5/6
Scott Thomas "The Wreck at Wickhampton"
© Scott Thomas 1993, 2001.
First published in Dead of Night
© 2002, Гужов Е., перевод
Eugen_Guzhov@yahoo.com
-----------------------------------------------------------
Мне часто снится холодное, изрытое штормом море и судно, мелькающее
среди волн - мелькающее и сверкающее разорванными парусами - мелькающее,
прежде чем гигантская глотка океана проглотит его. Мне снится бешеный топот
овечьей отары, снится мягкий и леденящий поцелуй, снятся скалы, глядящие на
серо-свинцовую Атлантику. Как часто мне все это снится...
Я человек медицины, ни очарован, ни устрашен сказками рыбаков,
рассказывающих о море и его тайнах. Конечно, я признаю, что Атлантика может
обладать предательской мощью, но вплоть до той ночи несколько лет назад я
считал себя невосприимчивый к забавным предрассудкам. Поначалу я
развлекался, когда рыбаки шептали о странных и удивительных созданиях, о
гигантском демоне-кальмаре, о мелькнувших темным блеском русалках. Можно
думать, это остатки варварского 15-го века. Что ж, когда собираются вокруг
костра и говорят о странных морских огнях и о призрачных голосах утопших, я
тоже признаю, что существует нечто причудливое в архаическом смысле этого
слова.
Учившийся в Лондоне, я находил городок Викхэмптон тихим, если даже не
сказать скучным, уголком земли. Местные жители обрабатывали как землю, так и
море, и выглядели настолько довольными, насколько резонно было этого от них
ожидать. Однако, временами нелегко было - то есть, без довольно многих миль
путешествия - избежать ощущения изоляции. Действительно, раздумывал я, если
Викхэмптон соскользнет в море, заметит ли это хоть кто-нибудь?
Местные в своем большинстве были добрым народом, хотя я и виделся им
неким курьезом. Некоторые относились ко мне подозрительно и немного приняли
лишь тогда, когда я научился не пробовать заменить знакомые, долгодавние
народные лечебные средства своими "городскими новинками", а работать вместе
с ними. Компромисс - не потеря мудрости, скажу я вам.
Что ж, стояла унылая пора зимы, когда произошло то странное событие, о
котором я хочу сообщить. Дни были короткими и серыми, дождь без передышки
обрушивался на нас целую неделю. Ни храбрейший, ни самый упертый в глупости
не отваживались выйти в бурное море. Я уютно укрылся в своем скромном
жилище, лениво заняв себя хорошими книгами и плохим бренди, когда между
десятью часами и полуночью - я не могу достаточно отчетливо вспомнить время
- нетерпеливый стук раздался в мои двери.
Это бы Харри Уоткинс, грубоватый и взъерошенный человек лет за
пятьдесят, пастух-овцевод. Бедняга почти захлебывался от шторма, стоя у
дверей и дрожа самым неистовым образом. "Доктор Майлс", задыхаясь выговорил
он, "ужасное случилось на берегу возле скал..."
"В чем дело?", спросил я.
"Крушение... о, жуткое... трупы..."
Я живо схватил фонарь, дождевик и аптечку, что-то бормоча об идиотах,
выходящих в море в такую погоду. На пути к берегу, пока ревущий влажный
ветер сотрясал экипаж, Уоткинс описывал страшную сцену.
"Я был в своем домике, когда услышал, как овцы в сарае пришли в ужасное
смятение. Я поспешил, чтобы успокоить их, думая, что их напугала буря",
объяснял Уоткинс. "Вдруг я услышал какой-то подозрительный свист, не похожий
ни на какой ветер - он был почти как голос. Не стыжусь признаться - у меня
мороз прошел по хребту."
Уоткинс продолжал описывать, как затем он выбрался наружу и побежал к
скалам, что прямо к западу от его жилища, следуя на звук. С этой продуваемой
ветром высоты он увидел бушующее море. Продолжая, он понизил голос: "И там я
увидел судно, небольшую шхуну с разорванными в клочья парусами. Всего лишь
на несколько секунд. Скажу вам, доктор, я чувствовал себя беспомощным
человеком, глядя, как шхуна мелькает на волнах, что вдвое выше ее. Потом она
исчезла, а этот странный свист раздался еще раз - потом он тоже пропал. И
тогда я направился вниз на берег."
Мой сон прерывается кошмаром - звуком ломающихся костей и хрустом
дерева, глазами столь темными, как холодное дно моря. Я съеживаюсь в постели
и потею от страха. Я вижу шхуну, почти целиком сожранную морем, и берег,
похожий на поле битвы. Долгие часы одиночества обнимают меня, пока в тишине
я проливаю глупые слезы. Я съеживаюсь в постели и дрожу.
***
Низкий плоский берег захлестывали гневные волны. Уоткинс вел меня,
щурившегося от порывов бури, указывая на мокрые, бледные фигуры,
распростертые на песке там, куда их выплюнула Атлантика. Я опустился на
колени перед первой, это была женщина, лежащая в грязи лицом вниз. Ее
длинное белое платье казалось пленкой, наброшенной на нее, изорванная шаль
напоминала водоросли. Я перевернул ее. До сих пор мороз проходит у меня по
коже, когда я вспоминаю, что увидел. Знаете, я видел мертвых и прежде, но
лицезреть молодость и красоту столь безжалостно умерщвленную зловредной
судьбой, было какой-то непристойностью. Ах, каким нежным созданием была она.
Красивая. А теперь она лежала с застывшим взглядом характерным для только
что скончавшихся, еще не закоченевшая, и соленая вода вытекала из ее ноздрей
и рта.
"Там еще!", раздался пронзительный вопль сквозь завывающий шторм. Я не
заметил, что местный священник и фермер по имени Олдрич тоже достигли
трагической сцены.
Мы прошли по берегу. Расщепленная древесина омывалась волнами рядом с
телами, которых мы вначале насчитали четыре. Все были молодыми женщинами,
одетыми в мокрые белые одежды, все с прилипшими к лицам темными волосами, с
членами, разбросанными, как у сломанных кукол. Одна была в болезненно
выглядевшей паутине морщин.
"А это, похоже, штурман", заметил Уоткинс, тыкая в следующий труп
концом сапога. Единственный среди них мужчина, он был лысый, но не слишком
старше остальных, я должен заметить. В верхней левой части его груди была
пробита сочащаяся кровью дыра размером, наверное, с два дюйма, несомненно -
последствие крушения. Он лежал, раскинувшись, одежда отяжелела от ила, в
одной руке все еще был зажат деревянный молоток - я предположил, что он
предпринимал отчаянные попытки что-то починить.
"Это пятый", сказал я.
"Великие небеса!", воскликнул священник, когда мы встали над номером
шестым. Он прижал руки ко рту и отступил в сторону, холодный брызги
барабанили по его сгорбленным плечам.
Она лежала лицом вверх, одетая в черное, красивая голова покоилась на
чернильно- черной подушке ее собственных мокрых волос. Никогда до этого я не
видел, никогда не видел и после, таких темных глаз. Сколько раз я думал, как
это было - глядеть в них, когда они были наполнены жизнью... если они были
ею когда-то наполнены...
"А это как понимать?", спросил Уоткинс, показывая на три медно-цветных
металлических шипа, торчащих из ее головы.
Я мог только пожать плечами. Мне также не хватило слов, когда спросили
мое мнение по поводу кандалов на ее запястьях. Цепь, которая, очевидно,
связывала кольца, была разорвана.
"Там еще один", завопил Уоткинс, поверх шипения прибоя и свиста ветра.
Я подошел ближе, опустился на колени и был весьма обрадован, обнаружив, что
эта последняя фигура оказалась не трупом, а деревянной носовой фигурой
судна. Это тоже была любопытная вещица, похожая скорее на стоящую на хвосте
змею или, быть может, морского угря, с гордо торчащими женскими грудями и
шипастой короной на голове. Лицо имело самый злобный характер, с глубоко
посаженными глазами и ощерившимся ртом.
"Что теперь нам делать, доктор?", спросил меня священник Джеймс.
"Рекомендую перенести их наверх на холм к мистеру Уоткинсу и оставить в
сарае до утра. Пожалуй, нам лучше не пытаться в такую бурю пройти весь путь
до поселка. Это годится, мистер Уоткинс?"
"Вполне, доктор. И вас всех приглашаю остаться", сказал овцевод-пастух
Мы подняли мокрые тела одно за другим на плоскую телегу мистера Олдрича
и поплелись извилистой тропинкой на выступ высоко над берегом. Отсюда было
недалеко и до дома мистера Уоткинса, дом его был без претензий, его можно
было даже принять за смешное нагромождение камней и соломы.
Лихорадка жестоких воспоминаний опустошает краткие часы моего сна.
Какой холодный и бездушный ветер наполняет тогда парус моего беззащитного
разума! Мне снится мелькающее судно, обезумевшие умирающие люди. Я слышу,
как барабанит дождь и стучат копытца, и ощущаю безмолвные груди против
своего взбесившегося сердца. Как страшусь я проклятого сна! Прошлое вбивает
в мой череп страшные картины!
***
Мы сгрудились вокруг камина, мокрые до костей, наши эмоции иссякли.
Этой ночью мы больше ничего не могли сделать. Разлили темный и горький эль.
"Они не из наших мест", сказал священник, человек среднего возраста.
"Наверное, иностранцы, заблудившиеся в шторм", предположил Уоткинс.
Большая часть разговора касалась девушки с тремя странными шипами,
вбитыми в голову. Очевидно, она была какой-то пленницей. Хотя, зачем
понадобилось кому-то вбивать в нее шипы? Я обнаружил, что трудно принять
факт, что самая красивая женщина, которую я когда-либо видел, была мертва.
Уоткинс следил за мной, его обветренное лицо подсвечивалось снизу огнем
камина. "Доктор Майлс, что вы, все-таки, думаете об этих гвоздях? Они не
похожи ни на один металл, что я когда-либо видел?"
"И я не видел", эхом отозвался Олдрич.
У меня, конечно, не было объяснения. Я удивляюсь и по сей день. "Не
знаю", ответил я. Когда я впервые увидел эти шипы там, на дождливом берегу,
то предположил, что они из меди или даже из золота, но, уложив тела на
рассыпанную солому на полу сарая, я наклонился, чтобы получше их
рассмотреть. Я не могу с уверенностью сказать, что эти шипы вообще были
металлическими. Хотя в них было нечто от золота, я вспоминаю, что они так же
были какими-то полупрозрачными, что-то вроде янтаря. И, все-таки, это был не
камень и не вполне металл. Субстанция совершенно незнакомая.
Священник вздрогнул, когда затрещало полено.
Уоткинс предположил вслух: "Может быть, это очень ценный металл?.."
"Даже не осмеливаюсь гадать", ответил я.
Эти сны пируют моим утомленным разумом! Я вижу тела на берегу, нагую
женщину, разрывающую цепи! Я слышу пронзительный, словно паровозный крик!
Сон, я страшусь тебя! Боже, спаси меня от заразы этих снов! Я вижу, как это
проклятое судно мелькает и исчезает. Деревянная женщина с головой змеи!
***
Мне с трудом удается найти слова, чтобы достаточно точно описать тот
звук, что разбудил меня, когда я лежал, закутавшись в одеяло на полу возле
камина. Какой странный сон посетил меня! Мне представлялось, что я встал,
вышел наружу в штормовую ночь и направился в темный каменный сарай, мимо
овец, сгрудившихся вместе ради тепла, с мерцающей свечой в качестве
единственного поводыря.
В этом дремотном приключении я приблизился к темному входу в сарай, где
лежали тела с берега. Я встал, глядя вниз на них... на фигуры бледные и
безжизненные, еле видные в полутьме. Я слышал, как дождь омывает внешние
поверхности стен, слышал тяжелое дыхание овец.
Самая красивая, та, что с угольно-черными волосами и чертами лица столь
гладкими и нежными, лежала на верстаке. Три ее шипа мерцали очень странно, я
осмелюсь сказать, почти призывно. От нее пахло сыростью и солью, и я
обнаружил дрожащую руку, протянувшуюся, чтобы коснуться ее холодной и
влажной лодыжки. Ах, какой озноб прошел по мне! Как странно, однако - рука
не походила на мою, казалось, она принадлежит старому человеку, более
морщинистая, похожая, скорее, на руку Уоткинса. И далее в том же сне я снял
с нее темное и влажное платье и жадно копался в застежках и крючках, пока
каждый дюйм ее холодной и бледной кожи не обнажился передо мной, освещаемый
лишь мерцанием чуть теплящейся свечи и согреваемый ласками моих трепещущих
ладоней.
Никогда прежде не видел я таких роскошных и красивых форм! Каким
гладким был ее живот, какими круглыми бедра, какими полными и нежными ее
бледные груди. Я склонился, чтобы поцеловать ее недвижный живот и в сне
лизнул языком ее бедра. Медленно я сомкнул свои губы на сморщенных кончиках
ее грудей.
Это мои ли уши услышали хриплый стон, или это дождь, стекающий сквозь
трещины старых стен, передразнил отклик моей недвижной любовницы? Мой рот
жадно искал ее шею и поднимался все выше и выше к сердитому лицу. Никогда
прежде я не видел таких темных глаз! Я лизнул плоские вершинки ее жесткой
короны из гвоздей-шипов и чуть-чуть куснул один из них посередине. Ее губы
были холодны, а толстый язык, который извиваясь вошел в мой рот, вкусом был
как глубины океана.
Как я сказал - пронзительный, похожий на свист звук вырвал меня из
моего сна.
"Великий боже", сказал я, содрогаясь и подымаясь с пола. Озноб,
охвативший меня, частью происходил из-за моего странного сна, а частью от
того, что дверь дома Уоткинса стояла нараспашку, наполняя помещение сырым
ветром. Я осмотрелся в комнате - никого не было видно. Я нашел фонарь, зажег
его и вышел наружу.
Я позвал сквозь бурю: "Уоткинс! Олдрич! Отец Джеймс!"
Спотыкаясь, я побрел к сараю. Яростный ветер сбивал меня с ног. Дверь
была открыта и какое-то тело раскинулось у моих ног. Это был Олдрич. Он
лежал на спине, глядя на низкие балки потолка, его рот был открыт в широкую
кровавую букву О.
Каким дураком я был. Мне надо было убежать, но я осторожно пошел глубже
в длинный каменный сарай. Овцы беспокойно шевелились, глядя, как я иду мимо.
Звук дождя и ветра становился все громче, когда я приближался к месту, где
мы положили жертвы крушения. Очевидно, задняя дверь не была надежно закрыта.
Какой ужас! Уоткинс лежал лицом вниз у подножья верстака, его брюки
сползли на лодыжки. Верстак был пуст, если не считать отброшенных мокрых
женских одежд. Уоткинс был недалеко от утонувших, и затылок его был
проломлен. В одной руке он еще сжимал щипцы, и что-то маленькое и блестящее
торчало из другого его кулака. Я наклонился и вытащил... один из загадочных
желтоватых шипов.
Задняя дверь распахнулась шире, ветер с воем ворвался внутрь, и я
увидел самую жуткую сцену. Обе фигуры казались серыми и смутно-призрачными
за летящими занавесями дождя - нагой священник лежал на спине, его оседлала
темноволосая женщина-труп, которая ритмически раскачивалась, цепи звенели на
ее запястьях. Она повернулась, чтобы со слабой двусмысленной улыбкой
взглянуть на меня жгучими черными глазами, в то время как безумный священник
посмотрел поверх ее взгляда и разразился маниакальным смехом.
Как мне выразить тот абсолютный ужас и отчаянье, что поразили меня,
когда я увидел, как женщина склоняется над священником, открывает рот и
извергает толстого черного угря прямо в глотку бедного создания? Я
повернулся, чтобы бежать, когда язык вдернулся ей обратно в рот.
Я чуть не падал в обморок от ужаса, я спотыкался, я почти тонул во
внутреннем потопе моей собственной обезумевшей крови. Пол был скользким от
сукровицы и соломы - я упал! Великий боже, подумал я, помоги! Я увидел, как
эта женщина подходит и становится на колени над Уоткинсом. Казалось, она
что-то шепчет близко в его зияющий рот, а потом он сел прямо и с видимым
усилием встал! Женщина повторяла все с теми, кого мы привезли с берега, и
они тоже оживали!
Я вскарабкался на ноги и, перепрыгнув через то, что было Олдричем,
рванулся наружу в шторм. Движимый безмерной паникой, я слепо мчался,
оглядываясь, чтобы увидеть, как темноволосая женщина, у которой теперь не
хватало среднего шипа во лбу, гнала перед собой отару испуганных овец.
Позади нее ковыляли священник, Олдрич, Уоткинс и остальные с берега.
Если б разум мой был яснее, или если б дождь не лил с такой слепящей
силой, я побежал бы в другом направлении, ибо я чересчур поздно понял, что
бегу прямо к краю крутого, поросшего травой скалистого обрыва над морем.
Я повернулся, все еще сжимая шип женщины, когда волна овец налетела на
меня и промчалась мимо. Бедные испуганные твари прыгали вниз, срывались с
края обрыва и с плеском падали в море. Потом я остался лицом к лицу с
людьми, если были людьми эти спешащие и сопящие создания. Я, разинув рот,
следил, как женщина с языком-угрем вела свею несчастную ораву.
Я отвернулся, не в силах больше смотреть в лицо своему року, и в
конечном проблеске панической ярости зашвырнул этот шип далеко в бешеные
волны. Еще раз зазвучал пронзительный свист - все ближе и ближе. Казалось,
он исходил из зияющей дыры в голове женщины-трупа. Я повернулся вовремя,
чтобы увидеть, как наступающие мертвецы стеной приблизились ко мне, а потом,
к моему изумлению, они пробежали мимо и прыгнули со скалы, падая один за
другим в дикий прибой внизу.
Мне часто снится судно, мелькающее в волнах стального цвета, дождем
падающие со скалы овцы, и дикий свист демонов, словно ветер, шумит в моей
голове! Мне снится женщина со змеей вместо улыбки! Я обречен видеть во сне
сарай-гробницу... мертвую плоть возле своих губ, и кровь, бегущую и
пляшущую!
Однако, сегодня я усну, сегодня этому наступит конец. Приставив
пистолет к своей голове, я больше никогда не увижу никакие сны!
Конец
Популярность: 8, Last-modified: Sun, 16 May 2004 16:07:08 GmT