---------------------------------------------------------------
Издание 1998 года,
© Издательство: Uitgeverij Мaarten Muntinga, Амстердам
© Перевод Юлии Могилевской, julia1960@mail.ru
Исправленная и дополненная версия 06.12.2017
---------------------------------------------------------------
Карол Анн Лей родилась в Англии в 1969 году. Над биографией Анны Франк
она работала десять лет. Книга написана на основе документальных и архивных
материалов, интервью с родственниками и друзьями семьи Франк и другими
очевидцами. В биографии описывается вся жизнь Анны от ее рождения в
Франкфурте-на-Майне до гибели в концлагере Берген-Бельзен. Рассказывается
также о судьбах подруг и знакомых Анны, имена которых упомянуты в ее
дневнике.
Здесь дается перевод части книги, описывающей последние месяцы жизни
семьи Франк и других обитателей Убежища - после из ареста. Семья Ван Даан и
Алберт Дюссель (псевдонимы, использованные в дневнике Анны) представлены
здесь под своими настоящими именами: Герман, Августа, Петер Ван Пелс и Фритц
Пфеффер.
<...>
Ясным утром 8 августа 1944 года на одном из перронов амстердамского
центрального железнодорожного вокзала было многолюдно. Там, среди других,
ждали поезда и сестры Янни и Лин Бриллеслейпер, арестованные из-за участия в
Сопротивлении. Их разлучили с мужьями и детьми и теперь вместе с родителями
и братом отправляли в голландский пересыльный концлагерь Вестерборк.
Присматриваясь к другим пассажирам, Янни обратила внимание на одну семью:
заботливый отец, растерянная и нервная мать и две девочки-подростки,
спортивного вида, с рюкзаками. День был необыкновенно теплый и солнечный,
город покрывала золотая дымка, но все люди на платформе, казалось, не
замечали этого. На лицах читались безмолвное отчаяние и мучительная тревога.
Позже Отто Франк напишет в своих воспоминаниях: "После нескольких дней
предварительного заключения нас направили в лагерь. К нашему величайшему
горю двое наших покровителей - Кляйман и Куглер - также были арестованы, и
мы не знали, какая участь их ждет". (Мемуары Отто Франка хранятся в семейном
архиве его швейцарских родственников -- прим. переводчика).
Подъехал поезд, ничем не отличающийся от поездов мирного времени. Как
только все заняли свои места, двери вагона заперли на замок. Но семья Франк
отнеслась к этому равнодушно. Отто: "Мы были вместе, и нам даже дали еду на
дорогу. Мы знали, куда едем, и в то же время казалось, будто мы отправляемся
на прогулку. Настроение было приподнятым, во всяком случае, если сравнивать
со следующим переездом... Ведь возможно, что русские уже в центре Польши! Мы
надеялись на лучшее. Анна, не отрывая глаз, смотрела в окно".
К вечеру поезд подошел к месту назначения.
Лагерь Вестерборк находился в центре провинции Дренте, недалеко от
немецкой границы. Его расположение было малоблагоприятным: на песчаной
местности, в удалении от населенных пунктов. Первоначально этот лагерь,
построенный в 1939 году по инициативе нидерландского правительства,
предназначался для приема евреев, бежавших из Германии. После начала
оккупации 750 проживавших там беженцев срочно эвакуировали в глубь страны.
Но когда немцы переоборудовали лагерь в пересыльный пункт для отправки на
восток, первые жители Вестерборка были насильно возвращены туда почти в
полном составе.
Из воспоминаний бывшего заключенного Нильса Прессера: "Песчаная почва
создавала особый микроклимат: при малейшем ветре песок проникал всюду, а
после дождя все вязло в грязи. Летом досаждали мухи, их укусы были опасны,
особенно для младенцев. Лагерь был огражден колючей проволокой. В
Вестерборке было 107 бараков, каждый предназначался для 300 заключенных.
Имелось электрическое освещение, но лампочки чаще всего они не действовали.
На ночь мужчины и женщины расходились по своим баракам, но днем могли, как
правило, общаться беспрепятственно".
Вестерборк представлял собой своего рода городок с фабричными
помещениями, школой для детей от шести до четырнадцати лет, домом для
престарелых, детским домом, огромной кухней-столовой, церковью, гаражом,
телефонной станцией и тюрьмой. Здесь же были кузнечные, столярные,
переплетные, мебельные мастерские, парикмахерские. Принимали врачи,
ветеринары, дантисты, в больнице было родильное отделение. Функционировали
даже гимнастический зал и театр. Рядом с лагерем находилась ферма,
поставлявшая ему сельскохозяйственные продукты. В магазинах Вестерборка
можно было купить продукты питания и предметы личной гигиены.
Повседневная лагерная жизнь - страхи и переживания, радости и надежды -
все это определялось одним: транспортом на восток. Заключенные всеми силами
стремились остаться в Вестерборке как можно дольше. Прессер: "Чтобы избежать
депортации, люди шли на все: отдавали последние деньги, драгоценности, еду.
Девушки предлагали себя охранникам. Настроение в лагере полностью зависело
от расписания поездов. На восток они отходили обычно по вторникам, и к
вечеру оставшиеся могли вздохнуть с облегчением. А к концу недели узников
снова охватывали тревога и паника, достигавшие к понедельнику своего апогея.
Тогда все пытались что-то узнать о транспорте следующего дня, кого-то
уговорить, подкупить..."
По прибытии в Вестерборк семьи Франк, Ван Пелс и господин Пфеффер
должны были пройти установленную процедуру регистрации, неизменную со дня
основания концлагеря. Новых заключенных встречали на вокзале охранники, они
же доставляли прибывших в центральный регистрационный пункт. Затем сведения
о них заносились на различные карточки и формуляры. Бумаги для бывших
обитателей Убежища заполняла Вера Кон. Позже она вспоминала: "Господин
Франк, его жена и две дочери, еще одна супружеская пара с сыном и зубной
врач -- все они скрывались в Амстердаме по тайному адресу. Франк был
мужчиной приятной наружности, вежливым и корректным. Он стоял передо мной,
не опуская глаз, и спокойно отвечал на вопросы. Анна была рядом с ним. Ее
лицо по принятым меркам нельзя было назвать красивым, но необыкновенно живые
ясные глаза притягивали внимание. Ей было пятнадцать лет. Все члены семьи
держались с достоинством и не проявляли страха или паники".
Муж Веры также находился в Вестерброке. Он работал в отделе
распределения новоприбывших. Ознакомившись с делом Франков, он понял, что у
них нет никаких шансов на спасение.
Семьи Франк, Ван Пелс и доктора Пфеффера, как незаконно скрывавшихся
евреев, поместили в барак "S", что означало "штрафной" (strafbarak). Мужчин
обрили наголо, а женщин коротко остригли. У них отняли все вещи, в том
числе, одежду и обувь. Вместо них выдали лагерную форму: синие комбинезоны и
деревянные башмаки. Им даже не дали мыла, а их паек был еще беднее, чем у
других пленников.
В лагере Франки познакомились и подружились с другими заключенными.
Вспоминает Лена де Йонг: "Мой муж быстро сошелся с Отто Франком, они часто
вели серьезные разговоры на самые разные темы. Я сблизилась с его женой, но
не решалась обращаться к ней по имени, и звала ее 'госпожа Франк'. А ее мужа
запросто называла 'Отто'. Эдит была особенной женщиной. Она постоянно
беспокоилась о своих дочках. С ними я, конечно, тоже общалась. Анна была
таким милым ребенком! Девочки еще так много ждали от жизни... Франки все еще
пребывали в потрясении от случившегося с ними. Похоже, что находясь в своем
тайном укрытии, они не верили, что их могут обнаружить. Это была дружная
семья, их всегда видели вместе".
Дни проходили одинаково: в пять утра перекличка, потом рабочий день.
Заключенные штрафного барака направлялись обычно на разборку аккумуляторов
разбитых самолетов: их детали потом использовали заново. Во время работы
разрешалось разговаривать друг с другом, но сам труд был изнурительным и
грязным. Люди беспрерывно кашляли из-за пыли и повышенной влажности.
Надсмотрщики находились начеку и требовали, чтобы узники работали быстрее.
На обед давали лишь кусок черствого хлеба и несколько ложек водянистого
супа.
Янни и Лин Бриллеслейпер работали в том же помещении, что и семья
Франк. Лин вспоминает: "В Вестерборке мы ежедневно занимались разборкой
батареек. Как штрафников нас старались изолировать от других заключенных. По
дороге в цех я часто беседовала с Эдит Франк. Мы много говорили о еврейском
искусстве, которое она хорошо знала и ценила. Открытость и сердечность этой
милой интеллигентной женщины необыкновенно тронули меня. ... Обе девочки
были очень привязаны к матери. В своем дневнике Анна утверждает, что мама ее
не понимала, но ведь это обычные мысли для ребенка переходного возраста. В
лагере для них было важно одно: оставаться вместе".
Рашель Ван Амеронген-Франкфордер также жила в штрафном бараке, но
выполняла - по лагерным понятиям - менее тяжелую и вредную работу: мыла
туалеты и выдавала одежду заключенным. Отто Франк обратился к Рашель с
просьбой как-то посодействовать, чтобы Анну из-за слабого здоровья
определили к ней в помощницы. Рашель вспоминает: "Господин Франк был очень
любезным и обходительным. По его наружности и манерам угадывалось
аристократическое происхождение. Анна пришла вместе с ним. 'Я все могу, я
очень ловкая', - сказала она. Такая славная девочка! К сожалению, я ничего
не могла для них сделать и посоветовала обратиться к руководству лагеря.
Мыть туалеты - работа, конечно, не менее тяжелая, чем разборка
аккумуляторов, но пленные отдавали ей предпочтение, считая ее менее
вредной".
Некоторые заключенные лагеря вспоминали потом, что Анна казалась им
счастливой. Роза де Винтер: "Я видела Анну Франк ежедневно, она и Петер Ван
Пелс всегда были вместе. Анна сияла и казалось, что этот свет
распространялся на Петера. Вначале мне бросились в глаза лишь ее бледность и
болезненность, но потом я ощутила ее силу и обаяние. Она казалась такой
яркой и особенной, что моя дочь Джуди, Аннина ровесница, не решалась с ней
заговорить. От нее как бы исходила теплая волна. Она была так свободна в
своих движениях, манере говорить, что я невольно сказала себе: она
счастлива. Счастье в Вестерборке - этому трудно поверить".
Рассказывает Ева Шлосс (в девичестве Гейрингер), семья которой подобно
Франкам скрывалась по тайному адресу и была предана и арестована: "Нам
совсем не было страшно в Вестерборке, он не казался настоящим концлагерем.
Ужасны был арест, допросы, побои... Но оказавшись на месте, мы ощутили
своего рода свободу. Мы могли находиться на свежем воздухе, общаться с
людьми, чего были лишены многие месяцы. Мы не сомневались, что выживем.
Наверно такая уверенность - свойство человеческой натуры..." Ева и Анна
немного знали друг друга раньше, по школе. Ева, ее мать, отец и брат прибыли
в Вестерборк 13 мая 1944 года и три дня спустя были депортированы в Освенцим
- за два с половиной месяца до ареста обитателей Убежища. В Освенциме
девочкам также не пришлось встретиться. Тем не менее воспоминания Евы имеют
большую ценность для восстановления событий последнего периода жизни Анны.
Мать и дочь Гейрингер находились в тех же местах, что и семья Франк, жили в
тех же страшных условиях, и то же лагерное начальство решало их судьбы.
Роза де Винтер восхищалась Отто Франком: "Отец Анны был молчалив,
спокоен и уже одним этим помогал своим близким. Когда Анна заболела, он
каждый вечер часами сидел у ее постели, рассказывая разные истории. И сама
Анна тоже заботилась о других. Поправившись и немного окрепнув, она стала
ухаживать за больным двенадцатилетним мальчиком Давидом. Они много говорили
о вере и Боге: Давид происходил из семьи ортодоксальных евреев".
Однако Отто Франк был настроен менее оптимистично, чем казалось
окружающим: "Днем в лагере мы работали, но по вечерам были свободны. Как мы
радовались за детей, которые после месяцев заточения могли свободно общаться
с другими людьми! В то же время нас, взрослых, ни на минуту не покидал страх
депортации в польские лагеря уничтожения".
Роза де Винтер: "Эдит выглядела удрученной и подавленной, она почти
всегда молчала. Марго тоже была немногословна, но Эдит, казалось, пребывала
в шоке. Каждый вечер она стирала нижнее белье. В грязной воде, без мыла - но
все стирала и стирала..."
В начале сентября комендант лагеря Геммекер дал руководству Вестерборка
задание составить список из тысячи человек для последней депортации на
восток. В лагере началась страшная паника. Никто не знал, включено его имя в
список или нет. Лишь за день до отъезда в штрафном бараке были зачитаны
имена несчастных, среди них были Фриц Пфеффер, Герман, Августа и Петер Ван
Пелс, Отто, Эдит, Марго и Анна Франк.
Рассказывает Роза де Винтер: "2 сентября нам объявили, что отъезд
завтра, рано утром. Ночью мы собрали свои жалкие пожитки. У кого-то было
немного чернил. Мы воспользовались ими, чтобы на одеялах, которые везли с
собой, нацарапать наши имена. На детских одеялах мы написали еще и адреса,
где должны были -- в случае, если потеряем другу друга - встретиться после
войны. Я несколько раз повторила своей дочери Джуди адрес ее тетки в
Зутфене. Семья Франк условилась о встрече в Швейцарии у родственников Отто".
Это был последний девяносто третий транспорт из Вестерборка. Предстояло
перевезти 1019 узников: 498 женщин, 442 мужчин и 79 детей.
3 сентября 1944 года отъезжавшим приказали подойти к перрону, на
котором уже находилась вооруженная охрана. Царила смертельная тишина. Каждый
заключенный нес с собой хлебный паек, выданный на дорогу. Людей выстроили в
ряды. Тех, кто не мог идти сам, несли на носилках. Посадка продвигалась
медленно: перрон был низкий, и даже здоровым людям забраться в поезд стоило
труда.
Вспоминает бывшая заключенная: "Я насчитала тридцать пять грузовых
вагонов для нас и несколько вагонов второго класса для сопровождающих.
Грузовые были совершенно закупорены, но кое-где просвечивали щели, откуда
тянулись руки, запертых в поезде людей. Они напоминали утопающих, отчаянно
цеплявшихся за жизнь. Сияло солнце, пели птицы, и тут же шла подготовка к
массовому убийству. В одиннадцать часов прозвенел звонок, и поезд тронулся.
На его торце крупными буквами был указан маршрут: Вестерборк-Освенцим,
Освенцим-Вестерборк. Но никто из пассажиров не знал места назначения.
На полу переполненных вагонов -- в каждом перевозилось по 75 человек -
лежало немного соломы и стояло ведро, служившее туалетом. Некоторые вагоны
были страшно сырыми, в других же было невыносимо душно и темно: свет и
воздух проникали лишь через небольшую четырехугольную дырку в потолке.
Тяжелую вонь ощутили сразу, позже она стала нестерпимой. Многие заболевали
дизентерией и умирали в пути.
В одном из вагонов ехали семьи Франк, Ван Пелс, де Винтер, господин
Пфеффер, Лена де Йонг и сестры Лин и Янни Бриллеслейпер. Еще до переезда
через границу Голландии произошел страшный инцидент. Рассказывает Лена де
Йонг: "Поезд вдруг остановился. Оказалось, что шесть пленных прорубили дыру
в полу вагона и пытались бежать через нее. И это - на полном ходу! Один из
них погиб, остальные пятеро выжили, но один мужчина потерял руку, а молодая
девушка лишилась обеих. Раненых оставили на попечение местных голландцев, и
это спасло им жизнь. Они живы до сих пор. Остальных загнали обратно в
вагон".
Когда поезд останавливался, охранники выдавали заключенным немного
хлеба и вареной свеклы. Воды не хватало, всех мучила жажда. Роза де Винтер:
"Поезд стоял не на станциях, а между ними, где не было никаких указателей.
Поэтому мы не могли понять, где находимся, а спрашивать боялись. Иногда
стояли часами. Солдаты ходили по вагонам и требовали отдать им все ценное.
Тем, кто зашил монеты или драгоценности в подкладку одежды, пришлось с ними
расстаться. Другие предпочитали выбросить украшения и деньги в окно, чем
отдать их в руки захватчиков. Бросали и скомканные записочки, адресованные
родным и близким. Эти весточки, подобранные простыми людьми, в том числе,
немцами на территории Германии, нередко попадали потом к адресатам".
Вспоминает Лена де Йонг: "Это было страшно, невообразимо. Духота
становилась особенно тяжелой во время остановок, которые часто длились
часами. Солнце палило нещадно, крошечные окна едва пропускали свежий воздух.
Вагоны были переполнены так, что сидеть всем одновременно не удавалось,
поэтому садились по очереди. Ведро, служившее туалетом, опорожнялось на
остановках, и часто стояло полным до краев. По ночам почти никто не смыкал
глаз. Скрип колес, страх и нестерпимый запах мешали заснуть. Люди рыдали,
кричали, ссорились, некоторые теряли сознание. Девочки Франк, как и другие
дети, старались быть ближе к родителям. Все смертельно устали. Госпожа Франк
тайком захватила из Вестерборка лагерный комбинезон, и сидя у окна при свете
карманного фонарика, пыталась снять с него красную нашивку с номером.
Наверно, это был ее способ отвлечься, и ей казалось, что избавившись от
нашивки, она как бы теряет клеймо заключенной".
Отто Франк писал в своих воспоминаниях: "В этот страшный трехдневный
переезд я видел свою семью в последний раз. Мы старались сохранять
мужество...".
Наконец поздно вечером поезд достиг конечного пункта. Послышался лай
собак, вдалеке мерцал туманный свет. Двери, запертые в течение трех дней,
открылись: "Евреи, выходитесь! Живо, живо, поторапливайтесь!"
Рассказывает Роза де Винтер: "Вокзал был освещен яркими прожекторами,
направленными на наш поезд. По перрону с преувеличенным усердием сновали
фашистские наемники из военнопленных: им было поручено выгнать новоприбывших
пленников из поезда. Подгоняя людей приказами и угрозами, наемники
выбрасывали из вагонов чемоданы и сумки и складывали их штабелями. Тут же
бросали трупы людей, умерших в дороге". Послышался резкий крик: "Женщины
налево, мужчины направо!" Мужчин, среди которых были Отто Франк, Герман и
Петер Ван Пелс и Фритц Пфеффер, отогнали на другой конец вокзала, а женщин
выстроили в пять рядов.
Вспоминает Ева Шлосс (она с семьей была депортирована в Освенцим двумя
с половиной месяцами раньше Франков): "Первые несколько минут на платформе
мы испытали облегчение: наконец свежий воздух и возможность подвигаться! Но
тут мы увидели доктора Менгеле, известного под кличкой 'ангел смерти'.
Особый интерес он испытывал к близнецам и инвалидам с рождения. Один из его
опытов состоял в том, чтобы умертвить одного близнеца и изучить эффект этой
смерти на другом. За время своей службы в Освенциме с мая 1943 года он
провел свои страшные эксперименты над 1500 близнецами. Должна признаться,
что это был красивый мужчина: высокий, одетый с иголочки. Он стоял,
окруженный офицерами СС и их прислужниками, направлявшими на нас оружие. И
тут мы заметили табличку 'Освенцим'. О Боже, как описать, что мы
почувствовали в тот момент? Мама и я распрощались с папой и моим старшим
братом - к счастью, нам дали на это немного времени. Я проводила их
взглядом, не зная, суждено ли нам когда-то увидеться".
Во время отбора решалось, кто будет допущен в лагерь. Формировались две
колонны. Едва заметным движением глаз Менгеле распределял людей налево или
направо. А громкоговорители неустанно повторяли: "Идти до лагеря целый час.
Для больных и детей в конце платформы стоят наготове грузовые машины". Это
была так называемая естественная селекция: грузовики отбывали прямо в
газовые камеры. Отто Франк: "Я никогда не забуду момента, когда мы с
семнадцатилетним Петером увидели группу селектированных мужчин, среди
которых был и отец Петера. Их всех куда-то погнали. Два часа спустя мимо нас
проехали грузовики с их одеждой". Герман Ван Пелс был одним из пятисот
заключенных девяносто третьего транспорта, умерщвленных сразу по прибытии в
Освенцим. Удушены были не только старые и больные, но и все дети моложе
пятнадцати лет. Ева Шлосс: "Мне было как раз пятнадцать. Мама дала мне
большую шляпу и длинное пальто, которые спасли меня от газовой камеры: это
несоразмерная одежда помешала Менгеле разгадать мой возраст".
Женщинам, отобранным для лагеря, дали приказ отправляться и маршировать
быстрым шагом. Вот они достигли ворот с известной всему миру надписью:
'Arbeit macht frei' ('Работа делает свободным') и вступили на территорию
Биркенау, так называемого Освенцима-2, находившегося в трех километрах от
основного лагеря. Вокруг забора из железных прутьев, по которым был пущен
ток, виднелись бесчисленные неподвижные силуэты охранников.
Новоприбывших женщин погнали в так называемую баню, где они должны были
мыться под ледяным душем. Их одежду подвергли дезинфекции. Потом в
"парикмахерской" им сбрили волосы с подмышек и на лобке. Волосы на голове
тоже сбривали или коротко стригли. Пленницам выдали "новую" одежду: грубые
тяжелые башмаки и платье. Последнее представляло собой мешок с большим
крестом на спине, означавшим: "новенький". Потом женщины обходили ряд
служащих лагеря, чтобы сообщить свои персональные данные и получить лагерный
номер, который вместе с фамилией вытатуировали на руке.
Одна из заключенных позже рассказала: "Самым страшным в этой процедуре
был момент, когда сбрили мои волосы. Так я стояла перед ними: лысая, голая,
беспомощная и бесправная. Казалось, у меня отняли личность и достоинство, и
я превратилась в ничто". А другой узнице процедура с бритьем и номерами как
раз вселила надежду на спасение: "Я испытывала одновременно унижение и
облегчение: ведь если они все это проделывают с нами, то значит, не убьют!"
Между тем некоторые наемники - из самих же заключенных - были безжалостнее
фашистов. Они спрашивали женщин, успели ли те распрощаться с отцами,
братьями, сестрами и детьми: "Их отправили в газовые камеры! Видите дым?"
Эдит, Марго и Анна Франк, Роза и Джуди де Винтер были направлены в
барак 29. Впрочем, все бараки были одинаковыми: длинное узкое помещение 44,2
х 8,5 метра с примитивным умывальником и парашей. Нары из необработанного
дерева в несколько ярусов, располагались так близко друг другу, что на них
можно было только лежать. Матрасы были из соломы, и на пятерых заключенных
полагалось всего два одеяла. Часто испражнения больных и обессиленных
пленниц просачивались с верхних нар на нижние. Роза де Винтер: "Нам даже не
досталось места на койках, и мы вынуждены были спать на полу, залитым
нечистотами. В этом бараке нам предстояло провести три недели так
называемого карантина, чтобы не занести в лагерь те или иные болезни. После
'карантина' нам заново вытатуировали номера: оказывается, в первый раз
ошиблись в числах".
Заключенных Освенцима-Биркенау будили пронзительными свистками в пол
четвертого утра, после чего следовал безумный бег в туалет, расположенный на
границе территории. Завтрак состоял из так называемого кофе: коричневого
пойла непонятного происхождения. Правда, некоторым удавалось что-то
"организовать", что на лагерном жаргоне означало "обменять". Осенью Анне
удалось "организовать" теплые штанишки. Роза де Винтер: "У нас не было
другой одежды кроме лагерных балахонов: под ними мы ничего не носили. Но
когда наступили холода, Анна вдруг пришла в барак в длинных трусах до колен.
Она выглядела в них смешно и трогательно".
Во время перекличек женщин выстраивали в ряды. Старосты блока
пересчитывали заключенных и докладывали начальству. Утренняя перекличка
длилась сорок пять минут, вечерняя - час, но могла растянуться и до пяти
часов. Рассказывает Ева Шлосс: "Часто мы стояли часами на невыносимом
холоде, всегда рядами по пять. Двигаться было строго запрещено. Между рядами
непрерывно сновали женщины из СС и их прислужницы из заключенных, они били
плетками тех, кто уже был не в силах держаться на ногах. Нас старательно
пересчитывали. Если обнаруживалось расхождение с числом предыдущего дня, то
процедура повторялась. А расхождение было почти всегда: ведь люди умирали.
Впрочем, и при самом счете нередко случались ошибки. На этих перекличках мы
проводили большую часть дня. Бог знает, откуда брались у нас силы и
выдержка".
Ронни Гольддштейн, прибывшая из Вестерборка тем же транспортом, что и
семья Франк, вспоминает: "Обычно я стояла на перекличке рядом с Анной, а
Марго - с другой стороны от нее или перед ней. Анна была молчалива и
погружена в себя: казалось, она так и не опомнилась от удара судьбы,
бросившего ее в это страшное место. Мы часто делили с ней чашку 'кофе'".
После переклички тела умерших за предыдущий день кидали в грузовики и
увозили, а живых гнали на работу. Анна и заключенные из ее блока должны были
раскапывать поле, лежащее в получасе ходьбы от лагеря - труд совершенно
бесполезный и бессмысленный. Тем не менее вездесущие надсмотрщики сновали и
там. Ударами плеток они принуждали узниц копать быстрее. В полдень приносили
суп: зеленоватую жидкость с несколькими кусочками овощей. Некоторые узницы
были уверены, что нацисты добавляли в него средства, вызывающие дизентерию и
останавливающие менструацию. Полчаса женщинам разрешали посидеть, потом они
работали еще шесть часов, после чего возвращались в лагерь.
Роза де Винтер: "Нам всегда хотелось пить, особенно, во время
переклички. Если шел дождь или снег, то мы высовывали язык в надежде, что на
него попадут несколько капель. Многие из-за этого схватывали простуду, но
жажда была страшнее болезней. Один раз я так мучилась от жажды, что мне
казалось: не выдержу, умру. И вдруг передо мной возникла Анна с кружкой
'кофе'. До сих пор не понимаю, откуда она ее взяла".
Ужин состоял из кусочка хлеба с капелькой маргарина. Роза: "Анна была
младшей в блоке, но именно ей мы поручили распределять хлеб. Она исполняла
это задание тщательно и честно - так, что никто не оставался в обиде". В
девять бил отбой, и следующие шесть часов заключенные пытались спать,
насколько это было возможно в тех условиях.
Барак Эдит, Анны и Марго выделялся высокой смертностью. Лена де Йонг:
"Некоторые женщины из их блока - даже сильные и выносливые на вид - сходили
с ума и бросались на провода, по которым был пропущен ток". Газовая камера
работала безостановочно. В еврейский праздник - День искупления -- в нее
отправили целый барак, в котором было много больных.
Один раз, по дороге с работы, проходя мимо газовых камер, группа Анны
наткнулась на несколько венгерских детей, ожидавших под проливным дождем
своей очереди. Вспоминает Роза де Винтер: "Анна толкнула меня: 'Посмотри на
их глаза...' Она плакала. А вообще у большинства из нас уже давно не было
слез".
Цыганское отделение лагеря было поначалу довольно привилегированным.
Семьи не разлучали, и для детей даже открыли школу. Но в сентябре 1944 года
немцы решили уничтожить всех цыган. Роза: "Мы видели, как их загоняют в
грузовики, но казалось, не осознавали, что происходит. Ежедневное
столкновение с горем и смертью словно ожесточило наши души. Но Анна страдала
вместе с обреченными. Как она плакала, когда мимо нас проехал грузовик с
цыганскими девочками, совершенно голыми!".
Роза очень привязалась к Анне. "От нее исходило какое-то внутреннее
обаяние. Наверно, благодаря ему ей порой перепадало что-то лишнее. Когда
Джуди заболела и ужасно страдала от жажды, Анна 'организовала' для нее чашку
теплого 'кофе'. ... Она часто ухаживала за больной матерью. Эдит была
совершенно беспомощна, и Анна делала для нее все, что могла: живо, бодро и
даже - в этих-то условиях - с особой грацией".
Заключенные поддерживали других и искали поддержку у товарищей по
несчастью. Так возникали группы. В одной из них были Эдит, Анна, Марго,
Роза, Джуди и несколько немецких евреек. Госпожу Ван Пелс они потеряли из
виду с момента прибытия в лагерь.
Рассказывает бывшая пленница: "Они всегда были вместе: мать и две
дочки. Непонимание и ссоры, описанные в дневнике - все это исчезло в тех
невыносимых обстоятельствах. Эдит Франк постоянно думала о девочках,
старалась достать для них что-то съестное. Она неизменно сопровождала их в
туалет. И постоянно переживала за детей. Но что было в ее силах?"
Из рассказа другой заключенной: "Что-то происходило с нашими чувствами
и достоинством. Помню жуткую сцену: несколько исхудалых голых женщин дерутся
из-за куска заплесневелого хлеба. Когда я первый раз увидела телегу с грудой
трупов, то оцепенела от ужаса. Второй раз подумала: 'Ах, опять'. А третий
раз и вовсе не обратила внимания... Эдит, Анну и Марго я всегда видела
втроем. Конечно, я тогда понятия не имела о дневнике и не знала, какая Анна
особенная".
7 октября 1944 года самых молодых и сильных женщин из блока Эдит, Анны
и Марго отобрали для работы на оружейной фабрике. Каждая мечтала попасть
туда: ведь это был шанс выжить! Джуди де Винтер оказалась одной из
счастливиц. Она вспоминает: "Помню мой последний разговор с Марго и ее
матерью. Анна находилась в санитарном блоке, потому что у нее была чесотка,
иначе ее, наверно, тоже взяли бы на фабрику. Госпожа Франк сказала:
'Конечно, мы останемся вместе с ней', и Марго кивком подтвердила это. Больше
я их никогда не видела".
Возбудителем чесотки является чесоточный клещ, проникающий под кожу и
вызывающий появление зудящих и гноящихся ран. Анну, подхватившую эту
болезнь, поместили в так называемый чесоточный барак. Марго из солидарности
пошла туда вместе с ней. Лена де Йонг вспоминает, что Эдит была в отчаянии:
"Она не съедала свой хлеб, а искала возможность передать его девочкам. Она
пыталась вырыть дыру под стенкой санитарного блока, что в рыхлой земле было
не так трудно. Но ей не доставало сил, и тогда за дело взялась я. Эдит
стояла рядом, непрерывно спрашивая: 'Ну как, получается?' Дыра удалась,
через нее мы могли переговариваться с девочками и передавать им еду".
Марго тоже заразилась чесоткой: это было неизбежно. В санитарном блоке
тогда находились также Ронни Гольдштейн и Фрида Броммет. Фридина мать
вспоминает, как она и Эдит воровали для больных девочек суп: "Нужда научила
нас ловко и незаметно черпать дополнительные порции при разноске. А вообще,
как только выдавалась свободная минутка, мы отправлялись на поиски еды.
Подобно матерям-тигрицам мы рыскали по лагерю, и все, что удавалось найти,
отдавали нашими детям".
Ронни Гольдштейн: "Если я слышала у стены голоса госпожи Броммет или
госпожи Франк, то знала, что они принесли нам что-то поесть. Болезнь у меня
протекала относительно легко, поэтому именно я подходила к стене, брала
передачу, и мы делили ее на всех. Женщины приносили хлеб, кусочки мяса или
баночку сардин, украденные со склада. Так что мы питались относительно
неплохо".
Однажды в больничном блоке, в матрасе, Ронни нашла платиновые часы,
спрятанные, очевидно, другой заключенной - умершей или вернувшейся в свой
барак. Ронни отдала находку Эдит и госпоже Броммет, которым удалось обменять
их на целую буханку хлеба, сыр и колбасу.
Для Марго и Анны, до крайности обессиленных болезнью, все передачи -
даже крошечные - были чрезвычайно важны. "Девочки Франк в чесоточном блоке,
- вспоминает Ронни Гольдштейн, - почти не общались с другими. Только при
дележе еды они немного оживлялись. Они болели очень тяжело: их тела сплошь
покрывали сыпь и язвы. Мазь - единственное наше лекарство - помогала мало.
Девочки мучились от зуда и были очень удручены. Чтобы немного подбодрить их,
я часто им пела".
Одежду у больных чесоткой отнимали из санитарных соображений.
Обнаженные, обессиленные, они лежали на полу, наблюдая, как за окном растет
гора трупов.
***
Между тем Отто Франк, Петер Ван Пелс и Фритц Пфеффер пытались выжить в
мужском бараке Освенцима. Их товарищ Самюэль де Лима вспоминает: "Некоторые
из нас находили в себе мужество и силы бороться за свою жизнь, тогда как
другие впадали в депрессию или буквально сходили с ума от голода. Отто
как-то сказал: 'Нам надо держаться от этих людей подальше, ведь от этих
бесконечных разговоров о еде потеряешь рассудок...'. Именно этого - лишиться
разума - мы боялись больше всего. Мы старались отвлечься от постоянных
голодных мыслей: говорили о Бетховене, Шуберте, операх. И даже пели".
Отто и Самюэль стали хорошими друзьями и старались поддерживать и
подбадривать друг друга. Рассказывает Самюэль: "Отто как-то сказал мне:
'Почему бы тебе не называть меня папа Франк, ведь по возрасту ты годишься
мне в сыновья?' Я не понял его и ответил: 'Зачем же? У меня есть отец, он
сейчас живет по подпольному адресу в Амстердаме'. 'Я знаю, но, пожалуйста,
сделай это для меня'. С тех пор я называл его папой".
29 октября в барак нагрянула комиссия: предстояла очередная селекция.
Отто, Самюэля и Петера оставили в Освенциме, а доктора Пффефера
депортировали сначала в Заксенхаузен, а затем в немецкий концлагерь
Нойенгамме, где он умер 20 декабря 1944 года. О последних днях его жизни
ничего не известно.
***
30 октября 1944 года объявили селекцию и в женском отделении
Освенцима-Биркенау. Русские войска находились тогда приблизительно в ста
километрах от лагеря.
Рассказывает Ронни Гольдштейн: "Нас палками выгнали из барака, но не
послали на работу, а собрали на площади для общей переклички и заставили
раздеться догола. Так мы простояли день, ночь и еще один день. Иногда
разрешали лишь чуточку размяться и время от времени кидали нам сухие куски
хлеба. Потом плетками погнали в большой зал: там было тепло, но в глаза бил
нестерпимо яркий свет. Здесь и должен был состояться отбор, а человеком,
решавшим нашу судьбу, оказался сам Йозеф Менгеле. Я узнала его сразу:
высокий блондин с красивым интеллигентным лицом. Нас взвешивали и
осматривали, после чего Менгеле указывал рукой налево или направо, что
означало: жизнь или смерть". Многие женщины прибегали ко лжи, как последнему
средству спасения: они убавляли себе годы. Так поступила и Роза. "Мне 29!, -
закричала она Менделе, - и у меня ни разу в жизни не было поноса!". Но палач
указал пальцем направо - группу старых и больных. Там же вскоре оказалась и
Эдит.
Вот на очереди девочки Франк. Роза и Эдит сжались от ужаса. Роза, как
сейчас, видит их перед собой: "Пятнадцать и восемнадцать лет, голые,
худющие, под безжалостными взглядами фашистских офицеров. Анна смотрела
прямо перед собой, она подтолкнула Марго, чтобы та выпрямилась. До крайности
истощенные подростки со следами недавней болезни. Но они были молоды.
'Налево!' - приказал Менгеле. Воздух пронзил страшный крик Эдит: 'Дети, о
дети!'"
Пленницы, оставшиеся в Освенциме, забились в больничный барак, словно
надеясь найти там спасение от безжалостной судьбы. Роза де Винтер: "Мы
лежали вперемежку - исхудавшие, совершенно обессиленные. Эдит сжимала мою
руку. Вдруг открылась дверь, и вошла женщина с фонарем. Направив его на нас,
она выбрала двадцать пять человек, которые выглядели чуть лучше других. Мы с
Эдит оказались среди них. 'Скорее, скорее, - торопила нас женщина, в которой
я узнала старосту греческого барака, - на перекличку, в другой блок'. Потом,
оглядываясь, мы видели, как оставшихся увозили в газовые камеры".
***
Анна и Марго находились среди 634 женщин, отобранных для отправки в
другой концлагерь. Им выдали старую одежду и обувь, одеяло, четвертушку
хлеба, двести грамм колбасы и капельку маргарина. Потом всех загнали в
поезд. Никто из заключенных не знал, куда они едут. Четыре дня они провели в
набитом до предела, жутко холодном вагоне. Пищу им больше не давали. Поезд
доставил узниц на станцию, лежавшую на расстоянии километра от лагеря
Берген-Бельзен.
Их повели в новое отделение лагеря, срочное строительство которого
началось в сентябре 1944 года. Но бараки еще не было достроены, и узницам
предстояло жить в палатках.
Лин Бриллеслейпер рассказывает о дороге от станции к лагерю: "Мы -
живые скелеты в лохмотьях - шли по чудесной местности. Ландшафт напоминал
Голландию, и осень стояла во всем своем великолепии. Время от времени кто-то
из нас падал... Чудовищный контраст: необыкновенная красота природы и
смерть. А вдоль дороги стояли местные жители и смотрели на нас. Вот мы
прошли через ворота и, оглядевшись по сторонам, не увидели газовых камер.
Все вздохнули с огромным облегчением! Но бараков мы тоже не увидели - только
палатки, а ведь на дворе стояла глубокая осень. Нам всем выдали немного еды
и по одеялу".
Лин и ее сестра Янни познакомились с семьей Франков еще в Вестерборке,
откуда они вместе были переправлены в Освенцим. Но там их пути разошлись. А
вскоре после прибытия в Берген-Бельзен они неожиданно встретили Анну и
Марго. Лин: "Мы заметили на холмике кран и тут же поспешили туда, чтобы хоть
немного помыться. Вдруг мы увидели двух девочек, бежавших к нам навстречу и
что-то кричавших по-голландски. Они бросились к нам на шею - это оказались
сестры Франк: наголо обритые, худющие, почти прозрачные. Мы тут же спросили
их о матери. Анна расплакалась, а Марго тихо ответила: 'Селектирована', что
означало 'газовая камера'. Мы быстро помылись на холодном воздухе и натянули
на себя ту же одежду: другой не было. Потом спустились в палатку".
Вспоминает Янни Бриллеслейпер: "В палатке было грязно, а запах напомнил
мне клетки хищников амстердамского зоопарка. Мы пришли слишком поздно,
поэтому нам достались худшие места - на верхних нарах. Там было нестерпимо
жарко, наверно, от огромного скопления людей. Вскоре пошел дождь, вода
просачивалась на нас сквозь дыры. Мы с сестрой забились вместе под наши
одеяла, так же как и Анна с Марго. Они напоминали умирающих птичек, на них
больно было смотреть...". Из рассказа другой заключенной: "Пол и нары
покрывал лишь тонкий слой соломы, света не было. Не было и туалета, а
попасть в общую лагерную уборную удавалось редко: ее всегда окружала толпа".
7 ноября разразилась непогода: сильный ветер, дождь. Порывы ветра
сломали непрочные каркасы палаток. Каким-то чудом всем женщинам удалось
выбраться из-под них. Лин Бриллеслейпер: "Под ураганом и проливным дождем мы
стояли в своих лохмотьях, пока охранники не загнали нас на кухню. На
следующий день нас перевели в сарай, забитый старым тряпьем. Анна спросила:
'Почему они хотят сделать из нас зверей?'. На что кто-то ответил: 'Потому
что они сами - дикие звери'. А потом мы заговорили о том, как будем жить
после войны... Эти разговоры были редким лучиком света в нашем немыслимом
существовании. Ах, мы не знали, что самое страшное еще впереди!".
В конце концов замерзших и обессиленных женщин поместили в
недостроенный барак. Кран был один на всю территорию с несколькими тысячами
заключенных. Земля вокруг скоро превратилась в открытый общественный туалет,
поскольку у многих не хватало сил дойти до лагерной уборной. Антисанитария
царила страшная. Тела умерших часто неделями лежали рядом с бараками, а в
лагерь все прибывали новые заключенные.
Нары Анны, Марго и сестер Бриллеслейпер находились рядом. Лин
вспоминает: "Воля девочек еще не была сломлена. Обе они сочиняли забавные
шуточные истории, и мы тоже старались не отставать. Рассказывали их по
очереди, и в основном речь шла о еде. Один раз мы фантазировали, как пойдем
в американский ресторан, и Анна вдруг расплакалась: ей стало страшно от
мысли, что она никогда не вернется домой. Мы составляли меню из разных
вкусностей. Еще говорили о том, что будем делать после освобождения. Анна
часто повторяла, что ей еще предстоит много учиться".
Предполагалось, что женщины Берген-Бельзена будут работать за
территорией лагеря. Но их подорванное здоровье вынудило начальство изменить
планы. Заключенных ежедневно посылали в так называемый "обувной" барак,
забитый старыми башмаками - их обязанности состояли в том, чтобы отделить
подошву от верхней части туфель. На это хватало сил лишь немногим, к тому же
руки быстро покрывались гнойными ранками. Заражение крови стало частым
явлением. Лин и Анна были одними из первых, кто отказался от этого
непосильного труда. Лин: "Моей сестре и Марго кое-как удавалось работать. За
это они получали дополнительный паек, который делили с нами: кусочек хлеба и
немного водянистого супа. Мы же с Анной 'организовывали' еду, то есть
воровали или выпрашивали на кухне. Тех, кто на этом попадался, избивали.
Нам, к счастью, везло. Это было более выгодное занятие, чем работа. Но мы
никогда не крали у своих, а только у нацистов".
***
Анна и Марго были уверены, что их мать погибла в газовой камере, но
Эдит была жива и в страшных нечеловеческих условиях Освенцима продолжала
бороться за свою жизнь. Роза де Винтер стала ее верной подругой, женщины
старались держаться вместе. Они даже радовались, когда их вдвоем поместили в
"чесоточный" барак. Роза вспоминала потом, что они забились под одно одеяло,
но не могли сомкнуть глаз. На следующее утро их и некоторых других
заключенных выгнали на перекличку, что они сочли за новое издевательство. Но
это оказалось спасением: скоро они увидели, что всех женщин, оставшихся в
бараке, отправляют грузовиками на смерть. Подобные чистки длились неделями,
после чего газовые камеры Освенцима по приказу рейхсфюрера СС Генриха
Гиммлера были демонтированы и разрушены. Было ясно, что как к лагерю
подступают союзники...
Эдит и Розу поместили в инвалидный барак, предназначенный для женщин,
которые не были в состоянии работать. Пленницы страдали от голода, а еще
больше от жажды. И с отчаяния глотали снег. Снегом они и мылись - на ледяном
холоде, чтобы хоть немного уменьшить муки, причиняемые вшами. В конце
декабря 1944 года Эдит заболела: ее била лихорадка, температура поднялась до
41 градуса. Роза отвела подругу в санитарный блок. Та сначала отказывалась:
боялась регулярных селекций среди больных, она не хотела умирать. Но
понимала, что в бараке ей, тяжело больной и ослабленной до предела, грозит
верная смерть, а в так называемой больнице было по крайней мере тепло. Роза
де Винтер: "Я пришла навестить Эдит, и увидела, что она еще больше исхудала,
хоть такое и казалось невозможным. Она напоминала собственную тень. Я
прилегла к ней на нары, стараясь хоть немного приободрить ее, но она едва
сознавала, что происходит. Она не съедала свой хлеб, а прятала под матрас,
уверяя, что бережет его для своего мужа. Может, она была слишком слаба,
чтобы есть?".
Эдит умерла 6 января 1945 года. Что стало причиной ее смерти - тиф,
дизентерия или просто голод - осталось неизвестным.
***
В конце ноября в Берген-Бельзен прибыла Августа Ван Пелс. Анна и Марго
не видели ее два месяца, прошедшие со дня депортации из Вестерборка. Госпожа
Ван Пелс примкнула к их группе, которая кроме Лин и Янни Бриллеслейпер
включала в себя сестер Дину и Ханну Даниэлс и совсем юную девочку Соню - по
воспоминаниям очевидцев, талантливую и мечтательную. Все они были из
Голландии и заботились друг о друге. Лин: "Когда приносили еду, нужно было
не упустить свою долю, иначе все расхватывали другие. В этом отношении в
Освенциме было больше порядка, здесь же царил хаос. В нашей группе мы всегда
делили еду поровну. Следили за тем, чтобы наши подруги не забывали мыться,
но и не слишком усердствовали: ведь кран с холодной водой находился на
улице. Но как мы не старались поддерживать друг друга, все постепенно теряли
силы и волю: мы не жили, а существовали".
В декабре 1944 года заключенные Берген-Бельзена попытались
отпраздновать Рождество. Лин: "За несколько дней мы начали откладывать хлеб
и кофейный суррогат из нашего жалкого рациона, а к празднику нам даже выдали
немного сыра. Я пошла в другой барак и спела там несколько песенок, за что
мне дали кислой капусты. Анне удалось достать где-то головку чеснока, а
сестрам Даниэлс - морковку и свеклу". Все это мы поставили на наш
рождественский стол, тайком разожгли камин и поджарили на нем картофельную
кожуру. Анна сказала: 'Мы отмечаем не только Рождество, но и Хануку'. Мы
пели еврейские песенки и плакали. Потом стали рассказывать истории. Марго
вспомнила, что их отец был мастером сочинять. 'Жив ли он?' -- спросила она в
слезах. Анна ответила: 'Конечно, жив!' Потом мы легли спать и еще долго
плакали под одеялами".
Одна из бывших узниц: "Не знаю, как рассказать о Рождестве 1944 года в
Берген-Бельзене. Четыре тысячи умирающих - женщины и дети, сжавшиеся от
холода, скрюченные и истощенные - пытались хоть как-то отметить праздник.
Ах, если бы даже нашлась рука, способная описать все ужасы нашего
существования, то ни один глаз не смог бы прочитать эти строки, и ни одно
сердце не выдержало бы их...".
***
В конце ноября 1944 года в Освенциме оставалось 32 тыс. заключенных,
среди которых был и Отто Франк. Непосильная работа, грубое отношение
надсмотрщиков, скудная пища подорвали его здоровье и силу духа. "Тогда я,
действительно, сломался, не только физически, но и духовно. Однажды утром я
не смог встать с нар. Но мои товарищи настояли на том, чтобы я собрал силы и
поднялся. 'Иначе, - утверждали они, - это верный конец'". Они позвали
голландского врача, и тот отправил меня в больничный барак. 'Я постараюсь
уговорить немецкого доктора оставить тебя там подольше', -- сказал он. Это
ему действительно удалось, и так он спас мне жизнь".
Петер Ван Пелс работал в почтовом отделении Освенцима и получал
дополнительный паек. Он навещал Отто в санитарном блоке, и Франк убеждал его
тоже попытаться туда поступить. Или затаиться где-нибудь. В общем, сделать
все возможное, чтобы избежать переправы в другой лагерь. Но Петер отказался,
боясь наказания. Кроме того, никто не знал, кто подвергался большей
опасности: оставшиеся или депортированные заключенные. Ведь не исключалось,
что нацисты уничтожат оставшихся перед приходом освободителей.
16 января группа пленных, среди которых был Петер, покинула Освенцим.
Так начался их последний скорбный путь, по которому шли десятки тысяч других
узников из Дахау, Заксенхаузена, Равенсбрюка и Бухенвальда. Люди шли,
оставляя за собой неисчислимое количество трупов. Петеру удалось добраться
живым до австрийского Маутхаузена, где он умер 5 мая 1945 года за три дня до
освобождения лагеря.
27 января Освенцим был освобожден русскими войсками. Отто вспоминает
солдат в меховых полушубках: "Это были хорошие люди. То, что они коммунисты,
нас мало волновало: мы видели в них прежде всего наших освободителей!
Русские дали нам еду, хотя у них самих было немного, и позаботились о
больных".
Отто выделили койку в бараке, где находились также и женщины из
Биркенау. Среди них была Ева Шлосс: "Я обратила внимание на сильно
исхудавшего мужчину среднего возраста. Его голова напоминала скорее череп,
но глаза были живыми и пронзительными. Мне казалось, что я его уже где-то
видела. Вдруг он улыбнулся: 'Я Отто Франк, - сказал он, - а ты Ева, подружка
Анны, верно?'. Отто подошел ближе, слегка обнял меня, а потом крепко сжал
мои руки: 'Скажи, знаешь ли ты что-то об Эдит, Анне и Марго?' Но к
сожалению, я ничего не могла ему рассказать".
Здоровье Отто постепенно восстанавливалось. 25 февраля он написал
письмо матери в Швейцарию.
Дорогая мама,
Надеюсь, что до Вас дойдут эти строки. Меня освободили русские солдаты,
и я прибываю в хорошем здравии. Об Эдит и детях мне ничего не известно,
скорей всего, они были депортированы в Германию. Всем сердцем надеюсь, что
они живы, и что мы скоро встретимся. Надеюсь, с Вами все благополучно.
Пожалуйста, сообщите моим друзьям в Голландию и братьям Эдит в Америку, что
я свободен и здоров. Надеюсь, получить от Вас весточку.
Нежно целую,
Ваш сын Отто.
***
В начале 1945 года в Берген-Бельзен прибыла новая партия заключенных.
Среди них была и Рут Бонихади, которой удалось поговорить с Анной через
колючую проволоку: "Мы болтали подобно обычным девочкам нашего возраста: об
одежде, о мальчиках... Как будто и вовсе не было войны. Но конечно, говорили
и о пропавших семьях, о голоде. Анна показалась мне слишком взрослой для
своих лет. Но это относится ко всем нам: ведь столько пришлось испытать. У
меня и в мыслях тогда не было, что Анна -- писательница..."
Вспоминает Лин Бриллеслейпер: "Чтобы освободить место для новой партии
заключенных, нас перевели в другую часть лагеря. Анна была очень возбуждена,
она хотела как можно скорее узнать что-то о новоприбывших: 'Идемте туда
сейчас же, они все из Голландии, может, встретим знакомых!'. На несколько
минут из грустной и углубленной в себя девочки она превратилась в ту Анну,
которую мы позже узнали по ее дневнику: живую, полную энергии... Но этот
подъем длился недолго. Она в самом деле встретила несколько знакомых, и
узнала от них, что ее школьная подруга Лиз уже давно находится в
Берген-Бельзене. Она разыскала ее, и Лиз дала Анне немного еды. Та хотела
разделить ее со всеми нами, но мы отказались: это был подарок только ей и
Марго".
***
Ханнели (Лиз) Хослар, ее отец, двухлетняя сестренка Габи, домработница
и бабушка с дедушкой со стороны матери были арестованы в Амстердаме 20 июня
1943 года и помещены в нидерландский концлагерь Вестерборк. Мать Лиз
скончалась незадолго до этого при родах третьего ребенка, родившегося
мертвым. Дед умер в Вестерборке в ноябре 1943 года, а три месяца спустя Лиз
с отцом, бабушкой и сестрой оказалась в Берген-Бельзене. Они содержались в
лучших условиях, чем сестры Франк и другие женщины из их группы.
Случайно встретив Августу Ван Пелс, Лиз узнала от нее, что в лагере
находится Анна Франк. Госпожа Ван Пелс пообещала позвать Анну к забору. Лиз
Хослар: "Я услышала голос Анны, она звала меня, а потом увидела ее саму:
замерзшую, наголо обритую, худую, как скелет. Она рассказала, что они вовсе
не эмигрировали в Швейцарию, а скрывались в Амстердаме, и что ее матери уже
нет в живых, и отца, наверно, тоже. Да, Анна думала, что ее отца убили, а
ведь это было не так! Она обожала его, и если бы знала, что он жив, то это,
возможно, дало бы ей силы выжить самой...". Девочки не могли наговориться о
том, что им пришлось пережить в последние годы. Анна пожаловалась на голод,
и Лиз, в барак которой поступали посылки от "Красного Креста", пообещала ей
помочь.
Следующим вечером они снова встретились, и Лиз перебросила через забор
пакет с шерстяной кофтой, печеньем, сахаром и баночкой сардин. Вдруг она
услышала отчаянный крик Анны: другая женщина схватила передачу и убежала.
Через день Лиз удалось наконец передать подруге посылку. Больше они уже
никогда не виделись.
Матери одной из одноклассниц Марго также случилось встретить Анну в
Берген-Бельзене: "Я увидела ее через колючую проволоку, отделявшую от нас
другой части лагеря. Условия там были гораздо хуже наших: ведь мы получали
пакеты от 'Красного Креста', а у них не было ничего. Я крикнула: 'Анна, не
уходи!', бросилась в свой барак, собрала все, что мне попалось под руку, и
вернулась обратно к забору. Но я была слишком слаба, чтобы перекинуть через
него посылку. Тут я увидела знакомого заключенного, господина Брила -
мужчину высокого и еще довольно сильного. Я сказала ему: 'У меня здесь
старое платье, мыло и кусок хлеба. Не могли бы вы передать все это той
девочке?' Во взгляде господина Брила я прочитала нерешительность: ведь за
такие действия грозило наказание. Но как только он увидел Анну, кивнул мне и
исполнил мою просьбу".
Однажды в Берген-Бельзен поступила группа совсем маленьких детей. Их
содержали в относительно сносных условиях, поскольку не могли точно
определить: евреи они или нет. Лин, Янни, Анна и Марго часто навещали
малышей, рассказывали им сказки, пели песенки. Потом Лин и Янни добровольно
пошли работать санитарками в барак для смертельно больных. Их пути с Анной и
Марго тогда разошлись: из-за слабого здоровья те не могли последовать за
старшими подругами. Сестры Бриллеслейпер увиделись с девочками Франк, когда
те уже были тяжело больны. Лин: "Марго совсем ослабела от дизентерии и не
вставала с нар. Анна ухаживала за ней, как могла, а мы пытались
'организовать' что-то из еды. Потом их перевели в санитарный блок. Мы хотели
отговорить их: ведь находиться там во время эпидемии тифа означало верный
конец. Но зато в 'больнице' было тепло. Анна сказала: 'Главное, что мы
вместе, а там пусть будет, как будет'. Марго молчала: у нее была высокая
температура, и она мечтательно улыбалась. Ее душа витала уже где-то
далеко..."
***
В начале марта 1945 года русские поезда доставили бывших заключенных
Освенцима в польский город Катовице. Большинство из них разместили в здании
школы. Отто старался не терять связи с друзьями и родственниками. 18 марта
он писал своей племяннице в Лондон: "... Я не знаю, должен ли рассказать
матери во всех подробностях о том, что мне пришлось пережить. Сейчас я
здоров, и это главное. Постоянно вспоминаю голландских друзей, оказавших нам
неоценимую помощь, когда мы жили в укрытии. Куглера и Кляймана арестовали
вместе с нами. Невыносимо думать, что они пострадали из-за нас, и надеюсь
всем сердцем, что они сейчас живы и свободны. Больше всего меня мучает то,
что я не знаю, где Эдит и дети. Я всегда был оптимистом, стараюсь и теперь
не терять надежды".
Через два дня, как было отправлено это письмо, Отто встретил Розу де
Винтер. Рассказывает Роза: "Мы сразу узнали друг друга. Я не знала, как
сообщить ему о смерти Эдит и боялась вопросов, которые, как видела, уже
готовы были сорваться с его губ. Он смотрел на меня глазами, полными
надежды. Я сказала, стараясь не расплакаться: 'Мне ничего не известно о
ваших детях. Но вашей жены больше нет. Она умерла на нарах рядом со
мной...'"
Письмо Отто матери:
Дорогая мама,
Пишу несколько строчек. Я узнал страшную новость о том, что Эдит больше
нет в живых. Она умерла от истощения 6 января. Ах, если бы она продержалась
еще две недели, то, возможно, дождалась бы русских. Теперь я живу только
мечтой о встрече с девочками. Скорей бы вернуться в Голландию! Больше писать
не могу.
С любовью, Отто.
***
В период с декабря 1944 по март 1945 в Берген-Бельзен прибыло около 45
тыс. мужчин, женщин и детей. Лагерь был тогда охвачен эпидемией сыпного
тифа. Дневной паек состоял из чайной ложки маргарина, кусочка сыра или
колбасы, чашечки заменителя кофе и немного супа. Хлеб выдавали очень редко.
Изголодавшиеся пленницы варили траву, а когда в барак несли суп, слизывали
упавшие на землю капли. Разносчиков еды сопровождали охранники: обезумевшие
от голода, пусть и крайне ослабевшие люди, были опасны.
Как-то заключенным в течение нескольких дней не выдавали воду, а тех,
кто пытался сам добраться до колодца, расстреливали. Казалось, никогда еще
на квадратном километре земли не лежало столько мертвых тел... Трупы
ежедневно увозили в крематорий, но их становилось все больше, и печи уже не
справлялись с нагрузкой. Тогда тела просто стали оставлять на земле и в
самих бараках. Бывало, что голод доводил до каннибализма. А между тем сытная
еда была за стеной: склад лагеря ломился от посылок "Красного Креста".
Назвать условия в так называемых больничных бараках антисанитарными
было бы слишком мягко: все больные страдали поносом, и помещение было полно
нечистот. Заболевшие сыпным тифом Анна и Марго находились как раз в таком
бараке.
Вспоминает одна заключенная: "Девочки Франк слабели с каждым днем. Тем
не менее, они ежедневно подходили к забору так называемого свободного лагеря
в надежде, что им перепадет какая-то передача. Иногда им везло, и тогда они,
радостные, возвращались с посылкой к своим нарам и тут же с жадностью все
съедали. Но было видно, что они очень, очень больны. Выглядели они ужасно.
Иногда Анна и Марго бранились из-за пустяков -- и это все из-за болезни. А
то, что у них был тиф, не оставляло сомнений. Их нары находились на очень
неудобном месте: внизу около двери. Девочки постоянно мерзли, и время от
времени слышались их крики: 'Дверь! Закройте дверь!' Эти отчаянные просьбы с
каждым днем звучали все тише. Я была свидетельницей их постепенного
мучительного угасания, сопровождающегося апатией, иногда прерываемой
лихорадочным возбуждением".
Зимой и весной 1945 года в Берген-Бельзене свирепствовал тиф. Поскольку
никаких мер профилактики не предпринималось, болезнь быстро охватила весь
лагерь. Тиф разносится вшами и клещами. Его первые проявления - это высокая
температура, постоянная головная боль и ломота в спине. Через несколько дней
появляется розовая сыпь, сначала в области живота, а потом по всему телу.
Сознание больных заторможено, они плохо ориентируются во времени и
пространстве, речь тороплива и бессвязна, периоды возбуждения сменяются
угнетением и апатией. Если тиф не лечить, больного ждет мучительная смерть,
сопровождаемая лихорадкой и судорогами. У Марго и Анны были налицо все
симптомы этого недуга.
Вспоминает Лин Бриллеслейпер: "...Мы снова навестили девочек Франк.
Перед нами предстала удручающая картина. Марго упала с нар на цементный пол
и лежала там в полузабытье. У Анны была высокая температура. Тем не менее
она встретила нас весело: 'Марго сладко спит, значит мне не надо к ней
вставать'. И прибавила: 'Ах, мне так тепло!' Она выглядела довольной и
радостной".
Видимо, падение на холодный пол оказалось роковым для тяжело больной
Марго. Точная дата ее смерти не известна: она умерла в середине или конце
марта 1945 года.
Янни Бриллеслейпер: "Анна была тоже очень больна, но пока жила Марго,
она еще как-то держалась. А после смерти сестры, казалось, совсем перестала
бороться за жизнь. В один день я застала ее голой, завернутой в одеяло: она
не могла больше вынести неисчислимого числа вшей и других паразитов на своей
одежде и поэтому выбросила ее. Зимой, в мороз, она лишь слегка прикрывала
свое тело. Я принесла ей какие-то тряпки - все, что могла найти. Еду дать не
могла, мы и сами страшно голодали".
Однажды Лин и Янни застали нары Анны пустыми: "Мы знали, что это
означает. Стали искать рядом с бараком и нашли. Позвав на помощь еще двух
женщин, мы оттащили бесчувственное тело к общей могиле, куда раньше уже
отнесли Марго. Накрыв тело Анны одеялом, немного постояли и ушли. Мы сделали
все, что могли".
***
15 апреля 1945 года, через две или три недели после смерти Анны Франк,
Берген-Бельзен был освобожден английскими войсками. Незадолго до их прихода
руководство лагеря сделало попытку хоть частично замести следы своих
преступлений и заставило две тысячи полумертвых заключенных копать могилы
для еще не захороненных: ямы девятиметровой глубины в замерзшей земле.
Узницы с лопатами еле плелись от могилы до могилы. А лагерный оркестр играл
марш. Страшный танец мертвецов, не поддающийся описанию.
Вспоминает лейтенант-генерал Гонин, один из освободителей лагеря: "Я
видел мужчин, которые, держа в руках кусок хлеба, ели червей, потому что не
видели разницы между тем и другим. Я видел людей, привалившихся к горе
трупов, поскольку они не могли удержаться на ногах. Я видел обнаженную
женщину, моющуюся в резервуаре воды, в котором плавал труп младенца.
Заключенные были так истощены, что часто невозможно было понять, мужчина это
или женщина. Нередко трупы лежали - возможно, днями или неделями - рядом со
своими живыми соседями по нарам".
В лагере еще оставались 10 тыс. не погребенных тел, для которых нацисты
по приказу освободителей должны были копать могилы. Но похоронить каждого в
отдельности не было возможности, а промедление означало опасность
распространения тифа. Поэтому на помощь пришли бульдозеры, сбросившие в одну
могилу тысячи трупов. Военные священники и раввины торопливо читали молитвы.
24 апреля началась эвакуация заключенных, а в середине мая все бараки и
другие строения лагеря были сожжены, в том числе барак Анны и Марго. Тела
обеих девочек покоятся в общей безымянной могиле Берген-Бельзена.
Популярность: 7, Last-modified: Wed, 06 Dec 2017 05:20:22 GmT