---------------------------------------------------------------
     © Copyright Дан Маркович
     Email: dan@vega.protres.ru
     WWW: http://members.xoom.com/tarZan/
     Date: 30 Jan 2002
---------------------------------------------------------------

     ***
     Место, где я живу - дом на высоком берегу реки. Не совсем на берегу, до
воды еще  спускаться  и спускаться. Двести  девяносто метров до  нее. Почему
последний?.. Нет  ли скрытого  смысла, да?.. В  очередях раньше спрашивали -
"вы  крайний?" Считалось, последним  быть обидно. Мне  всегда не  везло, как
подойду - очередь длиннющая, а после меня - пусто. Но это давно было...
     А недавно спросили, "этот ваш дом... последнее прибежище, что ли?.."
     Бывает, чем  глубже копаешь, тем дальше от смысла. А он на поверхности,
в сущности,  прост. Так  и у меня. В одном, да  еще  последнем  доме  прожил
половину жизни.  Вторую  половинку,  серьезную.  Первая  вообще не  в  счет,
подготовка, разгон...
     Этот дом всегда был последним, с тех пор  как  возник. Но  вначале я не
думал  об  этом.  Временное  обстоятельство...  Оказалось,  не  временно,  а
насовсем.  Неисправимо,  как все серьезное в  жизни.  Город  теперь в другую
сторону растет,  а  за мной одна природа. И я  никем  не окружен, стою  один
перед  полем и рекой,  оврагом... и  всеми растениями и  зверями, которые со
мной  переживают движение по времени.  Мы с ними в  одном  вагоне оказались.
Генка  говорил -  "ты сам  себя назначил..." Это  мой друг,  Гена, он всегда
прав, но  тут промахнулся.  Не  назначал,  само  получилось.  Чем отличается
движение по  времени от путешествия в пространстве? Добровольности  никакой.
Хочешь - не хочешь, от времени не отмахнешься,  оно  тебя, как пешку, ставит
на свое место и не спрашивает - хорошо ли тебе... А потом кто-то  шепчет  на
ухо  - беги, дружок... Беги, а мы по тебе беглым огнем, а ты зайцем, зайцем,
петлять да кувыркаться...
     Ну, не-ет, напали на дурака, не побегу. Как поставили, так и стою.
     Меня  мама  учила,  давно...  -  "хочешь  в  жизни разобраться,  замри,
вдумайся.  Не спеши..." Я  плохой ученик. Не послушался?.. Наоборот, на  все
сто исполнил. Заставь богу молиться... про меня сказано. Замер на всю жизнь.
Но ведь, беги, не беги...  время  не остановишь.  Все  знают, даже  говорить
скучно.  И все равно удивляешься, когда на своей шкуре поймешь... А если еще
в пространстве перемещаться?.. Совсем запутаешься...
     Генка смеялся, "ты психопат... "
     Не  могу сказать,  что глубоко мыслю, все больше по мелочам,  размышляю
меж  делами о жизни  своей... Временами кажется,  как задумано было,  так  и
случилось. А в другие дни гляну вокруг, и удивлюсь - как  я тут  оказался...
Мальчик-зайчик...  Мам,  я  здесь,  надолго  задумался... Недалеко отплыл, а
потом и вовсе застрял, на одном месте сижу. Но, может, неважно это?.. Как  в
задачке,  поезд мчится, ветер  ему навстречу.  Главное,  столкнулись, а  кто
мчался, кто стоял... Время все равно не обошло, через меня промчалось. И все
в один миг изменилось, в один миг!..  Я видел дерево вчера, березу  на нашем
кладбище.  Стоит  в  тишине,  листья  все  желтые, на  месте.  Вдруг  погода
насупилась, задул ветер ледяной с Мурмана... и сразу ветки  голые. Вот так и
со мной...
     Но поздно рассуждать... правильно, не  правильно... Дело сделано. Чтобы
судить, надо  помнить  обо мне, а таких уже и нет.  Как меня звала мама, кто
знает?.. Помнящих не осталось, это самое большое одиночество. Некому судить,
остается рассказать.
     Не  бойтесь,  я  не  из тех,  кто  каждый  чих  свой  ценит.  Наоборот,
сомневаюсь, чем вас заинтересовать...
     Про себя поменьше, про своих побольше скажу.
     Может,   неясно   выражаюсь?..  Там,   где   нет  ясности,   вычурность
проявляется. Особенно,  если боишься простоватым показаться. Но у меня не от
страха - с  непривычки. Давно не разговаривал  с образованными людьми.  И  я
учился  понемногу,  потом  почти   все   забыл.   Без   употребления  знания
истлевают... Да, привычка насмешничать, одни шуточки в голове. Генка научил,
царство ему... Тьфу,  черт, какое царство... ну и глупость, эти слова... Его
так по земле  размазало, распылило по ветру, что  собрать  не сможет никакая
сила. А  он,  пожалуй,  обрадовался бы,  если б  узнал... Такой человек. Мой
друг.
     Но вообще-то я серьезно хочу рассказать, о том, о сем, о жизни на своей
земле,  о друзьях, которые  здесь живут.  Сразу не расскажешь,  а  понемногу
трудней всего. Но хоть раз в жизни  попробую что-то сделать словами. Никогда
не верил им. Но  сейчас одна  возможность  остается, мои слова. Они на одной
стороне весов, на  другой  все ошибки и неудачи, бессловесная жизнь. Примите
уж как есть.

     ***
     Нет,  дом  не  совсем  мой -  большой многоквартирный. Моя квартира  на
первом этаже. Окна в сторону реки и на восход. Так что в середине дня у меня
темновато, солнце на другую сторону переползает. К тому же деревья заслоняют
свет.  Но я не  против, наблюдаю, как растут. Когда-то я их сажал, ростом  с
меня были. Добрались за эти годы до  пятого этажа. Две березы,  и рябина, та
пониже.
     Кроме меня, возле дома  целыми  днями никого.  Остальные?.. Большинство
где-то пропадает.  Они, правда,  считают,  что  это я  пропал.  Я  чуть-чуть
преувеличиваю, шучу...  Если всерьез, в последнее  дни  большинство - это я.
Раньше?.. Народу  много было. Раньше -  да, движение, надежды...  появлялись
люди интересные... Теперь редко, и они мои гости все, как вы.
     Можно  ли столько  вытерпеть, на одном-то месте?.. Не только вы, многие
интересовались.  Не люблю  отвечать, почти все собственный  ответ имеют. Для
них этот вопрос - вежливое несогласие, неодобрение даже. Не всегда?.. Вы мне
нравитесь, я отвечу. Да, раньше тянуло в неизвестную сторону. А потом понял,
в неподвижной жизни больше хорошего. Но разве  это объяснишь  бегущему  мимо
человеку...
     Так что обычно оставляю без ответа, только улыбаюсь, развожу руками...
     Но пришло время рассказать.
     Иду и  почти не смотрю кругом. Нет, краем глаза то  и дело поглядываю -
сегодня все на месте...  И дальше иду. А новое вижу спиной, глаза тут не при
чем. Смеюсь,  очень нужны глаза. И ноги, ведь  я каждый день вдоль и поперек
обхожу свою землю. Если старательно делать,  не так уж мало получается. Если
вникать в положение вещей.
     В  длину моя земля, от реки до лиственниц  - пятьсот тридцать метров. В
ширину... Как считать, мой овраг или не мой?.. Если  мой, то двести тридцать
в ширину. Две  дороги, старая и  новая. Новую не люблю,  но она в центре, не
выкинешь  никуда...  Я все  это нарисовал, вот  здесь.  В  начале  карта вам
понадобится, потом освоитесь.
     Если  долго живешь  на  одном  месте,  оно тебя  начинает  узнавать.  И
защищать  будет. От  хаоса  жизни. Не понимаю, как без  этой защиты  жить...
Никогда  не  понимал. То ли в детстве неправильно учили,  то ли от  рождения
глаза не в ту сторону смотрят...
     А теперь иногда думаю, непонимание полезно. Без него жизнь  в проходной
двор превратится. Только про  себя говорю?.. Вы  правы, про  кого же  еще...
Генка, не спорь  со мной!.. Иногда он появляется, сует длинный  нос, куда не
следует. Понимаешь, забываю, что нет его...
     Нет, не могу сказать, что не свою жизнь прожил. Отчего же тоскую?.. Это
другое... Говорят, национальная черта. Но об это сам черт ногу сломит.
     Смысл  жизни как новогодний  подарок. В коробочке,  цветастой ленточкой
перевязана. Развяжешь, откроешь, там в ярко-красной фольге лежит... Довольно
большой пакетик. Под первым слоем еще два  наверчены, уже обычная фольга, от
шоколада...  Потом еще  бумажка, без цвета,  но вощаная. Мама постаралась, с
любовью заворачивала. Потом простецкая,  серая, посылочная, зато прочная. И,
наконец, последняя, хитрая бумажка - полупрозрачная...
     Оказывается,  внутри крошечный орешек.  Вкусный,  но  малюсенький... на
один зуб!..
     Я всегда радовался ему. Вырос, потом много было подарков мне подложено.
Но  уже  без  любви,  иногда с  насмешкой, а  то  и  со  злобой тайной,  или
злорадством.  Развертываешь, стараешься...  там ничего!  И тут  же  смех  за
спиной.
     Ну, чего ты разохался... да ладно... Как случилось, так и получилось...
     Генка эти слова не выносил - "все тебе ладно..."
     Зря вспомнил  про елку, только расстроился. В жизни почти все шелуха. А
сколько времени и  сил на разворачивание уходит... Но если подумать, на  что
его,  время,  тратить?..  Что  жалеть,  я не  устроен  был для вечности,  не
рассчитали меня на постоянное блаженство...
     - Опять ерничаешь, - Гена упрекает меня, - подумай  про время. А ты все
о своем куске земли...
     Нет, не все!.. Иногда увлекаюсь  общими делами, странствую по городам и
странам. В мечтах.  Но всегда возвращаюсь на свое  немое  поле. Есть у  меня
такое   место.  Всю  землю   перемесили,  испоганили  цементными  холмиками,
нашлепками,  вкопали  огромные столбы, бетон с  железом... Вся  она  в ямах,
канавах... В грязь превратили - и бросили.
     Я думал - все, погибла земля... Прошло несколько лет, смотрю, понемногу
оживает, зашевелилась... А потом назло всем заросла двухметровой травой, и в
ней крошечные цветочки, голубые... Я хожу по краю и радуюсь.
     Да, только  сюда  стремлюсь, здесь во  мне нуждаются.  Бывает, в  ужасе
просыпаюсь,  видел  сон - лежу  без внимания ко всему миру, остываю... И вся
моя земля тут же  начинает прозябать, везде запустение и страх!.. Ну, ладно,
- запустение,  это не смерть  - запустение, даже наоборот. Другое страшно  -
ждут, зовут, надеются - а меня нет и нет...
     Это не могу перенести.
     Не бойтесь, ребята, с вами я!..
     Если  сделать  ничего не можешь, остается вместе  со  своими быть. Я не
говорю  -  умереть  вместе, такие обещания нельзя давать. Вместе оставаться.
Это я могу.
     Не так уж много?..
     Вы правы, всего  пятьсот на двести тридцать, полоска  земли, мои друзья
все здесь. Я имею в виду коренных жителей. Оказалось, это и есть мое  место.
На  старости лет понял -  двести тридцать на  пятьсот...  Не так уж  и мало.
Остальное не охватить, не перешагать. Что понимаю и люблю, то мое.
     Значит, овраг тоже мой, двести тридцать я заслужил, стараюсь. Но иногда
сил не  хватает. Тут в сущности ничего не исправишь. Иногда помогаешь, да...
Но  главное -  внимание. Оказывается, это  немало, если ежедневно. Но иногда
недостаточно.  И тогда  страшновато становится. Но  если  разобраться,  жить
везде опасно. Так что я лучше на своей земле побуду.
     Это у меня вместо вступления - несколько слов.
     Еще не заснули?..

     *** Я приехал сюда тридцать лет тому назад. Мне  дали квартиру. Тогда
квартиры давали просто так, денег  не спрашивали. Утопическое общество?.. Вы
правы, оно  страхом  и силой держалось. Но  мне повезло, когда  я вылупился,
страх и сила поустали, затишье наступило. А что может быть лучше затишья  да
медленного загнивания... Вы за быстрое  развитие и бурный рост?.. Спорить не
буду,  желаю  счастья и  удачи. Но думаю,  мне повезло, тогда  квартиры всем
давали.  Почему  мне похуже? Так  всегда  бывает  - одному  получше,  другим
похуже. И я возмущался, а потом понял - не заслужил, за что давать?.. Никому
не нужен,  вот и  поместили меня ближе всех  к земле. Для городского жителя,
наверное, наказание.
     Прошли годы, и  я другую вещь понял - какую  прекрасную  дали  квартиру
никчемной  личности, неизвестному художнику. Есть  такие -  "н.х".  В музеях
иногда под картинками  написано. Признаюсь  вам, я  один  из них. Ничего  не
поделаешь, не  выучился.  Пишу объявления, вывески...  Платят за это, вот  и
живу. Подневольная работа даром не сходит. Выдастся момент, сядешь - что  бы
нарисовать... от себя, для души... Под настроение, особенно по ночам бывает.
Зимой. Летом отвлекаешься, за окном шорохи и шепот, травы да листы. Звериные
шаги... А  зимой безнадежный мрак  и ветра  свист... Скажешь  себе  - вот!..
настало время, давай,  скажи свое слово, пусть  негромкое. Простое... И  все
одно и то же в голову лезет  - бутылка, тыква, яблоко да  виноград... Иногда
морковь, цвет у нее теплый, добрый...
     Ничего высокого, красивого в голове не осталось.
     Что  это я,  все о  себе да о себе...  Обычно молчу,  а теперь  и вовсе
поговорить не с кем. Генка был, не стало его... Вот и разговорился... Кто я?
Временами не  знаю даже,  не  могу  объяснить. Теряется  облик, зыбится... И
зеркало  не  друг мне  больше, смотрю  в  него,  и не верю  - что оно знает,
простое стекло!..  Когда долго живешь недалеко от земли, все одинаково важно
становится,  все живое...  каждый интересен. И  со временем растворяешься  в
окружающей жизни, ищешь себя, и  не найти... Кроме оболочки  телесной,  куда
она  денется... Может, я  человек, может, кот...  или дятел... или шиповника
куст, его недавно подрубили, а он живой. Или, может, я и есть окно, глядящее
на землю, что вокруг...
     Неважно, главное, здесь мои друзья.
     Иногда они уходят, или вдруг погибать начинают, засыхать... Я думаю, от
тоски,  или  от страха.  Тревожусь  обо всех, особенно об  уходящих, как они
там?.. Иногда возвращаются, оживают, или новые приходят на их место, и я рад
каждому,  кого  здесь  встречаю,  будь  то зверь, или трава,  цветок...  или
человек, если с добром пришел...
     Но самые дорогие мне звери и люди не возвращаются.
     А я всегда здесь, мне некуда идти... и незачем, понимаете?..
     Это моя земля. Мой дом. Последний...

     *** Въехал сюда, и  сразу на балкон. Даже не балкон, а лоджия, сверху
потолок, сбоку  стены, красный кирпич, на закате светятся, излучают тепло, и
я жалею, что не пейзажист.  Здесь как на корабле, палуба... или полоска суши
у воды.  Еще вроде бы квартира, но  духом балкон относится  к земле,  открыт
ветрам. Выше меня и рядом, на первом этаже, - застеклили, отгородились, а  у
меня  денег  не было. Вот и остался, не  отделенный от неба и  ветра.  Зимой
прохладно, зато  живу  на краю. В  этом особая стихия, не сразу понимаешь...
Потом никогда не жалел.
     Вышел  и увидел -  пусто, полоска цемента, это пол, передо мной  прутья
редкие... А справа и слева, в концах, северном  и южном,  где стены, красный
кирпич...  Сидят два больших кота. Черный и белый. Черный на северном конце,
белый  - на  южном.  Сидят  и молчат,  смотрят  друг  на друга. Меня,  можно
сказать, и не заметили. Ну, пришел... мало ли кто сюда придет...
     Я постоял,  и  вернулся  в комнату. Коты посидели еще немного и пошли в
разные стороны, черный - на север, белый на юг. Проскользнули через решетку,
спрыгнули на землю, всего-то полметра, и ушли.
     Потом  я узнал их и  подружился, особенно с черным, его звали Феликс. А
белый -  Пушок, он уже старый был, и через год умер, летом. Я сразу расскажу
о  нем.  Нужно  спешить,  со  временем  самый  близкий  образ  рассеивается,
меркнет... Даже  свет, который спешит к нам от звезд, и тот  может опоздать.
Прилетел, а здесь уже никого... Что делать ему, это большое горе - опоздать,
когда спешишь на помощь.
     Пусть он  тогда  осветит  мой  дом, лужайку  перед ним,  овраг,  поляны
изувеченные...  и холм, где  мои друзья лежат, и реку, великую,  молчаливую,
которая уносит воду, а сама всегда с нами остается.
     Если  я завидую  кому,  то реке.  Она уносит  воду, приносит  новую, но
всегда на своем месте лежит.

     *** От  Пушка  нам с Феликсом досталась половина земли, пространство,
что южней дома. На балконе коты встречались, ничейная территория.  Они здесь
дружили,  спорить  не  о чем. В те времена пропитание для боевого кота  было
простым  делом,  помойные ящики открытые,  пищи вдоволь. Тихая жизнь, полная
беспорядка и еды. Что им еда... важно  посидеть  рядом,  посмотреть  вокруг.
Если соседа уважаешь, можно даже спиной к спине... Посмотрят друг  на друга,
поворачиваются спинами, оглядывают каждый свою землю. Оглядят в общих чертах
- и на серьезный обход.
     Летом, тридцать лет тому, как сейчас помню...
     Пушок спал в траве за домом, а  этот  дурак косил траву, поздно заметил
кота. Пушок совсем  глухой был,  не услышал  приближения, шороха - и получил
косой по шее. К счастью не мучился, сразу умер. Овраг  еще не  был  разделен
новой дорогой, я спустился в него и закопал кота. На южной оконечности нашей
земли  могила  Пушка. Там  овраг  врезается  глубоко в землю,  наверх  круто
подниматься, и спускаться опасно. Хорошее одинокое место для белого  кота, с
тех пор он там лежит. Наверху толстые лиственницы  выстроились в ряд, вместо
ограды,  за ними не наша земля, другие ходят  коты и  люди, незнакомые.  Вот
Пушок и сторожит нас, как при жизни сторожил.
     Лето было  душное, мутное, 72-ой год,  в  воздухе  тяжелый запах  гари,
кто-то еще, может, помнит пожары эти... Но в овраге всегда было прохладно, и
земля рыхлая, копать легко. Я глубоко закопал  Пушка, он там спокойно лежит.
Потом начались перемены, овраг временно  залило водой...  Но Пушок глубоко в
земле, его не коснулись наши глупости.
     Феликс в  расцвете  жизни  был  кот, одолел южную мелкоту, после  Пушка
серьезных  соперников там  не было, и стал первым на всей нашей земле. Но  с
тех времен  так  и осталось  - северная  земля  и  южная, а  на  границе моя
квартира и балкон. Мы подружились с Феликсом, такие вещи сразу не получаются
- с годами. И  он мне доверял, даже брал с собой на обход. Только сзади иди,
на расстоянии...

     *** Он особой породы был, Феликс, таких я видел только на моей земле.
Все коты здесь  его  потомки, а  откуда  он  сам взялся, не знаю.  Может, он
всегда здесь  жил, или сам по себе возник, как жизнь  на земле?.. Из простых
молекул, от тепла,  сырости  да  электрических искр...  Если  посмотреть  со
стороны, он не очень был красив - передняя половина туловища и голова совсем
черные,  гладкая  короткая  шерсть,  а брюхо  и  задние ноги обросли  густой
темно-коричневой шубой.  Зимой  она до снега доставала,  и на животе у  него
постоянно висели сосульки. Идет по  снегу  кот  и  звенит... Дома  оттаивали
звоночки эти, но он в уюте сидеть не любил. Мороз заставлял иногда, но у нас
с каждым годом  зимы  все теплей и теплей. Феликс придет,  поест, прыгнет ко
мне на колени,  поговорим о том, о сем...  и он не оглядываясь, уходит. Зато
он  меня  на  улице узнавал  в  любой одежде, тут же  прыгает,  карабкается,
устраивается на плече.
     Глаза  у него как у Льва Толстого - мрачноватые  и умные, пронзительные
очень. Все кошки в нашем доме, и в девятом, и  восьмом были без ума от него.
Когда я приехал, Феликс был уже не первой  молодости, а умер  он в 90-ом, то
есть,  по котовским  правилам, невероятно долго жил. Многие его дети и внуки
пострадали от машин и собак, от человеческих детей, а он был  хитрей и умней
всех, и ему  везло. Для долгой жизни обязательно нужно, чтобы  повезло, и  у
людей так, и у котов, и у всех живых существ, которых я знал.
     И он мне всю землю показал, я шел за ним - и смотрел.
     Поэтому я все здесь знаю. И вам немного расскажу.

     *** Город  от  вас все удаляется,  вы  на краю, говорят. Нужно вас  с
большой  жизнью  связать... Построили нам  дорогу.  Видите,  на карте, она в
одном месте пунктиром. Здесь  она  через  овраг проложена. Засыпали овраг, и
все равно дорога  проседает, каждый год ремонт. Дорога есть, но для меня она
все равно пунктир.  С одной стороны овраг, и с  другой,  он после разрыва...
или разлома?.. стремится к реке,  доходит  до крутого спуска, и открывается.
Отсюда к воде не так круто,  как в других местах,  пологая ложбина,  деревья
чудно разрослись, непроходимые кусты,  в зарослях  ручеек,  в  жаркие дни он
высыхает, а весной довольно бурный...
     Овраг перегородили,  а о воде не подумали. И у нас, на южной стороне, в
нем  скапливалась вода,  особенно весной.  И летом, если  не  очень жарко...
истинное болото.  Выросли  комары, прилетели  к нам питаться. Зверям хорошо,
шкура толстая и  шерсть  на пути,  до них не добраться голодному  комару.  А
людям что делать, особенно на нижних этажах?..
     Потом под дорогой проложили трубу, и путь для воды восстановился.
     Но я все равно эту дорогу терпеть не мог, и никто не любил. Шум от нее,
и страшновато  ходить к реке.  Так просто  не  перейдешь, приходится стоять,
ждать... С машинами шутки плохи, возьмет да выпрыгнет из-за угла...
     И вообще... зачем?.. Нам эта дорога - ни за чем!..
     Гена считал,  что  овраг со временем  дорогу  пересилит. Провалится вся
затея, вернется прежняя жизнь... Но  не дождался, терпения не хватило. Решил
сам руку приложить, и не совсем удачно получилось. Но это моя теория. Каждая
смерть имеет  свою теорию, бывает, даже не  одну. Но  про Гену больше  никто
теорий не сочинял, его забыли. Все, кроме меня.

     ***  И Детский Сад, что рядом с домом был, оказался за дорогой. Звери
боятся туда перебегать, а там прекрасно гуляется, другого такого места нигде
нет. Раньше  в  Саду  было  много детей,  шум от  них, а  теперь  тихо. Дети
перестали  рождаться,  садик закрыли, дом купила какая-то фирма, и много лет
здесь никто не шумит. Хозяева о доме забыли, или уехали, или  убиты... никто
в этом не разбирался. Наняли сторожа,  а потом платить ему перестали. Но ему
больше негде  жить,  вот он за  жилье и сторожит, спит в комнатке на  втором
этаже.  Иногда  выйдет,  раз или два в  день, покричит  на  бомжей, чтобы не
выпивали в детских домиках, и обратно к себе...
     И   местность  вокруг   дома,   дорожки,   клумбы   бывшие,   газончики
продолговатые  вдоль ограды  -  все заросло дикой травой и сильными кустами,
колючки у них непроходимые, зато красивые цветы и плоды. Вход тоже зарос, не
войти,  не  выйти  стало.  Сторож сзади  ходит,  где ограда  сломана, делает
большой  крюк.  Но он редко выходит.  Людям трудно  теперь проникнуть  сюда,
особенно  взрослым,  удобно  только  мелким  зверям  не  больше  кошки.  Они
проползают по земле, и здесь им  рай. Оказывается, есть такие места, рай для
небольших зверей. По крайней мере, одно место - у нас. Поэтому, наверное, их
в большой рай не пускают, говорят, вам и здесь повезло.
     Мимо входа дорожка к  реке  спускается.  Правда, мы с Феликсом считаем,
что она  от  реки. По  ней  мы  поднимаемся, а  спускаемся с  другой стороны
детского сада. На карте наш путь обозначен, видите?.. А в  кустах у входа, с
внутренней стороны, стоит Доктор Айболит, и рядом с  ним негритенок, тоже  в
белом колпаке,  помощник  вместо  медсестры.  У Айболита в руке чемоданчик с
крестом,  он  тревожно  выглядывает  из  куста,  всегда готов  скорую помощь
оказать.  Но  помощи не надо  никому.  Может, и  нужна,  но  на  Айболита не
надеются. Годы  идут, а  эти  двое  стоят и стоят... Я  мимо  иду  -  привет
Айболит!.. Многие  не знают, что за странные фигуры, не из этой жизни. Чтобы
их понять, надо  читать  книги, а  кто теперь читает...  Прежние  дети давно
выросли, разбрелись по свету, Айболит им ни к чему.
     А чужие не ожидают никого увидеть, пугаются.
     Пусть  пугаются,  чужим  здесь  делать  нечего.  Айболит  теперь  вроде
сторожа,  со своим  чемоданчиком, и негритенок со шприцем ему в  подмогу.  А
настоящий сторож редко вниз спускается, в своей комнатке спит и спит...
     Все рассказал?..
     А теперь пошли на обход, как мы с Феликсом ходили.

     ***  Перед  моим балконом деревья и  трава,  здесь мы начинали  с ним
проверку нашей земли.
     Первая забота небольшая, чтобы  не попался  на пути Желтый, он живет на
первом этаже  с другой  стороны, дружит с толстой армянкой. Добрая  женщина,
старая, но когда-то была молодой, я помню. У нее муж пропал. Лет десять тому
назад  вышел  из дома  на работу  и  исчез. Он на том берегу реки работал, в
заповеднике.  До берега  не добрался, его  лодка на месте оказалась. Значит,
мои  метры  ему  не суждено было  пройти.  Тогда людей  побольше было,  жить
страшней.  Это теперь я хожу гоголем, ничего  не боюсь... Хотя, кто знает...
может,  просто в яму упал.  Они  для столбов  вырыты, огромные,  глубокие...
Тогда еще новые копали, мог и не увидеть, в  предрассветной серости. Искали,
искали, и я искал, ведь каждый день здесь хожу. Ни следа, это загадка. У нас
таких загадок пруд пруди...  Карина погоревала,  потом  завела  кота.  Очень
успешный  оказался зверь,  ласковый, домашний... А на  улицу  выйдет, бандит
среди зверей!.. Феликсу  пришлось его  настойчиво убеждать. В  конце концов,
Желтый понял, что  прав на  территорию  не имеет,  хотя  большой и  сильный.
Пожалуйста,  сиди на асфальте, что полоской вокруг дома, никто не возражает.
Или  ходи как турист, тут их хватает, правда, людей,  но разницы никакой. Но
ходить вокруг и  отмечать как свое... верх наглости.  Желтый отступил, но не
смирился, наоборот, надулся  от презрения. Каждый  день на полчасика выносит
свою  тушу  на   моцион,  домашний  буржуй,  прошвырнуться  среди  дохляков,
обиженных жизнью.
     Нас с Феликсом наглость Желтого  удивляла, время от времени приходилось
учить, тогда  обход  откладывался. Так что мы стремились  избежать  встречи,
настроены на дело, а не драться.
     Но обычно  Желтый  в такую рань  дрыхнет в теплой постельке  на  пышной
груди хозяйки.
     И  мы незаметно выходили по траве, между кустами, на дорожку к мусорным
бакам.  К оврагу не  подходим,  если обычный обход, идем  по малому кругу. В
овраге не  угнаться за  котом. Там на пути  бревно,  по нему  на высоте надо
пройти,  чтобы  не  запутаться  в  вязкой  глине...  для  двух  ног  большое
испытание. Если малый круг, я  вздыхаю с облегчением, очень хочется с другом
пройтись. Один  совсем по-другому ходишь, иные  мысли... все больше о жизни,
для здоровья вредно.  А с Феликсом  я думал о земле, о деревьях, кустах... о
котах и  кошках, о птицах,  которые нас  не замечают,  считают  своими... Мы
ходили рано утром, иногда ближе к вечеру, когда еще светло, и в  то же время
не светит так несносно в глаза, как в полдень.
     Значит,  мы без  приключений  добираемся до  мусорных  баков,  здесь  я
присаживаюсь  на маленький бордюрчик, жду. Два  больших  бака  и кучи мусора
вокруг них. Не у каждого хватает сил донести,  человек по натуре нетерпелив.
Самые нетерпеливые выбрасывают из окон, в основном,  остатки  еды. Но иногда
летят крупные предметы, так  что надо  осторожней ходить.  Или прижиматься к
дому, или подальше, чтобы не докинули до тебя.
     Обследование  баков   занимает  у   Феликса   минут   пять,   потом  он
отряхивается, подходит к дороге...
     Стоим, ждем, слушаем движения и шумы...

     ***  Я уже говорил,  дорога  испортила нам овраг, разлучила с Детским
Садом!..
     Но утром и вечером  почти спокойно, редкое движение. Тот,  кто не бывал
здесь  среди дня, даже не поймет, зачем было строить эту дорогу, портить нам
жизнь... Гена  считает,  овраги  - почерк природы,  она пишет свои письмена.
Гладкие поверхности для жизни бесполезны, говорит. Я тоже гладкие  не люблю,
знаю, сколько живого погибает, когда сглаживают неровности земли...
     Наконец, мы тронулись, скользим поперек дороги. Пока  все  тихо, потому
что утро, туман рваными клочьями уползает  по оврагу к реке... Делаем рывок,
и вот мы у ограды  Детского Сада. Справа внизу овраг,  мы движемся по  узкой
тропинке, местами прижимаясь к самой ограде, вдоль, вдоль...
     В конце Сада настоящий яблоневый сад, тихий и  пустынный, но не пустой.
С тех пор, как нет детей, он сильно изменился, кусты выросли и пышная трава.
И  яблони меня радуют, на  диво разрослись.  Яблоки  поменьше  стали, ну,  и
пусть... Некого ублажать, сами для себя растут.
     Доходим  до конца ограды, здесь она сломана, повалена,  прохожему яблок
хочется,  вроде  бы  ничейная земля.  Но  в  последние  годы никто  сюда  не
добирается.
     Дальше начинается  поле,  высокая трава. Овраг  справа остается,  здесь
через него мостик, за ним  деревенька, несколько старух и  стариков. Это уже
не наша земля.
     Теперь перед нами  заброшенная стройка, я говорил о ней. Полузасыпанные
ямы, канавы, проросшие корнями... Тут гляди в оба, упадешь, не выберешься...
Это, без сомнения, наша территория. Сначала стояли бараки, в них  жили люди,
строившие  город. Потом  бараки  снесли, на их  месте раскопали огороды.  Но
скоро  забросили  их,  слишком  бедна   земля,  глина  ползучая...  Остались
сарайчики  да  туалеты, дощатые домики  на  курьих ножках.  Потом вообще все
снесли,  объявили большую стройку, нужен, говорят, стадион.  Между решениями
сносить и строить прошли годы, место  травой заросло, гуляют спокойно коты и
собаки...
     В конце концов, взялись. Не то, чтобы необходимость приперла или деньги
куры не клевали  - для такого дела решимость важна. Кинулись сюда, все  вмиг
раскопали, выровняли заново, вбили бетонные столбы, опору для крыши будущего
стадиона... Два года копошились, потом одумались: от города  далеко, местных
болельщиков маловато стало...
     И стройка замерла.
     Я  думаю,  навсегда.  Гена  сомневался,  надо  ждать  нового  приступа,
говорит.
     Но  годы шли,  и стало  ясно,  что  дело продолжения  иметь  не  может.
Природные  явления  стройку  подточили, частично  смыли  и засыпали.  Теперь
только все  заново - выкорчевать,  перепахать,  насыпать новой  земли...  Но
планов таких пока не родилось. Думаю,  еще может  жизнь  наладиться, очнется
земля... Я надеюсь  на нее, столбы ей не выкорчевать, но засыпать и спрятать
может. Со временем управится, сгладит  картину  великих начинаний.  Лучше не
трогать ничего,  и  все  само  собой получится.  Я вижу,  пустырь постепенно
зарастает кустами, высоченной травой...
     Планы и усилия развеются по ветру, забудется ужас перемен.
     А  пока  еще столбы,  как  гвозди незабитые, и  глубокие ямы  вокруг да
около...  Опасно  ходить,  особенно  зимой.   Снежная  равнина,  ветер   наш
постоянный метет и метет... и белые столбы из белого снега торчат.
     Теперь я редко хожу сюда, без Феликса скучно стало.
     Но мы недолго стояли с ним здесь, отдохнем - и дальше.

     ***
     Спуск  замедляется, хотя, в общем, идем вниз. Выходим на крутой  обрыв,
метров десять,  если со стороны  реки.  Это Остров, наше кладбище. Здесь мой
старый  друг похоронен,  Вася-пес...  Сверху  видна река, до нее еще далеко.
Постоим у Васи, возвращаемся, выходим на дорожку, что ведет вниз, к реке. Но
дальше  не   спускаемся,  берег   заболочен,   завален  мертвыми   стволами,
принесенными весенней водой.
     И мы по дорожке поднимаемся к дому, это и есть наш малый круг.
     Под ногами асфальт,  разорванный временем  и растениями... Справа чужое
поле,  здание общежития, двор, в нем тоже мусорные баки.  Феликс бывает там,
но это уже набег, и я тогда лишний. Когда  я с ним, он даже  не поворачивает
головы направо, идет наверх, наверх... Проходим мимо Детского Сада, с другой
стороны, где вход... мимо Доктора с Негритенком в кустах... Снова переходим,
чертыхаясь, дорогу... Вот и наш дом. Приближаемся со стороны подъезда. Здесь
трава  вытоптана,  земля  плотно утрамбована,  ничто  не  вырастет больше  -
никогда!  Поэтому входить-выходить  здесь не люблю,  сделал  себе на балконе
дверцу, через нее хожу. Генка издевался:
     - Какой же ты хозяин, не можешь порядок навести!..
     Он  прав,  не  могу.  Сотня квартир, жизнь в начале  бурлила,  всех  не
убедишь... Я говорю ему:
     - Возьмись и ты, все-таки вдвоем...
     Он машет рукой:
     - Я всегда за тебя. Но куда ты лезешь, они так хотят жить!..
     Знаю, народ упорный у нас, будет жить, как хочет. Одно помогает - людей
все меньше становится.
     Значит, проходим побыстрей мимо входа, огибаем дом с юга, и оказываемся
на лужайке, с которой начали  путь.  Еще немного, и вот наш  балкон.  Феликс
прыгает  через прутья, устраивается в северном углу, а в южном у нас никого.
Кот  ложится  на  подстилку,  старое меховое  пальто,  а я ухожу  по  делам,
встретимся к обеду.
     Но это  не  вся  наша земля.  В большой круг входит и  другая половина,
бывшая территория Пушка:  южная  часть  оврага, два дома, девятый и восьмой,
лужайки перед домами... Давайте, в другой раз пойдем! Реже стал наведываться
туда, это все восьмой дом, отрезанный ломоть... Успеем еще о нем. Сначала об
овраге, он важная персона на моей земле.
     - Для тебя все  одинаковы  -  звери и люди, живые и неживые...  -  Гена
этого понять не мог.
     Для меня все друзья живы, неживых нет.

     ***   Если по ширине, то овраг  -  половина  моей земли. Оттого  я  и
спрашивал  себя, мой он  или  не мой...  Оказалось,  никому, кроме  меня, не
нужен,  так  что  считаю своим. У нас  полно зверей, деревьев, и людей тоже,
которые никому не нужны, не отказываться же от них...
     Овраг, может, и ничей, но может  заставить с собой считаться. Даже тех,
кто его перегородил. У нас всегда так, или заставил  с собой считаться,  или
погибай.
     Я подхожу к оврагу по густой траве, спрашиваю - можно?.. Кто его знает,
хочет ли он  разговаривать со  мной... Вижу,  вроде бы настроен внимательно,
дорожка, что  ведет к нему, не сыра, не скользка, как в неприветливые дни...
Но это для общения он тяжел, а вообще у него не бывает плохих дней.
     По узенькой  тропинке  иду между упавшими деревьями, их много здесь. На
них  стадами грибы-тонконожки,  опята.  Иногда я беру  немного,  для супа...
Дальше тропинка поворачивает на юг. На север я и не хочу,  упрусь в откос...
Новая дорога!.. И я  с  удовольствием  иду  на  юг. Подхожу  к  краю оврага.
Глубина...  Я там бывал несколько раз, кое-как выбирался. Сейчас там сухо, а
весной можно плыть. Дна не видно, сплошные заросли кустов. Птицы поют.
     Когда я приехал, тут пели соловьи. Народу мало, город только начинался.
Потом  народу  слишком  много стало, соловьи замолкли...  Прошли годы, город
уполз от нас в сторону, зачах,  и людей  опять немного.  Снова спокойней для
птиц - и распелись соловьи. Они свирепо заливаются,  с восторгом и надрывом.
Крохотные птички, а такая звука сила!..
     Я иду, иду, и дохожу до лиственниц, это край моей земли.
     Ну, вот, думал много слов скажу...
     Оказывается почти нечего сказать.
     Еще пару слов о  двух других домах, девятом и восьмом, они сами по себе
живут.

     ***  Девятый  люблю дом, раньше  часто ходил  к нему. Самый удобный и
тихий из  домов, новая  дорога не коснулась его. Подвал всегда заперт, в нем
тепло, чисто, за домом жасмин и сирень. И все почему?.. Здесь старухи живут,
смотрители  порядка. Их трое  - головастая, пополам согнутая, и еще одна,  в
валенках зимой и летом. Пока они живы,  мне  там делать нечего. Когда умрут,
начнется,  как  везде, разброд  и  разбой,  придется руки  приложить,  иначе
девятый  пропадет. Но пока они здесь, и лучше  меня служат - всегда  дома, у
окна или на  балконе, наблюдают  за местностью, во все стороны глядят. И дом
хорошо стоит, и жильцы как на подбор, как  въехали, так и сидят, тихую жизнь
ведут. Перед  подъездом  большое бревно,  в  теплое время  на  нем отдыхают.
Алкаши и бандиты обходят дом, боятся старух.
     Я завидовал девятому, и месту, и тишине среди населения квартир...
     На  первом  этаже старуха с огромной  головой.  Голос у нее  особенный,
скажет  слово,  вся  земля  слышит,  от края  и  до  края,  через  овраг эхо
перекатывается. Она всегда на  балконе сидит, даже зимой,  закутается,  и на
табуреточке... с улицы только голова видна. Сидит, за  всеми наблюдает. Если
б не она,  что бы тут было... Деревья, уж точно, погубили бы...  Они  и  так
поломаны, но все-таки живы, ее заслуга. Валентиной зовут, а мать,  покойная,
Тимофеевна,  у той еще громче голос был,  и голова такая же,  и живот, и все
остальное... квадратный ящик... У Валентины муж  объелся груш...  маленький,
головка кургузая, лысенькая, он  всегда  пьяный дома спит.  Как он  успевает
выйти, рысцой пробежаться и напиться,  Валентина не знает. Доковыляет она до
мусора, а супруга тем временем и след простыл. Пока она обратно доберется, с
пустым ведром,  с соседкой  остановится...  Тимошка  налакается  самогону, в
доме,  что  через старую дорогу, на место вернется, и лежит, как был, только
спокойный и счастливый... И снова спит.
     Правей  девятого  дома,  самый  дальний  -  восьмой,  пропащий он.  Был
нормальный,  а лет десять  тому назад обнаружили трещину в северной стене, и
записали в аварийный. Надо жильцов выселять. Вот им повезло! Обрадовались, и
за пару месяцев в  доме  никого!..  Дали им  жилье  на  другой  окраине, там
пустырь, ничто не растет вокруг. Зато квартиры получше наших, и все довольны
остались.  А  потом настали новые времена, жилья бесплатно  не дают, так что
этим людям жизнь улыбнулась.
     Но  вот  постоял восьмой,  отдохнул,  и начали в  нем  ремонт.  Трещину
заделали, остальное подлатали, и оказалось  - жить-то можно! В  один  момент
заселили.  И все равно пропащий дом. Новые жильцы  странные, больше полугода
не задерживаются.  Тут же получают квартиры в центре, а на  их  место  опять
новые  приходят...  Странная текучка.  Генка говорил, восьмой куда  доходней
нашего... Не знаю,  но подходить к нему больше не хочу, скучно. Вычеркнул из
своей земли. Звери, что остались от первых хозяев, перекочевали в девятый, и
ко мне, в десятый.
     В темноте восьмой  мимо нас плывет,  от крыши  до первых этажей  пылает
свет... музыка, громкие голоса... А мы рано ложимся, тихо живем.
     Между  оврагом и восьмым домом  чудная поляна  с  густой травой,  место
отдыха  моих друзей.  На ней кусты  шиповника, сиреневый  куст  и  несколько
рябинок,  в этом  году красным-красны.  Мы с Генкой  каждый год собирали,  и
настоечку... Он любил, а я за компанию с ним.
     А теперь не собираю, не пью один.

     ***  Если  б  у нас проводили  перепись  населения,  я  бы отличился.
Перепись,  конечно,  всего живого. Кроме людей, пусть  их  кто-нибудь другой
переписывает.
     Но я не стану докучать вам своим занудством, расскажу  только о главных
друзьях.
     Про Феликса и Пушка говорил?.. Простите, память... Когда  все время сам
с собой, уже не знаешь, подумал или сказал...
     У Феликса  была замечательная  кошка Алиса,  тихая  умница,  красавица,
только хвостик коротковат, прищемили  дверью. Тоже долго жила, родила многих
котят,  они  почти  все  или погибли,  или  разбрелись  по  чужим землям,  а
остались, жили с  нами три кота,  Макс,  Стив  и Крис, и кошка Люська, самая
очаровательная дочь, это второе поколение.
     Теперь  никого из них нет,  можно рассказать. Про живых  не говорю, или
меняю имена, есть у  меня суеверие  на этот счет, старое-престарое. На земле
невозможно  что-то  новое  сочинить,  даже  глупость  новую  не  придумаешь.
Говорят, называя, привлекаешь  внимание  злых сил. А добрые  не откликаются,
хоть кричи... наверное, забыли меня.
     Будь  Генка  жив, обязательно  бы съехидничал -  "что это  у  тебя одни
коты...
     Вовсе не только!.. Я уже говорил, жил у меня пес Вася, еще многое о нем
расскажу.  Старый  приятель  дятел,  долбил за окнами много лет, жил  нашими
червями да личинками...  Были друзья и среди людей. Для меня, если друг, что
человек, что зверь... разницы никакой.
     Так с чего начать?..
     С самого трудного начну, расскажу про трех собак.

     *** Свалились на мою голову... Хотя мне их жаль.
     Черная мохнатая собака  Велма, ростом с овчарку, она главная. Ее щенок,
тоже мохнатый и черный, даже побольше  матери,  только  морда  щенячья. Этих
двоих я  знал давно, они жили на  чужой земле, на  пустыре  около рынка. Там
строили большой  дом, привезли  вагончики  для рабочих,  и собаки под  одним
вагончиком вырыли  себе яму. В вагоне, наверное,  было тепло,  электрическая
печка, что ли, и под ним  не было снега,  а вокруг заграждение из сугробов -
от ветра. Там было неплохо года два или три. Велма заботилась о своем щенке,
они жили впроголодь, но спокойно. Рабочие подкармливали и  не обижали. Потом
деньги кончились, стройку  забросили, вагончики увезли,  и собаки остались в
голом  поле. Сначала их  было двое, потом прибился бродячий щенок,  судя  по
морде, почти колли. Кто-то бросил его,  он уже погибал. Но сдружился с этими
двумя, ему стало легче, постепенно отошел.
     Сильные  духом  и  сообразительные  выживают,  Велма из таких была. Они
вырыли яму в поле, и там ночевали в теплую погоду, а в самые холода у задних
дверей  рынка,  где  гора  пустых ящиков, в  них  стружки,  бумага... Искали
тепло...  Старой  собаке,  сильно  обтрепанной,  еды  не дадут,  и  в крытое
помещение  рынка проникал  щенок, он уже  и не щенок был,  а молодая собака,
красивый пес, он умел просить еду. А  колли стоял у входных дверей, ему тоже
давали.  Так Велма пристроила  обоих, а сама бегала по  городу, по  мусорным
бакам, у дверей мусоропроводов, туда бросают из  окон остатки еды, если лень
на  лестницу  выходить.  Хорошо,  ленивых  у  нас  хватает,  и  она  кое-как
кормилась, а щенки были хорошо пристроены.
     Но им снова не повезло, рынок начали  перестраивать  и закрыли надолго,
торговлю  перевели в другое место,  далеко, и  снова  стало  непонятно,  как
прожить. Тогда-то Велма и начала охотиться на  кошек, и молодых научила. Они
постепенно продвигались к нам, по дороге поймали и съели всех, кто  не сидел
дома. В  конце  концов, добрались и  до  наших  домов. От них погибли Алиса,
Люська, и три  кота, самых известных потомков Феликса, а сам Феликс, великий
хитрец,  избежал смерти. Ловили они так - двое молодых гнали кота на  старую
собаку, и спасения не было.
     Собаки жили около нас недели три, прятались где-то в зарослях у оврага,
охотились  по  ночам, так  что бороться с ними было невозможно.  И  запереть
своих я  тоже  не мог,  не  хотели  дома  сидеть. Не  знал, что делать. Гена
говорил, надо взять ружье и отстрелять. Тех людей, кто своих собак бросает.
     А потом стало теплей, и все трое исчезли куда-то.
     Из  старых  моих друзей  только Феликс выжил, из молодых  - две  кошки,
крутились у самого дома и  спаслись. Две  сестрички, Люськины дочки - Шура и
Зося.

     ***
     Шура, дородная трехцветка с широкой плосковатой мордой и очень светлыми
глазами.  После нашествия собак  еще три года  жила. Тех ребят, кто ее убил,
потом посадили за убийство своего приятеля. Не  хочу  о них говорить, у меня
своя история.  Про  убийц другие  охотно вам расскажут. Хотя и мне смерть не
обойти, без нее  жизни не  бывает.  И это  правильно, только  жизнь  не надо
торопить. Вот в чем беда, торопим ее вечно.
     - Иногда ей не мешало бы пошевелиться, жизни, - Гена говорит.
     А я считаю, ни к чему хорошему спешка не приводит.
     Мне сначала казалось,  Шура глупая,  а  она поздно созрела.  Есть такие
звери, и люди тоже, их принимают за недоразвитых, а это долгое развитие. Она
все делала медленно и  обстоятельно,  сначала  упорно думала,  смотрела, как
другие  поступают... Зато  потом  у  нее  все  сразу  получалось -  быстро и
безошибочно. Почти год сидела на  подоконнике,  наблюдала, как коты  и кошки
уходят  и приходят  -  через дверь,  окно,  как  спрыгивают с  балкона...  Я
пробовал ее подтолкнуть, сажал даже на форточку, но она не хотела спешить. А
в один день нашел ее на лужайке возле дома, и никаких нервов, спешки... ушла
сама,  а  потом без  вопросов  вернулась, поела, и  снова ушла. Началась  ее
самостоятельная  жизнь.  Даже  слишком самостоятельная,  потому что пошла на
чужую землю,  через  старую  дорогу, а там  опасные  ребята. Дома там похуже
наших, но в подвалах теплей. Ей там понравилось,  почти два года ходила... В
конце концов,  неторопливость ее подвела, ребята  окружили и забили палками.
Мне поздно рассказали, я не нашел ее. Наверное, подобрали, увезли и сожгли.
     Неважно, что с ней потом сделали. Нужно вовремя думать о живых.
     И все-таки стараюсь, чтобы у всех было место после  смерти - красивое и
удобное. Я еще хожу здесь,  дышу, и пусть все мои будут рядом. Феликс и Вася
на высоком берегу, видят меня и всех оставшихся...
     Вы так не думаете?.. Генка тоже говорил,  человек живет обманами, иначе
не выжить. Слишком много помнишь, и представляешь наперед...
     А я не думаю, я ЗНАЮ - видят они, видят!..
     Шуру  жаль,  моя  вина...  Но  что сделаешь...  как  случилось,  так  и
получилось.
     Генка терпеть не мог:
     - Что за глупая присказка у тебя...
     А я отвечал, усмехаясь:
     - Я и есть глупый, Гена, я дурак.
     -  Ты не  дурак,  ты юродивый,  парень...  Это я пропащий, алкаш,  а ты
добровольно себя к месту привязал, зачем?..
     - Так получилось...
     - Не говори ерунды... Выпить хочешь?..
     - Не поможет мне... Скоро Феликс придет, а у меня еще нет еды.
     Так и жил, не умел ни одурманить себя, ни обмануть красиво.
     И все беды и потери на этой земле  -  моя вина. Маленькая земля, а груз
тяжелый за годы накопился.
     Но я Вам лучше про мою Зосю расскажу.

     *** У Зоси долго не было котят, она болела. Сначала у нее было другое
имя.  Маленькая,  совсем  черная, хвостик короче  обычного,  а  вокруг  глаз
коричневые  круги, там шерсть светлей. Выглядело как очки,  я и назвал ее  -
Очкарик. Потом,  с  возрастом  круги исчезли, и надо было подумать о  другом
имени.
     Я ее больше всех любил, и  она  меня тоже.  Очень старательная  выросла
кошка, умненькая  как  сама Алиса, ее бабка. Преданная котятам, это у нее от
матери, Люси. Вот и назвал ее  Зосей, так звали женщину, которую я любил, но
не получилось у нас ничего.
     Такой как Зося, я другой кошки не знал.
     Выйдешь  ночью на кухню,  Зося  сидит  на  подоконнике. За  окном  наша
поляна, освещенная  полной луной...  травы, кусты, на ветках одинокие  капли
блестят... Люблю  это время, осенние ночи. Еще тепло, сентябрь, но нет уже в
природе   буйства  и   безоглядной  тупости,  как   летом...  все  понемногу
останавливается,  замирает... Мы с  Зоськой родственные души были. Подойду к
ней, поглажу, она даже не вздрогнет,  смотрит вперед, смотрит... Мне жаль ее
становилось.  Видишь,  живое  существо  берет  на себя больше, чем может  от
природы понять. И с людьми так случается, тоже своя тоска.
     Если  на коленях  сидит,  едва  слышно  помурлыкивает. Она  всегда  так
мурлыкала, чтобы  никто,  кроме  меня  не  слышал.  И  в  постель  приходила
особенным   образом.   Надо  было  лечь,  погасить  свет,  потом  подождать,
кашлянуть, похлопать ладонью  по одеялу... Тогда  раздается стук, или мягкий
прыжок,  или  двери легкий  скрип...  она тут же возникает,  бежит, бежит...
Прыгает на кровать  и  сразу же носом к носу, так мы  здоровались. И тут она
громко  мурлычет,  суетится, устраивается, копает одеяло... Она ложилась мне
на грудь, чтобы вся под одеялом, только голова открыта, и лицом к лицу, лапы
на шее или на плече,  и замирает. Еще надо было руку  положить ладонью на ее
лапы, тогда она вытаскивает лапки из-под руки, одну за другой,  и кладет мне
на  руку  сверху,  и это уже  все.  Я мог брать  ее лапки,  удерживать,  она
выпускает  коготки, но  чуть-чуть...  и  мы постепенно  засыпаем,  вместе...
Проснусь ночью -  Зося спит,  за окном туман,  луна  поглядывает на нас... А
иногда, проснусь, ее нет, иду на кухню...
     Она на окне, смотрит на луну.
     Обидчивая была страшно. Вот она сидит на  коленях, я глажу ее, но стоит
только отвлечься...  Задумаешься, зачитаешься...  Она это  сразу улавливала.
Напрягается,  замолкает, несколько секунд тихо  - потом как  оттолкнется  от
колен... когтями!.. иногда до крови ногу раздерет... И бежит, бежит от меня,
может наткнуться на дверь, разбить губу... все уронит на пути, от отчаяния и
обиды ничего перед собой не видит...
     - У вас с ней серьезная любовь... - Генка  без шуточек не мог, такой уж
тип!..

     ***     Он  рядом  со   мной   жил,  однокомнатная  у  него.  Окна  к
мусоропроводу, балкон всегда пустовал. Звери обходили его жилье. Не в запахе
дело, у Гены не было запасной еды, и часто никакой не было.
     Мужчина лет пятидесяти, чуть младше меня, но  гораздо  моложе выглядит.
Всю жизнь прожил  в  этой  квартире на первом этаже,  здесь родился,  вырос,
ходил в школу... Никто не знает, что получится из человека.
     Его уже нет, а ты как о живом...
     Ну, и ладно. Есть  такие люди  и звери, они всегда со мной. Вот Феликс,
например.  Или Вася, мой  пес. Его давно нет,  а я приду  домой, забудусь, и
говорю:
     - Ну, Вася, как наша жизнь, непонятна и трудна?..
     Никакая не игра, забываю. Вот и с Геной так.
     С первого  взгляда  ничего  хорошего  в нем.  Никогда  не работал, мать
кормила. А потом подвела - умерла в одночасье от инфаркта. Гене за сорок уже
было,  он  работать не стал,  начал сдавать квартиру. Как  пригреет  солнце,
растает  снег,  Гена уходит  спать  к  оврагу.  Вбивает колышки,  натягивает
полиэтиленовую пленку - от дождя, и лежит под ней в спальном мешке. Утром ко
мне заносит мешок, колышки и пленку, оставить нельзя, сопрут... Раньше овраг
был  сухой,  не  было  комаров.  После  дороги  сырость  поднялась,  и  Гена
переместился  подальше  от  оврага. Но от комаров нигде  спасения  не  было.
Мучился несколько лет... Потом осушили овраг, отвели воду вниз по трубе, под
дорогой  проложили. Стало легче, но  он  все равно недоволен.  Машины! Пусть
редко, но это еще хуже, в ночной-то тишине... Сна как не бывало!..
     - Взорву,  - он  грозился, -  нет из-за транспорта нормальной  жизни. И
куда они мчатся по ночам?.. В никуда!..
     Я для спокойствия возражаю, труба проложена, овраг сухой...
     - Ты все о нем печешься, об этой скважине... А я?
     Молчу, не скажешь ведь ему - спи дома...
     Он днями сидит на лестнице, а в  теплые погоды у оврага,  читает. Зимой
выгонял жильцов, дома жил.  Главное,  протянуть  свои копейки  до весны... У
него не получалось, попивал. Немного, но каждый  день. Пока  было дешево, он
держался,  а потом  сник. Начал и зимой жилье сдавать, спал  на лестнице. На
верхних  этажах  тихо и тепло.  Забирается повыше,  расстилает  спальник  на
подоконнике.  Наши  дома  самые  старые  в   городе,  теперь  таких  широких
подоконников не найдешь...
     - Здесь хорошо, - говорит, - вид гораздо лучше, чем из домашнего окна.
     В  самом деле,  окна на лестнице смотрят  на реку и  овраг,  с  большой
высоты. Красиво живет.
     Он постоянно читал, куда больше меня знал всякой всячины. Раз или два в
день стучится, мы садимся, пьем чай и говорим о разных вещах, которые нас не
радуют.
     Он считал, работа губит человека, если не интересная. Я думаю, он прав.
Вообще, он не любил людей.
     - За что их любить?..
     - Наверное, не за что, но мы ведь от потребности любим.
     -  От  потребности  другой  вопрос. Вот  у меня, например, потребность,
чтобы на  земле ничто  не менялось,  хватит!.. Все, что  человек ни сделает,
только к худшему.
     Я не хочу об этом думать, такие мысли отвлекают от ежедневных  дел. А у
Гены нет дел, зато интересные мысли так и брызжут.
     Когда человек  умер, многое вспоминается, всему значение придаешь. Гена
давно еще говорил:
     - Овраг освободить надо, дорога душит. Взорва-ать...
     Я думал, он просто шутит или бесплодное возмущение, как бывает у нас, а
получилось совсем не просто.
     -  Что за  жизнь, - он говорит, - люди  звереют,  звери  гибнут,  земля
пустеет...
     Мне с людьми давно не по пути, а земля... Я не против, чтобы пустовала,
шума не люблю. Тишина и запустенье не самое плохое на земле.
     Когда живешь  на одном  месте  много лет,  приятных людей теряешь - кто
умирает, кого убили, или  спился, повесился,  или вены резать решил -  модно
стало резаться. А приходящие на их  место  своими не становятся, у них новые
интересы.  Но вот  история, и новых-то все меньше, они теперь в другие места
стремятся. А звери, растения... они всегда свои. Иногда пропадают, погибают,
зато новые похожи на старых, к ним быстро привыкаешь. Гена  говорил, стойкая
генетика у них.
     - В чем  людская  слабость, знаешь?.. Все  новое  изобрели, а  генетика
старая.  На воспитание-образование  надеемся, а это  рисковые вложения,  как
теперь  говорят. Чуть  что случится,  катимся  обратно,  проступают знакомые
черты. Правила  новые, а  генетика  старая.  Переписать бы код,  руки  давно
чешутся...
     Может, слегка захвалился, но от природы на многое способен был.
     Неприятно прошедшее время  применять  к живому  существу. То и  дело  в
настоящее  перебегаю, ничего  не хочется менять!..  Вот  Гена  живой,  ходит
по-старому  ко мне  в  гости, слегка  поддатый,  он  умел силу духа  в  себе
поддержать... или  спит на  самом краю  оврага,  или повыше,  перед  ним  на
травке, или в доме, на  пыльном  теплом подоконнике,  на седьмом или восьмом
этаже... На девятом дует, он говорил.
     Иногда  мне кажется,  так  мало  времени нам  дано,  а  мы валандаемся,
раскачиваемся, прохлаждаемся, волыним, тянем резину  да разводим канитель...
А  потом  стукнет в  голову,  а  что  важно-то?..  Что  делать  нужно,  куда
стремиться? Не знаю,  что сказать...  Чувствую только, все не то,  не  то...
Течение прижимает к мелководью, а  где-то большая глубина должна быть... Как
на лодке... по скорости ощущаешь, где-то рядом глубина...
     А,  может, жизнь спасает нас  мелочами да сутолокой  вокруг них?.. Если
без  этой ежедневной  суетни... вдруг  окажешься среди  глухого поля,  перед
тобой  спуск   пологий,  темнота,   чернота...  и  все  убыстряется   спуск,
обостряется...  Иногда  такое вижу во сне  - стою,  трава  чуть  шелестит  у
колен... поле, а дальше - черно... Просыпаюсь. Не то, чтобы страшно было,  и
не кошмар, а будто ноет зуб, тонкой болью пронзает тело... Тоска. Правильное
слово - тоска, да...
     Когда живешь на одном  месте,  так  и хочется жизнь тронуть за плечо  -
оглянись... и даже кажется, можно время остановить. Хотя бы замедлить, чтобы
разглядеть милые черты.  Вспомнить  вчерашний день,  а  он такой же...  И не
удивляться завтрашнему,  в нем  все  обычное  будет  да  привычное...  Тогда
чувствуешь  себя уверенней.  Ведь мы только  ступнями  на  земле,  а живем в
воздухе, пусть небольшая  высота... Сначала не  чувствуешь  ее, а  с  годами
трудней  дышать становится. Росточек невелик, а  все  равно, порой  кажется,
слишком высоко забрался. И безопасней свернуться в клубок у собственных ног.
Но этим все и кончается - тебя  берут, насильно распрямляют... и опускают на
два  метра  ниже  поверхности,  хотел  покоя,   вот  тебе  спокойное  место,
говорят...
     Я про Гену говорил?.. Отвлекся...
     В его квартире никто не живет. В прошлом  году купили приезжие бандиты,
понаехали  толпой, кривились  -  и стены  расписаны  неприлично, и  паркет в
навозе, и  кафель  вынесли... Только  унитаз  на месте,  зато  с трещиной...
Сплошные жалобы.  Нормальный  пол, просто коты  отдыхали  в пустом  и теплом
помещении.  Кафель  и  прочее?.. даже обидно говорить,  обычные  дела.  А на
стенах Гена мысли сохранял, толстым черным  фломастером. Например  - "я  еще
мыслю, но  уже не  существую..." А последние годы только - "я еще жив"  -  и
дата... "я еще живой" - и дата...
     Что эти торгаши понимают в жизни нашей...
     А потом исчезли новые хозяева, ни звука о них... И квартира стоит.
     ...........................................................
     У  меня остался ключ, я часто  прихожу сюда, в Генкину квартиру, стою у
окна, читаю его стены...
     Иногда думаю, вот настоящая его могила. Недаром фараоны  выдумали  себе
пирамиды.
     А  в другие моменты  сомневаюсь,  зачем?.. Какая  разница,  похороны  -
процедура для отвода глаз. Тело вообще значения не имеет, нечего хлопотать о
нем,  суетиться,  правила  выдумывать...  Где  Гена?..   В  воздухе   нашем,
мельчайшим осадком упал в  овраг,  смыло  водой весенней, поплыл с  грязью и
мусором  по  реке  к  морю...  Что  здесь  осталось?  Тонна грязи  и  черным
фломастером слова. Несколько воспоминаний. Надписи замажут, прикроют обоями.
Грязь смешают с землей, а воспоминания...
     Пока  я  жив,  они живы.  А  дальше - не знаю... На людей не надеюсь, а
зверям не обязательно помнить, и без этого их люблю.

     ***    Перед кухонным окном, оно на  север,  на реку смотрит,  растут
десятка два  сосенок,  дятел сюда  прилетал  из  леса. К осени появлялся, не
раньше. Когда был жив Феликс, я про дятла узнавал в тот же  день, потому что
провожал кота после ужина. Феликс шел  на вечерний моцион,  всегда мимо этих
деревьев проходил.  И я  слышал  твердый  стук  и шорох,  летели  чешуйки от
ствола, кусочки  коры... Тот  дятел  необычный был, я его отличал - что-то с
крылом. Правое  хуже складывалось, слегка кривоват.  Но ему не мешало, летал
как все. Дятлу  важно крепкую голову иметь, и ноги сильные...  Он поглядывал
на  нас, я заметил.  Феликс  когти точил здесь,  становится  на задние лапы,
вытягивается  стрункой...  когти высоко  доставали.  Скребет  кору,  щепочки
летят... а сам посматривает на дятла, а тот - на кота...  Привет - привет...
Друзья.
     Я видел,  потом  дятел  спускается  по  стволу,  исследует  царапины от
кошачьих лап, нет ли в них живой еды...

     ***  Каждый  человек,  зверь и куст должны оставаться на своей земле,
это мое главное  правило. Оно редко  выполняется. Но если разобраться, таких
правил немало, которые не исполняются. Они как мечта... как нужно жить, и не
живет  никто... Но  каждый в отдельности  способен выполнить  свое небольшое
правило. Вот я, хранитель  памяти обо всех живых на клочке земли, островке в
чуждом океане.
     Мы не  выбираем, что храним - как получится. Гена говорит -  "никому не
нужно  теперь..."  Он  прав, память  не складывается, не умножается, она как
звук, который... я слышал как-то... рождается на пластинке под иглой...
     Слышно тому, кто близко.
     Я  про Валю-медсестру хотел рассказать, а потом  засомневался, друг  ли
она мне...
     Ни разу не  говорил  с  ней, хотя видел,  как растет,  ходит на работу,
гуляет с ребенком... старится... и так тридцать лет.
     Я помню,  в начале,  иду  вдоль  старой дороги к магазину,  встречаю ее
каждый день. Девочка лет пятнадцати, все время улыбается. Худенькая, светлые
волосы,  довольно  высокая...  Потом  исчезла  на  несколько  лет, наверное,
поехала   учиться...  Снова  встречается,   вижу,  что  старше,   пополнела,
подурнела... Лица у наших обычно озабоченные, не улыбаются без причин. И она
- печальная...  Так несколько лет ходила мимо. Она меня,  кажется, узнавала,
взглянет, пройдет.  Я  думаю, был для  нее  привычным предметом, постарше ее
человек, ничего интересного во мне...
     Потом снова исчезла, а  появилась с ребенком в коляске. Мужа  не видел,
наверное,  не  было. Потом мальчик вырос, куда-то исчез,  говорят,  посадили
его. Потом другие неприятности текущей жизни...
     Как-то очнулся, ясный день, навстречу мне старуха идет.
     Неожиданно случилось. Подлость времени. По себе не замечаешь, по другим
видно.
     Я Генке много раз говорил  о ней. Смеется - "познакомься, что же это...
не говорил ни разу... а еще друзья..."
     Зачем знакомиться, что я ей скажу...
     Однажды сказали, хоронят Валю. Я спросил, какую, даже не  знал фамилию.
Мне рассказали, и я понял, это ее всю жизнь встречал. Пошел.
     Она.  Застенчивое лицо  в  пышном  тряпье,  которое  суют  им  в  ящик.
Обострились следы времени, но узнал. Мне при жизни-то не о чем было говорить
с ней, а теперь и подавно. И все равно смотрел, вспоминал. Человек все время
рядом был, я ее знал, и она меня тоже. Я  догадывался по взглядам. Я был для
нее...  как  дерево или  куст  на дороге,  который  всегда  здесь,  от этого
спокойней на душе. И жизнь не кажется такой чужой.

     ***  В нашем доме на втором этаже жил мой друг Федос, он химиком был.
     У него интересное лицо - лоб  и нос  на одной  линии. Глаза водянистые,
веселые, выпученные, он не смотрел, а взирал с удивлением.  И вечно смеялся.
А говорил  быстро, захлебывался  словами. У него трое  детей, жена  эстонка.
Когда Эстония отделилась, жена уехала на родину  с детьми,  а Федос остался.
Странная история, я не могу ее объяснить. Гена говорит:
     - Ты должен ее понять...
     - Почему это я должен...
     - Сам такой, сидишь как сыч на своем клочке.
     Он прав - сижу. Но я же никого не бросил!.. Нет, мне ее не понять.
     Наверное, и  Федос понять не мог. Они  неплохо жили,  хотя  говорили на
разных языках. Она русский так и не  освоила за двадцать лет, но понимала. А
он эстонский  не  знал,  и  не понимал.  Они  познакомились на экскурсии,  в
Москве,  случайно.  Зачем она  осталась у него, не  знаю.  Дома  она жила на
отдаленном хуторе, может это?..  А  здесь - какой никакой, а город... Может,
он ее очаровал?.. Не  похоже. В жизни встречаются  странные поступки, каждый
знает... Жили тихо,  порядочно, потом началась  катавасия с разделом страны,
демократия  для воров,  и жизнь  пошла  прахом. А, может, проявились скрытые
трещины?..  Генка  все твердил  про  скрытые семейные  обстоятельства,  а  я
говорю:
     - Какого черта их проявлять, пусть бы жили с ними...
     -Когда-нибудь сами проявились бы...
     - Ну, это еще когда... можно было трижды жизнь прожить.
     За неимением  денег Институт разогнали, Федоса  уволили, и он устроился
дворником  у нас. Частенько  заглядывал  на  первый этаж,  спичку  дай,  или
десятку   стрельнуть.   Иногда   встретимся  во  дворе...  Глаза  такие  же,
удивленные, только  смеяться перестал. "Надо ехать... - говорит,  - все-таки
дети... " Я кивал головой - "конечно, поезжай..."
     Он так и не  уехал,  погиб. Мотался  в Москву,  решил сначала  в  гости
съездить, поговорить...  Виза,  билеты...  Как-то  возвращался вечером.  Его
ограбили и выкинули из электрички. Скорость небольшая, но он, падая, налетел
на столб и сразу умер.
     Иногда я думаю, он избежал ответа на вопрос, за него решили.  Никуда он
ехать не хотел. И в то же время хотел... Это беда...
     Моментальная смерть привлекательная штука.  Сразу решаются все вопросы.
Ускользаешь от враждебных сил. Вот и Федос ускользнул.
     Иногда я думаю - вот бы так самому, только чтобы моментально, да?..  Но
как  зверей оставить, и все вокруг? Мои родные  существа еще  быстрей начнут
пропадать.  Сам себе возражаю - земля, если заброшена,  не  пропадает. Хуже,
если возьмутся за нее.  Кто знает, может и возьмутся... строить  новый  мир,
великий и бесполезный... Тогда конец. Генка надо мной смеялся:
     -  "...  не жаль, что я умру, а жаль, что родину оставлю... "  Про тебя
стишата...
     - Нечего хихикать! - отвечаю, но не обижаюсь, он не со зла смеялся.
     Не родину, а  кусок  земли.  Десяток зверей, несколько деревьев. Кусты.
Траву, она  каждый  год стремится  на  простор, пробивается  из тесноты,  из
духоты... Я ей не могу  помочь, но сочувствую ежедневно. Никто не знает, как
действует сочувствие, я думаю, в нем небольшая сила, но упорная...
     Гена говорит:
     - Ты ненормальный, чем ты поможешь, если здесь...
     Я  ему  про  то,  про  это...  Слова.  На самом же  деле  не знаю,  как
объяснить.
     Но я каждый день говорю своим - "ребята, живите, я еще здесь..."
     Чувствую, это важно.
     Такая глупость...
     ..........................................
     Потом  у нас в  подъезде  появился  ниоткуда  новый  кот. После  смерти
Федоса. Черный, большой, с  белыми лапами и  галстучком аккуратным. Ходит по
ступенькам и  мяучит.  Я  посмотрел -  и ахнул:  лоб у него  и нос на  одной
линии...
     Сразу  понял - Федос вернулся.  В его квартире уже занято,  и я устроил
ему у  мусоропровода местечко. И кормлю.  Коты  сразу его  признали,  а Зося
ворчит, шипит на него... Но он держится по-мужски, не отвечает.
     А я хожу и  думаю. Нет, ничего особенного  не придумал. Но ЗНАЮ, если б
спросили - "хочешь, сейчас, в момент  умрешь?.. зато вернешься на свою землю
НАВСЕГДА. Но котом... Черным. Или другого цвета..."
     Даже не задумаюсь.
     Днем буду спать, летом в траве густой, осенью на опавших листьях, зимой
- в подвале, место на теплой трубе присмотрел... А  ночами к себе на  балкон
приходить.  Прокрадусь  на  мягких  лапах, когда люди  спят,  спокойно  все,
тихо... Посижу там, где Феликс и  Пушок  сидели... Месяц зыбится в тумане...
Пойду  на  берег к  своим  дурачкам родным, которые  там в  земле... с  ними
посижу,  поговорю... Обойду землю по малому и большому кругу. По оврагу буду
гулять... скользить бесшумно, слушать шорохи листьев, шелест трав... На меня
холодные капли будут падать, на мохнатую спину... отряхнусь, и дальше...
     .........................................................................
     Нет, не получится вечной жизнью жить!..
     Подумаю так, и заплачу.
     А потом встрепенусь, скажу себе:
     - Не все так печально, ведь белочки были у меня!..

     ***   На юг от моей земли седьмой дом стоит. Нас отгораживает от него
ряд толстых  лиственниц, на них жили белки. Вроде неплохой дом, дружелюбный,
и все равно, нашлись в нем  белкам враги. Белки  терпели, терпели  - и ушли.
Старуха из седьмого,  тоже с  первого  этажа,  возвращалась утром от дочери,
видит - множество белок,  больших  и маленьких, больше двадцати... Скачут по
земле,  бегут от  нас подальше,  на юг...  Там другой  овраг, по нему  легко
добраться до леса. Говорит, убежали все.
     Я не поверил, пошел туда, на границу свою.  Ходил меж стволов... стоял,
слушал -  нет знакомого цокота. Правда, зачем  старухе врать.  Ушли белки, и
стало пусто и скучно на краю моей земли.
     Я без них тоскую. Они мне помогли однажды, в самом начале.
     Все у  меня шло не так,  как мечтал. Для молодого человека тяжко,  если
жизнь не подчиняется желаниям, да?.. Сначала казалось, ничего, выжил, работу
нашел  по  вкусу, кисточкой  да пером...  Обманываешь  себя  надеждами. А  к
тридцати  выясняется  - мечты, звук  пустой!  Одно не получилось,  другое не
случилось... а до третьего  не дотянуться, таланта маловато.  Но  признаться
себе, что "н.х"... Нелегко.
     И я шел мимо лиственниц  с тяжелым сердцем,  с тяжелым...  Лето, раннее
утро, прохладно еще и тихо.
     И слышу  цокот, веселый звук.  На стволе  старой лиственницы  множество
белок, большие и маленькие, все вниз головами, хвосты распушили, расположены
по спирали  вокруг ствола, и перемещаются -  быстро  и  одновременно  - все!
Каждая делает прыжок чуть в сторону  и  наверх, и вся живая спираль движется
вверх по стволу до мелких веток  - и  вниз... и снова вверх, и снова вниз. И
делают это они так весело и деловито!.. У меня захватило дух, хотя не пойму,
не  пойму, отчего это  меня  так  тронуло  и задело... Наверное, простота  и
радость жизни в них были - такие... что я стоял и смотрел, смотрел...
     А они, меня не замечая, веселились.
     Я  осторожно  попятился,  ушел.  И  унес  с  собой картину, которую  не
нарисовать. И не надо,  есть вещи  посильней  картин. Вдруг понял, не  все в
картины-то уперлось. Есть вещи в жизни, ради которых стоит потерпеть.
     И у меня отлегло, представляете - все отлегло.
     И  всегда  потом,  когда  плохо, вспоминал  -  пусть "н.х.", а  белочки
все-таки - были!..
     Генке как-то рассказал, он молчит. Молчал, молчал, потом говорит:
     - Завидую тебе...
     Чего особенного... Так и не понял.
     А про кота под лестницей забыл ему рассказать!..

     ***  Вхожу в дом и тут же смотрю направо, под лестницу - там никого.
     Знаю,  что  пусто,  и все равно каждый раз  бросаю взгляд. Посмотрю,  и
сворачиваю к себе, мне наверх ни к чему.
     Много лет тому назад под лестницей в темном углу появился большой серый
кот. Пришел откуда-то, и  уселся.  Никто его не заметил,  кроме меня,  он  с
темнотой слился. А я увидел, конечно, - глаза!.. День сидел, и второй... Как
неживой, не шевелится. Я пытался с ним поговорить, даже не  смотрит... Потом
начал понемногу оживать... уходит,  но  недалеко, по своим делам, и  обратно
является.  Усы белые, спина с  проседью - старый  зверь. Сидит  и молчит.  Я
спрашиваю, откуда  ты...  Только рот беззвучно разевает, очень устал. Может,
завезли  подальше и кинули, бывает, и он теперь домой  идет. Выбился из сил,
вот и решил передохнуть, отсидеться до весны. На днях выпал снег, ноябрьский
ветер  крутит листья, коричневое и желтое тонет в  холодной белой крупе... А
здесь батарея теплая, темно, тихо.
     Я  хотел его  в  квартиру пригласить, он  не пошел.  Тогда притащил ему
ящик, постелил  тряпочку...  Он  обрадовался,  прыгнул,  обнюхал...  Признал
место,  и так  жил  до весны. Начал ходить вокруг дома.  Феликс не возражал,
видит, что старик. Коты это сразу замечают, делают выводы.
     А в  начале апреля  начал исчезать  -  на  день, на  два... Однажды  не
вернулся.  Не нашел его ни на севере,  ни  на  юге. Не хочу думать о плохом.
Наверное, дальше пошел. Я знаю, так бывает с котами. И с людьми.
     Сколько лет прошло, а вот как войду в дом, сразу направо смотрю. Не то,
чтобы жду... И не просто привычка.  Я не странник, я их  жалею. Как ему было
помочь?..  Пусть  бы жил  со мной, я бы его  кормил... Нет, ему нужно было -
взял и ушел.
     А я ему имя дать хотел. Это  непростое дело, не сразу получается. Так и
исчез без имени.
     И все равно - помню.
     А Генке рассказать забыл.

     ***  Он как-то говорит:
     - Я понял, как вселенная устроена, и почему у нас не получилось.
     Я удивился, он еще и философ. Вообще-то он полуеврей. Я случайно узнал,
меня спросили:
     - Что ты с ним якшаешься, он же полуеврей...
     -Ну, и что?..
     Ничего не ответили, посмотрели как на идиота.
     Он алкаш,  какой  он полуеврей!  Они не пьют, мама говорила - избранный
народ.
     Как-то спросил его:
     - Гена,  ты  алкаш... сам  говорил,  не  обижайся... А  сплетничают, ты
полуеврей...
     -Я русский полуеврей. Свободно могу быть алкашом, и пикнуть не посмеют.
     Он смелый был человек.
     - Как крымский татарин?..
     Он засмеялся:
     -Нет, как птица-носорог.
     Но  я отвлекся, он мне про Вселенную говорил. Что мы приходим из черных
дыр. В  них все живое образуется, вырывается на простор... и обратно падает,
когда устает жить. Из одной  дыры вылетели  путем взрыва, в другой исчезнем.
Пока летим, вся жизнь и  происходит. Весело, безмятежно блеснем, сверкнем, и
затухаем. Любим, страдаем, боимся, ненавидим... и все в полете кратком...
     - Но еще не закончена игра. Еще посмотрим, кто кого... - он говорит.
     - Какая игра?..
     -  Тот,  о  ком  я  думаю, должен  победить.  Тогда  он  порядочный мир
построит, разумный, добрый...
     - Конкурс у них?..
     -  Соревнование... или  борьба. Но больно  уж затянулось дело,  сил нет
ждать.
     -Так ведь жизнь налицо...
     - По ошибке возникла. Обыграли одного, а он им назло дыру утащил. Несет
в рукаве, а она возьми да преждевременно взорвись... Дело пущено на самотек,
вот и вышло то, что получилось.
     - А эти что, недоигравшие?..
     -  Думаю, не  подозревают.  И  вообще...  мы  для них событие  местного
значения.
     Вот так так... значит, местного значения...
     Он человек веселый, бесшабашный был, а философия печальная.
     А я без философии жил, зато без печали дня не сумел  прожить. По-моему,
в каждом лице, человек то или зверь, печаль  клубится. Оттого,  что являемся
на  свет. Иногда мне кажется, счастливы должны  быть  те,  кто  не  родился.
Только, что они могут  о себе узнать?.. Нет у них имен, не вижу лиц... Жизнь
для того  и есть, чтобы обо  всем узнать, другого способа нет.  Так  что без
печали, пожалуй, не обойтись, если суждено жить...
     -  Глупость это, всех жалеть, -  Генка  говорил,  -  на  весь  свет  ни
жалости, ни любви не хватит.
     - Все равно, жалко всех.
     - Ну, ты истинный дурак...
     - Почему это?..
     -  Обиделся... Дураком почетно  быть. Умный стыдится  глупости, а дурак
никогда. Вот и задает дурацкие вопросы. А потом  умный хлопает себя по лбу -
"как это я не догада-а-а-лси-и-и..."
     Вспомнилось,  а зачем, не  знаю...  Когда человека нет, каждый разговор
вспоминаешь, хочешь найти в нем смысл.

     *** Люди в жизни, почти все, теряются, мельчают. Защищаются мелочами.
Мыслимое  ли  дело,  в  вечной пустоте, в кромешном мраке,  лететь, не  зная
куда... Как не пожалеть...
     Одних жалеешь потому, что жизнь трудна для них, другие лучше той жизни,
что досталась... а третьи... их жаль потому, что сами себя не жалеют,  будто
им десять жизней дадено.
     Но  есть такие, кто проходит  свой путь  просто и достойно,  они всегда
интересны мне.  Делают то, что могут и умеют, не делают, что противно или не
под силу. Редкие люди  так живут.  И многие звери. Оттого  я люблю зверей. И
завидую им.
     Но и в них своя печаль, и загадка.
     Для меня загадкой был пес родной. Сто раз на дню прохожу мимо его угла,
и все равно - нет-нет, да обернусь!.. Вдруг увижу глаза его, карие, яркие...
и печальные.
     Отчего он не любил меня?..
     Я его любил. Что может быть  печальной невзаимной любви?.. Когда ее нет
вообще, еще печальней. Но не так  больно, поэтому  многие мечтают не любить.
Страх боли,  я понимаю. Он  страшней, чем  сама боль.  Как страх смерти,  он
самой смерти страшней.
     Вообще, я  собак  не  очень...  Заглядывают  в  глаза,  постоянно  ждут
чего-то, требуют внимания, это тяжко. Я люблю самостоятельных  зверей, чтобы
свои  дела...  например,  котов.  Некоторые думают, коты  привязаны только к
месту  -  нет, не понимают их! Свои дела у них есть, конечно, но главное они
не  покажут  тебе. Что ты им дорог.  Характер  такой. Они  свободны  - и  ты
свободен.
     Нет,  я всем  собакам рад, кормлю, если попросят, но у  себя дома... До
Васи не было.
     Но Вася особый пес, он по характеру настоящий кот был. Иногда я  думал,
что вовсе  ему не  нужен. Целыми днями лежит в углу, молчит. И  все-таки, он
мой  единственный друг  среди собак.  Знакомых  много,  и приятелей тоже,  я
общительный для них, но друг только один.
     Хотя он меня другом не считал.
     Ну, не знаю, не знаю, может ошибаюсь я...
     - Вася, - спрашиваю, - за что ты меня не любишь?
     Привязан, конечно, столько лет вместе, но любви... Никакой.
     - Вася, а, Вася?..
     Посмотрит, отвернется, закроет карие глаза, вздохнет - мешаешь спать...
     Ну, что ты к нему пристал, коришь себя.
     Вообще-то я знал, в чем дело. Догадывался, лучше сказать. Он обожал мою
бывшую жену, а она его не  взяла  с собой -  "пусть лучше на природе живет".
Вася ее часто вспоминал. Единственное, что он  потом любил, так это погулять
вдоволь, побегать вдоль реки, по городу...
     ......................................................
     - Вася, гулять!..
     Вот тут он себя проявит, покажет бродяжную натуру!..
     Не  водить же на  поводке, терпеть не могу. Среди природы живем  - и на
поводке!.. Так что Вася волен решать. Он и не сомневается. Разок оглянется -
и  потрусит  в сторону реки. Сначала он медленно,  как бы нехотя, но на  мои
призывы остановиться, подумать...  не отвечает. Махнет хвостом... пушистый у
него был хвост... и скроется за деревьями...
     Теперь придет через пару дней,  когда захочется ему поесть и отдохнуть.
Утречком  заявится, как ни в чем не бывало поскребет в дверь - дай поесть...
Наестся ливерной колбасы, рыгнет,  брякнется костями  в своем  уголке, целый
день спит... Иногда до утра валяется. Потом  прилежно ходит у  ноги день или
два... И все повторяется.
     Мне нравилась его независимость, но, пожалуй, уж слишком он... Обижал.
     Он неплохо  пожил  на земле, погулял. Иногда иду мимо  чужих  домов,  в
магазин или  по делам...  Добывание  еды,  какие еще дела.  И встречаю Васю,
далеко  от дома. Он улиц избегал, все больше пустырями, а если вдоль дороги,
то по обочине,  за кустами... Вижу его хвост. Узнает меня - сделает вид, что
не заметил.  А  если уж  вплотную столкнемся,  разыгрывает радость,  немного
пройдется рядом... Потом махнет хвостом - и снова исчез.
     Но я не ругал его, не сердился, пусть... Свою жизнь не навяжешь никому,
псу странствовать хочется. Время было тихое,  сытое, народу много вокруг, но
сытый человек менее опасен, вот Васю  никто и  не трогал, не ругал. И  он не
спеша бежит себе, за кустами, в тени...
     Потом он состарился, перестал убегать. А мне тяжело  было  смотреть  на
старого Васю, как он лежит целыми днями в своем уголке.
     Он  красивый был, мохнатый, с тяжелой палевой шерстью, с темной полосой
вдоль  спины.  В конце  жизни мучился  каждое лето - шерсть  выпадает,  зуд,
кровавые  расчесы...  А  к  холодам  снова  нарастает,  и такая  же  чудная,
густая...
     В последний год ни волоска не выпало, и умер он красавцем, каким  был в
молодости.  Наверное, природа благодарна Васе, он  аккуратно по ней  прошел,
пробежал. Я сказал Гене, он подумал, и говорит:
     - А ты вовсе не дурак, каким притворяешься.
     - Я никогда не притворяюсь.
     - Да шучу я... Ты прав, если брать каждого отдельно, ничего не поймешь.
     - А с чем брать?..
     -  Со  всеми, кого  любил,  обидел,  что  построил,  испортил...  Тогда
правильная теория будет.
     - Что еще за теория?..
     - Жизни. Вот тебя, например, нужно рассматривать вместе с твоей землей.
     Я обрадовался, вот это теория!
     - Не радуйся,  - он говорит, -  нет еще такой.  А когда  будет,  ничего
хорошего о нас не скажет.
     Но Вася и без теории неплохую жизнь прожил.
     ...................................................................
     Кладбище наше  похоже на  утес  или высокий  остров, я говорил. Если от
реки  смотреть. А  когда на  высоте  стоишь, справа внизу  -  овраг, слева -
дорожка к реке петляет, впереди откос, дальше пологий спуск  до самой  воды,
снова обрыв, и моя земля кончается. За рекой лес, заповедник,  я бывал там в
молодости. Теперь не знаю, что там, наверное, земля пропадает...
     На кладбищенском острове  мелкие деревья - березки,  осинки, пара тощих
сосенок, не  для них эта земля... Кусты, высокая трава... Рябина одна стоит,
старая, кривая от  ветра, но крепкая, ей у нас привычно. Под ней Вася лежит,
и друг Феликс снова рядом.
     Они,  если  встретятся возле дома,  вместе гуляли.  Кот, задрав  хвост,
бежит  впереди,  за  ним  большой  тяжелый  пес,  то и дело отстает.  Феликс
оглянется, Вася далеко позади... Кот садится, чешется или умывается, ждет...
Вася  подойдет, лизнет его, сядет рядом. Теперь  ему ждать, у кота самолюбие
бешеное, он не спешит...
     Шестнадцать лет для собаки возраст непростой.
     Последние месяцы Вася мучился, задние ноги отказывались ходить. Потом у
него боли появились. Упадет на пол и кричит...
     Ни тело, ни дух наш не рассчитаны на вечную  жизнь. Иногда лучше самому
решить, кинуться в черную дыру. Но Вася не мог решить. И у людей так бывает.
И я, как друг, должен был ему помочь.
     Позвал Петра  Петровича, ветеринара на пенсии,  он тогда еще в  восьмом
доме  жил.  Вася  в  своем  уголке  спал,  даже  не  проснулся.  Поговорили,
повздыхали,  и  старик вколол Васе  в загривок  немного прозрачной жидкости.
Легко и незаметно. И Вася перестал дышать.
     Что  я тогда чувствовал?..  Вася  легко умер,  во сне, а мне  еще долго
тяжело было дышать - за него.
     Чувства  потом  приходят,  через   время.   Остаешься  один,  начинаешь
понимать, кого потерял.  Всех теряешь на пути, которого не видно, только его
приметы. Везде,  всегда  эти  приметы, знаки существа,  которое  все топчет,
сминает,  сморщивает лица,  обращает  листья  в мертвую грязь...  И я  думаю
иногда, что если есть бог... Верующие постоянно талдычат, проходя мимо  меня
в церковь, на склоне холма. Человекообразное, видите ли, существо...
     Если  есть бог,  то  он всегда с нами,  и это  - невидимое непостижимое
Время.
     .........................................
     Феликс напротив сидел,  смотрел, как  я  ковырял  нашу  землю.  Апрель,
тепло...  Я  выкопал глубокую  яму,  положил туда  Васю в старой вельветовой
куртке, он  любил  на ней спать, так  что постель с ним осталась. Потом мы с
Феликсом  пошли домой,  по дороге он отделился навестить Айболита в  Детском
Саду, а я вернулся в квартиру.
     Там было пусто.
     Больше не было у меня собак.
     Людское  кладбище  далеко,  чужая  земля, знакомые  и незнакомые лежат,
каждый со своими болями, жалобами, обидами... Наша жизнь простой и чистой не
бывает. И я бы здесь, над рекой хотел лежать, среди друзей,  которые меня не
осуждают, не смеются надо мной... и не жалеют.
     Так  уж  получилось,  все  они  в  этой небольшой  земле.  Или  над ней
витают?.. Но в бестелесные души у меня веры нет.
     Только Гена растворился, исчез, самовольно развеялся над оврагом.
     А  что?.. Если не лежать мне с друзьями  на обрыве, то лучше полетать с
Генкой над своей землей. Не гнить же рядом со скучными людьми на огороженной
чужой земле...

     ***   Был у  меня еще знакомый. Знаменитый, но скучный очень. Был  да
сплыл...
     Он известный человек, жил на самом верху, на девятом этаже.
     Он проходит к лифту, на спине вещевой мешок, лицо опущено, серые волосы
загораживают глаза. Он всегда так ходит, смотрит под ноги.
     Генка говорил, надо вверх смотреть, а вниз пусть ноги смотрят...
     Но Мамонтов  все видит. Если встретит, здоровается, обязательно спросит
- "как ваши дела?.." А у меня какие дела  - делишки... Не знаю, что сказать.
Вроде бы тоже художник, но не настоящий, вывески да объявления... А он лепит
зверей. Фигурки у него красивые, тонкие...
     Только зверей теперь не покупают, никому не  интересны, ни живые, ни из
камня и глины. Гена говорил, такое время...
     - Люди барахтаются в текущей мерзости, а Красоту и Глубину без внимания
оставили.  Но  эти двое нежной породы  птицы,  если улетят, в нашу стужу  не
вернутся.
     У Мамонтова  была жена,  забавная  женщина, толстая смешливая брюнетка.
Мне нравилась,  упитанные женщины не  такие злющие.  Моя жена худая  была  и
злющая... не передать!.. Но я ее понимаю, от меня толку меньше, чем от козла
молока... А Мамонтова жена долго  жила с ним, и девочку взрослую  вырастила.
Потом все-таки уехала, нашла  себе китайца, и он увез ее куда-то в Манчжурию
или в Монголию, не помню. С тех пор Мамонтов один жил.
     Как-то я ему говорю:
     -Может, возьмете, вот, щенок бегает...
     Действительно, появился  у нас щенок, ищет хозяев. Я его  подкармливаю,
но  к себе взять не могу. Все коты ополчились на него, того и гляди разорвут
на мелкие кусочки...  Щенка  я назвал Максим. Хозяева привезли, высадили  из
машины, а сами обратно в столицу укатили. Сосед Толян видел. Я  про него еще
не  говорил, но в сущности  нечего сказать, пустая фигура.  Хотя, не  скажи,
умер странно.  Некоторые до самой смерти свою  загадку  прячут, в  последний
момент задают.
     Так вот, выбросили хозяева Максима и обратно к себе, в теплый дом.
     Теперь  так  многие делают.  Думают, наверное, на  природе  звери  сами
кормятся. А эти  кошки  и собаки бегают, просят  еды. Толпа  зверей... Тогда
ливерная   дорожать  начала,  явилась  демократия  с  грабежом.  У  нас  все
особенное, вот и демократия своя. Так что все наперекосяк пошло.
     Я и говорю Мамонтову - возьмите щенка, он вам жить поможет.
     А он отвечает:
     - Я не могу взять на себя такой ответственности...
     Вот такой человек. За океаном теперь живет.

     *** А щенка, которого бросили, Максима, я устроил  в подвале. Кормил,
и он прожил зиму безбедно. А весной решил сам хозяев поискать. Не верил, что
специально бросили.
     У нас  по  городу  автобус ходит  круговой, маршрут называется  "Уют  -
Больница".  От магазина "Уюта"  до больницы  на окраине, потом другим путем,
мимо нас, обратно, получается круг, два часа езды. Максимка решил  объездить
все  остановки, чтобы найти  хозяев. Утром пробирался  в  автобус, а выходил
каждый  раз  на следующей остановке. Как он узнавал, мне трудно  сказать, но
каждый вечер обратно возвращался. Остановок больше тридцати, у него ушло все
лето.  За  это  время  он вырос, огромный  получился  пес, и  его в  автобус
перестали  пускать. Пассажиры боятся, протестуют... Он упал духом,  перестал
есть, уходит непонятно  куда...  План его нарушился, а другого  не было. Мне
это понятно, сам без плана живу.
     Однажды ушел Максим и  пропал. Две недели странствовал. Потом появился,
я вижу,  не отощал,  значит,  кормили...  А через  неделю исчез  насовсем. Я
пытался  его  искать,  походил кругом, по своей земле, в  окрестностях...  и
махнул рукой. Жаль, конечно, но что поделаешь.
     Прошла зима, я за делами забыл о Максиме. А весной встретил его, далеко
от дома, в деревне. Иду, а навстречу мне по узкой тропинке огромная  собака.
Я  испугался,  остановился... Не сразу узнал Максимку,  а  он меня тут же за
своего... Привел к деревянному дому.  Оказывается,  он здесь  живет.  Хозяин
говорит,  сам пришел,  а  они  не  против,  свой пес недавно  умер.  Хорошие
попались люди.
     Редко такое счастье случается, вот и вспомнил.
     Если б меня спросили, какое самое большое счастье ты знал... Я не долго
думал  бы. Первое -  позовешь, и все  бегут,  карабкаются, прыгают, спешат к
тебе  -  все живы!..  Второе  -  накормить голодного, тоже радость  большая,
видишь,  как  чавкает,  глотает... постепенно округляются бока... А третье -
проснусь, чувствую, жив еще, и вижу за окном свою землю, двести  тридцать на
пятьсот.
     Еще? Не знаю... Что-то, да, было... но не то... Остальное не счастье, а
удовольствие, с поправками да оговорками.

     ***  На нашем этаже восемь квартир, рядом со мной три, это наш отсек,
или  предбанник, мы  его так называем. Справа от  меня двухкомнатная, в  ней
Ольга и Толик,  он  немой. Ольга  блондинка, толстушка моего возраста, Толик
тоже наших лет. Ему не повезло - лет в сорок стукнуло, говорят, инсульт. Был
нормальный малый,  а привезли... лет  десять тому назад...  внесли на руках,
положили,  он только  мычит и  руками дергает,  а  ноги висят  как  плети...
Понемногу пришел в себя. Ходит, правда,  странно,  будто все время падает  -
кое-как ногу подставит и снова упасть стремится. Но каждый раз успевает ногу
подставлять,  и так передвигается.  Иногда на самом деле  падает,  но редко,
если  скользко  у  подъезда  или  выпьет.  Но  чаще  не  ходит,  а ездит  на
велосипеде. Забирается кое-как у  стеночки,  взгромоздится и  катит лихо, не
скажешь, что калека. Пока работал кинотеатр, он там механиком  был, а теперь
на своем огороде, от весны до  глубокой  осени, а зимой известно что - Санта
Барбара...
     Он так себе  был,  попивал,  компания дурацкая...  в  общем  пустоватый
малый. А после этого удара другим стал. Раньше и своей-то  жены  не жалел, а
теперь  всех людей жалеет.  Санту-Барбару смотрит, плачет и смеется.  Рычит,
стонет... У них в саду яблонь много,  они постоянно меня  яблоками снабжают.
Я-то даже огорода не имею, несколько раз пытался, брал шесть соток.  Дело не
пошло,  зарастали стежки-дорожки...  Я бесполезные  растения люблю.  А  то -
заботились, выращивали, ублажали... а потом съели?.. Мне не нравится.
     Генка издевался:
     - Ты почище любого вегетарьянца...
     - Нравится -  не  нравится...  Выбирать не  привык, ем  что попадается.
Геркулес люблю...
     - Значит, питаешься трупами семян.
     Не отстанет!.. Ему палец в рот не клади...
     К Ольге с Толиком заходить было приятно, всегда рады мне.
     У них маленький  песик жил, Кузька. Бегал как Вася, сам по себе, только
недалеко отходил, вокруг дома крутился.
     Как-то прибегает Ольга, плачет - Кузьку на  новой  дороге задавило. Она
сама не видела, ей женщина сказала, из девятого дома. На старой дороге он бы
не погиб, не  мчатся  там как  ненормальные. Я недаром  всем  своим  говорю,
говорю... Днем не переходите!..
     Кузька бежал за велосипедом, облаивал, он их не любил, двухколесных,  и
не  заметил грузовик... Мы пошли вдоль дороги  по обочине, сказали,  он  там
лежит. Он белый, лохматый, Ольга его вчера вымыла, сегодня хотела расчесать,
он  убежал погулять и не  вернулся... Из  окна  кто-то показывает нам - "вон
лежит..".  Мы  не заметили его, прошли мимо.  Он лежал в густой  траве,  и я
подумал, что  бумага, такой  он маленький и плоский.  Ошейник  на нем, крови
нигде не  было, будто прилег отдохнуть. Но видно, что  мертвое тело - голова
откинута, и  уже  собрались, вьются  синие мухи,  они первые  узнают.  Ольга
наклонилась над ним - "хорошенький  мой..." - говорит...  Я взял одной рукой
за ошейник, другой за шерсть на  спине, поднял и  положил  подальше в кусты.
Пошел за лопатой...
     Похоронили Кузьку у оврага. Толик появился только  вечером,  приехал  с
огорода. Узнал, заплакал. Никогда не видел, чтобы так плакали - беззвучно, а
слезы ручейками текут...
     После Кузьки они собак не брали.
     - Нельзя ему, - Ольга говорит про мужа,  - второй раз  не вынесет, если
что случится...
     Васю  она любила, добрая душа.  Свитер мне связала  из его шерсти. Вася
линял,  а  я собирал по углам, шерсти много накопилось. Ольга  говорит, надо
спрясть, только простую нитку купи,  вплету для прочности...  Купил,  и  она
спряла, а потом  связала мне  теплую вещь,  уже  после Васиной смерти  было.
Много лет прошло, а я до сих пор ношу  Васин свитер, в самые большие холода.
Так что мы с ним не расстались.

     ***
     Еще  в нашем отсеке жили  Галя и Толян. Галя тоже добрая женщина, копия
Ольги, только волосы темные.  Толян бывший сантехник в институте, пенсионер.
Он  спокойный,  но  ядовитый, есть  такие,  под старость все  плохое в  себе
выкормили. Лежит на  диване с  утра  до ночи, глазеет в телевизор. Никого не
трогает, только словами пачкает всех. И даже ест отдельно, по ночам. Идет на
кухню,  залезает  головой  в холодильник  и все  съедобное жует  напропалую.
Празднует жизнь до  утра,  а потом спит  или  смотрит телек. "Я  от унитазов
устал, - говорит, -  теперь жизнь полной грудью  вдыхаю..." Пьет, но об этом
скучно  говорить,  он  все время пьян.  Не  покупает, у  них  постоянно свое
капает.  В квартире темный чуланчик,  Толян проснется среди  ночи,  и  туда.
Техника!  Сипит,  булькает,  день и  ночь капает понемногу... Отвернет Толян
краник, нальет сколько ему надо, выпьет, добавит, и еще... Галя вздыхает, но
привыкла.   Главное,  чтобы   в  холодильнике  было.  Она  разделочница   на
мясокомбинате,  так  что  у них с едой в  порядке. Ездит,  разделывает туши,
раньше посменно  было,  потом с восьми  до пяти. Приедет, наготовит то,  что
принесла, и спать до следующего утра.
     Толян не хочет со мной дружить -  скучно, я редко пью. А с Галей  любим
потолковать о том, о сем... Она все больше о детях. Есть такие люди, обязаны
другим служить, а их будто и нет на свете. Я сам немного такой, только семьи
нет. Зато друзей полна земля.
     Галя мясца, бывало, принесет, стучится:
     - Знаю, знаю, не ешь... Обрезочки это, бери, найдешь пристроить кому...
     Как не найти...

     ***  Мне  не раз говорили  - "что  ты там окопался... Город в  другую
сторону полез, а ты как  был, в последнем доме, так и остался, блин... Ты же
способный был! "
     Я не спорю, отшучиваюсь, зачем обижать... Не могу же сказать, "лучше  в
последнем  доме  жить,  зато  на своей земле."  Не поймут. Этого  теперь  не
понимают, смеются - "дурила, ищи, где глубже..."
     Ночью проснусь в  темноте, лежу, луну встречаю, тени по стене ползут...
Я дома.  А  если уеду,  буду ночами  вспоминать, обратно стремиться... Зачем
ехать, куда?..
     Каждый  за свою  жизнь горой, чужую правду на дух не выносим. Не  хотим
себе настроение  портить,  никому  не  докажешь  ничего. Вот и я, как  увижу
знакомое  лицо,  нервничать начинаю, глаз дергается...  Делаю  вид,  что  не
заметил,   разглядываю   небо,   деревья...  Знакомые  говорят   -   "совсем
свихнулся..."  Пусть...  Радуюсь, если  успеваю  отвернуться.  Но иногда  не
успеваю, и случаются  неприятные минуты. Не знаю, кто прав, вижу только, они
мне чужие. А свои... это свои.
     - Вечно ты упрощаешь, - Генка говорит.
     - А мне сложность надоела, сил нет...
     Слушаю, терплю, а сам жду, чем же кончатся слова.
     Противно смотреть на говорящие рты.
     ................................................................
     Я  рано  состарился,  еще  в  молодости  поседел.  Потом,  с  возрастом
выправился, стал почти как все.
     Давно это случилось, в 68-ом. Я в другом месте жил, призвали в армию. И
я в Праге дезертировал. Сбежал, хотя некуда было. Для меня это был удар, то,
что мы там вытворяли. Но я бы стерпел, если б не тот парнишка с ведром...
     Мы на  танке сидели, на площади,  он  вышел из  подъезда, рядом дом,  и
пошел  к  нам.  Спокойно  идет...  Большое ведро,  белое,  эмалированное,  с
крышкой. Я еще подумал, как аккуратно у них все, даже ведро красивое...
     Он  мимо проходит...  Вышел на  середину  площади,  остановился, крышку
снял...  И  быстро, мгновенно опрокидывает на себя.  Потом я  понял,  почему
ведро,  а не  канистра - чтобы скорей!.. А зажигалку не видел,  он мгновенно
вспыхнул  - весь!  Ни  звука.  Наверное,  сразу  сознание  потерял,  а  тело
дергалось, извивалось, живое тело...
     Сделать ничего, конечно, не успели.
     Наши суетились потом, кричали - "псих, псих..."
     Теперь ему памятник стоит, народный герой.
     Я вынести не смог, вечером из части ушел. Не помню, где был...
     Утром нашли, привезли обратно, лечили. Но об этом не стоит...
     Через год выпустили. С тех пор у меня справка. Каждый, кто  раньше жил,
знает, что это такое. Зато никому не нужен, с  вопросами не  пристают. Такая
жизнь была, могли в любой момент пристать. А так всем ясно.
     Нет, нормальный,  если  для себя, только с  людьми мне трудно, долго не
выношу их. Не всех, конечно, есть и у меня друзья, вон сколько насчитал...
     Но справка у меня в крови, навсегда.
     Но это  не  страшно, я художник, а они  тогда многие со справками были.
Нет,  не учился, все сам. Кисточку люблю, и гуашь, а с маслом у меня нелады.
Неплохо  зарабатывал.  Были  и голодные  годы,  но  это как  у  всех, ничего
интересного.
     Потом настали новые времена, про эти справки забыли.
     Сейчас никому до другого дела нет, тоже небольшая радость.

     ***
     Что слова... Иногда достаточно промолчать - и все ясно становится.
     Когда-то у  меня  славная соседка была, Настя.  Она жила  с  мужем,  он
шофер, значит, постоянно  пить нельзя  ему.  Худой  парень, из-за  недопития
нервный стал, лицо длинное, угластое, изрыто  оспой или другой  болезнью, не
знаю. И он  свою Настю очень ревновал. Она маленькая белая  толстушка, милое
личико, глазки сиреневые, носик тонкий... птичка-невеличка.
     - Мой супруг ругается матом... - она его так называла - "супруг"...
     А я был тогда  женат, но  об этом не интересно. Сам себе надоел. У меня
родители  культурные люди, надеялись на  меня. И все  напрасно. Мне навсегда
перед ними неудобно, не оправдал. Учиться не хотел, "двигаться по лестнице",
как  меня учили. А  теперь  все чаще думаю - пусть...  Как  случилось, так и
получилось...  Жизнь  смутна,  непонятна...  куда идти,  зачем стремиться?..
Потерялся.  Сначала  горевал,  потом  успокоился  -  пройду  уж   как-нибудь
незаметно по земле, а что?.. Недолгое дело. Не так уж и страшно, люди слабей
меня живут и умирают, неужто я не смогу... Мимолетно пролечу из дыры в дыру,
как Генка говорил.
     Но иногда  бес вселяется, и больно, и тошно, и жду чего-то, и тоскую...
и страшно мне...  Не  знаю,  что делать, не знаю... Нет, я  не буян,  робкий
малый,  только  годам к  тридцати  немного  разошелся.  Оказалось,  рисовать
могу... К  тому времени родители уже умерли. Но если б жили, все равно бы не
обрадовались.  Всем  кажется, дети должны  быть  получше нас. Но  откуда  им
взяться  -  лучше...  наоборот,  хуже,  слабей  получаются.  То  ли   климат
изменился, то ли еда другая...
     Значит, Настя... Иногда заходила, яйцо  попросит или стакан молока. Она
все больше к жене... Потом жена уехала от меня, я начал в дверях появляться,
и  Настя  чаще заходила. Соль, спички... телевизор заглох, к  чему бы это...
Перекинемся словом, и  она обратно бежит. Ничего особенного. Потом кое-какие
нежности сами собой возникли. Я на многое не надеялся, надолго  испуган был,
после брака-то...
     Как-то она говорит:
     - Хочешь, к тебе перееду...
     Я  просто обомлел.  Очень  разные мы  с  ней,  о чем говорить... Теперь
называют  -  связь.  Да, но  слабая, непрочная. Тайная  нежность, правильней
сказать. Только  печаль  от нее. Лежишь  потом,  вроде бы рядом, а словно на
другой планете...
     Отчего  так  устроено,  что люди тоскуют, все  чего-то  ищут, найти  не
могут... Зачем все, зачем?.. Смотрю в окно,  милый сердцу вид, лунная трава,
ветки машут мне листьями... И все это пройдет, бесследно пролетит?..
     Генка говорил, в один момент пролетим.
     Так вот, Настя... Я ее жалел, а она,  наверное, меня. Может, это и есть
любовь?..
     Хочешь, перееду, говорит, и смотрит...
     Я  запнулся,  помолчал, может  секунду,  две...  Она  не  стала  ждать,
вздохнула - и ушла.  Больше не  встречались.  А потом  они получше  квартиру
получили, уехали в центр города, и я потерял ее из виду.
     Прошло лет  двадцать, как-то встречаю женщину,  она  смотрит  на  меня,
смотрит... По имени назвала, тихо, с вопросом - сомневается, я ли это...
     А я сразу узнал, Настя.
     Что скажешь... Пожал плечами, кивнул, улыбнулся... пошел своей дорогой.
За  углом  не по себе стало,  схватился за стену,  словно на  обрыве стою, в
глухом тумане. Милое лицо,  только опухшее...  Я знаю, что это значит. И под
глазами,  на щеках, у рта глубокие морщины. Не  могу  смотреть  на  людей, к
лучшему ничто в них не меняется. Я в другую сторону обычно  гляжу - на  лес,
на воду, на зверей...  Как все-таки чудно все устроено кругом... кроме нашей
жизни.
     Постоял,  отпустил стену, дальше пошел.  Домой.  На край города. Поздно
прошлое  вспоминать,  у  времени обратного хода нет.  Человек  живет, живет,
стареет и умирает, обычная история.
     Вот Генка удивился бы моим словам - "в такую ударился банальность..."

     *** Ну, не история, может, дело... не знаю, как назвать...
     Завидую тем, у  кого  на  каждый случай слово наготове. Но  тут даже им
нечего добавить, сначала  живем,  потом смерть. Тот, кто уходит,  никогда не
возвращается. Этот  порядок  неистребим, никто еще после  смерти  заново  не
возник. Некоторые верят, но  я с печалью должен признать - ни разу не видел.
Сказать "жаль" мало, я в отчаянии бываю.
     Иногда человек сам  решается свести концы  с концами, покончить с  этим
делом... или историей... событием... Короче, взял и все счеты разорвал, узел
разрубил. И это понятно мне, хотя я всеми  силами против.  Видел  однажды, с
тех пор на открытый огонь смотреть... не могу, не могу...
     Простите, забылся...
     Кажется,  говорил, - страшно  своих оставить. Если  бы мир был  немного
спокойней, чище...  Люди бы его без тревоги оставляли, когда нет  больше сил
участвовать.  Хотим мы  или  не  хотим,  но  участвуем, если  не  делами, то
молчанием и бездельем своим. Бездельем, да.
     .......................................................
     Но вот,  оказывается, бывает  ни  то  ни  се...  Вроде, не  хотел конца
человек,  а с другой стороны, большие усилия приложил...  Если б  можно было
спросить - "зачем ты?.." Кое-кто  пожал бы плечами - "да ни зачем, да просто
так..." Объяснить эти странные поступки невозможно,  но  они  на свете есть.
Особенно у нас. У нас просто так еще многое случается. Не все муравьи, чтобы
только планам следовать. Люди еще есть  живые - стукнет в голову и сотворит.
А потом из-за этого непостижимого  явления что-то  новое возникнет...  Пусть
событие ставит в тупик, зато на  размышления натолкнет. Без них как  во  сне
живем,  жуем машинально свою жвачку - пищу, дела,  отпущенное нам время... А
неожиданные странности пробуждают нас, словно свет в ночи...
     Никто  не  понял,  что   случилось  с  Толяном.  Жил  с  удовольствием,
пользовался холодильником, телевизором японским, стенкой немецкой... И вдруг
задал нам задачку, непонятное совершил. Я думаю, это его красит.
     Генка смеялся:
     - Ну, и выдумщик ты...
     - Лучше послушай...
     Стервец  был Толян отчаянный, да. Говорят,  про мертвых нельзя так,  но
как не  вспомнить!.. Однажды  у меня  трубу прорвало, горячая вода хлещет...
Давно. Еще качали нам в батареи кипяток, а не теплый кисель,  которым сейчас
потчуют. Он с меня десятку  содрал. За хомут. Сосед! Одним словом, жлоб. Это
наше  особенное  словцо.  Человек,  который  для  себя  старается, постоянно
озабочен, выгоду извлекает из любого мелкого случая.
     Вам не понять, что же плохого в жлобе?..
     Устыдили меня... Вы  правы, каждого человека что-то красит, надо только
тщательней искать. Толян, конечно, жлоб, но его смерть меня поколебала.
     К  весне осточертеет  ему цивилизация,  уходит из дома на огород. Там у
него халупа  с  отоплением, кабель по воздуху перекинут -  свет, и  антенка,
старый телек притащил, Рекорд. Вот счастье, никого!.. И тепло  ему  в хатке,
печка да вместо одеяла медвежья доха. Старая, вонючая,  жаркая... Спал, жрал
и в экран глазел. И канистра с самогоном при нем. Откуда еда? Галя, конечно,
приносила, только  бы там сидел. До глубокой осени нет дома Толяна, радуется
Галя. Никто не ворчит,  не рычит, не шастает по ночам, не  чавкает  мордой в
холодильнике...
     И в тот год так было, как многие года.
     Как-то к  обеду  приходит Галина к огородному домику, тащит кастрюльки.
Начало  сентября,  внучка, первый  класс!..  платьица  да бантики,  заботы и
восторги...  Природа  бабье  лето  готовит,  торжественны  деревья,  березки
прозрачны, тихи, а клены за их огонь люблю. На ослепительном небе спектакль,
последний акт неповиновения. Помирать так уж с музыкой. Хотя  редко помирают
они, но надолго обмирают, терпят боль, страх... ведь не знают, кончится зима
или не кончится...
     Представляешь, как жить,  если  не  знаешь, вернутся свет  и тепло  или
навсегда пропали... Особое мужество надо иметь.
     А Генка говорит, брось глупости, они чувствовать не могут.
     Как это не могут, без чувства жизни нет.
     Но  я  про Толяна...  Обошла Галина все углы,  нет  мужика.  Поперся за
грибами, что  ли?..  Раз  в  пять  лет  случалось, возьмет лукошко да пошел.
Возвращается с сыроежками, так что бывало с ним.
     Она ждет, его нет...
     Наутро снова пришла. В хатке пусто, тихо, печь не топлена, одна доха на
топчане.
     Дети, их трое взрослых,  парень и две  девки, давно в центре живут. Все
собрались, кликнули соседей. И я пришел. Началась беготня, нервные поиски...
Долго искали, не нашли.
     На следующий день снова собрались. К вечеру обнаружили.
     Мимо участка большая  труба шла.  Местами присыпана  землей, местами на
поверхности,  из-под нее  трава  пробивается. Много  лет  лежала.  План  был
куда-то газ подать, да передумали. Значительная штука, полметра в ширину.  В
чистом  поле  неожиданно  возникает,  рядом  с огородами,  и кончается  тоже
внезапно и бесполезно. Метрах в трехстах отсюда ручеек, из него насосик воду
качает для полива, тем, кто заплатил. К воде крутой  спуск, из обрыва торчит
труба, здесь плану конец.
     Кому пришла в голову мысль в трубе пошарить, не знаю, но пришла.
     В  середине  пути наткнулись  на Толяна, вытащили за ноги.  Метров  сто
тащили. Мертвый, конечно,  оказался.  Вскрыли, как полагается. Все у него  в
норме, даже не пьян! Ну, не совсем в норме, все-таки труп, но причину смерти
понять не сумели.
     Полз, полз, устал и задохнулся, предполагают.
     Зачем пополз  во тьму кромешную?..  От  какого  страха  спасался?.. Или
просто любопытство одолело, никогда в трубе не жил?
     Непонятная   история.  Со   жлобами  таких  поступков   не   случается,
досконально знают пользу своего тела.
     Генка говорит:
     - Я его понял, кажется...
     - Что, что ты понял?..
     Он молчит, только щурится...
     А через месяц Галя собралась, уехала к сыну в  Серпухов. Теперь  служит
той семье. Я говорил, есть люди, всю жизнь кому-то служить обязаны. Нет,  не
я так считаю - они. А я молчу, молчу... что тут скажешь...
     Так зачем он полез в трубу, Толян?.. Не знаете... Вот и я не скажу.
     А Генка говорит:
     - Мы все так ползем... куда, сами не знаем...
     -Ты же говорил, летим?.. Из дыры в дыру перелетаем...
     Он на меня посмотрел, ничего не сказал, не объяснил...

     *** Так умер Толян.  Загадка осталась, но все-таки кончилась история.
На  моей  земле  все  истории кончаются,  иногда  весело,  чаще  печально, и
все-таки, обо всех я рано или поздно узнаю, люди и звери уши и глаза имеют.
     А эта история без конца.
     Я про слепого котенка еще не рассказал.
     Он не был совсем слепой, различал свет, видел тени... Он  понимал, если
к нему приближаются,  надо бежать в сторону  темной громады. Под домом много
щелей, в них пролезает только самый небольшой зверь, оттуда можно проникнуть
в подвал. Здесь  самые  слабые  спасаются  от детей и собак. В подвале тихо,
темно,  но  нет еды. Я  один  ходил и  кормил. Но этот котенок всего боялся,
редко вылезал из темных углов, так что ему почти ничего не доставалось.
     Но он выжил, осенью все-таки вылез на свет, появился около дома. Голова
большая,  ноги  кривые,  тонкие,  на  одном глазу толстое бельмо,  а  второй
белесый, немного видит.
     Как  может  котенок выжить один, если  слепой?..  Никто  его не возьмет
себе, таких  не хотят.  Я хотел взять,  но  он не давался. Слышал отлично, и
скрывался от меня, чуть только заподозрит неладное.
     Со  временем  начал меня  узнавать.  Подхожу,  заговариваю  с  ним,  он
высунется из щели, слушает, ветер шевелит редкие волосики на голове.
     Я  сяду  на асфальт, прислонюсь к стене, он  понемногу приближается.  Я
говорю  - привет, и что-нибудь простое, например, про погоду, о  еде, о том,
что стало сыро, и воду легко найти, а это  облегчение по сравнению с сухим и
жарким летом... Он в трех метрах от меня стоит, слушает...
     Схвачу и унесу, пусть дома живет.
     Я говорил  ему, что скоро начнут топить,  дома будет неплохо,  хотя нам
мало тепла  дают, потому что забыли про нас... и  все-таки дают,  потому что
забыли... И незачем по улице шляться, будь ты хоть трижды кот!.. И что мы не
лучше  его - слепые,  у  всех  один  конец,  и  жизнь не  стоит  того, чтобы
страдать...
     Он  стоял и слушал  мою  ерунду...  Не подходил  к  еде, ему важней был
голос. Но я знал, потом обязательно подойдет. И старался выбрать ему помягче
и вкусней куски...
     И так мы жили почти до зимы. Он подходил все ближе, но при каждом  моем
движении тут же скрывался в щели, туда и рука-то пролезает с трудом.
     И  вдруг исчез. В одно утро. Я вышел, зову, ищу - нет его. И  ночь была
тихая, безопасная...
     Гена говорит - покончил с собой.
     Я спорил, звери так не поступают.
     - Еще как  поступают... -  он всегда возражал, такой характер. Шебутной
пропащий  умный  человек.  Доброе  лицо.  Добро  как  тепло,  на  расстоянии
чувствуешь.
     - Так лучше для него, - он сказал. И добавил:
     - Жизнь, как искра меж двух черных дыр, воплощений полного порядка. Миг
беспорядка, промелькнет и забудется.
     При чем тут слепой котенок?.. Серенький зверек с большой головой, ножки
тонкие, один глаз белый, другой мутный, слезливый...
     Я философию никогда не понимал.
     Долго искал  его, так  и не нашел. Знаю,  виноват сам. Ведь была у меня
мысль - поймать, усыпить... И он знал. Я ему вовремя не сказал - иди ко мне,
я  тебя люблю, ты мой... К сердцу прижать...  Поздно  к этому пришел. Они не
понимают мысль, но чувствуют, зло в ней или добро заложено.
     А у людей так часто простое верчение слов...
     Я  людей  хуже  понимаю,  чем  зверей.  Вот  эта  история  с  церковью,
например...

     ***   В последние годы на моей земле все меньше людей. Рассеялись, по
ветру развеялись, кто умер, кто уехал, кто исчез без следа...
     И  вот  прошел  слух,  что  недалеко  от  нас,  у  реки, старая церковь
сохранилась. Она всегда стояла, но раньше мало кто о ней вспоминал.  Из тех,
кто знал, многие говорили, пусть  будет,  раз  в  свое время  не  сломали. В
церковь никто не ходил, а  теперь с ума сошли. Мы не на окраине даже, вообще
в стороне,  от центра  до церкви  три часа  шагать.  А  теперь ради верующих
дополнительный автобус пустили, каждый час!.. Ну, пусть...  Но оказалось, от
остановки к церкви ближе всего через меня ходить. И  началась  беготня,  мне
это ни к чему... Cо  всего города  бегут. Толпы, и все мимо, мимо... Лица  в
землю, глаза в себя...
     Раньше никто не ходил, теперь  эпидемия.  И все через меня - весь город
стремится лбы расшибать.  Люди странные... Ходят через нас по  диагонали, по
касательной, не трогают, не касаются... Рядом кошка сидит, пришла неизвестно
откуда, впалые бока, вижу -  не ела много дней. Никогда не накормят зверя...
Я спрашивал у одного, он говорит - "у них души нет..." Может и нет, но что с
телом делать, оно еды  требует... Не  слышат, бегут к своему богу, пекутся о
собственной душонке, спасти ее, спасти... Ни деревьев, ни трав, ни зверей не
замечают... спасают свои души. Церковные люди.
     Один как-то сказал мне:
     -Что вы с ними возитесь, благодарности никакой...
     И не надо, я этого не люблю. Поел и ушел, не оглядываясь. Значит, легче
ему  стало.  Запомнил меня,  еще придет. Они меня учат  жизни, звери.  Живут
спокойно и просто, а мы болтаем. "Душа, душа..." Я вижу, могу им помочь, тут
и спорить не о чем. А как людям помочь, если сами себя топят?..
     И я сказал ему, что жизнь всем одинаково дается, на краткий миг.
     -А что потом?
     - Ничто.
     - Душу свою загубишь... пропадет!..
     - Я не заплачу, пусть пропадет. Останусь со зверьми.
     Он только вздохнул и пошел молиться за меня. Ну, пусть...
     Про краткий миг я зря сказал, словно накликал. Не прошло и года, Феликс
умер.

     *** Из всех зверей он мне самый близкий друг.
     Не знаю, сколько он прожил  лет, очень много, время ему было нипочем. Я
думаю, он от жизни устал. Я это понимаю, особенно  теперь.  Иногда чувствую,
как неважно все... поскорей бы пройти, пробежать, исчезнуть в черной дыре...
     А потом подумаю о своих, и страшно станет.
     Нет, нет, жизнь не стоит торопить.
     Феликс начал худеть,  хотя много ел. С особой жадностью... И я вспомнил
Васю,  последние  его годы. Что нам под старость приятного остается, и чтобы
других не  мучить?..  Вкусно  поесть.  И  то,  одно съел  -  тошнит,  другое
проглотил - еще вывернет наизнанку... И с едой не просто. У котов лучше, чем
у  нас, и Феликс ел, и ел, и ел...  И все худел.  Все чаще в доме оставался,
никогда этого с  ним не было... Целыми днями спит  на кухне,  в углу...  или
залезет в шкаф с одеждой, там душно, темно... сидит...
     Я ему не мешал. Он перестал меня замечать. Подойду, не смотрит.
     А  в   тот  вечер  не  мог  его  найти.  Ходил,  ходил  по  квартире...
Остановился, наконец, и услышал.  Громкое дыхание его, хриплое, он под ванну
забился.
     Я сел рядом, звал его, разговаривал о том, о сем, вижу, дело плохо...
     Час,  наверное,  прошел.  И  вдруг  он  показался  из  темноты.  Стоит,
покачивается, шерсть взъерошена,  глаза  не  видят. За  несколько дней сдал.
Наверное, долго держался, все виду не подавал. Понимаю, я сам такой.
     Сделал шаг ко мне - и закричал. Этот крик всегда со мной.
     Не страх и не боль, нет.
     - Прощай, друг! - он мне сказал.
     А потом еще раз, еще сильней.
     - Ухожу.
     Упал, вытянулся - и не дышит.
     ..................................................
     Я положил его в  землю рядом с  Васей,  они  снова  встретились.  Ветер
беспрестанный  здесь,  ветки  мечутся,  листья,  травы  ведут   нескончаемый
разговор. День за днем, год за годом...
     Генка говорил, в черных дырах времени нет.
     - Как же без времени?..
     -  Между  вещами  ни  различий  нет, ни пустот, оттого и происходит без
промедления все.
     Значит, там и я, и Феликс, и Вася будем едины?..
     Неплохие дыры.

     *** Жизнь держится за жизнь, а смерть зовет смерть.
     Через несколько лет, среди  жаркого летнего дня  умер  Гена, погиб. Мой
приятель и друг. Самый лучший  друг из людей. Хотя не раз смеялся надо мной,
весело издевался, да... Но я его любил и уважал.
     На земле людей много, но почти все мимо нас  проходят. Но иногда случай
добрей к нам, это счастливый день. Гена мой счастливый день. Много странного
я  от него узнал. Нет,  не мудрости, она от  меня отскакивает надежно. Он не
как  все на  жизнь  смотрел,  другими глазами. Может, он  неправ был, но это
дорого стоит, свой взгляд! Мне было интересно с ним, я думать начинал.
     Я долго размышлял о  его смерти, а если  долго, все меняется,  страшное
уже  не кажется  страшным, и ко  всему особенному привыкаешь.  Теперь уже не
знаю,  страшна ли была его смерть, может,  наоборот, -  добрая, быстрая... и
даже веселая?..  Отчего  же  нет,  отчего смерти  веселой  не  быть? Я бы  с
облегчением  вздохнул,  если  б  передо мной такая  веселая  возникла...  Ни
страха, ни боли тебе не сделаю, сказала бы... Это как укол, зажмурь глаза...
один момент...
     От Гены ничего  не осталось, он подорвался на своей  мине. На  лужайке,
перед оврагом. То, что это он взорвался, никто не знает, кроме меня.
     После  взрыва облазили  овраг  и  лужайку, следов  террориста нигде  не
обнаружили.  Потом  кто-то бдительный  доложил, видели  чеченца с женщиной и
ребенком  на старой  дороге,  у магазина.  Бросили все  силы, оказалось,  не
чеченец, а грузин, он сто лет держит палатку  на  рынке. И его  на дороге не
могло быть,  он в  это  время у зубного врача с разинутым ртом сидел. Врач и
сестра подтвердили, на том след оборвался. Но вообще-то халтурно искали,  не
старались. Никто не пострадал, и вообще, непонятно, что произошло.
     В конце концов, списали на хулиганство, закрыли дело.
     .....................................................

     Думаю,  Гена подрывать дорогу шел. Только с устройством не договорился,
чуть раньше времени рвануло. Мина  антикварная, механизм подвел. Огромная...
противотанковая, наверное... Да что противотанковая, ее бы на десяток танков
хватило!..  Все удивлялись, что же такое взорвалось у  вас... Может, спутник
упал, или  бомбу с  него  сбросили?.. Не было спутников,  никто над нами  не
летает, какой интерес на нас глазеть. И хорошо, хорошо-о-о... Мина в  чулане
у  Гены пряталась. Я не раз видел, думал, учебная... Круглый железный ящик с
помойное  ведро размером.  Оказалось, была  заряжена,  вот  ужас... Потом  я
заглянул в шкаф, мины нет... Значит, взял ее Гена, завел  часы, и  пошел. Мы
столько говорили с ним об этой дороге, вздыхали, матерились, бесценная тема,
можно сказать... Столько слов вылилось без пользы,  что я и думать перестал.
А Гена  не смирился. Завел механизм  и туда... мой друг. Нет,  я  не  видел,
только услышал... как не услышать... Повылетали все стекла со стороны оврага
от первого до девятого  этажа, дом закачался, но устоял. Старая постройка, в
нем  цемента тысяча тонн, ничем его не  проймешь, попробуй,  в стенку гвоздь
забей...  На месте Гены воронка,  ничего, конечно, не нашли. Он хвалился, от
такой мины линкор подлетает как пушинка. Я не верил, устал от его вранья.  А
он правду говорил. Вот и подлетел. Испарился.
     Гену  хватились к осени, по квартирным  делам -  "где твой  сосед,  где
сосед?.."  Если все так  кончилось  у него,  то пусть без  крика и скандалов
обойдется. Я плечами пожал. Не видел с незапамятных времен, говорю.
     Не искали, никто  не  плакал,  не  добивался...  Считается,  без  вести
пропал.
     А мы вспоминаем его, каждый год, этим летним днем. Скоро снова помянем.
Я бутылочку припас,  выпью в окружении своих. За Гену,  за всех,  кого нет с
нами... И за того парнишку, в Праге... Нет, не забыл, не забыл...
     Нас мало осталось, но есть еще друзья у меня. Посидим, поплачем... я им
колбаски, зверюгам... И самому достанется.
     ............................................................
     Случайно или не  случайно  у него  получилось, неважно  теперь. Незачем
чужим копаться,  тем более, никто не пострадал. Несколько деревьев повалило,
на  краю оврага, но они  не жильцы  были,  червивые  донельзя. А  воронку  я
закопал, и здесь растет трава. Она хорошо растет. А потом кусты посадил.
     Он эту штуку в  большой  хозяйственной сумке нес.  Откуда  знаю?..  Про
сумку потом узнал. Гулял в овраге...

     ***  Почти полгода прошло после взрыва.
     Осени конец, иду  вдоль  оврага  на юг. Листья еще живы были.  Пока  не
прольется ледяной дождь, они трепыхаются под ногами, каждый сам по себе. Мне
их жаль топтать, но делать нечего, не умею по воздуху передвигаться.
     Шорох по  оврагу разносится  от  края и до  края.  Иду,  и каждый  лист
стараюсь разглядеть. Клен,  береза  да осина, главные  здесь.  Но  я не  для
листьев тогда пришел, меня  белочки волновали,  которые бросили  меня. Ждал,
что вернутся, часто ходил, проверял. Сначала надеешься, потом просто ходишь,
смотришь... Терпеливая привычка ждать добра, я бы так сказал.
     Иду, и  вижу -  на  голой  осиновой ветке  странный предмет качается...
Коричневый, сморщенный кусочек, и цветастый  лоскут  при нем. Здесь все меня
касается, ничего не пропущу. Но пока листья висели на своих местах, заметить
трудновато было.
     Подошел, вижу - палец висит,  на нем обрывок  материи намотан. Лямка от
сумки, я ее сразу узнал. Особого цвета - дикого зеленого, с мелкими красными
цветочками. Подпаленная, грязная, но, без сомнения, она.  А палец невозможно
узнать, но чей еще палец может здесь находиться, как вы думаете?..
     И  мне  стало  плохо,   как  никогда  не  было.  Пустота  под  ложечкой
космическая,  и  сердце туда  проваливается. А  то, что  удерживает  его  на
месте...  расползается  и  рвется, рвется...  И это  так больно...  Я  и  не
подозревал,  что такая боль на свете имеется. И обжигался, и пальцы резал...
били меня под дых, по почкам, в печень, по губам... ток пропускали, судороги
эти... и все несравнимо, несравнимо...
     Думаю, потому что внутренняя, эта боль, своя...
     Кое-как  доплелся  до  дома,  прислонился  к  стене...  Ругался  с ним,
смеялись, снова спорили... пили... Даже  не друзья - свои люди. Свой человек
больше,  чем друг.  А  он мне палец оставил,  это как?..  Когда его  в  пыль
разнесло,  я  не  так  переживал  - был  Гена,  и  не стало. Грустно, но,  в
сущности, обычное  дело,  раньше -  позже... А палец  мне сильно  настроение
подкосил, да что настроение... чувствую, пропадаю...  Одно  дело - в пыль, а
другое, почти  живой  палец, черный, сморщенный, но с ногтем и все  такое...
это что?..
     Впервые в жизни понял, подступает конец.
     Без  боли и страха уйти  мечтал, а  тут  и  боль, и страх, огромные как
Генкин  взрыв... И  не  слова это, давно  привычные, а  само  дело  к  горлу
подступает.  Все  мы  треплемся,  что готовы,  а  на деле ничего  подобного,
неизвестно на что надеемся.  Сегодня ты, а завтра... снова  другой?.. Плевое
отношение к главному событию. Ну, может, не главному в жизни, но важному. Не
очень привычному, надо признать, но необходимому всем...
     И никакой подготовки, никакой!..
     Очень быстро темнеет,  до десяти не сосчитать... Я и  до двух не сумел,
мысли  не поворачиваются, рот  и лицо судорогой  свело. Вижу все  через пыль
блестящую,  это  в  глазах мерцает.  Мерцает  и  темнеет... Обычно  такое не
случается  в наших  краях, не  на экваторе живем,  у  нас  медленно темнеет.
Значит, не  мир  темнеет, это я  оставляю  вас, бросаюсь в черную дыру,  про
которую Генка так долго талдычил.
     Я-то надеялся, придет конец, успею - обязательно улыбнусь, махну весело
рукой, чтобы не очень мои друзья горевали...
     Никакого движения не могу... Чтобы так сплоховать... Не ожидал от себя.
     И сквозь пыль блестящую,  мелкие звезды на сумеречном небе... Вижу - от
полянки, от мусорных  баков  Зоська ко  мне устремилась. Весело бежит, хвост
задрала...
     Последний раз видел свою Зосю.
     И все, исчезли небо и земля.
     Врачи сказали, серьезный приступ, сердце проявилось. Я думал, его нет у
меня. Знал,  конечно, о наличии, но когда здоров, кажется, сделан из единого
куска, никаких частей. Сердце... Совсем ни чему, не  хочу о нем знать. Пусть
себе тайно  бьется, пока не остановится.  Кроме головы, у меня  все  в ажуре
было. А голове хоть бы что  от Генкиного пальца!.. Врач говорит, мозг нервов
не имеет. Центр боли, страха и всякой глупости -  и, оказывается, нервов для
боли в нем не  предусмотрено. Его хоть ножом  режь, не почувствует. Недаром,
наверное, так устроено, иначе давно бы сморщился, усох от боли, мозг..
     Пришел в себя среди простыней, чистый как покойник лежу...
     Провалялся  в больнице три  недели. А когда вернулся, всех своих нашел,
даже паука в туалете. Отощали, конечно, но живы. Для зверя  это не срок еще,
чтобы помирать.
     Только Зоськи не было.
     Искал, искал... на  ногах еще плохо  держусь... Нашел, наконец, знающих
ребят, рассказали мне, как все было.

     ***  В доме, что через  старую дорогу, жил  парень лет двенадцати, он
Зоську встретил у  нас в подвале  и  убил  железным  прутом. А у нее  котята
незадолго  до  этого  родились,  я  знал,  должны были родиться. Весь подвал
обошел,  только  тряпочку обнаружил, их место. Зоська  аккуратная была. Дома
обычно  котят  рожала, а сейчас меня все нет и нет... Мамонтов сказал, видел
сверху  -  долго их таскала,  то домой, то в  подвал... Бегала с  котенком в
зубах, он сначала думал - крысу поймала, а потом разглядел, рыженький, такие
крысы не  бывают.  Видно, решила-таки,  что в подвале надежней, меня ведь не
было. Он ничем не  помог  ей, снова ответственности  убоялся?..  Я от  людей
устал.
     Меня убила сама  картина - она  ищет, надеется, боится...  а меня нет и
нет. Я ее предал, с ума сойти...
     Парень этот... потом таскал ее, мертвую,  за  хвостик вокруг дома, пока
не отняли. Не  закопали, не хоронили -  трупы  найденных  зверей сжигают.  И
Зоська  разошлась  над нами легчайшим  дымом. Она хоть дымом, но останется у
нас, особенно, если котята...
     Но мысли пусты, бессильны, никому еще в беде не помогли.
     И я искал этих сирот... Везде.
     Не нашел.
     А  этот кретин... Я  думал,  убью.  Встретил,  припер к  стенке,  кровь
прилила к  рукам. А он хохочет,  кривляется,  все  время  чешется  в  разных
местах...
     Он на всю жизнь уже наказан.
     А, может, счастливый человек?..
     Я посмотрел - и отпустил его, повернулся, ушел, хотя руки тяжелые были.
Это не я больной, кругом сумасшедший дом. Бедная моя земля.
     Про Феликса спокойно вспоминаю, он  умер как воин, до этого много лет с
честью  жил.  А про  Зосю не могу, не могу... В  полном  отчаянии умереть, в
подвале...  Меня нет,  жилья родного не  стало, оно пустое,  чуждое... котят
спасти пытается... Потом этот ужас, боль, смерть... Хоть бы сразу...
     Нет мне больше  покоя, и  не будет. Хочу в черную  дыру, чтобы  не быть
собой, не знать ни боли, ни страха...
     Так я  долго  думал,  всю зиму.  Ту  зиму  навсегда  запомнил.  Природа
остервенела, ветер без жалости лицо сечет,  обжигает, а снега нет. Три дома,
степь  да  степь кругом...  Злоба такая  против  меня,  от  ветра,  от неба,
тусклого, тяжелого...  от замороженной степи,  безмолвной... от  вихрей этих
бешеных...
     Черная дыра отверзлась... Открылась для меня лично, ведь я за все здесь
отвечаю.
     До середины января черно и голо, вымерзало, вымирало все на моей земле.
     Дятел замерз, лежит под  деревом твердым комочком. Я поднял его, что же
так дружище... Это он неутомимо и весело стучал, друг Феликса и всех моих...
Крохотный,  а мужество  в нем какое... так долбить!.. Наверное, устал. Зачем
только птицы прилетают к нам?
     Выкопал ему ямку, два часа скреб мерзлоту, долбил как он... Положил.
     Ходил на утес, на могилу  к  Феликсу и Васе, деревья там согнулись, еле
живы.
     Иду, преодолевая злобу ветра, и говорю, уже не зная кому:
     - Ну, что ты... что ты... За что?...
     Значит, есть за что...
     Что мне охранять теперь, сторожить... зачем я здесь?..
     Уверен был, не переживу...
     .....................................................
     Ну, вот, хотел вам о жизни рассказать, а получилось - одни смерти...
     Как случилось, так и получилось.
     Но не кончилась жизнь. Говорят, она мудрей нас. Мы узкой колеей идем, а
она... как  то поле, что  выжило у  меня на земле, заживило раны, и снова на
нем растет трава...
     Прошли месяцы, потеплело, просветлело вокруг, я пришел в себя.
     И мне повезло.

     *** Шел как-то мимо дома, что рядом с общежитием... чужая территория,
враждебная... Уже собирался перебраться к себе через старую дорогу, как вижу
- перед окнами у них сидит  тощий  котенок, черный,  уткнулся носом в землю.
Так сидят больные звери. Бабка у подъезда говорит, он давно в подвале у них,
дикий,  дома не  знает. Иногда подкармливаю, говорит. Недавно из окна выпал,
случайно. Три этажа всего, но упал неважно, болеет.
     Не  верю, что случайно. Но ничего этой бабке не сказал, прошел мимо.  И
остановился. Дальше не могу, чувствую, сердце снова упасть хочет. Теперь для
него дело привычное - падать, корчиться от боли... Вернулся, взял котенка на
руки. А он не  совсем маленький, вижу по зубам - месяцев пять ему или шесть,
осенью родился.
     Смотрю... а у него вокруг  глаз желтые круги, как у Зоськи!.. Больше ни
у кого не было. Я всех знаю, не могу ошибиться.
     Нет, вы что угодно говорите, это Зоськин  котенок. И головка ее,  и все
остальное, и хвостик короткий от природы.
     Я молча схватил его, принес домой. Никогда так не плакал, или давно, не
помню уже... У него  с кишечником  беда, долго кровь шла. Два  месяца лечил,
вылечил, и с тех пор он у меня живет.
     А назвал я его - Феликс.
     ..........................................
     Той весной мне еще раз повезло - белки вернулись.
     Я не поверил  сначала, ведь столько  лет ждал!..  Вдруг пробегут, снова
скроются...  Нет, непохоже,  обосновались прочно. Может,  еще увижу, как они
веселятся все вместе, живой  спиралью вдоль  ствола - вверх  и вниз, и снова
вверх!..

     *** Отчего  все  так  в  моей  судьбе  сложилось?..  Живут  ведь люди
правильной жизнью, растят  детей, приобретают имущество...  Или по-другому -
думают о высоком,  пишут книги, борются за справедливость... А я... уцепился
за клочок земли, и он мне дороже всего  стал - со своими жителями, судьбами,
прошлым, настоящим...
     Разве так нормальные люди со своей жизнью обращаются?..
     Не  знаю... Но что  поделаешь,  если  привлекла сюда судьба,  поставила
стоять - и оставила. И я стою. Как пионер, назначили его дежурить, и забыли.
И вот  уже темно, холодает, а  он стоит, плачет от страха, но уйти не может.
Один посмеялся бы,  повернулся и ушел,  другой покряхтел, повздыхал,  и тоже
направился на лучший  путь, а я... заклинило что-то... ну, никак!.. Подумаю,
повздыхаю... посмеюсь... и рукой махну - как случилось, так и получилось.
     Дурацкие у тебя слова, Генка говорил.
     Но зачем он так поступил, зачем?..
     То   ли   невмоготу   стало,   разговоры   наши,  бездельные,   пустые,
осточертели?..  Или  вообще  надоело  так  жить, небо  коптить, а по-другому
никак?..
     Помню, был разговор у  нас... О  жизни, конечно, о чем же  еще... Он  и
говорит:
     - Время ухудшения людей...
     А я ему - "может, еще воспрянет все... "
     - Как оно воспрянет, из этих  людей ничего доброго не выродится, откуда
новым появиться, из космоса, что ли?..
     Оттого,  наверное,  взял  и  жахнул...  схватил эту  дуру  подмышку,  и
пошел...
     - Ничего не получится... - он еще сказал.
     - Ты о чем?..
     - Не срослись разум и любовь, в отдельности прозябают.
     - А справедливость где?..
     - Не будет, если не срастутся. Теперь все заново надо...
     Так и не понял его.
     Может, он с себя заново начать решил?..
     ..........................................
     У каждого свой предел, переступишь его, и безвозвратно, неисправимо все
становится. Была жизнь полем, а стала узкой колеей.
     Наверное, и я переступил. Тогда, в 68-ом...
     Веры не стало ни в себя, ни в общую жизнь.
     В зеркало посмотришь -  отлетался, мотылек...  касатик, зайчонок... как
мама  называла...  Зайчонок...  Чистый волчище... Да что  волк, я их  люблю.
Негодный человек. Хуже зверя в миллион раз, потому что многое дано было.
     Я от  того  случая  сразу, насовсем  устал. Зачем  я  там был?  На  той
площади, да!..
     Конечно, очень просто объяснить - ты не один там оказался...
     Все  в жизни многолико, но  самое многоликое  и жуткое -  предательство
разумных. Умных да разумных...
     Не  сумел  забыть,  начать  заново... Настроение пропало с людьми жить.
Уходил, убегал...
     Но никого, никогда - предать, оставить, бросить не мог.
     ..................................................................
     А теперь  что... Нечего мудрить, пусть все будет  просто  - чтобы после
твоей жизни хуже не стало.
     А может лучше будет?
     Надежда моя  бескрылая...  Кругом  болото, месиво, грязь... затягивают,
топят добро,  что робко нарождается.  Тепла бы, света  побольше,  и тепла!..
Рассуждая, летаем высоко, а живем криво, тускло...
     Лучшее уже не светит мне. И хочется главное сказать.
     Я  верю Генке - обязательно случится  -  исчезну я. Смерть -  камень  в
воду, сначала круги небольшие, пена... потом ничто молчания не колышет, упал
на дно, и кромешная тишина. Но вот что странно... Оказывается, это не так уж
страшно.  Страшней,  оказывается,  свое  родное оставлять.  Несколько  живых
существ! Как бросишь их...
     С моей смертью жизнь не должна кончиться.
     Я  о тех,  конечно, кто от меня  зависит. Хуже-лучше, другое дело, ведь
все  несовершенно, если  живо.  Как Гена говорил,  порядок только  в  черных
дырах. Но там  жизни быть  не может, ни времени, ни разнообразия в них  нет.
Оттого и взрываются они - от страшной тяги жить...
     Хочу  закончить  достойно  и легко... - уйти с  улыбкой, махнуть  рукой
остающимся, зверям и людям...
     Живите, только живите!..
     Боюсь, без горечи попрощаться не получится.
     Без страха и боли легче, даже это легче. А вот без горечи...
     Но я со всеми хочу без горечи... Может, сумею?..
     А вот без тревоги - никак, ну, это - никак!.. Тут и мечтать нельзя.
     Пусть им всем,  моим... и чужим  тоже, ладно уж... хоть немного повезет
после  меня. Главное, чтобы  все  продолжилось. Только  бы  продолжилось,  о
большем и мечтать нечего.

     *** Потом приехали проверять, что от взрыва получилось.
     Оказалось, наш дом в полном порядке, и дорога тоже. Только здесь вообще
не  должно  быть  дороги.  С самого  начала  ее  строить  нельзя  было.  Как
перегородили  овраг, он,  оказывается, не  смирился. Тихо рос в  глубину,  и
теперь наш дом, и девятый  тоже,  висят  над пустотой, а  восьмому легче, но
тоже зона риска, сказали. Я тысячу  раз  говорил, говорил, всем доказывал...
Чувствовал,  под  нами  пусто!..  Никто  не  верил.  Генка  помог. Дождались
комиссии, теперь поверили?..
     До пустот метров сорок, говорят, но для домов  все равно опасно. Дорогу
не разрушили, но езду запретили. По чужой земле между домами проделали  ход,
заасфальтировали,  и  теперь   объезжают  нас  стороной.  А  жильцов  начали
постепенно переселять.
     Приступили к  делу  с девятого  этажа,  там  самые  значительные  люди,
вопросов  нет.  И в  час по чайной  ложке,  по пять-десять квартир  в год...
Наконец, живыми остались два этажа, первый и второй. И дело замерло, уже два
года никого не переселяют.  Я думаю, про нас  забыли. Город обнищал, так что
вполне может бросить нас. У них свой берег, заботы  и печали, а у  нас свои.
Под общежитием  надежней  земля, но тоже опустела, кому нужен провинциальный
Институт... К тому же довольно непрактичных дел. Никто не едет сюда учиться,
да и  учить  стало некому, умерли  старики, а молодые по заграницам шляются,
землю  свою забыли... Центр  науки  не  в  Москве  теперь, а  в  Петербурге.
Поговаривают, туда вернут столицу, как при Петре было.
     Наши  первые  этажи  сами начали искать ходы и  выходы, так что  теперь
только  неумелые остались. Оля с Толиком переехали,  только  не в город, а в
деревню, в мире с землей живут, картошку и яблоки привозят на рынок к нам.
     На нашем этаже только я  остался, и еще была ничейная старуха девяноста
лет. Вчера  увезли ее вперед  ногами, так  что  теперь  я один,  если  людей
считать, конечно.
     А мне куда? И зачем?..
     Не то,  чтобы  совсем  некуда...  Уехал бы... если  б  хотел. Мне здесь
хорошо. Не верю,  что земля  провалится.  Никто ее не  трогает больше, зачем
ей?..
     У меня  новый  собеседник  появился,  можно  сказать, друг. Овраг. Он и
раньше другом был, только молчал, а теперь разговорился.
     - Ну, как живешь?.. - спрашиваю.
     Он ворчит, скрипит, чувствую, доволен.
     - Дорога не мешает?..
     Что ему дорога - муха, захотел, и землю  насквозь  прорыл, объединился,
вышел к реке...
     - Не трогай моих, прошу... И дома пусть стоят, мы тихо живем.
     - Пусть будут... и дома, и земля, и звери...
     Он не против, будем  мирно жить. Так  я  понял,  слушая его ворчания  и
вздохи.
     Теперь у нас тихо, и многое слышно стало.

     *** На Острове, где Вася и Феликс лежат, все густо заросло березками,
они  мешают  друг  другу.  Скоро  самые сильные вырвутся  к  свету,  оставят
остальных в  тени. Природа  не добрей нас, просто  все по  своим правилам, и
ничего не делается со  зла, как мы любим. А  я понемногу  начал пересаживать
отстающих в росте, мало, что ли, места под окнами...
     Асфальт на дорожке, что к нам от реки идет, совсем растрескался, сквозь
щели  вырвалась  трава. Какая сила в ней, я  удивляюсь. Дай  только время...
Живое  всегда  сильней неживого, одолеет медленно,  но  верно.  Но вместе  с
ничтожным и злым сотрет и разрушит все чужеродное, непонятное, даже хорошее,
никуда не денешься...
     Доктор  Айболит  в  Детском  Саду  стоял, стоял,  и упал.  Козырек, что
защищал  его  от  непогоды,  прохудился, и  сырость доктора  подкосила.  Он,
оказывается, гипсовый был, а я думал, прочный... Так что  доктор скрылся  из
виду, лежит в траве и не пугает редких прохожих. А негритенок стоит,  только
краска слезла с него, и он стал белым мальчиком, но по-прежнему всегда готов
помочь.  Но это никто, кроме  меня,  не  знает, потому  что руку  со шприцем
приезжие отбили и утащили. Но сам он стоит крепко, падать не собирается.
     К нам приезжают экскурсанты из  разных мест, даже  из-за границы. Здесь
лучшая  смотровая  площадка  во  всей области, на берегу,  недалеко от  моей
земли. Выходят из автобусов  на сухой ровный асфальт, смотрят вдаль. Ниже им
не спуститься, ботиночки  не  приспособлены  к  нашей  своевольной земле. За
дымкой столица,  огромный,  непонятный город,  я там  сто  лет не был. И  не
тянет,  признаюсь вам.  В ветреные дни  оттуда несет гарью,  звери чуют, и я
тоже, рядом с ними...
     Поближе,  внизу,  излучина  огромной   реки,  течет  себе  на   восход,
безмятежно и вольготно.  Остается на  месте,  и в  то же время  меняется.  Я
говорил, всегда завидовал ей...
     Может,  глупость  была, ошибка,  плыть через  время, полвека  на  месте
оставаясь?.. Уже не узнаю. Но вот что важно...
     Рискну сказать, это  опыт всей моей странной  жизни. Не  главное, каким
путем  идешь,  если  не   самый  окаянный.   Выбрал  дорожку,  пусть  узкую,
петлистую... А, может, и не выбирал, просто в башку втемяшилось, и баста!..
     Но тут уж надо истово, изо всех сил, всерьез...  Если всерьез, то время
не потеряно. Что-то за душу берущее обязательно встретится.
     Одного чувства жду,  простого и ясного, может, придет оно? Понимания не
дождешься - чувства! Которое все во мне объединит... успокоит, примирит меня
и с жизнью, и с самим собой.
     Какое оно?..
     Знаю только - печальное, как не найденные при расставании слова.
     ........................................................................................
     Стою  на  обрыве  нашем,  впереди  мерцает  река,   живое  неистребимое
существо... за лесами города, другие люди, земли...
     А за спиной Вася, Феликс, все наши, кто умер, и кто живой еще... земля,
которой нет покоя...
     Неясно выражаюсь?.. Словами  обо всем  не скажешь. Опыт  не обязательно
мудрость,  может, ошибка.  Но если всерьез жил, то и ошибка твоя кому-нибудь
сгодится. Знаете, старые есть стихи, забытые в барахольной суете...
     "Будь щедрым как пальма, а если не можешь..."
     Простите, дальше голос подводит...
     Вы помните?.. Это радость для меня, значит, не все потеряно.
     Да, многое не сумел,  не смог... Просто был здесь. Никого  из  своих не
оставил. Нет ничего страшней предательства разумных...
     И, может, не зря столько лет...
     Что получилось у меня, что получилось?..
     Не знаю. Никто не скажет. Что случилось, то и получилось.
     Похоже, нет моей жизни... не было, или не стало...
     Она  слилась  -  с  жизнью небольшого  куска  земли, нескольких  людей,
зверей...
     Но это не конец еще, не конец!.. Может, новое начало?..
     Пусть даже уйдут все люди, жизнь не кончится.
     Может, со временем появятся новые существа, получше нас...

     11 декабря 2002


Популярность: 9, Last-modified: Mon, 30 Dec 2002 14:54:02 GmT