Мигуэль Сервантес Сааведра. Интермедии

----------------------------------------------------------------------------
A.H. Островский. Полное собрание сочинений. Том XI
Избранные переводы с английского, итальянского, испанского языков 1865-1879
ГИХЛ, М., 1962
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------

ИНТЕРМЕДИИ МИГУЭЛЯ СЕРВАНТЕСА СААВЕДРА

Перевод с испанского

САЛАМАНКСКАЯ ПЕЩЕРА {*}
(La cueva de Salamanca)

{* Несчастные жертвы инквизиции в Испании в своих вынужденных пытками
признаниях объявляли, что они имели сношения с дьяволами и учились
волшебству в пещерах Толедо и Саламанки. Эти пещеры в Испании играли ту же
роль, какую в инквизиционных судах Германии играли "шабаши". (А. Н. О.)}
ЛИЦА:

Панкрасио.
Леонарда, его жена.
Кристина, горничная.
Сакристан Репонсе.
Николас Рокэ, цирюльник.
Студент.
Леонисо, кум Панкрасио.

СЦЕНА ПЕРВАЯ
Комната в доме Панкрасио.
Входят Панкрасио, Леонарда и Кристина.

Панкрасио. Осушите слезы, сеньора, и прервите вздохи! Подумайте! Четыре
дня отсутствия - ведь не вечность. Я возвращусь, уж самое большее, на пятый
день, если, бог даст, не умру. Хотя, конечно, будет лучше не расстраивать
вас, нарушить обещание и оставить эту поездку, потому что сестра может выйти
замуж и без меня.
Леонарда. Не хочу, Панкрасио, муж и сеньор мой, чтобы из угожденья мне
вы сделали невежливость. Отправляйтесь в час добрый и исполняйте ваши
обязанности, их нельзя нарушать; а уж я перемаюсь со своим горем и скоротаю
как-нибудь одиночество. Об одном прошу: возвращайтесь и не оставайтесь долее
назначенного вами срока. Держи меня, Кристина, у меня замирает сердце!
(Падает в обморок.)
Кристина. Ох, уж эти мне свадьбы и праздники! Ну, сеньор, по правде вам
сказать, если бы я была на месте вашей милости, ни за что бы я не поехала.
Панкрасио. Поди-ка, дитя мое, принеси стакан воды; надо плеснуть ей в
лицо; или нет, постой, я скажу ей на ухо словечко, которое женщин в чувство
приводит. (Шепчет какие-то слова, Леонарда приходит в чувство.)
Леонарда. Довольно; нужно быть твердой! В самом деле, должны же мы
иметь терпение, радость моя! Чем более вы здесь медлите, тем более отдаляете
мое благополучие. Ваш кум, Леонисо, должно быть, уже ждет вас в карете;
идите с богом, и пусть он возвратит вас так скоро и в таком добром здоровье,
как я того желаю.
Панкрасио. Мой ангел, если хочешь, чтобы я остался, я не двинусь с
места, как статуя.
Леонарда. Нет, нет, опора моя: мои желания - это ваши желания; и теперь
для меня лучше, чтобы вы ехали, чем оставались, потому что ваша честь - моя
честь.
Кристина. Образцовые супруги! По правде, если б все жены любили своих
мужей так, как моя сеньора Леонарда любит своего, так было бы для них лучше,
другая бы музыка была.
Леонарда. Поди, Кристина, принеси мне манто: я хочу проводить твоего
господина и дождаться, пока он сядет в карету.
Панкрасио. О нет, ради любви моей! Обними меня и оставайся. Ну, ради
жизни моей! Кристиночка, старайся развлекать свою сеньору; я, когда
возвращусь, подарю тебе башмаки, какие ты желала.
Кристина. Поезжайте, сеньор, и не беспокойтесь о моей сеньоре; я
надеюсь уговорить ее; мы повеселимся так, что ей в голову не придет, что
вашей милости нет дома.
Леонарда. Мне веселиться? Хорошо же ты меня знаешь, глупенькая! Нет!

Нет любезного со мною,
И веселье прочь летит;
Только горем да тоскою
Сердце бедное щемит!

Панкрасио. Наконец я не могу выносить этого. Будь покойна, свет очей
моих, и не видать этим глазам никакой радости вплоть до моего возвращения и
свидания с тобой. (Уходит.)
Леонарда. О, чтоб провалиться тебе в преисподнюю, лазутчику! Убирайся,
и век бы тебя не видать! Выжига! Нет уж, клянусь богом, на этот раз не
помогут тебе ни твоя премудрость, ни твои хитрости.
Кристина. Я тысячу раз дрожала от страха, что ты своими необыкновенными
чувствами остановишь его и помешаешь нашим удовольствиям {Фамильярные
отношения между горничными и их барынями - дело обыкновенное в Испании. Там
так называемого простого народа не было, все были идальги (hidalgos), и
умственное развитие женщин и образование, или, лучше сказать, невежество их,
во всех классах были одинаковы. Кроме того, было в обычае брать в услужение
бедных родственниц. В пьесе Сервантеса "Ревнивый старик" горничная Кристина
называет госпожу свою сеньора тетенька (senora tia). Тот же обычай
существует и у нас в среде достаточных крестьян, мещан и мелких купцов, у
которых прислугу заменяют бедные племянники и племянницы. Они служат без
всякого договора, без всякого жалованья, в ожидании будущих благ: племянницы
в ожидании, что их выдадут замуж, а племянники - что их выведут в люди, то
есть в приказчики. Это называется "жить в племянниках" (А. Н. О.)}.
Леонарда. А придут нынче ночью те, кого ждем-то?
Кристина. Еще бы не притти! Я им весточку послала, и они так хорошо ее
приняли, что сегодня вечером с нашей доверенной прачкой прислали нам целую
корзинку с подарками и съестным; та и притащила ее как будто с бельем. Эта
корзинка похожа на те, которые посылает король в великий четверг своим
бедным или скорее уж на пасхальную, потому что там и пироги, и холодное
жаркое, и куриная грудинка с рисом, и два каплуна, еще не ощипанные, и
всякие фрукты, какие в эту пору водятся, да кроме того, бурдючок вина,
побольше полупуда весом, и такого крепкого, что так в нос и бьет.
Леонарда. Это очень учтиво, да он и всегда был таков, мой Репонсе -
сакристан моего существа.
Кристина. А чего ж нехватает моему мастеру Николасу? Он тоже цирюльник
всего моего существа и бритва моих печалей! Как только я его увижу, так он у
меня всякое горе обстригает, как будто ничего и не бывало.
Леонарда. Ты спрятала корзину-то? Кристина. Она у меня в кухне стоит,
покрыта мешком из-под золы, чтобы не заметили.
Стучат в дверь, потом, не дождавшись ответа на свой стук, входит
студент.
Леонарда. Кристина, посмотри, кто там стучит.
Студент. Сеньоры, это я, бедный студент.
Кристина. Это сейчас видно, что вы и бедный, и студент; что вы студент,
видно по вашему платью, а что вы бедный - по вашей дерзости. Только вот это
странно, что бедный не дожидается за дверью, пока ему вынесут милостыню, а
врывается в дом до самого последнего угла, не рассуждая, беспокоит ли он
спящих, или нет.
Студент. Другого, более мягкого приема ждал я от милостей вашей
милости; я никакого подаяния не прошу и не ищу, кроме конюшни или сарая с
соломой, чтобы на эту ночь укрыться от немилостей неба, которое, как я
предчувствую, хочет показать земле всю свою свирепость.
Леонарда. Откуда вы, милый друг?
Студент. Я саламанкинец, сеньора моя, то есть я хочу сказать, что я из
Саламанки. Я ходил в Рим с дядей, и он умер на дороге, в середине Франции.
Тогда я пошел один; я решился возвратиться в свою землю. В Каталонии меня
ограбили слуги или товарищи Рокэ Гинарде {Атаман разбойников Roque Guinarde
выведен Сервантесом в "Дон Кихоте". В романе он называется: Roque Guinart.
Испания по преимуществу страна разбойников. Во времена Сервантеса бывало
нередко, что разбойничьи шайки пополнялись молодыми людьми из лучших
фамилий. Вражда двух каких-нибудь значительных фамилий, из которых каждая
имела свою партию, разделяла области и города на два враждебные лагеря.
Вражда порождала убийства, а убийства - кровавую месть, то есть новые
убийства; убийцы, скрываясь от правосудия, находили убежище в разбойничьих
шайках и часто предводительствовали над ними. В Каталонии в то время, как
видно из романа Сервантеса, враждовали две фамилии: Ниарры (Niarros) и
Кадельи (Cadelles); Рокэ принадлежал к партий Ниарров. Сервантес изображает
Рокэ человеком благородным и великодушным и вообще относится к нему очень
сочувственно. (А. Н. О.)}. Сам он был в отсутствии, а будь он там, он не
позволил бы обидеть меня, потому что он очень учтив, честен и даже милостив.
Теперь застала меня ночь у ваших святых дверей; я такими их считаю и прошу
помощи.
Леонарда. Кристина, право, этот студент возбуждает во мне сострадание.
Кристина. Да и меня уж берет за сердце. Оставим его ночевать у нас; от
излишков замка можно прокормить целый полк, говорит пословица; я хочу
сказать, что остатками нашей провизии он может утолить свой голод, и, сверх
того, он поможет мне щипать живность, которая в корзине.
Леонарда. Однако как же это, Кристина? Ты хочешь, чтобы у нас в доме
были свидетели нашего легкомысленного поведения?
Кристина. Ну, кажется, от него слова-то, как от рыбы, не скоро
дождешься. Подите сюда, друг мой! Умеете вы щипать?
Студент. Как это - "умею щипать"? Я не понимаю, что значит "щипать".
Мне кажется, ваша милость хочет посмеяться над моей ощипанностью. Так уж это
зачем же? Я и сам признаюсь, что я величайший оборванец в мире.
Кристина. Нет, совсем не то, по душе вам говорю; я хотела только знать,
сумеете ли вы ощипать две или три пары каплунов.
Студент. На это, сеньоры, я могу вам ответить, что я, по милости
божией, имею ученую степень баккалавра Саламанки; я не говорю, чтобы...
Леонарда. Да, коли так, кто же может сомневаться, что вы сумеете
ощипать не только каплунов, но и гусей и дроф! А хранить тайну - как вы
насчет этого? Не нападает ли на вас искушение рассказывать то, что вы
видите, предполагаете или думаете?
Студент. Вы можете перед моими глазами перебить людей побольше, чем
баранов на бойне, и я все-таки не раскрою губ, чтобы проронить хоть одно
слово.
Кристина. Итак, зажмите ваш рот, привяжите шнурком ваш язык, навострите
ваши зубы и пойдемте с нами, и вы увидите тайны и будете есть чудеса, и
можете потом на соломе протянуть ноги во всю длину постели.
Студент. Это ровно в семь раз больше того, что мне нужно; я не жадный
человек и не избалован.

Входят сакристан Репонсе и цирюльник.

Сакристан. Да будут благословенны антомедоны и кондукторы повозок наших
удовольствий, лучи в наших потемках, и две взаимные склонности, которые
служат базами и колоннами любовной фабрики наших пожеланий.
Леонарда. Ведь вот только это и противно в тебе, Ренонсе: говори ты,
рак все говорят, чтоб тебя понять можно было, и не заносись ты так высоко,
что тебя не достанешь.
Цирюльник. Вот у меня это дело идет настоящим порядком; моя речь льется
гладко, как подошвы у башмака: хлеб вместо вина, и вино вместо хлеба, или
вообще как следует выражаться...
Сакристан. Да, но только в том и разница между сакристаном-грамматиком
и цирюльником-романсистом.
Кристина. Для того, что мне нужно от моего цирюльника, он знает
по-латыни очень довольно и даже больше, чем у Антонио де Небриха {Знаменитый
испанский грамматик; его грамматика была во всеобщем употреблении. (А. Н.
О.)} вычитать можно; да и нечего теперь спорить ни о науках, ни об уменье
говорить; пусть каждый говорит если не по-ученому, то как умеет; и пойдемте,
примемся за работу, нам еще много нужно сделать.
Студент. И много щипать.
Сакристан. Кто это, этот добрый человек?
Леонарда. Бедный студент саламанкский; он просит пристанища на эту
ночь.
Сакристан (вынимая деньги). Я дам ему два реала на ужин и ночлег, и
пусть идет с богом.
Студент (принимая деньги). Сеньор сакристан Репонсе, принимаю и
благодарю вас за милость и милостыню. Но я молчалив и сверх того беден, что
и нужно для этой сеньоры девицы, у которой я в гостях; и я клянусь, что...
что уж в эту ночь не уйду из этого дома, хотя бы даже весь свет меня гнал.
Ваша милость, доверьтесь каторжному человеку моего пошиба, который
довольствуется ночлегом на соломе. Что же касается до ваших каплунов, то
пусть их щиплет турка, и подавиться бы вам ими.
Цирюльник. Мне кажется, он больше мошенник, чем бедняк. У него такой
вид, как будто собирается поднять весь дом вверх дном.
Кристина. Что бы там ни было, а эта смелость мне нравится; пойдемте все
и по порядку примемся за дело; бедняк будет щипать и будет молчать, как за
обедней.
Студент. Уж верней сказать: как за всенощной.
Сакристан. Этот студент меня пугает; я бьюсь об заклад, что он знает
по-латыни больше меня.
Леонарда. Оттого-то он, должно быть, такой и смелый. Но не раскаивайся,
мой друг, в своей благотворительности, потому что это во всяком случае дело
хорошее.

Уходят все.

СЦЕНА ВТОРАЯ
На улице.
Входят Панкрасио и кум его Леонисо.

Кум. Я сейчас же заметил, что колесо у нас сломается. Но извозчики все
без исключения народ упрямый; если бы он поехал в объезд, а не прямо через
этот овраг, мы были бы за две мили отсюда.
Панкрасио. Для меня это беда небольшая; мне гораздо приятнее
возвратиться и провести эту ночь с моей женой Леонардой, чем на постоялом
дворе. Ведь она, несчастная, чуть не умерла сегодня вечером от горя, что я
уезжаю.
Кум. Великая женщина! Наградило вас небо, сеньор кум. Благодарите его
за жену.
Панкрасио. И то благодарю, как умею; но, конечно, меньше того, чем бы
должен: никакая Лукреция ей не под-стать; ни одна Порция с ней не сравнится:
честность и любовь к уединению так и живут в ее душе.
Кум. Ну, и моя, если б не была ревнива, так и мне лучше не надо. Мне по
этой улице ближе к дому, а вы тут идите, по этой, и мигом будете дома.
Завтра увидимся; за экипажем дело не станет. Прощайте!
Панкрасио. Прощайте!

Уходят.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ
В доме Панкрасио.
Входят сакристан и цирюльник (с гитарами), Леонарда, Кристина и студент.
Сакристан, подобравши сутану и завязавши концы пол кругом пояса, пляшет под
звуки своей гитары и при каждом скачке припевает.

Сакристан. Отличная ночка, отличная пирушка, отличный ужин и отличная
любовь!
Кристина. Сеньор сакристан Репонсе, теперь не время танцевать; садитесь
честь-честью ужинать и заниматься разговорами и отложите танцы до более
удобного времени.
Сакристан. Отличная ночка, отличная пирушка, отличный ужин и отличная
любовь!
Леонарда. Оставь его, Кристина, мне очень приятно видеть его веселым.

Стук в дверь и голос Панкрасио,

Панкрасио. Сонный народ! Не слышите, что ли? Зачем так рано заперли
двери? Вот до чего доходит скромность моей Леонарды!
Леонарда. Ах, я несчастная! По голосу и по стуку это мой муж Панкрасио;
с ним что-нибудь случилось, вот он и воротился. Сеньоры, скрывайтесь в
угольницу, то есть в чулан, где у нас уголь. Беги, Кристина, проводи их, а я
удержу Панкрасио, сколько будет нужно.
Студент. Скверная ночь, дрянная пирушка, плохой ужин и еще хуже любовь!
Кристина. Как снег на голову! Пойдемте, пойдемте все.
Панкрасио. Что там за чорт такой! Да что ж вы не отпираете, сони?
Студент. Вот что: я не хочу быть заодно с этими сеньорами; пусть
прячутся, где хотят, я пойду на солому; хоть там меня и найдут, все-таки
примут за бедного, а не за любовника.
Кристина. Пойдемте, а то он так стучит, что того гляди расколотит дом.
Сакристан. У меня душа в зубах трепещется.
Цирюльник. А у меня ударилась в пятки.

Все уходят, остается Леонарда одна.

Леонарда. Кто там? Кто стучит?
Панкрасио. Твой муж, Леонарда моя. Отопри, уж я полчаса колочу в двери.
Леонарда. По голосу-то мне кажется, как будто это мой чурбан Панкрасио;
но ведь голоса-то - что у того, что у другого петуха - все похожи; не могу
сказать наверное...
Панкрасио. Вот умная-то жена! Какая необыкновенная осторожность! Это я,
жизнь моя, твой муж, Панкрасио; отпирай, не сомневайся.
Леонарда. Подите-ка сюда; вот я посмотрю. Что я делала, когда муж
уезжал сегодня вечером?
Панкрасио. Вздыхала, плакала и, наконец, упала в обморок.
Леонарда. Правда. Но все-таки скажите мне еще: какие у меня знаки на
плече, и на каком?
Панкрасио. На левом родимое пятно величиной в полреала, с тремя
волосками, как три золотые ниточки.
Леонарда. Правда. А как зовут девушку-служанку в доме?
Панкрасио. Ах, дурочка, довольно, надоела! Кристи-ночкой ее зовут; ну,
что тебе еще?
Леонарда. Кристиночка, Кристиночка, это твой сеньор; отопри, дитя мое.
Кристина. Иду, сеньора. Ну вот, чего же лучше! (Отпирая.) Что это,
сеньор мой? Что это вы сегодня так скоро вернулись?
Леонарда. Ах, блаженство мое! Говорите скорей! Я так боюсь, не
случилось ли какой беды с вами, что у меня все жилы болят.
Панкрасио. Ничего такого не случилось. Только в одном овраге сломалось
колесо у кареты, и мы с кумом решили возвратиться, чтобы не ночевать в поле.
Завтра утром мы сыщем подводу, потому что время еще не ушло. Что это за
крики?

Издали слышится голос студента.

Студент (за сценой). Выпустите меня, сеньоры, я задыхаюсь!
Панкрасио. Это в доме или на улице?
Кристина. Ну, убейте меня, если это не бедный студент, которого я
заперла в чулане, чтобы он там переночевал эту ночь.
Панкрасио. Студент заперт у меня в доме и в мое отсутствие? Нехорошо!
Сеньора, если б я не был так уверен в вашей добродетели, то это прятанье
возбудило бы во мне некоторое подозрение. Однакож поди выпусти его. Должно
быть, там вся солома на него повалилась.
Кристина. Я иду. (Уходит.)
Леонарда. Сеньор, это бедный саламанкинец: он просил Христа ради
пустить его переночевать эту ночь хоть на соломе. Вы знаете мой характер, я
ни в чем не могу отказать, коли меня просят; ну, мы пустили и заперли его.
Вот он, посмотрите, в каком виде!

Входят Кристина и студент; у него в бороде, в волосах и на платье солома.

Студент. Вот если б я не боялся и не был так совестлив, я бы не
подвергал себя опасности задохнуться в соломе; я бы хорошо поужинал и имел
бы более мягкую и менее опасную постель.
Панкрасио. А кто ж бы вам дал, мой друг, лучший ужин и лучшую постель?
Студент. Кто? Искусство мое; только бы страх суда не вязал мне руки.
Панкрасио. Значит, ваше искусство опасное, коли оно суда боится.
Студент. Знания, которые я приобрел в пещере саламанкской (я родом из
Саламанки), если только употребить их в дело и не боясь святой инквизиции,
таковы, что я всегда могу ужинать и пировать на счет моих наследников, то
есть даром. И я непрочь употребить их в дело, по крайней мере на этот раз,
когда необходимость меня к тому принуждает и, следовательно, оправдывает. Но
я не знаю, умеют ли эти сеньоры молчать, как я умею.
Панкрасио. Не заботьтесь об них, друг мой. Делайте, что вам угодно; я
заставлю их молчать. Я желаю от всего сердца видеть что-нибудь из тех
диковин, которым, как говорят, обучаются в пещере саламанкской.
Студент. Будет ли довольна ваша милость, если я прикажу двум дьяволам,
в человеческом виде, принести сюда корзину с холодным кушаньем и прочим
съестным?
Леонарда. Дьяволы в моем доме, в моем присутствии? Боже, спаси меня от
напасти, от которой сама спастись не умею!
Кристина. Сам чорт сидит в этом студенте. Дай бог, чтоб эта проделка
добром кончилась! У меня сердце в груди замирает.
Панкрасио. Ну, хорошо; если только это не опасно и не ужасно, я очень
желаю видеть сеньоров дьяволов и корзину с холодным кушаньем. Но я вам
повторяю: чтоб вид их не был ужасен.
Студент. Они покажутся в виде сакристана приходской церкви и
цирюльника, его друга.
Кристина. Что он там толкует о сакристане Репонсе и о господине Рокэ,
нашем домашнем цирюльнике? Несчастные, они должны превратиться в дьяволов!
Скажите мне, родной мой, это будут дьяволы крещеные?
Студент. Вот новость! Когда ж дьявол бывает крещеным дьяволом? Да и
зачем крестить дьяволов? А может быть, эти и крещеные, потому что не бывает
правила без исключения. Посторонитесь, и увидите чудеса.
Леонарда. Ах, я несчастная! Теперь все пропало; все наше плутовство
откроется. Я умираю.
Кристина. Смелей, сеньора! Смелый из воды сух вылезет.

Студент

О жалкие, что в угольном чулане
Скрываетесь, приказ услышьте грозный!
Несите к нам легко и грациозно
В корзине ужин, стряпанный заране.
Вы слушайтесь, пока прошу учтиво,
И грубым быть меня не принуждайте!
Или сейчас идите, или знайте,
Что день для вас не кончится счастливо!

А! Теперь я знаю, как мне вести себя с этими воплощенными дьяволами. Я пойду
к ним и наедине поговорю с ними, да так крепко, что они мигом выскочат;
свойство этих дьяволов таково, что их убедишь скорее разумными советами, чем
заклинаниями. (Уходит.)
Панкрасио. Вот что я вам скажу! Если все выйдет так, как он говорит,
так это будет такая новая и такая диковинная штука, каких еще на свете не
видано.
Леонарда. Да, конечно, выйдет. Какое сомненье! Что ему нас обманывать!
Кристина (прислушиваясь). Там возня поднимается. Бьюсь об заклад, что
это он их гонит. Да вот он с дьяволами, и целая кладовая в корзине.

Входят студент, за ним сакристан и цирюльник несут корзину.

Леонарда. Господи Иисусе! Как они похожи на сакристана Репонсе и
цирюльника с площади.
Кристина. Смотрите, сеньора, при дьяволах не говорят: "господи Иисусе!"
Сакристан. Говорите что угодно: мы, как собаки у кузнеца, которые
преспокойно спят под шум молотков; нас уж ничто не испугает, не возмутит.
Леонарда. Подойдите поближе, я хочу попробовать то, что в корзине. И вы
тоже возьмите что-нибудь.
Студент. Я во славу божию отведаю и начну отведыванье с вина. (Пьет.)
Хорошо. Это эскивийское, сеньор ваше дьявольство?
Сакристан. Эскивийское, клянусь вам...
Студент. Довольно, чорт вас возьми, не продолжайте! Я хорошо знаком с
дьявольскими клятвами. Дьявольство дьявольством, а все-таки мы пришли сюда
не за тем, чтобы творить смертные грехи, а только приятно провести время
час-другой, поужинать и отправиться со Христом.
Кристина. И они будут ужинать с нами?
Панкрасио. Э, что ты! Дьяволы не едят.
Цирюльник. Ну, некоторые едят; конечно, не все; но мы из тех, которые
едят.
Кристина. Ах, сеньоры, оставьте здесь этих бедных дьяволов; они нам
ужинать принесли; это будет не очень учтиво, если мы отпустим их умирать с
голоду. Они, как кажется, дьяволы очень честные и очень порядочные люди.
Леонарда. Они нас не пугают; так, если моему мужу угодно, пусть
остаются на здоровье.
Панкрасио. Пусть остаются; я хочу видеть, чего сроду не видел.
Цирюльник. Господь вам заплатит за ваше доброе дело, сеньоры мои.
Кристина. Ах, какие образованные, какие учтивые! Клянусь вам, если все
дьяволы точно такие, так с этих пор они станут моими друзьями.
Сакристан. А вот слушайте, так, может быть, вы их и вправду полюбите.
(Играет на гитаре и поет.)

Вы послушайте прилежно,
Малознающие люди,
Расскажу я вам свободно,
Если только есть в вас вера,
Чт_о_ добра в себе содержит...

Цирюльник

Саламанкская пещера!

Сакристан

Вот что баккалавр Туданса
Написал об ней на коже
От кобылы старой; впрочем,
Говорят, что та кобыла
Молодой была когда-то.
Исписал он ту часть кожи,
Что граничит близко с задом,
Восхваляя через меру...

Цирюльник

Саламанкскую пещеру.

Сакристан

В ней наука для богатых
И для тех, кто за душою
Не имеет ни копейки;
Там и плохонькая память
Округляется и крепнет.
А профессору скамейкой
Служит там смола иль сера,
И полна чудесной силы...

Цирюльник

Саламанкская пещера.

Сакристан

В ней учились и умнели
Даже мавры из Паланки,
И из грубого невежи
Выходил студент на диво:
Что за ум, что за манера!
Процветай же ты навеки...

Цирюльник

Саламанкская пещера!

Сакристан

Заклинателю, что нами
Здесь командует, желаю,
Чтоб родился изобильно
На его цветущих лозах
Синий виноград и белый.
Если б кто из нашей братьи
Обвинить его задумал,
То такого негодяя
Без суда, дверным запором
Пусть отдуют; нет примера,
Чтоб на подлость покусилась...

Цирюльник

Саламанкская пещера!

Кристина. Довольно! Мы видим, что и дьяволы поэты.
Нирюльник. И все поэты дьяволы.
Панкрасио. Скажите мне, сеньор мой, - дьяволы все знают, - где
изобретены все эти танцы: сарабанда, самбапало и особенно знаменитый новый
эскарраман?
Цирюльник. Где? В аду; там они имеют свое начало и происхождение.
Панкрасио. Да, я этому верю.
Леонарда. Признаюсь, я сама немножко помешана на эскаррамане, но из
скромности и из уважения к положению, в котором нахожусь, не осмеливаюсь
танцевать.
Сакристан. Если я буду вашей милости показывать по четыре тура в день,
то в неделю вы будете неподражаемой танцовщицей; вам для этого очень
немногого недостает.
Студент. Все это придет со временем; а теперь пойдемте ужинать; это
дело отлагательства не терпит.
Панкрасио. Пойдемте. Я желаю увериться, едят дьяволы или нет, а также
во многом другом, что говорят про них; и, ради бога, чтобы не уходили они из
моего дома, пока не передадут мне науки и всех знаний, которым учатся в
пещере саламанкской.

-----

Сюжет этой интермедии очень старого происхождения: в fabliaux труверов
северной Франции XII и XIII века встречается несколько вариантов на тему
неожиданного возвращения домой мужа. Позднее, в новеллах итальянских, тот же
сюжет повторялся довольно часто. Первообразом "Саламанкской пещеры" было,
как кажется, "Fabliau du pauvre clerc" (Recueil de Meon, t. I, pag. 104, ed.
1823). "Саламанкская пещера" даже в деталях напоминает "Бедного клерка";
например, в перечислении кушаньев, находившихся в корзине. Фаблио были
переведены прозой Леграном (Legrand); они переложены в стихи Имбером
(Imbert) и изданы им в 1788 г. в двух томах. Имбертов перевод "Бедного
клерка" помещен также в превосходном собрании Fabliaux ou contes, traduits
ou extraits par Legrand d'Aussy (troisieme ed.), t. 4, pag. 63. Вот его
начало:

Un clerc voyageoit lestement,
Mais tristement,
Car il avoit vide sa bourse.
La nuit vient, et point de ressource
Pour se giter jusqu'au jour seulement.
Il apercoit heureusemeat
Une maison... {*}
{* Некий клерк шествовал бодрым шагом,
Но в печали,
Ибо кошелек его был пуст.
Приходит ночь, и нет средств,
Чтобы найти кров до наступления дня.
К счастью, он замечает
Какой-то дом...}

В конце прошлого столетия во Франции из "Бедного клерка" была сделана
комическая опера или, лучше сказать, оперетка "Soldat magicien"; она
пользовалась всеобщей известностью и была напечатана много раз в разных
сборниках. Из этой пьески Котляревский, под тем же названием, сделал
малороссийскую оперетку "Москаль-чаривник" (солдат-колдун), которая,
благодаря игре Щепкина, долгое время пользовалась в Москве большим успехом.
(А. Н. О.)

ТЕАТР ЧУДЕС
(El retablo de las maravillas)

ЛИЦА:

Чанфалья Монтиель.
Чиpинос.
Карапузик-музыкант.
Лисенсиат Гомесильос, гобернадор {*}.
Бенито Репольо, алькальд.
Тереса, его дочь.
Хуан Кастрадо, рехидор.
Хуана, его дочь.
Педро Капачо, письмоводитель.
Репольо, племянник алькальда.
Фурьер.
Жители местечка без речей.

{* Гобернадор хотя слово громкое, но оно значит: бургомистр местечка,
не более. (А. Н. О.)}

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Улица.
Входят Чанфалья и Чиринос.

Чанфалья. Чиринос, не выпускай из памяти моих наставлений, в
особенности относительно новой проделки; нужно, чтобы она удалась нам
наславу.
Чиринос. Знаменитый Чанфалья, все мои способности в твоем распоряжении:
и моя память, и рассудок, и, сверх того, желание сделать тебе угодное
превосходят границы возможного. Но скажи мне, зачем нам этот Карапузик,
которого мы наняли? Разве мы вдвоем с тобой не можем исполнить нашего
предприятия?
Чанфалья. Он нам необходим, как насущный хлеб, чтобы играть в
промежутках между выходами фигур в нашем представлении чудес.
Чиринос. Нет, вот чудо-то будет, если нас не побьют камнями за этого
Карапузика {В то время в Испании, да и в других странах, существовало
какое-то суеверное отвращение к уродам; предполагали, что они являются на
свет не без участия дьявола. Уродам небезопасно было являться перед
публикой; случалось, что их даже убивали. (А. Н. О.)}; потому что такого
несчастного недоноска я во всю свою жизнь не видывала.

Входит Карапузик.

Карапузик. Будет мне какое-нибудь дело в этом городе, сеньор директор?
Я готов умереть, чтобы ваша милость видели, что я вам не в тягость.
Чиринос. Четверых таких мальчиков, как ты, можно в горсть взять, так уж
какая тут тягость! Если ты так же велик в музыке, как ростом, так будем мы в
барышах.
Карапузик. А вот это как вам покажется: мне было сделано письменное
предложение войти в долю в одной компании, нужды нет, что я мал.
Чанфалья. Если будут мерить твою долю по твоему росту, так тебе
достанется такая малость, которую и разделить нельзя. Чиринос, вот мы
мало-помалу добрались до городка; и те господа, которые идут к нам, без
сомнения, должны быть гобернадор и алькальды. Пойдем им навстречу. Наточи
свой язык на камне лести, только смотри не перетони.

Входят гобернадор, Бенито Репольо - алькальд, Хуан Кастрадо - рехидор
и Педро Капачо - письмоводитель.

Целую руки ваших милостей. Кто из ваших милостей гобернадор этого местечка?
Гобернадор. Я гобернадор. Что вам угодно, добрый человек?
Чанфалья. Если б у меня было только две унции смысла, и то я сейчас же
должен был бы догадаться, что этот перипатетический {Перипатетический, то
есть пеший. Чанфалья нарочно кудрявит речь, чтобы показаться ученым. (А. Н.
О.)}, пространный и торжественный выход не может принадлежать никому
другому, кроме достойнейшего гобернадора этого города, который вы, ваша
милость, скоро покинете, заняв должность наместника целой области.
Чиринос. Да, клянусь жизнью сеньоры и маленьких сеньоров, если сеньор
гобернадор их имеет.
Капачо. Не женат сеньор гобернадор.
Чиринос. Ну, когда будут; от моих слов убытка нет.
Гобернадор. Ну, чего же вы хотите, честный человек?
Чиринос. Много честных дней желаем вашей милости за оказанную нам
честь: наконец дуб дает жолуди, груша - груши, виноградные лозы - кисти, от
честного человека - честь, иначе и быть не может.
Бенито. Цицерониаское выражение, ни прибавить, ни убавить нечего.
Капачо. "Цицероновское" - хочешь сказать, сеньор алькальд Бенито
Репольо.
Бенито. Да, я всегда хочу сказать как можно лучше, но по большей части
это у меня не выходит. Наконец, добрый человек, что вам угодно?
Чанфалья. Я, сеньоры мои, Монтиель - содержатель театра чудес. Меня
вызвали из столицы сеньоры госпитального братства; у них нет ни одного
содержателя театра, а они умирают от желания иметь театр; с моим прибытием
все дело поправится.
Гобернадор. А что это значит: театр чудес?
Чанфалья. От чудесных вещей, которые на этом театре изъясняются и
показываются, произошло и название театра чудес. Этот театр изобрел и
устроил мудрец Дурачина, под такими параллелями, румбами, звездами и
созвездиями, с такими условиями, особенностями и соблюдениями, что чудес,
которые на нем представляют, не может видеть ни один из тех, которые имеют в
крови хоть какую-нибудь примесь от перекрещенцев или которые родились и
произошли от своих родителей не в законном браке. И кто заражен этими двумя
столь обыкновенными недостатками, тот лучше откажись видеть никогда
невиданные и неслыханные представления моего театра.
Бенито. Вот, изволите видеть, каждый день какие-нибудь новости являются
на белом свете. А этот мудрец назван Дурачиной оттого, что он этот театр
изобрел?
Чиринос. Дурачиной он назван потому, что родился в городе Дураково
поле. Про него идет молва, что у него борода была по пояс.
Бенито. Люди с большими бородами по большей части мудреные.
Гобернадор. Сеньор рехидор Хуан Кастрадо, с вашего позволения, я
полагаю, что сегодня вечером выходит замуж сеньора Тереса Кастрада, ваша
дочь, которой я довожусь крестным отцом. Для увеселения на этом празднике я
желаю, чтобы сеньор Монтиель дал в вашем доме свое представление.
Хуан. Я всегда готов к услугам сеньора гобернадора, с мнением которого
я соглашаюсь, которое утверждаю и к которому присоединяюсь, и ничего против
не имею.
Чиринос. Вот что имеется против: если нам за наш труд не будет вперед
заплачено, то мы с нашими фигурами останемся, как раки на мели. Ваши
милости, сеньоры судьи, есть ли в вас совесть и душа? Куда как хорошо это
будет: сегодня вечером весь ваш городок сберется в дом сеньора Хуана
Кастрадо, или как там зовут его милость, да и удовольствуется этим
спектаклем; а завтра, когда мы захотим дать представление для народа, так не
явится ни одной живой души. Нет, сеньоры, ante omnia {прежде всего} пусть
нам заплатят, что следует.
Бенито. Сеньора директорша, здесь нет никакой Антонии, никакого
Антония, чтобы заплатить вам. Сеньор рехидор Хуан Кастрадо заплатит вам
более чем честно; а если не он, так общинный совет. Его знают здесь хорошо.
Здесь, родная моя, мы не дожидаемся, пока какая-нибудь Антония заплатит за
нас.
Капачо. Ах, грехи тяжкие! Опять вы, сеньор Бенито Репольо, не туда
попали. Сеньора директорша не говорит, чтоб ей платила какая-то Антония, а
только чтоб заплатили ей немедленно, прежде всего; это и значит ante omnia.
Бенито. Ну, так, письмоводитель Педро Капачо, заставьте, чтоб со мной
разговаривали начистоту, тогда я пойму все без сучка и задоринки; вы и
начитанный и письменный человек, вы можете эти арабские выверты понимать, а
я нет.
Хуан. Ну, хорошо. Доволен будет сеньор директор, если я заплачу ему
сейчас же полдюжины дукатов? И, кроме того, мы примем предосторожности,
чтобы сегодня вечером жители местечка не входили в мой дом.
Чанфалья. Я доволен, я доверяю себя распорядительности вашей милости и
вашему разуму.
Хуан. Пойдемте со мной, получите деньги, посмотрите мой дом и удобства,
какие он имеет для устройства театра.
Чанфалья. Пойдемте, но не забывайте, какие качества должны иметь
зрители, которые хотят видеть чудесное представление.
Бенито. Это уж мое дело. Что касается меня, то я должен сказать, что
могу итти на суд с уверенностию, потому что мой отец был алькальд. Четыре
пальца старого христианского жиру со всех четырех сторон наросло на мое
родословное дерево; вот и посудите, могу ли я видеть представление.
Капачо. Все надеемся видеть, сеньор Бенито Репольо.
Хуан. Мы тоже не выродки какие-нибудь, сеньор Педро Капачо.
Гобернадор. По моему мнению, все будет как надо, сеньоры алькальд,
рехидор и письмоводитель.
Хуан. Пойдемте, директор, и за работу. Меня зовут Хуан Кастрадо, сын
Антона Кастрадо и Хуаны Мача; и больше я ничего не скажу, кроме того, что,
по совести и чести, могу с открытым лицом и смелой поступью итти на
сказанное представление.
Чиринос. Ну, дай бог!

Хуан Кастрадо и Чанфалья уходят.

Гобернадор. Сеньора директорша, какие поэты в настоящее время
пользуются в столице славой и почетом, особенно из так называемых
комических? Я сам чуть-чуть поэт и имею претензию на комизм и комическую
маску. Я написал двадцать две комедии, все новые, и одна другой стоит. И я
жду только случая отправиться в столицу и обогатить ими с полдюжины
антрепренеров.
Чиринос. На ваш вопрос о поэтах, сеньор гобернадор, я вам хорошенько
ответить не умею, потому что их так много, что из-за них солнца не видать, и
все они считают себя знаменитостями. Теперь комические поэты все заурядные,
такие, как и всегда, и нет надобности называть их. Но скажите мне, ваша
милость, прошу вас, как ваше имя?
Гобернадор. Мое имя, сеньора директорша, лисенсиат Гомесильос.
Чиринос. Боже милостивый! Ваша милость - сеньор лисенсиат Гомесильос,
тот, который написал эти знаменитые стихи: "Захворал Люцифер тяжко; он по
родине тоскует"?
Гобернадор. Эти стихи приписывают мне злые языки; они столько же
принадлежат мне, как и турецкому султану. Я писал стихи и не отказываюсь, но
то были другие: в них я описывал наводнение в Севилье. Хотя поэты постоянно
воруют один у другого, но я себе не позволял никогда украсть даже малости.
Помоги мне бог писать стихи, а ворует пусть, кто хочет.

Возвращается Чанфалья.

Чанфалья. Ваша милость, сеньоры, пожалуйте! Все готово, остается только
начать.
Чиринос (тихо). Деньги в кармане?
Чанфалья. У самого у сердца.
Чиринос. Заметь, Чанфалья, гобернадор - поэт.
Чанфалья. Поэт! Как бы не так! Нет, это ты в нем ошиблась; все эти
смешные люди только для насмешек и созданы: ленивы, легковерны и
простодушны.
Бенито. Пойдем, директор! Меня так и поджигает видеть чудеса.

Все уходят.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Комната в доме Кастрадо.
Входят Хуана Кастрада и Тереса Репольо, первая в венчальном платье.

Кастрада. Вот здесь можешь ты сесть, милая Тереса Репольо, чтобы сцена
была прямо перед нами. Ты ведь знаешь, под каким условием можно смотреть это
представление; не забудь, а то будет большая беда.
Тереса. Ты знаешь, Хуана Кастрада, что я твоя родственница, больше я
ничего не скажу. Как твердо я уверена, что буду на небе, так же уверена и в
том, что увижу все, что на этом представлении будет показываться. Клянусь
жизнью моей матери, я готова выколоть себе оба глаза, если случится со мной
какая-нибудь беда. Ничего со мной не будет, вот что!
Кастрада. Потише, сестрица, все идут сюда.

Входят гобернадор, Бенито Репольо, Хуан Кастрадо, Педро Капачо, директор и
директорша, музыкант, некоторые из жителей местечка и племянник Бенито,
человек ловкий, мастер танцевать.

Чанфалья. Садитесь все; представление будет за этим занавесом, и
директорша там же, а здесь музыкант.
Бенито. Это музыкант-то? Уж и его тоже за занавес; за то только, чтобы
не видать его, я с удовольствием откажусь его слушать.
Чанфалья. Вы, ваша милость, сеньор алькальд Репольо, без всякого
основания недовольны музыкантом. Он поистине очень добрый христианин и
идальго, от известного корня.
Гобернадор. Эти качества необходимы, чтоб быть хорошим музыкантом.
Бенито. Чтоб деревом - допускаю; но музыкантом - abrenuncio {не
признаю}.
Карапузик. Да, действительно тот должен считать себя дураком, кто
явился играть перед таким...
Бенито. Нет, ей-богу, мы видывали здесь музыкантов совсем не таких,
как...
Гобернадор. Оставьте ваши обоюдные возражения, как сеньор Карапузик,
так и алькальд; а то они могут затянуться до бесконечности. Сеньор Монтиель,
начинайте свое дело.
Бенито. Не много ж утвари у директора великого спектакля.
Хуан. Тут, должно быть, все чудеса.
Чанфалья. Внимание, сеньоры! Начинаю. О ты, кто б ты ни был, ты,
который устроил этот театр с таким чудесным искусством, что он получил имя
театра чудес! Ради добродетели, которая в нем заключается, заклинаю тебя,
заставляю тебя и приказываю тебе, чтобы сейчас, сию минуту показал ты
некоторые из тех чудесных чудес этим сеньорам, для их утешения и увеселения,
без всякого скандала. Но вот я уж вижу, что ты мою просьбу исполняешь,
потому что с этой стороны является фигура сильнейшего Самсона, обнимающего
столбы храма, чтобы повергнуть их на землю и отомстить своим врагам. Стой,
храбрый рыцарь, стой ради самого бога! Удержись от такого злого дела! Ты
разрушишь дом и превратишь в яичницу столь многих и благородных людей,
каковы собравшиеся здесь.
Бенито. Остановись, прах тебя побери! Хорошо будет, если вместо
удовольствия, за которым мы пришли, нас расплюснут в лепешку. Остановись,
сеньор Самсон, чтоб тебе провалиться! Тебя просят честные люди.
Капачо. Видите вы его, Кастрадо?
Хуан. Еще бы не видать! У меня глаза-то на затылке, что ли?
Капачо. Удивительное это дело: я так же вижу там Самсона, как турецкого
султана; хотя поистине я законный сын и старый христианин.
Чиринос. Берегитесь! Идет бык, тот самый, который убил носильщика в
Саламанке. Ложись, ложись! Сохрани тебя боже! Сохрани тебя боже!
Чанфалья. Ложитесь все, ложитесь все! Ух, ух, ух!

Все ложатся и трепещут.

Бенито. В этом быке сидит сам дьявол: он с боков черноват и пегий. Если
я не присяду, он меня вздернет кверху.
Xуан. Сеньор директор, постарайтесь, если можно, чтоб не выходили
фигуры такие страшные, они нас пугают. Я говорю не про себя, а про этих
девочек... в них кровинки не осталось при виде такого свирепого быка.
Кастрада. Да еще как, отец! Я думала, что три дня не приду в себя. Мне
показалось, что я уж на его рогах, которые у него такие острые, как шило.
Хуан. Не была ты, дочка, на рогах и их не видала.
Гобернадор (про себя). Ну, пускай все видят то, чего я не вижу; под
конец и я скажу, что все видел; а то стыдно будет.
Чиринос. Это стадо мышей, которое появляется перед вами, происходит по
прямой линии от тех, которые были в Ноевом ковчеге. Вот тут белые, а тут
пестрые, тут крапчатые, а тут синие; и, наконец, все это мыши.
Хуана Кастрада. Боже! Горе мне! Держите меня, я выпрыгну в окошко. Ах,
я несчастная! Милая, обожми крепче твоя юбки и смотри, чтобы тебя не
укусили. Нет, их тут не стадо, клянусь жизнью моей бабушки, их больше
тысячи!
Тереса. Я несчастная-то, потому что они забрались ко мне, так что и не
выгонишь; одна гнедая мышь влепилась мне в коленку. Силы небесные, помогите
мне, на земле нет мне помощи!
Бенито. Однако хорошо, что я в штанах; ни одна мышь ко мне не залезет;
даже самая маленькая.
Чанфалья. Эта вода, которая с такой стремительностью низвергается из
облаков, есть тот источник, который дал начало и происхождение реке Иордану.
У каждой женщины, если ей плеснуть этой воды в лицо, оно превратится в
гладкое серебро, а если мужчинам, то у них бороды сделаются золотыми.
Кастрада. Слушай, милая, открой лицо - ты увидишь то, что тебе нужно.
О, какая вкусная вода! Закройся, отец, не замочись!
Хуан. Все закроемся, дочка.
Бенито. От плеч вода пробралась у меня до главного шлюза.
Капачо (про себя). Я сух, как ковыль.
Гобернадор (тоже). Это чорт знает что такое! На меня не попало ни одной
капли, а все промокли! Как, неужели же я, между столькими законными детьми,
один незаконнорожденный?
Бенито. Уберите вы от меня этого музыканта; иначе, клянусь богом, я
уйду и не увижу больше ни одной фигуры. Чорт тебя побери,
музыкант-оборотень! И пусть идет представление без треску и без звону.
Карапузик. Сеньор алькальд, не злобьтесь на меня! Я играю так, как мне
бог помог выучиться.
Бенито. Тебе-то бог помог выучиться? Ах ты, червяк! Убирайся за
занавес! А то, ей-богу, я запущу в тебя этой скамейкой.
Карапузик. И чорт меня занес в этот город!
Капачо. Свежа вода святой реки Иордана; хоть я и закрывался, как только
мог, но все-таки мне немного на бороду попало, и я пари держу, что она у
меня светится, как золото.
Бенито. И даже в пятьдесят раз хуже.
Чиринос. Теперь является около двух дюжин свирепых львов и седых
медведей: все живое берегись! Хотя они и призрачные, но не преминут наделать
каких-нибудь бед и даже воспроизвести подвиг Геркулеса с обнаженными
шпагами.
Хуан. Эй, сеньор директор! Вы, провалиться на месте, хотите прогнать
нас из дому, что ли, своими медведями да львами?
Бенито. Ваш Дурачина должен бы нам соловьев и жаворонков показывать, а
не львов да драконов. Сеньор директор, или пусть являются фигуры более
приятные, или с нас довольно того, что мы видели; и убирайтесь с богом и не
оставайтесь дольше ни одной минуты в нашем местечке.
Кастрада. Сеньор Бенито Репольо, пусть являются медведи и львы, хоть
только для нас, женщин, нам будет очень приятно.
Хуан. Как же, дочка, давеча ты испугалась мышей, а теперь захотелось
тебе медведей и львов?
Кастрада. Все новое заманчиво, сеньор отец.
Чиринос. Вот является девица, милая и учтивая; это так называемая
Иродиада, пляска которой стоила головы Предтече. Если б взялся кто-нибудь
потанцевать с ней, вы бы увидали чудеса.
Бенито. Это так! Фу ты пропасть, какая милая фигурка, приятная и
светленькая! Ах ты, шлюха! Как вертится-то девчонка! Племянник Репольо, ты
кой-что умеешь на кастаньетах, пособи ей, и пойдет у нас пир горой.
Племянник. Я здесь, дядя Бенито Репольо. (Танцует сарабанду, Карапузик
играет.)
Капачо. Клянусь дедушкой, значит сарабанда и чакона очень древние
танцы.
Бенито. Эй, племянник, держись крепче за эту плутовку жидовку! Но если
она жидовка, как же она может видеть чудеса?
Чанфалья. Нет правила без исключения, сеньор алькальд.

За сценой трубят, входит фурьер кавалеристов.

Фурьер. Кто здесь сеньор гобернадор?
Гобернадор. Это я. Что вам нужно?
Фурьер. Приготовьте сейчас же помещение для тридцати кавалеристов, они
будут здесь через полчаса и даже раньше; уж слышны трубы! Прощайте!
(Уходит.)
Бенито. Я бьюсь об заклад, что эту конницу послал наш мудрец Дурачина.
Чанфалья. Ну, нет, это отряд конницы, который был на постое в двух
милях отсюда.
Бенито. Ну, теперь я знаю вашего Дурачину, знаю и то, что вы и он
величайшие мошенники, не исключая и музыканта. Слушайте же! Я вам приказываю
приказать Дурачине, чтобы он не смел присылать этих солдат, иначе я им всем
поодиночке закачу в спину по двести плетей.
Чанфалья. Говорю вам, сеньор алькальд, что их послал не Дурачина.
Бенито. Ая говорю, что их послал Дурачина, как он послал и всех других
гадов, которых я видел.
Капачо. Мы всех их видели, сеньор Бенито Репольо.
Бенито. Я и не говорю, что вы не видали, сеньор Педро Капачо. Не играй
больше, ты, разиня-музьфсант, а то я тебе голову разобью.

Возвращается фурьер.

Фурьер. Ну, готовы квартиры? Кавалеристы уж в городе.
Бенито. Так Дурачина хочет на своем поставить? Ну, так я клянусь этому
директору пустяков и плутней, что он мне за это поплатится.
Чанфалья. Будьте свидетелями, что алькальд мне грозит.
Чиринос. Будьте свидетелями, что про посланных от его величества
алькальд говорит, что они посланы от мудрого Дурачины.
Бенито. Самой-то тебе одурачиться бы пошли боже всемогущий!
Гобернадор. А я сам про себя думаю, что эти кавалеристы, должно быть,
настоящие, а не в шутку.
Фурьер. В шутку, сеньор гобернадор? Да в уме ли вы?
Хуан. Очень может быть, что они дурачковские, как все, что мы видели.
Сделайте милость, директор, заставьте девицу Иродиаду выйти в другой раз,
чтобы вот этот сеньор видел то, чего никогда не видывал. Может быть, мы его
подкупим этим, чтобы он поскорее ушел из этого местечка.
Чанфалья. Это извольте. Смотрите же, как она покажется, мигните вашему
танцору, чтобы он ей опять помог танцевать.
Племянник. Уж, конечно, за мной дело не станет.
Бенито. Так, племянник, замучь ее, замучь ее! Поворот, еще поворот!
Ей-богу, это ртуть, а не девчонка! Живо, живо! Еще, еще!
Фурьер. С ума сошел, что ли, этот народ? Какой тут дьявол, какая
девушка, и что за пляска, и что за Дурачина?
Капачо. Значит, сеньор фурьер не видит иродианскую девушку?
Фурьер. Да (какого чорта и какую девушку мне видеть?
Капачо. Довольно, ex illis est {Ex illis est - значит: "он из тех", то
есть из перекрещенцев или из незаконнорожденных. (А. Н. О.)}.
Гобернадор. Ex illis est, ex illis est.
Хуан. Он из тех, сеньор фурьер, из тех, он из тех.
Фурьер. Что за подлая порода! А вот, клянусь богом, коли положу я руку
на шпагу, так придется вам в окна метаться, а не в дверь.
Капачо. Довольно, ex illis est.
Бенито. Довольно, он из тех, потому что не видит ничего.
Фурьер. Ах, гнусные канальи, если еще раз вы мне скажете, что я "из
тех", на вас живого места не останется.
Бенито. Никогда еще перекрещенцы и незаконные храбры не бывали, и
потому мы можем сказать: он из этих, он из этих.
Фурьер. Ах, проклятая деревенщина! Погодите ж! (Берет шпагу и дерется
со всеми. Алькальд бьет палкой Карапузика, Чиринос сдергивает занавес.)
Чиринос. Чорт их принес, эту трубу и кавалеристов; точно их в колокол
сзывали!
Чанфалья. Мы имеем необыкновенный успех. Хорошие качества нашего театра
обнаружились, и завтра мы можем показать его городу, а сами можем воспеть
триумф этой битвы, восклицая: "Да здравствуют Чиринос и Чанфалья!"

ДВА БОЛТУНА
(Los dos habladores)

ЛИЦА:

Сармиенто.
Прокурадор.
Рольдан.
Беатрис, жена Сармиенто.
Инес, горничная.
Альгвасил.
Письмоводитель.
Сыщик.

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Улица.
Входят прокурадор, Сармиенто и Рольдан
(дурно одетый, в кожаной куртке, коротких штанах, со шпагой).

Сармиенто. Вот, сеньор прокурадор, двести дукатов! Даю вам слово, что я
заплатил бы и четыреста, если б рана была шире.
Прокурадор. Вы нанесли ее как кавалер и как христианин заплатили. Я
беру деньги и очень доволен, что я с барышом, а он с лекарством.
Рольдан. Кавалер! Вы прокурадор?
Прокурадор. Да. Что вам угодно?
Рольдан. Что это за деньги?
Прокурадор. Я получил их от этого кавалера, чтобы заплатить моему
клиенту, которому он нанес рану в двенадцать линий.
Рольдан. А много ли денег?
Прокурадор. Двести дукатов.
Рольдан. Ну, ступайте с богом!
Прокурадор. Счастливо оставаться. (Уходит.)
Рольдан. Кавалер!
Сармиенто. Вы это мне, благородный человек?
Рольдан. Да, вам.
Сармиенто. Что вам угодно? (Снимает шляпу.)
Рольдан. Наденьте шляпу, иначе слова от меня не услышите.
Сармиенто. Я надел.
Рольдан. Сеньор мой, я бедный идальго; однако я видал себя в чести. Я в
нужде. Я слышал, что вы дали двести дукатов человеку, которому нанесли рану;
если вам подобное занятие доставляет удовольствие, я готов получить рану
куда вам угодно. Я вам сделаю пятьдесят дукатов, уступки против других.
Сармиенто. Если б я не был так расстроен теперь, ведь я должен бы был
расхохотаться. Да вы не шутя это говорите? Послушайте! Вы думаете, что раны
наносятся так, без причины и кому ни попало, а не тому, кто этого
заслуживает?
Рольдан. Однако кто же больше заслуживает, как не нужда? Разве не
говорят: нужда смотрит анафемой? Так разве не лучше иметь рану, чем
физиономию анафемы?
Сармиенто. Вы, должно быть, не очень начитаны. Латинская пословица
говорит: necessitas caret lege, это значит: нужда закона не знает.
Рольдан. Вы изволили очень хорошо сказать, потому что закон изобретен
для спокойствия, и разум есть душа закона, У кого есть душа, у того есть и
душевные способности; душевных способностей три: память, воля и рассудок. Вы
имеете очень хороший рассудок; рассудок сейчас видно по физиономии; у вас
физиономия искаженная от соединенного влияния Юпитера и Сатурна, хотя Венера
находилась в квадрате и в восхождении по восходящей линии по вашему
гороскопу.
Сармиенто. И чорт меня замес сюда! Этого только еще недоставало; двести
дукатов за рану заплатил, да еще...
Рольдан. "Рану", изволите говорить? Очень хорошо. Рану нанес Каин
своему брату Авелю, хотя тогда и ножей еще не было; рану нанес Александр
Великий царице Потасилее когда взял хорошо укрепленную Замору; точно так же
и Юлий Цезарь графу дон Педро Ансуресу во время игры в кости. Нужно вам
знать, что раны наносятся двумя способами: есть предательство и есть
вероломство; предательство против короля, а вероломство против равных: оно
бывает и в оружии, - и если я пользуюсь преимуществом, потому что, говорит
Карранса в своей философии шпаги и Теренсий в заговоре Каталины...
Сармиенто. Убирайтесь к черту! Вы меня с ума сведете! Что вы мне за
чушь несете!
Рольдан. "Чушь", вы изволили сказать? Это очень хорошо, потому что
чушь, хвастовство, фанфаронады по-испански называются бернардинами. Одна
женщина, которую ввали Бернардиной, принуждена была сделаться монашенкой
святого Бернарда; а вот если бы ее звали Франсиской, так она не могла бы
этого сделать; в Франсисках четыре еф. Fe - есть одна из букв азбуки; букв в
азбуке двадцать три. Букву ка мы чаще употребляем в младенчестве, - стоит
только повторить ее, сказать в два приема. В два приема хорошо пить и вино;
в вине много великих достоинств; но не надо пить его натощак, а также и
разбавленное водой, потому что тонкие частицы воды проникают сквозь поры и
поднимаются в мозг; таким образом...
Сармиенто. Остановитесь, вы меня уморили! Точно дьявол сидит у вас в
языке.
Рольдан. Вы изволили сказать: "в языке"? Это очень хорошо. Язык до Рима
доводит. Я был в Риме и в Манче, в Трансильвании и в городе Монтальване.
Монтальван был крепостью, в которой был Рейнальдос; Рейнальдос был один из
двенадцати пэров Франции и из тех, которые кушали с императором Карлом
Великим за круглым столом. Потому он круглый, что был не четверо- и не
осьмиугольный. В Вальядолиде есть маленькая площадь, которая называется
Осьмушкой. Осьмушка есть половина четверти, или кварты. Кварта состоит из
четырех мараведи. В старину мараведи стоил столько же, сколько теперь
эскудо; эскудо два рода: есть эскудо терпения и эскудо...
Сармиенто. Господи, помоги мне перенести все это! Постойте, я совсем
потерялся.
Рольдан. "Потерялся", вы изволили сказать? Это очень хорошо. Потерять -
это не то, что найти. Есть семь родов разных потерь: можно потерять в игре,
то есть проиграть, потерять состояние, положение, потерять честь, потерять
рассудок, потерять по небрежности перстень или платок, потерять...
Сармиенто. Довольно, чорт вас подери!
Рольдан. Вы изволили сказать: "чорт"? Это очень хорошо. Потому что чорт
искушает нас разными соблазнами, главнейшим образом посредством мяса. Мясное
- это не рыбное. Рыба флегматична, а флегматики не холерики. Человек
составлен из четырех элементов: из желчи, крови, флегмы и меланхолии.
Меланхолия - это не веселость, потому что веселость зависит от того, есть ли
у человека деньги. Деньги делают людей людьми. Люди не скоты... скоты
пасутся на траве, и, наконец...
Сармиенто. И, наконец, вы сведете меня с ума; вы можете это сделать. Но
я умоляю вас, выслушайте, хоть из учтивости, одно слово, и чтоб от вас ни
слова, ни звука, иначе я тут же умру на месте.
Рольдан. Что вам угодно?
Сармиенто. Сеньор мой! У меня есть жена, и, по грехам моим, величайшая
болтунья, каких еще не бывало с тех пор, как женщины существуют на свете.
Она так болтает, что уж я несколько раз ощущал в себе решимость убить ее за
разговоры, так же как других убивают за дурные дела. Искал я средств, но ни
одно не помогает. Теперь мне пришло на мысль, что если я возьму вас с собой
домой и потолкуете вы с ней шесть дней кряду, то окажется она перед вами,
как новичок перед человеком бывалым. Пойдемте со мной, умоляю вас; я скажу,
что вы мне двоюродный брат, и под этим предлогом вы будете приняты в моем
доме.
Рольдан. Вы изволили сказать: "двоюродный"? Это очень хорошо. Мы все
сродни, и все одно другому сродни; сродни прима секунде на гитаре; на гитаре
пять струн, а нищенствующих монашеских орденов четыре. В четырех есть
недостача до пяти. В древности был обязан драться с пятерыми тот, кто
вызывал на поединок всех, как это было с дон Диего Ордоньесом и с сыновьями
Ариаса Гонсало, когда король дон Санчо...
Сармиенто. Ради бога, перестаньте! Пойдемте ко мне, там договорите
остальное.
Рольдан. Идите вперед! Я берусь, что через два часа ваша жена будет
нема, как камень; потому что камень...
Сармиенто. Я не хочу слова слышать.
Рольдан. Идите! Я вылечу вашу жену.

Уходят.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Комната в доме Сармиенто.
Входят донья Беатрис и Инес.

Беатрис. Инес, эй, Инес! Долго ль мне звать? Инес, Инес!
Инес. Слышу, сеньора, сеньора, сеньора!
Беатрис. Бездельница, дерзкая! Как смеете вы отвечать таким образом?
Разве вы не знаете, что скромность есть первое украшение женщины?
Инес. Вашей милости разговаривать хочется, а не об чем, вот вы и
кличете меня двести раз.
Беатрис. Бесстыдная! Двести раз уж очень много; пожалуй, можно сказать
и двести тысяч раз, - только нолей прибавить: ноли ведь сами по себе ничего
не значат.
Инес. Сеньора, уж это я слышала; скажите, что мне делать, а то мы
только прозу сочиняем.
Беатрис. А проза эта в том состоит, чтобы накрывать стол, кушать вашему
господину. Вы знаете, что он приходит сердитый; а когда муж сердит, то это
бывает причиной, что поднимается палка, и, начиная с прислуги, доходит она и
до хозяйки.
Инес. Если больше ничего, как только стол накрывать, так я лечу.
(Уходит.)

Входят Сармиенто и Рольдан.

Сармиенто. Эй! Или никого в доме нет? Донья Беатрис!
Беатрис. Я здесь, сеньор. Зачем вы так кричите?
Сармиенто. Вот я привел гостя, кавалера, - он солдат и мой родственник;
я пригласил его обедать. Ласкайте и ублажайте его хорошенько. Он ищет службы
в столице.
Беатрис. Если ваша милость идете в столицу, так имейте в виду, что
столица существует не для робких людей, потому что робость есть дочь
глупости. А глупый почти всегда человек загнанный, да и стоит того, потому
что ум есть свет для человеческих дел. Каждое дело зависит...
Рольдан. Позвольте, позвольте, прошу вас... зависит от расположения,
комплекции; а комплекция действует посредством телесных органов и
располагает чувствами. Чувств пять: ходить, осязать, бегать, думать и не
мешать другим; всякий, кто мешает, есть невежа, а невежество состоит в том,
что человек не попадает в раз. Но кто падает и возвышается, пошли тому бог
хорошие праздники. Главных праздников четыре: рождество, богоявление, пасха
и пятидесятница. Пятидесятница - слово изысканное.
Беатрис. Как изысканное? Плохо ваша милость знает, что такое
изысканное. Все изысканное необыкновенно; обыкновенное не удивляет;
удивления порождают дела великие; самое высочайшее дело в мире есть
спокойствие, потому что никто его не достигает; самое глупое - это злость,
потому что в нее все впадают. Падать необходимо, потому что все имеет три
степени: начало, возвышение и склонение.
Рольдан. Вы изволили сказать: "склонение"? Это очень хорошо. Имена
существительные склоняются, а глаголы спрягаются, и те, кто женятся, тоже
спрягаются, и супруги обязаны любить друг друга, как того требует наша
святая мать церковь. Причина этому та, что...
Беатрис. Постойте, погодите! Муж мой, кто это? В уме ли вы? Что это за
человек? Кого вы привели в наш дом?
Сармиенто. О боже! Как легко мне! Я нашел, чем отомстить ей! Скорее
накрывайте стол, будем обедать. Сеньор Рольдан прогостит у меня шесть или
семь лет.
Беатрис. Семь лет! Ах, чорт возьми! Ни одного часу, муж мой, или я
лопну с отчаяния.
Сармиенто. Я слишком хорош для того, чтобы быть вашим мужем. Эй,
давайте кушать!

Входит Инес.

Инес. У нас гости? Стол готов.
Рольдан. Кто это, сеньор?
Сармиенто. Наша горничная.
Рольдан. Горничная в Валенсии называется fadrina, в Италии masara, во
Франции gazpirria, в Германии filimogina, при дворе sirvienta, в Бискайи
moscorra, у мошенников daixa. Пойдемте веселей за обед. Я хочу вам показать,
что я обедаю по обычаям Великобритании.
Беатрис. Мне осталось только с ума сойти, муж мой! Мне хоть лопнуть, да
только бы разговаривать.
Рольдан. Ваша милость изволили сказать: "разговаривать"? Это очень
хорошо. В разговоре узнается ум человека; ум образуется из понимания; кто не
понимает, тот не чувствует; кто не чувствует, тот не живет, а кто не живет,
тот умер. А кто умрет, тот меньше врет...
Беатрис. Муж, муж!
Сармиенто. Что вам угодно, супруга моя?
Беатрис. Пошлите этого человека ко всем чертям. Мне хоть лопнуть, да
говорить.
Сармиенто. Имейте терпение, супруга моя! Прежде семи лет, как сказано,
он не уйдет от нас, потому что я дал слово и обязан сдержать его, - или я
буду не я.
Беатрис. Семь лет? Нет, прежде вы увидите меня мертвой. Ай, ай, ай!
Инес. Обморок! Вам хотелось этого видеть, сеньор? Посмотрите, она
умерла.
Рольдан. Боже! Отчего с ней такая беда?
Сармненто. Говорить не дали.
Альгвасил (за сценой). Отоприте правосудию! Отоприте правосудию!
Рольдан. Правосудие! Ай, горе мне! Мне бы бежать надо; если меня
найдут, так упрячут в тюрьму.
Сармиенто. Сеньор, вот средство: полезайте в эту цыновку {В Испании
цыновки употреблялись, да и теперь употребляются, вместо ковров. (А. Н.
О.)}, ее сняли и свернули для чистки; там вы можете спрятаться, а другого
средства я не знаю.

Рольдан прячется в цыновку, свернутую кольцом.

Альгвасил (за сценой). Отопрут мне сегодня или нет?

Входят альгвасил, письмоводитель и сыщик.

Сармиенто. Что же угодно будет приказать вашей милости? Что-то уж очень
грозно вы входите.
Альгвасил. Сеньор гобернадор, не довольствуясь тем, что ваша милость
заплатили двести дукатов за нанесенную рану, приказал, чтобы вы подали тому
человеку руку, обнялись с ним и стали друзьями.
Сармиенто. Я сейчас сажусь обедать.
Письмоводитель. Он здесь, и ваша милость можете сейчас же возвратиться
и кушать в свое удовольствие.
Сармиенто. Ну, так пойдемте в добрый час.

Уходят.

Инес. Сеньора, приди в себя. Ведь обморок у тебя оттого, что
разговаривать не давали; теперь ты одна, разговаривай сколько угодно.
Беатрис. Слава богу, наконец-то я могу прервать свое молчание!
Рольдан (показывая голову из-под цыновки). Ваша милость изволили
сказать: "молчание"? Это очень хорошо. Молчание всегда восхвалялось
мудрецами; мудрые молчат во-время и говорят во-время, потому что есть время
говорить и есть время молчать. Кто молчит - тот соглашается, а согласие
предполагает условие; условие требует трех свидетелей, а завещание семи,
потому что...
Беатрис. Потому что убирайся ты к чорту и вместе с тем, кто тебя
привел! Видана ли где такая величайшая подлость? Нет, я опять в обморок.

Входят Сармиенто, альгвасил, письмоводитель и сыщик.

Сармиенто. Теперь, после мировой, я прошу вас выпить и закусить. Эй,
подайте похолоднее вина и грушевого киселя.
Беатрис. Зачем вы пришли в эту комнату? Разве вы не видите, что мы
выколачиваем эти цыновки. Инес, вот палка, бери другую и выколотим их
начисто.

Принимаются выбивать.

Рол дан (из-под цыновки). Тише, тише, сеньоры! Я не за тем здесь;
языком болтайте, а рукам воли не давайте.
Альгвасил. Что такое? Кто это? Никак это мошенник Рольдан, болтун и
бездельник?
Письмоводитель. Он самый.
Альгвасил. Вы арестованы, арестованы.
Рольдан. Ваша милость изволили сказать: "арестован"? Это очень хорошо.
Кто арестован, тот не свободен; а свобода...
Альгвасил. Нет, нет, теперь уж болтовня не поможет; теперь уж вы
отправитесь в тюрьму.
Сармиенто. Сеньор альгвасил, прошу у вашей милости одолжения: пусть он
побудет у меня в доме; на этот раз не берите его. Я даю вам слово, что
предоставлю ему возможность найти приличное занятие, если он вылечит жену
мою.
Альгвасил. От чего он ее лечит?
Сармиенто. От разговоров.
Альгвасил. Чем?
Сармиенто. Разговорами. Он так ее заговаривает, что она немеет.
Альгвасил. Я был бы очень рад видеть такое чудо. Только вот условие:
если он ее вылечит, вы сейчас же известите меня; я его возьму к себе домой;
моя жена тоже имеет эту слабость, и я был бы очень доволен, если б он мне ее
сразу вылечил.
Сармиенто. Я вас уведомлю об успехе лечения.
Рольдан. Я знаю, что я ее вылечу.
Альгвасил. Прочь, болтливый негодяй!
Сармиенто. А, это стихи? Я люблю стихи.
Альгвасил. А если любите, слушайте, во мне есть небольшая поэтическая
жилка.
Рольдан. Как? Ваша милость изволили сказать: "поэтическая жилка"? Так
погодите, вас нужно приветствовать. (Аплодирует.)

Альгвасил
(начинает глоссу {*})

{* Глоссы - особый род стихотворений: каждый куплет из десяти строк с
рифмой и оканчивается одинаково, на заданный стих. (А. Н. О.)}

Кто безустали болтает,
Так, наверное, его
Сам нечистый искушает;
Не владеет тот умом,
Кто безумолку болтает.
В барабанщики наймися
Барабанить языком.
Здесь порядочные люди,
Ты ушей им не терзай!
Прочь, болтливый негодяй!

Письмоводитель

Эпитафию твою
Я скажу тебе зараней:
Здесь лежит болтун; по смерти
Столько не молчать ему,
Сколько он болтал при жизни.

Инес. Я желаю кончить этот куплет.
Письмоводитель. Говорите, послушаем.

Инес

Ты своею болтовней
Людям ужас нагоняешь,
Так поди в лесу болтай,
Никому не помешаешь.
Прочь, болтливый негодяй!

Сармиенто
(жене)

Ты болтаешь, точно двадцать,
Двадцать тысяч человек...

Беатрис

Продолжать я буду дальше.

Рольдан

Продолжать болтать? Не дам.

Беатрис

Уходи туда, наш сродник,
Где язык твой не звонил
О твоих делах бесчестных,
Здесь доподлинно известных,
По другим местам болтай!
Прочь, болтливый негодяй!

Рольдан. Слушайте, ваши милости, и мои стихи будут не хуже!

Удержать язык болтливый
Здесь хозяйка не умеет;
Но от моего леченья,
Я надеюсь, онемеет.
Приглашен сюда обедать
Я сеньором и вплотную
Пообедаю. Хозяйка
Мне, что хочешь, возражай;
Но пойдет обедать с вами
И болтливый негодяй!

Весело уходят.

РЕВНИВЫЙ СТАРИК
(El viejo celoso)

ЛИЦА:

Каньисарес, старик.
Лоренса, жена его.
Ортигоса, соседка.
Кристина, служанка Лоренсы, ее племянница {*}.
Кум Каньисареса.
Альгвасил.
Музыканты и плясун.
Молодой человек (без речей).

{* Обычай брать в услужение племянниц и других родственников водится и
у нас в среде мелкого купечества. (А. Н. О.)}

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Комната.
Входят донья Лоренса, Кристина и Ортигоса.

Лоренса. Это чудо, сеньора Ортигоса, что он не запер дверь; он моя
скорбь, мое иго, мое отчаяние! Ведь это в первый раз с тех пор, как я вышла
замуж, я говорю с посторонними. О, как бы я желала, чтоб он провалился не
только из дому, но и со свету белого, и он, и тот, кто меня выдал замуж!
Ортигоса. Ну, сеньора моя, донья Лоренса, не печальтесь уж очень.
Вместо старого горшка можно новый купить,
Лоренса. Да, вот такими-то и другими подобными пословицами и
прибаутками меня и обманули. Будьте вы прокляты его деньги, исключая крестов
{Которые на них изображены. Испанские талеры и по-русски назывались
"крестовики", (А. Н. О.)}, будьте вы прокляты его драгоценности, будьте вы
прокляты наряды, и будь проклято все, что он мне дарил и обещал! На что мне
все это, коли я среди роскоши бедна и при всем изобилии голодна?
Кристина. Вот правда, сеньора тетя, справедливо ты рассуждаешь. Я лучше
соглашусь ходить в тряпках, одну повесить сзади, другую спереди, только б
иметь молодого мужа, чем погрязнуть с таким гнилым стариком, за какого ты
вышла.
Лоренса. Я вышла? Что ты, племянница! Меня выдали, ей-богу, выдали; а
я, как скромная девчонка, лучше умела покоряться, чем спорить. Если б тогда
я была так опытна в этих вещах, как теперь, я б лучше перекусила себе язык
пополам, чем сказала это "да". Скажешь только две буквы, а плачь потом две
тысячи лет из-за них. Но уж я так думаю: чему быть, того не миновать; и уж
чему надо случиться, так ни предупредить, ни отвратить этого нет никакой
человеческой возможности.
Кристина. Боже мой, какой дрянной старик! Всю-то ночь двигает под
кроватью эту посуду. "Вставай, Кристина, погрей мне простыню, я иззяб до
смерти; подай мне тростник, меня камень давит". Мазей да лекарств у нас в
комнате столько же, как в аптеке. У меня и одеться-то нет времени, а я еще
служи ему сиделкой. Тьфу, тьфу, тьфу, поношенный старикашка! Грыжа ревнивая!
Да еще какой ревнивый-то, каких в свете нет!
Лоренса. Правда, племянница, правда.
Кристина. Помилуй бог, чтоб я солгала когда!
Ортигоса. Ну, так, сеньора донья Лоренса, сделайте то, что я вам
говорила, и увидите, как это будет хорошо. Молодой человек свеж, как
подорожник; очень любит вас, умеет молчать и быть благодарным за то, что для
него делают. А так как ревность и подозрительность старика нам долго
разговаривать не позволяют, то будьте решительнее и смелей; и я тем самым
порядком, как мы придумали, проведу любезного к вам в комнату и опять уведу,
хотя бы у старика было глаз больше, чем у Аргуса, и пусть он, как Сагори,
видит на семь сажен в землю.
Лоренса. Для меня это внове, и потому я робка и не хочу из-за
удовольствия рисковать своей честью.
Кристина. Сеньора тетенька, это ведь похоже на песенку про Гомеса
Ариаса:

Сеньор Гомес Ариас,
Сжальтесь надо мной,
Над невинной крошечкой,
Девкой молодой!

Лоренса. Ведь это в тебе нечистый говорит, племянница, коли разобрать
твои слова.
Кристина. Не знаю, кто во мне говорит, только знаю, что, как сеньора
Ортигоса рассказывает, я все бы это сделала точь-в-точь.
Лоренса. А честь, племянница?
Кристина. А удовольствия, тетенька?
Лоренса. А если узнают?
Кристина. А если не узнают?
Лоренса. А кто мне порукой, что все это не будет известно?
Ортигоса. Кто порукой? Наше старание, ум, ловкость, а больше всего
смелость и мои выдумки.
Кристина. Ну, сеньора Ортигоса, приведите к нам любовника, чистенького,
развязного, даже немножко и дерзкого, и пуще всего молодого.
Ортигоса. Все это есть в нем, про кого я говорю-то, да еще и другие два
качества: богат и щедр.
Лоренса. Я не ищу богатства, сеньора Ортигоса; у меня пропасть
драгоценных вещей, и уж я совсем запуталась в разных цветных платьях,
которых у меня множество; в этом отношении мне и желать больше нечего. Дай
бог здоровья Каньисаресу, он меня рядит в платья, как куклу, а в
драгоценности, как витрину у богатого бриллиантщика. Вот если б он не
забивал окон, не запирал дверей, не осматривал поминутно весь дом, не
изгонял котов и собак за то, что носят мужские клички; если б он не делал
этого и разных других штук, и в сказках не слыханных, я бы охотно отдала ему
назад его подарки и деньги.
Ортигоса. Неужели он так ревнив?
Лоренса. Я вам лучше скажу: он недавно продал дорогой ковер, потому что
на нем были вышиты мужские фигуры, и купил другой, с деревьями, заплатил
дороже, хотя он хуже. Прежде чем войти в мою комнату, надо пройти семь
дверей, исключая наружной, и все запираются на ключ, а ключи, - я до сих пор
не могу догадаться, куда он их прячет на ночь.
Кристина. Тетенька, я думаю, что он прячет их под рубашку.
Лоренса. Не думаю, племянница; я сплю с ним вместе и знаю, что при нем
нет ключей.
Кристина. Да еще всю ночь ходит, как домовой, по всему дому; и если
случайно услышит музыку на улице, бросает камнями, чтобы уходили. Он злой,
он колдун, он старый! Больше нечего и сказать о нем.
Лоренса. Сеньора Ортигоса, смотрите, брюзга скоро воротится домой, он
может вас застать - и все пропало. А что он захочет сделать, так делает
скоро; и все это мне так опротивело, что остается только надеть петлю на
шею, чтоб избавиться от такой жизни.
Ортигоса. А вот, может быть, как начнется для вас новая жизнь, эти
дурные мысли и пройдут, и придут другие, более здравые и более приятные для
вас.
Кристина. Так и будет; я за это готова дать себе палец на руке
отрубить. Я очень люблю сеньору тетеньку, и мне до смерти жаль видеть ее
такой задумчивой и скучной и под властью такого старого и перестарого, и
хуже, чем старого; я никак досыта не наговорюсь, что он старый, старый...
Лоренса. Однако он тебя любит, Кристина.
Кристина. Оттого, что старый. Я часто слыхала, что старики всегда любят
молоденьких девочек.
Ортигоса. Это правда, Кристина. Ну, прощайте; я хочу вернуться домой к
обеду. Держите на уме то, о чем уговорились, вы увидите, как мы обделаем это
дело.
Кристина. Сеньора Ортигоса, сделайте милость, приведите мне
какого-нибудь школьника-мальчонка, чтобы и мне какая-нибудь забава была.
Ортигоса. Я этому ребенку рисованного доставлю.
Кристина. Не хочу я рисованного, мне живого, живого, беленького,
хорошенького, как жемчужинка!
Лоренса. А если его дядя увидит?
Кристина. Я скажу, что это домовой, дядя испугается, а мне будет
весело.
Ортигоса. Хорошо, я приведу; и прощайте. (Уходит.)
Кристина. Вот что, тетенька, если Ортигоса приведет любовника, а мне
школьника, и сеньор их увидит, нам уж больше нечего делать, как схватить его
всем, задушить и бросить в колодезь или похоронить в конюшне.
Лоренса. А ведь ты, пожалуй, готова и сделать то, что говоришь.
Кристина. Так не ревнуй он и оставь нас в покое! Мы ему ничего дурного
не сделали и живем, как святые.

Уходят.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Улица.
Входят Каньисарес-старик и его кум.

Каньисарес. Сеньор кум, сеньор кум, если семидесятилетний женится на
пятнадцатилетней, так он или разум потерял, или имеет желание как можно
скорей отправиться на тот свет. Я думал, что донья Лоренсика будет мне
подругой и утешением, будет сидеть у моей постели и закроет мне глаза, когда
я умирать буду; но едва я успел жениться на ней, как стала меня одолевать
тоска да беспокойство всякое. Было хозяйство, так хозяйку захотел; мало было
горя, так прибавил.
Кум. Была, кум, ошибка, но небольшая; потому что, по словам апостола,
лучше жениться, чем страстями распаляться.
Каньисарес. Где уж мне распаляться! Каждая малая вспышка обратит меня в
пепел. Я желал подруги, искал подругу и нашел подругу; но упаси господи от
такой подруги, какова она!
Кум. Вы ревнуете жену, сеньор кум?
Каньисарес. К солнцу, которое на нее смотрит, к воздуху, который ее
касается, к юбкам, которые бьются об нее.
Кум. Подала она повод?
Каньисарес. Ни малейшего, да и не может ничем, никогда и нигде; окна не
только заперты, но закрыты занавесками и ставнями; двери не отпираются
никогда; ни одна соседка не переступает моего порога и никогда не
переступит, пока я, благодаря бога, жив. Кум, дурное приходит в голову
женщинам не на юбилеях, не на процессиях или других народных увеселениях;
где они портятся, где они извращаются и где сбиваются с пути, так это у
своих соседок и приятельниц. Дурная подруга прикроет срамных дел больше, чем
даже покров ночи. Связи начинаются и устраиваются более у приятельниц, чем в
разных собраниях.
Кум. Да, я то же думаю. Но если сеньора донья Лоренса не выходит из
дому и к себе никого не принимает, так об чем же, кум, вам печалиться?
Каньисарес. А о том, что недалеко то время, когда Лоренса догадается,
чего ей недостает. Это будет очень дурно, так дурно, что я и вздумать боюсь;
а от боязни прихожу в отчаяние и с отчаянием-то живу да маюсь.
Кум. Да и есть причина вам бояться, потому что женщины желают
пользоваться вполне тем, что им предоставляет супружество.
Каньисарес. Моя более других чувствует, что такое супружеская жизнь.
Кум. Это тоже плохо, сеньор кум.
Каньисарес. Нет, нет, нисколько! Потому что Лоренса проще голубя и до
сих пор ничего не понимает в этих глупостях. Прощайте, сеньор кум, я пойду
домой.
Кум. Я тоже хочу пойти с вами, посмотреть на сеньору Лоренсу.
Каньисарес. Знайте, кум, что у древних римлян была пословица: amicus
usque ad aras. Это значит: друг только до домашнего алтаря, то есть надо
делать друг для друга все, что не противно богу. А я говорю, что у меня мой
друг usque ad portam, - только до двери, потому что никто не перешагнет
моего порога. Прощайте, сеньор кум, и извините меня. (Уходит.)
Кум. В жизнь свою не видал человека более подозрительного, более
ревнивого и более грубого. Он из тех людей, которые сами на себя цепи
накладывают и которые всегда умирают от три болезни, (которой боятся.
(Уходит.)

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Комната.
Входят донья Лоренса и Кристина.

Кристина. Тетенька, дядя что-то долго замешкался, а сеньора Ортигоса
еще дольше.
Лоренса. Да уж лучше б он и совсем не приходил, а она и подавно; он мне
надоел, а она меня в стыд вводит.
Кристина. Все-таки всякое дело надо прежде испробовать, сеньора
тетенька; ну, а не выйдет толку, можно и бросить.
Лоренса. Аи, что ты, племянница! Уж в этих делах я или не знаю ничего,
или знаю и скажу тебе, что вся и беда-то в том, что попробуешь.
Кристина. Надо правду сказать, сеньора тетенька, у вас мало смелости;
будь я на вашем месте, да я бы никаких волков не побоялась.
Лоренса. В другой раз я тебе говорю и тысячу раз еще скажу, что сатана
в тебя вселился да и разговаривает. А ведь это сеньор! Как он вошел?
Кристина. Он, должно быть, отпер своим ключом.
Лоренса. Ну его к чорту с его ключами!

Входит Каньисарес.

Каньисарес. С кем вы разговаривали, донья Лоренса?
Лоренса. С Кристиной разговаривала.
Каньисарес. То-то же, вы смотрите, донья Лоренса!
Лоренса. Я говорю, что разговаривала с Кристиной. С кем же мне еще
разговаривать? Разве есть с кем?
Каньисарес. Не желал бы я, чтобы вы и сами с собой разговаривали, это
всегда ко вреду для меня.
Лоренса. Не понимаю я этих ваших разглагольствований, да и понимать не
хочу. Дайте хоть сиесту {Отдых в полдень. (А. Н. О.)} мирно провести.
Каньисарес. Да я даже и во время ночного бдения не желаю воевать с
вами. Но кто это так сильно стучит в дверь? Посмотри, Кристина, кто там, и
если нищий, так подай милостыню, и пусть идет дальше.
Кристина. Кто там?
Ортигоса (за сценой). Это соседка Ортигоса, сеньора Кристина.
Каньисарес. Ортигоса, да еще и соседка! Сохрани господи! Спроси,
Кристина, чего ей нужно, и дай ей, но с условием, чтоб не всходила на
крыльцо.
Кристина. Что вам угодно, сеньора соседка?
Каньисарес. Слово "соседка" меня возмущает; называй ее по имени,
Кристина.
Кристина. Скажите, что вам нужно, сеньора Ортигоса?
Ортигоса. Я хочу попросить сеньора Каньисареса об одном деле, которое
касается моей чести, жизни и души.
Каньисарес. Скажи, племянница, этой сеньоре, что у меня есть дело,
которое тоже касается всего этого и даже больше, и чтобы она поэтому не
приходила сюда.
Лоренса. Боже, вот дикий поступок! Разве вас нет здесь, со мной? Что ж,
меня съедят, что ли, глазами-то? Или на воздухе унесут?
Каньисарес. Ну, коли вы желаете, так пусть войдет, сто тысяч ей чертей!
Кристина. Войдите, сеньора соседка!
Каньисарес. Ах, роковое это слово для меня: "соседка"!

Входит Ортигоса; у нее в руках ковер, по четырем углам которого
изображены Родамонт, Мандрикардо, Рухеро и Градасо;
Родамонт изображен закутанным в плащ.

Ортигоса. Сеньор души моей, подвигнутая и возбужденная доброй славой о
вашем великом милосердии и многих благодеяниях, я осмелилась притти просить
вашу милость оказать мне такое одолжение, милосердие, помощь и благодеяние -
купить у меня этот ковер. Мой сын взят под стражу за то, что ранил
цирюльника. Суд приказал произвести хирургу осмотр, а мне нечем заплатить
ему; последствия могут быть опасные и очень убыточные, потому что мой сын
парень отчаянный. Я хотела бы выкупить его из тюрьмы сегодня или завтра,
если возможно. Работа хорошая, ковер новый, и при всем том я отдам его за
такую цену, какую ваша милость назначит, хоть и в убыток. Сколько я в свою
жизнь вот так-то растеряла добра! Держите, сеньора моя, развернем его, чтобы
сеньор мог видеть, что в моих словах нет обмана. Подымите выше, сеньора.
Посмотрите, как хороши коймы. А фигуры по углам совсем живые.

Когда поднимают перед Каньисаресом и показывают ему ковер, входит молодой
человек и пробирается во внутренние комнаты.

Каньисарес. О, это милый Родамонт! Что ему нужно в моем доме, этому
закутанному сеньору? Если б он знал, как я люблю эти подходы и прятанья, он
бы ужаснулся.
Кристина. Сеньор дяденька, я ничего не знаю о закутанных; и если кто
вошел к нам в дом, так по воле сеньоры Ортигосы, а я, пусть чорт меня
возьмет, если я словом или делом виновата в том, что он вошел; говорю по
совести. Уж это будет чорт знает что такое, если вы, сеньор дядя, подумаете,
что это я виновата в том, что он пришел.
Каньисарес. Да, я вижу, племянница, что виновата сеньора Ортигоса. Я и
не удивляюсь этому, потому что она не знает ни моего характера, ни того, как
я не люблю таких рисунков.
Лоренса. О рисунках он говорит, племянница, а не о другом чем-нибудь.
Кристина. Да я про то же говорю. (Про себя.) Ах, господи помилуй! Опять
душа на свое место стала, а то было в пятки ушла.
Лоренса. На кой чорт мне этот трехполенный верзила, да и к тому же
поводись я с этими ребятами, так...
Кристина (про себя). Ай, как неловко, в какую беду влететь можно с
такими проказами!
Каньисарес. Сеньора Ортигоса, я не охотник до закутанных лиц и ни до
какого переряживанья; вот вам дублон, этого довольно на ваши нужды, и
уходите из моего дома как можно скорей, сию же минуту, и возьмите свой
ковер.
Ортигоса. Продли бог вашей милости веку больше, чем Мордасуилу
иерусалимскому. Вот клянусь жизнью этой сеньоры, имени я их не знаю, пусть
они приказывают мне, а я буду служить, день и ночь, телом и душой, потому
что у них душа, надо полагать, как есть у горлинки невинной.
Каньисарес. Сеньора Ортигоса, кончайте и уходите! Не ваше дело чужие
души разбирать.
Ортигоса. Если вашей милости нужно какого-нибудь пластыря против
болезни матки, так у меня есть удивительные и против зубной болезни я знаю
такие слова, которые всякую боль как рукой снимают.
Каньисарес. Кончайте, сеньора Ортигоса; у доньи Лоренсы нет ни болезни
матки, ни зубной боли, все у ней здоровы и целы, и во всю ее жизнь еще не
выпало ни одного.
Ортигоса. Еще выпадут, бог даст; ей господь долгую жизнь пошлет, а
старость уж в конец зубы-то сокрушает.
Каньисарес. Ах, господи, нет возможности отделаться от этой соседки!
Ортигоса, дьявол ли ты, соседка ли, или кто бы там ни было, убирайся,
освободи нас!
Ортигоса. Справедливо говорить изволите. Не сердитесь, ваша милость, я
ухожу. (Уходит.)
Каньисарес. Ох, уж эти мне соседки, соседки! Разжигало меня каждое
слово этой соседки, и именно потому только, что она соседка.
Лоренса. А я вам говорю, что у вас характер совсем как у варвара и у
дикого. Что такое сказала эта соседка, что вы так взъелись на нее? Вы ко
всякому доброму делу примешиваете какой-нибудь смертный грех. Волчий рот,
скорпионов язык, бездонная яма злости!
Каньисарес. Нет, нет, остановите вашу мельницу, а то это добром не
кончится. А вот не нравится мне, что вы так заступаетесь за вашу соседку.
Кристина. Сеньора тетенька, шли бы вы к себе в комнату и позабавились
чем-нибудь; оставьте дядю в покое, он, кажется, сердит.
Лоренса. Я так и сделаю, племянница, и не покажусь ему на глаза целых
два часа. Божусь тебе, я его так отпотчую, что он доволен останется.
(Уходит.)
Кристина. Дяденька, видели, как она скоро дверь-то защелкнула? Я думаю,
она теперь ищет какой-нибудь запор, чтоб припереть ее покрепче.
Лоренса (за сценой). Кристиника, Кристиника!
Кристина. Что угодно, тетенька?
Лоренса. Если б ты знала, какого мне любовника судьба послала! Молодой,
красивый, смуглый и весь померанцевыми цветами продушен.
Кристина. Боже мой, какие глупости, какое ребячество! Вы с ума сошли,
тетенька?
Лоренса. Ничуть, в полном своем разуме. Ну, божусь тебе, если бы ты
увидела, ты бы возрадовалась.
Кристина. Боже мой, какие глупости, какое ребячество! Дяденька,
побраните ее, она даже и в шутку не должна говорить таких непристойностей.
Каньисарес. Ты дурачишься, Лоренса? Но я тебе; серьезно говорю, я
совсем не в расположении терпеть от; тебя такие шутки.
Лоренса. Не шутки, а правда; да еще какая правда-то! Чего лучше не
бывает!
Кристина. Боже мой, какие глупости, какое ребячество! Скажите,
тетенька, уж не там ли и мой школьник?
Лоренса. Нет, племянница. Он придет как-нибудь в другой раз, если
захочет Ортигоса, соседка.
Каньисарес. Лоренса, говори, что хочешь, только слова "соседка" не
произноси никогда; у меня трясутся все члены, как я его услышу.
Лоренса. И у меня тоже трясутся, только от любви к соседке.
Кристина. Боже мой, какие глупости, какое ребячество!
Лоренса. Теперь-то я увидала, каков ты, проклятый старик! А до сих пор,
пока я жила с тобой, ты меня все обманывал.
Кристина. Побраните ее, дяденька, побраните ее, дяденька, уж очень она
бесстыдничает.
Лоренса. Я хочу помочить бородку моему милому ангельской водой из
бритвенного тазика; он так хорош лицом, вот как есть ангел писаный!
Кристина. Боже мой, какие глупости, какое ребячество! Расшибите ее на
мелкие части, дяденька!
Каньисарес. Не ее, а двери, за которыми она прячется, я расшибу на
мелкие части.
Лоренса. Незачем; видите, они отворены. Войдите и увидите, что я правду
говорила.
Каньисарес. Хоть я и знаю, что ты шутишь, но я войду, чтоб тебя на ум
наставить. (Идет в дверь. В дверях Лоренса выплескивает ему в глаза воду из
бритвенного тазика. Каньисарес возвращается и протирает глаза; Кристина и
донья Лоренса окружают его. В это время молодой человек пробирается из
комнаты и уходит.)
Каньисарес. Ведь, ей-богу, ты меня чуть не ослепила, Лоренса! К чорту
эти шутки, от них без глаз останешься.
Лоренса. Посмотрите, с кем меня судьба связала! С самым-то злым
человеком на свете! Посмотрите, он поверил моим выдумкам, по своей... только
потому, что я его ревность поддразнила! Как испорчено, как загублено мое
счастье! Заплатите же вы, волосы, за злодеяние этого старика! Оплакивайте
вы, глаза, грехи этого проклятого! Посмотрите, как он мою честь и славу
поддерживает! Подозрения он принимает за действительность, ложь за правду,
шутки за серьезное, забаву за преступление! Ах, у меня душа расстается с
телом!
Кристина. Тетенька, не кричите так; все соседи соберутся.
Альгвасил (за сценой). Отоприте двери! Отоприте сейчас, или я расшибу
их в прах!
Лоренса. Отопри, Кристиника, и пусть весь свет узнает мою невинность и
злобу этого старика.
Каньисарес. Господи помилуй! Да ведь я сам говорил тебе, что ты шутишь.
Потише, Лоренса, потише!

Входят альгвасил, музыканты, танцовщик и Ортигоса.

Альгвасил. Что это? Что за ссора? Кто кричал здесь?
Каньисарес. Сеньор, ничего нет; ссора между мужем и женой; она сейчас
же и кончилась.
Музыкант. А мы, чорт возьми, то есть я и мои товарищи, мы, музыканты,
были здесь неподалеку, на сговоре, и прибежали на крик с немалой тревогой,
полагая, что это что-нибудь другое!
Ортигоса. И я тоже, грешным делом, подумала.
Каньисарес. По правде сказать, сеньора Ортигоса, если бы не вы, так не
вышло бы того, что вышло.
Ортигоса. Это по грехам моим; я такая несчастная, что
нежданно-негаданно на меня всякие чужие грехи сваливают.
Каньисарес. Сеньоры, отправляйтесь подобру-поздорову! Я благодарю вас
за ваше доброе желание, но уж теперь мы опять примирились с женой.
Лоренса. Примиримся, если вы прежде попросите у соседки прощения за то,
что дурно думали о ней.
Каньисарес. Если у всех соседок, о которых я дурно думаю, мне просить
прощения, то этому конца не будет. Ной все-таки я прошу прощения у сеньоры
Ортигосы.
Ортигоса. И я вас извиняю и теперь, и напредки.
Музыкант. Ведь не напрасно же мы сюда пришли: играйте, товарищи, пляши,
плясун! Отпразднуем замирение песенкой.
Каньисарес. Сеньоры, я не люблю музыки; я наслушался ее довольно.
Музыкант. Да хоть бы вы и не любили, мы все-таки споем.

Музыканты
(поют)

На Иванов день дожди,
Урожая уж не жди;
А как брань в тот день зайдет,
Будет мир на целый год.
Когда в дождь хлеб на току,
Виноградники в цвету;
У несчастных поселян
Плохо в житницах и в бочках.
Если ж ссоры да жары
Приключатся на Ивана,
Будет мирно целый год
И здорово для кармана.
Желчь в каникулы вскипает,
А под осень утихает.
И недаром разговоры
Про Иванов день идут,
Что в Иванов день раздоры
Мир на целый год дают.

Плясун пляшет.

Музыканты
(поют)

Между мужем и женою
Хоть частенько брань идет,
Но она всегда ведет
Примиренье за собою.
О ненастье нет помину,
Если солнышко взойдет,
Ссора на Иванов день
Мир дает на целый год.

Каньисарес. Вот вы сами видите, ваши милости, в какое беспокойство и
расстройство поставила меня соседка. Так прав ли я, что не люблю соседок?
Лоренса. Хоть мой муж и не любит соседок, но я целую ваши ручки,
сеньоры соседки.
Кристина. И я тоже. А если б моя соседка привела мне школьника, то была
бы она самая лучшая соседка. Прощайте, сеньоры соседки!

СУДЬЯ ПО БРАКОРАЗВОДНЫЙ ДЕЛАЙ
(El juez de los divorcios)

ЛИЦА:

Судья по бракоразводным делам.
Письмоводитель.
Прокурадор.
Старик.
Мариана, его жена.
Солдат.
Донья Гиомар, его жена.
Подлекарь {*}.
Донья Альдонса, его жеяа.
Крючник {**}.
Два музыканта.

{* В подлиннике cirujano - фельдшер; их прежде называли подлекарями.
Есть и пословица: "Толкуй больной с подлекарем". От испанского cirujano
произошло русское слово "цирюльник". Как испанский cirujano, и русский
цирюльник, по экзамену, имел право пускать кровь, дергать аубы, ставить
банки и пиявки. (А. Н. О.)
** Ganapan - носильщик тяжестей, то же, что в Тифлисе муша. У нас
теперь тяжести перевозятся ломовыми извозчиками; но при нагрузке и разгрузке
товаров на пристанях, дебаркадерах и пр. есть артели носильщиков, которые
называются крючниками. (А. Н. О.)}

Зала суда.
Входят судья, письмоводитель и прокурадор;
судья садится на кресло.
Входят старик и Мариана.

Мариана (старику очень громко). Ну, вот, сеньор судья бракоразводных
дел сел на свое судейское кресло; вот теперь как хочу... хочу брошу дело,
хочу в ход пущу. Но нет, уж теперь я хочу жить на воле, проживать
безданно-беспошлинно, как птица.
Старик. Ради бога, Мариана, не суетись ты так со им делом! Говори ты
потише, богом прошу тебя. Посмотри, ведь ты всполошила всех соседей своими
криками; вот теперь сеньор судья перед тобой, ты и без крика можешь
объяснить ему свою просьбу.
Судья. Что у вас за спор, добрые люди?
Мариана. Развод, сеньор, развод, и опять развод, и тысячу раз развод!
Судья. С кем и почему, сеньора?
Мариана. С кем? С этим стариком, который перед вами.
Судья. Почему?
Мариана. Потому, что не могу я переносить его причуд, не могу постоянно
ухаживать за его болестями, которых у него несть числа. Меня мои родители
воспитывали совсем не в сиделки или сестры милосердия. Я хорошее приданое
принесла этому костяному скелету, который только жизнь мою заедает. Когда я
шла за него замуж, так у меня лицо-то светилось, как зеркало, а теперь оно
точно суконка. Ваша милость, сеньор судья, разведите нас, коли вам
нежелательно, чтоб я удавилась. Смотрите, смотрите, какие борозды у меня на
лице, - это все от слез, которые я каждый день проливаю, как только вздумаю,
что я замужем за этой анатомией!
Судья. Не плачьте, сеньора! Умерьте ваш голос и утрите слезы, я рассужу
вас по справедливости.
Мариана. Позвольте мне плакать, ваша милость; в этом одно мое утешение.
В королевствах и республиках, хорошо-то устроенных, время супружеской жизни
надо бы ограничить; через каждые три года браки-то нужно бы разводить или
утверждать еще на три года, вот как аренды; и чтоб уж никак не тянулись они
всю жизнь, на вечную муку для обеих сторон.
Судья. Если б это можно или должно было сделать, так уж во что бы то ни
стало, а давно бы это сделали, сеньора; но определите мне точнее причины,
которые вас заставили просить развода.
Мариана. Его дряхлость и мои цветущие лета; никакого сна, потому что
должна я вставать в полночь, греть платки да мешочки с отрубями и
прикладывать ему к бокам и накладывать то ту, то другую перевязку, а гораздо
бы мне приятнее было видеть, чтоб ему пеньковую перевязку на шею присудили;
и всю ночь сторожить, чтобы поднимать повыше подушки, подавать сиропы да
мягчительные, чтоб ему не теснило грудь; и принуждена я еще терпеть дурной
запах у него. изо рта, которым разит от него на три выстрела из аркебуза.
Письмоводитель. Это, должно быть, оттого, что у него коренной зуб
гниет.
Старик. Нет, не должно быть; потому что у меня во, рту давно уж сам
чорт не только коренного, а и никакого зуба не найдет.
Прокурадор. Я слышал, что и закон такой есть, будто бы единственно за
дурной запах изо рта можно развести жену с мужем и мужа с женой.
Старик. По правде сказать, сеньоры, этот дурной запах, о котором она
говорит, совсем не от гнилых зубов, потому что у меня их нет, и не от
желудка, который совершенно здоров, а все это умысел ее злой души. Ваша
милость, вы мало знаете эту сеньору; а кто ее знает-то, так, божусь вам,
либо отмалчивается от нее, либо открещивается. Двадцать два года живу я с
ней мучеником, и нет-то мне никакого утешения в жизни, терплю ее блажь,
крики да причуды; и уже вот два года я каждый день получаю от нее потасовки
и побои чуть не насмерть. От ее крику я почти совсем оглох и уж начисто
помешался. Если она и ухаживает за мной во время болезни, как она вам
говорит, так делает это скрипя зубами, а совсем не так заботливо и ласково,
как лекаря. Словом сказать, сеньоры, от этого брака я умираю, а она живет,
потому что она полновластная госпожа всего моего хозяйства.
Мариана. Вашего хозяйства? Да какое ж у вас хозяйство, кроме того, что
вы приобрели на мое приданое? И половина всего благоприобретенного моя. Уж
как вам этого ни жалко, а из этого и из приданого, если я сегодня умру, я
вам не оставлю ни на копейку, чтобы только доказать, какова моя любовь к
вам.
Судья. Скажите, сеньор, когда вы женились на вашей супруге, вы были еще
молодцом, здоровым, крепким человеком?
Старик. Я уж говорил, что прошло целых двадцать два года с тех пор, как
я поступил под ее команду, вот точь-в-точь к под начальство калабрийского
капитана в каторжную заботу на галеры; я тогда был так здоров, что какую
хочешь игру заводи, нескоро забастую.
Мариана. Было-то было, да не надолго хватило, пословица говорится.
Судья. Молчите, молчите, прах вас побери, добрая женщина, и ступайте с
богом; я не нахожу достаточного повода для развода. Вы пробовали сладкое,
попробуйте и горького. Нельзя обязать мужей не подчиняться быстрому времени
и не стареться. Сопоставьте неприятности, которые он вам теперь причиняет, с
тем добром, которое он делал для вас, когда мог, и не возражайте более ни
одного слова.
Старик. Если только возможно, ваша милость сделали бы мне большое
одолжение и облегчение, освободив меня из этой тюрьмы. Оставаться в ней,
терпеть от нее побои - это значит попасть в руки палача, который будет меня
терзать. А вот бы что сделать: шла бы она в монастырь, а я в другой;
разделили бы мы имение и жили бы таким образом в мире, посвятив на служение
богу остальные дни своей жизни.
Мариана. Вот еще, чорт тебя возьми! Очень мне нужно запирать себя в
монастырь. Я ведь не девчонка; тем, может быть, нравятся сетки, потайные
двери, железные решетки в окнах да подслушиванье. Запирайтесь в монастырь!
Вам это легко, потому что у вас нет ни глаз, чтоб видеть, ни ушей, чтоб
слышать, ни ног, чтоб ходить, ни рук, чтоб осязать. А я здорова и всеми
моими пятью чувствами, полными и свежими, хочу пользоваться открыто, а не
прятать их так, как игроки прячут свои карты друг от друга.
Письмоводитель. Вольного духа женщина!
Прокурадор. И муж умный человек; но уж больше ничего не спрашивай.
Судья. Я не могу произвести развода; quia nullam invenio causam {ибо не
нахожу никакого основания.}.

Входят солдат, хорошо одетый, и его жена, донья Гиомар.

Гиомар. Благодарение господу, желание мое исполнилось, я нахожусь перед
вашей милостью. Самым убедительнейшим образом, как только умею, умоляю вас
развести меня с этим.
Судья. Что такое "с этим"? Разве у него нет другого имени? Вам бы
следовало сказать по крайней мере: "с этим человеком".
Гиомар. Если бы он был человек, я бы и развода не просила.
Судья. Кто же он?
Гиомар. Полено.
Солдат (про себя). Да, клянусь богом, я буду молчалив и терпелив, как
полено; я не стану оправдываться, не стану противоречить жене; может быть,
судья и сделает такое одолжение, обвинит меня и, в наказанье, избавит меня
от неволи; ведь бывают же чудеса, и невольники иногда спасаются из тюрем
Тетуана.
Прокурадор. Говорите учтивее, сеньора, и объясняйте дело без
оскорблений для вашего мужа; сеньор судья, который перед вами, рассудит ваше
дело по всей справедливости.
Гиомар. Отчего ж, милостивые государи, вы не желаете, чтоб я назвала
поленом статую, в которой движения не больше, чем в бревне?
Мариана. Ну, видно, мы обе терпим одно и то же горе.
Гиомар. Скажу вам, наконец, сеньор мой, что меня точно выдали за этого
человека, если угодно вашей милости, чтоб я его так называла; но ведь это не
тот человек, за которого я вышла замуж.
Судья. Как же это так? Я вас не понимаю.
Гиомар. То есть я хочу сказать: я думала, что выхожу замуж за человека
дельного и проворного; а через несколько же дней оказалось, что я вышла, как
уже я говорила, за полено. Он не знает, которая у него правая рука; не
находит ни средств, ни способов добыть хоть реал для поддержки своего дома и
семейства. Утро он проводит по церквам у обеден и толчется у ворот
Гуадалахарских, шепчется, разузнает новости, рассказывает и слушает сплетни.
После полудня, да и по утрам тоже, шляется по игорным домам, из одного в
другой, и только зевак прибавляет; а это такого сорта люди, которые, как я
слышала, всем игрокам надоели и которых они презирают. В два часа приходит
обедать, не получив с выигрышу ни от кого ни одного реала, потому что теперь
уж это вывелось. Потом уйдет опять, возвращается в полночь, ужинает, коли
найдет что; а коли нет, крестится, зевает и ложится спать; но всю ночь он не
успокоится, а ворочается с боку на бок. Спрошу его: "что с тобой?" Отвечает
мне, что сочиняет в уме сонет для друга, который его об этом просил. Он
воображает себя поэтом, как будто это такое занятие, которое избавляет от
нужды.
Солдат. Моя сеньора, донья Гиомар, во всем, что говорила, не перешла
границ правды и основательности; и если б я в своих делах был так же
основателен, как она в речах, то уж давно бы я достал себе какое-нибудь
занятие и хлопотал бы так же, как и другие ловкие и проворные людишки. С
хлыстом в руках, на наемном муле, маленьком, худом и злом, без погонщика,
потому что такие мулы никогда не нанимаются и ничего не стоят, с перекидной
сумкой на крупе, в одной половине воротничок и рубашка, в другой кусок сыру,
хлеб и кожаная фляжка, без приличного дорожного платья, кроме пары штиблет
об одной шпоре, с беспокойной торопливостью уезжает он комиссионером по
Толедскому мосту на ленивом и упрямом муле. Глядишь, и через несколько дней
посылает домой окорок ветчины и несколько аршин небеленого полотна, и такими
вещами, которые ничего не стоят в той местности, куда он послан,
поддерживает свой дом, как только он, грешный, может... Но у меня нет
никакой должности, и я не знаю, как добыть ее, потому что ни один сеньор не
желает взять меня в службу, оттого что я женат. Так что я принужден
надоедать вашей милости, сеньор судья, так как бедные идальги очень
надоедливы, да и жена моя того же просит, - разделите и разведите нас.
Гиомар. И еще вот что, сеньор судья. Видя, что мой муж ни к чему
неспособен и терпит нужду, я умираю, чтоб помочь ему как-нибудь, но не могу,
потому что, прежде всего, я женщина честная и ни на какие низости
неспособна.
Солдат. Вот только единственно за это и стоит любви жена моя. Но под
этой честностью таится в ней самый дурной характер, какой только есть на
свете: ревнует без всякой причины, бранится ни за что, превозносится, ничего
не имея; а за то, что я беден, не считает меня за человека. А хуже-то всего,
сеньор судья, она желает, чтобы я, ради ее верности ко мне, терпел и скрывал
тысячи тысяч ее капризов и пошлостей.
Гиомар. Отчего ж нет? Почему вам не иметь почтения и уважения к такой
добродетельной женщине, как я?
Солдат. Слушайте, сеньора донья Гиомар, что я желаю сказать вам перед
этими сеньорами. Что вы так важничаете тем, что вы честная женщина, коли это
ваша прямая обязанность, так как вы происходите от честных родителей, так
как вы христианка и, наконец, обязаны быть честной в отношении к самой себе?
Хорошо было бы, если б жены требовали от мужей уважения за то только, что
чисты и честны; как будто бы только в этом и состоит все их совершенство, и
при нем они могут обойтиться без тысячи других добродетелей, которые они
обязаны иметь. Что мне из этого, что вы сами-то по себе честны, если вы не
смотрите за честностью вашей горничной, если вы постоянно нахмурены,
сердиты, ревнивы, надуты, растрепаны, сонны, неодеты, бранчивы, ворчливы и
еще с другими безобразиями подобного рода, которые способны сокрушить жизнь
двумстам мужей? Но я вам доложу, сеньор судья, что ничего этого в моей
сеньоре донье Гиомар нет; и я признаюсь, что я полено, что я неспособный,
вялый и рассеянный человек и что только для порядка, хотя бы даже не было
никаких других причин, ваша милость обязаны развести нас, потому что я
сейчас сим заявляю, что я ничего не имею возразить против того, что говорила
моя жена, и что я считаю нашу тяжбу конченной и заявлю удовольствие, если
меня осудят.
Гиомар. Да что же можно возразить против того, что я говорю? Что вы не
кормите ни меня, ни вашу горничную; и добро б их много было, а то всего
одна, да еще семимесячный ребенок, который ест не более сверчка.
Письмоводитель. Потише! Входят новые просители.

Входят подлекарь, в одежде лекаря, и Альдонса де Минхака, его жена.

Подлекарь. Четыре весьма основательные причины привели меня просить
вашу милость, сеньор судья, произвести развод между мною и сеньорой доньей
Альдонсой де Минхака, моей женой, которая здесь перед вами.
Судья. Вы начинаете решительно. Скажите эти четыре причины.
Подлекарь. Первая: видеть ее для меня хуже, чем всех дьяволов вместе;
вторую она сама знает, третья... я об ней промолчу; четвертая, что я не хочу
попасть к чорту на рога, что непременно случится, если всю жизнь проживу в
союзе с нею.
Прокурадор. Он выразил свое желание самым удовлетворительнейшим
образом.
Альдонса. Сеньор судья, выслушайте меня и заметьте, что если у моего
мужа четыре причины, чтобы просить развода, то у меня их четыреста. Первая
та, что каждый раз, как я его вижу, мне кажется, что я вижу самого Люцифера;
вторая, что я была обманута, когда выходила за него замуж; он говорил мне,
что он настоящий пульсовый лекарь, который щупает пульс, а оказалось, что он
просто подлекарь, который делает перевязки и лечит кой-какие неважные
болести; и выходит, что он только половина настоящего-то лекаря; третья, что
он ревнует меня даже к солнцу, когда оно меня касается; четвертая, что я не
могу его видеть и желала бы убежать за два миллиона верст от него.
Письмоводитель. Какой чорт теперь справит эти часы, коли все колеса в
них в разлад пошли?
Альдонса. Пятая...
Судья. Сеньора, сеньора, если вы желаете излагать все свои четыреста
причин, так я вам скажу, что я слушать их не в расположении, да и времени не
имею. Ваше дело отлагается до исследования; и ступайте с богом, у меня есть
другие дела спешные.
Подлекарь. Какие еще исследования, кроме того, что я не желаю умирать с
ней, а ей не нравится жить со мной?
Судья. Если б этого было достаточно для развода, то бесконечное число
супругов сбросили бы с плеч своих супружеское иго.

Входит крючник в четырехугольной шапке на голове.

Крючник. Сеньор судья, я крючник, - это уж я не запираюсь; но, однако,
я старый христианин и человек на руку честный, и если бы я иной раз не
набирался вина или оно меня не забирало, что вернее, так был бы уж давно
староста в артели крючников. Но это в сторону, у меня есть еще много о чем
разговаривать. Желаю я, чтоб ваша милость, сеньор судья, знали, что однажды
я, закружившись до одурения от паров Вакха, обещал одной заблудшей женщине
жениться на ней. Когда я пришел в себя и поправился, я исполнил обещание и
женился на женщине, которую я вытащил из грязи. Посадил я ее фруктами
торговать; напала на нее такая гордость и такой дурной характер явился, что
ни один-то покупатель не подойдет к ее прилавку без того, чтобы она не
поругалась с ним; то у нее весу нехватит, то зачем роются в фруктах; и уж
двум из трех непременно пустит гирю в голову или во что попало и срамит их
даже до четвертого колена, а с соседками и товарками ни одного часу не живет
в мире. И я целый-то день должен держать в руках, точно дудку, свою шпагу
наготове, чтобы защищать ее. У нас нехватает всей выручки за неполный вес и
на судебные издержки за проигранные тяжбы. Если ваша милость будете так
добры, я желал бы, чтобы или развели меня с ней, или по крайней мере
переменили ее горячий характер на скромный и тихий; и обещаю я вашей
милости, что перенесем мы даром ваш весь уголь, который вы купите этой
весной, потому что я в своей артели большой вес имею.
Подлекарь. Я знаю жену этого доброго человека; она так зла, как моя
Альдонса, а выше этого ничего быть не может.
Судья. Слушайте, сеньоры: хотя некоторые из вас присутствующих дали
некоторые показания, в которых заключаются некоторые поводы для развода, но
при всем том необходимо письменное заявление и свидетели; а потому все ваши
процессы я отлагаю до представления доказательств. Но что это? Музыка и
гитары в моей присутственной зале? Это какие-то новости.

Входят два музыканта.

Музыкант. Сеньор судья, те рассорившиеся супруги, которых вы, ваша
милость, соединили, согласили и примирили, ждут вашу милость на большой пир
в их доме, почему и послали нас просить вас сделать им честь пожаловать к
ним.
Судья. Я сделаю эту честь с великим удовольствием. И прошу бога, чтобы
все присутствующие примирились так же, как и они.
Прокурадор. И помрут тогда с голоду и писцы и прокурадоры этого
присутственного места. Нет, нет, все просите развода, все; потому что
наконец, - наконец, если вас и не разведут, то все-таки нам-то доход от
ваших распрей и ссор.
Музыкант. Теперь пойдемте пировать и веселиться.

Знайте, добрые супруги,
Коли брань у вас зайдет,
Что плохое примиренье
Все же лучше, чем развод.

Правда то иль заблужденье,
Но давно твердит народ,
Что в Иванов день раздоры
Мир сулят на целый год,

После горя снова радость
Там, где знают наперед,
Что плохое примиренье
Все же лучше, чем развод.

Ревность женская нам мука,
Но с красавицей-женой
Нам и горе то не горе,
Даже ревность рай земной.

О любовь, правдиво мненье
И испытан тот расчет,
Что плохое примиренье
Все же лучше, чем развод.

БИСКАЕЦ-САМОЗВАНЕЦ
(El vizcaino fingido)

ЛИЦА:

Солорсано.
Киньонес.
Донья Кристина.
Донья Брихида.
Золотых дел мастер.
Слуга или служанка.
Два музыканта.
Альгвасил.

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Улица.
Входят Солорсано и Киньонес,

Солорсано. Вот два мешочка, они, кажется, очень схожи, и цепочки при
них тоже одинаковы. Теперь вам остается только сообразоваться с моим
намерением, чтобы провести эту севильянку, несмотря на всю ее хитрость.
Киньонес. Разве обмануть женщину уж такая большая честь или тут нужно
так много ловкости, что вы употребляете столько хлопот и прилагаете столько
старания для этого?
Солорсано. Если встретится такая женщина, как эта, то обмануть приятно,
тем более что эта шутка не переходит через край. Я хочу сказать, что тут нет
ни греха против бога, ни преступления против того, над кем шутят. Что
унижает человека, то уж не шутка.
Кияьонес. Ну, если вам угодно, пусть так и будет. Я ручаюсь, что помогу
вам во всем, что вы мне сказали, и сумею притвориться так же хорошо, как и
вы; потому что превзойти вас я не могу. Куда вы идете теперь?
Солорсано. Прямо в дом к моей красавице. Вы туда не входите; я вас в
свое время позову.
Киньонес. Я буду дожидаться. (Уходит.)

СЦЕНА ВТОРАЯ

Комната.
Входят донья Кристина и донья Брихида. Брихида в манто, трепещущая и
взволнованная.

Кристина. Боже! Что с тобой, милая Брихида? У тебя душа расстается с
телом.
Брихида. Милая донья Кристина, дай мне вздохнуть, плесни мне немного
воды в лицо, я умираю, я кончаюсь, душа моя отлетает! Боже, помоги мне!
Скорей, скорей духовника!
Кристина. Что это? Ах, я несчастная! Отчего не говоришь ты, милая, что
с тобой случилось? Тебе привиделось что-нибудь? Не получила ль ты дурного
известия? Уж не умерла ли твоя мать, не воротился ли твой муж, или не украли
ли твои бриллианты?
Брихида. Ничего мне не привиделось, не умирала моя мать, не вернулся
муж, ему еще остается три месяца пробыть там, куда он уехал, чтоб кончить
дела; не воровали у меня и бриллиантов; со мной случилось другое, что
гораздо хуже.
Кристина. Ну, наконец, скажи же, Брихида моя! Я исстрадаюсь,
истерзаюсь, пока не узнаю.
Брихида. Ах, желанная моя! то, что случилось со мной, столько же
касается и тебя. Помочи мне лицо; у меня все тело облито потом, холодным,
как лед. Несчастные те женщины, которые живут свободно, потому что если они
захотят иметь хоть маленькую самостоятельность и так или иначе ею
пользоваться, - так она сейчас же и свяжет их по рукам и по ногам.
Кристина. Ну, скажи же, наконец, милая, что с тобой случилось и что это
за несчастие, которое также касается и меня?
Брихида. Коснется, и очень; ты поймешь это, если у тебя есть смысл; а у
тебя, кажется, его довольно. Ну, слушай, родная моя! Сейчас по дороге к
тебе, проезжая вороты Гуадалахары, вижу я, среди бесчисленной толпы полиции
и народа, бирюча, который провозглашает следующее правительственное
распоряжение, что кареты отменяются {Страсть ездить в каретах доходила тогда
в Мадриде до крайней степени и доводила многих до разорения. Об этой моде
есть весьма остроумные страницы у сатирика Гевары в его знаменитой повести
"El diablo cojuelo". (A. H. О.)} и чтобы женщины не закрывали лиц на улицах.
Кристина. Так это дурная-то новость?
Брихида. Да разве для нас может быть что-нибудь в мире хуже этого?
Кристина. Я думаю, родная моя, что по поводу карет должно быть
какое-нибудь распоряжение; невозможно, чтоб их совсем отменили; но
распоряжение было бы очень желательно, потому что, как я слышала, верховая
езда в Испании пришла в совершенный упадок; молодые кавалеры по десяти и по
двенадцати человек набиваются в одну карету и снуют по улицам день и ночь,
забывая, что есть на свете лошади и кавалерийская служба. Когда же у них не
будет удобства земных галер, то есть карет, они обратятся к изучению
верховой езды, которой прославились их предки.
Брихида. Ах, Кристина, душа моя! Я слышала тоже, что хотя некоторым и
оставят кареты, но с тем условием, чтобы не ссужали их никому и чтобы в них
не ездила ни одна из... ты меня понимаешь.
Кристина. Пожалуй, что с нами это и сделают. Но успокойся, родная моя,
между военными еще вопрос: что лучше, кавалерия или пехота. Уж доказано, что
пехота испанская {Тут шутка. Испанской инфантерией в то время называли пешую
театральную публику. (А. Н. О.)} заслуживает уважения от всех наций, и
теперь можем мы, веселенькие женщины, пешим образом показывать свою грацию,
свою любезность, свое великодушие и притом же с открытыми лицами, что
гораздо лучше; потому что те, которые стали бы за нами ухаживать, уж не
ошибутся, - они нас видели.
Брихида. Аи, Кристина, не говори этого! Как приятно ехать, развалясь в
задке кареты, передвигаться то на ту, то другую сторону, показываться кому,
как и когда захочешь! И вот, ей-богу, по душе тебе говорю, когда иной раз я
достану карету и чувствую, что сижу в ней с некоторым величием, я
восторгаюсь до самозабвения; мне представляется, я уверена, что я дама
первой степени и что самые титулованные сеньоры могут служить мне
горничными.
Кристина. Видишь, донья Брихида, как умно я сказала, что хорошо бы
отнять у нас кареты; мы тогда освободились бы от греха - тщеславия! И вот
еще что нехорошо: карета всех равняет, и тех и сех; иностранцы, видя в
карете особу, великолепно одетую, блестящую драгоценностями, перестают
ухаживать за тобой и ухаживают за ней, считая ее за важную сеньору. Милая,
ты не должна печалиться, пускай в дело свою ловкость и красоту, свое
севильское манто, тканное из воздуха, и уж во всяком случае свои новые туфли
с серебряной бахромой, пускайся по этим улицам - и я тебе ручаюсь, что на
такой сладкий мед в мухах недостатка не будет, если только ты пожелаешь,
чтоб они слетелись.
Брихида. Бог тебе за это заплатит, милая; я совсем успокоилась после
твоих наставлений и советов и думаю непременно пустить их в дело. Буду
рядиться и разряживаться, и показываться с открытым лицом, и постоянно
толочь пыль на улицах. Унять мою голову некому; тот, кого считают моим
Мужем, ведь не муж мне, а только еще дал слово быть мужем.

Показывается в дверях Солорсано.

Кристина. Боже! Вы так тихо и без доклада входите в мой дом, сеньор!
Что вам угодно?
Солорсано (входя). Извините за смелость! Вором можно сделаться
случайно. По пословице: плохо не клади, вора в грех не вводи. Я видел, что
двери отворены, и вошел; я решился войти, чтоб служить вам, и не словами, а
делом. Если можно говорить в присутствии этой дамы, то я скажу вам, зачем я
пришел и какие имею намерения.
Кристина. От приятного вашего присутствия между нами нам нельзя и
ожидать ничего иного, кроме хороших слов и хороших дел. Говорите то, что вы
желали сказать; сеньора донья Брихида мой друг, - это то же, что я сама.
Солорсано. В таком случае и с вашего позволения я буду говорить правду.
Я, по правде вам сказать, сеньора, придворный, и вы меня не знаете.
Кристина. Да, это правда.
Солорсано. Я уже давно желаю служить вам, побуждаемый к тому вашей
красотой, вашими природными качествами, а еще более вашим умением жить; но
разные мелочи, в которых никогда не бывает недостатка, до сего времени
препятствовали мне привести мое желание в действительность. Теперь судьбе
угодно было, чтобы один мой хороший друг прислал мне из Бискайи своего сына,
бискайца, для того, чтобы я его отправил в Саламанку и нашел ему общество,
которое делало бы ему честь и способствовало его образованию. Но, сказать
вам правду, он глуповат и имеет некоторые странности. Кроме того, есть у
него еще недостаток, о котором и говорить нехорошо, а уж тем более иметь
его, - он иногда придерживается вина, но так, что совсем теряет рассудок;
оно его очень волнует. Когда он выпивши и, как говорится, когда у него душа
нараспашку, у него является удивительная веселость и щедрость: он раздает
все, что имеет, всякому, кто просит и кто не просит. Я желал бы, пока все
его состояние не полетит к чорту, кой-чем от него попользоваться, и для
этого я не нахожу лучшего средства, как привести его к вам: он очень любезен
с дамами, очень любит дам, и здесь мы втихомолку оберем его, как липку. Вот
для начала я принес вам цепь в этом мешочке, она стоит сто два дать золотых
скуди; вы ее возьмите и дайте мне теперь десять скуди, которые мне нужны на
некоторые безделицы, а остальные двадцать заплатите ужином сегодня вечером;
придет и наш дурак, или буйвол, я его притащу за нос, как говорится. После
двух моих визитов к вам вы будете иметь цепь, потому что я за нее, кроме
десяти скуди, которые получу теперь, ничего не желаю... Цепь превосходная,
из лучшего золота и дорогой работы. Вот она, возьмите ее!
Кристина. Целую ваши ручки за то, что вы доставляете мне такой выгодный
случай; но я буду говорить откровенно то, что чувствую: такая щедрость меня
конфузит и несколько подозрительна для меня.
Солорсано. Какое же и в чем подозрение, сеньора?
Кристина. А в том, что эта цепь, может быть, произведение алхимии;
недаром говорится пословица: не все то золото, что блестит.
Солорсано. Вы рассуждаете чрезвычайно умно, и недаром про вас идет
молва, что вы самая умная дама в столице; и мне очень приятно видеть, как вы
без жеманства и околичностей прямо открываете то, что у вас на сердце. Но,
кроме смерти, на все есть средство: надевайте манто или пошлите кого-нибудь,
кому вы верите, к золотых дел мастеру и узнайте пробу и вес этой цепи, и
если она чистого золота и имеет те достоинства, о которых я говорил, тогда
вы мне дадите десять скуди, сделаете угощение этому дураку и останетесь с
цепью.
Кристина. Здесь рядом живет золотых дел мастер, мой знакомый; он легко
рассеет мои сомнения.
Солорсано. Только этого я и желаю, я люблю и уважаю такое поведение;
сам бог благословляет дела, если они ведутся начистоту.
Кристина. Если вы решитесь доверить мне эту цепь, пока я приценюсь, то
погодя немного вы можете притти, и я отдам вам десять золотых скуди.
Солорсано. Вот хорошо! Да я доверю вам даже честь свою, а еще бы я не
доверил цепи! Вы можете пробовать и перепробовать; я теперь отправлюсь и
ворочусь через полчаса.
Кристина. И даже можете раньше, если только мой сосед дома.

Солорсано уходит.

Брихида. Ну, милая Кристина, какое счастье тебе привалило! А я уж такая
несчастная, никто мне ведра воды даром не дает, и то мне трудов стоит. Вот
разве только встретила я недавно на улице поэта, так он мне весьма охотно и
очень учтиво предложил сонет о Пираме и Тизбе и обещал написать в честь мою
еще.
Кристина. Лучше бы было тебе встретиться с каким-нибудь генуэзцем, тот
предложил бы тебе триста реалов.
Брихида. Уж, конечно, генуэзцы этим отличаются и еще тем, что в руки
даются легко, точно прикормленные ястреба; все они меланхолики и скучны,
точно по указу.
Кристина. Я желала бы, Брихида, чтобы ты убедилась, что половина
генуэзца стоит больше, чем четыре целых поэта. Ах, смотри-ка, наше дело на
всех парусах летит! Вот он сам, золотых дел мастер!

Входит золотых дел мастер.

Что вам угодно, милый сосед? Вы меня освобождаете от манто, которое я
хотела накинуть на плечи, чтобы итти к вам.
Золотых дел мастер. Сеньора донья Кристина, вы мне сделаете одолжение,
если употребите все ваше старание, чтобы увести завтра мою жену в комедию,
потому что мне нужно, и очень нужно, завтра пекле обеда быть свободным от
надзора и преследования.
Кристина. Я это сделаю с большим удовольствием. И даже, если сеньор
сосед желает, мой дом и все, что в нем есть, к его услугам, - он его найдет
пустым и прибранным, потому что я хорошо знаю, что за жена у него.
Золотых дел мастер. Нет, сеньора, уведите только жену, с меня и
довольно. Но что же вам угодно от меня, зачем вы хотели итти ко мне?
Кристина. А вот зачем: скажите мне, сеньор сосед, сколько весу в этой
цепи и чистого ли она золота и какой пробы?
Золотых дел мастер. Эту цепь я имел в руках много раз и знаю, что на
вес она стоит полтораста скуди и двадцать пятой пробы, и если вы ее
покупаете на вес, не считая работы, то в убытке не останетесь.
Кристина. Работа тоже будет стоить кой-чего, но немного.
Золотых дел мастер. Покупайте, сеньора соседка; если вам она не нужна,
я дам десять дукатов только за работу.
Кристина. Я, если можно, постараюсь купить ее дешевле. Но смотрите,
сеньор сосед, не ошибитесь насчет чистоты золота и количества веса.
Золотых дел мастер. Хорош бы я был, если б ошибался в своем деле!
Говорю вам, сеньора, я два раза перепробовал ее по колечку и вешал ее, и
знаю как свои пять пальцев.
Брихида. Этого с нас довольно.
Золотых дел мастер. И вот вам еще доказательство: я помню, что приносил
ее вешать и пробовать один благородный молодой человек, по имени Солорсано.
Кристина. Довольно, сеньор сосед. Отправляйтесь с богом, я сделаю то,
что вы просили, я возьму ее и удержу два часа и более, если бы было нужно:
потому что я знаю, что лишний час вам не может повредить.
Золотых дел мастер. С вами жить и умереть! Все-то вы знаете. Прощайте,
сеньора моя! (Уходит.)
Брихида. Нельзя ли подделаться к этому милому Солорсано, чтобы он
вытянул для меня у этого пьяницы-бискайца что-нибудь ценное?
Кристина. Мы еще успеем. Но смотри-ка, он возвращается. Он идет
проворно и смело, десять скуди его подгоняют и пришпоривают.

Входит Солорсано.

Солорсано. Сеньора донья Кристина, вы сделали все, что нужно? Вы
убедились в достоинстве моей цепи?
Кристина. Сделайте одолжение, скажите, как вас зовут?
Солорсано. Дон Эстебан де Солорсано. Но зачем вы меня спрашиваете?
Кристина. Чтобы приложить печать к вашей правдивости и учтивости.
Поговорите немного с сеньорой Брихидой, пока я схожу за деньгами. (Уходит.)
Брихида. Сеньор дон Солорсано, нет ли у вас хоть какой-нибудь
зубочистки и для меня? Уж не такая же я заброшенная, - и у себя дома я
принимаю таких же хороших людей, как и сеньора донья Кристина. Если бы я не
боялась, что нас услышат, я рассказала бы сеньору Солорсано про ее
недостатки. Знайте, что груди у нее, как два пустых мешочка, и дыхание у нее
не лучше, потому что она очень красится. И при всем том ее ищут, посещают и
любят. Я готова исцарапать себе лицо, скорей от бешенства, чем от зависти;
нет человека, который бы подал мне руку, а оттолкнуть меня готовы многие.
Да, безобразным счастье.
Солорсано. Не отчаивайтесь; только бы я был жив, а то другой петух
запоет в вашем курятнике.

Входит Кристина.

Кристина. Вот, сеньор дон Эстебан, десять скуди; а вечером для вас
будет готов ужин княжеский.
Солорсано. Дурак-то наш стоит на улице у дверей ваших; так я пойду за
ним. Вы его приласкайте, хотя, конечно, это будет для вас не слаще пилюль.
(Уходит.)
Брихида. Я его просила, милая, чтоб он нашел для меня какого-нибудь
щедрого человека; он сказал, что сделает это со временем.
Кристина. Со временем! Со временем-то на нас никто и не взглянет:
немного лет - так много барыша, много лет - много убытку.
Брихида. Я сказала тоже, как ты хороша, мила, грациозна и что вся ты
амбра, мускус и цибет.
Кристина. Уж я знаю, милая, что ты за глаза про людей всегда хорошо
говоришь.
Брихида (про себя). Вот, изволите видеть, кому любовники-то достаются!
У меня подошвы у ботинок лучше и дороже, чем у нее брыжи на шее. Опять-таки
скажу: счастье безобразным.

Входят Киньонес и Солорсано.

Киньонес. Бискаец ручки целуется. Вашей милости приказывать.
Солорсано. Сеньор бискаец говорит, что он целует ваши ручки и ждет
ваших приказаний.
Брихида. Ах, какой милый язык! Я его плохо понимаю, но он мне очень
нравится. Кристина. Я целую руки моего сеньора бискайца, и прежде, чем он.
Киньонес. На вид хороша, прекрасна; ну и вечером ужинаем; цепь
остается; ночевать никогда; отдал и довольно.
Солорсано. Мой товарищ говорит, что вы ему нравитесь, что вы красавица;
чтобы ужин был готов, что он дарит вам цепь, хотя ночевать не останется, -
что он уж отдал цепь и довольно.
Брихида. Есть ли еще такой Александр в мире? Счастье, счастье и сто раз
счастье!
Солорсано. Если есть у вас немножко конфект и небольшой глоток вина для
бискайца - так, я знаю, он поплатится за это сторицею.
Кристина. Как не быть! Я сейчас схожу за этим, и у вас будет закуска
лучше, чем у Попа-Ивана Индейского. (Уходит.)
Киньонес. Дама остамши так же хороша, как ушомши.
Брихида. Что он сказал, сеньор Солорсано?
Солорсано. Что дама, которая осталась, то есть вы, так же хороша, как и
та, которая вышла.
Брихида. Сеньор бискаец совершенно прав; и, по правде сказать, в этом
деле он не дурак.
Киньонес. Чорт - дурак; бискаец ума хочешь, когда надо.
Брихида. Я понимаю, он говорит: глуп дьявол; а бискайцы, когда хотят
быть умными, так умны.
Солорсано. Так точно, без малейшей ошибки.

Входят Кристина и слуга, или служанка, которые вносят коробку конфект,
графин вина, салфетку и пр.

Кристина. Извольте кушать, сеньор бискаец; не побрезгайте: все, что
есть в этом доме, есть квинтэссенция чистоты.
Киньонес. Сладкое со мной, вино и вода называй хорошо. Святое подано,
это я пью, да и в другой.
Брихида. О боже! С каким остроумием говорит этот милый сеньор, хотя я и
не понимаю.
Солорсано. Он говорит, что с сладким он пьет вино так же, как и воду, и
что это вино святого Мартина, и что он его еще выпьет.
Кристина. Сколько угодно, душа мера.
Солорсано. Не давайте ему больше, это ему нехорошо, вы сейчас увидите.
Я говорил сеньору Аскараю, чтобы он не пил вина ни под каким видом, да это
не помогает.
Киньонес. Пойдем! А то вино и вниз и вверх, язык кандалы и ноги
колодки. Вечером прихожу, сеньора. Помилуй тебя господи!
Солорсано. Ну, вот он как разговаривает; вы видите, что я говорил
правду.
Кристина. Что же он сказал, сеньор Солорсано?
Солорсано. Что вино кандалы для его языка и колодки для ног, что он
придет вечером и чтобы вы оставались с богом.
Брихида. Ах, грех какой! Как у него глаза помутились и язык путается!
Боже! У него ноги заплетаются! Он, должно быть, много выпил. Никого в жизни
мне так жалко не было, как его; так молод и такой пьяница.
Солорсано. Он уж из дому пришел готовый. Вы, сеньора Кристина,
приготовьте нам ужин; я его заставлю проспаться, и будем мы у вас сегодня
вечером как раз в свое время.
Кристина. Все будет как следует; идите в добрый час.

Уходят Киньонес и Солорсано.

Брихида. Кристина, милая, покажи мне цепь, дай мне досыта налюбоваться
на нее. Ай, какая красивая, новая, блестящая, и как дешево! Ну, Кристина, уж
нечего толковать. Так или иначе, а богатство так и льется на тебя, счастье
так и валит прямо в двери без хлопот с твоей стороны. В самом деле, ты
счастливая из счастливых. Но, конечно, ты этого заслуживаешь своей
бойкостью, красотой и великолепным умом. Этих прелестей достаточно, чтобы
покорить самых беззаботных и необузданных людей; да, ты не то, что я, - я
неспособна и кота привязать к себе. Возьми цепь, милая, а то я надорвусь от
слез; и не от того, чтобы я тебе завидовала, а себя-то уж очень жаль.

Входит Солорсано.

Солорсано. Нас постигло величайшее несчастие в мире!
Брихида. Боже! Несчастие! Что такое, сеньор Солорсано?
Солорсано. Когда мы шли домой, то на повороте этой улицы встретили
слугу отца нашего бискайца с письмами и печальной новостью, что отец его при
смерти и что велел ему сию же минуту ехать, если хочет застать его живого.
Он привез и денег на дорогу, и без всякого разговора надо отправляться
сейчас же. Я принес десять скуди для вас, вот они, и вот еще десять, которые
я взял у вас давеча: отдайте мне цепь. Коли отец его жив, он возвратится и
привезет вам цепь назад, - или не будь я дон Эстебан де Солорсано.
Кристина. Признаюсь, мне жаль; я не об интересе говорю, а о молодом
человеке, потому что уж я его полюбила.
Брихида. Хороши и десять скуди, ведь они пришли даром; бери их, милая,
и отдай цепь сеньору Солорсано.
Кристина. Вот, извольте, пожалуйте деньги. Правду сказать, я думала
истратить на ужин больше тридцати скуди.
Солорсано (подменяя мешочек с цепью.). Сеньора Кристина, старого
воробья на мякине не обманешь; такие штуки можно делать только с
простофилями; не на того напали, ищите другого, поглупей.
Кристина. К чему столько пословиц, сеньор Солорсано?
Солорсано. Для того, чтобы вы поняли, что жадность прорвала мешочек.
Неужели в такое короткое время я мог показаться вам человеком, с которым
можно поступать без всякой церемонии. Сеньора Кристина, кто за большим
погонится, тот и малое потеряет, да и сам попадется. Вы взяли от меня цепь
золотую, а возвращаете мне фальшивую; я не желаю, чтоб так быстро
совершались со мной Овидиевы превращения. Ах, канальство, как ловко ее
подменили и как скоро!
Кристина. Что вы говорите, сеньор мой? Я этого не понимаю.
Солорсано. Я говорю, что это не та цепь, которую я вам дал, хотя и
похожа. Эта поддельная, а та золотая, двадцать второй пробы.
Брихида. Да, да, клянусь вам, то же говорил и сосед, золотых дел
мастер.
Кристина. Да хоть бы сам чорт говорил!
Солорсано. Чорт или чертовка! Отдайте цепь и увольте нас от крику; не
нужно ни клятв, ни ругательств.
Кристина. Пусть сам чорт меня возьмет, или кто там хочет, если это не
та цепь, которую вы мне дали; да у меня никакой другой и в руках не было.
Боже правосудный, до какого обвинения я дожила!
Солорсано. Кричать незачем; на то есть коррехидор, чтобы каждого
рассудить по справедливости.
Кристина. Если это дело попадет в руки коррехидора, так я останусь
виновата: он имеет обо мне такое дурное мнение, что мою правду примет за
ложь и мою невинность за вину. Сеньор мой, если, кроме этой, была
какая-нибудь другая цепь в моих руках, то пусть они отсохнут.

Входит альгвасил.

Альгвасил. Что за шум, что за крики, что за слезы и что за брань?
Солорсано. Вы, сеньор альгвасил, пришли как раз кстати. Этой даме,
высокого севильского полета, я час тому назад оставил цепь за десять
дукатов, для известной цели. Возвращаюсь теперь, чтоб выручить ее, и вместо
той, которую я дал и которая весила полтораста золотых дукатов двадцатой
пробы, мне отдает она эту поддельную, которая не стоит и двух дукатов. И,
вместо надлежащего удовлетворения, хочет провести меня на бобах слезами и
криками, тогда как сама знает, что свидетелем справедливости моих слов была
эта самая дама, перед которой все происходило.
Брихида. И происходило, и даже произошло. Клянусь богом и моей душой, я
должна сказать, что этот сеньор совершенно прав. Однако я не могу себе
представить, как мог произойти подмен, потому что цепь не выходила из этой
залы.
Солорсано. Сеньор альгвасил, сделайте для меня такую милость, доставьте
эту сеньору к коррехидору, там мы разберемся.
Кристина. Я опять-таки говорю, что если меня поставят перед
коррехидором, я буду обвинена.
Брихида. Да, она с ним не в ладах.
Кристина. Ну, уж теперь я бешусь, теперь я в отчаянии, теперь меня
грызут ведьмы!
Солорсано. Ну, хорошо, я кой-что сделаю для вас, сеньора Кристина,
собственно для того, чтобы вас не грызли ведьмы или по крайней мере чтобы вы
не бесились. Эта цепь очень похожа на ту настоящую, которая была у бискайца,
он сумасшедший и немножко пьяница; я соглашаюсь взять ее у вас и уверить
его, что это его цепь. А вы удовлетворите сеньора альгвасила и приготовьте
ужин сегодня вечером; и успокойтесь духом, убыток для вас небольшой.
Кристина. Небо вам заплатит за это. Сеньору альгвасилу я дам полдюжины
дукатов и на ужин употреблю один и останусь навсегда рабой сеньора
Солорсано.
Брихида. Я переломлюсь, танцуя на сегодняшнем вечере.
Альгвасил. Вы поступили, как благородный и добрый кавалер, который
считает своей обязанностью служить женщинам.
Солорсано. Пожалуйте десять скуди, которые я вам дал лишку.
Кристина. Вот они, а вот шесть сеньору альгвасилу.

Входят два музыканта и Киньонес - бискаец.

Музыканты. Мы все слышали, и вот мы здесь.
Киньонес. Теперь и я могу сказать моей сеньоре Кристине, что и она на
манку идет.
Брихида. Да где же это видано, чтоб бискаец так чисто говорил
по-испански?
Киньонес. Я только тогда говорю нечисто, когда захочу.
Кристина. Я позволю убить себя, если не они, не эти мошенники устроили
со мной эту штуку.
Киньонес. Сеньоры музыканты, исполните романс, который я вам дал! Вы
знаете, к чему он клонит?

Музыканты
(поют)

Женщины с умом бывают,
Но, не менее того,
Все же очень мало знают
Или вовсе ничего.
Те, которые умеют
В оживленном разговоре
Подбирать на диво фразы,
Те, что наизусть читают
И Лофраса и Диану,
Или кавалера Феба
И Лауру Оливанте,
Те, что каждую неделю
Кавалера Дон Кихота
Знаменитого читают,
Все ж, не менее того,
Очень, очень мало знают
Или вовсе ничего.
Те, что верят слепо в ум свой,
Полный замыслов лукавых,
Похотливых и корыстных,
Те, которые нередко
Забывают осторожность
И бросаются на шею
Первым встречным без разбора,
Те, которые гордятся
Деликатным обхожденьем
И себя за совершенство
В обращении считают,
Все ж, не менее того,
Очень, очень мало знают
Или вовсе ничего.

Кристина. Ну, хорошо, я признаюсь, я обманута, и все-таки я приглашаю
вас сегодня на вечер.
Киньонес. Принимаем приглашение, и пойдет у нас пир горой.

ИЗБРАНИЕ АЛЬКАЛЬДОВ В ДАГАНСО
(La eleccion de los alcaldes de Daganzo)

ЛИЦА:

Баккалавр Пессунья.
Педро Эсторнудо, письмоводитель.

Пандуро |
} Рехидоры {*}.
Альгарроба |

Хуан Беррокаль |
Франсиско де Умильос | земледельцы,
Мигуэль Харете } кандитаты в
Педро де ля Рана | алькальды {**}.

Слуга.
Подсакристан.
Цыгане и цыганки.

{* Рехидоры - члены муниципального управления, советники. (А. Н. О.)
** Алькальды - судьи в деревнях или местечках. (А. Н. О.)}

Комната.
Входят баккалавр Пессунья, письмоводитель Педро Эсторнудо, рехидор Пандуро и
рехидор Алонсо Альгарроба.

Пандуро

Рассядемтесь, и все пойдет в порядке,
Коли благим угодно небесам.

Альгарроба

Столкуемся, а то не будет толку.
В согласии мы без труда покончим
Свои дела, коль то угодно небу,
А там, угодно или нет, не знаю.

Пандуро

Альгарроба, у вас язык фальшивит.
Поосторожней надо говорить.
Приятно ль слушать эти ваши речи?
"Угодно небу или нет". Ну, право!
Уж если вы да умничать начнете,
Так все у вас навыворот выходит.

Альгарроба

А все же я хороший христианин
И верю в бога крепко.

Баккалавр

И прекрасно;
Чего же лучше?

Альгарроба

Если же проврусь,
Так признаюсь, что гусь я деревенский.
Не всяко слово в счет...

Письмоводитель

Довольно спорить!
Бог грешникам погибели не хочет;
А пусть живут да каются.

Альгарроба

Ну, что же!
И я живу и каюсь, и уверен,
Что небо может все, чего захочет;
Никто ему препятствовать не смеет,
Особенно, коль дождик...

Пандуро

С облаков ведь,
Альгарроба, дожди-то, а не с неба.

Альгарроба

О, чорт возьми! За тем ли мы собрались,
Чтоб брань да перекоры заводить?
Альгарроба и рта не смей разинуть,
Сказать ему ни слова не дают.

Баккалавр

Redeamus ax rem {Вернемся к делу,}, сеньор Пандуро
И сеньор Альгарроба, тратить время
Не будем на пустые перебранки.
Да разве мы для скучных препирательств
Сошлися здесь? Куда как хорошо:
Как только лишь Пандуро с Альгарробой
Сойдутся вместе, тотчас между ними
Поднимутся и бури и волненья
Из тысячи пустых противоречий.

Письмоводитель

Сеньор Пессунья говорить изволит
До чрезвычайности правдиво. Обратимся
К занятиям, к избранию алькальдов
На следующий год; и надо нам
Таких избрать, чтоб не могли в Толедо
Забраковать, а только утвердили.
Вот для чего мы здесь и собрались.

Пандуро

У нас теперь четыре претендента:
Хуан Берро,каль, Франсиско д'Умильос,
Мигуэль Харете, Педро де ля Рана,
Солидные, значительные люди,
И управлять сумеют не в Дагансо,
А даже в самом Риме.

Альгарроба

У романцев.

Письмоводитель

У вас своя программа? Так, ей-богу,
Я дело брошу.

Альгарроба

Наш письмоводитель,
Мне кажется, зовется Эсторнудо {*};
{* Эсторнудо значит чихун - человек,
который часто чихает. (А. Н. О.).}
А он возносится и подымает нос.
Но успокойтесь, больше я ни слова.

Пандуро

Найдется ли во всей земной округе...

Альгарроба

В какой "округе"? В "круге" бы сказали,
Премудрый наш Пандуро, - было б лучше.

Пандуро

Во всей вселенной, я хотел сказать,
Нельзя найти таких людей премудрых,
Как наши претенденты.

Альгарроба

Да, я знаю,
Что Беррокаль имеет превосходный
Инстинкт.

Письмоводитель

Да в чем инстинкт?

Альгарроба

Он очень ловок
Расценивать и пробовать вино.
В моем дому он пробовал однажды
Вино в бочонке и сказал, что пахнет
Вино и деревом, и кожей, и железом.
Когда бочонок кончили, нашли
На дне его лучинку, и кусочек
Какой-то кожи, и железный ключик {*}.
{* Такой же рассказ о знатоке вина и
в тех же самых выражениях приводится
Сервантесом и в "Дон Кихоте", (А. Н. О.)}

Письмоводитель

О, редкое искусство! Редкий ум!
Кто знает столько, может управляться
В любом из всех испанских городов.

Альгарроба

Мигуэль Харете, вот орел!

Баккалавр

А в чем?

Альгарроба

Стрелять из арбалета.

Баккалавр

Меток он?

Альгарроба

Да так-то меток, что не будь левша он,
Так не было б в окрестности житья
И воробьям.

Баккалавр

Ну, это для алькальда
Почти необходимое искусство.

Альгарроба

Что вам сказать о Франсиско д'Умильос?
Он вычинит ботинки, как портной.
А Педро де ля Рана... ну, уж память!
Сравниться с ним нельзя; он помнит песню
О славной в древности собаке Альвы
Всю слово в слово, без одной ошибки.

Пандуро

Мой голос за него.

Письмоводитель

И мой.

Альгарроба

А я
За Беррокаля.

Баккалавр

Я ни за кого,
Пока не убедимся в их уме
И знании законов...

Альгарроба

Это можно.
И средство есть: велите их покликать,
И баккалавр сеньор Пессунья может
Задать экзамен им, он дело знает.
Сообразясь с их знаньем, мы увидим,
Кого из них на должность посадить.

Письмоводитель

Ей-богу, вот прекраснейший совет!

Пандуро

Такой совет, что даже для столицы
Годится. Потро-медики в столице,
Так пусть у нас потро-алькальды будут.

Альгарроба

"Прото", сеньор Пандуро, а не потро.

Пандуро

Вы, Альгарроба, самый злой фрискал.

Альгарроба

Фискал, а не фрискал.

Письмоводитель

Ах, боже правый!
Какой несносный этот Альгарроба!

Альгарроба

Экзаменуют же и брадобреев,
И кузнецов, портных, и есть экзамен
Подлекарям и прочей разной дряни;
Тем более для звания алькальдов
Экзамены необходимы. Кто же
Окажется на эту должность годным,
Тому давать бумагу; пригодится
Она вперед ему: с такой бумагой,
Да в белой рамке, бедный человек
Между народом будет уважаться,
Как золото. У нас такой повальный
Неурожай на умных-то алькальдов,
Особенно в местечках небольших.

Баккалавр

Отлично сказано и очень дельно
Задумано. Зовите Беррокаля,
Посмотрим мы, далеко ли хватают
Лучи ума его.

Входят Беррокаль, Умильос, Харете, де ля Рана.

Альгарроба

Четыре претендента:
Умильос, Рана, Серрокаль, Харете
Явилися пред нами; вот они.

Баккалавр

Добро пожаловать, покорно просим!

Беррокаль

Почтенье вашим милостям от нас!

Пандуро

Пожалуйте, садитесь; места много.

Умильос

Я сяду и подумаю.

Харете

Да все
Мы, слава богу, думать-то умеем.

Рана

О чем, Умильос, думать?

Умильос

Вот о том,
Что выбор наш так долго затянулся.
Не нужно ли принесть вам индюков,
И мусту виноградного в кувшинах,
И старого вина в больших бочонках,
С бурдюк величиной? Скажите только,
Уж мы свое усердие приложим.

Баккалавр

Не нужно взяток здесь! У нас решенье
Единогласное: кто больше годен
Окажется в алькальды, тот и будет
В алькальды избран и провозглашен.

Рана

Согласен.

Беррокаль

Тоже.

Баккалавр

Вот и в добрый час!

Умильос

И я согласен тоже.

Xарете

Равномерно.

Баккалавр

Итак, экзамен!

Умильос

Ну, пускай экзамен!

Баккалавр

Читать умеете, Умильос?

Умильос

Нет;
И не найдется в целом нашем роде
Ни одного такого вертопраха,
Чтоб он учиться стал химерам этим,
Которые мужчин до угольков,
А женщин до дурных домов доводят.
Читать не знаю; но зато другого,
Получше чтенья, знаю очень много.

Баккалавр

А именно?

Умильос

Четыре службы знаю
Церковные напамять и читаю
Четыре раза или пять в неделю.

Рана

И с этим проситесь в алькальды?

Умильос

С этим
И с тем еще, что добрый христианин,
Сенатором могу быть римским даже.

Баккалавр

Прекрасно! Ну, а вы, сеньор Харете,
Что знаете?

Харете

Читать, сеньор Пессунья,
Умею я, но только что немного:
Вот на складах сижу четвертый месяц,
А через пять дойду и до конца.
Помимо этой грамотной науки,
Умею плугом управлять отлично
И подковать умею в три часа
Быков четыре пары самых бойких.
Здоров во всех суставах; я не глух,
Не слеп, и нет ни насморку, ни кашлю.
Хороший христианин, как и все,
И из лука стреляю, точно Туллий.

Альгарроба

Способности большие, для алькальда
Необходимые.

Баккалавр

Какие знанья
У Беррокаля?

Беррокаль

Я на языке
И в горле содержу свое искусство;
Отведывать и смаковать на свете
Искусника другого нет: имею
Во рту своем поболее полсотни
Оттенков вкусовых по винной части.

Альгарроба

И с этим вы хотите быть алькальдом?

Беррокаль

Хочу, и очень. Стоит мне набраться
От Бахуса - сейчас мои все чувства
Настроятся, и, кажется, Ликурга
Могу учить писать его законы
И с Бартуло пересыпать.

Пандуро

Потише!
В совете мы.

Беррокаль

Ну, что ж, я не притворщик
И не свинья, а только говорю,
Что не уважить прав моих попробуй,
Так выкину я ваш кабак в окошко.

Баккалавр

Угрозы нам? Клянусь моею жизнью,
Они не страшны, сеньор Беррокаль.
Какие знания у Педро Рана?

Рана

Я Рана {*} и пою довольно плохо;
{* Rana по-испански значит лягушка. (А. Н. О.)}
Но все-таки я объяснить желаю
Характер свой, не ум конечно. Если
Алькальдом буду я, сеньоры, палку
Побольше приберу, а не простую:
Дубовая иль буковая будет,
В два пальца толщины, чтоб не ломилась
Под тяжестью приятной кошельков
С дукатами и прочих разных взяток,
Иль просьб, иль обещаний, или ласки,
Тяжелых, как свинец, и незаметно
Отягощающих, пока не сдавят
Как плечи, так и душу. Я прибавлю,
Что буду обходителен и ласков,
Порой суров, но грозен никогда.
Не оскорблю бездельника-бродягу,
Которого поставят предо мною
Его поступки. Более обидны
Судейские презрительные речи,
Чем мягкие, хотя бы заключался
В них более жестокий приговор.
Не должен властный забывать учтивость,
Не должен пред склоненной головой
Судья являться гордым и надменным.

Альгарроба

Ей-богу, песенка лягушки нашей
Получше будет песни лебединой.

Пандуро

В ней сотни мыслей самых цензориных.

Альгарроба

Катона цензорина; справедливо,
Сеньор Пандуро.

Пандуро

Вот опять привязка.

Альгарроба

Покуда нет, а будет, коль придется.

Письмоводитель

Не будет никогда. Что за привычка
Ужасная к раздорам, Альгарроба!

Альгарроба

Не очень громко вы, сеньор писака!

Письмоводитель

Какой писака, фарисей!

Баккалавр

Клянуся
Святым Петром, безмерный беспорядок!

Альгарроба

Да я шутил.

Письмоводитель

И я шучу.

Баккалавр

Довольно,
Не нужно больше шуток, чорт возьми!

Альгарроба

Кто лжет, тот лжет.

Письмоводитель

Кто правду говорит,
Тот правду.

Альгарроба

Правду.

Письмоводитель

Ну, на том и кончим.

Умильос

Наобещал-то много Рана, только
Далеко это. Коль получит вару,
Так должен стать иным он человеком,
Нем был доселе.

Баккалавр

Это очень верно
Сказал Умильос.

Умильос

Я еще скажу,
Что если вару мне дадут, увидят,
Что я не изменюсь, не подменюсь.

Баккалавр

Так вот вам вара, и предположите,
Что вы алькальд.

Альгарроба

Вот славно! Палку дали,
Да только левую.

Умильос

Да как же так?

Альгарроба

Не правда, что ль? Хоть за версту, так видно
Что левая; глухой, немой увидят.

Умильос

Даете палку левую, так как же
Хотите, чтоб судил я право?

Письмоводитель

Дьявол
Вселился в Альгарробу. Где видали
И слыхано ль когда о палках левых?

Входит сторож.

Сторож

Сеньоры, здесь у двери ждут цыгане,
Цыганочки хорошенькие с ними.
Сказал я им, что некогда, что дело
У ваших милостей, а все ж нейдут,
Все просятся сюда, чтоб вашу милость
Повеселить.

Баккалавр

Пускай войдут; посмотрим,
Быть может, пригодятся к торжеству
На праздник Тела; я распорядитель.

Пандуро

Пускай войдут!

Баккалавр

Пускай войдут скорее!

Умильос

По нраву мне они.

Xарете

Непрочь и я.

Рана

Цыгане ли они? А то, смотрите,
Останемся, пожалуй, без носов.

Сторож

Они идут без зова. Вот они

Входят цыгане-музыканты и две цыганки, очень приличные.

Цыгане-музыканты
(играют и поют, цыганки пляшут)

Почитание приносим
Мы рехидорам Дагансо,
Людям ловкости примерной,
Людям здравых рассуждений,
Искусившимся в уменьи
Править так свое судейство,
Что снискали уваженье
Христиан и даже мавров.
И как будто небо дало,
Небо звездное, скажу я,
В вас Самсонов по наукам,
А по силе Бартулосов.

Xарете

Истории тут много в этой песне.

Умильос
Цыгане и цыганки несравненны!

Альгарроба

Немного жирны только.

Баккалавр

Эй, sufficit! {довольно!}

Цыгане-музыканты
(поют)

Как меняется погода,
Как меняются листы,
Что зимою отпадают,
А весной опять живут,
Так и мы меняем танцы
И в коленцах и в каданце;
Переменчивость у женщин
Не диковина давно.

Да здравствуют рехидоры Дагансо,
По виду пальмы, хоть в душе дубы!
(Пляшут.)

Xарете

Хороший стих, ей-богу!

Умильос

И со смыслом.

Беррокаль

Я напечатаю, чтобы осталось
Воспоминание о нас в века
Веков, аминь.

Баккалавр

Молчите, если можно.

Цыгане-музыканты
(поют)

Многие вам лета!
В кругообращеньи
Пусть для вас счастливо
Дни бегут за днями.
Чтобы вам на свете
Жить и не стареть,
А вашим садочкам
Вечно зеленеть.
Бури-непогоды
Пусть несутся мимо,
Пусть вас обвевают
Нежные зефиры.

Да здравствуют рехидоры Дагансо,
По виду пальмы, хоть в душе дубы!

Баккалавр

Мне, в частности, не нравится припев.
А вообще недурно.

Беррокаль

Помолчите!

Цыгане-музыканты
(поют)

Я песок потопчу
Полегонечку, так;
Я песочек потопчу
Потихонечку, так! {*}

{* "Я песок потопчу" - цыганская песня, бывшая в то время в моде.
Смыслу в ней немного, как и в большинстве цыганских песен. (А. Н. О.)}

Пандуро

Ну музыканты! Так и подсыпают
За песней песню.

Умильос

Дьяволы-цыгане.

Цыгане-музыканты
(поют)

Я по твердой земле
Потопчусь посильней,
Знаю, что любовь моя
Похоронится в ней;
Счастье жизни всей моей
Потоптала любовь
Так тихонечко.

Входит подсакристан, очень дурно одетый.

Подсакристан

Сеньоры рехидоры, доложу вам:
Ведете вы себя, как негодяи:
Да разве правят краем, чорт возьми,
Между гитар, танцоров и веселья?

Баккалавр

Схватить его, Харете!

Xарете

Я схватил уж.

Баккалавр
Попону дайте! И, клянусь вам богом,
Летать ему высоко, негодяю,
Бесстыдному, невеже, грубияну
Нахальному.

Подсакристан

Послушайте, сеньоры!

Альгарроба

Сейчас вернусь с попоной для качанья.
(Уходит, грозя причетнику.)

Подсакристан

Смотрите, говорю вам, я пресвитер!

Баккалавр

Пресвитер? Ах, негодный!

Подсакристан

Я пресвитер,
Иль в первом постриженьи, все равно.

Пандуро

"А вот посмотрим", - говорит Аграхес.

Подсакристан

Да Граха нету здесь.

Баккалавр

Найдется грач
И выклюет тебе язык и бельма.

Рана

Скажи, несчастный, что за чорт вселился
К тебе в язык! И кто тебя подвигнул
Юстицию упреком оскорбить?
Да разве ты правитель в государстве?
Твоя работа: колокол да требник;
Не тронь властей; они уж сами знают
Свои дела, получше нас с тобой!
Не хороши - молись, чтоб бог исправил,
А хороши - чтоб бог хранил для нас.

Баккалавр

Святой, блаженный Рана человек!

Входит Альгарроба и тащит на плечах за один конец попону, которая волочится
за ним.

Альгарроба

За мной не станет дело.

Баккалавр

Все беритесь!
Не отставать, цыгане и цыганки:
Качай, друзья!

Подсакристан

О господи, помилуй!
Смотрите, рассержусь, так будет плохо
За эти шутки от меня. Клянусь
Петром, что всех постигнет отлученье,
Которые держались за попону.

Рана

Довольно, стойте! Не казнят вконец,
Чтоб бедному раскаянье оставить.

Подсакристан

Измят совсем. И уж теперь напредки
Зашью свой рот двойной сапожной дратвой.

Рана

Вот именно, лишь только то и нужно.

Баккалавр

Цыгане, вы домой ко мне придите;
Поговорить хочу.

Цыган

Пойдем с тобой.

Баккалавр

До завтра выборы; сберемся рано
Поутру мы, а голос мой за Рана.

Цыган

Запеть, сеньоры?

Баккалавр

Что-нибудь запойте!

Пандуро

Таких певцов, как Рана, поискать.

Xарете

Поет и ловко в уши напевает.

Уходят. Цыгане поют "По песочку..."

БДИТЕЛЬНЫЙ СТРАЖ
(La guarda cuidadosa)

ЛИЦА:

Солдат.
Пасильяс, сакристан {*}.
Грахалес, другой сакристан {**}.
Андрес, парень с кружкой для сбора на икону.
Мануэль, другой парень, торгующий в разнос
полотном, кружевами и пр.
Башмачник.
Кристина, судомойка.
Хозяин Кристины.
Хозяйка.
Музыканты.

{* Пасильяс, собственно, не сакристан, а подсакристан - sota-sacristan
(обязанность их была звонить и убирать церковь) - по-нашему, пономарь. (А.
Н. О.)
** Сакристан - то же, что дьячок. (А. Н. О.)}

Улица.
Входит солдат отважной походкой, в рваной перевязи и в очках; за ним, в
некотором отдалении, плохонький сакристан,

Солдат. Что тебе нужно, пустой призрак?
Сакристан. Я не пустой призрак, я твердое тело.
Солдат. Да, но все-таки я заклинаю тебя всем моим злополучием, скажи:
кто ты и чего ищешь в этой улице?
Сакристан. Со всем моим благополучием отвечаю тебе: я Лоренсо Пасильяс,
подсакристан этого прихода, и ищу того, что я-то найду, и чего ты тоже
ищешь, да не находишь.
Солдат. Ты чего доброго не Кристиночку ли ищешь, судомойку из этого
дома?
Сакристан. Tu dixisti {Ты сказал. Здесь - точно так.}.
Солдат. Ну, так поди сюда, валет {Тут игра слов. Пасильяс
sota-sacristan, - слово sola по-испански значит и под (предлог), и валет
Пасильяс называет солдата саballo, а это слово значит и лошадь, и дама в
картах. (А. Н. О.)} сатаны.
Сакристан. Ну, так я здесь останусь, мне и тут хорошо, кислая пиковая
дама.
Солдат. Прекрасно: валет и дама! Недостает туза; но ты скоро его
получишь. Поди сюда, еще раз говорю я тебе. А знаешь ли ты, Пасильяс, рожон
тебе в горло, что Кристина мой предмет.
Сакристан. А знаешь ли ты, улитка в человечьем платье, что этот твой
предмет я выручил и закрепил за себя и что он мой по всем правам и законам.
Солдат. Нет, как бог свят, я тысячу раз пырну тебя шпагой и исполосую
твою голову в клочки.
Сакристан. С тебя довольно и тех клочков, которые у тебя на штанах и на
колете; а голову мою уж оставь в покое!
Солдат. Да ты разговаривал когда-нибудь с Кристиной?
Сакристан. Всегда, когда только мне угодно.
Солдат. Давал ей подарки?
Сакристан. Много.
Солдат. Сколько и какие?
Сакристан. Я подарил ей коробочку из-под айвы, очень большую,
полнехоньку просвирных обрезков, белых, как снег, и на придачу четыре
восковых огарка, тоже белых, как горностай.
Солдат. А еще что?
Сакристан. А еще письмо со вложением ста тысяч... желаний служить ей.
Солдат. И что ж она тебе отвечала?
Сакристан. Обнадеживает, что скоро моей женой будет.
Солдат. Как, разве ты еще не пострижен?
Сакристан. Нет, я послушник и могу жениться, как когда мне в голову
придет, что ты и увидишь очень скоро.
Солдат. Поди сюда, трепаный послушник, отвечай мне на то, что я у тебя
буду спрашивать! Если уж тебе эта девушка так превосходно отвечала, чему я
не совсем верю, на твои жалкие подарки, как же она ответит на мои
великолепные? Я ей послал недавно любовное письмо, написанное ни больше ни
меньше как на обороте мемориала, где я изложил свои заслуги и настоящую
бедность, который я подавал его величеству, потому что солдату не стыдно
признаться, что он беден. Мемориал этот уже утвержден, о чем и сообщено
главному раздавателю милостыни; и, однакож, я, нисколько не жалея и не думая
о том, что это, без сомнения, будет мне стоить от четырех до шести реалов, с
невероятным благородством и замечательной свободой написал на обороте его,
как я уже говорил тебе, свое письмо; и из грешных моих рук перешло оно в ее
почти святые руки.
Сакристан. Еще что-нибудь посылал ты ей?
Солдат. Вздохи, слезы, рыдания, пароксизмы, обмороки и всякие
необходимые демонстрации, к которым прибегают добрые любовники, чтобы
открыть свою страсть, и которыми они пользуются и должны пользоваться во
всякое время и при всяком удобном случае.
Сакристан. А серенады ты ей давал?
Солдат. Да, из моих ахов и охов, из моих жалоб и стонов.
Сакристан. А я так даю ей серенаду колоколами при всяком случае и такую
продолжительную, что надоел всем соседям постоянным звоном; и это я делаю
единственно для того, чтобы доставить ей удовольствие и чтоб она
чувствовала, что я оттуда, с колокольни, заявляю, что всегда готов к ее
услугам. Хотя мое дело звонить по покойникам, но я звоню уж, и к праздничным
вечерням.
Солдат. В этом ты имеешь преимущество передо мной: мне звонить не во
что.
Сакристан. И чем же отвечала тебе Кристина на твое бесконечное
ухаживанье за ней?
Солдат. Тем, что она ни видеть, ни слушать меня не хочет, что
проклинает, как только я покажусь на этой улице, что обливает меня мыльной
водой, когда стирает, и помоями, когда моет посуду, - и это каждый день,
потому что каждый день я на этой улице стою у ее дверей; потому что я ее
бдительный страж; наконец потому, что я собака на сене и прочее. Сам я не
пользуюсь и не дам пользоваться никому, пока жив. Поэтому убирайся отсюда,
сеньор пономарь; а то как бы я, вопреки уважению, которое имел и имею к
вашему сану, не раскроил тебе черепа.
Сакристан. Да, если ты раскроишь так, как раскрой-лось твое платье, так
хоть брось.
Солдат. Что платье! Попа и в рогоже знают. Солдат, оборванный на войне,
такой же чести заслуживает, как и ученый в истрепанной мантии, потому что
она свидетельствует о давности его ученых занятий. Ты смотри, как бы я не
исполнил того, что посулил тебе!
Сакристан. Не оттого ли ты храбришься-то, что я без оружия? Так подожди
тут, сеньор бдительный страж, и ты увидишь, кто из нас герой-то.
Солдат. Так неужто Пасильяс?
Сакристан. Слепой сказал: посмотрим! (Уходит.)
Солдат. О женщины, женщины! Все вы, или большей частью, переменчивы и
капризны. И ты, Кристина, оставила меня, цвет и цветник солдатства, и
сошлась с этой сволочью полусакристаном, когда и полный-то сакристан и даже
каноник тебе не пара! Но я постараюсь, чтобы тебе не удалось и, сколько
могу, помешаю твоему удовольствию, гоняя с этой улицы и от твоих дверей
всякого, кто мечтает о возможности каким бы то ни было образом сделаться
твоим любовником. Я добьюсь того, что заслужу имя бдительного стража.
Входит парень с кружкой и в зеленом платье, как обыкновенно ходят
сборщики подаяний для икон.
Парень. Подайте, ради господа, на лампаду на масло святой Люсии, и
сохранит она зрение очей ваших. Эй, хозяйка! Подадите милостыню?
Солдат. Эй, друг, святая Люсия, подите сюда! Что вам нужно в этом доме?
Парень. Разве вы, ваша милость, не видите? Милостыню на лампаду на
масло святой Люсии.
Солдат. Да вы просите на лампаду или на масло для лампады? Вы говорите:
"милостыню на лампаду на масло", и выходит, как будто вы просите на масляную
лампаду, а не на лампадное масло.
Парень. Да уж это всякому понятно, что я прошу на масло для лампады, а
не на масляную лампаду.
Солдат. И вам всегда подают здесь?
Парень. Каждый день по два мараведи.
Солдат. А кто выходит подавать?
Парень. Да кто случится; но чаще всех выходит судомоечка, которую зовут
Кристиной, хорошенькая, золотая девушка.
Солдат. Вот как: "судомоечка хорошенькая, золотая?"
Парень. Жемчужная.
Солдат. Так, значит, вам нравится эта девочка?
Парень. Да будь я хоть деревянный, и то она не может мне не
понравиться.
Солдат. Как ваше имя? Не все же мне звать вас святой Люсией.
Парень. Меня, сеньор, зовут Андрее.
Солдат. Ну, сеньор Андрее, слушайте, что я скажу вам! Вот вам восемь
мараведи; это ровно столько, сколько подадут вам в четыре дня в этом доме и
что обыкновенно выносит вам Кристина, и ступайте с богом! Предупреждаю вас,
что четыре дня вы не должны показываться у этих дверей ни за что на свете;
иначе я переломаю вам пинками ребра.
Парень. Да я весь месяц не приду, если только помнить буду. Не
беспокойтесь, ваша милость, я ухожу. (Уходит.)
Солдат. Не дремли, бдительный страж!

Входит другой парень, разносчик, торгующий полотном, нитками, тесемками
и другим подобным товаром.

Разносчик (кричит). Кому нужно тесемок, фландрских кружев, полотна
голландского, кембрейского, португальских ниток?
Кристина (из окна). Эй, Мануэль! Есть вышитые воротники для рубашек?
Разносчик. Есть самые лучшие.
Кристина. Войди, моей сеньоре их нужно. (Отходит от окна.)
Солдат. О звезда моей погибели, а прежде путеводная полярная звезда
моей надежды! Эй, тесемки или как вас там зовут! Вы знаете эту девушку,
которая вас кликала из окна?
Разносчик. Знаю; но зачем вы меня об этом спрашиваете?
Солдат. Не правда ли, что у ней очень хорошенькое личико и что она
очень мила?
Разносчик. Да, и мне тоже кажется.
Солдат. Ну, а мне тоже кажется, что вы не войдете в этот дом; иначе,
клянусь богом, я разобью вам зубы, так что ни одного живого не останется.
Разносчик. Как же мне нейти туда, куда меня зовут? Ведь я торгую.
Солдат. Убирайся, не возражай мне! А то будет сделано то, что тебе
сказано, и сейчас же.
Разносчик. Вот какое ужасное происшествие! Успокойтесь, сеньор солдат,
я ухожу. (Уходит.)
Кристина (из окна). Что ж ты нейдешь, Мануэль?
Солдат. Мануэль бежал, владычица воротников и всяких петель, живых и
мертвых, которые на шею надеваются, потому что ты имеешь власть надевать их
и затягивать.
Кристина. Боже! Что за постылое животное! Чего еще тебе нужно в этой
улице и у нашей двери? (Скрывается.)
Солдат. Померкло мое солнце и скрылось за облака.

Входит башмачник, в руках пара новых туфель; хочет войти в дом и
встречается с солдатом.

Солдат. Добрый сеньор, вам нужно кого-нибудь в этом доме?
Башмачник. Да, нужно.
Солдат. А кого, если можно спросить?
Башмачник. Отчего ж нельзя? Мне нужно судомойку из этого дома; я принес
ей туфли, которые она заказывала.
Солдат. Так, значит, вы ее башмачник?
Башмачник. Да, я уж много раз шил для нее.
Солдат. Она примеривать будет эти туфли?
Башмачник. Не нужно; они на мужскую ногу, - она всегда такие носит; так
она их прямо наденет.
Солдат. Заплачено за них или нет?
Башмачник. Нет еще; да она сейчас заплатит.
Солдат. Не сделаете ли вы мне милость, и очень большую для меня?
Поверьте мне эти туфли в долг; я заплачу вам, что они стоят, через два дня,
потому что я надеюсь получить очень много денег.
Башмачник. Конечно, поверю. Пожалуйте что-нибудь в залог; я бедный
ремесленник и не могу верить на слово.
Солдат. Я дам вам зубочистку, которую ценю очень высоко и не продам
даже за скудо. Где ваша лавочка, чтобы мне знать, куда принести деньги?
Башмачник. На длинной улице, у одного из столбов; а зовут меня Хуан
Хункос.
Солдат. Сеньор Хуан Хункос, вот вам зубочистка, цените ее дорого,
потому что это вещь моя.
Башмачник. Как, эту спичку, которая не стоит и двух мараведи? И вы
хотите, чтоб я ценил ее дорого?
Солдат. Ах, боже мой! Но ведь я вам даю ее только для собственной
памяти; потому что, как только я руку в карман и не найду там спички, я
вспомню, что она у вас, и сейчас пойду выкупать ее. Верьте солдатскому
слову, что ни за чем другим, а только за этим я и отдаю ее вам. Но если вам
не довольно, так я прибавлю еще эту перевязь и эти очки: хороший плательщик
все может отдать в заклад.
Башмачник. Я хоть и башмачник, а человек учтивый и не осмелюсь лишить
вашу милость ваших драгоценностей. Пусть они уж останутся при вас, а при мне
останутся мои туфли; так-то будет гораздо складнее.
Солдат. Какой номер этих туфлей?
Башмачник. Без малого пять.
Солдат. И я тоже без малого человек, о туфли сердца моего! Потому что у
меня нет шести реалов, чтобы заплатить за вас. Послушайте, ваша милость,
сеньор башмачник; я хочу импровизировать на эту мысль, которая пришла мне в
голову в форме стиха: Туфли сердца моего!
Башмачник. Ваша милость поэт?
Солдат. Знаменитый; вот вы увидите. Будьте внимательны!

Туфли сердца моего.

А вот импровизация:

Мне любовь моя - тиранство;
Ты не веришь в постоянство
Чувств моих; но предо мной
Обувь ног твоих, и таю
И надежду вновь питаю
Обладать твоей рукой.
Эти грубые корзины
Милых ног моей Кристины
Мне любезны до того,
Что, в пылу очарованья,
Я придумал им названье
Туфлей сердца моего.

Башмачник. Хоть я и мало смыслю в поэзии, но эти стихи так звучны, как
будто их написал Лопе. Уж у меня, что хорошо или что кажется мне хорошим,
все это Лопе {Сервантес позволял себе иногда легкую иронию насчет Лопе де
Вега. Как умнейший человек своего века, отлично знающий Испанию во всех
отношениях, и как истинный реалист, Сервантес не мог не чувствовать
напыщенности и далекой от правды идеальности произведений Лопе де Вега. (А.
Н. О.)}.
Солдат. Так как, сеньор, вы не считаете возможным поверить мне эти
туфли в долг, что не составило бы для вас большой важности, особенно при тех
приятных залогах, которыми я не подорожил, то по крайней мере сделайте
одолжение, поберегите их для меня два дня, я приду за ними. А теперь скажу я
сеньору башмачнику, что на этот раз он ни видеть Кристину, ни говорить с ней
не будет.
Башмачник. Я исполню все, что приказывает мне сеньор солдат, потому что
я вижу, на какую ногу он хромает; он хромает на обе: с одной стороны нужда,
а с другой ревность.
Солдат. Ну, уж это не башмачницкого ума дело; чтобы судить о таких
предметах, надо иметь классическое образование.
Башмачник. О, ревность, ревность! А лучше-то сказать: ах, бедность,
бедность! (Уходит.)
Солдат. Если не будешь смотреть зорко, бдительный страж, так увидишь,
как заберутся чужие мухи в тот улей, где твой мед. Но что это за звуки? О,
без сомнения, это моя Кристина разгоняет пением тоску, когда чистит или
скребет что-нибудь.

Слышно пение за сценой под звон перемываемой посуды.

Я твоя, мой пономарь, ты так и знай,
И на клиросе покойно попевай!

Уши мои, что вы слышите! Теперь уж нет сомненья: пономарь друг души ее! О
судомойка, самая чистая из всех, какие были, есть и будут в календаре
судомоек! Ты так чистишь этот фаянс, что, пройдя через твои руки, он
возвращается полированным и блестящим серебром; отчего же ты не вычистишь
души твоей от низких и пономарских помыслов?

Входит хозяин Кристины.

Хозяин. Кавалер, чего вы желаете и что ищете у этой двери?
Солдат. Желаю-то я того, чего лучше требовать нельзя; а ищу того, чего
не нахожу. Но кто же вы сами, ваша милость, что изволите спрашивать меня об
этом?
Хозяин. Я хозяин этого дома.
Солдат. Господин Кристиночки?
Хозяин. Я самый.
Солдат. В таком случае пожалуйте сюда, ваша милость, извольте взять
этот сверток бумаг! Там вы найдете свидетельства о моей службе, двадцать два
удостоверения от двадцати двух генералов, под знаменами которых я служил, не
говоря уже о тридцати четырех других свидетельствах от стольких же
полковников, которыми они соизволили почтить меня.
Хозяин. Но, как мне известно, столько генералов и полковников в
испанской пехоте во сто лет не бывало.
Солдат. Ваша милость человек мирный, где же вам, да вы и не обязаны,
много-то понимать в военном деле; бросьте взгляд на эти бумаги, и вы увидите
одного за Другим всех генералов и полковников, о которых я говорил.
Хозяин. Ну, положим, что я их всех видел; но к чему все это поведет?
Солдат. А к тому, чтобы вы получили доверие ко мне и к тем словам,
которые я вам скажу. А именно, что я назначен на первое вакантное место,
которое может открыться в одном из трех замков Неаполитанского королевства,
то есть в Гаэту, Барлету и Рихобес.
Хозяин. Все, что ваша милость до сих пор рассказываете мне, нисколько
до меня не касается.
Солдат. А я знаю, что, коли бог даст, это может касаться и до вашей
милости.
Хозяин. Каким образом?
Солдат. Вот каким! Я непременно, разве уж небу не будет угодно, получу
назначение на одно из этих мест и сейчас же желаю жениться на Кристиночке. А
как только я буду ее мужем, ваша милость можете мною и моими весьма
значительными доходами распоряжаться, как своей собственностью, потому что я
не хочу остаться неблагодарным против вас за воспитание, которое вы дали
моей желанной и возлюбленной супруге.
Хозяин. У вашей милости чердак не в порядке.
Солдат. А знаете ли вы, милый сеньор, что вы должны отпустить мне
Кристину сейчас, сию минуту, или вы не переступите порога вашего дома.
Хозяин. Это что еще за глупости! Да кто ж в состоянии запретить мне
войти в мой дом?

Входят подсакристан Пасильяс, в руках крышка от кадки и перержавленная
шпага, за ним другой сакристан в каске и с палкой, на конце которой
привязан лисий хвост.

Сакристан. Ну, друг Грахалес, вот он, возмутитель моего спокойствия!
Грахалес. Жаль, что у меня оружие-то плохое и довольно хрупкое; а
все-таки я приложу всяческое старание отправить его на тот свет.
Хозяин. Постойте, господа! Что это за безобразие и что за рожон у вас?
Солдат. Разбойники, вы по-предательски, целой шайкой!
Сакристаны-самозванцы, да я клянусь вам, что проколю вас насквозь, хотя бы в
вас сидело всяких правил больше, чем в требнике. Ах, подлец! На меня-то с
лисьим хвостом! Что ты, за пьяного меня выдать хочешь или думаешь, что
сметаешь пыль с священного изваяния?
Грахалес. Нет, я думаю, что сгоняю мух с винной бочки.

У окна показываются Кристина и ее хозяйка.

Кристина. Сеньора, сеньора, моего сеньора убивают! Больше двух тысяч
шпаг против него - и блестят так, что у меня в глазах темнеет.
Хозяйка. Да, ты правду говоришь, дитя мое. Боже, помоги ему! Святая
Урсула и с нею одиннадцать тысяч дев, защитите его! Пойдем, Кристина, сбежим
вниз и будем помогать ему, как только можем.
Хозяин. Заклинаю вас вашей жизнью, кавалеры, остановитесь и заметьте,
что нехорошо нападать обманом на кого бы то ни было.
Солдат. Эй ты, лисий хвост, и ты, кадочная крышка, не разбудите моего
гнева! Потому что, если вы его разбудите, я вас убью, я вас съем, я вас
закину через ворота за пять верст дальше ада!
Хозяин. Остановитесь, говорю, или, ей-богу, я выйду из терпения, и
тогда уж кой-кому плохо будет!
Солдат. Я остановился, потому что уважаю тебя ради святыни, которая
находится в твоем доме.
Сакристан. Хоть бы эта святыня даже чудеса творила, на этот раз она
тебе не поможет.
Солдат. Видано ли что-нибудь бесстыднее этого негодяя! Он идет на меня
с лисьим хвостом, на меня, когда я не побоялся и не ужаснулся громовых
выстрелов большой пушки Дио, которая находится в Лиссабоне.

Входят Кристина и ее хозяйка.

Хозяйка. Ах, муж мой! Не ранен ли ты, сохрани бог, радость моя?
Кристина. Ах, я несчастная! Клянусь жизнью моего отца, всю эту ссору
подняли мой сакристан с моим солдатом.
Солдат. Все-таки хорошо; я с пономарем на одном счету, она сейчас
сказала: "мой солдат".
Хозяин. Я не ранен, сеньора; но знайте, что вся эта ссора за
Кристиночку.
Хозяйка. Как за Кристиночку?
Хозяин. Сколько я понимаю, эти кавалеры ревнуют ее друг к другу.
Хозяйка. Правда это, девушка?
Кристина. Да, сеньора.
Хозяйка. Смотрите, она, нисколько не стыдясь, признается. Кто-нибудь из
них тебя обесчестил?
Кристина. Да, сеньора.
Хозяйка. Кто же?
Кристина. Меня обесчестил сакристан тогда, как я танцевать ходила.
Хозяйка. Сколько раз говорила я вам, сеньор, что не надо пускать эту
девчонку из дому, что она уж на возрасте и мы не должны ее с глаз спускать,
Что теперь скажет ее отец, который сдал нам ее без пылинки и без пятнышка?
Куда же, предательница, он заманил тебя?
Кристина. Да никуда, середи улицы.
Хозяйка. Как, середи улицы?
Кристина. Там, середи Толедской улицы, он, перед богом и всеми добрыми
людьми, назвал меня неряхой и бесчестной, бесстыдницей и бестолковой и
всякими другими обидными словами подобными, и все оттого, что ревнует меня к
этому солдату.
Хозяин. А еще ничего между вами не было, кроме этого бесчестья, которое
он сделал тебе на улице?
Кристина. Конечно, нет, потому что сейчас у него сердце и прошло.
Хозяйка. Ну, теперь душа у меня опять дома, а то было ушла в пятки.
Кристина. И вот еще: все, что он мне говорил, он подтвердил в этой
записке, где обязался взять меня замуж. Я ее берегу, как золото, в
оберточке.
Хозяин. Покажи, посмотрим!
Хозяйка. Прочтите громко, мой друг!
Хозяин. Писано вот что: "Я, Лоренсо Пасильяс, подсакристан здешнего
прихода, говорю, что люблю и очень люблю сеньору Кристину Паррасес; в
удостоверение этой истины даю ей эту записку, утвержденную моим подписом.
Дано в Мадрите, на монастыре церкви святого Андрея, шестого мая, сего 1611
года. Свидетели: мое сердце, мой ум, моя воля и моя память. Лоренсо
Пасильяс". Отличный способ давать брачные обязательства!
Сакристан. В словах, что я люблю ее, заключается все, что она желала от
меня; потому что, кто отдает волю, тот отдает все.
Хозяин. Так что, если она пожелает, вы женитесь на ней?
Сакристан. С величайшей охотой, хотя я уже и потерял надежду получить
три тысячи мараведи дохода, которые хотела мне отказать моя бабушка, как мне
пишут с родины.
Солдат. Если отдать свою волю что-нибудь значит, то уж тридцать девять
дней тому назад, при входе на Сеговийский мост, я отдал Кристине мою волю со
всеми моими душевными способностями. И если она пожелает быть моей женой, то
поймет разницу между кастеляном могущественного замка и не полным пономарем,
а только половинным, да и в половине-то кой-чего нехватает.
Хозяин. Желаешь выйти замуж, Кристиночка?
Кристина. Да, желаю.
Хозяин. Вот перед тобой двое; выбирай, кто из них тебе больше нравится.
Кристина. Мне стыдно.
Хозяйка. Что за стыд! Кушанье и мужа надо выбирать по своему вкусу, а
не по чужому указанию.
Кристина. Вы меня воспитали, вы и выберите мне мужа подходящего; а и
сама бы я тоже непрочь выбрать-то.
Солдат. Дитя, взгляни на меня, посмотри, как я изящен! Я солдат; думаю
быть кастеляном; имею храброе сердце; я самый любезный человек в мире, и из
каждой нитки этого худого колета ты можешь намотать целый клубок моего
благородства.
Сакристан. Кристина, я музыкант, хотя и колокольный; украсить гробницу,
убрать церковь к годовому празднику - в этом ни один сакристан не может
превзойти меня; эти обязанности я могу исполнять и женатый и тем доставлять
себе княжеское пропитание.
Хозяин. Ну, девушка, выбирай из двух любого; выберешь, так и я одобрю.
Этим выбором ты помиришь двух храбрых соперников.
Солдат. Я подчиняюсь ей.
Сакристан. И я покоряюсь.
Кристина. Ну, так я выбираю пономаря.

Входят музыканты.

Хозяин. Позовите-ка этих молодцов моего соседа-цирюльника! Под звуки их
гитар и песен мы пойдем праздновать помолвку, припевая и приплясывая. Сеньор
солдат будет моим гостем.
Солдат. Принимаю.

Дали волю выбирать,
Что ж о праве толковать.

Музыкант. Мы пришли как раз во-время, и эти ваши стихи будут припевом к
нашей песне.

Музыканты
(поют, обратись к сакристану)

Норов женский одинаков:
Им всегда милей, что хуже.
Вкус у них на это странный,
Им заслуги нипочем.
Храбрость в малом уваженьи,
В уваженьи только деньги;
Пономарь для них находка,
И не по сердцу солдат.
Что дивиться, что на церковь
Выбор женский упадает?
И преступники ведь тоже
Там убежище находят.
Дали волю выбирать,
Что ж о праве толковать.
(Обращаясь к солдату.)
Как и следует солдату,
Одинокому и в летах,
Без копейки за душою,
Отставному инвалиду,
Он задумал, будто может,
Точно древние герои,
Силой взять, что я любовью
И смиреньем заслужил.
Брань твоя не оскорбляет;
Ты в игре остался с носом,
Ты обижен; так ругайся,
Позволяю, не сержусь.
Дали волю выбирать,
Что ж о праве толковать.

Уходят все с пением и пляской.

ВДОВЫЙ МОШЕННИК, ИМЕНУЕМЫЙ ТРАМПАГОС
(El rufian viudo, llamado Trampagos)

ЛИЦА:

Трамп_а_гос |
Чикизн_а_кэ } мошенники.
Хуан Кл_а_рос |

Вадем_е_кум, слуга Трампагоса.

Репулида |
Писпита } женщины легкого поведения.
Мостренка |

Эскарраман, пленник.
Два музыканта.
Мошенник.

Входят Трампагос в траурной мантии, Вадемекум,
его слуга, с двумя рапирами.

Трампагос

Вадемекум!

Вадемекум

Сеньор.

Трампагос

Принес рапиры?

Вадемекум

Принес.

Трампагос

Ну, ладно. Дай, а сам поди
И принеси с высокой спинкой кресла
И мебели другой домашней, стульев...

Вадемекум

Каких же стульев? Разве есть они?

Трампагос

Ну, ступку принеси большую, щит,
Скамью из-под постели.

Вадемекум

Невозможно:
Она без ножки.

Трампагос

Но порок ли это?

Вадемекум

Немалый.
(Уходит.)

Трампагос

Перикона, Перикона!
Моя и всей компаньи! Наконец,
Не наша ты. Остался я, а ты исчезла.
И вот что худо: я не знаю, где ты!
Соображая жизнь твою, конечно
Поверить можно, что себе и там ты
Найдешь местечко; но нельзя наверно
Определить твой стул в загробной жизни!
Но без тебя мне жизнь и здесь мертва.
Зачем я не был у твоей подушки,
Когда твой дух из тела отлетал,
Чтобы принять его [любви] устами
И заключить его в своем желудке!
Изменчиво, непрочно наше счастье;
Сегодня - Перикона, завтра - прах,
Как говорил один поэт славнейший!

Входит Чикизнакэ.

Чикизнакэ

Сеньор Трампагос, да возможно ль это?
Возможно ль быть таким врагом себе:
Зарыться заживо, похорониться
И скрыть под этой мрачной байкой солнце
Мошенников? Сеньор Трампагос, баста,
Довольно стонов, воздыханий! Слезы
Бегущие обеднями смените
И подаяньем. Теплые молитвы
Великой Периконе там, на небе,
Нужнее ваших стонов и рыданий.

Трампагос

Толкуете вы, точно богуслов,
Мой сеньор Чикизнакэ; я иначе
Смотрю на дело, вы поймите это,
[Попробуем...] Поговорим о новом
Приеме фехтованья.

Чикизнакэ

Со Трампагос,
До фехтованья ли теперь? Нахлынет
Сегодня с выраженьем сожаленья
Народу всякого. Так где уж фехтованье?

Входит Вадемекум со старым, негодным креслом.

Вадемекум

Вот это хорошо! Да, без рапиры
Мой сеньор жить не может: отнимите -
Так он умрет, ему и жизнь не в жизнь!

Трампагос

Поди сходи за ступкой и скамейкой,
Да не забудь про щит-то, Вадемекум!

Вадемекум

Уж кстати вертел, сковроды и блюда.
(Уходит.)

Трампагос

Попробуем мы после тот прием
Единственный, как думаю, и новый.
Теперь печаль об ангеле моем
Меня лишает рук и даже смысла.

Чикизнакэ

А скольких лет несчастная скончалась?

Трампагос

Между соседок и знакомых тридцать
Два года ей.

Чикизнакэ

Цветущий самый возраст.

Трампагос

По правде-то пошел ей пятьдесят
Седьмой годок; но как она умела
Скрывать года, так это удивленье!
Какой румянец свежий! Что за кудри
Под золото подделанных волос
Серебряных! В том месяце шестого
Числа исполнится пятнадцать лет
Совместной жизни нашей, и ни разу
Ни в ссору не ввела меня, ни в дело,
Которое ведет под [плети] плечи.
Пятнадцать постов, коль не ошибаюсь,
Прошло с [тех] пор, как милая моя
Моею стала нежною подругой.
И в посты, без сомнения, звучало
В ее ушах немало наставлений,

Но она всегда из любви ко мне оставалась тверда, как против волн подвижного
моря неподвижная скала.

И сколько раз бедняжка, выходя
Из страшной пытки покаянной брани.
Молитв и слез, потея, говорила:
"Трампагос мой, дай бог, чтоб в искупленье
Грехов моих пошло, что за тебя я
Переношу теперь, мое блаженство".

Чикизнакэ

Несокрушимой твердости пример!
Ей там воздастся.

Трампагос

Это без сомненья!
И ни одной слезы в святых молитвах
Не пролили ее глаза ни разу.
Как бы из дрока иль кремня душа
Была у ней.

Чикизнакэ

О, женщина такая
Гречанок, римлянок великих стоит!
А от чего скончалась?

Трампагос

От чего?
Почти ни от чего. Мне говорили,
Что ипохондрия у ней и печень
Поражена, но если бы пила
Из тамаринда воду, прожила бы
За семьдесят.

Чикизнакэ

И не пила она?

Трампагос

Скончалась.

Чикизнакэ

Очень глупо поступила:
Кабы пила до страшного суда,
Так бы жила доселе. Не потела:
Ошибка в том!

Трампагос

Одиннадцать потов
Сошло с нее.

Входит Вадемекум со стульями.

Чикизнакэ

Хоть раз бы, да хороший.

Трампагос

Да все почти хорошие. Всегда
Свежа была, как дерево грудное,
Здорова, точно груша или яблонь.

Чикизнакэ

А слышал я про фонтанели на руках
И на ногах у ней.

Трампагос

Да, быть-то были,

Как сад Аранхуэца. Но при этом то, что в ней было здорово, было самое белое
и красивое тело, какое когда-либо облекало внутренности. И если бы два года
тому назад...

Не стало портиться ее дыханье,

То казалось бы, что, обнимая ее, обнимаешь горшок с базиликом или
гвоздиками.

Чикизнакэ

Сказать бы надо: флюс и боль зубную,
Что исказили перлы уст ее:
То есть передние и коренные.

Трампагос

Однажды утром их не оказалось.

Вадемекум

Да так и быть должно, коли она
Без них и ночевала! Настоящих
С пяток начесть бы можно да фальшивых
Двенадцать штук припрятывала в ящик.

Трампагос

Тебе-то что за дело, бестолковый!

Вадемекум

Всю правду говорю я.

Трампагос

Чикизнакэ,
Опять мне давешний удар пришел
На память: принимайтесь за рапиру
И становитесь в позу.

Вадемекум

Погодите,
Рапиры пусть останутся в покое:
Слетелись "московиты" {москиты. (А. Н. О.)} на приманку;
Вот Репулида и за ней Писпита,
Мостренка, великан Хуан Кларос.

Входят Репулида, Писпита, Мостренка и Хуан Кларос.

Трампагос

Прошу покорно! В добрый час! Прошу
Пожаловать!

Кларос

И в добрый час застать
Желаем вас, Трампагос.

Репулида

Дай-то бог,
Чтоб ваша скорбь переменилась в радость.

Писпита

Моим глазам он кажется печальней
Своей печальной мантии.

Мостренка

О боже!
Да это тень, ночное привиденье!
Возьмите прочь его!

Вадемекум

Одно жеманство!

Трампагос

Да Полифем я, иль антропофаг,
Иль троглодит, иль варварский Зоил,
Иль кайман, иль людоед живьем,
Чтоб мог иначе повести себя
В таком несчастьи?

Кларос

Рассуждает здраво.

Трампагос

Утратил в ней я золотой рудник,
Опору, стену в слабостях моих,
Защиту, тень в печали.

Кларос

Перикона
Не женщина, а золото была.

Трампагос

Засесть от ранней утренней зари
И к ночи заработать шестьдесят
Серебряных кватринов разве плохо?
И все потеряно с ее утратой!

Репулида

Призн_а_юсь во грехе: всегда мне было
Глядеть завидно на ее старанье.

Я больше не могу: я делаю, что могу, но не то, что хочу.

Писпита

Не печалься,

Дороже стоит тот, кому помогает бог, чем тот, кто сам очень старается. Ты
меня понимаешь?

Вадемекум

Пословица подходит очень кстати:
Подай вам, глупым, сна господь побольше!

Мостренка

Мы рождены, а бог не оставляет,
Кого он создал. Я немного значу -
Я все ж имею и обед и ужин,
И хахаля, как куколку, ряжу.

Не глупа, не безобразна. Дурнушке горя нет, коли ловка: дурен дьявол.

Вадемекум

Мостренка защищает
Свои права отлично; защитила б
И лучше, если бы притом сказала,
Что девочка невинная она,
Что в высшей степени несправедливо.

Чикизнакэ

Трампагос возбуждает состраданье.

Трампагос

Меня окутал траурный покров
И фонари дистиллируют...

Вадемекум

Водку?

Трампагос

Да разве много пью я, негодяй?

Вадемекум

Я четырем мост_о_вым прачкам могу дать вперед относительно жажды.

Да чем ему и плакать, как не водкой?

Чикизнакэ

Не лучше ль было б, если бы Трампагос
Окончил слезы лить и обратился
Опять бы, sicut erat in principle {*},
{* как было вначале.}
К своим веселостям забытым, то есть
Подружку б взял для развлеченья мыслей:
Живой - так о живом и думай; мертвый -
Ступай в могилу, вот прямое дело!

Репулида

Наш Чикизнакэ - ценцурин Катон.

Писпита

Хоть я мала, Трампагос, но велико
Желание мое служить тебе:
Любовника покуда не имею,
Да есть реалов восемьдесят штук.

Репулида

А у меня их сотня и сложенье
Хорошее, и вовсе не ленива.

Мостренка

А у меня их двадцать два иль двадцать
Четыре даже, и не дура ж я!

Репулида

О господи! Да что же это значит?
Против меня Писпита и Мостренка!
Уж не сразиться ли со мной желаешь,
Червяк ползущий? Да и ты, разиня?

Писпита

Клянусь костями бабушки моей,
Доньи кизильщицы, Мари Бобалес {*},
{* Дурачина, (А. Н. О.)}
Что я ее ни в грош не ставлю...
Подкрашенный, румяный ангел хочет
Над всеми нами верх забрать! Смотрите!

Мостренка

Не надо мной, однако; не терплю я,
Над собой тяжести, которая мне не по мерке.

Кларос

Заметьте. Я Писпиту защищаю.

Чикизнакэ

Примите во вниманье, Репулиду
В защиту я беру себе под крылья.

Вадемекум

Ну, вот и Троя; вот начнется драка
И выступят ножовые бойцы!
Вот и другая Троя!

Репулида

Чикизнакэ,
Не надо мне защиты никакой!
Посторонись, сама отмстить умею -
И грешными руками раздеру
Лицо у этой тощей лихорадки.

Кларос

Репулида, не забывай почтенья
К великому Хуану Кларос.

Писпита

Пусть
Начнет она, ну, пусть она подходит
С своим лицом из валяного теста.

Входит один из мошенников, испуганный.

Мошенник

Хуан Кларос, полиция идет,
Полиция! Сам альгвасил внизу
На улице.
(Быстро убегает.)

Кларос

Клянусь отцовым прахом,
Не остаюсь я здесь!

Трампагос

Останьтесь;
Никто не бойся, альгвасил - мой друг,
И нечего бояться, он не страшен.

Мошенник возвращается.

Мошенник

Сюда нейдет, по улице пошел.
(Уходит.)

Чикизнакэ

Душа моя так и плясала в теле,
Ведь я изгнанник.

Трампагос

Если б и пришел,
Так зла не сделал бы, уж это верно;
Не расшумелся б шибко, он подмазан.

Вадемекум

Конец раздорам! Пусть сеньор назначит
И выберет подругу сам по вкусу
И по желанью своему.

Репулида

Согласна.

Писпита

И тоже я.

Мостренка

И я.

Вадемекум

Ну, слава небу,
Что я придумал, как беду поправить.

Трампагос

Тоскуя, избираю.

Мостренка

Бог на помочь!
Коль ты тоскуешь, так тосклива будет
Избранница твоя!

Трампагос

Ну, я ошибся:
Без скуки выбираю.

Мостренка

Бог на помочь!

Трампагос

Вот вам и сказ: я выбрал Репулиду!

Кларос

С ее же хлебом съест ее Трампагос!

Чикиэнакэ

Без хлеба можно, очень аппетитна.

Репулида

Теперь твоя; поставь мне гвоздь и знаки
На обе эти щеки.

Писпита

Ах ты, ведьма!

Мостренка

Такое счастье ей, но не завидуй;
Трампагос наш - католик невеликий:
Недавно Перикону схоронил,
Уж и забыл.

Репулида

Отлично рассуждаешь.

Трампагос
(снимая траурный плащ)

Сверни-ка этот траур, Вадемекум;
Снеси к "отцу", не даст ли под него
Реалов хоть двенадцать.

Вадемекум

Полагаю
Четырнадцать достать.

Трампагос

Скорей, скорее!
Лети и лучшего тащи шесть штофов;
Привесь к ногам и за плечами крылья!

Вадемекум уходит с траурным плащом. Трампагос остается без плаща.

Трампагос

Ей-богу, не сними я этот траур,
Так завтра к утру сам хоть в гроб ложись!

Репулида

О свет очей моих, теперь твоих!
К тебе идет простое платье лучше,
Чем траурный, меланхоличный плащ.

Входят два музыканта без гитар.

1-й музыкант

Вином запахло, вот и мы явились
С товарищем.

Трампагос

И кстати. В добрый час!
А где ж гитары?

1-й музыкант

В лавочке остались.
За ними сходит Вадемекум.

2-й музыкант

Разве
Уж мне сходить?

1-й музыкант

Ступай! Скажи жене моей,
Что если кто зайдет в цирюльню нашу,
Чтоб подождал меня немного; только
Глотну винца глоточков пять иль шесть
И пропою две песенки, и дома!

2-й музыкант уходит.

Сеньор Трампагос, по всему заметно,
Наславу затевает пировать.

Входит Вадемекум.

Вадемекум

Бочонок там, в передней.

Трампагос

Принеси!

Вадемекум

Стаканов нет.

Трампагос

Уж это дело скверно.
Ночной горшок (он новый, в деле не был)
Подай сюда! Будь проклят! Ты способен
Хоть даже герцогу навлечь бесчестье!

Вадемекум

Потише вы, у нас посуды хватит,
И шляпы есть, и шляпники найдутся.
А вот, по всем приметам, и беглец!..

Входит некто в одежде невольника, с цепью на плечах, смотрит на всех
внимательно, и все на него.

Репулида

О боже! Привиденье? Кто же это?
Ужли Эскарраман? Конечно, он.
Эскарраман, душа моя, скорее
В мои объятья; жизнь, опора наша!

Трампагос

Эскарраман, Эскарраман, приятель!
Да что с тобой? Да точно ты статуя?
Прерви молчанье, говори с друзьями!

Писпита

Какое платье, что за цепь на нем?
Не тень ли ты? Но трогаю руками
Живое тело.

Мостренка

Это он, подруга,
И сам не отопрется... но молчит.

Эскарраман

Эскарраман, друзья мои, пред вами!
Прошу вниманья! Слушайте прилежно
Рассказ короткий длинных приключений.

Входит цирюльник и приносит две гитары, одну отдает товарищу.

В Берберии разбилась та галера,
В которой я по ярости судей
На левую скамью гребцом посажен.
Моя тюрьма и участь изменилась:
И к туркам я в невольники попал.
Два месяца, как я по воле неба
Успел бежать от них на галиоте,
И вот опять свободен я, как птица.
Но я связал себя ненарушимым
Обетом: это платье, эти цепи
Носить, пока повешу их на стены
Обители пустынника святого,
Известного на родине моей
Под именем Миллан де ля Коголля.
Рассказ об этих страшных приключеньях
История должна увековечить.
Для этого не пригодится ль Мендес?
Он жив ли?

Кларос

Проклажается в Гранаде.

Чикизнакэ

И все о бедности людской тоскует.

Эскарраман

Ну, что толкуют обо мне на свете?
О том, о сем, о переменах счастья
В моей судьбе?

Мостренка

Сто тысяч анекдотов!
Повесили тебя комедианты!

Писпита

А мальчики уж винегрет готовят
Из мозгу твоего и из костей.

Репулида

Ты стал божественным, чего ж еще?

Чикизнакэ

По площадям и улицам поют,
А на театрах про тебя танцуют.
Ты служишь темой для поэтов лучшей,
Чем Троя для Титиро Мантуанца,

Кларос

Твои дела в конюшнях обсуждают.

Репулида

Тебя в реке перемывают прачки,
Извозчики тебя скребницей шерстят.

Чикизнакэ

Тебя закройщик ножницами режет.
Славнее ты, чем родовая лошадь.

Мостренка

До Индии твои протекли лавры,
Твою напасть оплакивают в Риме
И без числа надарили сапожек.

Вадемекум

Ей-богу, ты совсем измят, истрепан
И весь кругом ощипан, как бирючина.
Ты больше назвонил и надряннил,
Чем колокол в часах иль малый школьник,

О тебе сложили разные танцы, которые танцуют соседи, и ты одержал победу.

Эскарраман

Мне только б славы: хоть на части рвите!..
Эфесский храм сожгу я за нее!

Музыканты
(начинают играть и петь импровизированный романс)

Вот из каторги вернулся
Молодец Эскарраман,
Для судей на страх и трепет,
На здоровье для себя.

Эскарраман

Никак меня приветствовать хотят?
Не мнится ль вам, что я забыл веселье?
Я даже легче стал, чем прежде был.
Играйте, музыканты, прочь лохмотья!

Писпита
Краса и цвет танцоров! Он все тот же;
Нисколько перемены!

Вадемекум

Свеж и легок!

Кларос

Какая честь Трампагосу для свадьбы!

Эскарраман

Играй! Увидите, что я из ртути.

Музыкант

Прислушайтесь к напеву моему,
Тогда никак уж в такте не собьетесь.

Эскарраман

Играйте... скучно мне и надоело!

Репулида

Мне видеть пляску хочется до смерти.

Музыкант

Держите уши настороже!

Чикизнакэ

Держим.

Музыканты
(поют)

Вот из каторги вернулся
Молодец Эскарраман,
Для судей на страх и трепет,
На здоровье для себя.

Он вернулся и покажет
Дарования свои,
Быстроту, искусство, храбрость
И величественный вид.

Нехватает Косколины,
Заменит ее у нас
Репулида, наш душистый
Померанцевый цветок.

И пока краса Писпита
Соберется танцевать,
Как танцуется гальярда,
Покажи, Эскарраман!

Играют гальярду, Эскарраман танцует. Когда он кончил один тур, музыканты
продолжают петь романс.

Репулида начинает
С жаром около порхать:

Она первая, которая нам это показала.

А Эскарраман за нею,
А Писпита вслед за ним,
Чикизнакэ и Мостренка,
Щеголь наш Хуан Кларос.

Боже, боже! Что за прелесть,
Ничего нельзя желать
Выше этого проворства,
Такта, меры, красоты!

Ну, проворней, дети! Живо!
Нет ни девок, ни ребят,
Чтобы смели похвалиться,
Что равняться могут вам.

Что за руки, что за плавность!
Вдруг все вместе, вдруг все врозь!
И какие лабиринты -
Есть и выход, есть и вход!

Что угодно вам, танцуйте,
Я умею все играть,
И _канарьо_, и _гамбеты_,
_Деревенские_ могу,

_Сарабанду, самбапало_,
И умею я играть
_Наш_ король _Альфонсо добрый_,
Слава наших прежних дней.

Эскарраман

Заиграешь ты _канарьо_,
Я один пойду плясать.

Музыкант

Я игрок искусный, ты же
Золотой у нас танцор.

Эскарраман

По-мужицки вперевалку,
Лук и хлебушко в руках;
Трех еще с собой возьму я,

Музыкант

Ну-ка, с богом, начинай!

Танцуют вильяно; окончив этот танец, Эскарраман танцует другой какой-нибудь
и потом:

Трампагос

Эту свадьбу я пирую
Знаменитей, чем Рольдан;
Все кричите, как кричу я:
Да цветет Эскарраман!

Все

Да здравствует, да здравствует!

КОММЕНТАРИИ

В литературном наследии Островского немалое место занимают переводы
пьес иностранных авторов. Переводческой деятельностью Островский занимался
на протяжении всей творческой жизни, начиная с 50-х годов и кончая 1886 г.
Последние часы жизни драматурга были посвящены работе над переводом
"Антония и Клеопатры" Шекспира.
В 1872 и 1886 гг. Островским были выпущены в свет два издания некоторых
из его переводческих трудов. Отдельные переводы он печатал также в
"Современнике" и в "Отечественных записках". Публикации эти, однако, далеко
не исчерпали всего фонда переведенных и переделанных Островским пьес
иностранных авторов. Знакомство с этим фондом значительно расширилось после
Великой Октябрьской социалистической революции, когда большое количество
неопубликованных автографов Островского сделалось достоянием государственных
архивов и библиотек.
В настоящее время мы имеем в своем распоряжении материалы, которые
позволяют с достаточной полнотой судить о задуманных и осуществленных
работах Островского как переводчика.
С 1850 по 1886 г. Островским было переведено с иностранных языков
двадцать два драматических произведения. К этому числу следует добавить
выполненный им и поставленный 6 октября 1852 г. на сцене Московского
купеческого клуба перевод драмы классика украинской литературы Г. Ф.
Квитко-Основьяненко "Щира любов" ("Искренняя любовь или Милый дороже
счастья").
За это же время Островским были начаты, но не завершены переводы
шестнадцати произведений иностранных авторов, частично дошедшие до нас в
виде более или менее значительных фрагментов и даже почти законченных работ.
Весь этот материал разделяется на группы: итальянскую (двенадцать
названий), испанскую (одиннадцать названий), французскую (восемь названий),
английскую (четыре названия), латинскую (три названия). Большинство изданий
оригинальных текстов, которыми Островский пользовался в своей переводческой
работе, сохранилось в его личной библиотеке, принадлежащей в настоящее время
Институту русской литературы АН СССР (Ленинград).
Наиболее ранним из переводческих трудов Островского является "Укрощение
злой жены" (1850) - первый прозаический вариант перевода шекспировской
комедии "The Taming of the Shrew", к которой он вернулся в 1865 г., на этот
раз переведя ее стихами ("Усмирение своенравной"). Об интересе Островского к
Шекспиру и о высокой оценке им его творений свидетельствуют в своих
воспоминаниях А. Ф. Кони и П. П. Гнедич (А. Ф. Кони, А. Н. Островский,
Отрывочные воспоминания, сб. "Островский", изд. РТО, М. 1923, стр. 22; П. П.
Гнедич, А. Н. Островский, "Еженедельник Гос. акад. театров", 1923, Э 31-32,
стр. 7). Этот интерес Островский сохранил до последних лет своей жизни. Из
остальных переводов Островского с английского языка до нас дошли лишь
фрагменты "Антония и Клеопатры" Шекспира. О работе над переводами феерий
"Белая роза" ("Аленький цветочек") и "Синяя борода", относящимися к 1885-
1886 гг., мы располагаем лишь упоминаниями в переписке драматурга с его
сотрудницей, поэтессой А. Д. Мысовской.
К 50-м годам относятся прозаические черновые переводы Островским
римских комедиографов Плавта ("Ослы") и Теренция ("Свекровь"). Сохранился
также отрывок из незавершенного перевода трагедии Люция Аннея Сенеки
"Ипполит".
В 1867 г. Островский обращается к переводам итальянских авторов. Его
внимание привлекают драматические произведения Никколо Макиавелли и
Антонфранческо Граццини, классики комедии XVIII в. Гольдони и Карло Гоцци и
современные ему драматурги: Итало Франки, Рикардо Кастельвеккио, Паоло
Джакометти, Теобальдо Чикони, Пиетро Косса. Интерес Островского к
итальянской драматургии в конце 60-х годов объясняется развивавшимися в эту
эпоху событиями, связанными с борьбой итальянского народа за объединение
страны; за этими событиями внимательно следила передовая русская
общественность. Значительную роль в выборе тех или иных пьес современных
итальянских авторов для перевода их на русский язык играл и успех,
сопутствовавший исполнению некоторых из них такими выдающимися артистами,
как Эрнесто Росси и Томмазо Сальвини.
Работа над переводами с итальянского языка была начата Островским в
Щелыкове в летние месяцы 1867 г. Первыми были закончены переделка комедии
Теобальдо Чикони "Заблудшие овцы" ("Женатые овечки") и перевод комедии Итало
Франки "Великий банкир", опубликованные драматургом в собрании
"Драматических переводов" в изданиях С. В. Звонарева (1872) и Н. Г.
Мартынова (1886). Перевод комедии "Великий банкир" впервые был напечатан в
"Отечественных записках" (1871, Э 7). В те же летние месяцы Островский
работал над переводом комедии "Честь" ("Onore") и над двумя комедиями
Гольдони: "Обманщик" и "Верный друг". Рукописи этих переводов до нас не
дошли. Можно утверждать, что закончен из них был лишь перевод "Обманщика", о
чем Островский сам свидетельствует в своем щелыковском дневнике.
К этому же времени следует отнести и сохранившийся среди рукописей
Островского черновой набросок "заимствованной из Гольдони" комедии "Порознь
скучно, а вместе тошно" {См. "Бюллетени Гос. лит. музея, А. Н. Островский и
Н. С. Лесков", М. 1938, стр. 19.}.
В 1870 г. Островский перевел популярную в то время мелодраму
Джакометти" "Гражданская смерть" ("Семья преступника"). До 1872 г. им была
переведена одна из лучших комедий Гольдони "Кофейная". К 70-м годам,
повидимому, следует отнести и работу над переводом комедии Антонфранческо
Граццини "Выдумщик" ("Арцыгоголо") {См. К. Н. Державин, Один из неизвестных
переводов А. Н. Островского, "Научный бюллетень Ленинградского
государственного университета", 1946, Э 9, стр. 30-31.}. В 1878 г.
Островский работал над переводом поэтической драмы Рикардо Кастельвеккио
"Фрина". До нас дошла рукопись Островского, представляющая собой перевод
пролога и большей части первого акта ("А. Н. Островский. Новые материалы",
М. - П. 1923, стр. 108-157). Примерно к этому же времени относится и замысел
перевода исторической комедии Пиетро Косса "Нерон". К концу 70-х годов
следует приурочить незавершенный перевод комедии Карло Гоцци "Женщина,
истинно любящая". В 1884 г. Островский закончил перевод комедии Макиавелли
"Мандрагора" и вел переговоры с издателем А. С. Сувориным о напечатании
своего труда, о чем свидетельствуют письма из Петербурга к М. В. Островской
(март 1884 г.).
Первым, не дошедшим до нас, переводом Островского с французского языка
была "народная драма" М. Маллианг и Э. Кормона "Бродяга" ("Le Vagabond",
1836). В 1869 г. Островский переделал комедию А. де Лери ."Рабство мужей",
напечатанную им в изданиях С. В. Звонарева и Н. Г. Мартынова. В 1870 или
1871 г., уступая настойчивым просьбам Ф. А, Бурдина, он начал, но не окончил
переводить комедию Баррьера и Капандю "Мнимые добряки" ("Les faux
bonshommes"). В 1872 г. драматург был занят переводом-переделкой пьесы
Баяра, Фуше и Арвера "Пока" ("En attendant"). Работа над пьесой "Пока" была
завершена Островским к концу 1873 г. В 1875 г. он перевел и приноровил к
русскому быту водевиль А. Делилиа и Ш. Ле-Сенна "Une bonne a Venture",
озаглавив его "Добрый барин" и доработав затем его текст в 1878 г.
Перевод-переделка "Добрый барин" вошла в том II "Собрания драматических
переводов А. Н. Островского" в издании Мартынова.
Обращаясь к переводу и переделке таких пьес, как "Заблудшие овцы",
"Рабство мужей", "Пока", "Добрый барин", Островский чаще всего удовлетворял
бенефисным требованиям актеров. Следует отметить, что в обработке нашего
драматурга некоторые малоудачные пьесы второстепенных западных авторов, как,
например, "Рабство мужей", приобретали известный сценический интерес.
В 1877 г. Островский начал переводить одноактную комедию Октава Фелье
"Le Village", назвав ее в черновых наметках "Хорошо в гостях, а дома лучше",
"Хорошо там, где нас нет" и "Славны бубны за горами". В 1885 г. драматург,
всегда интересовавшийся Мольером, предлагал А. Д. Мысовской заняться
совместным, переводом всех комедий великого французского драматурга. Замысел
этот, однако, не был осуществлен.
Особое внимание Островского привлек великий испанский писатель
Сервантес как автор народных интермедий - лучших образцов этого жанра в
испанской драматургии.
В письме к П. И. Вейнбергу от 7 декабря 1883 г. Островский писал: "Эти
небольшие произведения представляют истинные перлы искусства по
неподражаемому юмору и по яркости и силе изображения самой обыденной жизни.
Вот настоящее высокое реальное искусство". Все восемь интермедий Сервантеса
и приписываемая его авторству интермедия "Два болтуна" были переведены
Островским в 1879 г. и некоторые из них напечатаны в журнале "Изящная
литература" 1883- 1885 гг. Островский обратился также к испанскому
драматургу Кальдерону, оставив фрагменты переводов его комедии "Дом с двумя
входами трудно стеречь" и драмы "Вера в крест".
Являясь инициатором в ознакомлении русских читателей и зрителей с рядом
западноевропейских драматургов, Островский выступил и как один из первых
наших переводчиков драматургии народов Востока. После 1874 г. им был
выполнен на основе французского текста Луи Жаколлио перевод южноиндийской
(тамильской) драмы "Дэвадаси" ("Баядерка").
Из данного краткого обзора нельзя не вывести заключения о широте
переводческих и культурно-исторических интересов великого драматурга.
Островский глубоко изучал драматическую литературу - классическую и
современную - иных народов. В творчестве крупнейших художников прошлого он
находил близкие себе черты реализма и обличительные тенденции. Глубокая
правдивость Шекспира, социально-бытовая сатира Сервантеса, жизненная
комедийность Гольдони привлекли внимание Островского как крупнейшего
представителя мировой реалистической драматургии прошлого века, законного
наследника ее лучших традиций.
Островскому принадлежит бесспорная заслуга "открытия" таких
произведений мировой драматургии, которые в России были или совершенно
неизвестны, или знакомы только узкому кругу знатоков литературы, как,
например, пьесы Сервантеса, Макиавелли, Граццини, Гоцци, а тем более автора
"Дэвадаси" - народного тамильского драматурга Паришурамы.
В процессе работы над переводами Островский тщательно изучал все
доступные ему исторические и литературные источники. С целью облегчить
читателю понимание некоторых особенностей чужеземного быта и нравов он
снабдил переводы примечаниями {Примечания Островского в настоящем издании
обозначены (А. Н. О.).}. В ряде случаев, где это представлялось возможным и
допустимым, Островский стремился дать сравнения с соответствующими явлениями
русского быта.
Островский с полным правом может быть назван одним из основоположников
русской школы художественного перевода в области драматической литературы.
Сравнение переводных текстов Островского с их оригиналами, принадлежащими
первостепенным авторам, приводит к выводу о высоком и самостоятельном
мастерстве великого русского драматурга. Островский совмещает филологическую
точность перевода с находчивостью интерпретаций, богатством лексического
материала и чуткостью к стилевым особенностям подлинников, которым придаются
живая русская интонация и колорит богатого своеобычными оборотами русского
народного языка. Свои переводы западноевропейских классиков Островский
осуществлял в расчете на широкую, народную аудиторию читателей и зрителей,
которым были бы чужды нарочитые стилизаторские приемы переводческого
искусства. Идя этим путем, Островский создал ряд ценнейших художественных
образцов русского классического перевода, достойных занимать почетное место
в литературном наследии великого русского драматурга.

ИНТЕРМЕДИИ СЕРВАНТЕСА

Печатаются по тексту "Собрание драматических переводов А. Н.
Островского", т. I, изд. Н. Г. Мартынова, СПБ. 1886, с некоторыми
исправлениями по автографам и авторизованным копиям, хранящимся в Институте
русской литературы АН СССР. Интермедия "Вдовый мошенник, именуемый
Трампагос" печатается по рукописи с сохранением переведенных Островским
прозою стихотворных строк оригинала. Отдельные слова, оставленные
драматургом без перевода, нами переводятся и заключаются в квадратные
скобки.
При жизни Островского опубликованы только четыре интермедии в журнале
"Изящная литература": "Судья по бракоразводным делам" (1883, XII),
"Бдительный страж" (1884, I), "Театр чудес" (1884, VII), "Саламанкская
пещера" (1885, IV). После смерти драматурга в 1886 г. интермедии были
напечатаны отдельным изданием.
Отдельное издание интермедий было снабжено предисловием "От
переводчика" следующего содержания:
"Вот что говорят сами испанцы об интермедиях Сервантеса {Los entremeses
de Miguel de Cervantes Saavedra. Madrid.}:
"Между различными произведениями, которыми мы одолжены главе испанских
гениальных писателей, наименее известны и наиболее заслуживают известности
его интермедии. В них читатели увидят, как дивно и с каким разнообразием
гений Сервантеса умел схватывать и раскрывать перед публикой и самые
грандиозные и самые мелкие сюжеты; и мы осмеливаемся заверять, что в
интермедиях Сервантес является более самим собою, чем во всех других
произведениях, исключая "Дон Кихота". В этих веселых картинках, писанных
легкими штрихами, гений Сервантеса находится совершенно в своей сфере, тут
невозмутимо льется неисчерпаемый поток его неподражаемого комизма. В рисовке
характеров, восторженных, чудных и смешных, Сервантес не имеет соперников, и
так как они-то и составляют главный материал интермедий, произведений,
которые теперь известны под именем сайнет (sainete), то никто не колеблется
признать их за более самородные и чистые образцы оригинального таланта
Сервантеса.
Язык этих пьес естественен и верен относительно лиц и положений,
остроумен, игрив и блестит народными оборотами, пословицами и поговорками.
Хотя этот род произведений начинается только с Сервантеса, но он же и довел
их до высшего совершенства. Написанные в начале XVII века, они и теперь
представляют для читателя такой интерес, как будто лица, изображаемые в них,
взяты из общества, нас окружающего, что доказывает (и в этом состоит их
главная заслуга), что нет предмета, как бы низок он ни казался, который бы
не ожил и не получил важного значения в руках истинного гения, потому что он
умеет поместить в простом и малом такой общий и человеческий интерес,
который заставит его выплыть в потоке веков".
Интермедия "Вдовый мошенник, именуемый Трампагос" впервые опубликована
Б. А. Кржевским по отредактированному им автографу в сборнике "Памяти А. Н.
Островского" (П. 1923).
В 1919 г. отдельными выпусками были переизданы интермедии "Ревнивый
старик", "Саламанкская пещера", "Два болтуна". Полное издание всех девяти
интермедий вышло в 1939 г. (изд-во "Искусство").
Интермедии помещаются в настоящем издании в том порядке, в каком они
были переведены А. Н. Островским в феврале - апреле П879 г.
Перевод интермедий Сервантеса был выполнен Островским по изданию: Los
entreraeses de Miguel de Cervantes Saavedra, Caspar у Roig editores, Madrid,
1868, экземпляр которого содержит ряд карандашных пометок драматурга и
хранится в библиотеке Института русской литературы АН СССР.
Первоначально интермедии предназначались для публикации в журнале Корша
"Заграничный вестник", но после сообщения о его закрытии Островский передал
свои переводы редактору-издателю журнала "Изящная литература" П. И.
Вейнбергу.
Готовя интермедии к изданию, Островский не раз поправлял их, добиваясь
в одних случаях более точной передачи смысла оригинала, в других - большей
ясности и доходчивости, в особенности при передаче испанских идиомов,
пословиц и поговорок. О тщательной работе над интермедиями свидетельствует
письмо драматурга от 25 сентября 1883 г. к П. И. Вейнбергу. "Все это у меня
готово, - писал Островский, - но я очень совестлив и боюсь показаться перед
публикой, пока не уверен, что мой перевод совершенно близок к подлиннику,
что мной перебраны все слова и фразы русского языка для выражения того или
другого оттенка мысли Сервантеса и что уж больше ничего сделать нельзя".
В начале 1886 г. Островский вновь вернулся к проверке и исправлению
переводов интермедий для издания Н. Г. Мартынова. Некоторые трудном и на
первых порах представляла для Островского транскрипция испанских имен, о чем
свидетельствуют поправки, которые он вносил при дальнейшей обработке
перевода. Так, Альдонца исправлена на Альдонса, Лоренца - на Лоренса и т. д.
В интермедиях "Саламанкская пещера", "Театр чудес", "Два болтуна",
"Ревнивый старик", "Бискаец-самозванец", где место действия меняется,
Островский ввел деление на сцены, хотя в оригинале они отсутствуют.
Можно предполагать, что Островский начал работу над интермедиями ранее
1879 г. В неоконченной рецензии на постановку драмы Лопе де Вега "Лучший
алькальд - король" в Малом театре 10 апреля 1877 г. Островский писал: "Ничто
не дает верного знания людей, кроме искусства. Конечно, искусство дает и
идеалы, и они тоже (в известной степени) реальны, но переживают только
правдивые типы. Современник Лопе де Вега, Сервантес взял гидальго, взял
грациозо, но сделал из них людей, а не испанцев. Он же написал шутку,
которую мы поместим..." Речь идет, повидимому, об одной из интермедий
Сервантеса.
Высокая оценка Островским реалистического мастерства Сервантеса
выражена в одном из примечаний к интермедии "Бдительный страж" и в письмах
драматурга к П. И. Вейнбергу; он характеризует Сервантеса как "умнейшего
человека своего века, отлично знающего Испанию во всех отношениях и
истинного реалиста", его пьесы называет "настоящими перлами искусства".
До Октябрьской революции интермедии ставились на русской сцене ' очень
редко. Подлинную известность они обрели только на сцене советского театра.
Они ставились во многих театральных студиях, в передвижных труппах,
обслуживавших фронт и тыл гражданской войны, а также в бесчисленных в эти
годы самодеятельных рабочих и красноармейских кружках.
В 1921 г. Московский Художественный театр готовил спектакль интермедий
Сервантеса - "Саламанкская пещера", "Театр чудес", "Ревнивый старик",
"Бдительный страж", "Выборы алькальдов в Дагансо", "Два болтуна" в
постановке К. С. Станиславского {См. "Жизнь искусства" (ЭЭ 685-687).}.
Спектакль этот не был, однако, осуществлен.
В 1923 г. Государственная армянская драматическая студия в Москве
показала "Саламанкскую пещеру" и "Двух болтунов", поставленных Р. Симоновым
и И. Раппопортом. В следующем году студия выступала с этими же интермедиями
на гастролях в Ереване, с участием Армена Гулакяна и Сурена Кочаряна.
Среди многочисленных постановок интермедий на советской сцене следует
отметить спектакль театра Замоскворецкого района (1926), составленный из
интермедий "Театр чудес", "Ревнивый старик", "Бдительный страж", "Два
болтуна" и "Саламанкская пещера", объединенный общим композиционным планом
режиссера Б. М. Сушкевича, и спектакль интермедий "Саламанкская пещера",
"Ревнивый старик" и "Два болтуна", поставленных в 1934-1935 гг. труппой
Театрально-литературной мастерской, созданной А. Д. Диким при Федерации
объединения советских писателей.
В 1934 г. интермедия "Ревнивый старик" была разыграна на грузинском
языке в школе киноактеров в Тбилиси, в постановке режиссера Д. Алексидзе. В
1947 г. на юбилейном вечере, посвященном четырехсотлетию со дня рождения
Сервантеса, в Доме литераторов в Москве были поставлены с участием актеров
Театральной мастерской А. Дикого интермедии "Ревнивый старик" и "Два
болтуна".
В дополнение к примечаниям А. Н. Островского нами даются истолкования
отдельных исторических и бытовых деталей, а также расшифровка некоторых
неясностей текста. При этом частично используются примечания Б. А.
Кржевского к интермедии "Вдовый мошенник..." (сб. "Памяти А. Н.
Островского", П. 1923).

"САЛАМАНКСКАЯ ПЕЩЕРА"

Стр. 238. Сакристан - причетник, церковный служка, частый комический
персонаж в испанской литературе времен Сервантеса.
Стр. 241. Испания по преимуществу страна разбойников. - Такого рода
неверное представление Островского об Испании объясняется влиянием книг
различных "путешественников" по Испании, которых привлекали преимущественно
"экзотические" стороны испанской жизни. В действительности же к концу XVI и
началу XVII вв. жестокая эксплоатация испанскими феодалами крестьян и
ремесленников вызвала особо резкий протест с их стороны. В Каталонии шла
упорная борьба между крестьянами и феодальными сеньорами, которые создавали
вооруженные банды, преследовавшие крестьян и державшие в постоянном страхе
села, деревни и даже целые города. К 40-м годам XVII в. разбойничьи шайки
прекратили свое существование.
Стр. 243. Антомедоны, то есть автомедонты. Автомедонт - возница и
боевой товарищ Ахиллеса. Имя его стало нарицательным именем искусного
возницы.
Стр. 243. Грамматик-романсист - здесь в значениях: грамматик - сведущий
в латинском языке, романсист - владеющий только родным испанским языком
(romance).
Стр. 244. Лукреция, Порция - древнеримские женщины, чьи имена стали
синонимом мужества, самоотверженности и верности долгу.
Стр. 249. Это эскивийское (вино)... - Эскивиас - местечко в провинции
Толедо. Это вино в эпоху Сервантеса славилось своими целебными свойствами.
Стр. 250. Баккалавр Туданса. В оригинале "Туданка". - Баккалавр -
первая и младшая научная степень, присуждавшаяся в испанских университетах.
"Туданка" - маленькое горное селение в Испании.
Стр. 250. Паланка - так назывались в то время земли, лежащие на западе
Африки.
Стр. 251. Сарабанда, самбапало, эскарраман - народные танцы; строго
преследовались церковью, в особенности сарабанда.

"ТЕАТР ЧУДЕС"

Алькальд - городской голова, а также судья.
Рехидор - представитель центральной власти в составе выборного органа.
Стр. 254. Карапузик - в оригинале: "маленькая скрипочка" (rabelin).
Стр. 255. Сеньоры госпитального братства. - В XVI-XVII вв. в Испании
театры находились в ведении церковных благотворительных организаций, в
пользу которых поступала значительная часть сборов со спектаклей,
употреблявшаяся на содержание госпиталей, домов призрения и странноприимных
домов.
Стр. 255. ...имеют в крови хоть какую-нибудь примесь от перекрещенцев.
- При установлении рода и происхождения решающее слово принадлежало
инквизиции, которая заверяла "правоверие" и "чистоту" крови, то есть
отсутствие в роду предков мавританского или еврейского происхождения. Такие
"проверенные" христиане носили название "старых", "старинных".
Стр. 256. Антония - игра слов: ante omnia.
Стр. 257. ...полдюжины дукатов. - Дукат - старинная испанская золотая
монета.
Стр. 258. Лисенсиат (лиценциат) - вторая ученая степень по окончании
университета.
Стр. 258. Наводнение в Севилье. - Речь идет о разливе Гвадалквивира 19
декабря 1603 г.
Стр. 259. Идальго - лицо дворянского происхождения, общее название
мелких дворян.
Стр. 262. Иродиада, Предтеча. - По библейской легенде, Иродиада -
внучка иудейского царя Ирода, по настоянию которой был обезглавлен Иоанн
Креститель, так называемый Предтеча.
Стр. 262. ...танцует сарабанду. - См. прим. к интермедии "Саламанкская
пещера".

"ДВА БОЛТУНА"

Интермедия "Два болтуна" не вошла в состав сборника комедий и
интермедий, вышедших при жизни Сервантеса (Мадрид, 1615). Впервые без имени
автора она появилась в сборнике драматических произведений Лопе де Вега
(Мадрид, 1617) вместе с двумя другими интермедиями ("Убежище для полоумных"
и "Севильский острог"), впоследствии приписывавшимися также Сервантесу.
Стр. 265. Прокурадор - представитель власти, уполномоченный по
уголовным делам.
Стр. 265. Альгвасил - полицейский надзиратель, судебный пристав.
Стр. 266. .. .от соединенного влияния Юпитера и Сатурна... - По учению
астрологов, все планеты разделялись на благодетельные и вредные для
человека. К благодетельным относились Солнце, Юпитер, Венера и Луна, к
вредным - Марс и Сатурн. Считалось, что планеты, находясь в определенных
положениях друг к другу, могли иметь благоприятное и неблагоприятное влияние
на человеческие судьбы.
Стр. 267. Александр, Потасилея, Замора. - Рольдан путает исторические
имена, мифологические образы и названия, относя их к одним и тем же эпохам.
Александр Великий (356-323 до н. э.), Потасилея - Пантасилея (вернее:
Пенфиселея) (миф.) - дочь Марса, царица амазонок, побежденная и убитая
Ахиллом. Замора (Самора) - город в Испании. Граф Педро Ансдрес (жил в конце
XI в.) - популярный герой исторических романсов. Трактат о фехтовании был
написан Каррансой под названием "Философия оружия" в 1582 г. Римскому
комедиографу Теренцию приписана "Речь против Каталины" Цицерона.
Стр. 267. .. .называются бернардинами.. . - Bernardinas - означает и
"хвастовство" и монахинь ордена св. Бернарда.
Стр. 2б7. Рейнальдос - Ринальдо (Рено) - один из паладинов Карла
Великого, излюбленный образ итальянских и французских рыцарских поэм.
Двенадцать пэров Франции - двенадцать паладинов Карла Великого в рыцарских
романах. Круглый стол - стол, за которым восседали двенадцать родовитейших
рыцарей двора легендарного британского короля Артура,
Стр. 267. Кварта, куарто - старинная испанская монета, равная четверти
реала.
Стр. 267. Мараведи - старинная испанская мелкая медная монета.
Стр. 267. Эскудо - старинная золотая или серебряная испанская монета с
изображением на ней щита (escudo) с государственным гербом.
Стр. 268. Диего Ордоньес, Ариас Гонсало, король дон Санчо. - Рольдан
перечисляет различных героев старых испанских романсов.
Стр. 270. Fadrina, masara, gazpirria, filimogina - придуманные
Рольданом и образованные им большей частью на "блатной" манер слова,
означающие развратную женщину (daixa - проститутка),

"РЕВНИВЫЙ СТАРИК"

Стр. 278. ...глаз больше, чем у Аргуса. - Аргус (миф.) - стоокий страж,
символ неусыпной бдительности.
Стр. 278. ...как Сагори. - Островский неправильно перевел испанское
слово Zahori, которое означает "ясновидящий", и сделал из него имя
собственное.
Стр. 278. .. .песенку про Гомеса Ариаса - популярная в эпоху Сервантеса
песенка, возникновение которой относится к войнам с маврами. Согласно
преданию, распутный дворянин Гомес Ариас продал горячо любившую его девушку
коменданту мавританской крепости Бенамеджи. Рефрен жалобы этой девушки в
песне звучит так: "Сеньор дон Гомес Ариас, сжалься надо мной, не дай меня
заточить в крепости Бенамеджи",
Стр. 279. ...приведите мне какого-нибудь школьника-мальчонка. - У
Сервантеса: "маленького монашка", и в дальнейших репликах Кристины речь идет
о монашке. Эта неточность в переводе объясняется, Вероятнее всего,
цензурными соображениями.
Стр. 282. Дайте хоть сиесту мирно провести. - У Сервантеса не siesta, а
fiesta (праздник).
Стр. 283. Родамонт, Мандрикардо, Рухеро и Градассо - персонажи поэмы
Ариосто "Неистовый Роланд". Родамонт - жестокий алжирский царь, павший от
руки Руджеро; Руджеро - влюбленный в Брадаманту и убийца свирепого
Мандрикардо, сына и наследника Царя Агрикана Татарского; Градассо -
царь-язычник, павший от руки Роланда.
Стр. 284. Дублон - старинная золотая испанская монета.
Стр. 284. ...Мордасуилу иерусалимскому - испорченное Мафусаилу, по
библейскому мифу, самому долговечному из людей. В оригинале Matute, что
означает и "контрабанда", и "дом запретных азартных игр", и испорч.
Matusalen (Мафусаил).
Стр. 286. Ангельская вода - ароматическая вода, также слабительное.

"СУДЬЯ ПО БРАКОРАЗВОДНЫМ ДЕЛАМ"

Стр. 290. Объяснение, которое Островский дает в сноске происхождению
слова "цирюльник", неправильное. Это слово происходит от польского cyrulik.
Стр. 294. .. .из тюрем Тетуана. - Город Тетуан в Марокко был одним из
центров торговли испанскими пленниками и невольниками.
Стр. 297. Люцифер - согласно библейскому мифу, глава восставших против
бога ангелов, синоним надменности и зла.
Стр. 297. Пульсовый лекарь, т. е. терапевт.
Стр. 297. Старый христианин - см. прим. к "Театру чудес".
Стр. 297. Артель крючников. - Тут речь идет о цехе носильщиков (см.
прим. А. Н. О. - стр. 290).

"БИСКАЕЦ-САМОЗВАНЕЦ"

Стр. 302. Вороты Гуадалахары - площадь в Мадриде, на которой глашатаи
оповещали население о королевских приказах.
Стр. 302. ...кареты отменяются. - Правительственным указом от 3 января
1611 г. воспрещалось обзаводиться новыми каретами без особого разрешения
председателя королевского совета. В 1610 г. Филипп III подтвердил приказ
Филиппа II от 1586 г. о запрещении женщинам любых сословий и состояний
появляться на улице с закрытыми лицами.
Стр. 302. Упоминаемый в примечании А. Н. Островского автор повести
"Хромой бес" - Велес де Гевара (1579-1644), плодовитый драматург.
Стр. 302. ...пехота испанская заслуживает уважения от всех наций. -
Сноска А. Н. Островского неверно истолковывает смысл этой фразы. В оригинале
не raosqueteros (мушкетеры), ставшие синонимом плебейской части зрителей в
испанском театре того времени, а infanteria, пехота.
Стр. 303. Я, сеньора... придворный. - В оригинале - cortesano, здесь
означает "житель столицы", а не "придворный".
Стр. 304. ...отправил в Саламанку - то есть учиться в Саламанкский
университет.
Стр. 305. Пирам и Тизба - герои древней легенды. Пирам и Фисба любили
друг друга, но вражда родителей препятствовала их браку. Они поэтому
встречались тайно. Однажды, придя на свидание и не застав возлюбленной,
Пирам, на основании ложных признаков, решил, что она растерзана львом, и в
отчаянии заколол себя. Когда Фисба явилась на место свидания и увидела труп
возлюбленного, она покончила с собою.
Стр. 305. ...встретиться с... генуэзцем. - В руках генуэзцев было
сосредоточено меняльное дело. Они считались богачами и скрягами.
Стр. 306. ...увести мою жену в комедию... после обеда. - Театральные
представления происходили в то время в послеполуденные часы.
Стр. 307. Нет ли у вас хоть какой-нибудь зубочистки и для меня? -
Зубочистки были в то время в большой моде. В поясе элегантно одетого испанца
был вделан небольшой кармашек для хранения зубочисток.
Стр. 308. Есть ли еще такой Александр в мире? - Имя македонского царя
Александра Великого вошло в поговорку как синоним величайшей щедрости.
Стр. 308. Поп-Иван Индейский - легендарный владыка, якобы царствовавший
на границе Китая и исповедовавший христианскую религию. Сказания о царстве
"пресвитера Иоанна" проникли и в древнерусскую литературу.
Стр. 309. ...вино святого Мартина. - Селение Сан Мартин (Святой Мартин)
де Вальдеиглесьяс, в провинции Мадрид, славилось лучшими в Испании винами.
Стр. 311. Овидиевы превращения. - В "Метаморфозах" ("Превращениях")
римского поэта Публия Овидия Назона (43-17 до н. э.) поэтически изложены
греческие и римские мифы о превращениях, начиная с хаотического состояния
вселенной и кончая превращением Юлия Цезаря в звезду.
Стр. 311. Коррехидор - высший представитель администрации на данной
территории, являвшийся уполномоченным центральной власти и обладавший
широкими правами.
Стр. 313. ...Лофраса и Диану, или кавалера Феба и Лауру Оливанте. -
Антонио де Лофрасо - автор романа "Счастье любви, в шести частях" (1573);
Диана - героиня романа Хорхе де Монтемайора "Диана, в шести частях"
(1558-1559); кавалер Феб - герой рыцарского романа Диего Ортуньеса де
Калаорра "Зерцало князей и рыцарей" (1562); Оливанте де Лаура - герой романа
Антоиио де Торкемада "Повесть о непобедимом рыцаре Оливанте де Лаура"
(1564).

"ИЗБРАНИЕ АЛЬКАЛЬДОВ В ДАГАНСО"

Стр. 314. Дагансо - селение в провинции Мадрид - Дагансо де Арриба.
Стр. 314. Подсакристан - в оригинале: сакристан, то есть причетник.
Стр. 316. ...в Толедо забраковать. - Местечко Дагансо подлежало
юрисдикции города Толедо, который и утверждал выборы алькальдов.
Стр. 316. ...у романцев. - В оригинале "в Романильосе". Романильос -
небольшой городок в провинции Гуадалахара, ныне - Романильос де Атьенса.
Невидимому, в то время Романильос был синонимом захолустья.
Стр. 317. Он очень ловок расценивать и пробовать вино. - Упоминаемый в
примечании А. Н. Островского эпизод помещен в гл. XIII второй части "Дон
Кихота".
Стр. 319. Порто-медик - правильно: прото - старший врач.
Стр. 321. ...мужчин до угольков... доводят. - Намек на свирепые
расправы инквизиции с ее жертвами, которых сжигали на кострах при
торжественно обставленных аутодафе.
Стр. 322. ...стреляю, точно Туллий. - Имеется в виду римский оратор
Марк Туллий Цицерон, здесь как символ искусного и сведущего во всем
человека.
Стр. 323. Бартуло - Бартоло, знаменитый итальянский правовед XIV в.
Стр. 323. Потише! В совете мы. - Ответная реплика Пандуро объясняется
тем, что конец реплики Беррокаля гласит: "Limpiarme con Bartolo", то есть:
"А Бартоло подтереться". Островский смягчил грубую реплику Беррокаля.
Стр. 323. ...палку побольше приберу. - Палка здесь - vara, то есть
судейский жезл.
Стр. 324. Катона цензорина. - Катон Старший (234-149 до н. э.) получил
прозвище "строгого" за взыскательность, проявленную им при исполнении
обязанностей цензора (члена магистрата, в функции которого входил также и
надзор за благонравием населения); известен своей враждой ко всяким
новшествам.
Стр. 326. Входит сторож - в оригинале: "Входит некто".
Стр. 330. "А вот посмотрим", - говорит Аграхес - испанская поговорка,
выражающая в угрожающем тоне сомнение в том, в чем собеседник полностью
уверен. Аграхес - один из персонажей рыцарского романа "Амадис Уэльский",
которому принадлежит фраза: "А вот посмотрим!"
Стр. 331. ...всех постигнет отлученье. - По обычаям н законам того
времени, насилие над представителем клира, даже самого низшего ранга, влекло
за собою отлучение от церкви.

"БДИТЕЛЬНЫЙ СТРАЖ"

Стр. 333. ...в очках - в оригинале: "с трубкой" - жестяной
цилиндрический футляр, в котором хранили документы.
Стр. 337. Кембрейское (полотно) - вернее, камбрейское. Полотно это,
очень тонкое и дорогое, выделывалось тогда в г. Камбре,
Стр. 340. ...как будто их написал Лопе. - Лопе де Вега действительно
пользовался при жизни огромной популярностью. В Мадриде стало поговоркой:
"Все хорошо, что от Лопе". Слишком резкая оценка произведений Лопе де Вега,
данная Островским в примечании к этим словам солдата, расходится с его же
мнением о Лопе де Вега, высказанным им в рецензии на постановку пьесы
"Лучший алькальд - король" в 1877 г. Там он писал между прочим: "Мы далеко
не разделяем мнения некоторых критиков, как Бутервек, например, что Лопе де
Вега рисовал только благородство, нет, у него можно найти произведения
реальные, где испанцы представлены так, как они есть на самом деле, а не
такими, какими они хотели казаться".
Стр. 341. ...трех замков Неаполитанского королевства. - Неаполитанское
королевство тогда принадлежало Испании. Гаэта - город в области Казерта;
Барлетта - город в области Бари. Рихобес - может быть, Реджио, город в
Верхней Калабрии, осажденный турками в царствование Филиппа II.

"ВДОВЫЙ МОШЕННИК, ИМЕНУЕМЫЙ ТРАМПАГОС"

Стр. 349. ...Со - точно передает So оригинала. So - обычное в Севилье
XVI-XVII вв. народное, сокращение полной формы слова "сеньор" - господин.
Стр. 353. Полифем, Зоил. - Полифем (миф.) - циклоп, ослепленный
Одиссеем. Зоил - имя греческого философа, оратора и литературного критика
(IV-III вв. до н. э.). Имя его стало нарицательным в смысле завистливого,
язвительного и мелочного критика.
Стр. 355. ...и фонари дистиллируют. - Трампагос хочет сказать, что от
горя по покойной глаза его превратились в дистилляторы слез, которые текут
так, как падает капля за каплей перегоняемая в котле влага (то есть спирт),
поэтому Вадемекум и прерывает его реплику словом "водка".
Стр. 355. ...ценцурин Катон - то есть Катон Цензор. См. прим. к
"Избранию алькальдов в Дагансо".
Стр. 356. Ну, вот и Троя. - Намек на осаду Трои греками, воспетую в
"Илиаде" Гомера.
Стр. 359. .. .поставь мне гвоздь и знаки. - На лице у рабов выжигали
букву "S" и изображение гвоздя (исп. clavo), что являлось своеобразным
ребусом: esclavo - раб.
Стр. 359. ...снеси к "отцу" - то есть к священнику.
Стр. 361. Эскарраман. - Эскарраман действительно существовал. Это был
авантюрист, подвизавшийся в Севилье и приговоренный к каторге на галерах. По
его имени был назван один из танцев.
Стр. 362. ...под именем Миллан де ля Коголля. - Правильнее: Мильян де
ля Коголья. Мильян де ля Коголья не имя пустынника, а название обители.
Стр. 362. ...для Титиро Мантуанца. - Имеется в виду римский поэт
Вергилий (70-19 до н. э.), родом из Мантуи. Титиро - имя одного из
собеседников в I эклоге Вергилия,
Стр. 363. До Индии... - Имеется в виду Америка, которая ей времен
Колумба называлась "Индиями".
Стр. 363. Эфесский храм - знаменитый храм богини Артемиды в г. Эфесе,
который был сожжен Геростратом, пожелавшим этим актом прославить и
обессмертить себя.
Стр. 365-366. Гальярда и пр. - Староиспанские танцы исполнялись под
слова определенной песни, а не только под музыку, поэтому танцы часто
назывались по первой строке текста песни, которая их сопровождала. Репертуар
цирюльника-музыканта включает следующие танцы: канарио, гамбетас, вильяно,
сарабанду, самбапало, "Горе душу мне томит", "Наш король Альфонсо добрый" и
др.
Стр. 366. Рольдан - Роланд, герой французского национального эпоса.

Популярность: 9, Last-modified: Wed, 21 Sep 2005 04:20:35 GmT