-----------------------------------------------------------------------
Larry Niven. The Jigsaw Man (1967). Пер. - С.Степанов.
Авт.сб. "Мир птаввов". Краснодар, "Советская Кубань", 1993.
OCR & spellcheck by HarryFan, 26 March 2001
-----------------------------------------------------------------------
В 1900 году Карл Ландштейнер классифицировал человеческую кровь,
определив четыре группы по признаку несовместимости: А, В, АВ и O.
С тех пор появилась возможность сделать больному срочное переливание в
случае шока или травмы и надеяться на то, что переливание не окажется
смертельным.
Движение за отмену смертной казни в те годы только зарождалось, но уже
было обречено.
Vh83uOAGn7 был его телефонный номер. Заодно, это был номер его
водительского удостоверения, номер карточки социального обеспечения, номер
военного билета и медицинской карточки тоже.
Два документа были уже признаны недействительными, остальные, за
исключением разве что медицинской карточки, более не имели никакого
значения. Его имя было Уоррен Льюис Ноуэлз, к тому же его ждала смертная
казнь.
Суд окончился день назад, но приговор от этого не потерял актуальности.
Лью был виновен. А если кто-нибудь в этом сомневался, казнь сама по себе
служила самым священным из доказательств. Завтра к восемнадцати часам к
нему применят высшую меру. Брокстон, конечно, подаст апелляцию под тем или
иным предлогом, которая, конечно, будет отклонена.
Камера была очень уютной, маленькой и мягко обшитой. Впрочем, никто не
пытался поставить под сомнение здравость рассудка обвиняемого, поместив
его в камеру с обшивкой. Сумасшествие больше не служило поводом для того,
чтобы преступать закон.
Мягкая обшивка была приятного и спокойного зеленого цвета и покрывала
одну стену. Внешнюю стену. Остальные три стены камеры были просто
построены из металлических прутьев. Эти прутья отделяли его от коридора,
от угрюмого старика слева и от сопляка дурацкого вида справа. Прутья были
толщиной в десять дюймов. Расстояние между ними было равно восьми. На
прутья налепили силиконовые подушечки.
В четвертый раз за сегодняшний день Лью хватал подушечки всеми пальцами
и тянул изо всех сил, стараясь оторвать. Подушечки напоминали губчатую
резинку с краем толщиной в полпальца и почему-то не отлипали. Когда Лью
разжимал скрюченные пальцы, подушечки тут же снова принимали форму
заветного квадратика.
- Это несправедливо, - сказал он наконец.
Сопляк справа даже не шелохнулся. Все десять часов, что Лью провел в
камере, парень просидел на краешке своей койки, наклонив голову книзу так,
чтобы жидковатые черные волосы падали на глаза. Тень сопляка, появившаяся
в пять часов пополудни, росла очень равномерно и становилась все чернее.
Его длинные волосатые руки шевелились, только когда ему приносили пищу,
причем остальные части тела оставались неподвижны.
Услышав голос Лью, старик из камеры слева поднял голову и спросил с
горьким сарказмом:
- Что, невинная жертва?
- Нет, я...
- Ну вот, ты хотя бы честный парень. А что ты натворил?
Лью все рассказал старику. Рассказывая, он так и не смог прогнать
интонации невинной жертвы. Старик улыбался с видом знающего человека.
Казалось, он ожидал услышать все именно так, как рассказывал Лью.
- Тупость, - наконец заключил старик. - Тупость всегда влечет за собой
высшую меру. Слушай, ну уж если тебе так нужно, чтобы тебя казнили,
неужели нельзя совершить что-нибудь стоящее? Ты посмотри на того парня с
другой стороны. Видишь его?
- Вижу, - буркнул Лью, не глядя.
- Он - органлеггер.
Лью почувствовал, как его собственное лицо застыло в гримасе испуга.
Усилием воли он заставил себя еще раз украдкой посмотреть в соседнюю
камеру. Его словно ударило током - сопляк смотрел прямо на него. Своими
тусклыми черными глазами, едва различимыми под свисающими космами волос,
он смотрел на Лью, как мясник, оценивающий тушу хорошо пожившей коровы.
Лью придвинулся поближе к прутьям, за которыми сидел старик. Голосом,
упавшим до хриплого шепота, он спросил:
- А сколько человек он убил?
- Нисколько.
- ?
- Он просто занимался доставкой. Он находил кого-нибудь, в одиночестве
разгуливающего по ночным улицам, потом накачивал лекарствами и тащил к
доктору, который всем заправлял. Убивал-то всех доктор. Если бы Берни
вздумал доставить дохлого донора, доктор с него самого содрал бы
аккуратненько кожу, а потом бы продал.
Старик сидел так, что Лью был все время у него за спиной. Он
развернулся, когда они разговаривали, но потом старик, видимо, потерял
всякий интерес. Было видно, что его руки, скрытые от Лью костлявой, тощей
спиной старика, находятся в постоянном нервозном подергивании.
- И скольких же он так доставил?
- Четырех. Потом попался. Он не очень умный, этот Берни.
- А что ты сделал, чтобы оказаться здесь?
Старик не отвечал. Он совершенно позабыл о существовании Лью. Его руки
все дергались, он все время втягивал голову в плечи. Лью все это надоело,
и он, пожав плечами, завалился на койку.
Был четверг, девятнадцать часов.
Система включала в себя трех доставщиков. Берни еще не допрашивали.
Второй доставщик был мертв. Он перескакивал через оградку пешеходной зоны,
когда пуля пощады вошла ему в руку. Третьего на носилках вкатывали сейчас
через двери госпиталя по соседству со зданием суда.
Официально он все еще считался живым. Ему уже был вынесен приговор, его
апелляция была уже отклонена, но он все еще дышал, когда его, накачанного
лекарствами, вкатили в операционную.
Синтетические интерны подняли его тело с плоской каталки и впихнули в
рот трубочку, чтобы он мог дышать, пока будет опускаться в замораживающую
жидкость. Его опустили без единого всплеска, а когда температура тела
начала снижаться, практиканты вкачали ему в вену еще что-то. Почти
полпинты. Температура упала и достигла точки замерзания, сердце билось
все-реже и реже и наконец остановилось. Но его можно было снова заставить
биться. Отсрочка смертного приговора начиналась с этого момента.
Официально органлеггер был все еще жив.
Доктор представлял собой цепь механизмов и конвейерную ромашку,
двигавшуюся вокруг них. Когда температура тела органлеггера упала до
нужной точки, ромашка начала двигаться. Первая машина сделала серию
надрезов на груди. Очень точно и бесстрастно доктор произвел кардиотомию.
Теперь органлеггер был официально мертв. Сердце тут же отправилось в -
хранилище. За ним последовала кожа, по большей части одним куском, без
прорывов и надрезов, практически живая. Доктор резал на куски с предельной
осторожностью, словно разбирал гибкую, хрупкую и очень сложную
головоломку. Одной вспышкой был сожжен мозг органлеггера, а пепел
аккуратно собран. Пепел отправится в похоронную урну. Все остальные части
тела в виде связочек и маленьких железок, и тонких, как пергаментная
бумага, слоев мышц, моточков вен и артерий отправились на хранение в банк
органов полицейского госпиталя. Любая из этих запасных частей будет
упакована, уложена в транспортную коробку и переправлена в другой конец
света в течение часа. При соответствующем стечении обстоятельств, когда
нужные люди заболеют в нужное время нужным заболеванием, органлеггер,
разложенный сейчас по полочкам, спасет больше жизней, чем он загубил.
Вот в этом-то и была суть.
Лью лежал на спине, уставившись в телевизионный экран, смонтированный
на потолке, и вдруг начал дрожать. У него не хватало сил засунуть в ухо
микротелефон, а беззвучное движение фигур в мультфильме внезапно
показалось ему ужасающим. Он выключил телевизор, но это явно не помогло.
Кусочек за кусочком они разделают его тело на части и сложат на полки.
Он никогда в жизни не видел банк органов, но зато у его дяди была когда-то
собственная мясная лавка.
- Эй! - вдруг заорал он.
Глаза сопляка посмотрели на него - единственный движущийся орган его
тела. Старик смело обернулся и поглядел на Лью через плечо. Охранник в
конце длинного холла оторвался на секунду от книжки, потом снова опустил
глаза.
Страх гнездился у Лью в животе, пульсировал у него под кадыком.
- Как ты можешь это терпеть?
Глаза Берии опустились и уставились в пол. Старик переспросил
непонимающе:
- Терпеть что?
- Ты что, не знаешь, что они собираются сделать с нами?
- Только не со мной. Меня не будут разбирать на части, как свиную тушу,
- улыбнулся старик.
В следующий момент Лью уже прижимался к толстым металлическим прутьям,
оклеенным силиконовыми подушечками.
- А почему тебя не будут?
Старик объяснил очень тихим голосом:
- Потому что там, где была моя правая берцовая кость, у меня заложена
взрывчатка. Я просто взорвусь. И они так и не смогут попользоваться тем,
что успеют с меня содрать.
Надежда, замаячившая было при словах старика, тут же угасла, оставив
горький привкус.
- Что за чушь! Как можно вставить бомбу вместо ноги?
- Спокойно вытаскивается кость, вдоль нее высверливается отверстие, в
отверстие вставляется бомба, а всю органическую материю с кости убирают,
чтобы она не гнила. Потом кость ставят на место. Конечно, у тебя потом
развивается легкое малокровие. Кстати, я хотел тебя спросить. Ты не хочешь
ко мне присоединиться?
- Присоединиться к тебе?
- Прижмись к прутьям. Эта штука поможет нам обоим.
Лью прижался с другой стороны к прутьям напротив старика.
- Это твой выбор, - продолжал старик. - Я ведь так тебе и не сказал, за
что я сюда попал, правда? Так вот. Я и есть тот самый доктор, а Берни был
моим доставщиком.
Лью сполз по прутьям и очутился на полу. Он чувствовал, как холодные
силиконовые подушечки и металлические прутья ползут по плечам.
Обернувшись, он увидел сопляка, который своими скучными глазами заглядывал
прямо в его глаза с расстояния в два фута. Органлеггеры! Он был просто
окружен профессиональными убийцами!!
- Я знаю, что такое разбирать человека на части, - продолжал старик. -
Со мной такие штучки не пройдут. Ну что ж, если ты не хочешь умереть
чистенько и спокойно, ложись за свой топчан. Он достаточно толстый.
Койка представляла собой матрац и набор пружин, вмонтированных в
цементный блок, бывший составной частью цементного пола. Лью скрючился на
полу в позе ложки и закрыл глаза.
Он был абсолютно уверен в том, что сейчас умирать не хочет.
Ничего не произошло.
Через некоторое время он приоткрыл глаза, убрал руки от лица и
огляделся.
Сопляк смотрел прямо на него. В первый раз за все это время его кислая
рожа расползлась в ухмылке. Коридорный охранник, который вечно сидел на
стуле у выхода, стоял сейчас по другую сторону прутьев и разглядывал Лью.
Он казался чем-то озабоченным.
Лью почувствовал, как краска стыда приливает к шее, носу, как горят его
уши. Старик просто насмехался над ним. Лью начал подниматься...
Словно от удара огромного молота мир раскололся.
Изломанное тело охранника прилипло к прутьям в другом конце коридора.
Сопляк с жидкими волосами стоял на коленях позади своей бетонной койки и
тряс головой. Кто-то застонал, и стон превратился в вой. В воздухе было
полно цементной пыли.
Лью поднялся. Как красное масло, как смазка, кровь покрывала каждую
поверхность в зоне взрыва. Как он ни старался, а Лью не очень-то и
старался, он не мог найти ни единого следа старика.
Кроме дыры в стене.
Видно, он стоял... прямо... там.
Дыра была достаточно широкой. Лью смог бы проползти через нее, если бы
добрался. Но дыра была в камере старика. Силиконовые пластиковые
подушечки, окружавшие прутья, наконец оторвались. Оголенные прутья были не
толще карандаша.
Лью попытался просунуться между ними. На самом деле это были не прутья,
а специальные прочные стержни. Они завибрировали, задрожали, но беззвучно.
Лью заметил, что вместе с вибрацией на него находит сонливость. Изо всех
сил он принялся пропихивать свое тело между прутьев. Его захватила борьба
между волной поднимающейся паники и звуковыми усыпляющими волнами,
которые, должно быть, включились автоматически.
Прутья не сгибались. Зато легко сминалась его мягкая кожа, к тому же
прутья были скользкими от... Лью проскочил. Он сунул голову в дырку,
образовавшуюся после взрыва в стене, и посмотрел вниз.
Вниз. Настолько далеко, что у него закружилась голова.
Здание суда округа Топека находилось в маленьком небоскребе, а камера
Лью, должно быть, располагалась почти под крышей. Он смотрел сейчас вдоль
гладкой бетонной стены. Монолит бетона нарушали лишь ряды окон, причем
стекла были вставлены заподлицо с камнем. До них никак было не добраться,
их невозможно было открыть, невозможно сломать.
Звуковой усыпляющий обездвиживатель подавлял его волю, высасывал ее.
Если бы голова Лью находилась внутри камеры, как его тело, то он уже давно
был бы без сознания. Усилием воли Лью заставил себя перевернуться и
посмотрел вверх вдоль стены.
Он и был на самом верху. Край крыши находился всего в нескольких футах
над головой. Но так высоко ему не дотянуться. Во всяком случае, без...
Он начал выползать из дыры. Все равно, сможет он выбраться живым или
нет, они не получат его тело, не получат его органы для своего мерзкого
банка.
Машины, снующие внизу, раздавят, раскрошат любую полезную часть его
тела. Он сидел прямо на краю дыры, вытянув ноги вперед, в камеру, чтобы
хоть как-то сохранять равновесие. Его грудная клетка вплотную прижалась к
внешней стене. Почувствовав, что не падает, Лью начал медленно тянуть руки
к крыше. Бесполезно.
Тогда Лью подтянул одну ногу, согнув ее в колене, а другую очень
медленно и очень осторожно вытащил из отверстия. Он прыгнул вверх.
Пальцы вцепились в край крыши в тот момент, когда тело уже начало
клониться вниз. От удивления он вскрикнул, но было поздно. Крыша здания
двигалась. Лента, за которую он держался, сама выволокла его из отверстия,
прежде чем Лью успел разжать руки. Лью висел в воздухе, болтаясь, как
бесполезный груз, вперед и назад над пропастью, а лента тащила его все
дальше и дальше.
Крыша здания суда просто была транспортером пешеходной зоны.
Он не мог забраться на полотно транспортера, во всяком случае, без
помощи ног. У него просто не хватало для этого сил. Тем временем
транспортер пешеходной зоны нес его к другому зданию одинаковой высоты со
зданием суда. Лью знал, что если удержится, то транспортер дотянет его до
следующей крыши.
Окна в том здании были другие. Конечно, они не должны были открываться.
В те дни господства смога и воздушных кондиционеров окна не открывались.
Но зато окна были сделаны с маленькими уступами, с маленькими
подоконниками... Может быть, стекло разобьется?
А может быть, и не разобьется.
Вес тела оттягивал руки, и это было особенно мучительно. Как хорошо
было бы разжать пальцы... Но нет! Он еще не совершил преступление, за
которое стоит умереть. Лью отказывался умирать.
В течение долгих десятилетий двадцатого столетия это движение
продолжало набирать силу. Плохо организованные поначалу, разбросанные по
разным странам, его члены имели только одну цель: заменить смертную казнь
тюремным заключением и реабилитацией. Они пытались внедрить эту идею в
каждом государстве, в каждой нации, до общественного сознания которой
могли достучаться. Их главным аргументом было то, что убийство человека в
ответ на его преступление ничему не научает преступника. Ничему не
научаются и другие, кто может совершить подобное преступление. Смерть
необратима, а вот невинного человека можно выпустить из тюрьмы, если его
невиновность будет установлена. Убийство человека не служит никаким благим
целям, - говорили они. Смертная казнь - лишь месть общества. А месть,
утверждали они, недостойна просвещенного общества.
Быть может, они были правы.
В 1940 году Карл Ландштайнер и Александр С.Винер опубликовали свое
исследование о Rh-факторе человеческих кровяных телец.
К середине столетия смертный приговор большинству убийц заменили на
пожизненное заключение, а иногда и на меньшие сроки. Многие из них были
позднее выпущены на свободу. Некоторые "реабилитировались", другие нет.
Смертная казнь сохранялась в некоторых штатах лишь за похищение детей, но
убедить суд применить ее становилось все труднее. То же самое происходило
и с наказанием за убийство. Преступник, разыскиваемый в Канаде за кражу со
взломом, а в Калифорнии - за убийство, добивался высылки в Канаду. Многие
страны отменили смертную казнь. Франция не сделала этого.
Реабилитация преступников была главной целью науки-искусства под
названием психология.
Но...
Донорские банки рассеялись по всему миру.
Уже в те годы мужчин и женщин с почечными заболеваниями спасали
благодаря пересадке почек, взятых у их близнецов. Впрочем, не все люди с
заболеваниями почек имели однояйцовых близнецов. Один доктор в Париже
трансплантировал органы, взятые у близких родственников, и в результате
своих опытов классифицировал до ста пунктов совместимости, по которым
можно было заранее судить об успехе возможной пересадки.
Трансплантация глаз была самым обычным делом. Причем, донор, дающий
глаз, мог дожить до самой смерти, а потом спасти зрение другому человеку.
Человеческую кость можно было всегда трансплантировать, при условии,
что сама кость предварительно полностью очищена от мышечной ткани.
Вот такие дела творились в середине столетия.
С 1990 года появилась возможность сохранять любой человеческий орган в
течение любого разумно долгого срока. Трансплантация стала самым обычным
делом. Помогал лазер. Его называли "бесконечно тонким скальпелем".
Умирающие регулярно завещали свои останки банкам органов, хотя лобби из
юристов, занимавшихся наследствами, пыталось противодействовать этому.
Впрочем, подобные подарки, полученные от мертвецов, не всегда могли
использоваться.
В 1993 году в штате Вермонт был издан первый закон по банкам органов.
Дело в том, что в Вермонте всегда сохранялась смертная казнь. С момента
принятия закона каждый приговоренный к смертной казни имел право знать,
что его смерть послужит для сохранения жизни других. Утверждение, что
смертная казнь не преследует благую цель, казалось теперь неверным. Во
всяком случае, в Вермонте.
Как, позднее, и в Калифорнии. Или в Вашингтоне. В Джорджии, Пакистане,
Англии, Швейцарии, Франции, Родезии...
Транспортер пешеходной зоны двигался со скоростью десять миль в час.
Прямо под ним, никем не замечаемый, потому что обычные граждане уже
закончили работу, а ночная публика еще только начинала привычный обход
своих заведений, Льюис Ноуэлз висел и смотрел, как под его болтающимися
ногами проплывает карниз. Он был шириной не больше двух футов, лететь до
него было фута четыре.
Он разжал руки. В тот же момент, как ноги коснулись камня, Лью
ухватился за края оконной рамы. Его сильно потянуло вниз, но он не упал.
Еще через несколько мгновений его дыхание восстановилось.
Лью не мог определить, что это было за здание, но оно было не пустое. В
двадцать один час все окна горели, и Лью стремился остаться в тени,
заглядывая внутрь.
Чтобы разбить это стекло, ему нужно было намотать что-то на кулак.
Единственной одеждой Лью была пара туфель-носков и тюремный свитер. Более
подозрительную одежду, чем та, что была на нем сейчас, было трудно себе
вообразить. Лью стянул с себя свитер, намотал часть материи на кулак и
ударил.
Он чуть не сломал себе руку.
Так... думай, говорил он себе. Вот оно!
Они позволили ему оставить на себе все украшения, а заодно ручные часы
и перстень с бриллиантом.
Изо всех сил надавливая на стекло, Лью прочертил своим бриллиантом
неровную окружность по стеклу. Осталась одна надежда, что это было стекло.
Если окна пластиковые, он обречен. Лью изо всех сил ударил, и круглый
кусочек стекла вылетел наружу.
Ему пришлось повторить эту процедуру шесть раз, прежде чем дырка
оказалась достаточно широкой. Делая шаг внутрь. Лью невольно улыбнулся.
Свитер все еще был зажат в руке. Теперь ему был нужен только лифт. Полиция
сразу подберет его, если заметит тюремный свитер. Но если спрятать свитер
где-нибудь, можно спастись. Кто станет подозревать нудиста, имеющего
лицензию?
Правда вот, у него не было лицензии. И не было липкого прозрачного
мешочка на плече, в который вкладывается лицензия. К тому же, он не был
выбрит.
Все складывалось очень плохо. Таких волосатых нудистов не бывает. У Лью
не просто выбивалась вечерняя щетинка, у него была настоящая борода. Где
же взять бритву? Лью наугад открыл несколько ящиков. Многие бизнесмены
хранили в ящиках стола запасные лезвия или электробритвы. Осмотрев
половину столов, он остановился. Не потому что нашел лезвие, а потому что
вдруг понял, где находится. Бумажки, лежавшие на столах, откровенно
свидетельствовали об этом.
Он был в госпитале.
В руках Лью все еще был зажат тюремный свитер. Он опустил его в
мусорную корзину и аккуратно прикрыл бумажками, а потом более или менее
комфортно уселся на жесткий стул перед столом.
Итак, госпиталь. Ну надо же было выбрать госпиталь! Причем, _этот_
госпиталь. Тот самый, что стоял рядом с окружным судом округа Топека.
Стоял здесь по вполне понятным и нормальным причинам.
Впрочем, ведь Лью не выбирал его. Можно сказать, госпиталь сам выбрал
Лью. О, Господи! Он, наверное, за всю свою жизнь не принял ни единого
собственного решения. Его всегда подталкивали к решению другие. Друзья
занимали у него деньги, клали их в банк и получали проценты. Другие
мужчины уводили у него подружек. Он не получал продвижения по службе из-за
способности оставаться незаметным. Его попросту все игнорировали. Даже
Ширли женила его на себе, а потом на четыре года смоталась с дружком,
который не позволял себя женить.
Вот и сейчас, когда он стоит на грани смерти, все повторяется снова.
Старик, ворующий органы у людей, дал ему шанс убежать. Какой-то инженер
построил из прутьев такую клетку, что тщедушное тело Лью смогло проскочить
между ними. Другой инженер протянул транспортер пешеходной зоны, соединив
две нужные крыши. И вот он оказался здесь.
Хуже всего было то, что здесь, в госпитале, у него не оставалось шанса
выдать себя за нудиста. Ему как минимум требовался больничный халат и
маска. Даже нудистам приходится иногда носить одежду.
Может, вот здесь, в кладовочке?
В кладовочке не было ничего, кроме помятой зеленой шляпы и совершенно
прозрачного дождевика, скроенного, как пончо.
Он мог бы вырваться отсюда. Если бы только найти бритву и выбраться на
улицу. Там он в полной безопасности. Лью невольно закусил палец,
лихорадочно соображая, где мог располагаться лифт. Видно, придется
положиться на удачу, решил он, и начал снова копаться в ящиках.
Его рука нашарила черную кожаную сумочку электробритвы, когда дверь
отворилась. Полный мужчина в больничном халате порывисто вошел в комнату.
Интерн (в больницах больше не было докторов-людей) прошел половину
расстояния до стола, прежде чем заметил Лью, согнувшегося над открытым
ящиком. Интерн замер, от неожиданности у него отвисла челюсть.
Лью захлопнул ее ударом кулака, в котором все еще сжимал электробритву.
Зубы мужчины с лязгом сомкнулись. Он начал медленно оседать, когда Лью,
протиснувшись, выскользнул в дверь.
Лифт находился в конце коридора. Двери его были открыты. И никого
вокруг. Лью заскочил внутрь и нажал "0". Он брился, пока лифт летел вниз.
Бритва срезала быстро, лицо становилось гладким. Правда вот, машинка
немного шумела. Лью уже брил себе грудь, когда двери открылись.
Тощая техничка стояла прямо напротив него. Ее глаза имели то привычное
стеклянное выражение, которым природа награждает человека, ждущего лифт.
Пробормотав какие-то слова, в которых смутно угадывалось извинение,
женщина, не глядя на Лью, протиснулась внутрь. Лью выскочил из лифта.
Двери захлопнулись у него за спиной, прежде чем он обнаружил, что не
доехал до первого этажа.
Проклятая техничка! Она остановила лифт на полпути. Лью развернулся и
изо всех сил ткнул пальцем кнопку "ВНИЗ". Только потом до него дошло, что
именно увидел в комнате, когда выскочил. Его голова непроизвольно
повернулась.
Вся эта просторная комната была уставлена высокими стеклянными банками,
доходившими порой до потолка. Они представляли собой лабиринт, словно
кто-то занес в комнату множество стеклянных стеллажей и бросил. В банках,
стоящих на полках, содержались экспонаты пострашнее, чем что-нибудь
виденное даже узниками Бельзена. Господи, да все эти штуки были когда-то
мужчинами и женщинами! Нет, он не будет смотреть. Разум Лью отказывался
видеть что-нибудь кроме двери лифта. Да чего ж он там застрял?!
Он услышал сирену.
Жесткий плиточный пол завибрировал под его голыми пятками. Он
почувствовал, как немеют мышцы, как сонливость разливается в душу.
Лифт прибыл слишком поздно... Когда двери открылись, он заблокировал их
стулом. У большинства зданий не было лестниц, только экстренные лифты.
Значит, для того, чтобы добраться до него, им придется воспользоваться
экстренным лифтом. Ну, так где же он? Он вряд ли успеет найти экстренный
лифт. Лью чувствовал, что сон смаривает его. Должно быть, на одну эту
комнату направлено несколько звуковых проекторов. Там, где проходит один
луч, синтетические интерны чувствуют себя просто расслабленно, ну, может
быть, немного неуклюже движутся. Но там, где пересекаются несколько лучей,
там любому существу грозит полное отключение сознания. Впрочем, не сразу.
Он должен успеть что-то сделать.
К тому времени, как они ворвутся сюда, он должен сделать что-нибудь, за
что стоит умереть.
Все баки были сделаны из пластика. Не из стекла. Очень специального
пластика, такого пластика, который предотвращал бы впоследствии любые
реакции отторжения. Тела больных должны были принимать донорские органы
идеально чистыми, а значит, этот пластик должен иметь уникальные
характеристики. Ни один инженер не смог бы сделать этот пластик еще и
ударопрочным.
Пластик разлетался на куски за милую душу. Позже Лью удивлялся, как это
ему удалось так долго оставаться на ногах. Успокаивающий сверхзвуковой
шепот усыпляющих лучей все тянул и тянул его вниз на пол, а пол казался
все мягче и мягче. Стул, которым он размахивал, становился все тяжелее и
тяжелее. Но пока Лью хватало сил поднимать стул, он крушил. Он уже был по
колено в питательной консервирующей жидкости. На него обрушивалось все
больше и больше живых, но быстро умирающих органов. Он успел выполнить
работу только на треть, когда беззвучная песня убаюкивающей сирены стала
совершенно невыносимой.
Он упал.
- И после всего они даже не упомянули о разгромленном банке
человеческих органов!
Лью сидел в зале суда и слушал монотонный ритуальный гомон, а потом
потянулся к уху мистера Брокстона. Лью задал вопрос, и мистер Брокстон
улыбнулся.
- А зачем им поднимать эту тему? Они считают, что у них достаточно
материала против вас и без того. Если вы прорветесь через эти обвинения,
тогда они смогут обвинить вас в намеренной порче ценных медицинских
ресурсов. Но ведь они уверены, что вы не прорветесь.
- А вы?
- Я опасаюсь, что они правы. Но мы будем стараться. Так, Хеннесси
собирается зачитать список обвинений. Вы сможете изобразить на лице
оскорбленность и негодование?
- Ну, конечно.
- Это хорошо.
Обвинитель зачитывал список. Его голос звучал, как может звучать голос
судьбы, раздающийся из-под тонких белобрысых усиков. Уоррен Льюис Ноуэлз
выглядел достаточно оскорбленным и в меру негодующим. Впрочем, он больше
не чувствовал себя таким-Он все же сделал кое-что достойное смерти.
Причиной всего этого были банки органов. При хорошо подготовленных
докторах и достаточном притоке свежих материалов в банки органов любой
налогоплательщик мог надеяться жить вечно. Так кто же пойдет голосовать
против собственного бессмертия? Ведь чужой смертный приговор означает
бессмертие для остальных. А значит, любой гражданин проголосует за то,
чтобы смертной казнью каралось любое преступление.
Льюис Ноуэлз сумел дать сдачи.
- От имени государства мы заявляем, что названный Уоррен Льюис Ноуэлз
на протяжении двух лет действительно намеренно пересекал перекрестки,
нарушив шесть красных сигналов светофора. За тот же самый период названный
Уоррен Ноуэлз нарушал пределы скорости не менее десяти раз, причем один
раз более чем на пятнадцать километров в час. Его послужной список никогда
не отличался блеском. Разрешите представить протокол его ареста в 2082
году за вождение в пьяном виде. Это обвинение было снято с него только
благодаря...
- Защита протестует!
- Протест защиты принят. Если он был оправдан по прошлому обвинению,
суд признает его невиновным.
Популярность: 7, Last-modified: Mon, 26 Mar 2001 16:00:03 GmT