----------------------------------------------------------------------------
Публий Овидий Назон. Любовные элегии. Метаморфозы. Скорбные элегии
Перевод с латинского С.В.Шервинского
М., Художественная литература, 1983
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Книга первая (элегии 1-5, 10)
Книга третья (элегии 2, 3, 7, 9-13)
Книга четвертая (элегия 1)
Книга пятая (элегии 5, 7, 8, 10, 13)
Так, без хозяина в путь отправляешься, малый мой свиток,
В Град, куда мне, увы, доступа нет самому.
Не нарядившись, иди, как сосланным быть подобает.
Бедный! Пусть жизни моей твой соответствует вид.
5 Красным тебя покрывать не надо вакцинии соком,
Скорбным дням не под стать яркий багрянец ее.
Минием пусть не блестит твой титул и кедром - страницы,
Пусть и на черном челе белых не будет рожков.
Пусть подобный убор украшает счастливые книги,
10 Должен ты помнить всегда о злополучье моем.
Пусть по обрезам тебя не гладит хрупкая пемза,
В люди косматым явись, с долго не бритой щекой.
Пятен своих не стыдись, пусть каждый, кто их увидит,
В них угадает следы мной проливаемых слез.
15 В путь же! Иди, передай местам счастливым привет мой -
Ныне таким лишь путем их я достигнуть могу.
Ежели кто-нибудь там, в многолюдье меня не забывший,
Спросит, как я живу, чем занимаюсь вдали,
Ты говори, что я жив, но "жив и здоров" не ответствуй.
20 Впрочем, и то, что я жив, - богом ниспосланный дар.
Если же станут еще расспрашивать, будь осторожен,
Их любопытству в ответ лишнего им не скажи, -
Тотчас припомнит и вновь перечтет мои книги читатель,
И всенародной молвой буду я предан суду,
25 Будут тебя оскорблять - но ты не посмей защищаться:
Тяжба любая, поверь, дело ухудшит мое.
Встретится ль там и такой, кто моим опечален изгнаньем,
Пусть эти песни мои он со слезами прочтет
И пожелает без слов, таясь, - не услышал бы недруг, -
30 Чтоб наказанье мое Цезарь, смягчась, облегчил.
Кто бы он ни был, молю: того да минуют несчастья,
Кто к несчастьям моим милость богов призовет.
Да совершится, что он пожелал, да гнев свой умерит
Цезарь и мне умереть в доме позволит родном!
35 Выполнишь ты мой наказ, но все-таки жди осужденья:
Скажет молва, что в тебе прежнего гения нет.
Должен и дело судья, и его обстоятельства вызнать,
Если же вызнано все - суд безопасен тебе.
Песни являются в мир, лишь из ясной души изливаясь,
40 Я же внезапной бедой раз навсегда омрачен.
Песням нужен покой, и досуг одинокий поэту -
Я же страдаю от бурь, моря и злобной зимы.
С песнями страх весовместен, меж тем в моем злополучье
Чудится мне, что ни миг, к горлу приставленный меч.
45 Пусть же труду моему подивится судья беспристрастный,
Строки, какие ни есть, пусть благосклонно прочтет.
Хоть Меонийца возьми и пошли ему столькие беды -
И у него самого дар оскудел бы от бед.
В путь, мой свиток, ступай и к молве пребывай равнодушен,
50 Если ж читателю ты не угодишь, не стыдись.
Ныне фортуна моя не настолько ко мне благосклонна,
Чтобы рассчитывать мог ты на людскую хвалу.
В благополучье былом любил я почестей знаки,
Страстно желал, чтоб молва славила имя мое.
55 Если мне труд роковой и стихи ненавистны не стали,
То и довольно с меня - я же от них пострадал.
В путь же! На Рим за меня посмотри - тебе он доступен.
Боги! Когда бы я мог сделаться свитком своим!
Не полагай, что, придя чужестранцем в город великий,
60 Будешь в народной толпе ты никому не знаком -
И без названья тебя тотчас опознают по цвету,
Как бы ты скрыть ни хотел происхождение свое.
Тайно, однако, входи, для тебя мои песни опасны -
Ныне они уж не те, громкий утрачен успех.
65 Если ж тебя кто-нибудь, узнав, кто твоя сочинитель,
Вовсе не станет читать, сразу отбросив, - скажи:
На заголовок взгляни - я здесь в любви не наставник,
Прежний труд мой уже кару понес поделом.
Может быть, ждешь: своему не дам ли приказа посланцу
70 Вверх подняться, на холм, к выей, где Цезаря дом?
Да не осудят меня те святые места и их боги:
С этой твердыни в меня грянул удар громовой.
Я, хоть и знаю, что там обитают, полны милосердья,
Вышние силы, - страшусь раз покаравших богов...
75 Крыльев шум услыхав издалека, голубь трепещет,
Если хоть раз он в твоих, ястреб, когтях побывал.
Так же боится овца далеко отходить от овчарни,
Если от волчьих зубов только что шкуру спасла.
Сам Фаэтон, будь он жив, избегал бы небес и по дури
80 Трогать не стал бы коней, страстно желанных ему.
Так же и я, испытав однажды стрелу Громовержца,
Лишь громыхнет в облаках, жду, что меня поразит.
Аргоса флот, избежав погибельных вод Кафареи,
Гонит всегда паруса прочь от эвбейских пучин.
85 Так же и мой челнок, потрепанный бурей жестокой,
Ныне боится тех мест, где он едва не погиб.
Милый мой свиток, итак: осмотрителен будь и опаслив -
Благо и то, что тебя люди попроще прочтут.
К высям заоблачным взмыв на немощных крыльях, оттуда
90 Пал и названье Икар морю Икарову дал.
Все же сказать нелегко, под парусом плыть иль на веслах, -
Дело и время тебе сами совет подадут.
Если в досужий ты час будешь передан и благодушье
В доме приметишь - поймешь: переломил себя гнев.
95 Если тебя кто-нибудь, твою нерешительность ведя,
Сам передаст, предпослав несколько слов, - подойди.
В день счастливый, и сам своего господина счастливей,
Цели достигни и тем муки мои облегчи.
Их иль никто не смягчит, иль тот, мне рану нанесший,
100 Сам, как древле Ахилл, к уврачует ее.
Только меня, смотри, не сгуби, добра мне желая,
Ибо надежда в душе страха слабей у меня,
Как бы притихший гнев не стал свирепствовать снова,
Поберегись на меня новую кару навлечь.
105 После, когда в сокровенный приют мой будешь ты принят
И обретешь для себя в круглой коробочке дом,
Там ты увидишь своих в порядке расставленных братьев -
Все они также трудом бдений ночных рождены.
Те, остальные, толпой, не таясь, о себе заявляют,
110 И на открытом челе значатся их имена.
Трех ты увидишь в углу притаившихся темном, поодаль,
Хоть обучают они общеизвестным вещам.
Дальше от них убегай иль, если уста твои смелы,
Имя Эдипа им дать иль Телегона решись.
115 Но, заклинаю, из трех, если дорог тебе их родитель,
Ни одного не люби, он хоть и учит любить.
Есть там еще, кроме них, и пятнадцать книг "Превращений" -
Вырвали их из костра при всесожженье моем.
Им скажи, я прошу, что судьбы и моей превращенье
120 В повествованиях тех место могло бы найти,
Ибо внезапно она непохожей на прежнюю стала:
Радостной раньше была, ныне рыдаю о ней.
Знай, что много б еще я преподал тебе наставлений,
Только боюсь, что и так слишком тебя задержал.
125 Если с собою возьмешь все то, что в ум мне приходит,
Как бы не стал ты, боюсь, грузом уже не в подъем.
Долог твой путь, поспешай! А мне - на окраине мира
Жить и в далекой земле землю свою вспоминать.
Боги морей и небес! Что осталось мне, кроме молений?
О, пощадите корабль, ставший игралищем волн!
Подпись не ставьте, молю, под великого Цезаря гневом:
Если преследует, бог, может вступиться другой.
5 Был против Трои Вулкан, меж тем Аполлон был за Трою.
Другом Венера была тевкрам, Паллада - врагом.
Турна Сатурнова дочь предпочла, ненавидя Энея,
Но ограждаем бывал мощью Венеры Эней.
Сколько грозился Нептун с осторожным покончить Улиссом -
10 Был у Кронида не раз вырван Минервой Улисс.
Что же мешает и нам, хоть мы и не ровня героям,
Если разгневался бог, помощь другого узнать?
Но - несчастливец - слова понапрасну я праздные трачу,
Сам говорю - а от волн брызги мне губы кропят,
15 И ужасающий Нот мои речи уносит - моленьям
Не позволяет достичь слуха молимых богов.
Ветры как будто взялись двойною пытать меня мукой -
Вместе в безвестную даль мчат паруса и мольбы.
Боги! Какие кругом загибаются пенные горы!
20 Можно подумать: сейчас звезды заденут они.
Сколько меж пенистых волн разверзается водных ущелий!
Можно подумать: вот-вот черный заденут Аид!
Взоры куда ни направь, повсюду лишь море и небо.
Море громадами волн, небо ненастьем грозит.
25 А между ними шумят в беспрерывном кручении ветры,
Море не знает само, кто же владыка над ним.
Вот взбушевавшийся Эвр с багряного мчится востока,
А уж навстречу ему западом выслан Зефир;
Вот и холодный Борей от Медведиц несется в безумье,
30 Вот поспешает и Нот с братьями в битву вступить.
Кормчий растерян: куда корабль ему править, не знает,
Даже искусство зашло, разум теряя, в тупик.
Стало быть, это конец, на спасенье надежда напрасна;
Я говорю - а волна мне окатила лицо.
35 Скоро вода захлестнет эту душу живую, и воды
Тщетно взывающий рот влагой смертельной зальют.
Но лишь о том, что я сослан, жена моя верная плачет,
О злоключенье одном знает и стонет она,
Только не знает, как нас в безбрежной бросает пучине,
40 Как устремляется шквал, как уже видится смерть.
Слава богам, что отплыть я с собой не позволил супруге,
Истинно, вместо одной две бы я смерти познал.
Если погибну теперь, но ее не коснется опасность,
То половина меня, знаю, останется жить.
45 Боги! Мгновенно кругом рассверкались молнии в тучах,
Что за ужасный удар над головой прогремел!
Ветры бока кораблю потрясают с таким грохотаньем,
Словно, ядро за ядром, город баллиста разит.
Вот подымается вал, всех прочих возвышенней, грозно
50 Перед одиннадцатым он за девятым идет.
Я умереть не боюсь, но страшусь этой смерти плачевной -
Если б не в море тонуть, смерть я наградой бы счел.
Благо - в положенный час умереть иль в сраженье погибнуть,
Чтобы в привычной земле тело покой обрело.
55 Благо - от близких своих забот ожидать о могиле,
Вместо того чтоб на корм рыбам морским угодить.
Пусть я погибели злой заслужил - но здесь не один я
На корабле, - за меня что ж неповинным страдать?
О небожители, вы и лазурные боги морские,
60 Сонмы и тех и других - нам перестаньте грозить!
Жизнь, сохраненная мне милосерднейшим Цезаря гневом,
Лишь довлеклась бы до тех, мне предназначенных мест!
Если провинность мою сопоставить с возмездием - знайте,
Цезарем я за нее не был на смерть осужден.
65 Если бы Цезарь желал услать меня к водам стигийским,
Ваша бы помощь ему в этом была не нужна.
Только бы он захотел, моей бы он крови потоки
Пролил - что сам даровал, он полноправен отнять.
Вы же, кого никаким я не мог оскорбить преступленьем,
70 Да удовольствуют вас, боги, страданья мои.
Пусть несчастному жизнь сохранить вы желали бы все же -
Если пропал человек, то уж его не спасти.
Вы пощадите меня, и море утихнет, и ветер
Станет попутным, - а я? Ссыльным останусь, увы!
75 Жадностью я не гоним, богатств не ищу непомерных,
Чтобы товары менять, в море бразды не веду;
Как в молодые года, учиться не еду в Афины
И не к азийским стремлюсь виденным мной городам.
Я не мечтаю, сойдя в Александровой городе славном,
80 Видеть услады твои, о жизнерадостный Нил.
Кто бы поверил, зачем ожидаю попутного ветра? -
Быть на сарматской земле я бессмертных молю.
Велено жить мне в дикарской стране, на западном Ионте, -
Плачусь, что медленно так мчусь я от родины прочь.
85 Чтоб очутиться в глухих, бог весть где затерянных Томах,
Сам я изгнания путь, вышних моля, тороплю.
Если я вами любим, эти страшные воды смирите,
Божеской волей своей мой охраните корабль.
Если ж не мил, не спешите к земле, мне сужденной, причалить -
90 Полнаказания в том, где мне приказано жить.
Мчите! Что делать мне здесь? Паруса надувайте мне, ветры!
Все ли мне вдоль берегов милой Авзонии плыть?
Цезарь не хочет того - не держите гонимого богом!
Пусть увидит меня берег Понтийской земли.
95 Цезарь меня покарал, я виновен: блюдя благочестье,
Я преступлений своих и не берусь защищать.
Но коль деянья людей не вводят богов в заблужденье,
Знайте: хоть я виноват, нет злодеяний за мной.
Сами вы знаете: я совершил и вправду оплошность,
100 В этом не умысел злой - глупость повинна моя.
Если я Августов дом поддерживал, меньший из граждан,
Если я Цезарев суд волей всеобщей считал,
Если время его называл я счастливейшим веком,
Если я Цезарю жег ладан и Цезарям всем,
105 Ежели все это так, меня пощадите, о боги!
Если же нет - с головой пусть меня скроет волна.
Что это? Или редеть начинают набухшие тучи?
Или меняется вид моря, смирившего гнев?
То не случайно! То вы, в благовременье призваны, боги,
110 Не ошибаясь ни в чем, мне пожелали помочь.
Только представлю себе той ночи печальнейшей образ,
Той, что в Граде была ночью последней моей,
Только лишь вспомню, как я со всем дорогим расставался, -
Льются слезы из глаз даже сейчас у меня.
5 День приближался уже, в который Цезарь назначил
Мне за последний предел милой Авзонии плыть.
Чтоб изготовиться в путь, ни сил, ни часов не хватало;
Все отупело во мне, закоченела душа.
Я не успел для себя ни рабов, ни спутника выбрать,
10 Платья не взял, никаких ссыльному нужных вещей.
Я помертвел, как тот, кто, молнией Зевса сраженный,
Жив, но не знает и сам, жив ли еще или мертв.
Лишь когда горькая боль прогнала помрачавшие душу
Тучи и чувства когда вновь возвратились ко мне,
15 Я наконец, уходя, к друзьям обратился печальным,
Хоть из всего их числа двое лишь было со мной.
Плакала горше, чем я, жена, меня обнимая,
Ливнем слезы лились по неповинным щекам.
Дочь в то время была в отсутствии, в Ливии дальней,
20 И об изгнанье моем знать ничего не могла.
Всюду, куда ни взгляни, раздавались рыданья и стоны,
Будто бы дом голосил на погребенье моем.
Женщин, мужчин и даже детей моя гибель повергла
В скорбь, и в доме моем каждый был угол в слезах.
25 Если великий пример применим к ничтожному делу -
Троя такою была в день разрушенья ее.
Но и людей и собак голоса понемногу притихли,
И уж луна в небесах ночи коней погнала.
Я поглядел на нее, а потом и на тот Капитолий,
30 Чья не на пользу стена с Ларом сомкнулась моим.
"Вышние силы! - сказал, - чья в этих палатах обитель,
Храмы, которых моим впредь уж не видеть глазам,
Вы, с кем я расстаюсь, Квиринова гордого града
Боги, в сей час и навек вам поклоненье мое.
35 Пусть я поздно берусь за щит, когда уже ранен, -
Все же изгнанья позор, боги, снимите с меня.
Сыну небес, я молю, скажите, что впал я в ошибку,
Чтобы вину он мою за преступленье не счел.
То, что ведомо вам, пусть услышит меня покаравший.
40 Умилосердится бог - горе смогу я избыть".
Так я всевышних молил; жены были дольше моленья.
Горьких рыданий ее всхлипы мешали словам.
К Ларам она между тем, распустив волоса, припадала,
Губы касались, дорожа, стывшей алтарной золы.
45 Сколько к Пенатам она, не желавшим внимать, обращала
Слов, бессильных уже милого мужа спасти!
Но торопливая ночь не давала времени медлить,
Вниз от вершины небес нимфа аркадская шла.
Что было делать? Меня не пускала любимая нежно
50 Родина - но наступил крайний изгнания срок.
Сколько я раз говорил поспешавшим: "К чему торопиться?
Вдумайтесь только, куда нам и откуда спешить!"
Сколько я раз себе лгал, что вот уже твердо назначен
Благоприятнейший час для отправления в путь.
55 Трижды ступил на порог и трижды вернулся - казалось,
Ноги в согласье с душой медлили сами идти.
Сколько я раз, простившись, опять разговаривал долго,
И, уж совсем уходя, снова своих целовал.
Дав порученье, его повторял; желал обмануться,
60 В каждом предмете хотел видеть возврата залог.
И наконец: "Что спешить? - говорю. - Я в Скифию выслан,
Должен покинуть я Рим - медля, я прав, и вдвойне!
Я от супруги живой живым отторгаюсь навеки,
Дом оставляю и всех верных домашних своих.
65 Я покидаю друзей, любимых братской любовью, -
О, эта дружба сердец, верный Тесея завет!
Можно еще их обнять, хоть раз - быть может, последний, -
Я упустить не хочу мне остающийся час".
Медлить больше нельзя. Прерываю речь на полслове,
70 Всех, кто так дорог душе, долго в объятьях держу.
Но, между тем как еще мы прощались и плакали, в небе
Ярко Денница зажглась - мне роковая звезда.
Словно я надвое рвусь, словно часть себя покидаю,
Словно бы кто обрубил бедное тело мое.
75 Метий мучился так, когда ему за измену
Кони мстили, стремя в разные стороны бег.
Стоны и вопли меж тем моих раздаются домашних,
И в обнаженную грудь руки печальные бьют.
Вот и супруга, вися на плечах уходящего, слезы
80 Перемешала свои с горечью слов, говоря:
"Нет, не отнимут тебя! Мы вместе отправимся, вместе!
Я за тобою пойду ссыльного ссыльной женой.
Путь нам назначен один, я на край земли уезжаю.
Легкий не будет мой вес судну изгнанья тяжел.
85 С родины гонит тебя разгневанный Цезарь, меня же
Гонит любовь, и любовь Цезарем будет моим".
Были попытки ее повторением прежних попыток,
И покорилась едва мысли о пользе она.
Вышел я так, что казалось, меня хоронить выносили.
90 Грязен, растрепан я был, волос небритый торчал.
Мне говорили потом, что, света невзвидя от горя,
Полуживая, в тот миг рухнула на пол жена.
А как очнулась она, с волосами, покрытыми пылью,
В чувства придя наконец,, с плит ледяных поднялась,
95 Стала рыдать о себе, о своих опустевших Пенатах,
Был, что ни миг, на устах силою отнятый муж.
Так убивалась она, как будто бы видела тело
Дочери или мое пред погребальным костром.
Смерти хотела она, ожидала от смерти покоя,
100 Но удержалась, решив жизнь продолжать для меня.
Пусть живет для меня, раз так уже судьбы судили,
Пусть мне силы крепит верной помогой своей.
Кануть готов в Океан эриманфской Медведицы сторож,
И с приближеньем его гладь возмущается вод.
Мы между тем бороздим, увы, не по собственной воле
Гладь Ионийскую - страх смелости нам придает.
5 Горе! Как бурно встают под многими ветрами волны!
Как, поднимаясь со дна, взрытый клубится песок!
И на крутую корму, и на нос корабельный взвиваясь,
С целую гору волна писаных хлещет богов,
Остов сосновый трещит, скрипят, напрягаясь, канаты,
10 С нами корабль заодно стонет от той же беды.
Кормчий, которого страх леденящею бледностью выдан,
Судном не правит и сам сдался на милость ему.
Словно возница плохой бесполезные вожжи бросает,
Ими не в силах пригнуть гордую шею коню,
15 Так же, сбившись с пути, лишь неистовству волн подчиняясь,
Он, я гляжу, паруса отдал во власть кораблю.
Ежели только Эол супротивных не выпустит ветров,
То к заповеданным мне я понесусь берегам:
Там, далеко от земли Иллирийской, оставленной слева,
20 Справа Италия мне - край недоступный! - видна.
Так не гони же меня к побережью запретному, ветер!
Вместе со мной покорись богу великому ты!
Я говорю, а меж тем и боюсь приближенья, и жажду...
Как под ударом волны доски трещат на бортах!
25 Сжальтесь, сжальтесь, молю, хоть вы, о боги морские!
Будет с меня и того, что Громовержец мне враг!
От истомленной души жестокую смерть отведите -
Если погибель минуть может того, кто погиб.
Ты, кто меж прочих друзей не бывал мною назван не первым,
Ты, кто долю мою долей считаешь своей,
Кто, когда грома удар поразил меня, первым решился
Вовремя дух поддержать, помню, беседой своей,
5 Ты, кто мягко совет мне подал в живых оставаться
В день, когда сердце мое страстно лишь к смерти влеклось, -
Ты опознаешь себя под приметами, скрывшими имя:
Перечень добрых твоих дел ошибиться не даст.
Их навсегда сохраню в глубинах души сокровенных,
10 Вечно за то, что живу, буду твоим должником.
Раньше этот мой дух в пустом растворится пространстве,
Кости оставив мои в гаснущем пепле костра,
Нежели я забвенью предам все то, что ты сделал,
Или пройдет невзначай верная нежность моя.
15 Пусть милосердье богов такой пошлет тебе жребий,
Чтобы в услуге чужой ты не нуждался, как я.
Если б мои паруса попутным наполнились ветром,
Может быть, верность твою я бы не мог испытать:
Так бы не мог Пирифой убедиться в Тесеевой дружбе,
20 Если б живым не сошел с ним к Ахеронту Тесей.
Верный фокеец, что стал примером любви настоящей,
Этим обязан твоим фуриям, бедный Орест!
Если бы к рутулам в плен, к врагам, Евриал не попался,
Славы не знал бы и ты, чадо Гиртаково, Нис.
25 Как надлежит на огне испытывать золота пробу,
Надо и верность людей в полосу бед узнавать.
Если Фортуна добра и тебе улыбается ясно,
Все устремляются вслед за колесницей твоей,
Но разразится гроза - и бегут, узнавать не желая,
30 Прочь от того, вслед за кем сонмом теснились вчера.
Все это знал я давно по примерам ранее живших,
Ныне же в бедах своих горькую правду постиг.
Двое иль трое всего мне остались доныне друзьями -
Прочие льнули толпой к доле моей, не ко мне.
35 Вам-то теперь и помочь мне в беде, если вас так немного.
Дать надежный приют жертве погибельных волн.
В страхе дрожать показном перестаньте, напрасно не бойтесь,
Верность дружбе храня, богу обиду нанесть.
Цезарь нередко хвалил и в войсках противника верность,
40 Он ее ценит в своих и во врагах ее чтит.
Дело не тяжко мое: никогда не служил я знаменам
Вражьим, изгнанником стал лишь по своей простоте.
Значит, за делом моим, умоляю, следи неусыпно, -
Если возможно смягчить чем-либо гнев божества.
45 Если захочет иной о делах моих больше разведать,
Пусть он знает: нет сил выполнить просьбу его.
Бед не исчислить моих, как звезд сияющих в небе,
Или в пустынном песке оку незримых частиц.
Столько я мук испытал, что никто и помыслить не может;
50 Все было подлинно так, но не поверит никто.
Части их вместе со мной умереть надлежит. О, когда бы
То, что скрываю я сам, скрытым остаться могло!
Трубный я голос имей и грудь выносливей меди,
Будь сто уст у меня, в них же по сто языков,
55 В слово бы я и тогда не мог вместить мои муки:
Слишком обилен предмет, чтобы достало мне сил!
Полно описывать вам, ученым поэтам, невзгоды
Странствий Улиссовых: я больше Улисса страдал.
Многие годы Улисс на малом скитался пространстве,
60 Между Дулихием он и Илионом блуждал;
Я же, проплыв по морям, где не наши созвездия светят,
Роком к сарматской земле, к гетским прибит берегам.
Был с ним надежный отряд сотоварищей, спутников верных, -
Я же в изгнанье бежал, преданный всеми вокруг.
65 Радостно плыл он домой, возвращался в отчизну с победой, -
Я же сейчас побежден, прочь от отчизны плыву.
Были бы домом моим Дулихий, Итака иль Самос -
Право, возмездьем пустым с ними разлука была б;
Мне же обителью был над всем надзирающим миром
70 Сам семихолмный Рим, власти чертог и богов.
Телом был тот закален, в трудах постоянных испытан -
Силы не те у меня, отроду нежен я был.
Тот свой век проводил в жестоких бранных тревогах -
Я же был предан всю жизнь тихим ученым трудам.
75 Богом я был утеснен, и никто не смягчил мое горе -
С ним же всечасно сама брани богиня была.
Меньше Юпитера тот, кто морем взволнованным правит:
Гнев он Нептуна познал, я же - Юпитера гнев.
Все злоключенья его - прибавь! - едва ли не басни -
80 А в испытаньях моих выдумки нет и следа.
Он, несмотря ни на что, достиг желанных Пенатов,
Вновь обладателем стал чаемых долго полей -
Мне ж предстоит навсегда лишиться отеческой почвы,
Ежели только свой гнев бог не изволит смягчить.
Пусть охранит мой корабль приязнь белокурой Минервы;
Писан на нем ее шлем, символ названья его.
Под парусами ль идет - он малейшим гоним дуновеньем,
Если ж на веслах одних - людям нетрудно грести.
5 Спутников мало ему побеждать стремительным бегом -
Вышедших раньше, и тех он обгоняет легко.
Качку выносит зыбей, неустанный выносит он приступ
Волн и под натиском их течи ни разу не даст.
Судно мое я впервые узнал в коринфских Кенхреях -
10 Верного друга, вождя ссылки поспешной моей.
Он через много препон, и морей, и враждующих ветров,
Волей Паллады храним, благополучно прошел.
Пусть он, молю, и теперь до устий просторного Понта
Благополучно плывет, к гетской причалит земле.
15 К морю он вывел меня, что зовется Эоловой Геллы
Морем, по дальним волнам узкий отмеривши путь,
Влево свернув, за кормой мы оставили Гекторов город
И добрались до твоих пристаней, Имброс морской.
С легким ветром потом подойдя к побережьям ЗеРинфа,
20 На Самофракию мой прибыл усталый корабль.
А от нее переход невелик для идущих в Темпиру.
Только до этих брегов плыл с господином корабль,
Ибо решил я пройти Бистонской равниной по суше -
Он к Геллеспонту меж тем вновь направляет свой путь.
25 Мчится к Дардании он, основателя имя носящей,
Мчится к тебе, о Лампсак, богом хранимый садов,
К узкой теснине морской, где плыла на беду свою дева,
Где Абидос отделен бурной от Сеста волной,
Дальше на Кизик идет, что у самой лежит Пропонтиды,
30 Кизик, прославленный град, труд гемопийский мужей,
И на Византии, где брег над жерлом господствует Понта
Там, где меж смежных морей настежь распахнута дверь.
Долгую пусть одолеет стезю и с Австром попутным
Между подвижных пройдет скал Кианейских легко,
35 Чтобы, Финийский залив и град миновав Аполлона,
Вскоре возвышенных стен Анхиалийских достичь,
Порт Месебрийский пройти, Одесс и крепость, которой
Некогда имя твое жители дали, о Вакх,
Также и ту, где нашли пришельцы от стен Алкафоя -
40 Так преданье гласит - Ларам бездомным приют,
И невредимо придет оттуда в город милетский,
Где оскорбленный бог в гневе обрек меня жить.
Если туда доплывет, мы овцу заколем Минерве -
Жертва богаче, увы, мне недоступна теперь.
45 Также Тиндара сыны, на острове чтимые этом,
Милость явите и вы мне на обоих путях:
Первый из двух кораблей Симплегад теснину минует,
Будет второй бороздить моря Бистонского зыбь.
Но, хоть и к разным местам, пусть по милости вашей с попутным
50 Ветром помчится один, с ветром попутным - второй.
Стало быть, рок мне судил и Скифию тоже увидеть,
Где Ликаонова дочь ось над землею стремит.
О Пиэриды, ни вы, ни божественный отпрыск Латоны,
Сонм искушенный, жрецу не помогли своему!
5 Не было пользы мне в том, что, игривый, я не был преступен,
Что моя Муза была ветреней жизни моей.
Много я вынес беды на суше и на море, прежде
Чем приютил меня Понт, вечною стужей знобим.
Я, убегавший от дел, для мирных досугов рожденный,
10 Мнивший, что всякий тяжел силам изнеженным труд,
Все терпеливо сношу. Но ни море, лишенное портов,
Ни продолжительный путь не погубили меня.
Противоборствует дух, и тело в нем черпает силы,
И нестерпимое он мне помогает терпеть.
15 В дни, когда волны меня средь опасностей гнали и ветры,
Труд избавлял от тревог сердце больное мое.
Но лишь окончился путь и минули труды переезда,
Только я тронул стопой землю изгнанья, с тех пор
Плач - вся отрада моя, текут из очей моих слезы
20 Вод изобильнее, с гор льющихся вешней порой.
Рим вспоминаю и дом, к местам меня тянет знакомым
И ко всему, что - увы! - в Граде оставлено мной.
Горе мне! Сколько же раз я в двери стучался могилы -
Тщетно, ни разу они не пропустили меня!
25 Стольких мечей для чего я избег и зачем угрожала,
Но не сразила гроза бедной моей головы?
Боги, вы, чьей вражды на себе испытал я упорство,
В ком соучастников зрит гнев одного божества,
Поторопите, молю, нерадивые судьбы, велите,
30 Чтоб наконец предо мной смерти открылись врата!
Может быть, ты удивишься тому, что чужою рукою
Это посланье мое писано: болен я был.
Болен, неведомо где, у краев неизвестного мира,
В выздоровленье своем был не уверен я сам.
5 Вообрази, как страдал я душой, не вставая с постели,
В дикой стране, где одни геты, сарматы кругом.
Климат мне здешний претит, не могу и к воде я привыкнуть,
Здесь почему-то сама мне и земля не мила.
Дом неудобный, еды не найдешь, подходящей больному,
10 Некому боли мои Фебовой лирой унять;
Друга здесь нет, кто меня утешал бы занятным рассказом
И заставлял забывать времени медленный ход.
Изнемогая, лежу за пределами стран и народов
И представляю с тоской все, чего более нет.
15 В думах, однако, моих ты одна первенствуешь, супруга,
Главная в сердце моем принадлежит тебе часть.
Ты далеко, но к тебе обращаюсь, твержу твое имя,
Ты постоянно со мной, ночь ли подходит иль день.
Даже когда - говорят - бормотал я в безумии бреда,
20 Было одно у меня имя твое на устах.
Если совсем обессилел язык под коснеющим небом,
Если его оживить капля не сможет вина,
Пусть только весть принесут, что жена прибыла, - и я встану,
Мысль, что увижу тебя, новой мне силы придаст.
25 Буду ль я жив, не уверен... А ты, быть может, в веселье
Время проводишь, увы, бедствий не зная моих?
Нет, дорогая жена! Убежден, что в отсутствие мужа
Обречены твои дни только печали одной.
Если, однако, мой рок мне сужденные сроки исполнил
30 И подошел уже час ранней кончины моей, -
Ах, что стоило б вам над гибнущим сжалиться, боги,
Чтобы хотя б погребен был я в родимой земле,
Хоть бы до смерти моей отложено было возмездье
Или внезапный конец ссылку мою предварил!
35 Прежде я с жизнью земной, не намучившись, мог бы расстаться -
Ныне мне жизнь продлена, чтобы я в ссылке погиб.
Значит, умру вдалеке, на каком-то безвестном прибрежье,
Здесь, где печальную смерть сами места омрачат?
Значит, мне умирать не придется в привычной постели?
40 Кто в этом крае мой прах плачем надгробным почтит?
Слезы жены дорогой, мне лицо орошая, не смогут
Остановить ни на миг быстрое бегство души?
Дать не смогу я последний наказ, и с последним прощаньем
Век безжизненных мне дружбы рука не смежит.
45 Без торжества похорон, не почтенный достойной могилой,
Мой неоплаканный прах скроет земля дикарей.
Ты же, узнав про меня, совсем помутишься рассудком,
Станешь в смятенную грудь верной рукой ударять.
Будешь ты к этим краям напрасно протягивать руки,
50 Бедного мужа вотще будешь по имени звать.
Полно! Волос не рви, перестань себе щеки царапать -
Буду не в первый я раз отнят, мой свет, у тебя.
В первый раз я погиб, когда был отправлен в изгнанье, -
То была первая смерть, горшая смерть для меня.
55 Ныне, о жен образец, коль сможешь - но сможешь едва ли, -
Радуйся только, что смерть муки мои прервала.
Можешь одно: облегчать страдания мужеством сердца-
Ведь уж от бедствий былых стала ты духом тверда.
Если бы с телом у нас погибали также и души,
60 Если б я весь, целиком, в пламени жадном исчез!
Но коль в пространство летит возвышенный, смерти не зная,
Дух наш, и верно о том старец самосский учил,
Между сарматских теней появится римская, будет
Вечно скитаться средь них, варварским манам чужда.
65 Сделай, чтоб кости мои переправили в урне смиренной
В Рим, чтоб изгнанником мне и после смерти не быть.
Не запретят тебе: в Фивах сестра, потерявшая брата,
Похоронила его, царский нарушив запрет.
Пепел мой перемешай с листвой и толченым амомом
70 И за стеной городской тихо землею засыпь,
Пусть, на мрамор плиты взглянув мимолетно, прохожий
Крупные буквы прочтет кратких надгробных стихов:
"Я под сим камнем лежу, любовных утех воспеватель,
Публий Назон, поэт, сгубленный даром своим.
75 Ты, что мимо идешь, ты тоже любил, потрудись же,
Молви; Назона костям пухом да будет земля!"
К надписи слов добавлять не надо: памятник создан -
Книги надежней гробниц увековечат певца.
Мне повредили они, но верю: они и прославят
80 Имя его и дадут вечную жизнь и творцу.
Ты же дарами почти погребальными маны супруга,
Мне на могилу цветов, мокрых от слез, принеси -
Хоть превратилось в огне мое тело бренное в пепел,
Благочестивый обряд скорбная примет зола.
85 О, написать я хотел бы еще, но голос усталый
И пересохший язык мне не дают диктовать.
Кончил. Желаю тебе - не навеки ль прощаясь - здоровья,
Коего сам я лишен. Будь же здорова, прости!
В путь! Передайте привет, торопливые строки, Перилле:
Верный посланец, письмо, к ней мою речь донеси.
То ли застанешь ее сидящей близ матери нежной,
То ли меж книг, в кругу ей дорогих Пиэрид.
5 Всякий прервет она труд, о твоем лишь узнает прибытье,
С чем ты, спросит, пришло, спросит и как я живу?
Ей отвечай, что живу, но так, что не жить предпочел бы,
Что затянувшийся срок бед не уменьшил моих.
Хоть пострадал я от Муз, однако же к ним возвратился,
10 Из сочетания слов строю двустишья опять.
"Ты не забыла ль, спроси, наших общих занятий? Ученым
Все ли стихам предана нравам отцов вопреки?"
Рок и природа тебе целомудренный нрав даровали,
Лучшие свойства души и поэтический дар.
15 Первым тебя я привел на священный источник Пегаса,
Чтобы в тебе не скудел сок плодоносной струи.
В годы девичьи твой дар уже заприметил я первым
И, как отец, для тебя спутником стал и вождем.
Так, если тот же огонь в груди у тебя сохранится,
20 Лесбоса лира одна сможет тебя превзойти,
Только боюсь, что тебе судьба моя встанет преградой,
Что злоключенья мои сердце твое охладят.
Часто, бывало, ты мне, я тебе, что напишем, читали.
Был для тебя и судьей, был и наставником я.
25 Я со вниманьем стихи, сочиненные только что, слушал,
Слабые встретив, тебя я покраснеть заставлял.
Может быть, видя пример, как я погибаю от книжек,
Думаешь: вдруг и тебя кара подобная ждет?
Страх, Перилла, оставь, но только своими стихами
30 Женщин не совращай и не учи их любви.
Праздность гони от себя и, уже овладевшая званьем,
Снова искусству служи, к жертвам привычным вернись.
К этим прелестным чертам прикоснутся губители-годы,
Вскоре морщина пройдет по постаревшему лбу.
35 Руку на эту красу поднимет проклятая старость -
Тихо подходит она, поступь ее не слышна.
Скажет иной про тебя: красива была! Огорчишься,
В зеркало взглянешь - его станешь во лжи обвинять.
Скромны средства твои, хоть ты и огромных достойна,
40 Но и представив, что ты в первом ряду богачей, -
Знай, своевольна судьба: то даст, то отнимет богатство,
Иром становится вмиг тот, кто поныне был Крез.
Но для чего пояснять? Лишь одним преходящим владеем,
Кроме того, что дают сердце и творческий дар.
45 Вот хоть бы я: и отчизны лишен, и вас, и Пенатов,
Отнято все у меня, что было можно отнять.
Только мой дар неразлучен со мной, и им я утешен,
В этом у Цезаря нет прав никаких надо мной.
Пусть кто угодно мне жизнь мечом прикончит свирепым,
50 И по кончине моей слава останется жить.
Будет доколь со своих холмов весь мир покоренный
Марсов Рим озирать, будут читать и меня.
Ты же - счастливей твое да будет призванье! - старайся,
Сколько возможно тебе, смертный костер превозмочь!
Да, здесь есть города с населением - кто бы поверил? -
Греческим, в тесном кольце варварских диких племен,
Некогда даже сюда поселенцы зашли из Милета,
Стали меж гетов свои сооружать очаги.
5 Местности имя меж тем древней, чем построенный город:
Был здесь зарезан Абсирт, месту название дав.
На корабле, что воинственной был попеченьем Минервы
Создан и первым прошел даль неиспытанных вод,
Бросив отца, прибыла, по преданью, злодейка Медея
10 К этому брегу, залив плеском встревожив весла.
Встав на высоком холме, заприметил дозорный погоню:
"Враг подошел! Паруса вижу, Колхида, твои!"
Трепет минийцев объял. Пока причалы снимают,
Быстрые руки пока якорный тянут канат,
15 Правду возмездья поняв, она грудь разит себе дланью,
Столько свершившей уже, столько готовящей зол.
И хоть таила в душе преизбыток решимости дерзкой,
Бледность была у нее на устрашенном лице.
Вот, увидав вдали паруса: "Мы пойманы! - молвит. -
20 Надобно хитрость найти, чтобы отца задержать!"
И, озираясь вокруг, не зная, как быть и что делать,
Вдруг на брата она кинула взор невзначай.
Кстати явился он ей. "Победила! - она восклицает.
Знаю: кончиной своей он мое счастье спасет!"
25 Мальчик в неведенье зла ничего между тем не страшился;
Миг - и невинному в бок меч свой вонзает она.
Тело на части разъяв, куски разъятые плоти
В поле спешит разбросать, где их сыскать нелегко.
А чтоб отец все знал, к вершине скалы прикрепляет
30 Бледные руки его с кровоточащей главой -
Чтоб задержала отца эта новая скорбь, чтоб, останки
Сына ища, задержал полный печалями путь.
Томами с этой поры зовется место, где тело
Брата родного сестра острым мечом рассекла.
Ежели кто-нибудь так об изгнаннике помнит Назоне,
Если звучит без меня в Городе имя мое,
Пусть он знает: живу под созвездьями, что не касались
Глади морей никогда, в варварской дальней земле.
5 Вкруг - сарматы, народ дикарей, и бессы, и геты, -
Как унижают мой дар этих племен имена!
В теплое время, с весны, защитой вам Истра теченье,
Он преграждает волной вылазки дерзких врагов,
Но лишь унылой зимы голова заскорузлая встанет,
10 Землю едва убелит мрамором зимним мороз,
Освободится Борей, и снег соберется под Арктом, -
Время ненастья и бурь тягостно землю гнетет.
Снега навалит, и он ни в дождь, ни на солнце не тает, -
Оледенев на ветру, вечным становится снег.
15 Первый растаять еще не успел - а новый уж выпал,
Часто, во многих местах, с прошлого года лежит.
Столь в этом крае могуч Аквилон мятежный, что, дуя,
Башни ровняет с землей, сносит, сметая, дома.
Мало людям тепла от широких штанин и овчины:
20 Тела у них не видать, лица наружу одни.
Часто ледышки висят в волосах и звенят при движенье,
И от мороза блестит, белая вся, борода.
Сами собою стоят, сохраняя объемы кувшинов,
Вина: и пить их дают не по глотку, а куском.
25 Что расскажу? Как ручьи побежденные стынут от стужи
Или же как из озер хрупкой воды достают?
Истр не уже реки, приносящей папирус: вливает
В вольное море волну многими устьями он,
Но, если дуют ветра беспрерывно над влагой лазурной,
30 Стынет и он и тайком к морю, незримый, ползет.
Там, где шли корабли, пешеходы идут, и по водам,
Скованным стужею, бьет звонко копыто коня.
Вдоль по нежданным мостам - вода подо льдом протекает -
Медленно тащат волы тяжесть сарматских телег.
35 Трудно поверить! Но лгать поистине мне бесполезно -
Стало быть, верьте вполне правде свидетельских слов.
Видел я сам: подо льдом недвижен был Понт необъятный,
Стылую воду давил скользкою коркой мороз.
Мало увидеть - ногой касался я твердого моря,
40 Не намокала стопа, тронув поверхность воды.
Если бы море, Леандр, таким пред тобой расстилалось,
Воды пролива виной не были б смерти твоей!
В эту погоду взлетать нет силы горбатым дельфинам
В воздух: сдержаны злой все их попытки зимой.
45 Сколько Борей ни шумит, ни трепещет бурно крылами,
Все же не может поднять в скованных водах волну.
Так и стоят корабли, как мрамором, схвачены льдами,
Окоченелой воды взрезать не может весло,
Видел я сам: изо льда торчали примерзшие рыбы,
50 И, между прочим, средь них несколько было живых.
Так, едва лишь Борей могучею, грозною силой
Полые воды реки, волны на море скует,
Истр под ветром сухим становится ровен и гладок
И по нему на конях дикий проносится враг.
55 Враг, опасный конем и далеко летящей стрелою,
Все истребляет вокруг, сколько ни видно земли.
Многие в страхе бегут. Никто за полями не смотрит,
Не охраняют добра, и разграбляется все:
Бедный достаток селян и скотина с арбою скрипучей -
60 Все, что в хозяйстве своем житель убогий имел.
В плен уводят иных, связав им за спины руки, -
Им уж не видеть вовек пашен и Ларов своих!
Многих сражает степняк своей крючковатой стрелою -
Кончик железный ее красящий яд напитал.
65 Все, что не в силах беглец унести или вывезти, гибнет,
Скромные хижины вмиг вражий съедает огонь.
Здесь внезапной войны и в спокойное время страшатся,
Не налегают на плуг, землю не пашет никто.
Или же видят врага, иль боятся его, хоть не видят.
70 Как неживая лежит, брошена всеми, земля.
Здесь под тенью лозы не скрываются сладкие гроздья,
Емкий сосуд не шипит, полный вином до краев,
Нет тут сочных плодов, и Аконтию не на чем было б
Клятвы слова написать, чтобы прочла госпожа.
75 Видишь без зелени здесь, без деревьев нагие равнины.
Нет, счастливый сюда не забредет человек!
Так, меж тем как весь мир необъятный раскинут широко,
Для наказания мне этот назначили край!
Ты, что поносишь меня в моих злоключеньях, бесчестный,
И беспрестанно меня, крови взыскуя, винишь,
Скалами ты порожден, молоком ты вскормлен звериным,
Не сомневаясь, скажу: камни в груди у тебя.
5 Где, на каком рубеже твоя остановится злоба?
Где усмотрел ты беду, что миновала меня?
Понт неприютный, Борей да аркадской Медведицы звезды
Только и видят меня в варварском этом краю.
Ни на каком языке не могу говорить с дикарями,
10 Все здесь, куда ни взгляни, полнит опасливый страх.
Как быстроногий олень, когда жадным он пойман медведем,
Или овца посреди с гор набежавших волков,
Так же и я трепещу в окруженье племен беспокойных,
Чуть не впритык у ребра вражеский чувствуя меч.
15 Пусть бы кара мала: любимой лишиться супруги,
Родины милой, всего, в чем наслажденья залог, -
Пусть бы из всех невзгод только Цезаря гаев я изведал,
Мало ли было навлечь Цезарев гнев на себя?
Все же нашелся такой, кто рад бередить мои раны,
20 Бойким своим языком всю мою жизнь очернить.
В тяжбе нетрудной блистать способен любой красноречьем.
Много ли надобно сил, чтобы разбитое бить?
Крепкие стены твердынь разрушать - достославное дело,
То, что готово упасть, может повергнуть и трус.
25 Я уж не тот, кем был, - что ж ты тень бесплотную топчешь?
Камень бросить спешишь в мой погребальный костер?
Гектор Гектором был, доколе сражался, и не был
Гектором больше, влачим вслед гемонийским коням.
Помни, что я уж не тот, которого знал ты когда-то,
30 Нет его больше в живых, призрак остался взамен.
Что ж ты призрак пустой преследуешь злыми речами?
Полно! Прошу, перестань маны тревожить мои.
Чистою правдой признай все мои преступленья, но только
Их не злодейством считай, а заблужденьем скорей.
35 Я наказанье и так отбываю - насыть свою злобу!
Карой изгнанья плачусь, местом изгнанья самим.
Доля моя палачу показаться могла бы плачевной,
Лишь для тебя одного я еще мало казним.
Не был злее тебя и Бусирид, не был жесточе
40 Тот, кто на слабый огонь медного ставил быка.
Не был и тот, кто быка преподнес царю сицилийцев,
Произведенье свое речью такой пояснив:
"Польза в созданье моем важней, чем сходство с природой,
Больше за пользу меня, чем за искусство, хвали!
45 Здесь, на правом боку, у быка ты отверстие видишь?
Тех, кто на казнь осужден, можешь внутри запереть.
Жертву потом начинай на медленных угольях жарить -
Взвоет она, и бык, словно живой, замычит,
Ты на подарок такой равноценным ответь мне подарком
50 И за находку мою плату достойную дай".
Молвил ему Фаларид: "О казней выдумщик дивный!
Дело ты собственных рук кровью своей освяти".
Сказано - сделано: вмиг, как учил он, быка раскалили,
Так что из пасти его двойственный звук излетал.
55 О сицилийцах к чему я твержу меж сарматов и гетов?
Кто бы ты ни был, к тебе жалобы вновь обращу.
Можешь вполне утолить свою жажду кровью моею,
Все, как хотел ты, сбылось - алчное сердце, ликуй!
Всяческих бед претерпел я на суше и на море столько,
60 Что по рассказам одним мог бы ты мне сострадать.
Ежели рядом со мной поставишь Улисса, увидишь:
Гневный, был страшен Нептун, гневный Юпитер страшней.
Кто бы ты ни был, уймись, перестань бередить мои раны,
Язв глубоких моих грубой не трогай рукой.
65 Чтобы затихли скорей о моей провинности толки,
Дай ты время моим зарубцеваться делам.
Помни об общей судьбе, она человека возвысит,
Тут же унизит его - бойся превратностей сам!
После того как со мной случилось такое, о чем я
70 Думать не мог, о моих все ж ты печешься делах...
Что же, не бойся: моя отныне всех горестней участь,
Цезаря гнев за собой все мои беды влечет.
А чтобы мог убедиться ты сам и словам моим верил,
Я пожелаю тебе кару мою испытать.
Уж холода умеряет Зефир - значит, год завершился,
Но меотийской зимы длительней зим я не знал.
Тот, кто вез на спине чрез море злосчастную Геллу,
В срок надлежащий сравнял длительность ночи и дня.
5 Юноши, верно, у вас и веселые девушки ходят
Рвать фиалки в местах, где их не сеял никто.
Тысячью разных цветов луговины уже запестрели,
Птицы, нигде не учась, песни поют о весне.
Ласточка, чтобы с себя материнское смыть преступленье,
10 Люльку под балкой крепит, строит свой маленький дом.
Злаки, что были досель бороздами скрыты Цереры,
Снова из почвы сырой нежные тянут ростки.
Там, где растет виноград, на лозе наливаются почки -
Только от гетских краев лозы растут далеко!
15 Там, где рощи шумят, на деревьях листва зеленеет -
Только от гетских краев рощи шумят далеко!
Ныне там время забав: уступает игрищам разным
Форум свою суетню и красноречья бои.
Там и ристанье коней, и с потешным оружием схватки;
20 Дротики мечут, легко обручей катят круги.
Юноши, тело свое натерев, текучее масло
С мышц утомленных омыть девственной влагой спешат.
Полон театр, там споры кипят, накаляются страсти,
Три вместо форумов трех нынче театра шумят.
25 Трижды, четырежды - нет, не исчислить, насколько блаженны
Те, для кого не закрыт Град и услады его!
Здесь же слежу я, как снег под весенними тает лучами,
Как перестали ломать крепкий на озере лед.
Море не сковано льдом, и по твердому Истру не гонит
30 С грохотом громким арбу местный сармат-волопас.
Скоро в наш край прибывать и суда начнут понемногу,
Возле Понтийской земли станет заморский корабль.
Тотчас к нему побегу, корабельщика встречу приветом.
Прибыл зачем, расспрошу, кто он, откуда приплыл.
35 Странно тут видеть его, если он не из ближнего края,
Если не плыл по своим он безопасным водам, -
Редко кто так далеко из Италии но морю едет,
Редко заходят сюда, где им пристанища нет.
Греческим он языком владеет иль знает латинский -
40 Этот язык для меня был бы, конечно, милей!
Где бы на бурных волнах Пропонтиды иль в устье пролива
По произволу ветров он ни пустил паруса,
Кто бы он ни был, с собой, возможно, доставит он вести,
Мне перескажет молву иль хоть частицу молвы.
45 Если б он мог - об этом молю! - рассказать про триумфы
Цезаря и про его богу латинян обет!
Или как ты, наконец, Германия буйная, пала,
Скорбной склонясь головой перед великим вождем.
Тот, кто расскажет про все, о чем вдалеке я тоскую,
50 Без промедленья войдет гостем желанным в мой дом,
Горе! Ужель навсегда быть в Скифии дому Назона?
Этот ли ссыльный очаг Ларов заменит моих?
Боги! О, сделайте так, чтобы мной обитаемый угол
Цезарь не домом моим, но лишь тюрьмою считал!
Самый безрадостный день (к чему я на свет появился!) -
День, когда был я рожден, - в должное время настал.
Что посещаешь ты вновь изгнанника в годы несчастий?
Лучше бы им наконец было предел положить.
5 Если б заботился ты обо мне и была в тебе совесть,
С родины милой за мной ты бы не следовал вдаль.
Там, где первые дни моего ты младенчества видел,
Лучше, когда б ты стал днем и последним моим.
Лучше, подобно друзьям при моем расставании с Римом,
10 Ты, опечалившись, мне просто сказал бы: "Прости!"
В Понте что надо тебе? Или Цезаря гневом ты тоже
Изгнав в предел ледяной крайнего круга земли?
Видимо, ждешь ты и здесь, по обычаю, почестей прежних -
Чтобы спадали с плеча белые складки одежд,
15 Чтобы курился алтарь, цветочными венчан венками,
Чтобы в священном огне ладан, сгорая, трещал,
Чтобы тебе я поднес пирог, отмечающий годы.
Чтобы молитвы богам благоговейно творил?
Нет, не так я жив, не такая пора наступила,
20 Чтобы я мог твой приход прежним весельем встречать!
Мне погребальный алтарь, кипарисом печальным увитый.
Больше пристал и огонь, смертного ждущий костра.
Жечь фимиам ни к чему, обращенья к богам бесполезны,
Не подобают устам нашим благие слова.
25 Если, однако, молить в этот день мне о чем-либо можно,
Я лишь о том, чтоб сюда ты не являлся, молю,
Здесь я доколе живу, почти на окраине мира,
Около Понта с его ложным прозваньем "Евксин".
Если погрешности есть - да и будут - в моих сочиненьях,
Вспомнив, когда я писал, их мне, читатель, прости.
В ссылке я был и не славы искал, а лишь роздыха чаял,
Я лишь отвлечься хотел от злоключений моих.
5 Так, волоча кандалы, поет землекоп-каторжанин,
Песней простецкой своей тяжкий смягчая урок;
Лодочник тоже, когда, согбенный, против теченья
Лодку свою волоча, в илистом вязнет песке.
Так, равномерно к груди приближая упругие весла,
10 Ровным движеньем волну режет гребец - и поет,
Так и усталый пастух, опершись на изогнутый посох
Или на камень присев, тешит свирелью овец.
Так же - витку прядет, а сама напевает служанка,
Тем помогая себе скрасить томительный труд.
15 Как увели - говорят - от Ахилла Лирнесскую деву,
Лирой Гемонии он горе свое умерял.
Пеньем двигал Орфей и леса, и бездушные скалы
В скорби великой, жену дважды навек потеряв.
Муза - опора и мне, неизменно со мной пребывавший
20 К месту изгнанья, на Понт, спутник единственный мой.
Муза ни тайных коварств, ни вражьих мечей не боится,
Моря, ветров, дикарей не устрашится она.
Знает, за что я погиб, какую свершил я оплошность:
В этом провинность моя, но злодеянья тут нет.
25 Тем справедливей она, что мне повредила когда то,
Что и ее обвинял вместе со мною судья,
Если бы только, от них предвидя свои злоключенья,
Я прикасаться не смел к тайнам сестер Пиэрид!
Как же мне быть? На себе я могущество чувствую Музы,
30 Гибну от песен, а сам песни, безумный, люблю.
Некогда лотоса плод, незнакомый устам дулихийцев,
Сам вредоносный для них, дивным их вкусом пленял.
Муки любви сознает влюбленный, но к мукам привязан,
Ту, от кого пострадал, сам же преследует он.
35 Так повредившие мне услаждают меня мои книги,
Будучи ранен стрелой, к ней я любовью влеком.
Может быть, люди сочтут одержимостью это пристрастье.
Но одержимость в себе пользы частицу таит,
Не позволяет она лишь в горести взором вперяться,
40 Бед повседневных она мне замечать не дает.
Ведь и вакханка своей не чувствует раны смертельной,
С воплем, не помня себя, кряжем Эдонии мчась.
Так, лишь грудь опалит мне зелень священного тирса,
Сразу становится дух выше печали людской.
45 Что ему ссылка тогда, побережье скифского Понта?
Бедствий не чувствует он, гнев забывает богов.
Словно из чаши отпил я дремотной влаги летейской,
И в притупленной душе бедствий смягчается боль.
Чту я недаром богинь, мою облегчающих муку,
50 Хор геликонских сестер, спутниц в изгнанье благих,
На море и на земле меня удостоивших чести
Всюду сопутствовать мне, на корабле и пешком.
О благосклонности их и впредь я молю - остальной же
Сонм бессмертных богов с Цезарем был заодно:
65 Столько послали мне бед, сколько есть на прибрежье песчинок,
Сколько в морской глубине рыб или рыбьей икры.
Легче цветы сосчитать по весне, иль летом колосья,
Или под осень плоды, или снежинки зимой,
Нежели все, что стерпел я, кидаемый по морю, прежде
60 Чем на Евксинское смог левобережье ступить.
Но как и прибыл сюда, не легче стали невзгоды,
Рок злополучный меня также и здесь настигал.
Вижу теперь, что за нить от рожденья за мной потянулась,
Нить, для которой одна черная спрядена шерсть,
65 Что говорить обо всех грозящих жизни засадах -
Мой достоверный рассказ невероятным сочтут.
Это ль не бедствие - жить обречен меж бессов и гетов
Тот, чье имя всегда римский народ повторял!
Бедствие - жизнь защищать, положась на ворота и стены,
70 Здесь, где и вал крепостной обезопасит едва.
В юности я избегал сражений на службе военной,
Разве лишь ради игры в руки оружие брал.
Ныне, состарившись, меч я привешивать вынужден к боку,
Левой придерживать щит, в шлем облекать седину.
75 Только лишь с вышки своей объявит дозорный тревогу,
Тотчас дрожащей рукой мы надеваем доспех.
Враг, чье оружие - лук, чьи стрелы напитаны ядом,
Злобный разведчик, вдоль стен гонит храпящих коней.
Как, кровожадный, овцу, не успевшую скрыться в овчарню,
80 Тащит волоком волк и через степи несет,
Так любого, за кем не сомкнулись ворота ограды,
Гонят враги-дикари, в поле застигнув его.
В плен он, в неволю идет с ременной петлей на шее,
Или на месте его яд убивает стрелы.
85 Так я хирею я здесь, новосел беспокойного дома,
Медленно слишком, увы, тянется время мое.
Но помогает к стихам и былому служенью вернуться
Муза меж стольких, невзгод - о чужестранка моя!
Только здесь нет никого, кому я стихи прочитал бы,
90 Нет никого, кто бы внять мог мой латинский язык.
Стало быть, сам для себя - как быть? - и пишу и читаю -
Вот и оправдан мой труд доброй приязнью судьи.
Все ж я не раз говорил: для кого я тружусь и стараюсь?
Чтобы писанья мои гет иль сармат прочитал?
95 Часто, покуда писал, проливал я обильные слезы,
И становились от них мокры таблички мои.
Старые раны болят, их по-прежнему чувствует сердце,
И проливается дождь влаги печальной на грудь.
А иногда и о том, чем был, чем стал, размышляю,
100 Мыслю: куда меня рок - ах! - и откуда унес!
Часто в безумье рука, разгневана вредным искусством,
Песни бросала мои в за пламеневший очаг.
Но хоть от множества строк всего лишь немного осталось,
Благожелательно их, кто бы ты ни был, прими.
105 Ты же творенья мои, моей нынешней жизни не краше,
Недосягаемый мне, строго - о Рим! - не суди.
День рожденья моей госпожи привычного дара
Требует - так приступи к жертве священной, рука!
Может быть, так проводил когда-то и отпрыск Лаэрта
День рожденья жены где-то у края земли.
5 Все наши беды забыв, пусть во благо язык мой вещает,
Хоть разучился, боюсь, молвить благие слова.
Плащ надену, какой лишь раз в году надеваю,
Пусть его белизна с долей моей не в ладу.
Надо зеленый алтарь сложить из свежего дерна,
10 Тихо горящий огонь пусть опояшет цветы.
Ладан подай мне, слуга, чтобы стало пламя пышнее,
И возлияний вино пусть на огне зашипит.
Славный рождения день, хоть я от нее и далеко,
Светлым сюда приходи, будь непохожим на мой!
15 Если моей госпоже суждена была горькая рана,
Пусть злоключений моих хватит с нее навсегда.
Пусть корабль, выше сил настрадавшийся в качках жестоких,
Ныне свой путь остальной морем спокойным пройдет.
Пусть веселится она на дом свой, на дочь, на отчизну -
20 Хватит того, что один радостей этих лишен.
Если любимый муж принес ей только несчастье,
Пусть у нее в остальном будет безоблачна жизнь.
Жить продолжай и люби - поневоле издали - мужа,
И да бегут чередой долгие годы твои,
25 Я бы к твоим прибавил свои, но боюсь, что при этом
Участь твою заразит, словно недугом, мой рок.
В жизни неверно ничто. Кто мог бы подумать, что ныне
Этот священный обряд буду меж гетов творить?
Но посмотри, как дымок, которым ладан курится,
30 Вдаль, к италийским краям, вправо отсюда летит.
Чувство, стало быть, есть в облачках, огнем порожденных, -
Мчатся недаром они от берегов твоих, Понт.
Так же недаром, когда всенародно жертвы приносят
Братьям, друг друга в бою братской сразившим рукой,
35 Сам с собой во вражде, как будто по их завещанью,
Черный на две струи делится дым над огнем.
Помню, я раньше считал невозможным подобное диво,
Баттов казался внук лживым свидетелем мне;
Ныне я верю всему: я вижу, как от Медведиц
40 Ты, разумный дымок, правишь к Авзонии путь.
Вот он, сияющий день! Когда б не настал он когда-то,
Я бы в горе моем праздника век не видал.
Доблесть в тот день родилась - героинь достойная доблесть:
Той, чей Эетион, той, чей Икарий отец.
45 Честность явилась с тобой, благонравье, стыдливость и верность,
Только радость одна не родилась в этот день.
Вместо нее - и заботы, и труд, и удел, недостойный
Нравов таких, и тоска вдовья при муже живом.
Так, но доблесть души, закаленная опытом бедствий,
50 Случай снискать хвалу видит в несчастье любом.
Если бы храбрый Улисс не столько страдал, Пенелопа,
Женское счастье познав, славною стать не могла б.
Если бы муж с победой вошел в Эхионову крепость,
Вряд ли Евадну могли даже на родине знать.
55 И почему лишь одну из рожденных Пелием славят?
Только у этой одной был несчастливцем супруг.
Если бы первым другой ступил на берег троянский,
Про Лаодамию что повествовать бы могли?
Так же - но лучше бы так! - и твоя не узналась бы верность,
60 Если бы парус мой мчал ветер попутный всегда.
Вечные боги! И ты, чье место меж ними, о Цезарь, -
Но лишь когда превзойдешь старца пилосского век, -
Не за себя я молю; винюсь, пострадал я за дело -
Сжальтесь над горем ее, нет за невинной вины,
Перед тобою письмо, из мест пришедшее дальних,
Области, где широко в море вливается Истр.
Если приятно живешь и при этом в добром здоровье,
Значит, и в жизни моей все-таки радости есть.
5 Если же ты про меня, как обычно, спросишь, мой милый, -
Так догадаешься сам, если я даже смолчу.
Я несчастлив, вот весь и отчет о моих злоключеньях.
То же случится с любым, вызвавшим Цезаря гнев.
Что за народ проживает в краю Томитанском, какие
10 Нравы людские кругом, верно, захочешь узнать.
Хоть в населенье страны перемешаны греки и геты,
Незамиренные все ж геты приметней в быту.
Много сарматского здесь и гетского люда увидишь -
Знай по просторам степным скачут туда и сюда.
15 Нет среди них никого, кто с собой не имел бы колчана,
Лука и стрел с острием, смоченным ядом змеи.
Голос свиреп, угрюмо лицо - настоящие Марсы!
Ни бороды, ни волос не подстригает рука.
Долго ли рану нанесть? Постоянно их нож наготове -
20 Сбоку привесив, ножи каждый тут носит дикарь.
Вот где поэт твой живет, об утехах любви позабывший,
Вот что он видит, мой друг, вот что он слышит, увы!
Пусть обитает он здесь, но хоть не до смертного часа,
Пусть не витает и тень в этих проклятых местах!
25 Пишешь, мой друг, что у вас исполняют при полных театрах
Пляски под песни мои и аплодируют им.
Я, как известно тебе, никогда не писал для театра,
К рукоплесканьям толпы Муза моя не рвалась.
Все же отрадно, что там позабыть об изгнаннике вовсе
30 Что-то мешает и с уст имя слетает мое.
Вспомню, сколько мне бед принесли злополучные песни, -
Их и самих Пиэрид я проклинаю порой;
Лишь прокляну - и пойму, что жить без них я не в силах,
И за стрелою бегу, красной от крови моей.
35 Так от эвбейских пучин пострадавшие только что греки
Смело решаются плыть по кифарейским волнам,
Не для похвал я пишу, трудясь по ночам, не для долгой
Славы - полезней теперь имя негромкое мне.
Дух укрепляю трудом, от своих отвлекаюсь страданий
40 И треволненья свои в слово пытаюсь облечь.
Что же мне делать еще одинокому в этой пустыне?
Что же еще среди мук мне облегчение даст?
Как посмотрю я вокруг - унылая местность, навряд ли
В мире найдется еще столь же безрадостный край.
45 А на людей погляжу - людьми назовешь их едва ли.
Злобны все как один, зверствуют хуже волков.
Им не страшен закон, справедливость попрало насилье,
И правосудье легло молча под воинский меч.
В стужу им мало тепла от просторных штанин и овчины,
50 Страшные лица у них волосом сплошь заросли.
Лишь кое-кто сохранил остатки греческой речи,
Но одичал ее звук в варварских гетских устах.
Ни человека здесь нет, кто бы мог передать по-латыни
Наипростейшую мысль в наипростейших словах.
65 Сам я, римский поэт, нередко - простите, о Музы! -
Употреблять принужден здешний сарматский язык.
Совестно, все ж признаюсь: по причине долгой отвычки
Слов латинских порой сам отыскать не могу.
Верно, и в книжке моей оборотов немало порочных,
60 Но отвечает за них не человек, а страна.
Но чтобы я, говоря, Авзонии речь не утратил,
Чтобы для звуков родных не онемел мой язык,
Сам с собой говорю, из забвенья слова извлекаю,
Вновь повторяю и вновь этот зловещий урок.
65 Так я влачу свою жизнь, развлекаю унылую душу,
Так отрешаю себя от созерцания бед.
В песнях стараюсь найти забвение бедствий, и если
Этого труд мой достиг, то и довольно с меня,
Я не настолько пал я повержен, чтоб оказаться
Ниже тебя, ибо нет ниже тебя ничего.
Из-за чего на меня ты злобствуешь, подлый, глумишься
Гнусно над тем, что и сам мог бы, как я, испытать?
5 И не смягчили тебя ни крушенье мое, ни страданья,
Хоть обо мне и зверь хищный заплакать бы мог?
Или тебя не страшит ни спесь, ни зависть Фортуны,
Что на своем колесе вечно подвижном стоит?
Мщенье Рамнусии всех, кто его заслужил, настигает -
10 Что ж ты, коленом на грудь, жизнь попираешь мою?
Некто смеялся при мне над крушеньями - тут же и канул,
Я же сказал: "Никогда не были волны умней!"
Тот, кто привык беднякам в пропитанье отказывать жалком,
Часто впоследствии сам на подаянья живет.
15 Бродит богиня судьбы, то туда, то сюда поспешая,
На ногу легкой нельзя долго на месте стоять.
Часто она весела, а часто лицо се кисло,
И постоянна она в непостоянстве одном.
Цвел в свое время и я, по цветок оказался непрочен,
20 То лишь соломы сухой краткая вспышка была.
Но, чтоб не всей дутой ты испытывал зверскую радость,
Знай, что смягчить божество я не утратил надежд,
Ибо провинность моя не дошла до границ злодеянья
И навлекла на меня только позор - не вражду,
25 Ибо в простершемся вширь от востока до запада мире
Тот, кто властвует им, всех милосердьем затмил.
Пусть у него ничего не достичь, уповая на силу, -
Мягкое сердце его скромным внимает мольбам.
Он по примеру богов, к которым впредь приобщится,
30 Даст отпущенье вины, даст и о большем просить.
Если ты за год сочтешь погожие дни и ненастья,
То убедишься, что дней солнечных больше в году.
Так погоди моему веселиться чрезмерно крушенью,
Лучше подумай, что я тояже воспрянуть могу,
35 Лучше подумай, что ты, когда припцепса взоры смягчатся.
Будешь с досадой встречать в Граде веселый мой взор
Или что встречу тебя я за худшее сосланным дело, -
Это вторая моя, следом за главной, мольба.
Трижды на Истре был лед с тех пор, как живу я у Понта,
Трижды была тверда моря Евксинского гладь -
Мне же все кажется, я в разлуке с любимой отчизной
Столько же лет, сколько брань с греками Троя вела.
5 Словно на месте стоит, так неспешно движется время,
Будто свершает свой путь шагом замедленным год.
Солнцеворот мне уже не сулит убавления ночи,
Мне уже длинного дня не сокращает зима -
Видно, в ущерб мне сама природа вещей изменилась:
10 Все удлиняет она в меру несчастий моих.
Времени ход для людей одинаков ли ныне, как прежде,
Только ли к жизни моей стало жестоким оно
Здесь, где у моря живу, что прозвано лживо Евксинским,
Скифским прибрежьем пленен, истинно мрачной землей?
15 Дикие тут племена - не счесть их! - войной угрожают,
Мнят позорным они жить не одним грабежом.
Небезопасно вне стен, да и холм защищен ненадежно
Низкой непрочной стеной и крутизною своей.
Ты и не ждал, а враги налетают хищною стаей,
20 Мы не успеем взглянуть - мчатся с добычею прочь.
Часто в стенах крепостных, хоть ворота всегда на запоре,
Стрелы, сулящие смерть, мы подбираем с дорог.
Редко решается кто обрабатывать землю; несчастный
Пашет одною рукой, держит оружье другой.
25 В шлеме играет пастух на скрепленной смолою цевнице,
Не перед волком дрожат овцы - боятся войны.
Нас укрепленья едва защищают, и даже внутри их,
Смешаны с греками, нас скопища диких страшат.
Ибо живут среди нас, безо всякого с нами различья,
30 Варвары: ими домов большая часть занята.
Пусть в них опасности нет, но они отвратительны с виду
В шкурах звериных своих, с космами длинных волос.
Даже и те, кто себя от греков считает рожденным.
Платье отцов позабыв, носят, как персы, штаны.
35 Между собою они говорят на здешнем наречье,
Я же движеньями рук мысль выражаю для них.
Сам я за варвара здесь: понять меня люди не могут,
Речи латинской слова глупого гета смешат.
Верно, дурное при мне обо мне говорить не боятся,
40 Может быть, смеют меня ссылкой моей попрекать.
Если качну головой, соглашаясь иль не соглашаясь,
Мненье мое все равно против меня обратят.
Суд здесь неправый, прибавь, - он жестоким вершится орудием,
И на судилищах меч тут же расправу чинит.
45 Что же, Лахесида, мне, с моей суровой судьбою,
Жестокосердная, ты нить не могла оборвать?
Я лицезренья лишен друзей и милой отчизны,
Сетую горько, что здесь, в скифской земле, заточен.
Тяжких две кары терплю. По заслугам лишился я Града,
50 В эту, быть может, страну не по заслугам попал.
Что я, безумец, сказал? Я казни смертной достоин,
Ежели мной оскорблен Цезарь божественный сам!
С гетских Назон берегов тебе желает здоровья,
Если, что сам потерял, можно другому желать.
Дух мой больной заразил ослабелое тело недугом,
Чтобы и плоть не была в ссылке свободна от мук.
5 Много уж дней меня боли в боку жестоко терзают -
Или, быть может, зима лютой мне стужей вредит?
Но если ты здоров, то и мне прибывает здоровья,
Ибо крушенье мое ты лишь плечом подпирал.
Ты, кто дружбы залог мне великий дал, охраняя
10 Жизнь мою и права, как только мог и умел,
Ты обижаешь меня тем, что редко письмом утешаешь.
Делом готовый помочь, в слове откажешь ли мне?
Этот, молю, недостаток исправь - и больше не будет
Ни одного на твоем тело прекрасном пятна.
15 Я бы тебя и сильнее корил, когда б не случалось,
Что, хоть и послано мне, не доходило письмо.
Дай-то бог, чтобы пени мои оказались напрасны
И чтобы думал я зря, будто меня ты забыл.
Нет, конечно, все так, как молю я! Грешно и подумать,
20 Что непреклонный твой дух может себе изменить.
Раньше седая полынь в степях у холодного Понта,
Раньше на Гибле тимьян вдруг перестанет расти,
Чем убедят меня в том, что о друге ты больше не помнишь:
Нити моей судьбы ведь не настолько черны!
25 Все же скажу: берегись не таким, как есть, показаться,
Чтобы отвергнуть ты мог с легкостью ложный упрек.
Так же, как прежде всегда, проводили мы время в беседах,
Долгих таких, что и дня нам не хватало для них.
Письма пускай теперь понесут безмолвные речи,
30 Чтобы рука и перо были заменой устам.
Так все и будет у нас, не сочти, что утратил я веру:
Хватит и нескольких строк, чтобы напомнить тебе...
Так что поставить пора то, чем все кончаются письма,
Чтобы несхожей у нас участь была: будь здоров!
Ст. 5-11. Описывается книга-свиток. Первая строка с именем автора и
названием написана красной киноварью (минием), страницы из папируса
натирались кедровым маслом, обрезы лощились пемзой. Свиток накручивался на
палочку, концы которой были украшены рожками из слоновой кости, и
укладывался в кожаный футляр, выкрашенный алой краской из ягод вакцинии.
Ст. 30. Цезарь - Октавиан Август.
Ст. 70. Холм - Палатин, где жила римская знать.
Ст. 114. Телегон - сын Улисса и Цирцеи, как и Элип, убивший по
неведению собственного отца.
Ст. 48. Нимфа аркадская - здесь: Большая Медведица, в которую была
обращена Каллисто.
Ст. 75. Метий Фуфетий - вождь альбинцев и союзник римлян, предавший их,
за что был казнен: привязан к двум колесницам и разорван конями.
Ст. 62. Старец Самосский - Пифагор, автор учения о переселении душ.
Ст. 1. Кто такая Перилла, неизвестно.
Ст. 3. Тот, кто вез... - Овен. Во время весеннего равноденствия, солнце
находится в созвездии Овна.
Ст. 22. Девственная влага - речь идет о водопроводе Aqua Virgo,
снабжавшем водой купальню на Марсовом поле.
Ст. 24. Три форума - Римский форум, форум Юлия и форум Августа; три
театра - театры Помпея, Марцелла и Бальба.
М. Томашевская
Популярность: 12, Last-modified: Thu, 15 Sep 2005 04:47:17 GmT