==============================================================-
     © Copyright Борис Немировский
     Email: boris.nemirovski@kullen.rwth-aachen.de
     Date: 01 Mar 2000
==============================================================-



     Женился Иван-Царевич. Взял в жены себе  Василису Прекрасную, да пожил с
нею  месяц,  пригляделся  маленько -- не  очень-то она Прекрасная оказалась.
Думал, раз не Прекрасная, так может, хоть Премудрая? Да вот незадача -- всей
премудрости в ней только и хватает, что мужа пилить да ругать. День-деньской
зудит Василиса:
     -- Я,  говорит,  молодость-красу  свою  на тебя,  ирода, сгубила.  Всех
женихов да ухажеров отшила! Вот сватался ко мне Змей Горыныч... Три головы у
него,  одна  другой  умнее  и  все  не чета  твоей  забубенной! Ты ить, чума
астраханская, только и  знаешь, что стрелы пускать в кого ни попадя да мечом
махать не глядючи!  Почто  Кащеюшку маво сгубил, злыдень? Он-то, Бессмертный
мой,  озолотить  меня обещался,  красавицей  звал!  А ты...  О-ох, горе  мое
горькое!
     И  заплакала.  А  Иван-то  Царевич хоть и знал, что врет  его жена, как
мерин Сивка-Бурка, да что уж теперь поделаешь?  Разводов не Руси тогда еще и
в помине не было. Да и то сказать, куда  уж красавицей --  лягушкой Василиса
до  замужества  была. Внимания никто  не обращал, так бы  и квакала  в своем
болоте, кабы не стрела Иванова. Ну да ладно. Хотел было Иван жену успокоить,
а она как зыркнет на него глазищами бешеными да как завопит дурным голосом:
     -- Поди от меня к черту, увалень-деревенщина!!
     Что тут Ивану делать оставалось? В сказке ведь  так -- чего ни скажешь,
все сбудется,  рано или поздно.  Вздохнул  тут царевич, встал, одел  пояс  с
мечом булатным, лук с колчаном за спину повесил, поклонился в пояс жене:
     -- Прощай, Василисушка-свет, пойду я к черту по твоему слову.
     С тем вышел во двор, оседлал Сивку-Бурку и поехал от родимой стороны. А
Василиса из окошка вопит-надрывается:
     -- Анчифер болотный!  Только  и  славы о тебе,  что  царевич, а  сам-то
небось в кабак наладился, подзаборник! Убирайся к чертовой бабушке!
     С таким вот напутствием и поехал Иванушка  от родного подворья к черту.
А повезет коли -- так прямо к чертовой бабушке.
     Долго  ли,  коротко  странствовал  Иван -- нам про то  неведомо.  Знаем
токмо, что в землях чужих бродил, где Расею-матушку Ривией кличут, на ведуна
выучился.  Звали его  в тех местах Геральтом,  уважали  шибко.  Заговоры  он
всякие,  слова  чудные,  ненашенские  знал,  знаки  на  пальцах   невиданные
складывал. Видимо-невидимо всяких драконов, вампиров, леших-водяных со свету
сжил  и прочего  ископаемого зверья уйму извел. Так и скитался Иван-Геральт,
пока не  приехал  на самые  на чертовы кулички.  Ну, оно конечно, и там люди
живут,  да только чертей промеж них не в пример нашему много. Поспрошал Иван
дорогу к черту али к евонной бабушке.  Показали-послали, свет не  без добрых
людей. И поехал  наш  Геральт-Царевич.  Взял  было себе  провожатого,  черта
полосатого, да вот незадача  -- пути-дорожки в том краю такие,  что сам черт
ногу сломит. Вот и сломил. Оставил Иван чертушку лечиться, а сам дальше путь
держит. Черт  полосатый вылечился, да  так хромой и  остался. А  как он есть
большой  знаток  тех  местностей  и  достопримечательностей,  то  и  стал он
экскурсоводом --  туристов водил.  За чверть. Знаменит был --  книжку  о нем
написали. "Хромой бес" называется.
     Ну, а Иванушка  тем  временем ехал и  ехал, да  так до  черт-те  куда и
добрался. Слез с коня,  в дом входит. Видит -- сидит на скамейке черт-те что
и сбоку бантик. А рядом в  кресле-качалке чертова бабушка, пледом укутанная.
В лапах спицы -- вяжет, знать, какую-то чертовинку. Глянул Иван в угол -- на
образа перекреститься, ан образов-то и нетути. Все какие-то хари чертовы, да
важные  --  прям фу-ты  ну-ты.  Вспомнил царевич, куда попал,  да руку-то  и
опустил.  Черт-те  что вздохнуло  облегченно,  ажно  бантик  заколыхался.  А
бабушка из креселки скрипит:
     --  Правильно,  Иванушка,  сделал. А то я  уж  было  подумала,  что  ты
маньяк-убийца  какой, садист  там  али расист.  Давеча  был  тут один такой.
Ворвался, на  пол плюнул:  "Всех,  кричит, перекрещу, во имя Отца и Сына!!!"
Спасибо, пьян был до чертиков, не попал крестом, убивец!
     И бабушка пнула ногой кости под столом.
     -- А теперь  сказывай, какая кручина  тебя сюда  привела,  к  черту  на
рога-то? Али послал кто?
     Иван отвечает:
     -- Послал, бабушка, послал. Жена моя, Василисушка,  и  послала.  "Поди,
говорит, от меня к черту, убирайся к чертовой бабушке!" А что ей надобно  от
тебя, не сказывала. Может, ты знаешь?
     -- А черт ее, твою Василису знает и что ей надобно!
     Тут черт-те что бантик поправило да и отозвалось:
     -- Знаю, знаю. Черта лысого ей надо!
     -- Ну а  раз так,  -- говорит бабушка, --  черта  лысого  ты у  меня  и
получишь.
     Тут  она свистнула по-разбойничьи, из сундука раз! --  и выскочил черт.
Лысый, как колено.
     -- Я,  говорит,  черт лысый.  По временам  разным  шастал,  да в аварию
атомную у вас на Киевской  Руси попал. С тех пор облысел вот маненько. Готов
я с тобой, Иван, ехать.
     А  раз  готов,  то  и  ладно.  Сунул  царевич  черта  лысого   в  суму,
поблагодарил чертову бабушку и поехал домой.
     Так вот ездил Иван тридцать лет и три года. Вернулся домой, а навстречу
из избы идет Баба-Яга. Подивился Иван:
     -- А где же жена моя, Василиса? Нешто съела ты ее, карга?
     Тут Яга как заорет Василисиным голосом:
     -- Ишь,  явился, чертов кум! Родную жену не узнает! А подавай-ка ты мне
цареву зарплату за тридцать три-то года! Али пропил?
     Понял тут Иван, кто перед ним. Осерчал, да как крикнет:
     -- Не будет, карга, по твоему! Черта лысого я тебе отдам, а не деньги!
     И отдал ей черта лысого. А сам повернулся да и поехал, сказав:
     -- Черт тебя побери!
     И побрал черт лысый Бабу-Ягу. А Иван с тех  пор навсегда Геральтом стал
и нечисть истребляет. Тут и сказке конец, а кто слушал -- черт с ним!



     ...Продвигаясь  очень  медленно.  И   неудивительно  --   ведь  в  этом
сумасшедшем  переплетении ветвей, корней и листьев  даже  пешком  можно было
идти, лишь прорубая себе дорогу топором. а что уж говорить о рыцаре в полном
вооружении, при всех доспехах и  на боевом коне... -- Господи, когда это все
кончится?!--  безнадежно  простонал сэр Родерик. Из-под шлема стон прозвучал
глухо  и  неестественно.  -- Эй,  сударь!--  окликнул его Фальк,  беззаботно
трусивший  на своей  лошадке  сзади  по широкой  тропе-просеке,  оставляемой
господином,-- Сударь!  Осмелюсь заметить, что  негоже герою жаловаться.  Вам
подобает сейчас ободрить упавшего духом спутника уверенным голосом, подобным
звуку боевой трубы... -- Это обязятельно?!-- жалобно спросил рыцарь.-- Ой!--
ветка хлестнула его по забралу. -- Во всяком случае, хозяин,-- кивнул Фальк,
достав из  кармана яблоко,--  раз  уж  угораздило  вашу  милость  попасть  в
легенду,  то  извольте соответствовать. --  Ох,  ну  ладно... Крепись,  друг
мой!-- продолжал сэр  Родерик неестественно  бодрым  тоном...  ...--Крепись,
друг мой!-- вскричал рыцарь голосом, подобным звуку боевой трубы,-- Не вечно
тянуться мрачной чащобе! Нам судьбою суждено одолеть сей лес!-- и он твердой
рукой, закованной в боевую перчатку, поддержал готового  упасть от усталости
слугу...  --  Теперь  правильно?-- робко  спросил  сэр  Родерик.  -- Шипящих
многовато,-- назидательно  заметил Фальк.-- Шипяшие портят образ, они больше
подходят злодеям и другим отрицательным персонажам. И кстати, не могли бы вы
отпустить мою руку? Вы-то,  надеюсь, понимаете, что  я не упаду?-- Движением
плеча  слуга  стряхнул  с  себя  боевую  перчатку.   Рука  рыцаря  безвольно
качнулась, стукнувшись о щит. Загремело.  Словно в ответ, справа  послышался
треск ломаемых деревьев  и  жуткий  рев...  ...На  поляне  появилось ужасное
чудовище. Ростом оно  было с трех коней, поставленных один на другого,  лапы
его оканчивались страшными когтями, а из ноздрей валил дым. Чудовище открыло
жуткую, полную  огромных зубов,  пасть и  заревело, оглушая: --  Кто  посмел
тревожить  меня?!!   ...--  Потише,  пожалуйста,--  поморщился Фальк. Чудище
замолчало. Фальк с хрустом откусил половину яблока: -- Ты кто такое? -- Я?--
удивилось чудовище,-- Я  страж замка. Стою в карауле у главных ворот, а что?
--   Это   я   хочу   спросить   "что!",--  разозлился  Фальк,--  Позволь-ка
поинтересоваться,  что  ты делаешь  здесь, посреди леса,  где  тебе  быть не
положено? -- Я услышало грохот железа и решило, что мой выход...  И пошло на
поляну. -- Какую поляну, ты, зеленое...-- Фальк  замялся, поскольку не знал,
как произнести "идиот" в  среднем  роде,--  ...чучело ты зеленое!--  нашелся
наконец он,-- Здесь  вообще не должно быть  никакой поляны! -- Но ведь есть,
шеф...-- пыталось защищаться  чудовище.  -- Да это же ты само ее  вытоптало!
Согласно  легенде, в  этом  лесу  у  моего  рыцаря должен  был  быть  бой  с
разбойниками, а  с тобою  -- у  ворот!  --  Ну-у... Тогда  я пойду  обратно.
Деритесь   тут  со  своими  разбойниками,--  обиженно  пробурчало  чудовище,
поворачиваясь. -- Да ты не огорчайся, -- успокоил его Фальк, ловко уклоняясь
от хвоста, --  мой рыцарь к воротам направляется, так что тебя не минует. Он
же  за  принцессой.  Как  она,  кстати?  -- Ничего,--  через  плечо  бросило
чудовище,--  последнюю  посуду  в  замке  добивает.  Одни  золотые   тарелки
остались, да и те  все погнуты... А вы ее спасете, правда? -- Ну ясное дело!
Ты посмотри, какой у меня рыцарь! Герой! Воин! Он ее в два счета выручит. --
Хорошо  бы,-- шумно вздохнуло  чудовище,  заискивающе глядя  на замершего  в
седле  сэра Родерика.--  Нам с хозяином  такие  жильцы  ни  к чему. Я-то еще
туда-сюда, я в караулке спрячусь, а вот господин мой... -- А что господин?--
пролепетал сэр Родерик,  которому при мысли о властителе этого монстра стало
еще  хуже.  -- Хреново,-- призналось  чудовище.--  Он у меня злодей древний,
можно сказать -- старенький уже. Здоровье у него не то -- с такой принцессой
х...  характерной  совладать.  Ему  до  пенсии-то  всего  полторы сотни  лет
осталось, рукой  подать...  Спасете, а? -- С-спасу,-- неуверенно пробормотал
сэр  Родерик,  не уточняя,  кого  именно.  -- Вот  и славно,--  обрадовалось
чудовище.-- Совет вам да любовь! -- Чего?  -- встрепенулся рыцарь, но тут же
поник, вспомнив, что  сам  просил  у короля  руку его  дочери,  как плату за
спасение. "  -- Родерик, ты безнадежный  кретин," -- уныло подумал  он. Хотя
вообще-то,  был  еще разговор насчет  полцарства впридачу...  ...Страшилище,
испуганное грозным видом Героя,  позорно бежало в свое логово, а сэр рыцарь,
протрубив  победно  в  верный  старинный рог,  орлиным  взором  поглядел  на
перетрусившего   оруженосца...  ...  --  Ну  вот,--  бурчал  раздосадованный
Фальк,-- Тут, понимаешь,  из шкуры  вон лезешь, а вот такое приползет, хобот
напополам, и  всю легенду испортит. Ну где  я теперь разбойников-то достану,
из тридевятого царства, что ли?  Вот же ж, хобот напополам... -- Какие такие
разбойники?--  осторожно  поинтересовался  сэр Родерик. --  А такие-такие,--
передразнил  Фальк,--  Здешние, вот  какие! С которыми ваша милость  в  лесу
сражаться должна была, понятно? -- П-понятно,-- поперхнулся сэр Родерик.-- И
что, много  их будет?  -- Да нет, десятка  три-четыре. Сколько собрал, уж не
обессудьте...  -- Что-о?! И  я должен  один биться против полусотни бандюг?!
Они же меня  ударить могут!!! Или, чего  доброго...-- голос рыцаря  внезапно
сел,  --  ...и  порезать  где-нибудь!  Ну  удружил,   спасибо!  --  Погодите
спасибо-то   говорить,--   отозвался   рассеянно   Фальк,--  не  будет   вам
разбойников. Разбежались, поди, от такой страхолюдины-то, кто куда... -- Вот
хорошо!-- обрадованно воскликнул  рыцарь, но  тут же поправился:--  То есть,
как жаль,  я  хотел сказать...  Ну ничего, не  грусти, Фальк. Может, оно и к
лучшему. Нам  ведь еще  к  замку  сквозь лес прорубаться... Хотя  погоди-ка.
Чудовище сослужило нам неплохую  службу. Мы  можем отправиться по его следам
-- оно все расчистило. -- Ну  уж  нет!-- взорвался слуга.--Если вы герой, то
извольте сквозь лес  прорубаться,  как положено! А то  ищете,  где  полегче,
понимаешь!..  --  Ладно, ладно,--  поспешно  согласился  сэр Родерик,  снова
достав из ножен  длинный меч.  ...Усталые и измученные,  выехали путники  на
опушку заколдованного  леса. Перед  ними, на излучине реки, зловеще белея на
фоне закатного солнца, возвышался  Черный замок. Огромные башни его наводили
ужас и пар  поднимался от чародейской реки... "Сколько зла причинил ты миру,
сидя здесь на своем  черном троне,-- подумал сэр рыцарь,-- Однако  последнее
твое преступление переполнило чашу терпения. Я  пришел, чтобы покарать тебя,
колдун, и разрушить до основания это уродливое место..." ..._ Эх, красиво-то
как!--  вздохнул  сэр Родерик, любуясь прекрасными  башнями  и  серебрящейся
гладью реки,-- Вот бы  здесь  жить! -- А вы, ваша  милость, чародея  убейте,
принцессу освободите, а замок с землей сровняйте, да  и живите  в нем в свое
удовольствие,--  посоветовал  Фальк.--  Во-он, видите --  свет  горит?--  он
указал на самую  правую башню. Там и вправду светилось  окошко. -- Ну, вижу.
-- Там ваша суженая и томится,  бедолага... Окошко открылось так  резко, что
вниз посыпалось выбитое  стекло. Послышался визг. На таком  расстоянии можно
было лишь различить  пару слов: -- Ублюдок... сам давись... лысый... твою!!!
Очарование вечера было бесповоротно нарушено. -- Э-эх!-- вздохнул Фальк.-- И
тут  не по правилам.  Ну  что, поехали, что  ли?  ...В  молчании  подскакали
путники к воротам.  Сэр Родерик трижды  протрубил  вызов и  створки медленно
открылись. Опустился, скрипя, мост, и навстречу рыцарю выполз Страж ворот...
...--  А-а,  здравствуйте,  ваша  милость!--  радушно пробасило  чудовище,--
Милости  просим!--  и оно весело хохотнуло:-- Каламбурчик. -- Это... привет!
-- запнувшись, ответил сэр Родерик. Фальк хмыкнул и рыцарь умолк, мучительно
подыскивая  приличествующие случаю  слова. Чудовище пришло на помощь: --  За
принцессой,  что ли?  -- Н-ну... в общем, да.  Как она тут, ничего?-- нелепо
спросил  рыцарь.  Монстр захохотал,  раскрыв  устрашающую  пасть:  -- Да  уж
ничего!  Небось сами  слышали  сейчас, а? -- Слышали,-- признался  рыцарь.--
Чего это она? -- Повара ругала.  Она, видите ли,  мясного на ночь не лопает,
ей  молочное  подавай. --  Да-а,--  неопределенно  протянул  сэр  рыцарь,  у
которого от напряжения  разболелась голова,--  Так  я, это...  к ней того...
поеду,  или как?  -- Поезжайте,  конечно,--  кивнуло  чудовище,  намереваясь
посторониться,--  Мы  вас   тут  уже  заждались...   --  То  есть   как  это
"поезжайте"?!-- встрепенулся молчавший до  сих пор  Фальк,--  а  биться  кто
будет?!  Ты  же,-- обратился он к  чудовищу,-- само хотело биться, а  теперь
что? Это легенда или  нет, в конце-то  концов?! -- Да я это... вообще-то  не
против,--  чудовище  смущенно  поглядело  на  рыцаря.  --  Нет!--  энергично
воскликнул сэр Родерик.-- Нет и еще раз нет! Ты извини, конечно,-- обратился
он  к чудовищу,-- но  мне же еще принцессу освобождать, само понимаешь... Ты
не подумай, я не боюсь, но... Мне силы нужны, да и тебя жаль -- ты мне сразу
понравилось, а  я страшен  в  гневе -- еще зашибу ненароком... --  А  что же
делать?-- спросило чудовище. Оно явно испугалось, но старалось держать  себя
в  лапах.  -- Э-э... Придумал!-- воскликнул рыцарь. Его осенило.-- Слушай, а
ты  нырни сейчас с моста в ров, как  будто я  тебя убил, проплыви подальше и
вылезай.  А  я поеду. --  Ага!--  обрадовалось  чудовище  и без  лишних слов
нырнуло...  ...Благородный  рыцарь  еще  немного  постоял,  глядя  на  воду,
поглотившую поверженного им Стража, потом вложил в  ножны свой верный  меч и
медленно въехал  под арку... --  Куда  теперь?-- спросил  сэр Родерик, когда
они,  спешившись, вошли в замок. -- Куда, куда?  Известно куда -- в темницу,
принцессу  освобождать,--  ответил  ворчливо   Фальк,--  Пошли!  ...Коридоры
тянулись бесконечно, все выше и выше... И чем ближе подходили  они к покоям,
в которых  томилась заточенная королевна,  тем слышнее  были  ужасные крики,
доносившиеся оттуда... ...-- Да что же это такое?--  недоуменно бормотал  на
ходу Фальк,-- пытают ее там, что ли? Вроде  не было такого в легенде... А-а,
все тут наперекосяк! -- Слушай, может -- не надо, а?-- отчаянно зашептал сэр
Родерик перед  самой  дверью. --  Как это --  не надо?!-- злобно прошипел  в
ответ Фальк,--  А  принцессу-то  кто  освободит, папа  римский? --  А что,--
загорелся сэр Родерик,-- может, поехать к  нему да попросить? Он же  этот...
святой,  ему  бы   сподручнее...  --  И  полцарства   прикарманить  --  тоже
сподручнее,  да? -- Да ты погоди...  Я же не отказываюсь.  Только  вот... Ты
послушай  -- крики-то вроде как мужские. Может, она  и не тут вовсе. -- Тут,
тут,-- успокоил Фальк и решительно подтолкнул оробевшего рыцаря к  дверям.--
Давай! ...Страшная картина предстала взору  Героя. Мрачная комната с клеткой
в углу, в которой кто-то скорчился -- невозсожно было разглядеть в сумерках.
Посреди комнаты  на  возвышении  стоял  абсолютно черный  трон, а  на  нем с
хлыстом в руке... -- Ну, наконец-то пожаловал!-- принцесса бросила хлыст  и,
легко   соскочив  с  трона,  побежала   навстречу  сэру  Родерику.--  Насилу
дождалась! Чего  только не перетерпела! Здешний  повар  -- повешу  его,  как
только свадьбу сыграем. Совсем готовить не  умеет! -- Свадьбу?-- ошеломленно
пробормотал сэр  Родерик, но заметил испепеляющий взгляд принцессы,--  А, ну
да, свадьбу. Я это... -- Ну то-то же,-- рявкнула принцесса,-- а не то смотри
у  меня  -- живо  в  клетке  рядом  с этим окажешься. -- Не  злите  ее, ваша
милость,-- шепнул Фальк,-- Лучше спросите,  где колдун? -- Да,-- спохватился
рыцарь,-- а  где, собственно, колдун?  -- Здесь  я,-- послышался  из  клетки
слабый голос,-- Ох,  выпустите меня, люди добрые! Сил  нет...  --  Ладно уж,
выходи,-- принцесса подошла и открыла дверцу. Из  клетки, пошатываясь, вылез
высокий  человек  в  черном плаще.--  Должен  же он тебя убить!  -- Убить?--
переспросил  сэр Родерик. -- Ну да, его  убить, а на  принцессе  жениться,--
подсказал  сзади Фальк,--  Так  по леген...  --  Да идите вы  все  со  своей
легендой!-- не выдержал наконец сэр Родерик,-- Не хочу я никого  убивать, не
хочу я на этой... даме жениться и пол-царства не хочу! И вообще, он,-- ткнул
рыцарь пальцем в колдуна,-- он меня убил,  понятно?! Ну могу я погибнуть или
нет?! -- Нет!-- воскликнул Фальк,-- Это  не по правилам! А кто  на принцессе
женится? -- Да брось ты его,-- цинично ухмыльнулась та,-- я за колдуна тогда
выйду...  --  Не-е-ет!!!--  отчаянно  завопил колдун. Он  подскочил  к  сэру
Родерику и ухватил его за рукав:-- Эй, ты меня убил, понял?! -- Нет, ты меня
, понял?! --  Нет, ты... --  Заткнитесь оба,--  гаркнула принцесса.-- Вы мне
оба не нужны. Дайте-ка поразмыслить...-- она на минуту задумалась, но тут же
вскочила и схватила за шиворот Фалька:  --  Все  сходится.  Ты,-- она ткнула
пальцем  в  колдуна,--  убил  того,  а этот,-- она встряхнула  ошеломленного
слугу,-- укокошил тебя. За него я  и пойду. Это так романтично --  выйти  за
оруженосца!  --  Но  это...--  попытался  было   трепыхаться  Фальк.  --  По
правилам!!!--  в  один  голос заорали колдун и рыцарь.  ...И жили они вместе
долго и  счастливо,  и  умерли  в один  день...  -- Бедняга,--  заметил  сэр
Родерик,  когда отзвучала  поминальная молитва,-- умереть таким  молодым! --
Представляю, каково сейчас принцессе,-- вздохнуло чудовище,-- ведь и года не
прошло...  Колдун вздрогнул: --  Не надо об ужасах  на ночь,-- попросил  он,
непонятно кого имея в виду,-- пойдем-ка лучше выпьем!



     Было, стало быть, дело в те незлопамятные времена, когда Русь Святую на
удельные княжества делили. Делили по-простому, не чинясь: кто кого  уделает,
тот, значитца, и князь. А кто  уделывать не умел -- оставался не у дел. Ну и
вот,  Русь  Святую  разделили, тут бы  вроде  и  зажить,  как  оно  водится,
припиваючи да призакусываючи -- ан нет, не  тут-то было. Явилось откуда-нито
Чудище Партивное, село на гору высокую, да с горы вниз манифест спускает: --
Ща вот маленько дух переведу, да и сожру вас перво-наперво всех. А  уж  дале
посмотрим. Народ сперва и не понял. Ну, сидит  там чегой-то сверху, так мало
ли их таких на нашем веку сверху-то посидело ? Авось, всех и не сожрет -- не
переизберут, поди.  Но допрежь до кого дотянется -- того жалко, самим, эвон,
закуси не хватает. А  тут  пришел с  деревеньки Сочи,  что  у самого Черного
моря, вещун один, волхв и кудесник по прозвищу Прикупной Туз. Покорен Перуну
старик одному, поэтому  такое городит, что  и Вещий  Олег  помрет. Вот деду-
нюшка и обьясняет: -- Это, говорит, правило такое.Кто на  высокой горе сидит
-- тому взятка  надобна большая, чтоб  закрыться  без  чреватых последствий.
Призадумались  мужики.  Надобно,  видно, взятку собрать, да поболе, чтоб  уж
закрылось Чудище  Партивное  и  не  открывалось. Да только  чем  давать-то ?
Злато-серебро припрятано, деньги Чудище не  жрет,  деньги  инфляция  жрет...
Один очкарик заикнулся  было:  "Водка,  мол,  жидкая валюта", да на него так
цыкнули,  что  он, сердешный, до смерти  потом  заикался.  Ишь  ты,  таракан
очкастый! Да чем  водку налево  переводить -- лучше пусть  его  всех нас ло-
пает,  авось   желудок   испортит!  Долго  ли  думали,  коротко  --  наконец
догадались. Кликнули Данилу-мастера, да и вышел у него для  Чудины цветок не
цветок,  а   орден   персональный   --   "Охреновительнейшая   Мерзопакость"
называется. Хороший орден,  массивный --  одного дерьма  сколько  извели, не
считая позолоты. А из  остатков медаль получилась -- "Тридцать лет  в  одном
месте".  Вот ужо, думают, порадуется Чудище почету,  да  и  пожалеет кого...
Может быть... Не тут-то было. Пришла делегация гадину награждать, а гадинато
орден  проглотила,  медалью  закусила,  а тогда  уж  и распробовала, чем  ее
хозяева-то  потчуют. Ух  и  осерчала!  --  А-а, -- завопила,--  сами  дерьмо
хлебаете и мне подаете?! Да я  вас, пасюков, таперича не  просто съем! Я вас
съем,  потом  до ветру схожу,  а  потом по-новой  съем, ясно? -- Не  серчай,
милостивец! -- взмолились тут народные избранники, падая на  колени (рефлекс
у  них  такой  --  на колени  падать).  --  Не  мы  это  виноваты,  мол.  Мы
злато-серебро для ордена твоего из-за бугра  попросили, гуманитарную  помощь
там  али  кредит  МВФ, значит. Да  только  разворовали его  по  дороге  злые
бяки-буки, а остаток какой-то Соловей-Разбойник уже на месте свистнул. Уж не
обессудь -- чем богаты, того и принесли,  не поскупились... Помыслило Чудище
Партивное, да вдруг главного  и спрашивает  -- фамилие  твое какое будет? --
Бякины-Буковичи мы будем.Бояре-середняки,  сочувствующие... Тут Чудище все и
поняло.  Раскрыло  было  все  три  пасти  --  схавать  всех  на  месте,   да
подумало:"Понять -- значит, того... простить!" Не  чуждо было хвилосохвии. И
говорит:  --  Ин  ладно.  На  первый  раз --  идите. Милую  я вас,  обещаюсь
вдругорядь не кушать. Будет с вас и одного разу. С тем и пошли  бояре Бякины
с горушки вниз. А Чудище вдогон еще и  Указ спускает: -- Завтра, мол, с утра
подавать мне первую порцию на-гора. Да  с  музыкой чтоб и нарядные были, во!
Закручинился  народ,  чего  делать -- не  знает. И  тут, откуда ни возьмись,
выползает  давешний очкарик и ну заикаться:  --  Жид-жид-жид...  --  Ну чего
тебе?  -- спрашивают,-- Опять, что ли, водку не по делу отдавать? А ему  все
едино  --  тужится,  бедняга, аж  очки с  него  сползают:  -- Жид-жид-жид...
Стукнули его по спине, чтоб слова проскакивали. Он и  заговорил: -- Глу-упые
вы! Ч-чудище-то  -- оно ить не к-кто другое, как Юдище! Опять, мол, на  нашу
голову  с-село!  В-в-воевать  его надо,  спасать  Расею!  Поскреб  народ  по
затылкам  -- не-ет,  не получается дело. Где  ж это  видано,  чтоб  иудейска
племени  кто  в три  глотки выступал да силой похвалялся? Их и не громили бы
небось, ежели в ответ схлопотать  обратно можно  было б... Энтот-то очкарик,
поди, сам в драку не полезет... Однако мысль все  же имеется. Есть тут вроде
в запасе тридцать три  богатыря -- лабазы купецкие от себя охраняют,  деньгу
варят да в ус не дуют. Таким как бы  сподручнее это  самое. Порешили сказать
им  -- так,  мол,  и так,  погромчик  не устроите ли?  Авось, Юдищу-то и  не
испугаются...  Так оно и вышло,  да  только  не совсем так. Правда, услыхали
богатыри  про  погром  -- толпою кинулись, еще и другим-прочим  заказали: не
суйтесь, мол,  наше  дело.  И двинулись всей  бригадой на  гору  -- разборку
устраивать. Приехали,  значит,  Джипку-Чероки  расседлали  и  речь  такую  с
Чудищем  повели: --  Ну ты, компот ты кислый. Ты, в натуре, на  гнилой  козе
подъезжаешь? Ты, блин,  завтра  чтоб  сто  косых баксов  было,  если,  блин,
хочешь, чтоб  головы  на  месте  торчали,  понл?!  А  дальше  --  неувязочка
получилась. Посмотрело на  них Чудище, да и, слова худого не говоря, чихнуло
в три глотки. И унесло  богатырей, как и не  было вовсе. Говорят, зашвырнуло
их аж в Крым. О ту пору в Крыму татары жили, сами себе головы, к тому же все
сплошь  в  чалмах  басурманских.  Они, как  удел свой  получили, так от всех
отделились и хана  себе выбрали. Гордились им сперва да поначалу -- страсть.
"Наш хан, грят, уж такой хан -- всем ханам хана!" А хан-то им на чалмы и сел
-- налоги,  поборы, гарем  опять  же... А  недовольных  -- в  Бахчисарайскую
степь, Черномор-канал рыть, от материка  отделяться,  как дяденька-сказочник
Аксеныч планировал. Так и жили. Богатырей-то сначала  туда же отправили, как
подозрительных,  да  позже  спохватились -- не пропадать же  способностям...
Назначили  их  надзирателями и  пахана  к ним приставили, его еще по  старой
памяти дядькой Беломором величали, заслуженный был кадр. С тех пор, говорят,
стали  они  остров  тот  хранить и  надзором обходить. А с ними -- дядька их
мерзкой. Но это  сказочка другая. Авось, расскажем как-нибудь. А наша сказка
продолжается... Ой, беда-беда, када голова  худа! Думали мужики, думали, как
от напасти  избавиться -- ничего не придумывается.  Ордена страхо- людине не
надобно, богатырей чихом повалило -- зараза, да и только. У некоторых уже  и
штаны по швам разошлись -- знать, не тем местом думать взялись. И  что хужее
всего -- стали промеж них такие заводится, которые Чуду-то во как зауважали.
Говорят, мол, хватит-де разброд творить, стране-де  нужна твердая лапа. Пуще
всех бояре Бякины разорялись, да еще этот, в очках который. Народ и моргнуть
не успел, а они тебе уж: одни  чудетаты, другие чудернаторы, а очкастый, тот
и  вовсе подпартивником  госбезоюдности  оказался.  А Чудище  еще и поощряет
сверху: --  Верной, мол,  дорогой  идете, товарищи! А демократию вашу я вам,
так  уж и быть,  оставляю. Жрите ее,  как и раньше жрали. Авось, разжиреете.
Ведь демократия -- это чего? Это когда сво- бода высказываться. А я такое --
я, может, с вашим  мнением и не согласное, но чтоб вы его высказать могли, я
вас прямо убить  готово. Я вам, грит, даже свободу вероисповедания  оставлю.
Кто  исповедаться там  хочет  сперва,  али чего  такого  -- за  милую  душу.
Присылайте  ко мне ваших  батюшков,  хучь  ксендзов, хучь  раввинов,  только
позаботьтесь менять  их  почаще, а  то  кончатся. Тут бы и сказке конец,  да
только ведь на  то она  и сказка, чтобы  хорошо заканчивалась.  Появилась на
сходе Василиса Микулишна,  девица-краса, на плече  коса,  в саван одевается,
череп оскаляется. Шутка,  шутка. Она, Василиса-то, была как  раз  очень даже
очень -- мисс  Жмеринка черте какого года, это вам не птичка посидела. -- Эх
вы,  говорит,  мужички-серячки,  как  же  это  вы  сразу-то  не  сообразили?
Чудищу-то кого на это самое дело вести  полагается? Девицу!  Меня,  то-есть.
Оно меня своей женой сделать захотит, ну  а я  --  ни в какую.  Тогда явится
Иван-царевич,  да и  спасет  меня,  а уж заодно  и вас. По-оняли?  Удивились
мужики -- а  и  правда,  как  же это мы? Сказки, поди,  слушали,  Бояну  под
гармонь подпевали, а  тут  -- на тебе, опростоволосились...  С  тем и  пошла
Василиса в гору. Как  пошла, с месяц ее не видать было.  И  Чудище  народ не
трогало чегой-то, молчало. Только  дым  с  горы  коромыслом.  А через  месяц
является Василиса обратно, злая-презлая, да и  говорит: -- Тоже мне, монстр!
Да  кому  он  нужен,  такой-от  муж,   ни  денег,  ни  стати,  одни  лозунги
первомайские. Все, говорит, забудьте, нету его. Улетел, не выдержал. Ну и...
-- Василисушка, родная, да как же ты, мать, сдюжила-то? -- удивляется народ.
--  Как, как...  Да  так  вот. Замуж  за него  вышла,  а  оно через месяц  и
заявляет: "Все,  мол, не могу больше. Это, говорит, у  меня только головы --
три, а все остальное-прочее  -- одно!". Ну  и улетел.  И живет  народ по сию
пору на Руси Святой, а как живет -- про то неведомо. А в честь спасительницы
своей бабу железную с мечом  возвели и зовут теперь гору  ту --  Васи-ЛЫСОЙ.
Так-то.


     В О Н Ю Ш А.

     Вообще-то в паспорте у него  стояло имя Иван.Однако его уже  так  давно
никто не называл по имени, а уж тем более -- по отчеству, что он и сам  стал
потихоньку забывать, как его нарекли  родители. Соседи и собутыльники из-под
гастронома на углу звали  его  Вонюшей, нарочно выделяя при этом "о". Вонюша
на кличку отзывался, хотя она ему и не нравилась. "У-у, жидюги пархатые", --
ворчал он под нос, непонятно кого при этом имея в виду -- все знакомцы  были
русскими, а евреев Вонюша  отродясь не  видывал.  Но ругаться таким  образом
Вонюше нравилось. Потихоньку, конечно -- не хватало еще, чтобы кто-нибудь из
мужиков услыхал, как его  таким  словом честят, да не вмазал бы по морде.  А
что вмазал бы --  в этом Вонюша не сомневался. Хуже ругательства Вонюша себе
просто не  представлял.  Конечно, каких-нибудь  полгода назад он обошелся бы
рутинными тремя этажами, но теперь...Теперь Вонюша знал Правду. И Правду эту
открыл ему  ГриГорий. Да-да, именно  так, с  Двумя Заглавными  Буквами.  Ибо
ГриГорий был Большой Человек. Встретился  с ним Вонюша случайно.  Как-то раз
гулял Вонюша поддатый. И пригулял  он в  непонятное место,где  была какая-то
площадь  (имени кого-то, Вонюше неизвестного)  и на площади --  толпа. Толпа
была шумная, в  центре ее возвышался помост,  а на помосте стояло  несколько
человек. И  еще была  там милиция.  Прохожие толпу  обходили,  а  милиция --
охраняла. Милицию Вонюша не любил и боялся, поэтому постарался тоже уйти. Но
ноги сыграли с ним скверную шутку -- куда  бы он не пытался направиться, они
упорно  приводили его  обратно -- к фонарному  столбу. Да еще и предательски
разъезжались в разные стороны. Так что пришлось Вонюше философски вздохнуть,
покрепче ухватиться за столб  и послушать, что умные люди с  помоста вещают.
Вещали они  по  очереди и  все  больше непонятными словами.  Однако  то, что
Вонюша ухитрился понять, было просто кошмарно (прошу простить автора, сам-то
Вонюша  таких  слов не знал. Он  без слов ужаснулся). Если  отбросить всякую
заумь типа "национального состава"  и "интернационального сионизма", картину
ораторы нарисовали следующую: Россия в опасности.  Россиян обманули, ввергли
в нищету и продали иностранцам  нехорошие  люди, которые называются "жиды" и
"жидомасоны". Эти  самые  жидомасоны  всех  русских  ненавидят, обманывают и
всячески притесняют на  каждом  шагу.  Они  пролезли  во все  учреждения,  в
правительство, в Думу и все подряд продают иноземцам, которые тоже жидомасо-
ны,  но тамошние.  А еще они уехали в свой  Израиль, который тоже  не  их, а
арабов. И там они  теперь  бедных арабов  угнетают и  убивают, но при этом и
Россию  в покое  не оставили, а продолжают  оставаться в правительстве  и на
телевидении (которое оратор  красиво  и раздельно назвал Тель-а-видением), и
продавать все, что  осталось, хотя  ничего  и не осталось. Слово "жиды" было
Вонюше знакомо. Так ругался иногда его отец. Но Вонюша всегда думал, что это
синоним слова  "жадины". И в школе тоже все говорили:  "Что, мол, зажидился,
да ?".Но жиды  оказались страшными и  коварными.  Вонюша  поспешно  оглянул-
ся,словно проверяя,  не подкрадываются ли жиды сзади, но сзади подкрадывался
только милиционер. Он подошел и, хмуро наблюдая за эволюциями вонюшиных ног,
спросил: -- Ты  чего тут ? Вонюша хотел обьяснить, что он тут ничего такого,
но  винные пары  и врожденная скромность не позволили. Он лишь смог выдавить
из себя: -- Слушаю... -- А-а,  -- как-то странно протянул милиционер, -- Так
ты  из  этих...  Несмотря  на  хмель,  Вонюша  мигом  сообразил, что  "этих"
милиционер то ли  опасается, то ли уважает, во всяком случае, похоже, что не
трогает. И поспешил  подтвердить: -- Ну да... -- Поня-атно...--неопределенно
протянул милиционер. Вонюша решил, что он еще сомневается  в его, Вонюшиной,
принадлежности к "этим" и в подтверждение своих слов завопил пропитым басом:
-- Веррррна ! Доло-о-ой  !! И тут же увидел,что попал  впросак. Толпа в этот
момент затихла и напряженно слушала очередного оратора, поэтому хриплый  рев
Вонюши прозвучал,  как выстрел "Авроры".  Сотни глаз  повернулись  к нему  и
заметил в этих глазах Вонюша, что сейчас его будут бить. Видимо,  кричать не
надо было  или же надо, но  не "Долой",  а, например, "Ура" либо "Даешь"...В
тоске и  замешательстве повернулся он к милиционеру, но тот, весь  налившись
черной  кровью  от  столь  беспардонного  обмана  представителя  власти, уже
готовил свой  резиновый демократизатор.  Вонюша закрыл  глаза... --  Эй, ты,
который  у  столба  !  Ты  против ? Вонюша  с  закрытыми  глазами мучительно
рассуждал, "за" он или "против".  Чувство опасности  донельзя обострило  его
мыслительные способности и он отчаянно выпалил: -- За! За я ц-ц-ц...(это уже
просто стучали  его  зубы) --  Чего ? -- не понял задавший  вопрос человек с
трибуны, -- Какой заяц ? А ну, давайте его сюда... Опешившего Вонюшу чуть ли
не  на руках передали  на  трибуну  и  поставили пред  светлы  очи  оратора,
прислонив  предварительно  к ограждению.  -- Русский  ? --  строго  вопросил
оратор. -- А-га,  -- не открывая глаз, пролепетал Вонюша. -- Ну и как же ты,
русский человек, докатился до такого  ? --  К-какого ? -- жалко  переспросил
Вонюша. -- До пособничества  главному врагу русского народа !  --  Я не это,
я...Я  того...--  и из насмерть  перепуганного Вонюши ручьем полились слова.
Были  они  совершенно  невразумительны,  посему  приводить  их нет  никакого
смысла.  Сводилась же  его  страстная  речь  к тому,  что он  не виноват, он
понятно,  против жидов  и  лично за  вот этого самого  оратора,  а  это  все
Маньказараза в  магазине жидится в долг отпустить, а он тут ни при чем, вот.
Последовала секундная заминка -- вонюшин собеседник переваривал  услышанное.
Внезапно он  повернулся  к микрофону  и задумчиво, словно  бы  сам  с собой,
однако при этом на всю площадь, заговорил: -- А знаете  ли,  господа, я ведь
всегда был большим поклонником мужицкого ума...( Паузой он тонко дал понять,
что мужицкому  уму  оказана великая  честь.) -- И вот-с,  не изволите ли  --
мужик. Ведь он не понимает в этом  разумом, извините, ни шиша, но внутренний
могучий  инстинкт  говорит  ему,  что  жиды  --  зло  и бороться с ними надо
беспощадно... Речь его плавно  покатилась дальше. Из всего сказанного Вонюша
уяснил  только  одно --  бить  его  не  будут. Он  несмело приоткрыл глаза и
осмотрелся. Люди вокруг него перестали обращать на него внимание и тут-то бы
ему незаметно и испариться от греха подальше, но он не сделал этого сразу по
трем  причинам. Во-первых, он и стоял-то  еле-еле, во вторых, внизу маячил и
нехорошо улыбался давешний милиционер. Но главное было  не в этом,  а в том,
что впервые  он,  Вонюша, стоял  на трибуне,  среди  важных людей,  и с  ним
впервые  говорил Большой  Человек  и даже,  кажется, похвалил его...  Вонюше
немедленно  захотелось  стать  таким же умным  и  красивым,  так же  здорово
говорить  и  чтобы все так же внимательно его слушали.  Свое  настроение  он
выразил неопределенным, однако весьма энергичным мычанием. И -- о диво !, --
оратор услышал его, понял  и походя, не прерывая  речи, коротко  и ободряюще
ему улыбнулся...

     * * *

     Ах, какой  это был  человек ! Попроси кто-нибудь  Вонюшу описать его, в
ответ  он бы услыхал лишь преданный  визг. Он бы  означал лишь  превосходные
степени  ума, доброты,  силы  и  обаяния. ГриГорий говорил  с  ним, ГриГорий
тратил на  него свое время, ГриГорий... В общем, только и  свету в Вонюшином
окошке, что ГриГорий. От него услыхал Вонюша  много полезного, например, как
узнать жида в учреждении.  Оказывается, все  очень просто.  Самый  нехороший
бюрократ, самый злой  милиционер как  раз  и  будет  жид  ! И наплевать, что
фамилия у  него русская. Мало  ли, подумаешь ! Вонюшу  теперь  не  обманешь.
ГриГорий  рассказал,  как  во  время революции  жиды  меняли фамилии,  чтобы
обдурить  русский народ. А на самом-то деле... И  это  ничего,  что ГриГорий
называл, к примеру, Свердлова то Вайсбродом, то Кацманом, ведь ясно, что обе
фамилии еврейские ! Правда, Вонюша в еврейских фамилиях не особо разбирался,
но звучали  они  очень чужеродно. Кстати, именно по  этой же причине  Вонюша
полагал  Генерального Секретаря ООН Бутроса Гали евреем. Теперь  Вонюше даже
нравилось ходить по всяким конторам и читать таблички на дверях ка- бинетов.
Он  выискивал  нерусские фамилии и  долго  в них  вчитывался, шевеля губами.
Однако таких  фамилий было  на  удивление мало. Но,  памятуя уроки ГриГория,
Вонюша сочинял  какую-нибудь  фамилию  попротивнее  и  мысленно ставил ее  в
скобках после имени и должности владельца кабинета. На фоне этих придуманных
Цицельмахеров и Пюнхельштернов собственная Вонюшина фамилия Херюзеев звучала
благородно  и  возвышенно, как  у  ГриГория.  Кстати, у  того была  красивая
фамилия, которая Вонюше  сразу  пришлась  по душе: Жимивонский.  Вонюше  она
понравилась, несмотря на подозрительное  "Жи" в начале. Кроме того, у других
товарищей ГриГория ( которых тот уважительно  называл "соратниками") фамилии
были просто загляденье: Мордень, например, или  вот, скажем, Грубищин... Для
Вонюши они  звучали, как Илья  Муромец или Богдан  Титомир. Однажды ГриГорий
подарил Вонюше вырезанный из газеты плакатик.  Вонюша повесил его на  стенку
над раскладушкой  и  каждый  день  подолгу им  любовался.  На  картинке  был
изображен стройный беловолосый красавец  в косоворотке, с выброшенной вперед
в  приветствии  правой  рукою, со  зверски  выступающей  нижней  челюстью  и
стальным  взглядом  бездумных  глаз. Поклонник  теории  Ломброзо,  наверное,
отметил бы  эту  челюсть, а также  почти  полное  отсутствие  лба, но Вонюшу
подобные рассуждения трогали мало. За спиной этого чудо-богатыря маршировали
колонны таких же, как  он, блондинов, внизу  большими  печатными буквами шла
подпись: "ДА ЗДРАВСТВУЕТ РОССИЯ !", а сверху торчала витиеватая четырехлапая
загогулина,  которую  Вонюша привык  видеть в  фильме "Семнадцать  мгновений
весны" у Штирлица на рукаве черной  па- радной формы. Со школьных лет Вонюша
привык  называть эту штуку  "немецкий крест". Глядя  на этот плакат,  Вонюше
хотелось тоже да  здравствовать вместе с Россией, а еще быть хоть  чуть-чуть
на этих молодцев похожим. Внешность свою Вонюша не любил. Когда он смотрелся
в  сохранившийся в  ванной осколок  стекла,  взору его открывались  давно не
чесанные сальные волосы, сосульками свисающие со  лба  и оттопыренных  ушей,
выпуклые  мутные  глаза  в  красных   прожилках  под  низким  лбом  с  двумя
вулканическими прыщами, вислый  нос-слива интенсивного  фиолетового  цвета и
кривые  желтые   зубы,  торчащие  в  разные   стороны.  Учитывая  постоянную
горбатость,  можно  было  предположить,   что  из  зеркала  на  него  глядит
стопроцентный жидомасон,как его описывал Вонюше ГриГорий.  Нынешним хмурым с
похмелья утром Вонюша снова взглянул в зеркало, снова затосковал и снова дал
себе слово измениться. С каковой целью из кладовки была извлечена и дважды с
кряхтением поднята  вверх изрядно проржавевшая  и  запыленная пара гантелей,
после чего вонюшину поясницу пронзила резкая боль, там  что-то хрустнуло, во
впалой  груди пискнуло и гантели упали Вонюше на ногу. Вонюша взвыл, проклял
подлых жидов и захромал к койке. Сеанс самосовершенствования, таким образом,
завершился. Вонюша  поплелся к  койке,  прихватив по дороге из  холодильника
кусок колбасы и бу-  тылку пива,  увы, последнюю.  Прежде, чем завалиться на
койку, Вонюша включил старенький телевизор. Не потому, что он ожидал увидеть
что-нибудь, а просто по привычке.  Однако в это утро  Вонюшу ожидал сюрприз.
Да еще и какой!  На экране, за столом с двумя собеседниками, сидел ГриГорий.
Он явно был чем-то  раздосадован и даже разозлен. Высокий горбоносый человек
напротив него  что-то быстро  говорил, но ГриГорий только ерзал и  ничего не
хотел слушать. Он, прищурившись, лишь злобно, словно сквозь прорезь прицела,
разглядывал  оппонента.  Вонюша обомлел.  Несомненно,  перед ГриГорием сидел
живой жидо- масон, да еще, наверное, не из последних, раз  уж его показывают
всей  стране по  телевизору.  Вонюша  застонал от  гнева.  Вот  бы  до  него
добраться,  мечтал он, до  его носа...  И  тут ГриГорий на глазах  миллионов
зрителей совершил подвиг. Он вдруг схватил со стола стоящий перед ним стакан
с водой и  выплеснул  его горбоносому прямо в лицо! Вонюша от избытка чувств
даже зааплодировал. Но горбоносый жидомасон в ответ выплеснул свой стакан  в
лицо  ГриГорию.  Вонюша  просто онемел от такой наглости. Да как  он  смеет,
пархатый, русскому  человеку, на глазах всего  народа... Слов не  хватало. В
ажиотаже  Вонюша  вскочил на ноги и, не выключив телевизор, пулей вылетел из
дому -- на помощь ГриГорию...
     * * *
     Увы, повествование  наше близится к печальной развязке. Героический, но
пьяный  Вонюша  не  добежал  до  Останкино.  Его  по  дороге  сбила  машина.
Автомобиль был  из разряда  "малый членовоз" и  в нем возвращался со  съемок
злой  и  мокрый  ГриГорий.  Сбив какого-то  забулдыгу,  он,  естественно, не
остановился...


     Сегодня -- день торгов. День торгов! Кто ни разу не был на нашей бирже,
тому  не  понять,  какое  это  слово...  У  входа  --  радостное  оживление:
подъезжают  лимузины и  олдсмобили, проворные привратники  отворяют  дверцы,
подают  руки,  берут под козырек... Наша  биржа -- не для  шушеры, у  нас --
только солидные клиенты.  Наши  брокеры --  всем на  зависть.  День  торгов!
Каждый знает каждого, приветственные возгласы, радостные улыбки... "О-о, рад
видеть!" --  "...без петли на  шее..." -- "Как  жена?" -- "Которая?" -- "Как
бизнес?" -- "Помаленьку..." Вообще, слово "бизнес" -- самое употребительное.
Наши бизнесмены никогда не забывают о деле, они сжились с ним, они дышат им!
День  торгов!  Веселые,  довольные привратники  тихонько  убираются  с  глаз
подальше  с  солидными чаевыми  в  карманах. Оживленная толпа  всасывается в
роскошный  вестибюль  и  движется  в  направлении  зала. Вперед  пропускают,
конечно же, женщин -- джентльмены мы, черт возьми,  или нет! А женщины... О,
это  НАШИ женщины --  и  этим  все сказано. Впрочем, о них позже, ибо звучит
гонг, зажигается  электронное табло и ведущий берет  в руки микрофон... День
торгов!
     -- Господа брокеры, рад приветствовать вас на нашей бирже!  Начнем нашу
работу. Первым номером у нас сегодня...
     И  пошла работа.  Серьезные,  вдумчивые  лица, тишина  в  зале.  Только
изредка  задаст  кто-нибудь вежливый  вопрос. Бесшумно  шныряют  официанты с
напитками... Продается и покупается все -- от партий редкоземельных металлов
до  политических  партий,   от  японских  телефонов  до  телефонного  права,
тепловозы, оружие, власть, жизнь... Все есть на нашей бирже -- только плати.
Универсальность -- наш девиз.
     --  Продается  власть.  Полная  партия  --  кабинет министров,  цены  в
зависимости от партии...
     Вопрос с места:
     -- А по одному можно?
     Кабинет министров коротко совещается. Вперед выступает премьер:
     -- Можно, --  решительно кивает он, -- Но с условием: от каждой покупки
-- процент мне.
     Такой товар обычно не залеживается. Министров споро и охотно разбирают.
Премьер довольно качает головой -- он в стороне не остался.
     -- Предлагается к продаже партия национал-социалистов...
     Все  морщатся и поспешно прячут глаза.  Некоторые  бросают укоризненные
взгляды на самоуверенного лидера партии. Национал-социалисты уже многократно
продавались и  куплены. Все-то  им неймется... Поменять  название,  что  ли?
Ведущий сноровисто хватает следующую карточку:
     --   Господа,   обратите   внимание:   интересный   товар,  --  следует
профессиональная    улыбка,   --   предлагается    к    продаже   творческая
интеллигенция...
     По залу проходит короткий, масленый  какой-то смешок. Да-а, такой товар
не каждому по карману... Покупать ненужные вещи может  себе позволить только
очень  богатый  человек.  Интеллигенция  испуганно  жмется  в  угол,  из  ее
беспорядочной толпы доносятся жалобные возгласы:
     -- Где это мы?
     -- Как это нас угораздило?
     -- Что делать?.. Кто виноват?..
     Спокойны  только  киноактеры  и  режиссеры  -- им  не привыкать. Это их
работа -- на  публике. Хотя  и в их улыбках, если присмотреться,  тоже можно
заметить некоторую нервозность. Им тоже как-то не по себе...
     В  общем,  товар  не ахти...  Берут  самых знаменитых,  берут и парочку
молодежи побойчее. В основном актрисочек с ножками --  хоть какой-то прок от
них... Ведущий замечает уныние и решает объявить перерыв.
     После  перерыва торговля  вновь  оживляется.  Ведущий свое  дело  знает
крепко -- в работу пошел коронный номер:
     -- Продажа по разделу  "Тела". Предлагается тело с  лицензией на вывоз.
Оплата в СКВ. Прошу внимания, господа... цена...
     Вот они  -- наши женщины!  Бойко стучат  по помосту каблучки,  качаются
бедра...  Вот  где просыпаются  лучшие  чувства --  цены растут  на  глазах,
достаются объемистые кошельки. Ведущий взмок:
     -- Регистрируется сделка... Номер такой-то...
     Но -- хорошего понемножку. Опять все сходит в накатанную рабочую колею.
Продается, покупается -- страны  и народы, сырье  и полуфабрикаты,  газеты и
телевидение, посты  и привилегии... Где-то в котировке  сиротливо  болтаются
ум, честь и совесть -- они уже никого не интересуют, они вышли в тираж. Да и
качество товара сомнительное... Торги идут к концу. Ведущий ставит последний
номер. Все  удивленно переглядываются. На помосте -- маленький, сморщенный и
старый   попик  в  рясе  и  с  большим   нательным  крестом.  Добрые  глазки
посматривают на господ брокеров. Ведущий объявляет:
     -- Продается царство небесное.
     Долгое молчание. Потом неуверенный вопрос:
     -- А-а... А оплата какая?
     Попик на помосте ласково улыбается:
     -- Житие праведное, сынок.
     Раздается чей-то приглушенный смешок. Он ползет по залу,  набирает силу
и ширится. Вопросы сыплются так, что поп еле успевает поворачиваться:
     -- А лицензия на вывоз есть?
     -- А оплата по факту?
     Попик отвечает:
     -- Что ты, сынок, предоплата...
     Хохот в зале. Даже ведущий смеется.
     -- Предоплата не катит, батюшка, пора знать!
     -- А почем опиум для народа?
     Вдруг вопрос, за которым следует напряженная тишина:
     -- А деньгами возьмешь?
     Попик грустно качает головой:
     -- Нет, сынок. Царствие небесное за деньги не продается...
     Вдруг -- от дверей:
     -- Что ты мелешь, окаянный! Не слушайте его, господа, продается!
     У  дверей  --  огромный,  благолепный.  Седая  борода,  золотой  крест,
шелковая риза... Голос зычный, но приятный:
     -- Продается, господа, подходите. За деньги все продается!
     Вот  это  по-нашему!  Вокруг  благообразного  сразу  собирается  толпа.
Размахивают деньгами, целуют руку... Оно, может быть, товар и непонятный, да
авось пригодится...  И  только  старенький попик  сокрушенно  бормочет: -- И
легче  верблюду  пролезть в  игольное  ушко,  чем  богачу войти  в  царствие
Господне...



     Жарко.  Очень  жарко.  Май на  дворе, а печет,  как  в  июле.  Вроде бы
каменные стены, солнца нет -- а жарко. Есть там еще что-нибудь во фляжке? --
Heinz,  K  umpel,  gibв?? mir  mal die  Wasserflasche...* Полфляжки...  Губы
смочить, остальное -- пулемету. Зараза, пятый ствол меняем, а еще удивляюсь,
что так жарко... Вроде затихло немного. Сбегать, что  ли, воды  набрать?  --
Herr Oberleutenant, darf ich kurz ein biГ?chen Wasser  ho len?**  -- Володя,
поди-ка сюда. --  Что,  лапка? --  Да  вот, с  Тимкой что-то...  Ворочается,
руками машет... -- Нуу, ничего. Плохой сон,  значит, снится. Бывает. Небось,
нахватал двоек, совесть мучает.  --  Да ну тебя, я сегодня дневник смотрела.
Все у него в порядке, пятерка по квантовой, пятерка по пению... Ты послушай,
он чего-то бормочет такое, а  что --  не  пойму. Не по-нашему вроде.  -- Так
может, по английскому двойка? Или контрольная  завтра. Переучился... -- Нее,
это не английский. Какой-то другой, похожий...
     Бегу-бегу! Я уже здесь. Что, снова Иваны лезут? Как у нас  с патронами?
Хайнц,  ну  что ты  смотришь, заряжай  давай. Подавай,  подавай...  Что  там
валится?   Дьявол,  они  тут   все  обрушат!   Herr  Oberleutenant,  давайте
перемещаться,  тут  скоро  совсем  делать  нечего  станет.  Сектор  обстрела
никакой, ничего не  вижу. Да знаю я!  Ни  шагу назад,  за  фюрера...  Так за
фюрера  драться  ж  надо, а не  под завалом погибать.  Есть отставить. Иваны
справа! Хайнц, помогай! Хайнц!
     --  Не,  это не  английский. Это, по-моему,  немецкий.  Фюрер,  вассер,
оберлейтенант... Он что, визио насмотрелся? Что  там сегодня такое было?  --
Что-то такое про войну, не помню. Да... неудивительно. Только он ведь длинно
так бормочет, понимаешь? Он  же немецкий в школе не учит, откуда  это? -- Из
фильма, наверное.  Или  игрушка какая-нибудь компьютерная.  Говорил же -- не
надо ему брать этот дурацкий "Виртуал".  Он же из него не вылазит, все время
что-нибудь крутит. То он Робин Гуд, то Конан-варвар, теперь это еще... -- Да
нет, нет там такой игры. Хотя -- может, дал кто из ребят...
     Так  точно, товарищ старший  лейтенант. Там  здание какое-то заслоняет,
подвал. Из подвала пулемет  без передышки кроет  --  не пройти. Улица такая,
узкая, знаете... Нет, мин нет. Вроде нет. Хотя там поди проверь, как следует
--  он  же строчит, погань.  А на чердаке ...кукушка"  сидит,  одна или две.
Осторожнее, товарищ старший лейтенант. Не высовывайтесь -- они сверху мочат.
А обойти эту точку как-нибудь  нельзя? Что там за этим домом такое? Что-о-о?
Нет, правда?   -- Schatz***, я  волнуюсь. С  ним такого  никогда не было. Он
всегда очень спокойно спит. -- Ну что ты, Гунде, ну успокойся. Ну что ты все
время  плачешь? Глаза на  мокром месте... -- Да-а, ты за сына не волнуешься,
да? Я тут  переживаю...  -- И  я переживаю, только  не  плачу.  Ну  чего  ты
паникуешь? Сон плохой  приснился, с кем не  бывает. -- С ним не бывает! Я же
говорю -- он всегда очень тихо... -- А сегодня -- нет. Мало  ли, перепугался
чего-нибудь. Я, помню, когда маленький был, во сне иногда такое орал... -- А
он -- какое?  Ты  понимаешь, что это  за язык? --  Нет.  Латынь?  --  Сам ты
латынь! Это не французский и  не английский. Это какой-то славянский. У меня
бабушка --  полька, так  она как заговорит -- вот  точно так  же,  "псс"  да
"пшш". -- Славянский?  Он что, польский в школе  учит? -- Нет, не учит, чего
вдруг? Английский, французский да латынь.
     Товарищ  старший  лейтенант,  нельзя  там просто  так пройти.  Танк  бы
подогнать да  прямой  наводкой раздолбать, а так -- нельзя. Положат всех. Он
же там, понимаете,  сидит, как заноза  в... ээ...  в общем,  не выковыряешь.
Даже  гранату  кинуть не  подберешься  -- "кукушка"  сверху снимет.  Нет,  я
понимаю,  что танк тоже  нельзя -- у них там фаустпатроны  тоже должны быть.
Вот же ж закопались, фрицы поганые...
     --  Кто  это --  Фриц? У него в  классе есть такой? --  Нет, кажется. И
поляков  нет. Есть несколько  турок, есть  русский.  Послушай, может  -- это
по-русски? --  И откуда он так  хорошо по-русски тебе  станет  говорить?  Ты
послушай  --  он  же бегло  чешет,  как на  родном.  И  потом --  что  такое
фаустпатрон? Это же не по-русски вроде, по-нашему. А что такое -- непонятно.
Может, у них там игра  какая-нибудь?  -- Не знаю. Только не нравятся мне эти
игры. Смотри, до чего ребенка довели, он же так заболеть может...
     Я же говорил, уходить надо! Куда-куда?Я знаю, куда? Вы здесь начальник,
вот и командуйте! Что, запасных позиций нет? Как это -- нет? Я под Харьковом
еще не так дрался, а за спиной всегда окопчик был! Вы мне перед  носом своим
пистолетом не машите, я Вам не... что? Как -- некуда? Что сзади? Вот черт, а
я   ж   не   знал...   Я   не   берлинец,   Herr    Oberleutenant,   я    из
Гайленкирхена...Понял.  Понял. Все. Некуда. Хайнц, заряжай. Сейчас они опять
пойдут. Им через нас только...
     -- Вовка, ну нет, ну так нельзя... Давай его разбудим... -- Тоже плохо.
Еще вскочит, переполошится...  Попробуй  его укачать,  что  ли. Ничего себе,
тринадцатый  год  оболтусу  -- укачивать  его  надо.  -- Ну и  ничего,  ну и
укачивать! Некоторых и в сорок  надо...  Тшшш, тшшш, маленький. Все  хорошо,
все  хорошо.  А-а, а-а,  мама покачает, все будет  хорошо...  Спи,  птенчик,
спи...
     --Гельмут, я боюсь. Я так  не могу. Что делать? --  Ну погоди... У него
температура есть? -- Нет, кажется. Вот, лоб нормальный, губы не запеклись...
-- А  он  поел хорошо сегодня? -- Вот вечно  ты так -- ты же рядом за столом
сидел! -- Слушай, перестань. Ну не помню я... -- А, ладно. Хорошо, нормально
поел. Может,  позвонить доктору Платтену? -- В три часа ночи? Нет уж,  давай
как-нибудь его до утра  успокоим, а утром  отвезу  его  к  доктору  -- пусть
посмотрит. --  А в школу? -- А что в школу? Ничего, пропустит денек.  Напишу
записку.
     Артиллеристов?  Точно. Правильно. Если вон  туда поставить сорокапятку,
она сможет  в  пару  выстрелов там  хотя  бы  кирпичом все  завалить. Нет, о
"кукушках" постараемся  позаботиться -- прикроем,  чем  сможем. --  Здорово,
боги войны! Давай-давай... стала. Что?  Да,  я. А  откуда... Женька?!Женька,
братан! Я и не знал, что ты поблизости. Слушай, вырос... Лейтенант! Старшего
брата  козырять  заставишь,  а?   --  Виноват,  товарищ  старший  лейтенант.
Брательник  это  мой, младшенький. Я-то думал,  его еще  в  сорок  втором...
Извините.  Ну, Женюра, покажи, чего твоя  бухалка умеет! Не боись, прикроем.
Уж  я  прикрою,  не  сомневайся...    --  Schlaf, Kindchen,  schlaf...  Dein
Vater...*** --  Гунде, что ты делаешь?  -- А на что  это, по-твоему, похоже?
Успокаиваю  его.  Укачиваю.  -- Мальчишке  скоро  тринадцать, что  ж  ты его
укачиваешь? -- Бла-бла-бла, тринадцать. А вот укачиваю --  видишь, помогает.
Улыбается. --  Так все равно же что-то бормочет.  -- Зато хоть улыбается. Ты
иди, ложись. -- А ты? -- Я тут еще немножко посижу, мало ли что.
     --Смотри-ка,  вроде  успокоился  немного.  --  Не  нравится мне, как он
успокоился. -- Ну, знаешь -- на тебя не угодишь. Кричит  -- плохо, молчит --
опять  не  слава Богу... -- Да-а,  ты  посмотри,  какой он. Насупился,  лицо
какое-то  застывшее...  Не нравится мне  это. Не нравится.  Может, неотложку
вызвать?  --  И  что  мы  им скажем? У  сына  кошмары, дайте таблетку? Вчера
праздник был, он, наверное, перевозбудился, да так и спать лег. -- Может, он
простудился?  Вчера с ребятами на речку бегал -- может, они купаться лазили?
Я запретила. -- Запретишь ему, как же...
     Хайнц! Хаааайнц! О, Господи,  Хайнц! Хайнц, ты что? Ну погоди  чуток, я
сейчас   тебя  перевяжу...  Да  какого  дьявола?!   Что  Вы  говорите,  Herr
Oberleutenant,  какой там  "мертв"!  Да я с  ним  с польской!  Хайнц!  Скажи
что-нибудь! Убит. Господи, ну что же это... Есть прекратить панику. Уходить?
Куда уходить? Вы же сами говорите -- Рейхстаг уже там, за спиной. И Иваны --
тоже, наверное, уже там.  Некуда. Иваны атакуют!  Да бросьте Ваш пистолетик,
что   Вы   им   там   навоюете!   Подавайте    ленту!   Ленту,   я   сказал,
Himmelherrgottnochmal****!!!  Женька, что же это ты... Женька... Братишка...
Ребята, ну как  же так? Он же  не высовывался. Я ведь этого кукушонка  снял,
кто же...  Жееенькаааа! Есть отставить панику. Есть. Да, сейчас уже можем --
там после двух снарядов, наверное, всех поубивало к матушке. Женя всегда так
основательно работал... Что ж я маме-то теперь скажу... Готовы?  Да, готовы.
Давайте, ребята. Зинченко и Берштейн -- прикрывайте. Посматривайте на крышу,
если что. Остальные... приготовились...За Родину, за  Сталина!  К Рейхстагу!
Урааааааааааа!!!
     --  Мама!  Мамочка!  --  Тшшш,  маленький,  тише,  тише... Все  хорошо,
сыночка, все в порядке. Мама здесь. Мама рядом. -- Мама, меня убило! Меня...
там... -- Ну-ну-ну, тише-тише.  Ты  просто  видел  плохой сон.  Видишь,  все
хорошо, все спокойно. Скоро утро. Спи,  мой маленький, спи. Мама здесь.  Все
хорошо...
     За окнами занималось утро второго мая 2045 года.
     * Хайнц, дружище, дай мне фляжку. (нем) **Господин оберлейтенант, можно
мне  воды набрать?  (нем.)  ***Иносказательно:  дорогой. (нем.) ****Немецкая
детская колыбельная. *****Немецкое грубое ругательство.

     Примечание:  Эта  вещь  -- явно  не  для печати,  как  Вы,  несомненно,
поймете. Так, маленький бред...


     ОБЫКНОВЕННЫЙ ВЕЧЕР ДОКТОРА ДЖОКЕРА.

     "Как уютно, как спокойно посидеть у камина в такой отвратительный день,
как этот"  -- лениво думал доктор Джокер, раскачиваясь в  кресле и задумчиво
посасывая трубку...  Кресло было вообще-то не качалка, а просто колченогое и
разболтанное старье, но доктору оно нравилось, так как своей разболтанностью
с успехом  заменяло  ему дорогой предмет  обстановки.  До той поры, конечно,
пока не развалится. Но доктора такая перспектива трогала мало -- он не очень
любил  заглядывать  в  будущее.  Хотя и умел.  В последний раз он предсказал
своей горничной  Марте, что ее богатый дядюшка скоропостижно выздоровеет, да
так и случилось. С тех  пор Марта затаила злобу  и делала  док- тору  всякие
пакости при  каждом  удобном  случае. Впрочем,  дядюшка ее тоже  остался  на
доктора  в  обиде, так как  не  только благодаря  ему поправился, но в то же
время и разорился. Благодаря доктору же -- тот его лечил и счет оказался для
старика  губительным.  К счастью, пакостей  добрый дядюшка творить не мог --
богадельня, где  он нынче  обретался, была  далеко, и вся его нерастраченная
изобретательность  уходила на бесславную  борьбу с  ненавистными  врачами  и
крысами. Что же думали по этому поводу последние  -- доктор Джокер не знал и
знать  не хотел. Он мирно  сидел в раздолбанном кресле, размышляя  о камине,
которого у него не было, и посасывая, как было уже выше сказано,  телефонную
трубку...  За  окном вечерело.  Лил  промозглый  осенний  дождь,  еще  более
отвратительный оттого, что  вечер был июльским. Сквозь щели в оконной раме в
комнату  пробивался  туман мерзкого желтоватого  оттенка, обильно сдобренный
различными  кетонами  и альдегидами  фабричного производства. Вместо  уютных
отблесков каминного огня на задумчивое лицо  доктора  падали уютные отблески
ближайшего горящего дома, что было с точки зрения освещения в общем-то, одно
и  то  же. Доктор уронил  на пол трубку и взялся  за газету. Он  очень любил
такие  вот  одинокие, спокойные  вечера, полные  уюта  и сибаритства,  когда
ровным счетом  ничего не случалось. Мир был особенно прекрасен в эти минуты,
обещая долгие часы упоительного безделья и  тупого  глазенья в  перевернутую
вниз  заголовком  газету...  К химическому  запаху тумана  вдруг примешалась
новая   струя,   явно   биологического   происхождения.   Доктор  Джокер   с
беспокойством повел носом, пытаясь  определить таким образом источник  этой,
прямо скажем, навозной вони,  в глубине души надеясь, что нечто, испускающее
ее, находится на улице. Но увы,  надеждам его не суждено было исполниться --
тянуло  из-за  приоткрытой  двери  в  коридор.  "Не  иначе, посетитель",  --
тоскливо подумал  доктор,  поворачиваясь в  сторону запаха.  Кресло  жалобно
взвизгнуло,  однако нашло  в себе  силы продолжать свою безрадостную  жизнь.
Дверь  приоткрылась еще  и  впустило  в  комнату  странное  существо густого
коричневого цвета, наводящего беспристрастного наблюдателя,  каковым  доктор
себя полагал, на мысль опять же о навозе. Близко посаженные глаза посетителя
сверкали  густым  желтым  цветом  и  он  скалил  в  отвратительной   ухмылке
грязно-бурые клыки. Излишне будет упоминать, что зловоние исходило именно от
этого существа.  Запахнув  на себе такой же, как оно само, коричневый  плащ,
создание скорчило  мистически-высокомерную, по его представлениям, гримасу и
вперило в  доктора глазищи. На самом же  деле гримаса лишь создала у доктора
впечатление, что гость страдает глубочайшим расстройством желудка.  Впрочем,
хозяин, как  и подобает хорошему тера- певту, с  диагнозом не торопился.  --
Хмм...-- задумчиво протянул доктор,  придерживаясь старого принципа  мистера
Доджсона "Когда  не знаешь, что  сказать, говори по-французски".  В качестве
ответного приветствия существо издало звук, похожий  на отрыжку. -- Смотри-и
на меня-а-у !  -- завопило  оно с  подвывом. Зенки его завращались  в разные
стороны,  как  у  хамелеона, и в конце концов  сползли  к переносице. Монстр
попытался по-мефистофелевски взмахнуть плащом, запутался в нем  и с грохотом
упал под стол.  -- Смотрю, --  меланхолично  ответил доктор Джокер, --  Что,
Барнум  приехал  ?  --  Чего  ?  --  прохрипело  чудище, безуспешно  пытаясь
выбраться  из дебрей плаща. --  Я имею в виду, -- пояснил доктор, -- что для
цирка Дю Соле вы староваты немного. Впрочем, если вы -- пациент, то вы не по
адресу. Я не психиатр. -- Молчи,  смертный, -- послышалось  с пола, -- иначе
не миновать тебе моих клыков ! Хотя,  --  добавило  существо тоном  ниже, --
тебе их и так не миновать.  Оно наконец-то  встало и  продолжило  с прежними
завывающими интонациями : -- Ибо я -- погибель рода Адамова ! ( У него вышло
-- погиииибеллль) -- Ибо я -- ночной кошшшмааарррр... -- Очень интересно, --
заметил доктор,  --  а скажите, у вас бывают боли в области желудка  ?  -- Я
изведу  всееех,  --  не обращая  ни на что  внимания,  как тетерев, токовало
чудище, -- Я обращу всех в дерьмооо ! Ибо я -- говномпир`, и имя мне -- граф
Сракулаааа ! От одного касания моих клыков все превращается в экскременты, а
дыхание мое смеррртеееелльноооуууу  !!! -- Охотно верю, -- поморщился доктор
Джокер,  стараясь  дышать  ртом,  -- И  откуда  же ты  такое на  мою  голову
свалилось ? -- О-о-о !, -- снова завелся говномпир, -- Меня породили жуткие,
нечестивые  заклинания, меня извергла отвратительная  бездна... -- Все ясно,
можешь  не  продолжать, --  со  вздохом  оборвал  его доктор, но тут  же ему
пришлось задержать  дыхание,  так  как  вонял  монстр немилосердно.  --  Эта
чертова неряха  Марта опять  не вымыла унитаз.  -- Нуу...в общем-то  да,  --
смущенно  сознался   говномпир  и  потупился.   --  Тебе  совершенно  нечего
стыдиться,-- покровительственно  заметил  доктор. --  Во-первых,  я  врач, а
во-вторых, знавал я  парней, которые воняли куда хуже, и ничего, жили и даже
размножа...  --  Хуже  ?! Ты  посмел  сравнить  меня  с  какими-то  вонючими
смертными ?  -- Но  ведь  и ты тоже...э-э...пахнешь ? -- Запомни, человек, я
ВОНЯЮ ! Причем куда гадостнее, чем все, что ты в своей жалкой жизни нюхал до
сих пор, вместе взятое ! Понятно  ? -- Гмм, --  с сомнением протянул доктор,
--  Попробуй-ка  высунуться  из  окна  на  минутку...  Монстр строевым шагом
подошел к окну  и  шумно втянул в себя воздух.  Цвет  его резко  изменился в
сторону позеленения и он поспешно закрыл окно. -- Ладно-ладно, -- пробулькал
он, -- я вовсе  не имел в виду вашу чертову химическую промышленность...  --
Тогда почитай газету. Сейчас как  раз  предвыборное ралли  и  кандидаты  так
развонялись, что куда там тебе. -- Газету ?! -- обрадованно завопил Сракула,
-- Сейчас ты увидишь,  что я из твоей газеты сотворю ! Он метнулся к столу и
прокусил  газетный лист  клыками.  Ничего не  произошло.  Говномпир отчаянно
впился в бумагу, изжевал ее всю, однако лишь добился полной непригодности ее
к дальнейшему прочтению.  В конце  концов  он  поперхнулся  и, закашлявшись,
выплюнул остатки многострадального периодического издания на пол. После чего
горестно  уставился  в  пол  и зас- тыл.  --  А что, собственно  должно было
произойти  ?  -- осторожно поинтересовался доктор. --  Как это --  что ?  --
истеричесни  вопросил говномпир, -- она должна  была в  дерьмо превратиться,
вот  что !  -- А-а...Ну,  так  не волнуйся, пожалуйста, она и  так уже  была
дерьмом. А вещи  в  самое  себя  не превращаются.  Взбешенный  монстр  резво
запрыгал по комнате, кусая все подряд. Доктор заинтересованно следил за ним,
с  грустью отмечая,  что никаких изменений  не  происходит. "И  куда  только
деньги деваются" -- с грустью подумал он. В конце концов чудище запыхалось и
остановилось  перевести дух.  Доктор  решил, что и ему пришла  пора вставить
слово: -- Я бы  не советовал  тебе  пробовать на зуб все  подряд. Страшилище
тупо оглядывалось  по сторонам,  тяжело дыша  и  горестно время  от  времени
подвывая. Плащ обвис на нем  и ста- ло заметно,  какое оно худое.  А  доктор
продолжал: -- Не советую также кусать политиков, поп-музыкантов и фанатиков,
как  религиозных,  так  и националистических.  Если хотите  самоутверждения,
кусайте   специалистов   любого   профиля,    хотя   некоторые   могут   Вам
просто-напросто клыки выломать. Что  же  касается запаха  изо рта,  то  я бы
посоветовал...  Монстр  поднял  голову.  Глаза  его  засветились,  как   два
бордельных фонаря. -- Специалистов, -- медленно повторил он, -- вот я с тебя
и  начну...  Он стал медленно  приближаться к креслу.  Доктор  разочарованно
вздохнул и  вытащил из-под себя резиновый вамп, каким пробивают засорившиеся
унитазы.  При виде  ненавистного инструмента  говномпир  зашипел и  опасливо
попятился. --  Прием окончен,  -- обьявил доктор, -- счет получите завтра по
почте. Я тебе, щенок, покажу, что такое настоящий вампир! -- и доктор гнусно
расхохотался, обнажая остро  отточенные резцы...  С приглушенным стоном граф
Сракула метнулся за дверь, втянулся в туалет и  доктор услыхал, как зашумела
спускаемая  за посетителем  вода...  В дверь  позвонили.  Шаркая шлепанцами,
доктор подошел ко входной двери и открыл.  На пороге стоял человек в кепке и
с  чемоданчиком.  --  Сантехник,  дохтур,  --  прохрипел  он,  обильно  дыша
перегаром. Доктор победно ухмыльнулся: --  Спасибо,  голубчик, не требуется,
-- он помахал в воздухе вампом. Пришли сюда лучше экзорциста...
     ___________
     * 'Говномпир -- рус.Усырь или Вурдасрак. (Прим.автора)





     Собрались  как-то   на   совет   герои   всяческой  фантастики.  Сидят,
пригорюнившись,  жалуются на свое житье-бытье. Встает, к примеру,  огромный,
лохматый   и  расхристанный  дядька  в  ядовито-зеленом   камзоле,  дурацких
малиновых штанах с бубенчиками и  с обручем на  голове. Может, кто над ним и
посмеялся бы, кабы не руки по локоть в земляничном соке да не два меча. Тоже
в земляничном  соке. Встает,  значит, пошатываясь, и говорит: -- Я, говорит,
блаародный дон Румаатаа Эстоонский-ик ! Веселый  я человек получился, только
вот пьян  вечно-ик !, как дон  Тамэо.  И  постоянно-ик !  лупаю глазами. Вот
добраться  бы мне до  авторов моих, уж я  бы-ик ! лупанул... Он  потащил  из
ножен меч, но поскользнулся и упал под стол. Так и остался, бедняга, лежать,
лупая глазами.  А  с мест поднялись трое -- высокий тощий старик с печальным
лицом,  которого с двух  сторон  поддерживали собака  с огромной  головой  и
жуткого  вида  ракопаук, изредка подвывающий  от  страха перед самим  собой.
Старик скорбно пожевал губами и тихо  произнес: --  Вы вот что,  товарищи...
Можно, я лягу ? Все переполошились, а  голован успокоил: -- Не беспокойтесь,
он  всегда  так.  Это  Глеб...  э-э...  Леонид  Ильич...   э-э...  Андреевич
Горбовский.  Старик задумчиво  наступил головану на  хвост.  Тот замолчал, а
ракопаук коротко взвыл  и пояснил публике: -- Это  вой меня, приветствующего
всех.  Все успокоились,  хотя не  понятно, почему. Горбовского  положили под
стол,  рядом  с  несчастным   доном  Руматой,   глаза   которого  лупали   с
методичностью  земснаряда.  Горбовский  повозился,   устраиваясь,  и   сонно
пробормотал: -- Валькенштейн, дайте мне эльфу... То есть,  арфу. И еще дайте
помереть спокойно.  Саенара,  товарищи... Ракопаук  безутешно взвыл. Голован
пояснил: -- Это вой ракопаука, ищущего своих создателей. Кто-то бородатый из
угла осведомился: -- А ежели, скажем, шерсть на носу,  найдет, то что будет,
шерсть  на носу ? Голован  секунду подумал и, пренебрежительно подняв заднюю
лапу, ответил: -- Моему народу  это  не  интересно. Тут с жутким  грохотом и
дымом, потеснив голована с ракопауком, из воздуха вывалились двое бородачей.
Один  стал левитировать, как Зекс, у  него по спине бегал  маленький зеленый
попугайчик,  гадил на собравшихся  и  выпрашивал сахарок и  рубидий.  Другой
держал на поводке рыжего бородатого комара, который урчал и пытался вставить
хобот во  все,  что попадалось ему на  глаза.  В конце концов он добрался до
розетки и запустил хобот в нее. -- Мы эта, -- заговорил тот,  что с комаром,
--  писателей  ищем. Чаво  эта  удумали-та ?  Потребители  всякие,  значить,
дерьмом набитые, да... Кес ке ву фет, значить, а ? Другой заметил сверху: --
А я так вовсе теперь хаммункулус.  В меня  начальство не верит. Вот  в таком
аксепте. Тут забегалло Выбегалло,  увидало комара и убегалло  обратно. Комар
живо всосал поводок  и с лаем кинулся вслед. За ним, нецензурно телепатируя,
улетел  Привалов. Почкин грустно продекламировал:  --  Вот  по  дороге  едет
"ЗИМ", и им я буду  задавим... Поэты... Задавить  из жалостию И  тоже исчез.
Попугай высунулся  из подпространства и прокаркал: -- Боррис, ты не  пррав !
Арркадий, ты не лев. Веррнее, не  тигрр. К психиатрру, к психиатрру  ! Затем
исчез и он -- сперва лапы, потом хвост, потом улыбка. Откуда-то послышалось:
"Пятнадцать  человек на сундук Погибшего Альпиниста"  и все стихло. За окном
на пышной красотке  гарцевал мерзостного вида старикашка  и время от времени
не без удовольствия  стегал  ее плетью  по  пластиковым  ягодицам. В  небе с
грохотом   промчался   "Тахмасиб",   из    него   торчал    хвост   Варечки,
замимикрированный под отражатель.  Из  маневровой дюзы  высунулся  Моллар  и
восторженно завопил: --  Как  жизьнь, как дедУшки, хорошео  ?!! Крепкая рука
капитана втащила француза обратно, "Тахмасиб" улетел, оставив за собою  крик
Быкова:"Будет порядок в этой повести ?!" и запах мидий со специями. Сидевший
в углу Изя Кацман хотел  пофилософствовать на эту тему,  но в дверном проеме
появилось  типично  арийское лицо  и  произнесло:  -- Ну что ж, пойдем,  мой
еврей. Пойдем, мой славный... Кацман  ушел, на ходу поясняя, чей он еврей. А
в комнату вбежал Марек Парасюхин по прозвищу Сючка, выстрелил  в  воздух  из
"вальтера",  потом  из него  же полил себе  ноги,  пустил  корни  и  зацвел,
обьявив: --  Жиды  города...  Тут врастаю  !  Побеги дасьта... Однако за ним
следом   притащился   Матвей   Матвеевич  Гершкович  (Мордехай   Мордехаевич
Гершензон)  и стал  с  жаром доказывать  цветущему Сючке: -- Вы еще  молодой
человек, вы  не  понимаете, что значит хорошо устроиться с автора-ми!  Я тут
уже  совсем почти договорился  с двумя  братьями, так они мне устроят свежие
яички и другие молочные продукты вдохновения... Сючка горько возрыдал: -- Да
Госсссподиии !!! Ну везде же они,  ну вездееее... Плюнул,  с  треском выдрал
корни и убежал. Привратник подал ему  шляпу и подстриг веточки. Плевок попал
в лупающие глаза  Руматы, тот подпрыгнул  и  стал рубить ме-бель. Было в нем
что-то от вертолета в тесной комнате. Все повскакивали, а Рыжий Рэд Шухарт с
криком:"А вот, счастье для всех, даром !" швырнул в комнату "зуду" и оторвал
всем когти. Тут-то все и началось. Но это уже совсем другая история...



     Писатель-фантаст  В.  Головачев  проснулся оттого, что кто-то прямо над
ухом глухо каркнул. Продрав глаза, он первым  делом попытался вспомнить, что
же было вчера. Не вышло. Голова Головачева  болела. "Хмурое утро" -- подумал
В., но вспомнил,  что это не его, и продолжать не стал. Он повел глазами  по
комнате и вздрогнул от  удивления: на спинке  стула  сидел  Страж и, склонив
голову,  одним глазом укоризненно поглядывал  в сторону писателя. На стуле в
уютном гнезде мирно  покоилось гигантское  яйцо Сверхоборотня.  "Ах, орлуша,
орлуша,  большая ты..." -- подумал  Головачев,  но Страж каркнул и  писатель
спохватился,  что это тоже не  его. Тут входная дверь с треском рухнула и из
прихожей  показался танк-лаборатория "Мастифф".  Он коротко взлаял мотором и
застыл. Люк откинулся и из танка вылез Диего Вирт.
     -- Что, тошно? -- спросил Диего Вирт.
     -- А вы как узнали?
     -- Обостренная экстрасенсорная перцепция. Виртосязание, если угодно.
     Головачев подумал: "И скушно, и грустно, и некому..."
     Из танка он ухватил телепатему Лена Неверова:
     -- Это не ваше. Так что не продолжайте.
     А  события  развивались  стремительно.  В  окне  вдребезги  разлетелось
стекло. Это неуловимый Зо Ли разбушевался и палил  по  окнам родного автора.
Из воздуха появился "серый призрак" в сопровождении Габриэля Грехова.
     --  Эль!  -- воскликнул  Диего  Вирт,  а  Сверхоборотень  приветственно
заиграл что-то из "Битлз". Грехов вынул из кармана фляжку и бросил ее Вирту.
Вирт скрутил колпачок и отхлебнул.
     -- Эль! -- еще раз торжественно провозгласил он. И был прав.
     Головачев с трудом заглянул призраку в... наверное, в глаза, решил он.
     -- Вы Сеятель?
     -- Да, это примерно отражает род моей деятельности.
     -- Скажите, а что вы сеете? Я как-то не успел придумать...
     -- Я сею разумное, доброе.
     -- Вечное, -- иронически добавил Грехов.
     --   Не   перебивай,  Габриэль.  Вечное  противоречит   второму  закону
термодинамики и права на существование не имеет. Но существует.
     В окно  заглянул глаз Спящего Джина, который только притворялся спящим.
Глаз  ехидно  подмигнул  и  Головачев  подумал:  "Саурон!"  Но  кто  это, В.
Головачев не помнил. Но явно не его.
     Разозленный Зо Ли выстрелил по глазу. Из  глаза посыпалась всякая дрянь
--  иглоколы, ДМ-модули, крейсеры  "Ильмус" и  "Риман".  Послышались далекие
взрывы. Толпа народа повалила в ту сторону. Зо Ли обрадованно перенес на нее
огонь. Сеятель завопил:
     -- Остановитесь, разумные!
     Разумные  остановились.  Остальные  побежали дальше.  Зо  Ли расстрелял
остановившихся, приговаривая:
     -- Остановка в пути -- смерть!
     Сеятель  превратился  в быстролет  и  улетел, рассыпая на  ходу  что-то
разумное, доброе  и немножко вечное.  Оно стукнуло  Зо  Ли  по макушке  и он
замолчал.
     --  Вот видите, чего спьяну померещиться может.  Похмелитесь, что ли...
-- заметил ворчливо Вирт.
     --  Не-ечем,  -- простонал  Головачев  и  уронил  голову на подушку. --
Изыди!
     -- Ну, эт'мы мигом, -- промолвил Вирт, вынул ПГД-пистолет и выстрелил в
Сверхоборотня.  Тот  с  глухим  хлопком превратился в  запотевшую  с  холода
бутылку  "Жигулевского". Головачев, взвыв, потянулся  к  ней, зубами  сорвал
крышечку и стал, захлебываясь и рыча, пить.
     Постепенно исчезли Грехов и Вирт, "Мастифф" и Сверхоборотень, Зо Ли  со
своим  карабином...  Каркнув укоризненно напоследок, пропал Страж. Головачев
оторвался, глянул на бутылку, и, подумав: "Это-то мое!", продолжил.


     В лучах закатного солнца по дороге среди крапивы  шли двое -- Магистр и
мальчишка. Вообще, крапивы было полно --  в поле, в лабиринте, но особенно в
сюжете. Но видать, автор крапивы не боялся. А напрасно...
     Когда солнце село, Магистр сказал:
     -- Все, проводил. Беги домой.
     Из темноты на дорогу выступило нечто огромное и сопящее.
     -- Не бойся, это страж границы.
     Пацан подумал, что никто и не боится, но промолчал. Страж тоже.
     -- Ну  что,  --  спросил Магистр, -- пропустишь?  Сколько  всякой дряни
через границу шастает, а ты со мной возишься.
     Страж обиженно засопел, но снова сдержался.
     -- Ну так как, пропускаешь? Мне некогда.
     Страж подумал, посопел и ответил:
     -- Му-у-у!
     -- Вот и отлично! -- обрадовался Магистр и быстренько исчез.
     А Страж ушел пастись.

Популярность: 6, Last-modified: Fri, 03 Mar 2000 06:01:54 GmT