---------------------------------------------------------------
     © Copyright Наталья Копсова
     Email: nataliakopsov@askerskolen.no
     WWW: http://www.skazka.no/kopsov/rw/
     Date: 22 Aug 2003
---------------------------------------------------------------



     повесть





     Незнакомой  формы  ладья показалась  на  изломе  реки.  Босоногие  дети
испуганно бросились к избам. Хватая топоры и вилы и  торопливо  одеваясь  на
ходу, к берегу  побежали мужики.  От  последнего  слаженного усилия  гребцов
ладья врезалась в песок берега. С корабля прямо в  воду спрыгнуло  несколько
необычно  рослых мужчин с белокурыми длинными волосами. Не обращая  внимания
на настороженных  жителей,  прекрасные собой пришельцы,  одетые в  рубахи  с
одним рукавом и покрытые звериными шкурами, начали разбивать лагерь. Посреди
лагеря  они  вбили  три  деревянных  столба  со  странной  резьбой  и лицами
неизвестных свирепых  богов. Вокруг  развели  костры.  Последними  на  берег
привезли трех юных испуганных девушек.
     После молитвы и жертвоприношения  собак начался пир. Красавицам-рабыням
доставались  лишь  остатки еды.  А  еще им  предстоял  долгий-долгий путь  в
далекие, неведомые варяжские земли.

     Ольга  вошла  в  класс,  немного опоздав, и  сразу  привлекла  всеобщее
внимание своей необычной для Норвегии внешностью и одеждой.
     Она  была необыкновенно хорошо сложена: миниатюрная  смуглая брюнетка с
выразительными черными очами с поволокой. "Хороша как персик", - даже сказал
по-английски  наш  учитель  норвежского.  Одежда  ее  являла  собой  местный
феномен:  изумрудное  платье-мини  с  вырезом  на  животе,  плечах  и спине,
декорированное  металлическими  посеребренными  кольцами,  звенящими  от  ее
живых, но вместе с тем плавных движений.
     В  Скандинавии  великое  множество  сказочно  красивых  людей, наверно,
сколько и в Голливуде. Правда, большинство из них абсолютно однотипны: очень
высокие,  длинноногие  и  широкоплечии  с  великолепными  золото-платиновыми
густейшими  волосами  и  большими  голубыми  или  серо-голубыми  глазами.  В
принципе  норвежские   мужчины   полностью  соответствуют   имиджу  каких-то
романтических   викингов  из   американских   фильмов:   диких   покорителей
запредельных морских  просторов; прекрасных собой,  но суровых и беспощадных
пиратов.   Женщины,   на  мой   взгляд,   страдают   некоторым   недостатком
женственности.  Поскольку  все  здесь очень любят  спорт  на природе:  лыжи,
велосипед,  греблю,  плавание  и альпинизм, а  девочки со школы  тренируются
наравне  с мальчишками без поблажек, то  и  норвежские красавицы могут иметь
такие могучие плечи и такие мускулистые, мощные ноги,  что при их росте даже
перестают  напоминать  живых  существ -  ожившие бело-мраморные  скульптуры.
Этому  еще  способствуют свойственные  всей нации  немногословность,  иногда
переходящая   в   замкнутость;   некая  прохладность  в  характере,   иногда
перерастающая  в  отчужденность  и  любовь  к  одиночеству.  А  может,  сама
эпическая  природа  Норвегии:  ее  причудливых   очертаний  скалы   в   виде
кругленьких ягнят  на  юге  и  свирепых,  вздыбленных  драконов  на  севере;
стремительные и мощные водопады,  искрящиеся миллионами бриллиантовых брызг;
серебристо-розовые  облака  внизу под ногами;  отражения  снежных  вершин  в
зеленых горных озерах; ярко-бирюзового цвета ледники  и теплое  голубое море
творят  таких  мужчин  и  женщин,  больше  напоминающих  гордых  бессмертных
небожителей,  чем реально живущих на этой земле.  И  еще "все в том  острове
богаты; изб  нет, одни  палаты".  Экономический  бум  в  неразвитой  до того
Норвегии начался в 60-х годах, когда корпорация "Филлипс" обнаружила нефть в
Северном  море.  Конечно,  Норвегия не хотела  бы  иметь  имидж каких-нибудь
Арабских Эмиратов, но  на четыре миллиона человек "нефтедолларов"  хватает с
избытком,  и реальный  социализм под лозунгом "от каждого  по  способностям,
каждому -  чтобы безбедно жил" - имеет место. Здесь  трудно встретить нищих,
но зато  часто попадаются "play boys" ("плэй бойз") наоборот - не миллионеры
и даже не то чтобы денежные, совсем нет. Но не  работающие и не собирающиеся
в  ближайшее время,  а живущие  в  принципе не  так уж  плохо  на социальные
государственные пособия. А поскольку социализм, то и очень богатых норвежцев
встретить  трудно. Хотя, наверное, они  просто  маскируются  под модное "как
все", а может, только очень  уважаемые в Норвегии король и королева являются
богачами и только-то. Да нет, вряд ли такое.
     Так вот  Ольга никогда  не носила любимых норвежками и очень им  идущих
просторных сарафанов до полу в крупных  ярких цветах, широченных полосатых и
немножко   "слоновьих"  брюк  или  свободных   кольчугообразных  свитеров  и
безрукавок.  Она предпочитала надевать вызывающие обалденные мужские взгляды
мини-юбки  с  разрезами, блестящие  кофты с декольте и  прозрачные платья  с
колеблющимся бисером на них.
     С  15 августа возобновились  занятия  в школах, и нам, хотя и взрослым,
тоже пришлось идти вечером  того же  дня  на первый в этом учебном году урок
норвежского. Наша  группа  состояла из двух  англичан, трех американок, двух
девушек из Венесуэлы, трех студентов из  Сьерра-Леоне,  Нигерии  и Бразилии,
четырех  беременных, причем почти на одном и том  же месяце вьетнамок и двух
русских - Ольги и меня.
     Новые  одноклассники были  людьми разных возрастов: Роджер  - 43  года,
видимо,  самый старший;  Ольга  -  самая  молодая, двадцатитрехлетняя.  Меня
сильно удивило,  честно  говоря,  что  Бьерн,  учитель,  первым  делом  стал
расспрашивать всех, даже женщин, об их возрасте и годе рождения, переводил с
английского на  норвежский  и  просил вслух  повторить.  Видимо, сам учитель
сильно гордился, что в свои пятьдесят выглядит примерно на тридцать  пять, и
в жизни не дать ему больше. Через полтора часа первый  урок закончился, и мы
с общительной  веселой Оленькой через две минуты  расцеловались, как  лучшие
подруги,  и решили пойти в кафе,  рассказать за чашечкой кофе  друг  другу о
себе.  Как   назло  (Ольга-Ольга,  кокетство  до   добра  не  доводит),  оба
англичанина - Брайан и Роджер увязались за нами. Придется  теперь вымучивать
разговор  на  чужом  языке  вместо родной  сладкой  речи-реченьки.  К  моему
удивлению, хотя Ольга совсем плохо говорила по-английски,  а оба джентльмена
- по-норвежски, она успевала и с  ними  перекидываться задорно-зажигательной
комбинацией двух языков, мимики и  жестов и мне рассказывать про свою жизнь,
судьбу и бабью долю по-русски.
     Оля  вышла  замуж за  норвежца три  месяца  назад,  а  до этого жила  в
Архангельске. Это был ее второй  брак. Первый муж моей новой подруги работал
радистом на судне, и однажды, не предупреждая заранее родных, он не вернулся
после рейса в Аргентину, а остался там. Два года  о нем не было ни слуха, ни
духа, и только перед  самым  отъездом Ольги в Норвегию  она получила письмо,
где ее пропавший без вести супруг сообщал, что он благополучно перебрался  в
Штаты  и ждет легализации, после чего намерен пригласить  к себе жену и сына
для проживания.  Несмотря на молодость,  Оля имела пятилетнего Борю,  чему я
была очень рада. Будет хоть один русскоязычный друг для моего Сережки.
     Своего Гунара она встретила  в архангельском клубе знакомств.  До этого
Ольга полгода  платила немалые членские взносы за посещения и учила язык, но
все  было не  то.  Процедура  знакомств  была  примерно  такой. Иностранцам,
изъявившим  желание  поучаствовать  в  охоте  за  русской  женой, высылались
видеокассеты  потенциальных  невест.  В желающих недостатка  не  было,  ведь
Россия   издревле   славится  своими   женственными,   ласковыми,   нежными,
домовитыми,  образованными  -  список  можно продолжать  до  бесконечности -
женщинами.  Ни одичавшие  физии иных наших  политиков,  ни страшные статьи о
мафии,  ни  бесконечные  жалобы  русских  на   русскую   бесхозяйственность,
неразбериху, преступность и  пьянство, ни жестокие бессмысленные  войны не в
состоянии  поколебать сложившихся имиджей: как  Париж  -  город  любви,  так
Россия - страна невест. Иностранные женихи выбирают нескольких понравившихся
кандидаток  и  затем  собираются вылетать  в  Россию  -  смотреть их живьем.
Девушкам сообщают, кем они выбраны, и  показывают  фотографии  претендентов.
Если   они    согласны    на    встречу,    ими    готовится    для   гостей
культурно-развлекательная программа с песнями,  танцами и музыкой.  Конечно,
на этом этапе не  обходится  без  взяток юристу Вере Павловне - организатору
клуба - за хорошего жениха (а то и не сообщит) и за хорошую невесту (скажет,
что  уже вышла замуж). Гунара встретили,  как султана.  Для него и его друга
Пера  девять девушек плясали "цыганочку" с выходом  и пели "Очи черные"  три
вечера  подряд.  После  чего Гунар  выбрал Ольгу:  в  первый вечер  она, как
профессиональная   учительница   музыки,   выступала   только   в   качестве
аккомпаниатора; во второй - не участвовала в концерте, не ее была очередь; а
в  третий вечер иностранец  был сражен  "восточным  танцем Шахерезады".  Он,
правда,  не  понял насчет Шахерезады  и решил, что это тоже  танец в русском
национальном стиле. В общем - любовь с первого взгляда.
     Олю поначалу удивляла  профессия  мужа -  дровосек. Что-то  древнее, но
вместе с тем и сказочное из "Золушки",  думалось ей. Гунар объяснял, что его
родной  Рисор  - маленький  город  на юге  Норвегии  и  большинство домов  -
деревянные и отапливаются зимой дровами.  Он тоже любил музыку, умел  играть
на  рояле, неплохо пел  и даже  имел  дома по  наследству "Стенвей". Еще  он
увлекался  коллекционированием  марок.   Внезапно  Оленька  профессиональным
жестом  фокусника пододвинула мне свой  бокал с вином, обменяв его на пустую
чашку из-под кофе, а полную пепельницу переставила некурящему Брайану.
     Подошедший к нам Гунар  оказался среднего для норвежца роста, худощавым
белобрысым мужчиной в  веснушках, но молодым и симпатичным. Жена попросила у
него   разрешения  еще  чуть-чуть  задержаться,  объясняя,   что   встретила
соотечественницу.  Он неохотно согласился еще  на пять  минут, присел за наш
стол, и англичане о чем-то его спросили. Оля объяснила, что муж религиозен и
не  доволен,  когда  курят  и  пьют  вино. Да  к тому же  в Норвегии на  это
Госмонополия  со значительными наценками. Зато, пожаловалась она, даже когда
в доме туго с деньгами,  всегда после молитвы оставляет церкви  значительную
для семьи сумму и удивляется  недоумению  и недовольству жены: "Ведь  это же
Богу!".
     Тут  они почти одновременно встали,  быстро  попрощались и  уехали.  "А
строгий папашка у славной малышки", - заметил острый на язычок Роджер.

     День  был еще  по-летнему жаркий, хорошо бы на  пляж, но  продукты дома
кончились, и пришлось, подхватив  своих  деток двух  с половиной и пяти лет,
идти  в магазин. На  набережной перед  входом в торговый центр еще толпились
беззаботные туристы, и везде на  площади были расставлены столы и  тележки с
товарами навалом и кронштейны с одеждой  моды уходящего  лета.  Была большая
распродажа. Норвежский  народ бойко  расхватывал уцененных фаянсовых уточек,
свинок и кошечек, точь-в-точь таких, какими  торговал Балбес Юрия Никулина в
кинофильме "Операция Ы" (то есть явный китч). Я посмеялась над этим и  стала
спрашивать у фермера в палатке цены на овощи и фрукты. Ответов совершенно не
поняла, и  он,  заметив мое замешательство, предложил  перейти на английский
или немецкий  языки.  Все  в Норвегии, в  отличие, например, от  Франции  и,
может, только  кроме  очень пожилых людей, обычно свободно говорят  на  этих
двух языках. Не потому ли, что телевидение и фильмы транслируют без дубляжа,
а с субтитрами.
     Вдруг кто-то сзади закрыл мои глаза ладонями, и по мягкости рук я сразу
догадалась,  кто.  Оля с сынишкой тоже выбралась  в  город за покупками. Мои
детишки очень обрадовались Бореньке, кто единственный из знакомых детей тоже
мог говорить по-русски.  Все вместе мы решили зайти в кафе  на втором  этаже
торгового центра. В этом кафе можно  было расслабиться и с детьми, так как в
наличии имелся детский  игральный городок, а кроме того,  вторую чашку  кофе
наливали бесплатно. Мы с Олей купили детям пирожных и соков, а себе заказали
кофе.
     - Слава Богу, что  хоть  тебя  встретила, -  быстро и нервно заговорила
Ольга.  - А  то осточертели мне эти  норвежцы.  Приезжали вчера в  гости мои
родственнички  -  мать,  три  брата  и сестра Гунара с  мужем. Разговаривают
быстро-быстро,   ничего   не  понять.  Я   пыталась  попросить  их  говорить
помедленнее,  но  они  отказались. Сказали,  у меня тогда стимула  не  будет
быстрее учить их норвежский. Я им наготовила, ты знаешь, как надо по-русски.
Уставила  весь стол закусками. Жаркое  сделала, и супчик  сварила, и еще три
торта  испекла. Так что ты думаешь! Они,  конечно, все  смели до крошечки, и
мужики хвалили, особенно муж сестры. Но когда ушли, мой-то и сказал мне, что
его  мамаша  и сестрица  предсказывают: с такой расточительной  хозяйкой  он
скоро по миру пойдет.  Такой  вот перевод устроила  хорошим продуктам.  Я-то
старалась как лучше,  чтоб им понравилось.  Даже плакала.  Ну ничего, теперь
стану, как его матушка. На свой  день рождения она на  всю  ораву соизволила
один тортик сотворить, крохотный такой, и еще каждому  по бутерброду. И все.
Ты бы видела, как она этот тортик  делила  на микроскопические дольки.  Я ей
сдуру тогда сказала: "Позвонили бы мне. Я бы вам еще один испекла  и с собой
привезла бы!". Ты  бы  видела, как она на  меня посмотрела,  а все смиренную
монахиню из себя корчит. В  конце всех спросила: "Все ли было хорошо?". "Все
было хорошо", - они  хором ей  ответили, как один. И  сынок ее, муженек мой,
талдычит  все  время  о церкви и  об экономии. Каждый  раз, как прошу денег,
начинает свою песню: "Тебе срочно нужно  найти работу. Нам  деньги нужны,  а
тебе  -  повышение  социального  статуса".  Мало ему,  что ко мне  на музыку
еженедельно  пять учеников ходят. Самое  противное, на куртки хорошие  мне и
Борьке жмется, а вчера опять в церкви 300 крон оставил. А в их церквах  даже
икон нет, чего и ходить туда - как они с Богом-то общаются?..  Молимся  ведь
перед каждой едой, и каждое воскресенье он водит Бореньку в Воскресную Божью
школу.  Тут  он  мне  рассказывает  про  Борьку:  всех детей священник  стал
спрашивать: "О  чем они Бога просят,  когда молятся?" Один  мальчишечка даже
сказал:  "О  счастье  для Норвегии". Представляешь, это  в шесть-то лет. Его
хвалили. Дошла очередь  до Бори: "О  здоровье", - отвечает мой сынок. "Очень
хорошо,  молодец. А  о  чьем  же  здоровье  ты  больше  всего молишься?"  "О
здоровье... Дональда-Дака". Все вокруг так и покатились со смеху, даже прист
(поп). Только Гунар один недоволен!
     Наши  детишки,  Боря,  Сережа  и  Маша,  весело  смеясь,  бегали  между
столиками.  Боренька  что-то  такое  рассказывал  посетителям  кафе,  отчего
повсюду раздавались взрывы хохота, и малыши получали награду в виде конфет и
пирожных. Потом они затихли и стали играть у лестницы при входе...
     Ольга  курила  одну  сигарету  за  другой  и  действительно   выглядела
расстроенной.  Но   через  несколько  минут  она  успокоилась,   повеселела,
подкрасила свои чуть  выпяченные полноватые губки ярко-малиновой помадой, на
все  махнула  рукой  и...  заказала  бокал  вина.  Она  выплеснула  из  себя
отрицательные эмоции, как море выплескивает на берег обреченных медуз. Тут к
нам  подошла аккуратная  старушка и  что-то  стала  требовать,  на что  Оля,
отвечая, слегка пренебрежительно пожимала плечами.
     - Что она хотела-то? - спросила я после того, как бабуля ретировалась.
     - Да  ерунду всякую! Говорила,  что пройти не  может. - Ольга ненароком
выкладывала на щеке завиток Кармен.
     - Куда, к нам за стол? - изумилась я. - Что ей столов вокруг мало!
     -  Да  не  обращай внимания.  Ты знаешь,  я, как  приехала, грандиозный
ремонт в  доме сделала. Одна, никто не помогал; да я и не люблю когда кто-то
вмешивается. Хочу, чтобы все  по-моему... Дом-то  Гунар купил старый, больше
50 лет, зато теперь -  как  конфетка. Я и снаружи  его покрасила  беленьким.
Приходи  в  гости  с  детишками,  я договорюсь с  Гунаром, чтобы завез перед
работой. А то на наш хутор без машины не добраться, четыре  километра топать
до  ближайшей  автобусной  остановки.  Здесь  жизнь  не  очень-то  на  таких
"безлошадных" рассчитана, как мы с тобой. Без машины - никуда.
     - Ты недавно из России. Как там сейчас, расскажи?
     - Да  все как  всегда!  Бред  и  нервотрепка! Все  какое-то бесцветное,
никчемное, задерганное и задрипанное, но зато  быстро  меняющееся, как немое
черно-белое кино  по сравнению с современным. Но, ты знаешь, там было что-то
тепленькое  для  души, а тут, с этими  норвежцами,  скоро совсем  закоченею.
Родители наготовили  мне "приданого", весь наш автомобиль забили до  отказа.
Отец, штурманом работает,  подарил столько зелененьких,  что у  Гунара глаза
были - как блюдца. Мама - врач-терапевт, но сейчас приходится крутиться, так
что она приторговывает на рынке. Шить шубы вот научилась. Так и живут. А вот
смешная была  история  прямо  в  день отъезда. Устала я и  со свадьбой, и со
сборами. Всю ночь перед отъездом с мамой не спали,  плакали. А  утром, как у
нас водится, стол опять ломился  и  родственников в  доме  полно.  Так  вот,
только сели за стол прощаться -  звонок  в  дверь. Мама  мне  кричит: "Это к
тебе!" Я вышла  и вижу трех  незнакомых  девиц в  коридоре. Одну-то я раньше
встречала - живет в  соседнем подъезде, но никогда с ней не  общалась. А две
другие с ней пришли. И что ты думаешь? Они пришли меня просить, чтобы я их в
Норвегию  за свой счет на  месяц свозила. Женихов найти.  Говорят  мне:  "Ты
теперь миллионерша, чего тебе  стоит!" "А мы, - рассказывают, -  как  только
выйдем  замуж, так  мужья  с  тобой  за все и расплатятся".  Я  им  отвечаю:
"Девчонки, вы  что? У  меня  муж - дровосек. На дом взял заем в банке  на 35
лет, даже на поездку в Архангельск у своей матери занял". Не верят. Конечно,
любой  нищий  иностранец  в России  корчит из себя  короля  и голову  девкам
морочит фотографиями. Где ему еще-то покрасоваться, они  за этим  в Россию и
едут.  В  Архангельске полно таких. Правда, Пер этот,  дружок Гунара, хорошо
обеспечен. Он  владелец бензоколонок здесь,  в  Рисоре, но я его терпеть  не
могу. Такой  противный котяра. Это его  была  инициатива ехать в  Россию  за
бабой. Он перегулял, не поверишь, с таким количеством наших девок, а  так ни
одну  и не выбрал  в  жены.  Говорил, все они запросто  в постель ложатся  -
русские проститутки. А я их знаю, никакие они не гулящие, а скорее наоборот:
работа - дом - ребенок. Вот и вся  жизнь. Они же просто хотели  замуж выйти,
он  ведь очень интересный внешне мужик,  и вырваться из  этой тягомотины. Не
хочу, чтобы мой Гунар  продолжал дружить с таким. Пер  своими гулянками и на
весь  Рисор прославился: и курит, и выпьет, если  надо. Я муженька-то своего
сильно верующего спросила, и как это он при  своей религиозности может иметь
такого дружка. Не противно ли это Богу... А он мне ответил, что хочу разбить
старую, со школы, мужскую дружбу. Да плевала я на  это! Черт с ним, с Пером!
На чем я остановилась?
     - Что девушки тебе все равно не поверили.
     - Ага. Тогда говорю: "Девчонки, а языки знаете?" "Нет, - отвечают, - не
знаем, но для нас это не проблема. Ты только в Норвегию пригласи..."
     -  Им,  наверное, лет по семнадцать. Совсем  молоденькие  и  наивные, -
предположила я. - За границей даже профессиональные переводчицы по нескольку
лет работают,  прежде чем замуж выйдут. Везде не просто найти  такого, чтобы
нравился и взаимно. Семью на скорую руку не создашь.
     - Им всем под тридцать  было, как тебе, родная. И каждая - разведенка с
ребенком.
     На этих  словах  наш  разговор  прервала официантка, которая начала нам
выговаривать какие-то замечания недовольным тоном.
     - Пойдем отсюда. Здесь сегодня все не в духе.  - Потянула меня  за руку
Ольга, и мы, расплатившись и подозвав детей, спустились вниз.
     - Что же они все-таки хотели от  нас? - недоумевающая и заинтригованная
спросила я.
     - Да понимаешь, детишки ко всем  подбегали, и Борька  им говорил: "Гони
деньгу,  а то  застрелим. Мы  из русской мафии".  Только бабулька эта, божий
одуванчик,  была недовольна  и  официантке  пожаловалась. Да  это все  после
видеофильмов, Боренька их насмотрелся. Смотри, смотри,  какая прелесть! - Мы
остановились  у витрины ювелирного магазина. - Обожаю  скандинавский дизайн.
Кольцо и серьги: оникс в серебре.  Но мой вечно  ноет, что денег  нет. - Оля
вздохнула, и мы пошли дальше.  - Ладно, приезжай в гости. Мы из Архангельска
полно  икры притащили - угощу.  Ты знаешь, у нас с  ним такая иногда любовь.
Когда у меня хорошее настроение, ставлю восточную музыку, я ее обожаю,  беру
банку  икры и танцую, и  раздеваюсь  и раздеваю, и мажу его и себя. Я вообще
считаю, что к каждой русской бабе, выходящей за иностранца, государству надо
бесплатно прилагать три банки  икры, потому как "баба с возу, кобыле легче".
Потом  с мужем идем в  ванную, я такую  отделала шикарную  ванную, а потом -
массаж.  Гунар говорит, что в  икре он чувствует себя миллионером.  Ты  тоже
попробуй со своим.
     Я  подумала, что Ольга, по всей видимости,  горячая поклонница  видео и
идею мазанья икрой явно подцепила в  эротических сценах  "9  1/2 недель"  со
знаменитой Ким Бессинжер.
     - Обязательно попробую.  Отличная мысль. Слушай,  Оль, попаси чуть-чуть
моих деток. Мне надо в один магазин сбегать, а то забыла, - попросила я.
     В том самом ювелирном я заказала оформить как подарок серебряные кольцо
и сережки. Продавщица все уложила в бархатную коробку и обернула в блестящую
обертку, приклеив  сверкающий бант в  виде  розы. Выходит  очень  красиво, и
услуга  эта в  Норвегии бесплатная. Честно говоря, я обертки  такие  обожаю.
Когда  разворачиваешь,  чувствуешь себя...  ну принцессой  по  меньшей мере.
Потом я вернулась к Оле: "Это тебе от меня!"
     - Ой, да ты  прямо как любовник. Спасибо огромное, но ты с  ума  сошла.
Такие подарки  не принято  здесь делать. Ладно,  я тоже  для тебя что-нибудь
придумаю.  Гунару покажу  и скажу:  вот, мол, как  русские подруги-то дарят.
Какие в России люди и традиции...
     -  Я  так безумно рада, что встретила тебя  здесь.  Я  уже забыла,  что
существуют  другие  разговоры,  кроме  вежливых  и  ни  о  чем,  -  искренне
расцеловала я Оленьку.
     - Спасибо, Наташенька. Ой, мне бежать пора. Гунар ждет на  автостоянке.
Но мы увидимся скоро и еще поболтаем. Я тебе позвоню.
     При этих словах Оленька торопливо схватила сынишку за руку и, грациозно
покачиваясь на  высоких  каблуках, побежала  к стеклянным  дверям  выхода. Я
получила  возможность  наблюдать,  как  она радостно-пылко бросилась на  шею
своему Гунару, ожидающему их у машины,  и они со  вкусом, как  новобрачные в
медовый месяц, расцеловались.

     Утром до работы  Гунар заехал за нами,  чтобы везти к Оленьке  в гости.
"Гунар-Хельвиг",   -  представился  он.  "Сергей  Игоревич",  -  ответил   с
достоинством мой пятилетний сын, услыхав двойное имя.
     Оля встретила нас в красном бархатном, расшитом золотыми узорами платье
с открытыми плечами, но опять казалась расстроенной.
     - Понимаешь, - начала она чуть ли не плача. - Вчера опять  сцепились. Я
хотела обед праздничный  для вас  приготовить,  а он  сказал, что обойдетесь
"хот-догами" и мороженым. Ну что это такое. Просто стыд!
     - Да не волнуйся так. Какая разница, что мы - голодные что ли...
     -  Правда? А то я очень переживала; боялась, что обидешься. Ну ладно  с
этим... Представляешь - просыпаюсь, а на тумбочке  открытая Библия и красным
карандашом подчеркнуто, какая  должна быть жена: вставать  до рассвета, овец
стричь,  пряжу  прясть  и половину  отдавать  нищим,  спать  ложиться  после
полуночи. Просто замотал  он меня  молитвами и церковью. Про тебя спрашивал:
крещеная  или нет.  Еще  знаешь, чего удумал. Теперь будем  каждый месяц 500
крон отдавать в какую-то церковную общину, где они будут их посылать русским
детям. Я уж и так, и этак ему объясняла, что вся посылаемая нам гуманитарная
помощь  оказывалась  у  спекулянтов,  а  не  у  детей,  и  те  ее  продавали
втридорога. "На все, - Гунар мне ответил, - есть Божья воля". Лучше не будем
больше об этом, одно расстройство. Пойдем, я тебе дом и все покажу.
     Из  правых  окошек  ее  мало  чем  примечательного  для  Норвегии  дома
открывался чудесный вид на превеселенький лужок с картинки из детских книжек
с  синеющим  вдали, таинственно-влекущим  лесом.  Но  в  Норвегии  мало  кто
обращает  на такое  внимание,  потому  что здесь  пейзаж без  моря  не имеет
никакой  ценности.  С  левой  стороны  можно  было   видеть  два  аккуратных
одинаково-стандартных домика,  расположившихся на  разных уровнях взорванной
скалы.
     Я  вспомнила  свой первый  приезд  в  Рисор,  когда такие  же беленькие
домишки на террасах из темно-серых камней отчаянно напоминали умиротворяющие
декорации  к   диснеевскому  "Пиноккио"  ("Буратино").  Настолько  сказочным
казался ландшафт,  что  я  целую неделю  чувствовала  непреодолимое  желание
касаться камней и досок, чтобы ощущать реальность мира, в котором оказалась.
Днем  и  ночью  горели  в  Рисоре  всевозможных  форм  лампочки и  фонарики,
отражаясь  в  водах  залива и  создавая,  по словам моего  Сережки,  "лунные
дорожки,  по  которым  ходят волшебники". Это чудесно украшало вид вечернего
городка, делая его романтичным и уютным. Электричество в Норвегии дешевое, и
его  не  экономят.  Вблизи  же  большинство  домов  не  представляло  ничего
выдающегося   в   архитектурном  плане,   и  я   с   сожалением   вспоминала
разваливающиеся  русские избы и старые городские дома с их арочными входами,
резными наличниками и козырьками, необычных округлых форм оконными проемами.
     Интерьер  Ольгиного  дома  был  выполнен  в каком-то  турецко-индийском
стиле. Даже в холле  при  входе стоял огромный керамический  слон  - подарок
Ольге  от  Гунара. Обои  в комнатах,  на мой вкус, были  темноваты, но  зато
пестрели  золотистыми  и  серебристыми цветами, птицами и арабской  вязью. В
центральной гостиной  одну из стен  целиком  украшал  фотообойный  пейзаж  с
пальмами и видом на море, и там же всюду были расставлены и развешаны горшки
с цветами и мини-деревьями. Еще Ольга любила всякую живность и в доме завела
аквариум, попугая, канареек и кота.
     После осмотра недвижимости подруга решила  устроить для меня показ  мод
под музыку. Танцуя,  она продемонстрировала свои  пять разноцветных вечерних
платьев с точно подобранной к каждому парой туфель, два невероятно роскошных
шелковых костюма; целую кучу  вышитых  полупрозрачных  блузок и всевозможных
фасонов юбки, но с неизбежными разрезами либо сбоку, либо сзади. Не прерывая
своего, на  удивление профессионального танца,  Оленька принесла  шкатулку с
украшениями и попросила меня закрыть глаза. Так она надела на меня длиннющее
ожерелье  из  речного  жемчуга,  янтарные  в  серебре серьги  и  кубачинское
черненое кольцо. И я,  ощутив блаженный трепет во всем теле от расслабляющих
касаний ее музыкальных пальчиков, наконец-то  поняла: эта юная женщина всеми
силами старалась сотворить в  равнодушной ко всему Скандинавии новую  сказку
из "1001 ночи", и мне случайно  посчастливилось приобщиться  к ее  восточным
таинствам и сладостной неге.
     Только   я   хотела  поблагодарить,  действительно   от  всего  сердца,
затрезвонил  телефон. Ольга сначала напряженно слушала, потом резко  сказала
по-русски: "Ну-ка позови его.  Я на него, подлеца,  в полицию заявлю в конце
концов!"  Уже  на  норвежском  она  заговорила  ласково  и  вкрадчиво,  хотя
упомянула  и  про  полицию.  Конечно,  это  меня  заинтриговало,  и  случай,
действительно, оказался редкостным. Через тот же самый, что и Оленька,  клуб
знакомств   тридцатидвухлетняя    Светлана,   популярный    в   Архангельске
врач-гинеколог,  познакомилась   с  пятидесятилетним  профессором  химии  из
Тромсе. Еще в России, прежде чем ехать в гости к понравившемуся ей норвежцу,
зеленоглазая красавица  брюнетка  (последнее  качество  особенно  ценится  в
Норвегии)  поставила  условие,  что,  хотя  он  и  оплачивает  ее  проезд  и
десятидневное  проживание в своей  стране, последнее слово она оставляет  за
собой.  Профессор,  казалось,  не  возражал,  и  многообещающее  путешествие
началось. Но  в  родных  пенатах мужчину  будто  бы подменили.  Кульминацией
явился ответ на Светланин вопрос: "А где я буду спать?" - когда профессор не
подлежащим возражению жестом указал на свою кровать. Гордая  Света предпочла
заночевать на старом сундуке без одеяла  и  подушки,  а  наутро  потребовала
отвезти ее немедленно в аэропорт. Но, к несчастью, норвежский химик оказался
уже  настолько   "втресканным"  в  русского  врача-гинеколога,   что  заявил
следующее: обратный  билет уже  разорван в  мелкие  клочки,  Светлана  навек
принадлежит  "академику", попасть обратно  в  родной  Архангельск  ей  будет
потрудней, чем в рай Господний.
     Уезжая на работу, заморский "жених" начал  запирать женщину в огромном,
пустом,  одиноко стоящем доме.  Светлана оказалась  в чужой  стране  с чужим
языком и поначалу даже стеснялась  брать еду из чужого холодильника. Телефон
"академик" не  отключал,  но  так  как  самой что-либо понять  в  телефонном
справочнике женщине оказалось не  под силу, последняя надежда  оставалась на
подругу Ольгу.
     -  Представляешь, - продолжала  рассказывать Оленька, разливая кофе  из
играющего нежную мелодию кофейника в  чашки с возникающими в них от горячего
лицами  прекрасных японок. -  Он, видимо,  просто псих. Не  позволяет Светке
даже случайно ничего переставить  или  передвинуть  на  другое  место. Ни  в
ванной, ни в холодильнике,  ни где-либо еще. Говорит, что для  него, как для
химика,  правильное  местоположение предметов очень важно.  В  точности  как
муж-психопат в фильме с Джулией Робертс. Я уже спрашивала Гунара, что, может
быть, нам купить и  послать ей новый билет. Но  он прав. Если этот  придурок
получит, он  все  равно  изорвет,  как и первый. Пытаюсь  его  хоть полицией
припугнуть.
     Светлана  позвонила еще раза три. Я  спросила Олю, сколько же  дней  та
находится в  Норвегии. Оказалось - шесть. За  неполную неделю женщина совсем
потеряла почву под  ногами и находилась в перманентной истерике. Я никогда и
не  ожидала бы  такой прыти от  малотемпераментных,  терпеливых  и, согласно
статистике, более всех в мире поддерживающих идеи  женской  либерализации  и
эмансипации скандинавских мужчин.
     - Да ничего, -  попыталась успокоить  меня и себя Оленька. - Она только
здесь,  в Норвегии, психует. Случись такое в Архангельске,  Света по-другому
бы  себя вела и разговаривала. Я бы  не позавидовала этому мужику. Узнал бы,
скотина,  где раки зимуют! Нам с  тобой они поболтать не дают, но ведь ты до
вечера посидишь?  Во  сколько  детишки  ложатся  спать? Тогда до полдевятого
вечера - ладно?
     Ольга  вручила детям по подогретой булке с сосиской; спасла  котенка из
аквариума, где он по распоряжению Бори должен был бы наловить рыбки: большой
и маленькой; поймала летавших по кухне птичек; поменяла в спальне постель, в
которой малыши вместе с предварительно  вымазанным  краской котиком валялись
до этого,  и  скорее  для красоты, чем  для пользы, так как  было  совсем не
холодно,  зажгла камин в  центральном  зале.  Отблески  от  огня  в  камине,
встроенном в  стену  прямо  напротив  аквариума,  завораживающе заплясали  в
стекле последнего, создавая иллюзию невероятного слияния в одно целое огня и
воды. Поймав мой зачарованный взгляд,  Оленька решила показать свои картины.
Оказалось, что  она  еще  и  рисует,  предпочитая  масло  акварели и  прочим
краскам, уже  записалась на уроки живописи  в Арендале и  сейчас-то как  раз
пытается   запечатлеть   мистическую   игру   янтарных   языков,   ласкающих
расплавленную ими воду.
     -  А  после,  -  с  ироничным  жаром  задышала  мне  в   ухо  Ольга,  -
промассажирую тебя хорошенько в нашей замечательной ванной. Заодно надушимся
моей  коллекцией французских духов. Сегодня  - гуляй  девки! Вибратор только
Борька  спрятал где-то  и  не  отдает, а  батарейку  от него вставил  в свой
пистолет.
     Со двора послышался шум подъезжающего автомобиля, следом появился и сам
Ольгин супруг.  Поскольку был  только час дня, я поинтересовалась у подруги,
во сколько  же Гунар  обычно заканчивает работу. Ну, конечно  же, дровосеки,
работающие сами на себя по принципу человек-фирма, и рабочие часы определяют
на собственное усмотрение.
     -  Как  хорошо,  что ты у  нас погостила! Оля  должна иногда поговорить
по-русски. Сейчас я быстро приму душ и  отвезу вас  домой. - Еще минуты три,
перед  тем  как  удалиться,  Гунар  порасспрашивал о  том,  как  мы  провели
совместное время и чем занимались и не заходил ли к нам кто-нибудь еще.
     Ольга в  его отсутствие повела себя совершенно неожиданно. Начав бешено
метаться по  комнате  и превращаясь в какую-то  дикообразную  фурию  на моих
глазах, она  злобно завизжала: "Запомни, если ты  сейчас отсюда уйдешь  - ты
мне больше не подруга!"
     - Послушай, Оля, - попыталась я ее урезонить. - Да как я могу возражать
хозяину  дома. Поговори  с  ним сама,  я  же согласна остаться. Ну на что ты
сердишься?
     Когда  переодевшийся Гунар появился  снова и спросил  о нашей с  детьми
готовности  номер один, Ольга в знак протеста  трахнула об  пол тарелку и  с
презрением удалилась в спальню,  где и заперлась. Но она ни  одним словом не
обмолвилась мужу о своем желании продления нашего визита.
     -  Не  обращай  внимания  на  жену.  Она  приревновала  меня  вчера  на
автозаправке и до сих пор дуется, - смеясь  от чистого  сердца, поведал  мне
Гунар. И продолжая  улыбаться,  начал  объяснять, что  имя  у него двойное и
просит впредь  именовать по полной -  Гунаром-Хельвигом. Моя  первоначальная
обида  как-то очень  быстро  перешла в  легкое  недоуменное  расстройство  и
окончательно растворилась в полубезразличном удивлении. Потом исчезло и оно.

     Опять веселая и счастливая Оленька как ни в чем не бывало  позвонила на
следующий  день  поболтать.  Я   тоже  решила   забыть  поскорее   вчерашние
неприятности и вообще плюнуть на все плохое раз и навсегда.
     - Слушай, Оля. Игорь должен скоро вернуться со своей платформы, и тогда
соберемся   у   меня.  Может  быть,  даже   в  эти  выходные.  Хоть   сможем
по-человечески пообщаться и душу отвести.
     В субботу  я накрыла стол  по-нашему, по-русски. Игорь выставил батарею
бутылок, начиная  от разных сортов отечественных водок  и кончая французским
шампанским,  купленным нами  в  самом "Фушоне", одном из  самых знаменитых и
дорогих магазинов Парижа, в прошлом году. Мне ничего для Оли было  не жалко,
и  я  знала,  чем  ее  обрадовать.  Заиграл  музыкальный  звоночек,  Оленька
бросилась  мне  на  шею в  полураспахнутом  сверхшикарном плаще космического
цвета, в  ослепляющем серебряными звездами люто-зеленом бархатном платье  и,
как  всегда, в элегантных туфлях на тонюсеньких каблучках. Мы расцеловались.
Следом, как метеор,  пролетел в комнаты Борис, забыв  раздеться. Он привез в
подарок Маше и Сереже набор  шоколадных яиц и  спешил узнать, какие сюрпризы
спрятаны там  внутри.  Гунар-Хельвиг  появился  последним  и  начал степенно
снимать куртку, затем он помог раздеться вернувшемуся с игрушками-сюрпризами
Боре. Ольга притащила  мне  в подарок французские  духи. У  меня  тоже  было
кое-что  припасено  для  нее:  упаковка  "Мальборо",  которую  я  и  вручила
по-тихому, чтобы Гунар не пронюхал. Она была очень  рада  сигаретам, так как
большинство   курящих   в   Норвегии  крутят   себе  самокрутки  с   помощью
бумагокрутильной  машинки  или  сами,  а  Оля   этого   терпеть   не  могла.
Гунар-Хельвиг  восхищался видом  на  море  из окон  нашего  жилища.  "Да,  -
произнес он раздумчиво. - Я  всегда  хотел иметь хутту  (дачу) где-нибудь на
отдаленном, затерянном острове. Море, небо, солнце и никого чужого. Съездишь
за  продуктами раз в  неделю  на катере  и все. Никого больше не видишь.  Но
дорого это нам пока".
     Ольга села  за стол, молитвенно  сложив  руки.  Я  было  решила, что их
семейство  и  у  нас будет  молиться перед  обедом. Но  нет,  она  кокетливо
рассмеялась какой-то шутке моего мужа и стала настойчиво предлагать мне свою
помощь. На кухне Ольга шепнула:  "Подлей незаметно "Баккарди" мне в  коку  и
"Беллис" в кофе  вместо  молока. Когда я попрошу у тебя стакан  воды, вместо
плесни "Столичной". Хорошо, киска?" Я согласно кивала.
     В  коридоре валялись  бумажные  деньги.  Банда  детишек,  возглавляемая
Борисом, бросала купюры в окно, чтобы понаблюдать, как они полетят. Часть из
них заносилась  порывами  ветра обратно,  откуда  они  разлетались  по  всем
комнатам.  Я  собрала,  хотелось  верить,  большую  часть ценных  бумажек  и
положила их  в карман. Обед между тем  проходил  хорошо, только  Гунар часто
дергался, когда на русском Оля упоминала его  имя, и просил у Игоря срочного
перевода. А  поскольку она по любому поводу на  него ссылалась,  то  бедному
Игорьку  и поесть было некогда.  Наконец, мои муж и подруга сильно увлеклись
обсуждением  творчества  Густава  Климта  и  Сальвадора  Дали  с  просмотром
репродукций их картин. Тут-то  я  и решила  начать  запланированную  заранее
кампанию   по  завоеванию   расположения  Гунара-Хельвига,   заведя  с   ним
доверительную беседу.
     -  Я  согласна с  вами,  Гунар-Хельвиг,  что  Оля  не всегда  правильно
распоряжается   деньгами,    бывает   иногда   несколько   неорганизованной,
взбалмошной  и категоричной. Но ведь она еще очень молода, а все приходит со
временем. Зато ваша супруга - веселый, очень  красивый и добрый человек. Как
она откликнулась, можно сказать всей душой, когда подруга Светлана оказалась
здесь, в Норвегии, в сложной ситуации.
     - Гм, это правда. У Ольги  просто особый  дар  ввязываться в неприятные
истории со странными людьми. Она их повсюду находит. Я пытаюсь ей объяснять,
как это неприлично, но она обижается и отказывается слушать.
     - Что это вы  такое обо мне говорите? - с подозрением переспросила меня
настороженная подружка, не уловив смысла английской речи.
     - Просто я сказала, что ты веселый, красивый и добрый человек и что ему
повезло с женой.
     Ольга  недоверчиво  взглянула  сначала  на   Гунара,  потом  на   меня:
"Заговорщики хреновы!"
     Перед  кофе  мужчины решили поиграть в  шахматы. Оля,  воспользовавшись
моментом, закрылась со мной на кухне, чтобы по секрету покурить.
     - А как дела у твоей Светланы? - поинтересовалась я первым делом.
     - Уехала Светлана. Он ей сказал, что отпустит, если она с ним ляжет...
     - Она, конечно, послала его куда подальше?!
     - Она  отдалась, дурочка. Уже ничего не соображала.  Он потом умолял не
уезжать, стать его женой. На коленях стоял. Но билет, конечно же, не порвал.
Все врал, подлец! Света говорит, в жизни больше с мужиками не свяжется: ни с
нашими, ни с иностранцами. Будет жить для дочери.
     - Да не бери себе в голову. Все будет хорошо.
     - И не сомневаюсь. Она совсем молодая и красивая женщина.
     - Слушай, Оль!  Могла  бы ты попросить  Гунара перевести  для меня одну
страничку  текста с английского на норвежский.  Знаешь ведь сама, в Норвегии
не принято просить об одолжениях, а мне очень срочно надо.
     - Давай  свою бумаженцию  и ни  о  чем больше не  волнуйся.  Чего  хочу
сказать: я  же на танцы теперь хожу, на  латиноамериканские.  Обожаю  всякие
танги и фламенки. Вчера были на первом уроке. Танцевали в паре с Гунаром. Он
тоже записался,  хотя танцы, особенно  такие,  просто  ненавидит.  Ха-ха-ха.
Пусть потанцует  - ревнует,  значит любит.  Ой, пока не  забыла! Выручи, а?!
Купи  браслет  кубачинский   за   400  крон.  Посмотри  узор  какой  дивный,
точь-в-точь  как на  твоем  колечке. Мне деньги  дозарезу нужны, а от  моего
жмота разве дождешься. Сама  знаешь... А  норвежцы  эти  дикие о кубачинской
работе не слыхали,  могут  и  не  купить. Но  ты-то ведь  знаешь,  что  вещь
стоящая.
     Ольга  стряхнула пепел  в  сад,  слезла  с подоконника и  сняла  с руки
широкий серебряный браслет, действительно очень красивый. Я прикинула, что в
Москве  сейчас смогла бы его купить  примерно долларов за  15  и,  вздохнув,
достала деньги.
     - Это что же за журнальчик такой ты почитываешь? И о чем  же статеечка?
- Оленька начала листать валявшийся на кухонной табуретке журнал.
     - Английский "Космополитан". Жизнь Марии Склодовской-Кюри.
     - Ой,  смотри,  какой красавчик и в  такой позе... Обхохотаться просто.
Это о чем?
     - "Сорок способов удовлетворить мужа".
     -  Переводи!.. Да, это  вещь, обязательно попробую. - Она  прямо начала
помирать со смеху. - А вот про икру у них наверняка нет!
     В дверь кухни постучали. На пороге стоял Гунар-Хельвиг.
     - Отлично играет Игорь в шахматы. У такого не выиграть.
     Он сурово покосился на фотографию обнаженного  мужчины с сидящей на нем
женщиной в журнале на моих коленях.
     - Вот  и  сыграл бы с  ним  еще. Потренировался  бы...  Что там дальше,
читай!
     Но  следом  за  Гунаром  в   кухню  вполз  кряхтящий  Боренька,  волоча
разодранные подарки другим  нашим  знакомым к их новоселью. Донесся донельзя
восторженный визг Сережи и Маши.
     - Одевайтесь и марш в садик. Погода хорошая!
     Оленька  ненадолго отвлеклась,  но потом опять  потребовала продолжения
наших  чтений. Я объяснила, что  хотела  бы  накрыть  сладкий стол и сварить
кофе. Мужчины уже  заканчивали очередную  партию  в шахматы.  "Космополитан"
отдала ей с собой.
     Конечно же,  к сладкому  столу первыми бросились вернувшиеся с прогулки
малыши.  Они  рассказали,  что  играли  в  пиратов  на  открытой  веранде. Я
выглянула  в окно.  Вся  веранда была  разукрашена  черепами,  костями и еще
какими-то кривыми рожами с одним  глазом. "Будет  мне от  домовладелицы  "на
орехи", если это не отмоется", - мелькнула грустная мысль в голове.
     Мы, взрослые, чинно расселись.
     - Игорек! - решила разогнать скучноватую обстановку игривая Ольга. - Ты
ж коренной  волжанин!  Я знаю, что ты хорошо поешь, не отпирайся.  Давай про
Волгу на два голоса!
     Она была неотразима с  ее очаровательно молящей гримаской, и они запели
про  хлеба  и снега на высоких  волжских  берегах. У  Игоря от  природы  был
поставлен  раздольный  баритон,  а  Ольга  вторила ему страстным контральто.
"Прямо радио! Браво-браво!" - захлопала я с  бешеным энтузиазмом, предвкушая
отличную хохму. "О, Волга  - колыбель моя, любил ли кто тебя, как я?!" - как
на  сцене  декламировал супруг  стихи  Некрасова,  потом опять  запел. После
"Стеньки  Разина"  последовала  песнь  о  "Кудеяре-разбойнике" и,  с  особым
чувством, припев: "Господу Богу помолимся, будем ему мы служить..."
     Оленька между приступами смеха уже едва-едва могла переводить слова для
Гунара-Хельвига. "Как  люблю вас всех!"  -  закричала  она,  прямо рыдая  от
хохота.
     Доев  кусок  торта, Гунар, к некоторому  моему  изумлению, заявил,  что
очень устал после тяжелого трудового дня в лесу и особенно тряски в тракторе
и  хотел  бы  поспать. Я, как ошалелый зомби, собралась перестилать  белье в
Сережиной спальне, но муж позвал меня обратно. Ольга и Гунар уже заканчивали
выяснять  отношения. Ольга  заявляла, что в России так не  принято:  поел  и
спать  захотел.  В России принято за столом  общаться,  и  только у  дикарей
засыпают прямо во время застолий. На что  Гунар отпарировал, что она, по его
мнению, просто Норвегию не  любит. "Что, Родину не любишь?" - захохотала я и
осеклась, увидев две блестящие слезки в ее очаровательных глазках.
     - Я тебе буду  звонить,  - буркнула Оленька и,  схватив  плащ, побежала
прочь  из  нашего   дома.  Гунар-Хельвиг  очень   извинялся,  объясняя,  что
действительно  страшно  устает  в  лесу. Что надо  быстро  дорубить  местную
лесосеку  и уезжать  в Бускеруд  (область  Норвегии),  где ураганом повалено
много  деревьев.  Игорь  с  виноватой  улыбкой  на  ломаном норвежском очень
извинялся за нашу непонятливость. Я переживала свою  вину почти с отчаянием,
но никак не могла объяснить себе, что сделала неправильно и где  ошиблась. А
из душевой, где тем  временем  мылся супруг, еще долго  доносились песни про
цыганок, разбойников, любушек-зазнобушек и удальцов-молодцов.

     Дней  десять спустя, где-нибудь в  районе  полтретьего  ночи настойчиво
зазвонил телефон.  - "Неужели что-то случилось", - завертелась пронизывающая
мысль,  и  я, еще  плохо ориентируясь спросонья, с  трудом  нашла в  темноте
трубку и чуть было ее не уронила на пол.
     -   Добрый   вечер,   Наташа,  -  возник  сдержанный   приятный   голос
Гунара-Хельвига. -  Извини за столь поздний звонок,  но Оля не у тебя?  Нет?
Могла бы ты мне найти сейчас телефон Роджера, англичанина с ваших курсов?
     - Да, конечно, поищу. А что случилось?
     - Оля пропала. Вот пытаюсь ее разыскать.
     - Гунар-Хельвиг, Ольга никак не может быть у Роджера. Он уже три недели
в тюрьме и на курсы не ходит.
     - Что-о? Он еще и в тюрьму попал?
     - Он просто  выпил кружку пива и сел за руль. В Англии так разрешается,
а норвежская полиция наказала  его заключением на  месяц. Но ничего,  Роджер
уже скоро освободится. А Боренька спит?
     - Боря спит. До свидания, Наташа.
     Весь следующий  день  их  номер  не  отвечал, но ближе  к  вечеру Ольга
собственной персоной появилась у нас в доме.
     - Я только на секундочку. Этот ждет в машине.
     Она выглядела измученной и какой-то, я бы сказала, потухшей.
     - Ты,  Наталка,  помнишь,  рассказывала,  что  читала  о  какой-то  там
"Организации помощи  русским женщинам" в Киркенесе. Можешь  разыскать сейчас
туда телефон?
     - Постараюсь. Что произошло-то с тобой?
     - А-а, даже вспоминать противно. Сначала этот гад приезжал, ну этот Пер
-  дружок. Я заперлась в  спальне, чтобы его не видеть.  Мой  стучит  мне  в
дверь,  говорит: "Ольга, это же  гость. Принеси  на  стол чего-нибудь. Потом
запрешься  опять".  Я  намазала  им  их дурацких  бутербродов, налила соку и
понесла  на подносе.  Официантку, видишь  ли, нашли.  Эта свинья, Пер, мне и
говорит:   "Все   пендришь   из   себя,   русская    красавица?   Никак   не
успокаиваешься...  Ничего, уже не долго осталось!" Слушай, я не могла больше
терпеть. Схватила стакан сока и плеснула в его противную рожу.
     - Ой, прямо как Жириновский!
     Смешно было представить этакую сцену.
     - Да, как Жириновский, - недовольно осекла меня Оля. - Потом бросила их
в доме к чертовой матери. Сама топала  четыре  километра  через лес, поймала
машину и сидела в баре в Кристиансанде  до утра.  Утром вернулась, Борьку-то
кормить надо, да и испугался он. Заодно вещички собрала. Все, с меня хватит.
Домой хочу в Архангельск, к маме  с папой. - Она отчаянно разрыдалась. - Как
тут у них разводятся?!
     Я попыталась ее успокоить:
     - Оленька, может не стоит так торопиться. Ты сейчас, я понимаю, в таком
состоянии и тебе бы надо...
     -   Да  что  ты  меня  уговариваешь!  Знаешь,  что  он  про  тебя  попу
рассказывал...
     - Какому попу? При чем здесь я?!
     -  А такому... Он утром  повез меня  к местному священнику.  Это здесь,
видать, вместо психологической консультации. Стал говорить, что я, мол, веду
себя  неправильно,  всем недовольна, оскорбляю  его  лучшего друга, мешаю им
общаться. Я, конечно, не выдержала и все этому попу выложила и  про  гулянки
Пера, и про то, как он напивался в Архангельске. Вот тогда Гунар высказался:
"А ее подружка лучшая, Наталией зовут... Как в  дом к ним не придешь, всегда
предлагают выпить. В подарки дарит блоки сигарет. Читает эта русская  девица
порнографию и этими журналами снабжает знакомых... А сама мать двоих детей".
Я так и вспыхнула, чуть ему в морду не вцепилась,  но священник  был на моей
стороне. Стал уговаривать Гунара: "Они русские. У них свои  обычаи,  у нас -
свои. Нужно уважать чужие традиции, если хочешь жить  с  человеком из другой
культуры". Поняла ты  теперь все? Каков он,  субчик-то,  оказался. Правильно
его первая жена послала и смоталась с другим мужиком. Это я терплю,  русская
дура...
     У меня моментально упало настроение, прямо все внутри похолодело. Рисор
-  очень  маленький  городок,  почти  деревня,  по  моим  понятиям  коренной
москвички. Тут  все, как в  деревне, друг  друга знают и про друг  друга все
знают. Деньги и  в банке  и на  почте,  если надо, выдадут  безо всяких  там
удостоверений и прочих формальностей. Что про меня будут думать...
     - Откуда же он узнал про сигареты? Он ведь не видел, как я дарила...
     - Я сама сказала, чтобы знал... Жадина такой.
     - Вот, держи, телефон и адрес в Киркенесе.
     - Спасибо, Наташенька.
     Ольга опять начала всхлипывать и поскуливать:
     - Спасибо  за все!  Не могу больше здесь.  Уеду в Архангельск, сил моих
нету-у-у...  Там  буду  дожидаться развода. Там моя  мамочка...  Любят  меня
там...
     - А деньги-то где возьмешь?
     Я недобро подумала, что болтливая Ольга, как пить  дать, много чего еще
"по секрету" наболтала обо мне своему норвежцу, а мне - о нем.
     - Я неприкосновенный запас имею  на такой черный день, как этот. Еще от
папы. Все,  должна идти к  этому  черту! Еще  уедет  без  меня.  Дай  я тебя
расцелую на прощанье!
     Перед сном, хотя  и нехотя, но  все-таки я сочла  нужным ей  позвонить.
Ольга  сама подняла  трубку. "Рыдает, как  рыдает! Никогда не видела,  чтобы
мужик так рыдал.  Цепляется  за  меня,  бедненький  он -  несчастненький. На
коленях стоит.  Но я ему уже  сказала, что  утром самолет из Кристиансанда и
это все. Я решения свои не меняю, он меня знает. Даст Бог, свидимся с тобой.
Прощай,  родная!" В трубке  послышался  какой-то  шум,  видимо, у них в доме
что-то или кто-то грохнулся. Затем - короткие гудки. С  тех пор и  на курсах
она не появлялась. Стало быть, действительно уехала. Я несколько раз звонила
по их номеру. "Если Гунар возьмет, брошу трубку". Никто не отвечал.
     Через месяц я звонила  опять по  просьбе моего Сережки, заявившего, что
он очень скучает по бест венну (лучшему другу) Борису. С тем же результатом.
Почему всегдашнее молчание было мне ответом?
     "Может,  он дом продал. Зачем  такой  большой дом одному, -  думала я о
Гунаре-Хельвиге даже с некоторым сочувствием, как это ни странно. - Грустная
вышла история, а все-таки они были красивой парой. Любоваться только,  когда
шли вместе".
     0x01 graphic


     Американская подруга
     русской стервы


     Вздыбленное  морское  чудовище медленно вплывало в теплую  ясно-голубую
лагуну.  В  индейской  деревне  началась  паника.  Прижимая к  себе  ревущих
младенцев, перепуганные насмерть женщины спешили укрыться в зарослях колючих
кустарников. Мечущиеся взбудораженные дети не могли  отыскать своих матерей.
Старики  - либо молили небо о  милосердии, либо проклинали ненасытную тварь.
Вооруженные копьями и каменными томагавками мужчины торопились к пирогам.
     На спине чудовища гордо восседали белые безжалостные  боги. Они  громко
хохотали. Главный среди  них,  огромный как гора,  с развевающимися по ветру
прядями  огненно-красных  волос, повелительно  указал в  сторону  уплывающей
прочь  девушки.  В  мгновение  ока  сбросив  с  себя  звериные  шкуры,  трое
пришельцев  бросились за  ней в  погоню. Вскоре  мокрая,  дрожащая от  ужаса
индейская девушка предстала  перед Эриком Рыжим на его ладье.  Она оказалась
совсем-совсем юной. Юная дева с блестящими от воды и солнца синими волосами,
гордой смуглой шеей, с удивительно широко поставленными глазами цвета спелой
вишни. Ее лоб, щеки, плечи и грудь были изукрашены полосками разного цвета и
длины.
     Долго  всматривался  рыжебородый Эрик в лицо беглянки.  Нет,  не только
страх,  но и  настороженное  любопытство выражал  ее  наивный  взгляд.  Эрик
улыбнулся девушке и прикрыл наготу одеждами со своего плеча.  Мимолетно, или
это лишь почудилось суровому чужеземцу, тень улыбки промелькнула на ее губах
ему в ответ.

     Когда  мой  супруг  возвращался  из моря, мы возобновляли  попеременное
хождение  на курсы норвежского языка. В его отсутствие я туда не ходила, что
естественно  -  малышей   одних   дома  не  оставишь.  Посетив   урок  после
полуторамесячного  перерыва, муж мельком упомянул, что состав  нашей  группы
несколько изменился. На  деле же  оказалось,  увеличился  в три раза за счет
отказников из Боснии,  а из "стареньких" сохранилось наиболее упорное  ядро:
три  американки, два  англичанина  и,  согласно  очередности,  либо я,  либо
супруг.
     А, впрочем, какое мне до этого было дело в отсутствие там моей  главной
в  Норвегии  отдушины  - веселой, красивой  Оленьки. Бросила моя Оленька все
здесь к чертям и уехала домой в Архангельск.
     Как   ни  странно,  Дэби  -  одна  из  двух  молоденьких  американок  -
чрезвычайно оживилась при моем появлении и,  заблестев глазами,  даже решила
пристать к несчастным боснийцам.
     - Это Наташа. Она вышла замуж вчера!
     Данную фразу  дочь  Америки выговорила  по-норвежски со  старанием и  с
очевидным душевным  подъемом.  Как  бы  со  стороны  к себе  прислушалась  и
порадовалась чужим клохочущим звукам в своем горле.
     -  Поздравляем  Наташу!  - хором отозвались беженцы  тоже по-норвежски.
Юмор состоял в том, что имя мужа - Игорь - на норвежском означает "вчера", и
энергичная Дэби имела в виду не совсем то.
     Американка бросилась горячо объяснять боснийцам их ошибку:
     - Да нет же. Не вчера вышла замуж, а вышла замуж вчера!
     -  Гратулерер!  (Поздравляем!) - опять хором  грянули  граждане  бывшей
Югославии.
     Дэби оказалась девушкой настойчивой и не успокаивалась до тех пор, пока
одна из женщин не занервничала:
     - Да мы ее уже три раза поздравили!
     И тогда я тихо сказала по-русски:
     - Просто я жена Игоря.
     Они тут же все поняли и засмеялись,  потому что  тоже  были  славяне  и
ключевые   слова  в  наших  языках  совпадали.  Я  попыталась  было  с  ними
разговориться, но их язык  оказался такой  забавной пародией на русский, что
меня  неудержимо  затрясло  от хохота  под  удивленными  взорами  славянских
братьев. Появился учитель Бьерн, и я плюхнулась с разбегу на свободное место
рядом  с  Кэролайн  -  роскошной  американской  дамой  трудно   определимого
возраста. Не такая молоденькая,  как  две  другие,  но в любом случае где-то
между двадцатью семью  и шестьюдесятью. Из всей  группы  одна Кэролайн умела
ловко  и  тактично  уклоняться  от настойчивых  допросов  учителя  о  точном
возрасте своих учеников.
     А  про  Дэби и  Вивиен  и  так было всем известно,  что им по  двадцать
четыре. Поскольку Вивиен  часто  общалась с Ольгой,  то о ней я  знала  даже
чуточку  больше.   Приехала  она  сюда  из  Калифорнии,  в  Норвегии  у  нее
"boy-friend"  (друг-сожитель), который  недавно  потерял  работу,  поэтому в
настоящее  время  Вивиен  активно  ищет  какой-нибудь  приработок.  Я  также
вспомнила, что Ольгин прехорошенький,  но жутко озорной котеночек приходился
родным сыном кошке Вивиен.
     Урок  начался, и я получила редкую  возможность поизучать руки Кэролайн
де  Линэр  (даже  в  имени ее  слышалось  что-то  гордо  аристократическое),
единственно с целью разрешения загадки  ее возраста. Абрис  кистей отличался
четкостью  и  изысканностью;  длинненькие  тоненькие  пальчики   были,   что
называется, музыкальными в самом  высшем понимании этого слова;  однако кожа
ухоженных  рук  показалась мне  неестественно  белой  и  чересчур  тонкой  и
малоэластичной. Тогда я решила искоса повнимательнее рассмотреть ее лицо,  и
она,   будто  бы  угадав  мое  желание,  грациозно  отвела   назад  роскошно
ниспадающие  локоны сверкающих  платиновых  волос. Однако опытный учитель не
позволил мне чересчур долго витать в облаках и заставил читать  вслух лекцию
номер восемнадцать про  то, как некий  Карло пригласил  прокатиться на  авто
некую Бетти.
     После  урока  Кэролайн попросила  меня  задержаться  на  пять  минут  и
рассказала,  что  англоязычные  женщины в  субботу  организуют "home  party"
(вечеринку) в  Арендале. Похвалив  мой английский,  она предложила  посетить
заседание этого своеобразного английского дамского клуба.
     Я  заколебалась:  вдруг  стесню  иноземок  своим  присутствием, но  тут
подскочила слышавшая наш разговор Дэби и с энтузиазмом доложила, что гвоздем
программы станет  демонстрация-распродажа  нижнего женского белья  и скучать
мне совершенно не  придется. Как чертик из табакерки, между  мной и Кэролайн
просунулась кудрявая голова Роджера и с подвываниями начала заклинать, чтобы
и  ему позволили  поприсутствовать. Он, дескать, согласен даже переодеться в
леди,  и никто  ничего не заподозрит, а то  ему  страсть как хочется увидеть
разные там дамские штучки-дрючки. Я не стала более упрямиться и согласилась.

     После уроков с бодрым облегчением я  выбежала на улицу. В канун Великой
Октябрьской  социалистической революции  моросил  мелкий  противный  дождик.
Интересно,  в России эти дни до сих пор выходные или уже нет? Хотя празднуют
же французы  свою  Великую революцию, а  уж в той-то кроме кровавого террора
вообще ничего не было.  Один  беспросветный мрак.  Тут меня окликнула Дэби и
сказала, что поскольку у нее украли велосипед, то нам, стало быть, по пути.
     - Экая напасть, - завздыхала она. - Роликовые коньки  использовать, что
ли?
     Мимо  нас,  охая, стоная  и держась  за  поясницу, проковылял  кудрявый
Роджер. При этом  он корчил  такие  гримасы,  что мы  не могли удержаться от
смеха.
     -   Стыдно   вам,  девушки,  смеяться  над   бедным  поваром-инвалидом.
Представьте только: на море  качка - кастрюли, тарелки, кружки  и сковородки
разъезжаются  в  разные  стороны,  приправы  отовсюду сыпятся...  А  поднять
огромную кастрюлю  с  супом и дотащить ее,  шатаясь, до обеденной каюты... А
вообще на продукты смотреть во время шторма, а? А если не только смотреть, а
еще и готовить? Не всякий выдержит, скажу я вам, милые мои!
     Балагур  Роджер  шутливо-небрежно махнул рукой  в нашу сторону и сменил
мотивчик.
     -  Вот  Оленька, та сразу бы все поняла  и  пожалела бы. Куда,  кстати,
Наташа, она так надолго запропастилась?
     Я отвечала,  что,  по  всей  вероятности, Ольга развелась с  норвежским
мужем и уехала домой в Архангельск.
     - Не  морочь, детка, голову  умудренным  опытом людям.  Да никакой  муж
добровольно не  отпустит  такую женщину. Скажешь тоже, да  это  как  миллион
случайно на дороге потерять.
     Я пожала плечами, и мы с Дэби ласково попрощались  с  нашим героическим
корабельным коком. Нам обеим  было в сторону  моря. Дорога спускалась вниз к
морю  по центральной городской  улице,  которые во  всех норвежских  городах
имеют одно и то же название "STOR GATA" ("Большая улица").
     - Тебе, наверное, тоже непривычно после своей огромной страны оказаться
в такой маленькой, как Норвегия?
     Даже не  позволив  мне  ответить, тоном  твердым и  требовательным Дэби
продолжала:
     - Советский Союз разделился. Лично ты считаешь  - это  к лучшему или  к
худшему?
     Мне было  страшно лень трепаться на  эти темы,  и  я  маловразумительно
пошутила  насчет  ее интереса  к политике.  Дэби  запротестовала  неожиданно
активно:
     - Нет, Наташа,  нет. Ты не подумай, что я сильно политикой увлекаюсь. Я
в ней и  разбираюсь  не особо. Только  я считаю, что в жизни  надо  занимать
активную позицию. Например, на выборах президента США я принципиально всегда
голосую за независимых кандидатов. Лично мне кажется, что политика - дело не
совсем  чистоплотное.  Зато  вот  мой Банк очень ею  интересуется  и отлично
разбирается во всех главных проблемах и направлениях.
     - Это  какой же  Банк,  не  ДНБ (Национальный банк  Норвегии) случайно?
Срочно назови мне этот банк, и я никогда не доверю ему вклада.
     Несколько наивные Дэбины рассуждения меня даже позабавили.
     - Да нет: не банк, а Бэнк - мой муж. Его так зовут.
     Дэбин  Банк оказался молодым  норвежцем, студентом местного колледжа по
специальности "Охрана окружающей среды". Жили они в студенческом общежитии и
денег в достатке, конечно же, в настоящий момент не имели. Американская жена
энергично занималась  поисками  работы  и  состояла  на  учете  в  рисорской
арбейд-конторе (бирже труда).
     Мне   стало  любопытно  узнать,  как  родители   мужа  встретили   свою
американскую  невестку,  и  особенно,  не  отказываются  ли общаться  с  ней
по-английски. Я  и  спросила  ее об этом прямо, что называется  в  лоб.  Мне
показалось, что американка предпочитает именно такую манеру разговора.
     -  Да  в  принципе  все  нормально.  Поскольку  свадьбу  праздновали  в
Норвегии, то  на свадьбе, естественно, говорили по-норвежски. Но, во-первых,
много было  пожилых  родственников, которые  иностранных  языков не знают, а
во-вторых,  мама  Банка иногда переходила со мной и на английский. Она очень
приятная, милая  женщина. Жаль только, что мои родители не смогли на свадьбу
приехать  и с родителями мужа познакомиться.  Но  в конце я всем  гостям так
прямо  и  сказала: "Норвежцы - дайте  мне шанс!"  Сама я считаю,  что  самое
лучшее, что может  в  жизни  быть,  -  это иметь  вызов.  Когда  справишься,
чувствуешь  себя  такой  гордой,  такой  счастливой.  Я  французский за  год
выучила, теперь вот учу норвежский, а потом планирую взяться за русский. Так
что  твой  родной  язык  тоже,  думаю, сумею  осилить, хотя  он  и считается
сложным. Вот что меня только беспокоит...
     Дэби нахмурила брови и голос ее посуровел:
     - Может, ты тоже замечала  в Рисоре проявления  национализма. Нет, нет.
Подожди возражать...
     Оказалось,   что  у   американки,  несмотря  на   все  меры  практичной
предосторожности,  вполне годной  даже для  Америки, уперли  два  велосипеда
подряд. А вот студенты норвежцы и другие  скандинавы  швыряют  свои велики и
мотоциклы  без всяких запоров  где попало, и хоть бы  что.  На нее же теперь
даже страховая  компания смотрит косо. Однако для меня это был  не факт. Кто
знает,  может, ее велосипеды были какими-нибудь особо выдающимися. И вообще,
в  нашем тишайшем Рисоре редко кто двери на ночь  запирает.  Кроме  того,  я
подозреваю за норвежцами некоторый недостаток темперамента, сказывающийся на
всех  областях  их  жизнедеятельности, и  в  том числе  на отсутствии особой
преступности. Однако Дэби со мной не согласилась.
     - Нельзя с  уверенностью  определить, что  это: отсутствие темперамента
или недостаток вежливости. Два дня назад вот в этом магазине... - американка
горьким жестом указала на главный и единственный в Рисоре книжный магазин, -
девица-продавец так нагло расхохоталась  над моим норвежским выговором слова
"иностранец",  что  пришлось  по-английски  поинтересоваться  состоянием  ее
психического здоровья. Как  ей было не стыдно? Ведь видела  же, что  человек
корежится  на чужом языке  разговаривать. Все это от норвежской  холодности,
замкнутости только  на  себя. Даже в студенческом общежитии  встречают  тебя
несколько раз на дню, а не улыбнутся, не поздороваются - все как чужие. Нет,
в Америке не так. И  вы, русские, кажетесь  такими приветливыми,  открытыми,
теплыми.  Я  много раз наблюдала, как вы с  Ольгой встречались,  каждый  раз
миловались-расцеловывались.
     Сама не  знаю  отчего, но я  почти всегда  становлюсь на  точку зрения,
противоположную  высказанной собеседником. Поскольку она норвежцев ругала, я
почла своим долгом их защитить.
     -  Все-таки  я  полагаю,  что  законы в  Норвегии гуманнее, чем в  иных
странах.  А  хоть  бы и  в Штатах. Смотри,  какое количество  отказников для
крохотной страны,  и всем им неплохие  в  принципе условия  созданы. А взять
хотя  бы  Роджера  в  качестве  примера.  Повар,  англичанин,  надорвался со
сковородками на  норвежском судне и теперь не работает вообще; живет себе на
пособие. Конечно,  не  думаю,  что деньги  уж  ахти какие, но жить можно.  А
безработных всяких как они поддерживают.
     Неожиданно  Дэби смягчилась, согласно тряхнула каскадом  темных  прямых
волос и горячо меня перебила:
     - О, это да, да! Арбейд-контора очень неплохая. Богатый выбор курсов, и
они еще тебе будут приплачивать  за то, что ходишь. Язык только надо сначала
подучить. Но я, поскольку там  на  учете, занимаюсь бесплатно  кик-боксингом
два дня в неделю,  а  тэк-вон-ду -  один. Лично я предпочла бы  джиу-джитсу,
которой  еще во  Флориде  здорово увлекалась,  но  этого  у них пока нет,  к
сожалению.
     Поинтересовавшись  разницей  между данными  видами  борьбы,  из Дэбиных
экспрессивных объяснений я сделала для себя вывод, что особой разницы и нет.
     Мы уже дошли до развилки дорог у моря, где моя тропинка начинала крутой
подъем  в  скалы. Дождь здорово  усилился,  но мы  с  американкой, поплотнее
укутавшись  в водонепроницаемые  куртки и натянув капюшоны почти до кончиков
носов,  простояли,  болтая,  еще  минут  десять. За  это время мне  довелось
дополнительно  узнать  столько  хорошего  о  местной  бирже  труда,  что   я
посоветовала Дэби наняться к ним  рекламным агентом и таким простым способом
решить вопрос трудоустройства.  Я также решилась обратиться к ней с просьбой
напечатать  переводы моих документов об  образовании, поскольку она заявила,
что умеет очень  хорошо печатать, а в замечательной рисорской арбейд-конторе
имеется свободный доступ в зал с компьютерами.  Американка немедленно на все
согласилась, и мы условились встретиться завтра в  девять у дверей чудесного
заведения. На прощанье Дэби слегка меня приобняла.
     - А  вообще-то,  зря  я на норвежцев "наехала". Может, у них и  вправду
другие культурные традиции.  В принципе  люди в Рисоре  могут быть  вовсе не
такие, как в Осло или на норвежском севере. Они и сами об этом говорят.
     А я в который раз поразилась Дэбиному росту, широченным прямым плечам и
почти мужскому объятию мощных налитых рук.
     А назавтра, пока я с малышами тащилась до здания биржи труда, отчего-то
занимающей  лучшее  место  на  городской набережной,  американка в  ожидании
свидания уже  гордо  прохаживалась туда-сюда по  деревянному  настилу  вдоль
моря.  Всей  компанией  мы  ввалились  в   офис  и  направились  прямиком  в
компьютерный  зал.  Детишечки  мои мигом  разбежались  в  разные  стороны  и
понахватали  себе  стопками  наваленные  разноцветные  рекламные  брошюры  с
предложениями работодателей. Сотрудники биржи сновали мимо  нас,  не обращая
(слава Богу!) ни малейшего внимания. Почти сплошь это были мужчины и все как
один поражали  своей статью, ростом и белокурой скандинавской красотой. Я бы
с  гораздо  большим пониманием восприняла  их  в роли закаленных мыслимыми и
немыслимыми  штормами  и  передрягами  викингов-пиратов,  чем  с  бумажками,
папками,   скрепками   и  бесконечными  телефонными   разговорами.  Все   же
отголосками былого дикого романтизма от них веяло, несмотря ни на что.
     Дэби  уселась за  крайний в  зале компьютер у окна, еще  раз  похвалила
удобства  сего заведения  и  принялась спечатывать тексты  с моих рукописных
листов, да что-то у нее  там не  заладилось. Как она объяснила  - "программа
все время  зависает". Через  минуту к  нам подошла, наверное, единственная в
конторе   женщина  и  с  большой  прохладой  в  голосе  что-то  по-норвежски
высказала.  Дэби ее поняла, а  я -  нет. Моя  американка  определенно поняла
надменную сотрудницу, так как отреагировала на ее замечание бурно и  гневно,
произнеся  вслух не слишком-то вежливое английское выраженьице. Увидев,  как
нервно  Дэби  засобирала наши  бумаги,  я  почла  за лучшее  поймать  детей,
подобрать и разложить по местам рекламные проспекты и  быстренько  выскочить
из здания на свежий воздух. Дэби  появилась следом немедленно, и ее  высокий
лоб перерезала суровая строго вертикальная морщинка.
     -  Черт бы их всех побрал! Девица  эта  нахально  заявляет, что два дня
назад,  после  того  как я у них на  компьютере поработала,  в  сети завелся
американский  компьютерный  вирус.  Говорила  я  тебе,  что  они  здесь  все
националисты, а ты не верила!
     Американка с силой впечатала в землю каблук сапога. Я с  трудом  скрыла
улыбку; невероятные напасти на бедную Дэби в Норвегии  уже начинали походить
на курьез. Пришлось  извиняться  за  причиненные  неприятности  и  попросить
обратно свои документы.
     -  И  не  думай, - решительно отвечала она. - Сейчас  пойду  к  Банку в
колледж, возьму его  студбилет  и  в их библиотеке все  для тебя  напечатаю.
Отдам при первой же встрече.
     Не дожидаясь ответа, опять уверенная в себе  и в мире могуче-монолитная
Дэби  развернулась  и  зашагала  прочь  широкой  мощной  поступью.  А я  все
продолжала кричать ей вдогонку, что мне не срочно, что время терпит и что  я
вообще могу как-нибудь обойтись.

     Дождливым субботним вечером Кэролайн заехала за  мной  на своем красном
спортивном  БМВ.  Мой  опытный  в таких  делах  сын с  ходу определил  марку
автомобиля, а я сама  и понятия не имела. А еще пятилетний Сережка признался
похожей на фею из мультфильма маминой "однокласснице", что до сего дня и  не
подозревал о  существовании спортивной модели  БМВ. Своими рассуждениями сын
погрузил американскую  даму в состояние некоей ностальгической задумчивости,
и в машине она мне призналась, что ей очень не хватает внуков.
     Я   не   преминула   поинтересоваться,   в   каком   же   это   смысле.
Шестидесятитрехлетняя  Кэролайн оказалась  матерью  четверых взрослых  детей
(трех своих и  одного приемного) и бабушкой  девяти внуков. Видит Бог,  я не
пыталась  сделать ей  комплимент,  но  моему  искреннему  изумлению  не было
границ. Кэролайн овдовела пять лет назад,  и ее второй муж, моложе ее  ровно
на  20  лет,  оказался  норвежским  художником-дизайнером.  Держать  себя  в
великолепной   форме    ей    приходится,    чтобы   не   потерять    весьма
высокооплачиваемую работу презентатора в  одной из известнейших американских
дизайнерских  компаний  и  продолжать  финансово  помогать  детям.  Особенно
Кэролайн волновалась о своей младшей дочери,  оставшейся с двумя детьми  без
мужа.
     Шикарная американка имела свою "головную боль": ее супруг как  дизайнер
был довольно хорошо известен в Норвегии, но в США удовлетворяющую его работу
найти  не смог. Самой  же мадам де Линэр приходилось брать частые отпуска за
свой счет, чтобы быть  рядом  с мужем на  его родине, а это,  конечно же, не
просто.
     Мы подъехали к огромному,  одиноко стоящему белому дому, изо  всех окон
которого было  видно море. Поскольку я знала, что такие виды - самая большая
ценность  в  Норвегии, то сделала вывод, что организаторы вечеринки являются
весьма состоятельными людьми. Следом за Кэролайн я вошла на кухню, где гости
раскладывали  привезенные  с  собой  угощения.  Большой  круглый  стол  дамы
заставили   разнообразнейшими   салатами,   которые   скорее   походили   на
экзотические букеты тропических растений и цветов, чем на еду.
     Я поленилась испечь что-нибудь русское  национальное, а просто-напросто
захватила с собой по банке черной и красной икры, два белых батона  и  пачку
масла. Мой поднос с черно-красными бутербродами произвел  настоящую сенсацию
в англоязычном обществе,  и это было  для меня совершенно неожиданно.  Более
того, к моему глубокому удивлению обнаружилось, что многие люди пробуют икру
впервые в  жизни.  А  все  эти  салатики  экзотические, конечно,  были очень
красивыми,   очень   полезными  и   очень   низкокалорийными,  но  абсолютно
безвкусными.  Какая-то   смесь  капусты  с  осокой  и  папоротниками.  Позже
выяснилось, что я  забыла добавить в них дрессинг  (приправу).  Но вообще-то
все западные  овощи на  вид очень хороши -  просто  восковые  муляжи, но,  к
сожалению, страдают восковым же вкусом.  Хотя весьма вероятно,  что поедание
всех этих красивых нитратов ведет к стабильному  похуданию, что от них тут и
требуется.  А  мне вот  кажется,  что  наши  крестьяне  даже постыдились  бы
продавать этакую бяку. Бяк и так везде навалом, куда ни оглянись.
     Во  время  просмотра действительно первоклассного белья дамы напокупали
себе  по  целому вороху  шмоток  и  еще  больше  поназаказывали.  Правда,  и
продавщица была  очень опытная шоу-вуменша. А  затем началось  межличностное
индивидуальное  общение,  и  общество  раскололось  на  группы и  группки  и
разбрелось  по  дому. Где-то шла интенсивная примерка закупленных нарядов, в
соседней  комнате Вивиен  возмущалась норвежской практикой кастрации  котов,
когда тех же  котов  можно подкармливать специальными таблетками и они  сами
благополучно утратят весь пыл. Другие люди поддакивали Вивиен и  сетовали на
узаконенное в  Норвегии убийство китов в Северном  море.  На кухне большая и
теплая компания пила кофе с пирожными, дымила  как две  сигаретные фабрики и
обсуждала проблемы  английской королевской семьи.  Кэролайн  куда-то пропала
вместе с владелицей дома, и, не зная куда себя приткнуть и немного заскучав,
я решила полистать в уединении многочисленные хозяйские журналы мод.  Но  не
суждено  было  этому случиться.  Искрящая  энергией  Дэби налетела  на  меня
электромагнитным вихрем.
     - А я тебя повсюду ищу. Я должна у тебя узнать, почему это вы, русские,
вроде  кажетесь  хорошими и не  очень  глупыми  ребятами,  а допустили такой
нелепый коммунистический террор в своей стране? - без всяких там предисловий
выпалила она, будто выстрелила и рассчитывала сразить наповал. Я  со вздохом
подумала,  что Дэбиной  откровенности можно только  завидовать и на этот раз
отвертеться не удастся.
     -  Вы,  русские,  разве  с  самого  начала  не понимали всех  ценностей
демократии? Голосовали всегда единогласно за коммунистическую  бюрократию. А
сейчас поняли? С чего это так вдруг?
     - Ну  почему же  "всегда единогласно"? Просто, кто был не согласен, тех
не показывали.
     -  Ну уж не  скажи! Если  у вас  и существовали несогласные, то, верно,
какие-нибудь  единицы.  Вот  у  нас в Америке все  граждане  страны разом бы
возмутились,  доведись такое, потому  что США - страна Демократии с  большой
буквы. Ее оплот во всем мире!
     Еще  с детства вот где  у меня  сидят все  бравые  лозунги.  Немедленно
возникла аллергия и необходимость агитаторшу слегка наколоть.
     - Тогда ответь мне на такой вопросец, милая Дэби!
     Я начала исподволь и почувствовала, что "завожусь".
     - Если завтра федеральное или как его там собрание твоей родной Флориды
вдруг порешит, что теннисными кортами штата  могут пользоваться только члены
демпартии. Остальные,  в  том числе  и  беспартийные, получат  хороший совет
прогуляться и  до соседнего Техаса,  например. Ты как -  вступишь  в  нужную
партию и  продолжишь игру на корте рядом с домом или на принцип пойдешь  и в
Техас  потащишься? Представь себе, что разница не так уже велика - быть  или
не быть в партии, особенно если тебе вообще наплевать на политику.
     - Ну ты и загнула! Да никакой нормальный человек не поедет из Флориды в
Техас  ради  теннисного корта. Но наш штат никогда и  не примет такой  дикий
закон.
     Дэби сморщила гримаску, как от кислого.
     - А  что же может помешать его принять? -  С максимальным сарказмом тут
же парировала я  и  сразу  же принялась развивать  далее свою  мысль. -  Вот
захотят  и   примут  подавляющим  большинством  голосов  или,  если  угодно,
единогласно.  Уж  как найдет!  А  население при умелой промывке мозгов будет
"за" руками и ногами.
     - Боже, какие глупости! Демократия как раз и не допускает подобного.
     - Это  не  глупости. Вспомни-ка,  в  каком году США  отменили  закон  о
насильственной стерилизации  трех  поколений  родственников преступника.  Да
после принятия  Гитлером точь-в-точь такого же закона в фашистской Германии.
А прежние расистские догмы о неграх и индейцах давно ли пересмотрены? Или то
была другая страна и другая демократия?
     - Так ведь демократия развивается...
     - Ах, это она так развивается! Вот как  только Россия вырвется  "вперед
планеты всей" лет через каких-нибудь пятнадцать-двадцать, то такое в области
демократии изобретет... Дух захватывает представить!
     Дэби выглядела  растерянной, не ожидая столь темпераментного отпора.  Я
же являюсь завзятой спорщицей по  натуре. Спор затягивает как наркотик, даже
если его предмет не особенно меня и занимает. Как только пыл слегка поостыл,
сделалось ясно, что говорила я чересчур громко и что Кэролайн и хозяйка дома
находятся почти  возле  нас, явно ожидая конца этой  "приятной" беседы.  Тут
Дэби шумно вздохнула  и  печальным и кротким  для  нее голоском едва  слышно
произнесла:
     - У меня здесь пакет с твоими документами и напечатанными копиями. Вот,
возьми пожалуйста.
     Эмоции  раскаяния и сожаления захлестнули меня  с головы до пят. И  что
это я  привязалась к бедной американочке?  Им  всем вдолбили, что в  Америке
почти  рай  земной,  и  они  от  этого  счастливые.  Теперь она  из-за  меня
расстроилась, а ведь в принципе хорошая  девочка.  Просто в четырех стенах я
потеряла чувство приличия и одичала.
     Платиновокудрая Кэролайн подошла поближе.
     -  Мне  пора  уезжать,  Наташа.  Тебя отвезти домой  или хочешь  побыть
подольше?
     Конечно же,  я хотела убраться восвояси  как можно  скорее, а  чтобы уж
окончательно не  испортить отношений с Дэби, принялась преувеличенно тепло с
ней прощаться. К моему удивлению,  американская девушка отвечала с ничуть не
меньшим энтузиазмом.
     - В следующую субботу  приходите всем семейством к нам на пасту, ладно?
Найдете комнату 119В в общаге на первом этаже, - радушно и просто пригласила
она. Я согласно кивнула, а в голове вертелись одновременно сразу две мысли.
     - Какая хорошая девочка, какая добрая.
     А еще:
     - Что же такое паста? Это, наверное, вкусно.
     Видимо,  вид  у  меня  был  такой  задумчивый-задумчивый, что в  машине
Кэролайн похлопала меня по коленке.
     - Не бери себе в голову. Дэби - просто наивный ребенок.  Я вот что хочу
тебе  предложить:  в любое  время, когда понадобится  посидеть  с детишками,
звони  мне не стесняясь. Хотя может  статься, что мое  предложение несколько
запоздало.  Боюсь,  недели  через  две-три придется  появиться  на  работе и
Норвегию на время  оставить.  Но  в  любом случае  еще  есть возможность  до
отъезда и,  надеюсь, будет после возвращения.  А  для меня маленькие  дети -
самое большое в жизни удовольствие!

     Спустя  недельку  всем  семейством  мы  бродили  по  длинным  коридорам
местного студенческого дома в поисках 119-й В  комнаты. Наконец, белую дверь
с идентичным  номером и  табличкой:  "Бэнк Свенсен и Дэби  Сержент"  удалось
обнаружить возле стеклянного перехода  в соседний корпус. В  переходе стояли
также два велосипеда, разукрашенные сделанными светящейся краской надписями:
на одном - Свенсен Б., на другом - Свенсен Д.
     Наш энергетически неистощимый сынок с визгом восторга первый подлетел к
двери и  забился  в  нее всем телом. Мы,  как  родители ответственные, нудно
запричитали, пытаясь урезонить своего расшалившегося ребенка.
     Возникшая в  дверном проеме  Дэби,  ради  гостей  сменившая излюбленные
джинсы  на  облегающие  лайкровые  легинсы  под леопарда,  могучими  мышцами
производила сильное  впечатление.  Внимательно  посмотрев  на своего мужа, я
припомнила его шутку:
     -  Когда  смотришь  на  Дэбины ноги, то возникает  вовсе  не  та мысль,
которой положено  возникать в мужской голове при виде женских ножек. В ее же
случае  начинает  вертеться простой до боли вопрос. А что будет, если  такой
ногой, извиняюсь, ударить человека в живот?
     Супруг Дэби отличался  совершенно удивительной,  как  бы  математически
выверенной  красотой;  однако  столь  же  строгой  и суховатой, как  и  сама
вышеупомянутая наука. Был бы  он женщиной, подошел бы идеально  под описание
андерсеновской Снежной Королевы. Лично  мне  такой уж чересчур  холодный тип
внешности  не  близок. Тем временем  улыбающийся ослепительнейшей  белозубой
улыбкой красавец Банк галантно помогал мне снимать плащ.
     - Твой велосипед ведь нашелся, Дэби?
     Я первой вступила в светскую беседу, одновременно раздевая детей.
     -  Как бы не так! Это папа Банка  одолжил  свой. Видела, уж я его вовсю
расписала фамилией Банка. Но  зато теперь я  довольна. На специальном горном
велосипеде гораздо легче  заезжать на  скалы. Дом родителей  Банка  стоит на
высокой террасе в скале,  и муж поставил мне задачу научиться заезжать к ним
наверх без всяких усилий. Раньше у меня не получалось, но завтра мы поедем к
ним в гости, и я еще потренируюсь. Это для меня отличный вызов.
     Я с некоторым недоумением снизу вверх взглянула  на ее  супруга, но его
скульптурно  прекрасное лицо было  непроницаемо.  Зазвонил телефон,  и  Дэби
вихрем унеслась в спальню. Мы осмотрелись вокруг. Еще помня комнаты на энное
количество  студентов с  общими  для всех сразу удобствами в общаге  родного
института,  мы  поимели  приятное  впечатление  от  опрятной   двухкомнатной
квартиры, щедро  украшенной диковинных  видов растениями, впечатляющих  форм
икебаной и различными композициями из искусственных цветов. Меблировка у них
была из разряда самых примитивных, но зато стены потрясали обилием мастерски
выполненных аппликаций из тканей.
     - Это все работы моей мамы, - меж тем с гордостью рассказывал Банк. - И
цветочные  композиции тоже  ее,  а вот эта  даже получила  первую премию  на
выставке в  Арендале "Творческие женщины юга  Норвегии". Растения  она дала,
чтобы  как-то  индивидуализировать  наше  стандартное  жилище.  Да  мы и  не
волнуемся особо ни о мебели, ни о посуде или, скажем там, одежде. Ну, может,
только лишь на  спортивное оборудование еще тратимся. У  нас есть конкретная
цель купить к лету  хорошую  моторную  лодку.  Если же Дэби удастся получить
работу, то банк даст заем и под небольшой катер.
     Вернувшаяся обратно в гостиную Дэби  отчего-то заимела несчастное, даже
чуть заплаканное лицо.
     - Не обращайте на меня особого внимания. Через секунду я приду в норму.
Это я с родителями разговаривала. Нет, нет; ничего особенно ужасного. Просто
житейские неприятности. Фирма отца  потерпела огромные убытки, и теперь банк
намерен продать с молотка всю нашу недвижимость. Я не знала раньше, что дела
настолько пошатнулись. Родители старались все плохое от меня скрыть. Знаете,
мы  жили в таком отличном бунгало с садом,  бассейном и в престижном районе.
Теперь же родители вынуждены переселиться в многоэтажку с одним бассейном на
всех. Представляю, что они чувствуют... Америка - страна жесткая!
     Мрачно умолкнув, Дэби уткнулась в плечо одного  из потомков легендарных
викингов, ища там поддержку и опору.
     - Ну, ладно, ладно. Будет  тебе так расстраиваться. Это  надо было быть
слишком наивной, чтобы не понять, что дело к этому и шло.
     Банк расслабленно похлопал супругу по спине:
     - В конце концов у нас гости.
     -  Послушай, Дэби.  А что  если ты расскажешь своим  родителям  о  моей
московской  коммуналке  и  соседях:  старушках-отравительницах  и пьянчуге с
топором? Помнишь, я тебе о них говорила и  ты  умирала со смеху. Может, твои
родители тоже посмеются и им станет хоть чуточку полегче... Это же правда.
     -  А что, это идея!  Расскажу отцу. -  Скрывая грусть под искусственным
оживлением благодарно отозвалась Дэби.  - Ведь, действительно,  общественный
бассейн в доме еще далеко  не катастрофа. Все, слава Богу, живы и здоровы, а
у  отца уже  новые  планы.  Кстати  сказать, он  хочет открыть совместную  с
Эстонией фирму по производству мебели. Дерево планирует закупать в России.
     Чуточку взбодрив самое себя, американочка принялась хлопотать на кухне.
Кухня находилась прямо здесь, в жилой комнате.
     -  А хотите, пока греется паста, взглянуть на мои  картинки  в спальне?
Только  вчера  закончила  писать "Подсолнухи",  свои любимые  цветы, - гремя
сковородками предложила  она нам.  - Обычно свое масло  я друзьям раздаю, но
это оставлю себе.
     - Надеемся увидеть шедевр посильнее ван-гоговского! -  заявил мой муж и
первым направился в спальню.
     -  Да ну что ты, Игорь! Не смейся и не смущай меня. Солнца мне здесь не
хватает, поэтому и подсолнухи. Так жду лета и чтобы  теплое, как во Флориде.
Тогда на нашей лодке мы  сможем уплывать в лагуны. Вода там чистая-чистая  и
зеленая-зеленая. Хочу теперь  писать  картину  с  серыми камнями  и  зеленой
водой!
     Втроем  в  спальне  мы  чересчур  видно  заболтались,  потому что Банк,
умученный  вконец малышней,  с неизбывной  тоской  позвал нас обратно. Боже,
какая  страшная  картина  открылась  взору. Наша  Маша  настойчиво  пыталась
запихнуть в ротик  центральный цветок с премированной  композиции банковской
мамы  и  была  сердита  на  дядю,  пытающегося  цветочек отобрать.  Сама  же
композиция, вся раскуроченная на детали, валялась на полу под нашими ногами.
Мы  бросились детали собирать и  очень извиняться. Дэби пылко  заверила нас,
Банка  и себя, что лично соберет данную икебану в виде лучшем,  чем та была.
Банк мужественно кивнул и пригласил всех за стол.
     Паста  оказалась  обычными  макаронами,  но  с какой-то незнакомой  нам
норвежской подливой, гораздо более сладкой, чем любое варенье.
     Мои  Сережа с Машей  есть что-либо наотрез отказались  и начали кричать
истошными  голосами  в  клюв игрушечному  громкоговорящему попугаю. Попугай,
естественно, тем же и отвечал. Стрекозой вылетев из-за стола, Дэби радостно,
молодо-зелено, присоединилась к детям, отчего вопли начали разноситься сразу
на  двух  языках.  Еще с  полминуты  послушав зажигательные  речи своего  же
собственного подарка жене, Банк резко прекратил кушать и, извинившись, вышел
покурить  в ванную. Стук  в  дверь  еле-еле различил Игорь. В комнате возник
чудовищно рыжий,  высоченный, как  стропила,  парень.  Я  от  смеха  чуть не
поперхнулась; удивительнейшим образом парень напоминал центральный подсолнух
с Дэбиного  полотна.  Как выяснилось,  это сокурсник Банка  зашел  за своими
конспектами. Окончив визжать, Дэби всунула детям наугад выхваченную  с полки
книжку с  картинками и предложила рыжему своих  макарон. Он было с  радостью
согласился, однако явившийся  из ванной Банк воспользовался моментом,  чтобы
хоть ненадолго покинуть нашу  шумную и требовательную компанию, и  предложил
другу   куда-то  сходить.  Рыжему,  хотя   и  заметно   разочарованному,  но
пришлось-таки  ретироваться  вместе  с Банком.  На этот  раз ему не повезло.
Почувствовав  себя  в  отсутствие  строгого  Банка  гораздо  раскованней,  я
обратилась  к Дэби  с  очередной  просьбой.  Попросила  ее  посидеть с нашей
малышней  во время вечеринки, организованной  компанией Игоря. Новая подруга
моментально  согласилась и принялась жизнерадостно уплетать  остатки любимой
пасты.  Внезапно  она  вспомнила про  дела, вскочила как  заводная  и  через
секунду приволокла Игорю тексты запросов о работе, чтобы посоветоваться.
     -  Тут  вот  арендальскому  отделению  "ГРИДа"  требуется  англоязычный
секретарь. Что  ты, Игорь, как человек опытный, думаешь о моем запросе к ним
на фирму?  Чем они занимаются?  Ну, это международная  организация по оценке
состояния  окружающей  среды, кстати  сказать, с  помощью русских спутников.
Знаете,  со дня  на день там  ожидается  прибытие  в командировку  какого-то
крупного специалиста-эколога из Москвы. Хотели бы, наверное,  встретиться  с
соотечественником?
     -  Не  уверена,  что крупному ученому станет охота  встречаться с такой
осоловелой хузмурью (домохозяйкой), в которую я превратилась.  Может, только
с Игорем...
     С   глубоким  и  печальным  вздохом,   но  убежденно  призналась   я  в
сокровенном.  Мой   супруг   в  очках  и  с  присущей  ему   серьезностью  и
ответственностью  углубленно изучал  документ. Эти очки в золотистой  оправе
почему-то превращали его в распираемого от самоуважения  и сытости немецкого
бюргера.
     Дэби тем временем уже  вовсю щебетала  о некой телефонной  компании  во
Флориде,  где все:  от  босса до  клиентов - ее  безумно обожают  и  умоляют
вернуться обратно.  Наконец,  муж окончил чтение предложенных  его  вниманию
бумаг и  отметил фразы типа: "Твердо убеждена, что буду ценным приобретением
для  вашей  фирмы.  Жду  скорейшего  позитивного ответа". Оказалось, что это
всего лишь стандартные  американские формулировки для подобных запросов. Раз
так, то больше никаких замечаний Игорь не имел.
     Вернувшийся  чем-то очень довольный Банк, видимо, собирался сделать для
всей  нашей компании некое  приятное заявление,  но, к  сожалению, не успел.
Слишком  тихо  и  слишком  долго   сидевшие  Маша  и  Сережа  соскучились  и
организовали небольшую драчку. Каждый ребятенок тянул книжку к себе, и таким
образом  они выдрали  несколько страниц прежде, чем мы  с Дэби  успели к ним
подскочить. Пока я с виноватым видом рассматривала  разодранное хозяйство на
предмет  склейки, хозяин коротко и недобро сказал несколько  норвежских фраз
жене.  Я  лишь сумела  понять,  что  книга, которую  легкомысленная  супруга
оставила  на  растерзание  моим  детям, оказалась сборником  любимых  сказок
детства сурового мужа. Сколько совместным хором мы не заверяли расстроенного
владельца, что отреставрируем сказки  в лучшем виде, настроение  у него явно
подпортилось. Мы с  Игорем принялись  серьезно и внимательно изучать книжный
переплет, Дэби  начала  сервировать кофе. Внезапно пластически  непогрешимое
лицо  Банка  сильно посерело, да  вдобавок еще чуть-чуть позеленело, глаза с
ужасом уставились в одну точку, а мышцы лица напряглись  так странно, словно
он прилагал неимоверные усилия, но не мог  сдвинуться  с места. Я  испуганно
оглянулась.   Мои   детишки   весело   гонялись  друг   за   другом   вокруг
суперсовременного  стереопроигрывателя  с  колонками.   Очевидно,  это  была
главная  в  квартире  гордость  хозяина.  Стерео значительно  накренилось  и
вот-вот  должно было  рухнуть, но его падению слегка  препятствовал горшок с
немыслимо  разлапистым  растением. Секунды через две  проигрыватель и горшок
должны были свалиться вместе. Я стрелой бросилась наперехват, но столкнулась
с такой же стрелой в виде Дэби, и мы с  ней уже птицами разлетелись в разные
стороны. При этом американская бедняжка спиной  въехала в этажерку с книгами
и вазочками, и все это хозяйство оттуда  на нее посыпалось. Мне же,  русской
бедняжке,  повезло  больше.  Я  всего  лишь  грохнулась  на  диван и  только
один-единственный декоративный венок упал  мне  на грудь.  Ценой героических
усилий положение спас Игорь. Обладая недюжей реакцией, он успел правой ногой
попридержать  бегущих  малышей,  одной  левой   предотвратить  слом  редкого
растения,  а в оставшиеся полсекунды подхватить стереосистему и водрузить ее
на место. Тут мы с мужем  одновременно поняли, что нам пора домой. И причина
сыскалась:  где-то в самом конце  декабря  Игорю  предстояло опять уходить в
море и  мы заявили,  что нам  надо  не мешкая  приступить  к сбору  багажа в
дорогу.
     Банк  и не помышлял  удерживать таких беспокойных гостей, его едва-едва
хватило на полувежливое  "пока".  Дэби, морщась  и потирая спину,  пообещала
забегать  ко мне в гости. Мы с Игорем еще  раз поклялись  склеить книжку как
следует и несколько опустошенные энергетически удалились.
     На улице вовсю шел снег, наконец-то и в Рисор пришла зима.
     - А как тебе этот Банк? Довольно занудный тип и весь из себя, правда? -
спросила я мужа.
     - А по-моему, он удивительно красивый парень. Хоть соглашайся, хоть нет
- это факт. Да ты сама ведь в жизни не видела более отточенных черт!
     Мой   неизвестно  чем  довольный   муж  пел  подобострастные  дифирамбы
какому-то себялюбивому молодчику. Даже обидно стало.
     -  Может, тебе  стоит покинуть меня  и попытаться  соединиться  с  этим
небывалым красавчиком? Уж не влюбился ли ты в него?
     - Чудный красавец, дивный красавец! - продолжал веселиться Игорь. - Был
бы девицей, пошел бы на край света, не раздумывая...
     - Иди прямо сейчас, чего же ждать?
     -  На край  света за парнем с мировым именем Банк. Ты только вслушайся,
сколько музыки: Ба-а-анк. А особенно: мой Банк! Чудесно звучит.
     * * *
     А дома, уже натягивая на себя пижамку в  цветных  мишках,  мой  Сережка
потребовал чтения норвежских сказок, которые мы принесли с собой.
     - Картинки тоже хочу видеть! - категорически заявил он вдобавок.
     Я  с  большими  сомнениями  в своих способностях к чтению на норвежском
открыла поврежденные страницы,  но, к  счастью, сказки оказались написанными
очень простым и ясным языком. Почувствовав за себя и собственные возможности
даже  некоторую  гордость,  я  принялась вслух читать детям о  некоем рыбаке
Викторе,  одиноко живущем  на одиноком острове. Когда рыбаку от  одиночества
совсем сделалось  невмоготу,  он  решил  построить мост  от  своего  дома до
материка,  что и осуществил в рекордно короткие  сроки. Но, к несчастью,  на
вновь открытый  остров вместе со стаей голодных и злых  альбатросов налетели
грубые и равнодушные люди. Они принесли с собой шум, грязь, мусор, выхлопные
газы и прочие пороки цивилизации. Бедному рыбаку ничего другого не осталось,
кроме как  сесть в  свою лодку и  отправиться на  поиски нового необитаемого
острова.
     Мой  сын,  чтобы насколько возможно оттянуть  время  своего  засыпания,
принялся долго  и упорно  изучать портрет Виктора. Сестра его Машастенькая в
это время, верно, видела уже седьмой сон.
     - Мам, а как называется эта сказка?
     -  "Зачем  Виктор  построил мост".  Давай мне  книжку,  и  я  пойду  ее
ремонтировать, а то дядя Банк будет нас сильно ругать.
     - А зачем Виктор построил мост?
     - Это была его ошибка. Теперь я тебя поцелую и будем баиньки.
     - Это какая-то неправильная сказка!
     - Спи, пожалуйста. Скоро  к тебе придет  Оле-Лукойе и расскажет  совсем
другие истории.

     К рождественскому вечеру в роскошном ресторане  и с шикарным  закусоном
(так, во всяком  случае, обещал Игорь), а  также со  взыскательно-изысканной
публикой  местного  отделения  богатой  нефтяной   корпорации  я  готовилась
тщательнее,  чем к  бою. Отчего-то  мне очень хотелось всех  там поразить  и
ошарашить путем создания облика  сверхпрекрасной, сверххолодной и еще  более
неприступной дивы. Ах, как мне мечталось, чтобы при моем появлении не только
сотрудники мужа, но даже их красивые блондинки жены или подруги на минуточку
умолкли  и послушно поворачивали  свои  головы-локаторы мне вслед. А  потом,
суетливо расталкивая друг друга, косяками  потянулись бы в одном направлении
с одной-единственной целью - встать ко мне поближе.
     Зачем  нужна  лично  мне  вся  эта ненаучная  фантастика, я и сама себе
затруднялась  объяснить.  Да,  наверное, просто  поднять настроение в  таком
скупом на чувства местечке и попытаться хоть  раз утереть нос прекрасным, но
похожим  друг  на друга,  как  клонинги,  скандинавкам,  своей абсолютно  не
типичной  для  здешних   широт  внешностью.  Для  воплощения  этих  целей  я
постаралась   придать  своим   русым,  скромным   русским   волосам  властно
соблазнительный тициановый оттенок  волос своей доченьки. (Кто тогда посмеет
утверждать, что  рыжие  -  крашеные.)  Надела очень короткое, очень  черное,
очень  блестящее  и  еще  более декольтированное вечернее  платьице  (самая,
пожалуй, удачная покупка в моей жизни) и туфли  из наинатуральнейшей змеиной
кожи. Туфли  также  являлись предметом моей  особой  гордости. Они выглядели
чуть ли  не полудрагоценными по  цене,  а были откопаны  на большой сезонной
распродаже. Змея  на одной туфле имела  в  свое время розоватый  оттенок, на
другой -  сероватый.  Игорь самолично  покрасил змей в черный с тем отличным
качеством, с которым делал всегда все.
     На страстный  соловьиный призыв входного  звонка  откликнулся муж,  мне
пришлось еще  немного  с  собой повозиться.  Зато когда я наконец появилась,
Дэби ахнула и восхищенно всплеснула большими руками, как крыльями.
     -  Да  ты непременно станешь  королевой бала! Какие плечи!  До  чего же
хороша!
     Ее восклицания напомнили мне о полной кокетства и чувственного озорства
потерянной Оленьке, и я подумала, хотя и не без сожаления, что блистать так,
как она, мне едва ли удастся.  Но несмотря на это горькое открытие, я все же
решила еще лишний раз подкрасить ресницы  и  старательно  добивалась,  чтобы
"серо-голубые мои очи взлетели бы с лица ввысь серебряными бабочками" (очень
старинный комплимент в мой адрес).
     - Для тебя, дорогая, имеется рождественский сюрприз!
     С чувством  ностальгии вручила я Дэби блестящую коробочку с точь-в-точь
такими же  серьгами  и кольцом "оникс в  серебре",  которые некогда вызывали
восторги у моей Оленьки.
     Для  меня  этот  подарок  являлся "переходным  вымпелом",  своего  рода
символом   вручения   Дэби  статуса  лучшей   подруги.  Она  рассыпалась   в
благодарностях  и даже  прослезилась  от  очевидного  избытка оных, когда  я
следом быстренько подарила ей французский "Космополитан". (Это чтобы  она не
так печалилась о регрессе своего французского.)
     Чтобы  нашей  няне не заскучать, мы  одолжили в видеотеке "Русский Дом"
фильм с ее любимой актрисой Мишель Пфайфер.
     Процедуру кормления и укладывания спать  своего шаловливого потомства я
досказывала  уже на ходу, кидая в сумку  змеиные  лодочки и засовывая ноги в
сапоги.  Пообещав Дэби  позвонить с вечеринки, я тихо выскользнула за дверь,
пока Маша не видела. Игорь минут десять как ждал у дома.
     * * *
     На  балу  я всеми  силами принялась  следовать утвержденной  ранее роли
ледяной  девы.  С  пристрастием  оглядев нарядную  толпу  гостей, я  сделала
приятный вывод, что ни одно из пышных фантазийных  платьев "под принцесс" не
элегантнее моего маленького черненького. Теперь можно было успокоенно искать
свое  место. Оно  довольно  быстро  обнаружилось  за одним из многочисленных
столиков  на четверых, украшенных хрустальными  подсвечниками  с  официозной
ленточкой на каждом. На этих ленточках красивым орнаментом были вышиты имена
приглашенных.  Время  от  времени к нам подходили  коллеги  мужа,  и я,  как
попугай, выдавала им один и тот же почти исчерпывающий мой норвежский до дна
вежливый  текст. Выходило  похоже  на разговор,  и обрадованные,  как  дети,
рисорцы шли дальше разыскивать  свои ленточки. Моим  соседом  слева оказался
очередной  скандинавский   красавец.  Похожий  на  Банка  как  брат  родной,
инженер-нефтяник.
     Громко  гогоча, он заявил, что принимает  на себя почетную  обязанность
стать моим  "бурд(стол)-кавалером", а Игорь становится кавалером его похожей
на резвую кобылку "girl-friend" (подружки). Хорошенькая кобылка беспрестанно
курила,  и  я, слегка передернув  обнаженными  плечами, пожаловалась  на это
мужу.  Уж  неизвестно  каким образом,  но до  девицы,  видимо,  дошел  смысл
сказанной  по-русски  фразы.  Она начала  без конца отлучаться, но за столом
больше не смолила.
     Непосредственный  начальник  Игоря  с неизвестными  мне  двумя  другими
господами в смокингах предложил мужу спуститься с ними в бар. Так, на время,
мы  остались  за столом вдвоем с  двойником Банка. Нависло молчание. Правда,
"кавалер"  предпринял пару неловких попыток  со мной  разговориться,  но  на
такие малоинтересные и ни  ему,  ни мне  совершенно  ненужные  темы,  что  я
отвечала односложно и с убийственной вежливостью. А на  похвалу в адрес моей
диковатой, полуварварской  русской прелести, в виде комплимента посоветовала
ему на себя посмотреть.
     Наевшись до отвала, я более не интересовалась полным диковинных морских
явств шведским столом, зато завораживало взгляд пламя свечи, подбирающееся к
ленточке с моим именем. Ленточка в скором  времени загорелась и осыпалась на
тарелку  черным  кружевным  пеплом. Уже вовсю горели моя и мужнина салфетки,
зачиналось пламя и на скатерти,  а  я все отчаянно  надеялась на возвращение
блудного  супруга  и  с  сожалением думала  о своем сильно  открытом платье.
Платье было очень  даже способно оставить  обладательницу  совершенно нагой,
если только  начать в  нем дергаться. Сидящий  как  истукан сосед  по  столу
наконец-то  прекратил  полувосхищенное   созерцание  моей  выдержки  и  силы
характера  и  принялся тушить  пожар.  Ему  на  подмогу  примчался официант,
который и поменял почти на треть сгоревшую скатерть. Я же отправилась искать
мужа,  чтобы  поделиться  с ним  впечатлением  от  случившегося.  Закаленные
морскими штормами конструкторы и строители нефтяных платформ  в  ближайшем к
возгоранию  радиусе,  не говоря  об остальных,  продемонстрировали  стальные
нервы и на происшествие  никак не  отреагировали. Только официант и  двойник
Дэбиного красавчика слегка суетились с  перестановкой  посуды и стряхиванием
пепла.
     Утраченный супруг  пропал будто бы  на  веки  веков, и я  разочарованно
остановилась у стойки бара.
     - А что русские женщины предпочитают пить? - слащавым голосом прошептал
мне в затылок освободившийся "бурд-кавалер". Чтобы ненароком не разочаровать
иностранца,  пришлось вместо "Баккарди" с кокой разрешить  заказать для себя
"Кровавую  Мэри"  с  удвоенной порцией водки. Я даже  пообещала  аттракцион:
выпить  две  порции коктейля  подряд. Донельзя  довольный кавалер с  громким
возгласом "Скол" тут же попытался одним махом проглотить красную жидкость из
своего стакана, но, к  несчастью,  поперхнулся. Основательно  прокашлявшись,
он, видно, собрался с духом и выпалил:
     - Заранее очень извиняюсь, если  вам  эта тема покажется неприятной. Но
читал  так  много книг о  вашем КГБ, о  русских вообще,  что хотел бы задать
вопрос. Как же Игорь-то сумел выехать  на  работу за  границу? Ведь КГБисты,
наверняка, здорово его проверяли, а? Непроверенных не выпускали, ведь так?
     Тут я окончательно просекла его идею, развеселилась и подобрела. Хотя с
усилием,  но   смогла  даже  припомнить  имя  собственное  этого  почитателя
шпионских романов.
     - Ладно, Текилла, слушайте  внимательно. Сейчас соображу. Ну, например,
пятую  инстанцию  перед  выездом в виде  партийно-коммунистической  комиссии
Игорь проходил с одним знакомым  пареньком. Как  в таких  случаях  водилось,
босс принялся зачитывать на паренька его характеристику. И  тут наш знакомый
начал боссу перечить, что он,  дескать, вовсе не  Николай Борисович Дерюгин,
а, наоборот, Борис Николаевич  Дерюгин.  В  подобных  случаях кандидатам  на
выезд было  положено  молчать, как  мертвецам, но Борис был человек упрямый.
Босс, естественно, взъярился и стал орать, что тут черным по белому написано
Николай  Борисович  Дерюгин, 1939 года  рождения... и ошарашенно  замолк.  А
парень так  преспокойненько  ему  ответил,  что  он, мол,  слегка  перепутал
бумаги. Его папа тоже в заграницы собрался...
     - И куда же вашего знакомого посадили?
     -  Да  никуда.  Его  поволокитили  с  месяцок  и  отпустили.  Зато  его
арестовали в  Лондонском  аэропорту.  Он  в  подарок  англичанам повез самый
настоящий русский самовар с трубой, сапогом и шишками в комплекте. Вот такой
огромный, пузатый. Таможенники решили, что Борис хочет пулемет провезти.  Ни
в какую не верили, что такой чудовищный агрегат только чай заваривает. Вот и
пришлось ему два часа самовар  собирать для демонстрации, а потом столько же
разбирать. Представляете, чем  таможенники рисковали? Зато теперь в "Хитроу"
о Борисе легенды ходят. Теперь, извините меня, Текилла, пожалуйста. Мне надо
пойти позвонить.
     Взволнованным, вибрирующим от напряжения голосом  Дэби сообщила,  что с
детьми все в порядке и они давно спят,  но вот Банку плохо,  и ей надо домой
как можно скорее. Что с ним такое, она толком не знала.
     С  целью скорейшего обнаружения  супруга я сбегала  и в бильярдную, и в
кегельбан,  и в  зимний  сад  с фонтаном, но, чертыхаясь про себя, поднялась
обратно в банкетный зал. Игорь вместе с Текиллой преспокойно сидели на своих
местах, болтали и весело поглощали морских каракатиц.
     Пришлось прервать умную мужскую беседу чрезвычайным сообщением.
     - Ну что  ты вся такая нервная? Прибежала, задергалась... Сейчас поедем
и все будет отлично-о-о.
     Заокав,  муж  потянул  длинную  бархатистую  ноту,  а  потом  продолжил
уничтожение королевских устриц как ни в чем не бывало.
     - Какая жалость,  что  вам уже пора, хотя  еще так рано.  Игорь, должен
тебе  сообщить,  что  у  твоей  супруги  потрясающее  чувство  юмора. Редкое
чувство.  Повезло  тебе с  подругой! - На этих  словах  Текилла  с  чувством
приложился к моей ручке с серией поцелуев и долго последнюю не выпускал.
     - Так надеялся потанцевать с вами и все зря!
     -  Большое вам, Текилла, спасибо за изысканные комплименты в мой адрес.
Жаль, что потанцевать нам так и не удалось, а  я танцы тоже  очень люблю, да
редко теперь удается выбраться.
     Еле-еле   высвободилась   я,  продолжая  кокетливо  улыбаться   мужнину
сослуживцу.
     Ожидая на свежем, слегка морозном воздухе заказанное к гостинице такси,
Игорь поинтересовался:
     - А почему это ты весь  вечер называла этого  парня Текиллой? По-моему,
вульгарно и неприлично!
     - Как, а разве его не так зовут?
     - Его  зовут Кнут-Улла, а Текилла - сорт  мексиканской водки. Совсем ты
не разбираешься в спиртных напитках.
     * * *
     Уже полностью экипированная  в дорогу Дэби с нетерпением  поджидала нас
на крыльце. Освобождая свой  велосипед от многочисленных запоров, она излила
целый водопад извинений за испорченный вечер.
     - Что же все-таки с Банком?
     - Еще  не  знаем. Он так страшно  кашлял, когда со мной разговаривал, и
температура была высокая.
     - А как тебе Мишель Пфайфер в роли русской?
     -  Признаться  честно, большое  разочарование. Возможно,  конечно,  что
русские  женщины  и  вправду считают  правильным  вести себя как старомодные
скукоженные  старые  девы.  Всякие  там   занудные  "неудобно",   "никак  не
возможно", "нельзя себе такое  позволить". Нет, в "Возвращении  Бэтмена" она
была гораздо  лучше. Ой,  ты только не обижайся. Тебя я совсем  не  имела  в
виду.
     Я про себя усмехнулась, мы расцеловались с американской подругой, и она
моментально растаяла  в ночи. Лишь светящаяся  краска на  ее велосипеде  еще
пару секунд манила в темноту на манер путеводной звезды.
     * * *
     На следующее утро я позвонила ей, чтобы еще раз поблагодарить за услугу
и заодно, вежливости ради, поинтересоваться здоровьем Банка.
     - О нет, нет. Не волнуйся. Нет, это был не коклюш, а обычная  простуда.
Зря  я вас напугала. У  меня к тебе  небольшая  просьба, Наташа. Могла бы ты
сейчас подтвердить Банку,  что  ювелирный набор вы  с  Игорем подарили. Нет,
нет, совершенно ничего не случилось. Банк несколько расстроен, потому что он
думает, что я  соблазнилась на безделушки и сильно потратилась в  то  время,
когда копим на лодку.
     - Конечно же, я ему все объясню. Позови его к телефону.
     Я ждала долго, но трубка  хранила какое-то шелестящее молчание. Когда я
уже было решила, что линия разъединилась, опять возник повеселевший неслабый
Дэбин голосок с рокочущим американским прононсом:
     - Все в порядке, дорогая. Ничего не надо. Увижу тебя скоро!

     Недели  за  две  до  Рождества,  притащась  из магазинов  вся увешанная
сумками  с  изукрашенными   Дедами  Морозами,  зайцами,  оленями,  елками  и
ангелочками,  рождественскими  подарками для членов  родной семьи, я застала
самый  конец телефонного разговора Игоря с моей  американской подругой.  Они
уже пришли к какому-то обоюдному соглашению и,  пока я запрятывала как можно
дальше  от  любопытных  малышей  блестящие  пакеты,  самозабвенно  принялись
обсуждать  размеры  обуви.  Оказалось, что  всегда спортивная Дэби  проявила
инициативу вывезти все наше семейство на горнолыжный курорт в местечко Анли.
     В  воскресенье   рано  утром  к  нашему  дому   подкатил  вместительный
микроавтобус,   на  крыше  которого  красовались   многочисленные  аккуратно
сложенные  лыжи.   Мы  с  Игорем  оперативно  осуществили  погрузку   нашего
семейства.  Своих лыж, кроме как  у  Сереги,  у  нас не  было. Помимо Дэби с
супругом в нашу компанию еще вошли ранее встречавшийся  огненно-рыжий друг и
сокурсник  Банка  и  видная полногрудая блондинка в  суперсовременных черных
очках,   надо  полагать,  какая-нибудь  банковская  родственница.  Роскошная
блондинка сняла очки с  синих своих очей,  лениво грациозно поправила волосы
и,  стянув  кожу перчатки  поочередно с  каждого  наманикюренного  пальчика,
протянула мне белую пухлую ручку.
     - Разрешите представиться, Мария  Соболева. Командированный в  Норвегию
на неделю эколог-гляциолог.
     Я  даже  растерялась. Вот уж чего  не ожидала, так это  услышать чистую
красивую русскую речь  от этой, как мне  попервоначалу показалось,  типичной
скандинавки.
     -  Я  специально  готовила  для  тебя  сюрприз.  Знала, что обрадуешься
соотечественнице. А я  ведь  теперь  работаю в ГРИДе, помнишь - рассказывала
тебе  про  них?  -   с   воодушевлением   зафонтанировала  Дэби  и,  уже  не
останавливаясь, взахлеб принялась рассказывать о радужных перспективах якобы
предложенной  Банком нашей  совместной поездки  в горы. Он же договорился  с
рыжим Эриком, что тот возьмет напрокат у родственников автобус.
     -  В Анли нам будет  отлично.  Сегодня  такое  солнце  и  народу  будет
полным-полно.
     Американочка радовалась как ребенок.
     Тем временем улыбающийся  Игорь выспрашивал у ослепительно красивой  и,
наверное, столь же ученой Марии о цели ее  командировки. Кое-как поддерживая
с Дэби разговор на английском, я вслушивалась в полную мягких московских "а"
неторопливую   и   чуть  томную  речь  Марии.  Она  с  такой   увлеченностью
рассказывала  ему об основанном ею журнале "Эколог", об идеях экологического
туризма  и о необходимости  спасения  нетронутой  суровой прелести  русского
Севера, что я  даже позавидовала цельности такой натуры и тому, что  человек
нашел свое место.
     Видимо,  среагировав  на слово-пароль "экология", в  разговор  вмешался
Банк  и  принялся нудно  рассуждать  о  степени  важности  охраны норвежской
окружающей среды. Затем он переключился на себя и свою учебу.
     - Я, конечно, не лучший среди студентов, но много  занимаюсь и  поэтому
не худший, - периодически повторял он, делая  не вполне понятный мне упор на
этой фразе. Дэби согласно кивала его словам.
     Анли и  вправду  оказалось  приятным  местечком.  Народу  там собралось
видимо-невидимо.  Взрослые  и дети  в  специальных лыжных комбинезонах  всех
оттенков  радуги   фланировали   на  фоне  бодрящего  пейзажа  укутанных   в
голубоватые сияющие снега гор.
     У  склонов  повсюду,  насколько  хватало  обзора,  возвышались  детские
цветные городки, змеились быстрые очереди к подъемникам и  жарился аппетитно
пахнущий гриль. Подъемников я насчитала пять.
     Пока  вся компания, кроме  меня и  моей  дочери,  надевала  специальные
пластиковые бутсы  с металлическими  пристежками, мы  с Машаней  исследовали
меню  близлежащего  кафе.  Дэби, Банк  и веснушчатый  даже  в  зимнее  время
огненноголовый  Эрик,  одетые  соответственно   в  красный,  белый  и  синий
горнолыжные костюмы,  даже лыжи и  ботинки подобрали точно  под цвет одежды,
хотя, может, и наоборот.
     Мой муж, как и было обговорено заранее, получил запасные лыжи и ботинки
стального  цвета  от  Банка. Предполагаю, что Марии Соболевой выдали  вторые
лыжи Дэби, первоначально предназначавшиеся  для меня. Закупив билеты, группа
наших лыжников  дружно  двинулась  к  самому дальнему и, как мне почудилось,
наиболее  быстро  вращающемуся  фуникулеру.  Банк  и  Дэби первыми  проворно
вскочили в понесшиеся наверх сидения. Игорек, замешкавшись  с автоматической
пробивкой  билета,  под свое сидение чуточку опоздал,  за что  немедленно  и
получил от него неслабый толчок по мягкому месту. Вероятно, на нервной почве
у  супруга отстегнулась  одна  лыжа, которую все же успел подхватить на лету
любезный Эрик.  Ручищей,  длинной как стрела  крана и, по всему видать, силы
неимоверной, он одновременно умудрился и  Марию подсадить в ее кресло. Трюк,
достойный циркового артиста.
     Юный  горнолыжник Серега поковылял в направлении детских горок, а  мы с
Машастиком устроились неподалеку на лавочке. Время от времени  я поглядывала
на  крутой спуск. Лента кресел, естественно, вниз  с горы всегда шла пустая.
Внезапно  какое-то едва  различимое цветовое  пятнышко  показалось  на  фоне
заснеженного склона, и спасательная служба мигом засуетилась. Из сарайчика с
намалеванным  на нем красным  крестом выскочили  два санитара  с носилками и
побежали встречать пострадавшего. Насилу отбившись от  их  назойливых  услуг
гордым английским "Ноу", к  нам с дочкой подошла ее тезка Мария. Ученая дама
комфортно  расположилась  рядом  на  скамеечке,   сняла  очки  и  подставила
аккуратно выточенное лицо навстречу лучам яркого горного солнца.
     - Что там такое? А где Игорь?
     Не  иначе   как  от   волнения  мои  голосовые  связки  выдали  куриное
кудахтанье.
     - Спокойно, спокойно.  Ничего  не случилось. Эта трасса оказалась пятой
по  сложности  и  совсем  не  для  новичков.  Я  как вниз  на эту  вертикаль
посмотрела, так сразу дала  друзьям понять, что розыгрыша не получится.  Ну,
посмеялась, конечно, вместе с ними, не без того. Но вниз предпочла все же на
подъемнике спуститься.
     - А Игорь где? Он ведь тоже на слаломные лыжи в первый раз встал.
     -  Да успокойся, пожалуйста.  Ничего  с твоим  дорогим не  случится. Он
решил съехать вниз на своих двоих и лыжах. Сказал: "Мужик я или не мужик!" Я
чуть-чуть понаблюдала: решительный,  напористый,  по-хорошему самоуверенный.
Доедет! Небось, скоро сам сюда придет. Что с тобой, зуб заболел?
     Издалека,  повторно  направляясь  к  фуникулеру,  нам помахали  красная
хохочущая Дэби и белый серьезный Банк.
     - Да так, ерунда. Зубы на холоде  сенситивными становятся. А могла бы я
вас, Мария,  попросить об одолжении? Не захватите ли  в Москву  посылочку  с
подарками для родных к Новому году?
     -  Возьму, пожалуй, если всучишь  не  более десяти килограммов.  А то я
тоже накупила  всякой  всячины, да и своих шмоток  хватает.  Ну, а как  тебе
здесь в Норвегии? Нравится?
     - Да если, Маша, честно признаться, то когда  муж уходит в море - места
себе не нахожу в  этом Рисоре. Зачеркиваю на календаре  каждый  прожитый без
него   день  и  считаю,  сколько  еще  осталось.  Такое  одиночество   порой
накатывает, что ком  к  горлу подступает. Мне  самой  никого ни  видеть,  ни
слышать не хочется, ну разве что Дэби...
     Мария с изящным поворотом головы прямо-таки вперила в меня  редкостного
василькового цвета глаза уж до того  насыщенного  оттенка, что временами они
казались черными.
     -  Это  ты  напрасно  так  психуешь. Может,  просто  самой  надо  стать
поинициативнее и пообщительнее.  Хотя, конечно,  когда дети маленькие, такие
чувства посещают часто. У меня тоже, помню, что-то подобное было.  Ну да это
пройдет, не кисни... Пойду-ка я  покатаюсь вместе с твоим Сережкой вон с той
невысокой горки.
     Странно  косолапя  и  таща  лыжи  в руках,  к  нашей  лавочке  медленно
приближался мой муж.
     - Ну  как ты? - громко  крикнула я ему метров за десять до места своего
насеста  и от  души  захохотала,  прочтя ответ  на  его лице. Сама  я,  если
признаться честно, спортсменка никакая, но все же спросила: - Как прошел наш
крутой вираж?
     -  Да  упарился  весь,  пока спустился. Раз  сто  упал.  Эти спортсмены
заядлые тоже хороши! Взяли и все разом вниз укатили. Спасибо этому Эрику. Он
метров на сто спустился и меня подождал. Хоть объяснил, как и  на какую ногу
вес  переносить  при повороте,  еще кое-какую технику.  Я был так  счастлив,
когда  до  подножия горы  наконец дотащился. Весь спуск  трясся,  что  сзади
кто-нибудь наедет, а нормальные лыжники уже раза по три успели съехать. Но с
меня слалома на сегодня хватит. Бери детей и пойдем в кафе посидим.
     В  кафе самообслуживания мы взяли горячий вишневый сок  и  бутерброды и
расселись за  большим,  нарочито неотесанным столом  у  стеклянной  стены  с
романтическим  видом  на  сверкающие  горные  вершины.  Очень  скоро  к  нам
присоединилась  Мария,   а   вскоре  и  довольная,  посвежевшая   Дэби  тоже
проголодалась.  Румяные  с  морозца,  выдыхающие по  принципу  Змея-Горыныча
остатки  морозного  пара,  могучие  норвежцы Банк  и Эрик появились  в  кафе
последними. Итак, вся наша компания снова была в сборе. Я решила потихонечку
уточнить у Дэби имя друга ее мужа. Мне показалось, что Банк зовет его как-то
иначе, чем остальные. Эрик  и  вправду оказался  Туром-Эриком,  но Дэби меня
заверила, что в общежитии все зовут его по-простому.
     - Отлично для  первого раза у тебя получилось, Игорь!  - снисходительно
заявил  Банк  и  осторожно  подул  на  горячий  кофе.  - Сейчас основательно
подкрепимся  и  еще  с тобой покатаемся. Думаю, мы  начнем  прямо  с  трассы
третьей сложности.  Да что там устал! Нас что ли зря пугали в армии русскими
парнями. Ты уж покажи класс!
     -  А  действительно  очень неплохо, Игорь, -  вступил в разговор  очень
малоразговорчивый  даже  для норвежца  долговязый  Эрик.  -  Реакция у  тебя
замечательная.   Чувствуется    спортивная    косточка.    Еще   бы    чуток
потренироваться,  спуститься  бы  раза  три-четыре  и   станешь  законченным
горнолыжником. Я мог бы тебе позвонить, когда в следующий раз поеду в горы.
     -  Большое спасибо,  Эрик.  Только еще  до  Крисмаса  (Рождества) Игорь
уходит в море. Новый год тоже на корабле встретит.
     Я  с  сожалением вздохнула  и  еще  раз от  всей  души,  как говорится,
поблагодарила  рыжего  детину.  Однако Банк ну  никак  не успокаивался,  все
продолжал настаивать на своем. Я его слушала, слушала  и мстительное чувство
метелью закружилось  в самой темной глубине моей ангельски светлой сущности.
Горделивый Банк так и не почувствовал, что обречен, и продолжал надоедать.
     Машастик, подпрыгивая на  моих коленях  с  довольным визгом, тянулась к
бумажному стаканчику с  теплым соком. Безотчетно повинуясь  гневному порыву,
мои пальцы лишь чуть-чуть сдвинули стаканчик поближе к краю стола и заодно к
сверкающему  белизной  костюму. Далее все стало делом техники,  которой  моя
Маша  владела  безупречно. Я с  извинениями бросилась  оттирать расплывшееся
бордовое пятно на белоснежном костюме Банка, а Дэби,  чуть ли не опрокидывая
стулья  в  зале,  прыжками  понеслась  за  чистой   водой   к  умывальникам.
Помрачневший  подружкин  супруг сразу же  отдумал возвращаться  на  трассу и
предложил двигать всем домой.
     - Ну вот и откатались, - усмехнулась Мария Соболева.
     Я  принялась  расспрашивать  ее поподробнее о житье-бытье в  Москве,  с
неодобрением  наблюдая,  как  неизвестно   отчего  ликующая   Дэби  пытается
неприлично  повиснуть  на  шее  своего  озабоченного  муженька  по  пути   к
автостоянке. Не тратя на нее времени и  внимания, Банк по-деловому  о чем-то
допрашивал ссутулившегося и поскучневшего Эрика-Рыжего.

     С  отъездом мужа неумолимый "закон бутерброда" или, если попроще, закон
подлости  начал  действовать.  Видно,  я  все-таки  простудилась  на  лыжной
прогулке, и от горячего, равно как и от холодного, зубы у меня начали слегка
поднывать. Поначалу здорово помогал анальгин. Однако спустя два дня пришлось
глотать его горстями, но  это  уже не работало.  Я даже затруднялась понять,
какой же именно зуб болит, так как ныла вся целиком нижняя челюсть. Терпения
русским женщинам, как известно из литературных источников, не занимать. Лишь
тогда,  когда раз в  десять  минут  я  начала  припадать щекой к прохладному
деревянному полу (а только таким экзотическим способом удавалось перетерпеть
всплески  адской  муки), пришла  решимость позвонить какому-нибудь дантисту.
Выяснилось,  что  принять  меня  могут  только через три  дня.  Вдаваться  в
дальнейшие объяснения с местной службой зубного сервиса у меня просто сил не
хватило, я лишь обреченно принялась выть дальше пуще стаи серых волков.
     Напуганный   бесконечными   стенаниями,  плачем  и   жалобами   сынишка
сочувственно напомнил, что муж нашей  домовладелицы тоже зубной врач и живут
они  на  соседней улице.  В отличие  от  меня пятилетний  Сережка  со  всеми
соседями был накоротке, он был также знаком с подробностями соседских жизней
и отлично воспроизводил их трудно произносимые иноземные имена.
     Я уже  собиралась  приступить к  розыскам  телефонного  номера  хозяйки
Сульвейг и ее дантиста Харалда,  но очередной приступ боли серьезно  помешал
этим  планам.  В  самый  наикритический  момент,  когда,  стоная на  полу, я
мысленно сравнивала данную звериную  боль с родовой не в пользу последней, в
комнате, как из воздуха, материализовалась Дэби. Она просто мимо проходила и
решила заскочить, поскольку любимый укатил на охоту вместе со своим папой, а
Сережа открыл дверь и сказал, что маме очень плохо. Полная решимости подруга
отправила меня к врачу немедля, сама же осталась с детьми.
     Дантист  Харалд определил основательно запущенный  то  ли  подчелюстной
абсцесс, то ли воспаление  надкостницы. Несмотря на  изрядную дозу  наркоза,
страдания  все  равно  были  неимоверными.  Моля  всех  святых  о  скорейшем
завершении  всех моих мук,  я время от времени  открывала слезящиеся глаза и
как  в бреду сквозь синий туман видела либо всю забрызганную кровью  повязку
на лице доктора, либо витиеватые норвежские  тексты про зубы на  потолке его
кабинета.
     - До сих пор жива?  - пошутил муж домовладелицы по  окончании более чем
полуторачасовой операции  и объяснил, что  зуб мудрости  у меня  искривился,
врос в челюстную кость и с ней что-то очень плохое от этого сделалось. Очень
было трудно выпилить зуб из кости. Это была дорогая операция,  однако Харалд
обещал дать талон на возмещение половины ее  стоимости в социальной конторе.
Денег при себе у меня не было и, пообещав через несколько минут вернуться, я
побежала   по  направлению  к  банку.  Прежде  исправно   выдающий  наличные
банковский  автомат  ответил  как  назло, что  денег на счету  больше нет. Я
хлопнула  себя  по  лбу: вот  балда, ведь  Игорь  перед  отъездом  собирался
перевести все финансы на специальный счет с лучшими процентами, а ты даже не
удосужилась поинтересоваться новым номером. А  в общем-то, ничего страшного:
через три-пять дней  сюда все равно поступит зарплата  мужа за этот месяц. А
что касается  врача...  Естественнейшим образом я решила  поступить так, как
всегда  поступала  при  подобных  затруднениях:  решила  подзанять  денег  у
подруги. Добежав  до  дома,  я  вкратце  обрисовала  Дэби  свою  современную
финансовую  ситуацию.  Она  с  места  в карьер  со своим неизменным  "О'кэй"
отцепила  велосипед  от нашего  палисадника и поехала  к  автомату  со своей
пластиковой карточкой.
     - Расплачусь с твоим соседом-дантистом лично, - крикнула уже с дороги.
     -  Дэби,  еще  конфет  каких-нибудь  купи.  Выбирай  свои   любимые!  -
откликнулась я ей вдогонку, и она весело махнула в ответ.
     Заморозка  отошла, многострадальная челюсть заныла с удвоенной силой, а
левая  щека  на  глазах  начала раздуваться,  приобретая мертвецки  синюшный
оттенок. Вернувшаяся Дэби  здорово испугалась, увидев меня в таком  виде,  и
принялась звонить  врачу.  Выяснилось,  что все  идет по плану: боль  должна
утихнуть примерно к следующему утру, хотя физию  раздует еще сильнее. Недели
полторы затем  она  будет менять цвета. Ну  а после этого срока я даже смогу
нормально есть.
     - Мой Бог, какая ты несчастная, бедняжка. Такая бледная и измученная. А
хочешь,  я останусь у тебя  ночевать и хоть чуточку помогу с  детьми? Сейчас
тебе необходимо пойти и полежать, может, удастся заснуть.
     С  глубоким душевным  участием  моя американка  нежно  гладила  меня по
волосам. Потом взяла за руку и, не слушая возражений, отвела в спальню.
     Я проснулась под вечер. Дэби укладывала спать детишек и нараспев читала
им английские детские стишки.
     -  Ой, мамочка встала,  -  обрадованно закричал Сережка и  запрыгал  по
кровати при моем появлении.  - А вы с Дэби - будто бы из мультфильмов: она -
Покахонтас, а ты - Русалочка. Правда, правда! Поцелуй нас с Машей!
     Я  внимательно,  как  будто  в первый  раз  вижу,  посмотрела  на Дэби.
Действительно,  в  ее  миндалевидных,  цвета  темной  вишни  глазах,  сильно
выдающихся  скулах,  широких,  но четко очерченных крыльях чуть с  горбинкой
носа и прямых иссиня-черных волосах могли  скрываться генетические отголоски
коренного населения Америки. Хотя сама Дэби была твердо убеждена, что все ее
предки - выходцы  из Норвегии. Моя американская подруга так упоительно-нежно
целовала  на  прощание  Машеньку, что я не  преминула  поинтересоваться,  не
планируют ли они с Банком обзаведение собственным потомством.
     -  Ты что, с ума сошла?  -  шепотом отвечала  Дэби, осторожно притворяя
дверь детской спальни. - Да мне еще нет и двадцати пяти. Детей надо заводить
лет под сорок. Тогда уже и карьера сделана,  и дом обустроен, машина хорошая
появится и по миру  наездишься.  Дети -  большая  роскошь,  и ее  можно себе
позволить, когда ничего другого уже и не надо, и не хочется. В жизни главное
- развить собственную личность до конца!
     Я мягко напомнила ей об Ольге, родившей сына в восемнадцать.
     - Да вы, русские, ты уж извини за прямоту, во всем немного сдвинутые, -
моментально парировала  она. - Все  оттого, что Россия  -  это все-таки пока
Восток! Еще раз извини.
     Я улыбнулась ее декларации,  и  желания поспорить на этот раз у меня не
возникло.
     -  Завари  себе  чайку, Дэби,  и  открой  конфетки.  Хочешь,  сэндвичей
понаделаем? Я за компанию с тобой, конечно, посижу, но кушать не стану, и не
уговаривай. Во рту шов на шве, говорить - и то трудно.
     Мы с Дэби удобно расположились вокруг журнального столика в центральной
комнате  с роскошным  видом на  вечерний город и море. Подруга не поленилась
растопить  камин.  Стало  тепло  и  уютно  и располагало к  задушевности.  Я
прилегла на диванчик и прижалась больной щекой к славному диванному  валику.
Дэби подсела поближе, отхлебнула глоточек чая и кинула в рот конфетку.
     - Чтобы тебе сейчас хотелось, Наташа?
     -  Перестать  быть похожей на  крокодила... Слушай, Дэби, а  ты  умеешь
делать массаж?
     Американочка  немедленно  объявила  себя  специалистом  по  спортивному
массажу, решительно обнажила мне спину и принялась растирать мой позвоночник
энергичными пассами твердых  как  орехи запястий. Очень стало больно,  но на
мою  просьбу  снизить  усердие  она отвечала,  что  делает все  по правилам.
Касания жестких ее пальцев более напоминали уверенные в  себе и нетерпеливые
мужские, чем ласкающие кожу, как  летнее солнышко, как волны южного  прибоя,
неторопливые женские.
     -  Дэби,  дорогая, а попробуй  делать вот так и вот так.  Это Оля  меня
научила. Она  рассказывала, что  такую технику описывала еще древнегреческая
поэтесса  Сапфо. Теперь гораздо лучше, но не забывай и про волосы. Вообрази,
что ты:
     Хмельная и влюбленная
     Луной озарена.
     В шелках полурастегнутых
     И с чашею вина.
     Нет,  это  не ее  стихи.  Я  не  знаю  чьи. Ольга тоже не  знала.  Если
захочешь, я тебя потом тоже помассирую.
     -  Как много  вы,  русские,  знаете.  И  ты, Наташа,  просто  идеальное
средство для снятия стресса. Мне давно-давно не было так хорошо.
     Вдруг Дэби доверительно  придавила  мое обессиленное от пережитого тело
своим.
     -  Решусь  спросить  твоего  совета...  Мой  Банк  обожает смотреть  по
телевизору  эротические  программы  и фантазии,  ну и не только эротические.
Порнографией  тоже увлекается, признаюсь  честно.  А я ведь  из католической
семьи.  В  душе  не  принимаю  ни  таких  поз, ни  таких мест,  но боюсь его
огорчать. Еще он  почему-то считает, что рыжеволосые женщины самые в постели
активные. Да нет, я не хочу перекраситься. Ты послушай до конца...
     Она нерешительно умолкла, чуточку покраснела и отодвинулась в тень.
     -  Ладно,  скажу  тебе  правду  как   женщина  женщине.  Не  хочу   его
разочаровывать, понимаешь? Но для меня подобные вещи - сущая мука. И в то же
время  я  не знаю, как это прекратить поделикатнее. Извелась вся. Каждый раз
думаю, а что если Бог наблюдает...
     Я взяла ее руки в свои.
     - Уверена,  что  смогу  тебе  кое-что  присоветовать.  Вон  видишь,  на
магнитофоне наушники лежат,  такие кожаные. Возьми их домой, а возлюбленному
сообщи следующее: в лифте небоскреба, в гинекологическом кресле или на столе
босса - это все малооригинальные  и давно устаревшие глупости. Для  русских,
прямо  скажем,  слабовато. Слабовато для нас. Скажи  своему Банку, что  тебя
интересуют теперь только  русские сексуальные фантазии. Скажем, с танкистами
в танке или...
     - Ты это серьезно, Наташа? Русские и вправду любят в танке? А  там как,
не очень тесно?
     В Дэбиных  глазах засветился огонек изумления и неподдельного интереса,
и я уже не могла бы позволить себе американку разочаровать.
     - В танке отлично! Только надо себя контролировать и за ногами следить,
чтобы случайно не нажать  на гашетку. Возьми  для Банка наушники  - они  так
здорово смахивают на шлем русского танкиста, и пусть впредь любовью только в
них  занимается. Что значит,  может не захотеть?! Стой на своем!  Еще можешь
одолжить на время вон ту шкуру  под медведя. Вообрази картину: зима, Сибирь,
тайга, медведь и ты под ним. Правда здорово? А в танке с медведем еще лучше,
потому  как теплее.  Да почему "не может быть", почему "опасно"? Да у  нас в
России было, есть и будет.
     Американка  глубоко  задумалась,   и   суровая   вертикальная  морщинка
прорезала ее  высокий  лоб. Я насколько  могла долго корчила серьезную мину,
но, не удержавшись, расхохоталась. Не  удержалась  я  и  на  диване. Кубарем
скатилась с  него  вниз,  прямо  на шкуру  под белого  медведя.  На  полу  я
продолжала  извиваться в неистовых смеховых  судорогах. Дэби с сожалением на
меня  смотрела,  недоуменно  передернула  "косой  саженью"  своих  плечей  и
поднялась с места за чайничком.
     - А скажи мне правду, Наташа. Как ты любишь любить?
     Налив себе чаю, подруга комфортно расположилась на шкуре рядом со мной.
Между коленей она разместила чашку и шоколадный набор.
     - Да  абсолютно  банально  и ничего особенного. Люблю кружевное  белье:
черное,  белое или  красное -  по  настроению. Еще хорошо  чулки и туфли  на
каблуках и чтобы камин горел,  как  сейчас,  или свечи.  Песни Элвиса  очень
делают  настроение  и еще  этого,  Энгельберта  Хампердинга. А  вообще-то до
переезда в этот  дом  я и не догадывалась, что  вид  из  окна может так  все
менять.  Огни,  море,   лодки  завораживают.  А  какие  навевают  колдовские
фантазии... Ты ведь тоже чувствуешь, да?
     Запищала  маленькая  Маша,  и пришлось  всплывать  из  ореола грез. Моя
рыжекудрая  красавица  хныкала не просыпаясь, видно, ей снилась какая-нибудь
бука.  Но, к  счастью, бука долго не обременяла Машеньку своим присутствием.
Ребеночек  зачмокал сладкими  губками, и я быстро вставила туда  соску.  Уже
вовсю шел завтрашний день и чуть ли не светать начинало. Нам с Дэби пришлось
срочно укладываться спать. Американской подруге были выданы новые постельные
принадлежности, и мы пожелали друг другу доброй ночи.
     Утром  она  так  заспешила  в  свое  общежитие  успеть  приготовить   к
возвращению мужа то ли  "тако",  то  ли "кото", очевидно им любимые, а также
привести  в  порядок  квартиру  и  самое  себя,  что  едва-едва  согласилась
проглотить на завтрак кукурузные хлопья. Было видно, что моей подруге просто
не терпится встретить своего ненаглядного  и ничто  в  мире  не способно  ее
остановить.
     - Если Банк вдруг задержится на охоте до завтра, так может, и следующую
ночь у меня заночуешь?
     Дэби отмахнулась и  пулей вылетела за дверь, даже позабыв чмокнуть меня
в щечку по своему обыкновению.
     - Да, любовь зла!  - подумала я про себя, со вздохом обозрела в зеркале
свою раздутую физиономию и приступила к ежедневным обязанностям домохозяйки.
     * * *
     Всего  лишь  через  два  часа  после  своего торопливого  отбытия,  вся
какая-то взвинченная, моя Дэби вновь возникла на пороге моего дома. Взглянув
на нее, я предположила какой-нибудь несчастный случай на охоте.
     - Что-нибудь с Банком?
     -  Наташа,  я даже затрудняюсь тебе объяснить... -  Подруга потупилась,
так  и  не переступив  порога.  - Да ладно, скажу  как скажу. У  нас с мужем
совмещенный счет в банке, и  когда я ему рассказала, что отдала семьсот крон
тебе  взаймы, то...  -  Тут  Дэби еще больше помрачнела, словно задумалась о
неминуемом для всего  живого, совсем низко склонила голову, и длинные волосы
занавесили скуластое лицо. - Ты знаешь, Банк счел, что я не должна была тебе
одалживать деньги, а ты не  должна была просить. Мне очень тяжело  это  тебе
говорить, но...  Он сказал,  что мы знаем тебя без году неделя и... В общем,
он требует деньги назад прямо сейчас.
     - Вы сомневаетесь, что я эту сумму верну?
     На   душе  сделалось  муторно  и  обидно.  Будто  плюнули.  Я  мысленно
вообразила себе шею Дэбиного мужа и, слава  Богу, тоже мысленно, вгрызлась в
нее зубами. Да и Дэби тоже хороша...
     - Да  ты  что, Наташа!  Ни я, ни  мой Банк  ничего  подобного в виду не
имеем. Извини, не хотела обидеть. Я-то  сама все понимаю,  но Банк все время
так психует из-за этой лодки... Я совершенно растерянна и не знаю, где взять
денег.
     У  меня  на языке  вертелся  один дельный  совет  для  нее, но для  его
воплощения требовался  автомат  Калашникова, а его у  меня не  было. Поэтому
вслух я высказала  гипотезу о  перезаеме  требуемых  финансовых  ресурсов  у
Роджера или Брайана.
     - Ты что, смеешься?! Да у них отродясь всегда пустые карманы.
     Американка с глубокой горечью, видно за Роджера, Брайана  и себя, криво
усмехнулась.
     - Дэби,  милая, а что, если тебе  просто-напросто серьезно поговорить с
мужем и  дать ему, наконец, понять, что ты  взрослый человек и  имеешь право
поступать так, как считаешь нужным. А  деньги, клянусь, верну максимум через
четыре  дня. Если  в  общежитии  застать  тебя не смогу,  то  передам  через
учителя.
     - Наташа, ты не  понимаешь. Все гораздо  хуже. Банк может обратиться  в
полицию, и это серьезно.
     Сдерживая  закипающие   слезы,  из   последних  сил,   я   презрительно
присвистнула.
     -  В  полицию?  Ха,  да  пусть себе обращается. Мне это совершенно  все
равно.
     Быстро повернувшись  к  американке спиной, я  стерла  обжигающую мокрую
соль с изуродованной щеки.  И тут Дэби  с  такой  неистовой силой развернула
меня  к себе,  что я едва устояла  на ногах. Удерживая за плечи и пристально
глядя в глаза, она отчеканила прямо в мое лицо:
     - Даже  не  вздумай обижаться. Не терплю, когда так.  Я  Банку пыталась
объяснить,  что в  отношении тебя он  не  прав.  Еще  раз скажу.  А  об этих
деньгах... Уж три-четыре дня как-нибудь проживем...

     После  такого случая я начала Дэби избегать.  Еще  неизвестно, на какие
неприятности можно  нарваться  с ее  суженым.  В  жизни  бы не поверила, что
эмансипированные американки могут так пресмыкаться перед мужчинами. Надо же,
говорила  - католичка,  а  продала  душу почти дьяволу за его ангелоподобную
скандинавскую  красоту.  Однако  она  меня не  забывала,  и  хотя  больше не
появлялась, но все-таки продолжала время от  времени звонить. Когда вместе с
любимым  супругом  моя  американская  подруга  укатила  в  свою  Америку  на
Рождественские каникулы,  то  даже прислала две  открытки  с  видами  пляжей
Флориды. В каждой из  них она сообщала телефонный  номер родителей Банка, на
случай,  как она  выразилась,  моей  крайней  необходимости.  Знали  бы  эти
родители о таком смелом предложении своей невестки...
     Но  все-таки даже на  огромном расстоянии Дэби сумела  уловить мое  уже
мало  поддающееся  волевому  контролю  чувство   бесконечного   одиночества,
неприкаянности и непреодолимой тоски. До комка  в горле тяжко стало  видеть,
как дрожащими  полосками света растекаются по морю чужие огни чужих холодных
домов, а  позади них угадываются печальные  очертания чужих черных скал.  До
возвращения Игоря было далеко; а на меня по вечерам, особенно когда засыпало
голосистое потомство, начал нападать безотчетный страх.
     Стеной валил густейший мокрый снег.  Снегопад не  прекращался уже  дней
семь. Снаружи  окна  дома  завалило чуть ли не до половины,  а входная дверь
открывалась только нечеловеческим усилием, будто бы с той стороны ее держали
великаны. Скучные, мрачные мысли и лишь они стали частыми моими гостями.
     -  Вот завалит  меня  с детьми по самую  крышу и  откапывать  никто  не
станет. Кто еще помнит, что мы здесь?
     То ли темнота так парализующе действовала на мою чувствительную нервную
систему, то  ли непрекращающийся, бесконечный и до смерти надоевший снег, но
стало навязчиво  казаться, будто бы некто в черном ночами напролет бродит по
саду, заглядывает в окна,  скребется в двери. Днем я  с трудом, но еще могла
себя убедить, что стучать по стеклам могут мокрые ветви деревьев, а скрипеть
и  завывать - колючий,  злой  ветер  с моря. Однако с  наступлением  сумерек
предпочитала держать от себя поблизости самый большой кухонный нож.
     Тем  вечером  я сидела, как на  иголках. Уголок  моего  глаза явственно
засек за стеклом неясные очертания черной фигуры, которая тут же скрылась из
вида. Нет, я не галлюцинировала, что толку и дальше обманывать себя - кто-то
ходил  по  неуютному,  пустынному  саду.  Невозможно было  дольше терпеть  и
продолжать дожидаться  неизвестно  чего. Я взяла нож,  решительно  подошла к
центральному   окну   и...   чуть   не   умерла  от  ужаса.   Тонкое   лицо,
мертвенно-белое, словно вылепленное из снега, выступило из тени деревьев под
мутноватый  свет фонаря и  припало к  стеклу,  шевеля  чернеющими  губами...
Некоторое время провозившись, я наконец-то справилась с неподдающейся дверью
и впустила нашу домовладелицу Сульвейг.
     -  Звонок  не работает,  Наташа.  Надо  батарейки  сменить.  Я стучала,
стучала, но, видимо, телевизор включен и тебе не слышно.
     Наша  хозяйка  Сульвейг  была  очень  уважаемой  дамой  в  Рисоре,  она
заведовала ателье  по пошиву национальных костюмов. Я обрадовалась, что хоть
она зашла, хотя бы и со скрытой целью надзора и контроля за своим недвижимым
и движимым имуществом. Мы попили чайку, поговорили о том, о сем, в том числе
и  о  моей  многострадальной челюсти, оперированной  ее  супругом. Затем она
изложила суть дела,  по которому и пришла. Так как дочь моих домовладелицы и
дантиста  после своей свадьбы непременно желает вселиться в этот дом, то нас
просят выехать ранее обусловленного контрактом  срока. Сульвейг позаботилась
все  организовать наилучшим образом, и новое пристанище для нашей семьи  уже
было найдено. Предлагался дом  соседа на чуть более высоком уступе скалы, но
зато с утсиктом  (видом) на море в два раза краше  нынешнего. Хозяйка  очень
извинялась за причиненное беспокойство и  выражала надежду,  что  переезд не
станет для  меня  чересчур обременительным делом. Я согласно кивнула, твердо
пообещав переехать в предложенный двухнедельный срок, и попросила позволения
допользоваться на новом месте детским стулом и кроваткой,  в которых некогда
сидела и лежала сама маленькая Сульвейг.
     Домовладелица согласилась дать взаймы детскую мебель,  ласково  со мной
простилась и на  всякий случай оставила  координаты рисорского  агентства по
чистке ковровых покрытий.
     Немного поразмыслив над грядущими переменами в моей жизненной ситуации,
я нечаянно припомнила, что Сульвейг - родная сестра  местного священника. Уж
не поделился ли прист со своей сестричкой домыслами Ольгиного мужа про меня?
Не  в  этом   ли   кроется  истинная  причина   такой  внезапной  и  срочной
необходимости  моего  выезда? Ведь, кажется,  ее молодые живут  и  учатся  в
Кристиансанде. А впрочем,  мало ли что, принялась я себя успокаивать. Но  на
душе спокойнее не стало.
     Позвонил супруг, но  был предельно краток. Произошла  серьезная авария.
Во время шторма  только что смонтированное покрытие  упало в море  и  сильно
повредило  нефтеперегонное  оборудование.  Поскольку  он  считается  крупным
специалистом по грузоподъемным операциям, то задерживается на неопределенный
срок.  Положив  трубку, я  разрыдалась как  от  безмерного  горя,  в кусочки
рвущего душу.
     Два  дня  я  пребывала в полной и абсолютной  депрессии  и  прострации,
насколько это было возможным при  наличии малолетних наследников. После чего
выяснилось,  что план  переезда  уже  созрел  в  моем  мозгу.  Первым  делом
необходимо нанести визит будущему домохозяину по имени Ян-Хенрик и осмотреть
его владения.
     * * *
     Этот Ян-Хенрик оказался очень приятным одиноким мужчиной лет где-нибудь
слегка  за сорок. А  дом его своей необычностью  для  местных  архитектурных
традиций  и раньше  привлекал мое внимание. Он напоминал  большой стеклянный
куб, поставленный  на ребро.  Ничем  не стесненные, открытые  всем  сторонам
света пространства в одноэтажном бунгало располагались сразу в трех уровнях.
Самым замечательным оказался тот факт, что море можно было обозревать с трех
стеклянных стен. Картина взору являлась впечатляющая.
     Внутреннее  убранство   полностью  соответствовало  американской   моде
шестидесятых-семидесятых: устрашающих размеров пузатый холодильник,  плита с
пультом управления ракеты, странного  вида кондиционеры на потолке и главная
достопримечательность   -   пятиспальная  кровать   в   виде   кадиллака   с
вмонтированными в нее лампочками-мигалками, электронными часами  с кукушкой,
радио, зажигалкой  и  черт знает  чем еще. Хозяин, проживший в  Штатах более
двадцати  лет, то  ли  в шутку, то ли всерьез клялся и божился, что был  там
лучшим другом лучшего друга самого Элвиса и мне  предстоит почивать на одной
из кроватей великого певца. Я Яну-Хенрику почти верила. И в самом деле, кому
бы  другому,  кроме  супер-экстравагантного короля  рока, пришло бы в голову
возлечь  на  этакого  сверкающего   нержавейкой   монстра.  А   на  прощание
гостеприимный хозяин почти насильно заставил принять в  подарок диск  Элвиса
Пресли с моей любимой, как я неосторожно ему призналась,  песней "Сейчас или
никогда".
     Теперь следовало найти какого-нибудь добровольца, кто бы хоть ненадолго
согласился  присмотреть   за   детками-конфетками  непосредственно  в   день
переезда. В  этом деле я очень рассчитывала на  старушку  соседку. Она  жила
рядом, имела  шестерых детей  и двенадцать  внуков, и мои котятки забегали к
ней  при  каждом удобном  случае,  потому  что  всякий  раз  там их  угощали
конфетами,  фруктами и мороженым. Но,  к  сожалению,  добрая  тетушка Тордис
уезжала на  север в Тронхейм, чтобы  погостить  там в  семье своего старшего
сына. Ничего не поделаешь, тогда  следующим пунктом моей повестки дня станет
посещение норвежских курсов, хотя бы и в момент их окончания.
     Других вариантов не предвидится; а Дэби уже должна была бы вернуться из
Америки.  В  школе,  по крайней мере,  смогу  спокойно договориться  с ней о
помощи во время  переезда, не рискуя при этом нарваться на  ее ненормального
муженька. Заодно давно пора вернуть Роджеру его книги по хиромантии.

     Минут пять простояв в школьном холле и глубокомысленно  обсудив с Машей
и Сережей выставку детского рисунка, я имела счастье лицезреть после долгого
перерыва одного из своих сокурсников, а именно саксофониста Брайана. Тепло с
ним  поздоровавшись  и  перебросившись   парой-тройкой  вежливых  английских
фразочек,  я поинтересовалась  судьбами  Дэби  и  Роджера.  Дэби  по  своему
обыкновению все еще продолжала пытать учителя норвежского и после  окончания
урока. Однако вскоре она должна была спуститься сюда сама, а вот Роджер...
     - А вот с Роджером совсем беда.
     И Брайан скорчил печальную до невозможности физиономию.
     -     Он,     пока    сидел    в    тюрьме,    пропустил    медицинское
переосвидетельствование, и ему перестали выплачивать пособие. Новую комиссию
уже  три  раза  переносили;  а его,  беднягу,  почти  паралич  разбил.  Даже
передвигается теперь еле-еле.  Пришлось взять несчастного к  себе жить. Зато
он теперь надолго запомнит, как в Норвегии садиться за руль после пива.
     - Я и не подозревала, что все  так серьезно. По неразумности своей даже
шутила над профзаболеваниями корабельных коков.
     - Какие профзаболевания?! Ты, Наташа, просто не в курсе. Этот невезучий
тип вышел  как-то раз на  палубу  просто  покурить. И, конечно же, умудрился
свалиться в открытый люк и  прямо  в  машинное отделение. Основательно парня
помяло,  хорошо, что не до смерти. Люку, конечно, полагалось  быть закрытым,
но для Роджера судьба всегда делает исключение. А ты знаешь, с кем он в одну
камеру попал? С гориллой!.. Шучу, шучу, не пугайся.
     Толпа  боснийцев на время прервала наш диалог. Я, как  давно заезженная
пластинка, принялась бубнить норвежское "Хай", а  сложные разговоры из смеси
двух языков принял на себя коммуникабельный Серега.
     Раскрасневшаяся,  с  развевающимися   волосами  Дэби  появилась   самой
последней.  Я,  обрадованная  встречей,  бросилась  к  ней  с приветствиями.
Американка  со  стальной силой, но,  слава Богу, только на  краткий миг,  по
устоявшейся традиции сжала меня в объятиях.
     - Вот вам, девушки, давно следовало навестить занемогшего. Глядишь, ему
и полегчает. А книги  с гаданиями я ему, конечно же, передам. Только  зря он
на них тратится. И так ясно и понятно, что такому, как он, на роду написано.
     Брайан  печально  потряс длинными  волосами,  артистично  махнул тонкой
белой рукой и вышел вон на снег с дождем.
     -  Очень  рада опять тебя встретить, моя  дорогая  Наташа.  Давно мы не
виделись, я даже  в Америке  скучала. Обязательно как-нибудь тебя навещу, но
сейчас  очень  тороплюсь,  извини.  У  нас с  Банком  сегодня  показательные
выступления по кик-боксингу, а я - опаздываю.
     -  Дэби, кошечка, а  я  к тебе  с  огромной просьбой. Игоря на  корабле
задерживают, не могла бы ты мне помочь с детьми во время переезда?
     Американская подруга  одобрительно улыбнулась  широченной  американской
улыбкой, продемонстрировав все свои шикарные крупные зубы.
     - Даже  и  не волнуйся. Не только с  детьми, но  и упаковаться, и  вещи
перетащить  помогу. У нас  в запасе больше  недели, так что  все  отлично. А
сейчас я должна бежать.
     Дэби быстренько меня расцеловала и исчезла подобно молнии.
     * * *
     Итак,  завтра  переезжать.  Все вещички,  которые были мне под силу,  и
примерно  половину из тех,  которые  не были, мне удалось челночным способом
перетаскать в дом Яна-Хенрика. Это  оказалось удобным делать  ночами,  когда
дети спали. Холостой хозяин дверей никогда не запирал, в своем доме почти не
ночевал. (Недавно получил по наследству недвижимость отца.) Он сам предложил
мне такой удобный  вариант  и  отдал  ключи. Зато уж  я-то его дом  со своим
имуществом вдобавок к его собственному запирать не забывала.
     В вечер  перед  переездом  я  была  в страшной запарке: детей надо было
накормить  и срочно спать уложить, после разложить все оставшееся барахло по
коробкам, достирать хозяйкино постельное белье, избавиться от  распакованных
продуктов,  отдраить  до блеска  холодильник, плиту и  полы.  Требовательная
Сульвейг, как  пить  дать,  зайдет с  осмотром  помещений с  утра  пораньше.
Примерно с час назад позвонила Дэби и пообещала заскочить. Я ждала ее визита
с  минуты  на  минуту  и  поэтому  выскочила  на  сигнал  входного  звонка в
полунеглиже.  Но  вместо  американской  подруги  в   дверном  проеме  возник
разгневанный   папа  Маркуса,  ровесника  Сережки,  живущего  по  соседству.
Заикаясь  от негодования,  он  завозмущался шумными играми,  которым мой сын
научил его сына. Ойкнув, я извинилась и побежала одеваться.  Выяснилось, что
сосед хотел  спать,  а  Маркус ему не  давал,  так  как постоянно выкрикивал
какие-то  русские стихи. Я подозвала перепуганного Сережку и грозно спросила
о стихах. Сын  клялся, что  стишки были исключительно  про "Муху-Цокотуху" и
"Тараканище", а я своему сыну верила. Других  стихов  мы с  ним  наизусть не
учили. Папа Маркуса ждал ответа прямо с видом статуи командора. С обещаниями
сдать Сергея  в  полицию,  я постаралась поскорее выпроводить его  на улицу.
Плачущий сынишка получил указание больше к Маркусу не ходить.
     Музыкальный звоночек вскоре заиграл  снова, и опять вместо долгожданной
Дэби  на пороге стоял сомнительный субъект с какими-то бумагами в одной руке
и битком  не  поймешь чем набитым мешком  типа мусорного в другой. Он горячо
принялся  меня в  чем-то  убеждать  на  норвежском, а  я  тоже  по-норвежски
объясняла, что лотереями  не интересуюсь. Настойчивый мужик как ни в  чем не
бывало продолжал  трясти мешком  с выигрышами прямо перед моим носом  и лишь
когда  я  твердо дала  ему понять, что разговор окончен, упомянул  о кошках.
Якобы кошки эти  часто собираются  на его ящиках, и он  махнул рукой куда-то
вправо, как бы приглашая и меня туда взглянуть. Я догадалась, что  дело не в
лотерее, и еще более грозным тоном, чем раньше, обратилась к Сергею:
     - Что ты сотворил с кошками этого дяди?
     Надувшийся сынишка нехотя отвечал, что никаких кошек у этого  типа нет,
а  сам  он  -  наш сосед через три  дома справа и зовут  его Рольф-Кристиан.
Понять, чего же конкретно  добивается от меня этот, похожий на пса и с таким
же  собачьим  именем  господин,  мне  оказалось  не  по  силам,  и посему  я
предложила ему попытаться изложить наверняка глубокую мысль по-английски.
     - Это ваше письмо?
     Сосед  выдал первую до  конца понятную мне фразу  и  всучил  неприлично
измятый  конверт с еле  различимым, но в самом  деле моим адресом. Я  горячо
принялась его благодарить  за  исправление  ошибки почтальона, но  он упорно
настаивал  на  прочтении  сего  письма  сейчас же.  Пришлось  вынуть  жалкий
надорванный листочек, написанный отвратительным почерком, и начать судорожно
читать. Письмо было на английском:
     "Ты пишешь, что груба, жестока, категорична и требовательна. Видит Бог,
ты  права  и  еще как  права! Ты права и в  том, что это  твои "неотъемлемые
качества". Но несмотря ни на что, даже не пытайся искоренять их, потому  что
они являются частью твоих  достоинств, частью  тебя  самой. Они делают  тебя
тем, что ты есть. Тем, что я так боготворю".
     Я оторвала глаза  от  письма  и  взглянула  на соседа  в  беспредельном
изумлении. Этот Рекс с блеском  интереса в выпученных  глазках  наблюдал  за
мной и явно жаждал продолжения.
     -  Господи,  еще  один придурок!  -  сделала  я окончательный  вывод  и
отдалась во власть неизбежной ахинеи. - "Я мечтал бы только об одном: помочь
тебе  выучить,  когда  применять  грозное  свое  оружие,  а когда  нет.  Оно
нуждается в  укрощении,  но не в уничтожении... Твои недостатки, ЛЮБОВЬ моя,
такая же неотъемлемая часть тебя, как форма твоих нежных грудок, и в отличие
от вторых, первые я предпочитаю не замечать. Ибо они - всего  лишь маленькие
выбоины на прекрасной, сверкающей алмазами  дороге. Том самом волшебном пути
с лесами,  холмами  и  водопадами, которым  любой отшельник мечтает идти  до
конца. Я же до сих пор  губами помню каждую  ложбинку  на  твоем теле и живу
только для того, чтобы увидеть тебя снова!"
     -  Так это письмо вам!  - На этот раз уже с лукавой усмешечкой повторил
Рекс-Христиан. - Очень-очень извиняюсь, что прочел. Но  я обнаружил  в своей
мусорнице чей-то неизвестный мусор  и подумал, что этот мешок подложил сосед
слева.  Он  иногда  поступает  подобным  образом,  даже  в  полицию пришлось
обращаться. Однако оказалось - ваш.
     Покраснев до корней волос, я принялась  виниться в  чудовищной  ошибке.
Меня ввела в заблуждение автостоянка. Вот почему я была  абсолютно убеждена,
что та  мусорница -  общественная. Моя  помойка,  вот  посмотрите  сами, вся
переполнилась перед переездом. Всего один мешочек пришлось оттащить в другое
место. Извините, извините, тысячу раз извините.
     Наконец-то и за этим удалось захлопнуть дверь. Я припомнила злополучное
это  письмо  от  одной  из  любимых  подруг,  ныне  проживающей  в  Лондоне.
Давным-давно  подруге  вздумалось  переслать  мне  послание  своего  жениха,
английского  скульптора, чтобы выяснить мое мнение по поводу: достаточно  ли
сильно он ее любит. Мой вердикт, помнится, был положительным, и подружка уже
года полтора, как вышла за скульптора замуж.
     Только вот таких слухов мне и не хватало для полного счастья.
     Я устало-обреченно  махнула рукой и  поинтересовалась  у Сергея, кто же
это левый сосед так удивительно похожего на собаку Рекса  мужчины. Оказалось
- папа Маркуса...
     * * *
     Было уже  совсем поздно, когда Дэби подала признаки  жизни  при  помощи
телефонной связи.
     - Ну ты  как там, дорогая моя? Пожалуйста,  извини, что так получилось.
Совсем было  к тебе собралась, да позвонили и пришлось срочно ехать смотреть
лодку. Но зато завтра прямо с утренней зарей - к тебе. Договорились, да?
     Попросив Дэби  прибыть все-таки чуточку позже  зари, чтобы  дети смогли
поспать, я продолжила свою трудовую вахту.

     Короткую перед новосельем  ночь  спалось мне беспокойно. В муторном сне
виделись  вкривь и вкось  развешанные  по  деревьям плакаты,  где  черным по
красному красовались  разнообразные  ругательства на  родном  языке. Так что
сверчковое верещание  будильника  я встретила почти с  удовольствием. Только
вот в комнатах стало уж чересчур прохладно. Градусник за окном зашкаливал за
минус двадцать,  что являлось редким явлением  для здешних  мест. Пока  дети
досыпали, я решила  быстренько  наведаться  в дом Яна-Хенрика и включить там
отопление. Субботний денек обещал  выдаться не только морозным, но  и ясным.
Небо было просто усыпано звездами, кометами и спутниками. Да неужели и сюда,
хотя и с опозданием, но добралась-таки  здоровая русская зима с расписанными
невиданными  узорами  стеклами,  свисающими  с  крыш  хрустальными  гроздями
сосулек  и  хрустящим   под   ногами  снежком.  Тропинка  в  скалах  здорово
обледенела, но, с минуту поколебавшись, я выбрала все же этот короткий путь.
Дорога в  обход заняла бы гораздо больше времени, и проснувшиеся  дети могли
бы перепугаться одни в пустом доме. Проворней горной козочки вскарабкалась я
наверх и вошла в новый дом со стороны веранды. Электрические батареи сначала
включились,  а  потом  с сухим  щелчком  выключились. Как и все в модерновом
стеклянном  бунгало, они тоже оказались из ряда вон выходящими, и что с ними
дальше делать, я так и не сообразила.
     Спуск оказался гораздо сложнее подъема, и  обратно я прибежала  здорово
запыхавшись. Но, слава Богу, сын и дочь продолжали досматривать свои сладкие
сны. Пришлось  звякнуть насчет отопления  Яну-Хенрику в дом отца, но  вместо
хозяина его приятным голосом отвечал автоответчик. Он очень  любезно записал
мои  технические вопросы.  Мы  с  детьми  умылись, оделись, позавтракали и в
последний раз окинули взглядом  прежние  хоромы. Что  же,  везде  чистота  и
порядок; хозяйка должна остаться довольной. Окинули хоромы взглядом еще раз,
потом пару-тройку раз дополнительно. Дэби все не  появлялась, хотя, по идее,
ей давно было бы пора. Пришлось позвонить, но никто и не подумал ответить. Я
занервничала и растерялась, не зная, на что  решиться. В двенадцатом часу  в
трубке к  моему  огромному  облегчению  булькнуло ее,  но какое-то  странное
"Хэллоу",  усилив  американский  рокочущий  акцент  до  невозможного.  Голос
человека, недовольного, что его разбудили.
     - Привет, дорогая. Ну и сладко же ты спишь, а я тебя уже битых три часа
дожидаюсь. Куда же ты провалилась? После полудня хозяйка обещала въезжать.
     - Очень сожалею, Наташа. Но,  по-видимому, сегодня опять не получится к
тебе выбраться. Честно, никак не могу. Сегодня  с  утра пришлось поездить по
другим объявлениям, чтобы не ошибиться с  покупкой  катера. А сейчас  хозяин
того  катера,  который  нам  подошел, категорически  требует  до вечера  его
вывезти. Банк настаивает, чтобы я поехала с ним.
     - Да какой,  к  черту, катер?!  У меня тут детская кровать неподъемная,
ящики  с  книгами и  другим  барахлом,  мешки  с бельем  и маленькие дети  в
придачу;  а хозяйка  хотела вселяться днем. Ты ведь  еще вчера  обещала  мне
помочь, так  пусть Банк один вывозит свою лодку.  Совершенно ничего с ним не
случится; ни с ним, ни с лодкой.
     - Ты не  дави на меня, Наташа. И без  тебя тошно. У меня и  так с мужем
большие неприятности... А скажи, все  время просить об одолжениях, это что -
исконная русская манера?
     Я  ушам  своим не  поверила,  решила, что не  совсем  правильно  поняла
какой-нибудь американский сленг, и попросила повторить конец фразы почетче и
помедленнее. Она повторила, даже еще и прибавила:
     -  Да  вы,  русские,  вообще   какие-то  странные.   В   аэропорту  вас
задерживают, водку аж стаканами глушите, секс у вас ну совершенно дикарский,
да  еще  деньги просите.  Вот Банк  и  считает, что поскольку  на  Западе не
принято...
     Сдерживая хлынувшее в лицо возмущение,  из  последних  сил,  кажется, я
все-таки сумела ответить холодно и почти спокойно:
     -  Прекрати это  и слушай внимательно. Мне не к  лицу выслушивать более
весь этот бред. Сама смотри своему мужу в рот, сколько хочешь, дело твое, но
меня уволь. Будь здорова и счастлива!
     Я раздраженно трахнула  трубку  на телефон и от  злости почувствовала в
себе такую великую  силу, что в следующую  минуту уже  выволакивала  во двор
тяжеленную  Машину кровать  древнего  норвежского  дизайна. Мне даже удалось
дотащить  кровать по  скользкому склону  до  первого  на нем уступа.  Однако
дальше дело застопорилось. Хмурый сынишка молча карабкался следом за мной, а
вот маленькая Маша залезть на гору не смогла. Скатившись со склона вниз, она
завизжала резаным  поросенком. Я в позе роденовского  "Мыслителя" села прямо
на  снег  и принялась обдумывать  сложившуюся ситуацию.  Решение могло  быть
только  одно,  и,  оставив  сынишку  в обществе дубовой  колыбели,  пришлось
торопливо сползать обратно вниз. Но  то ли  мой ангел-хранитель зазевался, а
может,   вообще  окончательно  обленился,  то  ли  я  сама  потеряла  всякую
спортивную  форму  (или она  мне  только снилась),  только факт,  что вниз к
дочери ссыпался полурастерзанный  мешок  с костями  и  чуть было  ребенка не
задавил.
     Еще в полете стало ясно, что добром  такое кончиться не  может. Прогноз
подтвердился по  приземлении:  щиколотку пронзила  острая боль. Машастенькая
принялась вопить вдвое сильнее, чем  раньше. Я немножко полежала  и мысленно
побродила  по остальным своим внутренним  и внешним органам. Да  вроде целы.
Сняла сапог и шерстяной носок и принялась определять масштабы повреждения на
ноге.  Подпухло,  касания болезненны.  Сережка  сверху  запрашивал  у  своей
мамочки дальнейшие инструкции. Крикнула ему, чтобы осторожно слезал вниз.
     Из-за поворота на дороге  появилась машина.  Машастенькая замолчала как
по волшебству,  а  я приняла  позу  отдыхающей  на  Адриатическом побережье.
Незнакомая  пожилая  дама  на водительском месте  помахала нам всем  рукой и
поехала дальше.
     -  Кто  это? - спросила я у  сына,  потому  что  догадалась,  что  дама
поприветствовала именно его.
     - Это Эстер-Луиза,  живет у  моря в  конце  аллеи.  Я там  летом крабов
ловил.
     Противные, скользкие мысли  откуда-то вынырнули  во  мне опять.  От них
сделалось не  по себе.  "Валяюсь здесь,  как  неизвестно  кто. Что соседи-то
скажут? До чего же стыдно".
     Мороз крепчал. Мимо  нас по дороге  проехали еще две или три незнакомые
машины, но я и не пыталась их останавливать. Мною овладело чувство полнейшей
ко  всему апатии  и сделалось  хорошо, уютно  и  тепло. Детишки  притихли  и
притулились рядышком как бы засыпая.
     - На солнышке всем семейством загораем?
     Распираемый   оптимизмом   Ян-Хенрик   хлопнул   дверцей   антикварного
"Мерседеса".
     - И мороз им нипочем!
     Как  можно  веселее,  я  описала  ему  историю  своих  злоключений.  Он
посмеялся, помог мне подняться и пересесть  на припорошенную снегом скамью у
дома  Сульвейг,  затем  стащил  с  уступа  обратно вниз злополучную кровать.
По-хозяйски, как в свой, зашел в дом Сульвейг.
     - Это с чем же коробочки?
     Не  дожидаясь  ответа,  Ян-Хенрик  принялся  перетаскивать и  грузить в
машину ящики с тяжеленными справочниками по строительной механике.
     - Эх, сейчас сгоняю за прицепом и обратно сюда.
     С лицом  серьезным и надутым от натуги он напоминал этакого херувимчика
в годах. Так с ним мы и переехали на новое место обитания.
     * * *
     А в  его доме... Боже,  это  оказалась  уборка  по-мужски.  Хотя хозяин
добросовестно пропылесосил  свою прокуренную холостяцкую обитель, но о  том,
что ванны,  холодильники и плиты иногда  моют, видимо,  и не догадывался. На
одной ножке  я проскакала  по всему дому и  выяснила, что  вековые наслоения
пыли еще сущий пустяк по сравнению со свежевыкрашенными дверями, рамами и, в
отдельно  взятых  местах,  стенами.  Ян-Хенрик был  мужчина  не  ленивый,  а
настоящий. Именно  поэтому  он прибрался  в доме совершенно естественным для
истинного  мужчины  образом.  Далее  я почти  с  испугом обнаружила,  что  в
прихожей  и  в коридоре полы отлакированы  заново.  Своим запахом  они  даже
соперничали с табачным.
     Первым  делом  я  попыталась организовать  спасение хозяйской живописи,
настрого запретив детям украшать стены отпечатками разноцветных ладоней.
     Ян-Хенрик  тем временем менял перегоревшие пробки, оказалось, что утром
я их  все  повыбила. Мне же  следовало  научиться пользоваться  американской
плитой с автоматическим таймером и посудомоечной машиной, также производства
США; тоже, вероятно, самой первой из могикан, так что антикварной ныне.
     Ян-Хенрик  обрадованно заложил в  пасть  машине  еще  не мытую посуду и
гордо  продемонстрировал  работу почтенного  агрегата.  В  духовке  пылились
покрытые застарелым жиром поддоны. Так как в моечную  машину они не влезали,
то  находчивый  хозяин  предложил  жиром   допользоваться  во  время   жарки
картофеля,  например.  Пока  я  окидывала  поддоны  скептическим  взором,  в
дополнение ко всему оказалось, что в  доме напрочь отсутствует горячая вода;
а   восстановленное  электричество,   загадочно  помигав,  почему-то   вновь
отрубилось  в центральной  комнате, в ванной  и в  детской. Вслед за горячей
водой начались перебои с холодной,  и Ян-Хенрик удалился в  подвал проверять
трубы. Поскольку кухня еще  оставалась светлым уголком в темном царстве сего
дома, то я решила хоть поесть приготовить. Но по моей непростительной ошибке
включился таймер плиты, а сама плита отключилась на неопределенный период.
     Вместе  со  светом  вновь  появившийся  Ян-Хенрик  благополучно  таймер
остановил  и  еще  раз объяснил мне принцип его  работы. После  объяснений я
поклялась себе никогда,  даже случайно,  не дотрагиваться  до столь сложного
прибора. Дольше всего сопротивлялась горячая вода. Из-за внезапно  грянувших
морозов  всю  систему  водоснабжения  пришлось  поставить на  дополнительный
обогрев.  Из-за моей ошибки с  электричеством еще  утром труба  промерзла до
совершенно дикого состояния.  Но  в итоге и вода чуточку подобрела, то  есть
потеплела.
     А видно, не зря древние считали, что в каждом доме живет свой домовой.
     Ян-хенриковский домовой  был предан только  своему хозяину, а меня пока
не признавал. Может, он вообще женщин не любит, что же - придется побороться
за мирное с ним сосуществование.
     В  знак  искренней  признательности за помощь я предложила  Яну-Хенрику
отметить мое новоселье. Он с удовольствием согласился и заказал какое-нибудь
русское   национальное  блюдо.   На   одной  ноге,  огромном  энтузиазме   и
завалявшемся кусочке маргарина я быстренько зажарила действительно удавшиеся
свиные отбивные в сухарях. Посыпанные жареным луком, картофельными чипсами и
остатками петрушки,  они выглядели  так аппетитно, что хозяин  нашего нового
дома облизнулся. А еще я выставила на  стол  бутылку "Посольской", при  виде
которой Ян-Хенрик сверкнул глазами и искренне посетовал, что за рулем. Тогда
я ему ее подарила. Хотя  выпить моему  новоиспеченному  другу не удалось, он
вовсю  запел подозрительно восторженные дифирамбы  рецептам русской кухни  в
комбинации  с моими  выдающимися  кулинарными  способностями.  Сразу  после,
конечно же,  вспомнил  о  небывалой  романтической  красоте русских  женщин.
Тут-то выяснилось, что несколько месяцев назад вместе с лучшим другом, неким
якобы очень знаменитым в  Норвегии юристом, они видели нас с Ольгой в кафе и
еще тогда потряслись до глубины души этаким чудом.
     -  Мы на вас смотрели и завидовали  до  смерти двум английским  хмырям.
Им-то за что счастье привалило? Такие девушки! Подружка твоя - прелестница в
стиле  Джины  Лолобриджиды, только  лучше. Она  и  губами,  и  глазами, даже
плечами улыбалась этим двум, а они прямо балдели. И речь  ваша русская полна
таких чарующих шипящих звуков, что  на  слух  кажется сексуальной на диво. А
подруга твоя замужем?
     Не желая  вдаваться  в  подробности,  я  вкратце  объяснила,  что Ольга
замужем   за  норвежцем,  но  в   настоящее  время  гостит   у  родителей  в
Архангельске.
     - Муж ее ведь моряк?  Поплыл  в сказочную страну  и встретил  сказочную
женщину,  - плотоядно задумчиво предположил новый  домовладелец. - А я  сижу
теперь сиднем в Норвегии и потихонечку старею.
     Я принялась  гостя убеждать, что он еще о-го-го  и хоть куда, и душой в
общем-то не кривила.
     Узнав же, что Ольгин муж  вовсе  не опытный морской волк, а тривиальный
лесоруб, и встретил ее через  брачное архангельское агентство,  возбужденный
летчик-вертолетчик  принялся  меня  умолять  откопать  и  для  него  адресок
агентства. На всякий случай я отодвинулась от него подальше.
     Ян-Хенрик  тут  же  пошутил  о  всевозможных соседских домыслах  насчет
своего затянувшегося визита и пообещал совсем скоро уехать домой.
     Твердо  уверив   страждущего,  что  всю  требуемую  ему   информацию  я
где-нибудь непременно откопаю, я попрыгала проведать маленькую Машастенькую.
Девочка уже минут пять  истошным голоском вопила в детской "уходи вода ибит"
(в переводе значит "бандит") и более традиционное "мама, мама".  Маша стояла
в воде по щиколотку, а вокруг плавали намокшие книжки и игрушки. В спальне с
"кадиллаком" потоп  оказался  еще  более выраженным.  Ругая себя  последними
словами за столь  долгое игнорирование малышки и  спасая по пути  вспученные
коробки, кое-как я вернулась обратно к Яну-Хенрику и сбивчиво обрисовала ему
ситуацию. Домовладелец сделал потрясающий простой вывод, что трубу прорвало,
и  побежал грязную  жидкость  откачивать. Затем, очевидно, в поисках  своего
домового,  бросился  опять   в  подвал.  Я  одна  самоотверженно  продолжила
героическую борьбу с бешено прибывающей водой. Но поскольку дети потребовали
в  экстренной ситуации еще большего  внимания, пришлось героическое  занятие
оставить на  потом  и  готовить  им  постельки  на  зигзагообразном диване у
стеклянной стены.
     А с Дэби мы разошлись навсегда. По крайней мере, я так думала.

     Рано  приходит  весна на  юг Норвегии. В далекой России  еще  наверняка
лежали непотревоженные снега, а  тут прозрачный воздух уже прибавлял веселые
звонкие нотки к произнесенным звукам, как бывает только ранней весной.
     Проснувшиеся после зимней спячки многочисленные рисорские патриоты один
за другим взвивали в небо сине-красные норвежские флаги с белым крестом.
     Солнышко приятно припекало,  и  мы с  детишками решили  прогуляться  до
набережной,  посмотреть  море. Наконец-то и я стала  способной  дохромать не
только до магазина  на автозаправке местного  донжуана Пера.  Правильно  моя
Ольга его  терпеть не могла,  такие цены ломит. Вначале я решила по-быстрому
заскочить в разнообразные места, в которые долго не удавалось выбраться.
     - Правда  ли,  что  Сульвейг  попросила вас съехать  из своего  дома? -
Расплылась в широкой улыбке  работница почты. - Ах мужчины, мужчины! От  них
все наши беды.
     Сочувственно покачала она головой на мой положительный ответ.
     Я постаралась как можно скорее покинуть старую сплетницу в одиночестве.
Кисло буркнула ей "ха де"  (пока), но все равно тетка сумела  подпортить мне
весеннее настроение.
     В  книжном  магазине   "Нарвесен"  я   прочитала  пять  гороскопов   на
предстоящий месяц в пяти английских дамских  журналах, чтобы купить тот, чье
предсказание больше всего придется мне по душе.
     Какой-то  длинноволосый  мужчина неподалеку от  меня, небрежно полистав
всю  периодику  по интересам в разделе катеров и яхт, плавно переключился на
просмотр жесткой  эротики и  мягкой  порнографии.  Вместе  с  полногрудой  и
крутозадой  брюнеткой  в  руках,  ничего  другого  вокруг   не  замечая,  он
приблизился ко  мне  вплотную. Банка было  почти невозможно узнать.  Я прямо
потряслась его нынешним видом. Всегда коротко стриженный и волосок к волоску
приглаженный, в одежде с иголочки и до  блеска начищенных  ботинках, на этот
раз  муж  бывшей  подруги  предстал  полубородатым, в мятой куртке защитного
цвета, с небрежно ниспадающими, слегка спутанными платиновыми волосами. Хотя
даже так его новая прическа напоминала стиль ранней Мэрилин Монро.
     Я решила незаметно из магазина удалиться, ничего для  себя приятного от
этого человека не ожидая.  Однако, проходя мимо, не  смогла не  съязвить  по
поводу его сексуальных пристрастий. Ведь знала о них больше, чем достаточно.
     -  Симпатичная  девочка,  аппетитненькая.  Возбуждает чувство голода  и
желание непременно отведать свежатинки. Не так ли? Как, Банк, молодая жизнь?
Бурлит небось?
     Банк нехотя перевел  взгляд с журнала  на  меня,  но ответил неожиданно
мягко, почти лирично.
     - Добрый день, Наташа.  Добрый  день сегодня и вправду. Солнце  светит,
весна пришла, и ты сама стала похожей на весну с рыжими от солнца волосами.
     С  трудом  удержав  от удивления  готовую  отпасть  челюсть,  мой  язык
сумел-таки повернуться с глупейшим вопросом о здоровье гранитной Дэби.
     О здоровье дражайшей супруги Банк был не в курсе. С полмесяца назад или
больше она отбыла в свою  Флориду, и  возлюбленный  супруг ничего не знал  о
сроках ее  возвращения. Я выразила  легкое удивление  таким  раскладом,  тем
более  что они гостили  во  Флориде  на Рождество. Банк со  скукой  в голосе
упомянул  об   очередных  финансовых   затруднениях   Дэбиных  родителей   и
намечавшейся  свадьбе  ее  старшего  брата.  Бросила ли  жена  свою работу в
Норвегии  или  взяла  отпуск на время  новой  поездки,  он также  пребывал в
абсолютном неведении.
     Да, сегодня вообще  Дэбин искуситель казался мне  каким-то странным. Он
как будто частично отсутствовал и вел себя в духе Снегурочки в период таяния
снегов. То ли весенний дурман на нем так сказывался,  то ли неохота ему была
со  мной  лясы  точить, только  я  не  сочла нужным  вдаваться  в дальнейшие
подробности и заторопилась передать Дэби горячий привет.
     Неожиданно Банк удержал меня за локоток, с силой притянул к себе.
     -  Игорь все в море, все ликвидирует последствия аварии? Местная пресса
каждую неделю дает сводки  о ходе  восстановительных работ. Давай пойдем  на
второй этаж в кафе, посидим?
     Определенно  что-то  было  не так. Все мои шесть чувств  объединились и
послали в мозг мощный сигнал опасности. Я пристально  и строго посмотрела на
Банка.
     Огромные  льдистые глаза  под  трепетными, на  диво  изящно  изогнутыми
рыже-каштановыми  ресницами лучились неярким, но глубоким светом. Капризные,
чересчур полные,  однако идеально очерченные  губы  пунцовели алой ароматной
зорькой.  Волевой  подбородок горделиво выставлял вперед кокетливую  ямочку.
Тронутая  нежнейшим загаром холеная  шея угадывающейся под  рубашкой плавной
линией легко  перетекала  в скульптурных  форм плечо. Боже, до  чего  он был
хорош  - глаз  не  отвести. Да  какая  женщина  может устоять, когда он  так
смотрит. И Дэби, и многие другие всем пожертвуют, чтобы хоть изредка ощущать
на себе такой  взгляд, касаться  таких плеч,  такой шелковистой кожи,  таких
драгоценных волос.
     Опустив очи долу и усилием воли вызвав в  памяти все его высказывания в
мой адрес, я сослалась на скорый  сон детей и быстрым  шагом вышла на свежий
воздух.
     Дожидаясь  на  солнышке  досматривающих  комиксы  и  открытки  сынка  с
доченькой, с помощью  свежайшего морского бриза мне удалось стряхнуть с себя
ядовитое наваждение. С чувством глубокого удовлетворения я поняла, что Банка
терпеть  не  могу по-прежнему.  Поуговаривав себя  еще минут  с  пять,  даже
удалось хорошенько его возненавидеть. Ну вот, все и вернулось на круги своя.
Теперь можно  пойти  и спокойно посидеть на  набережной, на море посмотреть,
если, конечно, детишки дозволят.
     * * *
     Целый час  я бегала за  детишками  по деревянным мостикам и не имела ни
секундочки покоя, как, впрочем, и не может его иметь мать двоих малышей, тем
более  вблизи  воды.  Наконец,  они  угомонились.  Серега вступил  в  важный
разговор  с хозяином  красивой яхты и  со знанием дела начал обсуждать с ним
достоинства  парусов.  Тому,  по  всему   видать,  было  приятно.   Машастик
внимательно слушала. Я тоже смогла  ненадолго присесть на дощатую скамеечку.
Огромное  небо над головой стало оранжево-золотым.  Так  никогда не бывает в
реальности,  но  часто бывает  в  Норвегии. Раньше я думала, что  художники,
мягко говоря, сильно преувеличивают. Но  здесь впервые в жизни  видела  небо
таким разноцветным:  малиново-жемчужным, серебристо-алым, бирюзово-лазурным.
Оно отражается в море,  создавая невероятные для глаз цветоэффекты. Хотя, по
правде сказать, мало кто  из местных жителей  любуется этим. Такие природные
красоты слишком  здесь обычны. Аборигены считают, что за чудесами надо ехать
на север.
     Чьи-то руки закрыли мне глаза. "Ронгхильд, Сульвейг?.." Видно, все было
не то, да и вряд ли, чтобы наши серьезные соседки так безобразно баловались.
     - Извините,  но мне нужно смотреть за  детьми, - сказала я по-норвежски
твердым голосом.
     - Забыла уже меня, Наташенька?
     Я  с  удивлением  повернулась  и  увидела перед собой  невысокого роста
белокурую  женщину в  красивом  серебристо-сером плаще. Плащ  я, конечно же,
узнала.
     - Оленька, неужели же ты? Ты вернулась, прямо не верится! Ой, тебя и не
узнать с новыми волосами.
     -  Просто  беда  с  ними, уже записалась в  парикмахерскую.  Никому  не
нравятся, буду перекрашиваться снова. А ты что думаешь?
     - А мне кажется,  что если  женщина меняется - это неплохо. Когда же ты
приехала из Архангельска?
     -  Из какого еще Архангельска, из Бускеруда!  Мы там почти пять месяцев
прожили.  Ураган  много  деревьев  повалил,  и  собрались лесорубы  со  всей
Норвегии лес  расчищать,  чтобы древесина  не пропала. Вернулись только  три
недели назад.  Я  все собиралась тебе позвонить, да закрутилась: распаковка,
уборка, то да  се. Ой, как Машастик-то выросла.  Она  просто прелесть.  Тоже
хочу  такую девочку.  Еду  в понедельник  в  арендальский  госпиталь спираль
вынимать, а  то тут что-то  все врачи на стажировке. Гунар давно настаивает,
затрахал совсем.
     - Я рада, что у тебя все так хорошо. Я-то думала, что ты его бросила. А
у меня все по-прежнему. Игорь вот уже девятую  неделю в  море, я  так скучаю
и...
     -  Мы  обо всем  тогда  с Гунаром  переговорили.  Он  плакал, умолял не
уезжать,  прощенье  за  все  на  коленях  вымаливал,  и  я  решила  еще  раз
попробовать. Поехала в этот Бускеруд. Снимали там три комнаты у его сестры в
доме.  Они в  Бускеруде живут. Это  примерно  4-5 часов отсюда.  Так что все
нормально. Трактор вот купили новый, старый  Гунар продал. Он совсем уж стал
никуда.  Машину  старую  тоже продали и купили другую, больше. Она, конечно,
удобная, но бензин ест - как зверь.  Еще  Гунар договорился с соседом, что я
им  дом покрашу. Уроки музыкальные  я  ведь все  это время не давала, теперь
надо  новых учеников искать...  Так  что я занята  под завязку.  Вот только,
чтобы на выходные расслабиться, в  видеотеку  выбралась  да в парикмахерскую
зашла время назначить.
     - А где Боренька? А, с папой... Слушай, оставь мне Бореньку как-нибудь,
ну, например, когда краситься пойдешь. Мои детишки так соскучились по нему.
     - Конечно, как-нибудь завезу, если очень  настаиваешь. Только бесплатно
с чужими детьми здесь  не сидят.  Это  меня Лив "просветила", сестра Гунара.
Так что не будь дурочкой.
     - А как же твое рисование и танцы?
     -  А с  этим все в порядке.  На  танцах-то и встретили мужика, которому
толкнули старую тачку. Рисую я  сейчас очень много.  Деревянные  тарелочки и
подносы  расписываю, потом  будем их  продавать.  Еще  Гунар  купил  стульев
деревянных,  чтобы я  их  расписала  норвежскими  узорами  по  синему  фону.
Представляешь, у нас - по черному, а у  них - по синему. В гостиницах  любят
такие стулья и  охотно покупают. Нравится тебе мое  платье? Вместе с Гунаром
покупали по возвращении.  Подарок мне  на день  рождения. Чистый шелк особой
выделки.
     Ее новое платье  фактурой  и  цветом слишком уж  напоминало холсты,  по
которым в былые времена она маслом писала свои картины.
     -  Удивительная ткань, ничего подобного раньше не видела.  Никогда и не
подумаешь, что это шелк. Скорее напоминает мешковину.
     -  Знаменитый норвежский дизайн. Последний писк моды.  Стоит,  конечно,
бешено. Ой, я совсем заболталась. Почти пять, и мне идти надо. В церкви мама
Гунара ждет, там сегодня собрание общины.
     - Слушай, если ты в понедельник к  доктору едешь, может, захватишь меня
в  Арендал.  Мне  в  "Винмонополию" надо. Игорь  должен вернуться  аккурат к
своему дню рождения. Хочу хорошее вино купить. Здесь ведь ни черта нету.
     -  Не смогу я,  наверное. Бензин ведь  такой дорогой, да и неудобно это
может быть Гунару.
     -  Послушай, Оль.  Это  ведь не дальше твоей видеотеки. Тебе все  равно
фильмы обратно завозить.
     - Ну правда,  никак не могу,  ты же  знаешь, как Гунар в лесу устает. Я
даже приезжать к тебе пока не  смогу. Денег нет, сама понимаешь. Может быть,
сама как-нибудь соберешься. В принципе раз в день автобус школьный ходит или
такси можно взять. Я понимаю,  ты скучаешь, но мне выбраться к  тебе  сейчас
непросто. Может, потом  как-нибудь... Но ничего, все будет хорошо. Поскакала
я, пока.
     Оля  уходила  от  меня все  дальше и  дальше летящей, волнующе неровной
походочкой, ловко  балансируя на своих излюбленных каблуках. Кричали  чайки,
выискивая     в     волнах     рыбу.     Не      банально-тривиальное,     а
золотисто-бирюзово-сиреневое с легчайшими оттенками алого и изумрудного море
мерно набегало на деревянную пристань.
     Я вдруг  остро  почувствовала, что прошлое  кончается и  неведомое,  но
хорошее будущее  стоит у моего порога. Именно  почувствовала, а не подумала.
Голова же была  совсем легка  и  свободна,  и  в  ней  только вертелись  две
последние строчки стихотворения, в далекой юности  написанного моим  мужем и
посвященного мне:
     И тени чаек, вторящих волне,
     Плывут неясно в глубине.

     Муж решил  сделать  сюрприз  и  вернуться  с  корабля, не  предупреждая
заранее. И вот как-то раз, возвращаясь с детьми с вечерней прогулки, в наших
окнах я увидела свет. Еще сама себе попеняла на забывчивость.
     При виде улыбающегося  отца дети с оглушительными визгами и расспросами
о подарках повисли у него на шее. А я немного растерялась от неожиданности.
     - Как же ты сумел попасть в наш новый дом?
     - Стареешь,  хвостик мой. Памятью слаба стала, вот и забыла дверь в сад
запереть. Я походил вокруг да около,  потом в доме посидел, и ты  знаешь, во
всем этом что-то есть!
     На мотив цыганского романса он красиво запел:
     - Где ж тревога и раздор,
     Я в душе спокоен.
     Только разум, черный вор,
     Действует разбоем.
     Только черный уголек
     Памяти дымится,
     Но ветра нет, и уголек
     Не воспламенится.
     Я поинтересовалась именем поэта, сочинившего данный шедевр.
     - Шедевр принадлежит вашему  покорному  слуге  с мировым именем  Игорь.
Сочинил  их аж  во  время  семибалльного шторма  в  самом Северном  море,  -
ответил,  посмеиваясь, мой супруг и без всякого перехода  продолжил: -  Тебе
огромный привет  от твоего "Текиллы". Фирма обещает устроить по поводу Пасхи
новый вечерок в ресторане, так он заранее вожделеет встречу с  тобой. Уж как
тебя расхваливал, так расхваливал... Смотри у меня!
     Неприятные  подробности  последнего  разговора  с  бывшей  американской
подругой вновь всплыли  в памяти. Все эти "задержания в аэропортах" и другие
глупейшие домыслы окружающих  людишек о моей суперскромной  персоне  тяжелым
камнем все  еще  лежали на сердце. С  искренними  пожеланиями  всем  местным
сплетникам гореть синим пламенем, я отказалась наотрез  принимать какое-либо
участие в совместных с такими личностями мероприятиях.
     - Ты  просто  засиделась  дома,  вот всякая  чушь и мерещится.  Если не
взлюбила мужа подруги, то  его двоюродный брат здесь совершенно не при  чем.
Выдумала еще, что хозяйка  выгнала  ее из-за  сплетен. Да, у  тебя  фантазия
богатая. Даже на  корабле все знали, что дантист связался с  этим знаменитым
рисорским женолюбом Пером и загулял  от жены по-черному. Вот она и  захотела
от  него  уйти... Ну, да Бог с  ними  со  всеми. С новосельем  тебя!  Теперь
поцелуй и  поздравь: меня, наверное,  скоро переведут в центральный  офис  в
Осло.
     От всего услышанного я  впала как  бы  в легкую прострацию.  Видимо,  в
мозгах  на короткое время произошло  короткое  замыкание.  Но потом  ничего,
рассосалось и стало можно жить дальше.
     * * *
     Одним из тех томящих сладостными  предчувствиями майских вечеров, когда
так хорошо мечтать о любви  и  только о  ней,  совершенно некстати раздалось
стрекотание входного  звонка. Я решила,  что это  балуются бегающие  на воле
детишки и не заторопилась открывать. Но  стрекотание настойчиво  повторилось
снова и снова. С сожалением о невозможности дольше погрезить я открыла дверь
и... чуть не потеряла дар речи, а заодно и  некоторые другие дары. На пороге
стояла  американская  подруга  и  улыбалась  мне своей  широченной  зубастой
улыбкой.  Почему-то  мое  внимание  сконцентрировалось  именно  на  крупных,
ядреных, беззастенчивых зубах.
     - Вот мимо проходила и решила заглянуть, - заявила бывшая подруга с так
и лучащимся,  так  и сияющим оптимизмом фейсом.  Я не стала  приглашать ее в
дом, как это бывало раньше,  загородила путь  на  входе.  Помявшись секунду,
Дэби сбавила  бодрый тон,  но лишь на самую малость. - Плохо, конечно, что у
нас  все  тогда так  получилось...  Но это  дело  прошлое. Я,  Наташа, зашла
сказать, что теперь нам ничто не помеха и мы должны опять стать подругами.
     - Должны?!
     От  такой простоты  я чуть не задохнулась. Не склероз ли у нее развился
на почве жития с ее "подарком судьбы"? Да за кого она меня принимает?
     -  Ты  не представляешь, как я  мечтала с тобой увидеться, дорогая моя!
Только  ты одна  меня  здесь  и понимала.  - Совершенно  для меня неожиданно
американка  крепко  и больно  прижала  меня,  настороженную,  к  сердцу. Я и
пикнуть не успела. - А я, Наташа, беременна!
     Чуть  ли  не  слезы  стояли  у  нее  в глазах, когда я  сумела  наконец
освободиться из  медвежьих объятий подруги. Сдержанно ее  поздравила. Как бы
отвергая  мой прохладный прием, цветущая,  как майская  прерия, блудная дочь
Америки и в самом деле прослезилась от полноты переполняющих ее чувств.
     - Ты ничего не понимаешь! Совсем ничего, мой Бог... Ведь вовсе не Банк,
а Эрик отец моего маленького!
     В  немом изумлении я застыла  статуей.  Никак не могла  сообразить, что
следует делать с  этой новостью, при чем здесь я и отчего это мне может быть
так  потрясающе  любопытно.  Дэби  улыбалась и  ждала. Потом  запросто  меня
отодвинула,  по-хозяйски  прошла в  дом,  устроилась поудобнее  на изогнутом
диване  у стеклянной стены с видом на море  и  потребовала  чаю с  молоком и
тостеров, пообещав все-все выложить, как на исповеди.
     Я   почти   сомнамбулически   выполняла   ее  распоряжения.  С  видимым
удовольствием  потягивая  чаек и  закусывая  тостерами с шоколадным  маслом,
начала Дэби слагать для меня сагу о женской своей судьбе и ее причудах.
     - Помнишь ли  ты тот ледяной февральский день,  когда переезжала в этот
дом? Я обещала тебе прийти и помочь, но так и не смогла... Ты помнишь?
     - Еще бы!
     Столь  завлекательное  начало  быстро  привело  меня  в чувство  и  всю
превратило в обостренное внимание и слух.
     - В тот  самый черный и одновременно счастливый  день в моей  жизни я в
первый  и  в  последний  раз  поссорилась  с  Банком.  Я  ведь  его  заранее
предупреждала,  что собираюсь  к тебе. Однако с утра  он настоял  поехать по
объявлениям осматривать лодки, а потом купленную лодку  стало нужным вывезти
к  его  родителям срочно.  Я несколько  раз  упоминала  о  тебе  и  пыталась
отпроситься. Банк только сердился,  и  я, боясь  разозлить его окончательно,
уступала час за часом. Глупая я была. Мой Бог, до чего же я была глупая.
     Вернулся  с  работы мой  Игорь,  и  Дэби  пришлось  сменить направление
разговора.  Услышав расспросы  о сроках,  самочувствии и девочках-мальчиках,
мой деликатный муж решил пойти поиграть с детьми в футбол.
     - Весь  тот  день  я  была, как на иголках.  Ты себе  и  представить не
можешь, как я изнервничалась,  как испереживалась. Перед сном совсем  слегка
ему попеняла. Лишь сказала, что с тобой не совсем хорошо обошлись. Но, Боже,
какая  же  отвратительная  вышла  сцена. Банк  грубо  заорал  на меня,  даже
замахнулся,  столкнул  с  постели.  Так  презрительно,  так  высокомерно   и
уничижительно  называл  меня безмозглой  овцой. Будто  бы  я  в  силу  своей
неразвитости привязалась  к  русской  дикарке и  теперь ради нее даже готова
пренебречь своими семейными  обязательствами. Я слушала его молча, но внутри
меня все  выло  от отчаяния. Открытие горькой истины стало неизбежным: с тех
пор как  вышла замуж, я совершенно потеряла контроль над своей жизнью, своим
телом, самой собой. Удовольствовалась ролью молчаливой тени самовлюбленного,
поглощенного только собой мужа и упрямо запрещала себе даже  думать об этом.
Мне казалось: люблю его  безумно, жить без него  не могу. Ведь когда Банк на
мне женился, я чуть  не умерла от счастья. Во сне пела. Только  позже  стала
иногда плакать втихомолку от  отчаяния и безысходности, хотя очень старалась
себе такое не  позволять.  Твердила как  заклинание:  "Я  счастлива!  Я  так
счастлива! Я  должна быть счастлива, ведь он мой. Ведь  теперь  он мой, мой,
мой..." Впервые мы серьезно повздорили с Банком, и он, хлопнув дверью, уехал
к родителям. Но я уже точно знала, что это конец. Да, знала! Ему так прямо и
сказала, что возвращаюсь домой в Америку, а бумаги о разводе пошлю по почте.
Да он ничуть мне  не поверил.  О, тогда  я  хотела только  одного: побыстрее
заснуть и забыться. Собралась принять снотворное, но тут в  дверь постучали.
Так и открыла с  упаковкой таблеток в руке. Не могла не открыть, свет хорошо
виден  из-под  двери.  Эрик заскочил узнать о  наших  планах на  завтра,  но
безумно испугался, увидев меня зареванной и  со снотворным. Даже решил, что,
повздорив  с  мужем,  я  собираюсь  отравиться.  Знаешь,  Наташа,  меня  как
прорвало.  Чуть в  слезах  не  захлебнулась,  но все  ему  выложила,  как на
исповеди.  Призналась  в безмерной своей  униженности и  отсутствии  всякого
достоинства и гордости. Но  Эрик, такой  чудесный, душевный,  теплый - сразу
меня  понял, сразу  почувствовал.  Когда  же  узнал, что уезжаю из  Норвегии
навсегда, упал на колени, усыпая поцелуями мои руки, целуя сквозь халат ноги
и чуть не плача. И даже  через  ткань  пеньюара я почувствовала всю сладость
его  обжигающих губ. Мое сердце блаженно замерло от  прикосновений пальцев к
солнечным его волосам,  от полубезумного шепота любовных  признаний. "Чем же
заслужила я такое счастье?" - спросила я Бога. И Бог мне сказал: "Это твое!"
     "Где же эта американская девочка набралась таких удивительно изысканных
сравнений?" - думала я, заслушавшись чуть ли не с восторгом.
     Так хорошо было только у Бунина, ну еще, может быть, у Набокова. Скорее
всего, она очень хорошо знает Библию.
     Я  взяла  теплую  Дэбину  руку  и  прижала  ее  к  своей  груди,  чтобы
переполняющее ее счастье перелилось и  в меня в этот дивный  майский  вечер.
Дэби благодарно  взглянула на  меня сияющими темными очами и продолжала свой
рассказ,  несколько  скомкав  окончание.  Она вспомнила, что  вскоре  должны
вернуться  к ужину с прогулки мой муж и дети,  а мне его еще надо  готовить.
Лучший друг Банка объявил, что любит ее с тех пор, как впервые увидел, и все
это время неимоверно страдал от неразделенной, безнадежной любви. К счастью,
Эрику  выпала возможность  выразить  свои чувства, и вожделенная,  но  почти
несбыточная мечта благодарно упала  в его объятия. Хотя, как и обещала, Дэби
на следующий день  все же уехала  в Америку и  выслала документы о  разводе,
последствия  той переломной ночи  начали  сказываться.  Ее  без конца  стало
подташнивать,  однако  подруга полагала, что тошнота и дурнота  не более чем
"аллергическая реакция" на неудачное замужество. Врач разъяснил, что причина
гораздо более естественная.  Дэби тут же бросилась звонить Эрику. Новость об
отцовстве чрезвычайно его воодушевила,  и он затребовал свою любушку назад и
немедленно.  Еще  поразмыслив некоторое время  об истинности  своих чувств к
рыжему  чуду, словно озаренная свыше, американка явилась в Норвегию и теперь
утверждает, что это и есть настоящая любовь.
     -  А почему ты  так уверена, что  ребеночек не от Банка? По  количеству
недель он  тоже вполне  подходит. К  тому же ты утверждала, что твой муж был
необыкновенно сексуально активен.
     -  Да что  ты такое  говоришь, Наташа...  - Дэби  прищурилась  на  меня
умудренно-снисходительным  взглядом,  уверенно  повела  по-прежнему  могучим
плечом. -  Да  ведь женщина всегда знает точно,  кто отец  ее маленького и с
другим  никогда его  не  спутает. К тому же Банк решительно  не  хотел иметь
детей.
     "Женщины  точно знают  или хотят  думать, что точно знают?" -  про себя
подумала я,  но вслух, конечно же, ничего не сказала. Пусть  считает, как ей
приятнее.
     - Прежний твой муженек уже знает о твоем возвращении? А о беременности?
А  слушай-ка,  радость моя, если ты  все равно должна ему  звонить по поводу
страховок,  так,  может,  прямо  сейчас  его  и  "обрадуем".  Давай  реакцию
проверим, а?
     Поскольку Дэби заколебалась  в нерешительности  с  явной  склонностью к
отказу, я просто-напросто всунула  ей в руки телефон в виде черепа  (любимая
игрушка  моего   Сереги),   и,  подчиняясь  моему   горящему,  энергетически
насыщенному взору,  она вяло  потыкала  пальчиком во  вмонтированные в  мозг
кнопки.  Банк откликнулся так быстро, будто  бы сидел и с  нетерпением  ждал
нашего звонка. Совершенно  заплетающимся языком,  -  неистребимый  перед ним
трепет, видно, засел у  нее  и в  крови, и в плоти, -  американская  подруга
пролепетала в  трубку жалкие  мольбы  о  разделении каких-то  там совместных
страховых полисов.  Я  резво  приволокла  с  кухни параллельный  аппарат  и,
обнявшись с ним прямо напротив Дэби, всем видом завыражала надежду и защиту.
     - Все необходимые вопросы я обсужу с твоим дружком на следующей неделе,
- донесся до меня сумрачный голос красавца. - Еще что-нибудь?
     Дэби молчала истукан-истуканом. Я  принялась  активно  ее  подбадривать
жестами, взглядами, мимикой и всем остальным, что на тот момент оказалось  в
моем распоряжении. Наконец-то, после серии толчков в плечо подруга обморочно
выдавила:
     - Я, Банк, беременна.
     На  том конце нависло могильно-чугунное  молчание. Стало казаться,  что
Банка  унесло куда-то в бесконечность  и  там растворило.  Лишь  для очистки
совести, шепнув  едва слышное "Хеллоу",  Дэби  с явным облегчением собралась
вешать черепную  коробку  обратно на  череп.  Но  тут  умница Банк сам пошел
навстречу самым жгучим моим пожеланиям.
     - Что  ты под  этим  имеешь  в  виду?  Хочешь  при  разводе  заявить  о
беременности?
     Я мысленно от всей души похвалила красавчика за редкую среди их племени
догадливость и принялась всячески подсказывать подруге ответ. Моя американка
потерянно молчала,  видимо, мало чего соображая. Лишь одинокая, неприкаянная
слезинка медленно ползла по ее щеке. Пришлось поднатужиться самой:
     - Yes! (Да!) - С полусвистом-полухрипом ответ так удачно вытолкнулся из
горла,  что ни по тембру, ни по тону,  ни даже по  произношению нельзя  было
угадать  лицо,  его  высказавшее.  Банк  на  это  купился.  Еще  помолчав  с
полминуты, он хлесткой фразой:
     - Ах ты, стерва! Тебе это отпоется, не думай! - вырубил связь.
     Дэби тихонечко  завсхлипывала и своими поднывами изрядно мне подпортила
вожделенное чувство злорадного удовлетворения.
     -  Перестань  плакать, моя дорогая. Ну, пожалуйста, успокойся...  Да, в
конце  концов, каждый должен  получить то, что заслужил.  Мы  совсем чуточку
помогли провидению, лишь самую малость. Знаешь что, моя Маша выросла из кучи
красивых платьев. Пойдем их посмотрим, может, у тебя будет девочка...
     Рыжекудрая головка Машастенькой  уже вовсю  мелькала в  саду за окнами.
Понаблюдав  туманным  взором  за  беззаботной возней моих  двух  ангелочков,
американская подруга отерла слезы и с надеждой улыбнулась.

     Дней через семь-десять  Дэби выступила с предложением устроить поход по
арендальским магазинам.  Ей  не терпелось прицениться  к детским  коляскам и
кроваткам. Эрик недели на две  укатил на какую-то там экзаменационно-полевую
практику, и американская подруга была свободна, как морской ветерок.
     Я   охотно  согласилась,  и   тут  Дэби   словно  прорвало   в  телефон
водопроводной трубой с восторженными дифирамбами своему рыжему другу  вместо
воды. Он, дескать, такой добрый, такой умный и, несмотря на молодость, очень
даже  мудрый.  Старший сын  в семье,  а помимо него еще пятеро  детей.  Эрик
малышей  обожает  и  хочет иметь  собственных  никак не меньше  четырех.  Он
убежден твердо: для человека главное - семья, все остальное - потом. Подруга
была с ним согласна больше, чем на  сто процентов.  Дэбины излияния, хотя  и
интересные, оказались мне чуть-чуть некстати. Мы с детьми как раз убегали на
очередную прививку, и я предприняла  попытку перенести подробный  рассказ  о
новом  милом до нашей с ней очной встречи.  Однако еще  минут семь  пришлось
покорно  выслушивать описание  потрясающей всевозможными достоинствами новой
свекрови.  Моя американская подруга прямо-таки вожделела визит к своим новым
родственникам  куда-то на  Западное побережье. Многообещающая встреча должна
была состояться сразу же после возвращения Эрика из экзаменационного похода.
Я скептически хмыкнула, а  впрочем, и прежнюю свою  свекровь Дэби  уважала и
почитала.
     Однако человек предполагает, а судьба располагает,  и в Арендал  мы так
никогда вместе и  не  съездили. И вообще  никуда больше вместе  не съездили.
Именно в тот судьбоносный в некотором  смысле  для  нее  день Дэби  получила
повестку с вызовом с утра в местный полицейский участок.
     Вместо поездки в Арендал  мы  с детишками затеяли в саду веселую игру в
прятки. Они  прятались, а я их  повсюду искала. С индейским боевым кличем  я
выскочила из-за  угла и замерла  от неожиданности. Воплощая в себе самую что
ни  на есть беспросветную  скорбь,  моя подруга  сотрясалась  в  моем саду в
беззвучных рыданиях. От ее убитого горем вида даже шаловливые дети испуганно
присмирели  и  замерли  поодаль.  Давясь слезами, Дэби  упала мне  на грудь.
Пришлось во  избежание  окончательного  совместного  падения  привалиться  к
стеклянной стене. Кое-как мы в обнимку  доволочились до дома. Там я  усадила
ее  на  диван и  живо поднесла  стакан  воды.  Впервые в жизни  пришлось мне
увидеть, как у человека зубы выбивают по стеклу форменную чечетку. Тоненькая
прозрачная  струйка потекла в  вырез  майки  по  подругиной смуглой шее. Она
делала конвульсивные  попытки рассказать мне нечто ужасное, но ничего нельзя
было понять. Ну ни одного слова. Я испугалась.
     -  Дэби,  милая,  повтори еще  раз.  Я не  совсем  понимаю,  что у тебя
случилось. С кем-нибудь несчастье? С Эриком?
     Отрицательно закачав головой, она с видимым усилием заговорила вновь, с
трудом пытаясь контролировать речь.
     -  Нет, нет. Хвала Богу  хоть  за это... Мне  необходимо пожить у тебя.
Виза кончилась, а продлить отказались наотрез. Предупредили, что пришлют еще
одно  извещение,  а если и  тогда страну  не покину -  депортируют насильно.
Грозятся,  что  даже билет сами выдадут. Но  ты ведь понимаешь,  я  не  могу
уехать, его не  увидев! Я умру без  него! О-о-о.  У  тебя они меня не  скоро
найдут. О-о-о.
     В  горле у Дэби заклохотало.  Я  догадалась,  что она  сдерживается  из
последних  сил. Бросилась  в  ванную за  пластмассовым корытом  и  едва-едва
успела.
     - Теперь пойдем умоемся, дорогая. Не  переживай так,  из любой ситуации
есть выход, и мы тоже что-нибудь придумаем. Таз будем держать наготове.
     Пока  Дэби плескала себе в  лицо холодную воду,  я предприняла еще одну
попытку ее успокоить.
     -  Уж,  едва  ли,  кошечка,  рисорская   полиция  станет   тебя   очень
преследовать. Больно им надо. Ты же не какой-нибудь особо опасный террорист,
сама подумай. А при беременности все страхи сильно преувеличиваются. По себе
знаю.
     - Наташа, я в духоте ждала больше часа, пока там с каким-то пакистанцем
разбирались. Чувствовала  себя паршиво донельзя и попросила вторую девицу  в
конторе меня  принять побыстрее.  Она все равно  ничего не делала, болталась
между  компьютером  и  факс-машиной. Так  нет же, у них  все в порядке общей
очереди,  и посмотрела как  рыба сквозь  стекло. Я  рассердилась... Потом...
Потом... Понимаешь, я три раза пыталась объяснить им  свою ситуацию, а  они,
как глухие, талдычили только одно: "Сначала вы должны нашу страну покинуть и
только после этого можете обратиться за новой визой. Это закон для всех". Ну
тогда  я  наглядно  им объяснила, какое они здесь  все дерьмо.  Националисты
проклятые!  Норвегию я покидать не собираюсь, и таким захудалым ищейкам меня
не отыскать!
     На  этих  словах с  Дэби  случился очередной приступ  тошноты. Сережа с
большим  сочувствием предложил сводить  ее к врачу,  на что  я  настоятельно
рекомендовала им с Машей  продолжить прогулку по саду и  во взрослые дела не
вмешиваться.
     - А почему они отказываются продлить визу?
     Чуть-чуть  придя  в  себя,  побледневшая  подруга  начала как  бы вновь
затухать. Я попыталась ее реанимировать.
     - Так ведь с бывшим мужем я сейчас нахожусь в процессе развода, поэтому
старую визу  продлить  нельзя. Новую же,  как жене  Эрика, они не  дадут  до
официального  развода  с  Банком. Да  мне этого развода  еще  девять месяцев
дожидаться! Что же делать?! Что же мне делать?! Неужели я его даже не увижу,
не попрощаюсь?! О-о-о.
     И она  забилась в  новой истерике, орошая все вокруг потоками слез пуще
хорошей поливальной  установки. В конце концов я строгим тоном  приказала ей
прийти в себя и даже прикрикнула. Этак можно доиграться и до выкидыша.
     В поисках выхода из подругиной ситуации мысли в моей голове заметались,
как  дикие  звери в лабиринте.  А  что  если ей  обратиться  в  американское
посольство?   Может,  они   сумеют  как-нибудь  договориться  с  норвежскими
властями? Дэби ухватилась  за эту идею, показавшуюся спасительной и ей тоже.
Со все возрастающим воодушевлением  она принялась убеждать  себя и меня, что
огромная  и самая сильная в мире страна  сумеет  разобраться с высокомерными
норвежцами  за  американские  интересы.  Я  почти  ей  поверила.   Пока  моя
американская подруга  листала  телефонный справочник, мне пришлось  на время
заделаться   скалолазочкой-альпинисточкой.   Маленькой   Машастике   удалось
спуститься в расщелину  скалы,  однако подняться  обратно  в  сад  никак  не
удавалось.  Сережа  звал  маму  на помощь в  операции  по  спасению  ревущей
сестренки.
     Когда  же  я  вернулась  обратно  в  дом...  Черт побери -  Дэби  прямо
захлебывалась  слезами  и всем остальным. Я почти  пришла в отчаяние:  ее не
успокоить ни в какую, а таблеток ей нельзя.
     -  Бюрократы противные! Я, видите  ли, до  сих пор не вклеила в паспорт
фотографию нового образца. Просят немедленно все оформить по правилам либо в
Осло в консульстве, либо в Америке. Им всем наплевать на живого человека!
     С работы  на  ланч зашел  Игорь,  да  так и замер в  нерешительности на
пороге большой комнаты.
     - Игорь! - уверенно-безаппеляционно заявила я. - Дэби необходимо  у нас
какое-то время пожить... Ты уж  сам  себе  сообрази  что-нибудь  из еды,  да
заодно и детей покорми. А нам сейчас не мешай, ладно?
     - Ее что же, бывший муж преследует? Убить грозится?
     - Хуже. Из Норвегии хотят выкинуть. Уже несколько  дней, как просрочена
виза.
     - А с юристами твоя  подружка консультировалась?  Одно слово - женщины.
Хорошо, хорошо, молчу. Разберетесь сами.
     Мой  мозг  услужливо нарисовал картинку. Кафе. Мы с Ольгой. Ян-Хенрик с
другом. Друг - лучший адвокат на юге Норвегии.
     В следующую  секунду я уже набирала номер своего домовладельца. К моему
глубочайшему огорчению  знаменитый юрист в настоящее  время отдыхал на своей
оторванной от цивилизации  хутте (даче) в  горах.  Чуткий  Ян-Хенрик все  же
сумел уловить смертельное разочарование в моем голосе и стал допытываться, в
чем суть дела.
     -  Американочка!  Молоденькая,   небось  хорошенькая,  и  выгоняют   из
Норвегии?!  Конечно же, это  бесчеловечно! Слушай,  звезда России.  До хутты
Сигурда на машине всего-то минут сорок. Я сейчас за ней заеду и туда отвезу.
Да что тебе  все  "неудобно", все  равно я собирался  старину проведать.  Он
точно чего-нибудь придумает. Такая золотая голова!
     Я  велела Дэби  срочно  прекратить свои  всхлипывания  и  постанывания,
хорошенько умыться и привести себя в порядок. Вскоре  прибывшего Яна-Хенрика
пришлось   просить  время  от  времени   останавливать  машину   и  выводить
американскую подругу на свежий воздух.
     * * *
     Обратно они вернулись  часа  через  четыре.  Дэби  выглядела  умученной
окончательно,  но,  слава  Богу, хоть  не  рыдала. Выспросив  у  Яна-Хенрика
подробности разговора, я как  можно тактичнее постаралась не пустить хозяина
дальше  порога его собственности. Что если  Дэби  опять не сумеет сдержаться
прямо на хозяйскую недвижимость?
     Любезнейшим  образом, с поцелуем  ручек,  распрощавшись  с  хозяином  и
вернувшись в комнаты, я застала бедняжку притулившейся на уголке дивана так,
словно она хотела занять собой как можно  меньше  пространства. Однако, даже
сжавшись, при своих габаритах все равно занимала достаточно.
     - Так что же тебе посоветовал юрист?
     - Да  ни к  чему была эта поездка. Только укачало. Выход один: заявить,
что беременна от бывшего мужа.  Тогда там вроде есть какие-то дополнительные
пункты и правила. О таком даже не может быть и речи... Все ужасно!
     - Дэби, ведь адвокат не только это говорил.  Новую визу можно получить,
если имеешь в Норвегии работу.
     - Ну и что. Кто же  теперь меня, беременную, на работу возьмет. Я, если
получится, вообще работать больше никогда не буду.  Женщине  это совсем ни к
чему.
     - А ты уволилась из ГРИДа?
     -  Естественно.  Еще в  Америке  послала  им  заявление  по факсу и  на
следующий день получила увольнение за  подписью этой Марии.  У нее еще такая
сложная русская фамилия. Ну, вроде она стала там одним из замов. Да откуда я
могу знать точно, меня это уже не интересовало... Собираешься ей звонить? Да
это же бесполезно, Наташа. Офис - не  благотворительное заведение. По-моему,
это просто глупо.
     Я не стала более выслушивать ее занудные пессимистские речи, а  взялась
за телефон.  Уже был  самый конец рабочего дня,  а  секретарь  все никак  не
соединяла  и  не  соединяла...  Когда  же  в  трубке,  наконец,   послышался
бархатистый,  приятный,  по-родному, по-московски ударяющий на "а"  голос, я
почему-то очень обрадовалась.
     - Здравствуйте, Мария. Это  Наташа из Рисора вас беспокоит. Помните, на
лыжах как-то вместе катались?
     Красивая Мария меня помнила и, оказывается, даже предпринимала  попытку
отыскать.  Я  коротко и как можно четче изложила суть Дэбиных проблем. Мария
Соболева помолчала несколько секунд.
     - Что же, нам  как раз  требуется на время англоязычный секретарь,  а о
Дэби как о работнике в офисе сложилось положительное мнение. Завтра пошлю на
нее запрос в  Департамент иммиграции. Визу получим, думаю, недели через три;
передай, чтобы не волновалась.
     Донельзя довольная результатом, я принялась красочно расписывать  перед
Дэби открывающуюся перспективу в светлое будущее. Наши дела оказались совсем
и не плохи, нечего и печалиться.
     Моя  американская  подруга  хотя  и  подуспокоилась  немножко,   однако
возвращаться в общежитие отказалась наотрез. Едва Игорь вернулся с работы, я
сама туда отправилась. Забрала Дэбины вещи и оставила записку для Эрика.

     Дэби  прожила у нас четыре  дня и почти совсем  пришла  в  норму,  даже
приступы  тошноты стали редкими. Только на время моих готовок, варок и жарок
она  неизменно  выходила в сад погулять. Теперь любые ароматы  раздражали ее
неимоверно.  Как-то вечером  подруга отправила нас с мужем вдвоем  в кино на
"Мосты провинции Мэдиссон". Сама она пребывала в неимоверном  восторге и  от
Клинта  Иствуда, и  от  Мэрил Стрип, и от их великой  любви  в  этом фильме.
Говорила,  что все женщины  в  зале  плакали и даже она, Дэби, не могла слез
удержать, когда смотрела. Потому что все -  как в жизни, и Любовь Величайшая
-  как  в жизни, и все правда. От детей наших она была в  таком же восторге,
как и от  Клинта  Иствуда,  а своих захотела иметь  так  много,  что мне  аж
страшно сделалось.
     На  пятый  день  Дэбиного  проживания  телефонный  звонок  прервал нашу
трапезу в ланч-тайм. Дэби испуганно вздрогнула,  я же рассмеялась ее нелепым
страхам  и  спокойно сняла трубку с "черепа". Конечно  же, это  Игорь  хочет
предупредить, что прийти домой полдничать сегодня не сможет.
     -  Городское полицейское  управление.  Добрый день. Дэби  Сержент у вас
сейчас проживает. Пожалуйста, подзовите ее к телефону.
     Совершенно  ошарашенно  я  посмотрела на свою  подругу.  Она, мною же и
успокоенная,  вовсю  строила  забавные  рожицы   моей  малютке.  Маша  прямо
заходилась от смеха, и мне было очень жаль омрачать радость их бытия в такую
неповторимо хорошую минуту, но выбора не было.
     - Дэби, это тебя к телефону... Из полиции звонят!
     Моя американка  как-то болезненно дернулась, но  тут же подавила в себе
импульсивное, видно,  желание  вскочить  и бежать прочь.  В  результате  она
откинулась  на  спинку  стула  и  несколько  секунд просидела  в раздумчивом
созерцании потолка. Тогда я  произнесла короткий,  но  убедительный монолог,
добавив, чтобы она была умницей.
     Решившись,  Дэби  взяла из  моих  рук  телефонную  трубку  и...  плавно
опустила ее обратно на рычаг.
     - Ты что, с ума  сошла? Что ты  делаешь? Но  это же смешно. Ты взрослый
человек.
     -  Неважно,  Наташа. Я  знаю,  кто  все  это  сделал.  Но мне  осталось
продержаться совсем чуть-чуть. Наверняка,  Эрик уже несколько  раз  звонил и
теперь волнуется, где я и что со  мной. Чувствую, он скоро ко  мне вернется.
Он уже в пути.
     До слез мне было  жаль подругу. Дай-то ей Боже,  чтобы он действительно
был в пути.
     Дэби к еде более не  притронулась,  почувствовала себя  усталой и пошла
прилечь. Когда она  удалилась,  я  все-таки  решила  позвонить  в  рисорское
полицейское управление  и переговорить с ними еще раз. Телефон долго был  на
автоответчике, видимо, стражи порядка любили много кушать. Затем мне любезно
разъяснили,  что если  подруга не  желает  быть препровожденной в аэропорт с
полицейским эскортом, то должна покинуть город до пяти часов вечера.
     Лишь  только  заспанная  и  несколько  взлохмаченная  Дэби появилась  в
центральном стеклянном  зале,  как с вопросом:  "Привет,  ребята,  что у нас
сегодня на обед? Я голодный, как зверь", заявился с работы Игорь. "Ребятами"
нас с мужем неизменно величала сама Дэби.
     Кушать  решили   на  открытой  веранде,  чтобы  насладиться  не  только
макаронами по-флотски (Дэби  очень  их  полюбила  в  моем исполнении),  но и
чудесным видом  на море, городок и юную сияющую листву. И так  там было всем
нам  молодо,  и  так   там  было  зелено...  Голова  моя   пошла  кругом  от
остро-счастливых майских шумов и  запахов, что неудивительно, почему  из нее
совершенно вылетели угрозы местной полиции.
     Дэби первая услышала звонок в дверь и тут же сорвалась с места.
     - Это Эрик! Это точно он!
     Полетела открывать как на крыльях.
     Я,  объятая вновь разбуженным  страхом  за  нее, едва  поспела.  Так  и
есть...  Черным ангелом на фоне пламенеющего  неба  возник в дверном  проеме
силуэт полицейского.  Сердце куда-то выскочило из моей груди, да и правильно
сделало. Сейчас и надо стать бессердечной, а не то могу довести  до истерики
и себя, и ее.
     Полисмен,  видно для затравки, выдал пару-тройку  чрезвычайно  вежливых
фраз, немного потоптался  на месте и пошел себе не  спеша вниз  к машине. За
ним,  с  целью  попросить   дядю-полицейского   дать  порулить  его  машину,
вприпрыжку понесся Сережка. Я отправила Игоря собирать в дорогу Дэбины вещи,
а сама  взяла  словно оледеневшую подругу  за смуглые  рученьки и предложила
присесть на дорожку по русскому обычаю. Она села, но так  и осталась покорно
безучастной и лишь еле слышно прошептала:
     - Как же это не он? Так и не увиделась. Жизнь кончается...
     - Да глупости это,  Дэби. Время  течет быстро.  Эрик после  экзаменов и
практики приедет к  тебе, а  потом вы вместе вернетесь. В  конце концов тебя
ведь в Штаты высылают, в родную Флориду, а не в Гватемалу  какую-нибудь и не
в  Сибирь.  И жизнь вовсе не  кончается. Она только начинается и для тебя, и
для Эрика, и для вашего бэби. Вы будете  еще очень, очень счастливы.  Я  это
знаю точно!
     Игорь понес вниз  спортивную Дэбину сумку. В обнимку я повела  ее саму.
Завращалась синяя сигнальная лампа наверху автомобиля, и оглушительно завыла
сирена,  включенная довольным Сережкой.  Привлеченные  шумом  соседи  так  и
повысовывали  из окон любопытные головы, так и позамирали  статуями в  своих
садах. Да черт с ними!
     Дойдя до машины, подруга повернула ко  мне как-то разом подпухшее лицо,
но держалась она молодцом.
     - Спасибо  тебе, Наташа, за все!  Как-нибудь  обойдемся,  ты  права. Мы
обязательно еще с тобой увидимся. Обязательно.
     Полицейский  сел за руль, а Серега нехотя покинул машину.  Опираясь  на
меня,  Дэби медленно отворила дверцу.  А  оттуда... как чертик из  старинной
табакерки, высунулась голова кудрявого Роджера.
     -  О-о,  Дэби. Здравствуй, дорогая. Как,  тебя тоже  депортируют? Какая
приятная неожиданность!
     Клянусь,  удержаться  не  было  никакой  возможности,  и  я   истерично
расхохоталась.  Дэби удивленно  посмотрела  на меня и...  последовала  моему
примеру. Смеющейся ее и повезли в аэропорт.
     С Игорем и детьми мы долго смотрели им вслед. Хотя машина и скрылась из
виду,  Маша и  Сережа  все  еще продолжали махать ей вслед маленькими своими
ладошками.
     Внезапно  из-за  скалы,  совсем  как  на автородео,  резко  развернулся
оранжевый микроавтобус, и из него выпрыгнул такой же оранжевый Эрик. Уже все
вместе мы отчаянно  замахали ему в сторону большой дороги, куда единственная
в Рисоре полицейская машина унесла его возлюбленную.
     Широким красивым  прыжком  Эрик залетел обратно  в автобус и бросился в
погоню. Отчего-то я была совершенно уверена, что  он ее догонит. Тут  сердце
мое оттаяло и  сильным толчком дало о себе знать. А  все-таки  жила, живет и
вечно жить будет на этом свете настоящая Любовь.
     На том и стоим!
     * * *
     На следующее утро я проснулась в час гаснущих звезд и решила сходить на
набережную. Присела там на  излюбленную дощатую  скамеечку. Солнышко  только
что  проснулось,  подарив  еще  безмятежно  спящему  морю  первую лучезарную
улыбку. Но  уже  вовсю кричали  чайки, выискивая в  волнах рыбу,  а  веселый
ветерок тут  же  принялся играть  с  моими волосами.  Озаренное  море  мерно
набегало на деревянную пристань,  и во сне  стараясь дотянуться с ласками до
моих ног.
     Тогда  я привстала и  с  размахом  забросила  как можно дальше в чистые
бирюзовые воды пятикроновую монетку на прощание.
     Мне  вовсе не  было  жаль покидать Рисор  - "жемчужину  юга  Норвегии",
совсем нет. Но я хотела бы всегда жить вблизи моря...
     Я буду всегда жить у моря, где
     Тени чаек, вторящих волне,
     Плывут неясно в глубине.
     0x01 graphic





     Мне  было вовсе  не жаль покидать  город  Рисор  -  эту,  как сказано в
туристических справочниках, "жемчужину юга  Норвегии". Совсем, совсем нет. У
моей московской - широкой, привольной и разудалой  души сделалась прямо-таки
аллергия на холодность  и бесчувственность южно-норвежской провинциальности.
Так что переезд в Осло, в столицу, я вожделела чуть ли не во сне. Зато та же
самая широкая и привольная  душа сумела до наваждения страстно привязаться к
гордому, вечно величественному  морю с доверительным шепотом вечного прибоя;
с  пронзительными  криками  чаек; ко  всей так  неотвратимо влекущей стихии.
Сколько же раз мне казалось,  что вот еще чуть-чуть и я сама все здесь брошу
и  свободной, сильной русалкой уплыву куда-нибудь,  по пути играя  хрусталем
прохладных зеленоватых струй и  весело пугая встречных мореходов и яхтсменов
сурового нордического вида.  Все в Рисоре наскучило мне. Все, но не  море. Я
хотела бы всегда жить вблизи моря...
     А  впрочем,  мой  муж   меня  здорово  обрадовал.  То  ли  его  крупная
нефтестроительная компания учла наши пожелания, то ли просто так повезло, но
он  приехал  из Осло и рассказал,  что снятая для нас часть  дома со стороны
веранды имеет чудесный вид на небольшой заливчик, сосновую рощицу и катерную
станцию на противоположном берегу.
     Таким образом, наш переезд  стал делом предрешенным и оставалось только
уложиться,  упаковаться, экипироваться, заказать транспорт и помахать Рисору
ручкой.
     Темнеет  в  мае поздно,  и  мне  едва-едва  удалось  выловить  из  сада
шалунишек,  с  большим трудом  их угомонить  и  почти насильно разложить  по
кроватям. Резкий, неожиданный звонок в  дверь напугал: вдруг как  любопытные
озорники  сразу же  и  выскочат  из  своей  комнаты, поди  потом угомони  их
снова... Однако озорники и шалунишки, видно,  так здорово  устали за день от
баловства, беготни и хохота, что уснули крепчайшим сном.
     - Кто бы  это мог быть? - лениво думала я, нехотя  торопясь  к двери. -
Наверное, соседи.
     Но Бог миловал, на пороге краше  утренней  зорюшки  алела-смущалась моя
Оленька. Оленька была все такая же чудесная, к которой  более всего на свете
подходило  слово   "прелесть",   только   на  этот   раз  она  имела  волосы
рыже-каштанового  оттенка,  остриженные  в стиле двадцатых  годов. Оля долго
молчала потупившись, а я молча любовалась ею. Наконец,  она вполне собралась
с духом и решилась:
     - Небось, сердишься на меня, Наташенька? Скажи уж сразу: я зря зашла?
     Эх, опять чарующими  звонами серебряных  колокольчиков заласкал мои уши
ее нежный голосочек, и ничего нельзя было с этим поделать.
     -  Оленька, солнышко, да я о тебе только  сегодня  думала. Думала:  вот
Ольга совсем,  видно, онорвежилась, так и не придется больше увидеться. А ты
тут как тут, легка на помине.
     Ольга наконец  перешагнула порог и порывисто  обвила  мою шею точеными,
всегда смуглыми рученьками. Потом в ту же шею она виновато уткнулась носом и
влажными губками горячо зашептала о своих, всегда мятежных чувствах.
     -  Да нет,  Наташенька,  ты  моя  самая хорошая -  как  я тебя  забуду?
Нет-нет,  все не так.  Ох, как много сил у меня  уходит,  чтобы  под  Гунара
подстраиваться.  Мне  было  непросто,  но я  думала-думала,  решала-решала и
поняла, что это - судьба. Да  ты  сама все знаешь... Тут вдруг узнаю, что ты
уезжаешь. Не поверишь, как я ревела. Сама не ожидала. Даже Гунар  спросил, о
чем? Честно ему все рассказала,  что на  душе, а он  в  ответ: "Ты с ней уже
месяца три не виделась, жила же себе". Это, конечно, правда. Я же жила. Но в
глубине  души  всегда  знала и помнила, случись что -  родная  русская  душа
рядом.  Хоть есть кому выплакаться, тоску-печаль развеять. А теперь что? Моя
Наташка уезжает, а я остаюсь.
     Я почувствовала, что Ольга собирается не на шутку разрыдаться,  поэтому
заворковала  умиротворяюще, с нежностью поглаживая подругу  по подрагивающей
спинке.
     - Да ладно  тебе так убиваться! Мне, конечно же, приятно, но так что-то
совсем заупокойное  получается. Я ведь не так далеко уезжаю, всего-навсего в
Осло. Будем друг дружке звонить, и наверняка удастся свидеться не раз.
     В последний раз Оленька  женственно всхлипнула, маленьким,  но  крепким
кулачком отерла с загорелой  щечки одинокую слезинку  и грациозно встряхнула
новой стрижкой под женщину Смерть из фильма с Мэрил Стрип "Смерть становится
ею". Мне этот фильм тоже нравился.
     -  Да это я так, по бабьей глупости. Не обращай внимания, само пройдет.
На самом деле я знаешь  как  рада, что ты не в обиде! И вообще,  у меня есть
другая огромная-преогромная  радость: ребеночка жду.  Помнишь, загадывала на
твою Машеньку? Хочу такую доченьку.
     Оля улыбнулась  загадочной  улыбкой Джоконды  и  слегка  потянулась  от
удовольствия, совсем как это практикуют домашние кошечки.
     -  А что мы  все в дверях топчемся? Проходи,  Оль.  Посидим, поболтаем,
чайку попьем - как раньше бывало. Игорь прилип к телевизору, ему не  до нас:
смотрит сериал "Пиковый туз".
     Широким, радушным жестом я пригласила  подругу  войти. Но она отступила
чуть назад и принялась отнекиваться.
     -  Нет,  нет.  Я только на пять  минут,  пока Гунар заливает  бензин на
автозаправке.  Мы  вылезали  в кино на  Бэтмена,  очередная серия и, кстати,
довольно  забавная.   Сами  еще   не  видели?   А   когда  вы  намереваетесь
перебираться? Я вот  что думаю.  Попрошу-ка  Гунара  на  следующие  выходные
обменяться с братом автомобилями. У того имеется большая  машина с фургоном,
и мы  вас перевезем. Запросто все  туда уместимся вместе с вещами, а дорогой
всласть  с тобой  наболтаемся.  Только  предупреди  Игоря, чтобы не  вздумал
предлагать Гунару деньги. Что  ты так неуверенно киваешь?  Поняла меня? А не
то, смотри, рассержусь.
     В прощальном поцелуе Оленька вновь обвила  мой стан  красивыми, мягкими
ручками и ненадолго прижалась, горячая-горячая, к  самому сердцу. Оторвалась
будто  бы с  сожалением, быстро застучала  прочь  по плиточкам  тонюсенькими
каблучками сияющих  в сумерках босоножек и  сбежала вниз с  кокетливо-томным
воздушным поцелуем.
     * * *
     Гунар-Хельвиг в  самом деле  позвонил на следующий  же день и предложил
помощь в перевозке вещей. Я высказала опасение, что Оле в ее положении будет
тяжело провести в машине  четыре-пять  часов туда  и столько  же обратно, и,
повинуясь  чувству  долга,   попыталась  ее  отговорить   от   утомительного
путешествия.  Но она упрямо заверяла (да  так оказалось на  самом деле), что
наше путешествие пройдет шикарно, а самочувствие ее самое завидное, несмотря
на пресловутый первый триместр беременности, в который всем всегда  довольно
муторно.  Да и потом, в  дороге, Ольга  все  сама себе удивлялась  и  громко
хохотала, что вот теперь-то самое время ей заделаться либо спринтеркой, либо
стайеркой, а может, даже в марафонки податься - столько нерастраченных сил в
ней гуляет. А когда  была беременна Боренькой, совсем иначе было:  с постели
подняться -  целая проблема, несмотря  на тогдашние свои  восемнадцать  лет.
Слабость и депрессия.  От любого  запаха выворачивало  наизнанку,  да и  без
всякого запаха выворачивало  еще хлестче. Надо же: две беременности, а такие
одна на другую не похожие.  Первая беременность от русского мужа, а вторая -
от норвежского. Наверное, и дети будут разными, хорошо бы - дочурка.
     Умиленно полюбовавшись  на  своих крошек,  всецело  поглощенных игрой в
гугусов, мы  с  подружкой вспомнили отечественные  роддома.  За  ними - саму
матушку-Россию,  да так, что чуть всплакнули. После чего Оля со знанием дела
проинформировала меня  о разнице  в  ценах на  шелковые занавески, хрусталь,
золото, серебро, изумруды, бриллианты там и  тут. Мужчины вели на английском
умную беседу об аккумуляторах,  дизелях и карданных валах. Переехали хорошо:
душевно и весело.
     * * *
     Расставшись, мы  с Олей начали перезваниваться  едва ли не каждый день.
Летом к ней наведывались родители. Я в аэропорту их встретила и благополучно
пересадила  на  автобус южно-норвежского  направления.  Гунар-Хельвиг  в  те
злополучные  для  него  дни  сильно  повредил  себе  руку   и  приехать   за
родственниками  не смог.  В  общем,  и  у  Ольги, и у меня  жизнь шла  своим
чередом. Вместе  с мужем  и детьми мы попривыкли, обустроились, побродили по
ословским  музеям, паркам,  театрам  и выставкам  - так  сказать, насытились
доступной  цивилизацией,  съездили   в  отпуск.   Столица  страны   викингов
показалась  мне милой и  уютной; вне  всякого сомнения,  здесь я чувствовала
себя  гораздо лучше, чем  в провинциальном  малообщительном Рисоре. К  концу
лета для меня вполне обозначились излюбленные в новом городе места. В родной
Москве  я обожала Парк  Горького, на который  глядели через реку  окна моего
дома, Чистые пруды, Сретенку с Солянкой и ВВЦ (бывшая ВДНХ).
     В норвежской столице меня особо пленял Парк Вигеланда своей неимоверной
монументальной  силищей и Акер-Брюгер (Поле мостов) многочисленностью милых,
уютных корабликов-кафешек  у самого синего  моря, где  усаженные за чугунные
столики скульптуры обедающих были  столь гармонично  окружены и в самом деле
обедающими посетителями. Во время дождей вечно обедающие выглядели несколько
одинокими, но в любом случае ничуть не потерявшими аппетита. В  Осло напрочь
отсутствовали  размах,  шик и грандиозность, свойственные  столицам мира, но
также не встречались вездесущие ажиотажно-суетливые столичные толпы. Местную
столицу  отличали  завидные  неторопливость, расслабленность и покой  малого
города, но при наличии всех положенных по штату атрибутов большого. А все же
я  начинаю  потихонечку стареть,  раз  так  прельстилась тишиной и  покоем -
верный признак.
     В середине сентября мужу предстояло уходить в море на монтаж платформы,
и  по  телефону  я  Оле  о том  пожаловалась.  Она  прямо-таки  возбудилась,
опрокинув на меня несколько бессвязный монолог:
     - Будешь с детьми гостить у меня,  и слышать ничего не желаю. Мне надо,
чтобы ты  была  рядом. Со мною  что-то странное творится. Да  нет, не только
здоровье,  хотя  почему-то  теперь,  на  седьмом  месяце,  началась вся  эта
муть-круговерть,  которая,  по  идее,  должна  была  бы  случиться  вначале.
Напрасно  я так  радовалась,  что проскочила, однако  дело не только в этом.
Душу кто-то  мне  сосет,  да  вдобавок камнем тяжелым  сердце придавил.  Ох,
нехорошим камнем, черным - замогильным. Моченьки нет больше терпеть - видно,
сглазили. Ты, Наташенька,  приезжай.  Может,  с тобой мне полегчает, с тобой
всегда легко. Очень прошу, если хочешь, приезжай.
     Я, слегка удивленная таким  окрашенным  в  багровые тона  приглашением,
удачно   пошутила   насчет  бесчувственных  камней,   коих   чересчур  много
встречается в Норвегии и особенно в окрестностях города Рисора, и  сослалась
на возможные возражения Гунара-Хельвига  по  поводу моего  с детьми  визита.
Ольга меня заверила, что уж теперь-то Гунар с нее, такой жирненькой (Ой, что
со мной делается, сама увидишь!), пылинки сдувает и будет счастлив принять в
своем доме ее гостей. Он так теперь счастлив, так счастлив...
     Честно признаться, мне самой  хотелось с ней увидеться, и я согласилась
погостить две  недели,  чтобы если и  надоесть, то  не  очень.  Обрадованная
подруга рекламно призывала меня не упрямиться и согласиться на большее, но я
туманно объявила, что дальше будет  видно, и тем,  кажется, ее удовлетворила
вполне. В последующие три дня я переделала кучу дел. Перво-наперво проводила
в море мужа.  После поразмышляла с денек,  как  нам с  детьми лучше  ехать -
поездом или  автобусом. Закупила подарки для всего их семейства, с огромными
трудами,  сжав дорожные  сумки  в побелевших  коленках, застегнула  застежки
"молнии" и... совсем скоро довольные Маша и Сережа с успехом разоряли меня в
привокзальном "Макдональдсе", куда они хитростью заманили во  время ожидания
поезда  "Осло-Арендал-Стовангер".  Поезд со специальным детским вагоном  был
для  нас  самым  распрекрасным  вариантом.  Гунар-Хельвиг  любезно  пообещал
встретить нашу команду в Арендале сразу по прибытии.

     При виде нас Гунар-Хельвиг в широкой улыбке  растянул обветренные губы,
но мне он показался, совсем как прежде, неулыбчивым  и вечно  настороженным,
чем  несколько  расстроил.  Я  осознала,  что,  возможно,  зря  купилась  на
восторженные  Ольгины заверения. Вышагивая статуей Командора, Гунар двигался
нам навстречу:
     - Здравствуйте,  здравствуйте.  Ольга  ждет с  нетерпением. Опять плохо
ночь спала, все беспокоилась, как  гостей получше встретить. С утра  напекла
для вас пирогов с разными начинками. Борис тоже целый день на взводе, каждую
минуту спрашивал, скоро ли его друзья приедут? Мы все вас ждали.
     С вежливым  поклоном он  взял у  меня  из рук  сумки,  а  я  быстренько
чмокнула его в  бледную колючую  щеку.  Вместе мы направились на автостоянку
через мрачный туннель в скале.  Сережка с места  в  карьер  принялся  пытать
Гунара  вопросами   о  новых   игрушках  Бореньки.   Гунар  усиленно  морщил
горизонтальные морщины на крутом лбу, как в  молитве, закатывал к небу серые
глаза, но что-то все же пытался мямлить. Я человека пожалела и решила прийти
ему на помощь.
     -  А как  сейчас  Оленька  себя  чувствует?  - с  усилием  перехватывая
инициативу у сынишки, я задала вежливый "взрослый" вопрос. Сын так просто не
сдался, поэтому, устроившись покомфортнее рядом с Ольгиным мужем в его авто,
я продолжила словесное с дитем соревнование:
     - Оленька мне рассказывала, что совершенно неожиданно и для  нее, и для
врачей ее весьма круто замутило  именно в начале седьмого месяца, а до этого
все шло отлично. Так что же врачи предполагают, в чем видят причину?
     Гунар-Хельвиг, как и положено любящему мужу и будущему отцу,  помрачнел
и нахмурился.
     - Вопрос сложный. Мы сдали все положенные анализы, прошли  обследование
и  вроде  все  пока  в порядке.  Врачи  называют  такие  явления  депрессией
ожидания, для женщин в  интересном положении они не редкость. В связи с этим
на твой приезд, Наталья, я возлагаю большие надежды. В последнюю неделю жена
заметно оживилась и стала гораздо лучше себя чувствовать.
     - А давно ли депрессия началась?
     Гунар-Хельвиг еще круче наморщил лоб и задумался.
     - Примерно за неделю до отъезда ее родителей. Да точно, ее родители еще
гостили.  А до этого была весела, совершенно не желала сидеть вечерами дома,
то в ресторан тянула, то на концерт, то на танцы. Я-то предупреждал и Ольгу,
и родственников, что такая активность беременных до добра не доводит. Теперь
доктора выписывают Ольге специальные антидепрессанты, и она должна регулярно
их принимать. Я сам стараюсь ей напоминать, чтобы не забывала о  лекарствах,
но помогают они мало.
     Автомобиль  свернул с шоссе  на проселочную дорогу. Показались лесистые
склоны да  овраги,  скалы да камни,  и  почти  мертвая тишина. Ну разве  что
голубовато-белесенький ситец неба мелькнет за окном, слегка  оживляя угрюмый
пейзаж. Путь  до беленьких  домишек на этот  раз показался мне  и длиннее, и
печальнее, чем  прежде. Но  вскоре  из-за тучек опять выглянуло солнышко,  и
плохое забылось.
     Первым  к  машине   подскочил  Боренька,  весь  день  продежуривший  на
подъездах  к   дому,   как   на   пограничном   посту.   Он  удивлял   своим
сорванцовски-растрепанным  видом да  такой трудной в  его припухших  озорных
губках  родной  русской  речью.  Боря  явно  уклонялся  от  моих  назойливых
расспросов, норовя перейти на более теперь для него близкий норвежский язык.
Маша  и  Сережа  тем  не менее отлично его поняли и во всем согласились. Уже
по-норвежски Боря предложил своим гостям срочно пойти на какую-то совместную
проделку, а  я так и не смогла уловить ее сути.  Пришлось  просить  Сергея о
переводе: оказалось, они с Машей приглашаются в  лес на охоту. За услугу сын
потребовал  срочной  распаковки сумки  с подарками для друга, а я  принялась
изобретать убедительные доводы,  почему  подарки было бы правильнее подарить
не здесь, а в доме, и позже.
     Об Боренькины спортивные шаровары терся его неразлучный спутник -  кот.
Этот котик,  которого я  хорошо  помнила  крохотным  пушистеньким  комочком,
теперь вырос  в роскошного кота ужасающих размеров. Нерастраченные молодость
и удаль так в нем  и бурлили-кипели, а на красивой  сытой мордахе прямо-таки
отпечаталось, что  на  любые проделки  мурлыка  всегда готов  и жаждет  их с
нетерпением. В общем, зверь и мальчик составляли  славную парочку "не разлей
вода" приятелей.
     Ольга    сошла   с   крыльца   вперевалочку,   как   толстая-претолстая
гусыня-матушка. Ее  широченная физиономия еще  вдвое  расплылась от светлой,
доброй  улыбки.  Одета  она была в  бесформенную зеленую хламиду, беззащитно
трепыхающуюся  на  ветру. Действительно, беременность изменила ее  почти  до
неузнаваемости.  Я  побежала   к   ней  навстречу,  обхватила,  расцеловала,
прижалась к круглому теплому животу,  погладила по надутым щечкам и спросила
об охоте, на которую Боренька пригласил моих детей.
     - Да пусть идут, не  волнуйся. Это тут, в лесок, совсем недалеко. И кот
с ними! У-у, бандюга! Конечно же, его хоть на выставку, этакого красавца. Но
до чего же наглый стал...  Видеть его не  могу  спокойно:  напоминает  моего
бывшего мужа.  Хоть бы сбежал куда! Глазищи видала какие: хитрые,  властные,
насмешливые  - даром, что кот. Я его  в дом больше  не  пускаю,  озорует: на
занавесках катается, покрывала когтями рвет, на  столе просто так  ничего не
оставишь. Теперь живет в гараже.
     Гунар  принес  в  дом  мой  багаж.  Мы  с  Олей  вошли следом.  Большой
керамический  слон  в  прихожей приказал долго жить. Боренька как-то  раз на
него  упал  с  лестницы,  и  оба  пострадали.  Бореньку  пришлось  везти  на
"леге-вахт"  (пункт  неотложной  помощи)  зашивать  губу  и  щеку,  а  слона
выбрасывать по  кускам. Гостиная украсилась  хрустальной  люстрой невиданной
красоты,  но  из  гостиной  пропали  птички  и аквариум,  на которые  у  Оли
появилась аллергия. Простенькие цветастенькие занавесочки из  сатина во всех
комнатах  заменились  на шелковые  гардины  в золотых  лилиях. Совсем как во
дворце, если  бы  не  мезозойская по  дизайну  мебель  из простой,  до  боли
сучковатой  корабельной  сосны.  Я доподлинно  знала,  что  эта  злополучная
"деревенистая" мебель  занозой сидит  в Оленькином  нежном сердечке. Но зато
спальня  всеми  деталями полностью  отвечала несколько  экзотическому  вкусу
хозяйки. С тех пор как я  в последний раз видела эту бело-голубую романтику,
в качестве завершающего штриха она украсилась настоящим  восточным ковром из
Бухары и коллекцией черкесских кинжалов, развешанных по ковру геометрическим
узором, вторящим  ковровому  орнаменту. Тем  временем Оленька комментировала
новинки с чувством глубокого удовлетворения в голосе:
     - И люстру, и гардины, и кинжалы с ковром - все это мои  родители летом
привезли в подарок. Коллекцию  оружия я специально попросила отца захватить.
Дома, в  Архангельске,  эти ножички всегда висели у нас в гостиной, с самого
детства их помню и с ними мне всегда как-то уютнее. Красивые, правда? В стуе
(гостиной) Гунар их не захотел, пришлось вот здесь пристроить, но получилось
даже лучше. Отец для меня ничего не пожалеет, а мама так тем более! Господи,
ну почему я от них теперь так далеко?!...
     Подругин взор на секундочку затуманился, но она быстренько взяла себя в
руки и пальчиком принялась любовно водить по гравированным рукояткам.
     - Ты посмотри, как узоры тонко выкованы: вот  олень прячется в  ветвях,
вот  барс, а это орел. Им  ведь  в самом  деле цены нет, сейчас такую работу
никто повторить не сможет.
     Последовав подругиному приглашению, я осторожно потрогала  все кинжалы,
а самый большой, тяжелый и оттого наиболее низко висящий, достала из ножен и
восхищенно поцокала языком: острый. Чтобы завершить малоинтересную  для меня
беседу  о холодном оружии, пришлось задать  подруге самый  традиционный в ее
положении вопрос о самочувствии.
     -  Ой,  Натулечка,  ведь ты бы  меня,  встреть случайно, не сразу бы  и
узнала, верно? Целых четырнадцать  килограммов  прибавила,  ужас,  да? А  до
родов  еще  два  месяца. Но  и  с Борькой  точно так же  было, ничего тут не
поделаешь...  А сейчас  мне нужно  подкрепить тебя  с дороги, а то вон какая
бледненькая. Испекла тебе  два пирога: курник и  капустный. Ты какой  больше
любишь? В оба добавила немного грибочков и укропчика для вкуса.
     Мы с Оленькой сошли вниз на  кухню. Пока я  лакомилась изумительными по
вкусу  пирогами,  подруга  принялась  передо мной  слезливо  исповедоваться,
жалостливо   подперев  кулачком  щечку.  Время  для  откровений  было  самое
подходящее: Гунар и дети, видать надолго, пропали из дома по своим делам.
     - Родители  засобирались уезжать, тут-то грусть-тоска меня и окрутила и
до  сих пор  сушит. Так вместе с ними захотелось домой, что совсем невмоготу
стало. Плакалась мамочке в жилетку,  как в стихах: "Поклонись от меня спелой
ржи". Глупо,  да? А  после родительского  отъезда началась вся эта волынка с
тошнотой.  Знаешь, Натусь, только  тебе скажу - дурные предчувствия не  дают
мне покоя.  Снятся какие-то сумбурные сны, и никогда не  могу  вспомнить,  о
чем, но все равно знаю, что  они мерзкие. Страшно  и  противно  каждое  утро
просыпаться от  ощущения,  что лежишь  в скользкой  и  липкой кровавой луже.
Веришь, теперь до смерти боюсь засыпать. Перед сном молюсь, молюсь. Сижу вот
на антидепрессантах, да они не помогают. А ничего  посильнее женщинам в моем
положении  нельзя.  О будущем даже  думать  боюсь. Что-то должно  случиться!
Что-то ужасное обязательно случится!
     Я, насыщенная до отвала Ольгиными  пирогами и страшными рассказами, вся
преисполнилась  житейской  мудростью  и  убежденно  принялась  рассуждать  о
всевозможных  физических  и  психических  сложностях   во  время  интересных
положений.
     -  Главное, что  ты  здорова и  ничего  у тебя  не болит. И вообще,  по
большому счету, кроме снов ничего не беспокоит.
     Пытаясь как-то отвлечь девчонку от  меланхолической темы, на которой та
просто зациклилась,  я поинтересовалась ее теперешними  взаимоотношениями  с
мужем. По правде сказать,  я ее  супруга терпела едва-едва  и знала, что при
произнесении вслух его двойного  имени у меня автоматически сжимаются зрачки
и губы. Гунар-Хельвиг взаимно  не  испытывал ко мне особой душевной теплоты.
Как-то  раз из Оленькиного опрометчивого ротика вырвалась дополненная  фраза
ее одичалого  лесоруба: "Эта твоя  Наталья имеет маниакальную  склонность  к
неуважительной ни к чему серьезному болтовне".
     Само собой,  что для подобной  оценки у лесоруба даже нужды не возникло
хоть в мало-мальских знаниях русской словесности. Однако,  по словам  Ольги,
теперь выходило, что Гунар-Хельвиг стал совсем другим человеком. Если поживу
у  них  подольше,  то увижу воочию.  Например, в тайне от  жены он просил ее
родителей приобрести  для  него  в России  платиновые  в бриллиантах серьги,
крестик  и  колечко.  Гунар  вручил Оле  драгоценности в  день ее  рождения.
Подарок супруга  обрадовал  подружку, даже несмотря  на то,  что ее мамочка,
конечно  же,  не  выдержала  и выболтала  секрет  заранее.  Меня  же Оленька
предупредила, что свои новые украшения продемонстрирует лишь после того, как
я съем  по дополнительному куску от каждого из ее пирогов. Перстенечек я все
же  увидела на Оленькином слегка  отечном указательном  пальчике. Ее  пироги
отличались отменной  вкуснотищей,  но были  сытными  до кирпичной тяжести  в
желудке.  Я  их  больше  есть  не  могла.  Вообще  ничего  не  хотела,  даже
лимонно-смородинового чая. Пришлось Ольге отступиться с уговорами.
     -  Как хорошо,  что  ты смогла  приехать.  Вот тебе мой  план на вечер:
сейчас  пойду покричу детей  домой. Им и Гунару дам  по куску пирога, и всех
отправим на  боковую. После  напьемся чаю и будем болтать, сколько влезет, а
ты  еще,   может   быть,   поешь...  Мне  нужно   об  одном  деле   с  тобой
посоветоваться... А если Гунар спать не пожелает, усажу его смотреть  видео.
Вообще-то,  он  так  устает  в  лесу,  что любит  ложиться  рано.  Да ты  не
беспокойся - в любом случае стать нам помехой ему не позволим, и точка.
     Гунара-Хельвига удалось  обнаружить  в  гараже  и напоить-накормить  до
полной отключки. Все, как Оленька и планировала. А вот дети из леса так и не
откликнулись,  хотя начало смеркаться. Я  забеспокоилась  и  приняла решение
самой  отправиться на поиски малышей, несмотря  на абсолютную  безмятежность
подруги по  данному поводу. Конец сентября, а теплынь просто отменная. Чудо,
да  и  только, в этом  году. Весь день  можно  проходить в  шортах, майке  и
босоножках. Лишь под  вечер становится  прохладно,  и  листья  вокруг сплошь
золотые, зеленых совсем не осталось. Пуще горной козы я взбиралась все круче
и  круче, но детишки даже следа не оставили. Может быть, они, действительно,
где-нибудь на  соседнем участке, а то и в гости к соседям заглянули? А как в
сентябрьском лесу  хорошо!  Запах-то какой: спелости, ветра,  грибов, пряных
листьев - все вперемешку. Да разве в лесу можно нервничать? Тут надо вкушать
блаженство и  истому дня да большими кусками  их заглатывать вместо пирогов,
от которых  недолго и  растолстеть. Завтра попробую тут грибов поискать, а у
Оли  не  забыть  выяснить:  в ее курнике  грибочки покупные или вот из этого
лесочка.  Отчего бы  не  присесть  на  пенечек,  не проветрить  после поезда
отяжелевшую  голову? Помню,  в Москве  в сентябре была  традиция:  ездили  с
подругами в  розарий Ботанического  сада.  Боже,  каких только  роз  там  не
расцветало в это время  года!  А до чего же  некоторые были странными  и  по
виду,  и  по  цвету, и  по  головокружительности  аромата. Помню,  например,
лилово-черную игольчатую с запахом ландышей. После роз шли кормить павлинов.
Павлины  в  Ботаническом  саду  жили  разборчивые  и всем другим  лакомствам
предпочитали Бородинский сорт хлеба.
     Расслабленная и умиротворенная лесной тишиной и прозрачностью  вечерней
прохлады,  я поднялась  с благородного пня и  направилась к дому подруги. На
этот раз  лесной, а не морской Эол  - вездесущий бог - вседержитель  ветров,
принялся развевать кудри на моей бедовой головушке.
     Ребятишки давно были  дома, я растроганно перецеловала их по очереди. У
моих глазки  совсем закрывались, и Оля быстро увела  всех троих  наверх, где
принялась хорошо поставленным томным  голосочком напевать им колыбельную про
волчка. Наконец она спустилась и облегченно вздохнула:
     - Ну все, вроде всех угомонила. Теперь посидим.
     Разливая чай из музыкального чайничка в чашки с мерцающими в них ликами
прекрасных  японок (часть чашек  Борька  разбил  - разве убережешь от такого
беса!),  лучшая  подружка  еще раз радостно  выпалила  начинающими  розоветь
губками:
     - Да, теперь живем!
     Вдобавок к пирогам Оленька еще умудрилась соорудить сливочно-бисквитный
торт с цукатами. Я попробовала и тут же запросила у нее рецептик  тающего во
рту чуда. Любезная моя сильно призадумалась, и дополнительные сиреневые тени
то ли усталости,  то  ли  озабоченности  моментально  легли  кругами под  ее
газелеподобные, несмотря на их  некоторую современную заплывистость, глазки.
Сразу стало заметно, что торт был сложен в исполнении. Как-никак  в нем семь
различных слоев.
     - Рецепт  я  тебе  напишу  завтра, ты  пока  просто  ешь.  Знаешь  что,
подруженька дорогая, мне до зарезу нужен твой совет по одному делу.
     Тут  на  Олино  лицо  окончательно  легла  мало   его  украшавшая  тень
озабоченности, и я  моментально насторожилась,  решив,  что  речь  пойдет  о
каких-нибудь очень глубоко  скрытых пороках Гунара-Хельвига. Но Ольга завела
речь совершенно об ином.
     В гости к ее родителям  зачастила ее бывшая свекровь,  которая отчаянно
старалась выпытать у них  новый адрес любимых сношеньки и внучка. У  Оленьки
всегда были самые распрекрасные отношения с мамой ее бывшего русского мужа.
     -  Мы  с Наташей, свекровь звали, как тебя,  и она строжайше  требовала
обращаться  к  ней только по имени,  всегда вместе  ходили  красить  волосы.
Именно  она  приучила  меня каждые два месяца  то блондинкой  появляться, то
шатенкой,  то рыжей. Стерва она  вообще-то порядочная, но  ко мне относилась
хорошо. Воспитывала: женщина  всегда должна быть,  как  новая,  и сиять, как
золотой полтинник, вот тогда и  мужу никогда не надоест. Отчего все  мужские
измены?  Да сами  женщины опускаются донельзя, индивидуальность свою теряют,
растекаются, распускаются, что твоя творожная  масса,  а потом  канючат:  "Я
мать его детей, кормлю, стираю, готовлю, а он..."  Моя свекровь не потерпела
бы подобное,  а посему  следила, чтобы я держала  форму.  Она  теперь  хочет
написать дарственную  на  Бореньку,  чтобы  ее дача в  Крыму  стала  бы  его
собственностью. Покойный свекр, а  он был  адмирал флота, дачу себе отгрохал
отменную,  что и говорить: огромный кусок  пляжа  огорожен  высоким забором,
каменный домище  в три  этажа с  водопроводом, горячей водой и всеми прочими
удобствами;  сад, правда, заросший и старый, но зато фруктов полно. Нынешней
весной с дома часть крыши снесло ураганом. Чинить денег нет, а продавать она
не  хочет. Предлагает отписать дачу Бореньке.  Свекровь всегда была от внука
без  ума. Я рассказала  Гунару,  а  он,  упрямый, заладил:  "Теперь  это мой
ребенок, и он ни в чем не нуждается". Ему что Крым, что Кольский  полуостров
- едино.  Олух царя  небесного! России  боится как огня. Вот сижу и никак не
придумаю, как  же  быть?  Такая шикарная  дача,  и  свекровь  продаст!  А  у
Бореньки, когда вырастет,  мог бы быть неплохой капиталец, а? Крышу мой отец
запросто починит... Что  ты, солнышко, думаешь по  этому  поводу? Как же мне
поступить?
     -  Заманчиво  и  даже очень.  И если  на  берегу моря в Крыму  - мечта!
Дорогая, очень дорогая вещь. Да Гунару такие суммы и не снились.  Только как
тут  насчет  твоего  бывшего,  Наташиного родного  сына?  Так  он  и  пропал
окончательно в своих  Аргентинах-Америках? Поди ведь тоже может претендовать
на родительскую собственность, судись  с ним потом. Хотя я не юрист  и точно
не знаю.
     Никакой новой информации об Олином  прежнем муже не поступало.  Для нее
он  сгинул, и все.  Всем был бы хорош парень: высокий,  веселый,  а до  чего
красивый  -  глаз  не  отвести, анекдотами сыпал и шутил -  заслушаешься; но
страшный мот и  бабник. И  это еще цветочки.  Ревнивый  мужик был  до одури.
Телеграфный  столб  мог запросто разметать  в щепы, если, не  дай  Бог,  Оля
взглянула мимо, не в ту сторону. Приличное нижнее  белье на работу в детский
садик  не  позволял  надевать.  Псих, что  тут  поделаешь! Что  же  я  могла
посоветовать  Оленьке,  если ее нынешний  господин так категорически уперся.
Конечно, иметь в Крыму дачу здорово и отказываться от нее из-за чьей-то дури
- идиотизм сам по себе. Почему бы это  моей тезке, Боренькиной бабуське, и в
самом  деле  не  обожать   своего  единственного  внука.  Такой   прелестный
мальчуган!  Гунар-Хельвиг в вопросах  Крыма и Кавказа, равно как  и  во всех
прочих, несколько туповат, и потому его слушать, только...
     Я вовремя спохватилась  и честно  призналась Ольге, что все еще обижена
на Гунара за те его малолестные обо  мне высказывания в стародавней беседе с
многоуважаемым  рисорским падре. Да разве я могу ему забыть, как  много  раз
смущенно  краснела  и  опускала очи, случайно  встретя священника  на улице?
Разве  мое "типично русское" стремление спаивать окружающих, приобщать их  к
курению  и  прививать  последним любовь к кое-чему  более  горяченькому, чем
эротика, не есть вымысел "лесного пенька"? В глубине души я знала, что Гунар
такое мог выдать только  в  состоянии запальчивости. На самом  деле ему  нет
дела  ни  до  меня,  ни  до моих  вконец  испорченных  вкусов, стремлений  и
намерений.  Падре  в  России  бывал  и  был  знаком  с  традициями  русского
гостеприимства.  Однако, несмотря на несомненные знания умного священника, я
все  равно всегда спешила смыться от него,  хотя бы на другую сторону улицы.
Ко всему, он еще приходился братом моей домовладелицы. Нет, не могу я Гунара
простить!
     Ольга расхохоталась и, кстати, вспомнила,  что завтра всей компанией мы
отправимся в церковь к заутрене, которую служит тот самый Отец  Святой. И не
вздумай отказаться, а то Гунар  решит, что безбожница, и из дома  непременно
выгонит.  Я  с  расстройства  сразу же почувствовала  в  себе  непреодолимое
желание укрыться в какой-нибудь  постели. Оля за руку  отвела меня в спальню
по  соседству с  детской.  Главным  украшением предоставленной  мне  комнаты
являлся допотопный сундук исполинских размеров. Как объяснила все хихикающая
подруга, расписной  в  цветах  монстр  -  наследство  от  любимой бабушки  -
является  одной  из   главных   достопримечательностей  в  доме,   гордостью
Гунара-Хельвига.  Сундук - наиболее часто  демонстрируемый экспонат наиболее
достойным  из  норвежских гостей,  понимающих  толк  в сундуках, так что мне
выпала несомненная честь соснуть возле столь  ценного антикварного предмета.
Остальная мебель в спальне была хламье-хламьем.
     Расцеловавшись с подружкой,  я  как подкошенная рухнула  на  с  любовью
постеленное  ею  белье: белоснежное  в кружевах,  хрустящее  от крахмала, со
стойким запахом лаванды. В узкое окошко сияла-просилась полная румяная луна.
Треща суставами  и кряхтя, пришлось встать  и открыть  ставни ей  навстречу.
Аромат ночной прохлады, лесной  свежести и еще чего-то  трудно определимого,
вроде как  даже любимых  Оленькиных  духов  "Далиссимо", победно ворвался  в
душную  доселе обитель. Я  заползла обратно  в кровать и закрыла  утомленные
глаза. День прожит и прожит неплохо, а завтра будь что будет.

     Меня разбудили  звуки  "Лунной  сонаты"  Бетховена.  По  комнате  вовсю
гулял-отсвечивал веселый  солнечный свет, и я удивилась подбору  репертуара.
Прислушалась   к   звукам  меланхоличной,  задумчивой  музыки,  куда  весьма
органично,  как  это  ни  странно, вписывались бодрые  утренние повизгивания
детишек и  приятное женственное воркование Оленьки.  Я догадалась:  дровосек
Гунар упражняется на своем белом "Стенвее" с утра пораньше.
     Я умылась  в с шиком отделанной  ванной комнате  и, едва не  сбитая  на
лестнице  ватагой шалунишек,  весьма  успешно  спустилась к завтраку.  Ольга
принесла вафельные трубочки  с кремом  и пастилу  в  ванильном  соусе.  Дети
завизжали от восторга,  но Гунар всем нам предложил прежде спеть молитвенную
песню -  благодарение Богу за ниспосланную свыше пищу. Пропеть потребовалось
два  раза,  но зато кофе  и соки  наливали за просто так.  Во время завтрака
выяснилось, что мы опаздываем.  В пожарном порядке вся  команда  бросилась к
машине.   Ольга  в   просторном,  черном   с   белым  кружевным  воротничком
торжественно-похоронном платье и Гунар  при галстуке, в блестящем коричневом
жилете, в парадных брюках сели впереди, как им, хозяевам, полагалось. Сережа
в обнимку с Боренькой вольготно развалились на заднем сидении. Я скромненько
притулилась рядом с мальчиками,  а  Машечка по-королевски  восседала на моих
коленях. Гунар едва  заметно покосился  на нас в зеркало обзора, скептически
повел  левой  бровью  и тронул машину с  места. Наверное  неправильно, что я
одета слишком обыденно и скромно, но на переодевание просто не было времени.
Церковь  находилась  в  минутах  двадцати-тридцати  от  дома  и походила  на
сооруженную без затей дощатую избу с  высокой крышей. Крышу  венчал  большой
деревянный  крест  невзыскательной  столярной  обработки. У  входа толпилось
полно народу,  и в толпе  сновали некие  седовласые  дамы, бренча  железными
ведерками для  сбора денег. Гунар направился  прямо к ним и  со значительным
видом бросил в ведро денежную бумажку, я последовала его примеру.
     Тут церковь растворила благостные свои врата, присутствующие без спешки
зашли  и чинно-благородно расселись по скамейкам. Мы - в самых первых рядах.
Я огляделась по сторонам. Данный конкретный храм  во Славу Божью был  совсем
новым,  собранным   из  сосново-клеевых   арочных   конструкций   А-образной
конфигурации (вот уж в чем, в чем, а в конфигурации я всегда была потрясающе
сильна!).  Заметив  и  оценив  мой  интерес  к  архитектуре  святой обители,
степенный   Гунар-Хельвиг   любезно  разъяснил,   что   сей  молельный   дом
символизирует   собой  лодку,   плывущую  к  Богу,  то  есть  в   правильном
направлении. На  грубо сколоченную  кафедру вышел  знакомый прист, одетый  в
белое длинное  платье  и  с  объемистой книгой в  руках. Он  подождал,  пока
дамы-благотворительницы не раздадут всем такие же, как у него, толстые книги
и  листки  с  текстами  молельных  песнопений, с  достоинством  открыл  свой
молитвенник и  принялся читать  хорошо поставленным голосом.  Его  голос был
приятен, но не возбудил во мне ни малейшего интереса, как на то, может быть,
рассчитывал почти насильно меня сюда затащивший Гунар-Хельвиг.  Хотя едва ли
лесорубы, подобные  Гунару,  вообще  задумываются о каких-то там посторонних
голосах и интересах, им вполне достаточно голосов кудрявых дубрав, березовых
рощ и вишневых садов в ответственные моменты корчевания-распиловки леса.
     Пока  я  это обдумывала, маленькая  Машечка принялась юлой вертеться на
моих  коленях и тихонечко захныкала. Боренька с хитрющим выражением на и без
того  лукавом  личике  всевластного Амура демонстрировал моему Сереже что-то
этакое.  Сын слезно  умолял его обменяться на своего  пластмассового зайца и
Машиного бегемота из  "Макдональдса". Я шепотом поинтересовалась у Оленьки о
смысле  лекции. Она, вся сплошное внимание,  лишь на полсекунды повернула ко
мне серьезное, одутловатое лицо.
     - О Святых Апостолах!
     После чего продолжила усердное  впитывание  исповедей апостолов,  видно
немало  повидавших  на  своем  веку.  Маша на  коленях затихла  и  принялась
тихонечко похрапывать. Я окончательно заскучала и снова рискнула прицепиться
к  Оле  с  расспросами   о  смысле  проповеди.  На  сей  раз  она  оказалась
благосклоннее, и мне удалось разузнать, что как-то  раз дьявол пылко убеждал
одного странника  не  возвращать  случайно  тем найденный кошелек с  золотом
законному владельцу. Нечистая сила подкрепила  свои доводы логически сильным
аргументом,  что   Бог   в   любом  случае  просто  обязан  позаботиться   о
пострадавшем, так что  волноваться за его безденежье  нет особых причин. Но,
как утверждал проповедник, дьявол был абсолютно не прав.
     -  Это  почему  же  он не прав? Неужели  Бог  может  отказаться  помочь
обиженному?
     Подруга задумчивой ивой склонилась  ко  мне вновь и зашептала  в  самое
ушко. Но тут потерявший всякое терпение Гунар-Хельвиг нас обеих смерил таким
презрительным взглядом  колких  серых  глаз, что разговаривать вообще отпала
всякая охота.  Внезапно  раздались звуки замаскированного где-то в помещении
органа, и все вокруг грянули песню, сосредоточенно глядя в свои листки. Боря
и Сережа  воодушевленно заблеяли, подражая  молодым козляткам.  Вышло  очень
похоже. Именно последнее обстоятельство вынудило недовольного всей компанией
Гунара прервать  святое  пение  и  сделать  мальчишкам  последнее  серьезное
предупреждение. К  моему тайному удовольствию, озорные  парни и не  подумали
уняться, и  я  предложила Ольге вывести  их на  улицу и  строго там  за ними
проследить.  Подруга  и  ее  супруг  согласно  кивнули,  и я  с  мальчишками
удалилась. Машечка осталась счастливо досыпать проповедь.
     Боже ты  мой, до чего же хорошо было на воле. Господь  здорово сотворил
этот чудесный и необыкновенный мир. С  высокого пригорка,  на  котором стоял
сосновый  храм,  открывалась  роскошная   панорама  на  раскинувшееся  внизу
переливчатое бирюзово-изумрудное  море.  Далекие  отсюда  беленькие  домишки
лепились к скалам подобно ласточкиным гнездам,  большие и маленькие островки
выгибали  каменные  голенькие  спинки  посреди   набегающих  волн;  золотом,
червонным  чистым  золотом  укутались земля и  деревья. И  свежа,  казалось,
листва в  солнечных лучах, а от земли исходил  легкий, едва  заметный парок,
однако  не теплого парного молока, как весной и летом,  но слегка  леденящий
дух  эскимо на палочке - с  детства  приятный до невозможности. Над морем  в
чуть  золотистой  дымке,  напоминающей  сладкий  ванильный  соус  от  нашего
завтрака,  плавали круглые  беленькие облачка-пастилки.  Они  отбрасывали на
лесистые  склоны фигурные тени  каких-то  забавных  небесных зверюшек. Чайки
носились  под  прозрачным, чуть  сиреневатым на  линии горизонта небом,  они
отражались  в голубоватой  воде  и  кричали  друг другу  последние  новости.
Кричали так громко, что даже сюда доносилось. Видно, новости того стоили.
     Служба  окончилась, и  разодетые  прихожане  вышли из  церкви.  Румяная
Оленька  появилась  на  крыльце и замахала мне свободной  рукой;  другой она
прижимала к себе мою не вполне проснувшуюся  доченьку.  Я быстро  подошла  и
ловко перехватила Машечку.
     - Так чем же закончилась притча о нечестивце с чужим кошельком?
     С блеском  неподдельного интереса в глазах я задала вопрос по-норвежски
и громко, специально для возникшего рядом с женой Гунара.
     -  Да  я  расскажу,  расскажу. Ты  потерпи  уж чуть-чуть,  дай  сначала
отдышаться. Что-то мне и сидеть невмоготу становится!
     Ольга оперлась на мужнину руку, и мы по-семейному  направились к  месту
парковки автомобилей метрах в  сорока  от молельного дома. Широким рыцарским
жестом Гунар  распахнул перед  дамами  дверцы машины,  и в тот  же момент от
толпы отделилась белая сухопарая  фигура  священника  и направилась  прямо к
нам. Я быстро  поздоровалась и с тупым выражением лица  уставилась  в землю.
Авось  не  узнает  за  давностью времени.  Всего сказанного  Ольге и  Гунару
напутствия я,  конечно же, не поняла, но мне понравились ласковые, спокойные
интонации мягкого, умного человека. Он  поздравил их с ожиданием прибавления
в семействе  и  пожелал  долгой и счастливой семейной  жизни. Умиротворенные
беседой  Ольга,  Гунар, маленькая Маша и я наконец угнездились в "Тойоте", и
тут  Гунар   первый   сообразил  поинтересоваться   местонахождением   наших
мальчишек. Только сейчас сообразив,  что упустила  озорных парней из виду, я
выскочила  из  машины и  отчаянно  заметалась по  площади  перед  молельней,
истерично выкрикивая имя сына. Ольга тоже не усидела, присоединилась ко мне,
но вела себя не в пример спокойнее. В очередной раз пожаловавшись на отеки в
ногах, она предложила:
     -  Давай спустимся  с  пригорка вниз  и  посмотрим за  церковью. Да  не
нервничай так, там за  рощицей  чуть  дальше кладбище, и  Борька  часто туда
убегает.
     Мы  с Оленькой торопливо прошагали насквозь  молодой  лесок и  с откоса
увидели  фигурки  наших   неспокойных  мальчишек,   кидающих  друг  в  друга
камешками. Строгим голосом я прокричала им немедленно прекратить баловство и
подойти к нам. Однако при виде недовольных мам сорванцы дружно расхохотались
и с кривляниями принялись демонстрировать языки и корчить рожи.
     - Ну-ка, прекрати дразниться и иди сюда. Ты слышишь, что я тебе говорю?
Ну смотри у меня, ты меня знаешь!
     Высоким  срывающимся  голосом  надрывно провизжала  Ольга  и  угрожающе
потрясла рукой в направлении озорников. Однако  веселящиеся дети и не думали
слушаться.  Окончив   свой   темпераментный  танец,  что-то  среднее   между
рок-н-роллом и мазуркой, они со всех ног бросились прочь.
     - Давай  возвращаться. Они в обход прибегут  к  машине  еще раньше нас.
Играют, поросята!
     Подруга  проникновенно  взяла  меня за  руку  и  нежно провела  по  ней
ласкающими  перстами.  Наслаждаясь нежаркими солнечными лучиками,  падающими
сквозь  кружевные  кроны  деревьев  на  наши  молодые  лица,  полной  грудью
захватывая свежесть  утра, шурша  и  загребая прогибающимися  ногами осеннюю
листву, мы  с Олей двинулись назад.  Она с улыбкой  принялась дорассказывать
мне  тот интересный  диалог  дьявола с потенциальным  вором. Внезапно что-то
быстрое и темное закружилось над нашими  головами  и с  устрашающим  свистом
врезалось прямо  в ноги на  уровне коленок. Умирающая чайка  с окровавленной
грудкой слегка  потрепыхалась и затихла,  еще раза  два конвульсивно  дернув
черненькой  головкой.  Ее  глаза-бусинки  подернулись  мутной  пленочкой   и
закрылись навсегда.
     -  Боже  мой,  что  с ней случилось?  Видно,  с кем-то  подралась, -  с
горячностью обратилась я к подруге, чтобы поделиться своими соображениями.
     Ольга  вся  аж  посинела,  губы у  нее лихорадочно тряслись не  в силах
вымолвить ничего членораздельного.
     - Что с тобой? Тебе плохо? Гунара позвать?
     Я подхватила ее под белы рученьки,  но она их с силой вырвала и закрыла
себе лицо, хотя вроде и не заплакала.
     - Это  страшная  примета, Наташенька. Неужели ты  не знаешь?  К  скорой
смерти, знак верный!
     Обычно звонкий Ольгин голосок прозвучал необычно глухо, как и  в  самом
деле замогильный.
     - Да ты что,  недавно  из  МХАТа?  Новая  Лика Мизинова из  пьес Антона
Павловича?  Будет  тебе,  смешно  даже!  Птичку  жалко!  Ну,   поклевали  ее
сотоварищи, не  повезло... - жестко сказала я, однако подруга  и не подумала
успокаиваться. Оля зачем-то  встрепала  себе  стриженые волосы,  запрокинула
назад  тяжелую  от дурных  предчувствий голову и вперила  в небо неподвижный
взгляд больших  карих глаз.  Глаза ее здорово увеличились от упавших  на них
всего мгновение назад лилово-серых кругов  и опять, как и  до  беременности,
стали в  пол-лица.  Созерцая  в вышине нечто, видимое только  ей, подружка с
задумчивым видом заговорила вновь:
     - Очень я о маме волнуюсь. Ей надо удалять  поджелудочную железу. Так я
ее уговаривала с  операцией в  России повременить. Надеюсь, что к зиме Гунар
поможет оплатить хотя бы половину  операции здесь, в Норвегии. У вас в Осло,
я  узнала,  есть  хорошая специализированная  больница  с  самым современным
оборудованием. Мамочка вроде бы  во всем  со  мной  согласилась,  но ты ведь
знаешь сама... Русские  женщины привыкли собой  жертвовать и на себе во всем
экономить, вот  я и  боюсь.  Дома  в  Архангельске  удаление  предполагалось
провести где-то в конце сентября - начале октября. Хотя и по телефону,  и  в
письме она заверяла, что от операции отказалась и будет ждать до декабря, но
кто ее  знает... Я ведь  тебе рассказывала,  какая у  меня  мамочка. Все для
других, себе ничего.
     Моя  бедная подружка тяжело вздохнула и умолкла, искоса блеснув на меня
печальными  белками своих поэтических очей. Совершенно согласившись с Ольгой
в  ее опасениях,  я  предложила ей ради  собственного  успокоения  позвонить
родителям сразу же по возвращении в  поселок. Наверное, логическими доводами
следует  действовать не  на склонную к самопожертвованию маму,  а  на  менее
эмоционального отца. Во время его плавания  она одна едва ли решится лечь на
операцию,  тут не стоит беспокоиться. Оля еще чуточку поразмышляла и во всем
со мной  согласилась. Мы дружно зашуршали  листвой  дальше, оставив  мертвую
чайку  далеко позади.  Ближе  к  церкви  я внезапно  вспомнила,  что даже не
предложила подруге денег за наше с детьми двухнедельное пропитание. Сама Оля
в том не сознается, но Гунар, наверняка, у нее уже спрашивал.
     - Ты свои идеи бредовые брось и обижать меня не смей. Еще чего удумала!
Да ваш  приезд -  это  такая неимоверная радость, что... Эх,  даже объяснить
затрудняюсь.
     - Да я  понимаю, что радость. Но ведь мы  все равно бы истратили те  же
деньги и в  Осло, так что все по справедливости. Поездка  к тебе для  нас  -
каникулы. Отдых - смена обстановки, я так Игорю и объяснила. А тебя я хорошо
знаю, будешь всю дорогу  нас кормить,  как на убой. Потом,  небось, придется
садиться на диету.
     В вопросе денег Оленька заупрямилась не на шутку  и даже ножкой на меня
притопнула, но я пригрозила, что вручу все  пенгеры Гунару-Хельвигу лично, и
тут  она быстренько сдалась. Я оказалась  права,  как всегда,  Олино  плохое
настроение улетучилось, как  не бывало. Весь обратный путь она щебетала, как
майская птичка. Дорогой искрящая юмором подружка, заливаясь звонким хохотом,
поведала,  как  мой  прежний домохозяин  Ян-Хенрик  заявился  к ним в дом  в
поисках нашего нового телефонного номера. Тогда Ольга  еще хорошо выглядела,
и он долго-долго не уходил, приставал с расспросами, как бы и ему найти себе
в России такую же богиню. Гунар приревновал и без всяких церемоний буквально
выставил беднягу за дверь. Я уточнила дату столь памятного визита и доказала
Оленьке,  что  Гунар  был  не  так уж  и далек от  истины.  Живя с  красивой
девчонкой, лесоруб, видно,  сумел развить в  себе особый нюх.  У Яна-Хенрика
уже был наш телефонный номер, и он вовсю им пользовался. Ольга развеселилась
еще больше и так прохохотала до вечера с небольшими паузами.
     Умываясь на ночь в отреставрированной под зеркальный зал в  Версале, да
вдобавок  с  разноцветными  лампочками  в   два  ряда  ванной,  я   невольно
прислушалась  к доносящемуся  из соседней комнаты грудному  соблазнительному
женскому смеху и  сама себе подмигнула с  лукавой усмешкой.  Вторая дверь из
ванной  комнаты,  прямиком  ведущая  в  хозяйскую  спальню,  была  чуть-чуть
приоткрыта.
     - Эльскеде,  эльскеде! (любимая, любимая!) -  полухрипел Гунар-Хельвиг,
выдавливая из себя испанские страсти.

     Утром  выяснилось,  что в гости  к Оленьке на пироги  намыливаются  две
норвежские соседки. Гунар как  раз  собирался в Арендал по своим делам, и я,
во   избежание   скучной  встречи  с  соседками,  попросилась  с   ним.   Мы
договорились:  день  я с детьми прослоняюсь  по городу,  а  вечером  он меня
подхватит у "Арены"  - главного арендальского торгового центра. Детишек мы с
Оленькой поделили: ей оставалась задумчивая и  ласковая Маша,  я же брала  в
город двух супер-Тарзанов.
     -  Слушай,  Нат, -  задумчиво-тихим,  напевным голосом  принялась  меня
напутствовать  на прощание лучшая подруга. -  Если вдруг Гунар тебя спросит,
что по-русски означает  Саша... - Внезапно смутившись,  Ольга как бы утеряла
нить мысли. Она  смолкла и сосредоточенно нахмурила соболиные бровки. - Будь
другом, скажи Гунару, что Саша - такая особая разновидность любви. Ну, более
яростная что ли, более жадная до удовольствий и нетерпеливая. Да  понимаешь,
вчера ночью сдуру назвала его именем своего бывшего мужа. Сама не знаю,  что
на  меня нашло.  Просто какое-то затмение... Нервы совсем стали никуда, а он
возьми да и прицепись. Скажешь, а?
     Как  могла, я принялась  успокаивать  нервничающую подружку обещаниями,
что уж по ее-то хотению-велению все сделаю в лучшем виде.
     Гунар  дал  нетерпеливо-яростный   гудок.  Оказывается,  мальчишки  уже
продолжительное время вертелись в машине позади него.
     -  Скорее всего, он  ни о чем тебя  и не  спросит. Небось,  уже позабыл
нужное слово.  Вообще-то, Гунар  считает русский язык  неимоверно трудным  и
изучению неподдающимся.
     Я  еще  раз серьезно заверила Оленьку, что  все будет в полном порядке,
пожелала    ей   полной   душевной    безмятежности,   а   также   приятного
времяпрепровождения с соседками и, смачно расцеловав в обе пухленькие щечки,
резво сбежала  с крылечка. Гунар просигналил повторно и более нетерпеливо. Я
извинилась за задержку, была великодушно прощена, и мы тронулись в Арендал.
     Естественно,  дети  предпочитали   исключительно  игрушечные  магазины,
посетив  их все до одного. Когда же  магазины  данного  типа  на нашем  пути
кончились, то  Боренька,  даже не  потрудившись поинтересоваться моим особым
мнением  и  не желая вникать в мои персональные  планы,  прямиком  рванул на
набережную. Немного  растерянный Сережа остановился и чуть  склонил  светлую
голову. Одним глазом  сын  просяще  косил на  меня, другим же  явно  пытался
проследить за  сложной траекторией  удирающего  бест венна (лучшего  друга).
Оленькин  сынок   несся  к   воде   подобно  направленному   точно  в   цель
ракетоносителю и не  оставлял  мне  никакого выбора. Я  согласно кивнула  на
Сережин немой вопрос и тоже побежала за мальчиками по направлению к морю. На
набережной  детей уже не  оказалось,  как  сквозь  землю  провалились. Минут
пятнадцать я нервно металась туда-сюда, истерично выкрикивая их имена.
     - Мы, кажется, видели ваших мальчишек, - сочувственно обратились ко мне
по-русски  двое  проходивших мимо высоких  мужчин  в джинсах. -  Сначала они
стояли на тех дальних мостиках, а  потом их, вроде, пригласили  посетить вон
ту большую яхту.
     С величайшим облегчением я  опустилась на ближайшую лавочку;  от сердца
отлегло, дыхание восстановилось. Мужчины присели рядом с соотечественницей и
закурили.
     -  Вы  давно тут живете?  Наверное,  замужем  за  норвежцем? -  решился
завязать разговор худощавый - тот, что был повыше ростом и поразговорчивее.
     - Да нет, мой муж - русский. Он оффшорный инженер и  сейчас в море, а я
с детьми  нахожусь здесь на отдыхе. Вообще-то, мы в Осло живем, - отвечала я
с улыбкой.
     - Так вас Наташей зовут. До чего же приятно слышать  родное имя в чужой
стране. У меня супруга тоже Наташа. Извините, мы вам еще не представились: я
- Эдуард Морозов, а это - Александр Татищев. Прошу любить и жаловать.
     Эдуард с энтузиазмом потряс мою руку, Александр едва ее коснулся своими
сухими холодными пальцами. Сказать честно: Эдуард пришелся мне по нраву куда
больше Александра.  Веселый открытый человек с мягкой и  приятной  белозубой
улыбкой,  он как  старый  добрый знакомый сразу принялся  расспрашивать  про
подвесные кухонные лампы  специфического скандинавского дизайна. Не знаю  ли
случайно, где бы их подешевле купить, а то Норвегия - больно дорогая страна.
Случайно я знала: на "Арене" как раз  висел огромный  рекламный щит, что  по
случаю сезонной распродажи  все в этом  универмаге, в  том числе  и лампы, в
полцены до конца месяца. Тут Эдуард сам  себя стукнул  по лбу  за то, что по
неразумности оставил все финансы и кредитные карточки на корабле, и попросил
взаймы у хмурого приятеля. Затушив окурок, насупленно глядя на солнечный мир
сердитыми зелеными глазами из-под  густых  черных  бровей, хмурый  приятель,
однако,  извлек из  кармана свою визу-карту  не колеблясь. Но оказалось, что
веселый Эдик уже передумал у  него занимать, справедливо решив, что и завтра
успеет купить люстру в подарок жене. Этот, как он сам  себя охарактеризовал,
идеальный муж  имел  строжайшую  традицию  из каждой командировки  привозить
любимой  супруге  что-нибудь  своеобразно-национальное  и  еще  -  чтобы  ей
понравилось.  Далее  он принялся с интересом расспрашивать меня  о  наиболее
замечательных блюдах норвежской национальной кухни.
     Профессиональный моряк и путешественник совершенно  справедливо считал,
что  для того,  чтобы  понять национальный  характер  другого  народа,  надо
непременно  приобщиться  к  их  народной  кулинарии.  Исстари  традиционными
угощениями становились самые общеупотребимые в голодные времена,  вот тебе и
история нации как  на ладони.  Пока я,  произведя на незнакомцев впечатление
опытной  кулинарки,  повествовала  о   треске  желеобразного  приготовления,
вареных бараньих головах и ребрах, печеных бычачьих глазах и половых органах
- излюбленных блюдах не ведающих жалости викингов, мои мальчишки  наконец-то
нагостились на гостеприимной яхте и возникли подле скамейки.
     - Знаете  что,  вашим пацанятам, наверное, будет интересно побывать  на
настоящем  сухогрузе. Мы  им рубку покажем, машинное отделение,  капитанскую
каюту. Ну, может, не совсем капитанскую, но все же... Я -  второй капитан на
судне, а Александр - радист и механик. Золотые руки у парня. - Эдуард крепко
хлопнул  по  плечу  пасмурного  друга,  отчего  тот больше  прежнего  напряг
окаменелое лицо с высокими скулами. - Так что, пойдете?
     Я было выразила сомнение  в целесообразности данного визита, для  пущей
убедительности   постучав  по  циферблату  своих  часиков,  однако  Боренька
молниеносно разоблачил  мою неуверенную ложь, заявив, что  папа приедет  нас
встретить только  в семь. Эдуард весело  погрозил мне  пальцем,  и  мы  всей
компанией отправились к  дальнему грузовому причалу. По  пути Эдик  принялся
развлекать  нас  рассказами как о  своем  непростом жизненном пути, так и  о
сложном морском пути их корабля.
     -  Я  под  нашим  флагом шесть лет  отходил капитаном.  Лет  пять назад
иммигрировал в  Канаду, так что  судно наше канадское.  Из Канады привезли в
Скандинавию  высококлассные   пиломатериалы,  которые  здесь  дороже  стоят.
Разгрузимся, а потом поплывем в Эстонию, заберем там русский лес и обратно в
Канаду.  Вот  такой  чартер.  А вообще-то, я  бывший  ленинградец,  то  бишь
санкт-петербуржец. А вы, наверняка, москвичка, узнаю по интонациям.
     Я согласно кивнула и чарующе улыбнулась  мужчинам. Их корабль назывался
"Red Line"  ("Красная  Линия")  и  представлял  собой  нечто  среднее  между
крейсером и  баржей.  Галантный  Эдик  помог мне  взойти  по  трапу.  Молчун
Александр, ни слова не  вымолвивший  за  всю дорогу, вежливо  извинился, что
вынужден нас покинуть для вахтенного  дежурства,  и даже снизошел до парочки
предложений:
     - А здорово ваши мальчуганы навострились болтать по-иностранному. Так у
детей всегда все запросто, даже завидно.
     - И мне  завидно.  До  свидания.  Счастливого дежурства. - Еще ласковее
улыбнулась  я ему в ответ, очень  довольная фактом, что у такого  сумрачного
типа нашлись неотложные дела и он "отчаливает".
     - Да  не  обращайте  на его  настроение  внимание, милая Наташа.  Он не
всегда такой. Зубная боль у парня, а к врачу идти боится.  Серьезная у Сашки
проблема. - Махнул рукой вслед мрачному Александру добродушный Эдик.
     По крутой  винтовой лестнице,  вслед  за вторым капитаном, я и мальчики
поднялись  в  рубку. Сережа и  Боря с визгами  восторга  побежали  к  пульту
управления.  Сережа вежливо  попросил  у  доброго дяди  разрешения  потыкать
кнопочки  и  повертеть  штурвал, Боренька  просто все  потыкал  и  повертел.
Вице-капитан  и  два  его  новоявленных  помощника развернули  борт  корабля
сначала  в  одну  сторону  от  причала, затем  в другую. Все  остались очень
довольны друг другом.  Далее  Эдуард любезно пригласил нас посетить машинное
отделение,  а  также кают-компанию  и  его  персональную  каюту.  Лично я  с
благодарностью от  дальнейшего  осмотра  отказалась,  предпочтя  капитанский
мостик всем остальным закоулкам на судне.
     Оставшись  в  гордом  одиночестве,  я  скромно  присела  в  сторонке на
какую-то металлическую штуковину, с  которой  был  виден райцентр Восточного
Адгера:  задумчиво  пламенеющий в усталых лучах вечернего солнца, романтично
плывущий в  серебристо-алых переливах морской  воды  город Арендал. Вместе с
мальчиками второй капитан привел в рубку красиво седеющего первого капитана.
Два  капитана обступили скромно сидящую меня,  и на безукоризненно  звучащем
английском потрясающе джентльменистый капитан-канадец пригласил нас с детьми
разделить вечернюю  трапезу моряков в кают-компании.  Но нам и вправду стало
пора,  через семь  минут педантичный  Гунар-Хельвиг,  по идее, должен  будет
возникнуть  у "Арены"  и остаться нами  очень недовольным. Моряки  проблемой
прониклись,  посочувствовали,  насовали  детям на  прощанье конфет, а мне  -
цветов (да где только нашли!) и отпустили с Богом. Мы чуть-чуть опоздали,  и
недовольному  Гунару пришлось вышагивать  туда-сюда-обратно по  площади  еще
восемь дополнительных минут.
     Оленьку мы нашли  несколько притомленной,  но  довольной. Я  вручила ей
моряцкий  букет.  Приятно  возбужденная  Оля  меня  поцеловала  и  принялась
доказывать, как много я потеряла, не оставшись  дома.  Соседки, оказывается,
ушли рано, но зато вместо них наведалась старая знакомая Вивиен. Эта Вивиен,
Оленькина американская подружка  с  курсов  норвежского, располагала важными
сведениями  о  Дэби - моей американской  подруге с тех  же курсов, и Оленька
справедливо считала, что мне было бы интереснее их получить из "первых уст",
то есть от самой Вивиен.  Весь остаток вечера мы с Олей посвятили обсуждению
счастливого  состояния Дэби в Дании, куда ее  возлюбленный перевелся учиться
из Норвегии, чтобы никогда более, даже  случайно, не встречаться с ее первым
мужем. Ближе к полуночи я предложила заметно уставшей Оленьке пойти ложиться
спать, но она,  театрально-пылко всплеснув руками, вдруг вспомнила, что надо
обязательно найти кота. На время приезда Вивиен ее бывшего любимца  пришлось
впустить в дом,  где он, прежде чем  провалиться сквозь землю, успел здорово
зацепить кружева на  занавесках,  свалить к счастью уцелевшую вазу с цветами
на пол и пометить своим присутствием Боренькину спальню. Вдвоем мы методично
обследовали  все  темные  углы  и закоулки старого  дома.  Углы  и  закоулки
встречали нас тишиной и пустотой.
     -  У-у,  нахальный  котяра еще  мне  натворит  кучу бед.  Ладно,  будем
надеяться,  что   он  сам   отсюда   убрался.  Вот   так   всегда:  в   доме
набезобразничает и довольный  отправляется  на поиски  симпатичных  кошечек.
Давно  бы его кому-нибудь  отдала, да Борька этого  наглеца  обожает. Вивиен
подарила котенка ему  на  день рождения, сынуля так радовался,  сам выбирать
ездил  и выбрал...  Что же,  пошли  укладываться. Гунар, дети, соседи -  все
храпят  давным-давно   и  десятый  сон  видят,  только  мы   с  тобой  опять
полуночничаем.
     По скрипящей лестнице, поддерживая друг дружку, мы с Оленькой поднялись
на  второй, "спальный" этаж  и  нежно  поцеловались  на  прощание  по своему
обыкновению.  Мне  уже   что-то  начинало  сниться,   когда  леденящие  душу
нечеловеческие крики  заставили открыть  глаза и сесть  в кровати.  Мало что
соображая,  но здорово  напуганная,  я  прислушалась  с  замеревшим сердцем:
кто-то душераздирающе орал на  нижнем  этаже.  Пятитонным  градом посыпались
тяжелые шаги хозяина по бешено завизжавшей лестнице. Я окончательно пришла в
себя, решительно набросила свой розовый  пеньюар в стиле "а-ля  романтика" и
осторожненько сошла вниз исключительно любопытства ради.
     Забившись в щель между холодильником и электрической плитой, Ольгин кот
вопил  как  резаный  и  отчаянно  драл  на  себе  когтями  густейшую  шерсть
жемчужно-пепельного  оттенка,  тут же  разлетающуюся по  всей кухне путаными
клочьями.  Вспотевший  Гунар с трудом выволок упирающегося  мурлыку, схватил
его  за  шкирку  и  элегантным  движением руки  выкинул  прочь  за  окно.  Я
предположила, что несчастное животное просто застряло в узком простенке и не
смогло самостоятельно  оттуда выбраться. Хозяин, смывая под  холодной струей
кровь  с оцарапанной кисти, согласился  со мной на все сто. Мы пожелали друг
другу спокойной ночи и разошлись.
     Мне  снился  чудесный  сон,   хотя   сказать  вернее  -  только  голос:
мелодичный, чувственный, с чуть приглушенными  интонациями едва сдерживаемой
страсти, мужественный, гордый.
     - До чего черны твои брови, моя красавица! Они - как угли, что способны
светиться и в  ночи. А как  же  сладки  лепестки твоих роз -  губ... Можно я
поцелую их еще раз?
     Это  был  очень  и очень  приятный сон.  Просыпаться  мне  не  хотелось
абсолютно, но что-то постоянно  давило на грудь,  мешая  нормально дышать, и
потому все же пришлось всплывать из романтических пучин девичьих грез.
     То,  что  я  увидела  и  ощутила  проснувшись,   поразило  меня  просто
необыкновенно и до  самых  глубин. На  моей пышной груди, однако же задом ко
мне,  вальяжно  развалился  беспутный Ольгин котяра  и,  самодовольно  урча,
медленно  водил  своим толстенным,  пушистым хвостом  по моему  недоспавшему
личику.
     Лениво  развернувшись  в  мою   сторону,  нагловатая   усатая  морда  с
мистически  мерцающими  в   темноте  раскосыми  глазищами   некоторое  время
пристально  всматривалась  в  мои  окончательно  раскрывшиеся от  дремоты  и
изумления "блюдца". Внезапно кот  принялся кататься по мне так неистово, что
кружевное одеяло с запахами лаванды и ландышей моментально свалилось на пол.
Затем "любимец семьи"  перебрался  на  мой живот,  лег  на спину и продолжил
игриво тереться об меня, как если бы просто об свежую, зелененькую травку  в
чистом  поле.   Его  шаловливый   хвостище  ласковой  кисточкой  гениального
художника порхал по моим бедрам и вокруг них.
     Я  не знала,  что и думать.  Надо было  бы немедленно  его согнать,  но
почему-то  сразу недостало на это решимости - до того странно расслабляющими
и необычными были  ощущения.  Немного погодя, озорной зверь слегка  выпустил
коготки  и,  приятно  царапая  кожу,  принялся  за  что-то  вроде  японского
эротического массажа. Со вкусом всю меня обнюхивая и везде щекоча, он теперь
не только удовлетворенно  урчал, но еще  и ласково фыркал. Усатый  бандит не
скрывал своего удовольствия. Да кто же мог такому его научить?
     Наигравшись-натешившись  вволю,  в  последний раз  фыркнув  и  сверкнув
всезнающими  глазами,  кот прилег на подушку рядом  с моим таким  удивленным
лицом,  свернулся в тяжелый и пушистый  клубок,  мягким боком  приник к моим
губам и притих совершенно.
     Только  теперь  я  наконец  сумела окончательно собраться  с  мыслями и
разобраться с чувствами;  крепкой рукой  ухватила игривого мурлыку за жирную
шкирку  и бесцеремонно-решительно  вышвырнула  его  прочь  из  комнаты, даже
несмотря на его древнее, свирепое и мстительное имя - Чингисхан.
     Удовлетворенно  затворив  дверь,  я  гордо  вернулась  в свою  душистую
постель.  Засыпалось  же  на  удивление  покойно   и  счастливо,  а  хорошие
сновидения навестили повторно.

     Кто-то робко-робко,  но  настойчиво поскребся в  дверь моей спальни  ни
свет, ни  заря. Ольга, зареванная, с кошмарно отекшими веками, превратившими
ее доселе бархатные глазки в узкие щели, как у какого-нибудь татаро-монгола,
расплывающимся бледным привидением возникла в дверном проеме.
     - Что с тобой, Оленька? Что-нибудь болит? - искренне  забеспокоилась я,
решительно стряхивая с себя приставучую сонливость.
     - Да ничего у меня не болит!  Мне только очень, очень плохо. Так плохо,
что и  жить не хочется.  Опять приснился тот самый  сон. Нет, вру,  еще куда
более  мерзостный,  чем  раньше.  А вспомнить  о чем -  не могу опять,  хоть
убей...  Что-то  очень, очень важное! Проснулась посреди ночи вся в холодном
поту от ощущения,  что плаваю  в озере  крови,  захлебываюсь кровью и  тону.
Когда же окончится этот  кошмар?  Нет у  меня больше сил терпеть. Скорей  бы
конец-развязочка. Коль суждено умереть - умру!
     Подруженька медленно  зашла  и, бессильно опустившись  на сундук  возле
моей кровати, принялась  горестно покачиваться  из стороны  в  сторону, сама
того,  видно,  не  осознавая.  Я открыла было рот, но  Ольга слабым  взмахом
кистей рук попросила меня молчать.
     -  Умру я  при родах, Наташенька,  а может, и  того раньше! Верный знак
получила, подружка дорогая, и никуда от этого уже  не деться. Так-то... А ты
слышала, как ночью кот орал?
     Я  сразу  догадалась,  что  у Оли  опять возобновились острые  приступы
самого настоящего психоза. И даже не  надо  быть психиатром, чтобы поставить
диагноз.   Ей   срочно   требуются   индивидуальные    сеансы   у   хорошего
психотерапевта.  Хотя,  я догадывалась, стоят  они  недешево,  в сложившейся
ситуации  Гунару на них  экономить грех. Сегодня же выскажу свои соображения
"гуманному" Ольгиному  дровосеку. Но это пока стратегические планы, а сейчас
требуются любые тактические  маневры,  лишь бы успокоить несчастную девчонку
хоть на время.
     - Я не только слышала, как кот орал, но также видела, как он застрял  в
щели  на  кухне. Гунар еле-еле его оттуда выволок. Бедное  животное,  на его
месте каждый бы завопил!
     - Да нет же, Наташенька! Не то ты говоришь. Чайка почти в руках умерла,
теперь этот кот, а мои сны... Все вовсе не просто так, это предзнаменования.
Я думала, хоть ты меня поймешь.
     - Милая моя Олечка всех на  свете жалеет. Сначала плакала из-за птички,
теперь  -  из-за котика...  Солнышко,  мне  тоже  зверюшек жалко,  но  давай
посмотрим с точки зрения  обычного здравого смысла: чайку заклевали подруги,
кот в доме озоровал, оттого  и застрял. Вот и все.  У  тебя развились  самые
настоящие фобии. Я не врач, но чувствую, что должна побеседовать с твоим...
     Вдруг  Ольга  встрепенулась,  моментально  закрыла  мне  рот  тщательно
наманикюренными  пальчиками  и упрямо потрясла  головой в  знак отрицания. Я
смогла лишь  с  сожалением  вздохнуть, ибо хорошо  знала:  в разгар истерики
любые разумные доводы разбиваются об нее, как волны о скандинавские утесы.
     -  Все не  то, Наташенька.  Все не то.  Ты  послушай,  что  я  ночью-то
сделала...
     Подруга сильно  сжала мое удивленное лицо в горячих нежных  ладошках и,
глядя  в  глаза  -  ее  страдающий  зрачок  был  бесконечен, как  Вселенная,
заговорила быстро-быстро, прерывисто дыша:
     - Ночью, после криков кота, я  боялась  заснуть. Второй раз оказаться в
такой жути у меня бы просто сердце не  выдержало, а от проклятых  снотворных
таблеток глаза прямо закрывались. Чтобы удержаться от сна, спустилась вниз в
гостиную. Сидела  там,  сидела;  думала, что  делать, и  плакала  от  полной
безысходности. Но  набралась смелости, заперлась  и погадала на зеркалах. До
чего было  страшно, не передать, но выхода все равно никакого - зато зеркала
никогда не врут.
     - Боже ты мой, а как же ты это делала?
     Скептичная насчет  колдовства  и заинтригованная  одновременно, я почти
догадалась,   какую   чушь   способна   нафантазировать   себе   Оленька   в
параноидальном состоянии.
     - Берешь  два  зеркала покрупнее, две свечи и два хрустальных бокала. В
бокалы наливаешь обязательно  красное вино, ну будто бы кровь. А  я  с собой
привезла из дома подсвечники индийские, ты видела наверняка - стоят у нас на
камине.  Там  змея обвивает  шестилепестковую  чашу.  Так  вот  они  создают
специальную магическую ауру. Ставишь зеркала напротив друг друга и образуешь
"зеркальный  коридор", понимаешь меня? Это  вход.  Потом начинаешь заклинать
Его прийти. Надо сказать: "Суженый-ряженый, приди ко мне ужинать", капнуть в
вино своей крови, начертать Его знак на весах Судьбы и обязательно протереть
зеркала  полотенцем.  Стекла  должны  быть  ясными,  ни  в  коем  случае  не
запотевшими. Он вскоре  появится, сядет рядом и тебя  коснется, только видно
его лишь  в зеркале. Здесь уже  пугаться или  паниковать  поздно,  иначе  Он
обозлится, что безо всякого повода побеспокоили, а просто так, и обязательно
накажет каким-нибудь  уродством. Зато спрашивать можно,  о чем хочешь, а  Он
тебе станет показывать.
     - О чем ты его спросила?
     - О тяжелых своих предчувствиях, о будущем.
     - И что же тебе в зеркале привиделось?
     -  Там  летала рука  пергаментно-синюшного  оттенка,  распухшая,  как у
утопленника. Но  на ней сиял мой перстенечек, вот этот самый с бриллиантиком
-  подарок  Гунара. Рука страшенная: все  ногти сине-черные, на указательном
пальце длиннющий коготь,  как ятаган  острый и книзу загнутый.  А  указал-то
этот палец как раз в мою сторону.
     - Оленька, золотце мое, да ведь это почти бред!
     - Потом зеркало  вроде как запотело. Я его снова протерла полотенцем, а
руки-то трясутся - чуть не разбила. И вижу - эта лапа, тела при ней никакого
не  было,  в кровь рвет, терзает бесформенную тушу.  Вдруг  рука  из зеркала
пропала. Я вглядывалась, вглядывалась: туша есть, а руки  больше  нет... Тут
чувствую, словно кто-то ласково гладит меня по волосам. Нежненько так,  чуть
щекотно. Я хоть и не вижу, но точно знаю, что это та самая мертвая рука. Все
внутренности от страха заморозило, волосы - дыбом.  Смотрю на свое отражение
- все лицо перемазано кровью. Хочу кричать, да не могу. А окровавленная лапа
любовно так ласкает меня  по голове, по плечам, по  спине, по  лицу. Кровь с
нее на меня сочится.  Только когда  начало светать, наваждение  отпустило. Я
быстренько все разложила обратно по местам и пошла легла. Но в сердце -  нож
острый,  и до того стало невмоготу,  что снова  поднялась, немного в  ванной
поревела и к тебе.
     Ольга обхватила мою голову и прижала ее к своей большой и теплой груди.
Я чуть отвернула лицо в сторону, чтобы высказаться обо всем мною услышанном,
а ею  якобы  увиденном, но тут Гунар заиграл на подъем Первый  концерт Петра
Ильича для фортепьяно.
     -  Ой!  -  Молниеносно пришла в  себя  как бы  очнувшаяся от  глубокого
обморока подруга.  -  Гунару  сегодня надо  рано. До  работы ему надо насчет
машины заехать, в ней карбюратор немножко барахлит. Побегу готовить завтрак.
     Пораженная,  но обрадованная  столь  неожиданной переменой к лучшему  в
Олином настроении, я живо поинтересовалась предполагаемым меню завтрака.
     - Сегодня мы едим  картофельные кнедлики  с сыром. Любишь?  Детям сварю
еще овсянки с изюмом и курагой на случай, если кто кнедликов  не захочет. Ты
еще полежи, может и уснешь. Взбудоражила я  тебя ни свет,  ни заря со своими
переживаниями. А с кем еще тут поделишься-то?
     Снисходительно  извинив чересчур экспрессивную подругу и  последовав ее
доброму совету,  я подремала  еще с часок, если не  более.  Никакие кошмары,
дурные предчувствия,  недобрые  предзнаменования  и прочие  неприятности  не
обременяли мой сон, а разбудили прибежавшие поласкаться малыши.  Вначале они
слегка  подрались  за место  на  моем  животе,  но  тут  победитель  услышал
призывный Тарзаний  клич с нижнего этажа  и  без  всякого сожаления  оставил
призовое  место.  Доченька  побарахталась  на  мне  минут   пять-шесть,   но
любопытство все же пересилило, и она тоже убежала вниз.
     Когда я со  скрипом  сошла  по лестнице, то застала Оленьку в состоянии
какого-то   дичайшего  полунаркотического  возбуждения.   Сейчас  она   явно
притворялась очень  веселой,  хотя не  была таковой на  самом деле.  Подруга
беспрерывно  сыпала  шутками-прибаутками  и что-то легкомысленное  напевала;
однако ее глазки туманились, ее беспокойные пальчики  беспрерывно что-нибудь
теребили, а  руки время от  времени как бы импульсивно  обирали  саму  себя.
Казалось -  Ольга  что-то  ценное  с  себя  потеряла и  в надежде  это найти
постоянно ощупывает лицо, грудь, живот и бедра.
     За завтраком я очень осторожно позволила  себе  еще раз посмеяться  над
зеркальными тушами,  котами и птичками, но  это ничуть не занимало ее более.
Что-то совсем, совсем новое было на уме у Оленьки, но откровенничать со мной
она больше не желала. Намек о  визите к хорошему психологу Оля восприняла со
вспышкой моментально сошедшей на нет агрессии. После чего нервно извинилась,
пожаловалась на приступ головной  боли и  загрустила вновь. Мне  показалось,
что Ольга прямо-таки жаждет моего  немедленного исчезновения все равно куда,
а посему я  с радостью согласилась с ее предложением прогуляться с детишками
в лес, белок покормить. Поглотив свою порцию  кнедликов, я почла  за  лучшее
как  можно  скорее  оставить  Ольгу  в гордом одиночестве. Даже мне вся  эта
психиатрия начинала изрядно портить настроение.
     Знакомых  белок  мы разыскали  почти  сразу.  То  была  матушка с двумя
подростками.
     -  Смотрите,  смотрите, детишки  уже  прыгают лучше мамы,  - восхищенно
закричали  мои шалунишки,  предлагая  зверюшкам  угощение  в  виде  изюма  с
орехами. Зверюшки и не думали упрямиться, завтракали с удовольствием.
     "Хорошо,  что  хоть белки  все еще живы,  а то  бы Ольга вообще..." - с
оптимизмом подумала я.
     Намотавшись по лесистым склонам и холмам и основательно проголодавшись,
к  двум  часам дня  мы  вернулись  домой. Что-то сегодня  припозднившийся  с
питанием Гунар-Хельвиг сидел и трескал  ланч в  виде  обожаемой  им трески в
укропной  подливе  и со  свежими овощами. Он считал, что поскольку  проводит
свой  день в неустанных физических трудах, да еще на свежем воздухе, то ему,
кормильцу  и поильцу,  положена особо  витаминизированная специальная диета.
Ольга была  с  ним  абсолютно солидарна,  из  кожи вон лезла, чтобы  угодить
вкусам требовательного  мужа, да еще при  этом  и сэкономить. А  первую жену
Гунара-Хельвига,  а заодно и всех  остальных норвежек, она  с  удовольствием
критиковала за их пристрастие к бутербродам и сухомятке.
     Вообще,  в Ольгиной  семье питание было чем-то сродни таинству, поэтому
приготовлению  пищи и разговорам о том уделялось множество времени, внимания
и сил. Я же искренне полагала, что беспрерывное ублажение желудка, а гораздо
того более - частые дискуссии на подобную тему - занятия малоинтеллигентные;
однако  откушать  экспериментальные подругины блюда не отказывалась никогда.
Не припомню ни одного Ольгиного прокола в кулинарном искусстве.
     Всех нас  четверых Ольга немедленно отправила  мыть  руки.  Теперь  она
опять  стала  нервно  весела и суетлива,  да  еще  отчего-то упрямо избегала
встречаться со мной взглядом. Правда, и на любимого Гунара эта хлопотунья не
очень-то  глядела; заботливо кружилась вокруг,  опустив  долу скромные очи -
полубегемотик-полубабочка.   Слишком   хлопотливая,   чересчур   образцовая.
Наверное,  ему  тоже  пожаловалась  на кота  и  чайку.  Так  же,  как  и  я,
Гунар-Хельвиг  считал подобные приметы сущей чепухой,  но  в отличие от меня
выносил  свои вердикты,  как  не  подлежащие повторной  апелляции,  закрывая
вопрос  раз  и  навсегда.  Гунар-Хельвиг  окончил  подкрепление  упавших  на
трудфронте сил, вытер губы салфеткой и поднялся из-за стола навстречу.
     - Да, Наталья, кстати.  Смогла бы  ты уделить мне минуточку внимания? -
как бы между прочим спросил  он, глядя мне куда-то в область третьего глаза.
Я  согласно  кивнула  и  в   напряженном   ожидании  последовала  за  ним  в
"телевизионную" комнату, налево от кухни.
     -  Послушай, Наталья, -  с  места в  карьер загундосил  Ольгин  любящий
супруг абсолютно загробным, но решительным тоном.
     Догадаться,  о чем  конкретно пойдет речь, на этот раз оказалось  делом
затруднительным.
     - Должен сообщить  тебе, что  просил  бы вас  уехать завтра  с вечерним
поездом. На вокзал я отвезу вас сам.
     Вот уж чего-чего, а такого дикарства даже от него не ожидала. Между тем
Гунар-Хельвиг продолжал:
     - В  последнее  время у  меня много работы  и  я сильно  устаю, а домой
придешь - дети озорничают, постоянно шалят и  шумят. А мне,  и в особенности
Ольге  в ее положении, нужны полный покой и тишина. Сама видишь: Ольга стала
очень раздражительной и нервной, а это нехорошо. После отъезда  ее родителей
даже я стал страдать головными  болями: ты только представь,  Наталья, почти
два месяца все в доме говорили только по-русски,  а  теперь вот опять... Мне
даже пришлось выписать  таблетки от головной боли и регулярно  их принимать.
Однако следующим летом мы непременно пригласим вас с Игорем к нам в гости на
месяц. Летом здесь, согласись, гораздо приятнее и в море можно купаться, так
что пойми меня правильно.
     "Боже, неужели  же  он не  шутит? Да нет,  такие типы едва ли  обладают
чувством  юмора, -  серьезно задумалась  я, оказавшись  в противоречии между
одновременно возникшими эмоциями возмущения и отчаяния: - Да как же его жена
живет в Норвегии и слышит вокруг только чужую речь?"
     Все  же  не успев  до конца собраться с  мыслями,  я робко заикнулась о
возможности убраться восвояси не завтра с вечерним поездом, который прибывал
в Осло не в очень удобное для меня с детьми время, а послезавтра  с дневным.
Занудный Гунар согласился.
     Ольга с виноватым видом робко заглянула в полуоткрытую дверь.
     - Можно мне к тебе, Наташенька?
     "Да я-то  уеду,  -  горько  усмехнулась я  про  себя,  -  но ты-то ведь
останешься со  своим психопатом, вот от  этого и  все твои нервные припадки.
Господи, как же я сразу-то не сообразила!"
     Ничуть не  пытаясь  деликатничать, я откровенно высказала свое мнение о
причудливых капризах ее муженька. Встретив с  нескрываемым облегчением конец
моих эмоционально-логических излияний,  она положила свою смуглую ладошку на
мою, все еще подрагивающую от возмущения коленку и заговорила тихо-тихо:
     -  Могла бы  я  кое  о чем  тебя попросить... Для меня это очень важно.
Увези  с  собой, пожалуйста, одну  книгу.  Она, правда,  толстая, но зато на
русском. Может,  сама почитаешь, а  я  как-нибудь потом  заберу обратно. Это
очень ценная книга.
     -  Это что  же  -  роман о  любви? Мне  сейчас он очень  кстати.  "Анну
Каренину"  не возьму, сразу  предупреждаю, у меня есть, -  отвечала я не без
злой иронии на ее малоуместную просьбу. Однако Оленькин смущенный вид с чуть
подрагивающими  влажными ресницами завидной естественной длины был  способен
растопить  даже  самое  ледяное сердце на  свете.  Она  это  хорошо  знала и
беззастенчиво пользовалась. - Ладно, тащи сюда свою книгу.
     - Так я сейчас пойду принесу. Подожди секундочку.
     Я с живостью вообразила себе книжицу,  которую Ольга  могла бы скрывать
от любимого,  и с  удовольствием  предвкусила, как,  затаившись где-нибудь в
доме,  от   души  посмеюсь  над  неприличными   картинками,   опасными   для
нравственности  и  морали  законного  психа  Гунара.  Вот  бы еще умудриться
сделать с них ксерокопии и подкинуть ему в трактор!
     Минут через  пять Оля вернулась и  опасливо прикрыла за собой  дверь. В
руках  она  держала нестандартно  крупного формата  объемистый  том  "Черной
Магии"  в  глянцевой обложке  с портретом довольной интеллигентной  козлиной
рожи,  но,  к  сожалению,  с  полупьяно-косыми  глазами,  сверкающими  синим
пламенем. Очевидно, козел был неудовлетворен и жаждал большего.
     - Ну и отчего я должна тащиться с этой тяжестью?
     Скрывая  невольную  улыбку,  я нарочно  строго прищурилась на  подругу.
Конечно же, сочувствуя  бедной  Ольге  всем  сердцем, я была заранее  готова
выполнить все ее пожелания.
     - Гунар может найти.
     -  Но до сего  дня ведь  не нашел. Держи в том  же месте,  не  найдет и
впредь.
     Совершенно  для меня неожиданно Ольга разразилась  бурными  слезами. Да
нет,  определенно  пора  мотать  отсюда  удочки  и чем  скорее,  тем  лучше.
Гунар-Хельвиг прав, как всегда.
     - Да меня, Натуль, черт попутал забыть "Черную  Магию" прошлой  ночью в
гостиной, да еще вместе с пантаклем, - с периодическими всхлипываниями между
тем причитала новоявленная ведьмочка.
     - Вместе с чем забыла?
     - Да с  пантаклем, то  есть с  рисунком-талисманом. Без такого  рисунка
магия не удается. Вот он тут, в книге лежит, вместо закладки.
     В круглом  обрамлении, затем  еще в шестиконечной  звезде дополнительно
Ольгин  рисунок  изображал  поделенное   надвое   копыто,  вероятнее  всего,
козлиное.  По окружности  Ольгиной  рукой  были  начертаны  некие  латинские
термины:  Барбиэль,  Юзель, Семе, Урде. Круг  разделялся  примерно  пополам,
несомненно,  что не  краской писанными, а настоящей  алой кровушкой,  сильно
неуравновешенными  весами.  Так же  кроваво выглядел и заголовок  "Баршемод"
вверху  сего   художества,  выполненного   в   виртуозном   стиле   японской
каллиграфии.  Только  "Баршемод"  по  трудно объяснимым магическим  причинам
оказался написанным буквами родной русской кириллицы.
     - Сама рисовала? Я так и думала. Очень талантливо.
     Небрежным жестом  я  вложила  картинку обратно  в  страницы. Что-то мне
сейчас  не  до  веселых  картинок,  хотя  в  другое  время я  бы  непременно
поинтересовалась,  чем же славен  этот Баршемод.  Но не до него мне  что-то,
точно не до него. Собираться надо и спасибо за добро, за ласку.
     - Да заберу я твою книжку, только, ради Бога, кончай плакать!
     Но Ольга завыла пуще прежнего.
     - Натулечка, миленькая, прости меня, бестолочь. Гунар утром нашел книгу
на столе и... -  Неприятно  заинтригованная, я  совершенно позабыла  о своих
текущих проблемах. Вдобавок тупо заныло где-то под ложечкой. - Ну, начал  он
меня пытать, кто дал... Прости  меня, прости Христа ради. Что хочешь со мной
делай, но прости. Не  думала, не собиралась, но  ляпнула ему  с  испугу, что
книга - твоя.
     - Что?!  И книга  моя,  и рисунок? Да  он  не  мог  тебе поверить!  - В
подтверждение  своих слов  она  затрясла  коротко  стриженной  предательской
головой. - Ну ты сама знаешь, что я могу тебе сказать!
     Ольга то ли встала  передо мной на колени, то ли просто  завалилась  на
пол  возле  и прямо-таки  зашлась в остром приступе  плача.  Я же с  горечью
принялась осмысливать новую порцию  малоприятной информации,  полумашинально
поглаживая неразумную подругину голову. Быстро прочувствовав, что оболганная
Наташка, как всегда, сердится не очень, Оля в страстном порыве благодарности
прижалась ко мне.
     "А все же Гунар - не мой муж  и никогда им не станет!" - с окончательно
вернувшимся оптимизмом думала я, выводя из комнаты одну из своих  любимейших
подружек.

     Пакуя  в   своей   комнате  вещички,   я  услышала   характерные  звуки
самоуверенной  речи что-то подозрительно  рано вернувшегося с работы Гунара.
Для  повторной  встречи  с  ним  не набралась  еще достаточно  сил,  поэтому
крикнула  приглашавшей отобедать Ольге о расстройстве  желудка и  как  можно
быстрее заперлась  в  ванной, опасаясь ее настойчивых  забот.  Снизу до меня
продолжало доноситься громкое хлопотливое кудахтанье вполне пришедшей в себя
после нашего разговора лучшей подруги.
     -  Нет,  нет и не проси. Пока все не съедите, изюма  для белок не  дам.
Куда, куда ты побежал, бес несчастный? Вернись,  я тебе говорю! Да что же ты
за  наказание  такое  на  мою  голову?!  За  Машечкой в  лесу  следите.  Вот
Сереженька - один молодец.
     Ольгин  голос звучал очень даже оптимистично, видимо, все ночные, равно
как и дневные страхи благополучно  ею позабылись. Я успокоила себя, что  это
можно  считать положительным эффектом  от моей непутевой поездки;  развесила
наше  белье  сушиться, чтобы  до  завтра оно успело  высохнуть,  и  блаженно
запрыгнула  в  постепенно  заполняющуюся розовой  пеной  ванну.  А  что  еще
оставалось делать?
     Отражаясь сразу  во  всех  зеркалах  с  подсветками,  я  удовлетворенно
мечтала о  своем доме, в котором окажусь  уже завтра ночью. Как ни верти - в
гостях... а особенно в таких. Точно, пора домой. Ничего здесь не придумаешь,
ну ничегошеньки.
     На  первом  этаже явно разгоралось очередное представление  в  Ольгином
семействе. Кто-то принялся  неестественно громко визжать, орать, метаться  и
бегать  вверх-вниз по лестнице. Аккордно-завершающего скандала как  раз-то и
не хватало, только, ради Бога,  на этот раз без меня! Приняв твердое решение
не покидать своего  убежища ни под каким видом  до  окончания любых разборок
(эти милые бранятся - только тешатся), я  погрузилась в пену еще глубже. Мои
мысли  внезапно  были  прерваны  истерично-ошалелыми  Ольгиными   воплями  и
пугающими  выкриками  ее  мужа,  отчетливо  раздавшимися  теперь в  соседней
спальне. Группа орущих переместилась на  расстояние чересчур опасной  ко мне
близости. С тревожно застучавшим сердцем, сразу же начавшим отдавать удар за
ударом  в  левый  висок,  я,  по  самые  губы,  замерла  в  розовой  воде  и
настороженно прислушалась.
     - Саша, Сашенька, что же  ты делаешь? Его нет здесь, нет. Уходи, умоляю
тебя.  Я  ведь  ничего плохого тебе не сделала. За что  же, а...  - надрывно
стенала  Ольга за тонкими современными  перегородками  из передовых  хлюпких
материалов. Мне отчетливо представилось, как она при этом заламывает руки. -
Ты же ведь  нас бросил. Сам уехал и весточки не подал. Ну умоляю тебя - уйди
по-доброму. У нас теперь совсем другая жизнь.
     -  Это  ты, любящая  жинка, скройся  с глаз  моих  от  греха  подальше.
Слышишь, тварь? Я повторять  не люблю,  ты меня  знаешь. Где Борька, а?  Все
равно  найду  сына и заберу. А ты, ах  ты,  сукин  сын! Ну  гад,  ты  у меня
доигрался!
     Послышались  звуки  падения  тяжелых  предметов  и  тел,  потом  глухое
сдавленное  мычание. Именно  так, вспыхнула  в  моем  сознании  шалая мысль,
должно  быть, и мычат приговоренные к бойне быки. И тут-то я сообразила, что
мне вроде смутно знаком мужской голос с глубоким придыханием в конце  каждой
фразы и человек говорит исключительно по-русски.
     Тише мыши я выбралась из пены и, бесшумно сняв  с петли крючок, пугливо
приникла к ведущей  в  спальню  дверной  щели. Обзор  совсем был  никуда,  и
пришлось  образовать щель  чуть  шире.  В  центре  открывшейся  панорамы,  в
пол-оборота  ко мне на смято-кружевной  Олиной  постели  восседал еще  более
мрачный, чем обычно, моряк  Александр с канадской "Red Line". Распластанное,
расхристанное  тело, вероятнее всего,  принадлежащее Гунару-Хельвигу, спиной
вверх  обреченно лежало на  кровати. В затылок Гунару  Саша  с силой  упирал
оружие, наподобие партизанских обрезов образца Второй мировой. Ольга  стояла
на коленях, нечленораздельно завывала и заламывала в отчаянии руки.
     Ледяная кровь ужаса  бросилась мне в лицо, а  стаи  спутанных, пугливых
мыслей,  мешая друг другу, рванули  в голову.  Вознамерясь убежать из ванной
как  можно дальше и  быстрее, даже  в  панике  я все  же  сообразила  сперва
накинуть на  себя халат, но при этом  запуталась в поясе  и сильно  затянула
процедуру побега. А что если убийца услышит шаги на  лестнице и погонится за
нежелательным  свидетелем?  Внезапно   ощутив  небывалый   прилив  смелости,
исключительно  ради спасения  Гунара из  рук озверевшего  Саши, я героически
грохнула  об  пол  сушилкой со  своим бельем  и  тут же с чувством  горького
раскаяния в  громком поступке  импульсивно  съежилась  в комочек и вжалась в
скромный  уголочек между  розовой раковиной в форме морской раковины и белым
шкафчиком  для  полотенец.  Наступило затишье,  как  перед  грозой. В ту  же
секунду   из   спальни  раздался  вибрирующий   на   запредельных   частотах
полувой-полувопль  последнего отчаяния - прощальная  песня  смерти,  которой
живым  лучше  и не  знать. Потом грянул родной русский  оглашенный  мат,  да
такой, что кровь в жилах застыла и почти полностью прекратила кровоснабжение
сосудов. Затем все  оборвалось  во  внезапно наступившую  тишину:  зловещую,
замогильную, окончательную. Кончилось или кончили?..
     С  холодными, как у  рыбы,  конечностями,  с округлившимися  от  страха
совиными глазами, с помертвевшими, неудержимо трясущимися губами, мы вдвоем:
я и мое бледное отражение опять всунулись в дверную щель.
     Картина изменилась кардинальным образом:  Ольга  переместилась в  центр
событий  и  вроде   как   бы  легла  третьей   на  странно   свесившегося  с
Гунара-Хельвига Сашу. На  Сашином посиневшем лице мемориально застыла гордая
гримаса выполненного до конца долга. Двое мужчин не шевелились и не подавали
ни малейших признаков жизни. Ольга  беспрерывно дрожала  всем телом и что-то
едва слышное  пыталась  бормотать. Собравшись с духом, почти летя над мягким
ковровым покрытием на полу спальни, я осторожненько зашла и, чуть выждав, на
цыпочках подкралась поближе к драматическому ложу.
     - Сашенька,  прости  меня,  Сашенька, любимый, ответь. Сашка,  ведь  ты
живой? Я знаю,  что ты живой!  -  горячо,  безудержно  шептала Оля и  никоим
образом не желала меня замечать,  хотя я остановилась прямо перед  ней. В ее
сведенном до окостенения  правом  кулаке,  как в стальных  тисках, был зажат
намертво  кованый кавказский кинжал,  самый нижний с ковра на стене.  Другой
рукой она с нежной любовью ласкала затылок и плечи  своего  русского мужа. В
Сашином крутом моряцком боку зияла глубокая  рана,  истекающая  пронзительно
алой,  свежей кровью.  Тоненькой,  но беспрерывной, скорой струйкой русская,
всегда   немного  шалая,  жизнь  вначале  выливалась  на   атласно-кружевное
покрывало  с  Вологодчины,  а  уже с  него часто-часто капала  на норвежский
половой текстиль и заодно на пистолет системы Макарова. Система могла быть и
другой,  но  вот  обреза  там  не было  точно.  Норвежский  муж Ольги  лежал
неподвижно. У меня  было странное  ощущение сильно затянувшегося воскресного
сна. Я легонько прикоснулась к Олиным всклокоченным волосам.
     - Нет, нет, не тронь меня, Сашенька!  Не  наказывай.  Прости,  любимый.
Ведь я  ничего плохого не хотела.  Ты сам нас бросил,  сам. Я ни в чем перед
тобой не виновата, я...
     Резко взвыв,  Ольга живо развернулась в мою  сторону  и вперила молящий
взор куда-то вдаль. Рука сама дернулась  назад от  подругиных волос,  как от
пламени. Тяжелейшая  судорога  волной  прокатилась по  словно  желеобразному
беременному телу несчастной женщины, зигзагообразно перекосив его из стороны
в сторону. Я охнула и, зарыдав, бросилась прочь из дома кошмаров.
     Черные стволы деревьев врезались в молочное небо, с востока надвигалась
холодная мгла. Недобрый,  упрямый ветер задул мне в лицо,  а я все шла и шла
по  тропинке вперед, пока  не добрела до последнего в поселке дома. Какая-то
пожилая норвежка,  развешивая  в  саду  белье,  бросила на  меня  удивленный
взгляд, но тут же отвернулась и продолжила  свое дело. Я направилась прямо к
ней и, путаясь в норвежских, английских и русских фразах, с трудом объяснила
о  несчастье  в доме номер шесть  по  Эльсвевейну.  Женщина в манере великих
драматических  актрис  прошлого выразительно  и  широко  взмахнула  сильными
белыми  руками и резво побежала  в дом. Немного постояв в чужом саду рядом с
развевающимися  как  знамена   полосатыми   полотенцами,  я  развернулась  и
двинулась прямо в лес. Решительно  дойдя до знакомой полянки,  откуда Ольгин
дом обозревался как на ладони, я села на выжженную траву под высокую  прямую
сосенку,  до упора вдавив спину  в  ее шероховатую кору. Жесткая кора больно
царапала мою, но будто  бы чужую  спину, о которой  я просто имела некоторое
представление. Несколько ледяных капель упали на волосы; то начинался дождь?
Да нет, всего лишь вечерняя роса с веток осыпалась.
     Одна  полицейская  машина и две "скорые" прибыли одновременно. Заслышав
надрывные сигналы  сирен, обитатели поселка  словно  на сходку  потянулись к
месту  трагедии. Я привстала, напрягла  зрение и  насторожилась:  мои дети и
Борис спускались к дому по противоположному склону. Завидев  множество людей
и машин,  Борис опрометью бросился  вперед  и с разбегу  врезался  в  дюжего
санитара,  дотоле  неторопливо  вылезавшего  из чрева  автомобиля с  красным
крестом на  борту. Понесли носилки;  я не смогла разобрать, кто на каких, но
их было трое. Ожесточенно жестикулируя и  отчаянно  оря, Борис метался между
"скорыми",  а  потом  пропал: видимо, забрался  внутрь одной  из них.  Я  же
отвлеклась на  Машу и Сережу,  стоящих в  первых  рядах  толпы и зачарованно
наблюдающих происходящее. Близко к месту кровавой  драмы они не подходили, и
это было хорошо, это было правильно. Но тут Сережа не стал стоять в стороне,
сорвался  с  места и,  подлетев  к высокому полицейскому у крыльца, принялся
что-то  горячо  тому  доказывать.  К  моей  радости,  равнодушно-приветливый
полицейский одобрительно похлопал сына по плечу и, потеряв всякий  интерес к
моему ребенку, отослал его обратно в толпу.
     Совсем  стемнело  и  похолодало.   Меня  неудержимо   затрясло.  Однако
беспощадная   внутренняя   пружина   грубо  прикончила  зубную   чечетку   и
общетелесный  мандраж  с  диктаторским  указанием приступить  к  решительным
действиям.  Низко пригибаясь и  полуприседая, я в  обход начала спускаться к
детям.  Удалось по-тихому  вмазаться в  остолбенелый  народ,  растерявший на
время  чрезвычайного  происшествия всю свою соседскую бдительность. Халат  я
подпоясала повыше,  наподобие  платья, и,  почти подкравшись к  своим детям,
встала  чуть  позади  них.  Брат  и  сестра  жались  друг к  другу, как  два
взъерошенных одиноких воробушка в студеную зимнюю пору.  Машины вновь взвыли
и одна за другой  быстро понеслись к городу.  Обитатели принялись оперативно
разбредаться,  на  высоких  гортанных  звуках  обсуждая  происшедшее.  Олины
печальные дела привнесли  легкий  привкус  авантюры в довольно  однообразное
дотоле существование ее соседей. Теперь же они торопились погрузиться в него
вновь. На меня по-прежнему никто не обращал ни малейшего внимания.
     Наклонившись   к   пушистым   светлым   головкам  своих   птенчиков,  я
по-норвежски  попросила  их не задавать  лишних вопросов  и,  прижимая те же
светлые  головы к своему чуть потеплевшему животу, увела их  за гараж, где и
пристроила на куче дров, строго-настрого приказав замерзшим, притихшим детям
дожидаться маму  за сараем и никуда с этого места не трогаться. Под покровом
сумерек  я  смело  приблизилась  к  крыльцу опустевшего  Олиного  дома. Окна
неприятно  темнели, как пустые глазницы давнего  покойника, но то  были лишь
мои субъективные ощущения. Вход был огорожен светящимися в темноте траурными
лентами.  Да  нет,  полная чепуха:  вход  был  огорожен всего  лишь  желтыми
полицейскими лентами, крепящимися  к обычным  полосатым полицейским столбам.
После некоторых умственных усилий мне припомнилось, что еще прошлым летом мы
вместе  с Олей спускались по какой-то там ее  надобности в котельную, откуда
через низенькую, чуть  покосившуюся дверцу потом вышли в сад.  Запасной вход
следовало немедленно  проверить.  На всякий случай оглядевшись, не  видит ли
кто, я быстро обошла крыльцо по часовой. Дверца в  подвал заперта не была  и
запросто  отворилась  от   первого   же  толчка.  Из  мглистой,   враждебной
неизвестности кисло  несло  застарелыми  пылью,  плесенью  и  нежитью. Сразу
взбесившееся  сердце  принялось  биться  громче Кремлевских  курантов.  Оно,
бедное, видно, надеялось своим шумом распугать предполагаемую нежить обратно
по насиженным ею темным углам. Все во мне заколебалось вновь.
     "Давай  вперед.  Ничего  с  тобой не  будет. Нервы  шалят",  -  поощрил
внутренний неизвестный, и я сделала шаг во тьму.
     Внутри  было  тихо   и  от  этого  очень  страшно.  Но  разве   я  хоть
сколько-нибудь, хоть когда-нибудь верила  в  мистику? Все к черту и  вперед.
Торопясь, суетясь,  на ощупь,  но  на удивление сноровисто,  я  благополучно
миновала  подвал  с  котлом  и  скоренько  выбралась наверх.  Пронзительную,
гнетущую тишину подвала здесь слегка нарушило тиканье больших стенных часов.
Мне  был  страшен  мерный покой старого  дома,  а мои  перебежки,  скрипы  и
шуршания лишь усиливали малоприятное ощущение гибельного места.  После кухни
я  очутилась  в гостиной  и  тут невольно  поежилась: оборчатые,  лиловые  в
золотых  лилиях  Ольгины  любимые  гардины   странно  раздувались,  создавая
пренеприятнейшую иллюзию, что за ними кто-то стоит и неотрывно тебя зрит. Но
зато в менее покойницкие с этой стороны окна  заглядывала полная  луна,  моя
новая  подружка,  и,  разливая  вокруг  сказочное  сияние,  воодушевляла  на
очередные  подвиги.  Скрипучая  лестница   повела  себя  особенно  противно.
Казалось, своими  заунывными  жалобами и  недовольным старческим  нытьем она
какого-нибудь   безглазого  Вия  призывает   отомстить  за  свою  поруганную
нежеланными шагами  честь.  Всегда прежде доброжелательные  ко мне зеркала в
ванной  явили пугающее  отражение  затейливо перекошенной, чудовищно крупной
тени  -  меня самой, как я сообразила  несколько  позже, стрелой вылетев  из
зеркального  помещения.  Свои  и детские вещи  пришлось распихать по  сумкам
почти  не  глядя.  Стремление  оставить   все  позади  возрастало  с  каждым
мгновением.  Меня неудержимо  потянуло бросить  прощальный  взгляд  на место
преступления.  Взгляд  присох  к  темнеющим  на  кровати   и   полу  большим
расплывчатым пятнам. Отвратительный  запах полураспада  некоей сладкой гнили
всего  лишь  на  полсекунды  защекотал  настороженные  ноздри,  чтобы  затем
бесследно раствориться.  Да нет,  померещилось!  Я сделала шаг  от спальни и
резко повернулась к ней  спиной,  но  тут  некто мохнато-увеличенный тепло и
ласково задышал  мне в шею, при этом еще любовно последнюю щекотнув.  Ошибки
быть не могло! Не глядя более по  сторонам, я  по-спринтерски преодолела все
препятствия на пути к свободе. Прочь отсюда!
     Слегка отдышавшись на ночном, быстро остывающем воздухе, поняла: да  за
мной  никто  и  не думал  гнаться.  Просто  нервы!  Сладенькие,  родненькие,
золотенькие  мои  детишки  сиротливыми комочками  пристыли к  никому уже  не
надобным  чужим  дровам,  а  не к  родной  мамочке. Острая  за  них  боязнь,
сожаление  о   разрушенном  Олином  гнезде,   горечь   от  непредсказуемости
человеческих судеб и чувство неясной, слепой угрозы в самой непосредственной
близости  от  этого дома  обволокли  меня с  головы до ног неприятно  сырой,
туманно-сожалеющей  шалью,  заставляя  еще  раз неприятно поежиться.  Однако
переживать не время, время действовать.

     Я  ненадолго присела рядом  с  детьми  и  принялась  вязать  воедино  и
разрозненные мысли,  и интуитивные излияния порядком пораженной души с целью
их дальнейшего, сугубо практического применения. Потом от души пожелала себе
и детям благополучного  завершения намеченного пути  и решительно поднялась.
Идея  с обращением к Ольгиным  соседям  с просьбой нас  отсюда вывезти  была
отвергнута сразу.  Заказать  такси  по  телефону-автомату не  представлялось
возможным,  ввиду  полного  и повсеместного отсутствия таковых. К воплощению
оставался  самый последний вариант: тащиться  всю  ночь  напролет  с бедными
малышами три-четыре километра через лес, а уже на шоссе ближе к городу взять
такси  до   вокзала  или  аэропорта.  С  глубокой  жалостью  я  смотрела  на
побледневшие, осунувшиеся личики двух ангелочков, казнила себя за чудовищные
в  отношении своих  малышей  намерения  и тем  не менее продолжала  проворно
натягивать на родные, пахнущие теплым парным молочком тельца вязаные свитера
и плотные джинсы.  Последний раз бросив свой сожалеющий и навеки прощающийся
взгляд на сиротливо белеющий, такой  одинокий Олин дом, втроем - я и  дети -
мы дружно двинулись по опушке леса  вдоль проселочной  дороги. Так,  конечно
же,   дольше,  чем  напрямик  через  лес,  однако  ночной  лес  пугал  своей
отторгающей  враждебностью,  как  чужеземная  орда, и  сбиться в нем с  пути
ничего не стоило, в то время как на дороге через равные промежутки светились
крашенные фосфорецитовой краской кюветные  ограничители, и даже трава вокруг
них    отливала     мертвенно     белым    сиянием.    Ориентироваться    по
столбикам-ограничителям и сияющей траве,  предвкушала я, будет одно сплошное
удовольствие, хотя оно же, я надеялась, и последнее на сегодня.
     Петляя по  опушке,  часто  спотыкаясь  о неразличимые коряги  и камни и
проклиная в сердцах все  и вся  в городе Рисоре, а еще больше свои ничуть не
пригодившиеся тяжести в сумках, я тешила себя лишь тем, что путь  на Голгофу
был  все же тяжелее. Больше всего меня удивляло и слегка  настораживало, что
шестилетний мальчик и крошка-девочка ничуть не ноют, а взявшись за руки, как
сказочные Кай и Герда, довольно проворно следуют в заданном направлении даже
впереди   своей  понуро  бредущей   с   двумя   большими  тюками  мамы.   Со
всевозрастающим страхом я с  минуты  на минуту ожидала,  что сказка  вот-вот
кончится,  а  мои  малыши  сдадут  позиции  и, не  дай Бог, захнычут.  Чтобы
предотвратить развитие событий  по наихудшему  сценарию, мы  с обрадованными
крошками при полном согласии друг с  другом присели  немного отдохнуть.  Я в
роли  самоуверенной, сильной  женщины, проворно  расстелила  на траве первые
попавшиеся под руки шмотки, высыпала  камушки из дочкиных кроссовок и  очень
оптимистично  объявила,  что   мы  почти  дошли  до   цели.   Дети   заметно
обрадовались: дочка сразу же запросила  пить, а  сын  -  есть. Вот  это было
совсем некстати  оттого,  что  практически  неисполнимо,  и  расстроило меня
вконец. И тут  послышался сразу бросающий в  дрожь,  замогильный,  тоскующий
вой, тот самый, от которого волосы встают дыбом и холодеют вмиг пересыхающие
губы.  Продолжая  дрожать всем  телом,  я то  ли прижала  детей, то ли  сама
прижалась к ним. В глазах возникли кровавые дяди, а во рту - боль и кровь от
прикушенного языка.
     - Да это, мамочка, просто котик. Ты его не  бойся. Он шел за нами, шел,
а потом  потерялся.  Ему  одному  теперь  скучно,  и  он  хочет  с  нами,  -
снисходительно заговорил  со мной сын и ободряюще похлопал по спине, а дочка
заливисто  рассмеялась. Пока я медленно  приходила  в себя, дети сладчайшими
голосками пытались выманить киску из угрюмого, недобро темнеющего бора. Хотя
крик  прекратился, на  зов никто не выходил.  Лес хранил  черное  безмолвие.
"Пропади он пропадом, чудовище несчастное. Вопит, как зарезанный. Будто и не
кот  вовсе,  а в самом  деле  зарезанный  Ольгин... Ой, я, кажется,  начинаю
сходить с ума!"
     Мы  дружно снялись  с  места  и как  могли  быстро  поплелись в прежнем
направлении.   Маниакальный  кот  вроде  бы  отстал.  Как   бы  чутко  я  ни
вслушивалась-вглядывалась, опасное животное точно провалилось в преисподнюю,
хотя все мои чувства  были  обострены  до предела. Однако его потусторонние,
сверкающие  злыми  зелеными огнями глазюки то  и  дело мерещились  мне между
притаившимися стволами-великанами. Ну  никак не  получалось стряхнуть с себя
глупое  наваждение, что  то  не  кот, а  дремучая в ревности  душа  бешеного
русского мужика преследует меня. Непонятным оставался вопрос, чего бы ему от
меня желать...
     Призрачно   мерцающие   огоньки   некоего   слабого  скопления   очагов
цивилизации  забрезжили на  горизонте лишь  после  того,  как я окончательно
простилась со всякой надеждой когда-нибудь  их  вообще увидеть.  Моментально
воодушевившись, мы  ускоренными темпами дотащились  до  ближайшей автобусной
остановки  с  телефонной будкой.  Будка  стояла  волшебным  миражем  посреди
пустыни,  но  выдавала свою  реальность  полной  приземленностью дизайна,  в
котором отсутствовал  даже мало-мальский полет фантазии. Дети улеглись прямо
на  сумки, сразу же сомкнули усталые  глазки и больше не двигались,  а я все
никак не могла отыскать в телефонном  справочнике телефон такси,  хотя точно
знала, что он  должен  быть где-то на первых двух страницах. Такси я вызвала
прямо  к  остановке,  едва-едва  воспроизведя вслух  длинную  абракадабру  -
наименование сего  спасительного места,  что-то  вроде  "Когеунененги".  Еще
хорошо,   что   освещенная  лиловато-розовым  неоновым   светом   вывеска  с
абракадаброй свободно и легко проглядывалась из-за толстого пыльного стекла.
Четыре  раза  оператор переспросил название,  прежде чем по одной  косвенной
улике, прибавленной мною  уже с отчаяния, наконец сообразил, где  это.  Лишь
опустив на  рычаг тяжелую трубку, я почувствовала тысячелетнюю  усталость  в
каждой  клеточке своего тела. Покинуть спасительную  будку  теперь оказалось
непосильным делом, так как застывшая  стеклянная дверь  ни в какую не желала
поддаваться, и пришлось прямо в кабинке опуститься на рифленый металлический
пол и спиной надавить на двойное оцинкованное стекло. Тут я, как в кошмарном
сне, увидела нечто, что  заставило меня  рывком  вскочить на ноги и пружиной
выброситься  из затрепетавшей  от  ударного  воздействия  будки.  Мерзостная
тварь: отвратительно ободранный,  сверхъестественно взъерошенный,  грязнущий
даже  в  лукавом ночном освещении, жуткий  кот утробно урчал и ласково терся
возле  моих детей и  баулов,  организуя вокруг  них некое  подобие круга  из
клочьев  теряемой  им  шерсти.  Завидев  меня,  он  злобно  зашипел,  широко
оскалился  и угрожающе выгнул  спину. Потом все  же  отбежал шагов  на  пять
подальше. Я швырнула в него увесистым булыжником, воззвала к Божьей помощи и
заплакала от своего бессилия.
     Возле нас,  мягко шурша шинами,  затормозило такси. Толстый добродушный
таксист с животиком, полным квакающих  лягушек, как сказал  бы Сережка, если
бы не дремал, ловко помог мне управиться и с багажом, и со спящими малышами.
Зловещий  зверь напряженно выжидал  неизвестно чего чуть поодаль.  Подавшись
вперед и чуть привстав, он  внимательно  наблюдал тлеющими углями всезнающих
глаз за нашей оперативной погрузкой.
     - Куда едем?  -  бодро спросил  распираемый  оптимизмом  и  жизнелюбием
толстячок, с трудом удерживаясь в слишком ему тесной телесной оболочке.
     - В Кристиансанд,  в аэропорт,  - едва выдохнула я, со все возрастающей
тревогой  наблюдая,  как  подобравшееся чудовище  готовится  к  смертельному
прыжку.
     Насвистывая   веселенький   мотивчик,  шофер   захлопнул   дверцу,  сам
пристегнул мой  ремень, а я оцепенела, как  завороженная.  Я  знала, что кот
бросится. Я знала, что он меня  ненавидит смертельно... Он  прыгнул прямо на
капот и, раззявя клыкастую пасть, зацарапал когтями стекло прямо перед моими
ошалелыми  глазами.  Таксист   резко  крутанул  руль,  и  в  лобовом  стекле
моментально  возникла  бешено   надвигающаяся  предрассветно   серая  твердь
ближайшей  скалы. Но в  следующие четверть секунды  опытный водитель  все же
успел резко развернуть машину в сторону, а затем и остановить.
     - Уф! -  только  и смог  сказать  испуганный  толстячок, утирая со  лба
крупные капли пота. - Никогда такого не видел! Невероятно!
     Я  ничего  не ответила. Да  и что я  могла  бы ему  ответить? Никогда в
жизни, ни при каких обстоятельствах я не хочу еще раз оказаться в этом тихом
городке.


     - ...Во поле березка стояла. Лю-ли, лю-ли, стояла. А-а-а...
     Замерли  голоса  хора девушек, только  последние аккорды еще зависали в
воздухе и исчезали где-то за кулисами Дома культуры.
     В  большом зале,  видавшем  все: от  партийных  конференций до  детских
утренников,  сидело пятеро тесно  жавшихся  друг  к другу мужчин.  Раздались
неуверенные хлопки.
     По  знаку девушки торопливо  начали  спускаться со сцены. Вера Павловна
Кривцова обвела властным взглядом группу настороженных слушателей. Взглядом,
каким  удав  успокаивает кролика перед тем, как сломать ему ребра. Но мужчин
их  обреченность  расслабила  и  даже  привела  в  хорошее  настроение. Вера
Павловна повернулась к  девушкам: "Спасибо,  девушки. Очень  хорошо". Тем же
самым  гипнотическим   взглядом   подозвала  девиц   поближе.   Старательная
переводчица поспешила  перевести  похвалу  на норвежский:  "Велди бра. Тусен
так".
     Вера Павловна  всей  грудью  подалась  к Яну-Хенрику,  пахнув  на  него
запахами  пота  и  французских  духов:  "Ян-Хенрик, посмотрите, как  Риточка
играет. Специально для  вас  попросила  ее  сегодня  нам  поаккомпанировать.
Риточка, подойди сюда..."
     Ее мягкое ласковое "р-р" переливалось  синхронно  в рыкающее и хрипящее
норвежское "р-р" торопливой переводчицы.

     ©2002 Наталья Копсова
     Повесть  впервые опубликована в литературном альманахе  Тени  Странника
No10 - приложении к журналу "Юность"

Популярность: 9, Last-modified: Fri, 22 Aug 2003 02:37:50 GmT