--------------------
Расул Гамзатович Гамзатов. Суди меня по кодексу любви (стихи, сонеты, поэма) [2.01.01]
--------------------







     Три звездочки вверху горят -
     Я начал о тебе стихи.
     Три звездочки стоят подряд -
     Я кончил о тебе стихи.
     Так я писал все десять лет,
     Так я пишу сто первый стих,
     У тех стихов названий нет,
     Но если озаглавить их -
     В трех звездочках заключено
     Для всех название одно:
     Три слова скрыты в них от глаз,
     И смысл их стар и вечно нов,
     Их произносят в жизни раз,
     И нет труднее этих слов.
     Три звездочки - они итог
     Моих в огне кипевших лет,
     Три звездочки - они исток
     Моих и радостей и бед.
     Как ветки собраны вокруг
     Большого сильного ствола,
     Так возле этих слов, мой друг,
     Мои и мысли и дела.
     Мои бессонные мечты,
     Мои заветнейшие сны,
     Как это твердо знаешь ты,
     В трех звездочках заключены...
     Три звездочки вверху горят,
     "Тебя люблю я", - говорят.



     Дождик за окном - о тебе я думаю,
     Снег в саду ночном - о тебе я думаю.
     Ясно на заре - о тебе я думаю,
     Лето на дворе - о тебе я думаю.
     Птицы прилетят - о тебе я думаю,
     Улетят назад - о тебе я думаю.
     Зелены кусты, скрыты ли порошею, -
     Ни о чем невмочь, - о тебе я думаю.
     Уж, наверно, ты девушка хорошая,
     Если день и ночь о тебе я думаю.



     Скоро, скоро настанет весенний рассвет,
     Люди спят, до влюбленного дела им нет.
     Мне всегда был приятен предутренний сон,
     Но и этого нынче тобой я лишен.
     Для того чтобы знала ты, как я люблю
     И от этой любви постоянно не сплю,
     Я б хотел свое сердце вложить тебе в грудь,
     Но тогда и тебе до утра не уснуть!



     В маленькой рамке на белой стене
     Ты уже год улыбаешься мне.
     И в одинокой квартире моей
     Мне от улыбки твоей веселей.
     Только мне мало улыбки дразнящей,
     Мне не хватает тебя настоящей.
     Ну-ка, скажи мне по совести, честно:
     В рамке тебе неужели не тесно?
     Не надоело ль тебе, дорогая,
     Видеть, как я без тебя пропадаю?
     Выйди ко мне, улыбнись наяву,
     Я покажу тебе нашу Москву,
     Улицы, парки, театры, мосты...
     Но, как всегда, улыбаешься ты.
     Девушки есть, словно карточка эта:
     Год не услышишь ни слова привета.
     Может, и ты равнодушная тоже?..
     Нет! Ты совсем на портрет непохожа!



     Часто я вспоминаю в далеком краю
     Двухэтажную саклю родную мою.
     Часто я вспоминаю то поле меж скал,
     Где на резвом коне я мальчишкой скакал.
     Часто я вспоминаю родник у села,
     Где она мне впервые кувшин поднесла.
     Часто я вспоминаю тот путь на ветру,
     Где она провожала меня поутру.
     Но ни разу не вспомнил я ту, что любил,
     Потому что ни разу о ней не забыл.



     Закрыто наглухо твое окно,
     Смотрю, под ним трава растет давно,
     Трава длиннее, чем моя рука,
     И зеленее, чем Койсу-река.
     "Открой окно!" - я вдруг проговорил,
     Но мне никто окна не отворил.
     Трава густеет под твоим окном -
     Как быстро миновали день за днем!
     Траве расти я раньше не давал.
     Я утром, в полдень, в полночь здесь бывал,
     Топтал песок я, не жалея ног,
     Здесь виден был лишь след моих сапог.



     Вот я вернулся с дороги
     И встретил твой ясный взгляд.
     Как будто вижу впервые,
     Как эти глаза горят!
     Вот я вернулся с дороги,
     В милый наш дом вхожу...
     И, словно впервые в жизни,
     Руки твои держу.
     И кажется мне, впервые
     Я слышу твой тихий смех,
     И в сотый раз понимаю,
     Насколько ты лучше всех!
     И в сотый раз повторяю,
     Как счастливы мы с тобой,
     Что вместе прожить не месяц -
     Всю жизнь нам дано судьбой,
     Что вместе встречать нам весны,
     Рвать на полях цветы,
     Что я не спешил родиться
     И не опоздала ты.



     Вижу я: твои руки как руки,
     Непохожи на звезды глаза.
     И бровей неприметны излуки,
     Хоть черны они, словно гроза.
     И собой драгоценного лала
     Не стремятся напомнить уста,
     Но обличьем твоим, как бывало,
     Я любуюсь опять неспроста.
     Что возникнет, когда на странице
     В книге слово от слова отсечь?
     Но сольются слова в вереницы,
     И поймешь, как пленительна речь!



     Знатоки, принявшие участие
     В жизнеописании моем,
     На этапы многие и части
     Жизнь мою разделят день за днем.
     Жизнь моя от края и до края
     Надвое была разделена.
     До тебя, родная, - часть она.
     И с тобою вместе - часть другая.
     Все мои поэмы и стихи,
     Все, что написал за век недолгий,
     По частям разделят знатоки
     И распределят по разным полкам.
     Сам же на две части я делю
     Все мое наследье небольшое:
     Строки о тебе, кого люблю,
     И другая часть - все остальное.



     У нас с тобой разными радости стали,
     У нас с тобой разными стали печали...
     Но все б эти радости - будь моя воля -
     Сменял без возврата на общую боль я!
     косы
     Других таких, наверно, больше нет,
     Они бровям, глазам твоим под цвет,
     Их тонкой ниткой разделил пробор,
     Чтоб вниз бежали, как потоки с гор.
     На стул садишься - и у самых ног
     Коснется пола темный их поток.
     А если на ночь расплетешь потом,
     Всю комнату укроешь, как ковром.
     Но знаю я, с теченьем быстрых лет
     Меняют волосы свой прежний цвет.
     О, если б уберечь я только мог
     Тебя, дружок, от горя и тревог,
     Чтоб сохранить на много-много лет
     Тяжелых кос твоих полночный цвет.



     Я шел один по улице вчера,
     Я говорил, что уезжать пора,
     А если уезжать - то навсегда,
     Чтоб никогда не приезжать сюда.
     Твердил, что ты, конечно, не права,
     Ругал тебя за все свои слова
     И повторял: другую я найду,
     Такой-сякой назло и на беду.
     То замедлял я шаг, то шел быстрей. -
     И очутился у твоих дверей.



     Несерьезны наши ссоры -
     Подтвердит тебе любой, -
     Если даже хмурить брови
     Не умеем мы с тобой,
     Если мы причину ссоры
     Забываем через час
     И не можем скрыть привета
     Улыбающихся глаз.
     Верно, то любовь большая,
     Не боясь пролить слезу,
     Ветерок едва заметный
     Принимает за грозу,
     Или хочется порою
     Без особого труда
     От любви сердцам влюбленным
     Отдышаться иногда.



     Если б каждая дума моя о тебе
     Стать могла стихотворной строкой,
     Я уверен, что книги большой о любви
     Ты второй не сыскала б такой.
     Но пока эта книга мала и тонка.
     Ведь над ней я нечасто сижу,
     Потому что мне жалко стихам отдавать
     Те часы, что с тобой провожу.




     Я видел разными твои глаза:
     Когда затишье в них, когда гроза,
     Когда они светлы, как летний день,
     Когда они темны, как ночи тень,
     Когда они, как горные озера,
     Из-под бровей глядят прозрачным взором.
     Я видел их, когда им что-то снится,
     Когда их прячут длинные ресницы,
     Смеющимися видел их, бывало,
     Печальными, глядящими устало-
     Склонившимися над моей строкой...
     Они забрали ясность и покой
     Моих невозмутимых раньше глаз, -
     А я, чудак, пою их в сотый раз.



     Спокойно прохожие мимо шагают,
     Их, видно, твоя не волнует краса.
     И зрячие люди слепцами бывают, -
     О, если б я мог одолжить им глаза!



     Был я недавно в ауле родном,
     В дом твой зашел, побыл в доме моем.
     Гнезда пусты, в наших окнах темно -
     Мы, как птенцы, улетели давно...
     Наши дома расположены рядом -
     Садик мой с вашим сплетается садом,
     Можно измерить простыми шагами
     Все расстояние между домами...
     Только мой путь до тебя был тяжел,
     Через долины и горы он шел,
     Горя и счастья видал я немало,
     Всякое, милая, в жизни бывало.
     Сколько столиц мне пришлось обойти,
     Чтобы в ауле соседку найти!
     Трудно досталась ты мне, дорогая,
     Но уж зато, как беречь тебя - знаю.



     Я был уже большим в тот год,
     Когда ты родилась:
     Я знал в ауле каждый сад
     И бегал в первый класс.
     И если мама занята
     Твоя порой была,
     То за тобою присмотреть
     Меня она звала.
     И хоть за это от нее
     Подарки получал,
     Но помню, до смерти тогда
     У люльки я скучал...
     Промчались годы,и опять
     В ауле я родном.
     Какие косы у тебя!
     Как быстро мы растем!
     И я, как в детстве, снова жду,
     Что мать ко мне войдет
     И за тобою присмотреть,
     Как прежде, позовет.
     Я сам сейчас бы преподнес
     Подарок ей любой...
     Я жду - пусть лишь откроет дверь, -
     О, как бы хорошо теперь
     Смотрел я за тобой!



     В журнале о тебе стихов не приняли опять:
     Сказал редактор, что народ не станет их читать.
     Но, между прочим, тех стихов не возвратили мне:
     Сказал редактор, что возьмет их почитать жене.




     От нашей ссоры перед сном
     Вздыхая, ты глядела хмуро.
     И вдруг коснулся струн чунгура
     Амин Чутуев под окном.
     И тучи аспидные шли
     Над ним холодною гурьбою,
     Как те слова, что мы с тобою
     Лишь миг назад произнесли.
     Еще в плену обидной муки,
     Среди полночной тишины
     Мы оценили эти звуки,
     Что были магии полны.
     Они своим завидным ладом
     Нас призывали быть в ладу.
     И вновь мы оказались рядом,
     И ночь затеплила звезду.
     А под окном Амин Чутуев
     Играл.
     Ах, этот сердцелов!
     Он нас довел до поцелуев,
     До задыхающихся слов.
     И восторгался я тобою,
     И тайно думал досветла,
     Что музыка самой судьбою
     Обоим послана была.
     Давно размолвок нам,
     давно
     Остерегаться есть причина:
     Не в силах ночь теперь Амина
     Под наше привести окно.



     Твой взгляд с усмешкой не люблю -
     не нужно так смотреть,
     Как будто для тебя нет тайн,
     нет и не будет впредь.
     Как будто знаешь наперед
     ты все мои мечты,
     Как будто сердце навсегда
     взяла в ладони ты.
     Как будто, где я ни бреду,
     куда я ни стремлюсь,
     Мой каждый день, мой каждый шаг
     ты знаешь наизусть.
     Как будто бы стихи мои,
     что лишь задумал я,
     Уже давным-давно прочла,
     зевоты не тая.
     Как будто нечего тебе
     теперь мне рассказать,
     Как будто все, что ждет меня,
     ты можешь угадать.
     Ох, до чего я не люблю
     усмешку этих глаз!
     Послушай новые стихи -
     я кончил их сейчас,



     Мы ссорились дождливым днем,
     Мрачнели наши лица:
     "Нет, мы друг друга не поймем!
     Нет, нам не сговориться!"
     И, подавляя стук сердец,
     С тобой клялись мы оба,
     Что это наконец конец,
     Что мы враги до гроба.
     Под дождь, летящий с высоты,
     Не оглянуться силясь,
     Направо я, налево ты
     Ушли и не простились.
     Пошел, руки тебе не дав,
     Я к дому своему...
     Неважно, прав или не прав, -
     Конец, конец всему!..
     Вошел я с этим словом в дом
     И запер дверь на ключ,
     Дождь барабанил за окном,
     Темнели крылья туч.
     Вдруг вспомнил я, что ты идешь
     С открытой головою,
     Что ты, конечно, без калош,
     Что нет плаща с тобою!
     И, плащ схватив, я в тот же миг
     Под дождевые всхлипы
     Сквозь дождь помчался напрямик
     Спасать тебя от гриппа.



     Зеленеют поля и полянки,
     Блещут зеленью долы и луг,
     Словно их постирали горянки,
     А потом расстелили вокруг.
     Зеленеют поля и полянки,
     Ну а мы все седеем, мой друг.
     Заалела заря, заалела,
     Стало облако розовым вдруг,
     И на головы бычьи умело
     Брошен пурпур из огненных рук.
     Заалела заря, заалела,
     Ну а мы все седеем, мой друг.
     Голубеют сквозные просторы,
     Синей бездны заоблачный круг,
     Синий сумрак, окутавший горы,
     Колокольчика синего звук.
     Голубеют сквозные просторы,
     Ну а мы все седеем, мой друг.
     Молодеют поля и долины...
     Не лукавь, ну какой в этом прок,
     И не лги, будто пух тополиный,
     А не снег на виски наши лег.
     Мы с тобой не поля, а вершины,
     Что белы даже в летний денек.



     Подушку не пухом при тихой погоде
     Набей у порога заоблачных верст,
     А сладкими снами,
     которые сходят
     Ко мне по тропинкам с предутренних звезд.
     Браслет отковать,
     каких нету в продаже,
     Вели из моей наилучшей строки,
     Из каждого вздоха,
     как будто из пряжи,
     Ты ниток навей и наряды сотки.
     Созвучьями строф моих располагая,
     Ты выточить серьги из них попроси
     И, слезы мои нанизав,
     дорогая,
     На шее лебяжьей, как бусы, носи.
     Волшебным ключом, а не ключиком медным,
     Открой среди ночи иль белого дня
     Ларец,
     что наполнен богатством несметным
     И спрятан глубоко в груди у меня.
     Взамен не прошу я житейского блага,
     Лишь были б со мной до скончания лет
     Родные вершины, перо, да бумага,
     Да бурка, как полночь, и ты, как рассвет.



     Если б только был на это властен я,
     Встал бы стражем у твоей двери,
     Стал бы проверять у всех с пристрастием
     Пропуска с зари и до зари.
     Белый всадник выскочит с увесистым,
     Раскаленным пропуском в руке.
     Мне предъявит пропуск в виде месяца
     Черный всадник в звездном башлыке.
     Пропущу к тебе я солнце вешнее,
     Полночь пропустить я поспешу,
     Против милых окон над скворешнями
     Певчим птицам петь я разрешу.
     Соловей, садись на ветку тополя,
     А ворона, убирайся прочь,
     Теплый дождь, пляши лезгинку во поле
     И по крыше барабань всю ночь.
     Дам я утром указанья климату,
     Пропущу к дверям твоим ручей,
     А сгустятся тучи - я их вымету
     Веником из солнечных лучей.
     Я и осень с полными кувшинами
     Пропустить к тебе не нремину,
     Да и зиму с легкими корзинами,
     С радостью, надеждой на весну.
     Я отмерю нужной мерой изморозь,
     Пусть лежит снежок, как сахар, бел,
     Чтобы днем, когда ты выйдешь из дому,
     Он под башмачками заскрипел.
     Но беда шагами осторожными
     Тоже к милой двери подойдет.
     Ложь предъявит пропуска подложные,
     Дам я поворот им от ворот.
     Жадность с приношеньями богатыми
     Прогоню, пошлю ко всем чертям!
     Зло придет с солидными мандатами,
     Насмерть встану, но пройти не дам.
     Я в твоей судьбе приму участие,
     Встав бессонным стражем у двери,
     Чтобы проверять у всех с пристрастием
     Пропуска с зари и до зари!




     Убеждаюсь в том воочью:
     Вся такого ты чекана,
     Что в тебе ни днем, ни ночью
     Ие могу найти изъяна.
     От слепой молвы бродячей
     Нет у женщин талисмана,
     Но клянусь душою зрячей:
     Не найти в тебе изъяна.
     Пусть любовь считает кто-то
     Наваждением шайтана.
     Что ж? Тонка его работа,
     Если нет в тебе изъяна.
     От любви с ума мы сходим
     И порой не слишком рано
     Б жизни женщину находим,
     У которой нет изъяна.
     Говорю, твой лик подобен
     Золотым стихам корана.
     А влюбленный не способен
     Видеть в женщине изъяна.
     У меня была повадка,
     Как у ловчего сапсана,
     Не избег я недостатка,
     Но избегла ты изъяна.
     И не выйдешь ты из моды,
     Как заздравный звон стакана.
     Стал я сед: проходят годы,
     А в тебе все нет изъяна.



     С разной быстротой попутной
     Кружимся вдвоем с тобой.
     Я со стрелкой схож минутной,
     Ты - со стрелкой часовой.
     Свой обычный путь свершая
     Много дней и много лет,
     Я тебя то обгоняю,
     То спешу тебе вослед.
     Путь наш долог, путь извечен,
     Мы вершим за кругом круг,
     И бывают наши ветречи
     Мимолетнее разлук.
     Так живем мы изначала,
     Строго зная свой предел.
     Медленность тебе пристала,
     Торопливость - мой удел.
     Время нам сгибает плечи,
     Но мы путь свершаем свой,
     Ожидая новой встречи,
     Вспоминая о былой.



     Я за твое здоровье пил,
     А чтоб была совсем здорова,
     Потом еще стакан разбил,
     Но ты взглянула так сурово,
     Что показалось мне: я сам,
     А не стекло, лежу в осколках,
     Что это сердце - пополам,
     А вот тебе не жаль нисколько.
     Скорей поднять его спеши,
     Ведь ты тепла его не знала,
     Сбрось серьги, к уху приложи,
     Ты трудный стук его слыхала?
     Ну, слышишь, как частит оно,
     Как шепчет: "Эх, моя тупица,
     Я все обидами полно,
     Я так и впрямь могу разбиться".
     Стакан пропал, ну что нам в нем?
     Возьмем и выпьем из другого,
     А если сердце разобьем,
     Кто нам его починит снова?
     Сегодня снова снежный день,
     Сегодня солнце снова.
     Ты потеплей платок надень -
     Бродить мы будем целый день
     Вдвоем в лесу сосновом.
     Мы будем слушать тишину,
     Не тронутую ветром.
     С тропинки узкой я сверну,
     Чтоб не нарушить тишину,
     Не потревожить ветки.
     Покрыла косы белизна,
     Ложится снег на плечи,
     Растаять все-таки должна
     В тепле домашнем белизна
     У добродушной печки.
     Я растоплю ладонью снег -
     Пускай чернеют косы,
     Пускай улыбку сменит смех,
     И только этот талый снег
     Напоминает слезы.
     Сегодня всюду белизна,
     И лес в сугробах тонет...
     Она, я знаю, не прочна.
     Но пусть другая белизна
     Твоих волос не тронет.



     Шумные улицы онемели,
     Когда ты уехала.
     Бухты каспийские обмелели,
     Когда ты уехала.
     Комнаты в доме моем опустели,
     Когда ты уехала.
     Взял я пандур и пою,
     Но не слышишь ты...
     Грустную песню мою
     Не услышишь ты.
     Я ничего не таю,
     Но не слышишь ты.
     Начал курить я опять,
     Потому что не видишь ты.
     Чурки без дела строгать,
     Потому что не видишь ты.
     Девушек стал замечать,
     Потому что не видишь ты.
     Я приходил на вокзал,
     Только ты не приехала...
     Все поезда я встречал,
     Только ты не приехала...
     На поезд я ворчал,
     Только ты не приехала...
     Рвал я цветы от тоски
     В ожидании
     И обрывал лепестки
     В ожидании...
     Как все пути далеки
     В ожидании!
     Часто на почту хожу,
     Но не пишешь ты,
     Писем, хоть кратких, прошу,
     Но не пишешь ты.
     Сам себе письма пишу,
     Раз не пишешь ты.
     Кажется, счастье ушло,
     Когда ты уехала.
     Смотрит соседка в стекло -
     Ты ведь уехала.
     И усмехается зло:
     Видишь - уехала!
     Двери распахнуты в дом -
     Когда же вернешься ты?
     Мимо соседки пройдем,
     Как только вернешься ты!
     К морю уйдем мы вдвоем...
     Когда же вернешься ты?!
     Ты спишь, а я предутренней порой
     Встаю и настежь раскрываю двери.
     Цветы, деревья, солнце за горой -
     Все, что ты встретишь, должен я проверить.
     Смотрю, сидит ли ласточка в гнезде -
     Ты с детства любишь песни этой птицы,
     Нет ли соринок в ключевой воде -
     Ведь ты придешь к ручью воды напиться.
     Я проверяю, чисты ль небеса
     И долго ли деревьям до цветенья.
     Мне хочется, чтоб не сошла роса
     До твоего, родная, пробужденья.
     И кажется мне в этот ранний час,
     Что вся природа - магазин подарков,
     Где у прилавков думал я не раз,
     Что выбрать, что понравится аваркам?
     ...Я выбрал высочайшую из скал
     И полукруги на орлиной трассе,
     Я для тебя рассвет облюбовал
     И счастлив, словно сам его раскрасил.
     Проснешься ты с улыбкой на губах
     И распахнешь окно, как птица крылья,
     И отразится у тебя в глазах
     Весь мир, все то, что для тебя открыл я.
     Тебя обступят тополя стеной,
     И горы контур свой очертят резче,
     И солнце, облюбованное мной,
     В твоих руках лучами затрепещет.
     Но, скромность и достоинство храня,
     Я притворюсь, твое увидев счастье,
     Что мир прекрасен не из-за меня,
     Что ни к чему я вовсе не причастен.




     Мы вместе по зимнему лееу снегами
     Бродили весь день, но понять не могу,
     Как вышло, что рядом с моими следами
     Твоих я не вижу следов на снегу.
     Я слушал, здесь только что песни звучали,
     Ты песни мне пела, а лес повторял.
     Твои онемевшие пальцы не я ли
     Сейчас вот в ладонях своих согревал?
     За ель забежав, раскрасневшись от стужи,
     Дразнила меня: "Догони, не боюсь!"
     И если сейчас не тебе, то кому же,
     Сбиваясь, читал я стихи наизусть?
     Не ты ли смеялась, не ты ли сердилась,
     Меня упрекала за то, что не прав?
     Скажи, не тебе ль я сдавался на милость,
     Все шаткие доводы исчерпав?
     Со мною ты шла по снегам непримятым,
     Но где же следы? Я понять не могу...
     Один я... А мысли всего лишь крылаты,
     От них не бывает следов на снегу!



     Я несу к тебе упреков лед,
     Я как дождь, что за горой идет:
     Поначалу снегом он бывает,
     Но, покуда падает с высот,
     До земли не долетая, тает.
     Я иду, как шел уже сто раз,
     Думаю свою излить я душу,
     Но немею: слезы, что сейчас
     Так легко с твоих стекают глаз,
     Не тебя - меня слепят и душат.
     Я бегу к тебе и впопыхах
     Что-то важное сказать пытаюсь,
     Но напрасно все: в твоих глазах,
     Как в больших искусственных морях,
     Молча я тону и задыхаюсь.
     Я лишаюсь сил, и лишь тогда
     Ты мне круг спасательный бросаешь.
     И опять беда мне не беда.
     Снова жду я твоего суда,
     Ты по-царски жизнь мне возвращаешь.



     Я знаю наизусть всего Махмуда,
     Но вот не понимаю одного:
     Откуда о любви моей, откуда
     Узнал он до рожденья моего?




     Декабрь снега над нами распростер,
     Продул морозом каждый уголок он.
     И ветер моря с ветром из-за гор
     Столкнулись лбами возле наших окон.
     В такой декабрьский день рождалась ты.
     Как непонятна нам еще природа:
     Я никогда не думал, что цветы
     Жить начинают в это время года.



     Жена говорит мне: "Когда это было?
     В какой это день мы поссорились, милый?" -
     "Не помнится что-то, - я ей отвечаю, -
     Я попросту дней этих в жизнь не включаю".



     Не верю в чудеса и в провидение,
     Но пусть вступает смерть в свои права,
     Пускай возьмет меня в свои владения
     И, взяв, отпустит года через два.
     Чтоб, возвратившись из предела дальнего,
     Я мог оставленное оглядеть,
     К тебе вернуться, если ты печальная,
     А если нет, так снова умереть.



     Напрасно плачешь ты, меня ревнуя,
     Несправедливо ты меня коришь.
     Я, может быть, и вспомню ту, другую,
     Когда мне ты обиду причинишь.
     Верь, не она - хоть ты ее не хвалишь -
     В моей судьбе играет злую роль.
     Она и помнит обо мне тогда лишь,
     Когда другой ей причиняет боль.



     Что делать мне с сердцем моим? Оно
     Твоей подчинилось воле,
     С ним сладить теперь тебе мудрено,
     А мне и тем более.
     Как ребенка, сердце мое брала
     Ты в руки еще недавно.
     Но ты его удержать не могла,
     А я и подавно.



     С тех пор как встретились мы на земле,
     Угомонились снегопады злые,
     Растут цветы такие в феврале,
     Как мы искали, встретившись впервые.
     Весь год в садах весна, белым-бела,
     Свой цвет роняет е яблонь нам на плечи.
     Я помню: на земле зима была
     В последний раз до нашей первой встречи.



     Твои слова, слова хорошие,
     На сердце попадают мне,
     Как гривенники, в воду брошенные,
     Блестящие на самом дне.
     И отражается несмелая
     Твоя слеза в глазах моих,
     Как в речке куропатка белая,
     Что прячется в кустах густых.



     Я возраст свой забыл, зачем же мне
     Твердишь, что я седой, а ты моложе?
     Кто знает, может, в этой седине
     И молодость твоя повинна тоже.
     Меня не надо старостью корить,
     Напоминать о возрасте бесцельно.
     Жестоко раненому говорить
     О том, что рана у него смертельна.
     Я не хочу тебе петь колыбельной,
     Чтоб ты спокойно спала,
     Встать я хочу над твоею постелью
     И простоять досветла.
     Буду я ночью, осеннею, длинной,
     Молча хранить твой покой.
     Кленом, склоненным над спящей долиной,
     Тихой скалой над рекой.



     Я о тебе, кто мне всего дороже,
     Боюсь писать стихи. Вдруг, их прочтя,
     Другой, меня достойней и моложе,
     Тебя полюбит тоже не шутя.
     Я о тебе, кто мне всего дороже,
     Боюсь писать. Вдруг кто-нибудь, любя,
     Заговорит с другой, любимой тоже,
     Словами, что нашел я для тебя.



     Ты права: с годами я мрачнею,
     Нет у нас того, что раньше было.
     Раньше я с тобой делился всею
     Радостью, что юность мне дарила.
     Верь, не стал я хуже, хоть делюсь
     И не всем с тобою, как вначале,
     Просто огорчить тебя боюсь,
     Разделив с тобой свои печали!



     Слово скажи, погляди на меня,
     Знак мне подашь - я взойду на вершину.
     Скажешь - я брошусь в пучину огня,
     Брошусь в морскую пучину.
     Я обойду половину земли.
     Имя прославлю твое, дорогая.
     Сделаю все, только ты повели
     Да поцелуй, провожая.



     Сердце мое - это праздничный стол,
     Где пир всегда разливанный,
     Я друга позвал, и друг мой пришел,
     Ты пришла нежданно, незванно.
     И встали мы пред тобой, молодой,
     Как при торжественном тосте.
     Ты стала хозяйкой, тамадой,
     А сам я всего лишь гостем.



     Пастух говорил, что ни горя, ни зол
     Не знал он, не клял свою долю,
     Покуда теленок один не нашел
     Дорогу к пшеничному полю.
     И предо мною все было светло,
     Не знал я беды-тревоги,
     Покуда сердце к тебе не нашло
     Проклятой своей дороги.



     В певчих птиц, а в соловьев тем более
     Камня не бросайте никогда.
     Девушки, своим любимым боли
     Вы не причиняйте никогда!
     Ты, моя любовь, со мной сурова,
     Ты, случайно слово оброня,
     Не заметила, что это слово,
     Точно камень, ранило меня.



     "Отчего ты, родной, молодой, а седой?" -
     Мне вопрос задаешь удивленно,
     Словно майской зарей невзначай пред собой
     Ты увидела снег заоконный.
     Дорогая, поверь, я не знаю и сам,
     Почему белокрылые птицы,
     Не спросясь, прикоснулись к моим волосам
     И надумали в них поселиться.
     Нет, не старость приходит, поверь, не года
     Прибавляют мне в волосы проседь,
     Я, ей-богу, не думал еще никогда
     Стать степенным и рифмы забросить.
     И украдкой я прозой еще не грешу,
     До сих пор, как мальчишкой, бывало,
     Где хожу, где дышу, там стихи и пишу, -
     На ветру, на снегу, где попало.
     Я, как прежде, мечтаю взлететь в высоту,
     Я шепчу о тебе, засыпая,..
     В мае месяце яблони в самом цвету,
     А порой их снежком присыпает.
     Может, я потому сединой убелен,
     Что тебя полюбил я до гроба.
     Как влюблен я в тебя! Как я долго влюблен!
     От любви поседел я, должно быть!
     Может быть, от тоски поседел я, мой друг,
     Поседел, отправляясь в дорогу.
     Месяц встреч мимолетней недели разлук...
     От разлук поседел я, ей-богу!
     Ты со мною порою была недобра,
     Ты со мной обходилась сурово.
     Может, я поседел оттого, что вчера
     Ты сказала обидное слово.
     Я ходил по земле, в облаках не витал,
     Может, я поседел от печали, -
     Я порою врагов благородней считал,
     Мне порою друзья изменяли.
     Нет, не злоба врагов, не наветы друзей,
     Мне гораздо больнее бывало
     От печали твоей. От печали твоей
     У меня седина заблистала.
     А быть может, от радости стал я седым,
     Оттого, что была ты со мною,
     Дав мне счастье, которого, будь я другим,
     Лет бы на сто хватило с лихвою.
     В мае месяце сад припорошит снежком,
     Одеялом прикроет пуховым...
     Я с тобою не буду седым стариком -
     Буду мальчиком белоголовым.




     Не ведал до тех пор
     про то, что я хорош,
     Покуда разговор
     о том не завела ты.
     Хорошая, пускай слова твои предвзяты
     И слишком тороваты, но говори их все ж!
     Не ведал до тех пор
     про то, что я негож,
     Покуда разговор
     о том не завела ты.
     Негожая, пускай слова твои предвзяты
     И слишком угловаты, но говори их все ж!
     Из жизни всей моей ты выкроила час
     И хвалишь не меня, а. этот час прекрасный.
     Из жизни всей моей.ты вытравила час, ,
     Ругая не меня, а этот час несчастный.
     Но есть и третий час, что знать бы ты должна,
     И суть заключена в любой его минуте.
     Я - этот третий час,
     и не моя вина,
     Что до сих пор постичь ты не сумела сути.




     Вблизи горы, лежавшей, как коврига,
     Остался с книгой я наедине,
     Но о тебе она и обо мне
     Не ведала - пустая эта книга.
     А мы с тобой похожи на других,
     Нас в облаках одна несет квадрига,
     И получалось так, что и о них
     Не ведала - пустая эта книга.
     Остался с сердцем я наедине,
     И рассказало с грустью и любовью
     Оно и о тебе и обо мне
     Земную быль, написанную кровью.
     Сочли б, услышав, тысячи других
     Рассказ о нас, изложенный подробно,
     Что сердце честно
     речь вело о них,
     Нерукотворной повести подобно.




     Если в мире тысяча мужчин
     Снарядить к тебе готова сватов,
     Знай, что в этой тысяче мужчин
     Нахожусь и я - Расул Гамзатов.
     Если пленены тобой давно
     Сто мужчин,
     чья кровь несется с гулом,
     Разглядеть меж них немудрено
     Горца, нареченного Расулом.
     Если десять влюблены в тебя
     Истинных мужей,
     огня не спрятав, -
     Среди них, ликуя и скорбя,
     Нахожусь и я - Расул Гамзатов.
     Если без ума всего один
     От тебя, не склонная к посулам,
     Знай, что это с облачных вершин
     Горец, именуемый Расулом.
     Если не влюблен в тебя никто
     И грустней ты сумрачных закатов,
     Значит, на базальтовом плато
     Погребен в горах Расул Гамзатов.




     Не лучший я из тысячи других,
     Но ты, когда-то встретившись со мною,
     Вообразила, будто под луною
     Из тысячи я лучше остальных.
     Не худший я из тысячи, поверь,
     Но ты моей ослеплена виною,
     И потому из тысячи теперь
     Кажусь тебе я худшим под луною.



     Свечу задуть я не берусь
     Ту, что не гаснет, как ни думать.
     И о тебе боюсь я думать,
     И забывать тебя боюсь.
     И снова сам себе перечу,
     Как будто сам с собой борюсь,
     Боюсь, что я тебя не встречу,
     И встретиться с тобой боюсь.
     Тобой протянутую руку
     Боюсь в ладонях задержать.
     Боюсь, испытывая муку,
     И слишком быстро отпускать.
     И вновь домой из странствий дальних
     К тебе, единственной, стремлюсь,
     Боюсь я глаз твоих печальных,
     Но и веселых глаз боюсь.
     Боюсь, когда сидишь весь вечер
     Ты одинешенька-одна,
     Боюсь, с другим тебя замечу,
     Подумаю, что неверна.
     Боюсь, не все во мне ты видишь,
     Боюсь, все видишь без труда.
     Боюсь, что скоро замуж выйдешь,
     Боюсь, не выйдешь никогда.
     Боюсь я, слишком осторожный,
     Тебя по имени назвать,
     И боязно, что остаешься
     Ты безымянною опять.
     А вдруг, как многие когда-то,
     С тобой прославимся, любя.
     И за тебя мне страшновато,
     И боязно мне за себя.




     В голубом мерцающем тумане
     Прошептали женские уста:
     - Принято гадать у нас в Иране
     На стихах Хафиза неспроста.
     И тебе дана въездная виза,
     Чтоб воочыо убедился ты,
     Каково могущество Хафиза
     В слове незакатной высоты.
     Замерев,
     гадавшие внимали
     Черной вязи белого листа,
     Потому что правду мне сказали
     В этот вечер женские уста.
     Где стоит между ветвей зеленых
     На мечеть похожий кипарис,
     Тайной властью тысячи влюбленных
     Сделал приближенными Хафиз.
     Как велит обычай,
     в знак привета
     Прикоснувшись к сердцу и ко лбу,
     Я, склонясь над книгою поэта,
     Стал загадывать судьбу.
     - Отвечай, -
     спросил я у газели
     Голосом беззвучным, как во сне, -
     В этот час тоскует обо мне ли
     Дорогая в отчей стороне?
     О себе гадал, и о любимой,
     И о том, что связывает нас.
     И давал ответ Хафиз правдивый
     На любой вопрос мой всякий раз.
     И тогда спросил я в изумленье:
     - Как, Хафиз, все знаешь ты про нас,
     Если от Шираза в отдаленье
     Славится не розами Кавказ?
     Лунный свет лила ночная чаша,
     И сказал задумчиво Хафиз:
     - Знай, любовь существовала ваша
     С той поры, как звезды смотрят вниз.



     В горах ручьев и речек изобилье,
     В ручьях и речках чистая вода.
     Из ручейков и речек воду пили
     Отары туч и облаков стада.
     Я ждал тебя, прислушивался, ты ЛИ
     Идешь к ручьям, где чистая вода.
     Но ты не шла к ручьям. К ручьям сдешили
     Отары туч и облаков стада.



     С туч свинцовых белой стаей
     Снег летит апрельским днем,
     Но, увидев землю, тает,
     Прилетает к ней дождем.
     Я к тебе крутой тропою
     Шел - сердитый человек,
     И растаял пред тобою,
     Как в апреле тает снег.




     По планете немало постранствовал я,
     Уходил в никуда, приходил ниоткуда...
     Ты - мой посох в судьбе, ты - дорога моя.
     Я тебя никогда и нигде не забуду.
     Все, кого я встречал, оставались в душе.
     Кто - на несколько лет, кто - всего на минуту...
     Ты была в моем сердце с рожденья уже.
     Я тебя никогда и нигде не забуду.
     Много раз улыбались красавицы мне,
     Были эти улыбки похожи на чудо...
     Но в глазах твоих я утонул по весне.
     Я тебя никогда и нигде не забуду.
     Спел я множество песен в кругу земляков,
     Слышал песни, подобные древнему гуду...
     Только ты - будто лучшая песня веков.
     Я тебя никогда и нигде не забуду.




     Лба твоего просторная поляна,
     А чуть пониже, около нее, -
     Два озера, как будто два Севана.
     Два озера - томление мое.
     На берегах прекраснейших озер -
     Мне каждое из них отдельно снится -
     Лежат всю жизнь две черные лисицы,
     Как будто яростный живой узор.
     Хитрее нет их никого на свете.
     Таких лисиц попробуй обмани.
     Вот погляди: охотника заметив,
     Убитыми прикинулись они.
     Меня они игрой своей не тронут -
     Не зря озера страсть в себе таят!
     Услышав музыку, лисицы вздрогнут,
     Притворщицы не смогут устоять.
     О, как они взмывают откровенно,
     Лукавинкой зазывною дразня!
     И как они изогнуты надменно,
     Когда рассердишься ты на меня.
     О, как они на ласку намекают,
     Вздувая пламя у меня в груди!
     А как порою предостерегают,
     Безмолвно говоря: не подходи!
     Я слышал много раз, что хитрость лисья
     Известна миру с самых давних пор.
     Но эти лисы - убедился лично -
     Хитрее всех своих живых сестер.
     Завидуют им все. И даже птицы
     Небесные от зависти дрожат...
     Две черные пушистые лисицы
     Возле озер просторно возлежат.
     Желанья их я выполняю мигом,
     Слежу за ними, указаний жду.
     Прикажут - и сражусь я с целым миром!
     Прикажут - бездыханным упаду!..
     Спасибо вам, лисицы, от меня
     За то, что бережете вы озера.
     За то, что вы не дремлете, храня
     Их чистую незамутненность взора.
     Спасибо вам за то, что в час, когда
     К озерам тем я приходил напиться,
     Вы тут же притворялись без труда,
     Что вам прекрасно в это время спится.




     Ты малюсенькой крошкой пришла
     В мир, который огромней громад.
     Мать кормила тебя, берегла:
     Патимат, Патимат, Патимат.
     Над твоею кроваткою - сны.
     В них ручьи молодые шумят.
     И дрожит отраженье луны:
     Патимат, Патимат, Патимат.
     Мчатся годы своим чередом,
     Две косички бедой мне грозят.
     Я шепчу под знакомым окном:
     "Патимат, Патимат, Патимат..."
     Мне объездить весь мир довелось,
     Тот, который и нищ, и богат,
     И за мною, как эхо, неслось:
     Патимат, Патимат, Патимат...
     Наши дочки чисты, как родник.
     На тебя восхищенно глядят.
     Словно доброе солнце для них -
     Патимат, Патимат, Патимат.
     Красоте твоей радуюсь я
     И твержу похвалы невпопад.
     Ты судьба и молитва моя:
     Патимат, Патимат, Патимат.




     Ты с утра не сказала ни слова!
     Говори - что я сделал такого?
     Обокрал я кого-то, убил
     Или хуже того - оскорбил?
     О, за что я так строго наказан?!
     Хватит, женщина, мучить беднягу,
     Человека, который ни разу
     Даже камня не бросил в дворнягу.
     Извини, но сегодня мне кажется,
     Что совсем не такой
     Грешный я и плохой,
     Как сегодня тебе это кажется.
     У меня недостатков навалом!
     Но тебе я всю правду открою:
     Их ведь меньше, чем ты называла,
     Вдвое меньше, чем ты называла,
     Вдвое меньше, а может, и втрое!
     А теперь посмотри беспристрастно -
     Ты не так, дорогая, прекрасна,
     Как - сегодня и вечно! - мне кажется.
     И совсем не такой
     Грешный я и плохой,
     Как сегодня тебе это кажется.
     Так и знай - не со мною совсем,
     А с другими, с другими как раз
     Ты воюешь сейчас! А меж тем
     Невидимки есть в каждом из нас,
     И они - не такие вредители,
     И у них были тоже родители,
     Мамы были у них дорогие -
     Да, не хуже твоей и моей.
     Стань, о женщина, сердцем добрей!
     В каждом вечно таятся другие,
     И для них мы ведь тоже - другие,
     И они - не такие ужасные,
     Не такие, как нам это кажется,
     И ведь мы - не такие прекрасные,
     Не такие, как им это кажется.
     Говори - что я сделал такого?
     Если я совершил преступленье,
     Пусть меня покарают сурово,
     Пусть назначат за грех искупленье!
     Где же судьи и где прокуроры?
     Я согласен их сам привести, -
     Лучше смертные их приговоры,
     Чем твои молчаливые ссоры,
     Эти взоры и эти укоры, -
     Лучше мне головы не снести!
     Я не скрытен, не злобен,
     И я не способен
     Мысли, страсти держать взаперти!
     Нет, тебе я всю правду открою:
     Ты - как я, ты прекрасна порою
     И, конечно, порою ужасна!..
     А теперь посмотри беспристрастно -
     Ты не так, дорогая, прекрасна,
     Как - сегодня и вечно! - мпе кажется.
     И совсем не такой
     Грешный я и плохой,
     Как сегодня тебе это кажется.


     Суди меня по кодексу любви
     Сонеты. Перевод Н. Гребнева



     Стихотворения - стихов творенье.
     Такого ремесла на свете нет.
     А что же есть? Есть горы в отдаленье,
     Дожди и снегопады, тьма и свет.
     На свете есть покой и есть движенье,
     Есть смех и слезы - память давних лет,
     Есть умиранье и возникновенье,
     Есть истина и суета сует,
     Есть жизни человеческой мгновенье
     И остающийся надолго след.
     И для кого весь мир, все ощущенья
     Поэзия - тот истинный поэт.
     Но как же пишутся стихотворенья?
     На сей вопрос я сам ищу ответ.



     Мне кажется порою, что и строчки
     Не о любви не напишу я впредь.
     Я все свои стихи другие в клочья
     Порву и брошу в печь, чтоб им сгореть.
     Давно бежит с горы моя дорога,
     Кто знает, сколько мне осталось дней.
     Жизнь лишь одна, но было б жизней много,
     На все хватило бы любви моей.
     И где б я ни был, что б со мной ни сталось,
     Пусть лишь любовь живет в моих стихах.
     Не так уж много впереди осталось,
     Чтобы писать о всяких пустяках.
     Спеши наполнить, горец, закрома,
     Уходит осень - впереди зима.



     Шептал я белой ночью в Ленинграде
     В тот час, когда едины тьма и свет:
     О, почему, скажите бога ради,
     У нас в горах такого чуда нет?
     Так я шептал, и вдруг передо мною
     Восстало время давнее из мглы,
     Когда мы молодые шли с тобою
     И были ночи вешние белы.
     И белый свет моих воспоминаний
     Лег на весенний Ботлих и Хунзах.
     В снегах вершины, склоны гор в садах,
     Кругом бело, и мы с тобой в тумане.
     Есть ночи белые и в Дагестане.
     Не потому ль они в моих глазах?



     Жизнь, что ни день, становится короче,
     И кредитор наш, не смыкая глаз,
     Неся в своем хурджине дни и ночи,
     Все, что должны мы, взыскивает с нас.
     Пишу ль, любуюсь высью ли лазурной,
     Всему ведет он, скряга, точный счет,
     А жизнь - река, и над рекою бурной
     Мосты он за моей спиною жжет.
     А я прошу: заимодавец грозный,
     Бери назад земные все дары,
     Лишь час свиданья с милой, час мой поздний,
     Не обрывай внезапно до поры.
     Но катится моя арба с горы.
     Мой кредитор мольбы не слышит слезной.



     Давай бродить в горах или в степях,
     Под снегом севера, под солнцем юга,
     Поедем на собаках, на слонах,
     Пойдем пешком, взяв за руки друг друга.
     Мы реки бурные переплывем,
     Пройдем леса, друг друга обнимая,
     Иль крыльями своей любви взмахнем
     И вдаль умчимся с журавлиной стаей.
     И горы мира, села, города
     Любовью нашей будут восхищаться.
     Людское зло и смертная вражда
     Самих себя, быть может, устыдятся.
     Порой, влюбленных ланей видя взгляд,
     Стрелок и тот стреляет невпопад.



     Мне все чего-то хочется давно.
     Не этого и не того - другого,
     Неведомого, странного, такого,
     Что только мне найти и суждено.
     Все надоело, что давно готово,
     Что испокон веков заведено.
     Другой хочу я музыки и слова,
     Что не было досель изречено.
     Но понял я: чтоб отыскать все это,
     Не надо отправляться никуда.
     Все чудеса под боком, а не где-то,
     И стоит лишь не пожалеть труда.
     И я тебя, хоть обошел полсвета,
     Нашел не где-то, а в родном Пада.



     Я признаюсь: мне кажется порою,
     Как будто мы с тобой воскрешены
     Из повестей старинных, где герои
     Погибнуть от любви обречены.
     Любовь своей затягивает сетью,
     Она огнем того, кто любит, жжет.
     Влюбленный лебедь долго не живет,
     Живет лишь злобный ворон три столетья.
     Стать старым лебедю не суждено,
     Но он любя живет свой век недлинный,
     И, заливаясь песней лебединой,
     Он ворона счастливей все равно,
     Хоть три столетья ворону дано
     Жить в этом мире, тешась мертвечиной.



     Была роса, и вдруг росы не стало,
     И птицы улетели в дальний край.
     Проходит все, и песня "далалай"
     Совсем не так, как прежде, зазвучала.
     Как все недолговечно под луной,
     Где все должно с годами измениться.
     Сказали росы: "Был горячий зной!"
     "Идут морозы", - объяснили птицы.
     Но мне сказала песня "далалай":
     "Не изменясь, звучу я, как звучала,
     И ты сейчас меня не упрекай
     За то, что изменился сам немало.
     Попробуй ты, как прежде, заиграй
     Или хотя б послушай, как бывало!"



     Ты, время, как палач, в урочный чао.
     Не оглашая приговоров длинных,
     Торжественно лишаешь жизни нас -
     Всех равно: и виновных и невинных.
     Но был закон на свете с давних пор,
     Чтоб спрашивал последнее желанье
     У тех, над кем свершилось наказанье,
     Палач, пред тем как занести топор.
     Чего ж возжажду я всего сильней?
     Я жизнь прожил, чего ж хотеть мне боле?
     Стремление к любви - вот что моей
     И первой было и последней волей.
     И пусть в свой час подводит жизнь итог,
     Я все сказал и сделал все, что мог.



     Я слышал, что стихами Авиценна
     Писал рецепты для больных людей,
     Я слышал, что излечивал мгновенно
     Больных своею музыкой Орфей.
     А я не врач, не сказочный целитель,
     Но все же людям дать могу совет:
     Друг друга по возможности любите,
     Любовь - вот снадобье от наших бед.
     И хоть не все, я знаю, в нашей воле,
     Не всякий любящий неуязвим,
     Но чем сильнее любит он, тем боле
     Он хочет быть здоровым и живым.
     Мне кажется: и я живу, доколе
     Тебя люблю я и тобой любим.



     В музейных залах - в Лувре и в Версале,
     Где я ходил, бывало, много дней,
     Меня мадонны строгие смущали
     С тобою странной схожестью своей.
     И думал я: как чье-то вдохновенье,
     Чужое представленье красоты
     Могло предугадать твои черты
     За столько лет до твоего рожденья?
     Вдали от края нашего встречать
     Красавиц доводилось мне немало,
     Но в них твою угадывал я стать.
     И я того не мог понять, бывало,
     Как эти дочери чужой земли
     Твою осанку перенять могли?



     Бросает свет светильник мой чадящий.
     Все в доме спит, лишь я один не сплю,
     Я наклонился над тобою, спящей,
     Чтоб вновь промолвить: "Я тебя люблю".
     И горше были дни мои и слаще,
     Но, старше став, на том себя ловлю,
     Что повторяю я теперь все чаще
     Одно и то же: "Я тебя люблю!"
     И я, порой неправдою грешащий,
     Всего лишь об одном тебя молю:
     Не думай, что настолько я пропащий,
     Чтоб лгать признаньем: "Я тебя люблю!"
     И мой единственный, мой настоящий
     Стих только этот: "Я тебя люблю!"



     Когда б за все, что совершили мы,
     За горе, что любимым причинили,
     Судом обычным каждого б судили,
     Быть может, избежали б мы тюрьмы.
     Но кодекс свой у каждого в груди,
     И снисхождения не смею ждать я.
     И ты меня, любимая, суди
     По собственным законам и поыятьям.
     Суди меня по кодексу любви,
     Признай во всех деяньях виноватым,
     Чтоб доказать мою вину, зови
     Минувшие рассветы и закаты,
     Все, чем мы были счастливы когда-то
     И что еще живет у нас в крови.



     Родная, почему, скажи на милость,
     Когда в краю чужом мне быть пришлось,
     Вдруг сразу непогода разразилась,
     А появилась ты - все унялось?
     И в отчий край приехать мне случалось.
     Был хмурым день, и я ходил как гость.
     Ты появилась - все преобразилось:
     Запели птицы, солнце поднялось.
     Пришел я к морю, и вода взъярилась,
     Гремели волны, не скрывали злость,
     А ты пришла, и море повинилось -
     У ног твоих покорно улеглось.
     И предо мною истина открылась:
     Бунтует мир, когда с гобой мы врозь.



     Через плечо несу я два хурджина,
     Моя хурджины тяжки - погляди.
     Хурджины стерли мне не только спину,
     Но грудь и сердце у меня в груди.
     Любовью истинною, беззаветной
     Наполнен первый, больший мой мешок,
     Не жалко мне моей казны несметной,
     Все у твоих я рассыпаю ног.
     Но полон и другой мешок до края,
     И я его порой опорожняю,
     Непримиримость, злоба там кишат.
     Их пламенем я сам себя караю
     В нередкие часы, когда бываю
     Я пред тобой, родная, виноват.

     День твоего рождения опять
     Родил в моей душе недоуменье,
     Ужель земля могла существовать
     До твоего на свете появленья?
     О чьей красе печалясь, Пушкин мог
     Писать стихи про чудное мгновенье?
     С чьим именем в кровавое сраженье
     Летел Шамиль, свой обнажив клинок?
     И я не отступлюсь от убежденья,
     Что был безлюден мир со дня творенья,
     Что до тебя земля была пуста,
     И потому я летоисчисленье
     Веду с минуты твоего рожденья.
     А не со дня рождения Христа.



     Я этой ночью неспокойно спал,
     Мне снилось, будто за тобою следом
     Бежал я, прыгал по уступам скал
     В краю, что нам с тобою был неведом.
     Потом вдруг отделилась часть скалы,
     И уплывала ты в морские дали.
     Я следом плыл, но тяжкие валы
     Стеной вставали, путь мне преграждали.
     И вновь я был в горах, и с высоты,
     Гремя, лавина снежная катилась.
     И вдруг земля меняла гнев на милость -
     Светилось небо, и цвели цветы.
     Я пробудился в этот миг, и ты
     Вошла ко мне или опять приснилась.



     Ты видела, как пилят дерева?
     Я в жизни сам стволов спилил немало,
     Потом стволы я резал на дрова,
     И, словно слезы, их смола стекала.
     Я молод был, был на работу зол,
     Пилил дрова, бывало, целый день я.
     Пилою укорачивая ствол,
     Поленья обрекая на сожженье.
     Идут года и, как пила стволы,
     Наш урезают век без сожаленья.
     Года сгорают сами, как поленья,
     Неслышно плача каплями смолы.
     Но для любви не страшно ни горенье,
     Ни зубья той безжалостной пилы.



     Ларец опущен с неба на цепях,
     Ларец сокровища любви скрывает.
     Бери добро, оно не иссякает,
     Спустил его на землю сам аллах.
     Ларец волшебный этот тем хорош,
     Что из него, как воду из колодца,
     Чем больше черпаешь и отдаешь,
     Тем больше там сокровищ остается.
     Мне жаль бывает каждого скупца,
     Бедняга, что несчастней всех несчастных,
     Не видит сокровенного ларца
     Или не знает свойств его прекрасных.
     А я тебе, как сказочный мудрец,
     Все отдаю, и полон мой ларец.



     В моих воспоминаньях о весне,
     В сознании, что осень наступила,
     В моей заботе об идущем дне
     Твое лицо все лица заслонило.
     Об этом бы не надо говорить,
     Но ты на грудь мне голову склонила,
     И понял я, что не могу таить:
     Ты все передо мною заслонила!
     Нам многое увидеть довелось,
     И радость и печаль - все в жизни было,
     Но светит серебро твоих волос,
     Как никогда доселе не светило.
     И все равно - мы вместе или врозь,
     Ты все передо мною заслонила.



     Передают известья, погоди,
     Грохочут где-то в небе бомбовозы.
     И кто-то гибнет, льются чьи-то слезы,
     Мне боязно, прижмись к моей груди.
     Прислушайся, родная, погляди:
     Опять к Луне торопится ракета,
     И снова атом расщепляют где-то,
     Мне боязно, прижмись к моей груди.
     И что бы нас ни ждало впереди,
     Давай возьмем с тобою два билета
     На Марс ли, на Луну, на край ли света,
     Ну а пока поближе подойди,
     Здесь холодно, а ты легко одета,
     Я так боюсь, прижмись к моей груди!



     Наш пароход плывет из дальних стран,
     Он нас несет и на волнах качает,
     Он, как стекло алмазом, разрезает
     Великий, или Тихий, океан.
     На стороне одной, где солнце светит,
     Вода ведет веселую игру,
     И волны то резвятся, словно дети,
     То пляшут, словно гости на пиру.
     А по другую сторону, в тени,
     Рокочут волны, будто кто-то стонет,
     Наверное, завидуют они
     Товарищам своим потусторонним.
     Плывет корабль, и каждый божий день
     Мой разделяет мир на свет и тень.



     Чтоб с ним вступить сейчас же в смертный бой,
     Где твой обидчик давний иль недавний?
     Но то беда, что я - защитник твой.
     И я же твой обидчик самый главный.
     Во мне два человека много лет
     Живут, соседства своего стыдятся,
     И, чтобы оградить тебя от бед,
     Я должен сам с собою насмерть драться.
     А ты платок свой с плеч сорви скорей
     И, по обычыо наших матерей,
     Брось в ноги нам, не говоря ни слова,
     Чтоб мы смирились во вражде своей,
     Иль собственной своей рукой убей
     Ты одного из нас двоих - любого.



     Добро и зло на свете все творят,
     Но правит мной понятие иное:
     Я слышу речь твою, твой вижу взгляд,
     И ничего не стоит остальное.
     Прекрасны в мире звезды и рассвет,
     Заря и в небе солнце золотое -
     Все то, что на тебя бросает свет,
     Все остальное ничего не стоит.
     Озарены твоею красотой
     Родной аул и край любимый твой,
     Гора, пугающая высотой,
     Любой цветок и камешек любой.
     Мне свято все, что связано с тобой, -
     Все остальное ничего не стоит.




     Я звезду засвечу тебе в угоду,
     Уйму холодный ветер и пургу,
     Очаг нагрею к твоему приходу,
     От холода тебя оберегу.
     Мы сядем, мы придвинемся друг к другу,
     Остерегаясь всяких громких слов,
     Ярмо твоих печалей и недугов
     Себе на шею я надеть готов.
     Я тихо встану над твоей постелью,
     Чтоб не мешать тебе, прикрою свет,
     Твоею стану песней колыбельной,
     Заклятьем ото всех невзгод и бед.
     И ты поверишь: на земле метельной
     Ни зла людского, ни печали нет.



     Трем нашим дочкам ты головки гладишь,
     Ты шесть тугих косичек заплетешь,
     И в зеркало посмотришь, и взгрустнешь,
     Что у тебя самой поблекли пряди.
     Чем руки дочек, нет белее рук,
     Ты руки их своей ладонью тронешь
     И с огорчением заметишь вдруг,
     Что огрубели у тебя ладони.
     Чем глазки дочек, нет яснее глаз,
     Они еще согреют нашу старость,
     И ты напрасно сетуешь сейчас,
     Что у тебя глаза поблекли малость.
     Все то хорошее, что было в нас,
     Досталось нашим дочкам и осталось.



     Хочу любовь провозгласить страною,
     Чтоб все там жили в мире и тепле,
     Чтоб начинался гимн ее строкою:
     "Любовь всего превыше на земле".
     Чтоб гимн прекрасный люди пели стоя,
     И чтоб взлетала песня к небу, ввысь,
     Чтоб на гербе страны Любви слились
     В пожатии одна рука с другою.
     Во флаг, который учредит страна,
     Хочу, чтоб все цвета земли входили,
     Чтоб радость в них была заключена,
     Разлука, встреча, сила и бессилье,
     Хочу, чтоб все людские племена
     В стране Любви убежища просили.



     Бывает в жизни все наоборот.
     Я в этом убеждался не однажды:
     Дожди идут, хоть поле солнца ждет,
     Пылает зной, а поле влаги жаждет.
     Приходит приходящее не в срок.
     Нежданными бывают зло и милость.
     И я тебя не ждал и ждать не мог
     В тот день, когда ты в жизнь мою явилась.
     И сразу по-другому все пошло,
     Стал по-иному думать, жить и петь я.
     Что в жизни все случиться так могло,
     Не верится мне два десятилетья.
     Порой судьба над нами шутит зло.
     И как же я? Мне просто повезло.



     Я видел: реки, выйдя из равнины,
     В два разных русла растекались вдруг,
     И птицы, мне казалось, без причины
     Высоко в небе разлетались вдруг.
     А у меня есть друг и есть подруга,
     Они, что друг для друга родились,
     Вдруг, как река, в два русла растеклись,
     Как птицы, разлетелись друг от друга.
     Спросил я, встретив друга: "Что с тобой?"
     И он мне так ответил: "Из сраженья
     Как будто бы я выбрался живой!"
     И я повергнут был в недоуменье:
     Любовь людская - если это бой,
     То бой, откуда нету возвращенья.



     Я замышлял уехать в дальний край.
     Хотел купить билет на поезд дальний,
     Чтоб знала ты: хоть жизнь со мной - не рай,
     Но без меня она еще печальней.
     Я замышлял уехать впопыхах,
     В краю далеком затеряться где-то,
     Чтоб со слезами горя на глазах
     Ты шла меня искать но белу свету.
     Я бегство в край далекий замышлял,
     Чтоб поняла ты, сколь тяжка утрата,
     Но вдруг в какой-то миг соображал,
     Что дома я, а ты ушла куда-то.
     И сразу все на свете забывал,
     Тебя искать бежал я виновато.



     Серебряные россыпи монет
     Мерцают в южном небе до рассвета,
     Но за горой рождается рассвет,
     Сгребает мелочь, чтобы спрятать где-то.
     Встает заря из мглы, и птичий гам
     О приближенье дня оповещает.
     День настает, что он готовит нам,
     Ни я, ни ты, ни кто другой не знает.
     Благ для себя просить мне недосуг,
     Заботиться лишь о тебе я в силе,
     И я молю, чтоб горе и недуг
     Беды и зла тебе не причинили,
     И если все ж сгустится мгла вокруг,
     Чтоб мы всегда с тобою вместе были.



     В твоем плену я двадцать с лишним лет,
     И кажется, ты мне связала руки.
     Но вот порою друг иди сосед
     Берет меня из плена на поруки.
     Но на свободе грустен я и слаб.
     Вокруг бесцветно все, все лица серы.
     И, как свободу получивший раб,
     Я жить не в силах без своей галеры.
     Так, с привязи сорвавшись, волкодав
     Лишь поначалу весело резвится,
     Но вскоре, все заборы обежав,
     Спешит к привычной цепи возвратиться.
     И я свободе горестной взамен
     Предпочитаю свой извечный плен.



     Обычай старый есть в горах у нас:
     Коль провожают замуж дочь родную,
     Чтоб род ее навеки не угас,
     Вручают ей лучину смоляную.
     Горит очаг под крышею моей,
     Горит, твоей лучиною зажженный,
     Которая дороже и ценней
     Иных богатств, тобою принесенных.
     Горит очаг все жарче и светлей.
     Блистают в наших волосах седины,
     И может быть, уже пути не длинны
     До тех счастливых и печальных дней,
     Когда и мы проводим дочерей,
     Им в руки дав зажженные лучины.



     Длинней он будет или же короче,
     Но все-таки: людской не вечен путь.
     Взаймы даются людям дни и ночи.
     Мы все, что нам дано, должны вернуть.
     Мы что-то отдаем без сожаленья,
     Другое надо с кровью отрывать.
     Порой бывает, занавес на сцене,
     Едва поднявшись, падает опять.
     Я вижу сам, что молодость осталась
     За далью гор и за чертой дорог.
     И, собираясь подвести итог,
     Уже стоит придирчивая старость.
     О милая, когда б я только мог,
     За счет своих - твои бы дни сберег.



     Дождь, оставляя капли на окне,
     Стучит, стучит в стекло порой ночною.
     Что он шумит? И так не спится мне,
     Тебя, моей любимой, нет со мною.
     Но быстролетны приступы грозы,
     И дождь, поняв, что мало в шуме толку,
     Вдруг перестал, оставив след недолгий -
     На стеклах три некрупные слезы.
     Все стихло, даже капель не осталось.
     Я вдаль смотрю, где все темным-темно,
     Н вспоминаю, что и мне случалось
     Когда-то слезы лить давным-давно.
     Случалось мне стучать в твое окно,
     Которое на стук не открывалось.



     Ты чешешь косу, огорчаясь тем,
     Что в ней седые волосы нередки.
     Зачем их прятать, стряхивать зачем
     Осенний первый снег с зеленой ветки?
     Он неизбежен, осени приход,
     Старанье задержать ее напрасно.
     Пусть падает листва, пусть снег идет -
     И осень красотой своей прекрасна.
     Быть юным вновь мне тоже не дано.
     Пусть, обеляя нас, подходит старость.
     Пусть злобствуют метели, все равно
     В груди у нас тепло еще осталось.
     Нас годы украшают, и давно
     Ты мне такой красивой не казалась.



     Ты среди умных женщин всех умнее,
     Среди красавиц - чудо красоты.
     Погибли те, кто был меня сильнее,
     И я давно пропал, когда б не ты.
     Махмуд не пал бы много лет назад,
     Когда Марьям сдержала б слово честно,
     Не дали бы Эльдарилаву яд,
     Когда б верна была его невеста.
     Лишь женщина в любые времена
     Спасала и губила нас, я знаю,
     Вот и меня спасала ты одна,
     Когда я столько раз стоял у края.
     Неверному, ты мне была верна,
     Своею верностью меня спасая.



     Осталась нам едва ли треть пути.
     С тобою век мы прожили, и ныне
     Мечтаю жизнь окончить и уйти
     Я до того, как ты меня покинешь.
     А ты последний час мой освети,
     Забудь свои обиды, умоляю,
     Прошу: еще за то меня прости,
     Что малое наследство оставляю.
     Хоть все и говорят, что я богат,
     В действительности я богат не очень.
     Награды? Что тебе от тех наград!
     Тебе я оставляю наших дочек
     Да песни, о которых говорят,
     Что сделал их не я, а переводчик.



     Над головами нашими весною
     Шумело дерево на склоне гор,
     И мы в тот час не думали с тобою,
     Что дровосек уже вострил топор.
     Любовь людей на дерево похожа,
     Она цветет, на свете все презрев,
     Ужели и она бессильна тоже,
     Как перед топором стволы дерев?
     Мы дерево свое растили долго.
     Тряслись всегда над детищем своим,
     Так неужели злу и кривотолкам
     Его мы на погибель отдадим?
     Ужель обиды наши и сомненья
     Позволят превратить его в поленья?



     Когда ты вовсе не существовала б,
     Я, кажется, не прожил бы и дня,
     Кто б стал причиной бед моих и жалоб,
     Кто б стал истоком счастья для меня?
     К кому б летел я из краев далеких,
     О ком печалился, о ком грустил,
     К кому другому обратил бы строки,
     Которые тебе я посвятил?
     Ужель б сады и птицы пели,
     Когда бы я твоих не видел глаз,
     Ужели б звезды в небесах горели
     И солнца свет над миром не погас?
     Коль не было б тебя, то неужели
     Я быть бы мог счастливым, как сейчас?



     Красавицу певец Эльдарилав
     Посватал из селения чужого,
     Но выдали невесту за другого
     Ее отец и мать, любовь поправ.
     И на веселой свадьбе яд в вино
     Подсыпали и дали стихотворцу.
     И хоть обман он понял, все равно
     Рог осушил, как подобает горцу.
     Он поступил, как повелел адат -
     То исполнять, что старшие велят.
     И, рухнув возле самого порога,
     Он так и не поднялся, говорят.
     Мне кажется: я тоже пью из рога,
     Хотя и знаю - там подмешан яд.



     Был мой родитель горским стихотворцем.
     За долгий век он написал в стихах
     О всех соседях, всех хунзахских горцах,
     Об их деяньях светлых и грехах.
     И вот пришли однажды старики
     И так сказали: "Мы понять не можем,
     Как вышло, что о той, кто всех дороже,
     Не сочинил ты ни одной строки?"
     Но было у отца свое сужденье:
     Кто, мол, жену возносит - тот глупец,
     А кто жену поносит - тот подлец.
     ...А я всю жизнь писал стихотворенья
     О собственной жене, и наконец
     Я понял лишь теперь, что прав отец.



     Любовь, быть может, это институт,
     Где учится не всякий, кто захочет,
     Где Радость и Печаль все дни и ночи
     Занятья со студентами ведут.
     И я мудреных книг листал страницы,
     Но неизбежно убеждался в том,
     Что не всему способны мы учиться
     На неудачном опыте чужом.
     Учился я, но знанья были зыбки,
     Я ушибался, попадал впросак.
     Я допускал грубейшие ошибки,
     Не то твердил и поступал не так.
     Я мало преуспел, хоть был, по сути,
     Студентом вечным в этом институте.



     Однажды и со мной случилось чудо,
     Иль по-другому это назови:
     Стоял я над могилою Махмуда,
     И встал из гроба он, певец любви.
     И я сказал: "Как быть мне, научи,
     Мое волненье в строки не ложится.
     Прошу, учитель, одолжи ключи
     Мне от ларца, где наш талант хранится".
     И выслушал меня Любви певец
     И, свой пандур отставив осторожно,
     Ответил так: "Заветный тот ларец
     Лишь собственным ключом открыть возможно.
     Ищи, и ключ найдешь ты наконец,
     И спетое тобой не будет ложно!"



     Маневры - это битва без войны.
     Проходят танки по земле дрожащей,
     И, хоть огни разрывов не видны,
     Грохочет гром почти что настоящий.
     Иной из нас считать любовь готов
     Игрой, где быть не может неудачи,
     И крепости сердец лишь громом слов
     Он осаждает, чтоб понудить к сдаче.
     А я люблю и потому в огне
     Иду и знаю горечь поражений,
     Не на маневрах я, а на войне,
     Где нет ни отпусков, ни увольнений.
     Я - рядовой, и рядовому мне
     Наград досталось меньше, чем ранений.



     За труд и подвиг щедро награждает
     Страна сынов и дочерей своих.
     Для множества указов наградных
     Порой в газетах места не хватает.
     А я хочу, чтобы в стране моей
     И за любовь, за верность награждали,
     Чтоб на груди у любящих людей
     И ордена горели б и медали.
     Но для любви нет орденов, и жаль,
     Что с этим мирятся законоведы.
     Мне, может, дали б верности медаль,
     Тебя венчали б орденом победы.
     Но счастье, что любви наград не надо.
     Любовь, она сама и есть награда.



     Когда ведут невесту к мужу в дом,
     Старинному обычаю в угоду
     В нее бросают камни, а потом
     Дают для утешенья ложку меда.
     Так жениху с невестой земляки
     Стараются напомнить для порядка
     О том, что жизнь вам ставит синяки,
     Но жить на белом свете все же сладко.
     Обычай, что бытует и сейчас,
     Я вспоминаю чаще год от году,
     Я думаю, жена, что и для нас
     Жизнь не жалеет ни камней, ни меду.
     И так порою сладок этот мед,
     Так жизнь сладка, хоть нас камнями бьет.



     Я маюсь болью сердца и души,
     Длинна история моей болезни.
     Ты снадобье мне, доктор, пропиши,
     Назначь лекарство всех лекарств полезней.
     Вели смотреть по нескольку часов
     На ту, которой нету совершенней,
     Пить влагу двух подбровных родников -
     Такое, доктор, мне назначь леченье.
     Назначь леченье светом и теплом,
     Подумай, что в беде моей повинно,
     И помоги мне разобраться в том,
     Где следствие болезни, где причина.
     И если все же я умру потом,
     Ты будешь чист - бессильна медицина.
     Тобою принесенные цветы
     Стоят, поникнув в тишине больничной.
     Над ними нет привычной высоты,
     И нет корней, и нет земли привычной.
     Они похожи на больных людей,
     Живущих под опекою врачебной,
     Которых поят влагою целебной,
     И все ж они день ото дня слабей.
     Больные люди, мы завороженно
     На лепестки, на стебли, на бутоны,
     На таинство недолгой красоты
     Глядим и чувствуем, как непреклонно
     Соединяют общие законы
     Больных людей и чахлые цветы.



     Ты говоришь, что должен я всегда
     Беречь себя во что бы то ни стало,
     И так я прожил лишние года,
     Хоть я и не берег себя нимало.
     Как много было у меня друзей,
     Но и своих друзей не мог сберечь я.
     И многие ушли в расцвете дней,
     Давным-давно, еще до нашей встречи.
     Как можно уберечься от забот,
     От горя, боли, от переживанья,
     От времени, что торопясь идет,
     Считая наши годы и деянья?
     Пусть я не берегусь, но бережет
     Меня от бед твое существованье.



     Часы, не дремлющие на стене,
     Отпущенное мне считали строго,
     "Тик-так, - они когда-то пели мне, -
     Еще не время, погоди немного!"
     Мне радость приносил их мерный ход.
     Мне песня их была всего милее:
     "Тик-так, еще неполный оборот,
     И встретишься ты с милою своею!"
     Идут часы, идут, не зная сна,
     По своему закону и науке.
     И ныне их мелодия грустна.
     "Тик-так, тик-так, тик-так" - печальны звуки,
     Считающие горькие разлуки,
     Твердящие: "Прошла твоя весна!"
     "sts ate
     Я в жизни многим многое прощал,
     И на меня обиды не таили,
     Сады, чьи листья осенью топтал,
     Опять весною мне листву дарили.
     Я и весенних не ценил щедрот,
     Но не была весна ко мне сурова
     И, все забыв, на следующий год
     Меня своим теплом дарила снова.
     А ты считаешь каждый мой огрех
     И приговор выносишь слишком рано.
     Ты, что добрей и совершенней всех,
     Речей моих не слышишь покаянных,
     Ты совершаешь тоже тяжкий грех:
     Ты замечаешь все мои изъяны,



     Твой дом стоит на этой стороне,
     А мой напротив, и на середину
     Я вышел и стою, а ветер мне
     Нещадно дует то в лицо, то в спину.
     И дохожу я до твоих ворот,
     Но заперты они, закрыты ставни,
     И постучать в окно мне не дает
     Воспоминание обид недавних.
     И, повернувшись, я домой, назад,
     Плетусь опять в оцепененье странном.
     Доплелся: руки у меня дрожат.
     Ищу я ключ, я шарю по карманам.
     Но нет ключа нигде, и я стою,
     Несмело глядя в сторону твою.



     Слеза, что по щеке твоей стекла,
     Речь обретя хотя бы на мгновенье,
     Наверно б, строго упрекнуть могла
     Меня в своем невольном появленье.
     Твоей косы поблекшей седина
     Не может и не хочет скрыть упрека,
     Давая мне понять: моя вина,
     Что пряди стали белыми до срока.
     Родная, не тумань слезами взгляд,
     Жизнь не одними бедами богата,
     Тебя прошу я, оглянись назад,
     Ведь было много светлого когда-то.
     Во имя прошлого, всего, что свято,
     Прости меня, хоть я и виноват.



     Не верь ты сверстнице своей бесстыдной,
     Что на меня выплескивает грязь,
     Любима ты, и, бедной, ей обидно,
     Ведь и она красивой родилась.
     Соседку старшую не слушай тоже,
     Во всем ей чудится моя вина.
     Обидно ей, что ты ее моложе
     И что любима ты, а не она.
     Пусть младшая соседка небылицы,
     Меня ругая, станет городить.
     Прошу: не верь, она того боится,
     Что ей любимою, как ты, не быть.
     От века злыми сплетницами были
     Те женщины, которых не любили.



     Ты задаешь вопрос свой не впервые.
     Я отвечаю: не моя вина,
     Что есть на свете женщины другие,
     Их тысячи, других, а ты - одна.
     Вот ты стоишь, тихонько поправляя
     Пять пуговиц на кофте голубой,
     И точка, что чернеет над губой,
     Как сломанная пуговка шестая.
     И ты опять, не слыша слов моих,
     Вопрос извечный задаешь мне строго.
     Кто виноват, стран и народов много,
     И много женщин на земле других.
     Но изменяю я с тобой одной
     Всем женщинам, рожденным под луной.



     Поскольку знаю, что уже давно
     Доверье к слову меньше, чем к бумажке,
     Пишу я: "Настоящее дано
     В том, что люблю я преданно и тяжко.
     Что обязуюсь до скончанья дней
     Безропотно служить своей любимой,
     Что будет страсть моя необоримой
     И с каждым днем все жарче и сильней!"
     И с давних дней, воистину любя,
     Что вызывает у иных сомненье,
     Подписываю это сочиненье
     Почетным званьем "Любящий тебя"
     И отдаю на вечное храненье
     Тебе, печатью круглою скрепя.



     Бывает в жизни нашей час такой,
     Когда безмолвно, ни о чем не споря,
     Мы, подбородок подперев рукой,
     Перед огнем сидим или у моря.
     Сидим, не затеваем разговор
     Ни о красотах мира, ни о деле,
     Как бы боясь, что наш извечный спор
     Детей разбудит, спящих в колыбели.
     Вот так с тобой сидим мы и сейчас,
     Молчим мы, но в молчанье наше вложен
     Весь мир, в сердцах таящийся у нас,
     Все то, что речью выразить не можем.
     На свете нету даже горных рек,
     Шумящих беспрерывно весь свой век.



     Путей на свете бесконечно много,
     Не счесть дорог опасных и крутых,
     Но понял я давно: любви дорога
     Длинней и круче всех дорог других.
     И хоть длинней других дорога эта,
     Но без нее никто прожить не мог;
     И хоть страшней других дорога эта,
     Она заманчивей других дорог.
     Мне кажется, что молод я, покуда
     В дороге этой вечной нахожусь.
     Я падал, падаю и падать буду,
     Но я встаю, бегу, иду, плетусь.
     И я с дороги сбиться не боюсь:
     Твой яркий свет мне виден отовсюду.



     Ужели я настолько нехарош,
     Что вы на одного,- меня напали,
     Все недруги; лвэдскиес: завивть, ложь,
     Болезни, годы!,, злоба, т т,ак;даже?..
     Ну что ж, меня осилить не трудней,
     Чем всех других, которых вы убили.
     Но вам не погубить любви моей.
     Я перед нею даже сам; бессилен.
     Ей жить и жить, и нет врагов таких,
     Которые убьют ее; величье.
     Моя любовь до правнуков моих
     Дойдет, как поговорка, или притча.
     И будет в нашей отчей стороне
     Нерукотворным памятником мне.



     В училище Любви, будь молод или сед,
     Лелеешь, как в свйтилище, ты слово
     И каждый день сдаешь экзамен снова.
     В училище Любви каникул нет.
     Где ходим мы по лезвиям клинков,
     И оставаться трудно безупречным,
     В училище Любви студентом вечным
     Хотел бы слыть, касаясь облаков.
     В училище Любви мы выражать
     Года свои не доверяем числам.
     И, хоть убей, не в силах здравым смыслом
     Прекрасные порывы поверять.
     И женщину молю: благослови
     Мою судьбу в училище Любви!



     Больной, я в палате лежу госпитальной,
     И в исповедальной ее тищине
     К врачу обращаюсь я с просьбой печальной:
     - Прошу, никого не впускайте ко мне.
     Встречаться со мною и нощно и денно
     Здесь может одна только женщина гор.
     Насквозь она видит меня без рентгена.
     Ей ведом триумф мой и ведом позор!
     Ношу я на сердце достойные шрамы,
     Его никому не сдавая в наем,
     И может подробнее кардиограммы
     Она вам поведать о сердце моем.
     И, кроме нее, приходящих извне,
     Прошу, никого не впускайте ко мне.



     Царицей прослыв в государстве Любви,
     Столетье двадцатое ты не гневи!
     Монархия - песенка спетая.
     Отрекшись от трона, сама объяви
     Республикой ты государство Любви,
     Монархия - песенка спетая!
     Подобно колонии был я тобой
     Легко завоеван в дали голубой,
     Но к воле путь знают колонии...
     - Ах, милый бунтарь, в государстве Любви
     Отречься от власти меня не зови,
     Когда ты сторонник гармонии.
     Уйду - станешь тем озадачен,
     Что женщиной снова захвачен.



     С головою повинною я
     Обращаюсь к тебе, моей милой! -
     Не гневись, мой Верховный судья,
     Пощади, сделай милость, помилуй!
     Если правишь ты праведный суд,
     То припомни обычай Востока.
     Он о том говорит не без прока,
     Что повинных голов не секут.
     Не впервые тобой я судим
     За проступок, что; признан греховным.
     Ты Судьей моим стала Верховным,
     Кто ж защитником будет моим?
     Может, ты, мой Верховный судья,
     Станешь им, доброты не тая?



     На пенсию выходят ветераны,
     Заслуги их, и подвиги, и раны
     Забыть годам грядущим не дано.
     А чем заняться этим людям старым -
     Прильнув к перу, предаться мемуарам,
     Иль по соседним разбрестись бульварам
     Затем, чтобы сражаться в домино?
     Для поздних лет не все тропинки торны,
     Зато любви все возрасты покорны,
     Ее кавказский пленник я по гроб.
     В отставку? Нет! Милы мне женщин чары.
     Они мои давнишние сардары,
     Пишу стихи о них, а мемуары
     Писать не стану - лучше пуля в лоб!



     Войны, раны и недуги
     Угрожают мне давно:
     - Ни в какой от нас кольчуге
     Не спасешься все равно.
     В грудь мне целит быстротечный
     День, как кровник на скаку:
     - Для чего, поэт беспечный,
     Пел любовь ты на веку?
     Но всему познавший цену,
     На снегу взрастив вербену,
     Утверждаю вновь и вновь:
     - Сможет войны, ложь, измену
     И седых столетий смену
     Пережить моя любовь!



     В Дербенте виноградари гуляли
     И возносилась древняя лоза,
     И предо мной, зеленые, мерцали
     Твои, как виноградины, глаза.
     В Японии попал я ненароком
     На праздник вишни. И твои уста,
     С вишневым породнившиеся соком,
     Припоминал в разлуке неспроста.
     На праздник роз меня позвав, болгары
     С вином багряным сдвинули бокалы,
     Но догадаться не были вольны,
     Что вспоминал я, их веселью вторя,
     Как на заре выходишь ты из моря
     По розовому кружеву волны.



     В прядильне неба женщины соткали,
     Земным веленьем пашни и нови,
     Из радости, надежды и печали
     Полотнище для знамени Любви.
     И с той поры, как вздыбленностью суши,
     Кавказ мой предвосхитил взлет ракет,
     Не это ль знамя осеняет души
     И отражает их небесный свет?
     Сердечных мук, друзья, не опасайтесь,
     Чтоб в пору вьюг вам пели соловьи.
     И женщинам, ликуя, поклоняйтесь,
     Храня подобье Африки в крови...
     "Влюбленные всех стран, соединяйтесь!" -
     Я начертал на знамени Любви!



     Твоя сказала мама: -
     Посмотрим, ухажер,
     Дубовый пень ли сможешь
     В дрова ты превратить? -
     Был пень железным, как топор,
     А сам топор, как пень, остер.
     Но смог, в тебя влюбленный, очаг я растопить.
     Жизнь подает порою топор мне до сих пор!
     - Вот пень! Руби, приятель! -
     Огонь почти угас!
     А пень железный, как топор,
     А сам топор, как пень, остер,
     Но вновь я заставляю огонь пуститься в пляс.
     И от тебя не слышал поныне горьких слов
     О том, что меньше стало в камине нашем дров.



     Из-за тебя потребовать к барьеру
     Мне в жизни рок другого не судил.
     В недобрый час твою предавший веру,
     Я сам твоим обидчиком прослыл.
     Куда от прегрешения деваться?
     И вновь себя, как недруга кляня,
     Один в двух лицах выхожу стреляться,
     И нету секундантов у меня.
     Быть раненным смертельно на дуэли
     Хотел бы я: чтобы, подняв с земли,
     Меня на бурке или на шинели
     К твоим ногам кавказцы принесли.
     И вымолить прощение успели
     Уста, что кровью изошли.



     На площади, где марши ликовали,
     Мы шествие военных наблюдали,
     Увенчанных созвездьями наград.
     Вдруг я сказал: - Имел бы вдоволь власти,
     Дивизиям, сгорающим от страсти,
     Назначил бы торжественный парад,
     Чтоб, на седых мужей держа равненья,
     С нашивками за славные раненья,
     Держали строй влюбленные всех стран.
     И за тебя я умереть готовый,
     Шагал бы с ними, как правофланговый.
     Ты рассмеялась: - Ах, мой ветеран,
     Зачем парад влюбленным и равненье,
     Им во сто крат милей уединенье.




     Встревожены земные шири,
     Но знаю способ я один,
     Как укротить в подлунном мире
     Воинственность его мужчин.
     Когда б мне власть была дана,
     Вершинам всем,
     являя разум,
     Я даровал бы в мире разом
     Любимых женщин имена.
     Чтоб опустились руки вдруг
     Пред картою у бомбардира,
     Пусть лучшей половины мира
     Глаголят имена вокруг.
     Когда б мне власть была дана,
     Неся ответственность пред веком,
     Я матерей бы имена
     Присвоил пограничным рекам.
     Еще дух рыцарства в чести,
     И, может, власть его опеки
     Переступить такие реки -
     Удержит воинов в пути.
     В честь просветления очей,
     Издав указ антивоенный,
     Назвал бы звезды во вселенной
     Я именами дочерей.
     И сразу бы на небе мира
     Не стало б в далях грозовых
     Ни одного ориентира
     Для самолетов боевых.
     И, обретя покой, планета
     Жила бы, радости полна...
     Звучат всегда в душе поэта
     Любимых женщин имена.




     Тебя я заклинаю, сеньорина,
     Еще не поздно,
     на берег сойди!
     Надежда, как свеча из стеарина,
     Горит и тает у меня в груди.
     Вели глушить моторы капитану,
     Остаться пожелай на берегу.
     И я, седой,
     мгновенно юнгой стану,
     Тебе сойти по трапу помогу.
     Куда бежишь?
     На зов какого долга?
     Попутчикам недобрым крикни: "Прочь!"
     Предавшим Революцию
     недолго
     И женщину предать в любую ночь.
     Какая мысль больная осенила
     Тебя бежать?
     Отбрось ее, молю!
     Ты слышишь, дорогая сеньорина,
     Как шепчет Куба:
     "Я тебя люблю!"?
     Молю, взгляни еще раз на Гавану,
     Пролей слезу. Вот холм Хосе Марти.
     Одумайся - и молодым я стану,
     Тебе по трапу помогу сойти.
     Я видел много женщин, убежавших
     В чужие земли из краев родных,
     Я видел их, за деньги ублажавших
     Кого угодно в сумерках ночных,
     И даже перед пламенем камина
     Они весь век согреться не могли.
     Судьбы не ищут,
     слышишь, сеньорита,
     ОТ ненаглядной родины вдали.
     Холодной, словно дуло карабина,
     Сразит чужбина и тебя тоской.
     Не уплывай, останься, сеньорина,
     Печального солдата успокой.
     Он в бой ходил, он знает силу слова
     И рисковать умеет головой.
     Нигде не встретишь рыцаря такого
     В зеленой гимнастерке полевой.
     Пускай морская пенится пучина,
     Кидайся в воду.
     К берегу плыви!
     Иду тебе на помощь, сеньорина,
     Посол надежды, веры и любви.




     Вновь половипчатой, неспелой
     Взошла над островом луна,
     И одинокой лодкой белой
     Скользила по небу она.
     И ночь шуршала черным шелком,
     И ночи африканской лик
     В Сантьяго вдруг
     на камнях желтых
     Воочью предо мной возник.
     Невдалеке плела узоры
     Речушка, вольности полна,
     Невидимого дирижера
     Казалась палочкой она.
     И две мулатки песню пели,
     В словах искрились угольки,
     Горячих губ, что пламенели,
     Слегка белели уголки.
     Пленен был песней этой сразу
     И оценил ее чекан
     Я - горец, преданный Кавказу,
     Перелетевший океан.
     Слова в ней были как загадки,
     Но лишь для слуха моего.
     Ах, где вы взяли их, мулатки?
     Петь научились у кого?
     Быть может, трепетно и смело
     Вблизи карибского кольца
     Так мама черная вам пела
     Про белоликого отца?
     Иль, может,
     так в открытом море
     Отец ваш черный
     При луне
     О белолицей пел сеньоре -
     Своей возлюбленной жене?
     Отца и матери напевы,
     Отца и матери черты
     Вам путь открыли в королевы
     На карнавалах красоты.
     О Куба, гордая мулатка,
     Был от тебя я без ума,
     Ты королева, и солдатка,
     И революция сама.
     И жизнь свою считать я тоже
     Давно мулаткою привык,
     Чья мать от века чернокожа,
     Отец от века - белолик.
     И песнь моя - мулатка тоже,
     И, верный не календарю,
     Порой то ласковей, то строже
     Ее устами говорю.
     И в сферах звездного порядка
     Печаль и радость нам суля,
     Лети, прекрасная мулатка, -
     Планеты с именем Земля!




     Дорогая Нана Гвинепадзе,
     Чуден твой Тбилиси в самом деле,
     Но хочу я нынче любоваться
     Не красой проспекта Руставели.
     Дорогая Нана Гвинепадзе,
     Что мне стены в шрамах да бойница,
     Я хочу сегодня любоваться
     Звездами, что прячешь ты в ресницах.
     Может, в них и кроется причина,
     Почему с дружиною нередко
     В Грузию тянуло Ражбадина *
     - Моего неласкового предка?
     Разве мог он, дикий, хромоногий,
     Дома тихой жизнью наслаждаться,
     Если через горные пороги
     Можно было до тебя добраться?
     Опершись на кованое стремя,
     Облаков папахою касаясь,
     Я б и сам, наверно, в это время
     Увозил трепещущих красавиц.
     В седлах ясноокие подарки
     Привозили прадеды с собою.
     Может, потому теперь аварки
     Славятся грузинской красотою!

     * Ражбадин - мюрид, отличавшийся храбростью
     в набегах.




     Могу поклясться именем поэта,
     Что на манер восточный не хитрю,
     Ведь я сейчас -
     прошу учесть вас это -
     Не за столом грузинским говорю.
     Известен всем того стола обычай:
     Поднявший тост имеет все права
     На то, чтобы слегка преувеличить, -
     Лишь выбирай пообразней слова.
     Но я в стихах так действовать не в силах,
     О, девушки грузинские, не лгу,
     Что вас, очаровательных и милых,
     Я позабыть в разлуке не могу.
     Зачем у вас так много цинандали
     Мужчины пьют?
     Их не пойму вовек.
     Меня лишь ваши очи опьяняли,
     А за столом я стойкий человек.
     Хоть дикарем меня вы назовите,
     Хоть пожелайте сверзиться с горы,
     Но я бы вас,
     уж вы меня простите,
     Не выпустил из дома без чадры.
     Ей-богу, не шучу я.
     В самом деле
     Завидно мне, что вновь одной из вас
     Счастливец на проспекте Руставели
     Свидание назначил в этот час
     Припомнив стародавние обиды,
     Вы нынче отомстили мне сиолна
     За то, что вас аварские мюриды
     В седые увозили времена.
     Как вы со мной жестоко поступили:
     Без боя, обаянием одним
     Мгновенно сердце бедное пленили
     И сделали заложником своим.
     Но чтобы мне не лопнуть от досады
     И не лишиться разума совсем,
     Одену вас я в горские наряды,
     Назначив героинями поэм.
     В ущельях познакомлю с родниками,
     Ведя тропинкой, что узка, как нить.
     И будете вы жить над облаками
     И в дымных саклях замуж выходить.
     В поэмах тех узнают вас грузины,
     Но верю, не обидятся в душе
     И не найдут достаточной причины,
     Чтоб обвинить аварца в грабеже.
     Пусть продолжают думать на досуге,
     Что на заре глубокой старины
     Им были за особые заслуги
     Волшебные создания даны.
     Искрятся звезды над вершиной горной.
     О, девушки грузинские, не лгу:
     Я пленник ваш, я вам слуга покорный,
     Живущий на каспийском берегу.
     Мне ваши косы видятся тугие.
     Мне ваши речи нежные слышны.
     Но все, что я сказал вам, дорогие,
     Держите в тайне от моей жены!



     Кто бездумно и беспечно
     Хохотать способен вечно,
     Разве тот мужчина?
     Кто не гнулся под мечами,
     Но всю жизнь не знал печали,
     Разве тот мужчина?
     Кто в заздравном даже слове
     Умудрялся хмурить брови,
     Разве тот мужчина?
     Кто смертельно не влюблялся,
     Ни с одной не целовался,
     Разве тот мужчина?
     Кто любую звал голубкой
     И за каждой бегал юбкой,
     Разве тот мужчина?
     Кто готов подать нам стрелы
     И предать нас в то же время,
     Разве тот мужчина?
     Кто, к столу шагнув с порога,
     Осушить не в силах рога,
     Разве тот мужчина?
     Кто в местах, где многолюдно,
     Пьет из рога беспробудно,
     Разве тот мужчина?
     Кто хоть век в дороге будет,
     Дом отцовский позабудет,
     Разве тот мужчина?
     Кто, исполненный усердья,
     Судит нас без милосердья,
     Разве тот мужчина?
     Кто даст слово, что булатно,
     Но возьмет его обратно,
     Разве тот мужчина?




     Легенда

     От любви забывали мы страх,
     Потому что, затмив целый мир,
     Ты с ума,
     обольстив нас в горах,
     Посводил, Камадил Башир.
     Нам не надо колец золотых,
     Хоть венчает их огненный лал *,
     Лишь бы ты на ладонях своих
     Наши пальцы, держа, целовал.
     И жемчужные серьги легко
     За твои отдадим мы слева,
     Когда шепчешь ты их на ушко,
     Сладко кругом идет голова.
     Мы, как белое тело свечи,
     Пред тобою до белого дня
     Были счастливы таять в ночи,
     Золотое сердечко огня.
     Может, смилуются небеса
     И помогут вдали от разлук
     Вновь серебряные пояса
     Нам сменить на кольцо твоих рук.
     Что шелка, что парча, что атлас?
     Мы, как раньше, порою любой
     Вновь готовы предстать, хоть сейчас,
     Обнаженными перед тобой.
     Прорезавший полночную тьму,
     Был не ты ли,
     полмира любя,
     С лунным месяцем схож потому,
     Что не падала тень на тебя?
     Власть любовной познав ворожбы,
     В час намаза колени склонив,
     Предавались мы жару мольбы,
     Имя бога твоим заменив.
     Почернели от злобы мужья,
     Женихи проклинали невест.
     И прикончить тебя из ружья
     Сговорились мужчины окрест.
     - Камалилу Башару - конец:
     Мы убьем его! С нами аллах! -
     Но невесты и жены свинец
     Растопили в ружейных стволах.
     И решили ревнивцы тогда
     В башню смерти тебя заточить.
     Ключ в потоке исчез навсегда,
     Чтоб дверей не смогли мы открыть.
     Но из собственных кос сплетена
     Нами за день веревка была.
     Твоего мы достигли окна,
     Голубиные вскинув крыла.
     И решили мужчины в тоске:
     Бросим в реку с утеса,
     что сед.
     Но спасли тебя в бурной реке,
     За тобою мы кинулись вслед.
     И мужья, став чернее земли,
     Сговорившись с парнями тайком,
     Дорогую твою отсекли
     Буйну голову острым клинком.
     Черный камень надгробной плиты
     Мы с могильного сняли холма,
     И вознесся над ревностью ты,
     И сводил нас, как прежде, с ума.
     Мы, как белое тело свечи,
     Пред тобою до белого дня
     Снова счастливы таять в ночи,
     Золотое сердечко огня.

     * Лал - драгоценный камень.




     Легенда

     - Эй, ненаглядная, скорей
     Открой-ка двери мне!
     - Откуда, парень, у дверей
     Ты взялся при луне?
     - Клянусь я:
     сердце привело
     Меня на твой порог!
     - Незваный гость, садись в седло,
     Найди другой чертог!
     - Тебе, красотка, бог судья,
     Любовь мою проверь:
     Скажи, что должен сделать я,
     Чтоб ты открыла дверь?
     - Эй, парень, спрыгнувший с коня,
     Не угоди в шуты!
     Есть три желанья у меня -
     Да удалец ли ты?
     Желанья выполнишь, считай,
     Нашел к двери ключи.
     Касаясь шапкой птичьих стай,
     За семь вершин скачи...
     - Куда скакать, в какой набег?
     Приказывай, не мучь!
     - Гнездится голубь, бел как снег,
     У края черных туч.
     К нему, когда взойдет луна,
     Лиса направит путь.
     Ты лисью шкуру, что красна,
     К рассвету мне добудь!
     Восток в малиновой парче,
     Храпит под парнем конь.
     И лисья шкура на плече
     Пылает как огонь.
     - Эй, чародейка, дверь открой,
     К тебе я мчался вскачь!
     - Ты уговор забыл, герой,
     Он был из трех задач.
     И говорит ему она:
     - Садись в седло опять,
     Жемчужин горсть с морского дна
     Ты должен мне достать!..
     Держа жемчужины в горсти,
     Вступил он на порог:
     - Эй, ненаглядная, впусти,
     Я возвратился в срок!
     - Ты нетерпенье, парень гор,
     До времени смири,
     Дороже денег уговор,
     Моих условий - три!
     - Куда держать мне путь теперь,
     Скажи скорей о том?
     - Через распахнутую дверь
     В девический мой дом.
     Но, прежде чем меня обнять,
     Дай клятву, парень гор,
     Что навсегда отца и мать
     Забудешь с этих пор.
     Не медли, милый, дай зарок
     И страсти не таи,
     Войдешь ты, как в ножны клинок,
     В объятия мои.
     Ах, не молчи, лихой джигит,
     Со мной забудешь свет.
     Куда ж ты, сокол?.. -
     Стук копыт
     Послышался в ответ.




     Горский парень в дом Махмуда
     Раз пришел чуть свет.
     Говорит:
     - Ты в силе чудо
     Совершить, поэт.
     Сочини такие строки,
     Чтоб они успех
     Обрели бы на Востоке
     У влюбленных всех.
     И открыли мне дорогу
     К той наверняка,
     Чей отказ жесток,
     ей-богу,
     Как удар клинка.
     Вскоре песня над Кавказом
     Ринулась в полет.
     Прикоснешься к ней -
     и разом
     Пальцы обожжет.
     И в ауле Кахаб Росо
     Стали говорить:
     Красный сокол взмыл с утеса,
     Чтоб сердца когтить.
     И, Махмуду благодарен,
     Полный рог вина
     Осушил на свадьбе парень
     За него до дна.
     Я и сам в года иные,
     Молод и удал,
     Словно стены крепостные
     Этой песней брал.
     Горец стреляный
     к Махмуду
     Раз пришел чуть свет.
     Говорит:
     - Век помнить буду,
     Удружи, поэт.
     Я вдову у нас в ауле
     Сватал, но она
     Мужа, павшего от пули,
     Памяти верна.
     О моем,
     под звон пандура,
     Жребии лихом
     Ты поведай, словно сура *,
     Золотым стихом.
     И какие,
     думай сам уж,
     Мне нужны слова,
     Чтобы, сдавшись, вышла замуж
     За меня вдова.
     Вскоре пир на всю округу
     Грянул, говорят,
     За Махмуда рог по кругу
     Пил и стар и млад.
     И среди честного люда
     Дед мой тоже был.
     Выпил рог он за Махмуда,
     А потом спросил:
     - Как постиг ты это дело,
     Что у темных круч
     К сердцу женскому умело
     Подбираешь ключ?
     Над горами месяц светел
     Плыл и плавил тьму.
     И, вздохнув, Махмуд ответил
     Деду моему:
     - Осужденная молвою,
     Та, что мне мила,
     И невестой и вдовою
     На веку была.
     Я носил шинель солдата,
     Солнце - в голове.
     Пел я девушке когда-то,
     А потом - вдове.
     Глубока, как память крови,
     Память о Марьям.
     Ключ любви таился в слове,
     Что дарил я вам.
     И верней ключа покуда
     Не было и нет, -
     Походил ответ Махмуда
     На святой завет.
     Открывал в года иные,
     С буркой за плечом,
     Сам я
     словно крепостные
     Двери тем ключом.

     * Сура - глава корана.




     Себе представший в образе Махмуда,
     Лежу ничком в Карпатах на снегу,
     И грудь моя прострелена.
     Мне худо,
     И снег багров, и встать я не могу.
     Но все ж меня домой живым вернули,
     И под конем изменчивой Муи
     Стою, как месяц ясный,
     но в ауле
     Следят за мною недруги мои.
     Кумуз настроив, только начал петь я,
     Они меня схватили, хохоча,
     И спину мне расписывают плетью
     Крест-накрест,
     от плеча и до плеча.
     Пусть насмехается имам из Гоцо,
     Пригубив чашу огненной бузы.
     Я зубы сжал.
     Мне потерпеть придется,
     Он не увидит ни одной слезы.
     Что я Махмуд, мне показалось нынче,
     Брожу в горах, печальный от любви,
     Со звездами, чей свет исполовинчат,
     Я говорю, как с близкими людьми.
     Роятся думы, голова что улей,
     Пою любовь, чтоб вы гореть могли,
     Но рвется песня:
     я настигнут пулей
     Пред домом кунака из Игали.
     Прощайте, люди.
     Поздно бить тревогу.
     Меня на бурке хоронить несут.-.
     Какая мысль нелепая, ей-богу,
     Мне показалось, будто я Махмуд.




     (Поэма)



     Целую, низко голову склоня,
     Я миллионы женских рук любимых,
     Их десять добрых пальцев для меня,
     Как десять перьев крыльев лебединых.
     Я знаю эти руки с детских лет.
     Я уставал - они не уставали.
     И, маленькие, свой великий след
     Они всегда и всюду оставляли.
     Продернув нитку в тонкую иглу,
     Все порванное в нашем мире сшили.
     Потом столы накрыли.
     И к столу
     Они всю Землю в гости пригласили.
     Они для миллионов хлеб пекли.
     Я полюбил их хлебный запах с детства.
     Во мне, как в очаге, огонь зажгли
     Те руки, перепачканные тестом.
     Чтобы Земля всегда была чиста,
     Они слезой с нее смывают пятна.
     Так живописец с чистого холста
     Фальшивый штрих стирает аккуратно.
     Им нужно травы сметывать в стога,
     Им нужно собирать цветы в букеты -
     Так строится бессмертная строка
     Из слов привычных под пером поэта.
     Как пчелы в соты собирают мед,
     Так эти руки счастье собирают.
     Земля! Не потому ли каждый год
     В тебе так много новизны бывает?
     Когда приходит радость, опьяняя,
     Я эти руки женские всегда
     Целую, низко голову склоняя.



     Я знаю эти руки.
     Сколько гроз
     Осилили несильные, родные.
     Их сковывал петрищевский мороз,
     Отогревали их
     Костры лесные.
     У смерти отвоевывая нас,
     Дрожа от напряженья и бессилья,
     Они, как новорожденных, не раз,
     Запеленав, из боя выносили.
     А позже, запеленаты в бинты,
     Тяжелых слез ни от кого не пряча,
     Вернувшись из смертельной темноты,
     Мы узнавали их на лбу горячем.
     В них тает снег и теплится огонь,
     Дожди звенят и припекает солнце,
     И стонет скрипка, и поет гармонь,
     И бубен заразительно смеется.
     Они бегут по клавишам.
     И вдруг
     Я замираю, восхищеньем скован:
     По властному веленью этих рук
     Во мне самом рождается Бетховен.
     Мир обступил меня со всех сторон,
     Лишь на мгновенье задержав вращепье,
     И, как воспоминанье, древен он
     И юн, как наступившее свершенье.
     Они бегут по клавишам.
     И вот
     Воскресло все, что память накопила...
     Мне мама колыбельную поет,
     Отец сидит в раздумье у камина.
     И дождь в горах, и вечный шум речной,
     И каждое прощанье и прощенье,
     И я, от свадьб и похорон хмельной,
     Жду журавлей залетных возвращенья.
     Вот вышли наши женщины плясать.
     О, крылья гордой лебединой стаи!
     Боясь свою степенность расплескать,
     Не пляшут - плавают, не пляшут, а летают.
     Пожалуй, с незапамятных времен
     Принц ищет в лебедях приметы милой,
     И мавры убивают Дездемон
     Уже давно во всех театрах мира.
     И Золушки находят башмачки,
     Повсюду алчность побеждая злую.
     Целую жесткость нежной их руки
     И нежность мужественных рук целую.
     Целую, словно землю.
     Ведь они
     Мир в маленьких своих ладонях держат.
     И чем трудней и пасмурнее дни,
     Тем эти руки и сильней и тверже.
     Мир - с горечью и радостью его,
     С лохмотьями и праздничной обновой,
     С морозами и таяньем снегов,
     Со страхами перед войною новой,
     Вложил я сердце с юношеских лет
     В любимые и бережные руки.
     Не будет этих рук - и сердца нет,
     Меня не будет, если нет подруги.
     И если ослабеют пальцы вдруг
     И сердце упадет подбитой птицей,
     Тогда сомкнется темнота вокруг,
     Тогда сомкнутся навсегда ресницы.
     Но силы не покинули меня.
     Пока живу, пока дышу - живу я.
     Повсюду, низко голову склоня,
     Я эти руки женские целую.




     В Москве далекой был рожден поэт
     И назван именем обычным - Саша.
     Ах, няня! С первых дней и с первых лет
     Его для нас растили руки ваши.
     В моих горах певец любви Махмуд
     Пел песни вдохновения и муки.
     Марьям! Как много радостных минут
     Ему твои всегда давали руки.
     Теперь любое имя назови -
     Оно уже не будет одиноко:
     О, руки на плечах у Низами,
     О, руки, обнимающие Блока!
     Когда угас сердечный стук в груди,
     Смерть подошла и встала в изголовье,
     Тебя, мой незабвенный Эффенди,
     Они пытались оживить любовью.
     Когда на ветках творчества апрель
     Рождал большого вдохновенья листья,
     Из этих рук брал краски Рафаэль,
     И эти руки отмывали кисти.
     Не сетуя, не плача, не крича
     И все по-матерински понимая,
     Они сжимали плечи Ильича,
     Его перед разлукой обнимая.
     Они всплеснули скорбно.
     А потом
     Затихли, словно ветви перед бурей.
     И ленинское штопали пальто,
     Пробитое эсеровскою пулей.
     Они не могут отдохнуть ни дня,
     Неся Земле свою любовь живую.
     И снова, низко голову склоня,
     Я эти руки женские целую.




     Я помню, как, теряя интерес
     К затеям и заботам старших братьев,
     По зову рук далекой Долорес
     Хотел в ее Испанию бежать я.
     Большие, как у матери моей,
     Правдивые, не знающие позы,
     И молча хоронили сыновей,
     И так же молча вытирали слезы.
     Сплетались баритоны и басы:
     "Но пасаран!" - как новой жизни символ.
     Когда от пули падали бойцы,
     Ей каждый сильный становился сыном.
     Я помню, в сакле на меня смотрел
     С газетного портрета Белояннис,
     Как будто много досказать хотел,
     Но вдруг умолк, чему-то удивляясь.
     С рассветом он шагнет на эшафот,
     Ведь приговор уже подписан дикий.
     Но женщина цветы ему несет -
     Прекрасные, как Греция, гвоздики.
     Он улыбнулся,
     Тысячи гвоздик
     В последний раз увидел на рассвете,
     II до сих пор, свободен и велик,
     Он по Земле идет, смеясь над смертью.
     Я помню Густу,
     Помню, как она
     В одном рукопожатии коротком
     Поведала, как ночь была черна
     И холодна тюремная решетка.
     Там, за решеткой, самый верный друг
     С любовью в сердце и петлей на шее
     Хранил в ладонях нежность этих рук,
     Чтоб, если можно, стать еще сильнее.
     Глаза не устают.
     Но во сто крат
     Яснее вижу наболевшим сердцем,
     Как руки женщин Лидице кричат
     И как в печах сжигает их Освенцим.
     Я руку возвожу на пьедестал.
     ...У черных женщин - белые ладони.
     По ним я горе Африки читал,
     Заржавленных цепей узнал я стоны.
     И, повинуясь сердцу своему,
     Задумавшись об их тяжелой доле,
     Спросил у негритянки:
     - Почему
     У черных женщин белые ладони?
     Мне протянув две маленьких руки,
     Пробила словом грудь мою навылет:
     - Нам ненависть сжимает кулаки,
     Ладони солнца никогда не видят!
     Святые руки матерей моих,
     Засеявшие жизненное поле...
     Я различаю трепетно на них
     Мужские, грубоватые мозоли.
     Ладони их, как небо надо мной,
     Их пальцы могут Землю сдвинуть с места.
     Они обнять могли бы шар земной,
     Когда бы стали в общий круг все вместе.
     И если вдруг надвинется гроза,
     Забьется птицей в снасти корабельной,
     Раскинув сердце, словно паруса,
     Я к вам плыву, земные королевы!
     Земля - нам дом.
     И всем я вам сосед -
     Француженке, кубинке, кореянке.
     Я столько ваших узнаю примет
     В прекрасной и застенчивой горянке.
     Как знамя ваши руки для меня!
     И словно на рассвете в бой иду я,
     Опять, седую голову склоня,
     Я эти руки женские целую.




     Смеясь, встречает человек рассвет,
     И кажется, что день грядущий вечен,
     Но все-таки по множеству примет
     Мы узнаем, что наступает вечер.
     А вечером задумчив человек,
     Приходит зрелость мудрая и злая...
     Но я поэт.
     День для меня - как век.
     И возраста я своего не знаю.
     Я очень поздно осознал свой долг,
     Мучительный, счастливый, неоплатный;
     Я осознал,
     Но я вернуть не смог
     Ни дни, ни годы детские обратно.
     Себе я много приписал заслуг,
     Как будто время вдруг остановилось,
     Как будто я лучом явился вдруг
     Или дичком в саду плодовом вырос.
     Могу признаться, мама, не тая:
     Дороги все мои - твои дороги,
     И все, что прожил, - это жизнь твоя,
     И лишь всю жизнь твои писал я строки.
     Я - новорожденный в руках твоих,
     И я - слезинка на твоих ресницах.
     За частоколом лет мой голос тих,
     Но первый крик тебе доныне снится.
     Не спишь над колыбелью по ночам
     И напеваешь песню мне, как прежде.
     Я помню, как начало всех начал,
     Напевы ожиданья и надежды.
     Вхожу я в школу старую.
     И взгляд
     Скользит по лицам - смуглым, конопатым,
     А вот и сам, как тридцать лет назад,
     Неловко поднимаюсь из-за парты.
     Учительницы руки узнаю -
     Они впервые карандаш мне дали.
     Теперь я книгу новую свою,
     Поставив точку, отпускаю в дали.
     О руки матери моей, сестер!
     Вы бережно судьбу мою держала,
     И вас я ощущаю до сих пор,
     Как руки женщин всей моей державы!
     Вы пестовали ласково меня
     И за уши меня трепали чаето.
     В начале каждого большого дня
     Вы мне приветливо желали счастья.
     И вы скорбели, если вдалеке,
     В безвестности
     Я пропадал годами,
     И вы о жизни по моей руке
     Наивно и уверенно гадали.
     Вы снаряжали нас для всех дорог,
     Вы провожали нас во все скитанья,
     Мы возвращались на родной порог
     И снова говорили: "До свиданья".
     Когда коня седлает во дворе
     В неблизкий путь собравшийся мужчина,
     Его всегда встречает на заре
     Горянка с полным до краев кувшином.
     Чужая, незнакомая почти,
     Стоит в сторонке,
     Только это значит,
     Примета есть такая,
     Что в пути
     Должна ему сопутствовать удача.
     Страна родная! Думается мне,
     Твой путь имел счастливое начало:
     Октябрь, скакавший к счастью на коне,
     С кувшином полным женщина встречала.
     Она стояла молча у ворот,
     Прижав к груди спеленатого сына,
     И время шло уверенно вперед
     И становилось радостным и сильным.
     Октябрь перед последним боем пил,
     Клинок сжимая, из кувшина воду...
     Быть может, потому так много сил
     И чистоты у нашего парода.
     Шел человек за нашу правду в бой,
     И мертвыми лишь падали с коня мы.
     Но, Родина, ни перед кем с тобой
     Мы голову вовеки не склоняли.
     Не будет никогда такого дня,
     Всегда беду мы одолеем злую.
     И снова, низко голову склоня,
     Я эти руки женские целую.




     Я у открытого окна стою.
     Я солнце в гости жду ежеминутно.
     Целую руку близкую твою
     За свежесть нерастраченного утра.
     Несу к столу, к нетронутым листам,
     И щебет птиц и ликованье радуг...
     Бывало, мать, пока отец не встал,
     Все приводила на столе в порядок.
     Боясь вспугнуть его черновики,
     Чернила осторожно пополняла.
     Отец входил и надевал очки.
     Писал стихи.
     И тишина стояла.
     На оклик: "Мать!" - поспешно шла она,
     Чтобы принять родившиеся строки.
     И снова наступала тишина,
     В ней лишь перо пришептывало строго.
     Все тот же стол, и тишина вокруг -
     Здесь время ничего не изменило.
     И добрая забота близких рук
     Вновь не дает пересыхать чернилам.
     Мне руки говорят;
     "Пиши, поэт!
     Пусть песня никогда не оборвется,
     Пусть наступает каждый день рассвет,
     И мысль всегда рождается, как солнце!"
     И я пишу, пока писать могу,
     И рано смерти многоточье ставить.
     Но, словно след на тающем снегу,
     Должна и жизнь когда-нибудь растаять.
     Но песня не прервется и тогда,
     Когда успею сотни раз истлеть я.
     Она придет в грядущие года
     Тревожным днем двадцатого столетья.
     Потомки, позабывшие меня!
     Отцов перерастающие дети!
     Целуйте, низко голову склоня,
     Как жизнь саму, родные руки эти!




     [Строка  иа  стихотворения  Махмуда,  знаменитого  аварского лирика XIX
века.]

     Поднимается в горы луна на арбе,
     И туманом ее покрывается лик.
     Кличет верного зятя и сына к себе,
     Задыхаясь от гнева, почтенный старик.
     - О жене твоей, зять, о сестре твоей, сын,
     Слух недобрый ползет по соседним дворам.
     И позор моих нынче коснулся седин,
     Знать должны вы, что в этом повинна Марьям.
     Непутевая дочь мне призналась сама,
     Не скрывая в греховном бесстыдстве того,
     Что от песен Махмуда она без ума,
     И не только от сладостных песен его.
     Над любым в этом доме лишь я властелин,
     Пусть два острых кинжала покинут ножны.
     Ты жену свою, зять, ты сестру свою, сын,
     Порешить моей волей, не дрогнув, должны.
     Отвечал ему сын:
     - Будь спокоен, отец,
     Я кинжалом смертельный удар нанесу.
     И позору немедля наступит конец,
     Лишь безгласное тело исчезнет в Койсу.

     - Ты спокоен будь тесть, -
     отвечал ему зять, -
     Высока над ощеренной бездной скала,
     Если вниз полететь, то костей не собрать,
     И не птица Марьям, чтоб раскинуть крыла...
     Каждый камень был черен, как будто агат,
     По ущелью все дальше в полуночной мгле
     Вел жену свою муж,
     вел сестру свою брат
     К одинокой, высокой, жестокой скале.
     Устремила Марьям опечаленный взгляд
     В ту из белых сторон, где заходит луна.
     И спросил ее муж, и спросил ее брат,
     Не желает сказать ли что-либо она.
     - Ты пред смертью стоишь на последнем краю,
     Что последним желанием будет твоим?
     - Вы позвольте, я песню Махмуда спою,
     Больше жизни который был мною любим.
     И дозвольте прочесть еще строки письма,
     Их прислал мой возлюбленный с дальних Карпат.
     Что от страсти к нему я давно без ума,
     Ты прости меня, муж, ты прости меня, брат.
     Муж сказал:
     - Можешь спеть, потерявшая честь,
     Пусть в гробу возвратится твой милый назад!
     Брат добавил:
     - Письмо его можешь прочесть,
     Пусть зароют Махмуда на склоне Карпат!
     Став над бездной, сняла перед ними чахто *,
     Пали волосы на плечи мягкой волной,
     Жаль, далек ты, Махмуд, не оценит никто,
     Что темней ее волосы черни ночной.
     Ворот душного платья рванула она,
     Так что брызнули пуговки каплями слез.
     Обнаженные груди, светлей, чем луна,
     Рядом, вздрогнувший вдруг,
     озарили утес.
     И запела Марьям.
     По вершинам, как лань,
     Ее голос летел, растопив облака.
     Полоскавшая пропасти гулкой гортань,
     Волны, будто коней, осадила река.
     И с распахнутых в небе сторон четырех
     Горы словно на главный сошлись джаамат **.
     И горящего сердца пылающий вздох
     С дагестанской земли долетел до Карпат.
     А как стала читать она строки письма,
     Что написаны ярче коралловых бус,
     Исчезать начала караковая тьма,
     И заря как разрезанный встала арбуз.
     От безудержной страсти, любви и тоски
     Не стыдилась Марьям белоснежных громад.
     Выпал мужа кинжал из ослабшей руки,
     И кинжал уронил очарованный брат.
     О горящего сердца пылающий вздох,
     Ты поныне летишь среди каменных скал.
     И каких ни настало бы в мире эпох,
     Пред тобою бессилен холодный кинжал.

     * Чахто - женский головной убор.
     ** Джаамат - совет, собрание.




     Опять пленен...
     Был мальчиком когда-то,
     Пришла любовь и, розу оброня,
     Открыла тайну своего адата
     И сразу взрослым сделала меня.
     Но гребням лет не в образе богини,
     А женщиной из плоти и огня
     Она ко мне является поныне
     И превращает в мальчика меня.
     Застенчивость, бесстыдство в ней
     и трепет,
     Вновь загораюсь я,
     и оттого
     Воображенье преклопенно лепит
     Из женщины подлунной - божество,
     Как глупость командира,
     и не раз
     Любовь была опасностью чревата,
     Зато являла мужество солдата,
     Что безрассудный выполнил приказ.
     Она всегда похожа на сраженье,
     В котором мы, казалось бы,
     судьбой
     Уже обречены на пораженье,
     И вдруг - о чудо! - выиграли бой!
     Она всегда похожа на сраженье,
     В которое уверовали, но
     Нежданно прибывает донесенье,
     Что начисто проиграно оно.
     И хоть любовь не сторонилась боли,
     Она порою,
     ран не бередя,
     Была сладка, как сон под буркой в поле
     Во время колыбельного дождя.
     Я возраста достиг границы средней
     И, ни на что не закрывая глаз,
     Пишу стихи, как будто в миг последний,
     И так влюбляюсь, словно в первый раз.




     Манивший из разных сторон мусульман,
     Сверкавший подобьем алмаза,
     Хоть был недалек голубой Исфаган,
     Хафиз не оставил Шираза.
     Мерцал полумесяц над свитком дорог,
     Но их опасался, как сглаза,
     Хафиз потому, что оставить не мог
     Печальными розы Шираза.
     Владыки Востока из белых дворцов,
     За честь они это считали,
     С дарами к нему посылали гонцов
     И в гости его приглашали.
     Гонцы увозили, нахмурясь, как ночь,
     Любезные строки отказа.
     Писал он владыкам:
     "И на день невмочь
     Оставить мне женщин Шираза".
     Саади бывал и в далеких краях,
     Где пел он над струнами саза,
     Но в жизни ни разу -
     любви падишах -
     Хафиз не оставил Шираза.
     И к женщинам лик обращал, как привет,
     Он даже во время намаза,
     Покинуть боялся, наверное, свет
     Хафиз в отдаленье Шираза.




     Жизнь - высшее училище любви,
     Чьи кафедры не каждому потрафили,
     Ты в нем на факультете географии
     Пред картой мира взгляд останови.
     Материки, как полуострова,
     Но даже там, где правит бал военщина, -
     "Целуй меня!" -
     мужчине шепчет женщина -
     Знак вечности не эти ли слова?
     В училище история должна
     Былые страсти изучать и чаянья.
     Встарь поклонялись женщине отчаянно,
     Тому пример Троянская война.
     А это - медицинский факультет,
     Но здесь не знают способов лечения,
     Когда наносит женщина ранение
     Мужскому сердцу, излучая свет.
     На кафедре астрономов сто крат
     Движения небесных тел осознаны,
     А мне бы знать,
     двумя любуясь звездами,
     О чем они на небе говорят?




     Завещала любовь:
     - Берегите меня
     Вы не в каменных душах
     бестрепетных скал,
     Берегите меня, как в дороге коня,
     Как для песни чунгур,
     как для мести кинжал.
     Завещала любовь:-
     - Берегите меня
     Не в мечети, где вас
     разделяет аллах,
     Берегите меня среди ночи и дня,
     Там, где жар оставляют
     уста на устах.
     Завещала любовьг
     - Всем наследникам вы
     Накажите моих не оспаривать прав,
     Чтобы думой для каждой
     была голова,
     Мастерам колыбелей работу задав.
     Завещала любовь:
     - В неоплатном долгу
     Предо мной вы должны
     на земле пребывать.
     Как изделья свои на
     гончарном кругу,
     Стану вас я кружить
     и в огне обжигать.



     Я спросил на вершине, поросшей кизилом:
     "Что мужского достоинства служит мерилом?" -
     "Отношение к женщине", -
     молвило небе в ответ.
     "Чем измерить, - спросил я у древней былины, -
     Настоящее мужество в сердце мужтаны?." -
     "Отношением к женщине", -
     мне отвечала она.
     "Чем любовь измеряется сердца мужского?" -
     "Отношением к женщине!"...
     "Нету мерила такого!" -
     Возразили служители мер и весов.




     Эй, мужчины,
     вам к лицу ли
     Разжигать, друзья мои,
     В древнекаменном ауле
     Петушиные бои?
     И безумен ваш обычай:
     Шумной, спорящей гурьбой
     Наблюдать, ликуя, бычий
     Завсегда кровавый бой.
     Эй, мужчины,
     вы и сами
     Рассудительно лихи,
     Не должны под небесами
     Бой вести, как петухи.
     Стародавнею порою,
     Раны чести бередя,
     Дрались горцы под горою,
     С черных бурок не сходя.
     Эй, мужчины, вам завещан
     Долг высокий, чтобы вы
     Бой вели во славу женщин,
     Не склоняя головы.
     Эй, мужчины,
     не в разладе,
     А коль драться, то в бою
     Защищая жизни ради
     Землю отчую свою.
     Я и сам, где высь крылата,
     У гнездовия дождя,
     Бой веду за все, что свято,
     С черной бурки не сходя.



     В Иран приехав вешнею порою,
     Трех женщин я повсюду встретить мог.
     Одна тысячелетнею чадрою
     Окутана была до самых ног.
     Красивых женщин пели не случайно
     Поэты здесь в былые времена.
     - Кто вы, Ханум, чей лик сокрыт, как тайна?
     - Я - Персия, - ответила она.
     Чадра другой была под стать вуали,
     Приметить позволяя неспроста
     Жемчужины,
     которые сверкали
     В полуоткрытой киновари рта.
     Казалось, проплывавшая в зените,
     Слегка прикрылась облаком луна.
     - Кто вы, Ханум? Как вас зовут, скажите?
     - Я - Персия, - ответила она.
     Точеные, как будто из самшита,
     У третьей были ножки.
     И, смугла,
     Мне улыбалась женщина открыто,
     И я подумал: "Боже, как мила!"
     Прекрасный лик. Точеная осанка,
     И дерзко грудь почти обнажена.
     - А вы, мадам, наверно, парижанка?
     - Я - Персия, -
     ответила она!




     Я спросил в Ширазе речку малую:
     - Как случилось, что не первый век,
     Осенясь звездою семипалою,
     Стала ты известней многих рек?
     Отвечала речка светло-сизая:
     - Потому завиден мой удел,
     Что поила некогда Хафиза я
     И меня он некогда воспел.
     Я спросил в Ширазе розу красную:
     - Почему не первый век подряд,
     Называя самою прекрасною,
     О тебе повсюду говорят?
     Почему ты, как звезда вечерняя,
     Выше роз других вознесена?
     - Пел Хафиз, -
     сказала роза чермная, -
     Обо мне в былые времена.
     И, на женщин бросив взгляд не издали,
     Я спросил в Ширазе как-то раз:
     - Почему считают в мире исстари
     Первыми красавицами вас?
     - Жизнь сравнивший с чашею пригубленной,
     Так считал Хафиз.
     И, не скупой,
     Самарканд за родину возлюбленной
     Отдавал он вместе с Бухарой.



     Я в сотню девушек влюблен,
     Они везде, повсюду,
     Они и явь, они и сон,
     Я век их помнить буду.
     Я помню давнюю весну:
     Мальчишка босоногий,
     Я встретил девочку одну
     С кувшином на дороге.
     Казалось, девочка была,
     Совсем как тот кувшин, мала.
     Вода была холодной в нем -
     Я знал наверняка, -
     Но обожгла меня огнем
     Вода из родника.
     Таил насмешку быстрый взор...
     Ее люблю я до сих пор.
     А позже, в стужу и весной,
     У сизых волн каспийских
     Я брел за девушкой одной,
     Не подходя к ней близко.
     Ходил за ней я как во сне,
     По улицам кружа,
     А чтоб увидеть тень в окне
     Второго этажа,
     Влезал я на высокий клен...
     Я до сих пор в нее влюблен.
     Не позабыть, пока живу,
     Мне девушки одной,
     Что как-то ехала в Москву
     В одном купе со мной.
     Спасибо, дорогой кассир,
     Что дал места нам рядом,
     Что с ней в одно окно на мир -
     Одним смотрели взглядом.
     Так, рядом с ней, вдвоем, вез слов
     Всю жизнь я ехать был готов.
     Мне злая девушка одна
     И до сих пор мила,
     Что, раздражения полна,
     Стихи мои рвала.
     Люблю я взгляд веселых глаз
     Одной девчонки милой,
     Что в восхищенье столько раз
     Стихи мои хвалила.
     Я в злую девушку влюблен,
     В простую девушку влюблен,
     И в очень строгую влюблен,
     И в недотрогу я влюблен,
     И в равнодушную влюблен,
     И в девушку смешливую,
     И я в послушную влюблен,
     Влюблен я и в строптивую.
     Я в каждом городе влюблен,
     На всех путях-маршрутах,
     В студенток разных я влюблен
     Всех курсов института.
     Своей любовью окрылен,
     Их всех зову я "милой", -
     Я в сотню девушек влюблен
     С одной и той же силой.
     Но ты мрачнеешь неспроста!
     Ты даже с места встала.
     "Ах, значит, я одна из ста?
     Спасибо, я не знала!.."
     Я отвечаю: нет, постой,
     Мой друг, все сто в тебе одной!
     Сто разных девушек в тебе,
     А ты одна в моей судьбе!..
     Когда бежал я у села
     Мальчишкой босоногим,
     Ведь это ты с кувшином шла
     По узенькой дороге.
     А в городе, средь суеты,
     Где Каспия прибой,
     Не замечала разве ты,
     Как шел я за тобой?
     Потом - ты помнишь стук колес
     И поезд, что в Москву нас вез?
     Сто девушек - та ты сама,
     Ты их вместила всех,
     В гебе - и лето и зима,
     В тебе - печаль и смех.
     Порой ты равнодушная,
     Бываешь злой - не скрою,
     Порою ты послушная
     И нежная порою...
     Куда бы ни летела ты,
     Я за тобой летел,
     Чего б ни захотела ты,.
     Добыть тебе хотел.
     С тобою шли мы: по горам,
     Где туч стада лежали,
     И к самым разным городам
     Мы вместе подъезжали.
     Я в сотню девушек влюблен
     С одной и той же силой...
     Тебя, любовью окрылен,
     Сто раз зову я "милой".
     В тебе сто девушек любя,
     В сто раз сильней люблю тебя!



     С кем поделюсь я обидой своей,
     Кому расскажу про печаль-невзгоду?!
     С каждым годом весна веселей,
     И меньше стихов о ней с каждым годом,
     С кем поделюсь я обидой своей,
     Кому расскажу про печаль-невзгоду?
     Девушки с каждым годом милей,
     И меньше стихов о них с каждым годом.
     Хожу и думаю столько дней -
     С кем обидой своей поделиться?
     Стихи о самой любимой моей
     Печатаются на последней странице.




     Она из Чоха, из Ругуджи; он -
     Поэт Эльдарилав - глашатай страсти,
     И, словно красный сокол на запястьй,
     Вскормлен глагол, что к милой обращен.
     Но знатная у девушки родня,
     И здравствует восточная манера:
     Отцу невесты сваты офицера
     В дар привели арабского коня.
     Клыкам подобны скалы с двух сторон,
     Чох расположен, словно в волчьей пасти.
     Поэт Эльдарилав - глашатай страсти
     К возлюбленной на свадьбу приглашен.
     Ответить бы отказом, но тогда
     Противники сочтут за трусость это.
     "Эй, виночерпий!
     Чашу для поэта
     Скорей наполни!" -
     крикнул тамада.
     "Отравлено вино - не пей вина", -
     Как смерть бледна, знак подала невеста,
     Но за нее,
     не двинувшийся с места,
     Он гордо чашу осушил до дна.
     Вольны враги решить его удел,
     Зато у них над словом нету власти,
     Поэт Эльдарилав - глашатай страсти,
     Держа кумуз, последний раз запел.
     И видел он: темнеет вышина,
     Горит звезда, как рана в ней сквозная..,
     Пью чашу жизни я,
     того не зная,
     Нто, может быть, оправлена она.


     АЙ ЛАЗЗАТ*

     Иди в объятия ко мне,
     Зачем нам ждать прихода ночи?
     Знай, что у сплетниц при луне
     Еще старательнее очи.
     Таких здесь не было времен,
     Чтоб, возвратясь, как из разведки,
     Двух не склоняли бы имен
     Осведомленные соседки.
     Давай обнимемся мы так,
     Чтоб тайно сплетницы вздыхали,
     И подражанья вещий знак
     Влюбленным виделся сквозь дали.
     Иди в объятия мои,
     Чтоб снег летел, как цвет черешни,
     Великий грех не знать любви,
     Ведь только любящий безгрешен.
     Дороги нету нам назад,
     Теперь и вправду мы едины.
     И шепчут "аи лаззат" вершины,
     И небо вториг: "Ай лаззат!"
     Мы в недоступной вышине,
     И окружают нас, не старясь,
     И восхищение, и зависть,
     И звезды, словно при луне.
     Значимей прежнего стократ
     Простое делается слово.
     Ты шепчешь: "Ай лаззат!" - в снова
     Тебе я вторю: "Ай лаззат".

     *Ай лаззат - как чудно, как хорошо!




     От общего наследия любви
     Живет частица и в моей крови.
     Не оттого ль рассвет любого дня
     Так радостен и светел для меня?
     И ночью звезды Млечного Пути
     Не оттого ль горят в моей горсти?
     От достоянья общего любви
     Частица малая - в моей крови.
     Лишь с ней одной я был бы богачом,
     Когда б в другом не преуспел ни в чем.
     Любовь людей - волшебная казна -
     Хоть раздает себя, а все полна.
     И более, чем сам я над казной,
     Моя казна трясется надо мной.



     - Скажи, чья радость прочих веселей?
     - Того, кто прежде радости не знал.
     - Скажи, чье горе прочих тяжелей?
     - Того, кто никогда не горевал.
     - А мы с тобой, любимая, давно
     Все знаем, от веселья до потерь.
     - Немудрено нам знать, немудрено,
     Ведь жизнь всегда стучалась в нашу дверь...
     - Что за окном: закат или восход,
     Свистит ли ветер иль поет свирель?
     Что за окном: черешня ли цветет
     Иль кружится январская метель?
     Что за окном, не все ли то равно,
     Еще с тобой мы молоды, поверь.
     Нальем и выпьем старое вино,
     Чтоб жизнь всегда стучалась в нашу дверь.
     Прильни щекою к моему плечу,
     И я сквозь снег и ночи темноту
     Туда с тобою вместе улечу,
     Где обнялись два дерева в цвету.




     Я по гористой дороге иду,
     Где притаились капканы-ущелья.
     Грозный поток отделяет мечту
     От непростого ее воплощенья.
     Мне говорили: какая награда
     Стоит того, чтобы так изнывать?!
     Плюнь на мечту, за которую надо
     Драться и жизнью своей рисковать!
     Шел я. Метели в пути завывали.
     Шел я. Любовь согревала в пути.
     Руку друг другу мы подавали
     И помогали друг другу идти.
     Впрочем, надежды бывали пустыми,
     Те, что в начале кружащейся мглы
     Ярко горели, да скоро остыли,
     Стали обычною кучкой золы.
     И, по волнам леденящим кочуя,
     В вихрях, ревущих на сотни ладов,
     Я сохранил, я сберег это чудо - Чувство,
     которому имя - любовь!



     Писал поэт стихи жене:
     "Ты свет мой, и звезда, и зорька.
     Когда ты рядом - сладко мне,
     Когда тебя не вижу - горько!"
     Но вот жена - звезда и свет -
     Явилась, встала у порога.
     "Опять ты здесь, - вскричал поэт, -
     Дай мне работать, ради бога!"



     Высокие травы родимого края
     Июньское солнце сжигает дотла.
     И я, как трава, увядаю, сгораю,
     Хоть мне твоего не хватает тепла.
     От ливня июньского никнет пшеница,
     Всплывает на озере донная муть.
     А мне бы напиться, а мне бы напиться,
     А мне бы в бездонных глазах утонуть.



     "Радость, помедли, куда ты летишь?" -
     "В сердце, которое любит!"
     "Юность, куда ты вернуться спешишь?" -
     "В сердце, которое любит!"
     "Сила и смелость, куда вы, куда?" -
     "В сердце, которое любит!"
     "А вы куда, печаль да беда?" -
     "В сердце, которое любит!"



     Три страстных желанья -
     одно к одному -
     Душа во мне пламенно будит...
     Еще одну женщину я обниму,
     А после - что будет, то будет.
     Еще один рог за столом осушу,
     За это сам бог не осудит.
     Еще один стих о любви напишу,
     А после - что будет, то будет.
     Я женщину обнял, но словно она
     Не та, что светила надежде.
     И уксусом кажутся капли вина,
     И стих не искрится, как прежде.
     И пущенный кем-то обидный хабар *
     Над горной летит стороною
     О том, что угас моей лихости жар
     И конь захромал подо мною.
     Себя отпевать я не дам никому,
     Покуда -
     пусть мир не забудет -
     Еще одну женщину не обниму,
     А после - что будет, то будет.
     Покуда еще один рог не допью
     И, каждое взвесив словечко,
     Покуда стрелу не заставлю свою
     Попасть в золотое колечко.
     Я звезды зажгу у стиха в головах,
     И время его не остудит.
     И вы удивленно воскликнете: "Вах!" -
     А после - что будет, то будет.

     * Хабар - слухи, вести.




     Три женщины в путь провожали меня.
     Одна прислонилась к платану
     И бросила вслед,
     головы не клоня:
     - Забудешь, я плакать не стану.
     Вторая стояла близ отчих дверей,
     Кувшин она полный держала.
     И я услыхал:
     - Возвращайся скорей!
     - А третья, вздохнув, промолчала.
     О первой забыл я за первой горой,
     Белевшей под облаком алым,
     И с легкой душою в пути о второй
     Забыл за вторым перевалом.
     Летал и кружил я по сотням дорог,
     Подхлестывал время, как плетью,
     Но все ж позабыть за горами не мог
     Из трех, мной целованных, третью.
     И первая, злая, на крыше ждала,
     Когда я вернулся к вершинам.
     И вышла вторая, добра и мила,
     Навстречу мне с полным кувшином.
     А третью,
     хоть даже не стала встречать,
     Забыть не сумею и впредь я.
     И будет ночами мне сниться опять
     Из трех, мной целованных, третья.




     Друзья, извините, я к вам не приду,
     И вы не звоните ко мне.
     Вечер сегодняшний я проведу
     С женщиной наедине.
     Мы будем вдвоем: только я и она,
     Часов остановится ход.
     Музыкой сделается тишина
     И таинство обретет.
     Похожие правом своим на орду,
     Дела, не врывайтесь ко мне.
     Вечер сегодняшний я проведу
     С женщиной наедине.
     Пусть, словно за окнами поезда лес,
     Закружится вновь голова.
     И станут, как звезды на черни небес,
     Земные мерцать слова.
     Порву я билет на ночной самолет,
     Торжественный зал подведу.
     Сегодняшний вечер весь напролет
     С женщиной я проведу.



     Если ты мужчина, узаконь
     И предай огласке повсеместной,
     Что мужское сердце - это конь,
     Скачущий в горах над самой бездной.
     Женщина, а ты мне подтверди -
     Это ведь не вымысел, а правда, -
     Что плывет у женщины в груди
     Колыбель, покачиваясь плавно.




     Смеемся или хмурим брови,
     Для нас в любые времена
     В раздумий, в поступке, в слове
     Таинственность заключена.
     Не все понятно для меня,
     И рад я мыслить не предвзято
     О таинстве рожденья дня,
     О таинстве его заката.
     От века женщина полна
     Таинственности,
     и не скрою,
     Что в силу этого она
     Обожествляется порою.
     Таинственность в ее глазах
     И в стати, что подобна скрипке,
     Таинственность в ее слезах,
     Таинственность в ее улыбке.
     Огонь - таинственность:
     в огне
     Свои черты мы наблюдаем,
     И сон - таинственность:
     во сне
     Мы, словно ангелы, летаем.
     Всегда таинственна луна,
     А в дымном сумраке духана
     Таится в капельке вина
     Таинственность на дне стакана.
     Таинственна несхожесть лиц,
     И души многих поколений
     Пленяет таинство страниц,
     Которые оставил гений.
     Во всем таинственность, во всем -
     Она в любви и в милосердье,
     И мы таинственность несем
     В рожденье, бытии и смерти.
     Нам страсть познания сладка,
     Ее подвластны интересу,
     Приподнимаем лишь слегка
     Таинственности мы завесу.
     Но в мире следствий и причин,
     Спускаясь в тайные глубины,
     Не смог добраться ни один
     До истины, до сердцевины.
     Столетья таинства полны,
     И не исчезнет жизнь, покуда
     Есть ощущенье новизны,
     И удивления, и чуда.




     Кто писал, а кто в бумагах рылся,
     Посетитель на начальство злился,
     Машинистка копии снимала,
     Секретарша почту принимала...
     Вдруг один, сидевший у окна,
     Закричал и замахал рукой:
     "Посмотрите, как она стройна,
     Век не видел девушки такой!.."
     Все вскочили, бросили работу,
     Посетителей, машинку, споры,
     Опрокинул пепельницу кто-то;
     Все в окошко устремили взоры
     И, тесня друг друга и толкая,
     Повторяли: "Красота какая!"
     А бухгалтер, старый и солидный,
     Встал на стул, чтоб лучше было видно.
     Все в окно на улицу смотрели,
     И министр, впервые за неделю
     Оторвавшись от текущих дел,
     Тоже на красавицу глядел.
     А у засмотревшихся парней
     Шеи стали вчетверо длинней.
     Бросился к окну со всех я ног,
     Но пробраться все-таки не смог.
     Наконец я подошел поближе,
     У окошка встал. Но что я вижу?
     Со старушкой старичок проходит,
     Министерский ЗИМ шофер заводит...
     "Где она?" - я им кричу в окно,
     А шофер, смеясь: "Прошла - давно!
     Бедный! Ты не видел? Это ж чудо!"
     - "Кто она? - спросил я.
     - И откуда?!"
     Цвел в окне душистый день апреля,
     Долго мы на улицу смотрели.
     Стало в нашей комнате светлей:
     Каждый думал о любви своей...
     А когда я вышел, вижу вдруг:
     Ты идешь среди своих подруг,
     Так светла, красива и стройна,
     Что я сразу крикнул: "Вот она!"



     Зря познал я усердье
     И касался пера.
     Зря будил милосердье
     Я во имя добра.
     Зря кружил по планете,
     Что тревоги полна,
     Все дороги на свете -
     Как дорога одна.
     Зря огонь мне завещан.
     И влюблен допьяна
     Зря был в тысячу женщин -
     Все они как одна.
     Зря с невеждами споры
     Вел я в поте лица -
     Раньше рухнут все горы,
     Чем оспоришь глупца.
     Зря оплакивал мертвых,
     Если сам я уйду
     В царство временем стертых
     У живых на виду.
     Зря я верил в удачу
     В пору худшего дня.
     Кто такой я? Что значу?
     Может, нету меня?
     "Нет, не зря!" -
     словно дочка,
     Мне из тысяч одна
     Отвечает та строчка,
     Что осталась верна.
     "Нет, не зря!" -
     произносит
     Та из женщин одна,
     Что сгорела, как осень,
     И была мне верна.
     "Нет, не зря!" -
     в час заката
     Шепчет красный листок,
     Что воспет мной когда-то
     И лежит между строк.
     "Нет, не зря!" -
     и терновник
     Рвет ступни моих ног.
     "Нет, не зря!" -
     и мой кровник
     Тайно взводит курок.
     И над кручей отвесной
     Снова в холод и в зной
     То вдовой, то невестой
     Жизнь встает предо мной!



     Мне оправданья нет и нет спасенья,
     Но, милая моя, моя сестра,
     Прости меня за гнев и оскорбленье,
     Которое нанес тебе вчера.
     Я заклинаю, если только можешь,
     Прости меня.
     Случается подчас,
     Что человек другой, со мной не схожий,
     В мое нутро вселяется на час.
     И тот, другой, - жестокий, грубый, пьяный,
     Бывает неразумен и смешон.
     Но он со мною борется, незваный,
     И в нашей схватке побеждает он.
     И я тогда все делаю иначе,
     Мне самому невыносимо с ним.
     В тот час я, зрячий, становлюсь незрячим,
     В тот час я, чуткий, становлюсь глухим.
     При нем я сам собою не бываю
     И плохо понимаю, что творю,
     Стихи и песни - все я забываю,
     Не слышу ничего, что говорю.
     Вчера свинцом в мои он влился жилы
     И все застлал тяжелой пеленой.
     Мне страшно вспоминать, что говорил он
     И что он делал, называясь мной.
     Я силой прогонять его пытался,
     Но, преступая грань добра и зла,
     Он злился, он бранился, он смеялся
     И прочь исчез, как только ты ушла.
     Я за тобой бежал, кричал. Что толку?
     Ты уходила, не оборотясь,
     Оставив на полу моем заколку
     И на душе раскаянье и грязь.
     Мне оправданья нет и нет спасенья,
     Но ты прости меня, моя сестра,
     За униженье и за оскорбленье,
     За все, что сделал мой двойник вчера.



     "Как живете-можете, удальцы мужчины?" -
     "Коль жена плохая, так судьбу клянем!"
     "Как живете-можете, удальцы мужчины?" -
     "Коль жена хорошая - хорошо живем!"
     "Как живете-можете, женщины-голубки?" -
     "Если муж недобрый - все вокруг черно!"
     "Как живете-можете, женщины-голубки?" -
     "Если муж хороший - плохо все равно!"



     Горной речки глупая вода,
     Здесь без влаги трескаются скалы,
     Почему же ты спешишь туда,
     Где и без тебя воды немало?
     Сердце, сердце, мне с тобой беда,
     Что ты любящих любить не хочешь?
     Почему ты тянешься туда,
     Где с тобою мы нужны не очень?



     С чем сравнить мою любовь? Бог весть!
     С письмом на промокательной бумаге,
     Где очень просто обнаружить знаки,
     Но далеко не просто их прочесть.
     С чем мне сравнить мою любовь? Бог весть!
     С первоначальным шепотом ашуга,
     Когда поет он, не рождая звука,
     Когда еще нет слов, но песня есть.



     Я думал, деревья в цвету белоснежном,
     А ближе подъехал - деревья в снегу.
     Я думал, ты любящей будешь и нежной,
     Попал я впросак, а уйти не могу.
     Помчался я тропами горного края
     И бурку не взял, а в ущельях дожди.
     Моя дорогая, моя ледяная,
     Скажи мне, что делать, согрей, пощади!



     Любовь, давай себя сравним с пандуром!
     Я - дерево - пандура, ты - струна...
     Не быть ему ни радостным, ни хмурым,
     Он мертв, пока не зазвучит она.
     Любовь, давай себя сравним с кинжалом!
     Ты - лезвие, а я твои ножны.
     Я легковесен без тебя и жалок,
     Ножны пустые в деле не нужны!



     Мой сосед, глаза прищурив карие,
     Говорил, мы слушали рассказ.
     Вдруг с кувшинами горянка старая
     Тяжко прохромала мимо нас.
     И тогда старик, рассказ свой комкая,
     Взглядом ту старуху до угла
     Проводил и прошептал вдогонку ей:
     "До чего же хороша была!"
     Если бы любовь на дно
     Бросил бы я в море,
     Пересохло бы оно
     Рыбакам на горе.
     Если б страсть мою взяла
     Эта ширь без края,
     То сгорела бы дотла
     Вся земля родная.



     И ХРАБРЫХ МУЖЧИН

     Наверное, поздно близ белых вершин
     Явился я в мир,
     чьи распахнуты шири:
     Пленительных женщин и храбрых мужчин
     Уже не пришлось мне застать в этом мире.
     Я рано, наверно, над бездной годин
     Под желтой луною седлал иноходца,
     Пленительных женщин и храбрых мужчин
     Увидеть не мне, а другим - доведется.
     А может, мой предок - вожатый дружин
     Завидует мне,
     что, далекий раздору,
     Пленительных женщин и храбрых мужчин
     Я больше встречаю, чем он в свою пору.
     И, может, грядущего времени сын
     Тому позавидует,
     что под луною
     Знавал я немало друживших со мною
     Пленительных женщин и храбрых мужчин.



     Молодых и в замяти седин
     Угнетают женщины мужчин,
     А мужчины женщин угнетают,
     Потому что мир в любви един.
     Голову, где мыслей светел рой,
     Угнетает суетность порой,
     И жестоко ноги угнетает
     Голова, где мыслей замер строй.
     Притаясь под крышкою ларца,
     Угнетает золото скупца,
     Но само от угнетенья тает
     Щедрого кармана удальца.
     И надежду с утренним челом
     Угнетает то, что дышит злом,
     Но она в грядущий день стремится,
     Угнетая память о былом.
     Вечно кривду истина гнетет,
     Справедлив и славен этот гнет,
     Но случалось, ошибались люди
     И бывало все наоборот.
     Породнившись с ордами годин.
     Угнетаю музу близ вершин,
     И она в долгу не остается:
     Угнетают женщины мужчин!



     В горах джигиты ссорились, бывало,
     Но женщина спешила к ним и вдруг
     Платок мужчинам под ноги бросала,
     И падало оружие из рук.
     О женщины, пока в смертельней злости
     Не подняли мечей материки,
     Мужчинам под ноги скорее бросьте
     Свои в слезах намокшие платки.



     У юноши из нашего аула
     Была черноволосая жена,
     В тот год, когда по двадцать им минуло,
     Пришла и разлучила их война.
     Жена двадцатилетнего героя
     Сидит седая около крыльца,
     Их сын, носящий имя дорогое,
     Сегодня старше своего отца.



     "Где, горянка, твои наряды,
     Что ты ходишь в старом платке?" -
     "Я нарядам своим не рада,
     Все лежат они в сундуке".
     "Для чего им, горянка, мяться,
     Для того ли они нужны?" -
     "Тот, пред кем бы мне наряжаться,
     Не вернулся ко мне с войны!"




     Любви чреваты рубежи
     Всем от измены до коварства,
     Здесь гибли многие мужи,
     Как на границе государства.
     Печальной повести листы...
     Открыл я книгу вековую:
     Скажи мне, женщина, где ты
     Была в минуту роковую?
     Зачем в неведенье спала,
     Задув огонь оплывшей свечки,
     Когда два черные ствола
     Нацелились у черной речки?
     Ты перед вечностью в долгу
     За то, что с белыми крылами
     Тогда не встала на снегу
     Пред воронеными стволами.
     Не ты ли в час, когда сожгла
     Письмо, чей пепел сжала в горстке
     Спасти поручика могла
     От глупой ссоры в Пятигорске.
     И не взяла б под Машуком
     Поэта ранняя могила,
     Когда бы с вечера тайком
     Его в объятья ты сманила.
     Когда бы светом звездных глаз
     Ты подсветила путь возврата,
     В лесной трясине б не увяз
     Горячий конь Хаджи Мурата.
     Верней, чем верный талисман,
     Среди житейской круговерти
     Спасай нас, женщина, от ран
     И заблуждения, и смерти.
     Но пусть, страдая и любя,
     Лихой достойные кончины,
     Готовы будут за тебя
     Собой пожертвовать мужчины.



     Изнывая в любовной тоске,
     Я, познав нетерпения муки,
     Профиль твой на приморском песке
     Рисовал, словно мальчик, в разлуке.
     Рисовал на гранитной скале,
     Возникал он в небесном чертоге
     И на мерзлом вагонном стекле,
     Как резцом нанесенный в дороге.
     Вот заветных стихов черновик,
     Где легко под моею рукою,
     Как созвучие лик твой возник
     По соседству с начальной строкою.
     Взором мысленным изображал
     Я на кубках черты твоей стати,
     Как насечкою ими венчал
     Серебро боевой рукояти.
     А в стихах рисовал я любя,
     Отвергая границы степенства,
     В многих образах женских тебя,
     Но достичь не сумел совершенства.




     Не хочу, мятежный мой Кавказ,
     Чтоб стрельбой меня ты озадачил,
     Потому, что нынче в звездный час
     Я свиданье женщине назначил.
     Не торгуй трехлетних жеребцов
     Ты в аулах, между скал зажатых,
     Верховых не шли ко мне гонцов
     И на площадях уйми глашатых.
     Сделай милость, вздыбленный Кавказ,
     Как быкам в обуглившейся сини,
     Черным тучам ты отдай приказ,
     Чтобы лбов не сталкивали ныне.
     Я молю тебя:
     угомонись
     И в лихом Гунибе и в Хунзахе,
     Перестань, засватывая высь,
     На луну забрасывать папахи.
     Бурной крови славя колотье,
     Я назначил женщине свиданье,
     Не пугай обвалами ее,
     Прояви, Кавказ мой, пониманье.
     Я прошу тебя:
     повремени
     Вскачь коней бросать, паля из ружей
     Амузгинской сталью не звени,
     Не дыши с вершин каленой стужей.
     Если б только ведал ты, какой
     Я свиданье женщине назначил,
     Может быть, ты собственной рукой
     Многое во мне переиначил.
     Старых ран, Кавказ, не береди
     И не строй завалы на дороге.
     Отмени на этот день дожди,
     Отмени на эту ночь тревоги.
     Не греми каспийскою волной,
     Что приводит скалы в содроганье,
     Потому что женщине одной
     Я назначил в звездный час свиданье.



     Захочет любовь, и в клубящейся мгле
     Багряный цветок расцветет на скале,
     И снег зажурчит на вершине.
     Но в каменном сердце во все времена
     Не в силах посеять она семена,
     В нем терн прорастает поныне.
     Смиряла любовь даже царственный гнев,
     И кротким, как агнец, вдруг делался лев,
     Лань рядом паслась, не робея.
     Я видел воочью, как, зла не тая,
     Под флейту факира танцует змея
     На площади людной Бомбея.
     И тихо любовь мне шепнула:
     - Умей
     Ты действовать, как заклинатели змей. -
     И грустный напомнила случай:
     Одна балерина в недавнем году,
     Что с флейтой волшебной была не в ладу,
     Змеей обернулась гремучей.
     Словами любви, это помнит весь свет,
     Великий целитель и славный поэт,
     Недуги лечил Авиценна.
     Завидная участь, счастливый удел,
     Такие б стихи написать я хотел,
     Где слово - лекарству замена!




     День ушел, как будто скорый поезд,
     Сядь к огню, заботы отложи.
     Я тебе не сказочную повесть
     Рассказать хочу, Омар-Гаджи.
     В том краю, где ты, кавказский горец,
     Пил вино когда-то из пиал,
     Знаменитый старый стихотворец
     На больничной койке умирал.
     И, превозмогающий страданья,
     Вспоминал, как на закате дня
     К женщине скакавший на свиданье,
     Он загнал арабского коня.
     Но зато в шатре полночной сини
     Звезды увидал в ее зрачках,
     А теперь лежал, привстать не в силе
     С четками янтарными в руках.
     Почитаем собственным народом,
     Не корил он, не молил врачей.
     Приходили люди с горным медом
     И с водой целительных ключей.
     Зная тайну лекарей Тибета,
     Земляки, пустившись в дальний путь,
     Привезли лекарство для поэта,
     Молодость способное вернуть.
     Но не стал он пить лекарство это
     И прощально заявил врачу:
     - Умирать пора мне! Песня спета,
     Ничего от жизни не хочу.
     И когда день канул, как в гробницу,
     Молода, зазывна и смела,
     Прикатила женщина в больницу
     И к врачу дежурному прошла.
     И услышал он:
     - Теперь поэту
     Только я одна могу помочь,
     Как бы ни прибегли вы к запрету,
     Я войду к поэту в эту ночь!
     И под стать загадочному свету,
     Молода, как тонкая луна,
     В легком одеянии к поэту,
     Грешная, явилася она.
     И под утро с нею из больницы
     Он бежал, поджарый азиат.
     И тому имелись очевидцы
     Не из легковерных, говорят.
     Но дивиться этому не стали
     Местные бывалые мужи,
     Мол, такие случаи бывали
     В старину не раз, Омар-Гаджи.
     И когда увидят все воочью,
     Что конца мой близится черед,
     Может быть, меня однажды ночью
     Молодая женщина спасет.



     Чтобы рвануться в схватку, у мужчины
     Есть только две достойные причины.
     И первая: родной страны защита,
     Граница чья от недруга закрыта.
     Вторая - долг, что предками завещан,
     Мужчинам всем повелевает он:
     Собой рискуя, защищайте женщин,
     Как на дуэлях пушкинских времен.
     Чтоб песню спеть от века, у мужчины
     Есть только две достойные причины.
     И первая: любовь к земле родимой,
     Которая вошла нам в плоть и кровь
     И сделалась звездой неугасимой.
     Вторая - это к женщине любовь!




     В доме я и часы. Мы одни.
     Колокольной достигнув минуты,
     Медно пробили полночь они
     И спросили:
     - Не спишь почему ты?
     - В этом женщины грешной вина:
     Накануне сегодняшней ночи
     Нанесла мне обиду она,
     От которой заснуть нету мочи.
     Отозвались часы в тишине:
     - Вечно в мире случалось такое.
     Видит женщина в сладостном сне,
     Как не спишь ты, лишенный покоя...
     В доме я и часы. Мы одни.
     Колокольной достигнув минуты,
     Медно пробили полночь они
     И спросили:
     - Не спишь почему ты?
     - Как уснешь, если та, что мила
     И безгрешна душою земною,
     Предвечерней порою была
     Ненароком обижена мною.
     - Не терзайся. Случалось, что сон
     Вдруг терял виноватый мужчина.
     И не ведал того, что прощен,
     Что печали исчезла причина.
     В доме я и часы. Мы одни
     Полуночничаем поневоле...
     От обиды, судьба, охрани
     И не дай мне обидчика роли.




     С древней амфорой схож, что разбита,
     Остров Кипр,
     где воочию я
     Вижу горе твое, Афродита,
     Дорогая Киприда моя.
     В окруженье морского простора
     Ты с оливковой веткой в руке
     Держишь путь вдоль границы раздора,
     Белоликая, в черном платке.
     И горька твоя участь богини,
     Если, пальцами грея курки,
     Не тебе поклоняются ныне
     Ослепленные злобой стрелки.
     И, возвысясь над волею рока,
     Ты с укором глядишь неспроста
     На поборников ярых пророка,
     На поборников старых Христа.
     Где засадой река перекрыта,
     Страстно их к примиренью моля,
     Поклоняюсь тебе, Афродита,
     Дорогая Киприда моя!
     Протяни,
     снизойдя ко мне,
     руку,
     Мы уедем с тобой на Кавказ.
     Там забудешь сердечную муку,
     От которой льешь слезы сейчас.
     Как на мраморной гулкой ступени,
     На ристалище белого дня
     Преклонить пред тобою колени
     Каждый всадник заставит коня.
     И огонь, чьи нетленны трофеи,
     Там в словах и сердцах не потух,
     Молодые в аулах орфеи
     Усладят твой изысканный слух.
     И седой, нестареющий Каспий
     Станет ноги твои целовать...
     Ты вздыхаешь:
     - Охваченный распрей
     Остров Кипр мне нельзя покидать.
     И проходишь, как встарь анаменита,
     Сокровенных надежд не тая...
     Поклоняюсь тебе, Афродита,
     Дорогая Киприда моя!




     До утра брожу я по бульвару,
     Все не нагляжусь на Санта-Клару.
     Может, он на древнего сказанья -
     Этот город с ласковым названьем?
     Все твержу я нежно: Санта-Клара.
     И зову с надеждой: Санта-Клара.
     И шепчу печально: Санта-Клара.
     И стою в молчанье: Санта-Клара.
     Кто построил в честь своей любимой
     Город красоты неповторимой?
     Кто же подарил своей невесте
     Этот город-сказку, город-песню?
     Слышу, вдалеке звучит гитара.
     Я тебе признаюсь, Санта-Клара:
     Жизнь моя прекрасна и богата
     Именами, что для сердца святы.
     Это мать - ты слышишь, Санта-Клара.
     Это дочь - о, тише, Санта-Клара.
     И сестра моя в ауле старом.
     И жена моя, ах, Санта-Клара!
     Если б сотворить умел я чудо -
     Я бы городов настроил всюду.
     Города за реками, горами
     Милыми назвал бы именами.
     Если б каждый город был обвенчан
     С именем прекраснейшей из женщин,
     Люди спать могли б тогда спокойно
     И исчезли бы вражда и войны.
     Все б тогда твердили ежечасно
     Имена подруг своих прекрасных -
     Так же, как в тиши твоих бульваров
     До утра твержу я: Санта-Клара...




     - Мой край огромным не зови -
     На карте он птенцом нахохлился...
     Но в мире есть страна любви!
     Страна любви, где ты находишься?..
     - Я - здесь. Я - всюду и всегда.
     Я в сердце - счастьем и страданием.
     Звездой в твоих глазах, когда
     Спешишь к любимой на свидание...
     - Но я родился не вчера
     В краю, где каждый разбирается,
     Что и высокая гора
     На твердь земную опирается.
     На что же обопрешься ты,
     Мой Цадастан, страна нетленная...
     На крылья песни и мечты!
     Моя обитель - вся вселенная...
     - Но существуют рубежи
     Меж суверенными державами!
     А с кем граничишь ты, скажи?
     Мне знать об этом не мешало бы...
     - Меня на части не дели.
     Запомни: будто солнце светлое,
     Над континентами Земли
     Летит любовь, границ не ведая!..
     - Свой дом я защищал не раз,
     Оборонял свой край пылающий.
     Но неужели нужен страж
     Стране любви неумирающей?..
     - Да! Есть и у яюбвя враги.
     Ты береги любовь, пожалуйста.
     Как драгоценность, береги
     От всех, кто на нее позарится.




     - Скажи мне,
     перебрав свои года,
     Какое время самым лучшим было?
     - Счастливейшими были дни,
     когда
     Моя любимая
     меня любила...
     - А не было ль, скажи,
     такого дня,
     Когда ты плакал,
     горя не скрывая?
     - Любимая забыла про меня.
     Тот день я самым черным
     называю...
     - Но можно было вовсе не любить!
     Жить без любви -
     и проще
     и спокойней!..
     - Наверно, это проще.
     Может быть...
     Но в жизни
     Я такого дня
     не помню.




     Любви все возрасты покорны.
     А. Пушкин
     Вот судьи выстроились в ряд,
     Полгоризонта заслоня.
     И гневом их глаза горят,
     А все слова летят в меня:
     "Юнец, не бривший бороды,
     Щенок, не помнящий добра,
     Ответь нам: правда ли, что ты
     Был с женщиной в лесу вчера?.."
     Я судьям отвечаю: "Да!
     Я многое в лесу нашел,
     Мальчишкою я шел туда,
     Оттуда я мужчиной шел!.."
     Вновь судьи выстроились в ряд,
     Полгоризонта заслоня.
     И гневом их глаза горят,
     И все слова летят в меня:
     "Забыв о седине своей
     И прежние забыв грехи,
     Шел с женщиною ты и ей
     Шептал любовные стихи?.."
     "Да! - отвечаю судьям я. -
     Шел с женщиной. Шептал слова.
     И верил, что судьба моя
     Светла, пока любовь жива!.."
     А судьи грозно хмурят взгляд,
     И снова требуют они:
     "Нам непонятно, - говорят, -
     Нам непонятно, объясни..."
     Я говорю им: "Есть любовь,
     И, ощутив ее венец,
     Взрослеет запросто юнец,
     А старец молодеет вновь.
     Становится певцом немой,
     Становится певец немым.
     Любовь - всегдашний спутник мой.
     Я буду вечно молодым!"




     Вернулся я спустя сто лет
     Из темноты на землю эту.
     Зажмурился, увидев свет.
     Едва узнал свою планету...
     Вдруг слышу:
     шелестит трава,
     В ручье бежит вода живая.
     "Я вас люблю!.." - звучат слова
     И светят, не устаревая...
     Тысячелетие прошло.
     На землю я вернулся снова.
     Все, что я помнил, замело
     Песками времени иного.
     Но так же меркнут звезд огни,
     Узнав, что скоро солнце выйдет.
     А люди -
     как и в наши дни -
     Влюбляются и ненавидят...
     Ушел я и вернулся вновь,
     Оставив вечность за спиною.
     Мир изменился до основ.
     Он весь пронизан новизною.
     Но все-таки
     зима бела.
     Цветы в лугах мерцают сонно.
     Любовь осталась, как была.
     И прежнею осталась ссора.




     - Куда глядишь?..
     - На ту и на другую...
     - Тогда спроси у сердца своего.
     Есть женщина, которую люблю а,
     А больше нет на свете никого!
     Когда я буду ранен в чистом поле,
     Придет подруга верная моя.
     И самые немыслимые боли
     Исчезнут вдруг - И выздоровлю я.
     Когда состарюсь, посоха не надо -
     Хочу в глаза любимые взглянуть.
     Вернется долгожданная прохлада,
     Весна придет, и я продолжу путь.
     - О чем ты вспоминаешь?
     - Сам не знаю...
     - Тогда на помощь сердце позови.
     Есть лишь любовь на свете.
     Остальная
     Жизнь -
     это ожидание любви.



     Я ехал к тебе, а мой конь ревновал:
     - Не надо, вернись, там другой ночевал,
     Другие садились на спину мою -
     Я эти ворота в лицо узнаю!
     Огрел я хлыстиной коня своего,
     А будь я мужчиной - убил бы его!
     Что станет с двуногими, если под нами
     Четвероногие станут лгунами?!
     Обратно - ни шагу, к воротам иди
     И ржаньем скорее же всех разбуди!..
     ...И конь мой прекрасный заржал в тишине,
     И свечка в твоем задохнулась окне.
     И звезды погасли на небе моем,
     И мир покачнулся, как чаша весов,
     И головы мы опустили с конем -
     Не дрогнул в воротах железный засов.
     Ах, нету бесстыжих лгунов средь коней,
     Ведь кони - не люди... а дождь все сильней
     Прости, вороной, удила не грызи
     И к выси родной поскорей увези.




     - Ты кто?
     - Влюбленный горец из Цада...
     - Профессия? Работа?
     - Неустанный
     Певец любви.
     Пою о ней всегда
     На языке влюбленных Цадастана...
     - Ты кончил вуз? Ученость прояви...
     - Мой путь в науку сладок был и горек.
     Учусь я в академии Любви.
     Всю жизнь учусь. Но до сих пор - как
     школьник... - Есть родственники?
     - Много!
     Дело в том,
     Что мне, как родственник -
     Любой влюбленный...
     - Был под судом?
     - Я вечно под судом
     Любимой.
     К ней одной приговоренный...
     - Ты воевал?
     - Всю жизнь веду войну
     Со злом и клеветой разнообразной...
     - Ты был в плену?
     - Я и сейчас в плену!
     В плену любви.
     И это плен прекрасный...
     - Стихи любимейшие назови.
     О чем они?
     - Да о любви, конечно!..
     - Чему подвластна мысль твоя?
     - Любви!..
     - Чем награжден?
     - Одной любовью нежной...
     - Владеешь ли сокровищами?
     - Да!
     Сокровище - любви земная радость.
     Под знаменем любви иду всегда...
     - Из шелка знамя соткано?
     - Из радуг!..
     - Какою клятвой клялся на крови?
     - Сберечь планету трепетной любви...
     - Чем жизнь твоя освящена?
     - Любовью,
     Которая бессмертно молода!
     (Не веришь мне -
     Тогда спроси любого
     В ауле под названием Цада...)




     Я ходил по земле шахиншахов,
     И однажды над лунной водой
     Там не в праздном кругу вертопрахов
     Персиянке внимал молодой.
     На устах неподдельный багрянец,
     А в глазах - чуть лукавая синь;
     - Говорят, что у вас, чужестранец,
     Нет ни шахов давно, ни шахинь?
     - То неправда, ханум!
     И поныне
     Шахи есть у нас в образе гор.
     И возлюбленный рад, как шахине,
     Поклоняться любой до сих пор.




     Патимат

     "Три звездочки вверху горят...". Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
     "Дождик за окном - о тебе я думаю...". Перевод В. Звягинцевой
     "Скоро, скоро настанет...". Перевод В. Звягинцевой
     "В  маленькой  рамке  на  белой стене...". Перевод Е. Николаевской и И.
Снеговой
     "Часто я вспоминаю...". Перевод В. Звягинцевой
     "Закрыто наглухо твое окно...". Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
     "Вот я вернулся с дороги...". Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
     "Вижу я: твои руки как руки...". Перевод Я. Козловского .
     "Знатоки, принявшие участие...". Перевод Н. Гребнева
     "У  нас с тобой разными радости стали...". Перевод Е. Николаевской и И.
Снеговой
     Косы. Перевод Е. Николаевской и И, Снеговой
     "Я шел один по улице вчера...". Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
     "Несерьезны наши ссоры". Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
     "Если  бы  каждая  дума  моя  о  тебе...". Перевод Е. Николаевской и И.
Снеговой
     Твои глаза. Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
     "Спокойно прохожие мимо шагают...". Перевод Я. Козловского
     "Был  я  недавно  в  ауле  родном...".  Перевод  Е.  Николаевской  и И.
Снеговой
     "Я  был  уже  большим  в  тот  год...".  Перевод  Е.  Николаевской и И.
Снеговой
     "В  журнале о тебе стихов не приняли опять...". Перевод Е. Николаевской
и И. Снеговой
     Музыка. Перевод Я. Козловского
     "Твой взгляд с усмешкой...". Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
     "Мы   ссорились  дождливым  днем...".  Перевод  Е.  Николаевской  и  И.
Снеговой
     "Зеленеют поля и полянки...". Перевод Я. Козловского
     "Подушку не пухом при тихой погоде...". Перевод Я. Козловского
     "Если б только был на это властен я...". Перевод П. Гребнева
     Вся такого ты чекана... Перевод Я. Козловского
     "С разной быстротой попутной...". Перевод Н. Гребнева
     "Я за твое здоровье пил...". Перевод И. Снеговой
     "Сегодня снова снежный день...". Перевод И. Озеровой
     "Шумные улицы онемели...". Перевод И. Озеровой
     "Ты спишь, а я предутренней порой...". Перевод Н. Гребнева
     Следы на снегу. Перевод Н. Гребнева
     "Я несу к тебе упреков лед...". Перевод Н. Гребнева.
     "Я  знаю  наизусть  всего  Махмуда...".  Перевод  Е.  Николаевской и И.
Снеговой
     Твой день рождения. Перевод Н. Гребнева
     "Жена говорит мне...". Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
     "Не верю в чудеса и в провидение...". Перевод И. Гребнева
     "Напрасно плачешь ты...". Перевод Н. Гребнева
     "Что делать мне с сердцем моим?..". Перевод Н. Гребнева
     "С тех пор как встретились мы на земле...". Перевод Н. Гренева
     "Твои слова, слова хорошие...". Перевод Н. Гребнева
     "Я возраст свой забыл, зачем же мне...". Перевод Н. Гребнева
     "Я не хочу тебе петь колыбельной...". Перевод Н. Гребнева
     "Я о тебе, кто мне всего дороже...". Перевод Н. Гребнева
     "Ты права: с годами я мрачнею...". Перевод Н. Гребнева
     "Слово скажи, погляди на меня...". Перевод Н. Гребнева
     "Сердце мое - это праздничный стол...". Перевод Н. Гребнева
     "Пастух говорил...". Перевод Н. Гребнева
     "В певчих птиц, а в соловьев тем более...". Перевод Н. Гребнева
     "Отчего ты, родной, молодой, а седой...". Перевод Н. Гребнева
     Третий час. Перевод Я. Козловского
     О нас и других. Перевод Я. Козловского
     Если в мире тысяча мужчин. Перевод Я. Козловского
     "Не лучший я из тысячи других...". Перевод Я. Козловского
     "Свечу задуть я не берусь...". Перевод Я. Козловского
     Могущество Хафиза. Перевод Я. Козловского
     "В горах ручьев и речек изобилье...". Перевод Н. Гребнева
     "С туч свинцовых белой стаей...". Перевод Н. Гребнева
     Я тебя не забуду. Перевод Р. Рождественского
     Брови. Перевод Р. Рождественского
     Патимат. Перевод Р. Рождественского
     Бунт. Перевод Ю. Мориц

     Суди меня по кодексу любви
     Сонеты. Перевод Н. Гребнева

     "Стихотворение - стихов творенье..."
     "Мне кажется порою, что и строчки..."
     "Шептал я белой ночью в Ленинграде..."
     "Жизнь, что ни день, становится короче-."
     "Давай бродить в горах или в степях..."
     "Мне все чего-то хочется давно..."
     "Я признаюсь: мне кажется порою..."
     "Была роса, и вдруг росы не стало..."
     "Ты, время, как палач, в урочный час..."
     "Я слышал, что стихами Авиценна..."
     "В музейных залах - в Лувре и в Версале..."
     "Бросает свет светильник мой чадящий..."
     "Когда б за все, что совершили мы..."
     "Родная, почему, скажи на милость..."
     "Через плечо несу я два хурджина...".
     "День твоего рождения опять..."
     "Я этой ночью неспокойно спал..."
     "Ты видела, как пилят дерева?.."
     "Ларец опущен с неба на цепях..."
     "В моих воспоминаньях о весне..."
     "Передают известья, погоди..."
     "Наш пароход плывет из дальних стран..."
     "Чтоб с ним вступить сейчас же в смертный бой..."
     "Добро и зло на свете все творят..."
     "Я звезду засвечу тебе в угоду...".
     "Трем нашим дочкам ты головки гладишь..."
     "Хочу любовь провозгласить страною..."
     "Бывает в жизни все наоборот...".
     "Я видел: реки, выйдя из равнины..."
     "Я замышлял уехать в дальний край...".
     "Серебряные россыпи монет..."
     "В твоем плену я двадцать с лишним лет..."
     "Обычай старый есть в горах у нас..."
     "Длинней он будет или же короче..."
     "Дождь, оставляя капли на окне..."
     "Ты чешешь косу, огорчаясь тем..."
     "Ты среди умных женщин всех умнее..."
     "Осталась нам едва ли треть пути..."
     "Над головами нашими весною...".
     "Когда ты вовсе не существовала б..."
     "Красавицу певец Эльдарилав..."..
     "Был мой родитель горским стихотворцем..."
     "Любовь, быть может, это институт..."
     "Однажды и ее мной случилось чуда..."
     "Маневры - это битва без войны..."
     "За труд и подвиг щедро награждает..."
     "Когда ведут невесту к мужу в дом..."
     "Я маюсь болью сердца и души..." .
     "Тебою принесенные цветы..."...
     "Ты говоришь, что должеа я всегда..."
     "Часы, не дремлющие на степе...".
     "Я в жизни многим многое прощал..."
     "Твой дом стоит на этой стороне...".
     "Слеза, что по щеке твоей стекла..."
     "Не верь ты сверстнице евоей бесстыдной..."
     "Ты задаешь вопрос свой не впервые..."
     "Поскольку знаю, что уже давне..." .
     "Бывает в жизни нашей час такой..."
     "Путей на свете бесконечно много..."
     "Ужеди я настолько нехорош..."
     Перевод Я. Козловского
     "В училище Любви, будь молод или сед..."
     "Бельной, я в палате лежу госпитальной..."
     "Царицей прослыв в государстве Любви..."
     "С головою повинною я..."
     "На пенсию выходят ветераны..."
     "Войны, раны и недуги..."
     "В Дербенте виноградари гуляли...".
     "В прядильне неба женщины соткали"."
     "Твоя сказала мама: - Посмотрим, ухажер..."
     "Из-за тебя потребовать к барьеру..."
     "На площади, где марши ликовали..."
     Любимых женщин имена
     Сеньорина
     Мулатка
     Нана Гвинипадзе
     Грузинским девушкам.
     "Кто бездумно и беспечно..."

     Камалил Башир. Легенда
     Парень гор. Легенда
     Завет Махмуда
     "Себе представший в образе Махмуда..."
     Целую женские руки (Поэма). Перевод И. Озеровой
     Горячего сердца пылающий вздох
     Горящего сердца пылающий вздох. Перевод Я. Козловского
     О любви. Перевод Я. Козловского
     Хафиз не оставил Шираза. Перевод Я. Козловского
     Училище любви. Перевод Я. Козловского
     Завещание любви. Перевод Я. Козловского
     "Я спросил на вершине...". Перевод Я. Козловского
     Эй, мужчины... Перевод Я. Козловского
     "В Иран приехав вешнею порою...". Перевод Я. Козловского
     В Ширазе. Перевод Я. Козловского
     Я влюблен в сто девушек. Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой .
     "С  кем  поделюсь  я  обидой  своей..."  Перевод  Е. Николаевской и. И.
Снеговой
     Чаша жизни. Перевод Я. Козловского
     Ай лаззат. Перевод Я. Козловского
     "От общего наследия любви...". Перевод Н. Гребнева.
     " - Скажи, чья радость прочих веселей?.." Перевод Я. Козловского
     Дорога. Перевод Р. Рождественского...
     "Писал поэт стихи жене...". Перевод Я. Гребнева.
     "Высокие травы родимого края...". Перевод Н. Гребнева
     "Радость, помедли, куда ты летишь?..". Перевод Н. Гребнева
     "Три страстных желанья...". Перевод Я. Козловского
     Три женщины. Перевод Я. Козловского
     С женщиной наедине. Перевод Я. Козловского
     "Если ты мужчина, узаконь...". Перевод Я. Козловского
     Таинственность. Перевод Я. Козловского..
     Красивая девушка. Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
     "Зря познал я усердье...". Перевод Я. Козловского
     "Мне оправданья нет и нет спасенья...". Перевод Н. Гребнева
     "Как живете-можете, удальцы мужчины?..". Перевод Н. Гребнева
     "Горной речки глупая вода...". Перевод Н. Гребнева
     "С чем сравнить мою любовь?..". Перевод Н. Гребнева
     "Я думал, деревья в цвету белоснежном...". Перевод Н. Гребнева
     "Любовь, давай себя сравним с пандуром!..". Перевод Н. Гребнева
     "Мой сосед, глаза прищурив карие...". Перевод Н. Гребнева
     "Если бы любовь на дно...". Перевод Н. Гребнева
     Пленительных женщин и храбрых мужчин. Перевод Я. Козловского
     "Молодых и в замяти седин...". Перевод Я. Козловского
     "В горах джигиты ссорились, бывало...". Перевод II. Гребнева
     "У юноши из нашего аула..." Перевод Н. Гребнева
     "Где, горянка, твои наряды...". Перевод Н. Гребнева
     Открыл я книгу вековую. ПеревЬд Я. Козловского
     ("Изнывая в любовной тоске...") Перевод Я. Козловского
     Я свиданье женщине назначил. Перевод Я. Козловского
     "Захочет любовь, и в клубящейся мгле...". Перевод Я. Козловского
     Баллада о женщине, спасшей поэта. Перевод Я. Козловского
     "Чтобы рвануться в схватку, у мужчины...". Перевод Я. Козловского
     Разговор с часами. Перевод Я. Козловского
     Афродита. Перевод Я. Козловского
     Санта-Клара. Перевод Л. Дымовой
     Мой край огромным не зови... Перевод Р. Рождественского
     Разговор. Перевод Р. Рождественского
     Вечная молодость. Перевод Р. Рождественского
     Вернулся я... Перевод Р. Рождественского
     Спроси у сердца. Перевод Р. Рождественского
     "Я ехал к тебе, а мой конь ревновал..." Перевод Р. Рождественского
     Вопросы и ответы. Перевод Р. Рождественского
     Я ходил по земле шахиншахов. Перевод Я. Козловского:


     Гамзатов Р. Г.
     П8  Суди  меня  по  кодексу  любви.:  Пер. с авар. - М.: Мол. гвардия,
1979. - 271 с. В пер.: 90 к., 100 000 экз.
     В  книге  -  стихи  и  поэма лауреата Ленинской премии, народного поэта
Дагестана Расула Гамзатова.



     Г------------173 - 79. 4702940006
     078(02) - 79



                         Расул Гамзатович Гамзатов



                             Редактор М. Беляев
                            Художник О. Безухов
                     Художественный редактор Т. Санкина
                      Технический редактор Т. Кулагина
                     Корректоры Т. Пескова, А. Долидзе

     Сдано  в  набор  10.08.79.  Подписано к печати 23.11.79. А00262. Формат
70Х108  1/32.  Бумага  типографская  Э  1.  Гарнитура  "Обыкновенная новая".
Печать  высокая.  Условн.  печ.  л.  11,9. Уч.-изд. л. 7. Тираж 100 000 экз.
Цена 90 коп. Заказ 1441.
     Типография ордена Трудового Красного Знамени издательства
     ЦК  ВЛКСМ  "Молодая  гвардия", Адрес издательства и типографии: 103030,
Москва, К-30, Сущевская, 21.

     OCR Pirat

Популярность: 39, Last-modified: Fri, 10 Sep 2004 20:53:04 GmT