---------------------------------------------------------------
     © Copyright Мино Милани
     © Copyright перевод Ирина Константинова (kig@mail.wplus.net)
     Изд. "Северо-Запад", 1992, сб. "Пульсирующий камень"
---------------------------------------------------------------






     Я  просматривал  последний  телекс,  пришедший в  редакцию,  как  вдруг
зазвонил  "горячий"  телефон  --  тот,  что  напрямую  соединяет  с  большим
начальством. Я опустил рычажок:
     -- Слушаю.
     -- Голосок Рози произнес:
     -- Полковник хочет видеть вес, мистер Купер. Сию же минуту, пожалуйста.
     -- Сию же минуту? Вот новости!
     Я не заставил себя ждать и тут же  вознесся в этот рай на сорок девятом
этаже,  где  царят  тишина,  аромат сандалового  дерева,  мягкие,  спокойные
краски,  толстые  ворсистые  ковры,  а  двери  движутся  так  бесшумно,  что
невозможно хлопнуть ими,  как бы вам этого ни хотелось. Вспомнив шум, грохот
и  многоголосый гомон,  которые  ни  на  минуту  не  смолкают в редакции,  в
репортерской комнате  и цехах типографии, я невольно сравнил волшебный сорок
девятый этаж со старинными  замками,  где во время войны  размещалось высшее
командование, и откуда  оно отправляло на передовую -- в этот ад  -- приказы
взять очередную вражескую позицию.  Да, наверное, я читаю слишком много книг
о  войне. Я постучал в дверь к большому начальству и, приоткрыв ее, заглянул
в кабинет.
     --  Вот и я, пол...  -- и  осекся. У редактора было полно народу, и все
почему-то уставились  на  меня. --  Зайду  потом,  -- бросил  я и хотел было
закрыть дверь, но Спленнервиль призывно махнул своей ручищей и позвал:
     -- Заходи, Мартин, да заходи же! Разве я не вызывал тебя?
     Я  вошел.  Полно народу  --  это четверо:  двое  мужчин и две  женщины.
Полковник поднялся, обошел монументальный письменный стол, вышел навстречу и
фамильярно  положил руку мне  ее  плечо. Он явно собирался  подтрунить  надо
мной, это было слишком очевидно.
     -- Это,  господа,  Мартин Купер,  -- сказал  он, --  главное  богатство
"Дейли Монитор". Лучший репортер Америки. Будущий лауреат премия Пулицера...
     -- ...и Нобелевской премии тоже, полковник, -- подсказал я.
     Он скользнул во моему лицу равнодушным взглядом.
     -- Гм... Да... Посмотрим... Короче, Мартин, это инженер Финкль... и эти
дамы... Пожалуйста, инженер, представьте их.
     Я пожал костлявую руку инженера Финкля.  Невысокий, худощавый, лысый, с
тяжелыми веками и печальной складкой у рта.
     -- Рад познакомиться.
     -- Я  тоже,  господин Купер,  -- ответил  он  с  еле заметной  улыбкой,
выдававшей легкое  волнение. -- Позвольте  представить  моих  сотрудников...
Марк Эванс. -- Я пожал руку высокому  и крепкому юноше с длинными волосами и
красивым лицом, обросшим черной бородой, Финкль  представил мне и женщин  --
Мисс Астрид Фрей... мисс Сильвия Адамс.
     -- Рад познакомиться, -- повторял я. -- Рад познакомиться...
     Астрид  была  еще  довольно молодой  женщиной,  но лицо ее казалось уже
поблекшим.  Однако бледность его озаряли огромные голубые глаза -- глубокие,
сверкавшие притягательным магнетическим светом. Наверное, самые удивительные
глаза, какие  я когда-либо видел. Сильвия Адамс была, напротив, совсем иной.
Она была похожа  на  красотку  с  яркой глянцевой обложки  иллюстрированного
журнала.
     --  Ну,  вот и хорошо! Теперь, когда  мы все перезнакомились, -- сказал
полковник, возвращаясь свое место,-- поговорим о делах. Ты, Мартин, конечно,
знаешь о землетрясении, которое произошло вчера утром в Перу, в провинции...
Как называется это проклятое место?
     -- Тиатака, полковник, -- подсказал я.
     Он кивнул:
     -- Вот-вот,  именно там.  Вяжу, ты в  курсе дела...  Есть  какие-нибудь
новости оттуда?
     --  Мало.  Восемь баянов  по  шкале  Рихтера.  Погибло  от двадцати  до
тридцати тысяч человек, но  это  лишь  предварительные данные,  которые, как
правило, мало  о чем  говорят или не говорят вовсе ничего.  Похоже, до этого
города довольно  трудно добраться. Так или  иначе, -- заключил я, -- один из
наших  репортеров уже отправился туда. Это Овербук.  С минуты на минуту ждем
его сообщений.
     Спленнервиль посмотрел на меня, сжав губы и сдвинув мохнатые брони.
     -- Я прекрасно знаю,  что Овербук  уехал  туда, Мартин,  -- процедил он
сквозь  зубы.  И  если ты рассчитываешь  под  этим  предлогом  отсидеться  в
редакции, то ничего не выйдет -- ты поедешь туда, в эту Ти... Тиа... Короче,
в  это  проклятое  перуанское местечко! Поедешь, -- повторил он, тыча в меня
пальцем,  словно пистолетом. -- Поедешь с  этими  господами.  Короче говоря,
чтобы тебе все было ясно, это команда  поддержки. Разве  не  так? -- спросил
он, оборачиваясь к инженеру.
     Финкль горячо откликнулся:
     -- Именно так!
     --  Вот...  Инженер  придумал  новый  вид  микрофона,   приспособление,
которое...  словом, что-то очень  важное, что... -- Спленнервиль фыркнул и с
повелительным жестом произнес: -- Объясните сами, о чем идет речь, Финкль.
     -- Да,  разумеется. Можно, конечно, назвать  это и микрофоном,  только,
это, господин Купер, своего  рода кардиограф, --  стал объяснять  инженер, в
волнении  сжимая  потные пальцы,  --  прибор  настолько чувствительный,  что
способен уловить и в семьсот раз усилить даже самое слабое, самое неуловимое
биение сердца и...
     --  Мне  кажется, --  довольно бесцеремонно  перебил  я  его,  --  наша
разведка уже располагает такими приборами,  инженер. Насколько мне известно,
они  могут спокойно  сидеть у  себя в Вашингтоне  и слушать, что шепчет  Мао
Цзэ-дун Чжоу Энь-лаю.
     Он покраснел. Я пожалел, что был так резок, но уж очень мне не хотелось
отправляться  в эту Тиатаку. А еще предстояло выдержать атаку полковника.  Я
чувствовал, что он вот-вот взорвется, как вдруг Финкль, словно тоже предвидя
это, сказал:
     -- Нет, нет!.. Нет, господин Купер, уверяю вас! Мой прибор -- не шпион!
У него совеем другая  функция... Это избирательный прибор, -- понимаете?  Он
регистрирует исключительно сердцебиение и ничего больше! Он не...
     --  Исключительно сердцебиение и  ничего больше!  --смешался полковник,
решительно хлопая рукой  по столу.  -- Исключительно  сердцебиение,  Мартин!
Ясно? И потому вопрос решен. Шпионаж тут ни при чем, Мао Цзэ-дун тоже, а  ты
поедешь  туда, в эту самую Ти... туда, короче. И будешь сопровождать  группу
инженера... Кто знает, сколько еще несчастных захоронено заживо, а?
     --  Ох,  боюсь,  что...  Боюсь, что немало,  -- заметил Финкль,  сжимая
бледные губы. Бедный Финкль, мне вдруг стало жалко его.
     Спленнервиль продолжал:
     -- Конечно Я тоже думаю, немало... Не могли же все там погибнуть? -- Он
замолчал, в чем-то, видимо, усомнившись, но тут же отбросил все опасения. --
Конечно, кого-то еще наверняка можно спасти! Пусть немногих...
     -- Всех, кого только возможно! Всех, полковник! -- горячо поддержал его
Финкль.
     Спленнервиль нахмурился:
     -- Ну, естественно! Чем больше, тем лучше... Чем больше народу, я хотел
сказать... Итак, Мартин, -- продолжал он, обращаясь ко мне, -- итак...  Чего
ты улыбаешься? -- спросил он вдруг.
     -- Я не улыбаюсь. Я слушаю вас.
     --  Гм... Так, вот,  будешь присутствовать  при  спасательных  работах,
возьмешь интервью, сделаешь  репортажи, ну, в все прочее, -- он усмехнулся и
подмигнул: Не мне  же тебя учить, как работать, а? Незачем учить старую лису
кур воровать, верно?
     -- Это кто же тут старая лиса? --поинтересовался я.
     Но  он  уже  не слушал  меня. Он встал  из-за стола  и протянул  Финклю
огромную ручищу:
     -- Договорились, инженер. Договорились обо всем, что написано здесь. --
И бросил взгляд на лист бумаги, лежавший  на столе. -- Самолет  отправляется
через два часа. У вас мало времени.
     Все поднялись,  обменялись рукопожатиями, и мы с  полковником  остались
вдвоем.

     -- Что скажешь? Неплохая затея, а? Главное, что это благородное дело --
спасение  пострадавших!  Самая  передовая  технология  на  службе  охраны  и
спасения жизни!..  Ого!  У  тебя  получится прекрасный  материал, Мартин,  я
уверен. Понадобится, конечно, и хороший фотограф. Что бы ты сказал о...
     -- Да, полковник, Дег  прекрасно подойдет для этого задания.  Мы хорошо
сработались с ним.
     --  Отлично!  Знаешь,  кто ты  такой,  Мартин?  Опора  газеты... --  Он
произнес еще кучу всевозможных комплиментов  и, как обычно, похлопал меня по
плечу.  Я и не пытался возражать. Не напомнил даже, что по своей официальной
должности не являюсь  специальным  корреспондентом. Заметил только, что  мне
жаль  оставлять незавершенной  начатую работу  --  большую статью  о  людях,
которые  каждый день  исчезают  в  Нью-Йорке. А между прочим, знаете  ли вы,
сколько людей  бесследно пропадает каждый  день  в Нью-Йорке?.. Впрочем, это
уже совеем другая тема.
     Выйдя от Спленнервиля, я  позвонил Дегу и попросил его приехать прямо в
аэропорт, зашел в кассу за  деньгами, заехал домой за чемоданом и через  час
уже был на месте.
     Меня ждали.  Они были одеты в  нечто вроде формы --  серебристо-голубые
комбинезоны, --  отчего немного походили  на марсиан, а Сильвия  -- та стала
совсем неотразимой. Финкль о чем-то говорил с ней и с тем юношей, Эвансом, а
Астрид проверяла  багаж.  Он  состоял  из полдюжины особых ящиков.  Самолет,
который полковник зафрахтовал для нас, заканчивал заправку. Вести его должен
был  Джей  Девенс, славный  парень,  с которым мы подружились  еще во  время
корейской войны.  Увидев  меня, он приветливо помахал мне  рукой.  Несколько
минут спустя, как  всегда, запыхавшись,  подбежал Дег, до  предела увешанный
фотоаппаратами. Через полчаса мы уже были в воздухе.
     Это  был  обычный  полет.   Одинаково  скучно  тянулся  час  за  часом,
оставались позади тысячи  и тысячи километров, двигатель жадно, до последней
капли, выпивал  тысячи и  тысячи литров керосина. Мы почти не разговаривали.
Финкль  и его команда,  как  мне  показалось,  держались настороженно,  явно
скрывая какой-то секрет. Финкль был и в самом  деле хорошим человеком. Когда
он  говорил о  возможности спасти кого-то из  заживо  погребенных,  губы его
дрожали, и казалось, он вот-вот расплачется. Его  волнение передалось Эвансу
и женщинам. Правда, не в такой же мере. Так или иначе чувствовалось, что все
они  с большой серьезностью  относятся  к  своей  миссии и  очень  озабочены
какими-то  техническими деталями,  которые  нам с Дегом, откровенно  говоря,
казались непостижимыми.  Время  от времени Сильвия  и  Астрид одаривали меня
приветливым взглядом  и улыбкой.  Но  по существу это  было лишь проявлением
формальной вежливости.
     В Колумбии  мы переместились  вместе  с ящиками в  устаревший самолет с
поршневым  двигателем  --   только  на  таком  летательном  аппарате,  грубо
сколоченном  и тихоходном,  можно  было  приземлиться  на  импровизированной
посадочной полосе,  которую, как нам  сообщили,  перуанская армия  соорудила
неподалеку  от  Тиатаки. Я сказал  Джею,  что немножко страшновато лететь на
такой развалюхе. Он смеясь ответил, что,  напротив, полет  у нас будет очень
веселым.
     -- В реактивном лайнере ты словно  в автобусе едешь, Мартин, -- пояснил
он, -- а тут почувствуешь, что летишь в самолете. Все будет о'кей![]
     -- И  над  Андами тоже? -- несколько озабоченно  поинтересовался
Дег.
     -- Вот над Андами, дорогой мой, мы и поразвлечемся на  всю катушку?  --
пообещал Джей.




     И действительно, над Андами началось развлечение. День стоял пасмурный,
мы летели в облаках, и в общем-то это были последние часы полета. Дег  сидел
в кабине у  Джея. Финкль  дремал,  растянувшись в кресле. Эванс  обсуждал  с
Сильвией какие-то технические проблемы. А я делал  кое-какие записи  о Перу,
когда ко мне  подошла Астрид.  Натянуто улыбнувшись, она указала глазами  на
место возле меня и спросила:
     -- Можно?
     -- Да, конечно, пожалуйста, мисс Астрид, -- ответил я, закрывая блокнот
и засовывая его в сумку. Она села, провела рукой по своим белокурым волосам,
туго стянутым в уел на затылке, и вздохнула. Я посочувствовал:
     -- Устали?
     Она улыбнулась:
     -- Еще не начав работать? Нет... Вы, господин Купер...
     -- Путешествие было... -- почти одновременно встрял я, но  остановился:
-- Извините, вы что-то хотели...
     --  Я хотела сказать,  -- нижняя  губа ее  чуть  заметно  дрожала.  Мои
колокольчики  тревоги  громко  звякнули. И  я  невольно нахмурился,  так как
увидел,  что в  ее дивных глазах внезапно мелькнул  какой-то  едва  ощутимый
блеск.  Она  продолжала:  -- Я хотела оказать, что вы, конечно, самый  умный
человек на борту.
     --  Вы  так  считаете?  --  парировал  я. Колокольчики продолжали вовсю
звенеть, Астрид кивнула.  Легкая улыбка на мгновение появилась на ее бледных
губах.
     --  Да.  Именно  поэтому  я решила  обратиться к  вам,  а не  к пилоту.
Смотрите, -- она достала  из кожаной сумочки нечто похожее на радиоприемник.
-- Знаете, что это такое?
     Когда нервное напряжение достигает высшей степени, колокольчики тревоги
умолкают, а мне становится холодно, словно я вдруг покрываюсь инеем. И тогда
мне уже  нисколько не страшно. Сейчас в голове воцарилась  полная  тишина. Я
сделал отрицательный жест. Она пояснила:
     -- Это нечто вроде электронного сигнализатора.
     -- Да? И какие же сигналы он посылает?
     -- К примеру, если я опущу вот этот рычажок, самолет взорвется. В одном
из  этих  ящиков, господин Купер, столько тротила, что  его хватит  взорвать
гору. Идите к пилоту, -- добавила она после короткой паузы, --и скажете ему,
чтобы взял курс  на Ла-Пас. Бледное невозмутимое  лицо ее своей недвижностью
напоминало грубо  вылепленную маску. Я не  двинулся  с места.  В  ее  глазах
мелькнули недоумение и угроза. -- Ну в чем дело? Вы не поняли?
     -- Понял.  Только  вы сказали, будто  я  самый умный  человек на борту.
Поэтому  мне ясно,  что  такой  самолет, как этот,  не  сможем добраться  до
Ла-Паса без заправки. Так или  иначе  нам придется  приземлиться в  Тиатаке.
Если вы хотели изменить курс, Астрид, отчего не сделали это раньше?
     -- Не  задавайте  вопросов!  --  воскликнула  она. Она  пыталась скрыть
волнение,  не  голос ее  прозвучал так громко  и резко, что Эванс с Сильвией
невольно обернулись. -- Пусть  кто-нибудь пойдет к пилоту,  --закричала она,
поднимаясь  с  кресла,  --  и скажет, чтобы  он взял  ваял куре  на  Ла-Пас!
Немедленно!  Немедленно, иначе...  -- Она подняла  руку,  дрожащими пальцами
сжимая  этот проклятый электронный  сигнализатор.  Я  увидел,  как  Эванс  и
прекрасная Сильвия открыли от изумления рот и побледнели. Финкль проснулся и
посмотрел на нас, растерянно улыбаясь:
     -- Что случилось? Что случилось?
     -- Сейчас схожу, успокойтесь, Астрид. -- согласился я.
     Астрид отступила на шаг. Лицо ее потемнело. Она прошептала:
     -- Да! Быстро! И не вздумайте шутить, господин Купер! Ясно?
     Не знаю, был ли я самым умным человеком на борту, только у меня хватило
ума понять, что эта женщина не бросает слов на ветер. Она уже была абсолютно
спокойна. На лице ее вновь появилась краска. Губы больше не дрожали.
     -- Вы считаете, сейчас самый подходящий момент для шуток? -- спросил  я
вместо ответа.  И  отправился в  кабину пилота. Там Дег  и Джей  над  чем-то
громко смеялись.
     --  Мартин!  -- Дег  с трудом сдерживал  смех,  --  Джей рассказал  мне
анекдот, который... который...
     -- Дег, дорогой, потом расскажешь. Послушайте лучше  меня. Нам придется
лететь в Ла-Пас. Эта  голубоглазая красавица Астрид решила взорвать самолет,
если мы не повинуемся ее приказу.
     Наступила  тишина,  если  вообще  возможна  тишина   в  кабине  старого
поршневого самолета,  летящего с большой натугой. Дег и Джей  переглянулись,
тревожно и недоуменно. Уставившись на меня, Джей проговорил:
     -- Вы это серьезно, Мартин?
     -- Джей, прошу тебя.
     -- Но это же угон самолета? -- растерянно проговорил он.
     -- Именно так. Астрид хочет, чтобы мы летели в Ла-Пас.
     -- А может, она хочет  на Кубу? --  спросил Дег. Он  был бледен, а  уши
пылали. В другой ситуации я бы улыбнулся его шутке, но сейчас только покачал
головой:
     -- Нет,  на  Кубу не хочет. Странная это женщина, правда? Ну, Джей, что
будем делать?
     Джей  между тем немного  пришел в себя  от  изумления  Он посмотрел  на
приборную доску и покачал головой:
     --  Нет, нет, топлива не  хватит.  Необходимо заправляться, если  хотим
дотянуть...  -- Он произнес все это как бы для самого себя. Потом повернулся
ко и повторил то же самое уже громче. Он все еще был очень возбужден. Говоря
это, он несколько раз кивнул на радиоприемник, как бы задавая немой вопрос.
     Я сделал отрицательный жест.
     -- Опасно, Джей. Астрид -- очень решительная женщина. Мне кажется, я не
ошибаюсь. Лучше никого не вызывать.
     -- Так  или  иначе, -- ответил Джей,  презрительно пожав плечами, --  в
Ла-Пас мы не попадем. Керосина хватит только до Тиатаки. Скажи  ей, если она
хочет, можем  заправиться  там  и  вернуться...  --  он тихо выругался.  Дег
молчал, глядя в серое небо, забитое облаками.
     Я вернулся к  Астрид. Она была недвижна, как статуя. Все остальные тоже
сидели не шелохнувшись, в тех же позах, как и прежде, когда я их оставил.
     Ни слова не говоря, Астрид посмотрела на меня.
     --  Ничего  не поделаешь,  Астрид  --  развел  я  руками,  --  придется
заправляться, если хотите добраться до Ла-Паса. А самая ближайшая посадочная
полоса как раз в Тиатаке, поэтому...
     -- Нет,  только не  там! --  резко  прервала меня  Астрид.  -- Не  там!
Скажите пилоту, чтобы приземлился где-нибудь в другом месте.
     Я подождал некоторое время. Но Астрид осталась  спокойна, на ее яйце не
двинулся  ни  один  мускул, она была неколебима.  Мне пришлось признать свое
поражение. Я кивнул:
     -- Скажу. Но, насколько  мне  известно,  мы  никуда не  прилетим. Очень
жаль, Астрид. Впервые при мне угоняют самолет, и я  был бы даже  рад, если б
это удалось. Но ничего не получится. Жаль.
     Она слегка улыбнулась:
     -- Скажите  пилоту чтобы не вздумал шутить.  Скоро  я сама  укажу курс.
Скажу, где можно приземлиться.
     Я вернулся к  Джею. И едва заговорил с ним,  как  Астрид неслышно вошла
следом за мной в кабину.
     -- Есть посадочная полоса в Сабинасе, -- сказала она и протянула карту.
Джей взглянул на нее.
     -- Вы сошли с ума,.--  воскликнул он, -- разве мы сможем долететь туда!
Я не шучу, вы слышите! Мы не способны это сделать!
     Она промолчала и отошла в угол кабины, где находился радиопередатчик. Я
вернулся на свое место. Все с тревогой и испугом смотрели на  меня. Никто не
решался ни о чем спросить, и я сказал:
     -- Летим в Боливию,  в какой-то Сабинас, Если вообще долетим. Извините,
я говорю это, чтобы сглазить.

     Потом ночь поглотила  самолет, в потянулись бесконечные и странные часы
--  шепотом  произнесенные  слова,  вздохи,  отведенные  взгляды,  опущенные
головы, пальцы, сжимавшие виски, снова вздохи,  пожатие  плечами.  Астрид то
появлялась  а салоне, то вновь  исчезала  в  кабине  пилота и  выглядела все
бледнее и. сосредоточеннее. Казалось, вместо щек у нее темнели два провала.
     Мы  немного вздремнули.  Самолет,  летел  на минимальной  скорости.  Мы
сидели молча, в напряженном ожидании, когда дрожащий голос Джея произнес:
     --  Говорит  пилот.  Керосин кончается, ищу место  для  посадки. Я ведь
предупреждал,  --  добавил  он  с  досадой,  повышая  голос,  -- что  нам не
добраться туда! Не курить! Пристегнуть ремни! И  помолитесь, если успеете...
-- Он пробормотал что-то еще, но я не разобрал.
     Начинало светать. Взглянув вниз, я  увидел окутанные мраком вершины  --
сплошной горный массив  без  единого огонька, словно на  детском рисунке.  Я
подумал, что только чудо  может помочь нам приземлиться здесь, не разбившись
вдребезги.
     Мы снижались.  Временами  один  из двигателей умолкал, и  тогда самолет
начиная  дрожать,  вздрагивать  и нырять,  точно пугаясь чего-то.  Он словно
отказывался садиться туда, куда вел его пилот, ибо там  нас почти  наверняка
ожидала  гибель. На самом же  деле это  вздрагивали мы  сами,  подскакивали,
взмахивали  руками, словно  крыльями,  инстинктивно пытаясь  помочь самолету
избежать гибели в этих мрачных горах...
     Мы не погибли,  а внезапно услышали крик Джея.  Кровь  закипела в наших
венах.
     -- Вон там! Точно там! -- кричал Джей, и мы почувствовали, что  самолет
снижается  быстрее.  Вдруг  нам  показалось,  что  он  остановился.  Сильвия
испуганно закричала.  Самолет  уже почти  падал, было  слышно, как вибрируют
крылья,  как  свистит  воздух. В  сумеречном  свете  я  рассмотрел,  что  мы
снижаемся на небольшое плоскогорье между горами.
     Резкий  толчок,  сдавленные  вопли,   сотрясение,   еще  толчок  --  мы
приземлялись,  наступал  решающий  момент...  Скрежет  тормозов, еще два-три
сильных  удара... Казалось, кто-то  швыряет нас, кто-то  хочет свернуть  нам
шею.  Я  нервничал, конечно,  как и  все остальные заложники. Самолет еще не
остановился, он бежал, но бежал уже по земле. Раздался приглушенный,  взрыв,
а  затем  рычание  моторов  неожиданно  смолкло. Казалось, самолет  свернуло
набок. Донеслись еще какие-то звуки, а  потом --  невероятное  оцепенение  и
тишина, запахло чем-то горелым...
     Но все же мы приземлились.



     -- Всем оставаться на местах!
     Вот  этого  никто  из  нас  же  хотел.  Нелегко  оставаться  недвижным,
пристегнутым  к креслу, когда  кругом  пахнет газом  и что-то  явно горит...
Нелегко  оставаться  на  месте,  зная,  что в  любую  минуту  самолет  может
взорваться  и  вы  сгорите раньше,  чем  потеряете  сознание...  Но  Астрид,
отдавшая нам  этот  строгий  приказ,  имела весьма, ох,  весьма убедительный
довод:  автоматический  пистолет. Она ни в кого  не  целилась,  более  того,
держала его дулом вниз, но именно так его держат те, кто не думает шутить. Я
достаточно проработал в ной хронике, чтобы не знать этого.
     --  Боже  мой,  Мартин,  --  прошептал  сидевший  рядом Дег. Я  глубоко
вздохнул  духом, чтобы  хоть как-то  воспрянуть  духом.  И  остался  в своем
кресле, подавляя жгучее желание бежать. Я спрашивал  себя, как успела Астрид
оказаться  там, у выхода,  между  кабиной пилота и нами, как могла держаться
так  хладнокровно, отстегнуть ремни и выхватить пистолет, тогда  как все  мы
дрожали от страха, чувствуя, что наша жизнь висит на волоске...
     -- Это...  это уж  слишком, мисс Астрид! Это...  чудовищно!  --  Финкль
произнес эти  слова  громко, дрожащим  голосом  и хотел  было  подняться, но
Астрид бросала на него быстрый ледяной взгляд:
     -- Оставайтесь на месте, инженер. А вы; пилот! -- она слегка  повернула
голову к кабине. -- Выходите! Быстро! Быстро!
     Что-то громыхнуло, раздалось  несколько проклятий, и  Джей  появился  в
салоне, бледный, запыхавшийся. Он взглянул сначала на нас, потом на Астрид.
     Вы хотите сделать из нас жаркое? --  Джей перевел дыхание. -- Выходите!
Надо выходить! Сейчас  все взлетит  на  воздух!  --  Казалось,  он готов был
вскинуть свои  мощные  руки  и опустить  их, словно два  молота, на  хрупкую
женскую фигурку, стоящую перед ним. Но  он не сделал этого. Пистолет немного
приподнялся. Немного, но достаточно для того, чтобы  отправить пулю прямо  в
живот. Джей сглотнул слюну и жестко сказал:
     -- Нужно выходить и как можно быстрее! Понимаете это или нет?
     --  Спускайтесь, --  приказала Астрид,  двигая  пистолетом,  и  бросила
взгляд на меня. -- Вы тоже, господин Купер, и вы, господин Дег.  Все вниз...
И ты, Эванс, -- добавила она и снова повела пистолетом. -- Выходите!
     -- А мы? -- крикнула Сильвия.
     Астрид остановила ее:
     -- Оставаться на месте! Остальные -- вон отсюда! Быстро!
     Мы  выбрались из самолета, но возле  него тоже  пахло  горелым и газом.
Правда, сильный и холодный ветер  быстро относил запах  прочь.  Почувствовав
под ногами землю, я, конечно, испытал чувство облегчения. Но теперь  мне еще
больше захотелось  бежать. Сгореть заживо внутри самолета или возле нег было
в сущности одно и то же. Астрид спрыгнула на землю последней.
     -- Выгружайте ящики! -- приказала она. -- Ну, быстро, слышали? Выносите
ящики!
     Она отступила  на несколько шагов, по-прежнему  держа пистолет дулом  в
землю, и молча следила за работой. Джей несколько раз выразительно посмотрел
на  меня,  видимо, приглашая  обезоружить  Астрид.  В  ответ я  отрицательно
покачал головой. Это не стоило делать: слишком сильно  пахло газом, и он мог
взорваться при первом же выстреле. Лучше не рисковать.
     Ящиков было восемь.  Мы выгрузили  их без  особого труда,  только очень
спешили. Астрид велела нам положить их метрах в  тридцати от самолета, возле
большого темного камня.
     -- Пусть  выйдут и те двое, -- сказал  я ей, когда мы вынесли последний
ящик. -- Это слишком жестоко -- держать их там.
     -- Если самолет  не взлетел на воздух до  сих пор, --  проворчал  Джей,
вытирав лоб рукой, -- теперь уже не взорвется.
     -- Эванс, сходи за инженером и Сильвией, -- приказала Астрид.
     Эванс повернулся  и, негромко ругнувшись,  поспешил к  самолету. Финкль
неуклюже выпрыгнул и хромая направился к нам, а рыдающая Сильвия почти упала
в объятия Эванса.  Внутри самолета теперь не было слышно  никаких звуков. Не
раздавались  больше  ни  странное  и  грозное  тиканье,  ни  глухой  гул, ни
прерывистый скрежет.  Не чувствовался больше и  запах  газа. Может быть, нам
все это померещилось от страха?
     Сильный  ветер  налетал  на  нас,  едва  не  сбивая  с  ног,  буквально
припечатывая одежду к телу. Я решил, что пора нарушить тишину, и спросил:
     -- Ну и что же мы будем делать дальше?
     --  Прощу  не вынуждать  меня  применить  вот это,  -- быстро  ответила
Астрид,  словно с нетерпением ожидала этого вопроса. --  Садитесь  все возле
ящиков.
     -- Знаешь, кто ты такая, Астрид? Ты садистка! Сумасшедшая! -- с  гневом
прокричал Эванс.
     Она даже не взглянула на него.
     -- До сих пор нам невероятно везло, -- сказала она. -- Я не имею ничего
против каждого  из  вас лично.  Не усложняйте  дело...  --  Она  постаралась
встретиться со мной взглядом. -- Ясно, господин Купер?
     -- Вы хотите сказать, что мы должны послушно сидеть возле этих  ящиков?
-- поинтересовался я.  Астрид утвердительно кивнула. Я заметил, что она была
чудовищно бледна.
     -- Сделаете, как велю  я, и все обойдется  наилучшим образом... Я... --
она кивнула в сторону самолета. -- ...должна только...
     -- Радиостанция работает,  --  неожиданно вмешался Джей. -- Если именно
это вас интересует.
     --  Превосходно, именно  это я и  хотела  узнать... -- Не спуская с нас
глаз, она  направилась к  самолету.  И снова посмотрела на меня: -- Господин
Купер... постарайтесь объяснить, что...
     --  Хорошо, Астрид. Мы здесь  все взрослые  люди. И без того  ясно, что
сейчас не время устраивать шум.
     --  В  таком  случае  оставайтесь возле ящиков.  И  потеснее  к  другу,
пожалуйста.
     Мы повиновались.  Убедившись, что все сгрудились, как она требовала,  и
ей  достаточно повернуть рычажок электронного сигнализатора, чтобы мы тотчас
взлетели  на  воздух, она быстро прошла к самолету и  без  труда поднялась в
кабину. Мы видели, что она наблюдает за нами оттуда.
     -- Следит, ведьма! -- проворчал Дег.
     Теперь, когда Астрид  удалилась,  мы словно высвободились от  какого-то
колдовства. Лучше  любой  невидимый враг,  чем ее присутствие, которое мы не
могли переносить. Я сел  на ящик. Остальные посмотрели на  меня  с некоторым
удивлением, но потом  все  один за другим  тоже  присели.  Сильвия перестала
плакать. От страха  и  волнения под  глазами у нее появились  черные  круги.
Эванс держал ее за руку, но без особой нежности. Финкль кусал губу и потирал
пятку, которую  ушиб, когда  выпрыгивал из  самолета. Дег молчал,  о  чем-то
задумавшись. Время от времени были слышны приглушенные проклятия Джея.
     -- Она вызывает своих сообщников, -- не так ли, Мартин? -- тихо спросил
Дел
     -- Возможно. Будем надеяться, что все обойдется наилучшим образом.
     -- Обойдется? --  проговорил  Финкль, с  изумлением глядя  на меня.  --
Но...  как  вы  можете  говорить,  что  обойдется...  наилучшим  образом? Мы
оказались, господин Купер, в положении, которое... которое...
     -- Которое могло быть еще хуже, инженер. В жизни случаются  престранные
вещи, и это как раз такой редкий случай... Холодно тут, однако.
     Я вздрогнул,  произнося  эти слова.  И только тогда осмотрелся.  Только
тогда увидел, в какой же уголок земли забросила нас судьба.

     Жалкий уголок. Если прежде,  с  воздуха, мне показалось, будто эти горы
походи на рисунок ребенка, то теперь  я подумал, что  небольшое плоскогорье,
где мы  приземлились, изобразил  сумасшедший ребенок. Действительно, ужасная
мысль, я прекрасно понимал это. И тем  не менее, никогда в жизни а не  видел
более мрачного места. Мы находились почти на самом верху черной, лысой горы.
Ее зубчатая макушка вырисовывалась на фоне серого  неба  в нескольких сотнях
метров от  нас.  Скалистые  склоны горы, обнаженные  и  крутые, походили  на
огромные стиральные  доски,  которые  рука  гиганта, забавляясь, разрисовала
причудливыми белыми каракулями.
     Плоскогорье, на которое Джей посадил  самолет,  было  на  три  четверти
уставлено высокими плоскими камнями одинакового цвета -- темно-коричневыми с
черными  прожилками.  Казалось,  все  они  были  расставлены  для  какого-то
таинственного  древнего  ритуала.  Земля   вокруг  была  темно-серая,  цвета
железных опилок. Мне почему-то представилось, что кто-то специально  выкопал
в  ней  множество лунок, чтобы  установить эти  странные  камни. А на  самих
камнях я не заметил  ни единой трещины, ни одного  скола, рядом не  было  ни
мелких  камушков, ни даже пыли. Казалось, эти гигантские валуны упали сюда с
неба прямо в жидкую некогда  лаву, которая, застыв, навечно пленила их и  не
отпускала уже тысячелетия.
     Сильный  ветер  дочиста  вымел все песчинки,  превратив  плоскогорье  в
скорбный  монумент абсолютной безжизненности.  Я подумал,  что, наверное, ни
одна птица никогда не прилетала на эту  мертвую гору, а возможно, даже дождь
обходил ее стороной. Взгляд мой остановился на голубых  комбинезонах Финкля,
Сильвии и Эванса. Это был по крайней мере нормальный земной цвет.
     Три четверти плоскогорья, как я уже сказал, были загромождены огромными
монолитами. Мы столпились возле ближайшего из них -- высотой метра в три или
больше,  прочного и  гладкого,  как металл.  Он словно страж стоял  на  краю
площадки, а на другом ее конце гора уходила вниз таким крутым откосом, что с
места,  где мы стояли,  не  видно  было ее  основания  и  оставалось  только
догадываться,  что  же  там  ниже.  Вершины  соседних  гор   были  столь  же
бесцветные, мрачные, испещренные темными  расщелинами, с  крутыми  отвесными
стенами,  еле отражавшими дневной свет,  -- горы  одна за другой тянулись  к
непостижимо далекому горизонту. Если  и имелся где-нибудь  на земле  мертвый
край, где безмолвие царило уже не одно тысячелетие, то это был именно он.
     -- Не очень-то тут весело,  а,  Мартин? --  пробормотал  Дег, почесывая
затылок. -- Можно было бы сделать неплохие снимки, будь хоть немного солнца.
     В это время прогремел выстрел.
     Мы все устремили взгляд на самолет.
     --  Что  это? -- спросила  Сильвия.  Эванс  обнял  ее за  плечи. Финкль
обернулся ко мне с немым вопросом.
     --  Мисс  Астрид  перемолвилась со  своими  друзьями  и  расправилась с
передатчиком. И сейчас явится... Вот и она!
     Астрид  возникла в  дверях,  спрыгнула  на  землю и  направилась к нам.
Остановившись в нескольких шагах, ни на кого не глядя, она объявила:
     -- Придется потерпеть часов пятнадцать или двадцать. Может быть, сутки.
И я исчезну.
     -- А мы? -- воскликнула Сильвия. -- О нас ты подумала?
     --  Я как раз и  хотела  сказать об этом, -- резко ответила Астрид.  --
Обещаю прислать вам помощь, как только...  буду... -- Она замолчала и  после
небольшой паузы  добавила:  -- Короче, я скажу, чтобы за вами  прилетели.  У
меня есть координаты этого места.
     Ветер стих, и над  нами сомкнулась  бесконечная тишина --  такая обычно
бывает ночью  в  часы  усталости, ожидания. Мне казалось,  никто не  в силах
нарушить ее. Но Финкль, не поднимая головы, проговорил:
     -- Мисс Астрид... Но как же вы могли? Как вы...
     -- Мне очень жаль, инженер. Но я уже давно ждала подходящего случая. Он
появился, и  я не  могла упустить  его.  -- Астрид говорила отрывисто,  стоя
перед нами с пистолетом дулом в землю.
     -- Удобный случай!.. О, я спрашиваю... я спрашиваю...
     -- И я могу ответить. Тем более, что вам стоит  знать это. Вы Слышали о
тупамарос... и,  наверное, не задавались вопросом, как же выглядят эти люди,
которых народ называет чудовищами... Вот перед вами одно из них!
     Астрид произнесла это решительно, гордо подняв  голову. Голубой цвет ее
куртка  слегка  подсвечивал  ее  лицо,  отчего оно  приобрело  металлический
оттенок. Она показалась мне нереальной и далекой, как звезда.
     -- Тупамарос!..  Ты,  Астрид,  тупамарос? --  воскликнул  Эванс. В  его
голосе  звучали  недоверие  и  презрение.  -- Выходит, такие  люди,  как ты,
грабят... убивают... совершают...
     --  Да,  именно  такие  люди,  как я. Но  тебе, Эванс, этого не понять.
Никому  из  вас не  понять!  --  почти  крикнула  Астрид. --  Разве  вам  не
безразлично, что  происходит в Латинской Америке? Народы  умирают от голода,
тюрьмы забиты,  людей  арестовывают без всяких причин,  осуждают  без суда и
следствия, убивают без приговора,  а вам... Вам нет  до этого никакого дела!
Разве не так?
     -- К  черту вас  и все эти бредни про Латинскую Америку! -- раздраженно
заметил Джей.
     Инженер Финкль недоуменно поднял голову:
     -- Но  мы же прилетели  сюда  как раз для  того, чтобы спасти  тех, кто
умирает... кто погибает, задохнувшись...
     -- Нет! Вы прилетели сюда для того, чтобы газета господина Купера могла
распродать еще больше экземпляров! Только ради этого, -- повторила Астрид и,
должно быть, пожалела о своих словах, -- я  понял это. поймав ее растерянный
взгляд, и спокойно возразил ей:
     -- "Монитор" --  не благотворительная  организация, если вы это имели в
виду, и, можете не сомневаться, репортаж  о всей  этой истории, в которую вы
нас втянули,  принесет газете  куда больше прибыли,  чем рассказ  о спасении
потерпевших... Не обижайтесь, инженер...
     Когда я говорил это, колокольчики тревоги тихо звякнули в моей  голове.
И вдруг я вспомнил  о том, что...  Вспомнил, что читал в  газетах, слышал по
радио, видел по телевизору. Я подумал: "Да, именно поэтому..." Но тут Финкль
закричал:
     -- Ведь эти несчастные не выживут!
     Астрид отступила на шаг.
     -- Очень жаль. Но когда сражаешься за идею, ничто не имеет значения. Ни
своя собственная жизнь, ни чужая.
     Инженер не сдавался. Дрожащим голосом он прокричал:
     --  Неправда! Нет  ничего  важнее  человеческой  жизни!..  И  если  вам
захотелось отправиться в Боливию... или...  куда-нибудь еще, -- отчего вы не
поехали за свой счет? Кто вам мешал?.. Почему?..
     -- Хватит! Хватит! --  прервала Астрид. Она уже  срывалась на  крик, но
голос ее слегка дрожал. -- Хватит! -- прокричала она и огромным усилием воли
взяла  себя  в руки. --  Мне  очень жаль...  Я  должна была... сделать  это.
Пожалуйста... Это продлится недолго...  Мои товарищи прибудут  за мной, и вы
будете свободны.
     Она  отошла  на  несколько  шагов.  Словно  ощутила  барьер  ненависти,
вставшей между  нею и нами, и если не  испугалась,  то во  всяком  случае ей
стало  ее по себе.  Я  вдруг  пожалел  ее.  Удача оказалась; явно не  на  ее
стороне.  Или  --  это,  пожалуй,  более  вероятно  --  она  взяла  на  себя
непосильную задачу.  Она ошиблась и понимала  свою  оплошность. Я тоже  знал
это.
     -- Ладно, Астрид, -- сказал я,  -- что сделано, то сделано. Какие у вас
намерения?  Хотите  держать нас  тут  до  прилета ваших  сообщников? Тут  не
слишком-то жарко, вы не заметили?
     Действительно,  было  очень  холодно.  Сильные порывы  ветра  продували
пространство  между  камнями в поисках хотя бы крупицы песка. Астрид  пожала
плечами.
     --  На борту  есть одеяла и  еда... Сильвия, -- добавила она, глядя  па
подругу, -- сходи и принеси их сюда.
     -- Нет, не пойду, -- по-детски надув губы, возразила Сильвия.
     Астрид посмотрела на меня. Я сказал:
     --  Ну,  Сильвия,  не  отказывайтесь. Не  упускайте возможность  помочь
пятерым  замерзшим  мужчинам.  Может, больше никогда  не  представится такой
случай, понимаете?
     Сильвия бросила на  меня  презрительный  взгляд,.  Потом  с недовольным
видом поднялась, пожала плечами и, поправив  волосы, последовала за Астрид к
самолету.
     -- Чего мы  ждем, Мартин? Ведь  не так уж трудно свернуть ей шею? --  и
Джей жестом показал, как бы он это сделал.
     Эванс возразил:
     -- Она истеричка. Надо,  быть осторожнее... Повернет  ручку, и  мы  все
взлетим на воздух. Один из этих ящиков полон взрывчатки.
     Дег с ворчанием отодвинулся от ящика, возле которого сидел.
     -- Один из этих... Какой? -- спросил он.
     --  Нет  необходимости  играть  в загадки,  Дег,  --  сказал  я,  желая
побыстрее закончить разговор на эту тему. -- Нет смысла, Джей, рисковать...
     -- Так что же делать?
     -- Ничего. Сидеть спокойно и ждать, пока за  Астрид прибудут тупамарос,
ну и... -- я  осекся. Надо было прикусить язык. Сейчас я ошибся. Я надеялся,
что моя ошибка останется незамеченной. Но этого не случилось.
     Эванс, сидевший между Джеем и Финклем, слева от меня, вдруг спросил:
     -- За Астрид и за чем еще, господин Купер?
     Вот  так. Он тоже  догадался. У Эванса странно блеснули глаза. Я хорошо
знаю этот  блеск. Стоит ему  появиться, и, как правило,  недалеко до беды. Я
промолчал. Он усмехнулся:
     -- Немало дров наломали тупамарос,  а?  В Бостоне, например. Помните? Я
уверен, что помните, вы ведь журналист... Может, это вы написали ту статью в
"Монитор"... Ведь так?
     -- Нет. Писал один моя коллега.
     -- О чем это вы говорите? -- недовольно спросил Джей.
     Финкль снова вытер вспотевший лоб и проговорил:
     --  Да,  да,  прошу вое, помолчите!. Мой прибор... Эти  люди... случай,
которого я так ждал, чтобы... чтобы спасти людей и показать, что...
     -- Осторожно,  инженер!  --  воскликнул  Эванс. -- Что толку молчать? Я
хотел  сказать  --  странно,  что  Астрид  решилась  угнать  самолет,  чтобы
отправиться в Боливию... А вам это не кажется странным?
     -- Пожалуй... -- согласился Финкль, -- но...
     --  Ведь оба могла  купить билет  на  любой рейс  и совершенно легально
отправиться в  Ла-Пас.  И никто бы слова ей не сказал. Зачем же понадобилось
угонять самолет?
     Джей  почесал затылок.  Вот именно, -- проворчал  он,  -- мой  самолет!
Зачем?
     Молчание. Сквозь темные серые облака проглянул луч солнца. Но местность
вокруг стала еще мрачнее.
     -- Зачем? Вы не  могли бы ответить на  этот  вопрос, господин Купер? --
спросил Эванс.
     Он был очень бледен. Волнение,  которое заставило блестеть  его  глаза,
проявилось  и в  дрожании  голоса.  Бородатый, он показался, мне  похожим на
охотника, учуявшего легкую добычу, .
     --  Отчего  же, я могу вам ответить. Никому  не  известная мисс  Астрид
могла беспрепятственно покинуть  Соединенные  Штаты. Но если  эта самая мисс
Астрид  везет с  собой,  к  примеру, миллион долларов в  золотых  слитках  и
банкнотах, тогда вряд ли ей это удастся сделать. У нее, допустим,  могли  бы
спросить, откуда все  это богатство...  -- Все,  кроме  Эванса, с  изумление
посмотрели  на  меня. Я  продолжал:  --  Полгода  назад  в  Бостоне похитили
человека, сына Мак-Кея, миллионера, и, потребовали выкуп -- миллион в золоте
и  банкнотах.  Хотя  полиция и  опровергала эти  слухи, говорили,  будто это
сделали  тупамарос.  Деньги нужны  были  им  на финансирование  революции  в
Латинской Америке.  Вот так. Полгода назад. И у тупамарос возникла  проблема
--  как вывезти награбленное. При тех  строгостях,  какие теперь  введены  в
аэропортах и  повсюду, сделать  это нелегко... И  вдруг Астрид  представился
удачный случай:  перелет в Южную Америку без таможенного досмотра на частном
самолете... Что может  быть удобнее?  Ладно, будем  считать, что эта история
закончена. Один из этих ящиков полон тротила, и Бог с ним. А в другом,  если
хотите знать, спрятан миллион долларов...


     -- Миллион долларов.
     После  этих  слов наступила  тишина. Все с  изумлением переглядывались.
Что-то блеснуло даже в глазах витавшего в облаках инженера Финкля. Правильно
говорят ученые и  политики,  что  деньги  с каждым днем теряют свою  власть.
Справедливо  критикуют  презренный  металл  и  противники   нашего  общества
потребления!  Но  усадите  их на землю  спиной к пол дюжине  ящиков, один из
которых  полон  тротила,  а  другой  набит долларами, и все  сразу же начнут
гадать, в  каком же из них  деньги.  В этом нет, в сущности, ничего плохого.
Было  бы ошибкой  презирать  тех,  кто поддается золотой  лихорадке.  Деньги
помогают делать немало хорошего, даже прекрасного. Один итальянский писатель
еще много столетий  тому назад сказал: деньги -- настолько сильная вещь, что
могут  даже  мертвых  заставить  добраться в  рай... Не знаю, насколько  это
верно,  несомненно  одно;  мысль  о  миллионе  долларов  вынудила  забыть  о
чистилище.
     --   Черт   побери!  --  проворчал  Джей.   Светловолосый,  полнотелый,
веснушчатый, он казался  большим  ребенком  и даже ругательство  в его устах
звучало совсем по-детски: "Черт побери!"
     -- Миллион  долларов! -- протянут  Дег, сжав  губы,  и посмотрел  мне в
глаза. -- Неплохая сумма, а?
     Я не  ответил.  Финкль молча изучал кончики своих ботинок. А Эванс,  не
отрываясь, смотрел на меня. Зрачки его горели жадностью и, возможно, скрытым
коварством. Он негромко произнес:
     -- Допустим. Что же теперь делать?
     -- Ничего. Сидеть спокойно и ждать тупамарос.
     --  Да вы с ума сошли!  -- злобно прошептал он. -- Тут под рукой  такой
подарок судьбы, а вы хотите... потерять его?
     --  Подарок  судьбы,  не  спорю.  Но  жизнь  дороже.  Мисс  Астрид,  не
задумываясь, всадит вам пулю в живот, Эванс.
     --  Глупости!  Нас  четверо.  Она  может ранить кого-нибудь одного, это
верно.  Но  если  мы --  набросимся  на нее все  вместе... -- он замолчал. Я
слышал, как взволнованно дышит Джей.
     -- А  потом?  Что вы  намерены  делать  дальше?  Допустим, нам  удастся
обезоружить ее, что дальше?
     -- Осторожно, -- приглушенно прозвучал голос Дега. -- Они идут.
     Когда Сильвия  вышла из самолета, Астрид сбросила радом с нею несколько
шерстяных одеял.  Потом спустилась  на землю  и  направилась  к нам,  слегка
пошатываясь  под  тяжестью  висевшей на  плече  большой  сумки,  наполненной
консервами.
     -- Вот одеяла и еда,  --  сказала она, остановившись  шагах в десяти от
нас, и  передала  сумку Сильвии -- та почти  сразу же опустила ее на  землю.
Сильвия выглядела теперь более спокойной, краски вернулись на ее лицо, и она
вновь стала прекрасной, как солнце.
     Никто даже  не  взглянул  на  банки,  выкатившиеся  из  сумки.  Финкль,
задумавшись о  чем-то, закутался в одеяло.  То  же  самое очень  старательно
проделали Дег и Джей.
     В  полной тишине  неестественно  неподвижно мы  просидели,  наверное, с
полчаса.  День, казалось,  не  спешил рождаться. Свет был тусклый,  матовый.
Астрид села  на  землю перед нами.  Казалось, ее  взгляд витает где-то очень
далеко.  Но нет. Он был нацелен на нас. Когда  Дег  заворочался под одеялом,
она  посмотрела  на нега своими прекрасными  голубыми  глазами  и  и  грозно
спросила:
     -- Что вы там делаете?
     -- Ищу платок! -- сердито ответил Дег. -- Имею я право высморкаться или
нет? Вы что думаете, у меня в  кармане  пистолет? Будь он  у меня, можете не
сомневаться, уж я бы".
     -- Дег, перестань, -- попытался я остановить  его, но  он продолжал, не
слушая меня:
     -- Я -- фотограф. Я своим горбом зарабатываю на жизнь, а не  ношусь  по
всему свету, угоняя самолеты....
     -- Хватит? -- воскликнула Астрид.
     И он шумно высморкался, продолжая ворчать сквозь зубы.
     Я посмотрел на Астрид.
     -- Вы и в самом деле  думаете,  что мы протянем так до самого  прибытия
ваших друзей?
     Она выдержала мой взгляд и промолчала.
     Я продолжал:
     -- Думаете удержать нас тут, как на  цепи? Полагаете,  вам удается это?
Бросьте! Вы  слишком  умны,  чтобы  не  понимать --  ваш  пистолет  не может
совершить чудо!
     -- Только попробуйте шелохнуться, господин Купер, -- предупредила она с
неуверенной улыбкой, и в то же время поднимая дуло пистолета. ,
     -- Мы  ведь можем встать все сразу. Не думаю,  что вы лучший стрелок на
всем Западе, Астрид. Может, попадете в меня или Джея, Дега или Эванса, но не
сразу в  четверых. И одному из нас почти несомненно удастся  схватить вас за
горло и тогда... -- Я замолчал и  уже совсем тихо  произнес  главное:  --  И
тогда ваши  друзья,  тупамарос, заставят вас  отвечать  за  потерю  миллиона
долларов. Неприятно, не правда ли?
     Я  попал в десятку. Она не ожидала  такого и вся передернулась. Гримаса
злости  исказила  ее  лицо,  скривила  рот.  Она  поняла,  что  выдала себя,
попыталась  овладеть  собой,  но   не   смогла:  так  и  осталась  стоять  с
искривленными губами.
     --Что... доллары... -- прошептала она. -- Да вы с ума сошли? О чем... о
чем вы говорите?
     --  Это  вы  сошли  с  ума, если думаете  что вам удастся ваша комедия!
Бросьте, Астрид,  вы  же сами сказали, что вы  --  тупамарос!  Отчего же  не
открыть все карты?
     -- Замолчите!
     --  Почему?  Я ведь  не предлагаю  вам  поделить  награбленное. Я  хочу
предложить вам только договор о... мирном сосуществовании.
     Замолчите! -- повторила она и направила в меня дуло пистолета.
     Я  вздохнул и  не  произнес  больше ни  слова,  только накинул  на себя
одеяло. Тусклое небо все еще было затянуто мутным туманом. Казалось, за этой
белесой  пеленой скрывается  луна, а не солнце. Так  прошло еще  полчаса.  Я
опять нарушил тишину:
     --  Если  только вы не задумали  убить нас всех одного  за  другим, так
дальше продолжаться не может, Астрид.
     Она промолчала.
     -- Я не  питаю  особой симпатии  к тупамарос,  -- продолжал я,  -- я не
одобряю  их  методы, и  мне  хотелось бы, чтобы они изменили их. Однако я не
намерен воевать с ними. Поэтому не собираюсь драться и с вами, Астрид.
     Она снова не раскрыла рта. Молчание длилось несколько минут. Наконец ее
голубые глаза отыскали мой взгляд:
     -- Что же вы предлагаете?
     -- Соглашение. Что сделано, то сделано,  и  не будем больше говорить об
этом. Если я дам вам честное слово, что не стану ничего предпринимать против
вас...Согласны ли  вы освободить меня?  Ну, хотя  бы просто  для того, чтобы
пройтись немного по этому проклятому плоскогорью. Терпеть не могу  сидеть на
месте. Наверное, нет нужды обещать вам, что я никуда не убегу отсюда, не так
ли?
     Астрид  ответила не  сразу.  Она  продолжала  смотреть на  меня, что-то
обдумывая. Потом неторопливо произнесла:
     --  Нет, я не  могу  доверять вам  всем! Вас слишком много.  Однако, --
добавила она,  повышая  голос, --  я могу позволить  вам  встать  и  немного
походить взад и вперед... Но только у меня  на  виду. По три человека, ясно?
Только  по три  и  по  очереди. Остальные будут  сидеть на  своих  местах, у
ящиков... -- Говоря так, Астрид поднялась, переложила пистолет в левую руку,
достала  из кармана  свой электронный сигнализатор и показала нам.  --  Одно
неосторожное движение, -- заверила она, -- и я нажимаю на рычаг.
     -- Все будет в порядке, -- успокоил я ее.
     Она отошла на несколько шагов к самолету:
     --  Хорошо. Дайте слово, что не предпримете ничего  против меня. А если
обманете, вам известно, что произойдет .
     Поколебавшись немного, Дег проговорил:
     -- Даю слово.
     -- Согласен, -- неохотно ответил Джей.
     Я  тоже  пообещал сдержать  слово. Охотно  подтвердил  клятву  и Эванс.
Однако Финкль покачал головой.
     -- Не стану ничего предпринимать против вас, Астрид, но -- он вздохнул,
-- я  останусь возле ящиков... У меня нет никакого желания разминать ноги...
А  вы должны  мне  позволить достать  мой  прибор  и осмотреть его... Вы  же
знаете, Астрид, какой он хрупкий!
     -- Прибор прекрасно упаковав, инженер. С ним ничего не могло произойти.
-- Голос Астрид звучал сурово.
     --  Я надеюсь на  это, но, знаете, мало ли что могло случиться... Вдруг
капсула со ртутью  разобьется...  Вы...  знаете, что... --  Финкль безутешно
развел руками. -- Вы же знаете...
     Астрид не ответила, продолжая отходить к самолету. Наконец она сказала:
     --  Ладно  Прибор  находится  в  двух ящиках,  помеченных  знаком  "X".
Раскройте их, инженер. --  и она  стремительно поднялась в самолет. -- И вы,
господин Купер, разомните-ка ноги. Эванс, тебя это тоже касается.
     Эванс живо поднялся:
     -- Ну, конечно, Астрид. Как ты любезна!
     Она сжала губы и скрылась  в кабине  самолета, больше мы ее не  видели.
Неплохо придумала: там, укрывшись от ветра и  холода, она  могла преспокойно
наблюдать за нами, либо столь же хладнокровно не обращать на нас внимания. А
мы не могли видеть нашу мучительницу. Нам оставалось только бояться ее.
     Втроем -- Дег, Эванс и я -- мы немного поразмялись на  плоскогорье, где
приземлился самолет. Было странное ощущение -- словно мы заново  обрели наши
ноги, почувствовали  ступни.  Природа  не казалась теперь такой  уж отчаянно
враждебной.
     Но все  же вокруг была  разлита какая-то бесконечная печаль  --  должно
быть  из-за мертвенной бесцветности и странной угловатости  и  неподвижности
этих  камней, непонятно  откуда  взявшихся  тут. Я  охотно  осмотрел  бы все
плоскогорье  и, может быть, даже забрался бы на продуваемую  ветром  вершину
нашей горы.  Печаль,  меланхолия  тоже имеют  особое  очарование.  И в  этой
тишине, в этом окаменевшем уголке мира казалось, что...
     -- Чертовски странное место, -- заметил Дег.
     Нет, я  так  и  не  нашел слов, чтобы  передать  свои ощущения.  Камни,
воткнутые  в  лаву,  были словно оплавлены каким-то адским  пламенем,  будто
чудовищный смерч  пронесся здесь, мгновенно преобразил все вокруг, сделав  и
камни, и почву  еще более ирреальными, чем прежде.  И еще --  я  заметил это
только  теперь -- на земле виднелся какой-то неглубокий след. Нет,  это была
не  трещина,  как  подумал  я  с  первого взгляда.  Казалось, по плоскогорью
прошелся какой-то гигантский плуг, оставив  глубокую борозду, края которой с
веками,  а  может  и  тысячелетиями,  сгладились  под  ветром,  снегом...  Я
проследил,  куда уходит  эта борозда.  Она начиналась на  краю плоскогорья и
терялась среди черных камней.
     -- Что это вы рассматриваете? -- встревожился Эванс.
     -- Вот этот след.
     -- А... действительно, какой-то след.. какого-то механизма, наверное...
--  он  усмехнулся,  --  танка...  либо ракеты,  которая вместо  того, чтобы
взлететь, волочилась по земле...  Да,  к чертям собачьим, какое мне до всего
этого дело, когда один из этих ящиков набит долларами? -- И так  как я  даже
не  повернулся, он загородил  мне дорогу.  -- Ну  так что? Вам  это  неплохо
удалось, господин Купер?
     -- Удалось? Что?
     -- Как -- что? Оторваться от ящика со взрывчаткой... --  Он улыбнулся с
видом заговорщика. -- А что теперь собираетесь делать?
     -- Я уже говорил вам. Буду ждать, пока прибудут тупамарос.
     -- Господин Купер,  -- вмешался Дег, -- не перестававший осматриваться.
--  Мы с вами видели немало необычных мест, не правда ли? Однако мы  никогда
еще  не оказывались  в таком  чертовски загадочном уголке,  никогда.  Мне не
доводилось бывать в эпицентре атомного взрыва, но, я  думаю, он  не очень-то
отличается от этого...
     Коротко звякнули колокольчики тревоги. Я удивленно посмотрел на Дега:
     --  А я видел  эпицентр взрыва... да... Дег, это место действительно не
очень-то отличается от него... Как будто пламя...
     Эванс взял меня под руку.
     -- Послушайте, Купер, -- предупредил он, -- я не позволю водить себя за
нос. Вам не  удается  заморочить меня болтовней о здешнем пейзаже... Давайте
поговорим о них. -- Он показал большим пальцем  через плечо туда, где стояли
ящики. -- О долларах. Итак, какой у вас план?
     Свет, вспыхнувший еще  раньше в его  глазах, по-прежнему  пылал. И даже
еще ярче, как мне показалось.
     -- У меня нет  никакого  плана, -- ответил я. -- Если вы думаете, что я
пытаюсь обмануть  Астрид, то ошибаетесь.  Я ничего  не  стану  предпринимать
против  нее.  Я не полицейский. и тем более не отпрыск какой-нибудь  богатой
южно-американской семьи, готовый насмерть сражаться с тупамарос.
     -- Но какое вам дело до политики? Там запрятан миллион долларов!
     -- Верно. Но деньги эти принадлежат господину Мак-Кею.
     --  Что? --  удивился  Эванс.  -- Нет,  вы  ошибаетесь.  Они больше  не
принадлежат ему. За этот миллион  он  выкупил жизнь своего сына,  а  значит,
потерял свои доллары.  Когда  вы покупаете галстук  и тратите пять долларов,
господин Купер, эти деньги вам больше не принадлежат, поэтому...
     Мне стало  невыносимо  скучно. Мне  еще  не доводилось иметь  дело ни с
какими сокровищами.  Я полагал, что это  довольно  интересно,  а  оказалось,
чертовски пакостно. Нет ничего скучнее человека, жадного до денег. Я прервал
его, давая понять, что хочу закончить разговор:
     --  Выходит,  миллион  этот принадлежит  тупамарос, честно заработавшим
его.
     Он схватил меня за руку.
     -- А... вот как? Тупамарос?.. Значит, вы с ними заодно? Хотите... -- он
задохнулся  от волнения. -- Хотите помочь революции в  Южной  Америке? Вы --
сотрудник газеты, которая всегда защищала... законную систему и...
     -- Эванс, ради Бога!  Я ничего не могу сделать ни для южно-американской
революции, ни  против южно-американской революции. Оставьте, пожалуйста, мою
руку.
     Он повиновался. Отошел на несколько шагов в сторону. И вдруг улыбнулся.
     --  Хорошо.  В  таком случае  да  будет  вам  известно,  что...  я тоже
тупамарос. Да,  да. Знаете, как я рос? В нищете. Моя мать скончалась от рака
на больничной койке, отец умер, спившись, в тюрьме. Сестра...  даже не знаю,
чем она кончила, а мой  брат  Джон...  -- голос Эванса дрожал, --  так он...
вернулся  из Вьетнама наркоманом  и... думаю, сидит  сейчас в  заключении...
Понимаете, я вырос в  нищете...  всеми отвергнутый. Ясно  вам? Выходит, если
эти  деньги  необходимы тупамарос,  чтобы  спасти  от нищеты бразильцев  или
аргентинцев, точно  так  же они  нужны  и мне... чтобы  самому выбраться  из
нищеты...  Мак-Кей  наворовал  их  своими  спекуляциями...  Тупамарос  силой
отобрали их, я же... я...

     -- Мартин! -- вдруг  раздался голос Дега. Я обернулся. Оказывается,  он
отошел от  нас  шагов  на  тридцать  и стоял,  наклонившись возле одного  из
камней. Он махнул мне рукой и снова позвал: -- Мартин! Идите! Идите!..
     Я поспешил к нему:
     -- Что случилось, Дег?
     Он показал вниз, на землю:
     -- Смотрите!
     Колокольчики тревоги все  сразу зазвонили в моей голове. Я  не понимал,
что это такое. Совершенно не понимал.
     -- Что это, Мартин?
     Я наклонился,  чтобы  получше рассмотреть  то, на  что он  указывал,  и
колокольчики  умолкли. В лунке,  в  которой  был  укреплен  один из валунов,
надежно укрытый  от  ветра, лежал  какой-то предмет.  и  этот  предмет слабо
светился. А что  это было...  Трудно  сказать.  Возможно, винт или,  скорее,
болт,  а  может, и  клин...  Или что-то  еще... Я  никогда не  видел  ничего
подобного.  Даже  вообразить  себе   не  мог   что-либо  схожее.  Совершенно
немыслимая форма. Не  мог я  понять и назначение этой  штуки.  Я внимательно
рассмотрел ее. Она казалась полупрозрачной.
     Дег повторил вопрос:
     --  Что  же  это  такое,  как  вы  думаете?  Я протянул  руку,  но  Дег
воскликнул:
     -- Осторожно
     Я попытался  взять  этот  маленький  непонятный предмет,  но... не смог
поднять его: он оказался очень тяжелым. Понятно, что ветер не сдвинул бы его
с места.
     -- Но... но...
     -- Тише, Дег. Сейчас вытащу...
     Он казался не больше карамельки,  а весил не меньше килограмма. У  меня
вдруг возникло ощущение,  будто я прикоснулся  к какой-то тайне. Что  же это
могло быть? Если вы не понимаете назначения предмета, его суть и устройство,
то он ведь все равно остается предметом? Или, может быть...
     --  Откуда это взялось  тут?  --  спросил  Дег,  зачарованно  глядя  на
неведомую диковину в моей руке.
     -- С  неба  свалилось,  откуда  же еще! --  ответил  я, и  колокольчики
зазвонили  опять,  напоминая  мне  об  опасности.  --  Может  быть,  упал  с
какого-нибудь пролетавшего самолета...  А может, оторвался от нашего... -- я
замолчал. Что-то подсказывало мне: нет, это не так. Тут подошел Эванс.
     -- Что  это? -- спросил он, взглянув на  находку Дега и нахмурился.  --
Что за чертовщина? --  добавил он, когда  я  протянул ему  свою ладонь. Он с
неприязнью  взглянул  на непонятный предмет.  -- Дайте-ка...  Черт возьми...
какой тяжелый! Из какого же он металла? -- Эванс  посмотрел  на меня.  -- Из
какого?
     -- Если этого не знаете вы, Эванс, знаток техники...
     --  Нет, не  знаю... -- он вернул мне  находку. -- И меня эта штуковина
нисколько  не интересует, Купер, -- продолжал он, одержимый своей  идеей, --
имейте в виду -- не так-то легко будет убрать меня!
     -- Согласен, Эванс! Только никто и не пытается убрать вас.
     -- В таком случае вы...
     Тут раздался возглас Финкля:
     -- Эванс! Подойдите, пожалуйста, сюда, прошу вас, Эванс!
     -- Проклятье! -- выругался вдруг молодой человек и посмотрел на нас.
     Я сказал:
     -- У нас еще хватит времени поговорить об этом!
     Эванс бросил на меня  осторожный взгляд и направился  к большому камню,
где  были сложены ящики, Там Финкль с  помощью Джея  и  Сильвии собирал свой
прибор.
     Я положил находку  в карман  и вместе  с Дегом  последовал за  Эвансом.
Самолет стоял недвижный и загадочный. Именно в этот момент за нами наблюдала
Астрид.

     Финкль  извлек из  ящиков нечто хрупкое  и очень изящное:  тоже  что-то
совершенно непонятное,  но тут я по  крайней мере, знал или представлял себе
назначение   этого   прибора.   Удлиненные  рычаги,   маленькие   коробочки,
заполненные какими-то механизмами,  нечто вроде  микрофона с  тончайшими  --
толщиной  с  волос  --проводами,  с отвинчивающимися ножками.  Все это  было
сделано из стали, пластмассы и других материалов, мне  хорошо знакомых.  Это
было сокровище Финкля, его изобретение. Я даже растрогался, увидев, как лицо
его светилось от счастья -- точно у ребенка.
     -- Похоже, он цел, господин Купер... И сейчас я его полностью соберу...
Да, да. Цел!
     Я подумал, слава  Богу, что не только деньги заставляют  людей забыть о
чистилище...

     Прибор  Финкля --  этот необыкновенный регистратор сокращений сердечной
мышцы,  который по  замыслу  изобретателя  должен был  спасать  человеческие
жизни, в собранном виде  показался мае весьма незамысловатым. Даже, пожалуй,
слишком простым. С помощью Эванса и Сильвии инженер собрал его меньше чем за
полчаса. К тому же он был очень легкий и его без труда можно было переносить
с  места на место.  Держался он на треноге  с тонкими резиновыми колесиками.
Можно  было повесить его и на плечо. Финкль с гордостью и  волнением сообщил
мне, что прибор весит не более десяти килограммов.
     -- Все миниатюризовано до предела, господин Купер, --  он показывал мне
то одну, то другую  деталь,  пустившись  в длинное объяснение со  множеством
технических,  и  научных  терминов,  которые  я, конечно, не в состоянии был
понять  в  полной мере.  Финкль  постарался растолковать мне, на чем основан
принцип,  вдохновивший  его, рассказал о  камере  с  абсолютным  вакуумом, о
капсуле,  наполненной  ртутью, --  все  подробно  и  обстоятельно. И в конце
концов  разъяснил, что прибор  фиксирует электрические импульсы как  обычный
кардиограф, но потом преобразовывает их в звуковые и световые сигналы.
     --  Вот,  представляете,  господин  Купер,  если  бы  мы  добрались  до
Тиатаки... -- Он метнул полный горечи и сожаления взгляд в сторону самолета.
-- Представляете, мы бы поместили этот прибор в развалины дома... и если под
ним еще  кто-то был  жив, даже в нескольких метрах...  кто-то, в ком хотя бы
чуть-чуть, едва-едва теплилась бы жизнь, хотя бы совсем слабо, но еще билось
сердце; мой  прибор сразу же отметил бы  это. И мы  могли  бы  тогда  спасти
человека. Вы убедились теперь, -- продолжал он, как бы извиняясь, -- что это
вовсе не шпион. А если он и шпионит, то делает это во благо.
     -- Не придавайте значения всему, что я говорил в  редакции, инженер, --
возразил я. -- Это было... сказано только потому, что мне не хотелось никуда
ехать.
     -- Как? Вы не хотели ехать в Тиатаку? Вас не интересовал эксперимент?
     --  Напротив, интересовал  и  очень интересует.  Но была  не  закончена
другая работа, и  вы понимаете...  Кстати... тут у  меня  есть одна  вещица,
которая вам, наверное, покажется  интересной... -- я сунул руку в карман. --
Хочу показать вам одну штуковину...
     -- Штуковину?
     --  Я  просто  не  знаю,  как ее назвать...  Никогда  не  видел  ничего
подобного, но вы-то, конечно, сразу поймете, что это такое. Может быть, даже
точно  знаете, для  чего она предназначена. --  Я  показал  инженеру находку
Дега. -- Вот она.
     --  О,  разрешите полюбопытствовать.  -- И он,  наморщив  лоб, принялся
рассматривать  эту  штуковину. Взглянул  на меня,  потом  снова на  странный
предмет,  лежавший на  моей  ладони.  --  Нуте-с,  что  же это  такое...  --
пробормотал он.
     Я пояснил:
     --  Это  лежало  вон  там,  возле  камня.  Возьмите  в  руки...  только
осторожно, -- предупредил я, -- это тяжелое.
     Финкль издал  изумленный  возглас. Он не  ожидал  такой тяжести в столь
крохотном предмете и едва не уронил на землю. Растерявшись, инженер смущенно
пробормотал:
     --  Но... я не  могу понять... и  хотел бы знать, как же это удалось...
изготовить  такое,  невероятно  тяжелое...  Интересно...   --  Он  замолчал,
продолжая вертеть в руках это нечто. Казалось, у столь странного предмета не
было  ни  верха,  ни низа  и вообще  никаких  сторон.  Совеем как  у  картин
модернистов, которые  мне нравятся именно  за то, что их можно  повесить как
угодно, и не будет никакой разницы.
     Однако это была отнюдь не абстрактная скульптура. Финкль поднял на меня
отсутствующий взгляд. Мысли его витали где-то очень далеко.
     -- Не понимаю! -- взволнованно проговорил он. -- Просто не понимаю... А
ведь я  не год и  не два занимаюсь механикой... -- Я видел, что в эту минуту
он забыл, даже про свой прибор, с которым все еще возились Эванс  и Сильвия.
--  Совершенно  не понимаю,  что  это может быть...  Никогда не встречал  ни
подобной формы, ни такого материала... Нет! Никогда. Абсолютно никогда!
     --  Дайте   взглянуть,  --  попросил  Джей,  подходя   к  нам.   Финкль
нерешительно протянул  ему непонятный  предмет. -- Ого, какой тяжелый,  черт
возьми!  Странно, не правда ли? --  Джей  почесал  затылок.  -- Знаете,  мне
кажется... да... мне кажется...
     --  Что тебе кажется, Джей? -- спросил я. Было бы чрезвычайно любопытно
узнать ответ от  этого  сорокапятилетнего тучного  ребенка  с  весьма низким
лбом.
     Он улыбнулся:
     --  Мне кажется,  это  похоже  на  одну  из  тех  вещиц,  какие недавно
показывали  по телевизору, -- помните? Кто угадает,  что это такое,  получит
приз и...
     Финкль едва ли не со злобой снова взял странный предмет.
     -- Согласен, согласен! -- воскликнул он, еще раз внимательно осматривая
его. Затем, взглянув на меня, попросил: -- Вы позволите мне изучить эту вещь
в моей лаборатории, когда вернемся домой? Покажу и кое-кому из своих коллег.
Я действительно не могу понять назначение этой машины.
     -- Машины? -- удивился я. Он кивнул.
     -- Да, а вы  разве не знаете, что даже простой винт -- это уже  машина.
Но этот предмет... мне кажется, бесконечно сложнее любого  винта. Мне  также
очень  интересно  узнать,  --  задумчиво продолжал  он,  --  кто же способен
создавать столь тяжелый сплав...  -- И  он возвратил вещицу мне. -- Держите.
Благодарю вас.
     Финкль вернулся к своему прибору, а мы с Дегом опять уселись на  ящики,
сложенные возле большого камня. Посмотрели на самолет -- хромой и недвижный.
Солнце  безуспешно боролось  с плотной  завесой  облаков, которые, казалось,
застряли между горных вершин. В нескольких километрах отсюда солнцу, похоже,
удалось  одержать небольшую  победу  -- неожиданно на землю упало  несколько
серебристых лучей.  Самолет, где  укрылась  Астрид,  обуреваемая  Бог  знает
какими  мыслями  и  какой  тревогой,  слегка  заблестел.  Все   вокруг  было
проникнуто непередаваемой печалью.
     -- Что-то будет дальше, Мартин? -- спросил Дег и тут же поправился:  --
Я хочу сказать, что, интересно, произойдет через... семь-восемь часов?
     -- Не знаю. Астрид предупредила своих товарищей. Все зависит  от места,
где  мы  находимся...  Думаю,  сейчас  они спешат  сюда на вертолете или  на
небольшом  самолете. Хотелось бы,  Дег,  чтобы  они  поскорее  прилетели. Не
потому, что они мне симпатичны и я жажду познакомиться  с ними...  Просто им
не стоило бы встречаться тут с другими...
     Дег изумился:
     -- С другими? С какими другими? Кого вы имеете в виду?
     --  Дег, ты что, позабыл про полковника Спленнервиля? Ты полагаешь, ему
неизвестно,  что мы не добрались до Тиатаки?  Думаешь, он не  забил тревогу?
Это дело нескольких  часов,  и спасательные самолеты начнут  искать нас и на
этом  направлении. И  мне  не хотелось  бы, чтобы  они  появились тут раньше
тупамарос. Что предпримет Астрид, когда увидит, как они приближаются?
     -- А я даже не подумал об этом, черт возьми! -- воскликнул Дег.
     --  Я  тоже! -- сказал Эванс,  который в эту  минуту  подошел к нам. Он
пристально посмотрел на меня: -- Поэтому и  надо действовать быстро.  У  нас
осталось мало времени.
     -- Действовать быстро? -- спросил подошедший Джей.
     Я посмотрел в сторону самолета:
     -- Не  надо, ребята. Если Астрид заметит,  что мы что-то обсуждаем, она
забеспокоится...  Давайте сядем, как ни в чем не  бывало,  словно  послушные
деточки. Ну, а теперь, раз уж все сели, стоит, наверное, что-нибудь поесть.
     -- Это  мысль! -- согласился Джей и, взяв сумку с  консервами, вывернул
ее содержимое. -- Тут еда на все вкусы. Я бы попробовал сардины.
     Финкль и Сильвия возились с прибором. А мы вчетвером сидели вокруг кучи
консервных банок. Эванс открыл мясные консервы.
     -- В сущности, Купер, -- проговорил он слегка дрожащим голосом, -- ведь
нужно  всего-навсего  выяснить, в  каком из  ящиков находится  взрывчатка...
Согласен, это  непросто. И все  же стоило бы попытаться... Ведь это же, черт
возьми... это же просто нелепо -- сидеть тут сложа руки! Боимся женщины!
     Эванс достал из мешочка пластмассовую ложку и принялся за еду.
     -- Миллион, долларов!.. А мы тут...
     --  Отчего  бы  вам  не попытаться, Эванс? Семь  ящиков,  все абсолютно
одинаковые. В  пяти  лежат  приборы,  техника, инструменты  --  безопасные и
недорогие. Еще в  одном из них  нечто  вроде  миллиона долларов  в золоте  и
банкнотах. В другом --  взрывчатка.  Нужно только выяснить, в  каком именно.
Загадка. Игра для Луна-Парка. А награда здесь -- не  банальная кукла. Почему
бы вам не осмотреть эти ящики? Только осторожно! Астрид, наверное, наблюдает
за нами из самолета. Рискуете либо получить пулю в  голову, либо взлететь на
воздух.
     Он тяжело вздохнул к покачал головой:
     -- Надо было заняться этим раньше! Да хоть сейчас еще... если бы мы все
дружно  поднялись...  и бросились  бы  все сразу  к  самолету!  Да,  кто-то,
возможно, был бы ранен... но другие...
     -- Вы бы хотели оказаться раненым, Эванс? Нет? Я тоже.
     -- Миллион долларов! -- пробормотал он. Он смотрел на меня, держа возле
рта ложку с фасолью. Глаза его горели -- в них светилась мечта о богатстве и
счастливой жизни.
     --  О чем  вы спорите?  -- устало спросила красавица  Сильвия. Она села
рядом со мной, вынудив Дега подвинуться, капризно посмотрела на меня, как бы
укоряя: --  Я тоже  хочу ням-ням. Я работала  все это время, пока  вы, такие
нехорошие, болтали  тут. Я хочу есть.  Пожалуйста,  господин Купер!  Я  хочу
есть!
     -- Готов поухаживать за вами.  Что вам  угодно?  Это?  -- Я  взял  одну
банку, но она отрицательно покачала головой. Я показал на  другие  и сказал:
-- Меня  интересует  вопрос, на который ищу ответ: почему девушка,  подобная
вам, выбрала себе такую профессию как спасение пострадавших от землетрясения
и...
     --  О, вот  эту!  -- прервала  она  меня, показывая на банку, которую я
протянул ей.  -- Канадский лосось!  Это  я  обожаю! Почему  я  выбрала такую
профессию? А почему бы и  нет? Я люблю электронику. А что,  -- добавила она,
лукаво подмигнув, -- разве не заметно?
     -- Сильвия, ради Бога, перестань! -- вмешался Эванс.
     Она состроила ему гримасу:
     -- Замолчи! Я же разговариваю с  господином  Купером. И  господин Купер
открывает мне банку лосося.
     -- Вот вам ваш лосось, Сильвия... и прекрасная пластмассовая ложка. Так
значит, вы влюблены в  электронику, да? Реальность превосходит фантастику. Я
считал, что девушки, влюбленные в электронику, выглядят несколько иначе...
     Она засмеялась:
     -- Все уродины, беззубые и горбатые?
     -- Нет, но, в общем, другие...
     --  А,  вы, значит,  отрицаете  равноправие  мужчин и женщин,  господин
Купер?    Почему   скромная   девушка   вроде    меня,    не    может   быть
техником-электронщиком?  Спросите  Эванса,  хорошо ли  я  разбираюсь в своем
деле. Ведь неплохо, Эванс?
     -- Прекрасно!
     --  Инженер  --  Сильвия  одарила  Финкля,  стоявшего   возле  прибора,
ослепительной улыбкой. -- Разве я плохой техник, а?
     -- О, превосходный, дорогая... -- ответил тот, захваченный врасплох.
     --  Кончайте эту комедию, -- зло бросил  Эванс, --  время  идет ,  а мы
сидим тут, как идиоты,  сложа руки!  У нас за  спиной  лежит  миллион, а  мы
тут... тут... Слышите,  нам  следует договориться. Этот миллион должен  быть
нашим. Он наш. Никто,  кроме  нас, не знает, что он в одном  из ящиков. Если
заберем его, то сможем поделить поровну...
     -- Миллион долларов! --  Сильвия рассмеялась. А я подумал,  есть  ли на
свете хоть что-нибудь, к чему эта девушка способна отнестись серьезно.
     Эванс, побледнев, продолжал:
     -- Послушайте, дорога каждая минута! Мы же упускаем удобный случай! Мне
и в голову не приходило, что поисковые самолеты могут оказаться здесь раньше
тупамарос.
     -- Что же вы предлагаете? -- спросил Джей.
     Эванс пожал плечами:
     --  Захватить  самолет.  Разбежаться  во  все  стороны... Конечно,  это
рискованно, я понимаю. Но не очень... В обойме всего  шесть  или семь  пуль.
Надо обезвредить Астрид... найти ящик с деньгами... и все.
     -- А если прибудут тупамарос? -- снова спросил Джей.
     -- Не станем  же мы  ожидать их тут! Уйдем  с  деньгами  и будем  ждать
помощи... а им всегда можно сказать, что Астрид погибла при посадке...
     -- Одним словом, вы намерены убить Астрид, -- заключил я.
     -- Мне нужны деньги!
     -- Хватит, Эванс! -- приказал я. Он замолчал.
     Но тут вмешался Джей:
     -- А почему хватит, Мартин?
     Я очень удивился, услышав от него такой вопрос.
     А он продолжал:
     -- Ведь ты же не станешь уверять, будто хорошая пачка долларов вызывает
у  тебя отвращение?  К тому  же, избавимся от  воздушного пирата.  Эванс, --
повернулся он к юноше, -- я с тобой!
     -- Отлично, Джек! Купер... подумайте! И вы тоже, Дег! Не вынуждайте вас
действовать лишь вдвоем... Решай и ты, Сильвия!
     Девушка, уже наполовину опустошившая свою банку,  скривила губы, пожала
плечами и заявила:
     -- А я не верю в равноправие мужчин и женщин. Мужские дела не для меня!
Мне холодно, -- добавила она, -- бр-рр! И пойду я сейчас к Астрид, в  теплое
местечко!
     Она поднялась. Эванс ухватил ее за лодыжку:
     -- Сильвия, не говори ничего Астрид, слышишь!
     -- Ой, отпусти  меня, Эванс!  -- попросила девушка,  высвободила ногу и
направилась к самолету.
     --  Астрид,  Астрид!  --  позвала  она. Мы молчали. Сильвия  подошла  к
самолету  ближе и снова  громко позвала Астрид. В иллюминаторе показалось ее
бледное  лицо. Через минуту с пистолетом наготове затором и  сигнализатором,
висевшим на шее, она появилась в дверях.
     -- Что случилось, Сильвия? -- строго спросила она.
     -- Астрид, пусти меня в салон! Я совсем замерзла!
     -- У тебя есть одеяло. Обойдешься!
     -- О, нет... Астрид,  ну,  не  будь  такой злюкой!  Я  же твоя подруга,
маленькая Сильвия,  которой  очень-преочень  холодно?  Пусти  меня!  Я  буду
умница, обещаю тебе!
     Астрид поколебалась. Потом сказала:
     -- Можешь подняться, но при одном условии: у меня тут пара наручников.
     -- Ой, как  интересно! -- воскликнула  Сильвия и,  сложив  руки вместе,
протянув их перед собой, поднялась в самолет.
     Опустилась  тишина.  Пробившиеся  было  сквозь  туман   солнечные  лучи
исчезли.  Небо, казалось, начало  медленно снижаться. Отдаленные вершины уже
скрылись  в белой пелене. Наверное, и  нашу  гору вскоре  окутает туман... и
тогда ни поисковые самолеты, ни тупамарос не найдут нас. При мысли об этом я
почему-то  обрадовался.  Не  знаю,  как  это объяснить,  только ситуация,  в
которой я оказался, нисколько не тяготила меня. И даже столь печальное место
вдруг открывало мне свое скромное очарование:  лысая гора, голое плоскогорье
с  этой  удивительной бороздой, камни,  впаянные в скалистую почву,  как  бы
остекленевшие,  оплавленные каким-то чудовищным пламенем... разве все это не
прекрасный фон для какого-нибудь  невероятного приключения? Разве мог  бы  я
описать поверхность Луны, если бы никогда не побывал там?.
     -- Как действует ваш прибор, инженер?
     Дег подошел к Финклю, занятому прибором. В нем было столько непонятного
-- уйма всяких трубочек, капсул,  коробочек, тонких стальных  проводов,  что
Дег,  как всегда,  не удержался, чтобы  не  полюбопытствовать. Его постоянно
привлекало всякое  странное устройство,  словно магнитом тянуло... даже если
он и не мог в нем разобраться. Финкль посмотрел на него горящими глазами.
     --  О,  это  очень, очень просто... простейший  принцип, --  с радостью
принялся объяснять  он. -- Прибор фиксирует сердечные импульсы... можно даже
сказать,  сердечное  эхо... Вот здесь...  --  Инженер показал  на  микрофон,
длинный  и тонкий,  словно  пуля.  --  Вот сюда попадают даже  самые  слабые
импульсы... Видите?.. Если поставить микрофон вот так... -- и  он  приставил
его  чувствительный конец к камню, возле  которого мы сидели.  -- Вот так...
представим  себе,  что  этот камень  -- груда обломков. Вот  так...  опускаю
рычажок... И  если только под руинами находится  еще живой человек... прибор
вскоре зафиксирует ритм сердечной пульсации...на вот этой крохотной кассете,
а вот это акустическое устройство усилит звуки в семьсот раз... Тут не может
быть  никакой  ошибки!  Во-первых,  будет  слышно,  а во-вторых,  засветится
капсула, -- понятно?
     -- Ну, это и в самом деде невероятно, -- пробормотал Дег и посмотрел на
меня: -- Просто невероятно, Мартин, правда?
     Я  не  успел  ответить,  так как  в этот момент Эванс,  отшвырнув прочь
пустую консервную банку, воскликнул:
     -- Гораздо невероятнее другое -- у нас под боком миллион долларов, а мы
почему-то теряем время!
     -- Это точно, -- проворчал Джей, избегая моего взгляда.
     -- Вот это действительно невероятно! -- повторил Эванс.
     Я решил, что пришло время поставить точки над "и".
     -- Ох... ох...
     -- Эванс,  послушайте меня. Послушай и  ты,  Джей.  Я говорю вам  это в
последний раз и больше повторять не буду.
     -- Черт возьми, Мартин, но...
     -- Представляется случай изрядно  разбогатеть, настолько,  чтобы уже не
желать  больше никаких  денег. Я  не миллионер,  даже квартира,  в которой я
живу,  не принадлежит мне.  У меня  есть только  хибара на  озере  Мичиган и
друзья,  разбросанные по всему свету. Я журналист. И  вовсе не  гений, каким
меня представляет полковник, когда хочет  польстить мне,  а  просто неплохой
газетчик...  Достаточно неглупый, чтобы понять  -- это  сражение  за миллион
долларов проиграно раньше, чем началось...
     -- Ох... Ох...
     -- Нам не удалось  бы  получить этот  миллион, даже  если бы мы  дружно
договорились  обо  всем,  даже  если бы  решились  рискнуть  жизнью.  Астрид
закрылась в самолете.  Мы можем,  разбежавшись, окружить его со всех сторон.
Но вход  в кабину  только один.  Астрид будет сидеть там  спокойно, целясь в
каждого из нас... и скажите  мне, кто из вас отважиться подняться в самолет?
Ты, Джей? Вы, Эванс?.. Или ты, Дег?
     Дег ткнул себя пальцем в груд:
     -- Я? Это уж точно -- нет!
     --  И вы оба -- тоже!  Если вздумали  помышлять о  миллионе,  надо было
раньше  думать. К тому  же это богатство принадлежит  кому угодно, только не
нам. Если, конечно, мы не хотим уподобиться тупамарос...
     -- Ох... Ох...
     -- Кто  это, черт побери, так вздыхает?  -- не выдержал я. Излагая все,
что намеревался сказать, я все время слышал далекое и  в  то же время совсем
близкое, почти неуловимое дыхание... или стон...
     -- Кто это так дышит? -- повторил я. И увидел, что все смотрят на меня.
У них тоже возник этот вопрос. Мы молча переглянулись. Больше ничего не было
слышно. и вдруг
     -- Ох... Ох...
     Два вздоха -- один  словно эхо другого.  Так  никто из нас не дышал. Но
тем не менее, странное дыхание окружало нас, висело над нами, звучало внутри
нас...
     Вдруг отчаянно звякнули вдруг колокольчики тревоги. Я вздрогнул, волосы
на голове зашевелились. Встретившись взглядом с Финклем,  я задал  ему немой
вопрос. Мы вместе посмотрели на прибор...
     Вздохи  исходили  оттуда.  Эти  еле   уловимые   вздохи  доносились  из
микрофона.




     Я  вскочил.  Остальные  тоже.  Финкль  испуганно  смотрел на  меня.  Мы
молчали. Может быть... да, может, мы все-таки ошибались.
     Прошло несколько секунд, и вдруг снова:
     -- Ох... Ох...
     Невозможно передать вот так словами на бумаге этот тихий металлический,
нереальный звук. Это дыхание, этот шепот, этот шелест несуществующей  листвы
-- такое бывает  лишь во сне, в кошмарном сне. Но мы слышали это. Прошло еще
секунд тридцать,  и мы опять услышали те же  звуки.  Я набрался  мужества  и
посмотрел  на  прибор... и увидел, что при каждом  вздохе капсула слабо, еле
уловимо  пульсирует.  Было в этом что-то  бесконечно отдаленное, усталое, не
огонек, а дальний отблеск. Но все же лампочка на приборе светилась!
     Я хотел  было что-то  сказать, но не  смог.  У меня возникло  ощущение,
будто все это действительно только кошмарный сои. Удушливый  комок сжал  мне
горло. И все же я с трудом произнес:
     -- Наверное, что-то испортилось в приборе, инженер.
     Никто не  шелохнулся. И прежде чем опять  послышались непонятные звуки,
Эванс неуверенно проговорил:
     -- Конечно, это какая-то неполадка.
     В это  невозможно  было  поверить.  Никто и не  верил. Финклъ дрожащими
губами произнес:
     -- Неполадка? Нет, нет. Этого не может быть.
     Наступила тишина.  Все  смотрели на микрофон,  приставленный к камню. Я
все  же чувствовал, что дуло тут не в какой-то  неисправности.  Я готов  был
поклясться... Но  мои  чувства,  мои  клятвы не имели  в  сущности  никакого
значения.  Это ДОЛЖНА БЫЛА БЫТЬ  неполадка. Камень не может пульсировать.  У
него нет сердца, а значит, нет и сердцебиения.
     -- Это действительно какая-то неисправность, инженер,  --  сказал я. Не
знаю отчего, но голос мой звучал глухо.
     Все замерли. Никто не решался  даже шевельнуться.  Как прикованные,  не
отрывали  мы  взгляда  от прибора.  И  каждый раз,  когда вновь  раздавались
таинственные вздохи,  мы опять  видели еле заметное, едва уловимое мерцание,
слабое предвестие света. Финкль оказался сильнее нас. Он постарался сбросить
это колдовское оцепенение и громко сказал:
     -- Ясно, что прибор...  работает не так, как  должен был бы... Как я  и
опасался... посадка... толчок... естественно, что...
     --  Попробуем  переставить  микрофон,  --  предложил я.  Все испугались
возможного исхода этого эксперимента.  Но потом Эванс поднялся и  решительно
перевернул микрофон, направив его в противоположную сторону -- к самолету, в
пустоту, в ничто. Мы замерли в ожидании.
     Тишина.
     Прошло  несколько секунд. и еще тридцать, сорок,  шестьдесят... Никаких
вздохов. Абсолютное молчание. И никакого мерцания капсулы. Ничего.
     Перепуганный  Финкль  коснулся  прибора,   проверил  микрофон  и  снова
приставил к камню.
     Секунды,  которые последовали затем,  тянулись  мучительно  медленно  и
казались долгими часами.
     -- Ох... Ох...
     Мы  переглянулись.  Все, стоявшие рядом со мной, выглядели одинаково --
бледные, растерянные,  потрясенные, напуганные. В  этот момент все остальное
на  свете  просто перестало  существовать для  нас. Забыты  были и золото, и
банкноты, и взрывчатка, и Астрид с ее пистолетом, и тупамарос. Главным стало
нечто такое,  что  мы не  способны были понять,  что пугало нас,  --  что-то
могучее, грозившее  уничтожить нас...  Если, конечно, мы не  бредим или этот
непогрешимый прибор не сошел с ума.
     Исчезло  ощущение  времени.  Мы  стояли  и  слушали  колдовской  шепот,
смотрели на это едва заметное для глаз мерцание капсулы.
     Эванс опять  переместил микрофон, и  снова  наступила  тишина.  Но  как
только микрофон направляли к камню, он  неизменно  посылал нам  свое  слабое
дыхание. И капсула пульсировала. Финкль, сжимая пальцы, прошептал:
     -- Там где-то бьется сердце.
     От абсурдности  подобных  слов  у него  даже  перехватило  дыхание.  Он
испуганно  посмотрел  на нас,  словно опасаясь,  что мы накричим на него или
рассмеемся прямо в лицо.
     Но мы не могли сделать ни то, ни другое.  Единственное, на что  мы были
способны, это повторить то же самое:
     -- Да, там бьется чье-то сердце.
     Чье-то сердце.
     Есть ли тут какая-то логика, некая вероятность? Есть ли, наконец, пусть
очень  далекая,  но возможность принять  все это за действительность? И  все
время,  пока  я,  с  трудом  оторвав  взгляд от прибора,  в  полном душевном
смятении смотрел на камень,  в голове моей рождались самые разные мысли, и я
не мог управлять ими, они вспыхивали и гасли, словно светлячки. Сердце. Чье?
Животного? Неважно.
     "Какое-то ископаемое? -- подумал я. -- А что такое ископаемое, если  не
материя, которая когда-то была живой, а  теперь замкнута в футляр  из камня?
Но  у  ископаемых нет  пульсирующего сердца -- оно у них такое же недвижное,
как  и сам камень, в  котором оно  замуровано. Так  ведь?  Конечно, так.  Но
тогда..."
     -- Ох... Ох...
     В  таком  случае, что  же  там бьется? Могу  я  представить  себе живое
ископаемое?  Нет. Нет,  я вообще отказывался вообразить что-либо,  что могло
пережить тысячелетия. Я, может быть,  чаще других  встречал всяческие чудеса
и, наверное,  мог  бы сказать, что не верю в будущее как во что-то, что  еще
только должно начаться. Но этот феномен переходил все границы. Все пределы.
     Оторвав  взгляд  от  камня,  я  посмотрел на  прибор,  который  слабо и
неумолимо пульсировал.
     -- Хватит  ломать голову, --  сказал я,  сделав глубокий  вздох. -- Тут
может быть только одно из  двух -- либо прибор  испорчен, либо в этом камне,
верим мы в это или нет, заключено пульсирующее сердце.
     Все взглянули на меня с таким видом, как будто я оскорбил их. Наверное,
они ненавидели меня в этот момент. Но сдались, как сдался и я. Эванс сказал:
     -- Тогда надо выяснить, что же именно... -- Он посмотрел на меня. -- Вы
же не станете утверждать, будто в этом камне находится живой человек?
     -- Человек? -- прошептал Дег .
     --  Ну,  человек  или  животное, какая разница! -- возразил  Эванс.  --
Наверное, речь идет всего лишь  о каком-нибудь магнитном явлении. --  Тут он
запнулся и вдруг,  как бы желая избавиться от этой  мысли, что отвлекала его
от  другой  -- от мысли  о деньгах, с негодованием воскликнул:  -- Какое это
имеет значение?  Если хотим  узнать  что-то,  надо расколоть этот  проклятый
камень и все! Взрывчатки, -- воскликнул он, --  у нас тут сколько угодно, не
так ли?
     --  Я  могу  поговорить  с  Астрид,  --  сразу  же отозвался  Финкль  и
заволновался; -- Да... да... о, да... я уверен, она не будет... иметь ничего
против.  Нам ведь нужно только выяснить... словом,  это ни  в коей  мере  не
помешает ее  планам...  --  Он замолчал,  с испугом глядя на камень. Мы тоже
рассматривали его.
     Огромный,  похожий  на  гигантское,  неправильной  формы  яйцо,  темный
гладкий валун был накрепко вплавлен в скалистое основание площадки. До  этих
пор он был для нас лишь ничего не значащим осколком горы. Но теперь...
     --  У Астрид в голове  совсем другое,  ей сейчас  не до ископаемых,  --
пробормотал я.
     Эванс вскипел:
     -- К  чертям собачьим  все  эти  глупости! В одном  из ящиков  запрятан
миллион долларов!
     --  Отчего бы не  подождать, пока  прибудет помощь,  -- предложил  Дег,
прокашлявшись. -- Всего-то несколько часов...
     Да, конечно,  всего несколько часов. И если  в камне заключено бьющееся
сердце, то сердце это ожидало... сколько? Века, тысячелетия?"
     "Господи, ты, Мартин Купер, сходишь с ума!" -- подумал я.
     -- Пойду поговорю с мисс Астрид, -- решил Финкль.
     И тут я впервые увидел, что он намерен действовать твердо и решительно.
Он  посмотрел  на нас  без  тени сомнения  и, не оглядываясь,  направился  к
самолету. Он сделал несколько шагов и остановился.
     Из двери самолета в него был нацелен пистолет.

     Прозвучал только один выстрел.  Сухой и короткий, словно щелчок. Как ни
странно, настоящий пистолет очень  похож на детский пугач. И не имеет ничего
общего с оружием, из которого стреляют на экранах. Если в момент выстрела вы
находитесь неподалеку,  то чаще всего  слышите именно сухой  щелчок. Кажется
совершенно невероятным,  что  от такого пустяка обрывается чья-то жизнь. Чья
жизнь оборвалась на этот раз?
     -- Сильвия! -- прошептал Эванс. Никто из нас не  посмел шелохнуться. Мы
молчали, глядя на самолет.
     В  иллюминатор  было  видно, что в кабине кто-то двигается. Мы не могли
угадать, кто это. Прошло еще несколько секунд.
     В дверях появилась Астрид.
     И посмотрела  на  нас. Пистолета у  нее не  было.  Руки  ее безжизненно
висели  вдоль тела. Она спускалась по трапу. Сигнализатор висел у нее на шее
-- страшный, черный амулет на счастье.
     Только счастья он ей не принес.
     На  последней  ступеньке Астрид остановилась, все так же глядя на  нас.
Эванс прошептал:
     Она убила Сильвию.
     Внезапно Астрид  дернула головой, словно  хотела обернуться,  и подняла
руки, колени ее подогнулись, и она медленно,  очень медленно упала на землю,
распростершись возле трапа. Все это происходило очень долго. Она вздрогнула,
раскинув  руки,  словно  крылья,  потом  прижала  их  к  груди и  застыла  в
неестественной позе.
     Мы были потрясены.
     Вскоре в проеме двери появилась Сильвия. Вот где оказался пистолет -- у
нее. Она целилась прямо в нас.
     -- Руки за голову, -- приказала девушка. -- Вперед. и без глупостей.
     Мы не двинулись с места -- мы решительно ничего не понимали. Но Сильвия
нажала курок,  целясь в землю  между  телом  Астрид и  нами. Пуля чиркнула о
камень и с коротким свистом рикошетом отлетела куда-то в сторону.
     -- Сильвия! -- воскликнул Финкль. Девушка произнесла ледяным тоном:
     -- Следующий выстрел будет уже не в землю.  Идите вперед, положив  руки
за голову.
     -- А она это серьезно, Мартин! -- заметил Дег.
     -- Да, --  согласился я, глядя  на  распростертую на земле  Астрид,  --
лучше не возражать.
     Я  первый поднял  руки  и положил  их  за голову. Остальные последовали
моему примеру. Мы медленно направились к самолету. Я хотел было остановиться
возле тела Астрид, но Сильвия приказала:
     -- Не стоит. Она мертва. Идите вперед.
     Мы  прошли  вперед.  Пистолет  шевельнулся,  снова отдав  приказ  своим
красноречивым  молчанием, --  на этот раз  ведено было остановиться. Сильвия
была поразительно  спокойна.  Мне даже показалось, что у  нее  на лице  тоже
появился   металлический  отсвет  комбинезона.  Это   была  женщина,  словно
прилетевшая  из какого-то другого  мира. Она держала в руках  наши жизни и в
любую минуту готова была оборвать их, как сделала это с  Астрид.  И все-таки
даже эта неожиданность не могла заставить нас забыть о пульсирующем камне. Я
сказал:
     -- Сильвия,  там что-то  происходит.  Прибор  показывает,  что... --  я
поколебался, прежде чем сообщить ей, что в этом камне бьется сердце,
     Она даже не взглянула на камень. Ее взгляд едва скользнул по мне.
     --  Не стоит, господин Купер, -- остановила она, -- не  пытайтесь  меня
отвлечь.
     Сильвия не смогла бы поверить мне, да в сущности,  и сам я не верил. Но
продолжал убеждать ее:
     -- Это не уловка, не какая-то неполадка. Можете убедиться, если хотите.
     Она отступила  на  полшага  и, продолжая держать  вед прицелом,  другой
рукой потянулась куда-то в сторону.
     --  Господин Купер, --  начала она и  что-то  бросила мне,  --  я здесь
решаю, что следует делать.
     Чисто интуитивно я догадался поймать  то, что она бросила мне. Это были
наручники. На губах у нее появилась змеиная улыбка.
     --  Превосходно,  господин  Купер! Это  облегчит  ло.  Вперед,  оденьте
наручники на этого гориллу-пилота.
     Я  вздохнул и повернулся к Джею, который посмотрел на меня точно вор на
полицейского.
     -- Не смотри на меня так, Джей, -- сказал я. -- Она ведь не шутит.
     Раздался  звонкий  щелчок,  и  Джей  с  изумлением  уставился  на  свои
скованные  руки. А  Сильвия  тем  временем  бросила  другую  пару наручников
Эвансу. Тот не сумел поймать их и с вымученной улыбкой проговорил:
     -- Сильвия... неужели ты... неужели всерьез... хочешь что-то сделать со
мной... Я же всегда был тебе... ты же знаешь... я...
     Она перебила его:
     -- Хватит!  Быстро, кому говорю! Одень  наручники  на инженера,  Эванс!
Одень наручники или...
     Я весь напрягся, ожидая выстрела.
     Эванс крикнул:
     --  Нет, Сильвия, нет!  -- и бросился за наручниками, чтобы одеть их на
запястья Финкля.
     Потом сцена повторилась:  сверкающие наручники  вылетели из  самолета и
для нас с Дегом. Я проговорил:
     --  Интересно, что  же мы  везем  на  Тиатаку  -- тротил,  доллары  или
наручники?
     -- Господин Купер... -- простонал Финкль.
     Сильвия хладнокровно улыбнулась:
     -- Астрид позаботилась  обо  всем.  Впрочем, нет, не обо всем... -- Она
бросила  презрительный взгляд  на недвижное  тело.  --  Она была в  сущности
дилетанткой, трусливой  бабой и  потому...  -- девушка  пожала плечами, -- и
потому ничего иного и не заслужила. Тем хуже для нее, раз она сразу не одела
на вас наручники. А теперь...
     Сильвия  говорила что-то еще. Но я больше не слушал  ее. Сильнее страха
была иная мысль, иной вопрос, иное  сомнение... Сердце. Пульсирующий камень.
Что  это?  Какой ответ он мог дать нам? И какой  вопрос мы поставили бы ему?
Зачем,  как,  когда...  Меня  охватила изматывающая  душу тревога.  Тогда  я
сказал:
     --  Сильвия,  в этом  камне  заключено живое сердце! -- Я почти крикнул
это.  Вместо   ответа   пистолет  повернулся  ко  мне.  Прекрасная  Сильвия,
воплощение   мечты,  девушка  с  яркой  обложки  иллюстрированного  журнала,
оскалила, словно хищный зверь, свои белые зубы и процедила:
     -- Еще слово, и я убью вас!
     Я замолчал. и не  мог понять, да, да, у меня  просто не укладывалось  в
голове,  что  из-за  какого-то несчастного  миллиона  долларов  мужчина  или
женщина,  мыслящее существо, могло забыть  обо всем на свете. Как можно было
думать о деньгах,  когда  камень, затерянный в этом затерянном уголке  мира,
посылал нам  свой зов... и как долго?  Века,  тысячелетия... Какое это имело
значение!.. Или мне все  приснилось? Может, я сплю... И меня пробудит от сна
пуля в сердце?
     Мы сделали все, как она велела -- с сжимавшимся от страха сердцем одели
друг другу наручники. Сильвия была неотразима -- еще прекраснее, чем прежде,
такая строгая и сумрачная. Дег прошептал:
     -- Что... что она задумала, Мартин?
     Я все еще думал о пульсирующем камне.
     -- Не знаю, -- ответил я. -- А ты как считаешь, Дег ?
     Он молча посмотрел на меня и ничего не сказал.
     Финкль поинтересовался:
     -- Любопытно, как  же ей  удалось отобрать  пистоле у Астрид... Сильвия
казалась такой... такой...
     -- Такой куколкой? Так вот, инженер, куколка далеко не так наивна,  как
некоторые  фанатички. И  на  демона  она  походит куда больше, чем... Астрид
ничего  не могла  предвидеть  именно потому,  что  недооценивала...  Кстати,
инженер,  вы  не знаете, кто был тот умник,  который  назвал  женщин  слабым
полом?...



     -- Или я неясно выразилась?
     Оказывается, Сильвия  что-то  говорила, а я  не слышал ни одного слова.
Она заметила мое недоумение, и потому насмешливо и торопливо добавила:
     -- Я говорила, господин  Купер, что не намерена терять время. Сейчас мы
перейдем к ящикам. И, вы их откроете.
     Я было  направился к ней,  но  сделал  только  один шаг.  Я  не  боялся
окончить жизнь. Но я не хотел умирать  именно сейчас,  никогда еще смерть не
казалась  мне  настолько  глупой  и  нелепой.  Никогда  она  не  была  столь
несправедливой.  Нам  предстояло оказаться  свидетелями  какого-то  великого
открытия и вот  -- мы должны погибнуть. А разве  для смерти имеет какое-либо
значение тот поразительный факт, что какой-то  камень пульсирует! Смерти все
безразлично. Вы  можете лелеять в  душе самые прекрасные  стихи,  хранить, в
мыслях  самую высокую философию,  а  руки ваши могут  обладать  способностью
дарить миру спасение от страданий, но смерть не оценит всего этого.
     Именно такой исход  -- догадался  я  --  ожидал и нас.  Эта  прелестная
Сильвия уже все  решила,  и я,  мне кажется, разгадал  ее план.  Приходилось
признать,  что  действовала  она  стремительно и  невероятно  смело. Услышав
разговор о миллионе долларов, она  с обычным видом ленивой куколки поднялась
в самолет, какой-то хитростью отобрала у Астрид пистолет и убила  ее. Теперь
она заставит  нас вскрыть ящики и  отыскать миллион, затем прикажет спрятать
его  в каком-нибудь  укромном уголке. Потом,  я  в  этом не сомневался,  она
перестреляет всех одного за другим. Снимет с нас наручники, поставит ящик со
взрывчаткой под самолетом и взорвет его. Вот и все. Тупамарос, если прибудут
первыми, обнаружат  только  сгоревшие скелеты  в самолете  или  его пылающий
остов.   Спасатели,  посланные  полковником,  напротив,  найдут  только  ее,
Сильвию, якобы отброшенную взрывом на несколько десятков метров, обожженную,
раненую, измученную... но чудом  оставшуюся  в  живых, и  увезут ее. А через
несколько недель  или  месяцев она преспокойно вернется сюда и  заберет этот
ящик с миллионом долларов...
     Но  мысль о пульсирующем  камне оказалась для сильнее любого страха.  Я
опять обратился к ней:
     -- Мы в наручниках  и  не можем  сделать вам ничего плохого. Посмотрите
сами и увидите, что  наш прибор фиксирует сигналы, идущие от сердца, которое
находится внутри этого камня.
     -- Камни меня не интересуют, господин Купер.
     -- Но разве вы не  понимаете все значение открытия, если  мы обнаружим,
что может быть там внутри?
     --  Хватит.  Вы и  еще  вы? Дег... И  вы тоже,  инженер...  Отойдите  к
самолету и станьте у крыла... вот так...
     Мы повиновались. Сильвия медленно спустилась  по  трапу, посмотрела  на
Джея и Эванса -- они стояли рядом.
     -- Вы двое, вперед. К ящикам!
     -- К ящикам? -- пробормотал Эванс, не двигаясь.
     Девушка кивнула:
     -- Разве не тебе так хотелось узнать, где  находятся деньги, Эванс? Вот
сейчас и узнаешь.
     -- Но...
     -- Вскройте все ящики один за другим. Я не думаю,  что это опасно, вряд
ли  что-нибудь взорвется вскрытии. -- Сильвия  вскинула голову, и ее длинные
волосы божественно заколыхались. Нет, Астрид  была слишком педантична, чтобы
проделать что-либо подобное... -- Так или иначе,  Эванс, это  риск,  ты ведь
все равно готов был рисковать, не так ли?
     -- Вперед!  --  грозно приказала Сильвия.  -- Быстро! А вы трое, -- она
направила  пистолет на нас, -- ни  с  места! Или  кончите  так  же... -- Она
посмотрела на Астрид, лежащую на земле. -- Она тоже не послушалась, когда  я
приказала ей не двигаться.
     Мы промолчали. Эванс и Джей медленно направились к ящикам.
     Сильвия тоже сделала несколько шагов, но остановилась. Со своей позиции
ей было удобно контролировать нас -- она могла всех держать под прицелом.
     -- Сильвия! -- обратился к ней Эванс.
     Девушка крикнула:
     -- Вперед! Начинайте! Быстро!
     И они стали вскрывать ящики.  Срывали  тяжелую  пластиковую обертку,  в
которую они были завернуты, отвинчивали один за другим болты.  Джей  и Эванс
действовали с трудом, так как руки были скованы. Сильвия стояла в нескольких
шагах  от  них  и наблюдала. Время от  времени она бросала  взгляд и  в нашу
сторону. Иногда поторапливала:
     -- Быстрее!.. Быстрее, слышите!
     "Слабый пол."  Нечего  сказать.  Я вспомнил,  как  она спросила: "Вы не
верите в равенство  мужчин и женщин, господин Купер? Почему скромная девушка
вроде  меня не может  быть хорошим  техником-электронщиком?"  --  и едва  не
рассмеялся.  Ничего  не скажешь, Сильвия. Теперь  я  уже  не сомневался, что
мужчины  и  женщины абсолютно равны,  когда держат  в  руке пистолет  П-38 и
готовы спустить курок. Но не в этом было главное, не в этом...
     ...Главное было в  этом пульсирующем  камне.  Я легко отвел  взгляд  от
Эванса и Джея, распаковывавших первый ящик, и  перевел его на бесчувственный
камень,  у  которого  было, ДОЛЖНО  БЫЛО  БЫТЬ сердце.  Меня снова  охватила
тревога, сомнения и, видимо, прежний страх. Мысль об  этом заставила  забыть
все остальное.
     -- Финкль, -- шепнул  я, -- вы уверены, черт возьми, что ваш прибор  не
поврежден?
     Он е. испугом посмотрел на меня. Губы его как всегда дрожали.
     -- О... конечно, конечно... уверен, безусловно, господин Купер!
     -- И все-таки подумайте! Никогда не бывало, чтобы ваш  прибор ни с того
ни с сего вдруг  сам начинал пульсировать?... Из-за какого-нибудь замыкания,
не  знаю,  из-за  какого-нибудь случайного  контакта... -- Меня  переполняло
весьма странное, непонятное волнение. Финкль покачал головой. Он был в таком
же сильном возбуждении, как и я.
     -- Нет, нет... Это совершенный аппарат, уверяю вас!
     -- Но он мог испортиться во время посадки. Удар и
     --  Говорю вам, нет!  Я  проверил  его, там есть контрольные светящиеся
датчики... сигналы, которые загорелись, если бы...
     --  Однако,  не может же находиться ничего живого  внутри этого  камня.
Ничего,  понимаете? Ну, разве какое-нибудь насекомое,  червь... но у них  же
нет сердца, если только этот ваш проклятый прибор не...
     -- Мартин, -- вмешался Дег, -- что будем делать теперь?
     Я резко обернулся к нему и готов был  обругать. Но нет. Мысленно я даже
поблагодарил  его.  Он вернул  меня к действительности.  А  действительность
выглядела так: прелестная, но безжалостная девушка,  сжимавшая  в руке такой
же безжалостный, как и она, П-38.
     -- Теперь?.. Что будем делать?
     Я помолчал. Что  мы могли  сделать? План Сильвии, вероятно,  был именно
такой, как я и предполагал: перестрелять всех нас, инсценировать катастрофу,
чтобы потом завладеть ящиком с миллионом долларов, но... Да, было одно "но".
Одно "но", которое мешало безоговорочно принять эту  версию. За  долгие годы
журналистской  деятельности  я немало  встречах разных  преступников, воров,
убийц,  грабителей, похитителей и  тому подобное  отребье. Но среди них было
всего двое  или  трое  таких,  кто  действительно был  способен хладнокровно
убивать. Это были,  как правило очень тяжелые случаи, когда мысль о подобном
преступлении произрастала в сознания людей, словно сорняк, и  в конце концов
приводила не  за  решетку,  и не на электрический стул, а  в психиатрическую
больницу.
     Сильвия не могла быть сумасшедшей.  Она  не была безумной преступницей.
Еще за несколько минут до выстрела в Астрид это была  совершенно  нормальная
девушка  --  девушка,  как  и многие  другие,  целиком  занятая  собственной
красотой,  своей внешностью,  нарядами...  Возможно  ли,  чтобы  жажда денег
толкнула ее на такое жуткое  преступление?  Возможно ли, чтобы  алчность так
омрачила ее ум? Нет.  Я подумал, что  она,  наверное, не собиралась  убивать
всех.  Может быть, у  нее созрел  какой-то другой  план. Но какой?  Какой? Я
попытался разгадать его. Но тут Дег прервал мои размышления.
     -- Она перестреляет  всех точно так же,  как... -- Он  кивнул в сторону
Астрид и замолчал. Я  взглянул  на убитую. Она лежала лицом вниз.  Волосы ее
разметались,  ноги  неестественно  вывернулись,  руки  прижаты  к   груди  в
последнем инстинктивном жесте самозащиты. Теперь это была уже не женщина, не
живое  человеческое существо, а  труп. Я подумал,  что  если  б возле нее на
земле  появилось хоть небольшое пятно  крови, то, наверное, она выглядела бы
не так страшно, не так жутко...
     -- Нет... тут ничего нет, Сильвия!
     Это  крикнул  Эванс.  Они  с  Джеем  вскрыли первый ящик  и  обнаружили
запасные детали к  прибору  Финкля.  Оба  выглядели  расстроенными.  Сильвия
указала пистолетом:
     -- Другой... Ну, живо, не теряйте времени! Быстро!..
     Быстро.  Время бежит.  И хотя  солнце, похоже,  сдалось, уступив  место
туману, а свет вместо того, чтобы  усилиться, меркнул,  все равно  утро  уже
прошло, и стрелки часов приближались к полудню. Однако неважно, медленно или
быстро идет время: одна минута -- это всегда только шестьдесят секунд!
     --  Быстрее! --  торопила  Сильвия.  И как раз  в  этот момент,  словно
отзвуком грома, послышался гул самолета.
     Мы подняли головы и поискали его в белесых  облаках. Шум  был слабый и,
казалось, приближался  одновременно и справа и  слева.  Самолет, только чей?
Тупамарос, спешивших за миллионом... или с ближайшей спасательной станции? А
может, какая-нибудь военная машина, которая летела по своим делам?
     Все возможно. Наше  приключение могло закончиться, еще не начавшись.  А
Сильвия,  отбросив  мечту  о богатстве, снова  стала  бы той  же  лучезарной
девушкой, какой была прежде... но только в наручниках.
     Она это понимала. и взглянув а небо, опять поторопила:
     -- Быстрее! Быстрее, вам говорят!
     -- Тогда сними с нас наручники! -- в отчаянии крикнул Эванс, протягивая
скованные  руки.  Сильвия, казалось, поколебалась. Потом твердо и решительно
мотнула головой:
     -- Нет. Дальше. Следующий ящик. Быстро!
     Гул самолета  затих,  словно шум  уходящей  грозы. Теперь  слышно  было
только эхо. Но и оно угасло. Джей и Эванс принялись за второй ящик.
     Не знаю,  приходилось  ли вам  подбирать нужный ключ из большой связки?
Думаю, что приходилось. И вы помните, наверное, что в большинстве случаев он
всегда  оказывался   последним...  Точно   так  же  случилось  и  сейчас   с
нетерпеливой  Сильвией. Вскрыли еще два  ящика, в  них тоже оказалось только
электронное оборудование.
     -- Опять... опять ничего, -- доложил Эванс, глядя Сильвию. Она показала
на другие ящики.
     -- Ломайте эти... Быстро!..  -- Голос ее звучал теперь резко, визгливо.
Она   теряла   обладание.   Видимо,  ей  самой   стало  страшно.  Гул  вновь
приблизился... Теперь уже не  было сомнений. Самолет явно  кого-то искал.  А
точнее -- нас. В любую минуту он мог вынырнуть из облака и  появиться  у нас
над головой. Что если это  тупамарос? Но они могли прилететь на вертолете и,
наверное, сразу бы поняли,  что происходит. Можно  было допустить,  что  они
всех  перебьют, мстя за смерть Астрид...  А может, наручники спасли бы  нас.
Может за смерть Астрид... А может, наручники спасли бы нас. Может...
     -- Быстрее! Быстрее!
     Вскрыли еще один ящик, четвертый, но  и в нем не оказалось ни долларов,
ни взрывчатки.
     Наступила тишина. Все замерли. Никому  не  хотелось ничего  говорить. Я
обнаружил,  что тоже совсем  забыл о самом главном --  о нашем спасении  и о
сердце, заключенном в камне..  если  это  действительно было  сердце. Джей и
Эванс в растерянности смотрели на Сильвию.  Показав на последний в этом ряду
ящик, стоявший у самого камня, она приказала:
     -- Вскрывайте! Вот этот! --  Она снова пыталась уйти от судьбы, которая
смеялась над ней, над ее жадностью, злобой, а  также и над нашим  страхом...
Тут уж ее П-38 ничего не в силах был приказать.
     Джей и Эванс бросились к ящику, судорожно сорвали пластиковую оболочку,
ругаясь, быстро  отвинтили болты  и чуть-чуть помедлили, прежде чем выбивать
гвозди...
     ...Ничего не оказалось и тут. Оставалось всего два ящика.
     -- В  одном  взрывчатка... в  другом --  деньги, не так ли,  Мартин? --
спросил Дег. Я утвердительно кивнул. Но вдруг в голову  пришла другая мысль,
и я возразил:
     -- Нет, я этого не утверждал.
     -- Как? Не утверждал? Но... тогда...
     --  Помолчи,  Дег, ради Бога, помолчи! --  Я не  в силах был сдерживать
странное  волнение,  охватившее  меня. Приходилось  думать  сразу о  многом,
мысленно  сражаться  на  нескольких  фронтах... Гул самолета, летавшего  над
нами, приближавшегося и удалявшегося, пистолет Сильвии, предчувствие смерти,
поиски  золота  и  взрывчатки, мертвая Астрид в нескольких шагах от нас... и
что-то еще. Предчувствие,  что она допустила какую-то  ошибку... какую --  я
еще  не знал. Я только  чувствовал это, догадывался.  Ошибку. Причем я видел
ее, эту ошибку, но словно в тумане...
     Вскрыли предпоследний ящик. И Эванс вскочил на ноги.
     --  Ничего!  --  крикнул  он  срывающимся  голосом.  Обвел  нас  пустым
взглядом. -- Ничего нет и  здесь!.. Ни денег, ни... ни проклятой взрывчатки!
-- Он посмотрел на меня.
     -- Вы,  --  со  злобой закричал  он,  --  это  вы говорили  о  миллионе
долларов! Золото, банкноты! Где он, этот миллион, а? Где?
     -- Где? -- эхом отозвался Джей. Мне стало ужасно жаль их обоих. Мысль о
деньгах затмила у них страх смерти. Они не замечали даже, что у них  скованы
руки. Сам  по себе  факт, что они  работают на  Сильвию, вынуждал их думать,
будто они ее соучастники, что  им суждено разделить с нею сокровище... Эванс
сглотнул  слюну   и,  повернувшись   к  девушке,  заговорил,   пытаясь  быть
спокойным...
     -- Сильвия... видишь, ничего  нет..  Я  просто не понимаю, как...  Если
только Астрид не посмеялась над вами...
     -- Следующий ящик, -- прервала его Сильвия, --открывайте этот... -- Она
подняла  голову --  гул  снижающегося самолета  слышался все ближе.  И снова
повернулась к ним: -- Вскрывайте! Скорее!
     -- Мы должны  сохранять  спокойствие, должны сохранять  спокойствие, --
повторял Финкль,  стоявший  рядом  со  мной...  --  Что-то  летит,  господин
Купер... Кто-то  нашел нас,  не верите?  И  мы  сможем...  выбраться из этой
ситуации, сможем... узнать, увидеть.  --  Он вздохнул, мне кажется, с болью.
--  Как вы  думаете,  что же все-таки может означать это...  эта  пульсация?
Какая-нибудь магнитная аномалия?
     -- О чем вы, инженер? -- спросил я.
     Он покачал головой:
     -- Извините...  в сущности, я... не знаю, что  и  думать...  Сильвия...
никогда бы не предположил, что... что...
     В этот момент раздался крик.
     Мы  посмотрели  в сторону ящиков. Джей  и Эванс  вскрыли  последний.  И
кто-то из них невольно вскрикнул, оба вскочили и, как зачарованные, смотрели
на то, что им открылось.
     -- Что там? -- закричала Сильвия дрожащим голосом. -- Что?!
     Они  не  ответили,  даже не взглянули на нее.  Тогда  она  крикнула еще
что-то, я не разобрал. И наконец Джей  и  Эванс  обернулись. Джей  молчал, а
Эванс, приподняв закованные руки, проговорил:
     --Туг... тут все, Сильвия... и деньги и взрывчатка...
     Снова наступила  тишина. Напряженная тишина. Гул самолета теперь не был
слышен, и ветер бесшумно пролетал среди мертвых камней. Никто не осмеливался
шелохнуться. Я посмотрел на недвижное тело  Астрид -- она предусмотрела все.
Наверное, предвидела, что могло бы произойти. Ошибку она допустила в другом:
сразу не одела наручники на  всех нас. И  это стоило ей  жизни. Впрочем, все
должно  было случиться  именно  так, как случилось.  Тот,  кто  сражается за
какую-то  идею  и  фанатично  верит в  нее, в  сущности  очень наивен.  Он с
готовностью доверяет всем людям. Сам презирая деньги,  он считает, что и все
другие тоже пренебрегают ими, и потому позволяет белокурой кукле  отобрать у
себя П-38, а та стреляет и убивает эту фанатичку идеи...
     Однако вот предсмертная  насмешка Астрид, ее последний вызов: "Возьмите
миллион,  если можете. Он здесь, среди  запальных  патронов,  которые  могут
взорваться  и  которые...  Ошибка! Вот  в  чем ошибка Сильвии! Она  оставила
смертельно раненной Астрид сигнализатор...  Колокольчики тревоги, однако, не
зазвонили.  Я испытал нечто вроде горького  разочарования.  Если  я и сделал
открытие, то оно было довольно ничтожным и совершенно бесполезным...
     --  Действуй,  Эванс.  Попробуй  достать деньги.  Воцарилась еще  более
глубокая тишина,  если только подобное было возможно. И где-то очень далеко,
Бог знает, как  далеко,  слышен был гул самолета, возвращаемый эхом от сотен
пустынных вершин. Сильвия  вздрогнула, взглянула  на нас, на  тело  Астрид и
приказала:
     -- Ты должен достать деньги!
     Но в голосе ее уже чувствовалась нерешительность
     И тут произошло нечто, чего я менее всего ожидал.
     Вдруг заговорил Финкль. Он шагнул вперед и закричал:
     -- Деньги!.. Деньги, вы... говорите о деньгах, Сильвия... --  он сделал
еще шаг. -- А дело касается людей и не только их. В этом камне...
     -- Хватит, инженер! --  прервала его Сильвия. Она стояла метрах в шести
от нас.
     --  Хватит? Ах, хватит!  -- продолжал Финкль дрожащим от  возмущения и,
наверное, от страха  голосом. -- Но я должен вам все сказать. Я верил в вас,
доверял вам...  Впрочем,  вы...  славная девушка, я  знаю.  Вас свела  с ума
мысль... мысль о богатстве, но я прекрасно знаю, что вы славная девушка...
     Финкль оказался рядом со мной, и я шепнул ему.
     -- Помолчите лучше, инженер, Сильвия не шутит...
     Но он продолжал.  Никогда  еще  он  не  казался  мне таким  маленьким и
хрупким, как в этот момент.
     -- Сильвия,  во имя науки,  во  имя  Господа,  я ведь знаю, вы верите в
них... Подождите! Вы получите все  деньги, какие  хотите... Вы  выстрелили в
Астрид,  убили ее,  но ни  один  суд  не  покарает  вас за это...  А  теперь
послушайте меня.
     -- Ни с места! -- завизжала Сильвия срывающимся голосом.
     Финкль отрицательно  мотнул  толовой и, опять  шагнув вперед, продолжал
говорить:
     -- Нет,  нет,  я не остановлюсь!  Я пойду  к  вам,  и вы  отдадите  мне
пистолет,  который так  плохо выглядит в  ваших красивых руках, Сильвия.  --
Затем он показал на камень. -- Внутри  этого валуна...  вы же слышали... там
кто-то есть... Можете послушать сигналы прибора...
     -- Кончай, старик! -- крикнул Эванс.
     Финкль даже не услышал его и продолжал:
     -- Что там, мы не знаем. Но выясним. Сейчас вы отдадите мне пистолет, и
мы вместе выясним, что там внутри...
     Сильвия  подняла  пистолет, прицелилась  и дважды спустила  курок. Одна
пуля пролетела между моей головой и головой Дега и с глухим ударом вонзилась
в обшивку самолета позади нас. Другая сразила Финкля. Сразила наповал.
     -- Финкль! -- закричал я.
     Он упал, как подкошенный. Упал, издав негромкий стон, в который  вложил
последние  силы.  Он скончался  моментально, так  же быстро,  как  мгновенно
долетела до него пуля, поразившая сердце.
     Я опустился на колени с закованными руками.
     -- Финкль! -- позвал я. Никакого ответа. Инженер уже отошел в мир иной,
казалось, он был мертв уже сто лет. Стоя на коленях, я посмотрел на Сильвию.
Все остальные, потрясенные, тоже смотрели  на  нее с изумлением. На чудовище
всегда смотрят с изумлением.
     -- Вы  убили его, -- сказал я. Мой глухой голос, казалось, доносился до
меня откуда-то издалека, словно это был чей-то чужой голос.
     Она молчала.
     Я повторил:
     -- Вы убили его.
     -- Совершенно верно, а теперь настал ваш черед! --  проговорила она. Не
было больше и следов красоты на ее бледном,  напряженном и озлобленном лице.
Я поднялся.
     -- Отчего же не стреляете? -- спросил я.
     -- Вы нужны мне. Еще понадобитесь.
     -- Не рассчитывайте на меня.
     -- Мартин, ради Бога! -- шепнул Дег у меня за спиной. Я спрашивал себя,
что же такое могло произойти  в психике  Сильвии.  Она  посмотрела  на  меня
долгим и  мрачным взглядом.  Потом повернулась к Эвансу  и  Джею,  и они оба
подняли скованные  наручниками  руки,  едва  ли  не с  мольбой о пощаде. Она
приказала:
     -- За дело. Освобождайте этот ящик. Быстрее!

     Гул  самолета  больше  не   был  слышен.  Видимо,   летчик   отправился
обследовать соседние горы, другие пустынные плоскогорья. Я прошептал:
     --  Дег,  приготовься.  Я  наброшусь  на  нее,  как только  она  начнет
целиться...  В любом случае, ранит  меня или нет,  она упадет, и тогда ударь
ее... неважно  куда, лучше  по  голове, если сможешь... Куда угодно, лишь бы
крепко... Понятно, Дег?
     Он сглотнул слюну и выдохнул:
     -- Да.
     Юноша  понял, что снисхождения нам не  будет.  Меня  охватил  отчаянный
гнев.  Я взглянул  на девушку  в  голубом  комбинезоне, посмотрел  на черный
камень с его пульсирующей тайной...
     ...И  тут зазвонили колокольчики  тревоги  --  я сообразил,  что  нужно
посмотреть   в   другую  сторону...  Куда?  Мой  взгляд  словно  повиновался
внутреннему призыву, и я увидел Астрид.

     Астрид. Мне показалось, что  ее тело лежало уже не в той неестественной
позе; как прежде. Теперь  я локоть... И он двигался. Я не сомневался в этом.
Колокольчики умолкли, и я понял, что Астрид еще жива. Выстрел Сильвии тяжело
ранил ее, но не убил,  и  она  шарила  рукой,  словно ища  что-то у себя  на
груди...   конечно  же,  рычажок  сигнализатора!   Она   хотела  найти  его,
схватить... повернуть... и завершить миссию, какую ей поручили тупамарос...
     Потрясенный  и онемевший, я  следил за  ее  движениями  и не  мог  даже
пошевелиться. Астрид слегка вздохнула,  чуть-чуть  выгнула спину. Локоть уже
не был  виден..  А, вот она,  ошибка Сильвии!  Она решила, что  покончила со
всеми проблемами, и не сняла с нее сигнализатор,  и теперь, теперь... Астрид
двинула головой. Она сделала это как-то  неестественно, казалось, что голова
в неотвратимом движении поднимается  сама  по  себе. В  долгой  предсмертной
агонии Астрид сумела  сделать последнее  отчаянное усилие -- собрала остаток
сил и  теперь намеревалась  взорвать все...  Я видел, как она вздрогнула,  и
закричал:
     --  Ложись, Дег! -- и  бросился на землю. Дег тоже испуганно вскрикнул.
Сильвия, Джей и  Эванс быстро обернулись. Девушка вскинула пистолет и в этот
же увидела бледное лицо Астрид. Глаза Сильвии расширились от  ужаса,  и, мне
показалось, она закричала:
     -- Нет! Нет!
     Но я  так ничего  и  не  услышал, потому  что в  этот  момент вспыхнуло
ослепительное  пламя. Астрид повернула  ручку сигнализатора. Ящик взорвался,
превратив в ничто, уничтожив миллион долларов в банкнотах и золотых слитках.
     И не только его.



     Что происходит,  когда  три  человека  оказываются  возле  взрывающейся
бомбы? Я знал это. Я был на войне.  И след, который кровавая бойня неизбежно
оставляет в сознании, подобно неизлечимой заразе, инстинктивно заставил меня
действовать так же, как при  бомбардировке. Воздух еще вибрировал от взрыва,
когда я бросился вперед, к облаку пепла, к еще дымящейся земле. Я крикнул:
     -- Сильвия!
     Я  подумал,  что  она,  стоявшая  от ящиков  дальше  мужчин,  возможно,
уцелела. Мучительная боль в запястье напомнила мне  о наручниках, но я стоял
на месте взрыва и...
     Я замер, потрясенный.
     В  этот  момент  мне  показалось,   что   все  вокруг  меня   перестало
существовать. Не было больше никаких звуков.  Царила  абсолютная тишина.  Ни
смерти вокруг меня, ни резкого неприятного запаха.
     А был только ОН.

     Он  недвижно стоял в своем каменном футляре.  В этом камне,  расколотом
взрывом надвое. Стоял во  всей своей белоснежной и нереальной  обнаженности.
Со сложенными на груди руками -- с  этим извечным жестом человека, уходящего
на вечный покой.
     Его белизна, почти ослепила меня.
     Я с изумлением смотрел на него.
     И он открыл глаза.

     Медленно, спокойно,  не  остерегаясь  яркого  света, открыл он глаза  и
тотчас устремил  взгляд  прямо на меня, словно  зная,  что я тут. Никогда не
забуду этот взгляд.
     Он  явился из какого-то  неведомого  мира,  откуда-то, где нет  понятия
времени. Кто сказал, что время -- это всегда только время, а пространство --
всегда только пространство? В этот момент не существовало больше ни времени,
ни пространства, никаких других  измерений. Его глаза  смотрели  на  меня из
вечности.
     Я выдержал этот взгляд. и  если случалось кому-то оставаться  живым при
остановившемся сердце, то таким человеком был я.
     Мы смотрели друг на друга, пока вокруг оседали последние пылинки пепла.
Потом он сделал первое  движение. Его белоснежное тело не задрожало, как это
произошло  со мной. Его руки  легко  отстранились от  груди.  Одна  медленно
опустилась. Другая протянулась ко мне.
     Он шевельнул губами, он хотел что-то сказать.
     Вот тогда это и произошло.

     Его белые руки потускнели,  словно покрылись легчайшей вуалью.  На коже
проступила   тончайшая  густая  паутинка  складок,  похожих  на  трещинки  в
белоснежной керамике.
     И в ту же секунду он утратил собственную форму.
     Он утратил облик человека, некоего тела. И неслышно осыпался, мгновенно
превратившись в горстку праха.
     Кучка праха лежала передо мной на земле.
     Я упал на колени.

     -- Мартин?  Бога ради, отзовитесь, Мартин! Кто-то  звал  меня и тряс за
плечи. Я услышал голос, почувствовал толчки, но не мог шевельнуться.
     -- Мартин! Мартин!
     Прошло  еще некоторое  время, прежде чем ко  мне окончательно вернулось
сознание. И,  наверное, только тогда я ощутил, что сердце мое бьется, а мозг
работает.
     --  Что... Что такое?  --  проговорил я и поднял  голову. Дег испуганно
смотрел на меня.
     -- Вот  уже  десять минут,  как я зову  вас! Мне казалось, -- он сделал
озабоченный жест, -- что вы превратились в камень.
     Да, в камень.
     Дег, не отрываясь смотрел  на меня.  Не представляю, как выглядело  мое
лицо. Мне  было не  до  него. Я  снова взглянул  на  этот пустой  расколотый
камень, на эту горстку пепла, на эти пылинки, отданные на произвол  ветра. Я
на коленях  прополз вперед,  протянул  пальцы.  Коснулся  белесого  праха. И
задрожал. Я не в силах был  взять себя в руки, а возможно, и не хотел делать
этого.  Опять посмотрел на камень,  туда, где  было  заключено  пульсирующее
сердце. Там ничего не было.
     Больше ничего не было.
     -- Мартин, ну, перестаньте, придите в себя!
     Да, конечно, я все еще дрожал, и Дег продолжал тормошить меня:
     -- Да что с вами?
     Я медленно повернулся к нему, с трудом поднялся и спросил:
     -- Ты... видел его?
     Он сделал неопределенный жест.
     -- Да, но...
     Я хотел было закричать: "Значит, и  ты видел его!", но вдруг понял, что
Дег имеет в  виду совсем другое. И тогда я посмотрел вокруг, словно только в
эту минуту вспомнил о взрыве, и увидел их.
     Вот что осталось от  Эванса,  Джея  и Сильвии.  Вот,  что сотворила  их
безумная  жажда  денег и  богатства.  Мужчины,  обступившие последний  ящик,
оказались  в  центре взрыва. Взрыв был безжалостен к ним. А к Сильвии судьба
отнеслась благосклоннее.  Лицо  девушки  не пострадало. Я  подошел ближе  и,
наклонившись, посмотрел на нее.
     Пепел  тонким  слоем  покрывал  кожу,  забился  в немногие  морщинки, в
маленькую ямочку  над верхней губой,  в  складку у губ, в неглубокие впадины
щек.  Пепел  стер  с  ее лица  выражение  ленивой куколки,  рекламный  облик
красавицы с глянцевой  обложки журнала и вернул подлинное обличье. Вот таким
было истинное  лицо Сильвии.  Она  стала  похожа на  тех  манекенов, которые
побеждают  на конкурсах  красоты, --  до такой степени  загримированных, что
напоминают камень, дерево, что угодно, только не женщину.
     Я прошептал:
     --  Сильвия, --  и протянул  к  ней  руку. Глаза ее были закрыты. И тут
судьба тоже была милостива к ней. Но я все равно коснулся пальцами ее век. И
понял ненужную ритуальность этого жеста.
     --  Видите! Какой... какой... жуткий конец, Мартин! -- Дег в отчаянии с
ужасом искал мои глаза, шепча: -- Сколько смертей! Сколько смертей!
     -- Да, но... они, наверное, даже не почувствовали или... -- Я замолчал.
Мне были безразличны эти люди. Мне не было дела даже  до Дега и самого себя.
Я повернулся  к  камню.  Взрыв  расколол  его  пополам,  обнажив нечто вроде
вмятины внутри камня -- два черных обломка лежали справа и слева. А ведь там
был...
     Я осмотрел все внимательней. Не больше чем полнаперстка пыли, но от нее
исходил легкий белесый отсвет. Я опять задрожал.
     Я сражался на странной войне, которую мы вели в Корее, над моей головой
в бреющем  полете  проносились  боевые реактивные  самолеты, я  участвовал в
штыковых  атаках,  видел  сверхсовременные   танки  и   траншеи  с   колючей
проволокой,  как  в  первую  мировую  войну.  В  меня целились  в упор,  мне
подкладывали в постель  ядовитых змей. Я испытал  все мыслимые разновидности
страха. В Стране Огромных Следов я боролся  с существом, которое должно было
исчезнуть  тысячелетия  тому назад. Я  спустился  на  невероятную глубину  в
колодец  на  острове  Оук, где  едва не  нашел  ответ  на вопрос, как  давно
существует наш мир. Я держал в своих руках радиоактивную ловушку, упавшую на
Землю  из  космоса.  Я  слушал астронавта,  только  что  вернувшегося  после
фантастического  путешествия  на Луну  --  он  пел  древнегреческий  гимн  и
рассказывал, как сражался вместе с царем Леонидом в Фермопилах. Я пожал руку
человеку, который оказался в эпицентре взрыва: атомной  бомбы. Но я  никогда
еще не  испытывал  такого глубокого потрясения, как сейчас.  Никогда еще  не
приходила в  такое  невероятное волнение  та  часть моей  души,  которую  я,
думалось мне, по наивности оградил от любых сомнений и волнений. Никогда еще
не чувствовал я себя совершенно неспособным  владеть  собственным рассудком,
как в эту минуту, когда, забыв обо всем на  свете, смотрел на этот камень, в
котором видел ЖИВОГО человека -- белого, нагого человека, подобного мне...
     Подобного мне?
     Я лихорадочно искал ответ. Я быт уверен,  что он где-то  рядом. Это мне
казалось  несомненным.  Но если его  кожа  была  белой, -- какого цвета были
волосы? А глаза? А  нос -- какой длины он был, как выглядели  губы и широкие
ли у него плечи?
     -- Мартин! Что с вами?
     Какого он был роста?  Я  посмотрел на отпечаток  на  камне. Невероятно.
Около двух метров? Нет, он был не таким высоким. Ниже -- насколько?  Я опять
посмотрел на  камень. Почему я не помешал ветру развеять его прах? Почему не
собрал его сразу же, чтобы доказать...
     Дег тронул меня за руку.
     -- Что? -- прошептал я.
     --  Что  с вами происходит?  -- воскликнул он. Кусая нижнюю губу, он  с
тревогой смотрел на меня. Я никогда еще не видел его таким перепуганным... И
он, конечно,  то же самое думал обо  мне.  Усилием  води  я  подавил желание
узнать, угадать, понять, отогнал сожаление, страх, смятение...
     -- Дег, дорогой... -- начал я... Сейчас я ему все расскажу. Если кто-то
готов  был поверить  мне, так это прежде всего Дег, человек,  который не раз
делил со мной удары судьбы. Я кивнул в сторону камня:
     --  Знаешь,  Дег...   это   сердце....  это  сердцебиение,  которое  мы
слышали...
     --  Это была  какая-то неполадка, не так ли? --  спросил он и, глядя на
выемку в камне, добавил: -- Там же ничего нет...
     -- Там... -- я замолчал.  Наверное,  на этот раз мне поверит  даже Дег.
Впрочем, поверят мне или  нет, не имело никакого значения. Я перевел дыхание
и сказал: -- Да, там ничего нет.
     -- Ну, понятно. Было  бы слишком  курьезно обнаружить живое ископаемое,
не так ли? "
     -- Курьезно?
     --  Извините, Мартин, -- сразу  же поправился Дег, слегка покраснев,  и
повернулся к месту взрыва: -- Я не должен был  говорить этого, когда рядом с
нами...
     В этот момент из  низкой,  нависшей  над  плоскогорьем  тучи неожиданно
донесся гул самолета. Он приближался,  становился все громче  и  громче.  Мы
устремили  взгляд  к  небу. Кто  это? Тупамарос,  прилетевшие за Астрид, или
спасатели, искавшие нас?
     -- Это не тупамарос;  --  решил  я. Самолет вынырнул из  тучи прямо над
нами.  Снизился, облетел  плоскогорье,  вернулся и  покачал крыльями,  давая
понять, что увидел  нас. Мы как могли махали руками. Самолет  столь хрупкий,
сколь и  громогласный,  пролетел над  нашими  головами и тут же  удалился на
восток, исчезнув в густом тумане.
     -- Что будем теперь делать, раз они нас нашли? -- спросил Дег .
     Я  не ответил.  Мы оглядывали  странный беспорядок вокруг нас. Вся  эта
скалистая и мертвая почва словно  пришла  в  движение -- ветер гонял  ворохи
обгорелой бумаги,  то подбрасывая их вверх, то швыряя куда попало.  Это были
опаленные банкноты, которые взрыв разметал во все стороны. Именно из-за этих
клочьев   бумаги  и  оплавленных  комочков  золота,  рассыпанных  вокруг,  и
создавалось впечатление, будто здесь произошла какая-то бойня. Взрыв оплавил
лишь часть металла, несколько целых слитков были разбросаны взрывной волной.
И  только  теперь,  ощущая  мрачное  чувство безысходности,  я  заметил, что
прекрасное  тело  Сильвии  было  изуродовано  несколькими  острыми осколками
золота.
     -- Это... впечатляет! -- пробормотал Дег у меня за спиной.
     Тишины уже не было. Ее нарушал легкий, сухой шелест.
     -- Что же нам теперь делать, Мартин?
     Я поднял закованные руки:
     --  Попытаемся  освободиться  от  наручников.  Пойди  поищи  в   кабине
самолета, Дег. А я пороюсь в карманах Сильвии.
     Он кивнул,  поспешил к самолету и хотел уже подняться по трапу, когда я
остановил его:
     -- Нет, они здесь, Дег.
     Судьба  благоприятствовала  нам. Связка  блестящих ключей  валялась  на
земле возле Сильвии. Мне не пришлось шарить в ее комбинезоне.
     -- Что будем делать? -- снова спросил Дег, пока я раскрывал  наручники.
Я посмотрел, на расколотый камень. Дег  повторил вопрос, и  я улыбнулся ему.
Улыбка, должно быть, получилась довольно жалкой.
     Теперь мы  спрячемся. Эти медлительные  тупамарос появятся  с минуту на
минуту, и я не хотел бы встречаться с ними.

     Мы покинули место взрыва и успели затеряться в каменном лесу, укрывшись
за одним из валунов, когда услышали  гул вертолета  -- вот оно,  это большое
стальное насекомое. Тупамарос явились на свидание. С большим опозданием.
     Мы сидели  не  шелохнувшись.  Они  не  могли нас  видеть. Случайный луч
солнца блеснул  на  капоте,  и  вертолет пропал,  слившись с  темным откосом
соседней  горы,  на  мгновение  опять  возник  на  фоне   неба  затем   стал
приземляться. Ветер  от его лопастей поднял вихрь рваной  обгорелой бумаги и
пепла, и... праха.
     ЕГО праха  тоже. ЕГО! Я не мог бы утверждать:  "Ему тысячи лет!.." Да и
что  толку в этом? Тысяча или сто  лет,  или всего один  день, -- не все  ли
равно? Разве  может кто-то оставаться живым,  будучи  замурованным в  камне?
Какое сердце способно  биться  столько времени  --  пусть едва-едва,  совсем
слабо, еле ощутимо, словно легчайшее  дуновение,  лишь слегка затуманивающее
прозрачное стекло, или же прикосновение снежинки? Какое сердце способно  так
долго  пульсировать, посылая далеким потомкам призыв  к жизни -- за  пределы
бездушного черного камня? И нам довелось услышать этот зов из глубины веков.
Как  я возненавидел  в эту минуту Сильвию. Из-за ее жадности нам не  удалось
найти разгадку этого чуда.
     Между тем  пепел и обгоревшие банкноты, носившиеся в  воздухе, осели, и
вертолет приземлился. Умолк свистящий рев  двигателей  и  лопастей. Вертолет
опустился  метрах  в  ста  пятидесяти  от  нас. Мы наблюдали за ним.  Внутри
различимы  били какие-то  недвижные  темные  фигуры. Представляете,  в каком
замешательстве были эти люди, с изумлением осматривающие плоскогорье.
     Наконец  открылась  дверца  вертолета,  кто-то  выпрыгнул  на  землю  с
автоматом на  изготовку, сделал несколько осторожных шагов. Потом  кинулся к
Астрид,  которую  взрывом  отбросило   на  несколько  метров  в  сторону   и
перевернуло навзничь.  Человек  опустился  возле  нее  на  колени  и вскоре,
обернувшись к вертолету, что-то прокричал. Еще двое соскочили на землю. Один
из них  подошел к  товарищу, другой держал автомат  наперевес и оглядывался,
готовый в любую секунду открыть огонь. Нам слышны  были их голоса. Кто-то из
них крикнул, и все трое собрались  возле тела Сильвии  на месте взрыва.  Тут
они увидели разбросанные повсюду обгоревшие банкноты  и  оплавленные кусочки
золота.  Один  из них принялся собирать эти  странные самородки, рожденные в
пламени, покрытые пеплом и кровью. Только  сейчас я увидел,  что осталось от
прибора,  созданного  инженером   Финклем  --  переломанные  ноги  какого-то
гигантского насекомого. Один из тупамарос  поднялся в  наш  самолет и  через
некоторое  время  вернулся,  присоединился  к  двум  товарищам, которые  уже
перестали  собирать  мелкие  кусочки  золота  и принялись  искать  уцелевшие
слитки.  Но их  поиски длились  недолго. Потом  они осматривали трупы. Возле
Финкля  немного  задержались  Наконец  подняли  тело Астрид  и  перенесли  в
вертолет.  Ее волосы развевались на ветру, и выглядело  это очень  мрачно. В
этой  крохотной  траурной  процессии  была  какая-то трагичная  и  отчаянная
торжественность.  Тупамарос   доставят   своего   товарища  на   кладбище  в
какой-нибудь далекий южно-американский город и похоронят там.  Астрид станет
их  национальной,  героиней,  погибшей,  как провозгласят они,  за свободу и
революцию
     --  Прощай,  Астрид, -- невольно  прошептал  я.  Все  же она во  что-то
верила. И я вспомнил лицо Сильвии, искаженное ужасом, и услышал ее отчаянный
предсмертный крик:  "Нет!  Нет!" Сильвия тоже во что-то  верила.  И какой же
жалкий был ее идеал! Я ощутил нечто вроде досады. Как по-разному погибли эти
две женщины  в  голубых  комбинезонах! Астрид  -- сознавая  свое  поражение,
Сильвия  -- ощущая свою  мучительную  победу...  Но кто  же  победил  и  кто
проиграл?
     Победа, поражение... Глупые слова. Внезапно белый и нагой человек снова
представился  мне со  всей  отчетливостью.  У  меня перехватило дыхание.  Он
смотрел на меня. Он хотел мне что-то сказать... Сказать...
     В этот момент снова взревели двигатели вертолета, и опять зашевелились,
словно увядшие листья, опаленные взрывом банкноты, взвился черный пепел. Вот
так. Все кончено.
     -- Нам лучше спрятаться, Дег, -- предупредил я.
     Мы пригнулись в тени камня, а вертолет облетел пару раз все плоскогорье
и склон горы. Но  тупамарос спешили,  а потому улетели быстро; и мы увидели,
как они исчезли внизу, в долине, терявшейся за горизонтом.
     -- Что будем делать дальше, Мартин?
     Я не  сразу ответил  на его вопрос. Я тоже задавал его сам себе. Как же
такое возможно: сердце,  которое недавно  было живым,  вдруг  превратилось в
прах?
     Дег  опять  взял  меня  под  руку. И  я  увидел  тревогу  его глазах  Я
постарался отбросить все мучившие меня вопросы и улыбнуться:
     --  Что  дальше?  Будем  умницами, Дег,  вернемся  к  нашему самолету и
подождем, когда за нами прилетят.

     Мы укрыли тела мертвых полиэтиленом,  который нашли  в  самолете.  Дегу
пришлось все сфотографировать. Он был  бледен, обливался  потом и все  время
шевелил губами, ничего не произнося. Я попросил его:
     -- Сними для меня этот камень, Дег.
     И  он,  конечно,  исполнил мою просьбу. Потом мы развели костер, однако
ночь решили провести в самолете, укрывшись от ветра, который свирепо свистел
между камнями.
     Я  почти не  спал. Вышел  наружу в побродил по плоскогорью  среди низко
стелющихся  клочьев  тумана.  Постоял  какое-то  время  возле  тела  Финкля.
Несчастный человек. Стремясь уловить самое тихое  сердцебиение, какое только
может   быть,  он  не  расслышал,  не  понял,  что  его  окружают  черствые,
бессердечные люди, готовые на  все  ради  своих низких  целей, совсем  иных,
нежели те, что увлекали инженера. Я пожалел, что так мало беседовал с ним и,
в сущности, очень бегло. Хорошо, подумал я, что он  все же скончался прежде,
чем увидел, как  разлетелся на куски его прибор, такой же хрупкий, как и его
душа.
     Я прошелся вдоль всей странной  борозды,  которая  на две части  делила
плоскогорье.  Кто  знает,  благодаря чему  возник  этот  след?  Вернувшись в
самолет,  я выпил  немного виски. Мне  не удалось  сомкнуть глаз. На  тысячи
своих вопросов я находил только один-единственный ответ.
     За. нами прилетели на рассвете.
     -- Господи Боже мой, да что же тут произошло?
     Человек, который первым выпрыгнул из огромного спасательного вертолета,
остановился и в растерянности осмотрелся вокруг. Увидев меня, повторил:
     -- Господи, да что же тут произошло?
     Я ответил:
     -- Так... Кое-что...




     И  вот  я  снова  в раю на  сорок  девятом  этаже.  Мне  нетрудно  было
представить,  что у этих  девушек,  секретарей полковника Спленнервиля, есть
крылья,  точно  у ангелов.  Сидя за  своими  столами они смотрели на  меня с
ангельской  улыбкой.  Изящные, аккуратные,  пунктуальные и  безупречные, как
манекены. Возможно. они ежедневно пили фруктовые  соки и вкушали диетические
продукты -- обезжиренные, богатые витаминами.  Все мы рано или поздно станем
идиотами, если будем так питаться.
     -- Здравствуйте, господин Купер.
     -- О... как поживаете, господин Купер?
     -- С возвращением, господин Купер. Как дела там, внизу?
     Внизу. Что  означает для них  это "внизу"? Внизу -- значит  за порогом,
ниже этажом, на улице  внизу... в аду. Я вспомнил преждевременно постаревшее
лицо Астрид, как она, не дрогнув, сжимала пистолет, как собиралась  взорвать
всех поворотом рычажка. Подумал о  прекрасном лице Сильвии, которое безумная
жажда сверкающего золота превратила в  личину безмозглого демона. Представил
себе девушку, которая не одела на нас  наручники потому, что любила свободу,
и другую, которая, напротив, сковала наши руки, потому что обожала деньги. Я
думал   о   революции  в   Латинской   Америке.  О  великолепной  блондинке,
разъезжающей по свету с миллионом  долларов.  О  толпах  безграмотных людей,
живущих в нищете, и  о иных гостиницах, где стоит повернуть кран  и фонтаном
брызнет шампанское  любой  температуры...  "Как  дела,  господин  Купер?"  В
сущности, мир этих девушек был ограничен раем на сорок  девятом этаже. А тут
забота одна: только  бы  у директора  исправно  варил  желудок, не портилось
настроение и  он способен  был иногда пошутить. И  повседневная  жизнь течет
спокойно, без перемен, по накатанным рельсам.
     -- Там,  внизу, все  было о'кей, --  отвечал я.  Они улыбнулись мне.  Я
кивнул:
     -- Большой начальник здесь?
     Они покраснели. Одна из них ответила, взмахнув длинными ресницами:
     -- О, ПОЛКОВНИК ждет вас, господин Купер.
     -- Полковник, а как же иначе...
     -- Я постучал в дверь.
     -- Да?
     -- Приветствую вас, полковник, -- сказал я, приоткрыв дверь. Он даже не
взглянул на меня, зная, что это я, и проворчал:
     -- Заходи.
     Полковник что-то  читал.  Сидел, склонившись  над  какими-то  бумагами,
поддерживая голову рукой.
     -- Садись... Минутку... Заканчиваю...
     Он читал  очень медленно, слово за словом,  продумывая отчет, который я
закончил час назад  и передал ему. Время от времени он  машинально поправлял
страницы и, прочитав одну, аккуратно перекладывая ее налево. В кабинете, где
царили идеальное освещение и температура, было, как всегда, тихо и слышалось
только тиканье новых  напольных часов  -- подарок редакции  директору: некое
электронное  чудо  из стали  и пластика,  способное  отмерять  тысячные доли
секунды. Я вдруг ощутил, что напрасно трачу время.
     Прошло, по крайней мере, пять минут.
     Я напомнил:
     -- Вы  меня вызывали, полковник? Он не поднял головы. Медлил, дочитывая
последнюю страницу. Это было уже слишком.
     -- Я давно здесь, полковник.
     Он взглянул  на меня, и  его ледяные  глаза  сверкнули под нахмуренными
бровями.
     --  Я  прочитал твою статью,  Мартин,  -- сказал  он. Голос его  звучал
сдержанно и сухо.
     -- И похоже, она вам не понравилась, не так ли, полковник?
     -- Скажем так: я ожидал от тебя другого.
     -- Другого?
     Он фыркнул, взял стояку бумаг, как бы взвесил  ее, поставил вертикально
и, постучав о стол, выровнял листы. И опять посмотрел на меня.
     --  Да,  совершенно другого. Ладно, давай договоримся: твой материал --
это, как всегда, превосходный репортаж.  Может быть, даже лучше, чем обычно.
Но... -- он  поднял руку, как бы останавливая меня, -- только это слишком...
как бы тебе это сказать... слишком сложно, Мартин,  дорогой мой. Ты говоришь
об этой девушке, Астрид, и о той, другой, Сильвии... И слишком мало уделяешь
внимания  всему  остальному.  Уж прости  меня, если скажу откровенно, ладно,
ладно, Мартин? Ты  в своем репортаже, --  и он  постучал  пальцем по  стопке
страниц, -- слишком много философствуешь, вот в  чем дело. "Астрид -- символ
одного мира. Сильвия -- символ другого мира..." Видишь ли...
     Я перебил его.
     -- Нет, полковник. Это не символы и ни о каких мирах  тут речи нет. Это
иллюстрация двух подходов к жизни.  Мне кажется,  --  добавил я,  -- об этом
написано достаточно ясно.
     --  Ладно,  ладно, пусть будут  два подхода  к жизни!.. Но я ожидал  от
тебя, --  продолжал  он  с  лицемерной  улыбкой  старого хитрюги,  --  нечто
более... романтическое...  Ну  да, используем  это  слово,  почему бы и нет?
Революция  в  Латинской  Америке!  Толпы  рабов  рвущих  цепи!  Поток нищих,
ринувшихся  с  северо-востока, из Бразилии.  Генералы  бегут. Дворцы  объяты
пламенем.  Площади  переполнены  народом.  Бомбы  падают  на   университеты,
перестрелки, массовые бойни, развевающиеся  знамена, танки,  Симон  Боливар,
тупамарос,   волнение   всего    мира,   вмешательство    того   или   иного
правительства... тысячи таких женщин, как Астрид... восставший континент! Ты
представляешь, Мартин!
     Я покачал головой:
     -- Нет.
     Полковник  хотел  было  развить  свою  мысль,  но   мое  резкое  "Нет!"
остановило его. Однако лишь на мгновение.
     --  С  другой  стороны,  Сильвия, -- продолжал  он, -- ее  человеческая
драма. Увлекательная и таинственная.  Миллион долларов!.. Что бы она стала с
ним делать? Наверное, Мартин, купила бы дом для своей старенькой матери и...
     -- Нет,  не  так,  полковник,  --  снова  прервал  я  его,  --  тут  вы
преувеличиваете.
     -- А ты чересчур много философствуешь!  --  возразил  он, краснея,  как
мальчишка,  -- и если хочешь знать... я ожидал большего  от такого человека,
как ты, даже в описании  революции в Латинской Америке!  Я  послал тебя туда
из-за...
     -- Из-за землетрясения в Тиатаке, помните, полковник? Взять  интервью у
людей, которых спасет от смерти инженер Финкль!
     Спленнервиль пожал плечами:
     --  Глупости! История с угоном самолета в  тысячу раз интереснее любого
землетрясения!  Черт  возьми,  Мартин! --  воскликнул  он. -- Ведь журналист
впервые  оказывается на борту похищенного  самолета.  Ты  мог  бы,  написать
роман, а тут что?..
     Я развел руками:
     --   Согласен.  Но  дело  в   том,  полковник,   что  мне   не  удалось
сосредоточиться на угоне самолета. Думаю, это событие незначительное...
     -- Незначительное? Как так? И ты не смог сосредоточиться на...
     -- Именно  так. И знаете  почему? Хотите, скажу? -- Он промолчал,  и  я
продолжал:  --  Из-за  прибора  Финкля. Тут  это не написано, но  в какой-то
момент, когда  инженер направил его  на камень, возле которого мы сидели, он
начал сигналить, сообщая о наличии... -- я помедлил, -- сердца.
     Он выдержал мой взгляд.
     -- Да... -- сказал он, -- Дег говорил мне об этом. Неполадка  какая-то,
наверное. Может,  прибор  не  столь  совершенен,  как  утверждал, несчастный
Финкль. Эти изобретатели...
     -- Прибор  был  более чем великолепен. Ни о каких неполадках  не  могло
быть и речи.
     --  Не могло быть и речи? А  в чем же тогда дело? Какой-нибудь странный
феномен, который ты...
     -- Нет.
     Глаза его сверкнули. Он прошептал:
     -- К чему ты клонишь?
     Я  постарался  продлить  паузу  по  меньшей  мере  секунд  на двадцать,
отсчитывая тиканье напольных часов. Потом сказал:
     -- В этом камне билось сердце.  В нем находился человек. Не спрашивайте
меня,  полковник,  почему, как и  с каких пор...  На эти  вопросы я не  могу
ответить. Но он там был. Тем более, -- заключил я, -- что я его видел.
     Спленнервиль хотел  было  что-то  высказать,  но  промолчал. Его  глаза
теперь не были такими холодными, как всегда.
     Я продолжал:
     -- Когда взрыв уничтожил Джея, Эванса и  прекрасную Сильвию и превратил
в лохмотья миллион  долларов, он  расколол и камень.  Тот разломился надвое,
будто кокосовый орех.  Я бросился вперед, знаете, как это бывает при разрыве
бомбы на передовой? Меня окутало облаком пепла и...
     Я умолк. Зазвонили колокольчики тревоги. Я молчал, жалея, что рассказал
об этом. Я обещал самому себе, что буду молчать. Но теперь, уже было поздно,
и полковник напряженно смотрел на меня.
     -- Ну и что?
     Действительно, поздно. Пришлось ответить:
     -- Я видел его, полковник.

     -- Я видел его, полковник.  Не просите  у меня точного описания, потому
что я не смогу вам дать его. Я смотрел на  него несколько секунд, а потом он
превратился в прах. Как, почему? Не спрашивайте и об этом. Вам не доводилось
слышать, что от воздействия воздуха превращаются в прах вещи, которые веками
находились  в  замкнутом сосуде? Верно,  но мертвые  материи,  -- ответил  я
самому себе, -- а не живые. А,  человек, заточенный в  камне, был живым. Еще
за несколько  секунд  до  взрыва его сердце билось, а значит, текла  кровь в
артериях  и работал мозг, как  у любого живого человека... Если, -- сказал я
самому себе, -- если это был ЧЕЛОВЕК.
     Спленнервиль посмотрел  на меня. Я продолжал размышлять так, словно был
один:
     -- Потому что, может быть, у него был только облик человека, а на самом
деле он явился из какого-то другого мира, существующего по ту сторону нашего
разумения, где у людей нет ни  крови,  ни  легких, ни плоти, как у нас... Из
антимира,  который  при  всей  своей  фантастичности  все  же  может  где-то
существовать. Оказался  на земле. Как? Я  думал об этом, полковник, думал...
На звездолете,  прилетевшем на Землю из какой-нибудь другой галактики... еще
тогда, когда люди походили  на обезьян  и питались сырым  мясом. А может,  и
позднее... Почему бы и нет? Во времена ацтеков, например. Не имеет значения,
когда. Разве  это  невозможно?  Ведь утверждают  некоторые  ученые,  будто в
старинных скульптурах ацтеков доколумбовского периода  изображены  существа,
явившиеся  из  космоса,  вы  же  знаете  --  в  комбинезонах  и  космических
скафандрах. Люди  эти прилетели и  улетели,  оставив  кое-какие следы... как
напоминание...
     Спленнервиль помрачнел.
     -- Какие следы? -- тихо спросил он. -- Что за напоминание?
     -- Эта борозда, например,  что делит пополам плоскогорье, на которое мы
приземлились, от вершины до крайних камней. Когда я ее увидел, полковник, то
подумал,  что ее  провел  плуг...  Но не было еще на свете плугов, способных
распахивать  горы. А может,  этот  след оставила нижняя часть  звездолета...
из-за  ошибки при  маневре, из-за  неполадки аппарата  корабль протащился по
плоскогорью... Или ударился о скалу. Все это проверено.
     -- Все это... что?.
     --  Ну  да. Это не обычная  гора, полковник. Горы --  они ведь живые...
Снег, ветер, вода, стекающая по ним, разрушают их, изменяют, дробят камни...
Наконец,  там всегда  есть  хоть какая-нибудь  растительность,  пусть  самая
скромная, что-то есть, короче...  Там  же ничего этого нет! Все  неподвижно.
Все мертво. Набальзамировано, если вообще  может быть набальзамирована гора.
Гигантское пламя, охватившее гору, как бы  оплавило ее,  и  она остекленела.
Вам доилось  когда-нибудь  бывать  в  керамической  лаборатории,  например в
Италии или Греции?
     Этот вопрос застал Спленнервиля врасплох. Он проговорил:
     -- Ну... нет, не бывал.
     -- А я  был. Там девушки расписывают терракотовые  тарелки. Они наносят
рисунки,  которые  при  желании  легко соскоблить  ногтем,  но  лишь до того
момента, как посуду  поместят в печь. Тут тарелки обжигаются,  и от  жара на
поверхности керамики возникает  нечто вроде  стеклянной  патины, покрывающей
все  изделие и  рисунок, конечно,  тоже: теперь скобли  сколько  угодно,  он
словно впаян в  терракоту. Все это  проверено. Так вот. Подобное  произошло,
видимо,  и   с  нашей  горой.  Отчего  же   не  допустить,  что   звездолет,
взорвавшись... оплавил... оплавил все вокруг...
     --  А отчего бы не допустить какое-нибудь  землетрясение или извержение
вулкана? -- резко спросил полковник.
     -- О,  да, конечно. В  таком случае в камне  мог оказаться замурованным
настоящий  человек,  скажем,  индеец  из  племени  инков,  который  в момент
извержения оказался  погребенным  заживо в этом  камне...  шутка природы. Не
может  быть?  Во  время последней  войны  один  английский  летчик  выпал из
самолета,  который  летел  на  высоте пять  тысяч  метров,  и  не  разбился.
Невероятно? Чем больше старею, полковник, тем сильнее верю в сказки...
     Я поднялся. Я не  мог больше  сидеть на месте. Странно, но Спленнервиль
тоже встал с кресла, опустив голову и сжав губы. Он спросил:
     -- К чему вы клоните, Мартин?
     -- Ни к чему не клоню. Может быть, этот человек был пилотом звездолета.
И  ему  выпало  на долю  оказаться  заточенным  заживо в камне, словно, -- я
сложил ладони,  -- словно в футляре. Словно в  той  стальной трубе, в  какую
немедленно после смерти замуровывают трупы миллионеров, завещавших сохранять
их в надежде рано или поздно  вернуться к жизни... Вот так. Будь это  земной
человек, он  не  выжил  бы в таких условиях: окаменел бы, как  ихтиозавр или
древнее  растение. Воздух не превратил  бы  его  в  прах.  Должно  быть,  --
заключил я,  уже  чувствуя предельную  усталость, --  это был  человек не из
нашего мира. И  потому рассыпался в прах. Понимаете, полковник? Я  посмотрел
ему прямо в  глаза. И он тоже пристально смотрел на меня. Он протянул ко мне
руку, хотел что-то сказать, словно...
     Я замолчал, так как вновь увидел того белого нагого человека.
     -- Словно? -- переспросил Спленнервиль.
     Я задумчиво покачал головой:
     -- Словно хотел поговорить со мной, поведать что-то. Но  что и на каком
языке? --  я  с горечью  улыбнулся.  -- Горстка  праха,  полковник.  Загадка
Вселенной. Ответ, доказательство, контрдоказательство. Горстка праха.
     Прошло несколько секунд. Потом звякнул  переговорник, и я  заметил, что
полковник вздрогнул. Он опустил рычажок и спросил:
     -- В чем дело?
     --  Генерал  Моррис  из Пентагона,  господин Спленнервиль,  -- произнес
голосок Рози. Полковник прорычал:
     --  Попросите  его...  Скажите, что я  позвоню  через  несколько минут.
Скажите, что... словом, придумайте  что-нибудь... Мартин, -- обернулся он ко
мне. -- Дег ничего подобного мне не говорил.
     -- Он ничего не видел. Когда он подошел к камню,  оставалась уже только
горстка праха.
     -- Только прах, конечно.
     -- Дег, наверное, решил, что я теряю рассудок, так мне кажется.
     -- Да, -- согласился Спленнервиль, -- он сказал мне, что никогда еще не
видел тебя таким потрясенным, может быть, это была...
     -- Нет, не галлюцинация, --  прервал я его. -- А  если галлюцинация, то
вот это уж  никак не иллюзия, полковник. -- Я достал  из кармана  то, что мы
нашли  на  плоскогорье,  и положил на стол. Спленнервиль посмотрел, нахмурив
свои лохматые брови.
     -- Что это?
     -- Нечто, полковник.
     -- Что за чертовщина?
     --  То, что вы  видите,  не существует.  Этот предмет не имеет никакого
назначения, абсолютно никакого. И  это  не деталь  от чего-то. Это  ничто. И
металл  нам неизвестен. И это не какой-то особый сплав. Однако, вот он, этот
предмет, перед вами.
     Полковник молча  смотрел  на этот недвижный и слегка светящийся предмет
непонятной формы. Я не испытывал уже ничего -- ни волнения, ни страха.
     -- Может быть, это Деталь звездолета, полковник, -- прошептал я.
     Спленнервиль молчал.  Потом он  тяжело вздохнул, выпятив грудь, и резко
произнес:
     -- Это что же  выходит, ты принялся теперь писать научно-фантастические
рассказы?
     Я не отвечал, а продолжал, смотреть на предмет.
     Полковник проследил за моим взглядом, пожал плечами и произнес:
     -- Забери свой винт, Мартин.
     -- Это не винт.
     -- Ну, я хотел сказать -- гвоздь, болт, то, что есть, короче!
     -- То, чего нет, полковник!
     Спленнервиль  сжал  губы  и,  казалось,  готов  был  разбушеваться,  но
неожиданно улыбнулся, взял непонятный предмет,  взвесил его на ладони и тихо
присвистнул,  почувствовав, какой  он тяжелый.  Положил  в ящик письменного,
стола.
     -- Ладно,  оставлю пока  у себя,  Мартин. Я знаю,  кому  отдать  его на
экспертизу.  Спорю, что  через пару дней скажу  тебе,  из какого  он  сделан
металла, где и как используется, кто его производит и все прочее.
     -- Даже ваш генерал из Пентагона не сможет ответить на  эти вопросы, --
возразил я.
     Полковник улыбнулся с видом человека, бросающего вызов:
     -- А если он обнаружит,  что это  вещь, которая не существует... ладно,
Мартин.  Давай  не  будем  больше  ломать   голову.  Предоставим   философам
заниматься тем, чего нет. А мы тут, в "Дейли Монитор", черт возьми, и потому
до философов нам нет дела.
     Вот  так.  Эта вещь как бы  исчезла. Может, так оно  и лучше. Возможно,
полковник  поступал мудро, убеждая меня отказаться от научной  фантастики. А
то эта вещь присоединилась бы к когтю и перу,  которые были найдены в Стране
Огромных Следов.  Но  на  душе  стало невыразимо  горько. Я  попытался  было
возразить:
     -- А если бы я написал в статье все, как было на самом деле, полковник?
     Спленнервиль помрачнел. Покачал головой:
     -- Не в моей газете.
     -- Я бы мог написать книгу.
     -- Ты  волен делать это, -- с  неприязнью ответил Спленнервиль. Он  был
тверд, как скала. Однако улыбнулся и добродушно добавил:
     -- Мартин, дорогой мой, я-то верю тебе. Черт возьми, ты, без  сомнения,
пережил   жуткое   испытание.  Но  не  приноси   себя   в  жертву  ненужному
эксперименту!..   Не  вынуждай  смеяться  над  собой,  рассказывая  подобные
истории! Ведь даже этот  предмет, который  кажется тебе  таким странным,  --
продолжал он, -- нельзя  считать  доказательством. Может, этот кусок ничего,
как ты  его называешь, на  самом деле какой-нибудь  стратегический материал.
Заговори ты  о  нем,  и  Пентагон сразу  же снимет с  тебя  да  же последнюю
рубашку... А теперь, прошу тебя, сделай одолжение.
     -- Да, полковник?
     --  Перепиши  этот репортаж! Вставь  сюда побольше  сенсаций  и поубавь
проблем, дорогой. Ты  способен это сделать. Никто это не может сделать лучше
тебя. Вместе с фотографиями Дега мы сможем...
     --  Нет, полковник. Нет, оставим материал, как  он  есть, -- ответил я.
Мне хотелось поскорее уйти к себе и спокойно обдумать  все, что я видел. Тот
человек! Разве  смогу  я  когда-нибудь забыть  его  взгляд? Разве  перестану
спрашивать себя: "Что же он хотел сказать мне?"
     Я направился к двери. Спленнервиль слегка покусывал губу.
     -- Постой, Мартин! -- позвал он.
     Уже на пороге я обернулся:
     -- Да?
     Он улыбнулся:
     -- Я хотел сказать  -- ты  прав. Оставим твой репортаж как есть. Ну да,
черт  возьми, давай подбросим немного проблем нашей оглупевшей публике!  Ну,
конечно!  Сохрани и всю чепуху с  философией... Кто сказал, что мы не должны
касаться  ее? Ты  в каком-то смысле философ,  Мартин... Так вот, пожалуйста,
постарайся, чтоб не  было никаких неприятностей с этой твоей, философией или
гм...  научной  фантастикой.  Расскажи  о   твоем  человеке...  Ты  себе  не
представляешь,  как  мне это интересно, -- солгал  он, --даже если... если с
точки зрения журналистики он пустое  место, так как  от него  остался только
прах... Понимаешь, дорогой? Я тоже немного философ...
     Звякнул переговорник. Голосок Рози произнес:
     -- Генерал Моррис, полковник.
     Спленнервиль взорвался,
     -- Черт возьми! -- закричал он и, глядя  на меня, торопливо  продолжал:
-- Да, так вот я хочу сказать, тот человек... философия...
     Я кивнул:
     -- Не вынуждайте ждать Пентагон, полковник!.
     --  Да,  да, но...  -- Он пожал,  плечами, улыбнулся  и подмигнул: -- Я
вижу, ты понял. Уже вылечился, Мартин. Увидимся попозже, ладно? Ты  такой же
молодец, как и прежде! И уже вылечился, вот что самое главное!..
     Мне хотелось сказать ему, что от некоторых болезней не излечиваются. Но
я промолчал и закрыл за собой дверь.




     Перевод с итальянского Ирины Константиновой

     Константинова  Ирина Георгиевна, член  трех творческих  Союзов России -
литераторов, журналистов, переводчиков.
     Санкт-Петербург, 197183, Наб. Черной речки, 16 - 27.,
     Тел./факс 4307991,
     E-mail: kig@mail.wplus.net
     1 ноября 2000



     1 Barba amarilla - разновидность южно-американских змей. Примеч. перев.

     2 Один из самых высоких небоскребов Нью-Йорка.

Популярность: 8, Last-modified: Tue, 27 Mar 2001 05:24:23 GmT