-----------------------------------------------------------------------
     Потупа А.С. Нечто невообразимое: Фантаст. повести, рассказы
     Составил Н.Орехов; Художник В.Пощастьев. - Мн.: Эридан, 1992.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 4 сентября 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------

     Эту  книгу  -  наиболее полное собрание повестей и рассказов Александра
Потупа  -  можно  воспринимать  как  особый  мир-кристалл  с фантастической,
детективной,  историко-философской, поэтической и футурологической огранкой.
В  этом  мире  свои  законы  сочетания  простых  человеческих чувств и самых
сложных идей - как правило, при весьма необычных обстоятельствах.


                                      "С чего это глаза у вас, как блюдца...
                                      глаза, как блюдца?"
                                      На мой вопрос ответил мне прохожий:
                                      "То, что я вижу, не объявишь ложью.
                                      Одни сдаются, а другие бьются..."

                                                          Роберт Пенн Уоррен




     Президент  энергично  потер  переносицу - движение, означающее бросок в
глубокие  и,  скорее всего, государственного масштаба размышления, движение,
зафиксированное  тысячами  камер, известное всему цивилизованному миру. Но в
глазах  его  застыла  ни  для  каких  камер не предназначенная тоска, и Стив
Шедоу,  помощник  по  вопросам  внутренней  политики,  известный  более  под
кличкой  Тень  Президента,  понял,  что  поток  этой тоски вот-вот хлынет из
круглых  и  несчастных  глаз  мудрого  Бобби,  хлынет  и  затопит кабинет, а
пожалуй, и всю столицу.
     "Какому  идиоту  стукнуло в голову назвать его Веселым Старцем, - думал
Стив.  -  Сейчас  этот весельчак начнет ныть и стонать, и его нытье на целую
неделю  испортит  мне  настроение.  Должно быть, я совершил ошибку, подсунув
ему это дело перед самыми каникулами. Старец измотался..."
     - Я  измотался,  Стив,  -  сказал  Президент,  и тоска долгого рабочего
года,  всего  президентского срока, и, пожалуй, целой семидесятилетней жизни
хлынула  через  стол.  -  Я измотался до предела. Ты хорошо обо мне думаешь,
Стив,  но  я  не  хочу  никого  видеть.  Не хочу никаких срочных дел. Я ценю
нашего  эвропророка, но не собираюсь его выслушивать. Мне не нужны новости -
ни  хорошие,  ни плохие, потому что я не хочу принимать решений. Мне надоели
решения... Он может подождать несколько недель. В конце концов...
     Стив  Шедоу  пожал  плечами - известный всей президентской команде знак
упорства.  Потом  медленно  достал сигарету и закурил, невозмутимо сглатывая
поток  язвительных  и  в общем-то справедливых жалоб. "Он делает мне выговор
как  всякий  нормальный  босс  своему  бездельнику-адъютанту,  не  сумевшему
отшить  лишнего  посетителя,  - думал Стив. - И он прав. И все-таки он даром
тратит слова. Ему придется принять этого яйцеголового..."
     - Не  злись,  Боб,  -  сказал  он  вслух,  чувствуя,  что  первая волна
президентской  тоски  схлынула и должна навсегда рассеяться в прохладе этого
кабинета  и  в тающих от адской жары контурах столицы за толстыми стенами. -
Не  злись,  Боб,  -  как  можно спокойней повторил он. - Мне очень жаль, но,
боюсь, нам придется уделить нашему общему другу несколько минут.
     - Но  к  чему  такая спешка? - уже отступая, хоть и не осознавая этого,
спросил  Президент. - Если Файтер собирается сообщить о том, что через год я
проиграю  выборы,  он  влезет  в  не  слишком  подходящий  момент. Я не могу
срывать  эти считанные дни отдыха, не хочу глотать перед каникулами еще одну
дозу отрицательных эмоций. Ты меня понимаешь, Стив?
     - Вполне,   -   с  неподдельной  искренностью  ответил  Шедоу,  ибо  он
действительно  понимал необходимость отдыха и для Президента и для его Тени.
-  Но,  по-моему,  Файтер  имеет в виду что-то другое. Я думаю, его эвроматы
выдали нечто чрезвычайное, иначе он не стал бы соваться сюда в такую жару.
     - Чрезвычайное?  -  удивился Президент. - Но я не просил его составлять
прогноз  на следующие выборы. Пока не просил! Слушай, Стив, мы действительно
многим  обязаны этому Файтеру - его предыдущий прогноз помог мне сесть в это
кресло.  Уверенность,  которую внушили нам его электронные оракулы, сберегла
каждому  по несколько лет жизни, сберегла кучу миллионов... Но я расплатился
с  ним  сполна - вместо жалкой лаборатории он имеет великолепный Эвроцентр и
может  творить  все,  что  ему  вздумается.  Но  ему  мало  этого,  он хочет
распоряжаться моим временем...
     Шедоу опять пожал плечами.
     - Не  в этом дело, Боб. По-моему, речь идет не о выборах. Файтер ничего
не  желает  мне  объяснять  -  вот в чем фокус. Но кроме прогноза на выборы,
есть   еще   кое-что   серьезное.   Например,  программа  Эвро-11...  И  мне
показалось...
     - А  почему  я  должен  копаться  в  этой ерунде? - Президент понемногу
разогревался,  и  Шедоу  понял,  что  аудиенция  состоится.  - Разве Джи-Пай
недоволен жизнью в моей команде и не может разобраться в проблемах Файтера?
     "Это  верно,  -  думал  Шедоу,  -  я и сам не понимаю, почему Файтер не
пошел  через  помощника  по  науке.  Джон  Питер Лонски разобрался бы в деле
лучше  нас с Бобом, и нам все равно придется прибегать к его консультации. И
Файтер  может  заработать пожизненного врага. Джи-Пай никогда не простит ему
попытки  идти  в  обход... Разгадка проста - Файтеру нужно попасть на личный
прием,  и  он  правильно  рассчитал  - сейчас это можно сделать только через
меня..."
     - Я  не  думаю, Боб, - сказал он вслух, - не думаю, что Файтер заставит
нас  вникать в тонкости своих программ, хотя ты знаешь, что Эвро-11 отнесена
к разработкам стратегического значения. А вдруг утечка информации?
     - Но  это,  черт  побери, по ведомству Сэма, - взвинтился Мудрый Бобби,
более  всего  смахивающий  сейчас  на  затюканного  шефа  мелкой и постоянно
прогорающей  фирмы.  -  Объясни  мне,  Стив,  почему  ваш  президент  должен
работать за всю свою администрацию, а?
     "Если  он  заговорит  еще  и  в третьем лице множественного числа, если
скажет   "...нам,  президентам,  некогда  разбираться  в  мелочах...",  дела
Файтера  плохи,  ему  ни  за  что  не добиться положительной реакции на свои
предложения,  - мелькнуло у Шедоу. - А вправду, что он там хочет предложить?
Или попросить?.."
     - Ладно,  Стив,  я  его  приму,  - с вполне восстановившейся твердостью
сказал  Президент.  -  Ровно  полчаса,  потом меня вызовут по международному
каналу.  Закажи разговор с Салли, кстати, я узнаю, как она там развлекается.
И  предупреди Джи-Пая и Сэма, чтобы были на месте, - они могут понадобиться.
Ну  и, конечно, ознакомительное досье и кофе - немедленно. Через сорок минут
можешь вести сюда этого Файтера.
     "Потрясающе!  - думал Шедоу. - В какую-то минуту он снова стал истинным
Мудрым  Бобби.  Он  справедливо занимает свое кресло. Первый актер отечества
должен находиться именно здесь..."
     - И  еще!  -  с  улыбкой выкрикнул Президент в спину уходящему Стиву. -
Вызови  врачей,  потому  что  я  прибью  этого Файтера, если он заставит нас
нервничать  по  пустякам.  Даю  тебе слово, он вылетит отсюда с переломанной
челюстью,  если  станет  бубнить  о  срывах  в работе или клянчить дотацию в
паршивые полмиллиона...
     Вслед  Стиву  Шедоу  выкрикивал  фразы  уже  не Мудрый Бобби, а Веселый
Старец,  который  и вправду был некогда приличным боксером и даже хотел уйти
в  профессионалы.  В  те  добрые  варварские времена, когда удар в голову не
карался  годичной дисквалификацией и пятитысячным штрафом, когда сокрушенные
мозгохранилища    вызывали    восторженный    рев   миллионных   зрительских
аудиторий...




     Все  нормально,  думал Стив Шедоу, располагаясь в своем кабинете, все в
порядке,  и  через  пару дней мы разбежимся на каникулы. И меня не найдет ни
Боб,  ни Файтер со своими высокоумными проблемами. Чудно! Я испарюсь из этой
жаровни  и  проведу  славную  августовскую недельку с Мэри. Какая девочка, и
какое прозаическое имя...
     А  потом  -  ритуал...  Да,  потом  придется  всплыть  на поверхность и
публично  играть  роль  счастливого  отца семейства на кратком и заслуженном
отдыхе,  откуда  его,  государственно-незаменимого,  в  любой  момент  могут
отозвать.  Ну  и  ладно,  пусть  отзывают, но никто и никакими средствами не
вытащит  меня  из моей недели с Мэри - из укромного уголка, выпавшего в наши
ладони,  как  рождественский  подарок  среди лета. Неделя юности, прыжок над
пропастью шириной в двадцать лет. Становлюсь поэтом...
     Итак,  несколько  минут  на  все  эти поручения. Наука и разведка будут
сидеть  в  засаде. Так! Фэнни уже готовит отличный кофе и сейчас понесет его
Бобу. И еще - досье...
     Так!  И еще - разговор на 14. 30. Не поймает Боб свою внучку, она и без
его  наставлений  прекрасно проведет время в Неаполе. Но ему зачтется - весь
мир получит повод еще раз осознать, что Бобби прекрасный дед.
     Чего,  собственно,  хочет  Файтер от прекрасного деда? Знать бы... если
утечка  по  Эвро-11,  это  паршиво.  Боб вполне может засадить меня здесь на
несколько  дней  для контроля действий Сэма. А Сэма проконтролируешь - держи
карман  шире!  Сэм  ударится  в  страшную панику. Похоже, Эвро-11 - страшная
штука.   Когда  выяснилось,  что  шимпанзе,  родившаяся  после  генетической
операции  по десятой программе, фактически выучилась говорить за три месяца,
волосы дыбом встали...
     После  отпуска  плюну  на  все  и  почитаю материалы по эвроматам. Черт
побери  Файтера  с  его  открытием!  Простенький  аттракцион  с оракулом для
президентских выборов, и на тебе - искусственное усиление интеллекта.
     Вот  так!  Живешь  себе,  мечтаешь,  урываешь  неделю  для крошки Мэри,
покупаешь  новый  автомобиль, стремишься на Лазурный берег, а рядом какой-то
яйцеголовый  с  вызывающе-рекламной  фамилией в принципе меняет ход истории.
Одиннадцатая  программа  - это уже эксперимент на человеке, и глядь - вокруг
тебя  бегает  миллион  умников-сверхумников,  этих самых суперсапов, или как
там  их  хочет  назвать  Файтер. Появятся они, и тебе - отставка, не из этой
дохлой  администрации,  а  вообще  -  из  жизни.  Ты  -  представитель вида,
сходящего   на   нет,   место  тебе  -  в  питомнике  для  хомо  сапиенс,  а
суперсапиенсы будут заботиться о твоем экологическом равновесии...
     Похоже,   Боб   отпустил   все   тормоза   по  эвропрограммам.  Машины,
проектирующие  термоядерный  реактор  или  межзвездный корабль, - одно дело.
Пусть  они  умней нас в этих хитрых расчетах и чертежах, умней так умней! Но
допускать,  чтобы  они составляли программу нашей собственной реконструкции,
- это уж слишком. Они ж не спеша спроектируют себе новых хозяев...
     И  если  всплывет,  что  мы  начали одиннадцатую программу вопреки всем
договорам  и  переговорам,  будет  плохо,  произойдет  адский  взрыв, и Бобу
светит  не  новый  президентский  срок,  а  миллион проклятий. И мне с милой
Мэри,  и  этому Файтеру с его гениальностью, с его сумасшедшими результатами
и всеми возможными премиями...
     Простой  человек  скажет  - я и так не понимаю своих детей, а теперь вы
предлагаете,  чтобы  детки  держали  меня за домашнюю обезьяну... Плевать он
хотел,  простой  человек,  на  процентное смещение генетических структур, он
просто  не  пожелает  лишаться  титула.  Ему  столько-то тысяч лет вбивали в
голову,  что  он  -  царь природы, носитель особой божественной благодати, а
тут  какая-то  машина  с  названием, как из паркового аттракциона, бац-бац и
начинает улучшать наш жалкий умишко...
     С  ума  сойти,  с  обычного, никем не улучшенного ума... И вот вопрос -
почему  не  сходят  с ума все эти Файтеры? Куда их несет? А может, они давно
уже того, и теперь тянут нас за собой?
     Нет,  меня никто никуда не утянет. По крайней мере, на эту неделю имени
Мэри - никто и никуда. А там поглядим.
     Надо  внушить  Бобу, чтоб он хорошенько подумал по поводу Эвро-11. Ведь
и  его  же  Салли  в  свои  семнадцать лет будет казаться дура-дурой рядом с
конвейерными  вундеркиндами.  И  ее  детки  -  тоже,  а  они-то совсем не за
горами,   и  я  не  удивлюсь,  если  в  них  окажется  половина  натуральной
итальянской крови...
     До  чего  же все надоело! Пусть этот Файтер сотворит хоть нового Будду,
пусть Салли привезет сюда хоть тройню очаровательных итальяшечек...
     Осталось  четверть  часа,  и  минут  десять  я  вполне  могу отдохнуть.
Запрусь  и  включу  фантамат,  и  гори  все огнем. И целых десять минут буду
валяться  на  пляже,  на  целую  вечность ускользну с этой правительственной
сковородки...




     Внезапно  Стив  Шедоу  увидел,  а  скорее, почувствовал огромную волну,
угрожающе  надвинувшуюся  на  него  из  глубины  экрана, точнее - океана, на
берегу  которого  он  нежился  в шезлонге рядом с очаровательной Мэри. Волна
затопила  сознание,  смыла  пляж, шезлонги и тихую музыку, несущуюся издали,
куда-то  унесла  Мэри,  и только ощущение ее ладошки сохранилось и связывало
разорванные  концы  жизни,  связывало кабинет с мерцающим в полстены экраном
объемного  изображения  и  ту,  иную,  пляжную, невообразимо растянувшуюся и
нелепо сгинувшую минуту.
     С экрана как-то невесело усмехался Президент.
     - Стив,  дружище,  я  выгоню  тебя  ко всем чертям. Я против наркомании
вообще, а у близких мне людей - в особенности...
     Шедоу  побледнел  и внутренне съежился. В сорок трудно чувствовать себя
нашкодившим  школьником,  в  сорок обычно злишься, когда тебя застают по уши
погруженным  в  фантпрограмму, да еще в служебное время. Тем более Президент
считался  ярым  противником  этой  игрушки.  "Зрителю  место  по эту сторону
экрана",  -  любил  говорить  он  в не столь уж давнюю пору, когда несколько
могучих   лидеров   индустрии   развлечений  обрушили  на  фантаматы  жуткие
финансовые  и  контррекламные  топоры.  Казалось,  зрителю больше не суждено
стягивать  голову  фантахупом  -  заманчивый серебристый обруч проклинался с
церковных   амвонов   и   со  страниц  ежедневных  газет.  Кричали  врачи  и
полицейские,  политики  и  психологи.  Надрывно  кричали,  однако  приходили
домой,  запирались  и  тут  же  ныряли  в  программу,  перекраивая по своему
усмотрению   скелетный   сценарий   и  все  глубже  погружаясь  в  абсолютно
правдоподобное  инобытие.  Родители  с  трудом  отрывали  своих ребятишек от
магического обруча, но чаще всего, чтобы занять их место...
     Короче  говоря,  кампания  по  запрету  фантаматов послужила уникальной
рекламой,  и  вот  теперь  фирма "Фантамат-XXI" собиралась внести чуть ли не
стомиллионный  вклад на перевыборы Мудрого Бобби. Поэтому Шедоу твердо знал,
что в данном случае Президент покряхтит и не успеет даже рассердиться...
     - Извини,  Стив,  -  продолжил  Президент,  - мне просто завидно стало.
Между  нами  говоря,  я  тоже хотел минут пять побарахтаться в Адриатике или
полетать  над  Андами.  Ты  же  знаешь,  меня здорово успокаивают полеты над
горами...
     - Тебе  что-то  помешало?  -  с  трудом  сдерживая раздражение, выдавил
Шедоу.
     - Просто  на  линии напутали и дали Салли сразу. Она оказалась у себя в
номере,  но  отключила  видеоканал.  И при этом клялась, что ни на минуту не
забывает деда...
     "А  ты  полагал,  что  она станет демонстрировать тебе содержимое своей
постели?  - не без злорадства подумал Шедоу. - Ты среди ночи отрываешь ее от
весьма приятных дел и рассчитываешь на благодарность?"
     - У  тебя все на лице написано, Стив, - вздохнул Президент. - Может, ты
и  прав,  и  я - занудливый старикашка, побирающийся чужими радостями и всем
мешающий, но дело в ином, Стив. Дело гораздо хуже, чем ты думаешь.
     Шедоу сделал озабоченный вид.
     - У Салли что-нибудь стряслось?
     - Нет,  Стив,  у нее все в порядке, - еще сумрачней вздохнул Президент.
-  У  девочки сплошная неаполитанская лазурь, у нас что-то не то... Ты успел
просмотреть досье Файтера?
     - Нет. Но я помню его почти наизусть.
     "Непростительная  ошибка - размягчиться и вообразить себя на каникулах,
находясь  в двух шагах от этой старой зануды, - ругнул себя Шедоу. - Чего он
хочет?  Ну,  взглянул,  вспомнил  имена  жены  и детей, чтобы поразить парой
отечески  точных  вопросов,  ну  освежил,  к примеру, послужной список этого
Файтера... Что еще?"
     - Ты  помнишь,  это  верно, - сказал Президент теперь уже без намека на
улыбку.  - Но ты помнишь, все, кроме двух последних и только что впечатанных
фраз.  Во-первых,  Файтер снял с банковских счетов все свои средства - более
полутораста  тысяч.  Во-вторых,  его семья отбыла в неизвестном направлении.
Они заказали билеты на Рио, но в этом самолете не появлялись...
     - Неужели похищение?
     - Не  думаю,  Стив.  Деньги  он снял раньше, до исчезновения семьи, и с
тех  пор  прошло дня три. Он заявил бы в полицию, при чем здесь президент...
Я  думаю,  это  спланированное бегство, Стив, и мне оно страшно не нравится.
Готов  держать  пари,  нас  ждут  неприятные  события. И из-за расторопности
телефонной станции мы не сможем вовремя прервать его визит...
     "Смешно,  -  подумал  Шедоу.  -  Иногда  он  ведет себя, как маленький.
Впадает  в  детство,  что  ли? С каких пор Президент не может в любой момент
прервать аудиенцию?"
     - Не  бойся,  Боб, - сказал он, бодро улыбаясь, - сам Файтер настаивал,
чтобы  встреча длилась не более получаса. Он обещал рассказать нам о причине
такого условия...
     - Это мне тоже не очень нравится. А как тебе новости из досье?
     - И  впрямь темная история, - еще бодрей улыбнулся Шедоу. - Но стоит ли
переживать заранее? Сейчас мы узнаем все его тайны. Звать?
     - Давай,  -  четко  сказал  Президент,  снова  превращаясь  в абсолютно
уравновешенного Мудрого Бобби. - Жду вас через три минуты.




     Президент,  Файтер  и Шедоу удобно расположились за круглым столиком, и
Стив  подумал, что профессора Файтера трудно отнести к стандарту яйцеголовых
-  эффектная  седоватая  шевелюра  делала его похожим на вольного стрелка из
мира  искусств  и  уж  в  наименьшей степени на руководителя сверхсекретного
Эвроцентра, ларца с закодированным будущим нашей цивилизации.
     Президент  с  подчеркнутым  интересом стал расспрашивать о самочувствии
Сьюзен и трех сыновей Файтера. И тут последовало нечто неожиданное.
     - Вы  со Стивом, разумеется, изучили мое досье, - без всякой подготовки
выпалил  Файтер. - Разумеется, вы знаете, что моя семья бежала в неизвестном
направлении,  прихватив  все  мои  запасы. Я хочу поставить точки над i. Они
бежали  по  моему плану, и для начала денег им вполне хватит. Из того, что я
сообщу  далее,  вы поймете смысл такого решения. У нас крайне мало времени -
через  двадцать семь минут я должен вас покинуть, иначе дела пойдут не самым
разумным образом...
     - Какие  дела,  Джимми?  - с обезоруживающей улыбкой спросил Президент,
чистейшее  олицетворение  Веселого  Старца.  -  Никак  вы  попались в цепкие
щупальцы отечественного бизнеса? Или примкнули к мафии?
     Файтер хмыкнул и сделался каменно-серьезным.
     - Не  шутите, Бобби, - жестко сказал он. - Сейчас всем нам не до шуток.
Дело  вот  в  чем.  Совсем  недавно  я  завершил  прогонку  программ Эвро-5.
Перспективы  войны,  и  все  такое,  вы,  должно  быть,  помните.  Я здорово
переработал  и  уточнил  программу,  и  суть  результата  такова. Необходимо
немедленно  распорядиться  о  прекращении  производства новых ядерных ракет.
Еще  пять  процентов  прироста,  Боб,  и все летит к чертям. Всего несколько
тысяч  условных  единиц  ядерного оружия! Эвромат дает очень ясную картину -
пятипроцентный  прирост  ядерных  боеголовок  с  обеих сторон ведет к полной
потере  стабильности.  Как говорится, ружье выстрелит само, и никто этого не
предотвратит.  Новые  партии боеголовок выводят эвромат на красную черту, за
которой  неизбежно  применение,  массовое применение ядерных зарядов и крах.
Почти  стопроцентная утрата населения, необратимое поражение почвы, водоемов
и  атмосферы,  и  так  далее...  В этом портфеле первый экземпляр подробного
доклада об этой работе.
     Президент  глубоко  вздохнул  и  сочувственно посмотрел Файтеру прямо в
глаза.  И Шедоу легко расшифровал этот взгляд - жаль мне тебя, ученый шизик,
вот  и ты съехал на моральной ответственности и грезящихся ядерных грибах, и
ты впал в оппенгеймеров комплекс...
     - Я  обещаю,  вам,  Джимми, заняться вашим докладом, - торжественно и с
заметной  грустинкой  произнес  Президент.  - Я обязательно займусь им после
отдыха,  сейчас  я  ужасно  устал.  Но  при  одном условии - вы откроете мне
место,   куда   спрятали  очаровательную  Сьюзен  и  ребятишек  от  кошмаров
напророченной  вами  войны.  У  меня  ведь  тоже дети и внуки, и хотелось бы
понадежней их упрятать...
     Президент  улыбнулся - последнее предложение дружеского тона. Улыбнулся
и метнул взгляд на Шедоу - каков я, а! какова выдержка!
     - Я  открыл  бы вам, Боб, но не могу, - не принял предложения Файтер, -
не  могу,  потому  что  я не прячу семью от войны. Негде, уверяю вас, негде!
Эвромат  говорит,  что  спрятаться негде, и я ему верю, не могу не верить. Я
спрятал  семью,  чтобы  развязать  себе  руки  всего  на один день. Завтра к
полудню  вы  должны обнародовать этот доклад, Бобби. В течение одного дня вы
должны  передать  его  на  проверку  компетентной  сенаторской  комиссии,  а
главное  -  отдать  приказ  о  немедленной  остановке  производства ракет и,
возможно,  о  резком  сокращении  имеющихся...  Надо  подальше  отступить от
красной черты.
     "Он  поехал  всерьез,  -  решил Шедоу. - Теперь он войдет в историю как
самый нахальный и ученый из всех шантажистов..."
     - Это  очень  серьезно,  Бобби,  - продолжал Файтер. - Эвромату я верю,
как  самому  себе,  да и вы верите в эти машины. Положение более чем опасно.
По  прогнозу  Эвро-5 красная черта может быть достигнута в считанные месяцы.
И  тогда  цивилизация станет неуправляемой и рванется к самоубийству. Можете
засадить  меня  в  сумасшедший дом, можете приковать к электрическому стулу,
но  немедленно  наложите  вето  на  новые  заряды.  Свяжитесь  с  Москвой, с
Парижем,  с  Пекином...  Я  уверен  -  это поймут все. Пусть приезжают в мой
Эвроцентр  и  проверяют. Месяц, год, десять лет... Если я ошибся, пусть меня
повесят  или  четвертуют. Но пока мой доклад не опровергнут, нельзя вывозить
за заводские ворота ни одного ядерного снаряда. Иначе - конец!
     Президент  снова вздохнул. По-своему он очень ценил Файтера, в каком-то
смысле  преклонялся  перед  ним  - в этом Шедоу был вполне уверен. Президент
вздохнул  о  невосполнимой  потере  -  на  глазах  ускользал от него умный и
полезный  человек,  превращаясь в опасное - своими же достоинствами опасное!
-  чудовище,  чудовище,  с которым придется долго и упорно бороться, ибо что
долгосрочней   и   расточительней   борьбы  с  человеком,  одержимым  манией
всеобщего блага!
     - Вы  толкаете  меня бог знает куда, Джимми, - явно раздражаясь, сказал
Президент.  -  Вы  что,  всерьез полагаете, что военно-промышленный комплекс
можно  остановить  просто  так  -  взмахом президентской руки? Что я объясню
предпринимателям   и   рабочим?  Чем  откуплюсь  от  военного  министерства,
разместившего  заказы  на  сотни,  если  не  на тысячи новых ядерных единиц?
Комплекс   раздавит   меня,   как  козявку,  пытающуюся  грудью  затормозить
курьерский состав. Это вам понятно или нет?
     - Я  прекрасно  знаю,  что  разогнавшийся  комплекс  нельзя  остановить
мгновенно,  но  надо  дать  ему  иную ориентацию, надо увести наш курьерский
состав  на  другой  путь.  В  рамках той же Эвро-5 разыгран ряд вариантов. В
сущности,  весь  военный  бюджет  может  быть  поглощен  мирными  проектами.
Отщепив  одну  только  ядерную часть бюджета, можно создать пару космических
городов  и  построить  телескопы  с  космической базой для поиска контактных
цивилизаций. Можно решить проблему голода...
     - Джимми,  вы  всерьез  взялись  дурить мне голову, да? - резко перебил
Файтера  Президент.  Вскочив  с  кресла,  он  крупными  шагами  стал  мерять
огромный  кабинет.  -  Вы  что,  в  игрушки  пришли сюда играть, что ли? Я -
реальный   политик,  а  вы,  Джимми,  вдруг  решили  сыграть  роль  великого
мечтателя.  Ах-ах! Перекуем мечи на орала! Перекуем, и плевать, каким станет
мир  через несколько лет - желтым, красным или зеленым... Вы поймите простую
вещь,  Джимми,  благотворительность  и воздушные замки никого не доводили до
добра.  А роль ваша вызовет симпатию лишь у толпы горлопанов, но вам никогда
не  зааплодирует  человек  реального  дела!  Вы  вполне  могли бы возглавить
очередную   демонстрацию  фрондирующих  щенков  с  размалеванными  тряпками,
однако  из-за  их воплей не была сломана ни одна ракета - вот в чем дело. Ни
одна!
     "Пленка  с  этой  речью  стоила  бы  ему  гарантированного  провала  на
следующих  выборах,  -  подумал  Шедоу.  -  Не  похоже,  чтобы  этот  Файтер
вмонтировал   в   свой  костюм  записывающее  устройство,  но  от  человека,
решившегося на шантаж правительства, можно всего ожидать, да, всего..."
     Президент  теперь  уже  молча мерял шагами кабинет, руки он вульгарно -
не  для  телекамер!  -  держал  в  карманах брюк, и в голове его проносились
вовсе не нравоучительные мысли.
     "Файтер  подсовывает  мне  страшную бомбу. Если я пошлю его к черту, он
найдет  способ  передать  материал конкурентам, раззвонит обо всем в прессе.
Если   я   опубликую   этот   материал   от   имени   своей   администрации,
ракетно-ядерные  короли в два счета свернут мне шею. Зашатается биржа. Акции
сотен  и  даже  тысяч  предприятий,  связанных  с войной, полетят вниз, а из
ворот  хлынут  новые  толпы  безработных,  и  никто из этих людей - от члена
совета  директоров  до  последнего уборщика - не захочет отдать за меня свой
голос.   Приказ,   которого   требует  этот  тип,  приведет  к  молниеносной
дестабилизации  всей  экономики. Кто клюнет на шутовские обещания разместить
заказы  на  монтаж  орбитальных городов? Кому нужны эти поселения в вакууме,
висящие  на  миллиардных  потоках,  хлещущих из карманов налогоплательщиков?
Похоже, этот парень загоняет меня в угол..."
     И  тут  Шедоу решил немного разрядить ситуацию. Пора, иначе не миновать
последующей  грозы,  и вместо сладкой недели с Мэри выйдет что-нибудь жуткое
и невероятно нервотрепное...
     - Слушайте,  мистер  Файтер,  -  сказал  он  самым нейтральным тоном. -
Лично  я  верю  в  истинность ваших слов, но хочу, чтобы вы правильно поняли
реакцию  моего  шефа.  Я  расскажу вам быль. Совсем недавно к Бобу пробрался
один   сумасшедший   мультимиллионер.   Не  буду  называть  его  -  вы  либо
догадались,  либо вскоре догадаетесь, о ком речь... Так вот, указанный столп
общества  сбрендил  на  летающих  тарелках  -  этих  самых НЛО. Ему чудились
контакты  третьего рода - якобы пришельцы приходят к нему целой делегацией и
предлагают  вступить  в контакт с землянами, причем непременно через одну из
его фирм. Здорово, а?
     Шедоу  глотнул  апельсинового  сока  и  с  удовольствием  убедился, что
Президент прислушивается к его словам и носится все медленней.
     - Но  дело  не  в  этом,  - продолжал он. - На тарелках свихиваются уже
много  десятилетий  -  ничего  оригинального.  Не  оригинально  и  то, что в
нормальном  состоянии  парень  понимал, что тарелки с пришельцами ему просто
мерещатся.  Но  несмотря  на  это,  придумал  он  воистину блестящий ход. Он
проник  к  Бобу  и предложил - давайте я публично сообщу, что моим голосом с
Землей  говорят инопланетяне, и они, эти зеленолицые, велят нам немедленно и
полностью   разоружаться.   Я,  заявил  этот  псих,  построю  за  свой  счет
действующую  модель  летающей  тарелки,  организую  абсолютно правдоподобные
видеозаписи,  если понадобится, заставлю летать над всеми континентами целую
эскадру  тарелок...  А  вы,  мистер  Президент, сделайте только вид - только
сделайте  вид!  -  что  имеете  какие-то  секретные подтверждения моих слов.
Москва  увидит,  что  мы  разоружаемся  и  прислушается,  все  прислушаются,
испугавшись  пришельцев.  И мы с вами, мистер Президент, прославимся в веках
как величайшие миротворцы - вот что он заявил!
     Файтер усмехнулся и пригубил остывший кофе.
     - Вы  специально рассказывали мне эту байку, мистер Шедоу, не так ли? -
спросил  он  и  взглянул  на  часы.  -  Вы хотите, чтобы я доказал, что я не
сумасшедший миллионер?
     - Ну  что  вы,  что  вы!  -  отпарировал  Шедоу.  -  Разумеется,  вы не
сумасшедший  миллионер,  вы  -  ни  то,  ни  другое.  У  вас, Файтер, нет ни
миллионов,   ни   шизофрении,  зато  у  вас  есть  типично  технократическая
убежденность,  что  мы тут дурака валяем и не можем решить детскую задачку о
разоружении...  И  вы,  милостиво оторвавшись от возни с вашими покладистыми
эвроматами,  демонстрируете  нам, как можно решить эту задачу за одни сутки.
Вы  умны  и  не  предлагаете разыграть примитивный международный блеф. Вы не
пытаетесь  изобразить  себя  рупором  Господа  Бога или инопланетян, нет! Вы
ходите  с  главного  козыря  нашего времени - с изобретенного вами эвромата.
Пусть  вещает  беспристрастная машина, пусть те, кто равнодушно вслушивается
в  человеческие  вопли,  кого  не  убеждают  тени на хиросимском мосту Айои,
пусть  они падут ниц перед рожденным мною интеллектронным божеством - вот на
что  вы рассчитываете! Пусть они, эти властолюбцы, испугаются красной черты,
за  которой  власть  и акции, и все такое - прах. Но ваш эвромат не способен
моделировать  таких,  как  Боб,  такие  удержат  мир  от  взрыва, даже вдвое
увеличив ядерный потенциал...
     - Кончай  декламировать,  Стив, - очень тихо произнес Президент. - Беда
в  том,  что  я  вполне  верю  выводам  Файтера.  Я думаю, что он разыгрывал
модель,  где  все президенты имели стальные нервы, а на самом деле эти белые
жгутики  отнюдь  не  из  стали...  Я  хотел бы сказать о другом. Мы попали в
ловушку,  ребята.  Если  я выполню пожелания Файтера, меня раздавят страшные
колебания  экономики.  Беда  -  в  сроках. Экономика восстановится и будет с
энтузиазмом  пускать  миллиарды на монтаж вашего супертелескопа, Джимми, или
на  другую сомнительную штуковину. Со временем обывателю внушат, что все это
совершенно  необходимо  для  его,  обывателя,  светлого  будущего,  не менее
необходимо,  чем  лазерный  зонтик  над  свободным  миром  или  боеспособная
эскадра  вблизи Персидского залива. Мы умеем внушать! Фил Уондеринг называет
это управляемым суггестивным полем, кажется так, Стив?
     - Да,  так,  -  обиженно  буркнул  Шедоу, закуривая новую сигарету, - и
Файтер,  по  терминологии  Фила,  представляет  собой мощнейший суггестивный
лазер - он потрясающе быстро внушает свою правоту...
     - Ладно,  Стив, - перебил Президент, устраиваясь за столиком. - Дело не
в  том, кто из нас лазер, а кто - керосиновый фонарь у дверей забытого Богом
салуна.  Мы  все  понемногу  пытаемся высветить будущее, а Джиму оно болит -
сейчас  у  него  острый  приступ  боли  не  в  области  сердца,  а в области
будущего.  У  Джима  отличные сыновья, и они болят ему, его парни... Но весь
фокус  во  времени,  джентльмены, в нашем настоящем времени, которого всегда
мало.  Если  я  заварю  эту кашу, управление национальным суггестивным полем
выпадет  на  долю  других.  Меня  сметут.  Никто  не  станет  голосовать  за
кандидата,  попытавшегося  разоружить страну, сокрушившего биржу и лишившего
работы  столько-то  миллионов  человек.  Разберутся  потом.  А сейчас, через
десять  месяцев,  меня  затопчут  и  смешают  с  дерьмом.  И  мои конкуренты
станцуют  на  мне  танец  вождей-победителей. И в угоду обывателям они назло
мне  и  Файтеру  финансируют заказ на несколько тысяч ядерных боеголовок. Мы
не  позволим,  чтобы  нами  командовала  машина, запрограммированная красным
профессором  и  его  не  менее  красным дружком-президентом, - так они будут
вопить  среди  тысячных  толп  на  предвыборных  митингах.  Мы  не  позволим
ослаблять   нашу   мощь  перед  лицом  красной,  желтой,  зеленой  и  прочих
опасностей!  В  этом  весь  фокус,  Джимми,  - желая принести миру подлинное
разоружение,  вы  устроите новый виток ядерных и лучевых вооружений. И тогда
- права ваша Эвро-5 или нет - мы и вправду можем взлететь на воздух...
     "Отличный  ход,  -  подумал  Шедоу,  -  все-таки Боб настоящий боец. Он
ударил   по  самой  больной  точке.  Эти  высоколобые  никогда  не  способны
посмотреть  на  мир  с  точки  зрения простого человека, для которого играют
роль  всякие  символы,  вроде  патриотизма,  величия  человеческого разума и
стабильной зарплаты. Молодец, Бобби..."
     - Мы  попали  в  ловушку, дружище Файтер, - продолжал Президент. - Но я
знаю  разумный  выход.  Мы создадим сверхсекретную комиссию под руководством
Джи-Пай.  Мы  не  пожалеем  средств - дополнительно бросим в Эвроцентр любые
субсидии.  Мы  всесторонне  проверим  вашу  модель и предельно ее обобщим. И
если  через  десять  месяцев  все  пройдет  благополучно, я обещаю вам, могу
поклясться  на  президентской  библии, что гипотеза Файтера станет первейшим
делом  моей  администрации.  У  меня  будет  несколько  лет,  чтобы  пустить
ядерно-ракетные  работы  по  иному  руслу.  Я  добьюсь поддержки электронных
концернов,   сниму   запрет   на   массовый  монтаж  эвросистем  и  пообещаю
стомиллиардные  заказы...  Мы начнем строить орбитальные города и обшаривать
всю  Галактику  в  поисках  контакта. Наконец, мы бросим огромные средства в
ваше любимое детище - программу Эвро-11!
     "Было  бы  забавно  сказать  сейчас:  Боб, кончай декламацию! - подумал
Шедоу. - Ты молодчина, Старец, но, кажется, ты переигрываешь..."
     Файтер встал.
     - Извините,  джентльмены,  если  я  не  выйду  отсюда через пять минут,
другие  экземпляры  моих материалов будут пущены в ход моими друзьями. То же
самое  произойдет  и  в  том  случае, если завтра в полдень наш Президент не
выступит   по   всем   доступным   телеканалам  с  экстренным  сообщением  о
результатах  Эвро-5.  По-моему,  вы  еще  не проснулись, господа. Подумайте,
прошу  вас... И не о том, что будет после следующих выборов, а о том, что на
восстановление нашей совершенной демократии может уйти миллион лет.
     Президент и Шедоу тоже встали.
     "Еще немного, - подумал Стив, - и Старец сломает ему челюсть..."
     - Вот  что,  Файтер,  - сухо и очень четко начал Президент. - У вас нет
выхода.  Куда  вы  сунетесь? Отдадите материалы моим будущим конкурентам? Но
ни  один  серьезный  кандидат  в  президенты  не  стремится  к политическому
самоубийству.  Он  наобещает  вам  с три короба и тут же запрет ваш доклад в
особо  охраняемый  сейф. Вы обратитесь к прессе? Ну и что? Это воспримут как
очередную   утку.  Более  того,  все  серьезные  газеты  и  другие  солидные
источники  мы  можем легко перекрыть. Эвробомбы - национальный секрет, вы не
можете  швыряться  ими  направо  и  налево.  И  еще  - если вы рассчитываете
передать   свой   доклад   за   рубеж,   будьте  осторожны.  Вас  обвинят  в
государственной  измене. Но главное вот в чем - красные вам не поверят. Я не
думаю,  что  у  них  есть  готовые программы для проверки ваших гипотез. Они
решат,  что  наша  разведка  проводит  хитрую глобальную провокацию, пытаясь
ослабить  их  блок.  И  мы можем очень легко внушить им, что так и есть, что
старина  Боб  хочет затормозить рост их ядерного потенциала... Вы в ловушке,
Файтер, вы сами попались в свой капкан.
     Файтер снова усмехнулся.
     "Странная  у  него ухмылка, - подумал Шедоу, - и ухмылкой своей он мало
смахивает на стандартного яйцеголового. Он очень опасен..."
     - Всего лучшего, джентльмены, - бросил Файтер и направился к двери.
     Дверь  мягко  захлопнулась,  и  Шедоу  преданно  взглянул  Президенту в
глаза:
     - Ты  был  великолепен,  Бобби.  Я  никогда  не  видел  такого  шоу. Ты
размазал его по рингу.
     - Брось  свою утешительную болтовню, Стив! - вдруг взорвался Президент.
-  Это  очень  серьезно! Он размазал меня по рингу. Он! Быстро мчись к Сэму.
Надежный  колпак  -  немедленно!  Перещупать  всех друзей и всю родню. Найти
каналы  утечки.  Всех,  кто  будет контактировать с Файтером, - на проверку.
Этот  экземпляр  срочно  отдать  Джи-Пай,  к  восьми  вечера  пусть явится с
подробнейшим  докладом.  А  главное - уговори Фила Уондеринга, пусть он тоже
будет   на  вечернем  совещании,  используй  любой  из  моих  самолетов.  И,
разумеется,  Сэм  должен  прибыть  с полным досье на Файтера и его ближайшее
окружение.  И  пусть  попытается  найти семью Файтера - сверхсрочное задание
всей агентуре. И оставь меня в покое до восьми вечера...
     Стивен  Шедоу  пулей  вылетел  из  кабинета.  "Старец все-таки силен, -
думал  он,  садясь  в  машину,  -  залюбуешься  его четкостью. Как он держит
удары, как он держит удары..."




     Бред  какой-то,  думал  Президент,  а  главное - разве я верю тому, что
говорю?  Я  действительно  боюсь  за следующие выборы - вот реальный факт. И
еще  -  устал,  смертельно устал от десятка разных ролей, которые приходится
играть  в  течение  дня.  Президентский  кабинет  - это театр одного актера,
измотанного  актеришки,  который хотел бы сыграть единственную роль обычного
человека, но - не дают. Самая банальная роль попросту недоступна...
     Фил  Уондеринг  называет  это эффектом социального усилителя. На высших
этажах   иерархии,   говорит  он,  человек  превращается  в  особый  элемент
социальной  структуры,  теряет  психологическую  индивидуальность,  начинает
жить  как  воплощенный квант того суггестивного поля, которое сам же создает
ради  влияния на массы и которое всеми силами вынужден поддерживать. Человек
превращается  в  тот  образ, который он и его команда внушают окружающим. То
есть вроде бы он и не совсем человек, и мерки его действий совсем иные.
     Глава  государства  -  концентрат  создающей  его  среды, бессмысленно,
чтобы  он  лично  отвечал  за  все  свои  приказы.  Нельзя  возлагать  чисто
человеческую  ответственность  на  того,  кому  назначили  сверхчеловеческую
роль.  Это  приятно  звучит, Фил, это ласкает слух владыки... Тебя ненавидит
бунтующая  молодежь,  но  ты  - пастырь президентов, тебе поклоняются высшие
администраторы,  ведь  ты  впервые  попытался  популярно объяснить всем нам,
почему политик и дерьмо не синонимы.
     Шекспир  не  понял трагедии королей. Под его коронами прятались обычные
людишки  с  их  повседневными  страстями,  но  не  отличающимися от страстей
владельца  бакалейной  лавки.  Королей понял Фил Уондеринг, и вот смех - его
поначалу  объявили  красным,  а после выхода книжки с исследованием мирового
ислама  -  зеленым...  Страсть  к  развешиванию бирочек когда-нибудь погубит
нас.  А  каков  он на самом деле, этот Фил Первый, патриарх свободного мира?
Если он и вправду левый, то куда же мы идем?
     И  что  он  мне  теперь посоветует? Файтера он знает неплохо. В области
прогностики  Файтер  учился  именно  у  Уондеринга.  Способный ученичок, чьи
работы приводят в бешенство великого учителя...
     Или   бросить   эти  подмостки,  навсегда  бросить?  Бросить  и  уехать
подальше.  И  сесть  за  мемуары, делая вид, что они кому-то пригодятся... А
лучше  всего  -  по  уши  налакомиться  фантпрограммами, хоть последние годы
провести  в  свое  удовольствие.  Сто  жизней  по выбору, и растворишь свою,
должно  быть,  не  лучшую,  во  всяком  случае чуждую той, которую удавалось
вести в возрасте Стива.
     Да,  тридцать  лет  назад... Доброе старое время восьмидесятых... Каким
забавным  мальчишкой рос Джек. Сейчас ты, сынок, был бы сверстником Стива, и
твоя  проказница  Салли  отключила бы свой видеофон, разговаривая с тобой из
далекой неаполитанской гостиницы.
     Черт  бы  побрал,  Салли,  твоего лохматого итальяшку, чье сопение явно
доносил  чуткий  аппарат,  твоего  мерзкого дружка, из-за которого я не смог
увидеть твое лицо, а значит, и лицо юного Джека.
     Черт  бы  побрал  ту  нелепую  заварушку,  где  патриотическим  факелом
врезался  в  азиатский  пригорок  твой  самолет,  Джекки. И этот факел через
каких-то  десять  лет  принес  мне уйму голосов - все-таки отец героя и ярый
противник локальных войн...
     Фил  чего-то  недопонимает.  Все  его  умные  объяснения  не мешают мне
разрываться  на  куски.  И  я  разорвусь  по-настоящему,  если немедленно не
включу  фантасон.  Часа  три  в  моем  распоряжении, и, может, это последние
спокойные часы в моей жизни, провались этот Файтер в ядерную преисподнюю.
     Что  бы мы тут ни решали, самое страшное - его правота. Самое страшное,
если  мы  доигрались, доигрались в равновесие, полагая, что это одно и то же
равновесие  -  при  паре неповоротливых хиросимских "Малышей" и при десятках
тысяч  мобильных  самонаводящихся  боеголовок  с  каждой стороны... Господи,
спаси  всех  нас, и пусть, проснувшись, я пойму, что все это было лишь самым
дурным  из дурных снов, было лишь случайным сбоем в длинной фантпрограмме. И
пусть  мне  снова  откроется  путь  на ринг, откроется все забытое, все, что
нужно вспомнить, чтобы выдержать отпущенные мне новые раунды...




     Джим  Файтер опустил голову на руль. Все. Он сделал свой ход и все-таки
жив,  забавно,  но  это  так  -  он  жив и находится в собственном гараже, и
сейчас он попадет в свой дом, ненадежную свою крепость.
     Я  вполне  допускаю,  думал  Файтер,  что входная дверь коттеджа уже не
заперта,  а  лишь  притворена,  и в холле в одном из кресел-раковин, которые
так  забавно  расставляла  Сьюзи,  сидит  молодой  человек  с волевым лицом,
надежный  парень  из  конторы Сэма. Или двое парней - для пущей уверенности.
Разве  это  невероятно?  Разве не такие же парни неотступно преследовали мою
машину  последние  полчаса?  Висели  на  хвосте,  или  как  там  у  них  это
называется...
     Все-таки  быстро  и  четко работает их аппарат. Должно быть, сейчас уже
приведены  в  готовность  агенты  в  самых  разных  уголках  Земли. Объявлен
глобальный   поиск  некой  дамы  с  тремя  мальчиками,  потенциальной  вдовы
Файтера,  через  которую  ее  преступный  муж, вероятно, пытается вступить в
связь  с  врагом,  подорвать  престиж  своей  родины,  а  главное  - позиции
Веселого Старца на очередных выборах.
     Парни  встанут,  думал  Файтер, встанут и, пожалуй, поприветствуют меня
вежливыми  улыбками.  И все произойдет самым простым и спокойным образом. Не
будет  ни  испанских  сапог,  ни  дыбы,  ни  даже  электрических  разрядов в
деликатные  места.  Будет мгновенная маска с лопающейся ампулой надежнейшего
Труза-97.  И  из  меня  хлынет  поток  чистой  реальности,  не  замороченной
никакими   выдумками.  Практически  стопроцентная  атрофия  воображения.  И,
говорят,  в  этом  идиотском  состоянии  источника  чистой правды приходится
пребывать  две  или  три  недели.  Разумеется,  в особом изоляторе ведомства
Сэма,  ибо  источник  чистой  правды  подчас  опасней  бешеной собаки. А три
инъекции  с  двухнедельными  интервалами  дают  стабильный  эффект,  человек
навсегда  становится  непереносимым  в  словах  и  поступках - называет вещи
своими  именами  и  действует  соответственно.  И  его  свидетельствуют  как
бедненького постояльца психушки...
     Но  вряд  ли  Бобби  и  его  команда  решатся на такое. Они не скандала
испугаются,  нет.  Конечно,  Файтер  -  фигура,  это  не  какой-нибудь лидер
местного  цветного профсоюза, решат они, но в такой игре, при ставках такого
масштаба,  фигур  абсолютной  ценности  быть  не  может...  дело в ином. Они
испугаются  того, что этот подонок Файтер, несомненно, знающий о Трузе-97, и
о   методах   принудительного  включения  в  фантамат,  и  о  много  другом,
предусмотрел  кое-что  необычное.  Не  мог не предусмотреть, если решился на
схватку с Мудрым Бобби и его окружением...
     Они  испугаются  не  меня, думал Файтер, а своих представлений обо мне.
Они   будут   проигрывать   десятки   вариантов,  приписывать  мне  связь  с
иностранными  разведками  и  местными террористическими группами. Отчего они
уверены,  что  в  моем  коттедже  их  парни  не  столкнутся  с  засадой и не
поднимется  страшный  шум? И если у этих парней публично отберут труз-маску,
Бобу не сдобровать - запрещенные методы, и все такое...
     Они  тоже  не  дураки, думал Файтер, пожалуй, они даже слишком умны для
успешной  борьбы  с  такими,  как  я.  Они  и  не  подозревают,  насколько я
беззащитен  и  примитивен  в  своих  приемах,  и в этом моя истинная сила. А
сейчас  надо  пойти  наверх,  запереться  -  хотя  это  и  бессмысленно  - и
использовать  совсем  иную  ампулу.  И  они, если надумают ворваться ко мне,
получат превосходный подарочек...




     Совещание  шло  к  концу.  Говорить  было  вроде  бы не о чем. Ситуацию
периодически  резюмировал  Джи-Пай,  который  носился  из  угла  в  угол  по
кабинету и через каждую четверть часа восклицал:
     - У нас нет модели этого Файтера, вот в чем беда...
     Это  казалось  истинной  правдой,  противной  до зубной боли, но именно
правдой.  Никто  не  мог  нащупать  реальный  путь к скандалу, грозившему со
стороны  Файтера.  Все пути перекрыты, любой вопль создателя эвроматов можно
трансформировать  в  бред  сумасшедшего,  в проявление ущемленного самолюбия
или  технократической  ограниченности, наконец в подстрекательство иноземной
разведки - в общем, в нечто грязноватое и дурно пахнущее.
     "Сэм  неплохо поработал, взял этого Файтера в настоящее кольцо, - думал
Президент,  безуспешно  борясь  с волнообразными приступами головной боли. -
Но  его  работа  подчеркивает наше бессилие и скудоумие. Файтер оригинален -
этого  у него не отнимешь. Похоже, он загнал нас в тупик. А Фил, эта древняя
рухлядь,  молчит, и впечатление таково, что плевать он хотел на наши беды...
И  Стив  совсем  скис,  кажется, он уже не прочь выкинуть белый флаг... Если
Джи-Пай  сию  минуту  не спрячется в своем кресле, я там ему хорошего пинка,
еще  пару  минут  такого  мельтешенья,  и  голова  моя лопнет, как вакуумная
хлопушка..."
     - Слушайте,  Лонски,  не  можете  ли  вы  присесть  и  дать покой нашим
глазам?  -  грозно  зарычал  Сэм,  словно  угадывая  важнейшую  часть мыслей
Президента.  -  А  после  вашей  мягкой  посадки  я хотел бы услышать мнение
мистера Уондеринга, возможно, он знает Файтера с неизвестной нам стороны.
     Джи-Пай тут же остановился перед креслом Сэма и раздраженно заголосил:
     - Мы  живем  в  свободной  стране, и я волен делать что угодно. Я не на
допросе  в  вашем  департаменте,  Сэм, и вы пока не осуществили мою посадку,
мягкую  или  жесткую. Я имею право бегать по кабинету или лежать на ковре, я
имею  право вообще уйти, если кому-то не нравится моя физиономия. Такие, как
вы,  Сэм,  вечно  подковыривают  интеллигенцию, пытаются отобрать у нее даже
иллюзию свободы, и вот вам наглядный результат - дело Файтера...
     Лицо  Сэма  стало  покрываться красными пятнами, и Шедоу счел за лучшее
выйти   из   транса,   связанного  с  размышлениями  о  тающей,  как  мираж,
перспективе отпуска, о славной недельке с Мэри...
     - Вот  что,  друзья,  -  примирительно сказал он, - нам не хватало лишь
одного  - передраться друг с другом к великой радости всевозможных файтеров.
Ты,  Джи-Пай,  и  вправду  действуешь  всем  на  нервы, хотя Сэм был немного
резковат.  Но  все мы измотаны до предела и должны понимать друг друга. Надо
исходить  из  того,  что  наш  корабль начинает тонуть, а принять SOS просто
некому.  Мы  сами  должны  вытянуть  себя за волосы, должны совершить чудо в
духе Мюнхгаузена.
     - Ты  записной  миротворец,  Стив,  -  еще  больше  взвинтился Джи-Пай,
присаживаясь,  однако, на подлокотник своего кресла. - Мы пустили более трех
часов  коту  под хвост, и нечего тут подчеркивать мои привычки. Сэм так и не
обнаружил  следов  семьи  Файтера,  и,  честно  говоря,  я  немного рад, что
коллега  Файтер  натянул нос нашей хваленой разведке. Раз это делает обычный
профессор  кибернетики,  неудивительно,  что  на  каждом  шагу  это  удается
зарубежным спецслужбам...
     - Вы что это имеете в виду, а? - хмурясь, спросил Сэм.
     - А  хотя  бы  ваше  неопределенное  сообщение  о готовящемся моратории
русских,  -  немного  успокаиваясь, но все еще с агрессивной обидой в голосе
ответил  Джи-Пай. - Вы поставили нас в предельно идиотское положение. Теперь
Боб  должен ломать голову - а вдруг они тоже дошли до результатов Файтера, и
их   годичный  мораторий  на  производство  новых  боеголовок  не  очередной
пропагандистский  трюк,  а  естественная  реакция  на  эту проклятую красную
черту.  Если так, нам следовало бы их опередить и немедленно прокричать миру
о  результатах  Файтера,  а  не  искать  сомнительные  способы  заткнуть ему
глотку.  Если  нет - другое дело... Но Сэм не может толком объяснить замыслы
русских,  не  может  с уверенностью сказать, известно ли им о красной черте,
даже  не  знает, связан ли с ними Файтер, не поделился ли он кое с кем своей
находкой, чтобы сильнее прижать Боба и всех нас...
     - А  вы  не  знаете  программы  рождественских праздников внутри черной
дыры,  -  зло  отпарировал  Сэм,  -  но  я же не намекаю, что вы и вся шайка
профессоров этой страны даром едите свой хлеб...
     - По-моему,  Джи-Пай,  не  стоит  винить  во  всем  Сэма и его людей, -
решительно  вмешался  Шедоу.  - Жаль, конечно, что к Файтеру нет подходов со
стороны  друзей,  а  семья  его бесследно исчезла. Разумеется, хорошо, когда
разведка  имеет  рычаги  давления  на  любого  человека,  но  это  не всегда
удается.  Мы  все  работаем  с ошибками, Джи-Пай... Мне хотелось бы обратить
внимание  на  другой  момент.  Когда-то  я  тоже имел дело со статистикой, и
кое-что  в  выводе  Файтера  мне  не  нравится. Результат попахивает детским
блефом,  и  если  это  так, Джим Файтер заслуживает публичной порки. Кстати,
вместе  с тобой, Джи-Пай... Так вот, я не могу поверить, что какие-то машины
прогнозируют  глобальную  войну с точностью до нескольких процентов прироста
ядерного   потенциала.   Наверняка  эвромат  дает  предсказания  с  большими
ошибками. Выходит, этот доклад - наукообразный блеф, и мы на него попались!
     Джи-Пай  внезапно  и  громко  рассмеялся,  прямо  взрыднул  от  смеха и
соскользнул с подлокотника в глубь кресла.
     - Ты  что, совсем олухом меня считаешь? - сквозь утихающий смех спросил
он.  -  В  том-то  и  фокус,  Стив, что на небольших интервалах файтеровские
эвроматы   демонстрируют  сногсшибательную  точность.  Об  этом  ты  мог  бы
догадаться  уже  по  опытам  с  обезьянами.  Идиота  от  гения тоже отделяют
какие-то  проценты,  даже  доли  процента, и Файтер, в отличие от некоторых,
знает  об  этом. Смысл его нынешнего результата очень прост. При наращивании
ядерного  потенциала  на пять плюс-минус два процента устойчивое равновесное
решение  глобальной  антагонистической  игре  исчезает.  Далее  -  либо игра
переходит   в   кооперативно-координированную   фазу,   либо  игроки  дружно
отправляются  к  праотцам...  Самое  страшное, что, согласно Файтеру, мы уже
сидим   в   зоне  нарушения  равновесия,  находимся  вблизи  от  критической
поверхности  в  многомерном  пространстве,  относительно которого и строится
эвропрограмма.  Эту  критическую  поверхность,  математически очень сложную,
Файтер  для  простоты именует красной чертой. На ней происходит что-то вроде
фазового  перехода.  К  литру воды, нагретой до ста градусов, нужно подвести
порядка   двух   с   четвертью   миллионов  джоулей,  чтобы  вода  полностью
испарилась,  но  для  начала  процесса  испарения  требуется  совсем немного
энергии.  Человечество  не  кастрюлька  с  водой,  дело  обстоит  неизмеримо
сложней.  Но  если  продолжать  эту детскую аналогию, выходит так, что после
появления  первых  пузырьков  некому  будет  выключить  плиту. Мы испаримся,
переступив  файтеров предел, - вот что следует из его доклада. И нет времени
для  тихой  академической  проверки  его вывода. Надо принимать серьезнейшее
интуитивное   решение,   Стив,  а  не  вспоминать  о  твоих  университетских
упражнениях   в   статистике,   требуя   телесных  наказаний  для  тех,  кто
разбирается в деле получше тебя...
     - Ты  солидарен  с  Файтером?  -  спросил  Президент. - Тебя именно так
следует понимать?
     - Я  солидарен  сам  с  собой,  -  запальчиво ответил Джи-Пай. - Доклад
Файтера  непротиворечив,  но  я  не  могу  гарантировать правильность работы
эвромата.   А  на  независимую  объективную  проверку  уйдет  слишком  много
времени.  Это  все,  что  я могу сказать. Теперь серьезная наука умолкает, и
решение должны принимать политики.
     - Это  очень  любезно  со  стороны  серьезной науки - умолкнуть в такой
момент, - с ухмылкой пробормотал Шедоу.
     - Я устал, - вдруг произнес Фил Уондеринг.
     Все   мгновенно   затихли,  и  Президент  одарил  Древнего  Фила  своим
неповторимым  взглядом,  наполненным  бесконечной  личной  признательностью,
признательностью авансом.
     - Я  устал,  ребята,  -  повторил  Уондеринг,  впервые  за  этот  вечер
вмешиваясь  в  дискуссию.  -  Мы славно поболтали, но уже почти полночь, и я
хочу спать. Я недавно разменял девятый десяток и должен поддерживать форму.
     - И все-таки, Фил, - не выдержал Президент, - хоть пару слов...
     - Разумеется  скажу,  - весьма бодро подтвердил Уондеринг. - Я выслушал
одну сторону и хотел бы выслушать Файтера.
     "Вот   решение!   -  чуть  не  подпрыгнул  Шедоу,  и  взгляд  на  сразу
просветлевшего  Президента  обрадовал  его  еще  больше.  -  Вот  чего  мы и
добивались,  до полуночи демонстрируя Древнему Филу свою слабость! Только он
может  уладить  дело  к общему удовольствию. И я каждый день буду выпивать с
Мэри за его долголетие..."
     - Уверен,  что  все  вы  согласны  со  мной, - продолжал Уондеринг, - и
именно  за  этим  и  вытащили  меня из моего логова. Вы знаете, что я всегда
стоял  в  стороне  от  политики,  хотя  почти  все крупные деятели почему-то
считают  меня  своим  учителем.  Я  всегда  отвергал  любые  дипломатические
миссии,  которые  мне  пытались навязать. Вы заставили меня впервые изменить
своим  правилам.  Утром  я поеду к Файтеру. Мне кажется, я начинаю понимать,
что происходит.
     - Вы  сумеете остановить его, Фил? - спросил Президент, и в этот вопрос
было  вложено  все,  что составляло его, Мудрого Бобби, суть, и в ответ надо
было брататься на крови или сразу убивать.
     Но Фил Уондеринг равнодушно передернул плечами.
     - Здесь,  в  твоем  личном  сейфе, Боб, лежит мой конверт, - проговорил
он,  демонстративно  сдерживая  зевоту.  - На нем подпись: "Вскрыть в момент
наивысшей  опасности".  Разумеется,  ты  был  уверен,  что это шутка старого
дурака.  В  день  твоей  присяги,  Боб, мысли о слишком близкой опасности не
преследовали тебя, ты бросил конверт в сейф и забыл о нем...
     "Собственноручная  записка  Уондеринга - это же колоссальный раритет, -
скользнуло  у  Шедоу.  -  Он уже лет двадцать ничего не писал своей рукой, а
все  его  старые  бумаги  разворованы  коллекционерами. Будет жаль, если Боб
затерял этот конверт".
     - Достань  его,  Боб,  и  прочти, - завершил свою речь Уондеринг, - а я
пошел, хочу спать...
     Шедоу  проводил  старика,  передал его с рук на руки секретарю и тут же
возвратился.  "Древнего  Фила  по-королевски доставят в отель, - думал он. -
Четыре  полицейские  машины  и пара контрольных нарядов из ребят Сэма станут
прокладывать  дорогу  нашему будущему. Но вот черный юмор - ночью его хватит
кондрашка,  и  мы  останемся  один  на  один  с  Файтером...  Слава  Богу, я
позаботился о дежурстве врачей в соседнем номере..."
     Президент  долго  рылся  в  сейфе,  но  все-таки нашел конверт и извлек
оттуда два листа. Один был почти пуст, лишь размашисто значилось на нем:

     "Надо было думать раньше!
                                                                 УОНДЕРИНГ".

     Лист  пошел по рукам, и настроение упало, хоть падать ему было вроде бы
некуда.  Зато  второй лист был исписан основательно, и Президент зачитал его
вслух:

     "Это  шутка, Боб. Думать никогда не поздно. Даже тогда, когда пытаешься
кусать себе локти.
     Это  тоже  шутка.  Мы  кусаем  локти  ближнего - так проще. Еще проще -
вцепиться  ближнему  в горло и таким образом воздать ему за сотворенное нами
зло.
     А  теперь  серьезно.  Ты  вскроешь  этот конверт, Боб, через три года с
небольшим,  когда  почувствуешь  опасность  провала  на  очередных  выборах.
Опасность  будет  связана  с  Файтером,  вернее  -  с  его эвроматом, с теми
эвроматами, Боб, которые так помогли тебе взойти на вершину.
     Ты всегда утверждал, что я великий пророк, не так ли, Боб?
     Я  дерьмовый  пророк  -  вот  что верно. И из Файтера вышел бы такой же
дерьмовый  пророк.  Он  способный ученик, и его популярность затмила бы мою,
но, к счастью, он занялся делом.
     Я  ненавижу  его эвроматы. Я пришел из того времени, где не допускалась
самая  мысль,  что  всякие  ящики, начиненные электроникой, станут учить нас
жизни.  Мы  усиливали  свои  мышцы,  зрение,  слух, обоняние... Мы милостиво
позволяли  экскаваторам  рыть  ямы,  ракетам  - летать на Луну, мы позволяли
себе   разглядывать   Вселенную   в  радиоволнах  и  гамма-лучах,  хитроумно
ощупывали  отдельные  микрочастицы,  более  того  - мы были не против, чтобы
смешные калькуляторы вели за нас утомительные подсчеты...
     Но  настал  момент,  когда наши мозги - ни коллективно, ни поодиночке -
не  могут справиться с миром нами же сотворенной сложности. И мы должны идти
на поклон к эвроматам. Должны, ничего не поделаешь.
     Но,  в  сущности,  это не так! Мы никому не кланяемся. Эвроматы - живая
часть  нас,  живых,  коллективизированная  часть нашего мозга. Возможно, они
усилят   и  наш  индивидуальный  мозг.  Я  уверен,  что  Файтер  разработает
программы   соответствующей   генетической   операции.   Но   эвроматы  тоже
усовершенствуются,  и начнется что-то вроде межвидовой борьбы, хотя она, эта
борьба,  должна  послужить на пользу обеим сторонам. Наконец, пройдет время,
и  мы  поймем,  что,  по  сути,  борьбы  не  было,  что  сотворен  новый вид
социальных  организмов с более мощным коллективным и индивидуальным разумом.
И,  быть  может,  с  такой  функцией,  которая  уже  не  сводится  к  нашему
представлению  о разуме. И наверняка с невообразимо высокими для нас темпами
эволюции...
     Наша   беда,   Боб,  в  абсолютизации  индивидуальности.  Временами  ты
ощущаешь  себя  владыкой великой страны, испытываешь так называемый фараонов
комплекс.  Но,  в  общем-то,  Боб,  ты  прекрасно  понимаешь,  что ты - лишь
символ,  как  бы  тотем  стоящей у власти группы. И самые умные фараоны тоже
понимали  это.  Твое  счастье  -  в твоей стандартности, близости к среднему
уровню.  Твое главное достоинство в том, что ты устраиваешь большинство этих
людей.  Ты  согласен  подчиняться их требованиям и наступать на горло любому
собственному   мнению,   если   оно  слишком  заметно  выбивается  за  рамки
предписанного тебе стандарта.
     А  Файтер из тех, кто способен менять сам стандарт. Поэтому вы кажетесь
непримиримыми врагами. Между тем друг без друга вам не обойтись.
     Люди,   покушающиеся   на  стандарты,  кажутся  тебе  и  твоей  команде
красными.  Это  как в космологии, Боб, - мы смотрим на убегающие галактики и
видим,   что   линии  спектра  сдвигаются  к  красному  концу.  Этот  эффект
называется  красным смещением. Так вот, все, устремленные в будущее, несут в
себе  красное  смещение.  Но  в  конце  мы  идем  за ними и чаще всего по их
костям.
     Они  первыми  бьются лбом в опасность и кричат о ней, и твой долг, Боб,
слышать  их  крики.  Если  бы  не они, мы до сих пор бегали бы за мамонтами,
размахивая палками и камнями.
     Ты  скажешь:  теперь  мы  носимся  друг  за другом, размахивая ядерными
боеголовками  и  лазерными  пушками.  Верно.  Но не это определяет эпоху. На
планете  так  или  иначе  кормится семь миллиардов человек, и кое-кто из них
успел  побывать на Луне и Марсе, а сейчас летит к спутникам Юпитера и - что,
может  быть,  самое  главное  -  пытается  преобразовать человека и общество
здесь, на Земле.
     Так  вот, прислушайся к людям, о которых через столько-то лет или веков
скажут:  если б не они, мы до сих пор носились бы друг за другом, размахивая
ядерными боеголовками...
     Прислушайся,  Боб, потому что настоящее, в которое ты целиком погружен,
никогда  не  состоит  из  одного  только  настоящего. Настоящее - это сжатая
пружина  памяти  и  предвидения,  и  упаси  нас  господь  забыть  об  этом и
подставиться под адский удар с того или иного конца.
     Извини,  Боб,  по  неискоренимой  привычке я говорю темнее Дельфийского
оракула. Но слушающий да услышит!
                                                                 УОНДЕРИНГ".

     Президент умолк и потянулся к стакану с соком.
     - По-моему,  мы  не можем рассчитывать на этого Уондеринга, - задумчиво
произнес  Сэм.  -  Он  явно не с нами... Вот уж не подумал бы. Мне казалось,
они с Файтером смертельные враги - как раз из-за этих эвроматов, или нет?
     - Между   смертельными   врагами   и   смертельными  друзьями  невелика
дистанция,  - усмехнулся Джи-Пай. - Древний Фил может видеть в Файтере свое,
так  сказать,  лучшее  я,  то,  которое  он  сам не сумел реализовать. Такое
бывает...
     - Давайте  разбегаться, только без всяких красных смещений, - со слабой
улыбкой  сказал Президент и потер переносицу. - Уондеринг считает меня вашим
стандартом,  а  стандарту  положено  веровать.  Так вот, я хотел бы верить в
добрую волю Уондеринга.
     - Смотри,  Бобби,  -  вставая, сказал Сэм. - Я профессионал и чувствую,
что  этот  Файтер  блефует.  Мои  ребята могут легко проверить мою гипотезу.
Впереди целая ночь, а другой у нас может не быть...
     "Я  теряю  целых  семь  ночей  с  Мэри и то не давлю на Боба, - подумал
Шедоу.  -  Лишь  бы этот бык не наломал дров... Если он на свой страх и риск
потрясет   Файтера,   все   пропало.   Мы  наверняка  попадемся  в  какую-то
простенькую  ловушку,  а  главное  -  сорвется  вся  моя игра... Древний Фил
недаром  решился  на завтрашнюю поездку. Он прозрачней, чем думает, для меня
-  прозрачней...  И  хорохорится  -  куда  тебе  там! Иначе зачем он стал бы
носить  свой  парик?  Ведь все знают, что он давным-давно лыс, как колено...
Ему   неохота  выглядеть  стандартным  яйцеголовым.  Как  же  -  сокрушитель
стандартов!  Значит,  он еще рассчитывает совершить то, что не успел в своей
слишком  долгой  и  слишком  праведной жизни - вот и вся психология... Пусть
совершает!"
     - Я  тоже  вполне  доверяю  Древнему Филу, - вступил он в разговор, - и
прошу  тебя,  Сэм, не предпринимать ни одного шага против Файтера. Во всяком
случае  ни  одного  шага,  не  согласованного  с  Бобом и со мной. По-моему,
завтра днем все экземпляры его доклада лягут на этот стол.
     Президент удивленно посмотрел на Шедоу, но ничего не сказал.
     "Надо   как-нибудь   выяснить,   не   скрывает  ли  и  Файтер  идеально
отполированный  шар  под  своей  роскошной  шевелюрой",  - мелькнула у Шедоу
весьма никчемная, хотя и слегка позабавившая его мысль.




     Раннее  утро  с трудом втискивалось в сознание Джима Файтера. Он лениво
встал  и  с  полчаса  бесцельно  проблуждал  по  коттеджу,  таская  на  себе
совершенно  опустошенную  снотворным  и  оттого  бесполезную  голову.  Потом
заставил  себя сварить кофе и несколько минут поболтаться под душем. И снова
стал   бродить   по  комнатам,  утешаясь  вновь  обретенной  способностью  к
размышлениям.
     Вот  уже  утро,  думал  Файтер,  и  ничего  не  произошло. Тройная доза
снотворного,  достаточная  для  длительной  блокады  действия Труз-маски, не
пригодилась, только довела до одури. Похоже, все обо мне забыли...
     Тишина.  Я  всю  жизнь гнался за тишиной, и вот она - настоящая тишина.
Садись  за  стол  и  твори,  все  звуки  ушли  из  этого дома. Не носится по
лестницам  с  громом  стартующей  ракеты  младшенький,  Пит,  не  пристает с
заковыристыми  вопросами старший, уже понемногу бунтующий Джимми. И средний,
Энтони,  тоже  не  встревает  в  самый  неподходящий  момент  с предложением
сыграть  в  шахматы.  Мало ему домашней ЭВМ, мало она его бьет... И Сьюзи не
придет  в  мой  кабинет  и  не  станет  тыкаться носом в затылок, как щенок,
которому скучно...
     Вот  так, садись и твори - перекраивай Вселенную и человека в идеальных
условиях комфортабельнейшей из одиночных камер.
     Нет,  ничего  не  перекроить  - тишина кричит памятью, дом кричит всеми
голосами  пустых  комнат, голосами, которые накопились здесь за много лет. И
кажется,  все  бы  отдал,  чтобы  оживить  эти голоса, выдавить их из тюбика
памяти в этот дом, заполнить его реальным мельканием, звуками, запахами...
     Запахи   -   первый  и  последний  наш  свидетель,  думал  Файтер,  они
напоминают  о  том,  что крохотные существа, еще не клетки, а так - какие-то
микроскопические  пульсирующие  комочки,  ощущали мир в потоках молекул - на
вкус  и  на  запах.  И  вот запахи остаются и преследуют нас, как сигналы из
миллиардолетнего  далека,  как  зов  истоков зарождающейся жизни. От шарфика
Сьюзи  до  ночной  посудины  Пита  - все кричит в этом доме, кричит и сводит
меня с ума, меня, вытолкавшего своих ребят в пустоту...
     Не  было  выхода...  Все так, отсутствие выхода, мнимое или реальное, -
лучший  способ убить сожаления. И еще проще - назад не воротишь! Чего уж там
думать-горевать, когда есть магическое - назад не воротишь...
     Так  или  нет?  Может,  не поздно и воротить? Поехать к Бобу или просто
позвонить.  Сказать  ему:  слушай,  Бобби, я погорячился. Я думаю, что мир и
вправду  вот-вот  рухнет  в  тартарары,  но  Бог  с ним, с миром. Давай жить
дружно  и  потом  - дружно гореть в общем костре. И пусть милые голоса снова
наполнят  мой  коттедж,  и  я позову тебя, Боб, на маленькую вечеринку. И мы
пустим  сюда  нескольких  корреспондентов - пусть немного заработают и пусть
разнесут  по всему миру весть о личной дружбе Президента с шефом Эвроцентра,
и  ты  как  бы  возложишь руку на далекое будущее нашей цивилизации, пусть и
несуществующее...  И это даст тебе новых избирателей, а мне - новые миллионы
на расширение Эвроцентра...
     Я  позвоню  тебе,  Бобби,  думал  Файтер,  позвоню и скажу: я - подлец,
мистер  Президент,  такая  вот  штука, я - подлец. Арестуйте меня. Целых три
дня  я  знал  результат  Эвро-5  и  молчал.  Целых три дня я пытался надежно
спрятать  свою  семью  от ищеек Сэма. Я не боялся его Труз-масок, не боялся,
что   меня   по-простецки   возьмут  за  горло,  я  был  уверен,  что  успею
использовать  особую ампулку и сраму не приму. Но меня могли взять за иное -
за  Пита  или  Сьюзи,  и  тут  конец. Потому что я слаб, слаб, как последний
паршивец  в  стаде  добропорядочных граждан, слаб, потому что мучения одного
из моих сыновей могли бы заслонить от меня вид вымирающей планеты.
     Таковы  факты,  Боб,  я  три  дня,  целых  три  дня  продержал  в столе
экземпляры  своего  доклада,  а  эти  три  дня могут сыграть решающую роль в
нашем  приближении к красной черте. Так бывает - десятки лет, а то и десятки
веков  копится  какая-нибудь  дрянь,  а спасение от нее решается в считанные
дни или в считанные секунды.
     Выходит,  я  ничем  не  лучше  тебя,  Боб.  Ты  хочешь протянуть десять
месяцев  ради  спасения  своего кресла, я уже протянул три дня ради спасения
семьи.  И  вот  ведь  парадокс  - от чего спасаться? Где они спрячутся не от
Сэма  и  его  парней, а от обычной самонаводящейся боеголовки? Где спрячется
твой  народ,  Боб,  осчастливленный  или  нет  твоим  мудрым  и  едва  ли не
бессменным руководством?
     Нам   всем   некуда   прятаться,   победителю  нет  убежищ...  Особенно
забывающему,  что  всякая  победа  -  немного  Пиррова.  А  иногда не так уж
немного,  иногда  и целиком... Вся беда в том, что победителю слишком хорошо
известна цена победы...
     Когда  удалось  сообразить, что сверхбыстрые блоки способный работать с
полем  содержательных  аналогий  -  осуществлять первичный подбор аналоговых
моделей,  а потом их адаптацию в области применения, я захлебнулся успехом и
особенно  -  надеждой!  Эвристическая  машина  может  строить  модели  любых
явлений  и  целые теории - это небывалый рывок в науке, колоссальный импульс
прогресса.  Победа,  которую,  вроде  бы,  не  с  чем  сопоставить в истории
познания...
     И  вдруг  среди  ликования  зазвенели  пронзительные  звоночки.  А  кто
справится  со всем этим потопом прогресса, стали спрашивать меня. Кто сможет
всем этим управлять? Сами же эвроматы? Да здравствует эвроцивилизация!
     И пошло, и поехало...
     "Надеюсь,  Вы  любезно  предоставите  нам  места вышколенной прислуги у
Ваших   симпатичных   машин,   -   написал   тогда  председатель  Ассоциации
инженеров-электриков,  кажется,  так  написал.  -  Мы  становимся  столь  же
бесполезны,  как и водители карфагенских боевых слонов в современной дивизии
танковых  роботов.  Боюсь,  эвроматы  перестанут доверять своим теплокровным
слугам   -   они   наверняка  попытаются  создать  нечто  более  надежное  и
расторопное.  Но  оставим  этот вопрос. Поверьте, меня более мучает другое -
принесут  ли  эти эвроматы Вам - именно Вам! - подлинное счастье, не выдадут
ли  они в один прекрасный день нечто такое, что начисто разрушит Ваш покой и
поставит Вас, а может, и многих других на край пропасти?.."
     Он  как  в  воду  глядел,  этот  парень, отнюдь не претендующий на роль
пророка  школы  Уондеринга.  На эту роль стали претендовать именно эвроматы,
скорее  -  на  собственную школу. То, что нам казалось необъятно сложным и в
силу  своей сложности туманным, эврики стали превращать в четко оконтуренные
перспективы...  Славная  пора  Футургейма,  когда  мне  казалось, что машины
играют  с  нами  в  будущее,  услужливо предлагая десятки вариантов - только
выбирай,   только   прими   решение,  и  ты  ступишь  на  тропу  великолепно
состыкованных  картин,  которые  прямо  с  листа  претворяются  в  избранную
реальность, и каждая из реальностей лучше всех остальных...
     Карикатура  великого  Линдстрема - вот она на стене, воспроизведенная в
большом  формате. Человечество в виде буриданова осла, понукаемого эвроматом
с  физиономией  Джима Файтера. Человечество, растерявшееся от обилия дорог и
аппетитности  разбросанных  по ним, по этим воображаемым дорогам, опять-таки
воображаемых  охапок сена... Но из каждой охапки торчит еле заметная головка
ядерной  ракеты  -  немой  вопрос  покойного  Линдстрема, который никогда не
писал  мне  писем,  а  просто  прислал  эту  огромную  репродукцию  одной из
последних своих карикатур...
     И  тогда,  как  просыпающийся  вулкан,  стал ворчать вслух Древний Фил,
человек,  для  которого  будущее  представлялось  чем-то  вроде  собственной
записной  книжки...  "Мне  плевать, Джимми, на безработицу среди инженеров и
даже  среди  прогностов,  -  сказал  он  в  последнюю  нашу  встречу, злую и
разрывную.  -  Лично  мне эвроматы ничем насолить не могут. Но эти проклятые
железки  не  доведут тебя до добра. Ты останешься у разбитого корыта, и все,
кого  ты  увлечешь,  останутся  с  тем  же.  Но,  даст  бог,  я этого уже не
увижу..."
     Как  же он меня тогда разозлил, этот Учитель Президентов. Он взвился на
эвроматы  вовсе  не  из ненависти к железным мозгам - это ерунда. Он слишком
умен,  чтобы  лить слезы над безоблачным и чисто человеческим прошлым, якобы
исковерканным  всякими учеными выдумками. Он взвился из-за П-границы - вот в
чем  я  убежден. Он не мог потерпеть, чтобы кто-то устанавливал правила игры
на его поле.
     А  П-граница - золотое правило Футургейма, не сразу мною обнаруженное и
тем  более  не  сразу и всеми осознанное. Но существует эволюционная граница
прогноза  - ничего не поделаешь. Мы можем разумно прогнозировать собственное
будущее  лишь  до  тех  пор, пока изменения человека и общества не меняют их
качественно,   то   есть  не  переводят  на  новый  уровень  сложности  саму
прогнозирующую  систему. После этого система обретает такие свойства и цели,
которые  непредсказуемы  для  системы  меньшей  сложности, - это просто, как
дважды  два.  Пещерному  пророку  не  снилась  высадка  экипажа  на  Марсе и
пирамиды  Хеопса  тоже  не  снились.  И  нам  сейчас не снится то, что будет
доступно  суперсапу,  спланированному  по  программе  Эвро-11.  Нам доступен
прогноз  лишь  в  интервалах  времени,  за  которое  мы сами не подвергаемся
существенному  преобразованию  -  такова  она,  П-граница, тоже своеобразная
красная  черта.  Та  красная  черта, которая ясно дает понять - мы не просто
вершина   исторической   пирамиды,   а  промежуточная  ступенька.  И  только
непрерывно  совершенствуя  свой  вид в индивидуальном и социальном плане, мы
можем  рассчитывать  на  принципиальные  рывки  в  познании.  Лишь  допуская
собственное  радикальное  преобразование,  мы  можем  смело  идти  навстречу
Большому Космосу.
     "Нарушителей  П-границы  ждут  цепкие  и бездонные болота утопий" - так
цветисто  выразил  суть  дела  один  молодой  журналист.  Да,  что-то в этом
духе...
     И,  похоже,  четко  обоснованная  программой Эвро-6, П-граница навсегда
разделила  меня  с  Уондерингом.  Несмотря на свою кажущуюся абстрактность и
прекрасно знакомые Филу "бездонные болота", разделила...
     А  новая  красная  черта, совсем уже не абстрактная, напротив, страшная
своей конкретностью, - со всеми остальными.
     Срок   жизни  пророка  обратно  пропорционален  уровню  пессимизма  его
прогнозов.  Пророку-оптимисту всегда проще. Выйдет по прогнозу - ему честь и
хвала,  а  грянет  беда - тут не до пророка, тут самому бы живым остаться, а
он  -  что  он?  -  он-то лучшего хотел... А пессимист всегда плох. Ошибся -
дурак,  которого  повесить  мало,  ибо  пугал,  а прав - тут уж повесить бог
велел,  ибо  накаркал,  да и злость на ком-то сорвать надо... Не странно ли,
что  я  еще жив и даже с ума не сошел - не сошел ли? - среди этого кричащего
дома,   опустошенного   мною,  среди  крика  миллионов,  опустошенных  моими
эвроматами, среди внутреннего своего опустошающего крика.
     Я  отвергнул  от  себя  тех, кого любил, от меня отвернулись те, кому я
верил. И некуда спрятаться, ибо победителю нет убежищ...
     И  надо  набраться сил, чтобы этот бунт не завершился позорным выбросом
флага,  белого  флага,  которому никто не успеет как следует возмутиться или
порадоваться,   ибо   полотнище  очень  скоро  выпадет  на  землю  сероватым
радиоактивным пеплом...




     Файтер   ждал   сигнала.   Отгороженный   от   мира   самой  опасной  и
захватывающей  из  фантпрограмм  - погружением в себя, он напряженно ждал. И
все-таки  сигнал  прозвучал  внезапно, и на экране переговорной панели с еще
большей внезапностью всплыла добродушная физиономия Фила Уондеринга.
     - Ты меня пустишь, сынок? - спросил Древний Фил.
     Файтер  послал  пропускной  импульс,  и через минуту Уондеринг предстал
перед ним с большим портфелем в руке.
     - Слушай,  Джимми,  -  сказал он, устраиваясь в кресле, - я по-прежнему
не  могу  простить тебе изобретение эвроматов. И не потому, что я, как и все
старики,  люблю  поворчать  на  думающие  железки.  И  не  потому,  что твоя
П-граница  подрубила  мне  крылья.  Я  не  могу злиться на тебя как на более
удачливого  конкурента,  ведь ты вместе со своими эвроматами и П-границами в
каком-то  смысле  мое  овеществленное  пророчество... Но я пришел рассказать
тебе об истинных причинах своего ворчания. Ты хочешь меня послушать?
     Файтер  непроизвольно  взглянул на часы. Половина десятого. Выходит, он
добрых  четыре  часа,  как  сумасшедший,  ползал  в  этих стенах и, кажется,
говорил  вслух... Но время еще есть, плохо другое - этого Фила, должно быть,
по  уши  начинили  "клопиками",  и  в  машине  у ворот настроились послушать
поучительнейшую из передач.
     - Верно,  время  еще есть, Джим, - ухмыльнулся Уондеринг, - и не бойся,
я  чист  в  смысле  электроники, мой водитель обладает собачьим нюхом на эту
пакость,  и  перед  выходом  из  отеля  он  проверил меня с ног до головы. Я
приехал к тебе, Джимми, вполне официально, ты так и подозревал, да?
     - Неофициально  в  мой  дом сейчас и не попадешь... Вы хотите уговорить
меня, Фил?
     - Да,  именно  такова моя миссия, - твердо произнес Уондеринг. - Нам не
стоит  играть  в прятки. И я, с ведома и по поручению президентской команды,
привез  сюда  полный  портфель  всякой  чепухи,  кучу  проектов, которые они
заготовили   для  следующего  срока.  Они  хотят  убедить  тебя,  что  с  их
администрацией стоит иметь дело...
     - Это я и так знаю...
     - Но  мне  плевать  на  их замыслы, Джимми, до реализации чьих бы то ни
было  замыслов  надо  еще  дожить...  Я хочу говорить о другом. И постарайся
уловить  то,  что  скажет  сейчас  последний  маг  из  прогностов, последний
пророк,  не  использующий твои эвроматы для составления своих гороскопов. Ты
выпустил  страшного  джинна  из  бутылки, именуемой человеческим мозгом. Это
звучит  банально,  я  знаю.  Так  говорили  о  первом  паровозе  и  о первом
самолете,  и об урановом котле тоже говорили. Но боюсь, ты еще не понимаешь,
что   эвромат,   снабженный  одиннадцатой  программой,  -  это  жутчайшее  и
принципиально  неконтролируемое  оружие. Эвробомба - это мой термин, Джимми,
но  это паршивый термин глупейшего из пророков. Он ничего не передает. Бомба
-  это  вспышка  и  конец!  Я  помню,  что более полутораста тысяч человек в
Хиросиме  умирали медленно. Для них ад растянулся на месяцы и на годы. Но ад
эвробомбы  растянется на века, даже на тысячелетия. Он захватит всю планету.
Он  будет длиться и длиться, пока кому-нибудь не стукнет в голову прекратить
этот ад - устроить фонтан из ядерных боеголовок...
     Файтер присел напротив Уондеринга и через силу улыбнулся.
     - Что с вами, Фил, чем вы меня пугаете?
     - Я  не  пугаю.  Я  утверждаю,  Джим!  Ты  бросил  мир,  разорванный  и
неподготовленный,  в  пасть новой войны, войны автоэволюционной. Люди начнут
наперегонки   выводить   новые   породы   сверхлюдей,   лопнет  связь  между
поколениями,  мы отбросим память крови. Мы не сможем договориться о творении
единого  вида,  и  на  нашей  планете  вспыхнет  межвидовая  борьба разумных
существ,  вооруженных самой опасной техникой. Технологически отсталые страны
попадут  в положение обезьяньих заповедников - вот к чему мы придем, и очень
быстро.  Я знаю, что твоя Эвро-11 практически готова к ведению эксперимента.
Через  10-15  лет  начнется кошмар. Появится Эвро-21, Эвро-31, Эвро-111... И
брат  восстанет  на  брата. И это будут не примитивные расовые предрассудки,
это  будет  непрерывно  меняющаяся  иерархия  богов и людишек, сцепившихся в
смертельный клубок...
     "Он  действительно  последний  маг  из  прогностов, - подумал Файтер, -
после  таких  речей  легионы  сметали  все  на  своем  пути, а уличные толпы
линчевали иноверцев. Настоящий пророк - это спичка на бочке с порохом".
     - Вот  такое  дело,  сынок,  -  тихо сказал Уондеринг, - такое дело. Ты
меня понял? Ты подумай...
     - Я  не  согласен  с  вами, Фил, - перебил его Файтер. - Вы должны были
впасть  в грех и впали. Вы впали в грех тривиальности - это красная, черта в
каждом  из  нас. Наступает нечто непостижимое, нечто вне нашего понимания, и
мы  вроде  бы  беззащитные  от  этого  наступления,  впадаем в грех веры. Мы
упираемся  в доступную нам ступеньку и боимся следующей, или чувствуем - она
не  наша...  И этот страх - наша вера, Фил. И тогда в нас просыпается оракул
-  мы  предостерегаем  всех, способных сделать следующий шаг: не делайте! Вы
расшибетесь  сами  и  утащите за собой все человечество. Но это ерунда, Фил,
поверьте,  это ерунда, хоть и нехорошо посмеиваться над символами веры, но я
скажу прямо - это смешная ерунда.
     Файтер  перевел дыхание и разлил по чашкам кофе из небольшого кофейного
автомата.
     - Я  расскажу  вам притчу, Фил, забавную притчу. Вы, наверное, помните,
что  премию  за  эвромат  мы  получали вместе с профессором Камовым. Принцип
эвро,  то  есть  метод подбора стартовых аналогий, он нащупал позже меня, но
зато  он  первым  догадался  монтировать  эвросистемы.  А  именно они и дают
эвроматам  огромную  прогностическую  мощность. Но дело не в этом. Камов был
постарше  меня,  хороший  парень.  Мы  сбежали  с ним с парадной церемонии и
потихоньку  тянули  коньяк  в  моем  номере.  И  я,  как восторженный щенок,
развивал   перед   ним  грандиозные  планы.  Уже  тогда  было  понятно,  что
эвросистемы  будут  легко разыгрывать сложнейшие явления, и я вопил: слушай,
дружище  Камов,  наши вояки соберутся вокруг эвромата и сыграют в войну. Они
будут  перекраивать  мир, разыгрывая ядерные сражения и грандиозные звездные
войны,  а  люди  станут  следить  за  этим,  как за увлекательным футбольным
матчем!  И  мы  с  тобой станем почетными сопредседателями спортивного союза
военных     игрищ.     Будем     дисквалифицировать     генералов,     плохо
запрограммировавших   свой   эвромат   или   проявивших  излишние  имперские
амбиции...  И  болельщики начнут гоняться за нами с патриотическими флажками
наперевес... Смешно, да?
     Уондеринг  сидел неподвижно, глядя Файтеру прямо в глаза. Древнему Филу
было не до смеха.
     - Не  смешно, Фил. Вот именно - не смешно. Так и сказал мне этот Камов,
между  прочим,  весельчак и большой любитель анекдотов. Слушай, Джим, сказал
он,  не  надо впадать в пьяный восторг. Твоя утопия зависит не от машин и не
от  нас,  их  создателей, вернее - не только от нас. Она зависит от тех, кто
стоит  у  власти.  Потому  что  ни  одна  машина  сама  по  себе  не изменит
социальной  иерархии.  Эвромат  -  необычная  машина,  со временем он сможет
стать  неотъемлемой  частью  общества,  но  все  же  важно,  кто  и  как  им
воспользуется,  какой  среде  он станет служить. И не надо впадать в утопию,
говорил  мне Камов, ибо из утопий никто еще не возвращался, чтобы поделиться
восторгами  по  поводу  увиденного.  Там  гибли  народы  и  империи,  и, чем
заманчивей  и  безграничней казались иллюзии, тем уже и кровавей оказывалась
тропа,  по  которой надо было возвращаться к нормальной жизни. Так вот, Фил,
не  будем  и мы впадать в утопию. Одноцветное будущее, розовое или черное, -
выдумка,  бред.  Но  самое  страшное  будущее  -  отсутствие будущего. И вот
сейчас  мы  выбираем, Фил. Жаль, что здесь нет старины Камова, он бы кое-что
посоветовал.  Но  мы  вдвоем,  и  мы прекрасно понимаем, что до эвробомбы мы
можем просто не дожить...
     - Мы  уже  дожили  до нее, - вздохнул Уондеринг, - мне кажется, дожили.
Ты  так  и  не  понял,  Джимми,  что  вчера в кабинете Президента ты устроил
своеобразный   полигон   близ   Аламогордо.   Но  нынешнее  время  предельно
спрессовано,  и  в  считанные  дни может грохнуть уже не полигонный взрыв. К
тому  же,  сейчас  за  окнами  снова  жаркий  август,  еще более жаркий, чем
тогда...  чем  в  то  лето, когда я был совсем еще мальчишкой и жалел, что с
Гитлером  справились  без  меня,  и надеялся, что без моего участия взрослые
нипочем  не  сладят  с  японским императором... однако сладили... Ты извини,
Джимми,  старость  часто  заносит  в детство. Просто мне вспомнились иллюзии
тех времен - супербомба, которая навеки предотвратит войну, и все такое...
     - Я  понимаю ваши тревоги, Фил, - ответил Файтер. - И думаю, что работы
Эвроцентра  со временем необходимо рассекретить. Если эксперимент по Эвро-11
пройдет успешно, я сразу же...
     - Если...  я  сразу  же...  - передразнил Уондеринг. - Если дадут - вот
что  следовало  сказать.  Это  сложнейший  вопрос,  Джимми, и одной попыткой
нарушить  секретность  тут  не обойдешься. Надо придумать что-то иное, более
масштабное.  Ты  вообще  слишком  сжился  со  своими эвроматами и потихоньку
теряешь   представление   о  чисто  человеческом  элементе.  Ученых  недаром
рассаживают  по  клеткам самолюбия, недаром запирают в одиночки собственного
таланта...  Лояльный  и узкий специалист-одиночка стал превосходной отмычкой
в  политической  борьбе  и  особенно  -  в  борьбе глобальной. А трагедия их
узости,  лояльности  и  одиночества  -  кого она волнует?.. Обо всем этом мы
должны  хорошенько  подумать,  и я обещаю тебе, что не умру, пока не выиграю
нашу  с  тобой  неоконченную  дискуссию.  Но  в одном ты, безусловно, прав -
сейчас не до дискуссий.
     Уондеринг  встал  и,  щелкнув  застежками  портфеля,  высыпал  на ковер
несколько тонких папок.
     - У  тебя еще будет время порыться в этих бумагах, - сказал он, - среди
них  есть  отличные проекты. Новые высадки экипажей на Марсе и строительство
первого   марсианского   города,  а!  Это  звучит  тривиально  для  нынешней
молодежи,  но  не  для  меня...  Я  ведь  бегал в школу под страшные слухи о
какой-то  брауновской штуковине, способной за полчаса перепрыгнуть Атлантику
и  врезаться  прямо  в  Эмпайр Стейт Билдинг, где шпионы пытались установить
радиомаяк...  На  последнем  курсе  университета  я  узнал о запуске первого
спутника,  потом  был первый человек на орбите, потом высадка на Луне, потом
-  Марс...  И  каждый  следующий  шаг казался делом далекого будущего, а оно
оказывалось  все  более  близким.  По  этим  ступенькам,  Джимми, я и шел из
безвестных  социологов  в  знаменитые прогносты. И поэтому мне смешно, когда
меня  пытаются  изобразить  каким-то  неолуддитом,  современным сокрушителем
машин...
     - Лично  я  не изображаю, - улыбнулся Файтер. - Я отбиваюсь. Я хочу вам
внушить,  что  некоторые  машины уже вышли за рамки усилительных приставок к
человеку, что они стремятся занять особое место в нашем обществе.
     - Внушать  ты  умеешь,  это  правда,  -  сказал  Уондеринг. - Ты мощный
суггестивный  генератор  -  вот  что я скажу. Такие, как ты, могут высветить
прекрасное  будущее,  но  могут  и  прожечь  страшную  дыру  в  наших бедных
мечущихся  душах...  Но  мы  опять  уходим  в бесконечную дискуссию. Хватит!
Давай-ка сюда экземпляры своего доклада, Джим.
     Файтер   замешкался.   Последние   слова   произвели  на  него  сильное
впечатление.
     - Мы  оба  неплохие  провидцы,  Джим,  - засмеялся Уондеринг. - Ты ведь
никому  не  передавал  материалы  для  публикации, ты боялся поставить своих
близких  и  друзей  под  удар  ведомства Сэма, верно? Ты, глазом не моргнув,
рискнул  своей  жизнью и карьерой, чтобы предупредить человечество о близкой
опасности,  и  рискнул  человечеством,  чтобы  уберечь дорогих тебе людей...
Прекрасный  монолог  для  философской  мелодрамы, а? Особенно если добавить,
что  это  типичный пример интеллигентского бунта... Но у меня нет повода для
такой  декламации. Я уверен - ты вычислил мой приход. Ты знал, что Боб и его
команда  без  меня не обойдутся, а я не обойдусь без приключения, связанного
со  спасением  твоих  материалов.  И мне приятно, что при составлении такого
блестящего прогноза ты не мог воспользоваться услугами эвроматов...
     Файтер  покорно  пошел  к  столу и извлек оттуда две папки. Древний Фил
аккуратно  уложил  их  в  портфель  и  прикрыл  сверху  одним из выброшенных
проектов.
     - Так-то!  -  назидательно  сказал  он.  - Вот я прикрываю твою "Модель
красной  черты"  очень  любопытным  проектом.  Называется  "Лунное око". Наш
верный  спутник  превратят  в  сплошной  всеволновый телескоп... Неплохо, а?
Теперь дай мне микрокассету...
     Файтер  так же покорно подошел к стене и извлек маленький пакетик из-за
ложной панели.
     - Молодец,  парень,  -  похвалил  Уондеринг.  -  Я  боялся,  что  ты не
догадаешься сделать микрокопию. И я тоже не дурак.
     Он  извлек из кармана конверт с пластырем и расческу, подошел к зеркалу
и   аккуратнейшим  образом  поместил  микрокассету  под  своим  великолепным
париком.
     - Мы  здорово  играем  в  шпионов,  а!  - весело выкрикнул Уондеринг. -
Только  отдирать  эту  штуковину  будет больновато... И последнее - скажи-ка
мне адрес своей семьи, ты ведь и не думал гонять их по заграницам.
     - Это  просто  не  удалось  бы,  -  ответил  Файтер,  делая  запись  на
квадратике  самостирающейся  бумаги. - Не такие уж они великие конспираторы.
Их сцапали бы в первом же отеле...
     - Я  так и думал. Но лучше всего, если они не будут метаться по дальним
родственникам,  а  поедут  ко мне. В моей огромной берлоге-одиночке их никто
не  найдет.  И  я  думаю, они скоро возвратятся в этот дом. Если твой доклад
будет  обнародован,  Боб  и  его  команда  не  станут  с  тобой воевать. Они
попытаются  обратить  все  к  своей  пользе.  Может,  Боб и впрямь ударит по
ракетно-ядерным  магнатам. Я уверен, в данный момент он уже ищет новую опору
в   электронных  концернах,  обещая  фантастические  заказы  для  расширения
эвропрограмм.  Он мастер переориентации и большой реалист, наш Мудрый Бобби.
Так  что  не  отчаивайся.  Завтра  тебя  могут  пригласить  на  место  этого
неврастеника  Джи-Пай.  Будет  забавно...  А  пока  - всего тебе наилучшего,
великий шантажист...




     Фил  Уондеринг бодрым шагом вышел из комнаты, но в садике файтеровского
коттеджа  появился разбитый жизнью старик. Он по-черепашьи медленно доплелся
до своей машины и кряхтя залез на заднее сиденье.
     Он  не  удивился,  заметив  в  углу  Стивена  Шедоу,  а  рядом со своим
водителем  -  незнакомого  задумчивого  парня,  жующего  резинку.  Он только
кивнул Тени президента, кивнул и пригладил искусственную шевелюру.
     - Дело  дрянь?  - заботливо спросил Шедоу, когда машина тронулась. - Он
вас очень расстроил, да?
     - Дело  дрянь...  - прокряхтел Уондеринг. - Он велел послать всех вас к
чертовой  матери,  впрочем,  и  меня  тоже,  если это кого-то утешит. И ваши
проекты его не очень волнуют.
     - Неужели?  -  небрежно  бросил  Шедоу  и  протянул  руку к портфелю. -
Отдайте-ка мне этот портфель, мистер пророк, я ведь вчера еще все понял.
     - Не  надо,  Стив, - с неподдельным отчаянием прохрипел Уондеринг, - не
делай  этого.  Я не хочу умирать подлецом в глазах Файтера. Он действительно
передал  мне  два  экземпляра  доклада,  но  пусть они хранятся в моем доме,
Стив.  Я  не  пущу их в ход, даю тебе слово, а других у него нет. Но если ты
заберешь их сейчас, Файтер решит, что я был в сговоре с вашей командой...
     - А  это  так  и  есть,  Фил, - жестко сказал Шедоу. - Нельзя всю жизнь
прожить  без  команды, и мы не прочь взять вас в свою. Считайте, что вам без
всякого  лишнего  шума  удалось  провернуть  серьезное  дело.  И мы этого не
забудем. Давайте портфель, не отбирать же его силой...
     Уондеринг  рванул  дверцу, пытаясь выпрыгнуть на ходу, но жующий парень
молниеносным  броском  руки  пригвоздил старика к сиденью и при этом остался
таким   же   жующим  и  задумчивым.  Машина  затормозила,  а  вслед  за  ней
притормозил и висевший на хвосте черный лимузин с двумя пассажирами.
     - Извините,  Фил,  - сказал Шедоу, - мы боимся за вашу жизнь. Вы уже не
в  том  возрасте,  чтобы  бегом  уходить  от агентов Сэма. И скажите спасибо
одному из них, что вы живы... И отдайте мне бумаги.
     - Ваша  взяла,  - прохрипел Уондеринг. - Отпусти меня, парень, мне надо
принять таблетку.
     Парень  отпустил,  не  теряя,  впрочем, невозмутимости. Отпустил и стал
выбираться из машины.
     - Так  бы  и сразу, - ободряюще улыбнулся Шедоу, принимая портфель. - А
теперь,  Фил,  мы  покинем вас, нам будет удобней уехать на другой машине...
Счастливо оставаться!
     "Вот  так  и  выигрывают  будущее  у дерьмовых пророков, - думал Шедоу,
устраиваясь  в  черном  лимузине  и  нежно  прижимая к себе портфель. - Даже
смешно.  Жаль,  что  всю эту историю нельзя рассказать Мэри, она бы до упаду
хихикала.  Стивен  Шедоу  спасает отечество! Жизнь за Президента! Нет, оно и
вправду  смешно  -  я  облапошил этих двух умников, как пару слепых котят...
Пожалуй,  скину-ка  я  по дороге сопровождающих, не то Сэм вообразит, что он
тоже участвовал в моей операции..."
     Далеко  позади  осталась  медленно  ползущая машина Уондеринга. Древний
Фил  откинул  голову  на  подушки,  склонив  ее чуть влево, чтобы не ощущать
инородное  тело  на  затылке.  Он  откинул  голову  и закрыл глаза, с трудом
сдерживая  слезы - недопустимую слабость, признак окончательной никчемности.
Хотелось  выть,  стонать  и  захлебываться  слезами  от  того,  что  впереди
остается  так мало, что не будет больше на Земле чистой магии пророчеств, не
втиснутых  в  аналоговые фильтры этих проклятых, мерзких, опасных и все-таки
неизбежных эвроматов...

     Минск, 1984

Популярность: 6, Last-modified: Sun, 14 Sep 2003 15:56:29 GmT