     --   Рад  тебя  видеть,  Христофор,  --   сказал  генерал  и  попытался
улыбнуться. Но улыбка вышла слабой. Через  несколько минут он  спал  тяжелым
сном смертельно уставшего человека.
     Телефонные  звонки  в  квартирах   Васильева  и   Межуева  раздались  с
интервалом в десять минут.
     Текст был совершенно одинаковым:
     -- Вам назначается "разборка",  завтра в шестнадцать. На двадцать пятом
километре Варшавского  шоссе вправо,  до мотеля. Потом по бетонке  налево --
там заброшенная войсковая часть. Не явитесь --  перестреляем по одному прямо
в Москве!
     Измученный боевыми событиями последних дней Васильев и прессингуемый по
службе, стоящий на грани увольнения Межуев восприняли  эти звонки одинаково.
Первая мысль: совсем оборзели, с госбезопасностью тягаться вздумали! Но  тут
же пришло понимание  -- не государственной Системе бросают вызов  бандиты, а
конкретным людям. Вызов носит частный характер и связан с личными действиями
офицеров, покусившихся, как они считают, на воровскую казну. Вполне понятно,
что  ни  Межуев,  ни  Васильев  не могут  задействовать в  столь  щекотливой
ситуации  официальные каналы. Они могут лишь  поднять свою группировку, свой
кодлан, причастный к пропаже общака.
     Таким образом,  на "разборку"  сойдутся два  преступных сообщества, как
обычно.  И   то,  что  одно   состоит  из  офицеров  ГБ,  преступников  мало
интересовало.
     Дело  усугублялось  тем,   что   никакой  группировки,  привязанной   к
пропавшему  общаку, ни у Васильева, ни у  Межуева не  было. Еще неделю назад
они могли обратиться к генералу  Верлинову, и тот, не терпящий посягательств
на  авторитет  Системы  и ненавидящий блатных  всех  мастей,  направил бы  к
брошенной войсковой части ударную группу.
     Дронов, конечно,  такого приказа  не отдаст.  Тем более  сейчас,  когда
отдел шерстят комиссия за комиссией.
     Межуев с  тоской вспомнил  о Семене Григорьеве, Васильев  -- о Якимове.
Надежный напарник в такой ситуации -- большое дело.
     Потом Межуев  припомнил "наезд"  бандитов на  Васильева и позвонил ему.
Через час в квартире Межуева два майора обсуждали сложившуюся ситуацию.
     -- Не ходить нельзя, -- вслух рассуждал Васильев.  -- По их законам это
признание в полной беспомощности. Сразу  и шлепнут.  Но если мы  туда вдвоем
заявимся... Их небось не меньше  десятка... Хотя почему  вдвоем? -- внезапно
вскинулся он. -- Можно ведь боевых товарищей пригласить...
     Заглянув в записную книжку, Васильев набрал номер.
     -- Юра? Васильев. Надо срочно встретиться.
     Еще через час к ним присоединился командир десятки "альфовцев".
     -- Где это место? -- Он разложил карту.
     -- Вот здесь, -- указал Межуев.
     -- Подождите,  подождите. --  Васильев наморщил лоб. -- Это  же  бывшая
часть ПВО  -- второе кольцо  противоракетной обороны  Москвы...  Туда  ведет
подземный спецтуннель...
     Назначал "разборку" контрразведчикам Гена  Сысоев. В самом по себе этом
факте не было бы ничего удивительного, если бы он не звонил от Клыка.
     После того  как никто из шестерки,  спустившейся в подземный ход, назад
не  вернулся, Гена  быстро произвел  кое-какие расчеты  и  к шефу  не пошел.
Вместо этого он явился к  конкуренту  Седого и имел с ним длительную беседу,
закончившуюся к обоюдному удовлетворению.
     К  шефу он  пришел  под вечер. Тот  уже знал о пяти убитых в автобусе и
устроил  страшный скандал, будто  это  Гена их  и  убил, чтобы  окончательно
ослабить группировку.
     -- Там  Минер вернулся, -- улучив  момент, сообщил  Гена. --  Остальные
застряли в катакомбах, ждут помощи.
     -- Где он?
     --  Недалеко,  на  квартире.  У  него  пуля   в   плече,  но,  кажется,
неглубоко...
     -- Поехали, я сам с ним поговорю! А ты запомни -- не умеешь руководить,
пойдешь на исполнительскую работу!
     Гена всю дорогу молчал.
     Когда  они   спустились  в  полуподвал,  он  трижды   с   определенными
интервалами  стукнул в  железную дверь  и первым вошел  в квартиру одного из
людей Гвоздодера. Седой шагнул следом и остолбенел. Прямо на него немигающим
змеиным взглядом  смотрел  Клык. Сысоев быстро  прошел  в комнату,  оставляя
главарей конкурирующих организаций один на один.
     -- А где же Минер? -- по  инерции спросил Седой, хотя холодок понимания
уже скользнул от загривка к лопаткам.
     -- Вот он!
     Клык сделал шаг вперед, сверкнула  хорошо  заточенная финка, и холодная
сталь пробила сердце Седого.
     Сысоев сидел на диване рядом с  Гвоздодером и нервно поеживался. Ему не
нравилось то, что он делал,  но другого  выхода не  было.  Услышав  короткий
вскрик и шум  падающего тела, он понял: власть в группировке перешла к нему.
Клык держит слово, и он тоже будет  честен с ворами. В  конце концов, делить
им нечего, всего на всех хватит: и территорий, и денег, и баб.
     Когда Клык вошел, он встретил его слегка принужденной улыбкой.
     -- Сейчас я соберу своих и распоряжусь...
     Он  осекся.  Клык  не улыбался  в  ответ, и взгляд его  по-прежнему был
холодным и страшным.
     -- Мы сами распорядимся!
     Гвоздодер  накинул на шею петлю.  Гена забился,  но  Клык  подскочил  и
привычно придержал ноги. Через минуту все было кончено.
     Клык руководствовался  простым и понятным правилом: если враг ослаблен,
его надо убирать,  не тратя  времени зря. Такой же принцип исповедовал и дон
Корлеоне. Очевидно, Седой недостаточно хорошо изучил свою настольную книгу.
     --  Куда  их?  --   деловито  спросил  появившийся   в  дверном  проеме
татуированный парень.
     -- Под  дома  бросьте, так страшнее! И объявить всем:  этого по решению
толковища. --  Он  ткнул  пальцем  в труп Седого. --  Резо  как сказал:  "Не
найдешь общак -- пика в сердце". Он не нашел. Вот и пусть смотрят!
     -- А этого, -- палец пахана указал на то, что совсем недавно было Геной
Сысоевым, -- этого авторитеты приговорили  за  ребят в  шашлычной. Говорите,
кто: я. Крестный, Антарктида. Пусть знают!
     -- Ясно. Сейчас мешки принесу.
     Парень исчез так же бесшумно, как и появился.
     -- Пусти людей по району, --  обратился Клык к Гвоздодеру. -- Магазины,
киоски, торговые ряды, универсам --  все! Чтобы объяснили  -- платить только
нам! Только мы хозяева!
     -- Сделаем. -- Гвоздодер деловито потер руки.
     -- И за мной долг,  --  вздохнул пахан. -- Резо  на промах указал, надо
исправлять...
     Гвоздодер ловил каждое слово.
     -- Пошли троих за моим школьным дружком...
     Тот поспешно кивнул.
     -- Пришла пора со всеми разобраться! -- недобро процедил Клык.
     Морковин дал  Каймакову радиомаяк  --  круглый  приборчик,  похожий  на
складную карманную лупу.
     --  Наденьте  на ремень изнутри.  Нажмете  здесь  -- пойдет  сигнал.  И
разговор передается, поэтому можно давать свои ориентиры, но завуалированно,
чтоб те, кто рядом, ничего не заподозрили, -- инструктировал он.
     -- Нужна частная консультация...
     Каймаков помялся.
     -- Как вы носите оружие?
     --  Зачем  вам?  --  насторожился  сыщик  и  тут  же  расслабился:  это
вскинулась спящая натура оперативника отдела внутренней беопасности.
     -- Частная консультация, -- повторил клиент.  --  Можете включить ее  в
общий счет.
     Морковин молча  повернулся,  поднял пиджак.  За поясом посередине спины
торчал  "ПМ". Точно такой  же, как тот, который Каймаков выбросил в  воду  с
Пушкинской набережной. И как тот, что сейчас лежал в его "дипломате".
     -- При традиционном поверхностном осмотре не обнаруживается, -- пояснил
сыщик. -- Но надо туго затягивать ремень.
     Он снова повернулся лицом.
     -- Готовитесь? Ну-ну... Но лучше вовремя нажать кнопку...
     Примерно такой же совет дал и Карл.
     --  Старайтесь  не  выходить  из  дома  без  необходимости.  Никого  не
впускайте в квартиру. Когда собираетесь куда-либо -- позвоните нам.
     "Все  заботятся,  все  готовы  защитить,  --  думал Каймаков. -- А  уже
который раз чуть голову не сносят... Если бы не случайности..."
     Хотя  "разборку"  назначили  на шестнадцать,  три  вездехода "Ниссан" с
затемненными стеклами прибыли на место в восемь утра.
     Шестнадцать  человек выпрыгнули  из  просторных  салонов и осмотрелись.
Бетонная дорога просекала лес  и сквозь  снятые ворота  вела в  брошенный  и
разграбленный военный городок.
     Приземистые  здания   казарм,  штаба,  трехэтажный  корпус  офицерского
общежития зияли пустыми  проемами  окон, двери  вырваны вместе  с  колодами,
кое-где разобраны шиферные крыши. Ворота огромных ангаров-складов распахнуты
настежь, тут и там ржавеют остовы грузовиков и тягачей, с которых снято все,
что можно снять.
     Пустая пусковая шахта наполовину прикрыта многотонной  бетонной крышкой
метровой толщины. Из черной серповидной щели доносится  тяжелый трупный дух:
две недели назад здесь происходила "разборка" с Таганской группировкой.
     Знающий человек мог безошибочно  определить, что  прибывшие относятся к
"традиционным"   уголовникам,   прошедшим  следственные  изоляторы,   этапы,
пересыльные тюрьмы, колонии. Это были люди Клыка.
     Они  загнали в лесок  "Ниссаны", внимательно обследовали территорию, но
не  нашли  следов  возможной  засады.  Единственным  местом,  куда   они  не
заглянули, был небольшой домик из красного кирпича с железной дверью. Вокруг
шла колючая  проволока, с четырех сторон  установлены таблички  с лаконичной
надписью: "Заминировано".
     Внутри никого не  было. Пустые  комнаты  для  дежурного караула покрыты
толстым  слоем пыли, зарешеченные окна заросли паутиной, не работал световой
барьер на  пороге комнаты  лифтов.  Но  сами  лифты  находились в  исправном
состоянии.   Если   нажать   кнопку,   просторная   кабина    опустится   на
двадцатиметровую глубину в бункер управления.
     Подземные сооружения под брошенной войсковой частью занимали,  пожалуй,
большую  площадь,  чем  сам  военный  городок. Сложная  система  туннелей  и
переходов  пронизывала  толщу  земли  на  трех  уровнях.  Главный  туннель с
узкоколейными железнодорожными  путями проходил в  подземный узел  от центра
Москвы   и   продолжался   еще  на   пять   километров   --   до   резервной
правительственной  ставки,  укрытой  многометровым бетонностальным  щитом на
случай военных действий.
     Шестнадцать человек рассредоточились по территории. Почти все вооружены
автоматами,  почти все припасли водку и анашу, чтобы коротать часы ожидания.
На вертолет, сделавший круг  в ясном голубом небе, никто из  них внимания не
обратил.
     Трое,  посланные  Гвоздодером,  поджидали  Каймакова  возле  дома.  Они
внимательно осмотрелись и ничего подозрительного не  обнаружили. Сидевший на
скамейке против  входа  в  подъезд  маленький  мужичонка,  зыркающий  из-под
козырька  кепки  настороженными глазами и держащий в руках клеенчатую сумку,
опасности явно не представлял.
     Каймаков  позвонил Карлу и ждал  машину.  Он зря  надел пальто -- сразу
стало жарко. В окно был виден похожий на взъерошенного воробья Вовчик.
     В  груди  шевельнулось  теплое  чувство. Каймаков  никогда  не принимал
малорослого  соседа  всерьез,  считал  другом  Димку  Левина. А оно  вон как
обернулось... По сути -- единственный близкий человек!
     "Чего он там сидит с утра?" -- думал Каймаков, спускаясь по лестнице.
     Из троих знал жертву в лицо только один. Онто и подошел первым, спросил
закурить. Двое придвинулись с боков.
     -- Садись в машину, и тихо!
     -- А ну назад, сволочи! -- раздался окрик сзади. -- Сашок, падай!
     В   руке   Вовчика  прыгал   обрез,  черные  жерла   стволов  описывали
"восьмерку", затрагивая каждого из уголовников.
     Внимание нападающих переключилось.
     -- Ах ты,  падла, линяй! -- Руки вынырнули из  карманов. В одной зажата
финка, в двух -- стволы.
     Каймаков отпрыгнул в сторону  и упал. Он хотел перекатиться через  бок,
выхватить  свой  пистолет... Но  ничего не получалось. Трахнувшись грудью  о
бордюр, он задохнулся от боли.
     Обрез выстрелил дважды. Грохот и самодельная картечь разорвали  воздух,
человек с финкой рухнул на колени и завалился на бок.
     Ответные выстрелы отбросили Вовчика  на  газон, он скрючился  и уже  не
вставал.  Маленькая  беспомощная  фигурка, как после  жестокой  детдомовской
драки.
     -- В ногу засадил, сука! Бери руль, -- услышал Каймаков. Холодная сталь
больно уперлась в висок. -- Садись в машину, сказали! А то прямо здесь мозги
вышлепаю!
     От пистолета остро пахло порохом.
     Охая  и  держась за  бок,  Каймаков  поднялся  и повалился  на  сиденье
обшарпанной иномарки. Человек с пистолетом сел рядом.
     -- Пошел!
     Машина резко  набрала скорость.  На  "хвост" ей села  вывернувшая из-за
угла серая "Волга" оперативного отдела ГРУ.
     -- Прижми их, я буду стрелять, -- сказал Карл, доставая оружие.
     Франц, не соглашаясь, качнул головой.
     -- Не надо в городе шум поднимать. Пока по смотрим...
     Он увеличил дистанцию, чтобы не бросаться в глаза преследуемым.
     В  диспетчерской  "Инсека"  на  дисплее  специальной  системы  слежения
высвечивался маршрут, по которому везли Каймакова.
     Из  динамика доносились  голоса:  один  нервный и возбужденный,  второй
угрюмый и злой.
     -- Куда мы едем? К Клыку совсем в другую сторону!
     -- Узнаешь скоро...
     Сидящий рядом бандит был ранен в ногу, он перетянул кровоточащее  место
платком, провел ладонью по бокам и животу Каймакова. Радиомаяк под пальто он
не  прощупал, а пистолет упирался в спинку сиденья, до  него обыскивающий не
дотянулся. Морковин оказался прав. Но если бы оружие оказалось в кармане...
     Каймаков с сожалением вздохнул.
     -- За город? -- как можно испуганнее спросил он. -- Это же Варшавка!
     -- Заткнись, падла, надоел!
     --  Что делать будем? -- спросил Сергеев. Он  уже уволился из ГРУ, став
штатным  сотрудником  агентства,  поэтому  причины  скрывать свою  настоящую
фамилию отпали.
     Морковин вздохнул.
     -- Клиент похищен, мы обязаны его защищать.  Готовь  ружья! Но  вначале
надо сообщить в милицию.
     Он  позвонил  Котову.  За  несколько  минут  перед   тем  начальник  УР
разговаривал с Диканским, поэтому был в курсе развивающихся событий.
     -- У них намечается большая "разборка" за  городом. Пока  не знаем -- с
кем.  Но  силы  подтягиваем,  сфотографировали  все с  вертолета.  Я  сейчас
выезжаю.
     Автоматы  "Инсеку"  по  закону  не   полагались,  для  серьезных  акций
использовались семизарядные ружья "мосберг" двенадцатого калибра.
     Морковин  и  Сергеев снарядили  подствольные  магазины  полупрозрачными
пластмассовыми  патронами,  в  которых  проглядывали  никелированные  шарики
картечи, сунули по пачке в карманы и выбежали к "Фольксвагену".
     В потоке машин, двигающихся по Варшавскому шоссе, участники предстоящей
"разборки" никак  не выделялись.  На  двух микроавтобусах  и шести иномарках
ехали  сорок восемь лучших "гладиаторов" Клыка, Крестного и Антарктиды. Люди
Гвоздодера везли туда же Каймакова. Как всегда, невозмутимы  были держащиеся
на   некотором  расстоянии  Карл  и  Франц.   Котов  ехал  в  машине  группы
немедленного  реагирования, сидящий  впереди Кабанов нетерпеливо  матерился.
Диканский  с несколькими  руоповцами  трясся в разболтанном "УАЗе".  В самом
обычном   "Икарусе"   расположился   отряд   омоновцев.   Набирал   скорость
"Фольксваген" с сыщиками "Инсека".
     На фоне  надвигающихся  событий перестрелка на Ленинском  проспекте,  в
которой двое были убиты, выглядела вполне заурядно.
     Трупы Вовчика и неизвестного гражданина положили в один спецфургон.
     -- Вон  тот, маленький, первым начал,  -- суетился сухопарый дедушка --
очевидец. -- Он из обреза бабахнул, а потом уж ему ответили...
     Оперативник, положив папку на колено, записывал показания свидетеля.
     -- Не  пойму -- всегда был спокойный район, а сейчас одно "мочилово" за
другим,  --  недоумевал  участковый.  --  И  этот  коротышка  ни  в  чем  не
замечался... Заквашивал иногда -- и все...
     --  Плохо  знаете  контингент  на обслуживаемой  территории, --  сказал
замнач. -- Оттого такие последствия...
     По этому эпизоду виновный был определен.





     "...  По  сообщению  командира  подлодки  "У-762",  в  ходе  задержания
Верлинова сверхмалая ПЛ, находящаяся в автономном плавании, затонула. Судьба
членов экипажа и задерживаемого неизвестна. Есть основание полагать, что все
погибли.
     Начальник морского отделения Сушняков".
     Дронов  несколько раз перечитал  шифрограмму.  Это была  информация  из
третьих  рук.  Сушняков сам не наблюдал происходящих событий  и опирался  на
доклад  капитана  "У-762".   Но  тот  тоже  не  воспринимал  непосредственно
трагедию,  разыгравшуюся  на  "малютке",  а  сделал  выводы   из  отрывочных
сообщений экипажа СПЛ или даже из общей обстановки.  "Малютка" не вернулась,
значит, все погибли! Логично... Но насколько достоверно такое умозаключение?
     Верлинов  --  опасный противник! И раз он  сумел утопить СПЛ, то вполне
мог спастись сам!
     Подполковник  задумался.  Лично  ему выгоден  вариант с  нейтрализацией
Верлинова.  И  в  конце концов,  официальное сообщение  начальника  морского
отделения -- достаточно  весомый  аргумент  в  пользу такой версии.  Значит,
нечего ломать голову!
     В   Государственной  думе   еще  расходились   волны  от   сенсационных
разоблачений парламентской комиссии. Депутаты предлагали создать специальный
орган,  контролирующий силовые  структуры  и  ограничивающий их безграничные
пока  возможности.  Особенно активно выступали члены так и не  состоявшегося
"будущего   кабинета  министров",  еще  недавно  связывавшие  свои  планы  с
генералом Верлиновым.
     Известие о смерти последнего уже распространилось в кулуарах. Но не все
этому поверили.
     Васильев обдумывал, как попасть в туннель, ведущий к правительственному
бункеру.  В  былые   времена,  когда  существовала   единая   система   КГБ,
одиннадцатый    отдел   обеспечивал   режим   разработки   и   строительства
спецсооружений, а Девятое управление занималось их  охраной  после  сдачи  в
эксплуатацию. Офицер одиннадцатого  отдела  всегда мог придумать благовидный
предлог  для  посещения туннеля, и  коллега из  "девятки"  не стал  бы этому
противиться.
     Сейчас  положение   изменилось.  Спецтуннель   контролировался  Главным
управлением охраны,  для которого сотрудники  любых других ведомств являлись
посторонними лицами. С учетом последних событий офицер  одиннадцатого отдела
был хуже любого постороннего.
     Временная  нейтрализация охраны требовала  аэрозоля  "Сон"  и  потайных
носовых  фильтров, получить их  без официально утвержденного  плана операции
Васильев  не  мог.  К  тому  же  открытое проникновение  вооруженных  лиц  в
правительственный  туннель привело  бы к объявлению в ГУО  боевой тревоги  и
непредсказуемым последствиям.
     Наконец  подходящий  вариант  был  найден.  На  шестнадцатом  километре
Варшавского  шоссе, в  лесополосе,  имелся круглый участок  диаметром  около
десяти  метров,  обнесенный забором  из  колючей  проволоки.  За  проволокой
располагался  земляной вал  двухметровой  высоты.  В центре стояла кирпичная
будочка  в  человеческий  рост со  стальной  прочной  дверью, выкрашенной  в
зеленый цвет.
     Задняя  стена  будочки  была скошена так  круто,  что сооружение  имело
ничтожный внутренний  объем. В нем  мог храниться  десяток  метл и лопат для
уборки прилегающей территории либо находиться лестница, уходящая под землю.
     Мало-мальски  рассудительный  человек способен  легко  сообразить,  что
хранилище инвентаря нет смысла защищать от посторонних людей, взрывной волны
или  наводнения  и  склонился  бы ко  второму  варианту.  Васильеву истинное
предназначение будочки было известно совершенно точно.
     Два  микроавтобуса с "альфовцами" остались на шоссе, а  Васильев и  Юра
направились к проволочному забору.
     Не  обращая  внимания на  грозный плакат  "Стой!  Запретная зона!  Вход
воспрещен! ", Юра быстро перекусил кусачками три нити "колючки", и они вошли
на территорию, которая  раньше  охранялась  вооруженным  караульным.  Быстро
преодолели земляной вал и подошли к бронированной двери.
     Васильев  приготовил  личный  жетон  и  наклонился  к зеленой  стальной
поверхности. Приемная щель  находилась в  правом верхнем  углу,  она заросла
грязью, и найти ее удалось не сразу. Осторожно расчистив налет лезвием ножа,
Васильев подул в узкую прорезь, зачем-то погладил пальцем и вставил жетон.
     Вначале  ничего  не  произошло,  но  через  несколько  секунд  механизм
щелкнул. Автоматика не знала  об изменениях  в системе  КГБ  СССР.  Васильев
облегченно  вздохнул  и  потянул  за ручку.  Дверь  со  скрипом  отворилась.
Бетонные ступени круто уходили под землю. Сильно потянуло сквозняком.
     Юра поднес к губам рацию.
     --  Первая группа ко  мне! Остальные  выдвигаются  к  месту. Встреча  в
шестнадцать!
     Один микроавтобус двинулся по  шоссе. Межуев  сидел рядом с  водителем.
Сзади расположились пятеро из "Альфы".
     Вторая машина  осталась  на обочине, водитель включил рацию  на прием и
взял  под контроль запретную зону, в  которую вошли,  сгибаясь  под тяжестью
снаряжения, тринадцать его товарищей.
     Очень  крутым  оказался  только первый пролет  --  сорок или  пятьдесят
ступеней.  Потом  начался  ровный  пологий  спуск по узкому,  но  достаточно
высокому коридору, позволяющему идти в полный рост, не сгибаясь.
     -- Как контролируется туннель? -- спросил Юра.
     --  Думаю, сейчас  -- никак.  Денег  и людей  не хватает везде... Перед
запуском литерного поезда делают контрольное прочесывание, выставляют посты,
включают освещение...
     Узкий коридор сменился обширным, совершенно черным пространством.
     -- Слушай, а автоматических пулеметов здесь нет? -- вдруг спросил Юра.
     -- Не должно. Они в центре, у Кремлевского кольца, -- ответил Васильев.
И добавил: -- Нам налево. Смотрите по сторонам, где-то должна быть дрезина.
     Группа  довольно  долго  шла по туннелю. Вначале  бойцы спотыкались  на
шпалах, потом  выработали оптимальный шаг.  Наконец  луч фонаря  высветил  в
углублении стены четырехколесную платформу. Ее быстро поставили на рельсы, с
трудом разместились.
     --  Если  сели  батареи, придется  дрочиться  с  ручным  приводом... --
раздраженно сказал Юра.
     Но  электромотор  включился сразу,  и  дрезина  покатилась,  постепенно
набирая скорость.
     -- Так с кем они будут разбираться? -- спросил Котов.
     Диканский пожал плечами.
     -- В том-то и дело: информации нет.
     Оперативники находились  в лесу за  мотелем, в  полутора  километрах от
брошенной войсковой части. Подъезды контролировались, но  к месту "разборки"
прибыли  ударные силы  только  одной стороны -- около  полусотни головорезов
Клыка. Промелькнули еще несколько машин и микроавтобус, но находящиеся в них
люди были настолько малочисленны,  что не могли являться  противоборствующей
группировкой.
     -- Думаю, нам спешить особо не надо. --  Котов поправил  каску.  -- Чем
больше они перемочат друг друга, тем лучше.
     --  И еще:  если  пар  выпустят --  сопротивляться  не будут, -- сказал
опытный Кабанов. -- А то могут объединиться, и возись с ними...
     -- Верно, -- задумчиво проговорил  Диканский и посмотрел на часы. -- Но
уже шестнадцать десять,  а  их противники  не  появились. Скорей всего  дело
сорвется...
     В  это  время издали  донесся  приглушенный  расстоянием звук выстрела.
Потом еще один. И началось...
     Раздолбанный "Форд" подкатил к снятым воротам бывшей ракетной части ПВО
и вкатился внутрь. Здесь было  оживленно: человек двадцать стояли группой  у
полуразобранного  грузовика,  остальные бесцельно  разбрелись по территории.
Возле  приземистого здания казармы замерли несколько машин. К ним и подвезли
Каймакова.
     -- Ну вот и  свиделись.  -- Клык  сидел в затемненном салоне "Волги"  и
потягивал  папиросу,  источающую сладковатый, дурманящий запах.  --  Все  ты
бегаешь, менты  вокруг крутятся  -- очень деловой стал.  Где  деньги  общие,
благо воровское? Сразу скажешь или на куски тебя порезать?
     Карл и Франц лежали за штабелем кирпичей у проволочного забора.
     -- Надо было раньше отбивать, на трассе! -- мрачно сказал Карл.
     А Франц по портативной рации соединился с базой.
     -- Унылый  вывезен за город, здесь около сорока бандитов. Нужна помощь.
Вызываем первое отделение...
     Сыщики  "Инсека"  миновали развилку,  где  еще  недавно три "стремщика"
контролировали   проезжающие   машины.   После   остановки   серой   "Волги"
оперативного  отдела   они   залегли  в   придорожной  канаве   с  травмами,
исключающими  совершение  целенаправленных   действий   по  крайней  мере  в
ближайшее время.
     -- Там большой базар, -- сказал Морковин. -- Сворачивай в лес.
     Оставив машину, с ружьями на  изготовку, сыщики крадучись подбирались к
забору.
     Клык пожевал губами, примеряясь к левому глазу Каймакова.
     -- Гля, приехали! -- крикнул кто-то.
     -- Всего семеро... Не может быть, -- процедил Клык, забыв про школьного
товарища.
     Криминальная  армия  полукольцом  окружила  микроавтобус,  из  которого
выпрыгнули Межуев и шестеро сопровождающих.
     Клык не двинулся с места. Крестный и Антарктида хотя и дали людей, сами
на "разборку" не явились. Он был здесь самым  старшим  и собирался вмешаться
лишь тогда, когда понадобится  веское слово авторитета. Начать  толковище он
поручил Гвоздодеру.
     Разболтанной блатной походкой Гвоздодер приблизился к микроавтобусу. За
ним  шли шестеро "гладиаторов". Дело было ясным: раз приехали только семеро,
значит,  не смогли никого собрать, тянуть против целой  кодлы они не  могут,
что остается? Принимать поставленные условия!
     --  Где  деньги?  -- без предисловий начал  Гвоздодер.  --  Где полтора
арбуза?
     -- Значит, так, --  властно сказал  Межуев. -- Передай всем, кто  хочет
жить: бросить оружие, поднять руки, собраться вон в том углу!
     Майор показал пальцем, где должны собраться обезоруженные бандиты.
     --  Ты...  ты...  -- Гвоздодер потерял дар  речи. Эти семеро  йе  имели
серьезного оружия  --  может,  пистолеты под одеждой да железные  коробки на
боку,  похожие на рации. Дополнительных сил за ними не  стояло, иначе охрана
уже дала бы сигнал. Значит, они блефуют.
     -- Это  вы, падлы, поднимите руки. -- Гвоздодер сделал знак,  и стоящие
за ним "гладиаторы" направились к дерзким пришельцам.
     В следующие четыре секунды Гвоздодер и шестерка "гладиаторов" умерли на
глазах у изумленного кодла, так и не понявшего, что произошло.
     Гвоздодер опрокинулся на спину, кто-то рухнул лицом вперед, кто-то осел
мешком на  пыльный  бетон. Все происходило  в  полной  тишине -- на открытом
пространстве щелчки "стрелок" слышны не были.
     "Альфовцы" мгновенно рассредоточились, на бегу снимая железные  коробки
и одним движением раскладывая их в портативные пистолеты-пулеметы "ПП-90".
     -- Бей их! -- Крик  пахана  вывел кодло из оцепенения. Грохнул выстрел,
другой.  Заговорили  автоматы "альфовцев", и  плотное  полукольцо  в  панике
распалось, причем  количество оставшихся лежать на земле свидетельствовало о
высокой результативности огня.
     Межуев спрятался за угол офицерского  общежития, шестеро  его спутников
нашли  укрытие и заняли  оборону.  В  спину  бандитам  должны  были  ударить
основные силы, но что-то Васильев с Юрой запаздывали.
     У казармы располагался  передвижной штаб: кроме Клыка, здесь находились
девять  приближенных  к  авторитету жуликов.  Каймаков прижался к  кирпичной
стене. Пока о нем забыли, но могут вспомнить в любой  момент, и  этот момент
станет для него последним. Он расстегнул пальто, сунул руку за спину, извлек
пистолет и положил в карман. Клык  и остальные напряженно смотрели туда, где
несколько   десятков   бандитов   безуспешно   пытались   подавить   семерку
профессионалов. В принципе.  Каймаков  мог  расстрелять их,  если бы хватило
смелости. Но воли недоставало, рука отказывалась подчиняться.
     Точный автоматный  огонь  успешно  сдерживал  нападающих. На "разборку"
явились  опытные "быки",  но проводить  обычные уличные "наезды",  убивать и
калечить  мирных  граждан -- это  одно,  а  вести  бой с умеющими воевать  и
специально подготовленными офицерами -- совсем другое.
     Рассеявшиеся по всей  территории, попрятавшиеся  в  засадах  уголовники
стягивались к месту обороны семерых офицеров, охватывая их кольцом.
     "Где  же  ребята?  --  думал  Межуев,  разряжая  магазин  в  наседающих
уголовников. -- Если не подоспеют -- придется кисло..."
     Стальная дверь в бункер управления не поддавалась.
     --   Видно,  задраена  изнутри,   --  сказал  Васильев  и,  подсвечивая
фонариком, взглянул на часы.
     Восемнадцать   двадцать.   Как  раскручиваются   события  наверху,  как
обходятся товарищи, оставшиеся без поддержки?..
     Он ударил кулаком по толстому бронированному листу.
     --  Сейчас поставим "Разрез", --  сказал  Юра. -- Я взял два комплекта.
Правда, в туннеле опасно, но делать нечего... Отойдем подальше.
     Пиротехник  наклеил  вокруг  местонахождения  замка  полукруглый  шнур,
поджег  свободный  конец  и бросился прочь. Остальные  уже залегли в  доброй
полусотне метров. Но взрыв  прозвучал  негромко, Васильев даже подумал,  что
приспособление не сработало как надо.
     Однако в  броне теперь имелась сквозная дыра, повторяющая  конфигурацию
взрывного  шнура. Пиротехник штык-ножом повозился  внутри, сдвигая  запорные
рычаги. Лязгнуло железо, и дверь распахнулась.
     Группа устремилась в открывшийся коридор.
     С  учетом изменившейся  обстановки Карл  и Франц  решили не  дожидаться
поддержки. Они подкрались к казарме,  у  которой стоял  прижавшийся к  стене
Каймаков. К нему приближались Скелет и Обезьяна.
     Видя, с какой скоростью тают ряды его армии, Клык подумал,  что грозная
семерка  схлестнулась  с  превосходящей  силой   не   по  глупости,  не   по
самонадеянности и не из-за отсутствия другого выхода. Скорее  они собирались
перемочить всех, и, похоже, им это удастся.
     --  Пришейте  сучьего  фраера  --  и зайдите сзади! --  скомандовал  он
охране.
     Скелет и Обезьяна выполняли  приказ. Каймаков все еще не  мог заставить
себя вытащить  руку из кармана. Он  пытался шагнуть назад, но удалось только
сильнее прижаться к стене.
     Вдруг у Скелета во лбу раскрылся красный цветок, кровь всплошную залила
лицо, он столбом  повалился назад. Обезьяна вскрикнул, его развернуло вокруг
оси,  рухнув на бок, он еще несколько раз дернул ногами и затих.  Карл сунул
"МСП" в карман и полез под пальто за пээмом.
     Подошедший с другой стороны Франц уложил Комара и Длиннозубого.
     Охрана  пахана, всполошившись, открыла ответный огонь. Расстояние между
"гладиаторами" и  грушниками не превышало четырех метров. У Франца "Макаров"
был в левой руке; бросив разряженный спецпистолет, он мгновенно нажал спуск,
упал  на колено,  выстрелил  еще,  отпрыгнул.  Вонючка  дико  заорал,  тряся
размозженной кистью, согнулся с пулей в животе Крючок.
     У Карла положение оказалось хуже: он только расстегивал ремешок кобуры,
когда  Кобра,  а  затем  Гудок  пустили  в него  по пуле и -- попали.  Грудь
оперативника защищали титановые  пластины, но правая рука онемела и  повисла
плетью. Кобра, оскалившись, с двух рук целился ему в голову.
     Каймаков наконец вышел из оцепенения.
     Бах! Бах! Бах! -- казалось, что грохот его пистолета перекрыл все звуки
боя.
     Кобра пригнулся, его пуля отрикошетила от кирпичной стены: не у всякого
хватит  хладнокровия  наводить прицел  под  огнем.  Гудок выронил  оружие  и
схватился за плечо, пальцы обагрило красным.
     Франц довел дело  до конца, прострелив голову Кобре и продырявив легкое
Синему. Пахан  остался без охраны. У грушника  кончились патроны.  Он бросил
пистолет  и прыгнул к Клыку, не представлявшему, на его взгляд, опасности  в
рукопашной. И чуть не лишился глаза.
     Лишь  отработанная реакция позволила пригнуться:  отсверкивающий плевок
угодил в лоб, кровь  залила лицо, лишая обзора, но удар Франца сломал пахану
шею.
     Каймаков  прижимался к стене,  выставив  пистолет  перед  собой, Франц,
согнувшись, зажимал порез платком и лихорадочно протирал глаза, Карл пытался
расстегнуть пальто,  чтобы дотянуться  до  пистолета левой рукой. Заметившие
разгром своего штаба уголовники поспешили к казарме.
     В  это  время  ударили  крупнокалиберные  ружья   сыщиков.  На  близкой
дистанции  "мосберг" эффективней  автомата, потому  что  при каждом выстреле
выбрасывает около трех десятков смертоносных картечин. Прицельные залпы двух
стволов  уничтожили  четверых,  нескольких  искалечили,  остальных заставили
залечь.
     Второй очаг боевых действий отвлек силы атакующих. Межуев перевел дух и
огляделся. Автоматные  пули продырявили два бронежилета,  четыре  бойца пока
сдерживали нападающих, но "ПП-90" ке приспособлены  для длительной стрельбы,
раскалившиеся стволы плевались пулями, почти потерявшими убойность.
     Между тем бандиты сомкнули кольцо и вели огонь с флангов и тыла. Межуев
понял, что через несколько минут  все будет кончено. Почему помощь оказалась
такой слабой? План операции явно нарушился, но что именно не сработало?
     Пуля  скользнула по  черепу, содрав лоскут  кожи и  контузив майора. Он
повалился на пыльный, усеянный гильзами бетон.
     Когда  основная группа вышла из бетонного перехода в бункер управления,
Васильев, подчиняясь интуиции, подошел к пульту и занял место оператора.
     Остальные поднялись наверх.
     Железная дверь расположенного за колючей проволокой домика  из красного
кирпича  резко распахнулась.  Вопреки  грозному  предупреждению  никаких мин
вокруг не было, и полтора десятка  "альфовцев", мгновенно проделав проходы в
проволоке,   рассыпались  цепью,  открыв   ураганный  огонь   по  ничего  не
понимающему, ошарашенному противнику.
     Положение на поле боя мгновенно изменилось. Бандиты бросились в глубину
территории  -- туда, где  располагались пусковые  шахты. Некоторые падали, с
криками катались по земле либо сразу замирали без признаков жизни.
     Васильев  повернул тумблер  питания, осмотрел  ожившие приборы.  Он был
немного  знаком с пультами управления  различными классами  ракет и когда-то
мог обеспечить запуск любой из них. Сейчас эти навыки были утеряны, но они и
не требовались.
     Майор  включил  обзор  территории. Телекамеры, установленные на высоких
решетчатых   вышках,  исправно  передали  изображение  на  шесть  мониторов.
Васильева заинтересовало только одно.
     Основная группа бандитов -- более двух десятков  -- укрылась в огромном
бетонном кольце, выступающем над землей на полтора  метра. Позиция оказалась
очень  выигрышной,  ибо  позволяла  занимать  круговую   оборону,  оставаясь
практически недосягаемой для огня нападающих. Выкурить их из  этого  укрытия
не смогла бы и сотня спецназовцев.
     Но Васильев способен был разделаться с ними  со  всеми  одним  пальцем.
Потому что сверхнадежное укрытие являлось горловиной экспериментальной шахты
с лепестковой диафрагмой, служащей для ускоренного запуска ракеты.
     Он быстро осмотрел пульт в поисках  нужного рычажка. На втором мониторе
Юра  оказывал  помощь раненым  "альфовцам".  На третьем --  войсковую  часть
оцепляла милиция.
     -- Черт!
     Пальцы пробежали по рядам кнопок, переключателей, тумблеров.
     -- Этот? -- Раздался  щелчок,  но  ничего не произошло. -- Этот? Нет...
Этот? Снова нет... Черт!
     "Альфовцы" залегли перед  импровизированным дзотом. Ход  боя менялся  в
очередной раз. Из бетонного кольца донесся торжествующий вой.
     В  этот миг  палец Васильева  нажал  наконец  нужный рычажок.  Лепестки
диафрагмы  разошлись.  Под   ногами  бандитов  разверзлась  двадцатиметровая
пустота. Торжествующий клич сменился воплем ужаса, который быстро оборвался.
     Уцелевшие  участники "разборки" побросали оружие и кинулись врассыпную.
Но часть была окружена.
     ОМОН  уже  собирался  войти внутрь, когда  из динамиков  громкой  связи
раздалась команда:
     --  Внимание,  территория   заминирована.  До  прибытия   саперов  вход
воспрещен!
     Васильев повторил команду дважды, потом сказал в рацию:
     -- Юра, собери всех, и уходим в туннель. Быстро!
     Когда через полчаса ОМОН  все-таки занял городок, там оставались только
убитые и раненые бандиты. Общий итог "разборки": пятнадцать убитых, двадцать
семь раненых, двадцать один задержанный. Убитых похоронили, раненых развезли
по  больницам,   задержанных   через   три  дня  освободили  за  отсутствием
доказательств.
     Словом, все как обычно.
     Эпилог
     Свято место пусто не бывает.  Потеснив обескровленную организацию воров
и ослабевшую группировку, Юго-Западную зону взяли под контроль люди Ашота.
     Котов  ушел   в   "Инсек",  Кабанов   продолжает   руководить   группой
немедленного реагирования, делая единственное, что умеет в жизни: задерживая
преступников на месте происшествия.
     Каймаков работает  на  прежнем  месте, в  одном  отделе  с Левиным,  по
праздникам они вместе выпивают, а иногда снимают стресс с помощью инспектора
отделения статистики Веры Сергеевны Носовой.
     Клячкин  поменял  уже  несколько  фамилий   и  по-прежнему  работает  в
Германии. От мысли уехать на Американский континент он отказался после того,
как, обратившись в  Берлинский филиал Центрального банка США, узнал, что его
счет заморожен в  связи с некоторыми обстоятельствами, для выяснения которых
ему следует явиться лично в директорат банка.
     Одиннадцатый   отдел   перенес   болезненную   реорганизацию,   потерял
самостоятельность и необъятную  компетенцию и  влился  в состав  Федеральной
службы  контрразведки. Начальником  назначен  полковник  Дронов. Как-то  ему
пришла  идея переселить  из  ведомственного  дома жену  Верлинова. Бездушная
бюрократическая машина завертелась,  но жена опального генерала, не очень-то
веря  в успех, вынесла  на  балкон оставленный  мужем  для  подобного случая
передатчик   и   нажала  кнопку.  В  тот  же  миг   все  компьютеры  бывшего
одиннадцатого отдела застопорились,  и на дисплеях вспыхнула надпись: "Семью
не трогать. Я скоро вернусь. Верлинов". Когда Дронову доложили, он побелел и
сам прошел в операторскую, после чего отменил свое решение.
     Происшествие  обросло  слухами и укрепило мнение тех, кто  не  верил  в
смерть начальника одиннадцатого отдела.
     Собравшиеся  в  очередной  раз Карпенко,  Борисов и  Черкасов выпили за
товарища и его скорое возвращение.
     А  по  Средиземному  морю  путешествует  на  белоснежной  яхте  "Мария"
уважаемый  господин  Христофор  Григориадис  со  своим   другом,  подтянутым
мускулистым мужчиной -- прекрасным пловцом и ныряльщиком.
     На закате  этот человек  подолгу  смотрит  поверх густо-синей  воды  на
северо-восток. Он действительно собирается вернуться.
     1991-1994 гг.
     г. Ростов-на-Дону

Популярность: 20, Last-modified: Wed, 10 Nov 1999 18:34:35 GmT