Муса Джалиль. Избранное

Перевод с татарского

-------------------------------------------------------------
Составитель В. ГАНИЕВ. Вступительная статья ЮРИЯ КОРОЛЬКОВА
Издательство "ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА" Москва 1966 г.
OCR и проверка: Рахматулин Н.А.
-------------------------------------------------------------

СОДЕРЖАНИЕ
Юрий Корольков. По следам песен Мусы Джалиля

СТИХОТВОРЕНИЯ

1. Мои песни. Перевод С. Липкина

МОЛОДОСТЬ

2. Счастье ("Если б саблю я взял..."). Перевод В. Ганиева
3. Слово поэта свободы. Перевод В. Ганиева
4. "Нет, сильны мы -- мы найдем дорогу..." Перевод В. Тушновой
5. От сердца. Перевод К. Арсеневой
6. Со съезда. Перевод А. Штейнберга
7. Наша любовь. Перевод В. Звягинцевой
8. Весна. Перевод Э. Багрицкого
9. Молодость. Перевод В. Звягинцевой
10. "Года, года...". Перевод К. Арсеневой
11. Зимние стихи. Перевод С. Липкина
12. Зайтуне. Перевод М. Петровых
13. Хадие. Перевод П. Антокольского
14. "Мы сквозь ресницы все еще смеемся..." Перевод М. Петровых
15. Одинокий костер. Перевод Р. Морана
16. Май. Перевод В. Звягинцевой
17. Родник. Перевод Я. Козловского
18. В минуту обиды. Перевод В. Звягинцевой
19. Когда она росла. Перевод Р. Морана
20. Я помню. Перевод В. Звягинцевой
21. Лес ("Путь идет через лес..."). Перевод В. Тушновой
22. "Жизнь твоя до конца отгремела...". Перевод В. Ганиева

ПИСЬМО ИЗ ОКОПА

23. Прощай, моя умница. Перевод В. Тушновой
24. Моей дочери Чулпан. Перевод П. Антокольского
25. Письмо из окопа. Перевод В. Державина
26. Мензелинские воспоминания. Перевод Я. Козловского
27. След. Перевод П. Антокольского
27. В Европе весна. Перевод В. Державина
28. Радость весны. Перевод В. Ганиева
29. Сон. Перевод В. Ганиева
30. Смерть девушки. Перевод Р. Морана

ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЯ

31. Песня девушки. Перевод В. Ганиева
32. Платочек. Перевод В. Ганиева
33. Прости, родина! Перевод И. Френкеля
34. Воля. Перевод М. Львова
35. Лишь была бы волюшка. Перевод Т. Ян
36. Лес ("Уж гаснет день..."). Перевод Т. Ян
37. Красная ромашка. Перевод И. Френкеля
38. Соловей и родник (баллада). Перевод И. Френкеля
39. Пташка. Перевод В. Ганиева
40. Счастье ("Былые невзгоды..."). Перевод С. Липкина
41. Неотвязные мысли. Перевод И. Френкеля
42. Письмо (песня). Перевод А. Ахматовой
43. Поэт. Перевод А. Тарковского
44. Расставанье. Перевод Р. Морана
45. Лекарство. Перевод М. Лисянского
46. Меч. Перевод А. Тарковского
47. Звонок. Перевод Л. Пеньковского
48. Раб. Перевод М. Львова
49. Простуженная любовь. Перевод В. Ганиева
50. Волки. Перевод И. Френкеля
51. Одной девушке. Перевод В. Журавлева
52. Садовод. Перевод Т. Ян
53. Влюбленный и корова. Перевод В. Ганиева
54. Последняя песня. Перевод М. Сельвинского
55. Капризная любовница. Перевод В. Ганиева
56. Осужденный. Перевод Т. Ян
57. Сон в тюрьме. Перевод Р. Морана
58. Ты забудешь. Перевод М. Петровых
59. Тюремный страж. Перевод И. Френкеля
60. Клоп. Перевод И. Френкеля
61. Перед судом. Перевод В. Ганиева
62. Любимой. Перевод И. Френкеля
63. Могила цветка. Перевод С. Липкина
64. Часы. Перевод А. Ахматовой
65. Милая. Перевод Н. Гребнева
66. Беда. Перевод С. Маршака
67. Праздник матери. Перевод С. Липкина
68. Путь джигита. Перевод К. Арсеневой
69. Сталь. Перевод П. Антокольского
70. Дороги. Перевод И. Френкеля
71. Рубашка. Перевод И. Френкеля
72. Костяника. Перевод А. Ахматовой
73. Соленая рыба. Перевод Ю. Гордиенко
74. Последняя обида. Перевод И. Френкеля
75. После войны. Перевод И. Френкеля
76. Сержант. Перевод А. Шпирта
77. Помощь весне. Перевод В. Гончарова
78. Строитель. Перевод В. Бугаевского
79. К Двине. Перевод И. Френкеля
80. Молодая мать. Перевод В. Ганиева
81. Последнее воспоминание. Перевод В. Ганиева
82. Без ноги. Перевод И. Френкеля
83. Варварство. Перевод С. Липкина
84. После болезни. Перевод А. Ахматовой
85. Навстречу радости. Перевод С. Липкина
86. К смерти. Перевод Л. Пеньковского
87. Утешение. Перевод А. Тарковского
88. Другу. Перевод А. Шпирта
89. Горная река. Перевод В. Державина
90. Буря. Перевод А. Тарковского
91. Выздоровление. Перевод Л. Пеньковского
92. Цветы. Перевод С. Липкина
93. Двуличному. Перевод В. Ганиева
94. Угощение поэта. Перевод В. Ганиева
95. Соседи. Перевод Р. Морана
96. Случается порой. Перевод С. Маршака
97. Каменный мешок. Перевод А. Шпирта
98. Палачу. Перевод С. Липкина
99. Сила джигита. Перевод А. Шпирта
100. Не верь! Перевод И. Френкеля
101. Избранник. Перевод А. Тарковского
102. Мечта. Перевод А. Шпирта
103. "Придет, придет Москва!..". Перевод С. Липкина
104. "Юность, юность, сердце обжигая...". Перевод В. Ганиева
105. Любовь. Перевод Р. Морана
106. Мой подарок. Перевод Р. Галимова
107. Четыре цветка. Перевод А. Штейнберга
108. Рыбаки. Перевод А. Штейнберга
109. Раны. Перевод А. Тарковского
110. Снежная девушка. Перевод Р. Морана
111. Гроб. Перевод С. Липкина
112. Один совет. Перевод И. Френкеля
113. Дуб. Перевод И. Френкеля
114. Сон ребенка. Перевод И. Френкеля
115. Волшебный клубок. Перевод И. Френкеля
116. В стране Алман. Перевод И. Френкеля
117. О героизме. Перевод А. Шпирта
118. Новогодние пожелания. Перевод И. Френкеля

ПО СЛЕДАМ ПЕСЕН МУСЫ ДЖАЛИЛЯ

Песня меня научила свободе,
Песня борцом умереть мне велит.
Жизнь моя песней звенела в народе,
Смерть моя песней борьбы прозвучит.

26 ноября 1943 года.
Муса Джалиль

Мусе Джалилю было бы теперь шестьдесят лет... Для большого поэта -- это
возраст глубоких размышлений, философского осмысления прожитой жизни, пора
неостывающего творческого горения... Да, Джалилю было бы сейчас шестьдесят,
но он погиб, когда ему не исполнилось и сорока. Поэт был расстрелян
нацистами в августе сорок четвертого года в зеебургском тире на глухой
окраине Берлина.
Джалиль не допел до конца своих песен, гитлеровцы оборвали его жизнь в
самом расцвете. Прошло более двадцати лет со дня окончания второй мировой
войны, но преступления фашизма до сих пор отдаются болью в человеческой
памяти. И до сих пор кровоточит сердце при мысли о безвременно ушедшем поэте
Мусе Джалиле.
Родился Муса Джалиль в 1906 году в семье Мустафы, сына Габдельджалила,
в деревне Мустафино бывшей Оренбургской губернии. С тринадцати лет стал
принимать активное участие в работе комсомола. Первое его стихотворение было
опубликовано в 1919 году в газете "Кызыл юлдуз" ("Красная звезда") -- органе
большевиков Туркестанского фронта. Потом он учился на рабфаке в Казани,
работал в редакциях различных газет и журналов. В 1931 году окончил 1-й МГУ.
В коммунистическую партию Муса Джалиль вступил еще в 1929 году.
Джалиль был профессиональным писателем, до войны вышло двенадцать его
сборников.
Но вот началась Великая Отечественная война.
Жена поэта Амина-ханум так писала в предисловии к одному из первых
посмертных изданий стихов Джалиля:
"В июле 1941 года мой муж Муса Джалиль вступил в ряды Советской Армии.
Поначалу он был рядовым, затем окончил курсы политработников в Мензелинске и
был направлен на Волховский фронт...
С июля 1942 года от Мусы Джалиля перестали приходить письма. Долго
ждала я, и вот наконец пришло самое худшее известие: Джалиль без вести
пропал. Многие годы я не знала о его судьбе.
Убит в бою? Ранен? Находится у партизан? Или же попал в руки врага?
Однако я ни на минуту не теряла веры в него, веры в его благородство и
честь"
Героическая и трагедийная судьба поэта сложилась так, что ему не
суждено было "в отчизну попасть", как мечтал он в стихотворении "Дороги",
написанном в фашистском застенке. Но стихи Джалиля, уже после его смерти,
вернулись на родину, нашли дорогу к людским сердцам. Они рассказали нам о
высоком подвиге поэта, о накале его чувств, о его стойкости и неукротимой
воле к борьбе.
История стихов Мусы Джалиля, составивших так называемые "Моабитские
тетради", общеизвестна. Мы знаем, как друг поэта, бельгийский антифашист
Андре Тиммерманс, которому Муса, уходя на казнь, доверил самое дорогое --
свои стихи, доставил в советское консульство самодельный блокнот Джалиля.
Знаем, что солдат Терегулов, возвратившийся из плена, привез в Казань еще
один блокнот со стихотворениями Мусы Джалиля.
Но тюремные блокноты Джалиля были только собранием мужественных,
глубоко волнующих произведений поэта-патриота. О последних днях его жизни мы
поначалу ничего не знали.
Первую весть о поэте нам принесли советские солдаты, штурмовавшие
Берлин и захватившие тюрьму Моабит. Во дворе, среди разных бумаг, они нашли
вырванную из какой-то книги страницу, на которой было написано:
"Я, татарский поэт Муса Джалиль, заключен в Моабитскую тюрьму за
политическую работу против фашистов и приговорен к смертной казни..."
Сама по себе эта записка уже служила свидетельством того, что поэт и в
плену не сложил оружия, остался верен своему воинскому долгу.
Затем на одном из блокнотов со стихами Джалиля обнаружили надпись,
сделанную его рукой:
"Другу, который умеет читать по-татарски и прочтет эту тетрадку. Это
написал известный татарскому народу поэт Муса Джалиль. Испытав все ужасы
фашистского концлагеря, не покорившись страху сорока смертей, был привезен в
Берлин. Здесь он был обвинен в участии в подпольной организации, в
распространении советской пропаганды... и заключен в тюрьму. Его присудят к
смертной казни. Он умрет. Но у него останется 115 стихов, написанных в
заточении. Он беспокоится за них... Если эта книжка попадет в твои руки,
аккуратно, внимательно перепиши их набело, сбереги их и после войны сообщи в
Казань, выпусти в свет как стихи погибшего поэта татарского народа. Это мое
завещание. Муса Джалиль. 1943. Декабрь".
Вот те немногие сведения, которыми мы располагали. Но у нас имелись
стихи -- поэзия потрясающей человеческой силы и патриотической страстности.
В стихотворении "Волшебный клубок", написанном за несколько месяцев до
казни, Джалиль говорил:

Как волшебный клубок из сказки,
Песни -- на всем моем пути...
Идите по следу до самой последней,
Коль захотите меня найти!

И тогда мы пошли по следам его песен, его стихов, чтобы найти в них
подробности героической жизни поэта, расшифровать последние страницы
биографии.

Что делать?
Отказался от слова,
От последнего слова друг-пистолет.
Враг мне сковал полумертвые руки,
Пыль занесла мой кровавый след...

Так писал Джалиль в июле 1942 года. Значит, Муса был тяжело ранен и
его, обессиленного, захватили враги. Действительно, именно в это время на
Волховском фронте шли неудачные для нас бои.
А потом были такие стихи:

Бараков цепи и песок сыпучий
Колючкой огорожены кругом.
Как будто мы жуки в навозной куче:
Здесь копошимся. Здесь мы и живем.

Это описан лагерь для военнопленных, в котором томился Джалиль, откуда
с надеждой глядел на далекий лес, где, он знал, скрываются партизаны.

Там на ночь, может быть, товарищ "Т"
Большое дело замышляет,
И чудится -- я слышу в темноте,
Как храбрый саблю направляет.

В стихах высказываются затаенные мысли:

Только одна у меня надежда:
Будет август. Во мгле ночной
Гнев мой к врагу и любовь к отчизне
Выйдут из плена вместе со мной.

Теперь нам известно, что в августе рассчитывал Джалиль поднять
восстание в лагере. Осуществить это, к сожалению, не удалось.
Строка за строкой повествовали стихи Джалиля о его мечтах, о его делах,
о его борьбе в те годы, когда он считался "без вести пропавшим".
Сейчас коллективными усилиями разных людей, друзей Мусы, его товарищей
по перу и оружию удалось узнать многое из того, что до последнего времени
оставалось неразгаданной тайной. В поиск включились бельгиец Андре
Тиммерманс и товарищ поэта -- татарский писатель Гази Кашшаф, московские
поэты Илья Френкель и Константин Симонов, столяр из Стерлитамака Талгат
Гимранов и архангельский учитель Михаил Иконников, итальянский служащий из
Мантуи Рениеро Ланфредини и немецкий литератор Леон Небенцаль. Принимал в
нем участие и автор этих строк. Мы идем уже не только по следам песен и
стихов Джалиля. Нашлись живые свидетели, встречавшиеся с Джалилем в плену,
работавшие с ним в подполье, обнаружены документы, восстанавливающие события
тех дней.
И, по мере того как золотыми крупинками, будто мозаику, приходилось
воссоздавать героическую биографию поэта, все больше раскрывалось перед нами
величие жизни, борьбы и творчества Мусы Джалиля. Он принадлежит нашему
поколению, и наш долг рассказать все, что мы знаем о нем сегодня.
Теперь мы можем довольно точно проследить путь Джалиля с того момента,
когда он, попав в окружение на Волховском фронте, казалось бы, надолго был
вычеркнут из списков активных борцов с фашизмом. Но на деле все произошло не
так. Муса был жив и, значит, не покорен.
Раненого поэта бросили в Холмский лагерь. Оттуда его перевели в
Демблин, потом в лагерь под Вустрау, а весной 1943 года Джалиль попал в
Радомский лагерь. Здесь он вошел в подпольную организацию советских
военнопленных.
Примерно за год до этого фашистское командование, обеспокоенное
тяжелыми потерями на Восточном фронте, начало искать дополнительные
источники для создания новых резервов. Было решено сформировать так
называемые "легионы" из пленных нерусских национальностей. В Берлине
существовал некий комитет "Идель-Урал", созданный татарскими
эмигрантами-националистами. Главари комитета пытались оказать влияние на
военнопленных, использовать их в своих целях. Советские патриоты проникли в
комитет, с тем чтобы иметь возможность сколачивать силы сопротивления в тылу
врага.
Муса Джалиль в плену числился как Гумеров. Товарищам, знавшим, что под
этой фамилией скрывается автор национальной татарской оперы "Алтын-чеч",
удалось перевести Джалиля из лагеря в комитет. Здесь ему поручили заниматься
"культурным обслуживанием" военнопленных. Но для Мусы это был только повод
связаться с людьми, вести агитационную работу, поддерживать боевой дух в
советских воинах, попавших в неволю. Главным оружием подпольщиков в то время
было слово, был гневный, зовущий к борьбе стих поэта.
Сначала Джалиля послали в Свинемюнде, где в лагере находилась большая
группа пленных татар и башкир. Там он установил первые связи. А затем Муса
отправился на самый опасный и ответственный участок подпольной работы -- в
Едлино, где располагался штаб формирования национальных "легионов".
Деятельность подпольщиков скоро дала свои результаты. Первый же
батальон "легионеров", посланный на фронт, еще по дороге восстал и перешел к
партизанам. И это не единственный случай вооруженного сопротивления, которое
оказывали советские люди, силой загнанные в "легионы".
Гестаповцы долго охотились за подпольщиками. В ночь на двенадцатое
августа 1943 года гитлеровские солдаты окружили барак культвзвода и сделали
обыск. Были найдены листовки, только что присланные из Берлина. Джалиля и
его товарищей арестовали. Провал, начавшийся в лагере по доносу провокатора,
затронул и берлинскую часть организации. Подпольщики оказались в тюрьме. Но
не прекратившиеся восстания в батальонах, побеги из лагеря, листовки,
распространяемые в "легионах", -- все это заставило фашистское командование
отказаться от затеи использовать пленных в войне с Советским Союзом.
Муса Джалиль писал в тюремной камере:

Не преклоню колен, палач, перед тобою,
Хотя я узник твой, я раб в тюрьме твоей.
Придет мой час -- умру. Но знай: умру я стоя,
Хотя ты голову отрубишь мне, злодей.

Тянулись долгие месяцы следствия, допросов, пыток. Но ничто не могло
сломить воли поэта и его сподвижников. Суд над группой Джалиля состоялся в
марте 1944 года. Однако почти полгода томились они еще в камерах смертников,
с часу на час ожидая казни. Все, кто видал их в эти дни в тюрьме, поражались
их стойкости и презрению к палачам.
Джалиль всем своим существом ненавидел фашизм. С горьким упреком писал
он о стране Алман -- о гитлеровской Германии.

И это страна великого Маркса?!
Это бурного Шиллера дом?!
Это сюда меня под конвоем
Пригнал фашист и назвал рабом?!

И стенам не вздрогнуть от "Рот фронта"?
И стягу спартаковцев не зардеть?
Ты ударил меня, германский парень,
И еще раз ударил... За что? Ответь!

Но Муса Джалиль видел и другую Германию -- родину Тельмана, Либкнехта и
Люксембург. Из каменного мешка Моабита поэт-интернационалист обращается к
своим друзьям-единомышленникам:

Солнцем Германию осветите!
Солнцу откройте в Германию путь!

Муса не дожил до тех дней, когда немецкому народу вернули Маркса и
Гейне, когда были распахнуты ворота фашистских тюрем. Но в красном флаге,
который взвился над поверженным Рейхстагом, была частица горячей крови Мусы
Джалиля, пламенного патриота, замечательного поэта, своей смертью
приблизившего нашу победу.
Джалиль ушел из жизни слишком рано, но все же он успел сказать многое
из того, что хотел сказать, что подсказывало ему его неукротимое сердце. Его
подвиг стал символом несгибаемой воли, страстной любви к своему народу. Имя
поэта известно теперь далеко за пределами нашей страны. Нет, не затерялись
его следы на дорогах большой войны. Он вернулся на родину. Мужество и талант
как бы переплелись, слились в едином стремлении отдать все народу, отчизне.
И не случайно Муса. Джалиль удостоен высокого звания Героя Советского Союза,
а творчество его отмечено Ленинской премией. Он живет в своих стихах, живет
в благодарной памяти современников.

Перед нами новая книга произведений Мусы Джалиля,..
Поэту было бы сейчас шестьдесят лет...

Юрий Корольков

СТИХОТВОРЕНИЯ

МОИ ПЕСНИ

Песни, в душе я взрастил ваши всходы,
Ныне в отчизне цветите в тепле.
Сколько дано вам огня и свободы,
Столько дано вам прожить па земле!

Вам я поверил свое вдохновенье,
Жаркие чувства и слез чистоту.
Если умрете -- умру я в забвенье,
Будете жить -- с вами жизнь обрету.

В песне зажег я огонь, исполняя
Сердца приказ и народа приказ.
Друга лелеяла песня простая.
Песня врага побеждала не раз.

Низкие радости, мелкое счастье
Я отвергаю, над ними смеюсь.
Песня исполнена правды и страсти --
Тем, для чего я живу и борюсь.

Сердце с последним дыханием жизни
Выполнит твердую клятву свою:
Песни всегда посвящал я отчизне,
Ныне отчизне я жизнь отдаю.

Пел я, весеннюю свежесть почуя.
Пел я, вступая за родину в бой.
Вот и последнюю песню пишу я,
Видя топор палача над собой.

26 ноября 1943 г.

МОЛОДОСТЬ

1919-1939

СЧACTЬЕ

Если б саблю я взял, если б ринулся с ней,
Красный фронт защищая, сметать богачей,
Если б место нашлось мне в шеренге друзей,
Если б саблей лихой я рубил палачей,
Если б враг отступил перед силой моей,
Если б шел я вперед все смелей и смелей,
Если б грудь обожгло мне горячим свинцом,
Если пуля засела бы в сердце моем,
Если б смерть, не давая подняться с земли,
Придавила меня кулаком, --
Я бы счастьем считал эту гибель в бою,
Славу смерти геройской я в песне пою.
Друг-рабочий, винтовку возьми -- и в поход!
Жизнь отдай, если надо, за волю свою.

Октябрь 1919 г.

СЛОВО ПОЭТА СВОБОДЫ

Я восстал и вперед стал прокладывать путь,
Верю в силу свою, дышит радостью грудь.
Пусть немало преград на пути у меня,
Нет, не жалуюсь я, не хочу отдохнуть.
Лишь свобода и правда -- мой главный оплот.
Разве можно теперь не стремиться вперед?
Разве можно народ не вести за собой,
Если виден вдали мне надежды восход?
Всех рабочих людей я считаю родней,
Лишь с сынами народа един я душой.
Это мой идеал, это высшая цель --
Быть с народом, вести его светлой тропой.
Жизнь моя для народа, все силы ему.
Я хочу, чтоб и песня служила ему.
За народ свой я голову, может, сложу --
Собираюсь служить до могилы ему.
Славлю дело народное песней своей,
Не пою небеса, жизнь земли мне милей.
Если темная ночь накрывает меня,
Не горюю: дождемся мы светлых лучей!
Может быть, я нескладно пою? Ну, и пусть!
Потому и пою, что врагов не боюсь...
Я в свободном краю, я с народом всегда.
Все вперед и вперед неуклонно стремлюсь.

Январь 1920 г.

* * *

Умрем, не будем рабами!
К. Маркс

Нет, сильны мы -- мы найдем дорогу,
Нам ничто не преградит пути.
Нас, идущих к светлой цели, много,
Мы туда не можем не дойти!

Не страшась кровопролитной битвы,
Мы пойдем, как буря, напролом.
Пусть кому-то быть из нас убитым,--
Никому из нас не быть рабом!

1921

ОТ СЕРДЦА

Лечу я в небо, полон думы страстной,
Сияньем солнца я хочу сиять.
Лучи у солнца отниму я властно,
На землю нашу возвращусь опять.

В пыль превращу я твердый камень горный,
Пыль -- в цветники, где так сладка цветень.
Я разбиваю темень ночи черной,
Творю ничем не омраченный день.

Я солнцу новый путь открыл за мглою,
Я побывал в гостях у синих звезд,
Я небо сблизил и сдружил с землею,
Я со вселенной поднимаюсь в рост.

Я для друзей прилежными руками
Взрастил жасмин. Огонь принес врагу.
В союзе я со всеми бедняками,
И наш союз я свято берегу.

Сдвигаю горы с мыслью о народе,
И бурей чувств душа обновлена.
И песнею о сладостной свободе
Трепещет мной задетая струна.

Свободной песни, вдохновенной речи
Я зерна рассыпаю, как посев.
Я смел, иду вперед, расправив плечи,
Препятствия в пути преодолев.

Товарищи мои, нам страх неведом!
Одним порывом объединены,
Мы радуемся счастью и победам,
Нас тысячи, мы молодость страны.

1923

СО СЪЕЗДА

Ростепель.
Телеге нет проезда...
Но, меся лаптями снег и грязь,
В кожухе, под вешним солнцем теплым
Он идет, в деревню торопясь.

Он идет из города,
Со съезда --
Сельским миром выбранный ходок.
Много дельного он там услышал
И теперь спешит вернуться в срок.

Убеждали:
-- Через дней десяток,
Грязь подсохнет --
Соберешься в путь.
Лошадьми тебя домой доставим,
Ты еще с недельку здесь побудь!

Но ходок не хочет ждать нисколько.
Много дельного узнал он тут,
Должен он с друзьями поделиться.
Невтерпеж! Односельчане ждут.

Словно лишь вчера ему Калинин
Говорил:
-- Есть тракторы для вас.
Время перейти на многополье,
Время взяться всем за труд сейчас!

И ходок спешит по бездорожью.
Он вспотел.
Взбираться тяжело.
Близок вечер.
Вот и холм знакомый.
Скоро он придет в свое село.

1925

НАША ЛЮБОВЬ

Помнится, была весьма забавной
Наша комсомольская любовь.
Члены волостного комитета,
Ехали на съезд мы. Вижу вновь
Красный тот вагон и пар морозный...
Мы укрылись шубою одной.
Черт возьми, тогда-то показалась
Ты такой мне близкой и родной.
Было то в крутом году -- в двадцатом.
Кто из нас не помнит той зимы?..
Тут же ты картошки наварила,
И одною ложкой ели мы.
Помню, как мы весело смеялись,
Словно закадычные друзья.
Целовались иль не целовались --
Этого никак не вспомню я.
Резкий ветер дул из каждой щели,
Забирался и за воротник.
Ты о коммунизме говорила,
Что из головы, а что из книг...
-- Тяжело еще пока живется,
Трудною дорогою идем.
Но победы все-таки добьемся,
Вот увидишь -- заживем потом!
Коммунизм -- великая эпоха,
Счастье человечества всего.
Мы с тобой увидим непременно
Ленинской идеи торжество.
Пусть нам нелегко, -- ты говорила,--
Одолеет все рабочий класс.
Этому учил и Маркс когда-то,
Этому и Ленин учит нас.--
И стучавший в дверь вагона ветер,
И метель за ледяным окном
Звали нас к борьбе неутомимой,
Как и ты, твердили об одном.
В это время нашим фронтом были
Битвы против бунтов кулака,
Были штабом той борьбы великой
И райком и грозное Чека.
Помню, ты на съезде выступала
С гневной речью против кулаков,
Защищала яростно комбеды,--
Ты была душою бедняков.
А когда домой мы возвращались,
Ты, устав, ко мне прижалась вновь.
До чего ж тогда была смешною
Наша комсомольская любовь!
Волосы моей щеки касались...
Все точь-в-точь, как было в первый раз.
Целовались иль не целовались --
Точно уж не помню я сейчас...
Все точь-в-точь, как было в первый раз.
Целовались иль не целовались --
Точно уж не помню я сейчас...
Времени прошло с тех пор немало.
Светлые сбываются мечты:
Строим мы ту жизнь для человека,
О которой говорила ты.
К ней, моя хорошая, идем мы,
Трудной закаленные борьбой.
В той борьбе очистили сердца мы,
В ней и ум оттачиваем свой.
Поровну тепло и хлеб делили
Мы с тобою в пору той зимы.
И друг друга и страну любили
Настоящею любовью мы.

1932

ВЕСНА

Я открываю солнцу грудь.
"Чахотка",-- доктор говорит...
Пусть лижет солнце эту грудь,
Она от прежних ран болит.
Ну что ж, ей надо отдохнуть.
И солнцем вновь она блеснет...
На белом камне я сижу,
Мне слышится весны поход --
Идут деревья, ветры ржут...
Преступен разве отдых мой?
Дышу я теплотой ночей,
Готовящих работу дней...
Я взял свое от войн и гроз.
Зачем же не смеяться мне,
Прошедшему сквозь грохот гроз,
Когда весна, сломав мороз,
Скачет, как бешеный снеговой поток?

Скачет, как бешеный снеговой поток,
Кружится безумный водоворот.
Тонкий, как кружево, как пушок,
Челтыр-челтыр ¹,-- ломается лед
От жара богатыря -- весны...
В небе лазурном, как взор Сарвар,
Тихая тень облаков-ресниц
Расходится, задрожав сперва,
Лаская уколами небосклон...
Ну как мне не радоваться и не петь,
Как можно грустить, когда день -- как звон,
Как песня, как музыка и как мед!
За то, чтобы крикнуть идущим дням:
"Эти весны нам принадлежат!" --
Я легкое отдал, я жизнь отдам,
Не оборачиваясь назад...
Я радуюсь дрожанью вен --
Весна по руслам их течет.
И я кричу: "Ломая плен,
Не кровь ли двинулась вперед,
В днепровский яростный поход,
Трудом вскипает и поет?!"
"Чахотка",-- доктор говорит...
Не прав он: это гул годин,
Которые, теснясь в груди,
Хранят походов грозный ритм
И пламя флагов впереди.

1933

¹Челтыр-челтыр -- звукоподражание.

МОЛОДОСТЬ

Молодость со мной и не простилась,
Даже и руки не подала.
До чего горда, скажи на милость,--
Просто повернулась и ушла.
Только я, чудак, дивясь чему-то,
Помахал рукою ей вослед,--
То ль просил вернуться на минуту,
То ль послал признательный привет.

Бросила меня в пути, не глядя,
Упорхнула легким ветерком,
Проведя, как на озерной глади,
Борозды морщин на лбу моем.

И стоял я долго на поляне,
Чувствуя стеснение в груди:
Молодость, как этот лес в тумане,
Далеко осталась позади.

Молодость, резвунья, чаровница,
Чем же ты была мне так близка?
Отчего же в сердце длится, длится
Эта беспокойная тоска?

Может быть, в тебе мне были любы
Дни, когда я страстью был томим?
Раузы рябиновые губы,
Горячо прильнувшие к моим?

Или дорога мне до сих пор ты
Стадионом, где шумел футбол?
Был я одержим азартом спорта,
Много дней в чаду его провел.

Или вот...
Стою перед мишенью,
Нажимаю, щуря глаз, курок.
Помню каждое свое движенье,
Хоть тому уже немалый срок.

Может быть, бывает так со всеми,
Злая память жалит, как пчела?
Или просто наступило время
Погрустить, что молодость прошла.

Ничего! Я унывать не стану,
Много в жизни и разлук и встреч.
Я и в старости не перестану
Слушать звонкой молодости речь.

Родина нас вместе с молодыми
Призовет на бой с любой бедой,--
Встанем все тогда в одни ряды мы
И тряхнем седою бородой.

Молодость, не чванься, дорогая,
Жар в душе не только у тебя,--
Это жизнь у нас теперь такая:
Нам и жить и умирать, любя.

Не одна ты радость и утеха.
Разве счастье лишь в тебе одной?
Силе чувства возраст не помеха,
Солнце не кончается с весной.
Если снова Рауза родится --
Вновь придет к заветному ручью,
Моему "джигитству" подивится
И погладит бороду мою.

Молодости нету и в помине,
Сколько ни гляжу я ей вослед,
Лишь на горизонте вижу синий,
Как морские волны, синий цвет..

Дай-ка я сегодня на прощанье
Обернусь, махну тебе рукой.
Это уж и вправду расставанье,
Молодость, товарищ дорогой!

За огонь затепленный -- спасибо!
А грустить?.. Не та теперь пора.
Если бы ты возвратилась, ты бы
Удивилась яркости костра.

Не погаснет этот жар сердечный,
Жить, гореть, бороться буду я.
Вот что означает помнить вечно
О тебе, далекая моя.

1933

* * *

Года, года...
Придя ко мне, всегда
Меня руками гладили своими.
Вы с мягким снегом шли ко мне, года,
Чтоб стали волосы мои седыми.

Чертили вы морщинами свой след.
Их сеть мой лоб избороздила вскоре,
Чтоб я числом тех знаков и примет
Считал минувшей молодости зори.

Я не в обиде. Молодости пыл
Я отдал дням, что в битвах закалялись.
Я созидал, и труд мне сладок был,
И замыслы мои осуществлялись.

Как вдохновенно трудится народ,
Социализма воздвигая зданье!
Я знаю: камнем жизнь моя войдет
И прочно ляжет в основанье.

1934

ЗИМНИЕ СТИХИ

Снег похож на белую бумагу.
Песню или стих писать начнем?
Солнце, наш поэт, познав отвагу,
Чертит по снегу пером-лучом.

Вот и зимний ветерок несется.
Вьется снег... Теки, строфа, теки!
Я смотрю на снег в сиянье солнца:
Это настоящие стихи!

Их читает лес, не уставая,
И кудрявые снега полей.
Ель поет их -- девушка лесная:
Видно, строчки полюбились ей.

Бархатное платье зеленеет,
И земли касается подол.
Солнце к ней любовью пламенеет:
Это я в его стихах прочел.

Вот на лыжах, в свитере зеленом,
Ели молодой под стать вполне,
Наполняя лес веселым звоном,
Девушка моя спешит ко мне.

Вот мелькнула, поднимаясь в гору,
Вот остановилась у ольхи,
Я смотрю на снег, дивлюсь узору...
Это настоящие стихи!

Солнце!
Мы горим одною страстью,
Мы с тобою счастливы сейчас.
Песня юной жизни, песня счастья
В сердце зарождается у нас.

Февраль 1935 г., Голицыно

ЗАЙТУНЕ

Если вернешься на берег Демы,
Где тополя шелестят на ветру,
Тихо пройди луговиной знакомой,--
Там я недавно бродил поутру.

Ты в камышах у прибрежной тропинки
Слышишь ли сердца влюбленного дрожь?..
В воду войдешь ты, стройнее тростинки,
Робко оглянешься и поплывешь.

Я не вернусь на тихую Дему,
Молодости воротить не могу,
Но, устремляясь мечтой к былому,
Сердце гостит на твоем берегу.

Здесь я увидел тебя впервые
И разгорелся огонь в крови,
Здесь я изведал дни грозовые --
Счастье и муку первой любви.

Деме вверял я мои печали.
Как мне сочувствовала она!
Волны участливо мне отвечали,
Сердце мое понимая до дна.

Другом заветным считал я Дему,
Чуткие, светлые волны ее,
И никому, никому другому
Не доверялось сердце мое.

Помню, как мне по ночам весенним
Дема внимала, забыв покой,
Как волновалась моим волненьем,
Как тосковала моей тоской.

Дема на волнах меня качала,
С нею мечталось мне горячей.
Молодость, жизни моей начало,
Я безоглядно оставил ей.

Даже теперь я втайне страдаю.
Как мне задумчивой Демы жаль!
Где-то на Деме -- любовь молодая,
Где-то на Деме -- моя печаль!

Девушка с Демы! Пусть мы расстались,
Верь, что любовь моя глубока.
Помни о ней, живи, не печалясь,
Как голубая Дема-река.

Свежий рассвет любви нашей ранней
Издали чудится сном наяву.
Очарованьем воспоминаний
Тайно любуюсь, тайно живу.

Вспомни тропинку нашу былую
К Деме одна спустись в тишине
Цветик прибрежный сорви, целуя,
С ласковой думою обо мне.

1935

ХАДИЕ

Как-то странно жизнь моя сложилась!
Огонечек тлел едва-едва.
Пылко полюбил я, всей душою,
А при встрече позабыл слова.

Как-то странно дружба завязалась!
Все в ней было: искренность и страсть.
Но два сильных, стойких человека,
Мы друг друга истерзали всласть.

И на всем запрет, везде опаска.
Молодое чувство не росло.
Да и юность пылкую с годами
Ветром мимолетным пронесло.

И стоишь, оглядываясь горько
На отрезок прошлого пути.
Кто же виноват, какая сила
Две души держала взаперти?

(?)

* * *

Мы сквозь ресницы все еще смеемся,
Друг другу глядя в жаркие зрачки,
Друг друга любим, но не признаемся
В любви своей. Какие чудаки!

Я все еще влюбленными глазами
Твой взгляд ловлю, слежу твои мечты.
Меня испепеляет это пламя.
Скажи по совести: как терпишь ты?

Лишь гляну я, и, верно, из кокетства
Ты неприметно мне грозишь в ответ.
Ну и шалунья, ну и молодец ты!
Будь счастлива, живи сто тысяч лет!

-- Ну как дела твои, Муса?
-- Чудесно! --
Отвечу я, и кончен разговор.
Лишь говорят глаза, что сердцу тесно,
Что мы лишились речи с неких пор.

Твой взгляд, как дождь в засушливое лето.
Твой взгляд, как солнце в пасмурный денек.
Твой взгляд -- веселый вешний праздник света.
Лишь глянешь ты, и я не одинок.

Твои ресницы... Ох, твои ресницы! --
Густая туча раскаленных стрел!
Твои зрачки мерцают, как зарницы...
Я, попросту сказать, пропал, сгорел.

Душа не верит горестной судьбе,
Я весь горю, я изнемог в борьбе,
Приходит вечер -- я тобою полон,
А рассветет -- тоскую по тебе.

Нет, не забыть мне, видно, милый друг,
Прикосновенья теплых, нежных рук.
И теплится во мне неугасимо
Тоска глухая -- спутница разлук.

Уносит годы времени поток...
Покамест жизни не увял цветок,
О, если б мне увидеться с тобою,
Чтоб допылать, чтоб долюбить я мог!

Хотел бы я прильнуть к устам родным,
К твоим губам, горячим и хмельным,
А там -- хоть смерть!.. Пускай умру я с песней,
Испепеленный пламенем твоим.
1936 (?)

ОДИНОКИЙ КОСТЕР

Ночной простор. Я жгу костер.
Вокруг туман, как море...
Я одинок -- простой челнок,
Затерянный в просторе.

Горит бурьян. В густой туман
Он мечет сноп огнистый,
И смутный свет, минутный след,
Дрожит в пустыне мглистой...

То красный блеск, то яркий всплеск
Прорежет вдруг потемки.
То погрущу, то посвищу,
То запою негромко...

Огонь, светящийся во мгле,
Заметят ли, найдут ли?
На звук, летящий по земле,
Ответят ли, придут ли?

1936

МАЙ

Ночь нас одарила первым теплым ливнем,
Он унес последний холод с мраком зимним,
Вся земля покрылась пестрыми коврами,
Бархатной травою, яркими цветами.

Белая береза распахнула почки:
Не стоять же голой в майские денечки!
Босиком помчались мы под ветром мая.
Растянись на солнце, грейся, загорая!

1936

РОДНИК

Как по долине льющийся родник,
В дороге пел я песни то и дело.
И все казалось сердцу, что от них
Земля вокруг цвела и молодела.

Не иссушила в зной меня жара,
Не застудили вьюжные погоды,
И в песнях чистый голос серебра
Летел к друзьям, осиливая годы.

Как путник ловит влажную струю
Губами, пересохшими от жажды,
Так песню задушевную мою
Друзья ловили сердцем не однажды.

Родник и ночью отражает свет,--
Так я светил вам, жил я с вами рядом
И пел друзьям о радости побед,
Пел о любви, что обжигает взглядом.

Как соловей на берег родника
Приходит, чтоб испить воды приветной,
Так ты ко мне, красива и легка,
Мой соловей, приходишь в час рассветный.

Не скрою я, что ты в моей судьбе
Всегда большое место занимала.
И самые нежнейшие тебе
Дарил я песни -- и дарил немало,

Когда пройдет, как песня, жизнь моя,
Когда замолкну, близких покидая,
Не думайте, что умер я, друзья,--
В сердцах мильонов буду жить всегда я.

Родник в земле похоронить нельзя,
Частицей станет он морской стихии.
Я буду улыбаться вам, друзья,
И петь вам буду, люди дорогие!

1937

В МИНУТЫ ОБИДЫ

Амине

Не потому ли, что без принужденья
Одну тебя я горячо любил,
Тебе я отдал сердце во владенье
В обмен на твой чистосердечный пыл.

Что от тебя я скрыл? Какую тайну?
Быть может, что-то отнял у тебя?
Иль, может, что-то утаил случайно?
Нет, без остатка отдал все, любя.

Любовь и дружба глубоки, как море,
Нам в жизни хватит счастья на двоих.
Они прогонят все сомненья вскоре,
Осушат слезы на глазах твоих.

1937

КОГДА ОНА РОСЛА

Родилась беспомощным комочком,
Но растет и крепнет с каждым днем.
Голосок ее звенит звоночком,
В сердце откликается моем.

А бывает, иногда спросонок
Вдруг застонет бедный мой ребенок,--
Я дрожу, как будто надо мной
Разразился ливень ледяной.

Сорока болезнями готов я
Сам переболеть, перестрадать,
Только бы сберечь ее здоровье.
За нее мне жизнь не жаль отдать.

Улыбнется -- все вокруг лучится,
А когда она каким-нибудь
Новым достиженьем отличится,
Радость так и распирает грудь.

Нынче вот сама дошла до двери
В первый раз... И я так горд теперь,
Будто бы она по меньшей мере
Мне открыла полюс, а не дверь.

С голубым сиянием во взоре --
До чего ж малютка хороша!
Как жемчужина в глубоком море,
Светится в глазах ее душа.

Этого сокровища хранитель --
Перед всем народом и страной
Я как гражданин и как родитель
Отвечаю за ее покой.

Пусть растет здоровой и цветущей!
Наши дети -- родины весна,
Светлая надежда, день грядущий,
Нашего бессмертья семена.

В чистом сердце и в головке ясной,
В светло-голубых ее глазах
Вижу я полет мечты прекрасной,
Будущего силу и размах.

Мы покинем мир... Но наши дети
Сберегут сердец замолкших жар,
Пронесут сквозь даль десятилетий
Стяг побед -- отцов и дедов дар.

Так, от поколенья к поколенью,
Тянутся единой цепи звенья,--
Здесь трудиться будет, как и я,
Дочь моя, кровиночка моя.

Не умру, дыханье краткой жизни
В ней я обновлю и повторю...
И приблизят юные к отчизне
Коммунизма светлую зарю.

Потому-то девочка родная
Мне дороже самого себя.
Как цветок, от стужи укрывая,
Берегу, ращу ее, любя...

1937

Я ПОМНЮ

Как нежно при первом свиданье
Ты мне улыбнулась, я помню.
И как ты в ответ на признанье,
Смутясъ, отвернулась, я помню.

Меня ты покинула вскоре.
Отчаянье сердце прожгло мне.
Как часто я плакал от горя
В бессонные ночи -- я помню.

Как сон, пронеслись те печали,
По давним приметам я помню:
Любовь -- холодна, горяча ли --
Не гаснет. Об этом я помню.

1938

ЛЕС

Путь идет через лес... Этой тропкой
В детстве бегал по ягоды я.
Мы уходим... Так будьте ж здоровы,
До свиданья, березки-друзья!

Сожалеть уже поздно, пожалуй,
Мы отлично дружили с тобой,
Старый лес! Мы влезали на сосны,
Отдыхали под елью любой.

Друг за дружкой со смехом гонялись,
Песни пели, уставши играть,
На серебряных ивах качались...
Как про это про все рассказать!

Старый лес! Ты от летнего зноя
Охранял нас, как добрая мать,
Защищал нас ветвями от ветра
И от ливней умел укрывать.

Пел ты песни с мальчишками вместе
На зеленом своем языке...
Сбережем эти бодрые песни,
Чтобы не было места тоске.

Оперились птенцы молодые
Собираются в дальний полет.
Ведь нельзя же в родительских гнездах
Оставаться им из году в год.

Сколько надо наук одолеть нам!
Сколько ждет нас несделанных дел!
Для того ведь и созданы крылья,
Чтобы каждый из нас полетел.

Путь лежит через лес... Этой стежкой
Часто бегал по ягоды я.
Мы уходим. Так будьте ж здоровы,
До свиданья, березки-друзья!

Нашу стаю отправив в дорогу,
Ты останешься с грустью своей,
Неужели всегда расставанье
Так глубоко печалит людей?

Старый лес, не тревожься, не надо,
Все в порядке вещей... Ведь не раз
Повзрослевших окрепших питомцев
Провожал ты вот так же, как нас.

Не грусти! Твоя гордая слава,
Твой немолчный зеленый прибой
Разнесутся далеко-далеко,
В песнях птиц, окрыленных тобой.

1939

* * *

Жизнь твоя до конца отгремела --
Шел ты в бой и в сраженье убит.
Но у славы не будет предела,
В песнях имя твое прозвенит!
За народ ты сражался в бою --
Он запомнит отвагу твою!

Пусть для недругов наших грозою
Станет имя твое на войне.
Величальные песни герою
Выйдут девушки петь по весне.
Слез не будет у нас на глазах,
Ведь они осквернили б твой прах.

Будешь в памяти нашей нетленно
Жить, покуда свободен народ.
Кровь твоя ворвалась в наши вены, --
По земле твоя кровь не течет.

1936 (1939?)

ПИСЬМО ИЗ ОКОПА
1941-1942

ПРОЩАЙ, МОЯ УМНИЦА

Амине

Прощай, моя умница. Этот привет
Я с ветром тебе посылаю.
Я сердце тебе посылаю свое,
Где пламя не меркнет, пылая.

Я видел тебя, покидая Казань,
Кремлевские белые стены,
Казалось -- с балкона ты машешь платком,
И облик твой гас постепенно.

Казалось, ты долго мне смотришь в лицо
Блестящим взволнованным взглядом,
И я, утешая тебя, целовал,
Как будто со мною ты рядом.

Родной мой дружок, я покинул тебя
С надеждой горячей и страстной.
Так буду сражаться, чтоб смело в глаза
Смотреть нашей родине ясной.

Как радостно будет, с победой придя,
До боли обняться с тобою!
Что может быть лучше? Но я на войне,
Где может случиться любое.

Прощай, моя умница! Если судьба
Пошлет мне смертельную рану,
До самой последней минуты своей
Глядеть на лицо твое стану.

Прощай, моя умница! В смертный мой час,
Когда расставаться придется,
Душа, перед тем как угаснуть навек,
Сияньем былого зажжется.

В горячих объятьях утихнет озноб,
И я, словно воду живую,
Почувствую на помертвелых губах
Тепло твоего поцелуя.

И, глядя на звезды, по милым глазам
Смертельно томиться я стану,
И ветра ладони, как руки твои,
Прохладою лягут на рану.

И в сердце останется только любовь
К тебе и родимому краю,
И строки последние кровью своей
О ней напишу, умирая.

Чтоб нашего счастья врагам не отдать,
Тебя я покинул, родная...
Я -- раненый -- грудью вперед упаду,
Дорогу врагу преграждая.

Спокоен и радостен будет мой сон,
Коль жизнь подарю я отчизне,
А сердце бессмертное в сердце твоем
Забьется, как билось при жизни.

Прощай, моя умница. Этот привет
Я с ветром тебе посылаю,
Я сердце тебе посылаю свое,
Где пламя не меркнет, пылая.

1941

МОЕЙ ДОЧЕРИ ЧУЛПАН

Я стоял на посту, а в рассветной мгле
Восходила Чулпан-звезда,
Словно дочка моя Чулпан на земле
Мне тянула руки тогда.

Когда я уходил, почему ты с тоской
Поглядела в глаза отца?
Разве ты не знала, что рядом с тобой
Бьется сердце мое до конца?

Или думала ты, что разлука горька,
Что, как смерть, разлука страшна?
Ведь любовью к тебе навсегда, на века
Вся душа у меня полна.

Я уехал и видел в вагонном окне
Моей милой дочки черты.
Для меня ты звездой зажглась в вышине,
Утром жизни была мне ты.

Ты и мама твоя, вы вдвоем зажглись,
Чтобы жизнь не была темна.
Вот какую светлую, славную жизнь
Подарила нам наша страна.

Но фашисты вторглись в нашу страну.
За плечами у них топор.
Они жгут и грабят, ведут войну.
Как их можно терпеть до сих пор!

Но фашист наше счастье не отберет,
Я затем и ринулся в бой.
Если я упаду, то лицом вперед,
Чтоб тебя заградить собой.

Всею кровью тебя в бою защищу,
Клятву родине дам своей,
И звезду Чулпан на заре отыщу
И опять обрадуюсь ей.

Моя кровь не иссякнет в твоей крови,
Дочь, на свет рожденная мной.
Я отдам тебе трепет своей любви,
Чтоб спокойно спать под землей.

Разгорайся же ярче и ярким лучом
Отражай волненье мое.
Мне за счастье твое и смерть нипочем,
Я с улыбкой встречу ее.

До свиданья, Чулпан! А когда заря
Разгорится над всей страной,
Я к тебе возвращусь, победой горя,
С автоматом своим за спиной.

И отец и дочь, обнимемся мы,
И, сквозь слезы смеясь легко,
Мы увидим, как после грозы и тьмы
Ясный день встает высоко.

Август 1941 г.

ПИСЬМО ИЗ ОКОПА

Гази Кашшафу

Любимый друг!
От твоего письма
В груди моей живой родник забил.
Прочел я, взял оружие свое
И воинскую клятву повторил.

Я ростом невысок. А в тесноте
Окопной с виду вовсе не батыр.
Но нынче в сердце, в разуме моем,
Мне кажется, вместился целый мир.

Окоп мой узкий, он сегодня грань
Враждебных двух миров.
Здесь мрак и свет
Сошлись, здесь человечества судьба
Решается на сотни сотен лет.

И чувствую я, друг мой, что глаза
Народов всех теперь на нас глядят,
И, силу в нас вдохнув, сюда, на фронт,
Приветы и надежды их летят.

И слышу я, как ночи напролет
Веретено без умолку поет.
На варежки сынам-богатырям
Без сна овечью пряжу мать прядет.

Я вижу наших девушек-сестер --
Вдали, в цехах огромных, у станков.
Они гранаты делают для нас,
Чтоб нам скорее сокрушить врагов.

И вижу я -- тимуровцы мои
Советуются в тишине дворов,
Как, чем помочь семье фронтовика,--
Сарай покрыть да заготовить дров.

С завода сутками не выходя,
Седой рабочий трудится для нас.
Что глубже чувства дружбы?
Что сильней,
Чем дружба, окрыляет в грозный час?

Мое оружье! Я твоим огнем
Не только защищаюсь, я его
В фашистов направляю, как ответ,
Как приговор народа моего.

Я знаю: грозный голос громовой
Народа в каждом выстреле звучит.
Я знаю, что опорою за мной
Страна непобедимая стоит.

Нет, не остыть сердечному теплу,
Ведь в нем тепло родной моей страны!
Надежда не погаснет, если в ней
Горячее дыханье всей страны!

Пусть над моим окопом все грозней
Смерть распускает крылья,
тем сильней
Люблю свободу я, тем ярче жизнь
Кипит в крови пылающей моей!

Пусть слезы на глазах...
Но их могло
Лишь чувство жизни гордое родить.
Что выше, чем в боях за край родной
В окопе узком мужественно жить?!

*
Спасибо, друг!
Как чистым родником,
Письмом твоим я душу освежил.
Как будто ощутил всю жизнь страны,
Свободу, мужество, избыток сил.

Целую на прощанье горячо.
О, как бы, милый друг, хотелось мне,
Фашистов разгромив,
Опять с тобой
Счастливо встретиться в родной стране!

Октябрь 1941 г.

МЕНЗЕЛИНСКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ

Прощай, Мензелинск!
Уезжаю. Пора!
Гостил я недолго. Умчусь не на сутки.
Прими эти строки мои,
что вчера
Я, вдруг загрустив, написал ради шутки.

Пусть здравствуют улицы эти, дома
И серая, снежная даль горизонта!
И пусть лейтенанты, что прибыли с фронта,
Красивейших девушек сводят с ума!

Пусть здравствуют долго старушки твои,
Что с давней поры к веретенам прильнули!
И пусть они плачут
в те дни, как бои
Солдат молодых призывают под пули!

Пусть здравствуют также мальчишки!
Они,
Сражаясь на улицах, "ходят в атаку"
И "Гитлером" метко зовут в эти дни
От злобы охрипшую чью-то собаку.

Завод пивоваренный здравствует пусть:
На площади встал он девицею модной.
Я должен признаться, что чувствую грусть:
Расстаться приходится с пеной холодной.

Шункар ¹ твой пусть здравствует лет еще сто!
Актерскою славой греметь не устал он.
Но черт бы побрал твой театр за то,
Что нынче спектаклей играет он мало.

Пусть здравствует каждый твой шумный базар!
Вкусней твоих семечек сыщешь едва ли.
Пусть здравствует баня, но только бы пар,
Но только бы воду почаще пускали!

Пусть здравствует клуб твой! Он был бы
не плох,
Да белых медведей теплее берлога.
Собрать бы туда всех молоденьких снох,
Чтоб клуб они этот согрели немного.

Невесты пусть здравствуют! Жаль их до слез.
Помады отсутствие их не смущает.
Но как разрешишь их важнейший вопрос,
Когда женихов в Мензелях не хватает?

О девушках надо подумать всерьез,
Ведь каждый бухгалтер, что любит конкретность,
В расчет не берет "жениховский вопрос"
И с них вычитает налог за бездетность.

Прощайте, друзья!
И простите вы мне
Шутливые строки.
Я еду сражаться.
Вернусь, коль останусь живым на войне.
Счастливо тебе, Мензелинск, оставаться.

1941

¹Шункар -- артист, комик.

СЛЕД

Пламя жадно полыхает.
Сожжено дотла село.
Детский трупик у дороги
Черным пеплом занесло.

И солдат глядит, и скупо
Катится его слеза,
Поднял девочку, целует
Несмотрящие глаза.

Вот он выпрямился тихо,
Тронул орден на груди,
Стиснул зубы: -- Ладно, сволочь!
Все припомним, погоди!

И по следу крови детской,
Сквозь туманы и снега
Он уносит гнев народа,
Он спешит догнать врага.

1942

В ЕВРОПЕ ВЕСНА

Вы в крови утонули, под снегом заснули,
Оживайте же, страны, народы, края!
Вас враги истязали, пытали, топтали,
Так вставайте ж навстречу весне бытия!

Нет, подобной зимы никогда не бывало
Ни в истории мира, ни в сказке любой!
Никогда так глубоко ты не промерзала,
Грудь земли, окровавленной, полуживой.

Там, где ветер фашистский пронесся мертвящий,
Там завяли цветы и иссякли ключи,
Смолкли певчие птицы, осыпались чащи,
Оскудели и выцвели солнца лучи.

В тех краях, где врага сапожищи шагали,
Смолкла жизнь, замерла, избавления ждя.
По ночам лишь пожары вдали полыхали,
Но не пало на пашню ни капли дождя.

В дом фашист заходил -- мертвеца выносили.
Шел дорогой фашист -- кровь дорогой текла.
Стариков и старух палачи не щадили,
И детей людоедская печь пожрала.

О таком исступленье гонителей злобных
В страшных сказках, в преданьях не сказано
слов
И в истории мира страданий подобных
Человек не испытывал за сто веков.

Как бы ночь ни темна была -- все же светает.
Как зима ни морозна -- приходит весна.
Эй, Европа! Весна для тебя наступает,
Ярко светит на наших знаменах она.

Под пятою фашистскою полуживые,
К жизни, страны-сироты, вставайте! Пора!
Вам грядущей свободы лучи заревые
Солнце нашей земли простирает с утра.

Этой солнечной, новой весны приближенье
Каждый чувствует чех, и поляк, и француз.
Вам несет долгожданное освобожденье
Победитель могучий -- Советский Союз.

Словно птицы, на север летящие снова,
Словно волны Дуная, взломавшие лед,
Из Москвы к вам летит ободрения слово,
Сея свет по дороге,-- Победа идет!

Скоро будет весна...
В бездне ночи фашистской,
Словно тени, на бой партизаны встают...
И под солнцем весны --
это время уж близко! --
Зиму горя дунайские льды унесут.

Пусть же радости жаркие слезы прорвутся
В эти вешние дни из мильонов очей!
Пусть в мильонах сердец истомленных
зажгутся
Месть и жажда свободы еще горячей!..

И живая надежда разбудит мильоны
На великий подъем, небывалый в веках,
И грядущей весны заревые знамена
Заалеют у вольных народов в руках.

Февраль 1942 г. Волховский фронт

РАДОСТЬ ВЕСНЫ

Весна придет, улыбкой озаряя
Просторы зеленеющих полей.
Раскинет ветви роща молодая,
В саду рассыплет трели соловей.

Тогда пойдешь ты по лесной дороге,
Взовьются две косы на ветерке.
Холодная роса обрызжет ноги,
И ты взгрустнешь -- твой милый вдалеке.

Я там, где поле в проволоке колючей,
Где свищет смерть по просекам лесным.
Скворцы и тут на небе кружат тучей,
Но эти с оперением стальным.

Тут бомбы рвутся, солнце застилая.
Тут слышен запах крови, но не роз.
Не от росы сыра трава густая,
От крови человеческой и слез.

Сквозь дым за солнцем я слежу порою,
Крадется в сердце острая тоска.
Я волосы себе кроплю росою,
Поймав росинку в чашечке цветка.

Тогда я слышу аромат весенний,
Тогда душа цветением полна.
И ты стоишь с улыбкой в отдаленье,
Моя любимая, моя весна!

Враги пришли разбойною оравой.
Расстались мы, беда была близка.
Оружье сжав, иду я в бой кровавый
Развеять нечисть острием штыка.

И нет в душе желания сильнее,
И все мои мечтанья об одном --
Увидеться бы с милою моею,
Покончив с темным вражеским гнездом.

Как я б гордился, что от силы вражьей
Смог защитить родную и весну,--
Не будет солнце в копоти и саже,
И больше недруг не войдет в страну.

Пройдя через стремнину огневую,
Я бы вернулся, чтоб в родном краю
Тебя увидеть и весну большую,
Спасенную от недруга в бою.

1942

СОН

Все о тебе я думаю, родная,
В далекой незнакомой стороне.
И где-нибудь в пути, глаза смыкая,
С тобой встречаюсь лишь в недолгом сне.

Ко мне идешь ты в платье снежно-белом,
Как утренний туман родных полей.
И, наклоняясь, голосом несмелым
Мне шепчешь тихо о любви своей.

С какой тревогой ты мне гладишь щеки
И поправляешь волосы опять.
"К чему, родная, этот вздох глубокий?"
В ответ ты начинаешь мне шептать:

-- А я ждала, я так ждала, мой милый.
Ждала, когда придет конец войне.
В бою сразившись с грозной вражьей силой,
С победою примчишься ли ко мне?

Подарков приготовила я много.
Но все ж подарка не нашла ценней,
Чем сердце, что, объятое тревогой,
Бессонных столько видело ночей.

Глаза открыл я. Что это со мною?
Весь полон странным сновиденьем я --
Мне волосы тревожною рукою
Погладила любимая моя.

Как горько мне и сладко пробужденье.
Любимая, ты знаешь ли о том? --
Была ты мне не только на мгновенье
И светлою мечтой, и сладким сном.

Я позабыть не в силах, как впервые
Ты напоила пламенем меня.
В глазах сверкали искры озорные
От радостного, скрытого огня.

А нежности в тебе так много было,
Меня ласкала ты, как малыша...
Любить весну ты друга научила,
Чтобы рвалась в полет его душа!

Я в смертный бой иду с винтовкой новой
За жизнь, что вечно сердцу дорога.
Нас ненависть зовет, и мы готовы
Взойти к победе по костям врага.

Жди, умница, мы встретимся с тобою,
Вернусь, сметя всю нечисть за порог.
Заря займется над родной страною,
Как нашего бессмертия исток.

Меня прижмешь ты к сердцу, как бывало,
И скажешь: "Все тебе я отдаю.
Подарков много, но прими сначала
Любовь мою!"

За эту вот любовь, за наше счастье
Иду навстречу ярости войны.
Поверь, мой друг:
мне бури и ненастья
И никакие битвы не страшны.

Март 1942 г. Волховский фронт

СМЕРТЬ ДЕВУШКИ

Сто раненых она спасла одна
И вынесла из огневого шквала,
Водою напоила их она
И раны их сама забинтовала.

Под ливнем раскаленного свинца
Она ползла, ползла без остановки
И, раненого подобрав бойца,
Не забывала о его винтовке.

Но вот в сто первый раз, в последний раз
Ее сразил осколок мины лютой...
Склонился шелк знамен в печальный час,
И кровь ее пылала в них как будто.

Вот на носилках девушка лежит.
Играет ветер прядкой золотистой.
Как облачко, что солнце скрыть спешит,
Ресницы затенили взор лучистый.

Спокойная улыбка на ее
Губах, изогнуты спокойно брови.
Она как будто впала в забытье,
Беседу оборвав на полуслове.

Сто жизней молодая жизнь зажгла
И вдруг сама погасла в час кровавый.
Но сто сердец на славные дела
Ее посмертной вдохновятся славой.

Погасла, не успев расцвесть, весна.
Но, как заря рождает день, сгорая,
Врагу погибель принеся, она
Бессмертною осталась, умирая.

Апрель 1942 г.

ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЯ
1942-1944

ПЕСНЯ ДЕВУШКИ

Милый мой, радость жизни моей,
За отчизну уходит в поход.
Милый мой, солнце жизни моей,
Сердце друга с собой унесет.

Я расстанусь с любимым моим,
Нелегко провожать на войну.
Пусть бои он пройдет невредим
И в родную придет сторону.

Весть о том, что и жду, и люблю,
Я джигиту пошлю своему.
Весть о том, что я жду и люблю,
Всех подарков дороже ему.

Июнь 1942 г.

ПЛАТОЧЕК

Простились мы, и с вышитой каймою
Платок родные руки дали мне.
Подарок милой! Он всегда со мною.
Ведь им закрыл я рану на войне.

Окрасился платочек теплой кровью,
Поведав мне о чем-то о родном.
Как будто наклонилась к изголовью
Моя подруга в поле под огнем.

Перед врагом колен не преклонял я.
Не отступил в сраженьях ни на пядь.
О том, как наше счастье отстоял я,
Платочек этот вправе рассказать.

Июль 1942 г.

ПРОСТИ, РОДИНА!

Прости меня, твоего рядового,
Самую малую часть твою.
Прости за то, что я не умер
Смертью солдата в жарком бою.

Кто посмеет сказать, что я тебя предал?
Кто хоть в чем-нибудь бросит упрек?
Волхов -- свидетель: я не струсил,
Пылинку жизни моей не берег.

В содрогающемся под бомбами,
Обреченном на гибель кольце,
Видя раны и смерть товарищей,
Я не изменился в лице.

Слезинки не выронил, понимая:
Дороги отрезаны. Слышал я:
Беспощадная смерть считала
Секунды моего бытия.

Я не ждал ни спасенья, ни чуда.
К смерти взывал: -- Приди! Добей!..--
Просил: -- Избавь от жестокого рабства! --
Молил медлительную: -- Скорей!..

Не я ли писал спутнику жизни:
"Не беспокойся,-- писал,-- жена.
Последняя капля крови капнет --
На клятве моей не будет пятна".

Не я ли стихом присягал и клялся,
Идя на кровавую войну:
"Смерть улыбку мою увидит,
Когда последним дыханьем вздохну".

О том, что твоя любовь, подруга,
Смертный огонь гасила во мне,
Что родину и тебя люблю я,
Кровью моей напишу на земле.

Еще о том, что буду спокоен,
Если за родину смерть приму.
Живой водой эта клятва будет
Сердцу смолкающему моему.

Судьба посмеялась надо мной:
Смерть обошла -- прошла стороной.
Последний миг -- и выстрела нет!
Мне изменил мой пистолет...

Скорпион себя убивает жалом,
Орел разбивается о скалу.
Разве орлом я не был, чтобы
Умереть, как подобает орлу?

Поверь мне, родина, был орлом я,
Горела во мне орлиная страсть!
Уж я и крылья сложил, готовый
Камнем в бездну смерти упасть.

...Я вижу зарю над колючим забором.
Я жив, и поэзия не умерла:
Пламенем ненависти исходит
Раненое сердце орла.

Вновь заря над колючим забором,
Будто подняли знамя друзья!
Кровавой ненавистью рдеет
Душа полоненная моя!

Есть одна у меня надежда --
Сердце стремится к одному:
В ваших рядах идти на битву.
Дайте, товарищи, место ему!

Июль 1942 г.

ВОЛЯ

И в час, когда мне сон глаза смыкает,
И в час, когда зовет меня восход,
Мне кажется, чего-то не хватает,
Чего-то остро мне недостает.

Есть руки, ноги -- все как будто цело,
Есть у меня и тело и душа.
И только нет свободы! Вот в чем дело!
Мне тяжко жить, неволею дыша.

Когда в темнице речь твоя немеет,
Нет жизни в теле -- отняли ее,
Какое там значение имеет
Небытие твое иль бытие?

Что мне с того, что не без ног я вроде:
Они -- что есть, что нету у меня,
Ведь не ступить мне шагу на свободе,
Раскованными песнями звеня.

Я вырос без родителей. И все же
Не чувствовал себя я сиротой.
Но то, что было для меня дороже,
Я потерял: отчизну, край родной!

В стране врагов я раб, тут я невольник,
Без родины, без воли -- сирота.
Но для врагов я все равно -- крамольник,
И жизнь моя в бетоне заперта.

Моя свобода, воля золотая,
Ты птицей улетела навсегда.
Взяла б меня с собою, улетая,
Зачем я сразу не погиб тогда?

Не передать, не высказать всей боли,
Свобода невозвратная моя.
Я разве знал на воле цену воле!
Узнал в неволе цену воли я!

Но коль судьба разрушит эти своды
И здесь найдет меня еще в живых,--
Святой борьбе за волю, за свободу
Я посвящу остаток дней своих
.
Июль 1942 г.

ЛИШЬ БЫЛА БЫ ВОЛЮШКА

Если б ласточкой я был,
Если б крыльями я бил,
В час, когда рассвет блеснет
И Чулпан-звезда взойдет,
Дом родной, страна моя,
Прилетел к тебе бы я,
Только свет заря прольет.

Был бы рыбкой золотой,
В час, когда волной крутой
Белая кипит река,
Затопляя берега,
Тонкобедрая моя,
Верь, приплыл к тебе бы я,
Лишь туман падет в луга.

Был бы быстрым я конем,
В час, когда живым огнем
На траве роса блеснет,
Ветер гриву разовьет,
Дочь моя, звезда моя,
Прибежал к тебе бы я,
Лишь цветами ночь дохнет.

Нет, лишь воля мне мила,
Лишь бы воля мне была --
Я бы саблю в руки взял,
Карабин свой верный взял,
Край любимый мой, тебя
Защитил бы я, любя,
В славной битве храбро пал!

1942

ЛЕС

Уж гаснет день, -- я все еще стою
С отяжелевшею душою
И, молча думу думая, смотрю
На лес, что высится стеною.

Там, может, партизаны разожгли
Костер под вечер -- пляшут ветки --
И "Дедушкины" смелые орлы
Сейчас вернулись из разведки.

Лес, лес, смотри, между тобой и мной
Кольцом железные ограды.
Но тело лишь в плену, а разум мой,
Мой дух не ведает преграды.

Свободный, он кружит в лесном краю,
Твои тропинки проверяет,
И лягу ль в ночь иль поутру встаю --
Меня твой голос призывает.

Лес, лес, ты все зовешь меня, звеня,
Качаясь в сумраке сосновом,
И учишь песням ярости меня,
И песням мщения суровым.

Лес, лес, как доля тяжела моя!
Как низок этот плен позорный!
Скажи, де верные мои друзья,
Куда их спрятал, непокорный?

Лес, лес, веди меня скорее к ним,
Оружье дай -- отваги полный,
Умру, сразившись с недругом моим
И клятву чистую исполнив!

Июль 1942 г.

КРАСНАЯ РОМАШКА

Луч поляну осветил
И ромашки разбудил:
Улыбнулись, потянулись,
Меж собой переглянулись.

Ветерок их приласкал,
Лепестки заколыхал,
Их заря умыла чистой
Свежею росой душистой.

Так качаются они,
Наслаждаются они.
Вдруг ромашки встрепенулись,
Все к подружке повернулись.

Эта девочка была
Не как все цветы бела:
Все ромашки, как ромашки,
Носят белые рубашки.

Все -- как снег, она одна,
Словно кровь, была красна.
Вся поляна к ней теснилась: --
Почему ты изменилась?

-- Где взяла ты этот цвет?
А подружка им в ответ:
-- Вот какое вышло дело.
Ночью битва здесь кипела,

И плечо в плечо со мной
Тут лежал боец-герой.
Он с врагами стал сражаться,
Он один, а их пятнадцать.

Он их бил, не отступил,
Только утром ранен был.
Кровь из раны заструилась,
Я в крови его умылась.

Он ушел, его здесь нет --
Мне одной встречать рассвет.
И теперь, по нем горюя,
Как Чулпан-звезда горю я.

Мюль 1942 г.

СОЛОВЕЙ И РОДНИК

Баллада

Чуть займется заря,
Чуть начнет целовать
Ширь полей, темный лес
И озерную гладь,--

Встрепенется от сна,
Бьет крылом соловей
И в притихшую даль
Смотрит с ветки своей.

Там воркует родник,
Птичка рвется к нему,
И тоскует родник
По дружку своему.

Как чудесно, друзья,
Знать, что любят тебя!
Жить на свете нельзя,
Никого не любя!

Птичка любит родник,
Птичку любит родник,--
Чистой дружбы огонь
Между ними возник.

По утрам соловей
Появляется здесь,
Нежной радугой брызг
Омывается весь.

Ах, как рад соловей!
Ах, как счастлив родник!
Кто способен смотреть,
Не любуясь, на них?

Разбудила заря
Соловья, как всегда:
Встрепенулся, взглянул
Он туда и сюда.

И спорхнул-полетел
К роднику поскорей.
Но сегодня дружка
Не узнал соловей.

Не смеется родник
Звонким смехом своим,
Он лежит недвижим,
Тяжким горем томим.

Ключевая струя
Замутилась, темна,
Будто гневом она
До предела полна.

Удивился тогда
И спросил соловей:
-- Что случилось, мой друг?
И ответил ручей:

Нашей родины враг
Тут вчера проходил
И мою чистоту
Замутил, отравил.

Кровопийца, бандит,
Он трусливо бежит,
А за ним по пятам --
Наш отважный джигит.

Знает враг, что джигит
Пить захочет в бою,
Не удержится он,
Видя влагу мою.

Выпьет яда глоток --
И на месте убит,
И от мести уйдет
Кровопийца, бандит...

Друг, что делать, скажи!
Верный путь укажи:
Как беду отвести?
Как героя спасти?

И, подумав, сказал
Роднику соловей:
-- Не тревожься, -- сказал,--
Не горюй, свет очей.

Коль захочет он пить
На твоем берегу,
Знаю, как поступить,
Жизнь ему сберегу!..

Прискакал молодец
С клятвой в сердце стальном,
С автоматом в руках,
С богатырским клинком.

Больше жизни
Отчизна ему дорога.
Он желаньем горит
Уничтожить врага.

Он устал. Тяжелы
Боевые труды.
Ох, сейчас бы ему
Хоть бы каплю воды!

Вдруг родник перед ним.
Соскочил он с коня,
Обессилев от жажды,
От злого огня.

Устремился к воде --
Весь бы выпил родник!
Но защелкал, запел
Соловей в этот миг.

Рядом с воином сел,
Чтобы видел джигит.
И поет. Так поет,
Словно речь говорит!

И поет он о том,
Как могуча любовь.
И поет он о том,
Как волнуется кровь.

Гордой жизни бойца
Он хвалу воздает --
Он о смерти поет,
Он о славе поет.

Сердцу друга хвалу
Воздает соловей,
Потому что любовь
Даже смерти сильней.

Славит верность сердец,
Славит дружбу сердец.
Сколько страсти вложил
В эту песню певец!

Но хоть песне внимал
Чутким сердцем джигит,
Он не понял, о чем
Соловей говорит.

Наклонился к воде,
Предвкушая глоток,
На иссохших губах
Ощутил холодок.

К воспаленному рту
Птица прянула вмиг,
Каплю выпила ту
И упала в родник...

Счастлив был соловей
Как герой умирал:
Клятву чести сдержал,
Друг его обнимал.

Зашумела волна,
Грянул в берег поток
И пропал.
Лишь со дна

Вился черный дымок.
Молодой богатырь
По-над руслом пустым
Постоял, изумлен
Страшным дивом таким.

Вновь джигит на коне,
Шарит стремя нога,
Жаждет битвы душа,
Ищет сабля врага.

Новый жар запылал
В самом сердце,
вот тут!
Силы новые в нем
Все растут и растут.

Сын свободной страны,
Для свободы рожден,
Сердцем, полным огня,
Любит родину он.

Если ж гибель придет --
Встретит смертный свой миг,
Как встречали его
Соловей и родник.

Июль 1942 г.

ПТАШКА

Чужое солнце всходит над холмами,
Но почему нахмурилось оно? --
Не греет, не ласкает нас лучами,--
Безжизненное, бледное пятно...

За лагерем простерлось к лесу поле,
Отбивка кос там по утрам слышна.
Вчера с забора, залетев в неволю,
Нам пела пташка добрая одна.

Ты, пташка, не на этом пой заборе.
Ведь в лагерь наш опасно залетать.
Ты видела сама -- тут кровь и горе,
Тут слезы заставляют нас глотать.

Ой гостья легкокрылая, скорее
Мне отвечай: когда в мою страну
Ты снова полетишь, свободно рея?
Хочу я просьбу высказать одну.

В душе непокоренной просьба эта
Жилицею была немало дней.
Мой быстрокрылый друг! Как песнь поэта
Мчись на простор моих родных полей.

По крыльям-стрелам и по звонким песням
Тебя легко узнает мой народ.
И пусть он скажет: -- О поэте весть нам
Вот эта пташка издали несет.

Враги надели на него оковы,
Но не сумели волю в нем сломить.
Пусть в заточенье он, поэта слово
Никто не в силах заковать, убить...

Свободной песней пленного поэта
Спеши, моя крылатая, домой.
Пусть сам погибну на чужбине где-то,
Но будет песня жить в стране родной!

Август 1942 г.

СЧАСТЬЕ

Былые невзгоды,
И беды, и горе
Промчатся, как воды,
Забудутся вскоре.

Настала минута,
Лучи засияли,
И кажется, будто
Не знал ты печали.

Но ввек не остудишь
Под ветром ненастья,
Но ввек не забудешь
Прошедшего счастья.

Живете вы снова,
И нет вам забвенья,
О, счастья людского
Часы и мгновенья!

Сентябрь 1942 г.

НЕОТВЯЗНЫЕ МЫСЛИ

Нелепой смертью, видно, я умру:
Меня задавят стужа, голод, вши.
Как нищая старуха, я умру,
Замерзнув на нетопленной печи.

Мечтал я как мужчина умереть
В разгуле ураганного огня.
Но нет! Как лампа, синим огоньком
Мерцаю, тлею... Миг -- и нет меня.

Осуществления моих надежд,
Победы нашей не дождался я.
Напрасно я писал: "Умру, смеясь".
Нет! Умирать не хочется, друзья!

Уж так ли много дел я совершил?
Уж так ли много я на свете жил?..
Но если бы продлилась жизнь моя,
Прошла б она полезней, чем была.

Я прежде и не думал, не гадал,
Что сердце может рваться на куски,
Такого гнева я в себе не знал,
Не знал такой любви, такой тоски.

Я лишь теперь почувствовал вполне,
Что может сердце так пылать во мне --
Не мог его я родине отдать,
Обидно, горько это сознавать!

Не страшно знать, что смерть к тебе идет,
Коль умираешь ты за свой народ.
Но смерть от голода?! Друзья мои,
Позорной смерти не желаю я.

Я жить хочу, чтоб родине отдать
Последний сердца движущий толчок,
Чтоб я, и умирая, мог сказать,
Что умираю за отчизну-мать.

Сентябрь 1942 г.

ПИСЬМО
Песня

Я в затишье меж боями
Говорить задумал с вами,
Вам письмо бы написал.
Эх вы, девушки-сестренки,
Вам письмо бы написал!
В песню вы письмо включите,
И меня вы помяните
На гулянке и в избе.
Эх вы, девушки-сестренки! --
На гулянье и в избе.

Не прогнав орды кровавой,
Не поправ врага со славой,
Не вернемся мы домой.
Эх вы, девушки-сестренки! --
Не вернемся мы домой.
Если к вам не возвратимся,
В ваших песнях возродимся, --
Это счастьем будет нам.
Эх вы, девушки-сестренки! --
Это счастьем будет нам.

Если мы необходимы
Нашей родине любимой,
Мы становимся сильней.
Эх вы, девушки-сестренки! --
Мы становимся сильней.
Скоро счастье сменит беды,
Так желайте ж нам победы!
Вечно в наших вы сердцах.
Эх вы, девушки-сестренки!
Вечно в наших вы сердцах!

Сентябрь 1942 г. (?)

ПОЭТ

Всю ночь не спал поэт, писал стихи.
Слезу роняя за слезою.
Ревела буря за окном,
и дом
Дрожал, охваченный грозою.

С налету ветер двери распахнул,
Бумажные листы швыряя,
Рванулся прочь и яростно завыл,
Тоскою сердце надрывая.

Идут горами волны по реке,
И молниями дуб расколот.
Смолкает гром.
В томительной тиши
К селенью подползает холод.

А в комнате поэта до утра
Клубились грозовые тучи
И падали на белые листы
Живые молнии созвучий.

В рассветный час поэт умолк и встал,
Собрал и сжег свои творенья
И дом покинул.
Ветер стих. Заря
Алела нежно в отдаленье.

О чем всю ночь слагал стихи поэт?
Что в этом сердце бушевало?
Какие чувства высказав, он шел,
Обласканный зарею алой?

Пускай о нем расскажет бури шум,
Ваш сон вечерний прерывая,
Рожденный бурей чистый луч зари
Да в небе тучка огневая...

Октябрь 1942 г.

РАССТАВАНЬЕ

Как трудно, трудно расставаться, зная,
Что никогда не встретишь друга вновь.
А у тебя всего-то и богатства --
Одна лишь эта дружба да любовь!
Когда душа с душой настолько слиты,
Что раздели их -- и они умрут,
Когда существование земное
В разлуке с другом -- непосильный труд,--
Вдруг от тебя навек уносит друга
Судьбы неумолимая гроза.
В последний раз к губам прижались губы,
И жжет лицо последняя слеза...

Как много было у меня когда-то
Товарищей любимых и друзей!
Теперь я одинок... Но все их слезы
Не высыхают на щеке моей.
Какие бури ждут меня, -- не знаю,
Пускай мне кожу высушат года,
Но едкий след слезы последней друга
На ней я буду чувствовать всегда.
Немало горя я узнал на свете,
Уже давно я выплакал глаза,
Но у меня 6 нашлась слеза для друга, --
Свидания счастливая слеза.
Не дни, не месяцы, а годы горя
Лежат горою на моей груди...
Судьба, так мало у тебя прошу я:
Меня ты счастьем встречи награди!

Октябрь 1942 г.

ЛЕКАРСТВО

Заболела девочка. С постели
Не вставала. Глухо сердце билось.
Доктора помочь ей не умели,
Ни одно лекарство не годилось.

Дни и ночи в тяжких снах тянулись,
Полные тоски невыразимой.
Но однажды двери распахнулись,
И вошел отец ее любимый.

Шрам украсил лоб его высокий,
Потемнел ремень в пыли походов.
Девочка переждала все сроки,
Сердце истомили дни и годы.

Вмиг узнав черты лица родного,
Девочка устало улыбнулась
И, сказав "отец" -- одно лишь слово,
Вся к нему навстречу потянулась.

В ту же ночь она покрылась потом,
Жар утих, прошло сердцебиенье...
Доктор бормотал тихонько что-то,
Долго удивляясь исцеленью.

Что ж тут удивляться, доктор милый?
Помогает нашему здоровью
Лучшее лекарство дивной силы,
То, что называется любовью.

Октябрь -- ноябрь 1942 г.

МЕЧ

Кто с мечом придет,
от меча и погибнет.
Александр Невский

-- Клинок с чеканной рукоятью
Тяжел на поясе твоем,
И сапоги покрыты пылью, --
Ты утомлен, войди в мой дом.

И шелковое одеяло
Я постелю, желанный мой,
Омыть и кровью и слезами
Успеешь грудь земли сырой.

И голос молодой хозяйки
Немецкий услыхал майор,
Он в дом вошел, дверями хлопнул
И смотрит на нее в упор.

-- Кто ты, красавица, не знаю,
Но ты годишься для любви.
Обед готовь, достань мне водки
И поскорей в постель зови.

Сварила курицу хозяйка
И водку льет ему в стакан.
Глазами маслеными глядя,
Майор ложится, сыт и пьян.

Тогда она, покорна с виду,
Сняв сапоги с "господских" ног,
Берет мундир серо-зеленый
И разукрашенный клинок,

И, развалившись кверху брюхом,
Объятий сладких ждет майор,
Но вдруг он видит над собою
Блеск стали и горящий взор.

-- Ты осквернил мой край родимый,
Ты мужа моего убил
И раскрываешь мне объятья,
Чтоб утолить свой жаркий пыл!

Ты пожелал, чтоб я ласкала
Моей отчизны палача?
О нет! Кто к нам с мечом приходит,
Тот погибает от меча.

И до чеканной рукояти
Клинок ему вонзился в грудь.
Майор, головорез отпетый,
Окончил свой бесславный путь.

Он угощеньем сыт по горло.
Кровь заструилась, клокоча.
Умри! Кто к нам с мечом приходит,
Тот погибает от меча.

Ноябрь (?) 1942 г.

ЗВОНОК

Однажды на крыльце особняка
Стоял мальчишка возле самой двери,
А дотянуться пальцем до звонка
Никак не мог -- и явно был растерян.

Я подошел и говорю ему:
-- Что, мальчик, плохо? Не хватает роста?..
Ну, так и быть, я за тебя нажму.
Один звонок иль два? Мне это просто.
-- Нет, пять! --
Пять раз нажал я кнопку.
А мальчик мне:
-- Ну, дяденька, айда!
Бежим! Хоть ты большой смельчак, а трепку
Такую нам хозяин даст,-- беда!

Декабрь 1942 г.

РАБ

Поднял руки он, бросив винтовку,
В смертном ужасе перед врагом.
Враг скрутил ему руки веревкой
И погнал его в тыл под бичом,
Нагрузив его груза горою,
И -- зачеркнут он с этой поры.
Над его головой молодою
Палачи занесли топоры.
Словно рабским клеймом ненавистным
Он отмечен ударом бича,
И согнулось уже коромыслом
Тело, стройное, как свеча.
Разве в скрюченном этом бедняге
Сходство с воином в чем-нибудь есть?
У него ни души, ни отваги.
Он во власти хозяина весь.

Поднял руки ты перед врагами --
И закрыл себе жизненный путь,
Оказавшись навек под бичами,
И что ты человек -- позабудь!
Только раз поднял руки ты вверх --
И навек себя в рабство ты вверг.

Смело бейся за правое дело,
В битве жизни своей не жалей.
Быть героем -- нет выше удела!
Быть рабом -- нет позора черней!

Январь 1943 г.

ПРОСТУЖЕННАЯ ЛЮБОВЬ

Влюбился я. Давно случилось это --
В былые годы юности моей.
Любви цветок, как говорят поэты,
Раскрылся даже в стужу зимних дней.

И вдруг судьба послала наказанье.
Я насморк на морозе получил.
Но к девушке любимой на свиданье
К назначенному часу поспешил.

Сидим вдвоем. Ищу платок в кармане
И, как назло, не нахожу его.
Кружится голова в сплошном тумане,
Течет ручей из носа моего...

Я духом пал. Как поступить, не знаю.
Язык не произносит нежных слов.
С трудом шепчу: "Люблю тебя, родная!"
А сам чихаю и чихаю вновь.

Сидел бы я спокойно, не чихая,
Как рыба был бы нем. Но вот беда:
Когда влюбленно, глубоко вздыхаю,
Мой нос свистит протяжно, как дуда.

Какой позор! Не в силах передать я
Все то, что было в памятной ночи.
Дивчину заключив в свои объятья,
Я говорил: -- Апчхи... люблю... апчхи!

В смешные рассуждения пускался,
С ее руками я свои сомкнул.
Неосторожно вдруг расхохотался
И на нее, на милую, чихнул.

От гнева вспыхнуло лицо любимой.
Она платком закрылась. Понял я,
Что лучшие деньки невозвратимы,
Что лопнет, как пузырь, любовь моя.

Не плача, не смеясь, она сказала,
И всколыхнула боль в моей груди:
Молокосос! Ты нос утри сначала!
Ко мне на километр не подходи!

Она ушла, сверкнув прощальным взглядом,
Ушла, не думая простить.
В аптеку я направился -- за ядом,
Считая, что не стоит больше жить.

Бежал не чуя ног, чтобы навеки
Забыться в безмятежном сне,
И труд мой даром не пропал -- в аптеке
От насморка лекарство дали мне.

С тех пор не грезил я о кареглазой,
Мы не встречались после. Все прошло.
Избавиться от двух болезней сразу
Аптечное лекарство помогло.

Я коротаю старость на чужбине.
Года промчались, жар остыл в крови.
Эх, дайте ту, простуженную! Ныне
Тоскую даже по такой любви.

Март 1943 г.

ВОЛКИ

Люди кровь проливают в боях:
Сколько тысяч за сутки умрет!
Чуя запах добычи, вблизи
Рыщут волки всю ночь напролет.

Разгораются волчьи глаза:
Сколько мяса людей и коней!
Вот одной перестрелки цена!
Вот ночной урожай батарей!

Волчьей стаи вожак матерой,
Предвкушением пира хмелен,
Так и замер: его пригвоздил
Чуть не рядом раздавшийся стон.

То, к березе припав головой,
Бредил раненый, болью томим,
И береза качалась над ним,
Словно мать убивалась над ним.

Все, жалеючи, плачет вокруг,
И со всех стебельков и листков
Оседает в траве не роса,
А невинные слезы цветов.

Старый волк постоял над бойцом.
Осмотрел и обнюхал его,
Для чего-то в глаза заглянул,
Но не сделал ему ничего...

На рассвете и люди пришли.
Видят: раненый дышит чуть-чуть.
А надежда-то все-таки есть
Эту искорку жизни раздуть.

Люди в тело загнали сперва
Раскаленные шомпола,
А потом на березе, в петле,
Эта слабая жизнь умерла...

Люди кровь проливают в боях:
Сколько тысяч за сутки умрет!
Чуя запах добычи вблизи,
Рыщут волки всю ночь напролет.
Что там волки! Ужасней и злей
Стаи хищных двуногих зверей.

Март 1943 г.

ОДНОЙ ДЕВУШКЕ

Интересной получилась встреча;
Не встречались раньше ты и я,
А теперь мы руки пожимаем
От души, как давние друзья.

Даже имени путем не зная,
На меня с любовью смотришь ты,
Чувствуя, что сердце у поэта
Чисто, как весенние цветы.

В жизни много мелочей, бывает,
Возмущают душу пустотой.
Что сравнить мне с дружбою красивой,
С чистой и с горячею такой?!

Что сравнить с твоим горящим взглядом
К жизни пробуждающим сердца?!
По твоим глазам всегда тоскуя,
Так и буду жить я до конца.

Сам не знаю, как с тобой сроднился.
Я любви своей не утаю.
Не словами -- взглядами друг другу
Объяснили тайну мы свою.

Взгляд твой нежный, взгляд твой
сокровенный
Сердце ли поэта не поймет!
Без костей язык -- соврет порою,
Взгляд же не обманет, не соврет.

Пусть пройдут года. Тебя увидев,
Радостные слезы не сдержу.
От души твою пожму я руку,
"Милая! Любимая!" -- скажу.

Если нас ветра судьбы разлучат,
Мой совет: и в непроглядной мгле
Не теряй, родная, эту дружбу,
Самую большую на земле.

Я хотел бы, чтобы наши жизни,
Окрыляя души с каждым днем,
Влагою большой любви питались
И на стебле расцвели одном.

Я хотел бы годы молодые
В страстной провести любви с тобой.
А сильнее этого, родная,
Есть ли счастье на земле родной?!

Май 1943 г.

САДОВОД

Наш садовод -- неугомонный дед.
Ему, пожалуй, девяносто лет,
А он, восход засветится едва,
Уж на ногах; засучит рукава
И в сад с лопатою... Цветы сажать,
Или верхушки яблонь подстригать,
Иль грядки рыть...
Как густо там и тут
Фиалки, маки, ягоды растут!
С весною дружно прилетают в сад
Друзья крылатые, -- старик им рад.
А в мае, в первых числах, юн и чист,
Березовый зазеленеет лист.
И молодеет дед и со слезой
Глядит на низкий ивнячок косой.
Пройдут года -- здесь ивы прошумят
И молодежь придет, похвалит сад.
А если и умрет он, садовод,
Сад будет жить, цвести из года в год.
И счастлив старый: лиственница-друг
О нем споет, печалясь, на ветру.

1943 г.

ВЛЮБЛЕННЫЙ И КОРОВА

Мне без любимой белый свет не мил,
В ее руках -- любовь моя и счастье.
Букет цветов я милой подарил --
Пусть примет он в моей судьбе участье.

Но бросила в окно она букет,--
Наверно, я не дорог чернобровой.
Смотрю -- мои цветы жует корова.
Мне от стыда теперь спасенья нет.

...Корова ест цветы. А той порою
Парнишка весь досадою кипит.
И вот, качая головою,
Корова человеку говорит:

-- Напрасно горячишься. Толку мало.
Присядь-ка ты. Подумай не спеша.
Когда бы молоко я не давала,
Была б она так хороша?

Она кругла, свежа с моей сметаны.
Какие ручки пухлые у ней!
Как вешняя заря, она румяна,
А зубы молока белей.

Притихшему влюбленному сдается:
Права корова. Разве ей легко? --
Ведь на лугу весь день она пасется,
Чтоб принести на ужин молоко.

Утешился парнишка. Этим летом
Цветы он близ речушки собирал.
А после к девушке спешил с букетом,
Но все цветы корове отдавал.

-- Ну, так и быть. Буренку угощаю.
Иной любви, нет, не желаю сам.
Я счастлив оттого, что дорогая
Пьет молоко с любовью пополам!

Не позже мая 1943 г.

ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЯ

Какая вдали земля
Просторная, ненаглядная!
Только моя тюрьма
Темная и смрадная.

В небе птица летит,
Взмывает до облаков она!
А я лежу на полу:
Руки мои закованы.

Растет на воле цветок,
Он полон благоухания,
А я увядаю в тюрьме:
Мне не хватает дыхания.

Я знаю, как сладко жить,
О сила жизни победная!
Но я умираю в тюрьме,
Эта песня моя -- последняя.

Август 1943 г.

КАПРИЗНАЯ ЛЮБОВНИЦА

Красотка говорила молодая
Царевичу, пылавшему в любви:
-- Чтобы поверить в страсть твою могла я,
Эй, шахский сын, ты брата умертви.

И шахзаде, ослушаться не смея,
Пошел и брату голову отсек.
И вот он появился перед нею
И череп положил у милых ног.

Красотка в череп наливает яду,
Любимому его подносит: "Пей!"
Тот яд царевич выпил как отраду...
Любовь слепа и тем стократ сильней.

Любил я жизнь всем сердцем, и награды
Я наконец дождался, но какой?
Коварная дает мне чашу яда,
Та чаша -- череп юности былой!

Август 1943 г.

ОСУЖДЕННЫЙ

Приговор сегодня объявили:
К смертной казни он приговорен.
Только слезы, что в груди кипели,
Все иссякли... И не плачет он.

Тихо в камере... С ночного неба
Полная луна глядит, грустя.
А бедняга думает, что будет
Сиротой расти его дитя.

Сентябрь 1943 г.

СОН В ТЮРЬМЕ

Дочурка мне привиделась во сне.
Пришла, пригладила мне чуб ручонкой.
-- Ой, долго ты ходил! -- сказала мне,
И прямо в душу глянул взор ребенка.

От радости кружилась голова,
Я крошку обнимал, и сердце пело.
И думал я: так вот ты какова,
Любовь, тоска, достигшая предела!

Потом мы с ней цветочные моря
Переплывали, по лугам блуждая;
Светло и вольно разлилась заря,
И сладость жизни вновь познал тогда я...

Проснулся я. Как прежде, я в тюрьме,
И камера угрюмая все та же,
И те же кандалы, и в полутьме
Все то же горе ждет, стоит на страже.

Зачем я жизнью сны свои зову?
Зачем так мир уродует темница,
Что боль и горе мучат наяву,
А радость только снится?

Сентябрь 1943 г.

ТЫ ЗАБУДЕШЬ

Жизнь моя перед тобою наземь
Упадет надломленным цветком.
Ты пройдешь, застигнута ненастьем,
Торопясь в уютный, теплый дом.

Ты забудешь, как под небом жарким
Тот цветок, что смяла на ходу,--
Так легко, так радостно, так ярко,
Так душисто цвел в твоем саду.

Ты забудешь, как на зорьке ранней
Он в окно твое глядел тайком,
Посылал тебе благоуханье
И кивал тебе под ветерком.

Ты забудешь, как в чудесный праздник,
В светлый день рожденья твоего,
На столе букет цветов прекрасных
Радужно возглавил торжество.

В день осенний с кем-то на свиданье
Ты пойдешь, тревожна и легка,
Не узнав, как велико страданье
Хрустнувшего под ногой цветка.

В теплом доме спрячешься от стужи
И окно закроешь на крючок.
А цветок лежит в холодной луже,
Навсегда забыт и одинок...

Чье-то сердце сгинет в день осенний,
Отпылав, исчезнет без следа.
А любовь,
признанья,
уверенья...--
Все как есть забудешь навсегда.

Сентябрь 1943 г.

ТЮРЕМНЫЙ СТРАЖ
(Ямаш - 1911) ¹

Он ходит, сторожа мою тюрьму.
Две буквы "Э"² блестят на рукавах.
Мне в сердце словно забивает гвоздь
Его тяжелый равномерный шаг.

Под этим взглядом стихло все вокруг --
Зрачки не упускают ничего.
Земля как будто охает под ним,
И солнце отвернулось от него.

Он вечно тут, пугающий урод,
Подручный смерти, варварства наймит,
Охранник рабства ходит у ворот,
Решетки и засовы сторожит.

Предсмертный вздох людской -- его еда,
Захочет пить -- он кровь и слезы пьет,
Сердца несчастных узников клюет,--
Стервятник только этим и живет.

Когда бы знала, сколько человек
Погибло в грязных лапах палача,
Земля не подняла б его вовек,
Лишило б солнце своего луча.

Сентябрь (?) 1943 г.

¹ Видимо, подзаголовок "Ямаш-- 1911" дан в конспиративных
целях,
как и в ряде других стихотворений. Ямаш -- возможно X. Ямашев --
видный татарский революционер-подпольщик (1882 -- 1912).

² Также для конспирации вместо "СС".

КЛОП

Холодна тюрьма и мышей полна,
И постель узка, вся в клопах доска!
Я клопов давлю, бью по одному,
И опять ловлю -- довела тоска.

Всех бы извести, разгромить тюрьму,
Стены разнести, все перетрясти,
Чтоб хозяина отыскать в дому,--
Как клопа словить, да и раздавить.

Не позже сентября 1943 г.

ПЕРЕД СУДОМ
Черчетский хан ¹

Нас вывели -- и казнь настанет скоро.
На пустыре нас выстроил конвой...
И чтоб не быть свидетелем позора,
Внезапно солнце скрылось за горой.

Не от росы влажна трава густая,
То, верно, слезы скорбные земли.
Расправы лютой видеть не желая,
Леса в туман клубящийся ушли.

Как холодно! Но ощутили ноги
Дыхание земли, что снизу шло;
Земля, как мать, за жизнь мою в тревоге
Дарила мне знакомое тепло.

Земля, не бойся: сердцем я спокоен,
Ступнями на твоем тепле стою.
Родное имя повторив, как воин
Я здесь умру за родину свою.

Вокруг стоят прислужники Черчета.
И кровь щекочет обонянье им!
Они не верят, что их песня спета,
Что не они, а мы их обвиним!

Пусть палачи с кровавыми глазами
Сейчас свои заносят топоры,
Мы знаем: правда все равно за нами,
Враги лютуют только до поры.

Придет, придет день торжества свободы,
Меч правосудья покарает их.
Жестоким будет приговор народа,
В него войдет и мой последний стих.

1943

¹ Ч е р ч е т с к и й х а н -- персонаж из поэмы татарского
поэта А. Исхака,
изданной в 1940 г. под редакцией М. Джалиля. В целях конспирации М.
Джалиль
называет черчетами фашистов. На полях тетради арабским шрифтом написано
"актсишаф", что читается справа налево "фашистка", т. е. фашисту.

ЛЮБИМОЙ

Быть может, годы будут без письма,
Без вести обо мне.
Мои следы затянутся землей,
Мои дороги зарастут травой.

Быть может, в сны твои, печальный, я приду,
В одежде черной вдруг войду.
И смоет времени бесстрастный вал
Прощальный миг, когда тебя я целовал.

Так бремя ожиданья велико,
Так изнурит тебя оно,
Так убедит тебя, что "нет его",
Как будто это было суждено.

Уйдет твоя любовь.
А у меня,
Быть может, нету ничего сильней.
Придется мне в один нежданный день
Уйти совсем из памяти твоей.

И лишь тогда, вот в этот самый миг,
Когда придется от тебя уйти,
Быть может, смерть тогда и победит,
Лишит меня обратного пути.

Я был силен, покуда ты ждала --
Смерть не брала меня в бою:
Твоей любви волшебный талисман
Хранил в походах голову мою.

И падал я. Но клятвы: "Поборю!" --
Ничем не запятнал я на войне.
Ведь если б я пришел, не победив,
"Спасибо" ты бы не сказала мне.

Солдатский путь извилист и далек,
Но ты надейся и люби меня,
И я приду: твоя любовь -- залог
Спасенья от воды и от огня.

Сентябрь 1943 г.

МОГИЛА ЦВЕТКА

Оторвался от стебля цветок
И упал, и на крыльях метели
Прилетели в назначенный срок,--
На равнину снега прилетели.

Белым саваном стали снега.
И не грядка теперь, а могила.
И береза, стройна и строга,
Как надгробье, цветок осенила.

Вдоль ограды бушует метель,
Леденя и губя все живое.
Широка снеговая постель,
Спит цветок в непробудном покое.

Но весной на могилу цветка
Благодатные ливни прольются,
И зажгутся зарей облака,
И цветы молодые проснутся.

Как увядший цветок, в забытьи
Я под снежной засну пеленою,
Но последние песни мои
Расцветут в вашем сердце весною.

Сентябрь 1943 г.

ЧАСЫ

Я с любимою сижу,
На лицо ее гляжу,
Мы щебечем и поем
И толкуем о своем.

Я любимою моей
Не обижен -- дорог ей.
Лепестки ее ресниц
От смущенья смотрят вниз.

У любимой бровь дугой,
Льются волосы волной,
Но меня разит сильней
Взгляд красавицы моей.

Предо мной сидит она,
Улыбаясь, как весна,
Лишь одно меня томит,--
Вечно милая спешит.

Торопясь уйти назад,
Все глядит на циферблат.
Молвит: "Нагулялась тут",
Или молвит: "Дома ждут".

А часы ведут свой счет.
(Кто их к черту разберет!)
Мерный стук -- несносен он,
Как церковный скучный звон.

-- Не прощайся, -- говорю. --
Очень рано,-- говорю.
Верит милая часам:
-- Мне пора! Ты видишь сам!

Мне терпеть не стало сил,--
За язык часы схватил,
Пусть научатся молчать,
Нас не станут разлучать.

-- Чтобы нам счастливей быть,
Ты должна часы забыть!..--
И не видели мы, нет,
Как зарозовел рассвет.

Сентябрь 1943 г.

МИЛАЯ

Милая в нарядном платье,
Забежав ко мне домой,
Так сказала:
-- Погулять я
Вечерком не прочь с тобой!

Медленно спускался вечер,
Но как только тьма легла,
К речке, к месту нашей встречи,
Я помчался вдоль села.

Говорит моя смуглянка:
-- Сколько я тебя учу!..
Приноси с собой тальянку,
Слушать музыку хочу!

Я на лоб надвинул шапку,
Повернулся -- и бежать,
Я тальянку сгреб в охапку
И к реке пришел опять.

Милая недобрым глазом
Посмотрела:
мол, хорош.
-- Почему сапог не смазал,
Зная, что ко мне идешь?

Был упрек мне брошен веский;
Снова я пошел домой,
Сапоги натер до блеска
Черной ваксой городской.

Милая опять бранится:
-- Что ж ты, человек чудной,
Не сообразил побриться
Перед встречею со мной?

Я, уже теряя силы,
Побежал, нагрел воды
И посредством бритвы с мылом
Сбрил остатки бороды.

Но бритье мне вышло боком,
Был наказан я вдвойне.
-- Ты, никак, порезал щеку,--
Милая сказала мне.--

Не судьба, гулять не будем,
Разойдемся мы с тобой,
Чтобы не сказали люди,
Что деремся мы с тобой!

Я пошел домой унылый.
-- Ты откуда? -- друг спросил.
-- С речки только что, от милой!
Похвалясь, я пробасил.

Я любовью озабочен.
Как мне быть, что делать с ней?
С милою мне трудно очень,
Без нее еще трудней.

Сентябрь 1943 г.

БЕДА

-- Есть женщина в мире одна.
Мне больше, чем все, она нравится,
Весь мир бы пленила она,
Да замужем эта красавица.

-- А в мужа она влюблена?
-- Как в черта, -- скажу я уверенно.
-- Ну, ежели так, старина,
Надежда твоя не потеряна!

Пускай поспешит развестись,
Пока ее жизнь не загублена,
А ты, если холост, женись
И будь неразлучен с возлюбленной.

-- Ах, братец, на месте твоем
Я мог бы сказать то же самое...
Но, знаешь, беда моя в том,
Что эта злодейка -- жена моя!

Сентябрь 1343 г.

ПРАЗДНИК МАТЕРИ

-- Как вольных птиц над степью на рассвете,
Трех сыновей пустила я в полет.
Как матери, как близкой, мне ответьте,
Как женщине, что слезы льет:

Где сыновья мои? В душе тревога,
Мать хочет знать, на то она и мать:
Какая детям суждена дорога?
Победы или смерти ждать?

Летит под облаками голубь с юга,
Он к матери садится на порог.
-- Ты видел их? Прошу тебя, как друга,
Подай мне весть, мой голубок!

Где старший мой? Где сердца утешенье;
Он жив ли? Помощь надобна ль ему?
-- О мать, крепись: твой старший пал в сраженьи,
Твой старший сын погиб в Крыму.

Застыла мать. Какая боль во взоре!
Как ей излить в слезах печаль свою!
И голову посеребрило горе
По сыну, павшему в бою.

-- Как вольных птиц над степью на рассвете,
Отправила в полет я трех детей.
Как матери, как близкой, мне ответьте,--
Измучавшись, я жду вестей.

Мой старший не пришел, он гибель встретил,
Он пал в бою, очей родимых свет.
Быть может, средний жив? Быть может, ветер
Принес мне от него привет?

Шумит, играет ветер на пороге,
О чем он шепчет матери седой?
-- Скажи мне, ветер, на твоей дороге
Мой средний встретился с тобой?

-- О мать, крепись, в сраженье пал твой средний,
Для матери не смог себя сберечь.
Пока не смолк в груди удар последний,
Держал в руке алмазный меч.

В беспамятстве упала мать седая,
Не выдержало сердце, а слеза
Катилась за слезой, не высыхая,
Ослепли старые глаза.

-- Как вольных птиц над степью на рассвете.
Трех сыновей пустила я летать.
Как женщине, как близкой, мне ответьте,
Не то сгорит от горя мать.

Погибли на войне два милых сына,
Живу теперь надеждою одной:
Пусть не примчатся трое воедино,
Вернется ль младший сын домой?

Но почему-то голубок не вьется,
И ветер приумолк, -- наверно, спит.
Лишь на опушке эхо отдается
Трубы и топота копыт.

Звенят подковы, скачет конь горячий,
Пылает сердце матери в огне:
Сынок любимый, самый, самый младший,
Сидит на гордом скакуне!

В его руках -- победы нашей знамя
И золотая на груди медаль,
И лес его приветствует ветвями
И пеньем -- солнечная даль.

Она душой почуяла, узнала,
Хотя увидеть сына не могла.
Сказала: -- Сын мой! Сын мой! -- зарыдала.
Была слеза ее светла.

-- Вернулся мой последний, мой единый...
Нам встретиться, сыночек, довелось!..--
И льются золотые слезы сына
На серебро ее волос.

-- Ну, успокойся, мать, прошли напасти,
На сына посмотри, не надо слез!
На боевом клинке -- победы счастье
И жизнь я родине принес.

Два старших брата пали в битве правой,
Пути к победе начертав для нас,
Но сделалась их жизнь бессмертной славой,
Когда настал их смертный час.

Я их зарыл в земле, весенней, талой,--
Там, далеко, лежат твои сыны,
Но я принес их крови отсвет алый
На славном знамени страны.

И мать глаза протерла стягом красным,
И зренье к ней вернулось наконец,
На младшего взглянула взором ясным:
Стал сильным соколом птенец!

-- Как вольных птиц, на бой благословляя,
Я трех детей в полет пустила, вдаль.
Придите! Всех зову я, как родная,
Как мать, познавшая печаль.

Они любовь к отчизне с колыбели
Всосали вместе с молоком моим.
Я соколов пустила -- полетели
С единой думой: "Победим!"

Нет, не вернулись, мы двоих не встретим,
Без всадников их кони ржут в пыли,
Ту кровь, что я дала бесстрашным детям,
Они оставили вдали.

Заря победы светится над нами
Их кровью, за отчизну пролитой.
Мой младший сын зарю принес, как знамя,--
Мой сын, мой сокол молодой.

Его медаль я вижу золотую
И говорю: "Ты счастье мне даешь!"
Мне кажется, я двух сынов целую.
Когда приходит молодежь.

Мне, как дитя родное, дорог каждый:
Мое не расплескалось молоко!
Горюю раз, а радуюсь я дважды.
Друзья поют, и мне легко.

Я сыновей взрастила, что бессмертье,
Погибнув, принесли своей стране.
Я с вами праздник праздную, поверьте.
Придите к матери, ко мне!

И стар и млад приходят к ней с участьем,
Цветы, любовь несут в ее жилье.
Стремится родина цветущим счастьем
От горя исцелить ее

Мы будем вечно прославлять
Ту женщину, чье имя -- Мать.

Сентябрь 1943 г.

ПУТЬ ДЖИГИТА

Вернулся б джигит, да дорога кружит,
Дорога б открылась, да горы встают.
Не горы -- преграда, а орды врага,
Несметные орды пройти не дают.

На камень встает он и точит свой меч,
Пасется оседланный конь на лугу,
И ржет, и как будто зовет седока
Отмстить, отплатить, не остаться в долгу.

-- Джигит, торопись, скоро солнце зайдет,
Туманом покроется луг голубой,
Тогда заблудиться недолго в лесу,
Тогда и пути не найти нам с тобой.

-- Не бойся, мой конь, неизвестен мне страх,
Ночь -- верный помощник -- бежит по кустам,
И враг не узнает, что гонимся мы
В глубокую темень за ним по пятам.

Скакун мой, недаром в туманной дали
Тоскливая песня любимой слышна:
К родному порогу победным путем
На ранней заре приведет нас она.

Сентябрь 1943 г.

СТАЛЬ

Так закалялась сталь.
Н. Островский
Я и усов еще не брил ни разу,
Когда ушел из дома год назад,
А на плечи легло пережитое,
Как будто мне минуло шестьдесят.

За год один я столько передумал,
Что в голове разбухло и в груди.
И в двадцать лет лицо мое в морщинах,
И поседели волосы, -- гляди!

Вся тяжесть слез и пороха и крови
Теперь в ногах осела, как свинец.
Потом свалил меня осколок минный,
Я оперся на палку под конец.

И вот в глазах моих ты не отыщешь
Мальчишеского резвого огня,
Задорно не взлетают больше брови,
И сердце очерствело у меня.

А на лице лишь одного терпенья
Нешуточный, суровый, жесткий след.
Так сразу юность вспыхнула, как порох,
В три месяца сгорела в двадцать лет.

Эх, юность, юность! Где твой вечер лунный,
Где ласка синих, синих, синих глаз?
Там на Дону, в окопах, в черных ямах,
Дороженька твоя оборвалась.

Не в соловьином розовом рассвете,
А в грозовой ночи твой свет блеснул,
И я на дальнем рубеже победы
Тебя кровавым знаменем воткнул...

Но нет во мне раскаянья, не бойся!
Чтобы в лицо победу угадать,
Когда б имел сто юностей, -- все сразу
За эту радость мог бы я отдать!

Ты говоришь: у юности есть крылья,
Ей, дескать, надо в облаках парить.
Что ж! Подвиг наш история запомнит
И будет с удивленьем говорить.

Мы сквозь огонь и воду шли за правдой,
Завоевали правду на войне.
Так юность поколенья миновала,
Так закалялась сталь в таком огне!

30 сентября 1941 г.

ДОРОГИ

Амине

Дороги, дороги! Довольно гостил я
От края родного вдали.
Пора и домой мне. Хочу, чтоб дороги
Обратно меня привели.

Так сильно соскучился я по Замостью,
По нашим лесам и полям!
Сказать не могу, до чего стосковался
По черным девичьим бровям.

Когда мы простились, шел дождь. И печально
Вослед мне смотрели глаза,
И что-то блестело на милых ресницах, --
Не знаю, вода иль слеза...

Ох, тяжко, друзья, уезжать на чужбину!
Так тяжко на сердце больном!
Еще хорошо, что любовь и терпенье
Извечно соседствуют в нем.

Дороги, дороги! Вы все беспощадны,
И нет вам, дороги, конца.
Чьи ноги, скажите мне, вас проложили
И чьи проложили сердца?

Кто так же, как я, окрыленный надеждой,
Над вами парил, а потом
Был вами, дороги, от дома отторгнут,--
Далеко родимый мой дом!

Нам молодость властно диктует: "Ищите!"
И носят нас бури страстей.
Не ноги людей проложили дороги,
А чувства и страсти людей.

Так пусть нас заносит далеко-далеко,
Возникшая смолоду страсть, --
По этим дорогам, влекомые сердцем,
Должны мы в отчизну попасть!

Дороги, дороги! Я долго томился
От родины милой вдали.
Хочу, чтобы новые чувства и силы
К любимой меня привели!

Октябрь 1943 г.

РУБАШКА

Дильбар поет -- она рубашку шьет,
Серебряной иглой рубашку шьет.
Куда там песня! -- ветер не дойдет
Туда, где милый ту рубашку ждет.

Бежит по шелку девичья рука,
На девичье лицо тоска легла.
Сердечной тайны шелковый узор
Кладет в следы проворная игла.

Атласом оторочен воротник,
И позумент на рукавах, как жар.
Как будто все сердечное тепло
Простой рубашке отдает Дильбар.

В любом узоре слез не сосчитать.
За каждой складкой прячется тоска, --
Пусть носит тайну девичью джигит
У сердца, возле левого соска.

Дильбар поет -- она рубашку шьет:
Пускай рубашка милого найдет!
Пускай ее наденет удалец,
С победою вернувшись наконец!

Рубашка сшита. Может быть, вот тут
Еще один узор и бахрома.
Глядит Дильбар с улыбкой на шитье,
Глядит и восхищается сама.

Вдруг заглянул закат в ее окно
И на шелку зарделся горячо,
И кажется Дильбар, что сквозь рукав
Просвечивает смуглое плечо.

Но тут вошел какой-то человек,
Вручил письмо и сразу убежал.
Две строчки на листочке:
"Твой джигит
На поле битвы мужественно пал".

Стоит Дильбар, стоит, окаменев.
Ее лицо белее полотна,
Лишь часто-часто задышала грудь,
Как на ветру озерная волна.

-- Нет! -- говорит.-- Не верю! -- говорит.
И замолчала, тяжело вздохнув.
Лишь две слезинки показались вдруг,
На бахроме ресниц ее блеснув.

Затем рубашку тщательно свернув,
Дильбар идет, торопится, бежит.
В почтовом отделении она:
-- Отправьте мой подарок,-- говорит.

-- Но он погиб! Не может получить...
-- Пускай погиб! Везите, все равно.
Пускай убит, пускай землей прикрыт,
Наденьте мой подарок на него.

В моей рубашке оживет джигит --
Сердечный жар в нем должен запылать.
Ведь я его любила всей душой,
Не уставала ждать и тосковать.

На почте люди слушали Дильбар
И согласились: девушка права.
Его нашли, одели -- он воскрес.
Сбылись любви правдивые слова.

Восходит солнце. У окна Дильбар
Волнуется, возлюбленного ждет.
Джигит вернулся, ясный, как восход.
И в голубой рубашке к ней идет.

Ведь это сказка?
Да.
Но ты скажи,
Любовь моя, цветок моей души,--
Не ты ль меня зажгла лучом любви,
Как будто приказала мне: "Живи!"

Плясала смерть передо мной сто раз
На бруствере окопа моего.
Чистейшая любовь твоя сто раз
Меня спасла от гроба моего.

От ста смертей спасла. Из ста смертей
Сто раз я к жизни возвращался вновь.
И вновь в рубашке, вышитой тобой,
Встречал твою горячую любовь.

Октябрь 1943 г.

КОСТЯНИКА

С поля милая пришла,
Спелых ягод принесла,
Я ж сказать ей не решаюсь,
Как любовь моя светла.

Угощает цветик мой
Костяникой в летний зной.
Но любимой губы слаще
Костяники полевой.

8 октября 1943 г.

СОЛЕНАЯ РЫБА

Ты зачем к реке меня отправила,
Раз самой прийти желанья нет?
Ты зачем "люблю" сказать заставила,
Коль не говоришь "и я" в ответ?

Ты зачем вздыхала, как влюбленная,
Если и не думаешь гулять?
Рыбой кормишь ты зачем соленою,
Если мне воды не хочешь дать?

8 октября 1943 г.

ПОСЛЕДНЯЯ ОБИДА

С обидой я из жизни ухожу,
Проклятья рвутся из души моей.
Напрасно, мать, растила ты меня,
Напрасно изливала свет очей.

Зачем кормила грудью ты меня?
Зачем ты песню пела надо мной?
Проклятьем обернулась эта песнь.
Свою судьбу я проклял всей душой.

Ответь мне, жизнь: пока хватило сил.
Кто все твои мученья выносил?
Не я ли столько горя перенес,
Пока в моих глазах хватало слез?

Любая тварь вольна нырять и плыть,
Когда захочет жажду утолить.
А мне на смертном ложе не судьба
Запекшиеся губы увлажнить.

Не знал я дружбы... Мне сжимали руки
Оковы -- не пожатия друзей.
И солнце в миг моей предсмертной муки
Мне отказало в теплоте лучей.

Пускай умру, но как перед концом
Я не увижу дочери моей?
Как умереть и не припасть лицом
К родной земле, к могиле матери моей?

Зачем в тюрьме я должен умирать,
Своею кровью раны обагрять?
Уж не за то ль, что землю так любил,
Ее тепла совсем лишен я был?

О жизнь! А я-то думал -- ты Лейла.
Любил чистосердечно, как Меджнун,
Ты сердца моего не приняла
И псам на растерзанье отдала.

От матери-отчизны отлучен,
В какую даль заброшен я тобой!
Я горько плачу, но моим слезам
Не оросить земли моей родной.

Отчизна, безутешным сиротой
Я умираю тут, в стране чужой.
Пусть горьких слез бежит к тебе поток,
Пусть кровь моя зардеет, как цветок!

Октябрь 1943 г.

ПОСЛЕ ВОЙНЫ

В мае опять состоится сбор,
Съедутся все друзья.
Звучно ударит в дно хрусталя
Алой дугой струя.
И перебьет застольный хор
Смех, словно шум ручья.

Это о девушках говорится,
О баловницах, конечно:
Ловко умеют они притвориться,
Будто целуют нежно,
А на деле красавицы
Только губами касаются...

Будут свободны чьи-то места,
Кто-то не сможет быть,--
Надо в честь неприбывших друзей
Первый бокал налить:
После таких тяжелых дней
Нам еще жить да жить!

Мы, захмелев чуть-чуть от встречи,
Стулья свои отодвинем,
Встанем, друзья, и, расправив плечи,
Радостный пир покинем.

Пойдем туда, где кровь лилась.
К разрушенным городам!
Ждут на шоссе не дождутся нас
Пятна фугасных ям.

Пусть в тумане рассветной поры
Тракторы загудят!
Пусть играют в лучах топоры!
Пусть хлеба шелестят!
Пусть на улицах городов
Дом за домом встает!
Пусть после битв от наших трудов
Родина вся цветет!

Октябрь 1943 г.

СЕРЖАНТ

Шел с фронта состав.
По рельсам стуча,
Ведя с ними спор.
С сержантом одним
Под грохот колес
Я вел разговор.

Он все потерял:
И мать, и отца,
И дом, где он рос.
-- Куда же, мой друг,
Ты едешь сейчас? --
Я задал вопрос.

Он молча полез
В нагрудный карман,
Достал письмецо.
И вижу: в слезах --
От радости, что ль? --
Сержанта лицо.

-- Два года подряд
Шли письма ее
Сквозь вьюги, снега,
Из писем узнал:
С Урала она,
Зовут -- Лямига.

И в каждом письме
Всегда находил
Я ласку, тепло,--
И чувство любви,
Как солнечный луч,
Мне в сердце вошло.

И, письма ее
У сердца храня,
Я шел на врага.
Я думал: "Пускай
За счастье твое
Умру, Лямига!"

Ты знаешь, мой друг,
Что значит письмо
На фронте для нас?
И вот повидать
Хозяйку письма
Я еду сейчас.

Два года она
Хранила меня
Любовью своей.
Откажет ли мне,
Когда я приду
С победою к ней?!

...Наш поезд спешит,
Как будто узнал,
Кого он везет.
С улыбкой сержант
Ладонь на карман
Нет-нет да кладет.

Смущен мой сержант,
Хоть горд, как дитя,
Что с нею знаком.
Как много тепла,
Любви, красоты
В свиданье таком!

-- Джигит, -- говорю,--
Героя любовь
И ей дорога!
Поверь мне, браток:
Волнуется, ждет
Тебя Лямига!..

В годину войны
Из писем простых
Любовь родилась.
Как много подруг
Тоскуют вдали
О милых сейчас!..

О девушки! Вы
В родимом краю
Гордиться должны,
Что верой своей
Храните в бою
Героев страны!

Октябрь 1943 г.

ПОМОЩЬ ВЕСНЕ

На помощь солнцу мы пришли,
Чтоб снять с земли и снег и лед.
Уже пора зиме уйти,
Пускай скорей весна идет!
С тех пор как к нам
Пришла зима,
Видали мы немало зла.
Ломай лопатой, бей багром,
Чтобы скорей она ушла.
Она сковала русла рек,
Сковала сильную волну,
Замуровала родники,
Загромоздила всю страну
И исковеркала цветы,
Птиц прогнала из всех садов.
Поэтому я взять на лом
И бить "врага" весны готов.
Пусть реки сбросят шкуру льда,
Пускай свободно потекут,
Пускай, курлыча, журавли
Над нами крылья пронесут.
Пускай вздохнет моя земля,
Освободившись от снегов,
Подымет голову трава.
Трудись, мой друг, без липших слов.
Оружье есть, и сила есть.
И солнце пикой бьет врага.
Земля устала от зимы,
Нам не нужна ее пурга.
Пусть ручейки, журча, бегут.
Айда-ка, зиму с улиц вон!
Уже она побеждена,
Я слышу скрип ее и стон.
Побеждена!
Клади теперь
Лом и лопату на плечо,
И марш по молодой траве.
Влюбленный в землю горячо!
Пусть ветки плещут нам в лицо.
Подснежник пусть свой кажет глаз,
Ведь это мать сама земля
Сейчас дарит цветами нас.

Октябрь 1943 г.

СТРОИТЕЛЬ

Пушистые хлопья
Подернули высь;
К ним новые зданья
В лесах поднялись.

Растущие быстро
Ряды кирпичей --
Как песнь созиданья
И силы людей.

Из глины, цемента
И каменных плит
Здесь дому возникнуть
На днях предстоит.

Сначала как будто
Невзрачен на вид,
Как будто в пеленках
Ребенок лежит.

Он в кружеве леса,
Стропила на нем,
Без плоти и крови
Стоит еще дом.

Но знаю, громада
Камней оживет,
В ней кровь заиграет,
В ней жизнь расцветет.

И люди, что вскоре
Поселятся тут,
Со славой вспомянут
Строителя труд.

Отпразднуют праздник
Веселый они,
И в окнах повсюду
Зажгутся огни.

За тех новоселы
Поднимут бокал,
Кто стены вот эти
Для них воздвигал.
Дома за домами
Растут и растут,--
Их труд созидает,
Наш творческий труд.

Октябрь 1943 г.

К ДВИНЕ

Двина! Где взять мне силы, чтобы вспять
Твое теченье плавное погнать?
Чтоб я, твоей окутанный волной,
Был унесен на родину, домой?

На гребень бурь всегда стремился я,
Плечом раздвинуть грозовой простор.
Зачем же в рабстве гаснет жизнь моя?
И вынесу ли я такой позор?

О, если бы не только твой поток,
Но жизнь мою поворотить я мог,--
Я б, не колеблясь, повернул ее,
Чтоб снова петь отечество мое.

Нет! Я бы там не только песни пел.
Нет! Я бы там пловцом отважным был,
Все трудности бы я перетерпел,
Отдав труду ума и сердца пыл.

На родине и смерть была б легка:
Своя земля укрыла бы, как мать.
И над моей могилой песнь моя
Осталась бы как памятник стоять.

Моя душа не мирится с ярмом
Одна лишь дума голову гнетет:
"Возьми меня, неси меня, Двина,
В объятиях быстробегущих вод!"

Быть может, утешенье я найду,
Качаясь на седых твоих волнах,
И мой народ любовь мою поймет,
Увидев возвращающийся прах...

Двина, Двина!
О, если б только вспять
Твое теченье гордое погнать,--
Ты принесла б на родину мою
Меня и песнь свободную мою.

Октябрь 1943 г.

МОЛОДАЯ МАТЬ

Горит деревня. Как в часы заката,
Густой багрянец по небу разлит.
Раскинув руки, на пороге хаты
Расстрелянная женщина лежит.

Малыш озябший, полугодовалый,
Прижался к ней, чтоб грудь ее достать.
То плачет он надрывно и устало,
То смотрит с удивлением на мать.

А сам палач при зареве пожара,
Губя живое на своем пути,
Спешит на запад, чтоб спастись от кары,
Хотя ему, конечно, не уйти!

Сарвар украдкой вышла из подвала,
Поблизости услышав детский крик,
К крыльцу своих соседей подбежала --
И замерла от ужаса на миг.

Ребенка подняла: "Не плачь, мой милый,
Не плачь, тебя я унесу в наш дом".
Она его согрела, и умыла,
И теплым напоила молоком.

Сарвар ласкала малыша впервые,
Впервые в ней заговорила мать.
А он к ней руки протянул худые
И начал слово "мама" лепетать.

Всего семнадцать ей, скажи на милость!
Еще вся жизнь, все счастье впереди.
Но радость материнства засветилась
Уже сейчас у девушки в груди.

Родные звуки песенки знакомой
Польются в предвечерней тишине...
Мне в этот час пройти бы мимо дома,
И заглянуть бы в то окошко мне!

Сарвар малышку вырастит, я знаю,
В ее упорство верю до конца.
Ведь дочерям страна моя родная
Дарует материнские сердца.

Октябрь 1943 г.

ПОСЛЕДНЕЕ ВОСПОМИНАНИЕ

У милого взгляда
Волшебная сила.
Ты нежной улыбкой
Меня покорила.

Но я ведь не молод.
Зачем старикану
Волнения, страсти?..
Я сохну, я вяну.

К тебе на свиданье
Спешу я украдкой.
Меня, словно юношу,
Бьет лихорадка:

То пламя сжигает,
То холод по коже.
А ты всех красивей,
А ты всех дороже.

Для счастья довольно
Улыбок лучистых,
И чтоб ты коснулась
Седин серебристых.

Далекая юность
Тебя мне послала.
Засмейся, родная!
Я счастлив немало,
Я счастлив немало.

Октябрь 1943 г.

БЕЗ НОГИ

Вернулся я! Встречай, любовь моя!
Порадуйся, пускай безногий я:
Перед врагом колен не преклонял,
Он ногу мне за это оторвал.

Ударил миной, наземь повалил.
--Ты поклонился! -- враг торжествовал.
Но тотчас дикий страх его сковал:
Я без ноги поднялся и стоял.

За кровь мою разгневалась земля.
Вокруг в слезах склонились тополя.
И мать-земля упасть мне не дала,
А под руку взяла и повела.

И раненый любой из нас -- таков:
Один против пятнадцати врагов.
Пусть этот без руки, тот -- без ноги,
Наш дух не сломят подлые враги.

Сто ног бы отдал, а родной земли
И полвершка не отдал бы врагу.
Ценою рабства ноги сохранить?!
Как ими по земле ходить смогу?

Вернулся я!.. Встречай, любовь моя!
Не огорчайся, что безногий я,
Зато чисты душа моя и честь.
А человек -- не в этом ли он весь?

Октябрь 1943 г.

ВАРВАРСТВО

Они с детьми погнали матерей
И яму рыть заставили, а сами
Они стояли, кучка дикарей,
И хриплыми смеялись голосами.
У края бездны выстроили в ряд
Бессильных женщин, худеньких ребят.
Пришел хмельной майор и медными глазами
Окинул обреченных... Мутный дождь
Гудел в листве соседних рощ
И на полях, одетых мглою,
И тучи опустились над землею,
Друг друга с бешенством гоня...
Нет, этого я не забуду дня,
Я не забуду никогда, вовеки!
Я видел: плакали, как дети, реки,
И в ярости рыдала мать-земля.
Своими видел я глазами,
Как солнце скорбное, омытое слезами,
Сквозь тучу вышло на поля,
В последний раз детей поцеловало,
В последний раз...
Шумел осенний лес. Казалось, что сейчас
Он обезумел. Гневно бушевала
Его листва. Сгущалась мгла вокруг.
Я слышал: мощный дуб свалился вдруг,
Он падал, издавая вздох тяжелый.
Детей внезапно охватил испуг,--
Прижались к матерям, цепляясь за подолы.
И выстрела раздался резкий звук,
Прервав проклятье,
Что вырвалось у женщины одной.
Ребенок, мальчуган больной,
Головку спрятал в складках платья
Еще не старой женщины. Она
Смотрела, ужаса полна.
Как не лишиться ей рассудка!
Все понял, понял все малютка.
-- Спрячь, мамочка, меня! Не надо умирать! --
Он плачет и, как лист, сдержать не может дрожи.
Дитя, что ей всего дороже,
Нагнувшись, подняла двумя руками мать,
Прижала к сердцу, против дула прямо...
-- Я, мама, жить хочу. Не надо, мама!
Пусти меня, пусти! Чего ты ждешь? --
И хочет вырваться из рук ребенок,
И страшен плач, и голос тонок,
И в сердце он вонзается, как нож.
-- Не бойся, мальчик мой. Сейчас вздохнешь ты
вольно.
Закрой глаза, но голову не прячь,
Чтобы тебя живым не закопал палач.
Терпи, сынок, терпи. Сейчас не будет больно.--
И он закрыл глаза. И заалела кровь,
По шее лентой красной извиваясь.
Две жизни наземь падают, сливаясь,
Две жизни и одна любовь!
Гром грянул. Ветер свистнул в тучах.
Заплакала земля в тоске глухой,
О, сколько слез, горячих и горючих!
Земля моя, скажи мне, что с тобой?
Ты часто горе видела людское,
Ты миллионы лет цвела для нас,
Но испытала ль ты хотя бы раз
Такой позор и варварство такое?
Страна моя, враги тебе грозят,
Но выше подними великой правды знамя,
Омой его земли кровавыми слезами,
И пусть его лучи пронзят,
Пусть уничтожат беспощадно
Тех варваров, тех дикарей,
Что кровь детей глотают жадно,
Кровь наших матерей...

1943

ПОСЛЕ БОЛЕЗНИ

Я вновь здоров. И мозг усталый мой
Очистился от мглы гнетущей.
Мой влажен лоб. Он будто бы росой
Покрылся в час зари цветущей.
Я вижу вновь, как светом мир богат,
Я слышу счастья веянья живые.
Так дивно мне и так я жизни рад,
Как будто в эту жизнь вхожу впервые.
И вижу я в чудесном полусне
Лучистой юности сиянье,--
Сиделка наклоняется ко мне,
И нежно рук ее касанье.

Октябрь 1943 г.

НАВСТРЕЧУ РАДОСТИ

Горе, скорей от меня уходи,
Кончился день твой, светло впереди!
Долго же ты у меня засиделось...
Сколько я горя с тобой натерпелась!

В маленькой комнате изо дня в день
Видела я твою черную тень.
Душу мою задушить порешило,
Как часовой, ты меня сторожило.

Ты приказало щекам похудеть,
Траур ты мне приказало надеть...
Счастье твердит мне: -- Ты горя не ведай,
Милый к тебе возвратился с победой!

Милый вернулся -- и стало светло.
Будто в окно мое солнце вошло.
Горе горюет, со счастьем не споря.
Горе само разрыдалось от горя.

Был не вчера ли мой жребий жесток?
Ныне я сбросила черный платок.
Ныне на солнце смотрю в упоенье,
Сердца унять не могу я биенье.

Солнцу, мой милый, открыл ты окно.
Солнце -- иное, другое оно!
Сколько в нем счастья, свободы и силы, --
Ты это солнце принес мне, мой милый!

Сколько цветов в моем доме цветет!
Счастье мое, проходи ты вперед!
Ты же уйди от нас, горе-унынье,
Мы не дадим тебе места отныне.

Октябрь 1943 г.

К СМЕРТИ

Из твоих когтистых, цепких лап
Сколько раз спасался я!..
Бывало, Чуть скажу: "Все кончено... я слаб!" --
Жизнь мне тотчас руку подавала.

Нет, отказываться никогда
Я не думал от борьбы с тобою:
Побежденным смертью нет стыда,
Стыдно тем, кто сдался ей без боя.

Ты ворчала:
-- Ну, теперь держись,
Хватит мне играть с тобой, строптивец! --
Я же все упрямее за жизнь
Драться продолжал, тебе противясь.

Знаю, знаю, смерть, с тобой игра
Вовсе не веселая забава.
Только не пришла еще пора
На земной покой иметь нам право.

Иль мне жизнь пришлась не по плечу?
Иль так сладок смертный риск бунтарства?
Нет, не умирать -- я жить хочу,
Жить сквозь боль, тревоги и мытарства.

Стать бы в стороне от бурь и гроз --
Можно тихо жить, не зная горя.
Я шагал сквозь грозы, в бурях рос,
В них с тобой за жизнь, за счастье споря...

Но теперь, надежда, не маячь --
Не помогут прошлые уроки.
В кандалы уж заковал палач
Руки, пишущие эти строки.

Скоро, скоро, может быть, к утру,
Смерть навек уймет мою строптивость.
Я умру -- за наш народ умру,
За святую правду, справедливость.

Иль не ради них я столько раз
Был уже тобой, костлявой, мечен?
Словно сам я -- что ни день и час --
Роковой искал с тобою встречи.

Путь великой правды труден, крут,
Но борца на путь иной не тянет.
Иль с победой встретится он тут,
Или смерть в попутчицы нагрянет.

Скоро, как звезда, угасну я...
Силы жизни я совсем теряю...
За тебя, о родина моя,
За большую правду умираю!

Октябрь (?) 1943 г.

УТЕШЕНИЕ

Когда с победой мы придем домой,
Изведаем почет и славу,
И, ношу горя сбросив со спины,
Мы радость обретем по праву.

О нашей трудной, длительной борьбе
Живую быль расскажем детям,
И мы, волнуя юные сердца,
Сочувствие и пониманье встретим.

Мы скажем: -- Ни подарков, ни цветов,
Ни славословий нам не надо.
Победы всенародной светлый день --
Вот наша общая награда.

Когда домой вернемся мы, друзья,--
Как прежде, для беседы жаркой
Мы встретимся и будем пить кумыс
И наши песни петь за чаркой.

Друг, не печалься, этот день взойдет,
Должны надежды наши сбыться,
Увидим мы казанский кремль, когда
Падет германская темница.

Придет Москва и нас освободит,
Казань избавит нас от муки,
Мы выйдем, как "Челюскин" изо льда,
Пожмем протянутые руки.

Победу мы отпразднуем, друзья,
Мы это право заслужили,--
До смерти -- твердостью и чистотой
Священной клятвы дорожили...

Октябрь (?) 1943 г.

ДРУГУ

(А. А.)¹

Друг, не горюй, что рано мы уходим.
Кто жизнь свою, скажи, купил навек?
Ведь годы ограничены той жизнью,
Которую избрал сам человек.

Не время меж рождением и смертью
Одно определяет жизни срок,--
Быть может, наша кровь, что здесь прольется,
Прекрасного бессмертия исток.

Дал клятву я: жизнь посвятить народу,
Стране своей -- отчизне всех отчизн.
Для этого, хотя бы жил столетья,
Ты разве бы свою не отдал жизнь?!

Как долгой ночью солнечного света,
Так жду в застенке с родины вестей.
Какая сила -- даже на чужбине --
Дыханье слышать родины своей!

Чем, шкуру сохранив, забыть о чести,
О, пусть я лучше стану мертвецом!
Какая ж это жизнь, когда отчизна,
Как Каину, плюет тебе в лицо!

Такого "счастья" мне совсем не надо.
Уж лучше гибель -- нет обиды тут!
Не стану чужаком в краю родимом,
Где даже мне воды не подадут.

Мой друг, ведь наша жизнь -- она лишь искра
Всей жизни родины, страны побед.
Пусть мы погаснем -- от бесстрашной смерти
В отчизне нашей ярче вспыхнет свет.

И этой смертью подтвердим мы верность,
О смелости узнает вся страна.
Не этими ли чувствами большими,
О друг мой, наша молодость сильна?!

И если молодости ствол подрубят,
В народе корни не исчезнут ввек.
И скажут юные:
-- Вот так, отважно,
Смерть должен встретить каждый человек!

Октябрь 1943 г.

¹ А. А.-- Абдулла Алиш, татарский писатель,
вместе с которым М. Джалиль боролся в подполье.

ГОРНАЯ РЕКА

Что так шумна, бурна,
Стремительна река,
Хоть здесь ее волна
В раскате широка?

О чем ревут валы
В кипенье седины?
То ль яростью полны,
То ль чем устрашены?

Утихнет вдруг, зальет
Окрестные луга
И ласково поет,
Плеща о берега.

То вновь среди теснин
Гремит о валуны,
Спеша в простор долин,
Бросает падуны.

Иль чьею волей злой
Встревожена вода,
Изменчива порой,
Стремительна всегда?

Не удержался я
И у реки спросил:
-- Что ты шумишь, кипишь,
Поток смятенных сил?

Ответила река:
-- Свободою одной
Я грезила века
В темницах под землей.

В глубоких тайниках
Ждала я сотни лет
И вырвалась в горах
На волю, в мир, на свет.

Накопленную страсть,
И ненависть мою,
И счастье каждый час
Всей мощью волн пою.

Теперь свободна я,
Привольно дышит грудь,--
Прекрасна жизнь моя,
Надежен дальний путь.

Я солнцу песнь пою,
Над рабством я смеюсь,--
Вот почему шумлю
И бурно вдаль стремлюсь.

28 октября 1943 г.

БУРЯ

Взыграла буря, нам глаза слепя;
С дороги сбившись, кони стали.
За снежной пеленой невдалеке,
Огни деревни засверкали.

Застыли ноги. Средь сугробов нас
Жестокий ветер гнал с налета,
И, до избы какой-то добредя,
Мы принялись стучать в ворота.

Казалось: не согреться нам...
И вот В избе гостеприимной этой
Теплом нежданным нас встречает печь
И лампа -- целым морем света!

Хотелось нам добраться через час
До станции, но вьюга в поле
Дорогу мигом замела, и мы
Сюда попали поневоле.

В избу мы вносим холод, и в сердцах
Мы проклинаем ветер жгучий.
И тут, улыбку нам даря, она
Выходит, как луна из тучи.

Взглянул и замер я. Глаз отвести
Не в состоянье. Что со мною?
Казалось мне: я встретился с Зухрой.
Казалось мне: я встретился с Лейлою.

Не описать мне красоты такой.
Что стройный тополь перед нею?
А брови серповидные ее?
А губы -- лепестков нежнее?

Не описать мне этих нежных щек,
Ни этих ямок, ни румянца,
Ни темно-карих глаз... Не описать
Ресниц порхающего танца.

Нет, все не то... Здороваясь, она
Нам взгляд глубокий подарила,
И вдруг согрелся я, и сердце вновь
Наполнилось кипучей силой.

Снег застил нам луну, и долго мы,
С дороги сбившись, шли по кругу.
Нас вьюга чудом привела к луне,
А мы бранили эту вьюгу!

И девушка за стол сажает нас
И медом потчует и чаем.
Пускай тяжелый путь нам предстоит,--
Сидим и юность вспоминаем.

Утихла вьюга. На дворе -- луна.
Мой друг накинул свой тулуп на плечи,
Заторопился, точно протрезвев,
Прервал взволнованные речи.

Мы тронулись. Как тихо! И плывет
Луна в мерцающей лазури.
Ах, для чего мне тихая луна!
Душа моя желает бури!

И сердце ноет, что-то потеряв,
Встают виденья пред глазами,
Клубится пламя в сердце у меня --
Ветров и ураганов пламя.

Зачем ты, вьюга, завела меня
В поля бескрайные, чужие,
Свалила с ног и бросила меня
В ее ресницы колдовские?

Моя луна осталась позади,
В снегу летучем потонула,
И слишком быстро молодость моя,
Так быстро в бурях промелькнула.

Пускай тебя швырнет то в жар, то в лед,
Закружит в поле... Разве наши
Стремительные бури во сто крат
Застоя тихого не краше?

2 ноября 1943 г.

ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ

Я болел, уже совсем был плох,
Истощил аптеку по соседству,
Но бледнел, худел все больше, сох,--
Все мне были бесполезны средства.

Время шло. Пришлось в больницу лечь,
Но и здесь я чах в тоске недужной.
Не о той болезни, видно, речь:
Тут лечить не тело -- душу нужно.

Это-то и поняла одна
Девушка, мой новый врач палатный:
Укрепляла сердце мне она
Взглядами, улыбкою приятной.

Ну, конечно, был тогда я хвор,
Верно, и физической болезнью,
Но определил врачебный взор
Главную и чем лечить полезней.

И теперь, во вражьем заточенье,
Вспоминаю благодарно я
Твой диагноз и твое леченье,
Лекарша прекрасная моя.

2 ноября 1943 г.

ЦВЕТЫ

Ребята, на луга быстрей,
Играйте, смейтесь в сочных травах!
Развеселите матерей,
Развейте боль свою в забавах!

Цветы повсюду разрослись,
Душисты, ярки, сердцу любы.
Пылает мак, блестит нарцисс,
Они свежи, как ваши губы.

Они под солнцем расцвели,
Их нежит ветер на рассвете,--
То нашей матери-земли
Любимые, родные дети.

Война была в родном краю,
Пожары были и метели.
Горели воины в бою,
Деревни, города горели.

Была за родину война,
Земля взрастила нас борцами,
И та земля напоена
И кровью нашей, и слезами.

В крови, в слезах мы шли вперед,
И победило наше дело.
Весна пришла, весна цветет
И землю в пышный цвет одела.

И в сердце раненом земли
Победы вижу я цветенье,
В цветах услышать мы смогли
Родной земли сердцебиенье.

Цветы земли, цветы весны,--
Резвитесь, дети, смейтесь, дети!
Вы -- счастье, торжество страны
И вести о ее расцвете.

Быть может, брат ваш иль отец
Погиб во имя вашей воли,
Но вспоминал о вас боец
В последний миг на ратном поле.

Ласкайте вы цветы нежней,
Дышите, дети, вешней новью,--
Дарит вам радость мирных дней
Земля, напитанная кровью.

Вы -- дети матери-земли,
Вам доля трудная досталась,
На той земле вы расцвели,
Что нашей кровью пропиталась.

О, как нам дорог ваш расцвет,
Как вами родина гордится!
Грядущих лет мы видим свет,
Когда глядим на ваши лица,

Цветите каждый день и час,
Мы вас приветствуем сердечно.
Свободу гордую для вас
Завоевали мы навечно.

9 ноября 1943 г.

ДВУЛИЧНОМУ

Я в девяноста девяти заплатах,
Но нет в душе прорех и нет заплат.
А ты в одеждах щеголя богатых,--
Душа твоя с заплатами подряд!

28 ноября 1943 г.

УГОЩЕНИЕ ПОЭТА

Толпой пришли к поэту стар и млад,
Уже гостями полон дом его.
Поэт повел их в тот роскошный сад,
Что вырастил близ сердца своего.

Потом, чтоб было весело гостям,
Бокалы песней он наполнил сам;
Искрится это жгучее вино --
В душе певца рождается оно.

И молодые и бородачи
От пламени тех песен захмелели.
В сердцах гостей веселые лучи
От сбывшихся надежд уже запели.

Из-за стола поднялся старый дед.
Старик сказал взволнованно:
-- Друзья!
Я очень стар. Мне девяносто лет.
Но лучше пира не знавал и я.

Судьба мне посылала много бед.
Всю жизнь я шел по трудному пути.
Мне удалось в твоем саду, поэт,
Утраченную молодость найти.

Ноябрь (?) 1943 г.

СОСЕДИ

У нас с соседом нелады,
Живем с соседом плохо.
В любое время жди беды,
Нежданного подвоха.

Белье развешу -- как на грех,
Сосед золу выносит,
Сгребу ли я к забору снег --
Он по двору разбросит.

Капусту нынешней весной
Я посадил за домом
И жду, что скажет недруг мой,
Каким грозит разгромом?

Моя капуста между тем
Цветет, растет, как надо.
Мечтаю: "Пироги поем",--
И на душе отрада...

Не зря предвидел я грозу:
Однажды в день базарный
Сосед привел домой козу...
О, замысел коварный!

-- Да поглотит, -- я возопил,--
Земля скотину эту! --
Козу я смертным боем бил,
Но сжить не смог со света.

Чуть утро -- гостья под окном,
Стучат копытца смело.
И так, кочан за кочаном,
Весь огород объела.

Похож мой бедный огород,
Истоптанный плутовкой,
На город, взятый в оборот
Ночной бомбардировкой.

Прощусь с капустой -- так и быть! --
Решил я втихомолку,
А чтоб соседу досадить,
Завел в отместку... волка.

М о р а л ь р а с с к а з а

Козу зарезал мой сосед,
Он задал пир на диво,
И первым я на тот обед
Был приглашен учтиво.

Сосед умен, приятен, мил,
Он так хорош со мною...
Я, видно, зря его винил,--
Я сам всему виною.

Беда, коль ближнему сосед
Не скажет слова толком,
Из пустяка плетет навет,
На друга смотрит волком.

Я подозренья заглушу,
Конец вражде и злости!
Сниму капусту -- приглашу
К себе соседа в гости.

Ноябрь 1943 г.

СЛУЧАЕТСЯ ПОРОЙ

Порой душа бывает так тверда,
Что поразить ее ничто не может.
Пусть ветер смерти холоднее льда,
Он лепестков души не потревожит.

Улыбкой гордою опять сияет взгляд.
И, суету мирскую забывая,
Я вновь хочу, не ведая преград,
Писать, писать, писать, не уставая.

Пускай мои минуты сочтены,
Пусть ждет меня палач и вырыта могила,
Я ко всему готов. Но мне еще нужны
Бумага белая и черные чернила!

Ноябрь 1943 г.

КАМЕННЫЙ МЕШОК

Цепи каменного мешка
Пусть твоя разорвет рука!
А не сможешь, так смерть предстанет --
Ведь она здесь всегда близка!

Положили тебя в мешок,
Завязали под злой смешок.
Ставят в очередь твое тело,
Чтоб смолоть его в порошок.

Мелет мельница жизнь людей --
Громоздятся мешки костей.
Жернова ее из железа,
С каждым днем они все лютей.

Мельник злится, от крови пьян:
Не мука -- кровь течет из ран.
Жадно пьет ее клоп проклятый --
Бесноватый, слепой тиран.

Пусть умолкнет мельницы рев!
Пусть не вертит сила ветров
Крылья черные! Пусть не льется
Дорогая родине кровь!

Развяжите горы мешков!
Раздавите дом пауков!
Развалите мельницу пыток
Остриями гневных штыков!

Ноябрь (?) 1943 г.

ПАЛАЧУ

Увы, не тысячу, а только сто в сраженье
Я уничтожить смог подобных палачей.
За это, возвратясь, я попрошу прощенья,
Колена преклонив, у родины моей.

Ноябрь 1943 г.

СИЛА ДЖИГИТА

Всем сердцем соколиным, всей душой,
Дав клятву верности народу,
Он на плечо повесил автомат,
Сел на коня, готов к походу.

И там, где он прошел, был ворог смят
Валились пушки, танки тлели.
Откуда эта сила и огонь
В его как будто слабом теле?

Как знамя, верность родине подняв,
Джигит прошел огонь и воду,
Не автоматом, не конем силен,
А клятвою своей народу.

19 ноября 1943 г.

НЕ ВЕРЬ!

Коль обо мне тебе весть принесут,
Скажут: "Устал он, отстал он, упал",--
Не верь, дорогая! Слово такое
Не скажут друзья, если верят в меня.

Кровью со знамени клятва зовет:
Силу дает мне, движет вперед.
Так вправе ли я устать и отстать,
Так вправе ли я упасть и не встать?

Коль обо мне тебе весть принесут,
Скажут: "Изменник он! Родину предал", --
Не верь, дорогая! Слово такое
Не скажут друзья, если любят меня.

Я взял автомат и пошел воевать,
В бой за тебя и за родину-мать.
Тебе изменить? И отчизне моей?
Да что же останется в жизни моей?

Коль обо мне тебе весть принесут,
Скажут: "Погиб он. Муса уже мертвый", --
Не верь, дорогая! Слово такое
Не скажут друзья, если любят тебя.

Холодное тело засыплет земля,--
Песнь огневую засыпать нельзя!
Умри, побеждая, и кто тебя мертвым
Посмеет назвать, если был ты борцом!

20 ноября 1943 г.

ИЗБРАННИК

Много к девушке-зорьке спешит женихов
Из заморской чужой стороны,
Все в парче да в атласе, и грузом даров
Их ладьи золотые полны.

Этот -- жемчуг принес, тот -- бесценный алмаз.
Кто ж, красавица, суженый твой?
Каждый слышит в ответ непреклонный отказ
И ни с чем уплывает домой.

Но пришел между ними однажды поэт
И принес он ей сердце свое,
Только сердце, где песни, где пламя и свет...
Вот счастливый избранник ее!

29 ноября 1943 г.

МЕЧТА

Неволя! Истомила ты меня,
Не отличаю дня от ночи.
Мою надежду, сердца страсть
Темница тягостная точит.

И сыр и мрачен этот каземат.
Здесь нажил кашель я упорный.
Я к двери подойду -- дверь под замком,
Окно -- в крестах решетки черной.

Ждет виселица каждый день меня,
Я к ней все ближе с каждым утром.
Вся жизнь моя отныне -- лишь в мечте,
Отрада -- в сне, тяжелом, смутном.

И редко сквозь решетку луч зари
Пройдет сюда с теплом, с участьем.
Тогда мне кажется: ко мне пришло,
Платком накрывшись алым, счастье.

И кажется, любимая меня
Целует с пламенною силой,
Вот-вот возьмет меня и поведет
На торжество свободы милой.

И скажет: -- Не напрасно ждал,
Тюрьмою и тоской окован.
Я принесла тебе свободу, жизнь,
Зарей зажглась в сиянье новом...

Мечта, мечта! Как сладостно с тобой!
Ко мне приходишь ты сквозь камни.
Что б делал я в темнице без тебя?
Хоть ты со мной! Ты так нужна мне!
Я знаю: с жизнью и мечта уйдет.
Зато с победою и счастьем
Она зарей взойдет в моей стране,--
Сдержать зарю никто не властен!

Ноябрь 1943 г.

* * *

Придет, придет Москва! Нас вызволит Москва
Из темной ямы хищника-урода.
На красном знамени Москвы горят слова:
"Жизнь и свобода".

Декабрь (?) 1943 г.

* * *

Юность, юность, сердце обжигая,
За собой меня ты не зови:
Дочка у меня уже большая.
Сам старик я. Мне не до любви.

Декабрь (?) 1943 г.

ЛЮБОВЬ

Любовь так долго юношу томила,
Что как-то раз, дыханье затая,
"Люблю" шепнул он робко. Но от милой
Капризницы не услыхал: "И я!"

Была ли то уловка страсти скрытой,
Иль вправду был он безразличен ей,--
Не все ль равно? Любовь в душе джигита
Все ярче разгоралась, все сильней.

Пришла война и увела нежданно
Джигита в пламя и водоворот.
Любовь жила, и заживляла раны,
И за руку вела его вперед.

Сражался на переднем крае воин
За дом родной, за девушку свою.
Ведь имени джигита недостоин
Тот, кто не дышит мужеством в бою.

Любовь была и силой и опорой,--
Со страстной верой в битву шел боец.
Когда зажглась заря победы скорой,
Свалил джигита вражеский свинец.

Последнее дыханье в нем боролось
С угаром смерти. Бредил он, хрипя.
-- Люблю...-- сказал он и услышал голос
Своей возлюбленной: -- И я!..

30 ноября 1943 г.

МОЙ ПОДАРОК

Моему бельгийскому другу Андре,
с которым познакомился в неволе

Когда б вернуть те дни, что проводил
Среди цветов, в кипенье бурной жизни,
Дружище мой, тебе б я подарил
Чудесные цветы моей отчизны.

Но ничего тут из былого нет --
Ни сада, ни жилья, ни даже воли.
Здесь и цветы -- увядший пустоцвет,
Здесь и земля у палачей в неволе.

Лишь, не запятнанное мыслью злой,
Есть сердце у меня с порывом жарким,
Пусть песня сердца, как цветы весной,
И будет от меня тебе подарком.

Коль сам умру, так песня не умрет,
Она, звеня, свою сослужит службу,
Поведав родине, как здесь цветет
В плененных душах цвет прекрасной дружбы.

Декабрь 1943 г.

ЧЕТЫРЕ ЦВЕТКА

Преграждая путь гремящим "тиграм",
Ждут в овраге пятеро солдат;
Разложив гранаты и бутылки,
Зорко за противником следят.

Вот один из гадов стальногрудых,
Остановленный, пройти не смог
И свалился набок у кювета,
К облакам задрав свой черный рог.

Рвутся "тигры", изрыгают пламя,
Все теснее их зловещий круг.
И средь пятерых солдат нашелся
Жалкий трус, он руки поднял вдруг.

Но сосед-боец, приятель прежний,
В спину штык ему тотчас вонзил.
-- Смерть прими от земляка, предатель,
Если ты заржавел и прогнил!

Бой закончен. Вражеские танки
Не смогли пробиться под огнем.
Пятеро солдат лежат в овраге,
Успокоившись последним сном.

И четыре алые гвоздики
Славные могилы осенят,
Но репейник вырастет на пятой,
Где схоронен трус, а не солдат.

Вы придите, девушки, к могилам,
Вырвите репей, что вырос там,
И отдайте всю любовь и ласку
Алым, незапятнанным цветам!

Декабрь (?) 1943 г.

РЫБАКИ

Над песчаным обрывом рыбачья артель
У своих шалашей запалила костер.
Брызги-искры и страстные песни рекой
Потекли по-над степью в пустынный простор.
Пламя занавес ночи раскрыло,
и вот
Стал открытою сценой прибрежный обрыв.
Вышел стройный джигит и по кругу поплыл.
Ярко вспыхнул огонь, плясуна озарив.
Парень пляшет,
и ветви склонившихся ив,
И шуршащие глухо в вечернем дыму
Тростники,
и свои же друзья рыбаки
Прославляют его, рукоплещут ему.
Триста центнеров рыбы -- улов рыбаков!
Наградил их Байкал, -- и сегодня они
Воротились и празднуют у шалашей.
И на радостях жгут на привале огни.
Их сердца не размякли от стылой воды,
Их отвагу и ветер развеять не смог.
Настоящий рыбак не устанет вовек,
Триста центнеров рыбы добыв за денек.
Лишь один на серебряный месяц глядит,
Опустившись в сторонке на груду песка,
И тоскует его молодая душа
О любимой, что так от него далека.
Триста центнеров рыбы ему нипочем,
Коль стотонною тяжестью давит тоска.
Он не в силах заснуть, он мечтает всю ночь
О любимой, что так от него далека.

Декабрь (?) 1943 г.

РАНЫ

Вы с нами, сестры нежные, так долго
Делили бремя тяжкое войны!
Глаза у вас от дыма почернели
И кровью рукава обагрены.

Вы раненых из боя выносили,
Не вспоминая, что такое страх,
Под вашими руками засыпали
Уставшие в походах и боях.

Мы помним ваши светлые улыбки
И брови соболиные дугой.
Спасибо вам за добрую заботу,
Любимицы отчизны дорогой!

И в день победы, отогнав печали,
Обняв букеты полевых цветов,
Вы свет несете душам утомленным
На пепелища отчих городов.

Немало ран, красавицы родные,
В краю родном придется врачевать.
Враг побежден, но каждый город -- ранен,
В слезах ребенок, потерявший мать.

Пусть ваши руки, маленькие руки,
Подымут бремя радостных забот:
Вы города немые оживите!
Родными станьте тысячам сирот!

Вы на поля, пропитанные кровью,
Как вешний дождь, пролейте мирный пот!
Идите, сестры!
Вас на подвиг новый
Израненная родина зовет!

Декабрь (?) 1943 г.

СНЕЖНАЯ ДЕВУШКА

В сияющий день на исходе зимы,
Когда оседает подточенный влагой
Рыхлеющий снег, от рассвета до тьмы
На горке Серебряной шумной ватагой
Крестьянские дети играли в снежки.
В тумане алмазной сверкающей пыли
Они кувыркались, ловки и легки,
Потом они снежную деву слепили.
Стемнело. Морозило. В твердой коре
Застыли сугробы, дремотой объяты.
И, девушку бросив одну на горе,
По светлым домам разбежались ребята.

А ночью повеяло с юга теплом.
И ветер, лаская дыханием влажным,
Нашептывал девушке сказку о том,
Как много прекрасного в солнце отважном:
-- Ты солнца не знаешь. Могуч и велик
Наш витязь блистающий, с огненным телом,
Глаза ослепляет пылающий лик,
И землю он жжет своим пламенем белым!
Но девушка только смеялась: -- К чему
Мне солнце твое и весна молодая?
Я ваших страстей никогда не пойму:
Из белого снега, из синего льда я,
И в сердце холодном не сыщешь огня.
Дружу я с морозом и с ветром студеным,
А с солнцем простой разговор у меня:
Захочет -- само пусть приходит с поклоном.

Светало. За лесом горел небосвод.
Могучее солнце взошло на пригорок,
Красавицу снежную манит, зовет,
Дарит ей лучей ослепительный ворох.
И девушка вздрогнула. Ранней зарей
В ней душу весна пробудила впервые...
Любовь задает нам загадки порой.
И жар ее плавит сердца ледяные.

И снежная девушка к речке плывет,
Влюбленная в солнце, совсем как живая,
Туда, где под ветром ломается лед
И льдины грохочут, друг друга сжимая.
И солнце пленилось ее красотой
И, сняв ледяное ее покрывало,
В объятиях сжало рукой золотой
И снежную девушку поцеловало.

Ее опалило волшебным огнем...
Охвачена неодолимым порывом
И вся растворяясь в любимом своем,
Она зажурчала ручьем говорливым.

Прозрачные капли блестят на лице --
То слезы любви. Не узнать недотроги.
Где гордая девушка в снежном венце?
Где сердце, что было так чуждо тревоге?
В объятьях любимого тает она,
Течет, и поет, и горит, и сжигает,
Пока не затихла, как моря волна,
Когда она берега вдруг достигает.

Лишь в землю последняя слезка ушла...
Где снежная девушка с песней бежала,
Там выросла роза, как солнце светла,
Как солнце, горячая пламенем алым.

Любовь, так и ты разливайся, горя!..
Мы с милой сольемся, как вешние воды,
Чтоб там, где любил я, где жил я все годы,
Багряные розы цвели, как заря.

4 декабря 1943 г.

ГРОБ

Прожил девяносто лет Фарук.
Утром встал, исполненный кручины,--
О себе задумался он вдруг,
Низко опустив свои седины:

"Пожил я -- и хватит! Человек
Должен совесть знать, а мы забыли,
Что пришли на землю не навек.
Надо мне подумать о могиле.

Надо мне оставить в стороне
Горести и радости мирские,
Надо помнить о последнем дне,
Отвергая помыслы другие".

И пошел к гробовщику старик,
С бренной жизнью мысленно прощался.
Но случилось так, что гробовщик
Рядышком с цирюльней помещался.

Только на крыльцо ступил Фарук,
Сотрясаясь всем бессильным телом,--
В красных ичигах, в халате белом
Девушка из двери вышла вдруг.

Есть ли в мире сердце, чтоб осталось
Равнодушным к прелести такой?
Перед ней согнет колени старость,
Смерть отступит перед красотой.

Сердце стариковское бросала
Девушка то в пламя, то в озноб.
Засмеялась и, шутя, сказала:
Как дела, мой дед? Вам нужен гроб?

-- Что ты, дочка! Смерть -- не у порога,
Рано думать о последнем дне.
Бородой оброс я, и немного
Бороду поправить надо мне.

Декабрь (?) 1943 г.

ОДИН СОВЕТ
(О человечности)

Людей-слонов нередко я встречал,
Дивился их чудовищным телам,
Но я за человека признавал
Лишь человека по его делам.

Вот, говорят, силач -- железо гнет,
Вода проступит там, где он пройдет.
Но будь ты слон, а я не признаю,
Коль дел твоих -- по горло воробью.

Пускай на всем, что совершаешь ты,
Проступит след душевной чистоты:
Ведь сила не во внешности твоей,
А только в человечности твоей.

В твоих делах проявится сама
И справедливость твоего ума,
И то, что сильным сердцем наделен,
Что ты любовью к родине силен.

Жить бесполезно -- лучше уж не жить,
На ровном месте кочкою служить.
Свети потомкам нашим, как маяк,
Свети, как человек, а не светляк.

Железо не ржавеет от труда,
И глина обожженная тверда,
Оценит мужа по делам народ,
Героя не забудет никогда.

9 декабря 1943 г.

ДУБ

При дороге одиноко
Дуб растет тысячелетний,
На траве зеленой стоя,
До земли склоняя ветви.

Легкий ветер на рассвете
Между листьев пробегает,
Будто время молодое
Старику напоминает.

И поет он о минувшем,
Про безвестного кого-то,
Кто вскопал впервые землю,
Проливая капли пота.

Кто зажег в нем искру жизни?
Кто такой? Откуда родом?
Государем был великим,
Полеводом, садоводом?

Кем он был -- не в этом дело:
Пот его в земле -- от века,
Труд его -- в стволе могучем:
Дуб живет за человека!

Сколько здесь прошло народу --
Проходившим счета нету!
Каждый слышал песню дуба,
Каждый знает песню эту.

Путник прячется в ненастье
Под навес зеленолистый;
В зной работников усталых
Дуб зовет во мрак тенистый;

И недаром лунной ночью
Он влечет к себе влюбленных,
Под шатром соединяя
Тайной страстью опаленных;

Заблудившимся в буране
Путь укажет самый краткий;
Тех, кто жнет, горячим летом
Напоит прохладой сладкой...

Преклонюсь перед тобою,
Счастлив ты, земляк далекий.
Памятник тебе достойный
Этот старый дуб высокий.

Стоит жить, чтоб в землю врезать
След поглубже, позаметней,
Чтоб твое осталось дело,
Словно дуб тысячелетний.

10 декабря 1943 г.

СОН РЕБЕНКА

Как цветок на пуху,
Он в кроватке лежит.
Глаз нельзя отвести --
Очень сладко он спит.
Повернется во сне,
Полной грудью вздохнет.
Будто розовый цвет,
Нежный бархатный рот.
Сон на яблочках щек,
На фиалках ресниц,
Сон на влажных кудрях,--
Спи, родной, не проснись!

Ишь нахмурил во сне
Шелковинки бровей!
Одеяльце во сне
Сбросил ножкой своей.
Обнял куклу рукой --
Мой анис, мой нарцисс,
Баю, баю, ба'ю!

Спи, родной, не проснись!
Все молчит. Тишина.
Можно только шептать,
Говоря меж собой,
Чтоб ему не мешать.
Чу! Ступайте легко,
Пусть ничто не скрипит.
Не будите его --
Пусть он досыта спит.

Трех назойливых мух
Шалью выгнали вон,
Только б сладко он спал,
Только б выспался он.
Все притихли над ним,
Мать склонилась над ним
Чутко сон бережет
Нежным сердцем своим.

11 декабря 1943 г.

ВОЛШЕБНЫЙ КЛУБОК

Как волшебный клубок из сказки,
Катился мой жизненный путь.
На закате у этого дома
Остановился я отдохнуть.

Как владыка дивов из сказки,
Вышел хозяин навстречу мне:
Мертвый орел вместо шапки,
Топор висит на ремне.

Железные двери, как в сказке.
В железе дыра, и в нее
Смотрит див ежедневно --

Жарят шашлык из людей...
И сюда меня черная доля
Завела из отчизны моей!

Эх, сказки моей бабушки,
Тягаться с правдой не вам!
Чтоб рассказать о страшном,
К каким обращусь словам?

На ста кострах ежедневно
Добро проверяет свое.
Здесь всюду стоят капканы,
Чтоб ты убежать не мог.
Тень смерти на всех переулках,
На каждой двери замок.

У дива такой порядок:
Умному -- голову с плеч!
А матерей и младенцев --
В стальной каземат -- и сжечь!

А чернобровым джигитам,
А девам, подобным хурме,--
Без пищи, без воли зачахнуть
На тяжкой работе в тюрьме!..

Видеть, как плачет юность,
Видеть цвет увяданья на ней --
Страшной сказки страшнее,
Тяжкого сна тяжелей.

И мой черед скоро настанет,
Но песни мои повторят для вас
Ягоды, и цветы, и груши, и сосны,
И все, что ласкал я в пути не раз...

12 декабря 1943 г.

В СТРАНЕ АЛМАН¹

Тому, кто любил вольнодумца Гейне
И смелой мысли его полет,
В последнем жилище Карла и Розы
Пытка зубы не разожмет.

Тому, кто был очарован Гете,
Ответь: таким ли тебя я знал?
Почему прибой симфоний Бетховена
Не сотрясает мрамора зал?
¹ Алм ан -- Германия (по-арабски).

Здесь черная пыль заслоняет солнце,
И я узнал подземную дверь,
Замки подвала, шаги охраны...
Здесь Тельман томился. Здесь я теперь.

Неужто и мне, как Розе и Карлу,
Смерть суждена от своры борзых?
И меня поведут, и меня задавят,
И сбросят с моста, как сбросили их?!

Кто Цеткин внук?! Кто Тельмана друг?!
Есть среди вас такие, эй?!
Услышьте голос стальной воли --
Откройте наши тюрьмы скорей!

С песней придите.
Придите так же,
Как в девятнадцатом шли году:
С кличем "Рот фронт",
колоннами,
маршем,
Правый кулак подняв на ходу!

Солнцем Германию осветите!
Солнцу откройте в Германию путь!
Тельман пусть говорит с трибуны!
Маркса и Гейне отчизне вернуть!

Кто Цеткин внук?! Кто Тельмана Друг?!
Есть среди вас такие, эй?!
Услышьте голос великой правды!
Наши тюрьмы откройте скорей!

19 декабря 1943 г.

О ГЕРОИЗМЕ

Знаю, в песне есть твоей, джигит,
Пламя и любовь к родной стране.
Но боец не песней знаменит:
Что, скажи, ты сделал на войне?

Встал ли ты за родину свою
В час, когда пылал великий бой?
Смелых узнают всегда в бою,
В горе проверяется герой.

Бой отваги требует, джигит,
В бой с надеждою идет, кто храбр.
С мужеством свобода, что гранит,
Кто не знает мужества -- тот раб.

Не спастись мольбою, если враг
Нас возьмет в железный плен оков.
Но не быть оковам на руках,
Саблей поражающих врагов.

Если жизнь проходит без следа,
В низости, в неволе, что за честь?
Лишь в свободе жизни красота!
Лишь в отважном сердце вечность есть!

Если кровь твоя за родину лилась,
Ты в народе не умрешь, джигит.
Кровь предателя струится в грязь,
Кровь отважного в сердцах горит,

Умирая, не умрет герой --
Мужество останется в веках.
Имя прославляй свое борьбой,
Чтоб оно не молкло на устах!

Декабрь 1943 г.

НОВОГОДНИЕ ПОЖЕЛАНИЯ

Андре Тиммермансу

Здесь нет вина. Так пусть напитком
Нам служит наших слез вино!
Нальем! У нас его с избытком.
Сердца насквозь прожжет оно.
Быть может, с горечью и солью
И боль сердечных ран пройдет...
Нальем! Так пусть же с этой болью
Уходит сорок третий год.

Уходишь, борода седая,
Навеки землю покидая?
Ты крепко запер нас в подвал.
Прощай! На счастье уповая,
Я поднимаю мой бокал.
Довольно жизням обрываться!
Довольно крови утекло!
Пусть наши муки утолятся!
Пусть станет на душе светло!

Да принесет грядущий Новый
Свободу сладкую для нас!
Да снимет с наших рук оковы!
Да вытрет слезы с наших глаз!

Согрев целебными лучами,
Тюремный кашель унесет!
И в час победы пусть с друзьями
Соединит нас Новый год!

Пусть будут жаркие объятья
И слезы счастья на очах!
Пускай в честь нас печет оладьи
В родном дому родной очаг!
Да встретятся жена и дети
С любимым мужем и отцом!
И чтобы в радостной беседе,
Стихи читая о победе
И запивая их вином,
Истекший год мы провожали
И наступающий встречали
За пышным праздничным столом!..

1 января 1944 г.

Популярность: 17, Last-modified: Sun, 06 Mar 2005 17:49:49 GmT