OCR: Sergius -- s_sergius@pisem.net



     Лютый А.
     Л96 Рабин,  он  и в  Африке  Гут: Фантастический  роман. --  М.: Изд-во
Эксмо, 2003. -- 480 с. (Серия "Юмористическая фантастика").
     ISBN 5-699-02577-4
     Кто бы Ване Жомову, а впрочем, всей ментовской троице сказал, что будут
они  страдать не  с похмелья, а от  ностальгии,  -- рисковал  бы  здоровьем.
Однако  все именно так и вышло. Несколько  месяцев после  последнего "рейда"
менты прожили как обычные люди и затосковали. И  не восстанови Андрюша Попов
мерлиновский эликсир, неизвестно, что бы произошло. А так  -- все в порядке.
Куда попали -- один бог ведает, что теперь делать -- тем более,  температура
воздуха --  выше пятидесяти, на зубах хрустит песок, а в душе зреет  веселая
уверенность,  что  скучать  теперь  уже  точно  не  придется.  Хоть  Мурзика
спросите.
     УДК 882
     ББК 84 (2Рос-Рус)6-4
     © Лютый А., 2003
     © ООО "Издательство "Эксмо". Оформление, 2003



     Содержание
     Часть I. Пришла беда -- отворяй ворота


     



     Алексей Лютый
     Рабин, он и в Африке Гут






     Нет, да что же они такое вытворяют?! Вы только посмотрите. Олухов таких
когда-нибудь видели?.. Куда же ты бьешь,  урод колченогий? Пас отдай. Отдай,
гад, кому говорю!.. Ну вот, доводился...
     -- Мурзик, заткнись! Замолчи, говорю. А то телевизор выключу.
     Вот  всегда так! И сам ничего  в  футболе не  понимает, и мне нормально
посмотреть не дает. Ну скажите, где вы видели, чтобы за какую-нибудь команду
молча  болели?  Да когда они, идиоты, такое делают, тут и дохлый кот заорет.
Впрочем, ладно. Попробую болеть потише. А то мой  альфа-лидер и вправду шнур
из розетки выдернет. Носом-то  кнопку я  еще  нажать  могу,  а  вот  вилку в
розетку вставлять не  рискую.  У меня,  видите ли, хватательных  конечностей
нет,  а пасть,  как вы  сами понимаете, она мокрая.  Не дай бог,  что-нибудь
закоротит, а мне двести двадцать вольт в  зубы получать не хочется. Впрочем,
как и в любое другое место...
     Здрас-с-сьте, приехали!  Как это, кто я такой? Память совсем отшибло? Я
-- Мурзик, пятилетний кобель  немецкой овчарки самых чистых кровей. А почему
у меня имя кошачье, так  это вы у моего  хозяина спросите. Вон он, на диване
сидит. Делает  вид,  что  читает, а  у самого меланхолия. Дней  десять  уже.
Сидит, как "сникерсами" накормленный, и даже девок кадрить не ходит. Вечером
меня за поводок по аллее за две минуты протащит и сразу  домой бежит. Печаль
на сердце у Рабиновича, видите ли...
     Кто  такой Рабинович?.. Вам  что, в  ветлечебнице трепанацию черепа  на
соседнем с котом  операционном столе делали и ваши мозги с его перепутали? Я
же сказал,  он  мой хозяин. На  диване  сидит и свой  длинный нос ниже колен
свесил.  На  шотландскую овчарку  сейчас похож. Только  окрас не тот.  А вот
глаза точно такие же печальные...
     Откуда я знаю, почему он печальный!  И вообще, что вы ко  мне со своими
вопросами пристаете? У  меня что, на лбу "09"  написано?.. А я и  не психую.
Просто устал  уже. Посмотрел  бы я, если бы вам  целыми сутками  пришлось  с
брюзгой находиться, который только и делает, что жалуется  или ворчит... Ах,
вы меня понимаете?  Говорите,  что  у вас в семье та же история. Ну  что же,
рыбак рыбака видит издалека, как бы мой хозяин сказал. Он у меня хоть и мент
-- причем до корней волос, вон и сейчас на диване в форме и с дубинкой сидит
--  но  о-очень  большой  любитель  разных  поговорок.  Иногда их  даже  сам
выдумывает...
     Вес,  хватит  вопросов!  Что  вы  прямо  как  следователь  из  седьмого
кабинета. Он и в общении с друзьями после каждой фразы вопросы задает,  даже
если сам ответ знает.  Теперь и  вы  туда же. Не нужно меня пытать.  Сам все
расскажу.  Выложу,  как  на  духу,  а вы  уж  потом  сами  решите,  туда  вы
обратились,  куда нужно,  когда захотели со мной пообщаться, или вам лучше к
психиатру пойти.
     Начнем с  начала. Меня зовут Мурзик. Фамилия --  Рабинович. Длинноносый
меланхолик на диване -- это мой хозяин.  Фамилия у него  такая же, правда, с
именем ему больше повезло. Зовут его  Сеня, ну а в полном  варианте -- Семен
Абрамович. Оба мы работаем в милиции... Да-да,  в милиции! Так что о методах
допроса знаем не понаслышке. Сегодня  у нас выходной,  вот  поэтому  Сеня  и
бездельничает на диване, а я смотрю матч "Спартака" по телевизору.  Точнее,,
смотрел, пока вы не появились. Но не будем о грустном.
     Сразу  скажу, историю нашей жизни  пересказывать вам  не буду. Конечно,
интересного в ней много, но я об этом уже говорил и повторяться не хочу. Так
что,  если  будет желание узнать, с чего все началось,  загляните на книжные
прилавки -- там мои откровения имеются. Я же  могу  рассказать  только то, о
чем еще не знает никто (неужто рифма? Поэтом, видимо, с тоски становлюсь!).
     Уже прошло  без  малого  семь месяцев  с тех пор,  когда  мы наконец-то
вернулись домой. Зевс был водворен  в надлежащее  ему место, взбунтовавшийся
Мерлин вернулся в объятия короля Артура, а мы -- в свой отдел внутренних дел
(ну чем не стихи?), где все  стало вновь на свои места: Матрешкина  засадили
обратно   на  место   дежурного,   Кобелев   (правильная   фамилия!)   опять
самоназначился начальником отдела, Жомову позволили носить омоновскую форму,
а меня перестали выгонять на улицу. Ну а самым интересным было то, что никто
из  наших коллег не помнил о той путанице,  которая совсем  недавно в отделе
царила.
     Зато  все прекрасно  знали,  что  мы  на работу  почти  на четыре  часа
опоздали.  Жомову  влепили  выговор,   Андрюша  отделался   предупреждением,
поскольку  до того момента  считался образцово-показательным  сотрудником, а
моего Сеню  лишили премии.  Наверное, в любое  другое время  Рабинович из-за
этого  вырвал бы  последние  волосы на  голове  Попова (не  у себя же их  от
отчаяния драть!),  но тогда на такую страшную для  любого еврея кару -- хуже
может  быть  только концлагерь, и то об этом кое-кто мог бы поспорить -- мой
хозяин даже внимания не обратил. Более того, он умудрился даже свое обещание
сдержать и бросившимся на амбразуру в  здании ФСБ Жомову  с Поповым по литру
водки поставил. Сам тоже пил. Не облизываться же!
     В общем, по возвращении на  Родину  мои  соратники  устроили  настоящий
гудеж, со всей соответствующей атрибутикой -- разгромом  кабака, мордобитием
и распеванием удалых ментовских песен  типа "Позови меня с собой". Утром все
проснулись, собрались мчаться на поиски Зевса, вспомнили, что его уже нашли,
снова  обрадовались  и продолжили любимое  развлечение --  поглощение водки.
Правда, в этот  раз  оказались умнее  и,  несмотря на похмелье, заявились  в
отдел, написав заявления  на отгулы.  Подполковник Кобелев подписывать их не
хотел, но, увидев  бестолково-счастливые, опухшие морды троих друзей, решил,
что будет лучше  отправить их по домам, потребовав, однако, чтобы в форме по
городу не шастали, честь мундира  не позорили и плохой пример  обывателям не
подавали.
     Рабинович от этого приказа ошалел. Для моего Сени  отказ от милицейской
формы  одежды  был  такой  же   трагедией,  как  для  меня  покраска  шерсти
гидроперитом, поскольку Рабинович других нарядов  не признает. Он даже хотел
обратно свое заявление забрать, лишь бы в отвратительном гражданском костюме
на  людях не показываться, но ради  друзей одумался. Не бросать же их одних!
Или пропадут, или Сенину долю выпьют, и еще большой  вопрос,  есть ли  между
этим разница.
     Пили мои  менты ровно три дня и  три  ночи.  Хотя  про ночи  я приврал.
Каждый вечер, ровно  в девять часов, Жомова, где  бы мы ни  были, отыскивали
жена  с  тещей и уводили домой Под конвоем. При этом  они  клятвенно обещали
моему  хозяину и Андрюше, что Ваню им больше не видать, как своих ушей (тоже
мне  проблема!  а  зеркало  на  что?).  Однако  Жомов  каждое  утро совершал
героический  поступок,  каким-то  невероятным образом  умудряясь сбежать  из
дома. Ну а к исходу третьего дня, когда у омоновца с криминалистом кончились
все  "заначки",  а прижимистый  кинолог отказался  их  спонсировать, гулянка
затихла сама собой.
     Вы не подумайте  только, что  мой  Сеня  садист.  Утром,  по дороге  на
работу, он не  поскупился купить каждому по бутылке пива, но не более  того.
Впрочем, друзьям лишнего и не требовалось, поскольку каждый из них  понимал,
что  водки много, а с дежурства в лес не убежишь. Так у нас и начались серые
рабочие  будни. Жомов  вернулся  к себе  в  ОМОН,  Попов зарылся  в  любимой
лаборатории,  Рабинович, как  всегда, увиливал от работы, а я заново обживал
свою персональную вольеру.
     Знаете, никто из людей  не  заметил  того,  как  изменились  мои друзья
Все-таки  и загар у них  появился, и лица  обветренные стали. Даже двигаться
они  по-иному  начали   --  больше  легкости  и  пружинистости  в   походке.
Спрашивается,  откуда все это за сутки могло взяться? Ведь,  несмотря на все
наши похождения,  мы даже двух  дней  в нашем мире  не отсутствовали. Однако
людям было и невдомек о  таких вещах подумать, а  вот мои соседи по вольерам
-- Рекс и Альбатрос -- перемену во мне сразу уловили.
     Я вам, кажется,  говорил, что оба этих кобеля были восточноевропейцами.
Не знаю, с чего уж  они решили считать свою породу более аристократичной, но
свое  презрение  ко мне старались подчеркнуть каждый  раз, когда  мы  вместе
оказывались, --  нос воротили,  фыркали презрительно, мои персональные метки
залить пытались и вообще утрировали каждый мой поступок. Особое удовольствие
им доставляло потешаться над моим именем. Уж как они только надо  мной из-за
этого не издевались. До того меня довели, что мне даже сниться  стало, как я
их встречу в темной  подворотне, когда рядом со  мной  хозяина  не будет или
Рабинович напьется и мне с  этими выродками собачьи бои  организует. Но  это
так и оставалось мечтами, а мне приходилось  терпеть выходки наглых кобелей,
делая вид, что ни Рекса, ни Альбатроса на белом свете вообще не существует.
     Вот   и  в  тот   раз,   когда   меня  Сеня  в   вольеру  помещал,  оба
восточноевропейских недоумка приготовились начать очередную потеху. Оскалили
пасти в ехидных улыбках и собрались облить меня  очередной порцией грязи, да
так  и  застыли с раскрытыми  пастями.  Уж поверьте  мне, собаки не  люди. А
кобели  --  особенно!  Рекс  с  Альбатросом  мгновенно  учуяли,  как  сильно
изменился мой запах. Все-таки,  как ни крути, посещение трех миров бесследно
не проходит, и я в Англии,  Скандинавии и Элладе опыта немало поднабрался. А
у  псов, да  и у  людей  тоже  после  пережитых  событий персональный  запах
меняется. Просто  вы, хомо сапиенс, этого не  замечаете. А вот  мои извечные
недруги восточноевропейские почувствовали изменения сразу.
     Оба удивленно повели  носами, словно отказываясь верить тому, насколько
я стал другим  за  одни реальные сутки.  Я  им дал возможность  спокойно это
осознать, а  затем слегка зарычал, показывая, что шутить больше не намерен и
никакие  хозяева или стенки вольеры не  удержат  моего  праведного  гнева  в
случае  дальнейших издевательств с  их стороны. Кобели это поняли  и, поджав
хвосты (господи,  видел  бы кто-нибудь  мой триумф!),  разбежались  по углам
своих клеток. Уяснили  наконец,  щенки слюнявые, что я  не только их  двоих,
трех церберов разом загрызть могу!
     С тех  пор Рекс  с Альбатросом ко  мне не цеплялись и в  любой ситуации
старались оказаться от меня  подальше. Видимо, эти глупые шавки боялись, что
я на них зло за прошлые обиды вымещать стану,  а я не  стал. Я великодушный.
Забыл все и помиловал. В общем, проблемы сами собой испарились. Казалось бы,
живи,  Мурзик, и радуйся, но  не получалось.  Потому как было одно существо,
которое  мне покоя  не  давало. Не  догадываетесь?..  Правильно,  московская
сторожевая! Сколько я в попытках выть на Луну из-за нее себе  горло загонял,
пока мы  в  чужих вселенных мотались, сколько  я  берцовых  костей в порошок
изгрыз от тоски,  что ее увидеть никак не могу, сколько луж слюней напускал,
мечтая о ней, подсчитать  не берусь. Теперь, казалось  бы,  мы дома и  конец
моим страданиям  и  разочарованиям,  и сразу наступает хорошая погода...  Но
нет,  появилась  новая преграда: Сеня  Рабинович.  Ну,  не  хочет  понимать,
гуманоид  несчастный,  что  существам иного  вида  тоже  общение  с  самками
требуется!.. Извините, от Горыныча таких оборотов речи набрался.
     В общем, поначалу я терпел и лишь  призрачно намекал хозяину на то, что
с московской  сторожевой  повидаться  хочу.  Например,  в  сторону собачьего
магазина, где мы с этой дамочкой встретились, поворачивал, вместо того чтобы
домой идти. Или к проходившим мимо сукам принюхивался, ну и на прочие уловки
пускался,  но Сене дела до моих намеков было столько же, сколько носорогу до
нефтяного кризиса.
     Я  терпел долго. Очень долго!  А  затем  беситься  начал.  Скандалы ему
устраивал, есть отказывался, на улицу по ночам рвался, и наконец мой  хозяин
сообразил, чего именно мне хочется.  Вот  только объекты внимания перепутал!
Вместо того  чтобы помочь  мне отыскать мою московскую сторожевую, он  меня,
гад,  на случку  с  одной двухгодовалой немецкой  овчарочкой  повел. Нет,  я
ничего не говорю, самочка приятная была. Вот только  видеть  ее я не  хотел.
Вежливо  ее  облаял и  всем  своим видом показал  Рабиновичу презрение к его
задумке.
     --  Да  чего  тебе тогда,  гад,  не хватает?!  --  обиделся  мой  Сеня.
Естественно, объяснять я не стал.
     И все-таки с  московской сторожевой мы встретились. Однажды мне удалось
кое-как Рабиновича затащить в тот самый собачий магазин, где я ее первый раз
увидел. И надо же такому случиться, она была там. Я, естественно, бросился к
своей  ненаглядной  и застыл на  полдороге,  осознав,  насколько сильно  она
изменилась. То есть внешне девочка выглядела все так же, ни одна подпалина с
места не сдвинулась, вот только  теперь от ее  жеманных  манер меня едва  на
кафельный пол  не стошнило... Царица Савская, е-мое! Да я, между  прочим,  с
богами   общался   и   подвиги   совершал,   пока    ты    тут   со   своими
идиотками-подружками  новые ошейники обсуждала. Ну и  вороти  от  меня  нос.
Начхать я на тебя хотел!
     И знаете, действительно начхал.  Прямо в ее ухоженный  бок фыркнул. Ой,
мать моя Жучка,  что тут началось! Хозяин московской сторожевой такой лай на
весь  магазин поднял,  что  все  собаки по  углам  шарахнулись. Дескать,  не
смейте, гражданин милиционер, своего больного пса к моей девочке подпускать.
Справку  от  ветеринара  принесите, прежде  чем  в магазин с таким  животным
заходить!..
     Это кого ты,  урод, животным назвал?! Да я тебя сейчас так  обзову, что
ты век  потом  с  дерева  слазить не будешь, шерстью  обрастешь  и кокосовые
пальмы в средней полосе России искать станешь.
     В общем, разозлился я тогда здорово и на московскую сторожевую, и на ее
хозяина. Порвать  обоих на британский флаг  был готов,  но пожалел. Все-таки
неразумные они, жизни не видали. А с убогих чего возьмешь? Просто поругались
мы  немного  (Сеня молодец,  здорово  тогда  хозяина  сторожевой  осадил!) и
разошлись, как  в море корабли.  Или  как коты  во  время спада  сексуальной
активности. После этого я о московской сторожевой и не вспоминал. Вылечился.
     Вся зима  и часть весны  прошли  без  приключений.  То есть  интересные
случаи и в этот период моей жизни  были, но не  вижу  смысла о них говорить.
Обычные  дежурства,  патрулирование,  пара-тройка  задержаний  да  несколько
конвоев. Вам о таких делах любой знакомый милиционер много чего порассказать
сможет. Наверное,  даже  не  хуже,  чем  я. А у нас  только одно  интересное
событие случилось. И то ближе к концу апреля.
     Попов влюбился!
     Не  верите? Вот и я тоже  поначалу не поверил.  Дело  как раз  накануне
Ваниного дня рождения было. Попова с Рабиновичем туда, естественно, позвали,
я же остался даже без пригласительной открытки. Но  это понятно.  Жомов ведь
не кобель  (я говорю о принадлежности к виду, а не его манере поведения!), а
меня с людьми за один стол не  посадят. Единственное, что Ваня мог  для меня
сделать,  --  это поставить миску на кухне  и какой-нибудь кусок покостлявее
туда  положить. Но  я  бы  на  это  ни за что  не пошел. Как представлю, что
жомовская  теща мимо меня целый вечер бегать будет и на миску такими глазами
смотреть, словно  банкир на кредитора, так у меня сразу шерсть  на  загривке
дыбом подниматься  начинает. Не знаю, как Ваня  с ней живет,  но я бы на его
месте  сбежал  оттуда на третий  день, поскольку просто  боялся бы уснуть от
того,   что  существовала   реальная  опасность   оказаться  ночью   зверски
покусанным. Поверьте, с нее станется!
     Так вот  у  Жомова дома приготовления  к  его дню рождения  шли  полным
ходом, а сам  виновник торжества, как это принято у нормальных ментов, начал
загодя  справлять  его на  работе.  Делалось это,  как  обычно,  в каморке у
Попова, громко именуемой криминалистической  лабораторией. Мы с  Рабиновичем
туда первыми пришли.
     Конечно,  в обычное  время посторонним,  в  отсутствие эксперта, вход в
этот "храм" криминалистики строжайше запрещен. Но, во-первых, мы с Сеней  не
посторонние, а  во-вторых, время было  не обычное. Все-таки  не  знаю, как у
остальных людей,  но лично у Жомова день рождения раз в году бывает. В такой
великий праздник полагается  пить, а  куда нам с  бутылкой идти прикажете? К
подполковнику в кабинет? Мне-то, конечно, это  до лампочки, но вот мои менты
не согласятся. Потому как знают, что Кобелев водку один за троих жрет!
     У моего Сени дубликат ключа  от лаборатории был.  Он им  дверь открыл и
быстренько внутрь  прошмыгнул. Я с  торжественным  видом  внес следом пакет,
надеясь  вновь поразить друзей  дарами  "от  Армена", но  внутри лаборатории
никого не оказалось.  Пришлось выплюнуть  пакет на  пол  и попытаться  найти
что-нибудь  вкусненькое  и  не упакованное  в  жесть.  Из  этого  ничего  не
получилось.  Во-первых,  в пакете,  кроме  одной бутылки и  двух  консервных
банок, ничего не было. А во-вторых, нервный Рабинович тут же начал орать как
резаный  "фу"  и  "сидеть".  Обычные  его  дурацкие  выходки.  Уши  бы   мои
некупированные его век не слышали!
     Долго  в  одиночестве  мы  не оставались.  Почти сразу  за нами в дверь
поскребся Ваня Жомов, нагруженный  куда тяжелее Рабиновича. Что, впрочем,  и
понятно: сегодня его  праздник, ему  и выставляться. Ну  и последним,  когда
парочка алкоголиков уже  устала ждать,  пришел,  наконец,  Попов.  Пустой  и
угнетенный. В последнее время  Андрюша  и так выглядел грустным, а сегодня и
вовсе был мрачнее тучи.
     --  У  тебя   что,  Андрюха,  жемчужная  гурами  сдохла?  --  заботливо
поинтересовался мой Сеня.
     -- Отвали, -- огрызнулся Попов. -- Наливай лучше.
     Действительно, лучше, чем налить, Рабинович  ничего придумать  не  мог.
Это людям обычно и  настроение поднимает, и  языки развязывает, и  атмосферу
разряжает. Однако Попов, сколько ни  пил, веселей не становился. Наоборот, с
каждой рюмкой он  становился все мрачнее и мрачнее. А после четвертой  мне и
вовсе  показалось, что Андрюша  сейчас плакать начнет  -- есть у людей такой
функциональный сбой  в работе  зрительных органов. Ментам наконец это  стало
надоедать, и Сеня начал  примериваться, какую именно из пыток инквизиции  --
дыбу  или испанский сапог -- к Попову применить, чтобы  заставить говорить о
проблемах, но тот сделал это без посторонней помощи.
     --  Сеня, --  пробормотал Андрей, не поднимая глаз от  стакана.  -- Вот
скажи, что ты делаешь, когда девушка тебя избегает?
     --  Это  смотря какая, --  широко ухмыльнулся  захмелевший Рабинович, в
силу алкогольной заторможенности не сразу сообразивший, к чему Попов клонит.
-- Если, например, Наташка из комнаты для несовершеннолетних, то радуюсь.  А
если...
     -- Я  не  о том! --  взмолился  криминалист. --  Вот  представь, что ты
ухаживаешь за девушкой, а она тебя и замечать не хочет. Что тогда делать?
     -- Я не понял. Жомов,  ты слышишь?! -- удивленно завопил  Рабинович. --
Похоже, наш монах влюбился! Наливай. За это надо выпить.
     --  Да  подождите вы, -- протестующе  закричал Андрей. -- Я о серьезных
вещах  говорю, совета прошу, а вы... --  он обреченно махнул рукой,  оборвав
себя на полуслове.
     Рука  Жомова, уже наклонившая  бутылку к  первому  стакану,  застыла на
полдороге,  наткнувшись  на  преграду  в виде  ладони  моего  хозяина.  Ваня
удивленно посмотрел на него, но Рабинович этого не заметил. Он застыл словно
статуя, в свою очередь не спуская совершенно ошалелого взгляда с Попова. Тот
сердито  шмыгал  носом, старательно  пряча от  них  глаза, отчего  постоянно
встречался взглядом  со  мной,  и  я  понял, что  криминалист  действительно
вот-вот готов заплакать.
     -- Слушай, Андрюха, у тебя это в  первый  раз,  что  ли? -- не  скрывая
недоумения, поинтересовался мой хозяин.
     -- Что "это"? -- прикинулся дурачком криминалист.
     -- Влюбился, говорю, первый раз, что ли? -- не отставал от него Сеня.
     -- Да  нет, было однажды,  -- краснея до кончиков редких волос, ответил
Андрей. -- В седьмом классе.
     -- О-о, это, блин, круто! --  заржал Жомов, словно  лошадь из  Авгиевых
конюшен. -- Тогда точно нужно выпить за то,  что Поп у нас  наконец мужчиной
стал.
     -- Насколько мне  помнится, мальчика мужчиной делает несколько отличная
от влюбленности функция. Тебе вон для того,  чтобы мужчиной стать,  жениться
пришлось, --  осадил  его  Рабинович  и  положил руку  Попову на  плечо.  --
Рассказывай, Андрюха. Не слушай этого жлоба безмозглого.
     Жомов  хотел  огрызнуться в ответ  на Сенино оскорбление, но мой хозяин
пнул  его ногой  под  столом,  и только  тогда  до омоновца  дошло, что дело
действительно  серьезное  --  пропадает друг! Эту проблему следовало  решать
немедленно.  И  первое,  что нужно  было  сделать для  этого,  --  выслушать
несчастного влюбленного.
     Как-то  один  англичанин, считающий  себя  очень  умным,  сказал:  "Нет
повести печальнее  на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте!" Эх, жалко  он
уже  помер, а то  бы я посмотрел, как  он  голову себе  от отчаяния  о стену
разбил бы из-за того, что про Попова книгу не  написал.  Куда там  всем этим
Монтекки  и Капулетти до трагедии нашего Андрюши. Сравнить их все равно, что
цирковую болонку вместе с Шарон Стоун номинантками на "Оскара" выдвигать. Но
давайте обо всем по порядку.
     Как вы знаете, наш Попов  страшно поесть  любил. Ну  прямо, как медведь
бороться. В  те свои редкие выходные, когда с моим хозяином и  Ваней Жомовым
они водку не  жрали, Андрюша тайком от всех пробирался в небольшой кафетерий
и тратил  спрятанную от матери заначку, пожирая центнеры пирожных. Обычно он
предавался  чревоугодию  в  одиночку,  но  в  тот  вечер увидел за  соседним
столиком  девушку,  занятую  тем  же самым.  То  есть  поглощением центнеров
пирожных. Причем любимого поповского сорта!
     Вот тут  Андрюша и влип. Забыв  утрамбовывать сладости в свое бездонное
брюхо, Попов раззявил пасть и глаз не мог оторвать от незнакомки. Он  просто
разум потерял, видя, как она  глотает по  половинке пирожного разом, успевая
одновременно слизывать с пальцев крем.  По его словам,  зрелище было  весьма
эротичное... Кстати, этот человеческий термин нам, псам, абсолютно чужд.  Ну
подумайте сами, какая эротика  может быть в облизывающей мозговую кость  или
обритой налысо сучке? Самке, если вам предыдущее название ухо режет!
     В общем, Андрюша голову настолько потерял, но мерный раз  в жизни решил
встать  из-за  стола  и  подойти к девушке знакомиться.  Причем и это сделал
крайне  своеобразно  --  сцапал  свой  поднос  со сладостями  и  пересел  на
свободный  стул напротив  девушки. А затем,  глядя  ей в глаза,  принялся  с
удвоенной  энергией жрать пирожные. Представляете  себе  зрелище?  Куда  там
Квентину Тарантино с его "Криминальным чтивом"!
     Так они и сидели пару часов, поглощая горы пирожных, пока у обоих глаза
не посоловели.  Ну, а после того, как  жевать не  осталось  сил, оба  решили
назвать друг другу имена.  Затем,  как  истый джентльмен,  Попов отвез  свой
предмет обожания домой  на троллейбусе, сам заплатил за  билеты и спрятал  в
карман  фантик от мороженого  (по четыре  порции  сожрали  по  дороге!),  на
котором был записан  телефон любимой. Через две недели, получив  премию,  он
решился наконец позвонить и пригласил зазнобу в кафетерий. Так и началась их
любовь.
     -- Ну, ты,  Андрюха, свинья! -- возмутился Жомов, когда Попов рассказал
о премии. -- Ты же, гад, нашу водку жрал и говорил, что у тебя маманя премию
отобрала. А оказывается, что ты деньги на баб тратишь,  вместо того чтобы их
с друзьями пропивать.
     После  такого  обвинения  бедный  Андрюша  стал не  просто  красным,  а
ярко-малиновым и опустил голову  так низко, что мне  его лысую маковку стало
видно.  Честное слово,  чтобы хоть как-то утешить,  хотел его  прямо туда  и
лизнуть, но потом подумал, как мне его волосы в рот попадут,  и отказался от
таких щенячьих нежностей.
     Сеня,  конечно,  Попова в  маковку  лизать  не собирался,  но  все-таки
заступился за него. Мой хозяин вежливым матом заткнул омоновца, упрекнув его
в том, что он и  сам  деньги жене отдает,  вместо того чтобы друзьям  лишний
пузырь поставить. А пока  Ваня пытался сообразить, как  объяснить  холостому
бабнику Рабиновичу разницу  между женой и подругой,  Андрюша  уже  продолжил
свой рассказ, и Жомов просто забыл, о чем спорить хотел.
     Так  вот завязалась  у  Андрюши с Танюшей  (так предмет его  воздыханий
звали)  настоящая  любовь.  Стали  они частенько по вечерам  встречаться,  а
поскольку денег на нормальные порции пирожных для двоих у Попова не было, он
ограничивался  тем, что кормил  зазнобу  сдобными булочками,  сам  при  этом
истекая  слюной  от  зависти, -- на себя  у него денег уже не хватало. Так и
продолжалось до тех пор, пока однажды днем Андрюша случайно не увидел, как в
их любимом кафе, за их любимым столиком, Танюша трескает их любимые пирожные
в  компании с  каким-то  огромным  толстяком.  Попов, хоть  он и  не слишком
агрессивный мент, но такого святотатства  стерпеть не мог: ворвался в кафе и
сломал попавшийся под руки стул о голову толстяка.
     -- И что? -- удивился Жомов. -- Нормальный ход.
     -- Это был ее папа, -- едва слышно произнес Попов.
     Вы не  представляете,  что  тут  началось!  Едва  услышав, кого  именно
приложил   стулом   Андрюша,  оба  этих  здоровых  великовозрастных  болвана
разразились таким диким  хохотом, что следователь из смежного с лабораторией
кабинета --  очень  набожный человек -- решил, что наступил конец света, а в
лаборатории  хозяйничает  сам  Сатана.  Он упал  на колени и  не  переставал
молиться даже  тогда, когда к  нему в кабинет подполковник Кобелев заглянул.
Естественно, следака тут же отправили к психиатру.
     И он провалялся месяц в лечебнице, а потом еще целых полгода ходил туда
на  консультации  и  осмотры.  Виновных  в  подрыве  психического  состояния
сотрудников  отдела  тогда  так и  не  нашли, списав травму  следователя  на
переутомление. Но вернемся к нашим баранам (а как их еще назвать!)
     Попов,   естественно,   воспринял   смех    друзей,   как   откровенное
издевательство  над  главной  трагедией  всей  своей  жизни  и  решил  уйти,
обидевшись и обругав обоих  матом, но до  двери так  и не добрался. Мой Сеня
сумел-таки  проглотить  свой  смех  и, поймав  Андрюшу  у  выхода,  уговорил
вернуться,  попутно подзатыльником  сменив  смешливое  настроение Жомова  на
более  соответствующее ситуации.  Ну  а чтобы Попов окончательно успокоился,
мой хозяин налил ему внеочередную порцию водки и, естественно, извинился. За
себя и за того парня. Потом Андрей продолжил свой рассказ.
     Танин  папа приходил  в себя довольно  долго. Когда он  смог наконец не
только  моргать глазами, но еще и говорить, немедленно вынес свой вердикт --
с Поповым у  них теперь  вендетта,  и  мента,  а тем более такого, он  зятем
видеть не хочет. Девушку заперли  дома, не  позволяя  даже  ходить в любимый
кафетерий. А  чтобы она не очень тосковала, пирожные оттуда коробками каждый
день доставляли домой.
     Андрюша не сдался. Он  дежурил под балконом, надеясь хоть одним глазком
увидеть свою  зазнобу  и убедить ее бежать с любимым. Не вышло. Балкон  тоже
заперли  на  замок.  Тогда  Попов   досконально  изучил  распорядок  дня  ее
родственников с одной-сдинственной  целью -- позвонить  Танюше тогда,  когда
никого не будет дома. И этот нехитрый  трюк сработал: любимая взяла  трубку!
Он обрадовано залепетал о том, как здорово они смогут  жрать пирожные вдвоем
на необитаемом острове, но Таня  не  стала его слушать.  Сказав,  что  честь
семьи и здоровье папы для нее дороже двух пирожных, девушка повесила трубку.
С тех пор, едва  услышав Андрюшин голос по телефону, она нажимала  на рычаг,
не давая несчастному влюбленному даже слова сказать.
     -- Ну  и что  мне теперь  делать? -- с надеждой  на то,  что Сеня  вмиг
спасет его разбитую любовь, поинтересовался Попов.
     -- Тяжелый случай, -- со  вздохом ответил Рабинович (тоже мне, целитель
разбитых  сердец!).  --  Андрюха,  я мог  бы  тебе посоветовать завалить  ее
цветами или пирожными, раз она их  так любит. Мог бы предложить писать стихи
и, влезая по балконам, прилеплять их скотчем к стеклам. Мог бы сказать, что,
вымолив  прощение у  ее  отца,  ты вернешь  Танюшину благосклонность.  Но...
Хочешь  правду? -- Андрей  закивал,  как  китайский болванчик. -- Забудь ее.
Лучше в лаборатории  своей химичь или займись  рыбками. У  тебя это  здорово
получается.  А  если и рыбки  не  помогут,  купи порножурнал и трескай  свои
пирожные, глядя на него. Судя по тому,  как твоя Танюша себя ведет, она тебя
никогда и не любила. Ей просто нравилось пузо на халяву набивать.
     -- Точно-точно, -- поддержал моего хозяина Жомов. -- И радуйся, что так
все получилось, иначе жениться бы пришлось. А этого  я и врагу не посоветую,
-- Ваня вдруг испуганно посмотрел по сторонам. -- Только Ленке моей этого не
передавайте!..
     Попов несчастными  глазами  обвел  своих друзей, безмолвно спрашивая  о
том,  есть  ли  хоть малейший шанс вернуть любимую. И, нарвавшись на  четыре
ледяных  глаза,  отрицающих  любую надежду на благополучный  исход, горестно
вздохнул, следом осушив  залпом  стакан  водки.  В тот  вечер  Попов напился
быстрее всех и свалился под  стол еще до того, как кончилась водка.  Друзьям
пришлось  тащить  его домой на  себе, а любовь Андрюшина тогда  же приказала
долго жить. По крайней мере, Попов  о ней больше не заикался.  Правда, даром
для него такая  трагедия не  прошла. Андрей замкнулся в  себе,  целыми днями
торчал в лаборатории и даже не поехал на Первое мая вместе со всем отделом в
лес. Ужас! Халявную попойку пропустил. Никогда бы не подумал, что нормальный
мент на такое способен...
     Впрочем,   какой  он   нормальный?  После  того  как  Андрюша  в  любви
разуверился, его узнать невозможно стало. Ходил мрачнее тучи. Иногда  даже с
Кобелевым  здороваться забывал. Да и  остальные  из пашей  компании не лучше
сделались. Жомов в последнюю неделю даже по улицам  ходить  бояться начал...
Чего не верите-то? Да чтоб мне хвост купировали, своими ушами слышал, как он
Рабиновичу говорил: "Блин, Сеня, я уже по  улицам ходить боюсь. До  того все
опостылело,  что,  если  какая-нибудь  морда  гражданская  не  так  на  меня
посмотрит, убью на фиг. А  потом посадят и не посмотрят, что я омоновец. Что
делать? Может,  тестя  попросить, чтобы  на  своей  машине  меня  до  отдела
довозил? Так тут ведь и литром в месяц не обойдешься!.."
     Ну а на  Рабиновича моего посмотрите! Где это  видано -- на дворе  май,
самая лучшая пора для человеческих случек, а он из дома свой длинный нос  не
высовывает?! Ну ни на что реагировать не хочет.
     Вон  и телефон  уже  третий  раз  звонит,  а  Рабинович даже  головы не
повернул.
     Пришлось гавкнуть несколько раз, чтобы его в чувство привести. Мой Сеня
встрепенулся, словно  догиня,  когда  с нее мопс слез. Дескать, разве что-то
произошло? Ну, извини, я и не заметила! Я еще раз гавкнул, призывая  хозяина
к порядку, и он наконец-то сообразил, что  нужно снять трубку. А пока он шел
к телефону, я навострил уши.
     -- Да, -- буркнул  Сеня. -- Нет, не звонил... А я почем знаю? Я тебе не
меняла на одесском рынке... Говорю, что не знаю...  Хочешь, сейчас у Мурзика
спрошу... Хрен с вами, приходите... Ну а куда я денусь? -- трубка клацнула о
рычаг.
     Вот  и все, что  я услышал. Впрочем,  и  этого было  вполне достаточно,
чтобы понять --  у нас будут  гости.  Можно,  конечно, предположить, что это
Сенины дядя  Изя  и тетя Соня с набором походных алюминиевых  тарелок  к нам
решили из  Одессы наведаться, но  это было бы фантастикой. Судя по тому, как
мой  дорогой  хозяин со  своим  собеседником общался,  гостями сегодня будут
Попов с Жомовым, и Рабинович тут же подтвердил мое предположение.
     -- Закуску им приготовь, -- недовольно пробурчал он, все же направляясь
на  кухню.  --  Нашли  себе  общественную  столовую  для  малоимущих.  Можно
подумать, мне по сто баксов каждый день дают...
     Эка  вспомнил!  Да  с  того  момента,  как моему  хозяину  психиатр сто
долларов за "ложный вызов" в карман запихал, уже семь месяцев прошло, а Сеня
до  сих пор простить  себе не может, что этот стольник пришлось на три части
делить. Вот и сейчас, все еще жалуясь  самому себе на то, что друзья считают
его племянником Чубайса, Рабинович принялся копаться в наших припасах... Эй,
Сеня, "педигри" мой не трогай! Они же не пиво, а водку принесут.
     -- Отвали,  Мурзик. Недавно  жрал, теперь  до  вечера потерпишь, -- как
обычно, он неправильно меня понял. Впрочем, иного я и не ожидал. Не было еще
такого случая в истории, чтобы хозяин пса с полуслова понимал. Не дано людям
это. Уровень интеллекта не тот.
     А  Рабинович  тем  временем достал  из  тумбочки трехлитровую  банку  с
четырьмя  огурцами,  плескавшимися  в  мутном  рассоле,  намертво  затянутом
пленкою плесени. Недоверчиво понюхав продукт, Сеня вылил рассол в раковину и
принялся  под краном промывать огурцы. Все четыре. Значит,  сам он  жрать не
рискует и подсунет Жомову с Поповым в качестве закуски. В противном случае в
тарелку  положил бы только три. Ну скажите, кто он после этого?.. Правильно,
Мария Медичи!
     Следом  за  огурцами  крайне   сомнительного  качества   стол  украсили
несколько кусочков хлеба, которых даже  мне на один зуб не хватило бы. К ним
добавилась полупустая  банка кильки в томатном соусе, а  завершила натюрморт
сковорода с  остатками макарон по-флотски. Я  чуть не поперхнулся. Ну, Сеня,
щедрость твоя не знает границ!
     К тому моменту, когда сервировка "празднично-i о" стола была закончена,
в  дверь позвонили. Сеня пошел  открывать, пригрозив  мне по дороге пальцем.
Дескать, на стол не смей лазить!  Да за  кого  ты меня принимаешь? Что же, я
свинья последняя, чтобы  у нищих ментов кусок изо рта вырывать? По-моему, на
такое  даже  кот  приблудный  не  способен, а  я, между  прочим, благородных
кровей.
     Я оказался  абсолютно  прав,  когда делал предположение о  личностях  и
количестве прибывавших к нам гостей. Потоптавшись в коридоре и  лишившись по
вине Рабиновича башмаков, в комнату вошли Ваня с Андрюшей. Я хотел броситься
к ним, чтобы поздороваться, но застыл на полдороге. Вы не поверите, но Попов
счастливо  улыбался!  Вот  так  чудеса! Я уже пару  месяцев вообще не  видел
улыбки на его лице. Ну, а уж счастливым он не был с того самого момента, как
у  них  после  трехдневной пьянки в честь  нашего благополучного возвращения
водка кончилась. Жомов был мрачен, и хоть это меня слегка успокоило. А то бы
я решил, что жена наконец-то его из дома выгнала и он к нам жить пришел. Оба
мента,  судя по всему, явились  с дежурства, поскольку  приперлись в гости в
форме и при оружии.
     -- Что случилось-то? -- хмуро полюбопытствовал Рабинович, проходя вслед
за друзьями в нашу единственную комнату.
     -- Скоро все узнаешь, --  радостно  пообещал  Андрей и выставил на стол
полтора литра "Столичной".  Сеня присвистнул,  удивленно  переводя взгляд  с
Жомова на Попова.
     --  Я тут ни при чем, -- поспешил  откреститься от выпивки Иван. -- Это
Андрюха выставляется. И не говорит, по  какому  поводу. Если он свою  Танюшу
под венец уговорил идти, то полторашкой не отделается. Для такого дела нужно
в стельку пьяным быть. Иначе прямо перед алтарем повеситься можно.
     -- Да  отвали  ты от меня с этой  Таней, --  судя по набору слов, Попов
огрызался. Ну а если учитывать только интонацию, то  он признавался в любви.
Ни-ич-чего не понимаю, как бы сказал персонаж из моего любимого мультфильма.
     Жомов  с  Рабиновичем,  судя  по  их мрачному  виду, понимали не больше
моего. Да и не  пытались что-либо понять. В последнее время  ими властвовала
такая  апатия,  что в любой  клуб пофигистов их  не  только  приняли  бы без
проблем, но и тут же бы выбрали почетными председателями.
     Знаете,  иногда  мне   казалось,  что  я  знаю  причину  вечно  плохого
настроения моих друзей. Мне и самому порой становилось так грустно, что выть
хотелось.  Особенно нестерпимо  было тогда,  когда  вечером,  перед сном,  я
вспоминал,  как  мы  с  Жомовым  ловили  медведя в  лесу  под  Стафордом или
сражались  с гиппогрифом в  скандинавских  горах, но совсем  уж  было  тошно
припомнить, как я  на лесной  поляне  в Пелопонессе играл  с Мелией. Как она
там? Чем сейчас наша спасительница занимается?
     Поначалу, когда наконец мы вернулись из странствий по трем мирам, найдя
дом  таким, каким  его  и  оставляли,  я радовался, как слюнявый  щенок. Псе
вокруг мне  казалось таким милым,  родным и  прекрасным, что  ничего другого
больше и не хотелось. Только мою миску, потертый коврик у кровати Рабиновича
и  привычную, любимую работу.  Л затем начали  накатывать приступы грусти  и
раздражения. Особенно тогда, когда какого-нибудь,  и извините, обмочившегося
алкаша из снега выковыривать приходилось, а он тебя при этом такими матюками
накрывает, что поневоле думать начинаешь --  и вот ради  этого дерьма мы мир
спасали?!
     Нет,  я  ничего  не говорю, на работе и до  наших  путешествий подобные
истории случались. Даже похлеще бывало!  Вот только после всего пережитого в
чужих странах я на жизнь как-то  иначе стал смотреть. Конечно, здесь, у себя
на родине,  мы  делаем очень нужное и важное дело, мало чем отличающееся  от
поступков  тех  же  рыцарей  Круглого стола короля Артура,  но  иногда очень
хотелось вернуться и посмотреть,  как там без  нас люди управляются. Честное
слово,  я  бы даже  эльфа  в  морду  лизнул (и  пусть,  гад,  в  моей  слюне
захлебнется), если бы он вдруг передо мной появился!
     В общем,  страсть к странствиям намертво въелась в  мою плоть. Думаю, с
моими  друзьями  происходило  то же самое.  С  Рабиновичем, по крайней мере,
точно. Он-то не подозревает, что я умею читать, поэтому и не пытался от меня
прятаться, когда, задумавшись, выписывал на чистом бланке протокола допросов
женские имена: РОВЕНА, ИНГВИНА, НЕМЕРТЕЯ...  Нет, он не гарем  из иностранок
собирался завести. Просто так же, как и я, вспоминал о наших странствиях и с
каждым днем  становился все  мрачнее  и  мрачнее,  пока  не  дошел до такого
состояния, в котором сейчас и пребывает.
     --  Сеня,  ты  котенка  кормить  собрался?  --  весело  поинтересовался
Андрюша, кивая головой на скудную закуску.
     --  Нет.  У  меня сексуально-финансовый  кризис, --  буркнул  мой Сеня,
подозрительно оглядывая Попова с ног до головы.
     -- Это как? -- не понял Жомов.
     -- Очень  просто, -- не меняя интонации,  ответил Рабинович. -- Кошелек
открываешь, а там хрен!
     Попов  истерично захохотал, а  Сеня  с Иваном  удивленно посмотрели  на
него. Я даже решил отодвинуться немного. Мало ли что! У Андрюши за последнее
время  столько потрясений было, что он  и с  ума сойти мог, а мне как-то  не
хочется в руках полоумного жизнь  свою закончить.  Перед соседскими кобелями
стыдно будет!
     -- Ты  чего  ржешь-то, бурдюк  с салом?  -- Ваня  буквально  просверлил
глазами Попова, но тот даже на  такое оскорбление не обиделся. Люди  добрые,
да  что же  такое  творится? По-моему,  спасать нашего  криминалиста  срочно
нужно.
     --  Да что  вы  морды  скрючили, будто  вас  на дежурство  вне  очереди
назначили!  -- возмутился  наконец Попов.  --  Разливать сегодня  кто-нибудь
будет, или мне за это дело взяться?
     --  Ну уж это дудки, --  Сеня мгновенно схватил  бутылки  со  стола  и,
поставив две рядом с собой, откупорил третью. -- Разливать никому не доверю.
     Это тоже старая традиция. Когда-то  давно, когда  мой хозяин  только  с
Поповым и Жомовым познакомился и они втроем выпивать начали,  разливал водку
тот, кто первым добирался до бутылки, но Сеня этот порядок быстро пресек. Он
у  меня точность и степенность любит,  а  тут  выяснилось, что Попов никогда
поровну  ни в  одну рюмку  не разольет. Жомов  же отмеряет точно,  зато дозы
делает  излишне  большими.  К  тому  же  Ваня  оказался страстным  любителем
поговорки "между первой  и второй перерывчик небольшой". Так же он относился
к  разнице  между  второй и третьей,  а  с  его  дозами бутылка  на  этом  и
заканчивалась.  Причем происходило все за считанные минуты. Рабинович такого
безобразия  стерпеть  не  мог,  спрятал  однажды  все  бутылки и с  тех  пор
разливает  водку  сам. Маленькими дозами и через большие промежутки. Вот и в
этот раз он, по моим подсчетам, разлил точно по пятьдесят грамм.
     --  Поп,  теперь,  может  быть,  расколешься, зачем ты  нас собрал?  --
закусив кислым огурцом (как  только  они  в  него лезут?!),  поинтересовался
Жомов.
     -- Мужики, помните,  как мы  в  пещере у  Мерлина эликсир готовили?  --
вместо ответа на Ванин вопрос Андрюша  задал свой. --  Помните, как  кукушка
тогда на яйцах орала?
     -- Ну еще бы, -- грустно фыркнул Рабинович. -- Ты ее еще тогда со своим
будильником китайского производства сравнил.
     --  Не ее,  а  его,  --  почему-то  обиделся Жомов. --  Там самец  был.
Забывать уже начали, да? Берцом мозги прочистить?
     -- Себе прочисть, -- огрызнулся мой Сеня и посмотрел на Попова. -- Ты к
чему этот разговор завел? Душу потравить захотелось?
     -- Да нет же. Наоборот,  -- и, увидев, что друзья  ничего  не понимают,
заявил: -- Я в лабораторных условиях этот состав воспроизвел!
     --  Угу.  А  еще  изготовил  приворотное  зелье,  эликсир  молодости  и
философский  камень, -- Сеня ехидно помог Андрюше вспомнить его алхимические
достижения. -- Какой лапшой еще нас пичкать будешь?
     -- Да не вру я! -- взмолился эксперт. -- Честное слово, после того, как
ты мне посоветовал заняться чем-нибудь  интересным, чтобы о Таньке забыть, я
вернулся  домой  и  зачем-то  стал  вещи  свои разбирать.  Хотя,  какое  там
разбирать! Просто перекладывал с места на место, пока на серебряный крест не
наткнулся. Взял его в руки и тут же все наши похождения в Англии вспомнил. А
потом думаю, что  мне терять? Вот и  решил в нашей  лаборатории  попробовать
эликсир воссоздать...
     -- И  где же ты  медведя  поймал? --  мой Рабинович  просто  не  мог не
язвить. -- До ближайшего зоопарка бегал или посылторгом из тайги выписал?
     -- Тут ты прав,  -- улыбнулся Андрюша.  --  С некоторыми  ингредиентами
были  проблемы. К тому  же я  долгое время просчитать не мог, какая разница,
например,  между  живым медведем,  пойманным  на вершине  сосны,  и  простым
медвежьим мясом. А потом все же сообразил! Подумайте сами,  напугав медведя,
мы вызываем у него резкий приток гормонов, в том числе и адреналина в кровь.
Кроме  того,  когда  зверю приходится  балансировать на  тонкой  ветке,  его
мышечные ткани насыщаются кислородом...
     Тут Андрюша понес, а мы слушали, открыв  рты.  Полностью  пересказывать
его объяснения я не  буду. Во-первых, не запомнил, а во-вторых, и помнил бы,
все равно не стал бы повторять. Это, извините, секрет фирмы. Скажу лишь, что
для  того,   чтобы  получить   доступные  и  заменить   прочие   ингредиенты
мерлиновского  зелья,   Андрюше  пришлось   изрядно  поработать.   Например,
связаться  с Академией наук и буквально клещами вырвать  у них полный список
веществ,  из которых  может состоять  мясо  медведя,  пойманного на  вершине
сосны, а затем изготовить эти вещества в лабораторных условиях.
     В  общем,  эксперт  наш  старался  изо всех  сил,  иногда  оставаясь  в
лаборатории даже  на ночь.  Он пыхтел и мучился, делал многократные  анализы
того, что получалось, а затем все переделывал заново.
     И  вот,  как  считал сам  Андрюша,  эликсир  был  готов.  Попов  вполне
убедительно  доказал это, хотя под  конец  пространной речи его  язык  начал
заплетаться. Все-таки к тому времени мои менты уже третью бутылку почали.
     -- И что это даст? -- грустно хмыкнул Рабинович.
     --  Как  "что"? --  возмутился оскорбленный алхимик-самоучка.  -- Мы же
теперь  можем  спокойно  в Англию  сгонять, отдохнуть  там  немного и  назад
вернуться. Представляете, месячный отпуск, а тут и суток не пройдет?!
     -- Траванемся на хрен! -- заявил  Жомов,  но то, как звучал его  голос,
мне крайне не понравилось.
     -- Не отравимся. Я тестировал. Никаких смертельно опасных для организма
веществ эликсир не  содержит, --  уверенно  заявил Попов и  осторожно достал
из-за пазухи армейскую фляжку. -- Вот он! Давайте попробуем. Что нам терять?
     -- Голову,  --  усмехнулся мой  Сеня.  --  Хотя именно  ее мы уже давно
потеряли, -- и поймал меня за ошейник. -- Мурзика тут я не оставлю!
     Да  вы что, охренели,  что ли?! Я,  конечно,  тоже  не против в  Англию
смотаться,  но  не  при  помощи  же  алхимика  с  техническим  образованием.
Одумайтесь, люди! Ведь дров наломаете!!!
     Я  дернулся,  пытаясь  вырваться,  но  Рабинович  держал  меня  крепко.
Свободной рукой он  забрал у  Попова  фляжку и поднес ее  ко  рту.  Я  хотел
завыть, но  в этот  момент все вокруг  переменилось. Комната  превратилась в
негативный кадр, в голове у меня что-то лопнуло, и я почувствовал, что теряю
сознание. Все, допрыгались!..



     Что-то шершавое, сухое и чрезвычайно колючее коснулось щеки Рабиновича.
Пахнуло жаром, как из перегретой духовки, ветер взъерошил  волосы,  злорадно
запихивая  в них какую-то скрипучую гадость. Сеня терпел, опасаясь, что если
он  откроет глаза, то пара дорожных катков, усиленно старающихся разъехаться
друг с другом в его голове, тут же столкнется и разнесет вдребезги его умную
черепушку.  Мозги  он  тогда  в чем будет  носить? В  авоське? Однако, когда
подлый ветер попробовал запихать  скрипучей гадости  ему в рот, Рабинович не
вытерпел  и  решился  открыть  глаза,  чтобы  иметь  возможность  дать  хоть
кому-нибудь в рыло за все эти жуткие неудобства. Открыл, на свою голову!
     Сеня лежал на дне неглубокого песчаного карьера. То есть это сначала он
подумал, что  лежит в карьере, и, не  успев даже толком выругать матом того,
кто  его сюда затащил,  от  удивления  вскочил на  ноги, принявшись ругаться
матом  просто  так.  Безадресно.  Ну,  а что  еще делать,  если  вокруг одна
пустыня,  далеко  на  горизонте  горы,  фыркающие  дымом,  словно  котельная
хрущевской постройки, а душа  настоятельно просит  кого-нибудь срочно убить.
Ну,  может  быть,  не  кого-то,  а  конкретного  человека.  И  не  убить,  а
кастрировать. Хотя  и  это бесполезно, поскольку  искомому  человеку половые
признаки псе равно ни к чему!
     Сеня  посмотрел  по сторонам и нашел  того,  кого  га  к страстно желал
препарировать,  --  Андрюшу  Попова.  Эксперт-криминалист  лежал  на  склоне
бархана головой вниз. По начинающейся лысинке толстяка лениво полз скорпион,
видимо,  тщетно пытаясь  найти  себе какое-нибудь  укрытие  среди его чахлой
волосяной  растительности. Рабинович злорадно усмехнулся, отстегнул от пояса
дубинку  и,  тихо  подобравшись  к  Андрюше,  со всего  маху  прихлопнул  ею
скорпиона у него на голове. Попов заорал, как хряк  подколотый, перевернулся
через голову  и,  вскочив  на  ноги,  принялся  размазывать  липкие  остатки
насекомого у себя на голове.
     --  Правильно, Андрюша,  правильно,  -- злорадно ухмыльнулся Рабинович,
глядя  в совершенно бессмысленные  глаза друга. -- Втирай получше, это масса
белковая. Глядишь,  и на голове растительности добавится. В виде скорпионьих
клешней.
     -- Ты кто? -- наконец Попов остановился, а  Сеня от этого вопроса  едва
на задницу не упал.
     -- Я кто? -- удивленно переспросил он криминалиста.
     -- А ты где? -- не успокаивался толстяк.
     -- Я где? -- Рабинович  понял, что через  пару секунд или сойдет  с ума
сам, что, судя по всему, случилось с Поповым, или удушит того своими руками.
     Но  Андрюша вовремя  успел активизировать  ресурсы  организма  и, часто
заморгав, потер глаза  руками. Сеня терпеливо ждал, великодушно давая  другу
возможность осмотреться и  повеситься  самостоятельно на ближайшем саксауле,
но Попов такой щедрости не оценил.
     --  Мы  где?  --  хлопая длинными девичьими ресницами,  задал он  новый
вопрос.
     -- В Караганде, -- обреченно буркнул Рабинович  и  все-таки опустился в
песок на пятую точку. -- Здравствуй, мир моей мечты! Я не знал, что это ты.
     Андрюша растерянно посмотрел на кинолога, совершенно  не понимая, о чем
тот  говорит,  а потом, ежесекундно  вертясь,  словно грешник на сковородке,
принялся  любоваться  окрестностями.  Посмотреть действительно было на  что!
Вокруг на многие километры простиралась безжизненная пустыня. На  горизонте,
далеко на западе,  вовсю кочегарили горные пики, создавая призрачную иллюзию
родного  урбанистического пейзажа, а растительности было столько, что Мурзик
непременно  бы  оконфузился,  прежде  чем  нашел хоть какой-нибудь  куст, на
который нужду  можно справить. Ну где  в средней полосе России такую красоту
увидишь?  Кстати,  на  пейзажи древней  Англии  это тоже совершенно не  было
похоже.
     -- Блин, похоже,  я чуть-чуть ошибся, -- пересохшими  губами  прошамкал
Попов.
     -- Да, Андрюша, самую малость, -- согласился с ним Рабинович. -- Но это
ты Жомову скажешь, когда он очнется.  Кстати, право сдать его в эксплуатацию
я  торжественно  тебе  предоставляю.  Посмотрим,  как  ты  красную  ленточку
перережешь.
     Попов  испуганно  оглянулся  по  сторонам,  выискивая глазами  грозного
омоновца, а найдя, горестно  вздохнул. Жомов лежал между  двумя барханами, у
восточного конца ложбины, закрывая ее  от ветра, словно Матросов  амбразуру.
Ванечка мирно храпел, причмокивая лубами, и не  замечал  того, что уже почти
наполовину был занесен песком. Мурзик покоился у него на  груди, также ничем
не выказывая того, что хочет приходить в себя. Сеня грустно вздохнул.
     -- Вот  ведь отлично помню, что держал кобеля за  ошейник, --  обиженно
проговорил он. -- Но никак  не  пойму, отчего  этот  собачий  сын, предатель
проклятый,  все  время у Жомова  на животе  потом оказывается.  Что ему там,
ливерной колбасой, что ли, намазано?
     При упоминании о  еде Попов  судорожно  сглотнул  и нервно  облизнулся.
Стоило Андрюше только  вспомнить, что с обеда у него и тарелки щей во рту не
было,  как желудок протестующе завыл, требуя немедленных  пищевых  вливаний.
Или  всыпаний,   если  кому-нибудь  нравится  есть  песок!   Желудок  Попова
кремнесодержащие культуры не считал  удобоваримыми,  поэтому принимать песок
отказался, выразив  протест подобным  издевательствам в  самой  громогласной
форме. Попов икнул.
     -- Уйми свое бездонное брюхо  и  иди Жомова будить, -- сердито  буркнул
Сеня.  --  Иначе,  если  он  сам  проснется,  я за  твои  жирные  окорока  и
монгольского тугрика не дам.
     Андрюша  хотел  что-то  возразить, но, наткнувшись  на  холодный взгляд
своего товарища, обреченно опустил голову и, загребая песок ногами, поплелся
в  сторону спящего омоновца. Он не дошел до Вани нескольких шагов, как вдруг
Мурзик, видимо, видевший  во сне приближающегося бандита (а чем Попов теперь
от этих гадов отличался?), встрепенулся и, испустив жуткий вопль, рванулся в
сторону  Андрюши.  Криминалист,  не  ожидавший  такого  подвоха  со  стороны
четвероногого друга, испустил еще более громкий вопль и, отшатнувшись назад,
плашмя упал на  бархан,  оставив в его  утрамбованной поверхности  отпечаток
своего тела глубиной около полуметра.
     -- Так тебе,  -- прокомментировал ситуацию  Рабинович. -- Если даже мой
пес тебя готов сожрать, то  от  Ванечки пощады и вовсе  не жди.  Он  из тебя
шашлык сейчас делать будет. Кстати, еда нам  пригодится. Поскольку,  судя по
всему,  до  ближайшего жилья мы и через месяц не  доберемся. Если  доберемся
вообще.
     -- Да что вы ко мне пристали! -- жалобным голосом взмолился Андрей.  --
Я  же не  нарочно  вас в  пустыню  закинул. Я  как  лучше хотел.  Вы же сами
путешествовать решили. Откуда я знал, что такая ошибка получится.
     -- Ой,  не  гунди,  экспериментатор, --  криво усмехнулся Рабинович. --
Первый раз  после твоего  эликсира мы  в снегах оказались, а  вот  теперь  в
пустыне.  Надо  мне  было  понять,  что  ничего  хорошего  из  твоих  опытов
получиться не может.  А чтобы в следующий раз  я этого не забывал, завтра же
сделаю тебе татуировку на лбу -- "дебил"!
     Мурзик  тем временем перестал озираться по сторонам и, обиженно тявкнув
(видимо, туалета не нашел),  подбежал  к  Рабиновичу  и  уселся около  него,
укоризненно  глядя  на Попова.  От  этого взгляда Андрюша окончательно  упал
духом и едва нашел в себе силы, чтобы продолжить  процедуру извлечения Ивана
из забытья. Подойдя к омоновцу, он осторожно тронул его за плечо.
     -- Вань, Ваня, просыпайся, -- ласково проговорил он. Рабинович фыркнул.
     -- Ты ему еще скажи, что в школу идти пора, -- дружески посоветовал он.
     -- Да пошел ты... мацу готовить! -- не выдержав издевательств,  рявкнул
на него Андрей. В  ответ Сеня плотоядно облизнул губы,  и  у Попова вновь от
голода скрутило живот.
     Тихо  выругавшись,  Андрюша  принялся  тормошить  Жомова.  Однако  тот,
видимо, пригревшись в песке, никак не хотел просыпаться. Он что-то бормотал,
отбрыкивался и  едва  своим  здоровым  кулачищем не  своротил Попову нос, но
отделаться от навязчивого криминалиста омоновцу так и не удалось. Решив, что
спокойно досмотреть мультики ему так  и  не дадут,  Жомов  резко сел  и лишь
затем  открыл  глаза.  Попов,  ожидая вполне заслуженной оплеухи,  торопливо
отодвинулся  на почтительное  расстояние.  Вот  только  ничего  страшного не
произошло.
     -- Класс! -- оглядываясь  по сторонам, восхищенно проговорил  Ваня.  --
Получилось, блин! Поп, иди сюда, я твою лапу пожму.
     -- Ванечка, ты ничего вокруг не  заметил?  -- вкрадчиво поинтересовался
Рабинович.
     -- А чего? Хороший песок,  -- зачерпнув  пригоршню  желтой пыли,  пожал
плечами омоновец. -- Всю жизнь мечтал в рабочее время на пляже поваляться.
     -- Ах, хороший песок? Ах,  на пляже поваляться?!  -- взорвался Сеня. --
Ну так я тебе скажу, что если это пляж, то я муэдзин бухарский!
     Жомов  с сомнением посмотрел на  него. Насколько  он  знал, у муэдзинов
всегда  была  жиденькая  бородка.  У  Рабиновича  ее  не  было,  значит,  за
вышеуказанного  религиозного деятеля он не  катил. Ваня попытался  понять, в
чем тут подвох, а Сеня тем временем продолжал орать.
     -- Где  ты тут видишь море?  Где ты тут вообще что-нибудь, кроме песка,
рассмотрел!  --  истошно  вопил он.  -- Этот жирный недоумок,  --  Рабинович
обвиняюще  ткнул указательным пальцем в сторону несчастного криминалиста, --
собирался нас в Англию отправить. Ты мне скажи, это Англия?
     --  Чего  ты  ко  мне прикопался? -- рявкнул в ответ  омоновец. --  А я
откуда знаю,  Англия  это или Багдад? Я тебе не автограф какой-нибудь, чтобы
на такие вопросы отвечать!
     -- А при чем тут автограф? -- оторопел от такого откровения Рабинович.
     --  Ну, это ведь они страны на  карты наносят, --  пояснил дураку-еврею
Жомов. -- Ты что, кроссворды не отгадываешь?
     --  У-у-у-у,  -- завыл Сеня, охватив  голову руками, и Мурзик от такого
наглого покушения  хозяина на  собачьи права и обязанности едва не проглотил
собственный язык,  до этого спокойно  свисавший из  пасти. Остальные  просто
озабоченно молчали.
     -- Идиоты.  Одни идиоты  вокруг. Это не Англия. В Англии пустынь нет. А
ты  не автограф. Но не потому,  что карты составлять  не умеешь. Автограф --
это подпись на  бумаге. И если бы ты  ею был, я бы сейчас тобой Мурзику  под
хвостом вытер, -- обреченно  заявил Рабинович, когда  наконец устал выть. --
Зачем я только с вами связался? Говорил же мне дядя Изя: "Больше всего бойся
щедрых  русских. Стоит  только  их  о  чем-нибудь попросить,  они тебе дадут
столько, что унести этого никогда  не сможешь, а бросить будет жалко". И что
я его  не  послушал? Попросил я  у  вас  приключений, вот и  получил на  всю
катушку. Теперь сдохнем в пустыне втроем, думая, кого первым сожрать.
     -- Да  ладно тебе, -- Жомов подошел к другу и ободряюще похлопал его по
плечу. --  Херня все это. Прорвемся, как наш комбат говорил до того, как  из
окружения не вышел.  Главное, что у  Попова все  получилось.  А  то, что  он
промахнулся,  так это  не беда. Мерлин вон и то сначала попал не туда,  куда
собирался.
     -- И все знают, чем он потом закончил, -- буркнул Рабинович, постепенно
приходя в себя, и вдруг застыл.
     --  Вот  оно!  --  радостно воскликнул он,  вскакивая  на  ноги. Друзья
удивленно вытаращили глаза,  не  понимая  перемены в настроении кинолога. Он
пояснил:
     -- Мозги напрягите! Мерлин  попал к нам вместо того,  чтобы оказаться в
Палестине.  Там пустыни,  камни и минимум  растительности.  Здесь  --  то же
самое. Значит, направляясь в Англию по его рецепту,  мы попали именно  туда,
куда он и  собирался.  То  есть  в Палестину,  -- Сеня, сориентировавшись  в
пространстве, уверенно  направился на  запад и, махнув рукой,  позвал следом
друзей. -- За мной. Теперь я знаю, куда идти.
     -- А почему не в противоположную сторону? -- поймал его за руку Жомов.
     -- А потому,  Ванечка,  автограф ты мой  писаный, -- язвительно пояснил
Рабинович, -- что Палестина находится на восточном берегу Средиземного моря.
Значит,  для того, чтобы выйти  на  побережье, где, естественно, люди живут,
нам нужно идти на запад!..
     Опровергать это  утверждение  Жомов, естественно, не взялся. Поскольку,
как признался сам, в географии не разбирался. Попов же, хоть и не был уверен
в том, что Сеня  правильно  определил их местоположение, спорить с кинологом
не стал. Потому как себе дороже. К тому же Андрюше было абсолютно все равно,
в  каком  направлении  идти,  лишь  бы  быстрее  добраться  до  какой-нибудь
субстанции, которую согласится принять в себя его бунтующее брюхо.
     Единственным,  кто  был категорически  против  выбранного  направления,
оказался Мурзик. Некоторое время он сидел и смотрел в спину уходивших людей,
не двигаясь  с места,  а  затем  догнал их  и, уцепив  Рабиновича  за штаны,
попытался его остановить. Сеня удивленно посмотрел на своего пса, совершенно
не понимая, отчего  он бунтует, словно висельник на галере,  а затем, присев
на  корточки,  начал подробно объяснять Мурзику  правила хорошего  тона. Пес
несколько секунд внимательно слушал его, а затем, выплюнув штанину из пасти,
молча пошел в выбранном хозяином направлении.
     Дорога  получилась  нелегкой.  Вопреки понятиям  ментов  о  том,  будто
пустыня должна быть  идеально ровной поверхностью, та конкретная, по которой
они   шли,  оказалась  просто  усеянной  барханами.  Причем  настолько,  что
напоминала скорее застывшее бурное море, чем отлогий пляж. Вдобавок ко всему
подлые барханы, выглядевшие такими твердыми и нерушимыми,  начинали  тут  же
осыпаться под ногами,  стоило  лишь кому-нибудь  из  друзей подняться до  их
середины.
     Сколько  времени  трое  мучеников бороздили пески,  временно  заменяя в
окружающем пейзаже караван верблюдов, сказать  никто  из  них не мог. Однако
этот марш-бросок должен  был когда-нибудь закончиться. Даже неутомимые Жомов
с Мурзиком начали сдавать. А уж что тут говорить о Попове, с кителя которого
буквально  лился на песок пот?  Наконец,  поднявшись  на  очередной  бархан,
Андрюша не выдержал и упал на проклятущий песок лицом вниз.
     -- Все, больше не могу, -- повернув шею в сторону друзей, прохрипел он.
--  Если  хотите, делайте из  меня шашлык, но  с  места я  больше никуда  не
двинусь!
     --  Теперь-то  ты осознал  степень  своей  вины? --  прокурорским тоном
поинтересовался у него Рабинович, выглядевший едва ли лучше толстяка.
     --  Осознал, каюсь, -- ответил Андрюша, не поворачивая головы. -- Готов
отказаться от  половины своей  порции водки  на  трех подряд пьянках, только
вытащите меня из этой проклятой песочницы!
     --  Заметано.  Кстати,  тебя  за язык  никто не  тянул,  --  усмехнулся
Рабинович,  опускаясь на песок  рядом с изможденным экспертом.  --  Ну  что,
мужики, нагулялись уже по иным мирам или продолжим путешествие?
     -- Ни за что, -- тут же ответил Попов.
     --  Что-то  слишком большой пляж получился, -- соглашаясь с ним, кивнул
головой  Жомов.  --  Я  бы  голову  тому  уроду  оторвал,  кто  так бездарно
планировки мест отдыха делает.
     -- Недозрелый умок, что  вешний ледок, -- горестно вздохнул Сеня.  -- А
Ивановы мозги хуже крошева шуги.
     -- Сам  ты  дурак,  Рабинович,  --  буркнул в ответ омоновец.  --  Я же
пошутил.
     --  Тогда  в следующий раз, прежде чем соберешься шутить, предупреждай,
что ты  делаешь, --  устало посоветовал кинолог другу и второй раз  за  день
замер, уставившись из-под ладони  куда-то  вдаль.  --  Мужики,  что это  там
такое? -- и, прежде чем кто-нибудь успел ему ответить, заорал: -- Караван!
     После своего вопля  Рабинович,  естественно,  с места  сорвался первым.
Следом за ним старт взяли и остальные участники  забега. Причем, к удивлению
друзей,  Попов, недавно умиравший от  изнеможения, уже через двадцать метров
обошел и  тяжеловесного  Жомова, и  самого Рабиновича. Неизвестно,  откуда у
ленивого  толстяка  взялись  силы,  но  бежал  он  прытко.  Впрочем,  как  и
остальные! Менты мчались вперед, навстречу каравану,  словно стая  сайгаков,
по ошибке отпущенная  из  зоопарка на волю где-то в районе Северного полюса.
Причем у Попова хватило мощности не только для того,  чтобы бежать.  Он смог
даже размахивать руками и истошно орать, сметая взрывной волной своего крика
гребни с барханов.
     Сене показалось, что до каравана оставалась примерно  сотня метров.  Он
уже  мог отчетливо  рассмотреть погонщиков  верблюдов  в  странных  нарядах,
полосатые тюки на спинах животных  и бурдюки с вожделенной водой,  свисающие
вдоль горбов. Ментов,  приближающихся к  каравану, погонщики  тоже  никак не
могли  не заметить, но, несмотря на это и истошные вопли Андрюши в  придачу,
аборигены никак не реагировали на приближение ментов.
     -- Стоять, суки! Стрелять буду! -- наконец не выдержал Жомов.
     Он выхватил из кобуры пистолет и  вскинул руку  с  ним вверх,  готовясь
произвести,  согласно  Уставу,  предупредительный  выстрел, но  тут  караван
пропал. Просто взял и испарился,  будто не  существовал никогда. Оторопевший
Попов резко  затормозил и  мгновенно заткнулся.  Сеня врезался ему в  спину,
сваливаясь  на  песок,  а  Жомов,  не сумев  перепрыгнуть через туши друзей,
зацепился за них ногой  и головой зарылся в  бархан. Когда омоновцу  удалось
выбраться и выплюнуть изо  рта часть пустыни, первое, что он увидел, так это
Попова, тоскливо смотревшего вдаль.
     -- Доорался, Ваня? -- не поворачивая  головы, поинтересовался он. -- Ты
же караван спугнул. Что теперь делать будем?
     --  Попов от  голода  малость сбрендил, -- утешил оторопевшего омоновца
Рабинович. -- Дураки мы. Не караван это был, а обычный мираж!..
     Сеня дышал тяжело, словно бык после неудачно проведенной корриды. Жомов
все еще  плевался песком,  а Андрюша,  не обращая на  них никакого внимания,
продолжал стоять посреди пустыни, словно перекормленное пугало для бедуинов.
Впрочем, никто из друзей не мог сказать, есть ли тут бедуины или эти пустыни
населяют  иные  братья по  разуму,  вроде  татаро-монголов.  Рабиновичу,  по
крайней  мере, одежды караванщиков  из  миража  показались  похожими  на те,
которые они недавно видели в античной Греции, только были они более длинными
и плотными.  Он, правда, не  знал,  как одевались люди в той Палестине, куда
так стремились когда-то Мерлин со спутниками, но почему-то был  уверен,  что
наряды караванщиков вполне соответствовали этой эпохе.
     -- Мужики,  похоже, я не ошибся,  -- поделился  он догадками со  своими
друзьями. -- Мы в Палестине.
     На  эту реплику никто  и никак не отреагировал,  поскольку  и Жомову, и
Попову  было  абсолютно  безразлично,  Палестина  вокруг  или  Бухара времен
Чингисхана. Андрюша умаялся и  проголодался до того, что начал выискивать  в
песке следы заблудившихся ящериц, а Ване просто было наплевать на географию.
Главный  армейский принцип  -- поближе к кухне,  подальше от  начальства  --
намертво въелся ему  в  кровь. И, несмотря на  то, что Жомов  обедал  куда с
меньшей  тактовой  частотой, чем та, которой славятся  мониторы "Самсунга" и
бездонный кишечный тракт Попова, сожрать какого-нибудь заблудившегося кабана
Ивану все же  хотелось. Вы ему только  поймайте  в пустыне кабана,  а уж  он
потом  покажет,  как  его  следует есть:  с зубовным  скрежетом  и  песочным
скрипом!
     --  Так  что  ты  там,  Сеня,  говорил  о прекращении  путешествия?  --
поинтересовался омоновец, освобождаясь от еще одной порции стройматериала во
рту. -- Такси хочешь вызвать?
     -- Ага. С черным крепом снаружи и спальным местом внутри, -- огрызнулся
в  ответ Рабинович,  уставший  ползать по барханам не меньше  остальных.  --
Мужики, я, конечно,  не  меньше  вас хочу  посмотреть на Палестину, но такой
прелести, как здесь, -- Сеня зачерпнул песок обеими горстями и подбросил его
вверх,  -- мы и дома можем сколько угодно на любом пляже  наглотаться. Может
быть, вернемся назад и попробуем там поиграть в песочнице?
     -- А как мы вернемся? -- удивленно поинтересовался Жомов.
     -- Нет, Иван,  не  зря тебя в ОМОН взяли!  --  Сеня  даже не  поленился
встать и похлопать Жомова по плечу. -- Такие крепкие, деревянные ребята  там
нужны, -- а затем рявкнул:
     -- Где фляжка с этим гребаным зельем?
     -- А я откуда знаю? -- Ваня придал своим глазам максимальное сходство с
идеально круглыми сферами.
     -- Поп?!
     --  У  Жомова спрашивай, -- не отворачивая  головы от того  места,  где
совсем  недавно красовался  предательский мираж с едой, ответил криминалист.
-- Он последним пил.
     --  Ну да, -- в ответ  на испепеляющий взгляд Рабиновича  пожал плечами
Иван. --  Только фляжки  у  меня нет.  Она  у Попова к  поясу ремешком  была
пристегнута.
     -- Чего? -- толстяк даже подскочил на месте от такого бреда. -- Ты, бык
педальный, не помнишь, что я ее  из внутреннего кармана кителя доставал? Как
она могла быть к поясу пристегнута?
     -- А каким же манером она у меня тогда из рук вылетела, будто кто-то за
веревочку  дернул? -- изумился омоновец. --  Я  что,  не помню?  Пьяный был,
по-твоему?
     -- Приехали, --  констатировал  Рабинович, падая  на склон бархана.  --
Прибытие следующего поезда  "Буря  в  пустыне" ожидается через  тысячелетие.
Желающих воспользоваться альтернативным видом транспорта просим обращаться к
Саддаму Хусейну. Его крылатые ракеты отправляются с четвертой платформы...
     Сеня  закрыл  глаза и постарался успокоиться,  пытаясь не  слушать, как
омоновец с  криминалистом  орут друг  на  друга. Так он и лежал,  как  мумия
фараона на  Красной  площади, до тех пор,  пока Жомов с Поповым, наконец, не
поняли, что  Рабинович не ругается,  не стонет,  не жалуется на судьбу и  не
пытается распоряжаться.  Замолчав, оба удивленно посмотрели друг на друга, а
затем Иван подошел к кинологу.
     -- Сеня, ты не умер? Ты чего затих-то? -- потрогав Рабиновича за плечо,
поинтересовался он.
     -- Умрешь тут с вами, когда вы орете  так, что весь саксаул разбежался,
-- буркнул кинолог и сел. -- Хватит лясы точить и препираться. Сами хотели в
неприятности вляпаться, вот  и  вляпались. Если  так на  одном месте  стоять
будем, то тут и останемся. Боженька с  неба не спустится и  за  руку  нас не
поведет...
     -- ВОТ ИМЕННО. И  НЕ СОБИРАЮСЬ!  ДЕЛ У  МЕНЯ ДРУГИХ,  ЧТО ЛИ,  НЕТ?  --
громкий голос раздался так неожиданно, что Рабинович вздрогнул.
     -- Поп, это ты сказал? -- Сеня подозрительно покосился на криминалиста.
     --  Охренел, что ли?  -- обиделся Андрюша.  -- Я тебе  не чревовещатель
какой-нибудь.
     -- А кто тогда? -- Рабинович грозно посмотрел на Попова.
     -- КТО-КТО. БОГ В КОЖАНОМ ПАЛЬТО! --  рявкнул  тот же необычный  голос,
раздаваясь, казалось, со всех сторон. --  ВЫ  ПОЙДЕТЕ  КУДА-НИБУДЬ, НАКОНЕЦ?
ИЛИ ДО ВТОРОГО ПРИШЕСТВИЯ СТОЯТЬ БУДЕТЕ?
     -- А первое  уже было?  -- почему-то поинтересовался Андрюша, испуганно
оглядываясь по сторонам. Однако невидимый собеседник  на вопрос не  ответил.
Видимо, сотовый отключил.
     -- Блин, если это кто-нибудь с мегафоном балуется, то я ему этот  рупор
в задницу  по  самую рукоятку ногой затолкаю!  -- буркнул  Жомов, на  всякий
случай сняв пистолет с предохранителя. -- Нашел с кем  шуточки шутить. Я ему
не утопающий на  водах.  Эй,  недоумок  голосистый,  ну-ка  покажи мне  свою
бандитскую морду!
     Однако  и  на  это  предложение никто не откликнулся.  Несколько секунд
менты   ждали,  надеясь,  что  громогласный  шутник  появится  или  хотя  бы
посоветует, в какую сторону идти. Жомов даже сбегал на самый высокий бархан,
чтобы получше рассмотреть окрестности, но  ничего нового,  кроме  песка,  не
увидел. Рабинович махнул рукой.
     -- Если  мираж  можно считать зрительной галлюцинацией,  то  эти  вопли
спишем на  слуховую, --  поставил он диагноз. --  В любом  случае  этот урод
сказал правильно. Нужно идти, пока мы тут не загнулись.
     Сориентировав длинный нос строго  на запад (благо за  время путешествий
он уже  научился  определять  стороны  света!),  Рабинович поплелся  вперед.
Жомов,  из  предосторожности  еще не  спрятавший  пистолет  в кобуру,  пошел
следом,  то  и  дело оглядываясь  по сторонам, а Андрюша, забыв  о  том, как
весело мчался  к  призрачному каравану,  заковылял следом,  едва  передвигая
ноги. Мурзик, против обычного, замыкал процессию. Видимо, умница пес боялся,
что его  лысеющий товарищ потеряется за одним из барханов, и готов был сразу
же забить тревогу.
     Сколько  времени  менты  брели  по пустыне, сказать  ни  один из них не
может.  Сеня  несколько  раз  смотрел  на часы,  но  они  вели  себя  крайне
непорядочно  по  отношению  к  хозяину. Сначала  сообщили, что уже  половина
девятого. Затем, не моргнув стрелками, соврали, что  наступил  третий час, и
напоследок,  нервно  дергая  секундной стрелкой, заявили,  что натекало  без
пятнадцати семь.
     -- Сдам в  утиль! -- пообещал им Рабинович, и часы, видимо, получив  от
этого заявления инфаркт анкера, совсем остановились.  Лишь секундная стрелка
вздрагивала,   давая   понять,  что  жизнь   в   часах   еще  теплится,   но
функционировать в ближайшее время они не будут.
     Солнце уже начало клониться к закату, когда Рабинович понял, что больше
не сможет идти. Сил  совершенно не осталось. Голова,  несмотря на  форменную
фуражку, умудрилась оказаться на грани теплового удара, во рту было примерно
то же, что и под ногами, и абсолютно такой же степени влажности. Язык распух
и не  хотел ворочаться, а в ушах стоял непрерывный гул, отдаленно похожий на
шум приближающегося  поезда. Выжав из  себя  силы па последние десять шагов,
Сеня рухнул на песок.
     -- Все, мужики, привал, -- провозгласил он, и огромная туша  Жомова тут
же обрушилась на песок рядом с ним.
     Попов приполз минуты  через три  и, упершись головой в  бок Рабиновичу,
попытался  вытолкать  его из  маленького кусочка тени, которую давал гребень
бархана,  нависший  над  головой.  Может  быть,  Сеня  и  уступил  бы  место
страдающему другу, но сдвинуться с места он просто не мог. Андрюша попытался
боднуться еще раз, но Рабинович остался непоколебим.
     --  Гляди-ка  что.  У  этого  борова  еще силы  толкаться остались,  --
обращаясь к Жомову, проговорил он.  -- Слушай, Вань,  раз Попов у  нас такой
крепкий, может быть, мы дальше на нем поедем?
     -- Не-а, --  отказался Иван. --  Я еще  понимаю,  когда на лошадях там,
верблюдах или ослах катаются, но если мы на свинье поедем, люди засмеют.
     --  С  ума сойти, -- зло прохрипел в  ответ криминалист. -- У  дуболома
чувство юмора проснулось.  Почаще тебя  в духовке держать надо.  Может быть,
годам к восьмидесяти поумнеешь.
     -- Не-а, -- вновь не согласился омоновец. -- С тобой я и до завтрашнего
утра не доживу.
     -- Перейди на  другую сторону бархана и доживай  без меня, -- парировал
Попов, но нового выпада со стороны друга так и  не дождался. Жомову  надоело
препираться,  и  он, чтобы  отвлечься от всяких там дурных мыслей,  принялся
чистить пистолет.
     Может быть, в другое время Андрюша и понял бы прозрачность этого жеста,
но сейчас  ему  было просто не  до того, чтобы  обращать внимание на занятия
неугомонного омоновца. Попов  лежал на  спине, задумчиво  глядя  в бездонное
небо, подернутое  легкой дымкой,  и  усиленно размышлял, от  чего он умрет в
первую  очередь:  от  голода,  жажды  или  вида  противной  жомовской  рожи.
Последнее было бы предпочтительней. Поскольку означало бы, что перед смертью
Андрюша хоть наестся всласть. Решив объявить о своем решении омоновцу, Попов
обернулся  и,  увидев,  что уже  тот  спит,  как  сурок на полатях, горестно
вздохнул.  Решив,  что  выспаться  -- это единственно умное решение, Андрюша
тоже собрался закрыть глаза, но в это  время Мурзик, спокойно сидевший рядом
с Рабиновичем, вдруг дернулся, зарычал  и побежал куда-то вперед, за гребень
соседнего бархана.
     -- Чего это с ним? -- удивленно спросил Андрюша.
     -- Охотиться  побежал. На черепах,  -- сделал  вывод Сеня. -- Только не
проси его с тобой поделиться. В таком состоянии он даже улитки не догонит, а
уж черепаха ему и вовсе гоночным болидом покажется.
     --  А что,  тут черепахи  есть? --  обиженно удивился Андрюша.  --  Так
почему же мы до сих пор не обедаем?
     Спросил  и тут же заткнулся,  раскрыв от удивления  рот, -- над гребнем
того бархана,  за  который  убежал Мурзик,  появилась  страшная, волосатая и
слюнявая морда. Вытаращив глаза, мерзкая морда пошевелила огромными губищами
и,  оглушительно  фыркнув, смачно плюнула  в сторону  Попова.  Андрюша потер
кулаками глаза, а затем ткнул Рабиновича в бок.
     -- Сеня, это что такое? -- удивленно спросил он.
     -- Мираж, -- констатировал Сеня, слегка приподняв веки.
     В этот раз мираж оказался удивительно близко.  Более  того, он поднялся
над барханом и  принялся двигаться в направлении отдыхающих ментов. Причем в
таком порядке -- губастая морда, какой-то кусок тряпки, человеческая голова,
ну а следом все остальное. Получился всадник на верблюде. Неспешно перевалив
через бархан, наездник  направился в сторону ментов,  а за ним последовали и
следующие члены призрачного каравана.
     -- Зидира-асти, -- с ужасным восточным  акцентом поприветствовал друзей
мираж. -- От-дихаим?
     -- Угу, -- буркнул  Рабинович, не открывая глаз. --  Проваливай, солнце
загораживаешь, загорать мешаешь.
     Мираж вежливо  кивнул  головой и поехал дальше. Попов ошалело  проводил
его глазами, удивляясь, до чего реальными могут  казаться фантомы в пустыне.
В этот момент Андрюша забыл даже о том, что голоден, настолько  поразило его
феноменальное  природное  явление.  Он  судорожно  сглотнул  каплю  влаги, в
последний  раз  выделенную его слюнными  железами, и  еще раз  протер  глаза
кулаком. А в это время к ним подобрался следующий мираж.
     -- Зидира-асти,  -- точно так же, как и первый, поздоровался второй. --
Пириятного от-диха им?
     -- И тебе счастливого пути,  -- не открывая глаз, ответил Рабинович. --
Слушай, если не  желаешь в воздухе растворяться, так хотя бы молча проезжай.
Без тебя тошно.
     Новый мираж  кивнул так же вежливо,  как и предыдущий,  продолжив  свой
путь. Далее  миражи следовали  с завидным постоянством. Андрюша  не сводил с
них глаз, жадно пытаясь просчитать, сколько в их тюках могло  быть еды и как
хорошо бы ему стало, если бы он смог до нее добраться. Мысль эта становилась
все  более  и более  навязчивой. Криминалисту  словно  наяву  стали видеться
жирные окорока, огромные головки сыра и толстые копченые колбасы. Причем все
это   соседствовало   с  бездонными  емкостями  вина.   Не  в  силах  больше
сдерживаться  и  совершенно не соображая, что  он делает, Попов поднялся  на
ноги,  вытянул  вперед руки,  словно приблудный вурдалак, и,  стиснув  зубы,
пошел прямо на  мираж.  Мозгом Андрей, конечно,  понимал, что  сейчас просто
пройдет  сквозь  видение, но поделать с  собой ничего не  мог.  Прямо  перед
миражом он  закрыл глаза и шагнул вперед,  рассчитывая  поймать  пустоту, но
вдруг почувствовал,  что его  руки  схватились  за  край тюка, свисавшего со
спины  последнего  верблюда. Не  веря своему счастью,  Андрюша рванул тюк на
себя.
     -- Ай-ай-ай-ай-ай!  -- тут же  завопил наездник  на спине верблюда.  --
Кираул. Гирабят. Сапасите, кито-нибуть.
     --  Мужики, они настоящие! -- тут же истошно заорал Попов,  и  верблюд,
вильнув задом, от его вопля повалился на песок.
     -- Настоящие, мать вашу!
     Упал следующий верблюд...
     -- ЖИ-ИВЫ-ЫЕ-Е-Е!
     Песком  с  головой  засыпало  пятерых  охранников каравана, бросившихся
выручать своих товарищей...
     От  истошного  крика Попова могли  бы  проснуться  и мертвые,  если бы,
конечно,  Андрей  изобразил  звук  трубы  страшного суда.  А так ему удалось
только разбудить Жомова. Спросонья не  разобрав,  где находится и что вокруг
происходит,  но  всегда  помня  о  служебном  долге,  Ваня  одним  движением
отстегнул от  пояса дубинку, вторым -- оказался  на ногах, третьим уложил на
песок  какого-то аборигена, оказавшегося в опасной близости, ну и лишь потом
только спросил, ткнув в поверженного "демократизатором":
     -- А это кто такие?
     --  Видимо,  местное  население, -- сделал  предположение Рабинович. --
Только,  может быть,  вместо  того, чтобы дубасить их по башкам, мы попросим
показать дорогу к ближайшему оазису? Или купим билеты до конца маршрута?
     -- Да по фигу, -- пожал плечами омоновец и тут же зарядил в лоб кулаком
еще одному низкорослому аборигену,  кинувшемуся на него с холодным оружием в
руках. -- Ты давай спрашивай, а я пока кости немного разомну.
     -- Нет уж, Ваня,  давай без  членовредительства обойдемся, -- предложил
кинолог  и сам влепил дубинкой  в  лоб набросившемуся на  него коротышке. --
Блин,  да  что   они  какие  настырные?  Андрюша,  попроси  их,  пожалуйста,
остановиться. Только вежливо!
     -- ЛЕ-Е-Е-ЕЖАТЬ!  -- исполнил  его просьбу  Попов,  и на  ногах остался
стоять только тот верблюд, что возглавлял караван.
     -- Ай-ай-ай-ай-ай,  какой бида, --  горестно  покачал  головой  штурман
этого  корабля  пустыни. --  Такой пириятный  люди  и так  гиромко  киричит.
За-ачим весь моя караван уронили?
     -- Ты это, мужик, не наезжай, -- Жомов погрозил  ему дубинкой. -- Я еще
только разогреваться начал.
     -- И-и  зачим гиретца? --  заботливо погрозил ему  пальцем погонщик. --
Солнца  в башка  попадет,  са-авсим  пилохо  будет, -- теперь  палец взлетел
вертикально вверх, отыскивая доступ к зениту. -- Ни-ихарашо.  Давай  ша-атер
ситавь, будим отидихать, вода холодний пить, башка от солнца пирятать.
     -- Вода? Где вода? -- завопил  Попов и, увидев, что погонщик отвязывает
от верблюжьего горба бурдюк, бросился вперед.  --  Слушай,  мужик,  у  тебя,
может быть, и поесть что-нибудь найдется?
     -- И паисть наиде-ца, и папить наиде-ца, жалко жинщина ни-и наидеца, --
сокрушенно  вздохнул погонщик. -- Сапсим нидавна на базар продавал висех, --
он протянул бурдюк Попову и  посмотрел на  Рабиновича.  -- Симелий  багатур,
па-адими  моих  людей,  шатер  ситавить надо.  А я пока  твиим  людям  башка
пиравить буду.
     --  Вправить  башку  им действительно  не  помешает, --  буркнул  Сеня,
поворачиваясь спиной к караван-баши. -- Авантюристы и растеряхи хреновы!
     К вмешательству Рабиновича в их  отдых на песочке  аборигены  отнеслись
по-разному. Некоторые, увидев Сенину физиономию, испуганно вопили и пытались
зарыться поглубже.  Другие спокойно поднимались  и брели  к верблюду  своего
босса, ну а третьи пытались насадить Рабиновича на свои примитивные мечи.  С
такими  у  Сени  разговор  был короткий -- дубинкой  по  голове  и  оставить
отдыхать   до  следующего  захода.   Обычно  это  помогало,   и  лишь  двоим
потребовалась  троекратная  контузия.  Правда,  после  этого  оба  аборигена
принялись  лепить куличики  из  песка,  но  зато  успокоились и порядков  Не
нарушали.
     Попов  с  Жомовым  в  это  время блаженствовали в тени  легкого  шатра,
который с  огромным трудом поставили сами  под  чутким руководством главного
караванщика. Он  щедро  полил  какие-то  тряпки водой и  обмотал  ими головы
перегревшихся  милиционеров. Оба нежились  на  мягких  коврах  и  язвительно
комментировали  работу  Рабиновича.  Правда,   их  наслаждение   собственным
исключительным  положением  длилось   недолго.  Едва   первые   караванщики,
приведенные в чувство пинками Рабиновича, подошли к своему боссу, как он тут
же послал  их  позаботиться о  Сене. Один так же обмотал  голову  Рабиновича
мокрой  тряпкой, другой держал над ним  зонт, а еще  двое усиленно махали на
кинолога  веерами,  пока   тот   практиковался  в   оказании  первой  помощи
пострадавшим  от поповских  репрессий. Увидев такую свиту около  Рабиновича,
Андрюша горестно вздохнул.
     -- Слушай, Ваня,  -- обратился он  к омоновцу. -- Ну почему  Рабиновичу
всегда больше нашего ува-жения и почета достается?
     --  Пи-итаму, что  почтеный богатур -- силуга Сета,  -- склонив голову,
ответил вместо Жомова кара-ван-баши. -- А ви -- лишь тольки его сипутники.
     -- Кто слуга? Чей? -- Ваня удивленно повернулся к Попову. Тот удивленно
развел руками.
     --  Моя пилоха говорить,  но моя хирашо чужая бога зинает, -- начальник
каравана  сначала  вновь  ткнул   указательным  пальцем  в  зенит,  едва  не
продырявив крышу  палатки,  а  затем  почтительно поклонился.  --  Ваша  Сет
виликий  бога  войны. А  такой гордий  зиверь, --  теперь  палец караванщика
нырнул в сторону Мурзика, -- можит  тольки силу-жителю Сета  починяцы.  Мине
непириятности с местным началиством  не нужины, пата-аму силуги  Сета -- моя
жиланий гости.
     -- Андрюха, ты что-нибудь понимаешь? -- ткнул Попова в бок омоновец. --
Или  мне этому хмырю бородатому разок в  ухо  стукнуть, чтобы  он  по-русски
говорить начал?
     -- Вставать не лень? -- поинтересовался Андрюша. -- А вообще-то,  Ваня,
кое-что и без кулаков понятно.  Сет -- это египетский бог  войны. Ну  а если
этот  старый  пень  считает  его нашим  богом,  значит,  и нас принимает  за
египтян. Непонятно только, какой сейчас год...
     -- Так  у караванщика и  узнаем, -- радостно  ухмыльнулся  Жомов и,  не
вставая с ковра, дернул аборигена за халат. -- Эй, мужик, год сейчас какой?
     Тот нахмурил  лоб  и  застыл. Несколько секунд  Ваня  не сводил с  него
взгляд,  а затем посмотрел на Попова таким взглядом, словно требовал у друга
объяснить, что он в этот-то раз неправильно  сделал. Андрей удивленно  пожал
плечами, и омоновец задумался сам: стукнуть ли караванщику по маковке, чтобы
вернуть его к реальности, или просто плюнуть и забыть о своем вопросе. После
долгих логических  вычислений  Ваня  все же  решил,  что  гражданские просто
обязаны  отвечать  на  вопросы защитников правопорядка,  и уже  отстегнул от
пояса дубинку, как караванщик наконец-то решил заговорить.
     -- Са-апсим вопрос тирудный, -- хмуря лоб, проговорил он. -- Вичера был
пирошлый год. За-автира ниизвистна  какой будит, а  си-игодня  пирос-та год.
Засушливий год. Са-апсим баранам пилоха, шерсти мала  будит. Чим  торговать,
ни-и знаеим!
     -- Тьфу на тебя, идиот полосатый! -- рявкнул на караванщика Жомов. -- Я
же тебя не про шерсть  спрашиваю,  баран  ты  эдакий. Я тебя спросил,  какой
сейчас год...
     -- Да оставь ты  его, -- одернул друга всезнающий криминалист. --  Дату
он тебе  все равно  ни хрена не  скажет. Но раз  в Египте Сету  поклоняются,
значит, и  до крестовых походов  далеко.  Получается, что наше  зелье совсем
неправильно  сработало, -- он тяжело вздохнул.  --  Сеня мне голову оторвет,
когда узнает,  что мы не только от Англии  далеко, но еще  и  в другое время
попасть умудрились.
     --  Да ладно  тебе  стонать,  --  широко улыбнулся Иван. --  Какая хрен
разница, где мы?  Людей нашли?  Нашли! Теперь, значит, немного оторвемся, ты
свое зелье приготовишь,  и рванем домой дальше службу нести. В конце концов,
имеем же мы право на отдых после того, как целый мир спасли?
     -- Ох,  Жомов,  твоими  бы  устами  да мед  пить!  -- горько усмехнулся
криминалист.
     --  Ми-ед?  И-есть  и  ми-ед,  -- тут  же  радушно  откликнулся  хозяин
каравана. -- Пиравда, таким гостям я и вина жалить ни ситану!
     -- О  блин!  Самое  хорошее  предложение,  --  в этот раз  Жомов  понял
аборигена мгновенно. -- Где вино? Наливай!..



     Ох, беда с этими  людьми! Ведь пытался их предупредить, когда они пойло
поповское глотали, что  ничего хорошего  из этого не выйдет.  Так разве меня
кто  послушал? Я, конечно, готов сделать скидку  моим ментам на то, что  они
по-нормальному разговаривать не умеют, но они в милиции  ведь  не первый год
служат! Могли бы и язык жестов научиться понимать. По крайней  мере, Сеня-то
знает, что я из  простой блажи чему-то противиться не стану.  Если уж уперся
лапами,  значит, есть на  то  причина. АН  нет!  Зальют  глазоньки водкою  и
плевать на голос разума хотели.
     Это  ведь  еще  хорошо, что  караван  на  нас  наткнулся. А  вы  только
представьте,  что было бы, если  бы мы так  и  продолжили  на  запад идти?..
Правильно.  Ничего  хорошего.  Нет  бы  моему  Семену  на  восток,  к  горам
повернуть,  так  ему  в  пустыню   углубляться  понадобилось.  Мог  бы  хоть
попытаться   логически  рассудить   --  где  начинаются  горы,  там  пустыня
кончается,  реки всякие со склонов  текут и зверушки водятся! Но  Сеня забил
себе голову бреднями о  Палестине и повел нас  туда, где единственным пляжем
оказался  бы берег Атлантического  океана, при условии, что  мы бы  до  него
каким-то чудом добрались.
     Если бы псы  так безрассудно себя вели,  то сразу  же  после динозавров
повымерли  бы как  вид. А вот людям везет! Каких  только глупостей  за  свою
историю не творили,  а все равно  еще живут и исчезать с лица Земли, судя по
всему, не собираются. Парадокс!
     После  психической   атаки  в   исполнении  Попова  вернуть   к   жизни
разгромленный  караван  оказалось  не  так  просто.  Я   отыскивал  в  песке
разрозненные руки и  ноги,  Сеня  парой пинков  соединял их в  одно целое, и
откопанный  караванщик  тут  же  отправлялся на  ОТК  к своему боссу,  чтобы
получить штамп о госприемке промеж глаз. Караван-баши, невысокий и худой, но
жутко бородатый мужичонка по  имени Нахор, отвешивал каждому по затрещине  и
отправлял  на исправительно-трудовые работы,  не  забыв напоследок  обозвать
бабой  и  тряпкой.  Кстати,  до  сих пор  не пойму,  что  между  этими двумя
предметами  общего. Ну хоть убейте, ни разу я не видел, чтобы  женщиной полы
мыли, а  тряпкам  цветы несли и  шампанским  накачивали.  Хотя, может  быть,
просто не туда смотрел?
     Ваня Жомов, любивший не раз повторять, что женщины женщинами, а водочка
врозь, не стал дожидаться, пока мы с Рабиновичем закончим раскопки каравана,
и к Сениному возвращению успел не только соблазнить  на  выпивку Попова,  но
уже  и  наполовину  опустошил  бурдюк  с  вином,  выданный  ментам  Нахором.
Рабиновича это,  естественно, не обрадовало,  и  он закатил жуткую бучу, как
только вернулся с "раскопок". Примирить их  смог  только  караван-баши. И то
только  тогда, когда с  поклоном  вручил  моему  Сене  персональный  бурдюк.
Рабинович немного успокоился и уселся на ковер.
     --  Жомов, ты  не мент,  а жлоб  натуральный! -- ворчливо определил  он
Ванино  место в  жизни.  --  За  лишний  глоток  бухла скоро и тестя родного
удавишь.
     --  Сень,  да  я  просто   пить  очень  хотел,  --  смущенно  попытался
оправдаться омоновец.
     -- Вот воду бы и пил, -- отрезал мой хозяин. Жомов поперхнулся.
     -- С ума сошел? -- возмутился он. -- Да  я такой  гадости в жизни в рот
не возьму. Уж лучше убейте меня сразу, чем так издеваться!
     -- В роддоме  тебя  убивать надо было, -- фыркнул  Сеня. -- Сейчас  уже
поздно. Срок за тебя дадут.
     Жомов решил  дальше на  эту тему  не дискутировать,  потому что не хуже
моего  знал,  что спорить с Рабиновичем  --  все  равно,  что блох  граблями
вычесывать. Кстати, о блохах! Каждый раз, попадая в  новый мир, я так сильно
начинал нервничать из-за возможного налета на мою чудесную шкуру полчищ этих
беспринципных паразитов, что на некоторое время просто терял и покой, и сон.
А все  оттого, что Сеня  уже  целый  год экономил на  мне, не  покупая новый
антиблошиный ошейник. Правда, раньше меня  спасал Ахтармерз Гварнарытус, наш
персональный  огнедышащий дракон, волшебник и химчистка  в одном флаконе, но
теперь его с нами не было и, похоже, о собственной шкуре придется заботиться
самому.
     Поначалу, попав в пустыню, я жутко перепугался. Как-то мне  рассказывал
один знакомый бульдог, пару раз катавшийся  со своим хозяином на экскурсию в
Каракумы, что  в  пустыне  водятся такие огромные  блохи, что  рыжий таракан
выглядит по  сравнению  с ними, как инфузория-туфелька  рядом со  слоном. Не
скажу,  что  тогда  я ему  безоговорочно  поверил, но, оказавшись в  сходных
погодных  условиях,  невольно вспомнил  этот  разговор  и  стал  внимательно
присматривать за каждой трещинкой в песке, опасаясь нашествия песчаных блох,
способных сожрать меня заживо.
     Однако  пустыня  оказалась  абсолютно  пустынной. Суперблохи на меня не
спешили  напасть,  и  я  слегка  расслабился.  Ровно  до того  момента,  как
приготовился забраться на  ковры внутри шатра и  спокойно отдохнуть часок от
трудов праведных. Вот именно это у меня и не получилось!
     В отличие от людей, которые могут сесть на скамейку, даже не посмотрев,
что  она окрашена,  я  всегда  сначала обнюхиваю  то  место, куда  собираюсь
поместить свой зад, а затем только устраиваюсь поудобнее. Так  было и в этот
раз. Я опустил морду пониже, стараясь поточнее определить, чем именно пахнет
ковер, как  вдруг  увидел десятка два наглых  ухмыляющихся  блох,  плотоядно
потиравших  передние конечности. Они торчали на ворсинках ковра  в  каких-то
двух сантиметрах от моего носа, и им ничего бы не  стоило, подпрыгнув вверх,
надолго    затеряться   в   моей   шкуре.   Однако   эти   кусачие   хозяева
коврово-шерстяных   покрытий  решили,  видимо,   слегка   полюбоваться  моим
испуганным видом  и  просчитались!  Испуганно  тявкнув  (честное  слово,  не
сдержался!), я отскочил назад,  оставив прожорливых блох с носом.  То есть и
без носа тоже. Поскольку убрал его подальше от ковра.
     -- Сеня,  что  это с  Мурзиком творится? --  удивленно  поинтересовался
Жомов, глядя на мои балетные прыжки.
     Что со мной творится?.. Вот это  ни  кота себе! Ванечка, дорогой ты мой
бык  комолый,  если  тебе  плевать  на  состояние  твоей  реденькой  шерсти,
натыканной на теле кое-как,  то  мне моя шикарная шуба  еще пригодится! Я ее
снять и в химчистку отдать не могу.
     -- Фу, Мурзик! -- это мой Сеня заорал. Ну никак ему и дня не прожить на
свете, чтобы не показать всем, какой он самый главный!.. -- Иди ко мне.
     Бегу!  Я еще не  сумасшедший, чтобы блохам на растерзание кидаться, как
Анна Каренина под трамвай...
     -- Ко мне! -- снова заорал Сеня, но в этот раз я не только свою позицию
объяснять не стал, а и вовсе к хозяину спиной повернулся. Пусть знает, что у
меня свои жизненные принципы есть.
     --  Ну и хрен  с тобой. Хочешь сидеть  на солнце, так  и сиди  там,  --
сдался Рабинович, а друзьям пояснил:
     --  Да  не  обращайте на него внимания.  Запахи ему тут,  наверное,  не
нравятся. Не привык еще...
     И не  привыкну!.. Впрочем,  дальше спорить  я  не стал. Пусть  мой Сеня
думает все, что хочет, лишь бы оставил меня в покое. А чтобы не мозолить ему
глаза, я  и вовсе за шатер  решил уйти, тем  более что разведку  кому-нибудь
сделать  надо.  Это  люди, как  я уже  говорил,  часто любят на волю  случая
полагаться, а мне обстоятельность присуща. А  если за  этими  аборигенами не
присматривать,  то они могут  таких дел натворить, что нам голодная смерть в
пустыне райской жизнью покажется.
     Кстати, аборигенами я их зря назвал. Насколько мне  помнится, аборигены
съели Кука, а этим  пугалам в  длинных халатах-плащах и дурацких повязках на
головах до  появления известного путешественника явно  не дожить. К  тому же
караванщики не были даже местными жителями, чтобы от меня заслужить  высокое
имя аборигена.
     Я обежал  вокруг шатра,  пытаясь  отыскать  что-нибудь  интересное,  но
ничего, кроме пенометателей-верблюдов и  их погонщиков,  не  нашел. В  тюках
тоже ничего ценного для меня не оказалось,  даже съедобным не пахло, поэтому
я  решил вернуться поближе ко  входу  в  островерхую  палатку  и  попытаться
услышать разговор ментов с Нахором.
     С момента моего  позорного бегства от блошиной орды ничего внутри шатра
не изменилось. Трое ментов по-прежнему сидели в  одном углу, а кара-ван-баши
--  в другом.  Доблестные  милиционеры продолжали глотать  халявное вино,  а
радушный  хозяин   подобострастно  смотрел  им  буквально  в  рот,  стараясь
предугадать  любое  желание  гостей.  Впрочем,   особо  напрягаться  ему  не
приходилось, поскольку  моим ментам  совершенно  ничего,  кроме выпивки,  не
требовалось.  Андрюша,  правда,  пару раз  пытался раскрутить  хозяина и  на
закуску,  но  Сеня  тут  же, завидев  нетерпеливые  шевеления  криминалиста,
одаривал его таким горячим взглядом, что я даже чуть-чуть  испугался, как бы
под   этим  пламенным  взором  поповская  туша  не  превратилась  в   хорошо
прожаренный бифштекс.
     Сказать, что меня удивило  такое поведение хозяина, --  это  не сказать
ничего.  Да я просто в ступоре оказался,  когда увидел, что Рабинович мешает
Андрюше гражданского трясануть. Мой Сеня, конечно, никогда не  был настолько
беспардонным,  как Ваня, например, способный у тестя последнюю бутылку водки
экспроприировать, но и склонностей к пожертвованию собственными благами ради
какой-то  там дурацкой вежливости  я  за  ним не  замечал.  Вот  и застыл от
неожиданности,  раздумывая  о  том,  стареет ли просто  мой хозяин или снова
какую-нибудь каверзу задумал. А когда этот вопрос  прояснился,  я облегченно
вздохнул. Нет, господа, рано  еще моего Рабиновича со счетов  сбрасывать. Он
еще не один десяток человек вокруг пальца обведет, прежде чем на заслуженный
отдых отправится!..  Так что, прости  меня,  Сеня, за  невольные  сомнения в
твоем здравомыслии.
     --  Не скажете,  уважаемый, куда путь держит ваш караван?  -- Рабинович
начал издалека подбираться к своей цели.
     -- Зачим ни скажу? -- удивился Нахор. -- Ми из страны Кушитов  пирямо к
морю и-едим. Свой  товар пиродавай, их товар покупай. Типери домой, в Персию
едем. Будем мал-мал пирибыль получать.
     --  Что  же, вполне хорошее  занятие, -- Сеня кивнул так, будто от него
зависела  вся  торговля  в  регионе  (тоже  мне,  председатель  лицензионной
палаты!). -- Надеюсь, уважаемый, ты не  думаешь, что мы случайно оказались у
тебя на дороге? -- караванщик отрицательно затряс головой.
     --  Молодец, правильно мыслишь, -- Рабинович снисходительно  улыбнулся.
-- Так  вот, мы действительно ждали именно тебя. Есть  у нас информация, что
ты прошлый раз больше товара провез, чем в таможенной декларации указал. Вот
мы и были  посланы тебя проверить, -- я увидел, как у Нахора забегали глаза,
и понял, что Рабинович на правильном пути.
     -- Ты, конечно, понимаешь, что мы могли бы уничтожить тебя, твоих людей
и твой новый товар, но готовы подумать о том, чтобы ненадолго забыть о твоих
прегрешениях, -- продолжил тем временем  Сеня. Караванщик понимающе кивнул и
полез в  один из баулов в углу шатра, но Рабинович остановил его. -- Мы даже
можем  проводить  тебя  до  моря,  чтобы  не  дать возможности  другим нашим
коллегам  заняться  проверкой  твоего груза,  но  нам нужны  гарантии  твоей
честности и откровенности. По нашим законам люди,  вкусившие вместе пищу, не
могут  обмануть друг  друга, иначе будут  жестоко накачаны. Я предлагаю тебе
сделку. Мы проводим тебя в порт и не позволим никому копаться в твоем грузе,
а ты  нам  возвращаешь  ту сумму пошлин, которые  задолжал с прошлого  раза.
Продовольствие и наше проживание в гостиницах, естественно, за твой счет, --
Сеня сделал многозначительную паузу.  -- А теперь ответь, разделишь  ли ты с
нами свою пищу?
     --  Канеш-ина, канеш-ина, --  торопливо замотал головой караванщик.  --
Ха-ароший закон,  умный. Для мине большуй честь и-ехать под покровительством
такого богатура. Мой дом -- тивой дом, мой и-еда -- тивой и-еда, тивой закон
--  мой закон.  Да-вайте ти-иперь  кушать! -- и Нахор заорал во  всю глотку,
приказывая своим людям  подавать  ужин  на стол, а  Попов с  хитрой  улыбкой
наклонился к моему хозяину.
     --  Это  в  каком уголовном  кодексе ты законы  о совместном столований
прочитал? -- удивленно поинтересовался он. -- Или это цитата из энциклопедии
юного бойскаута?
     --  Заткнулся бы лучше,  -- в тон ему ответил Рабинович. -- Вместо того
чтобы  прикалываться,  благодарить  меня  должен.  Я  вам сейчас  не  только
оплаченную турпоездку с полным  пансионом  организовал, но  еще  и получение
бонуса  за  выдающиеся  достижения  оговорил.  Впрочем,  если  тебе  хочется
поприкалываться,  свинья   неблагодарная,  можешь   идти  к  морю  пешком  и
веселиться всю дорогу в одну харю!
     -- Совсем  Рабинович  от жары сбрендил,  -- Анд-рюша,  глядя на Жомова,
покрутил  пальцем   у  виска.  --  Мания   величия   началась.  Теперь  этот
новоявленный последователь  Сета  еще и шутки  понимать разучился. А  что же
дальше будет? Если, например, его к сонму богов причислить?
     В ответ Жомов лишь пожал  плечами. Дескать, по фигу мне  ваши проблемы,
дайте только напиться всласть  после суточного  воздержания!  Бывает  у Вани
такое. Он иногда абсолютно на внешние раздражители  реагировать перестает. И
так наполовину  деревянный, а в  таких  случаях и вовсе пеньком с глазами  и
глоткой становится. Может быть, он и от них  бы отказывался, когда в  ступор
впадает, но без глаз  рюмку не найти, а уж опорожнить ее он и без рук, одной
глоткой  может.  Вот однажды  опера из нашего  отдела  и  решили  эти Ванины
качества использовать.  В смысле, не пожирание глазами рюмок и всасывание их
содержимого внутрь, а полное отсутствие интереса к внешним раздражителям.
     Есть у нас в отделе уборщица, тетя Клава. Боевая баба,  что и говорить.
Да и  комплекции  подходящей --  130-160-180, при гренадерском росте.  Уж не
знаю, могла ли она коня на скаку  останавливать, но  уж в горящую избу точно
входила. Сам видел!  У нас  однажды  вечером во время  какого-то  очередного
еженедельного праздника какой-то излишне  бесшабашный сотрудник кинул окурок
сигареты в урну, а попал в коробку с архивными делами, что рядом стояла. Так
это еще бы  ничего, но он, идиот, увидев  свою оплошность, решил пожар водой
из  пластиковой бутылки  затушить,  да не ту схватил. Вода рядом стояла, а в
той бутылке, которую он взял, конфискованный спирт был, который  до  этого и
употребляли менты.
     Нужно  ли говорить,  как тут же полыхнуло? Шкаф пламенем  объялся  так,
будто  из папиросной бумаги был. Понятно,  потушить  без  спецсредств  такой
пожар   было   невозможно,  и  наши  менты   бросились  собирать  по  этажам
огнетушители. Естественно, ни один из  них  не работал. Ну, а  когда поняли,
что  без  пожарных  не  обойтись,  выяснилось, что одного  участника попойки
потеряли. Стали искать и  довольно быстро обнаружили, что за дверью, объятой
пламенем,  его  ботинки  из-под  стола торчат. Вот  тут тетя  Клава  себя  и
проявила! Пока  менты  решали,  кому  именно и  как  броситься  погибать, но
товарища выручать,  она  отшвырнула всех  спорщиков  от двери,  бросилась  в
кабинет и вытащила здоровенного опера из огня, словно маленького ребенка. Он
ей еще потом дезодорант мужской подарил, "Терминатор" называется.
     Да речь не об этом. Про пожар  я рассказал, чтобы  вы поняли, насколько
грозной  женщиной была  тетя Клава. Все  менты ее  боялись,  не  исключая  и
начальника отдела. Стоило тете Клаве только  с  тряпкой  в руках появиться в
дверях кабинета, как опера тут же разбегались в разные стороны, не дожидаясь
се  грозного  рыка: "Это  какая  сволочь  тут натоптала? Щас  рылом в  грязь
натыкаю, ни один уголовник потом  не  узнает!"  Это утверждение даже однажды
проверить хотели, когда одного из оперативников нужно было в банду внедрить.
Но тот,  услышав,  кому  его для  гримировки отдавать  собрались,  забился в
истерике и заорал благим матом:
     --  Да уж лучше я к фраерам на  перья  пойду,  чем к  тете Клаве в руки
живым дамся после того, как она в грязный кабинет войдет!
     Пришлось парню  другие средства изменения  внешности искать, а уборщице
нашей так и не удалось доказать правоту своих утверждений. Однако ее тирания
росла и  ширилась. Дошло  до того,  что, даже  если в урочный час  уборки  в
кабинете   шел  перекрестный   допрос  подозреваемых,  ее  и  это  не  могло
остановить.  Тетя Клава всех  выгоняла из подотчетного  помещения. А те, кто
пытался оказать сопротивление трудолюбивой уборщице, получали шваброй промеж
глаз и на недельку отправлялись в ближайшую больницу.
     В  общем,  перечить  ей  не  решался никто,  но  горделивые милиционеры
терпеть произвол буйной уборщицы больше не могли. Вот однажды вечером, после
некоторого  количества возлияний  на душу населения и перед уборкой,  они  и
решили   немного  над  тетей  Клавой   пошутить   --  труп   ей   подкинуть.
Патологоанатом  отказался открывать холодильник в  морге, поэтому находчивые
менты решили тут же приспособить под труп Ваню  Жомова. Благо он в тот день,
по совершенно непонятным причинам, выбил в тире сорок девять из пятидесяти и
был мрачнее тучи. Впал в тот самый  ступор, о котором я вам говорил, и ни на
что  вокруг  не  реагировал.  Иначе ни за  что  шутить  над тетей Клавой  не
согласился бы.
     В  общем, Ваня затее  противиться  не  стал,  и  мой  Рабинович  тут же
притащил неизвестно откуда резиновую  нашлепку, имитирующую  страшную  рану.
Эту штучку  прилепили Жомову  на голову  и положили  безразличного  ко всему
омоновца между шкафом и  стеной, где у четырех оперов,  занимавших  кабинет,
были вешалки для  верхней одежды и столик с  электрическим чайником. Устроив
его  в приличествующей  случаю позе,  менты  дождались,  пока  в коридоре не
загремят грузные шаги тети Клавы, и бросились из кабинета врассыпную.
     Уборщица,  проводив их подозрительным взглядом, прошествовала в кабинет
и громко хлопнула дверью, давая всем  понять,  что беспокоить ее за  работой
опасно. Однако  менты, попрятавшиеся по разным  углам,  перебороли  страх  и
подобрались прямо  к дверям, чтобы самим услышать, что  произойдет дальше. Я
тоже  здорового  любопытства  не  лишен,  поэтому слушал  вместе  со  всеми.
Поначалу ничего, кроме обычного бормотания тети Клавы и монотонного шарканья
тряпки  по линолеуму, слышно  не  было.  Затем  раздался какой-то сдавленный
хрип,  грохот  и звериный  рык  уборщицы.  Опера  тут  же распахнули  дверь,
абсолютно  уверенные  в том, что  застанут  тетю  Клаву  лежащей на  полу  в
состоянии глубокого обморока. Однако  не  тут-то было.  Перед нашими глазами
открылась жуткая, страшная картина:  разъяренная уборщица  за ноги волокла к
выходу Жомова, все еще отчаянно сжимавшего в руках ножки стола.
     --  Это что такое?  --  грозно  поинтересовалась она, кивнув  головой в
сторону омоновца.
     -- Э-э, вещественное доказательство! -- нашелся Рабинович.
     -- Вот и храните его  в сейфе, -- рявкнула тетя Клава так, что песчаный
лев  поперхнулся  бы  от  зависти. --  Еще  раз на полу посторонние предметы
увижу,  будете  у  меня на потолке сидеть.  Ясно?! --  и  вышвырнула Ваню из
кабинета  так,  словно это  был не самый  грозный борец с  преступностью,  а
старый, антисанитарный плюшевый мишка, несколько лет успешно скрывавшийся от
химчистки.
     Вот  такая  у  нас  тетя  Клава... Впрочем, я немного  отвлекся.  Вы уж
извините, просто вид  Жомова в ступоре постоянно напоминает мне этот случай.
Правда, сейчас у Вани состояние было не столь критическое, как после промаха
в тире, но все равно сутки  в духовке без капли влаги во  рту даром для него
не  прошли. Все-таки он у нас большой и до сих пор растущий, несмотря на все
законы физиологии. Поэтому без постоянной подпитки организма ему хуже всех в
нашей компании приходится.
     Ваня наконец-то оторвался  от бурдюка с  вином и  обвел  присутствующих
подобревшими  глазами. К тому времени в шатре уже накрыли на  стол, если так
можно сказать о  еде,  поставленной  прямо  на скатерть, постеленную  поверх
ковров. Жомов, наконец, решил,  что пришла пора  закусить, и,  увидев  меня,
попытался заманить внутрь окороком какой-то птицы. Не вышло!  Я не настолько
идиот, чтобы за жалкий кусочек  мяса  блохам на клыки бросаться. И Сене меня
на ужин  внутрь заманить не  удалось.  Пришлось Нахору  выносить мне  еду на
улицу  на  серебряном  подносе. Что  меня  вполне  устроило  --  хоть раз из
нормальной посуды поем, а то все время мою еду на пол, гады, бросают!
     Мои менты, изголодавшиеся  за день  воздержания, набросились  на  ужин,
словно стая голодных питбулей.  От  Жомова  с Поповым такого  я еще  ожидать
вполне мог, но вот предположить, что Сеня от них не отстанет, оказалось выше
моих  сил. Впрочем,  каюсь!  Я ел тоже не  как  слепой  кутенок и с копченой
грудинкой расправился в один присест.  Затем вылакал большую  миску  воды  и
улегся у входа, отдыхая от трудов праведных.
     Блохи, ужин  которым никто не  подал, попытались  было дикими  скачками
преодолеть разделительную песчаную полосу, но, услышав мое грозное ворчание,
тут же ретировались и, истекая голодной слюной, строили коварные планы мести
за поруганную мечту  о  сладкой  жизни. Ну и  пусть себе  мечтают! Хоть я  и
следил за этой пиратской армией вполглаза,  но  еще  не  родилась та  блоха,
которая мимо меня  незамеченной проскользнуть сможет. Потренируйтесь сначала
на верблюдах, насекаторы проклятые, они тупые!
     А тем временем насыщение моих ментов подходило к концу. Рабинович набил
брюхо первым и,  залив ужин изрядной порцией вина, откинулся  на подушки. За
все  время принятия  пищи никто не произнес  ни слова. Даже Нахор молчал, не
приставая с  расспросами, в  ожидании, пока гости насытятся. Впрочем, так  и
полагалось вести  себя вежливому хозяину, к тому  же запуганному Рабиновичем
возможным разоблачением махинаций с таможенными службами. Сеня  первым решил
нарушить молчание.
     --  Ну-с, уважаемый,  и  далеко  нам  до Палестины?  -- Сеня не  слышал
предыдущего разговора Попова с Жомовым, поэтому ему прощается такой дурацкий
вопрос.
     --  Кто такой Палестин? Не знаю  никакой Палестин-малестин, -- удивился
караванщик. -- Ши-то за женщина? Красивый, наверное?
     -- Я вот думаю, не баран ли ты? -- Сеня задумчиво посмотрел  на Нахора,
а  затем рявкнул: -- Какая "женщина", идиот? Это  страна. Скажи еще, что  не
слышал о Крестовых походах и войне за Гроб Господень?
     -- Какой-такой гроб? За-ачим богу гроб? --  еще больше удивился  Нахор.
-- Кито же его в гроб положит? Он же памятник... Тифу тебе,  шайтан! Я хотел
сказать, он бессмертный!
     Сеня, ошалевший  от такой постановки вопроса, не  сразу и  нашелся, что
сказать. А когда ему удалось согнать в  кучу  мысли, разбежавшиеся  в разные
стороны по нескольким кривоватым извилинам, Анд-рюша уже дожевал свое мясо и
жестом  остановил  Рабиновича, готового разродиться  торжественной  речью  с
восхвалением умственных способностей караванщика.
     --  Сеня, только не  ори, -- сразу попросил он.  -- Мы  уже  с  Нахором
разговаривали  и  поняли, что оказались в Египте. Причем, судя  по всему, до
начала Крестовых  походов еще далеко.  Я  не уверен, но мне кажется,  что мы
попали примерно в ту же эпоху, по которой гуляли, когда искали Зевса.
     Вопреки моим  ожиданиям,  Рабинович не  начал  орать,  не  стал  махать
кулаками  и  обещать  сделать из  Попова  свиной  рулет. Честное слово, даже
скучно стало, когда Сеня лишь  только удивленно вскинул брови и  заявил, что
чего-нибудь подобного он от такого недоумка, каким, по его мнению,  является
Андрюша,  и  ждал.  Попов  смиренно  собрался  выслушать   следующую  порцию
оскорблений, но ее не последовало.
     -- Ладно. Хрен с ней, с этой  Палестиной, -- пожав  плечами, проговорил
мой  хозяин.  --  Мы хотели маленький отпуск за свой  счет с приключениями в
довесок, мы его и получили.  Будем наслаждаться экзотикой. А ты, Андрюша, --
Рабинович ткнул в криминалиста пальцем, -- изготовишь  эликсир, чтобы он был
под руками в любой момент, когда мне домой захочется сорваться. Ясно?
     -- Да  где  же я  тебе...  -- попытался было отмазаться  Попов, но Сеня
бесцеремонно перебил его.
     -- А  вот  это  меня  не волнует,  -- ехидно заявил  он.  --  Ты  у нас
самостийно  в  алхимики записался,  вот  и  выполняй  свои  непосредственные
обязанности.
     Возражать на это утверждение Андрюша даже не пытался. Тем более что наш
караван-баши,  заметив,  что у  гостей  кончились  вино и  закуска,  тут  же
приказал слугам пополнить истощившиеся запасы. Гулянка тут же продолжилась с
новой силой. А когда  к пирующим прибавились  еще двое человек  -- помощники
Нахора, Аод и Хусарсеф (гав ты,  имечко! язык сломаешь), --  веселья заметно
прибавилось. К  вечеру все шестеро  налакались до такой  степени, что  стали
хором распевать "Ой, мороз, мороз..."
     Аборигены, хоть  и ничего не поняли в  этой песне, но зато  так усердно
подтягивали  окончание  каждой  строки,  что  даже  верблюды  вздрагивали  и
плевались  в сторону шатра, а  подчиненные Нахора раз  двадцать врывались  с
мечами в его палатку, каждый раз думая, что караван-баши пытает какая-нибудь
нечистая сила. На двадцать первый мне эта беготня надоела и пришлось рыкнуть
на  надоедливых  слуг.  На них это  подействовало  сильнее, чем  буденовский
пулемет на махновцев, и к  шатру больше никто  не  приближался.  Опять же на
выстрел того же пулемета.
     Ближе  к  полуночи  пирующие,   наконец,  после   обмена  традиционными
вопросами типа "ты меня уважаешь?" разбрелись спать. То есть разбрелись  Аод
с Хусарсефом, а мои друзья, утомленные тяжелым дневным переходом и обильными
возлияниями  после оного, свалились  спать  прямо  там,  где  сидели. К тому
времени  температура  окружающего  воздуха  значительно  упала, и  я  слегка
продрог.  Решив размять затекшие конечности, а  заодно провести и тщательную
рекогносцировку местности, я отправился в обход лагеря аборигенов.
     Как  и полагается в таких случаях, аборигены выставили  на ночь стражу.
Мало  ли какие  бедуины вокруг  шляться могут, готовым нужно быть  ко всему!
Правда, даже поверхностная  проверка выявила жуткие погрешности в караульной
службе караванщиков. Половина охранников резалась при помощи костей животных
в какую-то дурацкую  игру,  четверть поглощали пищу, пережевывая ее с  таким
треском,  что по сравнению с ним даже носорог  на стекольной фабрике казался
бы сверхбесшумным  ниндзей.  Ну а  остальная  часть охраны  просто бесцельно
слонялась между костров.  Причем эти горе-воины передвигались  так, что  все
время сами находились на свету и из-за отблесков пламени совершенно не могли
видеть того, что происходит в темноте.
     В общем, не охрана,  а полная самодеятельность. Если бы у  нас в России
бандиты  каждое  свое  логово таким образом  охраняли,  то менты тогда и без
ОМОНа спокойно  бы  обошлись  --  приходи и  бери  всех  преступников голыми
руками!  Такого безобразия Ваня, конечно  бы, не  пережил и тут  же принялся
обучать аборигенов  несению караульной службы.  Хотя бы  для  того,  чтобы в
будущем не  остаться  без работы. Впрочем,  Жомов спокойно спал  и проверкой
постов заниматься  не имел  возможности.  Поэтому мне пришлось взять  в свои
лапы  и зубы  охрану каравана от возможного налета  какого-нибудь пустынного
варианта карибских пиратов.
     Спать  мне совершенно не  хотелось, даже сам  не  знаю, почему  именно.
Чтобы не  помереть  от скуки  и  не  покрыться  инеем  в  резко изменившейся
температуре окружающей  среды,  я принялся  наматывать круги по лагерю, то и
дело пугая ротозеев караульщиков своими внезапными появлениями. В общем, нес
службу и никому не  мешал,  но мой  благородный порыв никто не оценил. Более
того, меня самым наглым образом оплевали!
     Обходя лагерь, мне несколько раз приходилось пробегать мимо лежавших на
пузе верблюдов. Большинство из них никакого внимания на меня не обращали, но
особо  раздражительная животина  фыркала носом  и чмокала  губами при каждом
моем  появлении.   Каюсь,  сам  виноват,   что  на  эти  знаки  презрения  и
недовольства  внимания  не  обращал, но  кто  же  мог  предположить, что эта
проклятая скотина так метко  плюется?! Она же так  харкнула, когда я в пятый
раз мимо  пробегал, что мне  показалось, будто на меня ведро клея  с размаху
вылили. Как бежал, так и поехал юзом по  песку, даже глаза  от неожиданности
не сразу продрать смог. Ну, а уж когда сумел гляделки свои разлепить, я этим
скотам задал жару!
     Кусать, конечно же, вонючие верблюжьи ноги я не стал, но рявкнул на них
по первому классу. Может быть, до льва и не дотянул, но этим тварям горбатым
вполне  хватило.  Те,  кто спал,  проснулись в  один  миг  и,  совершенно не
понимая,  что  делают,  помчались  по  головам   остальной  части  стада   в
направлении шатра Нахора. Их соплеменники, затоптанные первой волной, решили
также не оставаться в стороне  от  всеобщего  веселья и,  издавая  гортанные
звуки, помчались за первыми в погоню. А я им еще и скорости прибавил, прыгая
рядом и истошно вопя.
     Когда  первые верблюды докатились до подножия бархана, гребень которого
украшал цветастый  шатер Нахора, в  лагере караванщиков уже царил переполох.
Однако  люди,  видимо, из-за большого срока  общения  со своими кривогорбыми
подопечными совсем отупели и,  не зная, что  делать,  бестолково метались по
лагерю.  Верблюды же, на  радость  немногочисленным  зрителям в  моем  лице,
решили устроить  большой конкурс и в качестве первого барьера  взяли штурмом
шатер, где  мирно почивали менты.  Поняв,  что мой  Сеня сейчас  может  быть
безжалостно  затоптан, я попытался остановить стадо,  подавшееся в бега,  но
меня снова самым наглым образом оплевали. В этот раз на ходу!
     Разозлившись, я было  решил  изменить  свой вкус и  попробовать  на зуб
свежей  верблюжатины, но поганить пасть  их  мерзким мясом  мне не пришлось.
Смятая  первыми  животными   аборигенская  палатка  неожиданно  вернулась  в
исходное положение. Правда, в высоте  она  потеряла десяток сантиметров,  но
зато обзавелась  руками с пудовыми  кулачищами.  Это  Ваня  Жомов, спросонья
решив,   что  какие-то  вероломные  враги  пытаются  сделать  ему  "темную",
распрямился во весь рост и вслепую пошел крушить верблюдов направо и налево.
     Вскоре вся гужевая часть каравана лежала перед ним аккуратной кучкой, а
уйти в пустыню удалось только тем двум верблюдам, что удостоились чести быть
единственными  существами, кто безнаказанно смог наступить на омоновца. Ваня
еще  пару минут буянил, выискивая неведомых врагов. Он  размахивал кулаками,
орал  и  таскал на  себе по  территории  лагеря  шатер Нахора  со  всем  его
содержимым  -- с  подушками,  коврами, вином,  ментами  и  совсем  очумевшим
караван баши.
     Остановился Ваня только тогда, когда,  сделав почетный круг по лагерю и
сокрушив  все, что попалось  под его могучие кулаки, вновь вернулся к складу
верблюдов  и,  уткнувшись  в него  головой,  свалился на песок, окончательно
запутавшись  в пологе  шатра.  Извлечь оттуда омоновца  удалось  только  при
помощи  длинных  ножей, да и то на осуществление  этой операции потребовался
весь остаток ночи и половина утра.
     Правда, Ване эта операция  только пошла на пользу. Пригревшись в  тепле
шатра, собственноручно  превращенного им  в спальный мешок,  Жомов растратил
всю  свою жажду  деятельности и  спокойно  проспал до тех  пор,  пока его не
выволокли на свет божий. Сеня с Поповым и вовсе  не проснулись даже во время
ночного забега  по лагерю. И, судя по тому,  сколько воды  утром выпили оба,
вино  у Нахора  обладало сверхсильным похмельным  эффектом.  То есть,  грубо
говоря, не  вино это было, а  обычная бормотуха. И  счастливое выражение лиц
моих  ментов  во  время  потребления  оного  напитка  объяснялось  отнюдь не
божественным  вкусом  вина, как  это я  думал раньше, а  обычной нестерпимой
жаждой.
     Самого маленького караван-баши  в складках  разрушенного  шатра удалось
разыскать не сразу. Как, впрочем,  и разбудить. Нахор из чувства вежливости,
видимо,  вчера решил не отставать от  гостей  по части выпивки  и, когда его
помощники уползли восвояси, он еще продолжал пить с моими ментами. Ровно  до
того момента,  пока не свалился  мордой в рагу. Утром он осушил бурдюк воды,
опохмелиться наотрез  отказался  и, отдав распоряжение отправляться  в путь,
больше  не произнес  ни  слова, с  немым  удивлением глядя  на моих  друзей,
довольно резво передвигавшихся по округе.
     В путь мы отправились ближе к полудню, и хотя Андрюша ворчал, что время
обеденное,  нужно сначала  перекусить, а потом ехать, на его стенания  никто
внимания  не  обращал.  Моих  ментов  погрузили  на  верблюдов,  а  я  решил
передвигаться на  своих  четырех, поскольку, как  вы сами  понимаете,  после
того, как половину ночи вылизывал шкуру от их вонючих слюней, особой любви к
этому горбатому быдлу не испытывал.
     Кроме  меня,  езде  верхами  воспротивился  только  Андрюша, у которого
давно, со времен английских путешествий,  установилась  стойкая неприязнь  к
лошадям в частности и к парнокопытным вообще. Узнав, что ему предстоит ехать
на  верблюдах,  Андрюша  изо  всех  сил  решил  воспротивиться  этому. Чтобы
доказать  всю невозможность  такого способа  передвижения, он даже  бросился
ноги у верблюдов задирать,  показывать всем копыта и дебатировать  по поводу
антагонистических  отношений между  ним и данным видом травоядных. При  этом
был  настолько  красноречив,  что  трое  караванщиков  расплакались,  а  тот
верблюд, у  которого он  копыта  считал, соседнему животному в морду плюнул.
Видимо, от презрения к тем представителям парнокопытных, которые так долго и
жестоко терроризировали  несчастного  Попова.  Можно  подумать, сам  был  из
другого теста! Сеня, дослушав речь до конца, пожал плечами.
     -- Ладно,  Андрюха, уболтал,  можешь не ехать  на  верблюде, --  кивнул
головой мой хозяин. Попов расцвел. -- Можешь идти пешком!
     Андрюша  понял,  что  при всем богатстве выбора  другой альтернативы не
будет.  Либо он  составит мне  компанию  в  пешей прогулке по  пустыне, либо
заберется на спину верблюда и поедет дальше с относительным комфортом. Попов
выбрал второе и  тут  же  взобрался на спину того самого животного,  которое
совсем недавно плевком выразило свое презрение  к антипоповским  настроениям
среди  представителей  парнокопытных.  Видимо,  для   того,  чтобы  заверить
страдальца  в  своих  самых  лучших намерениях,  верблюд  повернул  голову к
эксперту и начал шамкать  губами, старательно подбирая умные и добрые слова.
Попов это понял по-своему.
     -- Я тебе сейчас плюну, скотина поганая! -- рявкнул он, замахиваясь  на
верблюда дубинкой.
     Несчастное животное оторопело.  Мало того, что его поступок истолковали
неверно, так еще и дубинками  стали махать и выкрикивать оскорбления прямо в
морду. Шокированный верблюд, оглушенный вдобавок мощными децибелами, потерял
сознание и рухнул на  передние ноги. Туша  Попова тут же смяла собой  первый
горб и покатилась на песок. Я-то в сторону отскочить успел, а вот оплеванный
собратом по разуму верблюд все еще  стоял  на  месте, раздумывая, за что ему
была такая  немилость. В  него-то  Андрюша и  врезался. Бедное животное,  не
успев отойти от первого шока, получило второй и начало  заваливаться на бок,
прямо на своего соседа!..
     Ох, не знаю, сколько времени мы  во второй раз занимались бы раскопками
каравана, если бы не Ваня  Жомов. Вмиг сообразив (чего по его внешнему  виду
никогда не скажешь!), чем каравану  грозят последствия  падения верблюда, он
одним броском оказался рядом с животным и, поймав его одной рукой, возвратил
в  вертикальное  положение. По  рядам  караванщиков  пронесся громкий  вздох
облегчения.
     --  Андрюша,  не шали,  блин,  --  ласково пожурил  Попова омоновец. --
Хочется  пешком  топать,  так иди.  И  нечего, в натуре,  верблюдов по  всей
пустыне раскидывать.
     -- А я  нарочно,  что  ли?  -- вскакивая на  ноги, накинулся на  Жомова
Андрюша. -- Ты же сам видел, что эта скотина проклятая меня сначала оплевать
хотела, а потом еще со спины скинула. Что мне делать теперь прикажешь?
     --  Равняйсь,  смирp-рно!  --  рявкнул Жомов.  -- На  верблюда  шаго-ом
м-марш!
     -- Ты не охренел? -- оторопело уставился на него Попов.
     -- Сам  же  просил,  чтобы  я  тебе  приказывал, -- Ваня  так  искренне
удивился,  что, были бы  у  меня руки, я  бы схватился  ими за голову. А так
пришлось сделать вид, что я блох на себе ловлю.
     -- Да пошел ты... в стройбат газоны красить! -- обиженно буркнул Попов,
скинул   с  ближайшего  верблюда  погонщика  и  залез  на  спину  животному,
оторопевшему  настолько,  чтобы  не  оказать  никакого  сопротивления  такой
беспардонной смене седока.
     Уж не  знаю,  то  ли  верблюды намного тупей,  то  ли пугливей  лошадей
оказались,  но предать обструкции Попова,  только что жестоко надругавшегося
над их собратьями, даже не  пытались. Сброшенный на песок погонщик удивленно
посмотрел  по  сторонам,  а  затем  забрался на  свободное  животное.  Нахор
печальным  взглядом окинул  караван и, скривившись  от головной боли, махнул
рукой, приказывая отправляться в путь.
     Если честно,  рассказывать  о  нашей поездке  через пустыню практически
нечего.  Не знаю, как  вам,  но лично  мне ничего  привлекательного в желтых
безжизненных просторах найти  не удавалось. Почти  всю  дорогу я развлекался
легкими  издевательствами  над   верблюдами.   Благодаря  сложившимся  ночью
отношениям  наша  неприязнь  была взаимной,  и  мне не стоило ровно никакого
труда довести  любое  вьючное животное нашего  каравана до белого каления  и
заставить его харкаться в разные  стороны. Причем я всегда старался  сделать
так, чтобы на верблюжьей линии огня оказывался его собрат по разуму.
     Чаще  всего  это удавалось,  и  оскорбленное  плевком в  круп  горбатое
существо тут  же  разворачивалось, чтобы отплатить  той  же  монетой  своему
обидчику.  В  этот  раз меня  уже  на  линии огня  не оказывалось.  Зато там
находился   абориген-наездник.   Плевок,   естественно,  доставался  ему,  а
некультурное  животное тут  же зарабатывало пару батогов и начинало страстно
мечтать только о том, чтобы освободиться от погонщика и вдоволь расплеваться
со своим двугорбым обидчиком.  В  итоге мне удалось перессорить всех вьючных
членов каравана,  и я с  наслаждением  предвкушал, как  вечером  они  начнут
всеобщее оплевывание.
     Остальные  члены  нашей команды  развлекались  каждый по-своему.  Сеня,
например, пополнял  свои  географические знания. Что, впрочем,  не особо ему
помогло.  Я  краем  уха  слышал,  о  чем  он  говорит  с  Нахором, когда  от
перессоривания верблюдов отдыхал, но четко  уяснить для себя, куда именно мы
попали,  так и  не  смог. То  есть наше  географическое местоположение  было
относительно известно  --  мы в Египте;  на  юге  находятся  кушиты  (эфиопы
по-нашему), на западе  гнездятся ливийцы, а  проход  на  восток контролирует
племя  амаликитян. Сами  караванщики  были  из Персии, а по  Африке шатались
исключительно ради  добычи  слоновой  кости, которую  сейчас везли в Мемфис,
чтобы продать, купить папирус и везти его домой. Где снова продать, купить и
так далее. В общем, нелицензионные "челноки". С этим все ясно. А вот в какую
именно эпоху нас угораздило забраться,  ни мне, ни  Рабиновичу определить не
удалось.
     Пока Сеня вытягивал  из Нахора информацию, Попов с Жомовым развлекались
каждый по-своему.  Андрюша,  обнаружив,  что  его верблюд  загружен слоновой
костью, а  не съестными припасами,  страшно расстроился и всю дорогу пытался
найти способ, как стянуть со  спины впереди идущего  животного  какой-нибудь
баул. Что он  только не пытался изобрести, но  ничего лучше аркана так и  не
придумал.  Попытки  с  двадцатой  ему  удалось  добросить  петлю  до  чужого
верблюда, а еще через десять попыток зацепить цель.  Ею, правда, оказался не
баул,  а погонщик, оказавшийся после  рывка Андрюши  на  песке. Попов тут же
отбросил   веревку   в  сторону  и   сделал   вид,  что   страстно   увлечен
рассматриванием  бездонного неба, а поверженный  им наездник, так и не сумев
сообразить, что же сбросило  его со  спины верблюда, как был с  веревкой  на
шее, так и бросился догонять свое животное.
     Ваня Жомов, не переносивший  безделья, попытался  размять  затекший  ум
преподаванием  аборигенам  воинского  устава. И для начала решил  их обучить
передвигаться  на  верблюдах   правильным  строем.  Эта  нехитрая   операция
почему-то  жутко напугала  караван-баши, и  он  принялся  умолять Рабиновича
остановить Ваню. Сеня рыкнул на омоновца, и тот,  обидевшись  на  весь белый
свет, снова взялся за чистку пистолета. Причем делал это так усердно, что я,
если честно,  испугался  за  воронение  его  ствола. Еще сдерет его  к котам
облезлым! Останемся тогда без единственного в отряде оружия.
     Впрочем,   переживал  я,   естественно,   зря.  Жомов  оружие  любил  и
изуродовать пистолет  мог только в  состоянии буйного  помешательства. Такой
казус  омоновцу   пока  не  грозил,  и   я,   успокоившись,  принялся  вновь
терроризировать  верблюдов.  Чем  и занимался  до  самого  вечера,  когда на
горизонте появились неясные очертания каких-то странных построек и необычных
деревьев. Честное слово, поначалу я решил, что это мираж, но затем отчетливо
уловил  запах  влаги,  дыма  и  навоза. Судя  по  всему,  мы приближались  к
какому-то  поселению,  и  караван-баши в  ответ на  немой  вопрос Рабиновича
подтвердил мои догадки.
     -- Мемфис, -- взмахнув рукой в сторону населенного пункта, произнес он.
-- Приехали типирь. Скора отидихать будим.
     А вот  это уже  было  намного лучше,  поскольку  безлюдная  пустыня уже
успела  нам  порядком   поднадоесть.  Да  вы  сами  подумайте,  разве  может
нормальный милиционер долго  обходиться без людского общества, не имея ровно
никакой   возможности  ни  для   разгона  манифестаций,   ни  для   разгрома
бандформирований, ни даже для элементарной проверки  документов?!  Подумали?
Вот теперь вам, наверное, понятно, почему мои менты дружно  грянули  "ура!",
заставив  половину  погонщиков и три  пятых  всех  верблюдов  обделаться  от
испуга.



     Караван  вышел на  окраину Мемфиса,  когда  уже начинало темнеть. Нахор
торопился, стремясь попасть в крепость до закрытия ворот, поскольку ночевать
в бедных кварталах  за городскими стенами считал опасным. Некоторое время он
даже  гнал  своего верблюда бегом, и Рабиновичу,  ехавшему следом,  пришлось
изрядно   попотеть,   чтобы  заставить  непонятливую  животину  двигаться  с
требуемой  ему  скоростью. Сеня и пятками верблюда молотил, и орал  на него.
Даже за  горб укусить попытался, но ничего  не помогало. Если бы не  Мурзик,
вовремя пришедший хозяину на помощь, отстал бы Сеня от каравана и провел  бы
ночь, кукуя под городскими стенами.
     Окрестности   Мемфиса   произвели   на  ментов   крайне   отрицательное
впечатление.  Кривобокие  дома, крытые гнилым камышом, загаженные  улочки  с
кучами  грязи  и  мусора  на  каждом  углу и отвратительная  вонь,  которую,
казалось, можно  было  резать ножом,  вызывали у них если  не отвращение, то
презрительную брезгливость  точно. В  общем,  при поездке  через эти  убогие
кварталы у доблестных сотрудников российской  милиции создалось впечатление,
что они совершают экскурсию по поселению бомжей в центре городской свалки.
     -- Блин, узнала бы мама, где я шляюсь, заставила бы три часа в ванной с
хозяйственным мылом драиться, -- расстроено  буркнул себе  под нос Попов, но
его откровения услышали.
     -- А спинку тебе тоже мама трет? -- ехидно поинтересовался Рабинович.
     -- Нет, кот ее  помогает, -- зардевшись, огрызнулся Попов. -- И вообще,
не лезь в мои личные дела!
     -- Даже и  не  собирался, -- Сеня  простодушно  заморгал глазами и  так
энергично пожал плечами, что едва не свалился со спины верблюда.  --  Просто
факты  собираю,  чтобы   быт  великих  искателей  приключений   для  истории
увековечить, -- Рабинович скромно потупился. --  Я  ведь книгу про нас пишу.
"Идиоты и я" называется...
     -- Что,  серьезно? --  удивился Жомов.  -- Ты только  теще моей  ее  не
показывай. Не поверит. Она и  так  моей  Ленке  говорит,  что та  с  дураком
связалась, а так подумает, что я и вовсе с ума сошел.
     --  И  она права, -- тяжко  вздохнул  Рабинович.  -- Есть у тебя ум, да
пустосум. Смысл тебе объяснять, только  время терять! -- и, увидев, что Ваня
быстро заморгал, пытаясь  оценить  величину оскорбления,  махнул  рукой.  --
Ладно, проехали. Теще своей привет  передай.  Скажи, что я ей целую  главу в
монографии посвящу!
     Однако  Жомова  такая  отмазка  не  удовлетворила. Он пришпорил  своего
верблюда,   стараясь   сблизиться   с   Рабиновичем   для   одарения   оного
подзатыльником,  но  в  этот  момент караван, возглавляемый Нахором, достиг,
наконец, городских ворот, Тут же от стен отделились два низкорослых мужика в
жилетках из дубленой кожи и, схватив короткие  копья  наперевес,  преградили
дорогу караван-баши.
     --  Стоять на месте,  бродяги! -- рявкнул один  из стражников.  -- Куда
претесь,  вонючие персы? Для вас места тут нет.  Ищите себе приют где-нибудь
на помойке!
     -- Изивини,  почитенный, -- вежливо  склонил  голову  Нахор.  -- У мине
пиропуск и-есть...
     -- Это кого этот прыщ писклявый бродягами назвал? -- перебил его Жомов,
выезжая   вперед.  --  Ты,   чмо  подворотное,  кого  на  помойку  отправить
собрался?..
     И,  не  дожидаясь  ответа,  Ваня свесился  со спины  верблюда и отвесил
звонкую оплеуху стражнику. Медный шлем слетел у того с головы и  расплющился
о стену. Сам абориген полетел следом  и, припечатавшись к той же  стене,  но
немного ниже  оттиска шлема, плавно  сполз  на  землю, пуская слюни изо рта.
Жомову этого показалось  мало. Он  спрыгнул с верблюда,  подошел  ко второму
охраннику   и,  вырвав  у  него  копье  из  рук,  сломал  древко  о  колено.
Перепуганный  стражник  попытался  заорать,  чтобы  позвать  кого-нибудь  на
помощь, но Жомов успокоил его, приложившись дубинкой по маковке шлема.
     Видимо, этот  головной убор  оказался стражнику  слишком  велик или был
изготовлен  с  добавлением резины. Он очень  легко опустился вниз, скрыв под
собой  голову  стражника  полностью. Тот  взмахнул  руками, словно собирался
улететь от настигшего  его позора в лице  Вани Жомова,  но затем передумал и
кардинально  изменил направление, плавно спикировав вниз. Омоновец посмотрел
по сторонам, выискивая еще какой-нибудь заменитель боксерской "груши", и, не
найдя ничего подходящего, сокрушенно вздохнул.
     -- Ну что, поедем или стоять  в  воротах будем,  словно Нигматуллин  на
чемпионате  мира?  -- поинтересовался  он  у оторопевшего  от  неожиданности
Наxopa.
     --  Ай-ай-ай-ай-ай,  пилохо  получилось, -- горестно вздохнув,  покачал
головой караван-баши. --
     зачем солдата обидел? Теперь нас арестовывать будут.
     --  По хрену.  Пусть попробуют, -- хмыкнул  Ваня и, шлепнув верблюда по
крупу, принудил его войти в ворота.
     Караванщику   ничего  другого   не  оставалось,  кроме  как  попытаться
проверить  утверждение  Жомова.  Снова  горестно  вздохнув,   он  подстегнул
замешкавшегося  в  воротах  верблюда  и направился к  ближайшему  постоялому
двору.  Караван гуськом последовал  за  ним, и лишь  Ваня со своим верблюдом
немного  задержался  в  воротах,  тщетно надеясь, что  нагловатые  стражники
придут в себя  и дадут ему возможность отвесить им еще пару  тумаков. Однако
тс  не  подавали  признаков   жизни  и  расстроенному  Жомову  пришлось  без
продолжения спарринга догонять друзей.
     Внутри  крепостных  стен  Мемфис  даже  в  потемках  (а  может,  именно
благодаря  им?) выглядел  вполне  прилично.  Улицы были  вымощены  камнем  и
казались относительно чистыми,  крысы в роли патрульных  на перекрестках  не
барражировали, дома, хоть и  страдавшие  прямолинейным кубизмом, мы  глядели
довольно  ровно и добротно, да и жуткая вонь предместий сюда  не доносилась,
сменившись  довольно  приятным  ароматом  жаркого  и  благовоний.  В  общем,
внутренний город показался ментам вполне приспособленным для отдыха местом.
     К  удивлению  ментов,  во  время  путешествий  привыкших  к  тому,  что
постоялые  дворы всегда заполнены  до  отказа, тот,  в  котором  остановился
караван,  до удивления напоминал российские питейные заведения ранним утром.
То  есть был  почти безлюден,  если  не считать  пары мужиков  в  мешковатых
одеждах,  отдаленно напоминающих греческие туники, и с синюшными рожами,  до
боли  в груди  похожими  на физиономии  наших синяков; четверых  смуглолицых
игроков в  кости  за дальним столиком да  разбитной девицы, развалившейся на
скамейке в углу.
     Все присутствующие  дружно  обернулись навстречу  вошедшим,  а  девица,
увидев бородатых персов в сопровождении наряда милиции, тут же поднялась  со
своего  места  и  пошла  навстречу.  Жомов  нежно  оскалился,  посмотрев  на
аборигенов,  и  те тут же отвернулись, продолжив  заниматься своими  делами.
Ваня разочарованно вздохнул и  толкнул в  бок  Рабиновича,  не  сводившего с
девицы глаз.
     -- Блин, Сеня, и тут подраться не с  кем! -- сокрушенно  проговорил он.
-- Ну что это за отпуск, когда даже развернуться как следует не получается?
     --  Слушай,  Жомов, если у  тебя кулаки  чешутся, то иди  на  улицу, --
раздраженно ответил кинолог. -- Я  там сарай видел с быком в стойле. Вот иди
к нему и бейте друг другу морды, сколько хотите!
     -- Да я бы с радостью, -- хмыкнул омоновец. -- Только ведь он сдачи мне
не даст.
     Жомов хотел еще что-то сказать, но  не  успел  -- девица подошла  к ним
вплотную. Выглядела она года на двадцать два. Красивые черные волосы волнами
опускались на плечи,  высокие  груди вздымались  от  вздохов, словно морские
волны при девятибалльном  шторме, а правильные  черты лица озаряла улыбка. В
общем,  выглядела она  так, что даже однолюб  Ваня, которого жена к тому  же
запугала настолько,  что  он на  девушек старался  даже не смотреть, застыл,
разинув  рот. А девица остановилась прямо  перед Сеней и  грациозно положила
ему руку на плечо. Рабиновича словно током ударило.
     --  Хелло,  мальчики!  Поразвлечься  не  желаете?  --  певучим  голосом
произнесла она.
     Теперь током ударило Жомова.
     -- Пошла  отсюда, шалава, а то  в отдел заберу!  -- рявкнул он.  -- Там
тебя в камере так развлекут, что неделю в туалет ходить не сможешь!
     С девицей мгновенно произошла разительная метаморфоза. Улыбка сползла с
ее лица, плечи опустились  и груди ушли куда-то внутрь,  видимо, решив,  что
лучше будет не  высовываться. Девица сникла, раза два или три  открыла  рот,
словно   проглатывая  заготовленную  заранее  фразу,  а   затем   совершенно
неожиданно  для   ментов   зарыдала,   уткнув   лицо   в   руки.  Все   трое
путешественников (вместе с Мурзиком!) оторопело уставились на нее.
     -- Нет, я, конечно,  видел,  как может расстроиться  женщина, когда  не
получает того, чего хочет, но чтобы  так  реветь?! Да по какому  поводу?  --
покачав головой, удивленно проговорил Рабинович. --  Чудеса какие-то.  Может
быть, тут из мужиков, кроме евнухов, никого не осталось?
     -- Да  нет, Сеня, это еще цветочки. Вот моя Ленка,  когда я ей норковую
шапку отказался  купить,  такое мне  устроила... --  Жомов оборвал  себя  на
полуслове  и  махнул рукой. --  В  общем, женишься,  поймешь,  что  к  чему.
Выучишься!
     --  Нет  уж,  благодарю  покорно,  --   замахал  руками  Рабинович.  --
Предпочитаю  остаться  не ученым,  но  холостым. А  то  вдруг еще  вот такое
плаксивое существо попадется,  придется по  дому в болотных сапогах ходить и
Мурзика в аквалангисты переквалифицировать.
     -- Да  что вы  к девушке  пристали, -- вступился за даму,  продолжавшую
реветь  во весь  голос, Попов. -- Вы у  нее спросили,  может  быть, она есть
хочет! Девушка, хочешь есть?
     Плаксивая аборигенка замолчала так же резко, как и начала свое соло для
всхлипов  со  слезами.  Она   оторопело  уставилась  на  Андрюшу,  абсолютно
отказываясь верить  в  то,  что услышала, а  затем  вдруг  завопила истошным
голосом так, что у троих  друзей, да и не только у них, барабанные перепонки
заложило:
     --  Ничего  вы  не понимаете!  Всю жизнь стараюсь  сделать  кому-нибудь
приятное,   принести   радость   людям  и   всегда  натыкаюсь  на   скотскую
неблагодарность.  Даже сейчас... когда я...  вот вам вся... а вы,  эх! -- и,
разразившись новыми потоками слез, девица бросилась прочь из трактира.
     -- И чего я такого сказал? -- удивленно поинтересовался Попов, глядя ей
вслед.
     --  Просто,  Андрюша,  дамочка  испугалась,  что, кроме  дуры,  каковой
является  от  рождения,  она станет еще и  жирной  уродиной  благодаря твоей
заботе,  -- пояснил  Рабинович.  -- Приобретения  такой фигуры,  как у тебя,
девица бы не перенесла!
     -- На себя посмотри, дистрофик длинноносый, -- обиделся на него Андрей.
-- А между прочим, хорошего человека должно быть много.
     -- Если в тебе и жил когда-то хороший человек, но он давно благополучно
почил в залежах сала,  --  парировал  Рабинович, и  неизвестно,  в какие еще
дебри казуистики забрался бы их разговор, если бы  в  этот момент у Сени под
носом  не завопил  Иван. Шлепнув Рабиновича по  плечу так,  что  тот едва не
зарылся вместе с носом в доски трактирного пола,  Жомов помчался  к  местной
стойке бара.
     --  Мужики,  там, похоже, местное пиво дают!  --  вопил  он на ходу. --
Ищите столик, а я пока для затравки по кружечке нам организую.
     Кинолог с экспертом переглянулись,  но  продолжать  словесную дуэль  не
стали. Оба знали друг друга тысячу лет и прекрасно понимали, что в  их споре
никогда  не будет победителя. И весовые  категории у них разные,  и  уровень
интеллекта не  идентичный, да и словарный  запас здорово разнится по объему.
Причем  у Попова  основное  место в голове  занимали термины, относящиеся  к
приему и приготовлению  пищи,  а Сеня  Рабинович  мог  бы с  утра до  вечера
говорить  о получении прибыли с  каждого рубля  и  женщинах,  эти несчастные
рубли растрачивающих. В общем, Рабинович, он и в Африке Рабинович.
     Андрюша  с  Сеней еще  раз  переглянулись, постаравшись этими взглядами
отравить друг  другу оставшуюся часть жизни, и поспешили к стойке, чтобы  не
попасть к  шапочному разбору. Занимать заранее  столик никто из них не стал,
решив,  что сидячее место --  дело  наживное, а пиво,  оно  ведь и кончиться
может.  Поэтому, когда Ваня  умудрился заграбастать по три  кружки хмельного
напитка в каждую руку и обернулся, чтобы поделиться с друзьями, он никого из
них  не увидел. Более того, все немногочисленные столики  в  забегаловке уже
были заняты.
     -- Поп,  блин, убью гада! -- завопил Иван, оглядываясь  по сторонам. --
Сейчас ты, кабан толстый, и стол и пуфик мне одновременно заменишь.
     -- Ты чего  орешь, идиот? -- полюбопытствовал Попов, выныривая из давки
у стойки с двумя кружками пива в руках. -- Крайнего нашел?
     --  А ты еще  скажи, что евреи во всем виноваты! -- отрезал  Рабинович,
нарисовываясь  рядом. Две полные кружки были зажаты в его ладонях, а еще две
он прижимал к бокам локтями. -- Чего ты опять стрелки переводить надумал?
     --  Да пошли вы  все...  компрессию ведрами таскать! -- Жомов устал  их
слушать и устремился к ближайшему столику.
     Не  обращая никакого  внимания  на то, кто именно  занимает места, Ваня
опустил  свою пятую  точку на скамейку и проехался  по  ней до конца, сметая
всех  на  своем  пути. Грохнув кружками  с пивом об стол, он так  цыкнул  на
аборигенов, занимавших  скамейку напротив,  что  тех  буквально ветром сдуло
из-за стола, вымело из трактира на улицу,  и больше их в этом кабаке никто и
никогда не видел. Вот она, сила омоновского убеждения!
     Сеня и Попов тут же заняли их места и глотнули из своих кружек. Напиток
и  вправду походил  на пиво, только был несколько горче, чем  требовалось по
ГОСТу, и  здорово шибал  в нос  запахом каких-то  трав. Рабинович причмокнул
губами, одобрительно хмыкнул и осушил одну из своих кружек до дна.
     Попов завистливо посмотрел на него и потребовал у друзей разделить пиво
поровну.
     -- Ты мне тут со своей  уравняловкой коммунизм не устраивай! -- сердито
буркнул он. -- Кто не успел,  тот не съел. А кому  выпить мало, пусть  утрет
хлебало.
     Попов  потряс головой, стараясь  сообразить, к  чему  Сеня это  сказал.
Рабинович хитро прищурился в ответ и выпил еще полкружки.
     Караванщики  к тому  времени успели  распределить все  сидячие  места в
кабаке.  Однако в  ответ на экспансию  Жомова  вынуждены  были  потесниться,
освободив  краешки  скамеек  для  своих  товарищей,  побитых  и оскорбленных
бессовестным  омоновцем, перестали обращать на ментов  внимание  и  занялись
обсуждением   местных   рыночных   отношений.   Трое   друзей,   оккупировав
шестиместный столик, сидели  в относительном комфорте и  свысока поглядывали
на персов.  Андрюша Попов маленькими глоточками цедил местный аналог пива из
кружки,  завистливо-обиженно посматривая  на своих друзей. Его взгляд  вдруг
напомнил  Сене грустную морду Мурзика, вынужденного в  окошко  наблюдать  за
собачьими свадьбами,  и Рабинович сдался. Отобрав две  кружки у  Жомова,  он
придвинул их Попову. Андрюша расцвел, а  в ответ на попытку омоновца вернуть
себе утраченное добро Рабинович стукнул его по рукам.
     -- Оборзел, Ваня? Считать не умеешь? -- рявкнул  он на друга. -- У всех
по четыре кружки. Куда же ты, быдло ментовское, свои лапы тянешь?
     -- От мента и слышу,  -- буркнул омоновец, но  чем возразить арифметике
Рабиновича, придумать так и не смог.
     Объемы пива постепенно подходили к концу, и друзья  начали подумывать о
том,  что  не  мешало бы что-нибудь и сожрать. Сеня пристально посмотрел  на
караван-баши, пытаясь взглядом  принудить  его раскошелиться на ужин. Однако
Нахор,  видимо,   решил,   что  с  прибытием  в   Мемфис   строить  из  себя
гостеприимного хозяина  больше  не стоит.  Перс старательно прятал  глаза  и
делал вид, что вообще не  знаком с ментами.  Рабинович, оторопевший от такой
наглости, собрался уже встать с места и вправить изменчивому персу мозги, но
в этот момент он обратил внимание на худощавого человека, вынырнувшего из-за
стойки. Парень  до боли  в  сердце напомнил Сене  брата,  которого,  кстати,
никогда не было, но  иметь очень хотелось. Вот только  передвигался он  так,
как  ни  один уважающий себя Рабинович  ходить  бы не  стал, -- сгорбившись,
втянув голову в плечи и немощно  шаркая ногами. Сеня удивленно нахмурился, а
парень, не обращая на него внимания, поплелся  к столику, за которым  сидели
смуглолицые игроки в кости.
     --  Оплатите  счет,  пожалуйста,  --  дрожащим  голосом проговорил  он,
обращаясь к подвыпившей четверке.
     --  Нэт серебра,  --  радостно  ухмыльнувшись, ответил один из  них  --
небритый и широкоплечий.
     -- Счет  оплатите,  пожалуйста, -- парень явно не рассчитывал, что  его
просьбу выполнят, но отступать, видимо, не имел права.
     -- Э-е,  ты  что, не русский? -- удивленно поинтересовался еще  один из
игроков. -- Тебе говорят, нэт у нас серебра!
     --  Тогда  платите  штраф, -- вынес новое предложение  Сенин  "брат". В
ответ все четверо дико заржали.
     Жомов, также обративший внимание на  эту сцену, начал  было подниматься
со своего места, но Рабинович жестом остановил его. Отцепив дубинку от пояса
и  проверив  ее на  гибкость, Сеня  неторопливо подошел к умирающим от смеха
игрокам и, не говоря  ни  слова, звезданул одного из них -- широкоплечего  и
небритого  -- "демократизатором" по голове.  Тот  икнул  и  сполз под  стол,
решив,  видимо, что там  будет  комфортнее.  Остальные мгновенно  замолчали,
испуганно глядя на дубинку в Сениных руках.
     --   Оплатите    счет,    --    грозно   посоветовал    он,   поигрывая
"демократизатором".
     -- Э-е, не  убивай,  брат, --  затараторил  второй  остряк, отцепляя от
пояса  кошель. -- Серебро  возьми,  золото  возьми, но  не убивай.  Слышишь,
брат?!
     --  Не  брат ты мне,  гнида  черножопая, -- покачал головой Рабинович и
стукнул наглеца,  посмевшего  объявить всем  о  мнимом родстве,  дубинкой по
голове, одновременно выхватив у него из рук кошелек. Смуглолицый тут же стек
вниз, присоединившись под столом к своему товарищу.
     -- Сколько они  тебе должны?  --  поинтересовался у  паренька Сеня. Тот
назвал сумму.
     -- Быстро  заплати, -- приказал Рабинович  двум  оставшимся  за  столом
любителям азартных  игр, пряча за пазуху  экспроприированные ценности (а как
же?  нужно  же  компенсацию  взять за оскорбительное  навязывание в родню!).
Смуглолицые, трясясь от  страха, бросили на стол  несколько кусочков серебра
и, наплевав  на  своих  товарищей,  как совсем недавно  верблюды на Мурзика,
умчались прочь из кабака. А Сеня повернулся к пареньку.
     --   Не  бойся,   больше   они  к   тебе   приставать  не   будут,   --
покровительственно проговорил он. -- Как тебя зовут?
     --  Иисус...  -- Рабинович  поперхнулся и  выронил из  рук дубинку,  --
...Навин, --  Сеня облегченно вздохнул  и поднял с пола персональный ударный
инструмент.
     -- Фу, как  ты меня напугал, --  пробормотал он в  то время, как  новый
знакомый   не  сводил  с  него   удивленно-благодарного  взгляда.  Рабинович
пристегнул дубинку на пояс,  похлопал паренька по плечу и лишь  только тогда
сообразил, с кем именно он разговаривает.
     -- Что-о-о?! Иисус Навин?! -- Рабинович поперхнулся повторно. --  А год
сейчас какой?
     -- НУ ЧТО ТЫ, ДУРАК, КО ВСЕМ СО СВОИМИ  ДАТАМИ  ПРИСТАЕШЬ?  --  тот  же
самый громовой голос, который менты уже однажды слышали в пустыне, буквально
заполнил собой все помещение кабака.
     Перепуганные караванщики тут же свалились на пол, закрыли головы руками
и начали истошно выть, выкрикивая какие-то идиотские  имена,  такие, как Гор
(при чем тут бывший госсекретарь США?), Амон (Жомов удивленно встрепенулся),
Сет  (ау, где  Курникова?) и Тот (о  ком  именно  шла речь, не уточнялось!).
Навин вместе со  всеми не стал вопить. Он  лишь побледнел как  мел, но стоял
рядом с Рабиновичем, не двигаясь  с места. Может быть, просто ноги отказали?
Ну, а менты закрутили головами, пытаясь определить источник звука.
     --  НЕ  ЗНАЮТ  ОНИ, КАКОЙ  СЕЙЧАС  ГОД, И ЗНАТЬ  НЕ МОГУТ! -- продолжал
громыхать голос, совершенно не обращая внимания на замешательство,  царившее
в  трактире.  -- СКАЗАНО ТЕБЕ, ДЕЛОМ ЗАЙМИСЬ. ИБО... КХЕ-КХЕ, -- прокашлялся
неизвестный, секунду помолчал, а затем закончил фразу:
     --  ИБО СОЧТЕНЫ ДНИ ТВОИ  И ТВОИХ ПРЕДКОВ...  ВО,  БЛИН!  КТО ЭТУ  ДУРЬ
ПРИДУМАЛ?!
     Продолжение  фразы не последовало. Голос  стих,  стало  слышно,  как  у
персов стучат зубы. Попов непрестанно ерзал на скамейке, полностью отдавшись
навязчивой идее поиска громкоговорителя.  Рабинович не сводил глаз с Навина,
совершенно отказываясь поверить в происходящее, а Жомов встал из-за  стола и
подошел к толстому бородатому бармену. Тот просто приклеился к  стойке и  не
сводил испуганных глаз с омоновца.
     -- Значит, это твои шутки? -- грозно полюбопытствовал он у толстяка. --
Ну, блин, ты и гусь, РГД тебе в задницу! Сейчас ты мне объяснишь, как ты все
это устраиваешь, и где ты, свинья волосатая, в пустыне прятался.
     -- Я...  я... я... -- похоже, ничего другого бармен выдавить из себя не
мог.
     -- Вот именно, "я, я, яволь!" -- исчерпал Жомов свое знание иностранных
языков.  -- Сейчас ты у  меня  заговоришь.  Я тебе язычок  быстро нормальным
концом подвешу.
     --  А  какой из концов  языка нормальный?  -- ехидно  поинтересовался у
омоновца  Рабинович. Ваня удивленно обернулся. -- Оставь его в покое. Бармен
тут ни при  чем. А вот мы,  вполне вероятно, во что-то снова  вляпались,  --
Сеня хлопнул Навина по плечу. -- Пошли, братан, посидишь с нами.
     -- В натуре, давай к нам за  столик, -- Жомов тут же оставил  бармена в
покое. -- Ты мужик нормальный, смотрю. Не чмо. Садись, выпьем, побазарим.
     --  Спасибо,  уважаемые,  но мне  нельзя, -- Навин потупил глаза. -- На
работе не положено.
     -- Если водка мешает работе, --  омоновец поднял палец вверх, --  брось
ты  на хрен  эту работу. А  если этот фашист,  -- омоновец кивнул  головой в
сторону  трясущегося бармена,  -- наезжать  начнет,  я ему быстро  чайник  в
кофейник трансформирую.
     Парень  задумчиво  посмотрел  в  сторону бородатого  толстяка,  а затем
махнул рукой.
     -- А-а, будь что будет, -- воодушевленно  проговорил он. -- Как говорит
Моисей,  на халяву  и уксус  сладкий. Все равно эта египетская свинья мне ни
серебром, ни  медью не  платит. Зарплату продуктами выдает. Уж лучше обратно
на кирпичи пойду. Там хоть выслуга идет, год за три.
     Пока менты со своим  новым приятелем устраивались за столом и требовали
от  бармена выпивку  и  закуску, оба  побитых  игрока под шумок  уползли  из
кабака, а перепуганные персы наконец  пришли в себя и  вернулись к покинутой
трапезе.  К  Нахору  вновь  вернулся  интерес  к  личностям  своих  недавних
попутчиков,  и  теперь   он  принялся  сверлить  Рабиновича  взглядом,  явно
намереваясь о чем-то спросить, но Сеня не обращал на него никакого внимания,
удивленно разглядывая Иисуса Навина.
     --  Как  ты  уже,  наверное,  понял,  мы  издалека и  в  местных  делах
ориентируемся слабо, -- усмехнулся Сеня. -- Давай-ка выпьем за знакомство, а
потом ты доложишь оперативную обстановку.
     Навин  кивнул,  лихо  опрокинул  внутрь  предложенную  кружку  довольно
приличного вина и вытер  губы тыльной  стороной ладони.  Несколько секунд он
сидел,  довольно улыбаясь и сохраняя на лице  выражение блаженства, а  затем
вдруг  скривился,  закашлялся и  исторгнул выпитое  обратно в кружку.  Попов
поморщился, Рабинович осуждающе покачал головой, а  Жомов похлопал Навина по
плечу.
     -- Да-а, братан, -- протянул он. -- Тебя еще многому учить нужно.
     --  Вот и возьми  над ним опекунство, -- ухмыльнулся Сеня.  -- Глядишь,
друг друга чему-нибудь да научите.
     -- Пойдешь? -- грозно рыкнул Ваня, обращаясь к Навину.
     -- В ученики?  Можно, --  с легким сомнением в голосе ответил тот. -- А
сколько платить будете?
     -- Че-его? -- поперхнулся Жомов, а Попов ехидно заявил:
     -- С  таким  чудом  мы, похоже,  первый  раз сталкиваемся.  Сеня,  этот
парень, случайно, не родня тебе?
     -- Все мы  родня  друг другу, --  буркнул в ответ  Рабинович. --  Через
Адама и Еву. А этот парень -- Иисус Навин.
     --  Кто?  Тот самый?  --  Попов  вытаращил  глаза,  становясь полностью
идентичным зажаренному на вертеле поросенку. И по цвету, и по квинтэссенции,
и по умственным способностям.
     -- Тот  самый, -- кивнул головой Рабинович.  --  Хотя, если  не веришь,
можешь попробовать отпечатки пальцев у него снять.
     Попов пошарил вокруг руками,  отыскивая  чемоданчик  с принадлежностями
для  снятия  "пальчиков",  а  затем  накрыл  кинолога  отборным  трехэтажным
фирменным  ментовским матом. Это словесное извержение позволило ему прийти в
себя,  и  успокоенный криминалист тут же  совершил обратную  деформацию:  из
жареного  поросенка  -- в живую жирную сви... В общем, в Андрюшу Попова.  На
чем и остановился.
     Собственно говоря, Рабинович прекрасно понимал его состояние. Он  и сам
едва сдвиг по  фазе не  заработал,  когда имя этого официанта из  мемфисской
забегаловки услышал.  Все-таки одно дело хвосты всяким Зевсам  и  Одинам  из
параллельных   вселенных   крутить,  а  другое   --  повстречаться  с  живым
подтверждением  реальности библейских легенд.  Как-никак, Иисус Навин --  не
последний человек  в Ветхом Завете. Правда, Сеня в  библейских  сказаниях не
слишком подкован был, но кое-что о своем новом знакомом слышал от тети Сони.
Конечно, Навина Рабинович себе несколько по-иному представлял, но...
     Сеня подозрительно посмотрел на Попова.
     -- Слушай, эксперт-алхимик, --  поинтересовался он. -- А ты уверен, что
твое зелье нас не занесло снова в какой-нибудь параллельный мир?
     -- Ты меня  за лоха не держи! -- авторитетно заявил захмелевший  Попов.
-- Мерлин же не в иную  вселенную, а в наше с вами время  попал. Это значит,
что по его рецепту мы между мирами путешествовать не можем.  Отсюда и вывод:
мы в нашем с вами прошлом.
     --  Угу,  --  согласился  с  ним  Рабинович.  --  Ты  уже   однажды  по
мерлиновскому рецепту нас к Одину в гости забросил...
     --  Не  надо  попкорн  с  кукурузными  хлопьями  путать,  -- тоном,  не
требующим  возражений,  перебил его  криминалист. -- В  тот раз мы серьезную
ошибку допустили. Ну скажите мне на милость, разве можно самца яйца посадить
высиживать. А тем более не свои, а куриные?
     -- Так,  значит, мы в прошлое попали?  -- Жомов иногда  проявлял просто
чудеса сообразительности. -- А вы помните, что нам Горыныч о спирали времени
говорил?
     Рабинович  с  Поповым  поперхнулись закуской и оторопело  уставились на
омоновца. Действительно,  за  тяготами и  лишениями, столь характерными  для
тяжкой доли путешественников, ни кинолог, ни криминалист не вспомнили о том,
какую истерику  им закатил Ахтармерз Гварнарытус при первой  встрече,  когда
узнал,  что  трое ментов не из параллельного мира, а из будущего собственной
вселенной.  Горыныч тогда пригрозил ментам необратимыми последствиями такого
безрассудного  поступка,  и  все  трое   могли  эти  "последствия"  в  живую
лицезреть. Со  временем  менты  об  этом  позабыли, и  вот  теперь  пришлось
вспоминать.
     -- Вот  теперь  я  точно  знаю,  во  что  мы  вляпались,  --  задумчиво
проговорил   Рабинович.  --  Похоже,   мужики,   каникулы  в   Простоквашино
закончились. Сегодня еще  здесь тусуемся, а  завтра, Андрюша,  ты изготовишь
свое пойло и отправишь нас обратно. Ясно?
     -- Придется, -- горестно вздохнул Попов. --  Только  дайте мне  сначала
наесться. А то ведь дома я жареного барашка целиком никогда не увижу...
     --  Чревоугодник хренов,  -- буркнул  в  ответ  Сеня. И в этот момент в
разговор встрял Иисус Навин.
     Менты,  увлекшись  обсуждением своих  собственных  проблем,  совершенно
забыли  о  его присутствии. Он несколько раз вежливо  попытался обратить  их
внимание  на  себя,  понял, что  это не получится, и  принялся  накачиваться
вином.  Вторая  и  третья,  после неудачной первой, пошли внутрь удивительно
легко, и  Навин, явно не приспособленный к обильному  употреблению алкоголя,
быстро  захмелел.  Несколько   секунд  он   отупевшим   взором  рассматривал
столешницу,  а  затем  довольно бесцеремонно  ткнул Жомова  кулаком  в  бок.
Омоновец от неожиданности так  оторопел, что даже забыл врезать  официанту в
ухо.
     --  Ну  так что? --  заплетающимся  языком поинтересовался  он.  -- Так
сколько ты мне будешь платить за работу твоим учеником?
     -- Слышь ты, чувак, вали-ка отсюда... под хвост к верблюду! -- прорычал
омоновец, не  знакомый с  Ветхим Заветом  и  потому не испытывающий никакого
почтения к его персонажам. -- Нам без тебя проблем хватает.
     От  этого  рыка Навин мгновенно протрезвел  так, словно  на него  ведро
ледяной воды  вылили. Оторопело  посмотрев  на Жомова, парень перевел взгляд
сначала  на Рабиновича,  а затем  на Андрюшу.  Все  трое сидели с  каменными
выражениями  на  лицах, и  Навин  зябко  поежился,  видя  такую  перемену  в
отношении к себе. Втянув голову в плечи, он поднялся со скамейки.
     --  Извините, почтенные, если обидел вас вопросом о деньгах,  -- убитым
голосом проговорил он. -- Просто поймите меня правильно. Я человек бедный, и
мне...
     Договорить он не  успел. Дверь в трактир с грохотом слетела с петель, и
внутрь  помещения  ввалилась  толпа   разъяренных  оборванцев,   вооруженных
кольями,  дубинками и  прочей  ударно-костоломной  амуницией.  Возглавлял ее
толстый абориген, почти не уступавший ростом Ване Жомову, но намного тяжелее
его.  Окруженный  оборванцами  стандартного  для  местных  жителей  размера,
толстяк выглядел настоящим гигантом  и явно гордился этим. Увидев в омоновце
конкурента своей исключительности,  громоздкий  абориген  угрожающе зарычал.
Из-за  его спины, словно Табаки  из-под  хвоста Шерхана, выглянул тот  самый
смуглолицый, которого Рабинович отправил  под стол первым. Увидев его, персы
бросились врассыпную, прижимаясь к стенам, а менты медленно  поднялись из-за
стола.
     -- Вот  они, шакалы поганые!  -- завопил смуглолицый,  тыча  пальцем  в
российских милиционеров. -- Длинноносый еврей на меня наехал,  а тот  бычара
здоровый у них за главного! А еще они  сказали, что все ливийцы -- чмыри, --
для пущей убедительности приврал он.
     -- Гляди-ка, Сеня,  как этот чувак твою национальность точно определил,
-- хмыкнул Попов. -- Видать, вы и в этом времени популярностью пользуетесь.
     --  Зато  славянскую  свинину  здесь,  похоже,  не   любят,  --  злобно
оскалившись, парировал Рабинович. -- Оттого на тебя и внимания не обратили!
     Попов  попытался продолжить  словесное  фехтование, но  не успел.  Орда
оборванцев,  возглавляемая бегемотом в человеческом облике, истошно завопив,
словно   стая   котов,   прищемленная  одной   дверью,   рванулась   вперед.
Слоноподобный  абориген быстро передвигаться не  мог, поэтому  явно задержал
наступление разъяренной орды.  Передние  ряды еще успели умерить свой  пыл и
притормозить  перед его необъятной кормой,  а вот  задние этого  маневра  не
заметили. Ворвавшись  в трактир, они с  таким энтузиазмом  понеслись вперед,
что  просто  впрессовали  своих собратьев  по дреколью  в  спину  неуклюжего
гиганта. Тот, не ожидавший нападения  сзади  и не успевший  подстраховаться,
просто обрушился плашмя вперед, сломав своей тушей стол.
     -- Ну вот, блин!  -- обиженно  проговорил  Жомов, глядя на поверженного
гиганта мысли и отца местной демократии. -- А с кем я теперь драться буду?
     Впрочем, горевал Иван  недолго. Жирный  боров-переросток с удивительной
для своей комплекции скоростью оказался на ногах.  Правда, проявить такую же
прыть  при движении  к омоновцу  толстяку не удалось (видимо,  тазобедренный
сустав   плохо  функционировал),  но  отзывчивый  Жомов  поспешил  облегчить
страдания.   В   два   шага  преодолев  разделявшее  их  пространство,  Ваня
остановился перед гигантом, вежливо предоставив тому право первой подачи.
     Толстый  абориген, увидев противника в  радиусе действия своих кулаков,
радостно хмыкнул и, от души размахнувшись, попытался окончательно расплющить
курносый славянский нос  омоновца. Ваня обиженно вздохнул, разочаровавшись в
искусности  противника и,  спокойно  отступив  в  сторону, позволил толстяку
промчаться мимо.  Ну,  а чтобы гигант не  скучал  всю  дорогу до  встречи со
стенкой,  Жомов одарил  его ударом  дубинки по затылку. Абориген  хрюкнул и,
разнеся в щепки стойку бара своей тушей, успокоился на полу.
     Пока   два  титана  сражались  (если,  конечно,  их  стычку  так  можно
назвать!), остальные  тоже не  бездействовали.  Толпа с  колами, предоставив
возможность  своему  предводителю  лично  разобраться  с  самым  грозным  из
обидевших их  друга чужестранцев, бросилась  дубасить двух оставшихся врагов
ливийского народа.
     Рабинович  сокрушенно  вздохнул,   не  заметив  на  аборигенах  никаких
металлических  предметов,  но деваться было некуда. Если  необычные свойства
резиновых  дубинок  использовать  не  получится, то  придется  с налетчиками
разобраться и  без них. Благо Сеня не зря в милиции несколько лет проработал
и у  него  опыт участия в  таких стычках имелся.  Да и  Мурзик никуда из-под
стола не уполз!
     Первых двух нападавших Сеня просто стукнул лбами друг о друга, третьему
дал пинка, отправляя  в  юрисдикцию Попова, а четвертому  самым бессовестным
образом привел в негодность  его  мужское достоинство. Тот  взвыл  и упал на
колени, предоставив Мурзику возможность укусить себя за нос. Что пес, хоть и
не любивший вкус человечины, сделал, дабы порадовать своего хозяина.
     Увидев необычного пса,  явно выделявшегося и размерами  и окрасом среди
мелких  местных  шавок,  обиженные   Рабиновичем  ливийцы  остановились.  На
несколько секунд они замешкались, видимо,  раздумывая, как и персы ранее, не
являются  ли хозяева такой огромной собаки служителями Сета,  а затем, придя
явно к отрицательному выводу (жрецы по кабакам не шляются!), снова бросились
в атаку.
     Но  было  поздно.  Жомов,  разделавшись  с   предводителем   агрессивно
настроенной ливийской  диаспоры Мемфиса, пришел друзьям на помощь.  Он легко
поднял  один из столов и, используя  его в качестве  ножа бульдозера,  сгреб
всех аборигенов в один угол. Те, жалобно хрюкнув, спрессовались в однородную
массу и плавно стекли  на пол. Жомов отбросил стол и  оглянулся по сторонам,
выискивая новых противников. Таковых вокруг не оказалось!
     --  Ну  вот, блин, так всегда. На  самом интересном  месте, -- горестно
вздохнул  он и  обернулся к друзьям. -- Ну что, мужики, пошли дальше бухать?
-- а  затем обернулся  к  персам: -- Вынесите этот мусор на  улицу, а то они
весь пейзаж портят.
     Перепуганные  караванщики  тут  же  бросились  выполнять   распоряжение
"великого богатура", а Жомов, хлопнув  ладонью по столу, от чего тот едва не
развалился, потребовал у бармена (он же владелец кабака, он же жирный баран,
он  же  чмо нерусское)  принести ментам  побольше  вина.  Толстый  кабатчик,
стеная, копался пару  минут  в  своих  кладовых,  а  затем вернулся  назад с
кувшином вина в каждой руке и,  поставив их на  стол перед грозными гостями,
повернулся к Навину.
     -- Что стоишь, как крокодил в порту, ленивый оборванец, -- накинулся он
на  официанта. -- Быстро убирай  обломки,  иначе быть тебе битым,  еврейская
морда.
     Сеня,  вспомнив, до чего  может довести вмешательство в судьбу людей из
прошлого, действительно, хотел оставить Навина  в покое и не  иметь никакого
касательства  к его личной жизни. Он и правда  не  хотел  бить  кабатчику  в
челюсть  и  уж меньше всего собирался  выбивать тому зубы.  Просто все  само
собой получилось. И  на Иисуса бармен зря наехал, и  еврейской мордой его не
вовремя назвал, и пустые кружки никто убрать со стола не позаботился, а уж о
том, чтобы сковать  руки кинолога  наручниками, даже и  мысли  ни  у кого не
было!  Именно  поэтому  левая  рука  Рабиновича  сама, без  ведома  хозяина,
схватила кабатчика за грудки, а правая подняла со стола  кружку и врезала ею
наглецу по  зубам. Тот выплюнул  последние  два клыка, остававшиеся во  рту,
заплакал и  побежал жаловаться  теще  --  несчастный  кабатчик был  сиротой!
Обратно он вернулся еще и с синяком под глазом, но уже без слез.
     -- Оплачиваем ужин, -- буркнул он, останавливаясь около ментов и буравя
их абсолютно  чумным  взором. -- С вас пять  с  половиной сиклей  серебра по
вавилонскому счету.
     -- Че-его?! -- взревел от изумления Рабинович.
     -- И правда,  чего это  я? -- оторопело  заморгал глазами  толстяк.  --
Блин, на целый сикль ошибся! Шесть с половиной сиклей, конечно же...
     Сеня  снова  не  сдержался  и,  вскочив  с  кресла,  залепил  кабатчику
увесистую  оплеуху.   Тот  затряс  головой,  словно  бык,  боднувший  вместо
тореадора  статую  Минину  и  Пожарскому. Несколько  секунд  кабатчик вращал
глазами,  а затем, на секунду сфокусировав взгляд  на переносице, постепенно
пришел  в себя.  Обведя взглядом ментов,  не спускавших с него глаз, толстяк
удивленно поинтересовался:
     -- Вы меня зачем-то звали?
     -- Вот, блин,  классно  у него теща "машется"! -- восхищенно проговорил
омоновец. --  Всего-то  разочек в  глаз  стукнула, и шарики у этого  чукчи с
роликов стряхнула. Вот бы ее к нам, в ОМОН, двери вышибать.
     --  Да, заткнись ты, болтало коровье, -- отмахнулся от него Рабинович и
посмотрел на кабатчика. -- Звали, голубчик, звали. Нам нужно три комнаты для
ночлега, по кувшину пива в каждый номер и свежее белье. Без блох и клопов. А
то  я  их  всех  в  банку  переловлю  и  тебе в  задницу черенком  от лопаты
затрамбую. Ясно? -- кабатчик утвердительно кивнул головой. -- А сейчас давай
рассчитаемся  за ужин. Только  свою пургу  дурацкую по  поводу сиклей  гнать
перестань.  Иначе  сейчас без  своего сикля  окажешься, пойдешь в участок  и
будешь объяснять, почему наличную вавилонскую инвалюту к оплате принимаешь.
     Толстяк  кивнул, готовый согласиться  со  всем, что  скажут  российские
менты,  и,  достав  откуда-то из-под  своей  набедренной  повязки папирусный
свиток, начал читать:
     -- Дорогой пупсик,  целую тебя в пупочек, -- кабатчик зарделся. --  Ах,
извините. Это не то, -- он снова начал рыться  лапищей где-то в  районе того
самого,  письменно оцелованного  пупка. -- Ага, вот.  Мемфисский  заменитель
пива -- двенадцать кружек...
     Владелец  трактира  довольно долго зачитывал весь  список, включающий в
себя и побитую посуду, и  поломанные столы  с прилавком,  и ставшие калеками
скамейки. Не  забыл  он  упомянуть и  о  собственной утрате  -- двух выбитых
зубах! Сеня слушал  его не перебивая. А  когда хозяин кабака назвал итоговую
цифру, Рабинович вкрадчиво проговорил:
     --  Я  смотрю,  у  тебя  с  математикой  все в порядке.  Вот  только  с
составлением   прейскуранта  существуют  серьезные   проблемы.   Чувствуется
отсутствие руки мастера. Но это дело  поправимое. Сейчас  я тебя  научу, как
правильно преподносить клиенту счет, чтобы и волки были сыты, и овцы целы, и
пастух домой пару окороков принес...
     Сеня встал со скамьи, и  кабатчик зажмурился, ожидая  новой зуботычины.
Однако ее не последовало. Вместо того  чтобы применить для обучения дубинку,
Рабинович  неожиданно для  друзей  обнял толстяка  за  плечи (если точнее --
сграбастал под мышку)  и  повел  того в  сторонку, что-то  оживленно бормоча
вполголоса.  Все  присутствующие  в  кабаке, в  том числе и  Нахор, застыли,
ожидая развязки.  А когда минут через пять после  начала интимного разговора
кабатчик отвязал от  пояса кожаный кошель и высыпал в руку Рабиновича горсть
серебряных кусочков, при этом радостно  приплясывая,  бородатый караван-баши
не смог удержаться. Он встал с места и принялся аплодировать Сене. Следом за
ним  захлопали  в  ладоши  и остальные члены каравана,  устроив  Рабиновичу,
застенчиво раскланивающемуся,  настоящую  овацию.  Нахор  подошел к нему  и,
глядя снизу вверх, с надеждой произнес:
     -- Я  тибе, уважаемый, пиросить не могу, но есили  ты на-идешь для мине
завтира  минутку  и  поможешь пиродать  товар,  килянусь своими  верблюдами,
чист-но отидам половину пирибыли! -- караван-баши на мгновение задумался. --
А-а, и диве трети за такой урок для тибе ни жалко! По рукам, а?
     -- Андрюша, ты к какому  сроку завтра эликсир изготовить сможешь? --  у
Рабиновича плотоядно загорелись глаза.
     --  К вечеру,  не  раньше,  -- вздохнул криминалист.  -- Только смотри,
Сеня, доиграешься. А то  ты вечно  куда-нибудь  вступаешь То в  ДОСААФ, то в
дерьмо.
     --  Не  учи отца  пеленки ныкать,  --  отмахнулся  от него  Рабинович и
повернулся к ожидавшему ответа Нахору. -- По рукам!
     Оба мемфисских  бизнесмена  пожали  друг другу  руки.  Данная процедура
сопровождалась  вокалом  караванщиков, исполнивших народную персидскую песню
"Ой,  то ни вечор, то ни ве-ечо-о-ор...".  После  чего кабатчик притащил еще
несколько кувшинов с вином (что особо обрадовало Жомова) за счет Нахора (что
привело в восхищение  Рабиновича). Лишь один  Попов горестно вздохнул,  всем
своим видом давая понять, что наложил  страшное проклятие на тот день, когда
ему  в  руки  попалась мерлиновская  книга  заклинаний.  Впрочем,  поповскую
кручину тут же  разогнали, поставив ему под нос целиком зажаренного барашка:
сбылась мечта идиота! Пиршество  пошло на второй круг.  А когда персы  уже в
четвертый раз подряд  пили  за "сделку века", заключенную  между их боссом и
российским кинологом, дверь в кабак открылась. Третий  раз за  вечер. Ожидая
какого-нибудь очередного подвоха, пирующие замолчали, и в наступившей тишине
в  кабак зашли два седобородых старика, выглядевших  практически  идентично.
Захмелевший   Жомов   принял   их   за   близнецов   и,   покачав   головой,
поинтересовался:
     -- Блин,  а как  это их  жены различают? Или она у них на всех четверых
одна?
     --  Г-г-г... --  не  отвечая  на  такой риторический вопрос,  заголосил
первый из вошедших.
     -- Горе мне! -- тут же на весь кабак перевел другой.
     --  Ф-ф-фа-ф-фа... -- первый заткнулся  и ткнул клюкой  задремавшего во
время этой речи напарника. Тот встрепенулся.
     -- Фараон  велел гнать  меня со двора! -- с безмерной скорбью  в голосе
второй старик  тут же досказал  оборванную фразу.  -- Плачьте, люди, ибо нет
больше на  свете ни благородства, ни  человеколюбия, ни копченых  лягушачьих
лапок!..
     -- Ну-у, началось, -- кабатчик уронил кувшин с вином на пол и бессильно
опустился на скамью.
     -- Кто это такие? -- удивленно поинтересовался Сеня.
     -- Моисей  с Аароном, --  вместо толстяка ответил официант. --  Великие
еврейские борцы за равенство конфессий.
     Рабинович медленно  отстегнул  челюсть и опустился  на скамью.  Сейчас,
если  бы кто-нибудь предложил ему сделать так, будто поповский эликсир менты
даже не пробовали  и продолжали  бухать у Сени на квартире, он бы, наверное,
отдал за это половину зарплаты. Ну третью-то часть, точно!..



     --  Му-урзик, дай воды! -- раздался приглушенный голос из угла комнаты,
где стоял низенький топчан.
     Вот, стригучий лишай тебя раздери, все-таки перебрали они вчера! А ведь
Рабинович практически трезвым выглядел, когда из таверны сбежал наверх, едва
Моисею  стоило появиться.  Кто  бы  мог  подумать,  что с утра  так страдать
будет?!.
     --  Му-урзик,  умру ведь! -- если  бы  где-нибудь  присуждался  приз за
лучшее  проявление жалости  к  себе, Сеня, без сомнения,  этими стонами  без
проблем бы его заработал.
     Ну  где,  скажи  на  милость,  я  тебе  тут  воду  найду?  Дома ты хоть
пластиковую бутылку  из-под крана с вечера набирал,  пока  еще  относительно
трезвый  был. А здесь  я  тебе  чем  помочь могу?  В колодец  прыгнуть?  Или
крокодилом  из  Нила водицы начерпать? У  меня  же, в конце концов, рук нет,
чтобы с кувшинами по ступенькам бегать!..
     -- Гад ты, Мурзик, --  констатировал  Рабинович и сел на своем спальном
ложе, которое обещал превратить в смертный одр.
     Вот  всегда так.  Наобещает с  три короба, а выполнять не собирается!..
Шучу,  конечно.  Скажите на милость,  какая мне от мертвого  хозяина польза?
Квартиру в наследство он  мне не  оставит,  Попову не  передаст,  так  как с
котярой его мамочки мы ужиться под одной крышей не сможем. Впрочем, как  и с
любым другим. Ну, а к Ванюше  я и сам не  пойду -- помните,  наверное, что я
вам про его тещу рассказывал. Вот и останусь я сиротой без кола и без двора.
Чистейший  собачий  бомж,  которых на  каждой  помойке --  хоть пруд  пруди.
Правда,  во время заготовки  мяса  для привокзальных пирожков  их  поголовье
уменьшается,  и  я,  при удачном стечении обстоятельств, мог  бы себе вполне
приличное жилище отыскать -- поломанный холодильник без дверки, например, --
но такой образ жизни не по мне.
     Впрочем, не только поэтому  я стараюсь хозяина беречь. Не поверите,  но
привязался  я  к  нему   со  всем  его  жлобством  и  альфа-лидерством!  Так
привязался,  что хоть  к губернатору  меня на  ПМЖ зови, хоть  к  президенту
Киргизо-Ичкерии  в  министры  внутренних  дел,  ни  за  что  не  соглашусь и
Рабиновича своего не брошу. Непутевый он. Пропадет без присмотра!
     Вот и вчера, например.  Ведь только  за мемфисским  пивом, гад, клялся,
что ни за что не  станет влиять на  ход событий  в прошлом.  Так нет, дважды
позволил  себя  в истории втянуть. Или, если хотите,  в Историю, поскольку в
древних веках  мы уже немало наследили.  Правда,  в первом  случае, во время
соглашения с  Нахором, побудительной  причиной  Рабиновичу  послужила вечная
жадность и страсть к  наживе, а во втором -- стремление побыстрее отвязаться
от надоедливых  египетских Маркса и Энгельса -- Моисея с Аароном, -- но сути
дела  это не меняет.  Простому  еврею еще, может быть, и позволительны такие
слабости характера, но вот Сене нет.  Все-таки он у  меня не просто еврей, а
еврей на службе государства Российского! Мент, одним словом.
     Я, конечно,  не берусь утверждать,  что в органах внутренних дел служат
исключительно  евреи -- я ведь пес, если  вы помните, -- но изменять прошлое
даже  такому существу, как российский мент, законами не позволяется. К чести
Сени,  стоит сказать,  к уговорам Моисея он поначалу отнесся стоически,  но,
увидя его непреклонность, два старца  развели жуткую бодягу:  "Помогите нам.
Вы чужестранцы.  Вы много  повидали. Расскажите фараону о  свободе религии и
вероисповедания!" Тьфу, гав, блин, даже до сих пор вспоминать противно то, о
чем они Рабиновичу говорили.
     Поначалу  Сеня держался геройски, не поддаваясь  уговорам  старцев.  Он
категорически  отказывался  влезать  в их дела,  предлагая Моисею  с Аароном
решать  религиозные  проблемы самостоятельно,  но  те  не  хотели отступать.
Милейшие  дедушки  уверяли  Рабиновича,  что  ему   на  аудиенции  даже  рта
раскрывать не придется. От моего хозяина требовалось  простое присутствие да
подтверждение всего,  что  будет  говорить  фараону  Аарон.  Они  так горько
плакали  и стенали, что мне от их воплей захотелось  взвыть, а Сене, судя по
всему, -- посыпать  голову пеплом, надеть грубый балахон, выкопать  землянку
на берегу Нила и объявить себя  отшельником, предварительно выставив у входа
пулемет как предостережение для излишне назойливых Моисеев.
     Вот тогда я первый раз пожалел, что Сеня воспитан не под забором и дать
по зубам  немощным старцам не  может. Два брата-супостата  тоже это поняли и
мгновенно  докатились до шантажа. Кряхтя и стеная, они  заявили, что встанут
на колени перед  входом в кабак  и не уйдут до  тех пор,  пока  Рабинович не
удовлетворит их  просьбы. После  этого  Сеня выкинул белый флаг, и  теперь я
совершенно не  представляю, чем несчастной Истории может грозить его поход к
фараону. Впрочем, утешает одно -- по крайней мере,  хорошего  от этой  затеи
ждать точно не приходится!
     Похоже, Рабинович и сам был точно такого же мнения. Я прямо-таки видел,
как в его голове  вертятся несмазанные алкоголем  шестеренки,  пытаясь найти
стопудовую причину  его отказа от похода  во дворец.  По-моему, он докатился
даже  до того,  что  решил  симулировать  сыпной тиф  и перепугать  половину
Мемфиса, разогнав его жителей по пустыне, но потом одумался.  Кто знает, как
в  Египте  поставлена  борьба с  эпидемиями?  Может быть, получив известия о
заразном  больном,  местные  люди в белых  халатах не станут церемониться  и
тратиться на вакцины, а просто подопрут двери трактира бревнами и сожгут его
к  кошачьей  матери?! Оказаться в роли  жаркого  Рабинович явно не хотел,  а
умнее тифа ничего  не придумал. Поэтому  Сеня  встал  с кровати и, почесывая
голый живот, в одних трусах поплелся в комнату Попова. Я, естественно, пошел
следом. Все-таки  я  биограф, а не  кот из подворотни. Мне  в центре событий
находиться положено!
     Попов спал, свернувшись калачиком, словно щенок в коробке. При  этом он
так жадно почмокивал губами,  что,  честное  слово,  будь  я суч...  скажем,
самкой, то не удержался бы и засунул ему титьку в пасть.  Сеню ни отцовские,
ни  материнские  чувства не  одолевали,  поэтому он  просто отвесил  Андрюше
подзатыльник, а когда тот  подскочил  на  кровати  и  ошалело  уставился  на
непрошеных  гостей   (то   бишь,   на   нас  с   Рабиновичем),   мой  хозяин
поинтересовался:
     -- И какого  хрена ты спишь до сих пор, свинья ленивая? Эликсир за тебя
Мурзик будет делать?
     В первую секунду Андрюша совершенно не  понимал, что происходит вокруг,
кто к нему пришел и чего,  собственно говоря, от него хотят получить еще  до
завтрака?  Впрочем, соображал он быстро, да и  просыпался легко. Поэтому уже
через секунду смог трезво (ой  ли?!) оценить обстановку и быстро покрылся от
злости красными пятнами.
     --  Ты  охренел,  Рабин!  -- констатировал  эксперт  и  запустил в Сеню
тяжелым берцом. С правой ноги, между прочим!
     Не знаю, то ли  Сеня увернулся, то  ли Попов  в него не  попал, а может
быть,  милицейскому  ботинку  просто перспектива  стыковки  с  полупьяной  и
небритой мордой  Рабиновича не понравилась, но пролетел он мимо головы моего
хозяина, ударился о  стену и свалился вниз,  едва не придавив мне  хвост. Я,
естественно, обругал Попова за такую встречу.
     -- А  ты, Мурзик,  лучше  вообще  заткнись! Подхалим несчастный,  -- от
такого необоснованного  обвинения  я даже дар  речи потерял. А то такого  бы
фитиля  в  Андрюшину гортань  вставил,  что  тот целый месяц ощущал бы  себя
бракованным куском динамита.
     -- Идите отсюда, гады, и до завтрака чтобы я вас не видел! -- продолжал
орать  Попов,  даже не заметив, чем для него оскорбления  в мой  адрес могли
обернуться.  --  Иначе,  Сеня,  честное слово,  сбегу  к  кузькиной  матери.
Посмотрим тогда, как вы отсюда выбираться будете!
     -- Ну так жри  быстрей,  -- буркнул  мой Рабинович, стараясь  не терять
лица, но апартаменты Попова все же покинул.
     Несколько секунд я сверлил Андрюшу укоризненным взглядом.  Однако после
ухода  моего хозяина  меня лично он и замечать  не хотел.  Естественно, я на
такое пренебрежение обиделся и дал  себе слово, что открою как-нибудь Жомову
с Сеней, как эксперт у них водку ворует, когда те  на мои вопли отвлекаются.
Двумя ударами задних  лап  я собрал в  кучу половик у  порога (это  один  из
мягких  собачьих   способов  выказать  людям  пренебрежение  их  умственными
способностями),  а затем  поспешил  следом  за  хозяином.  Все-таки,  помимо
описания  его   жизни,  я  еще  обязан  и  охранять   Рабиновича  от  разных
непредвиденных случайностей!..
     Потоптавшись в коридоре, Сеня  решил  заглянуть  в  комнату к Жомову  и
страшно удивился, не застав его там. Видимо, решив, что Ваня с раннего  утра
убежал в кабак  и  сейчас  опохмеляется в  одну харю, мой Рабинович помчался
вниз, даже забыв о  том, что из форменной одежды  на  нем только милицейская
фуражка... И  куда помчался, интересно? Мог бы и у меня спросить, где  Жомов
находится. Ведь меня, в отличие от Сени, ни слух, ни нюх не подводили.
     Влетев в кабак и не найдя там  ни Жомова, ни кого-либо еще, Рабинович в
нерешительности остановился,  совершенно не предполагая, где еще можно найти
омоновца. Могу поспорить, что в первую очередь мой хозяин  подумал  о винном
погребе,  но я решил его  не томить и с радостным лаем (дескать, потерянного
сто лет назад друга наконец-то нашел!) бросился  к  выходу из трактира. Сеня
сразу забыл о погребе и поспешил следом за мной.
     Зрелище, каковое мы увидели во дворе мемфисской гостиницы, было еще то!
Ваня  Жомов, по пояс  голый, приседал напротив двери  с огромным  бревном на
плечах.  Местная  оборванная детвора  облепила  все щели  в  заборах,  чтобы
вдоволь  насладиться зрелищем странных забав чужеземцев, впитать их в  кровь
и,  если гены  позволят, передать  затем потомству. Ну  а рядом  с  огромным
омоновцем,  в  точности  повторяя его  движения,  но не с бревном,  а  двумя
поленьями на плечах, занимался  приседаниями не  кто иной,  как Иисус Навин.
Рабинович от неожиданности поперхнулся слюной и застыл в дверях.
     --  И ты, Брут?! -- только через несколько секунд смог выдавить из себя
фразу мой  хозяин. -- Я же предупреждал всех, чтобы с местными никто  из вас
не связывался.
     -- И  тебе доброе утро, Сеня,  --  обиженно буркнул Жомов, не прекращая
упражнений. --  Согласен, ты предупреждал. Но пока ты шляешься там по всяким
базарам и  фараонам,  нужно  же  мне  чем-то  шляться?  Вот  и  научу  парня
уму-разуму, чтобы  он  от  всяких  чурок  по углам  не шарахался,  --  Жомов
подкинул бревно вверх под  восторженные вопли мальчишек и тут же поймал его.
-- Может, присоединишься к нам?
     --  Был бы ум,  помер  бы  от дум,  -- буркнул Рабинович. -- Ну  а Ване
зашибись. Нет мозгов и в рот... -- в этот момент Сеня наконец-то  рассмотрел
множество  молодых  умов  вокруг,  еще  не  совращенных   с  пути  истинного
ментовским матом, и, махнув рукой, не закончил фразу. Затем сплюнул на песок
двора и, круто развернувшись, скрылся внутри  таверны. Да-а,  похоже, утро у
нас не сложилось!..
     Несколько секунд я раздумывал,  идти мне следом за Рабиновичем или нет,
а затем решил махнуть на него хвостом. Все-таки я  ему друг и соратник, а не
нянька какая-нибудь! Сейчас их сиятельство начнет по постоялому двору бегать
и тумаки всем отвешивать, а  мне на таком  "развлечении"  присутствовать  не
хотелось. Потому как знаю, что, когда моему Сене уже некого будет в трактире
гонять -- кто умнее, разбегутся, а остальные  впадут в коматозное состояние,
--  хозяин  сразу  за  меня примется. Начнутся истерики  с выкриками  всяких
гадостей, вроде "сидеть", "лежать", "место" и тому подобное. А оно мне надо?
     Успокоится Сеня  только тогда,  когда  его  Нахор  на базар поведет.  А
поскольку  я уже знаю,  что очень  немногие  народности с  ментами  по части
выпивки потягаться могут (персы в их число никак не входят!), то пробуждения
караванщиков следует ждать не раньше, чем через пару часов.  Да  и  то, если
мой Рабинович на них как  следует насядет! Вот я и решил немного по  Мемфису
прогуляться. На кобелей  посмотреть  да  себя показать.  Может быть, местную
породу придется облагородить слегка...
     За крепостные стены я выбираться не стал, поскольку был  уверен, что  в
месте,  которое  так  пахнет,  ничего  интересного и познавательного быть не
может. Ну, а внутри городишко выглядел вполне прилично. Можно  даже сказать,
величаво.  Чистые  ровные  улицы,  красивая,  пусть и  немного прямолинейная
архитектура  зданий.  В общем, плагиат с  греческого.  Жалко только,  что ни
одного приличного столба на  улицах  нет. Даже перекрестки и то  лысые,  как
колено.  Пришлось  углами  домов пользоваться,  что,  как  вы понимаете,  не
слишком прилично.
     К моему удивлению, собак на улицах почти не встречалось. Так, пробежала
мимо  парочка  кобелей,  подозрительно  поводя  носами  в  мою  сторону,  да
несколько раз я мимо египтянок  проходил, которые на руках пародии на мопсов
таскали. Так вот, эти  пародии оказались крайне голосисты и даже делали вид,
что пытаются из  рук хозяек  выскочить,  чтобы меня  покусать.  Я  даже одну
человеческую суч.. тьфу ты, опять!...  самку  вежливо  попросил ее псинку на
землю опустить. Дескать, пусть попробует меня на зуб. Однако аборигенка меня
не поняла  и сама подняла жуткий лай, требуя  у городской  стражи немедленно
меня изолировать. Те попробовали. Сразу втроем с дубинками  ко мне кинулись.
Пришлось  на них рыкнуть.  А  пока эти три олуха от шока, который по-нашему,
отходили,  я  вспомнил о  предупреждении моего  Рабиновича не  связываться с
местными и  решил  с  достоинством удалиться,  предварительно  поставив свою
метку одному из стражников на  сандалии. Пусть, гад, знает, чего он стоит на
самом деле против русской милицейской овчарки!
     Я, конечно, не Жомов и иногда соображаю,  когда стоит драку затевать, а
когда можно от нее и уклониться (кто сказал, что боюсь?! ну-ка, иди сюда,  я
тебя  покусаю!). Однако  нагловатый  прародитель  мопса,  его  хозяйка и три
дуболома  из городской стражи настроение мне испортили. Хотелось кого-нибудь
порвать  на  британский флаг,  вот  и  начал я  бегать  по  улицам в поисках
приключений.
     Нашел!
     В  одном  из  узких переулков, куда я свернул во  время своей прогулки,
дорогу  мне  преградила  приличная  стая  псов  --  штук десять,  не меньше,
возглавляемая одной-единственной облезлой сучкой лет восьмидесяти, по вашим,
человечьим  меркам  на вид. Я  хоть  и  собирался  поработать для  улучшения
египетской породы, но на такую партнершу, естественно, никак не рассчитывал.
Поэтому  и собирался  пройти  мимо. Правда,  увидев ее  спутников,  я  решил
использовать  их  для эмоциональной разрядки,  но, присмотревшись, брезгливо
фыркнул.  Уж слишком жалко и убого  выглядела  стая, чтобы  мараться о шкуры
этих бродяг. Однако они считали по-другому!
     Едва  почуяв мое появление, все кобели разом навострили уши и, зарычав,
пошли ко мне навстречу. Я брезгливо посмотрел  на них свысока и хотел слегка
рыкнуть, предупреждая о том, с кем именно  они собрались связываться, но тут
увидел  интересную  картину.  Едва члены  стаи  отвлеклись от своего объекта
обожания, чтобы разобраться со мной, как какой-то  маленький  куцый кобелек,
видимо, до сих пор не  имевший доступа к вожделенной  самке, под шумок, пока
никто не видит, попытался ее оседлать. Причем вышло у него это так неуклюже,
что я  едва  не помер со  смеху. Вместо грозного рыка из моей пасти вырвался
какой-то  кошачий  писк,  и  эта  свора придурков  приняла  его  за  признак
трусости.
     Ну естественно, перед восьмидесятилетней старухой каждый кавалер просто
мечтал показаться героем.  Именно поэтому они рванулись вперед одновременно,
давя  и  отталкивая друг  друга.  При  этом последние даже  успевали  кусать
передних, побуждая их к более решительным действиям. Что  же, идите сюда,  я
вас встречу по-царски!
     С первым уродом из стаи я даже время терять не стал. Просто шибанул его
лапой, размазывая по стенке. Следующему наглецу  я продырявил клыками шкуру,
заставив его  с визгом умчаться вдаль.  Третий пес  попытался проскочить мне
под брюхо,  явно метя клыками в мои кобелиные достоинства. А,  каков подлец?
Стоило  бы его, конечно, проучить  как  следует за такую наглость, но терять
время  на него было жалко.  Поэтому  я  просто  прижал его  лапой к каменной
мостовой и держал так до тех пор, пока он не подавился собственным визгом.
     Остальные на секунду замерли, усиленно пытаясь понять, не зря ли они со
мной связались? Испугавшись нахвататься  от них  блох, я  решил им позволить
понять  величину  совершенной  ошибки   и  немедленно   убраться   восвояси.
Презрительно глядя на них, я оскалил зубы, собираясь  изложить им свои мысли
при  помощи языка жестов,  но  в этот момент  поверх  голов  своры увидел их
королеву.  Дамочка презрительно  отшвырнула от себя  шелудивого  кобелька и,
кокетливо  скалясь, развязной походкой направилась в мою сторону... Ой, мать
моя Жучка! Спаси меня, Рабинович.
     Я  понял,  что  здесь  мне и  конец пришел. Разглядывая  приближающуюся
престарелую дамочку, я даже был готов согласиться  не один, а десяток  раз с
ее свитой подраться, но это были только мечты. Я прекрасно знал, что теперь,
когда сучка выбрала  меня в партнеры, ни один кобель противиться не рискнет.
Оставалось только одно -- бежать из этого переулка и покрыть вечным  позором
гордое имя  российского милиционера. Уж лучше  смерть, чем унижение!.. И мои
молитвы были услышаны нашим собачьим богом.
     Позади  меня  раздался  грозный  рык,  почти  равный  моему  в  моменты
депрессии.  Я обернулся  и  застыл.  Узкий  переулок  за моей  спиной  почти
полностью  перегораживал  собой  огромный черный  волкодав,  и  он  явно  не
собирался ни уступать мне дорогу, ни обращать внимания на мнение престарелой
самки. Волкодав хотел драться, и  это меня вполне  устраивало!  Я облегченно
вздохнул  и,  не  дожидаясь,  пока  восьмидесятилетняя  нимфоманка  до  меня
доберется, бросился на волкодава. Встречай, дружок!..
     Я пес скромный, поэтому не стану  хвастаться, рассказывая, как возил по
камням черного волкодава, как откусил у него ухо, как заставил его скулить и
спасаться  бегством. В  общем, то, что я выиграл этот  бой  и с достоинством
убежал из переулка,  якобы  догоняя поверженного противника, вам и так ясно.
Оторвавшись  от  сумасшедшей  сучки  на порядочное  расстояние, я,  наконец,
перестал  гнать  волкодава и остановился, только теперь заметив, что все еще
держу в зубах его ухо. Сначала я хотел этот трофей в качестве доказательства
своей доблести  Рабиновичу  принести, но затем передумал. Не дай бог, начнет
мой Сеня стонать, обвиняя в том, что, лишив пса уха,  я отобрал у него часть
привлекательности  для  самок. Значит,  теперь  он  озлобится  от отсутствия
внимания  с их  стороны,  начнет шляться по  помойкам, общаясь с  бомжихами,
подцепит там  бешенство, укусит какого-нибудь ребенка, тот  умрет,  не успев
наплодить  потомства, и  вселенная никогда  не получит своего Эйнштейна. Мир
наш рухнет, а-виноват в этом буду только я.
     Вот  только  такой галиматьи  мне  и не хватало  для  полного  счастья!
Поэтому показывать моим ментам,  что  не  только  они  шеи аборигенам мылить
умеют,  я  не  стал.  Выплюнул  ухо  на мостовую  и принялся тщательно  себя
обследовать. Нет,  не на предмет  изучения  тяжести ранений! Их я вообще  не
получил. А  вот  блох  нахвататься  от  грязной своры вполне  был  способен.
Все-таки мы с ними дрались, а не кордебалет по паркетам выплясывали.
     Пару минут  я  бороздил  свою  шкуру  зубами,  пытаясь  найти  признаки
незаконного проникновения инсектов во вверенную мне  шкуру. К  исходу шестой
взвыл. Ехидно  щерясь, на  меня нагло смотрела огромная  блоха, ожиревшая от
хорошего  питания  на  телах  не  слышавших  о гигиене местных  псов.  Ее я,
естественно, придушил,  но гарантий  того,  что эта гадость была  на  мне  в
единственном числе, у меня не было. Более того,  от вида этой прыгучей твари
я пришел в такую панику, что дошел  до галлюцинаций. Мне стало казаться, что
блох на мне целая армия и все они одновременно вцепились в меня зубами. Едва
не взвыв от ужаса, я помчался назад, не переставая на ходу чесаться.
     Ближе  к  постоялому  двору,  на  котором   мы   нашли  себе  временное
пристанище,  страшный зуд прошел, и я  понял, что чесотка у меня началась от
нервов,  а не от  множества укусов. Скорее всего,  та тварь тащилась на моей
шкуре в полном  одиночестве, и все равно я пожалел, что с нами нет Горыныча.
Все-таки  санитарная обработка  его желудочно-выхлопными газами  мне  бы  не
помешала. Так, для страховки.
     Во дворе таверны  уже толпился народ. Караванщики загружали  верблюдов,
поднимали их и готовились отправиться с  товаром  на  базар. Сеня  с мрачным
видом  ходил  около  них кругами в сопровождении  просто излучающего счастье
Нахора.  Жомова  с  Поповым  нигде  не  было  видно,  и,  судя   по  степени
завершенности сборов каравана, искать их  времени у  меня не  было. Впрочем,
даже  драному коту было  ясно,  что наш  эксперт  закрылся в своей комнате и
мучает науку, пытаясь состряпать волшебный эликсир, ну а Ваня, скорее всего,
гоняет  где-нибудь в окрестностях  Мемфиса  Иисуса Навина и  еще  нескольких
добровольцев, прививая им любовь к воинской службе.
     Я  задумался.  Собственно  говоря,  тащиться  на  базар  и  целый  день
смотреть, как Рабинович обдуривает простодушных аборигенов, большого желания
у меня не было. Что я, мента в форме на рынке никогда не видал? Или не знаю,
что Сеня даже норвежцам траулер  сельди продать  сможет? Причем по. цене  не
ниже, чем значится на ценниках в вашем рыбном магазине!
     Конечно,  кому-то это  может  показаться  интересным и поучительным, но
лично меня как дисциплинированного милиционера коммерческая  деятельность ни
капли не  интересовала. Поэтому я  предоставил  Сене возможность купаться  в
лучах  славы и обожания со стороны Нахора без моих  ехидных замечаний, а сам
решил потихонечку  смыться  и  поискать  Жомова. Конечно,  с  его  замашками
армейского сержанта я тоже знаком, но на учениях хоть поразмяться хорошенько
можно, помогая Ванечке гонять по плацу "духов".
     Жомова с личным составом первого добровольно-принудительного отдельного
взвода мемфисских великомучеников я нашел на берегу Нила.  Неровный строй из
двух  десятков аборигенов, вооруженных корявыми палками, переминался с  ноги
на ногу,  стоя лицом к реке,  а  Ваня величественно расхаживал  между ними и
густыми  зарослями тростника.  Я обежал  строй и,  сев  перед  новобранцами,
принялся внимательно их изучать.
     Пожалуй,  из всех Ваниных призывников только Навин выглядел более-менее
прилично. А глядя на остальных, создавалось такое впечатление, что одевались
они исключительно в то, что удавалось найти на городской свалке. Причем было
ясно, что обувь туда явно  не выкидывали, поскольку все, за исключением того
же  Иисуса,  были босы.  Впрочем, если  Ваню  и смущало то, что  он не может
наехать на молодых бойцов  из-за нечищеных сапог, выказывать это он никак не
собирался.
     -- В общем, так... Служба в армии, это вам не  серые гражданские будни,
-- проговорил Жомов, обращаясь к новобранцам после того, как поприветствовал
меня торжественным кивком головы (ого! меня, похоже, в звании повысили!). --
На гражданке вы и гвозди  в  одиночку заколачиваете (а кто такая Одиночка, и
зачем в нее  гвозди  забивать?),  и  сало сами  жрете (ну, не  с  Поповым же
делиться!), и девок одни  портите (а  за групповуху, Ванечка, между  прочим,
сажают!).  Помолчи, Мурзик!  --  это  Жомов не выдержал  моих  комментариев.
Ладно, молчу. Омоновец с опаской посмотрел на меня и продолжил:
     -- Здесь, на службе, вы все будете делать вместе...
     И девок тоже? Прямо, как собачки?.. Все, молчу, молчу!
     -- Так вот, армия сделает  из вас сплоченное (стадо?)...  Фу, Мурзик, я
сказал! -- Ваню,  похоже,  действительно стало раздражать мое вмешательство.
Ох  уж  мне эти армейские  порядки! А гласность  и  свобода  слова где?.. Но
замолчать мне все-таки пришлось.  Не могу же  я такой спектакль окончательно
испортить?!
     Я успокоился, предоставив  Жомову возможность и дальше прочищать головы
молодого  пополнения. Сразу стоит сказать, что мемфисские новобранцы --  это
не  наши  российские  призывники.  Последние  все  юридически подкованные  и
излишне    грамотные.   Им   словами    о    патриотизме,   сплоченности   и
самопожертвовании голову не забьешь, каждый знает, как  от армии закосить. А
вот молодые соотечественники Навина -- совсем другое дело. Для них и сержант
-- непререкаемый авторитет, да и с понятием  о  дисциплине  в Египте  они не
понаслышке  знакомы.  Вот  и  стояли,  слушали  Жомова, открыв  рты. А  тому
большего и не нужно.
     Если честно, пространные Ванины  рассуждения  мне очень  быстро  начали
надоедать. Я-то рассчитывал на физические упражнения, а меня на политзанятия
загнали. А слушать разговорившегося Жомова еще тоскливее,  чем смотреть, как
Рабинович  из-за каждого пятака торгуется. Я уже начал подумывать о  том, не
сделать ли  мне  отсюда  лапы,  уши  и хвост и  поискать приключений на свое
седалищное место где-нибудь в другом  районе, но именно в этот момент Жомов,
наконец, перешел от слов к делу.
     -- Вот сейчас я  вам  и продемонстрирую то, как работает взаимодействие
между боевыми единицами в одном, отдельно взятом  подразделении. -- Господи,
и где он слов таких нахватался? С уставом под подушкой, что ли, спит?
     --  Для этого  мы  сейчас проведем  боевые учения,  --  продолжил Ваня,
совершенно не обращая на меня внимания. Он ткнул дубинкой в сторону камышей.
-- Представьте, что  это толпа демонстрантов или вражеская армия, --  бог ты
мой, Полкан! Тоже мне, Калигула нашелся. -- В нашу задачу входит немедленная
нейтрализация неприятеля. А для этого...
     --  Ур-р-ра-а-а-а!  --  новобранцы  истошно завопили, перебивая  своего
командира, и едва  на  самом деле не перебили,  поскольку  помчались крушить
тростник, размахивая  палками  и  не  замечая, что  на пути  у  них  кое-кто
находится. Я-то  бы  в сторону  отскочить  успел  в любом случае,  а  вот не
готового к атаке Ваню могли ненароком и на землю уронить.
     -- Стоять, идиоты! -- Жомов, хоть и не был Анд-рюшей,  но рык испустил,
точно соответствующий занимаемой должности. Новобранцы резко затормозили  и,
оставляя  пятками  глубокие следы во влажном  дерне, сгрудились кучей  у ног
своего командира. Все. За исключением Навина, который оказался единственным,
кто  не  двинулся  с  места. Ну  никак не пойму, тормоз он или действительно
умный мужик!
     Куча оборванцев, повинуясь  команде Жомова, метнулась назад, выстраивая
рядом с Навином некое подобие воинского строя. Ваня скривился, глядя на  это
безобразие, и  принялся выравнивать  бойцов, используя  в качестве  нивелира
свою верную дубинку. Наконец, когда  ряды приняли относительно приличный  по
армейским понятиям вид, Жомов перешел к непосредственному объяснению задач.
     -- В первую очередь, -- рявкнул он,  --  никогда  не неситесь на  врага
сломя  голову,  если  на  то  не  будет  распоряжения  командира.  Оттеснять
противника с очищаемой территории нужно медленным, но равномерным нажимом. С
таким  же, с  каким  вы...  -- Ваня на секунду замешкался,  подбирая  верное
сравнение.  --  ...с  каким  вы  девок  по  груди  гладите!  --  со  стороны
новобранцев послышались приглушенные смешки.
     -- Р-р-разговорчики в строю! -- рявкнул Жомов (Ваня, ты у меня, что ли,
рычать  научился?).   --  Молчать  и  слушать!..   Первый  ряд  наступающих,
прикрываясь щитами,  ровно  двигается вперед, а  второй в это  время готовит
гранаты со  слезоточивым  газом... -- Ваня запнулся. -- То есть булыжники, я
хотел сказать,  и  швыряет  их через голову своих  товарищей  во врага. И уж
только тогда, когда  в  рядах противника начнется паника, а  вы сблизитесь с
ним на расстояние  удара, тогда и  только  тогда можно разбить  строй и всем
броситься в атаку. Ясно?
     -- Так  точно, товарищ старшина!  -- дружно рявкнул строй.  Ну уж этому
Ваня их, естественно, в первую очередь обучил.
     -- Вот сейчас  и  проверим, насколько вам ясно, -- усмехнулся Жомов. --
Приготовиться  к разгону демонстрации!  -- скомандовал  он,  и  вдруг  из-за
зарослей камыша раздался истошный визг.
     -- Отставить! -- изменил свое решение  Ваня  и широкими шагами пошел  в
том направлении, откуда раздавался визг.
     Вот уж  не знаю,  что подумал мой  боевой  товарищ,  но лично  мне было
очевидно, что визжала свинья, поскольку  только это животное  может издавать
такие  вопли. Ну,  может быть,  еще Андрюше  удастся их воспроизвести, но  я
почему-то   сомневался,  что  в  зарослях  камыша  может  орать  именно  он.
Поднявшись  на  лапы,  я поспешил  вслед за  Жомовым,  чтобы  проверить свое
предположение.
     Картина,  которую  мы  увидели  на  небольшой  проплешине  в  камышовых
джунглях,  была  более чем впечатляющей.  На  берегу Нила, около воды, стоял
низкорослый, но очень  широкоплечий  мужик. Правой  рукой он прижимал к себе
поросенка, а левой что есть силы  лупил  его по заднице и изредка дергал  за
хвост.  А в воде,  прямо напротив него, сидели примерно с десяток крокодилов
самой разной величины  и ревели в три ручья, изредка вытирая слезы короткими
передними  лапами.  Изредка  один   из  крокодилов  хватался  за   сердце  и
переворачивался   вверх   брюхом.  Тут  же  парочка  его   сородичей  делали
пострадавшему   искусственное  дыхание  и,  приведя  его  в  чувство,  вновь
принимались слушать солирующего поросенка.  При этом поток  слез из их  глаз
увеличивался не меньше чем в два раза.
     Жомов  остановился  и в недоумении  уставился  на происходящее, пытаясь
оценить ситуацию  с  присущей  только  ему  быстротой мышления.  Я  примерно
догадывался, что сейчас может случиться, и  поспешил убраться на  достаточно
большое расстояние.  Все-таки  откуда мне  знать, как  могут  мягкосердечные
крокодилы отреагировать на  новую вспышку насилия! А мне,  если честно, даже
пытаться попробовать, кто из нас кого перекусает, не очень-то хотелось.
     -- Эй, мужичок, ты почто  животину тиранишь?  -- грозно поинтересовался
омоновец, останавливаясь у садиста за спиной.
     Услышав громовой  начальственный голос, коренастый мужик  подпрыгнул от
испуга и выпустил поросенка из рук. Тот плюхнулся на все четыре ноги  сразу,
словно кошка с балкона второго этажа, и, обругав мучителя на своем свинячьем
языке, бросился  бежать прочь от речного берега. Десяток  крокодилов  тут же
перестали  лить слезы и выжидательно  уставились  на двух  олухов  на берегу
реки, надеясь на продолжение мелодрамы.
     --  Ой,  простите,  ваше преподобие,  -- торопливо  затараторил  мужик,
подобострастно глядя на Жомова. -- Я,  конечно, знаю, что сейчас сезон охоты
еще не открыт, но...
     -- Как ты меня,  урод, назвал? -- перебив его,  заревел  Ваня. -- Чье я
подобие, ты, чмо?!
     --  Ой,   извините,  извините!  Просто  солнце  в  глаза  светит,  ваше
преосвященство... -- крепыш умоляюще сложил вместе ладони у подбородка.
     --  Какое я тебе священство?  Ты что, кабан, погон старшины  на  мне не
видишь? -- Жомов медленно начал закипать, а крокодилы подались вперед, боясь
пропустить хоть малейшую деталь из разворачивающегося представления.
     Пришлось мне покинуть насиженное  место и подобраться поближе к  кромке
воды, чтобы хоть успеть рыкнуть на зубастых  земноводных,  давая возможность
медлительному  омоновцу  успеть, в  случае  возможной  атаки  с  их стороны,
смыться  подальше. Оглянувшись по сторонам, чтобы прикинуть  наилучший  путь
для отступления, я увидел, что весь вверенный Жомову взвод толпится у кромки
камышовых  зарослей  не менее заинтересованно,  чем  крокодилы, наблюдая  за
представлением.
     -- Блин, опять новый сан ввели. Разве ж за всем уследишь теперь? Каждый
день что-то у этих священников меняется, -- сокрушенно  пробормотал себе под
нос  крепыш,  а  затем  почти  влюбленным взглядом посмотрел на  Жомова.  --
Извините, ваше старшинство, клянусь здоровьем тещи фараона, что в  последний
раз в своей жизни пытался в неурочное время ловить крокодилов!..
     -- Сейчас у тебя все абсолютно будет в последний  раз в жизни,  если ты
не  объяснишь,  что  тут  происходит! -- рявкнул  Жомов,  и я  увидел, как у
парочки крокодилов снова начинают течь слезы.
     Мужик  оторопело  уставился на Ваню,  явно  не  понимая,  что  от  него
требуется. Он бессвязно лепетал какую-то чушь, почему-то продолжая принимать
Жомова за священника, и я не берусь прогнозировать, чем бы это все кончилось
для крепыша, если  бы кто-то из кучки  Ваниных рекрутов не подсказал мужику,
что Ваня не жрец, а просто чужестранец.  Крепыш облегченно вздохнул, а затем
изменился в лице.
     --  Так  какого Сета,  скажи на  милость,  ты,  лимита  проклятая,  мне
крокодилов ловить мешаешь? -- завопил он на омоновца.
     Ваня на секунду оторопел, а затем выдал наглецу парочку хороших оплеух,
вызвав  этим  аплодисменты  у  личного  состава  и  целый  водопад  слез   у
сострадательных крокодилов. После ударов Жомова коротышка покатился по траве
и  непременно свалился  бы в реку, если бы  я не  поймал его  за  мешковатую
рубашку. Подоспевший  Ваня тут же поднял его на ноги и второй раз потребовал
объяснений  его  садистского  отношения к  молодому поросенку. На  этот  раз
мужичонка не сопротивлялся и выложил все, как на духу.
     Оказывается,  среди   мемфисских  браконьеров   практиковался  довольно
интересный способ  ловли крокодилов. Придя  на берег реки, они заготавливали
большой кусок мяса  на крепком крючке и, спрятав  его за спиной, принимались
лупить   поросенка.   Жалостливые   крокодилы,   услышав   истошные    вопли
терроризируемого животного, подбирались  поближе  и  принимались лить слезы,
жалея свинью.  Некоторое  время они  рыдали  от  горя и сострадания, а затем
какой-нибудь  особо   чувствительный   крокодил   решался  прервать  мучения
поросенка и  выбирался на берег  с твердым намерением оторвать кусок мяса от
двуногого садиста. Ловец только этого и  ждал! Он  бросал крокодилу  в пасть
наживку с  крючком и  тот,  думая, что  покарал мучителя свиней, отправлялся
обратно  в реку.  Ловец отпускал поросенка, хватался за веревку и вытаскивал
крокодила обратно,  обеспечивая семью  едой  и  галантерейными  изделиями из
крокодиловой кожи.
     Я,  конечно,  догадывался,  что в Египте полно идиотов,  но  никогда не
думал, что  это  определение  распространяется  и  на местную  фауну. Слушая
мужичка, я удивленно  рассматривал крокодилов, пытаясь отыскать на их мордах
признаки  кретинизма.  Ничего конкретного обнаружить не удалось. Хотя, может
быть,  это  было от  того,  что  в  своей  жизни  я  слишком мало  общался с
крокодилами. Ну а эти зубастые твари, осознав, что новых трагических событий
на берегу не ожидается, стали покидать партер, по одному ныряя в мутные воды
Нила.  Последним  уплыл здоровущий пятиметровый  зверь, напоследок с  досады
выплюнув остатки завтрака на берег.  Я так понял, подобный жест у крокодилов
был идентичен людскому  забрасыванию плохих актеров тухлыми яйцами и гнилыми
помидорами.
     Что же,  если оценивать степень драматичности  диалога  между Жомовым и
коротышкой, то  они именно такого обращения и заслужили! И понять крокодилов
было  можно. Ни тебе душераздирающих  сцен, ни истошных  воплей,  ни плача и
стенаний  никто из  собеседников не издавал. Представляете,  даже  жалоб  на
здоровье, плохую жизнь  и отсутствие денег  не последовало. Понятно, что  из
этого не  только "Санта-Барбару",  но  даже  и  "Просто  Марию"  сделать  не
получится. Вот и остались крокодилы без очередной серии мелодрамы.  Впрочем,
все-таки им жаловаться было грех. Как-никак, пусть и не поплакали  вволю, но
жизнь одного сородича все же сохранили. Следовательно...
     Тьфу ты!  Да пошли они к  коту под хвост,  все  эти крокодилы! Вот  мне
больно надо голову  над  их  проблемами  ломать.  Заняться,  что  ли, больше
нечем?.. Только сейчас сообразил,  что  омоновец  со взводом новобранцев уже
ушли, прихватив с собой  бородатого крепыша, а я в одиночестве, как слюнявый
щенок, стою на берегу и  задумчиво пялюсь вдаль.  Пришлось потрясти головой,
чтобы  вернуться в реальность. Подпрыгнув на месте  и ругнувшись, я помчался
догонять отряд.
     К   моему  вящему  удивлению,  Навин  оказался   единственным,  кто  не
отправился вслед за Жомовым на берег. Он стоял  на  месте в той же  позе,  в
которой  мы  его   оставили,   не  сдвинувшись  даже   на  миллиметр.   Ваня
удовлетворенно хмыкнул и похлопал новобранца по плечу, поставив его в пример
недисциплинированному  взводу. Навин  не вздрогнул,  не  улыбнулся и  вообще
ничем  не выдал,  что  услышал похвалу из  уст командира. Я  подумал, что он
уснул,  и, подойдя поближе, заглянул Навину в лицо. Нет, взгляд был чистым и
ясным,  и никаких признаков кататонии,  кретинизма или выпадания в осадок на
его  лице  не  наблюдалось!  Получалось, что парню  просто нравится в  армии
служить. Я решил не мешать ему сходить с ума и отошел в сторону.
     -- Перекур окончен, --  заявил Жомов,  вновь выравнивая строй. -- Итак,
блин,  сейчас все пойдем в  атаку. Повторю еще раз. Первый  ряд конкретно не
разбегается,  пока не  окажется  на  расстоянии  вытянутой руки от  камышей.
Второй...
     Ваня запнулся, да и я навострил уши.  Откуда-то издалека, приближаясь к
нашему  постоялому  двору,  донеслись  какие-то  странные  вопли,  отдаленно
напоминавшие хоровое пение. Несколько секунд я прислушивался  к ним, пытаясь
понять,  что происходит,  а потом  отчетливо разобрал не только  мотив, но и
слова. Какая-то  орава  приближалась  к  постоялому  двору,  во  весь  голос
распевая  "У  павильона пиво-воды..." -- одну  из любимых  в пьяном Сени-ном
репертуаре. Все ясно.  Триумфатор возвращается с базара. Я  коротко гавкнул,
призывая Жомова прервать обучение бойцов, но он уже и сам все понял.
     -- Ни хрена себе, блин!  Эти козлы без меня бухают, -- возмутился Ваня.
-- Взво-од, р-р-разойдись! -- рявкнул он и вприпрыжку помчался к трактиру.
     Однако  на постоялом дворе  попойкой и не  пахло.  Хотя,  если  честно,
прибывшие с  базара караванщики выглядели  абсолютно пьяными. Но  это  у них
было не от вина, а от счастья!  Мой Сеня поторговал на  славу,  и даже после
отчисления  ему  двух  третей  полученной  прибыли  Нахор  остался  с  таким
количеством оборотного капитала, какой ему  удалось заработать лишь однажды,
когда  он сумел  обогнать конкурентов и привезти  первым зерно  в голодающий
из-за страшной  засухи  Вавилон.  А  сейчас  караван-баши просто лопался  от
радости и, возвращаясь с торгов, попросил Сеню обучить  персов  какой-нибудь
хорошей  песне, чтобы  все вокруг знали  об их удачно  проведенном дне. Ну а
Рабинович ничего умнее, чем "У павильона...", придумать не мог.
     Жомов спрашивать о том, как Сене удалось обдурить местное население, не
стал, а мой Рабинович сам рассказывать не пожелал. Видимо, он боялся, что на
следующих Играх Вымогателей, в ноябре,  Жомов использует один из его приемов
и сможет выиграть соревнования. Естественно, Сеню такая перспектива радовать
не могла, и он сохранил свою тайну  навеки. Единственное, чего  пожелал Ваня
после триумфа  Рабиновича, так  это  немедленно обмыть удачную сделку.  Сеня
категорически отказался.
     -- Даже и не думай, Жомов, -- сердито покачал головой мой Рабинович. --
Хрен  его  знает,  может  быть, поповский  эликсир в  сочетании с  алкоголем
действует неправильно, и  из-за этого мы и попали в Египет вместо Англии или
Палестины. Обмывать будем дома,  когда вернемся.  А сейчас даже и не думай о
бухалове!
     --  Ну и  ладно.  Не больно-то и хотелось, -- хмыкнул Ваня, сделав вид,
что не обиделся. -- А долго там Поп будет возиться?
     -- Я тебе сейчас  дам Попа, бычара тупорылый, --  раздался за их спиной
обиженный голос,  и на крыльце  трактира появился  наш эксперт во всей своей
лысеющей красе. -- Что, у меня имени, что ли, нет?
     -- А у  тебя  есть имя?  --  удивился  Ваня.  --  Случайно,  не  свинья
плешивая?
     -- Вы мне еще подеритесь,  горячие  ментовские парни! -- рявкнул на них
Рабинович и тут же перевел разговор в другое русло:
     -- Андрюша, ты эликсир сделал?
     --  Сделал,  -- буркнул  в  ответ обиженный криминалист.  -- А Моисей с
Аароном  тебя  уже  битый час в  трактире дожидаются. Наглые, блин, как  два
трактора. Вино пить отказались  и заставили бармена за верблюжьим молоком на
рынок бегать.
     -- В натуре, охренели, -- согласился с ним  Жомов, и мир между друзьями
был восстановлен.
     Сеня  на  них  внимания  уже  не  обращал.  Он   торопливо  взбежал  по
ступенькам,  и  я решил  последовать  за  ним, чтобы  не  пропустить  ничего
интересного. Моисей со  своим переводчиком действительно  сидели за одним из
столиков  и цедили из пивных  кружек молоко. Я завистливо посмотрел на них и
сглотнул слюну, в огромных количествах заполнившую мне пасть при виде такого
лакомства. Я  уже  было хотел отобрать у  кого-нибудь из стариков кружку, но
они, гады, торопливо  влили внутрь  остатки молока  и  поднялись из-за стола
навстречу Сене.
     -- Г-г-г... -- затянул Моисей.
     -- Рады вас видеть, -- тут же интерпретировал его спутник.
     Патриарх удивленно посмотрел на него и покрутил пальцем у виска.
     -- Мы уже тут с ума сходили от волнения, -- перевел этот жест Аарон.
     Моисей от возмущения треснул кулаком по столу.
     --  Пришло   время  немедленных   действий,  --   остался  невозмутимым
переводчик.
     Моисей  взвыл,  и  его  спутник  собрался  перевести и  этот  звук,  но
Рабинович жестом остановил его.
     -- Давайте-ка разговоры вы вести  с фараоном будете, --  проговорил он.
--  Времени у  нас мало,  поэтому сходим во дворец и займемся каждый  своими
проблемами.
     -- Нам бы какое-нибудь чудо перед фараоном сотворить, -- теребя бороду,
предложил Аарон.  --  В  сочетании  с вашими словами это выглядело бы  очень
убедительно.
     -- Какое  еще чудо на хрен?! -- возмутился такой наглостью мой  Сеня, а
затем замер и хлопнул себя по лбу. -- Ладно, будет вам чудо!
     Торопливо выскочив во двор,  Сеня тут  же  объяснил  друзьям ситуацию и
предложил  отправиться к  фараону всем вместе. Мой  Рабинович,  как  всегда,
верно  рассудил,  что   уж  если  помогать  кому-то,  то  делать  это  нужно
максимально эффективно. Сеня хотел сделать так, чтобы они втроем отправились
домой прямо  из дворца фараона и сделали  бы  это  якобы  по приказу Моисея.
Обоим друзьям  было  абсолютно  безразлично,  где  именно хлестать  эликсир,
поэтому возражений на Сенино  предложение не  последовало. Через пару  минут
Рабинович  одолжил  у  безмерно  благодарного  ему  Нахора  пять  верблюдов,
объяснил  Моисею,  что  за чудо  он собирается организовать,  и  мы  тут  же
небольшим караваном отправились во дворец.
     Резиденция фараона  выглядела  довольно впечатляюще.  Уж не  знаю,  как
жители Мемфиса справились с  его  постройкой без помощи подъемного крана, но
десятиметровой  высоты  дворец они  сумели  возвести.  Мои  спутники особого
внимания на  это  чудо  архитектуры  не обратили,  а лично я был удивлен  и,
засмотревшись на лепные украшения фасада, едва не отстал от нашей делегации.
     Мои  менты,  в  сопровождении  Моисея с Аароном,  уже  миновали  первых
стражников, и  я бросился за ними, приготовившись к тому, что меня не станут
пускать  внутрь.  Однако,  к   моему  вящему   удивлению,  дворцовая  стража
почтительно  преклонила  передо  мной   головы  и  расступилась,  давая  мне
беспрепятственно пройти. От  удивления меня на пару секунд разбил паралич, и
я  подумал, что неплохо  бы и кое-кому  из нашего  времени  научиться  таким
манерам.  А то в  какой  магазин, кроме собачьего, естественно, ни  войдешь,
всюду секьюрити начинают  из  себя  крутых строить и орать, что с  животными
входить не положено. Приходится Сеню все время на улице ждать, а  зимой, как
вы понимаете, делать это не очень приятно!
     Горестно  вздохнув,  я  отбросил  мечты,  которым  не  суждено  никогда
сбыться,  и помчался  вслед  за моими  ментами.  Догнал  я их уже  у входа в
тронный  зал, и  мы  все вместе  торжественно вошли  в  огромное помещение с
расписанными мифическими сюжетами стенами. Моисей с Аароном тут же поставили
свои посохи в высокую и узкую корзину, видимо, специально приготовленную для
этой  цели,  поскольку  из нее уже торчали  несколько  различных  деревяшек,
украшенных   резьбой.    Посохи   эти   принадлежали    жрецам,   полукругом
расположившимся рядом  с троном  фараона. Сам расфуфыренный правитель Египта
восседал в высоком кресле, снисходительно глядя на вошедшую делегацию.
     -- Говорите! -- приказал фараон, кивком головы подтверждая свои слова.
     -- Г-г-г... -- завел старую песню Моисей.
     -- Государь, -- тут  же перевел Аарон, в этот  раз, по крайней мере, не
переврав первую букву. --  Мы  снова вынуждены настаивать  на своей просьбе.
При всем нашем уважении к религии египтян мы  вновь настаиваем на  том,  что
имеем полное право поклоняться собственному  богу. Равенство вероисповеданий
и конфессий  давно  практикуется  в любой цивилизованной стране мира, о  чем
тебе могут сказать вот эти необычно одетые чужестранцы, -- Рабинович, как  и
было уговорено, со знанием дела кивнул головой.
     -- Ч-ч-чу-у... -- сумел, наконец, вставить слово Моисей.
     -- Чужестранцы, конечно, могли бы рассказать  вам много интересного, но
сейчас  мы желаем  показать  вам  нечто  другое, --  Аарон скосил взгляд  на
Рабиновича, тот кивнул головой и  шепотом приказал Попову приготовить зелье.
-- Это будет чудо, и ты, господин, поймешь, как велик наш бог.
     --  Ну-ка, ну-ка,  --  фараон потер руки и наклонился  вперед. -- Давно
меня никто  чудесами не тешил. Посмотрим, может ли ваш бог что-нибудь,  чего
не умеют мои жрецы!
     -- Может, --  заверил  его Аарон.  -- Сейчас по  приказу брата моего  и
учителя  Моисея эти чужестранцы исчезнут. Они  просто растворятся в воздухе,
будто и не существовали никогда, -- Аарон повернулся к патриарху. -- Моисей?
     --  И-ис-с-с... --  торжественно завыл старец, и  Попов тут  же  сделал
большой глоток эликсира из бурдюка, принесенного с собой.
     Я зажмурил глаза,  готовясь  к  нелегкому путешествию  во  времени,  но
ничего не случилось. Я потряс головой и удивленно уставился на Андрюшу. Тот,
изумленно посмотрев на бурдюк, сделал второй глоток, затем третий, но ничего
не  менялось. Сеня выхватил эликсир у него из рук и начал пить сам, но и это
не дало результата. Затем эликсир проглотил Жомов, а  когда все равно ничего
не изменилось, эту гадость даже мне попытались  влить в пасть. Под завывания
Моисея  и дикий хохот жрецов фараона я, хотя и знал, что пользы  от этого не
будет,  эликсир  проглотил.  Естественно, мы  никуда не  исчезли, а половина
жрецов  уже каталась по полу,  умирая  от смеха. Рабинович зло посмотрел  на
Попова.
     -- И как это, по-твоему, называется, Андрюша? -- прошипел он.
     Криминалист скривился.
     -- Ничего  не понимаю.  Блин,  да чтобы вас  черти  сожрали! -- сердито
рявкнул Попов и пнул корзину с посохами, что стояла в углу.
     Тут же  раздался  оглушительный хлопок, и невесть  откуда появились два
маленьких  волосатых существа  с  рожками,  хвостами и  при  копытах. Причем
появились они у меня прямо перед носом, и я только от неожиданности, а не от
испуга  гавкнул и отпрыгнул в сторону. Впрочем, двум жителям  преисподней до
меня не  было никакого дела. Метнувшись  к корзине, они  выхватили оттуда по
деревянному посоху и начали их аппетитно грызть.
     Смех жрецов мгновенно стих, и они удивленно уставились на происходящее,
а Аарон  с Моисеем, оказавшиеся куда  сообразительней служителей  египетских
богов, выхватили из корзины свои посохи прежде, чем два древогрыза успели до
них добраться.
     --  Это произвол!  Порча имущества! -- наконец завопил один  из жрецов,
сумев преодолеть изумление. -- Прекратите немедленно, или я жаловаться буду,
-- он  подскочил к моим ментам. --  А вы куда смотрите?  Тоже мне, защитники
правопорядка называется! Немедленно остановите это безобразие.
     -- Да пошел ты... в  пустыню хлеб  растить,  -- посоветовал ему Сеня  и
обернулся к друзьям. -- Андрюша, должен  признать,  что  в  этот раз ты свою
шуточку вовремя отчудил.  По поводу эликсира мы  с тобой позже разберемся, а
пока, похоже, нам следует делать ноги!
     И мы,  не дожидаясь,  чем  закончится трагедия с посохами, почти  бегом
поспешили смыться с  места происшествия. Ну а чего  вы хотите? Все обещания,
данные  Моисею,  были  выполнены.  Мы  даже  чудо,  пусть   и  не   то,  что
планировалось,  сотворили,   так  что   нашу   миссию   можно  было  считать
исчерпанной. Моисей, естественно, и без  нас договорится  с  фараоном, а нам
пора возвращаться домой, пока все прошлое не испортилось к котам плешивым.
     Я гавкнул, прощаясь с патриархами, и бегом  бросился вслед за друзьями,
думая только об одном: лучше Андрюше быстренько исправить неполадки в  своем
зелье. Иначе через полчаса мой Сеня от него и мокрого места не оставит...



     -- Ты  мне тут свои гнилые отмазки не лепи! -- орал Рабинович, бегая из
угла в угол по абсолютно пустому  трактиру (ментов за посетителей можно было
не считать!).  --  Блин, и  слышать  ничего не  хочу. Что это вообще за чушь
собачья?.. Мурзик, извини... Как это ты не знаешь, в чем причина?
     --  А  вот  так и не  знаю, -- буркнул в ответ Попов,  которого  Сенины
нападки настолько достали, что  он начал утрачивать  чувство вины. -- Говорю
тебе, что все я сделал именно так,  как  в своей лаборатории. Абсолютно  все
ингредиенты были выдержаны  в  соответствующих пропорциях. Вот  только... --
эксперт слегка замялся.
     --  Что "только"?  Что  значит  "только",  морда  твоя протокольная? --
взвился Рабинович. -- Нахимичил все-таки чего-то, а?
     -- Ничего я не нахимичил! -- обиделся  на протокольную морду Попов.  --
Просто здесь,  в  Египте, о медведях ничего не слышали. Где я тебе его  мясо
взять   мог,   скажи   на   милость?  Пришлось   его   заменять  элементами,
соответствующими  требуемой структуре вещества. Вот, наверное, из-за этого и
произошел сбой.
     -- Так найди медведя! -- не унимался Рабинович.
     -- Крякнулся совсем? -- удивился Попов. -- Где я тебе медведя в пустыне
найду?
     --  Значит,  чертей-короедов наколдовать  можешь, а  медведя  никак? --
ехидно  поинтересовался  кинолог.  --  Ты  мне, Андрюша,  переставай  голову
парить!..
     -- Слушай, Сеня,  заткнись  и  не мельтеши,  --  неожиданно оборвал его
Жомов. -- Чего орать-то без толку? Садись, выпьем по рюмочке и подумаем, что
нам с медведем делать.
     Рабинович  хотел  заорать и  на него,  но затем просто махнул  рукой  и
опустился на скамейку. Действительно, бывают в жизни ситуации, когда ораньем
делу   помочь   невозможно.   И  сейчас  трое  ментов,  вместе  с  Мурзиком,
естественно, оказались  именно в таком  положении. Сеня  понимал, что как ни
ори и ни психуй, но делать хоть что-то, кроме этого, все же придется. И если
для  возвращения  домой  без  медведя  обойтись не получится, значит,  нужно
где-то доставать медведя. А где?
     -- Слушай,  Сеня, если  тут нормальных медведей не водится,  то,  может
быть, в ближайших горах какие-нибудь гризли обитают? -- предположил Жомов, и
кинологу со страшной силой захотелось его стукнуть по башке.
     -- Ты,  Ваня,  в умницы  попал, а  из  дураков не  вышел,  -- с  трудом
сдержавшись,  Рабинович лишь  похлопал  друга по плечу. -- Гризли, к  твоему
сведению, в Америке водятся, а ее еще не открыли!
     Жомов пожал плечами, дескать, генерируй идеи  сам, раз мои не нравятся,
но  комментировать  Сенины слова об  умницах  и дураках не  стал. Лень  было
мозгами  ворочать,  чтобы ответ придумывать.  На некоторое время в  трактире
наступила   тишина,   и  бармен,   прятавшийся  от   гнева   чужеземцев   за
отреставрированной стойкой, даже рискнул выглянуть наружу, чтобы узнать, что
происходит в питейном заведении. Ничего интересного он не увидел и спрятался
обратно.
     А  менты  сосредоточенно  обдумывали   то   положение,  в  котором  они
оказались. Впрочем, каждый  понимал,  что  думай  не думай, а искать медведя
придется, поскольку навечно в Египте  оставаться не хотел никто. Судя по тем
знаниям, которые в детстве наворовали у  учителей  менты, ближайших медведей
искать следовало в  Европе. А для  того,  чтобы  попасть  туда, существовало
только два  варианта пути: либо по земле  с  караваном Нахора  в  Персию,  а
оттуда в Европу, либо  сразу через море отправиться в Старый Свет, используя
корабль  в  качестве  средства  передвижения.  Последнее,  кстати,  было под
большим вопросом,  поскольку в  Мемфисе менты больших судов  не видели и  не
знали, плавают ли египтяне через Средиземное море. Да и Попов воспротивился.
     -- Нет уж, вы как хотите, но по земле, пусть и на парнокопытных тварях,
я передвигаться еще могу,  -- твердо заявил  он.  --  Но в какую-то  местную
дырявую лодку из папируса  ни за что  не полезу! Морская болезнь  у  меня, и
вообще, мне  мои рыбки не простят,  если  я у их  предков  по головам ездить
начну.
     -- Плевать, --  буркнул Рабинович. -- Значит, поедем вместе с  Нахором.
Все равно не думаю, что морем у нас быстрее добраться получится. А то  еще и
утонем, на самом деле. Вот уж совсем тогда будет весело...
     Впрочем, о веселье  никто и не помышлял. Отправляясь  в путешествие при
помощи эликсира  Попова,  все  трое  друзей рассчитывали  погостить  в  ином
времени от  силы  недельку,  а  затем спокойно вернуться домой  и продолжить
нелегкую  жизнь  российских  милиционеров.  Теперь  же,  из-за   небрежности
некоторых членов команды,  их планы были полностью нарушены. Никто из ментов
не  сомневался,  что  на  путешествие  из  Египта  в Европу  уйдет несколько
месяцев.  Жить  все это  время в  варварских условиях,  полностью  лишившись
каких-либо благ цивилизованного мира,  никто из друзей не хотел, но выбора у
них  не было. Оставалось  только сразу начинать тосковать по  ванной, мягкой
кровати, телевизору  и, естественно, по водке,  поскольку ничего крепче вина
вокруг  не было. Правда, Андрюша  мог бы изготовить самогонный  аппарат,  но
воссоздать  технологию  производства водки в  походных  условиях у  него  не
получится. В общем, куда ни кинь, везде клин, и менты загрустили.
     -- Сеня,  может, теперь-то выпить  можно? -- тяжело вздохнув, предложил
Жомов. -- Все равно  делать нечего. Не сидеть же здесь, как трем болванам, и
сучки на столе рассматривать!
     --  Да-а  по фигу, --  махнул  рукой кинолог. -- Давайте бухнем. Только
сначала у Нахора узнать надо, когда он в путь отправится.
     Сеня   тяжело   поднялся  из-за  стола  и   вышел   во  двор,  поискать
караван-баши. Долго бродить ему  не  пришлось,  поскольку весь личный состав
вверенного  Нахору  отдельного торгово-верхового подразделения сгрудился  на
заднем  дворе  около  своих верблюдов. Увидев  Рабиновича,  караван-баши  со
счастливой улыбкой побежал ему навстречу.
     --  Ай  какой  молодиц, уважаемый,  что  пиришел попрощаться,  --  сияя
проговорил он. -- Моя сам к тебе ид-ити собирался...
     -- Так вы уже уезжаете? -- оторопел Сеня.
     -- Собираемся,  -- кивнул головой  Нахор. -- Только  я у тебя спиросить
что-то хотел.
     -- По-одожди! -- остановил его Рабинович и почти бегом бросился обратно
в трактир. -- Сейчас я вернусь, тогда поговорим!..
     Сеня влетел  в трактир так, словно за  ним  те  самые бесы гнались, что
совсем недавно посохами египетских жрецов пообедали.  Мурзик, словно совесть
за грешником, неотступно следовал за ним. Причем глаза у обоих были бешеными
в  абсолютно равной  степени. Попов  с  Жомовым удивленно уставились на них.
Ваня от  удивления едва  не поставил  кувшин  с вином  мимо столешницы  и от
досады за  такой непростительный для  честного  мента промах отвесил Андрюше
оплеуху. Тот икнул  и  выплюнул  кусок  мяса,  который до  этого старательно
пережевывал.
     --  Охренел, что ли,  бык педальный! --  рявкнул он на омоновца. -- Еще
раз клешни распустишь, я тебе свои грязные носки ночью на морду положу.
     -- А хрен ли ты  мышей не ловишь? -- буркнул Ваня и удивленно посмотрел
на свою  руку, словно не понимая, зачем она Попову к затылку приложилась. --
Смотреть надо, куда я кувшин ставлю.
     -- Цыц, дебоширы! -- рявкнул на обоих Рабинович. -- Попойка отменяется.
Нахор  сказал,  что они  уже  готовы  отправиться в  путь. Так  что  давайте
быстренько  затаривайтесь  продуктами.  Бухать  на  привале  будем, когда  с
караваном на ночевку остановимся. А тебя, Андрюша, персонально предупреждаю,
если  еще  хоть что-нибудь забудешь и потом нам с  медведем  придется  назад
тащиться, я тебя заставлю этого мишку на себе всю дорогу нести. Ясно?
     --  Да,  пошел  ты...  Моисею  бороду  трепать!  -- огрызнулся  в ответ
криминалист, но в свою комнату все же поплелся.
     Не зря говорят, вспомни беса, и рога появятся.
     Вот  и  сейчас,  стоило только  Попову  произнести  имя  эксцентричного
старца, как тот  тут же ввалился  в трактир. Моисей  был  растрепан  и  зол.
Увидев ментов, он тут же бросился  к  ним, а следом, еле  успевая за  буйным
родственником, в трактир  влетел и Аарон. Трое друзей,  увидев их, опешили и
удивленно  застыли на  местах, почти  хором думая, что  же  еще могло от них
понадобиться патриархам. Объяснений долго ждать не потребовалось.
     -- Г-г-г-г... -- завопил Моисей с порога  и с посохом наперевес побежал
к ментам.
     Андрюша  тут  же,  на  всякий случай  (вдруг  старик своей корягой пузо
проткнет?),  отошел чуть в сторонку и выжидающе застыл. Ваня Жомов отстегнул
от  пояса дубинку  и  взвесил ее в руке. Секунду поколебавшись, он пришел  к
выводу,  что  дубасить  пенсионеров  "демократизатором"  не слишком  этично.
Отложив дубинку в сторону, он  поднял со стола пустой глиняный кувшин из-под
вина, чтобы только в  самом крайнем случае, в качестве средства самообороны,
отправить  посуду  на  стыковку  с  черепом патриарха. А  вот Сеня  даже  не
пошевельнулся.  На  Моисея это  подействовало хлеще  холодного душа.  Уткнув
посох в пол, он затормозил прямо перед Рабиновичем и застыл, тяжело переводя
дух.
     -- Г-г-г... -- теперь уже с сомнением в голосе проговорил старец.
     --  Он  у  тебя  еще   какие-нибудь  буквы  знает?  --  заинтересованно
полюбопытствовал Сеня у Аарона.
     -- Знает, -- патриарх кивнул головой в  ответ. -- Мойша, голос!..  -- и
тут же поперхнулся.  -- Ой,  что  это  со мной? Заговариваться начал. Прости
меня, Моисеюшка, чтоб язык мой отсох!..
     -- М-м-м... --  гневно  завопил  в ответ  Моисей, потрясая посохом  над
головою брата. Тот съежился, но заорал во весь голос:
     --  М-м-м...  Тьфу ты! Мудаки  вы, -- заявил  он ментам. --  По-вашему,
устроить беспорядки во дворце фараона -- это и значит оказать нам помощь? Да
если бы не эти уроды, сожравшие все посохи жрецов, мы бы уже сегодня визы на
выезд получили.
     -- Ты, хиппан  местечковый, базары фильтруй! -- рявкнул в  ответ Жомов.
--  Сейчас  договоришься, и  я  на  твою седую бороду не посмотрю, у едовища
твоего полярность поменяю.
     -- Да ладно тебе, Ваня, -- удержал друга Рабинович.  -- Пусть  болтает.
Нам от этого  ни  жарко, ни  холодно. Мы-то скоро домой отправимся, а им еще
сорок  лет  по пустыне мотаться.  Пусть потешатся  напоследок. Будет,  что в
дороге вспоминать.
     Жомов хмыкнул и, пожав плечами, опустился обратно на скамейку. Конечно,
в любое другое время за оскорбление сотрудников органов внутренних дел он бы
с  удовольствием  одарил  наглеца  парой лет  принудительного  пребывания  в
инвалидной коляске, но на сегодня Аарон был  прощен.  Во-первых, потому, что
Ваня  был не при  исполнении.  Во-вторых, старость нужно уважать,  и уж если
бить,  то  только по крышке гроба. Вторым ударом,  конечно.  Ну а в-третьих,
омоновцу сейчас больше хотелось  напиться,  чем обходить  стол и  без всякой
пользы для физического и нравственного развития махать кулаками.
     Если  бы Аарон знал, что за судьба  его миновала, то,  поскольку седеть
дальше уже было некуда, просто полысел бы  от страха. А  так  он  не  только
сохранил свою пышную шевелюру, но еще и остался стоять, нагловато поглядывая
на российских милиционеров.  Моисей ткнул его  посохом  в бок и, дождавшись,
пока братец обратит на него внимание, продолжил обвинительную речь..
     -- М-м-м-мы... -- и от радости, что удалось сказать  больше одной буквы
сразу, патриарх даже захлопал  в ладоши. Аарон удивленно посмотрел на него и
перевел:
     -- Мы требуем,  чтобы  вы исправили  то  зло,  что  вольно или невольно
причинили  нам  во  время  встречи с фараоном, --  старец  замолчал,  ожидая
каких-либо реплик со стороны ментов. Не дождался и продолжил: -- Я  напомню,
что  в связи с  бедственным  положением  еврейского  народа срочно требуется
наставить его на путь истинный. А именно -- на дорогу в землю Ханаанскую. Ну
а  раз  вы помешали нашим  переговорам с  Рамсесом  Вторым,  то  мы требуем,
чтобы...
     --  Сеня,  тебе  не  надоело  их слушать?  -- с  кислой  миной  на лице
поинтересовался Попов, перебивая патриарха.  -- Мне  от их  болтовни кусок в
горло не лезет. К тому же и в дорогу собираться надо!
     -- Действительно, отцы,  нам пора, -- как можно вежливей поддержал  его
Рабинович.  --  У  нас своих  дел  невпроворот,  не  хватало  еще  с  вашими
подчиненными нянчиться. Вы уж давайте  сами как-нибудь разбирайтесь. Вы  уже
не маленькие. Придумаете и без нас, чем фараона умаслить.
     -- Извините-извините, но  вы не поняли, -- попытался было вразумить его
Аарон, но в дискуссию снова влез Жомов.
     -- Это  ты нас не понял,  блин, труп  неразложившийся! -- рявкнул  он в
ответ на реплику патриарха.  -- Уматывайте отсюда да побыстрей. Иначе я ведь
и встать со скамейки могу!
     Братья, по  крайней мере  один из  них, утруждать Жомова не собирались.
Моисей что-то  попытался промычать  в  ответ, но понять  его  никто не смог,
поскольку   переводчик  самым  наглым  образом  решил  увильнуть  от   своих
обязанностей.  Аарон  подхватил старца  под руки  и  почти волоком потащил к
выходу. Моисей изо всех сил сопротивлялся, и  у самой двери ему удалось-таки
вывернуться  из  крепких  объятий  своего спутника.  Гневно помахав  клюкой,
патриарх  плюнул в  сторону ментов  и  лишь  тогда  вылетел на улицу, словно
пробка из бутылки.
     -- Ну вот, обидели пенсионеров, -- горестно вздохнул жалостливый Попов,
глядя вслед удалившимся патриархам.
     --  А  ты  пойди  их пожалей,  --  язвительно буркнул Сеня.  --  Помощь
предложи, носики вытри да хрень какую-нибудь  химическую приготовь. Мы-то ко
всему привыкшие, а они, глядишь, отравятся и отмучаются сразу.
     -- А вот возьму и пойду,  и помогу, и  вытру, и  приготовлю! -- встал в
позу криминалист. -- Посмотрю я, как  вы без меня домой попадете. Трудно им,
видите  ли, на пару  дней  задержаться. Чего  вам тут,  жратвы  и выпивки не
хватает?
     --  Ладно, не петушись,  -- примиряюще проговорил Рабинович. -- Был  бы
тут  эльф или хотя  бы  Горыныч, они бы тебе подробно все объяснили, но ты и
сам знаешь, что  нам в прошлом  задерживаться нельзя. Иначе  помогли  бы  мы
Моисею. Впрочем, он и  сам спокойно со всеми  проблемами  справится. Так что
давайте-ка собираться в дорогу. Нахор уже заждался.
     Ваня словно только этой команды и ждал.  Мгновенно сорвавшись с  места,
он  метнулся  в  кладовую  трактира и, не  слушая жалобных стенаний  хозяина
заведения, вытащил оттуда сразу  четыре бурдюка с  вином. Андрюша пошел было
наверх за своими  вещами, но по дороге остановился  перед  дверями кухни  --
слишком  уж  оттуда соблазнительно пахло, да  и лишних продуктов в дороге не
бывает.  Но  решить, что важнее сделать  в первую очередь, собрать свои вещи
или затариться харчами, Попов так и не успел.
     ХЛО-ОП!!!
     В трактирах гостям, конечно, всегда рады,  но такого посетителя не ждал
никто. Старый знакомец доблестной троицы российских служителей правопорядка,
маленький, но жутко наглый эльф,  как всегда,  никого не предупредил о своем
прибытии. Он вынырнул  из яркой  вспышки голубого света  прямо перед носом у
стенающего  трактирщика и  без  лишних  слов  заехал  ему  в  ухо  крошечным
кулачком.
     Его  удар,  конечно,  был  бы  страшно  силен  для  мухи  или   бабочки
какой-нибудь,  но нормального  человека  такой  зуботычиной не проймешь. Вот
только  трактирщик,  видимо,  не  был нормальным  или  просто  к  эльфийским
приколам  не привык.  Увидев перед лицом  сначала яркую вспышку,  а  затем и
уменьшенную   копию  человека,   оснащенную  функционирующими  перепончатыми
крыльями,  трактирщик  впал  в  ступор, позабыв,  как  надо дышать.  А  удар
маленького  кулачка  окончательно пошатнул  его  моральные  устои,  и хозяин
заведения, не вынеся такой нагрузки для своей нервной  системы, грохнулся на
пол. Нокаут!
     -- О  блин, ну и работать технари стали. Опять, недоноски, на три метра
в  расчете  координат ошиблись!  --  недовольно  рявкнул  Лориэль,  а  затем
посмотрел на поверженного кабатчика.  -- Извини, мужик,  не хотел.  Впрочем,
можешь  радоваться, что к твоей  морде  не чемпион  по  боксу  среди троллей
приложился. Или Майк Тайсон какой-нибудь,  -- эльф повернулся  к оторопевшим
ментам.  --  Чего  уставились,  козлы поганые, мать  вашу?!  Думаете, с вами
кто-нибудь шутки шутить собрался?..
     -- Опа-на, а вот и такси прибыло, -- Рабинович, уже успевший привыкнуть
к манере  общения этого  мелкого  наглеца,  довольно улыбнулся. -- Поход  за
медведем отменяется. Лориэль, давай-ка отправляй нас обратно. А то у Андрюши
с эликсиром что-то не ладится.
     --  У  Андрюши  не  ладится?! -- зло пискнул эльф, подлетая  поближе  к
кинологу. Впрочем, не настолько, чтобы Сеня мог достать до него рукой! -- Да
вы не просто идиоты.  Вы настолько полные кретины,  что недоношенные детишки
гоблинов  по  сравнению с  вами  гениями  кажутся. --  Лориэль  презрительно
фыркнул. -- Неужели вы думаете, что  сами сюда забрались? Да если бы каждому
тупому менту были под силу межпространственные переходы, от вселенной бы уже
камня на камне не осталось!..
     --  Сеня,  блин, ты как хочешь, но  я  больше терпеть  не  намерен,  --
перебивая маленького наглеца, рявкнул омоновец и отстегнул от пояса дубинку.
-- Отойди-ка в сторонку! Сейчас  я  этому  мухохрену маломерному мозги домой
верну.
     Рабинович только  открыл  рот,  чтобы  остановить  Жомова, а  эльф  уже
приступил  к  действию.  Резко развернувшись,  он  спикировал прямо  к  лицу
омоновца и,  зависнув у него перед лицом, нанес два сокрушительных удара. По
левой и правой ноздрям.
     Ваня сморщился,  а  затем  оглушительно  чихнул. Лориэль, попав в струю
выброса жомовского перегара, пару раз перекувыркнулся  в  воздухе, завис над
столом между Ваней и Рабиновичем, а затем камнем рухнул на столешницу.
     -- Не, в натуре, блин, придурки, -- заплетающимся языком буркнул он. --
Разве можно столько пить, тем более при исполнении служебных обязанностей.
     --  Ты  чего   несешь,  недомерок?  --  ласково  поинтересовался  Сеня,
наклоняясь  над столом. Лориэль, шатаясь, повернулся  к нему, а  Ваня тут же
сдернул с головы кепку, собираясь прихлопнуть ею наглеца. Рабинович взглядом
остановил его уже занесенную над эльфом руку.
     -- Это не я несу, это вы несете. И  не  просто несете, а гоните. Вас  в
этот параллельный мир по распоряжению  Оберона доставили, -- Лориэль  икнул.
-- Короче, Склифосовский, слушай мою команду. Боевой задачей вверенного тебе
подразделения  является выведение  евреев  из Египта и транспортировка их  к
месту  новой постоянной  дислокации. До  этого момента  и  думать забудьте о
возвращении домой. Ясно, козлы тупорылые?
     -- Это что, сорок  лет с евреями по  пустыне мотаться?  --  возмущенный
Андрюша не просто завопил. Он вложил в этот крик всю  свою душу. Хорошо, что
она  в  последний момент за  гортань зацепилась. А то еще неизвестно, как бы
мент без души мог прожить!
     -- А вот  это меня не касается. Понял, кабан толстомясый? -- эльф нагло
упер руки в бока. -- Я вообще не в курсе, что вокруг происходит. Меня, между
прочим, из-за  вас,  козлов,  несколько  минут  назад из отпуска  на Канарах
отозвали. Видите ли, вам меня видеть привычнее, чем нового куратора, оркский
топор вам в задницу. Плашмя!.. В  общем, сообщение я  передал, а дальше сами
разбирайтесь.  Меня телки ждут и бухало. Причем получше того пойла,  что  вы
тут хлещете...
     Эльф завис  в воздухе, явно собираясь смыться, так толком  ничего  и не
объяснив. Менты,  совершенно естественно, почувствовавшие себя одураченными,
позволить  сбежать  Лориэлю  не собирались. По  крайней мере,  до  того, как
получат  ответы на все  свои вопросы!  Сеня  кивнул  головой  Жомову, и  тот
прихлопнул  кепкой  маленького захмелевшего наглеца.  Эльф затрепыхался  под
ней,  пытаясь  вырваться,  и  менты радостно завопили.  Рабинович  осторожно
поднял край форменного  головного  убора омоновца и  просунул внутрь ладонь,
собираясь схватить оборзевшего эльфа, но ничего, кроме подкладки  внутри, не
нащупал.
     Резко  подняв  кепку  свободной рукой,  Сеня оторопел --  Лориэль снова
каким-то  образом исчез. Злобно стукнув кулаком  по  столу, кинолог принялся
искать крайнего. Долго этого делать, естественно, не пришлось.
     --   Ну   что,    алхимик,   доэкспериментировался?    --    язвительно
поинтересовался Рабинович, с ухмылочкой глядя на Андрюшу.
     "Напугав зверя, мы вызываем приток гормонов, к  тому  же ему приходится
балансировать на тонкой ветке..." -- передразнил кинолог объяснения эксперта
по  поводу  составляющих  частей  эликсира.  -- Гигант мысли  ты,  Попов.  В
Российскую академию  наук  пристроиться еще не  приглашали?  Или тебе  сразу
Нобелевскую премию обещали выдать?
     Вопреки ожиданиям Рабиновича, Андрюша  ничего не ответил.  Он сидел  за
столом с совершенно потерянным видом и, казалось, не воспринимал ничего, что
происходит вокруг. Ну еще бы!  Человек, научные  достижения которого прямо у
него же  на глазах втаптывают в грязь, еще и не на такое способен. В  лучшем
случае у него появляется  реальный шанс  помереть от  инфаркта,  а в  худшем
(естественно, с точки зрения уголовного кодекса) -- опозоренный ученый может
стать  страшнее любого маньяка  и перерезать всех, кто  окажется  в пределах
досягаемости.  Впрочем, в  данном  конкретном  случае  ничего  подобного  не
случилось. Андрюша  после визита  эльфа,  не  обращая  никакого  внимания на
язвительность  Рабиновича, выхватил из рук  Жомова бурдюк  с вином и влил  в
себя столько алкоголя, сколько оказалось способным вместить его пузо.
     --  Как же  так?  А я-то думал...  -- горестно вздохнул Попов и, бросив
бурдюк на пол, обхватил голову руками.
     -- Индюк  думал, да в суп попал! --  рявкнул  на него Рабинович, но тут
совершенно неожиданно за криминалиста вступился Ваня Жомов.
     -- Сеня,  отстань  ты  от человека, в  натуре, -- потребовал он.  -- Не
видишь,  что ли, у  него критические дни... -- Рабинович оторопел от  такого
заявления,  и  даже  Попов  встрепенулся.  --  То  есть   я  хотел  сказать,
критическая  ситуация,  -- поправился  омоновец. -- Человек,  можно сказать,
мечты лишился, а ты ему еще и на голову своими мыслями давишь.
     Сеня  несколько  секунд  переваривал последнее  высказывание,  а  затем
просто выпал  в осадок, давясь от  смеха. Жомов удивленно уставился на него,
совершенно не понимая, что именно вызвало у кинолога такой приступ хохота, а
Андрюша,  переводя  взгляд  с одного на другого, начал потихоньку  хихикать,
пока  не  разошелся  до  такой  степени,  что составил  полноценный  дуэт  с
Рабиновичем.
     -- Вот бараны, -- обиделся на них омоновец и с горя  допил остатки вина
из  того бурдюка, который бросил на пол Андрюша. -- Убил бы вас,  да это  не
поможет.
     Несколько  секунд Сеня  с Поповым сотрясали  смехом  стены трактира,  а
затем постепенно начали успокаиваться. Андрюша вновь помрачнел. И хотя в его
взгляде уже не было такой безмерной обреченности, выглядел он отвратительно.
По  крайней  мере, окажись он в  таком виде  перед  своей  мамой, она  бы  с
расстройства вместо  фирменного борща вполне могла бы ему кошачьих консервов
в тарелку положить. Впрочем, вряд ли бы Андрюша  в теперешнем  состоянии это
заметил!
     Следом за Поповым успокоился и Рабинович. Хрюкнув для приличия еще пару
раз, он  перестал смеяться и кое-как дополз до скамейки. Досадливо взвесив в
руках опустевший бурдюк, он потребовал от трактирщика, все  еще прятавшегося
за стойкой бара, принести кувшин  вина и щедро разлил  его по  трем кружкам.
Осушив свою, он обвел глазами друзей.
     -- Ну так что, мужики? Некуда нам деваться? -- обе фразы звучали скорее
утверждением,  чем  вопросом. --  Опять  эта  сволочь  перепончатокрылая нас
вокруг пальца провела? Есть какие-нибудь предложения по этому поводу?
     --  Да какие могут быть  предложения? -- усмехнулся Попов. -- Пахать на
этого гада опять придется. Иначе как домой попадем?
     -- Да я вообще не знаю, чего  вы  из такой ерунды  проблему делаете! --
буркнул  омоновец. -- Соберем всех евреев в кучу и уйдем  из Мемфиса. А если
этот фараон оборзевший сопротивляться будет, я ему  лично из чайника самовар
сделаю. Будет потом над чем поломать голову хореографам!..
     --  Ко-ому?!  --  в один голос завопили Попов  с  Рабиновичем,  едва не
свалившись со скамейки. Ваня смутился.
     -- Ну, этим, которые в костях ковыряются и горшки разбитые из-под земли
выкапывают,  --  растерянно  проговорил  он,  переводя  взгляд с  одного  на
другого. -- А что, я опять что-то не так сказал?
     -- Ваня, те, кто ковыряются  и выкапывают, как ты выразился, называются
археологи, -- назидательно проговорил Рабинович. -- А хореографы --  это те,
кто всяких артистов строем заставляют ходить.
     -- А-а, это типа прапорщиков! -- сделал для себя открытие  Жомов. Попов
фыркнул, а Рабинович тихо застонал.
     -- У  Ивана  ума -- тьма, да в башке  кутерьма,  -- жалостливо глядя на
омоновца,  проговорил  он.  -- Что ни услышит, по-своему перепишет... Жомов,
когда дурака из себя корчить перестанешь?
     -- Мужики, хватит лаяться, --  остановил дебаты Попов. -- Давайте лучше
решим, что делать дальше будем!
     Сеня хмыкнул  и пожал  плечами -- обсуждать было абсолютно нечего. Этот
маленький  шантажист-эльф однозначно дал понять, что до тех пор, пока Моисею
не удастся вывести своих соплеменников из Египта и удалить их на  достаточно
безопасное  расстояние  от фараона,  троим  путешественникам даже и  мечтать
нечего  о  том,  чтобы вернуться  обратно,  к себе домой. Оберон явно  решил
чужими руками жар загребать,  и  поделать с  этим менты ничего  не могли. Им
разве что мечтать оставалось о том, как однажды они  доберутся до повелителя
эльфов и устроят ему по полной программе допрос с пристрастием. Ну, или хотя
бы поймают Лориэля и повыщипывают ему перепончатые  крылья. А пока  выход из
создавшегося положения для друзей был один -- отыскать Моисея и сказать ему,
что они готовы оказать всестороннюю помощь.
     Рабинович вслух  изложил эти соображения. Спорить с ним  никто не стал.
Более того, и  Попов, и  Жомов  предложили немедленно отправиться на  поиски
патриарха,  совсем недавно,  после  отказа ментов, в  бешенстве  покинувшего
трактир и умчавшегося в неизвестном направлении. Сеня, удовлетворенный такой
активностью друзей, поднялся из-за  стола и отправился к выходу, но дойти до
порога  не  успел  --  дверь  с грохотом  открылась,  и в  трактир  ввалился
раскрасневшийся Нахор.
     -- Сеня, я  к  тибе  пиришел,  --  увидев  Рабиновича,  тут  же  заявил
караван-баши.
     -- Куда? -- оторопел Рабинович.
     -- К  тебе,  -- твердо ответил перс, от волнения даже  забыв о том, что
всегда нужно говорить с акцентом. -- Ты не едешь, и я остаюсь. Учиться хочу.
Торговать хорошо хочу. Не гони, силугой  тибе буду! Тапки по утирам в  зубах
стану  пириносить.  А  караван пусть  себе  и-едит. Хусарсеф  сам пиригамент
пиродать  сможет. Бери меня к себе! -- Нахор от полноты  чувств стукнул себя
кулаком  в  грудь  и с собачьей  преданностью в глазах  свалился  на колени,
уткнувшись головой в берцы Рабиновича.
     --  Охренел  совсем, что ли? --  изумился Сеня и  поднял караванщика  с
пола. -- Вот чумной чувак попался. Куда же я тебя дену, такого чокнутого? --
Рабинович посмотрел на друзей. Оба синхронно пожали плечами.
     --  Ладно,  уболтал,  черт  языкастый, --  буркнул  он, и  караван-баши
расцвел. -- Пойдешь с нами. Может быть, для чего-нибудь и пригодишься!
     --  Ай,  молодца.  Ай,  сипасиба!  -- радостно завопил  Нахор  и  снова
бухнулся Рабиновичу  в  ноги. -- Век  тибе  благодарить буду, и  детям своим
прикажу...
     -- А-ну, встань быстро!  -- рявкнув, перебил  его Сеня. Перс  испуганно
вскочил  на  ноги. -- Еще раз  на  колени брякнешься, выгоню тебя на хрен, и
побежишь свой караван пешком догонять. Понял?
     Нахор  торопливо  кивнул  головой и застыл  в  позе покорности,  ожидая
дальнейших распоряжений новоявленного наставника. А Сеня, больше  не обращая
на перса  внимания, кивнул головой,  призывая друзей  идти следом за  ним, и
вышел из  трактира.  Где-то  шлялся  по  Мемфису  разъяренный Моисей, и  его
следовало отыскать. Причем как можно быстрее!
     Выскочить-то  друзья  на улицу  выскочили,  но тут же  и  остановились,
растерянно глядя по  сторонам. Мемфис,  даже по привычным ментам современным
российским  меркам,  был  совсем  не маленьким городишком,  и отыскать в нем
одного-единственного  человека,   не  имея  его  паспортных   данных,  может
оказаться,  ох, как  не  просто. Сеня  вопросительно  посмотрел  на  друзей,
рассчитывая на их помощь, но Попов демонстративно пялился в небо, делая вид,
что изо всех сил  генерирует идеи, а Ваня даже прикидываться не стал. Просто
стоял в  стороне и ждал,  что скажет Рабинович. При этом  омоновец  тайно, в
душе,  надеялся,  что по  дороге удастся набить кому-нибудь морду, раз уж на
эльфе снова оторваться не удалось.
     -- Мурзик, ищи!  -- прибег к уже не раз опробованному приему Рабинович.
-- Ищи Моисея.
     Пес  удивленно  посмотрел  на  него  и, даже не  пытаясь  принюхаться к
мостовой, демонстративно уселся на задние лапы. Дескать, я тебе собака, а не
экстрасенс,  по фотокарточкам  людей отыскивать не  умею!  Сеня свою  ошибку
понимать   отказался  и  принялся   всевозможными  способами  убеждать   пса
приступить к поискам патриарха. Что  он только не делал! И увещевал Мурзика,
и ругался, даже попробовал в лицах Аарона с Моисеем изобразить, но ничего не
помогало.
     Единственное, чего сумел добиться Рабинович, -- это собрать вокруг себя
большую   толпу  зевак.   Египтяне  с   большим   интересом   наблюдали   за
представлением, устроенным кинологом для наставления на путь истинный своего
пса. А когда Сеня сделал передышку, отчаявшись заставить  Мурзика взять след
Моисея, благодарные жители Мемфиса стали бросать  к его ногам  медные кольца
-- местный эквивалент российских пятаков.
     Попов тут  же  схватился от  смеха за живот, а Рабинович, только теперь
заметив, что он не один и его кривляния с ужимками не остались без внимания,
оторопел. Египтяне устроили  ему  настоящую овацию,  а  неблагодарный  Сеня,
вместо  того,  чтобы  поблагодарить  их  за  столь  высокую  оценку   своего
театрального  мастерства,  отстегнул  от  пояса  дубинку.  Заждавшийся  Ваня
воспринял этот  жест как  сигнал к  атаке  и мгновенно  разогнал  мемфисских
театралов по ближайшим подворотням.
     --  Мурзик, ты  свинья, -- расстроено проговорил Рабинович, глядя,  как
омоновец  с  присущим  только  ему  изяществом  обрабатывает дубинкой  спины
египтян.  --  От кого  угодно гадостей ждал, но, чтобы  ты  меня кинул,  я и
подумать не мог.
     Пес,  видимо, из  жалости и  сострадания  к хозяину, принятому местными
жителями за балаганного шута,  нехотя поднялся с  мостовой и, опустив нос  к
земле, не спеша поплелся в сторону рынка. Сеня обрадовано потер руки и пошел
следом.  Андрюша собрался составить им компанию, но ему пришлось задержаться
на  пару  минут, чтобы  остановить  Жомова. Просто Ваня  так увлекся любимым
занятием,  что принялся  разгонять  не только  тех  египтян,  что восхищенно
наблюдали  за   ужимками   Рабиновича,   но   и   всех   остальных  горожан,
подвернувшихся ему под руку. Не останови его Попов,  омоновец  наверняка  не
успокоился бы до  тех пор, пока из Мемфиса не разбежались бы  абсолютно  все
жители. Включая и фараона.
     -- Вечно ты, Андрюша, весь кайф мне ломаешь, -- обиженно буркнул Жомов,
глядя в спины улепетывающей от него толпы, но махать дубинкой прекратил.
     Через пару минут Ваня с Андрюшей догнали Рабиновича. Сеня далеко вперед
уйти  не успел,  поскольку Мурзик спешить явно  никуда не собирался. Опустив
нос  к мостовой, он лениво плелся в сторону  базара, и  Рабинович с  большим
трудом подавлял в себе желание поторопить верного пса. К тому моменту, когда
они,  наконец,  подошли  к  базару,  Сеня  уже  кипел, как  оставленный  без
присмотра чайник. А  когда пес  дошел до лотка торговца рыбой и остановился,
терпение Рабиновича окончательно лопнуло.
     -- Ну и куда ты меня привел? -- зашипел он, наклоняясь к псу. -- Где ты
тут Моисея видишь?
     Мурзик посмотрел на хозяина умными глазами но говорить  что-то  в ответ
на эти вопросы посчитал ниже своего достоинства. Усевшись прямо пере лотком,
пес  ясно дал понять, что дальше никуда не пойдет,  и, если  Рабинович хочет
найти след Моисея, вынюхивать мостовую он должен самостоятельно.
     -- Слушай,  Сеня,  а  может  быть,  у тебя  пес просто рыбы захотел? --
сделал предположение Жомов.
     --  Нет, не думаю,  --  ответил за  Рабиновича  Анд-рюша, подозрительно
принюхиваясь.  -- Судя  по  запаху, эту рыбу  выловили тогда,  когда  Моисей
родился. Может быть, Мурзик  нас сюда и привел по тому, что от всех стариков
одинаково пахнет. Что от рыбы, что от Моисея.
     -- Покупайте  рыбку.  Свеженькая,  только  что  из  Нила,  --  явно  не
расслышав того,  о чем  говорили  менты,  завопил продавец,  сунув  под  нос
Рабиновичу один из самых вонючих экземпляров.
     --  Да пошел ты  своей  рыбой  фараона  кормить!  --  рявкнул  в  ответ
расстроенный Сеня.
     В  ответ  на  такое   предложение  торговец,  счастливо  улыбнувшись  и
подхватив корзину  с лежалым товаром,  умчался в  неизвестном направлении --
видимо, понял предложение Рабиновича буквально и помчался во дворец.  О том,
как  его там встретили, история умалчивает. Зато скрывать от  потомков,  что
именно предприняли менты для поиска Моисея, она не стала. А метод был прост,
как все гениальное.  Исчерпав технические  возможности  Мурзика, трое друзей
стали  шляться по базару и спрашивать у  каждого  встречного-поперечного, не
видели ли они Моисея.
     В итоге только на одном базаре отыскалось восемь штук Моисеев. Двое  из
них  торговали  фруктами,  один   был   старьевщиком.   Еще  двое  оказались
брадобреями и непримиримыми врагами, поскольку их палатки располагались друг
против  друга.  Остальные  тоже  занимались какой-то  ерундой,  но  искомого
патриарха  среди  восьми  Моисеев  не  оказалось.  Матерясь  от  души, менты
вынуждены  были расширить  район поисков  сначала  до  размеров  внутреннего
города, а затем перебрались и в нищую слободу.
     -- Моисей  с  Аароном? -- переспросил у ментов  первый  же  встреченный
житель. -- А чего их искать? Вон они на площади митинг проводят.
     Сеня  облегченно  вздохнул  и поспешил  в указанном направлении. Друзья
поспешили за ним, при этом Ваня Жомов, брезгливо  перешагивая через мусорные
кучи, внимательно поглядывал по  сторонам и  решал, не  привлечь ли  кого  к
ответственности за  беспорядки на улицах. Может быть, будь  у  него побольше
времени,  он и  устроил бы  аборигенам субботник, но Сеня так торопился, что
Ваня ничего определенного придумать просто не успел.
     Площадь  в  центре  нищего пригорода Мемфиса была загажена чуть  меньше
узеньких  улиц и внешне напоминала  какое-нибудь  лобное  место  российского
деревенского  масштаба.  В  центре  площади  возвышался  деревянный  помост,
видимо, одновременно служивший  и эшафотом, и праздничной трибуной. На  этом
постаменте  над толпой из пяти человек возвышались Моисей с Аароном.  Причем
первый  гневно  потрясал  посохом, а  второй  с жаром говорил, поражая своим
красноречием зевающих от скуки слушателей.
     -- Доколе терпеть нам,  братья, бесчинства фараона и его приспешников?!
-- вопил  с трибуны Аарон.  -- Пока  мы  гнем  спины на  кирпичных  заводах,
египтяне жиреют, пользуясь плодами наших  трудов. Мы недоедаем  и нуждаемся,
создавая своими руками памятники архитектуры, но проклятым эксплуататорам  и
этого мало. Вот увидите, наши деяния они присвоят себе, и потомки никогда не
узнают, что все  в Египте,  начиная от  самого последнего корявого  сфинкса,
кончая пирамидой Хеопса, строили именно мы...
     Увидев  появившихся на площади ментов, старец  замолчал и вопросительно
посмотрел на Моисея. Аарон явно не знал, как реагировать на их появление: то
ли   осыпать  проклятиями,  то  ли,  напротив,  вознести  до  небес,  указав
собравшимся  на то, что даже  странные чужеземцы понимают и  сочувствуют  их
бедам. В ответ на его  взгляд Моисей  только пожал  плечами.  Дескать, решай
сам, в вопросах пиара я полный профан.
     Аарон задумался. Видимо, этому старцу редко приходилось самостоятельно,
без ценных указаний Моисея, принимать решения  по ключевым вопросам. Пока он
размышлял, все пять человек,  внимавшие пламенным речам  старца, решили, что
митинг закончен, и разбрелись кто куда. А когда Аарон наконец придумал,  как
использовать  для своей  выгоды появление ментов,  и  открыл  рот, собираясь
продолжить митинг, перед трибуной никого, кроме троих друзей, уже не было.
     --  Ну  и  что  мы там стоим?  -- поинтересовался Рабинович,  глядя  на
старцев снизу  вверх. -- Вы чего-то от  нас хотели? Вот и  спускайтесь вниз.
Обсудим, чем мы вам сможем помочь.
     -- Г-г-г-г... --  привычно затянул  Моисей,  но тут же оборвал себя. --
Тьфу ты! С-с-с...
     --  Спасибо  вам за  то,  что  решили  откликнуться  на наши мольбы, --
покосившись на брата, перевел Аарон. -- Суть проблемы состоит в том, что...
     -- Так, блин, митинговать кончай! -- оборвал его Ваня Жомов. -- Тебе же
по-русски сказано,  что  проблемы надо  обсудить.  Это значит, что мы идем в
кабаки бухаем...
     -- За ваш счет, -- вставил Сеня.
     -- ...Пока чего-нибудь не придумаем, -- закончил свою речь омоновец. --
Вопросы есть?
     -- А почему за наш счет? -- поинтересовался Аарон.
     --  Потому,  что не за наш, -- лаконично ответил Ваня. -- Тупые вы, что
ли?
     Старцы переглянулись и пожали  плечами. Жомовские объяснения по  поводу
оплаты за выпивку их явно не устроили, но выбирать братьям  было не из чего.
Для  решения  своей проблемы  Аарон  с  Моисеем нуждались в помощи  ментов и
поэтому  были  вынуждены согласиться  на  их условия.  Впрочем, спускаясь  с
трибуны-эшафота, оба  дали себе слово, что сегодня платят за ментов в первый
и последний раз... Ох, плохо они знали Рабиновича!
     Трое  ментов, дождавшись,  пока старцы  спустятся вниз,  развернулись в
сторону постоялого  двора, но  патриархи  их остановили. Указав на  какую-то
забегаловку  подозрительного  вида,  расположенную прямо на  площади,  Аарон
заявил,  что  в  ней разговаривать  будет  удобнее.  Дескать, и  народу  там
поменьше, и идти далеко не нужно, да и цены не так кусаются.
     -- Интересно, а если бы платили мы,  вы бы  тоже этот кабак выбрали? --
язвительно  поинтересовался Рабинович. -- Или  решили бы фараоновской  кухни
отведать?
     Моисей  сердито  стрельнул  в  его  сторону  глазами,  но  отвечать  на
провокационный вопрос не стал. Аарон  тоже смолчал, поскольку своего  мнения
не  имел, а переводить с моисеевского на человечий было нечего. Прошествовав
в кабак, патриархи выбрали  уединенный стол  в самом глухом  углу,  и Аарон,
почтительно усадив брата на скамью, пошел заказывать выпивку.
     Трое ментов расположились напротив патриарха. К их  удивлению, отвратно
выглядевшая  снаружи  забегаловка  внутри  оказалась  удивительно  чистой  и
уютной. Конечно, роскошью "Метрополя"  или  даже шиком египетского  трактира
при  постоялом дворе здесь и не пахло, но и на свинарник кабак походил мало.
Земляные  утоптанные  полы  были застланы  чистой соломой,  столы  оказались
тщательно выскоблены,  а  из кухни тянуло аппетитным  запахом жаркого. Попов
облизнулся.
     -- Аарон, пожрать не забудь заказать, -- потребовал он у патриарха.
     Тот резко обернулся, явно собираясь возразить, что о еде предварительно
договоренности  не  было, но  увидел Андрюшино выражение лица и промолчал. С
существом, выглядевшим настолько  голодным,  спорить  о пище было опасно  --
запросто можно по морде  схлопотать или, что еще хуже, стать жертвой редкого
в Египте случая каннибализма. Аарон горестно вздохнул и, погремев кошельком,
заказал у кабатчика  легкий  обед.  Настолько легкий, что Попов, увидев его,
гневно собрал  все  тарелки в  кучу и сожрал  все один. Благо  ему  никто не
возражал  -- менты не были голодны, а  патриархи спорить просто не решились.
Единственным, кто потребовал свою долю,  оказался Мурзик. Андрюша хотел было
зажать  ее  и  не делиться,  но вовремя  вспомнил о чувстве  долга и  уделил
четвероногому другу малую толику своего обеда.
     Почти одновременно с пищей  кабатчик притащил к столу  и  пять кружек с
выпивкой. Едва он поставил их на стол, как Сеня, сунув в одну из кружек свой
длинный нос, удивленно  заморгал глазами. Попов  сделал то же самое,  а  вот
Ваня, совершенно  не интересуясь содержимым питейных емкостей, залпом влил в
себя  добрую половину порции и тут же,  поперхнувшись,  выплюнул  ее на пол.
Мурзик отскочил в сторону и обругал омоновца последними собачьими словами.
     -- Это чего, бля, такое? -- не обратив на  него внимания, рявкнул Жомов
и ткнул кружку под нос Аарону.
     --  Молоко,  --  заглянув внутрь,  констатировал  патриарх. --  Свежее,
коровье. Извините, но верблюжьего еще не подвезли.
     -- Молоко, говоришь? Ну я сейчас тебе, гад,  покажу молоко! --  зарычал
Ваня и отстегнул от пояса дубинку.
     -- Жомов,  успокойся, -- остановил его Рабинович, а затем повернулся  к
патриархам. -- Видите ли, уважаемые, говоря  о выпивке,  мы имели в  виду не
вообще любую съедобную жидкость, а именно  алкоголь. Будьте добры, исправьте
свою  ошибку,  иначе мой бешеный  друг  может  с расстройства наломать дров.
Причем в качестве  расходного материала станет использовать ваши собственные
кости. Вы уж не рискуйте. Он у меня слишком впечатлительный!
     Аарон  посмотрел на  Жомова  и решил, что  Сенины  слова явно не лишены
смысла.  Поднявшись с места, он со скоростью курьерского поезда  помчался  к
кабатчику  и  мгновенно  вернулся  назад,  самолично  притащив  к  столу три
вместительные  кружки.  Жомов принюхался  и, удовлетворенно кивнув  головой,
попробовал их содержимое на вкус. Качество выпивки  его  вполне  устроило, и
опальный  патриарх тут  же  был  прощен.  Облегченно  вздохнув,  Аарон,  под
пристальным взглядом Моисея, начал излагать  ментам суть мучавшей патриархов
проблемы.
     Рассказ свой патриарх начал с самого начала. То есть с рождения Моисея.
Несколько секунд  менты слушали его, а затем Сеня попросил  Аарона  опустить
ненужные  подробности и  перейти  к сути.  Патриарх  вздохнул  и выбросил из
повествования  значительный  кусок,  перескочив   с  детства  Моисея  к  его
юношеству. Это снова не устроило ментов, но, как они ни старались, полностью
исключить из  рассказа жизнеописание  брата  Аарон наотрез  отказался. Так и
пришлось друзьям выслушивать биографию старца.
     Аарон заливался соловьем, рассказывая о том,  как Моисей жил во  дворце
фараона, как совершил  убийство,  спасая одного  из своих  соплеменников, и,
спасаясь от правосудия  по-египетски,  вынужден  был бежать  из страны. Едва
борясь  со сном, менты  услышали о встрече Моисея с  семью дочками  Рагуила,
закончившейся  женитьбой на  одной из них. Помирая  от  скуки,  узнали,  как
Моисей пас  овец  и  тосковал по дворцовой  роскоши, и встрепенулись  только
тогда, когда  Сеня,  не  дождавшись от  старцев продолжения банкета, заказал
выпивку сам, а Аарон, наконец, перешел к делу.
     -- И  вот, когда Моисей пас  овец у горы Хорив,  явился ему  господь из
горящего   тернового   куста,   --   отхлебнув  молока,   проговорил   Аарон
торжественно. -- И сказал Моисею господь...
     --  Слушай,  оставь высокий слог для потомства, -- поморщился Сеня.  --
Давай попроще. А то уши вянут.
     Старец  обиделся   на   то,  что  его  красноречие   не  было   оценено
чужестранцами,  но манеру разговора сменил. Он рассказал друзьям о том,  что
на Моисея была возложена  миссия спасти  еврейский народ от тирании фараона,
уведя людей из страны. А для этого нужно было навешать правителю Египта кучу
лапши на  уши  по поводу  различных вероисповеданий  и жизненно важного  для
соплеменников Моисея богослужения в пустыне.
     Оба патриарха  попытались  это сделать, но фараон  оказался  глух к  их
мольбам. Показав братьям план пятилетнего  развития Египта,  он заявил,  что
темпы строительства  не  позволяют  устраивать  многодневных  праздников,  и
предложил Моисею устроить богослужения на пустыре за кирпичным заводом. Тот,
естественно, отказался, заявив, что если фараон не отпустит евреев молиться,
то профсоюз  строителей  устроит забастовку и  сорвет все долголетние  планы
правительства страны.
     --  И как? Фараон  испугался? -- поинтересовался  Рабинович, пока Аарон
промачивал пересохшее горло.
     -- Ни фига!  -- в сердцах ответил старец. -- Они там, гады, все куплены
давно.  Понастроили себе вилл на берегу Нила и даже слышать  не хотят о том,
чтобы помочь простым рабочим, -- Аарон горестно вздохнул. -- В общем,  никто
нас слушать не стал. И теперь, если вы не поможете, мы  просто не знаем, что
делать дальше. Вы наша последняя козырная карта.
     --  А что сами  рабочие  по этому  поводу  думают?  --  поинтересовался
практичный Попов.
     -- Рабочие? -- переспросил старец и снова горестно вздохнул. -- А они и
не  хотят никуда уходить. Говорят, что ничего хорошего в пустыне нет, а их и
тут  неплохо кормят. Может быть, они вас послушают, если  вы им расскажете о
том, как хорошо за границей живут.
     --  Ладно,  посмотрим, что можно  будет  сделать, --  проговорил  Сеня,
поднимаясь  из-за  стола. -- Только  завтра.  Сейчас уже все  равно  слишком
поздно,  чтобы  что-то  предпринимать.  Встретимся  утром  и  наметим   план
мероприятий,  --  и,  попрощавшись  с  патриархами,   менты  отправились  на
постоялый  двор.  Им  нужно было без назойливого зудения  Аарона решить, что
делать дальше.






     Вот такая ситуация  у нас сложилась. Хотели как лучше, а получилось как
всегда. Но кто же знал, что эти наглые эльфы на такую беспринципную подлость
решатся?!  Спрашиваете,  о чем это я?  Да  все  о  том же! Это  мои менты не
привыкли много вопросов задавать, а я  пес  мыслящий. Мне, прежде чем начать
что-то делать, осознать  всю глубину поставленной задачи  требуется. Вот я и
не вмешивался ни во что, пока после визита Лориэля мои соратники метались по
Мемфису в поисках Моисея.
     Сеня  -- мужик  чумной,  конечно,  он  и  меня  к  этому делу  поначалу
припахать попытался,  но не  на того напал. Делать мне  больше нечего, кроме
как  ко  всяким  дряхлым  старцам  принюхиваться  да  запахи  их запоминать.
Конечно, если бы  я тогда знал, что  мы с Моисеем одной веревочкой связаны и
наш визит в  Древний Египет совсем  не  случаен,  я бы этому  пню  замшелому
больше  внимания  уделил. А так запомнил только, что от старика рыбой пахло.
Вот и привел Рабиновича на базар, когда он от меня потребовал след взять.
     Ну  да  ладно. Это все дела минувших  дней.  Сейчас  перед  нами совсем
другие задачи поставлены. Хотя, если честно, я не пойму, как мы их выполнять
будем, если толком не знаем, что вокруг  происходит. Ну посудите сами!  Этот
оборзевший  Оберон (дайте мне только до  него добраться!) непонятно с какого
перепугу зашвырнул нас в параллельную  вселенную. Если раньше мы хоть знали,
за  какие  грехи  мыкаться по  разным  мирам  должны, то  теперь  нас просто
зашвырнули в параллельный мир, словно  слепых  щенков, и бросили, ничего  не
объясняя. Не знаю, как у моих ментов, но у меня целая  куча вопросов к этому
треклятому Оберону, кот его подери, имеется.
     Во-первых, какое право имела эта эльфийская свинья без  нашего согласия
нашей же судьбой распоряжаться? Конечно, можно сказать, что мои менты и сами
путешествовать хотели. Попов вон даже эликсир Мерлина воспроизвести пытался!
Но  это  не  значит, что  перед  нашей отправкой с нами даже  место  высадки
милицейского десанта согласовывать не надо.
     Во-вторых,  почему  именно  мы  должны заниматься  выводом  израильских
войск... тьфу,  ты! ...рабов с территории  Египта?  Насколько  мне помнится,
раньше мы собственные ошибки исправляли  и до сих пор в добровольную  службу
спасения  миров  не записывались.  Лориэль  говорил,  что для  этих целей  у
Оберона  своя собственная армия имеется. Так  почему мы за  них всю  грязную
работу делать должны?
     В-третьих, хоть я  пес религиозно и не подкованный, но кое-что о Моисее
слышал. Насколько мне известно, Сениных предков из Египта  он самостоятельно
увел. Так  что  же  теперь  случилось,  зачем  ему  наша  помощь  для  этого
понадобилась?  Причем  не в  нашей  вселенной,  а в каком-то  забытом  богом
параллельном мире? Что-то тут не вязалось, и это что-то мне не нравилось.
     В общем,  вопросов у меня  было  много, а  ответов -- ни одного! Жалко,
конечно,  что  Ваня своим перегаром  нашего  персонального эльфийского  хама
вдрызг  напоил.  Может  быть,  останься тот  трезвым  еще  несколько  минут,
объяснил бы нам подробнее, что вокруг происходит, но теперь об этом говорить
поздно.  Теперь придется, как  и у  нас  в отделе, делать то, что  скажут, и
вопросов не задавать. Вот  только  сомневаюсь, чтобы мои менты согласились с
ордой соплеменников Моисея сорок лет по пустыне мотаться. Это вчера все мы в
шоке от такого известия были и ничего умного придумать не могли, но  лично я
не сомневался, что утром все изменится. Что, собственно говоря, и произошло!
     После разговора с Моисеем мои менты вернулись на постоялый двор, где их
с  нетерпением  ждал  жаждавший знаний Нахор. Экс-караван-баши,  ныне просто
перс и ученик Рабиновича, со всех ног  с такой  скоростью бросился  к своему
сенсею, что едва не отдавил мне хвост. Пришлось на него гавкнуть, призывая к
порядку, и Нахор, к моему вящему удовольствию, полчаса поочередно  извинялся
то передо мной,  то перед моим хозяином. Я-то маленького перса слушал, а вот
Сеня  просто  отмахнулся  от  него рукой.  Да  оно  и понятно!  Некогда  его
светлости  на  всяких  там мелких  людишек  внимания  обращать -- оне-с думу
думают!
     Жомов,  как водится  в  таких  случаях,  для  улучшения  работы  серого
вещества предложил смазать  оное некоторым количеством алкоголя.  На что тут
же получил отказ. Причем выраженный в  самой  жесткой форме! Рабинович, едва
услышав  о выпивке,  так  на омоновца накинулся, что, будь  мой хозяин  не в
ментовской форме, а в шерсти, с клыками и на четырех лапах, я  бы решил, что
он  Ваню загрызть собирается. Жомова такая  перспектива  явно не устраивала,
тем более что никакой гарантии отсутствия  у  Рабиновича бактерий  бешенства
Ваня  не  имел.  Поэтому  он предпочел  заткнуться  и о  выпивке  больше  не
вспоминать.
     После того  как  страсти по вину  улеглись, мои менты  чинно уселись за
одним из  столиков  в  углу.  Трактир  вечером был переполнен. Видимо, из-за
того, что завсегдатаи уже распустили слух о разгоне диких ливийцев, половина
населения Мемфиса примчалась сюда, чтобы посмотреть на грозных чужестранцев.
Едва мы расположились в углу,  как вокруг тут же собралась толпа аборигенов,
от  любопытства  едва  не заглядывающая  в  рот  моим  ментам.  Естественно,
проводить совещание в таких условиях было невозможно.
     Сердитый  Сеня рыкнул на  зевак, разгоняя их  по остальным,  не занятым
нами  углам.  Аборигены  разбежались, едва не  растоптав маленького  Нахора,
затертого толпой  и безуспешно пытавшегося  прорваться к своему  сенсею,  но
уютнее  вокруг  от этого не стало. В  итоге, молча посидев  за столом  минут
двадцать, Сеня плюнул на все  и пошел спать, потребовав от  Жомова с Поповым
утром прийти к нему в апартаменты. Самодержец, кот его дери!
     Я, естественно,  отправился следом  за хозяином и  всю ночь не  сомкнул
глаз,  поскольку то  и дело  кто-то подбирался  к двери. Сомневаюсь, что нас
пытались  ограбить.  Видимо,  излишне  любопытные  местные  жители  пытались
узнать, не спят ли странные  чужеземцы на потолке, но мне  от этого было  не
легче. Сеню будить не хотелось, поэтому приходилось  рычать тихо, но грозно.
Хотя  утром я  об этом пожалел. Может быть, нужно было один раз гавкнуть как
следует, чтобы раз и навсегда избавиться от любопытных. А так всю ночь  я не
сомкнул глаз  и утром был злее, чем  цепной барбос. Даже на  Попова рявкнул,
когда  тот на  запланированное  вчера совещание завалился. Андрюша  от  меня
шарахнулся.
     --  Сеня, ты пса всю ночь по полосе гонял? -- удивленно поинтересовался
он у Рабиновича, не спуская с меня глаз. Да успокойся. Не покусаю.
     -- Оставь Мурзика в покое, ему просто тут все надоело, -- буркнул Сеня.
Спасибо, хозяин. Ночью заботиться обо мне нужно было! -- Жомов где?
     -- А хрен его знает, -- пожал плечами Попов. -- Последний раз,  когда я
его видел, он со своим табором к реке побежал.
     -- С кем? -- Рабинович от удивления даже проснулся окончательно.
     -- Да  набрал он  себе  десятка два  идиотов  с  Навином  во главе,  --
почесываясь, ответил Андрюша. -- Пока ты вчера на рынке стяжательствовал...
     Ну, это все я и без вас знаю! Слушать, как Попов описывает солдафонские
замашки  омоновца,  мне  было  совершенно  не   интересно.  К  тому   же   и
физиологические потребности о себе заявили в  полный голос.  Это фигуральное
выражение,  а  не  то,  что  вы  подумали!  Поэтому  я  оставил  кинолога  с
криминалистом наедине и  сбежал из  нашего убогого  гостиничного  номера  на
свежий воздух.
     Честно говоря,  мне  не так сильно хотелось побегать по кустам, сколько
посмотреть,  как еще  и сегодня Ваня поиздевается над  своими  новобранцами.
Быстренько сделав все свои дела, я намылился сбегать к речке, но не успел --
Жомов   уже   гнал   стадо  аборигенов   обратно.   Зрелище,  конечно,  было
впечатляющим.  Голые  по  пояс новобранцы  в  каких-то  невообразимо  жутких
набедренных повязках,  едва  передвигая ноги, плелись к  трактиру  от  реки.
Возглавлял это корявое  подобие строя бодренький  Навин (вот о  таких, блин,
подчиненных и мечтает любой сержант!),  а  Жомов бежал справа, жутким  рыком
задавая колонне ритм передвижения.
     -- Стой! Раз, два, -- скомандовал омоновец, едва разношерстная колонна,
минуя меня, оказалась во дворе.
     Строй остановился.  Затем  покачнулся  и  после  этого дружно посыпался
вниз.  Весь!  За  исключением  Навина,  который  застыл  в  позе  оловянного
солдатика.  Жомов команду "вольно" не  давал,  поэтому на такую  наглость со
стороны подчиненных  и не  рассчитывал.  Бравый омоновец даже  растерялся  в
первую  секунду,  этакий  армейский  эквивалент  сучьего...  Гав,  простите!
...женского обморока заработал. Чтобы с  Ваней  чего  похуже  не  случилось,
пришлось прийти ему  на  помощь. Грозным  рыком я поднял на ноги первых двух
новобранцев,  которые  валялись  на земле  прямо  перед  моим  носом,  ну  а
остальные вскочили  сами. Причем живенько так, словно и  не  помирали только
что от усталости.
     -- Мурзик, фу! -- рявкнул на меня омоновец.
     Ну спасибо, Ванечка! Вот она, твоя благодарность за помощь и поддержку?
Век  тебе  этого  не забуду!.. И для того, чтобы Жомов не  возомнил  из себя
нового альфа-лидера, я еще пару раз гавкнул. Причем в этот раз в полную силу
своего  голоса. Конечно, я не Попов и не труба иерихонская, но от моего рыка
новобранцев словно ветром сдуло за широкую спину омоновца. Уместились там не
все, и в тылу у Вани началась маленькая давка, в результате которой то один,
то другой  наименее приспособленный к выживанию в тяжелых армейских условиях
экземпляр представал пред мои ясные очи. Мне эта суета понравилась, и я стал
подумывать,  не цапнуть ли кого-нибудь из аборигенов за ногу,  чтобы веселей
подвигались, но тут из окошка высунулся Рабинович. Гад! Вот никогда спокойно
отдохнуть не позволит.
     --  Мурзик,  фу!   --   продублировал  он  команду   омоновца,  и   мне
пришлось-таки заткнуться, а Рабинович затем еще и  на Ваню наорал: -- Жомов,
блин, пистолет  тебе в поддувало! Мы с Андрюшей  тебя уже полчаса ждем, а ты
развлекаться надумал.  Чего ты с этими  идиотами  нянчишься  и вообще какого
хрена  весь этот сброд сюда притащил? Почему ты им  позволяешь до  пса моего
докапываться?
     -- Докопаешься до него,  --  буркнул Жомов, обиженно посмотрев  на меня
(вот только  кота отпущения из меня делать  не надо!), а затем  повернулся к
Сене: -- Не ори  на меня,  дятел длинноклювый, а то я сейчас из  тебя кобуру
для пистолета сделаю. Я тебе не  мешаю местных дебилов на рынке дурить, и ты
не мешай мне по-своему  отрываться, -- а затем повернулся к  Навину: -- Исик
(ого! вот это фамильярность), ты остаешься за старшего. Строй  личный состав
и  веди  к  реке.  Проведешь два  часа строевой  подготовки,  а затем разгон
демонстрации отрепетируете.  До  моего  возвращения  никому не  расходиться.
Ясно?
     -- Так  точно,  товарищ старшина!  --  радостно рявкнул  в ответ Навин.
Жомов  довольно  кивнул головой  и,  похлопав  замкомвзвода по  плечу, пошел
внутрь  трактира.  Я поспешил следом, а  то  без моего  присутствия  они  на
совещании кот знает до чего договориться могут.
     Впрочем, торопился я напрасно. Мог бы и погулять по окрестностям все те
два   часа,  которые  мои  соратники  на  совещание  потратили.   Ничего  ни
сенсационного, ни  даже мало-мальски интересного там  не произошло.  Вопрос:
помогать  Моисею  или  нет, вообще  не обсуждался,  как,  впрочем,  не  было
разговоров и о том, каким образом мы евреев из Египта выводить будем. Тут уж
все  средства хороши --  от  обещаний  сладкой жизни  до увесистых  тумаков.
Наверное, именно о  такой  ситуации и сказал  кто-то  из великих  человечьих
правителей:  "Нельзя съесть яйцо, не  подоив  курицу..."  Или что-то  в этом
роде. Наизусть всякую болтовню посторонних лиц я не заучиваю!
     Основной  повесткой дня на совещании  Главных Спасителей Вселенной, а в
просторечии российских милиционеров, было сорокалетнее скитание по пустыне в
обществе  всяких  там  сомнительных   личностей.   Вот  на  это   мои  менты
подписываться никак не хотели, с чем я был  абсолютно согласен! Львиную долю
всего времени они убили на разговоры о том, как от такой милости отмазаться.
     Вы бы послушали, какие мои менты предложения по этому поводу выдвигали.
Могу лишь  сказать,  что  самым  мягким из них  было создание  персонального
гербария для  всеобщего любимца Лориэля. Причем единственным экспонатом этой
засушенной красоты должен был стать именно он! Об остальных версиях говорить
вообще не буду. Иначе вы решите, что мои менты -- кровожадные злодеи.  А  на
самом  деле  они  мягкие  и пушистые.  При  исключительных  обстоятельствах,
естественно.
     --  Ладно,  мужики,  кончаем  эту бузу, -- махнул рукой  мой Рабинович,
когда ему,  наконец,  надоело переливать из  пустого  в порожнее.  --  Будем
решать проблемы по мере  их поступления.  А пока  пошли к Моисею. Старик нас
уже, наверное, заждался в этом кабаке.
     --  Только  предупреди  его,  чтобы  больше   молоко   мне  не  вздумал
подсовывать, -- смиренно попросил Ваня. -- Я, конечно, не ханжа, но нервы  у
меня слабые.  Еще  раз  вместо  нормального  вина  эту  гадость глотну, могу
кому-нибудь и в ухо  зарядить, -- омоновец  повернулся к Попову: --  Кстати,
Андрюша,  раз  уж нам тут  куковать  сорок лет  придется, может  быть,  хоть
самогоночку начнешь гнать? А то мне, если честно, местный виноградный компот
уже надоел.
     -- Типун тебе на язык! -- рявкнул в ответ криминалист. Жомов  оторопел.
-- Какие  сорок лет, морда твоя  жлобская? Да у меня  за это время все рыбки
помрут.  А там бирюзовая акара, между прочим, беременная. Мне у нее роды еще
принимать!..
     -- Ну,  допустим, рыбки твои не  сдохнут, --  меланхолично  заметил мой
Сеня.  --  Насколько я понимаю,  вернемся  мы назад  в тот же самый день,  в
который отправились на  прогулку. Так что  за свои кильки в томате можешь не
беспокоиться. Вот только боюсь, что  твоя  мама, увидев скрюченного артритом
старика  вместо  жирного, хотя и вечно голодного блудного  сына, грохнется в
обморок.
     --  Типун  и  тебе  на язык! -- от нарисованных  Рабиновичем перспектив
Андрюша вмиг избавился от вечно розового цвета лица  и часто захлопал своими
длинными девичьими ресницами, словно собирался заплакать.
     Предвидя,  что   последует   за  таким  конфузом,   я   решил   спасать
чувствительного Андрюшу. Все-таки он существо безобидное и незлобное, а этим
двум меринам -- Ване и моему хозяину -- только повод для шуточек дай, живого
места на объекте своего  юмора не оставят. Я, как вы помните,  Попова всегда
жалел и помогал ему выкручиваться из всяких  неприятных ситуаций. Не мог его
и  теперь в беде оставить, поэтому применил  испытанный  прием: уставился на
дверь и пару раз гавкнул.
     -- Похоже, к  нам гости, --  насторожился Рабинович.  --  Ванечка,  иди
посмотри.
     -- Я тебе что, мажордом? -- удивился новой должности омоновец, но дверь
открывать все же пошел. -- Нет там никого! Крыша у  твоего пса едет. Сначала
бойцов моих облаял, а теперь ему пришельцы мерещатся.
     --  На  меня еще утром  наорал,  --  поддержал  его Попов. Ну, спасибо,
Андрюша! Скажите, люди, от чего вы все неблагодарные такие?
     -- Тихо, Мурзик, тихо, -- утихомирил меня Сеня.
     Такие   проявления   нормального   общения   со  мной,   абсолютно  без
альфа-лидерства, у моего хозяина случаются только в двух случаях: либо когда
он  в стельку пьян, либо когда на меня кто-то  наезжает.  Сейчас был  второй
случай,  и,  не будь Жомов с Поповым  Сениными друзьями, досталось бы  им на
орехи  по  первое  число  каждого  месяца включительно. А  так  им  повезло.
Рабинович даже не поорал на них как следует.
     -- Так, блин, орлы ощипанные, вы на моего пса  прекращайте наезжать, --
сердито цыкнул  он на  друзей. --  Вам тут не нравится, а вы  думаете, он от
здешних  порядков  в восторге? Он, между прочим, поумней  некоторых будет, а
эмоции воспринимает получше  нашего. Нервничает  он,  ясно?  А  вы,  идиоты,
вместо того, чтобы пса успокоить, только сильнее его раздражать начинаете.
     -- Да перестань ты  злиться, --  Жомов выглядел пристыженным.  -- Мы же
просто так сказали...
     --  А в следующий  раз  не  только  говорите, но еще  и  думать  иногда
старайтесь,  -- оборвал его оправдания мой Сеня, а затем, вздохнув, поднялся
с  топчана.  --  Ладно,  хватит  болтать.  Пошли  с  Моисеем  план  действий
согласовывать.
     Судя по  всему, Мемфис был городом, в  котором сплетни распространяются
минимум со скоростью света. Еще вчера вечером трактир на постоялом дворе был
битком забит любопытными, жаждавшими увидеть  собственными глазами необычных
чужестранцев,  а теперь зеваками  оказались  заполнены и прилегающие к  нему
улицы. И причиной этого  столпотворения, вероятнее всего, послужил вчерашний
инцидент во дворце фараона. Увидев нас, зеваки зашептались.
     -- Видишь, Фарра, вон того носатого еврея с огромным псом? -- услышал я
тихий голос  за  спиной и  обернулся. Спасибо за лестные  слова, конечно, но
молите  своего бога,  чтобы  Сеня вас не услышал.  --  Так  вот он посланник
самого Сета. Мне шурин говорил,  а он вторым помощником третьего чистильщика
левого  крыла запасной фараоновой конюшни служит, что лично  видел, как  Сет
прислал своих слуг по  первому его зову. И эти два  огромных монстра сожрали
половину Рамсесовых жрецов.
     -- Да ну? -- удивился Фарра. -- Брешешь!
     --  Вот  тебе  портрет Осириса  во все пузо, что не вру!  --  побожился
рассказчик. -- А  вон тот здоровый бык -- уполномоченный резидент самого Ра.
Видишь, у него на груди ОМОН написано.
     -- Сдурел ты, Лот, -- Фарра покрутил пальцем у виска. -- Амон через "А"
пишется.
     -- Это у вас как слышут, так  и пишут! -- возмутился Лот. -- А  у нас в
Сиуте и пишут, и говорят Омон. Ясно тебе, деревенщина?
     Мне,  конечно, было  интересно послушать,  что эти идиоты  еще  про нас
напридумывали, но Сеня, не  отличавшийся таким тонким слухом, как у меня, не
обратил на шепот болтунов никакого внимания и поспешил вперед,  потащив меня
за поводок. Зеваки  расступились,  освобождая  дорогу,  а  затем  сплоченной
толпой, словно  коммунисты на  марше протеста, двинулись следом. Я, конечно,
насмотрелся в своей жизни уже немало, но с такой  наглостью сталкиваться еще
не приходилось. Может быть, они еще и в  конуру... то есть в  спальню к моим
ментам  толпой  полезут?  Натянув  поводок,  который   Сеня  для  солидности
прикрепил к моему  ошейнику, я  остановился и, обернувшись  к  толпе, грозно
зарычал.
     -- В натуре,  Сеня,  --  поддержал  меня  Ванюша, отстегивая  от  пояса
дубинку. -- Мы что, так под  конвоем этих баранов и будем  по городу ходить?
Может, тебе такой эскорт и нравится, но я его все равно сейчас разгоню.
     --  Подожди,  -- остановил  его  мой  Рабинович. --  Может быть,  дадим
Андрюше возможность с ними поговорить?
     Все, держите меня семеро! Сейчас эксклюзивное представление начнется...
     Шоу удалось  действительно на славу. Андрюша, получивший возможность не
просто  таскаться за Рабиновичем в качестве плешивого хвоста, но и  принести
нашей  команде  что-нибудь  полезное, резко остановился и,  развернувшись  к
толпе,  воздел  руки  к  небу.  Получился  этакий  Филипп  Киркоров,  но  от
славянских   родителей.  Теперь  оставалось  только  пропеть  что-нибудь  из
репертуара  этого  поп-дива,  и  сходство пропало бы совсем.  Что  Андрюша и
сделал,  завопив во весь свой могучий  голос: "Я за тебя молюсь. Посмотри  в
глаза мне..."
     Уж  не знаю, поверили ли аборигены,  что он молится, но глаз от  Попова
оторвать  не  смогли.  Конечно,  только  те, кто  стоять на  ногах  остался.
Остальные в контуженном состоянии  ползали на  брюхе  но  земле, отыскивая в
щелях между камнями мостовой  остатки  сознания, выбитые поповской  звуковой
волной. А  Андрюша вдруг  вспомнил,  что забыл слова  киркоровской песни,  и
сменил  репертуар на Зыкину. Причем, сам  не заметив того,  забрался в такие
высокие   ноты,   что  у  дома,   случайно  построенного  напротив   Попова,
ультразвуком второй этаж купировало.
     Тем, кто после такого представления еще не упал, было уже не помочь. От
шока  они  попросту  впали в кому и  полностью ушли в глубь себя. Конечно, с
площади  их  на  следующий  день  убрали  родные,  растащив  по  домам.  Но,
промучившись  с   Жертвами   поповского  вокала  пару  недель  или  месяцев,
родственники сдали их  на хранение в гробницу  фараона. Там они до сих пор и
лежат.  Не  верите? Да  и  клянусь шерстью моего  злейшего врага, соседского
котяры,  сам на  фотографии  содержимого  какой-то  гробницы морду  знакомую
углядел. Того самого  Лота, который Фарре  сказки о моих ментах рассказывал!
Замечу, кстати, что он  неплохо  сохранился после  стольких лет неподвижного
лежания в засаде.
     Андрюша,  оглядев  плоды  трудов своей  гортани, удовлетворенно  кивнул
головой и помчался догонять друзей, предусмотрительно ушедших  вперед,  едва
Попов приготовился транслировать на  весь Египет свой вокал.  Кстати, это им
не слишком помогло. Сене с Жомовым все равно  пришлось уши прочищать и минут
двадцать орать во всю глотку, чтобы друг друга услышать.
     Моисей с Аароном  уже ждали нас в трактире, привычно  попивая молоко из
пивных глиняных кружек. Почувствовав его запах, я плотоядно облизнулся и тут
же зло укусил себя за лапу. Да что же это такое со мной твориться стало, что
я,  как какой-то паршивый кот, о молоке мечтать начал?! Я где-то слышал, что
имя,  данное человеку  от рождения,  накладывает  на  него  свой  отпечаток,
заставляя действовать  в рамках определенных клише. Может быть, и со мной то
же самое происходит?.. Хотя, нет! Жил же я пять лет со своим именем. И пусть
оно мне никогда не нравилось, переделывать мою песью натуру еще не пыталось.
Тут что-то  другое. Наверняка какие-нибудь проделки Лориэля, и уж я,  правым
клыком клянусь, непременно это выясню. Или пусть мне все, что  можно, на фиг
купируют!..
     Патриархи сидели  за  угловым  столиком (и что  они все так углы любят?
Мама, что ли, в  детстве приучила?), лицом к дверям и прекрасно видели  наше
появление, но даже  не пошевелились. Видимо, ждали, что  мы проявим истинное
почтение  к их сединам, прямо  у дверей бухнемся на колени и хвостом  кверху
поползем  к  ним,  смиренно  прося  старческого   маразма.  Оу-у,   то  есть
благословения! Не дождались. Мы  чинно прошествовали через  кабак, как наряд
милиции сквозь толпу зевак на месте убийства, и уселись за столик.  То  есть
менты уселись "за", а я "под" столик.
     Мой Сеня поздоровался со стариками сдержанно, но  вежливо. Андрюша лишь
кивнул головой, а  Ваня  Жомов,  до  сих  пор  обиженный  на  патриархов  за
злодейскую  попытку  отравить  его   коровьим  молоком,   и  вовсе  не  стал
здороваться. Он  лишь подозрительно повел носом,  принюхиваясь к содержимому
кружек стариков,  фыркнул (ну,  чистый котяра!) и поманил пальцем официанта.
Вот уж  кого-кого,  а Ваню  на  молоко  никогда  не  потянет.  Разве  что он
закодируется!
     --  Г-г-г... -- привычно  завыл Моисей.  Аарон  удивленно  посмотрел на
него, пожал плечами и произнес:
     -- Слава тебе, господи. А мы уже думали, что придется в лапоть ср... То
есть не надеялись вас дождаться.
     -- Подожди, Аарон, -- неожиданно для всех нас перебил патриарха Попов и
ткнул пальцем  куда-то за спину старикам. -- Моисей, посмотри,  что это  там
такое?
     Оба патриарха  резко  обернулись  назад,  Сеня  с Жомовым  тоже впились
взглядом куда-то в стену, и даже  я забрался передними лапами на лавку, горя
желанием  посмотреть (именно посмотреть, а не стащить со стола кусок, как вы
подумали!),  что же там  узрел наш криминалист. А больной на голову Андрюша,
дождавшись этого момента, мгновенно отцепил от пояса дубинку и что есть силы
саданул ею по столу. Грохот получился отменный! У меня зубы от неожиданности
клацнули и едва не сработал  хватательный рефлекс, но я сдержался.  Так  что
Попов мне теперь каждое утро должен  сорок поклонов бить за то, что я у него
кусок ляжки не оттяпал.
     Остальные   оказались  не  столь   сдержанными.  Ваня   Жомов,  услышав
подозрительный  грохот,  тут же выхватил  из  кобуры пистолет и  скатился со
скамейки,  занимая  удобную  позицию  для  стрельбы из  положения лежа. Сеня
вскочил  со  своего  места  и  схватился за "демократизатор". Аарон,  словно
молодой  и очень горный козел, помчался к выходу, перепрыгнув по дороге пару
столов.  Моисей просто  грохнулся  в  обморок,  испугавшись ударившего между
кружками орудия труда  российского милиционера,  а они,  эти  самые  кружки,
покончили жизнь самоубийством, взяв и спрыгнув со скалы. Со стола, то есть.
     --  Ты чего творишь,  урод свиномясый? -- вежливо  заорал  Жомов, лучше
всех нас приспособленный  к  ведению диалогов  под грохот канонады и  потому
быстрее всех пришедший в себя.
     -- Я с  тобой, Андрюша, потом разберусь, -- поддержал его Сеня и тут же
бросился спасать погибающего патриарха.
     Наклонившись  над  потерявшим  сознание Моисеем,  Рабинович потряс его,
надеясь  привести  в чувство. Это не помогло,  и Сеня принялся  нахлестывать
старика по  щекам.  Аарон,  видимо,  устыдившись  своего  позорного бегства,
притормозил в дверях и обернулся. Увидев,  как мой Сеня  лупцует его братца,
старичок поднял  вверх  посох и с диким визгом бросился выручать страдающего
за легковерие Моисея. Сеня, увлеченный спасением патриарха, этого не заметил
и непременно огреб бы дубиной по хребту, если бы я не встал на  пути Аарона.
Рыкнул на него разочек, и жажду драки с патриарха как ветром сдуло.
     -- Фашисты,  гестаповцы, антисемиты!  --  заорал  он, помахав в воздухе
своей клюкой, а затем ткнул ею в сторону моего хозяина. -- Я подозревал, что
твои спутники на такое способны, но чтобы ты мог ударить старого еврея?..
     --  Заткнись, -- не  слишком  вежливо буркнул Рабинович. -- Вместо того
чтобы  попусту  орать,  принеси лучше воды. А  то твой брат так  и  будет до
поздней ночи в обмороке валяться.
     Аарон пристыжено замолчал и помчался к хозяину кабака за кувшином воды.
Сеня Моисея старательно побрызгал,  затем слегка  полил и наконец  выплеснул
все на его седую голову. Патриарх встрепенулся и открыл глаза. Злобно что-то
промычав, он  покрутил пальцем у виска, глядя на Попова, а затем вернулся на
скамью,  выбрав  место  подальше  от  криминалиста.  Рабинович  сочувственно
похлопал патриарха по плечу, а затем повернулся к Андрюше.
     -- Ну и зачем ты это сделал? -- с угрозой в голосе проговорил он.
     Был  бы я Поповым, у меня от таких слов мороз бы по шкуре пошел. Причем
вместе  с бураном, вьюгой и  всемирным оледенением.  Ты  же человека чуть не
изувечил.
     -- Да откуда я  знал, что так получится? -- Анд-рюша не покрылся льдом,
но выглядел расстроенным. -- Мне мама говорила,  что если человека испугать,
то его от заикания можно вылечить. Я же как лучше хотел.
     -- Во-во. Хотел как лучше, получилось, как в Думе. Примут закон -- хоть
беги  из окон,  -- осклабился мой Сеня и  зачем-то  процитировал  популярную
попсовую песенку:
     -- "Твоя мама варит кашу!" Вот  и пусть варит  и не пытается в логопеды
записаться.  А я для развития  твоих умственных способностей  скажу, что  от
испуга заиками становятся, а не наоборот.
     -- Нет, Сеня,  ты не  прав,  -- встрял в разговор  Жомов. -- И дед  мой
говорил, и отец  говорил, что, от чего заболел, тем и лечись. Может, Андрюша
его просто напугал слабо, -- и Ваня передернул затвор у пистолета.
     -- Я тебе  сейчас  стрельну!  --  рявкнул  на  него  Рабинович.  -- Так
выстрелю, что сразу забудешь, за какое место пистолет держат.
     Ваня пожал плечами, дескать, не хочешь как хочешь, мне лично все равно,
будет ли Моисей заикаться или нет.  Сеня  испепеляюще смотрел на него до тех
пор, пока омоновец не спрятал табельное оружие в кобуру и не уселся за стол.
Только затем мой хозяин обернулся к старцам  и  предложил начать  обсуждение
плана дальнейших действий. Я  чуть не взвыл!  Удивляетесь?  А вы  посидите и
послушайте в течение  нескольких часов бессмысленную болтовню об одном и том
же, тогда и поймете, как псы на Луну выть могут.
     Впрочем, мои самые страшные  опасения не  оправдались. Аарон  попытался
взять  руководство  правлением  колхоза на  себя,  но Сеня пресек эти наглые
поползновения.  Что   вполне  понятно.  Если  уж   мой  хозяин   берется  за
какое-нибудь  дело,  то начальство  над собой  потерпит  только  то, которое
уставом положено. В Египте никакой устав на  нас не распространялся,  и Сеня
принялся  командовать. От этого и совещание, на радость всем без исключения,
получилось очень коротким.
     Мой  Рабинович  быстренько  выяснил,  откуда  следует  начать  агитацию
населения, и тут же  расписал всем  присутствующим их  обязанности во  время
проведения  оной. Ну а  поскольку  мой Сеня  никогда  дураком  не  был, то и
поставил перед каждым  такие задачи, от которых  никто отказаться  не  смог.
Предложения Рабиновича были приняты единогласно, и мы уже собрались уходить,
как в  трактир  Ворвался  расстроенный Нахор и помчался  прямо к нам. Увидев
его, патриархи удивленно переглянулись, а мой Сеня нахмурился.
     -- Тебе чего тут нужно? -- поинтересовался он у перса.
     --  Ай-ай-ай,  я  тибя  весь  день  ищу, -- не  слушая  его,  залепетал
маленький  караванщик.  --  Зачим  говорил, учить будешь, и-если бегаешь  от
меня? Зачим мине обманываешь?
     -- Я спрашиваю, чего тебе надо? -- Сеня рявкнул погромче.
     -- Может, дам, может, дам, че ты хошь,  -- с ухмылкой на лице, фальшиво
пропел Попов. Рабинович покосился на него, но отвечать на издевку не стал.
     --  Я с тобой  идти  буду, -- твердо  заявил  Нахор,  также  не обратив
внимания на Андрюшин вокал. -- Учиться хочу. Камнем бей, палкой гони. И  все
равно никуда не уйду!
     -- Тьфу на тебя! -- Сеня обреченно  махнул  руками.  -- Ладно, пошли  с
нами, -- и направился к выходу.
     Единственным  местом, где  в  Мемфисе  в  массовом количестве  водились
соплеменники Моисея, был кирпичный  завод. Впрочем,  заводом  его можно было
назвать  крайне условно  --  просто  огромный глиняный  карьер,  огороженный
египетской колючей проволокой, сплетенной из тростника с  добавлением игл от
верблюжьей колючки. Внутри  этого  ограждения трудилась  масса  народу. Одни
добывали глину,  другие ее месили. Третьи мелко шинковали  солому, четвертые
превращали эти ингредиенты в однородную массу, пятые лепили из  нее кирпичи,
ну  и  так  далее,  вплоть  до  вывозки  готовой  продукции  к  строительным
площадкам. А за всеми  частями производства присматривали бригадиры в медных
шлемах  с  перьями  и  бамбуковыми дубинками в  руках. Трое  таких же олухов
охраняли ворота.
     -- Так-так-так, -- заявил один из них, видимо,  начальник караула, едва
мы подошли поближе. -- Тебе же,  Моисей,  было  сказано,  что на  территории
кирпичного завода агитация  запрещена. Так что иди туда, откуда пришел. А от
себя добавлю, что, даже если бы ты не болтать, а устраиваться сюда на работу
пришел, я бы тебя все равно не пустил.
     --  Не  ведаешь ты, что  творишь! --  говорил Аарон, а его  брат просто
стоял,  воздев руки к небу. --  Ход истории, так же, как и движение  солнца,
нельзя остановить. Не пытайся  нам препятствовать, ибо  постигнут тебя  кары
страшные...
     --  И я одна  из  них,  --  закончил  за него  Жомов  и  потер руки. --
Разойдись, это моя работа.
     Охранники на  воротах  и икнуть от  удивления  на  успели,  как  бравый
омоновец оказался рядом с ними (говорю же, когда Ваня собирается драться, он
удивительно  проворным   становится!).  Сграбастав  двух  ближайших  к  нему
аборигенов  в охапку,  он  приложил  их  медными  головушками друг о  друга.
Раздавшийся следом за этим валдайский звон  оповестил окружающих  о том, что
охрана отошла ко сну. Начальник  стражи или сигнала не понял, или просто был
глух.  Он попытался  огреть  омоновца бамбуковой дубинкой  по  шее, но  я не
позволил.  Прыгнув  вперед, я  слегка  прикусил  зубами кисть дебошира.  Тот
громко взвыл и, выронив из рук свое оружие, с дикими воплями умчался куда-то
вдаль,  в строну  безлюдной  пустыни. Скатертью  дорога,  и пусть бархан ему
будет пухом!
     Моисей с Аароном обрадовано переглянулись и вприпрыжку помчались внутрь
некогда охраняемой территории. Мы  неторопливо пошли следом, дав возможность
сначала поработать  старцам.  А  те  торопливо  забрались  на  стопку сухого
кирпича,  высившуюся  прямо  в  центре  производственных  площадей, и  Аарон
заорал, словно муэдзин  в  час  намаза, привлекая  к себе всеобщее внимание.
Трудяги остановились и, побросав работу, потянулись к патриархам. Что вполне
понятно.  Даже  еврей  от незапланированного  перекура  в  рабочий  день  не
откажется! Вокруг старцев мгновенно собралась большая толпа.
     -- Б-б-б... -- в честь такого случая Моисей решил сменить пластинку.
     -- Братья мои, благую весть я  принес  вам! -- завопил Аарон и, тут  же
запнувшись, повернулся к родственнику и проговорил вполголоса. -- Или благая
весть будет позже?.. А-а, ладно! --  он опять  обернулся к толпе.  -- Моисей
снова разговаривал с богом, и, поверьте мне, это не сумасшествие. Как доктор
вам говорю!  Господь  уверил  его в том,  что,  несмотря на ваше неверие, не
утратил к вам своего благоволения и  по-прежнему обещает показать землю, где
текут  молочные реки  между  кисельными берегами. Правда, достичь  ее можно,
лишь  перейдя пустыню, но нам  ли,  замученным  игом  фараона, бояться таких
мелочей?
     В этот  момент  бригадиры наконец-то  заметили, что никто  не работает.
Несколько мгновений они удивленно рассматривали сгрудившихся в кучу трудяг и
двух старцев,  как бы парящих над толпой,  а затем  принялись выполнять свои
обязанности. Схватив дубинки наперевес, бригадиры врубились в толпу.
     -- Арбайтен,  арбайтен! Шнеллер,  -- вопили они, подтверждая свои слова
ударами дубинок по чужим мягким местам.
     Теперь пришла пора  и  нам приступить к действию. Мои менты отцепили от
поясов  дубинки (не для того, чтобы помочь бригадирам!) и  бросились вперед.
Сеня не забыл и меня привлечь  к операции. Он скомандовал мне "фас", чего, в
принципе, мог бы и не делать, и помчался на медноголовых, больше  не обращая
на меня внимания.
     Не  буду  долго расписывать эту  экзекуцию. Хотите  знать, как работают
менты,  просто  смотрите  чаще  телевизор.  Там  наглядной  агитации  вполне
достаточно. Могу лишь сказать, что по окончании зачистки половина бригадиров
оказалась по пояс вбитой в глину (Ванина работа), четверть валялась по углам
(Сеня  бил  не  сверху,  а   наотмашь),   одна  восьмая,  побросав  дубинки,
присоединилась к толпе трудяг (Андрюшина агитация), ну а остальные с воплями
убежали  в пустыню  (ваш слуга  покорный!), Наш нелегкий труд был  награжден
бурей   аплодисментов  изголодавшихся  по  зрелищам   соплеменников  Моисея.
Польщенный  Ваня даже собрался!  выйти "на  бис", используя для демонстрации
своего  искусства десяток-другой рабочих,  но Рабинович его вовремя удержал.
Иначе, как и вчера это было, пришлось бы патриархам митинговать перед крайне
немногочисленной аудиторией. А то и вообще говорить в пустоту.
     -- Посмотрите, братья, на этих  чужестранцев! -- завопил  Аарон, тут же
воспользовавшись  ситуацией. --  Они пришли  из того благословенного края, о
котором  я  вам  говорю.  Посмотрите,  какие  статные  и  сильные  люди  там
вырастают. Посмотрите,  что за чудесные наряды они носят и какой переполнены
гордостью  за  свою  жизнь! Разве вы не  хотите  быть  свободными  и растить
здоровых, цветущих детей?
     -- Ты, дурак болтливый, хочешь сказать, что у нас дети сплошь больные и
чахлые, а  мы в рабстве  живем?  -- завопил кто-то из  толпы.  --  Ты нас за
чмошников принимаешь?
     Ваня Жомов по привычке  хотел было врубиться в народ и, отыскав в толпе
крикуна, ласково заломить  ему  руки  за  спину, но Сеня помешал  праведному
порыву омоновца. Схватив Ваню за  китель, он оттащил  его в  сторону,  а сам
влез на  трибуну  к  Аарону,  потерявшему дар речи  от  неожиданной  реакции
аудитории.  Я поднялся на  стопку кирпича  следом  за хозяином и сел  рядом.
Пусть эти гады видят, что в наших краях не только люди,  но и псы куда лучше
их  живут! Сеня скосил  на  меня  глаза, кивнул головой  и заговорил.  А это
делать он умел ничуть не хуже, чем торговаться.
     После того как мой Сеня задал нужный тон митингу, произнеся пространную
речь  о вреде пассивного  образа  жизни  и благотворном влиянии на  организм
пеших  прогулок  перед  сном, дебаты по предложению патриархов о смене места
жительства  и  получении  взамен  резервации моря  свободы разгорелись не на
шутку.  Поначалу соплеменники старцев  косились  на нас с опаской,  а  затем
плюнули на приличия и страх, устроив дикий галдеж, словно торговки рыбой  на
одесском базаре. Я там не был, но Сеня рассказывал -- очень похоже.
     Орали евреи примерно часа  полтора. К этому моменту мне довольно сильно
надоело слушать их истошные вопли, в  которых поочередно звучали то восторг,
то  мерзкое  брюзжание.  Я начал  жутко  завидовать  Нахору.  Этот маленький
прохвост  перед  тем,  как Рабинович  залез  на стопку  кирпичей,  о  чем-то
поговорил с  моим хозяином и исчез из поля  зрения, скрывшись в  неизвестном
направлении.  Вот  я и  сидел рядом с  Сеней, тихо  завидуя Нахору,  вовремя
улизнувшему из этого болтливого ада. Кстати, почему это никто до такой пытки
для грешников не додумался -- человека, выдавшего хоть однажды в жизни чужую
тайну, помещать на том свете в  общество болтунов? Как вам? Патент купите?..
Впрочем, обсудите все финансовые вопросы с моим  Сеней, а я вернусь к своему
рассказу.
     Жомов  с Андрюшей чувствовали себя ничуть не лучше меня. То есть так же
безнадежно умирали от  скуки. Ваня попробовал  было развлекаться, выдергивая
бригадиров-охранников из грунта и  вбивая их  обратно, но вскоре  лишился  и
этого  удовольствия.  Надсмотрщики,  едва   завидя  его  приближение,  стали
мгновенно выкапываться  из глины  и бежать прочь, сломя голову соседу, либо,
наоборот, с  невероятной скоростью  полностью закапывались в  грунт. В итоге
Жомову стало себя  абсолютно  нечем занять, и он загрустил: принялся  ломать
пальцами готовые кирпичи.
     Андрюша же  довольно  быстро после  начала  митинга от  безделья  начал
зевать.  Правда, вскоре  ему  пришлось оставить и  это  интересное  занятие,
поскольку  он проголодался, и  во время  каждого  открытия  рта  его желудок
начинал  урчать, требуя поместить в открытый  проем соответствующую размерам
порцию пищи.  Глядя на него,  и я  вспомнил,  что,  кроме  какой-то  слишком
мизерной порции мяса на завтрак, я  сегодня еще ничего не ел. И едва осознал
это,  как  тут же получил от  собственного желудка  громкую  ноту  протеста.
Хорошо, что  орали  абсолютно  все вокруг, иначе  позору бы натерпелся  выше
маковки пятнистого дога!
     Естественно,   мне    срочно   потребовалось   кого-нибудь   (то   есть
чего-нибудь!) сожрать. Понятно, что и без того несчастных евреев  есть я  не
собирался.  Меня  подташнивает  от  привкуса  человеческого  мяса на  языке.
Поэтому  я  и стал  вертеть  головой, принюхиваясь  к запаху  съестного  для
последующей его экспроприации. Поначалу я ничего, кроме запахов пота, мокрой
глины,  гниющей  соломы  и забивающего почти все  аромата  портящейся  рыбы,
исходившего  от  патриархов,  ничего  не  почувствовал,  а  потом  случилось
невероятное  --  мне, словно  Жомов  кулаком, в  нос  ударил запах  свежего,
горячего,  плохо прожаренного  мяса! Я едва не взвыл и повернулся в  сторону
искусителя.
     Поначалу аромат  вожделенного мяса едва  улавливался,  и  мне  пришлось
изрядно повертеться, что не очень понравилось Сене, который принялся на меня
шипеть.  Но  с  каждой минутой запах  доносился все отчетливее и отчетливее,
став в итоге просто нестерпимым. Я вам уже говорил, что со зрением у меня от
рождения не все в порядке. Именно из-за этого я не сразу рассмотрел источник
скручивающего  желудок  аромата,  ну  а  как  увидел,  поразился:  в  ворота
концлагеря... то есть кирпичного завода заезжала тележка, запряженная ослами
с "Сеня-дональдс" на борту и управляемая плюгавым -- хоть самого в гамбургер
клади  --  Нахором! Его сопровождала целая  вереница девушек в кипенно-белых
хитонах, тогах, туниках или как их тут в Египте называют.
     Ай  да  Сеня! Ай да  сукин сын!.. Хотя,  последнее,  по-моему, все-таки
слишком большой  для  него комплимент.  Можно  бы было оставить  только  "ай
да...", но давайте не будем ко мне придираться. Вы теперь и сами видите, что
мой  Рабинович  своего никогда  не  упустит.  Даже вынужденное  пребывание в
Египте с  целью оказания Моисею неотложной  помощи  он  сумел во благо  себе
использовать. Интересно, а полученную прибыль они с Нахором  так же,  как от
продажи  слоновой  кости  на  базаре,  распределят?  Хотя  нет.  Если  перс,
подвизавшийся в качестве ученика, и получит какие-нибудь деньги, то только в
тех  размерах,  которые  не  превысят среднестатистическую стоимость  порции
мороженого  на Северном полюсе. Там, по-моему, пломбир или  сливочное крайне
редки, но зато и покупателей совсем нет.
     Пока я  тут  вам  достоинства  Рабиновича расписывал,  Нахор  уже начал
торговлю. Его девушки, видимо, второпях нанятые в Мемфисе,  похватали медные
подносы и, нагрузив  на них пресные хлебцы, куски жареного мяса  и кувшины с
какой-то жидкостью (судя по запаху, прокисший виноградный  сок), врезались в
толпу, продавая продукты направо и налево.  Я тут же собрался  грозным рыком
привлечь кого-нибудь  из официанток к  себе, но этого не потребовалось. Одна
из  девиц, видимо, науськанная  караванщиком,  направилась сразу к  трибуне,
неся в руках поднос с целой пирамидой из доисторических гамбургеров. Парочка
рабочих,  видимо,  особенно вдохновленная  пламенными  речами  Рабиновича  и
Аарона, тут  же сложила из кирпичей  ступеньки, дабы  официантка  не слишком
напрягалась, поднимаясь к нам.
     Не  помогло!  Девица,  лица  которой  за  кучей  съестных   припасов  я
рассмотреть не мог, хотя ее запах и показался мне странно знакомым, не дойдя
пару ступенек до  старцев,  уже жадно  протянувших руки к еде, аккуратненько
поставила ногу  точно в пустоту,  мимо верхней ступени.  Коротко  взвизгнув,
девушка радостно подбросила вверх поднос, а сама полетела  бы  вниз, если бы
мой Сеня с галантностью истинного кобеля не успел ее подхватить.  Гамбургеры
рассыпались  по  земле  (что  крайне   приятно,  поскольку  все  до  единого
достанутся теперь мне!),  а Рабинович с официанткой застыли, удивленно глядя
друг на друга. Да и я, увидев, наконец, кто к нам пришел, на мгновение забыл
о  том, что жутко  хотел есть.  Балансируя  на краю трибуны, Сеня  держал  в
объятиях ту  самую брюнетку, что в день нашего приезда пыталась подработать,
простите... ночной бабочкой.
     -- Сменила профессию? -- удивленно поинтересовался Рабинович.
     -- Нет. То есть да. А какую? --  все три  фразы были  сказаны  с  такой
скоростью, с  какой даже лазерный  принтер их не успеет  напечатать. А затем
девица посмотрела на утерянные бутерброды. -- Ну вот, блин, опять!..
     Она обвела рассыпанную вокруг  трибуны пищу руками и заревела. А зачем?
Пусть Рабинович  не  поел,  но мне-то  она  приятное сделала.  Так  чего  же
расстраиваться?
     Мой Сеня, видимо,  тоже  так считал.  Он  грустно  улыбнулся, глядя  на
бесцельно потраченные  продукты, и попытался  успокоить реву. То, что он это
делает с индивидуальной грацией, знаем мы с вами. А вот плачущая официантка,
видимо, еще не догадывалась,  что  поглаживание по  ягодицам еще не означает
наличия  в  мыслях  кинолога  побудительных  к  сексуальному  домогательству
мотивов.  Она   восприняла  эти   поглаживания  в  соответствии  с  каким-то
собственным,  совершенно извращенным  мировосприятием  и, влепив  Рабиновичу
пощечину,  умчалась  прочь,  вопя и  стеная...  Что, Сеня,  получил?  Стой и
обтекай теперь. А я пока пойду подкреплюсь!
     Рабинович  несколько   секунд  смотрел  вслед  умчавшейся  за  горизонт
неудачнице.  Выглядел он  задумчивым  и  удивленным вместо  того, чтобы быть
обиженным и сердитым. И я знаю, почему -- похоже, Сеня в очередной раз начал
влюбляться.  Поскольку именно в такие периоды хозяин  напрочь забывал о моем
существовании,  лично меня  такая перспектива не  устраивала. Пожелав девице
впредь  не попадаться  мне  на  глаза для  ее  же  блага,  я  отвернулся  от
растерянного Рабиновича и приступил к обеду.
     Пока  я  жрал...  --  именно  жрал,  торопливо заглатывая  куски,  пока
голодные рабочие с кирпичного завода не  решили, что не в падлу гамбургеры и
с земли поднять, если на халяву... -- Так вот, пока я вкушал разбросанную по
земле  пищу, дебаты благополучно подошли  к  своему логическому  завершению.
Устоять перед  красноречием  Рабиновича,  сдобренным  вставками  на  местном
жаргоне  в  исполнении  Аарона,  аборигены, естественно, не  смогли.  Плотно
пообедав дешевыми  (Нахор,  по указанию Рабиновича,  специально сделал  цену
максимально низкой) бутербродами,  коллектив рабочих Мемфисского  кирпичного
завода единогласно вынес резолюцию "ура!" и, наплевав на работу,  отправился
в пустыню.
     То есть,  конечно,  отправились в  поход соплеменники Моисея  не сразу.
Сначала, естественно, им понадобилось зайти домой, построить жен, поканючить
перед  матерями и тещами, наорать  на детей  и  лишь затем  собрать  скарб в
дорогу. На эти занятия у них ушел весь остаток дня, и на пригородной площади
переселенцы  собрались незадолго  до  наступления сумерек. И вот тут начался
раскол!
     Сначала  выяснилось,  что примерно половина  личного состава  трудового
коллектива не явилась  на  сбор вообще. Их обозвали врагами народа и списали
со  счетов как  неблагонадежных.  Затем  еще  половина из  оставшихся  из-за
природной лени потребовала перенести начало культпохода по  пустыне на более
светлое время  суток.  На  них  накричали,  и  они ушли. Обиделись.  Неженки
хреновы! И лишь оставшаяся  часть, возглавляемая  мною, ментами  и старцами,
немедленно выступила в поход.
     Получалось, что с нами из Египта в пустыню отправлялась лишь  четвертая
часть местных  евреев, но никого  это  не  волновало.  Во-первых,  давая нам
задание о выводе соплеменников Моисея из  Мемфиса, Лориэль не указал  точное
количество  оных.  Во-вторых, сами  патриархи  были рады,  что хоть  кого-то
удалось  уговорить.  Ну   а  в-третьих,  и  четверти   угнетенного  фараоном
нацменьшинства  оказалось  достаточно  много.  Точное их  число  назвать  не
берусь, но несколько тысяч человек с нами все-таки отправились.
     Такой  толпы я  не видел  давно. По крайней  мере, со времени нашего  с
Сеней  последнего дежурства на  футбольном  стадионе. К тому  моменту, когда
голова колонны добралась до окраины города, ее хвост еще толпился на площади
и совершенно не ведал, что происходит впереди. А впереди, перекрывая дорогу,
стояли солдаты. Ровненький такой, сверкающий медью в свете заходящего солнца
строй,  вооруженный  до   зубов  и  ничуть  не  уступавший  по   численности
переселенцам, даже  если  те выставят против солдат женщин, детей, стариков,
инвалидов и прочих иждивенцев, включая местных собак. Мы остановились.
     -- Что, Сеня, смахнемся? -- обрадовано поинтересовался у  моего хозяина
Жомов.
     -- Ванечка, по-моему, тех мясных консервов в медной упаковке, что стоят
впереди,  слишком много для  нас  троих,  -- задумчиво  почесав  подбородок,
ответил ему Сеня.
     -- Как это для троих? -- удивился омоновец. -- А эти?
     Ваня повернулся, чтобы привлечь на свою сторону толпу  переселенцев, но
тут  же  получил ответ на свой последний вопрос: евреи  поворачивали  назад!
Причем делали это намного быстрее, чем до этого собирались в путь.
     --  Вы  куда,  уроды?!  --  оскорбленно  завопил  омоновец. --  А ну-ка
вернитесь в строй.
     -- Уважаемый,  по-моему, вы  сошли  с ума,  --  на секунду  затормозив,
заявил один из беглецов. --  Чтобы мы на  армию фараона  да с голыми пятками
кидались? Да ни за что! Если так поставлен вопрос, то мы все остаемся.
     -- Так можно же ее огородами обойти,  -- безнадежно предложил  Андрюша.
-- Не обязательно же прямо на солдат лезть...
     --  Извините,  но вы сами-то хоть  понимаете,  что предлагаете  нам? --
оторопел  дезертир.  --   Значит,  по   вашему   мнению,   мы,   нормальные,
цивилизованные  люди, должны,  как последние  бездомные  бродяги, уходить из
города  огородами, прячась  от посторонних глаз?.. Вы сумасшедшие. Либо мы с
достоинством выйдем из Мемфиса по дороге, либо никуда не пойдем. Вы над этим
подумайте,  а  пока  до   свидания.  Извините,  я  спешу,  --   и   мужичок,
развернувшись, умчался прочь.
     --  Сеня,  может  быть,  догнать  его  и  морду  набить? --  растерянно
предложил Ваня Жомов.
     -- А толку? -- мой Рабинович безнадежно махнул рукой.  -- Пошли  назад.
Пора ужинать, да и выпить сегодня не помешает.
     -- А вот это хорошее предложение! -- омоновец сразу расплылся в улыбке.
-- Чего же мы ждем? Пошли скорее.
     Мы развернулись и под дикий хохот фараоновых солдат отправились обратно
в  Мемфис.  Я уходил  последним. Аарон и Моисей в шоковом состоянии  застыли
посреди дороги, и я попытался гавкнуть  на  них, чтобы привести  в  чувство.
Однако на  мой  рык  они  никак  не  отреагировали,  и  пришлось  патриархов
оставить. Не пропускать же мне ужин из-за них! Я  махнул старикам хвостом на
прощание и поспешил  догнать хозяина. Все-таки  у каждого в  этом  мире есть
свое собственное, навеки определенное место!..



     Утро,  естественно, наступило, но обрадовало  оно  немногих.  Моисей  с
Аароном  просто  не выспались, поскольку так и простояли посреди  дороги всю
ночь,  не  сумев  до  рассвета  выйти  из ступора.  Солдаты фараона тоже  не
выспались,  но не просто, а  от того,  что всю ночь караулили дорогу с целью
пресечь вторую попытку исхода из  Египта угнетенных кирпичников. На этот раз
под покровом  темноты.  Соплеменники Моисея  расстраивались от того, что это
утро  не имело никакого  отношения к выходному дню. Покусанный Мурзиком  пес
завыл   от   расстройства,  поскольку,   проснувшись,  обнаружил,  что   ухо
по-прежнему  не  отросло. Ну  а  менты  просто  болели  с  похмелья,  потому
наслаждаться взошедшим солнышком просто не могли.
     В общем,  повод радоваться наступлению нового  дня в Мемфисе был лишь у
немногих.  Можно  сказать,  только у  двоих --  самого  фараона и маленького
Нахора.  Первый  с  самого  рассвета  скакал  по дворцу, радуясь  вчерашнему
удачному  пресечению попытки бегства его  подданных и  раздумывая о  том, не
наказать ли их  каким-нибудь способом. Например, перебить всех новорожденных
мальчиков. От этой мысли его  удержало только то,  что с такими методами его
кирпичные  заводы  скоро  останутся  совсем  без  рабочей  силы.  И  фараон,
восхищаясь собственной мудростью, выскочил из дворца,  чтобы попрыгать еще и
по лужайке. Ну а Нахор до сих пор был в восторге от  изученного вчера нового
способа наращивания капитала и ни свет ни заря примчался к Рабиновичу, чтобы
высказать тому свое восхищение.
     -- Силушай, уважаемый, а давай и сегодня би-иляши пиродавать  будим? --
заявил перс страдающему Рабиновичу, без стука ворвавшись в его комнату.
     Сеня был в таком состоянии, что не мог даже заорать.
     -- Силушай, ты, -- передразнил он Нахора. -- Выйди из комнаты, спустись
вниз,  открой дверь  на  улицу,  обойди  вокруг  Мемфиса, и  тогда  мы  твое
предложение обсудим.
     Перс был послушным учеником, поэтому не стал задавать сенсею вопросов о
том,  как  пешая  прогулка  на  несколько  километров  может  способствовать
принятию  тех  или  иных  коммерческих  решений. Он  просто радостно  кивнул
головой и выскочил из комнаты, торопясь исполнить распоряжение учителя. Ну а
Рабинович,  облегченно  вздохнув,  принялся  обдумывать   более   глобальные
проблемы.  Такие,   например,  как  возможность  опохмелиться,  к  чему  она
приведет, каков должен быть оптимальный размер дозы и стоит ли  опохмеляться
вообще!  От  этих раздумий его  и  оторвали  Аарон  с Моисеем, явившиеся  на
постоялый двор вместо того, чтобы отправиться спать после бессонной ночи.
     -- Г-г-г... -- завопил патриарх с порога.
     --  Уйди,  -- прежде, чем  Аарон  начал переводить, отрезал Рабинович и
перевернулся носом к стене.
     -- Т-т-т... -- сменил репертуар старец.
     -- Нет меня, --  Сеня, как белорусский партизан, решил не сдаваться. Не
помогло. Моисей не отступал.
     -- Т-ты! -- наконец преодолел он звуковой барьер. Сеня хотел бы сделать
вид, что этого не заметил, но не смог.
     --  Ты  хоть  понимаешь, насколько  теперь  усложнилась наша задача? --
рявкнул Аарон, решив, что пора и ему вставить в общение двух мыслителей свое
собственное веское слово. -- Господь вдохновил нас на подвиги и вселил вчера
веру в сердца несчастных сынов Израиля. Деспот-фараон ее растоптал, и теперь
только герой не убоится грубой силы. Из-за вас наш народ отныне  все кому не
лень будут притеснять...
     -- Не понял?! -- Рабиновича наконец проняло. -- Это почему из-за нас?
     --  Не  знаю, --  пожал  плечами  старец. --  Но, раз  вы  взялись  нам
помогать,  должны  были предвидеть и  такой вариант  развития  событий,  как
появление враждебной армии у нас на дороге. Мы, что ли, за вас думать будем?
     -- Зашибись! -- больше Рабиновичу нечего было возразить.
     Избавиться от старцев никак не удавалось. Сеня даже грешным делом начал
подумывать о том, не натравить ли на них Мурзика, но, поглядев в умные глаза
собаки, передумал. Во-первых,  пес старое мясо грызть не будет, а во-вторых,
дедушек было  жалко. Все-таки их из Египта выводить  нужно, а не  искоренять
совсем.  А  если  Мурзик  согласится рявкнуть на патриархов, мало  ли  какие
инфаркты старики после этого могут подхватить. Пришлось Рабиновичу поднимать
от подушки свою тяжелую головушку и вставать с  жесткого топчана, выслушивая
непрерывные  стенания  старцев.  То  есть  стенания Моисея, которые Аарон со
знанием дела переводил.
     -- Ну все. Хватит! -- наконец  вышел  из себя  Рабинович, устав слушать
вопли и жалобы патриархов. -- Марш оба вниз и ждите меня в трактире. Приведу
себя в порядок, позавтракаю, тогда и разговаривать с вами буду.
     Моисей,  словно  и не слыша этих  слов, продолжал завывать. Аарон, явно
отличавшийся менее  настырным характером, на  секунду заколебался, выполнить
ли  ему  требования  Рабиновича или продолжить  свой  сурдоперевод.  Выбрать
первое  его вынудил Мурзик,  сжалившийся, наконец, над  хозяином и  негромко
заворчавший на старцев. Аарон  вмиг  оценил, во  что ему выльется  стычка со
здоровенным  псом  и,  схватив Моисея за руку, выдернул его  за дверь.  Сеня
облегченно вздохнул.
     --  Хоть  один  раз за  последнюю  неделю  ты,  Мурзик,  сделал  что-то
полезное, -- пробормотал он, посмотрев на пса.
     Тот  удивленно  гавкнул, явно требуя  от  хозяина  объяснений за  такую
наглую ложь, но Рабинович лишь махнул  на друга и соратника рукой, занявшись
своим туалетом. Нет,  не отправлением естественных потребностей организма, а
обычным  облачением  в   милицейскую  форму.   Мурзик   в  ответ   на  такое
демонстративное пренебрежение к собственной особе сердито фыркнул и, отворив
носом дверь, выскочил из  комнаты. И правильно.  Чего ему с таким эгоистом и
лгуном общаться?!
     Сеня,  наученный опытом  вчерашнего утра,  прежде чем  спуститься вниз,
выглянул  в  окно, стараясь отыскать где-нибудь в поле зрения копошащегося с
рекрутами Жомова. Его расчет оказался верен. Взвод старшины  ОМОНа возился в
пыли двора, старательно пытаясь  выполнить армейский норматив по  отжиманию.
Ну, а сам  Ваня  лениво  прятался  в  тени,  сидя  на скамейке  и  загрязняя
перегаром окружающую среду. Аромат вчерашней пьянки, исходивший от него, был
столь  силен,  что   даже  Сеню,  пребывавшего  на  втором  этаже,  от  него
перекосило. Рабинович  представил,  как сейчас должно  было  пахнуть из  его
собственного рта, и коротко выругался. Пообещав дать  Попову по башке за то,
что, отправляясь в Египет, никто из ментов не захватил зубную щетку и пасту,
он  решил  отправиться  вниз,  поискать  листьев   мяты,   шалфея  или   еще
какой-нибудь ароматной травы, чтобы хоть как-то освежить дыхание.
     --  Жомов, разгоняй  своих идиотов и быстро марш  в  кабак!  -- рявкнул
Рабинович из окна, прежде чем приступить к поискам.
     -- Что, похмеляться будем? -- обрадовано поинтересовался омоновец.
     -- Я тебе опохмелюсь, урод! -- рявкнул в ответ  Сеня и, погрозив  другу
кулаком, вышел из комнаты. Нужно еще было устроить побудку Андрюше.
     Попов спал без задних ног. Потребовалась пара  хороших тычков для того,
чтобы заставить  его открыть глаза, и  еще  столько  же -- для пробуждения у
него способности к здравомыслию. Рабинович, не желая  попусту терять  время,
объяснил  криминалисту, что от него требуется,  и помчался  вниз разыскивать
способ придания свежести собственному перегару.
     Моисей с Аароном,  увидев кинолога,  вбегающего в  трактир, вскочили  и
бросились  ему  навстречу, но Сеня  лишь  махнул сразу  обеими руками  в  их
сторону,  спрятавшись от патриархов на  кухне. Ни мяты, ни шалфея  у местных
поваров не оказалось.  Но,  услышав  о  проблеме  Рабиновича,  они  отыскали
какое-то  местное  термоядерное средство, которому  какой-нибудь супермятный
"дирол"  или  "стиморол"  в подметки  не  годился. Едва  Сеня  засунул в рот
коричневатую  смолку,  предложенную  ему толстым шеф-поваром,  как во  рту у
кинолога не только запаха вчерашнего алкоголя не осталось, но и язык  вместе
с ним  исчез.  По крайней мере,  Сене  так показалось.  От  кажущейся утраты
такого жизненно важного для  любого Рабиновича органа Сеня пришел в панику и
едва не прибил излишне заботливого кулинара.  Тот вовремя успел  спрятаться,
ну  а  к  тому  времени,  когда  Сеня до  повара добрался,  язык вновь начал
ворочаться у него во рту.
     -- Тебе  повезло! -- констатировал  Рабинович,  все еще с трудом шевеля
языком.  -- В следующий  раз  предупреждай, что может произойти. Иначе и  по
чайнику схлопотать несложно!..
     Сеня хотел обрисовать пекарю-кондитеру  и более мрачные перспективы, но
вдруг  почувствовал  необычайную легкость. Голова прочистилась  и  больше не
болела. Сухость во рту пропала без следа, да и вообще жить стало лучше, жить
стало  веселее. Подивившись странному действию освежающего средства для рта,
Рабинович  отобрал  остатки смолки у повара  и  помчался  в  обеденный  зал,
готовый не то что евреев  из  Египта вывести, а еще и монголо-татар в Мемфис
ввести.
     К  тому моменту,  когда кинолог,  разобравшись с  поваром,  собственным
языком  и  чудотворным  средством вернулся в трактир,  Жомов с  Поповым  уже
восседали  за  столом,  недовольно  глядя на  патриархов. Те отвечали ментам
взаимностью,  в результате  чего  питейным  заведением  полностью  завладела
гнетущая тишина. Увидев "дружелюбные" рожи  этой четверки, Рабинович хмыкнул
и направился к столу.
     -- Сидим? И чего высиживаем? -- ехидно поинтересовался он.
     -- Так ты  же сам... -- растерянно глядя на  него, пролепетал Жомов, но
окончить фразу не успел -- его перебил Андрюша.
     -- Ванечка, не обращай внимания на этого юродивого еврея,  -- ничуть не
менее язвительно,  чем Рабинович секунду назад, проговорил он.  Впрочем, это
еще  ласково,  Попов  с  похмелья  может  быть  куда  гаже!  --  Просто этот
длинноносый  дятел  всегда  считал себя самым умным. Вот и теперь  наш  Сеня
уверен, что нашел решение  проблемы. Поэтому  и язвит, предвкушая,  как  все
окружающие в свете его великого ума сейчас предстанут круглыми дураками.
     --  А теперь переведи то, что ты  сейчас сказал, с заумного на русский,
-- потребовал Ваня, оторопевший от таких лингвистических вывертов.
     -- Непереводимая игра слов, --  расстроившись от недопонимания, буркнул
Попов и уткнулся в тарелку с завтраком.
     Впрочем, нормально поесть он так и не успел. Сеня, которому  освежающее
средство местных поваров  прочистило  не только  глотку, но  и мозги, просто
искрился идеями. Еще не дойдя до стола, он высказал десятка два  предложений
о том, как же все-таки вывести соплеменников Моисея из Мемфиса. Впрочем, эти
яркие мысли Рабиновича так и остались висеть в воздухе до того момента, пока
не  попадали  на пол,  а в реальность воплотилось  только  одно предложение.
Причем выраженное в форме приказа.
     --   Так,   нечего  тут   штаны   просиживать,  --  заявил   Рабинович,
приблизившись  к большой  четверке. -- Дружненько встаем и топаем  во дворец
фараона.  Сейчас поговорим с этим идиотом по-свойски,  и все встанет на свои
места.
     -- Шарики на ролики у тебя встанут! -- перебив его, буркнул Андрюша. --
Каким макаром ты все улаживать собрался?
     -- Так морду набьем, -- простодушно объяснил ему вместо кинолога Жомов.
     -- Не обязательно, -- радостно улыбаясь,  заверил друзей Рабинович.  --
Может быть,  мы  расскажем ему о победе коммунизма во всем  мире,  и  фараон
растрогается настолько, что велит  египтянам  евреев через  пустыню на руках
нести.
     -- Че-его?! -- в один голос завопили омоновец с криминалистом.
     -- Вы о чем? -- удивился Рабинович.
     Андрюша  отодвинул  в  сторону  тарелку  с  мясом, положил  недоеденную
пресную лепешку на стол и, поднявшись со скамейки,  подошел к  кинологу. Тот
идиотски  улыбался,  глядя   на  друга,  и  Попову  было  достаточно  одного
пристального взгляда в глаза этого типа, чтобы поставить точный диагноз.
     --  Ваня,  да он  под кайфом,  -- повернувшись к  Жомову, констатировал
эксперт, а затем посмотрел  на Рабиновича. -- Та-ак, значит, нормальные люди
даже не похмелились, а ты уже на "дурь" перешел? Охренел  совсем? Или забыл,
что в нашей компании никто наркотой не балуется?
     --  Ребята,  вы чего? --  оторопел  кинолог,  глядя, как Жомов  и Попов
приближаются  к нему с  разных  сторон. --  Какая дурь? Какая наркота? Я  же
только...
     Договорить ему на дали. Андрюша с Ваней бросились к Сене и, схватив его
за руки, поволокли во двор. Рабинович упирался изо всех сил и орал, что ни в
чем не виноват, что это все повар, гад, ему какую-то дрянь подсунул, но его,
естественно, никто не  слушал. В  дверях трактира Сеня попытался упереться в
косяки, словно  Иванушка, которого баба-яга  совала в печку, но и это его не
спасло. Чтобы вытолкать Рабиновича на улицу, хватило  бы, наверное, и одного
Жомова. А когда к его силе приплюсовалась еще и  масса Попова, то ускорение,
полученное  Рабиновичем в  итоге, вытолкнуло его  во двор, словно пробку  из
бутылки. Законы физики Ничего не поделаешь!
     Оба  патриарха,  с  самого  начала  следившие  за действиями  ментов  с
неприкрытым любопытством, едва  все  трое исчезли из трактира, переглянулись
и, заказав у кабатчика  еще по кружке молока, принялись терпеливо дожидаться
буйных помощничков  Те  вернулись  назад через пару  минут.  Жомов с Поповым
довольно  потирали руки,  а Сеня уныло  плелся  следом,  заливая пол струями
воды, стекавшей  с  некогда  безукоризненной милицейской  формы --  все-таки
замачивание в поилке для  верблюдов никому еще не придавало светского лоска.
Несколько секунд Рабинович бессмысленным взглядом обшаривал  углы, а  затем,
придя, наконец, в себя, бросился на кухню.
     --  Ну, блин, убью сейчас гада! -- рявкнул  он,  полностью осознав, кто
именно является причиной подобного надругательства над честью и достоинством
российского милиционера. -- Сейчас я  этому жирному козлу покажу, как ментов
на наркоту подсаживать!
     Сеня, оставляя на полу мокрые следы, метеором рванулся  на кухню. Попов
было  бросился за ним, но омоновец удержал друга. Дескать,  пускай Рабинович
душу отведет. Зачем мешать человеку  получать истинное  наслаждение? Андрюша
пожал плечами и  остался стоять  на месте,  впрочем, не сводя настороженного
взгляда  с  кухонных дверей.  Минут  пять  оттуда  доносились  дикие  вопли,
перемежающиеся со страшным грохотом, а  затем пред ясные очи друзей предстал
Рабинович.  На этот  раз  не  только мокрый, но  еще  и заляпанный  какой-то
дрянью, отдаленно напоминающей макароны по-флотски, залитые кетчупом. Злобно
сверкнув глазами в сторону друзей, Сеня, не говоря ни слова, промчался  мимо
них, выскочил на улицу и убежал в направлении ленивого Нила.
     --  Может,  догоним?  --   поинтересовался  у  омоновца  добросердечный
Андрюша.
     -- Нет!  --  Жомов  отрицательно покачал  головой. -- Сейчас  постирает
форму, умоется,  обсохнет  на солнышке  и вернется назад,  будто  только что
мамой рожденный.
     На то,  чтобы оказаться "заново  мамой рожденным", у Сени ушло полчаса.
Милицейская форма, высушенная на жарком египетском солнце, слегка  поблекла,
что Рабиновича, естественно, не радовало. Вернулся он назад посвежевший,  но
настолько хмурый, что Андрюша Попов не решился поинтересоваться, не разогнал
ли  кинолог  крокодилов  по  всему  Нилу.   Глядя  на  сердитую   физиономию
Рабиновича,  криминалист  только  жалостливо  вздохнул  и  покачал  головой.
Дескать, прости Сеня, но привести тебя в чувство мы были вынуждены.
     --  Угу, --  прочитал  его мысли  кинолог.  --  Отольются кошке мышкины
слезы.  Чего сидите? Думаете, после  купания и стирки я вам что-нибудь умнее
придумаю?  Во дворец фараона  все равно  идти придется. Не дурак  он, должен
понять,  чем  ему  такая  политика светит. Ну  а  если  не  поймет,  мы  ему
как-нибудь все объясним.  Только предупреждаю, Жомов, лично тебя, чтобы  без
команды не рукоприкладствовал!
     --  А я че?  Я  ниче! --  пожал  плечами  Ваня  и  смущенно  потупился.
Рабинович только  хмыкнул в ответ и, даже не проверяя, идут  ли остальные за
ним, направился к выходу из трактира.
     Сеня шел по  улицам Мемфиса таким широким шагом, что в этот раз путь до
дворца  оказался не туристической прогулкой с обязательным осмотром  местных
достопримечательностей,  а  настоящим  марш-броском.   К  удивлению  ментов,
ожидавших, что патриархи вымрут от такой гонки и прибудут на прием к фараону
к шапочному разбору,  Моисей  с  Аароном  оказались  резвыми  старикашками и
ничуть в скорости Рабиновичу не уступали. А вот Анд-рюша сдал очень быстро!
     Уже через пару сотен  метров он оказался далеко  в  конце  процессии  и
принялся вопить, требуя сбавить  темп. Редкие прохожие, и  так разбегавшиеся
по переулкам, едва завидев приближающихся  ментов, после этих воплей и вовсе
падали ниц на землю, стремясь врасти в мостовую.  А вот Рабинович делал вид,
что ничего не слышит. И,  лишь когда вопли  Попова по  своей громкости стали
приближаться к критической отметке,  Сеня,  боясь непоправимых  для  истории
разрушений, слегка сбавил темп. Впрочем, не настолько, чтобы  тяжеловесный и
ленивый эксперт почувствовал себя вольготно.
     К  тому  моменту, когда патриархи  с милицейским конвоем  добрались  до
дворца фараона, на  Попова  было жалко смотреть.  Он осунулся, побледнел  и,
истекая потом, потерял  не менее десятка килограммов живого веса. Последнее,
впрочем, можно записать в актив, поскольку Попову, привыкшему жрать пирожные
в  кафе, похудение  только пошло на пользу. Догнав процессию просителей (или
требователей?), остановившуюся прямо у ворот дворца,  Андрюша резко выдохнул
и собрался  просветить  Рабиновича по поводу его умственных способностей, но
тут  с дворцовой балюстрады  раздался  неимоверно  дикий  визг. Менты дружно
вздрогнули и удивленно посмотрели в направлении источника звука.
     Визг доносился  с широкого  балкона,  расположенного на втором  этаже и
тянувшегося по всей длине фасада. Там, чинно выстроившись по ранжиру, стояли
какие-то разноцветно одетые недоумки  с длинными медными трубами и, раздувая
щеки, дули в них со всей мочи.
     --  Вот,  блин,  саксофонисты, мать ихнюю в филармонию!  --  поморщился
меломан Попов.  --  Горыныча  нигде  не  видно, а  эти  уроды на  всю округу
воздушную тревогу трубят.
     -- Да, жалко, что летающей керосинки  с нами нет, --  горестно вздохнул
Жомов. --  Эх, задали бы  мы вчера перцу этим медноголовым  воякам,  если бы
Горыныч нам прикрытие с воздуха обеспечить смог.
     Еще раз  вздохнув,  омоновец  вежливо  содрал  медную  каску  с  головы
постового у ворот  и  одним  ударом о стену сделал  из нее блин.  Прежде чем
кто-нибудь успел его  остановить, Ваня  подбросил остатки шлема вверх  и  от
души приложился  к  блину резиновой дубинкой.  Расплющенный медный  снаряд с
диким свистом помчался вперед, ласково поздоровался с такой же медной трубой
в  руках одного  из горнистов, а затем приложился к стене  замка, проделав в
ней не предусмотренное архитекторами окно.
     Труба, в свою очередь, поспешила догнать расплющенный шлем  (видимо, не
успела   ответить  на  приветствие!).  Вырвавшись  из  лап  трубача,  она  с
музыкальным звоном вонзилась в стену, наполовину  утонув в стыке между  двух
каменных  плит.  Ее владелец, расстроенный  таким  предательским  поведением
инструмента, тоненько  взвизгнул  и,  будто красна  девица,  закатив  глаза,
грохнулся с  балкона в  фонтан.  Коллеги трубача тут же перестали дудеть  и,
свесившись с перил, занялись обсуждением крайне важного вопроса: захлебнется
ли несчастный в фонтане или такое добро не тонет?
     За  этим занятием их и застал фараон. Юродивый Рамсес, услышав молчание
труб, решил, что ликующая толпа подданных уже собралась под балконом, ожидая
появления  своего  горячо  любимого  правителя. Пнув  пару  раз для скорости
жрецов, всегда  сопровождавших  его  на  торжественных  мероприятиях, Рамсес
медленно вышел на балкон и, зажмурившись, простер вверх руку, ожидая в ответ
на этот жест всеобщее ликование.
     -- Ой, ма-альчики,  посмо-отрите, ка-акая у него  все-таки  эр-оотичная
попка, -- вместо рева  толпы услышал фараон и в изумлении уставился на крупы
своих трубачей,  свесившихся с балкона. -- Может, все-таки  спустимся вниз и
спа-асем его. А то будет жалко, если та-акой гей утонет!
     -- В-о-о-он!!! -- истошно заорал Рамсес.
     Придворные   музыканты   прекрасно  знали,  каким  бывает  в  гневе  их
повелитель, поэтому  долго раздумывать  над маршрутом следования  не  стали.
Даже  не  пытаясь  как-то  подстраховаться,  трубачи  все до единого  просто
плюхнулись  с  балкона вниз. Истории  неизвестно,  какое количество этих,  с
позволения сказать, господ свалилось  в фонтан, а кому там просто не хватило
места.  Нигде  нет  также  и  упоминаний  о  том,  кто  в дальнейшем  спасал
утопающих. Впрочем, нас это и не касается. Есть дела и поважнее!
     Очистив себе пространство для  обзора, Рамсес подошел к  перилам, чтобы
узнать, отчего не ликует  толпа. Узнал --  оттого, что всей  толпы было лишь
пять  человек  и  огромный пес. Да и  то ни один из них не был настроен петь
дифирамбы  фараону. Рамсес поморщился. Затем  гневно нахмурился.  Ну а потом
соизволил спросить:
     -- И где мои люди?
     -- В Караганде, -- смиренно ответил ему Рабинович.
     -- Сеня, это  уже перебор, --  посмотрев на него, сострил Попов.  -- Ты
уже столько всего в Караганду наотправлял, что сейчас там  должна быть  либо
одна гигантская свалка, либо культурный центр вселенной.  Дикие египтяне там
еще зачем?
     -- Да пусть бомжуют, -- милостиво разрешил кинолог  и перевел взгляд на
фараона.  --  Рамсес,  ты  не  оборзел?  Какого хрена  людей  на молитву  не
отпускаешь?
     -- Людей? -- удивился правитель Египта. -- А где ты, чужестранец, среди
евреев людей видел?
     --  Опа-на!  --  присвистнул Андрюша. --  Вот  он, оказывается,  откуда
антисемитизм-то пошел. А мы Гитлера во всем виним...
     -- Слушай, Сеня, -- разделил оскорбление друга омоновец. -- Может быть,
я схожу этому уроду самовар слегка почищу? А то, по-моему, у него там краник
слегка засорился.
     -- Потом,  -- Рабинович побагровел, но воевать пока не собирался, решив
справиться  с проблемой дипломатическими методами (ой господи, знал  бы хоть
что-нибудь о них!). Сеня снова обратился к фараону.
     -- Ты  когда-нибудь  о  равенстве конфессий слышал? --  слегка  повысив
голос, поинтересовался кинолог у Рамсеса. -- Так знай, что все религии равны
перед лицом государства. Ты просто должен отпустить сынов Израиля помолиться
в пустыне. В противном случае я тебе  гарантирую  всеобщую забастовку.  Твои
убытки от этой акции могу и без калькулятора посчитать.
     --  Забастовка,  говоришь?  --   завопил  в  ответ  Рамсес  и  радостно
захихикал. -- Что же, мне это нравится. Но поверь, хотя я  и  очень сожалею,
вынужден буду принять ответные меры, -- фараон еще на октаву повысил  голос.
-- Повелеваю с сего дня не давать  евреям со складов соломы для изготовления
кирпичей.  Собирать теперь  ее рабочие должны самостоятельно. При этом общие
нормы выработки остаются неизменными!
     И, показав ментам нос  из  пальцев обеих рук, Рамсес вприпрыжку скрылся
внутри дворца. Его  свита, радостно скалясь, секунду постояла на балконе,  а
затем  отправилась  следом  за повелителем. Несколько  секунд  над дворцовой
площадью  стояла  гнетущая  тишина,  а затем к Рабиновичу,  шлепая по камням
сандалиями, подошел Аарон.
     -- Ну, спасибо тебе,  мил человек! Помог, называется, --  ехидно заявил
он, поклонившись кинологу в пояс. -- Теперь точно все. Прощай, Палестина!
     -- Не скули!  --  расстроенный  таким оборотом  дел, злобно рявкнул  на
старца Рабинович и  посмотрел на омоновца. -- Ну что, Ванюша, теперь можно и
морду этому козлу, Рамсесу, набить...
     Жомов обрадовано хрюкнул и, согнув "демократизатор"  в дугу, устремился
к  воротам. Не  успел  он сделать  и двух шагов,  как  створки распахнулись,
выпустив на площадь не менее двух сотен солдат, сверкающих на солнце чищеной
медью.  Омоновца  их появление только раззадорило, и он бросился  бы вперед,
если бы не Попов.
     -- Подожди! -- рявкнул Андрюша, ухватив друга за китель и показав рукой
на балкон, где ровной цепочкой выстраивались метатели дротиков. -- По-моему,
драться сейчас не стоит.
     Может  быть, у Вани  и наблюдался  некоторый  дефицит  ума,  о чем ему,
естественно, говорить не следует, но от  недостатка  здравомыслия он никогда
не  страдал. Посмотрев на балкон, омоновец  мгновенно оценил  все недостатки
собственной позиции. Может быть, втроем, при  помощи чудодейственных свойств
дубинок, пистолета  и Мурзика с разгоном дворцовой стражи менты и справились
бы, но  метатели  дротиков с балкона быстро сделали бы из них  подушечки для
булавок или чехлы для шампуров -- кому как больше нравится.
     --  Нет,  блин,  я что,  так никогда  тут  нормально и не подерусь?  --
расстроился Жомов. --  Ты, Рабинович, давай-ка решай эту  проблему. А то что
это у нас за отпуск получается? И драки мелкие, и напороться толком нельзя.
     -- Жомов, я тебе напорюсь! Еще глоток алкоголя,  и  я  у тебя  пистолет
экспроприирую, а потом Матрешкину подарю.
     Ваня от возмущения тут же потерял дар речи, а Сеня грустно усмехнулся и
махнул рукой:
     -- Ладно,  пошли  отсюда. До Рамсеса нам, похоже,  не  добраться. Будем
думать, что еще можно предпринять.
     Однако просто так уйти не получилось. Забытые всеми старцы, которых все
утро не было слышно, вдруг напомнили о себе,  истошно заголосив. Трое ментов
удивленно обернулись к ним, пытаясь понять, что же так неожиданно  пробудило
патриархов.  Оказалось, что  ничего  нового  не  случилось.  Просто старики,
наконец, осознали суть происшедшего на дворцовой площади.  Причем  до Моисея
это дошло быстрее.
     --  Г-г-г...  --  гневно  завопил  патриарх,  тыча  в  сторону  балкона
скрюченным указательным пальцем. Менты замерли, ожидая  перевода,  но  Аарон
молчал. То ли был в шоке, то ли никак не мог проснуться.  Андрюша  решил ему
помочь.
     -- Горе нам? -- с надеждой в глазах обратился он к Моисею.
     -- Нет! --  рявкнул  патриарх,  и  все трое друзей от удивления едва не
грохнулись  на  мостовую, а  старец продолжил  свою  обвинительную речь.  --
Г-г-г...
     -- Не мни себя равным  богу,  Рамсес, ибо  разверзнутся для тебя  хляби
небесные!  --  наконец  принялся  за работу Аарон.  -- Воля  господа светла,
праведна  и непререкаема, и  всякого, рискнувшего противиться  ей, постигнут
страшные кары. Голод, мор и девальвация валюты по  сравнению с тем, что тебя
ждет, лишь  благом окажутся.  И ты, сметенный,  будешь молить о прощении, но
вовек не получишь его, -- довольный Моисей похлопал братца  по плечу, тот не
обратил на  это никакого внимания. Старца  уже понесло. Забыв о том, что его
подопечный уже давно не мычит, Аарон продолжил вопить:
     -- И прискачет к тебе конь сивый, и на нем всадник  с косой, и ад будет
следовать за ним в полном составе...
     Моисей вытаращил на штатного переводчика глаза и, чтобы привести того в
чувство, отвесил старцу увесистую оплеуху. Тот едва не свалился на мостовую,
но каким-то чудом все же удержался на ногах.
     --  Да иди ты...  в  Палестину! Сорок лет и  все пешком, --  отмахнулся
Аарон  от  брата,  а  затем  выковырял  из  мостовой  оружие  пролетариата и
зашвырнул его на балкон. -- Ты, Рамсесишка, козел египетский,  слышишь меня?
Иди сюда,  сын жабы и крокодила, я тебе морду намылю,  чмо поганое! Чего, не
понял меня, блин, в натуре? По фене не ботаешь, фраерок?..
     То  ли  присутствие  ментов  так сказалось,  то  ли  на  Аарона  просто
божественное  откровение  снизошло, но  чем  дальше,  тем  глубже  начал  он
забираться  в  такие  дебри  блатного жаргона,  что  окружающие  просто диву
давались. Див же этот, не имея ничего общего с трубачами фараона, исплевался
от одной только мысли о таком сраме и умчался на Восток, навек поселившись в
тамошней мифологии.
     Моисей,  покраснев  до   корней  седых  волос  от   стыда  за   лексику
собственного  брата,  больше  самостоятельно  его  урезонивать  не  пытался.
Подскочив к Жомову, он дернул  омоновца за рукав и, замычав, ткнул пальцем в
сторону распоясавшегося Аарона. Ваня понял все без переводчика.  Хмыкнув, он
подошел к старцу,  вопящему о "нарах", "рамсах" и прочих блатных  чудесах, и
легонечко  тюкнул его  дубинкой по темени. Аарон  хрюкнул и с  выражением на
лице,  более  приличествующим  Цезарю  во  время  убийства,  спланировал  на
мостовую. На площади, наконец, стало тихо.
     --  Сотрясения  нет?  --  озабоченно  посмотрев на недвижимого  Аарона,
спросил у омоновца Сеня.
     -- Обижаешь, начальник! -- широко улыбнулся тот в  ответ. -- ОМОН  свое
дело  знает. Ничего  страшного  с  этим горлопаном не  случится. Пяток минут
покайфует, а затем станет как новенький, будто только что...
     --  Вот только про  маму не надо, -- перебил  его Попов. -- Я уже и так
борща хочу!
     -- Нежные мы какие, -- фыркнул Ваня и посмотрел на Рабиновича. -- Ждать
будем, пока оральник очнется, или как?
     -- Или как! --  безапелляционно  заявил  Рабинович.  --  Еще мы  тут не
торчали,  как  три  тополя  на  Плющихе...  И  один  пень,  --  добавил  он,
покосившись  на Моисея,  а затем вновь уделил все внимание омоновцу. -- Если
ты,  Ванюша, не  можешь  заставить человека  просто замолчать,  не лишая его
возможности самостоятельно передвигаться,  то  придется  тебе Аарона на себе
тащить.
     -- Да без  проблем,  --  хмыкнул Жомов и взвалил старца  себе на плечо,
словно куль, скажем так, с костями. -- Куда пойдем?
     -- На  речку, --  совершенно серьезно заявил  Рабинович.  -- Там  тихо,
спокойно, прохладно и людей в это время почти не бывает.
     Ваня с  Андрюшей  недоуменно  переглянулись и, решив,  что это утреннее
купание  вкупе  со  стиркой  навсегда разожгло  у Рабиновича любовь к  Нилу,
решили  не  возражать. Действительно, какая разница,  где заняться развитием
собственного  слабоумия  --  в  душном  трактире  или на мутной реке?  Пожав
плечами,  оба двинулись  следом  за кинологом.  Моисей  завершал  процессию,
заботливо держась за болтающиеся из стороны в сторону ноги Аарона.
     Впрочем,  добраться  до  реки  в  тишине  и  спокойствии  у  друзей  не
получилось.  Едва  они  покинули  пределы дворцовой площади,  как  по улице,
навстречу  им,  раздался  топот  ног приближающейся  толпы.  Сеня с Андрюшей
мгновенно  приготовились  к бою, а  омоновец,  аккуратно  сгрузив  Аарона  у
стеночки, выступил в авангард. Менты решили, что это Рамсес, оскорбленный до
глубины  души  жаргонной лексикой почтенного  старца, вызвал  по внутреннему
телефону египетский аналог сослуживцев  Жомова, и  приготовились к серьезной
схватке, но  состояться ей было  не  суждено  -- ритмично топая по  мостовой
сандалиями,  из-за угла на друзей выскочили Ванины новобранцы, возглавляемые
невозмутимым Навином. Вооружено воинство было короткими дубинками, а  головы
украшали медные шлемы, явно на скорую руку переделанные из кастрюль.
     -- Товарищ старшина, взвод рекрутов в ваше распоряжение прибыл, сэр, --
увидев начальство, тут же доложился Иисус.
     --  Ты  погляди,  что  армейская  служба  с  людьми  делает, --  ехидно
восхитился Попов, хлопнув Рабиновича по плечу и указав пальцем на Навина. --
Ведь  этот  лох  еще пару  дней назад, как  последний  чмошник,  по трактиру
ползал, а теперь, гляди, прямо-таки орлом стал. Грудь колесом, морда наглая.
Только ефрейторских лычек на плечах не хватает.
     -- Будут! --  вместо Рабиновича буркнул  в  ответ криминалисту  Ваня  и
повернулся к своим бойцам. -- Вольно. Какого хрена вы тут делаете? Вам разве
был приказ на площадь явиться?
     -- Никак нет! -- в один голос рявкнул взвод, а Навин лично пояснил:
     -- Просто  я решил,  что  вести  политзанятия в то время,  как командир
подвергается   опасности  для  жизни,  несопоставимо   с  честью  еврейского
военнослужащего.  Можете отдать нас под трибунал, сэр, но  мы будем охранять
вас до тех  пор,  пока  угроза не минует. И если потребуется, без  колебания
заслоним вас своей грудью!
     Андрюша,  глядя на это  безобразие,  покрутил  пальцем  у  виска.  Сеня
кивнул, соглашаясь с  ним, и заметил,  что не только  омоновец  одобрительно
смотрит на Навина, но и  Моисей довольно кивает головой. Все, допрыгались. А
ведь эти два представителя угнетенного фараоном нацменьшинства еще пару дней
назад даже не были друг с другом знакомы...
     Жомов одобрительно похлопал Навина  по плечу и приказал личному составу
следовать  сзади.  Дальше менты  пошли под охраной взвода головорезов.  Сене
хоть и не понравилось  такое общество, но возражать против присутствия рядом
телохранителей он не  стал -- может  быть, для  чего-нибудь  и пригодятся. В
крайнем случае,  хоть  солидность шествию  придадут.  Да и Жомову  будет чем
заняться, а то омоновец от безделья что-то излишне кровожадным становится.
     Рабинович кротко вздохнул и, кивком головы пригласив всех  следовать за
собой, продолжил путешествие к речке. Попов тут же присоединился к  другу, а
вот Ваня слегка задержался. Сначала он хотел взвалить  Аарона себе на плечи,
затем решил поручить его транспортировку своим  бойцам, а под конец одумался
и просто закатил старцу легкую оплеуху.
     -- А-а, волки позорные! -- увидев над собой озабоченные лица  в корявых
шлемах, с перепугу завопил патриарх и запел: -- "На черной скамье, на скамье
подсудимых..." -- Моисей  не выдержал и, подскочив к брату, огрел его клюкой
по хребту.
     -- Ох ты, господи! -- опомнился Аарон. -- Что это со мной?
     -- Нервный срыв. Такое почти у всех во время первой ходки бывает, -- со
знанием дела пояснил Иван. -- Потом либо проходит, либо прокурор второй срок
дает.
     Аарон  горестно вздохнул. Моисей, чтобы приободрить  брата,  ткнул  его
посохом пониже  поясницы,  и оба  поспешили  вдогонку  за Рабиновичем. Жомов
отдал взводу приказ выдвигаться следом и для поддержания воинской дисциплины
заставил новобранцев шествовать по улице, чеканя шаг. Жители окрестных домов
с  удивлением  наблюдали  из  окон  за странной  процессией,  но,  наученные
вчерашним горьким опытом, выходить  на улицу не решались.  Ну их к  Анубису,
этих чужестранцев. Свои барабанные перепонки дороже!
     Примерно два квартала колонна двигалась  абсолютно спокойно, а затем ей
навстречу,  едва  не  под ноги к  Рабиновичу, из переулка выскочил маленький
бородатый  перс.  Сеня  едва  не  упал  и  хотел накрыть  Нахора трехэтажным
небоскребом,  но  моральная  ответственность учителя  перед психикой ученика
удержала  его от такого эксцентричного  поступка.  Рабинович просто  шлепнул
перса ладонью по затылку.
     -- По сторонам смотри, когда по улицам бегаешь, -- буркнул он. Стыдливо
улыбаясь, Нахор потер ушибленное место.
     -- Значит, пиравильно мне сказали, -- довольно заявил он. -- Вот только
за-ачим без мине би-иляши на пилощадь ходил пиродавать?  Я би-игаю, би-игаю,
а ты один би-иляшами торгуешь!
     -- Какие беляши,  идиот! -- взорвался Рабинович,  но, услышав за спиной
ехидное хихиканье Попова, осекся. -- Ладно, мы с тобой позже поговорим.
     -- Я с тобой и-идти буду? -- смиренно поинтересовался Нахор.
     -- Да иди уж. Куда  же от тебя  теперь деться, -- обреченно  согласился
Рабинович.
     Остальной путь  до берега  Нила менты проделали  без приключений. Улицы
по-прежнему при их приближении пустели и заполнялись гомоном  голосов только
уже   далеко  за  спиной  отряда.  Фараон,  несмотря  на  вопли  Аарона,  не
рассердился и не  послал  вдогонку  сквернослову отряд  спецназа.  Может, не
слышал  его  криков, спрятавшись  в глубине дворца,  или просто  не понял ни
слова из  всей пространной речи патриарха.  И даже ни один светофор на  пути
отряда красный свет не зажег. Впрочем, и не было в Египте светофоров!
     Добравшись до берега, Сеня подошел к воде, умылся и плюхнулся на траву,
бездумно глядя на  противоположную сторону  реки.  Попов тут же  пристроился
рядом, а омоновец, только расставив караулы вокруг, присоединился к друзьям.
Нахор  тут  же  по  собственной инициативе умчался к ближайшему дому,  чтобы
разжиться там снедью для пикника и вином, за что позже получил от Рабиновича
хороший нагоняй, а двое  старцев, посовещавшись  методом  глухонемых, обошли
ментов и чинно встали напротив них.
     --  Г-г-г...  -- торжественно провозгласил  Моисей.  Сеня не обратил на
старца  никакого  внимания,  а  вот  измученный  марш-бросками   криминалист
взбесился.
     -- Да чтобы тебя грудная жаба задушила! -- вскочив с места, завопил он.
-- Задолбал уже со своими... -- и запнулся.
     Вода в Ниле, прямо напротив ментов, за спиной патриархов, запузырилась,
словно от огромной таблетки растворимого  аспирина. Следом за этим  странным
явлением из речной глади появились  мутные глаза. Пару  раз моргнув,  они на
секунду  вновь скрылись в мутной  воде, а затем на берег Нила выбралась и их
обладательница -- двухметровая  жаба  с большими  отвисшими  грудями.  Левой
лапой она  прижимала  к этим  молочным  железам, совершенно не положенным ее
виду, скрипяще квакающего лягушонка, а правой чесала длинный красный язык.
     --  О-хо-хонюшки-хо-хо! И что же вы меня,  мужики поганые, от кормления
отрываете? --  горестно вздохнула жаба и  без лишних  слов принялась  душить
Моисея.
     Старец  захрипел, пытаясь отбиться от беспардонного чудища, а остальные
в оцепенении смотрели на новое чудо природы. То ли  от вида  жабы, то ли  от
методов  ее  работы все  оказались в таком глубоком  оцепенении,  что первые
несколько секунд даже  пошевелиться не могли, не  говоря  уж  о  том,  чтобы
прийти  заслуженному  пенсионеру  Мемфиса  па помощь. Первым  в  себя пришел
Рабинович.
     -- Попов,  немедленно убери  эту  гадость! --  гоном школьного  учителя
заявил он, ткнув дубинкой в сторону кормящей матери.
     -- Да я-то тут при чем?  -- с перепугу возмутился криминалист,  а затем
сообразил,   кого   именно    нужно    Моисею    благодарить   за   приятное
времяпрепровождение.
     --  Сгинь,   нечистая!  --  завопил  он,  простирая   руки   в  сторону
бородавчатого киллера.
     -- Да чистая я, -- обиженно ответила жаба, не прекращая своего занятия.
-- Не видел, что ли, как я из реки вылезла?
     Попов оторопел. Ляпнуть какую-нибудь гадость, вызывающую затем какие-то
престранные последствия,  ему уже доводилось и не раз. Однако  впервые в его
практике продукт необдуманного словоизвержения не  желал убираться восвояси.
Более того,  это подлое отродье поповских эмоций еще и  пререкалось со своим
создателем. Жомов уже выхватил из  кобуры пистолет, то ли чтобы помочь другу
избавиться от наглого существа, то ли для  избавления Моисея  от мучений. Но
выстрелить омоновец  так  и не успел  --  Андрюша просто озверел  оn  жабьей
наглости.
     --  Ах ты,  крыса поганая! -- завопил  он, и жаба трансформировалась  в
вышеуказанное существо, обвешанное пищевыми отходами.
     -- Змея подколодная! -- жаба-крыса тут же мутировала в  змею, которую и
придавила свалившаяся с неба дубовая колода. -- Да чтоб тебя каток переехал.
     Тихо  зашуршав,  из  прибрежных  камышей  выехал беспилотный  каток  и,
проехав по плоду поповского воображения, плотно умял этого биотрансформера в
прибрежный грунт. Удовлетворенно фыркнув  выхлопной  трубой,  рабочее орудие
дорожных строителей  покатилось дальше в реку  и  весело пыхтело до тех пор,
пока полностью не скрылось под водой. А от экс-жабы, вице-крысы, а ныне змеи
над землей, осталась только дергающаяся часть хвоста.
     --  Вот так  вот!  -- удовлетворенно хмыкнул  Попов. --  И провались ты
пропадом!
     Змеиный хвост последний раз дернулся и с  легким треском  растворился в
воздухе. Ну  а  в качестве  печной памяти последних событий  ментам остались
хорошо  укатанная  прибрежная полоса  и  Моисей, усиленно  оттиравший с  шеи
отпечатки жабьих  пальцев. Рабинович  облегченно  вздохнул и  что есть  силы
влепил криминалисту затрещину.
     -- Андрюша,  если еще  что-нибудь подобное ляпнешь, я тебе язык к зубам
гвоздями прибью! -- добродушно пообещал он.
     --  Да  пошел  ты...  --  обиженно  огрызнулся  Попов, но  замолчал  на
полуслове, испугавшись, что Рабинович действительно пойдет.
     Поднявшись с  места, Андрюша, как  он это  всегда  делал  в  стрессовых
ситуациях,  отправился кормить рыбок. Ну а  поскольку  хлеба под  руками  не
оказалось, Попов начал  швырять в реку кирпичи.  Неизвестно,  понравилось ли
такое угощение рыбам,  но вот крокодилы были от  него не в восторге. Получив
из щедрых рук криминалиста пару раз каменюками по различным частям тела, они
на  время  уняли  свою  страсть  к  мелодрамам  и  отправились  погулять   в
противоположный конец Нила.
     -- Г-г-г... -- новыми воплями Моисей привлек к себе внимание ментов.
     -- Если  вы  думаете, что мы немощны и  слабы, то вы правы, --  тут  же
перевел  Аарон,  оказавшийся  вынужденным  в третий раз  за день выходить из
ступора. -- Мы действительно слишком ничтожны. Но если  вы считаете, что без
вашей  помощи мы и гроша ломаного не  стоим, то  глубоко ошибаетесь.  С нами
бог, и он не оставит своих сынов без высочайшего покровительства. Вот сейчас
я...  --  Аарон  запнулся  и  с  удивлением  посмотрел  на  брата,  усиленно
жестикулирующего и мычащего.
     -- Ты не одурел, Мойша? -- оторопело заяви. он. -- Я тебе не  факир, --
Моисей утроил  скорости жестикуляции.  --  А  я тебе говорю,  что ты  с  ума
сошел!..
     --  Эй, орел, может, переводить  будешь?  --  нетерпеливо  одернул  его
омоновец. Старец поморщился.
     --  Моисей говорит... Акцентирую,  это  слова Моисея!..  Что  стоит мне
только  посохом  коснуться воды Нила, и она превратится в кровь,  -- упавшим
голосом закончил он. -- Лично я  в эту ерунду не  верю, но братец настаивает
на демонстрации. Так что, извините!..
     Горестно  вздохнув, Аарон  направился  к  воде и со  всей силы  шлепнул
посохом по мутной поверхности  Нила. В первые  несколько  секунд  совершенно
ничего не  произошло, и старец начал  поворачиваться  к ментам,  всем  своим
видом давая понять, что именно такого эффекта он и ожидал, но  в этот момент
Нил вдруг начал менять  цвет. Сначала его  вода густо пожелтела, затем стала
оранжевой и к концу метаморфозы обрела удивительно густой багровый цвет.
     -- Сильно! -- только и смог произнести Рабинович, а Жомов принюхался.
     -- Не знаю, что он сделал с речкой, -- безапелляционно заявил омоновец,
-- Но это точно не кровь!..



     Вы себе  не  представляете, что творилось  на берегу. Признаюсь честно,
что даже я от всех этих чудес оторопел, а уж об остальных и говорить нечего.
Невозмутимым  один  только  Жомов оставался, да  и  то только потому, что до
Ивана  вообще все очень долго доходит.  Конечно,  я  прекрасно  знал, что от
Попова всего  чего  угодно ожидать можно, и, когда-нибудь  кто-то  из-за его
длинного  языка  станет клиентом нашего патологоанатома, но на  то, что  это
может произойти так быстро, я совершенно не рассчитывал. Да еще тут и  Аарон
масла в огонь подбавил, перекрасив Нил в бордовый цвет.
     Мои менты  сразу заорали, закудахтали и  принялись вдоль берега бегать,
пытаясь понять, что именно случилось  с рекой и какая гадость в ней заменила
воду. Нет, Сеню с  Поповым я еще понять могу -- у них обоняние слишком слабо
развито, а вот за Ванечку мне было стыдно. Сколько раз я слышал от остальных
ментов, что  у Жомова просто  исключительный нюх  на  выпивку,  а  тут такое
разочарование... Ванечка, родной, так ведь это  вино  теперь в русле  течет.
Это тебе даже  щенок слепой мог  бы  сказать,  а ты, высококвалифицированный
профессионал,  знакомого запаха  так  узнать  и  не мог.  Где  же  твой  нюх
исключительный?
     Впрочем, разочаровывал меня омоновец не слишком долго. Пару раз глубоко
втянув  носом  воздух,  он,  наконец,  понял,  чем  Нил пахнет,  и  поспешил
поделиться своим открытием с друзьями. Более того, Ваня  немедленно собрался
произвести внутрижелудочную пробу жидкости из  реки,  но  Сеня его  удержал.
Дескать,  если отравишься, то до ближайшей реанимации, расположенной тысячах
в трех лет впереди, добраться никто уже не успеет.
     Жомов  был  вынужден  согласиться  с  доводами  моего хозяина и грустно
застыл на  берегу  реки,  жадно и  без  надежды в глазах глядя  на  багровую
жидкость. От  душевных терзаний спас омоновца верный  Навин. Молодой рекрут,
которому Ваня не так давно обещал  присвоить звание ефрейтора,  покинул свой
пост в оцеплении и, бросившись вперед, зачерпнул каской вино из Нила. Прежде
чем  его  кто-то  успел  остановить,  Иисус сделал  два больших глотка  и  с
преданностью в глазах повернулся к омоновцу.
     -- Вино, товарищ старшина, -- уверенно заявил он. -- Без отравы и очень
хорошего качества. По-моему,  ничуть  не хуже  каберне. А может быть, даже и
получше.
     --  Два наряда вне  очереди! -- рявкнул  Жомов.  Сами  знаете, в  армии
инициатива   наказуема.  --   Это   за   самовольное  оставление  поста.   И
благодарность  с  занесением  в  личное  дело.  За   проявленный  героизм  и
самопожертвование на благо командира!..
     Навин  сначала  побледнел,  а  затем  зарделся  и  качающейся  походкой
(видимо,  вино  действительно  оказалось  таким,  каким он  его  расписывал)
вернулся на свой  пост. Что же, Ваня, можешь теперь расслабиться. И качество
вина установлено, и самый ценный подчиненный остался жив!..
     Жомов все  же самолично  попытался  проверить правдивость слов  Иисуса.
Отобрав  у кого-то из своих воинов медный шлем, он  бросился к  речке, чтобы
наполнить  его самородным вином, но мой Сеня не позволил. Грудью встав перед
омоновцем, Рабинович заявил, что, во-первых, продукт нестерильный, поскольку
у  Нила  берега  даже  не  кисельные,  а из грунтовых  пород,  и  выхаживать
омоновца,  заработавшего  себе   расстройство  желудка,  он  не  собирается.
Во-вторых, Жомов и дома речную воду только после многократного  хлорирования
пьет, а тут, в Древнем Египте, в реках может и тиф  с холерой водиться. Ну а
в-третьих,  Рабинович  уже  объявлял  сегодня утром  сухой  закон  и  дважды
повторять не собирается.
     -- Собственно  говоря, мне по фигу!  -- закончил  свою  речь  мой Сеня,
отходя в сторону. -- Если хочешь заработать себе брюшной тиф, моровую язву и
сифилис...
     -- Крякнулся,  что ли?! -- на последнем  слове  перебил его Ваня. -- Ты
думаешь,  я  Ленке смогу  объяснить, от чего у  меня  эта зараза  появилась?
Думаешь, она поверит, что я заразился, когда вино из Нила пил?
     -- А  тебе, друг мой Ванечка, и объяснять ничего никому не придется, --
ехидно заверил его  Рабинович. --  Ты  у нас сейчас  бросишься бухать и,  не
выходя из  запоя,  заразишься  всем, чем только можно. Потом  тихонечко,  не
трезвея, сдохнешь где-нибудь в уголке, и никто не узнает, где могилка твоя!
     --  Сеня, ты думаешь,  что  я настолько спился, что способен  винище из
реки безмерно хлестать? -- оскорбился от нарисованных перспектив  Жомов.  --
Да я его лучше в кабаке куплю! А дармовое -- пусть бомжи хлещут.
     Конечно,  Сеня  не на такую  реакцию со  стороны друга  рассчитывал. Но
поскольку конечная  цель  -- отлучение Жомова от винно-водочной реки -- была
достигнута,  на  остальное  он  просто  посмотрел  сквозь  пальцы.  У  моего
Рабиновича  теперь только одна мысль осталась. Зато такая глобальная, что ее
на лице,  как  на  экране телевизора, можно увидеть было. Знаете, это как  у
Стивена Сигала, когда он ходит по всяким злачным местам, на морде заглавными
буквами и жирным  шрифтом написано: "Давайте я  кому-нибудь сломаю челюсть",
так и  у моего Сени сейчас легко можно было прочитать: "Дайте мне немедленно
вывести евреев из Египта или я кого-нибудь убью!" Не убьет, конечно.  Пугает
просто. Но это знаю только я, а остальным лучше не проверять.
     Пока  мои менты возвращались  на травку и чинно усаживались на  прежние
места, Моисей с Аароном так и не сдвинулись  ни на  миллиметр от кромки воды
(вина, если уж  быть до конца точным!). Причем первый  радостно приплясывал,
завывая  себе под нос какой-то мотив  без слов, отдаленно напоминающий "семь
сорок", а второй представлял собой собственную  статую,  в четвертый  раз за
день  впав в ступор.  Если  честно, мне старика жалко стало. Столько шоковых
ситуаций за такое короткое  время  любого в могилу свести  могут, а я что-то
сомневался, что у нашего  патриарха сердечко  достаточно крепким окажется  и
выдержит все перипетии общения с российскими ментами. Я-то по себе знаю, что
чем чаще они кого-нибудь в ступор вводят, тем больше вероятность приближения
какой-нибудь, но непременно  глобальной  катастрофы. Поэтому ничего хорошего
от дальнейшего развития событий не ждал.
     Впрочем, никого, кроме меня, это не беспокоило. Нахор  вернулся назад с
корзиной,  наполненной пищей,  и  менты тут же  принялись  уплетать  поздний
завтрак (или ранний обед?) за  обе щеки, выслушивая самовосхваления перса по
поводу его хитрости, изворотливости и находчивости. Сеня, хоть и старательно
напрягал извилины,  придумывая самые  разнообразные способы бегства  евреев,
вслух это за  едой не обсуждал. Понимал, гад, что  от  друзей никаких ценных
советов не получит, пока они свои бездонные животы не набьют. Меня же сильно
волновало иное. Я никак не  мог понять, как патриархам удался фокус с Нилом.
Кран с трубы местного винзавода Аарон своим посохом, что ли, сорвал?
     В отличие  от моего  хозяина, я не забыл  о том,  что мы представляем в
Египте всю нашу российскую милицию.  Должностных обязанностей с нас никто не
снимал,  а  это  значит, что  до  истинных  причин  любого  происшествия  на
вверенной нам территории докопаться мы просто обязаны. Поэтому, если уж Сеня
с  друзьями  решил прохлаждаться  под  африканским  солнцем,  пожирая мясо с
овощами и закусывая их фруктами, придется мне поработать одному.
     Проглотив слюну -- есть-то мне тоже хочется, но работа прежде всего! --
я подошел поближе к старцам и принюхался. Рыба, дыни, много лука, пыль, пот.
От Аарона  --  страх  и  недоумение,  от Моисея --  ликование  и  абсолютная
уверенность.  Больше  ничем  не пахло.  Ни  трубами  с  винзавода,  ни  даже
какой-нибудь паранормальностью, как от нашего Горыныча...
     Что  вы ухмыляетесь?  Не верите,  что я  по  запаху  страх от ликования
отличить  смогу? Тогда  возьмите специальную литературу  и почитайте. Ученые
довольно часто  правильные вещи в своих трудах пишут, хотя и среди них олухи
попадаются.  Например, те, кто утверждает, что псы все  в черно-белом  цвете
видят.  Загрыз бы таких  за вранье, если бы  на  улице  встретил!.. Впрочем,
извините, я отвлекся. Вернемся к нашим баранам, то бишь патриархам.
     Я,  конечно, самым тщательным образом  обнюхал Аарона с Моисеем и  весь
берег  поблизости  от них,  но совершенно  ничего необычного  не  обнаружил.
Старики  как  старики, и пахнет от них  соответственно.  Впрочем, как  и  от
Попова  за  версту  несет  обычным  экспертом-криминалистом,  а  ведь  и  он
чудачества вытворяет. Одна грудастая жаба чего  только стоит, не говоря уж о
его прошлых достижениях!  Честное слово, мелькнула  у меня мысль о том,  что
наши  патриархи  тоже  из  параллельной  вселенной  могут  быть. Мелькнула и
затаилась. Все-таки доказательств  этому у  меня никаких  не  было, а нам по
уставу бездоказательно обвинять  кого-либо  не положено. Поэтому  оставалось
только  одно -- следить  за стариками  и надеяться,  что они  как-нибудь  по
неосторожности проявят свою суть.
     Старцы  тем  временем  решили  меня не томить и приступили к  действию.
Предварительно посовещавшись при помощи жестов (по мне  так уж лучше бы друг
друга обнюхивали, и то информации можно больше получить!), патриархи твердой
поступью направились к обедающим ментам. Посмотрев на выражение лиц Аарона с
Моисеем,  я было подумал, что дедушки сейчас еду у моих сослуживцев отбирать
начнут. Слава богу, я ошибся.
     -- Хвала господу, положение изменилось! -- Моисей, видимо, перепуганный
инцидентом с жабой, даже  не пытался говорить, поэтому вещал один Аарон.  --
Теперь, когда благоволение господа к нам больше не требует доказательств, мы
должны  идти во  дворец  к  фараону и объявить ему  о  том,  что  несчастье,
постигшее Египет, -- это кара за его гордыню...
     -- О каком несчастье идет речь? -- вкрадчиво поинтересовался Рабинович.
     -- Как  это?  --  оторопел старец. -- В Ниле больше нет воды.  Люди  не
смогут поливать огороды,  поить  скот, готовить  пищу и пить.  Разве это  не
несчастье?
     --  Эхо  уж кому  как!  -- хмыкнул Сеня и  махнул  рукой  куда-то вдоль
берега.  --  По-моему, те  люди  несчастными  не  выглядят  и  даже  пьют  с
удовольствием.
     Патриархи  повернулись в указанном направлении, да и  я не удержался от
того, чтобы посмотреть, что там происходит.
     Там,  куда  показал Сеня, еще недавно паслось стадо овец под присмотром
двух плюгавых аборигенов. Видимо, в то время, когда Аарон по  глупости начал
плюхать  посохом по  воде,  животные мирно  ее пили.  Судя по всему, утолять
жажду из Нила они не прекратили и позже, и сейчас культурно отдыхали -- овцы
дружно водили хоровод вокруг единственного барана  в отаре, а пастухи сидели
в обнимку на  берегу и распевали на  всю округу египетский вариант  народной
песни алкоголиков "Бывали дни веселые..."
     -- Исключение из  правил является только подтверждением самих  правил и
никак не может  считаться фактом закономерности, определяющей общее развитие
событий,  -- с сомнением в голосе  произнес  Аарон.  -- Надеюсь,  я  понятно
выражаюсь?
     -- История нас рассудит, -- заявил в ответ Рабинович, а Жомов спросил:
     -- Чего это он сказал?
     -- Он сказал, Ванечка, что, если ты пьешь вино, это еще не  значит, что
твоя теща пьет  вино,  -- ехидно ответил Сеня. -- А если и она выпивает, то,
скорее  всего,  из-за  того,  что   с  тобой  пьяным  по-трезвому   общаться
невозможно. А если и возможно, то только потому, что ты слишком много пьешь.
     -- Все равно ничего не понял, -- растерянно хмыкнул Жомов.
     -- А тебе это и не нужно,  --  уверил его мой  хозяин  и  повернулся  к
Аарону. -- Во  дворец фараона ходить больше не хрен. Этот придурок все равно
так же, как Жомов, ничего не поймет.
     -- И все-таки, я думаю, что,  если мы  вместе с вашим другом, -- старец
почтительно поклонился в сторону Попова, -- покажем Рамсесу чудеса, творимые
при  помощи божественного  благословения, он  вынужден будет  уступить нашим
просьбам.
     Аарон   еще  долго  разливался   мыслью  по  древу,  но  мой  Рабинович
прислушаться к его  словам  наотрез отказался.  После утреннего инцидента со
стражей Сеня понял бессмысленность ведения переговоров с этим фараонствующим
террористом и стал настаивать на  решительных действиях. Например, предлагал
прорываться с  боем из  Египта. О  том,  как  заставить драться с  солдатами
ожиревших на казенных харчах соплеменников Моисея, Рабинович не сказал, да и
старцы  его  все  равно бы слушать  не  стали. Моисей  с  Аароном  настолько
поверили  в божественное благословение,  лежавшее на них, что решили,  будто
смогут теперь разговаривать с фараоном с позиции силы. Возомнили, блин, себя
Штатами в Совете Безопасности ООН!
     Жомов  с  Поповым  участия  в  дискуссии  Рабиновича  с патриархами  не
принимали  никакого.  Анд-рюша,  как  обычно,  поддерживать  разговор  из-за
постоянно  забитого  рта не мог,  а  Ване и  вовсе  все обсуждения  были  до
лампочки. Он у нас  человек  действия. Есть конкретная задача --  выполняет,
нет   --  баклуши   бьет.  Мой  Сеня  надрывался  один  как  мог,  доказывая
бесполезность ведения переговоров с фараоном. Кончилось это все тем, что они
с  патриархами  разругались,  и  два  разгневанных  старца, гневно  фыркнув,
отправились к Рамсесу одни.
     Сеня облегченно вздохнул и, вернувшись к трапезе, успел даже вырвать из
захапистых рук Попова два куска мяса. Я тихонько рыкнул, напомнив, что также
имею право  на часть обеда, и моему хозяину не  осталось ничего другого, как
разделить обед со мной.
     -- Ну и что теперь будем делать? -- поинтересовался Ваня,  которому уже
надоело просто сидеть и ждать у Нила погоды.
     -- Ни-че-го! -- о-очень раздельно произнес Сеня в ответ.
     ХЛО-ОП!!!
     Здрас-с-сьте!  Давно  вас,  сударь,  не видели.  Заждались  прямо-таки.
Лопаемся  от счастья при вашем  появлении... Я бы еще не один  десяток  слов
сказал. Может быть,  и  жестами  бы свой  восторг проявил,  да  вот беда  --
Лориэль от меня слишком далеко появился!
     Впрочем, не только от меня. В этот раз хлопок, предшествующий появлению
эльфа, был значительно тише.  Да и сам наш хамоватый любимец появился не как
обычно, под носом у кого-нибудь,  а на крайне почтительном расстоянии -- над
самой кромкой берега. Ваня даже  крякнул  от досады, увидев, что этот подлец
Лориэль находится вне пределов досягаемости его дубинки. Эльф хихикнул.
     --  Что,  съели,  козлы?  --  прощебетал  он  своим  мерзким  писклявым
голоском. -- Думали, что я вам удовольствие доставлю,  дав себя поймать?  --
и, как это, видимо, принято у его племени, неожиданно сменил тон.
     -- Хрен угадали, уроды! -- заорал он, заставив Рабиновича поперхнуться.
-- Блин,  что вы  за  народ, мать вашу,  никак не пойму! Вас сюда  для  дела
прислали,  а вы лясы точите. Пикник на берегу Нила устроили, пригоршню духов
вам за  пазуху!.. Чего вы на  меня  вылупились,  словно  тролли на солнечный
свет?
     Лориэль продолжил  орать при  полном попустительстве  моих ментов, а  я
решил  воспользоваться  ситуацией.  Заметив, что эльф настолько увлекся, что
полностью перестал обращать внимание на мое присутствие, я аккуратненько лег
на брюхо  и  пополз вдоль  тростниковых  зарослей,  стремясь  подобраться  к
подлецу  поближе. Сеня мой маневр заметил, оценил и,  чтобы отвлечь  от меня
внимание Лориэля, меланхолично принялся швырять в него мелкими  камушками  и
кусочками земли, попадавшимися под  руку. Эльфа это  крайне разозлило, и его
речь  поднялась до таких высот  лингвистики,  каких  обычному человеку можно
достигнуть только к концу жизни. И то только путем постоянных тренировок.
     Виноват,  каюсь!  Я  так  заслушался  тех  сравнений,  которые  Лориэль
использовал  для  обрисовки черт характера  моих  друзей,  что даже  забыл о
необходимости  скрытного передвижения.  Встав  на  лапы, я так  и  застыл  с
открытым ртом, словно слюнявый щенок при виде куска колбасы в  холодильнике.
Эльф, естественно, тут же меня заметил.
     -- А-ну уберите пса  от  меня! --  заверещал  он  (боишься,  гад!).  --
Уберите его, а то я с вами вообще разговаривать не буду!
     --  А кто тебе сказал, что мы с тобой  разговаривать хотим? -- мой Сеня
был сама невозмутимость. Жалко, что Станиславского поблизости не. было.
     --  Как это?  -- пожалуй,  впервые с  начала нашего  общения  эльф  был
по-настоящему поражен. Настолько, что даже забыл выругаться.  -- Вы разве не
хотите знать, что вокруг происходит?
     -- А  что вокруг  происходит?  --  Рабинович  удивленно  осмотрелся  по
сторонам. -- Древний Египет кругом, люди живут, как им хочется. Мы отдыхаем,
как нам нравится. Чего еще нужно?
     -- Так  вселенная же  рушится! --  возопил Лори-эль. -- Неужели  судьбы
миллиардов разумных существ вас совершенно не волнуют? -- И несмело добавил:
-- А, козлы, мать вашу!
     -- А мы рейнджерами в вашу эльфийскую службу спасения не нанимались! --
рявкнул в ответ Сеня.  -- Если  бы  твой тупой Оберон  соизволил нам сначала
объяснить, в чем  проблема,  а затем  уже забрасывать нас в чужой мир, может
быть,  нас  твои вопли хоть чуть-чуть и волновали бы.  А сейчас  нам все  по
фигу.  Мы  отдыхаем.  А  вернете  вы  нас  назад  или   нет,  нам  абсолютно
безразлично.  Здесь, по  крайней  мере,  нам на зимнюю  одежду тратиться  не
придется! Поэтому можешь валить отсюда и передать  Оберону, что нянчиться со
здешними евреями он может сам. Без нашего участия!..
     Если бы я  мог, я бы Рабиновичу  хоть ушами поаплодировал. Однако этого
мне не дано,  и пришлось его театральным искусством  безмолвно восторгаться.
Жомов  с  Поповым  тоже Сенины  потуги  оценили и  свою солидарность  с моим
хозяином выразили в  полном соответствии с собственными душевными качествами
-- Жомов достал пистолет и передернул затвор, а Андрюша  глупо ухмыльнулся и
запустил в Лориэля недогрызенной костью. Гад, зачем добром раскидываешься?!
     Эльф  сдался.   Поникнув  и  съежившись,   он  принялся  излагать   нам
предысторию  нашего  пришествия в  Египет.  Оказывается, после того,  как мы
благополучно  вернули Зевса  в  естественную  среду обитания,  безобразия  в
параллельных вселенных не прекратились. Правда, все они были мелки и одно  с
другим вроде  бы не  связаны. Аналитический  отдел эльфийского царства целых
полгода  бился над тем, чтобы докопаться до их причины,  а затем,  к  своему
ужасу, пришел к выводу, что все аномальные события напрямую связаны с нами.
     -- До сих пор точно не  установлено, как именно  вы влияете на развитие
событий в параллельных мирах, -- закончил свою пространную речь Лори-эль. --
Вероятнее всего, существует какой-то артефакт, который вы либо забыли в ином
измерении, либо, наоборот, утащили с собой. Когда специалисты выяснят точно,
я вам сообщу. А пока ясно одно -- Моисей без вашей помощи не сможет  достичь
главной  цели своей жизни.  Ну а  если  евреи  не уйдут из Египта,  в  общем
миропорядке  произойдет столько  изменений,  что  предсказать их  влияние на
существование всей вселенной не берется  даже Оберон.  В общем, вы виноваты,
вам положение и спасать.
     --  Вот  оно,  значит, как? --  ехидно  поинтересовался  Рабинович.  --
Значит, сейчас мы вам позарез понадобились?
     --  "Сейчас, значит, понадобились!"  -- передразнил его  эльф,  наконец
вновь обретя привычную нам манеру  общения. -- Да  вы такого по  всем  мирам
наху...  -- Лориэль испуганно прервал себя  на полуслове,  сглотнул слюну и,
обведя  друзей  взглядом, истошно заорал: -- Что,  довольны, козлы  поганые,
мать вашу?  Радуйтесь!  Довели нормального  эльфа  до  того, что он на вашем
русско-ментовском  языке, словно последний гоблин, разговаривать начал... --
эльф крутанулся,  стараясь держать в поле зрения всех  ментов, и  заорал еще
громче:  --  Чего  лыбитесь, волки  позорные?  Смешно  вам?  Привыкли своими
корявыми лапами судьбы человеческие ломать и теперь за эльфов  принялись? Я,
между прочим,  по вашей  милости уже с женой изъясняться на  блатном жаргоне
начал...
     -- Так у  тебя еще и жена есть? -- наигранно удивился Сеня. -- Хотел бы
я посмотреть на эту дуру.
     --  Ах, ты м-м-м... милиционер  участковый! -- эльф побагровел до самых
кончиков  крыльев. --  Все,  блин,  увольняюсь.  А  пропадите вы пропадом  в
пищевыводном отверстии у тролля!..
     Лориэль исчез. Правда, в этот раз у него все  получилось не так гладко,
как обычно. Он несколько раз то почти растворялся в воздухе, так,  что через
него вино  в  реке  увидеть  можно было,  то  вновь  становился  реальным  и
контрастным. Во  время перехода  из  этой  вселенной  в  свою эльф продолжал
орать, но я его абсолютно не слышал.  Видимо, звук ему отключили раньше, чем
видео. У эльфийских  техников проблемы,  что ли,  опять  начались?  Впрочем,
длились  эти неполадки не дольше нескольких  секунд. И Лориэль,  в последний
раз разбрызгав во  все стороны  снопы зеленоватых искр, исчез из нашего поля
зрения.
     Я  помотал  головой,  почесал  за ухом  и  укусил  себя  за  хвост.  Не
волнуйтесь,  это не от  блох. Просто  эльф  с его  манерами  был  для  меня,
пожалуй, единственным незыблемым оплотом в меняющейся структуре вселенной. А
тут на тебе -- перевоспитываться начал!
     Назвать  себя большим знатоком  взаимоотношения  человеческих  самок  с
самцами  я  не могу.  Об эльфах знаю еще меньше, но  кое-какие выводы все же
делать научился. Посудите сами.
     Во-первых, наш  злобный Лориэль проводит отпуск в лучшее время года. За
какие  такие  заслуги,  спрашивается,  если  этот  крылатый  путеводитель  и
искоренитель  мировых  проблем  до сих пор не  смог наставить  нас  на  путь
истинный?  Во-вторых, срочный отзыв из отпуска никого еще, насколько я знаю,
счастливым не делал. Но чтобы вызванный на работу сотрудник приходил в такое
бешенство?.. Мне такого  видеть вообще не приходилось. Ну а в-третьих, когда
это  в исключительно  мужской  компании  самец  был  готов  передушить  всех
приятелей только за то, что кто-то назвал его жену дурой?
     Сами по себе эти факты вроде бы никак не  связаны, но, если их сложить,
вывод напрашивается сам собой -- Лориэль и вправду женился и был  отозван на
работу прямо с медового месяца. Быть абсолютно уверенным в этом я,  конечно,
не смогу, но попробуйте докажите мне обратное!
     Пока  я сидел, развесив уши, и выстраивал логические цепочки, отыскивая
причину  странного поведения Лориэля, вокруг  уже много чего изменилось. Мои
менты поссорились. Андрюша вступился за эльфа, упрекнув Сеню в том,  что  он
был слишком  груб и обидел Лориэля, снова не позволив ему рассказать,  зачем
тот появлялся у нас и что делать дальше с Моисеем. Жомов тут же вступился за
моего  хозяина,  заявив,  что  эльфу  еще мало досталось.  Будь  на то  воля
омоновца, так Лориэль вообще больше никому и ничего бы не объяснял и никогда
нигде не появлялся бы. Попов тут же наорал и  на Ванюшу, а Сеня вставил втык
обоим,  и  теперь все  трое  сидели спинами друг к другу  и мириться явно не
собирались.
     Жители Мемфиса вновь доказали нам,  как прекрасно у них работает служба
информации.  Не  успело  еще и полчаса  пройти с  того  момента, как Аарон с
Моисеем из-за излишней самоуверенности превратили воду в реке в  вино, а уже
все побережье Нила в черте города и близлежащих окрестностях  было заполнено
паломниками. Люди бросились  к  реке  за дармовой выпивкой.  Часть мемфисцев
набирала вино  во  всевозможные емкости и  тащила его  к  себе  домой, ну  а
остальные  решили  использовать   в  качестве  емкости  для  транспортировки
собственное пузо и загружали его вином, так сказать, не отходя от кассы.
     Преимущественно этим  занимались египетские кобели... то  есть мужчины!
Но и женщины тоже на берегу попадались. Правда, в основном несли они в руках
не кувшины, а  скалки, и не вино  из речки пили,  а  разгоняли этим кухонным
дубьем излишне усердствующих в поглощении дармового алкоголя мужей.
     Довольно быстро на всем окрестном побережье Нила не осталось  ни одного
места, где не толпились бы жители. Пожалуй, единственным безлюдным островком
на  мемфисском  берегу  можно  было  бы назвать  тот  участок реки,  который
оккупировали мы. Самодовольные бойцы из персонального взвода Жомова с гордым
видом на носатых лицах сдерживали толпу  страждущих. Новобранцы были безумно
счастливы от  того,  что им,  наконец, досталась  настоящая  работа. Они  не
подпускали к  нам толпу, агрессивно размахивая дубинками, хотя я и не думал,
что их помощь нам требуется. Большинство аборигенов просто стояли на месте и
пялились на нас, недоумевая, от  чего такие любители выпивки, какими даже  в
Египте успели  зарекомендовать себя мои менты, до сих пор не воспользовались
услугами халявной разливочной под эпическим названием "Нил".
     Помню, у нас  в отделе случай  однажды был. Года четыре назад. Я  тогда
совсем  молодым  и  глупым кобельком был. Только в  милиции служить начинал,
жизни  радовался,  гавкал  на  все,  что движется. Однажды  даже  с  Сениной
фуражкой решил поиграть,  за что... Но  не будем о грустном! Так вот, четыре
года  назад к  нам  в  отдел  на День  милиции стали  поступать  подарки  от
благодарных состоятельных  граждан,  желавших отблагодарить нас  за  тяжелый
ежедневный труд на благо, во имя и так далее.
     Одна  фирма  каждому  сотруднику  отдела   по  китайской  зубной  щетке
подарила, другая прислала по рулону туалетной бумаги и освежителю воздуха (я
тогда еще не понял символизма). Ну, а круче всех отчудил наш старый знакомец
и  лучший  друг всех  ментов Санька  Штуцер,  некогда дважды судимый бандит,
некогда  местный  преступный  авторитет,  а ныне  честный предприниматель  и
кандидат в областную думу. Так вот он, поскольку знал всех и каждого в нашем
отделе и  испытывал к  ним чувство глубокой благодарности  за наставление на
путь истинный, подарил милиционерам к их профессиональному празднику десятка
два ящиков водки.
     Поначалу на этот  подарок никто из ментов  не  позарился --  приняли за
вещдоки и, пока экспедитор с Кобелевым расшаркивался, ходили мимо, плотоядно
облизываясь.  Однако  стоило  только  из приемной  подполковника расползтись
слуху о  том, что  водка  предоставлена в  подарок,  как весь личный  состав
отдела бросился получать свою долю.  Менты  устроили около ящиков  настоящее
столпотворение.  Один  Матрешкин  попытался  как-то  этому  воспротивиться и
навести  порядок около  ящиков, но  коллеги  его  просто  смели  и затолкали
обратно в "аквариум".
     Я тогда, по  молодости лет, принял драку ментов за бесплатное  угощение
за  какую-то новую игру и принялся гоняться вокруг них, истошно вопя во  все
горло о том, что тоже хочу поучаствовать во  всеобщем веселье. Однако меня в
компанию не приняли. Более того, жестокосердные менты  попросту игнорировали
мой  лай. Я обиделся и кое-кого покусал. Слегка, конечно, но покусанные мной
милиционеры с истошными  воплями  рванулись врассыпную, очистив пространство
перед ящиками. Сеня тут же воспользовался ситуацией и пошел на второй  заход
за призами. Вот так я первый раз, хоть и невольно, но помог своему хозяину.
     Мои  усилия, правда,  пропали  напрасно.  Едва  только Кобелев вышел из
кабинета,  он  тут  же прекратил  творящееся  внизу безобразие  и потребовал
вернуть  назад  всю  ту водку, которую излишне  рьяные сотрудники успели уже
разобрать.  Те со стонами  подчинились,  и водка вновь вернулась в ящики для
последующей  упаковки  в  подарочные  наборы вместе с  туалетной  бумагой  и
зубными щетками. Одна бутылка, правда, в родную ячейку так  и не  вернулась,
что вызвало недоумение и истошный рев высокого начальства.
     Кобелев  потребовал вернуть  похищенное добро  обратно, но,  как он  ни
старался  и какими карами только не грозил, пропажа так и не отыскалась.  Не
берусь никого обвинять, но могу  сказать только то, что трое моих друзей тем
вечером  пили  водку. С  точно  такой  же  этикеткой,  как и  у исчезнувшего
подарочного сосуда.
     В  общем,  столпотворение  на  берегу  Нила  окунуло  меня  в  приятные
воспоминания юношеских лет. Я настолько в них  погрузился, что даже не успел
заметить,  как мои  менты помирились и принялись  совместно разгонять зевак,
пялившихся на нас из-за оцепления. Аборигены разбегались, но на их место тут
же приходили новые, и мои друзья решили оставить это бесполезное занятие.
     -- Похоже, посидеть спокойно нам тут не да-дут, --  констатировал Сеня,
кивнув  головой  в  сторону беснующейся толпы  на берегу. -- Тут весь Мемфис
собрался.  Пошли  обратно в трактир.  Судя по  всему,  сейчас там  никого не
будет.
     Жомов  тут  же решил воспользоваться  случаем  и  провести практические
занятия  своего  взвода. На  этот раз  новобранцам было суждено  играть роль
конвоя.  Ваня  разбил отряд на две части.  Первая клином  врубилась в  толпу
зевак, расчищая нам дорогу, а остальные  составили арьергард, уполномоченные
пресекать любые атаки с  тыла. Впрочем, жомовским бойцам так и  не  пришлось
поработать ни в той,  ни в другой ипостаси. Аборигены, едва завидев,  что мы
тронулись с места, тут же  бросились  врассыпную,  а затем, напрочь  забыв о
нашем  существовании, мгновенно  заполонили  единственный свободный  участок
берега.
     В  трактире действительно, кроме хозяина, не оказалось ни  одной  живой
души.  Хозяин  заведения,  рвущий на  себе  волосы от отчаяния  из-за утраты
прибыльного  алкогольного  бизнеса,  встретил  нас  со  слезами  на  глазах.
Трактирщик  поначалу принялся стенать  и жаловаться на  свою  горькую  долю,
ставшую  таковой  из-за  изменения  структуры жидкости в  Ниле.  Видимо,  он
рассчитывал  на  наше  понимание и  сочувствие,  но  мои  менты сделали  для
трактирщика даже  больше. Они заказали себе выпивку,  чем привели мужичка не
только  в  бурный  восторг,  но  и  навсегда заработали  его  благодарность,
уважение и безмерное почитание. А заодно и меня удивили. Поскольку не так уж
часто случается, что мой Сеня за один день и вводил, и отменял сухой закон.
     -- Ну и что делать  дальше будем? -- поинтересовался у него Попов, едва
сияющий трактирщик притащил моим ментам кружки с местным пивом.
     -- А хрен его, моя миленькая, знает! -- буркнул Рабинович и уткнул свой
длинный нос в кружку.
     -- Можит, би-еляши пойдем пиродавать? -- несмело предположил Нахор.
     Я думал, что Сеня тут  же взорвется,  но, к моему недоумению, Рабинович
лишь пожал плечами.
     -- Делайте что хотите, -- проговорил он. -- Мне все равно.
     Я даже зубами клацнул от удивления! Впервые в жизни у моего хозяина  не
было какого-то конкретного плана действий. Обычно даже в такой ситуации, где
любой  другой  человек  потеряется,  мой  Сеня  непременно находил  какое-то
решение, способное принести ему пользу, а вот теперь Рабинович попросту сник
и, похоже, был готов  бездействовать до скончания веков. Конечно, понять его
было можно. Мало того, что, отправившись в краткосрочный отпуск, вместо него
мы оказались втянутыми  в новую эльфийскую авантюру, так еще и  вместо того,
чтобы послушно отправиться в пустыню, соплеменники  Моисея брыкаться начали.
Тоже мне снобы! Жизнь в пустыне их, видите ли, не устраивает.
     Впрочем,  идея  провести  остаток  жизни  в  захолустном  Мемфисе   мне
нравилась еще меньше, чем евреям расставание с  ним.  Дома все-таки и  трава
гуще,  и  небо чище, и вонь  приятнее! Мне уже изрядно надоело таскаться  по
улицам под палящим африканским  солнцем, высунув из пасти язык. Пора  бы уже
возвращаться  домой.  А для этого следовало растормошить Рабиновича, вывести
его  из  состояния  ступора  и  заставить,  наконец,  поработать  тем  серым
веществом, количеством  которого  так  гордятся  люди. И  я  знал,  как  это
сделать! Не скажу, что  сам  метод  мне нравился, но иного  выхода у меня не
было.  Поэтому  я   гавкнул  пару  раз  и  побежал  к  выходу  из  трактира.
Остановившись  в дверях,  я гавкнул еще раз. Дескать,  Сенечка, мальчик мой,
пойди посмотри,  какую вкуснятинку тебе мамочка приготовила!..  Рабинович не
шелохнулся.
     --  Сеня, по-моему, твоя псина  куда-то нас  зовет,  --  толкнув  моего
хозяина локтем в бок, проговорил Жомов. Ванечка, в любое другое время я тебе
за псину приличный  кусок  мяса  из  ноги выдрал бы,  но  сейчас  приходится
сказать спасибо.
     --  На  прогулку  просится, -- буркнул  Рабинович, не вынимая  носа  из
кружки. -- Потерпит. Я еще пиво не допил.
     Щас, потерплю!.. Я гавкнул еще пару раз и принялся беспокойно вертеться
на  месте. Этот прием должен  был выразить мое крайнее возбуждение, что он и
сделал. Сеня удивленно посмотрел на меня и заволновался. Все-таки не так  уж
часто  я  настоятельно  зову  его  с собой!  Так и  не допив пиво, Рабинович
поднялся из-за стола и нахлобучил на голову фуражку.
     -- Похоже, Ваня,  ты прав.  Мурзика  что-то  беспокоит, --  обеспокоено
проговорил он.  -- Пошли-ка  посмотрим, в  чем дело. А то я  боюсь, как бы с
нашими стариками что-нибудь не случилось.
     Сеня взял поводок в руку, открыл дверь и выпустил меня на улицу. Я едва
сдержался  от  радостного  щенячьего  визга   --  начало   положено.  Теперь
оставалось  сделать  самое  трудное.  А  именно, взять  нужный  мне  след. Я
принюхался и громко чихнул -- над Мемфисом стоял непередаваемый  алкогольный
смрад. Пока  мы сидели  в трактире, Нил своими винными парами и перепившиеся
египтяне перегаром настолько загадили городскую атмосферу,  что иных запахов
различить было почти невозможно. На секунду я замер. Все-таки мне нужно было
найти человека, не имея о нем  никаких  сведений, кроме персонального набора
ароматов. А алкогольные пары над городом этому здорово мешали. Я был уверен,
что  нужная мне человеческая особь  обитает где-нибудь поблизости, и, сидя в
кабаке,  рассчитывал уловить  нужный запах  без труда. Но теперь приходилось
менять свои планы  и начинать поиски с  того места, где  я  видел нужный мне
объект последний раз, -- с кирпичного завода.
     Рабинович,  не  обратив  на  мое  замешательство  внимания,  решительно
направился в сторону фараоновой резиденции, но я не позволил ему осуществить
задуманное. Натянув поводок, я потащил хозяина в нужном мне направлении. Тот
удивился, но сопротивляться не  стал. И правильно! Мне лучше знать, что тебе
сейчас, хозяин, нужно.
     Мы  помчались   через  Мемфис,  удивленно  глядя  по  сторонам.   Город
преобразился.  Чистый и симпатичный, он теперь превратился кто знает во что.
Несмотря на рабочий день, по улицам бродили  пьяные  в стельку египтяне. Они
горланили песни, дрались, мирились и вновь затевали ссоры. Повсюду  валялись
пустые кувшины, бурдюки и остатки закуски. Более того, на некогда сверкающих
мостовых  уже  повсюду смердели следы  алкогольного  отравления, исторгнутые
желудками непривычных к такому количеству выпивки аборигенов.
     Ваня Жомов пару раз,  видимо по привычке,  порывался навести на  улицах
порядок,  разогнав пьяных  по домам, но я упорно  тянул ментов за собой, и у
омоновца на эту  блажь просто не оставалось времени.  Пришлось Ване терпеть,
стиснув зубы,  и  мечтать  о  том,  как он  оторвется,  когда наконец  будет
установлена причина моего беспокойства.
     От трактира до кирпичного завода мы добрались за  десять минут. Как я и
ожидал,  на производстве кирпича не работал ни один  человек. Единственными,
кого мы там встретили, были охранники на воротах,  видимо, побоявшиеся гнева
фараона и не оставившие свой пост. Правда, какой-то доброхот  и им дармового
вина притащил. Поэтому к моменту нашего появления на заводе стражники уже не
охраняли ворота, а  просто  держались за них,  чтобы не упасть.  Я проскочил
мимо, даже не  удостоив сторожей взглядом,  и принюхался.  Вином здесь пахло
намного  меньше, чем в  городе,  и мне,  пусть  и  с большим трудом, удалось
распознать  следы  человека,  нужного для  приведения  Рабиновича  в  норму.
Радостно гавкнув, я помчался в обратную сторону, не поднимая нос от земли.
     Мои  менты  удивленно  переглянулись и потопали  следом.  Я  прямо-таки
каждой своей шерстинкой  чувствовал, что Попов  собирается сказать  какую-то
гадость, и готов был  облаять его в ответ, но  Андрюша сдержался.  Мой  Сеня
просто из-за ослиного упрямства бежал следом, не желая показать друзьям, что
собственный пес (то  бишь я) оставил его в дураках.  Ну а Нахор с Жомовым  и
вовсе   никакого  удивления   моим  поведением  не  выражали.  Первому  было
безразлично, куда  идти, лишь бы  быть рядом со своим  сенсеем, а второй так
страстно  желал выплеснуть на кого-нибудь свой  праведный гнев, что помчался
бы с нами и в Грецию, поведи я друзей туда.
     Так мы и передвигались долгое время по едва уловимому следу до тех пор,
пока  запах  нужного мне человека вдруг не  ударил мне в нос мощной  волной.
Объект  моих  поисков был  совсем  рядом!  Я свернул с  центральной  улицы в
какой-то переулок и замер -- на нас неслась толпа.
     Собственно говоря,  толпой эта кучка людей показалась лишь  поначалу  и
то, видимо, только из-за узости прохода между домами, который она заполняла.
На  самом  деле  нам  навстречу  двигались  только шесть человек. Возглавлял
процессию  пьяный  толстый  египтянин,  восседавший  верхом на  двухколесной
тележке. Это средство передвижения толкали  двое аборигенов, рядом бежал еще
один. Замыкала шествие какая-то дородная, истошно визжавшая дама. Ну а сбоку
от тележки в белой тунике с красным крестом во всю высокую грудь мчалась та,
которую я и искал, -- черноволосая  девица, на  кирпичном  заводе  одарившая
меня массой бутербродов и вследствие этого запавшая в душу моего хозяина.
     Сами  понимаете,  что  повадки Рабиновича  я изучил давно  и  знал, что
практически из любой  апатии вытащить его  сможет только интересная женщина.
Другой такой, как эта брюнетка, в Мемфисе не водилось.
     Так вот, мы застыли, удивленно глядя на приближающуюся к нам процессию,
а они  пока  не  обратили  на нас внимания. Пьяный  толстяк, восседавший  на
тележке,  вдруг  начал  клониться набок, рискуя  свалиться  вниз.  Абориген,
бежавший рядом (кстати, тоже в белой тунике с красным крестом!), схватил его
за руку и завопил:
     -- Сестра, мы его теряем! Быстро сделайте ему инъекцию легкой  эротики.
Пять сантиметров. Не больше!
     Искомая  мною  черноволосая   знакомая   барышня  слегка  зарделась  и,
переместившись  вперед  так,  чтобы  попасться  толстяку  на  глаза,  слегка
приподняла   подол.  Пьяный   абориген  бешено   завращал  глазами,  пытаясь
сконцентрировать на  ней  зрение. А когда это ему, наконец,  удалось, громко
замычал и, протянув руки в направлении "сестры", свалился с тележки прямо на
мостовую. Вся процессия тут же остановилась.
     --  Ну  вот,  мы  его потеряли, --  обреченно  проговорил  "доктор"  и,
мгновенно  оказавшись рядом с девицей,  влепил ей  пощечину. -- Я же говорил
тебе, дура,  нужно пять сантиметров. А ты что? Ты же ему все  двадцать  пять
показала!
     Ну  а уж  лучше этого  я  и сам бы  ничего  придумать не смог!..  Вы не
подумайте плохого, зла брюнетке я не желал. Просто знаю, как Сеня реагирует,
когда в его  присутствии женщину бьют. А тем более ту, которая ему нравится.
Теперь  мой хозяин такой  вброс адреналина в кровь заработает, что несколько
дней  идеями просто искриться будет.  К  чему его  и  требовалось  побудить!
Именно поэтому, а не  от душевного злорадства я и обрадовался  той пощечине,
что схлопотала девица.
     Сеня мои  надежды  оправдал. Увидев египетскую кандидатку на  вакантное
место  пассии,  он сначала  расцвел, позабыв  о душевных терзаниях,  а затем
пришел  в  бешенство,  стоило  только   "доктору"  оплеухой  поощрить   свою
медсестру. Подскочив к  некультурному эскулапу, Рабинович огрел его дубинкой
по голове и тут же, воспользовавшись случаем, прижал к себе плачущую девицу.
Остальное  завершил  Жомов. Двумя ударами он отправил  в  нокаут  санитаров,
радостно  взиравших  на  расправу  "доктора"  с "медсестрой".  Затем  пинком
разломал тележку, а когда пьяный толстяк начал что-то вопить, огрел и его по
голове  дубинкой. Вот только перед толстухой, судя по  всему женой больного,
Ваня сплоховал. Когда она на него набросилась,  вступившись за  собственного
поруганного ОМОНом мужа, Жомов просто спасся бегством.
     Пришлось за него  вступиться. Встав на пути разгневанной  бегемотихи, я
кротко  указал  ей  на  недопустимость  такого  поведения  по   отношению  к
сотруднику милиции. Видимо,  в этот раз моя речь оказалась особо удачной,  и
толстуха от  полноты чувств схватилась за грудь и мешком свалилась на своего
благоверного.  Так  мы их и оставили. Пусть, когда очнутся, сами разберутся,
кто и в чем виноват!
     А Сеня между тем время даром не терял. Прижав к себе ревущую девицу, он
принялся ее успокаивать, поглаживая оную  от  головы к ягодицам и в обратном
порядке. Андрюша, видимо, вспомнив свою недавнюю несчастную любовь,  сплюнул
и  отвернулся. Я его  понимаю! Мне  тоже проявление инстинкта размножения  у
людей всегда наблюдать неприятно было. Именно поэтому, а вовсе не  из ложной
скромности я тоже отвернулся.
     --  Как  тебя зовут, красавица? -- услышал я  за спиной  Сенин голос  и
вместе с ним плавное затихание девичьих всхлипов.
     -- Рахиль, -- последовал ответ. -- А тебя?
     -- Семен Абрамович... Э-е, просто, Сеня!
     Просто-кваша ты или просто-тит, а не просто-Сеня! Я тебя для чего  сюда
привел? Чтобы ты на  людях  миловаться начал, что  ли?  Делом займись лучше,
донжуан невостребованный!.. Хотя, это чего я возмущаюсь? Все равно Рабинович
меня  не  слышит.  Уставился  влюбленными глазками на  свою  принцессу  и не
замечает  ничего вокруг. Не  то что  на меня, он  даже на приплясывающего  в
нетерпении Нахора внимания  не обращает.  Укусить, что ли, этого ловеласа за
ногу, чтобы в чувство немного привести?
     -- Сеня,  мы,  по-моему,  стариков спасать шли, а  не  с  этой  девицей
возиться, -- решил оказать мне посильную помощь  Попов. -- Может, прекратишь
ее наглаживать и...
     --  А каких стариков спасать нужно? А возьмите  меня с  собой. А я даже
клизму умею делать, -- с невероятной  скоростью  затараторила Рахиль, хватая
за руки Попова с Рабиновичем попеременно. -- Я и готовить могу, и стирать, и
за больными  ухаживать. Меня  даже оказанию  первой  помощи  учили.  Хотите,
покажу, как это делается?
     -- Спасибо,  нет! -- рявкнул Андрюша, испуганно отскакивая  от девицы в
сторону. -- Иди-ка ты,  красавица, лучше своей дорогой. У нас  и  без  твоих
штучек головной боли хватает!
     -- Нет, правда-правда!  Я много  чего умею, я вам  пригожусь, -- Рахиль
преданно посмотрела в глаза Рабиновичу. -- Я полезная, только никто этого не
знает!
     --  И  би-еляши она пиродавать умеет,  --  задумчиво произнес Нахор. --
Питается, хотя бы...
     -- Вот именно, что питается, а  не  продает!  --  вдвое  громче рявкнул
Попов. -- Сеня, помяни мое слово,  возьмешь эту ненормальную, она твою форму
стирать начнет еще до того, как ты ее снимешь. Какая от этой девицы польза?
     --  А  какая польза  была от твоей  толстой пожирательницы пирожных? --
резонно поинтересовался у друга мой хозяин. Попов поперхнулся, а Рахиль даже
внимания не обратила на всеобщее замешательство.
     -- Ой, а я тоже пирожные люблю. Даже  суфле готовить могу. Точно такое,
какое к столу фараона подают, -- затараторила она. -- Берешь два яйца...
     --  Помолчи,  пожалуйста,  --  остановил ее  словоизлияния Рабинович  и
посмотрел на Андрюшу. -- Все. Вопрос решен. Берем Рахиль с собой, пока с ней
что-нибудь совсем уж нехорошее не случилось.
     -- Вот, благодетель нашелся. Мать Тереза  в ментовской форме, кота тебе
за пазуху, забодай тебя комар, покусай гнус,  загрызи слепень!  -- истерично
завопил Попов,  сотрясая своим голосом стены  окрестных  зданий. -- Да  чтоб
весь Египет от укусов чесался и тебя за  это проклинал, раз ты умных советов
слушать не хочешь!
     --  Андрюша, заткнись!!! -- в  один голос рявкнули Сеня  с Жомовым,  но
было поздно.
     Уж не знаю почему, но на обоих друзей Попова его персональные проклятия
не распространились. Моему хозяину  ни кот  за пазуху не забрался, ни  комар
его  на  корриду  не  вызвал,  ни  прочих  гадостей  не   случилось,  а  вот
коллективное сработало отлично. Я едва успел  захлопнуть пасть и прижать уши
к  голове,  как  небо  над  Мемфисом разверзлось  и  разродилось  несметными
полчищами мошкары. Присутствовала ли среди них знаменитая  африканская  муха
цеце -- не знаю, но и прочих  представителей кровососущего племени хватало с
избытком. Я  не  специалист  и на глазок выявить  все  разновидности кусачих
инсектов  не мог, но вышеназванные гнус,  комары и слепни в этой туче  точно
присутствовали.
     Полчища кровососов с диким ревом вертолетной эскадрильи заполонили  все
улицы, врываясь в открытые окна домов. Насекомые так резво принялись за свое
кусачее  дело,  что  город  тут  же  заполнился криками  несчастных египтян,
съедаемых заживо роями  кровопийц.  Нас  тоже  не миновала чаша сия.  Мне-то
досталось не  так  сильно,  поскольку  пробраться через  мою  густую  шерсть
насекомым оказалось не  так просто, а  вот мои друзья с воплями запрыгали на
месте, хлопая себя руками по всем частям тела.
     -- Попов, скотина, удушу  собственными руками!  -- истошно  завопил мой
Рабинович, на несколько секунд перекрыв криком жужжание насекомых. --  Убери
этих  тварей немедленно, или  ты весь остаток жизни с голым  задом верхом на
муравейнике проведешь!
     Андрюша, впрочем,  уже и сам был не рад, что дал волю своему болтливому
языку.    Несчастный    криминалист,    атакованный   плодами    собственной
эмоциональности, всеми средствами пытался отбиться от туч насекомых. Он даже
истошно завопил,  переходя на ультразвук. Звуковая волна, конечно, разметала
часть кровососов  по соседним улицам, но на их место тут же прибыли  другие,
не менее алчные насекомые.
     -- Сгиньте, пропадите, исчезните, растворитесь, растайте! -- приказывал
Андрюша,  наращивая мощь  децибелов, но комарье  никуда не девалось. --  Вот
твари, дихлофоса на вас нет!..
     Сомневаюсь, чтобы  это  было делом  рук Попова, но  спасение пришло как
нельзя вовремя.  Сначала я почувствовал  до боли знакомый запах,  донесшийся
откуда-то сверху,  затем полыхнула ослепительная бирюзовая  вспышка и из нее
на мемфисскую мостовую вывалился Ахтармерз Гварнарытус собственной персоной.
Мы тупо уставились друг на друга.
     -- Горыныч? -- удивились менты.
     --  Менты, --  удивился Горыныч и тут же завопил: -- Так я и знал,  что
этим закончится! Только почувствовал, что меня  в МП-переход затягивает, так
сразу понял,  кто в этом виноват.  Вы прекратите,  в конце концов, гуманоиды
недоразвитые,   меня   из   собственной  вселенной  выдергивать,  когда  вам
вздумается!  У  меня, между прочим, каникулы еще  не начались  и  задание по
иномирной ботанике еще не сделано...
     --  Да мы-то тут при чем? -- оторопело  пробормотал мой Рабинович, даже
забыв убивать на себе насекомых.
     -- А кто же тогда виноват? По чьей  милости меня из дома  выдирают то и
дело? -- возмутился  трехглавый  второгодник и только  теперь увидел  вокруг
себя тучи насекомых.  -- Ой, мамочки,  вот это да!  Потом поговорим. Дайте я
вволю пообедаю, деликатесом побалуюсь!
     Горыныч  тут  же  дохнул вверх струями сероводорода из  всех своих трех
сопел.  Ошарашенные кровососы дождем  посыпались вниз,  и Ахтармерз заглотил
первую  порцию, даже не дав  ей опуститься на землю. Небо над нами на  время
очистилось,  но  свободное  пространство  тут  же  заполнили  новые  легионы
насекомых.  Горыныч повторил  операцию  и начал увеличиваться в размерах, за
пару секунд  из  небольшого  недовольного  монстрика превратившись в  этакое
чудище размером  с  овцу.  Он всегда раздувается, когда эмоциями  до макушки
наливается!  Любезно обдав  нас своей  отрыжкой,  чем  избавил  от  комарья,
насевшего на наши несчастные тела, Горыныч взмыл вверх и принялся выписывать
круги над кварталом, уничтожая кровососов и все активнее подрастая.
     Мы  вздохнули с  облегчением, а вот  Нахор с Рахилью, наоборот, впали в
ступор. Я их прекрасно понимал, поскольку и сам жутко удивился, когда первый
раз встретился с Горынычем. Один его вид кого угодно в панику вогнать может,
а уж когда выясняется,  что этот трехглавый монстр еще и варьировать размеры
может,  изъясняясь  при  этом  нормальным   языком,  так   тут   даже  самый
невозмутимый апач или  делавар  рассудок потерять должен. Впрочем, в ступоре
наши египетские друзья пребывали недолго. Рабинович схватил обоих за  руки и
потащил за собой вслед удаляющемуся Горынычу.
     --  Эй,  ты,  проглот пикирующий!  -- завопил он.  -- Не  в ту  сторону
летишь. Нам в противоположную нужно, -- и Сеня махнул рукой по направлению к
трактиру. -- Поворачивай на хрен!
     Горыныч его  расслышал  и изменил  курс. Мы поспешили  оказаться в зоне
действия его газометов, поскольку, оставшись без прикрытия с воздуха,  вновь
подверглись  атаке кровососов.  Причем помчались мы с  такой скоростью, что,
выскочив  из  переулка,  тут же врезались в  двух бегущих стариков.  То есть
врезались  мои менты. Я-то  свои действия координировать  еще не  разучился.
Перескочив через кучу-малу из ментов, девицы, Нахора и патриархов, удивленно
глядевших  друг на друга, я остановился, криком подзывая к себе  Ахтармерза.
Тот слегка сбросил высоту и завис над  людьми, на всякий случай обработав их
сероводородом желудочно-кишечного производства.
     -- Вы откуда? -- удивился за всех Рабинович.
     --  Мы откуда? Да мы оттуда! -- Аарон махнул рукой в сторону  фараонова
дворца. -- А вы куда?
     --  А  мы  туда,  -- Сеня  сделал ответный  жест, но в  противоположном
направлении.
     -- Вот и хорошо.  Пойдем вместе, разговор есть,  --  хмыкнул патриарх и
посмотрел наверх. -- Ваше животное?
     --  Сами  вы животные!  --  возмутился Ахтармерз.  --  Я, между прочим,
разумное существо. И еще проверить нужно, кто из нас более образованный...
     -- Пожужжи мне  еще,  -- оборвал его мой  Сеня и поднялся  на ноги.  --
Ладно, идемте в трактир. Там хоть поговорить спокойно можно будет.
     Тут мы и пошли...



     В городе царила настоящая паника. Тучи гнуса, мошкары, комаров, слепней
и  прочих  кровососущих  насекомых  носились  по   улицам  в  поисках   хоть
какой-нибудь еды. А еда, то бишь горожане, тоже бегала взад-вперед, стараясь
избежать  попадания в  меню  кровососов.  Фараон спешным  порядком  вооружил
войска мухобойками и отправил на улицы бороться с новой напастью.
     Впрочем, война стражников с насекомыми закончилась, даже  не начавшись.
Те из солдат,  кто еще не  упился до потери сознания дармовым вином из Нила,
едва выйдя из казарм, тут же разбежались, содрав с себя доспехи, под которые
мгновенно набились  полчища  кровососов.  Те, кто был поумней, спрятались от
насекомых  в  Ниле  и   теперь   наверстывали  упущенное,  огромными  дозами
заглатывая бесплатную выпивку. Остальные  же с дикими воплями просто  бегали
по улицам, присоединившись к сошедшим с ума горожанам.
     Пожалуй,  единственными,  кто в  этом  комарином  аду  чувствовал  себя
достаточно комфортно,  были трое ментов, два патриарха, один  бывший  хозяин
каравана  и  доблестный милицейский пес  плюс  закоренелая  неудачница. Ну а
истинное  удовольствие  от  набега  насекомых  и  вовсе получало  лишь  одно
существо  -- Ахтармерз Гварнарытус,  крылатый поедатель  перепончатокрылых и
членистоногих,  свалившийся в  Мемфис  из  параллельного  измерения,  словно
херувим с девятого неба.
     Раздувшись  до  размеров  среднего  африканского  слона,  он  парил над
улицами, прикрывая товарищей от  атак с воздуха. Все три его  пасти работали
на полную мощность. Причем средней приходилось труднее всего, поскольку в ее
обязанности  входило  поедание тех  насекомых, которых  уничтожало  смрадное
дыхание двух боковых.
     -- Горыныч,  может, умеришь  пыл? -- закашлявшись, взмолился  Рабинович
после очередного выброса крайними головами желудочно-кишечного сероводорода.
-- Ты же и нас вместе с насекомыми своей вонью потравишь!
     --  Между  прочим,  по-настоящему  цивилизованное  существо  никогда не
позволит себе жаловаться кому бы то ни было на наличие плохого запаха. И еще
неизвестно, от  кого из  нас больше воняет! -- обиженно проговорила  средняя
голова,  перестав  проглатывать рои поверженных насекомых. -- Между  прочим,
ваш  запах в эмоциональном  и паранормальном спектрах  восприятия куда более
нестерпим,  чем   любые  обонятельные  ощущения.  Даже  сигматорныи  мартоид
источает меньше зловония, чем ваши жиденькие ауры,  которые, кажется, только
и  предназначены  для  того, чтобы  воспроизводить внутреннюю вонь. Согласно
теории Крытуса-Махабуса, ваши альфа-волны...
     -- Сеня, и нужно  тебе  было его  тормошить?  --  недовольно  пробурчал
Андрюша Попов,  старательно  прикрывая форменной  кепкой  рот. -- Ладно,  он
только вонял до сего  момента,  а теперь еще и  бредить начал. Башню от  его
разговоров скоро сорвет!
     -- Да пожалуйста! Раз вы такие дикари,  что не понимаете простой теории
субатомной  взаимосвязи  эмоциональных   и  физических   оболочек,  могу   и
помолчать, -- Горыныч от обиды еще чуть-чуть  увеличился  в размерах,  после
чего ему пришлось подняться над  крышами  домов. В габариты улицы он уже  не
вмещался.
     -- И вообще,  от запаха  выделений  ваших потовых желез меня тошнит! --
гордо заявил он напоследок и надолго замолчал.
     Трое  ментов  облегченно вздохнули  и  перестали  обращать  внимание на
паривший  в  воздухе  многозарядный  дихлофосный  баллон,  а  вот  остальные
вниманием  Горыныча  не  обделяли.  Нахор  практически   не  сводил  с  него
удивленно-благоговейных  глаз,  восхищаясь  тем,  как  его  сенсей  легко  и
спокойно  общается   с   этим  порхающим  ужасом  преисподней.  Из-за   чего
экс-караванщик  часто забывал  смотреть  на  дорогу и  пару раз  спотыкался,
подметая  мостовую  своей  кудрявой  персидской  бородой. Моисей  с  Аароном
изредка бросали вверх недовольные  взгляды. Видимо, завидовали  старцы тому,
что  появление  столь  грозного  монстра  состоялось  отнюдь не благодаря их
усилиям. Ну а Рахиль семенила  рядом  с  Рабиновичем, крепко держась за  его
руку  и вздрагивая каждый раз, когда дорогу процессии перебегал  вопящий  от
укусов египтянин.
     --  Ой,  как жалко  бедных людей! -- горестно вздохнула она, когда мимо
ментов  промчались две  толстые  аборигенки.  --  Посмотрите, как их страшно
покусали.  Вон у  той  женщины  даже глаза сильно  заплыли,  и она  стала на
поросеночка похожа.
     -- Ах-х-х... -- зарычал Моисей в ответ на эти слова.
     --  Свинья  ты бессовестная!  -- укоризненно перевел Аарон.  --  Нет бы
пожалеть своих бедных и несчастных братьев, которые  вынуждены  день  и ночь
трудиться только за продпаек, не имея даже возможности служить  своему богу,
а ты над этими экс-плуататоршами вздыхаешь! А  у нее, между прочим, глаза не
от укусов  заплыли, а от избытков жира, которые ей принесла  сладкая  жизнь,
построенная  на  рабском  труде  наших  соплеменников.  Поняла, дурында?  --
пристыженная Рахиль тут же заревела.
     -- А  ну-ка заткнись сейчас же! -- рявкнул  на него Рабинович, прижимая
девицу к себе.
     -- Будет  в  следующий раз  думать, прежде  чем что-нибудь  сказать, --
буркнул  в  ответ  Аарон  и тут же заткнулся,  нарвавшись  на Сенин  гневный
взгляд. -- Все, молчу! Больше не скажу ни слова.
     Таким  образом, желающих вести дискуссии на ходу ни одного не осталось.
Молча и сосредоточенно, словно партизаны в  глубоком  рейде по тылам  врага,
борцы за свободу еврейского народа добрались до своего постоялого двора. Там
царил тот  же  самый погром, что  и  в любом другом месте  Мемфиса. Половина
ставней на окнах были плотно прикрыты, другие, напротив, настежь распахнуты.
Во  дворе  валялись  какие-то  вещи,  а  внутри  здания  и  вовсе  все  было
перевернуто вверх ногами.
     В  первую очередь  внутрь  запустили Горыныча. Точнее, не его самого, а
лишь  одну  Ахтармерзову  голову.  Голова  дохнула  внутрь  кишечным  газом,
мгновенно уничтожив  всех кровососов  и шершавым языком  слизнув их  с  пола
трактира  вместе с  парочкой  скамеек,  столом  и тремя кувшинами,  а  потом
выбралась  обратно на  улицу. Все остальные члены команды  тут же  бросились
внутрь и принялись заделывать окна кусками плотной ткани, экспроприированной
из кладовок хозяина постоялого  двора. Ну  а  когда защита от насекомых была
установлена, все семеро, включая Рахиль, уселись  за стол,  чтобы отдохнуть,
привести  в  порядок мысли и заодно обсудить  создавшееся положение.  Первым
взял слово Рабинович.
     --  Значит,  как  я  понял,   фараон  вам  дал  от  ворот  поворот?  --
поинтересовался он у Моисея с Аароном.
     Патриархи недовольно переглянулись.
     -- Г-г-г...  -- сотрясая  клюкой, взревел Моисей  и тут  же  осекся под
недовольным взглядом Попова.
     --  Этот  сын  жабы  и  крокодила  еще  пожалеет  о  своих  словах,  --
преисполнившись праведного  гнева,  тут  же  возвестил  его  братец.  --  Мы
попытались  указать жестокосердному  Рамсесу  на  то, какие  бедствия  могут
постигнуть  его страну, если он не согласится отпустить наших  соплеменников
на молитву в пустыню, но фараон нас и слушать не стал. Напротив! Вместо того
чтобы  предаться покаянию  и  смирить свою гордыню, Рамсес пришел  в  ярость
из-за того,  что  мы  оставили  город  без  питьевой воды. Он даже  собрался
заточить нас в яму на десять лет, но второе чудо, сотворенное нами...
     -- Стоп,  стоп, стоп!  -- замахал  руками  Сеня.  -- И что вы  еще  там
учудили?
     -- Как что? А  комары?  --  искренне  изумился Аарон. -- Стоило  Моисею
только  сказать, что  раз  Рамсес упрямится  и  продолжает пить кровь  сынов
Израиля, то бог накажет его и пошлет тех,  кто будет пить кровь египтян, как
тут же небо заполнили несметные тучи насекомых...
     -- Рабинович, ты слышал? --  тут  же завопил Попов. -- Это не я,  а они
появление стаи  кровососов  организовали.  Поэтому не нужно  на  меня  бочку
катить. А то, стоит чему-нибудь случиться, так сразу я становлюсь виноват!..
     --  Ты  мне мозги не  запудривай, --  отрезал кинолог.  -- Я  твой язык
поганый знаю, а вот от Аарона с Моисеем сверхъестественного еще не видел.
     --  Ах,   ты  сомневаешься  в  нашем   могуществе  и  в  том,  что  бог
покровительствует нам? --  похоже, перебивать  друг  друга в  этом разговоре
считалось хорошим тоном. Аарон едва из одежки не выскочил, торопясь доказать
Рабиновичу свою  правоту.  -- Что же,  сейчас  ты воочию узришь силу господа
нашего! Моисей, что бы нам такого заказать?
     Старец  повернулся  к  своему  брату. Моисей  сначала  растерянно пожал
плечами, а затем начал что-то  усиленно семафорить своему переводчику. Тот в
ответ тоже принялся гнуть пальцы, дуть губы, шевелить ушами и махать языком.
В  общем,  начался  обычный для братьев разговор на  языке глухонемых. Менты
пару минут удивленно наблюдали за ними, а затем не выдержали. Сеня махнул на
них рукой и повернулся к Рахили. Попов поплелся на кухню за остатками обеда,
а  Жом нырнул в погреб,  добыть холодненького  пивка. Обратно он  вернулся с
трактирщиком, который вместе с семьей прятался в винном погребе от комаров.
     Хозяин заведения,  осчастливленный  чужестранцами избавлением  от новой
напасти, перешел все границы благодарности и торжественно поклялся на костях
святой  коровы  в  том,  что  будет пожизненно  бесплатно  кормить  и  поить
чужестранцев. Впрочем, увидев,  сколько менты едят и пьют, этот наивный  тип
тут же пожалел о своих словах, но было поздно. Рабинович ему теперь пойти на
попятный ни за что не позволит!
     -- Мы решили, о чем будем  просить господа, -- наконец заявил Аарон, на
пару секунд избавив трактирщика от тяжких мыслей. -- Мы слышали  от северян,
и Нахор подтвердит это,  что в далеких от нас странах с  неба  иногда падают
шарики замерзшей воды, способные причинить людям страшные увечья. Мы думаем,
что выпадение  этого вида осадков здесь, в Египте, жутко напугает фараона  и
он будет вынужден отпустить евреев в пустыню. Да  и  для вас  этот акт будет
лучшим доказательством нашей избранности и исключительности.
     -- Ну-ну, -- согласился с ними Рабинович. -- Валяйте.
     -- Г-г-гы!.. -- тут же завыл Моисей. Аарон подхватил.
     -- Господь ты  наш всемогущий! -- завопил он нараспев. -- Яви волю свою
и  окажи  нам поддержку,  которую  ты  обещал  Моисею  неоднократно. Покарай
нечестивцев  и докажи неверующим, что для  тебя  возможно все,  -- старец на
секунду запнулся, а затем затараторил с удвоенной силой:
     -- Пошли на Египет ты шарики водные, которые  очень  на ощупь холодные,
чтоб  вправили  те  фараону  мозги,  которому нынче евреи --  враги, которых
замучили  стражники  строгие, которыми  правят  жрецы  кривоногие  в храмах,
которые строит Рамсес.
     Услышав такую  молитву, менты просто оторопели, а  Попов даже подавился
куском  баранины. Патриархи на их замешательство  внимания не  обратили. Оба
задрали  головы вверх  и подставили ладони к ушам, надеясь услышать страшный
грохот "водных шариков"  по крыше трактира.  Этого  не случилось,  и  Моисей
бросился  на  улицу,   желая,   видимо,  посмотреть,  где  именно  произошла
неполадка. Однако,  едва распахнув дверь, он встретился  с широкой  улыбкой,
свободно  блуждающей  по  всем  трем  мордам  Горыныча, испуганно хрюкнул  и
вернулся назад. Аарон вздохнул и решил изменить формулировку.
     --  Господь  всемогущий, -- сердито потребовал он. -- Повторяю  еще раз
для особо  тупых.  Будь  так любезен, пошли на  Египет  осадки из  замерзших
капель влаги, которые способны при падении  с  большой  высоты ломать  крыши
домов, уничтожать посевы и увечить людей.
     Результат был тем же. Нулевым! Но Аарон не сдавался.
     --  Эти замерзшие куски  воды называются градом, -- с иронией  в голосе
попытался помочь патриарху Рабинович. -- Попробуй такую  формулировку. Может
быть, быстрее сработает.
     Старец сердито стрельнул глазами в сторону кинолога. Тот  очаровательно
улыбнулся в  ответ,  но патриарха его ухмылка  не  смутила. Аарон с завидным
упорством продолжил выдвигать требования к богу.
     --  Господи,  говорим тебе, нам-таки очень нужно, чтобы  ты вывалил  на
Египет три десятка тонн кусков замерзшей воды, -- заявил он. -- Эти египтяне
совсем оборзели и их нужно как следует напугать. Ну, чего тут непонятного? Я
же не прошу у тебя построить Днепрогэс на Ниле!..
     Попов фыркнул  и,  покрутив  пальцем  у виска, продолжил трапезу. Аарон
внимания на этот жест не обратил и продолжил свои завывания. Некоторое время
Андрюша  сдерживался, изо  всех  сил стараясь не слушать бурчание старца,  а
потом  и  его милицейское  терпение  и  самоконтроль  уступили место простым
человеческим эмоциям. Зарычав так, что на полках в баре полопались  кувшины,
криминалист вскочил из-за  стола  и, запустив в патриарха куском недоеденной
бараньей ноги, завопил:
     --  Заткнешься ты или нет? Да чтобы  вас всех этим  градом по самые уши
засыпало!
     Знал  ведь Рабинович, что за криминалистом глаз  да глаз нужен,  а  все
равно очередную выходку  Попова прозевал. Впрочем, винить его в этом нельзя.
До сих пор еще ни  разу  не случалось,  чтобы  Анд-рюша  трижды за один день
стихийные бедствия организовывал,  и никто не  ожидал, что именно сегодня он
возьмется поставить персональный  рекорд. По печени  Попов, естественно, тут
же  получил,  но слово,  как известно, не  воробей.  Вылетев  из  Андрюшиной
утробы, оно  тут  же организовало природное  явление,  невиданное  доселе  в
Египте, -- безудержное выпадение града, а вместе с ним и  повальное  бегство
рассудка из затерроризированного Поповым города.
     Услышав грохот ледяных горошин по крыше, оба патриарха тут же бросились
на улицу,  чтобы самолично увидеть новое чудо природы. Однако, едва выскочив
за  дверь, оба  заработали по десятку синяков и шишек  и  тут  же  вернулись
обратно. Следом за ними в трактир ворвался  Горыныч, успевший уменьшиться до
размеров крупной собаки.
     -- Я,  конечно, понимаю,  что ваша гуманоидная цивилизация еще не дошла
до управления природными процессами,  но,  по крайней мере, могли бы меня  и
предупредить, что в этом отсталом  мире имеют  место  быть  такие катаклизмы
погоды, -- держась обоими крыльями за среднюю голову, проговорил Ахтармерз и
проковылял к столу. -- Я же никак не мог рассчитывать, что во время принятия
пищи окажусь прямо в центре выброса излишков льда  из северных  широт.  Даже
энергетическую защиту поставить  не успел. Вот, полюбуйтесь, что вы со  мной
сделали,  -- Горыныч  слегка  отодвинул руки  от своей  зубастой  черепушки,
выставляя  на всеобщее обозрение  крупную  шишку, сочащуюся  сукровицей.  --
Больно ведь!
     --  Сейчас  я  тебе  помогу,  бедняжка!  --  всплеснула  руками Рахиль,
увидевшая в оказании помощи  пострадавшему  птеродактилю шанс доказать новым
друзьям свою полезность. -- Трактирщик, дай мне чистые тряпки!
     Хозяин  заведения,  как  истый   египтянин,  не  привыкший  подчиняться
каким-то   там  приблудным  дочерям   Израиля,  вопросительно  посмотрел  на
Рабиновича.  Тот  кивнул  головой,  подтверждая  правомочность  распоряжения
девицы, и трактирщик, пожав плечами, поплелся  выполнять приказ. Сеня оценил
его  медлительность недовольным  взглядом, но  еще  большее порицание  с его
стороны  заработал Попов.  Сеня  буквально испепелил его глазами,  и Андрюша
сжался, осознав всю тяжесть совершенного проступка.
     Пока   трактирщик   ковырялся   где-то   внутри  заведения,   отыскивая
перевязочный материал,  каждый член вынужденно созданного комитета по выводу
евреев из Египта развлекался по-своему. Аарон с Моисеем  стоили  у  открытых
дверей,  удивленно глядя  на  новое чудо природы,  уже  по колено засыпавшее
двор.  Смущенный  и  пристыженный Андрюша ковырял ножом столешницу,  Сеня  с
Жомовым тупо смотрели на Горыныча, поглаживаемого Рахилью, а Нахор достал из
кармана абак и что-то усердно подсчитывал. Один Мурзик занимался персонально
полезным  трудом,  вычесывая  из   густой  шерсти   потравленных   Горынычем
насекомых.
     --  Пойдет, что ли? -- поинтересовался у Рахили трактирщик, появляясь в
обеденном зале с ворохом тряпок в руках.
     --  Конечно, конечно! Давайте сюда, -- затараторила девица,  выхватывая
из рук толстяка перевязочный материал.
     Горыныч, обласканный  мягкими  девичьими и, что самое главное,  теплыми
руками,  совсем  разомлел,  покорно  просунул ушибленную голову в намыленную
петлю.  То бишь позволил себя  перевязывать. Рахиль взялась за дело лихо и с
энтузиазмом.  Бросив  охапку   чистых  порванных  на   ленты  тряпиц  на  не
отличающийся  стерильностью пол, она схватила за край  одну из  полосок  и с
неуемной  энергией принялась  наматывать  всю  кипу  на  поврежденную голову
Ахтармерза. Попов закрыл глаза, не в силах смотреть на это безобразие.
     Горыныч  поначалу  выносил  перевязку  стоически,  затем  слегка  начал
трепыхаться, а через  пару  минут и вовсе забился  в конвульсиях.  Объяснить
причину  собственного неэтичного поведения  он  не мог,  поскольку  девица в
первую очередь позаботилась о  том,  чтобы ввязать ему все три пасти  друг с
другом.  Издавая  нечленораздельное  бульканье,  трехглавый дракон  из  иной
вселенной попытался крыльями и передними  лапами  воспротивиться продолжению
процесса перевязки, но Рахиль тут же успокоила его,  крепко прижав коленками
к  полу.  И  неизвестно, вернулся  бы  Ахтармерз  к  родителям  после  такой
медпомощи, если бы в процесс перевязки не вмешался Жомов. Сеня было дернулся
его остановить,  но удержал  свой  порыв, осознав, что  без помощи  омоновца
Горынычу живым из рук радетельной медсестры не выбраться.
     -- Ну-ка отойди  в  сторону, -- отодвинул он  Рахиль. -- Ты  рану йодом
забыла помазать.
     -- Чем? -- удивилась Рахиль.
     -- Это  новое фармацевтическое средство, вам пока  неизвестное, -- Сеня
не мог не встрять в разговор. -- Останавливает воспалительные процессы.
     -- Вот  как?  А  мы  по  старинке  для  этого  киркозон  ломоносовидный
используем, -- удивленно вскинула  брови  девица. -- Правда, я и  его забыла
приложить.
     --  Кого  ты  забыла приложить? --  оторопел  омоновец, забыв даже, что
нужно срочно спасать Горыныча.
     --   Киркозон  ломоносовидный,  --  вместо  Рахили  язвительно  пояснил
Андрюша.  --  Травка  такая  лекарственная  есть. Хотя  на  самом  деле  это
генетически  уродливый  плод  от  брака   Киркорова  с  Кобзоном,  почему-то
удивительно похожий на Ломоносова.
     Жомов  поперхнулся,  представив себе  этот  ужас,  и, встав  на колени,
принялся разматывать комок тряпок, внутри  которого  потерялся Горыныч,  еще
более уменьшившийся в объеме от недостатка кислорода. С этим гордиевым узлом
омоновец  провозился довольно долго, а когда, наконец,  справился с задачей,
Ахтармерз судорожно вздохнул и сдавленно проговорил:
     --  Не нужно  меня больше перевязывать.  Мне  теперь так сильно  дышать
хочется, что голова уже совсем не болит.
     Жомов  аккуратненько   сгреб  в   охапку  замученного   тяжким  удушьем
второгодника церковно-приходской школы драконьего измерения и нежно поставил
его  на  стол. Попов, решивший поучаствовать  в  спасении  брата  по разуму,
поймал в углу паука и сунул его в одну из пастей Ахтармерза. Для поддержания
жизненных сил, так сказать, что Горынычу несомненно требовалось, поскольку в
неестественной для себя темно-фиолетовой окраске он выглядел таким жалким  и
несчастным, что просто не мог  не вызывать у окружающих сострадания. Рахиль,
глядя на него, всхлипнула.
     -- Ну  вот опять!  -- прогнусавила она.  -- Я  не  хотела бедной ящерке
больно сделать. Я же хотела, как лучше...
     -- А получилось как всегда, -- от двери закончил за нее Аарон.
     -- О чем я и предупреждал, -- добавил Попов. Рахиль заревела в голос, а
Сеня взбеленился.
     -- Оставьте вы несчастную девушку  в покое! --  заорал он, вскакивая со
скамейки.  -- Вместо того чтобы  всячески третировать  ее, лучше бы  помогли
человеку и объяснили, что и когда она делает неправильно.
     -- Пожалуйста,  -- согласился с его  предложением Попов. --  Для начала
неправильно ее мама родила. Видимо, в понедельник.
     -- Потом  она  неправильно росла,  --  поддержал криминалиста Аарон. --
Видимо, в зарослях бамбука.
     -- И  вообще,  она  выбрала себе неверное место  обитания, --  закончил
Андрей. -- Судя по всему, в мечтах.
     --  Спелись?  -- сердито  прошипел Рабинович, прижимая к  себе плачущую
девицу и переводя взгляд с одного умника на другого. Те одновременно кивнули
головами. Сеня хотел язвительно прокомментировать зарождающуюся  связь между
этими индивидуумами, но не успел.
     --  А и-еще  она пилохо би-еляши  пиродает, -- закончив свои  подсчеты,
неожиданно для всех заявил Нахор. -- За целых десять шитук не отчиталась.
     -- И  ты туда же? -- рявкнул  на него  Сеня,  и экс-караванщик  сжался,
поняв,  что сболтнул что-то лишнее. -- Сгною  на  картофельном  складе! Марш
отсюда, с  глаз моих долой. И пока не выучишь планы построения экономических
пирамид, на глаза мне не попадайся, умник  хренов, -- и добавил, глядя вслед
понуро  удаляющемуся в свою  комнату Нахору: -- Тоже  мне ученик называется.
Нет бы наставника поддержать, а он ему всю жизнь изгадить норовит.
     -- Сам-то  в школе не таким, что ли,  был? -- вступился за перса Жомов,
видимо,    вследствие   многочисленных   комариных   укусов   став   излишне
добросердечным, что, естественно, не положено омоновцу по уставу.
     --  А  я  тоже  только сегодня  учителю  ляпсиус  казурный под  кафедру
подложил,   --   поделился   своими   достижениями   Горыныч,   окончательно
избавившийся от удушья. -- Вот смеху в классе было.
     -- Угу.  И  это называется  подрастающим  поколением.  Смена  наша, так
сказать, растет, -- обиженно проворчал Рабинович, самолично зачисливший себя
в клан учителей. Можно подумать, того, что он  мент, Сене было слишком мало!
-- Выгнать  бы  этого  двоечника  обратно  на  улицу,  да  жалко,  что  град
закончился.
     А град действительно перестал  засыпать мостовые Мемфиса. Видимо, устав
ждать  дальнейших распоряжений от Попова, он решил, что полуметрового уровня
ледяных осадков для  Египта будет вполне  достаточно,  поэтому  свернулся  и
отправился в те края, где его появление выглядит более  приличным. Патриархи
тут же выбрались на улицу и принялись катать в ладонях крупные градины.
     -- Действительно,  лед. Точно  такой же, как  на  горных вершинах нашей
скудной, но благословенной земли Мадиамской, -- удивленно пробормотал Аарон,
обращаясь  к брату.  --  А я  еще верить  не хотел,  что такая штука с  неба
сыпаться может.
     Моисей  в  ответ  что-то  нечленораздельно  пробормотал и застыл, глядя
из-под ладони  через  распахнутые створки  ворот в глубину улицы. Оттуда, со
стороны  фараонова  дворца,  к трактиру приближалась  довольно  внушительная
делегация.  Поначалу старец никак не мог разобрать, кто  именно  движется  к
ним, но, едва парламентеры подошли поближе, Моисей узнал верховного жреца Ра
в сопровождении взвода дворцовой стражи  и двух десятков  мелких  служителей
культа бога Солнца. Ткнув Аарона  в бок,  он указал брату пальцем на колонну
фараоновых приспешников.
     -- Атас,  чуваки,  -- заорал тот, бросаясь внутрь  трактира. -- Легавые
идут, -- Аарон запнулся. -- То есть, я хотел сказать, слуги фараона.
     -- Щас разберемся, --  успокоил его  Жомов, отстегивая дубинку,  и  все
трое ментов тут же выскочили во двор.
     -- Да,  чуть не забыл, -- проговорил он, резко  остановившись в дверях.
-- Против "ментов" я не возражаю,  но за "легавых", сволочь, в следующий раз
в лоб получишь. И даже скидку на маразматический возраст делать не буду!
     -- Горыныч, пока посиди в засаде, -- скомандовал Рабинович, обращаясь к
единственной военно-воздушной единице в отряде. -- Если позову, выскочишь  и
слегка поджаришь гадов.
     Затем  Сеня подтолкнул в  спину грозно  застывшего в дверях омоновца, и
оба они, словно спецназ из  вертолета,  тут же выскочили  на  улицу, а Попов
слегка  задержался  в дверях.  Он  ободряюще  похлопал  Аарона  по  плечу  и
ухмыльнулся. Дескать, в лоб  он тебе  не даст,  но  базары  все же фильтруй!
Старец все  понял и,  успокоившись,  поспешил за  ментами  следом, чтобы  не
пропустить интересное представление.
     Прибывшие  от фараона люди действительно оказались  парламентерами.  По
крайней мере, белым флагом они размахивали и, остановившись в сотне шагов от
ворот  трактира,  приближаться  не  спешили.   Трое  доблестных  сотрудников
российской  милиции  вышли из ворот  и, широко расставив  ноги, остановились
напротив делегации.  При  этом  Жомов лениво  поигрывал  пистолетом,  Сеня с
Анд-рюшей, криво усмехаясь, мяли в руках  резиновые дубинки, ну а Мурзик, за
неимением специальных приспособлений, просто скалил зубы.
     Кроме них да Аарона с Моисеем в  тылу, на улице  никого не  было.  Сеня
слегка  удивился отсутствию зевак, обычно  слетавшихся на  ментов, как  мухи
на... скажем  так,  на несвежую рыбу.  Впрочем, отсутствие горожан на улицах
было вполне объяснимо. Все-таки до сих пор не родился еще египтянин, который
бы выдержал сначала дикую пьянку, затем  пиратский налет  полчищ кровососов,
ну а под конец смог бы  вынести получасовую бомбардировку градом.  Причем не
зенитно-ракетным комплексом,  а обычными  шариками водными, которые очень на
ощупь холодные...  Ну и так далее,  все по тексту. В  общем, Мемфис  вымер и
ментов это вполне устраивало.
     --   Чего  хотите,   ходоки?   --  зычным  голосом   поинтересовался  у
приспешников фараона Сеня.
     Пару секунд те о чем-то перешептывались, а затем вперед вышел верховный
жрец  Ра  в сопровождении  служки  с  белым  флагом  и  закованного  в  медь
коренастого   питекантропа.  Остановившись  прямо  перед  ментами,  египтяне
попробовали  скопировать их позы, в чем  преуспел только  бронированный член
делегации
     --  Мы  пришли  сюда  от  имени  и по  поручению великого  фараона,  --
торжественно провозгласил жрец,  питекантроп  вскинул вверх  руку,  и  отряд
стражников за его спиной дружно рявкнул: -- Аве, цезарь!
     -- Че-его? -- гневно завопил  крепыш,  оборачиваясь на сто  восемьдесят
градусов.
     -- Слава Рамсесу!  -- тут  же поправилась  охрана. Жрец  удовлетворенно
кивнул головой.
     --  Мы  уполномочены  потребовать  от   вас  немедленного   прекращения
колдовских  действий  на  территории  суверенного  Египетского  царства,  --
надменно продолжил он. -- В противном случае великий и грозный живой  бог на
земле, неустрашимый  и  справедливый  фараон...  --  снова вскинутая рука  и
истошный  рык: "Слава Рамсесу!" -- ...обрушит на  вас свой  праведный гнев и
потребует  немедленно  покинуть пределы  страны. Хау! Я  все сказал от имени
фараона!
     -- Слава Рамсесу! -- вновь грянул строй. Рабинович поморщился.
     --  Во-первых, ты,  консервированный корм для крокодилов, прикажи своим
уродам заткнуться, -- Сеня слегка ткнул дубинкой в медное пузо питекантропа.
     От  контакта "демократизатора" с металлом это "слегка"  вылилось  в то,
что несчастного аборигена  отбросило на  пять метров назад, уронило на пятую
точку  и  провезло еще несколько  метров  на  вышеуказанной  части  тела  по
шершавой  мостовой.  Бронированный питекантроп  взвизгнул  и, схватившись за
пораненное трением о камни место, помчался куда-то в сторону Нила. Раны, что
ли, собрался вином дезинфицировать?
     Рабинович удовлетворенно хмыкнул.
     --  Иначе  переговоров  не будет,  и  мы  перейдем  к  активным  боевым
действиям, -- рявкнул он вслед убегающему вояке, а затем повернулся к жрецу.
--  Во-вторых, наши  с фараоном желания совпадают. Мы и сами хотим  покинуть
пределы Египта, но сделаем это только в сопровождении тех людей, на  которых
укажут эти почтенные старцы, -- Сеня кивнул головой в сторону патриархов. Те
расплылись в счастливо-ехидных улыбках.
     -- Это невозможно, -- сухо отрезал посол Рамсеса.  --  Мой господин  не
может  удовлетворить прошение  этих людей.  Единственное,  на  что он  готов
пойти, -- так это предоставить евреям  возможность помолиться  на пустыре за
городом. Чисто из человеколюбивых побуждений мой господин дает соплеменникам
на это  действо  один  день.  Правда, невыполненную  норму  по  изготовлению
кирпичей придется потом возместить ударным трудом.
     -- Г-г-г... -- завыл Моисей, и Аарон тут же перевел:
     --  Это невозможно. Вы, поганые египтяне,  можете одним своим  взглядом
осквернить  и обесчестить  даже стельную  корову,  не говоря уже о  таинстве
нашего  богослужения.  Наш  бог  не  будет  внимать  нам,  если  за  обрядом
поклонения ему будут наблюдать всякие еретики...
     -- Тебе все ясно? -- Сеня понял, что патриарх может заливаться соловьем
еще пару часов и решил прервать его,  обратившись  к посланнику  Рамсеса. --
Наши  требования  остаются без  изменений. Или мы уходим  все,  или  Мемфису
вместе с фараоном будет еще хуже.
     -- Да вы с ума сошли! -- завопил  тот, потеряв остатки хладнокровия. --
Страна и так на грани экономической катастрофы! Мало  того, что вы подорвали
госбюджет,  попросту  уничтожив   рынок   вин  своим  варварским  изменением
химического состава  жидкости  в  Ниле,  так  еще  и  на  целый  день  из-за
повального пьянства вся коммерческая и промышленная деятельность страны была
парализована.  Вы  натравили тучи насекомых  на  добропорядочных граждан,  и
теперь даже  я не возьмусь подсчитать, сколько  египтян  не выйдет завтра на
работу,  открыв  себе  больничный  лист!  --  жрец  от  возмущения  едва  не
поперхнулся.  -- А это зверское избиение  нив и плантаций дурацкими ледяными
шариками?  Даже  при поверхностном  осмотре  ясно, что большая  часть урожая
овощей, зерновых и фруктов  безжалостно уничтожена. Но и  это еще не все! От
мошкары и  града  большая  часть  поголовья скота  разбежалась по  окрестным
пустыням, а  остальные находятся в  таком  состоянии,  что  их даже на  мясо
перерабатывать страшно...
     --  Тебе этого мало? --  невозмутимо перебил  его Рабинович. -- Так  мы
можем продолжить применение санкций.
     -- А мы тогда вынуждены будем применить к  вам силу и пошлем войска! --
дерзко ответил посол.
     -- А мы их разобьем, -- в тон ему возразил Сеня.
     -- А я тогда  позову  старшего брата и  папу, --  едва сдерживая слезы,
заявил жрец. -- Он у меня мастер спорта по боксу!
     --   Горыныч,   покажись,  --  Рабинович   выразительно   посмотрел  на
огороженный высоким забором двор трактира.
     Сеня  ожидал,  что  трехглавый  огнемет  тут  же  воспарит в  небеса  и
предстанет перед посланцами Рамсеса во всей своей красе. Однако ожидания его
не оправдались. Малолетний (естественно, по меркам его вселенной) Ахтармерз,
решив пополнить запасы горючего газа,  практически полностью растраченного в
борьбе  за  дело...  то  есть  против  дела  о комарах  и  мошках,  принялся
проглатывать все, что попадалось в поле зрения.
     Из-за всеядности  его брюха пострадала мебель трактира, корм для скота,
посуда и были даже проглочены  те тряпки,  которыми ему недавно перевязывала
рану  Рахиль.  И  без  того плохо  приспособленный к  вертикальному  взлету,
объевшийся Горыныч не смог подняться в воздух и, услышав команду Рабиновича,
просто раздулся до размеров рейсового  автобуса.  Свалив своей  тушей забор,
Ахтармерз  выбрался  на  улицу  и,  смачно  рыгнув для  перезарядки  оружия,
выпустил три струи пламени в  застывший строй стражников. Поджарить их он не
смог,  но  напугал изрядно.  Дико  завопив,  сопровождение  жреца  в  панике
отступило,   а  сам  посланец  фараона  застыл  на  месте,  глядя  на   Сеню
переполненными ужасом глазами.
     --  Вы не можете меня  казнить! -- робко заявил  он. -- Я  парламентер,
лицо неприкосновенное.
     -- Горыныч, ты охренел?  -- не обращая на него внимания,  завопил Сеня.
-- Кто тебя просил в этих идиотов огнем плеваться?
     -- Так ты же сам говорил, что, как только меня позовешь,  я должен буду
выскочить и слегка поджарить гадов, --  обиделся трехглавый  второгодник. --
Если  этого  не  нужно  было  делать,  то  так  и  надо  было  сказать. Вам,
гуманоидам,  следовало  бы  конкретнее  формулировать  собственные  желания,
прежде чем вы излагаете их вслух, а уж затем только предъявлять претензии по
поводу качества их выполнения.
     --  Ладно, заткнись! Молодец, что все понял, -- отмахнулся от него Сеня
и  посмотрел  на  жреца.  --  Надеюсь,  этой  маленькой  демонстрации  наших
возможностей будет вполне достаточно, чтобы удержать фараона от необдуманных
шагов, -- а затем перешел на язык, понятный даже Жомову:
     -- А теперь вали отсюда, козел!
     Жрец подскочил  на месте,  в  точности повторяя повадки  вышеуказанного
животного,  а затем  вприпрыжку  бросился бежать подальше от ментов. Служка,
сопровождавший его, на несколько секунд замешкался,  но быстро пришел в себя
и поспешил последовать примеру начальника, при этом не выпуская белого флага
из рук.  Жомов тут же проводил их диким свистом в  стиле соловья-разбойника.
Стоявший слева от него Попов поморщился и прочистил уши.
     -- Ваня, если еще  раз засвистишь, я  так  рявкну,  что  без  слухового
аппарата ты уже существовать не сможешь, -- обиженно буркнул он.
     --  Да ладно,  Андрюха,  не возмущайся! Не одному  же  тебе воздух  тут
сотрясать,  -- омоновец  дружески  обнял Попова  за  плечи  так, что  у того
хрустнули кости. -- Или конкуренции испугался?
     -- Какой из тебя на хрен конкурент,  -- Андрей с трудом высвободился из
железных объятий. -- Так, свисток от чайника ты, и больше ничего!..
     Жомов оскорбился и  попытался придумать какую-нибудь приличную ответную
реплику, но  вынужден был  раньше времени  прервать интенсивные мыслительные
процессы  из-за  жуткого   грохота,  донесшегося  с  боковой  улицы.  Менты,
пребывавшие в благодушном настроении после обращения  в бегство  посланников
фараона,  сразу  насторожились  и  обернулись на звук.  Решив,  что коварный
Рамсес  решил  все  же начать  атаку,  не дожидаясь  окончания  переговоров,
Андрюша  с Сеней быстро  заняли  позицию для  обороны,  а Жомов подскочил  к
Горынычу и  попытался запустить его в воздух. При помощи омоновца объевшийся
огнеметный дирижабль смог метра на два приподняться от земли, да так и завис
над головами ментов, поджидая приближающееся вражеское войско.
     Топот ног и  звон  меди стали намного громче, и милиционеры напряглись,
готовясь пустить в ход  дубинки,  но делать этого  им не пришлось. На улицу,
где располагался  трактир -- постоялый двор, в полном составе выскочил взвод
Ваниных подопечных, возглавляемый Навином. И Иисус, похоже, времени даром не
терял. В этот раз ребята экипировались  более прилично,  чем  при предыдущем
своем  появлении. К  медным  шлемам и  дубинкам добавились мясницкие ножи  и
доспехи, явно сделанные на скорую руку  из медных тазов для варки финикового
варенья.
     --  Взво-од, на месте! -- завопил Навин, узрев  свое начальство целым и
невредимым. Его  сослуживцы  затормозили,  синхронно  переминаясь  с ноги на
ногу.
     --  Стой,  раз-два,  --  скомандовал он,  и воинство  застыло,  положив
дубинки  на  плечи.  --  Товарищ старшина,  вверенное вам подразделение  для
выполнения боевого задания прибыло. Ждем ваших приказаний, сэр!
     -- Вольно,  --  буркнул Жомов. -- Какого  хрена  вас сюда принесло? Вам
что, больше делать нечего? Я вам какой приказ давал?
     --   На   какой  вопрос  прикажете   отвечать   в  первую  очередь?  --
подобострастно поинтересовался  Навин. Жомов  замер,  в раздумьях  почесывая
затылок.
     -- Начни с конца, -- наконец вынес он свой вердикт.
     -- Вверенному  мне подразделению  была дана команда заниматься строевой
подготовкой, -- браво  рапортовал  Навин  в ответ  на  приказ  омоновца.  --
Занятия  шли  два  часа  и  были прерваны из-за  появления туч  кровососущих
насекомых,  благополучно  затем перебитых градом.  После этого  происшествия
делать нам действительно было нечего. А  сюда  мы явились  после  того,  как
поступили разведданные  о возможном  выдвижении войск  фараона к месту вашей
дислокации. Дело чести еврейского военнослужащего...
     --  Находиться в  стороне, когда  командир подвергается  опасности,  --
закончил за него Жомов. -- Все, вольно. Разойдись.
     Похоже,   смысл   последнего   приказа   омоновец   своим   подчиненным
заблаговременно  объяснить не успел. Новобранцы просто взяли и разошлись. На
всю катушку. Дико  заорав, они бросились врассыпную и принялись ломать двери
окрестных домов,  валить заборы, выворачивать камни из мостовой и швырять их
в  окошки.  Жомов  от  такой  интерпретации  собственного  приказа  попросту
оторопел и не сразу сообразил, что нужно делать  с  распоясавшимся  войском.
Зато Попов быстро все понял.
     -- Стоя-а-ать!  --  рявкнул  он с  такой  силой,  что  половина личного
состава жомовского войска  приказ этот просто физически выполнить не смогла,
поскольку оказалась сбитой  с ног его мегадецибельной звуковой волной.  Ну а
остальные действительно застыли, словно громом пораженные.
     -- Вот так-то  лучше, -- удовлетворенно проговорил Андрюша и направился
в трактир. Уставшему от крика эксперту срочно требовалось подкрепиться!
     Жомов, которого поповская звуковая волна почти не задела и  в обещанном
слуховом аппарате, как следствие, нужды  еще не  возникло, принялся наводить
надлежащую дисциплину среди  контуженных подчиненных. Пару  минут он  просто
орал  на бойцов. Получилось это  хоть  и тише,  чем  у  Андрюши,  зато  куда
эффективнее  из-за  тщательно подобранной лексической структуры  предложений
(матерился  он, если проще выражаться!).  Затем  Ваня  заставил  новобранцев
двести  раз  отжиматься от мостовой с  полной выкладкой  и  лишь после этого
отпустил  изможденных  солдат,  дав  им  возможность  отдохнуть на  строевой
подготовке.
     Когда Жомов вернулся в  трактир, вся честная компания  в полном составе
сидела  за столом, ожидая  ужина.  Рахиль  было  попыталась  помочь  хозяину
заведения  обслужить  своих  лучших  постояльцев,  но тот в  очень  вежливых
выражениях объяснил неуклюжей девице, что ей просто на кухне не хрен делать.
В этот раз Рахиль не расплакалась, а просто отказалась от ужина, ссылаясь на
диету, и  тайком  отправилась  наверх,  наводить  порядок в комнатах ментов.
Нахор,  напротив,  спустился  вниз  и  стоял  навытяжку  около   Рабиновича,
отчитываясь по заданному учебному материалу.
     -- Структура экономических пирамид в первую очередь создается для того,
чтобы  возглавляющие  ее  лица могли  получить  беспрепятственный  доступ  к
оборотному капиталу, -- глухо бубнил он под пристальным взглядом  сенсея. --
Организаторы подобных структур...
     --  Ты  его не в  налоговую  полицию  служить  готовишь? --  недовольно
поинтересовался  омоновец,  прерывая   бормотание  перса.  --  Может   быть,
пообщаетесь  на  эту тему  в  другом  месте  или мне своих бойцов в  трактир
позвать, чтобы они тут строевую песню разучивали?
     Сеня  недовольно  покосился  на  Жомова,  но  спорить  с  ним не  стал,
поскольку слушать, как новобранцы топают по трактиру, завывая при этом "семь
сорок",  большого  желания  у  кинолога  не  было. Рабинович  махнул  рукой,
разрешая  своему  ученику  занять  место  за  столом,  и  все присутствующие
облегченно  вздохнули. Моисей с  Аароном тут  же воспользовались  ситуацией,
чтобы привлечь к себе всеобщее внимание.
     -- К-к-к... -- Моисей для  разнообразия применил  в  своей  речи  новую
букву.
     --  Конечно,  очень хорошо, что мы вместе смогли навести такой  ужас на
фараона, -- тут же перевел его завывание старший  брат.  -- Но нам  кажется,
что этого мало. Было  бы  неплохо сделать так,  чтобы весь урожай  окрестных
полей  был  уничтожен.  Этот  спесивый  Рамсесишка  стал  бы  тогда  намного
сговорчивей.
     -- Вот и сделайте, -- фыркнул  Попов, глядя в дверь кухни, принюхиваясь
к умопомрачительным запахам оттуда и  глотая  слюни.  -- Вы же говорите, что
можете сотворить что угодно.
     -- Не  мы,  а  господь по нашей  просьбе и для  блага  всех  евреев, --
поправил  его Аарон и почтительно склонил  голову.  -- Видимо,  богу угодно,
чтобы ты,  благочестивый чужестранец,  вместо  нас  временно  стал  карающим
орудием в его руках.
     --  Никакой я  не благочестивый, --  смутившись, буркнул  Попов. --  Я,
можно сказать, атеист. Хотя в церковь иногда хожу...
     Рабинович фыркнул,  а Жомов,  не ведавший ранее  таких подробностей  об
Андрее, удивленно посмотрел  на друга. Эксперт потупил глазки и сделал  вид,
что  не  замечает  пристальных  взглядов  товарищей.  Патриархи  и  вовсе не
обратили  внимания  на  заявление  Попова.  Видимо,  приняли  его  слова  за
проявление ложной скромности.
     --  И все же я хочу вас  попросить,  магистр,  чтобы вы предприняли еще
какие-нибудь меры воздействия на фараона, -- обращаясь к Андрюше,  продолжил
настаивать Аарон. --  Например, наслали бы на  остатки урожая тучи  саранчи,
чтобы полностью уничтожить посевы.
     --  Не   буду  я  ничего  предпринимать,   --   проворчал  Андрюша  под
предостерегающим  взглядом  Рабиновича.  -- Вам  надо, вы и насылайте.  Хоть
саранчу, хоть слонопотамов!
     --  Что ж, попробуем, -- получив тычок  в бок  от  Моисея, провозгласил
старец. -- Господи,  я ничего  не  требую, а лишь  прошу о  твоей  милости и
снисходительности. Помоги до конца довести праведное дело, которое к тому же
ты сам нам и  повелел начать. Прошу тебя, не в падлу  сделай так, чтобы тучи
саранчи затмили  небо над Египтом  и полностью уничтожили  нивы и сады.  Оно
тебе трудно, что ли?  Патриархи снова замерли, ожидая получить подтверждение
собственного запроса в небесную канцелярию. Ничего не произошло. Попов начал
хихикать,  а  Рабинович  пожал плечами. Дескать,  придется, как  всегда, все
делать  самим.  Он  уже  собрался  прикрикнуть  на  трактирщика,  чтобы  тот
побыстрее подавал пищу к столу. Но в этот момент с улицы раздались  какие-то
странные  шуршащие звуки. Все присутствующие замерли, удивленно  и испуганно
прислушиваясь  к ним, а затем истошно заорали -- в окна и двери, занавески с
которых благополучно сожрал Горыныч  для  пополнения собственного боезапаса,
нескончаемым потоком хлынула огромная желто-рыжая саранча.
     -- Вот это хрень! -- удивленно выдохнул Сеня и завопил:
     -- Горыныч, спасай!..



     Все-таки жалко мне  этих  египтян,  хотя, наверное, распускать над ними
слюни и не  следует.  Кто  их, интересно, заставлял работорговлей, например,
промышлять  или  к бедным соплеменникам  Моисея относиться так, как  ни одна
хорошая собака себе с хозяином  обращаться  не позволит. Мало ли что евреи в
Египте размножаться, как кролики, начали.  Ну  и что? Работа у них такая  --
потомство себе плодить. В нашем мире вон китайцев одних больше миллиарда уже
развелось. Так никто же не пытается их на кирпичных заводах эксплуатировать.
Наоборот, гонят отовсюду. А вы и сами знаете -- человеческая натура устроена
так, что любой хомо сапиенс непременно откажется делать ту работу, к которой
его принуждают, и обязательно полезет туда, куда его пускать не хотят.
     Вот  и Рамсесу нужно было взять да и запретить  соплеменникам Моисея на
кирпичных заводах трудиться. Он бы их тогда с этих предприятий и  палками не
выгнал. Горбились бы  евреи  с рассвета до заката  и зарплату  бы просить не
стали.  А  вместо  этого  фараон  в  их  размножении   угрозу   безопасности
государства увидал...
     Подождите! Как  это о чем я говорю? Думаете,  Моисей свой народ  просто
так  решил  по пустыне потаскать?..  Как  это я  ничего не рассказывал?.. Ну
ладно. Значит,  сейчас расскажу. Правда, вынужден  признаться, что многого я
не знаю, но, как говорится, чем богаты, тем и рады.
     Так вот, не ведаю почему, но сыны Израиля оказались в кабале у египтян.
То ли денег  так много задолжали, что  все потомки до  седьмого  колена долг
отрабатывать  были обязаны,  то ли проспорили  что-то,  я выяснить так и  не
смог,  но да это  и  неважно. Главное  то, что египтяне заполучили евреев  в
собственность и почти задаром. Долгое время те терпеливо пахали на фараонов,
а затем  вдруг почему-то удумали  размножаться. А поскольку тогдашние  евреи
были  людьми  непосредственными,  получаться  этот процесс  стал у них  куда
лучше, чем у их хозяев.
     Естественно, фараонов такое положение  дел устраивать не могло. Мало ли
что могло случиться, если  бы сынов Израиля стало в Египте больше, чем самих
египтян?  Автономии  еще   себе  потребовали  бы   или,  что  еще  страшнее,
самоопределяться захотели.  В  Африке  ведь Биробиджана  нет. Сослать евреев
будет некуда! Вот и  надумали фараоны применить к соплеменникам Моисея самые
страшные меры по  пресечению излишней рождаемости. Подняли  налоги, от чего,
естественно, упал уровень жизни, а сыны Израиля все равно плодятся. Отменили
большинство социальных льгот, а прирост евреев на душу коренного египетского
населения не упал. Даже продолжительность рабочего  дня фараоны специальными
указами  увеличивали,  а  сыны  Израиля  все  равно  и  время,  и  силы  для
производства потомства находить умудрялись.
     Дальше  всех пошел  предшественник нашего Рамсеса.  Этот  гигант  мысли
додумался  до  того,  что  решил лишить евреев  мужской  половины поголовья.
Правда, расправиться  со взрослыми  мужчинами он не рискнул. То ли побоялся,
что морду набьют, то ли просто оборонную  промышленность  рабочих рук лишать
не  захотел, но приказал этот изверг не  выпускать особей  мужского  пола из
материнских  утроб.  Уж  не  знаю, с чего  он  решил,  что  только  самцы за
появление   потомства   отвечают   и   что   именно   собирался   делать   с
невостребованными  еврейскими  девушками,  но  факт  остается  фактом  -- по
повелению  фараона в семьях соплеменников  Моисея мальчики  просто не должны
были рождаться.
     Издал  фараон такой указ, глашатаи  его  до народа довели,  и  египтяне
успокоились:  у них просто и в мыслях не было, что повеление фараона  кто-то
может не выполнить! Оказалось, что соплеменники  Моисея  все  могут. И когда
фараон,   решив  прогуляться  по  рабочим   кварталам,  обнаружил  еврейских
мальчиков,  спокойно  бегающих  по  улицам  и   уже  практически  готовых  к
дальнейшему воспроизводству, он попросту пришел в ужас, отрекся от престола,
разуверился во всех богах сразу и уехал во Вьетнам плести циновки.
     Именно тогда ему на смену пришел наш Рамсес и тоже попытался справиться
с проблемой  рождаемости. Сначала  уменьшил выслугу,  снизив  ее  с "года за
пять" до "года за  три". Затем удвоил существующие нормы  выработки кирпича,
отказался выдавать пенсии тем еврейкам, которые за всю жизнь нигде ни дня не
поработали, ну  и  так далее. Измывался над евреями  он долго, но без толку.
Единственное, чего он смог добиться, --  так  это тихого роптания угнетенных
сынов  Израиля. Да и  то только после того, как запретил им  продажу изделий
народных ремесел на лотках перед пятизвездочными отелями для интуристов.
     Моисей,  который восемьдесят лет до этого  думал о  тяжелой жизни своих
соплеменников  и оплакивал их  горькую судьбу,  наконец  решил  действовать.
Осознав, что внутри  Египта изменить положение своих  сородичей к лучшему не
удастся, он решил  увести  их  подальше в  пустыню  и  основать  независимое
государство. И то сделал это не сам, а после разговора с богом.
     Уж  не знаю, был ли такой разговор на самом деле,  поскольку при нем не
присутствовал, но сам патриарх настаивал именно на таком толковании событий.
Говорят,  что  если человек разговаривает с богом, то это молитва. Ну а если
наоборот  --  глюки.  Не   стану  ставить  каких-то  диагнозов  на   предмет
психического здоровья Моисея, но мужиком он был очень настырным. Вбил себе в
голову идею о независимости и  самоопределении еврейского  народа и решил ее
всеми  способами  добиваться.  Народ,  правда,  этого  порыва  не  оценил  и
категорически  отказывался  уходить  в пустыню с  насиженных и прикормленных
мест, но Моисея это не остановило. Впрочем, не знаю, как бы он  смог без нас
справиться с  такой  глобальной  задачей,  как  вывод  угнетенных евреев  из
Египта, но самих египтян мне все равно жалко.
     Да вы  сами посудите!  Сначала  напоили бедный народ  халявным вином, а
потом краник-то и перекрыли, заменив  бесплатный алкоголь в Ниле  на обычную
речную  воду. Правда, ни к  первому,  ни ко второму событию мы отношения  не
имеем, но как не пожалеть людей, которые вскоре будут помирать с похмелья?
     Затем на все еще пьяных египтян  натравили тучи комаров, мошкары, гнуса
и  прочей  прелести.  Если  вы  думаете, что укусы кровососов  чувствительны
только в трезвом  состоянии,  то попробуйте  сами выпейте водки и залезьте в
какое-нибудь болото. Я уже видел однажды, как даже невозмутимый и терпеливый
Ваня Жомов принялся бегать  и орать, похлопывая себя  по разным частям тела,
когда мы в прошлом мае место для пикника неудачное выбрали.  Ну да вы это  и
на себе можете опробовать.
     Потом был град  со всеми вытекающими  отсюда последствиями, а тут еще и
саранча.  Я, как увидел  ее забирающейся во все отверстия трактира, так едва
не взвыл от ужаса. Сами знаете, как я ко всяким насекомым отношусь! То есть,
пока  они  живут сами  по  себе,  а я занимаюсь своими делами, мне абсолютно
безразлично,  как эти насекомые  развлекаются. Но, когда  они начинают лезть
мне в нос, уши и прочие функциональные отверстия организма, при этом нещадно
кусаясь, я начинаю  паниковать и злиться. Правда, саранча меня употреблять в
пищу явно не  собиралась,  но это не означало, что мне  будет жутко  приятно
увидеть  такую фасетчатоглазую тварь  на собственном носу. Именно  поэтому я
собрался завыть, но не успел. Меня опередил Рабинович.
     На его истошный вопль о помощи минуты две, наверное, никакого ответа не
было. Мы все, не  исключая и  трактирщика, стали пятиться  в  дальний  угол,
отступая под натиском саранчи. Я, грешным делом, начал  подумывать о том, не
оказались  ли эти  насекомые  прожорливей нашего  всеядного  товарища  и  не
слопали  ли его на обед, но Горыныч  мои опасения  развеял, просунув в  окно
какую-то из своих  голов.  Оказалось, что среднюю, поскольку разговаривала с
нами только она.
     -- Я, конечно,  понимаю, что без консультации  с более интеллектуальной
расой гуманоидные  создания свои  проблемы  решать не  могут,  -- недовольно
произнесла голова, грустно хлопая  глазищами. --  Но мне кажется,  что любой
индивидуум  имеет право на послеобеденный  отдых.  Тем более, если эта особь
еще не вышла из детского возраста!
     -- Нет, значит, мы тут погибаем, а он отдыхать собрался?! -- возмутился
Попов. -- Ну-ка быстренько сожри всю саранчу и дай нам спокойно пообедать.
     -- Не буду, -- отрезал Горыныч.
     Я оторопел.  Прямо  вот так  вот застыл  посреди  трактира и  несколько
секунд даже  не замечал того, что ко мне насекомые уже вплотную подобрались.
Вам,  может быть, мое  замешательство и  покажется  странным,  но оно вполне
объяснимо. Дело в  том,  что за  всю свою насыщенную жизнь я встречал только
двух "особей",  как  выразился Ахтармерз,  которые  никогда  не отказывались
поесть. Это  сам Горыныч и, конечно, Андрюша Попов. Причем первый, поскольку
являлся всеядным и  мог  потреблять внутрь все, начиная от  сланца  и кончая
копченостями, вообще жевал практически всегда, когда я его видел. А тут нате
вам, саранчой брезгует!
     --  Это  почему  мы  кушать  отказываемся?  -- тоном  детсадовской няни
поинтересовался  у Ахтармерза мой Сеня,  не забывая прихлопывать дубинкой по
очередному насекомому, посмевшему подобраться слишком близко.
     -- Видите ли, все дело в том, что желудок у существ, представляющих мою
расу, не  настолько эластичен,  как это  бывает  у  приматов,  --  терпеливо
разъяснил  трехглавый  умник.  --  Наш  пищевод  и кишечник,  в  отличие  от
остальных  органов,  крайне  слабо  подвергаются трансформации,  и организму
требуется  сначала израсходовать полученную пищу,  прежде чем  приступать  к
получению новых порций.
     -- Короче, ты просто  обожрался! -- перевел с гварнарытовского языка на
нормальный  Ваня  Жомов.  --  Меня  это  не  колышет.  Избавь  нас  от  этих
насекаторов, или ты вообще пожалеешь, что тебя мама родила.
     -- Меня мама  не рожала!  -- категорично заявил Горыныч. -- Это у таких
физиологически примитивных существ, как гуманоиды, принято вынашивать внутри
себя  свое  потомство.  Наши  же  самки  откладывают  яйца.  Во-первых,  это
практичнее...
     -- Дискутировать о методах  воспроизведения  позже будем, -- проговорил
Сеня,  отступая в самый  угол, а я благоразумно  спрятался позади него. -- А
сейчас,  ящерица  мутировавшая, если  ты не избавишь нас от этих  тварей,  я
лично позабочусь о том, чтобы после тебя и яиц не осталось!
     --   Должен  заявить,  что  я  категорически   отказываюсь  работать  в
условиях...  --  Ахтармерз увидел, с каким выражением лиц мы слушаем его,  и
тут же оборвал себя на полуслове. -- Ладно,  избавлю. Только потом не  нужно
кричать, что я плохо пахну.
     Средняя голова Горыныча на пару секунд исчезла из нашего поля зрения, а
затем  в окна  трактира просунулись  все три. Сделав  глубокий одновременный
вдох, от  которого  меня  чуть  не  засосало  в  желудок к  Ахтармерзу,  его
остроносые черепушки показали нам структуру построения собственной гортани и
громко  рыгнули,   заполнив  трактир  запахом  болотного  газа.  Я  примерно
подобного и ожидал от него, поэтому успел задержать дыхание. Ну, а остальные
среагировать на выделение Горынычем животного сероводорода не успели.
     Моим ментам еще и не такую  гадость по долгу службы нюхать приходилось.
Поэтому  газовую  атаку  они  выдержали.  А  вот  Аарон  с  Моисеем, видимо,
забывшие,  что  такое  зловоние  нищих  кварталов,  мгновенно задохнулись  и
благополучно потеряли сознание. От выхлопа Ахтармерза  у  Нахора округлились
глаза, и он начал пританцовывать на месте, бессмысленно бормоча себе под нос
наизусть декларацию о доходах, а трактирщик застыл.
     -- Бог ты мой, опять  эта старая карга, Манассия, омлет для посетителей
из  тухлых яиц готовит!  -- завопил он и,  сотрясая  кулаками,  помчался  на
кухню.
     Саранча,  как  известно,  на   болотах   не  живет,  поэтому  к  запаху
сероводорода эта  тварь непривычная.  Для нее этот аромат  в первую  очередь
означает полное  отсутствие пищи в данном  районе. В больших  же количествах
желудочные  газы  Горыныча оказывают на насекомых такое же воздействие,  как
иприт на английских морских пехотинцев.
     В  общем,  от  саранчи  мы  избавились,  хотя  и   оказались  вынуждены
наслаждаться непередаваемым ароматом сероводорода. У меня  хоть  обоняние  и
куда  чувствительнее, чем у людей, эту замену  я смог  воспринять стоически.
Тем более что и от блох горынычевская газовая атака меня избавила. А вот мои
менты целых два часа мучились, пока вредители полей из города не убрались.
     Нужно сказать,  что ни нашей, ни Аароновой заслуги в этом нет. Конечно,
два  наших мага и  факира --  Попов с патриархом --  пытались извести тварей
всеми возможными способами, но ничего у них не получалось. К воплям Аарона в
небесной канцелярии прислушиваться отказались, видимо, решив, что выполнения
одной просьбы в день для любого человека более чем достаточно. Ну а Андрюша,
судя по всему,  на  четвертый подвиг за  сутки  оказался просто не способен.
Куда он только эту саранчу не посылал, начиная от  похода  на  хрен,  кончая
заселением севера Европы, но насекомые остались глухи к его распоряжениям. В
итоге, когда и у того, и у  другого кончились  все аргументы, саранча просто
поднялась в небо и скрылась в неизвестном направлении.
     -- Интиресна-а,  а она все посевы  сожрала, или  чуть-чуть осталось? --
задумчиво  спросил  Нахор у Рабиновича.  -- Можи-ит, нужно гонца поси-илать,
пшеницу сюда везти?
     -- А  почем она у вас  там? -- по инерции поинтересовался Сеня и тут же
одернул себя. -- Ну  тебя, Нахор,  к кобыле под хвост. Только  о прибылях  и
думаешь!
     А сам ты,  Сенечка, не такой,  что ли? Не ты  ли  просчитывал,  сколько
можно с человека брать за вызов наряда милиции на дом? Впрочем, это я только
подумал так, а вслух говорить  не  стал.  Все  равно  мой хозяин нормального
языка  не понимает, может только на человеческом  говорить, да и то лишь  на
его матерно-ментовском диалекте. И вообще лучше Рабиновичу таких вопросов не
задавать.  Если  и не обидится,  так  объяснениями  замучает до  полусмерти.
Поэтому  я промолчал  и вышел на улицу подышать свежим воздухом  без примеси
сероводорода.
     Конечно,  местный град никакого сравнения  с нашим не выдерживал. У нас
дома после такого  стихийного бедствия даже в  самый жаркий день градины еще
бы  пару часов в тени целыми и сохранными лежали, а здесь, тьфу, даже луж на
мостовой не  осталось! Сухо все и чисто. Если,  конечно,  не  считать  кучек
дохлой   саранчи,   потравленной  Горынычем.  Сам  же   трехглавый  борец  с
вредителями,  уже уменьшившийся  до размеров пятнистого дога, сидел  посреди
двора и с ненавистью смотрел на плоды трудов своих луженых глоток.
     -- Не могу я больше деликатес этот проклятый есть, -- рыгнув, простонал
он, ни к кому  не обращаясь. --  А  ведь когда опять дома буду рассказывать,
сколько здесь насекомых, никто из одноклассников не поверит!
     --  Ты домой сначала вернись, -- благодушно заявил мой Сеня,  появляясь
на крыльце. Горыныч резко  повернул все  три головы в его  сторону. --  Тебе
ведь не объяснили, зачем сюда забросили? Так?
     --  Никто  и ничего  мне не  объяснил, --  сердито  буркнул Горыныч. --
Засосали в межмировой переход и выбросили сюда, словно ненужный мусор.
     -- Тогда пошли внутрь. Сейчас мы тебе все  объясним, -- и Рабинович, не
дожидаясь ответа, скрылся в дверях трактира.
     Я с ними не пошел. Делать мне, что ли, больше нечего, кроме как в сотый
раз выслушивать стенания  Моисея, агитационные речи его  старшего  братца  и
вольную  интерпретацию  моего  рассказа   о  наших  приключениях  в  Сенином
исполнении.  Уж лучше  я с Нахором "би-еляши  пиродавать" пойду! По  крайней
мере  наемся до отвала, когда  Рахиль очередную порцию  гамбургеров по улице
разбросает.
     Впрочем,  губы я  зря раскатал.  Это мой хозяин  так иногда выражается,
когда кто-то хочет его  заставить за совместно выпитую водку  платить. Нахор
торговать сегодня точно не пойдет. Хотя бы потому, что все население Мемфиса
лежит по  домам  и зализывает  раны. Да  и Рахиль  с  ним мой  Рабинович  не
отпустит. Приклеился к ней мой  Сеня, как клещ к таксе, и  отпускать от себя
не хочет. Думаете, что он  в первую очередь  сделал после того, как  Горыныч
нас от атаки саранчи спас? Меня осматривать начал? Как бы не так! Побежал на
второй  этаж проверять, не съели ли  насекомые  его  ненаглядную. А  что  ей
сделается? Увидела саранчу,  упала в обморок и лежала себе спокойно. А я вот
вынужден был самостоятельно шерсть вылизывать, чтобы проверить, не успели ли
эти вредители на мне личинки свои отложить.
     Рабинович   свою  подопечную  вниз  на  руках  притащил,  будто  кобеля
больного,  и  давай  около нее  хлопотать,  как  сучка над  щенками. И между
прочим,  даже  внимания  не обратил, во что  она  превратила  нашу  комнату,
пытаясь навести там порядок. Я ее покусать был готов, когда увидел,  что она
моим персональным ковриком  Сенину подушку обернула, а  из его тюфяка соломы
надергала и мне в угол накидала. Что я ей, корова, что ли?!
     Впрочем, жаловаться мне глупо, поскольку я своими собственными лапами и
носом Рабиновича с этой неудачницей криворукой свел. Сам виноват, сам и буду
терпеть. А пока, чтобы быть от  этой сладкой египетской парочки  подальше, я
решил по  Мемфису  погулять. Заодно и рекогносцировку местности  провести не
помешает.   Все-таки  нам  надо  знать,  чего  Попов   со  старцами   своими
чудачествами добились.
     Моего хозяина к верующим никак нельзя отнести. Насколько я могу судить,
он в детстве  был  посвящен в веру в полном соответствии  с правилами  своей
нации, однако при мне в синагогу ни разу не ходил. Видел я на одной из полок
и  христианскую библию,  но никогда не замечал, чтобы Рабинович ее  читал. В
общем, к богу  меня хозяин не приобщал,  и  я очень смутно представляю себе,
что во всяких  там религиозных книгах написано.  Вот про  Моисея,  например,
знаю,  что он сбежал из Египта и  евреев сорок лет по пустыне водил. Правда,
для  того, чтобы их фараон выпустил из своих владений,  Моисею  пришлось  на
оного правителя какие-то кары насылать.  Сейчас именно этим мы и занимаемся.
Вот мне  и захотелось посмотреть,  насколько  мои соратники преуспели в этом
деле.
     Далеко я уйти не смог. Даже квартала  по пустынной улице не прошел, как
откуда-то  со стороны рабочего пригорода до моих ушей донесся подозрительный
шум. Сами знаете, слух  у меня  отличный,  но  на таком расстоянии,  да  еще
против  ветра,  сразу  разобрать,  кто  и зачем шумит, я  не  мог.  Поначалу
подумал,  что  это соплеменники Моисея решили выдвинуться в центр  Мемфиса с
маршем протеста  против чего-нибудь,  но затем понял, что это не так. Шумели
не евреи. Благим матом  орали собаки. Десятки, сотни, а может быть, и тысячи
псов истошно вопили, явно приближаясь к нам.
     Я,  конечно,  не Илья  Муромец  под  стенами Киева, а  собачья свора не
татарская орда,  поэтому разогнать такую огромную свору в одиночку  был не в
состоянии,  но  и  бежать  от  них  тоже   не  собирался.  Во-первых,  честь
российского  милиционера  не позволяла. Ну  а  во-вторых,  кто-то же  должен
выслушать  не только  угнетенных  евреев,  но и их несчастных псов. В  нашей
компании я был почти  единственным (Горыныча можно  не считать, поскольку он
общению с народом  не обучен), кто мог бы поговорить с ними без переводчика.
Вот я и остался стоять  посреди  улицы и ждать, на что именно пожалуются мне
местные псы.
     А  они,  похоже,  церемониться не собирались.  Орали все  одновременно,
поэтому и разобрать требования  местных жучек,  шариков и полканов я не мог.
Однако, судя по тому, что по пути к трактиру собачья свора наносила визиты в
дома египтян, старательно покусывая жильцов, я понял, что политикой  фараона
мемфисские   псы  довольны  еще  меньше,  чем   их  хозяева.  Я   уже  начал
заготавливать  приветственную  речь и торжественные  обещания избавления  от
рабства,  для  чего  местным шавкам не  свобода и равенство  нужны, а  всего
лишь... я!
     Здоровый черный волкодав, которому я не так давно в драке откусил  ухо,
первым выскочил на  улицу, ведущую  к трактиру. На  секунду  он  затормозил,
поджидая своих корешей, а  затем, коротко  рыкнув,  бросился прямо  на меня.
Свора, вопя, помчалась следом... Вот оно, значит, как?  Отомстить решил, гад
драный, и всех местных кобелей собрал, чтобы с чужаком разобраться? И что ты
им за это  пообещал? Город на три дня на разграбление?  Ну что же.  Я готов.
Идите сюда, щенки плешивой сучки!..
     Истошно завопив, я  бросился во двор трактира. А что вы  хотите?! Я уже
говорил,  что не  являюсь  Ильей  Муромцем  и махать дубьем во  все стороны,
прокладывая в рядах врагов  улицы и переулочки, не могу. С  десятком местных
шавок  я бы легко расправился. Двадцать штук также бы разогнал,  хоть и  сам
без  повреждений не  остался бы. Но  с  сотней  озверевших  псов, хоть  и не
слишком крупных, и супер-пес бы не справился. Вы бы на толпу "спартаковских"
фанатов,  возвращавшихся  с  проигранного  их  любимой  командой  матча,  не
бросились бы с кулаками?.. Вот и я на дурака не похож!
     Нужно отдать Сене должное --  мне на помощь он выскочил первым. Правда,
к тому времени меня уже зажали  в углу около сарая и вынудили отбиваться  от
озверевших мемфисских  собак,  заполнивших двор  трактира, но  Рабинович  не
растерялся. Не  обращая  внимания  на клыки и когти,  он врубился  в  толпу,
раздавая  дубинкой  удары  направо  и  налево.  В  какой  последовательности
остальные  мои товарищи выходили наружу, я  вам  сказать не могу, поскольку,
сами понимаете, был  в  то время  слишком занят, чтобы смотреть по сторонам.
Штук десять  шавок я на землю уложил, но  большего сделать не смог --  свора
меня все-таки с лап свалила.
     Даже лежа я отбивался как мог, стараясь прикрыть  от  клыков горло.  Не
буду хвастаться,  вряд ли  эта драка для меня благополучно  закончилась  бы,
если бы ко мне на  помощь не прорвался Ваня Жомов. Он за шкирку отшвырнул от
меня нескольких  особо наглых псов, и я смог твердо встать на лапы. Впрочем,
как  следует  отомстить  за свое унижение  в партере я не успел --  Андрюша,
наконец,  затащил Горыныча на второй этаж и вытолкнул его  в окно. Ахтармерз
поначалу  камнем  рухнул  вниз,  но  над самыми  собачьими  головами  поймал
воздушный поток и смог воспарить над сворой. Трехглавый монстр тут же привел
в  действие свои газовые горелки и подпалил шкуры у ближайших супостатов. Те
завизжали и бросились врассыпную.
     Все-таки у  мемфисских собак  морально-волевые качества оказались  куда
ниже,  чем  у  наших,  российских псов.  Если бы  мы толпой  на  кого-нибудь
накинулись,  хрен бы  нас и  летающая керосинка разогнала.  А эти египетские
слабаки,  почувствовав запах паленой  шерсти, завизжали и  бросились  бежать
куда  глаза  глядят. На мое счастье, черный одноухий волкодав такого оборота
событий  не  предполагал и  сбежать  не успел. Собственные  же  его  друзья,
которых этот урод  подбил со мной поквитаться,  просто втоптали его в грунт,
когда  убегали со двора. Я подождал, пока волкодав придет в  себя,  а  затем
пошел  прямо на него,  скаля  зубы.  Ну теперь-то ты, кошачий  сын, получишь
настоящую трепку!
     -- Мурзик, фу! -- заорал из окна Попов. Я зарычал. Дескать, не мешай.
     -- Не  лезь, Андрюша! -- поддержал меня Жомов.  -- Не мешай нашему псу.
Пусть он один на один с этим уродом разберется!
     Спасибо, друг Ванюша!
     Мой хозяин жомовские взгляды на то, как должен вести себя кобель, также
разделял. Впрочем, по-иному и быть не могло. Все-таки мы  с Рабиновичем пять
лет вместе прожили,  и он  лучше других знает, что,  пока  я с обидчиком  не
разделаюсь, ко  мне  лучше  никому не  подходить! Я  показал  волкодаву  все
великолепие своих  зубов и, словно тяжелый  танк, пошел в  атаку.  Однако не
успел я сделать и трех шагов, как одноухий упал на брюхо и, завиляв хвостом,
подполз и принялся вылизывать мои лапы.
     Вот урод! Умел бы я плеваться, обхаркал бы этого щенка с ног до головы.
А  так пришлось  просто  отойти в  сторону, брезгливо фыркнув  на него.  Все
желание разорвать  на  куски этого пресмыкающегося  пропало.  Клыки  о  него
противно пачкать  было. Укусишь такого, а  потом от одних воспоминаний целый
месяц тошнить будет. Поэтому я и не стал драться, а просто отошел  в сторону
и принялся зализывать раны.
     Ваня  удрученно  кивнул головой  и пинком  выгнал  волкодава со  двора.
Рабинович тут же оказался рядом со  мной и  принялся  осматривать мою шкуру,
оценивая степень ее  повреждений. Ничего смертельного он не нашел, однако  я
чуть не умер, когда увидел Рахиль, выскакивающую на крыльцо с ворохом чистых
тряпок... Не подходи ко мне! Я еще  жить хочу. Иди лучше, девица, Рабиновича
обрабатывай.  Он парень стойкий и  ради  любви  все стерпит!.. Сеня на меня,
конечно, укоризненно  посмотрел.  Дескать,  я мог  бы  и  позволить  девочке
немного позабавиться. Но я остался непокобелим  (или у  людей это по-другому
произносится?), и Рахиль к себе не подпустил.
     Не знаю, может быть, Сеня сам  принялся бы меня перевязывать, хотя  я в
медицинской  помощи  и не нуждался, или какое-нибудь иное издевательство над
моей шкурой придумал бы, но сделать этого  он просто  не успел. Горыныч,  на
бреющем полете  преследовавший  мемфисских  шавок  до тех  пор,  пока они не
сбежали из города, вернулся  назад. С удовлетворением  посмотрев с высоты на
пару сожженных в рабочем порядке кварталов, Ахтармерз описал круг почета над
крышей трактира.
     -- Там этот гуманоид снова сюда идет, -- сообщил он сверху.
     -- Какой? -- удивился Сеня.
     --  Тот  самый,  за  подпаливание спутников  которого ты  меня  недавно
поругал, -- ответил Ахтармерз. --  Бежит  сюда вприпрыжку,  а  вместе  с ним
целая  толпа солдат,  вооруженных копьями. Их тоже подпалить или пусть  себе
бегают?
     --  Пока не нужно, -- приказал Рабинович.  -- Пока  полетай поблизости.
Огнем плеваться будешь только в том случае, если я тебя об этом попрошу...
     -- А я попрошу максимально четко формулировать ваши просьбы, -- отрезал
второгодник и полетел вперед, видимо, собираясь поработать почетным эскортом
у наших гостей.
     -- Так, мужики, пойдемте общаться с аборигенами, -- это Сеня уже ментам
предложил.
     -- Ох, господи!  И  чего им  неймется.  Выпустили бы  евреев,  и дело с
концом!  Так  нет, фараон маневры  решил  на улицах столицы  устраивать,  --
проворчал со второго этажа Андрюша, но вниз все-таки спустился. По лестнице,
естественно. Летать он еще не научился и в десанте тоже не служил.
     Когда мы  все оказались  на  улице  (женщину,  стариков и  Нахора менты
оставили в  тылу),  то  увидели  довольно забавную картину: на нас  двигался
плотный  строй  солдат,  а над  ними парил Горыныч. Жрец  бога Ра  спрятался
где-то внутри строя, и  на  его местоположение указывал только качающийся из
стороны в  сторону белый флаг. Ну а сами  солдаты  смотрели вверх и тыкали в
небо копьями, стремясь достать до брюха Горыныча.
     Ахтармерз,  естественно,  держался  от них на безопасном  расстоянии  и
поливал аборигенов сероводородной отрыжкой, смешивая ее с лекцией о том, как
следует встречать братьев по разуму и каким губительным фактором может стать
холодное оружие, если его применять не для еды, а в качестве аргумента силы.
Для бедных египтян подобная смесь оказалась весьма губительной, и они просто
валились с ног.
     --  Горыныч,  оставь  людей  в покое! -- рявкнул на трехглавого монстра
Рабинович.
     -- Значит, я их  должен в покое оставить,  а  они в меня палками тыкать
могут? -- оскорбился  Ахтармерз. -- И это  вы называете  равноправием? Да  в
таком случае вы просто шовинисты!
     --  Поумничай мне еще,  -- Жомов  показал Горынычу дубинку. -- Думаешь,
если я  сегодня  молчу, то тебе  и гуманоидами,  и шовинистами нас  обзывать
можно?  Смотри, доиграешься.  У  меня терпение не еврейское. Я ведь  все три
твои чайника в один быстро спрессую.
     --  Это беспредел! -- заявил Горыныч. -- Но я тебя прощаю, -- он сел на
крышу одного из домов. -- Поскольку  склонность к армейским взаимоотношениям
укоренилась в  вас  на  генетическом уровне, развитая в россиянах  за долгие
годы тоталитаризма,  -- Ахтармерз удовлетворенно кивнул всеми тремя головами
по очереди. -- Здорово сказал. -- Мы эту тему, между прочим, только вчера по
психологии   иномирных  существ  проходили.  Называется  она  "Побудительные
причины и  мотивация  поступков  различных  гуманоидных рас,  сформированная
социальными    структурами    их    предков    и    закрепленная    массовым
псевдоискусством".
     -- Заткнись! -- рявкнул на  него Сеня и  махнул рукой парламентерам. --
Идите сюда. Не бойтесь, он не кусается. Живьем глотает.
     Не думаю, что подобное утверждение сильно обрадовало жреца, но из рядов
своих телохранителей наружу он все-таки выбрался.  Опасливо косясь в сторону
Горыныча, мокрой  курицей нахохлившегося на  крыше соседнего дома, посланник
фараона  в  сопровождении того  же  самого  служки,  но с  другим  офицером,
приблизился к нам и остановился в десяти шагах напротив Рабиновича.
     -- Значит, несмотря на наш предыдущий разговор, вы  так и не прекратили
своих репрессий в отношении подданных фараона? -- зло поинтересовался жрец.
     Новый офицер  оказался  наделен  повадками  старого. Хотя, может  быть,
такое поведение ему просто уставом положено? Услышав титул правителя Египта,
солдафон начал поднимать руку вверх, но выполнить задуманное так и не сумел.
Ваня  Жомов  проявил  молниеносную  реакцию  и  врезал  аборигену  резиновой
дубинкой по конечности  прежде,  чем  она  достигла  уровня  груди.  Истошно
завопив, и этот офицер умчался в сторону Нила.
     -- Мужики, а  чем у  нас предыдущие  переговоры завершились? -- помахав
вслед убегающему офицеру фуражкой, поинтересовался у друзей мой Рабинович.
     --  Тем,  что  этот напыщенный  болван сбежал  отсюда,  как таракан  от
сотрудников санэпидемстанции, -- напомнил ему Попов.
     --  В натуре!  --  согласился с другом омоновец. -- Может быть, его еще
разочек кросс сдавать отправить?
     -- Может быть, и отправим позже, -- в тон ему  ответил Сеня и посмотрел
на жреца. -- Так о чем ты там говорил?
     -- О репрессиях, -- ответил парламентер. Он уже испугался, но марку изо
всех сил держал. --  Мой повелитель интересуется, как вы могли поступить так
подло, что,  не дождавшись  его ответа на  ваше,  нужно заметить,  вызывающе
наглое предложение, наслали на египтян еще целых две напасти.
     -- Две? -- мои менты удивленно переглянулись, да и я был в недоумении.
     --  Только не  нужно  строить  из себя  наивных  воспитанниц  института
благородных девиц, -- бестолковый жрец  снова осмелел  и заговорил  довольно
нагло. --  Вы  не имели никакого  права уничтожать остатки урожая саранчой и
травить  собаками  гражданское  население.  Теперь,  чтобы избежать  голода,
фараону придется увеличить закупки  экспортной персидской пшеницы  да  еще и
делать  огромные расходы для лечения граждан от укусов  и язв. Между прочим,
вакцину  от  бешенства  еще  не  изобрели. Кто будет отвечать, если половина
населения Египта  сойдет с  ума  и  бросится  с пеной на губах  грызть своих
здоровых сограждан?..
     Вот оно что получается!  Значит, я, сам того не желая, приложил лапу  к
достижению нашей  цели.  Андрюша поспособствовал  тому, что на город  напали
тучи   комаров,   которые  покусали  египтян  и  лишили   фараона  поголовья
крупно-мелкого  рогато-безрогого  скота, ну  а град  в  его исполнении начал
уничтожение урожая. Моисей  с Аароном  заменили содержимое  Нила, отчего все
рыбы передохли, а люди ушли в запой. Они же натравили на город саранчу. А я,
получается, поспособствовал  появлению  открытых инфицированных ран на телах
мемфисских рабовладельцев. Вот уж не знаю, радоваться мне или заплакать.
     --  Мурзик,  не ворчи,  --  как  обычно,  оборвал меня  Сеня,  а  затем
окрысился  на  жреца.  --  Вот  только  пургу  гнать  не  надо!  За  саранчу
ответственность мы  с себя  не снимаем,  а  вот своих псов  к этому делу  не
шейте. Мы к  их набегу отношения  не имеем. Наооброт, сами  от собак едва не
пострадали  и, если бы не  Горыныч, еще  неизвестно,  что эта бешеная  свора
могла бы в городе натворить.
     -- Не врите мне! --  истерично завопил жрец. -- Всем  известно, что  вы
лично  каким-то непонятным образом связаны с Сетом и можете  управлять всеми
псами на свете. К тому же вашу собаку...
     Кого?.. Кого ты, недоумок, собакой назвал?..
     -- Мурзик, фу! -- вцепился в мой ошейник Рабинович.
     -- ...в-видели  во  г-главе всей  бешеной своры, --  испугавшись  моего
рыка, с  заиканием закончил речь  парламентер. -- В общем, улики  против вас
неопровержимые, и мне предписано силой выпроводить вас за пределы страны.
     -- Приказ  ты,  конечно,  будешь  выполнять?  --  с надеждой  в  голосе
поинтересовался Жомов.
     -- Нет, -- покосившись на Горыныча, сделал Ванюшу несчастным жрец. -- Я
доложу  моему  повелителю о  наших  переговорах и  попрошу отправить меня  в
отставку.  Можно даже без выходного  пособия,  --  и,  круто  развернувшись,
посланник  фараона помчался  в обратном направлении. Батальон  бронированных
аборигенов  отправился  следом  за ним,  оглашая  окрестности медным  звоном
доспехов.
     Я задумчиво посмотрел  ему вслед. Было абсолютно ясно, что  Рамсес  так
дело не оставит и нам в недалеком будущем, скорее всего, предстоит  открытое
столкновение с  его армией. Российские  менты, конечно, грозная сила, к тому
же обученная  ведению  боевых  действий на городских  улицах,  однако,  даже
несмотря на то, что  мы  обладаем  поддержкой с воздуха  в  лице  трехглавой
огнеметной  рептилии, не  думаю, что  сможем долго  противостоять регулярным
египетским  войскам.  Взвод  Навина, конечно, нам поможет, но и  его  усилий
будет  недостаточно. В  общем, не знаю, как моим ментам, но лично  мне  было
абсолютно ясно, что следует немедленно добиться  поддержки со  стороны  всех
без  исключения  соплеменников  Моисея.  Иначе  нашу  миссию  можно  считать
проваленной,  а  нас  внести  в  списки  героев,  пропавших  без  вести  при
исполнении служебного долга. Чего мне, честно говоря, не очень хочется.
     Как  всегда,  забыв о  том, что люди  меня  не  понимают,  я  попытался
рассказать ментам о тех выводах, к которым пришел. Однако вместо того, чтобы
хоть раз в жизни проявить чуткость и прислушаться к голосу разума, все  трое
олухов удивленно уставились на меня.
     --  Что-то  мне  твой пес, Сеня, не нравится,  --  в  ответ на  мой лай
задумчиво проговорил Жомов. -- Как бы  на самом деле не оказалось, что у тех
собак было бешенство. Что тогда с твоим Мурзиком делать будем?
     -- С ним  -- ничего. А вот тебе язык отрежем, -- сердито и одновременно
с этим обеспокоено ответил ему мой Сеня. --  Типун тебе, трепачу, на язык. А
с Мурзиком все в порядке. Просто устал и перенервничал. Покормить его нужно,
да  и  нам поесть не помешает, --  и Рабинович, пристегнув к моему  ошейнику
поводок, потащил меня в трактир. Ну скажите,  хотя и грех так о моем хозяине
говорить, не дурак ли он после этого?
     Старцы  нас  встретили аплодисментами.  Оба  оказались  не  по возрасту
любопытными и,  несмотря  на то, что  мой Сеня приказал  им носа на улицу не
высовывать, патриархи просидели у окон второго этажа все время, пока мы вели
переговоры  со  жрецом. То, чем они  закончились,  необыкновенно  порадовало
старцев, и Моисей, через переводчика естественно, заявил, что мы сделали для
еврейского  народа за несколько  дней  больше,  чем  он сам  мог добиться за
половину  своей  жизни.  Патриарх  торжественно поздравил  нас  с победой  и
заявил, что до выполнения поставленной задачи нам осталось два шага.
     -- Рано радуешься, -- буркнул  мой Сеня, к которому, наконец, вернулось
здравомыслие. -- Еще неизвестно, что может произойти,  если  фараон на самом
деле свои войска сюда пришлет.
     -- Какие войска? -- презрительно махнул рукой Аарон.  Моисей  попытался
ему что-то сообщить, но  старец лишь отмахнулся от него рукой, совершенно не
обращая  внимания  на  подаваемые знаки,  что  было вполне ожидаемо. Где это
видано, чтобы у вас, у людей, старший брат слушал младшего?
     --  Все солдаты,  которые  были у  Рамсеса, либо  валяются пьяные, либо
мучаются от  укусов  насекомых  и собак, либо залечивают  шишки от града, --
закончил свою мысль Аарон. --  Ну а для тех, кто  остался, достаточно одного
вида вашей летающей ящерки... -- благодари бога, что Горыныч тебя не слышит!
--  ...чтобы обратить  их  в повальное бегство. Фараон нам больше не помеха.
Теперь только и нужно, что убедить наших соплеменников отправиться в дорогу.
А с этим, я думаю, проблем никаких не будет.
     --  Г-г-г... -- наконец  Моисей  не выдержал и  влепил  старшему  брату
посохом вдоль спины. Тот подскочил на месте, обернулся, а затем перевел:
     -- Горилла ты безмозглая, -- старец запнулся. -- Ой, это  личное. А вам
Моисей говорит, что даже в случае возникновения непредвиденных обстоятельств
мы всегда можем рассчитывать на помощь господа.
     -- Это он лично Моисею сообщил? -- ехидно поинтересовался Рабинович.
     --  Ну да!  --  Аарон  посмотрел  на него,  как  питбуль  на добермана,
заявившего, что кошек обижать нельзя.
     -- Тогда вопросов больше не имею, -- усмехнулся мой  Сеня. И потребовал
от трактирщика подавать ужин.
     Я, конечно, не Андрюша, но  поесть  тоже редко  отказываюсь. А уж после
сегодняшних  треволнений аппетит у меня и вовсе разросся до таких  размеров,
что  если не  быка,  то  барана бы точно съел. Я  буквально  истекал слюной,
вдыхая соблазнительные запахи,  доносящиеся из кухни.  Уже  представил,  как
будут  хрустеть бараньи ребрышки на зубах, как постное и нежное мясо (сильно
не  прожаривайте,  пожалуйста!)  тает  во рту,  как...  Впрочем,  чего это я
распинаюсь?! Поесть-то мне все  равно не дали, поскольку  в трактир ввалился
один   из  элитных  бойцов  жомовского  взвода   --   жутко  взъерошенный  и
запыхавшийся.
     -- Командир, тревога! Враг атакует, -- завопил он.
     -- Уйди, ирод. Не видишь, мы  обедаем, --  замахнулся на него  тарелкой
Попов, но Ваня осадил криминалиста.
     -- Ты, Андрюша,  у  себя  в каморке колбами  распоряжайся,  --  рявкнул
омоновец, а затем повернулся  к новобранцу: -- Какой враг? Кого атакует?  На
каком расстоянии находится и откуда движется? Доложи как положено!
     --   Египтяне.   Атакуют  трактир.  Двигаются   с   северо-востока.   А
находятся... -- посыльный заткнулся, поскольку с улицы донесся визгливый рев
труб. -- Да уже не находятся. Вон они, у ворот стоят!
     Нас  всех  из-за стола словно  ветром  сдуло.  Жомов бросился к  дверям
первым, а  затем там же оказались и  мы с Рабиновичем. Я проскочил у  ментов
между ног и попал почти в центр событий. Жомовские новобранцы, возглавляемые
Навином,  отступали во двор,  а на  них наседали, тыча копьями  перед собой,
солдаты  фараона.  Мне  хватило нескольких  секунд, чтобы  правильно оценить
ситуацию.
     Со своего  места весь размах сражения  я  оценить  не мог, но,  судя по
запахам и звукам,  египтян было раза в четыре больше, чем  бойцов жомовского
взвода.  Думаю,  гвардейцы  фараона  давно  смяли бы  Ваниных  новобранцев в
лепешку,  если бы  не  были так безнадежно пьяны.  Видимо, вина  они  выпили
изрядно и сейчас  едва держались на ногах, используя копья в большей степени
в качестве подпорок,  чем по прямому назначению.  Жомовские новобранцы  пока
умудрялись отбивать колющее оружие врага своими дубинками, но сдержать напор
массы фараоновских солдат просто не могли. А через пять минут они и вовсе бы
утратили любую способность к  сопротивлению, поскольку я отчетливо  услышал,
как часть войск Рамсеса обходит наших бойцов с тыла. Ваня тоже это понял.
     -- Взво-од, в укрытие! -- заорал омоновец. -- Марш быстро все в дом.
     Если честно, мне все это уже начало надоедать. Ну посудите сами,  разве
может  нормальный пес получать  удовольствие от драки с людьми  на  голодный
желудок? Все-таки война войной, а обед должен быть по распорядку. Вот только
эти дикие египтяне, похоже, никаких правил не соблюдали. Нужно же додуматься
начать атаку в  тот момент,  когда нормальные существа  садятся ужинать! Мне
взвыть захотелось и, плюнув на все, прямо сейчас отправиться домой. Там хоть
натурального мяса мне на  обед крайне мало перепадает, зато спокойно  поесть
не мешает никто.
     Пока я злился  и  орал на египтян,  поливая их с крыльца самой отборной
руганью,  мои соратники  уже  изготовились  к бою.  Жомов  взял  руководство
сражением на  себя и  с наслаждением распоряжался.  Сам  себя он  поставил у
двери,  бойцов  своего  взвода распределил у окон первого этажа, а старцев с
трактирщиком и Рахилью  загнал в  подвал. Попов с  Навином,  Горынычем и еще
двумя  новобранцами отправились на  второй этаж. В их  боевую задачу входило
истребление противника с воздуха всеми подручными средствами.
     Попов  должен   был  воздействовать  на  супостатов,  своим  знаменитым
вокалом,  Горыныч  --  огнеметами,  ну а аборигены обязаны были  выбрасывать
всякий хлам из окон на головы нападавших. Нам же с Сеней и Нахором досталась
роль резерва  главного  командования,  и  мы  были обязаны  затыкать дыры  в
обороне,  если  таковые  возникнут.  Например,  ежели  прорвутся  египтяне в
какое-нибудь  окно, оттеснив  новобранца, мы тут же должны  будем  прийти на
помощь  и выставить  оных  обратно  во двор. Мой  Рабинович кивнул  головой,
соглашаясь с  доводами Вани, и, пристегнув поводок к моему ошейнику, оттащил
меня от двери... Хозяин, может быть, поедим, раз у нас пока работы нету?
     -- Сидеть! -- рявкнул на меня  Рабинович. Вот она, пресловутая забота о
братьях меньших!
     Первую  атаку на трактир мы отразили  довольно  легко. Горыныч  прикрыл
тылы, подпалив волосы на головах нападавших, и египтяне с воплями отступили.
Навин с помощниками забросал египтян,  атаковавших вход, топчанами и ночными
горшками.  А  когда в их  рядах возникло  замешательство,  Ваня  выскочил из
дверей и двумя-тремя ударами дубинки по прикрытым медью частям тел атакующих
обратил  их  в  бегство.  Ну  а  Андрюша  закончил  погром,  выдав  в  спины
отступавшего воинства арию а-ля Витас без жабр, но с усилителем мощности! Мы
же с  Рабиновичем  всю  атаку простояли на  месте,  и  Сеня  все  это  время
занимался только пресечением моих  попыток хоть что-нибудь сожрать...  Ну не
мог  понять  Рабинович,  что  мне скоро  придется  кусаться.  А  от привкуса
человеческого  мяса на  зубах, принятого на голодный желудок,  у меня всегда
тошнота начиналась. Мне еще только во время боя оконфузиться не хватало!
     Войска  фараона  немного  отступили  от трактира и кое-как выстроились.
Уходить они явно не собирались, и мы принялись готовиться к очередной атаке.
Я догадывался, что теперь египтяне должны ударить по нашему трактиру со всех
сторон, а не по  двум направлениям, как в первый раз. Однако случилось нечто
иное. Вместо того чтобы попытаться взять трактир штурмом, коварные аборигены
решили  его просто  спалить! Вперед выступили  лучники  и,  запалив  стрелы,
обмотанные паклей, дали залп по трактиру.
     -- Горыныч,  защиту!  -- истошно заорал Жомов, едва туча пылающих стрел
устремилась в нашу сторону.
     Не знаю,  что  делал Ахтармерз, поскольку  я его просто  не  видел. Но,
скорее  всего, все было точно так  же, как  обычно, --  Горыныч  закрутился,
генерируя энергетическое поле, и стрелы посыпались вниз. Египтян это привело
в замешательство, но ненадолго. Может быть, в другое время  они и сбежали бы
с  поля  боя без оглядки,  но  слава  о  великих колдунах, моих  ментах, уже
гремела по всему Египту, и  таким  простым  трюком,  как  остановка  летящих
стрел, аборигенов  оказалось удивить невозможно. Разбившись на пары, лучники
рассредоточились вокруг трактира и дали очередной залп по нам.
     Часть горящих стрел упала на землю, но большинство с  хрустом впилось в
стены.
     -- Горыныч, твою мать! Почему стрелы пропускаешь? -- возмутился Жомов.
     -- Я же только учусь, -- раздался сверху плачущий голос  Ахтармерза. --
Вас лично я энергетическим куполом  еще  бы защитил, но оградить двухэтажное
здание физически не могу!
     Я едва не  взвыл. Честно говоря, я до последнего момента  надеялся, что
за последние полгода наш Ахтармерз чему-нибудь подучился у себя в школе, но,
видимо,  двоечник так и остался  двоечником. Все было по-прежнему!  Защитить
небольшую кучку народа, причем недолгое время и не двигаясь с места, Горыныч
еще  мог.  А  вот  на  что-то более серьезное  его так и  не хватало. Нам же
требовалась либо мощная защита  всего трактира,  либо возможность сбежать из
него, при этом не оказавшись подстреленными.
     Нужно было  какое-то глобальное чудо. Я бы  сейчас Андрюшу  в  морду бы
лизнул, сотвори он что-нибудь сверхъестественное.  Но Попов просто орал, как
резаная свинья,  а вокруг ничего не менялось.  Кое-кто из  бойцов жомовского
взвода  попытался  выскочить на улицу и выдернуть стрелы из стен, но по  ним
открыли  такой  ураганный огонь, что новобранцам пришлось забраться обратно.
Хорошо, что у  фараоновских солдат спьяну в глазах  двоилось,  и они в наших
подопечных  попасть  так и  не смогли. Иначе пришлось бы из  трактира раньше
времени морг делать, а я, знаете ли, не люблю трупный запах.
     В  общем,  трактир  горит,  солдаты  фараона  ржут  и  потирают руки  в
предвкушении  своей порции  жаркого,  а  мы сидим внутри и думаем, что будет
лучше  -- плюнуть на затею с выводом  евреев из Египта  и остаться тут  жить
навек или быстренько  отмучиться, поджарившись  в импровизированной духовке.
Вот уж не знаю, до чего  бы  мы додумались, но всегда  найдутся индивидуумы,
которые не то что думать -- жить мешают!
     ХЛО-ОП!
     --  Е-мое,  а  у вас тут жарко,  -- раздался откуда-то  из-под  потолка
знакомый голос. -- Чего пригорюнились,  козлы безрогие?  Не расстраивайтесь.
Вас не забудут. У  нас уже памятник готовят,  где  будет  написано: "Поганым
ментам, сгоревшим на работе, от благодарных потомков"!
     Из-за дыма,  густо заполнившего обеденный  зал,  я даже  не  сразу смог
рассмотреть, где именно находится Лориэль. Хотя очень этого хотелось! Вот бы
напоследок,  перед  смертью  или  позором  поймать этого  наглеца  зубами и,
немножечко пожевав, выплюнуть.  Пусть обтекает и  переломы лечит. Я  даже на
месте завертелся, настолько  мне  захотелось эльфа  в  трактире  отыскать. И
нашел  ведь!  Сидит в углу  на  потолочной  балке и  ухмыляется,  словно  на
выступление  Задорнова  билет достать  смог... Естественно,  я гавкнул в его
сторону.
     -- Ваня, нашел! -- посмотрев в  указанную мной сторону, тут же  рявкнул
Сеня. -- Вон этот урод, рядом с тобой в углу расселся. Пришлепни его,  чтобы
хоть умирать нескучно было.
     --  Ага. Щас-с! --  заржал, словно  мерин, Лори-эль. -- Пуговицу на лоб
пришейте и нижнюю губу к  ней пристегивайте. А то раскатали ее так, что  уже
по полу волочиться начала. Ко-озлы! -- закончил тираду эльф и махнул рукой.
     Тут же вокруг, и на улице в том числе, выключили свет!..



     Темнота упала на Египет внезапно. Причем не просто упала,  а откровенно
шандарахнулась,  даже не  думая  о том, что  внизу могут быть люди,  к таким
резким переменам освещения непривычные. Животных и насекомых  в расчет можно
не принимать,  поскольку большинство из них живут  не умом,  а  физиологией.
Сказали   "темно",  значит,  спать   все  ложатся  без  всякого   проявления
недовольства. Включили свет --  просыпаются и не спрашивают, какого хрена им
спать  мешают. С людьми  все сложнее. Особенно, если они  и не люди вовсе, а
аборигены  из  параллельного мира. Наши же  соотечественники,  приученные  к
перебоям с  электричеством, даже отключение солнца за чудо природы принимать
откажутся!
     Египтяне восприняли  внезапное наступление темноты совсем по-иному. Те,
кто был попьянее,  просто спать завалились  там, где стояли. Те, которые уже
начали  страдать  с  похмелья, решили, что  опились паленого вина  из Нила и
заработали себе  временную  утрату зрения,  которая, как  известно,  лечится
новой дозой алкоголя. Ну а все прочие перепугались и, уверовав, что крокодил
Сета  сожрал  все-таки  бога Ра,  с  криком разбежались по  домам.  Менты же
попросту выскочили во двор и принялись высматривать, куда подевалось солнце,
закрывая глаза от  отблесков  пламени,  щедро  расточаемых в темноту горящим
трактиром.
     --  Эй, вы, защитнички  правопорядка,  может быть,  как-нибудь  тушение
пожара  организуете?  -- раздался  из  темноты язвительный голос Лориэля. --
Там, внутри, еще какие-то люди остались.
     -- Вот, блин,  мать  твою! -- хлопнул  себя по  лбу Рабинович и побежал
внутрь охваченного пламенем трактира. -- Ты, морда эльфийская, не думай, что
мы про тебя забыли. Получишь еще дубинку по самые гланды!..
     Сеня помчался спасать патриархов и Рахиль,  спрятанных в  подвале перед
началом  представления, а Ваня Жомов тут же принялся  реорганизовывать  свой
взвод в  филиал  пожарной  дружины.  Новобранцы, которых  отключение  солнца
шокировало ничуть не меньше, чем  фараоновых  слуг,  но присутствие грозного
старшины удержало от повальной паники, заметались по двору, пытаясь отыскать
какие-нибудь емкости для подачи воды к очагам возгорания.
     Пока  они  выстраивались в  цепочку, за тушение  пожара взялся Горыныч.
Закрутившись на месте, он на миг застывал, выстраивая головы одну над другой
в  направлении  горящего  участка  стены. Над  пламенем  тут  же  появлялась
фиолетовая полусфера,  и погребенный  под  ней огонь  сразу  затухал.  Попов
застыл, удивленно глядя на  эти  трюки  Ахтармерза,  да так  и не двинулся с
места,  пока  Горыныч  не рухнул  на землю без  сил.  Правда, успев потушить
большую часть пламени.
     --  Все,  не  могу, -- просипел он. -- Энергия кончилась и теперь  пару
часов не восстановится.
     -- Как ты это сделал? -- удивленно поинтересовался Андрюша у трехглавой
керосинки, оказавшейся к тому же еще и огнетушителем.
     -- Так мы этот трюк с первого класса  на  ОБЖ проходим, -- самодовольно
проговорил  тот.  -- Просто  создаешь над  огнем энергетический  колпак,  не
пропускающий внутрь кислорода. Пламя выедает...
     -- Все,  дальше  я и  сам знаю, -- перебил его  Попов. -- Ладно,  лежи.
Подзаряжайся, батарейка самоходная, -- а затем бросился помогать Рабиновичу.
     Остатки пожара потушили новобранцы. Причем в этот раз они обошлись  без
ценных указаний Жомова, не имевшего опыта  борьбы  с  огнем. К тому моменту,
когда Рабинович с Андрюшей вытащили наполовину  задохнувшихся в дыму старцев
и девицу  на свет божий, то бишь на  его отсутствие, трактир уже не горел, и
лишь  кое-где  на  его  стенах  тлели   угольки,  впрочем,  тут  же  нещадно
уничтожавшиеся расторопными новобранцами.
     -- Ой, спасители вы мои, благодетели всемогущие! -- завопил трактирщик,
выползая во двор следом за спасенными старцами.  -- Век вам благодарен буду,
что не позволили сжечь меня проклятым фараоновским головорезам. И за то, что
солнце с неба убрали, в ноги вам поклонюсь, -- менты удивленно посмотрели на
него.
     -- А  что?  -- в свете факелов, зажженных  бойцами  жомовского  взвода,
трактирщик выглядел просто счастливым. -- Ведь если все время будет темно  и
нельзя будет работать, то что останется простым людям делать? Только ко  мне
в кабак идти.
     -- Ты  погляди, какой проныра! Даже в вечной темноте  для  себя  выгоду
нашел, -- усмехнулся Попов и  хлопнул  Рабиновича по  плечу. -- Учись, Сеня,
как из всего на свете выгоду получать.
     -- Угу, -- буркнул в ответ кинолог. -- А когда народ ночью пропьет все,
что при свете дня заработал, то и сам трактирщик без штанов останется, --  а
затем махнул рукой. -- Хрен с ней, с этой торговлей. Меня больше интересует,
куда этот маленький урод подевался. Или он опять смыться успел?
     --  Ты,  блин, дятел  длинноклювый,  базары  фильтруй! --  раздался  из
темноты  обиженный голос  эльфа. --  Мог  бы  хоть  перед коллегой  меня  не
позорить! Ментяра поганый, мать твою!..
     --  Перед кем?  -- удивился Сеня и, видимо, для того,  чтобы  ему  было
лучше видно, кто-то вновь включил солнце в качестве наружного освещения.
     Поначалу все зажмурились от резкой смены света  и тьмы,  а когда  менты
смогли  проморгаться,  протереть   глаза  и  осмотреться,  то  увидели,  что
маленький  наглец болтается  в  воздухе рядом с  худощавым  высоким парнем с
непропорционально большими руками  и в  роговых  очках с  толстыми стеклами,
вдвое увеличивающими  размер  глаз.  Парень этот,  хоть и смотрел  прямо  на
ментов, выглядел таким  смущенным, что  казалось,  будто он сейчас  бросится
наутек. Жомов удивленно смерил его взглядом.
     --  Это  что  за хмырь такой? --  ткнув  Рабиновича  кулачищем  в  бок,
поинтересовался  он. Сеня крякнул  и собрался ответить такой  же любезностью
омоновцу, но,  поскольку в это время обнимал  дрожащую Рахиль, вынужден  был
отложить осуществление столь благих намерений.
     -- Извините, но я не хмырь, -- выговаривая слова в нос, произнес дылда.
-- Я  штатный агент и куратор этой вселенной.  Был  подключен  к координации
операции по осуществлению Великого Исхода.
     -- Чего? -- оторопел омоновец.
     -- А куратор  это такой  хмырь, который везде сует свой  нос и пытается
добиться своей цели, используя других людей, -- пояснил догадливый Попов.
     -- Типа Матрешкина, что ли? -- попытался уточнить Ваня.
     --  Не знаю,  как в вашем мире это называется, а у  нас  для этого есть
СПИД, -- вместо криминалиста ответил новичок.
     -- У нас тоже. И что? -- фыркнул Жомов. -- Нашли чем гордиться.
     --  А  разве  в  их вселенной уже  ввели эту  службу? -- повернувшись к
Лориэлю, растерянно поинтересовался хмырь.
     --  На  государственном  уровне нет,  -- доложился  омоновец,  опередив
маленького наглеца.  -- Но у любой шлюхи имеется целый букет всяких гадостей
в ассортименте. Если хорошо попросить, могут и СПИД для тебя организовать.
     Лориэль  застонал  и плюхнулся  на  перила крыльца.  Новичок  удивленно
переводил взгляд с одного на другого, а Рабинович просто расхохотался. Жомов
уставился на друга, не понимая,  что  тот  отыскал  смешного в его словах, и
Сеня, с трудом успокоившись, пояснил:
     -- Ванечка, у эльфов СПИД -- это служба, а не болезнь!
     Долговязый новичок, видя, что омоновец по-прежнему  ничего не понимает,
пояснил,   что   СПИД   переводится  как   Служба  Предупреждения  Инертного
Диссонанса,  сотрудниками которой, то  есть  спидерами,  они  с  Лориэлем  и
являются. В обязанности  спидеров входило  вмешательство в действия  существ
иных вселенных путем божественных откровений, вещих снов, святых  знамений и
прочей ерунды,  дабы убедить  ключевые  лица  отказаться  от  тех  или  иных
поступков, грозящих  их миру сильнейшим катаклизмом. Чем они и занимались  в
Египте,  поскольку  неудача   Моисея  в  организации  Исхода  именно   таким
катаклизмом и являлась бы.
     --  То  есть  вы  с Лориэлем  коллеги?  -- ехидно поинтересовался Сеня,
выслушав объяснения. -- А что же похожи так  сильно, как Арнольд с де Вито в
фильме "Близнецы"?  Насколько мне  помнится, этот  маленький  летающий  прыщ
говорил, что большие эльфы в других службах работают.
     --  Ты,  утконос хренов,  на  себя посмотри!  Мать  твою... --  вспылил
Лориэль. -- Тоже мне, великан нашелся. И вообще, станешь обзываться,  сейчас
Нимроэля заберу,  и будете  свой ментовский  идиотский юмор  всю  оставшуюся
жизнь аборигенам с острова Пасхи демонстрировать.
     -- А мне плевать! -- рявкнул Рабинович, обидевшись на "утконоса". -- Уж
лучше  с аборигенами  куковать, чем твою  морду  без микроскопа  каждый  раз
рассмотреть пытаться. Твой коллега очки именно из-за этого стал носить?
     --  Да  перестаньте  вы!  --  прежде  чем маленький  эльф  что-то успел
ответить,  неожиданно  проявил  благоразумие  Попов.  --  Давайте перестанем
ругаться и поговорим, как цивилизованные существа.
     -- Абсолютно  разделяю  его точку  зрения!  Нам давно  пора  прекратить
мелкие  междоусобицы  и прийти,  наконец, к разумному консенсусу между... --
встрял  в разговор Горыныч, но тут  же  замолчал, получив от Жомова  по всем
трем парам  ушей сразу. И правильно. Нечего умничать! А Нимроэль укоризненно
посмотрел на своего коллегу.
     -- Лориэль, давай будем сдержанней, -- проговорил новичок. -- Я понимаю
недоверие наших друзей. Это у них профессиональное, поскольку, как я  понял,
они  работают примерно  в  такой же структуре, как и  мы. То есть  пресекают
попытки  преступных  элементов  оказывать   незаконное  воздействие  на  ход
истории. Так ведь?
     -- У тебя что, насморк? -- вместо ответа, задал свой вопрос Рабинович.
     -- Нет, почему? -- удивился Нимроэль.
     --  А  какого  хрена  ты  все  время  в  нос  говоришь?   --  вызывающе
поинтересовался Сеня.
     --  А-а, вон вы  про  что. Так это очки  тяжелые. На нос мне  давят! --
ответил ему новичок и, сняв очки  с  носа, нормальным голосом поведал ментам
свою историю.
     Сеня  с  Поповым помнили, а  Ваня  Жомов заново для себя узнал, что  во
вселенной,   где   жили  Лориэль  с  Нимроэлем,  на   рабочие  места  эльфов
распределяли строго в  соответствии с  калибром.  То  бишь при назначении на
должность учитывались  рост, вес и  генеалогическое древо. Так,  например, в
СПИДе  служили  одни  лишь  маленькие  и наглые  хмыри типа Лориэля,  а  вот
гопниками (сотрудниками Главного  Отдела  Пропаганды)  были сплошь  и  рядом
красавцы в полном расцвете сил.
     Издревле повелось,  что  остальные  эльфы  считали спидеров  отстоем  и
вторым сортом, поэтому в браки с ними предпочитали  не вступать. Однако были
и исключения. Например, мама Нимроэля, фээсбэшница по призванию, сошла с ума
и  влюбилась  в  его папу, который, соответственно,  как на  грех, занимался
СПИДом.  То, как красивая сумасшедшая эльфиня занималась детопроизводством с
маленьким,  вечно брюзжащим  спидером, воображайте  сами. Но, когда  на свет
появился Нимроэль,  маму с папой отправили в такой параллельный мир,  где  в
огромном  океане был один-единственный  остров,  да  и  тот  без  источников
магической энергии.
     С  ребенком  сделать ничего  было  нельзя, и  его отдали генетикам  для
определения дальнейшей судьбы. Младенец  оказался слишком  большим для касты
спидеров  и  слишком уродливым  для  зачисления в фээсбэшники.  К  тому же у
Нимроэля на спине росли позорные рудиментарные зачатки перепончатых крыльев,
что делало невозможным его дальнейший карьерный  рост. Бедного  дитятю долго
гоняли по интернатам  и  детдомам,  а в итоге, когда эльф, несмотря  на  все
старания  докторов,   достиг  все  же  совершеннолетия,  отправили  работать
спидером. А куда еще такого уродца девать прикажете?
     --  Вот  так у меня и  развился комплекс неполноценности, -- совершенно
обыденным  голосом  закончил  Нимроэль  свой  рассказ.  -- Поэтому  обычно я
воздействую  на подопечных  дистанционно,  используя всевозможные магические
трюки, и стараюсь  никогда  не встречаться с подконтрольным объектом лицом к
лицу.
     -- Бедненький, -- всхлипнула Рахиль. -- Давай я твоей мамой буду.
     --  Цыц,  дура!  --  рявкнул  на  нее Лориэль  и  тут же  повернулся  к
Рабиновичу.  --  Сеня, держи  ее от моего напарника  подальше! Я тебе  точно
гномову мать покажу, если она нам всю операцию сорвет!
     Кинолог  хотел было нахамить маленькому наглецу, но решил отложить  это
до  лучших времен, поскольку  около  трактира начали  потихоньку  собираться
зеваки. Бедные египтяне, оставшись  без еды, выпивки, работы и  медицинского
обслуживания,  не  придумали  ничего  умней,  чем  собраться  у  трактира  и
любоваться   чудной   компанией.  Впрочем,   это  стремление   было   вполне
естественным, поскольку сборище из двух эльфов, трех ментов,  огромного пса,
огнедышащего безразмерного  дракона, взвода солдат,  двух патриархов, перса,
смазливой девицы  и трактирщика, изгибающегося  в порыве  подобострастия,  в
пределах  постоялого двора  смотрелось  очень живописно.  Особенно  на  фоне
обгорелых стен.
     --  Пошли  внутрь,  там все  обсудим,  --  скрепя  сердце  распорядился
Рабинович. --  А  ты, клоп летающий, не  думай, что тебе твое хамство просто
так с рук сойдет.
     -- Ой-ой-ой, крылья уже от страха пообсыпались! -- буркнул Лориэль,  но
внутрь трактира забрался первым.
     Обсуждать пришлось очень многое,  и  скандал в обеденном зале затянулся
до позднего вечера. Ругались практически все, за исключением новобранцев под
руководством  Навина,  которым языками  трепаться не позволялось, зато  было
дано высочайшее повеление внутрь  трактира никого не пускать  и вообще гнать
всех подальше от ворот. Из-за такой жестокости ментов страдающие  с похмелья
египтяне были  лишены возможности  поправить здоровье, а посланник  фараона,
несмотря на то, что приходил с белым  флагом и без солдат, трижды получал по
морде и убирался восвояси. А чему тут удивляться? Не ведено было пущать, вот
они и не пущали!
     Естественно, больше всего в  ходе  дебатов досталось  эльфам, поскольку
вопросы к ним накопились у каждого. Орали на них все, причем в выражениях не
стеснялись.  Вот тут-то и  стало  ясно,  зачем  Лори-эль  притащил  с  собой
коллегу. Просто в силу  своего характера он на первой  же  минуте прервал бы
все  споры, отматюкал всю честную компанию и позорно бежал бы  в собственную
вселенную. А Нимроэль отвечал на все вопросы,  терпел  оскорбления  и бежать
никуда не собирался.
     Менты, исходя из чисто профессиональной дотошности, хотели знать все, и
Нимроэлю пришлось отвечать по полной программе.  Выяснилось, что он с самого
начала своей  профессиональной деятельности курировал именно это захолустное
измерение,   и,   когда    начались   функциональные   сбои   в   событийной
последовательности межмирового развития, его обвинили в непрофессионализме и
написали три тома  инструкций о том, как  вернуть  все в  нормальное  русло.
Впрочем, тут же выяснилось, что след всех отклонений тянется к ментам, и эти
тома  сожгли,  а  Нимроэля заставили  подключить доблестных  милиционеров  к
ликвидации  зарождающегося кризиса. Вот  он-то и вытащил их  из собственного
мира,  действуя привычными, отработанными способами. То  есть лично на глаза
не появился, а сделал все так, как будто перенос между  мирами был делом рук
самих ментов.
     -- Морду тебе за это  набить нужно, -- сердито буркнул  Попов, которого
как "создателя" эликсира такое положение дел оскорбило больше всего.
     -- А что,  это можно, -- Ваня засучил рукава. -- Заодно и за  Лориэлевы
выходки чайник  отполирую,  а  то этого маленького  лоха  поймать  никак  не
получается.
     --  И  вам не будет  стыдно сироту  обижать? -- удивленно  посмотрел на
ментов Нимроэль.
     -- Вот,  блин, забыл, что ты тоже  детдомовский, -- омоновец  в сердцах
хлопнул ладонью  по  столу. -- Ладно,  живи пока.  Но не  думай, что  я тебе
вообще никогда грызник вправлять не буду!
     В общем,  Нимроэлю позволили  продолжить  рассказ.  Выяснилось, что это
именно он орал в пустыне и в кабаке, побуждая ментов к конкретным действиям.
Ну  а  когда  стало  ясно,  что  такими   "чудесами"  доблестных  российских
милиционеров на понт не возьмешь, к делу подключили Лориэля,  выдернув  его,
можно  сказать,  прямо из постели жены.  Дальше они работали  вдвоем. Причем
Нимроэль только помогал коллеге, а ответственности за операцию уже не нес.
     -- Значит, господа  спидеры,  вино в Ниле --  это плод ваших совместных
усилий? -- язвительно  поинтересовался Сеня  и, увидев  утвердительный кивок
Нимроэля, решил уточнить:
     -- И как вам это удалось?
     --   Да  нет  ничего  проще,  --  ответило  это  длинное   генетическое
отклонение.  -- У нас для  этого  есть ФСБ,  -- Жомов  поперхнулся пивом,  и
Нимроэль услужливо похлопал омоновца по спине.
     -- Феи Служат Быдлу, -- пояснил он. -- Ну помните, у Золушки  карета из
тыквы или там меч-кладенец, ковер-самолет и все прочее, это их работа. Мы по
блату подключили к операции одну из фей, тетку мою троюродную, кстати, и вот
в  Ниле потекло  вино.  Я вам  по  секрету  скажу,  что вмешательство фей  в
действия спидеров строго  начальством карается,  так  что не проболтайтесь о
моей тетке. Саранчу, между прочим, вам тоже она организовала...
     Этого  бы  эльфу  говорить  не следовало,  но  слово  не  воробей.  Оба
патриарха, гневно  сотрясая  посохами,  так  яростно  набросились  на  него,
посчитав  слова Нимроэля наглой  ложью, что  Ване пришлось их привязывать  к
скамейкам, дабы избежать членовредительства. В первую очередь не нанесенного
самими старцами, а ими полученного, поскольку от их немощных ударов  вряд ли
даже у мухи лапка бы сломалась.
     Рабинович,  которого  вдруг  тоже  заинтересовали  теософские  вопросы,
потребовал  от  эльфов  сказать,  есть   ли  бог,  и  действительно  ли   он
разговаривал с Моисеем. Но  неожиданно  для  всех те  мгновенно  заткнулись,
словно воды  в рот  набрали. Как Сеня ни  старался,  вытянуть из них  он так
ничего и не смог.  Эльфы сумасшествия  Моисея не подтвердили, но и отвергать
существование бога не стали. Единственное, чего добился от них Рабинович, --
это новый поток оскорблений.
     -- Отстань от  меня, дятел  настырный!  --  рявкнул на него Лориэль. --
Существование бога в вашей вселенной это лично ваша проблема, и не пытайтесь
ее на наши плечи переваливать. Верите, значит, верьте. А нет, так пасть свою
заткните,  иначе, Обероном клянусь,  попрошу у  Нимроэлевой тетки из ФСБ вам
пикник на обочине с троллями устроить. Разболтались тут, мать вашу!..
     В общем, эльфы  стояли нерушимой  стеной  и  первопричину начала Исхода
(разговор Моисея с богом) на себя не взяли. Зато уж  вволю  они поиздевались
над людьми, когда Андрюша поинтересовался, как им удалось посреди белого дня
солнечное освещение отключить.
     -- Ты,  кабан перекормленный, ум  свой уже вместе  с пирожными  сожрать
умудрился?! -- хохоча,  завопил  Лориэль. -- Если бы  мы  светила  по своему
желанию  гасить и зажигать могли,  давно бы  уже  все параллельные вселенные
перекроили, чтобы они таких недоумков больше производить не могли. Ничего мы
не   отключали.   Это    было   обычное   солнечное   затмение.   Нам   лишь
подкорректировать ваши действия пришлось, чтобы в финальной  стадии вы к его
началу вошли. Мы и появились сейчас только для того, чтобы вас предупредить,
что медлить дальше нельзя. Фараон созрел, и Исход нужно начинать немедленно.
Завтра поздно будет. Ясно вам, козлы поганые?..
     --  Нет, Сеня, ты извини, я больше  терпеть этого не  буду, -- горестно
вздохнул Жомов и попытался дубинкой прихлопнуть наглеца.
     Однако  Лориэль  к такому  повороту  событий  явно  был  готов, привык,
видимо,  что  ничего  хорошего от ментов ожидать не следует.  Ванина дубинка
ударила  по пустому месту на  столе,  а эльф уже крутился около его лица и с
лету врезал маленькой ножкой в глаз омоновцу. Не так больно, как обидно!
     Эльфоненавистник Попов  тут же  решил помочь другу и запустил в Лориэля
недоеденной бараньей ногой. Нужно ли говорить, куда она попала?.. Правильно,
Жомову в лоб. А мелкий наглец захохотал.
     --  Козлы, вы и есть козлы. Как были тупыми, так и помрете в ментовской
форме, -- рявкнул он  и... попросту растворился в воздухе. Жомов развернулся
к Нимроэлю, не двигавшемуся с места.
     --  Извини, братан, за  коллегу тебе отвечать придется, --  рявкнул он,
потирая шишку на лбу,  выросшую после меткого броска Попова. -- Ты, Андрюша,
кстати, тоже получишь. Но позже!
     -- Нет, это вы меня извините, -- проговорил долговязый эльф, надел очки
на нос и растворился в воздухе точно так же, как его коллега.
     -- Блин, и этот туда  же! --  оторопел омоновец. -- А еще  детдомовским
назвался.
     Ваня развернулся к Попову, собираясь хоть  ему стукнуть в  глаз за  то,
что тот  разбрасывается продуктами питания, но в  этот момент около омоновца
оказалась Рахиль с  медной  сковородой  в руке.  Прежде чем  кто-либо  успел
среагировать, девушка произнесла:
     --  Я пятачка  не  нашла, у  нас их еще  вообще  не выпускают, но  мама
говорила, что  от шишек  и любая другая медь помогает,  -- а затем аккуратно
приложилась сковородкой ко лбу Ивана.
     Звон был  погуще,  чем  у колоколов  Исаакиевского  собора. Жомов,  уже
поднимавшийся со скамейки, хрюкнул  и  опустился обратно. Рахиль,  испуганно
ойкнув, выронила сковороду, которая не нашла  лучшего места для приземления,
чем  Ванина  коленка. Жомов  хрюкнул  еще раз  и,  попытавшись  прикрыть  от
воздушного  налета  поврежденную конечность,  согнулся, врезавшись головой в
столешницу. Та с треском  раскололась, завалив  Мурзика объедками. Чего пес,
естественно,  не  ожидал  и  рефлекторно  схватил  зубами первую  попавшуюся
конечность.   Ею  оказалась   нога   Рабиновича,  и  Сеня,   дернувшись   от
неожиданности,  попал кулаком в нос Попову.  Андрюша свалился со скамейки, а
омоновец удивленно посмотрел на него.
     -- Вот ведь, блин, как лихо получилось, -- восхищенно проговорил он. --
Нужно запомнить, что в  следующий раз,  когда соберусь  Андрюше  морду бить,
нужно себя сначала сковородкой по лбу стукнуть!
     -- Правильно,  --  ворчливо согласился с ним  криминалист, поднимаясь с
пола. -- Только бей себя покрепче и не сковородкой, а бетонной плитой!
     Горыныч засмеялся первым. Он тоненько захихикал, видимо, изображая стаю
голодных мышей.  Менты удивленно  обернулись  к  нему, а  Ахтармерз,  увидев
выражения их лиц, заржал в голос. Несколько секунд все недоумевающе смотрели
на дергающуюся  в конвульсиях трехглавую керосинку,  а  затем  к  Ахтармерзу
присоединилась Рахиль. В унисон ей стали похрюкивать старцы, а через секунду
заржали и  менты. Хохот  поднялся  такой,  что Навин  даже солдата  с  улицы
прислал  узнать, не  пора ли  в трактир вызывать  санитаров из психбольницы.
Новобранец наивно именно об этом и спросил, чем вызвал новый приступ хохота.
Ну а когда смеяться уже стало невмоготу, Рабинович замахал руками.
     --  Все. Хватит, -- потребовал он,  едва  справившись со смехом. -- Что
там  Лориэль говорил  о  том, что  завтра  будет поздно? --  смех как  ножом
отрезало. Все присутствующие  в трактире затихли и обеспокоено посмотрели на
Рабиновича.
     -- Ваши предложения? -- коротко поинтересовался тот.
     -- Да чего  тут  думать! -- удивился  Попов.  --  Этот  мухрен летающий
сказал же,  что фараон уже созрел. Нужно  идти к нему  и  требовать выездные
визы для всех евреев.
     -- А почему мухрен? -- наивно поинтересовалась Рахиль.
     -- Кто мухрен? -- оторопел Андрюша.
     --  Ну,  тот  летающий, про кого  ты сказал, --  топнула ножкой девица,
расстроенная от такого непонимания.
     -- А-а,  вон ты про что, -- усмехнулся  эксперт.  --  Муха,  она  будет
женского рода. А как назвать ее самца?
     -- Мух, -- пожала плечами Рахиль.
     -- Муху...  -- попытался было высказать свой вариант Аарон,  но тут  же
получил от Моисея ладонью по губам. -- Н-да, "мухрен" звучит приличнее.
     -- Может быть, определение родов насекомых энтомологам оставите, а сами
делами  займетесь? -- ехидно поинтересовался Рабинович. Все  вновь  обратили
взоры на  него.  --  С фараоном ясно, если,  конечно, Лориэль не врет. Что с
евреями делать? Они, насколько мне помнится, идти никуда не хотели.
     -- А чего тут думать? -- удивился омоновец. --  В едовище, и пинками на
дорогу. Не то что пойдут, побегут вприпрыжку.
     -- Ваня, если бы  тут  был весь  личный состав нашего ОМОНа,  то, может
быть,  нам  бы  и  удалось  друзей Моисея пинками  через  пустыню гнать,  --
язвительно  проговорил Попов. -- А так  только одного  выгоним и ко  второму
пойдем, как первый уже снова в дом забежит. И еще бревном изнутри закроется.
     -- А и-если их би-еляшами поманить? -- предложил Нахор.
     -- Да пошел ты, верблюд персидский, со своими... -- заорал Сеня и вдруг
запнулся. -- А что,  блин, это  идея,  --  и  хлопнул  коротышку  по  спине,
пародируя его  акцент. -- А-ай, молодца!  Хороший пиаровский  ход пиридумал,
малай!
     На Рабиновича удивленно  уставились все присутствующие до  единого,  не
исключая и Нахора, но Сеня не стал держать соратников  в  недоумении, быстро
объяснив суть своей идеи. Ее  приняли на "ура" все до одного. Аарон, правда,
немного покочевряжился, стеная,  что "бедным и нищим евреям никогда не найти
такого  количества  ягнят", но  Моисей что-то показал ему знаками,  и старец
заткнулся.
     -- Ладно,  мы  согласны,  -- перевел слова младшего брата патриарх.  --
Только нам нужно двое суток, чтобы сгонять  в  Мадиам и отару Моисеева тестя
пригнать.
     -- Два часа!  -- отрезал Рабинович. -- Хоть  в лепешку расшибитесь,  но
чтобы через два часа ягнята были. Можете  Нахора с собой взять. Он к тому же
и в баранах разбирается.
     --  Ай, балам,  молодец. Хорошо пиридумал,  --  расцвел перс.  --  Висе
сделаим. Только пусть Иван солдатов дает. А то виремени много уйдет.
     -- Да  без  проблем, -- пожал  плечами  Жомов.  -- Только,  Сеня, скажи
своему урюку, что, если начнет мне молодых чморить, я ему быстро разрез глаз
откорректирую.
     На том и порешили, а затем разошлись в разные стороны согласно Сениному
плану. Патриархи, Нахор и новобранцы под командой Навина отправились в поход
за  баранами. Просьба не путать этих животных с коренным населением  Египта!
Рахиль с кабатчиком  бросились собирать всех тех окрестных поваров, кто еще,
несмотря  на  стихийные  бедствия,  мог  держать в руках поварешку.  Горыныч
остался  в  трактире  и принялся жрать  все, что  попадается на  глаза, дабы
пополнить запасы  желудочного  сероводорода. Попов  принялся  за  выполнение
индивидуального домашнего задания, ну а Сеня с Жомовым отправились во дворец
фараона.  Мурзик,  естественно,  хозяина  охранял.  От кого  именно, к  делу
отношения не имеет!..
     Дворец  Рамсеса по  сравнению  с первыми  двумя визитами  выглядел куда
более пустынным. Стражи  в воротах не было, ну а те воины, что попадались на
пути ментов через многочисленные гулкие комнаты, либо еще держались на ногах
и  разбредались в разные стороны,  либо уже через  губу не  переплевывали  и
обреченно  лежали  на  полу,  удивляясь,  почему конец  света откладывается.
Единственным, кто  преградил друзьям дорогу, оказался жрец Ра. Он вывернулся
из-за угла, едва не врезавшись в ментов, и застыл.
     --  А-а-а, амонопродавцы!  --  завопил он,  тыча  пальцем в сотрудников
милиции. Совсем, видать, охренел.  -- Почем души покупаем? У меня их  много.
Могу продать оптом. Но предупреждаю, что дешевле,  чем по курсу Плюшкина, не
уступлю! Ну? Сколько вам надо?
     -- Ванечка, убери его отсюда, -- устало попросил Рабинович.
     Омоновец поначалу выхватил из кобуры табельное оружие, но  затем  вдруг
вспомнил, что еще не работает киллером, и спрятал пистолет обратно. С тяжким
вздохом разочарования Жомов поднял жреца за  плечи  и  отшвырнул  подальше в
боковой проход. Пару секунд Ваня внимательно прислушивался к тому, как  жрец
гремит  костями  по  коридору,   а  затем  удовлетворенно  кивнул  и  догнал
Рабиновича у входа в тронный зал.
     -- А-а-а-а! -- завопил  Рамсес,  увидев,  что  менты приближаются к его
трону. --  Уберите их отсюда.  Немедленно! Уберите  кто-нибудь,  пока  я сам
метлу в руки не взял.
     -- Тонкий намек, -- буркнул Сеня и повернулся к Жомову. -- Как думаешь,
стоит оскорбиться?
     --  Да без  базара,  --  кивнул головой  омоновец. -- Самовар ему будем
чистить?
     Кинолог отрицательно покачал головой.
     -- Так, Рамсес, короче,  мы пришли  за  разрешением на Исход, но раз ты
так откровенно  хамишь, придется  взять с  тебя пени за  моральный ущерб, --
останавливаясь перед троном,  заявил  Рабинович. --  Придется  тебе, фараон,
раскошелиться.
     -- Да берите все!  -- Рамсес перегнулся  через  трон и  начал швырять в
ментов  драгоценные  камни,  которые  хранились  позади  сиденья  фараона  в
сундуках,  окованных серебром.  --  Все  берите.  Все! Только  сами уходите,
евреев уводите. Можете с собой и евреек с еврейчатами забрать, только  чтобы
я ваши  рожи  проклятые вовек в пределах своего государства не  видел. --  А
затем завопил: -- Ты предпочитаешь самолет, а я возьму билет на пароход.
     -- Да хоть на подводную лодку! -- отрезал Рабинович, не забыв наполнить
карманы драгоценными камнями. -- Бумагу пиши или что у вас тут вместо нее?..
Папирус, что ли?
     -- Какой папирус? -- оторопел фараон.
     -- Такой! -- рявкнул на  него Сеня. -- Что, мол, я, Рамсес, такой-то по
счету, разрешаю беспрепятственный Исход... Ну и далее все, согласно образцу.
В общем, выписывай нам пропуск.
     Менты  фараона,  видимо, настолько достали, что он даже не  стал ждать,
пока кто-нибудь из слуг притащит письменные принадлежности. Рамсес сбегал за
ними сам и  под диктовку Рабиновича  выписал  пропуск для всех соплеменников
Моисея  в целом.  Закончив писать, фараон  забился в истерике  и потребовал,
чтобы  менты  немедленно  убирались   из   дворца.   Друзья   удовлетворенно
переглянулись и, круто развернувшись, парадным шагом вышли на улицу.
     Над Египтом уже  стемнело. Солнце, обидевшись на то, что после затмения
слишком мало людей на улицах радовались его возвращению, поспешило побыстрей
закончить рабочий день. Из-за его  торопливости Луна не  успела занять  свой
пост, а может быть, тоже решила затмиться.  В общем, светили одни звезды, да
и те в полглаза, отчего пламя во дворе трактира было видно даже от фараонова
дворца. Жомов глубоко вдохнул воздух носом.
     -- Вот это аромат, --  удовлетворенно проговорил он. -- Сеня,  блин,  я
первый пробу снимаю.
     -- Я тебе  сниму! --  пригрозил другу кинолог.  -- Только  мне в  такой
ответственный момент не хватало, чтобы ты с копыт упал.
     -- Да  ладно  тебе!  Что мне с пол-литра самогонки  будет?  -- возразил
омоновец. -- К  тому же  пробу все равно  нужно  снимать.  А то Поп второпях
такой гадости нагнать может...
     Так,  препираясь,  они  и  дошли  до  постоялого  двора.   Там  процесс
подготовки "пиаровского хода" развил уже небывалую скорость. Попов успел  не
только  собрать  и  заправить  гигантский самогонный  аппарат, но  и получил
первую  порцию крепкой  сивухи. К  тому времени, когда Жомов  с  Рабиновичем
вернулись, он  уже снял первую пробу  и  теперь  стоял  рядом  с  Горынычем,
регулируя  силу  пламени под  котлом.  Ахтармерз  старательно  выполнял  все
указания. При этом одна из  голов  грела котел самогонного аппарата,  вторая
варила в огромном чане баранину, уже начавшую  поступать на постоялый двор в
сопровождении бойцов Навина, ну  а последняя голова  усиленно питалась, дабы
постоянно пополнять запас газа, расходуемого остальными двумя черепушками.
     Повара   под   руководством  трактирщика  разделывали  поступавших   на
постоялый двор баранов, а Рахили поручили самое важное занятие -- следить за
тем,  чтобы бродячие  кошки  и собаки не разворовывали требуху. Девица очень
старалась  хорошо  выполнить   поручение  и  только   благодаря  ей  бараньи
внутренности исчезали, даже не успев коснуться земли. В общем, Рахиль бегала
кругами, пытаясь хоть  кого-то  со двора  прогнать,  а  на месте бойни  было
удивительно чисто.
     Сеня с Жомовым в процесс подготовки  "пиаровского хода" вмешиваться  не
стали. Они  уселись  на крыльце  и  принялись  терпеливо дожидаться старцев.
Ваня,  правда, пару раз порывался попробовать поповскую  самогонку,  но Сеня
эти поползновения пресекал. Жомов сдаваться не собирался и доставал друга до
тех пор,  пока Рабинович клятвенно  не пообещал ему,  что  позволит омоновцу
напиться, как только соплеменники Моисея отправятся  в  путь. Жомов  от Сени
отстал, зато принялся нетерпеливо подпрыгивать на месте, возмущаясь, от чего
патриархи так задерживаются. Ну  а  когда старцы наконец  появились во дворе
трактира, Жомов их едва не покалечил в своих медвежьих объятиях.
     -- Ну  что,  готово?  --  нетерпеливо  поинтересовался соскучившийся по
крепким спиртным напиткам омоновец. Аарон с Моисеем дружно кивнули головами.
-- Тогда пошли, на хрена время терять!
     Патриархи  с  трудом  выбрались  из  его  лап  и подошли  к Рабиновичу.
Оказывается, их  долгое  отсутствие  объяснялось тем, что старики,  решив не
полагаться на  свою память, обошли все дома, где жили  евреи,  и обмазали их
ворота  краской,   чтобы  случайно   не  вломиться  в  жилище  какого-нибудь
недостойного египтянина. Сеня похвалил  их  за этот  ход и приказал начинать
агитацию. В телегу, запряженную двумя ослами, тут же погрузили первую порцию
самогонки и несколько вареных баранов, и патриархи в сопровождении  Жомова и
Рабиновича отправились в путь.
     Часть  взвода  Навина двинулась  вместе с ними.  По дороге  солдаты  по
одному отставали и занимали позиции на перекрестках, чтобы потом безошибочно
указать путь для подвоза следующей партии дармового угощения.
     Собственно   говоря,  план  Рабиновича   был  прост.  Казалось   вполне
очевидным,  что большинство соплеменников Моисея, так  же, как  и  египтяне,
пострадавшие от стихийных  бедствий, будут готовы уйти куда угодно,  лишь бы
не  оставаться  на  разоренной ментами  земле.  Ну а чтобы рассеять у евреев
последние колебания, Сеня и придумал угощать всех рюмкой самогонки  и куском
мяса, при  этом  разъясняя, какая хорошая  жизнь будет  ждать переселенцев в
новом месте.
     Поначалу все шло по плану. Моисей с Аароном в каждом отмеченном краской
доме заводили агитационные  речи и подносили  хозяевам  угощение.  Аборигены
мясо  брали,  но от  вонючей самогонки  воротили нос.  Жомов  тут же кулаком
выправлял орган обоняния в нужном  направлении, и евреи, выпив рюмку, тут же
соглашались на все,  чтобы только получить и вторую порцию. Бросив все, сыны
Израиля  тут же собирались в дорогу, и  вскоре  за четырьмя  агитаторами уже
ходила  огромная  толпа. Продолжалось это  ровно  до  тех пор,  пока  Аарон,
расписывающий прелести новой жизни, не сменил пластинку.
     -- Все, хватит!  Натерпелись мы  от египтян, --  заявил он,  уговаривая
очередного  еврея отправиться в  путь. -- Теперь  мы будем жить счастливо, а
они будут страдать.
     -- Точно, пусть  страдают! -- поддержал  его кто-то из толпы. --  Аида,
братва, египтян гасить. Бей их и бери все, что под руки подвернется.
     -- Стоять! -- завопил Рабинович, прежде  чем толпы пьяных соплеменников
Моисея начали погромы. -- Запомните раз и навсегда, что говорил мой дедушка.
Он говорил,  что сила  евреев  в том, что они никогда и ничего  не  отбирают
силой. Достаточно лишь попросить  взаймы, пообещав  вернуть вдвое больше,  и
вам все нужное тут же предоставят.
     -- А чем  мы  долг  потом отдавать будем?  -- поинтересовался кто-то из
толпы.
     --  Идиоты! Ничего  вы отдавать  не  будете, -- рявкнул  на бестолковых
иммигрантов Рабинович. --  Уходите-то навсегда. Поэтому, пока  никто о ваших
планах не знает,  смело берите  взаймы все что угодно. Отдавать все равно не
придется!..
     Недослушав  его, толпа с ликующими  криками разбежалась.  Ну а старцы с
ментами до утра продолжали ходить по домам, подготавливая евреев к Исходу. С
рассветом   огромная  толпа  сынов   Израиля,  возглавляемая  патриархами  и
подгоняемая российскими  милиционерами,  вышла  из Мемфиса,  направляясь  на
восток.  В этот раз переселенцам никто  не  препятствовал. Все кредиторы еще
спали...






     Видели бы  вы это  зрелище! Я, сами понимаете, не новичок во всяких там
спортивно-развлекательных мероприятиях, но  такую толпу народа  мне  лишь по
телевизору видеть приходилось, да и то только в хрониках советского времени,
где  о парадах  и демонстрациях  на Красной  площади рассказывается. А  тут,
можно  сказать,  я на вавилонское  столпотворение попал, когда мы на  первый
привал остановились.
     Возглавляемая  нами  процессия  и  поначалу-то  выглядела  впечатляюще.
Впереди колонны поселенцев гарцевал Жомов на лихом верблюде.  За  ним следом
маршировал взвод Навина, до зубов вооруженный амуницией, "взятой взаймы"  по
совету  Сени у фараоновских  гвардейцев. Следом  двигался  штабной  поезд из
четырех повозок. На  первой ехали  Андрюша Попов,  Нахор,  Рахиль. На второй
везли  бесценный  самогонный  аппарат.  Горыныч  ехал  там  же,  обеспечивая
непрерывное  производство  сивухи.  На третьей  везли всякий ненужный  хлам,
которым двое  добровольцев,  отобранных  Ахтармерзом лично,  подпитывали его
сероводородные горелки. Ну  а последнюю телегу  занимали Моисей  с  Аароном.
Причем  старцы  ехали  спиной   вперед  и  ни  на  секунду  не   переставали
митинговать, расписывая евреям красоты, поджидавшие их в конце путешествия.
     Мы с  Сеней свободно  передвигались вдоль  этих  трех повозок.  Точнее,
передвигался я, а мой Рабинович, словно приклеенный, ехал  рядом  с Рахилью,
рассказывая ей бородатые анекдоты о  чукчах.  Девица  весело смеялась, будто
понимала их смысл. Хотя, может быть, анекдоты она и не слушала.  А для того,
чтобы хохотать до упаду, достаточно было просто смотреть на тупую влюбленную
морду моего хозяина.
     Я поначалу бесился от  того, что  Рабинович  на  меня внимание перестал
обращать. Все-таки  на кого он меня  променять посмел?!  Можно сказать,  эту
криворукую девицу под  забором нашли, а он на нее больше внимания  обращает,
чем на породистого пса, который к тому  же еще и  проверенный временем друг.
Я, конечно, понимаю, что он от Попова еще дома эстафету сумасшествия принял,
но чтобы  до  такой  степени рехнуться!.. Вот  так  я повозмущался немного и
хвостом на все махнул. Сам же виноват: отыскал ее для Сени в дебрях Мемфиса.
Так что же теперь на Рабиновича пенять?
     Решив отвлечься от мрачных мыслей, я отправился в хвост  колонны, чтобы
посмотреть,  насколько  далеко  наши  переселенцы  растянулись.  Пробежал  с
полкилометра и вернулся назад -- в хвосте стояла такая туча пыли,  что не то
что дышать  --  нюхать  окрестности  невозможно стало. Я  едва носом  воздух
потянул, как у  меня в легких столько дряни  оказалось,  сколько у  заядлого
курильщика  и за десять лет не соберется.  К тому же еще и  от "испорченного
телефона" чуть с ума не сошел.
     Ну,  знаете, это когда  один говорит, а остальные по цепочке  его слова
друг другу пересказывают. Так вот  представляете,  когда я  от наших штабных
повозок убегал, Аарон пообещал евреям много мяса. Вместе с моим продвижением
вдоль  колонны  эта  фраза начала  трансформироваться. Сначала "много  мяса"
превратилось  в "медового  кваса", затем  в "мачту  баркаса",  а когда фраза
патриарха  стала  звучать, как "мечта папуаса",  я  счел  за благо вернуться
назад  и слушать речь старца в оригинале. Понятно, что после такого вольного
пересказа у многих аборигенов появилась масса вопросов  к патриархам. Вот их
они и высказывали в один голос, едва мы остановились на привал.
     Кстати, по поводу  привала. Мои менты явно не собирались  таскаться  по
пустыне кот знает сколько  времени, и  с  самого  начала  взяли  максимально
возможную скорость. Соплеменники Моисея, половина которых  вышла из  Мемфиса
пешком,  оказались явно  не приспособленными  к подобным  марш-броскам и уже
примерно через час после начала движения  принялись неумолчно стенать. Более
того, весь хвост колонны в одночасье надумал повернуть назад. Вот тут-то я и
понял, какую гадость подстроил евреям мой Рабинович.
     Вы же помните, что  он  предложил переселенцам набрать у египтян всего,
чего  переселенцы хотят, пообещав  вернуть  с огромными  процентами? Так вот
соплеменники Моисея собирались уйти из Египта насовсем, оттого с  радостью и
воплотили в  жизнь предложение  Рабиновича.  А теперь тем,  кто вдруг  решил
вернуться, пришлось  бы за набранное взаймы  расплачиваться. Так  мало того,
что все  позаимствованное барахло, которое беженцы уже стали считать  своим,
отдавать жалко, так еще и проценты  египтянам платить нечем! Вот  и пришлось
хвосту колонны выбросить ересь из головы, и пусть и завывая от недовольства,
но продолжить следовать за патриархами. Ну и попробуйте скажите теперь,  что
мой Семен Абрамович не гений!
     Несмотря на то, что мои менты собрались гнать колонну сынов Израиля без
остановок  минимум  до  вечера,  привал  пришлось  делать  раньше.  С хвоста
процессии до Моисея с Аароном, причем в  совершенно неискаженном виде, дошли
настойчивые требования остановиться, и старцы застопорили свою повозку. Сеня
с Жомовым  попытались возмутиться и заставить  колонну двигаться  дальше, но
все испортил Андрюша Попов. Он с самым наглым видом выбрался из своей телеги
и  уселся  в ее тени  обедать.  После такого  предательства моему хозяину не
оставалось ничего другого,  как согласиться с желаниями соплеменников Моисея
и своих собственных предков, кстати, пусть и из параллельного мира!
     Вот тут-то и начался бардак. Сначала к повозке патриархов пробились те,
кто составлял элиту еврейского общества, -- кабатчики,  рыночные  торговцы и
скупщики  краденого. Им это сделать было  нетрудно, поскольку  следовали они
прямо  в  хвосте нашего штабного  поезда.  Но  поскольку  всей этой  "знати"
оказалось  слишком мало, то ее тут же оттеснили  в сторону простые рабочие с
кирпичных  заводов. И все  до единого чего-то от  патриархов хотели. Одни --
ответов  на вопросы, накопившиеся  во время прослушивания агитационной речи.
Другие успели с начала похода поссориться с соседями по  колонне и требовали
справедливого  суда.  Ну  а  третьим  просто  хотелось  покричать,  а  затем
рассказывать  потомкам,  что они  учили жизни самого Моисея. В общем,  толпа
около  патриархов собралась большая, разношерстная, но объединенная одним --
желанием  поорать.  От чего шум  стоял  на  всю  пустыню,  как  на  концерте
Киркорова,  когда ему  в  качестве  фонограммы  по  ошибке  включили  запись
выступления Зюганова.
     Я вместе  с  ментами постарался отодвинуться подальше  от  этой  орущей
толпы, но сделать  это оказалось так же  возможно,  как засосать  торнадо  в
пылесос. Пожалуй, чтобы  оказаться в тишине, нам следовало вовсе убраться из
этой  вселенной,  что, как  вы  понимаете, в данный  момент было невозможно.
Поэтому пришлось  терпеть, обедая под  аккомпанемент толпы. Наконец Попов не
выдержал.
     -- Сеня, давай я их заткну, -- предложил он, отложив в  сторону баранью
ногу.
     -- Сделай одолжение, -- согласился мой хозяин. -- Только, Андрюша, ори,
пожалуйста,  в воздух,  а  то  людей  покалечишь.  Нам еще  не  хватало  тут
организацией походного госпиталя заниматься!
     -- И ничего страшного! -- влезла в разговор Рахиль, за что я ее чуть не
загрыз. -- Я вам уже говорила, что закончила курсы медсестер? --  все, кроме
Рабиновича, ответили на ее реплику тяжелыми взглядами.
     --  Н-да,  похоже  даже,  продемонстрировала,  --  вспомнила  Рахиль  и
покраснела.
     Андрюша посмотрел на моего хозяина, спрашивая подтверждения  разрешения
на начало экзекуции. Тот кивнул головой, дескать, приступай.  Попов поднялся
с ковра, который расстелил  для обеда, и, растолкав  плечами толпу, забрался
на повозку  патриархов.  На секунду толпа удивленно стихла,  ожидая, что  же
интересного сотворит чужестранец, и тот надежды аборигенов оправдал.
     --  Молча-ать! -- высоко задрав голову, проорал  Попов, а когда с  неба
свалились несколько перелетных птиц, случайно попавших в его звуковую волну,
добавил, хотя и тише: -- В очередь, сукины дети!
     Конечно,  можно бы было  Андрюшу  и покусать за то,  что в родственники
обычных  людей зачислил добропорядочную собачью маму, но делать этого  я  не
стал. Во-первых, потому, что он мне друг, а во-вторых, соплеменники Моисея и
вправду начали выстраиваться в очередь. Сначала они попытались встать  перед
патриархами в колонну по одному, но вскоре выяснилось, что для такой очереди
места  и во всей Африке  не хватит. Тогда аборигены выстроили вокруг повозки
старцев спираль,  но и это  построение ни к чему хорошему не привело. Народу
было много, витки  спирали перепутались, и около  старцев опять образовалась
обычная толпа.
     -- Да-а, бардак, -- констатировал Жомов. --  Вот у  меня во  взводе все
нормально. Если  у бойцов возникают какие-нибудь проблемы, то они обращаются
к  командирам отделений. Те решают все сами,  ну а если  этого не получится,
идут к Навину, и только он обсуждает положение со мной.
     --  Солдафон,  -- буркнул Попов,  возвращаясь к своей баранине, но Сеня
его не поддержал.
     --  Нет, Андрюша,  Ваня  умную  мысль  высказал,  --  проговорил  он  и
повернулся к патриархам: -- Эй, Моисей, иди-ка сюда!..
     Старцы на  время прервали выслушивание жалоб и подошли к моему хозяину.
Тот   без  обиняков   принялся  учить  патриархов,  как  лучше  организовать
управление   всем  этим  табором,  бесстыдно   взяв  за   основу   армейскую
субординацию. Для нас Сеня ничего нового, конечно, не открыл, а вот Моисей с
Аароном выслушивали его с выражением крайнего удивления на лицах.
     Сенина  идея ввести иерархию  была, конечно, во всех отношениях хороша,
но разве можно винить моего хозяина в том, что он и представить себе не мог,
во  что  она  выльется.  Все-таки  он лишь человек,  и  до  проницательности
настоящего  пса ему, ой, как далеко. Поэтому мой Рабинович и не предположил,
что  для  назначения  руководителей наши  кочевники  в  первую очередь решат
установить   точное  число   переселенцев.  Считали  до   позднего   вечера,
естественно,  отказавшись двигаться  с  места, и к закату  выяснили,  что из
Египта с Моисеем ушло  более трехсот  тысяч человек. Вот я и говорю, что это
вам не Лужники, и даже не аэродром в Тушино во время фестиваля.
     Поначалу   Сеня  планировал  установить   для   сынов   Израиля  четыре
иерархические  ступени.  То   есть   тысячники,  сотники,  пятидесятники   и
десятники, по нисходящей.  Название  третьей ступени  крайне не  понравилось
Аарону,  и он для краткости предложил именовать пятидесятников "начальниками
ровно  половины  людей  из   сотни  евреев".   Однако  определить  в   сотне
переселенцев соотношение  людей и евреев  никто  не смог,  поэтому утвердили
первоначальное  название.  Ну,  а  когда выяснилось, что  тысячников  должно
получиться  более трех сотен и все они напрямую могут общаться с Моисеем, то
ввели  еще  одну  должность.  Назвали  ее  "иерарх"  и  установили  оному  в
подчинение сто  тысяч аборигенов. Вот эти иерархи и получали прямой доступ к
файлам... то бишь к общению с патриархами.
     Не мудрствуя  лукаво, Моисей назначил себя верховным правителем, Аарона
--  первосвященником, а иерархами поставил двух своих  сыновей --  Гирсама и
Елиезера (блин,  язык чуть не  сломал!), а на последнюю,  третью,  вакантную
должность под кулаком Жомова  назначили Навина.  На  меньшие уступки Ваня бы
просто  не  пошел.  Ну  а  Иисус,  получив   такую  власть,  сразу  принялся
сколачивать из своих новых подчиненных регулярную армию. Нужно ли  говорить,
что  на время перехода через пустыню подчинялась она исключительно омоновцу,
а солдаты из его взвода тут же получили должности командиров полков?
     По поводу назначения тысячников,  сотников и прочих бригадиров  спорили
соплеменники  Моисея  очень  долго. Каждая кандидатура  обсуждалась на общем
собрании,  отвергалась  и  выдвигалась новая,  только для  того, чтобы вновь
пройти весь путь по  кругу. Может быть, евреи выбирали бы себе командиров не
одну сотню лет,  если бы  в  дело не вмешался мой Рабинович.  Правда, не без
помощи Нахора.
     -- Си-илушай, уважаемый,  зачем  женщина  считаешь? --  дернув  за руку
Сеню, поинтересовался  перс.  -- У нас дома мужичина в доме хозяин. Он семью
кормит,  поит, он и  говорит за  нее!  Пусть женщина  одному мужичине  плешь
пироедает.  Пилохо будет,  и  если она всех чужих мужиков клевать  начи-нет.
Висе равно баба без мужика жить не умеет!..
     Вот уж не берусь утверждать, насколько Нахор был прав, но лично мне тут
же после его слов припомнился  один занимательный случай. Еще года два назад
в  нашем  отделе  служила  следователем  дряхлая старуха,  которая,  похоже,
начинала работать еще при Феликсе Эдмундовиче (да-да,  при  том  самом,  чей
памятник сейчас не  знают, куда приткнуть!).  Может быть,  бабка  когда-то и
была  хорошим  сотрудником  милиции,  но  при  мне  она  представляла  собой
олицетворение ходячего маразма и была способна лишь на то, чтобы своим видом
любого преступника до полусмерти запугать. Рецидивистам на ее вид,  конечно,
плевать хотелось, но любой новичок в преступном мире, попав к ней на допрос,
тут же писал полное  и чистосердечное признание. Только для того, чтобы  его
другому следователю передали.
     Все бы ничего, и нашу соратницу Дзержинского так бы и держали в милиции
для устрашения  малолетних правонарушителей,  но она, на свою беду,  впала в
старческое  слабоумие  и  принялась  допрашивать  всех,  кто  ей  на  дороге
попадался.  Когда  она  Кобелеву допрос  с  пристрастием  устроила  прямо  в
коридоре,  на глазах  у остальных милиционеров, ее и решили в  первый раз на
пенсию отправить. Устроили  торжественный  вечер  в  честь ее увольнения  из
органов, надарили подарков и облегченно вздохнули. Только до утра, поскольку
бабка о  своей пенсии  забыла  и  к восьми  ноль-ноль на  свое рабочее место
приковыляла.  А  в  ее  кабинет  только  что  новичка   прямо  из  института
определили. Представляете,  что  с ним было, когда бабка  рано утром застала
его у себя за столом?.. Правильно. Он в истерике сбежал из отдела и больше в
органы не вернулся.
     Так  вот  нашу  "железную бабу", как ее в  участке звали, раз  шесть на
пенсию провожали, и все без толку. Кобелев уже сам уволиться хотел,  да  мой
Сеня его спас. Дело  в  том, что была у бабульки одна страсть --  в какой бы
кабинет  ее ни переселяли,  она  повсюду таскала с собой  портрет  Ленина  в
полный  рост.  Ну а  когда ее спрашивали  (если  кто-то,  конечно, на  такой
рискованный  шаг решался), зачем  старушка Ильича с  собой везде таскает, та
совершенно  серьезно  отвечала:  "А  не  могу я без  присутствия  настоящего
мужчины работать!"
     Оспорить  последнюю часть этого  утверждения никто не решался, зато мой
Сеня сразу  понял, что  этот  портрет  --  бабкино  слабое  место. Не  стану
утверждать, что Рабинович знал, к каким последствиям его  действия приведут,
но однажды,  после того, как эта старая стерва МЕНЯ в своем кабинете полчаса
допрашивала, а  Сеня в это время один на задание ходил, он  попросту  взял и
наклеил на портрет Ленина женское тело. Причем без купальника  и с услужливо
распахнутым пиджачком. Наша "железная баба", увидев это безобразие, надавала
пощечин Кобелеву (я так и не понял, за  что), а затем уволилась из органов и
устроилась вахтером в женское общежитие. Сене туда вход сразу  стал заказан,
но  он и не  горевал. Главное,  что "железной бабы" в  отделе  не  стало.  А
студенток можно и на улице встретить...
     Это  я к тому рассказал, что есть  еще на  свете  женщины, которые  без
мужиков  жить не  умеют.  И,  мужики,  мой  вам  совет:  держитесь от  таких
подальше. Честное слово, как кобель кобелю говорю!
     Слышали такую поговорку: "Скоро  сказка сказывается, да  не  скоро дело
делается"? Так  вот  у  меня  не сказка,  поэтому  все происходит  наоборот.
Рассказывал я вам долго, а  дело в это время делалось куда быстрее. Нахор во
всю  силу своего  красноречия  пытался  убедить  Рабиновича  в  правильности
занимаемой им позиции.
     -- Ти  посмотри,  сколько шума  и никакого дела,  -- от  полноты чувств
дергая себя за бороду, тараторил перс. -- Думаешь, настоящий мужичина  ситал
бы так орать, и если бы и его баба не подзуживала? Ни-ет,  уважаемий! От них
все беды...
     --  Ну  это  ты,  конечно,  загнул, --  вступился  за  любимый пол  мой
Рабинович.  --  Но  делать действительно  что-то надо. Иначе мы и до  утра с
места не сдвинемся. Моисей, Аарон, можно вас на минутку?
     Дальше  все   пошло  по  накатанной  колее.  Сеня,  как  всегда,  решил
действовать крайне дипломатично и  в первую очередь выяснил,  какими правами
пользовались  женщины  сынов  израилевых  на  египетской  земле. Оба  старца
удивленно вытаращили на него глаза. Моисей что-то невнятно промычал под нос,
а Аарон со знанием дела перевел:
     -- Какие  права?  Мы  и сами-то никаких прав там  не  имели, а что уж о
женщинах говорить? И  вообще, при чем тут женщины? Разве можно о таких вещах
говорить, когда мы тут делами занимаемся?
     -- Именно  о  делах  я  и  говорю,  --  терпеливо  объяснил  Сеня.  Ну,
тактичный, блин, как психиатр в беседе с буйно помешанным. -- Значит, женщин
вы  в  расчет  не  берете,  на  руководящие  должности  их  не  ставите,  но
участвовать в общей дискуссии им разрешено, при  том уж,  что вы все-таки не
включили?  --  патриархи  дружно  кивнули  головами,  мой  Рабинович  широко
ухмыльнулся и продолжил. -- Конечно, наши женщины вам бы за  такое положение
дел кое-какие детородные органы  пооткручивали, но  ваше счастье, что сейчас
не двадцать первый век. Короче, я предлагаю сделать так:  слабый пол считать
отдельной от мужчин частью общества. Раз голосовать они права не имеют, то и
к дискуссии  их не  допускать. Но,  -- Сеня  многозначительно  поднял  палец
вверх,  -- нужно  дать  и женщинам  возможность  участвовать в  политической
жизни.  Издайте  закон, чтобы ни один  мужчина не мог принимать  решение, не
посоветовавшись с женой, матерью  или сестрой. Это и  так  практикуется, но,
если вы официально за женщинами такое право закрепите, они вам даже удаление
с собрания простят. И еще. Чтобы вашим дамам не обидно было за то, что их из
политики выгнали, давайте-ка все эти выборы на хрен прекратим. Пусть старший
начальник назначит младшего, и дело с концом.
     Старцы, до этого  внимательно  слушавшие  Рабиновича  и  удовлетворенно
кивавшие головами, словно пудели на цирковой  арене, после  этих слов  моего
хозяина  переглянулись. Вот уж  не знаю, заметил Сеня или нет  разницу  этих
взглядов, но я на нее  внимание обратил. Моисей посмотрел  на своего брата с
облегчением, а тот в ответ буквально взбеленился.
     -- Значит, старший младшего назначит? Ну уж дудки! -- завопил Аарон. --
Брат  у  меня,  хоть и  младший,  но мужик  нормальный. К  тому  же с  богом
разговаривает  и  вообще,  можно  сказать,  пророк.   Но  вот  сыночки  его,
племянники мои, лодыри, бездари и дармоеды. Оба тупые, как казачий ротмистр!
Они таких тысячников поназначают, что нация от бардака потом три тысячи лет,
как минимум, не избавится!..
     --  Г-г-г...  --   привычно  завопил  Моисей,  и  я  обернулся,   чтобы
посмотреть, нет ли  рядом Попова. А  то, не дай бог,  еще какую-нибудь тварь
земноводную на несчастного старца натравит. Андрюши поблизости не оказалось,
и я облегченно фыркнул. На  этот раз  пронесло!  Я успокоился,  а  вот Аарон
утихать явно не собирался.
     --  Ща-аз,  делать мне  больше нечего!  -- заорал он на  брата.  --  Не
хватало только...
     --  Так  ты  кричи  поменьше,  -- тут  же  перебил  его  Сеня.  -- Тебя
переводить поставили, вот и переводи. Свое мнение потом высказывать будешь.
     -- Отвали! -- рявкнул  на  него  старец,  но  тут  же получил Моисеевой
клюкой  по хребту  и сразу успокоился.  --  Мой  брат  сказал, что мы  можем
контролировать  его  сыновей  и  лично   утверждать   каждого  тысячника  на
должность. Ладно, бог с ним. С этим я согласен. Но что нам теперь прикажете,
всех сынов израилевых заново пересчитывать?
     -- Проще простого, -- фыркнул  мой  Сеня, довольный  тем, что  всеобщее
собрание скоро распустят. -- Ваня, поди сюда!
     Мой Рабинович решил не ждать, пока сыны израилевы  сами себя посчитают,
и решил взять этот процесс в свои руки. Вместе с Ваней и бойцами Навина Сеня
смело  вклинился  в  толпу. Я решил помочь хозяину, и, пока Андрюша  во  всю
глотку озвучивал новое распоряжение Моисея относительно женщин, мы принялись
отсеивать  слабый пол  от  сильного.  Женщины,  еще  не  наоравшиеся  вволю,
попытались  было  сопротивляться,  но  нам  помогли  их  мужья,  уставшие от
непрерывных криков в самые уши.
     Вскоре  дочери  израилевы удалились к  своим  очагам,  а  вот  мужчины,
неожиданно  для  меня,  проявили  небывалую  тупость. Всего-то,  что  от них
требовалось,  -- это  разбиться на  десятки  и  построиться отдельно друг от
друга. Однако для переселенцев это почему-то  оказалось непосильной задачей.
То  ли  они  уже  утомились  и  от  воплей  своих  жен  полностью  перестали
соображать,   то  ли  тупость  у  многих  оказалась   врожденным  качеством,
старательно культивируемым на кирпичных  заводах, утверждать не берусь. Но в
общем и  в  целом картина получилась плачевной:  несчастные  сыны  израилевы
просто   сбивались  в  кучи,  совершенно   не  пытаясь  сохранять  требуемую
численность поголовья.
     Пришлось  нам   от  души  поработать.   Сеня,  Жомов  и  Навин  разбили
переселенцев  на три примерно  равные группы.  Чтобы  они  друг  с другом не
пересекались, проходы между группами цепочками заполнили солдаты  Навина. Ну
а трое счетоводов стали  разбивать поселенцев на десятки. Я  в  этой чехарде
принял  самое  непосредственное  участие.  Считать  я,  слава  Полкану,  мог
прекрасно, поэтому  носился  среди переселенцев  с воплями  и отгонял от уже
отсчитанных десятков лишних  людей.  Простые  уговоры действовали не всегда,
особенно если учесть, что моего языка и тут никто не понимал, поэтому иногда
приходилось пускать в ход клыки.  Однако именно эта мера и действовала лучше
всего.  Поэтому  только  благодаря  моей  помощи  сосчитать  евреев  удалось
примерно за полчаса. Оказалось, что мужчин среди переселенцев было около ста
пятидесяти тысяч, что,  соответственно,  вдвое уменьшило число подчиненных у
олигархов.
     --  Фу, управились,  --  облегченно вздохнул Рабинович, вместе со  мной
возвращаясь  обратно  на  бархан   к   патриархам.  --  Теперь   пусть  сами
разбираются.
     В  общем,  организовать у  переселенцев зачатки  общественного строя мы
помогли,  ну  а  то, кого там  они  назначат начальниками, меня интересовало
меньше всего. День уже давно клонился к вечеру и грозил превратиться в ночь,
а  у меня уже несколько часов даже  клочка кошачьей шерсти во рту не было. К
тому же я  по  жаре изрядно набегался. А поскольку в плане  физиологии  я от
верблюда  сильно  отличался,  то  и  пить  мне  хотелось  куда  больше,  чем
вышеуказанному представителю  местной фауны.  Мой Рабинович сам догадаться о
моих  потребностях  был не  в состоянии (видимо,  солнышком  башку напекло),
поэтому пришлось  у него  самым безапелляционным  тоном  потребовать  воды и
пищи.
     -- Действительно, пора бы и поужинать, -- согласился со мной Рабинович.
-- Сейчас пойду узнаю, кто тут за продовольствие отвечает.
     Сеня  тут  же направился  к  патриархам,  и я,  чтобы  не дать  хозяину
возможность  забыть  о  моем  питании и  начать болтать с Моисеем  о  всякой
ерунде, пошел вместе с ним. К счастью, моего вмешательства не потребовалось.
Не отвлекаясь  на политику,  Рабинович сразу  заговорил  со старцами  о еде.
Однако тут же выяснилось, что Моисей с Аароном являются крайне непрактичными
людьми.  Согласитесь, странно слышать  такое  о евреях! Отправляясь в  Землю
обетованную  через пустыню, они не только не подумали о  том, чем сами будут
питаться в этом странствии, но даже и личных вещей никаких не захватили.
     --  Не знаю,  -- пожал плечами Аарон в ответ  на вопрос  Рабиновича  об
ужине. -- Продукты, конечно, где-то есть, но в такой неразберихе их сразу не
отыскать. Вот сейчас  закончим  распределение должностей и попробуем с  этим
вопросом разобраться.
     -- Ну-ну, пробуйте, -- разочарованно буркнул Сеня  и вернулся назад. --
Андрюша,  доставай свои запасы. Только не говори, что ничего пожрать с собой
не захватил. Все равно не поверю.
     -- Что бы вы без меня делали? -- хмыкнул Попов и пошел к своей повозке.
-- Посмейте мне теперь хоть раз еще предъявить, что я только о еде и думаю.
     -- Ладно. Не ворчи, -- Рабинович плюхнулся на ковер, расстеленный прямо
на  вершине  бархана. -- Блин, ну  и  муторное  это  дело,  людей из  Египта
выводить.
     -- Понял теперь, как  нам с вашим  братом бывает туго? --  самодовольно
хмыкнул Жомов. -- Больше не обижайся, когда я чего-нибудь про евреев говорю.
     -- Тоже мне, беспроблемная нация нашлась! -- наперекор ему обиделся мой
Сеня.  -- Да если бы мы не евреев, а славян из Египта выводили, то не то что
за сорок,  за  сто  сорок лет бы  не управились. Вам  же сначала обмыть идею
нужно, затем опохмелиться и подумать на трезвую голову. После этого  принять
решение  и  тут   же  отпраздновать   это   принятие.  Потом   отпраздновать
празднование,   следом   опохмелиться   и   пойти   прощаться  с   друзьями,
родственниками, знакомыми, родственниками знакомых, их друзьями...
     -- Ну завелся,  --  оборвал его омоновец. -- Все. Давай замнем  все для
ясности, типа я вообще ничего не говорил. А то до утра стонать будешь.
     -- Тогда больше  и  не  обижайся,  когда  я славян  поминаю, --  ехидно
проговорил Рабинович, но дальше развивать тему не стал.
     Несколько секунд мы  сидели в  молчании,  ожидая явления Попова народу.
Тот  управился с ревизией своих  запасов довольно  быстро и вернулся  назад,
волоча по  песку  довольно  увесистый мешок.  Его появление  было  встречено
радостным  потиранием  рук,  довольным  хмыканьем   и  высовыванием  языков.
Последнее,  правда,  сделал не  только я.  Нахор попытался изобразить что-то
подобное, плотоядно облизнув губы. Андрюша разложил припасы на  ковре, и уже
мы  собрались  ужинать,  как вдруг выяснилось,  что за  всей этой суетой  мы
напрочь позабыли о Горыныче.
     -- Блин, мужики, хреново поступаем,  -- констатировал Жомов. -- Нужно и
эту керосинку ужинать позвать. Все-таки он хоть  и гуманоидами нас постоянно
обзывает, но кормить его  иногда надо. Да и самогонку проверить не помешает,
а то, Андрюша, совсем ты о своих обязанностях забыл.
     --  А  ты не охренел? -- обиделся  Попов. -- Я ее что,  для себя одного
гоню? Сам пьешь больше всех, вот и иди проверяй!
     -- Не надо! -- осадил Рабинович  уже вскочившего на  ноги  Ваню. -- Сам
схожу посмотрю. Самогонка целее будет.
     Назад  Сеня вернулся  вместе  с Ахтармерзом. Горынычу, не  покладая рук
трудившемуся  целый  день  на благо ментов,  тут  же предложили лучшие куски
мяса, но  тот с отвращением отказался, заявив,  что и так уже сутки напролет
ест, пополняя запасы  сероводорода в организме. А затем  сказал, что теперь,
чтобы  устранить дисбаланс в функционировании  органов,  ему придется  сутки
поститься.
     -- А самогонка как же? -- оторопел Ваня.
     --  Я и  так уже  произвел  столько  алкоголя,  что  его хватит,  чтобы
половину  нашей  планеты  от  вредителей  избавить,   --  сердито  проворчал
Ахтармерз, почесывая крылом правую  голову.  --  Ну,  не понимаю я, как  вы,
гуманоиды, можете столько алколоидов употреблять?!  Ведь если сопоставить их
количество,  поглощенное  вами,  с  килограммом вашего  же  живого  веса, то
получится,  что  никаких  бактерий в вашем организме просто существовать  не
может. Ни вредных, ни полезных. Мы  еще  этого не проходили, но, по-моему, у
вашего вида от алкоголя даже красные кровяные тельца деформируются...
     -- Ты давай не умничай, говорилка огнедышащая, -- урезонил его Ваня. --
Тебя сюда жрать позвали, а не антиалкогольную пропаганду вести. И вообще,  в
последний  раз предупреждаю. Еще раз нас гуманоидами обзовешь, я тебе на все
три едовища цементные заглушки поставлю. Будешь тогда пламя через оставшиеся
отверстия выпускать,  а  я  посмотрю, насколько  они у тебя  к температурным
перепадам приспособлены!
     Ахтармерз  решил не  проверять, насколько реальна угроза  омоновца,  и,
демонстрируя полное  презрение к оппонентам,  повернулся к столу задом,  а к
евреям передом. С нами была дама, поэтому Сеня терпеть такую вульгарность не
стал.  Ласково стукнув Горыныча дубинкой  по хвосту, он объяснил ему правила
этики.  Наш  трехглавый  второгодник  обиженно  зыркнул, но  приличествующее
случаю положение все-таки занял.
     Теперь  можно  было и  к ужину приступать. Понятное дело,  что я  после
отказа Ахтармерза  от  мясной вырезки  рассчитывал, что  эти  лакомые  куски
достанутся  мне  --  все-таки трудился я  ничуть не  меньше подвизавшегося в
самогонной промышленности птеродактиля.  Однако, к  моему  вящему удивлению,
мои  соратники принялись жрать мясо сами,  выделив  мне всего  лишь  бараньи
ребра. Нет, не стану  говорить,  что  мне они не нравятся, но обидеться имею
полное  право. Значит, если эта летающая пламефырчалка разговаривать  может,
так мои менты  с ним почти как с равным обращаются,  а мне за  мое безмолвие
можно всякие пищевые отходы совать? И эти гады еще друзьями называются?
     -- Сеня, все равно у  тебя  с псом что-то не в порядке, -- выслушав мои
вопли,  озабоченно  проговорил Жомов.  --  По-моему, он  какую-то  заразу от
местных шавок все же подхватил. Ты его  ветеринару  покажи, как только домой
вернемся.
     --  Я  тебя  ветеринару  покажу,  --  вступился за меня хозяин.  --  Не
приставай к Мурзику. Он  просто  пить  хочет,  -- и  Сеня сунул  мне под нос
полную миску воды.
     Я  сначала  и его облаять решил, а потом махнул на все хвостом. Ну чего
орать-то,  если люди из-за  своей ограниченности нормальный собачий  язык за
простой набор звуков принимают и учить его не  хотят?! Пришлось промолчать и
довольствоваться  бараньими  ребрами. Все-таки это  лучше,  чем ничего. А за
пренебрежение ментов к  моей персоне я  все же решил  отыграться. Как-нибудь
позже. Когда случай удобный представится.
     Наши  подопечные, которых требовалось в  Землю обетованную под  конвоем
препроводить,  к   окончанию  ужина  все-таки   определились  с  назначением
начальства  и разошлись. Моисей с  Аароном, так и  не  найдя  себе ничего на
ужин, пришли к нашему импровизированному столику  для пикников. При этом они
притащили с собой Навина,  против присутствия  которого никто не возражал, и
Гирсама  с  Елиезером, на которых Сеня  посмотрел косо.  Анд-рюша, проворчав
что-то  невнятное  по  поводу  нахлебников,  выделил  голодающим часть своих
запасов.  Толстый  мешок тут  окончательно исхудал, что привело  самозваного
каптенармуса в плохое расположение духа.
     -- Сеня, е-мое, я всех  твоих собратьев прокормить не в  состоянии,  --
недовольно констатировал  он. -- Завтракать будет нечем.  Поэтому, если ты о
жратве не позаботишься, будем сидеть на голодном пайке.
     Рабинович, конечно,  догадывался, что Андрюша  врет  и заначку какую-то
для себя сделал, но проблему  с питанием  так или иначе решать было нужно. Я
был только за. Причем всеми четырьмя лапами,  ушами и хвостом. Все-таки мне,
согласно нормальной  собачьей  физиологии,  требовался регулярный и  минимум
четырехразовый прием пищи...  Ой, только не говорите, что никогда не слышали
о том, чем процесс пищеварения нормального, нечернобыльского пса  отличается
от человеческого!
     В общем, мое стремление к оптимальному  графику питания лично  для меня
было  вполне понятно. Сразу прошу не путать с чревоугодием, поскольку у меня
это  физиология, а  у  Попова  --  слабость  характера.  Именно из-за  своей
физиологии я  внимательно прислушался к тому, о чем говорят Моисей и Аарон с
моим хозяином. Оказалось, что  ни о чем! Старцы  просто  понятия не имели  о
том,  чем  будут питаться  сами и  станут кормить подчиненных.  Они  наотрез
отказывались  даже думать о таких низменных вещах, как насыщение собственных
желудков.
     --   Святым    духом,   значит,   питаться   собираетесь?   --   ехидно
поинтересовался у них Сеня.
     -- Господь поможет, -- перевел гыканье Моисея Аарон. -- Сегодня  он нас
к вашему столу послал, завтра еще у кого-нибудь  кормиться  будем. В  общем,
пока в мире есть сыны израилевы, мы с голоду не пропадем.
     -- Обалдеть, -- вмешался в их диалог Попов. -- Мы что,  по-вашему, тоже
побираться должны ходить?
     -- А что в этом зазорного? -- удивленно вскинул брови Аарон.
     --  В общем, так, -- снова  взял слово  Сеня,  прежде  чем Попов  успел
покрыть   старцев   матом.   --   Я  думаю,   вам,  как   людям,  занимающим
государственные должности, следует установить какую-то зарплату. Размеры  ее
потом обсудите сами, но думаю, что никто из переселенцев не  будет возражать
против постановки вас на государственное довольствие. Возражения есть?
     Возражений  не  было,  и  Рабинович  тут  же  распорядился,  чтобы  для
организации нашего кормления ну и для патриархов заодно к утру нашли поваров
и создали продуктовый резерв. Навин тут же  пришел на помощь  и послал своих
бойцов  из   комендантской   роты,   чтобы  оповестить  поселенцев  о  новом
постановлении. Те, узнав о новом законе, слегка  поворчали, но сопротивления
оказывать не  стали.  Мне  оставалось только облегченно  вздохнуть, дожевать
бараньи ребрышки и подумать о том, куда пристроиться на ночь.
     Эта проблема решилась сама собой.  Навин,  на  прошлых занятиях с  лету
уловивший все ценные указания  Жомова по выживанию в экстремальных условиях,
позаботился о том,  чтобы захватить в дорогу целую кипу шатров всех цветов и
размеров. Мои соратники,  которым только  спьяну по  фигу где  спать, сейчас
изображали  больших  начальников  и  решили  отрываться  на  полную катушку,
потребовав отдельные апартаменты для  каждого.  Попов поначалу  выбрал  себе
голубенький шатер. Но, наслушавшись издевок со  стороны Рабиновича и Жомова,
плюнул  на   свои  цветовые  пристрастия  и  забрался  в  белый.  Сеня   для
собственного   жилища   отобрал  серый  шатер,   ну  а  Жомов  устроился   в
грязно-зеленом.
     Остальным  таких  привилегий,  как  отдельное  жилище,  не  полагалось.
Сыновья Моисея  вместе с Навином и нашим  персом отправились ночевать в один
шатер.  Сам  Моисей,  которому, судя  по  всему, и вовсе  было  наплевать на
бытовые удобства, взял  с собой Аарона и  занял  самую маленькую палатку. Я,
естественно, пошел к  Рабиновичу.  Причем, несмотря  на мои протесты, Рахиль
определили туда  же. Ну а  Горыныча  забрал к себе  брат по запаху -- Попов.
Понятно, что  воздух  они  вдвоем  испортили хорошо, и  лично  я предпочитал
держаться от их жилища подальше.
     Едва  с определением мест ночевок было покончено,  как идея попробовать
качество   самогона,  не  дававшая  покоя  Жомову,  начала   довлеть  и  над
остальными. В частности, в лагерь приперлась делегация  тысячников и, еще не
усвоив порядок обращения  к начальству, стеная,  потребовала  от  патриархов
начать   раздачу  обещанных  народу  благ.  Старцы  вытаращили  на  просящих
удивленные  крабьи  глаза  и,  поскольку в  окрестностях не  наблюдалось  ни
молочных рек, ни кисельных берегов, не  сразу  сообразили, о чем именно идет
речь.  И лишь после того, как один из  тысячников заявил, что, мол,  "братка
помирает, огненной  воды  просит", патриархи поняли, что речь идет о Сениной
предпоходной  пропаганде  и,  ничуть не  заботясь о чувстве  такта,  послали
полторы сотни сынов израилевых в палатку моего хозяина.
     Сеня  им,  конечно, не обрадовался, ну а я еще больше, поскольку наглые
страждущие самым зверским образом наступили мне на хвост. Пришлось  рявкнуть
на  них   хорошенько.  Хотел  даже  покусать  кого-нибудь,   но  вкус   мяса
соплеменников Моисея,  попробованных  мною на  зуб во время разбития оных на
десятки,  уже  вызывал  не просто  тошноту,  а стойкое  отвращение.  Поэтому
пускать зубы в ход  я не стал, а просто еще раз  громко рявкнул на наглецов,
вторгшихся на суверенную  территорию моего  хвоста.  Те выскочили  наружу  и
принялись стенать вдвое больше.
     -- Чего надо?!  -- поддержал мой рык Сеня, выскочив из шатра наружу. --
Приперлись сюда зачем, спрашиваю.
     В ответ стоны утроились. Делегаты говорили все вместе, причем абсолютно
о разном. Поэтому в такой  дикой  мешанине,  состоящей  из одних жалоб, даже
моему  чуткому  уху  не  сразу  удалось  разобрать суть  их  общей  просьбы.
Заставить их говорить синхронно удалось только Попову.  Андрюша, который уже
старательно  готовился  ко  сну, доедая в  качестве  второго  ужина  остатки
собственных  съестных  припасов,  не  выдержал всеобщего гвалта  и, выскочив
наружу,  наорал на делегатов.  Им осталось  только  благодарить бога, что во
время крика  рот  Попова был плотно забит вяленым мясом, которое он, ублажая
свое чревоугодие, скрыл от соратников. Именно  поэтому тысячники были просто
забрызганы  непрожеванной смесью белков  с жирами,  а  не  тяжело  контужены
звуковой волной.  Они уже успели  залечь  к тому времени, когда еда вылетела
изо  рта криминалиста  и оттуда полился чистый, без пищевых  примесей, звук.
Однако в шатры  залечь не  могли из-за того, что были  на распорках, поэтому
просто обрушились вниз,  тихо пологом  шурша. Ну  а  когда, наконец,  и этот
шорох  затих, делегаты  изложили Рабиновичу свою просьбу. Словно пионеры  --
дедушке Сталину.
     -- Нам бы,  того-этого, самогоночки  бы,  -- заявили тысячники  дружным
хором. --  Народ просит. Вы бы уделили сколько-нибудь. А то слухи  поползли,
что вы, дескать, весь  день самогонку гнали, а как нагнали, так  за рубеж за
валюту и продали.
     -- Угу, -- согласился  с ними мой хозяин. -- Если глупость -- не порок,
то  и Мойша  -- не пророк! -- а затем рявкнул: -- Идиоты!  Кому мы в пустыне
самогонку продать могли, если, кроме вас, тут никого нет?
     --  Так мы же не знаем, есть тут  кто или нет, -- пожал плечами один из
тысячников.  -- Может  быть, кушиты какие-нибудь приезжали, пока  мы  выборы
проводили?  Или  персы.  Вы  же  не  просто  так  с  собой  этого маленького
бородатого проныру возите. Небось он вам для коммерции нужен.
     Сеня   еще,  придумывая  ответ,  хлопал  ртом,  как  поповская  гурами,
выловленная котом из аквариума, а позади нас раздался дикий хохот. Настолько
неожиданно, что даже я сначала вздрогнул, а потом обернулся. Пришлось отдать
Ване должное. Что-что, а подкрадываться неслышно даже для меня он умеет. Вот
стоит   сейчас   и  ржет,  а  на  него  даже  наорать  нельзя.  Не  за  что!
Профессионализм у нас в милиции, в отличие от инициативы, не наказуем.
     --  Что?  Получил, еврей, по  пейсам?  --  довольно  похлопывая кулаком
правой  руки по ладони  левой, заявил омоновец. -- Это тебе не  нашего брата
дурить.
     -- А вашего брата и  дурить не нужно,  -- окрысился Рабинович. -- У вас
даже  национальный  герой,  так и тот  дурачок. Даже  татаро-монгольское иго
мозгов вам не прибавило...
     -- Так, блин,  ты на больную мозоль, в натуре, не наступай, -- обиделся
Жомов. -- А то прямо сейчас  начнем  выяснять, чем твои евреи в Египте почти
четыреста  лет  занимались  после смерти Иосифа  и до  рождения Моисея. А то
всего-то об этом в Библии и говорится, что умер Иосиф со всем своим родом, а
сыны  израилевы  расплодились  и  размножились. Еще  вопрос, кто им  в  этом
процессе помогал!..
     -- А ты откуда Библию знаешь? -- оторопел  мой Сеня, редко слышавший от
Жомова фразу умнее, чем предложение дать кому-нибудь в рыло.
     --  Чай не  лаптем  щи  хлебаем,  --  спаясничал  омоновец.  --  Хватит
ломаться. Дай людям выпить, да и нам на сон грядущий по стопочке  принять не
помешает.
     --  Дал бы я...  тебе  в  рыло, да  ума  от этого  в твоем  примитивном
славянском черепе не прибавится, -- буркнул Рабинович, который, как я понял,
и  сам  был не  прочь  отметить первый  день похода в Землю обетованную.  --
Ладно.  Тащи  сюда все,  что  Андрюша  с  Горынычем сегодня  нагнали.  Будем
распределением заниматься.
     Дальше начались проблемы. Во-первых, поить самогонкой всех  без разбора
было  жалко.  Ну  а во-вторых,  Сеня быстренько  подсчитал, что  при обычной
российской мерке (сто граммов, и это -- только для разгона) каждому делегату
придется выдать по сто литров самогонки. А это  получалось полторы тонны  на
всех, соответственно. Рабинович ужаснулся.
     --  Да у нас что, спиртзавод, по-вашему? --  завопил он. --  Если бы мы
бормотуху  такими суточными объемами выдавали,  Ротшильдами давно стали  бы.
Или Чубайсами, на худой конец.
     Я  с Сеней в  этом вопросе был в  корне не  согласен. В первую  очередь
из-за того,  что он употребил множественное число  в своей речи. Может быть,
сам бы Рабинович и стал бы миллионером, выгоняя по полторы тонны самогонки в
сутки, хотя тут еще  поспорить нужно, но я скорее поверю, что втроем они при
таком  производстве  скорее спились  бы, чем  разбогатели. Как  получили  бы
первую партию,  так до  второй  бы дело и не дошло.  Если только  в  крайнем
случае. Впрочем, высказывать свои соображения  я  не стал по вполне понятным
причинам, а просто принялся смотреть, что дальше будет.
     А  дальше выяснилось, что  с остатками от вчерашней пиаровской кампании
самогонки  набралось  не  более  пятидесяти  литров.  Следовательно, каждому
делегату могла  быть выдана только одна бутылка и  то  только  в том случае,
если  менты решат себе ничего  не  оставлять. Никто из моих друзей под таким
предложением подписываться не  собирался. Жомов,  например, крепко  прижал к
себе примерно десятилитровый бурдюк и расставаться с ним  явно не собирался.
Попов  поддержал омоновца, прикрыв  его своим  необъятным  пузом, и проблему
раздела оставшихся объемов алкоголя Сене пришлось решать самому.
     --  Блин,  как  мы  их  всех  вчера  напоить  умудрились? --  удивленно
пробормотал он себе под нос. -- Ума не приложу!..
     ХЛО-ОП!!!
     -- А у тебя он есть, ум-то, чтобы его хоть куда-нибудь прикладывать? --
заверещал Лориэль, появляясь, как  всегда,  из  ниоткуда. -- Чего вылупился,
как тролль на лампу дневного света, урод длинноносый?
     Вот  так всегда.  Было все  спокойно,  так  это кому-то помешало.  Хоть
убейте, привыкнуть не могу к  тому,  каким манером этот наглец  каждый раз в
наши дела вмешивается.  Впрочем,  в этот раз удивляться и вздрагивать не мне
одному  пришлось.  Полторы  сотни делегатов,  ранее  с появлением эльфов  не
сталкивавшихся, застыли в оцепенении,  увидев  появившуюся  из яркой вспышки
крылатую уменьшенную  копию человека. Тысячники рты раззявили  и  застыли  в
немом изумлении. Хорошо хоть, что пальцами в Лориэля тыкать не начали. Иначе
и им досталось бы на всю катушку.
     -- Чего молчишь, мать твою, идиот пучеглазый? -- не унимался мухокрылый
микрочлен чужой цивилизации. -- Язык проглотил, козел безрогий?
     --  Лориэль,  может,  стоит  с  ними  повежливее  обращаться.  Все-таки
коллеги,  пусть  и  временные,  -- прогремел  над  пустыней  громовой  голос
Нимроэля.
     Услышав его, даже  я  поморщился, не  говоря о делегатах. Для  тех этот
глас  вопиющего  в  пустыне  и вовсе  стал  каким-то  божественным явлением,
полностью выходящим  за  рамки  их понимания.  Дружно  взвизгнув,  тысячники
врассыпную бросились  с вершины  бархана, позабыв о том,  зачем  вообще сюда
приходили. Что не могло не порадовать моего хозяина.
     -- Вот  и  хорошо, --  удовлетворенно пробормотал он. --  Теперь голову
ломать не придется о том, как самогонку поделить.
     -- Громкость  убавь,  ты,  продукт дефективных  половых  отношений!  --
обращаясь к  Нимроэлю, одновременно с Сеней рявкнул маленький нахал. --  Ты,
блин, полудурок-полуэльф, еще на всеобщее обсуждение наши  проблемы выстави.
Вылез бы лучше из своей норы и лично  с ними пообщался, как это у нормальных
спидеров принято.
     -- Извините, -- гнусавя, проговорил Нимроэль. Хотя он перед  нами так и
не появился, но теперь его голос звучал намного тише. Мне вообще показалось,
что он, словно назойливый комар, бормочет прямо  в мое ухо.  Я даже  головой
помотал от неожиданности. -- Так нормально?
     -- Для ненормальных! -- гневно пискнул Лори-эль и повернулся к Сене. --
Если  бы тебе,  урод  длинноклювый,  такие  дебильные мысли,  как  повальное
спаивание всех евреев, в голову не приходили бы, все проблемы  можно было бы
намного проще решить. А так из-за тебя пришлось вчера снова к родственничкам
моего бракованного напарника обращаться, чтобы они вам неиссякаемый бурдюк с
самогоном организовали. Оберон, мать его, узнает, точно голову нам отвернет.
     --  Так вы, значит, опять должностные  инструкции  нарушаете? -- ехидно
поинтересовался Попов.
     -- А  с вами разве нормальными  методами работать  можно?  --  изумился
Лориэль. -- Вы  же  любой план мероприятий своими  дикими выходками  сорвать
можете. И вообще, заткнись, окорок недобитый! Тебя никто не спрашивал...
     Не  знаю, может быть, к  тому,  что его называют "свиньей", Андрюша уже
привык, но  новую кличку  маленький  бандит ему зря  придумал. Попова  она в
такое бешенство привела, что наш эксперт  даже предупреждать  эльфа не стал,
что  убить  его собирается. Просто схватил первое, что  попалось под руку, и
запустил в Лориэля. На свою беду, этим "первым попавшимся" оказался Горыныч,
выбравшийся из  палатки для того,  чтобы  послушать,  из-за  чего тут  народ
спорит. Попову в руки  попался его хвост, и Андрюша, размахнувшись, запустил
нашего  трехглавого  птеродактиля  в охамевшего эльфа. Ахтармерз с  перепугу
слаженно  выстрелил пламенем из всех  трех голов сразу. На  счастье Лориэля,
из-за минимального размера Горыныча огненные струи получились не больше огня
бензиновой зажигалки, к тому же и Андрюша меткостью броска не отличался. Тем
более   когда  приходилось  швыряться   в   надоедливых   эльфов   летающими
керосинками.  Горыныч  пролетел мимо, а Лориэль смачно выругался. Цитировать
его речь не буду по этическим соображениям.
     --  ...мать  вашу!  -- закончил эльф  свое  обращение к  ментам  и тихо
растворился в воздухе.
     Вот  и  пообщались!  Поняв,  что  ничего  интересного  сегодня  уже  не
случится, я  отправился на  вечерний моцион, твердо рассчитывая, что к моему
возвращению шатер будет  восстановлен  в  первозданном виде, и  мне  наконец
удастся спокойно поспать...



     Как и  следовало  ожидать, к рассвету  все жутко замерзли.  Большинство
переселенцев спали, тесно прижавшись друг к дружке и при этом еще наполовину
зарывшись  в песок.  Это  их хоть  сколько-то  согревало, а  вот  менты,  за
исключением Рабиновича, таким способом сохранения тепла побрезговали. Каждый
предпочел  ночевать  в  собственном, персональном  шатре, и  теперь Жомов  с
Поповым ворочались под  одеялами, пытаясь  сохранить тепло  и  при  этом  не
проснуться. Сеня ночевал в одной палатке с Рахилью, и от того, что им дольше
удалось  сохранить  тепло, а может быть, и  от  чего другого, проснулись они
позже всех. Первым же раздраил глаза криминалист.
     Может  быть,  из-за хорошей прослойки  жира  он  и  проспал  бы  дольше
омоновца,  но все  испортил Горыныч. Этот хладнокровный  керогаз  (не  в том
смысле, что невозмутимый, а просто не умеющий хранить тепло организма), хоть
и был  укутан  на ночь  в несколько одеял,  утром  все  равно не выдержал и,
выбравшись   из  своего  рукодельного  кокона,  полез  к  Андрюше   греться.
Естественно,  забыв  предупредить  о  своих  намерениях.  А  Попову  снились
аквариумные рыбки.  Причем  не где-нибудь,  а в мамином  борще.  Когда  мама
подала  ему тарелку, где в кипящей жиже плескались барбусы и гурами, а затем
заявила: "На тебе, миленький, два  в одном!" -- при этом ухмыльнувшись тремя
головами  сразу, Андрюша  мгновенно проснулся.  Но  тут,  словно продолжение
кошмара,  Ахтармерз и  просунул  свои зубастые пасти  прямо  к  его  пухлому
личику.
     Попов  заорал. Причем не просто заорал, а взвыл, как сфонивший микрофон
на концерте. Слышал  бы  это Витас, умер  бы от зависти. Соплеменники Моисея
тоже едва не померли,  но не от зависти, а от страха. Вот уж неизвестно, что
именно им послышалось в  этом вопле, но  проснулись все. Мгновенно. При этом
часть  сынов израилевых тотчас  закопалась  в  песок с головой,  а остальные
спросонья бросились бежать в разные стороны, не разбирая дороги. Хорошо, что
проснулись  вовремя. А то  ментам  сорок лет понадобилось  бы  только на то,
чтобы собрать  их  по  пустыне.  И  еще столько  же  понадобилось бы,  чтобы
уговорить соплеменников Моисея вернуться в лагерь.
     Горыныч из  палатки  Попова  не  выскочил.  Его оттуда  просто  вынесло
звуковой волной  и впечатало в гребень соседнего  бархана. Искали его  потом
долго и  всем табором,  но нашелся  он  все равно  сам. Выкопался  из песка,
приполз  обратно в лагерь и пару  часов не  разговаривал с Поповым -- просто
был  контужен и ничего не слышал.  Впрочем, все это случилось позже, а после
Андрюшиного крика из своего шатра выбрался на свет божий Ваня Жомов.
     --  Дневальный!  --  призывно заорал  он и, когда  один из  подчиненных
Навина примчался на зов, спросонья поинтересовался:
     -- Ну и какая сволочь включила сигнал тревоги?
     Затем до Ивана дошло, что  он не на  срочной службе в армии и даже не у
себя  в  ОМОНе.  Ни дневальных,  ни  дежурных  здесь  нет, и  сигнал тревоги
включать  некому.  Во-первых, штепсель  воткнуть  некуда,  а  во-вторых,  не
придумали  этих  сигналов  еще.  Жомов жутко  расстроился от отсутствия этих
привычных атрибутов цивилизованной  жизни и  с  досады влепил затрещину ни в
чем   не  повинному  новобранцу,  преданно  пялившемуся   на  него  глупыми,
несчастными  глазами.   Новобранец  ойкнул  и  еще  преданнее  посмотрел  на
омоновца. Тот поморщился.
     -- Это  тебе за  то,  чтобы с поста  никуда  не отлучался, -- по-своему
извинился перед солдатом Жомов.
     -- Разминаешься? -- поинтересовался у него Рабинович, высовывая длинный
нос из своего шатра, а затем огляделся по сторонам.
     -- Так я и думал, что это Попов орал, -- констатировал Сеня и спрятался
обратно. -- Разбудите к завтраку. И чтобы без истеричных воплей...
     Между  тем всеобщее оживление в лагере  переселенцев  потихоньку  стало
затухать. Люди принимались за свои обычные утренние дела. Причем девочки шли
за  левый  бархан, а мальчики --  за  правый. А затем все вместе По привычке
собрались перед  центральным и  принялись  стенать из-за того, что в пустыне
нет умывальников,  душевых комнат и бассейнов. Назначенное  вчера начальство
тут же весело взялось за дело  и разогнало жалующихся  к местам их  ночевок.
Затем  каждый из вождей, начиная с десятника  и  кончая олигархом,  воткнули
рядом с собой таблички с надписью "Приемные часы начинаются с утра и тут  же
заканчиваются"   и  начали  оптом  собирать   стенания.  Те,  кто  не  успел
настенаться  до окончания приема у начальства,  стали тихо  роптать и заняли
очередь для того, чтобы завтра с утра пожаловаться кому-нибудь на недостаток
внимания к собственной персоне.
     В общем,  жизнь сделала виток и загнала караван переселенцев на рельсы,
чтобы преспокойненько раздавить затем  приближающимся  поездом  новой жизни.
Все  этому  радовались,  а  еще больше возликовали тогда, когда от  семейных
очагов  потянуло  запахом  пищи.  Терпеливые  жены, матери  и  сестры  сынов
израилевых, получившие вчера право безнаказанно и в любое время суток пилить
своих  мужей, благоразумно отложили  это  занятие до того,  как  благоверные
оставят политику и захотят  набить чем-нибудь желудки.  Чтобы подманить свои
будущие  жертвы, они и принялись готовить завтрак. Причем каждая постаралась
сделать  еду аппетитнее, дабы мужик, привлеченный мощным ароматом, побыстрее
попал  в ловушку.  В итоге  особо удачливые  охотницы приманили  к  очагу не
только  своих супругов,  но и с  десяток чужих,  решивших  хоть раз  в жизни
вкусно поесть.  Жены  этих  чужих,  хоть  раз  в  жизни  решившихся,  тут же
оказались  рядом и  палками  отбивали своих благоверных. С  ног  до головы и
особенно по  почкам.  Что  и  делали  весь  остаток  утра,  а  начальство не
вмешивалось.  Поскольку  семья  хоть и являлась  ячейкой  общества, но в  их
юрисдикцию не входила.
     -- Да-а, не повезло мужикам, --  посочувствовал  Жомов, глядя с вершины
бархана  на  жестокие истязания евреев их женщинами. -- А  с другой стороны,
пусть радуются. Моя бы Ленка со своей скалкой и тещей  уже десятка два таких
чревоугодников по паркету раскатала,  а  эти еще  живыми  по  лагерю бегают.
Орут, правда. Но это нормально. Для психологической разрядки  помогает. Да и
слабонервную жену опять же криком запугать можно.
     -- Ваня, -- хитро щурясь, проговорил Попов, подходя к другу. -- А я вот
в  одной  ученой  книжке  прочитал, что  муж,  избитый  женой, получает куда
большую  травму, чем та,  которую он может  приобрести, к примеру, когда  на
работе ему упадет на голову ящик.
     -- Какой ящик? -- настороженно переспросил омоновец.
     --  А  какая  тебе,  на  хрен, разница? --  оторопел не ожидавший такой
реакции Андрюша.
     -- Э-е-е, не скажи! -- Иван  погрозил ему пальцем. -- Если ящик пустой,
это одно. Ну а если, к примеру, он с патронами,  то  еще такую жену поискать
придется,  которая серьезней травму нанести  сможет.  Тут  даже  моя теща не
справится, хотя  ей ничего  не стоит мужа  по башке электроплитой  стукнуть.
"Мечта" называется. Сам видел, как тесть после этого месяц в больнице мечтал
о том, чтобы больше домой не возвращаться.
     -- Н-да, тяжелый случай. Причем у  тебя в большей степени, чем у тестя,
-- расстроился от собственной неудачной  язвительности Попов. -- Чем с тобой
шутить, пойду-ка я лучше поваров с завтраком потороплю.
     --  Смотри, чтобы тебе по  дороге чья-нибудь  жена  не  встретилась, --
искренне  предостерег  друга  омоновец  и вернулся  к  прежнему  занятию  --
созерцанию матриархата, ненадолго воцарившегося в лагере.
     Попов покрутил  пальцем  у  виска  и  побрел искать  штабную  столовую.
Андрюша,  как  всегда, желал с утра плотно подкрепиться. А если  учесть, что
вчера  на ужин ему достались лишь вяленые ребра барана, пересоленные,  между
прочим, то можно понять, насколько сильно он был  голоден. И аппетит Андрюше
не испортил  даже Аарон,  принявшийся прямо во время  завтрака  криминалиста
переводить очередную проповедь Моисея. Патриарх в этой речи превзошел самого
себя и битый час  давал  переселенцам множество крайне ценных указаний  типа
"не укради", "не убий", "не прелюбодействуй" и так далее. Попов о них знал с
раннего  детства, заново освоил во время службы в милиции и теперь морщился,
когда  патриархи  требовали  от переселенцев  не воровать, а  те  восхищенно
вопили в  ответ,  пораженные глубиной  мыслей  старцев.  Морщился  Попов  от
выкриков, но жрать, гад, не переставал.
     Когда  Моисей  с  Аароном  закончили наконец пропагандировать  здоровый
образ жизни и отправились завтракать,  к  ним присоединились остальные члены
переселенческой  хунты:  Рабинович  с  Жомовым,  все три  олигарха, Нахор  и
Рахиль. Кстати, единственная женщина  при штабе. Сыновья  Моисея попробовали
было  возмутиться такой несправедливостью и  вывести в свет своих жен, но их
папочка воспротивился.  На что, видимо, у него были  причины, поскольку свою
жену он  держал вдали не только  от штаба,  но и от поселенцев вообще  --  в
земле Мадиамской (не в буквальном смысле, просто у  них так говорили!) --  и
отказывался  звать  ее   к   себе.  Этому  удивились   все  менты,   и  даже
женолюб-Рабинович усомнился, действительно  ли старец имел целью всей  своей
жизни вывести евреев из Египта, или же он просто  заварил  эту кашу, пытаясь
на сорок лет сбежать из семьи?
     -- Г-г-г!.. -- орал  Моисей в ответ на просьбы сыновей допустить их жен
"ко двору". Те, на удивление всем, понимали его без переводчика.
     -- Папа, мы понимаем, что снохи должны во  всем  помогать  свекрови, --
гнусавил Гирсам. -- Но нам женщины тоже нужны.
     -- П-п-п... -- еще громче вопил старец.
     -- Нет, папа, мы мужчины, -- не согласился с его терминологией Елиезер.
-- А  поскольку теперь нас каждая собака знает, -- пятидесятилетний отрок  с
опаской покосился на  Мурзика, --  то  пользоваться  услугами  девиц легкого
поведения мы не можем.
     --  Пусть тогда  эта  женщина  тоже  уйдет, -- поддержал его братец. --
Чтобы не вводила во искушение.
     --  И избави нас от лукавого, -- плотоядно усмехаясь  в сторону Рахили,
закончил Елиезер.
     В дальнейшем возражал не Моисей, а Рабинович. То есть Сеня только хотел
возразить, но не успел. Шустрый в таких делах омоновец вмиг оказался рядом с
мятежными братишками  и дал каждому из  них  вдохнуть аромат  своих  пудовых
кулаков.  Те  сделали  круглые  глаза  и потупились, а  Навин,  как  всегда,
буквально  понимавший действия  Жомова, тут  же встал  с омоновцем плечом  к
плечу и вызвал недавно сформированный батальон гвардейцев. Патриархи едва не
упали  в  обморок,  решив,  что  затевается  мятеж,  и  пришлось  Рабиновичу
разряжать ситуацию.  Сеня прогнал  гвардию, оттолкнул от  братьев  Жомова  с
оруженосцем и остановился перед малахольными "отроками".
     --  Рахиль,  между прочим, не столько женщина в  данный момент, сколько
министр  здравоохранения. У нее  даже соответствующее  образование  есть, --
заявил он и обернулся к патриархам. -- Так ведь?
     Те слаженно закивали головами, и инцидент был  исчерпан. Все расстались
довольными, а  Аарон, догнав Рабиновича в  дверях палатки,  поинтересовался,
что это за мудреное существо  такое  -- "министр здравоохранения".  Пришлось
Сене  подробно объяснять, что министр не  существо,  а  должность.  Затем он
перешел на здравоохранение. Ну  а для  большей  убедительности  сравнил  это
ведомство  с  министерством  внутренних  дел,   то  бишь   милицией.  Старец
обрадовано  закивал  головой, потом подпрыгнул  на месте и  помчался в шатер
Моисея, где оба до поздней ночи задним числом  сочиняли заповеди, доведенные
до сведения переселенцев ранним утром.
     Попов,   увидев   приближающуюся   колонну   голодающих   предводителей
переселенцев,  вдруг  вспомнил о том, что  Рабинович просил  разбудить его к
завтраку. Сам  Андрюша  уже  был готов обедать,  отчего  устыдился друзей  и
принялся  орать на поваров. Те оторопели, совершенно не понимая, чем вызвана
такая немилость. Не понял порыва эксперта и Рабинович.
     --  Ты чего орешь, как  кабан оскопленный? -- поинтересовался  он. -- И
вообще, что ты тут делаешь?
     -- Что я тут делаю?!  -- с неподдельным негодованием изумился Попов. --
Интересный вопрос! Скажи-ка мне, Сенечка,  какую хреновину вы бы жрали, если
бы  я за качеством еды не следил? И что бы вы, интересно, жрали вообще, если
бы я  вчера  о запасах не  позаботился?  Каждый  раз  первым  пробую  всякую
гадость, а от тебя только упреки в обжорстве и слышу...
     -- Да кто тебя упрекал? -- оторопел перед таким напором Рабинович.
     --  В  натуре,  Андрюша,  тебе  же слова  плохого  никто не сказал,  --
попытался вступиться за кинолога Ваня Жомов.
     -- Ну, не сказал.  Зато как все смотрели! -- парировал Попов. --  А эти
козлы, --  он  швырнул недоеденной  ногой в поваров, --  между прочим,  мясо
сожгли на хрен. Я  их отчитываю, а  вы со своими дурацкими вопросами ко  мне
лезете. Охамели напрочь!
     Сеня вздохнул, махнул рукой, но ничего не сказал. Он прекрасно понимал,
что в вопросах, касающихся свойств и размеров желудка,  с  Поповым лучше  не
спорить -- сожрет  живьем! Рабинович проводил  взглядом Мурзика, кинувшегося
подбирать брошенную кость.  Судя по счастливой морде пса, избаловавшегося на
здоровой, экологически чистой пище, мясо было не настолько сожжено поварами,
как  об этом успел наорать  Попов. Впрочем, пса нужно было тоже кормить хоть
иногда. Поэтому распинаться по  поводу  сгубленного Андрюшей  продовольствия
кинолог не  стал. Не  так Мурзик воспитан, чтобы позволить  добру без  толку
пропадать!
     Некоторое время штабные повара были в полном  замешательстве,  не зная,
подавать ли забракованное Андрюшей мясо к столу или нет, но Попов вернул  их
к  жизни, хитро  потребовав,  чтобы  на  завтрак дали  ту баранину,  которую
приготовили после его прихода. Так как никто  не  знал, что  практически все
жаркое было поджарено именно  в этот период, то и придраться к Андрюше никто
не  мог.  Наоборот,  Аарон  с  Моисеем,  попробовав   мясо,  даже  похвалили
криминалиста за  столь добросовестный  контроль над качеством приготовленной
пищи, и Рабиновичу скрепя сердце пришлось с ними согласиться. Андрюша понял,
что  в  этот  раз его  чревоугодие  останется  безнаказанным,  и  облегченно
вздохнул.
     А  стол  тем  временем   уставили  всевозможными  плошками  и  мисками,
наполненными блюдами  национальной  кухни сынов израилевых. Мацы, правда, не
было,  поскольку  ее  еще не  изобрели,  но  часть  блюд напомнила Сене  те,
которыми  его  кормила  тетя  Соня  в  Одессе,  и Рабиновичу  взгрустнулось.
Погрузившись в  воспоминания, он даже забыл  наорать на  Жомова,  осушившего
исключительно для  аппетита литровый кубок с вином. Потом-то  Сеня пришел  в
себя и все дальнейшие попытки омоновца с утра напиться пресек в корне.
     Бедному  Ване  нечего было возразить насчет этого  запрета.  Он  даже к
Сениному  милосердию  взывать  не  мог,  поскольку  с  похмелья не  страдал.
Тестирование  самогонки,  к которому  вчера  так тщательно готовились менты,
было прервано появлением Лориэля. Наглый  эльф, как обычно, отвлек друзей от
крайне  важного  занятия, нахамил  и исчез, испоганив все  благие начинания.
Ужаснувшись   малому  количеству   самогонки   при  огромном  числе  алчущих
потребителей,  Сеня едва не с руками вырвал у  Жомова бурдюк с бормотухой и,
аргументируя этот грабеж  тем, что  самогонка  понадобится для поднятия духа
переселенцев, спрятал весь алкоголь в своей палатке. Ну  а дабы ни у кого не
возникло  соблазна  стащить бурдюки,  пока он спит, Мурзику было поручено их
охранять.
     Жомов с Поповым,  конечно, знали, что умный пес  кусать их не будет, но
хозяин -- есть хозяин, и его приказы верный Мурзик  будет исполнять. То есть
при любом покушении на охраняемое добро просто гавкнет пару  раз и  разбудит
Рабиновича. А  тот кусаться  умеет едва ли  хуже своего  пса.  Или нотациями
замучает почти насмерть. Поэтому самогонка осталась цела, Ваня с похмелья не
страдал  и с тяжелым вздохом был вынужден  отказаться от вина, поставленного
на   стол  поварами.  В  знак  солидарности  с  ним  Навин  также  отказался
употреблять  алкоголь.   Патриархи   ничего,   кроме  молока,   не  пили,  и
единственными, кто с  утра приложился  к вину, были Гирсам и Елиезер. Однако
под  тяжелым взглядом  папаши и они больше одного  кубка  на двоих выпить не
смогли.
     Не сдобренный алкоголем завтрак проходил в полном молчании. Было слышно
лишь, как хрустят бараньи кости, пережевываемые  крепкими зубами аборигенов,
да шмыгают, глотая слюну, официанты, которым по уставу полагалось завтракать
только после того, как начальство насытит свои желудки. Неожиданно эту почти
семейную  идиллию  нарушил  истошный невнятный  вопль, донесшийся  откуда-то
издалека. Менты замерли, пытаясь разобрать,  кто  и зачем кричит,  но понять
смысл  вопля  смогли лишь тогда,  когда, многократно дублируясь, он зазвучал
уже совсем рядом со штабным барханом.
     -- Пыль  на горизонте! --  заорал один из  гвардейцев  Навина, а  Иисус
непонятно зачем (глухих ведь нет!)  встал  из-за  стола и,  промаршировав  к
Жомову, доложил о замеченной пыли.
     -- И кого это к нам несет? -- скорее у самого себя, чем у кого бы то ни
было, поинтересовался омоновец. Однако Навин передал этот вопрос  вдаль,  по
цепочке.
     -- А хрен его маму знает! -- пришел обратно ответ.
     --  Крайне ценная  информация,  --  буркнул Рабинович и поднялся  из-за
стола. -- Пошли-ка, мужики, выясним, кого к нам в лагерь нелегкая принесла.
     Доблестные  сотрудники милиции,  конечно, догадывались,  что  за сатана
может двигаться  к ним в клубах пыли со стороны Мемфиса, но озвучивать  свои
предположения не торопились. Впрочем, кочующие по пустыне  аборигены  поняли
все и без их комментариев. Они принялись  упаковывать вещи, запрятывая особо
ценные  предметы  в глубь  всякого  хлама.  А  особо  умные  особи  даже  на
погребение в  песке нажитого  тяжкими выклянчиваниями богатства  решились. А
чтобы не потерять потом свои сокровища, ставили над погребениями таблички  с
надписями  "здесь был  Изя",  "тут сидела  Соня", "здесь копался  Соломон" и
прочими  гениальными  высказываниями  из  лексикона  недоразвитых  любителей
граффити. И  уже потом, похоронив тем  или  иным  способом египетские займы,
переселенцы нестройной толпой потянулись к штабному бархану.
     -- А я ведь тебе  говорил, Сеня, что воровство  до добра еще  никого не
доводило, -- буркнул Андрюша, брезгливо поглядывая по сторонам.
     -- Какое воровство? -- вспылил Рабинович. -- Людей эксплуатировали  бог
знает сколько лет, платя за труд протухшей рыбой, а ты о воровстве говоришь!
Никто  и ничего  не  крал. Просто  во  избежание всеобщего побоища некоторые
избыточные  ценности  были безболезненно изъяты.  Причем  не  просто  так, а
взаймы. И срок погашения долга, между прочим, еще не истек.
     Ваня Жомов  фыркнул в  свой  огромный  кулак,  но делиться  с  друзьями
случайно забравшимися в голову мыслями не стал.  Понимал прекрасно,  что для
участия в дискуссии с Рабиновичем  нужно иметь три языка в одном  рту. И  то
еще большой вопрос, кто  кого переболтает. Сеня сердито  покосился на него и
замолчал, махнув  рукой. Дескать,  ни хрена  вы в коммерции не понимаете.  А
затем  ускорил шаг,  торопясь  взобраться  на  гребень  крайнего бархана  на
границе лагеря.
     Жомов  с  Поповым  переглянулись,  пожали  плечами и  поспешили догнать
мятежного кинолога.  До  гребня они еще не добрались, как позади  послышался
слаженный топот. Менты удивленно оглянулись  и получили отличную возможность
лицезреть   с   высоты  приближение  недавно  сформированной   армии   сынов
израилевых.  Дисциплиной,  конечно,  среди  переселенцев  еще  и  не  пахло,
всеобщую  воинскую  обязанность  также  еще  не  ввели,  поэтому  Навину  из
пятидесяти тысяч своих подчиненных удалось набрать в войско только сотни три
человек. И  то примерно половина из них  пошла вместе  с Иисусом  из чистого
любопытства, а остальные надеялись, что  за усердие их наградят несравненной
самогонкой  поповско-горынычевского производства.  Птенцам жомовского гнезда
кое-как удалось придать этому сброду подобие воинского строя,  застывшего по
команде у подножия бархана.
     --   Товарищ  старшина,  первый  отряд  быстрого  реагирования  будущей
регулярной израильской армии для получения ваших приказаний прибыл! -- браво
доложил  Навин, не забыв от стыда за  соплеменников потупить глаза. -- Какие
будут распоряжения?
     -- Стойте и ждите, в натуре, -- буркнул омоновец и взобрался на гребень
бархана. -- Опа-на, да тут,  похоже, серьезная проблемка. Вот, значит, зачем
этот хрен вчера появлялся.
     -- Какой хрен? -- удивился Андрей.
     -- Лорик этот дебильный, -- фыркнул Ваня.  -- Да  идите сюда,  сами все
увидите.
     Сказать,  что  проблема  была  серьезной,  означало не  сказать ничего.
Глазам ментов открылась не просто проблема и даже не проблемища, а настоящая
катастрофа  всепустынного  масштаба  --  со   стороны   Мемфиса   на  лагерь
переселенцев  надвигалась   вооруженная  до   зубов   армия.   Медные   латы
бронированных  центральных  колонн  сверкали на солнце, болтались  в воздухе
пики  у погонщиков верблюдов,  клубилась  пыль  за колесницами, а следом  за
ними,  в  арьергарде,  нестройной  толпой  следовало  вооруженное  дрекольем
ополчение. Возглавлял войско  сам Рамсес в сопровождении напыщенных жрецов и
отряда розовощеких мальчиков-трубачей,  с хихиканьем тыкавших в мягкие места
друг друга тонкими концами труб.
     -- А  ну  прекратить!  --  рявкнул на них  Рамсес, останавливая  войско
метрах  в  ста перед барханом, оккупированным  ментами.  --  Трубить  сигнал
"Внимание"!
     Трубачи придали своим придурковатым лицам серьезное  выражение и, надув
щеки,  синхронно выдавили из духовых  инструментов истошный рев. Пока  менты
приходили в себя от увиденного зрелища египетского войска, а затем прочищали
уши  от рева  труб, выяснилось, что подчиненные Навина, полностью позабыв  о
дисциплине, взобрались на бархан к высокому начальству.
     -- Ешкин корень,  не  етит  твою не мать!  Кочергу  вам в поддувало, --
удивленно  выдавил  из себя  один  из сынов израилевых. На свою беду, в  это
время он оказался рядом с Жомовым. Ваня сначала зарядил ему в ухо, дабы этот
остолоп впредь субординацию не нарушал, а уж потом изумленно произнес:
     --  Ни  хрена  себе, они  уже по  нашему ругаться научились! Сеня, твоя
работа?
     -- Утухни,  -- зашипел  на  него  Рабинович,  словно соседский  кот  на
Мурзика, а затем повернулся к Рамсесу. -- И какого хрена тебе тут надо?
     Фараон  ткнул  кулаком в бок вездесущего жреца Сета, и тот, подпрыгнув,
истошно завопил:
     -- Милость Рамсеса беспредельна, и широта его души не знает границ. Его
всепрощение и человеколюбие стало  притчей во языцех, но есть законы предков
и уголовно-процессуальный кодекс, который  никто не имеет права нарушать, --
жрец  опасливо покосился на российских милиционеров и, сделав глубокий вдох,
продолжил:
     --  Согласно  законам  Египетского государства, каждый  правонарушитель
обязан понести  наказание. Несмотря на  наглое  разграбление  его подданных,
великий Рамсес  решил не карать подлых сынов  израилевых  смертной  казнью и
приговаривает  их  к  немедленному   возвращению  на   кирпичные   заводы  с
последующим рабским трудом без выходных,  премиальных и тринадцатой зарплаты
сроком  на  пять  лет.  Все  имущество преступников  будет  конфисковано,  а
организаторы  этого злодеяния -- Моисейка с Ааронкой  --  предстанут за свои
подстрекательства перед высшим судом присяжных жрецов.
     -- Все сказал? --  поинтересовался Рабинович, едва слуга Сета сделал  в
своей  речи очередную  паузу.  Тот  еще шире разинул рот, видимо,  собираясь
продолжить обвинительную речь, но  его самым наглым  образом перебил рядовой
из  первого  отряда быстрого  реагирования.  Нужно  признать, реагировал  он
действительно быстро.
     -- Это что же у нас получается? -- завопил солдат. -- Значит, я полночи
соседку уговаривал, чтобы она мне взаймы полтора  килограмма  золота дала, а
теперь это все верблюду под хвост? Напрасно трудился,  получается?..  Не-ет,
мужики. Вы как хотите, а я отсюда когти рву. Уж лучше я сорок лет по пустыне
буду  скитаться,  чем обратно золото понесу,  --  и боец,  завопив: "Мириам,
хватай пожитки и детей, бежим  отсюда,  да  смотри  тот  горшочек не забудь,
который  соседка  на  свалку выкинула", помчался вниз  по  склону, прочь  от
египтян. С истошными  воплями остальные подчиненные Навина помчались следом.
Через тридцать секунд на гребне бархана  стояли  только российские  менты  в
окружении  первоначального  состава  жомовского  взвода. Сотрудники  милиции
переглянулись.
     --  Короче,  мужики,  придется  нам  сегодня  немного  потрудиться,  --
ободряюще  проговорил Ваня.  --  Нужно  дать  возможность евреям  в  пустыне
заныкаться, иначе заметут  их всех скопом. Потом их, в натуре, из  Египта не
вытащишь. Получается, что мы тут первая и последняя линии обороны.
     --  Крякнулся совсем? --  поинтересовался  у него  Попов. --  И что  мы
против такой орды сделать сможем? Их же тут столько, что просто затопчут нас
и фамилии не спросят.
     --  Так  я  же  и не  предлагаю  тебе полномасштабную  боевую  операцию
проводить,  -- хмыкнул  Жомов. -- Нам этих  уродов просто задержать нужно. А
для этого и  тебя с Горынычем будет вполне достаточно. Споешь им что-нибудь,
а этот порхающий огнемет спецэффектами шоу обеспечит. И все дела.
     -- Плюнут на нас и обойдут, -- безнадежно махнул рукой Андрюша.
     -- Не обойдут, -- отрезал Рабинович. -- Придумал я кое-что. Кстати, где
у нас Горыныч?
     Друзья,  а вместе  с ними и подчиненные Навина  огляделись по сторонам,
выискивая глазами  летающего  монстра.  Оного нигде  не  наблюдалось и,  как
оказалось,  никто,  кроме  Попова, сегодня  Горыныча не  видел  вообще. Да и
Андрюша смог сказать лишь то, что спросонья увидел перед собой три клыкастые
морды, а потом Ахтармерз исчез и больше не появлялся.
     -- И чего ты, свинопапик хренов, с  ним  сделал? -- зло поинтересовался
кинолог.
     -- Чего ты сразу на меня  все стрелки  переводишь? -- возмутился Попов.
-- Вечно я у вас крайним оказываюсь!
     -- А  ты еще скажи,  что евреи во всем виноваты, -- Сеня просто истекал
язвительностью.
     -- А  что,  вполне может  быть, -- пожав плечами,  простодушно встрял в
разговор Ваня.  --  Может  быть, в натуре, кто-нибудь из твоих  предков взял
Горыныча   и   заныкал   в   сундук.   Все-таки   халявная   трехконфорочная
самоподпитывающаяся плита в хозяйстве всегда пригодится.
     -- Дал бы в лоб, если б не знал, что остолоп,  -- буркнул в ответ Сеня,
не   желая  затевать  диспут  в  столь  ответственный  момент.   --  Короче,
слушайте...
     План Рабиновича был прост, как  все гениальное.  Впрочем, назвать  этот
план Сениным можно было только  с большой  натяжкой.  Кинолог,  как  всегда,
присвоил себе чужую  идею (в  этот  раз  Ванину), но  усовершенствовал ее  и
доработал. Действительно, задумка  остановить  египтян  на  время с  помощью
огненно-звукового  шоу  была  неплоха.  Однако  и  Андрюша  был  прав, когда
говорил,  что  египетские  войска  могут их отряд легко  обойти.  Арьергарду
переселенцев, которые уже в панике начали отступать на восток, для прикрытия
требовалась маневренность и,  плюс к этому, надежная  защита от метательного
оружия египтян. А уж лобовые атаки некоторое время менты отражать смогут.
     Сеня довольно просто  решил эту проблему.  Защиту от стрел  и  дротиков
друзьям должен был обеспечить  взвод верных присяге  Навинских  бойцов.  Для
этого солдатам требовалось всего-то выкопать на вершине бархана  окопы и тут
же  отойти  назад  для  подготовки   новых   оборонительных  позиций.   Пока
выстраиваются   редуты,  трое   доблестных  милиционеров   будут  сдерживать
наступление Рамсесовых войск. Ну а если  те  попробуют их обойти,  Горыныч с
воздуха огненным  залпом  трех  своих черепушек пресечет коварные  намерения
египтян на корню.
     --  В  общем, так,  --  закончил  Сеня  изложение оборонительной  своей
концепции. --  Ты,  Ваня,  берешь  Навина  с  его  архаровцами  и копаешь на
следующем бархане окопы. Причем один сделайте поглубже, чтобы Горыныч наружу
не  слишком сильно  высовывался. Ты,  блин, громкоговоритель  самоходный, --
Рабинович ткнул пальцем  в Андрюшу,  -- мчишься в  лагерь  и достаешь нашего
огнеметного истребителя хоть из-под земли. Не забудь боеприпасов на обратном
пути прихватить. Ну, а я поболтаю с Рамсесом. Постараюсь их задержать до тех
пор, пока вы все к обороне не подготовите.
     Возразить  на Сенино предложение  было нечего.  По крайней мере,  более
толковой  идеи  в  голову  никому  не  пришло,  и  поэтому соратники  тут же
бросились выполнять возложенные на них кинологом обязанности. Андрюша тяжело
вздохнул и  помчался в  лагерь с  той оптимальной быстротой, развить которую
позволяли его  физические возможности. Но не успел  он протопать  по песку и
пару сотен метров, как нос к носу столкнулся с Рахилью.
     -- Ой, а я вас  везде ищу. А куда Сеня подевался? А правду говорят, что
там  целая  армия  карателей  подошла?  --  затараторила  она.  --  Все  так
перепугались, так перепугались. Правда, страшно?
     -- Еще как, -- буркнул Андрюша. -- Тебя чего  сюда принесло? Шла бы ты,
девица, обратно, а то опять какую-нибудь беду накличешь.
     -- А я, между прочим, сказать пришла, что  там зверюшку вашу  откопали!
-- обиделась Рахиль.  -- Вот так  всегда, хочешь кому-нибудь  помочь, а тебя
понимать никто не желает. Ну почему вы все такие...
     -- Цыц! -- пользуясь тем, что Сени  рядом не  было, завопил  на  девицу
Попов. -- Ты про какую зверушку сказать хотела?
     -- Как  про какую?  -- оторопела Рахиль. -- Не про собачку же! Ящерка у
вас  такая  странная есть. Так  вот ее-то  тетя Мириам  случайно из  песка и
выкопала. Она собиралась отходы закопать, чтобы пейзаж не портить, а тут он.
Лежит в ямке, глазки закрыл, бедненький...
     -- Где? -- рявкнул Андрюша. Девица вздрогнула и махнула рукой в сторону
того бархана, где еще недавно стояли штабные шатры.
     Попов  тут   же,   вдвое   быстрее   обычного,  припустил  в  указанном
направлении, а  Сеня, совершенно не ведая, что творится  у него  за  спиной,
стал спускаться с бархана. Кинолог размахивал отобранным у кого-то из бойцов
грязно-белым плащом, призванным символизировать белый  флаг,  а  рядом с ним
бежал Мурзик, готовый в любой момент вступиться за хозяина. Рамсес с опаской
посмотрел на пса.
     -- Собака не кинется? -- испуганно поинтересовался он.  Мурзик зарычал.
Ну, не  любит  пес,  когда  его  собакой  называют!  Рабинович,  успокаивая,
потрепал его по загривку.
     -- Не кинется. Если хамить не будешь, -- заверил он фараона. --  Слезай
со своей телеги и иди сюда. Разговор есть.
     Рамсес,  не  переставая  коситься  на  Мурзика,  слез   с  колесницы  и
направился навстречу  Рабиновичу.  Предварительно,  правда, фараон попытался
прихватить с собой почетный эскорт, но Сеня в  самой  безапелляционной форме
выразил свой протест, и Рамсесу ничего не оставалось,  кроме как встретиться
с Рабиновичем один на один.
     -- Лично против вас я ничего не имею, -- заявил фараон,  останавливаясь
в двух метрах перед кинологом. -- Но ты меня, братан, пойми...
     -- Я  тебе, блин,  баран, сейчас  такого  "братана" покажу, что  ты лет
сорок от  этого зрелища  в постель писаться будешь! -- перебивая египетского
правителя,  рявкнул Рабинович. --  Со своими жрецами будешь  брататься, а ко
мне обращайся только "гражданин начальник". Ясно?
     --  Ясно,  гражданин  начальник,  -- буркнул перепуганный Рамсес.  -- Я
только хочу сказать,  что связываться  с вами  я не  хочу, но  на меня народ
давление  оказывает.  Соплеменники  Моисея выгребли  из Мемфиса  почти  весь
золотой запас, и  мои подданные не  верят, что они вернут  займы обратно.  В
общем, сами понимаете, гражданин начальник, что я должен принять меры. Иначе
скинут  меня с  трона  и на  мое место какого-нибудь жреца  посадят.  Вы  уж
войдите в мое положение...
     -- Мне и в своем положении  неплохо, -- отрезал Рабинович. -- Но я твои
проблемы понимаю. Правда, о выполнении  условий,  выдвинутых тобой,  и  речи
быть не может. Слишком многого просишь...
     Не  давая Рамсесу  ни  секунды передышки, Сеня принялся  убеждать его в
том, насколько беспочвенны его притязания. Затем разговор перешел на критику
несовершенных  египетских  законов, где  фараону  наконец-то  было позволено
вставить  пару  слов. После этого Рабинович пожаловался Рамсесу на  то,  как
трудно быть  стражем порядка в коррумпированном  обществе, с  чем  правитель
Египта  полностью согласился.  Далее,  постенав  об  общей тяжкой  доле, оба
принялись обсуждать способы, какими следует  отвлекаться от тяжелых мыслей и
плохого настроения. Когда в  перечислении возможных развлечений  оба наконец
добрались  до  женщин,  Рамсес  полностью  забыл  о  том,  с  чего начинался
разговор. Рабинович позволил ему перейти на "ты", а фараон в ответ предложил
Сене  посидеть в каком-нибудь кабаке и обмыть знакомство. Может  быть, им бы
даже удалось осуществить эту задумку,  но в разговор двух  новых  приятелей,
нарушая субординацию, встрял жрец Сета.
     -- Господин,  рискуя навлечь ваш  гнев, все же смею  напомнить, что  мы
теряем  слишком много времени, -- тихой сапой подобравшись к  парламентерам,
проговорил он. -- Коварство сынов израилевых известно всем. Я опасаюсь, что,
пока вы тут беседуете, они уже успели приготовить нам какую-нибудь ловушку.
     -- Но вот, блин,  стоит захотеть отвлечься от государственных  дел, как
тут  же кто-нибудь влезет  и все  испортит,  -- обиженно  буркнул  Рамсес  и
посмотрел  на кинолога. -- Может, ему голову отрубить?  Или на  кол посадить
другим в назидание?
     --  Потом. Не отвлекайся, -- отмахнулся Сеня, косясь в сторону бархана,
на  котором должен был  появиться Ваня  сразу  после  того, как рытье окопов
будет закончено.  -- Так вот, я  тебе говорю,  что при знакомстве с девушкой
очень важно быть внимательным, вежливым, предусмотрительным и хотя бы просто
постараться сделать вид, что ты весь переполнен романтикой.
     --  Подожди, --  перебил его  Рамсес, которого приезд  жреца  вернул  в
реальность. -- При чем тут бабы? Мы же с тобой о евреях говорили. О Моисее с
Аароном...
     В этот момент Жомов наконец-то взобрался на гребень  бархана и отчаянно
замахал  рукой, привлекая Сенино внимание. Тот кивнул  головой и  усмехнулся
фараону.
     -- Дырку  тебе  от  бублика, а не  Моисея, -- осклабился  Рабинович. --
Плевать мне  на  то, усидишь  ты на  троне  или нет,  но,  если сейчас же не
отведешь своих головорезов обратно, здорово об этом пожалеешь!
     Ошалев от  такого перехода в разговоре,  Рамсес замер  и  тупо проводил
взглядом  удалившегося  кинолога.  Мурзик  задержался  на  несколько  секунд
подольше  своего хозяина, но  только  для того, чтобы  выразить свое  личное
отношение к требованиям фараона и  к нему лично. Пес повернулся к  правителю
Египта хвостом и, забросав его песком, догнал перед барханом своего хозяина.
Сене на душевные терзания  фараона было наплевать. Куда больше его волновало
то, отчего друзья так долго копались. И в буквальном смысле тоже.
     -- Да, блин, пока этим олухам царя небесного объяснил, как именно окопы
рыть нужно,  пока Андрюша с Горынычем вернулись,  вот время  и пролетело, --
пожав  плечами,  пояснил  омоновец. -- Короче,  Сеня,  переселенцы уже вовсю
делают ноги,
     Навин с орлами готовят новую позицию, а мы можем начинать.
     -- Начнем не мы, а фараон, -- хмыкнул Рабинович и только тут заметил на
боевой позиции Рахиль. -- Ты что тут делаешь?
     --  А вдруг кого-нибудь из  вас ранят? -- сделала девица круглые глаза.
-- Ты же сам меня министром здравоохранения назначил. Так кто же  лучше меня
ваше здоровье охранит?
     Сеня обреченно застонал, но на то, чтобы отослать  Рахиль назад, у него
уже не было ни времени, ни возможности.  Во-первых,  от  лагеря переселенцев
остались  лишь  следы  костров на песке да  столб пыли  на  горизонте. Ну  а
во-вторых, египтяне пошли в атаку. Обиженный фараон пустил вперед закованную
в  медь  гвардию.  Та  неровным  строем  двинулась  на  укрепленный  бархан,
прикрываемая  с флангов  погонщиками  верблюдов.  Колесницы фараон,  видимо,
решил  придержать  в  резерве  до  тех  пор,  пока  не  выяснит  численность
противостоящих ему войск. А что ее выяснять? И всей-то армии было,  что трое
российских  ментов, малолетний  птеродактиль  из параллельного мира,  пес да
неуклюжая девица. Впрочем, не так-то это и мало!
     --  Ну что,  мужики,  приготовились!  --  скомандовал  Сеня, осматривая
принесенные Поповым  боеприпасы. В довольно большой  куче металла  было все,
начиная от медных колец, являвшихся в Мемфисе разменной монетой,  заканчивая
столовым серебром и отобранными у бойцов Навина самодельными шлемами.
     -- Не совсем то, что нужно, но сойдет, -- буркнул Рабинович и посмотрел
на Рахиль. --  Сиди и не высовывайся.  Держи Мурзика покрепче и,  очень тебя
прошу, не дай  ему вырваться. Сегодня ему делать нечего. Прибьют, -- в ответ
умный пес пристально посмотрел на хозяина и, обиженно фыркнув, отвернулся.
     Рахиль  села  рядом и  прижала  Мурзика  к  груди. Тот  попытался  было
вырваться, но, получив  приказ от Рабиновича, остался сидеть  на месте, всем
своим  видом  выражая  недовольство.  Дескать,  Сеня,  только   ради  твоего
спокойствия я себя какой-то мымре руками трогать позволяю!
     --  Вот и  умница,  хороший песик,  --  согласился  с ним  Рабинович и,
выглянув из окопа, скомандовал Попову:
     -- Андрюша, давай!
     Криминалист горестно вздохнул, одернул на  себе форму и нехотя выбрался
из  окопа.  Приблизившееся  уже  почти  вплотную  войско  фараона,  опасливо
ожидавшее,  что из-за  бархана  выскочит  целая орда головорезов,  удивленно
застыло,  увидев  перед  собой одного-единственного мента.  В  любой  другой
ситуации египтяне бы схватились за животы от смеха, но большинство уже  было
наслышано о всяческих чудесах, на  которые способны  чужестранцы, и вряд  ли
кто-нибудь  из солдат фараона удивился бы, если  бы Андрюша вдруг  мгновенно
размножился до размеров целой  дивизии и пошел на них  войной. Это  было бы,
конечно,  здорово, но  Попов  на  такие чудеса еще не был  способен.  Вместо
сверхсветового клонирования Андрюша просто заорал:
     -- Ну и куда, блин, козлы, прете?
     С  первыми  звуками поповского голоса  весь  авангард египетской  армии
свалился на песок, как подкошенный.  К тому моменту, когда Андрюша  добрался
до  слова  "блин", египетская  армия оказалась  рассечена  надвое, а к концу
фразы  звуковая  волна  добралась  до  фараона,  сидевшего  на  колеснице  в
окружении жрецов, и те дружненько  смешались в кучу на песке, не разбирая ни
пола, ни возраста, ни принадлежности к разным видам.
     Сделав  свое  дело,  Андрюша  быстренько  свалился  обратно  в  окоп  и
предоставил Сене с Жомовым возможность проявить себя. Оба милиционера тут же
встали в рост  и  пустили в ход  дубинки. То есть попросту использовали их в
качестве бит, а  метательными снарядами  служили металлоизделия,  отобранные
Поповым  у переселенцев. Рабинович с  омоновцем  действовали слаженно и вмиг
сокрушили фланги гвардейских частей, возглавлявших атаку на бархан.
     Египтяне  в  замешательстве  попятились и даже  попытались  бежать, но,
упершись  в толпу  ополченцев,  отступление  захлебнулось. Бравые египетские
военачальники  быстро  навели  порядок  в  своих  подразделениях.  А к  тому
моменту, когда контуженных оттащили в  тыл и ряды  воинов сомкнулись, кто-то
уже успел посадить фараона обратно на его законное место. Тот махнул жезлом,
и колесницы помчались вперед, плавно обтекая укрепленный бархан с флангов.
     -- Все,  мужики, змейка  запускаем,  --  рявкнул Рабинович,  и  все три
товарища кинулись к Ахтармерзу.
     --  Но я же просил вас никогда  не  сравнивать меня с рептилиями вашего
мира! -- не обращая внимания на вражеские орды,  возмущенно завопил Горыныч.
-- Сколько раз говорить, что подобные параллели  оскорбительны для меня, так
как...
     Договорить он не успел.  Трое бравых  милиционеров выволокли разбухшего
от гнева Ахтармерза  на край  бархана  и  безжалостно спихнули вниз. Горыныч
взвизгнул  и полетел к подножию песчаного  холма, но буквально  в нескольких
сантиметрах  от  земли  смог  остановить  падение  и встал на крыло.  Те  из
египтян,  кто  не  видел  его  раньше, удивленно  ахнули. Возничие  колесниц
повернули головы в сторону  Ахтармерза, наплевав на то, что нужно  смотреть,
куда  они,  собственно,  едут.  Тут же  в рядах  атакующих повозок  возникла
сумятица и  общая свалка,  а Горыныч  закончил разгром, пролетев над ними на
бреющем  полете  и  слегка прожарив особо  ретивых  возниц залпами  пламени.
Перепуганная армия  египтян побежала и, может  быть,  так бы и  топала своим
ходом до Мемфиса, но какой-то умник додумался метнуть в Ахтармерза  каменюку
из пращи.
     -- Ой,  чего вы кидаетесь? --  обиженно взвизгнул Горыныч, не ожидавший
такого обращения  с детьми  со стороны  диких египтян,  и, мгновенно потеряв
весь объем, свалился на песок.
     Солдаты   фараона,   обрадованные  такой   эффективной  работой   своей
противовоздушной обороны,  дико  завопили  и прекратили  отступление.  Часть
гвардейских  подразделений  тут  же  бросилась  вперед,  надеясь  быстренько
затоптать   мини-Горыныча   подошвами   своих   сандалий.   Пришлось  ментам
потрудиться  во  всю  силу, плотным  огнем прикрывая отход боевого товарища.
Даже  Мурзик, вырвавшись из объятий Рахили, в этом благом деле поучаствовал.
Соскочив с гребня бархана, он злым рыком остановил особо ретивых аборигенов,
а назад, в укрытие, вернулся  только  после того,  как Рабинович  задолбался
звать его к себе.
     -- Сеня, отходить  пора, -- Жомов дернул  за рукав кинолога,  читавшего
нотации  вернувшемуся псу.  --  Сейчас  этих гопников  египетских ничего  не
остановит. Да и позиции для отхода уже готовы.
     Ваня  кивнул  головой  назад. Рабинович, перестав  пилить Мурзика, косо
глядя  при этом  на  пристыженную Рахиль,  обернулся в  указанном  омоновцем
направлении.  Там,  метрах  в трехстах  дальше  на  восток, на самом большом
бархане, стоял Навин и усиленно размахивал  руками. Сеня  глубоко  вздохнул,
стараясь успокоиться.
     --  Все,  отходим. Горыныч,  прикрывай,  --  скомандовал  он. Крошечный
трехглавый птеродактиль  растерянно взмахнул крыльями  и беспомощно выпустил
три язычка пламени, не способных спалить и рулон туалетной бумаги.
     --  Мать твою! --  разочарованно  выругался кинолог.  --  Да что же ты,
скотина хладнокровная, не растешь ни хрена.
     --  Во-во,  змеюка ты из-под  реактора. Ящерица  бракованная, -- тут же
пришел ему на помощь Жомов.
     Горыныч от обиды всегда быстро начинал увеличиваться, что он сделал и в
этот раз. Ваня  пооскорблял его  еще несколько секунд,  до тех  пор, пока не
решил, что  трехглавый  испепелитель достиг требуемых  размеров.  Затем  все
защитники  бархана помчались на заранее подготовленные позиции, а Ахтармерз,
дав залп  из  своих природных  огнеметов  по обнаглевшим египтянам, ковыляя,
чуть позже догнал друзей.
     Примерно по такому же  сценарию развивались и  следующие этапы обороны.
Фараон,  правда,  пытался  варьировать  способы   атаки,  пуская,  например,
колесницы  по центру, а пехоту  с флангов,  но менты  быстро находили  этому
противоядие  и успешно  оборонялись,  не  забывая,  естественно,  отступать.
Египетские   лучники,  пращники  и  метатели  дротиков,   конечно,  пытались
перестрелять  обороняющихся,  но  менты   прятались   от  огня  в  окопах  и
высовывались только тогда, когда египтяне, боясь поранить своих,  прекращали
огонь.
     Поселенцы не менее успешно, чем оборонявшиеся милиционеры, драпали "нах
остен",  и вскоре друзья даже пыли, поднятой их движением,  на горизонте уже
не видели. Однако  для самих  ментов ситуация  была тупиковая. Армия фараона
продолжала  наступать, не оставляя  надежды  расправиться  с горсткой наглых
чужестранцев, и  друзья  совершенно  не  видели способа,  как оторваться  от
аборигенов, вошедших в раж.
     --  Сеня, придумывать что-то нужно, -- плаксиво  потребовал от кинолога
Попов, уставший уже метаться с бархана на бархан.
     --  Подожди, переселенцы  еще  далеко  не  ушли,  --  буркнул  в  ответ
Рабинович, кивая в сторону клубов пыли на  востоке. И тут  же замер.  --  Не
понял. Их же еще пятнадцать минут назад не было видно! Что такое происходит?
Назад, что ли, эти бараны решили вернуться?
     Ситуация  прояснилась чуть  позже. Поначалу менты недоумевали,  отчего,
продолжая   отступать   на  восток,  они  неожиданно   стали   сближаться  с
поселенцами.  Но  затем,  поднявшись  на очередной бархан, подготовленный  к
обороне  солдатами  Навина,  все  трое  ахнули -- впереди  открывалось море.
Переселенцы   толпами   метались   вдоль  берега,  и,  хотя  в  этом   месте
противоположный берег был  отчетливо виден, вплавь преодолеть преграду никто
не решался.
     -- Приехали,  -- констатировал Попов и  плюхнулся на пятую  точку,  чем
вызвал в окрестностях небольшое землетрясение.
     -- Во-во, -- согласился с ним Жомов. -- Блин, когда пить хочется,  воды
нигде  не  найдешь. А  когда отступать надо, кто-нибудь  непременно джакузей
всяких по дороге настроит. Что, Сеня, евреев в воду загонять будем?
     --  Не получится,  -- вместо Рабиновича ответил Андрей. -- Им к фараону
попадать хуже ножа острого. Если бы могли, давно уплыли бы все на  тот берег
и вражеским войскам языки показывали. А так получается, что провалилась наша
миссия. Не отбиться нам от египтян.
     -- Не скули, -- одернул его Сеня. -- Сейчас придумаем что-нибудь.
     И Рабинович  принялся думать. Очень старался.  Разве что дым  от трения
шестеренок   в  голове   из  ушей  не  пошел.   Но  все  остальные  признаки
мыслительного  процесса  --  нахмуренный  лоб,  сведенные  вместе  брови   и
старательное расчесывание  носа  -- присутствовали. Впрочем,  додуматься  до
чего-нибудь Сеня не успел. Как всегда, влез со своими предложениями Горыныч.
     -- Извините, что  отвлекаю  вас, но мне кажется, что... -- начал он, но
Рабинович махнул на второгодника из иномирной школы рукой.
     -- Уйди со  своими извинениями, --  раздраженно  проговорил  он. --  Не
видишь, люди делами заняты!
     --  Ну, если вы не хотите  узнать, как  я  могу проложить  путь  сквозь
водные пространства, то я и говорить об этом не  буду, -- обиделся Ахтармерз
и развернулся, чтобы уйти, но Рабинович поймал его за хвост:
     -- Что ты сказал?!
     Горыныч принялся рассказывать о своей идее,  но неизвестно, успел бы он
закончить  свою речь или  нет,  если бы  Рамсес оказался  не  столь  жадным.
Фараону  следовало бы сразу  бросить войска вперед и растоптать перепуганных
сынов израилевых,  но  он,  видимо, решив  не уничтожать  их,  как  халявную
рабочую силу, начал вытягивать свои войска вдоль побережья, явно намереваясь
охватить переселенцев полукольцом. Это все его мечты и сгубило.
     Ахтармерз  начал излагать свой  план,  обосновывая  каждое  утверждение
известными ученым его измерения фактами. Рассказ  грозил затянуться  на пару
дней и превратиться  со временем  в  научный  трактат, совершенно непонятный
нормальным   представителям   человечества,   но   Сеня  разглагольствования
второгодника  оборвал  самым бессовестным образом, потребовав сказать точно,
"сколько    вешать   граммов".    Пришлось    Горынычу    свои    объяснения
конкретизировать.
     Если отбросить  всю  научную терминологию, суть  идеи  Ахтармерза  была
проста. Он уже не  раз демонстрировал ментам, что может генерировать силовое
поле, способное  выдерживать  довольно  большие  нагрузки. Именно  эту  свою
способность  он  и  собирался  применить  сейчас, чтобы  создать  сухопутный
коридор в толще воды.
     --  Нас  этому  на  спортивном  ориентировании  учили, -- объяснил свое
умение Горыныч. -- Правда, такие широкие водные преграды нам преодолевать не
приходилось, но я могу попробовать.
     -- Угу. И всех утопишь, -- мрачно высказал свое мнение Попов.
     --  У тебя есть другие идеи? -- ехидно поинтересовался у эксперта Сеня.
Андрюша отрицательно покачал головой. -- Тогда, Горынушка, приступай!
     Ахтармерз  не  заставил  себя долго  упрашивать. Он  проковылял прямо к
кромке воды, на несколько секунд замер, а затем закрутился волчком, заплетая
поднятые  вверх головы  одну  вокруг  другой.  Несколько  секунд  ничего  не
происходило,  а затем во все стороны от Ахтармерза полетели бирюзовые искры.
Когда  же Горыныч полностью  окутался клубом  искр, он  неожиданно замер  и,
развернувшись в сторону противоположного берега, уронил головы на песок.  По
воде пробежала рябь, затем поверхность моря от берега до берега непостижимым
образом вдавилась вниз и наконец воды расступились, обнажая дно. Все замерли
в изумлении, а Горыныч тоненько пропищал:
     -- Бегите! Я долго не выдержу.
     -- А ты как же? -- замер около него Сеня.
     -- Бегите, я вам говорю! -- настойчиво приказал Ахтармерз.
     Подгоняемые   солдатами  верного  присяге  взвода  Навина,  переселенцы
устремились в образовавший в толще воды коридор. Моисей с Аароном мчались на
первой  повозке,  показывая  подчиненным  пример  храбрости.  При  этом  оба
патриарха не  переставали  вопить, убеждая поселенцев в  том, что  коридор в
море  --  это  доказательство благожелательности к ним  бога.  Менты уходили
последними.
     --  Эх, блин, мне бы такой аквариум!  --  посреди  пути  задохнулся  от
удивления Попов, глядя на то,, как из  толщи воды на него пялятся бесстыжими
глазами разноцветные рыбки. -- Вот бы где я развернулся...
     -- Я тебе сейчас развернусь! -- рявкнул на него Сеня. -- Марш вперед, а
то сам аквариумной рыбкой станешь.
     Армия  фараона, сначала  оторопевшая от  бессовестного  поведения моря,
довольно быстро пришла  в себя и, подгоняемая  приказами  Рамсеса, бросилась
вслед за переселенцами, не  желая давать им возможности  улизнуть. Жрец Сета
истошно  вопил,  предупреждая  всех о  возможной  ловушке, но  его никто  не
слушал.  И  стать бы египтянам в тот день  русалками  и  водяными, если бы у
Горыныча не  кончилась  энергия.  Не  в силах больше сдерживать напор  воды,
Ахтармерз  снял с  коридора  защитное поле,  море  ринулось назад,  стремясь
завоевать обратно  свою  исконную территорию. Из-за  большей массы  давление
воды  оказалось  наиболее  сильным  в  центре  прохода.  Там  две  половинки
разделенного  моря и встретились,  схлопывая коридор от центра  к берегам. В
результате  чего ментов,  не успевших выбраться из тоннеля, волной вынесло в
одну  сторону, а  передовой отряд египтян  -- в противоположном направлении,
соответственно.
     Ахтармерз,  уменьшившийся к тому  времени  до  размеров перекормленного
голубя, не дожидаясь того, что разъяренные его неэтичным поведением  солдаты
Рамсеса  примутся  выражать  свое  недовольство  и,  не  дай  бог,  займутся
рукоприкладством,  поднялся  в  воздух и полетел  к противоположному берегу.
Аборигены  попытались сбить  его  стрелами,  но у ближайших лучников намокла
тетива, а  дальние просто не могли в Ахтармерза  попасть.  В  итоге  Горыныч
благополучно преодолел почти все расстояние от одного берега  до другого, но
на  подлете  к  друзьям  силы оставили его, и трехглавый  чудотворец  плашмя
плюхнулся в воду.
     -- Потонет, блин, в натуре! -- сделал вывод Жомов и, не снимая формы (а
на хрена? все равно уже промокла), бросился спасать соратника.
     Едва  оба оказались на берегу, как Рахиль устремилась  к  птеродактилю.
Причем остановить ее  смогли не сразу. Конечно, девица просто хотела вернуть
Горыныча к жизни при помощи искусственного дыхания, но с присущей ей грацией
едва  не оторвала перепончатые  крылья  у  представителя  иной  цивилизации.
Спасибо  Жомову -- спас.  Правда, не успевая  придумать что-нибудь умное, он
просто ущипнул Рахиль за мягкое  место, отвлекая ее внимание  от Ахтармерза.
За что и  заработал  сразу две оплеухи от  девицы  и испепеляющий взгляд  от
Рабиновича.
     --  Не  бычься,  Рабин,  это не  ухаживание, а  превентивная  мера,  --
добродушно  усмехнулся Жомов и поднял  вверх вмиг очнувшегося от манипуляций
девицы Горыныча. Толпа переселенцев восторженно взвыла.
     -- Ну, Сеня,  теперь  только попробуй мне скажи,  что такое событие  мы
обмывать не будем, -- перекрывая шум толпы, заявил омоновец.
     Как думаете, была  ли  у Рабиновича возможность с этим предложением  не
согласиться?..



     Мы, псы, как вы, наверное, знаете, спим очень чутко.  Не  так, конечно,
чтобы  абсолютно  от любого  шороха просыпаться, но опасность чувствуем даже
вдалеке. Это вон Ваню Жомова после  суточного  дежурства будить замучаешься.
Нормальный омоновец  в  таких случаях  если  уж  уснет, то  только  по  двум
причинам просыпается.  Либо  если  из автомата над ухом  пальнут, либо когда
кто-то "Рота, подъем!" прокричит. И не думайте,  что если я с Рабиновичем, а
не с Жомовым живу, то и знать не могу, о чем говорю. Присутствовать пару раз
при таких побудках довелось.
     Не  знаю,  как в  других  отделах  внутренних  дел,  но  у нас суточные
дежурства  делятся  на два вида --  дабл-мент и облегченные. В первом случае
сам  Кобелев является ответственным, а  в  "аквариуме"  торчит  Матрешкин. В
отделении  тут же  объявляется чрезвычайное положение, на улицу  все выходят
строго по приказу, а в туалет -- после согласования с начальством. Оружие  и
"броники"  дежурный  наряд не  снимает всю  ночь,  и  единственной поблажкой
является только то, что в участке каску на голову не всегда  нужно надевать.
Нам, псам,  в этом плане, конечно, легче, поскольку касок нам не положено, а
ношение бронежилетов  патрульными псами уставом и никакими приказами пока не
предусмотрено. И слава Полкану!
     Понятное  дело,  что  облегченным  дежурством считается  то,  во  время
которого ни  одной  из составляющих  дабл-мента в отделе нет  (промежуточные
варианты вообще за  дежурство не  считаются).  Так  вот во время облегченных
дежурств  половина  личного  состава  шатается  по  всяким  злачным  местам,
удовлетворяя  естественные милицейские  потребности,  а  вторая половина  их
отмазывает от шальных  звонков начальства. Потом они иногда меняются, но это
редко, поскольку  ко второй половине  обычно относятся примерные  семьянины,
пусть таковых и подавляющее меньшинство, непьющие --  тоже редкость большая,
конечно, но  язва  желудка и проблемы с печенью  даже у ментов бывают  --  и
прочие милиционеры нетрадиционной служебной ориентации. Никто из моих друзей
к таковым, естественно,  не относится, поэтому во время облегченных дежурств
в участке нас увидеть было практически невозможно.
     Правда,  поскольку Попову  как  эксперту суточные дежурства  полагались
только в экстренных  случаях,  а Ваня и вовсе не совсем мент, он омоновец --
это  для тех, кто  подзабыл, то и попадали вместе в одну  и ту же смену  они
крайне  редко.  Но  пару  случаев  я  точно  помню. Подробно  описывать  эти
дежурства  не  буду,  поскольку  мои  откровения  могут  до  кого-нибудь  из
подрастающего  поколения дойти.  И не делайте,  уважаемые,  большие глаза, и
такое  бывает!  А я  боюсь, что своим  описанием  похождений моих  коллег  в
кабаках, гостиницах и саунах могу честное имя российского милиционера  перед
молодежью  дискредитировать.  Делать  этого  не  стоит,  поэтому  ограничусь
рассказом о финалах.
     Так вот, когда под  утро с нами на связь по рации вышел Егорыч, старлей
пенсионного   возраста   со   вставными  челюстями,  сверкающей   лысиной  и
прогрессирующим маразмом, Ваня Жомов валялся в предбаннике вдрызг  пьяный...
то  есть, я хотел сказать, страшно уставший. Нам с  Сеней той ночью на вызов
пришлось  отлучаться. Ночных  бабочек мы по  улице гоняли.  Не  удивляйтесь.
Теперь  есть  у  ментов  и  такая  обязанность,  как  борьба  с  насекомыми.
Обнищавшая  санэпидстанция  передала. Мучились мы тогда  довольно  долго, но
одну загнали  все-таки в какой-то дом,  и мой  хозяин  пошел соответствующую
обработку  проводить. Меня у дверей  оставил,  чтобы  я  поздних  прохожих о
возможности отравления инсектицидами предупреждал. Ну а когда Сеня свои дела
закончил и мы в сауну вернулись, то оказалось, что наши товарищи успели  уже
напоро... устать, то есть. Вот и получилось в то раннее утро, что мой хозяин
среди  всего наряда был единственным  относительно трезвым человеком.  Он на
вызов старлея и ответил.
     --  Тебе  чего  не  спится,  Егорыч?  --  это  мой  Сеня  всегда  такой
недовольный, когда сразу два дела делать не успевает.
     -- Щас, погоди. По бумажке прочитаю, а то забыл, -- я же говорил, что у
старлея маразм. -- Санька, -- это он  помощнику. -- Ты  бумажку не  видал?..
Не-а,  туалетную мне  не надоть... А-а-а,  вот  она, прыщ  ей в промежность!
Слухай, Сенька, сюды, -- ну и дальше тирада по поводу безвременного прибытия
начальства.
     Понятное  дело,  что  мой  Рабинович  принялся  товарищей  будить.  Все
довольно  быстро  проснулись,  хоть и сопротивлялись сильно, а вот с Жомовым
долгое время ничего сделать не могли. И под душ его совали -- даже не мычит,
и  в  бассейн  бросали --  тонет.  Даже водку пробовали под нос подставлять.
Дескать, почувствует, что без него пьют, и проснется. Обломились! И тут один
новенький "АКМС-74У" со столовой вилкой  перепутал  и  в трехлитровую  банку
стволом прямо за огурцом полез. И ведь схватился, гад, за автомат как ловко,
пальцем прямо  на курок попал...  Нет, застрелить никого не застрелил. Банку
только расколошматил да стену  изрешетил. Но зато и  Жомова  разбудил.  Ваня
после автоматной  очереди со скамейки вскочил и приказал всем в атаку  идти.
Его, конечно, успокоили с  трудом, ценой не одного десятка  синяков и шишек,
но зато поняли, как  надо омоновца будить, когда он совершенно  ни на что не
реагирует.
     Про второй случай я и вовсе рассказывать не хочу, да и о первом поведал
только  для того,  чтобы  вы  разницу  между  мной  и  Жомовым  поняли  и не
удивлялись, почему  я утром первым  от шума проснулся,  а мои менты спокойно
продолжали спать.  Просто я чутче на  опасность реагирую  и водку ни фига не
пью.
     Шуметь  начали  где-то  вдалеке, и  я поначалу  не мог разобрать, из-за
чего, собственно говоря, весь сыр-бор происходит.  Прислушиваться было лень,
да  и выбираться из  шатра  не хотелось. А все из-за того, что  мне пришлось
половину ночи не спать,  а по  барханам  бегать. И не от того,  что я  покой
хозяина стерег  -- какой дурак его пьяного  будить станет? Просто  в палатку
войти было невозможно, потому  что от Сениного перегара у меня не только нюх
отбивало,  но  и  уши  закладывало. А  в пустыне, пусть  и  на берегу  моря,
ночевать было слишком  холодно.  Вот мне  и  пришлось часть темного  времени
суток дремать вполуха,  а остальное время  бегать в  четыре лапы, чтобы хоть
как-то согреться.
     Впрочем,   об  особенностях  египетского   микроклимата   я   вам   уже
рассказывал, поэтому дальше распинаться на эту тему не буду. В конце концов,
сами  можете попробовать в пустыне без одеяла и с летней шерстью заночевать.
Перед рассветом  я забрался все-таки в немного проветрившийся от вони  Сенин
шатер и попытался уснуть. Как выяснилось, тщетно, поскольку с раннего утра в
лагере начался кавардак. Это позже понятно стало, почему переселенцы орут, а
сначала я  решил, что Рамсесова армия как-то сумела форсировать Красное море
и  пошла  на повторный штурм. Как по-вашему,  что  должен  делать правильный
сторожевой пес,  когда чувствует приближение врага?.. Кто сказал мочиться?..
Это дело над  поверженным противником некоторые дегенераты  осуществляют,  а
нормальные сторожевые псы при появлении супостата поднимают тревогу. Чем я и
занялся.  Причем орал  во  весь  голос, потому как от пробуждения не  один я
неприятные ощущения испытывать должен.
     -- Тихо ты, кобель  бешеный!  -- зашипел на  меня  Рабинович, выбираясь
из-под одеяла. -- Рахиль разбудишь.
     А я что,  по-твоему,  хочу сделать?  Вы-то с  ней всю ночь  под одеялом
грелись, а я по  барханам  бегал  и  скорпионов пугал. Так что  не все людям
масленица, и теперь ваша очередь страдать!..
     -- Тихо, я сказал, -- как всегда, не понял меня Сеня. -- Фу, блин!
     --  Не  нужно,  Сенечка,  на песика  кричать, --  проворковала  Рахиль,
высовывая  наружу  немного уменьшенную  копию носа моего  хозяина. -- Он  же
умный и нам что-то сказать хочет. Правда, Мурзик?
     Ой,  правда,  лапочка  моя.  Верно,  хвостик  ты  куцый!  Ты,  кошенция
ободранная, даже представить  не  можешь, сколько  всего  я хочу  вам обоим,
каждому по  раздельности и  тебе  персонально сказать... Но тут я заткнулся.
Прямо не  знаю,  что со  мной творится. Память дырявая  стала.  Ну все время
забываю, что прежде чем начать орать, нужно у самого себя спросить, а поймет
ли  твою  речь хоть  кто-нибудь! Вот и сейчас кричу на них, а  сам прекрасно
знаю,  что  моей  тирады  никто не  воспримет.  Единственное,  чего я  смогу
добиться  своими  воплями,  так  это  очередной  вспышки альфа-лидерства  со
стороны хозяина. И мои надежды сбылись.
     -- Рахиль, не лезь, -- строго выговорил ей Сеня так, как будто щенка за
мокрое дело  на  ковре  отчитывал.  -- Ты Мурзика  не знаешь,  поэтому лучше
помолчи. Он у  меня и так распустился что-то в последнее время, а тут ты еще
его  баловать  надумала.  С ним построже  нужно быть, а не сюсюкать,  как  с
кутенком, -- и  тут же продемонстрировал, как именно, по его мнению, со мной
нужно обращаться.
     -- Мурзик,  фу! Сидеть, -- рявкнул он на  меня  так, что любая шавка бы
позавидовала. -- Еще раз без команды голос подашь, я тебя из шатра выгоню, и
на завтрак будешь мышей полевых трескать!
     И  этот Куклачев  называется  "друг"!  Хотелось мне,  страшно  хотелось
послать  его по материнской  линии  к  родственникам  из  Биробиджана,  но я
сдержался. Даже  сел для  приличия. Дескать,  на тебе,  подчинюсь, чтобы  ты
перед  этой самкой  окончательно  не  опозорился. Но  сел  я ненадолго. Едва
опустив хвост  на ковер,  я  тут же  встал  и, обиженно фыркнув, выбрался из
шатра. Не  больно-то  мне, Сеня,  и хотелось в  твоей вонючей палатке спать.
Лучше уж пойду к Попову с Горынычем. Там запах ароматнее,  сознание потерять
от вони можно. По крайней мере, пару часов спокойно отдохнуть получится!
     Впрочем,  к  криминалисту  на ночлег  я не пошел.  Выбравшись на свежий
воздух,  я  увидел,  что  никакими признаками  египетского  войска тут  и не
пахнет.  А  вот  с колонистами  явно что-то  случилось. Полностью  игнорируя
указания и запреты руководителей мелкого  и среднего звена, сыны израилевы с
невероятным   упорством   пробивались  к  штабу.  Интересно,   что   им  тут
понадобилось? Не назад же, в Египет, они идти хотят?!
     Пока  я раздумывал,  куда именно следует  отправиться,  чтобы  побольше
информации о  причинах суматохи  получить, Рабинович следом за мной из шатра
выбрался. Да, кстати, сразу сообщу, дабы у вас мыслей крамольных в голове не
зарождалось, что совместные ночевки моего  хозяина в одной постели с Рахилью
еще  ни о чем не говорят! Того, о чем вы подумали,  между ними не было. Нет,
Сеня, конечно, как и каждый нормальный кобель на его месте, не попытаться не
мог, но девица его  отшила. Рабинович тут же удивился такой целомудренности,
совершенно  справедливо поинтересовавшись, откуда  у Рахили появились  столь
строгие жизненные  взгляды,  если при  первом их знакомстве она  в  довольно
легкомысленном амплуа себя пробовала. Рахиль обиделась.
     -- Это  была ошибка молодости, причем так ничем и не закончившаяся. И с
твоей стороны не по-джентльменски напоминать девушке, да-да, именно девушке,
о ее необдуманных  поступках, -- прокурорским голосом заявила она.  -- После
знакомства с тобой моя жизнь переменилась, и теперь я даже в мыслях своих не
буду  с мужчиной до тех  пор, пока мы с ним не выйдем из-под венца.  Ты ведь
собираешься на мне жениться? Я не ошиблась?..
     После  этих  слов  на моего хозяина внезапно  и вероломно напал приступ
злобного  кашля  в союзе  с аллергией,  тугоумием,  слабослухием  и  прочими
недугами,  всегда  настигающими мужчин  в  такие ответственные моменты,  как
разговоры  о женитьбе.  Я  бы,  конечно, мог  ответить за  хозяина, объяснив
наивной аборигенке Сенины жизненные  принципы,  но делать этого, по понятным
причинам, не стал. Просто фыркнул и, глядя на Рахиль, почесал лапой за ухом,
показывая, какого я мнения об ее умственных способностях.
     Впрочем, извините. Я  опять отвлекся. Разболтался  что-то сегодня. Пора
переходить к проблемам насущным, а они вон все перед барханом (или на берегу
моря эти песчаные шишки дюнами называются?) стоят, словно демонстранты перед
грузовиком с Зюгановым на борту... Кому не нравится, последнюю фамилию могут
заменить на любую другую.  Один хрен, между  ними никакой  разницы нет. И не
спорьте  со мной! Я на всех  митингах в нашем городе бывал и больше вашего о
них информации имею.
     -- Чего это тут за манифестация? -- услышал  я позади себя голос Жомова
и обернулся.
     Вот  уж  не  знаю,  то  ли  Ваня  вчера мало  выпил,  то  ли, наоборот,
опохмелиться с  утра  сильно  хотел, но проснуться он  сегодня умудрился без
помощи автоматной очереди. Впрочем, не он  один.  Из своего шатра  выбрались
Попов с Горынычем, подошли  Навин и Нахор. Ну  а Моисей  с  Аароном и  вовсе
давно  были  на  ногах.  Патриархи,  сонно  потирая  глаза,  спрятавшись  за
оцеплением,  стояли  перед  волнующейся  толпой,  а  все  остальные  на  них
пялились, словно коты на свежую рыбу.
     -- Так что тут творится-то? -- не унимался Ваня. И с чего это вдруг  он
таким любознательным стал?
     -- Би-еляшей хотят, -- ответил ему Нахор. -- Минога би-еляшей.
     -- Минога, это ты, --  сообщил персу  Жомов.  --  И  вообще,  шел бы со
своими беляшами верблюдов  кормить, --  Ваня  на секунду задумался, а  затем
обрадовано пообещал Нахору. -- А то в ухо дам!
     -- Ванечка, ты своим подчиненным затрещины раздавай, а к  моим лезть не
смей, -- ревниво вступился за ученика Рабинович. -- Нахор, между прочим, уже
с самого раннего утра о настроениях переселенцев узнать пытается. Так что не
приставай к нему! -- Сеня повернулся к персу. -- В чем там дело?
     Собственно говоря, мог  бы и у меня  спросить! Я  бы тебе вдвое быстрее
обо  всем   рассказал,   чем  эта   бородатая   морда,  страшно  коверкающая
человеческий язык. Пока мои  соратники переругивались, я ушами  не хлопал, и
кое-что  в  разговорах  сынов  израилевых  разобрал.  Нахор,  конечно,  знал
побольше, но кому все эти подробности нужны? Главное -- знать суть проблемы.
     Терроризировать вас,  словно Нахор российскую  милицию, подробностями о
том,  как Исаак Рувимович  поссорился с Адой  Еноховной, я  не  буду. Просто
скажу  о том, что над  лагерем переселенцев  вдруг  дамокловым мечом повисла
продовольственная проблема. Началась она с мелочи, но вылилась  в глобальную
катастрофу.
     Вы,  наверное,  помните,  что вчера,  по случаю  чудесного спасения  от
преследования египтян,  вся  орда  переселенцев  устроила большой  сабантуй.
Сегодня утром особо ретивые личности поспешили опохмелиться и, исключительно
для  пользы желудка, выпитое закусить. Тут же эти ранние птахи выяснили, что
собственных  запасов  после  вчерашнего раздолья у них не  осталось,  и  они
полезли  к соседям, дабы позаимствовать лекарство и закуску у  них.  Соседи,
хоть  и вчера побратались со  всеми  (а чего с  пьяных глаз не  сделаешь?!),
утром от своих обязательств отказались и поймали за руку страждущих, обозвав
их  грабителями.  Стали  они  выяснять,  что именно  из  собственного  добра
пропало, а вместо этого узнали нечто другое.
     Оказалось, что  практически  все  переселенцы  перед отправкой в долгий
путь,  занимая имущество  у египтян, думали  не о  продовольствии, а  о  тех
средствах, на которые оное  можно  будет покупать. И, как на  грех, никто из
сынов израилевых не рассчитывал на то, что в пустыне  ни одного супермаркета
им  не  попадется.  Вот  сегодня утром  после  ревизий  домашнего  скарба  и
выяснилось, что золота у евреев навалом, но есть его нельзя. Странная штука,
согласитесь!..
     Не знаю, может быть, Сене с Жомовым просто не поверилось,  что  у сынов
израилевых  пищи может не  быть,  но  встретили они это  известие совершенно
спокойно. Ваня даже  хитро ухмыльнулся,  поглядывая на Рабиновича.  Дескать,
ну-ну,  какие  еще   сегодня  сказки  нам  расскажете?..  Сеня,  что  вполне
естественно,  хотел  этой ухмылочкой  Жомова накормить, но весь начинающийся
концерт испортил Андрюша.
     -- Это вы  что,  хотите сказать,  что  нам теперь придется  ящерицами в
дороге питаться и саксаул на закуску грызть? -- завопил он. -- Да  ни за что
на  свете!  В  общем,  делайте  что хотите,  но,  пока  меня  продуктами  не
обеспечите, я с этого места не сойду. Ясно тебе, Рабинович?
     -- Жирное брюхо к разумению глухо, -- усмехнулся в ответ мой хозяин. --
И  Попову  там беда,  где  не лезет в рот еда...  В общем,  не  урчи  раньше
желудка.  Сейчас узнаем, в чем проблема. В конце концов, море рядом. Рыбой в
дорогу запасемся.
     Оказалось,  что  как  раз  с  этим все  не  так-то  просто. Кое-кто  из
переселенцев  снасти  рыболовные,  конечно, захватил (мало ли что  на  новом
месте  жительства  пригодиться  может?!),  но  здесь толку  от  них не  было
практически  никакого. Объясню, почему. Насколько я  мог понять, опираясь на
свое скудное знание географии,  почерпнутое из "Клуба кинопутешественников",
вчера  мы сподобились перейти по дну Красное море. То есть его аналог в этом
параллельном  мире. Не  знаю, то ли тут море было бракованное,  то ли рыба в
нем  принципиально  не  ловилась,  но выудить из  воды что-то  существенное,
способное хотя бы одного человека досыта накормить, с берега не удавалось, а
вот рыболовный сейнер,  даже в миниатюре, построить было не из чего. То есть
материал был  -- повозок, слава Полкану,  хватало. Но  вот хоть какой-нибудь
завалявшейся  смолы для  пропитки лодок никто  почему-то не додумался взять.
Поэтому парочка  наскоро сколоченных посудин, наплевав  на  людские  чаяния,
нагло затонула прямо в двух метрах от берега.
     Отчаявшись  дождаться  осетров  на завтрак, Анд-рюша, позабыв  о  своем
трепетном  отношении к  рыбкам,  попробовал даже  поорать  в  воду,  надеясь
перепугать  морских жителей  и заставить  их  выброситься  на берег. Но даже
своим  мощным  баритоном  Попов  смог  добиться  только  того,  что какой-то
нахальный  краб выполз на  мелководье и, посмотрев на криминалиста, покрутил
клешней  около  головы. Дескать, дурак ты, Андрюша, и не  лечишься. Впрочем,
краб мог  бы и  без этих комментариев обойтись. Хотя бы цел  остался.  А так
схватил его  какой-то  шустрый пасынок  израилев  и  мигом засунул  в котел.
Причем  сделал это так быстро, что Попову осталось лишь проводить печальными
глазами свой утерянный завтрак.
     Положение в лагере действительно становилось  серьезным. Назревал бунт,
и я предпочел  держаться  поближе к Рабиновичу. Не  для  того, чтобы за  его
спиной спрятаться! Меня-то аборигены все равно бы съесть не смогли. А вот на
Сене зло  бы выместили от души. Даже не посмотрели бы,  что он в форме и при
исполнении. Пришлось  Рабиновича охранять.  Все-таки  он мой хозяин,  причем
единственный. Не дай бог, лишусь его, кот знает, в какие руки потом попаду.
     Впрочем,  беспокоился  я зря.  Моисей с  Аароном до нашего появления  в
Египте такую себе рекламу умудрились среди еврейского населения сделать, что
ни один  черный пиар теперь поселенцев убедить не мог, что в их бедствии еще
кто-нибудь, кроме патриархов, повинен.  Нам  даже  сочувствовали  все  из-за
того, что мы со старцами  связались. Даже подкормить старались.  Рабиновича,
как обычно,  -- молодые девушки за красивые глаза. Попова -- старые матроны.
Видимо,  Андрюша  своим несчастным видом  у них  острый приступ материнского
инстинкта  вызывал.  А  Жомова  взвод  его   верных  бойцов  продовольствием
обеспечивал. О нас  с Горынычем  почему-то никто  из аборигенов не  подумал.
Впрочем, мы от отсутствия внимания и не страдали. Ахтармерз, как вы помните,
мог есть  практически  всю органику и  некоторые  неорганические  соединения
тоже,  а я скромно  столовался у всех трех ментов, поскольку знал, что друга
они в беде не бросят.
     В  общем, худо-бедно,  но до  вечера мы еще дожили. С берега моря никто
уходить не собирался, поскольку каждый из  переселенцев надеялся хоть что-то
себе  на  прокорм  добыть. Когда  к  вечеру  абсолютно  все продукты,  кроме
материнского молока, закончились  и общее урчание голодных желудков достигло
апогея, сыны израилевы снова потянулись к шатру патриархов.
     -- Моисей, подлый трус, голова, как арбуз. Выходи! -- завопил кто-то из
аборигенов,  когда толпа  у бархана  стала достаточно густой,  чтобы  скрыть
кричавшего от пытливых взглядов охраны. -- Выходи, обманщик и душегуб.
     --  В  натуре,  жрать  давай.  Заманил  нас в пустыню, а теперь голодом
уморить хочешь? Гибель целой нации на  твоей  же совести  будет. Тебя бог не
простит!  -- раздались из  толпы  крики в  поддержку неизвестного  зачинщика
беспорядков.  -- Смотри, назад вернемся, тебе же хуже  будет.  Нас фараон не
тронет, а вот для тебя местечко на осиновом колу припасет!
     --  Г-г-г... --  заблеял патриарх, выходя  из шатра. Толпа  завопила  и
рванулась вперед. Пришлось  нам  вмешаться. Во-первых, работа  у нас  такая,
толпы  недовольных  разгонять.  А во-вторых, нам  все-таки  Моисея из Египта
вывести нужно было, а не его разобранный на запчасти труп.
     -- А ну назад все! -- завопил Жомов, выхватывая из кобуры пистолет.
     Еще  вчера он вполне достаточно поработал, кровушки египетской попил  и
сегодня всплесками агрессивности не страдал, убивать никого не собирался. Он
просто выстрелил  в  воздух, но и этого оказалось  вполне  достаточно. Толпа
аборигенов, еще  не  имевшая  счастья  видеть,  как  маленькие огнестрельные
железки  громом небесным  плюются, на секунду замерла,  а затем отхлынула от
бархана. Жомов  удовлетворенно вздохнул и спрятал пистолет  обратно, взяв  в
руки Горыныча вместо оружия: патронов к нему не полагается, поэтому и заряды
экономить не  нужно. Достаточно  покормить Ахтармерза какой-нибудь гадостью,
подбросить в воздух  и  начать называть летающим змеем. Остальное он сделает
сам. И  в  размерах  увеличится, и огнем поплюется, да  и просто болтовней в
гроб загнать может. Вот такой он универсал!
     -- Кстати, о  боге, --  проговорил Аарон,  выйдя  из шатра только после
того, как толпа отступила, а между ней и патриархами организовалась плотная,
двухрядная прослойка  из гвардейцев и милиционеров. -- Как вы, слабоверные и
колеблющиеся,  можете говорить, кого осудит бог, а кого вознесет? --  старец
прокашлялся и сменил пластинку.
     --  Вы что, в натуре, думаете, он Моисею просто так велел вас из Египта
увести?  Типа, прикол у  него такой,  чтобы  вас чисто  конкретно голодом  в
пустыне уморить? Ему чего, больше почумиться не над чем?
     Моисей что  есть  силы огрел братца посохом по хребту. Тот поперхнулся,
удивленно  посмотрел  на  своего  родственничка  и,  шмыгнув  носом,  вернул
предыдущую пластинку на патефон.
     -- Так  слушайте  же, люди,  и запоминайте: господь никогда  не оставит
вас,  своих  избранников,  в  беде!  --  трубным  гласом завопил  он.  Толпа
заволновалась. -- Моисей говорил с богом, и тот заверил, что к утру накормит
вас  и  обеспечит  продовольствием  на  всю  дорогу  до  Земли  обетованной,
священного Ханаана. Не ропщите и  не  стенайте.  Ложитесь спать. Будет вам и
белка, будет и свисток.
     Аарон  замолчал,  застыв  в  позе  Сабониса,  забравшегося  клешнями  в
баскетбольное  кольцо. Аборигены радостно  завопили,  едва не отбив  у  меня
охоту  ходить на митинги, а затем расползлись  к своим  кострам.  А  Андрюша
подошел к старцу и толкнул его в плечо.
     -- Ну,  до утра я еще  потерпеть смогу, --  проговорил он. --  Но утром
смотри,  чтобы  завтрак  был! И,  минимум, тройная порция. Мне много калорий
терять нельзя -- мама расстроится, если узнает.
     -- А эти вопросы не ко мне, -- пожал плечами Аарон.
     -- Не понял?!  -- угрожающе зарычал  Попов. Блин,  нашему  Андрюше  еще
чуть-чуть  потренироваться, и  с породистыми  кобелями  соревноваться в этом
сможет. -- Ты чего, вахлак, лапшу тут на уши развешивал?
     --  Ничего  я не вешал.  Просто, что мне  Моисей  велел, то я  людям  и
сказал, -- буркнул патриарх. -- А откуда мой братец про завтрак знает, лучше
не спрашивай. Все  равно ни  о  чем,  кроме  как о  вере в бога, он  тебе не
ответит, а вот я замучаюсь тебе его проповеди переводить.
     --  Это  что, теперь и  завтрака  не  будет? --  еще больше  возмутился
эксперт. -- Охренели, блин, совсем, или как?
     -- Или как, -- вместо старцев ответил мой хозяин, кладя Андрюше руку на
плечо. -- Не стони. Утро вечера мудренее. Пошли к себе. Глядишь, с рассветом
действительно что-нибудь прояснится...
     Вы не  думайте, пожалуйста, что Сеня с голоду умом двинулся или за один
день  из атеиста в верующего  превратился  (как-нибудь потом  объясните  мне
разницу!).   Естественно,   на  чудесное  появление  пищи  мой   хозяин   не
рассчитывал. Просто хотел Попова от мрачных  мыслей  отвлечь, да и самому  о
еде перестать думать.  Заодно его сиятельство  Рабинович-альфа-лидер,  клеща
ему  под мышку, большой совет  решил собрать и обсудить насущные проблемы. В
частности, возможно  ли сорок лет  ходить  в пустыне голодным и на хрена нам
вообще  такие путешествия нужны.  Мы  в  родственники  к Туру  Хейердалу  не
записывались, чтобы эксперименты из жизни древних над собой ставить!
     --  Сеня, ты, похоже,  на  самом  деле  умом  слегка  двинулся с  этими
путешествиями,  --  буркнул  Попов,  усаживаясь  на  ковер  внутри  нашей  с
Рабиновичем палатки. -- Что тебе с утра, кроме неба  на востоке, проясниться
может? Совсем сбрендил? Или в сказки веришь? Добрую фею ждешь?
     -- Вот именно,  добрую фею, --  самодовольно усмехнулся мой хозяин. Вот
кобель,  а  я  и  не  сразу  понял,  зачем  он  всю орду  сюда притащил.  --
Андрюшенька,  вынь  свои  свиные  мозги  из  духовки,  что  у  тебя  черепом
называется, и раскинь их здесь, по палатке. Может быть, проветрившись, они у
тебя лучше соображать  станут. Мы же тут  не с одним придурочным Лориэлем, у
которого если и были мозги,  то от старости атрофировались, работаем. У него
еще напарник есть с блатом в отделе фей. Сечешь?..
     ХЛО-ОП!!!
     -- Во,  блин, чудеса, да и только, -- усмехнулся Ваня, уставившись  под
потолок. -- Ты что, все время подслушиваешь, что ли?
     -- Конечно!  Делать мне больше нечего, --  пискнул  эльф, а  затем чуть
приблизился к Рабиновичу. -- Ты кого, лох ментовский, придурочным назвал?..
     Я замер, с любопытством  ожидая дальнейшего развития событий. Вот уж не
знаю,  заметил Сеня это или нет, но каждый  раз после  того, как  он Лориэля
какой-нибудь  обидной кличкой назовет,  тот  непременно появляется.  Я  даже
лапой  за ухом  почесал, задумавшись над этим вопросом. Почесал и понял, что
знает мой хозяин об этом фактике точно.  И котом буду, если Рабинович сейчас
не специально маленького  наглеца оскорблять начал.  Если  честно,  то  даже
догадываюсь, ради чего именно Сеня этот  балаган затеял. Я даже по  сторонам
посмотрел, чтобы удостовериться, что я один в шатре такой умный. Не ошибся!
     Про  Рабиновича  с  Поповым  говорить  не  буду,  поскольку   Сеня  был
зачинщиком, а сообразительный Андрюша ухватывал все на лету. Особенно, когда
ему разжуют и в рот положат.  Ну а у остальных вид был совершенно обалделый.
Рахиль глупо улыбалась, и  мне прямо виделось, как сильно она  хочет  нашего
маленького хама пальчиком потрогать,  но  из вежливости сдерживается. А зря!
Если  учесть,  что все, к  чему  эта мымра  прикоснется,  тут  же  ломается,
калечится  и приходит  в  негодность,  стоило  бы  ей,  пожалуй,  позволить,
например,  свои медицинские навыки на  Лориэле  применить. Может быть, после
этого он нам меньше бы надоедать стал.
     Нахор тупо пялился на эльфа  и, следуя  завету Рабиновича  -- в  каждой
ситуации искать возможность  получения  выгоды,  -- шлепал  губами,  шепотом
просчитывая,  сколько  прибыли можно  было  бы получить, показывая  эльфа на
ярмарках. Навин с  Жомовым, ставшие удивительно схожими  в выражениях лиц за
последние пару дней,  не спускали  с Лориэля совершенно одинаковых взглядов,
явно  не суливших наглецу ничего  хорошего.  Я даже опасаться за эльфа стал.
Может, все-таки к нему действительно Рахиль подпустить? А то, не дай Полкан,
эти  два живодера  до  перепончатокрылого задиры доберутся, так его потом ни
один любитель пазлов не соберет!
     -- Чего  ты  ухмыляешься, урод  педальный? --  не унимался Лориэль,  не
сводя  сердитых  глазенок  с  Рабиновича. --  Думаешь,  на  эльфов  щериться
безнаказанно  можно?  Нимроэль! Ну-ка свяжись со своей теткой. Пусть она его
навозом засыплет.
     --  Это   неэтично,  --  раздался  в  ответ   знакомый  гнусавый  голос
близорукого эльфа, хотя его самого снова нигде видно не было. -- К тому же и
непрактично.  А  ты  сам  знаешь,  как Оберон  относится  к  тому,  что  его
подчиненные в служебное время тешат собственное тщеславие...
     --  Ах  ты, предатель  хренов,  тролля  тебе  в  спарринг-партнеры!  --
заверещал летающий  прыщ,  не  дав  своему  напарнику возможность  закончить
фразу. -- Без тебя обойдусь. Сам все сделаю.
     -- Навозом, что  ли, засыплешь? А  откуда его в тебе столько? -- ехидно
поинтересовался мой Сеня, а  зря. Маленький наглец, истошно заверещав, вошел
в   штопор  и  врезался  головой   прямо  в  переносицу  моего  хозяина.  От
неожиданности Рабинович  рухнул  на спину. Эльф,  кувыркнувшись  в  воздухе,
пошел  на  следующий  заход,  но  его   неожиданно  остановил  Горыныч,  дав
упреждающий залп из всех своих горелок. Лориэль едва  увернулся от пламени и
завис перед Ахтармерзом.
     --  Не понял, блин? -- опешил маленький  задира. -- Ты-то куда, детеныш
игуаны, лезешь?
     --  Извините,  пожалуйста, -- тут же проворковал Ахтармерз. -- Я  вас в
темноте с крупным слепнем спутал. Хотел немножко поесть...
     --  Поесть, говоришь? -- возмутился эльф. -- Да я тебя сейчас самого на
корм нелюдям  отправлю. Думаешь,  орки летающих тритонов не едят  или я свое
обещание не  выполню?  Ошибаешься!  Сожрут  они тебя за  милую душу, а  я им
всячески поспособствую.
     Сказав  это,  Лориэль  для  наглядности  принялся   чавкать,  изображая
плотоядную оркскую  ухмылку. Вышло это комично, и я  даже фыркнул, но тут же
поперхнулся,  потому что  произошло невероятное -- наш неустрашимый летающий
газоперерабатывающий   завод   и   всемирно    известный   тоннелепрокладчик
разревелся. Впрочем, почему невероятное? Это я позабыл совсем, что Ахтармерз
всего  лишь  во втором классе учится, а  вот эльф это отлично помнил, вот  и
отыгрался, подлец, на  маленьком, вдобавок еще и сделав вид, что отгрызает у
себя  руку. Честное слово,  я  очень хотел ему в  этом помочь, но не  успел.
Сначала Ахтармерз  взвыл в голос, требуя вызвать маму, а затем Жомов истошно
заорал.
     -- Ты чего, мухрен планирующий, детей пугаешь? --  завопил омоновец. --
Страх совсем потерял? Так я тебе его  быстро по  фотороботу найду. Только не
обижайся, если случайно анфас с профилем местами поменяю!
     -- А ну, тихо все! -- рявкнул Рабинович. Все,  кроме Горыныча, затихли.
Впрочем, и  он  уже  не  ревел,  а  только всхлипывал. --  Вот так-то лучше.
Давайте все вместе успокоимся и обсудим наши дела.
     Успокаиваться каждый принялся по-своему. Жомов заставил Навита под счет
отжиматься от пола, и  нервы в порядок они дуэтом приводили. Рабинович чесал
свой  длинный нос, Попов с горестными вздохами рылся  в общих  запасах, надо
полагать,  он  заранее что-то  там припрятал.  Рахиль  принялась наглаживать
Горыныча, и  эта  ручная  зверушка,  явно обделенная женской лаской, тут  же
присмирела -- вот и  гладь все время его чешую, а мою нежную шерсть немытыми
руками не трогай.
     Кстати, о шерсти. Пора бы на всякий случай проверить, чешусь я от того,
что пару дней не мылся, или потому, что блохи завелись. Должен  сказать, что
это  занятие  здорово  успокаивает.  Попробуйте  на себе.  Очень рекомендую.
Правда,  идти  на  такие  процедуры  следует только  тогда, когда существует
полная уверенность в отсутствии оных насекомых. В  противном  случае  будете
орать, материться и дуст себе под хвост сыпать. Тут уж, понятное дело, ни  о
каком успокоении речи быть не может.
     В общем, приведением в норму расстроенной нервной системы занялись все.
Причем каждый  --  в меру  своих способностей.  Но Оскара за  лучший  способ
успокоения я бы все-таки отдал Нахору. Перс  несколько секунд смотрел на нас
задумчивым взглядом, а  потом широко ухмыльнулся, так, что борода на затылок
уползла, и, хлопнув себя ладонью по лбу, куда-то умчался. Вернулся он  через
минуту и принес... что бы вы думали?.. Три  расплющенных застарелых  беляша,
усыпанных какой-то непонятной крошкой! В отрубях, что ли, их прятал?
     -- Кто би-елящи будит? -- бодрым голосом поинтересовался он.
     --  Я-а-а!!!  -- сорвался  с места  Попов  раньше,  чем кто-либо другой
сообразить хоть что-то успел.
     --  Три  меры  золота  штука! --  обрадовано  оповестил  его Нахор.  --
Несвежие, зато с мясом.
     Попов  словно на  стену каменную  наткнулся.  С разбегу,  и  головой  о
кирпичи. Хорошо, что на  ногах  устоять  смог, но в предынфарктном состоянии
все равно  оказался.  Жомов  от удивления  забыл  сказать  "два",  и  Навину
пришлось пару  минут тужиться, пытаясь удержать тело на согнутых руках. Даже
мой Рабинович застыл, открыв от удивления рот --  что, Сеня, съел? -- и лишь
Рахиль с Горынычем  никакого  внимания на выходку перса не обратили.  То  ли
пригрелись рядом друг  с  другом, то  ли в  коммерции ни  кота облезлого  не
смыслили.  Зато эльф, примостившийся на балке под потолком, оторвался на всю
катушку.
     -- Что,  съели,  козлы трюмные, мать  вашу?!  --  истерично  захохотав,
завопил он. -- Допрыгались, бараны, до того, что вам собственные подчиненные
жратву продавать стали? Ничего, это еще цветочки! Посмотрите, он еще однажды
утром вам ваши же штаны по сниженным ценам продавать будет.
     -- Ни  фига себе, -- к  Андрюше  наконец вернулся дар  речи. Видимо, не
полностью, поскольку  он замолчал,  не  закончив фразы. А  Нахор будто и  не
заметил всеобщего удивления.
     -- Чего "ни фига сибе"? -- поинтересовался он. -- Цена не нравится, иди
диругой би-еляш найди.
     -- Сеня, он у тебя охренел, --  заявил Жомов. -- Это  же надо до такого
додуматься, чтобы нам какие-то поганые беляши продавать?!
     -- А что, имеет полное право, -- Сеня уже вышел  из ступора, а когда он
приходит  в  себя, то  своих в  обиду обычно не  дает.  Это я давно  на себе
проверил.
     -- Так мы же его всю дорогу кормили, -- жалобно взмолился Попов.
     -- Во-первых, кормили его не мы, а переселенцы. Причем отрабатывал свою
еду Нахор с  лихвой, -- начал  загибать пальцы  мой хозяин. -- А  во-вторых,
пока мы в Мемфисе жили, первые  дни  он и вовсе за нас в трактире платил.  И
вообще, давайте замнем  этот базар для ясности. Хочешь жрать,  Анд-рюша, так
покупай. Золото у тебя есть. Не хочешь, садись на задницу  и  не мешай людям
серьезные вопросы решать.
     Ох уж  этот мне Сеня! Жить не может без  того, чтобы не уверить  всех в
своей значительности, хотя что бы он без меня делал? Можно было бы, конечно,
попробовать объяснить  ему всю  роль  пса в  формировании характера  одного,
отдельно  взятого кинолога, но не буду даром свое  красноречие растрачивать.
Через пару лет  попробую,  может  быть,  побеседовать с ним по душам, если к
тому времени он хотя бы  нормальным  языком говорить со мной  научится, ну а
пока помолчу.
     То есть не совсем помолчу. Для вас-то я свой рассказ продолжу, а вот от
разговоров  с  Сеней воздержусь. Кстати, и  Попов предпочел с Рабиновичем не
дискутировать. Скрепя сердце наш криминалист раскошелился на все три лежалых
беляша. Я думал, что он сожрет  их сразу, а Андрюша, хоть и  истекал слюной,
но жлобствовать не стал  и предложил поделиться мизерным ужином с желающими.
Таковых, кроме меня, почему-то не  оказалось. Ну,  а я не привередничал. Что
я,  в  конце  концов,  болонка директрисы  оперного  театра,  чтобы книксены
задними лапами выписывать? Нет уж, у меня свои жизненные принципы есть: дают
-- бери,  бьют -- кусайся, а гладят -- руку отгрызи. Не всегда они, конечно,
срабатывают, но  в данном конкретном случае я принципами поступаться не стал
и спокойно сожрал половину беляша, которую мне выделил криминалист. Спасибо,
Андрюша. Твоя доброта тебе зачтется. Кем-нибудь...
     Впрочем, я  опять что-то много о себе болтаю, словно кошка  сиамская на
соседской  крыше.  Пора  и  к  делу  переходить. Сеня,  добившись,  наконец,
внимания всех присутствующих, обратился с речью к частично отсутствующему. К
Нимроэлю, то есть. Собрав в  кучу все свое красноречие, Рабинович потребовал
от невидимого застенчивого полукровки спасти переселенцев от голода, еще раз
обратившись к троюродной тетке  из  ФСБ.  Просьба  была  встречена  овациями
присутствующих  в  лице  одного Попова (я  тоже помахал хвостом),  а  против
высказался  лишь  один  член общего  собрания. И то не член, а  мини-членик.
Впрочем, вопил он, как настоящий.
     -- И думать забудьте, мать вашу,  козлы безмозглые!  -- узнаете? -- Как
вы не  поймете своими ментовскими  башками, что запреты  недаром существуют!
Вмешательство  фээсбэшников  в иномирные дела  всегда  строго  дозируется  и
обязательно согласуется с МЧС...
     -- Во  пургу  гонит! -- серьезно  возмутился Иван.  --  Это когда такое
было,  чтобы  ФСБ  у МЧС разрешение спрашивало?  Ты  скажи,  что  они еще  с
сантехниками консультируются.
     -- Ванюша, у эльфов эти аббревиатуры имеют какое-то другое значение, --
напомнил  другу умный  криминалист. А  что, зря, что ли, он техникум  легкой
промышленности заканчивал? -- ФСБ это Феи Служат Быдлу.
     --  А  МЧС  --  это Моделирование  Чудесных  Ситуаций,  -- раздался  из
ниоткуда  голос  Нимроэля.  --  Обычно  каждое  вмешательство   ФСБ  в  дела
параллельных вселенных МЧС прогоняет на рабочей модели и выдает свой прогноз
на предстоящую операцию...
     -- Молчать!  --  взвизгнул  Лориэль,  бессовестно перебиваемый  уже  не
только чужими,  но и своим напарником. --  К делу  это не  относится. И  так
ясно, что, привлекая тетку этого долговязого придурка, мы здорово  рисковали
тем, что своим вмешательством не уменьшим, а усилим диссонанс вселенных...
     К моему удивлению, Лориэль  минут  пять  говорил нормальным  человечьим
языком.  Я даже считал, сколько  раз он моих  друзей за  это  время обзовет.
Насчитал  шесть  случаев:  трое   "козлов",  двое  "идиотов"  и  "чешуйчатый
недоучка" -- это уже в  адрес Горыныча, когда он  с  Лориэлем  дискутировать
попытался.
     Приводить их болтовню здесь не имеет никакого смысла. Скажу только, что
Лориэль  был  абсолютно  уверен  в  том,  они  с  Нимроэлем  наживут большие
неприятности,  если кто-то узнает о  работе фээсбэшницы в этой  вселенной. В
таком  случае  самой  мягкой карой,  грозящей  обоим эльфам,  будет ссылка в
какую-нибудь  вселенную  в  качестве  кураторов  отсталого  поселения  тупых
гоблинов.  Ну  а  о  самых страшных карах,  описанных Лориэлем,  я  и  вовсе
говорить не хочу. Сударыня, не улыбайтесь! Это совсем не то, что вы со своим
мужем после очередного его загула сделать хотели...
     -- Нет, нет и нет, -- закончил свою пространную речь маленький болтун и
посмотрел  куда-то в  потолок.  -- Ни о каких чудесах больше и речи  быть не
может, а если какой-нибудь идиот думает иначе, то я ему быстро глаза местами
поменяю. Все поняли, идиоты?
     --  Блин, когда-нибудь я  тебя  пристрелю  за  твой  длинный  язык,  --
пообещал эльфу Ваня, не привыкший позволять кому-то безнаказанно обзываться.
--  Не думай, я  не  злопамятный. Просто  злой, и память с  детства хорошая.
Поэтому попасть я  в тебя очень постараюсь, а от пули  даже  ты  убежать  не
успеешь.
     --  Чего это ты  там  вякаешь, помесь  быка  с  баобабом?  -- изумленно
завопил Лориэль,  зависая  над жомовской макушкой. -- Забыл, как по зубам от
меня получал?
     --   Тихо  вы,  скаженные!   --  рявкнул  мой   хозяин,  пытаясь  унять
разгорающийся скандал. --  Лориэль,  ты  же  не думаешь,  что люди голодными
сорок лет по пустыне ходить будут?
     -- Какие  сорок лет? -- эльф  от изумления даже выругаться забыл. Завис
на  месте  на  пару  секунд, а  затем хлопнул  себя  маленькой  ладошкой  по
крохотному лбу. -- А-а, вот вы о чем!  Книжек всяких начитались?.. Так, могу
вас поздравить  с повышением  звания.  Теперь  вы  не идиоты. Вы  --  полные
дебилы. Свиномордые, бычьешейные и длинноклювые. Остальную фауну в расчет не
берем.
     Если честно, я и сам за "фауну" наехать на Лориэля хотел, но меня Попов
опередил. Пока  Лориэль с  Жомовым ругался,  Андрюша так  незаметно к  эльфу
подкрадывался,  что даже  я не сразу его замысел раскусить смог, а  крылатый
наглец и вовсе в последний момент  эксперта заметил. Жалко, конечно, но эльф
снова увернуться от удара успел.
     -- Все, блин, козлы!.. При всех тут клянусь, что  приложу все свои силы
и  использую каждый  контакт в правительстве, но к гоблинам вас отправлю! --
и, зашипев, как потухающий бенгальский огонь, Лориэль растворился в воздухе.
     --  Эй, так как быть с едой? -- запоздало поинтересовался  криминалист.
Ответом  ему  было молчание.  --  Нимроэль,  хоть  ты козлом таким не  будь.
Слышишь, чучело?
     --  Извините,  но  на вашей телефонной карте ноль единиц,  --  раздался
затихающий голос потомка  неравного  брака. --  Время контактов  ограничено.
Спасибо, до свидания!
     Нимроэль замолчал, и пару минут в палатке висела гнетущая тишина.  Надо
же,  зашла в  наглую,  намылила  веревку  и повисла.  Может быть, так  бы  и
провисела  до  утра,  но  Рабинович  своим  болтливым  языком ей всю  малину
испортил. Не пожалел несчастную -- прогнал.
     -- Что же, все  равно стоило попытаться, --  проговорил он, имея в виду
неудачу переговоров с эльфами. -- По крайней мере, нам себя теперь упрекнуть
не в чем, и если утром  переселенцы начнут  возвращаться в  Египет,  это уже
будет не нашей проблемой.
     --  Ага, щас! --  сердито фыркнул Попов. --  Думаешь, Оберона  волнует,
отчего проект провалился?  Он же, гад,  и крылом не пошевелит,  чтобы нас из
этой дыры вытащить. Ему же, как и нашему Кобелеву, абсолютно  не  важно, как
ты  будешь  поставленную  задачу  решать.  Главное, чтобы результат  был, --
Андрюша поднялся с  ковра. -- Ладно, как  хотите, а я спать  пошел. Говорят,
сон от голода помогает.
     --  А топор -- от перхоти, -- согласился с ним Рабинович, но удерживать
в шатре никого не стал.
     Я, как и положено вежливому кобелю,  пошел проводить гостей  до  двери.
Именно поэтому я и стал свидетелем  того, как Попов, выйдя из нашей палатки,
во весь рост растянулся на  песке. Просто сделал шаг за порог и тут же упал,
будто  в  самом  эпицентре  гололедицы  оказался.  Я   удивленно  тявкнул  и
принюхался: вокруг стоял мощный запах подгоревшей  манной каши. Кто же  это,
кроме Попова, мог додумать втихаря, пока все спят, кашу трескать?
     Оказалось, что  никто. Едва  мне  удалось  привыкнуть к темноте, как  я
обнаружил, что  вся  земля вокруг усыпана  круглыми  белыми шариками,  запах
манки исходил именно  от  них. Я  принялся обнюхивать  эти шарики, а Андрюша
попросту собрал малую толику  россыпи странного  града и помчался обратно, к
нам в шатер.
     --  Сеня, это что такое? --  удивленно поинтересовался он, пихая шарики
под нос моего  хозяина.  Сеня  принюхался,  пощупал находку  пальцами.  Даже
языком шарики лизнул, а уж потом радостно провозгласил:
     -- Мужики, жить будем. Андрюша только что манну небесную нашел. Теперь,
пожалуй, никто голодным не останется...
     -- Ну раз так  все запущено,  то это дело надо обмыть, -- заявил Жомов.
-- И без  пол-литры тут не  разберешься, да и, если честно, задолбали вы все
меня уже со своей простотой!
     Честное слово, принюхиваясь к шарикам  и пробуя их на язык,  а по вкусу
они поразительно напоминали намешанную в одном котле с хлебом и медом манную
кашу, я уже не знал, заржать мне, как лошади, от счастья, или  взвыть, будто
волку, от тоски.



     То, что творилось утром в лагере переселенцев,  праздником назвать было
никак нельзя. То есть сыны израилевы, конечно, радовались, что нашлось,  чем
на  завтрак набить  животы,  при этом  не заплатив ничего  совершенно, но не
хлебом  же единым люди живы. Хотелось  бы  и  мяса к столу. И от  самогонки,
остатки  которой самым бессердечным образом  вылакали  вчера менты, никто из
переселенцев тоже бы не отказался. Да и очередь за чистой водой, что длинной
лентой  выстроилась у  единственного в окрестностях  родника, тоже  утомляла
изрядно. В общем, евреи страдали, но ради великой цели  молча терпели все. А
те стенания, что устроили они своим непосредственным начальникам с утра и до
следующего бархана, не  отставая от десятников даже в дороге, в расчет можно
не принимать -- издержки переезда и не более.
     Менты   тоже   больших   восторгов  по  поводу  изменения  рациона   не
высказывали.  Более  того,  у  некоторых  (читай  --  "у  Попова") появились
крамольные  мысли  отблагодарить  обоих  эльфов  хорошим  куском гранита  по
желудку. И  все же утешало одно -- Лориэль вчера  отчетливо дал понять,  что
никакого сорокалетнего похода по пустыне не будет. Все можно уладить намного
раньше. Конкретных сроков  маленький паршивец, к сожалению, не  назвал, но и
командирскому  верблюду  Жомова было ясно,  что, чем  быстрее  пойдешь,  тем
скорее устанешь... То есть,  к конечному  пункту  путешествия прибудешь. Вот
менты и торопились.  Особенно если учесть, что  смесь манной  каши,  хлеба и
меда, вываленная вдобавок в песке, приелась им после первого же употребления
внутрь.
     -- Перловка в армии и то приятней на вкус была, -- недовольно пробурчал
Жомов,  с трудом пропихнув в  желудок во время  завтрака несколько  кусочков
манны. -- Сеня,  блин, труби общий  сбор, иначе я так от этой дряни озверею,
что мало никому не покажется.
     Рабинович  был  полностью  согласен  с  тем,  что  переселенцев следует
поторопить с выходом из лагеря. Иначе  они могли бы возиться у своих костров
до утра, дожигая остатки дров.  А потом начнется новый бунт и  подстрекатели
потребуют  от Моисея еще каких-нибудь  благ.  Божьей росы в глаза, например.
Кинолог себя упрашивать не заставил. Он  быстро съел столько манны небесной,
сколько желудок согласился принять, и отправился искать Моисея с Аароном.
     Старцы, похоже, встали  раньше  всех  и  успели не  только покончить  с
завтраком  и утренним туалетом, но и  собрать вокруг одного из барханов всех
тысячников.  Старший офицерский состав  сынов  израилевых  сидел на  песке и
благоговейно внимал речам патриархов. Те вовсю старались  оправдать  надежды
благодарных  слушателей  и  ярко расписывали  особенности  того,  как теперь
должны  проходить  ритуалы  поклонения богу. В некоторых особо важных местах
старцы даже представления в лицах разыгрывали.
     В частности, в  тот момент, когда Сеня патриархов наконец-то нашел, оба
объясняли тысячникам, как следует приносить в жертву богу  агнца. Аарон, как
верховный  священник,  изображал  сам себя,  а  Моисей  играл роль  ягненка.
Во-первых, потому, что все  равно  нормально говорить не  мог,  зато бекал и
мекал преотличнейшим образом.  Ну, а во-вторых, подобное согбенное положение
верховного  правителя  сынов   израилевых  должно   было   олицетворять  всю
ничтожность власти светской перед лицом господа. При этом Аарон так вошел  в
роль, что, не успей Сеня  подоспеть вовремя, точно бы своему братцу  в горле
от уха до уха лишнюю прорезь бы сделал. Ни к чему она! Язык еще, не дай бог,
вывалится, да и  легкие наружу торчать будут. А  это -- первый шаг на пути к
пневмонии.
     -- Я тебе поиграю с холодным оружием! --  рявкнул Рабинович, подбегая к
старцам.  Мурзик хозяина опередил и, прежде чем Аарон лишил сынов израилевых
предводителя, схватил его за руку. Сильно и больно. Старец завопил.
     --  Фу, Мурзик. Сидеть,  -- тут  же  включил свою вечную  манию величия
кинолог,  а  затем  посмотрел  на Аарона.  --  Я же предупреждал,  чтобы  не
игрались ножами  в  лагере. Мурзика однажды едва штыком не убили, и он с тех
пор  просто звереет, когда  видит холодное оружие у кого-то в руках. Поэтому
нож брось на песок и стой спокойно.
     Верный пес приказ хозяина выполнил. То есть выплюнул из клыкастой пасти
руку Аарона и уселся рядом с ножом на песок. Моисей, сообразив  наконец, что
его  только  что  едва  раньше времени не  отправили экспрессом к  праотцам,
сердечно поблагодарил спасителей, а братца  привычно огрел клюкой по хребту.
Тот хрюкнул, но стерпел.
     --  Г-г-гы!..  --  завопил  Моисей,  тыкая  своим   посохом  в  сторону
Рабиновича.
     --  Да  пошел ты,  --  буркнул  Аарон,  расстроенный  тем,  что  ритуал
принесения агнца в жертву так и не удалось довести до конца. -- Раз ты такой
умный, сам с этими идиотами и разговаривай.
     -- Ну-ка,  переводи.  Не отлынивай, -- наставил  его Рабинович  на путь
истинный. -- Что Моисей сказал?
     --  Ничего  умного,   --  пуще   прежнего   заворчал  старец,  но  свою
интерпретацию пространной речи брата все  же  выдал "на гора". -- Благодарит
он  вас  за спасение и спрашивает, какого хрена вы на  занятия приперлись. В
нашу религию обратиться желаете?
     -- Ничуть, --  хмыкнул Сеня. -- А пришел я сюда только для  того, чтобы
вы поторопили переселенцев. Из  лагеря  давно пора  выходить. Иначе я боюсь,
что с такими темпами  передвижения вы сами до пришествия в Землю обетованную
точно не доживете.
     Особых возражений у старцев не возникло. Оба патриарха дураками не были
и   понимали,  что  в  данной  ситуации,  как  и  у  большевиков  в  октябре
семнадцатого, промедление смерти подобно. Моисей быстренько свернул занятия,
восхвалив напоследок бога за ниспосланную сверху манну.  Сеня усмехнулся, но
промолчал -- нечего было народ крамольными мыслями развращать. Тем более что
в скором времени такая пища  сынам израилевым надоест  и  еще неизвестно, на
ком они за подобный рацион свою злобу вымещать надумают.
     Моисей что-то слишком сильно растянул свою хвалебную прощальную речь, и
Сене пришлось снова вмешаться. На этот раз еще более бесцеремонно. Рабинович
просто  сгреб старца  в  охапку  и  потащил туда,  где дежурные уже  снимали
штабные  палатки.  Моисея-то  Сеня  утащил,  а   вот  за  Аароном   пришлось
возвращаться. Совершенно не заметив  того, что переводить уже нечего, старец
продолжал вопить с вершины бархана, пугая аборигенов всемогуществом господа.
Рабинович  вздохнул,  оставил Мурзика  стеречь Моисея и,  вернувшись  за его
старшим братом, притащил оного с собой.
     -- Это милицейский беспредел! -- всю дорогу вопил возмущенный патриарх.
--  Не  смейте  душить свободу  слова.  Я  еще  не  все сказал,  и вы горько
пожалеете, что посмели применить ко мне карательные методы! Жаловаться буду.
Прямо в министерство... --  старец замолчал,  поскольку  бессердечный Жомов,
уставший слушать душераздирающие вопли, стукнул его в лоб кулаком.
     --  И на хрена ты его  так?  -- поинтересовался Рабинович, опуская вниз
бездыханное тело старца. -- Пенсионер все-таки.
     -- А орет, как  пионер, -- отмахнулся омоновец.  -- Да не расстраивайся
ты. Ничего с твоим Аароном драгоценным не  случится. Полежит  пару  минут, и
даже  голова потом болеть не будет. Что я, бить не умею? Сам прекрасно знаю,
когда кости нужно ломать, а когда ласково с человеком обращаться.
     --  Ни  хрена  себе,  вот  это  ласка,  --  хмыкнул кинолог,  глядя  на
бесчувственного Аарона. -- Ну да ладно. Может, это ему и на пользу пойдет. А
то, как стал первосвященником, так что-то в  буйство впадать начал. Вещи уже
собрали?..
     -- А  чего мне собирать? -- удивился Ваня. -- Все мое при мне. Я-то тут
стяжательством не занимался. Не то что некоторые.
     -- А я, можно подумать, только для себя старался, -- Сеня вспыхнул, как
бездымный  порох.  --  Скажи  еще,  что тебе  небольшая прибавка  к зарплате
помешает.
     Жомову возразить на столь веский  аргумент было  совершенно нечего. Ему
оставалось   только   смиренно   потупиться,  тем  самым  признавая  заслуги
Рабиновича  перед отечеством.  А  Сеня, посчитав,  что  времени  на споры  и
нотации  не осталось, просто  махнул на  омоновца  рукой  и помчался к своей
палатке,  но опоздал.  Шатер  уже  свернули,  а  Сениных  котомок  нигде  не
наблюдалось.  Лишь счастливая Рахиль, радостно улыбаясь, вышла ему навстречу
из-за бархана.
     --  Ты не видела,  куда  мои вещи делись? --  испуганно  оглядываясь по
сторонам, поинтересовался у девицы Рабинович  и  тут же махнул на нее рукой.
-- Мурзик, а ну ко мне. Ищи!
     --  Сенечка, не мучай со... песика, --  вспомнив строжайшие инструкции,
поправилась  Рахиль.  -- Я  уже  о твоих  вещах  позаботилась,  -- Рабинович
оторопел. -- И не смотри  на  меня так  изумленно. Все-таки мы  готовимся  к
совместной  жизни и поэтому сразу должны научиться распределять обязанности,
беречь  общее  имущество  и заботиться друг  о друге.  Что,  не так? Или  ты
жениться на мне не собираешься?
     --  И  куда же  ты мои вещи  дела? -- проигнорировал кинолог  последний
вопрос. -- Надеюсь, не закопала  в  песок,  как тетя  Мириам  свой вчерашний
мусор?
     -- Ой, Сенечка, ты такой  шутник! -- хихикнула Рахиль, а Рабиновича  от
этого передернуло.  --  С  тобой  так весело,  что мне  все  время  смеяться
хочется...
     -- Каску надень и кругами по двору с улыбкой бегай, дура!..
     -- Мурзик, фу!  -- рявкнул на своего не в меру остроумного пса Сеня. --
Помолчи, пожалуйста.  Не видишь, люди разговаривают, -- а затем посмотрел на
Рахиль. -- Так где мои вещи?
     -- Ой,  не  беспокойся,  я  обо  всем  позаботилась, --  девица  начала
загибать пальцы,  считая. -- Бурдюк с водой я отдала Нахору. Пусть хоть вещи
носит,  а  то  ты его совсем  бесплатно учишь.  Самый  большой мешок  я дяде
Самсону вручила.  У него  семья  большая и  все сыновья  сильные. Так что не
надорвутся, а заодно и украсть никому не позволят. Два средненьких мешочка у
бабушки Циллы.  Она на  телеге едет и  небольшая прибавка  к грузу ее кобылу
ничуть не утомит.  А  самый  маленький я  отдала двоюродной  сестренке  сына
папиного свата. Ей уже одиннадцать, а она все, дурочка, в куклы играет...
     Вот  тут-то  Рабинович и не  выдержал. До этого он, конечно, багровел с
каждым  словом,  слушая  имена  тех,  кому  Рахиль  доверила  его  бесценное
имущество. Однако  Сеня  до  последнего момента надеялся,  что у девицы хоть
хватит ума оставить себе  самый маленький, но самый ценный баул -- Рабинович
в  нем  в  давно нестиранных  носках  все свои  сокровища прятал. Поэтому  и
взорвался,  когда  узнал, в какой  именно компании его бесценный сейф дальше
путешествовать будет.
     --  Двоюродной  сестренке  сына  папиного  свата, говоришь?  --  злобно
прошипел он. -- Да ты просто...
     Рабинович  запнулся, увидев, что Рахиль меняется на  глазах. Сначала  у
нее удивленно вскинулись брови, затем покраснел нос, затряслись губы и слезы
навернулись на огромные коровьи глаза. Не теряя ни минуты, дабы окончательно
не  утратить слегка  упущенной инициативы,  девица разревелась  в три ручья,
принявшись от отчаяния делать вид, что рвет на  себе кудрявые  волосы.  Сеня
тут же растерял весь апломб и бросился утешать несчастную.
     -- Ну  не обижайся.  Перестань реветь. Я  же  просто  так  спросил,  --
растерянно бормотал он.
     -- Нет-нет, это я во всем виновата, -- не забывая рыдать в паузах между
словами,  возразила  Рахиль.  --  Снова  хотела   как  лучше,  а  получилось
безобразно.  Я  не  могу  быть  хорошей  женой, --  Рабинович  едва  сдержал
облегченный  вздох.  --  Я  тебя   всегда  расстраиваю.  Но  я  обещаю,  что
исправлюсь. Я ничего-ничего  без твоего повеления в  жизни больше не сделаю.
Ты же не отменишь из-за моей маленькой ошибки нашу свадьбу?
     -- Пошли-ка сначала вещи  назад вернем, -- поперхнулся Сеня и торопливо
потащил Рахиль в сторону снимавшегося с места лагеря поселенцев.
     Аборигены, приучаемые  начальством к  порядку, устроили страшную суету,
пытаясь  занять  соответствующие росту,  весу и  материальному  благополучию
места в своих  десятках.  А поскольку после  успешного форсирования Красного
моря  на ночлег сыны израилевы располагались  там,  где  свалились на берег,
совершенно  не  соблюдая  штатное  расписание,  то сейчас на  восстановление
порядка у них уходила масса времени. Сеня с Рахилью тоже внесли свою лепту в
общую  суету, гоняясь по  лагерю  в  поисках счастливых хранителей движимого
имущества Рабиновича. Искали они долго,  но нашли всех и все, за исключением
небольшого переносного сейфа.
     --  Не знаю,  -- пожала плечами одиннадцатилетняя девочка  с внешностью
среднестатистического     гиппопотама     и      соответствующим     уровнем
интеллектуального развития. -- Там никаких нарядов для моей куклы не было, и
я его кому-то подарила.
     Сеня застонал и  хотел  покрыть одним  большим гимнастическим матом всю
окрестность,  но вовремя  вспомнил, что  рядом  находятся  ребенок  и  легко
ранимая  Рахиль.  Горестно  вздохнув,  Рабинович  оставил  мат  при  себе  и
попытался привлечь к поискам пропавшей казны Мурзика, но пес, хоть  и честно
попытался, след взять не смог  -- уж слишком много вокруг куда более крепких
ароматов витало, чтобы среди них  Сенино нестиранное имущество можно было по
запаху  отыскать. Мурзик фыркнул  пару раз, повертелся  на  месте и, сев  на
песок,  беспомощно  посмотрел  на  хозяина. Дескать,  прости,  босс,  тут  я
бессилен. Сене только и оставалось, что разочарованно вздохнуть.
     -- Вот тебе, Ваня, и скромная прибавка к зарплате, -- вспомнив недавний
разговор,  вздохнул  кинолог.  --  С чем  уходили,  с тем,  похоже, и  назад
вернемся.
     -- Куда это, назад? -- насторожилась Рахиль.
     -- В Караганду, -- проинформировал  девушку Сеня о  своем любимом месте
на земле. А затем  просто взял, гад, и поплелся  к штабному бархану, оставив
девицу  в  неведении относительно  географического  положения  этого чудного
места.
     Все руководство стада  переселенцев уже собралось  в путь, выстроившись
строгой колонной в сторону норд-оста. Жомов вновь, на  лихом верблюде, был в
авангарде и, как мог, объяснял Навину принцип работы обычного компаса. Иисус
старательно кивал головой,  делая вид, что все понимает, но только  Ваня мог
не рассмотреть, что на  лице  Навина заглавными буквами  было написано: "Все
это  -- колдовство,  и  от  него я буду  держаться  подальше!"  Рабинович  с
расстроенным видом безмолвно прошел мимо повозок и забрался на свой "корабль
пустыни", и Жомов, увидев его, пристроился рядом на своем вьючном животном.
     --  Сеня,  короче, дело  одно  есть,  --  с  серьезной  миной  на  лице
проговорил омоновец.  --  Я тут  подумал  и решил,  что пора армией  немного
заняться.  Вчера, блин, из-за неподготовленности этих  баранов к обороне нас
фараон бежать десятка два километров  заставил. Больше я таких ужасов видеть
не  хочу.  Мало  ли  что  впереди  встретиться  может,  --  Жомов  запнулся,
удивившись  длине  собственной  тирады,  и  конкретно  закончил:  -- Короче,
дрессировать солдат надо. Ты веди  баб с детьми  вперед, а я немного  войска
помуштрую и вас к вечеру догоню.
     --  А-а, делай что хочешь, -- махнул рукой  убитый безвременной утратой
Рабинович. -- Только смотри не отстань от общей колонны.
     --  Не  отстану.  Я  этих  рохлей  за  вами  марш-броском  погоню.  Для
физического развития  полезно будет,  --  заверил друга Жомов. -- Кстати, ты
чего грустный, словно у тебя Андрюша водку из-под носа стащил?
     -- Бабушка умерла, -- меланхолично буркнул в ответ Сеня.
     -- А-а, сочувствую. Крепись,  -- омоновец собрался похлопать Рабиновича
по  плечу, но в последний  момент, фыркнув, задержал руку. --  Ну-ну, умник.
Прикалывайся дальше, -- и, развернув верблюда, направился к хвосту  штабного
каравана, свистом приказав Навину следовать за собой.
     Сеня подождал, пока Жомов с Навином отделят от общей массы переселенцев
подчиненных  Иисусу  мужчин,  а  затем   махнул  рукой,  приказывая  колонне
отправляться в путь.  Омоновец с  первым  полководцем  зародыша  израильской
армии подождали, пока сыны израилевы уйдут  вперед и после них хотя бы часть
пыли  вернется  на  свое  прежнее  место  жительства,  а затем повернулись к
ожидавшим их аборигенам.
     --  Эх, Попова  нужно было  с собой оставить, а то орать задолбаюсь, --
вздохнул  Ваня, орлиным  взором осматривая колышущиеся ряды  новобранцев. --
Хотя командирский голос тоже тренировать надо... Армия,  равняйсь! Смирно!..
-- Жомов еще раз обвел взглядом толпу. На этот раз почти застывшую. -- И что
же мне с вами со всеми  делать? Я такие кучи народа разгонять привык, а не в
боеспособные подразделения организовывать.
     Навин  посмотрел  на своего  кумира  с таким откровенным недоумением  в
глазах, что тут же заработал вполне заслуженный подзатыльник. Действительно,
на старших по званию  полагается смотреть  раболепно всегда.  За исключением
тех  случаев, когда  с  ними  водку  пьешь.  В  такие  моменты на начальство
смотреть  и  вовсе не  рекомендуется.  Секунду  поколебавшись, Ваня  отвесил
Навину еще одну затрещину, помогая намертво усвоить это неписаное правило, а
затем  задумался,  обводя  взглядом  неровные ряды  доисторических воинов...
Действительно,  проблема.  Тут  одной строевой подготовкой  и физзарядкой не
обойдешься!
     Жомов, конечно, солдат бывалый.  И в десанте послужил, и в ОМОНе немало
попрактиковался.  Да  и  во  время  путешествий по  всяким  нерусским  мирам
повоевать успел. Но до сего момента, как ни крути,  больше взвода  бойцов  в
своем подчинении не имел. Да и взводом-то один раз лишь командовал, когда на
учениях старлея водкой убило и он все маневры в кустах под овражком проспал.
А  тут целая армия  на его голову свалилась,  причем слабо вооруженная и  не
имевшая  никакого  представления  о том, что называется воинским искусством.
Поди научи их чему-нибудь.
     Впрочем,  Ваня  перед  трудностями пасовать  не привык,  он  вздохнул и
приступил к обучению войска.
     Научить  человека  можно чему  угодно. Да и не только человека -- вон в
цирке  медведи  на велосипедах  катаются, главное  -- знать, чему  учить.  У
Жомова  с  этим  сразу  возникла  проблема. Оглядев толпу  аборигенов,  Ваня
страшно пожалел, что не догадался  захватить с собой в путешествие из своего
мира хотя бы пару вагонов с автоматами. Тогда бы все было просто  и понятно:
хочешь научить солдат защищаться, заставь копать окопы и строить укрепленные
точки, ну а в атаку пусть идут цепью, короткими перебежками и под прикрытием
артиллерии.  А тут  бардак какой-то  получается. И  в дотах прятаться не  от
чего,  и  когда перебежками в атаку  идешь, мечом рубить не очень сподручно.
Единственным знакомым омоновцу видом боя, который можно вести без применения
огнестрельного  оружия,   был   разгон  демонстраций.   Но   стоило   Жомову
представить,  что  его бойцы,  растянувшись в  цепь,  идут разгонять плотный
строй  какой-нибудь  древнеегипетской  армии,  как  Ване  сразу стало дурно.
Жомову  оставалось одно -- вспоминать историю.  А  с этим у Вани всегда было
плохо. В смысле, и с историей, и с памятью.
     Пока  омоновец,  сидя  верхом  на верблюде,  меланхолично  плюющемся  в
новобранцев,  раздумывал,  чему  именно   аборигенов  следует   обучать,  те
потихоньку  стали терять  терпение. Ближайшие  к нему  бойцы  еще  сохраняли
какое-то  подобие  стойки   "смирно",  несмотря  на  то,   что  жомовский  и
присоединившийся к нему навинский верблюд уже обхаркали их с ног до  головы,
превратив  в  подобие  бракованных огнетушителей,  а вот  задние ряды начали
откровенно роптать. Кто-то  из толпы  даже посоветовал  Иисусу ткнуть в Ваню
палкой, чтобы проверить, не заснул ли он. Навин, естественно, был не дурак и
следовать совету не собирался. Ну  а поскольку был еще  и дисциплинированным
солдатом, то  тут  же приказал  вытащить из  строя  непрошеного советчика  и
набить  ему  морду. Что с  удовольствием и сделали уставшие стоять  на одном
месте  аборигены. Причем  били  нахала со  смаком и  радостными криками, чем
вывели  Жомова  из оцепенения.  Ваня рявкнул,  приказывая  всем  вернуться в
строй, а  когда подобие порядка  было восстановлено и невольно спасенный  им
солдат  благодарно помолился портрету омоновца, самолично  нарисованному  на
песке за две секунды, Жомов провозгласил:
     -- Короче, слушай все сюда. Сейчас будем учить строй фаланги.
     -- А фаланги строем  не  ходят,  --  во  всеуслышание  посмел  перечить
высокому начальству все тот же умник.
     -- Что ты  сказал?  --  оторопел Жомов,  глядя  поверх людских голов на
говорливого сына израилева. -- Два наряда вне очереди.
     Аборигены,  за  исключением  первоначального  состава взвода Навина:, с
армейской терминологией были еще  не знакомы, поэтому наивно решили, что два
наряда вне очереди переводятся, как два  тумака от  каждого,  причем очередь
можно  не  соблюдать.  Именно поэтому,  а  не  из  природной  жесткости  все
новобранцы  бросились  к излишне умному  призывнику  и начали его пинать  по
второму кругу. При этом особо усердствовали те, кто в первый раз не успел до
крикуна добраться.
     Поначалу Жомов от  такого толкования его приказа оторопел и пару секунд
лишь тупо смотрел на происходящее, ничего не предпринимая. Затем  потихоньку
озверел   и   потребовал  прекратить  безобразие,   использовав   совершенно
недоступные  аборигенскому уму непарламентские выражения. После того как его
не  поняли, Ваня озверел  еще  больше и самолично принялся наводить порядок,
используя  все  доступные  средства:  кулаки,  дубинку  и берцы.  Применение
последних,  может  быть,  и  было  излишней жестокостью,  но зато  позволило
восстановить порядок почти мгновенно. Потерявших  сознание  бойцов отнесли в
тенек  бархана,  позволив  самостоятельно  возвращаться  к  жизни,  по  пути
осознавая всю тяжесть последствий нарушения армейской дисциплины.
     --  Товарищ  старшина,  а  мы  действительно никогда не  видели,  чтобы
фаланги строем  ходили, --  вполголоса проговорил Навин, когда успокоившийся
омоновец вернулся на своего верблюда
     -- Чего? --  Ваня  удивленно  уставился на  своего  лучшего ученика, не
желая верить услышанному -- И ты, Брут?
     --  Я не Брут, я Иисус, -- в свою очередь удивился тот, а затем показал
Жомову насекомое,  похожее  на скорпиона,  которого Навин  наколол на кончик
копья. -- Вот это фаланга, и у нас в Египте никто не видел, чтобы они строем
ходили Может быть, в вашей  стране  они и  передвигаются по  пустыне в пешем
строю, но мои сородичи этому никогда не поверят.
     -- Тьфу ты! Идиоты, -- рявкнул Ваня.
     Он, конечно, мог бы объяснить евреям,  что  не фаланги строем ходят,  а
просто строй называется так,  и  не  в честь ядовитого насекомого, а потому,
что ряды солдат напоминают плотно  сжатые в кулак фаланги пальцев, но  тогда
бы  это  был не  Жомов,  а Ахтармерз Гварнарытус Омоновец трепать языком  не
любил,  поэтому  просто стукнул Навина в  лоб  Несильно, а  лишь  в качестве
помощи для лучшей концентрации внимания. Иисус чудом удержался на верблюде и
оторопело посмотрел на командира.
     -- Блин, если я говорю что-то, значит, вы будете это делать,  -- крайне
убедительным тоном заявил  омоновец.  -- И если еще какой-нибудь идиот  меня
перебьет, то я перебью всех, кто  ему вовремя рот не заткнул, -- Жомов обвел
взглядом притихшие ряды. -- Короче, слушай все сюда.
     Ваня приступил к обучению аборигенов. Главным тематическим пособием для
него  стали  картинки из учебника истории о  войнах Александра Македонского,
которые  он вовремя  вспомнил.  Воспоминания  были  отрывочные и  все  время
норовили  куда-то  сбежать,  оставив вместо себя память  о первой  сломанной
головой  парте  или  о  последней  выбитой плечом стальной  двери,  но Жомов
вовремя успевал поймать их за хвост и водворить на  место. Процессу обучения
это крайне  мешало, поэтому первая  фаланга, построенная Жомовым,  выглядела
несколько коряво. Ваня просто  заставил всех  сбиться в кучу и получил толпу
вместо первобытного организованного войска.
     Пришлось омоновцу напрягать мозги. С третьей попытки это  удалось, и на
песчаном  берегу Красного  моря возник шедевр воинского искусства.  Конечно,
то, что получилось,  отчасти было  плагиатом, но  Жомова это устраивало. Тем
более что ничего более интересного Ваня придумать и не мог. Не тевтонскую же
свинью, в конце концов, из евреев строить!
     Перво-наперво  омоновец  разделил новобранцев на шесть неравных частей.
Из первой, самой большой,  он и построил вполне приличную фалангу,  вооружив
задние ряды  заточенными  оглоблями вместо  копий.  Две следующие,  примерно
равные части, превратились в конницу и  выстроились по флангам. Тут, правда,
возникли   сразу  две  большие   проблемы.  Во-первых,   аборигены   наотрез
отказывались садиться  верхом на коней, поскольку совершенно не представляли
себе такого средства передвижения. Оседлать верблюдов они еще были согласны,
хотя и считали  подобные выходки уделом низших рас, но тут и возникла вторая
проблема  --  "кораблей  пустыни"  на всех  не хватило. Скрепя  сердце Жомов
согласился переделать конницу в верблюдницу и восполнить недостаток животных
после того,  как бойцы нагонят основную часть переселенцев.  Ну а пока, дабы
не замедлять  процесс обучения,  Жомов посадил всадников на палки и приказал
скакать по барханам.
     Четвертая часть бойцов была преобразована в стрелковое подразделение. В
него  попали те, кто имел луки или хотя бы когда-нибудь из них стрелял. Этот
отряд неровной цепочкой Жомов выстроил позади фаланги, прикрываемой с флагов
подразделениями   верблюдницы.   Пятую   часть  воинства,   наиболее  хорошо
экипированную, омоновец вооружил короткими бронзовыми мечами, щитами и с ног
до головы заковал в  доспехи. Естественно,  обозвал  ее  гвардией и поставил
позади всех, намереваясь бросать в бой только в самых критических ситуациях.
Последнюю, самую  малочисленную часть Жомов  посадил  на  колесницы, наскоро
состряпанные из гужевого  транспорта. Эти войска стали элитным резервом и их
задачей было преследование отступающего врага, дабы не дать тому возможность
успокоиться за ближайшим холмом, перестроиться и  снова попытаться  лезть на
рожон.
     Разбив наконец армию сынов израилевых по подразделениям и выстроив ее в
боевом порядке, Жомов удовлетворенно вздохнул. Конечно, то, что получилось у
омоновца, ничем не напоминало мотострелковую  дивизию на марше и было далеко
от совершенства, но  все  же это  был  уже не разношерстный  сброд, а вполне
симпатичная  воинская часть. Теперь  дело  оставалось за  малым  --  научить
аборигенов взаимодействию в бою. Что Жомов и сделал.
     При первой же попытке сдвинуть войска с  места получилось  то,  чего  и
следовало ожидать:  аборигены сбились в кучу,  словно стадо баранов.  Причем
каким-то невероятным образом именно лучники  оказались впереди планеты всей.
Гвардию такое положение дел не устроило и, раздавая тумаки направо и налево,
хорошо  вооруженные солдаты быстро  пробились  вперед.  Впрочем,  лидирующие
позиции  они  держали  недолго.  Улюлюкая  и  свистя,  их  обошли  бойцы  на
колесницах  и  устроили   конное  ралли   на  пересеченной  местности.   Его
результатом  стала  поломка  подавляющей части  боевых  единиц и фонарь  под
глазом у победителя заезда, великодушно подаренный Жомовым. Впрочем, это еще
цветочки. Сынам израилевым следовало благодарить бога за то, что разъяренный
омоновец до всех сразу добраться не мог. Иначе еще до первого сражения  сама
идея о еврейской армии была бы навсегда дискредитирована.
     В  общем, Жомову пришлось помучиться. Для начала Ваня  обучил каждый из
родов  войск  по  отдельности  в  движении сохранять  строй. Потом  заставил
двигаться  одновременно   те  подразделения,   которые  друг  с  другом   не
соприкасались,  и  лишь  через  три  часа  после начала  учебы  ему  удалось
заставить наступать все войско одновременно, пусть  и  двигаясь при этом  со
скоростью беременной  улитки. Жомов, боясь  безнадежно  отстать от  ушедшего
вперед  каравана,  не  стал  даже  пытаться  усовершенствовать  эту  технику
передвижения.
     Единственное, что он  сделал напоследок,  -- это  провел боевые учения,
где  роль противника  фаланги  играл  гвардейский  отряд. Фаланга,  конечно,
задавила его  численным превосходством и  гвардейцам  изрядно  досталось, но
Ваня,   как   мудрый  стратег,  был  удовлетворен:  солдаты  поверили,   что
кого-нибудь могут победить.  Ну,  гвардейцы  не  умрут. Им,  в конце концов,
положено закаляться тяготами и лишениями. Синяки  и ссадины лишними  тоже не
будут. Решив, что на сегодня сделано  более чем  достаточно,  Ваня  построил
бойцов  в  походную  колонну   и  погнал  ее  вдогонку  за  ушедшими  вперед
солдатскими семьями.
     Марш-бросок получился на славу. Жомов гнал  солдат  усердно, не щадя ни
себя  самого, ни  своей  резиновой дубинки. Правда,  пару раз  он  в горячке
забывал  о ее  чудесных свойствах и закованных  в броню гвардейцев после его
удара приходилось  по двадцать  минут  откапывать  из песка,  но  общий темп
передвижения   это   не  снижало,  поскольку  после  досадных  заминок  Ваня
принимался  подгонять  бойцов  с  удвоенным  усердием.  В  итоге,  набравшее
приличную   скорость  войско  едва   с  ходу  не  разнесло  в  щепки  лагерь
переселенцев, раскинувшийся позади целой гряды высоких барханов.
     Воины с трудом, но сумели затормозить, а Жомов, с сожалением прицепив к
поясу резиновую дубинку, удивленно  посмотрел на множество горящих костров и
расставленные  в беспорядке  палатки.  Затем  он  придирчиво осмотрел солнце
из-под  ладони  и поехал искать Рабиновича. Тот вместе с остальными  членами
штаба отыскался на одном из барханов, и Ваня,  даже  не поднявшись наверх, с
ходу заорал:
     -- Сеня, какого хрена  вы остановились?  Времени,  блин, не больше пяти
вечера, а ты к отбою приготовился. Если такими темпами передвигаться  будем,
то, в натуре, сорок лет по пустыне плюхать придется!
     -- Кто словом скор, тот в делах редко спор. А у Вани все не так, потому
что он  му... -- вспомнив о Рахили, стоящей рядом, Рабинович оборвал себя на
полуслове.  -- Дурак  ты, Ваня,  одним словом.  Прежде чем вопить, поднимись
наверх да посмотри, что происходит.
     Жомов  спрыгнул  с верблюда  и широкими шагами взобрался на бархан. То,
что увидели  его  бесстыжие глазищи  с вершины песчаного  холма, омоновца не
удивило.  И  не потому,  что он такой прозорливый  оказался, а от  того, что
удивляться с детства плохо умел. Стоял на холме, пялился из-под ладони вдаль
и ухмылялся. А любой вежливый  человек на  его месте, между  прочим, хотя бы
ойкнул для приличия.
     Прямо  перед  ментами,  на  неровной  песчаной  равнине огромной толпой
стояло  вражеское  войско.  То  самое,  к  встрече  с  которым так  радостно
готовился утром омоновец и каковое расхотел видеть в ближайшие сто лет после
того, как  понял, какими доблестными вояками являются сыны израилевы.  Жомов
еще раз задумчивым взглядом обвел застывшую внизу орду и почесал затылок.
     --  Интересно, блин,  кто мне скажет,  как это  Рамсес  мог успеть море
обойти,  да еще  и впереди нас  оказаться?  -- задумчиво  хмыкнул  Жомов. --
Что-то тут не так.
     --  Конечно, не  так, Ванечка. И  я даже  могу сказать, что именно,  --
ехидно отозвался Рабинович. -- С головой у тебя не так. Где ты  тут  египтян
увидел? Это же амаликитянская армия...
     -- А что, у них это на лбу написано?  -- удивился омоновец.  -- Что эти
твои китяне, что египтяне -- один хрен, черномордые. Урюки,  одним словом. И
чего этим твоим маликам китянским надо?
     -- А ничего особенного,  -- меланхолично пожал плечами Сеня. -- Требуют
выплатить контрибуцию за то, что по  их земле без спроса ходили. Ну  а после
этого мы должны обратно в Египет убираться,
     -- И где  это вы по земле умудрились походить?.. -- удивился  омоновец.
-- Тут же один песок кругом.
     -- Это ты  пошутить попытался, или  у тебя  просто шарики  из  черепной
коробки  по  дороге  высыпались?  -- поинтересовался кинолог и, увидев Ванин
взгляд, кивнул головой. -- Понятно. Первый вариант исключается.  Давай лучше
о  чем-нибудь  прекрасном  поговорим.  Например,  о водке.  Ты  хоть  тупить
поменьше будешь.
     -- Сам ты баран,  --  обиделся Жомов и швырнул камешком в  ближайшего к
нему амаликитянина. Тот  остановился и,  удивленно посмотрев на небо,  потер
макушку и погрозил пальцем стервятнику,  болтающемуся в вышине,  как  отходы
пищеварительной деятельности  человека  в  одной, отдельно  взятой  проруби.
Рабинович хмыкнул.
     --  Это  надо   же  так  суметь,  чтобы  первым  же  камнем  попасть  в
единственного во  всей  вражеской  армии идиота, --  удивился он.  -- Видно,
рыбак  рыбака видит издалека, -- и тут же, прежде чем Ваня успел  обидеться,
сменил  тему. -- Что  делать будем?  Амаликитяне  нам  точно пройти мимо  не
дадут.
     -- А чего тут думать, --  фыркнул  Жомов. -- Скажи им, пусть уматывают,
иначе мы им седалищный нерв с головным мозгом местами поменяем.
     -- Да? -- удивился Сеня. -- И кто этим займется?
     -- А эти у меня на что? -- самодовольно хмыкнул омоновец, кивая головой
в сторону  отдыхавших солдат. -- Это вчера  они от врага драпали,  а сегодня
будут биться, как миленькие!
     -- Ну-ну,  посмотрим, -- кивнул головой Сеня  и ткнул  Жомова кулаком в
бок.  -- Чего стоишь  тогда? Строй  своих  орлов. У нас  до  истечения срока
ультиматума  не  больше  получаса  осталось.  Потом  амаликитяне  на  лагерь
нападут.
     Упрашивать  Жомова  не  потребовалось. Не  дожидаясь  окончания  тирады
Рабиновича,   он  повернулся  и   побежал  к  войскам.  Под  Ваниным  чутким
руководством армия сынов израилевых  построилась у подошвы барханов ровно за
двадцать минут.  Рабинович с  Поповым удивленно посмотрели  на эти маневры и
были  вынуждены  признать,  что Ване кое-чего  удалось добиться.  Оставалось
теперь проверить, как эти войска себя в бою поведут.
     Однако  перед  руководством  переселенцев  тут  же  возникла  серьезная
проблема. Матери, жены, сестры и многочисленное потомство новобранцев ни  за
что не хотели отпускать их  на  войну одних.  Все горели страстным  желанием
оказаться  рядом с любимыми и  помогать  им советами. Или, в крайнем случае,
просто наблюдать, как  их  мужчины проявят себя в бою с  наглым  врагом.  На
меньшее  они  были не  согласны!  Ну  а  для того,  чтобы начальство  от  их
требований   не   отвертелось,   женщины  захватили  войско  переселенцев  в
заложники.
     Для  переговоров с ними  менты отрядили Рабиновича. Дескать, ты у  нас,
Сеня,  спец  по  бабам,  вот  и рули  всем  сам.  Кинологу  пришлось изрядно
постараться, чтобы  успеть  освободить  солдат  к  моменту  истечения  срока
амаликитянского  ультиматума.  Один   Мурзик   знает,  как  дорого  обошлись
Рабиновичу эти  переговоры, но Сеня  своего добился: женщины выпустили армию
из своего плотного кольца и согласились узнавать новости о ходе сражения, не
поднимаясь  на  барханы. Дочери израилевы  должны были  оставаться внизу,  а
патриархи с гребня станут информировать их о перипетиях битвы.
     -- Орать они не станут. Все  равно не услышите, да  и охрипнуть  старцы
могут,  а им еще молиться перед сном,  -- закончил переговоры Рабинович.  --
Просто смотрите, если у Моисея  подняты руки, значит, мы побеждаем.  Если же
руки висят вниз, значит, у бойцов неприятности.
     Женщины,  которых  Сеня сумел  за десять минут заболтать почти насмерть
(тетя Соня им  непременно  бы  гордилась!), безропотно с этим  смирились,  а
довольный Рабинович побежал  обратно к представителям штаба. Там они решили,
что на всякий случай ментам лучше  находиться вместе с гвардейскими частями,
в непосредственной близости от театра  боевых  действий,  чтобы  приободрить
солдат  в случае каких-то плохо  предвиденных обстоятельств. Ну или надавать
бойцам "демократизаторами"  по  головам,  если  они  надумают отступать  без
приказа.
     Когда наконец все приготовления  были закончены, армия сынов израилевых
двинулась навстречу врагу.  К тому времени  срок  выполнения амаликитянского
ультиматума закончился  и их  войска тоже  двинулись с места. А  потом, едва
увидев  друг  друга,  двинулись и те, и другие.  Но на этот раз по  фазе  --
переселенцы,  после  жомовских  боевых  учений  рассчитывавшие  сразиться  с
небольшой  горсткой  противника,  были  поражены   численным  превосходством
амаликитян, а  те,  вообще не ожидавшие  увидеть хоть  какую-нибудь  армию у
сынов  израилевых, считавшихся  тогда  самым  миролюбивым народом,  впали  в
ступор,  узрев  прущий  на  них   строй.  Пару  минут  противники  удивленно
разглядывали друг друга, а потом с истошными воплями  бросились в паническое
отступление. Понятно, что такое  поведение войск начальству не  понравилось.
Причем и менты, и царь амаликитян орали одно и то же:
     -- Куда вы ломитесь, идиоты?! Ваш противник струсил и отступает!..
     После   долгих   уговоров   при  помощи   дубинок,   клыков  Мурзика  и
Горынычевских  огнеметов  доблестным  российским  милиционерам  удалось-таки
остановить  отступавшие  израильские  войска.   Жомов,  используя  Попова  в
качестве мегафона, восстановил боевой порядок в подразделениях и вновь повел
переселенцев в атаку.  Навин, решивший порисоваться перед начальством, лично
возглавил  фалангу.  Моисей, наблюдавший  за  всем  этим  с  вершины  холма,
всплеснул  руками, переживая от того, что  один  из  членов  руководства так
необдуманно  рискует  своей головой. В  ответ  на  его жест  женщины сначала
радостно закричали, а потом и завыли в голос. Так и не замолкали, пока Аарон
не объяснил женам  и матерям, что  ничего еще не произошло, а патриарх махал
руками исключительно для репетиции.
     Царь амаликитян  в своем  войске  таким авторитетом, как  Жомов у сынов
израилевых, видимо, не пользовался и остановить свою отступающую  армию смог
намного  позже. К тому моменту, как ему это удалось, войско переселенцев уже
спустилось вниз с холмов и вольготно расположилось  на равнине.  Пришедшие в
себя амаликитяне ошалели от такой наглости врага и толпой бросились в атаку.
Сыны израилевы, по команде Жомова, встретили их выстрелами из луков.
     Залп,  конечно,  получился  впечатляющий --  из всех выпущенных стрел в
цель  попала  только  одна.   Но  зато  куда!  В   мягкое  место  наследника
амаликитянского  престола. Враги  сразу прекратили наступление и всей толпой
понесли раненого царевича в лазарет. Там все выстроились  в очередь и  стали
приносить  свои  соболезнования пострадавшему и  клятвы  отомстить  коварным
евреям.  Моисей все это время держал руки поднятыми и к тому времени,  когда
амаликитяне третий раз  пошли в атаку, жены переселенцев уже вовсю танцевали
ламбаду.
     Второй залп лучников был  точной копией  первого, с той лишь  разницей,
что в этот раз раненым оказался кто-то рангом ниже царевича. И сколько он ни
бился в истерике, требуя от наступающей армии прекратить заниматься  дурью и
отнести его  в лазарет, так  ничего  и  не добился. Амаликитяне  внимания на
пострадавшего не обратили и вплотную подошли к войску переселенцев.
     -- Ну и что? Драться будем? -- грозно спросили они.
     --  Нет! -- единодушно  ответили  сыны  израилевы (голоса  Навина и ему
подобных в расчет не принимались) и начали беспорядочное отступление. Моисей
руки беспомощно уронил -- вой и стенания тут же раздались за холмами.
     -- Вот уроды, мать их!.. -- рявкнул Жомов. -- Назад!
     Андрюша  передал  этот приказ,  и отступавшее  войско  звуковой  волной
развернуло  в  обратную  сторону.  Переселенцы  невольно  продолжили  бег  и
оказались   нос  к  носу  с   удивленными  таким   способом  ведения   войны
амаликитянами.
     -- Так  я,  блин,  не понял, вы отступаете  или  деретесь?  --  ошалело
поинтересовался командир амаликитянского авангарда.
     -- А куда, блин, деваться? -- поинтересовался Навин и, не давая фаланге
возможность придумать  еще какой-нибудь повод для бегства, врезал вражескому
сотнику кулаком в нос.
     Тот  от  такой наглости поначалу оторопел,  а затем  дал  сдачи. Тут же
вокруг дерущихся образовался круг из амаликитян вперемежку с переселенцами и
все принялись делать  ставки, а  Моисей задолбался махать руками,  показывая
женщинам,  кто  кого  в  данный  момент  лупит.  Менты,  горестно  вздохнув,
бросились  наводить порядок  в  своей  фаланге. А  из-за  того, что все трое
друзей плохо знали подчиненных  в лицо, возникла небольшая путаница -- менты
загнали в  фалангу  и  треть  амаликитянского войска. Пришлось  выгонять  их
обратно, и разъяренный Жомов завопил:
     -- Блин, вы когда-нибудь нормально воевать начнете? -- а затем принялся
дубасить  амаликитян   "демократизатором".  Те,  кто  получил  по  мордасам,
бросились  бежать  к  своему  царю жаловаться на жестокое  обращение. Моисей
вновь  оповестил дам об  очередной  победе,  а избитый-таки  Навином  сотник
спросил у своего спарринг-партнера:
     -- А чего этот старикан руками машет? Колдует, что ли?
     --  Сам ты  дурак,  -- ответил Иисус, они  снова подрались. А когда  их
растащили,  военачальник сынов израилевых  объяснил врагу  то, как  патриарх
ведет трансляцию битвы для мирного населения.
     --  Умно!  --  согласился тот  и  пошел  к  своим  соплеменникам, чтобы
поведать об очередной хитрости, придуманной евреями.
     Амаликитяне  возмутились  тем, что  у  них нет  такого чуда  инженерной
мысли,  и решили отобрать Моисея у  переселенцев. Дескать, пусть транслирует
ход битвы и на их  страну. Фаланга переселенцев стойко встретила новую атаку
врага,  но  подавляемая  численным преимуществом,  стала медленно отступать.
Жомов бросил  в бой  верблюдницу, но сыны израилевы, прекрасно  скакавшие на
палочках,  так и  не смогли  освоиться с управлением "кораблями  пустыни". В
итоге разрозненно помчавшиеся в  битву наездники были  разбиты  и  побежали.
Войско амаликитян стало охватывать фалангу с боков, стремясь  зайти в  тыл и
оттуда прорвать ее плотный строй. Горыныч из своих естественных огнеметов, и
Попов бесподобным голосом фланговый охват пресекли,  но  фаланга  продолжила
пятиться даже  тогда,  когда амаликитяне остановились  поспорить  о том, кто
виноват, что переселенцы до сих пор не разгромлены в пух и прах.
     -- Г-г-г... -- взвыл Моисей и вскинул руки кверху.
     -- Вот  именно, боже, вразуми этих идиотов, --  согласился с ним Аарон,
но наверху, видимо, поняли эти слова по-своему и вразумили не этих, а тех.
     -- Эй, мужики, смотрите, старикан руки поднял! -- завопил  не раз битый
Навином сотник. -- Значит, мы проигрываем. Давайте отступать!
     И  армия амаликитян стала пятиться  назад, ожидая, когда Моисей опустит
руки. Не дождались! Во-первых, Рабинович  услышал эти  слова и приказал двум
бойцам  схватить  патриарха  за руки  и  держать  его в  таком положении.  А
во-вторых,  Жомову  вся эта  кутерьма надоела,  и  он  бросил гвардию в бой.
Бронированные воины,  помятые в недавних учениях, горели желанием отыграться
хоть на ком-нибудь и  резво  бросились отвешивать  тумаки  амаликитянам.  Те
ускорили отступление, недоуменно поглядывая на Моисея. Дескать, пора бы руки
опустить, старичок!  Патриарх  уже и сам был бы этому рад,  но справиться  с
двумя бойцами просто не мог.  Ну,  а  Ваня и вовсе поступил с  амаликитянами
подло,  бросив в атаку  колесницы. Те  тоже асами вождения не были и поехали
вперед прямо  по ногам врага. А тут еще и Мурзик ни  с того ни с сего кусать
воинов за икры начал! Такого издевательства амаликитяне терпеть уже не могли
и  побежали прочь от колесниц. Резво  так  побежали. И  до Земли обетованной
намного раньше сынов израилевых добрались.
     --  Победа!  --  ликующе  завопил Навин, и этот вопль  поддержали  все.
Действительно, победа.
     -- Сеня, надо бы  это  дело обмыть, -- хитро  прищурившись,  проговорил
Жомов. -- Только не говори, что мы давно все  вино на самогонку извели, а ее
еще в прошлый раз допили. Я у тебя бурдючок припрятанный видел.
     -- Твои бы глаза да скотчем заклеить, -- буркнул Рабинович, но вынужден
был уступить. Знал, что Ваня от него сегодня точно не отстанет.
     До  самого  позднего  вечера  в  лагере  переселенцев  царило  всеобщее
веселье.  Сыны  израилевы вместе с дочерьми этого же  типа вовсю праздновали
победу.  К  удивлению  Рабиновича, считавшего себя  самым хитрым, спрятанный
алкоголь  оказался  не   только  у  него,  а   практически  в  каждой  семье
переселенцев. Сеню бы непременно  хватил инфаркт оттого, сколько вина ему не
удалось  экспроприировать  на  нужды  правительства,  если  бы  переселенцы,
отдавая  должное  заслугам  ментов  перед  их  народом,  не  стали вереницей
таскаться в  штабные  шатры  и приносить с  собой вино,  поднимая  тосты  за
"великих чужестранных воителей".  Сеня пил далеко не  с каждым, да и друзьям
напарываться запретил, но  принять в дар  вино  отказываться не собирался. В
итоге,  переселенцы,  сами  того  не  ведая,  передали  Рабиновичу не  менее
половины  припрятанного  ранее  алкоголя.  Эта   акция  самолюбие   кинолога
несколько удовлетворила, и к  тому времени,  когда в лагере все  перепились,
настроение у него было очень хорошим. Чего  нельзя сказать о Попове. Андрюша
был мрачен.
     -- Э-ех, мяса  бы сейчас,  -- горестно вздохнул Попов,  швырнув в стену
шатра шариком манны. -- Что  это за праздник, когда приходится  одной манной
кашей самогонку закусывать?!
     -- А чего ты теряешься? -- наивно поинтересовался Рабинович. -- Иди вон
верблюда сожри.
     -- А что, --  встрепенулся криминалист. --  Знающие люди говорят, что у
них горбы особенно вкусные.
     -- Я тебе дам вкусные! -- вмешался в разговор Ваня. -- Даже не мечтай о
верблюдах. Они все находятся на вооружении в войсках. Попробуй только хоть у
одного кусок  горба  откусить,  я тебя  сразу  под  трибунал  отдам за порчу
казенного имущества!..
     -- Жмот  ты, Жомов, --  обиделся Андрей. -- Уже больше евреем стал, чем
сам Рабинович.
     --  А что,  это идея! -- словно  конь  ретивый,  заржал  Сеня. -- Вань,
давай, в натуре, тебе обрезание сделаем?
     --  Не-а, лучше Попову,  -- фыркнул  омоновец. -- У него все равно бабы
нет, а нам весело будет.
     -- Да, пошли вы... крокодилам зубы  дергать,  -- обиделся криминалист и
вышел из палатки.
     Ночь была удивительно теплой и ясной. Андрюша застыл на пороге и, глядя
в небо, размечтался о еде. И привиделись Попову телячьи отбивные под луковым
соусом,  буженинка  и  тушеные кролики, караси в сметане  и осетрина с белым
вином, а  затем  целый  поросенок, запеченный в  духовке с  яблоками.  Попов
сглотнул  слюну и,  продолжая глядеть  вверх, на  холодные звезды, с  досады
завопил во всю мощь:
     -- Хо-о-чу-у мя-а-а-са!
     Именно в это время,  на свою  беду, высоко в небе над Поповым пролетала
стая  ни  в  чем не  повинных  перепелов.  Для  их  хрупкой  нервной системы
безмерная  тоска  в  голосе  криминалиста  оказалась  нестерпимой  пыткой, и
перепела камнем бросились вниз. Утешить. Ну а тех птиц, которые на мгновение
заколебались, стоит  ли  прыгать на песок  с такой высоты, убедила  ринуться
вниз звуковая волна поповского соло.
     --  Блин, я вообще-то мяса просил, -- возмутился Андрей и снова истошно
заорал в небо.
     А оттуда вниз падали лишь одни перепела...



     Больше всего меня утром удивил не толстый  слой битой дичи,  валявшейся
поверх песка. Эту картину я еще ночью видел, когда выскочил посмотреть, чего
это наш прожорливый криминалист так  громко  разорался. А вот чего  я еще не
видел никогда, так это чтобы у меня из-под  носа люди с вещами исчезали, а я
ничего  об  этом  ни сном  ни духом не  ведал.  Прямо-таки кошмар какой-то и
несмываемое  пятно позора  на  моей репутации. А как мне  Рабиновичу в глаза
посмотреть, когда  он  проснется  и увидит, что его  форменного  кителя нет,
фуражка исчезла, да и носками поблизости нигде не пахнет?!
     Впрочем,  не у него  одного такая беда. Мои менты, хоть и  продержались
трезвыми,   естественно,   дольше  любого  переселенца,  все-таки  под  утро
свалились на  ковры и  заснули  вповалку  в  нашей  с  Рабиновичем  палатке.
Уснуть-то уснули, а вот  что с моими ментами будет,  когда они  проснутся, я
предугадать не  берусь, поскольку без кителей остались все  --  и  Жомов,  и
Попов,  и мой Сеня.  А хозяин еще и более страшную  потерю  понес: вместе  с
вещами исчезла и Рахиль.
     Нет, я  еще могу понять, что кому-то кителя понадобились. Аборигенам на
сувениры, например.  Но кому эта су... девица потребовалась, я совершенно не
представляю. А уж что я совсем не понимаю, так это то,  как Рахиль мимо меня
могли пронести?!. Она же не китель, молчать не будет, если ее кто-нибудь под
мышку  попытается засунуть...  Ой, вот  только этого не  надо! Я  не дурак и
понимаю, что девица  могла из  палатки  своим ходом  уплюхать и  без всякого
принуждения  со  стороны.  Но  в  стенах шатра  дыр  нет,  подкопа также  не
наблюдается. Так что, получается, что она мимо меня  через дверь прошла, а я
и не почувствовал. Обидно!
     Ладно бы  какой-нибудь Жомов со мной  так обошелся  бы. Я бы понял и не
устыдился. Все-таки  Ваня у  нас профессионал. А тут  какая-то  девица  меня
объегорила. А ведь я не пьяный был. Разве что  перепелов  слегка объелся, но
это  не  значит, что  можно из шатра святым духом  испаряться. В общем, меня
обманули, мне  и выпутываться.  Поэтому  я, не теряя времени, отправился  на
поиски Рахили.
     Не  знаю,  как  у  вас  бывает,  но те  женщины,  которые  приходили  к
Рабиновичу,  с вещами  три,  максимум,  четыре операции обычно  проделывали.
Во-первых, снимали их с себя. В нашем  случае такое исключено, потому что на
Рахили милицейские кителя надеты  не были. Во-вторых, Сенины дамочки вещи на
себя потом опять надевали. Такой вариант я,  конечно, не исключаю, но что-то
сильно сомневаюсь,  чтобы Рахиль с  утра пораньше побежала проверять, пойдет
ли  ей  в  качестве подвенечного платья жомовская  форма. В-третьих, подруги
Рабиновича вещи иногда чинили. Причем чаще свои, чем чужие. А Сене разве что
пуговицу  там  какую-нибудь  пришьют  или рукав  со  штаниной вечными  узами
свяжут.  Этот вариант также  в нашем  случае маловероятен, поскольку никаких
прорех, потерянных  пуговиц и разбегающихся в разные стороны швов на Сенином
кителе я не видел.
     Оставался последний  женский способ  обращения с вещами, и лично мне он
казался наиболее приемлемым для сегодняшнего случая. Дело  в том, что иногда
подруги Рабиновича, претендующие на постоянное место в распорядке его жизни,
начинали  заниматься  странными делами.  Они  усыпляли  Сенину  бдительность
ритмичными  покачиваниями кровати, а затем  одевались и шли искать по  всему
дому грязные вещи. Найдя  их, накидывались на ни  в чем не повинные тряпки с
яростью перепуганных кошек и  скармливали  их стиральной машине. После  чего
умиротворенные дамы возвращались в постель, будили  моего хозяина и начинали
напрашиваться на похвалу. Я думаю, что  Рахиль  тоже пошла по этому же пути,
вот  только ей было проще,  поскольку укачивать  Рабиновича не пришлось. Его
самогонка укачала... И все равно, ну не понимаю я,  как эта девица мимо меня
незамеченной проскользнула!
     Если Рахиль действительно пошла стирать кители моих ментов, то найти ее
будет  проще простого.  Дело  в  том,  что  в  радиусе  нескольких  десятков
километров от лагеря переселенцев  источник питьевой воды был только один --
с холма,  на котором располагался  штаб,  вниз  стекало несколько  ручейков,
образуя  в  ложбине  довольно неприятного  вида лужу.  Согласитесь,  что без
масляных  пятен  на  поверхности  и стойкого  запаха  нечистот любой  водоем
кажется подозрительным. Этот был отвратительным еще и потому, что даже мне с
моим плохим зрением удавалось самые мелкие камешки на дне рассмотреть.
     Вот туда я отправился с  первыми лучами солнца и не ошибся. Не  успел я
пройти и десятка метров  в направлении озерца,  как  услышал, что  кто-то на
берегу  завывает  отвратительным  голосом международный  гимн  неразделенной
женской  любви  "За  мои  зеленые  глаза  называют все меня  глазуньей..." Я
удовлетворенно тявкнул и  сбавил скорость. Ошибки  быть не  могло. На берегу
небольшого водоема  копошилась Рахиль, и, судя по яростному плеску воды, она
действительно стирала.
     Ну что же, подруга, теперь моя очередь!.. Я осторожно подкрался  к краю
ложбины и  заглянул вниз. Девица была там  одна  и  копошилась  в воде.  Что
именно  она делала, отсюда увидеть я не мог, поэтому решил  спуститься вниз.
Стараясь не шуметь,  я преодолел  спуск  и  застыл,  как чумкой  пораженный.
Рахиль  уже  закончила стирку и развесила  кители по кустам. Если  эту часть
милицейской формы я мог узнать легко, то из всех головных уборов более-менее
прилично выглядела только Ванина  кепка. Андрюшину  и Сенину  фуражки девица
превратила в  бесформенные блины, похожие скорее на бабушкин  чепчик, чем на
украшение милицейской  головы. Сеня ее теперь убьет. А  вдвойне  самостийной
прачке  достанется  за  то, что  она и  записную книжку Рабиновича  с полным
собранием телефонов  девиц тщательно постирала. Настолько тщательно,  что на
листах  теперь  лишь  блеклые следы чернил  остались. Рядом с нею  на  земле
валялись прочие мелочи вроде часов и авторучек, но на них я уже  не смотрел.
С меня фуражки с блокнотом было вполне достаточно.
     Честное слово,  если  я и хотел Рахиль напугать, то к тому моменту, как
увидел  плоды трудов  ее рук, напрочь забыл о  своих  намерениях. А  если  и
гавкнул, то лишь потому,  что от  увиденного зрелища очумел слегка. И в том,
что девица  завизжала  и  бросилась  в воду, виноватым себя не  считаю. Так,
господин следователь, и запишите!..
     Впрочем,  следователя  никакого,  конечно,  не   было.  Зато   появился
Рабинович,  словно кот  из  мешка. Рахиль визжит, Сеня  на меня орет. Своими
"фу", "место" и "нельзя" задолбал просто.  Можно  подумать, я  его грудастое
сокровище съесть  собирался. Нужна она мне как гаечный ключ!  Да разве этому
дураку объяснишь,  что я его же  собственное  добро  спасти пытался. Правда,
было  уже поздно,  но согласитесь, что лучше поздно,  чем никогда, а меня за
это  еще и  обструкции  предали.  Пришлось  обидеться на  хозяина  и уйти  в
пустыню.  Ну их  всех сенбернару под хвост. Пусть сами  со своими проблемами
разбираются.
     С расстройства мне есть захотелось, и я начал уже подумывать о  том, не
слопать ли  какую-нибудь  перепелку, прямо в  сыром  виде и  неощипанную, но
стоило только  представить, что мне во время принятия пищи неощипанные перья
в рот  лезут,  как  завтракать  тут  же расхотелось. Уж  лучше  я  поголодаю
немного,  пока  аборигенские  повара  не  проснутся  и  дичь  не  приготовят
соответствующим образом.
     Переселенцы же, увидев поутру усыпанный дичью лагерь, едва не рехнулись
от счастья. А Моисей  с  Аароном воспользовались ситуацией по-своему, тут же
принявшись восхвалять  "простертую над  сынами израилевыми  руку божию".  Не
знаю,  может  быть,  Андрюша и  являлся  таковой  конечностью,  но  уж  если
сравнивать  людей с  частями  тела, нашему  криминалисту  наверняка  удалось
получить бы титул "мистер  За..." Вы не  о том  подумали. Я  хотел  сказать,
"мистер Затылок". Холеный, толстый, круглый затылок.
     В  общем,   аборигены  с  похмелья  посчитали  появление  перепелок  на
территории лагеря настоящим  чудом, а мои менты в  силу природной скромности
спорить не стали. Тем более что у них  проблемы  поважнее были. Попов  вон с
расстройства  бренные останки своей фуражки в овраг закинул, но  Сеня  велел
подобрать.
     -- Андрюша, вот ты вроде умный мужик, а иногда себя как ребенок ведешь,
--  похлопывая по  плечу  эксперта, пышущего праведным гневом  на криворукую
Рахиль, проговорил мой хозяин.  -- Нам же  Лориэль  сказал, что  мы в Египет
попали из-за того, что какую-то хрень с  собой из прошлого притащили. Хочешь
потом сюда вернуться из-за того, что мы тут что-то свое оставили?
     --  Это  ты  вечно  всякую  дрянь  стараешься  с  собой  притащить,  --
раздраженно буркнул Андрюша. -- Из-за тебя и страдаем.
     -- Из-за меня? -- взвился  мой хозяин. -- Я, между прочим, одних только
бесполезных  камней привез. А  ты какой-то  подозрительный  крест из  Англии
приволок.
     --  Не  подозрительный, а  серебряный,  --  огрызнулся  криминалист. --
Обычный крест, каких в каждом  ювелирном магазине навалом.  А Жом вон вообще
Святой Грааль у Мерлина спер.
     -- Ты, свинопапик невыхолощенный, какого хрена стрелки  опять на других
переводишь,  --  возмутился  омоновец,  который  до  этого  спокойно  чистил
пистолет, "постиранный" Рахилью, и никому не мешал. -- Во-первых, не спер, а
добыл  в качестве  трофея в честном  бою.  А во-вторых, при  чем  здесь  моя
питейная емкость? --  это Жомов так  Грааль обозвал для  того, чтобы язык не
ломать.
     -- Может быть, очень  даже при  чем, -- проговорил Рабинович, задумчиво
почесывая нос.
     -- Ты хочешь сказать, что нас сюда именно из-за этого фужера-переростка
закинули? -- оторопел криминалист, а потом махнул рукой. -- Ты гонишь, Сеня.
В Граале кровь  Христа хранилась, и к Моисею, жившему за тысячу с лишним лет
до смерти Иисуса, он никакого отношения иметь не может...
     --  А вот это у Лориэля надо спросить, -- хмыкнул  Сеня.  -- Интересно,
почему,  когда  этот  козел  крылатый  нам  позарез  нужен,  он  никогда  не
появляется? Где, скажите мне, это  чмо клопообразное  в самые  ответственные
моменты мотается?
     Я  замер,  ожидая  привычного  хлопка, но  в  этот раз  оскорбления  не
подействовали. Может быть, действительно просто случайными совпадениями были
появления маленького  наглеца  именно  в те  моменты,  когда его  кто-нибудь
ругал?  Или сейчас Лориэль  был занят  и физически  не мог  прибыть на место
происшествия? Ответов  на  эти вопросы нам, естественно, никто  дать не мог.
Оставалось  только  выполнять  порученное  задание, а эльфа за  жабры  взять
тогда, когда он все-таки соизволит появиться.
     Не знаю, что  там надумал мой Рабинович,  но лично я был почти  на  сто
процентов согласен с Поповым и Жомовым. Действительно, какое отношение может
иметь Святой Грааль к событиям, случившимся задолго до его  появления? И все
же утверждать  это под  присягой  на  суде  я  бы не  стал.  Мы все-таки  по
параллельным мирам мотаемся, а тут всякое возможно. Тем  более эти временные
петли дурацкие всегда с толку сбивают. Поди разберись,  что уже  было, а что
есть сейчас.
     Эту тему вам бы, конечно, лучше меня Горыныч прояснил, но сейчас он был
занят, набивая желудок перепелками. Видно, по протеину, бедняга, соскучился.
Я  его  тормошить  не  стал,  да и некогда было --  мои менты,  позавтракав,
принялись собираться в дорогу,  не забывая  принуждать к этому и аборигенов,
разомлевших  от  сытной и дармовой  пищи. Подгонять,  понукать и уговаривать
сынов израилевых продолжить  путешествие  пришлось довольно долго, и все  же
еще  до  обеда  мы продолжили путь, устремившись на северо-восток,  строго в
соответствии с компасом Жомова.
     Вроде бы  все было нормально. Солнышко светило, но  не пекло, небо было
чистое,  ветерок не  раскаленный, да и аборигены шагали весело, разучивая по
дороге  вместе  с  Навином  эпический  гимн  военнослужащих  на   марше  под
соблазнительным,  но   абсолютно   фантастическим   названием   "У   солдата
выходной..." В  общем,  все  были  счастливы и  довольны, а мне  чего-то  не
хватало. Что-то вокруг было не так, и я никак не мог понять, что именно. Всю
дорогу я  ломал  голову  над  этой проблемой,  а  когда  показалось, что  до
разгадки можно уже кончиком носа дотянуться, вдруг  произошло ЧП. И  это еще
мягко сказано!
     --   Это   что  за   хреновина  такая?  --  удивленно   поинтересовался
востроглазый Жомов, уставившись из-под ладони куда-то на горизонт.
     Колонна  медленно  остановилась,  и трое моих  ментов, словно  былинные
богатыри, принялись высматривать что-то там вдали. Причем  все  трое приняли
позу  Ильи Муромца.  Ваня с  Сеней по  краям, на верблюдах, а  Попов, словно
боярин, в центре, в корявой повозке. Я тоже пытался  что-нибудь увидеть, но,
во-первых, мне снизу  разглядеть ничего не удавалось, а  на своего  верблюда
запрыгнуть эгоист Рабинович не позволил. А во-вторых, я уже сто раз говорил,
что плохо вижу даже то, что перед носом, не говоря уж о заоблачных далях.
     Кстати,  об облаках. То, что увидели мои менты,  и было облаком  черной
пыли, довольно стремительно увеличивающимся в размерах.  Некоторое время вся
колонна  удивленно всматривалась  в  него, а затем  Попов  озвучил  всеобщие
опасения.
     --   Мужики,   а   это  не   амаликитяне   возвращаются?  --  испуганно
поинтересовался он.
     --  Хрен  их  знает,   --  пожав  плечами,   сообщил  омоновец.  --  Но
подготовиться все-таки  надо.  Навин, а ну строй  своих  дармоедов в  боевой
порядок.
     -- Не поможет, -- раздался  позади них  голос Нахора. -- Песичаную бурю
щитами не остановишь, -- а затем  перс бухнулся на колени перед Рабиновичем:
--  Ни-ет  мине  пощады, учитель. Руби дурной голова! Зачим я  вчира пил, на
небо ни симотрел? Типерь спирятаться ни успиим.
     -- А ну  встань! -- рявкнул на него Сеня.  -- Я тебе  не вор  в законе,
чтобы ты у меня в ногах валялся.
     Перс, однако,  подниматься явно не собирался. Он ползал по  земле перед
верблюдом Рабиновича, непрестанно сыпля на  голову целые пригоршни песка.  Я
поначалу  вмешиваться не хотел -- пусть сами в  своих отношениях разбираются
-- но после того, как  перс и меня засыпал противной пылью, пришлось на него
рявкнуть.  Нахор тут же вскочил на ноги и отбежал от меня подальше. Боишься,
гад? И правильно делаешь. Тоже мне, покоритель пустынь, песчаный волк. Убить
тебя за такую халатность надо.
     -- Фу, Мурзик, -- хозяин, как  всегда, не дал мне выговориться от души.
-- Нахор, хватит комедию тут ломать. Говори, что делать надо?
     --  Бижать  от нее  нельзя, сипирятаться  не успеем,  -- пожал  плечами
Нахор. -- Можно только  через  бурю пиробиваться.  Бистро-бистро идти,  бурю
пироскочим. Медленно идти -- совсем пилохо будет.
     -- Так  чего  ждем?  --  удивился  Жомов. --  А-ну  все разом,  бего-ом
ма-арш!.. Андрюша, озвучь!
     И Попов озвучил.  Причем так, что  песчаная буря задумалась, а стоит ли
ей вообще  дальше двигаться, или ну их всех на фиг. Еще начнут орать  громче
ее и  испортят грозному природному  явлению всю зловещую  репутацию. Но буря
отступать,  не сразясь с  новым неведомым противником, посчитала ниже своего
песчаного достоинства и продолжила движение вперед. Даже ускорилась.
     Мы  тоже не дремали,  хотя куда же дальше-то дремать! Гвардия под нашим
чутким руководством тут же  принялась  загонять в повозки  стариков, пожилых
женщин и детей, вышвыривая оттуда всех, кто  был в  состоянии самостоятельно
передвигаться с достаточно высокой скоростью. Мои соратники, спасая людей, и
сами спешились, предоставив возможность более слабым забраться на верблюдов,
и  мы сместились в хвост колонны,  чтобы  страховать переселенцев,  не давая
кому бы то ни было отстать.
     Мы закончили погрузку немощных и убогих в повозки к тому моменту, когда
буря принялась  швыряться в нас первыми пригоршнями песка. Сеня собрался уже
приказать  начать  движение  и, оглянувшись, чтобы проверить напоследок,  не
забыли ли  кого-нибудь,  вдруг застыл  --  с  тыла на нас также  надвигалось
облако пыли!
     -- Нахор, твою персидскую мать в гестаповские застенки!  --  перекрывая
нарастающий шум стихийного бедствия, изо всей силы завопил он и махнул рукой
в сторону нового облака. -- Это что такое? Еще одна буря?
     -- Ни-ет.  Это люди, -- тоном знатока  ответил перс.  -- Миного  людей.
Наверное, амаликитяне. Тоже чирез бурю решили ид-ити.
     -- Твою мать! Только  этого нам  не хватало, -- выругался мой Сеня, и в
этот раз  я с ним был абсолютно согласен. -- А как, интересно, эти сволочи в
тылу  у  нас оказались?  -- Рабинович махнул  рукой.  -- А-а, ладно.  С этим
разбираться  потом  будем.  Сейчас самое главное -- это из бури уйти. Попов,
кричи, чтобы мчались вперед!
     Андрюша снова рявкнул и, поскольку в этот раз орать ему пришлось против
ветра, то песка Попов наглотался изрядно. Правда, не зря -- от его рыка сила
ветра в направлении движения рванувшейся вперед колонны значительно ослабла.
Впрочем, природная стихия тут  же удвоила  усилия и вернула назад утраченные
позиции. Сторицей!
     Людям было  намного проще пробираться сквозь хлесткие  струи песка, чем
мне. Они-то могли укутаться в тряпье, закрыть глаза кусками материи  и в нее
же спрятать нос и рот, а у меня таких средств индивидуальной защиты не было.
Правда,  я парусил меньше,  чем мои двуногие  товарищи, но приятного в  пути
через бурю было мало. Точнее, вообще ничего не было! И минут  через двадцать
жуткого пути я понял, что не смогу дальше сдвинуться с места. Просто лягу, и
пусть меня тут и похоронят.
     Я уже  почти лег, когда невесть откуда появился Сеня и, схватив меня на
руки (отпусти, гад, я тебе  не слюнявый  кутенок!), засунул к себе под плащ.
Стало  легче  дышать,  но я тут  же  устыдился  своей  слабости  и попытался
вырваться. Не  тут-то  было! Рабинович, хоть  и сам выдыхался,  но тушу  мою
немаленькую держал  крепко. Я все-таки вырвался и попытался идти, но сделать
это оказалось  совершенно невозможно -- сопротивление  воздуха было  слишком
сильно, а крошечные песчинки вдобавок рассекли до крови нос и  кончики ушей.
Я  невольно  завыл  и  замер,  пытаясь  спрятать  голову.  Мой  хозяин  тоже
остановился. Впрочем, не он один. Стояла почти вся колонна.
     -- Го-о-оры-ы-ыныч! -- завопил Рабинович во весь голос, наплевав на то,
что  весь  рот  тут же  забьет  песком. --  Сделай,  гад,  что-нибудь.  Море
раздвинул, а в песчаной буре коридор проделать не в состоянии?
     -- Попробую,  -- пискнул Ахтармерз,  высовываясь из соседней телеги. --
Только песок больно по головам хлещет. Сосредоточиться мешает.
     -- Ты уж постарайся, змеюка бесподобная, -- попросил его  Рабинович. --
Иначе  все  здесь  останемся и  твою  недоделанную  контрольную  вывесят  на
школьной доске в память о без вести пропавшем двоечнике.
     Ахтармерз  кивнул  средней головой  и  попросил нас переправить  его  в
начало колонны.  Совместными усилиями Жомова, Рабиновича и Иисуса -- Нахор с
Андрюшей  окончательно выдохлись и вместе с  остальными  пешеходами пытались
укрыться  от бури под  телегами -- Горыныча в головную повозку доставили.  И
наш  доблестный  маг-недоучка,  повелитель  паранормальных  стихий,  укрытый
плотным холстом от бури, завертелся на одном месте.
     -- Убирайте на фиг вашу тряпку! -- через  несколько минут завопил  он и
выстроил перед колонной защитный энергетический коридор.
     Переселенцы,  огибая  повозку   с  Горынычем,  тут  же  устремились   в
защищенное  от бури  пространство. Они помчались вперед, а  мы  остались  на
месте, отдыхая перед  тем, как снова начать тащить Ахтармерза сквозь ветер в
голову колонны. Пропустив мимо себя последнего переселенца, Горыныч выдохся,
и  мы  поперли его  вперед,  подпитывая  по  дороге  перепелами, чтобы  дать
возможность   нашему  антибуревому  и  почти  самоходному  устройству   хоть
как-нибудь восполнить растраченную энергию.
     Так мы и двигались через бурю  короткими перебежками. Причем дистанция,
на которую  мы могли передвигаться под защитой Горыныча,  с каждым разом все
сокращалась и  сокращалась. В  конце концов  и  у Ахтармерза иссякли  силы и
никакая пища уже не могла их восстановить.  Горюя от того,  что больше ничем
не может  помочь, он сник, съежился  и  стал почти незаметен  на дне телеги.
Правда, к тому времени все переселенцы уже достаточно отдохнули, чтобы вновь
самостоятельно начать пробираться сквозь песчаную метель.
     -- Потирпи неминого!  --  завопил  Нахор.  --  И-еще чуть-чуть, и  буря
кончится. Она уже слабеет!
     Перс и в этот  раз оказался  прав. Я не успел даже  как следует устать,
как  ветер практически стих. В воздухе еще болталось  много  пыли, да и небо
над нами было затянуто черными тучами, но сквозь бурю мы прошли. Троекратное
"ура" огласило пустыню, и переселенцы, собрав остатки сил, поспешили вперед,
чтобы уйти подальше от этого кошмара. Когда стало полегче дышать,  аборигены
собрались было остановиться  для  отдыха,  но мои  менты  не  дали им  этого
сделать.
     --  Охренели,  что  ли?  --  завопил  на них  Рабинович. --  На  хвосте
амаликитяне  сидят,  а вы  пикники  собрались  устраивать.  Они  хоть и  без
Горыныча через бурю шли, но зато детей и  женщин  с ними тоже нет. Догонят и
сотрут в порошок. В этот раз уже так легко не отделаемся.
     -- Так давай их встретим! -- наивно предложил Жомов.
     -- С кем?  С этими?  -- ехидно поинтересовался  Сеня,  кивнув в сторону
шатающихся от усталости переселенцев. -- Да  они и меч с пояса отстегнуть не
смогут.
     И мы помчались  дальше. То  есть не помчались, а поползли, ориентируясь
по Ваниному компасу на северо-восток.  Высотные  пылевые  тучи не исчезли, и
определить,  в какой  стороне солнце, не было никакой  возможности. Впрочем,
мне  этого и не требовалось. Я  уже давно почувствовал  впереди запах моря и
понял,  что скоро мы  выберемся на берег. Так  оно  и произошло.  Через  час
ускоренного  марша   впереди  показался  изогнутый  залив,  и   вся  колонна
переселенцев стала огибать его, отклоняясь вправо.
     Залив внезапно круто завернул на север. Я несколько оторопел, поскольку
не ожидал такого подвоха.  Судя по  тому,  что я помнил  из телепередач  про
всякие путешествия, мы сейчас оказались на берегу Средиземного моря и должны
были  входить  в  Палестину. Однако ни  обещанных молочных рек, ни кисельных
берегов,  ни  даже  обычных  деревьев  поблизости  не   наблюдалось.  Всюду,
насколько   хватало   глаз,   простиралась   безжизненная  пустыня,  и   мы,
придерживаясь нужного направления, стали углубляться в нее.
     Что-то здесь было не так! Не знаю, может быть,  параллельный нашему мир
Моисея как-то отличался географически  от Земли, но лично мне в это верилось
с  трудом. Похоже, переселенцы засомневались тоже, только  мои менты и Нахор
уверенно топали вперед. С каждым часом в толпе аборигенов нарастал ропот, но
мои  друзья на него не обращали  внимания.  Жомов непрерывно  поглядывал  на
компас, остальные следовали за ним. А когда с хвоста колонны пришло известие
о  появившемся  вдали  облаке  пыли,  менты  начали  подгонять  переселенцев
дубинками.
     -- Да  поднажмите  вы! Еще немного осталось,  -- уговаривал  аборигенов
Сеня,  не   забывая  в   качестве   весомого   аргумента  приводить   верный
"демократизатор". -- Сейчас пустыня кончится, там и отдохнете. А амаликитяне
на чужую территорию сунуться не посмеют!
     Пустыня  действительно стала заканчиваться.  К  моему удивлению,  вдали
появились зеленые квадратики орошаемых полей и, словно видение из кошмарного
сна,  возник  размытый  недавно  прошедшей бурей  силуэт  города.  Знакомого
города. До  того знакомого,  что я едва не  взвыл.  Прямо  перед нами  лежал
Мемфис, из которого мы совсем недавно выбирались со страшным трудом. Колонна
застыла, отупело глядя вдаль. А от Мемфиса нам навстречу уже вышла делегация
встречающих  в  лице (или в  лицах?)  регулярной армии фараона.  До них было
километров десять. И столько же  отделяло нас от амаликитян. Что называется,
приехали!
     --  Ну  что, Ваня, придется тебе, наверное, фамилию сменить, --  ехидно
проговорил  мой хозяин, глядя на сбивавшихся  в  кучу  вокруг  Моисея  сынов
израилевых. -- Будешь ты теперь не Жомов, а Сусанин.
     -- Ничего не понимаю, -- растерянно проговорил омоновец в ответ, щелкая
пальцами по плексигласовому колпаку компаса. -- Когда он испортиться успел?
     -- Не вините себя, -- неожиданно встряла в разговор Рахиль. -- Во  всем
виновато колдовство жрецов Рамсеса, а эта чудесная штучка  не испортилась. Я
ее только сегодня утром хорошенько помыла...
     -- Что? -- реву троих ментов позавидовали бы и пещерные медведи.
     Рахиль оторопела, а потом торопливо стала говорить, что, отчищая  утром
вещи моих сослуживцев, случайно разобрала компас. Стрелка выпала, и, увидев,
какая она снизу блестящая  и красивая,  девица решила содрать с  нее краску.
Быстренько  выполнила  задуманное, а затем, увидев,  как Рабинович убивается
из-за выстиранного блокнота, решила, что краска что-то значит, и, достав  из
своей  первобытной сумочки  не менее  доисторическую  косметику,  быстренько
покрасила стрелку  снова. Естественно, перепутав  цвет  полюсов, и мы вместо
северо-востока пошли на юго-запад.
     Если  бы  Ваня  что-нибудь  понимал  в  спортивном  ориентировании, он,
конечно,  заметил  бы  перемену.  Но,  поскольку  Жомов пользовался компасом
впервые в жизни, заподозрить  он ничего не смог. А  тут еще буря  не вовремя
налетела, так что и солнце нам помочь сориентироваться по сторонам света  не
могло.  Получалось,  что не  зря я  чувствовал неладное. Зря только интуиции
своей я доверять не стал. Мы все дружно застонали и опустились на песок.
     --  Зачим  расстраиваться?  -- озабоченно  поинтересовался Нахор. -- Ви
разиве не сюда ид-ити хотели? Разиве,  Сеня, ми сюда вернулись  не для того,
чтоби би-елиши пиродавать?
     -- Какие  беляши,  баран?!  --  завопил  на него  Попов. --  Мы  зачем,
по-твоему, из Мемфиса уходили? Чтобы назад вернуться?
     --  А зачим мне не сказали, что обратно  ид-ити не  хотите? -- оторопел
перс. -- Я думал, ви сипици-ально назад идете.
     -- Так  ты с самого начал  знал, что мы  в Мемфис возвращаемся? --  еще
громче завопил  Андрей и, когда Нахор кивнул  головой,  вскочил с места.  --
Убью гада!
     Конечно, опуститься до  убийства  офицеру милиции  мы не  дали. Жомов с
Рабиновичем навалились на Андрюшу, а я отогнал в сторону Нахора. Да и Рахиль
тоже,  от греха  подальше. Разъяренный  Попов проявил недюжинную силу. Жомов
калечить  друга не  хотел,  поэтому они  с  Сеней  успокаивали  криминалиста
довольно долго. Ну а когда Андрей смог взять себя в руки, армии амаликитян и
египтян  уже  выстраивались  в  боевые порядки,  готовясь  растереть  нас  в
порошок. Мои менты  беспомощно посмотрели на двух патриархов, приближавшихся
к ним.
     -- Похоже, мы в безвыходном положении, -- проговорил Аарон, в  этот раз
не дожидаясь предисловия со стороны младшего брата. --  Вы сюда нас привели,
значит, должны и спасти. Что делать будете?
     --  Без штанов  бегать! -- теперь и  у моего  хозяина нервы  сдали.  --
Откуда я знаю, что нам делать? И этого придурка мухокрылого снова нет, будто
его гоблины с потрохами сожрали!..
     ХЛО-ОП!!!
     Сработало!  Наконец-то  маленький  дебошир  появился  не до  или  после
всевозможных критических  ситуаций,  а  как  раз  в  тот момент,  когда  его
присутствие было жизненно необходимо. Не знаю, как мои менты, но лично я еще
никогда в жизни так не радовался появлению эльфа, как в этот момент.
     -- Что,  козлы,  допрыгались?  --  ехидно  завопил  Лориэль, зависая  в
воздухе над нами. -- Сколько раз я  говорил  Оберону, что ментам нельзя даже
движение  на  улице регулировать.  Стоит кому-нибудь из  них  на перекрестке
появиться, как тут же  пробка образуется.  А уж со спасением вселенных любой
ребенок лучше справится, чем профессиональный мент.
     -- Ты больно-то не наезжай, -- не слишком уверенно попробовал урезонить
наглеца мой хозяин. -- Лучше скажи, что нам делать нужно..
     -- Все!  Вы уже сделали все, что могли, --  рявкнул на Рабиновича эльф.
--  Больше  вам тут делать нечего. Уматывайте  отсюда на  хрен, козлы,  мать
вашу!..
     --  Как это уматывайте?  -- оторопел Попов. --  Ты же сказал, что, пока
евреев из Египта не выведем, домой не попадем?
     --  А это  у  нас аналитический отдел  ошибся,  --  с ехидной улыбочкой
ответил  Лориэль.  --  Тут, конечно,  весь кавардак из-за вас получился,  но
исправлять его вы в другом месте будете... Нимроэль, за работу!
     --  А  что  будет с  переселенцами?  --  возопил  Рабинович,  видя, как
египтяне одновременно с амаликитянами устремляются в атаку.
     -- Шашлык из них будет! --  зло пискнул эльф. -- У вас есть только один
шанс исправить положение, и смотрите, в этот раз не промахнитесь.
     Сеня  явно еще  собирался что-то  спросить, но не успел. Да и я, хоть и
страстно этого  хотел, вцепиться  зубами  в  Лориэля  не успел.  Неожиданная
вспышка света  парализовала  меня,  полностью  лишив  возможности  хоть ухом
пошевелить.   Окружающий   мир  стал  расплываться,   становясь  призрачным,
искаженным  подобием самого себя.  В  голове у меня  помутилось, свет  начал
меркнуть...
     Все.  Теперь  домой.  Спать.  А  там уже  разберемся,  что  и  как  нам
исправлять  следует.  И  уж если  мне  еще раз доведется Лориэля  встретить,
честное слово, я своего шанса больше не упущу-у-у!..




Популярность: 19, Last-modified: Mon, 28 Apr 2003 10:32:38 GmT