---------------------------------------------------------------
     © Copyright Мино Милани
     © Copyright перевод Ирина Константинова (kig@mail.wplus.net)
     Изд. "Северо-Запад", 1992, сб. "Пульсирующий камень"
---------------------------------------------------------------





     Кабинет полковника  находился на сорок девятом этаже, куда  не доходили
ни городской  шум, ни запах асфальта, ни  гарь из выхлопных  труб. Словно  в
раю, честное слово. Лифт остановился, с мягким шорохом раздвинулась дверь, и
я неслышно прошел по толстому пушистому  ковру в приемную, отделанную темным
дубом. Навстречу мне поднялась девушка.
     -- Полковник ждет вас, господин Купер, -- сказала она. Я улыбнулся ей и
постучал в массивную, величественную дверь с серебряной дощечкой, на которой
было выгравировано: "Полковник Джордж В.  Спленнервиль,  президент и главный
редактор". Тотчас из-за двери донеслось:
     -- Да, Мартин, входи!
     -- Добрый день, полковник, -- приветствовал я его, проходя в кабинет.
     Он сидел за своим монументальным столом.
     -- Да входи же, черт побери! -- Он сделал нетерпеливый жест. -- Сколько
раз тебе  говорить?  --  Затем обратился  к  девушке, сидевшей перед  ним  с
блокнотом и ручкой: -- Закончим на этом, Рози,  и  запомните -- меня ни  для
кого нет.
     Рози  поднялась и поспешно покинула кабинет, бросив на меня растерянный
взгляд.  Я  жестом  дал ей понять,  что  мне все ясно.  Ясно, что в это утро
что-то очень беспокоит полковника. Что-то очень и очень заботит его.
     Я думал  сесть,  как  обычно, в одно из больших кожаных кресел напротив
письменного стола, но Спленнервиль возразил:
     -- Нет, Мартин,  иди сюда! -- Он указал на  стул  возле себя. Несколько
смутившись, я повиновался.
     --  Что-нибудь не ладится,  полковник.? --  спросил я. Он посмотрел  на
меня своими голубыми, холодными глазами.
     -- А что?
     Я покачал головой:
     -- Да нет, ничего. Я просто так.
     -- Дело  в том, -- проворчал он, доставая из бокового  ящика  небольшую
картонную  коробку  и  ставя  ее  на  стол,  -- что  вы, журналисты,  всегда
почему-то думаете, будто все у всех не ладится.
     Он машинально  провел  рукой  по  седым  волосам,  длинным и  аккуратно
зачесанным.
     --  Чем ты занят сейчас? -- поинтересовался он. Теперь его голос звучал
спокойно и вежливо. Нет, чем-то он был весьма озабочен. Чем-то особенным.
     -- Думаю закончить статью о безработице, полковник. -- Он нахмурился.
     -- Ах, да, помню. Ладно, Мартин, оставь пока эту статью.
     Я не выдержал и вскочил.
     --  Как? --  воскликнул  я. -- Оставить  работу?  Но я уже целый  месяц
собираю материал и...
     -- Знаю.
     -- К тому же вы сами поручили мне заняться этой проблемой.
     -- Да, да...
     -- У меня очень большой  и интересный материал. Я взял интервью у мэра,
у губернатора...
     -- Хватит,  Мартин! -- прервал он меня, хлопая ладонью по столу. -- Кто
руководит газетой? Ты или я?
     -- Причем здесь это?
     -- Ответь; кто главный редактор? Ты или я?
     -- Вы, -- неохотно признался я, -- но...
     -- Никаких "но"? Я -- и точка!  -- он повелительно указал на стул возле
себя. -- Сядь и успокойся!
     Я  сел и  хотел  было снова возразить, но  тут  он положил руку мне  на
плечо:
     -- Нет, дорогой мой, нет! --  проговорил  он, и голос  его  удивил меня
какой-то проникновенностью и  печалью. -- На этот раз ты действительно очень
нужен мне.  И, наверное, не только как журналист. Я всю ночь думал  об этом.
--  Он  замолчал  и  посмотрел на коробку, лежавшую на столе. Пауза  длилась
долго, должно быть, с минуту. -- Мартин, -- продолжал полковник, не глядя на
меня,   --  ты  слышал   о   профессоре  Луисе  Гростере,  директоре   Музея
естествознания?
     -- Это тот, который умер четыре дня назад?
     -- Тот самый.
     -- Я слышал о нем. Это был настоящий ученый. А...  Он был вашим другом,
полковник, не так ли? -- Он кивнул.
     -- Мы с Луисом  были большими друзьями, хотя и виделись весьма редко. У
нас очень  разные характеры, это верно, но мы были  по-настоящему близки. Он
был  последним  из друзей,  какие еще остались у меня,  Мартин,  -- вздохнул
Спленнервиль.
     Я сказал:
     -- Мы все ваши друзья, тут, в редакции. Он горько улыбнулся:
     -- Понятно.  Но  с Луисом, видишь ли,  все  иначе.  Мы вместе  учились,
вместе  воевали, вместе;  переносили холод и голод. Короче, -- тут полковник
опять  перешел  на энергичный деловой тон,  -- этот старый сумасброд оставил
мне кое-что в наследство. Я хочу сказать  --  вот эту картонную  коробку. Ее
привез мне домой посыльный из музея, вчера вечером. И испортил мне всю ночь,
-- мрачно закончил он.
     -- Вероятно, полковник, она полна банкнот, -- глупо сострил я.
     Спленнервиль взглянул на меня без улыбки.
     -- У Луиса не было ни гроша, -- отрезал он и открыл коробку.
     Привстав со  стула,  я заглянул  в нее.  Потом набрался смелости и,  не
скрывая своего удивления, спросил:
     -- И это все?
     Полковник, раздраженно кивнул:
     -- Все.
     'Он извлек; из коробки перо, какую-то щепку, два  конверта и положил их
на черное, блестящее стекло своего письменного стола.
     Он  долго и задумчиво  смотрел на все  это. Мне стало  тоскливо. Зачем,
спрашивал я себя, зачем, черт возьми, редактор вызвал меня?
     Вдруг из динамика прозвучал голос Рози:
     -- Полковник, вас вызывает Вашингтон...
     Спленнервиль не сразу  услышал ее слова, продолжая внимательно смотреть
на  лежащие перед  ним  предметы. Когда  же  Рози  повторила "Полковник, вас
вызывает Вашингтон...", он резко повернул голову и, покраснев, заорал:
     -- Я же сказал -- меня ни для кого нет!
     -- Но, господин Спленнервиль, это министр труда, -- сообщила Рози после
небольшой паузы. Спленнервиль хлопнул рукой по столу.
     --  К черту министра  труда!  -- прогремел  он. -- Меня нет,  ясно? Нет
меня! -- Он раздраженно опустил рычажок аппарата и замер, стиснув зубы. -- К
черту! -- повторил он и, не остыв еще от  гнева,  повернулся  ко мне: -- Так
вот, Мартин, о чем ты мне говорил?
     Я еще никогда не видел его таким возбужденным.
     -- Я говорил, что это, наверное, что-то очень важное, полковник, раз вы
посылаете к черту даже министра труда, -- и, указав на  коробку, добавил: --
А больше там ничего нет?
     -- Это все. Перышко, -- он спокойно взял серое перо, -- и коготь. -- Он
коснулся указательным пальцем того, что я принял за щепку. Я всмотрелся. Да,
это  был  коготь,  вернее,  острый конец  когтя.  Может быть,  от  какого-то
необыкновенного тигра... Не знаю, почему,  только мне вдруг стало как-то  не
по себе. Впрочем, это ощущение быстро прошло.
     -- Наверное, для вас, полковник, эти вещи имеют  какой-то особый смысл.
Воспоминание о прошлом, должно быть?
     Спленнервиль   поморщился  и  махнул  рукой.  Затем  он  взял  один  из
конвертов, который был уже распечатан, и извлек из него лист бумаги.
     --  Послушай, Мартин,  -- сказал он,  глядя на  меня,  -- послушай, что
написал мой  бедный  Луис... Дата,  видишь, давняя -- год назад... Послушай.
"Дорогой Джордж, -- начал читать он, -- может быть, тебе покажется странным,
что я делаю это завещание, я не богат и никогда не был богатым. Ты, конечно,
помнишь...  --  Тут  полковник  прервал чтение.  --  Здесь я могу пропустить
несколько строк, Мартин... Луис пишет о нашей старой дружбе...
     -- Как хотите, полковник.
     -- Да, к делу... Вот тут. Итак: "Все мои  книги и инструменты я завещаю
музею. А тебе, Джордж, оставляю  вот эти предметы, которые заключают в  себе
годы  моих  раздумий,  мечтаний,  проектов.  Годы разочарований,  лишений  и
страха. Перо и коготь..."  -- Явно взволнованный, полковник, прервав чтение,
вздохнул,  что-то  пробормотал и продолжал: --  "Эти предметы  я тоже мог бы
оставить  музею или какому-нибудь  другому ученому, но  я не делаю этого.  Я
отдаю их тебе, Джордж, по четырем весьма  весомым причинам. Первая -- потому
что ты мой  ближайший друг. Вторая --  потому что ты очень богат.  Третья --
потому  что ты отважен. Четвертая -- потому что ты наделен воображением. Да,
именно так. Эти два предмета -- перо и коготь -- попади они в руки человека,
не  обладающего  этими четырьмя качествами, какие  есть у тебя, пропали  бы.
Имей однако в виду, Джордж, что это мое  наследство  будет весьма тяжким для
тебя. Если не уверен в своих силах, оставь все и брось эти предметы в камин.
Если же, напротив,  захочешь  принять  мое наследство, Джордж, во  имя нашей
старой дружбы, то умоляю тебя, доведи дело до конца..."
     Голос полковника по мере  того, как он читал, становился все глуше,  он
опять прервал чтение и, не глядя на меня, проговорил:
     -- Мартин, там в шкафу бутылка виски...
     Я  прошел  к  шкафу, достал бутылку и рюмку,  поставил на  стол,  налил
виски.
     -- Вот, полковник
     -- Я  никогда  не  пью  раньше  захода  солнца,  это  мое  правило,  --
предупредил  он,  --  но на  этот раз мне необходимо. -- И он сделал хороший
глоток.
     Я  по-прежнему --  сам не  знаю  почему  --  ощущал  какое-то  странное
беспокойство, даже  страх,  тревогу, какую не испытывал еще никогда в жизни.
Мне  казалось,  будто я смутно чувствую  присутствие еще кого-то,  словно  в
просторный кабинет вошло некое неизвестное, загадочное существо..
     Внезапно полковник спросил:
     -- Что же мне делать, Мартин? Принять или отказаться?
     Звук его голоса заставил меня встряхнуться.
     -- Соглашусь  принять,  --  продолжал  Спленнервиль,  -- значит,  нужно
вскрыть и вот это. -- И он указал на второй конверт, лежащий на столе.
     Я заметил, что он был запечатан  и  на нем  четким  почерком профессора
Гростера было написано: "Вскрыть только в случае положительного решения".
     Я продолжал рассматривать его. Журналист  должен быть любопытным  уже и
силу  своей  профессии,  это  верно,  но сейчас, странное  дело, любопытство
сжигало  меня,  как никогда прежде.  Отчего такие мрачные слова? Почему  это
перо какой-то птицы и  частица когтя заключают в  себе мечты, разочарования,
страхи, отречения?..
     --  Соглашайтесь,   полковник,  --   твердо   сказал  я.   Спленнервиль
усмехнулся.
     -- Я  знал, что  ты так  скажешь, Мартин! --  Он еще глотнул  виски и с
некоторой бравадой продолжал: -- Ладно, посмотрим, чего хочет от меня старый
Луис. -- Он взял нож для разрезания бумаги и не без некоторого труда  вскрыл
конверт. Достал лист  бумаги и положил его на стол. -- Та же  дата, что и на
том письме, -- проговорил он, -- да, да... старый Луис. Гм! Ну, посмотрим, в
чем тут дело. "Джордж, -- негромко начал читать он, -- это перо, несомненно,
давнее, ему лет 45-50. Я исследовал его целых семнадцать месяцев и абсолютно
убежден, что не  ошибаюсь. Погрешность может  составить  пять-шесть  лет, не
больше. То же самое относится и к когтю. Я непреклонно убежден, что..."  Что
тут такое?  Ага,  вот:  "что  перо  и  коготь принадлежат  одному и тому  же
существу. То есть Онакторнису... -- Тут полковник остановился. Посмотрел  на
меня, недоуменно  скривил губы и продолжал: -- "Эти предметы, попади ко  мне
во время моей последней экспедиции в устье Амазонки в1962 году. Я купил их у
одного местного жителя, который сказал,  что приобрел их у одного колдуна, а
тот в свою очередь --- у жителя Страны Огромных  Следов. Он сказал, что перо
и  коготь  обладают  волшебной  силой." Дай мне еще  немного виски,  Мартин.
Спасибо. Что  ж,  читаем дальше:  "Я сразу же  понял необыкновенную ценность
этих "вещественных доказательств"  и трудился, как  одержимый, Джордж, чтобы
определить  хотя бы приблизительно, где  же  находится эта  Страна  Огромных
следов. На карте, которую я прилагаю, ты найдешь результат моих исследований
и  мои выводы. Тут  я  также абсолютно убежден,  что  не ошибаюсь. Я  мог бы
передать тебе и несколько папок  со  своими записками, научными  выкладками,
описаниями опытов  и выводами, к каким  пришел в результате. Но  я знаю,  ты
обладаешь незаурядным воображением  и веришь  мне,  поэтому  ограничусь лишь
тем,  что  еще  раз повторю мой окончательный вывод:  в верховьях  Амазонки,
Джордж,  до  сих пор живет  или во всяком случае  не более сорока-пятидесяти
пяти лет назад существовал экземпляр Онакторниса. Вот и все. Это и  есть мое
наследие. Остальное -- за тобой".
     Спленнервиль опустил бумагу на стол. Я замолчал, недвижно глядя куда-то
в  пространство. Я заметил, что лоб  его  покрылся  бисеринками пота. Тишину
нарушил протяжный бой стоявших  в глубине  кабинета высоких напольных часов:
их маятник равнодушно отсчитывал время.
     -- Извините, полковник, -- проговорил я после некоторого раздумья, -- я
мало  что  почерпнул из  письма,  но  полагаю... -- кажется, мне не  удалось
скрыть разочарование и ироническую усмешку. От моего любопытства не осталось
и следа, а вместе с ним испарилась и тревога. Лопнула, как мыльный пузырь.
     -- В чем дело, Мартин? -- вспыхнул Спленнервиль? -- Почему усмехаешься?
     --  Нет, нет.  Боюсь только, что  --  я  не стал развивать  свою мысль.
Спленнервиль вложил письмо в конверт и поднял рычажок переговорника.
     -- Слушаю, шеф? -- тотчас раздался голосок Рози.
     -- Возьмите энциклопедию  и прочтите мне статью "Онакторнис": о, эн, а,
ка, те... Словом, Онакторнис.
     -- Ясно, шеф. Сейчас.
     Спленнервиль ждал, хмуро уставясь в переговорник.
     --  Ну что? --  нетерпеливо поинтересовался он  спустя некоторое время.
Рози испуганно ответила:
     -- Вот, вот, шеф!
     -- Так давайте, читайте же, черт возьми!
     --  Итак...  Онакторнис... --  Голос девушки  дрожал, --  разновидность
нелетающих птиц, существовавших в плеоцене, принадлежит к отряду плотоядных,
населявших Южную Америку... Крупная хищная птица...
     --  Достаточно! --  отрезал  полковник. Он нервно  выключил  динамик  и
повернулся ко мне:
     -- Ну, так что, Мартин?




     Не  хотел бы вас разочаровывать,  --  твердо сказал я, -- Но, по-моему,
это  набившая оскомину  история, которая  время  от времени  возвращается на
экраны:  где-то обнаруживается чудовище, пережившее тысячелетия и  всемирный
потоп, ну и так далее, и все такое прочее.  Каждые  пять-шесть лет всплывает
нечто подобное.
     -- Нет, Мартин, нет. На этот раз все не так. Должно быть не так.
     -- Почему?
     Вместо  ответа он  взглянул на письмо.  И прежде чем продолжить чтение,
внушительно проговорил:
     Луис был  великим ученым, а не писателем. Выдумав подобную историю,  он
мог  бы  заработать  кучу  денег...   "Речь  идет,  --  прочитал  он,  снова
обратившись к письму, -- об очень трудном деле." -- Он внезапно умолк.
     Тогда заговорил я:
     --  Верно,  полковник, это очень трудное дело,  но отчего  же  в  таком
случае он  не взялся за него сам? Отчего же  Гростер как истинный ученый сам
не  отправился на  поиски  этого  чудовища? Почему  самолично не  постарался
доказать, что эта птица живет в наши дни или жила полвека тому назад?
     Полковник хмуро посмотрел на меня, снова взял письмо и почти сразу же с
торжеством воскликнул:
     --  А вот почему!  Вот что пишет Луис: "...очень трудное  дело, и я  не
берусь за него, Джордж, потому что я стар, беден, а прежде всего потому, что
я ученый. Не смейся, Джордж. Это затея не для ученых, и знаешь, почему? Ведь
каждый, кто пытается  научно доказать, что вымершие  доисторические чудовища
живы и поныне,  рискует своим научным  авторитетом! Его  уничтожат  критики,
ирония  коллег,  неверие  толпы,  насмешки журналистов...  Джордж,  --  тихо
продолжал Спленнервиль, -- на все  это  у меня нет сил.  Можешь считать меня
подлецом, но у меня  нет  на это  сил.  Видишь ли, я уверен... -- Эти слова,
Мартин, подчеркнуты! -- "...я уверен, что пятьдесят лет назад Онакторнис был
жив, и даже  само  название места --  Страна Огромных Следов -- мне кажется,
подтверждает это. Хотя, понимаешь, я ведь тоже могу  заблуждаться, и в таком
случае мое сообщение об Онакторнисе сразу же положило бы конец моей карьере.
Ученый не может, не  имеет права ошибаться:  он рискует  всем.  А  журналист
вроде тебя, если и ошибется, то ничего не потеряет. Разве не так?.."
     Дальше Спленнервиль читал письмо молча, про себя, а окончив, положил на
стол и некоторое время сидел, опустив голову, сложив ладони, словно молился.
Наконец он поднялся, неторопливо направился  к большому окну, в задумчивости
остановился передним, держа  руки  за спиной и  устремив  взгляд  к  океану,
голубевшему вдали, за лесом небоскребов.
     Я оставался в своем кресле, разочарованный  и расстроенный.  Ожидал Бог
весть  чего, а  тут... На  этот раз, утверждает  полковник, все  не так.  Но
почему? Я не понимал, почему же все не так...
     С  каким-то непонятным  испугом  посмотрел я на эти  странные предметы,
лежавшие на столе, невольно протянул руку к перу и, тронув его, почувствовал
нечто  вроде толчка,  заставившего  меня вздрогнуть. Внезапно  во мне  опять
пробудился  страх,  возникло  ощущение  какой-то тайны...  Я поднялся.  Нет,
пожалуй, эта история не по мне.
     -- Позвольте задать вам вопрос, полковник? --обратился я.
     Он молча кивнул, продолжая смотреть вдаль.
     -- Какое же отношение вся эта история имеет ко мне?
     Он резко повернулся, и я увидел, что глаза его гневно заблестели:
     --  Какое  отношение? --  вскричал  он. -- Что  за вопрос,  Мартин?  Ты
полагаешь, я пригласил из-за того, что страдаю от одиночества?
     -- Нет, но...
     --  Разве я не попросил у  тебя совета? Не сказал, что мы с Луисом были
словно братья? Или ты думаешь, это просто -- решить такую проблему?
     -- Нет, конечно, полковник, но...
     Он быстро вернулся к письменному столу, взял письмо:
     --  Луис, -- воскликнул он, размахивая бумагой перед самым  моим носом,
-- никогда  не  сыграл бы со  мной подобную шутку на смертном одре!  Загнать
меня в ловушку в предсмертный час! Нет же и нет! Никогда! Никогда!
     -- Не сомневаюсь. Но в чем же дело? Вы хотите, чтобы я написал об  этом
статью? Я мог бы подыскать  какие-нибудь  убедительные доводы,  мог  просить
помочь какого-нибудь ученого и...
     --- Нет, Мартин. Раз старый Луис  верил в меня, положился на меня, я не
предам его. Если он считал. что я испугаюсь, то крепко ошибся!
     Спленнервиль сел за стол, быстро перечитал  оба письма, потом, глядя на
меня с какой-то странной улыбкой, добавил:
     -- До самого конца, Мартин! Тут надо дойти до самого конца!
     Колокольчики тревоги снова дружно загремели в моей голове:
     --  Послушайте,  полковник, торопливо заговорил я, -- не собираетесь же
вы...
     Но он уже нажал рычажок переговорного устройства:
     -- Пришлите  сюда  Рестона, Рози,  -- приказал он, -- и скажите,  чтобы
приостановили печатать первую полосу. -- Да, немедленно! Попросите Д'Анджело
подняться ко мне, тотчас же. Скажите Альдо Даггертону, чтобы не покидал свой
кабинет.  А  если  его  нет  на   месте,  разыщите  и  прикажите  немедленно
вернуться... Да, да.
     -- Полковник, -- начал было я, -- если вы...
     -- Да, Мартин, ты угадал. Именно это я и намерен сделать, -- усмехнулся
он. Теперь его лицо было озарено хорошо знакомым мне светом: удовлетворением
от  принятого  решения,  уверенностью, что работа началась. А я хорошо знал,
что  полковник, раз взявшись за что-либо, никогда не  бросал дело, не доведя
его до конца... Колокольчики тревоги звонили лихорадочно. В невольном порыве
я протянул к нему  руку, не опасаясь,  что становлюсь похожим  на  нищего  у
паперти:
     -- Ради Бога, полковник, -- воскликнул я, -- не совершайте...
     -- Чего? -- прервал он меня. -- Ошибки? Пусть даже это будет ошибка, ну
и что? Иди, Мартин, отдохни немного,  сынок.  Иди... Приведи  в порядок свои
дела. Но через два часа ты понадобишься мне, понял?
     -- Черт побери, полковник, ничего не понял! Какого дьявола?..
     Он снова обратился к микрофону:
     -- Рози, подготовьте мне немедленно программу поездки на Амазонку. Что?
На самолете, конечно, а как иначе? Не на машине же! Да, и немедленно.  Итак,
Мартин, -- обратился он ко мне, -- что ты хотел сказать?
     --  Я хотел  сказать... Ради Бога, послушайте меня. Я люблю вас и  вашу
газету... Понимаю ваши чувства к Гростеру и все  прочее. Но подумайте, прошу
вас, как следует!  Представьте, чем  все это может обернуться? Я  полечу  на
Амазонку, если хотите,  но что  я там смогу сделать? Написать серию  статей?
Согласен. И все? Вы всерьез  считаете, будто можно отыскать Страну  Огромных
Следов и птицу с этим  дурацким названием?  Неужели  я похож, по-вашему,  на
человека,  способного  отыскать какое-то  допотопное  чудовище? Если  хотите
сделать что-то ради памяти Гростера, обратитесь в университет, в музей...  к
ученым, одним  словом. Организуйте экспедицию естествоиспытателей,  спросите
их мнение...
     -- Господин Полковник!
     -- А, Рози! Ну так что?
     -- Есть прямой рейс на Белен. Оттуда местным транспортом можно проехать
в глубь страны. Белен, -- повторила Рози, -- Бразилия.
     -- Превосходно. Забронируйте два места на завтра. Да. Хорошо.
     У меня опустились руки. Я почувствовал себя опустошенным, словно старая
тыква.
     Безутешно покачав головой, я пробормотал:
     -- Но, полковник...
     Он встал, проводил меня до двери, протянул руку:
     -- Ладно,  Мартин, не горюй... В твои годы я бы подскочил  от  радости,
получив подобное задание! Какие у  тебя отношения с Альдо Даггертоном? Все в
порядке?
     -- С кем? С Дегом, фоторепортером? Мы с ним, друзья, а что?
     У   дверей   Спленнервиль   нажал  кнопку,  створки   с   легким  гулом
растворились.
     -- А то, что он  составит тебе компанию в этом путешествии. До встречи,
Мартин!
     Я вышел. Дверь за моей спиной закрылась.
     Я чувствовал себя так,  словно о мою голову только что разбили бутылку.
Вот  уже  пятнадцать  лет  я работал  журналистом, писать начал  едва  ли не
подростком,  но  никогда  еще  не получал такого удара. За каких-то двадцать
минут  меня выдернули  из-за  письменного стола  и  швырнули  в  тропические
джунгли искать какое-то допотопное чудище, порожденное болезненной фантазией
старого профессора...
     -- Нет! -- воскликнул я что было силы. -- Нет!
     --  Вы  что-то сказали,  господин  Мартин?  --  как  всегда  застенчиво
пролепетала  Рози. И прежде  чем я успел ответить, продолжила, глядя на меня
поверх очков: -- Что с вами?
     Я шагнул к ней:
     -- А что со мной должно быть?
     -- Святые  угодники, какой странный  у  вас голос! Можно подумать... --
она умолкла.
     -- Что можно подумать, Рози? -- поинтересовался я.
     Она пожала плечами и проговорила:
     -- Наверное, вы чего-то испугались...
     -- Испугался?.. Гм...
     Через два часа я снова вошел в кабинет Спленнервиля. Тут уже находились
Рестон, заместитель директора  директора, Снайпсон  -- главный  редактор,  и
Д'Анджело, руководитель  типографии.  Был  тут  и  Дег  --  молодой  человек
двадцати трех лет, тоненький, с открытым живым лицом и  смешно оттопыренными
ушами. Спленнервиль вышел мне навстречу и протянул руку:
     -- Ну, как теперь дела,  Мартин? -- спросил он. При этом ему не удалось
скрыть некоторого беспокойства.
     -- Я готов ехать, полковник, -- искренне  ответил я.  И я действительно
был  готов.  Кирпич,  падающий  на  голову журналиста,  должен  быть  именно
кирпичом  и  ничем больше.  Я  успокоился,  поручил  одному  своему  коллеге
закончить  статью  о безработице, и теперь был  готов отправиться в Белен, в
Бразилию, к черту на рога или еще куда подальше. Такова профессия, таков мой
долг. И потом было бы интересно посмотреть на Амазонку...
     Впрочем,  нет, тут было еще и  другое.  Что-то  такое,  чего  я не  мог
объяснить  самому   себе.  За  те   два  часа,  проведенные  в  редакционной
библиотеке,  где  я  листал  книги  и энциклопедии, разыскивая  сведения  об
Онакторнисе,  я пришел к  выводу,  что вся  эта  история  --  плод фантазии,
родившейся в мозгу несчастного одинокого человека... Я не доверял профессору
Гростеру, не верил в его чудовище, выжившее после всемирного потопа. Я готов
был  отдать  голову  на  отсечение,  что  моя  поездка  окажется  совершенно
напрасной. И все же...
     И  все  же  одного  я  не мог  понять  -- отчего  меня  охватило  такое
беспокойство при виде  этого пера и когтя, отчего с тех пор меня не покидало
это ощущение, а  мой голос, когда я разговаривал  с Рози,  дрожал от страха.
Так что же все-таки происходило со мной?
     Я не понимал этого. Но чувствовал, что ответ на все мои вопросы я найду
в джунглях.

     Мы обсудили  план экспедиции. Полковник уже поместил в газете сообщение
о моем  отъезде: "Наш специальный  корреспондент Мартин Купер,  -- огромными
буквами  было  напечатано  на  первой  полосе,  --  отправляется  на  поиски
последнего  доисторического чудовища." Других подробностей, естественно,  не
сообщалось, как не  было  даже намека  ни  на  профессора  Гростера,  ни  на
Амазонку.  Говорилось только о каком-то  уголке  земли, находящемся на  краю
цивилизации.
     --  Не хочу, чтобы здесь упоминалось  имя  Луиса,  а  главное, не хочу,
чтобы  другие газетчики совали нос в эту историю, -- проворчал полковник. --
Идея принадлежит нам. Это наше дело.
     -- И это большое дело, если все пойдет хорошо, -- заметил Рестон.
     Полковник сделал решительный жест:
     -- Пойдет, пойдет!  Читатели любят подобные сенсации.  Увеличим тираж и
получим уйму  заказов на  рекламу... Заработаем  кучу  денег, поверьте  мне!
Разумеется,  --  добавил он, -- экспедиция тоже влетит  нам в  копеечку.  Ты
должен  будешь присылать  мне  блестящие  статьи,  Мартин, такие, чтобы люди
поверили. Впрочем, не мне тебя учить.
     -- А как же передавать их? Мне кажется, в джунглях нет телефона.
     -- Связывайся, пока  будет возможность,  -- сказал Снайпсон, -- а потом
делай заметки, и напишешь историю путешествия, когда вернешься.
     Полковник повелительно ткнул пальцем в Дега:
     -- А ты должен сфотографировать мне это чудовище, ясно? -- приказал он.
     Дег покраснел и заерзал на своем стуле.
     -- Но, полковник, а если вдруг...
     -- Что? Что вдруг? Черт  побери! -- загремел Спленнервиль, хлопая рукой
по столу.  -- Что это за разговоры? Ты отправляешься в свою первую серьезную
командировку и что-то лепечешь  о каких-то  "если" и "но"?.. Вы должны найти
это чудовище, должны! Ясно? Мартин?
     -- Да, -- ответил я, -- ясно. А не найдем, так придумаем!
     Полковник  уставился  на  меня  дикими  глазами,  казалось,  он вот-вот
взорвется от гнева, но потом он внезапно успокоился, усмехнулся и промолчал.
Вскоре все приглашенные ушли, остались только мы с  Дегом.  Полковник указал
нам на карту Амазонки, расстеленную на столе.
     --- Это вот  здесь, ребята, -- объяснил он, опуская на нее указательный
палец. --  Это карта,  которую мне  прислал  Гростер. А это,  по его мнению,
Страна Огромных Следов. Наша проклятая курица должна обитать примерно в этих
краях..
     -- Если она еще жива, -- вставил я.
     -- Разумеется, -- продолжал он, -- а если ее  нет, то наверное остались
какие-то следы или что-нибудь в этом роде.
     В  том месте  карты,  куда  указывая  полковник,  не было и  намека  на
какие-либо дороги или поселения. Он справедливо назвал это "уголком земли на
краю цивилизации". Я заметил:
     -- Нелегко будет добраться туда, полковник.
     -- Нелегко, --  согласился он,  но об  этом  позабочусь  я,  и вы  туда
доберетесь Ладно, -- добавил он, складывая каргу и протягивая ее мне. -- Это
все. Самолет  вылетает завтра в  7.00. Сейчас  вам лучше отправиться домой и
привести в порядок свои дела... Да, во время  пересадки в Мехико, Мартин, ты
получишь конверт  с инструкциями, более  точными  адресами и  так далее... А
теперь зайдите в  бухгалтерию и получите приготовленные  для вас деньги. Вот
теперь   действительно  все.  --  Он  повернулся  к  микрофону,  из  которою
неожиданно раздался голосок Рози, и ответил:
     -- Да, да, я понял. Через минуту буду свободен. Скажите министру, что я
в его распоряжении.
     Мы направились к  двери.  Когда она  открылась, полковник  протянул мне
руку.
     -- Ты лучший из моих ребят, Мартин. -- тихо произнес он.
     Я пожал ему руку.
     -- Сделаю все, что в моих силах, полковник.  Справимся? --- обратился я
к Дегу. -- Не так ли, старина?
     Юноша живо откликнулся; -
     --- Ну, с вами, Мартин, это будет не так уж и трудно...
     Прежде чем расстаться с  нами, Спленнервиль  положил руку мне на плечо.
Это было необычным для него жестом.
     --- Мартин, дорогой мой,  -- проговорил он, -- я -- редактор, и  обязан
заботиться об интересах газеты.  Твое путешествие должно завершиться успехом
для  нашего  дела.  Но, -- продолжал он,  -- тут ведь есть  и  другое,  и ты
понимаешь, что я имею в виду.
     Я взглянул на перо и коготь, лежавшие на письменном столе.
     --  Понимаю, -- ответил я. Спленнервиль хотел сказать еще что-то, но не
смог.
     -- Счастливого пути! Удачи вам! -- воскликнул он. И закрыл дверь.

     Когда мы покидали редакционный небоскреб,  я  заметил,  что  Дег слегка
дрожит, и повел его  в  ближайший  бар выпить что-нибудь. Он  одним  глотком
осушил небольшую рюмочку, помолчал и, покачав головой спросил:
     -- Но в чем, собственно, дело? Что случилось, Мартин?
     --  Ничего  особенного.  Обычная  журналистская судьба, Дег.  Нынче  --
здесь, завтра -- там.
     Он смотрел сквозь меня, явно думая о чем-то совсем другом.
     --  Не  знаю...   Не  знаю...  --  Дег  потрогал  свой  лоб,  лицо  его
передернулось. -- О Боже, но почему выбрали именно меня?
     --  Потому  что ты  хороший  фотограф.  А  ты  хотел бы,  чтобы послали
кого-нибудь другого?
     --  О нет! -- воскликнул Дег. -- Конечно, нет, но... Можно еще рюмочку,
Мартин? И послушайте... Зачем мы едем на эту Амазонку? Знаете,  я не уверен,
что все правильно понял.  Я переволновался, да еще там эти главные редакторы
и прочие... Мы что, отправляемся искать... какое-то чудовище?
     Он смотрел на меня, словно напуганный ребенок.
     Я ответил:
     -- Онакторниса.
     -- Извините, я наверное не  очень образован... А что это такое  -- о...
на... кто... Словом, что это за штуковина?
     -- Птица, Дег, -- объяснил я и заметил, как он  облегченно вздохнул. --
Но. не думай, -- продолжал  я, -- что из  тех, которые славно  щебечут среди
листочков на деревьях. В библиотеке есть две-три книги, где описывается этот
самый Онакторнис, проклятая курица, как назвал ее полковник. Она была ростом
в три метра, может быть, даже больше. Не могла летать, но зато  бегала очень
быстро,  как  мотоскутер, и могла подпрыгнуть до второго этажа этого дома. И
не думай; будто она питалась бисквитами... У нее были иные пристрастия, Дег.
     Юноша слегка  побледнел,  стиснув пустую рюмку. Я наполнил ее в  третий
раз.
     -- Она питалась мясом, Дег. Самым.. разнообразным, насколько я понимаю.
Человечьим тоже.




     Три  дня  спустя мы  прибыли  в-  Белен.  Отсюда,  согласно  указаниям,
полученным  от  полковника,  еще в  Мехико, отправились в Манаус. Еще  через
неделю на  маленьком  дребезжащем самолетике добрались до Фоса -- крохотного
городка на  Риу-Негро, окутанного  липким  туманом,  ползущим  из  джунглей.
Отсюда нам предстояло подняться  на пароходе по реке до того  места, где она
впадает в Рйу-Аоле и проследовать дальше до Марагуа -- последнего пристанища
цивилизации,  ее  дальнего аванпоста.  В  Марагуа  нас  должен  был  ожидать
вертолет  с  оснащением  экспедиции,  с   помощью  которого  нам  предстояло
отправиться дальше в  глубь  страны,  в сердцевину  бесконечных  тропических
джунглей -- в Страну Огромных Следов.
     Я  сидел за пишущей  машинкой  в  убогой  комнате единственной  в  Фосе
крохотной гостиницы. Я заканчивал уже вторую  статью,  как  вдруг вошел Дег,
ногой  захлопнул  за  собой  дверь, повесил  на гвоздь фотоаппарат  и  молча
бросился на кровать.
     --  Как дела,  Дег?  -- спросил  я,  повернувшись  к  нему. Он  молчал,
уставившись   в  потолок.  Я  снова  стал  стучать  на  машинке,  но  вскоре
почувствовал, что он смотрит на меня. Не оборачиваясь, я повторил вопрос?
     -- Что случилось?
     Он помедлил с ответом.
     --  Случилось?  --  наконец  тихо  переспросил  он.  --  Мартин,  я  не
представляя, что окажусь в таком... в таком... -- он не находил  подходящего
слова. Я повернулся к нему:
     -- Не представлял, что окажешься за пределами цивилизации?
     Он нервно дернул головой к ответил, тщетно пытаясь улыбнуться:
     -- Да, Мартин, именно это я и хотел сказать. Я пытался представить себе
эту страну, читал кое-что в дороге, но... -- он безутешно махнул рукой, -- я
никак не думал, что... -- Он умолк, чтобы прихлопнуть комара, и с  ожиданием
посмотрел на меня.
     --  Ну, представь  себе,  что  ты Онакторнис, Дег,  -- сказал  я, --  а
хищники и люди  преследовали бы тебя. Где бы ты начал прятаться, где бы стал
искать хоть немного покоя?  В Нью-Йорке? В Париже или в какой-нибудь долине,
испещренной автострадами? Разве не предпочел бы ты самое глухое место, какое
только может быть на земле?
     -- Вы правы, да, но...  Я не думал, что здесь так  все  ужасно.  Вы  же
видели, Мартин, какая  тут  нищета, в этой стране?  Дороги  разбиты, усыпаны
мусором... Какие несчастные все эти женщины,  мужчины, дети... Вы видели, во
что  они одеты, какие истощенные,  больные... А их  жилища? Вы видели? Можно
подумать, что... тут обитают прокаженные...
     --   Ничего  не   поделаешь,   Дег.  Тебе  остается   только   одно  --
фотографировать.
     --  Ну  да, я  понимаю...  И  снимки я уже сделал... Но  у  меня  такое
ощущение,  будто я натянул  на себя мокрую одежду... Все раздражает меня,  и
все валится из рук, Мартин, -- грустно добавил он после некоторого молчания,
-- и долго еще мы будем здесь в командировке?
     Я тяжело вздохнул:
     -- Долго, Дег, долго. А что, было бы лучше, если б я наврал тебе?
     -- Но...
     -- Но поиски еще  и не начались, Дег.  Однако, если ты уже устал, то...
Не  знаю,  честно  скажу,  просто  не  знаю,  сколько   все  это  продлится.
Представления не имею.
     -- Ладно, -- согласился Дег, -- это пройдет, Мартин, пройдет. Я уверен,
что выдержу. Выдержу, верите мне?
     -- Конечно.
     Он  улыбнулся  и,  казалось,  немного успокоился. Удобней устроился  на
кровати и продолжал:
     -- Есть еще одно обстоятельство, о котором я хотел вам сказать, Мартин,
-- произнес он, серьезно глядя на  меня: -- Я хотел спросить вас об этом еще
когда мы летели сюда.
     -- Ну, так в чем дело?
     -- Так вот.  Я хотел спросить, как вы считаете, мы найдем что-нибудь? Я
хочу  сказать --  верите ли вы,  что это чудовище существует на  самом деле?
Верите, -- добавил  он  шепотом,  --  в  это задание, Мартин? --  И,  затаив
дыхание, он уставился на меня в ожидании ответа.
     Я задумался. Да,  я тоже  сто раз задавал себе этот же вопрос. Помолчав
немного, я заговорил:
     -- Нет, Дег, не верю. И то, что я не верю, меня, естественно, огорчает.
Я предпочел бы, как всегда, не сомневаться в победе... Но на этот раз все не
так, и я ничего  не могу поделать. Но,  -- добавил я,  возможно, обращаясь в
этот  момент  к  себе самому,  -- это  наше задача, наша работа... Раз  меня
прислали сюда, то верь не верь, а я  буду искать это чудовище, эту проклятую
курицу...  И если  она  существует или  оставила  хоть какие-то  следы, черт
побери, непременно найду. Я хочу сказать, что сделаю все, чтобы отыскать ее.
Во всяком случае,  --  заключил  я,  улыбаясь, --  если мы не отыщем ее,  то
придумаем. Таков приказ.
     -- Спасибо, Мартин. Вы вселяете в меня мужество.
     Я  ничего не ответил ему  и  продолжал стучать на машинке. Мужество! На
самом  деле я был напуган, и, пожалуй, посильнее, чем он. Нет, не убожеством
и  запустением  этих мест.  И не  тем, что  чувствовал  себя  выброшенным из
нормальной  жизни,  не джунглями --  этой  живой,  враждебной стихией,  с ее
гнусом  и невыносимой  влажностью, и даже не опустошенными лицами индейцев и
немногочисленных белых людей, вынужденных  жить в  Фосе.  Нет, не это пугало
меня, а что-то совсем другое.
     У меня было ощущение, будто какая-то тайная сила неумолимо толкает меня
к чему-то, а я бессознательно и  отчаянно упираюсь -- но справиться с ней не
могу. Что это было, я не знал.

     Пароход  через  два  дня отбывал  в  Риу-Аоле  и  Марагуа.  Я  отправил
полковнику  телеграмму,  сообщив  условной  фразой,   что  мы  предпринимаем
заключительный  этап нашего  путешествия и, когда  окажемся  на месте,  ждем
вертолет.
     Последний вечер перед  отъездом мы провели в одном из подвальчиков Фоса
за бутылкой  отвратительного виски. Мы ощущали  на себе тяжелые, пристальные
взгляды мужчин, сидевших в углу  и молча потягивавших местное вино. Это были
усталые люди, измученные непрестанной борьбой  с буйной,  злой и  враждебной
природой...  Кое-кто подошел к нашему  столику, чтобы полюбопытствовать, кто
мы  такие  и  куда  направляемся.  Я  сказал им  правду  --  мы  журналисты,
отправляемся в глубь страны делать снимки и писать статьи. Я знал, что никто
здесь не читает "Дейли Монитор". Знал также, что никто мне не верит.
     Они  поджимали  свои  пересохшие губы  и  молча  недоверчиво улыбались,
обнажая испорченные зубы.

     Мы  двинулись  в путь на  рассвете, на  старом  пароходике, который ваз
какие-то товары жителям отдельных  домов, приютившихся на берегах  реки.  На
борту  было пять  или  шесть индейцев. Команду составляли  четыре матроса --
негры  с лоснящимися, непроницаемыми лицами. Капитан был сухопарым метисом с
беззубым ртом, с длинными и  сухими, словно у обезьяны, руками. Он. встретил
нас  молча,  нахмурившись,  сунул  в  карман  наши  доллары  и  буркнул, что
единственная каюта, какая  есть на  судне, находится в  носовой части, и  мы
можем спуститься туда.
     -- Должно быть, вы не часто возите пассажиров? -- поинтересовался я. Он
указал на индейцев:
     -- Отчего же не часто? -- И хотел уйти, но я задержал его:
     -- Я имею в виду, -- пояснил я, -- иностранцев.
     В Марагуа, к примеру... Возили вы когда-нибудь иностранцев в Марагуа?
     Он задумчиво посмотрел на меня и недовольно ответил:
     --  Последний  раз  это был  господин  комиссар, да... Я  отвез  его  в
Марагуа.
     -- А, так там есть комиссар?
     Вместо  ответа  он кивнул и ушел,  не произнеся больше ни  слова.  Дег,
стоявший позади меня, опустил рюкзак и сказал:
     -- Ну что ж, Мартин,  выходит, Марагуа  достаточно крупный  центр, если
там есть комиссар полиции.
     -- Насколько мне известно, Дег, это дурное место.
     -- Несчастливое?
     --  Этот  город построен  наспех в  конце  прошлого во  времена великой
каучуковой лихорадки. Знаешь, тут,  в Южной Америке, с каучуком произошло то
же самое, что  в Калифорнии с золотом... Съехались добытчики со всего света,
построили города  с театрами, гостиницами, игорными домами..  Несколько  лет
дела у всех процветали. Потом наступил кризис, цена  на каучук упала,  денег
стало не хватать... Знаешь, как это бывает, Дег? Города  опустели, и джунгли
поглотили их. Теперь в Марагуа никто не живет, вернее, почти никто.
     Дег, казалось, был разочарован. Он попытался улыбнуться:
     -- Но комиссар там все-таки остается до сих пор?
     --  Конечно!  На месте города могут подняться непроходимые  джунгли, но
должность все равно останется. Ну, подхвати-ка вещи и  пойдем посмотрим, что
это за каюта.. А  насчет комиссара, -- добавил я, спускаясь по трапу, -- так
я очень  рассчитываю  на  него...  Обычно это надежные люди,  которые хорошо
знают джунгли и индейцев... Он может быть нам полезен.

     Далеко в горах довольно долго шел дождь, и вода в реке была желтоватой,
мутной,  стремительной.  Илистый,  бурлящий  поток  нес ветки, кусты,  пятна
беловатой пены и даже целые деревья, с корнями вырванные из земли. Некоторое
время,  пока солнце  поднималось на затянутое густым розоватым туманом небо,
нам  встречались  лодки,  спускавшиеся  по вздувшейся,  вышедшей  далеко  из
берегов реке.  А  потом больше  никто  нам  не  попадался.  И не слышно было
ничего, кроме натужного шума двигателей и плеска воды у бортов.
     Милях  в  двадцати  от  горы  Фос  джунгли замкнулись, зажали нас двумя
непроницаемыми зелеными стенами.  Река тут была  шириной  в три  или  четыре
метра,  но, вздувшись,  она поглотила берега и, казалось, не имела,  границ.
Деревья поднимались прямо из воды, и повсюду царил сладковатый запах гниющих
растений и мясистых цветов. Иногда веял теплый ветер, и запахи чувствовались
еще сильнее.
     Теперь  мы не видели больше никаких  следов человека. Встречались  лишь
редкие хижины серингейрос  --  сборщиков  каучука  -- молчаливые  и  пустые,
наверно, уже брошенные. Больше ничего.  После первого  дня плавания какое-то
странное  беспокойство охватило нас своей потной рукой. Было такое ощущение,
будто мы  вошли в  какой-то коридор,  у  которого нет конца. Из  джунглей --
когда  старые машины, обессилев, останавливались  и капитан начинал ругаться
-- доносилось неведомое могучее дыхание, и слышались громкие, жалобные крики
птиц.  визгливые  вопли обезьян  и еще какие-то загадочные голоса, наверное,
хищников, за  которыми охотились, или, быть может, индейцев,  наблюдавших за
нами из зарослей.

     Одиннадцать  бесконечно  долгих  и  тоскливых  дней плавания  все  было
хорошо, все было спокойно. Мы почти  все  время  проводили на палубе, потому
что  жалкая  каюта, в которую нас поместили, была полна насекомых, плесени и
резкого зловония от гнилых водорослей. На палубе в тени заштопанного  тента,
защищавшего  от безжалостного солнца,  мы смотрели на  берега,  одинаковые в
своей  дикой и буйной растительности,  читали либо играли в  карты.  Я делал
кое-какие  записи,  Дег фотографировал.  Мы не говорили  о  Стране  Огромных
Следов. И странно, -- даже не думали о ней.
     Редко  слышны  были голоса негров, быстро и  бесшумно  проскальзывавших
мимо  нас.  Индейцы молчали, сгрудившись на  корме,  а  странный, похожий на
обезьяну, капитан всячески старался избегать нас. Мне только однажды удалось
остановить его. Я перегородил ему дорогу, когда он выходил из своей каюты, и
спросил:
     -- Капитан, а гостиница а Марагуа есть?
     В его маленьких глазках вспыхнуло подозрение в то же время страх.
     -- Есть, -- ответил он и сжал губы. Я задумался -- чего он испугался?
     -- А комиссара мы там найдем? -- поинтересовался я.
     Он пристально посмотрел мне в глаза.
     --  Он  всегда там, --  тихо  проговорил  он,  грубо  отодвинул меня  и
направился в трюм.

     Это произошло на двенадцатый день.
     Я оставил  Дега  на  палубе  -- он  фотографировал водоплавающих  птиц,
нырявших за рыбами, --  а  сам спустился  в каюту. Мне  хотелось заглянуть в
одну книгу о вымерших животных, которую я нашел в редакционной библиотеке  и
захватил  с  собой.  Я открыл  свою  большую  дорожную  сумку...  и замер от
удивления. Колокольчики тревоги тотчас зазвенели в голове.
     Я понял -- и тотчас нашел тому подтверждение,  --  чьи-то руки рылись в
моих вещах. И тут же обрел полное  спокойствие: по счастью,  так  бывает  со
мной всегда, когда замечаю опасность.
     Я закрыл дверь, положил сумку на койку и начал неторопливо извлекать из
нее все содержимое, в том числе и свой пистолет П-38, который был неразлучен
со мной всю войну в Корее. Нет,  вещи были на месте. Я взглянул на коробку с
патронами.  Все  до  единого патроны целы.  Даже из конверта  не пропало  ни
доллара. Все оказалось в полном порядке.
     И все же -- я был в этом уверен -- кто-то рылся в моих вещах. Перебирая
свои бумаги,  белье, рубашки, я испытал тот же  легкий озноб,  то же  глухое
беспокойство,  которое  пережил,  прикоснувшись  к  лежавшим  на  сверкающем
письменном столе перу и когтю...
     Я сел и  стал  размышлять. Нет, я не ошибся. Но кто это мог быть? Кроме
Дега и меня, кто мог спуститься сюда, в каюту, открыть сумку, осмотреть  все
мои вещи? Индейцы  или негры, не  умеющие читать?  Может, этот  пришибленный
джунглями капитан?
     На борту были только они, больше не мог быть никто...
     А с какой целью кто-то рылся в рюкзаке? И ничего не украл? Выходит, это
был  не  вор.  Что  же  он  искал  в  таком случае? Мои  бумаги,  мою карту,
инструкции полковника?  Значит,  вполне  возможно, что люди,  находящиеся на
борту  пароходика,  интересуются  нашей  командировкой?  Почему?  Просто  из
любопытства?...
     Вопросы вертелись в моей голове, и я не находил на них никакого ответа.
Укладывая  вещи, я  подумал, что,  может быть,  ошибся, может, это джунгли и
изнурительная скука путешествия сыграли  со мной такую шутку, сбили с толку.
Никто ничего не трогал и...
     Нет. У меня было доказательство.  Предохранитель на пистолете был снят,
а я никогда  не  оставлял его в таком положении, никогда. Тут я никак не мог
ошибиться.
     Я подошел к иллюминатору и осмотрел пистолет при ярком свете. На темной
стали его было немало  отпечатков  пальцев. Мои, Дега и того, кто, преследуя
тайный умысел, рылся в моих вещах.




     Когда я поднялся на палубу, пистолет лежал у меня в заднем кармане брюк
и  был, естественно, хорошо виден. Первым заметил его капитан и посмотрел на
меня прищурившись, сжав потрескавшиеся губы. А Дег невольно воскликнул:
     -- Боже милостивый, Мартин? Да у вас в кармане...
     -- Да, Дег. Там мой пистолет П-38.
     -- А что вы собираетесь с ним делать?
     --  Ничего.  Хочу только продемонстрировать. Я имею право его носить. У
меня есть разрешение бразильского правительства.
     Я присел рядом с Дегом в тени тента.
     -- Продемонстрировать? Кому?
     -- Дег, ты  ведь  не рылся в моей сумке, не так ли?  - спросил я вместо
ответа.
     -- Конечно, нет. А что?
     -- А то, что кто-то это проделал.
     -- Кто-то? Что-нибудь украли? -- побледнел Дег.
     --  Нет,  --  ответил я.  --  Именно это меня  и беспокоит.  Если  бы я
обнаружил свои вещи в беспорядке, а рубашки были бы разбросаны  по каюте и в
конверте  не оказалось бы денег... Короче,  если  б меня обокрали, я бы стал
искать  и,  учитывая габариты пароходика,  конечно,  нашел бы  и пропажу,  и
вора... Но все наоборот  -- все вещи  на месте и  в  полном  порядке. Кто-то
осмотрел их, явно что-то выискивая, и постарался не оставить следов.
     -- Но как вы можете утверждать это, Мартин? -- удивился Дег.
     Я прервал его.
     -- Я могу утверждать это, Дег. Поверь мне...  Знаешь, -- добавил  я, --
на пистолете был снят предохранитель...
     -- А может быть, вы...
     -- Нет, не может быть.
     Больше мы ни о  чем не  говорили и  сидели  молча, глядя  на желтоватую
бурлящую воду,  отливавшую  на  солнце  серебром.  Пароход с натужным  гулом
боролся с течением, с  трудом отвоевывая каждый метр. В побелевшем  от  зноя
небе медленно таяло небольшое серое облачко. Парило страшно.
     -- Но  что  же он мог искать? --  спросил через  некоторое  время, Дег,
уставившись в пространство перед собой.
     -- Кто его знает. Может быть, он хотел заглянуть в бумаги.
     Дег скривил губы и  покачал  головой, как  бы говоря,  что считает  это
нелепым.
     -- Вы думаете, Мартин, что среди пассажиров этой развалины есть кто-то,
кого  интересуют наши бумаги? Старикашка, похожий на  обезьяну, -- продолжал
он,  кивая на  капитана,  -- четверо  неграмотных  негров и  эти  несчастные
индейцы... Вы думаете, их могли интересовать наши бумаги?
     -- Не  имеет значения, что я  думаю, Дег.  Кто-то рылся в моей дорожной
сумке, и все. Возможно, из чистого любопытства, однако...
     Дег поднялся.
     -- Пойду посмотрю, трогали ли мои вещи, -- сказал он и направился вниз,
во вдруг остановился.
     --  Вы  сказали "однако", -- проговорил он,  наморщив  лоб. --  Что  вы
имеете в. виду. Мартин?
     Но я и сам не звал этого
     --  Не могу  тебе  сказать точно.  Дег...  И все же  меня  не  покидает
ощущение, будто за мной  следят.  И возникло  оно у  меня не  сегодня, а уже
давно.
     Дег снова сел рядом со мной.
     -- Что? -- прошептал он испуганно. -- Не сегодня?
     -- Ладно, оставим.  Может, все  это  и к лучшему. Видишь  ли,  Дег, все
началось еще там,  в кабинете полковника, когда он рассказывал  мне о  нашем
деле и показал  перо и  коготь  Онакторниса...  Еще  тогда у  меня  возникло
странное   ощущение,  будто   кто-то  наблюдает  за   мной...  Самовнушение,
разумеется.  Но  на  пароходе  это ощущение стало  еще  сильнее. Я  чувствую
близость врага, Дег.
     Он посмотрел на меня, потом огляделся вокруг.  Никто не обращал на  нас
внимания.
     Но  здесь, --  сказал  Дег,  -- у  нас и  в самом деле  может оказаться
какой-нибудь  враг,  не  так  ли?  Какой-нибудь  человек,  который,  скажем,
ненавидит  белых...  Или  кто-то, кому  хотелось бы  ограбить  нас... Вы это
имеете в виду, Мартин?
     --  Я же говорю тебе,  что не  знаю. Конечно, тут дело проще -- на этом
пароходике действительно кто-то может за нами  следить...  И все  же  у меня
сейчас точно  такое  же чувство, как в тот раз, когда  я впервые  увидел  на
столе у полковника перо и коготь. Я чувствую что-то зловещее и непостижимое.
     -- Зловещее и непостижимое, -- помолчав, повторил Дег.
     Я похлопал его по плечу.
     -- Ладно, не будем терять времени. Иди осмотри свои вещи. Через два дня
прибываем в Марагуа. Будем надеяться, что вертолет уже ждет нас там.
     Дег задумался, потом кивнул:
     -- Будем надеяться. А что станем делать дальше?
     --  Обоснуемся  где-нибудь, постараемся  собрать  информацию  и  начнем
летать туда-сюда над этой  проклятой  Страной Огромных Следов... Поговорим с
комиссаром полиции, его  помощь нам очень важна. Осмотрим несколько селений,
побеседуем с индейцами... И  поищем  следы. Должны же они быть где-то, не та
кли?
     -- Да, конечно, должны быть...
     С этими  словами Дег  спустился  в  каюту. Вернувшись  через  несколько
минут, он сказал, что не заметил ничего особенного.

     Этой  ночью пароход бросил якорь  возле нескольких покосившихся свай, а
на  рассвете  мы  продолжили  путь.  Теперь  река,  казалось,  исчезла среди
множества  неглубоких  искрящихся  в   солнечных  лучах   озер.   При  нашем
приближении,  шумно  хлопая крыльями, с  громкими криками  взлетали огромные
стаи  птиц.  Течение  было медленное,  вода мутная,  илистая,  а в небе,  на
которое быстро  поднималось  яркое,  круглое солнце, уже  сгущалась  длинная
пелена  облаков.  Пароход  продвигался натужно  пыхтя:  от  шума двигателей,
усиленного грохочущим эхом леса, болели уши.
     Мы вторглись в давно забытую Богом и людьми землю,  в  самую сердцевину
многовекового, мрачного  варварства,  и от этого на  душе делалось  тяжко  и
тревожно. Казалось, мы  покинули наше время и  углубляемся  в какую-то очень
далекую эпоху, где властвуют дикие законы джунглей. Я старался не  думать об
Онакторнисе, но перед  глазами все время так и  стояли  перо и коготь,  а на
сердце  лежала  тяжесть  и  мучило  тревожное ожидание.  Если  какому-нибудь
чудовищу  и удалось пережить  потоп,  то оно  могло скрываться только в этих
необыкновенных краях.
     -- Скоро Марагуа! --  неожиданно объявил капитан, в первый  раз  сказав
что-то,  не  ожидая вопроса. Он  повернулся  к  индейцам  и повторил, кивком
указывая впереди себя:
     -- Марагуа!
     Индейцы поднялись со своих мест и столпились у фальшборта.
     Дег уложил фотоаппараты.
     -- Я что-то волнуюсь немного, Мартин, -- признался он.
     Я тоже нервничал.  К  тому  же  меня мучило  нетерпение. Когда  пароход
миновал  большой   лесистый  остров  и  перед  нами  открылся   Марагуа,  мы
приветствовали его стоя,  словно  это был действительно большой город и наша
командировка уже закончилась... Но она, напротив, только начиналась. Это был
всего лишь конец путешествия.
     И  конец судоходной реки. Выше двигаться по ней могли только пироги или
небольшие  моторные лодки.  Мы были  теперь во власти могучей,  неумолимой и
торжествующей природы.
     Марагуа возник перед нами в туманном, почти холодном свете. Эта горстка
белых,   полуразвалившихся   домов,   теснившихся   к  джунглям   --  серые,
беспорядочно разбросанные по берегу хижины,  деревянная пристань, ободранная
колокольня заброшенной церкви --  давали  точное представление  о  фатальной
немощи человека перед непреодолимой  силой  дикой  природы.  Кто-то  пытался
построить  город,  это  верно.  Но джунгли  безжалостно отобрали  у человека
завоеванный  клочок  земли,  и  дома,  сгрудившиеся  на  берегу   реки,  мне
показалось, были  похожи  на  часовых,  выставленных  потерпевшей  поражение
армией, которые только ожидали часа, чтобы сбежать по  единственно возможной
дороге... На вершине колокольни вместо  колокола ярко пылали крупные  желтые
цветы какого-то  диковинного  вьющегося растения.  И  темные  окна  длинного
низкого  строения,  заросшего  высокими  сорняками,  были  пусты  --  словно
безжизненные глазницы. Я попытался представить себе, как выглядел этот город
во  времена добытчиков каучука, в пору великой иллюзии и легкого обогащения,
но не сумел. Конечно, когда-то по реке сновали лодки и ходили суда, когда-то
тюки с товарами загромождали мол, когда-то  улицы  были  заполнены шумной  и
радостной толпой добытчиков и торговцев,  но все это давно исчезло. Прошлого
больше  не  существовало, оно было  перечеркнуто десятилетиями  разорения  и
нищеты.   Теперь  оставалась  только  жуткая  реальность  этого   крохотного
умирающего городка.
     Пока  пароход причаливал к шаткому дебаркадеру, возле  которого бурлила
грязная  вода,  Дег  вынес на палубу наши сумки.  Капитан, Бог знает  зачем,
дернул сигнальный трос, и глухой,  сиплый гудок потревожил недвижный воздух.
Индейцы не шелохнулись.
     Дег тихо выругался:
     -- Черт  побери,  Мартин, что  за  место! И готов  спорить,  -- грустно
добавил он, -- вертолета нет еще и в помине!

     Так  и   оказалось:  вертолета  не  было.  Сопровождаемые   несколькими
оборванцами,  мы  направились  в  гостиницу -- жалкое каменное  строение  на
пыльной площади. Здание строили во времена процветания  -- еще заметны  были
под серым налетом плесени обшарпанные лепные украшения, целы были колонны из
искусственного мрамора, там  и  тут висели покрытые паутиной лохмотья старой
штофной обивки. А в солидной, почерневшей от  времени раме еще блестел кусок
зеркала.  Потрескавшиеся  стены  были   прибежищем  медлительных,  скользких
насекомых.  В  здании  царила  влажная,  противная,  совершенно  невыносимая
духота. Я  подумал, что  жить в  Марагуа  --  это  все  равно что постепенно
умирать -- тягуче, день ото дня.
     Хозяин  гостиницы,  метис  с  большими  черными  усами,  не  вышел  нам
навстречу, а остался за стойкой. Он долго с подозрением и удивлением смотрел
на  нас, и  только  когда  я  сказал  ему,  что  нам нужна  комната, ответил
вопросом:
     -- А  что, господа  хотят остановиться тут, в Марагуа? Я хотел сказать,
-- продолжал он, -- остановиться на несколько дней?
     -- Разве это очень странно? -- спросил Дег. Он кивнул:
     -- Да,  господа,  это довольно странно.  Видите  ли, Марагуа переживает
сейчас период... некоторого кризиса...
     -- Кризиса --- это уж точно, пробормотал Дег.
     Хозяин гостиницы с сожалением развел руками.
     -- Но это пройдет, -- успокоил он, и мне  показалось, что он тупо верил
в  свои  слова, --  это пройдет, конечно... Прошу,  господа, --  добавил он,
оживляясь, -- у меня есть прекрасная комната... Прошу сюда.
     Он поместил нас на втором этаже в небольшой  комнате, которая, если  ее
освободить  от  плесени и насекомых,  могла бы показаться  вполне приличной.
Вскоре пришла старая метиска с чистыми простынями и сетками от комаров. Пока
что все складывалось нормально. Когда мы  спустились вниз поужинать, Дег уже
совсем успокоился и даже способен был улыбаться.
     В  гостинице  находился  единственный  на весь  Марагуа  бар.  Пока  мы
усаживались за шаткий стол, несколько  метисов в жалкой европейской  одежде,
стоявшие у стойки с рюмками рома и местным  вином -- агуардиенте, приподняли
головы и равнодушно  взглянули на нас пустыми глазами, в которых  можно было
прочесть  лишь  слабое любопытство.  Смеркалось,  сквозь  грязные  стекла  в
помещение проникал неяркий, красноватый свет.
     Мы едва  принялись за  какое-то  странное  рыбное  блюдо,  как  подошел
высокий старик и сел за наш  стол. Поставил полупустую  бутылку  рома и  три
стакана.
     -- Позвольте, господа? -- скривив губы в странной улыбке, спросил он.
     --  Конечно,  пожалуйста, --  ответил я, -- извините,  мы не  заметили,
что...
     -- Что  я белый?  --  перебил он  меня,  улыбнулся, дрожащей рукой взял
бутылку и стал наполнять стаканы. -- Знаю. Понимаю... У меня нет зеркала, --
добавил  он, --  но я представляю, как  это выглядит, --  он медленно провел
рукой по своим худым щекам. Видимо, когда-то он был  сильным мужчиной. Черты
его  лица  хранили некоторое  благородство и следы  былой красоты, но  годы,
джунгли и ром  основательно потрудились  над этим болезненно бледным  лицом,
над  мускулистыми  когда-то  плечами, над  сильной  когда-то  волей.  Седые,
грязные  волосы свисали  на уши  и  паклею  спадали на  плечи.  Высокий  лоб
пересекали две  глубокие  морщины, багровые, точно шрамы. Глаза у  него были
близорукие и водянистые и в них уже не светились воля и решительность.
     -- Хотите  что-нибудь  поесть?  --  спросил  Дег.  Человек  усмехнулся,
покачав головой.
     -- Предпочитаю выпивку, благодарю... -- Он снова провел  рукой по щекам
и  добавил:  --  Я знаю,  во что  может превратиться лицо человека,  который
тридцать лет провел в джунглях... Не надо извиняться, -- сказал он, глядя на
меня, -- за то, что вы не поняли, я был... белым.
     Дег поерзал на своем стуле:
     --  Вы здесь уже  тридцать  лет? --  удивился он.  В голосе  прозвучало
недоверие и даже испуг. Старик долго смотрел на него, прежде чем ответить:
     -- Тридцать, сорок.. Не знаю.. Я  перестал считать  свои годы. Но я  не
всегда  жил в Марагуа, нет... И в других местах  тоже... Теперь здесь трудно
встретить белого человека, с которым можно было бы поговорить.
     Он сделал  большой  глоток,  и ром,  должно  быть, обжег  ему  желудок,
резанул,  словно   острым  ножом.  Он   поставил  стакан,  стиснул  челюсти,
передернулся и опустил голову на грудь, сложив руки. Наверное с минуту сидел
недвижно, словно сжавшись в комок. Потом опять посмотрел на нас.
     --  Да,  я бывал всюду, -- снова заговорил незнакомец, --  но всегда  в
этих проклятых джунглях... Джунгли захватывают тебя в плен, --  он распрямил
пальцы  правой  руки  и  затем  стал  медленно  сжимать их,  --  захватывают
постепенно так, что даже  не замечаешь этого, а потом, -- тут он сжал кулак,
-- больше не отпускают тебя.
     Дег перестал есть и уставился  на него как завороженный. Старик смотрел
на свой сжатый кулак. Я спросил:
     -- Как же это случилось? Зачем вы приехали сюда, в эти джунгли?
     Он  вызывал  у  меня какую-то  странную симпатию,  или  вернее,  легкую
жалость.
     Не глядя в мою сторону, старик покачал головой:
     --  Лучше не говорить об  этом. Я  очень стар, я... Знаете, мне гораздо
больше лет,  чем  кажется, --  добавил он,  поднимая на меня глаза и пытаясь
улыбнуться.
     -- Вы в самом деле ничего не хотите поесть?
     Он жестом отверг мое предложение,  стиснул ладонями  стакан и, поднимая
его, спросил:
     -- Журналисты, не так ли?
     -- Да. Из "Дейли Монитор".
     --  Я, знаете ли, не часто читаю... Но еще никогда не видел журналистов
тут, в Марагуа.
     -- Мы приехали сюда, чтобы разобраться в одном...  -- начал было Дег  и
умолк, испугавшись, что сболтнул лишнее.
     Я закончил его мысль:
     -- Чтобы  познакомиться  с  этим  краем, со здешними обычаями, нравами,
особенностями, ну и так далее...
     Глаза старика заблестели.
     --  О, вы  найдете здесь  много  интересного, --тихо  проговорил он. --
Джунгли -- это...  это  любимейшее дитя Бога. Господь одарил джунгли многими
сокровищами...  Но вы, -- продолжал  он, помолчав, -- вы  не  слишком-то тут
задерживайтесь.  Не  задерживайтесь!   Поскорее  уезжайте,  иначе...  --  он
усмехнулся  и ткнул  пальцем себе в грудь,  --  иначе так же,  как захватили
меня,  они могут  захватить и вас, ха,  ха! Старик засмеялся пронзительно  и
хрипло. Я  хотел  было  ответить, как вдруг его  смех  внезапно оборвался  и
округлившиеся от страха глаза уставились на что-то за моей спиной. Я увидел,
как руки старика стиснули стакан.
     В баре воцарилась мертвая тишина. Тогда я обернулся.
     Все  молчали. А на  пороге застыл высокий, сухопарый человек  с черными
как смоль волосами  и такими  же черными  усами, спускавшимися ниже  уголков
рта, отчего, казалось,  губы его постоянно искажает коварная усмешка. Он был
одет в китель военного покроя цвета хаки,  стянутый в поясе широким  ремнем.
Оружия у него не было. Он смотрел нас с Дегом, сильно прищурившись, сжимая в
руке короткий хлыст, и еле заметно шевелил губами, словно бормоча что-то.
     Увидев его,  я испытал странное чувство --  мне показалось, будто я уже
где-то встречал его, что уже ом с ним...  Колокольчики тревоги зазвонили все
сразу. Я обернулся к Дегу и заметил, что он тоже изучает этого человека, как
бы припоминая что-то. Я понял,  что и у  него возникло  похожее ощущение. Но
где, когда? Нет, сказал я себе, нет, Мартин, ты встретил его впервые. Просто
такое лицо встречается часто...
     Хозяин гостиницы что-то произнес и неуверенно шагнул к дверям. Человек,
не  глядя  на  него,  поднял  хлыст,   собираясь   оттолкнуть  хозяина.  Тот
приостановился, а вошедший медленно двинулся к нам.
     Старик,  сидевший  за  нашим столом, наконец, словно  опомнился, быстро
опустошил  свой  стакан,  вино  потекло у него по  подбородку,  пролилось на
грязную куртку.  Он хотел было подняться, но раздумал.  В  глазах его застыл
ужас. мне казалось, он даже приглушенно застонал.
     Я  продолжал смотреть на комиссара полиции, который, не отрывая взгляда
от нас с Дегом, подошел к нашему столу.
     Здесь он остановился, продолжая рассматривать нас. Тронул хлыстом плечо
старика и коротко бросил:
     -- Прочь отсюда.
     -- Колокольчики зазвонили еще сильнее.  Этот взгляд!... Где же  я видел
этот взгляд? И когда?




     -- Прочь отсюда.
     При этих  словах,  повторенных еще тише, старик  вскочил, уронил  стул,
попятился и, словно умоляя, поднял вверх руки:
     -- Да, начальник, -- проговорил он, -- ухожу, немедля ухожу...
     Старик, пятясь, ударился спиной о  стену, скользнул вдоль нее к двери и
исчез. Я заметил в окно, как он убежал в сплошную темень.
     -- Не обращайте внимания на этого пьяницу.
     Я повернулся к комиссару. Он смотрел на меня с доброй усмешкой.
     -- Простите его, он... --  Комиссар небрежно  повертел пальцем у виска.
--  Он  ненормальный.  Тронулся  немного  оттого,  что  слишком  часто  пьет
агуардиенте...
     --По правде говоря, он нас нисколько не беспокоил, -- ответил я.
     Комиссар, казалось, не слышал моих слов.
     --   Добро   пожаловать   в  Марагуа,   --   тихо   произнес  он,   как
правительственному комиссару  мне  нечасто  приходится  приветствовать здесь
иностранцев.  Наш город, --  продолжал  он, помолчав  немного,  -- возник по
ошибке.  Он  вымирает,  вы,  очевидно,  заметили это, и лет через пятнадцать
здесь останутся одни пауки,  змеи  да  кучка индейцев. Ничего  не поделаешь,
джунгли  есть джунгли... Тут или выигрываешь,  или проигрываешь. Марагуа, --
закончил он, сделав иронический и равнодушный жест, -- продулся вконец.
     Комиссар не нравился  мне. В каждом его жесте, в каждом  слове сквозила
угроза. Я молча взглянул на него, и он продолжал:
     -- Меня  зовут Матиа  Рентрерос, господа,  -- представился он,  щелкнув
каблуками и слегка поклонившись. -- Полагаю, ваши паспорта в порядке?
     -- Купер. Мартин Купер. А это Альдо Даггертон. Наши паспорта в порядке,
комиссар... -- Я указал на опрокинутый стул: -- Не хотите ли присесть к нам?
     Он   усмехнулся,   чуть   склонив  голову.  Не-   оборачиваясь,  сделал
повелительный жест кому-то у себя за спиной. Один  из метисов тотчас вскочил
и подал стул. Комиссар непринужденно расположился за столом.
     -- Мы тут немногое можем предложить  вам, -- сказал он, -- пища грубая,
агуардиенте  отвратительное...   Сохранилось,   правда,  несколько   бутылок
шестилетней выдержки... -- Он щелкнул двумя пальцами.
     Хозяин гостиницы тотчас отозвался: '
     --  Да,  господин!  --  И  вскоре  прибежал  к  нашему  столу  с  тремя
хрустальными рюмками и бутылкой, в руках.
     Взглянув на нее, комиссар кивнул, и хозяин достал штопор:
     -- Господа, -- пробормотал он, ставя бутылку на стол.
     --  Шестилетней выдержки,  как  и  было  сказано,  --  снова  заговорил
комиссар,  --  это еще  терпимо.  Можно  узнать,  -- небрежно  проронил  он,
разливая вино,  --  цель вашего путешествия?  В Манаусе мне сообщили, что вы
журналисты.
     -- Да, это так, комиссар. Мы из "Дейли Монитор". Он наморщил лоб:
     -- "Дейли Монитор"...
     --  Да,  Нью-Йорк. Четыре  миллиона  экземпляров. Он улыбнулся, как  бы
извиняясь:
     -- Боюсь, что не знаком с вашей газетой, господин Купер.
     Странно,  но  мне показалось,  что он лжет. Впрочем,  "Дейли  Монитор",
конечно, не приходит в Марагуа. Как  же в таком случае он мог знать газету и
скрывать это?
     -- Мы здесь,  -- ответил  я, пытаясь продолжать  ужин, для  того, чтобы
рассказать немного о джунглях, понимаете?
     -- Рассказать о джунглях? -- с недоверием переспросил он. Я чувствовал,
что колокольчики звонят как никогда громко, и продолжал спрашивать себя, где
же я видел этого человека.
     -- Хочу рассказать нашим читателям, -- ответил я,  -- о жизни индейцев,
об  их  положении  в  настоящее  время,  перспективах  развития...  Колорит,
экзотика, любопытные детали и тому подобное.
     --  А, ну конечно, понимаю!  --  Он  снова сухо  улыбнулся,  и кажется,
немного успокоился. -- Я, естественно, в вашем распоряжении и готов показать
все, что есть интересного в нашей округе... И если сам не смогу сделать это,
то пошлю кого-нибудь из моих людей. Невозможно  ездить  по  этой стране  без
гида  и  без необходимой  поддержки... Невозможно, -- медленно  повторил он,
пристально  глядя на меня. -- Опасно, знаете ли. Змеи, ядовитые насекомые...
индейцы. Да, индейцы не любят пришельцев... В глубине  души, если  она у них
имеется, они  остались охотниками за скальпами. --  Эти  последние  слова он
произнес особенно подчеркнуто.
     Я обратился к Дегу:
     -- Вот это  и есть  колорит, не  так ли?  Сможешь  сделать оригинальные
снимки.
     Комиссар рассмеялся:
     -- Да,  конечно,  господин  Даггертон, оригинальные  снимки! У нас есть
несколько очень древних селений в этих  краях, есть болота с красной  водой,
рыба  пиранья, змеи  и  орхидеи. Прекраснейшие  орхидеи.  Ничего  другого, к
сожалению. Во всяком случае, -- продолжал он, -- -- рассчитывайте  на меня и
моих помощников, я в вашем распоряжении. Считайте, что мы, -- тут его улыбка
сделалась шире и грознее, -- мы ваши гиды.
     -- Спасибо,  -- сразу же поблагодарил я, --  спасибо, комиссар.  Думаю,
что мы воспользуемся вашей любезностью...
     --  ...и  не забудьте мои советы, -- предупредил он и  сделал глоток. И
сразу встал: -- Вы найдете  меня в моей резиденции.  Жалкое  бунгало. --  Он
сухо поклонился, повернулся на каблуках и вышел, не оборачиваясь.
     Мы смотрели ему вслед, в темный проем двери. Потом Дег пробормотал:
     -- Не нравится  мне это, черт побери, Мартин! -- И сразу же добавил: --
Где же я видел это лицо!
     -- Тебе тоже кажется, будто ты уже видел его где-то?
     Дег кивнул и принялся за еду.
     -- Я не уверен, но вполне возможно.. Эти глаза, этот рот... Впрочем! --
добавил он, словно извиняясь, -- я же снимаю столько людей...
     -- Но ведь не может быть, чтобы комиссар Рентрерос позировал когда-либо
фотографу из Ныо-Йорка,  --  возразил  я. -- Хотя, конечно,  можно встретить
сколько угодно похожих лиц.
     Дег молча ел. Я  последовал  его примеру.  Спустя несколько  минут  Дег
вполголоса проговорил:
     --  Я не умею изъясняться точно, как вы,  журналисты, но мне кажется...
Короче, этот человек чем-то обеспокоен. Я ошибаюсь? Он  не из тех, кто может
из-за чего-то тревожиться!
     -- Нет, не ошибаешься, Дег. Он действительно встревожен, и знаешь, чем?
-- Дег отрицательно покачал головой, и я продолжал: --  Очевидно тем, что не
знает  точно,  кто  мы такие. Назваться  журналистами  --  это все равно что
ничего  не  сказать. Он  не  знает,  зачем мы  приехали сюда, что собираемся
делать.
     -- И старался  напугать нас. Не хочет,  чтобы мы куда-нибудь ездили без
него.
     --  А  мы  покажем  ему,  что не  боимся.  Ешь,  Дег, а  потом выйдем и
пройдемся на пристань.
     -- На пристань? Зачем?
     --  Просто так, разумеется. Только для того, чтобы  показать, что мы не
из робких и послушных ребят.
     Мы молча  закончили ужин, потом поднялись из-за  стола и направились  к
выходу. Что-то шевельнулось  у порога, и в тусклом свете керосиновой лампы в
дверях  возникла  лоснящаяся  фигура  негра. Он  стремительно  преградил нам
дорогу,  скрестив  на  голой  груди  могучие руки.  Темные  глаза  его  были
прищурены, твердое лицо непроницаемо. Я сразу же узнал  его. Это был один из
матросов  с парохода, -- тот, который рылся  в моей дорожной сумке,  я был в
этом уверен. Меня охватила глухая злоба.
     Мы с Дегом остановились, и все вокруг выжидающе уставились на нас. Негр
стоял неподвижно, глядя поверх наших голов.
     И  тогда я  понял,  что  вот  тут-то все  и начинается,  и успех нашего
предприятия зависят от того, что я сейчас сделаю.
     Я шагнул вперед:
     -- Отойди, -- предупредил  я. Негр не шелохнулся, бесстрастно глядя  на
меня. -- Это ты рылся в моих  вещах, да? --  спросил я  с угрозой. Глаза его
по-прежнему ничего не выражали. Мне не оставалось другого, как...
     И я сделал  это  самым  стремительным  образом -- влепил ему  увесистый
аперкот. Голова негра откинулась назад, но он словно не ощутил удара, тотчас
принял боевую  стойку, подогнул колени и, выбросив вперед  кулаки, с  глухим
рычанием кинулся на меня. Я  нырком уклонялся от него и отпрыгнул в сторону.
Он проскочил мимо меня  и  напоролся  на  стол. Опрокинув стол,  я  оказался
верхом на негре и ударил его второй раз, уже лежащего. Это был удар от души,
я вложил в него  вею свою силу. Но мой противник, похоже, еще не оценил его.
Он тряхнул  головой и поднялся с пола, отер  окровавленные  губы  и  скрючил
пальцы так, словно это были когти.
     Пока  я  готовился к защите,  он нанес мне  ответный удар. Я  попытался
парировать  его  левой  рукой,  но  не  успех  и  получил  мощный аперкот  в
подбородок. На какой-то миг в глазах потемнело, но длилось это  недолго, и я
устремился к противнику справа, целясь  в грудь. Он мгновенно парировал  мой
удар и ответил целой серией выпадов, которые я с трудом отразил.
     Пока я пятился назад, выискивая, куда бы получше ударить, он неожиданно
набросился на меня, схватил за плечи, повалил на пол и  придавил всем  свояк
весом. Я почувствовал, как железные клещи стиснули мое горло. Мне  казалось,
что вот-вот  моя  голова  лопнет. Я понял: еще несколько секунд,  и  потеряю
сознание...
     Сделав неимоверное  усилие, я рванулся, резким  движением сбросил его и
постарался ухватить за запястья. Мне  удалось это, я с ожесточением  скрутил
его  руки, и он разжал пальцы. Горло  мое пылало.  Тут негр  резко  наклонил
голову и ударил мне  в  лицо  своим твердокаменным лбом. Рот  мой тотчас  же
наполнился  кровью. Это  привело меня  в  ярость,  потому  что  я  понял  --
следующие  такие выпады мне не выдержать, я останусь без носа и без зубов...
Я отпустил его  запястья, ударил прямо в лицо и  в то же время согнул ногу в
колене и  подтянул  ее к  своему животу. Он снова попытался ухватить меня за
горло и наконец сдавил  его с торжествующим криком,  но в  этот момент  я со
всей силы ударил его ногой в солнечное сплетение. Негр  оторвался от меня. Я
еще раз двинул его, он  отлетел назад, размахивая огромными руками, врезался
в  стену  и  посмотрел на меня  испуганно и  изумленно.  Но  я  не  дал  ему
опомниться.  Схватив  подвернувшийся под руку стул, я  обрушил его на голову
негра.  Он  со  стоном  рухнул на пол,  дернулся  пару  раз и замер, видимо,
потеряв сознание.
     Тогда я  повернулся  к  людям,  которые  собрались  у стойки, и перевел
дыхание.
     -- Скажите комиссару, -- велел я глухим голосом, -- что в следующий раз
я  буду  действовать не  кулаками, а вот этим, -- и достал  из кармана П-38,
помахал им  и  засунул за пояс. --  Дег,  --  я набрал в  легкие воздух,  --
пойдем, дорогой, отсюда... -- Я  чувствовал, что если  не  выйду  на воздух,
рухну без чувств. А они не должны были видеть мою слабость.
     Мы  вышли  на  улицу. Дет  поддерживал меня за  руку. Шатаясь и  силясь
удержаться  на  ногах, я  широко открыл  рот,  жадно вдыхая  влажный  воздух
джунглей Я чувствовал, как болят все мои мускулы. Губы вспухли и  онемели. Я
приложил  ко  рту  платок,  чтобы  проверить,  все  ли  зубы на  месте.  Дег
испугался:
     -- Мартин, вы...
     Я прервал его:
     -- Да, знаю, на меня жалко смотреть. Пойдем отсюда, Дег.
     Я шел, ничего не видя перед собой, в ушах звенело. Я держался за  Дега.
Ночная прохлада была липкой и противной. Нас окружала сплошная тьма -- нигде
никакого огонька,  только на пароходе мигала  слабосильная  лампочка. Бледно
светила луна. Я почувствовал смертельную усталость. Но дело было не только в
этом.
     Дег подвел меня  к груде досок в нескольких шагах от бормочущей реки. Я
сел  и  некоторое время приходил в  себя, ожидая, пока утихнет боль. На  это
понадобилось, наверное, четверть часа.
     Отдышавшись, я сказал:
     -- Дег, я был чемпионом по боксу в среднем весе, в университете...
     -- Я понял это, Мартин. И вы победили этого негра.
     -- Я не о том, глупый? Просто я хочу сказать, что неплохо разбираюсь  в
боксе... Так вот, этот  негр умеет драться, удар у  него  поставлен. Словом,
свое  дело  знает. А  это  значит, -- добавил  я, передохнув, --  что  он не
дикарь.  Ни  один местный  дикарь  не смог бы так  драться... Спорю, что это
американский негр, Дег.
     -- Американский негр? Из Соединенных Штатов? Вы хотите сказать?..
     -- Да.
     -- Но в таком случае, Мартин...
     -- Вот в том-то все и дело, -- ответил я. Рядом текла река,  и мы молча
смотрели на воду. Матовый свет  луны серебряными полосками  отражался в ней.
Джунгли, обступившие нас со всех сторон, грозно дышали.
     -- Вернемся, Мартин, -- озабоченно предложил Дег, -- вам  надо полечить
губы.
     Он был прав. Но я возразил:
     -- Нет,  подождем еще немного.  Комиссар должен узнать, что  мы  здесь,
одни, словно непослушные  мальчишки.. Знаешь,  Дег,  -- добавил я, с  трудом
выговаривая слова, -- эта командировка начинает интриговать меня...




     На  следующее  утро  я  проснулся  с  пылающей головой и  с  невероятно
распухшей губой. Дег уже встал и брился. Он испуганно посмотрел на меня:
     -- Вы сегодня очень плохо спали, Мартин, говорили во сне
     -- Надеюсь, я не наговорил никаких глупостей, дорогой Дег.
     -- Не в том дело. Мне кажется, мы попали в беду, и поэтому
     -- Самодуры  нравятся мне намного меньше любой беды, -- прервал я  его.
-- Поначалу,  -- продолжал я,  вставая и разглядывая  синяки,  --  попытаюсь
привести в порядок лицо. Потом пойдем побеседуем с комиссаром.
     Через  полчаса  мы вышли из  гостиницы.  Утро  было сырым и душным. Над
рекой висел белесый туман. Теперь,  при дневном  свете, Марагуа выглядел еще
более жалким и убогим, а  местные жители еще пришибленнее. Мы  побродили  по
городу,  и  странное  дело  --  никто  не обращал  на нас  внимания.  Только
несколько босяков-мальчишек следовали за нами, бормоча что-то  жалостливое и
протягивая  к  нам   ладони.  Перед  церковью,  давно  уже  заброшенной,  мы
обнаружили  жалкий безмолвный  индейский рынок. На  главной  площади,  почти
заросшей   тропическими   растениями,  медленно   ползали   какие-то  черные
насекомые,   а  люди  казались  онемевшими   марионетками  среди   странных,
потусторонних декораций.  Из  окон многих домов свисали, спускаясь до земли,
лианы с крупными мясистыми цветами.  На стенах домов,  обожженных  солнцем и
изъеденных  сыростью, можно было еще различить  какие-то выцветшие  надписи,
вывески  магазинов  или винных  погребов. Это были  поблекшие  следы давней,
минувшей жизни. Джунгли вернули себе то, что люди пытались у них отнять.
     Мы спросили,  где находится резиденция комиссара, и пошли по не мощеной
пыльной  улочке  между  рядами  покинутых,  обветшалых  хижин  к  небольшому
пригорку. Здесь  стояла довольно приличная вилла, возле которой  на  длинном
штоке болтался замызганный бразильский флаг.
     Вокруг цвели  высокие экзотические  растения  с длинными остроконечными
листьями, похожими  на кинжалы. В их гуще сидел метис в замусоленной военной
форме, но  без  оружия.  Заслышав  наши  шаги, он  нехотя  поднял  голову  и
равнодушно посмотрел на нас.
     Мы  спросили у него,  где комиссар. Двое журналистов, сказали мы, хотят
видеть его. Он выслушал нас, прищурившись, и ответил:
     --  Господина  комиссара нет.  Он уехал, -- и  показал рукой в  сторону
реки.  А потом  снова  опустил  голову, как бы  давая понять,  что  разговор
окончен. Двери виллы были закрыты, окна тоже. Может, комиссар был в Марагуа,
а  может, следил  за нами  Впрочем,  это  ничего  не  меняло.  Он  не  желал
разговаривать с нами -- вот и все. Мы ушли.
     Несколько  нищих  полуголых  ребятишек  с непомерно раздутыми  животами
появились неизвестно откуда  и окружили нас,  ничего  однако не говоря и  не
решаясь попросить милостыню. Дег раздал им жевательные резинки и мелочь. Они
убежали.
     --  Напишите  об  этом,  Мартин,  --  сказал  Дег, глядя им  вслед,  --
напишите, что здесь, в Марагуа, дети никогда не кричат и не смеются.
     -- Пойдем в гостиницу, Дег, -- предложил я, -- тут столько всего, о чем
можно было бы написать. Но мы приехали сюда из-за Онакторниса, не забывай об
этом.

     Мы  вернулись  в  гостиницу,  и  день  этот,   проведенный  в  ожидании
вертолета, тянулся невероятно долго.  Оказавшись среди  этих туземцев, таких
изнуренных  и  несчастных,   таких   непробиваемо   равнодушных   ко   всему
окружающему, мы почувствовали  себя за  пределами  цивилизации:  беспомощные
люди  перед  страшным  живым   океаном  джунглей  и  жалким  форпостом  рода
человеческого, Бог весть какими силами поддерживающим свое существование. На
что мы могли рассчитывать?
     На заходе солнца, когда мы попытались купить что-нибудь  на рынке,  еще
более  молчаливом,  чем  прежде,  мы  встретили  старика --  того,  которого
комиссар, напугав, выгнал из гостиницы. Он быстро шел куда-то через площадь,
но,  увидев нас,  внезапно остановился.  Бросив  в  нашу  сторону  тревожный
взгляд,  он рысцой  пустился по улочке, терявшейся среди хижин. Он уже готов
был завернуть за угол и исчезнуть, когда мы окликнули его:
     -- Эй, дружище!
     Он остановился, вздрогнув, словно в спину ему вонзилась стрела, и замер
в  такой позе.  Когда же  мы  подошли, он,  едва  повернув  голову,  спросил
шепотом:
     -- Почему вы так зовете меня?
     -- А что? Разве вы нам не друг?
     Он повернул к  нам свое иссушенное лицо и с такой горечью  посмотрел на
меня, что я невольно содрогнулся.
     --  Друг, -- повторил он и сразу же  отрывисто спросил: -- Что вам надо
от меня?
     --  Ничего, мы хотели только поприветствовать вас. Вчера вечером вы так
поспешно скрылись... Он стиснул зубы, пожал плечами:
     -- Мне надо идти, -- сказал он и хотел удалиться,  но я удержал его  за
руку.
     Я почувствовал,  как он  дрожит, увидел, с каким страхом он  смотрит на
меня. Этот человек был унижен, запуган, избит и доведен до такого состояния,
что боялся даже поднятой руки. Мне стало невероятно жаль его.
     -- Вы что же, боитесь меня? -- спросил я.
     Он не ответил.
     Тогда Дег, пытаясь улыбнуться, произнес:
     -- Мы хотим быть вашими друзьями.
     --  Друзьями! -- сурово  воскликнул старик и  покачал  головой. -- Нет,
друзей тут нет. Впрочем, -- добавил он, помолчав, -- если вы угостите меня
     -- Конечно. Пойдем выпьем.
     Старик с удовлетворением усмехнулся:
     -- В Марагуа часто  испытываешь  жажду, -- он сделал  несколько шагов и
вдруг остановился. -- Нет, -- воскликнул он, -- не могу, господа... Я забыл,
что должен завершить одну работу очень срочную...
     -- Но мы только по стаканчику
     -- Не могу, не могу, -- волнуясь, повторил он и протянул дрожащую руку,
словно  отстраняя нас или  умоляя  не удерживать его. Мне показалось, старик
хотел что-то сказать, но он резко повернулся и убежал. Дег, бросившийся было
вслед за ним, сделал несколько шагов, остановился и покачал головой:
     -- Господи, да что с ним случилось?
     -- Обычная история -- страх перед комиссаром.
     Больше мы ни  о чем не говорили и вернулись  в  гостиницу.  Дег занялся
фотоаппаратами, а я  принялся за свои заметки. Хозяин гостиницы притворился,
будто не видел нас, так же  вели себя  и слуги.  Я избил человека,  нанятого
комиссаром, и  поэтому причинил им немалое неудобство.  Но они  не  решались
выгнать меня
     .
     Мы оставались в нашей комнате уже часа два, как вдруг кто-то легонько и
осторожно постучал в дверь.
     -- Можно  войти? -- услышали мы голос старика. Дверь приоткрылась, и мы
увидели его иссушенное лицо. Он натянуто улыбался.
     -- Господа я  был весьма  невежлив утром...  Хотя и хотел  принять ваше
приглашение... Теперь же я закончил работу, которую  должен был сделать и...
И вот я пришел.
     -- Входите, входите, -- пригласил я. -- У нас есть шотландское виски.
     Он проворно вошел в комнату.
     --  Вы сказали -- шотландское виски? -- переспросил  старик, глаза  его
заблестели,  и он протянул руки.  Я  утвердительно кивнул, достал  бутылку и
передал ему.
     -- Судите сами.
     Он  взял  бутылку,   приподнял,  посмотрел   на  просвет  и,  задрожав,
пробормотал:
     -- Шотландское  виски О да... да... Именно  такого цвета... -- Он вынул
пробку и принялся нюхать, глубоко вдыхая и закрывая  глаза, словно в трансе:
-- Да,  шотландское  виски,  конечно... Этот  запах -- Он наполнил  до краев
бумажный стакан, который протянул  ему Дег, и  поднес ко рту. Одним  глотком
опустошил его и на какое-то мгновение замер с остановившимся взглядом, потом
закашлялся  и,  схватившись  за  живот,  согнулся  пополам:   --  Настоящее,
настоящее шотландское  виски!  --  повторил  он,  поднимая на нас  глаза,  в
которых стояли слезы. -- Вот уже девять лет,  как  я не пил его! --  Он отер
губы тыльной стороной руки. -- Меня зовут Савиль, -- сказал он взволнованно.
-- Самюэль Савиль, диплом парижского университета Сорбонна. Врач-хирург, да,
да... Хороший хирург, думаю... А можно еще немного этого вашего шотландского
виски, друг?
     Я протянул ему бутылку.
     -- Меня зовут Купер, для вас -- Мартин. А это Альдо Даггертон.
     -- Зовите меня Дет, -- с улыбкой предложил фотограф.
     Старик, не обращая на нас внимания, налил себе второй стакан:
     -- О, конечно, очень  приятно  -- Он так  же  одним духом выпил  еще  и
затем,  глядя  на  бутылку,  сказал:  --  Действительно  хорошее  виски,  а?
Удивительно. до чего благотворно оно действует, не правда ли удивительно?
     Пожалуй, этого уже было достаточно.
     -- Что вы пришли сообщить нам, Савиль? -- - поинтересовался я.
     -- Что... вы сказали? -- спросил он.
     --  Ну, да.  Вас  послал  комиссар, не  так  ли?  Вы хотели  что-то нам
сообщить или должны были что-то выведать у нас?
     Он поднял голову с таким видом, словно  решился на невероятно  отважный
поступок. Мне  показалось, что  в  глазах  его  вспыхнула давно  уже забытая
гордость. Но длилось это лишь мгновение. Он опять опустил голову и потерянно
пробормотал:
     -- Да, это комиссар прислал меня сюда. Как вы догадались?
     -- Не так  уж это и трудно. А отчего этот комиссар или  шеф, как вы его
величаете, так интересуется нами?
     -- Мы рассчитывали на ваше сотрудничество! -- с сожалением добавил Дег.
     Старик стоял, опустив голову на грудь, и молчал.
     --  Он  приказал избить нас, вы же знаете это, Савиль? -- спросил я. --
На пароходе  он велел  осмотреть  мои  вещи. Теперь хочет  узнать, зачем  мы
приехали сюда... Но мы...
     -- А все-  таки зачем вы явились сюда? --  спросил он,  впиваясь в меня
цепким взглядом. -- Можете сказать правду, Мартин, -- добавил он, -- я здесь
и в  самом деле,  чтобы  шпионить  за  вами, но я  ничего  передам,  если не
захотите. Поверьте мне.
     -- Я верю вам, Савиль. Но мы и  так говорим правду  с самого начала. Мы
здесь действительно для того, чтобы писать статьи.
     --  Статьи? А  какие статьи? --  Вопрос  звучал настороженно и, как мне
показалось, с опаской.
     Я улыбнулся:
     -- Про всякие любопытные вещи -- про индейцев,  про рыбу пиранья и тому
подобное...  -- я  сделал  паузу,  --  ну,  и  про  врачей, которые  живут в
джунглях.
     Савиль зажмурился, словно неожиданно ощутил  острую боль, и  я пожалел,
что произнес последние слова. Он закричал почти со злобой:
     -- Но вы ничего не сможете сделать без него! Он здесь самый главный. Он
командует, а другие  повинуются! Вы даже уехать не сможете из Марагуа,  если
он захочет помешать вам!
     -- Мы  посетим  все места, куда только сможем добраться, доктор Савиль,
-- заявил я. -- Во всяком случае  заверьте в этом комиссара. Нам нет до него
никакого дела. Но скажите ему также, чтобы он больше  не  подсылал нам своих
горилл.
     Савиль поднялся,  шатаясь прошел  к двери,  пошарил по ней, ища  ручку,
словно слепой, постоял минуту, потом обернулся:
     -- Ради Господа  Бога, -- прошептал он, -- уезжайте  отсюда! И быстрее,
быстрее!
     Он вышел и быстро сбежал по лестнице.
     Мы с Дегом замерли в молчании. Потом Дег спросил:
     -- Что вы об этом скажете, Мартин?
     --  Что  скажу?  Не знаю.  Что  я могу  сказать? Савиль, если  это  его
настоящее  имя, что-то  скрывает. Наверное, в  Марагуа есть какой-то секрет,
Дег. И комиссар боится, что мы можем обнаружить его.
     -- Огромные следы? -- прошептал Дег. -- Онакторнис?
     -- Нет, не думаю. Даже если и существует этот Онакторнис, так это всего
лишь  призрак  давних времен. А их секрет, если  он есть, это нечто  живое и
реальное. Нечто принадлежащее сегодняшнему дню.
     -- Ну, а мы что должны предпринять?
     -- Ничего. Мы  здесь  из-за  этой проклятой курицы и,  черт  подери, не
станем  заниматься   ни  спившимися  врачами,   ни  одуревшими   от   власти
комиссарами. Давай, что ли, глотнем еще немного виски.

     В эту ночь мы спали тревожно. Нас  слегка  лихорадило, должно быть,  от
резкой перемены климата в джунглях. Уже на рассвете  чей-то незнакомый голос
разбудил нас: ,
     -- Купер, Даггертон... -- Голос звучал тихо и неторопливо. -- Где вы?
     Я открыл глаза. Дверь в нашу комнату была распахнута, и на пороге стоял
какой-то невысокого  роста человек. Это был толстяк, его рыхлое смуглое лицо
носило следы перенесенной когда- то оспы -- множество  мелких рубцов. У него
были выпуклые мясистые губы, плоский монголоидный  нос,  коротко остриженные
черные  волосы. Он  смотрел на нас  темными,  пристальными, словно  у  змеи,
глазами. Одет он был  в голубую куртку, стянутую  кожаным поясом, на котором
висела солидная, армейского образца кобура.
     Кобура  была пуста. Пистолет  он  держал в  правой  руке.  И  дуло было
направлено на меня. .
     Я замер, и Дег тоже.
     С широкой, насмешливой улыбкой человек посмотрел на нас.
     -- Ну вот и молодцы, -- неторопливо  произнес он, растягивая  слова. --
Не двигаться! Ни малейшего движения, господин Купер. Или вам конец.




     Странно,  но колокольчики  тревоги  не  зазвонили. А человек  неслышно,
осторожно, словно выверяя каждый шаг, прошел в комнату.
     -- Молчите,  Купер, ни слова, -- шепнул он,  глядя на меня, --  и самое
главное, не вздумайте, пожалуйста, изображать из себя героя и  набрасываться
на меня. Не успеете.
     Я знал это. Знал, что за внешней медлительностью и осторожностью таится
железная,  собранная  в  кулак  воля.  Знал,  что  толстая  рука,  державшая
пистолет, -- это  пучок нервов, готовых  лопнуть  в любую секунду.  Человек,
который движется подобным образом, не может быть ни ленивым, ни слабым.
     -- Я не стану  изображать героя,  --  тихо проговорил  я.  Хотя  должен
признаться,  у меня было желание  поступить именно так. Как только  я увидел
его в дверях, мне захотелось броситься на него, швырнув ему в лицо одеяло, и
свалить  ударом. Но я был уверен: поступив  так, я тотчас стану  покойником,
потому что  мне никоим образом не удалось  бы поспорить в скорости  с пулей.
Нет. Спастись  я мог,  лишь вступив в переговоры.  Сила  тут  не  поможет. Я
сказал:
     --  Выходит,  комиссар больше не  подсылает  к  нам горилл  с  пудовыми
кулаками? Он предпочел теперь человека с пистолетом.
     Толстяк нахмурился и сделал предупреждающий жест:
     --  Молчите. Попозже мы все обсудим, господин Купер.  Сейчас  есть дело
поважнее.
     Он  говорил  очень тихо,  едва слышно и больше не смотрел на меня.  Его
взгляд, как мне показалось, был направлен на что-то лежащее на моей кровати.
Я снова заговорил:
     -- Позднее? Когда? Когда убьете нас?
     Он  горестно улыбнулся и взглянул на меня. Странно, но  в его глазах не
было ни бешенства, ни слепой злобы, которые должны бы переполнять убийцу.  Я
удивился  про  себя,  как  может  человек,  собирающийся  совершить  ужасное
преступление, оставаться таким спокойным.
     -- Но кто вы такой? -- неожиданно спросил Дег, лежавший неподвижно, как
и я, под своей простыней. Человек даже не взглянул на него.
     -- Меня зовут Куба, -- прошептал он и встал между нашими кроватями.
     -- Господин  Даггертон, --  продолжи он, чуть  громче,  но  по-прежнему
спокойно, -- пожалуйста, не вздумайте шутить, броситься, к  примеру, на меня
или что-нибудь в этом  роде.  Не трогайте меня -- Он  умолк, а меня охватило
какое-то странное беспокойство. Он продолжал: -- В постели господина  Купера
находится барба  амарилла[1]... причем очень скверный  экземпляр.
Они  все скверные,  --  добавил он  после  короткой  паузы,  -- но эта,  мне
кажется, особенно гадкая... Сейчас она меня увидела и пытается понять, что я
собираюсь делать Не вызывайте у нее подозрений, пожалуйста.
     В комнате  и до сей  поры стояла мертвая тишина, но теперь  показалось,
будто  безмолвие  сгустилось и стало  физически  ощутимым,  а  мы  буквально
окаменели. Я услышал, как глухо забарабанило мое сердце, и почувствовал, как
дрожь  охватила все внутренности, даже проникла  в  мозг. Я стиснул челюсти,
пытаясь взять  себя  в  руки,  и  постарался не  думать  о  том,  что  могло
произойти,  если бы я сделал прежде хоть  какое-то  движение или бросился на
Кубу. Холодный пот выступил у меня на лбу. Но длилось все это лишь несколько
мгновений.  Я снова  обрел спокойствие и  не  шевельнул  ни единым мускулом.
Взглянув на Кубу, я прошептал:
     -- Извините меня.  Он  улыбнулся, ничего не  ответил  я  начал медленно
поднимать пистолет. Я услышал приглушенный вздох Дега:
     -- Боже милостивый, Мартин!
     Теперь и он обнаружил  змею.  Я перевел взгляд в его сторону  и увидел,
что он в ужасе смотрит на мою кровать. Мне же змея была не видна.  Вероятно,
она таилась  в складках  простыни. Я попытался представить  ее  себе.  Но не
сумел.
     Куба неторопливо целился из пистолета, глядя на змею.
     --  Уж  очень  ты  гадкая,  подруга,  --  прошептал  он.  --  Гадкая  и
противная... -- Тут  он замер. Ствол пистолета находился на одном  уровне  с
головой змеи. Теперь можно было выстрелить. Но он нахмурился  и, не глядя на
меня, предупредил:
     -- Возможно, господин  Купер,  тут  есть и  другие  барба амарилла. Кто
знает, может, там, под простыней, не одна такая, и вы этого не чувствуете.
     Я содрогнулся, а Дег испуганно ахнул. Куба неторопливо добавил:
     -- Тогда не следовало бы стрелять Эти бестии весьма впечатлительны. Что
делать? -- отрывисто спросил он.
     Я  представил   себе  довольную   ухмылку   комиссара.  Он,   наверное,
наслаждался бы нашим испугом, воображая,  какого цвета наши  лица...  Это не
понравилось мне, и я твердо сказал:
     -- Стреляйте, Куба, а мы мигом вскочим с постелей. Будь что будет.
     Он продолжал целиться.
     -- Придется немного пошуметь, -- пробормотал он и тут же спустил курок.
     Выстрел прозвучал сухо  и громко. Меня окатило горячей волной  воздуха.
Дег  с криком  вскочил с  кровати,  а я,  отбросив одеяло, скатился  на пол.
Сраженная в голову змея  была  расплющена  о стену, и лохмотья ее купались в
зеленоватой  крови.  Страшное  туловище  змеи длиной  немногим  более  метра
конвульсивно корчилось на полу.
     -- Мартин, Мартин!  --  закричал  Дег,  бросаясь  ко  мне.  Я поднялся,
отбросив  простыню,  а  Куба   шагнул  вперед  и  с  силой  придавил   ногой
извивающийся остаток змеи.
     --  Ну,  все  кончено, -- произнес он, притопнул еще  раз  и  отшвырнул
сотрясаемую последними судорогами змею. -- Кончено, -- повторил  он, подул в
дымящийся ствол  револьвера и спокойно вложил его  в кобуру. Он посмотрел на
нас с легкой и чуть горькой улыбкой. Улыбка на его смуглом лице расплывалась
все шире, пока, наконец, он не расхохотался. Он смеялся, а я некоторое время
смотрел  на него  и  на  бледного,  перепуганного  Дега,  и,  наконец,  тоже
разразился   смехом.   Этот   нервный  смех   разрядил  напряжение,  которое
парализовало меня до сих пор.
     Я протянул руку:
     -- Вы нас крепко выручили. Куба, -- сказал я, -- Спасибо!
     -- Ладно, ладно, -- проговорил он, мягко отвечая на мое пожатие.
     Дег торопливо обувался:
     -- А мы сразу умерли бы? -- дрожащим голосом спросил он. Дег подошел  к
Кубе, тоже пожал ему руку и повторил: -- Смерть наступила бы мгновенно? -- В
словах его слышался страх. Куба пожал плечами:
     --  Ну,  наверное, не совсем сразу. Яд барба  амарилла, -- он кивнул на
недвижную змею, --  убивает в течение суток... даже двух, говорят... Однако,
-- добавил  он,  сощурившись, --  укус  этой змеи очень болезненный. На  его
месте  образуется язва, которая... -- он умолк и покачал головой: --  Ладно,
раз она  не укусила вас, что  теперь говорить. Между прочим,  я  прилетел на
вертолете.
     Я уже догадался об этом.
     -- Тогда дважды добро пожаловать. Куба! -- приветствовал я.
     -- Тысячу раз добро пожаловать! -- воскликнул Дег.
     -- Тысячу раз, конечно! Мы ждем не дождемся, когда улетим отсюда. Прием
комиссара, видите ли, был не очень-то сердечный... И я собирался оплатить по
счету прежде, чем покину Марагуа.
     --  Комиссар? Это он, -- предположил Куба, кивая на змею, --  преподнес
вам такой подарочек?
     Вы считаете,  что барба  амарилла, как  вы ее называете, подложил  сюда
комиссар или кто-то из его людей? -- проговорил я.
     Дег всполошился:
     -- Что? Вы думаете, эта бестия проникла сюда... не сама?
     Куба покачал головой:
     --  Думаю, не  сама. Определенно могу  сказать, не сама. Барба амарилла
предпочитает  спокойно сидеть у себя на дереве. Это не домашняя живность, --
добавил  он  с  вялой  улыбкой.  Дег  оделся  и  теперь  дрожащими  пальцами
застегивал пуговицы на рубашке.
     -- Но для чего, -- спросил он, -- зачем  ему  понадобилось  это делать?
Попугать нас, ладно... Но убивать?..
     -- Несколько  неделикатно для  комиссара  полиции, если  это  он затеял
такую игру... Как его зовут? -- поинтересовался Куба, сощурившись.
     Тут колокольчики тревоги снова зазвенели у меня в голове. Я ответил:
     -- Рентрерос, мне кажется, Матиа Рентрерос.
     --  А,  Рентрерос,  да...  --  медленно  повторил  Куба,  словно что-то
обдумывая. -- Теперь припоминаю. В Манаусе мне называли именно это имя.
     Колокольчики умолкли. Я быстро оделся. В эту мне хотелось только одного
-- как можно  скорее  покинуть эту  проклятую  комнату.  Как  мы с Дегом  ни
удерживали  себя,  наши  взгляды все время возвращались к мертвой  змее. Нам
казалось,  что  вся комната  уже  пропиталась  ядом.  Словом,  мы собирались
недолго. Как попало засовывая свои вещи в дорожную сумку, я спросил Кубу:
     -- А почему мы не слышали, как вы прилетели? Где сел вертолет?
     --  В  полумиле  от реки, --  кивнул он  куда-то  в  сторону.  Там есть
подходящая   площадка.   Знаете,  --  добавил  он,  --  никогда  не  следует
приземляться на вертолете в селении.  Слишком  много народу... -- Неожиданно
он умолк, и я заметил,  что глаза его сверкнули.-- Слишком много народу,  --
повторил он, -- кто пугается, кто  кричит, кто как... А иной боится, что его
раздавят...  --  Куба   улыбнулся.  --   Есть   и   такие,   которые   любят
подслушивать... -- говоря это, он неожиданно распахнул дверь. Доктор  Савиль
в испуге затрясся, увидев нас. Он так и остался в проеме двери, разинув рот.
В дрожащих руках он сжимал какой-то сверток.
     Куба, сощурившись, улыбнулся и обратился ко мне:
     -- Кто это, Купер? Ваш гость?
     -- Вы искали кого-то, доктор Савиль? -- спросил я.
     Старик слегка покраснел:
     -- Нет, нет, я... хотел только принести вам... --  Он протянул пакет --
что-то круглое, завернутое в  газетную бумагу,  -- подарок,  господин Купер.
Для вас.
     Я не спешил принимать дар.
     -- А что это, Савиль? -- поинтересовался я. -- Еще одна барба амарилла?
     Он  вздрогнул,  заглянул  в   комнату   и,  увидев  убитую  змею,  весь
передернулся. Потом снова взглянул на меня.
     -- Это для вас, господин Купер, -- повторил  он. Положил  пакет на стул
возле  двери,  быстро  повернулся  и  ушел.  Мы  слышали, как он  сбежал  по
лестнице.
     -- Зачем же  вы отпустили его, Мартин? -- с  досадой воскликнул Дет. --
Он знал про змею. Может быть, это он и подсунул ее сюда?
     Я подошел к стулу и взял пакет, оказавшийся довольно тяжелым.
     -- Интересно, -- пробормотал я, -- что же тут такое?
     -- Зачем же вы отпустили его? -- раздраженно повторил Дег.
     Я покачал головой:
     -- Дег, дорогой мой,  а что, по-твоему, я должен был сделать? Задержать
его и заставить говорить,  угрожая кулаками? Он знал про змею, нет сомнений.
Он видел, что она убита, и ему все стало ясно. А теперь, когда Куба здесь, и
все видели вертолет...
     --  Вертолет! -- прервал  меня  Дег. --  Вертолет  остался  без охраны!
Комиссар сможет...
     -- Нет, не без охраны, -- неторопливо остановил его Куба и, обратившись
ко  мне, добавил:  -- Пойдемте,  Мартин.  Можно  вас так называть, верно?  А
почему вы не полюбопытствуете,  что за подарок  сделал этот ваш старый друг,
который подслушивал?..
     Я решился  и развернул  пакет.  Это была  индейская  ваза  из какого-то
тяжелого,  видимо,  черного  дерева. Ваза  была  украшена  грубо  вырезанным
восточным орнаментом. Я растерялся, но Куба с усмешкой проговорил:
     -- Дешевка. Цена ей самое большее несколько сентаво.
     Я  почувствовал  какую-то  непонятную  жалость к  Савилю, и  слова Кубы
рассердили меня.  Я  еще раз взглянул  на вазу  и протянул ее  Дегу. Юноша с
любопытством осмотрел ее и заметил:
     -- Нет, все же  она  неплоха... Если  ваза  не интересует вас,  Мартин,
можно я возьму ее себе?
     Я кивнул  в  знак согласия, но  думал  в этот  момент о другом. И Куба,
наверное, думал о том же, потому что он спросил:
     --  Отчего этот  старик...  доктор,  как  вы его  назвали,  делает  вам
подарки, Мартин?
     -- Не знаю... Может быть, он хотел отблагодарить за виски?
     -- Отблагодарить? Такой человек, как этот?
     -- Я же сказал, Куба,  не знаю. Может быть... впрочем, неважно. Видимо,
он хотел оставить о себе неплохое впечатление... -- Я  перекинул через плечо
дорожную  сумку: -- Итак, будем  считать, что наши дела в Марагуа закончены.
Ладно, Дег, держи вазу на память об этом прекрасном и гостеприимном городке,
управляемым столь любезным комиссаром... Ну, Куба, -- добавил я, направляясь
к выходу, -- пошли! И расскажите мне, кто же остался охранять вертолет?
     Куба усмехнулся:
     --  Конечно,  --  произнес он, -- конечно расскажу, Мартин. А  теперь в
путь Пожалуйста, проходите вперед.




     Небольшая площадь перед  гостиницей была  безлюдна,  как  и берег реки.
Старого парохода у  причала  уже не  было. Марагуа  был  пронизан  негустым,
липким туманом,  в воздухе летали  рои комаров,  которых  приносил  из  леса
легкий ветерок. Куба хмуро осмотрелся.
     -- Проклятое место, -- пробормотал он. -- Вымирающий город. И все же...
-- Он помолчал, потом, обращаясь ко  мне, добавил: -- Ах, да,  Мартин, вы же
хотели знать... Так  вот,  сторожить вертолет я оставил Даалу.  И знаете, он
очень гордится этим заданием.
     -- А кто это такой -- Даалу?
     -- Индеец, из местных. Наш проводник... Я  давно знаю  его,  мы с  ним,
можно сказать,  друзья...  Я  сверху  покажу  вам  места, которые  вы хотите
посетить, а Даалу поведет вас внутрь. Кстати, --  продолжал Куба и, кажется,
впервые  за все  время нашего знакомства  его что-то  заинтересовало,  --  в
инструктивном  письме,  которое  я получил, говорится о...  Стране  Огромных
Следов. Что это за место?
     -- Как, вы разве не слышали о нем? -- удивился я.
     Куба отрицательно покачал головой:
     -- Нет, никогда. Я спросил о  нем Даалу,  и он скривил гримасу, которая
мне,  честно говоря,  не понравилась, а потом сказал,  что никогда ничего не
слышал о таком месте. Тот район, который мы собираемся осмотреть, называется
Страной Плакучих Растений.
     -- Плакучие растения! -- воскликнул Дег. -- Веселенькая перспектива!
     Больше мы не промолвили ни слова и  молча двинулись в путь, оставляя за
спиной  последние  дома  Марагуа,  уже  десятилетия  как  покинутые,  жалкие
развалины, съеденные джунглями. Мы  спустились вдоль реки по  тропинке, едва
обозначенной в высокой,  до колен,  траве.  Я  шел, нервно  посматривая  под
ноги... Мне все время казалось, что я вот-вот наступлю на  барба амарилла, и
я гнал прочь эти мысли.
     -- Куба, а вам известна цель нашей командировки? -- спросил я.
     Он отрицательно покачал головой:
     --  Я  знаю только,  что  человек  по  имени Спленнервиль  осыпал  меня
долларами, чтобы  я доставил двух  журналистов в  места,  которые называются
Страна Огромных Следов. Для пилота вертолета этого вполне достаточно, не так
ли?
     -- Не знаю, кому как. А вы сами как полагаете, Куба?
     Он улыбнулся, глядя на меня совершенно сонными глазами:
     -- Вы -- иностранные журналисты, -- сказал он. -- у вас свои  проблемы,
своя работа... Но это меня не  интересует. В любом случае, однако, можете не
сомневаться, что своей профессией я владею хорошо и  буду работать с вами до
конца. Я здесь для того, Мартин, -- закончил он, -- чтобы служить вам.
     У меня было  множество вопросов, которые хотелось задать ему, но  всему
свое время. Я только заметил:
     -- Мне  кажется.  Куба, мы  сработаемся  с вами.  Вы чертовски  дельный
человек.
     Он  улыбнулся. Минут через  двадцать  мы подошли к  площадке, где стоял
вертолет.
     Это  был  вертолет,  получивший  название  по  имени его  создателя  --
"Сикорский"  --  массивный,  видавший  виды,  непрозрачный.  Он   застыл  на
желтоватой траве. Его  могучие  моторы молчали,  и  походил он на  неуклюжее
огромное  насекомое,  с трудом выбравшееся  из джунглей и теперь отдыхавшее.
Вид  у  него был настолько потрепанный  и  жалкий, что Дег не смог  сдержать
возглас разочарования. Тогда Куба сказал ему:
     --  Не судите  о  нем плохо! Не  смотрите на  внешний вид!  Это  старая
модель,  не  спорю,  но,  знаете,  он  летает!  --  Куба  говорил  о  нем  с
удивительной теплотой, -- летает, вот увидите, Дег!
     -- Вы уверены? --  удивился  юноша. Мы  подошли  ближе.  На  площадке у
вертолета никого не было.
     Я заметил:
     -- Не вижу. Куба, вашего индейца, которого вы оставили часовым.
     Он устало махнул рукой:
     --  Он где-нибудь в кустах. Индейцы  очень  любят прятаться.  Думаю, он
сейчас целится в вас из духового ружья, но скоро выйдет оттуда, вот увидите.
     -- Из духового ружья? -- воскликнул Дег,  остановившись. -- Надеюсь, он
не вздумает с ним шутить, а?
     --  Нет, не  вздумает.  Даалу  --  странный тип, но с  друзьями  он  не
позволяет себе  шутить.  Знаете,  прежде он был  охотником за  скальпами, --
продолжал  Куба, направляясь к  вертолету, -- прежде чем стал одним из самых
опытных  стрелков своего племени.  С той  поры  у  него сохранилась привычка
целиться в любого  встречного... Он говорит, что ему нужно вычислить размеры
каждого человека  на случай, если  придется... -- тут он мягко улыбнулся, --
убивать его.
     Мы подошли к вертолету. Куба повернулся в  сторону леса, который с трех
сторон окружал площадку, и позвал:
     -- Даалу!
     Тотчас, словно из пустоты, шагах в пятнадцати  от нас возник индеец. Он
был невысокого  роста,  щуплый,  с  непроницаемым  лицом, в грязной  рубахе,
доходившей почти до колеи. На  нем не  было  никаких  ожерелий или амулетов.
Держа   в  руке  ружье,  он  застыл  в  ожидании,  глядя  на  нас   цепкими,
поблескивающими глазами.
     -- Иди сюда, Даалу.
     Продолжая  поглядывать  в  нашу сторону, индеец  не спеша направился  к
вертолету. Куба что-то сказал ему на незнакомом языке, и тот,  остановившись
в нескольких шагах от нас, ответил, улыбнулся и  вдруг  подмигнул. Но тотчас
же лицо его снова сделалось непроницаемым, словно маска из глины.
     --  Ну, что я вам говорил, -- рассмеялся Куба, -- он взял вас на мушку.
-- Потом он обратился к Даалу:
     -- Кто-нибудь появлялся тут?
     Индеец покачал головой.
     -- Никто, -- с трудом выговорил он. -- Большая тишина. Нет война.
     Куба поднял трап и приставил его к вертолету.
     -- Да, нет война,  -- проворчал он  и начал подниматься наверх,  -- нет
война... -- Он вошел в кабину и, обернувшись, позвал нас: -- Идите сюда.
     Мы последовали за ним. Внутри было сыро и очень душно.  Пригнувшись, мы
прошли в кабину. Кубы показал:
     -- Вот здесь.
     Я  негромко  присвистнул.  Да,  полковник,  конечно,  весьма постарался
сделать все как можно лучше. Вместительное брюхо вертолета было заполнено до
отказа все, что  только могло  нам  понадобиться. Чего  тут только не  было:
оружие и продукты, надувные лодки и отапливаемые  палатки... И все упаковано
в бесчисленные пластиковые мешки и пакеты. Дег почесал в затылке.
     -- Черт возьми, Куба, -- воскликнул  он, -- вы хотите сказать, что  ваш
ящик долетел сюда, груженный всем этим добром?
     -- Я же вам говорил! Он старый, но он летает! Мы не сможем, разумеется,
порхать туда-сюда над  джунглями...  Топливо есть, но до известного предела.
Нужно где-то обосноваться в этой вашей Стране Огромных Следов, выбрать базу,
только не Марагуа, конечно...
     -- Вы правы, Куба, -- подтвердил  я, -- кто знает,  сколько заплатил бы
наш  дорогой комиссар,  чтобы разрядить здесь свой пистолет или  подсунуть в
кабину барба амарилла!
     Куба усмехнулся.
     -- Кстати, по поводу этой бестии, -- сказал он несколько  рассеянно, --
не стоит ли нанести... прощальный визит?
     -- Это уже намечено в нашей программе, -- ответил я. Но едва я произнес
эти  слова, как в моей голове вновь загремели колокольчики тревоги, -- всего
на  мгновение,  правда.  Однако, что же  встревожило меня?  Слова  Кубы  или
интонация, с  какой он  произнес их? У  меня не было  времени  размышлять об
этом.
     -- Ладно, -- отмахнулся я, -- лучше проведем детальный осмотр того, что
прислал  полковник,  и  подумаем,  как  отсюда  уехать. Прощальный  визит  к
комиссару отложим на последний момент.

     Осмотр багажа и изучение топографических карт мы закончили уже  к концу
дня. Судя  по  отметкам  профессора  Гростера, мы находились примерно  в ста
пятидесяти  милях от Страны  Огромных Следов.  Даалу,  с  которым Куба долго
говорил  на каком-то  древнем  диалекте, сказал,  что  в дни своей молодости
однажды был в  тех краях,  когда охотился за скальпами. Да, там существовали
селения,  конечно. Но  он не  заметил  ничего  странного,  никаких необычных
следов, никаких  гигантских птиц. Говоря  это, он  щурился,  почти  закрывая
зрачки,  и  отводил глаза в  сторону. Наверное, о чем-то умалчивал. А может,
страшился той тайны, о которой догадывался.
     Солнце  уже  начало заходить за  редкие облака  на горизонте,  когда мы
решили слетать  в  Марагуа, чтобы нанести комиссару  "прощальный визит", как
говорил  Куба. Потом мы  думали возвратиться на  площадку  и  переночевать в
вертолете. А на рассвете  отправиться на поиски Онакторниса. Онакторнис! Что
за черт, я вдруг обнаружил, что мы совсем позабыли о нем.
     Сев на свое место пилота, Куба ленивым жестом показал на что-то;
     -- Наденьте это на себя, Мартин, и вы  тоже, Дег.  Мы обернулись.  Куба
указывал  на ремни с кобурами  и такими же  револьверами, как  у  него.  Дег
вопросительно посмотрел на меня, и я сказал:
     --  У меня есть свое оружие, Куба, -- и похлопал карману, где лежал мой
П-38.
     Он кивнул мне:
     -- Хорошо, только держите револьвер в кобуре,  К, тогда сможете быстрее
выхватить его  при  надобности. Учтите, Мартин,  -- продолжал  он, -- обычно
змеи не  бывают такими полусонными, как та  барба амарилла,  что оказалась в
вашей кровати. Змеи... да и другие обитатели джунглей.
     Мы надели ремни с кобурой. Дег был мрачен и чем-то озабочен:
     -- Черт  побери,  Мартин! У меня  такое ощущение,  будто  я нахожусь на
Диком Западе!
     Куба включил двигатель, и  вертолет стал набирать высоту, подняв вихрь,
от которого ходуном заходила трава на площадке. Даалу съежился в углу, обняв
колени и опустив на них голову.

     Это произошло через десять  минут. Куба сделал широкий круг  над рекой,
лесом и направился в сторону Марагуа. Увидел его Дег.
     Увидел и закричал в испуге:
     -- Мартин, Мартин!
     Я  тотчас  обернулся к  нему.  Бледный,  как смерть, он в растерянности
показывал  вниз.   Река  сверкала  в  двадцати  метрах  под  нами.  Поначалу
золотистые  отблески ослепили  меня,  и  я  ничего  не видел,  на  посмотрел
рассмотрел человека.  Он лежал в воде лицом  вниз --  жалкое тело,  влекомое
течением --  этим огромным и вечным потоком  жизни и смерти.  Руки его  были
раскинуты, словно крест, ног не было видно. Время  от времени он исчезал под
водой, потом снова всплывал, покачиваясь. Я не удержался от восклицания:
     -- Черт возьми! Да это же...
     Куба опустил вертолет пониже, от ветра, создаваемого его  лопастями, по
воде пошла сильная рябь. Я открыл иллюминатор и внимательно посмотрел вниз.
     -- Это Савиль, -- определил я.
     --  Но за  что,  Мартин?  За что? -- в волнении  воскликнул  Дег.  Куба
опустился еще ниже, вертолет висел теперь над самой водой, поднимая брызги.
     -- Ладно, Мартин, что будем делать? -- голос Кубы звучал равнодушно. --
Выловим или оставим плавать?
     Такой подход едва не обидел меня.
     -- Черт побери, Куба, --  воскликнул я, -- держитесь над  ним! Я заведу
его на берег. Куба тоскливо посмотрел на меня:
     -- Тогда побыстрее. Рыбы тут прожорливые. Лестница и веревка  у  вас за
спиной.
     Вертолет резко  набрал высоту  и завис  над покойником. Дег  помог  мне
сбросить нейлоновую лестницу и веревку. Я спустился вниз, борясь с воздушным
вихрем.
     Добравшись  до Савиля и  держась  одной рукой за лестницу,  я попытался
ухватить труп. Это  было  трудно и  мучительно:  течение, казалось, смеялось
надо  мной.   Оно  все  время  раскачивало  несчастное  тело,  топило   его,
переворачивало  или далеко уволакивало от меня как раз в тот момент, когда я
готов  был схватить  его. Когда  же,  наконец,  мне  удалось это  сделать  и
привязать  его к  тросу,  я  промок  насквозь и  обливался  потом.  Я  начал
подниматься по лестнице вверх.
     --  К берегу! --  крикнул я Дегу,  следившему за мной  из  кабины. -- К
берегу!
     Дег передал мою команду Кубе,  и вертолет направился  к берегу. На  все
это ушло  несколько минут. Когда моторы  умолкли, Савиль уже лежал на мокрой
траве, кишащей насекомыми.
     Мы подбежали  к  трупу,  я  перевернул  его  на спину. Лицо Савиля было
чудовищно бледным.  Широко открытые глаза  застыли,  словно ледяные,  и были
полны ужаса, который даже смерть не смогла стереть.
     -- Доктор Савиль! -- в страхе закричал Дег.
     Я стоял на коленях возле трупа. Старик казался теперь еще более худым и
немощным. Я  сдвинул  со лба мокрые седые волосы.  Закрыл  ему глаза. Стоя у
меня за спиной, Куба тихо, едва ли не чеканя каждый слог, проговорил:
     -- Выстрелом в грудь.
     Я   присмотрелся,  действительно,  на   груди   виднелось  отверстие  с
обожженными краями, прямо на середине грязной куртки.
     --  Убит и  выброшен  в  реку,  -- пробормотал  Дег, -- но  как  же это
возможно?
     -- Конечно, возможно, -- ответил  Куба  довольно  резко.  --  Если  это
возможно в Нью-Йорке, то почему этого не может быть тут?
     Я поднялся.
     -- Мертв, -- заключил я.
     --  Ну,  а поскольку мы не  можем  вернуть  его  к  жизни,  Мартин,  --
проворчал  Куба, --  я  бы  посоветовал  заглянуть  в его карманы. Там может
оказаться какой-нибудь адрес. Короче, может, кого-то надо уведомить.
     Я осмотрел  карманы Савиля. Это было печальное и бесполезное занятие. А
ведь если  бы мы  случайно не бросили взгляд на  реку,  это  несчастное тело
поглотил бы могучий и безжалостный круговорот природы.
     "Но  мы увидели его!"  --  сказал я сам  себе.  Дег положил мне руку на
плечо, и я вздрогнул. Он спросил:
     -- А теперь что будем делать, Мартин?





     Я не сразу ответил ему. Прежде я попытался разобраться  в своих мыслях.
И  еще  раз  напомнил   самому  себе:  сейчас   мы  находимся  за  пределами
цивилизации. Именно потому, что Савиль был убит  пулей, а не стрелой, именно
это и означало -- здесь не существовало закона, а были только насилие, страх
и ненависть.
     Я вспомнил  дрожащий  голос Савиля,  когда он  рассказывал о  джунглях,
сделавших его  своим  пленником.  Я чувствовал  жалость  к  этому  человеку,
прожившему последние часы в жутком страхе. Пуля, прикончившая его, казалось,
ранила и меня. Но дело было не только в этом.
     Особенно тяжело у меня было на  душе оттого, что я понимал: именно наше
появление в  Марагуа послужило причиной гибели  Савиля. Не  окажись  мы тут,
уверен, его бы не  убили. Я чувствовал себя почти  что виноватым. Но  быстро
отогнал это ощущение. И сказал:
     -- Ничего не будем делать, Дег.
     -- Куба посмотрел на меня, улыбаясь, а Дег удивился:
     -- Ничего? -- воскликнул он, невольно  отступая -- Как? Убили человека,
а мы ничего не будем делать? Ничего?
     -- Дег,  мы  не  в Нью-Йорке.  Сюда не  прибудут  ни скорая помощь,  ни
полиция. Дег прикусил губу.
     -- Но это же преступление? -- воскликнул он, кивнув на покойника. --  И
убит он. не дикарем!
     --  Возможно. Так или  иначе, мы  здесь  не  для того, чтобы  выполнять
функции  полиции.  Нам  надо  найти Онакторниса  и выполнить задание  "Дейли
Мирор". -- Я повернулся  к Кубе: -- Теперь и вы знаете это, Куба: мы прибыли
сюда искать что-то вроде гигантской курицы, которая по  идее должна сдохнуть
еще несколько тысяч лет назад- Дег, -- продолжал я, -- единственное, что  мы
можем сделать-  Что  мы обязаны  сделать,  --  это заявить  о смерти. Савиля
властям. Иными словами, -- заключил я, -- комиссару.
     Улыбка  на  смуглом лице  Кубы расплылась еще шире, но в  то же время в
глазах мелькнула настороженность.
     --  Комиссару? --  удивился Дег. -- Вы  хотите сообщить  о преступлении
человеку, который, возможно, его же и совершил?.
     -- Ну, а ты что бы стал делать? -- спросил я и обратился к Кубе: -- Нет
ли  у  вас  мешка? --  Куба  кивнул и  быстро  поднялся в вертолет.  Я опять
обратился к Дегу, взволнованному и мрачному:  -- Ну, так  что ты  мне можешь
предложить, Дег?
     Он  хотел  было  что-то  ответить,  но опять  прикусил  губу  и покачал
головой:
     -- Нет,  Мартин, вы правы. Нам только и остается, что сообщить  об этой
находке комиссару.

     Минут через  двадцать мы приземлились  в, Марагуа, подняв тучу пыли  на
площади возле бунгало комиссара. Та же стайка полуголых и голодных ребятишек
окружила  нас.  Мы с Дегом вынесли пластиковый мешок,  в котором лежало тело
Савиля.
     Возле дверей виллы  сидели двое мужчин  в выгоревшей  военной  форме --
негры. Пока  мы  приближались  к  ним, они не шелохнулись.  Один  равнодушно
взглянул на нас, другой так и сидел, свесив голову на колени.
     Дег опустил мешок на землю, а я пошел дальше.
     -- Мне надо поговорить с комиссаром, -- твердо сказал я.
     Негр, смотревший на меня, что-то  пробормотал по-португальски, намекая,
что не понимает.
     -- Где комиссар? -- спросил я.
     Другой негр, не поднимая головы, ответил:
     -- Нет. -- В его голосе звучали насмешка и презрение.
     -- Убит доктор Савиль. Мы нашли его в реке.
     Солдат пошевелился. Потом таким же тоном повторил:
     -- Его нет.
     И тут во  мне вспыхнула неудержимая злоба,  и рука  поднялась почти без
моей воли. Я схватил негра за курчавые волосы и рывком поднял его за голову.
И снова встретился с его заплывшими от удара глазами  и увидел еще  вспухшие
губы- Я  узнал  его --  это  был  тот самый  негр,  что напал  на меня тогда
вечером, когда мы приехали в Марагуа. Я крепче сжал пальцы:
     -- Где твой  хозяин?  -- закричал я.  Он  закрыл глаза и усмехнулся, не
отвечая. У  меня возникло дикое желание ударить его со всей силой, но я взял
себя в руки и отступил.
     -- О'кей! -- сказал я. -- Я понял: его нет. Так или иначе, -- продолжал
я,  поворачиваясь к закрытым окнам бунгало и повышая  голос, -- тело доктора
Савиля тут, комиссар.  Оно в этом мешке,  перед вашим домом. Делайте с  ним,
что хотите. Я  же доложу обо всем этом  губернатору в Манаусе, сразу же, как
только смогу.
     Я  повернулся.  Дег,  насупившись,  стоял  возле  мешка.  Из  открытого
иллюминатора  вертолета смотрело темное  дуло автомата. Рядом  с  ним торчал
тонкий и грозный ствол духового ружья Даалу.
     Мы с Детом направились к вертолету:
     -- Прощайте, доктор Савиль, -- проговорил я, проходя мимо мешка, -- мне
очень жаль-.
     Мы поднялись в кабину. Солдаты не  шелохнулись. Куба отложил автомат и,
не торопясь, уселся на свое место пилота.
     -- Конечно,  он был дома, Мартин, -- сказал  Куба, -- и конечно, слышал
вас. Выходит, вы объявили- да, вы объявили ему войну, так получается?
     Я понимал, что это именно так. И попытался улыбнуться:
     --  Он  уже давно объявил  ее нам, Куба.  Теперь, по крайней  мере,  он
знает, что мы будем защищаться.

     Мы решили не возвращаться на площадку,  где вертолет приземлился первый
раз, а сразу же отправились  по нашему маршруту в джунгли, чтобы убраться по
де  от Марагуа.  Тропический  вечер уже накрывал лес своей темной,  туманной
рукой, когда мы опустились  на небольшую поляну возле чащи высоких деревьев.
Мы находились по крайней мере в тридцати  милях от города. Река в этом месте
превратилась в цепочку небольших озер. В воздухе стоял въедливый сладковатый
запах гнилых листьев.
     Мы  поужинали,  не выходя из вертолета, и, пока  задумчиво рассматривал
индейскую  вазу  -- странный дар  покойного Савиля, -- Куба развернул передо
мной карту.
     --  К тому месту, которое вы ищете, Мартин, мы можем добраться завтра к
вечеру, --  равнодушно  произнес он. Своим толстым указательным  пальцем  он
обвел  какую-то  точку на  карте: -- Вот, если карге дал ваш шеф, верна,  то
именно  здесь должна  находиться  Страна  Огромных Следов-.  -- Он помолчал,
обдумывая что-то.
     Тогда я сказал:
     -- Пришло время. Куба, открыть вам, что же именно мы ищем.
     -- Нет нужды в этом, если не хотите-
     -- Впрочем, я ведь  уже говорил вам --  мы  ищем проклятую  курицу. Она
называется Онакторнис. -- Он слушал меня, но, как мне показалось, вполуха. Я
продолжал: -- Это какое-то чудовище. Куба, гигантская плотоядная птица.
     В его глазах я заметил разочарование.
     -- А! Вы хотите сказать, --  неторопливо  заговорил  он, --  что  ищете
какие-нибудь следы ее, скелет, кости или нечто в этом роде? Словом, материал
для исследования?
     Я покачал головой:
     -- Нет, мы ищем живую птицу.
     Он, не улыбаясь, смотрел на меня спокойно и отрешенно, как и прежде.  Я
видел, что все это его совершенно не интересует.
     -- Живую? -- переспросил  он. --  Значит, вы думаете,  что  именно  эта
птица оставила огромные следы?
     --  Ну,  это  же  вполне  возможно,  -- вмешался Дег.  -- Само название
достаточно красноречиво.
     -- Ну, разве что так-
     -- Профессор Гростер был ученым, Куба, а не шарлатаном!
     --  Ну, разумеется! -- В голосе Кубы зазвучала та же  ирония, прикрытая
ленцой. Дег не унимался.
     -- Страна  Огромных Следов!  --  воскликнул  он.  --  Иначе почему  так
назвали это место? Тут, на Амазонке, ведь нет слонов!
     --  Нет, конечно,  что и говорить, -- согласился Куба, улыбаясь, --  но
видите ли,  Дег,  на  этой- вонючей Амазонке  есть одно  место,  что зовется
Страна  Мертвых, Которые  Воскресли-  Так  вот  я  там бывал,  но воскресших
мертвых  почему-то не  встречал, уверяю вас. Даже если,  -- тут он почему-то
понизил  голос и  потрогал свое лицо, испещренное следами оспы, -- даже если
иные мертвые  и  воскресают- Так  или  иначе, -- заключил он,  --  это  ваша
работа, а не моя. Я отвезу вас туда, куда хотите, как договорились.
     Больше  Куба  ничего не сказал и продолжал  рассматривать  карту, но  я
чувствовал, что мысли его были где-то очень далеко Бесконечно далеко. Где?
     В  то время,  как нас грызли  сомнения, Куба без лишних слов решительно
повел  вертолет  в  сторону  леса.   Под   нами   расстилалась  непроходимая
тропическая чаща, похожая на бурлящий океан растительности. Мне  приходилось
видеть джунгли и с земли, и с реки, но эта сплошная масса деревьев, стоявших
плотной непроницаемой стеной,  вызывала  у меня  почти ужас. Я подумал,  что
никогда  не  решился бы  углубиться  сюда,  никогда-  Стараясь  прорваться к
животворному  солнечному свету,  деревья  сплетались друг  с другом,  сжимая
соседей  в  стальных  объятиях, и  всеми  силами  тянули вверх  свои  кроны,
отчаянно  борясь за  свет -- верный  источник  жизни. В этой битве  растения
заполонили собой  все вокруг -- и землю,  и воду. Войти  в джунгли  означало
исчезнуть.  И если бы  мы  вдруг рухнули  вниз,  то  навсегда остались бы  в
зеленом куполе, так и не добравшись  до земли -- он находился слишком высоко
над ней. И от  этого странного ощущения, что внизу  нет почвы, нет привычной
тверди, душа наполнялась тревогой. Когда же местами нашим глазам открывалась
вдруг какая-то полянка, я чувствовал -- да и Дег, очевидно,  тоже --  острое
желание приземлиться туда и облегченно вздохнуть.
     Куба, нахмурившись, молчал, а Даалу,  съежившись в углу кабины, опустил
голову, закрыл глаза и, казалось, слушал какие-то далекие голоса, долетавшие
из джунглей.  Ощущение, будто мы  уже затерялись в  этом мрачном мире, стало
еще более гнетущим. И когда я попытался вспомнить Нью-Йорк и свой письменный
стол в редакции,  то не  смог этого сделать. Сейчас  для  меня  существовали
только джунгли. И  еще это  гигантское  насекомое -- вертолет,  летевший над
тропическим  лесом, и вот  этот странный,  недвижный воздух. Так мы летели в
Страну Огромных Следов.
     Дег  почти  автоматически делал снимок за  снимком. Я подумал, что  мне
тоже пора бы приняться за свою работу  -- за свои заметки, но не получалось.
Слишком много мыслей обуревало меня. Онакторнис и... Впрочем, нет, дело было
не только в Онакторнисе. Не знаю, почему, мне казалось, будто какой-то голос
что-то нашептывает мне, подает какой-то совет. Только голос этот был слишком
далеким и невнятным.  Как ни прислушивался  я,  мне так и не удалось понять,
что же он говорит.

     Вертолет  пролетел над  каким-то  озером с невероятно зеленой  водой, и
Куба заявил,  что  мы, можно  считать, уже добрались  до  цели. Я  посмотрел
карту, нашел на ней это озеро и даже немного заволновался, впрочем, волнение
быстро прошло. Куба между тем  о чем-то переговорил с Даалу  и сообщил,  что
внизу находится живария -- несколько строений на берегу озера.
     --  Да,  вот  она!  --  радостно   воскликнул  Дег.  Мы   посмотрели  в
иллюминатор.  На небольшой вырубке ютилась горстка серых хижин. Куба  сделал
вираж  и  начал  снижаться, а у меня вырвался вздох облегчения. Значит, там,
внизу, были люди.
     Мы приземлились, подняв тучу пыли. Куба выключил двигатель, и молчание,
потревоженное  грохотом мотора,  вновь воцарилось вокруг. Какое-то  время мы
оставались в кабине, словно ожидали кого-то. Пыль медленно оседала на землю.
Вокруг не  видно было  ни одной живой души. Я  заметил,  что Куба хмурится и
беззвучно  шевелит  губами.  Даалу  внимательно,  зорким  глазом  осматривал
местность и тоже так же шевелил губами. Интересно, что он хотел сказать?
     Тишина в  раскаленной  кабине  вертолета длилась  уже  чересчур  долго.
Наконец Куба нарушил молчание.
     -- Ну, что же, пора.  Иди, Даалу! -- распорядился  он.  Индеец  уже был
готов  и ожидал  лишь приказа. Едва дверь  отворилась, он выскочил  наружу и
побежал к живарии, иногда останавливаясь, чтобы прислушаться.
     Дег, бросив тревожный взгляд на ружья, стоявшие в углу, спросил:
     -- Что будем делать? Тоже выйдем? Куба взглянул на него.
     --  Спокойно, -- сказал он, -- спокойно, Дег... -- И  начал невозмутимо
скручивать  цигарку.  Я  наблюдал  за  Даалу.  Он неторопливо приблизился  к
живарии,  держа свое  духовое  ружье на  изготовку.  Вокруг  стояла звенящая
тишина.  Листья  на  высоких  деревьях, окруживших живарию, были  совершенно
недвижны.   Наши  уши,  оглушенные  шумом   двигателей,  мало-помалу  начали
различать  тонкое жужжание насекомых, извечно бесстрастное дыхание джунглей.
Животные, однако, пока не обнаруживали себя никакими звуками.
     Даалу подошел к хижине и остановился, вытянув шею. Потом неслышно вошел
внутрь. Дег следил за ним, вытирая пот со лба.
     Через несколько минут индеец вышел и, глядя в нашу сторону, поднял руки
и  что-то прокричал. Его крик прозвучал так звонко  и неожиданно,  что  мы с
Дегом  невольно вздрогнули.  Джунгли отозвались на зов  индейца гулким эхом.
Даалу бегом вернулся  к вертолету и стал что-то  объяснять Кубе, указывая на
джунгли, а потом на хижины. Куба кивнул и поднялся со своего места.
     -- Никого нет,  -- пояснил он.  --  Даалу говорит, что  жители  живарии
ушли, спрятались в лесу. Испугались, говорит он.
     -- Это мы их испугали? -- спросил я.
     -- Кто знает, Мартин. Кто знает?




     -- Куба, а почему вас так зовут? Это ваше имя или прозвище? Вы кубинец?
     -- Кубинец, американец, бразилец. Разве это не одно и то же?
     -- Да я просто так спросил.
     -- Мне часто задают этот вопрос, но я, Дег, и в самом деле не знаю, как
ответить. Моя  жизнь, впрочем,  никому не интересна. А почему вы сами ничего
не рассказываете мне? К примеру, об этом чудовище, которое ищете?
     Дег улыбнулся и посмотрел  на  меня. Я держал в руках баночку  с пивом.
Отхлебнув немного, я сказал:
     -- Я ведь вам уже говорил, Куба, речь  идет о курице высотой примерно в
три  метра.  Пожирает  все,  что   попало,  в  том  числе  и  людей.  Просто
очаровательное создание.
     Белоснежные  зубы  Кубы  блеснули в  полутьме живарии, где мы  ужинали.
Помолчав немного, он тихо спросил:
     -- И вы верите, что она существует?
     Я покачал головой:
     -- Нет. Но шеф послал меня сюда, чтобы найти ее.
     -- А он верит?
     Я вдруг  обнаружил, что никогда прежде  не задавался  этим вопросом.  В
самом деле, верил ли Спленнервиль в существование Онакторниса?
     -- Думаю, не верит, -- ответил я.
     -- Тогда зачем же он послал вас сюда и тратит столько денег?
     -- Это наша  журналистская работа, Куба. Найдем мы  Онакторниса  или не
найдем, я ведь все равно  что-то  напишу, а читатели прочтут.  Возможно, мой
шеф организовал эту экспедицию, потому что  считал ее своим моральным долгом
перед профессором  Гростером, своим близким другом, который,  умирая, просил
его разведать эту историю.
     --  Ну,  а  вас, Мартин, больше  интересует  история доктора  Савиля  и
комиссара, не так ли?
     Это действительно  было так. Но  я  отгонял  мысли  об этом.  Я  же  не
детектив, готовый тотчас броситься  по  следу  любой  тайны,  где  бы она ни
встретилась.
     -- Можно, пожалуй, обосноваться тут, -- предложил я.
     Куба понял, что мне хочется сменить тему разговора, и согласился:
     -- Да, можно.  Место  хорошее. Совсем  близко озеро, да  и  люди  здесь
должны быть тоже недурные.
     -- Все это так, -- заметил Дег, -- только их почему-то не видно.
     -- Даалу  пошел  искать.  Он  говорит, что здесь живут индейцы  племени
Хаукангас,  его дальние  родственники, троюродные  братья  или что-то в этом
роде. Подарим  им побольше соли,  и  они не  будут  нас беспокоить. Конечно.
Выгрузим здесь наше снаряжение...
     -- Там кто-то есть! -- воскликнул вдруг Дег, поднимая голову.
     Куба засмеялся:
     --  Не  пугайтесь, Дег, успокойтесь. Это  Даалу. Будь  это  индейцы, --
продолжал он, поднимаясь, -- вы  бы их не услышали... Даалу! --  позвал  он.
Проводник  опять появился словно ниоткуда. Куба подошел к нему, они о чем-то
негромко поговорили, потом Даалу сел и молча принялся за еду.
     --Он никого  не нашел,  --  пояснил Куба, и я  впервые  увидел,  что он
смущен. Наверное, я тоже был заметно встревожен.
     -- Можно поговорить с ним? -- спросил я.
     Куба кивнул и, достав  бумагу и табак,  принялся неторопливо скручивать
цигарку.
     --  Нет,  не сейчас,  Мартин.  Дайте  ему поесть.  Мне  кажется  что-то
беспокоит его.
     Мы помолчали. Огонь не горел, и влажная тьма, полная гудящих насекомых,
быстро окружила нас.  Вертолет  слабо  поблескивал  в молочном сиянии  луны,
прикрытой тяжелой завесой туч.
     Прошло  два часа -- два часа полного безмолвия.  Куба и Дег забрались в
свои  мешки и,  спасаясь  от насекомых, накрыли лица марлевыми  платками.  Я
сидел у порога хижины, поставив ружье между ног. Мысли мои лениво бродили  в
голове, я пытался  представить себе Онакторниса,  сказочного монстра, хищную
курицу. Но мне плохо удавалось  это, зато  легко вспомнились огни Нью-Йорка,
сверкавшие  в темном после захода солнца небе. А потом перед моим внутренним
взором  проплыли  джунгли,  возникло  испуганное  лицо  Савиля,  злые  глаза
комиссара... Ах да, где же я видел это лицо, эти глаза? И что хотел сообщить
мне голос, который все звал меня откуда-то издалека, звал...
     Я попытался сосредоточиться  на этой  мысли  и, возможно, уже готов был
прийти к какому-то выводу, как вдруг услышал голос Дега.
     -- Мартин, -- тихо позвал он.  Я невольно вздрогнул и обернулся к нему.
Он привстал и шепнул:
     -- Даалу Посмотрите на Даалу!
     Я  вгляделся. Индеец  стоял у окна, и  мы  хорошо  видели его в  лунном
свете.  Даалу  смотрел вверх, и ноздри  его вздрагивали, словно у животного,
нюхающего воздух.  Широко открытые глаза блестели. Затаив дыхание, он обеими
руками сжимал ружье. Видно было, что он слегка встревожен.
     -- Что это с ним? -- спросил я. Тем временем проснулся Куба.
     --  Молчите!  -- шепнул  он. Мы  замерли.  Тишина сделалась  еще  более
глубокой. Иногда из джунглей  доносился тоскливый вскрик какой-нибудь ночной
птицы.
     Не знаю, сколько времени сидели мы так недвижно, глядя  на Даалу. Вдруг
он  опустил  голову  и  задрожал, словно в судороге. Затем мы  услышали  его
глубокий  вздох  --  он  как бы  расслабился.  Пальцы,  вцепившиеся в ружье,
разжались.  Даалу  беззвучно пошевелил губами, потом  взглянул  на нас,  как
будто  только  сейчас   заметил   наше  присутствие.  Я  посмотрел  на  него
внимательнее,  и мне показалось, что  его  глаза  были  полны беспредельного
изумления.
     Куба  что-то  спросил Даалу.  Они  поговорили совсем недолго, и  индеец
скрылся в самом темному углу  хижины.  Больше мы не видели и не слышали его.
Беспокойство не покидало меня, словно обдавая холодным потом.
     -- Что это было. Куба? -- тревожно спросил я.
     Прежде, чем ответить, тот недоверчиво потер свой подбородок.
     -- Ах, Мартин, --  проговорил он, -- спрашиваете, что это было?  Ничего
такого, что могли бы обнаружить мы с вами... Это был... запах...
     -- Запах? -- переспросил Дег.
     -- Да, Даалу почувствовал его. Какой-то запах. А теперь его больше нет.
     -- Что же это было? Запах людей?
     Куба некоторое время внимательно разглядывал меня, потом сказал:
     -- Нет.
     -- Тогда чей? Животных?
     -- Нет. Это было что-то такое, чего Даалу прежде никогда не встречал...
-- Он сделал уж  очень долгую, а затем  тихо добавил:  -- Запах, который  не
существует. Так он сказал.
     Меня словно кто-то толкнул -- точно такое же ощущение у меня было тогда
в  кабинете  полковника, когда  я  прикоснулся к  когтю.  Я промолчал.  Куба
подождал немного, потом заворочался в своем мешке:
     -- Запах, который не существует. Неплохо сказано, а? -- спросил он.

     Жители живарии  -- всего двадцать пять  человек -- вернулись  домой  на
рассвете и в недоумении молча окружили вертолет. Даалу  вышел им навстречу и
стал о чем-то говорить с ними, указывая на нас, очевидно, предлагая дружбу и
соль  в  обмен на гостеприимство.  Куба, стоя рядом, высоко поднимал мешок с
солью. Индейцы -- мужчины, женщины, дети подошли наконец поближе и принялись
с  любопытством  разглядывать нас  и  даже ощупывать.  Нам  пришлось  пожать
множество рук,  а Куба сделал  даже  какие-то ритуальные движения. Хаукангас
согласились приютить нас и, спрятав в надежное место соль, помогли выгрузить
багаж  из вертолета. Все  вместе  мы  подкрепились на берегу озера. Там-то с
помощью Кубы  я и начал расспрашивать индейцев. Я спросил, что значит Страна
Огромных Следов. Кроме колдуна никто ответить не смог. А колдун -- вишину --
беззубый старик, сказал, что  такая страна несомненно  есть, он  слышал  это
название, только она  дальше -- на западе. Нет, он никогда не видел подобных
следов, но они,  конечно, оставлены Великим  Духом.  Местность, где жили они
сами, индейцы называли Страной, Лежащей Перед Холмами.  Когда я спросил,  не
доводилось  ли им встречать каких-нибудь  крупных  птиц, они дружно закивали
головами в показали на  вертолет.  Колдун поспешил объяснить, что --"крупные
птицы" нередко пролетают  здесь.  Я понял,  что никогда не  получу  толковых
сведений от этих людей,  выросших в самом  дремучем невежестве, в постоянной
борьбе за выживание.
     -- Ладно, Куба, попробуйте узнать у них, -- сказал я, решив  прекратить
расспросы, -- почему сегодня ночью они покинули живарию.
     Куба   попросил  Даалу  задать  индейцам  этот  вопрос.  Те  растерянно
переглянулись  и  заволновались. Один из них что-то неуверенно  пробормотал.
Куба перевел его слова:
     -- Они говорят, -- объяснил он, -- что этой ночью дул злой ветер...
     -- Запах, который почувствовал Даалу? -- спросил Дег.
     Куба кивнул.
     -- Возможно. Говорят,  что это дыхание Великого  Духа  Зла. Кто вдохнет
его, умирает. Поэтому они и ушли в чащу.
     Наступила тревожная тишина. Все  индейцы испуганно смотрели  на нас.  Я
снова почувствовал это странное ощущение беспокойства и опустошенности.
     -- Но мы же не умерли, -- возразил я.
     --  Это потому, что  вы иностранцы, -- объяснил Куба,  усмехнувшись, --
только поэтому.
     -- Да, понимаю. И... часто дует злой ветер?
     Выслушав индейцев, Куба пояснил,  что они не могут сказать точно, часто
или нет. Бывает время от времени. Но случалось, что  и несколько лет  их  не
посещало дыхание Великого Духа.
     И последнее, Куба, прошу вас, попросите их показать свои амулеты.
     Он хмуро взглянул на меня, но все же поговорил с Даалу, и тот обратился
с моей просьбой  к индейцам. Они недоверчиво подошли ближе. Я  увидел на них
ожерелья из зубов ягуара или рыбы пираньи. Они принесли  мне также несколько
тсанта  --   набальзамированных  усохших   человеческих  голов,  отрезанных,
наверное, лет  десять назад, и разнообразные кости. Никаких когтей,  никаких
перьев среди амулетов не было.
     Дег  все сфотографировал. Но он совсем пал духом, видимо, от усталости.
Когда я сказал, что  завтра начнем обследовать местность, он хмуро посмотрел
на меня, но промолчал.

     Мы отправились в путь  на рассвете.  Со стометровой высоты нашему взору
вновь открылся необъятный зеленый  ковер джунглей, пересеченный с запада  на
восток узкой блестящей полоской реки. Мы не видели в чаще никаких просветов,
не встретили новых живарий. Часа через полтора, однако,  у подножия лесистых
холмов  показалась  довольно  большая  поляна  --  тут,  видимо,  начиналось
предгорье, потому что на  севере горизонт закрывали горы. Куба повернулся ко
мне.
     -- Приземляемся? --  спросил он,  указывая вниз. Я  помедлил с ответом.
Сейчас, во время этой нашей первой разведки, я окончательно понял одну вещь.
Прежде  я  об этом только  догадывался,  а  теперь  уже не сомневался. Чтобы
обследовать всю эту  территорию, нужны  многие  и многие  месяцы, не  меньше
года, а может, и больше. Спленнервиль дал нам совершенное абсурдное задание,
а я  не  мог  отказаться...  Меня охватила  бессильная  злоба. Я  уже  хотел
ответить: "Вернемся назад, Куба!", но все же довольно невежливо сказал:
     -- Ладно, давай приземляйся. Поднимемся на этот холм.
     Мы опустились на поляну с  высохшей  травой и увидели,  как  при  нашем
появлении быстро заскользили в разные стороны длинные желтые змеи. И  посему
мы углубились в лес с тревогой, следуя за Даалу, который  прокладывал дорогу
своим острым мачете. Мы шли под  плотным куполом ветвей, где царила влажная,
одуряющая  жара,  с  трудом  передвигаясь  по скользкой и  черной почве.  Мы
беспрестанно   отмахивались   от  гнуса,   гудящие  тучи  которого   яростно
набрасывались на нас. За своей спиной  я слышал усталое дыхание  Дега. Когда
же, обливаясь потом, мы добрались до вершины холма, он раздраженно закричал:
     -- Проклятые насекомые! Забираются прямо под кожу! --  Он  провел рукой
по  своему  влажному  лицу  и  показал  мне  ладонь  --  она  была черная от
раздавленных  комаров. -- Смотрите, Мартин,  видите,  что делается! Нет,  не
могу  больше. Это выше моих сил! Не могу -- простонал он, с мольбой глядя на
меня, губы  его дрожали. --  Мартин,  --тихо  добавил он  неожиданно упавшим
голосом, -- у меня больше нет терпения... Это... невыносимо...
     -- Держитесь, Дег, я тоже устал... Это первое наше тяжелое испытание.
     -- Это джунгли, -- усмехнулся Куба.
     -- Конечно, джунгли, но мы привыкнем.
     Дег нервно засмеялся. Резко кивнув в сторону небольшой, усеянной серыми
камнями зеленой долины, что расстилалась у наших ног, он с горечью произнес:
     -- Вы считаете, мы  привыкнем  к этому,  Мартин? Привыкнем бродить  вот
так... без всякого смысла?
     Я не ответил. Он был прав, что я мог  возразить ему! Мы с Дегом немного
постояли  на  вершине  холма,  чтобы  отдышаться,  а  Куба  и  Даалу  начали
спускаться  вниз, в долину.  Солнце  жгло немилосердно, но на солнцепеке  по
крайней  мере не было насекомых.  Я  взял бинокль и внимательно осмотрел все
вокруг. Глупо, конечно. Чертовски глупо и нелепо.
     --  О'кей,  Дег,  побродим немножко,  пусть  даже без  всякого  смысла,
сделаем  все,  что  в наших силах... Постарайся не  падать духом, подкрепись
чем-нибудь,  глотни  воды...  Ничего  другого  не  остается. Мы же не  можем
бросить все и вернуться, едва начав поиски.
     Не глядя на меня, он кивнул:
     -- Да, конечно,  вы правы. Трудно рассчитывать,  что мы сразу же найдем
то,   что   ищем...   Согласен,  Мартин,  поищем   еще...  сегодня,  завтра,
послезавтра. Но в конце концов...
     -- Мартин! -- позвал меня Куба. Его голос звучал взволнованно и звонко.
Я еще ни  разу  не слышал его таким. Колокольчики  тревоги загремели  в моей
голове. Я  стремительно  обернулся и увидел  Кубу  метрах  в двухстах  возле
кустарника. Даалу стоял рядом, пригнувшись над чем-то.
     -- В чем дело. Куба? -- спросил я. Он продолжал что-то рассматривать.
     -- Идите! Идите взгляните.




     Мы бросились к ним. Куба показал на кустарник.
     --  Взгляните!  -- повторил  он. Я наклонился,  и  колокольчики тревоги
зазвонили в моей голове еще сильнее.
     -- Что за черт? -- удивился я в свой черед.
     Куба медленно проговорил:
     -- Ягуар. Вернее, был когда-то ягуаром.
     -- Но кто же мог так расправиться с ним? -- Я поднялся.
     ---  Никто  из  зверей  не в силах раскроить ягуара  одним  ударом,  --
нахмурился  Куба.  Потом  он  заговорил с Даалу,  тот  закрыл глаза и что-то
зашептал в ответ.
     -- Что  ж, допустим, --  сказал я, -- никто не в силах раскроить ягуара
одним ударом, но ведь кто-то же это сделал.
     Вокруг  стояла  какая-то  неправдоподобная  тишина.  Казалось,  джунгли
притаились и  не решались издать  ни звука. Я  снова  присел  на корточки  и
принялся внимательно  рассматривать  объеденный  муравьями  остов животного.
Ягуар  был очень ровно распорот пополам. На его шкуре, сухой  и твердой, был
только один единственный глубокий и  страшный разрез --  от горла до живота.
Тот, кто убил ягуара, обладал чудовищной силой.
     -- Существует ли вообще животное, способное нанести такой  удар? Другой
ягуар, может быть? -- спросил Дег после долгого молчания.
     --  Не  знаю, Дег,  но  будь здесь другой ягуар,  видны  были бы  следы
борьбы, каждый коготь оставил бы свой след, не так ли. Куба?
     Он согласился.
     -- Это сделано одним ударом, -- сказал он.
     -- В таком случае какой-нибудь охотник?
     -- Не думаю, -- проворчал Куба, -- во всяком случае, это был не индеец.
Он вырвал бы  у него зубы. Зубы ягуара -- это амулет. Но кто  же тогда?...--
За  глухим  спокойствием  его   голоса  я  ощутил  любопытство,  недоумение,
изумление.  Я осмотрел  череп  животного, на котором  там  и  тут оставались
обрывки кожи. В оскаленной пасти белели целые зубы, все до единого.
     -- Спросите Даалу, не чувствует ли он здесь  какой-нибудь особый запах,
--  попросил  я,   желая  проверить  неожиданно  мелькнувшую  догадку.  Куба
поговорил  с  ним, индеец  наклонился к скелету  и принялся обнюхивать  его,
широко  раздувая  ноздри. Он  это  довольно  долго, наверное,  с  полминуты,
выпрямился и что-то сказал.
     -- Нет, -- перевел  его  слова  Куба, --  животное  сдохло  уже  давно.
Муравьи хорошо очистили скелет, видите? Остался только муравьиный запах.?
     ---  Муравьиный  запах... --  размышлял  я. Меня  не покидало  странное
беспокойство.  --  Ладно,  -- сказал я, подумав немного, --  что  же, пойдем
дальше. Осмотрим местность?
     Спускаясь по склону, поросшему кустарником, все молчали.

     Мы вернулись  к вертолету только  на заходе  солнца, усталые, пропахшие
приторным, тошнотворным запахом джунглей. Кроме Даалу, у которого кожа была,
словно дубленая,  все мы были обезображены укусами ненасытных комаров. Даалу
убил своим мачете молодую анаконду более двух  метров  длиной и, пока  мы  в
вертолете  натирали  лица  и руки мазями,  принялся  сдирать с  удава  кожу,
мурлыкая какую-то песенку. Он работал сосредоточенно  и  уверенно, но отнюдь
не спокойно  --  то  и  дело оборачивался в сторону  холма, поглядывая туда,
словно страшился увидеть там кого-то, кто крадется к нам.
     -- Даалу чертовски  встревожен,  -- проворчал Куба, снимая  рубашку.  Я
заметил, что спина и плечи его покрыты такими же странными круглыми шрамами,
какие были на лице. Я не смог удержаться от вопроса:
     -- От чего это. Куба? Как это случилось?
     -- Что?
     -- Да вот эти шрамы. Извините, что я спрашиваю об этом.
     Куба, взглянув на меня, внезапно сделался серьезным. Он стиснул зубы и,
странное  дело,  мне  показалось,  будто он  как-то вдруг  похудел  --  лицо
сделалось осунувшимся,  отрешенным. В  чертах его появилось что-то  жесткое,
недоброе,  словно это была  маска  какого-то  древнего  идола. Я  вдруг ясно
увидел, что  в его жилах течет немало индейской крови. Я пожалел,  что задал
этот вопрос.
     -- Извините, Куба, -- сказал я, -- это меня не касается.
     -- Ничего, --  быстро  ответил он. Глаза его сверкнули.  Дег смотрел на
него, сморщив лоб.
     -- Ничего, -- совсем тихо повторил Куба.
     Я старался понять, какие мысли вызвал в нем  мой неосторожный вопрос. А
он вдруг улыбнулся и заговорил совсем другим тоном:
     -- Как-нибудь, Мартин, я расскажу вам об этом, --  пообещал он и указал
на индейца: -- Я уже говорил, что Даалу очень встревожен. Я никогда не видел
его таким.
     --  Я  тоже  встревожен,  -- признался я. Куба  кивнул  и надел  чистую
рубашку.

     Мы молча ужинали, а тем временем влажная ночная тьма быстро и враждебно
окутывала все  вокруг.  Мы  заперлись в  вертолете, изгнав с  помощью  "ДДТ"
насекомых.  Открыли  несколько  баночек  пива  и  попытались  уснуть,  хотя,
конечно, никто из нас так и  не спал по-настоящему в эти долгие ночные часы.
Так  в  полусне мы и провели эту  ночь, вспоминая  объеденный труп ягуара  и
задавая  себе  вопрос, на  который не  могли  или,  быть  может,  не  хотели
ответить. И вдруг Дег набрался мужества и  задал его, как бы  говоря с самим
собой:
     -- Распорот, разрублен пополам одним ударом. А  Онакторнис мог был  это
сделать?
     -- Не исключено. Онакторнис мог бы, -- не сразу ответил я
     -- Вы так думаете? -- спросил Куба.
     -- Кто  знает, может  быть. А  может,  это сделал кто-то совсем другой.
Откуда мы знаем!
     -- Вы,  Мартин, помните его коготь, да?  -- приглушенно  и взволнованно
спросил Дег. Да, я помнил. Но ничего не ответил. Из самого дальнего  темного
угла  кабины  донесся  тихий размеренный  говор  Даалу. Куба свыслушал  его,
поглаживая подбородок, и сказал:
     -- Даалу говорит,  что хоть он  и  бывал  в этих краях, ему никогда  не
доводилось добираться до холмов  и спускаться в эту долину. Он  говорит, что
эти места очень плохие.
     -- Пусть плохие, -- возразил  я, возможно, слишком резко,  -- но мы все
равно обследуем их. Перебросим сюда, на эту площадку, все  наше снаряжение и
устроим здесь  базу. Мы же не  можем обследовать всю страну, -- продолжал я,
--  тогда  уж  лучше сразу отказаться,  от  нашей затеи  и вернуться  домой.
Осмотрим как следует эти холмы,  а потом --  с Онакторнисом или без  него --
возьмем курс на Нью-Йорк.
     На  другой  день  мы  полетели  обратно   в  живарию  и  спустя  неделю
перебрались с  частью  багажа  и  топлива на  площадку  у холмов.  Раскинули
лагерь, поставив две прочных палатки. Странное дело, во в укрытии, сделанном
своими руками, мы чувствовали себя куда спокойнее и безопаснее.

     Однако  спокойствие  длилось  недолго.  В  этих  местах  была  какая-то
странная  атмосфера  -- необычайной была здесь сама  природа: она порабощала
все вокруг  -- решительно и  неумолимо. Но перед этим загадочным,  хаотичным
нагромождением каменистых холмов, в  большинстве своем поросших деревьями  и
кустарником,  джунгли,  казалось,  остановились  в  нерешительности,  словно
опасаясь чего-то. И даже свет здесь был  иной -- окрашенный не столько яркой
зеленью листьев, сколько бездушной серостью камней.
     Отчего все вокруг  выглядело холодным, мрачным  и враждебным.  В первый
вечер, который  мы провели возле  палаток,  солнце  опустилось в красноватые
облака,  и  воздух  стал  тускло   багров,  а  наши  лица  теперь  выглядели
призрачными,  желтоватыми,  похожими  на  античные   маски,  символизирующие
усталость и страх.
     За все эти дни мы не раз возвращались к останкам ягуара  и изучали его,
но так и не пришли ни к какому разумному заключению.  Теперь  нам предстояло
слетать в живарию  еще раз, чтобы забрать остатки снаряжения. Мы отправились
туда вдвоем  с Кубой,  а Дег и Даалу оставили в  лагере.  Примерно  половину
дороги мы летели молча. Вдруг Куба заговорил.
     -- Выходит, --  размышлял он, --  этот... как его зовут?  Этот комиссар
Рентрерос не захотел помочь вам, да?
     Меня удивил его вопрос.  Я давно  забыл про Марагуа и про его уголовные
тайны. Сейчас меня заботили только наши поиски и я неохотно ответил:
     -- Ну конечно. Вы же видели, с какой сердечностью он нас встретил.
     Куба  усмехнулся,  и   в   глазах  его  промелькнуло  что-то  жестокое,
мстительное.
     --  Вы  правы,  -- согласился  он.  --  Сначала горилла, этот негр, что
пытался  свернуть  вам шею,  потом  барба амарилла- неплохой  подарок,  надо
сказать, и  наконец, этот доктор Савиль с пулей в груди. Именно так... -- Он
замолчал,  продолжая  усмехаться.  Постом  спросил:  --  А  вы  сами  видели
комиссара?
     -- Видел. Он в первый же вечер явился к нам  в гостиницу... -- В голове
у меня зазвонили колокольчики тревоги. Куба заметил это.
     -- В чем дело, Мартин? Комиссар не понравился вам?
     -- Нет, дело не в  этом, -- пробормотал я, -- просто мне кажется, будто
я уже где-то встречал его. Но этого не может быть, конечно.
     Минуты   две,  по  меньшей  мере,  Куба  молчал.  Потом  как-то   очень
многозначительно проговорил:
     -- Да,  Мартин. Не  может быть,  чтобы вы  встречались где-то прежде  с
комиссаром Рентреросом.
     Я хотел было спросить,  как понимать его  слова,  почему он  придает им
такое значение, как вдруг Куба закричал, указывая вниз:
     -- Смотрите! Живария! Горит!
     Я посмотрел  в  иллюминатор  и  даже вскочил  с места  --  туча густого
черного  дыма  висела  над деревьями там,  где была живария. Вертолет сделал
круг, быстро снижаясь, я открыл иллюминатор  и высунулся наружу. В просветах
между клубами дыма я увидел высокие, извивающиеся языки голубоватого пламени
и хижину -- она уже почти сгорела и теперь  рушилась, взметая ввысь огромные
всполохи искр.
     -- Это же горит наше топливо! -- в отчаянии закричал я.
     Куба громко выругался и опустился ниже. Ошибки быть  не могло: яростный
огонь  и  его  голубой  оттенок  говорили только  об одном --  наше  горючее
исчезает прямо на глазах. Меня охватило мучительное желание понять, в чем же
дело, броситься туда, что-то предпринять.
     --  Приземляйтесь, Куба, -- приказал я.  Он кивнул и вертолет опустился
совсем низко, разгоняя своим  вихревым потоком клубы  дыма. Я смотрел во все
глаза, но так никого и не увидел.
     --  Возьмите   немного   правее,  к  озеру.  Куба.   Там   будет  легче
приземлиться, а потом...
     Я не успел закончить свою мысль, как раздался страшный грохот, и на нас
посыпались горящие куски пластиковой обшивки. Мы вскрикнули от неожиданности
инстинктивно  закрывая  лицо  руками.  Пуля.  проделав  ровное  отверстие  в
фюзеляже, с глухим ударом застряла в бортовом радиопередатчике.
     --  Стреляют! --  проговорил  Куба,  и в  голосе его  не  было ни  тени
волнения. Вертолет сделал  еще  круг, набирая высоту. Мы услышали,  как  еще
несколько пуль пробили обшивку. Я схватил автомат.
     -- Поднимайтесь выше, Куба!  -- крикнул я и, высунувшись в иллюминатор,
дал  очередь  в  направлении  к  земле.   Вертолет  закачался  --  отчетливо
прозвучала автоматная очередь.
     -- Мартин! -- позвал Куба. Я хоть и стрелял, услышал его слабый голос и
обернулся к нему. Вертолет бешено бросало из стороны в сторону.
     -- Куба! Куба! -- закричал я. Он обернулся ко мне, и я увидел, что лицо
его залито кровью.
     -- Пустяки, -- отмахнулся он и окровавленными руками вновь ухватился за
штурвал. -- Пустяки...  Перевяжите  мне  лоб,  пожалуйста, -- добавил  он  с
поразительным спокойствием, -- а то я ничего не вижу.
     Я отложил автомат.  Теперь  мы шли уже над лесом и  были вне опасности,
далеко  от  пылающей  живарии. Я обтер платком лоб Кубе, поискал рану... Она
оказалась в волосах у самого лба.
     --  Нет, ничего страшного,  --  сказал  я  с облегчением, -- всего лишь
царапина. Какой-нибудь пластиковый осколок, отскочил от обшивки. -- Пустяки,
Куба, -- повторил я. Странно,  но  в  этот момент  мне  почему-то захотелось
смеяться.
     -- Да, только  щиплет,  --  недовольно  проворчал он.  Я перевязал  ему
голову платком и спросил:
     -- Больно?
     Куба взглянул на меня. Он был бледен и обливался  потом, но  постарался
улыбнуться:
     -- Нет,  не больно.  Только щиплет...  Протрите мне вот этот глаз, черт
возьми. Ничего не вижу...
     Я вытер его лицо, залитое кровью и потом.
     --  Это тоже выставьте  в  счет, Мартин,  --  сказал  Куба, -- комиссар
перешел  к военным действиям Впрочем,  -- добавил он, -- вы и сами  объявили
ему войну.
     Едва не задевая кроны высоких деревьев, вертолет приближался к холмам.




     Мы  без труда  добрались  до  нашего лагеря.  Дег  выбежал  из палатки,
приветливо махая нам, но  когда  мы  приземлились, он  заметил следы пуль на
капоте да так и застыл с поднятыми руками. А увидев окровавленное лицо Кубы,
вытаращил глаза и побледнел.
     -- Что это? -- спросил он взволнованно, пока мы спускались по трапу. --
Что с вами случилось, Куба, Мартин?
     Вместо ответа Куба принялся внимательно осматривать вертолет.
     -- Комиссар позаботился, Дег, -- -- Еще один  подарок. Теперь Рентрерос
перешел в наступление. Он обстрелял нас над живарией.
     -- Обстрелял? Вы хотите сказать...
     -- Да,  он отправился  следом за  нами  и добрался до  живарии.  Как он
узнал,   в   каком   направлении  мы  двинулись,  не  понимаю,  может  быть,
какой-нибудь индеец шпионил за нами. Нам повезло, что мы перебрались сюда...
Однако, дело приобретает скверный  оборот, Дег. Мы потеряли все,  что было в
живарии: и снаряжение, и топливо.
     -- Так что же, у нас совсем ничего не осталось? -- испугался Дег.
     -- Не совсем. Однако, мы не сможем много летать на вертолете.
     Тут подошел Куба, вытирая ветошью руки. Он слышал мои последние слова.
     --  Да, теперь не придется много летать,  Мартин. Дай бог, чтоб удалось
вернуться в Марагуа, -- проговорил он. --  А  в остальном ничего особенного,
-- он, указывая на вертолет. --  Несколько дырок,  и больше ничего... --  Он
улыбнулся. -- Я же  вам говорил, этот  вертолет творит чудеса. --  Он указал
пальцем на свой лоб. -- Посмотрите кто-нибудь, что тут делается?
     --  Пойдемте  в  палатку,  я  полечу  вас  и  перевяжу  как следует, --
предложил я и, направляясь туда, спросил фотографа:
     -- Дег, а тут все спокойно?
     --  Тут  --  да. Но Даалу, мне кажется, все время был очень обеспокоен.
Как только  вы улетели,  он  спрятался  в кустах  с  этой  шкурой  анаконды,
прихватив ружье. Знаете, он даже немного напугал меня...
     --  Не обращайте  на  него  внимания!  --  сказал  Куба,  опускаясь  на
скамейку. -- Он всегда так делает. Он помогал нам"
     Я снял платок, пропитавшийся кровью, и смазал рану йодом.
     -- Ай! -- воскликнул Куба,  без  всяких эмоций,  однако. -- Мне больно,
Мартин.
     -- Знаю, что больно, но ведь вы умный мальчик и не будете хныкать... --
Я наклеил ему  пластырь.  --  Вот  и все.  Все  в  порядке,  это  пустяковая
царапина.
     Он усмехнулся, вставая:
     -- Все в порядке; да. Через пять минут мою рану заселят по меньшей мере
сотни насекомых, и все разные...
     Дег невольно вскрикнул от отвращения, а Куба продолжал:
     -- Это джунгли. Тут вы можете кричать сколько угодно, да  что толку! --
Он опять усмехнулся и пошел к вертолету.  Мы направились следом за  ним и по
дороге я  рассказал  Дегу, что  произошло  в живарии. Поднявшись в вертолет,
Куба выглянул из иллюминатора и крикнул нам:
     -- Держите!
     Дег на  лету  подхватил  вазу  доктора  Савиля,  все  еще завернутую  в
газетную бумагу. Посмотрев на нее, он помрачнел:
     -- Бедняга, -- проговорил он. -- интересно, почему...
     Тут  колокольчики  тревоги зазвонили  в моей  голове  все сразу  и  так
громко, что мне даже стало не по себе. Сам не зная почему, я сказал:
     -- Дай-ка мне сюда эту штуку, Дег.
     Он с  удивлением протянул мне сверток. Я развернул пожелтевшие газеты и
осмотрел деревянную  вазу. Ничего! Черт возьми, совершенно ничего. И  все же
тревога  не оставляла меня.  Ведь  что-то было,  и я  держал  это  что-то  в
руках...
     -- Что вы делаете, Мартин? -- тихо спросил Дег. -- Что происходит?
     Я посмотрел на него:
     -- Это тревога.
     -- Тревога?
     Да, это сигнал. Что-то звенит у меня тут,  в  голове... Знаешь, Дег, --
продолжал я, -- это началось еще во время войны... Мы  завтракали -- я и мои
солдаты -- вдали от  передовой.  Все было спокойно. Выдалось солнечное утро,
птицы  щебетали, ну  и  так далее,  и  тому подобное. Словом,  казалось, что
загородная прогулка,  а  не  война... И тут,  Дег,  я  вдруг  услышал  сотни
колокольчиков зазвонили у  меня  в  голове... Я  никогда не испытывал прежде
ничего  подобного. Я испугался и сказал про себя: "Мартин, или тебя стукнули
по голове и ты умираешь, либо ты спишь и тебе снится сон".  Но меня не убили
и  я  не  спал.  У  меня  отчетливо  возникло  ощущение  некоей  неминуемой,
опасности. Тогда я встал и крикнул: "Тревога, ребята, ложись!" Мои солдаты с
изумлением посмотрели на меня,  но,  естественно,  повиновались.  Ничего  не
происходило, но  колокольчики продолжали  звенеть. Мы  полежали так на земле
несколько  минут...  Ну,  а  потом,  когда  сержант стал  интересоваться, не
заболел ли я, знаешь, Дег,  как раз в этот момент нас начали обстреливать. В
лесу оказались партизаны. Нас не застали врасплох... Короче, мы выкрутились.
Вот и  все... -- Я взглянул на Дега и сказал в заключение: -- Я вспомнил эту
историю, мой  дорогой,  потому, что с  тех  пор, когда что-нибудь не так,  я
неизменно слышу в своей голове колокольчики тревоги...
     -- Господи, Мартин!
     -- И знаешь почему?  Потому что на небе есть  кто-то,  кто любит меня и
помогает мне.
     Он вздохнул, не зная, улыбаться или нет. Потом почесал затылок.
     -- А сейчас? -- спросил ей.
     -- Сейчас колокольчике звонят как никогда!
     Он посмотрел в сторону леса и взялся за револьвер.
     -- Нет, там ничего нет, -- проговорил я, продолжая осматривать вазу. --
Это здесь,  Дег, здесь...  -- Я  поднял бумагу,  упавшую  на  землю,  и стал
заворачивать загадочный подарок доктора Савиля...
     И тут мне все стало ясно.
     -- Вот! -- воскликнул я. -- Вот, Дег, черт побери!  Как же это мы сразу
не догадались!
     Куба крикнул мне из вертолета:
     -- Что случилось?
     Но  я не стал  отвечать  ему,  а  бросился в палатку и разложил обрывки
газеты на столе. Дег вбежал следом за мной:
     -- Мартин, черт возьми, что происходит?
     --  Здесь  две  газеты,  видишь?  --  ответил  я,  рассматривая  рваные
страницы. -- Вот! Первая -- это "Денвер Трибюн"... А это -- старый "Нью-Йорк
Геральд". А вот и  даты  -- 31  марта 1934  года и  20  сентября 1956  года,
видишь?
     Дег стоял в недоумении.  Куба подошел, когда я  уже обнаружил в "Денвер
Трибюн" то, что искал.
     --  Это здесь,  --  воскликнул  я,  невероятно  обрадовавшись.  --  Вот
послушайте  --  И  я начал читать:  "Денвер,  31  марта. Заведующий  отделом
пластической  хирургии  нашей  больницы  доктор  Альберт  В.  Савиль   решил
отправиться  на   Амазонку  и  поработать  там  среди   местного  населения,
которое..."  Остальное, --  прервал я  чтение,  бегло пробежав текст,  -- не
имеет значения... -- Дег  и Куба смотрели на  меня как завороженные, однако,
ничего  не понимая. Я начал  просматривать другую газету  и сразу  же  нашел
информацию, которую искал. Крупный заголовок на три колонки сообщал: "Фриско
Мак-Анна уходит от преследования федеральной полиции". Я даже не стал читать
дальше,  а  показал  Дегу  фотографию   Мак-Анны.  Газетная  страница   была
выцветшей, пожелтевшей, грязной, но фотография сохранилась прилично.
     -- Узнаешь его, Дег?
     Он взглянул, наморщил лоб и ничего не ответил. Я сказал:
     -- Мак-Анна -- один из  самых  страшных гангстеров  наших дней. Он убил
семь  человек к моменту, когда  его наконец удалось схватить. А потом сбежал
из тюрьмы "Сан-Квинтино", убив часового... Его так и не нашли.
     Я помолчал в ожидании. Дег щелкнул двумя пальцами.
     --  Да,  конечно, теперь, вспоминаю! Я  видел его фотографию  у  вас  в
газетном архиве! Да! Это Мак-Анна, черт побери!
     -- И он тебе никого не напоминает?
     Дег посмотрел на меня и перевел взгляд на фотографию.
     -- Нет, Мартин, -- пробормотал он, -- никого...
     --  Посмотри лучше.  Посмотри в эти глаза,  Дег. Мы  с тобой видели  их
несколько недель тому назад.
     Дег отшатнулся.
     -- Комиссар? -- прошептал он.
     Куба внимательно следил за нашим разговором. Я подтвердил:
     --  Помнишь,  у  нас с тобой  было ощущение, будто мы уже где-то видели
его!
     -- Ну, да, черт возьми! Мартин, это... Это невероятно!
     -- Да, Дег, но  это  так. И все  сходится  совершенно  точно. Мак-Аниа,
гангстер, и Савиль, хирург. Знаешь,  что  такое пластическая операция,  Дег?
Это когда тебе изменяют нос, губы... Переделывают все лицо, если хочешь. Так
вот, Мак-Анна заставил Савиля сделать ему пластическую  операцию. Он вынудил
его, наверное, с  револьвером в руке. Занял место  Рентрероса  и затаился  в
Марагуа...
     -- Сбежал на Амазонку! Действительно, кто бы тут, в Марагуа, отыскал?
     -- Конечно. Савиль сделал ему операцию...  Однако не смог изменить  его
взгляд.
     Дег в ужасе смотрел на меня. Я продолжал:
     -- Когда  Мак-Анна  узнал, что приезжают двое американских журналистов,
он,  естественно, забеспокоился:  журналисты и  полицейские  --  его  враги.
Сначала он велел обыскать мою дорожную  сумку, чтоб узнать, не переодетый ли
я полицейский. Потом всеми  способами  старался  запугать  нас  и  заставить
убраться... И тут же смекнул, что истинная опасность для него -- это Савиль.
     -- Конечно! Мы  ведь не узнали его. Только  Савиль мог сказать нам, кто
он на самом деле!
     -- И  возможно,  Савиль  угрожал  ему.  Бог знает, сколько раз  за  эти
последние годы... Мне кажется, я так и слышу, как он говорит: "Я тебе устрою
сладкую жизнь,  Мак-Анна!"  Или: "Вот приедет кто-нибудь в Марагуа, я открою
ему, кто ты  такой, и тебе конец"... -- Я вздохнул:  -- А  вышло  так, что с
нашим приездом конец ожидал его самого.  Когда он пришел к нам выпить виски,
бедняга, наверное, как раз и  хотел обо  всем рассказать. У  него не хватило
мужества. Но он знал, что Мак-Анна рано или поздно убьет его, и тогда сделал
нам этот подарок... Отправил послание. Остальное мы уже знаем.
     Я замолчал. И почувствовал вдруг усталость. Слишком быстро, наверное, я
все выяснил. Это было нелегко.
     Дег и Куба в задумчивости молчали. Потом Дег спросил:
     -- А где же в таком случае находится настоящий комиссар Рентрерос?
     -- Кто его знает! Я думаю, его нет в живых. Возможно, Мак-Анна встретил
его в Фосе или в каком-нибудь другом проклятом  месте еще прежде, чем прибыл
в  Марагуа. Узнал, что Рентрерос отправляется в эти забытые Богом края,  где
его никто  еще не знает, и... покончил  с ним. Бросил рыбам пираньям, должно
быть.
     Я почувствовал пристальный взгляд Кубы и повернулся к нему:
     -- Как вы считаете? -- спросил я. Он усмехнулся:
     -- Похоже на детектив, Мартин... Гангстер, который сбегает на Амазонку,
находит   хирурга,   готового  изменить   ему   лицо,   убивает   комиссара,
направлявшегося в далекий  городок... -- Его улыбка стала шире, но как будто
еще более горькой,  -- детектив,  да...  Но,  -- де он серьезно, -- подобные
вещи  возможны в этих краях. Да, все могло быть именно так, как вы говорите.
Вы молодцы, журналисты! -- Он  одобрительно кивнул и не  спеша направился  к
вертолету.
     Больше мы  не  говорили об  этом. Я аккуратно сложил газетные листы. Мы
раскрыли тайну Марагуа. И Мак-Анна понимал это. Я  не сомневался. Ясно было,
почему  он  нас  преследовал  и  обстрелял  вертолет.  Возможно,   он  снова
попытается добраться до  нас. Он сделает все, чтобы мы не выбрались живыми с
Амазонки.  Наша жизнь  -- это его смерть.  Он хорошо понимал это.  Во всяком
случае...
     --  Во всяком  случае, -- проговорил я, --  мы здесь  ради Онакторниса.
Сначала  надо подумать  о  газете  и об  этой  курице,  которая  так  дорога
полковнику Спленнервилю Да, Дег,  это  наш долг.  Потом решим,  что делать с
Мак-Анной, -- я невольно  улыбнулся,  -- потому что нам ПРИДЕТСЯ подумать  о
Мак-Анне. Сейчас он  знает,  что у нас  осталось  мало  снаряжения, и, самое
главное, топлива: Он как ни в чем не бывало поджидает нас в Марагуа, Дег, --
добавил я. -- А  полковнику  надо будет  напечатать экстренный выпуск, когда
вернемся.
     Он посмотрел на меня, шевеля губами, но ничего не произнес.  И  тогда я
добавил:
     -- Ну ладно, как хочешь -- ЕСЛИ вернемся.

     В тот вечер мы почти не возвращались  больше к разговору о комиссаре, а
занимались инвентаризацией -- подсчитывали, что у нас осталось.  Выяснилось,
что  продуктов нам хватит  примерно  на  месяц, а топлива, чтобы вернуться в
Марагуа и пролететь, наверное, миль сто вдоль реки. Не больше.
     -- Не очень-то все это весело, не так ли? -- проворчал Дег.
     Вместо ответа я откупорил бутылку виски.
     -- Глотни, и тебе все покажется не таким мрачным, --  сказал я не очень
весело.  Тут  вернулся  Даалу, ходивший  в  разведку. Он  сказал  Кубе,  что
обнаружил на востоке старую, давно покинутую живарию. Он молча перекусил  и,
нырнув в кусты,  снова исчез в джунглях.  Обстановка становилась  все  более
тягостной. Мы решили лечь спать.
     Куба  первым заступил  на ночное дежурство. Я  только-только уснул, как
вдруг кто-то начал будить меня.
     -- Что случилось! -- приподнялся я.
     Куба знаком велел мне молчать.
     -- Идемте, -- шепнул он. Я  разбудил Дега, и мы  вышли из палатки.  Нас
обступила плотная, влажная тьма. И полная тишина.
     Мы бесшумно  прошли  за Кубой  до  середины площадки.  Затаив  дыхание,
сжимая ружья, остановились и замерли. В  абсолютной тишине прошло по меньшей
мере полминуты. Вдруг Куба поднял голову и прошептал:
     -- Чувствуете?




     Да,  я почувствовал его. Я  почувствовал  этот запах --  еле уловимый и
резкий. Я увидел, что Даалу стоит недвижно у края площадки, подняв голову  и
нюхая воздух.
     Это был очень  странный  запах, какого  я никогда прежде  не  встречал.
Такое  даже вообразить  себе  трудно. Запах, который  не существует,  сказал
Даалу.  Да, это  действительно было так: зловоние чего-то разлагающегося, но
не падали, не гниющих растений или увядающих цветов, даже не трупов, тлеющих
в горячей влаге джунглей, нет, запах чего-то живого.
     -- Что же  это за чертовщина такая, Мартин?  -- прошептал Дег. В голосе
его звучал страх. Я покачал
     -- Не знаю, но... --  Я  замолчал, потому  что  подул ветерок, и  запах
исчез. Но  Даалу  все  еще чувствовал его, конечно, потому  что  по-прежнему
стоял недвижно в странной позе дикого, настороженного зверя.
     Мы наблюдали  за индейцем еще по меньшей мере  минут  десять. Потом  он
вздрогнул и  обернулся  к нам, сверкнув  глазами.  Тщетно было задавать  ему
какие-то вопросы.
     В эту ночь мы больше не спали.

     На рассвете мы обсудили ситуацию. Потеря топлива была для нас, конечно,
серьезным ударом. И  все же мы  могли завершить обследование  этой холмистой
местности. Мы  были почти  уверены, что  Мак-Анна и  его  горилла  не смогут
разыскать нас здесь.
     -- В живарию, что на  берегу озера, -- размышлял Куба, изучая карту, --
они  еще могли  добраться  на  моторных лодках. Я  знаю эти лодки --  узкие,
легкие, с защитой от водорослей. Да, на них вполне возможно добраться до той
живарии...  Но  сюда...  Думаю,  что  невозможно. Им пришлось  бы  проделать
чертовски трудный  путь по джунглям. Много дней подряд. Ведь эта ваша Страна
Огромных Следов весьма и весьма обширна, Мартин. И к тому же, -- добавил он,
неторопливо скручивая цигарку, -- если он не дурак, этот Мак-Анна, то станет
ждать нас в Марагуа, в своих владениях. В любом случае,  однако, -- заключил
он с какой-то странной улыбкой, -- лучше быть начеку и... наготове...
     --  Это  несомненно, --  ответил  я,  взглянув  на  него.  На  какое-то
мгновение колокольчики  тревоги опять зазвонили  в моей голове.  Куба что-то
скрывал. Так  или  иначе  во  всем  этом  было  что-то  подозрительное.  Мне
казалось, он непременно хочет сразиться с Мак-Анной.

     Мы отправились в путь  на следующий  день,  убрав палатки, скрыв  следы
нашего пребывания и хорошо замаскировав вертолет. Мы перевалили через холм и
спустились в  долину,  где там и тут встречались обширные  участки подвижных
горячих песков. Я  внимательно осмотрел пространство у подножия  скал, а Дег
сделал сотни снимков.
     Каждый  день мы уходили  все  дальше  и дальше  на  восток,  где  холмы
поднимались все выше, а потом  неожиданно уступали  место джунглям. Это была
совершенно  непроходимая,  дикая   местность   --  что  поразительно,  здесь
попадались  болота,  кипевшие  так,  словно   подогревались  изнутри  адским
пламенем. Увидев  их, Даалу побледнел.  Куба  о чем-то серьезно  поговорил с
ним. Казалось, и он тоже испытывает страх...
     Впрочем нет, это был не страх. Во всяком случае Куба не думал о нем. Он
продолжал вместе с нами поиски Онакторниса, а на самом деле мысли его витали
где-то далеко. Я был уверен в этом.
     Продвигаясь по  тропинке, которую  Даалу  прокладывал  своим неутомимым
мачете, мы все время держали наготове шприц с противоядием. Местность кишела
змеями и пауками, гораздо более опасными, чем  Мак-Анна,  во  всяком  случае
здесь, в этом забытом Богом уголке земли.
     Нам понадобилось две недели, чтобы осмотреть несколько холмов, и мы еще
не нашли ничего -- ни гигантских следов,  ни  Онакторниса. А может быть, все
эти блуждания были нам необходимы только для одного: мы  невольно стремились
отодвинуть от себя неотвратимое -- нашу встречу с Мак-Анной.
     И возможно -- собственный конец.

     Это  произошло на двадцать седьмой день поисков,  когда мы уже заболели
лихорадкой, джунгли проникли в нашу кровь, и все вокруг  постепенно потеряло
четкие очертания, и жизнь, нам казалось, замкнулась в этой шепчущейся лесной
чаще. Это случилось на двадцать  седьмой день бесконечных поисков, когда для
нас  уже  ничего не существовало, кроме этой зыбкой  реальности, бесконечных
блужданий и поисков.
     Было  11 часов утра. Начало  дня,  которому предстояло перевернуть нашу
жизнь.
     Это Дег обнаружил его. Он  шел в том же направлении, что и Даалу, шагах
в пятидесяти от  него, пробираясь между  серых  камней  вверх  по  холму. Мы
увидели,  как  Дег остановился, замер на мгновение и опустился на колени. Мы
решили, что он наступил на змею, и бросились ему на помощь...
     Подбежали  к нему,  когда  он  уже  поднимался с Держа  в руках крупный
осколок скорлупы.
     Мы замерли. У меня перехватило дыхание. Дег протянул мне свою находку и
еле слышно проговорил:
     -- Смотрите, смотрите, Мартин!
     Я никогда не  забуду этот момент! Мы потеряли  дар речи. Впрочем, я тут
же пришел в себя.
     -- Дай-ка  сюда!  -- Мой  голос прозвучал глухо и громко. Я  взял  этот
осколок, похожий на кусок желтоватой керамики. Он издавал едкий, невыносимый
запах, тот  самый, который в  ту далекую ночь так испугал и  заворожил  нас.
Запах, который, как сказал Даалу, не существует.
     Прошло несколько минут.  Я  внимательно рассматривал  находку. Мои руки
дрожали. Дег тронул меня за плеча
     -- Но что это, Мартин?
     Мне  пришлось  набраться  мужества,  чтобы  ответить.  Я  способен  был
бороться с  испугом, с  элементарным страхом  перед  джунглями, мог спокойно
выслушивать всякие легенды о чудовищах, не боялся  ни змей,  ни кошмара этих
кипящих болот...  словом,  мог бороться с  чем угодно, что бы  ни послал мне
хоть сам  дьявол...  Но возражать против  очевидности  я был не  в силах.  А
очевидностью этой был осколок крупной яичной скорлупы.
     --  Это  не разбитый  горшок.  Это  расколотое яйцо, --  пробормотал я,
стараясь совладать со своим голосом. -- Вы не знаете, Куба, -- спросил я, --
какое животное могло отложить такое крупное яйцо, как это?
     Куба  закручивал  цигарку и не  ответил.  Даалу с  широко  раздувшимися
ноздрями глубоко  и жадно  вдыхал эту  тошнотворную  вонь.  Маленькие черные
глаза его были полны ужаса и суеверного страха.
     Мы осмотрели скорлупу.  По ней змеилась тонкая  черная  полоска. Может,
это была кровь?
     --  Она валялась  вон там, -- показал Дег. -- в кустах,  возне камня. Я
чуть было не раздавил ее.
     -- О'кей, а теперь положи туда, где нашел, и сфотографируй.
     --  Но  тогда нет  сомнения,  --  заговорил  Куба, --  что ваша  курица
существует.
     Я почувствовал, что в моем сознания все смешалось  -- совесть и здравый
смысл не могли примириться с таким утверждением.
     -- Как вы можете говорить такое. Куба? -- возразил я, возможно, слишком
резко.  -- Насколько всем нам  известно, этому  яйцу должно  быть  никак  не
меньше  ста  тысяч лет...  А может ли оно существовать  сто тысяч лет  и так
омерзительно вонять? Выжил Онакторнис или нет, несомненно, что...
     Куба насмешливо улыбнулся и спокойно сказал:
     -- Вы, я вижу, ХОТИТЕ, чтобы он не существовал.
     Я тотчас сам задал себе  этот вопрос. Да, наверное, Куба прав. Не могло
же яйцо хранить такой запах сто тысяч лет...
     Я ничего  не  ответил, меня охватило какое-то гнетущее беспокойство.  Я
осмотрелся.  Часть холма, что  возвышалась  над  нами, покрывал  кустарник с
какой-то  осенне-красноватой,  увядающей листвой. Если  где-то и  могло жить
ужасное чудовище, то это жуткое место могло быть его прибежищем...
     -- Мартин, -- проговорил Дег, -- он существует!
     -- Боже милостивый, Дег! И ты туда же! Но где? Где он? Ты полагаешь, мы
в состоянии  отыскать эту курицу  -- ведь мы  так измотаны. Представь  себе,
что...  Я умолк, взял себя  в  руки и показал на вершину холма. -- Пойдемте,
ребята, посмотрим  там!  --  И не  говоря больше ни слова, направился вверх.
Даалу  догнал меня  и  принялся  помечать дорогу.  Дег,  остановившись возле
осколка скорлупы, спросил:
     -- А с этим что делать?
     -- Возьми с собой, Дег. Пошли!
     Он  постоял немного в  растерянности,  но  повиновался. Мы поднялись на
несколько десятков метров. Стояла невыносимая жара. Воздух был пропитан этим
нестерпимым смрадом, к которому добавлялся и запах  теплой стоячей гнили. Он
исходил  от  кипящих  зеленых  болот,  над  которыми  клубились  зеленоватые
испарения.  Низко  стелясь,  они  расползались  между   деревьями.  Вся  эта
холмистая местность окаймляла тропический лес, словно последний рубеж земной
тверди у края океана.
     -- Мартин! --  позвал вдруг  Куба.  -- Остановитесь и глотните  немного
бренди.
     Я  обернулся,  собираясь  выругаться,  но  Куба  смотрел  на  меня  так
дружелюбно и улыбался так горько, что я промолчал. Он протянул мне фляжку.
     -- Вы слишком быстро  шагаете. Не сердитесь на меня, -- сказал он, -- и
не злитесь. Выпейте.
     Я  чувствовал, что  у  меня кружится голова. До боли стиснул  челюсти и
взял фляжку.
     -- Вы правы, нервы  что-то шалят,  -- я постарался  улыбнуться и сделал
несколько глотков.
     -- Это лихорадка, -- сказал Куба.
     --   Наверное.  Или   Онакторнис.  Одна  мысль  о  том,  что  он  может
существовать и что...
     -- Ведь не известно, Мартин, найдем мы его или нет. Кто знает.
     Я отпил еще немного и почувствовал себя лучше. Вернул фляжку.
     -- Спасибо, Куба, вы настоящий друг.
     -- Конечно. А теперь идем дальше, Мартин.
     Я  снова зашагал  между  огромными камнями. Нет, это была не лихорадка.
Нет,  черт  возьми, на  этот  раз Куба  ошибался.  Это было  такое ощущение,
словно... Да,  хоть колокольчики и  не звонили, я все равно  предчувствовал,
будто кто-то приближается. Несомненно. Я быстро огляделся по сторонам... Без
всякого  сомнения,  что-то  приближалось.  Вот и  колокольчики  зазвонили. Я
приостановился,  но  тут  же пошел  дальше. Воздуху не хватало. Колокольчики
едва не оглушали меня. Я твердил себе: "Черт возьми, Мартин, ты же не идиот,
чтобы верить  этим бубенцам? У тебя, наверное, просто болят уши, вот что это
такое...  Что  ты за  провидец  такой, избранник божий?  Почему тебя  должны
предупреждать?"
     Я  взялся за револьвер, потом  снова сжал ружье. Вскоре мы добрались до
вершины  холма, поросшего низким  кустарником  с мясистыми  листьями. Дальше
виднелась песчаная поляна. Мы  остановились и посмотрели вниз, на пройденный
путь и  на лес,  над  которым туманом  висели  испарения кипящей  грязи. Нас
окружали бескрайние джунгли.
     -- А мы немало отмахали...  -- проворчал Куба и вздохнул.  Я вытер пот,
стекавший со лба.
     --  Да, немало,  --  подтвердил я.  Колокольчики тревоги  прозвенели  в
последний раз, когда  я  повернулся к  поляне.  --  Пошли,  --  сказал я,  и
колокольчики умолкли. Я шагнул, я сделал только один шаг...
     И увидел огромный след.
     И в тот же момент просвистела  первая пуля. Она  расплющила фотоаппарат
Дега, и юноша со стоном упал на землю.
     -- Ложись, Мартин! -- закричал Куба, стреляя из ружья в сторону леса.
     Я своим телом закрыл Дега. Он вытаращил глаза.
     -- Мартин! -- вскричал он. Я рванул его рубашку.
     --  Тебя  ранило,  Дег?  Тебе  больно? --  волновался  я,  а в  воздухе
продолжали греметь выстрелы,  и  пули  за  другой со свистом  пролетали  над
нашими головами. Крови у Дега я не обнаружил, только синяк.
     -- Вес в порядке, -- обрадовался  я. --  Вставай, - сказал я, нашел его
ружье и подал ему. -- Вставай!
     Обстреливали  нас яростно. Автоматными очередями. Куба и Даалу укрылись
за скалой  и  переговаривались, не  выглядывая  из-за  нее.  Пригнувшись,  я
перебежал к ним.
     -- Где они? -- спросил я. Куба махнул рукой:
     -- Внизу. Пять или шесть человек. Я видел их.
     Дег присоединился к нам. Его трясло.
     -- Мартин, а вы заметили этот след? -- спросил он.
     Обстрел прекратился. Я ответил:
     -- Забудь пока о  нем, дорогой  мой. Лучше  подумаем, как  выбраться из
этой беды... Черт возьми, Куба, а комиссар молодец! Добраться вслед за  нами
сюда -- это ведь нелегко!
     -- Нет,  но  у  него  были  наши  следы,  он...  --  говоря  так,  Куба
стремительно  вскочил, дважды  выстрелил в  сторону  леса и снова  присел  в
укрытие. Он улыбался. Его  небольшие  водянистые глаза  злобно  сверкали. Он
прошептал:
     -- Комиссар не такой  уж и молодец, как вы думаете. Он преследовал нас.
Добрался сюда, в чащу... -- В его голосе  зазвучала какая-то  странная нота,
словно  его охватила  радость дикаря. Я  содрогнулся,  а  он  продолжал:  --
Мак-Анна  мог  успешно  сражаться  в  Марагуа,  там  он победил бы нас... но
здесь... -- Куба злобно прищурился: -- Он не знает, с кем имеет. Он этого не
знает ... Конечно.
     Куда  подевалась  его  ленивая  медлительность!  Даже тени  от  нее  не
осталось. Мягкое  лицо его изменилось  до неузнаваемости --  стало  твердым,
сосредоточенным. Он весь напрягся, словно  пружина.  Это немного встревожило
меня.
     -- Ладно, согласен, во ведь  и  мы не  знаем эту местность.  Что теперь
делать? -- спросил я.
     -- Боже мой, не будь со мной фотоаппарата, пуля убила бы меня! -- вдруг
воскликнул Дег. Куба спокойно перезарядил автомат.
     -- Одно  несомненно, -- проговорил он,  -- они не обнаружили  вертолет.
Если б нашли, не стали бы утруждать себя поисками, не  шли бы за нами следом
в это  гиблое болото.  Они сожгли бы  вертолет  и  все...  -- Он усмехнулся,
повернулся к Даалу и что-то сказал  ему, потом продолжал:  -- Спрячьтесь  за
эти камни, Мартин, и ждите там. -- Он произнес  этот приказ  таким резким  и
властным тоном, что я поразился и не двинулся с места.
     -- Так вы собираетесь...- -- начал я. Он утвердительно кивнул головой.
     --  Совершенно верно.  Это  дело,  которое  касается меня  лично.  И  я
разберусь в нем, Мартин.
     -- Касается вас? Но...
     --  Никаких "но"...  -- В  этот момент опять,  дробя камни,  посыпались
пули. Куба посмотрел на меня и без улыбки продолжая:
     -- Вы, Мартин, угадали  все -- всю историю Мак-Анны и  Рентрероса... Вы
молодец, я уже говорил вам. Мак-Анна встретил Рентрероса на пароходе по пути
в Фос, узнал о его назначении в  Марагуа... И  решил, что лучшего убежища он
нигде  не найдет... -- Он пырнул его ножом и  выбросил  в воду, пираньям  на
корм.  А  сам  занял  его  места  Просто?  Так оно  и  было.  Никаких других
вариантов.  Только  Рентрерос  не  погиб.  Его  успел спасти  один  скромный
индейский охотник...
     -- А еще у него остались на коже следы от зубов пираньи... -- продолжил
я, кивая на моего собеседника, -- похожие на следы оспы.
     Куба усмехнулся:
     --  Да, Мартин.  Это  мы  с  Даалу.  Будет время,  -- добавил он, --  я
расскажу вам,  почему  ждал столько лет,  чтобы... -- Он помолчал,  лицо его
приняло  невероятно  жестокое  выражение, и  он  что-то бросил  Даалу, потом
внезапно выскочил из укрытия и исчез. Даалу последовал за ним. Еще несколько
пуль со свистом  вонзились  в камни. Наступила минутная тишина.  Затем снова
начался мощный обстрел.
     Дег тронул меня за руку.
     -- Мартин, -- проговорил он жалобно, -- что же теперь будет?
     Я взглянул на него:
     -- Кончен бал, мой дорогой.




     --  Как  кончен?  -- испугался  Дег. Он опустил голову, задумавшись над
моими словами. --  Кончен...  -- потерянно прошептал он и снова -взглянул на
меня. -- Но... Куда делись Куба и Даалу?
     -- Куба? -- Называй его теперь Рентреросом, Дег. Это он -- комиссар.
     Крайне изумленный, юноша  уставился  на  меня.  Больше он  ни о  чем не
спрашивал, а просто медленно опустился на землю с ружьем в руках.
     Шум стих. Очевидно, Куба  и Даалу пробирались сквозь чащу на  встречу с
Мак-Анной и его людьми. Если их убьют, то мы с Дегом ненадолго переживем их.
Пешком  нам ни  за что не  вернуться  в лагерь или в Марагуа.  Именно сейчас
решалась  наша участь, а  вместе  с нею и  судьба  многих других  людей.  Но
странное  дело -- мысль  эта  почему-то  ничуть не волновала  меня.  Я снова
взглянул на страшный след, который, казалось, разодрал землю, и почувствовал
себя бесконечно ничтожным, совершенно беспомощным существом, вроде одного из
тех  насекомых,  которых  прихлопывал ладонью на  своих небритых  щеках. Да,
именно  ничтожным  существом.  Но  вовсе  не  джунгли  рождали  у  меня  это
мучительное   ощущение  бессилия,   а   он,  могучий  властелин,  переживший
тысячелетия, -- Онакторнис убивал меня.  Этот след мог быть  отпечатан когда
угодно -- сто или тысячу лет назад, дело  не  в том: вот тут, на  этом самом
месте, проходило  чудовище  и  оставило на  память  о себе  свой  оттиск.  Я
попытался представить его: огромный и свирепый монстр оглядывает все вокруг,
ищет жертву... Я содрогнулся...
     В  тот же момент раздалась короткая очередь. Выстрелы последовали  один
за  другим, похожие на  взрыв. Потом  донесся приглушенный крик. И  снова --
тишина.
     Мы  с Дегом невольно подняли ружья, хотя знали, что не должны стрелять:
можно  попасть   в   Кубу  или  Даалу.  Еще  несколько  выстрелов  разорвало
первозданную тишину джунглей, но голосов слышно не было. Стонов тоже.
     Мы напряженно, обливаясь потом,  ждали... Минуту, другую... Ждали,  что
выстрелы повторятся.
     Тишина. Прошла еще минута, медленно и неотвратимо. Еще, еще и еще... Но
по-прежнему ничего не было слышно.  В несколько мгновений наша судьба решена
--  в густом полумраке  джунглей в смертельной  схватке -- всего в несколько
мгновений. Может, мы с Дегом уже мертвы.
     Дег повернулся ко мне.
     -- Все кончено, да? -- с нервной улыбкой еле выговорил он.
     Я кивнул головой и  не  пошевелился.  Мы  продолжали  дать  под палящим
солнцем.
     Прошел час. Или больше. Ни один листок не двинулся, не шелохнулся.
     -- Но они не возвращаются... Не возвращаются, Мартин...
     Обезьяны молчали, приумолкли птицы.  Я слышал,  что животные замолкают,
когда рядом кто-то появляется.  Если бы Куба  и Даалу одержали верх,  они бы
крикнули  вам, сообщили  бы о своей победе.  А если бы победили бандиты, они
поспешили бы  подняться сюда,  на холм, чтобы прикончить и  нас... Иди, быть
может, издевательски помахав нам на прощанье, ушли...
     Однако все вокруг продолжало молчать.
     Наконец я встал.
     -- Ладно, Дег, пойдем посмотрим.
     С трудом,  осторожно  пригибаясь, мы  спустились  в  долину. Стреляли в
нескольких сотнях метров  справа  от нас. Мы  направились туда  и  некоторое
время, согнувшись, шли по следам, замечая опавшие листья и обломанные ветки.
Потом следы  исчезли и, выйдя в  долину, мы оказались  в  зарослях  каких-то
высоких растений. Мы бродили в этой зеленой  чаще, наверное, целый  час,  не
представляя,  куда  идем, вероятно, кружа  на одном  месте. Тут среди буйной
зелени я заметил что-то  блестящее. Это что-то не походило ни на белоснежную
орхидею, ни на солнечный лучик на зеленом листе. Я поднял ружье.
     -- Осторожно, Дег.
     Юноша остановился. Ничто не шелохнулось вокруг. Я понял, что поблизости
нет ни одного живого  человека.  Я прошел  вперед,  сделал  всего  несколько
шагов, как вдруг Дег воскликнул:
     -- Смотрите, Мартин
     Я обернулся. Возле дерева сидел человек, метис, в  военной форме. Сидел
так, словно захотел отдохнуть. Голова его свисала на грудь.
     Мы крадучись, на цыпочках, подошли  ближе. Дег наклонился к нему, чтобы
заглянуть в лицо.
     -- Это сделал Даалу! -- воскликнул он. Я подошел ближе и увидел в горле
метиса короткую стрелу. Индеец сразил его из лука.
     -- Пойдем, -- проговорил я и направился к тому предмету, что блестел на
солнце. Приблизившись, я  увидел ствол  ружья, зажатого в руках  негра, того
самого, с кем я  дрался в далекий уже  вечер нашего прибытия в Марагуа. Негр
лежал в кустах, в густой траве. По нему уже ползала целая армия муравьев. Он
выглядел ужасно.
     -- А это работа Кубы, -- сказал я.
     Я чувствовав, как меня охватывает дрожь. И не от лихорадки. От ужаса! В
глазах у Дега  стояли слезы, лицо  было сплошь облеплено гнусом, но он и  не
думал смахивать насекомых.
     -- Мужайся, мой мальчик, поищем их.
     Мы  пошли  дальше, и до  вас  долетел  очень  далекий крик обезьяны. Мы
обнаружили еще двух  человек из  банды Мак-Анны.  Они  теперь тоже  навсегда
остались лежать  во влажной  утробе неумолимого леса. Куба  и Даалу свершили
свою  месть. Несколько ружейных выстрелов,  две  стрелы из  лука...  Вот так
пришла  к концу жизнь  этих  людей. Именно  смерть  нашли  они после долгого
перехода по джунглям.
     Однако Мак-Анны нигде не было. Не находили мы и наших друзей.  Когда на
чащу опустились ночные  тени, начали оживать лесные  звуки. Мы с  Дегом  уже
совершенно обессилели, на душе было тревожно. Поиски оказались напрасными.
     Кубы  и  Даалу  нигде  не  было.  Никого  не было. Кто же  оставался  в
джунглях? Только мы одни, ответил я себе на этот вопрос.  И от такой мысли я
вдруг почувствовал, как кровь заледенела в моих жилах.

     Это была бесконечно долгая, кошмарная ночь. Мы не смели шевельнуться. И
сидели  возле  гигантского дерева,  не смыкая глаз. Мне  все время казалось,
будто все вокруг  нас находится  в движении,  будто  гнусные  звери,  тайные
обитатели  джунглей,  так и  рыщут  неслышно  вокруг, следя за  нами злыми и
хищными зрачками. Извечное дыхание джунглей пугало  своей таинственностью, а
наши напряженные, обостренные  до  предела чувства  воспринимали это дыхание
как чей-то  тихий,  но  грозный  шепот.  Дег  не раз вздрагивал  и испуганно
кричал:
     -- Кто там?
     И я не однажды вскидывал ружье в уверенности, что не ошибся и кто-то --
кто? раненый, может быть? -- со стоном подползает к нам...
     Но нет, это был только страх, наваждение. Ничего больше.
     На  рассвете   мы   вернулись   на   холм,   гае  оставили   палатку  и
продовольствие. Забрали  все  с собой. Взошло солнце, и несколько часов небо
было  розоватым и безоблачным. Потом над лесом опять нависли тучи. Начинался
новый день.
     Разбитые, обессиленные,  мы  с трудом  поднялись  на  другой  холм, где
видели огромные следы. Нас  не  оставляла  смертельная  усталость  ж  жуткое
чувстве бесприютности,  которое охватило накануне вечером и мучило всю ночь.
Мы  молча опустились на землю  возле  следа  Онакторниса и выпили  последние
остатки  бренди.  С  трудом  кое-что  пожевали.  Казалось,   мы  оба  боимся
заговорить.
     И мы  молчали.  А потом,  словно  по сигналу,  так  же молча  принялись
рассматривать  след  Онакторниса.  Три  могучих   когтя  впились  в   почву,
угадывалась  и  мощная  шпора. Отпечаток  был не  свежий -- почва  по  краям
затвердела.  Мы долго  сидели возле него, уставившись  в землю.  Итак,  наша
миссия выполнена. Профессор Гростер говорил правду. Именно  так все и  было.
Онакторнис пережил  века и укрылся  тут, в Стране  Огромных  Следов. Жив  он
сейчас или мертв, неизвестно, только это чудовище проходило тут...
     --  А  теперь? -- спросил  вдруг  Дег. Я посмотрел на него. Он выглядел
ужасно:  похудевший,  изнуренный, с  обезображенным укусами насекомых лицом,
дрожавший в лихорадке. Я знал, что выглажу не лучше.
     -- А теперь поставим палатку, -- ответил я. -- Давай, Дег ,  больше нам
ничего не  остается. Надо ждать,  пока  вернется  Куба. И... это все, что мы
сейчас можем сделать.
     Дег сидел недвижно.
     -- Куда же они ушли? -- спросил он упавшим голосом.
     Я пожал плечами:
     --  Думаю, что... Не знаю, может быть, преследуют Мак-Анну. Давай, Дег,
поднимайся, займемся делом.
     Он  продолжал  стоять  на  коленях,  закрыв глаза, и руки его безвольно
опустились.

     Мы поставили  палатку в тени большого камня, на краю песчаной площадки,
хранящей отпечаток огромного следа. И стали ждать.
     Мы ждали девять дней. В первые три дня осматривали лес, поглядывали  на
небо, прислушивались,  но видели лишь лениво проплывавшие  облака и  слышали
только  вопли  обезьян.  На четвертый  день Дег,  которого  била  лихорадка,
разрыдался и не смог ничего есть. Что происходило потом, не знаю.
     В каком-то  полубреду, лишь иногда прорываемом недолгими просветами,  в
сплошном  тумане проводили мы долгие часы,  сидя  на песке  и уставившись на
след чудовища.  Я отлично  понимал,  что  это не поможет нам,  что мы должны
действовать,  восстать против  этого  оцепенения, охватившего нас,  думать о
том,  как быть дальше, должны побриться, наконец, сменить рубашки, продумать
план... Но нет, мы ничего не делали
     Да и зачем предпринимать что-то? Чтоб еще яснее понять, что нам суждено
умереть  --  умереть  еще  более  страшной  смертью,  чем  четыре  помощника
Мак-Анны?
     Это произошло на девятый день. Ночью.
     Нас вдруг окатил резкий, тошнотворный, нестерпимый запах. Он нахлынул с
порывом ветра.  Дег  проснулся, закашлявшись,  а я уже не  спал  и  невольно
схватился  за  ружье. В моей больной  голове звонили последние  колокольчики
тревоги. Я  с  трудом поднялся. Шатаясь,  мы выбрались  из палатки. Мы  были
совершенно одни в джунглях,  освещенных ярким светом полной луны, напуганные
и подавленные.
     -- Что это, Мартин? -- прошептал Дег.
     -- Ты слышишь? -- спросил я. -- Что это? Я... Знаешь, что это...
     -- ...это чудовище?.
     Мы обменялись долгим взглядом. Наверное, мы еще не совсем проснулись. Я
ощущал, как у меня  подкашиваются колени, ружье казалось невероятно тяжелым.
Я  жестом  позвал Дега за собой,  и мы  поднялись  на  самую вершину  холма.
Посмотрели вниз. Джунгли и серые холмы  вокруг были  спокойны и недвижны. Не
слышно  было  ни одной  птицы.  Бульканье  кипящих  болот доносилось  к  нам
приглушенно, словно очень издалека. Тишина казалась бесконечной.
     -- Интересно,  откуда это... -- насторожился я и  поближе подошел к тем
камням, где нас настигли первые выстрелы Мак-Анны.
     Тут я вздрогнул и замер. В ту  же секунду в голове  у меня прояснилось.
Ни сонливости, ни боли, ни усталости -- все исчезло.
     Я отчетливо услышал эти звуки,  словно  кто-то  яростно тряс дерево,  и
вновь почувствовал сильный  тошнотворный  запах. Было слышно,  будто  что-то
рвали на части, раздирали на куски, потрошили... Донесся долгий стон -- нет,
нет, не стон, а резкий, злой крик, в котором слышалась угроза.
     -- Дег! -- шепотом позвал я.
     Дег поспешил  ко  мне. Он дрожал и  едва переводил дыхание. Я показал в
сторону чащи:
     --  Там  кто-то  есть... В  том месте,  где  мы  видели  трупы бандитов
Мак-Анны...
     Он  посмотрел туда,  губы его беззвучно  шевелились,  глаза,  круглые и
испуганные, едва не вылезали из орбит, лицо страшно осунулось Он догадался:
     -- Чудовище, Мартин, это чудовище...
     Мы не успели больше ни о чем подумать, даже о том, что запах смерти мог
привлечь огромную плотоядную птицу. Мы  ни о  чем не успели подумать, потому
что звуки повторились, раздались совсем близко и приближались, приближались,
все ближе и ближе...
     Деревья  у  подножия холма  покачнулись,  словно былинки, и  возник  --
Онакторнис.
     Я не могу передать, что мы, почувствовали в этот момент. Но никогда не,
забуду свои  ощущения. Жалкое  творение Господа, я оказался  лицом к  лицу с
одним из его чудес.  Обреченный бесследно кануть в небытие, я очутился перед
существом,  которое победоносно  бросило  вызов  векам --  перед  чудовищем,
фантастическим,   живым  и   никому  неведомым  призраком,   перед  истинным
властелином природы, оставшимся нетленным в яростной  схватке со временем...
Мне хотелось закричать -- от страха и восторга одновременно. Я задрожал, а у
стоявшего позади меня Дега стучали зубы...
     Тем временем Онакторнис двигался  нам навстречу, неуклюже ступая  между
кустарников  и камней. Он находился, наверное, метрах в ста от нас, внизу, у
подножия  холма.   В  ярком  свете  луны  мне  хорошо  было  видно,  что  он
остановился, поднял голову  с чудовищным  клювом  и некоторое  время постоял
недвижно -- огромная белеющая масса.
     Мы не дышали.
     Его   хищная   голова   качнулась   и    с   безжалостной   невероятной
медлительностью  повернулась  к  нам.  Мне  показалось,  сердце  мое  сейчас
остановится, и в то же время я понял, что чудовище обнюхивает нас. Его глаза
-- или это мне почудилось -- злобно сверкнули и уставились на нас.
     Потом его огромная  пасть открылась.  Монстр несомненно  увидел нас. Не
оставалось больше никаких надежд.
     Я хотел было что-то сказать, но не смог. Дег в волнении прошептал:
     -- Он нас увидел... Увидел нас, увидел...
     Его слова вывели меня из оцепенения, я передернулся и, не оборачиваясь,
взял Дега за руку.
     -- Отступи  назад,  -- шепнул я, --  только тихо... -- и начал медленно
пятиться. Дег не  двинулся с места, и я невольно натолкнулся на него. Он как
завороженный смотрел на Онакторииса и повторял:
     -- Он нас увидел... Сейчас он приблизится. Он убьет нас... Убьет нас...
     -- Дег, делай... делай, как я.
     Но  юноша  оказался проворнее,  чем  я думал.  Неожиданно  для меня  он
вскинул ружье и  пять  раз подряд выстрелил в чудовище.  Мне показалось, что
пули эти вошли в мою грудь.
     -- Дег, ты сошел с ума! -- завопил я, а он только растерянно причитал:
     -- Что я натворил! Что я натворил!
     Пронзительный крик заглушил его слова. Раздался громкий  треск ломаемых
кустов, и мы  услышали  тяжелые  шаги. Я увидел,  как  разъяренное  чудовище
огромными прыжками скачет в нашу сторону.




     Тогда я тоже вскинул ружье.
     -- Дег, стреляй, cтреляй! -- закричал я и спустил курок.
     Нас охватил неимоверный ужас. А когда страх становится слишком сильным,
он неожиданно уступает свое место храбрости. К Дегу, как и ко мне, вернулись
утраченные Бог весть уже как  давно  спокойствие и ясность мысли. Стоя рядом
со  мной, Дег  стрелял  уверенно  и  твердо.  Онакторнис неуклюжими скачками
устремился  к  холму  и  злобно  заверещал.  В  молчании  джунглей  его крик
прозвучал  невероятно  дико  и страшно. Могучие  лапы чудовища  ломали ветви
деревьев, расшвыривали камни, давили кустарник и угрожающе тянулись к нам.
     -- Стреляй! -- снова крикнул я и,  прицелившись в эту чудовищную птицу,
выстрелил. Я,  несомненно, ранил ее, потому  что огромная голова Онакторниса
запрокинулась  назад, клюв распахнулся, и из него высунулся  длинный красный
язык. Чудовище  испустило жуткий  вопль, казалось, все вокруг загрохотало  и
пришло в движение. Дег продолжал стрелять...
     И  все же  чудовище не остановилось,  а добралось  до  самого  подножия
холма,  метрах в двадцати пяти от нас,  одним прыжком преодолело  каменистую
гряду,  шумно  хлопая крыльями  и со скрежетом скользя  когтями по камням. Я
спустил курок и услышал легкий хлопок -- кончились патроны.
     -- Стреляй!  Стреляй!  -- крикнул  я  Дегу и  со  всех  ног  помчался к
палатке, влетел в нее, схватил ящик с патронами и бросился обратно к Дегу.
     -- Мартин,  -- крикнул он, голос его прерывался,  -- нам не  остановить
его... Не остановить!
     --  Он не должен подняться, сюда! --  предупредил  я, торопливо заряжая
ружье. -- Не должен!  -- и  я  принялся  стрелять. Чудовище, повернув черную
голову в нашу  сторону, испускало долгие,  леденящие душу вопли и  двигалось
вверх  по холму.  Добравшись до открытой  песчаной поляны, оно с  немыслимой
скоростью  пронеслось  по  ней,  подпрыгнуло  и взлетело на  огромный камень
метрах в пятнадцати  от  нас.  Я  понимал, что нам  не остановить  его. Наши
стальные  пули не могли пробить его  крепкие  перья. Но я  все же  продолжал
стрелять, целясь в голову и глаза. Дег набивал карманы и рубашку патронами.
     -- Бежим, Мартин! -- сказал он. -- Нам не выдержать... не выдержать...
     Я  взглянул на него и подумал, что он опять способен отступить. Я готов
был  ударить его в  этот  момент,  но не  смог.  Его  напряженное,  бледное,
измученное лицо  обливалось потом -- он показался мне  мертвецом.  "Ты точно
такой же сейчас, Мартин, -- сказал я себе, -- ты точно такой же..."
     --  Бежим,  Дег! -- крикнул я. --  Бежим! Быстро! -- И мы помчались  со
всех ног, добежали до нагромождения скал,  закрывавших песчаную поляну  и, в
кровь царапая руки и  ноги, забрались по ним на  самую вершину холма. Воздух
сотрясали вопли чудовища. Оно  находилось в  нескольких десятках метров  под
нами, скрытое от наших глаз глыбами камней, но  мы представляли  его себе --
рвущегося вверх,  стремящегося  за  что-нибудь  уцепиться,  ищущего  нас  по
запаху...
     Я  осмотрелся вокруг,  и  меня  охватило  острое,  мучительное ощущение
бессилия, панический страх перехватил горло, и я с огромным трудом взял себя
в руки.
     -- Дег,  -- решил я, -- давай укроемся вот здесь... Здесь! И как только
он появится... в глаза! Целься в глаза, понял?
     Дег хотел было что-то сказать, но не смог. Он схватил меня за руку:
     -- А  почему мы  не  убегаем?  --  крикнул он.  -- Почему, Мартин? -- И
показал  на лес,  который находился внизу, под нами, у  каменистого подножия
холма.
     Я  взглянул туда.  Действительно,  хотелось  бежать.  Я  ощутил  слепое
желание броситься очертя голову вниз, по крутому  склону  и скрыться в чаще.
Убежать, спрятаться... Я чувствовал, что у меня дрожат колени. Казалось, это
сильнее  моей воли, и  ноги готовы сами  собой  понести меня  туда,  вниз, к
спасению...
     Но я поборол себя:
     --  Нет! Нет,  -- мотнул  я головой,  --- это бессмысленно. Разве ты не
видел,  как быстро  бегает  это чудовище? Оно  настигнет  нас  через  десять
метров...  Разыщет нас по  запаху где угодно. Это безумие -- уходить отсюда!
Дег,   здесь  мы   еще  можем   как-то  продержаться  и...  --  я  замолчал.
Продержаться? До каких пор? И зачем?
     Дег опять схватил меня за руку:
     --  Я не  хочу так глупо  умирать! -- проговорил он.  --  Мне  страшно,
Мартин! Мне страшно!...
     В  это время раздался жуткий, торжествующий  вопль. Мы были  потрясены:
голова чудовища  появилась у  наших  ног  над  гребнем холма,  вырисовываясь
черным  силуэтом  на фоне  серой  массы леса.  Я бросился в расщелину  между
скалами, пытаясь унять дрожь в руках.
     -- Стреляй! -- закричал я. -- Стреляй, Дег! -- И сам тоже выстрелил, но
не  смог  прицелиться  -- никто  не сумел бы сделать это на  моем месте. Дег
опустился возле меня на колени и тоже выстрелил. Мы, конечно, попали в него,
но Онакторнис не остановился, а с криком рванулся выше и взлетел на песчаную
площадку, с которой мы  только что убежали. Остановившись на мгновение, он с
клекотом,  опуская  и  поднимая  свою  мощную голову с  распахнутым  клювом,
бросился на  нас.  Небо окрасилось  перламутровым  цветом, звезды  таяли.  В
зыбких предрассветных сумерках чудовище показалось мне еще страшнее.
     Я стрелял  непрерывно,  и  ружье  уже  обжигало  мне руки.  Дег  что-то
крикнул, но я  не понял его, и тогда он поднялся и с воплем ужаса  попытался
забраться высокую каменную стену у нас за спиной.
     --  Стой  на  месте,  Дег! Стреляй! -- крикнул  я, а  Онакторнис в этот
момент  сделал огромный прыжок и оказался всего в  нескольких метрах от нас,
хлопая крыльями и поднимая  вихрь перьев.  На  какое-то резкая,  нестерпимая
вонь буквально  придавила  нас к  земле,  возникло жуткое ощущение, будто мы
задыхаемся. Теперь  я  уже  ничего не  соображал, я словно  опьянел от этого
кошмара. Когда клюв чудовища ударил по камню  в полуметре от меня, я схватил
ружье и прикладом стукнул по нему -- глупо, конечно, -- а потом два  или три
раза спустил курок. Дег,  продолжая кричать, тоже стрелял и попал  в шею и в
голову чудовищу. Тлетворное дыхание Онакторниса, приблизившегося  вплотную к
нам, обдавало нас смрадом. Его пасть, истекающая кровавой пеной, открывалась
и закрывалась с сухим щелканьем в нескольких шагах от нас. Потом  его коготь
взметнулся  вверх, разрывая  траву  и кусты,  и опустился прямо у наших ног.
Камни так и брызнули в  разные стороны. Жар, исходивший от чудовища, обжигал
наши лица,  его  вонь  душила,  а оно все тянуло и тянуло  к нам  свой клюв.
Стремясь  ударять нас, Онакторнис искал  опору среди камней. И  найди он ее,
нам наступил бы конец. Но тут...
     Я почувствовал,  как последний  предсмертный крик быстро  подступает  к
горлу.  Я  судорожно   обернулся.   Дег  карабкался  вверх  по  камням,  что
громоздились за нашими  спинами, я последовал за ним и отбросил ружье. Вопли
чудовища оглушали нас, впиваясь в мозг, а через минуту в наши тела точно так
же  должны  были вонзиться  и  его  когти. Вдруг мы с Дегом  оттолкнулись  и
провалились в расщелину в одном шаге  от клюва Онакторниса, который тотчас с
силой  ударил им но  камню.  Мы поднялись  в полном отчаянии, и я уже совсем
было приготовился принять столь ужасный конец, как вкруг услышал вопль Дега:
     -- Куба!  -- кричал он так громко,  что голое его заглушил резкие крики
чудовища. -- Куба! Это Куба!
     Я  взглянул вверх и,  невольно отступив на  шаг, увидел  в бледно-сером
небе темный силуэт вертолета, даже, как мне показалось, услышал гул мотора.
     -- Куба! Куба! -- тоже закричал я. Вертолет летел прямо к нам.
     Онакторнис тоже услышал его.  Он испустил громкий крик, поднял голову и
со злобным клекотом замахал крыльями.
     Куба резко сбросил высоту,  перекрыл границу леса,  подлетел к холму  и
завис над песчаной площадкой, поднимая  тучи желтой пыли. И  тут  Онакторнис
подпрыгнул  и бросился  прямо на  вертолет --  перед ним  возник новый враг,
такое же чудовище,  как он сам, соперник, которого нужно сразить. Я различил
круглое лицо Кубы. Оно было искажено ужасом и жестокостью одновременно...
     Удар  был тяжелый, сокрушительный. Мне  показалось, что вертолет сейчас
разлетится на куски от огромного веса  чудовища. Его атаки следовали одна за
другой.  В воздухе  носились  сотни перьев, раздавались  пронзительные крики
Онакторниса,  заглушавшие  на какое-то время шум двигателя. Мгновение-другое
птицу  и  вертолет,  казалось, было не различить  -- оба выглядели одинаково
неуклюже.  Нанеся мощный удар клювом, Онакторнис  пробил капот, а его  когти
внезапно  стиснули  лопасти.  Вертолет  с  глухим  рокотом  резко  снизился,
задрожал и отлетел в сторону, но чудовище продолжало атаковать. Отступив, на
несколько десятков метров, Куба вернулся и снова ринулся вперед.
     На этот раз  Онакторнис не бросился на него, а задрал клюв и  зашелся в
пронзительном крике, готовясь навести новый удар. Резко развернувшись,  Куба
взял правее и одновременно стал снижаться, так резко, что сильно стукнулся о
землю. Лопасти разрезали густой  от пыли воздух,  и  одна из  них  с бешеной
силой ударила чудовище по голове. Птицу отбросило на несколько метров, и она
осела  на  мохнатых  от  перьев  лапах.  Но  длилось  это  всего  мгновение.
Онакторнис тотчас привстал и опять бросился в сражение... Вертолет отлетел к
песчаной площадке, перевалил через гребень холма, прошел метрах в пятидесяти
над нами. Оцепенев от ужаса, мы наблюдали за этой невероятной дуэлью.
     Я  был совершенно ошеломлен всем происходящим, но все же увидел, что из
иллюминатора вертолета выбросили автомат, и он  врезался между камнями. Куба
снова вернулся к Онакторнису,  который, обливаясь темной кровью, подпрыгнул,
разъяренно хлопая крыльями и судорожно шевеля когтями.
     Не знаю, что тогда двигало мною, только отваги у уже не оставалось. Тем
не менее, забыв про все  на свете, я бросился к  автомату вниз по камням,  в
этот зловонный водоворот песка и перьев. Я упал, протягивая руки к оружию, с
трудом, но  все-таки до него, прижал к  себе, покатился  по  земле,  а потом
быстро поднялся на колени...
     Онакторнис повернул ко мне свой окровавленный  клюв... Но прежде чем он
успел сделать хоть одно движение, я выпустил в него  сразу все сорок пуль...
Я  увидел,  как  в  его  горле  появился  с десяток кровоточащих  отверстий,
заметил, как передернулось огромное туловище... Мне показалось, что лапы его
опять стали подгибаться... Я уже готов был испустить победный преисполненный
радостью,  как  вдруг  птица собралась  с  последними  силами, прыгнула  мне
навстречу и занесла надо мной скрюченную когтистую лапу...
     И в этот момент ее настиг вертолет.  Он летел совсем  низко,  над самой
поверхностью, и  с размаху ударил  Онакторниса всей  своей  массой: Чудовище
испустил крик,  и  к небу  взметнулся  фонтан густой  крови.  Огромные когти
скрючились,  рассекая  воздух,  один  из  них  глубоко  вонзился  в  обшивку
вертолета. Тот закачался и едва не рухнул на землю.
     -- Куба!  -- завопил  я. --  Осторожно, Куба! -- И словно услышав меня,
вертолет с  натужным  ревом набрал высоту,  поднимая  Онакторниса в  воздух.
Чудовище бешено металось  и пыталось снова ударить клювом  капот. Вертолет с
трудом,  сильно раскачиваясь,  пересек  песчаную  площадку  и скрылся по  ту
сторону холма. Дег бросился ко мне.
     -- Мартин! Мартин! -- кричал он. Мы хотели бежать, чтобы что-то узнать,
увидеть,  но наши  ноги  были  словно  налиты  свинцом, и вдруг  мы услышали
отчаянный злобный вопль, а вслед за ним мощный всплеск...
     И сразу же наступила полнейшая тишина. Мы в ужасе остановились.
     Потом снова донесся гул вертолета, похожий на предсмертный хрип.
     Дег, обливаясь  слезами, опустился  на  землю. Я  собрал остатки  сил и
побежал дальше, но  споткнулся, упал, снова поднялся и с невероятным  трудом
вскарабкался на камни...
     И  увидел. Вертолет, болтаясь  из стороны в сторону, летел над открытым
пространством вдоль  болота. Темная поверхность водоема медленно колыхалась,
разгоняя  туман,  висевший  над   ним,   словно   колеблющийся  занавес.  На
поверхности болота вспучивались огромные мутные пузыри.
     Я все понял. И невольно испустил испуганный крик.
     Чудовище упало в  болото.  И утонуло в нем, навеки исчезнув  в  мрачной
бездне.

     Потом я  бросился к Кубе, который,  еле держась на ногах,  выбрался  из
вертолета, опустившегося  на  краю топи. Кубу  трясло как  в  лихорадке. Его
рубашка была разорвана и обрызгана кровью.
     Кровь была  повсюду -- на  капоте, на обшивке,  на лопастях, погнутых и
расшатанных.   И  все   вокруг  было  усеяно  перьями.  От  пышущего   жаром
раскаленного  металла исходила жуткая вонь Онакторниса. В обшивке  вертолета
торчал сверкающий и твердый, как сталь, коготь.
     Встретившись,  мы  с  Кубой  ничего  не  сказали  друг другу,  а только
обменялись долгими взглядами. Даалу выпрыгнул  из вертолета, протянул руки в
сторону кипящей трясины, опустился на колени и запел нечто торжественное.
     Куба  хотел  было что-то  сказать,  но не  смог.  Губы  его дрожали.  Я
дружески  похлопал  по  плечу  нашего  спасителя  и  прошел  к  болоту.  Оно
простиралось передо  мной, равнодушное и враждебное. Зеленоватый туман снова
медленно сгустился над  ним. Трясина бурлила так, словно внутри  прибавилось
огня,  вскоре из  глубины  вырвалось и лопнуло несколько крупных  пузырей...
Впрочем, нет.  Я  не  уверен, что  видел  все это.  Может быть,  мне  только
померещилось. На  душе  у было невероятно  тяжело. Гордо пересохло. Угнетало
чувство полнейшего разочарования.
     Царила абсолютная тишина.
     Не знаю, сколько времени провел я, глядя на эту кипящую топь.
     До меня донесся громкий голос Кубы, я уловил отдельные слова:
     -- Напрасно пытаться... не сможем... кончено... Уничтожен.
     Я не ответил ему. Теперь мне уже все  было совершенно безразлично. Меня
угнетала  горькая, безысходная тоска, от  которой, вероятно, уже  невозможно
было избавиться.
     Дег  спустился с  холма,  шатаясь, словно  во  хмелю. Он не остановился
возле  меня, а  прошел к самому краю болота, пристально глядя  на воду  и  с
трудом переводя дыхание. Его пальцы сжимались и разжимались. Словно он хотел
что-то ухватить, но ловил только воздух.
     Да так оно и было на самом деле. Счастливый случай был упущен.
     В  этом   болоте  оказалось  навеки  погребенным   самое  поразительное
существо, какое мы когда-либо на. своем веку. Самое грандиозное приключение,
какое нам довелось пережить.
     Мы стояли и смотрели, как завороженные.
     Когда снова раздался голос  Кубы,  солнце  был уже высоко в небе.  Куба
попросил нас:
     -- Помогите мне. Давайте посмотрим, что с вертолетом.




     Покачиваясь из  стороны в  сторону, вертолет направлялся в  Марагуа. Он
летел над тропическим лесом -- бескрайним и бездушным.
     Мы сидели  на своих  местах и молчали. Мы о многом могли бы поговорить,
разумеется, но не проронили  ни  слова. Каждый  думал  о  своем.  То, что мы
пережили на холме, перечеркнуло  все другие  впечатления, эмоции, уничтожило
страх. В течение нескольких минут  -- скольких?  --  да сколько нужно, чтобы
взошло солнце -- мы находились как бы вне реальности. Как же привести теперь
в  порядок мысли? Пока что это было слишком трудно. Шум двигателей, накрывая
нас,  словно  волной, оглушал  к  уносил  куда-то далеко. Мы  опять  ощутили
усталость,  она  проникла в ноги, в сердце. В наш мозг. Голова  была слишком
тяжелой,  и я свесил ее  на грудь.  Я увидел свои  руки  --  руки,  которыми
сражался. И убил чудовище...
     Нет. Я отогнал эту мысль, с содроганием.

     Мы летели медленно. Казалось, вертолет вот-вот рухнет. Получив пробоины
в  великой битве, обессиленный, усталый, он мог не  выдержать  и потребовать
отдыха.
     -- Нет,  не  упадет,  -- вдруг крикнул Куба, хотя вертолет, сотрясаясь,
снижался до самых крон деревьев, -- он дотянет до Марагуа, вот увидите.
     Мы  промолчали.  Нам не  было никакого дела до Марагуа.  Ровным  счетом
никакого.
     Куба снова заговорил:
     -- Хотите, Мартин, расскажу, что случилось с Мак-Анной
     Я только взглянул на него, и он продолжал:
     -- Вам  не интересно это сейчас,  я понимаю.  Но таков  уж этот мир, --
добавил он, показывая на джунгли под нами, внизу. -- Запомните это, Мартин.
     -- Вы правы, Куба.
     -- Прав, это точно.  Под холмом,  когда мы с Даалу спустились навстречу
бандитам, Мак-Анне удалось убежать от меня... Я видел,  как он несся, хорошо
видел его спину, и мог выстрелить в него. Но я не сделал этого.
     Дег поднял голову.
     -- Почему? -- спросил он.
     Управляя штурвалом, Куба продолжал:
     -- Потому  что он должен был узнать, кто я  такой  и  за что хочу убить
его. Мак-Анна  должен был знать, что я не гнусный  убийца, вроде него, а меч
Фемиды. -- Торжественный тон, каким он произнес эти  слова,  удивил  меня. Я
понял,  что отыскать Мак-Анну было для него важнее,  чем  найти Онакторниса.
Кто знает, может, он был прав. Такова жизнь.
     Куба продолжал:
     --  У  Мак-Анны был проводник, индеец из  той живарии, поэтому он сумел
скрыться... Мы с Даалу преследовали его три дня подряд, -- он нахмурился, --
бегом продираясь сквозь джунгли.
     Он замолчал. Тогда я спросил:
     -- Почему вы рассказываете мне об этом, Куба?
     Он улыбнулся -- улыбка была горькой, почти отчаянной.
     -- Потому что  должен снять тяжесть с души, Мартин, -- не сразу ответил
он. -- Это конец целой эпохи в моей жизни и... я настиг его, -- продолжал он
глухим и бесконечно  усталым  голосом.  -- Я  открыл ему, кто  я: жертва его
преступления, человек, которого  он ударил ножом и бросил пираньям, человек,
который после  того,  как его спас Даалу, семь лет пролежал в больнице... --
Он  провел рукой  по шрамам на  своем лице и  показал  на лоб: -- Здесь было
пусто,  --  прошептал он,  -- один туман. Я не помнил, кроме этих  проклятых
рыб, которые  кружили вокруг меня... Да... -- Он глубоко вздохнул. --  Я все
это сказал Мак-Анне, прежде чем напасть на хижину, в которой он укрылся.
     Вертолет едва не задевал днищем верхушки  деревьев. После  долгой паузы
Куба продолжал:
     -- Когда  закончилась перестрелка у  подножия холма, я мог бы вернуться
за вами, естественно. Но я не  сделал этого, потому что тогда у меня не было
бы больше случая  сразиться  с Мак-Анной. С вами вместе, -- добавил он, -- я
вынужден был  бы  двигаться  медленно и не  смог  бы  догнать его.  Я должен
просить у вас прощения, -- заключил он.
     Я покачал головой.
     -- Да нет. Вы прибыли вовремя, Куба. Как всегда.
     -- Как и в тот раз, -- тихо произнес Дег, -- с барба амарилла.
     -- С тех пор, как ко мне вернулась память, --снова заговорил Куба, -- я
только и ждал случая, чтобы  попасть в  Марагуа. Узнав, что двум журналистам
нужен вертолет,  я сразу же предложил свои  услуги. Я даже заплатил  за  то,
чтобы эта работа досталась именно мне. Остальное, -- хмуро добавил он, -- вы
знаете.
     Да, остальное мы знали. Больше не было сказано ничего.

     На закате вертолет приземлился на площади у гостиницы в Марагуа.  Возле
нее стояла та же небольшая кучка  людей. Они смотрели, как мы  спускаемся  с
вертолета.  Мы прошли  в  гостиницу.  Завидев нас,  хозяин принес  несколько
стаканов и бутылку агуардиенте.
     Мы долго  молча пили.  Даалу тоже выпил с нами. Дега трясла  лихорадка.
Мне очень многое хотелось сказать, но я не знал, как это сделать, да и стоит
ли говорить. Так, в молчании, мы просидели за стаканом вина до тех пор, пока
не наступила лунная ночь. Луна теперь вызывала у меня суеверный страх.
     Наконец, я поднялся и вышел на  улицу. В  отдалении  блестела  серебром
река. Вскоре я услышал, как шатаясь подошел Дег. Потом появился  Куба и тоже
остановился  возле  меня,  рядом  с  юношей.  Наверное,  они  ждали,  что  я
что-нибудь скажу -- поставлю заключительную точку. Видимо, это действительно
было необходимо.
     И тогда я заговорил:
     -- Это было величайшее  свидетельство  эволюции жизни на земле, -- тихо
начал я,  обращаясь  к  самому  себе.  --  Это  был...  мост  в  предысторию
человечества.  Но нам пришлось уничтожить  его... Да простит нас Бог... -- Я
чувствовал, как горькое, мучительное волнение, охватывает меня.
     Куба шепнул:
     -- Или мы или он, Мартин.
     -- Ну да, конечно. Разве это не любопытно, Куба? Я бы непременно погиб,
если бы вы не  пришли  на помощь, друг мой...  И все же, если выбирать между
мною и Онакторнисом, то было бы лучше, чтобы погиб я... Я ведь всего-навсего
человек. Он же был... чудовищем.
     Дег и Куба  тяжело дышали у меня за спиной. Я продолжал,  закрыв глаза,
словно отдаваясь во власть какого-то странного сна:
     --  Думаю, что у  меня  навсегда останется  в  душе чувство  вины...  и
жалости.  Однако, -- добавил я, помолчав и  думая  о  том, что без  сомнения
скажет мне Спленнервиль, -- хороший журналист не должен усложнять дело.
     Мы помолчали.
     -- Что же вы собираетесь делать дальше, Мартин?--  поинтересовался Дег.
-- Напишете обо всем этом?
     Я посмотрел на него. Глаза его лихорадочно блестели  и в них была видна
тревога. Я покачал головой.
     -- Нет, -- сказал я.
     Куба крепко сжал мою руку.
     -- Нет. Вы молодец, Мартин.

     Спустя три  дня мы покинули Марагуа на пароходе. Куба не отплыл с нами.
Он передал  со мной в Манаус длинный отчет губернатору провинции.  Отчет был
подписан  так:  комиссар  Матиа Рентрерос.  Куба  остался ждать  ответа.  Мы
попрощались,  почти ничего не  сказав друг другу. Пароход начал отходить  от
причала, и я почувствовал какое-то прямо-таки дьявольское волнение.
     А Куба, стоя на причале, весело крикнул:
     -- Я пришлю вам барба амарилла на Рождество, Мартин!
     Похоже, только в эту минуту я и  вздохнул, наконец, облегченно. Да, так
уж устроен мир, такова жизнь -- улыбка, шутка, прощальный привет...
     -- Сами  привезете  ее, Куба, --  ответил  я,  --  только  не  забудьте
револьвер!
     Пароход шел по серой воде. Мы с Дегом продолжали прощально махать рукой
до тех пор, пока Марагуа  не стал таким, каким мы  его увидели первый раз --
призрачным и нереальным. Мы долго еще стояли и молча смотрели  в ту сторону,
пока городок не исчез, наконец, словно поглощенный джунглями.


     "Полковник Джордж В. Спленнервиль, и директор".
     Шеф  ждал  нас  за  большим  письменным  столом.  Он  был, как  всегда,
элегантен  и свеж,  уверен в  себе. Полковник протянул нам крепкую,  холеную
руку и предложил сесть. Мы опустились в  мягкие кресла. Он посмотрел на нас,
улыбаясь и что-то бормоча, потом бумаги и  глянцевые фотографии, лежавшие на
столе.
     -- Огромная работа, ребята, -- сказал он довольным тоном,  -- огромная.
Блестящая. История про Анну -- это же история века. Никогда не  читал ничего
подобного.  Роман.  Я  уже  уступил, --  добавил он, --  права на публикацию
четырем журналам. Может быть,  из  этого  сделают  фильм. Вы сделаете...  --
поправил  он,  улыбаясь,  --  и мы заработаем немало денег, ребята. Да.  Да,
отлично, -- и снова углубился в бумаги.
     Мы находились  в  Нью-Йорке  уже двенадцать  дней.  Запершись  дома,  я
написал  про  все, что случилось с нами  в  командировке. Написал  на  одном
дыхании, сходу, пока не заболела  голова  и не  устали руки. Мы  отправились
искать доисторическое чудовище, подчеркнул я, а нашли чудовище наших дней --
Фриско  Мак-Анну. Я рассказал историю доктора  Савиля,  Кубы,  Даалу, описал
Марагуа,  который  неумолимо  поглощали  джунгли.  Рассказал  и   про  барба
амарилла, и про пылающую живарию. Я упомянул обо  всем и  обо всех  -- кроме
НЕГО.
     Потом  отправил  рукопись и  фотографии  Дега полковнику. Он  пришел  в
восторг.
     -- Гораздо  лучше  этой  проклятой курицы, Мартин,  --  кричал он мне в
телефонную трубку, --  намного  лучше. Тем более, что  читатели все равно не
поверили бы нам. История Мак-Анны в тысячу раз правдивее, живее. В сто тысяч
раз.
     Теперь  я действительно  почувствовал  усталость  и, кроме  того,  меня
переполняла  горечь.  Я молча  смотрел на Спленнервиля, который читал  вслух
отдельные фразы и повторял:
     -- Да,  отлично... Это  твоя  лучшая  работа...  Ты  у меня  лучше всех
пишешь, я уже говорил... Рози! -- позвал он вдруг в микрофон.
     -- Да, полковник?
     -- Позовите ко мне главного редактора и...
     Это был самый подходящий момент. Я поднялся и жестом остановил его.
     --  Прошу вас,  полковник...  -- сказал я. Он недовольно  посмотрел  на
меня:
     -- В чем дело?
     -- Подождите, пожалуйста.
     -- Ну? Что с тобой? Чего ждать?
     -- Подождите, пожалуйста, десять минут!  -- воскликнул  я. Он посмотрел
на меня, прищурившись:
     -- Ладно, Мартин, не сердись, Мартин...
     -- Я не сержусь.
     --  Ну да, я  хочу сказать --  не волнуйся. Рози, подождите, не  зовите
пока никого. Я скажу вам,  когда нужно  будет. И не беспокойте  меня.  -- Он
выключил микрофон и повернулся ко мне: --  Ну, так в  чем дело, почему ты не
хочешь, чтобы  они  пришли?  Все с нетерпением ждут встречи с вами...  хотят
увидеть вас,  черт возьми! С тех пор, как вы вернулись, вы заперлись в своих
четырех стенах, словно прокаженные!
     -- Я же работал, полковник, понимаете?
     Он хлопнул рукой по столу:
     -- Работа,  все время работа! Ну ладно... Так что же ты хочешь  сказать
мне? Это касается работы?
     -- Я  хотел  сказать... -- заговорил  я, но не знал,  с  чего начать. Я
вдруг растерялся, однако продолжал:
     -- Есть одно дело, полковник
     -- Дело? Какое?
     -- Речь идет об Онакторнисе.
     Полковник сделал решительный жест:
     --  Не будем  больше вспоминать  о  нем, мой  дорогой. С  точки  зрения
журналистики это  отработанный  материал.  Совершенно  отработанный.  Старый
Гростер,  --  продолжал  он,  немного  подумав,  --  хотел  поиграть с вами,
позабавиться...  Словом,  Мартин, я  доволен твоей  работой. Можешь поверить
мне.
     Он  продолжал  что-то говорить,  а  я  достал  пакет  и  положил его на
письменный стол. Он сразу умолк. Нахмурился. В глазах его мелькнула тревога,
когда он перевел взгляд со стола на меня.
     -- Что это? -- спросил полковник.
     -- Посмотрите.
     Шеф немного поколебался, потом развернул пакет.
     Он кусал  губы, глядя на перо  и коготь, которые  я  привез. Коготь был
измазан черной,  запекшейся  кровью. И я опять почувствовал этот невыносимый
запах, а Дег побледнел и сжал ручки кресла.
     Прошла  наверное  целая минута.  Спленнервиль  медленно  поднял на меня
глаза. И я прочел в них немой вопрос.
     Я подтвердил:
     -- Да, полковник.
     -- Но в таком случае...
     -- Профессор Гростер не сыграл с вами шутку.
     -- Да, конечно...
     -- Онакториис, -- произнес  я, невольно содрогаясь, существует. Или, --
мрачно добавил я, -- существовал.
     Полковник  покраснел,   потом  побледнел.  Хотел  что-то   сказать,  но
промолчал. Закрыл глаза, нахмурился. Я понял, что должен помочь ему.
     -- У нас нет ни  одного  доказательства, полковник, кроме этого пера  и
когтя. Нет ни одного снимка. Пуля попала в фотоаппарат Дега. И Онакторнис...
     -- Что Онакторнис? -- спросил он, не открывая глаза.
     --  В кипящем болоте. Похоронен. Вытащить его оттуда стоило бы огромных
денег.
     -- Но у меня есть деньги, -- проговорил он.
     -- Конечно. Только мы, скорее всего, ничего не найдем там... --  Теперь
я целиком  выполнил свой долг. -- Решайте вы,  полковник.  Мы  с Дегом будем
немы, как рыбы. Верно, Дег?
     Юноша решительно кивнул. Полковник продолжал сидеть,  закрыв  глаза. Он
вел серьезную борьбу с самим собой, я понимал это.  Что делать? Сообщить обо
всем  --  значит вызвать на  себя критику и насмешки ученых, публики, других
газет...  Или пусть все останется в кипящем болоте  и в наших воспоминаниях?
Что делать? Организовать новую экспедицию или...
     Шеф посмотрел на меня своими голубыми, холодными глазами.
     -- Ладно, ребята, -- воскликнул он, и было ясно, что он снова чувствует
себя  вполне уверенно, хозяином положения,  --  хороший  журналист не должен
усложнять дело. Важно, чтобы я знал, что Гростер был настоящим другом. Ну, а
я еще  подумаю, и мы  со временем  вернемся к этому разговору... -- поспешно
солгал он, потом добавил:
     -- Да, Мартин, а что ты теперь собираешься делать?
     Опять зазвонили колокольчики тревоги.
     --  Собираюсь  отправиться  в Канаду, на  рыбную ловлю, -- медленно, но
твердо заявил я.
     Он взглянул на меня.
     -- Да, да, -- сказал он,  немного помолчав, --  а я думал, что... -- Он
нахмурился, сделал нетерпеливый жест, но потом улыбнулся и протянул руку: --
Хорошо,  Мартин,  хорошо...  Наверное,  Дег  тоже  поедет  с тобой... Ладно,
постарайтесь выловить для меня хорошего осетра... Кто знает, мы еще вернемся
к этому разговору... к этой курице, как она там называется...
     -- Конечно, вы еще вспомните о ней, полковник. Онакторнис.
     -- Да,  да,  верно -- Онакторнис. Ладно,  вернемся к  этому  разговору.
Возможно. А теперь идите. Вы, должно быть, устали? Не так ли, Мартин, Дег?
     Он пожал нам  руки и смотрел вслед, пока  мы  направлялись  к двери.  Я
взялся за ручку, когда он произнес:
     -- Молодец, молодец, Мартин! Ты  прекрасно поработал.  Наверное нелегко
было в джунглях, а?
     Я улыбнулся и, закрывая дверь, ответил:
     -- Нелегко, полковник? Ну, конечно, досаждали иногда комары.


     Перевод с итальянского Ирины Константиновой

     Константинова  Ирина Георгиевна, член  трех творческих  Союзов России -
литераторов, журналистов, переводчиков.
     Санкт-Петербург, 197183, Наб. Черной речки, 16 - 27.,
     Тел./факс 4307991,
     E-mail: kig@mail.wplus.net
     1 ноября 2000


Популярность: 7, Last-modified: Tue, 27 Mar 2001 05:28:09 GmT