Повесть

     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: Алесь Шлег. "Цыганок"
     Перевел с белорусского автор
     Издательство "Мастацкая лiтаратура", Минск, 1977
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 21 октября 2001
     ---------------------------------------------------------------------


     "Цыганок" -  повесть о  мужестве и  героизме юных  подпольщиков в  годы
Великой Отечественной войны.  Многие из  них  погибают в  жестокой схватке с
немецко-фашистскими захватчиками. Живые продолжают борьбу.
     Для детей среднего и старшего школьного возраста


     Сыну моему
     Андрею
     посвящается







     По улице,  рыча моторами,  шли тупорылые машины. В кузовах с автоматами
на  коленях  сидели  сонные  немцы.  На  ухабах  грузовики  подбрасывало,  и
гитлеровцы подпрыгивали на скамьях, мотая головами.
     Утреннее  солнце  ослепительно  вспыхнуло  в   разрыве  между  розовыми
облаками.  Залоснились солдатские каски и автоматы. Едкий валах отработанных
газов заглушил пьянящий аромат жасмина,  который буйно цвел под окном.  Сидя
на заборе, Ваня Дорофеев мрачным взглядом провожал каждую машину.
     Колонна прошла,  но  еще долго оседала рыжеватая пыль на  густую зелень
садов, Ваня потер пальцем под носом, медленно, весь напрягаясь, открыл рот и
чихнул в обе ладони.  Опасливо оглянулся на бабушку,  которая копалась возле
дровяного сарайчика, и соскочил с забора на улицу.
     Где-то на станции жалобно закричал паровоз.  Словно угрожая ему, ударил
пулемет.  Ваня  с  тревогой прислушался к  его  злобной очереди и  торопливо
зашагал в  конец  улицы.  Туда,  где  угрюмо стояли кирпичные коробки домов,
через окна которых просвечивала голубая пустота неба.
     После одного из  первых налетов гитлеровских бомбардировщиков от целого
квартала  остались только  горы  щебня,  битого  камня  и  кирпича.  Кое-где
возвышались до половины разрушенные стены.  Проходя мимо одной из них,  Ваня
увидел извилистую трещину, которая змеей ползла вверх, разделяя стену на две
равные части.  Он удивленно покрутил головой,  поражаясь,  как это стена еще
держится.  Казалось,  ткни ее пальцем, и она на глазах с грохотом развалится
на куски.  Представив себе такую картину,  Ваня невольно ускорил шаг,  чтобы
подальше отойти от этого опасного места.
     Ловко  перепрыгивая  через  щели,   обходя  завалы,  иногда  исчезая  в
развороченных пастях подвалов,  он наконец очутился у одинокой,  изгрызенной
осколками  трубы.   Косые   лучи   солнца  зажигали  желтым  огнем   подтеки
расплавленного стекла  в  руинах.  Легкий  ветерок  сухо  шелестел обрывками
цветастых обоев.
     Оглядевшись по сторонам,  Ваня заложил два пальца в  рот,  пронзительно
свистнул.   Галка,  сидевшая  на  трубе,  испуганно  рванулась  вверх.  Ваня
удовлетворенно хмыкнул,  следя за ней глазами, набрал полную грудь воздуха и
свистнул еще раз.
     Ответа не было.
     - Ну,  елки зеленые,  опять подводят!  -  сердито проговорил Ваня. - Не
иначе как дрыхнут. Погодите, сони, вы у меня попляшете.
     Он постоял несколько минут, почесал в раздумье вихрастый затылок. Потом
начал осторожно спускаться в  зияющий пролом.  Когда-то здесь стоял огромный
дом, под которым находилось глубокое подземелье. Но после бомбежки от здания
остались только  остатки стен,  гора  размолоченного взрывом кирпича да  вот
этот круглый пролом, круто уходящий вниз.
     Ваня спустился в него и осмотрелся.  Посреди подземелья лежала выгнутая
дугой  тавровая балка.  Ваня  сел  на  нее.  Горьковато пахло известкой.  От
кирпичей тянуло прохладой. Вокруг была могильная тишина.
     Ваня задрал голову вверх и  подумал,  что  еще не  скоро солнечные лучи
заглянут в  эту  каменную яму.  Ребята или спят еще,  или их  задержали дома
родители. Надо подождать, пока солнце не доберется до того ржавого железного
прута,  который торчит над  головой.  Ребята придут,  так  как  была твердая
договоренность.
     Тихонько насвистывая, Ваня начал разглядывать черные отверстия, которые
таинственно смотрели на него со всех сторон. "Куда они ведут? Ого! И сколько
же их здесь! А вон та дыра такая широкая - даже вдвоем сразу можно пролезть.
Посмотреть, что ли?"
     Ваня  вскочил,  шагнул  к  дыре  и  просунул  голову  в  холодный  мрак
подземелья.  В  то же мгновение кто-то цепко схватил его за шиворот,  рванул
вверх.
     От ужаса Ваня весь сжался.
     - Ты что здесь делаешь?  -  злобно прозвучало у него над ухом.  -  Чего
молчишь? Язык проглотил? Я у тебя спрашиваю!
     Как выхваченная из воды рыба,  Ваня глотнул ртом воздух.  Открыл глаза,
увидел запыленные немецкие сапоги с короткими голенищами и почувствовал, как
похолодело внутри.
     Рука, держащая его, ослабла. Ваня резко повернул голову.
     Над  ним  стоял  Андрей  Рогуля.  Тот  самый,  которого все  ребята  из
близлежащих улиц прозвали Цаплей.
     - А-а,  старый знакомый!  -  Андрей засмеялся.  -  Сеньор,  примите мои
извинения! Как живем-можем?
     - Ты чего пристаешь? Еще и за шею хватается! За свою хватайся! - тяжело
дыша, со злостью сказал Ваня. И отскочил в сторону. - Цапля длинноногая!
     - Ваша светлость,  будем считать,  что  слово "цапля" вы  произнесли не
подумав, - поднял голову Андрей. - А?
     - Чуть не задушил...
     - Герцог, а вам не кажется, что вы чрезмерно любопытны? - Андрей согнал
с лица усмешку и в упор глянул на Ваню.  -  Советую не лазить туда, куда вас
не просят.
     - А что, это твой дом? Твой, да?
     - Нет,  сударь,  не  мой,  -  сказал Андрей,  не сводя с  Вани колючего
взгляда.  -  Между прочим,  уважаемый,  имею  к  вам  один  резонный вопрос.
Потрудитесь объяснить, что вы здесь делаете?
     - Песни пою, - буркнул Ваня.
     - А если серьезно?
     - Своих хлопцев ожидаю.  А ты - за шею... - с досадой пробормотал Ваня.
- Не идут чего-то. Видать, проспали. Мы за город рванем.
     - Зачем?
     - А тебе какое дело?
     - Откровенно говоря,  никакое.  И  тем не менее я  хочу дать вам совет.
Всем известно,  что пуля - слепая дура. Это к тому, что экскурсия за город -
теперь штука довольно опасная, - снисходительно сказал Цапля. - Советую тебе
и твоим мушкетерам переключиться на ближние сады и огороды.
     - Он со-ве-етует...  -  задетый за живое, сказал Ваня. - Без советчиков
обойдемся!
     - Между прочим, как шея? - с иронией поинтересовался Андрей.
     - Издеваешься, да?
     - Нет, милейший, просто сочувствую.
     Андрей Рогуля спокойно сел  на  согнутую балку.  Вытащил пачку немецких
сигарет, встряхнул ее. Ловко чиркнул зажигалкой, прикурил.
     Ваня,  стоя на безопасном расстоянии, исподлобья следил за ним и злился
на себя за внезапно пережитый страх. Цапля схватил его за шиворот, а он едва
не сомлел от страха. Хорошо еще, что ребята этого не видели.
     Ваня решительно подошел к Андрею и с независимым видом сел рядом.
     - Дай и мне, - с вызовом сказал он. - Не жмись.
     - Вы что-то сказали? - вскинул брови Рогуля. - Простите, не понял.
     - Дай закурить.
     - На! - Андрей сунул под самый нос Вани кукиш. - Устраивает?
     Ваня от неожиданности отшатнулся, захлопал глазами. Отскочил в сторону,
схватил обломок кирпича.
     - Ну-ну!  Не так бурно,  герцог! У вас серьезный природный недостаток -
отсутствие юмора. Шутку надо уметь ценить. Между прочим, хвататься за кирпич
весьма не  этично.  Это  говорит о  пробелах в  вашем воспитании.  -  Андрей
насмешливо прищурился.  -  Вот  что,  сеньор.  Есть предложение покинуть эту
мрачную пещеру. Давай "вира помалу" отсюда, как говорят моряки.
     Андрей потушил каблуком окурок,  встал.  Все  еще злясь на  него,  Ваня
отбросил обломок кирпича.  Рогуля шагнул к  нему,  примирительно похлопал по
плечу и молча полез по щебеночной осыпи вверх.
     - Стой!
     - Назад!
     - Ни с места!
     Андрей вздрогнул, быстро сунул руку в правый карман. Наверху, прямо над
ним,  стояли четыре паренька.  Каждый был вооружен увесистым куском кирпича.
Губы Рогули дернулись.
     - Твоя боевая дружина? - медленно повернулся он к Ване.
     - Моя.
     - Чего доброго, они мне без всякого на то основания голову проломят, а?
- с издевкой спросил Андрей. - А может, ты смилуешься над бедным студентом и
оставишь меня живым?  Обещаю,  что после войны,  когда я  закончу институт и
приду учительствовать в твою школу, двоек по поведению у тебя не будет.
     Ваня  едва  сдержал  себя,   чтобы  не   ответить  на  насмешку  Андрея
оскорблением.  "Студент нашелся! - раздраженно подумал он. - Год проучился в
институте и нос задирает. Болтун длинноногий!"
     Ваня выпрямился, глянул вверх.
     - Хлопцы! - с гримасой досады крикнул он. - Пропустите его!
     Вылезая из  ямы и  посматривая на широкую спину Цапли,  Ваня напряженно
думал:  "Откуда он здесь взялся?  Как из-под земли выскочил. Неужели сидел в
каком-нибудь коридоре подземелья?"
     - Слышь, Андрей, а чего ты сюда залез? - невинно спросил он Рогулю.
     - Э-э,  герцог...  Куда  только не  занесут глупые ноги  человека...  -
натянуто засмеялся Андрей. - Пути господни неисповедимы...
     Ваня  недоверчиво  посмотрел  на   его  обветренное  загорелое  лицо  и
отвернулся.  "Хитрый,  как лиса,  -  подумал он.  -  Слова какие выдумывает:
герцог, сеньор... Умник, елки зеленые, нашелся!"
     - Салют! Благодарю вас, мушкетеры! - насмешливо сказал Андрей и вытащил
руку  из  кармана.   -   Я   ваш  вечный  должник.   Гутен  таг,   простите,
ауфвидерзеен!..




     Ваня следил за  Андреем,  пока его  долговязая фигура не  исчезла среди
развалин. Затем повернулся к друзьям.
     - Проспали?  -  сердито спросил он.  -  А  вчера же договорились:  едва
покажется солнце - быть тут.
     - Это все из-за Генки,  -  ответил за всех Вася Матвеенко. - Он мамочки
своей побоялся.
     Гена  Гуринок виновато опустил голову.  Ожидая  его,  ребята целый  час
просидели под забором.  А  он  не мог выбраться из дому,  потому что мать не
сводила с него глаз.
     - Я  только к  двери,  а  она -  за ухо!  Так я через окно выскочил,  -
оправдывался Генка, поправляя очки. - Еще же совсем рано. Успеем...
     Ваня  ожег  его  уничтожающим  взглядом,   молча  повернулся  и   начал
выбираться из  развалин.  Друзья  двинулись  за  ним.  Последним,  поминутно
спотыкаясь, плелся Гена Гуринок.
     Ваня  перепрыгнул через ствол вывернутого снарядом клена и,  заметив на
телеграфном столбе скворца,  выхватил из  кармана рогатку.  На  ходу  поднял
камешек,  растянул тугую резину, но, вдруг передумав, отвел руку в сторону и
выстрелил в  зеленую крону  липы,  которая росла рядом.  Камешек со  свистом
прошил листву,  ударился в сук и отскочил на дорогу.  Обмотав красную резину
вокруг  ореховых  рогулек,  Ваня  сунул  свое  испытанное  оружие  в  карман
залатанных брюк.
     - Вот если бы найти настоящие пистолеты!  - сказал Гриша Голуб. - Мы бы
тогда... А то только из рогаток по скворцам...
     - Ну,  положим,  найдешь ты их,  -  с  сомнением посмотрел на него Гена
Гуринок. - А дальше что?
     - Что-что!  Известно что!  -  весь загорелся Гриша Голуб.  -  Засады бы
устраивали на немцев!
     - Он устраивал бы...  Он будет устраивать засады!..  Ха! - ухватился за
тощий живот Вася Матвеенко. - Денис Давыдов нашелся! Ой, умора! Ой, умру!
     Краем уха  Ваня слушал разговор друзей,  а  сам думал о  своем.  "Цапля
задается,  что взрослый.  Еще и фигу сунул, дятел длинноногий! Думал, смолчу
ему...  В гробу я видел твою сигарету! Нужна она мне, как зайцу стоп-сигнал.
Хотел просто дым  кольцами пустить.  А  он,  елки зеленые,  под нос сует!  -
распалял он  себя.  -  Ничего,  ничего.  Пусть я  малолеток.  Ладно,  мы еще
посмотрим!  Ты думаешь, я такой дурак? Не-ет, я хорошенько разглядел, что ты
в кармане прятал. Пистолет..."
     - А ты не смейся,  Васька,  - с укоризной говорил Гена Гуринок. - Может
случиться, что и в засадах сидеть будем. Очень даже возможно.
     - Ой,  умру!  Молчал бы уже.  - Выжидающе поглядывая на друзей, давился
смехом Вася  Матвеенко.  -  Ха!  Это  тебе  не  в  шахматы играть!  Голова в
клеточку! Ты же винтовку в руках не удержишь!
     - Тебе,  Васька,  в цирке клоуном быть! - бледнея, сказал Гена. - Дурак
ты набитый!
     - Он у меня сейчас допрыгается! - с угрозой сказал Гриша Голуб. - Я его
быстренько угомоню.
     - Ха! Видели мы таких!
     - Увидишь,  увидишь,  - зловеще пообещал Гриша. - Только, чур, потом не
плакать...
     Ваня  оглянулся.  Редкие дымы буравили небо над  городом.  Туда ползла,
постепенно суживаясь,  сверкающая лента Двины.  Над ней едва уловимо дрожало
голубое марево.
     Ребята  шли  крутым  берегом  реки.  Горячей синевой обволакивало землю
небо. Неподвижный воздух словно звенел от неутомимых жаворонков. Изредка, со
своей извечной щемящей тревогой, кричали чибисы.
     Подошли к могучей вековой сосне,  вершина которой,  казалось, добралась
до  самого  неба.  Бронзовый  ствол  был  безжалостно  исковеркан  пулями  и
осколками. Из ран сочились янтарные слезы.
     - Здесь они отбивались, - вполголоса произнес Гена Гуринок. - Стояли до
последнего...
     Ему  некто  не  ответил.  Друзья невольно замедлили шаги,  притихли.  В
развороченные окопы смотрело солнце. Вокруг стояла мертвая тишина.
     Все чаще начали попадаться припорошенные иглицей гильзы.  Гришка Голуб,
который шел рядом с  Ваней,  изредка нагибался,  надеясь найти целый патрон.
Стреляные гильзы тихо позванивали под его рукой.
     Впереди  показалась  желтая   извилистая  траншея.   Над   ней   торчал
заостренный,  как кинжал, ствол расщепленной снарядом сосны. Вторая половина
дерева лежала на  земле.  Когда  подошли ближе,  с  бруствера лениво взлетел
старый ворон и,  плавно описывая круги,  опустился на острую вершину дальней
ели.
     Стоя на  песчаном бруствере,  Ваня тяжело вздохнул.  "И  почему это  не
берут на войну нас?  -  с  горечью подумал он.  -  Разве бы мы хуже взрослых
воевали?  И  Генка Гуринок,  и  Гришка Голуб,  и Васька Матвеенко,  и Митька
Тарас..."
     Ваня  вспомнил,  как  они  собрались  в  саду  и  дали  клятву  вредить
гитлеровцам где только будет возможно.  Первая операция была неудачной. Ваня
решил разузнать,  что охраняют немцы в доме их бывшей учительницы. Сама Анна
Адамовна исчезла  из  города  вскоре  после  прихода  гитлеровцев.  Немецкие
солдаты,  забив досками окна,  несколько дней подряд возили в  дом  какие-то
ящики. Затем повесили на двери огромный замок и выставили часового.
     Ваня долго ломал голову над тем,  как пробраться в  дом.  И вот однажды
утром,  сидя на нагретом солнцем крыльце и глядя, как из печной трубы соседа
поднимается в  небо спираль сизого дыма,  он  вдруг встрепенулся и  радостно
вскочил на ноги.  "Печная труба!  -  просияв от радости,  подумал он. - Надо
попробовать залезть в дом через трубу!"
     Они выбрали темную, безлунную ночь. Вместе с Генкой бесшумно взобрались
на крышу,  крытую гонтом. Затаившись за трубой, долго прислушивались к шагам
часового внизу.  Немец  от  скуки  напевал что-то  незнакомое,  но  веселое.
Толчком локтя предупредив Генку,  который держал в руках веревку, Ваня начал
осторожно спускаться в черную дыру.  Удушливая тьма окружила его. За шиворот
сыпалась сажа. Ваня упорно опускался все глубже. Внезапно веревка ослабла, и
он,  не удержавшись ногами о стенку дымохода, скользнул вниз. Резко и больно
сдавило плечи. Он рванулся, напряг мускулы, но узкие стенки дымохода, словно
тисками сжали его еще сильнее. Судорожно хватая ртом прогорклый воздух, Ваня
понял, что попал в ловушку. Леденея от ужаса, он все же боялся подать голос.
     Гуринок дернул несколько раз за  веревку -  не поддается.  Почувствовав
неладное, Гена сжал зубы, весь напрягся и рванул веревку изо всех сил.
     Ваня и сейчас поражается:  откуда у Генки, такого хилого и болезненного
с виду, нашлись силы, чтобы вытащить его из дымохода...
     - Их, видимо, танками...
     Ваня вздрогнул от голоса Гены Гуринка и осмотрелся по сторонам.
     Вся земля вокруг была изрыта гусеницами танков.




     - Наши здесь так немцам дали,  что только держись!  -  убежденно сказал
Ваня. - Но фашисты пустили на них уйму танков. Вон сколько следов на земле.
     - Ага. А без танков ни за что не одолели бы, - согласился Гена Гуринок.
- Ни в какую.
     Ваня и Гена соскочили в глубокую траншею и побрели по ней в ту сторону,
где торчал искалеченный ствол сосны.  Гришка Голуб,  Вася Матвеенко и Митька
Тарас двинулись в противоположном направлении.
     Солнце  стояло  над  головой,   освещая  неровное  дно  траншеи,  густо
запорошенное иглицей. Из-под нее выглядывали блестящие медные гильзы. Иногда
под ноги попадались консервные банки, бурые куски бинта, солдатские обмотки.
     Траншея вильнула вправо,  и Ваня увидел, что дальше она вся разворочена
взрывами,  завалена  сосновыми  сучьями.  Пробираясь через  них,  неожиданно
заметил  среди  обломанных ветвей  что-то  блестящее.  Он  нагнулся и  начал
отбрасывать сучья, густо пахнущие смолой и липнувшие к ладоням.
     - Генка, смотри! - еще не веря своим глазам, возбужденно закричал Ваня.
- Винтовка!
     Отбросив  сосновые  ветви,  они  вытащили  свою  находку,  и  принялись
тщательно осматривать ее.  Ваня отвел затвор назад - из магазина, блеснув на
солнце,  вылетел патрон.  Гена Гуринок наклонился за  ним и  увидел,  что из
песка торчит кончик граненого штыка.  Гена ухватился за него,  потянул. Штык
не поддавался.
     - Вань, ты чего стоишь? - засуетился от волнения Гена. - Помоги!
     Только  теперь  Ваня  заметил находку друга.  Положив свою  винтовку на
сосновые  ветви,   он   начал  торопливо  растаскивать  кучу  сучьев.   Гена
лихорадочно отгребал руками песок. Из него высунулось дуло второй винтовки.
     - Ур-ра-а! - восторженно заорали друзья.
     Через некоторое время они с  восхищением клацали затворами и целились в
неподвижного ворона, который по-прежнему сидел на вершине дальней ели.
     - Надо стволы прочистить,  - наконец успокоившись, рассудительно сказал
Ваня.  - А то туда песку насыпалось. Может разорвать, если выстрелишь. Пошли
поищем бинта.
     Он забросил ремень за плечо и пошел по траншее.
     Приклад едва не  цеплялся за землю и  при каждом шаге больно бил его по
ноге.  Но Ваня не обращал на это внимания.  Радость распирала грудь:  ведь у
него не ерунда какая-нибудь за плечами, а самая настоящая боевая винтовка!
     От  траншеи резко в  сторону вел  узкий ход.  Ваня  повернул в  него и,
пройдя  метров  пять,  разочарованно  остановился.  Дорогу  ему  преграждала
вершина  сосны.  Ваня  подошел ближе,  наклонился и  развел  упругие клейкие
ветви. Прямо перед собой увидел наполовину заваленный вход в блиндаж.
     Сзади, тяжело сопя, подошел Гена Гуринок.
     - Айда глянем, - предложил ему Ваня. - Может, и там чего найдем.
     Они приставили винтовки к  стенке окопа и  по  одному пролезли в  узкий
лаз.  В  блиндаже было темно,  пахло смолой.  Друзья несколько секунд стояли
неподвижно,  привыкая  к  прохладному мраку.  Постепенно  в  темноте  начали
проступать очертания нар, дощатого стола и каких-то ящиков.
     Ваня выставил руки вперед,  сделал шаг, второй. И тут же споткнулся. Он
осторожно присел,  ощупал землю.  Пальцы дотронулись до  чего-то  холодного,
металлического.
     - Винтовка!  -  радостно вскрикнул Ваня.  -  Генка,  глянь,  я еще одну
винтовку нашел!
     Гена  Гуринок  бросился  к   нему.   Внезапно  зацепился  за  невидимое
препятствие и растянулся на земле.
     - Вань,  где ты?..  Я очки потерял... - растерянно забормотал он. - Они
могли разбиться. Очень даже вполне возможно...
     - Дай руку. Здесь я.
     - Не надо руку, Я уже нашел очки. И, кажется, они совсем целые...
     Ваня обошел его,  сунул винтовку в  лаз,  через который они  проникли в
блиндаж,  вернулся  назад.  Постоял,  вновь  привыкая  к  темноте,  и  начал
тщательный осмотр солдатского жилья.
     На  нарах рядом с  плащ-палаткой лежала еще одна винтовка.  В  земляной
нише  Ваня  обнаружил два  цинковых ящика с  патронами,  Ваня передавал свои
находки Генке, который тут же выволакивал их наверх. Когда в блиндаже ничего
заслуживающего  внимания  не  осталось,   они,  жмурясь  от  яркого  солнца,
выбрались в траншею.
     Через час все пятеро собрались под изуродованной снарядом сосной. Гриша
Голуб и  Митя Тарас также пришли не  с  пустыми руками -  у  каждого было по
винтовке.  Удача обошла одного Васю Матвеенко.  Он  с  нескрываемой завистью
смотрел на ребят. Заметив это, Ваня дал ему одну из найденных винтовок. Вася
просиял.
     Ребята  не  могли  натешиться своими находками.  Перебивая друг  друга,
захлебываясь  от  волнения,   они  делились  впечатлениями.  Когда  волнение
улеглось, Гриша Голуб не совсем уверенно предложил:
     - Давайте постреляем, а?
     - Это можно,  -  подумав,  согласился Ваня. - Васька, у тебя пятерки по
рисованию были?
     - Ха! Разве только по рисованию?
     - Ладно,  ладно,  задавака!  -  оборвал его  Ваня.  -  Бери  карандаш и
изобрази вон на той картонке фашиста. Мы его сейчас расстреливать будем.
     - Есть, товарищ командир!
     Вася Матвеенко козырнул и стремглав бросился выполнять приказ. Он долго
и старательно - даже кончик языка высунул, - рисовал голову в каске.
     - Фашист такой,  что только целься!  - вернувшись, похвалился он. - Мне
за это первому выстрелить дайте! Я хочу из Гришкиной, у него новенькая.
     - Еще чего не хватало!  -  передернул плечами Гриша Голуб.  -  Винтовок
хватает, одна даже лишняя.
     - Стой!  - поднял руку Ваня. - Ну-ка! Положите винтовки! Будем стрелять
из одной.  По очереди.  А то еще поубиваем друг друга.  Первым начнет Генка.
Бери мою. Заряжай.
     - Заряжать?   -  Гена  Гуринок  беспомощно  повертел  в  руках  тяжелую
винтовку. - А как это делается? Я не умею...
     - Ну ты даешь,  елки зеленые!  Дай сюда. Смотри. - Ваня дослал патрон в
патронник. - Теперь ложись и хорошенько целься.
     Гена Гуринок долго жмурился,  вздыхал.  Наконец закрыл глава,  отвернул
голову в  сторону и с отчаянной решимостью нажал на курок.  Грохнул выстрел.
Приклад  резко  толкнул  Гену  в  плечо.  С  носа  на  песок  слетели  очки.
Ошеломленный Генка лежал на земле, моргая близорукими глазами. Ребята дружно
захохотали.
     - Ух,  как ба-бахнуло! - смущенно улыбнулся стрелок, водружая свои очки
на прежнее место. - Даже в ушах звенит!
     Ваня прислушался к  эху,  которое все еще перекатывалось по лесу,  и  с
тревогой сказал:
     - А что, если немцы налетят? Переловят нас как слепых котят...
     - Ха!  Да  они  сюда  носа  не  сунут!  -  пренебрежительно сказал Вася
Матвеенко. - Давай, Генка, винтовку. Моя очередь.
     Его уверенность немного успокоила Ваню.  Но после каждого выстрела он с
опаской посматривал в сторону города.
     Стреляли долго.  По  очереди бегали  смотреть мишень.  Теперь друзья не
смеялись над Геной.  Он уже не закрывал глаза,  когда нажимал курок. И после
пятого выстрела первый попал в цель.
     - Ха!  Чего здесь удивительного?  Он же четырехглазый!  -  презрительно
плюнул себе под ноги Вася Матвеенко. - Пусть попадет без очков!
     - И почему ты такой дурной, Васька? - подошел к нему Ваня. - Завидовать
- завидуй, но оскорблять... Смотри! Ты меня знаешь...
     - Чего?  Чего ты? - отступая от него на безопасное расстояние, зачастил
Вася Матвеенко. - И пошутить уже нельзя, да?
     - Как ты  так умеешь?  -  насмешливо сощурившись,  шагнул к  нему Гриша
Голуб.
     - Что умею? - не понял подвоха Вася Матвеенко.
     - Бегать,  -  многозначительно пояснил Гриша.  -  Бежишь,  а  сам назад
смотришь. И как ты только не упадешь? У тебя вроде глаз на затылке нет, а?
     - Сострил, - хмыкнул Матвеенко. - Поду-умаешь...
     - Подумай, подумай.
     Обиженно засопев,  Вася Матвеенко отошел в сторону и демонстративно сел
к ребятам спиной.
     Солнце клонилось к  западу.  От  деревьев стали  вытягиваться на  земле
длинные тени. Посмотрев на небо, Ваня поднялся и решительно сказал:
     - Все, хлопцы. На сегодня хватит. Пора домой.
     - Давайте сюда каждый день приходить,  а?  -  предложил Гена Гуринок. -
Стрелять научимся.
     - А кто же против,  - поддержал друга Ваня, - Только надо каждый раз на
опушке часового ставить.  А  то,  как  налетят немцы,  добра не  жди.  Пошли
винтовки и патроны в блиндаж спрячем.




     Теплый  ветерок из-за  реки  дохнул  ароматом луговых цветов.  Тревожно
зашумели листвой кусты.  На  стволах сосен,  стоящих на  самом берегу,  сухо
зашелестели лоскуты тонкой,  прозрачно-розовой на солнце коры. Казалось, что
сосны,  покачиваясь в  вышине,  пытаются  разогнать остро-зелеными вершинами
знойную синеву неба.
     Ровное зеркало Двины покрылось густой сверкающей рябью.
     Ребята молча шли берегом, который зарос переспелой травой, разбавленной
ромашками и  медуницей.  Перелетая с  цветка на  цветок,  гудели неугомонные
пчелы,  басили неуклюжие шмели.  Ничто не напоминало о войне.  Но Ваня знал,
что  война рядом.  Безжалостная и  кровавая,  она притаилась там,  где вдали
коптили небо зловещие городские дымы.
     Ваня  глубоко  вздохнул и  почему-то  вспомнил свою  первую  встречу  с
гитлеровцами.  Они появились во дворе неожиданно.  Было их трое.  Повесив на
забор автоматы,  разлеглись в  теньке под сливами.  Старший,  с  поседевшими
висками, подозвал бабушку, вытащил из ранца консервы, хлеб и попросил:
     - Матка, я - это, - показал он на консервы и хлеб. - Ты - яйка. Гут?
     - Гут, гут! - испуганно согласилась старуха. - Я сейчас, я вот только в
сарай сбегаю.
     Она  вынесла в  подоле  засиженные курами яйца  и  несмело остановилась
возле пришельцев.
     - Вот все,  -  робко забормотала она. - Нету больше. Ей же богу, правду
говорю.
     - О-о,  гут!  - вскочил с травы гитлеровец и начал перекладывать яйца в
пилотку. - Отшен гут, матка!
     Остальные солдаты зашевелились, сели. Седой едва не силой сунул бабушке
в руки консервы и хлеб.
     - Да на кой ляд мне харч?  -  вконец растерялась старуха. - Не надо мне
вашего...
     - Гут, матка, - улыбаясь, немец похлопал бабушку по плечу. - Ка-ра-ше!
     Он  опустился на  колени,  осторожно положил на  землю полную пилотку и
начал  делить  яйца  на  три  равные доли.  Затем,  задрав головы,  немцы  с
наслаждением пили их,  посыпая солью.  Покончив с яйцами, двое разлеглись на
траве, а третий, самый молодой из них, аккуратно завернул скорлупу в газету,
лег на спину, заложил ногу за ногу и заиграл на губной гармошке.
     Ваня вышел из сеней, откуда наблюдал за немцами, и сел на крыльце.
     - Киндер, ком! - весело поманил его пальцем седой. - Шнэль, шнэль!
     Ваня  встал,  подтянул штаны  и  нерешительно подошел к  немцам.  Седой
вытащил из  ранца плитку шоколада и,  обнажив в  улыбке золотые зубы,  подал
Ване.
     - Немецкий зольдат киндер найн пуф!  пуф!  -  покровительственно сказал
он. - Киндер гут.
     Ваня откусил кусок шоколада и  усмехнулся.  "Ничего себе,  но  наш куда
вкусней", - притворно улыбаясь, подумал он.
     Слушая,  как  молодой солдат  наигрывает на  губной  гармошке,  Ваня  с
интересом разглядывал автоматы,  висевшие на заборе. Старший немец проследил
за  его  взглядом  и  сердито  помахал  пальцем.  Ваня  с  равнодушным видом
отвернулся, посмотрел в конец огорода и обомлел.
     По  борозде,  над  которой сгибали желтые головы подсолнухи,  осторожно
пробирались три красноармейца. "Идут прямо на немцев! Куда же вы?!"
     Ваня ринулся к дровяному сараю, испуганно замахал руками.
     - Назад! - закричал он. - Немцы!
     От гулкой очереди заложило уши.
     - Русиш швайн! - услышал Ваня злой голос и оглянулся.
     Седой немец,  стоя на коленях,  строчил из автомата. Два красноармейца,
взмахнув руками,  упали в  картофельную ботву.  Третий рванулся к  соседнему
саду, мелькнул среди яблонь и исчез...
     Вспомнив все это,  Ваня сжал зубы,  вздохнул.  И только сейчас заметил,
что они идут по городской улице.
     Солнце зашло.
     Жуткими,  молчаливыми были  руины.  Кое-где  сиротливо  торчали  печные
трубы.  На  одной из  них  сидел,  осторожно поглядывая по  сторонам,  белый
голубь.  Белоснежная птица,  сиротливо примостившаяся на черной,  расколотой
взрывом трубе,  которая мрачно возвышалась над грудами мертвых развалин, так
поразила Ваню, что он невольно замедлил шаг. На соседней улице вдруг грохнул
выстрел, послышались истошные крики. Голубь рванулся в спасительную высоту.
     - За мной! - сразу забыв о нем, скомандовал Ваня.
     Друзья бросились за  ним.  Прямо через развалины выбрались на Свободную
улицу и  остолбенели.  По булыжной мостовой двигалась колонна военнопленных.
Гитлеровцы с  овчарками на  поводках шли  по  сторонам и  охрипшими голосами
подгоняли  красноармейцев.   Изможденные,  окровавленные  пленные  с  трудом
переставляли босые ноги. Шли по трое-четверо, поддерживая друг друга.
     Ваня  вцепился в  плечо Гены  Гуринка.  "Как же  такое произошло?  -  с
отчаянием подумал он.  -  Идут и идут. Неужели столько сразу сдалось в плен?
Елки зеленые, а раненых сколько!.. Куда их гонят?.. "
     К  полуразрушенной стене у  самого края улицы вдруг рванулся долговязый
пленный.  Мелькнул и словно растворился среди камней. "Неужели показалось? -
вздрогнул Ваня.  -  Нет,  не может быть!  Я  даже заметил,  что у  него рука
перевязана. Елки зеленые, куда же он делся?"
     Ваня  с  удивлением  уставился  в  развороченную  стену.  Едва  заметно
колыхалась  ржавая   жесть   над   проломом,   в   котором  исчез   пленный.
Остановившись,  на  нее  подозрительно смотрел  коренастый эсэсовец.  Собака
рвалась из его рук в развалины.  Немец уже начал раскручивать поводок,  но в
это  время  за  его  спиной упал  от  изнеможения пленный.  Гитлеровец резко
повернулся,  шагнул к нему.  Пленного поспешно подхватили под руки товарищи.
Немец двинулся за ними, потянул за собой овчарку.
     Стучали по  камням  кованые сапоги эсэсовцев,  захлебывались от  ярости
овчарки. Вскрикивали, стонали пленные.
     - Шнэль!
     - Бистро!
     Белобрысый эсэсовец спустил овчарку.  Она  прыгнула на  плечи пленного,
который,  бессильно наклонившись, сделал два шага в сторону. Клыкастая пасть
впилась в его забинтованную шею.
     - А-э-a!
     Пленный упал лицом на камни мостовой,  захрипел.  Пытался подняться, но
овчарка,  яростно  рыча,  придавила его  лапами  к  земле.  Медленно подошел
эсэсовец,  поднял с земли черный ремешок. Выплюнув сигарету, намотал поводок
на  руку,  резко потянул к  себе овчарку.  Розовая пена падала с  оскаленной
морды собаки.
     Пленный пошевелился.  Гитлеровец ткнул его сапогом в  челюсть,  вытащил
пистолет.
     Грохнул выстрел.
     Пленные,  проходя мимо,  как по команде поворачивали головы к  убитому.
Молча прощались с товарищем.
     Колонна  скрылась за  углом  улицы.  Вытирая  слезы,  проклиная немцев,
начали расходиться женщины,  которые вышли посмотреть,  нет ли среди пленных
родных или знакомых.
     - Выстрелил и не моргнул, гад! - с ненавистью сказал Ваня.
     - А может,  он живой?  -  тихонько потянул его за рукав Гена Гуринок. -
Может, не попал немец? Вполне даже возможно.
     - Нет, Генка, он ему в ухо выстрелил.
     - Убивать надо! - вдруг глухо сказал Митя Тарас. - Убивать!
     - Что? - переспросил Ваня.
     - Бить гадов надо!
     Мите Тарасу никто не ответил. Ребята не сводили глаз с убитого. Угрюмо,
сжав зубы,  смотрел Гриша Голуб, мрачно, исподлобья - Митя Тарас, со слезами
на глазах - Гена Гуринок, с ужасом, весь дрожа, - Вася Матвеенко.
     Ваня медленно снял голубую выцветшую тюбетейку, скомкал в руке. "Может,
где и моего батяню вот так..."
     Он проглотил давящий ком в горле, сунул тюбетейку в карман и повернулся
к  друзьям.   Постоял,   глядя  в  землю.  Неожиданно  оживился.  Глаза  его
возбужденно заблестели.
     - Хлопцы!  Слушай сюда!  А  один красноармеец удрал!  Чтоб мне с  этого
места не сойти!
     - Ага!  От  них удерешь!  -  безнадежно махнул рукой Вася Матвеенко.  -
Видел, какие овчарки? Хуже волков.
     - Не верите? - загорячился Ваня.
     - Вань,  а может,  тебе показалось? - деликатно спросил Гена Гуринок. -
Очень просто могло показаться...
     - Да я что - слепой, или что?! Своими глазами видел! - разозлился Ваня.
- Сейчас мы поищем его.  Васька и  Митька,  вы стойте на страже.  Если что -
свистите. А вы - за мной!
     Они перебежали улицу и осторожно приблизились к разрушенной стене дома.
Ваня взмахом руки остановил Гену и Гришу,  стал внимательно присматриваться.
Взгляд  его  остановился на  небольшой  дыре,  наполовину  прикрытой  ржавой
покоробленной жестью,  "Наверно,  здесь раньше был  вход  в  подвал дома,  -
отметил про себя Ваня. - Сюда пленный и нырнул".
     Он опустился на колени, просунул голову в дыру и присмотрелся. Щебенка,
битый  кирпич,  куски  грязной  бумаги,  консервные банки,  осколки  стекла.
Дальше, в глубине - глухая темнота.
     - Дядечка, где вы? - тихо позвал Ваня. - Не бойтесь, мы свои...
     Ни звука в ответ.
     От   железнодорожной  станции  долетел  тоскливый  и   протяжный  гудок
паровоза. Где-то прогремел выстрел.
     В  руинах,  вздымая  горькую пыль,  гулял  ветер.  Тихонько поскрипывал
загнутый вверх угол жести.
     - Дядечка,  чего вы там молчите?  -  не унимался Ваня. - Вылазьте, я же
знаю, что вы тут. Идите сюда, мы вам помочь хотим, а?
     - Дуришь ты  нам голову!  -  возмущенно сказал Гриша Голуб.  -  Нет тут
никого!
     - Он же раненый и, может, лежит там без сознания, - даже не взглянув на
него, ответил Ваня. - Вы сидите здесь, а я вниз полезу.
     - А  если  он  тебе кирпичиной?  -  испуганно вытаращил глаза Гриша.  -
Трахнет - и будь здоров!
     - Вань,  а Вань.  Давай вдвоем,  - неуверенно предложил Гена Гуринок. -
Вдвоем совсем другое дело.
     - Нет, лучше я один...
     Едва  только  он  собрался лезть  в  дыру,  как  где-то  в  ее  глубине
послышался стон. Забренчала консервная банка, зашуршала щебенка.
     Ребята вскочили на ноги, невольно попятились.
     Из  дыры  осторожно  высунул  голову  изможденный,  заросший  рыжеватой
щетиной человек.
     - Так  вот  кто  мне  страху  нагнал,  -  с  облегчением  вздохнул  он,
настороженно оглядываясь. - Немцев нет?
     - Нет, дядечка. Вообще-то они есть, но поблизости нет, - захлебнулся от
волнения Ваня.  -  Я как увидел,  что вы к стене рванули, так и обмер! А тут
еще овчарка вас учуяла. Ну, думаю, все!..
     Ваня не договорил.  С  другой стороны улицы послышался тонкий протяжный
свист.
     - Что это? - насторожился пленный.
     - Наши хлопцы сигналят,  -  перешел на шепот Ваня.  -  Видать,  патруль
идет...
     В вечерней тишине отчетливо послышались гулкие шаги, гортанная немецкая
речь. Оживленно разговаривая, смеясь, гитлеровцы прошли мимо. Звуки их стали
отдаляться и вскоре затихли.
     - Пронесло!  -  поднялся из-за своего укрытия Ваня.  -  Вы, дядечка, не
бойтесь. На той стороне улицы наши двое дежурят.
     - Молодцы, - похвалил пленный. - Да вы - как настоящие разведчики!
     Он  попробовал вылезть из  дыры и  застонал от боли.  Левая рука его до
локтя была забинтована. Сквозь грязный бинт проступало кровавое пятно.
     Ваня с Гришей бросились ему на помощь.
     Как  только  пленный  оказался на  поверхности,  Ваня  предложил отойти
подальше от  этого  опасного места.  Незнакомец шел  с  трудом.  Его  босые,
разбитые в кровь ноги оставляли на обломках кирпича темные пятна.
     Возле  наполовину  разрушенного  дома  они  остановились и  присели  на
уцелевших ступеньках.  Здоровой рукой пленный поглаживал кровоточащие пальцы
ног, и губы его дергались от боли.
     - Скажите,  пожалуйста,  а  как вас зовут?  -  несмело спросил его Гена
Гуринок. - Звание у вас какое?
     - Зовут меня...  -  незнакомец,  поморщившись,  сделал паузу.  - Зовите
просто дядей Игнатом.  - Беглец почесал небритую щеку. - А звание? Гм-м... У
всех нас одно звание - солдат.
     "Командир,  -  определил  Ваня,  осматривая его.  -  Вон  на  петличках
гимнастерки следы остались от кубиков".
     - Ребята, помогите мне... - тихо сказал пленный, почему-то глядя только
на одного Ваню. - Мне обязательно нужна какая-нибудь одежонка. В этой - сами
понимаете...
     - Найдем,  -  вскочил Ваня.  -  Гришка,  ты посиди здесь, а мы с Генкой
домой слетаем. Мы - мигом...
     Они вернулись мокрые от  пота.  Гриша Голуб с  командиром ожидали их на
прежнем месте, Здесь же были Митя Тарас и Вася Матвеенко.
     - Чуть на патруль не нарвались,  -  тяжела дыша, проговорил Ваня. - Вот
это,  дядечка Игнат,  брюки и рубашка,  а это - портянки и галоши. Вот тут -
хлеб и табак.
     - А вот вам пиджак,  -  подал свою ношу Гена Гуринок.  - Извините, если
маловат будет.
     - Не знаю,  как вас и благодарить,  мои вы дорогие,  -  расчувствовался
пленный. - Век не забуду. Останусь в живых - верну долг сполна.
     Где-то  в  центре  города  разгорелась стрельба.  Беглец,  настороженно
прислушиваясь,   стал  торопливо  переодеваться.   Ваня  помог  ему  чистыми
портянками забинтовать израненные ноги,  надел  на  них  галоши и  перевязал
Шпагатом.
     - Оставаться мне здесь опасно,  -  жадно кусая хлеб,  сказал пленный. -
Надо выбираться из города. Может, проведете меня до леса?
     - Можно,  -  с готовностью согласился Ваня.  - Мы в этой стороне города
все ходы и выходы назубок знаем.
     - Отлично.  Только,  ребята,  всем идти не надо, - пленный повернулся к
Ване. - Тебя как зовут?
     - Ванькой.
     - А тебя?
     - Геннадий.
     - Вот вы меня и проведете. Договорились?
     - Запросто,  -  ответил за двоих Ваня.  - Мы вас самой короткой дорогой
выведем...
     Из  темноты налетел и  сиротливо всхлипнул в  руинах  ветер.  Залаяла и
сразу же  испуганно умолкла собака.  Прогрохотал,  отдаляясь,  поезд.  Снова
стало тихо.
     Ваня  шел  впереди,  старательно  вглядываясь  в  темноту.  Изредка  он
останавливался,  прислушиваясь.  И  тогда те,  что  шли сзади,  застывали на
месте.
     Выбрались на  окраину города и  долго  шли  полем,  держась подальше от
шоссе,  по  которому,  распарывая светом фар темноту,  ползли машины.  Возле
ручья,  журчавшего в низине,  беглец остановился.  Пройдя к воде,  он лег на
живот и долго, захлебываясь, пил.
     Подвернув  штанины,   Ваня  первый  перешел  на  другой  берег.  Обошел
загадочно темневшие кусты и остановился.
     Впереди чернел лес.
     - Пришли, - тихо сказал Ваня. - Теперь сами смотрите, куда вам надо.
     Пленный  по  очереди обнял  их  здоровой рукой,  расцеловал и  исчез  в
темноте.







     Николай Яковлевич стоял у забора под липой и смотрел на улицу.  Вершины
деревьев  уже  были  освещены  первыми  лучами  утреннего  солнца.  Прыгали,
перелетали с ветки на ветку,  поминутно начинали драку между собой крикливые
воробьи.  Капли росы,  сбитые крыльями,  падали вниз.  Одна из  них  угодила
Николаю Яковлевичу за  воротник.  Он  знобко передернул плечами и  пошел  по
влажной тропинке к хате, стоявшей в глубине яблоневого сада.
     В  комнате Николай Яковлевич сел за стол,  подпер кулаком подбородок и,
глядя а окно,  задумался. Скоро надвинется осень, а у жены нет ни продуктов,
ни дров на зиму.  Как там Зина перебивается сейчас? Здорова ли дочь? Живут в
одном городе,  а  уже месяц не виделись.  Конспирация.  Неделю назад едва не
попал в лапы гитлеровцев. Хорошо, что на явочной квартире был запасной выход
в сад.  Все время в напряжении.  Надо как-то легализоваться. Может, пойти на
работу под чужой фамилией?  Снова под чужой фамилией?  Он, Нагибин, начинает
забывать свое настоящее имя.  Товарищи называют его по кличке "Смелый".  Так
надо.
     В окно осторожно постучали.  Николай Яковлевич встал со скамьи, нащупал
в кармане пистолет, вышел в сени.
     - Кто?
     - Вы не продаете яблоки?
     - Нет, но угостить доброго человека могу.
     - Спасибо, не откажусь.
     Нагибин отодвинул задвижку. В сени прошмыгнул невысокий чернявый парень
в  сером пиджаке.  Из-под  расстегнутого воротника рубашки выглядывали синие
полоски тельняшки. Николай Яковлевич закрыл за ним двери и вошел в комнату.
     - Доброе утро. Разрешите пришвартоваться к вашей гавани, - бодро сказал
гость и присел к столу.
     - Здорово,  Федя,  -  тоном упрека сказал Нагибин.  - А я уже заждался.
Даже на улицу выходил. Что нового?
     - Форменный порядок,  товарищ Смелый,  -  сдержанно усмехнулся гость. -
Задание выполнено.  По-флотски сработано.  Комарик носа не подточит.  Эшелон
гробанулся на двадцатой миле от города.
     - Прекрасно, Федя! - повеселел Николай Яковлевич. - Что еще?
     Федя Механчук сдвинул кепку на затылок, вытащил пачку немецких сигарет,
закурил. Пыхнув дымом, нерешительно посмотрел на Нагибина.
     - Тут  дело вот  какое,  товарищ Смелый.  -  Механчук придвинул к  себе
консервную банку, приспособленную под пепельницу. - Знаете, я познакомился с
интересными париями. Отчаюги - свет не видел!
     - Кто такие? - сразу же насторожился Николай Яковлевич.
     - Салаги еще.  Сколотили свою группу. И знаете, что делают? Охотятся на
эсэсовцев,  временами на склады налеты устраивают.  Полная самодеятельность.
Стихия. Дисциплины и не нюхали.
     - Кто у них главный?
     - Андрей Рогуля. По кличке - Цапля.
     - Так,  говоришь,  ребята  ничего?  А  дисциплины  никакой?  -  Николай
Яковлевич в раздумье потер ладонью тяжелый подбородок. - Н-да-а... А ведь не
за понюшку табаку пропадут, горячие головы...
     - Как нечего делать! - согласился Механчук.
     - Ты с ними беседовал?
     - Два часа баланду травил...  Даже язык намозолил, - махнул рукой Федя.
- Я им втолковывал,  как нужно бороться,  как себя вести с немцами.  Слушали
очень даже внимательно. А потом, когда я прощальный гудок давал...
     - Что, что?
     - Ну, когда я прощался с ними, потребовали, чтобы я вас к ним привел.
     - Интересная петрушка!  -  нахмурился Николай Яковлевич. - А они откуда
меня знают?
     - Сказали, что слухом земля полнится, - замялся Механчук.
     - Скверные  слухи,  Федя.  Выходит,  конспирация наша  ни  к  черту  не
годится.  - Николай Яковлевич поднялся, подошел к окну, задумался. - Видимо,
придется брать ребят под  свою  опеку.  Иначе пропадут,  буйные головушки...
Когда они хотят встретиться?
     - Сегодня вечером.
     - Хорошо, я пойду к ним...
     Когда  стемнело,  Николай  Яковлевич  направился  по  указанному  Федей
адресу. Долго петлял по закоулкам, пробирался садами и огородами.
     Наконец вышел в Известняковый переулок,  нашел нужный дом, стоявший под
старыми липами.  Из  окон  пробивались полоски света,  доносился неясный гул
голосов.  Николай Яковлевич поднялся на низенькое крылечко,  нащупал ручку и
толкнул дверь. Она со скрипом подалась в черную глубину сеней.
     В хате было накурено.
     Уныло  бренчала гитара.  Кто-то  тихо  и  тоскливо пел  про  девушку  в
серенькой юбке, которая бросилась с утеса в море.
     Прямо на  полу двое парней играли в  шашки.  В  углу за  столом сидел и
что-то  быстро  писал  карандашом в  ученической тетрадке худой  длинноносый
юноша.  На  Николая Яковлевича пытливо глянули его цепкие насмешливые глаза.
"Видимо,  он и есть Цапля,  -  подумал Нагибин,  молча пробираясь к столу. -
Кто-то удивительно точно прилепил ему такую кличку".
     В хате стало так тихо,  что слышно было, как жужжат под потолком сонные
мухи.
     - Не ты будешь Цапля?  - кашлянув в кулак, спросил длинноносого Николай
Яковлевич.
     - Вполне возможно, - иронически усмехнулся юноша. - Между прочим, у нас
принято здороваться.
     - Кхм...  Добрый вечер.  Будем знакомы.  Смелый,  - с запинкой назвался
Николай Яковлевич и добродушно улыбнулся.  - А ты Цапля, значит. Интересное,
брат, у тебя имя...
     - Если ты пришел сюда обсуждать достоинства моего имени, то...
     - Ну?
     - ...то хромай отсюда!
     - Не очень приветливо, однако понятно.
     Николай   Яковлевич   повернулся  к   молчаливым  парням,   которые   с
любопытством смотрели на него со всех сторон.
     - А вы, значит, будете...
     - А они - мои орлы, - с вызовом сказал Цапля.
     - Орлы? Ишь ты, интересная петрушка получается, - в упор глянул на него
Нагибин.  -  Нет,  мой дорогой,  не орлы они у  тебя,  а  самые обыкновенные
анархисты.
     - Легче  на  поворотах,  -  мрачно посоветовал Андрей Рогуля.  -  Прошу
взвешивать свои слова.  Кстати,  это не ты с  полицейской повязкой по городу
гуляешь? Ты, я узнал тебя. Как-то держал тебя на мушке, да...
     - Где это было?  -  перебил его Николай Яковлевич,  весь напрягаясь.  -
Когда?
     - Возле  вокзала ровно  неделю назад.  Ты  Феде  Механчуку в  тот  день
довольно ловко какой-то сверток передал.  Федю я  давно знаю -  это и спасло
тебя. А то бы...
     - Та-ак... Веселенькое знакомство, - криво усмехнулся Николай Яковлевич
и снова повернулся к настороженным юношам.  - Вы хотели, чтобы я пришел. Я к
вашим услугам. Начну с того, что меня поразила грубость Цапли. Насколько мне
известно, Андрей... то есть Цапля, бывший студент педагогического института.
Поэтому не  нужно  объяснять ему,  что  такое элементарная воспитанность.  -
Нагибин расстегнул плащ и поискал глазами, где сесть.
     Кто-то  из парней поднялся,  пододвинул ему табурет.  Николай Яковлевич
вытащил из кармана сигарету, прикурил от лампы и сел.
     - Давайте,  братцы,  подумаем,  как будем жить дальше,  - обвел он всех
долгим взглядом.  -  Мне кажется,  вы не тем занимаетесь. Ну, подстрелите вы
полицая,  стащите ящик масла или  шоколада.  Так ведь для фашистов это сущая
мелочь. Они в тысячу раз больше взяли только в нашем городе...
     Николай Яковлевич умолк.
     - А что же тогда нам делать? - хмуро обронил кто-то.
     - Надо,  ребята,  добывать оружие, - сказал Нагибин. - Группа у вас уже
есть, но, чтобы она стала по-настоящему боевой, не хватает самого простого -
дисциплины. Война - не игра. Война - это кровь и смерть...
     Николай Яковлевич говорил тихо,  с  какой-то  горечью в  голосе.  Когда
кончил,  стало слышно,  как  от  порывов ветра шумят липы  за  окном.  Юноши
зашевелились,  закашляли,  начали перешептываться. Кто-то за спиной Нагибина
громко потребовал:
     - Говори,  Цапля!  А то зашился в угол,  как тот крот под забор. Смелый
правильно все тут сказал. За тобой слово.
     - Что ж,  вопрос ясен.  Будем, мушкетеры, немчуру по-настоящему бить. -
Андрей Рогуля поднялся,  обвел  всех  своими большими черными глазами.  -  А
теперь вопрос Смелому. Кто будет нами командовать?
     - Федя Механчук,  -  ответил Николай Яковлевич.  -  Заместителем у него
будешь ты.
     - Ответ исчерпывающий, Федю мы знаем, - Андрей Рогуля сел.
     - Согласны! - раздалось со всех сторон. - Федя свой парень! Даешь Федю!
     - Ша, братишки! Кончай авралить!
     Все изумленно повернулись к  дверям.  У порога стоял Федя Механчук.  Он
неслышно зашел в комнату в тот самый момент, когда начался галдеж. Раздвигая
парней,  Федя вышел на  середину и  требовательно поднял руку.  Вдруг нелепо
закрутил головой и  оглушительно чихнул.  Все дружно засмеялись.  Федя снова
поднял руку, требуя внимания.
     - Так  вот,  братишки.  Прошу зарубить в  памяти.  О  нашем сегодняшнем
разговоре -  никому ни  звука.  Чтоб завязали на  морской узелок.  Вы  стали
членами  подпольной  молодежной организации.  Действовать будете  только  по
моему приказу.  -  Федя рубанул рукой.  -  Железная дисциплина -  вот к чему
перво-наперво надо  привыкнуть.  Чтобы никаких самовольных авралов.  -  Федя
сурово прищурился.  -  Вот  вы  здесь собрались,  а  вахтенного на  улице не
выставили.  Я зашел,  и никто меня на остановил, никто вас не предупредил. А
если бы не я,  а немцы или полицейские наскочили?  Нет, братишки, это никуда
не годится!
     - Толя,  выйди  покарауль,  -  смущенно сказал  Андрей  Рогуля парню  с
гитарой. - Действительно, черт-те что!
     - Почему я? - даже не пошевелился гитарист. - Разве никого другого нет?
     - Сеньор,  может тебе еще раз повторить? - подошел к нему Цапля. Черные
глаза его полыхнули пожаром. - С ушами у тебя все в порядке?
     Недовольно что-то  буркнув,  парень повесил гитару на  гвоздь и  нехотя
поплелся к выходу. Андрей Рогуля сел на место.
     - Вот какая еще петрушка,  товарищи.  Ваша группа в  целях безопасности
должна  разделиться на  пятерки.  В  каждую пятерку Федя  и  Андрей назначат
командира.  - Николай Яковлевич поднялся и прошелся вдоль стола. - Командиры
будут держать связь с  руководителями группы и  от  них получать задания.  Я
считаю, что...
     - Мушкетеры,  а  этот Смелый не из тех ли,  кто любит чужими руками жар
загребать?  - неожиданно мрачно перебил Нагибина Андрей Рогуля. - Если не из
тех - пусть докажет. Не знаю, как вы, а я лично хочу знать, кому подчиняюсь.
Поэтому  предлагаю  прогуляться со  Смелым  по  городу  и  в  честь  первого
знакомства отправить на  тот свет по  гитлеровцу.  Вот и  выясним,  какой он
смелый.
     Все  засмеялись,  начали подмигивать,  подталкивать друг друга локтями.
Предложение Цапли пришлось по душе.
     - А что? Проверка есть проверка!
     - Пусть идут вдвоем!
     - Правильно!
     Федя Механчук нервно скомкал в руке кепку. Набычился, шагнул к столу.
     - Ты,  Цапля,  брось свои штучки.  Не  салага ведь,  -  он выразительно
постучал себя пальцем по лбу.  -  И компас у тебя исправный. Чего же с курса
сворачиваешь? За одного-двух гансов черепок подставлять?
     - Не так бурно, Феденька. Эмоции - вещь опасная. Нервы надо беречь, они
еще пригодятся.  - Андрей встал, подошел к Нагибину и иронически усмехнулся.
- Так как, осмелитесь, товарищ Смелый?
     Николай    Яковлевич   скользнул   взглядом   по    напряженным   лицам
присутствующих.  Все  с  нетерпением ожидали его  ответа.  "Однако,  что  же
делать?  Скверная петрушка получилась, - подумал он, теребя ус. - Принять их
предложение,  значит нарушить закон подполья.  На  какой же  тогда ляд  была
нужна моя конспирация?! Но, если я не соглашусь, они посчитают меня болтуном
и трусом.  Ну что же,  пусть считают. Совесть моя будет чиста - я подчиняюсь
партийной дисциплине. Жаль, что они этого не понимают. Как же сделать, чтобы
они поняли?  Эти ребята ожидают от  меня показного геройства,  на которое я,
подпольщик,   не  имею  права.   Они  не  знают,   что  моя  жизнь  мне  не.
принадлежит...   И  все  же...   если  они  не  поверят  мне...  А  я  здесь
представитель партии..."
     - Я  согласен,   Цапля...   Завтра...  Нет,  завтра  не  могу.  Значит,
послезавтра в  семь утра я ожидаю тебя на углу Железнодорожного переулка.  -
Николай Яковлевич вздохнул,  виновато посмотрел на  Федю Механчука и  развел
руками. - Такая получилась петрушка, понимаешь...
     Все облегченно вздохнули, загалдели, засмеялись.
     "Дети, - с горечью подумал Николай Яковлевич, - Совсем еще дети..."




     Багровое солнце медленно подымалось над городом.
     Ваня отошел от окна,  сел за стол. Обжигаясь, старательно дуя на ложку,
начал есть суп. Подперев седую голову, бабушка сидела напротив и, сокрушенно
вздыхая, смотрела на похудевшее лицо внука.
     - И  что теперь за  дети пошли -  ума не  приложу!  Где тебя черт носит
целыми днями, хотела б я знать?!
     - Нигде. - Ваня невинно глянул в глаза бабушки. - А что?
     - Чего зенки свои таращишь?  Ты на меня ягненком не смотри,  Ни стыда у
тебя  нет,  ни  совести.  Шкуpa  на  тебе  горит.  Нет  чтобы посидеть дома,
подсобить какую работу, так он только и смотрит, как бы из хаты выскочить. И
все - дружки. Я их теперь кочергой на пороге встречать буду, висельников!
     - Ну,  баб!  Чего ты?  - улыбаясь, сказал Ваня, - Я же тебя люблю, а ты
ругаешься.
     Слово "люблю" подействовало на старуху магически.  Она подобрела лицом,
просветленно посмотрела на Ваню,  тихо вздохнула.  Молча посидела, наблюдая,
как внук ест,  и,  держась за поясницу, тяжело поднялась. Заковыляла к печи,
взяла ухват, подцепила им чугунок и поставила к огню. Вода из него пролилась
на красные угли, и они, зашипев, погасли.
     Ваня отодвинул пустую тарелку, облизал ложку и вылез из-за стола. "Елки
зеленые,  где же Генка делся?  -  раздраженно подумал он.  -  Обещал с  утра
прибежать - и нет. Вот и верь ему".
     Ваня  подошел к  распахнутому окну.  Ветви яблонь сгибались от  тяжести
белых ядреных антоновок. Изредка то одно, то другое яблоко с шумом срывалось
с ветки и глухо ударяло о землю.
     Ваня облокотился о  подоконник и  пристально посмотрел на  куст красной
смородины,  под которым закопал около сотни патронов.  Вспомнил о  найденных
винтовках.  Их пришлось перепрятать в Теплом лесу. Оставлять в блиндаже было
опасно, так как вблизи от того места, где они учились стрелять, немцы начали
что-то строить.  Закопанные под кустом патроны также нужно спрятать в  лесу.
Переносить оружие в  город  очень  рискованно.  Почти каждый день  в  руинах
находят  убитых  немцев  и  полицейских,  жандармерия в  любое  время  суток
устраивает облавы и обыски. "Елки зеленые, кто-то ведь убивает фашистов! - с
завистью подумал Ваня. - Вот если бы узнать!"
     На  улице над  забором блеснули очки Гены Гуринка.  Открыв калитку,  он
пулей влетел во  двор.  Споткнулся на  ступеньках крыльца,  вскочил в  сени.
Когда "он открыл дверь, Ваня вздрогнул: лицо Гены было белее снега.
     - Вань, вешают! - не сказал, выдохнул он. - Вешают...
     - Кого вешают? Где? Да говори ты толком!
     - Володьку... Виноградова... На площади у музея...
     - Врешь!
     - Ой,  боже  мой,  боже!  -  пронзительно запричитала бабушка,  которая
прислушивалась к  их  разговору.  -  И  что  это  делается на  белом свете?!
Господи, пошли ты кару небесную на вешателей этих! Чтоб они в преисподней на
вечном огне корчились, супостаты немецкие!
     - Бежим! - толкнул друга Ваня. - Быстрей!
     Они шмыгнули мимо бабушки,  которая, повернувшись лицом к иконе, истово
крестилась, и выскочили во двор.
     - Ваня?  Куда ты?  - долетел из окна истошный голос старухи. - Вернись,
внучек! Ваня-а!
     Ваня с Геной юркнули в распахнутую калитку и,  подгоняемые этим криком,
помчались по улице.
     На  площади  было  полно  людей.  Всюду  шныряли  полицейские с  белыми
повязками на  рукавах.  Они прикладами выгоняли из подъездов домов жителей и
теснили их к центру площади.
     Гитлеровцы стояли  вокруг  виселицы  лицом  к  бурлящей толпе.  Высунув
языки, сидели у их ног огромные овчарки. Блестели на солнце черные автоматы.
     Ваня  и  Гена  упрямо  пробирались  вперед.   Ныряли  людям  под  руки,
протискивались боком.  Немилосердно работая локтями,  они  подобрались уже к
самому оцеплению,  как вдруг толпа, резко подавшись назад, зажала их со всех
сторон.
     - Ведут!
     На  дощатые  подмостки два  эсэсовца втащили  белоголового парнишку лет
четырнадцати.  Лицо его было распухшее,  волосы на голове ссохлись от крови.
Он стоял под самой петлей и,  опустив голову,  смотрел себе под ноги.  Ветер
устало шевелил на нем лохмотья.
     Вслед за парнишкой, шатаясь, на помост взошла белокурая женщина в синем
изодранном платье.  За ней,  твердо ступая по лестничке, поднялся высокий, с
окровавленным лицом мужчина.  Он  подошел к  женщине,  наклонился и,  что-то
прошептав,  поцеловал ее в щеку.  Шагнул к парнишке,  ласково улыбнулся ему.
Уже наклонился,  чтобы поцеловать его, но в это время эсэсовец рванул его за
плечи назад.
     Толпа ахнула и замерла в жутком молчании.
     Эсэсовцы прикладами заставили мужчину и  женщину стать на табуретки.  К
ослабевшему парнишке подошел рыжий  верзила в  каске,  легко  поднял  его  и
поставил на узкий,  стоящий торцом, ящик. Придерживая паренька, поймал рукой
петлю и накинул ее на тонкую шею.
     Ваня и  Гена с  трудом узнали своего одноклассника.  На груди у  Володи
висела  желтая  дощечка с  черной надписью:  "Бандит".  Он  широко открытыми
глазами смотрел на мужчину и женщину,  которые стояли рядом.  Распухшие губы
его что-то шептали.
     - В-вань, это же Володькины п-папа и м-мама! - с ужасом прошептал Гена.
- В-видишь?
     - Вижу, - сжал его руку Ваня. - Все вижу...
     Гитлеровский офицер,  прямой и длинный,  важно взошел на помост. Широко
расставил ноги-циркули,  заложил руки за спину и надменно вскинул голову. На
его фуражке зловеще блестела эмблема с изображением черепа и костей.
     - Немецкий зольдат есть  лючший зольдат мира.  Он  приносиль ваш  город
новый порядок,  - офицер повернулся и указал на флаг с белым кругом и черной
свастикой в центре,  который висел у входа в комендатуру.  -  Этот бандит...
малшик...  э-э... стреляль зольдат фюрера. Ми будем его вешаль на ваш глаза.
Мы повешивайт малшик, потом - его мутэр унд фатэр. Понятно сказаль?
     По   толпе  волной  прокатился  сдержанный  гул.   Офицер  презрительно
усмехнулся,   властно  выбросил  руку  вперед.  Толпа  затихла.  И  вдруг  в
наступившей тишине кто-то громко, на всю площадь, крикнул:
     - Найдется и на тебя веревка, собака!
     Ваня вздрогнул.  Голос был  очень знакомый.  "Да  это же  Цапля!"  Ваня
оглянулся.  Рядом замелькали белые повязки.  Лихорадочно работая прикладами,
полицейские ринулись в толпу на поиски смельчака.
     Окаменев лицом,  офицер  шагнул  к  краю  помоста,  выхватил из  кобуры
пистолет и выстрелил вверх. Толпа отшатнулась.
     - Так будет каждый русиш швайн, который стреляйт зольдат фюрера!
     Солдат затянул петлю на шее Володи Виноградова, отступил на шаг.
     - Володя-а... - тихо заплакал Гена Гуринок. - Володька-а...
     - Н-ну, гады! - сжав зубы, простонал Ваня. - Ну, попомните-е!..
     Офицер резко опустил руку с пистолетом.
     - М-ма-ма! М-ма...
     Жуткий крик пронесся над площадью. И оборвался...
     Ночью  Ване  приснился  сон.  Они  с  Володей  Виноградовым борются  на
школьном дворе.  Побеждает Володя.  Опрокинув Ваню на спину, он склоняет над
ним свое распухшее, какое-то чугунное лицо и укоризненно говорит: "Я убил их
солдата.  Теперь я мертв. А вы - живые. Жи-вы-е..." Володя куда-то исчезает,
и  на  его месте появляется долговязый немецкий офицер.  Смеясь,  он толкает
острым  плечом  висельницу,  стоящую  на  площади  возле  музея,  и  она,  с
угрожающим скрипом, наклонившись, падает прямо на Ваню. А он не может отойти
в сторону, потому что ноги его приросли к земле.
     Ваня вскрикнул и  проснулся.  Рядом с ним лежал и,  всхлипывая,  что-то
бормотал во сне Гена Гуринок.  Ваня провел ладонью по лицу и  с  облегчением
вздохнул.  Ударив его локтем,  Гена крутнулся на  другой бок и  затих.  Ваня
вспомнил, что Гена не пошел вчера домой, а остался ночевать у него.
     Потирая глаза  кулаком,  Ваня  сел  на  кровати и  осмотрелся.  Мертвые
квадраты света  лежали на  полу.  На  кухне  под  печью сверчок выводил свою
бесконечную мелодию.
     За окном плыла тихая лунная ночь.
     Несколько минут Ваня сидел неподвижно. У него было такое чувство, будто
он забыл что-то очень важное.  "Ф-фу, черт! Да это же я вчера одну штукенцию
придумал.  Генка спал, а я мозгами шевелил, - оживился Ваня. - Елки зеленые,
надо быстрей вставать!"
     Он слез с кровати и начал расталкивать Гену.  Тот недовольно забормотал
и повернулся к нему спиной. Ваня наклонился к его уху:
     - Подъем!
     - Что? - мгновенно подхватился Гена. - А?
     - Тс-с! - Ваня ладонью закрыл ему рот. - Одевайся, пойдем.
     - Что, уже утро? Куда пойдем? Зачем?
     - Тихо!  -  Ваня  сердито ткнул кулаком Генке в  бок.  -  Тебе говорят,
значит, надо.
     Гена часто заморгал,  потер глаза рукой и,  беспрестанно зевая во  весь
рот,  нехотя начал одеваться.  Взяв со стола очки,  надел их и  посмотрел на
друга,  ожидая его команды. Ваня показал на печь, на дверь и предостерегающе
приложил палец к губам. Гена понимающе кивнул головой.
     Осторожно ступая по  скрипучим половицам,  раз за  разом оглядываясь на
печь,  где крепко спала утомившаяся за день бабушка,  они тихонько выбрались
из дома.
     Ярко  светила луна.  От  заостренных штакетин забора  на  землю  падала
зубчатая  тень.  Неподвижно  стояли  серебристые от  лунного  света  яблони.
Ослепительно сияли окна в  доме соседа.  Из  его  двора послышалось звяканье
цепи -  проснулась трусливая и потому уцелевшая собака. Она сипло опробовала
голос и умолкла.
     Ваня молча подался к сараю.
     - Куда ты? - громким шепотом спросил Гена.
     - Не кудакай, - рассердился Ваня. - Стой и молчи.
     Гена видел,  как он, нащупав за косяком ключ, отомкнул двери и юркнул в
глубину сарая.  Гена смачно зевнул и  недовольно подумал,  что  до  утра еще
далеко.  Зачем же  тогда Ваня  среди ночи поднял его?  Не  иначе как  что-то
придумал. Если так, пусть бы сразу сказал - что к чему. А то молчит, шмыгает
носом да еще злится. А ты стой посреди двора, как дурак, и жди.
     Тихо скрипнула дверь. Из сарая высунулась взлохмаченная голова Вани. Он
поспешно замкнул замок,  спрятал ключ на прежнее место. Гена заметил, что за
пазухой у него что-то лежит. Вон как рубашка оттопыривается!
     Ваня,   как  только  подошел,  полез  за  пазуху.  Увидев  в  его  руке
обыкновенную бутылку, Гена разочарованно хмыкнул.
     - Знаешь, что это? - таинственно прошептал Ваня.
     - Чудо-юдо показал!  - презрительно буркнул Гена. - Если нужны бутылки,
приходи ко мне. Я тебе еще десять дам.
     Ваня оглянулся на окна своего дома.
     - Бутылка,   бутылка...  Балда!  Это  не  бутылка,  а  граната.  Такими
бутылками красноармейцы танки поджигали.  Как только она разобьется -  сразу
пламя как шухнет! Кроме шуток!
     - Да ну-у? - удивился Гена. - Неужели о горючей смесью?
     - А ты как думал! - Ваня спрятал бутылку за пазуху.
     - Откуда она у тебя?
     - Помнишь,  я тебе рассказывал о красноармейцах,  которых немцы убили в
нашем саду?  Гансы оружие забрали,  а  бутылку не  заметили.  Она в  борозде
лежала. Так я ее взял и спрятал.
     - А что мы с ней будем делать? - забеспокоился Гена. - Куда с ней?
     - Слушай сюда.  Ты  видел вчера на  Советской колонну бензозаправщиков,
когда мы шли домой после того... как Володю Виноградова?..
     - Туда пойдем?
     - Ну!
     - На патрулей нарваться?
     - Чихали мы на них. Мы огородами проскочим.
     - Как себе хочешь. Смотри сам.
     - Дрейфишь?
     - Нет. Я с тобой...
     - Тогда пошли...
     Они  перелезли через  ограду  из  жердей  и  по  борозде  направились к
соседней улице. За ними по чахлой картофельной ботве ползли короткие тени.
     Луна лила свой свет ровно и ярко. Изредка едва уловимо повевал ветерок,
и тогда все вокруг словно оживало, таинственно шевелилось.
     - Светло, хоть книжку читай, - прошептал Гена.
     Ваня не ответил. Мысленно он уже подкрадывался к автоколонне. Какая там
охрана?  Как незаметно подобраться к машинам?  Чертова луна! Хоть бы облачке
наползло!
     Напрямик через сады и огороды пересекли один переулок,  второй. Подошли
к забору,  припали к щелям.  Улица пуста.  Ни звука.  Ваня отодвинул широкую
доску,  когда-то  оторванную им  снизу,  пролез  в  дыру.  Прижался спиной к
забору,  подождал,  когда  пролезет Гена.  Задвинул доску на  место и  молча
толкнул друга локтем.  Они  перебежали улицу и,  держась в  тени,  двинулись
дальше, чутко прислушиваясь к каждому ночному звуку.
     Минули несколько переулков,  вышли на  Советскую.  Внезапно Ваня  резко
остановился,  махнул Генке рукой и мгновенно присел у низенького забора, над
которым свисали едва ли не до земли густые ветви боярышника.
     Послышались приглушенные шаги, тихий говор. Сдерживая рвущееся дыхание,
Гена прижался к забору.
     Из-за  угла улицы вышли три  немца.  В  лунном свете тускло блестели их
автоматы, вспыхивали бляхи на груди.
     Солдаты  шли  по  освещенной стороне  улицы  и  вполголоса обменивались
короткими фразами.  Напротив Вани и  Гены они вдруг остановились.  В руках у
одного из них вспыхнул огонек зажигалки. Немцы прикурили и прошли мимо.
     - Фельджандармерия, - едва слышно прошептал Ваня. - Чуть не влипли.
     - Далеко еще? - одними губами спросил его Гена.
     - Уже совсем близко.
     Ваня потуже затянул ремешок на  штанах,  пощупал бутылку за  пазухой и,
кивнув другу, пригнувшись, побежал вдоль заборчика.
     Машины  стояли  на  освещенной стороне  улицы.  Возле  них  взад-вперед
медленно прохаживались часовые.  Прячась за кустами сирени, которая росла на
улице возле забора, Ваня несколько минут наблюдал за ними.
     - Десять машин,  -  жарко дохнул ему в  ухо Гека.  -  А  как мы  к  ним
подберемся? Может, давай подкрадемся тихонько и...
     - А бутылку как? Кидать через всю улицу?
     - Ну. Разве не добросишь? Тогда давай я.
     - Да нет.  -  Ваня почесал нос. - Мы вот что сделаем. Переберемся на ту
сторону улицы и оттуда подкрадемся. Только смотри, чтоб ни звука!
     Обходя вишни и  ломкие кусты малины,  они осторожно подошли к каменному
зданию,  за которым улица делала поворот направо. Отсюда автоколонны не было
видно.  Выждав, стремглав перебежали улицу и через маленькую калитку вошли в
пустой двор полуразрушенного дома.  Минули сад, перелезли один забор, второй
и  очутились в саду.  Пересекли его и уперлись в глухой,  как стена,  забор,
выходивший на улицу.
     Затаив  дыхание,  Ваня  приник к  щели.  Машины стояли рядом.  Часовой,
тихонько  насвистывая,  медленно  брел  в  конец  колонны.  Второй  шел  ему
навстречу.  Они  остановились,  что-то  сказали друг  другу и  покатились со
смеху.
     - Давай! - прошептал Гена.
     Ваня  мгновенно вскарабкался на  забор,  ухватился левой  рукой за  сук
яблони, торчащий над головой.
     Часовые, похлопав друг друга по плечам, разошлись.
     Ваня выхватил из-за пазухи бутылку и со всей силы швырнул в круглый бок
цистерны ближней машины.  Уже  на  земле увидел,  как  полыхнуло над забором
оранжевое  пламя.  В  тот  же  миг  испуганно  закричали часовые,  загремели
выстрелы.
     - Ванька, бегом! - рванул его за рукав Гена.
     Ваня подхватился с земли и ринулся вслед за другом,




     Утро было тихое и  ясное.  Николай Яковлевич и Андрей Рогуля шли молча.
Нагибин  ругал  себя   за   непростительное  легкомыслие.   Он,   коммунист,
оставленный для  подпольной  работы  в  городе,  вдруг  согласился на  такое
авантюристическое предложение этого зеленого юнца.  Прекрасно же знает,  чем
может кончиться рискованная операция,  и все же идет.  За такое донкихотство
явно не похвалят товарищи. Скажут, совсем впал в детство человек.
     Николай Яковлевич сердито хмыкнул и ускорил шаг.
     Повернули к Двине.  Низко над водой стлался туман.  Вдали,  где темнели
Двинские кручи, несмело отрывалось от земли солнце.
     В  это  самое время Ваня  и  Гена  возвращались домой,  после того  как
подожгли машину на Советской. Три часа просидели в развалинах, ожидая, когда
рассветет,  так  как боялись попасть в  облаву.  Сейчас они шли вдоль Двины.
Вдруг Ваня заметил,  что к переправе спускаются два человека.  Одного из них
он узнал.  Цапля! Другой, в черной кепке, надвинутой на глаза, был незнаком.
"Не  зря Цапля с  этим усатым дядькой поднялся в  такую рань.  Что-то  здесь
будет.  Надо проследить.  Иначе к Цапле не подступишься,  -  подумал Ваня. -
Прослежу и - если что - припру его. Не отвертится".
     Андрей  Рогуля со  своим  спутником отдалялись.  Медлить нельзя,  иначе
будет поздно.
     - Ну,  будь,  Генка.  Лети домой,  - с запинкой сказал Ваня. - Там мать
тревожится, елки зеленые. Ты же дома не ночевал.
     - А ты куда? - оторопел Гена.
     - Дело одно есть, - отвел глаза в сторону Ваня. - Потом расскажу.
     Гена уже открыл рот,  хотел обиженно возразить, но не успел. Ваня бегом
кинулся к переправе.
     На  пароме было  людно.  Николай Яковлевич и  Андрей Рогуля смешались с
толпой горожан, которые спешили на базар.
     Сойдя с  парома,  Нагибин и  Андрей по  улице Калинина вышли на  Сенную
площадь. Осмотрелись. Вокруг было безлюдно. Свернули в липовую аллею.
     - Смелый,  у  вас  такой  вид,  будто вы  присутствуете на  собственных
похоронах.  -  Андрей насмешливо глянул на Николая Яковлевича. - Не рановато
ли?
     - Послушай, Цапля, брось паясничать, - хмуро сказал Нагибин. - Не люблю
кривляк.
     - Я не кривляка, а оптимист, - жестко улыбнулся Рогуля. - Чтобы у нас в
будущем не возникало конфликтов, прошу запомнить это!
     - Тише,  тише!  -  примирительно буркнул  Смелый.  -  Ты  лучше  скажи,
действительно здесь часто шатаются немцы?
     - Не  знаю,  как  будет сегодня,  но  обычно они  всегда возвращаются с
аэродрома этой аллей, - с неприязнью покосился на него Цапля. - Кстати, один
вопрос. Вам давно приходилось бегать?
     - Ты о чем? - насторожился Николай Яковлевич.
     - Довожу до вашего сведения, что, после встречи с Гансами, нам, по всей
вероятности, придется сдавать норму на значкиста по бегу, - произнес Андрей.
- После выстрелов может быть погоня. Вы успеете за мной?
     - Да-а,  -  насмешливо протянул Николай Яковлевич. - Я вижу, ты большой
мастер по бегу...
     Андрей Рогуля хотел ответить ему,  но, бросив взгляд вдоль аллеи, вдруг
напрягся и замедлил шаг.
     - Идут! - отрывисто сказал он и сунул руку в карман.
     - Вижу, - ответил Николай Яковлевич.
     - Мой - слева, ваш - справа, - бросил Андрей. - Идем навстречу...
     Гитлеровцы рьяно о чем-то спорили. Неожиданно остановились, один из них
выхватил из  кармана распечатанный конверт и  начал  совать под  нос  своему
спутнику.
     - Псы-рыцари не поделили что-то,  -  зловеще прошептал Андрей. - Сейчас
мы вас помирим, бароны!
     До немцев оставалось не больше пяти метров. Никто из них даже головы не
повернул  в  сторону  Цапли  и  Смелого.  Увлеченные  спором,  они  отчаянно
жестикулировали.  Андрей и  Нагибин выхватили пистолеты.  Почти одновременно
прогремели два выстрела.  Словно налетев на  невидимую преграду,  гитлеровцы
медленно осели на землю.
     - Аминь! Отгулялись, господа авиаторы! - возбужденно сказал Андрей. - А
теперь ноги в руки и - ходу.
     Не  оглядываясь,  он  ринулся в  кусты.  Нагибин наклонился,  торопливо
вытащил из  кобур  убитых пистолеты.  Глянув по  сторонам,  кинулся вслед за
Андреем.
     Прячась за  кустами,  Ваня издали наблюдал за  Цаплей и  его спутником.
Услышав выстрелы и увидев,  как упали на землю фашисты, Ваня сразу все понял
и  во  всю  прыть  рванул  подальше от  опасного места.  Только возле  самой
переправы с трудом отдышался в начал медленно спускаться к парому.
     В это самое время Смелый и Цапля,  миновав бывшие казармы, очутились на
Задунайской улице,  которая вела  в  центр  города.  Андрей  приостановился,
повернул к Николаю Яковлевичу вспотевшее лицо.
     - Со знакомством вас,  товарищ Смелый!  - дружелюбно сказал он. - Чисто
сработано, а?
     - Не убежден, - глухо проворчал Нагибин. - Слушай, ты в аллее никого не
заметил?
     - Нет. А что?
     - За нами там из кустов какой-то пацан подсматривал...
     - Показалось.  Со страху,  -  небрежно махнул рукой Андрей.  -  Мне вот
однажды...
     - Слушай,  пора кончать эту игру в геройство!  -  не дал ему договорить
Николай Яковлевич.  -  Давай  расходиться.  Кстати,  мастер  по  бегу,  надо
забирать у убитых оружие. Оно на улице не валяется...
     Андрей смущенно заморгал глазами.
     - Между прочим,  я об этом и не подумал... - пробормотал он. - Учтем на
будущее...
     Николай  Яковлевич  стал  за   ствол  старого  тополя,   перепрятал  во
внутренние карманы пиджака трофейные пистолеты.  Затем  молча  подал  Андрею
руку и повернул в переулок,




     Ветер,  по-разбойничьи гикнув,  начал в клочья рвать серую вату облаков
и,  согнав их  в  одно стадо,  погнал на север.  В  голубых лоскутах неба на
мгновение появлялось и  тут же исчезало солнце.  Наплывы стекла в  руинах то
ярко вспыхивали, то гасли.
     Щенком,  потерявшим мать,  жалобно  взвизгивал ветер.  Было  холодно  и
неуютно.
     Кашлянув в кулак, первым нарушил затянувшееся молчание Гена Гуринок.
     - Вчера днем  кто-то  убил  через окно начальника полиции.  Наповал,  с
одного выстрела. Вот это стрелок!
     - Класс!  -  зашевелился Гриша Голуб.  -  Кто-то же берет этих немецких
лизоблюдов на мушку, а? Почти через день бобиков находят мертвыми.
     Вася  Матвеенко вскочил  с  тавровой  балки,  нетерпеливо затанцевал на
месте. На впалых щеках его появился румянец, глаза возбужденно заблестели.
     - Ха!  Что полицаи!  - презрительно скривил он тонкие губы. - Позавчера
на  станции ка-ак  тарарахнуло -  так весь склад в  небо!  Огонь до  облаков
доставал! Ужас, что было!
     - Это  подпольщики,  -  убежденно сказал Гена  Гуринок.  -  Вполне даже
возможно, что они есть среди наших знакомых. Только мы не знаем об этом.
     - Вот бы связаться с ними! - загорелся Гриша Голуб. - А, хлопцы?
     - Тяжело, - вздохнул Гена Гуринок. - У них конспирация.
     Ребята замолчали,  опустили головы. "Елки зеленые, снова подпольщики! -
закусил губу Ваня.  -  Видать,  их немало в городе. Неужели так и не удастся
найти к ним дорогу?..  " Ему сразу вспомнилась встреча с Цаплей.  Он пошел к
Рогуле на  второй день после случая возле аэродрома.  Андрей встретил его на
пороге. Щипнул двумя пальцами свой длинный нос, приветливо усмехнулся.
     - Какая  судьба привела тебя  в  мой  бедный замок?  Как  поживают твои
мушкетеры? Еще никому не проломили голову кирпичиной?
     - Ты чего воображаешь?  -  мрачно сказал Ваня.  - Мне потолковать надо.
Кроме шуток.
     - О чем,  герцог? - насмешливо сощурился Андрей. - Леденцов у меня нет,
о шоколаде и говорить грешно. А тебя, видимо, больше всего это интересует.
     - Меня еще интересуют два выстрела.
     - Не понял.
     - Слушай,  Андрей,  я видел,  что произошло возле аэродрома...  -  Ваня
сделал паузу.  - В липовой аллее... Ну и рвал же ты когти! Даже своего усача
одного возле немцев оставил...
     - Что-о?!  -  Цапля побледнел,  с  угрозой шагнул к Ване.  -  Ты что-то
путаешь, маэстро. Это плод твоей необузданной фантазии.
     - А кто кричал: "И на тебя веревка найдется, собака!" на площади, когда
вешали Володьку Виноградова?
     - Сеньор,   вам  надо  в   психиатрическую  больницу.   Там  вы  можете
представлять себе  что  угодно и  кого  угодно.  Даже можете вообразить себя
Наполеоном,  -  с сарказмом сказал Андрей и полез за сигаретами.  -  Слушай,
странствующий рыцарь, я не совсем пойму, что тебе нужно?
     - Возьми нас к себе.  Оружие у нас есть,  -  заволновался Ваня. - Мы не
подведем, слышь? Мы что хочешь сделаем. Кроме шуток, а?
     - Вот что,  вояка... - Андрей подтолкнул Ваню к калитке. - Ты обратился
не по адресу.  Я шантажу не поддаюсь. Лучше топай от греха подальше домой. И
вот  еще  что.  Советую о  домыслах своих молчать,  как  индийская гробница.
Вопросы есть? Тогда - ауфвидерзеен!..
     Невеселые воспоминания прервал сильный толчок в бок. Ваня встрепенулся,
с  недоумением глянул на  кусок сухаря,  который совал ему  под  нос  Митька
Тарас.
     - Отцепись! - буркнул Ваня.
     - Ешь, - добродушно предложил Митька. - Бери, а то я язык прикусил.
     - Ой,  спасайте!  Ой,  не могу!  - схватился за живот Вася Матвеенко. -
Митька, ты бы лучше совсем язык откусил!
     - Да ты что? Такой говорун - и без языка? - засмеялся Гриша Голуб. - Он
и так после этого на месяц замолкнет.
     Круглое,   почти   всегда   полусонное  лицо   Мити   Тараса  приобрело
недоуменно-добродушное выражение.  Поморгав белесыми ресницами,  он  шмыгнул
носом и снова принялся за обгрызенный сухарь.
     Издали долетела длинная автоматная очередь. Едва только она оборвалась,
как в  небе надсадно загудели самолеты.  Три "Фокке-Вульфа" шли над руинами.
Задрав головы,  друзья следили за  ними.  Только Митя Тарас по-прежнему грыз
сухарь.
     Самолеты превратились в три точки,  звук их, слабея, сошел на нет. Митя
Тарас поднял голову, снова больно ткнул Ваню кулаком.
     - Ты чего, обжора? - рассвирепел тот.
     - Мы с Гришкой тайник нашли, - равнодушно сказал Митя. - Вчера.
     - И правда!  Тьфу, черт, совсем из головы выскочило! А я все время сижу
и думаю,  что это такое главное забыл.  Это все ты,  Васька!  Задурил мне по
дороге сюда  голову!  -  Гриша Голуб погрозил Ваське кулаком и  повернулся к
Ване.  -  Мы,  когда  разошлись  вчера,  то  по  дороге  домой  наткнулись в
развалинах завода "Коминтерн" на людей.  Подкрались ближе и по голосу узнали
Андрея Рогулю. Они долго там что-то кирпичами закладывали.
     "Снова Андрей! - подумал Ваня. - Всюду он, елки зеленые!"
     - Митька, это правда? - повернулся он к Тарасу.
     - Факт, - кивнул Митя и с хрустом откусил сухарь.
     - Когда они ушли,  я посветил фонариком,  а там небольшая дырка. Митька
побоялся, а я полез, - продолжал Гриша Голуб.
     - Брешешь,  -  спокойно сказал Митя  Тарас.  -  Ты  сам  меня караулить
оставил.
     - Ладно,  не перебивай!  -  отмахнулся Гриша.  - Полез я, значит, один.
Свечу фонариком и  лезу.  А  дырка все  шире и  шире.  Смотрю,  а  там целое
подземелье.  И тут на меня как налетит что-то, как замашет перед самым носом
крыльями! Кажется, на голову садится. Я и обомлел...
     - Это летучие мыши, - шмыгнул носом Митя.
     - Летучие мы-ыши!  - передразнил его Гриша Голуб. - Если бы ты, обжора,
со мной полез, узнал бы тогда, как...
     - Подождите! - вскочил с места Ваня. - Что там в подвале было?
     Гриша разочарованно махнул рукой.
     - А-а, ничего хорошего! Ящики с какими-то брусочками. Я один разломал и
кусок  прихватил с  собой.  -  Гриша полез в  карман пальто,  вытащил желтый
кусочек. - На, посмотри.
     Ваня взял кусок и склонился над ним.  Повертел в руках,  понюхал. Когда
поднял голову, глаза его возбужденно блестели.
     - Да вы знаете, что это такое? Тол, елки зеленые!
     - Тол? Ну и ну! - Гена Гуринок изумленно уставился на Ваню. - Значит...
Значит... Рогуля... подпольщик! Вот чудо-юдо!
     - Никакого здесь чуда нет, - спокойно сказал Ваня. - Все ясно. Я сейчас
же иду к Цапле. А что? Пусть теперь попробует не взять нас к себе!
     - Вань,  -  тихо сказал Гена.  - Андрей может и по шее дать. Очень даже
возможно.
     - Пусть только попробует!
     Ваня  спрятал кусок  тола  под  кирпич,  отряхнул штаны и  повернулся к
друзьям.
     - А вы, хлопцы, по хатам. Завтра утром будьте здесь. Все. Я пошел.
     - Можно, я тебя немножко провожу? - спросил Гена. - До следующей улицы,
а?
     - Айда, - кивнул головой Ваня.
     Они вылезли из своего укрытия и начали выбираться из развалин.
     - Вань,  ты Цапле,  знаешь,  что скажи...  - Гена поправил очки, поднял
воротник куцего пальто. - Ты ему...
     - Не  учи  ученого.  Я  так с  ним поговорю -  не  отвертится.  А  если
заупрямится, скажу, что мы перепрятали тол в другое место и не отдадим, пока
он не возьмет нас к себе...
     - Он за такое может и...
     - А ну тебя!  Валяй домой! - Ваня остановился и подал Генке руку. - Ну,
давай пять. Пошел я.
     Он завернул за угол,  обошел лужу,  в которой плавали желтые листья,  и
поежился от  порыва встречного ветра.  Перемахнув через  забор  заброшенного
дома,  очутился на  тихой улочке.  Вспугнув двух  котов,  ощетинившихся друг
против друга, зашагал дальше. Мысленно он уже вел разговор с Цаплей, хлестко
отвечал на  его  ядовитые вопросы,  решительно наступал.  И  вот Андрей,  не
выдержав его,  Ваниного,  натиска,  наконец  сдается  и  с  улыбкой говорит:
"Ладно, герцог, веди своих мушкетеров..."
     На улочке было пусто и глухо. Словно мор выкосил все живое.
     Возле  хаты  Андрея  одиноко возвышалась старая береза.  Когда  налетал
ветер,  ее вершина податливо выгибалась,  а  потом начинала свирепо хлестать
ветвями низкое неприветливое небо.
     Ваня подошел к почерневшим от дождей воротам, открыл скрипучую калитку.
На щербатом крылечке сидел огненно-рыжий кот.  Он испуганно глянул на Ваню и
нырнул в прорезанную в стене дыру.
     На дверях хаты висел большой круглый замок.
     "Вот и поговорил,  елки зеленые! - разочарованно подумал Ваня, закрывая
калитку.  -  Куда же теперь?  Днем Цаплю дома ждать безнадежно. Он где-то по
городу шастает.  Надо  ближе к  центру подаваться.  Там  он  мне  чаще всего
встречался".
     Он быстро зашагал переулком.  Мерзли руки.  Сунул их в карман. В правом
нащупал рогатку и  подумал,  что пора бы уже выбросить ее,  не маленький,  в
подпольщики идет проситься. Но рогатки было почему-то очень жаль. "Подарю ее
какому-нибудь пацану, - нашел выход Ваня. - Зачем добру пропадать".
     Вышел на  Шоссейную.  Людей было  не  густо.  Кое-кто  останавливался у
глухой стены дома,  на  которой белела бумага.  Ваня подошел ближе и  увидел
приказ   на   немецком  и   русском  языках.   Какой-то   полковник  Киккель
предупреждал,  что  за  помощь партизанам к  жителям будут применяться самые
жестокие меры. Почти в каждом предложении было слово "расстрел". Но Ваню это
слово  не  пугало.  Наоборот,  его  ожгла  злость  на  этого  Киккеля.  Ваня
оглянулся.  На  улице в  эту  минуту вблизи никого не  было.  Он  вытащил из
кармана  огрызок  синего  карандаша  и  торопливо  вывел  печатными буквами:
"Гитлер капут!"
     Заскрипел от тяжелых шагов деревянный тротуар. Ваня отскочил в сторону,
сунул руки в  карманы и с невинным видом прислонился к забору.  Мимо,  часто
оглядываясь  назад,   прошел  чумазый  парень  в  замасленной  одежде.  Ваня
проследил за его взглядом и остолбенел.
     Посредине улицы, заложив руки назад, шел Андрей Рогуля. В трех шагах от
него,  с винтовкой наперевес,  топал скуластый краснолицый полицейский. Губы
Андрея были разбиты,  по подбородку стекала кровь.  Левый глаз совсем затек.
Из  разорванной фуфайки во многих местах торчала вата.  Он был без шапки,  и
ветер обрадованно лохматил его густые волосы.
     - Тише, волк тебя режь! - крикнул полицейский. - Куда прешь? Успеешь на
тот свет!
     - Не  минешь  и  ты  его!  -  сплюнул кровью Андрей.  -  Между  прочим,
интересно, как ты иудой стал? За сколько продался?
     - Иди,  иди,  падла!  Я тебе так продамся, что своей кровью умоешься! -
ткнул дулом ему в  спину полицейский.  -  Иди!  Недолго тебе по земле ходить
осталось! Пистолет в кармане носишь, бандюга? Хе-хе, не ожидал, что в облаву
попадешь?  Ничего,  сейчас у тебя узнают, откуда пистолет взялся. Думаешь, я
не ведаю, кто ты таков будешь? У-у, змея носатая!
     Андрей снова сплюнул, повернул к конвоиру голову.
     - Выслуживаешься, холуй немецкий?
     - Я  тебе...  я!..  -  Полицейский побагровел от злости,  ударил Андрея
прикладом в  спину.  -  Подожди,  вот только дойдем...  Ты у меня на коленях
ползать будешь!...
     Андрей и  полицейский прошли мимо.  "Как  же  это  он?  Неужели не  мог
отбиться?  А еще такой сильный!  -  растерянно затоптался на месте Ваня. - А
здание полиции на соседней улице. Если не удерет - "конец".
     Дрожа от волнения, он двинулся вслед за Андреем и полицейским. Парень в
замасленной одежде,  шедший впереди,  замедлил шаг и  враждебно посмотрел на
Ваню.  Правая рука незнакомца была в кармане. "Елки зеленые, неужели шпик? -
насторожился Ваня. - Ишь ты, как оделся!"
     Ваня  перешел на  другую сторону улицы.  Навстречу плелась,  налегая на
палку,  сгорбленная старуха.  Он сошел с тротуара,  давая ей дорогу. "Сейчас
начнется сад. Забор там невысокий. Если Андрею удирать, так только-тут".
     Чумазый  парень  на  той  стороне прошел  вперед.  Чтобы  показать свое
равнодушие,  Ваня медленно нагнулся, поднял с земли белый ребристый камешек.
Подкинул его,  подержал в  руке.  И  вдруг весь напрягся.  На  лбу выступила
испарина. "А что, елки зеленые? Была ни была!"
     Ваня выхватил из  кармана рогатку,  заложил в  нее камешек.  Едва ли не
бегом  догнал  полицейского,   который  шел,   переваливаясь,  как  утка,  и
по-прежнему материл Андрея.
     - Дядя!
     Полицейский вздрогнул, резко обернулся. Ваня увидел его сердитое лицо и
до отказа оттянул резину.
     - А-а-а!
     Конвоир выронил из рук винтовку и схватился за лицо.
     Чумазый парень с той стороны улицы ринулся к нему.
     - Андрей!  За мной! - крикнул Ваня, бросаясь к забору. Взлетел на него,
оглянулся.
     Парень  в  замасленной  одежде  рукояткой  нагана  бил  полицейского по
голове.
     "Вот тебе и шпик! - оторопел Ваня. - Да он свой!"
     В дальнем конце улицы показались фигуры двух полицейских.
     - Бобики сзади! - закричал Ваня. - Скорее!
     Прыгнув с забора, через который одним махом перескочили Андрей Рогуля и
незнакомый парень, Ваня помчался между деревьев.
     - Быстрей! - крикнул он им, оглянувшись.
     Когда перелезали следующий забор, сзади загремели винтовочные выстрелы.
     До  смерти  испугав женщину,  вывешивающую в  своем  дворе  выстиранное
белье, кинулись за угол дома. Бежали по грядам, над которыми торчали высокие
стебли кукурузы.
     - Федя,  а ты как здесь очутился?  - на бегу повернув голову к чумазому
незнакомцу, спросил Андрей. - По щучьему велению?
     - Случайно, - тяжело дыша, ответил тот. - Иду своим курсом, вижу, ведет
тебя  бобик  под  дулом  самым  найаккуратнейшим  образом.  Только  собрался
выручать, а тут этот шпиндель откуда-то выкатился.
     - Сам ты шпиндель! - огрызнулся Ваня.
     - Да ты,  братишка,  в обиду не лезь. Вообще, ты молодчик! Отчаюга! Это
же додуматься - из рогатки!
     - Мушкетер!  - похвалил Андрей и оглянулся. - Интересно, почему это они
не гонятся за нами?
     - Радуйся,  что не гонятся. Наверно, в другую сторону поперли. Паскудно
могла для тебя кончиться эта история, Цапля. Очень паскудно...
     Они перебежали переулок и вышли на людную улицу.







     Ваня сидел на лавке и  ждал.  Цапля ходил по комнате и попыхивал дымом.
"Чего он тянет кота за хвост? - нервничал Ваня. - Ходит, дымит, как паровоз,
а  о  деле -  ни  гу-гу.  Только искоса посматривает.  Не для тою же он меня
вызывал, чтобы я тут сидел, как дурак".
     Он  пошевелился,  нетерпеливо покашлял  в  кулак.  Андрей  остановился,
подвинул ногой табуретку и сел напротив.
     - Вот что,  Цыганок...  -  Рогуля глянул Ване в  глаза.  -  Да  ты чего
нахохлился?  Брось, мушкетер. У каждого подпольщика должна быть своя кличка.
А ты смуглый, темноглазый. Тебе "Цыганок" в самый раз подходит.
     - Пусть так. Чего звал?
     - Дело есть.  На  товарной станции немцы поставили в  тупик три вагона.
Возле них охрана. Нужно выяснить, через какое время часовые меняются ночью у
вагонов.  Вот тебе инструмент бога Хроноса.  - Андрей положил на ладонь Вани
карманные часы.  -  Циферблат светится. Займись только разведкой. Не вздумай
штуку какую отмочить. Вопросы?
     - Есть один.
     - Валяй.
     - Можно взять своих ребят?
     - Не возражаю,  -  подумав,  ответил Цапля. - Собирай свою гвардию. Ну,
салют, мушкетер!..
     Пробираясь в  кромешной темноте к своей улице,  Ваня невольно улыбался.
"Ну и выдумщик этот Андрей! Ты, говорит, смуглый, тебе "Цыганок" в самый раз
подойдет. А как самого "Цаплей" назовешь, - сердится".
     Ваня  осторожно вытащил из  кармана часы,  поднес  к  лицу.  В  темноте
зеленовато светились стрелки и  цифры с  делениями.  С  восхищением глядя на
них, Ваня позавидовал Андрею, что тот имеет такой чудесный трофей. Но тут же
успокоил себя,  -  и у него когда-нибудь будет не хуже. Посмотрел еще раз на
циферблат и  с тревогой подумал,  что уже близится десятый час,  а он еще не
предупредил ребят о предстоящем задании.
     Ваня перелез через изгородь и напрямик подался к дому Гены Гуринка.
     В  полночь он  лежал вместе с  Генкой и  Гришкой в  глубокой воронке от
бомбы.  В  двадцати шагах  от  них  ходил возле вагонов часовой.  На  другой
стороне колеи прятались в темноте Митя Тарас и Вася Матвеенко.
     Ваня  приподнял голову,  напряженно ловя звуки шагов часового.  Они  то
слышались совсем рядом,  затем медленно удалялись,  замирали на  мгновение и
снова нарастали.
     Часовой,  видимо,  слегка  прихрамывал.  Тяжелые  шаги  его  по  шлаку,
перемешанному с песком, выделялись среди таинственных ночных шорохов. Вокруг
стояла густая, почти осязаемая, холодная темнота.
     - Скажи ты,  ходит и ходит,  будто его ключиком завели,  -  шепнул Гена
Гуринок.
     - Тс-с! - сжал его руку Ваня.
     - Что? - зашевелился Гриша Голуб, лежавший по другую сторону от Вани. -
Я не...
     Ваня ладонью зажал ему рот.
     Шаги  замерли.  Неподвижно застыла  на  месте  красная  точка  сигареты
часового. Немец прислушивался.
     Налетел ветер,  угрожающе зашумел в  ветвях  старого тополя,  стоявшего
неподалеку.  С тихим шелестом посыпалась на головы ребят невидимая в темноте
листва.
     Ваня вытянул шею,  ища глазами огонек сигареты, который внезапно исчез,
и в то же самое мгновение захрустел под сапогами часового шлак и песок.
     Немец шел к воронке.
     Друзья замерли.
     Часовой остановился на  краю ямы.  Над головами ребят хлопала на  ветру
пола его шинели.
     Гитлеровец негромко кашлянул.  В воронку,  описав красную дугу, полетел
окурок. Отскочил от ботинка Гены и рассыпался искрами. "Влипли! - мертвея от
ужаса,  подумал Ваня. - Конец!" В то же Время услышал шаги. Они отдалялись в
сторону вагонов.
     Ваня перевел дух,  пошевелил онемевшей ногой.  И  сразу же словно сотни
иголок  впились  ему  под  колено.  Осторожно потирая ногу,  начал  мысленно
считать шаги часового.  Двадцать - в одну сторону, двадцать один - в другую.
Двадцать два -  в  одну,  двадцать -  в  другую...  Двадцать...  Тридцать...
Сорок... Что это?
     - Пошел на ту сторону вагонов, - горячо дохнул в лицо Гриша Голуб.
     - Вполне даже  возможно,  -  неуверенно отозвался Гена Гуринок.  -  Но,
может, он и на этой стороне притаился...
     - Дрейфите?! - возмутился Ваня. - Тогда я один.
     - Нет,  и мы с тобой,  -  зашевелился в темноте Гена.  -  Это не дело -
одному.
     - Тогда поползли!..
     Ваня вытащил из-за голенища сапога немецкий тесак.  "Что же в  вагонах?
Эх, если б знать, елки зеленые! А может, вернуться? Цапля ведь предупреждал,
чтобы без самовольства..." -  пронеслось в голове Вани, когда он уже вылазил
из воронки.
     Они бесшумно выбрались из ямы.  Снова налетел бешенный порыв ветра.  Он
завыл,  застонал,  затрещал в  ветвях  тополя.  Ваня  поднялся и  кинулся  к
вагонам. Вслед за ним неслись Гена и Гриша.
     Они проскользнули под вагон,  легли на шпалы. Остро пахло мазутом. Даже
ветер не мог совладать с этим стойким запахом.
     Рядом поскрипывали сапоги часового,  хрустел под  ними  шлак  и  песок.
Ветер так же внезапно, как и налетел, утих.
     Кто-то  закашлялся над головой,  стукнул чем-то  по  полу вагона.  Ваня
вздрогнул и затаил дыхание.
     Часовой  остановился рядом,  что-то  проворчал себе  под  нос.  Чиркнул
зажигалкой,  осветил часы на  руке и  едва ли  не  бегом заспешил на  другую
сторону вагона. Послышался металлический визг отодвигаемых дверей.
     - Франц, ауфштэен! - раздался сиплый голос. - Франц!
     Никто  не  ответил.  Часовой выругался и  полез  в  вагон будить своего
сменщика.
     - Давай! - шепнул Ваня и толкнул Гену локтем. - Гришка, не зевай!
     Они выскользнули из-под вагона и бросились к открытым дверям.
     - Франц,  доннерветтер! - послышался возмущенный голос часового. - Штэе
ауф!
     В ответ кто-то сердито забормотал. Ваня дрожащими руками нащупал двери.
     - Взяли!  -  приказал он  друзьям и  изо всех сил налег на  дверь.  Она
заскрипела и послушно поползла в сторону.
     - О-о! - испуганно воскликнул часовой. - Вас? Вас?
     Вскочив на  приставленную к  стене лестничку,  Ваня  защелкнул дверь на
крюк и соскочил на землю.
     - О-о,  майн  либе гот!  -  приглушенно вскрикнул в  вагоне часовой.  -
Партизан!
     В вагоне зашевелились, залопотали. Клацнул затвор винтовки.
     - Стрелять будут?! - схватил Ваню за руку Гриша Голуб. - Что тогда?
     - Быстрей  открывайте вагоны!  Да  шевелитесь вы!  Генка,  слышь?  Чего
стоишь, как истукан?
     Вспорол темноту фарами,  оглушил криком паровоз.  Наполняя ночь  гулом,
приближался поезд.  "В таком шуме сам черт не услышит! - обрадовался Ваня. -
Даже если немцы в вагоне стрелять начнут".
     - Нажа-а-ли-и!.. Т-так!..
     Дверь  послушно отошла в  сторону.  Цыганок вскочил в  вагон,  за  руку
втащил Гену.  На мгновение осветив их лица,  мелькнул паровоз. Загрохотали в
темноте товарные вагоны.
     Ваня включил фонарик. Желтый луч скользнул по ящикам.
     - Открывай! Быстрей, пока состав идет!
     Он  сунул  Генке немецкий тесак,  выглянул из  дверей и  увидел Васю  с
Митей, которые вылезали из-под вагона.
     - Мы там сидим дрожим, а он тут - кум королю, сват царевичу. Митька вон
с перепугу заикой стал, - пробовал перекричать грохот поезда Вася.
     - Не-а, - невозмутимо отозвался Митя. - Я только поесть хочу.
     - У-у, обжора!
     - Кончай базар! - разозлился Ваня. - Открывайте следующий вагон!
     Вася  с  Митькой мгновенно растворились в  темноте.  Послышался скрежет
открываемой ими двери. Цыганок повернулся к Генке.
     - Что в ящиках?
     - Автоматы. Будем выгружать?
     - Да. Гриша, где ты там?
     - Чего? - отозвался из темноты Голуб.
     - Беги к Ваське и узнай,  что у них в вагоне, - Ваня снова повернулся к
Генке.  -  А  ты  давай  вниз.  Будете  носить  автоматы в  развалины завода
"Коминтерн". Сваливайте прямо в ту дыру, где тол лежал.
     Гена молча спрыгнул на землю. Подбежали Гриша с Васей.
     - Ха!   Да  там  целый  продовольственный  склад!   -   захлебнулся  от
возбуждения Вася. - Шоколаду - завались! Будем выносить?
     - Я тебе дам шоколад! - осадил его Цыганок. - Берем автоматы.
     Он бросился к  ящику,  схватил в  охапку,  скользкие от обильной смазки
автоматы и  подал вниз.  Гена принял их  и  полез под вагон.  Цыганок набрал
следующую охапку и передал подошедшему Мите Тарасу.
     - Вот так фокус! Немцы притаились, как мыши под веником, - сказал Ваня,
прислушиваясь. - Хорошо, если бы они и дальше так сидели, а?
     - Они,  наверно,  думают,  что их партизаны окружили,  -  ответил Гриша
Голуб. - Ну чего ты там? Подавай.
     Ваня быстро передал вниз две охапки:  одну Мите Тарасу,  вторую - Грише
Голубу.  Оставшись один,  осмотрелся,  напряг слух.  Из соседнего вагона,  в
котором сидели немцы, не доносилось ни звука.
     Резко и сипло закричал паровоз.  Отдаляясь, полз в черную пропасть ночи
огонек  фонаря,  висевший на  заднем  вагоне.  Красный  глаз  его  исчез  за
поворотом. Ваня вдруг почувствовал, что его бьет мелкая дрожь. Он передернул
плечами, вытащил из кармана часы Андрея. Фосфоресцирующие стрелки показывали
половину пятого. "Почему так долго нет ребят? - с испугом подумал он. - Чего
они там копаются?"
     Цыганок по пояс высунулся из дверей.
     В  тот  же  момент под  самой крышей соседнего вагона блеснул оранжевый
огонь.  Гулкий выстрел прокатился в ночи. "Опомнились, гады. Сейчас поднимут
тревогу, - весь сжался Ваня. - Надо сматываться быстрей!"
     Из-под вагона, тяжело сопя, выскочили ребята.
     - Смотрите, чтобы они не подстрелили вас, - предупредил друзей Цыганок.
- Держитесь у самого вагона.
     Стараясь не лязгать, передал ребятам автоматы. Второй ящик опустел.
     Один за другим громыхнули три выстрела. Немцы звали на помощь.
     Ваня соскочил вниз,  бросился к вагону с продовольствием. Залез в него,
осветил фонариком картонные коробки, ящики, упаковочные стружки на полу.
     Снова грохнул выстрел.
     Цыганок вздрогнул,  сломал спичку.  Вторая, зашипев, нехотя загорелась.
Ваня поднес ее к стружкам. Огонь жадно лизнул их, ярко вспыхнул.
     Цыганок схватил плоский ящик с шоколадом,  вскрытый Васькой, и вместе с
ним прыгнул из вагона.




     В  холодной темноте шевелились от ветра кусты.  Сухо шелестели на земле
опавшие  листья.  Казалось,  что  кто-то  шастает среди  могил,  таинственно
перешептывается.
     Где-то   в   вышине  упрямо  продиралась  сквозь  тучи   луна.   Желтое
расплывчатое  пятно  ее  стало  ярче.  На  кладбище  посветлело.  Отчетливей
выступили голые вершины кленов и берез.  Деревья тревожно шумели,  угрожающе
потрескивали над целым лесом деревянных, каменных и железных крестов.
     К   гранитному  памятнику  прижимался  человек.   Над  головой  у  него
поблескивал в неверном свете луны бронзовый, распятый на кресте Христос.
     Человек пошевелился, поднял воротник пальто. Снова замер, прислушиваясь
к многоголосому стону деревьев под порывами холодного ветра.
     Неподалеку сухо треснула ветка.  Человек отпрянул за памятник, блеснуло
дуло пистолета в его руке.
     Послышалось жалобное кошачье мяуканье.
     Зашуршали  листья   под   чьими-то   ногами.   Человек   ответил  сухим
покашливанием и опустил пистолет.
     Из кустов вынырнула темная фигура.
     - Здравствуйте, товарищ Смелый.
     - Привет,   Федор.   Что  случилось?   Почему  у   тебя  такая  срочная
необходимость для встречи?
     - Пусть я выдраю три гектара палубы, если не влипну со своими салагами!
- сердито сказал  Механчук и  утомленно прислонился плечом  к  памятнику.  -
Ничего себе штуку выкинул Цыганок со своей братвой.  Подумаю, так даже мороз
по коже дерет.
     - Что  такое?   -   встревожился  Нагибин.   -   Давай  без  лирических
отступлений.
     - Дело такое.  Цапля послал Цыганка на товарную станцию в разведку. Так
он,  якорь ему  на  шею,  закрыл в  вагоне охрану,  а  сам со  своей братвой
выгрузил и  спрятал  в  развалинах завода  "Коминтерн" шестнадцать новеньких
автоматов и ящик шоколада. А в вагон красного петуха пустил. Отчаюга! - Федя
покрутил головой. - Сорвали нам операцию, салаги! Ну, а если б на мель сели?
     - Что ты говоришь?!  -  заволновался Николай Яковлевич.  -  Да за такое
надо снять штаны и...  Ах,  ты,  сорвиголова! И додуматься надо! Кроме того,
что  сорвали операцию,  они  же  могли еще и  к  немцам в  лапы попасть.  Ты
понимаешь это?
     - Ясное дело, чего тут понимать.
     - Ты хоть пропесочил Цыганка?
     - Дал разнос по всей форме.
     - Да-а...  Опасная  петрушка могла  получиться...  -  Николай Яковлевич
провел ладонью по бородатому лицу.  -  Ты вот что,  Федя. Возьми Цыганка под
свою личную опеку.
     - Добро.
     - А  автоматы...  Автоматы  этой  же  ночью  надо  переправить в  отряд
Бирулина. Этим займутся люди другой группы.
     Николай Яковлевич задумался, почесал недавно отпущенную бороду. По лицу
его ползали тени от неспокойных ветвей.
     - Вот  что,  Федор:  каждую  минуту,  каждый  день  приучай  парнишек к
конспирации.  Они  должны знать и  свято соблюдать законы подпольной борьбы.
Без этого нельзя.  Иначе - неминуемый провал. Все время держи связь со мной.
Ты с  ними и  мягче,  и  в то же время серьезно,  как со взрослыми,  говори.
Объясни,  что,  если бы не они, мы бы эти вагоны полностью могли разгрузить.
Это же было бы оружия на целый отряд...
     - Да я уже им говорил это. Дали слово больше не авралить.
     Николай Яковлевич несколько минут стоял неподвижно.  Бесновался,  гулял
по кладбищу ветер.  Ворошил листья,  взметал их вверх,  с  треском обламывал
сухие сучья. Налетал на вершины деревьев. Они кряхтели под его натиском.
     Нагибин выпрямился, положил руку Феде на плечо.
     - Тебе и Цыганку есть задание. Смоленский железнодорожный мост знаешь?
     - Приблизительно. А что?
     - Нужно разведать подступы к нему.  Какая там охрана,  сколько ее,  чем
вооружена.
     - Когда это надо?
     - Чем быстрей, тем лучше. Очень большое движение по этому мосту...
     - Понял... Добро, товарищ Смелый. Сделаем все, что можно.




     Чтобы не привлекать к себе внимания, Ваня сидел под деревом и играл сам
с  собой  в  ножик.  Между  тем  глаза  внимательно  следили  за  всем,  что
происходило на улице.
     Шаркая подошвами начищенных ботинок,  дорогу переходил седобородый поп.
Черная ряса то  путалась в  ногах,  мешая идти,  то  надувалась ветром,  как
колокол.  Ваня вспомнил поверье,  что  при встрече с  попом надо обязательно
взяться за пуговицу,  иначе будет несчастье.  И только он это вспомнил,  как
увидел Федю  Механчука.  Беззаботно попыхивая сигаретой,  он  лениво шел  по
тротуару.
     Цыганок,  не  спеша поднялся,  отряхнул залатанные штаны и  с  праздным
скучающим видом побрел вслед за ним. Федя ускорил шаг. Цыганок не отставал.
     Минули  людные  кварталы,  вышли  за  город.  Свернув  с  дороги,  Федя
остановился за кустом и, подождав Ваню, обнял его за плечи.
     - Здорово,  Цыганок. А ты, оказывается, хороший конспиратор. Молодчага!
- Федя полез в карман за куревом.  -  Задача такая,  братишка.  Сейчас берем
курс на Смоленский железнодорожный мост.  Смелый приказал узнать,  какая там
охрана, чем вооружена и как лучше подступиться к мосту.
     - Что, взорвать хотят?
     - Угадал,  Цыганок.  Наши хотят поднять его  на  воздух.  Но  для этого
надо...
     - Сделаем, - перебил его Ваня. - Двинули, что ли?
     Шли по  колючей,  уже побуревшей стерне.  Изредка встречались огромные,
замшелые валуны,  вокруг  которых густо  стоял  почерневший бурьян.  Забирая
стороной,  кустами обошли ни на минуту не утихающее, гудящее от машин шоссе.
Обогнули высокий голый пригорок и увидели унылый бело-сиреневый березняк. Из
него выползала серая,  хорошо утоптанная тропинка.  Извиваясь,  петляя,  она
вывела Федю и Цыганка к зарослям краснотала.
     Свернув с  тропинки,  они  начали продираться сквозь кусты.  Неожиданно
Федя остановился,  показал рукой вперед.  Ваня поднял голову и  увидел между
голых берегов блестящую, как сталь, широкую ленту реки. Слева над ней чернел
ажурный мост.  Выгнув двугорбую железную спину,  он величественно возвышался
над окрестностью.
     - Стоп,  машина! Пришли. Я здесь отдаю якорь. Дальше мне нельзя. - Федя
привлек к  себе  Цыганка.  -  Ты  шуруй  к  мосту спокойно.  Ну,  будто тебе
обязательно  надо  на  ту  сторону  перейти.  Тебя,  конечно,  задержат,  не
пропустят.  Но за это время ты должен разглядеть все,  что нужно. Коленки не
дрожат?
     - Елки зеленые, за кого ты меня принимаешь?
     - Ну,  добро,  добро!  Полный порядок,  братишка! Счастливо! Семь футов
тебе под килем!
     Цыганок прошел вперед,  ножичком срезал длинный прут краснотала.  Вышел
на  открытое место  и,  сбивая  на  ходу  сухой  бурьян,  двинулся к  мосту.
Взобравшись на  насыпь,  размахивая в  такт  рукой,  запел  песню  про  Галю
молодую,  которую почему-то забрали с собой казаки. Прыгал по шпалам, во все
горло  врал  песню,  а  сам  цепким  взглядом  осматривал колючую  проволоку
ограждения,   бункер,   узкую  траншею,  ведущую  к  нему,  считал  часовых,
высыпавших из бункера.
     - Цурик,  киндер!  -  махая руками,  закричали немцы.  -  Цурик, глюпый
голеф! Найн ходиль!
     - Сам ты "глюпый голеф", - пробормотал Ваня, мысленно подбадривая себя,
стараясь побороть внезапно подступивший страх.
     - Хальт! Хальт, доннерветтер!
     - Дядечки-и!  Мне на  ту  сторону надо!  -  испуганно закричал Ваня.  -
Пустите меня! Я домой, к матке иду! Я...
     Он  не  успел  кончить.  Огромная  овчарка  выскочила из-за  бункера  и
ринулась ему навстречу. Ваня опрометью кинулся с железнодорожного полотна. С
ужасом  услышал за  своей  спиной хриплое дыхание,  закричал,  закрыл голову
руками.   Овчарка  налетела  на  него  сзади,  сбила  с  ног.  Рыча,  начала
остервенело рвать на  нем  одежду.  Острая боль ожгла лодыжку.  Цыганок дико
заорал,  попытался вскочить,  но  овчарка  прыгнула ему  на  спину,  прижала
передними лапами к  земле.  Прямо  перед своим лицом Ваня  увидел оскаленную
пасть.  Крик застрял в горле.  Боясь пошевелиться,  Цыганок с ужасом смотрел
овчарке в черные злобные глаза.
     - Рекс, цурик! - закричал с насыпи подбежавший немец. - Рекс, ком!
     Оскалив желтые  острые  клыки,  овчарка грозно  зарычала Ване  в  лицо,
перескочила через  него  и  огромными прыжками помчалась к  своему  хозяину.
Вымахнула на насыпь и остановилась, как вкопанная. Немец потрепал ее по шее,
взял на повод и отправился назад к мосту.
     Ваня поднялся и, вытирая слезы, заковылял в обратную сторону.
     Окровавленный,  оборванный,  Цыганок обессиленно опустился возле куста,
под  которым лежал Федя.  Механчук держал в  руке  пистолет,  лицо его  было
белое,  губы  нервно  дергались.  Он  выхватил из  кармана  носовой  платок,
разорвал его, суетливо стал перевязывать Ване ногу.
     - Ничего,  Цыганок,  ничего.  Расплатимся,  -  бормотал  он.  -  Мы  им
припомним все!
     - У  них та бункер...  И два пулемета...  -  наконец заговорил Ваня.  -
Немцев много... А еще колючая проволока всюду... Не подступиться...
     - Подступимся, братишка, что-нибудь придумаем, - успокоил его Федя. - Я
здесь,  пока  ты  пытался  к  мосту  пришвартоваться,  несколько фотоснимков
сделал.  А потом ты нарисуешь на бумаге все, что видел. Быть не может, чтобы
мы ничего не придумали.
     Федя ободряюще похлопал Ваню по  плечу и  начал закуривать.  Пальцы его
дрожали.
     - Я,  братишка, чуть-чуть сдержался, чтобы не жахнуть в овчарку, - тихо
сказал он. - Если бы не боялся в тебя попасть, я бы в момент ее уложил...
     Ваня слушал его, молчал и кусал губы от боли.




     Нагибин встал из-за стола, который был завален фотоснимками, и, заложив
руки за спину, прошелся по комнате.
     Потрескивала и  мигала лампа.  Трепетный огонек отражался в  зеркале на
стене и светлыми зайчиками падал на противоположную стену. Николай Яковлевич
остановился посреди комнаты и  начал в раздумье рассматривать свою сломанную
тень, которая шевелилась на стене и потолке.
     - Я  с  вами  абсолютно не  согласен!  -  вдруг решительно сказал он  и
повернулся к столу.
     За столом, спиной к завешенному одеялом окну, сидел плечистый человек с
высоким лбом  и  рыжеватой острой  бородкой.  Сильными короткими пальцами он
перебирал фотографии.
     - Послушайте,  Смелый,  - неожиданным басом сказал он. - Я разведчик. И
поверьте моему опыту,  что ваша выдумка не  стоит такого риска.  Не вызывает
она у меня доверия. Абсолютно.
     - Подождите,   не   надо  так   категорически.   -   Николай  Яковлевич
неодобрительно покачал годовой.  -  Здесь вот какая петрушка.  Эту мысль нам
подсказал  парнишка.  Зовут  его  Цыганок.  И  я  считаю,  что  его  идея  -
единственный выход  в  данный  момент.  Если  хотите -  это  гарантия успеха
операции.
     - Черт знает что!  - Рыжебородый в сердцах бросил фотографии на стол. -
О  какой тут гарантии может идти разговор!  Мы же с  вами не дети.  Я вас не
понимаю.  Вы же,  Смелый,  бывший офицер,  были на Халхин-Голе,  всю финскую
прошли,  а проявляете этакую,  понимаете,  наивность.  Ему,  видите ли, идею
подсказал какой-то  мальчишка,  а  он  ухватился за  нее,  как  утопающий за
соломинку!  И вообще,  должен вам сказать,  мне не совсем понятно,  зачем вы
связались с детьми. Подполье - и пацаны! Несовместимо!
     - Успокойтесь.   Не   надо  ругать  мальчишек,   -   Николай  Яковлевич
непримиримо сузил глаза,  в которых появился стальной блеск. - Давайте будем
справедливы.  Вашей армейской разведке мои мальчишки, как вы выражаетесь, не
раз оказывали ценные услуги.
     - Кхе-кхм...
     - Ваша идея взорвать мост с помощью плота никуда не годится.
     - Ну, знаете...
     - Да,   не  годится.  Это  доказывают  инженерные  расчеты.  -  Николай
Яковлевич подошел к столу,  сел. - Послушайте, давайте обсудим все спокойно.
Вы  поручаете нам ликвидировать мост,  но  почему-то  не хотите выслушать до
конца план операции. Так нельзя.
     - Что ж, пожалуйста. Я слушаю.
     - А  теперь смотрите,  какая петрушка получается.  -  Николай Яковлевич
взял в  руки одну из  фотографий моста.  -  Мы  ставим на рельсы самодельную
дрезину в  двух километрах от  моста.  Дрезину нам  уже  сделали товарищи из
депо. По частям она перевезена в лес...
     - Так зачем же тогда вы советуетесь со мной, если у вас уже все решено?
Для проформы? Видите, вы уже и дрезину перебросили в лес...
     - Я  сделал это  потому,  что  время  работает не  на  нас.  Мост  надо
ликвидировать как можно быстрее. Потому и спешка.
     - Самодеятельность какая-то...
     - К тому же хорошая самодеятельность.  - Николай Яковлевич остро глянул
на рыжебородого. - Дальше. На дрезине будут поставлены два небольших мотора,
которые дадут ей приличный ход.  В деревянную тележку положим толовый заряд.
Дрезина запускается, летит на мост и...
     - ...и  проскакивает  его  на  полном  ходу,  -  иронически  усмехнулся
рыжебородый. - Если, конечно, ее не расстреляют на подходе.
     - Нет,  она взорвется на мосту,  - твердо сказал Николай Яковлевич. - И
вот  почему.  К  дрезине будет прикреплена семиметровая мачта.  Это уже идея
нашего моряка Федора Механчука.
     - При чем здесь мачта?
     - Мачта будет соединена со взрывателем толового заряда.  Смотрите сюда,
- Острием карандаша Нагибин показал ту  точку на  фотоснимке,  где сходились
две дуги верхних конструкций моста.  -  Эта седловина в центре ниже, чем вот
здесь, при въезде на мост.
     - Тэк-тэк-тэк!  - оживился рыжебородый. - Ага! Значит, мачта на дрезине
пройдет до середины моста, а потом зацепится за седловину и...
     - В  тот  же  миг  взрыватель сделает свое  дело,  -  засмеялся Николай
Яковлевич. - И получится интереснейшая петрушка!
     - А если мачта не заденет?
     - Зацепится.  Все подсчитано.  Помогли машинисты, которые водят составы
через мост. Получится.
     - Ну-ну.  -  Рыжебородый первый раз  за  весь вечер улыбнулся,  обнажив
крепкие зубы.  -  А  как  с  охраной дороги?  Как доставите дрезину к  месту
старта?
     - Бесшумно снять патрули трудно,  но  можно.  Диверсий на  этом участке
дороги не было,  город близко,  и немцы ведут себя беспечно. Охрану, пока на
телеге подвезут дрезину, будет обеспечивать наша боевая группа.
     - Убедили.  Согласен.  -  Рыжебородый виновато усмехнулся и поднялся. -
Простите,  что погорячился вначале. Очень уж невероятным мне все показалось.
А тут еще чертово самолюбие. Знаете, сколько я ломал голову над своим плотом
- миной,  а вы наотрез отказались от него. Потому я, как говорят, и встал на
дыбы.  Все-таки  много  еще  сидит  в  человеке  мелочного,  эгоистического,
которое, в общем-то, вредит делу.
     - Ничего,  истина  рождается в  споре,  -  ответил  Николай  Яковлевич,
собирая фотографии со стола. - Имейте в виду, я от вашего плота полностью не
отказываюсь.  Если не  выйдет дело по каким-либо причинам с  нашей дрезиной,
будем мозговать над вашим вариантом.
     - Вам  бы,  Смелый,  в  дипломатическом корпусе  служить!  -  засмеялся
рыжебородый, одеваясь.
     Николай Яковлевич улыбнулся, развел руки в стороны.
     - О  плане  вашей  операции я  доложу  Неуловимому,  -  взялся за  свою
широкополую шляпу рыжебородый. - Я думаю, он согласится.
     - Неуловимому?!  Это кто такой? - Николай Яковлевич удивленно посмотрел
на гостя. - Первый раз слышу.
     - Руководитель нашей разведгруппы.  Я все это время только исполнял его
обязанности.  Он  капитан,  опытный  разведчик.  Воевал  в  Испании.  Летом,
выполняя важное задание, попал в лапы гитлеровцев, но сумел уйти. Два месяца
лечился  в  партизанском  госпитале,   а  теперь  вернулся  в  город.  Очень
интересовался вами.  На днях я вас познакомлю с ним.  - Рыжебородый взглянул
на часы. - Ну, мне пора. Всего хорошего.
     - Я провожу вас через сад...
     Николай Яковлевич накинул на  плечи  фуфайку,  убавил фитиль в  лампе и
вышел вслед за своим ночным гостем.




     В глухой ночи неистовствовал ветер. Он налетал с разных сторон, свистел
в кустах, едва ли не до земли пригибая их к земле, внезапно утихал, а затем,
протяжно завывая, набрасывался на голые вершины деревьев. Ваня прислушался к
дикой  какофонии звуков,  дыханием погрел  озябшие пальцы и  вновь  застыл в
неподвижности.  Настороженный слух  уловил похрустывание песка под  тяжелыми
шагами.  Цыганок толкнул локтем Андрея Рогулю.  Тот  сжал его  руку,  поднял
пистолет и замер.
     На   насыпи   кто-то   кашлянул,   споткнулся,   приглушенно  выругался
по-немецки. Ему ответил другой голос - басистый, недружелюбный.
     Вспыхнули карманные фонарики.  Лучи их  вырвали из  темноты серебристые
рельсы,  шпалы,  кусты.  Шаги немцев приближались к  тому месту,  где лежали
Цапле и Цыганок. Желтые лучи бегали по полотну, соскальзывали с него, гасли,
снова вспыхивали и ползли вдоль рельсов.
     На  фоне неба появились две  черные фигуры.  Гитлеровцы медленно шли по
насыпи и  обменивались между  собой отрывистыми фразами.  За  ними  медленно
поворачивались автоматы  Нагибина  и  Феди  Механчука,  которые  лежали  под
соседним кустом.
     Луч  фонаря скользнул по  тому  месту,  где  притаились Андрей и  Ваня,
прополз по краю насыпи,  вернулся назад и  воткнулся в рельсу.  В рассеянном
пятне  света был  виден сапог немца,  его  рука,  ощупывающая носок.  Андрей
приподнялся,  взял в  зубы кинжал.  Цыганок дернул его за рукав,  показал на
куст,  где лежал Нагибин.  Цапля увидел белое пятно носового платка Смелого.
Это обозначало: ждать! Андрей разочарованно вздохнул и снова припал к земле.
     Немцы на насыпи остановились.
     - Фридрих, я натер ногу. Ты иди, а я переобуюсь и догоню тебя.
     Цапля с трудом,  но все же понял, что сказал немец. Он сразу повеселел,
увидев,  как  солдат  садится на  рельс.  Второй охранник что-то  недовольно
буркнул и медленно двинулся в темноту.  Тот,  что остался на насыпи, положил
на  землю  включенный фонарик,  кряхтя,  стащил сапог  и  начал раскручивать
портянку.
     Андрей глянул на куст Нагибина и весь напрягся - наступило его время.
     Налетел ветер,  зашумел,  завыл в  кустах и  деревьях.  Цапля неслышно,
словно  гигантская ящерица,  пополз  на  полотно.  Согбенная  фигура  его  с
кинжалом в руке, как страшный призрак, вдруг появилась на насыпи. Замерла на
мгновение,  метнулась к черному силуэту немца.  Ваня увидел,  как освещенные
фонарем руки  солдата замерли вместе с  портянкой и  бессильно опали.  Немец
беззвучно повалился на бок.
     Цыганок выскользнул из-под куста и кинулся на полотно. Не сговариваясь,
стащили убитого с насыпи.
     - Выключи иллюминацию,  -  тяжело дыша, сказал Андрей и махнул рукой на
полотно, где остался включенный фонарик.
     Ваня шмыгнул на насыпь. Когда бежал с фонариком к Андрею, навстречу ему
выскочили Нагибин и Федя Механчук.
     - Удачно получилось, - прошептал Николай Яковлевич. - Второго бы теперь
по-тихому...
     - Федя!  -  дернул Механчука за рукав Ваня. - А если тебе надеть шинель
немца?  А что?  Кроме шуток.  Сядешь на рельс и... Ну, будто ты тот солдат и
переобуваешься. А как второй подойдет - ты и...
     - Молодчага,  братишка!  -  Федя резко повернулся к Нагибину. - Толково
придумано, а? Попробуем?
     - Давай! Только быстрей! Цапля, раздевай немца!
     Федя торопливо снял фуфайку.  Выхватив из рук Андрея шинель, натянул на
себя. Натянул на голову тесную пилотку, вырвал из рук Вани трофейный автомат
и метнулся к полотну.  Сел на рельс,  спиной в ту сторону,  куда ушел второй
охранник, согнулся, словно переобуваясь.
     Прошло несколько минут.  По-прежнему глухо шумели деревья,  жалобно, на
все  голоса плакал ветер в  темноте.  Ваня  лежал на  земле,  сжимал в  руке
пистолет,  который ему сунул Андрей,  взяв себе автомат Феди,  и  напряженно
ловил каждый звук.  "А что,  если тот Фридрих еще издали узнает,  что это не
его напарник? Полоснет очередью - и будь здоров... - ожгла страшная мысль. -
А кто посоветовал переодеться? Я, елки зеленые..."
     Ваня неспокойно зашевелился, повернулся на бок и тут же замер.
     На  насыпи  послышались торопливые шаги.  Из  темноты ударил яркий  луч
фонарика. Зажег огнем рельсы, соскочил с них и остановился на согнутой спине
Механчука.
     - Зигфрид! - сердито сказал немец. - Ауфштэен!
     Федя шевельнул плечами, оперся правой рукой на автомат и начал медленно
подниматься.
     - Шнэль, шнэль, Зигфрид!
     Немец подошел к Феде вплотную.
     Механчук выпрямился,  резко повернулся и  ударил гитлеровца по  голове.
Немец захрипел и осунулся на полотно. Федя подхватил его под мышки и потащил
в кусты.
     На насыпь вскочили Смелый, Цапля и Цыганок.
     - Занять круговую оборону!  -  приказал Нагибин. - В нашем распоряжении
считанные минуты. Немцы могут заметить, что патруль исчез. Где телега?
     - И правда,  где она? - хрипло дыша, спросил Андрей. - С такими темпами
можно влипнуть в историю. Герцог, жми за катафалком!
     Ваня ринулся в  кусты.  Мимо него с автоматами и винтовками наизготовку
пробегали люди.  Многие несли на плечах ящики с толом. "Елки зеленые! Смотри
ты, сколько наших тут. Никогда бы не подумал.
     Объезжая  кусты,  потрескивая валежником,  навстречу Цыганку  двигалась
тяжело нагруженная телега.
     - Сюда! - обрадовался Ваня. - За мной давай!
     Лошадь фыркнула,  чаще затрещал под ее ногами сушняк.  Обогнув ореховый
куст, телега остановилась. Ее тут же облепили люди.
     - Несите дрезину! - послышался голос Нагибина. - Товарищи, быстрее!
     Самодельную дрезину сняли с телеги и,  кряхтя,  спотыкаясь,  понесли на
полотно.
     - Не  так,  салаги!  -  сердито сказал Федя.  -  Вы же ее кормой вперед
ставите!
     Тихонько чертыхаясь,  дрезину повернули в нужном направлении, осторожно
поставили на рельсы. Деревянную тележку быстро загрузили ящиками с толом.
     - Давайте сюда  мачту!  -  возбужденно сказал  Федя.  -  А  теперь  все
отчаливайте отсюда! Все без исключения! Цыганок, кому говорю?!
     Ваня  нехотя сошел с  полотна.  Мимо  него  проехала телега.  Сбегали с
насыпи  и  исчезали в  кустах вооруженные люди.  Утихли приглушенные голоса.
Стало тихо.  Слышалось только унылое завывание ветра да  глухой неумолкающий
шум деревьев.
     Цыганок поежился, ослабил пальцы, до боли сжимавшие рукоятку пистолета,
нетерпеливо взглянул  на  насыпь.  Над  ней  торчала  жердь.  Возле  дрезины
копошились Федя  и  Смелый.  Вдруг рядом с  ними появился еще  кто-то.  Ваня
подошел поближе, прислушался. По голосу узнал Андрея:
     - Есть  предложение посадить на  передке  дрезины  пассажира.  Мертвого
господина завоевателя.
     - Лишний груз.  И вообще, кому было сказано - отвали отсюда! Взрыватель
подключаем, все может быть...
     - Тише,  адмирал...  А  немца  надо  посадить.  У  моста  дрезину могут
осветить. Солдат в форме вызовет доверие. По нему, а значит, и по дрезине не
будут стрелять.
     - Резонно, - согласился Нагибин. - Несите. Только быстрей.
     Почти бегом приволокли убитого.  Андрей усадил его на дрезине,  повесил
на шею автомат.
     - Извините, барон, - сказал он, натягивая гитлеровцу пилотку на голову.
- Послужите и вы нам.
     - Андрей,  давай с насыпи! - нетерпеливо сказал Нагибин. - Федя, у тебя
все готово?
     - Флотский порядок!
     - Запускай!
     Заработали моторы.  Николай Яковлевич выпрямился и  махнул рукой.  Федя
включил сцепление. Дрезина медленно тронулась с места. Набирая скорость, она
с грохотом помчалась в темноту.
     - Семь футов тебе под килем! - помахал ей вслед Федя.
     Они сбежали с  насыпи и  остановились за кустами,  у  которых собралась
почти вся группа. Стояли молча, неподвижно, жадно ловя каждый звук.
     Мучительно  ползли  секунды.  Ваня  почувствовал,  как  напряглась рука
Андрея на его плече.  Неожиданно пальцы его так впились в плечо, что Цыганок
едва не вскрикнул.
     В той стороне, куда умчалась дрезина, взлетела ракета. От ее света ярко
зарозовело небо. Зарычал и тут же умолк пулемет. Тишина.
     И   вдруг  под  ногами  вздрогнула  от   оглушительного  взрыва  земля.
Ослепительно вспыхнуло и словно налилось кровью темное небо...




     Ваня  старательно  дул  в   кружку,   бережно  откусывал  шоколад  и  с
наслаждением пил яблочный отвар. На лице его выступили бисерки пота. Рукавом
вытерев лоб,  он подумал,  что отвар с  шоколадом -  царский напиток.  Такая
вкуснота и не приснится.  Все же хорошо,  что ящик шоколада прихватил.  Хоть
раз можно поесть вдоволь. Не все же время немцам его жрать.
     У печи загремела чугунами бабушка. Лязгнув заслонкой, она выпрямилась и
с укором глянула на Ваню.  "Ну, сейчас заведет, - подумал он и поморщился. -
Ничем уже не остановишь".
     - Боже мой,  боже!  У  всех дети как дети,  а мой сущий бес.  Никого не
слушает,  делает,  что  в  дурную голову втемяшится.  Никакого сладу с  ним,
окаянным!  -  запричитала старуха.  - И где ты пропадаешь ночами, хотела б я
знать?
     "Молчи!  -  приказал  себе  Ваня.  -  Поговорит,  поговорит и  утихнет.
Конечно,  переживает за меня,  она у меня хорошая.  Кроме нее, у меня теперь
никого нет.  Вот если бы отец дома был,  он бы меня сразу понял.  А с бабкой
нельзя откровенничать. Она, если рассказать ей начистоту, с ума сойдет".
     - Как вспомню Володю Виноградова...  Ой, боже мой, боже!.. И тебе жить,
надоело? И ты на висельницу хочешь?
     Старуха всхлипнула,  привычным движением вытерла уголком платка  глаза.
Глядя  на  нее,  беспомощную и  сгорбленную,  Ваня  вдруг почувствовал,  как
накатилась волной и  охватила душу острая жалость к  бабушке.  Шоколад сразу
стал невкусным, даже каким-то горьким.
     - Дитятко мое,  послушай ты меня,  старую!  Не шатайся где попало, сиди
дома.  Измучилась я из-за тебя. Чует мое сердце, добром это не кончится... И
шоколад этот откуда взялся? А?
     Ваня поперхнулся, отодвинул кружку.
     - Чего молчишь?
     Пить уже совсем не  хотелось.  Он вылез из-за стола,  обнял,  поцеловал
бабушку в дряблую морщинистую щеку.
     - Баб,  не надо. Ну, чего ты плачешь? Ну, не надо, баб, а? И нигде я не
шатаюсь,  а  ночую у  ребят.  Баб,  как только стемнеет,  боюсь идти домой -
патрули ведь. Вот и ночую. У Генки спроси или у Гришки, если не веришь.
     - А чего,  Ванечка,  ночевать там?  Не задерживайся долго, домой раньше
приходи. И я спокойная буду, и тебе лучше.
     - Елки зеленые, как ты не понимаешь! Мы с ребятами книжки читаем... Ну,
чтобы от школы не отстать, когда вернутся наши. Задачки решаем...
     - А этот... Как его?.. Андрей длинноногий тоже с вами задачки решает?
     Ваня смущенно отвернулся. Взял со стола кружку, вылил недопитый отвар в
ведро.
     - Ай, баб! Ну чего ты пристала? Андрей нас по истории учит.
     - Ты что же это,  старой дурой меня считаешь? Знаю я вашу историю! Я от
ваших  историй ночами не  сплю.  Ой,  боже  мой,  боже!  -  Бабушка горестно
обхватила голову руками.  - Позагоняют вас в ту проклятую неметчину! Сложите
свои глупые головы на  чужой земле.  Вон  вчерась облаву на  людей наладили.
Чтоб их на том свете ловили,  иродов хвашистских! Нет на них страшного суда.
Охо-хо-хо!  И кто ее затеял,  войну эту,  пусть тому голова отвалится и руки
отсохнут! Пусть его на том свете в огне пекучем да в смоле черной...
     Внезапно,  как и  начала,  старуха умолкла.  Беззвучно,  одними губами,
пошептала молитву,  осенила себя  крестным знамением и,  кряхтя,  полезла на
печь.
     Рывком открылась дверь.  На  пороге стоял Гена Гуринок.  Лицо его  было
белым.
     - Ваня! Арестовали Митьку!
     Цыганок даже согнулся от такой новости.  Постоял,  ошеломленно глядя на
Гену.  Бросился к стене,  сорвал с гвоздя пальто и кепку. Вытолкнул дружка в
сени, закрыл дверь.
     - Ты что,  ошалел?!  Зачем при бабке?  -  зашипел он на Генку. - За что
Митьку взяли?
     - За  шоколад.  А  могло  легко  случиться,  что  все  обошлось бы,  но
Митька...
     - Да говори ты толком!
     - Так я  же и говорю,  -  Гена закрыл за собой калитку.  -  Немцев тьма
была.  Окружили дом,  связали Митьку и бросили,  как полено,  в машину. Мать
руки ломает, все плачут...
     - Митьку кто-нибудь выдал?
     - Конечно.  Он  дал  несколько,  плиток шоколада соседу.  А  тот  возле
кинотеатра  начал  выменивать их  на  сигареты.  Его  там  и  сцапали.  Дали
хорошенько, он и признался, что шоколад Митькин. - Генка шмыгнул носом, снял
очки и  протер грязным платком.  -  Теперь нас могут арестовать.  Очень даже
возможно...
     - Предупреди ребят, чтобы дома не ночевали. И сам домой не суйся. Плохо
все может кончиться... Кроме шуток.
     Ваня остановился, колупнул носком сапога патронную гильзу.
     - Неужели Митька выдаст? Бить же будут... Шоколад мне этот нужен был...
     Он размахнулся, со злостью подфутболил консервную банку, подвернувшуюся
под ноги.
     - У-у, это я раз-зиня!..




     За столом сидел капитан Шульц и,  брезгливо кривя губы,  читал протокол
допроса.  "Черт  знает  что!  Этот  щенок  не  хочет  говорить.  После такой
обработки не выдержал бы и взрослый. А этот... Словно не человек, а каменный
идол.  К дьяволу сравнения!  Мальчишка -  обыкновенное живое существо.  И он
заговорит у меня, чего бы это мне ни стоило".
     Шульц  поднял голову и  угрюмо смерил взглядом Митю  Тараса.  Он  стоял
возле стены и, чтобы не упасть, опирался на нее спиной. Разбитое, в кровавых
подтеках лицо не выражало ни страха, ни боли.
     Шульц медленно поднялся, подошел к Мите, стал напротив.
     - Ти должен сказать прафда.  Когда сказаль... чистый прафда - на машине
катайся нахауз. Домой, - капитан вдруг пронзил Митю колючим взглядом. - Ну?!
Кто помогайт тебе? Кому вы передаль оружий? Бистро надо отсечайт!
     - Не  знаю...  -  облизал спекшиеся губы Митя.  -  Я  в  глаза не видел
никакого оружия.
     - Потшему ти имель много шоколад?
     - И вовсе не много.  Всего четыре плитки. Мне их дали ваши солдаты. Они
ехали на машинах и остановились у нашей хаты. Заливали воду в радиаторы...
     - Э-э...  слюшай,  я отшен понимайт тебя. Ты... э-э... есть пионерий и,
конэчно,  давал клятва.  Но  никто твой рассказ не будет знайт.  Я  обещаль.
Слово немецкий офицер!  Сообщайт -  и фсе.  Дом, мама... - Шульц карандашом,
который вертел в  руках,  приподнял Митин подбородок.  -  Кто был ищо?  Куда
пряталь афтомат?
     - Не знаю я никаких автоматов, - сказал Митя. - А шоколад мне дали ваши
солдаты. Если бы я принес им яиц, они бы дали еще больше...
     - Сейчас ти  будешь отшен жалейт,  что  не  принимайт мой  предложений.
Сначала будем  сыпать соль  на  твой  рана.  А  потом  немношко нагревайт на
горячий плита. - Шульц вполоборота повернулся к солдату у дверей. - Ганс!
     Дюжий  солдат  щелкнул каблуками,  подскочил к  Мите,  схватил огромной
пятерней за шиворот и потащил в коридор.




     Заложив руки за спину,  Нагибин ходил по комнате.  Поскрипывали под его
грузными  шагами  половицы,   по  стене  ползала  несуразная  тень.  Николай
Яковлевич неожиданно остановился,  оперся руками о стол,  над которым тикали
ходики.
     - То,  что схватили Митю Тараса,  твоя вина,  Федор.  Твоя и  Цапли,  -
жестко сказал он.  -  Надо  было  обязательно перепроверить,  как  Цыганок с
ребятами выполнил задание. А вы этого не сделали.
     - Я, конечно, виноват, товарищ Смелый, но...
     - Никаких "но"!
     Федя  развел  руками  и  опустил  голову.  Покрутил  пальцами  потухшую
сигарету, прикурил от зажигалки. Затянулся дымом, закашлялся. Швырнул окурок
на пол, стукнул себя кулаком по колену.
     - Чтоб мне пойти на дно кормить раков,  если я  не согласен с вами!  Но
что бы вы мне ни говорили,  а операция у Цыганка прошла удачно. Все было как
по вахтенному расписанию. Сработано точно, четко. Подвела мелочь - несколько
плиток шоколада.
     - Мелочь?  У  подпольщика не  должно быть подобных мелочей.  Неучтенная
своевременно мелочь  -  это  провал!  -  Николай  Яковлевич  рубанул  воздух
ладонью. - Это смерть, если хочешь.
     - Знаю.  Но поймите,  это же такой возраст. -Шоколад для них - соблазн.
Взяли и наелись вволю. И правильно сделали, я их за это не осуждаю, - горячо
сказал Федя.  -  Здесь ошибка в  том,  что  они взяли шоколад домой,  начали
угощать соседей. Вот и сели на подводный риф...
     - Ты мне здесь сантименты не разводи, - непреклонно сказал Нагибин. - Я
вот  что  скажу  тебе.  Дисциплина в  группе  никуда  не  годная.  Ребята не
выполнили твой и  Андрея приказ,  пошли на  авантюру,  сорвали нам операцию.
Грош цена такой организации, где каждый делает все, что ему в голову придет.
     - Товарищ Смелый...
     - Подожди!  - негодующе вскинул голову Нагибин. - Я знаю, что ты сейчас
скажешь.  Будешь ссылаться на то,  что группа Цыганка сделала немало хороших
дел.  Не возражаю.  Если говорить искренне,  я  даже горжусь ими.  Но пойми,
Федор,  мы  несем ответственность за  их  судьбу.  Твой просчет,  что ты  не
проверил... Вот какая петрушка выходит...
     Федя вздохнул,  полез за  сигаретами.  Он  знал,  что  у  Нагибина было
несколько таких групп, как его. Но в тех группах были взрослые люди. А здесь
юноши, почти дети. За ними нужен глаз да глаз.
     Механчук чиркнул  зажигалкой,  посмотрел на  трепетный огонек,  погасил
его.  Поднял голову,  посмотрел на Смелого.  Лицо Николая Яковлевича покрыто
красно-белыми пятнами. Нервный тик дергал левое веко.
     - Ты проверял, ночуют твои ребята дома или нет?
     - Все перебрались на запасные квартиры.
     - А что с Тарасом? Вырвать его из лап гитлеровцев нельзя? Надо подумать
над этим...
     - Не надо думать... - мрачно сказал Федя.
     - Почему?
     - Я наводил справки. Митя Тарас погиб...
     Николай Яковлевич резко выпрямился,  оцепенел. С лица мгновенно исчезли
пятна, оно стало землисто-серым, заостренным.
     - Дай закурить, - глухо попросил Нагибин.
     Взял сигарету,  тупо посмотрел на вторую,  которая дымилась в его руке.
Прикурив от нее, жадно затянулся. Федя потушил зажигалку, неохотно поднялся.
     - Так я, с вашего позволения, отдам швартовы...
     Николай  Яковлевич вздрогнул,  повел  плечами,  словно  озяб,  медленно
провел ладонью по лицу.
     - Подожди,  матрос.  Что я хотел сказать?  Ага.  Связной принес из лесу
мины с часовым механизмом. Тебя они не интересуют?
     - Свистать всех наверх! - сразу оживился Механчук. - Вот это вещь! А то
я уже забыл, когда на диверсии ходил! Игрушки какого сорта?
     - Магнитные.
     - Шик-блеск! Давайте.
     Николай Яковлевич взял топор в  углу.  Подошел к кровати,  опустился на
колени. Подцепил лезвием топора половицу, поднял ее и, запустив руку в дыру,
вытащил из-под пола небольшой сверток.  Развернул замасленную бумагу и подал
Механчуку две металлические, похожие на маленькие черепахи мины.
     - Смотри, они на вес золота. Поэтому впустую...
     - Флотский порядок!  -  не  дал  ему  договорить Федя.  -  За  нами  не
пропадет.  На каждую - по составчику. Якорь мне на шею и в воду, если так не
будет!
     - Посмотрим, посмотрим.
     Николай Яковлевич смотрел на веселого Федю,  а  перед глазами его стоял
веснушчатый,  синеглазый,  с  русым  непослушным чубчиком,  в  котором вечно
что-нибудь застревало -  то пух тополиный,  то сосновая иглица,  то яблочное
семечко,   -   Митя  Тарас.  Незаметный,  молчаливый,  всегда  с  полусонным
выражением на  лице,  всегда что-то  жующий,  с  виду  беспомощный,  как  он
выдержал на допросах?
     - Я отчаливаю, - сказал Федя. - Час поздний.
     Николай Яковлевич встрепенулся, крепко пожал Механчуку руку. Кто знает,
может, это их последняя встреча? Рисковать приходится каждую минуту. Вот он,
Федя,  сейчас пойдет домой.  Но  разве можно быть уверенным,  что по  дороге
автоматная очередь  или  винтовочный выстрел  патруля не  уложат  его  возле
забора?  А он, Нагибин? Сегодня ночует в этой хате, а завтра может очутиться
в холодной одиночной камере - пересыльном пункте на тот свет...
     - Ты  скажи,  Федя,  своим ребятам,  чтобы шли  ночевать домой.  Теперь
можно...
     В голосе его была с трудом скрываемая горечь.
     - Добро, товарищ Смелый.
     - Не рискуйте зря. Будьте осторожны.
     - Осторожного и бог бережет. Вы это тоже помните.
     Федя взялся за ручку, открыл дверь и шагнул в темноту.
     За окном плыла черная ночь.




     Цыганок не плакал,  когда узнал о смерти Мити Тараса.  Не было слез.  В
груди что-то сдавило горячим комом, окаменело.
     В  том,  что погиб Митя,  он чувствовал свою вину.  "Если бы я  не взял
проклятый ящик с  шоколадом,  Митька был бы  жив,  -  мучился он угрызениями
совести. - А теперь Митьки нет. Как же это, а?"
     Ваня не  мог свыкнуться с  мыслью,  что Митьки,  доброго и  молчаливого
Митьки,  нет  в  живых.  Не  верилось,  что  уже никогда не  увидит,  как он
вытаскивает из-за оттопыренной пазухи грушу,  яблоко или сухарь.  Неужели он
никогда не услышит его тихого голоса?  А может, это только жуткий сон? Стоит
только оглянуться и... Но нет, Митьки не было. Рядом сидел на скамье мрачный
Гриша Голуб. Сидел и царапал ногтем стол.
     - Ваня,  он держался до последнего,  -  вдруг тихо сказал он.  -  Я бы,
наверно, не смог. Нет, видать, не выдержал бы...
     "А  выдержал бы я?  -  подумал Цыганок.  -  Митька,  такой безобидный и
добрый,  стойко выдержал все допросы и  погиб,  не  сказав ни  слова.  А  я?
Неужели ползал бы на коленях и просил пощады?"
     - Мы, Ваня, всегда будем помнить его...
     "Да, Гриша, мы будем его помнить, пока будем жить..."
     - Просто не верится, что Митьки нет. Был живой и вдруг - мертвый... Это
страшно, Ваня...
     "Да, Гриша, это очень страшно".
     - И  кто  это придумал войну?  Зачем она людям?  Кому надо,  чтобы люди
убивали друг друга?..
     "Сволочи,  Гришка,  те,  кто начал эту войну. Вот пришли в город немцы.
Кто  их  сюда просил?  Кому нужен их  гнусный "новый порядок"?  Они повесили
Володьку Виноградова. А теперь вот и Митьки нет..."
     - Когда же, наконец, кончится война?
     "Не знаю,  Гришка.  Красноармейцы,  покидая город,  говорили, что скоро
вернутся назад.  Но почему-то так и не возвращаются. А немцы кричат, что уже
видят в биноклях Москву. Они брешут, эти гансы!"
     - Если бы ты знал,  как хочется домой!  Мама,  наверное,  выплакала все
глаза...
     "Да,  Гришка.  Две недели мы прячемся в этой хатке бабкиного брата. Ты,
Гришка, еще обнимешь свою мать. Но уже никогда не обнимет свою Митька..."
     - Ваня,  чего ты молчишь?  Я  говорю,  говорю,  а  ты истуканом сидишь.
Оглох, что ли?
     Цыганок молча встал,  направился в  угол,  где стояло ведро.  Зачерпнул
кружкой воды, жадно напился и полез на печь.
     - Ваня, ты чего? Может, заболел?
     - А ты доктор?
     - Я доктор!  -  засмеялся кто-то у порога. - Как живете, братишки? Чего
носы повесили? Ну-ка, одевайтесь и полным ходом - по домам!
     Ваня высунул голову из-за печной трубы.  У дверей стоял и улыбался Федя
Механчук.







     Грузовая  машина,  раскрашенная желто-зелеными пятнами,  остановилась у
самого  тротуара.   Из  кабины  вылезли  пожилой  солдат-шофер  и  подвижный
низкорослый лейтенант.
     - Ком,  - позвал шофера офицер и направился во двор каменного здания. -
Шнэль!
     Неуклюжий долгорукий солдат неохотно заковылял за лейтенантом. На серой
стене дома белела еще довоенная надпись:  "Маша+Гриша".  Офицер ткнул в  нее
пальцем, что-то сказал шоферу и захохотал. Солдат хмуро посмотрел на стену и
отвернулся.
     Цыганок подождал,  пока  немцы не  скрылись за  углом,  кинул глазом по
сторонам.  "Успею!  -  мелькнуло у  него в  голове.  -  Только бы из дома не
вышли..."
     Он подбежал к  машине,  вскочил на подножку и  открыл дверцу кабины.  В
углу,   там,   где   сидел  офицер,   висела  планшетка.   Над  ней  чернела
хлопчатобумажная сумка. В кабине горько пахло сигаретным дымом.
     Ваня  с  коленями  взобрался  на  сиденье,   закрыл  дверцу.  Дрожа  от
возбуждения, схватил планшетку, затолкал ее за пазуху. "А в этой сумке что?"
Он  расстегнул ее  и  увидел гофрированную резиновую трубку и  стекла очков.
"Противогаз! - обрадовался Цыганок. - Вот так фокус!"
     Федя Механчук не  раз просил ребят добыть противогаз новейшего образца.
Так приказали из леса.  Но раздобыть противогаз пока никому не удавалось.  И
вот удача улыбнулась Цыганку. "Повезло, - подумал он, срывая с крючка сумку.
- Не ожидал".
     Ваня надел на  плечо противогаз.  В  то  же мгновение услышал гортанные
голоса немцев.
     Из-за угла дома вышел солдат. Наклонившись в сторону, он тащил огромный
желтый чемодан. За ним, что-то лопоча, катился офицер.
     Ваня рванул ручку вверх и похолодел - дверца не открывалась.
     Немцы  подходили к  машине.  Мелькнула в  боковом стекле голова шофера.
Зазвенела цепь, хлопнул задний борт, в кузове что-то стукнуло.
     В отчаянии Ваня жиманул ручку вниз.  Дверца бесшумно и легко открылась.
Цыганок, как мешок, вывалился на дорогу прямо под ноги офицера.
     Гитлеровец испуганно вскрикнул, отскочил в сторону.
     Ваня подхватился и  ринулся к  забору.  Сумка с  противогазом болталась
внизу, била по лодыжкам.
     - Хальт! - пронзительно, бабьим голосом закричал лейтенант.
     Цыганок заметил, что вдоль забора к нему бегут два полицейских. "Откуда
они взялись?"  -  успел подумать Ваня и  прыгнул вниз.  Грохнул выстрел.  От
доски забора,  почти у  самого плеча Цыганка,  отлетела щепка.  Он вскочил с
земли и кинулся по картофельной ботве к кирпичному сараю. -
     Сзади затрещал забор.
     Цыганок на бегу оглянулся. За ним мчались два полицейских и шофер.
     Цыганок метнулся влево,  за  сарай,  и  едва не  влетел в  яму уборной.
Подхватил противогаз под  мышку  и  помчался  к  следующему забору.  С  ходу
взлетел на него, закинул одну ногу, вторую.
     - О-о, майн гот!
     "Шофер вскочил в яму!  -  повеселел Ваня.  -  Будут вытаскивать. Бобики
немца не бросят".
     Еще раз оглянулся.  По ботве бежал один полицейский. "Собака! Нет моего
браунинга..."
     Ваня  спрыгнул с  забора на  грядку зеленого лука и  кинулся вправо,  к
кустам красной смородины.  На  бегу  сбросил сумку с  противогазом,  вытащил
из-за пазухи планшетку.  Обернул все ремешком от планшетки, оглянулся назад.
Полицейского не было.
     Ваня швырнул тяжелый сверток под густой куст красной смородины, вильнул
от него вправо,  легко перепрыгнул низенькую оградку.  По тропке, обсаженной
розовыми гладиолусами и пионами,  помчался дальше. "Здесь тупик Городокского
переулка, - лихорадочно подумал он. - В заборе доска отодвигается..."
     Цыганок  бежал  и   слышал  впереди  воинственные  мальчишеские  крики.
"Кажется, здесь. Да, вот она".
     Отодвинул доску, выглянул в переулок.
     Спиной  к  нему  стоял  между  двух  куч  одежды тонконогий мальчишка в
длинных,  до самых колен трусах.  Недалеко от него,  толкаясь,  беспорядочно
крича,  ребятишки с  азартом гоняли  тряпичный мяч.  Возле  калитки большого
дома,   стоявшего  напротив,  курили  два  немца.  Они  смеялись,  глядя  на
футболистов.
     Цыганок  прошмыгнул в  дыру,  поставил доску  на  место.  На  мгновение
застыл, затравленно оглядываясь по сторонам. Посмотрел на немцев, стоявших к
нему спиной. "Не уйду, догонят. Что же делать?"
     Ваня постоял в оцепенении и вдруг начал лихорадочно раздеваться. Сорвал
рубашку, сбросил штаны, кепку, сунул все под мальчишескую одежду.
     - Ты  чего примазываешься?!  -  с  удивлением наблюдая за ним,  сердито
сказал конопатый вратарь. - Мы чужих не принимаем. Понял?
     - Тс-с! - приложил палец к губам Ваня. - За мной бобики гонятся. Молчи.
     - Вре-ешь! - недоверчиво оглянулся по сторонам мальчишка. - Нет никого.
     - Чтоб я  провалился на  этом месте!  -  поклялся Ваня.  -  Они за  тем
забором.  Ты иди в защиту,  а я за тебя стану на ворота.  Только смотри,  ни
гу-гу!
     Мальчишка был года на три моложе Вани.  Не сводя с Цыганка недоверчивых
глаз, он задом попятился от ворот.
     За  спиной затрещали доски забора.  Ваня пригнулся,  встряхнул головой,
давно не стриженные волосы прикрыли глаза.  Худой,  мокрый от пота, он ничем
не  отличался от  остальных ребят.  Его  появление здесь,  кроме  конопатого
вратаря,  никто  не  заметил.  На  противоположном конце  импровизированного
стадиона футболисты горячо спорили, кому бить штрафной.
     Цыганок покосился назад. Возле него стояли двое полицейских. Они тяжело
сопели, вытирали рукавами вспотевшие лица.
     Ваня раскрыл рот, высунул язык, пустил слюни.
     - Эй ты,  придурок,  не видел тут хлопца в синей рубашке?  -  подойдя к
нему, грозно спросил один из полицейских. - С сумкой черной?
     - Видел,  дядечка, - Ваня сглотнул слюну. - Он перелез этот вот забор и
побежал вон в ту калитку, где немцы стоят.
     - Бегом,  Анисим!  -  сказал  напарнику  полицейский,  переступая через
одежду футболистов. - Далеко он не убежал. Попросим немцев на подмогу.
     - Как же,  жди,  помогут они тебе, - злобно буркнул второй. - Надо было
подстрелить того гаденыша,  и дело с концом.  А ты поймать его хотел.  Вот и
лови.
     Переругиваясь,  вздымая ногами пыль,  полицейские побежали по переулку.
Остановились возле  немцев.  Затем  все  вместе  кинулись  к  калитке.  Игра
остановилась. Подталкивая друг друга, футболисты подходили к Цыганку.
     Ваня выхватил из кучи свою одежду, отодвинул доску и юркнул в дыру.




     В распахнутое окно били косые лучи солнца. Изредка, когда ветви яблони,
нависавшие над окном,  трогал ветер, на полу начинали ползать легкие тени. И
тогда серый котенок,  сидевший на полу в квадрате солнечного света, пробовал
поймать лапками эти подвижные, ускользающие тени.
     - Цыганок раздобыл новый немецкий противогаз,  -  сказал Андрей Рогуля,
наблюдая за игрой котенка.  -  Я передал его разведчикам вместе с офицерской
планшеткой,  которую Цыганок прихватил вместе с противогазом.  Кстати, никак
не могу понять, зачем разведчикам противогаз?
     - А что здесь,  собственно,  понимать,  -  хлопнул его по плечу Николай
Яковлевич.  -  Неужели ты думаешь,  что противохимическая оборона на войне -
нуль без палочки.
     - Ах,  вот оно что! - Андрей размял в пальцах тонкую сигаретку. - Между
прочим, Смелый, мы можем отмечать юбилей.
     - Что-то до меня не доходит. О каком торжестве ты говоришь?
     - Мы вправе отметить годовщину подполья. Дошло?
     - Вот  так  петрушка!   Действительно,  Андрей...  Неужели  минул  год?
Кажется, только вчера начинали, и - гляди ты - год...
     - Как сказал один поэт: "Время уходит, как капли в песок..."
     - Каким тяжелым был этот год!  -  Николай Яковлевич смотрел в  окно.  -
Сколько потерь...
     Покусывая губу,  Андрей задумался.  Котенок прыгнул ему на ногу и начал
забавляться шнурками ботинок.  Цапля  осторожно отодвинул его,  посмотрел на
Смелого.
     - Как думаете, сколько еще нам быть в подполье?
     - Честно говоря, не знаю, Андрей. Думаю, что этого пока никто не знает.
Я,  конечно,  мог бы тебе сказать,  что осталось недолго.  Но...  -  Николай
Яковлевич развел руками.
     - Спасибо за откровенность.
     Нагибин отвернулся от окна.
     - Давай, дружище, закурим, - с хитринкой в голосе сказал он.
     Николай Яковлевич с  загадочной улыбкой подал Андрею ребристый костяной
портсигар. Рогуля взял его, открыл и не сдержался от радостного восклицания.
Портсигар был набит "Казбеком".
     - Боги Олимпа! "Казбек"! Наш "Казбек"!
     Андрей  отшвырнул  трофейную  сигарету,  взял  папиросу,  прикурил.  Он
затягивался пахучим дымом,  задирал голову вверх и, оттопырив губы, выпускал
сизую струйку дыма с таким видом,  словно этой струйке не было цены. Николай
Яковлевич улыбался.  Он  прекрасно понимал  Андрея.  Дело  не  в  папиросах.
Парень,  возможно,  впервые почувствовал,  как бесконечно дорого все то, что
еще год назад называлось мирной жизнью.
     - Откуда  такая  роскошь?   -  наконец  спросил  Рогуля,  показывая  на
папиросы.
     - Из-за  линии фронта.  Военные разведчики через связного передали пару
пачек.  Их люди уже устроились в  городе.  Но тут такая петрушка получается:
они пока что слабо ориентируются,  и  им нужна помощь.  Ваша группа временно
передается в распоряжение разведчиков. Сразу назначай толкового связного.
     - Цыганок.
     - Ну, что же, согласен.
     - Адрес явки?
     - Получишь через  шесть  дней.  Не  спеши  раньше батьки в  пекло,  так
сказать,   -   усмехнулся  Николай  Яковлевич.  И  тут  же  стал  серьезным,
озабоченным.  -  Федю Механчука я  от  вас забираю.  И  надолго.  Руководить
группой будешь сам.
     Разговор оборвался.  В открытую форточку залетал теплый ветер,  парусом
надувал занавеску, которая закрывала верхнюю часть окна.
     Николай  Яковлевич  смотрел  в  сад.  Год...  Какой  бесконечно далекой
кажется бывшая мирная жизнь!  Иногда вообще не  верится,  что  она  когда-то
была.  Словно всю жизнь только тем и  занимался,  что стрелял из  пистолета,
прятался по  чужим квартирам,  уходил из облав,  убегал от патрулей.  И  эта
вечная изнурительная напряженность, не затухающая тревога...
     - Смелый! Третий раз зову, а вы ни в зуб ногой. Вроде не замечал, чтобы
вы были тугой на ухо.
     Николай Яковлевич повернулся к Андрею, виновато усмехнулся.
     - Ты что-то хотел сказать?
     - Я  говорю,  дайте мне  мину  с  часовым механизмом.  Пока  разведчики
расшевелятся, мы эшелон сковырнем.
     - Не дам! - решительно сказал Николай Яковлевич. - Вы еще не отчитались
за те две, что взял Федя. А мины, сам знаешь...
     - ...на вес золота,  -  копируя его,  договорил Андрей. - Вам требуется
отчет.  Извольте.  На товарной станции Федя и  Цыганок заминировали эшелон с
техникой.  Ковырнулся за городом. Второй миной я взорвал водокачку. Так есть
мины?
     - Признаться откровенно,  две  есть.  Но,  видишь  ли,  какая  петрушка
получается. Ты у меня не один такой спец. Нужно дать и другим...
     - Вчера мой  знакомый,  который служит переводчиком у  шефа паровозного
депо,  наконец передал мне давно обещанные аусвайсы. Так что мы теперь будем
ходить по железной дороге в любой час суток.
     - Сдаюсь,  положил ты меня на лопатки! - засмеялся Николай Яковлевич. -
От тебя так просто не отбояришься...




     - Цыганок, где твой аусвайс?
     - При мне. А что?
     - Сегодня он будет нужен, - сказал Андрей Рогуля многозначительно.
     - Неужели "черепашку" раздобыл? - просиял Ваня.
     - Хвалю за догадливость. Понимаешь с полуслова.
     - Ты без шуток, елки зеленые. Действительно пойдем?
     - Обязательно,  -  кивнул головой Цапля.  - Есть Магнитка. Почему бы не
подсунуть ее  господам  завоевателям?  Справедливость требует  сделать  это.
Посему даю  приказ:  предупреди своих  мушкетеров.  Сбор  через два  часа  в
известном тебе месте. Вопросы?
     - Куда пойдем?
     - Герцог,  вы  можете от  меня  лично выслушать замечание?  У  вас  нет
выдержки,  а  следовательно,  и характера.  А полная бесхарактерность -  это
очень  противный характер.  Внимай  мудрейшим,  -  Андрей  сделал  паузу  и,
взглянув на Ваню,  засмеялся.  - Ладно, удовлетворю твое любопытство. Пойдем
на железнодорожную станцию.  Риск большой,  но...  Если подумать, так каждый
наш шаг - риск.
     - На вокзале эшелон рванем?
     - На вокзале устраивать такую музыку нельзя, - мягко возразил Андрей. -
Могут погибнуть невинные люди.  Надо, чтобы мина сделала свое дело далеко от
города. - Цапля подмигнул Цыганку. - Ну что, план утверждаешь?
     - Конечно!
     - Вот и прекрасно,  -  небрежно обронил Андрей.  - Жми сейчас за своими
мушкетерами...
     Когда Ваня вышел, Андрей начал собираться. Вытащил из чулана засаленную
до  блеска одежду.  Вымазал перед  зеркалом машинным маслом лицо.  Принес из
сеней  молоток  с  длинной  ручкой,  положил  на  скамью.  Такими  молотками
пользуются осмотрщики вагонов.
     Одеваясь,  Андрей думал о Цыганке.  Его удивлял этот зрелый не по годам
парнишка.  Рогуля  уже  не  раз  убеждался в  его  исключительной смелости и
находчивости. Когда же его хвалили, Ваня смущался, густо краснел. Однажды он
очень поразил Андрея. Вася Матвеенко тогда с воодушевлением рассказывал, как
они ходили с Ваней в разведку к аэродрому. Он рассыпался в похвалах Цыганку.
Ваня  молча  слушал.  Затем  подошел к  Васе  и,  выразительно похлопав себя
ладонью по лбу,  сказал:  "Ты чего хитришь,  Васька?  Больше меня, Андрей, с
этим подхалимом и  трусом на задания не посылай.  Не верю я ему!" Сказал как
отрезал.  Позже Андрей узнал,  что в  той разведке Васька Матвеенко в  самую
критическую минуту удрал от Цыганка,  и  тот едва не угодил в лапы к немцам.
Искренне говоря,  Рогуле и  самому не очень нравился Матвеенко.  Было в этом
парне что-то  такое,  что заставляло настораживаться.  Может,  потому Андрей
никогда не раскрывал перед ним боевых планов группы,  перестал брать с собой
на ответственные операции.  Что же касается Цыганка,  то от него у  Цапли не
было секретов.  Последнее время,  выполняя приказ Смелого,  он всегда держал
Ваяю возле себя.
     Андрей вытащил из тайника под печью пистолет,  проверил патроны. Взял в
руки молоток, ящик с инструментом и вышел из хаты.




     Цвели липы.  От их густого запаха даже кружилась голова.  Жара спадала.
Удлинились тени. Ослепительно сияла на солнце Двина. На водоворотах у берега
течение крутило сосновую кору и желтые щепки.
     - Целиком полагаться на пропуск нельзя,  -  тихо говорил ребятам Андрей
Рогуля.  -  Посему предлагаю вот что.  Я с Цыганком иду впереди.  Ты, Гриша,
вместе с  Генкой будете подстраховывать нас сзади.  Стрелять только в  самом
крайнем случае.  Берегитесь бобиков.  Эти  гады  знают  в  лицо  почти  всех
рабочих. Пошли, мушкетеры...
     На  станции  у  здания  вокзала  стояли  два  пассажирских состава.  Из
раскрытых окон  едва  не  по  пояс  высовывались в  одних  майках  загорелые
солдаты,  пели песни,  хохотали.  Видимо, ехали на фронт. О том, чтобы прямо
подойти к вагону и подложить мину,  не могло быть и речи.  Вез причины лезть
под  какой-нибудь  вагон  рискованно даже  для  железнодорожных рабочих,  за
которых выдавали себя  ребята.  Гитлеровцы,  стоявшие вдоль  одного состава,
могли видеть все, что делается под вагонами другого.
     Андрей шел  впереди,  размахивая молотком с  длиннющей ручкой.  Рядом с
ним,  такой же грязный, в надвинутой на глаза железнодорожной фуражке, шагал
Ваня. Наклонившись на правую сторону, он нес ящик с инструментом.
     На  небольшом расстоянии от  них  шли  с  носилками Гриша Голуб и  Гена
Гуринок.
     Беспрерывно вскрикивая,  таскала туда-сюда вагоны вся  в  масляном поту
"овечка". Возле эшелонов, словно связанные, ходили патрули.
     - Нет,  это не  так просто,  как казалось вначале,  -  тихо,  с  ноткой
разочарования, сказал Андрей. - Дрянь наши дела.
     - Ничего, что-нибудь придумаем, - уверенно сказал Ваня. - Кроме шуток.
     - Ну-ка,  пошли дальше! - внезапно послышался сзади голос Гриши Голуба.
- Раз-два, взяли! Еще раз, взяли!
     "Ребята предупреждают,  что  к  нам  кто-то  привязался сзади,  -  весь
напрягся Ваня.  -  Но кто?  Патруль?  Бобики? Раз-два... еще раз. Значит, за
нами идут три человека.  Понял ли это Цапля?..  Пропуска в порядке.  Но если
возникнет  подозрение,   могут  задержать.   А  там,  в  комендатуре,  сразу
выяснится, что такие рабочие на железной дороге не числятся. По аусвайсу моя
фамилия Воловик...  Воловик Иван Константинович... Что же такое придумать? А
если?.. "
     Цыганок вдруг споткнулся и растянулся на земле. Отлетел в сторону ящик,
с лязгом рассыпались инструменты.
     Андрей  также  понял  сигнал Гриши  Голуба.  "Если  сзади  полицейские,
придется стрелять.  Неужели не пронесет?  Если что - прикрою отход ребят". В
этот  момент Цапля услышал,  как  грохнулся на  шпалы вместе с  ящиком Ваня.
"Молодец,  Цыганок!  Понял,  что к чему,  -  подумал Андрей.  -  Теперь надо
броситься к нему.  Главное,  чтобы все выглядело натурально, тогда, может, и
не спросят аусвайсы".
     Андрей резко повернулся.
     К Цыганку подходили полицейские.  Ваня лежал на шпалах и громко стонал.
Цапля кинулся к нему, стал на колени, приподнял голову.
     Полицейские остановились рядом.
     - Не шевелится?  -  спросил над Андреем густой бас. - И не удивительно.
Так грохнуться!
     - Вот же наваждение! - засуетился Андрей. - Это ж надо! Вот беда! И как
это его угораздило?!
     - Ничего,  отойдет.  На молодом,  что на собаке,  -  быстро заживает, -
сказал второй полицейский. - Жить будет. Он кто тебе? Брат?
     - Да нет.  Вместе работаем,  -  ответил Андрей,  чувствуя,  как под его
рукой напряглось тело Цыганка. - Ученик мой.
     - Да что ты его так держишь?  -  возмутился первый полицейский. - Потри
ему лицо, он и очухается. Вот, вот... Пошли. Пора сменяться.
     Ваня услышал, как заскрипел под их сапогами шлак. Он вслушивался в этот
скрип и старался представить себе, что делают остальные ребята.
     Андрей   вытер   рукавом  вспотевший  лоб,   глянул   на   Цыганка.   С
благодарностью сжал его руку.
     - Молодец, герцог!
     - Пошли бобики? - шепотом спросил Ваня.
     - Тс-с! Пусть подальше отойдут.
     Андрей оглянулся.  Рядом  шли  со  своими носилками Гриша Голуб и  Гена
Гуринок.
     Ваня едва заметно кивнул головой в их сторону.
     - Пусть возьмут меня на носилки и несут под состав,  -  зашептал он.  -
Ну, будто нам надо на ту сторону перебраться.
     - Все  гениальное -  просто!  Отлично придумано!  -  загорелся Андрей и
повернулся к Грише и Гене.  -  Эй, ребята! Помогите занести! Совсем расшибся
парень!
     Голуб и  Гуринок,  словно нехотя,  свалили с носилок тормозные башмаки,
костыли,  кирки и  не спеша подошли к Цапле.  Андрей подхватил с земли ящик,
торопливо побросал в него инструмент.
     - Ну-ка, берись, братцы!
     Ваню положили на  носилки и  понесли между составами.  Глаза у  Цыганка
были закрыты, ноги свисали с носилок. Немцы расступались, давая дорогу.
     - Хальт! Аусвайс!
     Перед ними стоял патруль. Поблескивали бляхи на груди жандармов.
     Ребята  осторожно опустили носилки  на  землю  и  полезли в  карманы за
пропусками.  Ваня  застонал.  Плечистый  унтер,  просмотрев аусвайсы  ребят,
показал на Ваню коротким пальцем.
     - Аусвайс!
     Андрей наклонился над  Цыганком и  вытащил у  него из  кармана пропуск.
Унтер пробежал его глазами, вернул назад.
     - Геен зи! Шнэль!
     Ребята  подхватили носилки  и  двинулись через  пути.  Андрей  украдкой
оглянулся. Патрульные стояли к ним спиной и курили.
     - Направо! - приказал Рогуля.
     Гриша  Голуб  и  Гена  Гуринок  свернули  к  пассажирскому  составу  и,
согнувшись, полезли под вагон.
     Цыганка заслонили со всех сторон, приподняли носилки выше.
     - Давай! - шепнул Андрей.
     Ваня стремительно поднял и опустил руку. Магнитная мина плотно прилипла
к металлу, слилась с ним.
     - Вылазьте! - скомандовал Андрей. - Спокойно только, спокойно.
     Немцы,  стоявшие по другую сторону вагона,  расступились, давая ребятам
дорогу.   Потом  снова  начали  дурачиться,   обливать  друг   друга  водой.
Прислушиваясь к их смеху, Андрей угрюмо процедил:
     - Смеетесь,  господа  завоеватели?  Ну  что  ж,  посмотрим,  кто  будет
смеяться последним...







     Они стояли у доски объявлений с новым приказом полковника Киккеля.
     - "Всем    жителям    города    срочно    пройти    перерегистрацию   и
паспортизацию..." -  громко прочитал Андрей Рогуля и шепотом спросил:  - Что
нового, Цыганок?
     - В город прибыла "Голубая дивизия".  Испанские фашисты. Разместились в
казармах за Яновским мостом.
     - Когда прибыли эти голубые?
     - Вчера ночью.
     - Дальше.
     - На Двине стоят две баржи с военным грузом. По-моему - боеприпасы.
     - Охрана?
     - На каждой - по гансу. Еще один ходит по берегу.
     - Ясно.   -   Андрей  повернулся,   осмотрел  улицу.  -  Теперь  слушай
внимательно,  мушкетер.  Сейчас пойдешь на  улицу Городокскую.  Знаешь,  где
швейная мастерская?
     - Найду, чего там.
     - Не приведи за собой шпика.
     - Не маленький.
     - Зайдешь в  мастерскую и  скажешь:  "Добрый день.  Не  продаете ли  вы
мальчуковый пиджак?"  Ответ:  "Есть,  но  для  тебя великоват.  Если хочешь,
можешь примерить".
     - Запомнил. Что дальше?
     - Спросишь Неуловимого.  Расскажешь ему все,  что говорил мне.  От меня
передай следующее.  Недалеко от железнодорожной станции поселился в особняке
важный немецкий чиновник.  Из Берлина.  Неуловимый об этом знает. Скажи ему,
что  сейчас  уже  можно  попробовать.  Так  и  скажи:  "Можно  попробовать".
Запомнил?
     - Конечно.
     - Пока что  все.  Завтра встретимся у  ворот Смоленского рынка.  Салют,
герцог! Мавр сделал свое дело, мавр должен уходить...
     Ваня  медленно  повернулся и,  не  спеша,  зашагал  по  тротуару.  Мимо
протопали два  подвыпивших унтера.  Громко хохотали,  хлопали друг  друга по
плечам. Их пьяные голоса долго разносились по пустой улице.
     Грохоча по  мостовой,  прошли два бронетранспортера.  Возле комендатуры
они   остановились.    Водители   вылезли   наверх.    Из    комендатуры   к
бронетранспортерам сыпанули солдаты:  начали садиться.  На  ходу  застегивая
черный блестящий плащ,  вышел офицер.  Едва только он сел,  как из переднего
бронетранспортера полыхнуло вверх пламя. От гулкого взрыва вздрогнула земля.
     "Елки зеленые! Вот это работка! - с восхищением подумал Ваня. - Быстрей
надо отсюда сматываться, сейчас начнется облава".
     Цыганок метнулся в  ближайший переулок.  Навстречу ему шел полицейский.
Ваня  привычно  глянул  на   спасительный  забор,   определяя  его   высоту.
Полицейский неожиданно остановился и знакомым голосом спросил:
     - Горит?
     Ваня резко повернулся и остолбенел. Перед ним стоял Смелый.
     - Горит,  -  запинаясь,  ответил Цыганок и сглотнул слюну.  -  А почему
вы... полицай?
     - Давай,  Цыганок,  подальше отсюда,  - прищурился Николай Яковлевич. -
Сейчас здесь начнется такая петрушка, что...
     Возле  комендатуры послышалась автоматная очередь.  Нагибин махнул Ване
рукой, резко повернулся и побежал по переулку. "Вот дает! - покрутил головой
Цыганок.  - Разгуливает по городу в бобиковской форме и глазом не моргнет!..
"
     Ваня  остановился  у   дома  с   красной  черепичной  крышей,   толкнул
облупленную голубую калитку и  вошел в  небольшой дворик.  Выбитые окна были
крест-накрест заколочены досками.  Щемящая боль пронзила сердце Цыганка. Вон
в  той  комнате,  под  окном  которой лежит  на  земле выломанная рама,  они
когда-то   с   Володей   Виноградовым  зубрили  правописание  частицы  "не".
"Непогода,  ненавидеть",  -  вдруг вспомнил Ваня  слова,  которые приводил в
качестве примера Володя.
     - Ненавидеть, - вслух, дрожащим голосом сказал Цыганок. - Ненавидеть!..
     Тропкой,  по которой они когда-то бегали с  Володей,  Ваня направился в
сад.  Под  этой раскидистой яблоней любил отдыхать в  кресле-качалке Никифор
Иванович. Вон на тех заросших сорняками грядках копошилась, бывало, напевая,
Вера Степановна. Теперь нет ни Володи, ни его отца, ни его матери. И сад уже
не тот, а какой-то опустошенный, одичавший.
     Ваня нашел в  заборе знакомую доску,  отодвинул я  очутился в  соседнем
огороде.  Оглянулся на мертвый дом,  крыша которого краснела среди ветвей, и
напрямик двинулся к Городокской улице.
     Дом,  о котором ему говорил Андрей Рогуля,  стоял в глубине сада. Вдоль
невысокого забора тянулись густые заросли боярышника.  На  жестяной вывеске,
приколоченной  к  воротам,   внушительно  чернели  большие  буквы:  "Швейная
мастерская господина П.Смирнова".  На  столбе ворот  сидел рыжий кот  и,  не
обращая внимания на Цыганка, старательно умывался.
     Ваня  нажал  на  железный язычок щеколды и  коленом толкнул калитку.  В
глубине сада  что-то  тихо  зазвенело.  "Смотри ты!  -  удивился Цыганок.  -
Сигнализация у них".
     Оглядываясь по сторонам,  Ваня пошел по дорожке,  которая вела к  дому.
Вдоль нее  тянулись густые кусты смородины.  Вишни над головой переплетались
ветвями, образуя длинный зеленый тоннель.
     Между  кустов мелькнула чья-то  фигура.  "Ага.  Меня  уже  заметили,  -
отметил Ваня. - Что же, посмотрим, что будет дальше".
     По  дорожке  полз  коричневый жук  с  усами-антеннами.  Цыганок присел,
поднял соломинку и остановил ею жука.
     - Тебе что нужно, малый? - спросил кто-то сердитым прокуренным голосом.
     Ваня вскочил и увидел высокого мужчину со светлыми усами.
     - День добрый, - Цыганок, глядя усачу в глаза, назвал пароль.
     Мужчина удивленно пошевелил белесыми бровями, подозрительно прищурился.
Хмыкнув, недоверчиво ответил:
     - Есть, но для тебя великоват.
     - Тогда извините,  -  Ваня повернулся к  усатому спиной и  направился к
выходу. - Поищу тогда в другой мастерской.
     - Подожди, жучок, - засмеялся мужчина. - Если хочешь, можешь примерить.
     - Мне нужен Неуловимый, - тихо сказал Ваня.
     - Проходи, товарищ. - Улыбка исчезла с лица усатого. - Извини, смотрю -
сидит, с жучком игру затеял.
     - Сделайте потише сигнал, от калитки слышно.
     - Неужели? Спасибо, что сказал. Заходи.
     В  большой светлой комнате стояли  ножная и  ручная швейные машины,  на
полу  валялись цветные обрезки.  На  гвозде  у  окна  висела оранжевая лента
портняжного метра.  Усатый снял со  спинки гнутого венского стула обметанный
белыми нитками офицерский мундир и вышел.
     Неслышно  открылась  дверь   боковушки.   В   комнату,   чуть   заметно
прихрамывая,  вошел  чисто выбритый человек в  темно-синем костюме.  Цыганок
глянул на  вошедшего,  и  сердце его екнуло.  "Где я  видел эти цепкие серые
глаза и  скуластое лицо?  -  подумал он.  -  Елки зеленые,  неужели...  Нет,
показалось. Чепуха какая-то!"
     - Так,  значит,  ты и есть Цыганок?  Мне сообщили,  что на связь придет
Цыганок, но я никогда не думал... - Вошедший пристально посмотрел на Ваню. -
Постой,  подожди...  Что-то мне твое лицо знакомо...  А не встречались ли мы
раньше?
     - Дядя Игнат!  -  рванулся к  нему Цыганок.  -  Да это же я,  Ваня!  Не
узнаете? Вот, елки зеленые!
     - Подожди, подожди...
     - Пленные...  Овчарки...  -  захлебнулся от возбуждения Цыганок.  -  Вы
прыгнули к стене и спрятались в подвале! Там еще ржавая жесть торчала!
     - Вспомнил!  -  Человек в темно-синем костюме прижал Ваню к себе. - Вот
так встреча!  Чтоб тебя рак лягнул,  мой ты дорогой!  Никогда не думал,  что
свидимся. Спасибо, помог ты мне тогда со своими друзьями. Где они теперь?
     - Вместе со мной.  Выполняем задания Неуловимого.  -  Вспомнив, с какой
целью он  пришел сюда,  Ваня стал серьезным.  -  Вы  простите,  но мне нужно
срочно с ним поговорить. Где он?
     - Я слушаю тебя, Цыганок.
     - Вы - Неуловимый? - изумился Ваня.
     - А что здесь удивительного?
     - А мне сказали, что Неуловимый - разведчик... А вы же тогда из колонны
удрали...
     - Все,  мой дорогой,  правильно.  Тебя смущает, что я в колонне пленных
шел?  Так вот, дружок, выполняя одно задание, я попал к немцам в лапы. Потом
бежал  с  вашей  помощью.  А  теперь продолжаю выполнять то,  что  мне  было
поручено раньше. Но об этом никто не должен знать. Я и так удивляюсь, как ты
обо мне узнал. От кого?
     - Мне сказал Федя Механчук.
     - Кто еще знает?
     - Андрей Рогуля. Из наших ребят больше никто.
     - Предупреди своих, чтобы...
     - Да что вы! Ни одна собака, кроме шуток!
     - Верю. А теперь давай о деле...
     Ваня  рассказал  о  дивизии  испанских фашистов,  о  баржах  на  Двине.
Неуловимый слушал,  меряя  шагами комнату.  Когда Ваня  передал слова Андрея
Рогули о важном чиновнике из Берлина, Неуловимый остановился, задумался.
     - Сказал,  значит,  можно  попробовать?  Тэк,  тэк,  тэкс...  Вот  что,
Цыганок.  Передай Рогуле, что нас очень интересует этот чиновник. Не так он,
как его служебные бумаги. - Неуловимый указательным пальцем почесал бровь. -
Действуйте быстро, но осторожно. Обязательно обратите внимание на распорядок
его дня. Когда спит, гуляет, работает. Это очень важно.
     Неуловимый положил обе руки Цыганку на плечи.
     - Ну,  будь здоров!  И  чтобы тебя никакой рак не лягнул!..  -  грустно
усмехнулся  он.  -  Следующая  встреча  через  неделю.  Возле  ветеринарного
института. Если у меня в руках будет газета - не подходи. Все.
     Появился усатый.  Он молча провел Ваню до калитки,  ободряюще подмигнул
на прощанье.
     Цыганок шел по улице и чувствовал "спиной его пристальный взгляд.




     Шел спорый дождь.  В луже у почерневшего забора лопались пузыри.  Улица
была пустынна. Андрей и Цыганок прислушались. За забором ни звука.
     Цыганок припал  к  дырке  от  выпавшего сучка  в  доске  и  внимательно
осмотрел сад. У самого забора густо рос малинник. Гнулись под тяжестью яблок
мокрые ветви, навалившись на суковатые подпорки. Между яблонь и вишен вилась
залитая водой  тропинка.  Недалеко от  дома  на  чистом месте стояла голубая
беседка.  Половину ее  густо обвил хмель.  В  кресле-качалке сидел эсэсовец.
Рядом  на  круглом  столике  стояла  недопитая  бутылка  вина  и  тарелка  с
краснобокими яблоками.
     - Ну? - наклонившись к Ване, шепотом спросил Андрей. - Что там?
     - Спит, - выдохнул Цыганок.
     - Вот это темпы.  В  шесть заступил на  пост -  и  уже литровую бутылку
почти опорожнил...  -  Андрей ладонью отер мокрое лицо.  -  Сейчас проснется
берлинец и  начнет свой  туалет.  Ровно  на  двадцать минут он  откроет окно
своего кабинета. Нам нельзя пропустить эти двадцать минут.
     - Ну, - кивнул головой Ваня. - Хорошо, что в саду овчарки нет.
     - Факт  немаловажный.   Видимо,  берлинец  не  любит  собак.  -  Андрей
оглянулся.  - Между прочим, надо посмотреть, что делает второй часовой. Стой
здесь, я мигом.
     Рогуля пошел, осторожно ступая на траву у самого забора.
     Ваня снова припал к  отверстию.  Эсэсовец по-прежнему безмятежно спал в
кресле-качалке.
     Подошел  Андрей,  прислонился плечом  к  забору.  На  кончике его  носа
повисла дождевая капля. Он сдул ее, глянул Ване в глаза.
     - Второй сидит у дверей веранды и клюет носом. А твой?
     - Дрыхнет без задних ног.
     - Так что? - Андрей посмотрел на часы. - Наш час настал...
     - Полезли.
     Андрей  вытащил  из  внутреннего кармана пиджака пистолет.  Ваня  взвел
курок своего браунинга.  Цапля присел, подставил широкую спину. Цыганок стал
на нее мокрыми ботинками и сразу почувствовал, как Андрей медленно поднимает
его  вверх.  Подтянулся,  перекинул одну ногу,  нащупал носком жердь забора,
осторожно стал на нее и перенес вторую ногу.
     Доски были скользкие.  Ваня лег животом на забор, подал руку Андрею. Но
тот отрицательно покачал головой и легко,  одним махом, оседлал забор. Затем
сразу же бесшумно сполз вниз, в густой малинник.
     До  эсэсовца в  беседке  было  несколько шагов.  Внезапно он  отрывисто
всхрапнул,  дернул головой.  Пилотка сползла ему  на  самые глаза.  "Хотя бы
только не проснулся, собака!" - обмерев, мысленно взмолился Ваня.
     Гитлеровец  не  шевелился.  Андрей  тихонько  толкнул  Цыганка  локтем,
показал глазами на  дом.  Ваня  кивнул  и,  затаив  дыхание,  развел  руками
малинник.  Выпрямился,  сделал один шаг,  второй. С дерева, стоявшего рядом,
сорвалось и упало на тропинку яблоко. Ваня мгновенно присел.
     Эсэсовец шевельнул ногами, сложил руки на животе и снова затих.
     Они  ползли  по  мокрой,  заросшей травой  земле,  прячась  за  кустами
смородины и крыжовника.
     Дождь  пошел  сильней.  Он  глухо  зашумел  в  листве  яблонь,  яростно
забарабанил по жестяной крыше дома.
     Больно кололись ветки крыжовника.  От  холода и  нервного напряжения по
телу пробегала дрожь.
     Под  окном рос  куст  красной смородины.  Густой,  похожий на  огромную
зеленую кочку.  Нижние ветви его  лежали на  самой земле.  Цыганок осторожно
поднял их и скользнул под куст.
     Раздвинув ветви,  он  увидел окно.  Стекла были  сухие,  только кое-где
закапаны дождем.  Возле  самого  окна  гнули  вниз  красные головы  пионы  и
георгины. Все звуки глушил однообразный шум дождя.
     Андрей лежал по  ту  сторону куста.  Лежал тихо,  будто его и  не  было
рядом.  "Только бы он не прозевал эсэсовца в беседке! А может, тот уже давно
заметил нас  и  ждет,  что  будет дальше?  Ерунда!  Они не  ждут,  они сразу
хватаются за автомат...  - с тревогой подумал Ваня. - Как хорошо, что в саду
нет овчарки! Наверно, этот берлинец действительно не любит собак".
     Зашевелилась занавеска в  окне.  Ваня  задержал  дыхание,  крепче  сжал
браунинг в руке.
     Занавеска отдернулась,  показался человек в нижней рубашке. Поднял руку
вверх, опустил, покопошился внизу. Тихо скрипнув, распахнулось окно.
     Немец высунул седую голову,  посмотрел на небо,  сморщился. У него было
длинное лицо с  острым носом,  на котором сидели очки.  Он что-то недовольно
проворчал, зевнул и исчез. Ваня услышал, как в комнате хлопнули двери.
     Цыганок подождал несколько секунд, выполз из-под куста, осмотрелся.
     Лил дождь. Кроме его ровного и глухого шума ничего не было слышно, Ваня
пригнулся, метнулся к окну, присел.
     Из-за куста показалась голова. Андрея. Он приподнялся, кивнул головой.
     Ваня медленно выпрямился,  осторожно отодвинул край занавески, заглянул
в комнату.
     Немца не было.
     Цыганок сунул браунинг за пояс,  вытащил из кармана охотничий нож. Взяв
его в зубы, ухватился за подоконник и нырнул в окно.
     Большой  письменный стол  в  кабинете был  весь  завален  бумагами.  На
кожаном глубоком кресле лежал пухлый портфель.  Словно черный кот, дремал на
маленьком столике черный телефон. На стене висела карта, которую до половины
закрывала голубая занавеска.  Где-то  в  глубине дома слышались приглушенные
голоса.
     Ваня  сделал  несколько  неслышных  шагов  по  мягкому  ковру,  схватил
портфель.
     - Х-хайль! - вдруг захрипел кто-то за его спиной. - Зиг х-хайль!
     Цыганок выронил портфель, схватился за браунинг, мгновенно повернулся.
     Из   угла,   из   проволочной  золотистой  клетки,   на  него  смотрела
красно-желтая птица.
     "Попугай!  -  перевел дыхание Ваня.  - Тьфу, чтоб тебя, гад, разорвало!
Едва сердце не выскочило!"
     Цыганок схватил портфель, дрожащими пальцами раскрыл и начал сгребать в
него бумаги со стола.  Бумаги не лезли,  портфель был полон, и Ваня кулаком,
словно месил  тесто,  заталкивал их  туда.  Затем подбежал к  стене,  сорвал
карту.  Сложив ее  вчетверо,  сунул за пазуху.  Схватил портфель,  кинулся к
окну.  Положив его на подоконник,  метнулся назад к столу. Взял нож, который
едва не забыл,  шагнул к  телефону.  "Надо обязательно перерезать провод,  -
мелькнуло в голове. - Быстрей!"
     Он  зажал в  руке черную резиновую жилу и  с  первого раза острым,  как
бритва, ножом перерезал ее. Конец провода упал на ковер. Ваня ногой задвинул
его под стол.
     "У  немца должно быть оружие,  -  лихорадочно думал Цыганок.  -  Где же
оно?"  Он глянул на стол и увидел,  что из замка верхнего ящика торчит ключ.
Ваня крутнул его  влево,  рванул ящик на  себя.  Перед ним на  бумагах лежал
парабеллум.  Цыганок сунул его за  пояс,  свернул бумаги в  трубку и  в  два
прыжка очутился у окна.  Едва только дотронулся до портфеля, как чья-то рука
молниеносно схватила  портфель с  подоконника и  исчезла  вместе  с  ним  за
занавеской.
     Цыганок  побелел,  затаил  дыхание.  Затем  осторожно отвел  в  сторону
краешек занавески.
     Прямо перед собой увидел встревоженное лицо Андрея Рогули.
     - Вылазь! - шепнул он. - Быстрей!
     Ваня сунул ему бумаги и выскочил через окно.
     По-прежнему шел  дождь.  Время от  времени срывались и  глухо падали на
землю яблоки.




     Лес  стоял тихий и  неподвижный.  Изредка протяжно и  тоскливо свистнет
синица, даст короткую очередь дятел, и снова - звенящая тишина.
     Вдыхая  на  полную  грудь  сладковатый,  настоенный на  сосновой  смоле
воздух,  Федя Механчук брел по  лесу.  Глянул себе под  ноги и  остановился,
зачарованно глядя  на  черничник,  на  котором  редкими  чернильными каплями
висели последние,  еще не успевшие осыпаться ягоды. "Вот и осень подкралась,
- с тихой грустью отметил Федя. - Вторая военная осень..."
     Раздавив  ногой  розовую  сыроежку,  Механчук переступил замшелый ствол
вывороченного бурей  граба  и  увидел  впереди,  залитую  солнцем прогалину.
Остановился возле калины,  отвел рукой тяжелую от ярко-красных гроздей ветку
и стал внимательно осматривать поляну.  На ней кое-где росли кусты орешника,
из травы торчали высокие серые пни, от которых вытянулись длинные тени.
     Федя прислушался.  Низко над поляной пролетела сизоворонка. Тень от нее
скользнула по траве и скрылась.  "Хоть бы ветка где шелохнулась,  -  подумал
Механчук и вышел из кустов. - Ничего вроде подозрительного".
     Федя уже  дошел до  середины поляны,  когда услышал стрекотание сороки.
Внезапное предчувствие беды сжало сердце.
     Сорока кричала в конце поляны.  Федя застыл на месте. "Горизонт чистый,
чего же  она авралит?  -  насторожился Механчук.  -  Наверно,  какого-нибудь
зверька засекла".
     Он  сделал несколько шагов  и  вдруг  отчетливо услышал треск сломанной
ветки.  Из куста напротив, блеснув на солнце, высунулся железный гриб каски.
"Засада!"
     Механчук молниеносным движением выхватил пистолет и,  не целясь,  нажал
на курок. Гитлеровец медленно, ломая кусты, осунулся на землю. Федя отскочил
к  ореховому кусту и  упал на  траву за  широкий пень.  В  тот же миг тишину
вспорола автоматная очередь. От пня полетела щепа.
     - Рус! - закричали из кустов. - Сдавайся!
     Федя выхватил из кармана "лимонку", рванул чеку и изо всей силы швырнул
туда,  откуда доносился голос.  От взрыва содрогнулась земля, вверх взлетели
перемешанные с землей ветви. Послышались отчаянные крики и стоны.
     - Фойер! - приказал тот же голос.
     Ударили автоматы. Снова прозвучала команда.
     Федя увидел солдат, которые перебегали от дерева к дереву. "Окружают! -
догадался Механчук.  -  Пока не  поздно -  полный назад!"  Проклиная себя за
неосторожность, Федя начал отползать. Прячась за пнями, добрался до высокого
орехового  куста.   Дальше  лежала  голая   полоса.   Ползти  по   открытому
пространству было безрассудно. Федя забрался под кует и осмотрелся. Мелькали
между деревьев фигуры немцев,  поблескивали на  солнце их  каски.  "Живым не
сдамся",  - подумал Федя. Он сжал зубы и, тщательно прицелившись, выстрелил.
В  то  же  мгновение гулко  прогремела автоматная очередь.  Федя  вскрикнул,
ткнулся лицом в траву.
     Опасливо,  затем все смелей, выпрямляясь во весь рост, на поляну начали
выходить немцы.  Они уже были в  десяти метрах от  куста,  под которым лежал
Механчук. И вдруг послышалось:
     - Огонь!
     Ударил пулемет. К нему беспорядочно присоединились автоматы и винтовки.
Гитлеровцы ошалело закрутились на поляне, кинулись назад.
     Под  калиной,  за  которой несколько минут  назад стоял Федя  Механчук,
припал к "Дегтяреву" партизанский пулеметчик.  Рядом с ним,  став на колено,
бил из автомата командир отряда.
     - Самосейко! - крикнул он, не оглядываясь. - Давай за парнем!
     Молодой партизан,  стоявший за  стволом вековой сосны,  не  пригибаясь,
ринулся на поляну.
     - Ложись! - заорал командир отряда. - Ползком, куриная твоя голова!
     Но  партизан только пригнулся и  не  лег на  землю,  пока не добежал до
куста, под которым был Федя Механчук.
     - Усилить огонь! - приказал командир.
     - Елисеевич!  -  крикнул ему человек в очках, перебежав из-за соседнего
куста. - Двоих наших хлопцев поранило!
     - Ложись,  комиссар!  -  сердито  крикнул командир.  -  Чего  под  пули
лезешь?!
     Комиссар поправил очки и  стал наблюдать за Самосейко.  Взвалив Федю на
спину, партизан полз назад. На помощь ему бросилось еще несколько бойцов.
     Федю поднесли к  калине,  осторожно опустили на землю.  Командир отряда
взглянул на его мертвенно-бледное лицо и не удержал возгласа удивления:
     - Механчук?! Да как же это ты?..
     - Он без сознания, - склонившись над Федей, сказал комиссар.
     - Вот  так  история!  -  Командир кулаком  ударил  себя  по  колену.  -
Комиссар,  этот парень от  Неуловимого.  Он должен был принести очень важные
документы. За ними этой ночью прилетит самолет.
     - Вон  оно  что!  -  удивился комиссар.  -  Его срочно перевязать надо,
Елисеевич.
     Командир  расстегнул на  Феде  пиджак,  разорвал рубашку.  На  груди  у
Механчука лежала картонная папка.  Уголок ее был пробит пулей и покраснел от
крови.  Комиссар осторожно взял папку,  развязал зеленые тесемки, заглянул в
бумаги.
     - Документы здесь!  -  возбужденно сказал он.  -  Вовремя мы подоспели.
Могло плохо все это кончиться.
     - Самосейко, носилки! - приказал командир, принимая у комиссара папку.
     Феде перевязали грудь. Бинт сразу покраснел.
     - Похоже,  нарвался на  засаду,  которая ждала  нас,  -  угрюмо  сказал
комиссар. - Очень тяжелое ранение, хоть бы остался жив.
     - Наверно, придется его на самолете вместе с документами отправлять.
     - Пожалуй, это единственный выход.
     Перестрелка усилилась. Немцы постепенно приходили в себя. Огонь их стал
более прицельным.
     Тяжело дыша,  подбежал с носилками Самосейко.  Федю бережно положили на
них и понесли в глубь леса.
     Командир отряда подождал,  пока  партизаны с  носилками не  скрылись за
деревьями, потом повернул голову в сторону поляны.
     - Передать  по  цепи:  взводу  Стрельчени  остаться  для  прикрытия!  -
Остальным - отходить!..
     Быстро и  слаженно,  без  излишней суетни,  партизаны начали отходить в
лес. За их спинами не умолкала перестрелка. Взвод прикрытия продолжал бой.




     В черной,  как сажа,  ночи гулял ветер.  Застонет в вершинах коренастых
сосен,  сердито зашумит в  кустах лозы  у  самой воды и  оголтело помчится в
беспросветную темноту.  И  тогда  становится  отчетливо  слышно,  как  внизу
плещется невидимая река.
     Ваня шагал по берегу,  как по своему двору. Андрей Рогуля едва поспевал
за  ним.  У  одинокой  сосны,  которая  тревожно  гудела  над  головой,  они
остановились и начали осторожно спускаться с крутого берега.
     У  самых ног жадно лизала берег река.  Где-то на другой стороне несмело
мигали золотые огоньки.  Ветер  донес оттуда винтовочный выстрел и  короткую
автоматную очередь.
     Цыганок прислушался к  тревожным ночным  звукам,  зябко  пожимая голыми
плечами -  стоять раздетому было холодно.  Где-то рядом качались на воде две
громоздкие баржи. Их надо заминировать. Таков приказ Неуловимого.
     Ваня посмотрел на  черную воду,  и  ему  стало страшно от  одной только
мысли,  что в нее надо лезть.  Но другого выхода не было:  на берегу у трапа
ходил  часовой,  на  баржах,  которые были  причалены одна  к  одной,  также
затаились охранники.
     Андрей положил холодную руку на  плечо Цыганку.  По  телу Вани невольно
прошла волна дрожи. У своего уха он услышал дыхание Цапли.
     - Значит,  делаем так,  как условились,  - зашептал Рогуля. - Я беру на
себя вторую баржу,  ты -  ту,  что у берега. Проплывешь метра три поперек, и
течение само поднесет тебя к  борту.  Приложишь Магнитку и  тихонько греби к
берегу.  Только,  ради бога,  без шума. У часовых есть карманные фонарики. В
крайнем случае ныряй тогда и держись под водой как можно дольше.
     Ваня босой ногой дотронулся до воды и тут же ее отдернул.
     - Вода х-холодная.
     - Искренне сожалею,  герцог,  что  не  могу  тебе ее  подогреть.  Между
прочим, врачи советуют для бодрости холодный душ. Хоть раз надо использовать
их совет...
     Неслышно ступая по влажному тугому песку,  подошли еще ближе к  баржам.
Пронзительно скрипел трап,  перекинутый с берега на первую баржу.  Терлись о
борта,  кряхтели деревянные кранцы.  Едва слышно доносились шаги часового по
берегу.
     Вдруг  на  первой барже  тоскливо заиграла губная гармошка.  Часовой на
берегу хрипло засмеялся, что-то крикнул своему коллеге на барже. Тот заиграл
веселее. Часовой на берегу бодро запел под эту мелодию.
     - Давай, - шепнул Андрей. - Встречаемся там, где раздевались.
     Он  пожал  Цыганку локоть,  медленно вошел  в  воду  и  тут  же  исчез.
Плескались волны.  Пел  чужую  песню часовой.  Скрипел,  словно коростель на
лугу, трап.
     Несколько секунд  Цыганок  напряженно вслушивался в  темноту.  По  едва
уловимым всплескам понял,  что Андрей плывет к  баржам.  Почему-то неприятно
дрожали колени. По спине пробегали мурашки.
     Ваня  нащупал  мину,   прикрепленную  к  брючному  ремню,   которым  он
подпоясался поверх трусов, и ступил в воду.
     Холодом обожгло ноги.  Цыганок сжал зубы и упрямо двинулся дальше. Вода
дошла до пояса, поднялась до груди. Захватило дыхание.
     Ваня  присел по  шею.  Стало  как  будто теплее.  Стремительное течение
сбивало с ног. "Нужно подплыть к борту. Значит, немного поперек реки возьму,
а тогда поверну к баржам,  -  подумал Цыганок,  сильно, но бесшумно загребая
воду.  -  Здорово сносит...  Как там Андрей?.. Сейчас глубина, видать, метра
три будет..."
     Цыганок развернулся и почувствовал,  что течение понесло его в темноту.
Над  головой что-то  заскрипело.  Звучно  заплескались впереди волны.  Снова
заскрипело,  затрещало  над  головой.  Ваня  инстинктивно пригнул  голову  и
хлебнул воды.  В  тот же момент рука его прикоснулась к  чему-то холодному и
скользкому. "Борт! - обрадовался Цыганок. - Вот так фокус! Как быстро!"
     Страх исчез. Правой рукой отвязал от ремня мину, приложил к борту.
     Он  сильно оттолкнулся от  борта и  врезался во  что-то  лбом.  Из глаз
сыпанули искры.  Над головой заскрежетало.  Словно щипцами начало сдавливать
плечи.  "Я -  между бортов! - похолодел Ваня. - Раздавит!" Цыганок хватил на
полную грудь воздуха и нырнул.
     Он  плыл  под  водой  вслепую.  Не  хватало дыхания.  Хотел вынырнуть и
ударился головой  о  днище  баржи.  Удар  оглушил его.  Несколько секунд  он
лихорадочно греб руками.  Казалось,  вот-вот  разорвется грудь.  "Воздуха...
Глоточек воздуха..."
     Разрывало грудь, звенело в ушах. Из последних сил рванулся вверх.
     Голова выскочила из  воды.  Он  жадно  глотнул воздух и  хотел крикнуть
кого-нибудь на помощь, но в тот же миг вспомнил, зачем и как очутился здесь,
у барж.
     К нему вернулся слух,  он начал различать звуки.  "Жив!" - жгучая волна
радости захлестнула его.
     Звуки губной гармошки и песня часового медленно отдалялись. "Надо плыть
к берегу.  Андрей,  наверно,  давно ожидает".  Он полежал на спине, отдыхая.
Стремительное течение несло его вперед.
     Затем Ваня саженками поплыл к берегу.
     - Сюда,  мушкетер, - услышал он из темноты взволнованный голос Андрея -
А я уже думал, что ты раков на дне кормишь. Ну, как?
     - Порядок.
     - Вашу мужественную руку,  герцог!  И вообще - ты золотой человек. Это,
между прочим, я тебе говорю вполне искренне...
     Ваня усмехнулся в  темноте и  в то же мгновение почувствовал под ногами
твердое дно.







     Холодное солнце клонилось к  западу,  когда Нагибин подходил к  деревне
Лесная.  Припудренная снежной пылью тропинка бежала между кустов к  жердяной
ограде крайней хаты.  Над  горбатой ее  крышей плыл  в  небо  ровный столбик
голубого дыма.  "Значит,  Боженька дома,  -  с  облегчением подумал  Николай
Яковлевич. - А могло случиться, что поцеловал бы пробой и - домой".
     Прежде  чем  перелазить  через  ограду,  Нагибин  настороженно осмотрел
запушенный снегом двор.  Прислушался к звонким детским голосам, долетавшим с
улицы.  Выждав,  стремительно пересек огород.  Обошел  заснеженный стог,  от
которого и  теперь еще душисто пахло луговой травой,  и  очутился во  дворе.
Завернул под  навес,  где лежали березовые дрова и  смолистые пни-выворотни,
предназначенные для растопки печи.
     Заскрипела дверь в сенях.  Николай Яковлевич нащупал в кармане рукоятку
пистолета и прижался спиной к стене хаты.
     На крыльцо вышел,  кашляя в кулак,  сухонький дедок с выбеленной годами
бородкой.  Пригладив  ладонью  прокуренные усы,  старик  подошел  к  навесу,
вытащил  из  колоды  топор  и,  стоя  к  Нагибину спиной,  начал  отсекать у
соснового пня смолистый корень.
     - И  долго ты  там будешь стоять,  петушиный сын?  -  не поворачиваясь,
насмешливо сказал дедок.  -  Уж больно долго,  боженька, ты не заглядывал ко
мне.
     Николаю  Яковлевичу стало  не  по  себе.  "И  как  он  заметил меня?  -
поразился Нагибин. - Не дед, а орел".
     Он  оттолкнулся спиной от  стены,  подошел к  хозяину.  Старика за  его
присловье все в окрестности прозвали Боженькой.
     - Мое вам почтение, - сказал Николай Яковлевич. - Как живем-поживаем?
     - Живу,  как в сказке:  торба слева, торба справа, а сам - посередочке.
Проходи в хату.
     Смелый поднялся на крыльцо.  В  сенях на него дохнуло смешанным запахом
шалфея, зверобоя и чабреца, развешанных на стене.
     В  хате топилась печь,  постреливали,  догорая,  дрова.  В  углу висела
потускневшая иконка, обрамленная длинным вышитым полотенцем.
     Николай Яковлевич сел к столу. Хозяин повозился у печи и молча поставил
перед  ним  алюминиевую  кружку,   Нагибин  погрел  об  нее  руки,   глотнул
обжигающего грушевого отвара,  Кисловато-сладкий напиток сразу  согрел  его.
Смелый  расстегнул свое  демисезонное,  подшитое  ветром  пальто,  испытующе
посмотрел на Боженьку.
     - Что нового в отряде, отец?
     - Воюют, - ответил старик. - А ты никак в лес собрался?
     - Надо,   Есть  одно  срочное  дело,  -  неопределенно  сказал  Николай
Яковлевич. - Пароль не изменился?
     - А как же. Вот подойдешь к старой сосне за просекой, тебя и остановят.
Ты должен сказать:  "Ветер крепчает".  Это и  будет пароль.  Я  тебя малость
проведу, покажу другую дорогу.
     Старик закрыл заслонкой печь,  в  которой уже прогорело,  снял с гвоздя
залатанный кожушок, подпоясался конопляной веревкой. Натянул на седую голову
облезлую заячью ушанку, ступил к порогу.
     - Пошли, боженька. А то темнота прихватит.
     Они  минули огород и  забрались в  заросли лозы,  над  которыми кое-где
возвышались узловатые ольхи.  Снег  был  усеян  птичьими следами и  заячьими
петлями. Над кустами с криком носилась стая ворон. Заглушая этот крик, вдруг
послышался рев мотора. Он нарастал от дороги, которая вела в деревню.
     Пригнувшись,  Боженька и  Смелый  бросились в  густой  ельник,  который
начинался за кустарником. Легли на землю.
     Машина остановилась где-то совсем рядом. Вхолостую работал мотор.
     Неожиданно   прозвучала   отрывистая  немецкая   команда,   послышались
невнятные голоса.  Боженька дернул Смелого за рукав, указал глазами вперед и
пополз между  низкорослых елочек.  Предостерегающе поднял руку  и  застыл на
снегу,  куда-то  напряженно  всматриваясь.  Повернул  к  Николаю  Яковлевичу
голову, кивком позвал к себе. Николай Яковлевич подполз к нему, лег рядом.
     Почти у  самой опушки леса  выстроились автоматчики.  Перед ними стояли
три человека.  На  дороге тихо урчала мотором машина.  Возле нее уже несмело
собирались  жители  деревни.   Уголками  платков  вытирали  глаза   женщины,
испуганно держались за их юбки дети.
     "Двенадцать человек,  не считая офицера, - до боли сжал в руке пистолет
Николай Яковлевич.  -  А  я  один,  дед не в счет.  Ввязываться безрассудно.
Проклятье, был бы хотя автомат!"
     - Ахтунг! - поднял руку офицер.
     Гитлеровцы вскинули автоматы. В тот же миг один из осужденных прыгнул в
сторону и, петляя, ринулся к лесу.
     - Фойер! - закричал офицер.
     Ударили автоматы.  Скошенные пулями,  упали лицами в снег два человека,
стоявшие перед строем.
     Третий мчался во весь дух.  До леса оставалось несколько метров,  когда
он,   словно  споткнувшись,   растянулся  на  снегу.   Немцы  удовлетворенно
залопотали, опустили автоматы.
     Вдруг человек стремительно вскочил,  мелькнул за  старой елью и  словно
растворился в лесу.  Немцы бросились вслед. Добежали до опушки и начали бить
из автоматов.
     Боженька толкнул локтем оцепеневшего Нагибина и  стал  быстро отползать
назад.
     В  ореховых  зарослях  они  поднялись на  ноги,  пригнулись и  отбежали
подальше от опасного места. Пораженные увиденным, молча пошли по лесу.
     Не шелохнувшись,  стояли деревья. Лапы елей гнулись под тяжестью снега.
Когда  Боженька  или  Нагибин  случайно  прикасались к  ним,  вниз  срывался
сыпучий, белый водопад. Ветки облегченно взмывали вверх и долго махали вслед
людям.
     - Вот он!  -  тихо сказал Боженька и  показал на  четко отпечатанный на
снегу след, - Я так и думал, что он в эту сторону повернет.
     Николай Яковлевич остановился, постоял в раздумье, разглядывая след.
     - Такая петрушка,  отец, - наконец сказал он" взяв Боженьку за рукав. -
Вы идите по следу и,  если встретитесь с  ним,  подсобите,  чем можно.  Но о
наших делах ему ни слова.  Присмотритесь к  нему со всех сторон.  И  вот еще
что.  Не  говорите,  что  видели,  как его расстреливали.  -  Нагибин поднял
воротник.  - Я издали буду идти и наблюдать за вами. Мне пока что попадаться
ему на глаза не следует.
     - Оно так, конечно, - согласился старик. - Время теперь такое. Зверь не
зверь, а черт ему верь.
     Боженька вышел  на  след  и  уверенно зашагал между  деревьев.  Николай
Яковлевич,  не спуская с него глаз,  двинулся следом на приличном расстоянии
от него.
     Изредка,  нарушая тишину,  гулко выбивал дробь дятел,  тонко и  несмело
подавала голос синица. Тихо поскрипывал снег под ногами.
     Боженька  приостановился и  нагнулся над  следом.  Из-под  огромной ели
выскользнул человек в  изодранной военной форме и,  зайдя старику за  спину,
поднял над его головой увесистую суковатую палку.
     - Ни с места! - грозно сказал человек. - Кто такой будешь?
     - Я-то?  -  Боженька спокойно выпрямился,  повернулся к  незнакомцу.  -
Человек я,  боженька.  И чего ты глядишь на меня, как конь на хомут? Человек
я.  Да опусти ты свою дубину. Иль на тот свет меня спровадить хочешь? Так я,
человече, смерти давно не боюсь. Отжил свое.
     - Ты,  божий человек, не так прост, как кажешься. Идешь по моему следу,
принюхиваешься. - Незнакомец опустил палку. - Ты кто есть такой? Откуда?
     - Недалече живу,  из Лесной я,  - невозмутимо ответил старик. - Иду вот
сухостой насмотреть себе  на  дровишки.  Живу один,  как  горох при  дороге.
Некому мне дров назапасить. Вот и хожу, собираю сухое.
     - Уж больно далековато ты зашел.
     Усмешка незнакомца была какой-то  неприятной,  отталкивающей.  Бегающие
глаза его настороженно ощупывали старика.
     - Далеко, говоришь, зашел? - спокойно, со вздохом ответил Боженька. - А
я,  человече,  давно, уж лет тридцать, как лесником служу. Для меня лес, как
дом.  Я в нем душой отогреваюсь. Отдыхаю от того, что вокруг творится. Часом
и сам не замечу, как забреду далеко, потому как мысли разные меня одолевают.
- Старик сделал паузу.  -  Ежели,  конечно, большой секретности в тебе нету,
так может скажешь, кто ты есть сам такой?
     - Ты, божий человек, слышал, как стреляли?
     - Стрекотало сзади. Теперь стреляют каждый день.
     - Это по мне из автоматов поливали. От расстрела я убежал. В плену был,
драпанул из  лагеря.  Поймали -  и  разговор короткий.  Двоих товарищей моих
уложили,  а я вот везучий.  -  Беглец знобко повел плечами. - Ты бы, папаша,
помог мне, а?
     - Отчего же не помочь? Вот только чем?
     - Может, знаешь, как к верным людям в лесу добраться? А там я уже найду
себе занятие. В армии лейтенантом был...
     - Ничего мне про это неизвестно.  Разговор о них ходит, а где они - бог
один знает.
     - Вот те на! А еще, говоришь, лесник. Да ты здесь каждый куст знаешь.
     - Знать-то  я  знаю,  да  проку от  этого никакого.  Не встречались мне
нужные тебе люди.
     - Может,  у  тебя тогда в городе знакомые имеются?  Слышал я,  там наши
также дают немцам прикурить. Мне бы к ним, а?
     - Да я, боженька, не знаю таких. Уже сам забыл, когда в том городе был.
Нечего мне там делать.
     - Ты же советский человек,  дед! - глаза незнакомца зло блеснули. - Что
же мне, здесь подыхать?
     - Зачем подыхать?  Иль я не христьянин,  что брошу тебя в беде?  Помочь
ближнему -  божий наказ.  Пойдем ко мне,  покормлю чем бог послал.  Может, и
одежонку какую найду.  В этой тебе никак нельзя, сразу узнают, какая ты есть
птица. Перебьешься у меня, а там пойдешь искать, что тебе надобно.
     - Не веришь ты мне,  дед,  по глазам вижу,  -  обиженно сказал беглец и
отшвырнул свой сук. - Ты бы лучше меня к партизанам провел.
     - Неужто у  тебя  уши  мхом  заросли?  Да  где  же  я  тебе возьму этих
партизан?  -  Боженька развел руками.  -  А я тебе верю. Зря обижаешься. Как
перед богом говорю. Тебя как зовут?
     - Иван... Сухов Иван...
     - На,  одень, Ваня, а то замерзнешь ни за понюшку табака. А тебя, поди,
мать ждет не дождется да и невеста скучает?
     - Какая там к черту невеста?
     Боженька стащил с себя кожушок, остался в овчинной безрукавке.
     Сухов,  дрожа от холода,  долго не мог попасть в рукава. Боженька помог
ему, дал чистую тряпицу вытереть окровавленное лицо.
     - Пошли, боженька.
     - А ты, дед, не продашь меня немцам?
     - Я не христопродавец! - впервые за все время повысил голос Боженька. -
Ежели ты на меня такую напраслину возводишь, так будь жив-здоров себе.
     - Ладно, батя, не сердись, - заискивающе сказал Сухов. - Ты сам войди в
мое положение.  Только что от смерти вырвался.  Снова к ней в гости попадать
нет у меня никакого желания. Пошли, отец, верю я тебе...
     Сухов и Боженька, тихо переговариваясь, двинулись в сторону Лесной.
     Нагибин  поднялся из-за  ели,  спрятал пистолет в  карман  и  пошел  по
нетронутому снегу в чащу леса.  "Интересная петрушка получилась, - размышлял
на ходу Николай Яковлевич.  - Странный он, этот Сухов... Гм-м... До проверки
надо его, видимо, подержать на отдалении. Да, на отдалении..."




     Андрей стоял на крыльце и  курил.  Запорошенная снегом тропка,  которая
вела к  калитке,  была испещрена воробьиными следами.  Глядя на  них,  он  с
тоскою подумал,  что  надо  идти в  пустую неуютную хату,  а  идти совсем не
хочется, ничего там, кроме одиночества и глухой тишины, затаившейся в каждом
углу,  его не ждет.  Вспомнилось гудящее,  как улей, студенческое общежитие.
Таня... Где она сейчас? Что с ней?..
     Рогуля вздохнул,  стряхнул пепел. Воздух синел, прямо на глазах густели
сумерки.  Андрей  посмотрел  на  небо.  В  недосягаемой  высоте  уже  мигали
голубоватые звезды.  Месяц  висел над  головой,  окруженный мерцающим желтым
ореолом. Вдруг небо пополам разрезало ослепительно белое лезвие прожектора.
     Андрей толкнул скрипучую дверь в сени.  В хате сбросил с плеч пальто на
койку,  завесил одеялом окно. Чиркнув спичкой, подошел к столу, снял с лампы
стекло и зажег фитиль.  Прогрев стекло, чтобы не треснуло, осторожно вставил
его в магазин. Подвинул лампу на край стола, снял с шестка валенок, осмотрел
оторванную подошву, грустно покачал головой.
     Найдя  на  полке  дратву и  иголку,  Андрей сел  на  низкую скамеечку и
принялся за  ремонт.  Но работа не клеилась.  Цапля чувствовал,  что все его
существо охватила какая-то непонятная тревога.  Он бросил валенок и  заходил
по комнате.
     Трепетный огонек лампы гонял по стене тени.  Тихо поскрипывали половицы
под  ногами.  Андрей попытался успокоиться,  но  странная сосущая тревога не
проходила.
     Он убавил фитиль в лампе,  подошел к окну и отвернул угол одеяла. Тихо,
безлюдно.  Золотыми искорками вспыхивал снег  на  деревьях.  В  небе кое-где
табунились светлые облачка.  Между  ними  мерцали яркие  звезды,  и  куда-то
стремительно плыл месяц.
     Скрипнула калитка.  За  окном  мелькнули две  фигуры.  Андрей торопливо
закрыл одеялом щель в окне и резко повернулся.
     Дверь широко распахнулась,  и над полом задымился белый морозный пар. В
комнату ввалился, загнанно дыша, Гена Гуринок. За ним - Гриша Голуб. Лица их
были испуганы.
     От недоброго предчувствия у Андрея сжалось сердце.
     - Взглянув на тебя,  шахматный гений,  хочется немедленно повеситься, -
мрачно обратился он к Гуринку. - В чем дело?
     - Схватили Ваську Матвеенко! - выдохнул Гена.
     - Где? За что?
     - Понимаешь...  Ну мы...  Значит,  так было... Васька говорит: "Давайте
разведаем,  что находится на складе за Яновским мостом". Я, конечно, против.
Цапля,   говорю,   за   самоуправство  нам  головы  поотрывает.   А   Васька
зафордыбачился:  "Ничего он нам не сделает. Победителей не судят". Я ему еще
сказать хотел, так он и слушать не стал.
     - Ты короче можешь?
     - Пожалуйста, - кивнул головой Гена. - Все было так. Гришка подкрался к
часовому -  и финкой.  Тот упал.  А могло легко случиться,  что он Гришку из
автомата. Возможная вещь. Допустимо вполне...
     - Расскажет  мне  кто-нибудь  толком,   что  произошло,   или  нет?!  -
рассвирепел Андрей.
     - А  чего тут рассказывать,  -  переступил с  ноги на ногу Гриша.  -  Я
забрал автомат у немца,  документы,  а Васька шкворнем замок выдрал. Открыли
дверь,  а там масло,  сало, колбаса. Я думал, там оружие, а так ни за что не
пошел бы.
     - Дальше! - рявкнул Андрей.
     - Мы набрали всего,  чего смогли,  и  спрятали в саду.  Васька бегал за
санками...
     - Это же додуматься только! - схватился за голову Андрей.
     - Ну, погрузили все на санки, везем. А тут - облава. К нам на мотоцикле
подлетели. Мы кто куда, а Ваську сцапали.
     - Идиоты!  -  грохнул кулаком по столу Рогуля.  -  У вас есть головы на
плечах? Что вы наделали? Кто разрешил? Кто, я вас спрашиваю?!
     Опустив головы, ребята виновато молчали.
     - Давно  Ваську  взяли?  -  хрипло спросил Андрей,  застегивая пуговицы
пиджака. - Сколько времени прошло?
     - Час назад, - еле слышно ответил Гена Гуринок. - А может, и больше. Мы
пока добирались сюда...
     - Слушай приказ!  - сразу заторопился Андрей. - Всем покинуть квартиру.
Сюда больше ни  ногой.  Никто не  должен ночевать дома.  Связь со мной будет
поддерживать Цыганок.  Он  сейчас  на  задании и  ничего не  знает  о  вашем
колбасном геройстве.  Цыганку  я  сам  сообщу.  А  теперь  мне  надо  срочно
предупредить о провале товарищей. Давайте по одному, быстро!
     На улице затрещал мотоцикл.  Андрей кинулся к окну,  отодвинул одеяло и
побелел.  У забора под окном -стоял мотоцикл. В коляске со связанными руками
сидел Вася Матвеенко.
     Гена и Гриша оцепенели.
     Ударом ноги открыв калитку, к крыльцу уже бежал гитлеровский офицер. За
ним  трусцой едва  поспевал человек в  штатском.  У  каждого в  руке блестел
пистолет.
     - Васька привел,  гад!  -  сквозь зубы  процедил Андрей и  повернулся к
ошарашенным ребятам. - У кого при себе оружие?
     - У меня, - громко прошептал Гена Гуринок.
     - Быстрей к дверям! Как только войдут, стреляй!
     Настежь распахнулась дверь.  Гена Гуринок рванул из кармана парабеллум,
но тот, зацепившись, брякнулся на пол.
     Гена вскрикнул и рванулся за пистолетом.  Офицер сапогом ударил Гуринка
в живот и наступил на парабеллум ногой.
     - Хендэ хох!
     Штатский мгновенно поднял пистолет с пола:
     - Стоять! Ни с места, молодчики!
     Офицер,  не сводя глаз с Андрея,  что-то сказал переводчику. Тот кивнул
головой и подался в сени.
     Под окном взревел мотоцикл. Треск мотора начал отдаляться.
     - Поехал за подкреплением, - глухо сказал Андрей.
     - Молчайт! - заорал немец, целясь Рогуле в грудь. - Тихо, молчайт!
     Держась за живот,  Гена Гуринок корчился у дверей. Офицер не обращал на
него внимания.  Он  был  убежден,  что  этот хилый парнишка в  очках еще  не
очухался   от   его   точно   рассчитанного  удара.   Все   внимание   немца
сосредоточилось на Андрее и Грише.
     На  лице  Гены  выступил пот.  Кривясь от  боли,  он  не  сводил глаз с
офицера.  Вдруг Гуринок резко выпрямился и прыгнул на немца.  Схватившись за
пистолет,  он  пытался вырвать его  из  рук  гитлеровца.  Андрей бросился на
помощь.  Немец  отпрянул к  черному  проему  двери.  Грохнул  выстрел.  Гена
вскрикнул и начал сползать на пол.  Молниеносным ударом Цапля выбил оружие у
гитлеровца.  Подхватив пистолет,  со  всей  силы ударил офицера рукояткой по
голове.  Немец грохнулся на  пол.  Андрей перескочил через неподвижное тело,
упал на  колени возле Гуринка,  приподнял ему  голову.  Из  уголка губ  Гены
стекала красная струйка крови.  Широко  раскрытые глаза  мертво  смотрели на
Цаплю.  Дрожащими руками, вырывая пуговицы, Андрей расстегнул на нем одежду,
припал ухом к груди.  Сердце не билось.  Рогуля медленно поднялся, глянул на
оцепеневшего Гришку.
     - Живой? - с надеждой, одними губами прошептал Голуб.
     Андрей   отрицательно   покрутил   головой.   С   улицы   долетел   гул
приближающейся машины.
     - За мной, Гришка!
     Схватив Голуба  за  руку,  Андрей  потащил его  к  дверям.  За  порогом
оглянулся.
     Тревожно мигал язычок лампы, Раскинув руки, на полу лежал Гена Гуринок,




     В  темном зале кинотеатра было почти пусто.  Цыганок сел с краю заднего
ряда.  За спиной стрекотал аппарат.  От него через весь зал протянулся яркий
сноп света.
     На экране появился изувеченный,  весь в руинах город.  По его безлюдным
улицам ехали,  смеясь,  довольные и  сытые гитлеровские солдаты.  Их  проезд
сопровождала бравурная музыка.  Когда  на  экране  появилась группа немецких
генералов,  диктор  захлебнулся  от  восторга.  Генералы  сидели  в  креслах
самолета и  не  сводили глаз с  человека в  военном френче,  но  без  знаков
различия. Он с интересом разглядывал разрушенный город.
     Ваня присмотрелся к этому человеку и узнал щеточку усов на ширину носа,
черную,  наискось лба, прядь волос. Портрет этого напыщенного человека висел
у входа в кинозал. У него были резкие нервные движения. Генералы почтительно
прислушивались к тому, что он говорил, тыча пальцем в иллюминатор.
     - Вы  видите  фюрера  над  освобожденным  от  большевиков  Минском!   -
торжественно объявил диктор на русском языке.
     Гитлер исчез,  его место на  экране заняли фашистские солдаты.  Держа в
руках автоматы,  они  патрулировали по  улицам города.  Диктор на  все  лады
восхвалял "новый порядок".
     Ваня зло засопел,  нетерпеливо заелозил в кресле. Но тут же успокоился,
подумав,  что  таким  поведением может  привлечь  к  себе  ненужное внимание
соседей.
     Несколько часов назад он  вернулся из соседнего городка,  куда ездил по
поручению Неуловимого.  Местные подпольщики передали,  что  у  них в  городе
свила себе гнездо немецкая школа,  в  которой готовили шпионов и диверсантов
для  заброски  в  советский  тыл.   Вернувшись,  Цыганок  в  первую  очередь
отправился к Неуловимому. Подходя к его дому, Ваня еще издали заметил, что в
воротах не  хватает одной  доски.  Цыганок сразу же  насторожился.  Это  был
условленный сигнал  опасности.  Ваня  со  скучающим видом  прошел мимо  дома
Неуловимого и свернул в людную улицу.  "Вот так фокус! - забеспокоился он. -
Значит, теперь и домой нельзя заходить. Что же случилось? Остается кинотеатр
- на запасную явку".  Контролер, как только увидел Ваню, показал ему глазами
на кинозал.  Когда Цыганок проходил мимо него,  едва слышно шепнул:  "Сиди и
жди".  И вот он сидит здесь, смотрит на ненавистный экран и с каждой минутой
все  острее  ощущает,  как  от  недоброго  предчувствия  нарастает  тревога,
заполняя все его существо. Неудержимо захотелось как можно быстрее выбраться
на солнечную морозную улицу.
     На  несколько секунд в  зале посветлело.  Ваня повернул голову вправо и
увидел,  что у стены, привыкая к темноте, стоит Цапля. Андрей заметил его и,
пригнувшись, начал пробираться к нему. Сел рядом, пожал руку.
     - Когда ты вернулся? - тихо спросил он.
     - Утром, - шепотом ответил Ваня. - Елки зеленые, что случилось?
     - Тише, - Андрей сжал его локоть. - Вчера вечером арестовали Ваську. Он
привел немцев ко мне на квартиру.  Наскочили внезапно. Нас с Гришкой выручил
Генка. Но сам... его убили...
     Цыганок от  неожиданности даже подскочил на  месте,  Андрей еще  крепче
сжал его руку, оглянулся по сторонам.
     - Домой не показывайся.  Азина,  одиннадцать -  это твое новое жилье, -
услышал Ваня его горячий шепот. - Держись, мушкетер!
     Андрей встал и,  пригнувшись,  начал пробираться к  выходу.  За тяжелой
портьерой,  закрывавшей тамбур  входной  двери,  вспыхнула и  сразу  погасла
полоска дневного света.
     Заплаканными,  ничего не  видящими глазами он  смотрел на экран,  кусал
губы и вздрагивал от едва сдерживаемых рыданий.
     На экране маршировали гитлеровские солдаты. Гремела бравурная музыка.




     В  тревожном,  мучительном ожидании  прошла  неделя,  медленно поползла
вторая.  Нервы Цыганка были на пределе.  Он не спал по ночам,  вздрагивал от
каждого шороха,  стука.  Ожидание изматывало его,  он  осунулся,  почернел с
лица.
     Гитлеровцы,  тщательно проведя обыски на квартирах Гены Гуринка,  Гриши
Голуба и  Цыганка,  больше не тревожили их семьи.  Это вызывало подозрение у
Андрея и  Неуловимого.  Не верилось,  что так просто их оставили в покое.  А
между тем  проходили дни за  днями,  новых обысков не  было.  Все вроде было
спокойно. Напряжение постепенно спадало.
     Цыганка, который жил на другом берегу Двины, неудержимо потянуло домой.
Прошлой ночью  ему  приснилась бабушка.  Она  суетилась возле печи,  гремела
сковородкой -  пекла ему картофельные оладьи. Обжигаясь, Ваня с жадностью ел
их,  а  она сидела напротив и  печально смотрела на него.  Затем поднялась и
долго  гладила его  по  голове  твердой от  мозолей ладонью.  Вытирая слезы,
что-то  говорила ему о  войне.  И  все просила,  чтобы он  никуда не  ходил,
пожалел ее, старенькую, и сидел дома...
     Ваня  не  выдержал.  С  приближением темноты  он  уже  стоял  за  углом
соседнего сарая и  наблюдал за  своей хатой.  Зыбкий синий воздух пестрел от
хлопьев падающего снега. Во дворе было пусто.
     Цыганок уже  собрался метнуться к  окну,  -  надо было посмотреть,  что
делается в хате, - как вдруг к ним во двор вошел соседский мальчонка Петька.
Покачиваясь,  как утенок,  он  поднялся на крыльцо,  открыл дверь и  исчез в
темноте сеней.  Вскоре он вышел с утюгом, сквозь отверстия которого рубиново
горели угли. Чтобы закрыть дверь за мальчонкой, на крыльцо вышла бабушка.
     - Баба, а ты что мне дашь? - услышал Ваня Петькин голос. - Тогда я тебе
чего-то скажу, а?
     - А  что же я тебе дам,  дитятко?  -  ответила бабушка.  -  Нету у меня
ничего.
     - Ладно, я тебе задаром скажу... Немец убил мою собачку...
     - О боже! Беда какая!
     - Я  его похоронил в  саду под забором,  -  с  горечью в  голосе сказал
Петька. - Только ты, баба, никому-никому!
     - Ага,  мой умница!  Я -  никому.  А ты уж так не убивайся. Будет еще у
тебя собачка.
     - Не-а, такой больше не будет, - с печалью сказал Петька и направился к
калитке. - Я к тебе, баба, и завтра приду...
     - Приходи,  золотко,  приходи,  -  ответила бабушка и убавила голос:  -
Подумать только, малый совсем еще, а и у него свое горе...
     Хлопнула дверь. Ваня подождал, пока Петька зайдет в свою хату, подбежал
к окну и осторожно заглянул в оттаявшее от тепла стекло.
     Бабушка  была  одна.  Она  сидела  на  низенькой  скамеечке  и  чистила
картошку. Весело горели в печи дрова.
     Цыганок быстро поднялся на скрипучее крыльцо и вошел в черные сени.  Из
темноты на  него  дохнуло знакомым запахом кислой капусты и  тонким ароматом
лекарственных трав,  висевших под потолком. Волнуясь, Ваня нащупал щеколду и
потянул тяжелую дверь.
     - Авой!  -  выпустила нож из рук бабушка. - Ванечка, дитятко мое!.. А я
уж думала, думала... А я уж все глаза выплакала.
     Ваня бросился к  бабушке и  крепко обнял ее.  Причитая,  от  радости не
чувствуя ног, бабушка забегала от печи к столу, собирая немудреный ужин.
     Ваня разделся,  помыл руки и взялся за деревянную ложку. С наслаждением
хлебал кислые щи,  а  бабушка сидела напротив и рассказывала,  как немцы при
обыске перевернули в хате все вверх дном. Со скорбью говорила о войне, о той
страшной беде, какую она принесла людям. И все просила Ваню больше никуда не
ходить  из  дому,  "не  делать вредительства проклятым фашистам,  потому как
шутки с ними дюже поганые". Упрашивала быть умным и послушным, как все дети.
Все было, как в Ванином сне.
     Цыганок слушал старуху,  кивал в знак согласия головой, а сам не сводил
глаз  с  окна,  остерегаясь,  чтобы внезапно не  налетели немцы.  А  бабушка
говорила,  говорила.  Вздыхала,  всхлипывала.  И все просила не оставлять ее
одну...
     - Не  надо,  баб,  -  опустил голову Ваня.  -  Когда-нибудь я  тебе все
расскажу.  А  теперь не могу...  Ты только не плачь,  баб.  Понимаешь,  елки
зеленые, надо идти мне. Кроме шуток...
     Ваня сорвал с гвоздя свое залатанное пальто.  "Засиделся, елки зеленые!
Если дознается Цапля -  ну и будет!  -  подумал он,  торопливо одеваясь. - А
может, Андрей уже искал меня? Вдруг задание какое. Надо быстрей отсюда".
     Сжав зубы, стараясь не слушать плач бабушки, Ваня шагнул к порогу.
     - Пошел я, - глухо, не оборачиваясь, сказал он. - До свидания, баб.
     Стукнула дверь в сенях.  Послышались шаги. Чья-то рука шарила в поисках
щеколды.
     Ваня побледнел, отскочил за печь.
     Дверь распахнулась.
     На пороге стоял, жмурясь от света, Гриша Голуб.
     - Что,  не узнаешь? - засмеялся он, протягивая опешившему Цыганку руку.
- А я к тебе ночевать пришел. Ночь пересплю, а завтра домой...
     Бабушка вскочила из-за стола, радостно засуетилась.
     - И правда,  Ванечка! Переночуй с Гришей дома. Ну, куда ты, голубок, на
ночь глядя засобирался? Я вам сейчас постелю, да и спите себе на здоровье...
     И словно вопрос этот был уже решен,  старуха достала из комода одеяло и
ушла  в  соседнюю комнату.  Ваня переминался с  ноги на  ногу,  нерешительно
комкал шапку в руках.
     - Не  знаю,  Гришка...  Я...  Я  сам собрался идти ночевать на запасную
квартиру.  Пошли вместе.  Ведь сам знаешь, Цапля приказал никому не заходить
домой...
     - А чего же ты зашел?  -  насмешливо сказал Гриша.  -  Брось,  Цыганок,
дрейфить! Все спокойно. Вторую неделю тихо.
     - Храбрец нашелся! - блеснул глазами Ваня. - Привел же Васька немцев на
наши квартиры.
     - Привел он с перепугу.  А потом одумался -  рот на замок,  - убежденно
сказал Голуб.  -  Может, его и в живых сейчас нет, а мы о нем такое говорим.
Нехорошо это.
     - Я ему сто,  а он мне двести!  Надо расходиться. Если Цапля узнает, он
нам головы посворачивает. Кроме шуток.
     - Кончай, Цыганок! Чего ты...
     - Какой он  тебе Цыганок?  -  возмутилась бабушка,  выходя из  соседней
комнаты. - У него имя есть. Ишь, дражнилку нашел!
     - Баб,  ну чего ты цепляешься?  - пришел другу на помощь Ваня. - Гришка
шутит.
     - Ладно уж,  шутники,  -  поубавила голос старуха. - А чего вы к порогу
приросли? Раздевайтесь. Я вам на одной кровати постелила, Немного тесновато,
может, будет...
     - Да что вы!  -  повеселел Гриша,  заговорщицки подмигнув Ване, - Вы не
беспокойтесь, бабушка, нам хорошо будет...
     Цыганок, вздохнув, погрозил Голубу кулаком и начал снимать пальто.
     Из  своей  комнаты они  слышали,  как  старуха закрыла вьюшку дымохода.
Затем,  кряхтя,  полезла на печь.  Долго шептала молитву,  умоляя всевышнего
защитить "неразумного внука Ванечку и его непутевого дружка..."
     Цыганок начал нехотя раздеваться.
     - Как хочешь, Гришка, но зря мы это делаем, - с сомнением сказал он.
     - Кончай ныть,  Цыганок!  - нырнул в постель Голуб. - Не узнаю тебя. Уж
очень ты осторожничать стал.
     - Балда ты, Гришка!
     Ваня повесил одежду на  стул.  Подошел к  ходикам,  висевшим на  стене,
подтянул похожую на еловую шишку гирю. Повернулся к дверям на кухню.
     - Баб! А баб?
     - Чего тебе, внучек? - сонно отозвалась старуха.
     - Разбуди меня на рассвете.
     - Спи,  колосок,  спи.  Подниму тебя на заре, если уж тебе так хочется.
Ох, боже, боже...
     В хате стало тихо.
     Тихо  было  и  на  улице.  Снег перестал.  Сквозь тучи прорвался месяц.
Вокруг  него  начали  несмело прокалывать небо  звезды.  В  серебристо-сером
полумраке  засверкал снег.  Белый  от  инея  сад  загорелся холодным  огнем.
Светлая морозная тишина лежала вокруг.
     Вдруг скрипнул забор.  Через него перелез человек в полушубке. На ногах
его  были  черные  валенки,  подвернутые вверху.  Какое-то  время  он  стоял
неподвижно, прислушиваясь. Затем осторожно, высоко поднимая ноги, направился
через сад к двору Цыганка.  Сгибаясь под окнами,  обошел хату. Остановился у
занавешенного окна,  из  которого пробивалась теплая  полоска света.  Припал
лицом к  стеклу и  долго всматривался.  Внезапно окно потемнело:  в  комнате
погасили свет.  Человек тихонько отошел к забору.  Утоптал вокруг себя снег,
сунул руки в карманы и застыл.




     - Ваня!  Ванечка!  Да проснись ты,  дитятко!  Вот разоспался!  Вставай,
внучек, утро уже на дворе.
     - Что?  Утро?  Я  сейчас,  баб,  -  Цыганок  спрыгнул  на  пол,  сладко
потянулся, зевнул, - Гришка, кончай дрыхнуть. Подъем!
     В  ответ  послышалось сонное  бормотание.  Ваня  махнул рукой  и  начал
одеваться.  Подошел  к  окну,  снял  с  гвоздей одеяло.  Стекла  были  густо
разукрашены ледяными  васильками и  ослепительно переливались всеми  цветами
радуги.   Цыганок  наклонился  к  обмерзшему  стеклу,  начал  согревать  его
дыханием.
     Через  круглый,  величиной с  пятак,  глазок увидел искристо-розовый от
солнечных лучей сад,  махровую изморозь на ветвях жасмина. У колодца, словно
вороненая поверхность металла,  блестела на солнце наледь. Ваня повел от нее
глазом влево и остолбенел.
     У калитки стоял солдат с автоматом.
     Цыганок отшатнулся от окна, бросился к Гришке.
     - Немцы!
     - Где? Что?
     Голуб вскочил,  как ошпаренный, прыгнул к столу, сорвал с него одежду и
стал лихорадочно одеваться.
     - Говорил я тебе,  говорил, что не надо ночевать, так нет! - закричал в
отчаянии Ваня. - А теперь вот влипли, елки зеленые!
     В  комнату вбежала перепуганная бабушка.  С мокрых рук ее на пол капала
вода.
     - Ой,  господи!  Пронеси беду стороной!  -  запричитала она. - Ваня, не
выходи на улицу. Убьют ироды... Боже милостивый, помоги!
     - Что будем делать? - Гриша сорвал с гвоздя пальто.
     - Скорей в  сени!  Лезь на чердак!  Оттуда -  на соседний сарай!  Жми к
кладбищу! Быстрей!
     - А ты? - остановился в дверях Голуб.
     - Я следом... Только пистолет в дровах возьму...
     - Ой,  божечка-боже!  Что ж это делается на свете? - суетилась на кухне
бабушка.
     Ребята бросились в  сени,  Гриша стремительно,  будто матрос по вантам,
побежал по лестнице на чердак. Ваня приоткрыл дверь, выглянул во двор. Немец
стоял к нему спиной и притопывал ногами.
     Цыганок  выскользнул  на  крыльцо  и  тихонько  стал  подкрадываться  к
дровяному сараю.
     Над головой загремела автоматная очередь.
     - Хальт!
     Чья-то сильная рука схватила его за воротник пальто, рванула назад.
     Подбежал штатский. Проворно ощупал Ванины карманы, толкнул пистолетом в
бок.
     - Иди, щенок, в хату!
     "Вот и все...  - безнадежно подумал Ваня. - И зачем только я послушался
Гришку?"
     Привели на  кухню.  Бабушка заголосила на  высокой ноте,  начала ломать
руки.
     - Паночки, вы мои дорогие! Не трогайте его, сиротинушку бедную!
     - Цыц, кочерга старая!
     Человек в штатском ударил ее ногой. Ойкнув, старуха отлетела к печи.
     - Ты Цыганок?
     - Я?  Нет, дядечка, что вы? Я - Ваня Дорофеев. А это моя бабушка. Мамка
у меня умерла, так она вместо нее...
     - Не ты?  -  угрожающе шевельнулся штатский.  -  Врешь, сученок! Ну-ка,
покажи свои метрики!
     - Сейчас,  сейчас,  дядечка...  -  Ваня  бросился к  бабушке,  помог ей
подняться. - Баб, где мои метрики? Ты не плачь. Они меня с каким-то Цыганком
перепутали.
     Охая,  старуха с  трудом выпрямилась и  потопала из  кухни  в  комнату.
Вернулась, положила пожелтевшую бумажку на угол стола.
     - Вот его метрики.  Один он у  меня...  А ты не кричи.  Мне уже бояться
нечего, одной ногой в могиле стою. Жаль, что твоя мать не видит, чего ты тут
вытворяешь, ирод...
     - Утихни, старая обезьяна! - Человек в штатском оттолкнул старуху, взял
в руки бумагу. - Гм-м... Иван Михайлович Дорофеев, тысяча девятьсот двадцать
восьмого года рождения, белорус. Смотри ты, белорус! А сам на юду смахивает,
- он бросил на стол метрики. - На, бери свою бумажку. Из хаты не выходить!
     В дверях,  широко расставив ноги,  застыл солдат. Бабушка обвила руками
Ваню. Слезы текли по ее морщинистым щекам.
     - Ванечка!  Это же они тебя ищут.  Что же ты такое натворил?  Ой,  боже
мой, боже! Что ж это теперь будет?
     - Ничего, баб, ничего... Ты только не плачь...
     Возле  дома  натужно завыла  машина.  Ваня  с  трудом  оторвал от  себя
бабушкины руки,  припал к оттаявшему стеклу. "Елки зеленые, Гришку повели! -
содрогнулся он. - Поймали все-таки!"
     От сильного удара жалобно забренчало ведро в сенях.  Дверь распахнулась
настежь.  В  кухню вместе с морозным паром ворвался рассвирепевший человек в
штатском. За его спиной выросли еще два солдата.
     - Так ты не Цыганок, значит?
     - Не трожь его, убивец проклятый! - вновь заголосила старуха, бросилась
вперед, пытаясь заслонить собой Ваню.
     Человек в  штатском отшвырнул старуху в сторону.  Коротким ударом" сбил
Ваню с ног.
     - Марш на улицу, змееныш! Отгулял свое!
     Цыганок поднялся и, шатаясь, направился к двери.
     - Ваня-а... Ванечка-а... Внучек мо-ой...
     Неимоверной белизной сверкал снег.  Яркое холодное солнце било  прямо в
глаза.
     - Садись!  -  рявкнул штатский.  -  На  снег  садись!  Теперь никуда не
сбежишь, гаденыш!




     "Кого они ждут?  Почему не везут меня?  -  подумал Ваня. - Где Гришка?"
Цыганок вздохнул, сплюнул. Сгреб горсть снега, приложил к разбитым губам.
     Рядом гудела на  одной ноте машина.  Недалеко от  нее по  наезженной до
блеска колее  прыгали воробьи.  Рыжий  шофер  вылез из  кабины и,  достав из
кармана кусок хлеба, начал крошить его воробьям.
     Ваня пошевелился на  снегу.  Воробьи испуганно вспорхнули вверх.  Шофер
оглянулся на  Цыганка,  недобро  усмехнулся.  Он  медленно подошел  к  Ване,
нагнулся и  вдруг  ударил ему  в  лицо  пропахшим бензином кулаком.  Цыганок
опрокинулся на спину, глухо застонал.
     - Цурик! - неожиданно разозлился автоматчик. - Вэк!
     Шофер  выругался и  пошел  к  машине.  Часовой швырнул в  снег  окурок,
подмигнул Ване. Губы его тронула сочувственная усмешка. Блеснул золотой зуб.
"Еще  и  подмигивает,  гад!  -  с  ненавистью подумал Цыганок.  -  Друг  мне
нашелся!"  Ваня  показал немцу  кукиш и  сразу сгорбился,  ожидая удара.  Но
автоматчик укоризненно покачал головой и отвернулся.
     Человек в штатском и два солдата сели в машину.  Взревев, она помчалась
по  улице.  Бабушку,  которая хотела после обыска выйти на  улицу,  штатский
загнал в  хату и  закрыл.  "Бедная бабуся.  -  Цыганок снова приложил снег к
разбитой губе. - Чего немцы ждут? Пусть бы уже быстрей везли, елки зеленые!"
     Сзади возбужденно залопотали солдаты. Ваня оглянулся.
     Два  дюжих автоматчика вели Андрея Рогулю.  Правая рука у  него была на
перевязи, бинты набрякли кровью.
     Автоматчики толкнули Андрея.  Застонав,  он растянулся на снегу рядом в
Ваней.
     Андрей с трудом сел и, не глядя на Ваню, глухо произнес:
     - Ну, вот и вся наша песня, герцог. Выследили нас. Держись, мушкетер.
     - Вместе со мной взяли Гришку, - шепотом сообщил Ваня.
     - Дрянь  наши  дела,  -  Андрей зачерпнул ладонью снег,  начал есть.  -
Запомни, ты меня не знаешь. И Гришку тоже.
     - Страшно, Андрей. Эх, елки зеленые!
     - Не  бойся.  Они  нас сами боятся.  И  даже если убьют,  будут бояться
мертвых. Мы должны выстоять...
     Часовой с золотым зубом то ли не слышал их разговора,  то искусно делал
вид, что не слышит.
     Андрей закрыл глаза и какое-то время сидел неподвижно. Дергались уголки
посиневших губ, через которые со свистом вырывалось дыхание. Из-под шапки на
висок  поползла темная  струйка крови.  Ваня  взял  горсть снега,  осторожно
приложил к виску Андрея. Цапля вздрогнул и открыл глаза.
     - Надо, мушкетер, чтобы только хватило выдержки, - тихо, словно убеждая
самого себя,  сказал он. - Чтобы не умереть предателем... Измена - это самое
страшное, что есть на свете...
     - Ауфштэен! - приказал часовой. - Шнэль, шнэль!
     Взвизгнув тормозами, рядом остановилась крытая машина. Солдат, сидевший
в  кузове,  спустил  на  землю  железную лесенку,  Закручивая шарф  на  шее,
выскочил из кабины штатский.
     - В машину! - скомандовал он. - Шевелитесь!
     Ваня подождал, пока Андрей поднялся по железной лесенке, перелез борт и
остолбенел.
     В углу кузова, втянув голову в плечи, сидел Вася Матвеенко.
     - Вот кого мы обязаны поблагодарить! - Андрей сжал кулак здоровой руки.
- Ах ты, гадина подколодная!
     - Андрей...  Ваня...  Я не хотел... - Васька закрыл лицо руками. - Меня
били... б-били день и ночь...
     Грохоча  сапогами,  сели  солдаты.  Взревел мотор,  машина  тронулась с
места.




     Их привезли в комендатуру.
     В  приемной сидел за  широким столом капитан Шульц.  Тот самый капитан,
который убил Гену Гуринка. Шульц листал какие-то бумаги и, морщась, время от
времени  осторожно дотрагивался кончиками длинных  пальцев до  забинтованной
головы.  С  боку стола стоял навытяжку человек в штатском и следил за каждым
движением Шульца.
     К капитану подошел фельдфебель, щелкнул каблуками.
     - Хайль Гитлер! - вскинул он руку над головой.
     - Зиг хайль, - ответил капитан Шульц, не поднимая головы.
     Фельдфебель начал  что-то  объяснять  вполголоса.  Капитан  невозмутимо
слушал.  Вдруг лицо его оживилось.  Он глянул на стоявшего у стены Андрея, и
глаза его зло сузились.
     Фельдфебель умолк.  И  сразу торопливо,  сгибаясь,  залопотал человек в
штатском.  Нетерпеливым взмахом руки остановив его,  Шульц пружинистым шагом
подошел к Андрею Рогуле.  Остановился напротив, долго, не мигая, смотрел ему
в  глаза.  Под  кожей  на  челюстях  Шульца  перекатывались желваки.  Андрей
выдержал  его  пронизывающий,  полный  ненависти взгляд.  На  лице  капитана
появилась холодная,  какая-то  мертвая  усмешка.  Он  медленно  повернулся и
подошел к Цыганку.
     - О-о!  Не надо быть злой.  Ты есть маленький партизан Цы-га-нок? Отшен
рад знакомиться.
     Ваня отвернулся.
     - О-о!  Я сразу узнаваль славянскую вежливость,  - сказал Шульц и с той
же усмешкой повернулся к Андрею.  - А ты есть Цапля? Цап-ля... Отшен веселый
болотный названий! Ха-ха-ха!
     - У вас очень нервный смех,  капитан.  Выпейте воды, она успокаивает, -
насмешливо сказал Андрей, - Между прочим, как ваша голова? Не тревожит?
     - Блягодарю.  Твой голофа будет болеть...  э-э...  много раз больше.  Я
обещайт тебе  это.  -  Шульц засмеялся,  заложил руки  за  спину.  -  Сейчас
отвечайт только на мой вопрос. Я делайт психологический эксперимент...
     Капитану,  видимо,  было тяжело говорить по-русски.  Он что-то тихо, но
властно сказал человеку в штатском.  Тот угодливо закивал головой и поправил
узел полосатого галстука.
     - Слушай,  Цапля,  что тебе скажет сейчас господин капитан,  - с кривой
усмешкой обратился переводчик к Рогуле.
     Шульц подошел к  столу,  присел на  его  край и  заговорил медленно,  с
удовольствием вслушиваясь в каждое свое слово.
     - Слушай внимательно,  -  прозвучал надтреснутый голос  переводчика.  -
Господин капитан сейчас скажет,  что говорит о таких,  как ты,  его... гм...
наш фюрер. Великий фюрер сказал, что человек славянской расы есть переходная
стадия от животного к человеку. Его нельзя назвать человеком в полном смысле
этого слова...
     - А  ты,  блюдолиз...  ты ведь тоже славянин.  -  Андрей выпрямился и с
презрением глянул на  переводчика.  -  Как ты можешь повторять такое?  Тьфу,
паскуда!
     - Молчать!
     - Между прочим,  переведи капитану вот что,  Если славяне обезьяны, как
же это получилось, что они под Москвой дали по зубам высшей германской расе?
И  под Сталинградом доблестные вояки фюрера свое получают.  Так и  переведи,
дубина.
     - Не надо переводиль.  Я фсе понимайт. - Шульц усмехнулся своей мертвой
усмешкой.  - Пока мы получайт... э-э... под Сталинград, ты получайт по зубам
здесь.
     Капитан вытащил носовой платок,  вытер губы.  Повернувшись к  солдатам,
застывшим у порога, что-то приказал. Один из них подскочил к Цыганку, рванул
его за руку:
     - Ком, киндер!
     Опустив голову, Ваня шел по гулкому коридору.
     Лязгнул засов, заскрежетали двери, щелкнул замок.




     Через два часа Ваню вызвали на допрос.
     Обессиленно свесив голову на  грудь,  в  углу  на  полу  сидел  Андрей.
Цыганок глянул на него и вздрогнул.  Черное запухшее лицо его было страшным.
Мокрые пряди волос сползали на  лоб,  с  них  на  грязный пол падали розовые
капли.
     Недалеко от Рогули,  держась рукой за стену, стоял Боженька. Полотняная
рубашка на  нем  была разорвана до  пояса и  прилипала к  желтой морщинистой
коже, на которой зловеще чернели синяки. Возле босых ног старика поблескивал
в темной лужице маленький серебряный крестик.
     "Как сюда попал,  дед?  -  поразился Ваня.  - Васька Матвеенко про него
ведь ничего не знал".
     - Как сейчас ваш успех...  э-э...  под Сталинград? - глядя на Андрея, с
издевкой сказал капитан Шульц. - Отшен некароший, прафда?
     - Я  очень сожалею,  что только раз ударил пистолетом по твоей арийской
голове. Надо было угостить тебя пулей, - не поднимая головы, тяжело и хрипло
сказал Андрей.  - Между прочим, советую тебе быстрей кончать со мной, потому
что, если я случайно останусь жив, тебя моя пуля не минет.
     - Блягодарю за подсказка,  -  Шульц отвернулся от Цапли и  посмотрел на
Ваню.  - Цыганок, я имейт маленький предложений. Ты дольжен мне говориль фся
прафда. Так будет лючше для тебя.
     Капитан перевел взгляд на переводчика и быстро заговорил по-немецки.
     - Господин офицер спрашивает, знаешь ли ты этого человека? - переводчик
ткнул пальцем в сторону Андрея.
     - А как же! Знаю, дяденька! - охотно согласился Ваня. - Это Андрей.
     Рогуля угрожающе зашевелился, поднял голову.
     - Очень хорошо!  - переводчик переглянулся с Шульцем. - А откуда ты его
знаешь?
     - Да он же недалеко от нас живет,  -  зачастил Ваня. - Я его, дяденька,
ненавижу. Кроме шуток.
     - Да  что  ты  говоришь?  -  Переводчик,  улыбаясь,  подошел к  Цыганку
вплотную. - За что же это ты так его?
     - Он меня,  дяденька,  когда я к нему летом в сад залез,  поймал,  снял
штаны - и крапивой, крапивой!
     Андрей  удовлетворенно опустил  глаза.  Лицо  переводчика  побагровело.
Затем губы начала кривить ядовитая усмешка.
     - Ай, какой он нехороший! И больно тебе было?
     - Просто ужас,  дяденька! Я после этого целую неделю не мог сесть. Даже
ел стоя. Кроме шуток.
     - А  о  чем ты с  Рогулей шептался,  когда сидели там,  на снегу?  Я же
наблюдал за вами из кабины машины.
     - Я не шептался, дяденька. Это Рогуля шептал...
     - А что он шептал?
     - Он нехорошие слова говорил... А еще ругался, что рука болит...
     - Какой же он невоспитанный, а?
     Переводчик внезапно замахнулся и ударил Цыганка по лицу.  Ойкнув,  Ваня
отлетел в угол и опрокинулся навзничь у самых ног Андрея.
     - Ах ты,  змееныш!  Дураком прикидываешься?!  -  взревел переводчик.  -
Говори, кто входил в вашу группу.
     - Чего вы деретесь? - заплакал Ваня. - Я никакой группы не знаю-у...
     Цыганок размазывал слезы вместе с кровью.  Он плакал от обиды на самого
себя. За то, что послушался Гришу Голуба и остался ночевать дома.
     Переводчик что-то  сказал капитану Шульцу.  Тот поднялся из-за стола и,
похлопывая резиновой дубинкой по ладони, медленно приблизился к Ване.
     - Как фамилий этот челофек?  - Шульц указал дубинкой на Цаплю. - Андрей
Цапля?
     - Не-а... Его фамилия Рогуля. Он, господин офицер, когда я к нему в сад
залез, крапивой меня...
     - Отвечайт только на мой вопрос.  - Шульц своей дубинкой приподнял Ване
подбородок, впился в него взглядом. - Он был фаш началник?
     - Елки зеленые!  Да не знаю я, какой он начальник! - всхлипнул Цыганок.
- Он меня крапивой...
     Шульц  поморщился,   дотронулся  до  перевязанной  головы.  Повернулся,
подошел к Боженьке, ткнул дубинкой в окровавленную бороду старика.
     - Это есть кто? - спросил капитан Ваню. - Божень-ка? Да?
     - Да какой он боженька,  господин офицер, - поднялся на ноги Цыганок. -
Это же дед какой-то. Кроме шуток.
     - Ты его... э-э... знайт раньше?
     - Да не знаю я его,  елки зеленые!  В городе много дедов. Откуда мне их
всех знать?
     Шульц  в  знак  согласия добродушно кивнул головой.  Шагнул к  Цыганку,
медленно поднял белую  руку  с  зажатой в  ней  дубинкой.  Вслед  за  черной
резиной,  что поднималась вверх,  подняли глаза Андрей и  Боженька.  Дубинка
мелькнула в воздухе и. опустилась на голову Цыганка.
     Ваня коротко вскрикнул, схватился рукой за темя и медленно осел на пол.
Комната шатнулась перед его глазами и начала наполняться красным туманом.
     - Будешь говорить?
     "Чей это голос?  Цапли? Капитана?" - равнодушно подумал он. Из красного
тумана  выплыло  широкое,   на  весь  потолок,   плоское  лицо  переводчика.
Шевельнулись тонкие серые губы, между ними зажелтели влажные щербатые зубы.
     - Будешь говорить или нет? Я тебя спрашиваю?
     - Буду, дяденьки, буду. А что... говорить?
     - Кто такой Смелый?
     - Какой Смелый?  Ей-богу,  дяденька,  не  знаю,  о  ком вы  говорите!..
Отпустите меня к бабушке...




     - Я ничего не знаю...
     Ваня прислушался к своему голосу.  Он был сиплый, чужой. Внутри Цыганка
словно сидели два человека.  Один лихорадочно обдумывал вопросы переводчика,
другой с простоватым наивным видом давал ответы на эти вопросы.
     - Если будешь прикидываться дурачком - расстреляем.
     Все шаталось, плыло перед глазами Вани. Звенело в ушах.
     - Кто такой Федя Механчук?
     Плоское лицо  переводчика вновь  появилось,  перед глазами Цыганка.  Он
понял, что от него ожидают ответа.
     - Я спрашиваю, кто такой Федор Механчук?
     - Смеханчук?  А-а, знаю, - чтобы не упасть, Ваня оперся о пол руками. -
Он,  дяденька, дурачок. Ему ваши солдаты мозги отбили. Так он ходит по хатам
и милостыню просит. Он совсем старенький. Он за корку хлеба песни поет...
     - Я говорю не Смеханчук, а Ме-ханчук. Понял?..
     - Елки зеленые, чего же тут не понять?
     - Кто он такой? Где теперь находится?
     - Не знаю. Ей-богу, первый раз слышу про него...
     Боль постепенно отступала,  стала тупой и ровной. Жгло внутри. От жажды
пересохло во рту.
     Рядом лопотал с плосколицым капитан.  Затем он что-то приказал солдату.
Тот,  щелкнув каблуками,  протопал мимо  Цыганка к  дверям.  "Сколько прошло
времени? - закрыл глаза Ваня. - Когда же это все кончится?"
     Переводчик щелкнул выключателем.  Стекла окон  за  решеткой сразу стали
синими. От яркого света резало глаза.
     Шульц и переводчик закурили. Шустрый ветерок из открытой форточки путал
и  сплетал вместе  два  табачных дымка,  загонял их  под  потолок.  Иногда в
форточку залетали мохнатые снежинки и,  кружась,  медленно оседали  на  пол.
Переводчик поежился  и,  попросив у  капитана разрешение,  закрыл  форточку.
Уличные шумы сразу исчезли.
     Пронзительно зазвонил телефон.
     Шульц нехотя взял трубку и вдруг,  словно ужаленный,  вскочил с кресла.
На аскетическом лице его отразилось покорное согласие с тем, что бубнила ему
телефонная трубка.
     - Яволь, герр оберст! - отчеканил он, вытягиваясь.
     Капитан  расслабился.   Трубку  положил  осторожно,   Словно  она  была
хрустальная.
     "Сколько же  все  это длится?  -  опустил голову Ваня.  -  Пить...  Как
хочется пить!"  Не сводя жадного взгляда с графина,  стоявшего на письменном
столе капитана, Ваня с трудом сглотнул.
     Открылась дверь,  и  солдат втолкнул в  кабинет Васю Матвеенко.  Увидев
окровавленного Цыганка на полу, он вздрогнул и втянул голову в плечи.
     Шульц  подошел  к   Матвеенко,   погладил  его  рукой  в   перчатке  по
взлохмаченным волосам.  Вася задрожал от этой ласки, словно был в лихорадке,
губы его скривились. Взяв Матвеенко за локоть, капитан вывел его на середину
комнаты. Сложил руки на груди и требовательно глянул на переводчика.
     - Яволь, герр гауптман! - вскочил тот со стула. - Василий Матвеенко, ты
знаешь этих людей?
     - З-знаю, господин переводчик, - Вася затравленно оглянулся. - Этот вот
в  углу -  Андрей Рогуля,  по кличке Цапля.  А  тот на полу -  Цыганок.  Его
фамилия Дорофеев. А деда я не знаю.
     Шульц слушал, что ему говорил плосколицый, не сводя с Вани глаз. Трудно
было выдержать его пронзительный взгляд.  Цыганок отвернулся и  сразу увидел
стоптанные сапоги Цапли.
     - Что  теперь  скажешь,   Цапля  -   Рогуля?  -  насмешливо,  с  ноткой
удовлетворения, спросил переводчик, подойдя к Андрею. - Ты знаешь Матвеенко?
     Ваня заметил,  что сапоги Цапли неспокойно зашевелились.  Однако тут же
приросли к полу.
     - Не знаю я вашего Матвеенко и знать не желаю.
     Ваня  с  облегчением вздохнул.  "Дудки!  Не  на  того  нарвались,  елки
зеленые. Это вам не Васька".
     - Тебя что, Рогуля, мало били?
     - На это пожаловаться не могу,  - хрипло ответил Андрей. - Способные вы
на это.
     - Значит, ты утверждаешь, что не знаешь Матвеенко и Боженьку.
     - Я  уже ответил.  Но ты,  вероятно,  не понимаешь родного языка,  тебе
больше по вкусу немецкий.
     - Прикуси язык!
     - Благодарю за совет.  Между прочим, если я правильно понял, ты хочешь,
чтобы я развязал язык. Противоречишь сам себе?
     - Кхм...
     Переводчик крутнулся на месте, заговорил с капитаном. Шульц слушал его,
внимательно разглядывая Свои блестящие ногти. Поднял глаза, утомленно махнул
рукой:
     - Франц! Ганс! Арбайт!
     Солдаты бросились на Андрея. Один из них начал выворачивать ему раненую
руку.
     Жуткий стон  разнесся по  комнате.  Андрей обмяк.  Голова его  упала на
грудь.
     Стало тихо.  Цыганок со свистом втянул ртом прокуренный воздух. "Теперь
снова за меня возьмутся".
     - Ваня Дорофеев, ты знаешь Васю Матвеенко?
     - Не-а.  Я его первый раз вижу.  -  Цыганок недоуменно пожал плечами. -
Дяденька, а почему он говорит, что знает меня? Это его так подучили, да?
     - Щенок!
     Переводчик ударил Ваню в переносицу.
     Перед глазами Цыганка бешено запрыгали красные точки. Загудело в ушах.
     - Говори, сволочь! А то я тебя так отделаю, что...
     Больно  стучало в  висках,  изнутри волнами накатывалась тошнота.  Тело
покрылось испариной. Ваня медленно открыл глаза.
     У  стены стоял Боженька.  От  глаза к  седому усу лицо его перечеркивал
багровый шрам.  Белая борода покраснела от  крови.  В  углу солдаты отливали
водой Андрея.
     От удара в ухо Ваня сдавленно охнул, ткнулся щекой в мокрый пол.
     Пронзительно зазвенело в голове.  Звон усиливался с каждой секундой,  и
от него, казалось, вот-вот расколется голова.
     - Признавайся, Цыганок. Я им все рассказал...
     "Кто это? Чего он от меня хочет? - облизал спекшиеся губы Ваня. - Очень
знакомый голос. Очень..."
     - Я им рассказал все-все. Признавайся и ты. Чего ты упрямишься?..
     "Почему так болит голова? Как будто кто-то ковыряет в ней шилом..."
     - Признавайся, Цыганок, и они нас отпустят домой. Не молчи. Убьют же...
     "Пусть себе убивают, Только бы побыстрей. Но кто же это говорит?"
     Цыганок открыл глаза,  со стоном повернул голову. Возле него стоял Вася
Матвеенко. В заплаканных глазах его застыл ужас.
     Андрея все еще отливали водой.
     - Признавайся, Цыганок.
     Собрав все силы,  Ваня ударил ногой Ваську в  грудь.  И  тут же  увидел
блестящие сапоги Шульца.
     - Дорофееф! Кто даваль вам аусвайс ходить на железный дорога?
     - Не знаю. Не знаю я никаких аусвайсов...
     - Кто есть... Э-э... Неуловимый?
     - Первый раз слышу...
     По голенищу похлопывала резиновая дубинка.
     - Я  фсе  рафно  застовляль  тибя  сказайт!   Ты  мне  будешь  показайт
квартир... э... подпольщик!
     Резиновая дубинка оторвалась от голенища,  исчезла где-то вверху. Серый
потрескавшийся потолок вдруг качнулся и начал падать на Ваню.
     Стало совсем темно.




     Ваня видит себя в лодке среди рыбаков.  Они плывут и поют песню: "Вы не
вейтеся,  русые кудри, над моею больной головой-ой..." И Ваня чувствует, что
голова у него действительно болит.  Кажется,  в ней гудят колокола. А вокруг
стоит  страшная жара,  и  только от  серебристой воды  тянет  едва  уловимой
прохладой.  "Над моею больной головой..."  -  шепчет Ваня и  опускает руку в
стремительную воду,  чтобы смочить голову.  Но  вода  струится меж  пальцев,
ускользает и никак не дается в ладонь...
     Внезапно река исчезла. Теперь Ваня в дремучем лесу. На небольшой поляне
горит пионерский костер.  Ваня сидит у самого огня. Все вокруг поют. А он не
может - задыхается от удушливой духоты. Широко раскрывает рот, ловит горячий
воздух и  никак не  вымолвит те  слова о  молодом коногоне,  которого друзья
несут с разбитой головой. А костер сыплет в небо красные искры. Их несметное
множество, они уже заполнили землю, небо, весь мир. Искры... Искры...
     - Да утихомирься ты, боженька. Какие искры?
     Холодная жесткая  рука  легла  Цыганку на  голову.  Стало  легче.  Ваня
медленно раскрыл глаза.
     Рядом сидел Боженька. Седая свалявшаяся борода запеклась от крови.
     - Успокойся, сынок, успокойся...
     Цыганок  сразу  вспоминает,  что  он  лежит  на  полу  в  камере  номер
одиннадцать.  Она  находится на  втором этаже.  После очередного допроса его
отлили водой и притащили сюда.  Обычно его вызывают на допросы в день по три
раза.  Сегодня больше не потащат -  вызывали четыре раза.  Это был последний
допрос. Так сказал разъяренный капитан.
     Ваня пошевелился и застонал от боли. Несколько секунд лежал неподвижно.
"Хорошо,  что уже не будут бить,  -  с  облегчением подумал он.  -  А  то я,
наверное,  сошел  бы  с  ума...  Какой  сегодня день?  Ага,  двадцать третье
декабря.  Через  неделю наступит сорок третий год.  Но  капитан сказал,  что
сегодня последний допрос. Значит, Новый год без меня..."
     Заскрежетала дверь. В темноватом провале коридора стоял полицейский.
     - Дорофеев! Выходи!
     Ваня едва поднялся.  Повернулся к  старику.  В  горле словно ком засел,
перехватило дыхание.
     - Прощайте, дедка. Не увидимся больше...
     - Не   поминай  лихом,   сынок.   -   Боженька  повернулся,   шагнул  к
полицейскому. - Слышишь, собачина, может, и мне с ним?
     - Тебя,  старый пень,  вторым заходом!  -  заржал полицай.  -  А пока -
молись. Скоро уже.
     Держась за  стену,  Ваня вышел в  коридор,  который гудел от человечьих
голосов.
     К   стене   прижималось  человек  двадцать  заключенных.   Изможденные,
окровавленные  люди  переговаривались,   кашляли,  стонали.  Усатый  мужчина
обессиленно висел  на  плечах своих  товарищей.  За  ними  стоял  и  плакал,
размазывая кулаком слезы, Вася Матвеенко.
     "И ты здесь,  гаденыш!  Сейчас подойду да как врежу по уху!" -  подумал
Цыганок.
     Но злости не было. Осталась только презрительная жалость к Васе.
     Подкашивались ноги.  Хотелось  как  можно  скорей  подойти  к  стене  и
опереться на нее.  Кружилась голова,  внутри будто горел огонь. Ваня облизал
распухшие губы  и  сделал  несколько шагов  вперед.  И  сразу  увидел Андрея
Рогулю. Кивком головы Цапля указал на место рядом с собой.
     Ваня, шатаясь, подошел к Андрею и только теперь увидел Гришу Голуба. На
голове у  него  серела грязная повязка.  В  знак  приветствия Гриша поднял к
груди руку  и  сжал пальцы в  кулак.  Ване неудержимо захотелось броситься к
нему, обнять.
     - Чего пнем стоишь? - заорал сзади полицейский. - Марш в шеренгу!
     Цыганок стал  рядом с  Андреем.  Цапля нащупал его  руку,  пожал.  Ваня
прижался к  нему плечом.  "Значит,  все  держались.  Наших немного попалось.
Хорошо, что Васька мало знал..."
     - Шагом марш! - скомандовал полицейский. - Прекратить разговоры! На том
свете наговоритесь!
     Их  привели на первый этаж.  За деревянной перегородкой сидели немецкие
офицеры.  Капитан Шульц,  заметив Ваню,  показал на  него  пальцем.  Офицеры
дружно  поднялись,  подошли к  перилам перегородки,  облокотились на  них  и
начали с живым интересом рассматривать Ваню.
     - Цы-га-нок!
     - Маленький партизан!
     - О-о!
     "Как на  обезьяну вытаращились,  -  с  ненавистью посмотрел на офицеров
Цыганок. - У-у, гады!" Он сжал кулаки и отвернулся.
     Подбежал, поправлял сползающий узел галстука, переводчик.
     - Снять теплую одежду! - рявкнул он. - Шевелись!
     Раздевались молча.  Фуфайки,  полушубки,  пальто бросали в  угол.  Гора
одежды  росла.  Ваня  швырнул наверх свое  залатанное пальтишко и  остался в
одном синем, порванном на локтях свитере.
     Солдат с  костистым лицом и  запавшими глазками схватил Ваню  за  руки,
ловко  связал  их  желтым телефонным кабелем и  толкнул в  шеренгу.  Цыганок
поднял голову и  снова увидел,  что на  него,  не  пряча удивления,  смотрят
офицеры. Он отвернулся и встретился взглядом с золотозубым солдатом, который
стоял о автоматом у дверей.
     - Выходи во двор!
     Все вздрогнули и  двинулись к выходу.  Проходя мимо золотозубого немца,
Ваня с удивлением заметил, что тот ободряюще подмигивает ему. "Ему весело! -
со злостью подумал Цыганок.  -  Людей на расстрел ведут, а он радуется. У-у,
зверюга!"
     Возле крыльца стояла крытая машина.  В  две шеренги застыли гитлеровцы.
Заключенных подталкивали а  спины  прикладами.  Как  только  погрузились,  у
заднего борта сели охранники с автоматами.
     Натужно  ревел  мотор,  скрежетали тормоза  на  поворотах.  Из-за  спин
охранников Цыганку были видны серые с заостренными штакетинами заборы,  дома
с  заснеженными  крышами,   над  которыми  косматились  шапки  сизого  дыма.
Вспыхнула красным огнем  и  погасла рябина,  на  верхушке которой гнулись от
тяжести гроздья ягод. Остался позади и спрятался среди заиндевевших деревьев
последний дом -  город окончился.  Началось неуютное голое поле, по которому
шастал пронизывающий ветер.  Его ледяное дыхание проникало в кузов, пробирая
до костей.
     Вдруг заколотился, забился в судорогах Васька Матвеенко.
     - Не хочу! - дико закричал он. - Не хочу-у-у...
     Мелькали белые  от  махровой изморози деревья,  стремительно убегала от
заднего борта накатанная, блестящая, как слюда, дорога.
     Ваня подумал,  что  вот  и  кончилось все.  Уже не  будут тащить его по
коридору,   не  будут  бить  дубинкой  по  голове.   Сейчас  их  привезут  и
расстреляют.  Дадут очередь из автоматов, он упадет вместе со всеми и больше
не поднимется.  Смерть уже где-то ожидает его в белом поле. В книжках смерть
всегда рисуют с косой.  После войны,  наверно,  смерть будут рисовать в виде
вон  того оскалившегося гитлеровца,  который угрожающе навел свой автомат на
кудрявого парня,  затянувшего во весь голос:  "Наверх вы,  товарищи,  все по
местам! Последний парад наступает!"
     Цыганок  встрепенулся от  крика  разъяренного фашиста и  только  сейчас
услышал, что поют все. И Гришка Голуб, и Андрей Рогуля. Ваня также намерился
было подтянуть,  но  в  этот момент пронзительно взвизгнули тормоза.  Машина
резко остановилась. Над задним бортом появилось плоское лицо переводчика.
     - Вылазь!
     Охрана  выстроилась в  шеренгу.  Ваня  вслед  за  Андреем  спустился по
железной лесенке, осмотрелся.
     За  изгородью из колючей проволоки расстилалось белое поле.  Кое-где на
нем темнели одинокие груши-дички.
     Слева тянулась полоса леса.  Там, под искалеченной снарядом сосной, они
когда-то учились стрелять из винтовок. Гена Гуринок, Митя Тарас, Гриша Голуб
и... Васька Матвеенко. Мити и Гены уже нет, а Васька...
     - Построиться в шеренгу!
     Цыганок стал рядом с  Андреем и Гришей.  За их спинами желтела огромная
яма.
     Подъехала черная  легковушка.  Из  нее  выскочил капитан Шульц,  открыл
дверцу, вытянулся. Из машины по-старчески неуклюже вылез круглолицый человек
в  очках.  Это был полковник фон Киккель.  Если бы  не  военная форма,  Ваня
принял бы его за своего учителя Дмитрия Антоновича, который преподавал у них
в  школе  географию.  У  полковника  было  такое  же  добродушно-недоуменное
выражение на лице, те же медленные округлые движения. "Вот так фокус! Как же
могут быть похожи люди! Вылитый географ!"
     - Герр оберст! - подскочил к полковнику офицер конвоя. - Все готово!
     Начальник  фельджандармерии  полковник  фон   Киккель  кивнул  головой,
заложил руки  за  спину  и,  сгорбившись,  пошел  вдоль  шеренги окоченевших
окровавленных  людей.   Внимательно,   с   каким-то  непонятным  сочувствием
заглядывал каждому в глаза,  иногда тяжело вздыхал.  Ване показалось, что он
чувствует себя очень неловко из-за того,  что они,  заключенные, стоят перед
ним голые на морозе,  а он, полковник, прохаживается перед ними в теплой, на
меху, шинели. Что ему очень жаль их всех, искалеченных и изнуренных"
     Полковник обошел шеренгу, повернулся.
     - Возможно,  кто хочет что-нибудь сказать?  -  тихо спросил он на чисто
русском языке.  -  Я  хорошо знаю,  что никто из  вас не желает умирать.  Но
придется.  Единственное,  что  может  спасти  от  смерти,  -  это  искреннее
признание.
     - Один уже признался,  -  Андрей вытолкнул из шеренги Васю Матвеенко. -
Грубо работаете, полковник.
     Фон Киккель посмотрел на Рогулю, укоризненно покачал головой.
     - Очень  жаль,  очень  жаль...  Ну  что  же,  я  давал вам  возможность
загладить свою вину -  вы не захотели. Теперь мы должны выполнить свой долг.
- Полковник повернулся к Шульцу. - Приступайте, капитан, это по вашей части.
     Киккель медленно повернулся и,  горбясь,  побрел к своей машине.  Шульц
посмотрел ему в спину и поднял вверх перчатку.
     - Ахтунг!
     Андрей Рогуля выпрямился.
     - Прощайте, мушкетеры!
     Солдаты взяли автоматы наизготовку, Андрей толкнул локтем Ваню.
     - Обняться нельзя, так давай поцелуемся. А то будет поздно...
     Он наклонился и трижды поцеловал Цыганка. Шульц не сводил с них глаз.
     Налетел ветер, швырнул в лицо снегом.
     Шульц резко опустил руку:
     - Фойер!
     Беспорядочно ударили автоматы.
     - Фойер!
     Одна за одной гремели очереди. Вокруг падали люди. А Ваня стоял. И пули
почему-то не трогали его.
     Рядом ничком лежал,  подвернув под себя руку,  Андрей Рогуля.  Светлыми
глазами неподвижно смотрел в  небо  Гриша Голуб.  Ветер устало шевелил пряди
его золотистых волос.
     Только Вася Матвеенко был в стороне от всех.  Он лежал на припорошенном
снегом песке, свесив голову в свежую яму...
     Низко плыли над землей свинцовые тучи.
     Пахло порохом.




     Ветер крепчал. Колючими пригоршнями бросал снег в лицо.
     Ваня стоял в одном свитере,  но холода не чувствовал. Солдаты таскали и
сбрасывали в яму трупы.
     Легковая  машина  едва  заметно  вздрагивала.   Тихо  урчал  мотор.  Из
выхлопной трубы  вылетал голубой дымок.  Ветер злобно набрасывался на  него,
загонял под чрево машины.
     Полковник фон Киккель поправил очки, старчески закашлялся.
     - Ты остался жив,  потому что мне стало жаль тебя,  - не глядя на Ваню,
сказал он  тихим утомленным голосом.  -  Очень жаль.  Ты мог бы здесь лежать
мертвым,  как они.  Но я подарил тебе жизнь.  Ты еще совсем мальчишка,  тебе
всего пятнадцать лет.  А это так мало!..  -  фон Киккель вздохнул.  - У тебя
есть мамка,  а  она где-то  от  горя рвет на себе волосы.  Она растила сына,
чтобы он  жил,  а  не лежал мертвый в  этой холодной яме.  Она недосыпала по
ночам,  мечтала,  что ее сын будет умным человеком. Сынов ей растить тяжело.
Вот она и не уберегла тебя от беды. Как же она будет рада, когда увидит тебя
живого и невредимого! Ты хочешь к матери?
     Ваню  насквозь пронизывало ветром.  Связанные за  спиной  руки  уже  не
чувствовали холода. "Почему я живой? Все давно мертвые, а я стою... Живой...
И этот немец,  который так похож на нашего географа, все говорит и говорит о
маме...  Он не знает,  что она умерла еще перед войной...  Кроме бабушки обо
мне некому плакать..."
     - Отвечайт, больфан! - толкнул Ваню кулаком в бок Шульц.
     Фон Киккель презрительно взглянул на капитана,  властным движением руки
приказал, чтобы он не лез, куда его не просят.
     - Почему ты молчишь?  Ты не хочешь говорить? Я тебя понимаю. Смотреть в
глаза смерти, и вдруг, - жизнь, - снова проникновенно заговорил полковник. -
Я  даже  знаю  -  ты  до  конца  хочешь  быть  верным своему...  как  это...
пионерскому долгу.  Глупости,  малыш!  Сейчас Цыганок никому не нужен. Кроме
матери.  Что же  касается твоих друзей,  то  им наплевать на твою жизнь.  Я,
малыш, подарил тебе жизнь, чтобы ты это понял и сделал необходимые выводы...
     "Так это он приказал,  чтобы по мне не стреляли?  - дошло до Цыганка. -
Зачем? Для чего я ему нужен?"
     - Посмотри,  вон  лежат  мертвые,  а  ты  живой.  Понимаешь?  Живой,  -
продолжал Киккель. - Ты еще не знаешь, какой может быть твоя жизнь. Мы можем
послать тебя в специальную школу, и ты станешь большим человеком. Таких, как
ты, не очень много. Это тебе говорю я, а я в своей жизни много повидал...
     "Киккель? - встрепенулся Ваня. - Так это он подписывал приказы, которые
расклеивались по городу?!  Володьку Виноградова повесил,  его родителей... А
только что всех,  кто лежит в яме...  по его приказу... Повернулся спиной, и
все... А с виду на нашего географа похож..."
     - Все это я тебе говорю для того, чтобы ты по-глупому не отказывался от
моего предложения и как можно быстрей исправил свою ошибку...
     "Вон он куда гнет!  -  закусил губу Ваня. - Значит, снова будут мучить.
Если станут бить резиной по голове,  я  сойду с ума.  Пусть бы лучше я лежал
мертвый..."
     - Я  от  тебя  требую  совсем  мало.   Назови  мне  адрес  или  приметы
Неуловимого,  и  ты  будешь Новый год встречать дома.  Вместе с  мамкой.  Ты
должен,  малыш,  помочь мне  найти Неуловимого и  Смелого.  Пойми,  они твои
враги. За ними стоит твоя смерть, за мной - твоя жизнь, твое будущее...
     "Через  неделю  Новый  год...  Бабушка всегда  пекла  коржики...  Зачем
коржики? У меня же выбиты все зубы..."
     - Я убежден, что ты знаешь, где... Поэтому...
     - Не знаю я никаких Неуловимых.
     - Жаль,  очень жаль.  -  Полковник фон Киккель вздохнул.  -  Ты, малыш,
должен крепко подумать. У тебя хватит на это времени.
     Полковник  повернулся и  шагнул  к  раскрытой  шофером  дверце  Машины.
Капитан Шульц  намерился было  сесть также,  но  легковушка,  фыркнув дымом,
рванулась с места. Шульц покраснел от оскорбления, подскочил к Ване и злобно
толкнул его в спину.
     - Шнэль! Поехаль думать!..







     Ваня проснулся от  ласкового прикосновения чьих-то  рук.  Открыл глаза.
Грязный,  изрезанный трещинами  потолок  с  лампочкой  в  проволочной сетке.
Исцарапанная, испещренная надписями стена. И вдруг все это закрывает женское
лицо. Глубокие морщины избороздили землисто-серое лицо.
     - Очнулся, сынок?
     Голос был тихий и ласковый.
     - Где я? - с трудом произнес Ваня, чувствуя саднящую боль во всем теле.
     - И  не спрашивай,  родной.  Это же час назад приволокли тебя и бросили
сюда,  -  женщина горестно вздохнула.  -  Охо-хо!  Изверги проклятые! Ничего
святого для  них нет.  Это же  так изувечить хлопца!  И  как только ты,  мой
горемычный, выдержал? За что они тебя так, сынок?
     - Не знаю, тетенька.
     - Ну, не хочешь говорить, не надо. Ты лежи, колосок, лежи. Не шевелись,
а то оно тогда еще больше болит.  Охо-хо! На пешего орла и сорока с колом. -
Глаза  женщины увлажнились от  жалости.  -  На  тебе  же  живого места  нет,
голубок. Тебя как зовут?
     - Цыга... - Ваня прикусил язык. - Ваня. Ваней меня зовут.
     - Ваня?  Как раз как моего младшенького.  Где он теперь,  соколик?  Бог
знает, живой ли?..
     Цыганок со стоном приподнялся на локте.
     В камере,  кроме него, было трое. Рядом с ним, пригорюнившись, сидела и
смотрела невидящими глазами прямо перед собой седая женщина.  Посреди камеры
стояла красивая смуглолицая девушка и заплетала толстую косу. Она с участием
глянула на  Ваню  лучистыми синими  глазами,  ободряюще улыбнулась.  Цыганок
скользнул взглядом  дальше  и  увидел  в  углу  неподвижно сидевшую на  полу
женщину.   Взлохмаченные  русые  волосы  ее  спадали  на  лицо.  Из-под  них
лихорадочно блестели черные глаза. На шее синел широкий рубец. Зеленая кофта
висела лохмотьями. От темно-синей юбки осталось одно название.
     Женщина не сводила с Вани страшных глаз и невнятно бормотала. Казалось,
внутри ее что-то клокотало.
     - Кто это? - еле слышно спросил Цыганок у седой женщины.
     - Человек,  голубок мой. Была учительницей, вас, деток, учила. А теперь
вот...  -  женщина покивала головой. - Ее так били, так били... Ох, горечко,
горе! И за что только такие муки человеку.
     - Учительницей?
     Не  сводя с  женщины взгляда,  он  сел,  прислонился спиной к  холодной
стене.
     Женщина в углу зашевелилась,  встряхнула головой. Цыганок увидел серое,
с запавшими щеками лицо.
     Они встретились взглядами.
     - Анна Адамовна! - радостно вскрикнул Ваня.
     Учительница встрепенулась от его голоса,  задрожала. В глазах ее застыл
ужас. Втискиваясь в самый угол, лихорадочно замахала руками.
     - Не надо! Не трогайте меня! Не подходите!
     - Анна Адамовна, да это же я, Ваня Дорофеев!
     - Не подходите ко мне! - закричала учительница. - Не подходите!
     - Тетенька,  это же Анна Адамовна,  -  повернулся он к женщине с седыми
волосами.  -  Наша учительница по литературе.  Кроме шуток.  Как же это,  а?
Почему она не узнает меня?
     - Не  узнает она тебя,  колосок мой,  -  заплакала старуха.  -  Ой,  не
узнает!.. Над ней так издевались, что она умом тронулась...
     Анна  Адамовна неожиданно успокоилась.  Легла на  пол  лицом к  стене и
замерла.  "Как же так?  Как она здесь очутилась?  Анна Адамовна - и вдруг...
такое вот..."
     Девушка отбросила заплетенную косу за плечо и подошла к Цыганку. Только
сейчас он заметил, что ухо ее распухло, на нем запеклась кровь.
     - Знаешь,  мне  сначала смотреть на  нее было очень страшно.  А  теперь
привыкла.  И ты привыкнешь. - Она вздохнула. - Давай знакомиться. Меня зовут
Таней. А ее, - она указала на седую женщину, - Дарьей Тимофеевной.
     - А ты кто? - недоверчиво покосился на нее Цыганок. - Как сюда попала?
     - До войны, Ванечка, я была студенткой. Как это давно было!.. - закусив
пухлую губу,  Таня задумчиво посмотрела в потолок.  - А теперь сижу вместе с
тобой в камере смертников. Вот и все. О другом не расспрашивай. Не надо.
     Анна  Адамовна в  углу  вдруг забормотала,  вскочила с  места.  Жуткими
глазами впилась в Ваню.
     - Не  трогайте меня!  Не  трогайте меня,  а  то  я  гранату взорву!  Не
подходите ко мне!  Люди,  бейте их!..  - И неожиданно совсем другим голосом,
ровным,  полным грусти,  продолжала:  -  Нет,  не,  надо никого бить. Каждый
человек рождается для счастья,  каждому оно нужно,  как воздух...  О счастье
человек мечтает даже во  сне...  "На холмах Грузии лежит ночная мгла.  Бежит
Арагва предо мною. Мне грустно и легко..."
     Несколько минут  Анна  Адамовна стояла  неподвижно,  не  сводя  глаз  с
оплетенного колючей проволокой, оконца.
     Потом опустила голову и тихонько села на пол.
     - Неужели она так и не узнает меня?
     - Она, Ванюша, никого не узнает...
     - За что ее? Что она сделала?
     - Трудно сказать, - уклончиво сказала Таня.
     "Осторожная, - с уважением подумал о ней Цыганок. - Лишнего не скажет".
     Ваня лег на живот и,  подперев руками голову,  стал смотреть на оконце.
От него на пол падал косой луч,  8 котором суетились золотые пылинки. Где-то
на улице прошла машина.  Звуки ее постепенно отдалились, и тогда вновь стало
слышно, как в коридоре, позванивая ключами, ходит охранник.
     Снова зашевелилась,  невнятно забормотала в  своем углу  Анна Адамовна.
Цыганок повернул к ней голову, прислушался.
     - "Закат в крови! Из сердца кровь струится! Плачь, сердце, плачь..."
     Ваня опустил голову на руки.




     Цыганок лежал на боку,  разбирал надписи на стене и пытался представить
себе людей,  которые их писали.  "Ночью забрали Ивана и Герасима. Очередь за
мной".  "Скорее бы конец.  Люда". "Мне отрезали язык и выкололи правый глаз.
Завтра расстреляют..."
     "Сколько же  людей  здесь  сидело!  От  них  остались только надписи...
Говорят, что забирают обычно ночью. Может, этой ночью выведут и меня? А что?
Запросто...  -  Ваня вздохнул.  -  Откуда Шульц пронюхал о разведчиках?  Все
время выспрашивают про Неуловимого. О Неуловимом в нашей группе знали только
я,  Андрей и  Федя Механчук.  Цапля погиб.  Неужели Федя?  Нет" его раненого
отправили за линию фронта. Кто же провокатор?"
     В  камере сгущались сумерки.  Оконце под потолком окрашивалось синевой,
Надписи на стене расплывались перед глазами.
     - Таня, - тихо сказал Цыганок, - а ты тут написала что-нибудь?
     - Где,  Ваня? - Девушка подняла голову. - На этой каменной тетради? Еще
нет. Успею.
     - А если нет? Скажи, ты боишься смерти?
     - Понимаешь,  Ваня, смерти боятся все. К этому привыкнуть нельзя. Самое
ужасное, что ты сегодня живешь и знаешь: завтра тебя ожидает смерть...
     - Охо-хо! Правду говоришь, доченька. Жить каждому хочется, - вступила в
разговор молчавшая до  этого  Дарья Тимофеевна.  -  Однако послушайте,  чего
скажу я вам,  мои детки.  Иногда бывает и так... Вот хоть бы зернышко той же
пшеницы возьмите.  Его бросают в землю,  чтобы проросло. Ежели вдуматься, то
зернышко ведь само погибает, но дает жизнь целому колоску... Вот оно как...
     - Да вы, тетечка Даша, настоящий философ! - с уважением сказала Таня. -
Платон...
     - Платон? Это ты про моего соседа? - не поняла Дарья Тимофеевна. - Нету
Платона. Выкололи ему, ироды, глаза и повесили на собственных воротах...
     Таня опустила голову.
     В  камере  стемнело.  Ярко  светился только  круглый глазок в  железных
дверях. Столбик света от этого глазка падал на волосы Анны Адамовны, которая
неспокойно шевелилась на полу.
     Ярко вспыхнула лампочка под потолком.  Затем свет ослабел, стал тусклым
и ровным.
     - Ваня, ты любишь стихи? - тихо спросила Таня.
     - Да я их уже почти позабыл.
     - Хочешь, я тебе что-нибудь почитаю.
     - Конечно, хочу.
     - Тогда слушай... Тихонов написал.
     Тихо и проникновенно зазвучал голос Тани:

     Случайно к нам заходят корабли,
     И рельсы груз проносят по привычке.
     Пересчитай людей моей земли -
     И сколько мертвых встанет в перекличке...

     Ваня  поднял голову и  увидел,  что  Таня  задумчиво смотрит на  темное
оконце под  потолком.  Вздрагивали ямочки на  ее  смуглых щеках,  вверх-вниз
летали черные брови.

     Но всем торжественно пренебрежем,
     Нож сломанный в работе не годится,
     Но этим черным сломанным ножом
     Разрезаны бессмертные страницы...

     Анна Адамовна вдруг вскочила и начала неистово колотить себя кулаками в
грудь.
     - Ай,  не  надо!  Не  надо нож!..  Не подходите ко мне!  Я  взорву всех
гранатой!..  Нет, не буду. Вы у меня дети хорошие, послушные. Но кто сегодня
не выучил урок? Опять Дорофеев?.. Так вот, Ваня. Пока не придет твой отец, я
тебя на урок не пущу!..
     Услышав  свою  фамилию,  Цыганок похолодел.  "Вот  так  фокус!  Сколько
времени прошло с  тех пор.  Ведь я  тогда и  вправду три дня подряд не делал
домашнего задания. А все потому, что она выгнала меня из класса. А надо было
Ваську Матвеенко. Это же он тогда связал косы Оле и Шуре".
     - Дети, что произошло? Вы сегодня все такие счастливые...
     Дарья Тимофеевна грустно покачала головой.
     - Охо-хо!  Она,  бедная, про счастье говорит. А тут так получилось, что
счастье с  несчастьем перемешалось...  Ох,  беда-горюшко!  Война людей ест и
кровью запивает...




     Уже  третий день  Ваню не  вызывают на  допросы.  Он  лежит на  спине и
бездумно смотрит в потолок.  Изучил на нем каждую царапину, каждую трещинку.
Если долго смотреть на  эти  царапинки и  трещинки,  то  они  превращаются в
человеческие фигуры,  лица, глаза. Из них может получиться и дремучий лес, и
чудосказочный дворец. Все зависит от того, что ты сам пожелаешь.
     Сейчас Ваня до боли хотел увидеть бабушкину хату. Но послушные до этого
царапинки и  трещинки почему-то упрямо не желали создавать желаемый рисунок.
Вместо хаты они складывались в  жуткие,  леденящие кровь сцены расстрела,  в
яростно оскаленные пасти овчарок... Цыганок вздохнул и повернулся к Тане.
     - Спой что-нибудь, а?
     - Хочешь новую? - зарделась Таня. - Я сама сложила.
     - Неужели сама умеешь?  А я так,  -  Ваня махнул рукой,  - ни к чему не
способный.
     Таня  смущенно усмехнулась,  обхватила руками колени,  тихо  и  грустно
начала:

     Дуб с сосной сиротками росли-и...
     Много горя видели,
     Немцев ненавидели-и...

     Дарья Тимофеевна скорбно закивала головой, смахнула слезу.
     Утихла песня.  Стали слышны тяжелые шаги охранников в коридоре.  Кто-то
закричал душераздирающим голосом.  Грохнула дверь.  "Повели кого-то,  - весь
сжался Ваня. - В это время всегда забирают. Может, сегодня и меня?.. "
     Больно сжалось сердце,  будто током,  пронзила дрожь.  На  лбу выступил
липкий пот.
     Тяжелые шаги,  звяканье ключей,  приглушенный разговор.  Щелкнул ключ в
замке.  "За  мной!"  Лязгнул  засов,  заскрипела дверь.  "Нет,  это  открыли
соседнюю камеру".  Кто-то  выругался.  Шарканье ног,  гулкий  топот  кованых
сапог.  Звуки  в  коридоре постепенно глохнут.  Наваливается тишина,  полная
мучительного ожидания. "Кто же следующий?"
     Чувства у Цыганка обострены до предела.  Он угадывает даже то,  чего не
видит.  Слух ловит самый незначительный шум в коридоре, слова охранников при
смене, приглушенный крик с первого этажа, где идут допросы.
     Снова  нарастает топот ног.  Звенят ключи.  Все  ближе,  все  страшнее.
Оглушительно,  словно  пистолетный  выстрел,  лязгает  засов.  Со  скрежетом
поворачивается ключ  в  камере  напротив.  Скрипит дверь.  Звучит отрывистая
команда. Кованые шаги отдаляются, глохнут. Тишина.
     Ваня вытирает пот  на  лбу,  закрывает глаза и  слушает учащенные удары
своего  сердца.  "Неужели пронесло?"  Цыганок открыл глаза  и  с  удивлением
поймал себя на мысли,  что дрожит за свою шкуру,  в  то время как других уже
везут  по  темным улицам за  город,  туда,  к  ненасытной яме.  Он  виновато
вздохнул и  начал с  досадой укорять себя за страх,  который несколько минут
назад пронизал все его существо.  "Что сказал бы Андрей, если бы увидел меня
таким?  Разве я теперь лучше Васьки Матвеенко? Дрожу, как кисель на тарелке.
Так недолго и  на  допросах раскиснуть...  Интересно,  почему уже три дня не
вызывают? Спросить у тетки Даши? Она давно тут".
     - Третий день не трогают меня,  тетенька,  -  сказал Ваня.  - С чего бы
это, а?
     - И хорошо,  что не трогают,  - сразу же отозвалась Дарья Тимофеевна. -
Окрепчаешь малость.
     - Они,  Ваня,  что-то задумали, - убежденно сказала Таня. - Не зря это,
мне кажется.
     - Тю на тебя,  девка!  Что ты хлопца пугаешь? - накинулась на нее Дарья
Тимофеевна. - Он и так ночью не своим голосом кричит, бабушку зовет.
     Цыганок смущенно начал крутить пуговицу на рубашке.
     - Это она мне приснилась, тетенька, - начал оправдываться он.
     - А я что говорю,  колосок?  - сразу же согласилась женщина. - Конечно,
приснилась.
     Ваня повернулся на бок и начал оглядывать обшарпанные стены.
     - Здесь раньше техникум был.  Так они окна замуровали и тюрьму сделали.
А оконце,  видите,  где?  Под самым потолком, - пораженный внезапной мыслью,
Цыганок сел. - Вот если бы нам какую-нибудь железяку найти. Мы бы ту колючую
проволоку - раз! - и на улицу.
     - Эге ж.  А где ты ее найдешь,  дитятко?  -  грустно посмотрела на него
Дарья Тимофеевна.  -  Да и  все равно не вырвешься.  Слишком высоко,  второй
этаж. Убьешься сразу!
     - Елки зеленые!  Не очень уж здесь и высоко!  - горячо возразил Ваня. -
Запросто можно выбраться.  Это оконце прямо на  улицу выходит.  Кроме шуток.
Вот только б найти что-нибудь такое, чтобы проволоку сорвать...
     - Слушайте, детки мои! - неожиданно всплеснула руками Дарья Тимофеевна.
- Да  что же  это я,  безголовая!  Совсем память высохла.  Ванечка,  а  клин
железный, которым дрова колют, подойдет?
     - Еще и  как!  -  вскочил на ноги Цыганок.  -  Мы бы сейчас проволоку -
джик! - а потом...
     - Тихо, золотко, тихо! - испуганно замахала руками женщина.
     Дарью Тимофеевну и  Таню охранники уже несколько раз за последнее время
гоняли по  вечерам во  двор за дровами для голландок.  Цыганок ходил с  ними
только один раз, вчера.
     - Ой,  Ваня, и правда! - глаза Тани возбужденно заблестели. - Я однажды
на этот клин даже наступила. Он весь ржавый.
     - Тише,  сорока.  Рад нищий и тому,  что пошил новую торбу, так и ты, -
оборвала ее Дарья Тимофеевна.  - Ты вот попробуй из сарая его сюда принести,
тогда и стрекочи.
     - А  если тот клин вместе с  дровами в охапку?  -  волнуясь,  предложил
Ваня, - А что, елки зеленые! Запросто!
     - Опасно,  дитятко мое,  - неуверенно ответила Дарья Тимофеевна. - Ведь
потом надо дровишки у  голландки в  коридоре положить.  А  охраняльщик рядом
будет стоять. Как при нем клин из дров возьмешь? Заметит, а тогда...
     - А если его под свитер?
     - Правильно,  Ванечка.  Лучше тут не  придумаешь,  -  одобрила Таня.  -
Сегодня, когда поведут за дровами, и попробуем.
     - Ой,  страшное это  дело,  мои голубята!  А  как охраняльщик глазастый
окажется? Он же застрелит.
     - А вы,  тетенька,  с Таней между собой ссору начните. А я тем временем
и...
     - Тс-с!
     Шаги в коридоре затихли возле дверей.  Щелкнул замок,  лязгнул засов. В
камеру вошел солдат.
     Увидев его,  Анна Адамовна задрожала,  закричала от ужаса и полезла под
нары.
     - Пуф! Пуф! - навел на нее автомат гитлеровец и захохотал.
     Анна  Адамовна медленно вылезла из  своего укрытия.  Выпрямилась и,  не
сводя страшных глаз с немца, шагнула ему навстречу.
     - Где мой сын? - тихо спросила она. - Где мой Алесик?
     - Вас? - попятился солдат.
     - Дайте мне гранату! - вдруг затряслась Анна Адамовна. - Гранату мне!
     Немец криво усмехнулся и  покрутил пальцем у виска.  Анна Адамовна села
на  пол,  схватила свою  порванную галошу  и,  прижав  ее  к  груди,  начала
укачивать. И вдруг неожиданно высоким чистым голосом закричала:
     - Гитлер капут! Смерть немецким оккупантам!
     В камеру ввалились два полицая.  Они с руганью подхватили Анну Адамовну
под руки и потащили.
     - "Закат в крови!  Из сердца кровь струится! Плачь, сердце, плачь..." -
донеслись из коридора слова учительницы.
     Цыганок побелел, сжал кулаки.
     - Дроф набирайт! - злобно заорал солдат. - Шнэль, руссиш швайн!
     - Чтоб на тебя немочь!  -  сердито проворчала Дарья Тимофеевна,  одевая
фуфайку. - Чтоб тебе земля колом!
     Они вышли во  двор.  На вышке топал одетый в  кожух часовой.  С  высоты
угрожающе смотрело во двор черное дуло пулемета.
     В  дровяном  сарае  тускло  мерцала  электрическая лампочка.  Пропустив
Цыганка,  Таню и Дарью Тимофеевну,  автоматчик прислонился к косяку, вытащил
из кармана шинели сигареты, закурил.
     Цыганок шарил глазами по  сторонам.  Клина нигде не  было.  Под  ногами
валялись кора да  смолистая щепа.  "Может,  елки зеленые,  присыпало его?  -
терялся в догадках Ваня. - А может, немцы подобрали и выбросили?"
     - Вот где он,  -  услышал он шепот Дарьи Тимофеевны.  -  Смотри у самой
стены.
     Цыганок глянул в  ту  сторону и  в  нескольких шагах от  себя увидел до
половины засыпанный древесным мусором клин. Дров возле него не было.
     Чувствуя, как учащенно забилось сердце, Цыганок покосился на немца. Тот
стоял к нему боком и,  не выпуская из уголка рта дымящуюся сигарету, смотрел
в звездное небо. Ваня схватил полено, откинул к стене. Солдат даже не глянул
в  его сторону.  Цыганок с  нетерпением и  досадой посмотрел на Таню и Дарью
Тимофеевну.  "Ну,  чего вы там копаетесь?  Начинайте! - мысленно приказал он
им. - Ведь потом поздно будет".
     - Ты что -  ослепла,  девка? - вдруг закричала Дарья Тимофеевна. - Куда
полено бросаешь? Так дала по руке, что в глазах потемнело!
     - Я  же  не нарочно,  теточка,  -  испуганно отозвалась Таня.  -  Я  не
хотела...
     - Нарочно не нарочно... Надо глазами смотреть, а не ртом!
     Автоматчик шагнул к ним, повернувшись к Ване спиной.
     - Молчайт! - заорал немец. - А то буду морда стукайт!
     Цыганок в то же мгновение схватил клин, сунул его под свитер.
     - Звиняйте,   господин   начальник,   -   виновато   забормотала  Дарья
Тимофеевна. - Мы тихо... Мы сей момент...
     Автоматчик,  уловив подозрительный шорох за  спиной,  резко повернулся.
Подошел к Цыганку, стал рядом. С трудом сдерживая дрожь, Ваня набирал дрова.
Солдат направился к выходу.
     Цыганок  выпрямился,  кашлянул два  раза.  Услышав этот  сигнал,  Дарья
Тимофеевна и Таня заспешили, поднялись вслед за ним.
     - Бистро!
     Минули освещенный двор,  вошли в  здание.  На  втором этаже Ваня  вдруг
почувствовал,  что клин начинает выползать из-за пазухи.  Цыганок прижал его
локтем и прибавил шаг.
     Позади топал гитлеровец.
     "Выпадет! Вот-вот грохнет на пол... Надо было меньше дров набирать... -
покрылся испариной Ваня.  - И чего они вперед полезли?.. Хоть бы дотянуть до
камеры!.. А немец сопит в затылок, как конь опоенный..."
     - Чего вы наперед позалазили? Дайте пройти! - крикнул Цыганок. - У меня
сейчас дрова падать начнут! Кроме шуток! Посторонись!
     Дарья Тимофеевна с Таней поспешно прижались к стене, пропуская Ваню.
     Прижав локоть так,  что  начало колоть в  боку,  Ваня бегом бросился по
коридору.
     Вот и голландская печка.  Теперь надо так положить дрова на пол,  чтобы
не выпал клин.  Может,  еще удастся подтолкнуть его выше.  Цыганок осторожно
опустился на колени,  прислонился плечом к  стене.  Поленья сползли с рук на
пол.
     Рядом остановилась, заслонив его от охранника, Таня.
     Немец  равнодушно взглянул на  раскрасневшееся лицо  парнишки и  открыл
дверь камеры. Ваня боком проскользнул мимо него и повалился на нары. Стучала
в висках кровь, дрожали руки.
     Лязгнула железная дверь. Щелкнул замок.
     Ваня с облегчением вздохнул.




     - А я думаю,  чего он бежит,  как оголтелый, - сбросив на плечи платок,
сказала Дарья Тимофеевна. - Ой, даже сердце выскакивает.
     - Ванечка,  даже не верится.  Как же ловко ты все сделал!  Я  со страху
чуть не умерла. - Таня дрожащими пальцами расстегивала пуговицы пальто.
     Цыганок спрятал клин под нары.  У него было такое ощущение,  как тогда,
на Двине, когда он вынырнул из-под барж. Но как только глянул в пустой угол,
где  всегда  сидела  Анна  Адамовна,  это  ощущение безмерной радости  сразу
улетучилось.
     Небольшой узелок Анны Адамовны,  до этого лежавший на ее нарах,  исчез.
На соломенном тюфяке лежала только скомканная голубая ленточка, которую Анна
Адамовна,  сидя в своем углу,  часами накручивала на палец. "Все. Значит, не
вернется... - с болью подумал Ваня. - Вот и еще одного человека нет..."
     Цыганок только сейчас почувствовал, как огнем горят присохшие к рубашке
шрамы. Закружилась голова. Он схватился рукой за нары и лег.
     Подошла Дарья Тимофеевна, села рядом. Твердой ладонью погладила Ваню по
щеке.
     - Не бери в  голову,  золотко.  Может,  еще и  вернется учителка.  Всяк
бывает...
     Цыганок знал,  что  Дарья Тимофеевна говорит все  это  для того,  чтобы
как-то успокоить его, отвлечь от тяжелых мыслей.
     - Что же теперича делать будем с железякой этой?  - со вздохом спросила
Дарья Тимофеевна.
     - Ночи подождать надо,  -  ответил Ваня.  -  Когда все  уснут,  тогда и
начнем...
     К ним подсела Таня. От возбуждения глаза ее лихорадочно блестели.
     - Ванюша,  а знаешь...  Я когда-то читала об этом.  Слушай, - зашептала
она,  оглядываясь на глазок в двери.  -  Заключенные спускались и не с такой
высоты...
     - Это как? - поднял голову Ваня.
     - Они рвали простыни, связывали и...
     - Елки зеленые,  Америку мне открыла, - хмыкнул Цыганок. - Сам знаю. Ты
лучше скажи, где взять те простыни?
     - Ой,  какой же ты недогадливый!  А  эта постилка разве не подойдет?  -
показала Таня на нары Дарьи Тимофеевны.  - Тетечка Даша, давайте разорвем ее
на полосы, а?
     - Не надо.  Поспешишь,  ласточка,  людей насмешишь.  А  мы не насмешим,
головой ответим. Я так думаю: надо подождать, пока в коридоре начнут топить.
     Цыганок удивленно взглянул на нее.
     - Зачем, тетенька?
     - Как  ты  не  понимаешь?  Начнут  топить  -  в  коридоре  шум,  грохот
поднимется.  А тебе это как раз.  Не будешь же ты отдирать проволоку,  когда
все спать улягутся. Сразу всполошишь всех.
     - Елки зеленые! И правда, - согласился Ваня.
     В  коридоре  громко  залопотали  немцы.   Топоча  тяжелыми  сапожищами,
пробежал охранник.  Послышался истошный женский крик.  Сипло, наверно совсем
обессилев, плакал ребенок. Грохнули двери, и все стихло.
     Вскоре коридор снова загудел от шагов. Залязгали дверцы печек.
     - Может, сейчас, тетечка? - приподнялась Таня.
     - Кажется,   в  самый  раз.   -  Дарья  Тимофеевна  подошла  к  дверям,
прислушалась. - С богом, колосок!
     В этот момент гулко застучали зенитки.
     Ваня подтянулся на руках,  заглянул в  оконце и  увидел,  как в стороне
Смоленского рынка  взвилась красная ракета.  В  ту  же  минуту  над  головой
простонали самолеты.  Громыхнуло так,  что  даже  тюрьма  содрогнулась.  Над
Смоленским рынком загорелось небо.  В него вонзились лучи прожекторов.  В их
свете засеребрился и тут же исчез самолет.
     - Наши! - заорал Ваня. - Бомбят!
     Где-то  возле  железнодорожного моста  через Двину вспороли темноту еще
две красные ракеты.  "Наши ребята самолетам сигналят, - подумал Ваня. - Елки
зеленые, вот бы мне сейчас к ним!"
     Снова,  один за другим,  сотрясая землю,  громыхнули взрывы. Взвились в
высоту  оранжево-красные языки  пламени.  Черное  небо  отодвинулось куда-то
вверх.
     - Во дают! - с восхищением крикнул Цыганок. - Во молотят!
     Он  спрыгнул на  пол и  только сейчас вспомнил,  зачем лазил к  оконцу.
Лампочка под потолком часто замигала и погасла. В камере воцарилась темнота.
Только багровело оконце.
     Взрывы утихли.
     - Отбомбились и  назад,  -  сам себе сказал Ваня.  -  "Мавр сделал свое
дело, мавр может исчезнуть..." - сказал бы Андрей.
     - Боже!  Откуда ты знаешь эти слова?  -  воскликнула в" темноте Таня. -
Какой Андрей? Рогуля? Черный, высокий такой, да?
     Ваня  вздрогнул от  неожиданности.  Рядом  послышалось горячее  дыхание
девушки. Она нащупала плечо Цыганка, больно сжала.
     - Почему ты молчишь?  Ванечка,  милый,  хороший,  говори!  - взмолилась
Таня. - Ради бога не молчи!
     - А что говорить?  -  теряясь в догадках,  пробормотал Цыганок.  - Елки
зеленые, отпусти плечо, больно ведь...
     - Ты знаешь Рогулю?  Про мавра - это его любимое выражение. Когда-то мы
с ним учились в институте...
     - С  Андреем?  -  растерялся Ваня.  -  А почему он ни разу не говорил о
тебе?
     - Так ты  знаешь его?  А  я  искала его где только можно было.  Андрей,
любимый...  Ваня,  какое счастье,  что я встретила тебя.  Ты мне расскажи об
Андрее...
     Возле камеры затопали. Лязгнул засов. Пронзительно завизжала дверь.
     Луч фонарика метнулся по потолку,  пополз по стене.  Скользнул по ногам
Тани. Уперся Цыганку в лицо.
     - Дорофеев! На выход!




     Ваня  надел  пальто.  Луч  фонарика  освещал  его  руки,  застегивающие
непослушные пуговицы.  Нащупал шапку на нарах. Пучок света метнулся вслед за
ним, пошарил по тюфяку и погас. Ваня оглянулся на багровое оконце.
     - Прощайте,  тетенька! - дрожащим голосом сказал Цыганок в темноту. - И
тебе,  Таня,  счастливо.  Не привелось мне,  елки зеленые...  Меня,  видать,
сегодня...
     Дарья Тимофеевна заплакала, обняла Ваню за плечи:
     - Пусть тебя бог хранит, дитятко...
     Таня бросилась к нему, вцепилась в рукав.
     - Откуда ты знаешь Андрея? - зашептала она.
     - Андрей был моим другом.
     - Почему был?
     - Шнэль!
     За спиной грохнула дверь.  "Не успел!"  Обида душила Цыганка.  Кажется,
уже  совсем рядом была свобода,  и  вдруг двери камеры,  которые с  грохотом
закрылись за его спиной,  отрезали путь к ней.  "Оставалось же только пробои
вырвать. Вот невезение! А тут еще Таня... Она не знает, что Андрея уже нет в
живых..."
     Конвоиры шли молча.  Почему-то  даже ни разу не ударили.  Перед тем как
вывести во  двор,  один из них,  сопя,  сорвал с  Вани изодранное пальтишко,
набросил на  плечи новенький кожушок.  "Вот так  фокус!  С  чего бы  это?  -
поразился Цыганок. - А кожушок, наверное, кого-нибудь из расстрелянных".
     Недалеко от  крыльца Цыганок увидел легковую машину.  Она  сияла черным
лаком. На малых оборотах работал мотор.
     Мягко открылась дверца машины.  Ваня не успел опомниться, как уже сидел
на сиденье.
     Машина осторожно выползла за ворота.
     - Сиди тихо.  Только не вздумай удирать,  - дружелюбно сказал по-русски
офицер, сидевший за рулем. - Ведь ты не хочешь разбиться насмерть?
     Цыганок не ответил. Рядом с собой он увидел автоматчика.
     Лампочка на щитке приборов освещала снизу продолговатое, чисто выбритое
лицо   молодого  офицера.   Твердые,   резко  очерченные  губы,   ямочка  на
подбородке... Глаза веселые.
     - С тобой не разговоришься, - мягко упрекнул обер-лейтенант. - А тем не
менее, чтобы время пролетело незаметно, расскажи что-нибудь.
     Офицер разговаривал на русском языке без всякого акцента.
     Машина мчалась по затемненному вечернему городу. Ваня жадно вглядывался
в знакомые очертания улиц.  Кое-где скрытно мигал несмелый огонек.  Все чаще
попадались солдаты фельджандармерии с  бляхами на  груди.  Улицу  перебежала
группа полицейских.
     За одним из поворотов внезапно стало светло,  словно днем. Цыганок даже
весь подался вперед.
     Горело  несколько  домов,  возле  которых  суетились немцы.  Заполыхала
колонна машин и бронетранспортеров.
     - Ого,  поработали штурмовики!  Кто-то им точно сообщил,  где собралось
столько  техники,  -  доверчиво  поделился  своими  мыслями  обер-лейтенант,
разворачивая машину. - А сейчас свернем. Дальше ехать опасно, там взрываются
бензовозы.
     С  нескрываемым восторгом смотрел  Ваня  по  сторонам.  Рвалось в  небо
пламя,  клубился черный дым.  На  фоне  зарева черные фигуры немцев казались
жуткими привидениями, которые часто наваливались на Цыганка во сне. И только
каски,  автоматы, суетня и крики свидетельствовали о том, что Ваня видит все
это не во сне, а наяву.
     Машина   свернула  на   другую  улицу.   Охваченные  огнем,   машины  и
бронетранспортеры исчезли за поворотом. Только пылало ярким багрянцем ночное
небо.
     - Что, понравилось тебе? - весело упросил обер-лейтенант.
     Цыганок спохватился, напустил на себя равнодушный вид и стал смотреть в
лобовое стекло.  Ровно гудел мотор,  машину мягко покачивало.  "Куда он меня
везет? В центр города выруливает. Ничего не пойму".
     - Ты меня прости за поздний визит.  Дела,  понимаешь,  спать не дают, -
снова заговорил обер-лейтенант.  -  Знаешь,  дружище,  мне не  нравится твое
упорное молчание. В конце концов, это неприлично с твоей стороны.
     - Куда мы едем, господин офицер? - сдержанно спросил Цыганок.
     - Вот и прекрасно.  Люди,  понимаешь, тем и отличаются от животных, что
разговаривают между собой, - с поучительной иронией сказал обер-лейтенант. -
Я  надеюсь,  что мы с  тобой найдем о  чем поговорить.  Я  имею в виду общие
интересы. Если не ошибаюсь, тебя Ваней зовут?
     - Да.
     - Прекрасное имя.  Знаешь,  Ваня,  я страшно уважаю смелых людей.  Если
говорить искренне, я восхищаюсь тобой...
     - И поэтому вы везете меня на расстрел?
     - О,  нет-нет!  -  засмеялся обер-лейтенант.  - Мы сейчас едем ко мне в
гости.
     - В гости? В такое время? Вот так фокус!
     - Сейчас не  до  правил этикета,  дружище,  -  простодушно,  со вздохом
сказал немец. - Я не виноват, Ваня, что везу тебя силой. Война...
     Машина  остановилась  возле  темного  двухэтажного здания,  обнесенного
высоким  забором.  Над  ним,  словно  белая  паутина,  тянулась заиндевевшая
колючая проволока. Офицер выключил мотор, открыл дверцу.
     - Прошу!
     Цыганок вылез из машины,  "Куда же это он меня привез,  елки зеленые? -
оглядываясь, с нарастающей тревогой подумал Ваня. - Что ему от меня нужно?"
     - Идем, - пригласил обер-лейтенант и крепко взял его за руку.
     - Не бойтесь, господин офицер, - я никуда не убегу.
     - Что за глупости,  Ваня,  - с обидой в голосе сказал обер-лейтенант. -
Поверь, у меня и в мыслях такого не было.
     Он посторонился,  пропустил Цыганка вперед. Солдат на крыльце услужливо
открыл дверь.
     В  вестибюле ярко  горел свет.  По  ступенькам лестницы на  второй этаж
бежала  ковровая дорожка багрового цвета.  Слева  от  стены  стояло  большое
трюмо,  в  котором  отражался свет  люстры.  Проходя мимо  зеркала,  Цыганок
случайно глянул в него и невольно остановился.
     Из  зеркала на него смотрел изможденный незнакомый парнишка в  кожушке.
Губы распухшие, запеклись кровью. Правый глаз почти заплыл.
     Ваня подался вперед и  вдруг схватился за виски.  Не веря своим глазам,
сорвал с себя шапку.
     Голова была седая.
     Рядом  отразилась фигура  обер-лейтенанта.  Он  сочувственно смотрел на
Ваню и кивал головой.
     - Здорово тебе досталось.  Знаешь,  плюй ты  на это,  -  обер-лейтенант
легонько подтолкнул Цыганка в  плечо.  -  Мужчину всегда  украшают седина  и
шрамы.
     Ваня  сглотнул ком  в  горле  и,  опустив голову,  начал подниматься по
лестнице.
     - Знаешь,   дружище,   я  не  уважаю  военных,   -  идя  рядом,  сказал
обер-лейтенант.  - Это ужасно жестокие люди. Не могу без отвращения смотреть
на своих коллег...
     Навстречу  им  шел  пожилой  майор.  Обер-лейтенант  застыл  на  месте,
стремительно выбросил вверх руку.
     - Хайль Гитлер!
     - Зиг хайль!
     Ваня усмехнулся.
     - Смеешься?  -  с ноткой досады сказал обер-лейтенант.  - Зря. От этого
никуда не денешься. Служба есть служба.
     "С этим болтуном надо быть осторожным,  -  с возрастающим беспокойством
подумал Ваня. - Он и мертвого разговорит".
     - Ты  не  удивляйся,  что  я  сейчас в  офицерской форме,  -  загадочно
улыбнулся обер-лейтенант.  - Война, дружище, проклятая война. Она всех одела
в военную форму.  И согласия не спрашивала.  Даже ты и то вот воюешь за свои
идеи, а?
     - А что это такое?
     "Началось!  -  настороженно подумал он.  -  Воюешь идеи...  Думаешь, на
дурака нарвался?"
     - Идея,  Ванечка,  это то,  за что ты готов не раздумывая умереть, если
надо. И поэтому, дружище...
     - Я  не  хочу  умирать,  -  перебил его  Цыганок.  -  Я  домой хочу,  к
бабушке...
     "Ну что, съел? Что теперь скажешь?"
     - Ну,  Ваня, не ожидал я такого от тебя! - рассмеялся обер-лейтенант. -
Ты  не  только смел,  но  и  хитер.  Но  со  мной,  дружище,  ты должен быть
искренним.  Я  с  глубочайшей  симпатией  отношусь  к  тебе  и  хочу  помочь
избавиться от беды.
     "Давай заливай. Так я тебе и поверил. Знаю, как вы помогаете".
     Они  остановились напротив  обитой  черным  дерматином  двери.  По  обе
стороны ее стояли, вытянувшись, солдаты.
     - Заходи, Ваня.
     Комната была большая и мрачная.  На окнах висели суконные одеяла. Между
окон стоял черный кожаный диван.  На нем лежала небольшая подушка,  на белой
наволочке которой был  вышит  огненно-рыжий петух.  В  дальнем углу  комнаты
темнел массивный сейф.  Рядом с ним, тускло поблескивая стеклом, возвышались
громоздкие часы.  От света настольной лампы,  стоявшей на тумбочке у дивана,
коричневым лаком блестел паркет.  Три черных телефона рядком примостились на
огромном письменном столе.
     На столе лежал пистолет.




     Обер-лейтенант Курт Вайнерт подошел к  столу,  начал перебирать бумаги.
Стоя к Цыганку спиной, он приятным тенором негромко запел:

     Дам коня, дам кинжал,
     Дам винтовку свою...

     Внезапно умолк, щелкнул зажигалкой, прикурил, повернулся к Ване.
     Пистолета на столе уже не было.
     - Чего ж ты стоишь?  - удивился обер-лейтенант. - Садись, пожалуйста. -
Гостеприимным жестом  указал  на  маленький круглый столик,  возле  которого
стояли два низких мягких кресла.
     Цыганок  нерешительно  переступил  с  ноги  на  ногу.  На  столик  была
наброшена накрахмаленная салфетка.  Обер-лейтенант снял ее, бросил на спинку
кресла и сел.
     - Давай перекусим,  Ваня,  -  как давнишнему другу, просто сказал он. -
Знаешь, я зверски проголодался.
     "Ну-ну! Поесть мне не повредит. Но что же дальше будет?"
     Ваня сел.  На столе -  начатая бутылка коньяка,  рюмки, колбаса, сыр. В
вазе -  печенье,  конфеты.  Глаза у Цыганка разбежались.  От острого чувства
голода засосало под ложечкой. Ваня сглотнул слюну.
     Курт  Вайнерт,   наливая  себе  коньяк,   внимательно  следил  за  ним,
полуприкрыв веки.
     - Не стесняйся,  дружище, - приветливо улыбнулся он, подвигая тарелку с
колбасой. - Кушай.
     Цыганок взял  несколько кружков колбасы,  хлеб и,  едва сдерживая себя,
начал жевать.  Он  мог  все это проглотить сразу,  но  тот,  второй Цыганок,
который появлялся в  нем  на  допросах,  не  позволял показывать,  какой  он
голодный.
     - Ты   на   удивление  смелый   человек.   С   железкой  выдержкой,   -
обер-лейтенант с восхищением посмотрел на Ваню.  -  Более того, ты настоящий
герой.  Я знаю, что ты вместе с Андреем Рогулей взорвал пять эшелонов. Этот,
как его... Матвеенко все рассказал.
     Курт Вайнерт взял ломтик сыра.  Ваня медленно проглотил колбасу и хлеб,
также потянулся за сыром.
     - Вот так фокус!  - изумленно вытаращил он глаза. - Да я же на железную
дорогу никогда не  хожу.  Моего дружка поездом...  пополам...  Так я...  как
увижу  рельсы -  все  нутро  выворачивает.  Кроме шуток.  А  тут  взорвать -
не-ет...
     "Говоришь,  Матвеенко рассказал?  Но Васьки уже нет в живых.  Доказать,
что я ходил на диверсии, вы не можете. Нет свидетелей".
     - Ваня,  тебе уже пятнадцать, ты человек взрослый, - со скрытой досадой
в голосе сказал обер-лейтенант, - пойми, Матвеенко дал показания.
     - Я вам сто, а вы мне двести. Да не знаю я никакого Матвеенко, господин
офицер. Он украл какое-то масло, а я должен отвечать за него? Я и в глаза не
видел этого ворюгу!  Его на допросах били,  вот он И выдумывал, что в голову
придет...
     "Что он теперь спросит?..  Ага,  начинает злиться.  Вон как пальцами по
подоконнику кресла забарабанил".
     - Хорошо, хорошо, Ваня. Успокойся, - через силу усмехнулся Курт Вайнерт
и,  взяв из портсигара сигарету, доверительно наклонился к Цыганку. - Я буду
о  тобой до конца откровенен.  Наш агент,  который заброшен к  подпольщикам,
сообщил,  что  ты  был связав О  армейской разведкой,  которой руководит так
называемый Неуловимый.
     - Елки  зеленые!  Еще  чего придумали!  Никаких Неуловимых я  не  знаю.
Провалиться мне на этом месте!
     "Вон оно что!  Видно, действительно они провокатора подослали. А наши и
не подозревают".
     - Пойми меня, Ваня, правильно. Я не фашист. Как я стал офицером - долго
рассказывать.  Поверь только одному -  я  ненавижу фашизм!  -  со  страстной
убежденностью сказал Курт Вайнерт и,  сжав кулаки,  забегал по комнате.  - Я
хочу, дружище, тебе помочь. Тебе надо как-то вырваться из нацистских лап. Я,
Ваня,  всю  свою  жизнь прожил в  России и  потому,  пока  я  жив,  буду  ее
патриотом.
     - Как хотите, - пожал плечами Цыганок. - А мне что?
     - Я говорю тебе правду,  хоть и рискую своей головой.  - Обер-лейтенант
нервно  чиркнул  зажигалкой,   прикурил...  -  Давай  вместе  подумаем,  как
выпутаться из этой скверной истории...
     Курт Вайнерт подошел к столику, сломал о пепельницу дымящуюся сигарету,
сел напротив.
     - Вот что,  Ваня.  В  подпольной организации -  провокатор.  Ты  смелый
несгибаемый парень.  Поэтому я доверяю тебе.  Сейчас главное -  предупредить
твоих товарищей.  Может погибнуть вся организация. Давай сделаем так. Ты мне
скажешь адрес товарища,  которому можно полностью доверять.  Я переоденусь и
пойду к нему.  Там мы договоримся,  как мне перейти в подполье.  А потом я -
пока мне здесь доверяют -  возвращаюсь сюда,  и мы вместе исчезнем.  Но мне,
Ваня,  надо встретиться с настоящим подпольщиком,  лучше всего с Неуловимым,
потому что я  не могу рисковать жизнью своих товарищей.  Я  же не один,  нас
несколько человек.  В наших руках сейчас находятся очень секретные документы
и  сведения.   Их  надо  обязательно  передать  советскому  командованию.  -
Обер-лейтенант сжал  свои  руки  так,  что  хрустнули пальцы.  -  Поэтому  я
обращаюсь  к   тебе,   Ваня.   Ты   не   имеешь  права  отказать  мне!   Мои
друзья-антифашисты поручили мне связаться с подпольщиками.  Ты должен помочь
нам и себе. Слышишь, Ваня?
     - Я, господин офицер...
     - Какой я к черту господин? Зови меня просто Курт.
     - Я бы вам смог помочь, если бы...
     "Что  же  делать?  Неужели он  действительно свой?..  И  о  провокаторе
сказал,  и пожар после бомбежки мне показал, и обхождение такое... Но почему
у него была расстегнута кобура, когда вез меня сюда? Что же делать?"
     - Ну, Ваня? - обер-лейтенант даже привстал с кресла. - Ну?
     - Я бы вам смог помочь,  если бы знал хотя бы одного подпольщика. Кроме
шуток...
     Курт Вайнерт устало откинулся на  спинку кресла.  На лице его появилось
нескрываемое разочарование.  Затем оно стало холодным и злым.  Не мигая,  на
Цыганка смотрели проницательные глаза.
     - А ты волчонок битый, - сквозь зубы сказал обер-лейтенант.
     - Ага,  господин офицер,  -  с готовностью согласился Ваня.  - Уж очень
били меня. А за что - сам не знаю. Кроме шуток.
     - Что ты говоришь?  - зловеще посочувствовал Курт Вайнерт. - Так-таки и
не знаешь?
     Обер-лейтенант через столик рванулся к Цыганку. Мощным ударом опрокинул
вместе с креслом на пол. Начал в ярости бить и топтать ногами.
     - Доннерветтер!.. Руссиш швайн!..
     ...  Ваня пришел в себя через час.  Грязные исцарапанные стены,  низкий
потолок. Незнакомые голоса. Рядом кто-то надрывно кашлял.
     Цыганок пошевелился и  застонал от  жгучей  боли.  Над  ним  склонилось
чье-то давно не бритое лицо.
     - Очухался?  -  со  скрытой лаской в  голосе сказал человек.  -  Вот  и
хорошо. Вот и ладно.
     - Где я? - еле слышно спросил Ваня.
     - Ты, браток, попал в фашистскую контрразведку...







     Вдоль забора крался человек. Замирал на мгновение, чутко прислушиваясь,
затем снова делал несколько осторожных шагов. Пригибаясь под ветвями яблонь,
он  подошел к  сараю  и  застыл  у  стены.  Взгляд  человека был  прикован к
небольшой хате.  В лунном свете ярко блестели стекла двух окон. Ни один звук
не  доносился из  хаты.  И  если  бы  не  легкий дымок,  который стлался над
горбатой белой крышей, можно было бы подумать, что в хате нет никого живого.
     Человек возле сарая внезапно отшатнулся и выхватил из кармана пистолет.
У  самых его  ног,  дико  блеснув желто-зелеными глазами,  мелькнул огромный
черный кот.  Человек в  сердцах сплюнул.  Затем,  выждав немного,  осторожно
направился к хате.  Под его блестящими бахилами,  надетыми на валенки,  тихо
скрипел снег.
     У  первого  окна  человек  остановился и,  подняв  голову,  внимательно
осмотрел его.  Приложил ухо  к  стеклу,  прислушался.  Несколько минут стоял
неподвижно,  ловя каждый звук в  хате.  Шевельнулся и,  сутулясь,  скользнул
вдоль стены. Заметив золотистую полоску света, выбивавшуюся из второго окна,
он сунул пистолет в  карман и припал лицом к оттаявшему стеклу.  Увидел край
стола, на котором лежали кусок хлеба и бумажка с крупной серой солью. Чья-то
рука  макнула  надкушенную луковицу в  соль  и  исчезла.  Человек под  окном
завертел головой, стараясь найти наиболее удобную позицию для подглядывания,
но  кроме куска хлеба,  соли и  руки с  луковицей больше ничего не удавалось
увидеть.
     Человек отстранился.  Какое-то время старательно разглядывал окно.  Его
внимание привлекла полоска  света  вверху.  Она  была  значительно шире.  Он
быстро осмотрелся по сторонам.  Заметив возле забора небольшую чурку, быстро
направился к ней.  Прихваченная морозом, чурка долго не поддавалась. Наконец
человек в бахилах сорвал ее с места, поднял и подошел к окну.
     В  это  самое  время  к  сараю  неслышно  приблизилась  фигура  другого
человека.  Увидев возле хаты человека,  тащившего к окну чурку,  неизвестный
возле сарая отскочил за угол.  Как назло,  под ноги ему попала и  забренчала
жестянка из-под консервов. Человек в бахилах встрепенулся и застыл на месте.
Какое-то время стоял,  словно окаменев.  Затем, увидев черного кота, который
вышмыгнул из-под крыльца, с облегчением перевел дыхание.
     Неизвестный возле  сарая с  осторожностью высунул из-за  угла  голову и
стал наблюдать.
     Человек в  бахилах наконец установил чурку под  окном,  стал на  нее и,
держась  за  наличник,  приник  лицом  к  стеклу.  Неизвестный  возле  сарая
забеспокоился.  Осторожно ступил,  но,  услышав тихий скрип снега под ногой,
застыл в нерешительности. Потом нагнулся, торопливо стащил сапоги. Оставшись
в  одних  вязаных носках,  бесшумно двинулся к  хате.  Подкрался к  окну,  к
которому приник  незнакомец,  и  сильно  ударил ногой  по  чурке.  Человек в
бахилах,  взмахнув руками,  полетел на снег.  В  то же мгновение неизвестный
молча навалился на  него.  Не  давая опомниться,  сунул руку в  его карман и
выхватил оттуда пистолет.  Но  человек в  бахилах каким-то образом вырвался,
вскочил на ноги,  намерился было бежать, да споткнулся. Неизвестный, лежа на
снегу,  ловко  подставил ему  ногу.  Человек в  бахилах с  головой зарылся в
глубокий сугроб.
     - Ни звука! - приказал неизвестный. - Встать!
     В тот же миг бесшумно распахнулась дверь хаты.
     - Кто такие? - послышался грозный голос. - Закаленный, вы?
     - Как видите,  - тяжело дыша, сказал неизвестный. - Вот шпика под вашим
окном застукал.
     - Интересная петрушка получилась. Ведите гостя.
     - Встать! Марш в дом!
     Нагибин пропустил ночных пришельцев к двери.
     - Будьте добры,  Смелый,  - попросил тот, кого Николай Яковлевич назвал
Закаленным, - заберите за сарайчиком мои сапоги.
     Нагибин сбежал с  крыльца.  Взяв у  стены сарая сапоги,  постоял,  весь
превратившись в слух. Вокруг стояла морозная тишина.
     Николай Яковлевич обошел вокруг хаты,  заглянул через заборы в соседние
дворы.  Не  заметив ничего  подозрительного,  поднялся на  крыльцо.  Заперев
дверь,  он вошел в  теплую комнату.  Возле стены с  завязанными руками стоял
задержанный.
     - Сухов?!
     - Вы  знаете его?  -  спросил Закаленный,  забирая из рук Нагибина свои
сапоги.
     - Это  Иван  Сухов,  -  начал  объяснять  Нагибин.  -  Помните,  я  вам
рассказывал  о   человеке,   который  бежал  из-под  расстрела?   Вы   тогда
посоветовали  мне  устроить  его  в   депо,   но  самому  на  глаза  ему  до
окончательной проверки не показываться.
     - А-а, вспомнил! Как видите, моя интуиция не подвела.
     - Почему же тогда немцы его не расстреляли? Ничего не понимаю!
     - Все   очень  просто.   Фашисты  на   глазах  всей  деревни  мастерски
имитировали расстрел.  Двоих убили,  а этому дали возможность удрать. Старые
штучки.  -  Закаленный притопнул,  проверяя,  хорошо ли ногам в  сапогах.  -
Расчет у немцев был прост:  люди в деревне увидят, как он удирает, принимают
его за нашего человека и сводят с партизанами или подпольщиками. Хорошо, что
на этот расстрел наткнулись вы...
     - Сжальтесь! Я не хотел! - Сухов упал на колени, жалобно всхлипнул. - Я
в плену был... Они сказали: или смерть, или... Смалодушничал я... Пощадите!
     - Боженьку ты выдал?
     Сухов опустил голову.
     - Немцы уже знают,  что ты  нащупал квартиру Смелого?  -  резко спросил
Закаленный. - Отвечай!
     - Еще не знают, - задрожав, ответил Сухов. - Не успел я...
     - И не успеешь! Цаплю и Цыганка ты выследил? Ты, гадина, и так ясно.
     - Что с арестованными? - спросил Николай Яковлевич.
     - Боженьку, Цаплю и остальных... расстреляли, - выдавил Сухов.
     - И Цыганка?
     - Нет,  он живой.  Его сейчас таскают на допросы.  -  Сухов с  надеждой
посмотрел на Нагибина. - Допытываются о Неуловимом. Он молчит.
     - Это,  конечно,  ты пронюхал,  что он связан с Неуловимым? - угрожающе
шагнул к провокатору Николай Яковлевич.
     Сухов, вобрав голову в плечи, протяжно завыл.
     - Что твоим хозяевам вообще известно о Неуловимом и Смелом? Говори все!
Без утайки!
     - Почти  ничего...  Это  п-поручили мне...  Они  еще  надеются вытянуть
что-нибудь у Цыганка...  - Сухов снова завыл и пополз на коленях к Нагибину.
- Пожалейте меня! Не губите!..
     - Ну  что же,  Сухов...  -  сказал Закаленный.  -  Ты сам себе подписал
приговор.




     В  белой дали снежного поля кое-где торчали лобастые пригорки с темными
залысинами на  вершинах.  Между двух  таких пригорков выплывал ослепительный
диск солнца.  Его лучи позолотили старый дуб,  на макушке которого держалось
рыжее облачко листвы.  В низинах снег был палевый,  розовый -  на взлобьях и
голубой  -  под  карнизами сугробов,  которые с  обеих  сторон  подступали к
дороге.
     За ночь дорогу слегка присыпало снегом. Кое-где она была усеяна узорами
птичьих следов.  Изредка в ветвях придорожных лип начинали возню краснобокие
снегири.  И  тогда розовая от солнца снежная пыль медленно оседала на черную
гриву лошади, на одежду.
     Бородатый мужчина с  вожжами в  руках,  сидя рядом с  Федей Механчуком,
оглядывался на деревья и крутил головой.
     - Что значит природа, - бубнил он. - Кажется, и жрать нечего, на дороге
ни одного зернышка не сыщешь, а они живут себе да еще перышки один у другого
выщипывают.
     Федя  поправил шарф  на  шее  и  ничего не  сказал.  Однако бородатому,
видимо, хотелось поговорить. Он удобней уселся на сене, которым были устланы
розвальни, дернул за вожжи и снова повернулся к Феде Механчуку.
     - Знаешь,  браток,  вчера собрал нас в полиции немецкий офицер.  Чтобы,
значит,  политграмоту читать. Пришли мы под доброй чаркой - и ничего. А если
при Советах такое -  ого! Видишь, какая жизня теперь? Все нам позволяется. Я
в Шумилине как царь хожу.
     - Власть,  -  Федя кашлянул в кулак.  -  А как же. В полной амбиции при
всей амуниции.
     - Во,  это  ты  как в  сук влепил!  Слышь,  парень,  а  чего ты  сам на
слесарное дело пошел? Мастерскую завел. Какая от нее польза в военное время?
Железа того не наешься. Подавайся лучше к нам в полицию.
     - Надо подумать, Григорий, - сказал Федя Механчук.
     - А чего тут думать? - Бородач дернул вожжами, ругнул лошадь. - Вот еду
я, скажем, сейчас в город, сестру проведать. А подарок какой ей везу? Полные
сани  продовольствия разного...  Это  где  же  ты  такого  найдешь  в  своей
мастерской?  Чего же тут думать? Бумаги у тебя вона какие справные. Доверие,
значит, имеется к тебе.
     Полицай сунул руку  в  сено,  вытащил бутылку самогонки.  Вырвал зубами
затычку и, задрав голову, начал пить. Крякнул, вытер рукавом губы и протянул
бутылку Феде.
     - Приложись грамм на сто для сугреву души. Бери, бери, не жалко. Такого
добра у меня хватает.  Зайду, в любую хату, так мне сразу бутылочку на стол.
Думаешь,  от уважения выставляют?  Очень даже наоборот.  Они у меня в страхе
содержатся. У меня завсегда против них факт имеется. Вот и стараются, потому
как чувствуют; жареным пахнет. А когда свинью смалят, ей не до поросят.
     Довольный своей шуткой, полицай захохотал.
     Механчук глотнул несколько раз и вернул бутылку бородачу.
     - Как огонь!  -  похвалил Федя самогонку и  решительно махнул рукой.  -
Слышь, Григорий, видать, продам я свою мастерскую и поступлю к вам.
     - Во-во! - одобрил полицай. - Давно пора.
     Федя нетерпеливо смотрел вдаль. Шесть месяцев назад он покинул город. И
вот  снова возвращается в  родные места.  Сейчас Федя должен был привыкать к
новой,  чужой  для  него  фамилии.  Документы свидетельствовали,  что  он  -
Александр  Михайлович Скирда,  хозяин  собственной слесарной  мастерской.  В
кармане лежало официальное разрешение на  ее открытие.  Без особенного труда
он  "подружился" с  полицейским,  на  которого бумажка с  фиолетовой печатью
произвела неотразимое впечатление.  В  ней  категорически требовалось,  "чем
только  можно  помогать  господину  Скирде".   Федя  несколько  дней  прожил
квартирантом у полицейского и вот сейчас вместе с ним ехал в город.
     Город показался из-за  поворота неожиданно.  Припорошенный снегом,  он,
насколько хватал глаз,  курился сизыми дымками.  Только над  паровозным депо
дым  был  густой  и  черный.  Он  поднимался в  небо  ровным столбом,  затем
лохматился в высоте, расползаясь в стороны.
     - Подъезжаем! - весело объявил полицай. - Надо такое дело замочить.
     Он снова сунул руку в сено,  выудил оттуда вторую бутылку самогонки, на
этот  раз  с  фарфоровой  пробкой,  задрал  вверх  заиндевевшую бороду.  Под
бородой, словно под соломенной крышей, заходил кадык.
     - Вот  сейчас  можно  и  полный парад  наводить,  -  крякнул он,  пряча
бутылку. - Где же это я повязку задевал?
     Он похлопал себя по карманам,  достал белую повязку и  натянул на левый
рукав.  Оттопырил руку,  осмотрел ее,  довольно хмыкнул.  Повернулся, отгреб
сено  и,  словно игрушку,  легко  выхватил карабин.  Сдул  с  затвора труху,
положил карабин на колени.
     - Стой! - закричал кто-то впереди. - Документы!
     Бородатый натянул  вожжи.  Сани  остановились возле  контрольной будки.
Подошел полицейский с винтовкой.
     - Как  вы  тут  поживаете?  -  поинтересовался  бородач,  подавая  свои
документы. - Спокойно у вас?
     - Да пусть он огнем горит,  этот покой!  - буркнул полицейский. - А это
кто будет с тобой?
     - Дружок мой. У него аусвайсы хоть куда. Может, возьмешь глоток?
     - А  есть?  -  оживился полицейский,  сразу  утратив интерес к  Фединой
личности. - Не откажусь, браток. Даже кишки, кажется, к хребту примерзли.
     Он жадно схватил бутылку и оторвался от нее только тогда, когда высосал
последнюю каплю.
     - Живете же вы там на районе!  -  с  завистью сказал он.  -  А тут хоть
задавись...
     Бородач засмеялся,  тронул вожжами лошадь,  и  та  затрусила по дороге.
Выехали на широкую улицу.
     - Тпру!  -  остановил лошадь возница и повернулся к Механчуку.  -  Мне,
брат,  налево.  Хочу еще в местную полицию завернуть.  Кое-кому надо кое-что
поднести. Не подмажешь - не поедешь.
     - А  мне как раз здесь слазить,  -  соскочил с  саней Федя.  -  Прощай,
Григорий, спасибо тебе.
     - Будь здоров. Еще свидимся.
     - Свидимся, - пообещал Федя. - Обязательно свидимся.
     Бородач махнул  рукой  и  тронул лошадь.  Федя  подождал,  пока  он  не
завернул за угол,  и,  сунув руки в карманы, вразвалочку зашагал по улице, с
волнением вглядываясь в  ее  знакомые очертания.  Вон  за  тем тополем стоит
хатка с ободранными ставнями. Здесь прошло его детство. Может, и сейчас мать
припала к окну,  всматривается в каждого прохожего,  в надежде увидеть сына,
который исчез неизвестно куда.
     Федю неудержимо потянуло домой.  "Нет!  Я  и  так сделал глупость,  что
завернул сюда,  -  одернул себя  Механчук.  -  Нарвется знакомый -  беды  не
миновать".
     Он перешел на другую сторону,  решительно завернул в соседний переулок.
"Надо идти  на  явочную квартиру.  Разина,  шестнадцать...  Тупик...  Дом  с
застекленной верандой... Если все в порядке, на веревке будет висеть льняное
полотенце...  А  может,  поболтаться где-нибудь  до  вечера,  а  потом,  как
стемнеет,  зайти?  Нет,  так  можно вызвать к  себе  подозрение.  Надо  идти
сейчас".
     Федя изредка оглядывался. Никто за ним не следил.
     Через проходной двор вышел в  переулок Разина.  "Вон дом с застекленной
верандой. Выходит, иду по курсу правильно... Но почему полотенца во дворе не
видно?  Значит... - от внезапной тревоги сжалось сердце. - Надо полным ходом
отсюда!"
     Густой, покрытый инеем вишенник нависал над забором. Федя минул ворота,
достал  зажигалку.   Прикуривая,   зорко  всматривался  в  тупик.  Низенький
заборчик. Веревка на двух столбах. Полотенца не было. "Надо зайти в соседнюю
хату и  попросить попить,  -  решил Механчук.  -  Может,  удастся что-нибудь
выяснить".
     - Руки вверх!
     Федя резко повернулся.  Перед ним  стояли два  человека в  штатском.  В
руках у каждого был пистолет. "Вот и все, - подумал Федя. - Сел на подводный
риф".







     Ночь прошла в жутких снах.  Ваня кричал, вскакивал. Его успокаивали, он
утихал  на  минуту,   другую,   а  затем  снова  куда-то  рвался,  испуганно
вскрикивал. Только под утро тяжелый сон наконец сморил его.
     Цыганок проснулся от грубого прикосновения, Рядом стоял солдат.
     - Ком, киндер!
     "Товарищ Курт"  сидел  за  маленьким столиком и  завтракал.  Перед  ним
стояла вчерашняя недопитая бутылка.
     - Садись,  Ваня,  -  приветливо,  словно  ничего не  случилось,  сказал
обер-лейтенант. - Кушать хочешь? Давай, подкрепись. Разговор будет долгий.
     - Нет, спасибо, - буркнул Цыганок. - Я сыт вчерашним.
     - Может,  тогда выпьешь?  -  Курт Вайнерт бросил на тарелку обгрызенную
кость, вытер салфеткой пальцы. - Не стесняйся.
     - Не пью я.
     - Как хочешь.  Вот что,  Цыганок. Играть в прятки нам больше нечего. Ты
прекрасно знаешь,  что тебя ожидает.  Расстрел - это в лучшем случае... - Он
налил  из  фарфорового чайника чашку черного кофе.  -  Я  вчера погорячился.
Прости.  Нервы стали никуда негодные.  Так  вот.  Ответь мне на  вопрос.  Ты
хочешь жить?
     - А вы? - глянул исподлобья Ваня.
     - Ха-ха!   Давай  договоримся  так.  Сначала  я  задаю  вопросы,  а  ты
отвечаешь, потом - наоборот.
     Курт Вайнерт глотнул из чашки,  поморщился. Бросил в кофе кусок сахара,
старательно размешал.
     - Ты должен мне назвать хоть один адрес подпольщиков.
     - Чего вы  прицепились ко мне со своими подпольщиками?  Я  их никогда в
глаза не видел. Кроме шуток.
     - Ну  хорошо.  Тогда  скажи,  кто  давал тебе  пропуск для  хождения по
железной дороге?  -  Обер-лейтенант тремя глотками допил кофе и поднялся.  -
Скажешь. - валяй ко всем чертям домой. Слово чести!
     - Вот так фокус!  Вы  что-то  перепутали,  господин офицер.  Я  даже не
понимаю, о чем вы спрашиваете!
     Курт  Вайнерт  поставил чашку  на  столик,  медленно выпрямился.  Молча
подошел к  шкафу.  Достал оттуда бутылку водки,  стакан.  Посмотрел на Ваню,
усмехнулся. Налил больше половины стакана, поставил на столик.
     - Выпей, Цыганок. За примирение выпей. Битте.
     - Я не пью.
     Обер-лейтенант повернулся к дверям:
     - Эрих!
     В  кабинет вошел  коренастый солдат с  тяжелой челюстью.  Курт  Вайнерт
глазами указал ему на Цыганка, взял в руки стакан.
     Солдат натренированным движением схватил Ваню  левой  рукой за  голову,
прижал  к  своему  боку.  Двумя  пальцами,  словно кузнечными клещами,  сжал
Цыганку щеки.  Ваня застонал от  боли и  открыл рот.  И  сразу перед глазами
увидел стакан.  Запахло водкой.  Цыганок рванулся изо  всех сил,  но  солдат
хорошо  знал  свое  дело.  Закусив от  старания нижнюю губу,  обер-лейтенант
наклонил стакан.  Ваня задохнулся,  глотнул раз,  второй,  третий... Полезли
глаза на лоб,  выступили слезы.  Солдат разжал пальцы,  оттолкнул Цыганка от
себя. Хватая ртом воздух, Ваня осел на пол.
     ...  Кружилась голова. По телу плыло приятное тепло. Тупая боль во всем
теле отступила, угасла. Ване стало хорошо и весело.
     - Расскажи,  Цыганок,  как вы ходили на железную дорогу.  Страшно было?
Ты, наверное, больше всех трусил, а?
     - Чего?  Я боялся?! - Ваня икнул. - Я мину - р-раз! - и будьте здоровы!
Кроме шуток. Я тебе такое скажу, что ты ахнешь!
     - Ты лучше расскажи, как первый раз встретился с Неуловимым?
     Ваня снова икнул. Ему вдруг неудержимо захотелось рассказать, как они с
Федей  Механчуком  ходили  на  разведку  железнодорожного моста  и  как  его
искусала огромная овчарка.  А  почему  и  не  рассказать?  Он  сейчас  такое
выложит, что этот Курт онемеет от удивления!
     Ваня уже открыл рот, но в этот момент взгляд его остановился на чьих-то
блестящих хромовых сапогах.  Сапоги?  Вчера эти сапоги били и топтали его на
полу. Как раз на этом самом месте, где он сейчас сидит.
     - Куда вы пошли после того,  как встретились с Неуловимым? - долетел до
него голос обер-лейтенанта. - На какую улицу?
     Ваня поднял голову.
     - Иди сюда. Слышь? - поманил он пальцем внимательно наблюдавшего за ним
гитлеровца. - Я тебе чего-то скажу. Кроме шуток.
     Обер-лейтенант, улыбаясь, наклонился к Цыганку.
     - А  этого не хочешь,  елки зеленые?!  -  сунул ему под самый нос кукиш
Ваня. - На вот, выкуси!
     Курт Вайнерт отшатнулся.  Побагровев от  ярости,  сапогом ударил Ване в
лицо.
     - Эрих!
     Солдат  шагнул к  Цыганку,  широко расставил короткие ноги.  Свистнула,
рассекая воздух, плеть. Ваня сжал зубы.
     Р-раз... два... пять... десять...
     - Будешь   говорить,   ублюдок?!   -   Обер-лейтенант   наклонился  над
окровавленным Ваней. - Нет? Эрих! Арбайтен!
     Снова свистнула плеть.
     Обжигающая боль. Ледяные иголки под сердцем. Темнота...




     Солнечные лучи прорвались в оконце.  Заключенные в камере зашевелились,
застонали,  надрывно закашляли.  Кто-то рядом тихо выругался.  Ваня с трудом
раскрыл опухшие веки, глянул на соседа.
     Лицо человека было синее, распухшее. На губах запеклась кровь.
     "Наверно,  ночью новенького привели,  -  подумал Цыганок.  -  А  я и не
слышал". Пересиливая жгучую боль, сел.
     Новенький  дернулся  всем  телом,   открыл  глаза  и...   вдруг  хрипло
засмеялся. Заключенные удивленно переглянулись...
     - С какой это ты радости? - спросил кто-то.
     - Вспомнил свою ночную встречу с  контрразведчиком...  Вот  послушайте.
Привел меня этот лощеный обер-лейтенант в свой кабинет.  И началось.  Задаст
вопрос -  и  по зубам.  Сделает передышку,  глотнет коньяку и снова за свое.
Смотрю,  количество моих зубов катастрофически уменьшается. А обер только во
вкус входит. Делаю маневр. "Развяжите мне руки, - говорю. - Согласен сказать
вам кое-что интересное".  Он  повеселел,  быстренько распутал веревку,  стал
напротив меня.  Я и говорю ему:  "Вы обер-лейтенант,  и я старший лейтенант.
Где же равноправие?  Разрешите и мне приложиться".  Не успел он,  гад, пасть
открыть -  я  ему как вр-режу!  Так он  перелетел через стол,  ткнулся своей
арийской головой в стену. Нокаут. Пока к нему возвращалось сознание, я решил
отпраздновать свою победу.  Взял бутылку с коньяком, налил стакан и... выпил
за здоровье своего довоенного тренера по боксу...
     Новенький умолк.
     - А дальше что было? - поинтересовался кто-то.
     - Дальше  было  неинтересно.  Ворвались солдаты...  -  Новенький махнул
рукой.  -  А про коньяк я загнул.  Непьющий я... Кстати, давайте знакомится.
Меня  зовут  Иваном.  Вы  не  знаете  анекдот про  Ивана  и  Гитлера?  Тогда
слушайте...
     Новенький был  неунывающим жизнерадостным человеком.  Вскоре вся камера
знала немало интересных историй из его жизни.
     Незаметно разговор перекинулся на военные события. Новенький сразу стал
серьезным.
     - Если  б  вы  только знали,  что  теперь делается там!  Сталинград для
немцев - это начало их конца. Ох, и дали же им там... Так что, как бы там ни
было, но все равно наш Иван пройдет с гармошкой по Берлину...
     Громыхнула дверь. На пороге появились два автоматчика.
     - Новиков, ком!
     Новенький  поднялся,  обтянул  гимнастерку.  Гитлеровцы  набросились на
него, завернули назад руки, связали.
     - Бокс отменяется,  -  усмехнулся Новиков. - Мой соперник сдрейфил. Что
ж, придется быть тренировочной грушей...
     Его притащили в камеру через два часа. Швырнули на пол. Он не двигался.
     - Федюк, ком!..
     - Григорьев, ком!..
     - Кукевич, ком!..
     Одного за другим вызывали заключенных.  На допросы они шли сами.  Назад
их тащили по полу.
     А за Ваней почему-то не приходили.
     "Наверно,  меня расстреляют...  Таня говорила,  что к смерти привыкнуть
нельзя...  -  Ваня  посмотрел на  зарешеченное оконце.  -  Елки  зеленые,  а
интересно - убежали Таня с Дарьей Тимофеевной или нет? Хорошо, если убежали.
Только тетка Даша не пролезет в  то оконце.  И  она знала это,  а  все равно
помогала мне с Таней...  А жить так хочется!..  Немцы,  конечно, все обо мне
знают.   Но  хотят,   чтобы  я  выдал  своих.   Нет  ничего  страшнее,   чем
предательство. Так сказал Цапля. Молчать. Молчать до последнего".
     Стонали, потерявшие сознание, заключенные. Кто-то бредил, беспрерывно и
жалостливо звал мать...
     - Дорофеев! Шнэль!
     Ваню привели в  дежурную комнату.  Навстречу,  сияя усмешкой,  поднялся
"товарищ Курт".  На  лбу  у  него синела внушительная шишка.  "Хорошо же  ты
врезался после нокаута Ивана!"
     - Я  сейчас покажу тебе одного человека,  и  ты  сам поймешь,  что твое
упорное молчание никому не было нужно, - весело сказал офицер.
     Курт Вайнерт похлопал Ваню по спине,  подвел к соседним дверям. Солдат,
стоявший у входа, по знаку обер-лейтенанта приоткрыл их.
     Ваня глянул в щель.
     На стуле сидел... Федя Механчук.
     - Ну,  узнал?  -  шепотом спросил Курт Вайнерт.  -  Кто  это?  Как  его
фамилия?
     У Вани пересохло во рту.
     - Н-не знаю... - с трудом, заикаясь, произнес он. - Я... я этого дядьку
вижу впервые...
     - Не знаешь?!
     Курт Вайнерт ногой толкнул дверь. Она с визгом раскрылась.
     На окаменевшем лице Феди Механчука не шевельнулся ни один мускул.
     Обер-лейтенант ребром ладони, словно топором, ударил Ваню по затылку. В
глазах Цыганка подскочило к  потолку и  медленно опустилось на прежнее место
черное окно.
     - За  что вы меня бьете!  -  закричал Ваня и,  чтобы не упасть,  оперся
рукой о стену. - Этот ваш тайный агент нарочно на меня наговаривает! Никаких
подпольщиков я не знаю!..
     Обер-лейтенант что-то  гаркнул.  Солдат схватил Цыганка за  левую руку,
сунул ее пальцы в щель между дверью и косяком. Курт Вайнерт нажал на дверь.
     - Узнаешь его? Н-ну?
     - А-а-а-а!
     Из пальцев Цыганка брызнула кровь.




     Яркий свет месяца лег на  пол решетчатым желтым пятном.  По нему ползла
тень от  ветвей дерева,  которое росло где-то  там,  на  улице.  Ваня закрыл
глаза. Огнем горели пальцы. Казалось, словно кто-то держал их в кипятке.
     "Как попал сюда Федя?  Неужели вся  организация провалилась?  А  как он
посмотрел на меня!"
     Ваня  то  засыпал,  то  снова  просыпался,  вскрикивал от  острой боли,
которая электрическим током била  в  кончики пальцев,  если он,  неосторожно
повернувшись, дотрагивался до чего-нибудь рукой.
     Под  утро ему  приснилась скворечня на  старой груше,  которая росла за
бабушкиным сараем.  Зловеще надвигались со всех сторон черные тучи. Вдруг из
них  вылетел скворец и,  широко  раскрыв клюв,  сел  на  скворечню.  Замахал
крыльями,  подпрыгнул,  неожиданно  превратился  в  "товарища  Курта".  Ловя
клубящиеся тучи  огромными  руками,  он  беззвучно захохотал.  Взмыл  вверх,
плавно опустился на  скворечню и,  поудобней усевшись на ней,  спросил:  "Ты
хочешь  жить?"  Не  дождавшись  ответа,  заскрежетал  зубами  и  прыгнул  со
скворечни на Ваню.
     От ужаса Цыганок содрогнулся и открыл глаза.
     В тот же момент открылась дверь.
     - Дорофеев! Выходи с манатками!
     Камера затихла.  Каждый из заключенных знал,  что означает эта команда.
Ваня выпрямился, обвел всех прощальным взглядом.
     - Прощайте...
     Заключенные в  суровом  молчании,  словно  повинуясь  чьей-то  команде,
поднялись. Один из них шагнул к Ване, обнял за плечи.
     - Прощай, сынок!
     Сильная рука схватила Цыганка за шиворот, рванула к выходу и швырнула в
коридор.

     ... Идет война народная,
     Священная война... -

     грозно донеслось из камеры через закрытую дверь.
     С  трудом сдерживая слезы,  Ваня сглотнул горячий ком  в  горле.  Сзади
затопали солдатские сапоги. Цыганок оглянулся. К камере бежали охранники.
     - Шнэль!  -  гаркнул солдат и  сильно толкнул Ваню в  спину.  -  Бистро
надо!..
     В  дежурном помещении к  Цыганку подошел гитлеровец со  шрамом на щеке.
Смерил с  ног до  головы пренебрежительным взглядом.  Схватил Ваню за  кисть
руки,  рванул к себе.  Щелкнули наручники. Другой конец цепочки пристегнул к
своей  левой  руке.  Подтащил Цыганка к  барьеру,  за  которым сидел офицер,
расписался в какой-то бумаге. "Как собаку, на поводке за собой таскает".
     Они вышли на улицу. Светило яркое солнце. Белый заснеженный город лежал
перед Цыганком.
     Немец шел  быстро -  подстегивал мороз.  Редкие прохожие,  попадавшиеся
навстречу,  оглядывались на них. И тогда Ваня невольно выпрямлялся. "Думают,
наверно, что ворюгу какого поймал".
     Перебрались на другую сторону Двины.  Возле берега торчали ржавые куски
развороченных барж.  "Те самые, - глаза Цыганка заблестели. - Смотри ты, как
их искорежило!.. "
     Начались  присыпанные  снегом  руины.   Вон  и  знакомая,  до  половины
обвалившаяся печная труба.  "Здесь мы  когда-то прятали оружие.  Потом взяли
телегу и ночью перевезли в Теплый лес".
     По улице загромыхали тяжело нагруженные машины. Ваня начал считать их и
сбился.  "Видать, переезжает на новое место воинская часть. Знает ли об этом
Смелый? А может, и его уже нет в живых?"
     Колонна машин прошла. Все чаще стали встречаться гитлеровские солдаты и
офицеры. Приближались к центру города. Показалась комендатура.
     Ваня заволновался.  "Вот так  фокус!  Из  этого здания меня выводили на
расстрел.  Отсюда забрали в контрразведку.  Теперь снова ведут сюда. А потом
что?  Потом куда?  Потом дорога известная...  Отсюда я едва не удрал. А что,
если посадят в ту самую камеру? Нет, туда, мне, наверно, уже не попасть..."
     Поднялись на  знакомое крыльцо,  пошли  по  гулкому  коридору.  Конвоир
толкнул дверь дежурки.
     За  столом  сидел  капитан  Шульц.  Сняв  наручники,  конвоир доложил о
прибытии. Шульц медленно поднялся, подошел к Ване, скривил в усмешке рот.
     - А-а,  старый знакомый!  -  Капитан повернулся к  солдату у  двери.  -
Наверх его! В отдельную камеру...




     Николай  Яковлевич внимательно оглядел  Федю  Механчука,  усадил  гостя
напротив, подвинул к нему жестянку с самосадом. Он не скрывал своей радости.
     - Удивительная петрушка получилась!  Дед, совсем дед! Бороду отрастил -
и сразу постарел на десять лет. Смотрю, глаза и фигура знакомые, а не угадаю
кто.  Вот  только  когда  заговорил -  сразу  узнал.  Ну,  рассказывай,  как
добирался к нам. Когда ты вернулся? Сегодня?
     - Неделю назад,  -  затянулся дымом  Федя.  -  Прибыл крейсерским ходом
вместе с  одним бобиком на его санях.  Приехал в  город и сразу беру курс на
явку.  Смотрю,  условного знака нет. Даю малый назад. Разворачиваюсь - стоят
два молодчика с пистолетами. Завернули руки, связали...
     - Подожди, подожди, - вскочил Николай Яковлевич. - Неужели ты на Разина
пошел?
     - А куда же еще?
     - Так  там  же  еще  две  недели назад явка  ликвидирована!  -  Нагибин
взволнованно заходил по комнатушке. - Кто бы подумал, что ты туда сунешься!
     - Мне не было из чего выбирать.  Ваш связной оставил в отряде две явки.
Меня предупредили,  что на другую я должен идти только в крайнем случае. Вот
так. Не успел я и глазом моргнуть, как те молодчики отбуксировали меня прямо
в контрразведку.  Начались допросы. Доказательств у них против меня не было.
Документы идеальные.  Я  чувствовал,  что с дня на день выпустят.  И вдруг -
очная ставка.  Приводят парнишку.  Глянул я на него и чувствую:  иду на дно.
Цыганок!..
     - Что ты говоришь?  -  замер на месте Николай Яковлевич.  -  Неужели он
жив?
     - Жив...  Его втолкнули в комнату и дверьми пальцы... Не признался, что
меня знает...  -  Федя опустил голову.  -  Я  едва сдержался.  Еще  минута и
сорвался  бы  с  якоря...  Цыганок  потерял  сознание,  и  его  вытащили  из
кабинета...
     - Представляю, сколько он перенес. Не каждый взрослый такое выдержит, -
Нагибин присел у стола,  начал ногтем чертить по скатерти.  -  Какой парень!
Нет, брат, слов, чтобы высказать...
     Николай Яковлевич встал и вышел на кухню.  Вернулся с горбушкой хлеба и
ломтиком сала.
     - Чем богаты, тем и рады. Трудно в городе с продуктами.
     - Адмиральская еда. Я от немецкого харча чуть концы не отдал.
     Федя швырнул окурок в ведро,  стоявшее на полу у двери, откусил хлеба и
впился зубами в пожелтевшее сало.
     - Контрразведка  нащупала  нашего  радиста,   -  глухо  сказал  Николай
Яковлевич. - Он гранатой взорвал себя и рацию. Обещали нового прислать из-за
линии фронта,  да вот, понимаешь, что-то долго его нет. Без рации мы как без
рук.
     - Новый радист сидит рядом с тобой.
     - Что?
     - Я  говорю,  что  радист сидит рядом с  тобой и  уминает твое сало,  -
засмеялся Механчук.
     - Ты-ы?! - Николай Яковлевич грудью налег на стол. - Вот так петрушка!
     - После госпиталя я три месяца учил морзянку,  -  пояснил Федя.  -  Как
дятел стучал на ключе. Обучение, могу похвалиться, прошел на пять баллов.
     - Прекрасно! Где рация?
     - У партизан оставил.  Ищите помещение. Я уже и так один сеанс передачи
пропустил.
     - Помещение есть,  -  довольно потер руки Нагибин.  -  За рацией пошлем
людей завтра ночью. Принесут без тебя.
     - Между прочим,  меня сейчас зовут Александр Михайлович Скирда.  Я имею
свою слесарную мастерскую. Надо обеспечить меня заказами.
     - Ясно. Сделаем.
     - Что у Неуловимого?
     - Наша  группа подчиняется ему.  Получили новое  задание.  Сейчас ведем
наблюдение, изучаем распорядок дня бургомистра Дубовского.
     - Братишки,  возьмите меня на операцию,  а?  - Федя схватил Нагибина за
руку. - У меня с бургомистром свои счеты. Понимаешь?
     - Посмотрим.  Хотя нет.  Не разрешат. Насиделись мы без радиста. Да это
еще не  скоро будет.  Ты  лучше вывешивай вывеску на своей мастерской.  Твою
слесарку  нам  сам  бог  послал.  Швейную  мастерскую  Неуловимого  пришлось
ликвидировать. Сам Неуловимый едва замел следы. Встречаться нам с тобой надо
как можно реже.  Все новости будешь получать через связного.  А  сейчас иди,
Федор. Скоро комендантский час.




     Эта  была та  же  камера.  Только не  было в  ней  ни  Тани,  ни  Дарьи
Тимофеевны...
     "Где они?  Расстреляли? Перевели в другую камеру? А клин? Куда они дели
его? Неужели нашли немцы?"
     Поглядывая на глазок в железной двери,  Ваня обшарил всю камеру, ощупал
все тюфяки.  Клина не  было.  Потеряв всякую надежду,  он  полез под угловые
нары,  на  которых спала  Таня,  провел рукой по  стене возле самого пола  и
вздрогнул,  прикоснувшись к  холодному металлу.  Клин лежал за  отставшим от
стены плинтусом.  "Таня перепрятала, - догадался Ваня. - Воспользоваться так
и не смогла. Значит, их той же ночью..."
     На допрос в тот день не вызывали.
     Оконце под  потолком вначале посинело,  затем  стало  черным.  Когда-то
здесь  было  настоящее  окно,  но  его  замуровали,  остался  только  выступ
подоконника. Ваня полез на него, глянул вниз.
     Немного в стороне,  напротив входа в здание, ходил часовой. Поскрипывал
под его ногами снег.
     За оконцем была свобода.
     Упираясь боком  и  локтем  искалеченной руки  в  проем  в  стене,  Ваня
просунул клин  между колючей проволокой и  пробоем,  резко нажал.  Проволока
податливо  заскрипела.   Острая  боль  пронизала  пальцы  изувеченной  руки.
Качнулся в  глазах кусок неба и  голые вершины деревьев старого парка.  Ваня
закрыл глаза и стал ждать,  пока хоть немного утихнет боль.  Потом,  закусив
губы, снова заложил клин.
     Скрипела проволока. Пробой не поддавался.
     Цыганка внезапно охватила страшная злость.  Если бы в камеру в этот миг
вошел охранник, Ваня не задумываясь ринулся бы на него. Злость придала силы.
Пробой наконец удалось вырвать, и он запрыгал по полу.
     Ваня вытер слезы, подул на окровавленные пальцы. Напряженность спадала.
Подкрадывались изнеможение и равнодушие ко всему на свете.
     Цыганок слез с подоконника,  поднял пробой и долго рассматривал его.  В
оконце их оставалось еще пятнадцать. Он пересчитывал, наверное, раз десять.
     Ваня сунул пробой в  карман и приказал себе лезть снова.  Подтянулся на
одной руке,  помогая локтем другой, глянул вниз. Часового донимала стужа. Он
потопал  ногами,  покрутился на  месте,  оглянулся по  сторонам и  юркнул  в
караульное помещение.  "Мне  это  только и  надо.  Если  вылез один  пробой,
вылезет и второй,  -  начал мысленно подбадривать себя Ваня. - А за вторым -
третий.  А за ним... Надо спешить..." Цыганок снова взялся за клин. Потом он
сидел на нарах и дул на искалеченные пальцы.
     На полу лежал второй пробой.
     Ваня  заставил себя  подняться.  Глаза его  остановились на  соломенном
тюфяке.  "Елки зеленые,  как же  я  раньше не  додумался!"  Он  сложил тюфяк
пополам и  примостил его на подоконнике.  Теперь не надо было подтягиваться,
чтобы посмотреть, что делает часовой. Да и верхние пробои были рядом...
     Наконец оконце чистое. Колючая решетка отогнута в сторону.
     Сдерживая дыхание,  Цыганок слушал ночь.  Она была светлая и спокойная.
Из караульного помещения доносился глуховатый патефонный голос.
     Ваня начал протискиваться в оконце. Держась за колючую решетку, которая
теперь держалась на двух пробоях, перебросил ноги.
     В морозной тишине громка заскрипела дверь.
     Ваня глянул вниз,  и  словно кто-то  ударил его  под  самое сердце:  на
крыльце караульного помещения стоял часовой.
     Ване стало дурно. Слабели руки.
     Часовой осмотрелся по  сторонам,  бросил под  ноги  окурок и  закрыл за
собой дверь.
     Ваня сорвался вниз.
     Удар смягчил глубокий снег.




     Бабушка подняла голову,  прислушалась.  Кто-то тихонько стучал в  окно.
"Кто  же  это  в  такое время?  Ванечку забрали.  И  просила,  и  молила тех
фашистовцев,  чтобы отпустили, - где там! Чтоб они, изверги, так своих детей
видели!"
     Кряхтя,  бабушка сползла с печи.  В темноте нащупала валенки,  сунула в
них ноги и заковыляла к выходу.
     - И кто там?
     - Открой, баб. Это я.
     Старуха  оперлась  о   косяк,   непослушной  рукой   отодвинула  засов.
Заколотилось сердце.
     На пороге стоял Ваня.
     - Дитятко ты мое родное! Ох, боже мой, боже! А внучек ты мой золотой!..
     - Тише,  бабуля,  - закрыл дверь Ваня. - Идем в хату. Света не зажигай,
не надо. Слышь?
     - А чего бояться? Тебя ж, наверно, выпустили?
     - Нет, бабуля. Я удрал.
     - О,  господи!  А что же с тобой теперь будет? А куда же ты теперь, мое
дитятко?
     - Не знаю. Куда-нибудь... Ты только перевяжи мне руки и дай рукавицы.
     Старуха заметалась по  хате.  Нашла  чистую  тряпицу,  разорвала ее  на
полоски и начала перебинтовывать искалеченные пальцы Вани.
     - Может, ты поешь? В такую стужу голодный...
     - Некогда, баб. Положи что-нибудь в карман.
     - Ванечка,  послушай меня,  дитятко. Иди в Шумилино к дядьке Василю. Он
тебя и накормит, и теплый угол даст.
     - А что?  Запросто.  Елки зеленые,  как я сам не додумался?  Ну, баб, я
пойду. Мне нельзя здесь больше оставаться. Кроме шуток.
     - Дай я тебя поцелую,  внучек...  Ой, что ж они с тобой сделали! А чтоб
им, иродам...
     - До свидания, бабуля.
     - Ваня... Ванечка-а...
     Ночь была светлая и  холодная.  Старуха стояла на крыльце,  и  плечи ее
вздрагивали от беззвучных рыдании.
     Трясясь от страха за внука и от холода,  она вернулась в хату и полезла
на печь. Только улеглась, как дверь в сенях затрещала от ударов. Грохнула об
стену  сломанная дверь.  Забренчало опрокинутое ведро.  Широко  распахнулась
дверь хаты,  дохнуло холодом.  Лучи карманных фонариков забегали по комнате,
ослепили старуху.
     - Слазь с печи! - приказал кто-то по-русски.
     Ей даже не дали надеть валенки. По холодным половицам старуха подошла к
столу, нащупала коптилку. Спичка дрожала в старческой руке.
     Тусклый  свет  от  коптилки упал  на  лица  пришедших.  Старуха  узнала
фельдфебеля,  который  арестовывал внука.  С  ним  было  несколько солдат  и
полицейских...
     - Где Цыганок? Где твой внук Ваня?
     - Не ведаю, паночки, - пожала плечами старуха. - Как забрали вы его - с
той поры и не видела.
     - Не  видела?  Брешешь,  карга!  Твой  змееныш  удрал!  Он  был  здесь.
Обыскать!
     Солдаты  и  полицейские посбрасывали с  кровати  подушки,  постаскивали
одеяла. Полетела на пол из шкафа одежда. Зазвенело разбитое зеркало.
     Старуха стояла среди этого содома и плакала.
     - Где Цыганок?
     - Не было его здесь, паночки. Не видела я его...
     - Ах ты, жаба старая!
     Полицейский пнул ее в грудь.  Взмахнув руками,  старая женщина упала на
пол.
     Фельдфебель гаркнул что-то солдатам. Те выбежали на улицу и вернулись с
канистрой бензина. Старуха заголосила.
     Фельдфебель что-то приказал русоволосому солдату,  а  сам с  остальными
выскочил из хаты.
     Старуха все поняла.  Она умолкла и широко открытыми глазами смотрела на
канистру.  Солдат подошел к ней и показал пальцем на дверь. Бабушка, держась
за стену,  сделала шаг к выходу. И сразу же за ее спиной вспыхнуло, загудело
пламя. Солдат подхватил старуху под мышки, вытащил во двор.
     - Ганс, ком!
     Светловолосый солдат выпустил из рук бабушку,  подскочил к фельдфебелю,
вытянулся.
     Фельдфебель наотмашь ударил его по лицу.  Солдат пошатнулся,  но устоял
на ногах. Фельдфебель ударил снова. Солдат отлетел к забору.
     Фельдфебель поморщился,  подул на руку и  направился к калитке.  Солдат
вытер ладонью окровавленный рот и подмигнул бабушке. В свете пламени блеснул
золотой зуб.
     Огонь через окна вырвался на улицу. В небо взметнулись искры.
     Пламя озаряло согбенную фигуру бабушки. Она не плакала. Не было слез.
     Вокруг плавился снег.







     Морозным  утром  Цыганок  стоял  на   станции  Шумилино.   Мимо  тяжело
прогромыхал эшелон.  Платформы,  пушки,  танковые горбы -  все  было покрыто
изморозью.
     На сортировочной дудукал рожок -  формировали товарняк. Несколько минут
назад  Ваня  узнал у  поджарого угрюмого смазчика,  что  эшелон пойдет через
Оболень.  "Как раз то, что мне надо, - подумал Цыганок. - Прицеплюсь на ходу
- и будьте здоровы".
     Ване не  повезло.  Добравшись до Шумилина,  он,  даже не заходя во двор
дяди Василя,  понял,  что здесь ему делать нечего: окна хаты были заколочены
горбылями, на искристом снегу от калитки к крыльцу не было ни одного следа.
     На  два дня Ване дал приют сосед дяди Василя дед Мартын,  который жил с
невесткой и тремя внуками напротив дядиного двора. Он-то и рассказал Цыганку
о том,  что произошло.  Две недели назад на рассвете немцы арестовали дядьку
Василя. С той поры о нем не было ни слуху ни духу, будто в воду канул.
     Оставаться дольше  у  деда.  Мартына было  нельзя.  Ваня  заметил,  что
невестка старика,  которая в  первый день  с  искренним участием отнеслась к
нему - обмыла, перевязала искалеченные пальцы, накормила картофельным супом,
- уже  назавтра изменилась.  Отрезав от  зачерствевшей краюхи пять тоненьких
ломтиков хлеба,  она как бы задумалась. И только потом, со вздохом, отрезала
шестой.  То  же  самое  было,  когда она  делила на  всех  маленький чугунок
отварной картошки...
     Ваня поднял воротник, спрятался за контейнер и стал ждать. Этой ночью у
него созрело решение отправиться в  Оболень.  На  такую мысль,  сам  того не
сознавая,  его натолкнул дед Мартын.  Вечером,  подшивая при свете смолистой
лучины стоптанный валенок,  он с восхищением рассказывал о каких-то хлопцах,
от которых "германец крутится, как жаба на горячих углях". Ваня понял, что в
Оболени действует подполье.  "Попробую связаться с ребятами,  -  решил он. -
Если ничего не получится -  буду искать партизан". И вот на рассвете Цыганок
осторожно выбрался из хаты деда Мартына и подался на станцию.
     Старенький  паровоз,   тяжело  отдуваясь  паром,   таскал  платформы  и
теплушки.
     Не  заметив  вблизи  ничего  подозрительного,   Ваня  подошел  ближе  к
товарняку.
     Эшелон  дернулся,  залязгал буферами и  затих.  "Сейчас  отправится,  -
подумал Цыганок.  -  Жаль, что с дедом не попрощался. Надо было хоть записку
ему оставить".
     - Ты что тут шляешься? А ну-ка пройдем со мной, пацан!
     Чья-то  рука  крепко взяла Ваню выше локтя.  Цыганок повернулся.  Рядом
стоял полицейский...
     В комнате было накурено.  Трое полицаев сидели за столом.  Один из них,
горбоносый,  вытер ладонью жирные губы,  кашлянул в кулак и сурово посмотрел
на Ваниного конвоира.
     - Кого привел?
     - Разве не видишь,  - обиженно отозвался полицейский. - Залил буркалы с
утра и...
     - Ну-ну!  Не твое собачье дело!  Я  для тебя кто?  Начальник.  А ты для
меня? Тьфу - разотру! Ясно?
     Он грязно выругался, подошел к перегородке.
     - Ты кто?
     - Я?  Я... Иван Мануйкин, - вскочил перед ним Ваня. - Ваня Мануйкин. Я,
господин начальник,  сирота круглый.  У меня мать померла,  батя убитый... Я
хлебца хочу, дяденька...
     - Цыц, щенок! Сиди тут и не рыпайся!
     Горбоносый застегнул новый кожух,  натянул на  голову косматую овчинную
шапку и направился к двери. На пороге обернулся и приказал:
     - Федос!  Позвони в фельджандармерию.  Не выпускать,  пока из города не
приедут опознавать.
     Цыганок побелел.  "Как он  сказал?  Опознавать?  Тогда крышка.  Приедет
фельдфебель или Шульц.  Кто-кто, а они опознают! - с отчаянием подумал Ваня.
- Что же делать? Сам им в лапы... У-у, балда! Надо было сидеть у деда я носа
на улицу не показывать. Не выгоняли же меня..."




     Цыганок сидел за  деревянной перегородкой и  смотрел в  окно.  Ему были
хорошо  видны  безлюдная улица  и  колодец  с  журавлем.  Иногда  к  колодцу
подходили женщины с ведрами, набирали воду.
     За  заснеженные крыши домов уходило солнце.  По улице от заборов и  хат
потянулись синеватые тени.
     У  Вани со вчерашнего дня маковой росинки не было во рту.  Он проглотил
слюну и облизал пересохшие губы.  "Может,  и не приедут сегодня из города. -
Внезапный проблеск надежды окрылил его.  -  Тогда попробую драпануть. А что?
Запросто.  Перепрыгну перегородку -  и в дверь.  Надо только подождать, пока
потемнеет. Днем догонят, а в темноте - ищи ветра в поле..."
     Цыганок посмотрел на  полицейских.  Тот,  что  привел его,  сидел возле
буржуйки,  дымил  махоркой и  уныло смотрел на  огонь.  Розовощекий детина и
одноглазый сидели  за  столом и  лениво шлепали засаленными картами.  Детина
ругал какую-то старую Акулину, которая спрятала от него самогонку.
     Потрескивали дрова в буржуйке, ровно гудело пламя.
     Внезапно игроки за  столом перешли на  шепот.  До Цыганка долетело одно
слово - "Сталинград". Лица полицейских вытянулись. "Ишь, как хвосты поджали!
Боятся, гады! Подождите, боком вам все вылезет!"
     Цыганок глянул в окно.  От колодца шла с коромыслом женщина.  От солнца
вода в ведрах сверкала малиновыми зеркальцами. Ване захотелось пить.
     - Дяденьки, дайте воды! - тихо попросил он.
     - Смолы напейся! - кинул через плечо одноглазый.
     - Зачем ты так,  -  поднялся со скамьи тот,  что привел Ваню,  и  подал
кружку с водой. - Как-никак, а и он человек... Пей, сирота.
     - Спасибо вам, дяденька!
     - Что же это ты, сирота? - посочувствовал полицейский. - Совсем лица на
тебе нет.
     - Заболел я, - пожаловался Ваня.
     По улице шла машина. Вот она мелькнула за окном. Мотор взревел и умолк.
Затопали ноги на крыльце.
     Вместе  с   клубами  пара  в   помещение  ввалились  офицер  и  солдат.
Полицейские вскочили со  своих  мест,  Офицер  осмотрелся вокруг,  брезгливо
поморщился.
     - Где есть киндер? Бистро, бистро.
     - Вот он,  господин офицер!  -  подскочил к перегородке одноглазый. - С
утра сидит. У нас надежно, у нас не удерет.
     Офицер подошел к  Ване,  окинул его равнодушным взглядом.  Повернулся к
солдату, гревшему руки над буржуйкой, махнул кожаной перчаткой.
     - Ганс!
     Солдат шагнул к перегородке, взялся за барьер. Не поднимая головы, Ваня
чувствовал на себе его острый взгляд.  Вот немец переступил с  ноги на ногу,
тихо кашлянул. На полу рядом с солдатскими сапогами появились хромовые.
     - Цыганок!
     - Это вы у меня спрашиваете?
     - Ты Цыганок? Фаня Дорофееф?
     - Да что вы,  господин офицер!  Я Мануйкин. Иван Мануйкин. У меня мамка
померла... - Ваня всхлипнул, опустил голову. - Я совсем заболел... Отпустите
меня отсюда, господин офицер...
     - Ти-хо! - поднял руку гитлеровец и взглянул на солдата. - Ганс!
     Солдат холодными пальцами взял Цыганка за  подбородок.  Они встретились
взглядами.
     У Вани перехватило дыхание,  острой болью резануло в животе.  Казалось,
кто-то пырнул его ножом.
     По  лицу  солдата  скользнула легкая,  едва  заметная усмешка.  Блеснул
золотой зуб.
     Солдат смотрел Цыганку в глаза. "Узнал, гад! Ухмыляется... Но почему он
молчит?"
     - Ну? - офицер ударил перчаткой по плечу солдата. - Он?
     - Найн.
     Офицер повернулся к Ване, вдруг схватил его за левую руку.
     - Показывайт!
     Цыганок застонал от боли,  затопал по полу ногами.  Гитлеровец сорвал с
его руки рукавицу.
     - О-о! Кто калечил твой рука?
     - Кто,  кто, - заплакал Ваня. - Ваши солдаты, вот кто. Я хотел кушать и
стащил банку консервов. Они поймали меня, зажали руку дверью...
     - Правильно делайт,  -  усмехнулся офицер.  -  Надо за кража рубить вся
рука.
     Офицер что-то сердито сказал солдату, крутнулся на месте и направился к
выходу. У двери остановился, начал натягивать перчатку.
     - Полицейский,  мы поехаль далеко дерефня.  Малшик не выпускайт. Зафтра
мы забирайт его. Фы отвечайт свой голофа.
     Солдат с золотым зубом шагнул вслед за офицером через порог.
     Глухо заворчал мотор. Машина уехала.
     Одноглазый сплюнул, повернулся к Цыганку.
     - У-у, щенок! Еще не хватало головой за тебя отвечать! И на кой черт ты
притащил его сюда, Кондрат?
     - Чего горло дерешь?  -  огрызнулся конвоир Вани.  -  Привел, привел...
Дурак был, что привел!




     На ночь Цыганка поместили в крестьянской хате. Она стояла почти в конце
улицы, посреди большого заиндевевшего сада.
     Хозяин хаты,  одинокий,  как  понял потом Ваня,  сгорбленный старик,  с
разрешения полицейского Кондрата  налил  Цыганку  горячего борща  из  кислой
капусты,  отрезал большую краюху хлеба.  Но как ни был голоден Ваня,  еда не
лезла ему в рот.  И все же он немного подкрепился,  а потом даже придремнул,
сидя за столом.
     Одноглазый,  который сменил Кондрата, как только переступил порог хаты,
сразу же заорал:
     - Клим, волчье семя! Лампу давай. Нечего тут карасин экономничать!
     Хозяин засуетился, угодливо подставил ему табуретку. Чиркнул спичкой и,
сняв с лампы стекло,  зажег фитиль. Трепетный огонек осветил огромную фигуру
полицейского.
     - Может,  Тимофеюшка,  с морозца чарку желаешь?  -  заискивающе спросил
Клим. - Очень, скажу, она удачная у меня вышла. И чистая - что слеза.
     - Об чем разговор? - басом ответил полицейский. - Неси! Да побольше!
     Он сбросил кожух и  шапку,  повесил их на крюк в стене.  Ватняя жилетка
едва не трещала на его квадратных плечах.  Полицай присел к столу,  поставил
карабин между ног и оперся на него руками.
     Хозяин кинулся в  сени,  застучал там чем-то и вскоре вернулся с миской
соленых огурцов и  куском сала.  Вытащил из шкафчика бутыль самогонки и  две
эмалированные  кружки.  Прижав  буханку  к  груди,  начал  отрезать  толстые
душистые ломти.
     Сидя на скамье,  Ваня рассматривал хату.  Лампа освещала часть давно не
беленной печи,  застекленную рамку с фотографиями на стене, блестящие шарики
на  спинке металлической кровати и  часть  потрескавшегося потолка.  Цыганок
перевел взгляд на полицейского,  и  ему стало страшно.  Свет падал на низкий
лоб,  над  которым  торчали  короткие жесткие  волосы.  Единственный глаз  у
полицейского едва  прорезывался на  большом плоском лице.  Черная  борода  и
мясистый красный нос,  вздернутый кверху, придавали этому лицу надменное и в
то же время жестокое выражение.  "От такого пощады не жди. Такому убить, что
моргнуть. Кроме шуток".
     - Так давай выпьем,  Тимофеюшка, - сладеньким голоском сказал хозяин. -
За твое здоровьечко!
     Цыганок  не  узнавал  хозяина  хаты.  Был  человек  как  человек,  даже
посочувствовал ему. А сейчас готов этому выродку руки целовать.
     - Мне  за  свое  здоровье  на  бога  грех  обижаться,   -   зашевелился
одноглазый, поднимая кружку. - Будь, ядрена гнида!
     Выпил, схватил огурец и сунул в черную дыру рта. Начал жевать, и борода
его дергалась в стороны под громкое,  на всю хату чавканье. Огромной ручищей
взял бутыль, налил себе полную кружку и, задрав голову, несколькими глотками
опорожнил.
     - Я,  Клим,  три дня у  дружка на  свадьбе гулял,  -  снова хватаясь за
огурец,  сказал одноглазый.  -  Так ты  мне на рассвете баньку истопи.  Надо
хмель из головы выпарить. Да чтоб банька была как огонь!
     - Это,  Тимофеюшка,  не пранблема,  -  охотно отозвался хозяин,  скребя
пальцами седую щетину на  лице.  -  Эт,  нашел про что говорить.  Приготовим
такую баньку, что и во сне не увидишь.
     Ваня  прислонился спиной к  стене,  исподлобья глянул на  полицейского.
"Если эта горилла утром попрется в баню,  то...  Елки зеленые, не потянет же
он  меня  с  собой.  Вот  если  бы  он  поручил охранять меня  этому старому
блюдолизу! Я бы от него как нечего делать драпанул".
     Цыганок закрыл глаза.  Тяжелый сон сразу же сморил его.  Ваня почему-то
увидел себя в  бане,  где стояла такая жара,  что нельзя было и  продохнуть.
Полицай лежал на полке,  хрюкал,  как кабан,  которого щекочут за ухом. Ваня
схватил  голый,  без  листьев,  веник  и  изо  всей  силы  начал  стегать по
квадратной,  заросшей  волосами  спине.  "Шпарь,  ядрена  гнида!  -  хохотал
одноглазый.  -  Сильней,  волчье семя!" Нечем дышать.  Ваня плеснул холодной
водой  в  лицо.  Сразу  стало легче.  "Теперь можешь мыться сам!  -  рявкнул
одноглазый. - Разрешается перед смертью!"
     Цыганок с  ужасом  открыл  глаза  и  увидел перед  собой  страшное лицо
полицейского.  Одноглазая горилла  подняла  руку  и,  будто  забивая гвоздь,
ударила Ваню кулаком по лицу.
     Что-то треснуло в  челюсти.  В  глазах запрыгали черные и желтые точки.
Хотелось закричать. Но Цыганок сдержал крик в горле и сжал зубы.
     - Как спалось? Го-го-го!
     Онемев  от  боли,  Ваня  с  ненавистью смотрел на  полицая.  Одноглазый
оборвал смех, приблизил к Цыганку бородатое лицо, дохнул сивушным перегаром.
Ваня отвернулся, попытался подняться.
     - Цыц!  Не шевелись!  Разобью харю!  Каклету сделаю.  Лежи с  закрытыми
глазками.  А  я  тебе песню большевистскую спою.  Колыбельной будет тебе.  -
Одноглазый заржал.  -  Как  же  это  слова  ейные?  Ага...  "Кони сытые бьют
копытами..." Во! Чуешь? Вьют копытами. А я тебя бью кулаком. Бью, потому как
я -  кулак!  Ненавижу вас всех. Затоптали меня ваши кони сытые!.. В тридцать
третьем в Сибирь засупонили.  Раскулачили!  Думали,  хребет сломаете? Холера
вам в бок! Я вот этими руками большевиков душил... Гелологов разных... Тайга
- хозяин,  судья -  медведь...  И теперь душу.  Со счету сбился... Что зенки
вылупил?  У тебя морда тоже большевистская.  Меня не проведешь.  Я вас и под
землей вижу. Ну, чего молчишь? Лезь на печь!
     Ваня опустил ноги на пол и, держась за щеку, пошел к печи.
     - Стой!  Раздевайся!  И брось даже думать,  что тебе удастся удрать. От
меня еще никто не удирал!..
     Полицай  взял  широкую  скамью,  стоявшую у  окна,  и  перенес к  печи.
Застелив скамью своим  кожухом,  он  снял  валенки и  приставил их  сушиться
подошвами к  горячему боку печи.  Подошел к кровати,  на которой лежал Клим,
молча рванул из-под  его головы подушку.  Хозяин хотел что-то  сказать,  но,
встретившись взглядом с полицаем,  только махнул рукой. Шлепая босыми ногами
по полу,  он подошел к  окну,  снял с гвоздя старенькую фуфайку.  Одноглазый
проследил, как Клим укладывается на кровати, бросил подушку на скамью, прямо
на валенки.  Икнув,  шагнул к  столу и  взял лампу.  Язычок огня под стеклом
суетливо запрыгал в  стороны.  Подняв лампу над  головой,  полицай глянул на
печь.
     - Лежи,  ядрена гнида!  -  рявкнул он и  начал яростно чесать волосатую
грудь. - И чтоб до утра мне не шевелился!
     Ваня не ответил.  Одноглазый дунул на лампу,  поставил ее на пол и лег.
Скамья даже застонала под ним.
     Стало тихо. Потом послышался тонкий свист, который постепенно перешел в
храп.  Этот храп крепчал и  вскоре заполнил всю хату.  Казалось,  что в  ней
поселилось какое-то страшное чудовище.
     Цыганок  свесил  голову  вниз  и  увидел  освещенное светом  луны  лицо
одноглазого.  Сверкал затвор карабина, который был прислонен к стене рядом с
головой полицая. Ваня подумал, что слезть с печи так, чтобы не задеть ногами
одноглазого,  будет очень нелегко.  А  если даже это и  удастся,  то в такой
мороз никуда не денешься без одежды. А ее полицай закрыл на замок в чулане.
     Ваня облизнул сухие губы.  На печи было душно,  пахло табаком и сушеным
ячменем.  Сдерживая дыхание,  Цыганок сел  и  начал  осторожно опускать ноги
вниз.  В тот же миг услышал, как зашевелился на кровати хозяин. Цыганок весь
сжался,  замер.  Тихо скрипнула половица.  В  квадрат света на  полу ступили
босые  ноги  хозяина.  Он  неслышно  приблизился к  полицейскому,  застыл  в
нерешительности и  вдруг потянулся рукой к  карабину.  И тут вдруг зазвенело
разбитое стекло опрокинутой лампы.  Полицай резко повернулся на бок и  начал
медленно подниматься.  Хозяин  рванул  карабин к  себе,  схватил его  обеими
руками и  ударил одноглазого по  голове.  Тот захрипел,  тяжело повалился на
скамью, дернулся и затих.
     - Вот  тебе,  кровопивец,  за  сына!  -  сипло  сказал хозяин и  ударил
прикладом еще раз.  - А это тебе, собака, за сынову жену! Долго я ждал, чтоб
свести с тобой счеты! Дождался!
     Ваня смотрел на  белую сгорбленную фигуру старика,  на освещенные луной
руки,  впившиеся в ложе карабина, и не верил своим глазам. Все произошло так
неожиданно и быстро,  что Цыганку показалось, будто это какой-то невероятный
сон.  Боясь пошевелиться,  он слышал,  как гулко,  отдаваясь в ушах,  стучит
сердце.
     - Так как оно,  мягко тебе теперь на моей подушке?  -  услышал он голос
хозяина. - Не твердо тебе на ней, бандитская рожа?
     - Ой,  дедка!  -  наконец обрел дар речи Ваня.  - Если б вы не схватили
карабин - конец бы нам был! Я как увидел, что он поднимается, все, думаю...
     Старый Клим вздрогнул от его голоса,  опустил карабин.  Некоторое время
стоял неподвижно, словно изваяние. Потом тяжело вздохнул, перекрестился.
     - Прости меня,  боже! - тихо сказал он и вдруг насторожился. - А ты кто
будешь? За что тебя этот живодер мучил?
     - Свой я,  дедушка!  -  возбужденно сказал Ваня.  - Из тюрьмы городской
удрал. Если меня поймают - конец. Провалиться мне на этом месте, если вру!
     Хозяин помолчал, думая о чем-то своем. Затем засуетился, заспешил.
     - Слазь, сынок, да бежим отсюда, пока ночь стоит. Не с руки нам ожидать
тут дня. Ох, не с руки!..
     - Мне, дедушка, одежду надо, - спрыгнул на пол Цыганок. - Он ее в чулан
запер.
     - Вот зверь окаянный! Все рассчитал! Да не по нем вышло, - хозяин начал
торопливо одеваться.  -  Я быстренько...  Вот еще фуфайку на себя... Сейчас,
сынок, принесу тебе одежонку...
     Он сбросил на пол грузное тело полицая, ощупал карманы кожуха.
     - Вот он,  ключ! - самому себе сказал старик и заспешил в сени, оставив
настежь распахнутую дверь.
     У Ваниных ног заклубился холодный пар.  Он услышал,  как звякнул замок,
скрипнула дверь  чулана.  Вскоре старик сунул Ване  в  руки  одежду и  снова
бросился в сени.
     Цыганок уже оделся,  когда хозяин вернулся.  За плечами у него висел до
половины  наполненный мешок.  Старик  постоял  посреди  хаты,  осмотрелся по
сторонам.
     - Вот  и  все...   Завтра  налетит  сюда  воронье,   и  останутся  одни
головешки...
     - Пошли,  дедка,  -  тревожно сказал Ваня,  вешая на  плечо карабин.  -
Слышите? Быстрей, а то поздно будет.
     Старик кивнул головой и первым направился к выходу.
     Они  долго  пробирались  садами  и  огородами.   Вышли  на  наезженную,
серебристую от  лунного  света  дорогу  и  сразу  же  свернули  на  узенькую
тропинку,  которая терялась среди искрящихся от  инея кустов и  запорошенных
снегом елочек.
     - Куда мы идем? - спросил Ваня.
     Клим молча махнул рукой в сторону темной полоски леса, едва видневшейся
вдали, и ускорил шаг.

Популярность: 5, Last-modified: Sun, 21 Oct 2001 21:06:06 GmT