---------------------------------------------------------------
Файл из Электрической библиотеки -- http://www.electrolib.ru/
OCR & spellcheck -- Алексей Алексеевич (alexeevych@mail.ru)
---------------------------------------------------------------
Гуляковский Е.Я.
А 94 Последний мираж: Роман, повесть, рассказы -- М.: Вече, 2002. --
384 с. ("Параллельный мир")
ББК 84 Р7
ISBN 5-94538-086-5
В новую книгу классика отечественной фантастики вошли произведения,
демонстрирующие всю широту спектра сегодняшней НФ: оригинальные научные идеи
и восточные легенды, альтернативная история и космический боевик. Объединяет
их мастерство исполнения, давно ставшее визитной карточкой Е.Гуляковского,
привлекающее к его творчеству многочисленных читателей.
Сколько раз я мечтал о тебе,
О глазах твоих и руках!
Сколько дней я иду от тебя,
Чтоб прийти к тебе навсегда!..
Песок... Тысячи километров пространства он заполнил зыбкой, неверной
массой. Те, кто жил здесь, хорошо знали его запах и вкус.
-- Ты возьмешь меня с собой в маршрут? -- Девушка спросила это
медленно, с усилием, так, словно хотела сказать что-то совсем другое.
-- Нет, Лена. Мы вернемся скоро, тебе придется остаться и подождать.
Ушли. Лошади подбрасывали копытами высокие волны песка. Постепенно
силуэты всадников исчезли в раскаленном плывущем мареве.
"Почему я здесь? Как это стало возможным? И возможно ли это?" Разные
вопросы возникают в голове человека, если он остается один.
Когда-то песчаные равнины были горами, потом горы рассыпались,
превратились в песок. Так говорил Алексей.
Лена зачерпнула горсть песка и тонкими струйками пропустила сквозь
пальцы. Из песка можно сделать часы и отмерять ими время. Такие часы стояли
в институтской лаборатории. Из одного сосуда в другой падали песчинки,
одинаковые, как дни.
Письма приходили все реже, словно застревали в бесконечном
пространстве. Потом что-то случилось.
Она вспоминает последний желтый конверт со штампом незнакомого города.
Измятый листок бумаги, чернила, полинявшие от солнца. Короткие, уже почти
чужие фразы.
Долго ждала следующего письма. А когда перестала ждать, вдруг поняла,
что не сможет забыть ничего.
... С тех пор, как они познакомились, Алексей ждал ее после занятий,
Вместе ходили в библиотеку, в кино. Читали друг другу любимые книги.
Дружили... Вот, пожалуй, и все. Она сама не хотела тогда ничего другого. Все
главное, большое должно было быть потом... Может быть, именно в этом была ее
ошибка? Почему, все же, потом?
Наверное, потому, что Алексей никогда не говорил о своем чувстве. Уехал
в экспедицию и перестал писать.
Возможно, на этом все бы и кончилось, если бы не последнее письмо.
Чужое, не похожее на письма Алексея. Мятая бумага. Сбивчивые, злые слова.
Нельзя было понять, что он хотел написать ей. А самое главное -- нельзя было
понять, чего он не хотел писать. Что-то случилось у него, непонятное,
страшное...
Вместе с этой мыслью пришло решение поехать к Алексею.
Долго не давали отпуск в институте, с трудом добилась отсрочки для
зашиты диплома. Дома слышала много умных и, наверное, справедливых фраз.
Когда слова перешли в бессвязные упреки, она уехала.
Паровоз тяжело оторвал состав от вокзала. И только после этого она
честно спросила себя: почему едет? Кто ее, собственно, звал? Раньше
старалась поменьше думать об этом, чтобы не изменить решение, а теперь уже
поздно. На последние два письма не получила ответа. Послала с дороги
телеграмму и даже не знала, придет ли он встречать. Все равно ничего уже не
изменишь. В конце концов, она могла поехать куда угодно. К нему заедет на
один день. По крайней мере, все сразу узнает.
За окном мелькали полустанки и станции. Она плохо запомнила эту дорогу.
В последнюю ночь не сумела заснуть. Утром чемодан показался вдвое тяжелее.
Кто-то помог вынести его и поставил рядом с ней на песок.
Поезд сразу стал чужим и огромным -- может быть, потому, что перрона
здесь не было. Не было и станции -- просто торчала на тонкой палке доска с
каким-то названием.
Когда поезд ушел, на другой стороне железнодорожного пути она увидела
Алексея. Он не смотрел на нее.
Случилось что-то более важное, чем все ее сомнения и раздумья. Лена
поняла это сразу, как только он шагнул навстречу. Качнулись плечи, руки
растерянно шарили по лыжной куртке. И взгляд, избегающий ее, все время
уходивший в сторону.
-- Хорошо, что смогла приехать...
И замолчал. Нет, он не обрадовался. Даже не удивился. Просто замолчал.
И по тому, как он ее встретил, поняла, что сейчас ни о чем нельзя
спрашивать. Нужно просто идти за ним к старенькому "газику".
Полетела навстречу клубящаяся песком дорога. Только тогда Лена
заметила, как давно он не брился. Почему-то вспомнила Алексея на
волейбольной площадке. Он был гордостью курса. Ничего лишнего не было ни в
его движениях, ни в жизни, подчиненной простой и видимой цели. И никогда вот
так, без дела, не двигались руки...
Перегрелся мотор. Они вышли на несколько минут из машины. Тогда она в
первый раз по-настоящему увидела песок. Не тот, из которого лепят домики, и
не ласковый золотистый песок пляжа... Этот песок заполнил собой
пространство, пропитал воздух, замутил далекое отсюда небо, спрятал солнце.
Жалобно скрипел в его невидимых бархатных лапах металлический кузов машины.
Она не хотела начинать разговор. Но не выдержала и спросила:
-- Может быть, ты что-нибудь скажешь?
Тогда он заговорил.
Они ушли вперед, осталась за желтой горой машина, а он все говорил --
сбивчиво, неровно. Было в его словах что-то такое, от чего в сознании
вставала реальная картина происшедшего... Даже сейчас, когда Алексея нет
рядом, закрыв глаза, она видит все.
Два человека идут по пустыне. Багровое, злое солнце прячется за
горизонт. Люди идут очень давно, оба устали. Ночью они спали рядом,
завернувшись в брезент. Много раз до этого маршрута засыпали они вот так,
вдвоем. Курили по очереди последнюю папиросу и никогда не говорили о дружбе.
Утром на сером брезенте сверкали холодные капли влаги. Только на третьи
сутки они нашли этот проклятый шурф. Квадратная черная яма, пятнадцать
метров глубины, и закон Архимеда.
-- При чем здесь закон Архимеда?
И снова Лена слышит ответ Алексея:
-- Стенки шурфа делают из бревен. На них со всех сторон давят десятки,
сотни тонн текучего, как жидкость, песка. Больше пяти дней крепление обычно
не выдерживает; этот шурф простоял десять. Нужно было залезть в него, чтобы
повторить шестнадцатую пробу. Никто не верил в нее. Мы оба видели, что
спускаться в шурф уже нельзя. Бревна разошлись и местами треснули. Я говорил
Николаю... "Если крепление не выдержит, пятнадцать метров песка и завал из
бревен разберут не раньше чем через месяц. Ты же знаешь, я ничем не смогу
помочь!"
"Разведку закончили, наш отчет на много лет заморозит этот участок. А я
верю, понимаешь, верю в шестнадцатую пробу! Она не случайна, титан где-то
здесь, совсем близко. А помогать тебе не придется: бревна выдержат".
Когда он шагнул к шурфу, я схватил его за руку.
"Ты не полезешь!"
"Не нужно шутить, Алеша".
Дальше плохо помню... Кажется, я его оттолкнул, и сам упал на песок.
Николай был сильнее. Когда я поднялся, он уже висел где-то на середине шурфа
и даже крикнул мне:
-- Привет!
Потом одно бревно отошло: наверно, спускаясь, он неосторожно нажал на
него, -- и песок хлынул вниз широкой шуршащей струей. Так всегда бывает,
когда не выдерживает крепление. Если вырвало одно бревно, остальные
рассыпаются, как спички. Песок сомкнулся. Я видел большую воронку на том
месте, где только что был шурф. Ее поверхность некоторое время шевелилась...
Он замолчал. Сзади послышался шум догоняющей их машины. Отвернувшись,
Алексей закончил совсем бесцветным, пустым голосом:
-- Когда обваливается крепление, ничего нельзя уже сделать... Титана
там не нашли...
И больше не сказал ни слова до конца дороги.
В лагере двумя рядами стояли палатки, загон для лошадей, фанерная
кухня.
"Здесь он живет", -- подумала она тогда.
Задолго до ее приезда он уже жил здесь и, наверно, сам мог спуститься в
такой же шурф...
Ее удивило, что никто не вышел навстречу, хотя в палатках горел свет.
Лагерь словно вымер. Шофер тоже куда-то исчез, как только остановилась
машина. Алексей взял ее чемодан и, не оглядываясь, пошел к крайней палатке.
Лена не знала, что делать: ведь она приехала к человеку, который даже
не звал ее, но уже дорогой, после его рассказа, поняла, что все это сейчас
не имеет никакого значения.
Увидела, как Алексей выносит из палатки какие-то веши, и догадалась,
что здесь еще недавно жил Николай. -- Спать будешь тут, -- сказал Алексей.
-- Завтра решим, что с тобой делать дальше.
И сразу ушел, словно все остальное было совершенно ясно и само собой
разумелось.
Потом за стеной в соседней палатке звякнуло стекло и что-то долго
булькало.
На рассвете хмурые, не выспавшиеся люди вывели из загона лошадей,
ругали какого-то Бобровина, не приславшего вовремя машины.
Она торопливо оделась, выбралась из палатки.
Алексей сидел на лошади неловко, боком и старался не смотреть на нее.
Ей захотелось броситься к нему, утешить, увести от этих огромных,
жестоких к человеку песчаных равнин.
Но она лишь спросила:
-- Ты возьмешь меня с собой в маршрут?
Вернулись поздно. Алексей расседлал лошадь и сразу же пошел к себе. Под
раскладной койкой валялась распечатанная бутылка из-под водки. Он вынул из
кармана такую же, то же пустую, и посмотрел ее на свет. По дну медленно
ползало длинноногое коричневое насекомое. Он не знал, как оно называется.
Насекомых собирал Николай. В его чемодане одна на другой лежали коробки с
ватой и булавками. Они и сейчас лежат там. Алексей всегда привозил из
маршрута жуков и скорпионов. Николай сортировал и раскладывал их по
коробкам. Теперь Николая нет, и этот жук никому не нужен. Он швырнул бутылку
в сторону от палатки, и она, подпрыгивая, долго катилась по обрыву.
Алексей почувствовал прилив злобы от того, что бутылка не разбилась.
Проклятый песок слишком мягок, бутылка не могла разбиться. Где-то здесь
должна быть другая.
От водки горячее тепло быстро расходилось по телу, она не пьянила его,
только согревала. Мысли становились тяжелее и проще.
Зачем приехала Лена? Хорошо, что она здесь, но, все-таки, зачем?
Николай говорил, что она красивая, но ведь он не видел ее ни разу, только на
фотографии.
Он допил остаток водки, тяжело опустился на кровать.
В институте они с Леной считались друзьями. Это было очень давно... И
ничего между ними не было, -- ничего серьезного.
Когда Лена вошла в палатку, он даже не обернулся.
-- Нам нужно поговорить, пока ты не пьян.
-- Говори.
-- Ты вчера пил, сегодня снова...
-- Тебе-то что? Говори. Я слушаю.
-- Ты писал о людях, которые здесь живут, ты писал, зачем они здесь
живут и как работают. А ты...
-- Что ты знаешь о нашей работе! Что тебе от меня, наконец, нужно?
Она помолчала и продолжала совсем спокойно:
-- Так и будет, Алеша?
-- Что "будет"?
-- Все так и будет? И ты вот таким будешь, и все вы будете прятаться
друг от друга по палаткам, как в норы?
Его руки мяли и теребили одеяло так, что побледнели пальцы. Она не
дождалась ответа. Конечно, Алексей никогда не простит ей того, что услышит.
Но разве это важно теперь? И, незаметно вздохнув, спросила:
-- Если бы тогда в шурф спустился ты, Николай тоже стал бы таким? Он бы
тоже стал пьянствовать, спрятавшись от людей в палатке?
-- Замолчи!..
Впервые услышала, как он кричит.
-- Хорошо. Я замолчу. Ты противен и жалок. Я не верю, что ты был его
другом!
Алексей медленно поднялся и вдруг почти спокойно сказал:
-- Завтра утром машина идет в район. Там будет одно свободное место. Не
забудь уложить вещи.
Утром Алексей проснулся раньше обычного. Некоторое время лежал
неподвижно. Настроение было такое, словно за стенками палатки давно шел
нудный осенний дождь.
Мог ли он что-нибудь изменить в тот день?
Раньше Алексей не осмеливался прямо спросить себя об этом, но вопрос
существовал независимо от его сознания и воли.
Он знал Николая давно. Он должен был предвидеть возможный исход
последнего маршрута своего друга. Но перед уходом решил, что за эти дни шурф
наверняка завалился, и эта мысль успокоила его тогда.
Вспомнил лицо Николая в последний момент. Николай верил, что крепление
выдержит. Лицо у него было насмешливое, с едва заметной бледностью. А когда
они начали спорить, брови угрюмо сдвинулись. Именно в тот момент Алексей
понял, что Николай не уступит. Так уже бывало не раз. Вот так же сдвинулись
у него брови, когда он приказал слить бензин из баков машины начальника
экспедиции. Бензин ему был нужен, чтобы подвезти продукты рабочим, а
начальник экспедиции заехал к ним на один день. Он просидел у них две недели
и объявил Николаю выговор.
Почему-то, когда Николай шагнул к шурфу, Алексей вспомнил об этом. И,
вспомнив, схватил его за руку. Николай был сильнее...
Алексей снова видел, как рухнул шурф. Видел себя. Вот он бросается к
воронке и долго беспомощно барахтается в песке...
Только через пять дней им удалось разобрать завал...
Не поднимаясь, Алексей пошарил на столике и зажег фонарь. Палатка так
мала, что до всего легко дотянуться. Осторожно нащупал крышку чемодана.
Достал и бережно положил на стол кожаную полевую сумку. Николай не снял ее,
даже когда спускался в шурф. Там не было документов, просто Николай
записывал свои наблюдения, делал наброски и расчеты. Он делал их для себя, и
на последней странице есть запись о шестнадцатой пробе. После нее чистая
бумага.
Алексей аккуратно заточил карандаш, проставил число и написал чуть
ниже: "Нет там никакого титана, оба мы с тобой ошиблись, дружище".
Потом положил сумку на место и вышел из палатки. Солнце еще не взошло,
но уже виднелась на горизонте розовая завеса. Несмотря на раннее утро,
лагерь проснулся.
Несколько человек толпились у палатки техника Василия, что-то горячо
обсуждая. Среди них и сам Вася, с листом бумаги в руках. О чем там они
говорят? Он собрался подойти и вдруг увидел, как Степан заправляет машину.
Вспомнил, что на ней уедет Лена. Была минута, когда он чуть было не свернул
к ее палатке.
"Пусть едет, так будет спокойней и лучше для всех". Он вернулся к себе
и попытался заснуть, чтобы не слышать сборов, ее голоса и замирающего вдали
тоскливого звука автомобильного мотора.
Заснуть Алексею не удалось. Пришел Вася, все с той же бумагой в руке.
-- Тут резолюция нужна, ребята просят подписать.
-- Какая еще резолюция?
Он взял бумагу -- и вдруг увидел знакомый почерк. "Начальнику
Самарского отряда. Прошу принять в качестве коллектора. Образование
неоконченное высшее..."
-- Кто это придумал?!
-- Вы же сами сказали: нужен коллектор.
-- Я спрашиваю, кто это придумал?!
И вдруг всегда спокойный, неторопливый Вася опустил на стол сжатые
кулаки.
-- Мы все хотим, чтобы она осталась! От неожиданности Алексей спросил
почти растерянно:
-- По какому праву вы вмешиваетесь в мои дела?
-- У нас здесь общее дело. Что касается Лены, заявление она сама
написала, а паспорт у нее не на Вашу фамилию! -- Вася бросил на стол
книжечку в кожаном переплете.
Алексей открыл ее, посмотрел на фотографию с упрямым разлетом бровей.
Красивая. Николай был прав. Он взял карандаш и написал на заявлении:
"Принять". Грифель в конце слова сломался.
Через три дня пришли машины с оборудованием. Рабочие сгружали ящики.
Часто останавливались. Жара съедала половину усилий. Пустыня сегодня
угрожающе молчала, развесив над собой колеблющийся раскаленный воздух. Один
из рабочих оступился и выронил ящик с радиометром. Ящик глухо ударился о
рыхлый песок. Прибор не мог пострадать от такого слабого удара, Алексей
подошел к месту происшествия.
-- Руки, что ли, забыл дома, растяпа?!
-- Ничего не случилось, Алексей Дмитриевич, зачем же кричать?
Пожилой рабочий выпрямился и стоял теперь перед Алексеем, переминаясь с
ноги на ногу.
-- Прибор двести тысяч стоит. Кто за него платить будет, ты, что ли?!
Посыпалась грубая брань. Лена была неподалеку. Первый раз ей стало
по-настоящему страшно. Как он говорит с людьми?! Как живет вот такой?!
Казалось, что желтый, едкий, не видимый глазу песок душит и ее, щиплет
глаза, забирается в горло...
Алексей прошел мимо. Он не смотрел на нее. Два дня он ее не замечает и
молчит. Все пропало! Ничего она не сумела изменить в нем, ничего не
добилась, кроме оскорбительного молчания!
Лена медленно побрела прочь.
Исчез из виду лагерь. Вокруг сомкнулось кольцо рыжих однообразных
барханов. Раскаленный воздух плясал над желтым и едким, как горчица, песком.
Никогда раньше она не знала всей глубины своего чувства: радость,
жестокая обида -- все в нем.
Воздух, наполненный песком, больно хлестнул по лицу. Она вздрогнула и
вдруг опустилась на землю.
Песок беспощаден ко всему живому. Кажется, она собиралась уехать, как
только узнает все. Так просто! Уложить чемодан. Машина, та, что ходит за
водой, довезет ее до поселка. И не будет этого одиночества, оскорблений,
даже самого Алексея тоже не будет.
Она вспомнила, как в его рассказе сомкнулся песок над шурфом. Только
воронка и беспощадное, злое солнце. Почему-то казалось, что там, под слоем
шевелящегося песка, остался самый дорогой на свете человек. Может быть, она
опоздала? Может быть, приехала к тому, кого уже нет?
Она долго сидела неподвижно. Когда поднялась, рядом на бархане увидела
Алексея. Он стоял здесь, наверно, давно, смотрел в сторону и ждал.
-- Прости меня. Я не заметил тебя, когда говорил с рабочими. Здесь
часто не выдерживают нервы...
-- Не прощу.
Он тяжело вздохнул и вдруг заговорил о другом:
-- Тебе здесь нелегко. Здесь вообще нелегко. Может быть... -- Он
остановился на секунду, не решаясь закончить фразу. -- Может, все же тебе
лучше уехать?
Это было последней каплей. Чтобы не заплакать, она молча пошла прочь от
него, но Алексей догнал, осторожно взял за руку. Нужно выдернуть руку,
наверно, нужно... Размазывались и плыли перед глазами барханы.
-- Смотри, здесь живет муравьиный лев...
Она нагнулась. Клочок пустыни величиной с ладонь приблизился и заполнил
собой пространство. На нем жили и боролись другие, незаметные в большой
жизни существа.
Красный муравей, похожий на песчинку, в недоумении остановился перед
огромной для него воронкой. Кто-то вырыл ее на его пути непонятно зачем.
Этот "кто-то" сидел на дне и неторопливо шевелил усами, похожими на
лопаты. Лопаты двигались по кругу у основания песчаного конуса, и, как
только закончился круг, весь конус подался вниз. Песчинки вырвались из-под
лапок муравья, и он медленно съехал навстречу коротким страшным лопатам.
-- Нужно помочь ему!
-- Нельзя нарушать законы пустыни.
-- Нет можно!
И она протянула руку. Но его каблук опередил ее.
-- Зачем ты так?
-- Песчаная воронка, как там... и маленький, жалкий муравей. -- Алексей
отвернулся, отряхнул ботинок. -- Как все нелепо! Николай два гола добивался
разрешения на проходку глубокой скважины и верил в нее. Я не верю, а
разрешение уже получено...
Алексей медленно побрел прочь. Она осталась. Осторожно разгребла песок
и освободила пленника. Он был точкой в безбрежном мертвом песке, ничтожной
точкой, но он жил! И назло неподвижной пустыне убежал по своим муравьиным
делам, не забыв укусить ее на прощание за палец.
Алексей все чаще думал о Николае. Много раз перебирал в памяти их
бесконечные споры. На протяжении двух лет они вместе боролись за идею
Николая. Здесь, в песках Кызылкумов, есть очень нужный сейчас металл.
Сколько бессонных ночей и изнурительного труда унесли эти два года! Все
зря...
Раньше он боялся вспоминать о друге. Не было ни сомнений, ни вопросов.
Николай погиб. Но все его дела и мысли остались. Осталась и пустыня. Иногда
кажется, что у нее не было начала и никогда не будет конца. Лена всегда
здесь носит что-нибудь яркое, словно назло одноцветному пространству. Дома
она одевалась очень скромно. Дома многое было иначе.
Осторожная тишина окружала палатку. Казалось, сквозь нее не пробраться
ни одному звуку.
Алексей вышел и остановился у входа.
Лагерь спал. В предрассветные часы стало будто темнее. Алексей достал
папиросу и долго мял ее, стараясь разглядеть в темноте контуры соседней
палатки. Там сейчас спит Лена. Наверно, на столике стоят жесткие и соленые
цветы пустыни -- их поставил не он...
"Веселая девушка", -- вспомнил он чью-то фразу. Ее полюбили здесь,
может быть, именно за эту, неуместную сейчас веселость. Техник Вася приносит
ей цветы. Все должно было быть по другому, но ничего не изменится. По ту
сторону рухнувшего шурфа остались люди со своими делами и чувствами. Они не
видели, как сомкнулся песок... И когда он больше всего на свете хотел
остаться один, приехала Лена. Вот так, просто, без всяких вопросов, без
долгих раздумий. Когда он прогнал ее, написала заявление: "Начальнику
Самарского отряда...".
Сейчас она спит. Тот же холодный воздух гладит ее лицо. Если пройти три
шага, можно за тонкими стенами ее палатки услышать ровное дыхание. Но он не
сделает эти три шага... Частые ссоры и редкие письма; два года разлуки... Ее
фотографии, ставшие чужими; воронка песка...
Из-за барханов неожиданно донесся рев моторов, прервавший его раздумья.
Алексей обернулся и невольно прикрыл глаза от яркого света. Самоходная
буровая установка подходила к лагерю.
Через несколько дней закончили монтаж первой вышки, и над пустыней
понесся деловитый перестук дизеля.
В три смены работала бригада. По ночам в стороне oт лагеря, там, где
стояла вышка, загоралась электрическая звездочка. Первое время Алексей почти
не отходил от станка, осунулся, почернел от бессонных ночей. Еще до начала
работ он несколько раз менял на карте место будущей скважины. Однажды
поставил кружочек там, где был обвалившийся шурф, и тут же зачеркнул его.
Шурф восстановили, но все пробы оказались пустыми. В конце концов буровую
поставили в километре южнее лагеря, в стороне от шурфа.
Из устья скважины била мутная струя волы, выносящая на поверхность
разорванный, уничтоженный песок. Шли первые метры проходки.
С того момента, как запустили станок, ощущение схватки с пустыней и ее
мстительной силы уже не оставляло Алексея. Что-то еще должно было случиться,
казалось, безмерное мертвое пространство приняло вызов и готовилось ответить
на него.
Алексей шел к лагерю сосредоточенный, упрямый и хмурый. Так он всегда
ходил, когда возвращался с экзамена в разгар сессии. Лена подумала об этом
сразу, как только увидела его.
-- Ну что там, Алеша?
-- Все в порядке: пошел десятый метр! Сходи, посмотри сама, мне еще
нужно составить график на завтра.
Дни стали бесконечно длиннее. Все уходили к станку. Лена сидела одна в
фанерной столовой. Работа коллектора не отличается особым разнообразием.
Нужно заполнять бесконечные этикетки и раскладывать их в совершенно
одинаковые мешки с песком. А раньше, в дипломной работе, она проектировала
сложный подъемный механизм.
Неужели он не понимает, что дальше так продолжаться не может? Что дело
совсем не в дипломе, о котором он говорил с ней недавно, и не в
коллекторской работе, которая ей "не подходит"? Может быть, все гораздо
проще и ей, в самом деле, пора уехать?
Она берет листок из бесконечной пачки, четким почерком заполняет графы.
Одни и те же графы, одни и те же слова...
Последний срок -- два дня. Если за эти два дня ничего не изменится...
Она ловит себя на этой мысли: а что, собственно, может измениться? Ничего,
но все равно, пусть будут эти два дня. Два дня -- совсем немного. Два раза
наступит ночь. Два раза будет она лежать в своей палатке и, затаив дыхание,
чего-то ждать... Снова повиснут на свечке парафиновые сосульки. Пусть они
все-таки будут, эти два последних дня.
На второй день остановилась буровая. Непривычная тишина выгнала людей
из палаток, плотным кольцом повисла над лагерем. Алексея вызвали к рации. Он
долго сидел с радистом, потом прошел к себе и весь день не выходил из
палатки.
Вся эта тревожная суета никак не коснулась Лены, лишний раз доказав,
что она здесь чужая.
Вечером нашла у себя на столе новый букетик толстокожих соленых цветов.
Кто-то другой помнил, что на свете бывают цветы, пусть лаже такие, колючие и
странные. Алексей не помнил ничего. Двадцатое сентября, день ее рождения...
Ничего не случилось в этот день, только почему-то остановили станок, и ветер
шуршит о стены палатки. И еще она слышит, как хрустит песок от тяжелых
шагов. Человек подошел совсем близко, долго стоял неподвижно у палатки.
-- Это ты, Алеша?
-- Да.
-- Входи, я не сплю.
Он вошел и молча сел на раскладной стульчик рядом с ее кроватью.
-- Что у тебя случилось?
-- Ты не поймешь. Я и себе не могу объяснить, что случилось. Скважина
оказалась пустой. База предложила свертывать работы. Начинаются осенние
бури. Все против нас...
-- Я слушала, как шуршит песок, и думала о тебе...
Он не ответил ей сразу, но его рука вдруг едва заметно коснулась ее
волос. Она вся замерла, не веря в эту неожиданную ласку.
-- Трудно... Песок похож на умное и злобное животное. Когда рухнул
шурф, он шевелился. Сейчас дует ветер, и песок шевелится над всей пустыней,
шевелится и ползет на нас. Николай был сильнее меня...
-- Я не знаю, кто из вас был сильнее, я знаю только тебя. Не верю,
слышишь, не верю, что эта мертвая пыль под ногами может победить!
-- Может... Николай ошибся. Оба мы ошиблись! И вообще, нужно уметь
вовремя остановиться, иначе можно накликать новое несчастье. Пустыня не
прощает ошибок и умеет мстить. Я все время чувствую угрозу. Она едва
уловима, и нет разумных понятных слов, чтобы объяснить то, что я чувствую.
-- Мне объяснять не нужно. Когда тебя нет рядом, я тоже это чувствую...
Словно что-то чужое, враждебное людям, притаилось за тонким брезентом
палатки и ждет своего часа...
Он нашел в темноте ее руки и прижал к своему лицу.
-- Тебе нелегко со мной... В день твоего рождения я не нашел другого
подарка, кроме сухих цветов...
-- Разве они твои?!
-- На этот раз Вася опоздал.
Она почувствовала, как он улыбнулся доброй, ясной улыбкой, и пожалела,
что в палатке темно.
-- Я так рад, что ты здесь, со мной!.. И когда просил тебя уехать, я
был рад, что ты со мной. Я боялся потерять тебя здесь...
Кто-то другой ответил за нее почти спокойно:
-- Простоты устал быть один, и тебе показалось... Может, виноват
песок... Я не знаю.
Больше она не сказала ни слова. Его руки коснулись ее груди, а сухие
потрескавшиеся губы соединились с ее мягкими и почему-то солеными на вкус
губами.
Каждое утро над пустыней вставало солнце. Большое, розовое. Вначале
только ломтик, отрезанный ровным лезвием горизонта, затем половина, потом
сверкающий шар грузно, с достоинством поднимался над песками, и почти сразу
порывы теплого ветра обдавали лицо.
Алексей смотрел на солнце и думал о том, сколько таких ослепительных
восходов спокойно проспал в своей палатке. Еще недавно он воспринимал солнце
как полезный, иногда чересчур горячий шар. А сейчас огромный, голубой и
желтый мир раскинулся перед его палаткой. И вдруг впервые спокойно, без
щемящей боли подумал о том, что Николай, наверно, тоже любил этот ласковый,
солнечный мир и очень хотел, чтобы люди в нем жили счастливо.
За его спиной в палатке заворочалась Лена.
-- Ты еще спишь?
-- Ну и что? Даже во сне я не могу развязать эти проклятые тесемки!
Он засмеялся, помог ей вылезти из спального мешка. Лена встала рядом и
подставила солнцу лицо с закрытыми глазами.
-- Ты спишь или нет?
-- Сплю.
-- Может быть, и меня ты видишь во сне?
-- Да.
Она сказала "да" как-то слишком серьезно.
Алексей почувствовал тревогу, но в ту минуту он не сумел объяснить ее,
а потом просто забыл.
На другой день, сидя над старой картой, Алексей долго обводил
карандашом зачеркнутый кружок.
Шурф восстановили, но все пробы оказались пустыми -- нет там никакого
титана.
"Значит, плохо искали. Если человек верил, как верил Николай и ты, вы
не могли ошибаться". Так говорила Лена.
Закончив разбирать образцы, Лена вышла побродить по лагерю. Увидела,
как Степан заправляет машину, ту самую... Он, как всегда, во вторник едет за
продуктами, и, как всегда, в этой машине есть одно свободное место. Какая
нелепая мысль! Почему нелепая? Когда она возникла у нее впервые? В какой из
этих бесконечных дней, заполненных работой и песком, Лена поняла, что ей не
хватает любви Алексея и что ее не смогут заменить тайные ночные встречи,
торопливые и словно украденные у кого-то?
Каждый день ветер приносил с собой миллиарды песчинок и торопливо
рассовывал их во все щели, словно хотел поскорее избавиться от ноши. Каждое
утро Лена просыпалась с привкусом песка на губах и все еще чего-то ждала...
Песок беспощаден ко всему живому. Но, может быть, она ошибается? Может,
все-таки уезжать не сегодня?..
... Вернувшись из очередного маршрута, Алексей узнал, что Лена уехала.
Уехала совсем. Ничего не сказав ему и даже не простившись.
В этот день казалось, пустыня взбесилась. Песчаные валы, разогнавшись
над бесконечными просторами, с размаху били по лагерю. Срывали и уносили
палатки, ломали доски тепляка, окружавшего скважину. Сотни тонн песка висели
в воздухе и волнами шли на лагерь.
Часто между двумя песчаными зарядами не было и часа передышки.
Рычал и гремел, напрягаясь иногда до злобного воя, раскаленный и
замученный мотор. В отстойнике осталась лишь мутная лужица грязи. Ею
захлебнулся насос. Застонав, остановился движок. Не было больше воды. Не
было машин, дорог. Был ветер. Он нес песок.
Алексей стоял у скважины. Собственно, делать ему тут было нечего. Через
пролом в стене тепляка доносился монотонный голос радиста:
-- База... База... База...
Это тоже совсем ни к чему. При такой буре помехи слишком велики. Но все
что-то делают. Люди не могут остановиться, как остановился мотор.
Алексей вернулся в свою палатку, пользуясь тросом, протянутым до самого
входа. Ничего не стоило заблудиться в сплошной песчаной буре, поглотившей
весь мир.
Он без сил опустился на раскладной стул и сидел неподвижно, пытаясь
понять еще не оформившуюся в слова, но очень важную мысль, родившуюся где-то
на самой грани сознания.
От бушевавшего снаружи песка его отделили сейчас лишь непрочные стены
брезентовой палатки. Здесь все наполнено песком до самых краев. Даже вода
хрустит на зубах от попавших в нее песчинок.
Если взять микроскоп и рассыпать на предметном стекле эти крохотные
прозрачные крупинки, то взгляду неожиданно откроется их странный и по-своему
прекрасный мир. -- Очень многое зависит от точки зрения. Или от точки
отсчета, от начальной точки координат...
Стоит двинуться вниз по оси, сквозь прозрачную решетку отдельного
кристалла кварца, и, если удастся миновать молекулярный слой, пройти с
помощью очень мощного современного микроскопа в сокровенный мир первозданных
кирпичиков, составляющих атомы, -- то там, за ними, внутри них, можно
обнаружить целую вселенную... Бесконечно малое переходит в бесконечно
большое... Не об этом ли говорил Николай накануне их последнего маршрута?
Что он имел в виду, когда пытался объяснить ему структуру параллельного
мира, замкнутого на наш, где-то здесь в этих пылевых вихрях, раз за разом
проносящихся сквозь человеческую судьбу? И почему именно сейчас он вспомнил
об этом?
К вечеру буря ненадолго стихла, над лагерем высыпали ослепительно
яркие, словно начищенные до блеска звезды, а утром Алексей увидел мираж.
Он отошел от лагеря совсем недалеко, на какие-то сто-двести метров,
когда за соседним барханом в дрожащем мареве воздуха возник город-видение...
Вся странность миража была в том, что этого города не могло быть на Земле.
Никто не строил таких городов, и вряд ли когда-нибудь построит на нашей
планете эти перевернутые острием вниз конуса. Земная гравитация не позволит
существовать подобным строениям. Откуда же они взялись в пустыне? Алексей
привык считать, что миражи всего лишь отражение реально существующего мира,
пусть далекого, но все же реального.
Но этот мираж совершенно не походил на те, которые он знал. Обычно
миражи возникают к вечеру, когда раскаленный спокойный воздух плывет над
барханами, словно слой плотной воды, и их никогда не бывает после бури, в
прохладном утреннем воздухе, -- но этот мираж возник именно сейчас. И он был
слишком четок, слишком реален для простого миража, -- казалось, стоит пройти
сотню другую шагов и можно будет прикоснуться к стенам фантастического
города, выросшего посреди пустыни.
Эта фата Моргана оказалась настолько убедительной, что Алексей не смог
удержаться и прошел эту сотню шагов к миражу. Строения приблизились, теперь
можно было различить отдельные детали в стене и крепостных воротах,
совершенно не соответствовавших по внешнему виду нереальным конусам,
находившихся внутри крепостного вала.
Самым же странным было, конечно, то, что Алексею удалось приблизиться к
миражу. Обычно он движется вместе с путником, не позволяя сократить
расстояние хотя бы на метр, и в конце концов исчезает за горизонтом.
Теперь уже не оставалось ничего другого как продолжать движение. Сто,
двести метров, может быть триста? Расстояние в пустыне обманчиво. Лагерь
давно скрылся за цепочкой барханов, и оставалось надеяться лишь на старый
компас, чтобы не потерять обратной дороги. Как бы там ни было, он продолжал
приближаться к городу, или это город медленно плыл ему навстречу, слегка
колеблясь в мареве уже нагревшегося песка?..
Лишь сейчас он вспомнил, что не взял с собой фляжки с водой.
Благоразумие требовало немедленно повернуть обратно. Но он уже не мог
остановиться, не мог оставить эту странную загадку не разрешенной.
Он знал, что если повернет сейчас назад -- город исчезнет, и сколько бы
лет не прошло потом, сколько бы он не искал исчезнувший мираж, -- найти его
не удастся, останется лишь сожаление о безвозвратно упущенной фантастической
удаче, о шансе узнать нечто такое, чего до него не знал еще никто...
Город приобрел объемность, теперь с вершины очередного бархана можно
было заглянуть в глубину его узких пустых улочек. Странные неземные здания
почти смыкались своими обращенными к небу подошвами, а их остроконечные
вершины, едва касавшиеся песка, образовали в своей нижней части целый
лабиринт проходов. Теперь можно было определить, что поверхность конусов
отсвечивает голубой лазурью. На них не было ни единой трещинки или шва.
Высота каждого такого образования, насколько он мог судить, была не меньше
тридцати метров.
Сейчас, вблизи, город походил на колонию гигантских фантастических
грибов, выросших посреди пустыни.
Алексей уже почти достиг стены города. Теперь до распахнутых настежь
ворот оставалось всего несколько шагов... В последний раз оглянувшись, и
убедившись, что в мертвой пустыне, за его спиной, не было видно ни одной
живой точки, он шагнул за ворота города...
В лицо пахнуло ледяным ветром, словно он попал в холодильник,
ослепительное сияние солнца померкло в тени строений, в реальности которых
он мог теперь убедиться. Итак, это был не мираж... Нечто иное, гораздо более
странное.
Но прежде чем он успел понять что-нибудь еще, навстречу ему, из-за
ближайшего конуса, вышел человек. И его знакомая, до боли, фигура заставила
Алексея застыть на месте. Сердце гулко ударило два раза и замерло, будучи не
в силах протолкнуть кровь сквозь сжатые спазмом сосуды.
-- Ты?!... Но ты же...
-- Дошел все-таки? Я думал, повернешь обратно на полпути. Ты был близок
к этому. Молодец, что дошел.
-- Но, почему?..
-- Мне нужно было поговорить с тобой в последний раз. Такая возможность
дается тому, кто этого сильно желает.
Застывшее неподвижное лицо Николая напоминало восковую маску, и только
глаза горели ярким огнем.
-- Ты -- морок... Я слышал о подобных встречах. Уходи, оставь меня...
-- Поздно говорить об этом. Ты перешел черту города и теперь должен
выслушать меня. Потом, быть может, тебе удастся вернуться, хотя это еще
никому не удавалось.
-- Что тебе нужно?
-- Когда ты смотрел на песок в последний раз, ты понял нечто такое,
чего не должны знать люди.
-- Что ты имеешь в виду? Я много раз смотрел на песок.
-- Тогда вспомни наш последний разговор. "Бесконечно малое переходит в
бесконечно большое". Этот город всего лишь крохотная часть того, что скрыто
внутри одной единственной песчинки. -- Смерти нет, Алексей. Ее не нужно
бояться.
Николай, или существо, в которое он теперь превратился, сделало по
направлению к нему еще один шаг, и Алексей, невольно, попятился, стараясь
сохранить между собой и мороком хоть какую-то дистанцию.
-- Ты все еще боишься меня?
-- Мне что-то не хочется знакомиться с мирами, о которых ты говорил,
слишком близко. Меня вполне устраивает тот, в котором я живу. Я хотел бы в
нем и остаться.
-- Этого я обещать не могу. Ты сделал слишком много ошибок.
-- Ошибок? Каких? Скважина не нашла металла на том месте, где ты
закладывал шурф, но это не моя ошибка.
-- Причем здесь металл?
-- Тогда, что же?
-- А что, по-твоему, может быть для человека дороже собственной жизни?
-- Я не знаю, что ты хочешь услышать...
-- Только то, что ты думаешь. Но не торопись. Ответ очень важен для
тебя.
Алексей беспомощно оглянулся. Стена за его спиной срослась в сплошной
монолит, от ворот не осталось никакого следа. Холод усилился, к тому же
становилось темнее, словно здесь, в сердце пустыни, на солнце начали
наползать тучи.
-- Чужая жизнь?
-- Чужая жизнь... Но лишь в том случае, если она соединена с твоей
собственной жизнью, с твоей судьбой. Видишь, мне приходится подсказывать
тебе решение.
-- Ты хочешь сказать, любовь?..
Николай улыбнулся какой-то вымученной, болезненной улыбкой, словно
сломал лежавшую на его губах восковую печать, и сразу же ветер пустыни
прорвался сквозь призрачные стены города, смешал в своем вихре его
заколебавшиеся здания, разрушил лабиринт улиц...
Окончательно Алексей пришел в себя, когда понял, что стоит посреди
лагеря, сжимая в руках страховочный трос, протянутый между палатками... Он
не знал, как здесь оказался, но зато понимал, что мираж останется теперь с
ним на всю жизнь.
Буря стихала. Уже можно было рассмотреть сквозь песчаные облака стену
коллекторской. Было и еще что-то... Обещание, так и не произнесенное вслух.
"Все пройдет, и огорчения, и все, что было, песок заметает даже
следы..." Так она сказала в их последний вечер. Но она была не права. Есть
следы, над которыми не властен песок.
Добравшись до коллекторской, он подождал с минуту, пока глаза привыкли
к полумраку палатки, а затем, отыскав глазами водителя, спросил:
-- Когда проходит московский поезд?
-- В восемнадцать двадцать, по средам. Но в такую бурю он мог
задержаться.
И это означало, что до ее отъезда все еще оставалось не меньше четырех
часов.
-- Заводи машину. Буря стихает. Мы выезжаем прямо сейчас.
Популярность: 7, Last-modified: Sat, 01 May 2004 15:11:43 GmT