-----------------------------------------------------------------------
Злобин А.П. Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки.
М.: Советский писатель, 1988.
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 августа 2003 года
-----------------------------------------------------------------------
Любил я речи держать, но теперь в моем состоянии перемена - помалкиваю
в синтетику, в тряпочку то есть. А молчать мне тяжело и нерентабельно.
Тяжело, ох как тяжело, потому что помню я золотые денечки и громогласные
речи. А нерентабельно по чисто персональной причине: если я в данной
ситуации не раскроюсь, не узнают наши счастливые потомки, отчего моя
биография переменилась и что не всегда я существовал в теперешнем
состоянии, а вовсе даже наоборот. Поэтому и решаюсь.
А чтобы рассказ лучше следовал, мне на чай полагается сто пятьдесят с
прицепом. От селедочки натуральной тоже не отрекусь: всякая закуска на
пользу существованию. При таком наличии я свою автобио раскрою до предела,
ничего за пазухой не утаю.
Я человек коллективный, из народной массы. У меня трудовая книжка,
характеристика с плюсом, почетная грамота в красной рамке. Семья,
разумеется: мать-старушка, жена, из загса приведенная, потомство в виде
двух слюнявчиков, квартира с видом на сады и огороды - все как положено.
Проживаем с женой на общей площади дружно: в разводе не состоял, в судах не
проявлялся. Такая у меня автобио, по всем пунктам на вершину тянет.
Образования, правда, высокого не проходил. Мое ученье на героическую
разруху пришлось. Отец как убыл с эшелоном на запад, так и остался там в
неизвестных солдатах. Получили мы похоронную - что предпринять? Мать
сначала крепилась, а потом вывела меня из пятого класса, повезла на
заводскую территорию. Так я окончательно определился при рабочем классе.
Пять лет проработал в энском цехе по высшему разряду, в начальство
вырастать стал, в бригадиры то есть. В комсомол бумагу подал, ни одного
собрания не оставлял без внимания. Возвышался на трибунах. Трибуна меня
всегда к себе притягивала. Как выйду к графину, рот сам собой раскрывается.
Говорил как по писаному, но в бумажку, заметь, взоров не бросал: от души
изливался. В комитет меня за мои речи произвели. А там дела всяческие в
наличии, и все больше по морально-бытовой горизонтали. Если кого провернуть
в мясорубке требуется, секретарь сразу ко мне:
- Выручай, Гена.
А чего просить. Я всегда начеку. Я человек крепкой моральности: жена,
дом, дети - все должно существовать в единственном виде. В рот я тогда не
брал. Это я сейчас отклонился, но жена занимает в данном вопросе трезвую
позицию. Иду, значит, на трибуну громыхать по моральному пункту,
аплодисменты вкушаю. На перевыборах лучшие трудовые голоса собирал, а они
ведь, как из демократии явствует, тайные, задушевные.
Вот какая линия горизонта раскрывалась перед моей персональностью. И
на этом самом месте произошел со мною поворотный момент. Переводят наш
энский завод в энском направлении. Желаешь - следуешь за ним, вторая
реальность - расчет. Сел я, склонил над мыслями голову. Мать при почтенном
возрасте. Жена докладывает, что в скором периоде я отцом семейства повторно
произрасту. И взял я второй вариант - надо искать новое трудовое
пристанище.
Живет в нашем дворе дядя Гриша, телефонный мастер. Забиваем как-то
вечером козла. Раскрываю ситуацию. Дядя Гриша ус кверху превознес.
- Отказался, выходит, осваивать энские просторы. В столице решил
фигурировать?
- Имею ближнюю перспективу.
- Правильное направление. Налицо как раз для тебя подходящий проект.
Пока что вакантный.
- В точку, дядя Гриша.
Он свой ус превозносит:
- Так, так. В столице, выходит, пребывать хочешь? С премией?
Подтверждаю.
- Я тоже жить хочу. Надеюсь, ты понимаешь, дорогой Гена?
Я парень прямолинейный:
- Сколько?
Дядя Гриша посветил на меня глазом, еще выше ус крутит:
- Жалко мне тебя. Молодой ты парень, да прямой слишком. В комсомоле,
предчувствую, состоишь?
- Имеются возражения?
- Голосую "за". На здоровье. А вот комсомол, предчувствую, будет иметь
возражение, если магарыч придется демонстрировать.
Я свою индивидуальность проявляю:
- Сколько?
Дядя Гриша усом развлекается:
- Ты своей прямотой не зазнавайся. Я легкой дороги тоже не искал.
Работа наша труднодоступная, психологическая. Еще неизвестно, какой ты
работник в данной отрасли окажешься?
- Характеристику от народного контроля предъявить?
- Учти, я тебя предостерег. А решение сам принимай.
Пошел я в родной комитет прощаться - так, мол, и так: жена, дети,
сосуды, пеленки. Ну, что ж, говорят, Геннадий Сизов, следуй, уговаривать не
станем. И ушел я - дверь за собой прихлопнул. Если б ведал я в предстоящем
времени, что мне от этого будет...
Таким маневром получил я на заводе расчет, характеристику громкую и
принял трудоустройство на телефонной станции, автоматику местную в ремонт
производить. На моем секторе никаких чепе, связь со всеми лицами действует
безотлагательно. Работал неизменно с превышением, снова родные премии ко
мне возвратились. Скучновато, правда, при современном уровне: кругом
сплошные автоматы щелкают, стрелки двигаются в разнообразных направлениях.
Людей буквально не чувствуется на фоне таких грандиозных достижений. Только
и мыслишь, как бы в курилку сбалансироваться для общения живых личностей.
Но тут жена моя недовольство напоказ выставляет. Вообще-то она у меня
во всем солидарная с моей персональной и общественной линией жизни, а тут
на нее буквально беспокойство нагрянуло.
- В чем конкретная причина? - проявляю интерес.
- Шел бы ты, Геночка, на завод. Мужчина непременно при коллективе
состоять должен. Без коллектива мужское начало не действует.
- Станция - не коллектив? Мои лучшие друзья автоматы, мои верные
ученики - приборы. И стрелки опять же вращаются.
- Ох, предчувствует мое сердце, Гена, поникнешь ты без коллектива.
Дядя Гриша к хорошему тебя не приобщит. Он уже маме намекал, что скоро тебя
участковым мастером произведут - магарыч стряпайте...
- Подобные предчувствия меня отвлекают, а мне безгонорарную заметку в
стенгазету "Красный автомат" поручено сочинить.
Перестала она меня отвлекать, не приводит больше доводов, но по глазам
читаю - я ей своего не доказал. Эх, скоро обнаружил я ее глубокий взгляд в
действии.
Проследовало, как пишется, некоторое число времени. Зовет меня в
кабинет наш автоматный начальник и сообщает, что ввиду личных трудовых
успехов с завтрашнего числа переключаюсь я на самостоятельную деятельность
и принимаю на свои плечи всю материальную ответственность за вверенный
участок. Материальную - повторяет. Чтобы я досконально понял.
Ладно. Утром завтрашнего числа перебросил я трудовую сумку через плечо
и отправился со станции в мой новый производственный маршрут. У подъезда
дядя Гриша стоит, усами развлекается.
- Поздравляю с самостоятельным начинанием.
- Спасибо, дядя Гриша. Вы в каком направлении действуете?
- Ох, парень, молодой ты, а такую работу труднодоступную получил. Рано
зазнаешься.
- Вам налево? Мне в правое направление.
- Замри, Гена. Ты парень прямолинейный, да я не кривее тебя.
- Был прямолинейный, стал мастер релейный...
- Чего зубы выказываешь? Я тебе предупреждение ставлю. На первых шагах
тебе трудно будет с непривычки - предсказываю данную ситуацию. Но ты не
омрачайся - терпи в материю. А когда трудности невмоготу станут, прибывай
ко мне. Я тебя приму и утешу.
- Мне омрачаться некогда. Нас с пеленок к трудностям приобщали. Такое
наше государство. Мы преодолеваем данное состояние.
- Ох, парень. Еще прибудешь ты ко мне, сизый голубь - вороное крыло.
- Вам налево? У меня правое направление. Магарыч предстоит в середине.
Справки по телефону ноль девять.
И разошлись.
На улице дождик проявляется. По этому поводу я в сапогах, в венгерском
плаще "Дружба" за тридцать пять целковых. На боку сумка казенная трудовая.
Направляюсь бульваром. Деревья склонились, листья упавшие к мокрым
скамейкам прилипли - все имеет печальный вид осени. Я же со своей
наличностью двигаюсь, посвистываю - новый путь существования прокладываю.
Кратковременно я посвистел. Закругляюсь во двор, шествую на второй
этаж. Квартира номер семь. Дверь в приоткрытом состоянии. У стены стоит
фифа мазливая, дублирует себя в зеркало и губы штукатурит. Здравствуйте
вам, пришел аппарат устанавливать согласно назначению. Она указала место
действия и возвышается около, наблюдение ведет, как бы я в трудовую сумку
чего не спрятал из ее персонального имущества. Ладно, я претерпеваю, дядю
Гришу в памяти воспроизвожу.
- Аппарат в действии. Распишитесь в соответственном месте.
Она к телефону. Диск крутит:
- Верочка - ты? Представь себе, я говорю из своего аппарата. Только
что привели в действие, я даже номера не изучила.
Я вежливо так вливаюсь в ее монолог:
- Распишитесь в трудовом документе, гражданочка.
Она что-то прозвучала в трубку и рисует закорючку. И вдруг сует мне
бумажку мятую. Гляжу - подала она мне три рубля в новом выпуске. У меня в
артериях кровь закипела:
- Прошу принять обратно. Противоречит действительности. Мы к такому не
приучены.
А она:
- Как вы не понимаете? Это вам на чай.
И в трубку обращается:
- Нет, Верочка, это я не тебе произношу. Я с мастером имею общение.
Замечательный мастер. Моментально телефон привел в движение. Рижская марка,
красного цвета. Я буквально слова растеряла... Понимаешь, Вера, я хотела
тебя спросить. По секрету...
И мне своими бессовестными пальчиками воздушные поцелуи адресует,
чтобы я убирался в предыдущем направлении и не мешал ее космическим
секретам.
Выдвинулся я на площадку, на денежный знак устремляю бессильные взоры.
Мятый он, сырой - ну просто искажен до неузнаваемости, видно, она его в
кулаке истребляла, пока я работу выполнял, а потом и сунула в заданном
размере.
Стою я перед дверью ну буквально в потном состоянии. За что она так?
За что пролетарского человека принизила прямо в лужу? И вынужден я молча
переносить подобное обстоятельство и мысленно воспроизводить дядю Гришу. А
она за дверью щебечет, заливается синей пташечкой: осчастливил я ее до
невозможности.
Сунулся я к почтовому ящику, хотел сделать туда денежное вложение - но
наблюдаю такую картину: нижняя задвижка отломана, газетка там еще кое-как
поддерживается, а деньги мои непременно окажутся без точки опоры и выпадут
под ноги случайному проходимцу. Потом следую логически: деньги-то мои,
зачем их в ящик влагать, лучше я дяде Грише магарыч отсюрпризю после такого
перенесенного оскорбления.
Тем временем маятник тикает: на работе для общества личные переживания
запрещены законом. Поднимаюсь на четвертый этаж. Наступает новый трудовой
момент. В нем действует паренек с книжкой, по бородатой внешности -
студент. "Телефон, докладывает, испортился, почините, пожалуйста. Мы
слышим, а нас не слышно. И продувания не ощущается".
Провел я в студенческих апартаментах две минуты, закопировал мембрану
- аппарат на полный голос. И продувание ожило, порядок на телефонном
транспорте. Студент книжку отложил и мнется вокруг моей персоны. Я уже
предчувствую будущее. А он все кружится как пластинка.
- Понимаете, такое положение. Я должен обстоятельно извиниться перед
вами. Мама оставила для вас два рубля, а я еще вчера имел неосторожность
условиться относительно кино с известной особой другого пола, пришлось
некоторое количество денег пожертвовать на билеты. Вот все, что осталось в
наличии.
И протягивает мне один рубль и два пятачка медных. И в карман лезет,
чтобы билеты продемонстрировать. Но я уже над ним верх держу.
- А вдруг особа другого пола внесет в повестку дня предложения
относительно конфет или сока манго? Что в такой ситуации будет?
Смеется.
- Этого я не предусмотрел.
- От моего лица сделайте ей пролетарское подношение.
Он деньги в карман скрывает, благодарит от лица известной особы. А я
торжествую над дядей Гришей: не такая уж труднодоступная моя работа, как он
прорицал.
Вышел на дождик, снова посвистываю. Следующий пункт трудовой
деятельности - конструкторское бюро. Можно трудиться без опасения: тут
коллективный процесс, товарные отношения производятся по безналичному
расчету. Привел в соответствие три аппарата, с чертежницами культурно
побеседовал на тему свободной личности при коммунизме - все как полагается
при исполнении.
Беру маршрут на частную квартиру. На двери медная табличка - профессор
Сережкин, половые расстройства. Звоню без опаски, не станет же такой
высокоразвитый представитель духовного общества обижать рядового
представителя рабочей диктатуры?
Вступаю.
Квартира соответственная, везде фигуры фарфоровые возвышены, картины
на стенах расположены - общественный музей в домашнем состоянии.
Прикидываю, как среди таких фигур ориентироваться, чтобы не повредить во
время трудового действия.
Потом он сам прибывает - профессор в персональном виде, хоть и
мелковат для такого звания. Усох в натуральную величину. Он мне сразу
пришелся: над массами не возвышается, все сам произносит:
- Мы приняли резолюцию переставить телефон. Дочь возросла, и я
вынужден менять жилую территорию, создаю новый трудовой кабинет. Да, да,
молодой человек, вы тоже будете действовать по моим стопам, когда вашим
детям потребуются жизненные просторы. Но мой телефон пребывает со мною.
Поэтому будьте любезны, скидавайте свой плащ "Дружба" и следуйте в эту
комнату. Как вы думаете осуществлять проводку?
Работу я провел аккуратно - красным шнуром по бордюру. Профессор
почмокал, руку жмет.
- Начало положено. Завтра будем перемещать мебель. А послезавтра и сам
передвинусь. Жизнь течет по своим вечным закономерностям.
"Данный случай обойдется платонической нотацией", - так я про себя,
конечно, размышляю, сам же в молчании слушаю.
Он голос подает:
- Ритуля! Можно тебя на минуточку.
Прибывает его старушенция в чепчике, руку преподносит и сообщает, что
рада познакомиться с моими инициалами.
- Прошу тебя, Ритуля, принеси мой рабочий пиджак.
Ритуля доставила профессорский пиджак, отбыла на кухню. Я молча веду
наблюдение за пиджаком. А он достает оттуда пять рублей и протягивает их в
направлении моей личности. Да так, что мне еще предстоит два шага
совершить, чтобы их принять. А у меня ноги к паркетному полу приросли. Я
принял застывший вид, только головой мотаю. Профессор Сережкин тоже
бородкой задвигал, между нами, по науке говоря, полный резонанс
наблюдается. Но он ко мне не приближается.
- Неблаговидно, молодой человек - и весьма! Вы исполнили трудовой
процесс. Я его оцениваю в денежном выражении. Между нами совершается
взаимный обмен, и в этом не может быть ничего унизительного для
человеческого сознания. Извольте получить.
Профессор стоит с протянутой рукой, бумажка свесилась с ладони и
планомерно покачивается от дуновения. А я стою без движения - ну просто не
в состоянии.
Он строго продолжает линию:
- Завтра у вас заболеет ребенок. Вы позвоните мне по телефону, который
вы же смонтировали в моем кабинете. Я тотчас прибуду по вашему вызову,
произведу заключение, назначу курс. Вы, естественно, предложите трудовой
гонорар за мое исполнение. И я, представьте на минуту, не возьму. В таком
случае вы вправе предпринять обиду. Так зачем же вы обращаете обиду на
меня, ошибочно полагая, что я обижаю вашу личность. Спору нет, вы еще в
молодом состоянии. Я тоже в первые моменты краснел и опускал взоры, когда
мне осуществляли гонорар за визиты. Но с годами явилась ко мне простая
жизнеутверждающая мудрость: всякий труд суть товар, и он нуждается в
материальном выражении. Так зачем вы хотите нарушить связь времен?
Я совершил два шага и принял деньги: умные речи на меня всегда
оказывали благоприятное впечатление: интеллектуальное общение развивает
исторический прогресс.
Профессор сопроводил меня до дверей, собственноручно по спине
похлопал.
В тот же вечер мы весь доход с дядей Гришей обратили в жидкость и
прочие материальные ценности, включая люля-кебаб и маринованные сливы.
Провозгласили тост за профессора Сережкина и его личность, за студента, за
фифу мазливую, за самих себя персонально - никого не забыли. Дяде Грише
особенно профессор Сережкин пришелся - пять раз за него провозглашали. У
меня в голове туманность образовалась, но я желаю до ясной сути добраться.
Даже речь на данную тему открыл, но дядя Гриша усы топорщит:
- Я тебе по-профессорски скажу: "Век живи, два учись - дураком
помрешь". Парень ты низковозрастный и еще не дорос до понимания
материального фактора. Профессор тебе вечную истину раскрыл: всякий труд
имеет цену, а всякой цене необходим обладатель.
- Все равно на сердце неравномерность.
- Отчего? Ты воровства не совершаешь, чужому не содействуешь. Тебе
вручают, что ты в наличии произвел. Это у тебя с непривычки совесть
противоборствует...
- Не хочу привыкать к данному процессу. Завтра же оформлю заявление...
- Карандашик преподнести? Бумажку белоснежную? Эх, молодо-зелено.
Жизнь не таких индивидуумов покоряла. Привычка - это высший закон природы.
А потому - подчинись и не противоборствуй.
Долго рассказывать, как я приобщался к новому существованию, но
теперь, по прошествии лет, стою на позициях незыблемо. Смотрю
психологически: каждый человек имеет свой жизненный простор, а итог у всех
однообразный - все в крематорий прибудем, и профессор Сережкин, и я, и
студент стеснительный. Теперь бы этот студентик своей особой меня в жалость
не произвел бы, потому как сказано - борьба за индивидуальность.
Психологию я освоил в крупных пропорциях. Вижу, хозяйка, а по телефону
- клиент, около меня вращается, не знает, как осуществить взаимность. Я
работу закруглил, но для вида копаюсь, клеммы подправляю - даю клиенту
время, чтобы он свой ход обдумал. А если он, к примеру, совсем
застесняется, я ему вариант подкладываю:
- Я квитанцию сегодня в трудовом сейфе забыл. По тарифу с вас два
сорок причитается.
Клиент рад до бесконечности, что я его из затруднения вызволил,
копается в трудовых сбережениях:
- Простите, у меня мелочи не набирается. Я сейчас сбегаю, разменяю.
- Не стоит утруждаться. Вручайте, сколько есть, хватит и двух рублей -
я по другому наряду проведу.
Другой раз, если у клиента вид несоответственный, приходится вступать
в предварительный диалог:
- Желаете иметь параллельный аппарат в соседней комнате? Или отводную
трубку? Наше вам пожалуйста. Заявление - раз. Справку из домоуправления -
два. С места работы - три. Две фотокарточки - четыре.
Клиент обращается в кипяток:
- Помилуйте, зачем же фотокарточки?
- Для утверждения личности. Порядок предписан высшим органом и не
будем на него покушаться, - и гляжу со строгостью, чтобы не раскрыть свою
амбицию.
Клиент приходит в робость:
- А потом?
- Мы ваши документы профильтруем, проведем авторитетное заключение,
поставим вас в порядке очереди хода на депутатскую комиссию.
- Сколько же ждать придется?
- От трех месяцев и далее. И вообще, если завод произведет аппараты.
Штурмовщина у них, никак не могут заполнить график. Снабжение
разрушается...
- Нельзя ли побыстрее, прошу вас.
- Двенадцать.
- Что - двенадцать?
- Знаков государственных. Для исполнения быстроты. На чистку и смазку.
Через полчаса аппарат в работе. Трудовой гонорар в моем пролетарском
кармане. Обе стороны пребывают в обстановке взаимного удовольствия.
Вот по какой горизонтали направилась моя биография. Бывает,
задумываюсь, но с большими интервалами - в силу постепенного привыкания. А
если рассуждать нравственно - уровень моего существования неуклонно
поднимается к вершине, как в программе указано. Обстановку имею модерную,
сервант, телевизор, коврики, электрополотеры - что твой профессор Сережкин
или новатор именитый, хоть и ниже их по званию. Важен доход и наличность.
Можно, конечно, и второе заключение из моей биографии вывести - с чего
я начал и до какой категории снизошел. Начинал с конвейера, с коллективных
масс, а теперь при дяде Грише в напарниках состою - привык к материальной
красоте существования. Здесь моя персональная трагедия и мораль потомкам.
Эх, толкнул бы я громогласную речь на данную тематику, но себя пригвождать
не решаюсь. С речами у меня вообще размолвка образовалась. Не держу больше
речей, онемел перед массами. То ли разучился, то ли другая причина,
душевная. Только на трибуну я теперь не ходок. Об этом факте большую скорбь
в уме храню.
Популярность: 7, Last-modified: Sat, 16 Aug 2003 06:09:13 GmT