-----------------------------------------------------------------------
   Сб. "Планета туманов". Л., "Детская литература", 1967.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 28 May 2001
   -----------------------------------------------------------------------





   ...При посещении небесных тел применение любых методик и аппаратуры  не
обесценивает важности непосредственного  впечатления.  Как  правило,  лишь
после личного осмотра космонавт выносит окончательное суждение.  Поступать
всегда только так - вопрос чести.
   п.9 Космического Устава 2014 года.


   1. ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ

   Когда крест на диске гравитационного компаса стал  симметричным,  Радин
остановился. Он опустился на  колени,  слегка  вдавил  коробку  компаса  в
пористую почву  астероида  и,  поднявшись  с  колен,  огляделся.  Частокол
каменных пиков окружал котловину.  Красноватые  пятна  освещенных  солнцем
скал причудливыми зубцами чередовались с такими  глубокими  тенями,  будто
там были провалы... Как все это знакомо! Четырнадцатый космический рейс!..
   Радин снял со спины излучатель и, опершись на него, стал глядеть поверх
скал в черное небо, усеянное блестками звезд.  Двигатели  ракетного  пояса
сами собой изменили режим работы. Голубоватое низоновое пламя  угомонилось
и теперь едва достигало плеч.
   В наушниках послышался голос Тополя:
   - Где ты, Рад?
   - Я уже на месте третьей шахты.
   - Ты начал проходку?
   - Пока еще нет. Центр не закончил контроля. Но это дело пяти  минут!  А
как у тебя?
   - Прохожу последние метры. Шахта очень удачная! Вот  только  на  Юпитер
все еще не могу спокойно смотреть. Я же впервые так близко к нему.
   - А ты не смотри.
   - Не получается, как ни  стараюсь.  Едва  оглянешься  -  он  снова  над
головой!
   - Думай тогда, что Юпитер уже  миллиарды  лет  остается  таким!  В  его
атмосфере все процессы давным-давно пришли в равновесие! Для юпитерянского
неба это то же самое, что для нашего, земного, - безмятежная синь!
   - Знаю, Рад, знаю, - голос Тополя стал заглушаться шорохом.  -  Все,  -
торопливо закончил он. - У меня - все. У меня  восход...  И  я  уже  очень
соскучился по тебе!
   Радиофон автоматически выключился. Радин перевел глаза на скалы. Солнце
ушло. Но темнота не наступила: рассеивая мрак  пепельными  сумерками,  над
горизонтом   медленно   поднимался   гигантский    -    в    полнеба!    -
туманно-полосчатый шар Юпитера.
   Это было удивительное зрелище.  По  поверхности  Юпитера  параллельными
потоками двигались серые и бело-голубоватые пояса. У экватора - быстрей, у
полюсов -  медленней.  Казалось,  вот-вот  они  закрутятся  до  отказа,  и
тогда...
   Радин тряхнул головой, отгоняя вдруг овладевшее им  тревожное  ожидание
грозящей катастрофы. Бедняга Вил! Смотреть на Юпитер вблизи  и  в  десятый
раз не легче, чем в первый!
   Сквозь одну из белых полос проступало багровое пятно. Сумерки приобрели
красноватый оттенок. Негромко затрещал  дозиметр:  "Повышенная  радиация!"
Радин продолжал спокойно стоять. Он  знал:  информатор  корабля,  конечно,
тоже получил известие о повышенной радиации и уже включил  над  скафандром
магнитную защиту.
   Пять минут прошло. Отцепив от пояса  щуп  ультразвуковой  связи,  Радин
вогнал его конец в почву, подбородком нажал клавишу вызова.
   - Сообщите суммарный анализ, - приказал он.
   Свистяще-высокий голос информатора ответил тремя десятками цифр.  Цифры
не содержали ничего неожиданного.
   "Соскучился, - повторил Радин про себя и рассмеялся. - Чудак! Разве  по
мне ты соскучился? Ты просто привык, все время видеть меня рядом с  собой!
А вот я-то, пожалуй,  действительно  привязался  к  тебе  сильнее,  чем  к
сыну..."
   Они познакомились полтора года назад. Радин  уже  тогда  был  одним  из
самых известных космонавтов Земли. А жизнь известного  космонавта  (такова
диалектика славы) - это режим, тренировки,  подготовка  к  новым  полетам,
обсуждение результатов, полученных в старых...  Каждый  час  на  счету!  С
трудом удалось выкроить  день,  чтобы  слетать  в  один  из  геофизических
отрядов  Академии  наук  СССР.  В  этом  отряде  занимались  предсказанием
землетрясений, с воздуха наблюдая признаки их приближения. Такой метод мог
представить интерес в космических экспедициях. Если  только,  конечно,  он
был не слишком трудоемок и достаточно точен.
   Во владивостокском аэропорту Радина встретил высокий худощавый  молодой
человек в сером форменном костюме и фуражке летчика гражданской авиации  -
главный  геофизик  отряда  Вил  Сергеевич  Тополь.  Прочитав  предписание,
протянутое Радиным, он улыбнулся, слегка развел руки.
   - Когда мы сможем вылететь? - спросил Радин, оценивающе глядя на своего
нового знакомого и стараясь определить, что таится за этим:  растерянность
при встрече  со  знаменитостью  или  сдержанность.  -  И  сделаем  так,  -
продолжал Радин, - все объяснения потом. Прежде я хотел бы взглянуть,  как
практически проходит работа.
   - Идемте, - ответил Тополь, улыбаясь еще приветливей. - Самолет уже  на
взлетной полосе.
   - Ай да-да! - воскликнул Радин. - Темпы у вас тут весьма подходящие!
   Тополь удивленно посмотрел на него. И Радин понял:  о  нет,  его  новый
знакомый не рисовался. Сдержанность, радушие, деловитость присущи  ему  по
натуре.
   Автомат выводил  самолет  в  намеченную  точку,  и,  предупредив  людей
коротким вскриком сирены, круто бросал его вниз  -  всякий  раз  с  высоты
двадцать пять - двадцать шесть километров и почти до земли.
   Радии был пассажиром в этом полете.  Тополь  -  работал.  На  экране  в
центре  приборной  доски  в  самые  неожиданные  моменты  вдруг  возникали
очертания береговой линии, изломы рек  -  обычная  радиолокационная  карта
местности под самолетом.
   - Структура номер такой-то, -  говорил  Тополь  в  микрофон  и  начинал
нажимать кнопки, окружавшие экран снизу и с боков.
   Он стремился сделать изображение на экране очень ярким и четким. Иногда
это ему удавалось, и  тогда  на  движущейся  бумажной  ленте  над  экраном
появлялись столбцы цифр. Если не удавалось,  возникали  столбцы  точек,  и
самолет вновь начинал метаться по небу в поисках "структуры".
   Это было похоже на азартную напряженнейшую охоту, в которой участвовали
попеременно то человек, то машина, и при этом Тополь еще успевал  подарить
Радину улыбку - то победную, то разочарованную, то виноватую.
   Уже после четвертого пике Радин с неудовольствием подумал  о  том,  что
предстоит еще пятое, а потом и шестое... Было же их - восемнадцать!
   Наконец приземлились. Радин чувствовал  себя  основательно  вымотанным.
Какая мерзость: ему пришлось взять себя в руки, чтобы не дрожали колени! И
Тополь  сразу  уловил  это!  Идя  по  аэродромному  полю,  он   сказал   с
извиняющейся улыбкой:
   - Вам было неудобно в полете из-за костюма. У  вас  там,  -  он  кивнул
вверх, в небо, - другие костюмы...
   "Противоперегрузочные костюмы у нас точно такие же", - подумал Радин.
   Говорить ему не хотелось.


   До самолета, которым Радин должен был возвращаться в Москву, оставалось
четыре часа. Тополь пригласил его в гости.
   Монорельсовая дорога унесла их за двести  километров,  в  город-спутник
Майское.  Это  заняло  двенадцать  минут.  Времени  оставалось  более  чем
достаточно. С вокзала пошли пешком.
   Аллея вилась по склонам холмов, ответвляясь то влево, то вправо. Сквозь
листву тополей проглядывали высокие здания.
   Тополь шагал широко, свободно размахивал руками, безмятежно  поглядывал
по сторонам. Радин же думал о том, что условия, в  которых  работает  этот
человек, давно уже открыли ему путь в космос. Но сам  он,  как  видно,  не
знает ни того, на что способен, ни того, что быть космонавтом - величайшая
радость.
   - Сколько вам лет? - спросил он.
   - Старый уже, - рассмеялся Тополь. - Двадцать шесть!
   - Давно пикируете?
   - Третий год.
   - Этот метод применяют в других местах?
   - Нет. Пока нигде. Он и родился в нашем отряде.
   - Автоматы не могли бы сами вести наблюдения во время пикирования?
   - Нет. Пока еще слишком многое приходится делать по интуиции.
   Тополь смягчил эту фразу улыбкой. "Я не хвастаюсь, - сказала улыбка.  -
Со временем автоматы будут справляться и сами".
   - Ну а выгоды?
   -  Простыми  полетами  мы  получаем  прогноз  за  пять-шесть  часов  до
землетрясения. Нашим методом - за  девять-одиннадцать.  Иногда  это  имеет
очень большое значение. Особенно если  в  зоне  землетрясения  оказываются
города или гидросооружения.
   "Поразительно, - подумал Радин. - За все  время  он  не  задал  мне  ни
одного вопроса! Что это? Отсутствие элементарной любознательности?"
   Деревья расступились, открывая  тринадцатиэтажный  дом  из  голубого  и
розового стекла, расчерченного алюминиевыми переплетами рам. На крыше дома
раскинулся сад. Зеленые водопады виноградных лоз низвергались с  балконов.
Вечер был жаркий и душный. На балконах наверняка царила прохлада.
   - Вот здесь я живу. Комнаты мои на  ту  сторону.  Они  без  балкона,  -
Тополь протянул руку по направлению к дому.
   И тотчас же, словно бы подчиняясь этому жесту, от  подъезда  отделилась
женщина в бело-красном плаще.
   Почти бегом - счастливая, смеющаяся - она подошла к ним. Радин  увидел,
что она так же молода, как и Тополь, и  хотя  слегка  раскоса  и  скуласта
("Татарка или монголка?" - подумал  он),  чем-то  очень  похожа  на  него:
черноглаза, худощава, с отзывчиво подвижным лицом.
   Смущенно улыбаясь, Тополь представил ее:
   - Чайкен.
   Радин вопросительно посмотрел на Тополя: "Жена? Невеста? Сестра?".
   Тополь снял фуражку и надел на голову Чайкен.
   "Жена", - решил Радин и отвел глаза: такое откровенное счастье выразило
вдруг лицо Чайкен.
   На  лифте  поднялись  на  десятый  этаж.  Тополь  нажал  кнопку.  Дверь
отодвинулась. Молодые люди пропустили Радина вперед. Он миновал  крошечный
коридорчик, открыл дверь и - вновь оказался на улице! Потолок и три  стены
комнаты, куда он вошел, были прозрачны. Верхушка дерева  зеленым  островом
плыла на уровне пола, проектируясь на  гладь  моря  и  солнечную  дорожку,
уходящую к горизонту.
   Комната была почти пуста: два широких твердых  дивана,  низкий  столик,
телеэкран в центре непрозрачной матово-золотистой  стены,  над  экраном  -
ржаво-красная осенняя веточка полярной  березки  с  бисерными  листочками.
Столик был завален таблицами и ведомостями. Один  из  углов  его  занимала
клавиатура встроенной в стол счетной машины.
   - Садитесь, пожалуйста, - Чайкен указала Радину на диван.  -  Я  сейчас
приготовлю чай.


   Сначала Радин рассказывал столичные новости. Потом говорил о том, какая
погода стояла во время полета. Он чувствовал, что его присутствию искренне
рады, но в то же время видел, что, кроме общей  беседы,  между  Тополем  и
Чайкен  все  время  идет  свой,  особый  безмолвный  разговор.  Они   были
откровенно счастливы, просто оттого, что находились вместе.
   Первое время это сковывало Радина. Потом он понял, что дело не в них, а
в нем. Просто сам он совершенно иной человек, чем этот Тополь.  И  поэтому
жена его держит себя с ним не так, как Чайкен - со  своим  мужем.  Видимо,
оба они с женой настолько уже привыкли не слишком радоваться при  встречах
и не слишком огорчаться при расставаниях, что это стало их второю натурой.
   "Недавно женаты, - подумал он. - Недели, может быть, месяцы..."
   Но потом оказалось, что они были знакомы еще со школьных лет  и  женаты
четвертый год...
   - Вы тоже работаете в этой экспедиции? - спросил он Чайкен.
   - Нет, что вы! - нараспев воскликнула она и оглянулась на мужа.  -  Это
было бы такое счастье!
   - Она старший инженер-математик аэродромного вычислительного центра,  -
пояснил Тополь.
   - Ну все равно. В ваших занятиях очень многое схоже, - Радин указал  на
столик с ведомостями, - тем более, что вы и дома не расстаетесь с работой.
   - Ой! - воскликнула Чайкен. -  Это  не  мое,  это  его,  -  она  озорно
покосилась на Тополя. - Он же хочет удрать от меня в невесомость. Он  ищет
кэйворит.
   - Ну, знаешь! - возмущенно воскликнул Тополь.
   Все рассмеялись. Смеялся и Тополь.
   - А ты ищешь кэйворит, - повторила Чайкен.
   Тополь положил руку ей на плечо, и она счастливо притихла.
   Радин встал, подошел к стене. Уже стемнело. Вдали, там,  где  смыкались
чернота моря и густо-серое полотно неба,  то  желтым,  то  зеленым  светом
вспыхивала и гасла звездочка маяка.
   - А ведь Уэллс не так плохо придумал, - проговорил он, глядя на маяк. -
Имея  кэйворит,  можно  было  бы  путешествовать  в  космосе  с   большими
удобствами.
   - Пожалуй, и так, - ответил Тополь. - Впрочем, космос - это не по  моей
части.
   Радин повернулся к Чайкен:
   - После того, как я провел с Вилом Сергеевичем два часа в  беспрерывных
пике, - он говорил тем  особым  подчеркнуто  почтительным  и  полнозвучным
голосом, каким говорят официальные комплименты, - я глубоко  убежден:  Вил
Сергеевич может достичь очень многого. В том числе и найти кэйворит.
   - Вот видишь, вот  видишь,  что  говорят  умные  люди!  -  торжествующе
закричал Тополь и вскочил с дивана.
   - А разве я спорю? - спросила Чайкен, удивленно глядя сперва на Радина,
потом на мужа. - Я всегда говорила,  что  ты  всего  можешь  добиться.  Ты
можешь все, Вил, утешься!
   Тополь ответил Радину:
   - Вы ей не верьте. Она сама и подбила меня заняться расчетами структуры
гравитационного поля. Это еще когда мы были студентами. На первом курсе мы
всегда замахиваемся  на  нерешенные  мировые  проблемы,  ну,  и  потом  не
понимаем, почему...
   - Ну зачем же так, Вил! - перебила Чайкен.  -  Ты  сам  говорил:  "Если
предугадывать изменения кривизны пространства (ты  называл  это  векторным
предвосхищением), то передвижение в пределах  гравитационного  поля  будет
совершаться без затраты энергии". Ты говорил это, Вил?
   "Вил, - наверно, инициалы  Владимира  Ильича  Ленина.  Ну  конечно!  Он
рождения 1990 года! В том году многие называли детей этим именем".
   - Ну что за народ - математики, - рассмеялся Тополь. - Несмотря на  всю
свою скрупулезность, в теоретической физике они - как медведь  в  камышах:
шум, треск, где прошел - там дорога. Но, должен признаться, тогда мы таким
расчетом и занялись.
   - Ну и теперь?
   - Теперь, в общем, продолжается, то же самое.
   - И для этого вовсе не обязательно отправляться  в  космос,  -  сказала
Чайкен.
   "Почему она так говорит? - подумал Радин.  -  В  утешение  мужу?  Чтобы
задеть меня?"
   - Да, конечно, - как-то поспешно согласился Тополь. - Если  бы  удалось
решить эту задачу, то и в наших обычных передвижениях у земной поверхности
мы все время  как  бы  катились  под  горку.  Путь  не  был  бы  физически
прямолинейным, но энергетически -  самым  выгодным.  Игра,  знаете,  стоит
свеч.
   - Мечта физика об обладании даром предвиденья, - усмехнулся Радин.
   - Да.
   - И, в случае удачи, унестись за границу нашего  гравитационного  поля?
То есть по крайней мере за десять миллиардов световых лет! Я  думаю,  Вил,
вы никогда не согласитесь столь далеко улететь от  Чайкен.  Разрешите  мне
так называть вас? - во взгляде  Чайкен  Радин  вдруг  увидел  тревогу,  но
продолжал: - И знаете, самое любопытное, пожалуй, то,  что  в  космосе,  в
точках равного притяжения между Землей и  Луной,  Землей  и  Солнцем,  эти
поверхности уже нащупаны человеком. У Земли же их обнаружить труднее.
   - Слишком велик общий гравитационный  фон,  -  воодушевленно  подхватил
Тополь. - А может, и проще: мы пока еще не очень умеем вести наблюдения  в
сверхкоротких  промежутках  времени.  Для  некоторых  физических   частиц,
видимо, и миллисекунда - вроде нашего года. А что мы знали бы,  скажем,  о
жизненном цикле бабочки-однодневки, если  бы  не  умели  отмерять  отрезки
времени меньше, чем год? - Тополь смущенно указал на столик с таблицами. -
Но вы знаете, кое-что уже получается.
   - И что ж это за поверхность?
   Радин рукой изобразил волнистую линию.
   -  Трудно  сказать.  Иногда  мне  кажется,   что   это   просто   некий
промежуточный энергетический уровень.
   - Промежуточный - в смысле ненаблюдаемый?
   - Да.
   "Человек - просто чудо, - подумал Радин. - Вот кого я мог бы понимать с
четверти слова! Идеальнейший случай! Взглянуть бы на его вычисления".
   В соседней комнате зазвонил виафон. Тополь  ушел  туда.  По  донесшимся
восклицаниям Радин понял, что  из  отряда  сообщали  результаты  обработки
материалов полета.
   - Скажите, Чайкен, - проговорил он. - Вашему мужу никогда не  приходило
в голову, что он создан для космических полетов? Или, скажем, так: как  бы
вы отнеслись к моим словам, если бы я предложил Вилу Сергеевичу участие  в
небольшой, предположим,  пробной  экспедиции?  Может  быть,  вообще  всего
один-два полета. Если, конечно, его  кандидатура  устроит  государственную
комиссию.
   Искоса глядя на него, Чайкен замерла в своем уголке  на  диване.  Потом
она медленно подобрала ноги, устроилась поудобнее, прислонилась  плечом  к
стене.
   - Вы, вероятно, знаете: людей, которые могут  работать  в  космосе  как
ученые, очень немного, хотя по сравнению даже с недавним  прошлым  условия
там теперь не так уж и трудны.
   Чайкен молчала. Донесся голос Тополя:
   - Это прекрасно, Трофим! Завтра я обязательно  схожу  в  тот  район!  И
конечно, буду выбираться из пике еще ниже...  Ну  да,  буквально  у  самой
земли, почти царапая самолетным брюхом по скалам!  Ясно  же!  В  этом  все
дело!..
   Чайкен молчала. И Радин понял: она всегда  боялась,  что  Вил  уйдет  в
космос! И ее реплика:  "Для  этого  не  надо  отправляться  в  космос",  -
предназначалась ему, Радину. И была это просьба - не продолжать  разговора
о космосе! Но разве в своем отряде, в  бесконечных  пике,  ее  муж  меньше
рискует? Или, может, она не знает характера его работы?
   - Простите меня, - сказал он, - насколько могу понять, я  напрасно  это
говорил. Ваш муж не будет знать о моем предложении.
   Чайкен не ответила.
   "Для этих людей счастье в другом, - подумал Радин. - Оно в  том,  чтобы
жить друг для друга. Быть вместе".
   Сложное чувство превосходства, разочарования, грусти поднялось  в  нем.
Эх вы, "передовые" люди Земли...
   Он с неприязнью оглядел обстановку комнаты - такую простую. Взглянул на
столик с вычислениями... Как жаль, что эти люди оказались примитивней, чем
он подумал о них! Как жаль! Разочаровываясь в других,  всегда  становишься
беднее сам...
   Чайкен  встала  с  дивана,  подошла  к  двери,  нажала   кнопку   возле
выключателя. Стены потеряли  прозрачность,  сделались  матово-золотистыми.
Комната словно уменьшилась, стала уютней.
   Вернулся Тополь.
   - Вил, ты не знаешь! - Чайкен встретила его у порога. - Тебе предлагают
отправиться в космос!
   Тополь отстранил Чайкен и шагнул к Радину. Тот поспешно встал.
   - В разговоре с вашей женой.  Вил  Сергеевич,  я  действительно  сделал
такое предложение, - проговорил он сухо. - Если бы вы согласились,  вы  бы
завтра получили вызов на госкомиссию. Прошли бы ее успешно, - полетели  бы
вместе.
   Несколько мгновений он помолчал, поочередно глядя на молодых людей. Они
стояли рядом и смотрели на него.
   - Я говорил уже об этом вашей жене, но я повторяю, - продолжал Радин, -
за минувшие десятилетия физический тип  человека  очень  улучшился.  Почти
всякий, кому только нет еще сорока пяти лет,  может  быть  взят  в  полет.
Ракетный корабль автоматизирован почти на все сто процентов. Полгода  -  и
молодой человек будет натренирован, обучен Другое  дело  -  подготовить  к
полету ученого. В экспедиционном космологе важен не только  объем  знаний,
воля, диалектичность мышленья, - он взглянул на Чайкен и извинился улыбкой
за вторжение во внутренний мир ее мужа, - но  и  то,  каков  этот  человек
вообще, богат ли он душевно, скажем, так, как ваш Вил. Ученому  труднее  в
космосе, чем космонавту-пилоту. Ученый менее загружен текущей работой,  он
больше остается  один,  он  больше  раздумывает.  И  решения,  которые  он
принимает, имеют, в общем, гораздо большее значение, чем решения пилота. У
пилота верхний предел  ответственности  -  существование  корабля,  личная
судьба экипажа. У ученого - судьба открытия. Успех или неуспех экспедиции.
Отрицание или утверждение идеи, заложенной в  эксперименте.  Для  общества
это имеет несравнимо большее значение, чем судьба одного корабля...
   "Зачем я это им говорю?" - подумал он с досадой и умолк.
   - Куда же лететь? - спросил Тополь.
   - Шестьсот-семьсот миллионов километров  от  нашей  Земли.  Всего  лишь
четыре-пять астрономических единиц.
   Он усмехнулся.
   - Надолго?
   - Рейс - десять-пятнадцать суток, два-три рейса в год. Предварительно -
около полутора лет тренировки.
   - Вы женаты? - спросил Тополь.
   - Да.
   - Счастливо?
   - Да.
   - Я не имел в виду чего-либо чрезвычайного, - продолжал Радин:  впервые
в жизни он извинялся  за  то,  что  посмел  предложить  молодому  человеку
попытать себя в космонавтике. - Мои слова  шли  от  искреннего  восхищения
вами обоими. И то, что нам предстояло бы делать, не  является  тайной.  Об
этом трубит весь мир. Вы обратили внимание на мои документы -  я  командир
Космического отряда Службы Охраны Будущего.
   - Той самой? - спросила Чайкен.
   - Той самой, - ответил Радин с вызовом.
   - И сколько человек в отряде? - спросил Тополь.
   - Два. Я и мой спутник. Два человека и специальный корабль с автономным
ресурсом в сто суток и максимальной скоростью десять  тысяч  километров  в
секунду. Он из серии кораблей с постоянным ускорением полета. Его еще нет.
Он строится.
   Чайкен вновь забралась на диван с ногами и умостилась в уголке.
   Тополь с любовью следил за ее движениями.
   И Радину стало особенно неприятно. Получалось, что он  гостем  вошел  в
этот счастливый мирок и предательски едва не разрушил его.
   Опять зазвенел виафон. Тополь вышел из комнаты.
   Радин подошел к дивану, на котором сидела Чайкен.
   - Вы сердитесь на меня?
   - Я? - Чайкен, не меняя позы, снизу вверх посмотрела на  Радина.  -  За
что мне сердиться?
   - Вы должны понять меня... В одном из последних полетов на плечи  моего
друга, удивительного  человека,  с  которым  я  сделал  пять  рейсов,  это
Талпанов, вы о нем слышали... И вот на его  плечи  легла  слишком  большая
тяжесть. Теперь он не может покидать Землю. Вы простите, мне как-то трудно
выражаться ясней. Мы с ним понимали друг друга почти без  слов.  Да  разве
это одно! Мы были не просто два человека. Мы составляли экипаж  корабля  -
космический коллектив! Это редкое  сочетание.  Чем  дальше  мы  уходим  от
Земли, тем важней, чтобы в экипаж входили не только  большие  специалисты,
но и такие люди, которые испытывают  взаимную  привязанность,  восхищаются
друг другом. У меня много друзей, в том числе и ученые. Но мне показалось,
что именно ваш муж мог бы стать для меня таким спутником. Мне  показалось,
что мы бы идеально сработались с ним. Если, конечно, я подойду ему.
   Чайкен пожала плечами:
   - Отпустить... Не отпустить...  Словно  ребенка.  Это  же  знаете  как?
Отпущу - он все равно мой. Не отпущу - могу вообще потерять.
   - Зачем вы сказали ему о моем предложении? - воскликнул Радин.
   Чайкен еще раз пожала плечами:
   - Вил с детства,  как  все  мальчишки,  мечтал  о  космосе,  специально
готовился. Из-за меня, чтобы не улетать далеко, стал геофизиком.  Разве  я
могла его теперь обокрасть? А может, и раньше обкрадывала, удерживая возле
себя?..
   Вернулся Тополь.
   - Мне пора, - Радин протянул ему руку.
   Тополь, не заметив этого, пристально смотрел на него.
   - Я не совсем понял: вы говорили серьезно? Вы действительно  предлагали
мне с вами работать?
   Радин ограничился жестом: "Понимайте, как знаете".
   - Ты же хочешь! - воскликнула Чайкен. - Ты  же  об  этом  мечтаешь!  Он
мечтает об этом! Что же вы молчите, Владимир Александрович!
   - Надо решать окончательно, - проговорил Радин.  -  Вызов  будет  через
Совет Министров идти. Такую организацию нельзя ставить в ложное положение.
   - Присылайте, - ответил Тополь.



   2. ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ (продолжение)

   На  краю  котловины,  в  расселине  между  острыми  нависшими   пиками,
показался Тополь. Прозрачная оболочка его гермошлема была совсем не видна.
Лишь надо лбом дымчато  серебрилась  полоска  люминесцентного  прожектора.
Казалось странным: человек, одетый в скафандр, разгуливает по астероиду  с
непокрытой и ничем не защищенной головой!
   Несколько мгновений Тополь стоял на  краю  обрыва  в  столбе  из  струй
холодного  низонового  пламени.  Это  работали  трубки  ракетного   пояса,
прижимая Тополя к почве с силой, равной земному притяжению.
   Затем струи исчезли. Тополь выключил пояс, подпрыгнул, сложив руки  над
головой, лихо перевернулся и тараном помчался  вниз,  к  Радину.  У  самой
поверхности он вновь перевернулся и застыл столбом.
   - Начнем обсуждение, - сказал Радин. - Прошу ответы по  пунктам.  Пункт
первый...
   - Семьдесят восемь, пять, - ответил Тополь.
   Цифры означали группу и класс астероида, уточненные после обследования.
   - Согласен. Пункт второй?
   - Форма - случайная. Признаков  жизни,  объектов  длительного  изучения
нет. Распределение силы тяжести и теплоотдача - типичные.
   - Решение?
   Тополь поднял излучатель, вытянул его на одной руке, навел на  верхушку
одинокого пика метрах в трехстах от них. Там возникло облачко распыленного
камня, закраснелось в лучах солнца. Верхушка  пика  медленно  и  беззвучно
съехала в котловину.
   - Распылять, - подытожил Радин.
   Отойдя от гравикомпаса на десять шагов, он уставил ствол  излучателя  в
землю. Яростным вулканом выбрасывая черную пыль,  у  ног  Радина  возникло
круглое отверстие. На тыльной стороне приклада излучателя быстро сменялись
цифры. Когда возникла цифра 15, Радин, мелко переступая, стал двигаться по
окружности. Струи пламени, бившие из ракет пояса, подхватывали распыленную
породу, и она словно вспыхивала.  Огненный  столб  перемещался  теперь  по
поверхности астероида, и в этом  столбе  угадывались  контуры  спокойно  и
сосредоточенно работавшего человека.
   То же самое делал и Тополь.
   Минут через пять они сошлись. Под ногами у них  был  пятнадцатиметровый
каменный монолит.  Они  рассекли  его  на  куски  и  легко  вытолкнули  на
поверхность.
   Заканчивать проходку последних десяти метров  выпало  на  долю  Тополя.
Радин, вогнав конец щупа  ультразвуковой  связи  в  одну  из  бесчисленных
трещин, стал диктовать  на  корабль,  информатору,  группы  букв  и  цифр.
Информатор отвечал тем же. Но все, что говорил Радин,  было  командами,  а
ответы информатора - рапортами о выполнении этих команд.
   И каждая цифра или буква, причудливый слог оживали  в  мозгу  Радина  в
виде реального образа: в недрах корабля раскрывались  сокровенные  отсеки.
Цилиндрические и шарообразные блоки сдвигались со своих мест,  сближались,
намертво  соединялись  болтами,   сваривались   ручейками   расплавленного
металла,  постепенно  складываясь  в   стометровое   сигарообразное   тело
преобразователя - термоядерного устройства такой степени  радиоактивности,
что сборка его только и могла вестись автоматами и лишь тогда, когда  люди
находились от корабля за десятки километров и  были  укрыты  многометровым
слоем  скальных  пород.  В  момент  сборки  все  обычные  способы   защиты
оказывались недостаточными.
   Вдруг он услышал удивленный  возглас  Тополя.  Вслед  за  тем  радиофон
умолк. Успев скомандовать информатору остановку, Радин  почувствовал,  что
его ударило в спину.
   Прожектор и ракеты пояса автоматически выключились. Его швырнуло вверх,
к выходу из шахты, к звездам, и тотчас последовал второй рывок, уже назад:
шланг ультразвуковой связи удержал его.
   Радин понял: снизу в шахту ворвался какой-то газ.
   Чтобы провести контроль внешней среды, автомату-анализатору требовалось
четыре секунды. Но ждать и такое малое время было нельзя. Включив радиофон
на кольцевой вызов ("Вил! Алло! Я - Рад!.. Вил! Алло! Я - Рад!.."),  Радин
стал подтягиваться к тому месту, где был закреплен  щуп,  в  то  же  время
считая про себя секунды: "Раз и... два и... три и..."
   Анализатор доложил:
   - Гелий - девяносто четыре, кислород - пять,  водород  -  сорок  сотых,
водяные пары. Температура - двести восемьдесят один.  Среда  к  фотонам  и
низоплазме нейтральна...
   - Цевеоч! - приказал  Радин  на  том  особом  машинном  языке,  который
состоял только из неупотребляемых обычно сочетаний букв.
   Над головой его вспыхнул прожектор, и Радин обнаружил, что густой туман
заполняет шахту. Ракетный пояс повлек его вниз, в шахту, со скоростью  два
метра в секунду. Почувствовав твердое дно, Радин услышал  спокойный  голос
Тополя:
   - Рад! Тут пещера - и в ней туман, как молоко. А на дне... Вот подожди,
я расчищу от камней. И откуда только они взялись... И выключи, пожалуйста,
пояс, пусть все сохранится...
   Радин отстегнул от пояса гранату аварийной защиты и швырнул ее вверх, в
шахту, куда уходили струи тумана. Едва вылетев из его руки, граната  стала
распухать. Сто кубических метров  пористой  пластмассы  запечатали  выход.
Туман стал редеть. Радин увидел Тополя: он стоял на коленях всего  в  двух
шагах от него, разгоняя руками остатки тумана у пола пещеры.
   - Что у тебя там, Вил? - спросил Радин.
   Тополь встал с колен. Развел руки.
   - Ты понимаешь, когда провалился, своими глазами видел, а  теперь...  -
он опять сокрушенно развел руки.
   - Вода? - спросил Радин. - Ты видел воду? Тебе  показалось,  во  всяком
случае?
   - Да. Откуда ты знаешь?
   - И такое родное, правда?
   - Как привет от Земли. Но откуда ты знаешь?
   - Знаю, - ответил Радин и подумал: "Ничего. Первый полет - всегда самое
трудное. И первый астероид - тем более. Но четыре процента щита уже  есть.
Еще такой астероид - и начнется дорога домой".



   3. СЛУЖБА ОХРАНЫ БУДУЩЕГО

   В июньские ночи 2011 года наблюдатели сразу многих обсерваторий  разных
стран мира столкнулись  с  любопытным  и  не  известным  прежде  явлением:
неожиданно обнаружилось, что межзвездное вещество в районе орбиты  Нептуна
слабо светится.
   Первое время этим свечением интересовались лишь специалисты  в  области
космической фотометрии, называя его "парадоксом  СУН"  -  Сатурна,  Урана,
Нептуна - и сходясь на том, что оно вызвано рассеянием  солнечного  света,
скоплениями межзвездной пыли  и  существовало  всегда,  хотя  и  никем  не
замечалось. Но годом спустя выяснилось, что вопрос  вовсе  не  так  прост.
Свечение происходило  под  влиянием  античастиц,  вторгающихся  в  пределы
Солнечной системы со скоростью около ста тысяч километров в секунду.
   Такое открытие сразу привлекло внимание большого круга астрофизиков.
   И вскоре были установлены еще три обстоятельства.
   Во-первых,   источником   античастиц   оказалась    недавно    открытая
неправильная переменная звезда Эпсилон-4037, расположенная  на  расстоянии
ста десяти световых лет от нашего Солнца, в промежутке  между  созвездиями
Лиры  и  Геркулеса.  Что-то  случилось  с  этой  звездой,  и  ее   обычные
бессистемные колебания яркости сменились вспышкой излучения антиматерии.
   Во-вторых,  достигнув  Солнечной   системы,   область   распространения
античастиц имела уже вид языка  с  поперечным  сечением  около  четырехсот
миллионов  километров.  Ось  его  почти  точно  совпала   с   направлением
собственного движения Солнца. Наше светило и этот  поток  мчались  друг  к
другу. (Почти все первые  газетные  сообщения  об  этом  факте  начинались
словами: "Природа идет  навстречу  ученым  Земли,  помогая  раскрыть  свои
тайны...") Не будь такого совпадения,  наша  Солнечная  система  настолько
быстро миновала бы область распространения античастиц, что их вообще  едва
ли заметили бы.
   В-третьих, и это было  самое  важное,  анализ  показал,  что  вслед  за
сравнительно небольшим числом быстрых античастиц  в  дальнейшем  последуют
частицы более медленные, но в очень значительном количестве.
   Был сделан подсчет. Результат его мгновенно  облетел  мир.  Получалось,
что примерно к 2190 году мощность потока  станет  такова,  что  он  начнет
оказывать заметное воздействие на атмосферу Земли.  Это  была  сенсация  в
высшей  степени  тревожная,  породившая  тысячи  противоречивых  слухов  и
предположений.
   Ясность, впрочем, вскоре пришла. Очередное совещание глав  правительств
коммунистических и  социалистических  стран  выступило  с  заявлением.  По
данным Академий наук этих стран, в период между 2194 и 2205  годами,  пока
мощность потока будет максимальной, если не принять  защитных  мер,  около
половины земной атмосферы неизбежно  аннигилирует  -  бесследно  исчезнет,
рассеявшись в космосе потоками  света.  Главы  правительств  обращались  к
правительствам и народам  мира  с  предложением  совместно  обсудить  план
действий.
   Такое заявление никого не могло оставить равнодушным, тем более, что  к
нему немедленно присоединились ассоциации  ученых  и  правительства  почти
всех  остальных  государств  Земли.  В  своих  сообщениях  они  все  более
конкретизировали грозящее бедствие.
   Сомнений не оставалось. Через сто семьдесят - сто восемьдесят лет Земля
на некоторое время  лишится  своего  противорадиационного  панциря;  резко
ухудшится тепловой  баланс  ее  поверхности.  Быстрое  снижение  массы  и,
следовательно, веса атмосферы приведет к стремительному выкипанию морей  и
увеличению числа  землетрясений.  Климат  даже  в  экваториальных  районах
станет очень суровым.
   Все  это  обрушится  на  нашу  планету  в   продолжение   десяти   лет.
Приспособиться  к  новым  условиям  животный  и  растительный  мир  Земли,
естественно, не успеет. Выживут только  наиболее  неприхотливые  бактерии,
водоросли, лишайники.
   Ежедневно выдвигались проекты спасения.
   Предлагали, например, законсервировать земную атмосферу и  в  сжиженном
виде упрятать в подземелья. Туда скрылись бы и все обитатели Земли,  унеся
с собой представителей флоры и фауны. До катастрофы оставалось по  меньшей
мере сто семьдесят лет, и подземелья можно было бы успеть приготовить.
   Когда частицы обрушатся на лишенную  воздуха  земную  поверхность,  они
уничтожат двухметровый слой камня,  почвы,  песка  и  взаимно  уничтожатся
сами. После этого люди спокойно выйдут из убежищ, воссоздадут атмосферу  и
будут продолжать жить как ни в чем не бывало.
   Во многих  странах  широко  обсуждались  проекты  создания  специальных
реакторов. Они должны были бы вырабатывать кислород и азот. Авторы проекта
уверяли, что человечество в таком случае вообще ничего не заметит.
   Широкое распространение получила теория,  что  вообще  ничего  не  надо
делать.
   Пройдет сто двадцать -  сто  сорок  лет,  и  человечество,  несомненно,
найдет эффективный способ борьбы  с  этим  бедствием.  Дети  всегда  умнее
отцов. У потомков, конечно, окажется более  разумный  общественный  строй.
Будут они и более могущественны технически. Надо верить в прогресс.
   Такая теория, как в насмешку,  получила  наибольшее  распространение  в
самых отсталых странах.
   24 декабря 2014 года в Москве открылся Особый международный конгресс.
   Собравшимся ученым более, чем кому-либо другому, было ясно,  что  через
сто  -  двести  лет  возможности  человечества  невиданно  возрастут.   Но
справятся ли потомки с этой задачей быстрей и  легче,  чем  люди  двадцать
первого века? Уверенности  в  этом  не  было.  Время  же  могло  оказаться
безвозвратно упущенным.
   Беда, однако, заключалась не только в этом.
   Всякая неуверенность в завтрашнем дне  оставляет  неизгладимый  след  в
сознании людей.
   Такое соображение имело особое значение для общества коммунистического,
где постоянная уверенность в будущем, завтрашняя радость составляет основу
основ.
   На конгрессе было принято решение создать пылевое  защитное  облако  на
расстоянии  миллиарда  километров  от  Солнца.  Это  облако  толщиной  сто
километров, площадью сто шестьдесят тысяч триллионов квадратных километров
и средней плотностью сто  пятьдесят  шесть  тысячных  грамма  вещества  на
кубический метр, двигаясь вместе с Солнечной системой и сохраняя все время
одну и ту же ориентировку в мировом пространстве,  должно  было  встретить
античастицы и аннигилировать, то есть уничтожиться, вместе с ними.
   Масса облака планировалась огромной - две с половиной тысячи триллионов
тонн.  Столько  весит  примерно  миллион  кубических  километров  гранита.
"Тащить" такую массу с Земли было немыслимо, поэтому  решили  использовать
для создания облака  малые  планеты,  подобно  Земле  обращающиеся  вокруг
Солнца, - астероиды. Предстояло доставить на них специальные  термоядерные
ракеты-преобразователи. Установленные в особые шахты, эти  преобразователи
должны были уводить астероиды с обычных  орбит,  доставлять  в  намеченный
район космоса и взрываться, дробясь вместе с ними в мельчайшую пыль.
   Для решения этой задачи конгресс учредил  Службу  Охраны  Будущего.  На
долю СССР выпало проведение космических работ.
   На конгрессе было  принято  такое  решение:  на  те  годы,  пока  будет
создаваться щит, передать в распоряжение вновь созданной Службы пятнадцать
процентов всех энергетических и промышленных мощностей Земли.  Практически
это означало, что  на  всей  нашей  планете  временно  прекращалось  любое
расширение  производства,  любое  улучшение  условий  жизни  во  всех  без
исключения странах, причем не на месяц и не на два. Создание  специального
ракетного корабля, способного достичь пояса астероидов, накопление запасов
горючего, тренировки экипажа и, наконец, полеты (один-два рейса в  год)  -
все это должно было длиться не менее шести-семи лет.
   Службу Охраны Будущего наглядней всего можно было  представить  себе  в
виде гигантской пирамиды.
   Основание ее составляли миллионы рабочих, инженеров, техников. Эти люди
добывали нефть, железо, Уран.
   Сотни тысяч управляли потоками электроэнергии.
   Количество тех, кто непосредственно строил серебристую стрелу ракетного
корабля, начинял ее приборами,  заполнял  горючим,  создавал  термоядерные
преобразователи для распыления астероидов,  равнялось  уже  лишь  десяткам
тысяч.
   Еще  меньше  было  тех,  кто  занимался  расчетами   орбит,   вопросами
радиосвязи,   разрабатывал   рекомендации   космонавтам,   руководил    их
тренировкой.
   А на самом верху пирамиды  было  лишь  два  человека:  командир  отряда
Владимир Александрович Радин и ученый-космолог Вил Сергеевич Тополь.
   По предложению делегации СССР конгресс утвердил также Космический Устав
2014 года - свод мирового опыта проведения космических исследований.



   4. НА АСТЕРОИДЕ "СТРАННОЕ"

   - Вил, ты в кессонной?
   - Да.
   - Ты очень занят?
   - Пока еще очень.
   - Освободишься, немедленно приходи.
   - Хорошо. Но у меня заняты только глаза и руки. Я могу слушать.
   Ответа не последовало. Прильнув к окулярам перископа, Тополь  осторожно
двигал рычагами. Радиозонд нужно было вывести из хранилища, развернуть  на
девяносто градусов и поместить в центре электромагнитного вихря, бушующего
в камере запуска.
   - Я могу слушать, Рад, - повторил Тополь.
   Он сжал рукоятки. На мгновенье зонд повис  и  вдруг  завалился  вправо.
Пришлось снова обхватить его обручами клещей. Это была уже шестая попытка.
Следовало дать отдых рукам.
   Тополь оторвал глаза от перископа и взглянул на виафон: Радин  сидел  в
кресле у главного пульта и смотрел на экран кругового  обзора.  Экран  был
настроен  на   максимальное   увеличение.   Всю   его   площадь   занимало
черно-коричневое изображение скал астероида N_17-639. Тополь  знал:  масса
его - около двухсот триллионов тонн, но орбита не очень "удобная".  Хватит
ли энергии преобразователей, чтобы увести астероид? А в  этом  и  состояла
главная проблема. Распылять просто.  Сложно  отыскать  достаточно  крупный
астероид, который можно отбуксировать в намеченный район космоса.
   Они приближались со стороны  Солнца.  Скалы  отливали  золотом.  Может,
астероид и на самом деле из золота?
   До запуска радиозонда это нельзя было установить.
   Тополь нахмурился: в изображении на экране  определенно  была  какая-то
странность. Но какая - он понять не мог.
   - Будь ты даже из чистого золота, мы тебя все равно распылим, -  пропел
Тополь на мотив когда-то слышанного им марша.
   Он перевел глаза  на  Радина:  да,  что-то  есть.  Недаром  же  он  так
пристально вглядывается в экран кругового обзора.
   - Еще минуту, Рад, - проговорил Тополь, наклоняясь к перископу и берясь
за рукоятки рычагов.
   - Приходи скорей, - вновь донесся до него голос Радина.
   Но Тополь уже облегченно выпрямился: зонд повис, наконец,  подхваченный
силовыми линиями. Решетчатое цилиндрическое тело его начало вращаться.
   - Зонд готов. Рад, - проговорил Тополь, оглядывая приборную панель.
   Сигнальные  лампочки  успокоительно  мигали.  Системы  запуска  были  в
порядке.
   - Через двадцать секунд можешь включать...
   Он открыл крышку люка, взялся рукой за  гладкий  блестящий  поручень  и
скользнул по нему.
   Когда он летел по трубе главного коридора, в радиофоне снова послышался
голос Радина:
   - Вот сюрприз. Вил! Астероид практически не вращается.
   "Да, конечно же, - обрадованно подумал Тополь. - В том-то и дело!.."
   Когда они вышли из "Сигнала", Тополь остановился пораженный. Неподвижны
были звезды над ними, неподвижно Солнце, неподвижны тени  скал.  Казалось,
что поверхность астероида усеяна нишами, исчерчена узкими щелями провалов.
   Такое Тополь уже видел однажды. Это было еще  в  студенческие  годы  на
геофизической практике в Казахстане. В ясную лунную ночь они шли по  голым
плитам карстового нагорья. Их было  четверо:  трое  парней  и  Чайкен.  Их
шатало от голода. Впереди на десятки километров не было ни жилья, ни воды.
   Устроили привал. Трое потом поднялись, чтобы идти дальше. Он  продолжал
лежать. Встать с земли не было сил.
   Чайкен наклонилась к нему, взяла за плечи. С таким  же  успехом  карлик
мог пытаться поднять великана. Но она сказала:
   - Любимый... Ты любимый мой... Ну вставай, вставай, надо идти...
   Впервые тогда она назвала его так.
   И вот теперь опять - черные тени, золотой  отсвет  скал,  желто-красный
диск низко  над  горизонтом...  Поразительно!  Пролететь  несколько  сотен
миллионов  километров  и  встретить  настолько  знакомый,  дорогой  сердцу
пейзаж!..
   - Вил! - услышал он голос Радина. - Тебе повезло -  астероиды  с  таким
слабым вращением не часты.
   - Еще бы, - взволнованно ответил Тополь. - Полное впечатление,  что  мы
уже дома!..
   Благодаря ракетным поясам, они шли по поверхности астероида, ступая так
же твердо и уверенно, как по родной Земле.  Обычный  астероидный  ландшафт
расстилался вокруг: скалы из дунита, габбро,  пироксенита,  между  скалами
площадки  пористого  космического  туфа.  Туф  этот  обладал  удивительным
свойством  -  он,  словно  вспенивающееся   море,   наступал   на   утесы,
полумесяцами всползал по их граням, силясь  поглотить  все,  возвышающееся
над его поверхностью. И в то же время Тополю казалось, что если  бы  из-за
очередной скалистой гряды вдруг открылся вид на обыкновенный  земной  дом,
людей, самолет, как это случилось тогда в Казахстане в конце их  пути,  он
не удивился бы. Как мало надо, чтобы на человека  повеяло  родной  Землею:
всего лишь неподвижные звезды над головой да спокойно лежащие тени от скал
- и астероид стал для космонавта оазисом.
   Они начали обследование с освещенной солнцем стороны астероида.  Прошли
всю теневую сторону, где мрак рассеивал  лишь  голубоватый  свет  Юпитера,
вновь оказались на дневной стороне. Все было очень обычно, укладывалось  в
рамки  параграфов  принятой  классификации.  Оставалось  пройти  несколько
километров и замкнуть круг. Внезапно один из скалистых склонов сверкнул им
навстречу красноватыми бликами ромбических черных зеркал.
   Они направились в ту сторону.
   Тополь оказался на склоне первым. Блестящие верхушки камней, усеивающих
его, были параллельны друг другу и так хорошо отполированы,  что  отражали
солнечный свет. Самое большое из этих зеркал было с автомобильное  колесо,
самое маленькое -  с  блюдце.  Располагались  они  на  разных  уровнях,  и
расстояния между ними были различны. Зеркала то оказывались совсем близко,
то расходились на несколько метров. Все это были грани  исполинской  друзы
кристаллов кремния, растущего в толще космического туфа,  -  явление  пока
еще не объяснимое, но с которым они уже не раз встречались на астероидах.
   Склонившись над одной из поверхностей, поглаживая ее рукой в перчатке и
восхищаясь тем, насколько она гладкая, Тополь сказал:
   - Кристаллы что люди, Рад. Каждый - неповторимое.
   - Но тогда неповторим и каждый камень, утес.
   "И  каждое  впечатление,  -   подумал   Тополь,   вновь   вспомнив   ту
казахстанскую ночь. -  И  все  это  преобразователи  разнесут  в  порошок,
уничтожат. Хотя как же можно уничтожить впечатление? Пока  человек  живет,
он несет его в памяти..."
   Голос информатора послышался из наушников радиофона: расчеты закончены,
можно приступать к проходке шахт.
   Тополь  в  последний  раз  погладил  зеркальную  поверхность,   покачал
головой.
   - Пора, - сказал Радин. - И не жалей. Такие кристаллы скоро  будут  уже
выращивать в лабораториях!..
   Что ему мог на это ответить Тополь? Говорить о своих  воспоминаниях?  А
вдруг для него  с  такой  именно  звездной  ночью  связаны  совсем  другие
переживания, такие, о которых он хотел бы забыть?..
   Они шли рядом. Тополь по гравикомпасу  указывал  направление  к  первой
шахте,  Радин  продолжал  осматривать  поверхность  астероида.  Вдруг   он
остановился и концом излучателя указал в землю.
   Тополь взглянул туда и в первый момент не поверил своим глазам. Шагах в
трех  от  них,   на   туфовой   площадке,   у   подножия   десятиметрового
зеленовато-черного утеса,  виднелась  извилистая  борозда,  словно  кто-то
провел по этому  месту  концом  палки.  Борозда  была  с  резкими  краями,
глубиной сантиметра три, длиной метров пять.
   Они смотрели на эту черту и молчали.
   Потом  Тополь  услышал  голос  Радина.  Он  обращался  к   корабельному
информатору:
   - Подготовку к сборке преобразователей прекратить.
   И Тополь молчаливо согласился с приказом Радина. Уж теперь-то распылять
астероид было нельзя. Чем сделана эта черта? Метеоритом?  Обломком  скалы?
Но как? Почему она не прямая?
   - Вил! У этого астероида нет собственного имени? - спросил Радин.
   - Нет. Он обнаружен очень недавно.
   - Давай предложим назвать  его  астероидом  "Странное".  Эта  царапина,
пожалуй, - самое удивительное из того, что  я  видел  за  все  годы  своей
космической жизни...
   Они вернулись к  "Сигналу"  и,  как  требовали  правила  отлета,  стали
придирчиво осматривать его оболочку. Тополь подводил итог:
   -   Атмосферы   нет,   вращения   нет.   Встречен   космический    туф,
кристаллогиганты  и,  наконец,  след  от  перемещения   над   поверхностью
астероида какого-то материального тела...
   - Вил! - вдруг позвал его Радин. - Подойди скорее сюда!..
   В два удара струй ракетного пояса Тополь  оказался  возле  него.  Радин
висел метрах в трехстах от земли, под хвостовой частью "Сигнала". И Тополь
сразу увидел: возле обтекателя  одного  из  датчиков  анализатора  внешних
полей торчит пепельно-серый цилиндр не более пальца длиной.
   - Та-ак, - только и произнес Тополь.
   Приблизив гермошлем почти вплотную к цилиндру, он стал всматриваться  в
него: диаметр сантиметра два, свободный  конец  округлый,  поверхность  из
мелких  кристалликов.  Между  ними  -  узор  из  крошечных   шестиугольных
отверстий - пересекающиеся окружности.
   - Заметь, где пристроен, - слышал он между тем голос Радина, -  в  тени
от встречного потока. С большим умом ставили!  Впечатление  такое,  что  в
обводах нашего "Сигнала" для них уже нет загадочного!
   - Позволь! Но кто - они, - спросил Тополь, не отрывая глаз от цилиндра:
ему показалось, что в такт словам Радина блеск кристалликов становится  то
более, то менее тусклым,  -  видимо,  так  он  реагировал  на  радиоволны,
связывавшие космонавтов.
   - Тот или те, кто оставили борозду. Или ты признаешь чудеса?
   Тополь ответил не сразу, он помолчал несколько  мгновений:  цилиндр  за
это время как бы помутнел, стал ровного пепельно-серого цвета.
   - Чудес я не признаю, - проговорил Тополь. - Борозда сделана, вероятно,
другим предметом. Перед нами скорей всего что-то вроде нашего  радиозонда.
Может быть, запросить разрешение на задержку? Мы бы исследовали...
   Он произнес эти слова, хорошо зная, что они лишние:  график  встреч  со
всеми намеченными еще  на  Земле  астероидами  очень  тесен.  Он  позволял
работать без спешки, но потому лишь, что его выдерживали  с  точностью  до
минут, Радин так и ответил:
   - Полтора часа, Вил: время, которое бы  мы  занимались  проходкой  шахт
здесь, - вот и весь наш резерв. Исследуй! Но за  это  время  мы  ответа  с
Земли не получим...
   - За полтора часа можно только напортить. Лучше уж просто уйти  отсюда,
ничего не предпринимая.
   Радин указал на цилиндрик:
   - Как ничего? А что делать с этим? Взять в "Сигнал"? Оставить?  Убрать?
Провести   стереофотографирование,   рентгеноскопию,    замерить    спектр
излучений?
   - Если корпус в месте установки  никак  не  ослаблен,  оставить,  -  не
колеблясь, ответил Тополь. - Раз мы улетаем, у нас нет другой  возможности
сказать всему этому неведомому миру, что  мы  -  друзья,  что  нам  нечего
скрывать, что мы щедры на сведения о себе.  Ну  как  еще  мы  поможем  тем
исследователям, которые придут сюда после нас? И не будем ли ими мы  сами,
как только закончим щит?..
   - Но послушай. Вил! Мы же  отсюда  пойдем  не  к  Земле,  мы  пойдем  к
следующим астероидам. Выдержит ли это устройство весь путь? А если нет, то
какие ж сведения оно принесет?..
   - Но что еще можно сделать?..


   Войдя в "Сигнал", они прежде всего  отправили  на.  Землю  сообщение  о
встреченных на астероиде 17-639 непонятных явлениях. Конечно, им  хотелось
бы еще до отлета знать мнение Космического совета. Покажется ли его членам
их решение правильным? К сожалению, тратить энергию на подробную  передачу
они не могли.
   Через два часа  тридцать  минут  прибыл  ответ:  "Действия  одобряются.
Первый".
   "Первый" - так подписывался Космический совет  в  тех  редких  случаях,
когда он  оказывался  единодушен  и  обсуждал  вопрос  в  полном  составе.
Получалось, что Совет и день и ночь неотступно следил за  "Сигналом".  Это
была очень большая честь.
   Они  получили  ответ  Земли,  когда  на  экране  кругового  обзора  уже
переливался другой астероид, под названием Янус.



   5. АСТЕРОИД ЯНУС

   Когда они впервые увидели этот астероид на экране кругового обзора,  он
показался им не  таким  уж  и  крупным.  Измерения  дали  всего  семьдесят
километров  в  поперечнике.  С  Земли  такие  астероиды  наблюдались  лишь
тусклыми блесточками, светящими отраженным светом, и не привлекали к  себе
особого внимания.
   Определили  массу  -  она  составляла  шесть  тысяч  триллионов   тонн!
Невероятно! Астероиды сложены из самых обычных горных  пород,  к  тому  же
изрядно растрескавшихся и пористых.
   - Еще один объект для  исследования,  -  озадаченно  сказал  Тополь.  -
Недаром же зовут его Янус - римский  бог  с  двумя  лицами.  Может,  лучше
просто не беспокоить его? Шесть тысяч триллионов тонн! Такую  громаду  нам
наверняка не одолеть. Странно, что на это раньше не обратили внимания...
   - А мы все-таки завернем к нему  в  гости,  -  шутливо  начал  Радин  и
осекся: изображение на экране стало вытягиваться!
   И вскоре они знали: длина этого астероида - восемьсот километров!
   Долго молчали. Янус снова уменьшился, потом опять вытянулся.
   - И ничего-то нам с этой махиной не сделать, - сказал наконец Тополь. -
Даже если бы мы начали рейс прямо с нее.
   Не сговариваясь, они повернулись к  экрану-графику.  На  нем  светились
красные, зеленые и синие линии: траектория "Сигнала", орбита Януса,  новая
орбита, на которую следовало вывести астероид. Тополь нахмурился, делая  в
уме вычисления. Получалось, что распылить здесь, на месте, они бы могли  и
всю эту массу, но вывести в  необходимый  район  космоса  им  удалось  бы,
примерно, лишь двадцать пятую часть астероида. Чтобы справиться  с  Янусом
целиком, не  хватало  сущей  безделицы  -  всего  лишь  пятнадцатикратного
полного комплекта преобразователей. Такого количества их "Сигнал"  никогда
не мог бы доставить с Земли.
   Янус все приближался. На экране замелькали пятна света и тени, провалы,
выпуклости. Сомнений не было;  гигантская,  длиною  с  Кавказский  хребет,
каменная палица медленно "кувыркалась в пространстве.
   Сначала  они  осматривали  его  с  борта   десантной   ракеты.   Юркая,
крутоносая, как дирижабль, с четырьмя  веерами  рулевых  дюз,  похожих  на
рыбьи плавники, она могла не только летать, скользя  у  самой  поверхности
скал, но и вертеться на месте, двигаться боком.
   Вылетев из ангара, они прежде всего направились к  тому  месту  корпуса
"Сигнала", где перед стартом с астероида "Странное" обнаружили  решетчатый
цилиндрик. Он был на том же месте и такой же матово-серебристый, и по нему
все так же время от времени  пробегали  светлые  кольца.  Тополь  и  Радин
обрадовались ему, как родному. Продержится ли он до возвращения на  лунную
базу?
   ...Странную форму имел астероид! Он был сильно вытянут  и  заканчивался
огромной воронкой, уходившей далеко в глубину.
   Они направили "Десант" в эту воронку.
   Внутренний склон оказался очень  неровным.  Беспорядочно  громоздящиеся
скалы  то  образовывали  горы,  высотой   в   несколько   километров,   то
расступались, открывая черные провалы пещер и гротов. На их стенах в свете
прожекторов тускло блестели какие-то полосы.  Блеск  был  серый,  зеленый,
иногда темно-бурый, но чаще всего - черный.
   Из-за того, что Янус вращался вдоль поперечной оси, "Десант" все  время
вышвыривало из его недр, словно камень из пращи. Центробежная сила  давила
на космонавтов.  Казалось,  они  находятся  в  ракетном  корабле,  который
мучительно  долго  отрывается  от  Земли.  Хотелось   увеличить   скорость
"Десанта", чтобы быстрее перенестись в  самую  глубь  воронки,  туда,  где
центробежная сила будет слабей.
   Но торопиться было нельзя.
   Пролетев километров двести, они завернули в одну из пещер, приземлились
и вышли наружу.
   Пол пещеры был покрыт пористым слежавшимся песком. Местами сквозь  него
проступали облицованные стекловатой глазурью натеки.  Такие  же  натеки  и
полосы виднелись на стенах и  на  полу.  Пещера  была,  видимо,  глубокая.
Прожектор на шлеме, даже включенный на полную мощность, не доставал  своим
лучом до ее конца.
   Короткими вспышками излучателя  Тополь  принялся  отбивать  от  натеков
куски, а Радин, не включая пояса, пошел к выходу из пещеры. В  этом  месте
воронки  сила  тяжести  всего  в  полтора  раза  превышала  земную.  Он  с
удовольствием твердо ступал по камням и песку.
   Внезапно пол пещеры круто  оборвался.  Многокилометровый  склон  уходил
куда-то далеко-далеко.
   Солнечные лучи,  ворвавшиеся  в  астероид,  превратили  противоположную
сторону воронки в призрачную сказочную горную страну. Гигантскими стрелами
протянулись тени от островерхих скал, пробежали по склонам, исчезли.
   Радин взглянул вверх - туда, где воронка сужалась. Скалы  нависали  над
входом в пещеру. На мгновенье ему стало  страшно:  показалось,  что  скалы
рушатся и камни летят прямо на него.
   - Взгляни, пожалуйста, -  откуда-то  издалека  пришел  голос  Тополя  и
вернул ему трезвость и  ясность  мысли.  Тополь  стоял  рядом,  протягивая
зеленовато-черный камень. - Самый вульгарный обсидиан.
   - И что это значит?
   Тополь не успел ответить: солнце опять ворвалось в воронку. Пока оно не
зашло, оба они любовались игрою света и теней. Потом Тополь сказал:
   - Все очень просто. Рад! Мы в кратере  вулкана.  Его  вырвало  из  тела
какой-то планеты. Уцелела ли при этом планета? Трудно сказать, но  знаешь,
что замечательно? Вулканы изучены достаточно хорошо.  Распылять  Янус  нам
никто не запретит. И если двинуть всю эту массу...
   Радин понимающе кивнул:
   - Это понятно. Но как?
   - Да серьезно же! Со щитом тогда вообще было б  покончено!  И  за  один
рейс! Раньше на несколько лет! Распылить такую массу мы можем?
   - Можем.
   - Речь только о буксировке?
   - Да.
   - Поправь меня, если  я  ошибаюсь.  В  форсированном  режиме  двигатели
"Сигнала" в сто раз мощнее любого преобразователя?
   - Да. Около этого.
   - Тогда, может, мы и используем для буксировки двигатели "Сигнала"?
   Радин  остановил  Тополя,  положив  ему  на  плечо  тяжелую-тяжелую  от
перегрузки руку:
   - Знаешь, милый, есть задачи...
   - Которые не надо формулировать? А почему?  Формулировать  можно  любую
задачу!
   Радин молчал. Он понял ход мыслей Тополя: орбита  Януса  очень  удачна.
Положение  в  данный  момент  -  тоже.  Если  использовать  "Сигнал"   для
буксировки, а преобразователи только для распыления, можно  в  один  прием
создать щит. Но что потом будет с "Сигналом"?
   Радин услышал голос информатора:
   - Время буксировки  -  семьдесят  суток.  Окончание  активного  участка
переходной орбиты  -  район  апогея  Сатурна.  Форма  кривой  -  парабола.
Остаточный ресурс энергии для самостоятельного движения "Сигнала" - ноль.
   Дальше шли цифры: координаты начала и конца активного участка пути.
   "Та-ак, - подумал Радин - он уже связался с  вычислительным  центром...
Но ведь то, что в конце буксировки мы будем двигаться по параболе,  уведет
нас от Солнца!.."
   - Надо просить Совет, чтобы "Сигнал" подхватили возле Сатурна, - сказал
Тополь, как только информатор умолк. - Буксировка займет  семьдесят  дней.
За это время можно успеть.
   - Успеть? - удивленно переспросил Радин.
   "Успеть? - еще более удивленно подумал он. - За семьдесят суток  к  нам
никто не может успеть. "Сигнал-2" достраивается на лунной вакуумной верфи,
и быть там ему еще месяцев шесть. Ну а все остальные? Они  ж  тихоходы!  К
нам никто не успеет!"
   - Хорошо же ты знаешь членов Совета, - ворчливо сказал Радин,  маскируя
этим тоном овладевшую им растерянность.
   - Но подумай, Рад! Разом покончить со всеми заботами о щите! Это же все
равно что одним сраженьем выиграть войну. И как! Силой всего двух  солдат!
Разве тут можно раздумывать?
   - В этом ты прав, - ответил Радин.
   - Так почему же члены Совета не разрешат?
   - Да потому, что  при  такой  высокой  степени  риска  Совет  отклоняет
предложения  не  рассматривая.  Обсуждение  любого  проекта  начинается  с
экспертизы:  не  грозит  ли  это  чем-нибудь  экипажу?  Нас  послали  сюда
работать. И ждут от нас не чудес. В девяностых годах я уже получил  подряд
два РДБ - по коду тех лет это значило: "Героизм  не  оправдан".  Тогда  мы
пытались сверх программы высадиться на астероиде Эра.  Это  была  одна  из
первых таких попыток вообще.
   - Я знаю эту историю, - сказал Тополь. - Но ведь она ж удалась!  И  без
нее мы сейчас вообще не смогли бы начать нашей работы.
   - Да, но тогда-то я понял: выстоять до конца - это значит сделать  дело
и вернуться живым. Конечно, иногда жертвовать собою  приходится.  Те,  кто
так делает, величайшие из героев. Но ни один из них, я уверен, не решается
на это, не исчерпав все остальные возможности. И поэтому выступать с твоим
предложением рано. Надо еще думать и думать. Но конечно...
   - Что - конечно? - спросил Тополь.
   Радин молчал.
   - Говори же, Рад!
   - Никогда не может один человек приказать другому пожертвовать собой.
   - Но кто же приказывает?
   - Если продолжать этот наш разговор, то неизбежно получится, что  такой
приказ даю я. А мне это было бы тяжело, ты понимаешь, Вил?
   "К чему ж я его призываю?" - подумал Радин  и  по  серьезному  взгляду,
которым Тополь смотрел на него,  догадался,  что  тот  прекрасно  понимает
скрытый смысл его слов: "Если есть возможность за один полет создать  щит,
надо делать это любой ценой".


   Они полетели дальше. Воронка  все  более  сужалась.  Центробежная  сила
слабела, перешла через ноль, стала расти  в  противоположном  направлении,
теперь, уже втягивая "Десант" в глубь Януса. Радин  уменьшил  скорость  до
семидесяти километров в час, не  доверяя  автоматам,  не  отрывал  рук  от
пульта управления кораблем. Тополь работал на счетной машине. На какую  за
дачу он пытался найти ответ? Радин не спрашивал. Да  он  и  от  себя  гнал
мысли о решении, которое примет в тот миг,  когда  придется  приступать  к
делу. Гнал, потому что фактически решение уже было ими принято. О чем  еще
оставалось раздумывать?
   Локаторы остановили "Десант" всего  лишь  в  двенадцати  километрах  от
противоположного конца астероида. Датчики обнаружили за пределами  корабля
высокий уровень радиации и температуру плюс 426 градусов.
   Включив над скафандрами магнитную защиту, они вышли из "Десанта". Их не
удивила радиоактивность. Она и должна была  возрастать  в  направлении  от
кратера вулкана к его недрам. Еще меньше озадачила высокая  температура  -
ее вызвала радиоактивность. Не удивило их и то, что узкий канал  уходил  в
глубь астероида. Подталкиваемые центробежной  силой,  они  направились  по
этому каналу. Он то суживался чуть ли не до полуметра, так что приходилось
пускать в ход излучатели, то расширялся настолько, что стенки его терялись
в темноте. Полностью  канал  заканчивался  лишь  в  каких-то  трех-четырех
километрах от поверхности.
   Они повернули назад. Радин шел  впереди.  Тополь  все  время  отставал,
ощупывал стены прохода. Потом он вдруг остановился,  привалился  спиной  к
округлому желваку застывшей лавы и рассмеялся, обхватив руками шлем.
   Радин поспешно вернулся к нему.
   - Что с тобой, Вил?
   Тополь продолжал тихо смеяться.
   - Ну плюнем, найдем другой астероид...
   - Да зачем же другой, -  Тополь  указал  в  ту  сторону,  где  кончался
проход. - Посмотри, что получается? Если пробить канал до конца, расширить
его на конус, прекратить кувыркание этого Януса  да  слегка  разогнать,  а
сделаем мы все это очень легко, одним нашим "Сигналом",  то  получится  из
астероида прямоточный ракетный двигатель! Межзвездный газ будет  сжиматься
в сужении, разогреваться и вылетать прочь! Ну, и начнет толкать астероид!
   - Это, знаешь, какая-то примитивная фантастика! Янус просто развалится.
Его разорвет на куски.
   - Да  нет  же!  Надо  просчитать  все;  по-моему,  двигатель  получится
слабенький, но постоянный. На десятки лет! И пусть Янус  тащится  на  свое
место полвека! Раньше щит и не нужен! А мы свое сделали. И сделали просто,
красиво, изящно!..


   Вернувшись в "Сигнал", они просчитали несколько  вариантов  превращения
Януса в летающую трубу. Получалось, что эта система  действительно  сможет
двигаться самостоятельно.
   Они немедленно послали  радиограмму  на  Землю  с  просьбой  независимо
повторить вычисления, а сами, не теряя времени, начали расширять канал.
   Через четыре часа  Земля  подтвердила  разумность  идеи.  И  снова  под
сообщением была подпись: "Первый". По мнению земных вычислителей,  главным
источником энергии должен был явиться не межзвездный газ, а сыпучая  часть
массы астероида, но общей картины это никак не меняло Выход в  район  щита
лишь сорока процентов первоначальной массы астероида уже  полностью  решал
проблему.
   Последняя фраза служебной  части  радиограммы  была  такая:  "Досрочное
создание щита - великий подарок Земле". Потом шли четыре слова  лично  для
Радина: "Все хорошо, дети  здоровы".  Три  слова  предназначались  Тополю:
"Возвращайся, возвращайся скорей".
   Сигналы Земли почти совсем не выделялись  на  фоне  общего  радиошороха
космоса.  Только  сложнейшая  аппаратура  "Сигнала"  умела   отсеять   их,
превратить в кривые на экранах осциллографов, перевести  в  ряды  цифр  и,
наконец, расшифровать.
   "Возвращайся, возвращайся скорей..." Тополь схватил кусок ленты с этими
словами, едва он только выдвинулся из дешифратора, и заметался  по  отсеку
связи, пытаясь унять свое сердце. Он не мог жить дальше, немедленно же  не
сделав что-то такое, о чем бы она непременно узнала и восхитилась бы им.
   Конечно, канал вулкана не дюза ракеты, где все рассчитано  с  точностью
до долей миллиметра. Форма  его  сложилась  под  влиянием  тысяч  и  тысяч
случайных обстоятельств. Вулканический пепел, песок,  вулканические  бомбы
загромождали его.
   К сожалению, точно вычислить, как  поведет  себя  вся  эта  разнородная
масса, когда изменится характер вращения астероида,  было  невозможно.  Их
могли ждать любые неожиданности, значит, необходимо  расставить  в  канале
сотни  регистрирующих  приборов,  связать  их  с  вычислительным  центром,
разработать программу их переключения.
   На подготовку ушло двое суток труда без сна и отдыха. Когда же все было
закончено, подчинившись категорическому приказу. Тополь  укрылся  в  самом
безопасном месте корабля. Он улегся в  ячейку  противоперегрузочной  ванны
"Десанта". Сам же Радин, одетый в скафандр, сжатый  прозрачными  защитными
полусферами, расположился в кресле у главного пульта. Руки  его,  отдыхая,
спокойно  лежали  на   панели   пульта.   Управление   шло   по   командам
вычислительного центра.
   На экране кругового обзора - звездное небо и край астероида, в  который
нацелен  "Сигнал".  Над  этим  экраном  -   другой.   На   нем   на   фоне
черно-серебряной    россыпи    звезд,    крутится    палица     астероида.
Пятикилометровая белоснежная стрела "Сигнала", впившаяся в край палицы,  -
ничтожно маленькая серебристая черточка.
   Радин с трудом переводит глаза  на  часы:  карусель  длится  уже  ровно
полсуток.  Все  это  время  "Сигнал"  дрожит  от  предельного  напряжения.
Центробежная сила давит и давит на плечи,  на  голову.  Быстро  остановить
кувыркание массы в шесть тысяч триллионов тонн невозможно. Но сколько  еще
ждать? По расчетам - менее суток. Половина этого срока уже прошла. Техника
выдерживает. Хватит ли сил у людей?
   Теперь Радин глядит на экран-график. На нем расчетная и реальная кривые
описывают одни и те же изгибы. Все идет, как задумано...
   Но  как  он  устал!  Уступить  вахту  Тополю?  Нет.  Пусть  остается  в
"Десанте"... Чудесные стимуляторы дали им в этот полет: не спишь  -  и  не
хочется. Вот только тяжесть давит на голову. Из-за этого не хочется  есть.
А есть  обязательно  надо.  Нельзя  слабеть!  Кто  знает,  что  еще  может
случиться.
   На двадцать шестом часу карусели обнаружился первый результат:  стрелки
указателей ускорения на доли секунды отошли от нулей. По расчетам, в  этот
момент должен  был  резко,  словно  от  взрыва,  изменить  свою  плотность
вулканический песок, заполняющий неровности широкой части воронки и сжатый
центробежной силой. Если бы это  произошло,  "Сигнал"  сразу  же  смог  бы
удержать Янус от дальнейшего кувыркания. Но песок  остался  неподвижен,  -
видимо, он был сцементирован прочнее, чем  предполагалось.  Ось  канала  и
направление орбиты вновь разошлись.
   Но Радин все  равно  попытался  крикнуть  "ура"  и  сам  удивился  тому
немощному сиплому шепоту, который вырвался из его горла.
   Лишь еще через восемь часов прекратился звездный хоровод на экранах. На
несколько мгновений пришла невесомость.  Эти  мгновенья  были  как  отдых.
Потом вновь появилась тяжесть.
   Сначала ускорение равнялось всего нескольким сантиметрам в секунду. Это
было даже приятно.
   Действуя по указаниям вычислительного, центра, "Сигнал"  теперь  упрямо
приводил астероид во вращение вокруг продольной оси: без этого Янус  вновь
сорвался бы в беспорядочное кувыркание. Близился самый опасный момент.
   Первыми сдвинулись вулканические пески  в  расширенной  части  воронки.
Миллионы кубических метров их зашевелились, словно  вспенивающаяся  густая
жидкость, и медленно поползли вниз, к узкой части канала.
   Экран  стороннего  обзора  показал  эту  картину:  по  склонам  кратера
двигалась крутая волна. Пески текли, как вода.
   Приборы сказали: достигнув сужения, песчинки  начали  разогреваться  от
трения друг о друга и о стенки.
   Радин  почувствовал  слабый  толчок.  Ускорение  увеличилось   скачком.
Астероид вздрогнул. Тотчас в канале возникла новая, еще  более  высокая  и
крутая волна  песка,  пепла,  вулканических  бомб  и  уже  не  потекла,  а
рванулась к сужению канала. Она распалась вдруг  на  тысячи  стремительных
потоков, соперничающих друг с другом. И все они - смешиваясь, переплетаясь
- забушевали в сужении. Сила тяжести в корабле стала вполне  определенной,
заметной. В кабине "Сигнала" опять появился "верх" и "низ".
   Последовал новый рывок,  затем  еще  один,  еще...  Рывки  повторялись,
обрушиваясь  на  "Сигнал",  словно  удары  молота.  С  каждым  разом   они
становились все резче. От склонов канала отрывались уже глыбы диаметром  в
десятки метров. Сталкиваясь, кроша друг друга, они уносились вниз...
   То, что произошло дальше, заняло доли секунды. Вся  поверхность  экрана
кругового обзора вдруг заполнилась  изображением  искрящейся  обсидиановой
поверхности. Экран стороннего  обзора  погас.  На  экран-графике  тревожно
запульсировал огонек предупреждающего сигнала.
   Радин понял: та часть внешнего края воронки  астероида,  куда  упирался
"Сигнал", рухнула. "Сигнал" влетел внутрь кратера  и  вот-вот  врежется  в
скалистую стенку!
   Радин реагировал быстрее автоматов и переключил двигатели на  тормозной
режим. Это смягчило удар.
   Следующим побуждением Радина было; включить главные двигатели. "Сигнал"
наверняка освободился бы, но что при этом произойдет с Янусом?  Не  начнет
ли он снова беспорядочное кувыркание? А если начнет, то удастся  ли  потом
возвратить ему самостоятельное движение по новой орбите?
   Радин не успел  принять  никакого  решения.  Над  командирским  пультом
вспыхнула надпись: "Не включать. Дюзы заэкранированы".
   Это значило: пока "Сигнал"  прижат  к  астероиду,  нельзя  использовать
главные двигатели - произойдет взрыв.
   Радин  взглянул  на  приборы:  преобразователи,  установленные  в  теле
астероида, были в полном порядке. Ни один из них  не  поврежден,  хотя  со
склонов воронки срываются внутрь уже  целые  горы.  Астероид  потерял  сто
миллиардов тонн массы, впрочем, - ничтожную каплю по сравнению со всей его
величиной.
   Снова засветился экран стороннего  обзора.  В  сужении  канала  бушевал
вихрь раскаленного до синевы вещества.
   - Если включить один какой-либо  преобразователь  и  разнести  хотя  бы
часть астероида в пыль, тоже можно освободиться, - шепотом  сказал  Радин,
потому что ему было легче думать вслух, произнося слова и зная, что Тополь
слышит их. - Но этого делать нельзя!
   Он пошевелился. Ускорение было значительно больше земного.
   Он откинулся в кресле, глядя на экран-график.  Предостерегающий  сигнал
погас. "Сигнал" и астероид составляли теперь единое целое.
   Было особое упоение в том, что глыбища Януса послушно двигается  в  том
направлении, куда  толкала  ее  воля  людей.  Удовлетворение  от  сознания
выполненного долга овладело Радиным,  и  вместе  с  этим  чувством  пришла
почему-то усталость.
   - Чего я жду? - вяло и опять  вслух  спросил  он  сам  себя.  -  Выхода
астероида в район щита? Это займет много лет. Столько в "Сигнале"  нам  не
прожить.
   Он вдруг подумал о Тополе:
   "Но получилось, что я все решил за него! А вдруг он не согласен?"
   - Вил, - сказал он. - Ты слышишь?
   - Слышу, - ответил Тополь. - И знаю все, о чем ты думал!
   По его голосу чувствовалось, насколько  меньше  устал  он,  находясь  в
противоперегрузочном челноке "Десанта".
   - Я старался не мешать тебе все эти часы, Рад!
   Радин не дослушал его. Боковой  удар  обрушился  на  "Сигнал".  Автомат
стремительно убрал левую полусферу, она была бы все равно  прорвана,  -  и
Радин, беспомощно  заслоняясь  руками,  налетел  на  пульт  вычислительной
машины, круша его своим телом.
   "Хорошо, что я в скафандре, - успел подумать  он.  -  Но  я  ж  разнесу
панель дешифратора!"



   6. ПРИЖАТЫЕ К СТЕНКЕ

   Радин  очнулся.  Он   лежал   в   "Десанте",   в   прозрачном   челноке
противоперегрузочной ванны. С трудом скосил  глаза.  Второй  челнок  пуст.
Тополя не было и ни в одном из пилотских кресел.
   И тогда Радин спросил:
   - Вил! Где ты?
   - У главного пульта. Рад, - донесся до  него  слабый  и  хриплый  голос
Тополя.
   Он ответил не сразу, с трудом, тяжело дыша.
   - Как ускорение?
   - Четырехкратное.
   Над колпаком челнока был экран виафона. Радии увидел в нем  Тополя.  Он
лежал пластом в кресле у главного пульта.
   - Как возрастает?
   - Уже вторые сутки на одном уровне.
   - Причина?
   - Не могу понять.
   - Как двигатели?
   - Включать их нельзя.
   - Несет вместе с трубой?
   - Да.
   - Чем ты занят?
   - Ищу выход.
   - Я сейчас приду к тебе.
   - Лежи. Надо, чтобы хоть один из нас был  в  десантной.  Чтобы  ты  мне
помог потом... А-а, ч-черт! - сдавленным голосом вскрикнул Тополь.
   Радин ощутил сотрясение. Слабое, растянутое, замедленное. Это  значило,
что на "Сигнал" обрушился сильнейший удар.
   - Я сейчас,  Вил...  Вил!  -  крикнул  он,  пытаясь  нащупать  рукоятку
разгерметизации челнока.
   Напрягшись, он попытался согнуть руки в локтях и только тут понял,  что
руки его потому  неподвижны,  что  уложены  в  желоба  цитаппарата.  И  он
вспомнил: "Конечно! Они ж были сломаны!"
   Мысли его были четки и деловиты: "Цитаппарату нужно тридцать  часов  на
излечение перелома. Заживление тканей происходит еще скорей. Итак,  прежде
всего  узнать,  сколько  времени  я  лежу  здесь,   -   с   переломанными,
недолеченными руками я не работник. Но ведь - Вил! Что с Вилом?.."
   Он увидел вдруг, что Тополь склонился над прозрачным колпаком  челнока.
"Как он мог так быстро появиться здесь, в десантной? -  подумал  Радин.  -
Это бред. Я брежу!".
   Он всмотрелся: просто Вил навалился лицом на объектив  виафона  там,  у
пульта.
   Губы Тополя двигались, но то ли при этом он ничего не  говорил,  то  ли
микрофон был испорчен - слов не было слышно. Радин пригляделся к  движению
губ Тополя и понял, что именно он говорил.
   - Я вычислил, Рад, - повторял Тополь.
   Стараясь показать, что он понял его, Радин попытался кивнуть головой. И
не смог. Не хватило сил.
   - ...Выход из гравитации, - беззвучно продолжал Тополь.
   - Сейчас я приду, - проговорил Радин. - Я хочу видеть вычисления. Очень
важно, если ты сумел довести их до конца, - прибавил он, чтобы хоть чем-то
ободрить Тополя.
   - Программа уже в машине, - вновь по беззвучно шевелящимся губам Тополя
прочел Радин. - Жду твоего решения, командир...
   За все полтора года их знакомства, тренировок, отработок  еще  там,  на
Земле, всех мыслимых аварийных ситуаций, ремонтов, спасательных  действий,
он впервые назвал его так.
   -  Подожди,  я  приду  сейчас,  -  ответил  Радин,  напрягаясь,   чтобы
подняться. Теперь мешала острая боль во всем теле. - Вил,  сколько  я  уже
здесь?
   Не  зная,  слышит  ли  его  Тополь,  он  старался  говорить  как  можно
отчетливей, энергично двигая губами.
   Тополь понял.
   - Тридцать два часа, - прочитал Радин по движению его губ.
   "Значит, он не бредит. Он действительно что-то вычислил, -  сказал  про
себя Радин. - И уже можно вставать. Хватит жалеть себя!"
   Он высвободил руки из желобов цитаппарата.
   Экран виафона погас. Это,  как  удар,  подстегнуло  Радина.  Он  рванул
рукоятку разгерметизации. Пружинно отскочила крышка  челнока.  Можно  было
встать. Но мышцы! Мышцы, переформированные цитаппаратом, не слушались!
   Виафон вновь включился, хотя звука по-прежнему не было.
   Радин опять увидел Тополя. Тот лежал, навалившись на  наклонную  панель
главного пульта. Может, он что-нибудь и  говорил,  но  лица  его  не  было
видно.
   Радин знал: покидая челнок, трудно  сделать  первое  движение.  Лежащее
пластом тело сопротивляется тому, чтобы его оторвали от удобного ложа. Оно
словно приросло к этому ложу. К первому движению надо готовиться, словно к
прыжку через пропасть.
   "Если ничего не предпринимать, "Сигнал" станет частицей щита, - подумал
он. - И они с Вилом тоже. Ни один атом не пропадет. Но как же все то,  что
они увидели на астероиде "Странное"? Как же любовь Вила к Чайкен?  Как  же
он сам, его  мысли,  опыт?  Для  отдельного  атома  нет  ни  прошлого,  ни
будущего. Через тысячелетия они с Вилом, возможно,  вновь  станут  травой,
деревом, белкой, человеком. Но знания и чувства, которые они несли в себе,
утратятся  без  возврата.  Пока  человек  способен  к  действию,  от  него
требуется большее, чем просто лечь тяжелым камнем, преграждая дорогу беде,
- в висках Радина гулко бился пульс. - Расчетами Вила  нельзя  пренебречь.
Но, прежде чем пробовать их, надо взять его сюда, в десантную..."
   - Вил, - проговорил он, - сейчас я помогу тебе...
   На экране виафона Радин увидел, что Тополь пошевелился. Глаза его  были
закрыты, но правая рука лежала теперь на пульте, и указательный  палец  ее
упирался   в   рифленую   кнопку   управления   кораблем   по    указаниям
вычислительного центра.
   - Вил, не включай, пока не ляжешь в челнок, так безопасней!  -  крикнул
Радин и понял, что поздно: палец Тополя утопил кнопку в панель.
   "Раз, два, три", - считал про себя Радин.
   Страшной силы толчок вышвырнул его из противоперегрузочного челнока. Он
увидел приборную доску "Десанта". Она как-то внезапно возникла  перед  его
глазами.  "Удар!  -  мелькнуло  в  его  мозгу.  -  Стоило  же  валяться  в
цитаппарате!"
   Приборная доска рванулась вперед. Радин  оказался  в  центре  кабины  -
наступила  невесомость,   и   вентиляторы   для   перемешивания   воздуха,
автоматически включившись, "сдули" его в эту точку.
   Дотянувшись до потолочного поручня,  он  по  нему  добрался  к  пульту.
Светился только круглый экран стороннего  обзора:  "Сигнал",  подхваченный
струями светящегося межзвездного газа, несся в канал астероида, туда,  где
бушевала раскаленная синева.
   Как следует рассмотреть эту картину он не успел: экран погас.
   Испытывая пьянящую  радость  внезапного  освобождения  от  тяжести,  он
пробрался к выходу из "Десанта". Рванул рычаг. Рычаг не  поддался.  Только
тут он заметил рубиновый огонек над люком. Под огоньком  светилось  табло:
"Перекос корпуса. Усилие открывания - 45 тонн".
   Разве у него было столько сил?
   Десантная ракета не имела второго выхода.
   "Выбраться через камеру главного  двигателя?  -  подумал  он.  -  Снять
крышку сместителя, оттуда в насосный отсек,  но  это  же  долго,  долго  и
долго!"
   И уже через несколько секунд он доставал из  стенного  шкафа  аварийные
инструменты.



   7. СЮРПРИЗЫ ИМПУЛЬСНОГО ПЕРЕКЛЮЧЕНИЯ

   Тополя спасло то же, что спасло Радина. В  тот  страшный  момент  после
нажатия кнопки, когда он уже налетел всем телом на пульт, вся стена  вдруг
начала стремительно уходить от него. Столкновения не произошло.
   Странно было, что невесомость началась еще тогда - он  это  определенно
заметил! - когда стрелка указателя собственной скорости бежала  по  шкале.
Это, правда, длилось недолго. Стрелка уперлась в ограничитель  (сто  тысяч
километров в секунду!) и замерла, но факт оставался фактом:  вопреки  всем
законам  физики  некоторое  время  происходило  возрастание  скорости  без
малейшей инерции.
   Разве законы физики могут хоть когда-нибудь нарушаться?
   Как всегда бывало с ним в первый момент  при  наступлении  невесомости.
Тополь чувствовал необыкновенную ясность мысли.
   Он  оглядывался.  Стрелки  приборов  застыли  в   недопустимо   крайних
положениях - на нулях, за красными чертами. Контрольные лампочки  частично
погасли, частично, как по команде, зажглись красным светом. Гравитационный
компас стоял на нуле. На нулях застыли стрелки всех указателей  ускорения.
Стрелка  указателя  собственной  скорости  по-прежнему  была   прижата   к
ограничителю - по меньшей мере сто тысяч километров в секунду  (сто  тысяч
километров!) было достигнуто!
   Безмятежно голубел экран кругового обзора.
   Впереди на миллиарды и миллиарды километров была полная пустота!  Более
того! Судя по приборам, за пределами "Сигнала" не было ни гравитационного,
ни электромагнитного полей! Но ведь и это противоречило законам физики!
   Тополь взглянул на счетчик  частиц  межзвездной  пыли.  В  ячейках  его
стояли  сплошные  девятки.  Прибор  зашкалило!  Но  это  значит  -  вокруг
"Сигнала" никакая ни пустота! Корабль впаян в монолит, более плотный,  чем
бетон или сталь!
   "Ну да, мы же врезались в астероид. А тот уже вышел на  орбиту  и  идет
без ускорения, - подумал Тополь, успокаиваясь, и вдруг в изумлении  широко
раскрыл глаза: - Но почему же тогда другие проборы показывают, что  вокруг
пустота?.."
   Получалась какая-то цепь исключающих друг друга противоречий.
   Тополь подтянулся к окулярам анализатора твердых  частиц  и  вгляделся:
вереницы квадратов, причудливо сцепившихся друг с другом углами, плыли  по
экрану. Понять это можно было лишь  так:  вещество,  окружающее  "Сигнал",
состоит из атомов, электроны которых располагались не по  круговым,  а  по
квадратным орбитам. То есть атомы вещества за оболочкой "Сигнала" были  не
шарообразной, а кубической формы!
   Он  почувствовал  лихорадочное  возбуждение.  Он   -   первый   ученый,
движущийся с околосветовой  скоростью.  Он  на  пороге  великих  открытий!
Только бы подольше наблюдать эти чудеса!
   В центре экрана кругового обзора появилось темное пятно.
   Астероид?
   Тополь включил левую группу рулевых двигателей.
   Звенящий толчок сотряс "Сигнал". Он был такой легкий  и  резкий,  будто
тряхнулся, ломаясь, хрупкий латунный листок.
   Впечатление было такое, словно "Сигнал", бесплотный, лишенный  инерции,
на полной скорости сделал поворот под прямым углом. Но еще непонятней было
то, что сразу же на приборной панели главного пульта  осветился  циферблат
часов зависимого времени.
   Анализировать было, впрочем, некогда. Темное пятно  так  и  осталось  в
центре экрана.
   Тополь вновь рванул рукоятку включения рулевых двигателей левой группы,
продолжая поворот.
   Последовал новый звонкий рывок.
   Диск зависимых часов погас. В центре экрана по-прежнему темнело  пятно.
Включение рулевых двигателей ничего не давало.
   И Тополь понял: это пятно в центре экрана -  знак  того,  что  оболочка
"Сигнала" начала разрушаться.
   Он включил тормозные двигатели. Сразу все, сразу на полную мощность.
   Ни приборы, ни он сам ничего  не  заметили.  Не  было  даже  легчайшего
сотрясения!
   Он попытался сделать хоть какие-то выводы.
   Итак, при  движении  с  околосветовой  скоростью  электронные  оболочки
атомов,  говоря  грубо,  из  шарообразных   превращаются   в   кубические.
Криволинейное движение - невозможно. Гравитация равна нулю.  Инерции  нет.
Но, значит, и массы нет! Нет материи! Так что ж тогда  находится  там,  за
пределами корабля? Ведь корпус "Сигнала"  разрушается,  и,  следовательно,
какое-то поле, какая-то материя за пределами корабля обязательно есть!  Он
связал все уцелевшие датчики анализаторов среды за бортом с вычислительным
центром и поставил задачу: оценить эту среду.
   Печатающее устройство  не  работало.  Ответ  появился  в  виде  бегущей
неоновой  надписи:  "Поле  за  пределами  корабля  не  может  быть   точно
воспринято и точно описано".
   "Первый итог, - подумал  Тополь,  -  постичь  то,  что  происходит  при
движении с околосветовой скоростью, объяснить с помощью обычных физических
понятий нельзя...  И  какая  обида:  самый  решающий  опыт  достаточно  не
подготовлен! Да кто ж и готовил его? Наша цель была - щит!


   На пульте гасли последние лампочки. Уже  гибли  не  датчики.  Гибли  их
вторичные, контрольные цепи и контрольные цепи этих цепей.
   А ведь при испытаниях на Земле  они  выдерживали  ускорения  в  десятки
тысяч метров в секунду, температуру в сотни и сотни градусов,  давление  в
тысячи атмосфер! Разрушалось, выходило из строя самое главное  -  оболочка
"Сигнала".
   Тополь взглянул на крышку люка. Как там Рад? Может,  "Десант"  уцелеет?
Пробраться туда? Но не все ли равно? Когда  разрушится  корпус  "Сигнала",
неизбежно дойдет очередь и до десантной ракеты. Какой же смысл  выгадывать
эту отсрочку? Если что-то и предпринимать, то сейчас, здесь, пока  еще  не
совсем замер главный пульт.
   Но с чем же бороться? Вокруг - пустота! Как она может  разрушать?  Даже
если считать, что пустота - тоже материя!
   Погасла  панель  ловушек  межзвездного  газа.  Погасла  целиком  -  все
сигнальные огни и все светящиеся надписи, ловушки физически срезаны!
   Новый сигнал  -  перестала  светиться  сразу  целая  россыпь  лампочек:
уничтожены антенны дальней связи -  пятисотметровые  сверхпрочные  полосы,
заделанные заподлицо  в  оболочку...  Срезаны  кольца  противорадиационной
защиты...  А  тормозные  двигатели?  Двигатели  по-прежнему  не  оказывают
никакого действия! И баки пусты. Реакторы выжигают уже низон  из  пористых
защитных  слоев  внутренней  облицовки...  Забрать  последние   килограммы
низона? Те, что в "Десанте"? Тормозить и тормозить! Но  где  же  гарантия,
что и это поможет?
   На  табло  вычислительного  центра  вновь   замелькали,   передвигаясь,
неоновые буквы. "Движение "Сигнала", - прочитал  Тополь,  -  происходит  в
такой среде, где время имеет два измерения. При движении в направлении  на
центр мира и от него - ноль. При поперечном движении  -  равномерный  ход.
Всякое движение прямолинейно. Поворот возможен только под прямым  углом  и
является мгновенным. В момент поворота материя не наблюдаема".
   Сомнений не было: "Сигнал" находился теперь в мире с  совершенно  иными
физическими законами, чем те, которые существовали в их прежней Вселенной.
Но, значит, их вынесло за пределы этой Вселенной?
   Или, что было,  пожалуй,  даже  более  вероятно,  начиная  двигаться  с
околосветовой скоростью, мы как бы переносимся в мир с другими физическими
законами, существующий в нашей же Вселенной, параллельно с ней, и до  того
не обнаруживающийся?..
   Вот тебе и выход на поверхность векторного  предвосхищения,  о  которой
они с Чайкен и мечтали еще со студенческих времен!..
   Тополю вдруг показалось, что уже  прошло  много-много  времени  с  того
момента, как он застыл вот так у экрана; что он вообще всегда-всегда стоял
вот так, одеревеневшими ногами упершись в пластиковый плинтус, а руками до
боли сжимая тонкие, с карандаш, хромированные скобы волноводов.
   Потом  внезапно  в  нем   возникло   тревожное   ощущение   того,   что
необоримо-властная разумная сила извне  вторглась  в  "Сигнал",  в  кабину
главного пульта, и все  изучает  в  ней,  постигает  смысл  всех  вещей  и
приборов - их назначение, материал, - а постигнув, моделирует, заменяет их
такими же по внешнему  виду  и  назначению,  но  с  перестроенной  атомной
структурой, внесенными извне, делая это, чтобы уберечь  их  от  распада  в
новых физических условиях.
   Это было еще не самое жуткое. Ужас пришел  к  Тополю  позже,  когда  он
вдруг понял, что и сам он уже другой. Его, прежнего Вила, не было. А  того
Вила, который был теперь, изумляло уже не то, что атомы кубичны, а то, что
они могут быть шарообразны!
   И еще он видел, что воздух внутри кабины стал  голубым  и  густым,  как
стекло. И он, этот новый Вил, считал такой воздух нормальным.  И  он  знал
также, что дело совсем не в движении с околосветовой скоростью, а  в  том,
что он находится теперь за Гранью.
   Но где-то, в самых отдаленных,  потаенных  глубинах  сознания,  все  же
робко билась мысль о Радине, о Чайкен, о Земле, о том, что там их очень  и
очень  ждут,   -   мысль   далекая,   безотчетная,   как   инстинкт.   Как
подсознательная тяга  к  чему-то  родному-родному,  впитанному  с  молоком
матери.


   И  он,  этот  новый  Тополь,  который  чувствовал  себя  уже   коренным
обитателем "кубического" мира, поставил пред собой трудную  цель:  познать
не тот мир, в котором он теперь был хозяином, а мир соседней Вселенной.
   И он, новый Тополь, решил эту задачу.
   Сперва в теории, потом - практически.
   С помощью какого математического аппарата? С какой техникой?
   Он не помнил этого.  Он  помнил  только,  что  всплеск  особым  образом
сконцентрированной энергии вытолкнул его за пределы "кубического" мира...


   Пульт с потухшими шкалами, тусклое аварийное  освещение  -  это  словно
выплывало из редеющего тумана.
   Где Рад? Ах да, он в десантной! Хорошо хоть он не так пострадал. Теперь
его вахта.
   - Моя вахта кончилась, - проговорил он вслух.
   Голос звучал необычно. Во время земных  тренировок  так  бывало  в  тех
случаях, когда в барокамере очень уж понижали давление  воздуха,  имитируя
разрушение оболочки.
   "Одеть бы скафандр", - вяло подумал он.
   В ушах толчками бился звон. Уши были колоколами. Сердце распухло и било
в эти колокола. То в левый, то в правый.
   "Так умирают, - спокойно подытожил Тополь. - Но почему у меня сердце  в
ушах?.."
   Он вдруг увидел себя  со  стороны,  словно  глядя  в  экран  стороннего
обзора. Увидел, как  легкая  ослепительно  золотая  соломинка  пропеллером
завращалась и полетела, полетела, полетела...
   На пульте внутренней безопасности пульсировало красное  табло:  "Кабина
разгерметизирована".






   ...В аварийном положении каждый обязан говорить себе суровую  правду  и
каждый обязан поддержать силы другого надеждой.  Люди  Земли  видят  тебя,
космонавт, только прекрасным.
   п.16 Космического Устава 2014 года.


   1. "ТОГДА СЧИТАТЬ МЫ СТАЛИ РАНЫ..."

   Он   пришел   в   себя   уже   в   десантной   ракете.   Он   лежал   в
противоперегрузочном челноке. Обручи цитаппарата стягивали грудь и голову.
Крышка челнока была открыта.
   - Живой, конечно, живой, - говорил Радин, склонившись над ним.
   - Что с "Сигналом"? - спросил Тополь.
   Радин не ответил.
   - Очень плох? Ты ходил, смотрел? - продолжал Тополь, понимая  в  то  же
время, что спрашивает что-то не то, что есть нечто гораздо более важное, о
чем нужно узнать в первую очередь.
   - Осматривал, - ответил наконец Радин.  -  Но  ведь  дальше  кольцевого
коридора никуда не пройдешь.
   Он смягчил эту фразу улыбкой.
   - Малого кольцевого?
   - Да. Люки перекрыты противорадиационными шторами.
   - Корпус?
   - Трудно сказать. Датчики срезаны, сигнализация распалась на автономные
системы.  Но  реакторы  внутреннего  цикла  работают  хорошо,  хотя  мы  и
пронеслись через этот чертов вулканический кратер.
   - Если б это одно! - грустно усмехнулся Тополь.
   Радин продолжал:
   - Ну и, видимо, тогда мы приобрели радиоактивность.
   - Уровень очень высок?
   - Один-два рема в сутки.
   - Это в "Сигнале"?
   - Нет, Вил. Это здесь, в "Десанте". Активной защиты теперь у  нас  нет.
Придется носить скафандры. Ну  а  гравикомпас  работает.  Я  прикинул:  мы
миллионах в тридцати от Юпитера. Я даже думаю: уж не пронесло ли  "Сигнал"
сквозь его атмосферу?
   - Мы возле Юпитера? - переспросил Тополь и вспомнил,  что  именно  надо
было узнать прежде всего. - Ты не смотрел сводную ленту? Что на ней? И что
на кадрах кинолетописи?
   Сводной называли широкую белую ленту,  на  которой  десятки  самописцев
фиксировали  показания  приборов.  Вместе  с  кинолетописью  она  заменяла
применявшийся в прошлом бортовой журнал.
   - Да, - ответил Радин. - Я смотрел.  Но  это  мало  что  дает:  с  того
момента, как начались твои  переключения,  на  ленте  почти  чистое  поле.
Единственный вывод: некоторое время, пожалуй, скорость была околосветовой.
Я заложил ленту в кассету хранения. Ты взглянешь потом.
   - И с какой скоростью мы шли?
   - По меньшей мере восемь или девять десятых. По зависимым часам за  это
время прошло тридцать часов.  Ну  а  по  собственным,  -  Радин  несколько
мгновений  помедлил,  словно  делая  в  уме  какие-то  вычисления,  -   по
собственным - пять с половиной.
   - Помолодели на целые сутки, - проговорил Тополь.
   Он вдруг подумал о Чайкен. Нежность к ней,  радость  от  того,  что  он
вспомнил ее, охватила его. Он продолжал:
   - Вернемся на Землю, все удивятся: "Думали, вы с бородами вернетесь..."
А мы даже помолодели!
   Радин, соглашаясь, кивнул:
   - Вернемся... Обязательно надо вернуться, - но глаза его  были  суровы,
холодны, и в углах губ лежали резкие складки.
   И Тополь понял: какая же это несбыточная мечта - вернуться на  Землю  в
таком изуродованном корабле!..


   Жить надо так, будто любимый, самый  дорогой  тебе  человек  все  время
видит тебя.
   Тополь перенес в "Десант" пульт гравикомпаса и, обложившись  пластинами
звездных карт, стал определять орбиту "Сигнала".
   Через полчаса он знал: со скоростью сорок семь километров в секунду они
приближались к Юпитеру. Однако они не упадут на  эту  планету.  Постепенно
изменяя скорость, они  пронесутся  мимо  нее  и  сами  станут  планетой  -
спутником  Солнца.  Они  будут  вечно  кружиться  вокруг  него  по  сильно
вытянутой, кометной орбите -  один  оборот  за  семьдесят  восемь  лет.  В
перигее  они  станут  приближаться  к  Солнцу  на  расстояние  восемьдесят
миллионов километров. В апогее  будут  отдаляться  на  полтора  миллиарда.
Правда, через восемнадцать лет и два месяца "Сигнал" промчится всего  лишь
в пятистах тысячах километров от Земли. Это могло быть спасением: либо они
выйдут к ней на "Десанте", либо их еще раньше  заметят  и  сумеют  оказать
помощь.
   Когда были получены эти данные. Тополь словно окаменел, чувствуя, как у
него холодеет под сердцем. "На что ж еще можно было надеяться?  -  подумал
он, стараясь успокоить себя  -  ему  не  хотелось  тревожить  Радина  -  и
все-таки вновь ужаснулся: - До встречи с Чайкен восемнадцать  лет!  И  все
эти годы она не будет знать, что я жив!.."
   Он покосился на Радина. Тот  полулежал  в  своем  командирском  кресле,
пристегнув к нему  скафандр.  Глаза  Радина  были  закрыты.  "Спит",  -  с
облегчением подумал Тополь.
   Не открывая глаз, Радин вдруг спросил:
   - Итак? Что ж ты узнал?
   - Если бы работала радиосвязь, - вздрогнув, ответил Тополь. -  Ведь  мы
же проживем в "Сигнале" восемнадцать лет?
   Радин открыл глаза, повернул голову в его сторону:
   - Восемнадцать? Откуда взялась эта цифра?
   Тополь протянул ему пластину звездной карты. На ее полях был карандашом
сделан расчет.
   - Так, - проговорил Радин, пробежав глазами вычисления.  Перевел  глаза
на Тополя, повторил: - Та-ак...
   В голосе его Тополю послышалось облегчение. "Ты считал, что будем  идти
еще дольше? - подумал он. - Но и восемнадцать лет прожить  в  этих  стенах
разве мало?  Восемнадцать  лет  ждать!  -  он  беспокойно  оглядел  кабину
"Десанта", будто на ее  стенах  мог  найтись  ответ.  -  Восемнадцать  лет
разлуки! Это же все равно, что смерть. Нет, это хуже. Она ведь  ничего  не
будет знать обо мне".
   - Вылетели на пятнадцать  дней,  вернемся  через  восемнадцать  лет,  -
сказал Тополь.
   Он обращался не к Радину. Он сам для себя подводил итог.
   - Мы с тобой космонавты, Вил, - отозвался Радин. - Надо всегда  помнить
об этом.
   "Зачем меня агитировать? - подумал Тополь. - Разве я не понимаю и  так?
- И вдруг он почувствовал, что волна холода вновь подступает к  сердцу.  -
Но ведь восемнадцать лет! Это целая жизнь!.."
   Космическая  психология  учила:  чтобы  успешно  ждать,  нужно  ясно  и
спокойно сказать себе: "Я готов  ждать.  Слышишь,  Чайкен!  Я  буду  ждать
восемнадцать лет. Все, что мы могли, сделано. Остался  только  мой  личный
долг - вернуться к тебе".
   Они решили: вахты по двенадцать часов.  Вахтенный  шесть  часов  отдает
работам  по  ремонту  "Сигнала",  три  часа  -  гравитационному   компасу:
определение истинного положения корабля, скорости, ускорения. Два  часа  -
забота о пище, о регенерации воздуха, воды,  уборка.  Один  час  -  личное
время. Час этот - на раздумья о прошлом и будущем. И все.
   В первую же свою вахту Тополь разбудил Радина до наступления срока.  Он
тряс его за плечи:
   - Проснись, Рад, проснись!
   Радин  заторопился,  отстегивая  скафандр  от   кресла   и   недоуменно
спрашивая:
   - Уже прошло двенадцать часов? Что случилось? Я только уснул!
   - Да нет, конечно же, не прошло, ты  только  посмотри  сюда,  -  Тополь
совал Радину пластину звездной карты,  исчерченную  карандашными  стрелами
гравитационных засечек. - Я тут  прикинул  -  щит  уже  создан!  На  Земле
празднуют. Рад! Я не мог не разбудить тебя - ведь это весточка от нас. Наш
привет! Как еще мы могли дать знать о себе? И ты смотри...
   Говоря это. Тополь водил карандашом по карте.  Рука  дрожала.  Карандаш
дробно стучал по пластине карты.
   - И масса щита, и форма, и координаты, - все на диво удачное.  Лучше  и
не могло быть! Только одно удивительно: почему Янус  так  быстро  вышел  в
расчетную точку? Правда, мы не знаем того,  какая  часть  его  низверглась
через канал...
   Радин положил  ладонь  на  руку  Тополя,  сжал  ее.  Карандаш  перестал
прыгать.
   - Если обрушилось хотя бы сорок процентов...
   - Возможно, - проговорил Радин.
   - Конечно! - воскликнул Тополь. - Но это еще: не все! Важнее другое!  Я
бы, наверно, не стал тебя будить, но ты понимаешь, что получилось?
   - Что получилось? - сурово спросил Радин. - Что у тебя получилось? Бери
себя в руки!
   - Делая гравизасечки щита, я  наткнулся  на  удивительную  возможность:
если нам двести суток продержаться на орбите  спутника  Юпитера,  а  потом
сойти с нее, мы даже без всякой помощи окажемся дома через шесть лет!
   Радин еще сильней сжал руку Тополя. Выражение внутренней боли появилось
на его лице. Но Тополь не видел этого и говорил все громче, восторженней:
   - А продержаться у Юпитера можно! Надо только на одном "Десанте" идти к
нему. Ну и надо, чтобы орбита вокруг Юпитера была такой вытянутой,  что  в
апогее нас перехватит Марс. Я рассчитал: расход  низона  будет  ничтожный!
Столько его у нас есть! У Марса мы пробудем подольше.  Таким  же  способом
перейдем на орбиту к Земле. Там нас снимут любым кораблем, если только еще
у Марса кто-нибудь нас не обнаружит. Ты понимаешь, Рад? Рад!
   Радин быстро встал, обеими руками держась за кресло,  грудью  оттолкнул
Тополя. Тот не ожидал этого и отлетел  к  противоположной  стенке  кабины,
отскочил от нее, но успел ухватиться за один из поручней и  задержался  на
нем, испуганно глядя на Радина.
   - Покинуть "Сигнал"? - спросил тот. - Но это же очень разное дело: идти
в десантной шесть лет или восемнадцать в корабле типа "Сигнал"!
   - Но это в  три  раза  быстрей!  -  Тополь  понял,  что,  вопреки  всем
ожиданиям, Радин против его предложения, и растерялся. - Я все  рассчитал!
Ты можешь проверить!
   - Психология - тоже наука, - ответил Радин. -  Шесть  лет  в  десантной
гораздо  большее  испытание,  чем  восемнадцать  в  "Сигнале".  И  еще   с
возможностью покинуть его на "Десанте" в пятистах  тысячах  километров  от
Земли и приземлиться на Московском  космодроме.  Приземлиться  и  сказать:
"Здравствуйте!".
   Тополь смотрел на него с изумлением:
   - Я не понимаю тебя. Рад. Ты извини, это впервые так, но  я  просто  не
понимаю. Почему ты так говоришь? Почему так думаешь?
   Радин молчал с неподвижным, хмурым лицом.
   - Я не понимаю тебя, -  видимо,  потеряв  надежду  переубедить  Радина,
Тополь перешел на шепот. - Ты мне должен очень хорошо  объяснить.  Столько
всего случилось за эти часы...
   - Я объясню,  -  уверенно  и  спокойно  ответил  Радин.  -  Пока  мы  в
"Сигнале", у нас есть достаточная энергия, продовольствие, кислород.
   - Ну и что?
   - В "Десанте" углекислоту придется разлагать биологическим циклом, жить
по-прежнему только в скафандрах.
   - Ну и что? - повторил Тополь.
   - Научная ценность нашего полета в сведениях об астероидах, которые  мы
посещали, в твоих вычислениях. Все это мы не сможем забрать в "Десант".
   - Но ведь у нас будет радиосвязь!
   - Не раньше, чем мы перейдем на орбиту вокруг Земли, то есть лет  через
пять-шесть. Да и кто поручится, что к тому времени она еще будет работать?
   Тополь настороженно смотрел на Радина.
   - Я понял: ты просто против нашего скорого возвращения. Это ж не довод:
шесть лет - все  равно  что  восемнадцать,  в  "Сигнале"  удобней,  чем  в
"Десанте". Да плюнем на все удобства!
   Резким взмахом руки Радин остановил его:
   - Считаешь, что я не хочу возвращаться? Считай! Да, сейчас  я  не  хочу
возвращаться! И давай прекратим разговор. Он ничего не даст.
   - Но почему? Что произошло? В нашем с тобой положении  -  не  слушаться
логики! Что тебя так пере родило?
   Радин захлопнул забрало шлема. Голос его звучал теперь из  радиофона  и
казался еще более глухим и холодным:
   -  Повторяю:  в  "Десанте",  как  части   "Сигнала",   мы   продержимся
восемнадцать лет. У меня есть опыт. Я знаю. Шесть лет в "Десанте"  нам  не
продержаться. Это я тоже знаю.
   - Но мы же тренировались, готовились. Нас специально  подбирали,  чтобы
мы  были  такими,  что  никогда  не  постыдимся  друг  друга,  никогда  не
перестанем пони мать друг друга. Ты же сам и нашел меня! Ты помнишь, когда
прилетел в отряд?
   - Да. Тренировались, готовились, - говоря. Радии утвердительно кивал. -
Но в гораздо более разнообразных условиях и всего лишь около года. А  надо
выдержать шесть! Система  "Сигнал"  -  человек  гораздо  надежней  системы
"Десант" - человек, тем более, что важно вернуться, а позже или  раньше...
В конце концов, это не самое главное!
   - Но что тогда делать. Рад? - Тополь сжал руками голову, и на лице  его
появилось  выражение  глубокого  отчаяния,  физического  страдания.  -  Ты
подумай только ведь и шесть  лет  -  очень  долго.  А  надо  будет  и  еще
двенадцать. Мне не выдержать. Ты стань на мое место... Я готов на  все.  Я
подчиню  себя  самому   суровому   режиму,   не   дам   себе   ни   минуты
расслабленности. Я хорошо знаю себя. Я выдержу любое,  если  только  будет
шесть лет, а не восемнадцать. Ты должен понять меня. Ведь ты ж еще недавно
понимал меня без всяких слов!
   - Хорошо, - сказал Радин. Лицо его было бледно.  Говорил  он  почти  не
разжимая губ. - Сейчас мы выйдем к главному пульту и просчитаем этот  твой
вариант со всей строгостью. Если действительно только  шесть  лет,  я  дам
согласие...


   Через трое суток они прощались с "Сигналом".
   Они знали на этом корабле каждый  люк,  переход,  отсек.  Но  аварийные
шторы по-прежнему отгораживали малый кольцевой коридор от  всего  корабля.
Приказать им убраться? Но зачем?
   Они ограничились кабиной главного пульта. Здесь они не только работали.
Здесь они жили.
   Пульт был  темен.  Холодно  голубели  экраны.  Растеньица  зоны  отдыха
поблекли, иссушенные разряженным воздухом.
   Радин не возвращался больше к разговору о том, что не считает возможным
покинуть "Сигнал", но  он  был  так  угрюм,  что  Тополь  чувствовал  себя
виноватым. Ему хотелось как-то утешить Радина, но слова не находились.
   Внезапно Радин сам пришел ему на помощь.
   - Рано мы с тобой родились, Вил, - сказал он, глядясь, как в зеркало, в
темный экран кругового обзора. - Тем,  кто  после  нас  будут  выходить  в
космос, уже не придется быть партизанами. Правда, и задачи им решать более
трудные.
   - Разве наш щит - легкое дело? - удивился Тополь.  -  Но  вообще-то  ты
прав. У меня как-то нет ощущения, что мы совершили такой  уж  титанический
подвиг.
   Радин перебил его:
   - Напрасно. И подвиг есть, и риск.
   - В геофизическом отряде я рисковал ничуть не меньше в  каждом  полете.
Ты думаешь, я этого не знал?
   - Меньше, Вил! Меньше!
   - Но ведь Чайкен еще при жизни похоронит  меня!  А  я  дал  себе  слово
прожить так, чтобы ни разу не причинить ей горя. Ни большого, ни малого. А
теперь причиняю самое страшное: переживать мою смерть в то  время,  как  я
буду жив! Лучше уж тогда действительно умереть!.. Когда я  думаю  о  твоей
жене, Рад, о тебе, вы представляетесь мне такими людьми, которые  дошли  к
нам, ну, что ли, из далекого прошлого, скажем,  из  первых  лет  советской
власти. И что вы так вот  и  шли  рядом,  поровну  деля  трудное.  Если  и
отступая, то вместе. Я даже несколько раз  ловил  себя  на  мысли:  да  по
скольку ж вам лет? Сколько лет тебе, Рад? А у нас  всегда  было  иначе:  я
сильней и оберегаю Чайкен.
   Слушая его, Радин продолжал  стоять  перед  пультом.  Они  оба  были  в
скафандрах, с опущенными забралами гермошлемов, но в отражении  от  стекла
экрана Тополь вдруг увидел, что глаза Радина  так  блестят,  будто  в  них
слезы! У Рада - слезы в глазах! Это огорошило его. Он  умолк,  уставясь  в
экран, а потом растерянно заговорил совсем о другом, о чем вообще до  того
не думал:
   - Может, все-таки взять кассеты хранения? Я так и не видел  ни  сводной
ленты, ни кинолетописи.
   - Хорошее дело! - громко сказал  Радин  и  рассмеялся  грубо  и  хрипло
("Были слезы", - подумал Тополь). -  Масса  кассет  -  сто  двадцать  пять
килограммов. А нам еще каждый грамм будет поперек горла стоять. Ты знаешь,
что нам предстоит? - Радин махнул рукой, и губы его горько  скривились  (в
отражении от стекла экрана это было хорошо видно Тополю). - Эх, Вил...
   - Лишних двенадцать-лет разлуки, - ответил он, почему-то  оправдываясь.
- Все равно что навеки. И если б еще не было другого выхода...
   - Зачем меня убеждать? Решено, - значит,  решено.  И  задача  теперь  -
донести  до  Земли  элементы  орбиты  "Сигнала".  Его  разыщут  потом.  На
"Сигнале" кассеты не потеряются.
   - А на "Десанте"?
   - Чем меньше размеры системы, тем  больше  вероятность  того,  что  она
затеряется. Это же азбука, Вил!..


   Створки  ангара,  в  котором  помещался  "Десант",  ока   запись   тоже
заклиненными. Покинуть "Сигнал" можно было только  взорвав  его  оболочку.
Собственными руками вспарывать корпус "Сигнала"! Но дело есть дело.
   Когда взрыв раздался, они лежали одетые в скафандры, прижатые к креслам
прозрачными оболочками полусфер.
   Конструкторы  создавали  "Десант"  надежной   маневренной   экономичной
ракетой, но зато он имел только ручное управление.  Его  радиооборудование
рассчитывалось лишь на связь с основным кораблем, но двигатели  отличались
большой мощностью, и экран кругового обзора был  таких  же  размеров,  как
экран "Сигнала".
   Взрыв донесся до них слабым толчком. И то, что "Десант" уже в  космосе,
они  узнали  только  по  тому,  что  экран  кругового  обзора  потемнел  и
засеребрился  блестками  звезд.  Они  замерли,  жадно,   с   перехваченным
дыханием, - восторженные,  так  обостренно  счастливые,  -  вглядываясь  в
открывшуюся картину.
   Слабая голубоватая звездочка светилась  среди  тысяч  и  тысяч  других.
Тополь хотел сказать: "Земля". Он и думал, что сказал это слово.
   А сказал он:
   - Чайкен...
   В следующее мгновенье он увидел  в  углу  экрана  "Сигнал"  и  едва  не
вскрикнул от изумленья. Белоснежная стрела его была безжалостно  перегнута
посредине, почти сложена вдвое. Кормовой реакторный отсек и носовая  часть
"Сигнала", где находилась кабина главного пульта, сближенные, словно концы
ножниц,  были  в  опаснейшем,  недопустимом  соседстве!  Останься  они   в
"Сигнале", им не помогли бы никакие  скафандры.  Никогда  бы  радиация  не
пошла на убыль. Она неизбежно убила бы их уже в ближайшие месяцы.
   "Насколько же я оказался  прав!  -  подумал  Тополь.  -  Но  только  не
торжествовать! Мы оба не знали!"
   Он оглянулся на Радина. Тот не отрывал глаз от голубоватого  крошечного
светлячка на экране  кругового  обзора.  И  Тополь  подумал  облегченно  и
озадаченно: "Но до чего замечательно получилось!.."



   2. ДОЛГАЯ ВАХТА

   Как же все это было?
   Тополь лежит в своем кресле, пристегнутый к нему ремнями.
   Рядом в таком же кресле - Радин. Он  спит.  Сейчас  вахта  Тополя.  Уже
четвертая вахта на орбите вокруг Юпитера. И такою же будет пятая,  шестая,
двадцатая...
   А какими радостными были первые часы возле Юпитера!
   "Десант"  проходил  от  него  на  расстоянии  двадцати  семи  миллионов
километров. Они могли  видеть  небо,  звезды.  Могли  видеть  Землю!  Даже
бурлящая атмосфера Юпитера со всеми ее поясами и облачными  протуберанцами
не казалась Тополю страшной. Он жадно оглядывал ее - как  давно  знакомую,
как преддверие близкого возвращения домой - и говорил, говорил, говорил...
   - Первый шаг - самый важный. Рад. Он позади.  И  от  Юпитера  мы  скоро
уйдем. Хорошо бы напоследок пролететь под  его  облаками,  своими  глазами
увидеть, что там происходит. Но и промчатся так близко - здорово. Кому это
удавалось до нас?..
   - ...А вдруг под облаками Юпитера города? В нижних слоях его  атмосфера
очень сжата. Газы там стали жидкостями. Но разве не может быть так: города
плавают на поверхности этого моря, как надводные корабли в  океанах  нашей
планеты?..
   Он так ликовал! Ему хотелось петь, смеяться. И чтобы Радину  тоже  было
весело. Чтобы и он смеялся.
   Да, какими же счастливыми были для Тополя первые часы возле Юпитера!..
   И все это время он упоенно работал. Он брал пробы  забортного  вакуума,
фотографировал  облачные  структуры,  замерял   напряженность   магнитного
поля...


   Первым увидел на экране кругового обзора изображение этого шара  Радин.
Впрочем, его нельзя  было  бы  не  заметить.  На  экране  вдруг  вспыхнуло
крошечное,  с  грецкий  орех,  нестерпимо  яркое  солнце.   По   характеру
поглощения радиоволн сразу  установили,  что  это  металлический  шар.  Он
находился в четырехстах тысячах километров  впереди  них  и  тоже  шел  по
орбите спутника Юпитера.
   Они торопливо начали определять элементы  его  траектории,  температуру
поверхности, массу, объем.
   Они ничего почти не успели:  на  экране  вспыхнул  еще  один  такой  же
сияющий диск. Потом их стало четыре, затем восемь,  шестнадцать,  тридцать
два... Диски удваивались до тех пор,  пока  не  слились  в  одно  сплошное
изображение.  Весь  экран  излучал  ослепляющий  блеск!  Стрелки  приборов
радиоконтроля бестолково метались по шкалам.
   "Юпитеряне, Рад?" - "Все может быть". - "А что же еще?". - "Не знаю", -
вот и все реплики, которыми они обменялись за те двадцать  восемь  секунд,
пока на экране происходили эти превращения.
   Затем блеск уменьшился  -  на  экране  опять  было  лишь  тридцать  два
изображения. Они сгруппировались  в  кольцо.  Оно  пульсировало:  шары  то
сближались, то расходились; то наступали на "Десант"  (делались  крупней),
то  отступали  (делались  меньше).  И  всякий  раз  при  этом  они  рывком
перемещались к верхнему обрезу экрана и потом  медленно  сдвигались  вниз,
туда, где на экране голубело полукружье Юпитера. Они явно звали за  собой,
вели, и облачная пелена юпитерянской атмосферы под этими  шарами  дыбилась
исполинскими арками, раздвигалась воронками. Она тоже звала.
   - Надо идти за ними, Рад, - сказал Тополь.
   Мысль, что с помощью технически развитой цивилизации Юпитера они смогут
оказаться на Земле быстрее, чем за шесть лет, - через  год,  через  месяц,
завтра! - вдруг овладела им с такой силой, что его стала бить дрожь.
   - Они нас зовут, - продолжал он, не сводя глаз с экрана. - И  если  они
вывели на орбиту сразу столько космических кораблей, они помогут нам.  Это
в их силах Мы не только вернемся скорее на  Землю,  мы  установим  с  ними
контакт. Сразу два дела!
   Он ожидал, что Радин будет говорить  о  необходимости  еще  и  еще  все
проверить, рассчитать, окончательно убедиться, но тот ответил  лишь  одним
словом:
   - Хорошо.
   Мягко защелкали переключатели. Автоматически сработало кресло, принимая
чудовищно возросший вес тополевского  тела.  Радин  круто,  почти  яростно
бросив  "Десант"  к  Юпитеру,  навстречу  шарам.  Те   резко   отпрыгнули,
вытянулись в линию, поплыли за нижний обрез экрана.
   Волокнистые космы атмосферы Юпитера заплескались  на  экране  кругового
обзора. "Десант" промчался сквозь строй шаров.
   И тут обнаружилось, что никаких шаров нет. Ни спереди, ни сзади.
   Радин тотчас же вырвал "Десант"  вверх,  к  звездам.  Шаров  на  экране
кругового обзора по-прежнему не было.
   - Да где ж вы, в самом-то деле! - услыхал Тополь искаженный перегрузкой
голос Радина. - Ведь вы должны быть здесь!..
   Двигателям "Десанта" пришлось  много-много  часов  надсадно  гудеть  на
предельных режимах. Не для того уже, чтобы, переходя в область  притяжения
Марса, распроститься с  Юпитером,  а  просто  чтобы  не  упасть  на  него,
удержаться на самой скромненькой круговой орбите.
   Когда опасность, наконец, миновала, на пульте горели красные сигнальные
лампочки: центральная группа двигателей - горючего нет... Левая  группа  -
горючего нет... Правая группа - горючего нет...
   Как  кошмар  преследовало  потом  Тополя  это  видение  пульта,  словно
обрызганное каплями крови.


   Да. Теперь не уйти. Пройдет двести-триста лет, Юпитер начнут планомерно
осваивать, и тогда, конечно, наткнутся на их "Десант". Но будет  это  лишь
через два-три века.
   Мысль эта оглушила Тополя. Резко, одним ударом. Отняла у него желание и
есть, и пить, и даже дышать. Она настолько угасила в нем всякий интерес  к
тому, что происходит в корабле, и к тому, что происходит  в  космосе,  что
любое действие, жест стали требовать от него огромных усилий. Даже простое
проявление внимания - выслушать и понять, что говорит Радин, - стало почти
непосильной работой.  То,  что  он  слышал,  врывалось  в  его  мозг  лишь
отрывками, словно голос Радина то появлялся, то исчезал, заглушаясь, сходя
на нет.
   - Была удачной орбита, - говорил Радин, - стала менее удачной. Для тех,
кто может наблюдать нас с Юпитера или с орбиты вокруг него, наше положение
не изменилось.
   Когда это Радин повторил уже, наверно, в  десятый  раз,  оно  дошло  до
сознания Тополя. Он оживился.
   - Кто же может нас наблюдать с Юпитера? - спросил он.
   Радин, откровенно обрадованный, что завладел наконец вниманием  Тополя,
продолжал:
   - Тот, кто населяет города, о которых ты говорил, кто  увел  нас  этими
импульсами.
   - Быть бы твердо уверенными...
   - Пожалуйста! Можно еще точнее установить!
   - Как? Ринувшись туда? - Тополь указал на пол.
   -  Зачем?  Надо  высадиться  на  одном  из  спутников   Юпитера.   Если
юпитерянская цивилизация так высока, она уже вышла на спутники. Это всегда
первый этап освоения космоса.
   - К тому же, ты скажешь, некоторые из них по размерам не меньше Земли и
на них есть атмосфера. Но она ведь водородно-метановая!..
   - Пускай! Это ничего не меняет. Здесь, у Юпитера, мы  обязаны  отыскать
цивилизацию, которая поможет нам вернуться домой.
   - О, понимаю, ты предлагаешь видеть в исследовании спутников завтрашнюю
радость? И благодаря этому до времени не сойти с ума?
   Радин ответил совершенно серьезно:
   - Хотя бы и так, Вил. Но только в то,  что  мы  вернемся  на  Землю,  я
больше чем верю. Я знаю - так будет.
   -  Предчувствие?  -   грустно   усмехнулся   Тополь.   -   Спасительное
самовнушение?
   - Я уже много раз ходил в космос.
   - И всегда возвращался, - с той же грустно-понимающей улыбкой  закончил
за Радина Тополь.


   Расчеты  были  готовы.  Те  жалкие  остатки   низона,   которые   чудом
сохранились в тормозных двигателях, позволяли  им  посетить  три  спутника
Юпитера, - к сожалению, самых небольших  и  самых  удаленных  от  планеты:
Одиннадцатый, Восьмой и Девятый. Эти спутники  были  настолько  малы,  что
даже не имели названий. Только номера.
   Затем они могли еще вывести "Десант" на такую  орбиту,  на  которой  он
оставался бы не менее двадцати пяти тысяч лет.
   Было что-то очень утешающее в этой цифре - двадцать пять тысяч лет! Она
была как заявка на бессмертие.
   По условиям экономичного расхода энергии, ближайший  из  спутников  они
могли посетить через год и двести семьдесят восемь дней.  И  это  ожидание
было первым барьером, который предстояло преодолеть.



   3. ЧАСЫ РЕШЕНИЙ

   - Вил! Вспомни, пожалуйста, что за пленка - АДБ-31?
   - Это летописная пленка.
   - А что это значит?
   - Как что? Каждые пять минут - кадр перед "Десантом"!
   - И можно установить, когда именно делались отдельные снимки?
   - Еще бы! Цифры в левом верхнем углу - это  год,  месяц,  число,  время
суток. Но в чем дело, Рад? Почему ты спрашиваешь то, о чем знаешь сам?  Ты
проверяешь мои умственные способности?
   -  Видишь  ли,  я  стал  просматривать  эту  пленку  и   наткнулся   на
любопытнейший факт.
   Радин легким жестом пододвинул фотометр к креслу  Тополя.  Тот  покорно
прильнул к окулярам прибора.
   Почти весь снимок занимал причудливый облачный протуберанец. Формой  он
напоминал трехногого рогатого  человека  с  непомерно  большой  головой  и
крючковатым  носом.  Тополю  приходилось  делать  усилие,  заставляя  себя
вглядываться в снимок. Однако он сразу вспомнил момент, когда  снимок  был
сделан: в то самое время, когда они гнались за мифическими шарами.
   - Я ничего не вижу особого, - проговорил он, переводя взгляд на Радина.
   - Ну, а что в левом верхнем углу?
   - Там цифры. Я тебе уже говорил о них.
   - А несколько ниже их?
   Тополь взглянул еще раз.
   - Здесь какая-то точка.
   - Смотри дальше.
   Радин щелкнул переключателем. На втором снимке была та же точка, но  не
было протуберанца.
   Привстав с кресла и держась одной рукой за него, Радин  положил  другую
руку на плечо Тополя и осторожно, потому что дело происходило в  мире  без
тяжести, потряс его:
   - Вил! Мы гнались с тобой не за призраками.  Это  было.  Но  только  не
десятки шаров, а один! Все остальные - мираж, радиоотражение от  ионосферы
Юпитера. Это реальный объект. Вил! И надо  искать  и  искать  его  по  тем
элементам орбиты, которые мы успели установить!..
   Они нашли его на десятые сутки бессменных наблюдений.
   Теперь они были осторожнее.  Едва  изображения  шара  начали  двоиться,
Тополь стал  изменять  длины  радиоволн,  на  которых  работали  локаторы,
отыскивая среди них такие, которые свободно проходили бы сквозь  ионосферу
Юпитера. Изображения делались все  более  размытыми,  расплывались,  но  в
разной степени. Одни сильней, другие слабей.  В  конце  концов  на  экране
осталось лишь одно из них. Тоже расплывчатое, без четких границ,  но  зато
единственное. Это, несомненно, было реально существующее космическое тело,
естественного или искусственного происхождения.  Измерения  показали,  что
оно находится от них на расстоянии двухсот пятидесяти тысяч километров.
   - Давай обсудим, - предложил Радин, когда это было установлено со  всею
определенностью. - И как можно спокойнее. Прежде всего  предположим  самое
худшее: металлоидный астероид!
   - Нет, - Тополь категорически крутил головой,  -  ты  обрати  внимание:
изображение на  экране  совершенно  одинаково  по  яркости.  Так  отражать
импульсы может только металлическое, идеально гладкое шарообразное тело  и
к тому же полое, судя по его массе и диаметру!
   - Ну а если скорость его  вращения  тысячи  оборотов  в  минуту?  Тогда
обломок  тонкий,  как  лист  бумаги,  и  то  будет  казаться   гладким   и
шарообразным.
   - Но в этом случае радиоимпульсы очень ослаблялись бы, отражаясь во все
стороны от его поверхности, рассеиваясь!
   - И значит?
   Тополь отозвался не сразу; сомнений не оставалось: это космическое тело
было искусственного происхождения. Но  если  так,  тогда  возникали  сразу
сотни вопросов. На какой из них отвечать?
   Он сказал:
   - К Юпитеру, Рад, кроме нас, не  направлялся  еще  ни  один  из  земных
кораблей. И тем более такой малообтекаемой формы. Шар не лучшая форма  для
ракеты.
   Тополь обнаружил вдруг, что Радин не слушает. Он по-прежнему смотрит на
Вила, но, ничего  не  видит.  Он  задумался.  А  на  лице  его  все  следы
многодневного изматывающего труда: синие круги под глазами, бледные  губы,
мешками отвисшие щеки. Таким Тополь еще ни разу не видел Радина. "Ведь  он
же старик! - подумал Тополь. - Он и рассчитывал на свои силы, когда  хотел
оставаться в "Сигнале"..."
   - Итак, этот корабль не с Земли, - бодрым голосом продолжал  Тополь,  -
однако помочь нам они все равно смогут! Речь ведь идет о  том,  чтобы  нас
физически перенесли к Земле!
   Радин провел рукой по лицу и как бы стер с него  всю  усталость  -  так
преобразила его слабая улыбка.
   - Да, - сказал он, часто мигая. - Все это  очень  возможно.  Только  не
надо сейчас ни очень радоваться, ни потом огорчаться. Береги силы, Вил. Ты
измотался, ты плохо выглядишь. Я все время боюсь за тебя.  Сможешь  ли  ты
выдержать?
   "Это я плохо выгляжу? - подумал Тополь. - Да кто ж из нас  двоих  плохо
выглядит?.."


   Выйти на новую орбиту, чтобы сблизиться с этим шаром, "Десант" не  мог.
Но можно было добраться до шара, пользуясь ракетными поясами, и, значит, с
очень небольшим снаряжением.
   И тут возникли вопросы, на которые  Тополю  самому  было  трудно  найти
ответы. Радин же вдруг начал проявлять по отношению к предстоящим событиям
такое спокойствие, что оно походило на безразличие.
   Шар как появился, так мог и исчезнуть. Ожидание только уменьшало  шансы
на спасение. Но,  с  другой  стороны,  если  цивилизация  обитателей  шара
окажется очень далека от земной, кто поручится, что, пока удастся наладить
контакты, они не погибнут от голода, от жажды, не задохнутся от недостатка
кислорода? Предположим, что тот цилиндрик, который  оказался  на  оболочке
"Сигнала" и потом  погиб  в  кратере  Януса,  -  представитель  какой-либо
подобной цивилизации. Космонавты могли бы обмениваться с ним знаниями,  но
не продовольствием или водой: судя по всему,  и  вода,  и  продовольствие,
необходимые людям, ему были просто неведомы.
   Радин же словно снял с себя всю командирскую ответственность и  передал
ее Тополю: "Верю - ты справишься наилучшим образом".
   Или, может, он был уверен, что обитатели шара схожи с людьми? Но что за
наивная уверенность?
   - Цивилизация, которая имеет дело с металлом,  -  рассуждал  Тополь,  -
наверняка  знает  электромагнитные  волны.  По-хорошему,  они  должны   бы
заметить импульсы наших локаторов и  послать  ответный  сигнал.  Стало  бы
легче идти на риск. Мы бы знали, чего можно ждать. Но что с тобой. Рад? Ты
себя плохо чувствуешь?
   Радин пожимал плечами:
   - Нет. Я как обычно. С тобой я согласен. Все эти рассуждения правильны.
   Но по глазам его Тополь видел, что,  говоря  это,  он  смотрит  куда-то
далеко-далеко за пределы кабины "Десанта".


   Сопровождаемые связками из баллонов с водой, кислородом и  контейнерами
с родфлерией, горбатые от универсальных  питателей,  обвешанные  гранатами
аварийной защиты и пластиковыми мешками утилизаторов, обложенные  тройными
комплектами труб ракетных поясов, они вывалились в космос  и  оказались  в
облаке молочного тумана. В ледяные  кристаллы  мгновенно  превратились  не
только водяные пары, но  и  кислород  и  азот  воздуха,  содержавшегося  в
кабине.
   Было что-то печально закономерное в том, что и в этот раз они  покидали
корабль, взрывом распоров его корпус, сразу и навсегда отрезая себе всякий
путь к отступлению.



   4. НЕЗВАНЫМИ ГОСТЯМИ

   Они падают на Юпитер!  Это  было  первой  мыслью  Тополя,  когда  туман
рассеялся. Свинцово-серые клубы облаков, такие плотные,  казалось,  что  о
них можно разбиться, стремительно приближались. И в то же  время  по  всем
своим ощущениям Тополь знал, что он никуда не падает, - он чувствовал, что
находится в состоянии невесомости и, значит, свободно летит вокруг Юпитера
по бывшей орбите "Десанта".
   "Опять ускорение без всякого проявления инерции? -  подумал  он  скорей
изумленно, чем тревожно. - Но оно же наблюдалось мной прежде только в  том
мире, с особыми физическими законами! Или мы оттуда так  и  не  выбрались?
Может, Рад потому-то и не заинтересовался тогда моими  рассказами  о  всех
тех чудесах, что сам тоже видел их? А может, после путешествия со световой
скоростью  мы  с   Радом   обрели   способность   так   легко   переносить
перегрузки?.."
   Клубы облаков тем временем начали быстро уменьшаться  в  размерах.  Но,
значит,  теперь  космонавты  удаляются  от  Юпитера!   И   опять   никаких
перегрузок!
   - Я уже сориентировался, Вил, - услышал Тополь голос Радина,  -  можешь
идти за мной.
   Тополь включил ракетный пояс.  Сразу  появился  "верх"  и  "низ".  Тело
Тополя  всей  своей  физической  массой  стало   привычно   сопротивляться
нарастанию скорости - инерция действовала вполне нормально! И едва  Тополь
убедился в этом, он понял: не они с Радиным только что падали  на  Юпитер!
Напротив! Облачный слой планеты взметнулся было навстречу им.
   Описав дугу, Тополь полетел вслед за  Радиным.  Пятикилометровый  шнур,
соединявший их, тянулся за ними,  словно  невод,  которым  они  собирались
загрести звезды.


   Это был действительно шар  диаметром  не  менее  двух  километров.  Его
поверхность блестела, как полированное  серебро.  И  он  вращался,  делая,
примерно, один оборот в минуту.
   Они подлетели к нему так близко, что могли  бы  дотронуться.  С  такого
расстояния зеркальная поверхность казалась им плоской, и поэтому  особенно
безопасной.
   - Сигнализировать стуком? - предложил Тополь.
   - Лучше бы просто походить по нему,  -  ответил  Радин.  -  Стук  может
вызвать защитную реакцию. Надо  сразу  же  ясно  сказать,  что  мы  только
осматриваем...
   Радин  приземлился   в   районе   полюса.   Немного   постоял,   словно
прислушиваясь к  чему-то,  замеряя  радиоактивность,  приложил  датчик  на
тыльной стороне левой ладони к поверхности шара, потом погладил ее.
   Тополь висел над ним в двух десятках метров и едва только  увидел  этот
жест, смело опустился рядом с Радиным.
   - Что же? - сказал тот. - Пока все благополучно. Но как ты думаешь, что
это может быть?
   Он указал себе под ноги, и Тополь увидел, что стоит  возле  квадратного
пятна из какого-то голубоватого металла. Размером оно было с большой  люк,
и, вероятней всего, именно им и являлось.
   Прежде чем отвечать. Тополь оглянулся - такие  же  квадраты  равномерно
располагались через каждые сорок - пятьдесят метров.  Едва  ли  это  могло
быть входами в корабль. Слишком их оказывалось тут много.
   Пояса прижимали космонавтов к шару и, вращаясь теперь вместе с ним, они
пошли   по   серебристой   поверхности.   Квадратные   пятна   встречались
по-прежнему. Либо это были солнечные батареи, либо, наконец, просто  окна.
То, что они не прозрачны, ничего не означало.  Непрозрачное  людям,  могло
быть прозрачно для существ с инфракрасным или ультрафиолетовым зрением. Но
если имелись окна, то где-то должна была оказаться и дверь?
   Впрочем, при  постукивании  голубоватые  поверхности  казались  гораздо
монолитнее остального корпуса. Скорее всего это были торцы колонн.
   Они ходили по шару, постепенно все  более  свыкаясь  с  ним,  становясь
смелей. Величина радиации в любых  точках  его  поверхности  не  превышала
уровня,  вызванного  космическими  лучами.  Следовательно,  шар  не   имел
реактора. Температура его тоже всюду была одинакова и равна той,  какую  и
должно иметь блестящее серебром тело на таком расстоянии от Солнца. Мысль,
как сделать, чтобы обитатели шара обратили  на  них  внимание,  все  более
беспокоила их.
   Они стучали.
   Это ни к чему не привело.
   Пытались сигнализировать аппаратурой ультразвуковой связи.
   Никаких ответов и вообще никаких звуков  и  ультразвуков  приемники  не
уловили.
   В их  распоряжении  была  и  еще  одна  возможность  -  пустить  в  ход
излучатели. Доли секунды - и они бы проникли  внутрь  шара.  Или  хотя  бы
пробили отверстие. Уж для ремонта кто-нибудь обязательно выйдет!
   Но решиться на это они не смогли: в сущности, это была бы  зауряднейшая
диверсия.
   Они дошли до другого полюса и остановились. Дальше  идти  было  некуда.
Радин усмехнулся:
   - Покинутое старье?
   - Слишком блестит, - ответил Тополь.
   - Но, значит, эта штуковина не могла попасть к Юпитеру очень издалека.
   Тополь не ответил. Видимо, от усталости  ему  все  стало  вдруг  как-то
безразлично.
   - Ну что же, - продолжал Радин. - Будем обживать. Выбрать  участок  без
этих квадратов - мало ли что там под ними? - построить шатер, исследовать,
ждать...
   Подходящее место нашлось на экваторе.  Было  оно  достаточно  велико  -
площадью более десяти тысяч квадратных метров.
   - Будем жить, имея вес, - довольно проговорил Радин, отстегивая гранату
аварийной защиты. - Это всегда очень полезно перед возвращением на  Землю,
хотя и придется ходить в нашем дворце по потолку...
   Тополь не успел ответить. Он почувствовал, что  куда-то  летит.  Уже  в
следующую секунду он осознал, что это "куда-то" - Юпитер!
   - Держись! - крикнул он Радину, считая, что и с ним  происходит  то  же
самое.
   Рядом змеилась петля шнура. Он попытался схватить ее, но тут последовал
рывок такой силы, что баллоны  и  контейнеры,  которыми  он  был  обвешан,
оторвались, словно виноградины со встряхнутой кисти, и понеслись дальше.
   - Пеномасса схватилась, - услышал он голос Радина. - Все хорошо, Вил. -
Тополь услышал смех: Радин смеялся! - У тебя просто выключился пояс!..
   Но теперь Тополь почувствовал, что его почти с  такой  же  силой  тянет
назад! Тянет, и в то же время вращает, как волчок. Небо и Юпитер слились в
гигантский черно-голубой круг.
   Резко изогнувшись, он ухватился за шнур. Вращение не  прекратилось,  но
он оказался лицом к шару и смог увидеть, что шнур  наматывается  на  него,
как на катушку. Еще не легче!
   Шнур соскользнул с шара. Тополя снова метнуло. Уже не к  Юпитеру,  а  в
черноту неба, и гораздо слабей.
   - У меня израсходован весь низон. Предупреждение я проворонил, - сказал
он.
   - Ничего, - ответил Радин. - Я сейчас  тебя  подтяну.  -  Он  помолчал,
потом быстро добавил: - И  надо  скорей  -  шар  замедляет  вращение.  Нас
заметили.
   Через несколько минут Тополь оказался возле пеномассовой  грибообразной
лепешки. Шар не вращался. Неподвижна, словно на астероиде "Странное", была
россыпь созвездий над головой.
   Они  выглядели   очень   по-разному.   Радин   совершенно   терялся   в
беспорядочной горе мешков, баллонов и баков.  Тополь  же  в  одном  только
скафандре стоял рядом со всей этой горой и держался за скобу контейнера  с
родфлерией.
   - Стоять и ждать, - по командирской привычке  Радин  отдавал  последние
распоряжения. - Идти только  по  приглашению.  Спешка  может  быть  понята
ложно. И хорошо, что ты остался без всех запасов. Глядя на меня, не так-то
просто решить, где же тут космонавт.
   - А если выход с другой стороны? Или у полюсов?
   - Не беспокойся. Нас заметили. Нам дадут знать.
   - Ты слышишь? - спросил Тополь шепотом: поверхность  шара  стала  слабо
дрожать.
   Они увидели вдруг, что именно та  часть  поверхности,  на  которой  они
находились, медленно сдвигается, открывая треугольник отверстия.
   Неподвижный край оболочки шара подсек застекленевшую пеномассу и срезал
ее.
   Уходить? Но зачем? Они должны сразу показать, что относятся  ко  всему,
что их встретит, с полным доверием. И они медленно  пошли  по  движущемуся
участку поверхности, приближаясь к отверстию.
   Когда идти было уже некуда, Радин выключил пояс. Они находились на краю
гигантской воронки с вершиною где-то в глубине шара. Воронка была тоже  из
зеркально отполированного металла. Звезды и мрак  неба  отражались  в  ней
серебряными и черными полосами.
   Легкие толчки струй ракетного пояса внесли их в этот  конус,  и  вскоре
уже они были в его вершине, возле  четырех  параллельных  балок,  которые,
словно стволы орудий, были направлены к звездам.
   Они ждали: откроется  дверь  или  люк,  и  это  укажет  путь  в  другое
помещение. А может быть, створки задвинутся и кто-то выйдет навстречу.
   Но проходили минуты, а все оставалось без изменений.
   - Надо убрать шнур, - сказал Радин, - может быть, он мешает.
   Пеномассовый гриб витал за пределами конуса. Радин подплыл к Тополю (он
держался за одну из балок), отцепил концы шнура от  скафандров,  смотал  в
кольцо, вышвырнул в небо.
   Что-то  темное  заслонило  звезды.  Гигантское  сигарообразное  тело  с
короткими стреловидными крыльями бесшумно вдвинулось в  конус.  Оказалось,
что балки служат направляющими Ракета  въехала  по  ним  как  по  рельсам.
Тополь медленно отступал пред кораблем, держась за балку и  готовый,  если
понадобится, немедленно оттолкнуться от  нее.  Радин  плыл  возле  носовой
части корабля и размахивал руками, чтобы привлечь внимание.
   От стенок конуса отделились две изогнутых трубы. Огромными хоботами они
присосались к  сигарообразному  телу.  Тополь  увидел,  что  Радин  грудью
(микрофоном звуковой связи) припал к одной из этих труб.  Баки  и  баллоны
парили рядом с ним, мешая принять наиболее удобную позу.  Но,  видимо,  он
все-таки что-то слышал - это было заметно по выражению его лица.  Впрочем,
Тополь  и  сам  вдруг  ощутил  легкое  дрожание  балки,  будто  по   трубе
перекатился какой-то предмет. Недолго постояла полная тишина. Потом  балка
опять легко завибрировала.
   Тополь  увидел,  что  Радин  стучит  ладонью  по   трубе,   нейтрализуя
реактивную силу работой пояса. По вспышкам низонового пламени он прочитал,
что  Радин  выстукивал  обыкновенной  азбукой  Морзе:   "Внимание!   Здесь
находятся два человека. Им нужна срочная помощь!"
   - Рад! Они ж не поймут, - сказал Тополь.
   Радин не реагировал на его слова.
   Так прошло три или четыре безумно коротких минуты, коротких от сознания
того, что бесполезно, бессмысленно тратятся те драгоценные  мгновения,  от
которых зависит вся их судьба.
   Трубы отсоединились, начали втягиваться внутрь шара. Радин  метнулся  к
одной из них, хотя и не мог,  конечно,  рассчитывать  протиснуться  в  нее
из-за  всего  своего  несуразного  багажа.   Но   торцовая   часть   трубы
представляла собой уже не отверстие, а ровную металлическую поверхность.
   Радин подлетел к Тополю. Повис около него. Молчал, тяжело дыша.
   - Она скоро уйдет, - сказал Тополь. -  Не  может  быть,  чтобы  нас  не
заметили.
   - Мы зря не включали прожекторы, - ответил Радин.  -  И  вообще  многое
делали зря.
   Тополь хотел сказать, что не имело смысла применять и азбуку Морзе,  но
вдруг вновь почувствовал вибрацию балок  и  замер,  тревожно  оглядываясь.
Радин включил прожектор на своем шлеме.
   - Нас выталкивают, - сказал он. - Смотри.
   Тополь увидел: вершина  конуса,  заключенная  между  балками,  медленно
надвигается на нос корабля. Отпустив  балку.  Тополь  опять  ухватился  за
скобы контейнера с родфлерией.  Увлекая  его  за  собой,  Радин  осторожно
отступал в широкую часть воронки.
   А из-под вершины конуса,  с  боков,  дугами  выдвинулись  две  спирали,
свитые из голубовато-серых, тускло мерцающих стержней.
   Растягиваясь, спирали медленно разошлись в стороны и дотянулись концами
до кромок стреловидных крыльев. В этих местах вспыхнули бледно-синие  огни
и начали медленно двигаться,  сближаясь  и  оставляя  на  кромках  крыльев
темно-вишневые валики наплавленного металла. Видимо,  приземляясь,  ракета
должна была проходить через плотные слои атмосферы, в  которых  ее  крылья
обгорали. Планетами с такими атмосферами в Солнечной системе были  Юпитер,
Венера, Земля.
   Впрочем, до конца они не досмотрели. У основания балок темнело  круглое
отверстие.
   - Вил, - сказал Радин и выключил  прожектор.  -  Помоги  мне  разобрать
амуницию. Расцепляй и толкай в отверстие. И скорее, скорее, Вил!..



   5. ОБИТАТЕЛИ БЕЗМОЛВНОГО ДОМА

   - Рад! Мы снова в космосе! Куда  ни  сунься,  везде  пустота.  Какие-то
струны! Я включу прожектор, Рад!
   - Еще немного. Сейчас будет анализ! Готово! Гелий  -  сто,  температура
двести один, среда к фотонам нейтральная. Включай!..
   Когда  вспыхнул  свет,  они  увидели,   что   находятся   над   внешней
поверхностью решетчатого шара величиной с  трехэтажный  дом.  Отверстия  в
шаре были квадратные, примерно полтора метра на метр. От каждого из  углов
отверстий, тускло блестя черным металлом, уходило по тонкой струне, видимо
соединяя  их  с  углами  шероховатых  квадратов  на   поверхности   сферы.
Решетчатый  шар,  как  еж,  щетинился  во  все  стороны  четверками   этих
параллельных струн. Тополь ребром ладони, словно смычком, провел по  одной
из них. Струна  нисколько  не  завибрировала,  будто  была  острым  ребром
монолитной балки.
   - Внимание, - сказал Радин.
   - Потушить свет? - спросил Тополь.
   - Не надо. Пусть нас заметят. Будь здесь. Я соберу хозяйство.
   Он  улетел  к  баллонам  и  бакам,  а  Тополь  остался  на   решетчатой
шарообразной поверхности. Из отверстия, которое  было  у  его  ног,  вдруг
выдвинулась серая полированная площадка.
   - Рад, - позвал он негромко. - Скорее сюда!
   Нет. Это была не площадка. Это был большой шкаф или ящик. Зажатый между
четырьмя параллельными струнами, он медленно проплывал  мимо  Тополя.  Что
его выталкивало? Куда он двигался? Что в нем?
   Подлетел Радин.  Стал  рядом.  Они  молча  смотрели  на  ящик.  Он  был
прямоугольный, без отверстий и щелей,  с  полированными  поверхностями  из
серо-голубого металла.
   Тополь почувствовал, что какая-то сила упрямо  увлекает  его  вслед  за
ящиком. Это началось так неожиданно, что он  не  успел  ни  ухватиться  за
решетчатый шар,  ни  хотя  бы  за  скафандр  Радина,  а  начал  беспомощно
цепляться за струны. Поверхность перчаток скользила. Он неумолимо двигался
вслед за ящиком.
   - Рад! - испуганно  воскликнул  он  и  вдруг  догадался:  -  Появляется
тяжесть! Шар пришел во вращение!
   Съезжая по струнам, оба они догнали ящик, уперлись ногами в его  нижнюю
грань и, стоя на ней, как на площадке лифта, стали спускаться, вглядываясь
в    приближающуюся    поверхность    сферы.    Повсеместно    она    была
матово-серебряная, а  в  том  квадрате,  по  углам  которого  оканчивались
струны, - серебряно-черная, звездное небо космоса врывалось в  шар  сквозь
этот квадрат!
   - Подведем итог, Вил!
   - Подведем.
   Они стояли рядом с ящиком (блоком, как они называли его). Вращением  он
был плотно прижат к поверхности сферы.  Здесь  был  "низ".  Далеко  вверху
высился кувшин конуса: воронка, решетчатый шар, дугообразные трубы, словно
две ручки.
   - Пойдем по этапам. В конусе никого  нет.  Нет  и  в  решетчатом  шаре.
Слишком все тонкостенное. И шар, и платформа, которая его  перегораживает.
Она намагничена полосами. Блоки парят над ней  на  высоте  около  двадцати
сантиметров.  Шар  с  вершиной  конуса  не  соединен.  Платформа  тоже  не
скреплена с шаром. Все фиксируется магнитными полями. Видимо, и трубы  ими
же вдвигаются в  конус.  Между  конусом  и  решетчатым  шаром  -  блок  со
спиралями: аппарат для наплавки кромок. Рядом второй - в  запасе.  Никаких
камер,  отсеков,  кабин  нигде  нет.  И  тогда  вывод:  мы   на   какой-то
автоматической станции, Вил. Непосредственно нам здесь  знакомиться  не  с
кем. И все это гораздо более грустно, чем кажется.
   - Но позволь! Почему - грустно? - воскликнул Тополь.  -  Что  тебя  так
расстроило? Важно, что  это  сооруженье  искусственное,  что  создано  оно
технически очень  высокой  цивилизацией.  Важно,  что  представители  этой
цивилизации в состоянии помочь нам - у них есть ракетные корабли. Ну а как
они выглядят, судить просто рано! Может оказаться, что  вся  эта  сфера  -
живой организм!
   - Что-о? - Радин так оторопел от слов Тополя, что застыл раскрыв рот. -
Хороший же будет у нас с ней контакт!
   - Или так: каждый блок  -  целый  город.  Все  зависит  от  направления
эволюции. Мыслящие существа не обязательно должны вести  свою  родословную
от лесных обезьян, как это у нас на Земле. Ну, и могут  быть  очень  малых
размеров.
   - И что ж из этого следует?
   Радин уже оправился от изумления и говорил, иронически улыбаясь.
   - То, что каждый блок - автономная обитаемая система.
   - И в каждом - профессор величиной с кошку? Картина:  он  прилетает  на
Землю и встречается с тигром!
   - Если их в блоках по нескольку, рост еще меньше.
   - Значит, на Земле первой будет не встреча с тигром, а с микроскопом.
   В волнении Радин решительно сделал  несколько  шагов  в  направлении  к
блоку, но вдруг взмахнул руками и возвратился к Тополю.
   - Но как это проверить? - воскликнул он.
   - Да, как проверить? -  повторил  Тополь.  -  Ведь  и  мы  бы  не  были
благодарны великану, который распорол бы "Сигнал" и сказал: "Здравствуйте!
Очень рад познакомиться!".
   Радин молча утвердительно кивал головой.


   Вода! Где-то в космосе ленивыми айсбергами плыли ледяные астероиды.
   На Марсе вода оседала инеем.
   На Венере бурлила, перемешиваемая паром.
   На Нептуне голубела глыбами. Лед был бы там самым надежным строительным
материалом - вроде земного гранита или бетона.
   А на самой лучшей из планет, на той, где была Чайкен, текли целые  реки
воды. Она колыхалась в морях, хрустальными струями  вырывалась  из  горных
ключей.  Просто  стояла  в  стаканах  и  кружках,  свободно  вытекала   из
водопроводных кранов.
   Тополь даже закрутил головой, чтобы  отогнать  видение  льющейся  перед
глазами ледяной прозрачной воды. Напиться б сейчас!..
   Ежедневно из их кислородных баллонов убывало почти по тысяче  девятьсот
граммов кислорода.
   Вода, которая образовывалась в их  организмах,  сразу  же  подвергалась
электролизу. Водород накапливался  бесполезным  балластом.  Около  семисот
граммов кислорода возвращалось в дыхательные аппараты, остальное  накрепко
цементировалось в углекислоте, исключаясь из круговорота. Всего двое суток
прошло с того момента, когда был покинут  "Десант",  а  масса  кислородных
баллонов уже уменьшилась  на  пятидесятую  часть.  Приходилось  думать  об
экономии. Не дышать они не могли. Однако  они  могли  меньше  двигаться  и
меньше пить.
   Но не хранится ли кислород в аппарате для наплавки  кромок?  Химические
элементы одинаковы во всей нашей Вселенной!
   Они долго колебались, прежде чем принять решение.  Тополь  был  против.
Стоит ли делать  так?  Ведь  если  хозяева  блоков  сами  не  нуждаются  в
кислороде для дыхания, в их глазах это будет обычной диверсией.  Радин  не
соглашался.  Аппаратов  два.  Порча  одного  из  них  не  грозит  никакими
катастрофическими  последствиями  кораблю.  Значит,  можно  пытаться.  Все
остальные соображения - второстепенны. Тополь был вынужден согласиться.
   Вдвоем на одном  поясе  они  добрались  к  вершине  конуса  и  еще  раз
исследовали аппарат. Он не имел вентилей, кнопок,  фланцев.  Спирали  были
сжаты в плотные гофрированные трубы.
   План был такой: Радин излучателем рассекает одну  из  спиралей.  Тополь
надевает на обрубок горловину приемника анализатора. Если начнет поступать
газ, он будет исследован. Если нет, придется вскрывать сам блок.
   Осуществить этот план не удалось: излучатель ничего не смог сделать  ни
с материалом спирали, ни блока. Пришлось пустить в ход УПС  -  прибор  для
слесарных работ - и более  четырех  часов  вручную  орудовать  им,  двигая
рычагом.
   Уже Радина сменил Тополь, потом опять за работу  взялся  Радин.  Дышали
они тяжело и до обидного неэкономно расходуя кислород, а  серо-голубоватый
металл не поддавался, место распила затягивалось, заплывало.
   Но все-таки наконец, словно у аппарата иссякло терпение, тонкая трещина
надсекла спираль.
   Тополь  успел  схватить  момент.   Короткая   струйка   синего,   сразу
растаявшего газа, попала в приемник анализатора.
   Трещина  еще  более  расширилась,  но  из  отверстия  ничего  более  не
вырвалось. Видимо, трубку перекрыли где-то внутри.
   Через  четыре  секунды  был  получен  ответ:  в  аппарате   содержалась
металло-газовая смесь. Кислород в ее состав не входил. Впрочем,  и  вообще
ни один из химических элементов опознан не  был.  Эта  смесь  представляла
собой принципиально другое, необычное для анализатора вещество.
   Тополя толкнуло в бок. Изуродованный аппарат сдвинулся,  развернулся  и
повис у торца одной из дугообразных труб, уставившись в него  поврежденной
спиралью.
   - Будем и этот ломать? - с горькой усмешкой спросил Тополь и кивнул  на
второй аппарат, который медленно плыл к освободившемуся  месту  у  вершины
конуса.
   - Нет, Вил, - ответил Радин. - Будем строить шатер, ставить  лотки  для
родфлерии. Месяца через три кислород сбалансируем. А пока - прежний режим:
меньше двигаться, больше спать.
   - Но позволь! - Тополь даже  не  сразу  нашелся,  что  говорить.  -  Ты
собираешься быть здесь больше трех месяцев?
   Радин кивнул утвердительно.
   - Больше трех месяцев? Ну нет, -  продолжал  Тополь.  -  Надо  во  всем
разобраться. Мы же ничего не знаем, - он обвел рукой вокруг, - откуда это,
для чего, где тут хозяева! Неужели на это надо  больше  трех  месяцев?  Ты
просто очень устал! Тебе нужен отдых.
   - Да, конечно, - Радин мелко тряс головой, соглашаясь.  -  Ты  прав.  Я
вдруг как-то очень устал, ты не суди меня строго...


   Началось трудное время. Пожалуй, самое трудное с начала полета.
   Каждый  раз,  когда  наступала  вахта  Радина,  он  обещал   непременно
закончить расчет шатра, и всякий раз  Тополь  заставал  его  в  напряженно
задумчивой позе человека, отрешенного от всего окружающего. Чего он  ждал?
О чем думал все эти полсуток? Скучал по дому? Но ведь с момента их  отлета
прошло только четыре недели! Меньше месяца! В прежних своих полетах он  не
раз отсутствовал и по полгода!  Почему  же  теперь  ему  было  так  трудно
держать себя в руках?


   В конце пятых суток их пребывания внутри металлической сферы,  сменяясь
с дежурства, Радин сообщил, что во время его  вахты,  когда  Тополь  спал,
опять был крылатый корабль. Радин пытался войти в него.  Какое-то  силовое
поле  преградило  путь.  Вместе  с  одним  из  блоков  -   блоки   увозила
автоматическая тележка, выныривая из одной полукольцевой трубы и скрываясь
в другой, - Радин попытался отправить в корабль пластину  звездной  карты,
нацарапав на ней их имена,  название  "Сигнала",  дату  вылета  и  просьбу
оказать помощь. Пластину вышвырнуло из трубы с такой силой, что, скользнув
по одной из струн, она разрезалась пополам. Повторять эту попытку Радин не
стал.
   Наплавочный аппарат увезли, но зато выгрузили другой. И вот  это  было,
по мнению Радина, самое тревожное и самое важное.
   - Крылатый корабль едва ли может быть быстроходным, - закончил он  свой
рассказ. - Из того, что хозяева этого дома  так  быстро  отреагировали  на
историю с аппаратом и в то же время не пожелали вступить с нами в контакт,
следуют два вывода. Первый: что этот контакт им не нужен либо же физически
невозможен. Второй: что они очень близко от нас. Скорее всего  это  Юпитер
или один из его крупных спутников -  Ио,  Европа,  Ганимед,  Каллисто.  Не
дальше.
   - А если то, что аппарат уже заменили, совпадение? -  Тополь  видел  во
сне Чайкен (они вместе куда-то ехали) и теперь чувствовал себя  сильным  и
бодрым. - Наступил срок. Так ведь тоже могло случиться?  Тогда  они  могут
находиться и дальше - на Венере, на Марсе. И, значит, весть о  нас  к  ним
еще не дошла. На это уйдет еще несколько дней.
   - Хорошая весть - изуродованный аппарат!
   - Но как изуродован! С помощью механического устройства!  Наших  ученых
это бы очень заинтересовало.
   - Не знаю, - не глядя на Тополя, ответил Радин.  -  Теперь  уже  ничего
нельзя понять.
   - Можно подумать, что прежде все было ясным, - рассмеялся Тополь.
   Радин не стал спорить.
   - Одно очевидно, - сказал он, - надо солидно обживаться здесь.  И  пока
не будет известно, откуда эти ракеты, мы с места не  сдвинемся.  Если  это
Юпитер, значит, часы пути, но огромные перегрузки. Если Марс  или  Венера,
как ты предполагаешь...
   - Ты бы сказал еще - Земля.
   Радин отрицательно покрутил головой:
   - Нет, не Земля. Теперь я так не думаю.
   - А думал? Ты думал, что все это с Земли? И скрывал от меня?  Чудес  не
бывает, но ты все-таки думал, что эта сфера с Земли? Ты жил этой надеждой?
   - Допускал в ряду прочих равных возможностей, - ответил  Радин.  -  Так
вот, если эти корабли с Марса или Венеры, перегрузки будут  приемлемы,  но
зато предстоят недели и недели  пути.  Повторяю:  мне  очень  не  нравятся
крылья. Такой корабль не может иметь большой скорости.
   - Жаль, что ты не разбудил меня, - сказал Тополь.
   - Я думал, что успею, - ответил Радин. - Да и что изменилось бы?
   Он говорил с такой  усталостью,  что  Тополь  впервые,  пожалуй,  вдруг
подумал с настоящей тревогой: "Но  что  же  будет  с  Чайкен,  если  я  не
вернусь?.."



   6. БРЦ-019

   Из отверстия в головке гранаты аварийной защиты бьет тончайшая струйка.
Мгновенье - и она утолщается.
   Вот она уже как карандаш, потом - как свеча.
   Пока она еще тонкая, словно карандаш, она еще  мягкая,  белая,  липкая.
Если наложить два таких карандаша друг на друга, они тотчас  спаяются.  Их
можно выкладывать стенкой, вить кольцами.
   Но, став толщиной со свечу, струйка делается  твердой,  как  закаленное
стекло, - твердой, серовато-зеленой и пористой, как лучший артикский  туф,
но только в тысячи раз легче и газонепроницаемей.
   Радин строил.
   Он  выбрал  место  между  двумя  самыми  сближенными  блоками.  Он  все
предварительно обдумал и рассчитал. Вместе с Тополем он подтащил  к  этому
месту все баллоны и баки, сложил так, чтобы содержимое любого из них  было
доступно, и припечатал к поверхности сферы, крестообразно  наложив  валики
пеномассы. На верхушке этой горы он  укрепил  прожектор,  включил  и  лишь
тогда первый раз  провел  головкой  гранаты  по  металлу,  укладывая  нить
валика.
   Постоял, любуясь. Как это ни было  странным,  после  неудачной  попытки
проникнуть  в  крылатый  корабль  он  вновь   стал   прежним   Радиным   -
уравновешенным, всегда ясно знающим,  что  надо  делать,  ни  на  йоту  не
отступающим от намеченного.
   Валик стал толще, затвердел. Радин наложил на него второй.
   - Я не нужен тебе сейчас, Рад? - спросил Тополь. -  Если  разрешишь,  я
пойду посмотрю. Может, наткнусь на что-нибудь любопытное.
   Они изменили расписание вахт. В каждых сутках восемь часов  приходилось
теперь на совместную работу.
   Не отрывая восхищенного взора от зеленоватого  пеномассового  квадрата,
Радин согласился:
   - Пойди посмотри...
   Поясом они больше  не  пользовались,  сберегая  низон.  Тополь  включил
прожектор и пошел по вогнутой поверхности сферы, оглядываясь по  сторонам.
В среднем каждые пять-шесть часов один из блоков начинал движение вверх, к
решетчатому шару. Вместо того чтобы подтягиваться по струнам. Тополь хотел
подкараулить такой блок и подняться на нем, как на лифте.
   Серебрился металл под ногами. Мерцали над головой снопы струн. Как  все
удивительно просто: сфера, в центре - решетчатый  шар  и  воронка.  Вместо
растяжек, колонн - тончайшие нити невиданной монолитности.  Но  разве  так
можно сказать - "монолитная нить"? Не делают ли их такими какие-либо поля?
   В то, что внутри блоков обитают живые существа, Тополь больше не верил.
Но гениальная простота  конструкции,  непостижимо  высокое  качество  всех
материалов  не  оставляли  сомнений:  чтобы  создать  такое,   надо   быть
совершенным. А значит, не только всемогущим, но и гуманным. Так, во всяком
случае, всегда считал Тополь.
   Блок, начавший движение,  он  заметил  издалека,  с  расстояния  метров
трехсот. Когда подбежал, верхняя грань его оказалась уже на высоте головы.
   Прыгнул. Но здесь, у поверхности сферы, центробежная  сила  была  очень
значительна. Руки лишь скользнули по верхней  грани  блока.  Тополь  упал.
Тотчас запел дозиметр: радиация!
   Тополь лежал на квадрате прозрачного "окна", и первой мыслью его  было,
что источником радиации служит космос. В этом, в  конце  концов,  не  было
ничего удивительного, но оказалось, что главный ее источник вверху!
   Определитель очаговой радиации показал: основной источник  излучения  -
нижняя  грань  блока.  Ну  конечно  же!  Сквозь  "окно"  в  шар  врываются
космические лучи. Чем дольше грань оказывается подставлена им, тем сильнее
ее радиоактивность. Блок, побывавший у "окна", этим и отличается.
   Тополь вскочил на ноги, ухватился за струны, в несколько рывков  догнал
блок, ухватился за верхнее ребро, подтянулся.  Но  выжаться  окончательно,
так чтобы взобраться на блок, не хватило сил.
   Только уже высоко вверху, когда центробежная  сила  заметно  убавилась,
наконец удалось это сделать. И тогда он уселся на  блок,  тяжело  переводя
дыхание. Он знал, что пройдет еще пятнадцать-двадцать  минут  -  и  станет
совсем легко.
   Как ни странно,  приборы  отмечали  радиоактивность  и  верхней  грани.
Правда, во много раз меньшую.
   "Вызывают ее космические  лучи,  -  думал  Тополь.  -  Как  только  она
достигнет определенного уровня, блок и устремляется к решетчатому  шару...
По такому признаку их потом пропускают в корабль".
   Пока он по радиофону пересказал все  это  Радину,  блок  приблизился  к
конусу. Тополь чувствовал себя превосходно: вместе со скафандром от теперь
весил едва ли больше ста граммов. Подпрыгнув,  он  юркнул  в  отверстие  и
приник к платформе. Ему хотелось установить, касается ли ее  блок,  прежде
чем остановиться и повиснуть над ней.
   Нижняя грань блока медленно  опускалась  на  уровне  его  глаз.  Тополь
пристально всматривался в этот край. Вот уже до платформы полметра,  сорок
пять сантиметров, тридцать, двадцать пять...
   Свет от прожектора на шлеме скользнул  по  боковой  грани  блока  почти
параллельно ей...
   Тополю вдруг показалось, что он сошел с ума.
   - Рад! - крикнул он, отшатнувшись.
   В его голосе был ужас, смятенье.
   - Скорее сюда. Рад!
   Резко вскочив на ноги, он взлетел над  платформой,  ударился  шлемом  о
переплет шара и отлетел  вбок,  туда,  где  кончалась  смыкаясь  с  шаром,
платформа.
   Радин, обхваченный ракетным поясом, оказался возле него  не  более  чем
через три минуты.
   - Нет, - повторил Тополь. - Нет. Этого не может быть.
   Он лежал в углу, образованном платформой и поверхностью шара.
   Радин поднял Тополя, прислонил к ближайшему блоку и уперся своим шлемом
в его шлем. Лица их были в двух десятках сантиметров друг от друга.
   - Что ты увидел. Вил? - спросил Радин.
   Пояс оставался включенным, Радин стоял  широко  расставив  ноги,  очень
устойчиво, твердо.
   - Скажи, - продолжал Радин. - Мне надо знать.
   - Смотри.
   Держась за блок обеими руками. Тополь стал на колени и наклонился  так,
что свет его прожектора скользнул вдоль боковой грани.
   "БРЦ-019, - прочел Радин. - Дата выпуска - 3 сентября 2209 года".
   Эти слова и числа были обведены рамкой. Так выглядит фабричная марка.
   И Радин не сразу понял, что же именно в первый момент изумило его.
   А изумило его то, что это были русские буквы.
   Он погладил грань ладонью - на ощупь она идеально  ровная.  Надпись  не
вычеканена. Она возникает в металле при боковом освещении.
   Тополь тронул его за руку:
   - Ты знал это, Рад?
   - Что, Вил?
   - Что мы уже в будущем? Что уже 2209 год? Ты давно знал это.  И  потому
был уверен, что у Юпитера мы встретим людей.  Потому  согласился  покинуть
"Десант".
   Радин молчал.
   - Да, ты это знал, - продолжал Тополь. - И то, что станция эта с Земли,
тоже знал. Потом, правда, стал сомневаться. Но лишь после того, как мы  не
нашли кислорода.
   - Да, - проговорил Радин.
   - Ты понял все еще в "Сигнале" по сводной ленте. Потому ты и не показал
ее мне. И потому же ни разу не говорил о том,  что  было,  когда  "Сигнал"
находился за пределами гравитационного поля. А об этом надо бы поговорить.
   Радин шумно выдохнул воздух:
   - На ленту ты мог взглянуть, если б хотел. Но специально обращать  твое
внимание?.. Я не считал тогда это разумным.  Может  быть,  просто  пожалел
тебя. Во всяком случае, так было в тот первый момент, когда ты поднялся из
цитаппарата.
   - И потому тебя не удивило, что щит уже создан?
   - Да.
   - Ложь во спасение...
   - Да. Можно сказать и так.
   Было что-то безжизненное в том, как говорил Тополь.
   Он бесстрастно перечислял окончательно установленные  факты.  Сам  себе
давал ответы на те недоуменные вопросы, которые вызывало в  нем  последнее
время поведение Радина. Разъяснения не интересовали его.
   - И потому ты не хотел покидать "Сигнал". Ты очень переживал. В ту пору
ты просто не хотел возвращаться на Землю. Было незачем.
   Радин вновь не отозвался. Но этого и не требовалось Тополю.
   - А мне ты боялся сказать. Или, верней, ты не верил в наше  спасенье  и
не хотел отравлять мне последние дни. А может, считал, что если я буду все
знать, то не выдержу.
   - Трудные вопросы. Вил, - произнес Радин. - Я миллион  раз  задавал  их
себе.
   - Трудные, - повторил Тополь. - Но как их решить?  Ведь  я  не  машина,
Рад! И Чайкен не машина. Мы - люди.
   - Не знаю, Вил.
   - Но ты же решил для себя?
   - Да. Я решил.
   - Как?
   - Как я решил? До возвращения на Землю, Вил, я буду жить, словно ничего
не случилось. Ты понял? Будто сейчас все еще 2017 год и на Земле ждут меня
те, кто всегда встречал из полетов.  Товарищи,  дети,  жена.  Мы  с  тобой
солдаты  армии,  сооружавшей  щит.  А  солдатская  дорога   домой   всегда
начиналась в тот день, когда солдат уходил на  войну.  И  кончалась  тогда
лишь, когда солдат возвращался домой. Наш долг  -  пройти  до  конца  этой
дорогой.
   - А если я не смогу жить, как будто ничего не случилось?
   - Значит,  тебе  будет  труднее,  чем  мне.  Мы  -  солдаты.  Идти  нам
придется...



   7. ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕГОН

   - Пора, Вил... Да не сюда, не сюда... Еще немного. Вот здесь. Стой пока
тут, я сейчас сориентируюсь. Так, этот блок уже радиоактивный.  Еще  такой
же. Еще... Ага. Значит, все они ожидают погрузки. В этом ряду мы и станем.
И не волнуйся... Так, хорошо. Ты меня слышишь? Иди сюда. Хорошо. Здесь  мы
и будем стоять. И ни на шаг. Слышишь, Вил?..


   Они стояли на платформе внутри решетчатого шара. В той стороне ее,  над
которой висели ряды блоков с  радиоактивными  верхней  и  нижней  гранями.
Сфера уже не вращалась. Едва заметная дрожь, гуденье  сотрясали  ее.  Дуги
труб медленно уплывали, вдвигаясь в конус.  Торцы  их  зияли  отверстиями.
Радин  держал  Тополя  под   руку.   Чтобы   быть   похожими   на   блоки,
предназначенные  к  отправке  на   Землю,   они   сделали   радиоактивными
поверхности своих шлемов и подошвы ботинок. И  весь  вопрос  заключался  в
одном: заметят или не заметят этот обман автоматы погрузки?
   Тележка с блоком вдруг вынырнула из  одного  отверстия,  покатилась  по
платформе, резко остановилась, будто споткнувшись. Блок мягко соскользнул,
направляемый по невидимым рельсам магнитных полей,  отлетел  в  сторону  и
застыл под одним из квадратных отверстий шара.
   Продолжая движение, тележка въехала под другой блок.  Он  опустился  на
нее. Тележка унесла его во второе отверстие.
   Когда она показалась вновь и освободилась  от  блока,  Радин  подхватил
Тополя за бока и решительно ступил на нее. Ракетный  пояс  едва  заметными
толчками помогал ему сохранять равновесие.
   "Правилен  ли  этот  шаг?  -  подумал  Радин.  -  Не  слишком   ли   мы
поторопились? Не проще ли было ждать?  Но  сколько  пришлось  бы  ждать  и
сколько еще продержался бы Вил?"
   Тележка, не заметив обмана, въехала в отверстие трубы.
   "Правилен", - решил Радин и выключил пояс.


   Они летели стоя - рядом, плечо к плечу. Именно в таком положении, когда
направление   движения   перпендикулярно   груди,   наименее    губительны
перегрузки. А оба они находились на таком пределе усталости, когда  каждая
мелочь может оказаться решающей.
   Правда, полет с первой же минуты шел в очень ровном режиме. Без  всяких
приборов, по своим ощущениям, Радин сразу определил: постоянное  ускорение
около двадцати метров в секунду - перегрузка всего лишь, примерно,  в  два
раза! Ее они могли переносить сколько угодно времени. Он прикинул  в  уме:
если ничто не изменится, продержаться надо каких-то  девяносто  часов.  Не
полет, а прогулка!
   Но все-таки  момент  приземления  мог  преподнести  сюрпризы.  К  этому
времени нужно было собрать все силы. Уже вскоре после начала полета  Радин
сказал:
   - Надо будет спать, Вил... Спать... Дыши под мой счет: раз,  два,  три,
четыре - вдох... Раз, два, три, четыре, пять, шесть - выдох... Внимательно
слушай меня. Сосредоточься на мысли:  тяжелеют  веки,  тепло  приливает  к
ногам... Раз, два, три, четыре...
   Это был обычный гипнотический сеанс, Широко применявшийся в космических
полетах.  Человек,  погруженный  в  сон,  легче   переносит   радиацию   и
перегрузки. Роль гипнотизера на корабле выполнял автомат. Он вызывал  сон,
он будил. Выработать привычку подчиняться  такому  автомату,  говорившему,
как правило, голосом начальника экспедиции, входило  в  цикл  обязательной
подготовки.
   Из них двоих спать мог  только  один.  Значит,  сон  выпадает  на  долю
Тополя, как более слабого. Радину придется держаться на стимуляторах. Ну и
еще на суровом приказе себе - не спать!
   - Раз, два, три, четыре... Раз, два, три, четыре, пять... Если не будет
особой команды, проснешься сам, как только замедление будет закончено...
   Радин услышал ровное дыхание уснувшего Тополя. "Ну  вот,  -  сказал  он
себе. - Теперь, наконец, все..."
   Рев тормозных двигателей  оборвался  толчком.  Микрофон  внешней  связи
донес мерное лязганье. Все это были приметы того, что они уже в атмосфере,
- в космосе не распространяется звук! И, кроме того,  он  уже  всем  телом
чувствовал самую нормальную земную тяжесть!
   - Вил, - позвал Радин.
   Говорить было трудно. Тяжелый, раскаленный металл заполнял мозг, грозил
изнутри разорвать череп. Даром перелет не прошел. Сил не было даже на  то,
чтобы открыть глаза.
   Но он все-таки еще заставил себя говорить:
   - Есть звук уже, Вил. Значит - воздух! Мы на Земле, Вил!
   Он слышал дыхание Тополя, шорохи.  Тополь,  несомненно,  проснулся.  Но
почему он молчит?
   Тогда он спросил:
   - Волны радиофона не могут выйти за пределы этой коробки? Да скажи мне,
Вил! Ты специалист в этой области.
   Он спрашивал очевидное,  то,  что  хорошо  знал  сам.  Ему  было  важно
услышать голос Тополя. И тот ответил:
   - Нет. Корпус будет экраном...
   "Повернуться к нему, - подумал Радин. - Но ведь сил же нет! Я  не  могу
даже пошевелить пальцем!"
   Лязганье стало громче. Теперь оно сопровождалось шипящими  и  журчащими
звуками, похожими на утробные вздохи и бульканье. Сливали горючее?
   "Блоки выгрузят, ракету - на переплавку, -  подумал  Радин  и  удивился
своему спокойствию. - Что ж. И такое может случиться. Но домой мы пришли".
   Лязганье стало реже. Его сопровождал треск и"  легкое  постукивание  по
корпусу ракеты.
   "Похоже на ревизию корпуса, - подумал Радин. - Но почему же так срочно?
Даже не разгружая ракеты! Неужели это промежуточная станция? Опять  грузят
блоки? Если придется продолжать полет, надо снова готовить Вила!  В  каком
он состоянии?.."
   Вдруг всякий шум оборвался. Ракета дернулась и замерла. Но, может,  она
летела теперь так - без единого рывка и  вибрации?  Времени  терять,  было
нельзя.
   - Вил, - сказал он. - Возможно, нам снова придется продолжать полет.
   Тополь не ответил.
   - Да скажи что-нибудь, Вил!
   Перемещение закончилось. Радин почувствовал, что ракета мягко легла  на
подставку. Судя по направлению силы тяжести, она лежала параллельно земной
поверхности. Нет, пока еще это  не  было  похоже  на  запуск.  По-прежнему
стояла полная тишина.
   И вдруг, словно  крышка  челнока  противоперегрузочной  ванны,  верхняя
половина того отсека, в котором они стояли, беззвучно отделилась сразу  по
всему периметру и пошла вверх!
   Оберегая  глаза  Радина,  мгновенно  сработала  люминесцентная  защита,
окрасив прозрачную оболочку шлема в темно-фиолетовый  цвет.  Радин  поднял
руку и откинул забрала шлемов - сперва тополевского, потом своего.
   Они стояли  в  море  солнечного  света,  приглушенно  льющегося  сквозь
огромную матовую полусферу потолка. Ракета  лежала  в  центре  гигантского
зала,  отделенная  стенами  прозрачного  цилиндра  от   всего   остального
пространства.
   И у этих стен, совсем рядом, на расстоянии всего лишь двух-трех  шагов,
стояли люди. Обычные люди в белых и  голубых  комбинезонах.  Они  смотрели
восторженно и изумленно.
   Так смотрят на чудо.
   Радин вытянул руку.
   - Здравствуйте, -  сказал  он.  -  Мы  -  экипаж  космического  корабля
"Сигнал". Время  старта  -  2017  год.  Мы  выполняли  задание  по  защите
атмосферы Земли.
   Он  говорил  и  слышал  свой  голос,  тысячекратно  усиленный,   громом
раздающийся под сводами этого огромного солнечного зала...


   Они не знали, что известие о них принес на  Землю  первый  же  грузовой
корабль-автомат. Он принес его в кассетах своей кинолетописи.
   То, что они были люди, не вызвало  сомнений.  По  типу  скафандров  был
установлен год отлета, а затем и название  корабля,  имена.  По  характеру
снаряжения, и ритму всего поведения было оценено состояние, в котором  они
находились (как очень далекое от катастрофического).
   И потому, что они возвращались на Землю,  хотя  их  давно  уже  считали
погибшими, и потому  еще,  что  были  они  посланцами  эпохи  героического
прошлого - года столетия Октября, - весть о них всколыхнула планету.
   Не было человека, который не знал бы о них.


   Вторая грузовая ракета прибыла к сфере еще до возвращения первой ракеты
на Землю. Она действовала по строгой программе  -  выгрузить  и  погрузить
блоки, заменить автомат для наплавки кромок на более совершенный.
   Но уже третью ракету  (она  была  тоже  в  пути!)  догнал  радиоприказ:
разблокировать все системы контроля на входах и выходах, не покидать сферы
до тех пор, пока на корабль не проследуют два блока типа АБВГ.  На  языке,
понятном командному устройству ракеты, это значило:  пока  на  корабль  не
проследуют два блока с произвольными  габаритами  и  самопрограммирующимся
поведением.
   И, конечно же, дублируя третью грузовую  ракету,  ближайший  к  Юпитеру
звездолет экстра-класса "ГОЭЛРО-2" получил приказ изменить свой маршрут.
   Он опоздал. Третья грузовая  ракета  опередила  его  на  шестнадцать  с
половиной часов.
   Задерживать ее, чтобы в пути перевести космонавтов на  другой  корабль,
было признано нецелесообразным. Подсчет показал, что при этом здоровью  их
(два замедления вместо одного) может быть  причинен  относительно  больший
ущерб, чем если путешествие в грузовой ракете продлится до самой Земли.
   ...И не было на Земле человека, который бы не думал о них.
   Они были эталоном для решения сотен и  сотен  важнейших  вопросов:  как
изменяется  человек?  Не  утрачивает  ли   он   чего-либо,   делаясь   все
могущественней технически? Все более  подчиняя  себе  природу?  Все  более
постигая себя самого?..
   Они были судьями,  которые  имели  право  сурово  спросить:  хорошо  ли
распорядились вы, люди двадцать третьего  века,  всеми  теми  богатствами,
которые мы вам дали в наследство? Лесами и  реками,  городами  и  пашнями,
наукой и песнями?
   И хотя было их двое, судили бы они от имени миллионов и миллионов  тех,
кто, беззаветно уповая на будущее, отдал свою жизнь в борьбе за свободу.



   8. "ТЫ Ж КОСМОНАВТ, ВИЛ!.."

   На заседании Мирового Совета докладчиком выступал Радин.
   Трехсоттысячное людское море заполняло амфитеатр зала. В центре зала  -
кольцом - стол президиума. В центре кольца - возвышение. На  нем  Радин  и
Тополь. Тополь сидит. Радин стоит. Все, что они говорят и делают, слышно и
видно в каждом доме Земли.
   Тополь молчит, плотно сжав губы.
   Сутки прошли с момента их возвращения. Он не  сказал  за  это  время  и
десяти фраз.  Он  был  угрюмо  послушен.  Так  ведут  себя  автоматы.  Ему
предлагали идти, он шел. Подавали еду, он ел. Механически, не замечая, что
ему подали.
   Его осматривали врачи. Он отвечал: "Да... Нет... Очень... Не очень..."
   К нему обращались специалисты-психологи. Он говорил с ними  неохотно  и
так односложно, как и с другими, не скрывая желания, чтобы его оставили  в
покое.
   Что говорят о нем? Смотрят или не  смотрят  на  него  сейчас  миллиарды
людей? Что будет с ним дальше? Все это не интересовало его. Он  откровенно
хотел одного - пусть ему не мешают!  Пусть  не  мешают  думать  о  Чайкен.
Другим он сейчас быть не мог.
   Губы его еще хранили теплоту ее губ. Он помнил  запах  ее  волос,  цвет
глаз... Они расстались всего месяц назад!
   "Надо спросить о ней, - думал он, мучительно сведя кожу на лбу.  -  Как
ей было одной? Пусть бы потом  она  жила  долго-долго  и  была  счастлива.
Только бы так!"
   Он знал - виноватых нет. Выйти из этого  круга  может  только  он  сам.
Излечит время. Оно избавит от боли, от муки души. Но оно  унесет  и  самые
дорогие и радостные воспоминания. И он  хотел  и  не  хотел,  чтобы  время
вылечило его...
   Радин докладывал:
   - ...Распыление астероида  такой  значительной  массы  позволяло  разом
закончить работы по созданию пылезащитного  облака.  В  этом  решении  был
риск. Риск оправданный. Подсчеты разрешали его.
   ...Стенка астероида Янус обрушилась. "Сигнал" ворвался внутрь кратера и
был прижат к поверхности канала таким образом, что  главные  двигатели  не
могли быть включены  без  опасности  разрушения  кормовой  части  корабля.
"Сигнал" совершал теперь путь вместе с астероидом, успешно  выведенным  на
расчетную орбиту.
   ...Из этого положения было несколько выходов. Простых и более  сложных.
Самый простой - использовать энергию буксировочно-распылительных устройств
и прекратить направленное движение астероида Янус. Но это значило навсегда
отказаться от его использования для создания щита. Мы не могли согласиться
на такой выход.  Видом  Сергеевичем  Тополем  было  предложено  импульсное
переключение  двигателей  "Сигнала"  по  специальной  программе.  По   его
расчетам это немедленно выводило корабль в состояние невесомости. Было  ли
это состоянием невесомости лишь относительно  астероида?  Явилось  ли  это
прорывом  за  пределы  мирового  гравитационного  поля?   В   чрезвычайных
экспедиционных условиях не было возможности ответить на этот вопрос. Но  и
достижение состояния невесомости относительно одного только астероида Янус
уже решало проблему высвобождения корабля. А к этому мы и стремились.
   ...Какое-то  время  "Сигнал"  двигался   с   околосветовой   скоростью.
Субъективно такое движение вызвало в сознании Вила Сергеевича Тополя очень
сложные  и  необычные  ощущения.  Детальное   изучение   их,   несомненно,
представит большой  интерес  для  космической  психологии.  И  именно  это
перемещение вызвало тот эффект замедления времени, в  результате  которого
мы оказались здесь, в этом зале, среди вас, люди двадцать  третьего  века,
покинув  свое  время  всего  лишь  тридцать  семь  суток,  шесть  часов  и
пятнадцать секунд назад...
   Радин закончил. Председатель Мирового Совета подошел к  нему.  Дружески
протянул руку Тополю. Тот послушно поднялся.  Встали  и  все,  заполнявшие
гигантскую раковину амфитеатра.
   Председатель Совета обнял за плечи их обоих.
   -  Великий  щит,  -   издалека-издалека   донесся   до   Тополя   голос
председателя, - созданный вами, замечательными сынами Земли, сослужил, как
определенно  известно  теперь,  гораздо  более  важную  службу,  чем   это
предполагалось  в  то  время,  когда  ваш  корабль  уходил  в  рейс.   Щит
создавался, чтобы заслонить атмосферу Земли от потока антиматерии. Ему  не
пришлось выполнять эту задачу...
   "Не пришлось? - подумал Тополь, отшатнувшись от председателя. - Значит,
все было напрасно? И теперь нас будут утешать высокими словами о  значении
полета? "Вы ж солдаты! Для солдата любой пост  равно  почетен!  Солдат  на
любом посту выполняет свои долг!.." И будет новый обман во спасение?  А  я
не хочу! Я не желаю никаких новых обманов! Я слишком многое  отдал,  чтобы
меня можно было утешить обманами!.."
   Он больше не слышал голоса председателя Совета.
   И ему вдруг как бы кто-то сказал: еще  минута,  другая  -  и  он  прямо
здесь,  на  глазах  у  всего  человечества,  прильнувшего  к  телеэкранам,
обхватит голову руками и зарыдает, забьется в истерике.
   "Я такая счастливая. Вил!" - он вдруг услышал голос Чайкен.  Голос  был
оглушающе громок. Громок и резок. Ослепляющим  лучом  он  впился  в  мозг.
Заслоняясь, Тополь поднял руки. И увидел, что председатель Мирового Совета
перестал говорить и понимающе смотрит на него.
   "Стыдись, - сказал Тополь самому себе. - Ты ж космонавт, Вил!"
   Прямой, высоко  подняв  голову,  ровно  и  четко  ступая,  он  сошел  с
возвышения.
   Была полная тишина. (Или, может, это ему только казалось?)
   Он пересек зал. Автоматические двери раздвинулись перед ним. Он  шагнул
через порог, по-прежнему держа  себя  в  руках  строгим  приказом:  "Ты  ж
космонавт, Вил!". С огромным усилием (зрительно представилось ему, что  он
держит самого себя, сжимая в двух больших тяжелых  ладонях)  он  подождал,
пока двери сдвинутся за  его  спиной  (это  длилось  бесконечно-бесконечно
долго).
   "Можно", - сказал он себе, разжимая ладони.
   И наступила ночь.



   9. ЗОВ КОСМОСА

   Очнулся он оттого, что  щеку  его  что-то  грело  ласковыми  трепетными
прикосновениями.
   Он открыл глаза.
   Он лежал в гамаке под раскидистым деревом.  Луч  солнца  то  прорывался
сквозь листву, то падал ему на лицо, то заслонялся, и тогда  кожу  гладили
порывы легкого ветра.
   Он покосился по сторонам. Слева был  ослепительный  и  прозрачный  куб.
"Дом", - подумал Тополь. Справа - зелень луга с островками кустов и берез.
Извилистая тропинка рассекала луг, сбегая  вниз,  туда,  где  поблескивали
петли неширокой спокойной  реки.  За  рекой  начинался  лес  -  холмистый,
темно-зеленый, с лужайками.
   "Родная Русь, - подумал Тополь. - Родная и такая знакомая. Эх, если  бы
не этот стеклянный куб за спиной..."
   Он еще раз взглянул на дерево и увидел Радина. Радин сидел на скамеечке
возле гамака. На нем была белая рубашка с  короткими  рукавами  и  широким
отложным воротником. Белые брюки.  Все  очень  обычное,  если  бы  оно  не
отливало  снежно-радужным  оттенком,  словно   было   сшито   из   гибкого
перламутра!
   Нет, нет. Это не милая и знакомая Русь. Это двадцать третий век.
   - Здравствуй, Вил, - сказал Радин.
   - Здравствуй, - ответил Тополь.
   Радин улыбнулся.
   "Почему он улыбается? - подумал Тополь. - Как он может так  улыбаться?"
- и понял, что и сам он тоже испытывает  потребность  потянуться,  встать,
широко улыбнуться. Но вместо того губы его тронула лишь горькая усмешка.
   - Я совершенно здоров, Рад. Даже слишком здоров. А ты?
   - Ну, я, - рассмеялся Радин. - Разве обо мне идет речь? Правда, я  тоже
свое отлежал, хотя и не сорок пять дней,  как  ты.  Не  удивляйся,  теперь
такой метод лечить. Спящий выздоравливает гораздо быстрей. Теперь даже при
насморке прежде всего погружают в сон. И уж тут никаких  осложнений.  Одна
эта мера увеличила продолжительность жизни на тридцать восемь процентов!
   - У тебя был насморк?
   - Оба мы с тобой оказались изрядно потрепаны, Вил.  И  обоих  нас  было
очень непросто лечить. Ведь ни ты, ни я не захотели бы забвения.
   - А сейчас лечат и так? Что-то помнить, что-то забыть...
   - Лечат. Преступников - принудительно, остальных -  с  учетом  разумных
желаний.
   - Ты помнишь, Рад, - Тополь приподнялся на локоть, и оглядел  себя:  он
был одет в такую же снежно-радужную одежду, что и  Радин.  -  Ты  помнишь,
перед полетом говорили: "Не тратьте сил. Потомки справятся успешнее  нас".
Эти люди оказались правы? Нет, нет, ты только не оправдывайся. Лично ты ни
в чем не виноват. Ты же не знал. Ты мне скажи только: да или нет?  Я  хочу
разом покончить со всеми этими вопросами. И не волнуйся - я уже совершенно
здоров, больше не будет истерик.
   Радин встал со скамеечки.  Она  была  деревянная,  на  двух  столбиках,
вкопанных в землю.
   "Смотри ж ты, какой он разный - двадцать третий век!" - подумал Тополь.
   Радин присел на край гамака.
   - Что ты! Конечно,  понадобился!  Едва  только  он  образовался,  поток
расступился,  обходя  его.  Но  больше  того!  Щит  вдруг  стал  выполнять
совершенно другую  задачу...  Лежи  спокойно.  А  можешь  и  встать.  Тебе
разрешили. Ты здоров. Иначе бы ты еще  спал...  Когда  лет  через  сто  на
окраину Солнечной системы выслали автоматическую станцию -  на  нее  мы  и
попали возле Юпитера, - обнаружилось, что  на  окраинах  щита  аннигиляция
частиц основного потока и пылинок  щита  все-таки  происходит,  но  только
частицы перестали  подчиняться  статистическому  распределению.  Пульсации
потока начали носить ритмический характер.  Передавался  обычный  цифровой
ряд:  один  импульс,  пауза;  потом  два  импульса,  разделенные  меньшими
паузами, потом снова большая пауза; затем три импульса, четыре... И так до
ста двадцати восьми! Потом все повторяется. И тогда поняли: этот  поток  с
самого начала не  являлся  угрозой.  Он  был  началом  первого  в  истории
человечества контакта с космическими братьями по разуму.
   Тополь оттолкнул Радина и, легко  перекинув  тело  через  край  гамака,
встал.
   - Получалось, что первые античастицы играли роль разведчиков. Если  они
встречали на своем пути скопления газа или пыли,  начиналась  аннигиляция,
возникали кванты света. Со скоростью триста тысяч километров в секунду, то
есть гораздо быстрее античастиц, они возвращались к каким-то промежуточным
станциям, сообщая, свободен или не свободен  путь,  -  то  есть  выполняли
обязанности сигналов обратной связи. А потом шли уже импульсы.
   Тополь перебил Радина:
   - Значит, если бы облако не было создано или было бы  создано  позднее,
не только часть земной атмосферы,  но  и  какие-то  импульсы,  информация,
взаимно уничтожились бы?
   - Возможно. И, возможно, - ты только не загордись, - мы с тобой оказали
услугу не только людям, но и жителям каких-то других планет:  и  тем,  кто
этот сигнал посылал, и тем, кому он предназначался.
   Тополь смотрел на Радина так ошеломленно, что тот расхохотался.
   - Но кому же это сообщение передавалось? - спросил Тополь.
   - Неясно пока. Наша Солнечная система в довольно пустом углу Галактики.
Может, поэтому через него и направили сноп связи. Многие считают,  правда,
что сообщение адресовано просто в пространство  -  тем,  кто  примет  его.
Возможно, таких потоков информации бесчисленно много  в  нашей  Галактике.
Это как бы сигнал: "Всем! Всем! Братья по разуму, отзовитесь!"
   - И мы отозвались, соорудив на пути его щит площадью в  сто  шестьдесят
тысяч триллионов квадратных километров!
   - Да. Это же космос. В нем все грандиозно.
   - Но ведь если бы мы к этому времени не имели "Сигнала", если бы в 1917
году не было революции, если бы Циолковский так и умер безвестным учителем
захолустной Калуги и щит не был бы создан...
   Радин, соглашаясь, кивал:
   - Тогда, если этот сигнал был направлен только и прямо к нам, за слабым
потоком античастиц, возможно, больше бы ничего не последовало.
   - Расчет на вполне определенный ответ?
   -  Расчет  на  естественную  реакцию  разумных  существ:  прежде  всего
заслониться. Это ж так просто! По такому ответу легко узнать, есть  ли  на
планете технически развитая цивилизация, и если  есть,  то  на  каком  она
уровне развития.
   - Ну, а если нет?
   - Подождать несколько веков и повторить вызов. И так - пока  не  придет
ответ.
   - Причем античастицы  только  для  первого  этапа  контактов,  а  потом
достаточно и обычных фотонов. То же самое, что лазерный луч!
   - Может, и так. Полагают, что передатчиком служит одна из  неправильных
переменных звезд на границе Галактики. Но как формируется поток,  в  каком
поле он движется, как им  управляют,  -  пока  еще  неизвестно.  Нет  даже
сколько-нибудь  правдоподобных  гипотез.  Видимо,  здесь  какой-то  прорыв
сквозь пространство и время. Все это ждет еще своих открывателей.
   Они отошли от гамака  и  по  тропинке  стали  спускаться  к  реке.  Луг
кончился, как отрезанный. Под обрывом петляла в камышах  тихая  речка.  На
мелководье, среди  стрельчатых  бело-розоватых  лилий,  нацелясь  носом  в
зеленоватую воду, стояла цапля. Напротив нее, на другом  берегу,  раскинув
веер бамбуковых  удилищ,  дремал  плешивый  бородатый  старик  в  овчинном
жилете, надетом на голое тело, и в закатанных до колен  измазанных  глиной
черных штанах. Соломенная широкополая шляпа лежала на траве возле него.
   "Двадцать третий век?" - почти с ужасом спросил самого  себя  Тополь  и
повернулся к Радину.
   - А может, это все специально для  нас?  Глухомань,  эти  луга,  лилии,
цапля, старик рыболов... Это - чтобы нам было легче перейти к их  времени?
Но ведь человеку уже тысячелетия свойственно умение переключаться. В лесу,
на поле он один, под крышей дома - другой, в лаборатории, театральном зале
- третий. Ну что за наивность!
   Радин отрицательно крутил головой:
   - Не торопись делать выводы. Будущее  гораздо  сложней,  грандиозней  и
неизмеримо контрастней, чем  все  мы  его  себе  представляли.  И  гораздо
гуманней, Вил, потому что каждый  может,  в  дополнение  ко  всем  чудесам
науки, техники, быта, найти еще в этом  прекрасно  устроенном  мире  свой,
единственный.
   "Значит, это двадцать третий век, - подумал Тополь. - Чудес не бывает".
   - И что ж ты нашел? Внуков твоих внуков?
   - Да! И какой превосходный народ! Умный, веселый, красивый! И знаешь, в
чертах лица у всех из них есть сходство со мной! Мы с тобой там уже роднее
родных!
   - Но послушай, Рад. Из ста пятидесяти миллиардов звезд нашей  Галактики
переменных  звезд  около  миллиарда.  Столько  же,  примерно,  и  звезд  с
планетами, на которых возможна разумная жизнь! И мы давно уже  превосходно
наблюдаем с  земли  все  эти  переменные  звезды,  отмечаем  колебания  их
яркости. Но что если каждая из переменных звезд - передатчик и  только  мы
пока еще не понимаем их  код?  Причем  неправильные  переменные  звезды  -
передатчики, а цефеиды [переменные звезды,  яркость  которых  периодически
меняется в одних и тех же пределах; в этом их отличие  от  так  называемых
неправильных переменных звезд] - искусственные маяки Вселенной.
   - Маяками Вселенной цефеиды - так называли и в наше время.
   - Да, но только имея в виду, что они будут природными  ориентирами  для
космонавтов! А возможно, это маяки, искусственно создаваемые.
   - Добавить водорода - света больше, добавить бора - света меньше...
   - В древности, чтобы указать  направление,  человек  мог  разжечь  лишь
костер. Тот, кто сделал это впервые, совершил открытие. Выйдя же в космос,
человек использует для этого звезды, не  имеющие  планет.  То,  что  Земля
лишена такого передатчика, объясняется лишь молодостью нашей цивилизации!
   - Вот теперь я вижу прежнего Вила, - удовлетворенно вздохнул Радин.
   - Но с выводами не следует торопиться. Одно бесспорно: установкой  щита
начата эпоха включения человечества в систему межзвездной связи.
   Они  помолчали.  Тополь  посмотрел  вверх,  представил   себе   темный,
бескрайне огромный космос и светлый луч,  прорезывающий  его.  Сердце  его
сжала боль: ну почему нельзя так же просто, как они пришли в этот двадцать
третий век, вернуться в прошлое! Только бы на минуту,  чтобы  сказать:  "Я
жив, Чайкен! Я помню, я люблю тебя! Я  до  конца  дней  моих  буду  любить
тебя!"
   Тополь одной рукой обнял Радина, прижался к его плечу.
   - Значит, опять в космос? - спросил он.
   - Надо найти "Сигнал", - ответил тот и едва заметно напрягся.
   И Тополь догадался, что именно такого вопроса ждал от него в эту минуту
Радин. И почувствовал, что прежнее их понимание друг друга с полуслова, по
намеку, жесту восстановилось. И почувствовал также,  насколько  дорог  ему
этот немолодой уже человек. Ему ведь тоже  трудно  сейчас.  Но  только  он
держится. Это его закон - держаться лучше  других.  Иначе  он  не  был  бы
начальником в космических экспедициях...
   - Надо найти "Сигнал", - повторил Радин, - но прежде, конечно, пожить в
этом новом для нас с  тобой  мире,  узнать  его,  по-настоящему  понять  и
полюбить, если хочешь, стать привычными и обычными в нем. Мы ведь не гости
здесь, Вил! Это наш дом. Нам надо как следует в нем освоиться.
   - И что же передается этим потоком?  -  спросил  Тополь,  словно  и  не
слышал слов Радина. - Или пока это тоже загадка?
   - В нем несколько слоев информации. Первый - самый обычный цифровой ряд
от единицы до ста двадцати восьми. Видимо, сто  двадцать  восемь  -  число
химических элементов в природе. На эти импульсы наложены  другие  -  более
высокой частоты. Но и те, в свою  очередь,  модулированы.  Уже  прослежено
девять слоев! Чем выше цивилизация,  тем  большее  число  слоев  ей  будет
доступно.
   - И на какой ступени этой лестницы мы?
   - Расшифровка лишь начинается. Сейчас еще трудно сказать.
   - Но что-то уже ведь прочли?
   - Куда-то  на  край  Галактики  идет  сообщение  о  физических  законах
пограничной с нами Вселенной. Это, знаешь, очень удивительный мир.  В  нем
существует только прямолинейное движение.
   При перемещении в разных направлениях время там то стоит  на  нуле,  то
равномерно движется. Но окончательно судить еще рано. Многие считают,  что
расшифровка ошибочна. Уж больно все это невероятно.
   - Так это же тот мир, в котором мы были с тобой! - воскликнул Тополь  и
умолк: поднимаясь  от  реки,  навстречу  им  шла  женщина  в  бело-красном
праздничном платье.
   Сердце Тополя вновь сжалось самой  настоящей  физической  болью:  вдруг
все-таки никакого прорыва сквозь время не было - и это Чайкен?
   - Что? Что ты сказал, Вил? - спрашивал Радин.
   Тополь не слышал его. Он оглянулся: позади,  за  деревом,  ослепительно
сверкал зеркальными стенами куб дома.  Над  крышей  его  возвышалась  чаша
параболической антенны. Ни таких домов, ни таких антенн не было  два  века
назад.
   Женщина подошла ближе. Белокурая,  высокая,  она  ничем  не  напоминала
Чайкен.
   "Чудес не бывает", - снова подумал Тополь и сказал:
   - Ну что же? Здесь мы не гости и это наш дом?
   По тону было ясно: он спрашивал самого себя.
   - Да, - отозвался Радин. - Мы здесь не гости.
   Он проговорил это, тоже глядя на подходившую женщину,  и  таким  тоном,
каким отвечают себе. И вдруг спохватился:
   - Но подожди, Вил! О каком мире ты только что говорил?..

Популярность: 8, Last-modified: Sun, 18 Nov 2001 14:50:25 GmT