------------------------------------------------------------------------------------------
Рассказ.
Впервые опубликован в октябре 1924 года в журнале "Космополитен",
включен в сборник "Космополиты"
Перевод с английского Гурова И., 1992 г.
OCR & spellcheck by GreyAngel (greyangel_galaxy@mail.ru),
20.11.2004
------------------------------------------------------------------------------------------
Когда я был маленьким, меня заставляли учить наизусть басни Лафонтена,
и мораль каждой мне тщательно растолковывали. Была среди них "Стрекоза и
муравей", из которой юные умы почерпывают полезнейший вывод: в нашем
несовершенном мире трудолюбие вознаграждается, а легкомыслие карается. В
этой превосходнейшей басне (прошу прощения за пересказ того, что известно
всем, как несколько опрометчиво требует признать вежливость) муравей усердно
трудится все лето, собирая запасы на зиму, а стрекоза сидит себе на листочке
под солнышком и распевает песенки. Наступает зима, муравей обеспечен всем
необходимым, но у стрекозы кладовая пуста. Она отправляется к муравью и
просит дать ей еды. И получает от муравья ответ, ставший классическим:
"--Да работала ль ты в лето?
-- Я без души лето целое все пела.
-- Ты все пела? Это дело: так поди же попляши!"
Думаю, дело было не в извращенности моего ума, а просто в детской
непоследовательности -- ведь нравственное чувство детству чуждо, -- но я
никак не мог принять такую мораль. Все мои симпатии были на стороне
стрекозы, и еще долго, увидев муравья, я старался наступить на него. Таким
категоричным образом (и как мне стало ясно много позже -- чисто
по-человечески) я пытался выразить неодобрение предусмотрительности и
здравому смыслу.
Мне невольно вспомнилась эта басня, когда на днях я увидел в ресторане
Джорджа Рэмси, который завтракал там в одиночестве. Лицо его было неописуемо
скорбным. Он смотрел в никуда неподвижным взглядом. Казалось, на его плечи
легли все беды мира. Мне стало жаль беднягу -- уж конечно, милый братец
снова его допек. Я подошел к нему, протягивая руку.
--- Как поживаете? -- сказал я.
-- Не ликую, -- ответил он.
--- Опять Том?
Он вздохнул.
--- Да, опять Том.
Наверное, в любой семье есть свой козлище. Двадцать лет Том был для
брата источником непреходящей горечи. Жизнь он начал пристойно: занялся
коммерцией, женился, родил двух детей. Семья Рэмси была во всех отношениях
почтенной, и были все основания полагать, что Том Рэмси проживет полезную и
похвальную жизнь. Но в один прекрасный день он ни с того ни с сего объявил,
что работать не любит и не годится в отцы семейства. Он хотел наслаждаться
жизнью. И не желал слушать никаких уговоров. Он бросил жену и контору. У
него были кое-какие деньги, и он прожил два счастливых года в разных
европейских столицах. Время от времени до его родных доходили вести о нем,
глубоко их шокировавшие. Время он, бесспорно, проводил великолепно. Они
покачивали головами и спрашивали, что он будет делать, когда израсходует все
свои деньги. Скоро они это узнали. Он начал занимать. Он был обаятелен и
нещепетилен. Я не встречал другого человека, которому было бы так трудно не
дать в долг. Он взимал постоянную дань со своих друзей, а друзей он заводил
легко. Но он всегда утверждал, что тратить деньги на самое необходимое
невыносимо скучно. Приятно и весело тратить деньги на всякую роскошь.
Источником таких денег служил его брат Джордж. Обаяния он на него не
расходовал -- Джордж был серьезен, и подобные эфемерности его не трогали.
Джордж был солиден. Раза два он клевал на обещания Тома исправиться и
снабжал его солидными суммами, чтобы тот мог начать жизнь заново. На эти
суммы Том приобрел автомобиль и кое-какие недурные драгоценности. Когда же
Джордж, поняв, что его брат никогда не остепенится, умыл руки, Том без
малейших угрызений совести принялся его шантажировать. Не так-то приятно
респектабельному адвокату узнать, что его брат сбивает коктейли за стойкой
бара его любимого ресторана или сидит за рулем такси у дверей его клуба. Том
утверждал, что стоять за стойкой бара и водить такси -- занятия вполне
солидные, однако, если Джордж может услужить ему двумя-тремя сотнями фунтов,
он ради чести семьи от них, так и быть, откажется. И Джордж платил.
Однажды Том чуть не угодил в тюрьму. Джордж был в ужасе. Нет, Том
действительно зашел слишком далеко. Прежде он был легкомысленным мотом и
эгоистом, но бесчестных поступков не допускал. (Под этим Джордж подразумевал
нарушения закона.) И если бы его привлекли к суду, ему несомненно вынесли бы
обвинительный приговор. Но нельзя же допустить, чтобы ваш единственный брат
попал в тюрьму! Человек, которого Том надул, человек по фамилии Кроншо, был
мстителен. Он непременно хотел обратиться в суд. Он сказал, что Том негодяй
и должен понести кару. Благополучный исход этого дела обошелся Джорджу во
множество хлопот и пятьсот фунтов. И я ни разу не видел его в таком
бешенстве, как в тот день, когда он узнал, что Том и Кроншо, едва кассировав
чек, укатили вместе в Монте-Карло, где провели преотличнейший месяц.
Двадцать лет Том играл на скачках и в казино, волочился за самыми
хорошенькими женщинами, танцевал, ел в самых дорогих ресторанах и одевался с
безупречным вкусом. Он всегда выглядел так, словно сошел со страницы модного
журнала. Хотя ему было сорок шесть, вы бы от силы дали ему тридцать пять. Он
был на редкость остроумным собеседником, и хотя вы знали, что он полная
никчемность, это не мешало вам получать большое удовольствие от его
общества. Его отличали бодрость, неугасимая веселость и невероятное обаяние.
Я нисколько не досадовал на поборы, которые он регулярно брал с меня для
удовлетворения насущных потребностей. Всякий раз, когда я отсчитывал ему
пятьдесят фунтов, у меня возникало ощущение, что я у него в долгу. Том Рэмси
знал всех, и все знали Тома Рэмси. Одобрить его образ жизни вы не могли, но
все равно он вам нравился.
Бедняга Джордж был всего годом старше своего беспутного брата, но
выглядел он на все шестьдесят. В течение четверти века он позволял себе
отдыхать не более двух недель в год. Каждое утро в девять тридцать он уже
сидел в своей конторе и уходил не раньше шести. Он был честным, трудолюбивым
и во всех отношениях достойным человеком. У него была прекрасная жена,
которой он ни разу не изменил даже в мыслях, и четыре дочери, для которых он
был лучшим из отцов. Он поставил себе правилом откладывать треть дохода с
тем, чтобы в пятьдесят пять лет удалиться на покой в небольшой загородный
дом, работать в своем саду и играть в гольф. Его жизнь была безупречной, и
он радовался тому, что стареет: ведь Том тоже старел. Джордж потирал руки и
говорил:
-- Все шло прекрасно, пока Том оставался молодым и красивым, но он
только на год моложе меня. Через четыре года ему стукнет пятьдесят. И тогда
жить ему станет не так легко. К тому времени, когда я достигну пятидесяти
лет, у меня будет тридцать тысяч фунтов. Двадцать пять лет я говорил, что
Том кончит под забором. И вот тогда мы посмотрим, как ему это понравится.
Тогда мы посмотрим, что лучше -- трудиться или бездельничать.
Бедняга Джордж, я ему от души сочувствовал. И теперь, садясь за его
столик, я про себя гадал, в каком постыдном поступке повинен Том на этот
раз. Джордж был явно в глубочайшем расстройстве.
-- Знаете, что случилось? -- спросил он меня.
Я приготовился к худшему. Неужели Том все-таки попал в руки правосудия?
Голос у Джорджа прерывался.
-- Вы же не станете отрицать, что всю жизнь я был порядочным,
респектабельным, честным тружеником. И после долгих лет неустанных усилий и
бережливости я могу предвкушать уход на покой, обеспеченный небольшим
доходом с государственных ценных бумаг. Я всегда исполнял свой долг в
соответствии с тем жребием, какой Провидению было благоугодно мне назначить.
-- Совершенно верно.
-- И вы не можете отрицать, что Том был никчемным, распущенным и
бесчестным бездельником.
-- Совершенно справедливо.
Джордж побагровел.
-- Несколько недель назад он стал женихом женщины, годившейся ему в
матери. А теперь она умерла и оставила ему все свое состояние. Полмиллиона
фунтов, яхту, дом в Лондоне и загородный дом.
Джордж стукнул по столу крепко стиснутым кулаком.
-- Это нечестно, говорю вам, это нечестно! Черт побери, это нечестно!
Я ничего не мог с собой поделать и, глядя на гневное лицо Джорджа,
вдруг захохотал. Я извивался на стуле и чуть не скатился на пол. Джордж так
меня и не простил. Но Том часто угощает меня превосходными обедами в своем
элегантном доме в Мэйфере, а если иногда и берет у меня взаймы, то лишь по
привычке. И никогда больше соверена.
Популярность: 31, Last-modified: Sun, 28 Nov 2004 11:21:56 GmT