-----------------------------------------------------------------------
   Marion Zimmer Bradley. The Heirs of Hammerfell (1989) ("Darkover" #5).
   Пер. - А.Булатов. М., "Армада", 1997.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 30 May 2002
   -----------------------------------------------------------------------


                                  Бетси, свежему росточку на старом дереве




   Гроза бушевала над Хеллерами; в небе  вспыхивали  молнии,  и  вслед  за
ними, отражаясь эхом от скал,  раздавались  оглушительные  раскаты  грома.
Кое-где  в  разрывах  стремительно  несущихся  облаков  обнажалось   небо,
полыхающее огнем кроваво-красного заката, а  возле  самого  высокого  пика
повис  бледно-бирюзовый  серп  луны.  Вторая  луна,   фиолетового   цвета,
находилась в зените, мутным пятном просвечивая сквозь облака. На  вершинах
гор лежали снега. Тропа  обледенела,  что  сильно  затрудняло  продвижение
маленького рогатого пони.
   Пожилой мужчина сидел на червине [местное ездовое животное] согнувшись,
не обращая внимания на кровь, которая,  смешиваясь  с  дождевыми  струями,
стекала по груди. Временами с губ путника срывался стон,  но  он,  похоже,
сам уже не слышал его.
   - Он так молод - сын моего господина; и я любил его как собственного...
так молод, и  -  на  волосок  от  смерти...  если  б  мне  только  удалось
вернуться, пока люди Сторна не обнаружили мой побег...
   Червин поскользнулся на камне, покрытом тонкой ледяной коркой,  и  чуть
было не упал, но сумел удержать равновесие. Зато старик вывалился из седла
и, больно стукнувшись  о  твердую  землю,  остался  лежать,  не  имея  сил
подняться и продолжая причитать вполголоса:
   - Такой молодой, такой молодой... и как мне сообщить об этом его  отцу?
О, мой господин, мой молодой господин... мой Аларик!
   Его глаза медленно поднялись к стенам замка, возвышавшегося  на  скале.
Сейчас добраться до него ему было не проще, чем  до  одной  из  лун.  Веки
против воли сомкнулись. Умное животное,  обеспокоенное  внезапной  потерей
ноши, продолжая  ощущать  тяжесть  седла,  мягко  ткнулось  носом  в  тело
старика,  лежавшего  на  мокрой,  обледенелой   дороге.   Червин,   ощутив
присутствие других животных, спускавшихся по крутой тропе, поднял голову и
тихо заржал, чтобы привлечь к себе внимание,  понимая,  что  впереди  ждут
еда, отдых и освобождение от тяжелого седла.


   Раскард, герцог  Хамерфел,  услыхал  ржание  и  поднял  руку,  заставив
остановиться следовавший небольшой эскорт.
   - Харк, что это? - спросил он ехавшего за ним следом слугу.  В  тусклом
свете можно было различить стоящее животное и какую-то бесформенную  массу
на земле.
   - Черные боги! Это же Маркос! - воскликнул слуга, стремглав соскочив  с
червина. Сбежав вниз  по  крутой  тропе,  он  опустился  на  колени  возле
раненого.
   - Регис! Лексас! Скорее вина и одеяла! - крикнул  он,  склонившись  над
стариком и осторожно откидывая его плащ. - Он еще жив! - добавил Харк  уже
тише, сам едва в это веря.
   - Маркос, друг сердечный, ответь  мне!  О  боги,  как  тебя  угораздило
получить  такую  рану?  Это  сделали  сторновские  канальи?  -  воскликнул
Раскард.
   Лежащий на земле человек приоткрыл глаза и увидел флягу, поднесенную ко
рту. Он глотнул, мучительно закашлялся и глотнул еще раз.
   - Не надо, Маркос,  не  говори  ничего,  -  сказал  герцог,  подойдя  к
умирающему. Маркос, которого связывали с герцогом Хамерфелом узы более чем
сорокалетней службы, понял невысказанный вопрос:
   "Что с моим сыном? Что с моим Алариком? О боги, я доверил его тебе... и
никогда в жизни не сомневался в твоей преданности!.."
   Телепатический контакт позволил Хамерфелу прочитать мысли находившегося
в полубессознательном состоянии человека:
   "Я верен тебе. Думаю,  он  еще  жив;  но  люди  Сторна  напали  на  нас
неожиданно... пустив в каждого по стреле... будь они прокляты..."
   Герцог взвыл от ярости:
   - Побери их демоны Зандру! О мой сын, мой сынок!
   "Нет, старый друг, ты мне ближе родного брата, я не упрекаю  тебя...  я
знаю, что ты защищал его, не жалея собственной жизни..."
   Слуги начали было испуганно кричать, но  он  резко  осадил  их  суровой
командой:
   - Возьмите его, и осторожней! Его рана может  оказаться  несмертельной;
если он умрет, вы мне за это ответите! Прикройте одеялом, да, вот  так!  И
дайте ему еще фири... [крепкий напиток] осторожно, смотрите, чтобы  он  не
захлебнулся! Маркос, где лежит мой сын? Я знаю, ты бы не бросил его!..
   - Его захватил в плен старший сын Сторна, Фионн...
   Шепот вновь оборвался, но  герцог  Раскард  мысленно  услыхал  то,  что
Маркос не смог произнести:
   "Я думаю, его сняли с моего тела, посчитав меня мертвым... но я очнулся
и пришел рассказать тебе все,  пусть  даже  на  это  уйдет  мой  последний
вздох..."
   - Ты не умрешь, друг мой, - мягко произнес  герцог,  когда  его  конюх,
силач Лексас, осторожно поднял раненого. - Посадите его на моего  червина,
только осторожно, если не хотите сами отправиться на тот свет.  Немедленно
обратно в Хамерфел... и побыстрее, а то скоро окончательно  стемнеет.  Нам
надо оказаться в его стенах до наступления ночи.
   Маркос снова впал в беспамятство, и герцог, проникнув в  его  сознание,
мысленно увидел тело Аларика, перекинутое через седло Фионна, -  последняя
жертва  старинной  кровной  вражды,  полыхавшей  между  домами  Сторнов  и
Хамерфелов на  протяжение  пяти  поколений,  -  вражды,  истинной  причины
которой за давностью лет уже никто не помнил.
   Но Маркос, несмотря на полученную страшную рану, продолжал жить; может,
Аларик тоже жив и лишь захвачен в плен ради выкупа?
   "Если он умрет, то я клянусь - камня на камне не оставлю от Врат Сторна
и вырежу всех, в ком течет кровь  Сторнов,  чтобы  ни  одного  из  них  не
осталось во всей Сотне Царств!" - поклялся Хамерфел. В этот  момент  отряд
ступил на старинный подъемный мост. Когда Маркоса внесли в большой  зал  и
осторожно уложили на грубую скамью, герцог зычным голосом  созвал  слуг  и
приказал:
   - Позовите дамиселу [уважительное обращение к девушке] Эрминию.
   Но  придворная  лерони  [ясновидящая]  уже  спешила  в  зал  и,  войдя,
опустилась на  колени  возле  раненого.  Герцог  Раскард  принялся  быстро
объяснять, что надо делать, но молодая  колдунья  имела  достаточный  опыт
врачевания. Кроме того, эта хрупкая девушка приходилась двоюродной сестрой
давно умершей жене герцога и жила в Хамерфеле с самого детства.
   Она  склонилась  над  Маркосом,  достав  из  складок   платья   голубой
драгоценный   камень,   ограненный    в    виде    пятиконечной    звезды;
сосредоточившись на камне, она начала водить руками вдоль  тела  раненого.
Раскард, застыв на месте, молча наблюдал за ее действиями.
   Через какое-то время девушка встала, и глаза ее были полны слез.
   - Кровотечение остановлено; он еще дышит, - сказала  она.  -  Сейчас  я
больше ничего не могу сделать.
   - Эрминия, он будет жить? - спросил герцог.
   - Не могу сказать, но, несмотря ни на что, он все еще  жив.  Жизнь  его
теперь находится в руках богов, если они не оставят его своей милостью, он
выживет.
   - Я тоже молюсь об этом; мы росли  вместе,  а  я  и  так  уже  стольких
потерял... - вздохнул Раскард. И тут, не в силах сдержать гнев, крикнул: -
Клянусь всеми богами! Если он умрет, моя месть будет ужасной...
   - Замолчите! - сурово вымолвила девушка. - Если вам надо  выговориться,
дядя, уйдите в другое место, чтобы не тревожить раненого.
   Герцог Раскард покраснел и, сразу как-то стушевавшись, умолк. Он прошел
к камину и тяжело опустился в глубокое кресло, восхищаясь самообладанием и
умом молоденькой родственницы.
   Эрминии недавно исполнилось семнадцать. У  нее  была  стройная  фигура,
рыжие, почти медного цвета, волосы и глубоко посаженные серые  глаза.  Она
подошла к герцогу и хладнокровно посмотрела на него.
   - Если вы хотите, чтобы Маркос выжил, обеспечьте ему покой...
   - Понимаю, дорогая моя. Ты поступила правильно, вовремя меня образумив.
   Раскарду, двадцать третьему герцогу Хамерфелу, уже перевалило за сорок.
В волосах, некогда черных, мелькала седина, а глаза голубели,  как  пламя,
если внести в него медь. Он был силен и мускулист, а  обветренное  лицо  и
подвижные, сухощавые члены придавали  его  фигуре  сходство  с  коренастым
деревенским кузнецом, от которого, собственно, и шел его  род.  Внешне  он
походил на человека, некогда жившего чрезвычайно  активной  жизнью,  но  с
годами несколько поубавившего прыть. При взгляде на Эрминию черты его лица
смягчились. Лерони вовсе не была похожа на  его  жену,  умершую  пять  лет
назад,  когда  Аларик,   их   единственный   сын,   только-только   достиг
подросткового возраста.  Они  воспитывались  как  брат  и  сестра;  герцог
умилялся, когда видел  две  рыжие  головенки,  одну  кучерявую,  другую  с
длинными косами, склонившиеся над учебником.
   - Ты уже слышала новость, дитя?
   Девушка  опустила  глаза.  Ни  от  одного  человека  на   тысячи   лиг,
обладающего хотя бы граном телепатических способностей,  а  тем  более  от
опытной лерони, не мог укрыться исполненный боли мысленный диалог  герцога
и его старого слуги.
   - Думаю, если б Аларик был действительно мертв, я бы знала об  этом,  -
сказала Эрминия, и суровое лицо герцога просветлело.
   - Молю бога, чтобы  ты  оказалась  права,  чиа  [ласковое  обращение  к
женщине]. Не зайдешь ли ты в оранжерею, когда закончишь с  Маркосом?  -  И
как бы невзначай добавил: - Захвати с собой звездный камень.
   - Я приду, - ответила она, после чего вновь переключилась на раненого и
даже не глянула вслед герцогу Раскарду, когда тот выходил из зала.


   Оранжерея находилась на самом  верхнем  этаже,  имела  двойные  окна  и
обогревалась несколькими печами, поэтому даже в холодное время года в  ней
зеленели деревья и цветы.
   Герцог Раскард  сидел  в  старом  кресле  с  подлокотниками,  глядя  на
простиравшуюся внизу долину, и размышлял, сколько битв  повидала  она  при
его отце. Уйдя с головой в воспоминания, он не слыхал раздавшихся  за  его
спиной легких шагов и очнулся только тогда, когда Эрминия обошла кресло  и
опустилась на скамеечку у его ног.
   - Как Маркос? - спросил он.
   - Не буду  обманывать  вас,  дядя,  его  рана  очень  серьезна.  Стрела
пронзила легкое, а когда он вырвал ее из груди, стало еще хуже. Но он  все
еще дышит, а кровотечение не  возобновляется.  Сейчас  он  спит,  покой  и
благосклонная судьба позволят ему встать на ноги. Я оставила с ним Амалию.
Она позовет меня, когда он проснется, а сейчас я к вашим услугам.
   Голос ее был мягкий, как бы шуршащий, но  вполне  уверенный.  Жизненные
перипетии заставили ее рано повзрослеть.
   - Скажите, дядя, зачем Маркос поехал  по  дороге  и  зачем  с  ним  был
Аларик?
   - Ты, может быть, не знаешь, но прошлой ночью  к  нам  прокрались  люди
Сторна и сожгли в деревне дюжину хижин, до следующего урожая у  нас  будет
голод, поэтому наши люди совершили набег на  земли  Сторна,  чтобы  добыть
пищу и отомстить за сожженные дома. Аларику не  надо  было  идти  с  ними,
водить людей - дело  Маркоса,  но  один  из  сожженных  домов  принадлежал
приемной матери Аларика, поэтому он заявил, что возглавит поход. Я не  мог
ему отказать - это дело чести, - Раскард тяжко вздохнул. - Аларик  уже  не
ребенок, я не мог запретить ему делать то, что он считал своим  долгом.  Я
попросил его взять с собой ларанцу [ясновидящий, колдун], но он отказался,
сказал, что расправится со Сторном силами одних только воинов.  Когда  они
не вернулись к наступлению сумерек,  я  начал  беспокоиться  и  вот  нашел
только Маркоса - единственного, кому удалось спастись, чтобы рассказать  о
случившемся. Они попали в засаду.
   Эрминия закрыла лицо руками.
   Старый герцог продолжал:
   - Ты знаешь, зачем я  позвал  тебя.  Как  там  сейчас  твой  племянник,
девочка? Ты можешь его увидеть?
   - Я попытаюсь, - мягко ответила та и достала бледно-голубой кристалл из
специального мешочка, висевшего на шее.  Герцог  лишь  мельком  глянул  на
искрящиеся грани камня и  тут  же  отвел  взор;  он  хоть  и  был  сильным
телепатом, но никогда не  учился  обращению  со  звездным  камнем,  дающим
возможность переходить на более высокие уровни энергий.
   Раскард наблюдал, как Эрминия отрешенно склонилась над камнем. Глядя на
ее юное  лицо,  герцог  Раскард  ощутил  себя  старым,  усталым  от  жизни
человеком, единственной целью которого была  месть  Сторнам,  убившим  его
деда, отца, двух старших братьев, а теперь вот - единственного сына.
   "О боги, молю вас, сделайте так, чтобы Аларик  остался  жив  и  не  был
разлучен со мной навеки. Ни сейчас и ни когда-либо..."
   - Увидь его и скажи мне правду, дитя, - произнес он хрипло.
   После необычайно  долгой  паузы  Эрминия  заговорила  тихим,  несколько
неясным голосом:
   - Аларик... брат мой...
   И почти тотчас же  герцог  Раскард,  войдя  в  телепатический  контакт,
увидал то, что видела она: лицо сына - копия его  самого  в  молодости,  -
обрамленное  кудрявыми,  огненно-рыжими  волосами.  Юношеские  черты   его
искажала боль, а рубашка была залита кровью. Эрминия побледнела.
   - Он жив. Но его раны даже опасней, чем у Маркоса, - произнесла она.  -
Маркос выживет, если будет лежать, но Аларик...  в  легком  все  еще  идет
кровотечение. Ему очень трудно дышать... и он - без сознания.
   - Ты можешь дотянуться  до  него?  Можно  ли  залечить  рану  на  таком
расстоянии? -  спросил  герцог,  вспомнив,  что  сумела  сделать  она  для
Маркоса, но девушка лишь вздохнула, на глазах у нее выступили слезы.
   - Увы, нет, дядя, я постараюсь, но даже Хранитель из  Башни  Трамонтаны
не смог бы лечить на таком расстоянии.
   - Тогда можешь ли ты пробиться к нему и сообщить, что мы знаем, где он,
и что мы придем либо спасти его, либо умереть?
   - Я боюсь тревожить его, дядя. Если он проснется и сделает неосторожное
движение, то может разбередить уже почти закрывшуюся рану в легком,  тогда
он обречен.
   - Да, но, если он очнется и обнаружит, что попал в руки  врагов,  разве
это не повергнет его в отчаяние, которое все равно окончится смертью?
   - Вы правы. Я попробую пробиться к его сознанию, - согласилась Эрминия,
а герцог закрыл  лицо  ладонями,  пытаясь  удержать  видение:  лицо  сына,
бледное и искаженное болью. Искусству врачевания он не обучался,  но  даже
без этого ему казалось, что он видит на нем тень смерти. Где-то  на  самой
границе восприятия ощущал он сознание Эрминии,  напряженное  и  ищущее,  и
уловил  посыл,  который  она  пыталась  протолкнуть  на  глубинные  уровни
сознания Аларика.
   "Ничего не бойся; мы с тобой. Отдыхай и  выздоравливай!.."  -  снова  и
снова повторяла она, пытаясь донести до него утешение и любовь.
   И тут Раскарду открылись интимнейшие чувства Эрминии.
   "Я и не знал, что она его так любит, я думал, они как  брат  и  сестра,
дети, выросшие вместе, теперь я знаю, что все гораздо серьезнее!"
   И герцог устыдился того, что узнал тайну родственницы, ибо  понял,  что
она тоже прочитала его мысли.
   "Я полюбила Аларика, еще когда мы были детьми, дядя. Я не знаю -  значу
ли я для него что-либо, он относится ко мне просто как к  сводной  сестре,
но я люблю его как мужчину. Вы... вы не сердитесь на меня за это?"
   Узнай герцог об этом как-нибудь по-другому, он действительно мог прийти
в ярость; многие годы он вынашивал  мысль  о  выгодной  партии  для  сына,
возможно, какой-нибудь принцессе из  южной  ветви  рода  Хастуров.  Однако
теперь им руководил лишь страх за жизнь Аларика.
   - Если только мой сын вновь будет с нами, в безопасности, то,  если  вы
оба этого хотите, я не против, дитя мое, -  произнес  суровый  герцог  так
кротко, что Эрминия едва узнала его властный  голос.  Какое-то  время  они
сидели  молча,  и  тут,  к  великой  радости,  Раскард  ощутил  еще   одно
подключение к их телепатическому диалогу. Это было слабое, но  безошибочно
узнаваемое сознание Аларика.
   "Отец... Эрминия...  это  вы?  Где  я?  Что  случилось?  Что  с  бедным
Маркосом?.. Куда я попал?"
   Мягко, как могла, Эрминия сообщила ему обо всем происшедшем: о том, что
он ранен и теперь находится в плену во Вратах Сторна.
   "Маркос будет жить, ты отдыхай и поправляйся, сынок, а мы либо  выкупим
тебя, либо отобьем, либо погибнем, сражаясь за тебя. Только  не  волнуйся.
Главное - спокойствие... спокойствие... спокойствие..."
   Внезапно спокойное течение телепатической связи  взорвалось  яростью  и
голубым светом чужого звездного камня.
   "Так вот ты где, Раскард... ты, вор, сующий нос в чужие дела... что  ты
делаешь в самом сердце моей твердыни?"
   Раскард Хамерфел видел словно наяву покрытое шрамами лицо с хищным, как
у пантеры, оскалом и жестокие,  пылающие  гневом  глаза  своего  заклятого
врага - Ардрина Сторна.
   "И ты еще спрашиваешь? Отдай моего сына, негодяй! Назови цену выкупа, и
он будет выплачен тебе до последнего сикля [мелкая монета], но  если  хоть
волос упадет с его головы, я заставлю тебя заплатить сто крат!"
   "Так ты пугаешь меня уже сорок лет, Раскард, но у тебя нет ничего,  что
мне было бы нужно, кроме твоей  мерзкой  жизни.  Побереги  здоровье,  и  я
повешу тебя рядом с твоим сынком на самой высокой башне Врат Сторна".
   Первым  побуждением  Раскарда  было  ответить  ему  всей  силой  ларана
[психокинетические способности], но Аларик-то был в руках врага. И  тогда,
взяв себя в руки и пытаясь сохранять спокойствие, герцог продолжил торг:
   "Разве ты не хочешь получить выкуп за моего сына? Назови свою  цену,  и
клянусь, я уплачу ее не торгуясь".
   Он почувствовал, каким злорадством повеяло от Ардрина, враг  явно  ждал
услышать это.
   "Я обменяю его на тебя, - ответил он. - Приходи  и  добровольно  сдайся
мне до завтрашнего вечера, тогда Аларик, если к тому времени он еще  будет
жив, или его тело, если он умрет, будут выданы твоим людям".
   Раскард понимал, что этого следовало ожидать. Но Аларик был молод, а он
уже  прожил  долгую  жизнь.  Аларик  мог  жениться,  восстановить  клан  и
герцогство. Не долго думая, он ответил:
   "Согласен. Но только если он будет жив, если же он умрет в твоих руках,
я сожгу Врата Сторна и тебя вместе  с  замком  клингфайром"  [клингфайр  -
горючая смесь, подготовляемая с помощью ларана].
   "Нет, отец! Только не такой ценой! - Это был  крик  Аларика.  -  Я  так
долго не проживу и не хочу, чтобы ты принял из-за меня смерть!"
   Раскард ощутил, с каким трудом пробился голос сына, и почувствовал, как
кровь истекает из его вен.  Затем  Аларик  отключился  от  телепатического
контакта. Однако нельзя было понять: умер он или потерял сознание.
   В оранжерее повисла тишина, а вдогонку  несся  очередной  злобный  крик
Сторна:
   "Ты опять, как жулик, ускользнул от моей  мести,  старый  пес  Раскард!
Ведь это не я проторговал его у смерти. Если ты хочешь отдать свою жизнь в
обмен на его тело, я честно обставлю эту сделку..."
   "Честно? И у  тебя  еще  язык  поворачивается  произносить  это  слово,
Сторн?"
   "Конечно, ведь я - не Хамерфел. А теперь убирайся! И не вздумай  больше
соваться во Врата Сторна! Даже мысленно! Пошел! Пошел вон!"
   Эрминия распростерлась на ковре и рыдала, как ребенок. Раскард Хамерфел
сидел, качая головой. Опустошенный  и  разбитый,  он  впал  в  оцепенение.
Неужели кровная вражда кончилась такой потерей?





   Сорок дней траура подошли к концу. На сорок первый день  на  извилистой
горной дороге, ведущей к замку Хамерфел,  появился  караван  путников.  Их
радушно приняли в замке, поскольку выяснилось, что это прибыл  родственник
умершей  жены  герцога.  Раскард,  чувствуя  себя  несколько   неловко   в
присутствии образованного и щегольски одетого  городского  жителя,  принял
его в Большом Зале, приказав подать вина и легкие закуски.
   - Прошу прощения за столь скромное угощение,  -  сказал  он,  услужливо
предлагая гостю присесть, - но до вчерашнего дня мы носили траур и до  сих
пор не оправились от утраты.
   - Я приехал не ради пирожных и  вин,  родственник,  -  произнес  Ренато
Лейнье, кузен из южных земель, родственник Хастуров. - Ваша скорбь  -  это
скорбь для всей нашей семьи, Аларик был моим родственником. Но  я  приехал
забрать с собой дочь моего родственника - лерони Эрминию.
   Ренато посмотрел на  герцога.  Если  он  рассчитывал  увидеть  старого,
сломленного обстоятельствами  человека,  готового  вскоре  последовать  за
собственным сыном  и  передать  таким  образом  Хамерфел  в  руки  пришлых
наследников, то он здорово просчитался. Сидевший перед ним мужчина  скорее
стал сильнее,  замкнувшись  в  гневе  и  гордости.  Это  был  дееспособный
полководец, уже на протяжении многих лет командовавший войсками Хамерфела.
Любой, даже самый малый  его  жест,  любое  сказанное  им  слово  излучали
энергию; Раскард Хамерфел  не  был  молод,  но  и  не  походил  на  старую
развалину.
   - Почему вы решили забрать Эрминию именно  сейчас?  -  спросил  герцог,
чувствуя, что вопрос этот мучает его, как заноза.  -  Она  прекрасно  себя
чувствует в моем доме. Это ее дом. Она  последнее,  что  хранит  для  меня
память о сыне. Я предпочел бы ввести ее в свою семью на правах дочери.
   - Это невозможно, - ответил Ренато. - Она больше не ребенок, а  девушка
на выданье. Ей скоро исполнится двадцать, а вы не настолько  стары,  чтобы
быть при ней нянькой. - До этого самого момента он действительно  полагал,
что Раскард уже достаточно стар, чтобы не компрометировать жившую  у  него
молодую девушку. - Ваше проживание под одной крышей грозит скандалом.
   - Воистину нет ничего более зловредного, чем  добропорядочный  мужчина,
если только это не  добропорядочная  женщина,  -  с  негодованием  ответил
Раскард, лицо его пылало гневом. При всей  справедливости  этой  поговорки
раньше он никогда не задумывался над ее смыслом.  -  Она  с  детства  была
подругой моего сына, и  за  все  годы,  прожитые  здесь,  у  ней  не  было
недостатка ни в няньках, ни в дуэньях, ни в подружках, ни в  гувернантках.
Они могут вам подтвердить, что за это время мы и двух  раз  не  оставались
наедине, за исключением того дня,  когда  она  доставила  мне  трагические
известия о смерти моего сына, а с тех пор, можете  поверить,  наши  головы
были заняты совершенно другим.
   - Я и не сомневаюсь, что все было  именно  так,  -  вкрадчиво  произнес
Ренато, - но даже в этом случае - Эрминия достигла  брачного  возраста,  а
пока она живет в вашем доме, соблюдая девичество, ей  трудно  найти  мужа,
равного ей по положению; или же вы  хотите  унизить  ее,  выдав  замуж  за
какого-нибудь худородного приятеля или слугу?
   - Ничего подобного, - резко возразил герцог. - Я  собирался  выдать  ее
замуж за собственного сына, если бы ему довелось прожить чуть больше.
   Наступило неловкое, а для герцога - даже горькое, молчание.  Но  Ренато
не сдавался.
   - О, если б это было уже свершившимся фактом! Но при всем моем уважении
к вашему сыну, теперь она не может выйти замуж за мертвого. Вот поэтому ей
следует возвратиться в семью.
   Раскард почувствовал, как на глаза  наворачиваются  слезы,  но  он  был
слишком горд, чтобы показать это. Не в силах долее скрывать глубокое горе,
он перевел взгляд на стены, на которых было развешано оружие.
   - Теперь я остался совсем один. Дом Сторнов может  праздновать  триумф,
ибо во всей Сотне Царств, кроме меня, нет больше ни мужчины, ни женщины, в
ком текла бы кровь Хамерфелов.
   - Но вы еще не старый человек, - возразил Ренато,  стараясь  попасть  в
тон ужасному одиночеству, сквозившему  в  голосе  Раскарда.  -  Вы  можете
жениться и народить дюжину наследников.
   Герцог знал, что слова Ренато были правдой, хоть это  и  разрывало  его
сердце. Взять в дом чужую женщину и ждать рождения детей, ждать, когда они
повзрослеют, все время рискуя их потерять  в  результате  непрекращающейся
кровавой междоусобицы... Нет, возможно, для чего-то он еще не стар, но для
этого стар определенно.
   Да, но что оставалось делать? Позволить  Сторнам  торжествовать,  зная,
что, когда они вслед за сыном убьют и его самого, не останется никого, кто
смог бы отомстить за его смерть... знать, что и сам  Хамерфел  перейдет  в
руки Сторнов и во всей Сотне Царств не останется ни  одного  представителя
рода Хамерфелов?
   -  Да,  жениться  мне  необходимо,  -  произнес  он,  переживая  момент
безнадежного отчаяния. - Какой брачный выкуп вы хотите за Эрминию?
   Эти слова шокировали Ренато.
   - Я вовсе не это имел в виду, мой господин. Эрминия вам не ровня, она -
простая лерони в вашем доме. Это невозможно.
   - Если я собирался  женить  на  ней  своего  сына,  то  как  смеете  вы
заявлять, что она мне неровня? Если бы я ее презирал, то мысль о  подобном
браке никогда бы мне и в голову не пришла, - настаивал Раскард.
   - Но, мой господин...
   - Эрминия в том возрасте, когда уже может рожать детей, а  у  меня  нет
оснований подозревать ее в нецеломудрии. Однажды я уже женился  в  расчете
на союзников, которых могло  дать  мне  благородное  родство,  и  где  они
теперь, когда сын мой мертв? Вот поэтому сейчас мне  нужна  лишь  здоровая
молодая женщина, а к Эрминии я привык, как к подруге моего сына.  Она  мне
подходит гораздо больше, чем кто бы то ни было, к тому же мне не  придется
привыкать к прихотям нового человека в доме. Назовите цену выкупа,  я  дам
ее родителям все, что нужно, согласно нашим обычаям.
   Ренато смотрел на него  почти  в  испуге.  Он  понимал,  что  не  может
отказать Раскарду, не нажив себе смертельного врага.  Герцогство  Хамерфел
было маленьким, но Ренато понимал, насколько оно сильно, герцоги  Хамерфел
правили этими землями уже на протяжении многих лет.
   Ему оставалось  только  тянуть  время  в  надежде,  что  старый  герцог
откажется от своего каприза, столкнувшись с практическими трудностями.
   - Ну, хорошо, - медленно произнес Ренато, - если вы  того  хотите,  мой
господин, я пошлю письмо ее опекунам, в котором  попрошу  их  согласия  на
брак с вами. Но могут возникнуть трудности: как бы не оказалось, что ее  с
кем-нибудь обручили ребенком, или еще что-нибудь в этом роде.
   - Ее опекуны? Почему не родители?
   - Эрминия - сирота, и именно поэтому, когда ваша последняя жена  -  моя
кузина Эллендара - захотела, чтобы  рядом  с  малышом  Алариком  находился
кто-то родственной с ним крови, была прислана Эрминия,  ибо  она  как  раз
нуждалась в крове. Вы наверняка помните, мой господин, что Эллендара  была
лерони из Арилинна, и хотела обучить этому  искусству  Эрминию,  поскольку
своей дочери у нее не было.
   - Я не вижу здесь никаких трудностей, раз ее не ждут любящие  родители,
- заметил герцог. - С ее рождением связана какая-нибудь тайна или скандал?
   - Нет, ни в коем случае; ее матерью была моя сестра Лорна,  а  отцом  -
мой близкий друг, телохранитель Хастура Даррен  Тьялл.  Сестру  с  Тьяллом
обручили, когда им было около двенадцати лет, и  когда  Даррена  убили  на
границе, она была вне себя от горя. Очень скоро мы узнали, что  она  носит
ребенка от Тьялла. Эрминия родилась на руках моей  жены,  и  та  очень  ее
любила; только поэтому Эллендара с такой радостью приняла девочку здесь, в
вашем доме.
   - Значит, она - ваша племянница, - подытожил Раскард. - Ее мать жива?
   - Нет. Лорна пережила своего жениха меньше, чем на год.
   - Тогда, похоже, вы одновременно - и ее опекун и ближайший родственник,
а все разговоры о получении "согласия со стороны"  -  лишь  уловка,  чтобы
отсрочить  удовлетворение  моей  просьбы,  -  произнес   Раскард,   гневно
поднимаясь из кресла. - Какие у вас возражения против того, чтобы  Эрминия
стала моей женой, если их не было, когда я женился на вашей кузине?
   - Скажу откровенно, - произнес Ренато  несколько  сконфуженно.  -  Ваша
кровная вражда со Сторном разрослась из  костра  в  лесной  пожар;  она  и
раньше была мне не по душе, но  сейчас  не  нравится  гораздо  сильнее.  Я
больше не могу добровольно отдавать своих ближайших  родственниц  замуж  в
клан, который так погряз в кровавых разборках. - Он заметил,  как  Раскард
стиснул челюсти, и продолжил: - Мне известно, что происходит здесь, у  вас
в горах. И меня терзает мысль, что Эллендара невольно  приняла  участие  в
кровной вражде, поэтому я не хочу, чтобы в нее был втянут еще кто-либо  из
членов моей семьи. Пока Эрминия была в вашем доме всего  лишь  гостьей,  я
убеждал себя, что все это меня не касается, но брак - совсем другое  дело.
Более того, племянница слишком молода  для  вас.  И  мне  было  бы  тяжело
видеть,  как  девушка  выходит  замуж  за  человека,  который  ей  в  отцы
годится... Но пусть она сама решит, хочет ли этого.  Я  препятствовать  не
буду. Хотя заявляю, что предпочел бы отдать ее в дом, не столь  увязший  в
кровной вражде.
   - Тогда позови ее и спроси сам, - предложил герцог Раскард.
   - Но только не в вашем присутствии, - продолжал упорствовать Ренато.  -
Она может побояться признаться в присутствии своего друга  и  покровителя,
что желает покинуть его.
   - Как угодно, - произнес герцог и позвал слугу: - Спроси  дамиселу,  не
будет ли она так любезна принять своего родственника в оранжерее.
   Глаза Ренато были холодны как лед, когда он вышел из  полутемного  зала
вслед за слугой, думая, что едва ли молоденькая девушка хотела выйти замуж
за  стареющего,  желчного  мужчину.  Он  был  уверен:  юная   родственница
обрадуется, когда узнает, что он приехал забрать ее отсюда.
   Раскард проводил взглядом Эрминию, прошедшую по коридору  к  оранжерее,
чтобы встретиться там с домом [вежливое обращение к  представителю  знати]
Ренато. Взор его в этот момент смягчился. Впервые в жизни он посмотрел  на
нее как на желанную женщину, а не на подругу сына по детским играм. Прежде
он думал о женитьбе точно о  досадной  необходимости,  теперь  же  впервые
осознал, что она может иметь и свои приятные стороны.
   Через некоторое время оба вошли в большой зал. Ренато злобно  хмурился,
в то время как на щеках Эрминии играл румянец, и  легкая  улыбка,  которую
она бросила Раскарду из-за спины родича, наполнила сердце  герцога  теплом
от того, что его предложение, судя по всему, принято.
   Тогда он очень мягко спросил:
   - Хочешь ли ты стать моей женой, Эрминия?
   - Девчонка еще глупа, - проскрипел Ренато. - Я говорил,  что  найду  ей
более подходящего мужа.
   Эрминия улыбнулась и сказала:
   - Почему вы думаете, что сумеете найти человека, который будет для меня
лучшим мужем, родственник?
   Она приветливо улыбнулась Раскарду, и тот впервые, с тех пор как увидел
через звездный камень  мертвенное  лицо  сына,  почувствовал,  что  сквозь
холод, которым была объята его душа, пробился луч света.
   Он взял девушку за руку и нежно произнес:
   -  Если  ты  станешь  моей  женой,  чиа,  я  постараюсь  сделать   тебя
счастливой.
   - Я знаю, - ответила та, возвращая ему легкое пожатие.
   - Эрминия, у тебя есть лучший выбор, - вмешался Ренато,  изо  всех  сил
пытаясь вновь обрести спокойствие. - Ты действительно хочешь  выйти  замуж
за этого старика? Он старше, чем был бы сейчас твой отец, он старше  меня.
Неужели тебе это нужно? Подумай, девочка! - почти  выкрикнул  он.  -  Тебе
дана такая свобода, о которой редкая девушка может даже мечтать! Никто  не
требует, чтобы ты вышла замуж обязательно здесь, в Хамерфеле.
   Эрминия взяла герцога под руку.
   - Дядя Ренато, это тоже моя семья и мой дом, - сказала она. - Я выросла
здесь и не хочу покидать  это  место,  чтобы  вернуться  к  родственникам,
которые сейчас для меня - чужие люди.
   - Ты глупа, Эрминия, - возразил Ренато. - Ты хочешь,  чтобы  твои  дети
тоже погибли в этой безумной междоусобице?
   Эти слова, кажется, несколько отрезвили ее.
   - Сказать по правде, я бы лучше жила в мире, да и кто из нас  предпочел
бы иное, будь у него выбор?
   И тогда герцог, на какое-то мгновение объятый более сильным,  чем  даже
его собственная гордость, чувством, произнес:
   - Я предложу мир лорду Сторну.
   Эрминия, нахмурясь, потупила взор и сказала:
   - Да, я жажду мира. Но ведь это лорд Сторн отказался  вернуть  хотя  бы
тело вашего сына; я не хочу видеть ни того, как вы будете унижаться  перед
ним, мой будущий муж, ни того, как вы подпишете унизительный  мир  на  его
условиях.
   - Тогда - выберем среднее,  -  произнес  Раскард.  -  Я  пошлю  к  нему
посольство  с  просьбой  вернуть  тело  моего  сына,  чтобы  достойно  его
похоронить, и, если он это сделает, мы заключим мир, если же он откажется,
тогда между нами - война навек.
   - Навек? - переспросила Эрминия, как бы очнувшись, но потом вздохнула и
добавила: - Да будет так. Мы достойно примем любой его ответ.
   Ренато взвыл:
   - Теперь я вижу, что передо мной два безнадежных  глупца.  Если  бы  вы
действительно  хотели  мира,  вы  бы  как-нибудь  перешагнули  через  свою
дурацкую спесь, из-за которой пропадут в конце концов и Сторн, и Хамерфел,
а в их развалинах будут кричать лишь вороны да прятаться бандиты!
   У Раскарда по спине пробежали мурашки, ибо  слова  Ренато  звучали  как
пророчество, и на какой-то момент, пока он рассеянно  смотрел  в  потолок,
ему действительно привиделись заброшенные руины, некогда бывшие  твердыней
Хамерфелов.
   Ренато не унимался:
   - Неужели вы действительно не можете побороть эту чертову гордость?
   Тогда  Эрминия  выступила  вперед  и  с  плохо   скрытым   раздражением
произнесла:
   - Почему унять гордость должен именно мой муж? - В ее голосе  явственно
слышались гневные нотки. - Почему не Сторн, раз  уж  он  празднует  сейчас
победу, полностью истребив клан моего мужа? Разве не привилегия победителя
- проявить великодушие?
   - Возможно, ты и права, - ответил Ренато, -  но  правотой  не  положишь
конец междоусобице. Один из вас должен поступиться гордостью.
   - Возможно, - согласился Раскард, - но почему именно я?
   Ренато лишь пожал плечами и отошел  к  окну.  Махнув  рукой  и  как  бы
отстраняясь от всего этого, он сказал:
   - Эрминия, ты выбрала свою участь, и самое ценное, что у тебя есть, это
мое разрешение на этот брак. Бери ее, родич, вы  стоите  один  другого,  и
это, возможно, принесет вам счастье.
   Сухо улыбнувшись, Раскард произнес:
   - Можно считать это благословением?
   - Хоть благословением, хоть проклятьем, хоть чертом  лысым  -  как  вам
угодно, - огрызнулся Ренато и бесцеремонно вышел из комнаты.
   Раскард обнял Эрминию и расхохотался.
   - Он так разозлился, что забыл о брачном  выкупе.  Боюсь,  что  теперь,
когда мы поженимся, ты станешь чужой своей родне, Эрминия.
   Она улыбнулась в ответ и произнесла:
   - Такую родню лучше иметь чужой, чем  ближней,  по  крайней  мере,  это
избавит нас от неприятных семейных визитов.
   - Поэтому он пробудет у нас до свадьбы, а потом  пусть  убирается  куда
хочет, хоть к черту, если только Зандру его к себе пустит.  Пусть  дьяволу
будет с ним интересней, чем нам.





   В середине лета состоялась  свадьба  герцога  Раскарда  и  Эрминии.  По
меркам дворян-горцев прошла она в высшей степени скромно, поскольку  родня
невесты приехать  отказалась,  за  исключением  дюжины  приятелей  Ренато,
которые своим присутствием показали, что Эрминия  выдается  в  Хамерфел  с
согласия своего ближайшего  родственника.  Будь  народу  еще  меньше,  это
попахивало бы скандалом, но Раскард вознамерился вытерпеть эту  церемонию,
невзирая на скудость свадебных подарков от родни новоиспеченной  герцогини
Хамерфел. Как будто в отместку за бедность празднества престарелый  герцог
одарил молодую жену  сказочными  драгоценностями  из  своей  сокровищницы.
Несколько дальних родственников Хамерфелов, присутствовавших  на  свадьбе,
сидели с мрачными  лицами,  поскольку  до  этого  питали  надежду,  что  в
отсутствие  наследника  и  близких  родственников  кто-то   из   них   мог
унаследовать титул и земли герцога, а женитьба на молодой  женщине  вполне
обещала принести новых детей и положить конец всем их чаяньям.
   - Выпьем, - предложил один  из  родичей  герцога  другому.  -  Вся  эта
женитьба - ерунда. Раскард стар, и брак может оказаться бездетным.
   - На это не надейся, - цинично отозвался его сосед. - Раскард  выглядит
старше своих лет после смерти сына, но он полон  сил,  как  и  положено  в
сорок пять. А если нет, то  ты  не  хуже  меня  знаешь  старую  поговорку:
"Сорокалетний муж может не стать отцом, а пятидесятилетний станет  точно".
- Он хохотнул и добавил: - Жаль эту девочку, она молоденькая,  хорошенькая
и заслуживает муженька получше. Попробую найти здесь место, чтобы ублажать
ее длинными зимними ночами.
   - Вот здесь тебе вряд ли светит,  -  заметил  первый.  -  Она,  похоже,
честная и действительно любит старикана.
   - Как отца - не сомневаюсь, - ответил второй. - А как мужа?
   Примерно такие же разговоры велись повсеместно. Эрминия, которая хоть и
была сильным телепатом, но не привыкла отгораживаться защитным барьером от
стольких людей сразу, и ей приходилось выслушивать  все  это,  не  подавая
виду. Когда настало  время  женщинам  вести  ее  в  спальню,  то  при  ней
оказались по большей части ее  служанки,  поскольку  никто  из  тетушек  и
дядюшек не удосужился  проделать  столь  длинное  путешествие.  И  она  не
проронила ни слезинки, когда ее вели туда.
   Несмотря на середину лета, в спальне было холодно и неуютно. По крайней
мере, так чувствовала себя Эрминия, когда ее  раздели,  оставив,  согласно
обряду, в прозрачной ночной рубашке. Это делалось по  старинной  традиции,
чтобы невесту можно было осмотреть на наличие  скрытых  уродств  и  прочих
дефектов. Она дрожала и ждала, едва сдерживая слезы: ей не хотелось, чтобы
Раскард подумал, будто она  выходит  за  него  против  воли.  Несмотря  на
суровую внешность, у него в характере были и мягкие черты - она это знала,
внутренне чувствовала, что, несмотря на доводы ее ближайшего родственника,
это замужество для нее - большое благо. Разве это не честь быть герцогиней
Хамерфел? Все равно, рано или поздно, ей предстояло выйти замуж,  и  лучше
уж за мужчину в возрасте, которого она знала и  который  относился  к  ней
по-доброму, чем за совершенно незнакомого человека, как бы молод  и  хорош
собой он ни был. Очень часто невеста доставалась мужчине, которого она  до
этого в глаза не видела, и  теперь  Эрминия  была  чрезвычайно  рада,  что
избегла этой участи.
   Семейные драгоценности Хамерфелов оттягивали  шею.  Очень  хотелось  их
снять, но служанка,  раздевавшая  ее,  не  дала  освободиться  от  тяжелых
камней.
   - Герцог может подумать, что вам не нравятся его подарки.  Поносите  их
хотя бы сегодняшнюю ночь.
   Девушке ничего не оставалось, как терпеть тяжесть  и  холод  украшений,
врезавшихся в кожу,  и  желать,  чтобы  все  это  поскорее  кончилось.  Ей
предложили выпить вина, и  она  с  удовольствием  приняла  бокал.  Выстояв
свадебную церемонию, она очень устала, да и  расстроилась,  понаслушавшись
всего, что говорили вокруг. На свадебном пиру Эрминия тоже почти ничего не
ела. Вино быстро ее  согрело,  она  почувствовала,  как  на  щеках  засиял
румянец. Поэтому, когда в спальню ввели герцога, облаченного в отороченную
мехом ночную  рубашку  (тут  Эрминия  подумала,  почему  это  традиция  не
предусматривает демонстрацию жениха на наличие скрытых уродств и  дефектов
для успокоения невесты?), он застал ее сидящей в кровати под балдахином, с
розовыми щечками, в прозрачной ночной  рубашке,  почти  не  скрывавшей  ее
девических форм, и с распущенными рыжими волосами. До этого ему ни разу не
доводилось видеть ее волосы неубранными, обычно они были заплетены в тугие
косы. Но сейчас невеста выглядела так молодо и  невинно,  что  его  сердце
часто забилось.
   Когда  прислуга   покидала   спальню,   сопровождая   уход   множеством
непристойных жестов, он остановил одного из лакеев.
   - Сходи в мою гардеробную, Руйвен, и принеси оттуда корзину.
   Человек пошел  исполнять  приказ,  и,  когда  он  вернулся  с  огромной
корзиной в руках, герцог приказал:
   - Оставь ее здесь. Да, возле кровати. Теперь - уходи.
   - Спокойной  ночи,  господин  и  госпожа.  И  многого  вам  счастья,  -
произнес, расплывшись в широкой улыбке, слуга, после чего быстро удалился.
   Эрминия с любопытством посмотрела на корзину, прикрытую полотенцем.
   - Это мой настоящий свадебный подарок тебе, - мягко сказал герцог. -  Я
знаю: драгоценности для тебя - ничто, поэтому лично  постарался  подыскать
для тебя то, что, надеюсь, понравится тебе чуть больше.
   Эрминия почувствовала, как щеки ее опять залились краской.
   - Мой господин, пожалуйста, не подумайте, что я неблагодарная, просто я
не привыкла носить драгоценности, а они такие тяжелые... я ни  за  что  не
хотела вас обидеть...
   - О чем ты говоришь? Обидеть - меня? - произнес он, нежно обнимая ее за
плечи. - Неужели ты думаешь, что я хочу твоей любви  в  обмен  на  дорогие
побрякушки, которые подарил тебе, девочка? Да, я очень  польщен,  что  для
тебя муж большее  сокровище,  чем  все  свадебные  подарки.  Сними  же  их
наконец.
   Со смехом он расстегнул тяжелое золотое  колье  с  изумрудами  и  помог
снять его, услышав при этом, как облегченно вздохнула  Эрминия.  Вслед  за
колье на столик легли массивные браслеты. После этого Раскард спросил:
   - Теперь ты посмотришь мой второй подарок?
   Девушка села на кровати и с  любопытством  подтянула  к  себе  корзину.
Сдернув полотенце, она удивленно и радостно вскрикнула,  опустила  руки  в
корзину и вытащила большого лохматого щенка.
   - Какой он милый, - воскликнула она, прижимая его к груди.  -  Спасибо,
дорогой!
   - Я рад, что он тебе понравился,  радость  моя,  -  улыбаясь,  произнес
Раскард, а она обняла его и восторженно поцеловала.
   - Его уже как-нибудь назвали, господин мой?
   - Нет, я подумал, что ты сама захочешь дать ему имя, - ответил Раскард,
- но у меня-то имя уже есть, и ты  называть  меня  соответственно  должна,
дорогая.
   - Тогда, Раскард, большое тебе спасибо, - смущенно  произнесла  она.  -
Можно мне назвать его Ювел, потому  что  он  мне  дороже  любых  ювелирных
украшений?
   - Ее, - поправил Раскард. - Я подарил тебе девочку, они добрее и  более
уравновешенные,  поэтому  их  можно  держать  в  доме.  Я  подумал,   тебе
понравится собака, которая все время сидит рядом, а  кобель  -  тот  будет
убегать и рыскать по окрестностям.
   - Она просто прелесть, и имя Ювел девочке  подходит  даже  больше,  чем
мальчику, - сказала Эрминия,  нежно  обнимая  сонного  щенка,  шелковистая
шерсть которого была почти в тон ее волосам. - Это самая  ценная  из  всех
моих драгоценностей, и я буду нянчить ее  как  ребенка,  пока  у  меня  не
появится свой.
   Она качала щенка, что-то тихо напевая ему, а Раскард  умиленно  на  нее
смотрел, думая:
   "Да, она будет хорошей матерью моим детям, она добрая и любит малышей".
   Он положил щенка в  корзину,  и  Эрминия  с  готовностью  упала  в  его
объятия.
   Лето пролетело быстро, и  вот  окрестности  Хамерфела  вновь  покрылись
снегом. Ювел выросла из неуклюжего щенка  с  толстыми  лапами  и  висячими
ушами в гладкую собаку благородной осанки и  постоянно  сопровождала  юную
герцогиню во всех ее прогулках по замку. А у герцогини тем временем крепла
уверенность, что она справится  с  обязанностями,  накладываемыми  на  нее
новым положением, а также, что брак  ее  -  счастливый,  и  от  этого  она
становилась еще прекрасней. Теперь Эрминия  если  и  вспоминала  с  тоской
своего товарища по детским играм,  то  делала  это  тайком,  но  с  полной
уверенностью, что ее муж скорбит об Аларике не меньше.
   Однажды утром, когда они, как всегда, вместе сели завтракать в  комнате
на верхнем этаже замка, откуда открывался вид на долину, Раскард посмотрел
вниз и сказал:
   - Дорогая, у тебя глаза получше, чем мои. Глянь-ка, что это там?
   Она подошла к окну и взглянула на промерзлые, обледенелые скалы,  среди
которых с большим трудом преодолевал путь наверх маленький отряд.
   - Там всадники, семь или восемь человек, и  у  них  знамя  -  черное  с
белым, но герба я разглядеть не могу.
   Невысказанным   осталось   моментально   охватившее   ее   предчувствие
надвигающейся беды, и как бы в продолжение ее слов муж тревожно добавил:
   - Со времени нашей свадьбы мы почти ничего не слышали о Сторне,  любовь
моя.
   - Уж не думаешь ли ты, что он направляется к нам с подарками к свадьбе?
   - Нет, не думаю.  Вряд  ли  он  пришлет  серебряную  тарелочку  ко  дню
рождения нашего сына, - произнес Раскард. - Уж больно мирно пролетели  эти
дни. Интересно, что он задумал?
   Посмотрев на просторное платье, которое теперь носила  жена,  герцог  о
чем-то задумался. Эрминия же при упоминании о сыне отрешенно улыбнулась.
   - К следующему новолунию наш сыночек будет уже с нами, -  сказала  она,
глядя на лиловый диск луны, висящий в дневном небе. - Захват  Аларика  был
последней акцией Сторна, может быть, он ждет твоего шага в этой  игре  или
же и сам устал от вражды.
   - Если он жаждет мира, ему достаточно вернуть тело Аларика, -  произнес
Раскард. - Глумиться над мертвым из мести -  бесчестное  занятие,  и  лорд
Сторн знает это не хуже меня. А что касается его усталости от войны, то  я
поверю в это, когда на льдах Стены Мира начнет расти клубника.
   Эрминия, хоть и разделяла взгляды мужа, недовольно отвернулась. Как  бы
он ни был с ней ласков, но каждый раз, когда гневался, ее охватывал испуг.
   - Не пора ли позвать в замок повивальную бабку, чтобы она была рядом? -
спросил ее герцог.
   - Не надо тебе беспокоиться о таких вещах, муж мой, - ответила Эрминия.
- Мои служанки со всем справятся. У многих из них есть дети, и сами они не
раз уже помогали чужим детям появляться на свет.
   - Но ты будешь рожать впервые, и  я  беспокоюсь  за  тебя,  дорогая,  -
ответил Раскард, который слишком хорошо знал, что значит терять близких. -
Об отказе и слышать не хочу. Еще до того,  как  убудет  эта  луна,  Маркос
пошлет гонца к озеру Безмолвия за жрицей Аварры, которая  будет  за  тобой
ухаживать.
   - Хорошо, Раскард,  если  это  тебя  успокоит,  но  зачем  идти  именно
Маркосу? Неужели нельзя послать кого-нибудь помоложе?
   Раскард усмехнулся и решил ее поддразнить:
   - С чего это такая забота  о  Маркосе,  дорогая?  Неужели  я  настолько
несчастлив, что даже в собственном доме у меня появился соперник?
   Эрминия понимала - он шутит, но осталась серьезной.
   - Маркос слишком стар, чтобы  защитить  себя,  если  в  горах  на  него
нападут бандиты или... - тут она запнулась на полуслове, но Раскард и  без
слов понял недосказанное. "Или наши враги из дома Сторнов".
   - Тогда мы действительно не можем подвергать опасности твоего кавалера,
- согласился герцог как бы смягчаясь. -  Я  пошлю  с  ним  кого-нибудь  из
молодых, чтобы охраняли его по дороге. - Он опять посмотрел в  окно.  -  А
теперь ты не видишь, какой герб у этих всадников, дорогая?
   Эрминия опять глянула вниз и нахмурилась.
   - Сейчас я вижу, что он не черно-белый, а голубой с серебром, это цвета
Хастуров. О боги, чего ради занесло лорда Хастура в Хамерфел?
   - Не знаю, любовь моя, но примем мы их как подобает, - произнес герцог.
   - Будь что будет, - согласилась Эрминия и поспешила к кладовым, созывая
служанок, чтобы те приготовили все к  приему  гостей.  Хлопотала  она  как
могла, ибо за все годы, прожитые ею в горах, она  ни  разу  не  видела  ни
одного из лордов Хастуров.
   Эрминия слышала, что Хастуры пытались воссоединить Сотню Царств. Ходило
также множество легенд, согласно которым Хастуры вели свой род прямиком от
богов. Поэтому она очень удивилась, когда в действительности  лорд  Хастур
оказался высоким худым человеком с огненно-рыжими волосами и  серыми,  как
сталь, глазами, - и в том и в другом очень похожим на нее саму.  Манеры  у
него были мягкие и невластные. Эрминии даже показалось, что  Раскард  куда
больше походит на потомка богов.
   - Раскард Хамерфел почитает за честь приветствовать тебя в своем  доме,
- произнес  формальное  приветствие  герцог,  когда  они  расселись  возле
жаркого камина в той же комнате, где проходил завтрак. - Это  моя  жена  -
Эрминия. Могу ли я узнать имя гостя, оказавшего мне честь своим визитом?
   - Я - Валентин Хастур из Элхалина, - ответил тот. - А это моя жена... -
Он указал на женщину рядом с собой, одетую в алое платье и прятавшую  лицо
под длинной вуалью. - ...Мерельда, Хранительница Башни Арилинн.
   Эрминия зарделась и обратилась к женщине:
   - Но мне кажется, я вас знаю.
   -  Да,  -  ответила  Мерельда,  откидывая  вуаль  и  открывая  строгое,
бесстрастное  лицо.  Голос  у  нее  был  характерно  низкий,   и   Эрминия
догадалась, что перед ней - эммаска [бесполое существо]. - Я видела тебя в
своем  звездном  камне.  Именно  поэтому  мы  и  прибыли  сюда   -   чтобы
познакомиться  и,  возможно,  забрать  тебя  в  Башню,   где   ты   будешь
совершенствовать свой ларан.
   -  О,  это  то,  чего  мне  бы  больше  всего  хотелось,  -  с  детской
непосредственностью воскликнула Эрминия. - Я ведь  знаю  только  то,  чему
научила меня приемная мать, которая была здесь  герцогиней  до  меня...  -
Внезапно взор ее потух. - Но вы ведь видите: я не могу оставить мужа...  и
ребенка, который скоро родится.
   Ее огорчение было столь очевидным, что лорд  Валентин,  глядя  на  нее,
по-доброму улыбнулся.
   - Разумеется, твоя первая обязанность - твои дети, - ответила Мерельда.
- Нам очень  нужны  подготовленные  лерони  в  Башне,  поскольку  мастеров
обращения с лараном никогда не хватает для  наших  нужд.  Возможно,  после
того, как ваши дети родятся, ты сможешь приехать к нам на год-другой...
   Но тут ее прервал герцог, и в голосе его звучала злоба:
   - Моя жена  -  не  бездомная  сирота,  чтобы  вы  предлагали  ей  стать
ученицей! Я и сам могу прекрасно о ней позаботиться без  помощи  кого-либо
из Хастуров. И ни в чьих услугах, кроме моих, она не нуждается.
   - О, разумеется, - дипломатично вмешался Валентин. - Мы вовсе не просим
вас отпускать ее от себя просто так, без компенсации;  искусство,  которым
она овладеет, обогатит вашу семью и весь ваш клан.
   Раскард видел, что  Эрминия  не  на  шутку  расстроена.  Неужели  такое
возможно, чтобы она оставила его ради какого-то "искусства", в чем бы  оно
ни состояло? Нервно и резко он произнес:
   - Моя жена и мать моего ребенка никуда не уйдет из-под  этой  крыши;  и
кончим на этом. Могу я еще чем-нибудь быть для вас полезен, господа?
   Валентин и Мерельда, прекрасно понимавшие, что не  стоит  провоцировать
хозяина, решили оставить вопрос открытым.
   - Не можете ли вы удовлетворить мое любопытство, - поинтересовался лорд
Хастур, - и объяснить, в чем причина междоусобицы между вами и Сторнами? Я
слышал, что она вовсю бушевала еще во времена моего прапрадеда...
   - И в мое время тоже, - добавил Раскард. - Но я никогда не знал, откуда
она пошла и в чем ее причина.
   - Проезжая в этих горах, я видел на марше людей Сторна, очевидно идущих
в какой-то поход. Вы не могли бы просветить меня, герцог?
   - Я слышал несколько легенд, - ответил Раскард, - но не могу  ручаться,
что хоть одна из них - правда.
   Валентин Хастур рассмеялся.
   - Чудесно! - произнес он. - Расскажите мне ту,  которой  больше  верите
сами.
   - Вот что я слышал  от  моего  отца,  -  начал  Раскард,  непроизвольно
поглаживая голову Ювел. - Во времена его прадеда, когда на троне  Хастуров
в Хали сидел Регис IV, мой предок Конн заключил брачный договор о женитьбе
на девушке из семьи Элтонов. Ему пообещали, что пришлют невесту к  нему  в
дом вместе с приданым. Шли недели, но больше вестей не приходило. В  конце
концов девушка прибыла - через сорок  дней  она  появилась  с  письмом  от
Сторна, в котором сообщалось, что он захватил невесту и  ее  приданое,  но
поскольку девушка ему не пришлась по вкусу, то он возвращает ее в Хамерфел
и разрешает моему предку жениться  на  ней,  если  тому  так  хочется,  но
приданое он оставляет себе за посредничество в свадьбе. И  еще:  поскольку
леди беременна сыном Сторна, он будет благодарен, если малыша пришлют  ему
до наречения именем и с соответствующими почестями.
   - Неудивительно, что после этого началась кровная вражда, - сказал лорд
Валентин, и Раскард кивнул.
   - Даже для тех времен это было одно  из  величайших  по  непристойности
оскорблений,  -  продолжил  Раскард,  -  но  когда  ребенок  родился,   то
оказалось, что он - вылитая копия  старшего  сына  Сторна,  и  мой  пращур
отослал его обратно вместе со счетом за услуги кормилицы  и  за  мула,  на
котором их отправили. В ту весну Сторн впервые послал вооруженный отряд на
Хамерфел, и с тех пор идет вражда. Когда мне  было  пятнадцать  и  ко  мне
только-только стали обращаться как к  мужчине,  люди  Сторна  убили  моего
отца, двух старших братьев и младшего брата,  которому  тогда  исполнилось
всего девять лет. Сторны обрекли меня на одиночество, если не считать жены
и ребенка, которого она носит под сердцем. Поэтому, если понадобится, я не
колеблясь отдам за них жизнь.
   - Никто не осудит вас за это, - мрачно произнес Валентин Хастур, -  тем
более - я. И все же мне хотелось бы еще до того, как я отойду в мир  иной,
увидеть конец этой усобицы.
   - И мне, - сказал Раскард. - Несмотря ни на что,  я  бы  заставил  себя
изменить негативное отношение к Сторнам, если бы они  не  напали  на  моих
людей и не убили моего сына. Я простил бы им смерть остальных моих родных.
Но теперь - нет. Я слишком любил сына.
   - Возможно, вашим детям удастся положить конец этой вражде, -  произнес
лорд Хастур.
   - Возможно. Но произойдет это не скоро,  мой  сын  еще  не  родился,  -
ответил герцог Раскард.
   - Дети, которых вынашивает Эрминия...
   И тут она сама вступила в разговор, перебив Хастура:
   - Дети?
   - Ну да, - отозвалась Мерельда. - Я была уверена, что  ты  знаешь  -  у
тебя двойня.
   - Н-нет, я не знала, - ошеломленно произнесла  Эрминия.  -  Но  как  вы
можете это знать?
   - Разве тебе ни  разу  не  доводилось  прощупывать  психику  беременной
женщины?
   - Нет, никогда. Мне даже не говорили, что такое возможно. Несколько раз
мне казалось, что мое сознание соприкасается с сознанием ребенка, но я  не
могла быть в этом уверена...
   Раскард задумчиво хмурился.
   - Значит -  близнецы?  -  озабоченно  переспросил  он.  -  Тогда,  ради
всеобщего благополучия, я надеюсь, что хоть один из них окажется дочерью.
   Валентин, приподняв бровь, глянул на жену.
   - Что скажешь, Мерельда?
   Она покачала головой.
   - Мне очень жаль, - ответила она, - но у  вас  будет  двое  сыновей.  Я
думала... я даже была уверена, что это  известие  должно  вас  обрадовать.
Очень плохо, когда на единственном ребенке лежит груз последнего  в  своем
роду и ответственность за продолжение рода.
   Но у Эрминии глаза сияли.
   - Я подарю своему господину не одного, а целых двух  сыновей  сразу!  -
воскликнула она. - Ты слышишь, мой господин? - Но тут она заметила  кислую
мину Раскарда. - Неужели ты не рад этому?
   Герцог заставил себя изобразить подобие улыбки.
   - Конечно, я рад, моя драгоценная. Но рождение близнецов всегда  влечет
за собой неразбериху, кто из них первый, и кому предстоит принять на  себя
власть. И  очень  часто  получается  так,  что  они  становятся  заклятыми
врагами. Мои сыновья должны держаться вместе, чтобы выстоять против  наших
врагов из клана Сторнов.
   Видя, как сразу погрустнела жена, он добавил:
   - Но это не должно отравлять тебе радость материнства. Я  уверен  -  мы
все уладим.
   Тогда вмешался лорд Валентин:
   - Очень бы хотелось, чтобы вы все-таки разрешили жене  приехать  к  нам
хотя бы на какое-то время. В Арлинне собраны прекрасные акушерки,  поэтому
если позаботиться о ее безопасной перевозке, то там, смею вас заверить, за
близнецами будет самый лучший уход и содержание.
   - Простите, но я не хочу даже обсуждать этот вопрос, - заявил  Раскард.
- Мои сыновья должны появиться на свет под родной крышей.
   - Тогда  разговор  окончен,  -  сказал  лорд  Валентин  вставая,  чтобы
раскланяться.
   Герцог Раскард  предложил  им  задержаться,  чтобы  устроить  прием  и,
возможно, пир в их честь, но гости вежливо отказались и покинули  замок  с
многочисленными уверениями в обоюдном уважении.
   Пока они ехали по дороге из Хамерфела,  Эрминия  печально  смотрела  им
вслед. От Раскарда это не укрылось.
   - Ты ведь не хочешь оставить меня одного и рожать наших  сыновей  среди
чужих людей! - воскликнул он.
   - Нет, конечно, нет, - ответила она, - но...
   - Да, я знал, что обязательно появится какое-нибудь "но".  Что  это  за
сила, которая способна оторвать тебя от меня,  дорогая?  Разве  ты  можешь
пожаловаться, что я плохо с тобой обходился?
   - Нет, ты самый добрый и самый лучший муж, который только может быть, -
ответила Эрминия. - Тем не менее я чувствую, что должна  пройти  обучение,
как и положено лерони.  Меня  волнует,  что  я  обладаю  способностями,  о
которых не знаю и даже не догадываюсь.
   - Но ты понимаешь в этих делах  куда  больше,  чем  я  и  любой  другой
человек в Хамерфеле, - сказал Раскард. - Неужели тебе этого мало?
   - Нет, я не жалуюсь, -  произнесла  Эрминия,  -  но  можно  узнать  еще
столько нового, мне поведал об этом звездный камень, и теперь  я  чувствую
себя совершенной незнайкой по сравнению с тем, кем  могла  бы  быть.  Или,
например, по сравнению с лерони Мерельдой, которая такая ученая и умная...
   - Мне не нужна ученая жена. Ты меня устраиваешь такой, какая ты есть! -
Раскард заключил ее в объятия. Она  больше  не  произнесла  ни  слова.  На
настоящий момент, имея любящего мужа и ожидая рождения сыновей,  она  была
вполне счастлива.





   Фиолетовая луна сошла на нет и начала новый цикл. Через три  дня  после
новолуния Эрминия Хамерфел, в полном соответствии с предсказанием  лерони,
родила двух сыновей-близнецов, похожих друг на друга как две  капли  воды.
Два маленьких, красных малыша кричали изо всех сил, а головки их покрывали
густые черные волосы.
   - Вот те на: темноволосые, - нахмурилась Эрминия. - А  я-то  надеялась,
что хоть один из сыновей будет обладать лараном, как это водится  в  нашем
роду.
   - Что касается ларана, моя  драгоценная,  то  и  мы,  и  они  прекрасно
обойдемся без него, - ответил Раскард. -  Мой  род  никогда  не  отличался
особо сильным лараном.
   - Или один, или оба в дальнейшем могут порыжеть,  -  сказала  повитуха,
склонившись над роженицей. - Когда  дети  рождаются  с  таким  количеством
черных волос, то очень часто эти волосы выпадают, а вместо  них  вырастают
или такие же, или рыжие.
   - Это правда? - спросила Эрминия и замолчала, углубившись в свои мысли.
- Да, ближайшая подруга моей матери говорила, что,  когда  я  родилась,  у
меня тоже  были  черные  волосы,  но  они  выпали,  а  потом  выросли  уже
ярко-рыжие.
   - Тогда - все может  быть,  -  произнес  Раскард  и  наклонился,  чтобы
поцеловать жену. - Огромное тебе спасибо за этот  подарок,  моя  дражайшая
леди. Как мы их назовем?
   - А вот это решать тебе, муж мой, - ответила Эрминия. - Не  назвать  ли
тебе одного из них именем сына, погибшего от рук Сторна?
   - Алариком? Нет, я не хочу, чтобы над  моим  сыном  постоянной  угрозой
висел рок покойного, - произнес Раскард. - Лучше  я  покопаюсь  в  архивах
Хамерфела, посмотрю, как звали в нашем роду тех, кто жил долго и отличался
здоровьем.
   И вот, тем же вечером, он пришел  к  ней  в  комнату.  Эрминия  лежала,
обнимая малышей, а  у  подножия  кровати  развалилась  Ювел,  ставшая  уже
огромной псиной.
   - Зачем ты повязала на запястье одного красную ленточку  и  не  сделала
того же его брату? - спросил Раскард.
   - Это сделала я, - сказала повитуха. - Он старше своего брата почти  на
двадцать минут, он родился в тот момент, когда часы пробили полдень, а его
ленивый братец не появлялся еще несколько минут.
   - Хорошая мысль, - одобрил Раскард, - но повязка  может  свалиться  или
потеряться. Позови Маркоса, - добавил он, и, когда старый  слуга  вошел  в
комнату, поклонившись герцогу и его жене, герцог повелел: -  Возьми  моего
старшего сына: маленького герцога и наследника, - того, что с повязкой  на
руке. Позаботься о том, чтобы у него была отметка, по которой его  никогда
не спутали бы с братом.
   Маркос наклонился и взял малыша. Эрминия вся прямо-таки затрепетала  от
испуга:
   - Что ты собираешься с ним сделать?
   - Я не сделаю ему больно,  госпожа,  разве  что  на  какую-то  секунду.
Просто поставлю ему клеймо с  гербом  Хамерфела  и  принесу  обратно.  Это
займет лишь минуту, - сказал старик, подняв ребенка, и, невзирая на мольбы
матери, вышел с ним из комнаты.
   Очень скоро  он  действительно  принес  младенца  назад,  распеленал  и
показал красную отметину на маленьком плечике - знак герцогов Хамерфелов.
   - Его имя будет Аластер, - объявил Раскард, - так звали моего  отца;  а
имя второго" - Конн, в честь моего пращура, во времена  которого  началась
вражда со Сторнами. Ты не возражаешь, дорогая?
   Мирно спавший до этого ребенок проснулся и закричал,  сердито  наморщив
личико.
   - Ты сделал ему больно, - накинулась на слугу Эрминия.
   Маркос рассмеялся.
   - Несильно и очень ненадолго. К тому же это слишком малая цена за право
наследовать Хамерфел.
   - Тогда черт бы побрал и  Хамерфел,  и  право  наследования,  -  гневно
бросила Эрминия, обнимая кричащего Аластера  и  подставляя  ему  грудь.  -
Сюда, сюда, моя крошка. Теперь ты с мамочкой, и больше  никто  не  посмеет
тебя тронуть.
   В этот момент Конн, лежавший в люльке в другом конце комнаты, проснулся
и заплакал, словно откликаясь  сердитым  эхом  на  крики  братца.  Раскард
подошел взять на руки младшенького, судорожно трепыхавшегося  в  пеленках.
Раскард с удивлением заметил, что Конн  вовсю  глядит  на  свое  ничем  не
отмеченное левое плечо. Причем, как только  Конн  начал  кричать,  Аластер
успокоился и заснул у Эрминии на руках.
   В последующие дни Эрминия неоднократно замечала подобное: когда Аластер
начинал кричать, Конн просыпался и тоже  хныкал,  но  когда  однажды  Конн
больно укололся о заколку ее броши, Аластер  продолжал  мирно  спать.  Она
вспомнила, что говорили в ее роду о близнецах, родившихся  в  семьях,  где
ларан передается по наследству: один  из  них  всегда  имеет  чуть  больше
психической энергии, чем другой. Очевидно,  из  двух  близнецов  Конн  был
более сильным телепатом, и поэтому, чтобы его  успокоить,  ей  требовалось
больше времени. Раз он чувствовал не только свою боль, но  и  боль  брата,
ему требовалось больше любви и заботы. В первые  месяцы  жизни  Конн  стал
любимцем матери, а Аластер - отца, поскольку  был  наследником,  вел  себя
спокойнее и больше улыбался папочке.
   Оба близнеца росли быстро, были  красивыми  и  здоровыми,  а  когда  им
исполнилось по полгода, то уже начали делать первые нетвердые шаги, иногда
вцепившись, чтобы не  упасть,  в  шерсть  гигантской  Ювел,  служившей  им
постоянным спутником и телохранителем. Аластер начал ходить  на  несколько
дней раньше, чем Конн, зато когда тот пролепетал первое  слово,  отдаленно
напоминавшее имя матери, Аластер по-прежнему лишь плакал и гукал. Повитуха
не ошиблась: их волосы вскоре стали огненно-рыжими.
   Никто, кроме матери, не мог их различить. Даже Раскард иногда  принимал
Конна за Аластера, но Эрминия не ошибалась никогда.
   Так прошел целый год и сменилось несколько  лунных  циклов,  и  однажды
хмурым ненастным днем герцог  Раскард  стремительно  вошел  в  апартаменты
жены, где она сидела со своими служанками, а двое близнецов на полу играли
с деревянными лошадками. Эрминия подняла удивленные глаза.
   - Что случилось?
   Герцог ответил:
   -  Только  не  волнуйся,  дорогая,  но  замку  грозит  набег.   К   нам
приближаются вооруженные люди. Я приказал бить  в  колокол,  чтобы  жители
окрестных ферм могли укрыться в замке, а  также  поднять  подъемный  мост.
Здесь мы в безопасности, даже если они устроят нам осаду на весь сезон. Но
надо быть готовыми ко всему.
   - Это люди Сторна? - спросила герцогиня, ни единым  движением  лица  не
выдав ни страха, ни испуга. Но Конн, очевидно  что-то  почувствовав  в  ее
голосе, бросил деревянную лошадку и заревел.
   - Боюсь, что да, - ответил Раскард, заставив Эрминию побледнеть.
   - Надо спасать детей!
   - Да, - произнес он и быстро поцеловал ее. - Бери их и  уходи,  как  мы
условились заранее. Да  хранят  тебя  боги,  дорогая,  пока  мы  снова  не
воссоединимся.
   Герцогиня подхватила детей и побежала в будуар,  где  быстро  упаковала
самое необходимое для каждого  из  них.  Одну  женщину  послала  на  кухню
набрать корзину еды, а  сама  заторопилась  вниз,  к  черному  ходу;  план
состоял в том, что, если в крепость прорвутся враги, она с  детьми  должна
моментально покинуть ее и пробираться через леса до ближайшей деревни, где
можно будет отсидеться. Теперь ей вдруг стало казаться, что покидать стены
замка ради блужданий по лесам - величайшая глупость. Что бы ни  случилось,
здесь она всегда в безопасности, даже в случае осады она, по крайней мере,
будет рядом с мужем.
   Но Эрминия дала слово  Раскарду,  что  будет  строго  следовать  плану,
который  они  вместе  разработали.  Если  этого  не   сделать,   то   есть
вероятность,  что  потом  он  не  сможет  ее  найти  и  они   никогда   не
воссоединятся. Сердце, казалось, готово было остановиться в груди. Неужели
этот торопливый поцелуй - последнее прости отца ее детей? Конн  плакал  не
переставая.  Эрминия  понимала:  он  воспринимает   ее   страхи,   поэтому
попыталась собраться с духом, чтобы успокоить детей. Она одела их в  самые
теплые плащи и, повесив корзину на плечо, повела, держа за руки.
   - Идем, идем быстрее, маленькие мои, - прошептала Эрминия  и  торопливо
начала спускаться по длинной извилистой лестнице к задним воротам замка, а
слева и справа от нее неуклюже перебирали ножками два брата-близнеца.
   Толчком она распахнула давно никем не открывавшуюся дверь, которую  тем
не менее регулярно смазывали, затем оглянулась на главный двор и  увидела,
что небо потемнело от  летящих  стрел,  а  кое-где  уже  замелькали  языки
пламени. Она хотела было  кинуться  обратно,  зовя  мужа,  но  сдержалась,
вспомнив его слова:
   "Никаких возвратов, что бы ни случилось. Жди меня в деревне, пока я  не
приду за тобой. Если к рассвету я тебя не найду, знай: я погиб;  тогда  ты
должна бежать из Хамерфела  в  Тендару,  укрыться  у  своих  родственников
Хастуров и просить у них справедливого суда и отмщения".
   Эрминия поспешила дальше, но шаг ее  был  слишком  быстр  для  малюток.
Первым споткнулся Аластер и с пронзительным  криком  растянулся  на  грубо
отесанных камнях, следом упал Конн. Тогда она  подхватила  их  на  руки  и
продолжила путь. Что-то большое и мягкое  стукнулось  об  нее  в  темноте.
Эрминия чуть было не расплакалась.
   - Ювел! Сюда, сюда, моя собачка, - прошептала она  сквозь  подступившие
рыдания. - Ты не бросила меня, хорошая моя собака!
   И тут, споткнувшись обо что-то, она чуть было не  упала,  едва  удержав
равновесие в полутьме заднего двора замка, она поняла, что  под  ногами  у
нее. Тогда, встав на колени, она не смогла удержаться, чтобы не посмотреть
в лицо покойнику. К ее ужасу, это был грум, который  только  сегодня  днем
выводил  на  прогулку  пару  пони  ее  сыновей.  Увидев,  что  горло   его
перерезано,  Эрминия  вскрикнула  от  страха,  но  замолчала,  едва  Конн,
ощутивший ее испуг, захныкал.
   - Тише, тише, сыночек. Теперь мы должны быть храбрыми и не  плакать,  -
бормотала она и, успокаивая, гладила его по головке.
   В темноте кто-то окликнул ее, но так тихо, что  Эрминия  едва  услышала
сквозь плач ребенка.
   - Госпожа...
   Герцогиня едва удержалась, чтобы не вскрикнуть. Но потом узнала  голос,
а вслед за этим разглядела в сгустившейся тьме, прорезаемой лишь сполохами
пожара, лицо Маркоса.
   - Не бойтесь, это всего лишь я.
   - О, слава богам, это ты! Я так испугалась... - Но  ее  слова  перекрыл
пронзительный треск, как будто где-то рядом обрушилась башня  или  ударила
молния. В темноте Маркос подошел совсем близко.
   - Я здесь. Дайте мне одного мальчика, - произнес старик. - Вернуться мы
не можем, верхние дворы все в огне.
   - А что с герцогом? - внутренне трепеща, спросила Эрминия.
   - Когда я видел его в последний раз, все было в порядке: он  с  дюжиной
людей оборонял мост, который эти подонки облили клингфайром, что прожигает
даже камень!
   - Будь они прокляты, дьяволы ненасытные! - рыдая, воскликнула Эрминия.
   - Именно - дьяволы! - пробормотал  старик,  окидывая  мрачным  взглядом
вершины гор, а затем обернулся к женщине. - Мне бы  сейчас  сражаться,  но
его светлость послал меня сюда, чтобы  проводить  вас  до  деревни,  леди,
поэтому дайте мне одного ребенка. Так мы сможем идти быстрее.
   Сквозь рев пламени до нее  долетал  скрежещущий  визг  осадной  машины.
Оглянувшись, она увидела на фоне черного неба ее силуэт, возвышавшийся как
скелет неведомого чудовища, из пасти которого вырывались черные снаряды и,
взрываясь, наполняли воздух клубами  пламени.  Дети  на  руках  брыкались,
пытаясь спуститься на землю, и тогда Эрминия отдала одного из них Маркосу.
В темноте она не разобрала, кого именно. Становилось холодно, а ночь  была
хоть глаз выколи, и почва  под  ногами  уже  раскисала  от  дождя.  Прижав
второго ребенка к себе, она поспешила за Маркосом вниз по  холму.  Однажды
герцогиня споткнулась о собаку и уронила корзину. На поиски ушло  какое-то
время, и тут она окончательно потеряла из виду своего провожатого. Эрминия
хотела  было  крикнуть,  чтобы  он  подождал,  но  не  желая,  чтобы   тот
задерживался,  все  пыталась  догнать  его,  спотыкаясь  и  совершенно  не
представляя, куда идет. Очень скоро она окончательно заблудилась,  да  еще
собака путалась под ногами, а руки ныли от тяжести  ребенка.  Хорошо  еще,
что нести надо было только одного, а второй был в безопасности, доверенный
заботам  человека,  которому,  второму  после  мужа,  она   могла   верить
абсолютно.
   Скользя и спотыкаясь  на  камнях  и  траве,  женщина  каким-то  образом
добралась до подножия холма и только там решилась тихо позвать:
   - Маркос!
   Ответа не последовало. Она звала еще и еще, но  не  срываясь  на  крик,
поскольку боялась привлечь внимание врагов, которые наверняка должны  были
рыскать по лесу. Наверху, на самой  вершине  холма,  пылал  Хамерфел;  она
видела огонь, бивший из него, как из вулкана. Ничто  не  могло  уцелеть  в
этом адском пламени; но где же герцог? Не остался ли он  в  горящем  замке
как в  ловушке?  Теперь  она  могла  разглядеть,  что  ребенок,  с  плачем
обнимавший ее  шею,  был  Аластер.  Но  где  же  Маркос  и  Конн?  Эрминия
попыталась собраться с силами  и  определить  направление,  куда  идти,  в
страшном отсвете замка, горящего на вершине горы. Попробовала позвать еще,
негромко. Но тут ей послышались чужие шаги, словно наполнившие собой  весь
лес, и чужие голоса, даже смех. Она не знала,  то  ли  слышит  их,  то  ли
включился ее ларан.
   - Ха! Вот и конец Хамерфелу!
   - Конец им всем!
   Парализованная страхом, Эрминия стояла, озираясь,  на  месте,  а  языки
пламени поднимались все выше и выше. Наконец с  великим  грохотом,  словно
рушился весь мир, замок обвалился, и  огонь  начал  ослабевать.  Дрожа  от
ужаса, она пустилась бегом и  не  останавливалась  до  тех  пор,  пока  не
скрылось из виду зарево над развалинами  того,  что  совсем  недавно  было
гордой крепостью Хамерфел. К утру Зрминия совсем потерялась  в  незнакомом
лесу, у ног ее испуганно отиралась собака, а на груди, обхватив  ручонками
шею, спал усталый ребенок. Ювел тихо и  жалобно  скулила,  словно  пытаясь
успокоить хозяйку. Тогда Эрминия села на бревно, а Ювел прижалась  к  ней,
согревая и стараясь отвлечь внимание от зарева гаснущего пожара, -  всего,
что осталось герцогине от единственного родного ей места на земле.
   Когда свет нового дня начал набирать силу, женщина устало поднялась  и,
тяжело взяв на руки спящего малыша, пошла к деревне у подножия  холма.  Но
тут, к своему ужасу, обнаружила,  что  люди  Сторна  успели  побывать  там
раньше; вместо домов - чадящие руины, а большинство людей  разбежалось  по
лесам, за исключением тех, кто был убит. Измученная, с болью в сердце, она
заставила себя пройтись по развалинам  деревни  и  заглянуть  в  несколько
уцелевших домов, чтобы спросить, не видел  ли  кто  Маркоса  с  Конном  на
руках. Но никто ничего не знал ни о старике, ни о ребенке. Ей  приходилось
тщательно следить, чтобы ее не увидел ни один захватчик. Если бы кто-то из
приспешников Сторна узнал ее и  Аластера,  то  их  моментально  убили  бы.
Эрминия ждала почти до полудня,  все  еще  надеясь,  что  герцогу  удалось
выбраться  из  пожара  и  он  присоединится  к  ней,  но  все,  кого   она
расспрашивала, смотрели в убитое горем и перепачканное грязью лицо женщины
с жалостью и состраданием. Никто ничего не знал и о  старике  с  годовалым
младенцем на руках.
   Весь тот день герцогиня не прекращала поиски, но к закату осознала, что
наступил самый страшный момент в ее жизни и  она  должна  его  преодолеть.
Маркос пропал, погибнув в огне или убитый врагами. Или же он бросил ее  по
каким-то неведомым причинам. Герцог не пришел на рассвете, следовательно -
наверняка погиб, когда обрушился горящий замок.
   И вот в сумерках, убитая горем и дрожа  от  страха,  Эрминия  заставила
себя сесть, расчесать и заплести в  косу  длинные,  взлохмаченные  волосы,
поесть, дать хлеба собаке и голодному ребенку. По  крайней  мере,  она  не
осталась "овеем одна: с ней был ее первенец, теперь - герцог Хамерфел,  но
где же, где его брат-близнец? Единственной надеждой и защитницей им  стала
теперь неразумная собака. Потом Эрминия легла на землю, укуталась  плащом,
теснее прижавшись к Ювел, чтобы согреться, и обняв спящего  Аластера.  Она
истово поблагодарила богов за то, что зима уже прошла. Герцогиня понимала,
что с рассветом ей придется вести себя крайне осторожно.  Ей  надо  узнать
дорогу и приготовиться к долгому пути, в конце которого она должна  прийти
в Тендару к родственникам, работавшим в тамошней Башне. Аластер  ворочался
в объятиях, а тело ее содрогалось от рыданий.





   Город Тендара располагался в долине, раскинувшейся  посреди  Вензийских
холмов,  а  его  огромная  Башня  намного  превосходила   высотой   прочие
постройки. В отличие от других, более уединенных Башен, в которых телепаты
- наблюдатели, хранители, техники и механики практически не имели связи  с
внешним миром, эта  вовсе  не  стремилась  изолировать  их  от  городского
населения. Даже наоборот: пыталась внедрить светский образ жизни, как было
принято в Нижних Землях.
   Работники Башни, как правило, имели дома в  городе,  иногда  роскошные.
Однако к вдовствующей  герцогине  Хамерфел  это  не  относилось.  Эрминия,
предпочитавшая своему титулу более скромный (хотя  в  тендарском  обществе
куда более престижный)  -  второго  техника  Башни  Тендары,  проживала  в
маленьком домике на улице Оружейников. Единственной роскошью, которую  она
себе позволяла, был небольшой сад, полный пряных трав, цветов и  фруктовых
деревьев.
   Эрминии исполнилось уже тридцать семь, но она по-прежнему была стройна,
подвижна и ясноглаза, а ее  ярко-рыжие  волосы  блестели  так  же,  как  в
юности. Все эти годы она жила одиноко, с сыном, и все эти годы  не  давала
повода скандальным сплетням затронуть ее имя. Она появлялась исключительно
в обществе сына, домоправительницы и большой старой рыжей собаки.
   И происходило это вовсе не от того,  что  ее  сторонились  в  обществе,
наоборот, это она его избегала  и  даже,  кажется,  презирала.  Дважды  ей
делали предложение: в первый раз Хранитель Башни - Эдрик Элхалин, а не так
давно - ее кузен, Валентин Хастур, тот самый, который приезжал в ее горный
замок много лет назад. Он,  близкий  родственник  Хастуров  из  Тендары  и
Каркосы, впервые предложил ей выйти за него замуж на второй год ее  работы
в Башне. Тогда Эрминия  отказала,  сославшись  на  слишком  недавний  срок
вдовства. Однажды вечером, на закате лета, через восемнадцать лет после ее
появления в городе, он повторил попытку.
   Валентин нашел ее в садике городского дома, сидящей на лавке и  занятой
вышиванием. Ювел лежала у ее ног, но когда он стал приближаться к хозяйке,
собака приподняла голову и заворчала.
   - Спокойно, спокойно, девочка, - ласково пожурила ее Эрминия. - Пора бы
тебе научиться узнавать моего кузена, он бывает  здесь  достаточно  часто.
Лежать, Ювел, - строго добавила она,  и  собака  распласталась  у  ее  ног
огромной рыжей кучей.
   - Приятно знать, что у вас есть такой преданный друг, поскольку  других
защитников, по-видимому, не имеется. Если я  добьюсь  своего,  она  узнает
меня лучше, - заметил Хастур, многозначительно улыбаясь.
   Эрминия посмотрела  в  глубокие  серые  глаза  сидевшего  рядом  с  ней
мужчины. Теперь в его волосах проглядывали седые пряди, но в остальном  он
не изменился. Это был все тот же человек,  что  оказывал  ей  поддержку  и
искреннее расположение уже почти двадцать лет. Она вздохнула.
   - Кузен, я, как всегда,  очень  признательна  тебе,  но,  по-моему,  ты
догадываешься, почему я по-прежнему должна сказать тебе "нет".
   - Черт бы меня побрал, если я это знаю,  -  воскликнул  Валентин.  -  Я
предполагаю, что ты не можешь до сих пор горевать о старом герцоге,  хотя,
вероятно, хочешь, чтобы так считали окружающие.
   Ювел потерлась о колени Эрминии  и  тихо  заскулила,  требуя  внимания.
Эрминия рассеянно погладила ее.
   - Валентин, ты же знаешь, что ты мне небезразличен, - и это правда, что
я больше не горюю по Раскарду, хотя он был прекрасным мужем и добрым отцом
моим детям. Но сейчас я не считаю вправе думать о замужестве из-за сына.
   - Во имя Аварры, родственница! - воскликнул Хастур. - Неужели ему можно
пожелать чего-то лучшего, чем матери, вышедшей замуж за Хастура? Ты только
подумай, что будет, если он  начнет  считать  себя  Хастуром  больше,  чем
Хамерфелом, или если я поклянусь восстановить его положение соответственно
титулу и праву на наследство?
   - Когда я впервые пришла в Тендару, то доверила тебе свою жизнь и жизнь
своего ребенка... - Но Валентин лишь махнул рукой.  -  И  вовлечь  тебя  в
кровавую междоусобицу в ответ на твою доброту было  бы,  с  моей  стороны,
черной неблагодарностью, - ответила Эрминия.
   - Всего лишь родственное одолжение, - сказал он. - Это я в вечном долгу
перед тобой, дорогая моя. Но, Эрминия, как ты можешь до  сих  пор  считать
эту старую вражду незакрытой, когда в роду Хамерфелов не  осталось  больше
никого, кроме твоего сына, которому был лишь год, когда  в  горящем  замке
погибли его отец и вся челядь?
   - Тем не менее, пока мой сын не будет восстановлен в законных правах, я
не могу вступать в другой брак, - произнесла Эрминия. - Когда  я  выходила
замуж,  то  поклялась  Раскарду,  что  посвящу  жизнь  благополучию   рода
Хамерфелов. От этой клятвы я не отступлюсь, а втягивать других в наши дела
не собираюсь.
   - Обещание мертвому не имеет силы, - возразил Валентин, скорее  убеждая
самого себя. - А я - живой и  считаю,  что  ты  мне  обязана  больше,  чем
мертвому.
   Эрминия вызывающе улыбнулась ему:
   - Мой дорогой родственник, я действительно очень многим тебе обязана.
   И это так, поскольку, когда герцогиня пришла в  Тендару  голодная,  без
гроша в кармане, в лохмотьях, Валентин взял  ее  к  себе  в  дом  и  сумел
устроить все так, что это не нанесло никакого ущерба ее  репутации.  В  то
время он был женат на благородной даме из рода Макаранов. Валентин и  жена
одели и накормили Эрминию с ребенком, подыскали домик, где она жила до сих
пор, и ввели в круг Башни, где  она  достигла  своего  нынешнего  высокого
положения. Все это осталось невысказанным, но было понятно без слов.
   - Прости меня, дорогая Эрминия, - извинился  Хастур.  -  Ты  ничего  не
должна мне, я говорил это раньше и то же самое имел в виду сейчас. Раз  уж
зашла речь об этом, то должник - я, ибо все  эти  годы  пользовался  твоей
дружбой и расположением. К тому же я помню,  как  любила  тебя  моя  жена,
поэтому думаю, что не оскорблю ее памяти, если предложу тебе выйти за меня
замуж.
   - Я тоже ее любила, - сказала Эрминия, - и если б  я  собиралась  выйти
замуж, то лучше тебя мне никого не придумать,  дорогой  мой  друг.  Трудно
забыть все, что ты сделал для меня и для моего сына. Но я  поклялась,  что
пока он не будет восстановлен в правах...
   Валентин Хастур нахмурился и, пытаясь  разобраться  в  своих  чувствах,
устремил взор на крону дерева, под которым они  сидели.  Аластер  Хамерфел
был, по его мнению, шалопаем, не заслуживающим как высокого титула, так  и
забот, которые проявляла к нему мать. Но говорить это ей - последнее дело,
сын был ее единственным сокровищем, и она не в состоянии была разглядеть в
нем ни одного изъяна. Эрминия была привязана к нему всей душой, и ничто не
могло опорочить его в ее глазах. Валентин понимал,  что  допустил  ошибку,
напомнив ей о сыне, ибо Эрминия знала: при  всей  своей  доброте  Валентин
недолюбливал юношу.
   В прошлом году Аластер был крупно оштрафован за то, что  его  в  третий
раз задержали за безрассудную езду в коляске по городу. И такой штраф  был
самым распространенным среди  молодых  людей  его  лет,  поскольку  те,  к
сожалению, почитали делом  чести  нарушать  законы,  призванные  оберегать
безопасность всадников и пассажиров экипажей.
   "Эти молодые  повесы,  считающие  себя  украшением  общества,  -  сущее
наказание для родственников, - думал Валентин, сознавая, однако, что такие
мысли приходят в голову лишь с возрастом.  -  Интересно,  -  продолжал  он
размышлять, - может, я просто старею?"
   Лежавшая в ногах собака вдруг насторожилась и подняла голову, а Эрминия
облегченно произнесла:
   - Вряд ли Аластер мог явиться так рано, к тому  же  на  улице  не  было
слышно его лошади. Кто бы это мог быть?  Явно  кто-то,  кого  Ювел  хорошо
знает...
   - Это твой родственник  Эдрик,  -  сообщил  Валентин  Хастур,  глядя  в
сторону садовой калитки. - Я, пожалуй, пойду...
   - Нет, кузен. Если это Эдрик, то можешь быть уверен, наш разговор будет
чисто деловым, но если ему не захочется говорить в твоем  присутствии,  он
не будет церемониться, чтобы тебя спровадить, - со смехом сказала Эрминия.
Эдрик был Хранителем первого круга матрикса [матрикс - звездный камень]  в
Башне Тендары и приходился родственником как Эрминии, так и Валентину.
   Он быстро прошел в сад и холодно, по-светски, поклонился Хастуру.
   - Мое почтение, кузина, - произнес он формальное приветствие.
   Эрминия ответила ему реверансом.
   -  Добро  пожаловать,  кузен.  Довольно  странный  час  для  визита   к
родственникам.
   - Я пришел просить  тебя  об  одном  одолжении,  -  не  теряя  времени,
произнес Эдрик в характерной для него резкой  манере.  -  Вполне  семейное
дело. Ты знаешь, что моя дочь Флория  обучается  на  Наблюдающую  в  Башне
Нескьи?
   - Да, я помню. И - как она?
   - Очень хорошо, кузина, но, похоже, в Нескье  для  нее  нет  постоянной
работы, - ответил Эдрик.  -  А  Кендра  Лейнье  сейчас  беременна,  и  она
возвращается к мужу, пока не родит. В результате  в  третьем  круге  Башни
Тендары освобождается место для Флории. Но  пока  все  не  будет  известно
наверняка, Флория должна жить  здесь,  в  Тендаре,  а  тебя,  моя  дорогая
родственница, я попросил бы стать ее  наставницей  в  обществе,  поскольку
более подходящей кандидатуры трудно себе представить.
   Мать Флории скончалась, когда та была еще маленькой, девочка доводилась
Эрминии близкой родственницей.
   - А сколько сейчас лет Флории? - спросила Эрминия.
   - Семнадцать. Пора замуж, но она хочет сначала несколько лет поработать
в Башне, - ответил Эдрик.
   "Как быстро они растут! - подумала Эрминия. - Кажется, еще вчера Флория
и Аластер были детьми, игравшими в этом саду".
   - С огромным удовольствием возьмусь за это, - ответила Эрминия.
   - Ты пойдешь сегодня  вечером  на  концерт  дома  Гейвина  Деллерея?  -
спросил Эдрик.
   - Да, - сказала Эрминия. - Дом Гейвин - близкий друг  моего  сына.  Они
вместе обучались музыке, когда Аластер был  еще  мальчиком.  Мне  кажется,
Гейвин всегда положительно влиял на него.
   - Тогда ты, может быть, присоединишься к нам с Флорией?
   - Мне бы очень хотелось, но я тоже  абонировала  ложу  на  весь  сезон,
причем сегодняшний концерт Гейвина сыграл здесь не последнюю роль. - В  ее
тоне проскользнули ностальгические нотки. - О Эдрик, ты не  представляешь,
как тяжело думать,  что  Флории  уже  семнадцать.  Когда  я  видела  ее  в
последний раз, ей было всего  одиннадцать,  она  носила  короткое  детское
платьице. Я помню, как Аластер жутко дразнил ее - гонялся за ней по  всему
саду, показывая пауков и змей, пока я  не  остановила  его,  позвав  обоих
ужинать, но и там он продолжал ее донимать, забрав себе все ее пирожные  и
конфеты. Тогда он получил от няньки хороший нагоняй.
   - Ну, с тех пор Флория сильно подросла, и сомневаюсь, что твой  сын  ее
узнает, - сказал Эдрик. - Глядя на нее  сейчас,  трудно  вспомнить,  какой
непоседой она была в детстве, однако полагаю,  что,  имея  перед  собой  в
качестве примера тебя, дочь узнает, что значит быть настоящей дамой.
   - Надеюсь, - произнесла Эрминия. - Когда родился Аластер, я  сама  была
очень молоденькой, ненамного старше Флории. В горах это  обычное  явление.
Однако хотела бы я знать, как такая девочка может быть мудрой матерью и не
вредит ли детям, когда их родительница еще сама не вполне повзрослела?
   - Я бы этого не сказал, - ответил Эдрик. -  По-моему,  ты  всегда  была
прекрасной матерью, и ничего плохого об Аластере сказать не могу. Когда же
Флория подрастет... - Он замолчал, а потом продолжил:  -  Мне  было  жалко
смотреть на тебя, обремененную  детьми,  когда  ты  сама  была  еще  почти
ребенком. По-моему, молоденькие девушки должны быть беззаботны...
   - Да, знаю, - согласилась Эрминия. - Мои  родичи  не  хотели,  чтобы  я
выходила замуж за Раскарда, но я никогда не жалела  о  своем  выборе.  Про
него я могу сказать только хорошее, и я рада, что у меня были  дети  в  то
время, когда я могла еще радоваться им под собственной крышей.
   Тут с болью она вспомнила о сыне, погибшем в горящем Хамерфеле. Но  это
было  так  давно.  Возможно,  ей  действительно  следует  выйти  замуж  за
Валентина, пока она достаточно молода, чтобы родить  еще  детей.  Валентин
уловил эту мысль, ибо она не прикрыла ее психическим  щитом,  и  тепло  ей
улыбнулся. Эрминия опустила глаза.
   - Пусть будет так, как это могло бы быть, - произнес Эдрик,  и  Эрминия
забеспокоилась, как бы он тоже  не  прочел  ее  мысли,  хотя  трудно  было
представить, что он не одобрил бы ее брака  с  представителем  знатного  и
могущественного клана Хастуров. -  Рад  буду  видеть  тебя  в  нашей  ложе
сегодня в антракте. Флория будет счастлива вновь тебя увидеть.  Ты  всегда
была ее любимой родственницей, потому что ты до сих пор  такая  молодая  и
веселая.
   - Надеюсь, я достаточно молода, чтобы быть ей не дуэньей,  а  другом  и
старшей сестрой, - заметила Эрминия. - Всегда завидовала ее матери, потому
что всегда хотела иметь дочку.
   И вновь она поняла, что Валентин прочитал ее мысль,  которую  в  данном
случае она почти намеренно не пыталась скрывать. Когда  Эдрик  повернулся,
чтобы уйти, она взяла его под руку.
   - Эдрик, есть еще один вопрос: сон, который я видела прошлой ночью.  Он
стал так часто повторяться...
   - Все тот же сон про Аластера?
   - Я не уверена, что это был именно Аластер, - смущенно сказала Эрминия.
- Я была в Башне, в кругу, как вдруг вошел  Аластер.  Я  думала,  что  это
Аластер... - повторила она. -  Ты  же  знаешь,  как  тщательно  он  всегда
одевается, но в моем сне он был в одеждах, которые мог носить его отец.  И
он разговаривал со мной посредством звездного камня...
   Ее голос задрожал. Эрминия дотронулась до  висевшего  у  ней  на  груди
матрикса.
   Эдрик напомнил:
   - Но этот сон посещал тебя и раньше...
   - Да, весь этот год, - подтвердила она.  -  Похоже,  что  это  какое-то
предвиденье будущего, но все равно - ведь ты сам тестировал Аластера...
   - Да это так, и тогда я сказал тебе  то  же,  что  скажу  и  сейчас:  у
Аластера практически нет ларана, по крайней мере, его  не  столько,  чтобы
тратить время на подготовку. И уж  тем  более  недостаточно,  чтобы  стать
работником Башни. Но твой  сон  говорит  мне,  что  ты  просто  не  хочешь
смириться с моим решением. Неужели это настолько для тебя важно, Эрминия?
   - Я не уверена, что с моим сном все  так  просто,  -  заметила  она,  -
поскольку, когда я проснулась, мой звездный камень сиял  так,  словно  его
держали в руках...
   - Тогда я не знаю, что еще это  может  значить,  -  задумчиво  произнес
Эдрик.
   Прежде  чем  они  успели  еще  хоть  что-то   сказать,   собака   вновь
насторожилась, повернувшись к калитке. Эрминия поднялась.
   - Это вернулся мой сын. Пойду, встречу его.
   Валентин посмотрел на нее.
   - Ты слишком много о нем беспокоишься, дорогая.
   - Ты, безусловно, прав, - сказала Эрминия, - но у меня до  сих  пор  не
выходит из головы та ночь, когда я потеряла второго  сына  только  потому,
что оставила его без присмотра на несколько минут. Понимаю,  прошло  много
времени, но мне и сейчас страшно, когда Аластер не у меня на глазах.
   - Нельзя судить тебя за то, что ты такая внимательная мать, но  позволь
напомнить, что он уже не ребенок. Самой природой  заведено,  что  в  конце
концов  он  должен  оторваться  от  материнской  юбки.  А  если  он  хочет
восстановить свои права наследства, то должен начать добиваться этого.  Но
ты ведь знаешь, Эрминия, я считаю, что, возможно, будет лучше, если вражда
затихнет сама собой, и не стоит раздувать ее. Надо просто подождать,  пока
не сменится поколение.
   - Весьма удачный образ мыслей, кузен, - вмешался Эдрик. - То же самое я
говорил ей и раньше. Но она не внемлет голосу разума.
   - Оставить моего сына навеки в изгнании, безземельным? - с негодованием
возразила герцогиня. В этот момент, когда глаза  ее  сверкали  решимостью,
она казалась Валентину исключительно красивой. Одного  он  желал  -  чтобы
предмет разговора был менее  щекотливым.  -  И  оставить  неуспокоенным  в
могиле моего мужа, чтобы  его  неотомщенный  дух  скитался  по  развалинам
Хамерфела?
   Это буквально шокировало Валентина, и он спросил:
   - Неужели ты веришь, что мертвые продолжают сохранять претензии и обиды
по отношению к живым?
   Но по глазам Эрминии Хастур видел, что она действительно в это верит, и
теперь представить не мог, как ему переубедить ее.
   Собака вскочила и, побежав через весь сад, вернулась, прыгая и увиваясь
вокруг ног высокорослого молодого человека.
   - Мама, я и не знал, что ты принимаешь гостей.
   Аластер изящно поклонился ей, после чего благожелательно  кивнул  лорду
Валентину и лорду Эдрику.
   - Добрый вечер.
   - Это не гости, а наши родичи, - сказала Эрминия. - Вы  оба  останетесь
пообедать с нами?
   - Я бы с удовольствием, но, к сожалению, меня ждут в  другом  месте,  -
по-светски извинился Валентин и ушел, помахав Эрминии рукой.
   Эдрик задумался, а потом заявил:
   - Пожалуй, не сегодня, мы ведь вечером еще увидимся на концерте.
   Эрминия проводила его взглядом, обняв сына за талию.
   - Чего ему от тебя нужно, мама? Он все еще выискивает  способ  жениться
на тебе?
   - А если бы я вновь вышла замуж, это сильно тебя огорчило бы?
   - Чему здесь радоваться, когда твоя мать выходит замуж  за  кого-то  из
Нижних Земель, для кого Хамерфел - пустой звук. Когда мы  восстановимся  в
правах и заживем там, где нам положено, - в Хамерфеле, вот тогда, если  он
не раздумает свататься, пусть приходит, и я решу, какой дать ему ответ.
   Эрминия мягко улыбнулась.
   - Я - техник Башни, сынок, и, чтобы выйти замуж, не нуждаюсь ни в  чьем
разрешении. А ты не можешь даже сообразить, что я все-таки еще не старуха.
   - Ну что ты, мама. Ты по-прежнему молодая и красивая...
   - Я очень рада, что ты так думаешь, сынок, но даже в этом случае,  если
мне вдруг вздумается выйти замуж, я могу с тобой лишь  посоветоваться,  но
просить твоего разрешения не буду.
   Молодой человек опустил глаза и покраснел от стыда, хотя  голос  матери
был мягок.
   -  Мужчины-горцы  ведут  себя  более  учтиво:  они   идут   сначала   к
родственнику невесты и просят его разрешения за ней ухаживать.
   Да, здесь Эрминия не могла его  осудить:  она  сама  воспитала  сына  в
обычаях горцев и  внушила  ему  никогда  не  забывать,  что  он  -  герцог
Хамерфел. Поэтому теперь все, что он о себе мнил, являлось результатом  ее
воспитания.
   - Скоро вечер. Пойдем в дом.
   - Становится сыро. Принести тебе шаль, мама?
   - Не такая уж я старуха! - негодующе  воскликнула  она,  когда  Аластер
взял ее под руку. - Что бы ты ни думал, мой сын, но Валентин  сказал  одну
очень разумную вещь.
   - И что же, мама?
   - Он сказал, что если ты мужчина и  хочешь  восстановить  Хамерфел,  то
должен каким-то образом сам приложить к этому руки.
   Аластер кивнул. Подумав, он произнес:
   - Я много  думал  об  этом  последние  три  года,  мама.  И  все  равно
совершенно не представляю, с чего начать. В конце  концов  не  могу  же  я
прискакать во Врата Сторна и потребовать у старого лорда Сторна,  или  кто
там сейчас сидит на его троне, отдать мне ключи. К тому же,  если  Хастуры
действительно стоят за справедливость, как трезвонят об этом  повсюду,  то
мне кажется, что они могли бы предоставить мне  вооруженный  отряд,  чтобы
отбить замок обратно  или  хотя  бы  публично  подтвердить  мои  права  на
Хамерфел. Как ты думаешь, наш родственник  Валентин  сможет  устроить  мне
аудиенцию у короля?
   - Уверена, что - да, - сказала Эрминия. Она была рада слышать,  что  ее
сын думал над этим вопросом. Пусть пока у него не было никакого плана,  но
если он собирался спросить совета у более старых и мудрых голов,  то  это,
по крайней мере, было хорошим началом.
   - А ты не забыла, что сегодня вечером нам идти на концерт, мама?
   - Помню, помню, - ответила она, но по некоторым соображениям  не  стала
говорить, почему планы на сегодняшний вечер  имели  для  нее  определенную
важность.
   Вернувшись  в  свои  комнаты,  чтобы  служанка  помогла  одеться  ей  к
концерту,  Эрминия  вдруг  почувствовала,  что  вечер  этот  должен  стать
судьбоносным, хотя совершенно не представляла, почему.
   Она надела длинное платье в тон волосам, сделала  прическу  и  украсила
стройную  шею  ожерельем  из  зеленых  драгоценных  камней,   после   чего
спустилась вниз, чтобы присоединиться к сыну.
   - Ты прекрасно выглядишь, мама, - сказал он. - А я-то боялся, что ты по
привычке наденешь платье работника Башни, но сейчас ты нарядилась так, как
подобает твоему положению, и я тобой горжусь.
   - Да неужели? Тогда я рада, что не пожалела труда  приодеться  на  этот
вечер.
   Сам же Аластер был одет в отороченную кружевом тунику  и  панталоны  из
атласа, украшенные темно-желтыми оборками и черными кружевами.  На  шее  у
него висел кулон из переливчатого резного янтаря. Рыжие  волосы  ниспадали
на плечи тщательно уложенными волнами. Он выглядел так похоже на друга  ее
детства - Аларика, что даже по прошествии стольких  лет  Эрминия  ощутила,
как ком подкатил к горлу. В конце концов он был Аларику  наполовину  брат;
эта связь с ее давно умершим родственником была одной из причин,  хотя  не
самой главной, почему в свое время она согласилась выйти замуж за Раскарда
Хамерфела.
   - Ты тоже прекрасно сегодня выглядишь, дорогой мой сын, - сказала она и
подумала: "Недолго же он еще будет рад сопровождать свою мамашу  на  такие
мероприятия; что ж, пока возможно, буду наслаждаться его компанией".
   Аластер пошел вызывать матери портшез. Портшезы были  в  Тендаре  самым
распространенным транспортным средством. Сам  же  он  ехал  рядом  верхом,
сопровождая ее до похожего на дворец здания театра, построенного только  в
прошлом  году  и  предназначенного  для  проведения  концертов  и   прочих
общественных представлений для жителей Тендары.
   Большая  площадь  была  запружена  портшезами,  по  большей   части   -
общественными,  одинакового  черного  цвета,  среди  них  выделялось  лишь
несколько  прекрасно  отделанных  и  богато  украшенных,  с  вышитыми  или
инкрустированными гербами.
   Поручив лошадь заботам одного из  общественных  грумов,  Аластер  помог
матери вылезти и только после этого произнес:
   - Нам надо иметь свой экипаж, мама, ты не должна нанимать  общественный
портшез каждый раз, когда тебе надо куда-то выехать.  У  нас  должен  быть
свой, с гербом Хамерфелов. Это будет гораздо больше соответствовать нашему
положению, глядя на него, народ будет знать, что ты - герцогиня Хамерфел.
   - Я - кто? - Эрминия не смогла удержаться от смеха при этой мысли,  но,
увидев выражение лица сына, поняла, что сильно задела его чувства.  -  Мне
не нужны такие почести, мой мальчик. Для меня достаточно  того,  что  я  -
работник Башни, техник, ты хоть  представляешь  себе,  что  это  такое?  -
спросила она его с легким укором.
   Вновь и вновь вспоминался ей сон, почему, если  в  сыне  нет  ни  капли
ларана, она снова и снова видит его в снах. Неужели Валентин прав? Неужели
она действительно настолько не хочет отпускать его от своей юбки, что  это
приносит вред? Но нет, она как раз наоборот  -  поощряет  его  жить  своей
собственной жизнью и  на  протяжение  недели  довольно  редко  его  видит.
Эрминия вспомнила, как год назад,  когда  он  сообщил  ей,  что  ему  было
отказано в обучении на работника Башни, она  впервые  рассказала  ему  про
брата-близнеца,  погибшего  в  огне  сожженного  Хамерфела,  и   про   его
способности, которыми Аластер не обладал. Тогда он гневно ответил, что  не
жалеет о потере брата, который "украл мой талант, который так много значит
для тебя, мама".
   - Ты не должен злиться на брата за это,  -  упрекнула  его  Эрминия,  -
поскольку титул герцога и наследника Хамерфела достался именно  тебе,  ибо
ты родился первым, а ему требовалась какая-то компенсация.
   Тогда мать впервые обратила его внимание  на  маленькую,  малоприметную
татуировку герба Хамерфелов на плече.
   - Ее сделали, чтобы различать тебя с твоим братом-близнецом,  благодаря
ей ты считаешься законнорожденным наследником замка и титула Хамерфел.


   Сквозь толпу, заполнившую площадь, пробивалась группа разодетых дворян.
Эрминию, как техника Башни, многие знали, и молодой герцог  Хамерфел  тоже
был со многими знаком. Последовали поклоны,  реверансы,  а  простые  люди,
окружавшие площадь и стремившиеся попасть на представление,  наблюдали  за
высокородными господами и взывали к ним. Это была  старая  традиция  -  ни
один билет не продавался до тех пор, пока не разместится вся знать.
   И тут, когда мимо Аластера  прошла  молоденькая  девушка,  он  тихонько
потянул мать за рукав.
   - Мама, ты видела эту девушку в белом платье, с прекрасными волосами? -
прошептал  он,  и  Эрминия  украдкой  глянула  на  особу,  на  которую  он
показывал.
   - Я знаю ее, - сказала она мягко и с удивлением.
   - Знаешь - ты?
   Аластер понятия не имел, кто эта незнакомка, но всей душой  чувствовал,
что просто обязан с ней  познакомиться,  ибо  это  была  самая  прекрасная
девушка, из всех когда-либо виденных им.
   - Ну да, конечно, и ты тоже, мой сын, это твоя кузина Флория. Когда  вы
были детьми, вы вместе играли почти каждый день.
   - Флория! - ошеломленно воскликнул он. - Я помню, как гонялся за ней по
саду со змеей и как дразнил ее, но сейчас - ни за что бы ее не узнал!  Она
стала такой красавицей!
   - Именно по этому поводу  Эдрик  приходил  к  нам  сегодня,  -  сказала
Эрминия. - Он хочет, чтобы я была  ее  наставницей  в  обществе  во  время
Совета.
   - Я бы с удовольствием взял  эту  обязанность  на  себя!  -  со  смехом
произнес Аластер. - Мне говорили, что самые красивые девушки получаются из
самых посредственных девчушек! Но чтобы моя кузина Флория!..
   У него был такой  ошарашенный  вид,  словно  он  никак  не  мог  в  это
поверить.
   - Она - дочь Хранителя, поэтому ей  нельзя  работать  в  его  круге.  В
Нескью она ездила на  учебу,  но  теперь  возвратилась  в  отцовский  дом,
ожидая, когда освободится место в одном из наших кругов.
   - Да будь она хоть дояркой или ткачихой, я все равно считал бы ее самой
красивой женщиной, какую только видел. Вряд  ли  легендарная  Кассильда  -
возлюбленная Хастура - могла быть красивее ее.
   - Сейчас она еще слишком  молода,  но  через  год-другой  Эдрик  начнет
принимать заявки на ее руку.
   - Хм-м-м, - процедил Аластер. - Я, должно быть, счастливейший человек в
мире! Она - наша родственница, к тому же обладает лараном. Ты думаешь, она
помнит меня, мама? Ты думаешь, у меня есть шанс?
   Мягкий звон колокольчика возвестил, что концерт начинается,  и  мать  с
сыном вошли в арочный проем  огромных  дверей.  В  ложе  первого  балкона,
абонированной Эрминией, они заняли два кресла. Аластер  заботливо  накинул
матери на плечи меховой палантин и поправил  подножную  скамеечку.  Только
потом он оглядел  ряд  лож,  расположенных  полукругом,  пытаясь  отыскать
девушку, которая целиком завладела его воображением.
   - Вон она. Я ее вижу, - прошептал  он.  -  В  ложе,  украшенной  гербом
Элхалинов. - Затем он удивленно добавил: - В королевской ложе тоже сидят.
   Все знали, что король Айдан - не большой любитель музыки,  и  последнее
время королевская ложа, как правило, пустовала.
   - Несомненно, это королева Антонелла, - сказала Эрминия. -  Реставрация
здания театра после прошлогоднего пожара - ее щедрый дар, и дань ее  любви
к музыке. Она стара, очень толста и уже почти глуха, но до сих  пор  может
наслаждаться высокими нотами своих любимых певцов.
   - Я слышал эту историю, - перебил ее Аластер, - когда пел в хоре горцев
в прошлом году. Говорят, она заказала дому Гейвину  Деллерею  кантату  для
сопрано и скрипок, только потому что  теперь  ее  слух  воспринимает  лишь
определенные звуки. Высокие ноты она слышит гораздо лучше низких.
   - Мне тоже об этом рассказывали, -  сказала  Эрминия,  окинув  взглядом
королевскую ложу, где  сидела  низкорослая  и  очень  тучная  королева,  в
безвкусном платье однообразной голубой расцветки. Она жевала  засахаренные
фрукты, положив  хромую  ногу  на  специально  предназначенную  для  этого
скамеечку. Несмотря на возраст, ее сопровождала старуха-дуэнья, и  Аластер
не удержался, чтобы не прыснуть со смеху.
   - В ее годы даме вряд ли нужна дуэнья, - прошептал он, прикрывая улыбку
рукавом.
   - Тише, тише! - умоляюще зашикала на него Эрминия. - Несомненно, добрая
старая леди взяла с собой поразвлечься кого-то из своих фрейлин, кто любит
музыку.
   Аластер заметил, что Флория Элхалин  сидела  в  ложе  только  со  своим
отцом, и возле нее не крутилось никого из женского пола. Он спросил:
   - Ты не представишь меня ей в первом антракте?
   - Конечно, дорогой мой мальчик. С удовольствием, - пообещала Эрминия, и
они откинулись  в  креслах,  поскольку  именно  в  этот  момент  раздались
аплодисменты. Все благородные господа заняли места, простолюдинов  пустили
в партер, и представление началось.
   Кантата была чудесна. Дирижером и постановщиком был сам композитор, дом
Гейвин Деллерей, красивый молодой человек, который к тому же исполнил  при
поддержке хора и несколько сольных. Эрминия  слушала  музыку,  думая,  что
если бы Аластер приложил больше усилий, то пел бы сейчас не хуже Деллерея.
   Однажды, когда Аластер смотрел в другую сторону, она бросила взгляд  на
ложу  Эдрика  Элхалина.  Тот  улыбнулся  ей  и  кивнул,  явно  подтверждая
приглашение зайти к нему в ложу во время антракта вместе с сыном.  Девушка
тоже поймала взгляд старшей родственницы и  улыбнулась  самой  приветливой
улыбкой. Эрминия догадалась: Флория, должно быть, заметила, что Аластер не
сводит с нее глаз.
   Разумеется, этого следовало ожидать: ее сын должен был заинтересоваться
первой же молоденькой девушкой, потом второй... удивительно, что этого  не
случилось раньше.
   Время от времени, пока молодой солист исполнял арии, она бросала взгляд
на грузное тело старой королевы, которая смотрела прямо перед собой полным
восхищения взором (или это была всего лишь близорукость?).  Не  переставая
думать о том, что сказал ей сын, Эрминия пыталась представить, какую часть
музыки могла слышать престарелая королева.
   Сыграли кантату, и зал взорвался  аплодисментами  композитору,  который
был  ровесником  Аластера.  В  детстве  и  юности  они  были  неразлучными
друзьями. К ее удивлению, королева Антонелла  тоже  зааплодировала,  потом
отстегнула от  своего  платья  букетик  цветов,  скрепила  его  кольцом  с
прекрасным драгоценным камнем и кинула на  сцену.  После  этого  посыпался
настоящий дождь из цветов,  букетов  и  драгоценностей.  Гейвин,  сияя  от
счастья, подбирал их, улыбался и кланялся своей царственной патронессе.
   Аластер хихикнул:
   - Никогда не слыхал, что королева Антонелла настолько  любит  музыку  и
что она приглядывает за красивыми юношами, - пробормотал он.
   - Фу, Аластер, ты меня удивляешь, -  пожурила  его  Эрминия.  -  Ты  же
прекрасно знаешь, что его мать - любимая кузина королевы, а Гейвин для нее
- все равно  что  сын,  к  сожалению,  судьба  обделила  королевскую  чету
счастьем иметь собственных детей.
   Она заметила, как  насмешливое  выражение  постепенно  сползло  с  лица
Аластера, но, даже не прибегая к телепатии, поняла, что  он  запомнил  это
происшествие, чтобы при случае поиздеваться над другом.
   Аплодисменты стихли, и зрители начали  выходить  из  лож  и  партера  в
просторное фойе - поразмять ноги, подышать свежим воздухом или  спуститься
в один из баров, чтобы выпить и закусить.
   - Мне стоило бы  сходить  поздравить  Гейвина...  -  виновато  произнес
Аластер. Было совершенно очевидно, что он по-прежнему думал о Флории.
   - Не сомневаюсь - он рад будет тебя видеть, -  сказала  Эрминия.  -  Но
сначала, если ты помнишь, я обещала представить тебя лорду Элхалину и  его
дочери.
   Аластер просиял и пошел вслед за матерью по коридору, соединявшему ложи
и отделявшему их от фойе. Множество лакеев сновало туда-сюда с напитками и
закусками. Здесь можно было заказать все - от кружки пива  до  прекрасного
обеда. По коридору плавали ароматы изысканных яств и  гомон  вкушающих  их
людей. Из зала доносились отдаленные звуки  музыки  -  оркестр  настраивал
инструменты перед вторым отделением концерта.
   Эрминия легко постучала в дверь ложи Элхалинов. Лорд Эдрик встал, чтобы
поприветствовать ее, и элегантно приложился к  ручке,  как  будто  они  не
расстались всего каких-то три часа назад.
   - Приветствую  тебя,  родственница.  Заходите,  присоединяйтесь.  Бокал
вина?
   - Благодарю, - ответила она, принимая угощение. - Флория, дорогая,  как
ты похорошела! Это твой кузен Аластер, помнишь его?
   Аластер поцеловал девушке руку.
   - Я безмерно счастлив, дамисела, - произнес  он,  улыбаясь.  -  Сходить
принести вам прохладительного? Или тебе, мама?
   - Нет нужды, мой мальчик, - сказал Эдрик, указывая на стол, уставленный
холодными закусками, пирожными и фруктами. - Пожалуйста, угощайтесь.
   В ответ на приглашение Аластер взял тарелку и положил на нее  несколько
фруктов и пирожных. Слуга налил ему большой бокал вина,  и  он  отпил,  не
сводя глаз с Флории.
   Флория, кажется, тоже заинтересовалась Аластером.
   - Ты так изменился, кузен! В детстве ты был таким злюкой, я помню  лишь
несносного  мальчишку.  Но  теперь  ты  выглядишь  как  настоящий   герцог
Хамерфел! Никогда не понимала девочек из Нескьи, которые думали,  что  вся
история о вашем бегстве из дому - лишь романтическая сказка.  Неужели  это
правда, что все твои родственники погибли в том пожаре?  Мне  это  кажется
трагедией.
   - Да, это правда, леди Флория, - сказал  Аластер.  -  Так,  по  крайней
мере, рассказывала мне мать. В  огне  погибли  отец  и  мой  брат-близнец.
Других родственников по линии Хамерфелов у меня нет. Теперь вся моя  родня
- лишь по материнской линии.
   - Так, значит, у тебя был брат-близнец?
   - Я его совершенно не помню. Как мне сказали, мы с матерью спаслись  из
замка, убежав в лес, и с нами не было никого, кроме нашей собаки Ювел.  Но
я, разумеется, знаю это лишь со слов матери. Тогда  я  еще  только  учился
ходить.
   Флория смотрела на него широко раскрытыми глазами.
   - А я - наоборот, все время жила тихой и мирной жизнью. Значит, теперь,
когда ты вырос, Хамерфел принадлежит тебе?
   - Да, и я найду способ  вернуть  его,  -  сказал  Аластер,  помолчал  и
продолжил: - Я собираюсь, если получится, набрать армию и отбить  замок  у
врагов моей семьи.
   Глаза Флории стали еще шире,  сделав  глоток  из  бокала,  она  скромно
глянула на юношу.
   - Папа, а ты не хочешь?.. - Она умоляюще взглянула на лорда Элхалина, и
тот, уловив ее мысль, улыбнулся.
   - Мы собираемся устроить бал  для  наших  друзей  в  начале  следующего
месяца, - сообщил он. - И мы будем очень рады, если ты тоже присоединишься
к молодежи. Бал состоится по случаю дня рождения Флории, поэтому все будет
просто и неформально. Без придворных нарядов и этикета, - добавил он.
   - Только обещай, что не будешь гоняться за мной по танцевальному залу с
лягушкой или змеей, - со смехом бросила Флория.
   - Об этом я как-то не подумал, - ответил Аластер, внутренне  поздравляя
себя, что Флория сама  попросила  отца  пригласить  его.  Он  был  поражен
красотой Флории, к тому же ее положение в свете и  родственные  связи  как
нельзя лучше соответствовали  его  честолюбивым  планам.  -  Я  постараюсь
сделать все возможное, чтобы изгладить из  твоей  памяти  эту  злосчастную
историю со змеями.
   Лорд Эдрик сказал Эрминии:
   - Очень рад, что молодые  люди,  кажется,  понравились  друг  другу.  А
кстати, не Аластер ли пел с мужским квартетом в прошлом году в Нескье?
   - Да, это был он, - ответила Эрминия. - У него  большие  способности  к
музыке.
   - Действительно, он талантлив. Ты должна  гордиться  им,  -  согласился
Эдрик. - Только, боюсь, Валентин считает его пустозвоном, из  тех  молодых
хлыщей, которых ничто не заботит, кроме  собственной  внешности.  Пожалуй,
Валентин слишком резок с ним.
   - Отец и брат  Аластера  погибли,  когда  пал  Хамерфел.  Мне  пришлось
растить его одной - и для него это было нелегко.
   - Меня тоже беспокоит современная молодежь, -  произнес  Эдрик.  -  Мои
сыновья, похоже, ничем, кроме скачек и азартных игр, не интересуются.
   - Да, и Аластер меня тревожит, - призналась Эрминия. - У  меня  есть  к
тебе просьба, родственник.
   - Проси, и ты знаешь, что, если я  в  состоянии  ее  выполнить,  я  это
сделаю, - сказал Эдрик.
   Он улыбнулся ей так сладострастно, что на какой-то момент она пожалела,
что обратилась к нему.
   - Не мог бы ты устроить моему сыну аудиенцию с  твоим  родственником  -
королем Айданом?
   - Нет ничего проще. К тому же я  однажды  слышал,  как  Айдан  проявлял
интерес к делам Хамерфелов, - сказал Эдрик. - Возможно, это произойдет как
раз на дне рождения Флории, даже лучше, если они встретятся в неформальной
обстановке.
   - Я очень тебе признательна! - Эрминия  отказалась  от  второго  бокала
вина и деликатно взяла горсть засахаренных фруктов.
   А в это время Флория и Аластер, забыв  обо  всем  на  свете,  сидели  и
болтали. Между делом Флория спросила:
   - А ты знаком с моими братьями?
   - Кажется, меня однажды представляли Гвину.
   - О, Гвин на целых двенадцать лет старше меня, и, по-моему, он  до  сих
пор считает меня малышкой, которой надо носить короткие детские  платьица,
- фыркнула девушка. - Мой любимый брат  -  Дерик.  Между  нами  всего  год
разницы. Он знает тебя. Это ведь  ты  ездишь  на  гнедой  кобыле  с  белой
звездой на лбу?
   - Да, я. Это подарок мамы на пятнадцатилетие.
   - Мой брат говорит, что у тебя хороший глаз на лошадей.  Лучшей  кобылы
ему видеть не приходилось.
   - Тогда все комплименты  -  моей  маме,  -  сказал  Аластер.  -  Лошадь
выбирала она, но я благодарен от ее имени твоему брату.
   - Ты можешь поблагодарить его лично, - заметила Флория,  -  ибо  братья
обещали прийти в антракте. Честно говоря, музыка их совсем не  интересует.
Уверена, что они сидят в каком-нибудь кабаке или игорном доме. А ты любишь
играть в карты или какие-нибудь игры?
   - Не очень, - ответил Аластер, хотя, сказать по правде,  он  просто  не
мог себе позволить играть, разве что по самым маленьким  ставкам,  а  ради
этого не стоило терять времени.  Доход  его  был  крайне  мал,  хотя  мать
никогда не отказывала ему в деньгах.
   В этот момент в ложу вошли четверо, юношей - сыновья  Эдрика  Элхалина.
Самый рослый из них тут же подошел к Флории и мрачно спросил:
   - Кто этот незнакомец, с которым ты беседуешь, сестра? И  с  каких  это
пор ты позволяешь себе болтать и заигрывать с незнакомыми молодыми людьми?
   Зардевшись, Флория сказала:
   - Познакомьтесь - мой брат Гвин, лорд Аластер Хамерфел, он наш кузен, и
мы знакомы с ним с детства.  К  тому  же  все  происходило  в  присутствии
родителей - моего отца и его матери. Можешь спросить любого из  них,  было
ли меж нами сказано хоть одно неподобающее слово.
   - Это так, Гвин, - вмешался лорд Эдрик. -  У  нас  гостья  -  герцогиня
Хамерфел - наш старый друг и родственница.
   Гвин поклонился Эрминии:
   - Извините. Я не хотел вас обидеть.
   Она улыбнулась и учтиво произнесла:
   - Я и не обиделась, родственник. Если бы у меня была дочь, то  я  могла
бы только желать, чтобы у нее тоже были братья, которые бы так  заботились
о ее репутации.
   Но Аластер весь кипел.
   - Это дело Флории судить, подходит ей моя компания или нет, и я был  бы
вам признателен, если бы вы занимались своими делами.
   Этого оказалось достаточно, чтобы Гвин тоже завелся.
   - Как можно говорить, что это не  мое  дело,  когда  моя  сестра  чешет
языком  с  каким-то  безземельным   выскочкой-изгнанником,   над   которым
потешаются все от Далерета до Неварсина? - бросил он. - Когда я  шел  сюда
сегодня вечером, в городе было  неспокойно:  на  улицах  полно  бездомного
сброда и шаек хулиганов, готовых поднять руку на знать, но тебе, я уверен,
до этого нет никакого дела - ты  слишком  занят  рассказыванием  баек  про
Хамерфел...  Величай  себя  как  вздумается,  только   не   кичись   своим
сомнительным титулом, живя в изгнании. Таких господ в Тендаре - как  собак
нерезаных. Вот так, лорд Небесной Лестницы или десяти  преисподен  Зандру!
Эту лапшу ты можешь вешать на уши несмышленым девочкам, но...
   - Остановись, Гвин, - перебил его лорд Эдрик,  -  хватит,  твои  манеры
просто отвратительны! Я не  настолько  стар,  что  не  могу  решить,  кому
позволено быть моим гостем или  другом.  Немедленно  извинись  перед  леди
Эрминией и Аластером!
   Но Гвин и не думал успокаиваться.
   - Отец, разве ты не знаешь, что хамерфелская история - это  хохма,  над
которой смеются по всей Сотне Царств? Если  Хамерфел  -  его  вотчина,  то
почему он не со своими людьми в  Хеллерах,  а  вместо  этого  сшивается  в
Тендаре и мозолит всем глаза...
   Но тут уже не выдержал Аластер. Он схватил Гвина одной рукой  за  ворот
рубашки, а второй с силой ударил в нос.
   - Слушай, ты! Не смей трепать своим поганым языком мое имя...
   Эрминия что-то с упреком крикнула сыну, но тот был настолько  зол,  что
не услышал ее. Лицо Гвина Элхалина побагровело от ярости,  и  он  с  такой
силой толкнул Аластера, что тот отлетел и, споткнувшись  о  ножку  кресла,
растянулся во весь рост. Моментально вскочив на  ноги,  он  опять  схватил
Гвина за ворот и швырнул его в дверь ложи, где тот натолкнулся  на  лакея,
несшего  поднос  с  бокалами.  Гвин  грохнулся  на  пол,  послышался  звон
бьющегося стекла. Аластер протер глаза и  зарычал,  надвигаясь  на  Гвина,
который, едва поднявшись на ноги, обнажил кинжал.
   В эту минуту лорд Эдрик выхватил  у  Гвина  кинжал  и  оттащил  сына  в
сторону.
   - Прекрати, ты, черт бы тебя побрал! Я сказал - хватит,  и  я  заставлю
тебя слушаться! Да как ты посмел обнажить кинжал, мальчишка, против званых
гостей отца?!
   Тактично вмешалась Эрминия:
   - Родственник, сейчас начнется второе отделение,  смотри,  солисты  уже
выходят на сцену. Нам пора идти.
   - Да, конечно, - произнес лорд Эдрик чуть ли не  с  благодарностью.  Он
кивнул Аластеру: - Встретимся на балу у Флории.
   В этот момент в коридоре возникла какая-то суматоха, в ложу со смехом и
издевками ввалилась компания бедно одетых молодых людей. Гвин  моментально
взял у отца кинжал, а Эдрик заслонил собой Эрминию. Аластер  тоже  вытащил
нож и шагнул в направлении парней.
   - Это частная ложа, и я был бы вам весьма признателен, если  бы  вы  ее
покинули, - сказал он, но у вошедших это вызвало лишь смех.
   - Ах, значит, тебе не  нравится,  петушок?  Это  который  же  из  богов
даровал тебе это место, чтобы ты мог меня  отсюда  выгонять?  Я  такой  же
человек, как и ты, а ты думаешь, что сможешь вышвырнуть меня отсюда?
   - Уж я постараюсь, - прошипел Аластер и, подойдя  к  наглецу  вплотную,
схватил его за плечо. - Пошел вон отсюда!
   Он оттеснил того до двери, когда  парень,  опомнившись,  развернулся  и
сцепился с Хамерфелом.
   - Эй, кузен, помоги мне с ним разобраться, - крикнул Аластер, но Гвин в
это время защищал Флорию. Глянув через плечо, Аластер успел заметить,  что
остальные ложи тоже подверглись нападению; в них тоже толпились хулиганы -
товарищи тех, что ворвались к ним, а эти, едва вошли, тут  же  кинулись  к
столу с закусками и, хватая их руками, начали  распихивать  деликатесы  по
сумкам  и  карманам.  Тут  Аластеру  пришло   в   голову:   "Неужели   они
действительно так голодны?"
   Тогда, словно прочитав его мысль, Эдрик спокойно заметил:
   - Если вы проголодались, возьмите что хотите и оставьте нас. Мы  пришли
сюда слушать музыку и никому ничего плохого не делаем.
   Его спокойные слова заставили большую часть  хулиганов  покинуть  ложу;
они рассовали закуски по карманам и  поспешили  обратно  в  зал,  но  тот,
который сражался с Аластером, не хотел уходить.
   - Вы  что,  кровопийцы  поганые,  думаете,  можете  отделаться  от  нас
несколькими пирожными? Мы все эти годы обливались кровью, теперь посмотрим
- какого цвета она у вас! - крикнул он. Внезапно в его руке сверкнул  нож.
Он  ударил  им  Аластера,  который  этого  вовсе  не  ожидал  и  не  успел
увернуться. Нож полоснул ему по предплечью. Хамерфел вскрикнул от  боли  и
тут же принялся сам махать ножом, одновременно пытаясь обмотать полу плаща
вокруг руки. Эрминия в ужасе закричала:
   - Стража! Стража!
   Тут же ложа заполнилась стражниками, одетыми в черно-зеленые плащи. Они
схватили хулигана, который в оцепенении  смотрел  на  сочившуюся  из  раны
Аластера кровь.
   - С вами все в порядке, ваи  дом?  -  спросил  один  из  стражников.  -
Сегодня в городе  полно  всякого  сброда,  они  даже  перевернули  портшез
королевы.
   - Со мной все в порядке, - сказал  Аластер.  -  Я  не  понял,  чего  он
хочет...
   Он опустился на стул, слабея от вида крови, сочившейся из раны на руке.
   -  Одному  богу  известно,  чего  они  хотят,  -  ответил  стражник.  -
Сомневаюсь, что он сам это знает - что  скажешь,  свинья?  -  спросил  он,
грубо ткнув юношу кулаком. - Он вас сильно ранил?
   Лорд Эдрик достал полотняный платок и перетянул  руку  Аластеру,  чтобы
остановить кровь.
   Аластер, побледнев, глядел, как платок пропитывался кровью.
   - Нет, рана не глубокая, отпустите  парня.  Но  если  он  еще  раз  мне
попадется...
   Флория склонилась над Аластером.
   - Мне не важно, что вы с ним сделаете, только уберите его с глаз долой,
- бросила она стражникам. Затем сняла повязку и мягко сказала:
   - Я ведь - Наблюдающая. Дай-ка посмотрю, насколько она глубока.
   Она раскрыла ладонь и осторожно, не дотрагиваясь, провела ею поверх его
руки.
   - Рана не серьезная, но задета вена.
   Эрминия достала свой звездный  камень  и  сконцентрировалась  на  ране.
Через какое-то мгновение кровотечение остановилось.
   - Ну вот, теперь, я думаю, нет ничего страшного.
   - Мальчик мой, я просто не могу поверить, что такое могло  произойти  в
нашей ложе, - сказал лорд Эдрик. - Чем я могу все это загладить?
   -  Похоже,  сегодня  вечером  досталось  всем,  -  произнесла  Эрминия,
оглядывая зал. К этому времени стражники  уже  контролировали  ситуацию  и
теснили хулиганов к дверям.
   Один пожилой человек, бедно одетый, начал  громко  протестовать,  когда
охранники попытались выставить его за дверь:
   - Послушайте, я не один из них! Я купил билет, как все нормальные люди!
Неужели, чтобы послушать концерт, я обязательно  должен  быть  в  шелковых
портках? И это - справедливость Хастуров?
   Дом Гейвин Деллерей, стоявший в этот момент у края  сцены,  соскочил  в
партер.
   - Оставьте его, - крикнул он. - Я его знаю, это слуга моего отца!
   - Как угодно, милорд, - сказал охранник. - Извини, дружище, но как  вас
различить, когда вы все одеты в рвань!
   Эрминия коснулась рукава сына и спросила:
   - Может, вызвать портшез? Или ты хочешь дослушать концерт до конца?
   Флория по-прежнему держала  руку  Аластера.  Двигаться  ему  сейчас  не
хотелось. Девушка смотрела на него с притворным негодованием.
   - Думаю, ему не стоит сейчас никуда уходить, - произнесла она. -  Гвин,
налей ему немного вина, если эти хулиганы не все  выпили.  Присаживайтесь,
Эрминия. Вы ничуть не хуже можете послушать концерт из нашей ложи.
   Переполох постепенно затих. Оркестр заиграл увертюру,  и  Эрминия  села
рядом с Аластером. Но, слушая музыку, она вся дрожала.  Что  происходит  с
городом, который она так хороши знала? Распоясавшиеся хулиганы считали  ее
и сына какими-то чудовищами, а она была  просто  женщиной,  которая  много
трудится и вовсе не богата. Что вообще они могли иметь против нее?
   Эрминия заметила, что Флория все еще держит  руку  Аластера.  Флория  и
Аластер  приходились  друг  другу  родственниками,  вместе  росли  и  были
подходящей парой. Почему же ее одолевало беспокойство?
   Она посмотрела на  королевскую  ложу.  Королева  Антонелла  по-прежнему
сидела, отставив хромую ногу на подушку,  и  спокойно  поглощала  ореховые
пирожные, словно никаких волнений и в помине  не  было.  И  Эрминия  вдруг
рассмеялась, она хохотала и не могла остановиться. Из других  лож  на  нее
начали  бросать  сердитые  взгляды.  Тогда  Эдрик  подошел   и   предложил
ароматической соли и глоток вина,  но  она  не  могла  остановиться,  хотя
пыталась, и в конце концов Эдрику ничего не оставалось, как вывести  ее  в
фойе, где она продолжала хохотать до тех  пор,  пока  смех  не  перешел  в
рыдания.





   Конн Хамерфел внезапно проснулся и с  криком  схватился  за  руку,  ему
показалось, что он ранен.  Он  никак  не  мог  прийти  в  себя  в  тишине,
нарушаемой лишь тяжелым воем метели да храпом спящих  вокруг  людей.  Лишь
догорающие в очаге угли светили во тьме, как маленькие красные глаза.  Они
едва освещали подвешенный на крюке котел, из которого  струился  ароматный
пар. Рядом с ним, пялясь в темноту, сел Маркос.
   - Что случилось, мой мальчик?
   - А-а, вроде бы кровь пошла...  -  смущенно  пробормотал  Конн  и  тут,
окончательно проснувшись,  удивленно  произнес,  -  но  ведь  нет  никакой
крови...
   - Опять тот же сон?
   - Но это было как наяву, - сказал Конн  удивленным,  немного  заспанным
голосом. - Был кинжал, мы дрались, ворвался какой-то человек, вокруг  меня
толпились люди в таких красивых одеждах,  какие  я  мог  видеть  только  в
мечтах, потом - старик, мой родственник,  извиняющийся  передо  мной...  и
прекрасная девушка в белом платье, которая... -  Он  замолк  и  насупился,
растирая пальцами предплечье, как будто удивляясь, что оно  не  мокрое  от
крови. - Я не знаю - как, но кровь она остановила... - Он опять улегся  на
жесткий соломенный матрас. - Она была так прекрасна...
   - Опять твоя дева из снов? - мягко рассмеялся Маркос.  -  Ты  и  раньше
говорил о ней, но это было давно. Та же самая? А еще там что-нибудь было?
   - О да - музыка и какой-то человек,  смеявшийся  над  моими  наследными
правами и затеявший свару... а еще... моя мать и еще  многое,  чего  я  не
понимаю, - сны бывают иногда такие неясные...
   Он вздохнул,  и  Маркос,  подтянувшись  со  своего  соломенного  тюфяка
поближе к Конну, сжал руку молодого человека.
   - Тише, не буди людей. - Он указал на четырех человек, лежавших  рядом.
- Поспи, сынок. У нас впереди длинная ночь и длинный день. Сейчас не время
волноваться из-за снов. Отдыхай, пока можешь, как минимум до полуночи  они
не придут.
   - Если они вообще придут, - сказал Конн. - Ты слышишь,  какая  буря  на
улице. Если они выйдут в такую погоду, значит, они просто фанатики.
   - Обязательно придут, - уверенно заявил Маркос. - Попытайся поспать еще
час-другой.
   - Но если это не сон, то что это могло быть? - спросил Конн.
   Понизив голос, Маркос неохотно ответил:
   - Знай, твоя семья обладает  лараном,  твоя  мать  была  лерони,  и  мы
обязательно поговорим об этом в другой раз. Это необходимо. Но сегодня нам
надо думать о другом - о тех, кто идет сюда.
   - Я не понимаю... - начал было Конн, но не закончил,  сделав  вид,  что
прислушивается к завыванию ветра и ударам снега в  ставни.  Восприняв  то,
что ощущал в данный  момент  его  приемный  отец,  он  понял:  старик  был
озабочен гораздо больше, чем это могло быть из-за простого сна, пусть даже
и повторяющегося.
   Если не считать шока и столь сильной боли, что он проснулся от  нее,  и
ощущения, что его ранили, то все это было не слишком необычно  для  Конна;
такие сновидения о другой жизни неоднократно посещали его и  раньше,  хотя
он редко говорил о них со своим приемным отцом. Там он вел жизнь, вовсе не
такую суровую, как в маленькой  горной  деревушке,  где  он  вынужден  был
скрывать свой титул, известный лишь нескольким людям.  В  снах  он  жил  в
большом  городе,  окруженный  роскошью,  какую  трудно  было   даже   себе
представить. Его здорово обеспокоило, когда он понял, что Маркос  признает
за  этими  уже  ставшими   привычными   видениями   определенный   элемент
реальности.
   Маркос был его первым сознательным воспоминанием. Даже  ценой  большого
напряжения он больше ничего  не  мог  воскресить  в  своей  памяти,  кроме
пожара, где-то на самом краю сознания, да иногда - мягкого голоса,  что-то
напевавшего ему во сне. Когда Маркос  понял,  что  Конн  все  же  сохранил
какие-то  воспоминания  о  пожаре,  он  сообщил  ему  его  настоящее  имя,
рассказал историю сгоревшего Хамерфела и как при пожаре погибли его  отец,
мать  и  брат.  Когда  мальчик  подрос,  Маркос  показал  ему   выгоревшие
развалины, некогда бывшие гордой крепостью Хамерфел. Воспитатель  поведал,
что он - единственный живой мужчина, в ком течет кровь Хамерфелов,  и  что
главная задача его  жизни  -  это  заботиться  о  позабытых  всеми  людях,
принадлежавших  клану  Хамерфелов,  а  также  отвоевать   обратно   земли,
отстроить замок и восстановить герцогство.
   Конн попытался заставить себя  снова  заснуть  и  провалился  в  темную
бездну сновидений. Последней  его  мыслью  было  воспоминание  о  девушке,
исцелившей его призрачную рану.
   Маркос говорил, что он телепат. Тогда, возможно,  он  видел  девушку  с
помощью ларана? Обладал ли его дар способностью к предвидению и не  должна
ли она войти в его жизнь?
   Конн плавал в сновидениях, где рядом с  ним  была  прекрасная  девушка.
Вдруг за стенами полуразрушенной хижины раздался топот копыт. Юноша тут же
проснулся и потянулся, чтобы разбудить Маркоса. Хижина, которую они сейчас
занимали, была похожа на ту, в  которой  они  с  Маркосом  жили  на  самой
границе Хамерфела, за исключением  того,  что  в  той  обитала  молчаливая
старуха, которая готовила для них и ухаживала за Конном, когда тот был еще
слишком мал, чтобы оставаться одному во время отлучек Маркоса.
   - Пора, - прошептал он. - Они идут.
   - Вот и сигнал, - подтвердил Маркос, когда снаружи три раза  прокричала
птица. Он зажег лампу, и в комнате зашевелились другие мужчины, вставая  с
лавок и натягивая обувь.
   Маркос подошел к двери и распахнул ее настежь. Старые петли  так  жутко
заскрипели, что Конн поморщился.
   - Я бы  услыхал  этот  скрип  даже  на  дальнем  конце  Стены  Мира,  -
недовольно буркнул он. - Смажь их, а то в горах их  звук  слышен  не  хуже
набата.
   - Да, мой господин, - согласился Маркос. Когда они были одни или  среди
тех, кто не знал истинного имени Конна, он обращался  к  нему  со  словами
"сынок" или "мастер Конн", но с тех пор, как Конну исполнилось пятнадцать,
Маркос,  в  присутствии  посвященных  в  тайну,  неизменно   величал   его
соответственно титулу.
   В комнату, где они спали, вошли шестеро человек, разгоряченных скачкой.
Несмотря на небольшие сени, вслед за ними ворвался ледяной ветер  и  снег,
так что последнему вошедшему пришлось с силой захлопнуть дверь.
   В тусклом свете Маркос поднялся и спросил командира конного отряда:
   - Ты уверен, что никто тебя не выследил?
   - Если бы на всем пространстве от этого дома  до  Стены  Мира  оказался
хотя бы снежный заяц, я бы съел  его  сырым,  с  шерстью  и  потрохами,  -
ответил большой грузный  человек  в  кожаной  куртке,  с  рыжей  кучерявой
бородой. - В лесу лишь снег, я удостоверился.
   - Все люди хорошо вооружены? - спросил Конн. - Дайте-ка я сам  посмотрю
ваше оружие.
   Он быстро оглядел обнаженные мечи и пики, все очень старые  и  вряд  ли
более грозные, чем обычные вилы, но хорошо начищенные и заточенные.
   - Отлично, значит, мы готовы. Но вы,  наверное,  продрогли  от  холода.
Посидите немного, у нас приготовлено для вас горячее вино.
   Он подошел к очагу и начал черпать дымящийся пунш в кружки, раздавая их
всем присутствующим.
   - Выпьем и пойдем.
   - Одну минуту, молодой господин, - сказал Маркос. - Прежде чем мы сядем
на  коней,  я  хочу  кое-что  для  тебя  сделать.  -  С  торжественным   и
таинственным видом он полез в старый  сундук,  стоявший  в  дальнем  конце
комнаты. Затем обернулся и произнес: - С того  самого  дня,  когда  сгорел
Хамерфел, я хранил его для тебя. Это - меч твоего отца.
   Конн от неожиданности чуть было не выронил кружку, но все же удержал ее
и отдал рыжебородому. Он взял меч и, явно потрясенный, сжал эфес.  До  сих
пор у него не было ни одной семейной реликвии. Маркос  сказал,  что  огонь
уничтожил все,  принадлежавшее  его  отцу.  Люди  высоко  подняли  кружки.
Рыжебородый прокричал:
   - За нашего молодого герцога!
   - Спасибо тебе, Фаррен, спасибо всем вам. Пусть сегодняшняя ночь станет
началом пути к цели. - Подумав, Конн добавил:  -  Есть  старая  пословица:
"Боги дают тому, кто прежде чем просить, хорошо потрудился сам".
   Он вложил старинный меч в ножны, позже он изучит выгравированные на нем
руны, пытаясь представить судьбы прежних хозяев оружия.
   Фаррен обратился к Конну:
   - Распоряжайся нашими жизнями, мой господин. Но куда мы  идем  сегодня?
Маркос сказал лишь, что мы нужны тебе, и мы пришли в память о твоем  отце.
Не позвал же ты нас в эту бурю, чтобы мы выпили  за  твое  здоровье,  хотя
пунш  был  превосходный,  или  чтобы  посмотрели,  как  тебе  вручат   меч
Хамерфелов.
   - Ты прав, - ответил Конн.  -  Вы  здесь  потому,  что  до  меня  дошли
сведения, будто наш  старинный  враг,  Ардрин  Сторн,  собирается  спалить
деревню, принадлежащую Хамерфелам.
   - Это в такую-то бурю? Но зачем это ему?
   - Он уже не в первый раз жжет дома наших арендаторов и выкидывает их на
мороз, когда они не могут сражаться, а должны бежать, чтобы спрятаться  от
стихии, - сказал Конн. - Я слышал, что он хочет развести  много  скота  на
шерсть, для этого ему нужны наши земли. Овцы приносят больший  доход,  чем
обрабатывающие землю арендаторы.
   - Да, это так, - произнес Фаррен, - он выгнал моего  деда  с  маленькой
фермы, на которой тот прожил пятьдесят лет, и бедному  старику  ничего  не
оставалось, как  отправиться  в  города  Нижних  Земель.  Он  нанялся  там
кладовщиком, да и то ему, считай, повезло. И теперь  на  землях,  где  дед
растил урожай, пасутся овцы.
   - Не один лишь Сторн следует этой порочной практике, - заметил Конн.  -
Судьбы его арендаторов меня не волнуют. Но я поклялся, что люди Хамерфелов
не будут страдать от этого. Я не знал про твоего деда, Фаррен, но  если  в
конце концов я одержу победу над Сторном и верну свои земли,  то  возвращу
ему дом. Старые и слабые не должны проливать пот за миску овсяной каши.
   - Благодарю тебя от его имени,  -  произнес  Фаррен,  склоняясь,  чтобы
поцеловать руку господина, но  Конн  покраснел  и  вместо  этого  протянул
ладонь для дружеского пожатия.
   - А теперь - пошли. Люди Сторна нападут ночью. Но сегодня Сторн узнает,
что Хамерфел жив и не оставит его преступления безнаказанными.
   Они вышли друг за другом, добрались до  лошадей  и  вскочили  в  седла.
Дорогу показывал Маркос, а Конн ехал сразу же за ним. Снег слепил глаза, и
невозможно было разглядеть, куда они  направляются.  Но  он  безоговорочно
доверял Маркосу, понимая, что в этих горах старику знаком каждый камень  и
каждое дерево. Оставалось только держаться как можно ближе к  его  лошади.
Так он ехал, наполовину прикрыв глаза и позволив лошади идти самой,  время
от времени с затаенной гордостью трогая рукоять отцовского меча.
   Этого Конн не ожидал. Каким-то образом обретение  меча  было  для  него
даже более знаменательным событием, чем ночной рейд. Он  уже  неоднократно
ходил с Маркосом в набеги на земли Сторнов. Что и говорить - именно деньги
и скот, захваченные у Сторнов, позволили им  продержаться  все  эти  годы.
Никогда в жизни он не считал себя или  Маркоса  разбойником;  еще  до  его
рождения Сторны захватили большую часть земель его отца, а когда  ему  был
всего лишь год, сожгли то малое, что еще оставалось.
   Они с Маркосом не без оснований полагали, что поскольку Сторн прибрал к
рукам все имение Хамерфелов, то определенную часть его  должно  изъять  на
поддержание законного владельца.
   Сегодня ночью Сторн узнает, кто на самом деле его враг и почему на него
совершали набеги.
   Пошел такой густой снег, что лошадей было едва  видно.  Конн  полностью
доверился чутью животного, понимая, что если при такой погоде он начнет им
править, то лошадь может сбиться со следа.  Через  какое-то  время  Маркос
остановился, причем так резко, что Конн едва не налетел на старика.
   Маркос соскочил с седла и взял лошадь Конна под уздцы.
   - Отсюда мы пойдем пешком, - прошептал  он.  -  Вокруг  могут  быть  их
солдаты, и лучше, чтобы они нас не видели.
   - Разумеется, - сказал  Конн,  мысленно  прочитав  то,  что  Маркос  не
произнес вслух, чем меньше придется убивать, тем  лучше  будет  для  всех.
Люди Сторна всего лишь выполняли приказы и не несли полной ответственности
за то, что их заставляли делать, а стоило им проявить излишнюю симпатию  к
оставшимся без  господина  арендаторам  Хамерфела,  они  разделили  бы  их
участь. Ни Конн, ни Маркос не испытывали тяги к убийству.
   Соблюдая тишину, маленький  отряд  обошел  деревню,  ведя  лошадей  под
уздцы. Затем последовала команда стать на месте. В темноте Конну казалось,
что его дыхание, должно быть, слышно даже в деревенских избах. Но окна  во
всех домах, кроме одного, были темны.
   "Интересно, - подумал Конн, - почему? То ли это старик задремал у огня,
то ли мать сидит возле больного ребенка, то ли престарелые  родители  ждут
возвращения сына, а может быть, это кормилица, занятая своим делом?"
   Он ожидал в тишине не двигаясь, держа меч наготове.
   "Сегодня я стану настоящим Хамерфелом, - думал он. - Отец, где бы ты ни
был, надеюсь - ты знаешь, что я забочусь о твоих людях".
   Вдруг из какого-то дома раздался дикий крик, и в истерзанное бурей небо
взвился огненный столб. Дом запылал как факел. Раздались вопли и стенания.
   - Пора! - коротко скомандовал Маркос, и отряд Конна  поскакал  вниз  по
склону холма, Конн прицелился из лука в сторону фигур, снующих с  факелами
в руках меж домов. Стрела просвистела, и один из поджигателей  упал.  Конн
достал  вторую  стрелу.  Из  домов  начали  выскакивать  женщины,  дети  и
несколько больных стариков. Они кричали от страха и не могли  понять,  что
творится. Загорелись еще избы, и тут отряд Конна, дико улюлюкая, кинулся в
рукопашную.
   Конн громко крикнул:
   - Лорд Сторн! Ты здесь или послал  своих  подчиненных  делать  за  тебя
грязную работу, а сам сидишь дома у огня? Что скажешь, лорд Сторн?
   Наступила длительная пауза, только треск пламени да крики  перепуганных
детей раздавались в ночи. Затем послышался суровый голос:
   - Я - Руперт Сторн. Кто осмелился призывать меня к ответу за то, что  я
должен  сделать?  Этим  негодным  крестьянам  уже  много  раз  приказывали
освободить дома, и то, что я делаю, не является  для  них  неожиданностью.
Кто оспаривает мое право поступать так, как я  хочу,  в  моих  собственных
землях?
   - Эти земли не принадлежат Сторнам, - выкрикнул Конн.  -  Это  законное
владение Хамерфелов. Я - Конн, герцог Хамерфел.  Ты  можешь  творить  свои
грязные дела у себя в Сторне, если твои крестьяне тебе  это  позволят,  но
только тронь моих арендаторов, и тебе не поздоровится!  Достойное  занятие
для мужчины - воевать с женщинами  и  маленькими  детьми,  не  надевавшими
штанов. Или с кучкой стариков. Да, люди Сторна храбры, но только когда нет
мужчин, которые дали бы им отпор и защитили женщин и младенцев!
   Наступила тишина. Затем донесся ответ:
   - Мне сказали, что весь выводок Хамерфелов  сгорел  в  пожаре.  Что  за
выскочка осмелился делать тут подобные лживые заявления?
   Маркос прошептал на ухо Конну:
   - Руперт - это племянник и наследник Сторна.
   - Тогда выходи, если ты не трус, - ответил ему Конн, - и я докажу,  что
я Хамерфел, на твоей бесценной шкуре!
   - Я не дерусь с самозванцами и неизвестными  бандитами,  -  ответил  из
темноты голос Руперта.  -  Убирайся  туда,  откуда  пришел,  и  больше  не
попадайся на глаза моим  людям.  Эти  земли  принадлежат  мне,  и  никакой
безымянный бандит не смеет вмешаться... - Слова  захлебнулись  в  возгласе
боли,  перешедшим   в   ужасающий   булькающий   хрип.   Следом   раздался
пронзительный крик, в котором смешались  ужас,  отчаяние  и  гнев.  Стрела
Фаррена, просвистев в темноте, пронзила горло Руперта.
   Маркос прокричал:
   - Теперь-то вы выйдете и будете сражаться как мужчины?
   Последовала короткая команда, и люди Конна, точно  призраки,  бросились
на отряд Сторна. Бой был  кровавым  и  коротким.  Конн  рубанул  человека,
кинувшегося к нему с пикой, быстро расправился со вторым,  но  тут  Маркос
железной хваткой схватил его за руку и оттащил прочь.
   - Они  получили  свое,  и  не  надо  больше  мстить  за  грязное  дело,
совершенное сегодня ночью. Посмотрите: они грузят Руперта, точнее, то, что
от него осталось, на лошадь... хватит, они уходят, - сказал старик.
   И тогда тяжело дышащий и дрожащий от возбуждения Конн позволил  Маркосу
подсадить себя в седло. Тут его окружили женщины и дети в ночных рубашках,
в которых повыскакивали из домов, несмотря на снег.
   - Неужто и вправду - молодой герцог?
   - Хамерфелы вернулись к нам!
   - У нас есть свой молодой правитель!
   Они целовали ему руки, плача и моля.
   - Теперь бандиты Сторна не смогут нас прогнать! - воскликнула  старуха,
державшая в руках факел, взятый у одного из убитых людей Сторна.  -  Вы  -
просто копия отца, дорогой юноша... господин, - быстро поправилась она.
   Конн ответил, запинаясь:
   - Люди, спасибо вам за такой теплый прием. Я обещаю вам,  что  с  этого
дня вы не увидите пожаров, если в моих силах  будет  их  предотвратить.  И
никто не посмеет воевать с женщинами и младенцами.
   - Вот так, - пробормотал Маркос, когда они  в  конце  концов  беззвучно
ускакали в темноту. - Сокол вылетел из клетки, и,  начиная  с  этого  дня,
сынок... - он осекся, - нет, ты больше не "сынок", ты - господин... с этой
ночи, они будут знать, что в лесах  правит  Хамерфел.  Могу  сказать,  что
сегодня ты с честью обагрил отцовский меч кровью врага.
   И Конн знал, что борется за правое дело.
   Именно ради этого они с Маркосом все эти годы скрывались,  именно  ради
этого он был рожден на свет.





   Эдрик Элхалин праздновал восемнадцатилетие своей  дочери  -  Флории  во
дворце Элхалинов в Тендаре. Среди гостей  были  король  Айдан  и  королева
Антонелла. Эдрик во время перерыва в танцах подошел к  Флории  и  Аластеру
Хамерфелу, которые сидели и болтали  о  своем,  потягивая  прохладительные
напитки.
   - Надеюсь, ты довольна, дорогая моя, - сказал он дочери.
   - О да, папа! Это самый лучший вечер из всех...
   - Боюсь, что должен прервать вашу беседу. Аластер, как и обещал, у меня
был разговор о тебе с королем Айданом, и его величество хочет тебя видеть.
Пожалуйста, пойдем со мной.
   Аластер извинился перед Флорией, затем  встал  и  направился  вслед  за
лордом Элхалином через  зал  в  смежную  комнату,  элегантно  обставленную
мебелью черного дерева и обитую шелком.
   Там в одном из кресел сидел  седовласый,  роскошно  одетый  мужчина  на
удивление маленького роста. Годы, казалось, давили на него тяжким  грузом,
но, когда он поднял глаза,  взор  его  оказался  живым  и  проницательным.
Неожиданно глубоким и сильным голосом король спросил:
   - Молодой Хамерфел?
   - Я, ваше величество, - произнес Аластер, низко кланяясь.
   - Оставим этикет, - сказал король Айдан Хастур, протянув руку и  жестом
предложив Аластеру сесть. - Я знаю твою мать. Очаровательная женщина.  Мой
кузен Валентин много о ней рассказывал. По-моему, ему хочется стать  твоим
отчимом, юноша, но того, что мне действительно интересно, он не  знает.  Я
имею в виду подробности кровавой междоусобицы, которая выкосила  два  рода
горцев. Что известно тебе? Как и когда она началась?
   - Я не знаю, ваше величество, - ответил Аластер. В комнате было  жарко,
и он почувствовал, что весь вспотел под шелковой  туникой.  -  Мама  очень
мало рассказывала об этом. Она говорила, что даже отец точно не  знал,  ни
откуда пошла вражда, ни причин ее вызвавших. Мне известно лишь, что, когда
армия Сторна сожгла Хамерфел, в пожаре погибли мои отец и брат.
   - Ну, об этом знают даже уличные певцы в  Тендаре,  -  произнес  король
Айдан. - Кое-кто из горных лордов слишком занесся и считает, что никто ему
не указ, а это ставит под угрозу мир по ту сторону Кадарина, мир,  который
достался нам такой большой ценой. Они считают своими сеньорами  Алдаранов,
но мы до сих пор воюем с Алдаранами. - Он задумчиво насупил брови. - Скажи
мне, юноша, если бы я помог тебе восстановить Хамерфел, согласился  бы  ты
принести вассальную клятву Хастурам и сражаться за них против Алдаранов?
   Едва Аластер открыл рот, чтобы ответить, король заявил:
   - Нет, не надо давать поспешный ответ. Иди домой  и  подумай.  А  после
приходи ко мне и скажи, что ты решил. Мне нужны лояльные люди в  Хеллерах,
иначе домены опять начнут воевать между собой,  как  во  времена  Варзила.
Война никому из нас не принесет пользы. Итак, иди развлекайся, а дня через
два или три, когда все как следует обдумаешь, приходи ко мне.
   Король кивнул и  благожелательно  улыбнулся  Аластеру,  а  затем  отвел
взгляд, давая понять, что аудиенция окончена.
   Лорд  Эдрик  тронул  молодого  человека  за   плечо,   тот   попятился,
развернулся и вышел из комнаты. Король сказал: "Иди и подумай",  но  какие
тут могут быть вопросы? Его первейшая задача восстановить клан и отстроить
заново свой замок. Если цена этому -  лояльность  дому  Хастуров,  он  без
колебаний заплатит ее.
   А сможет ли он ее заплатить? Дадут ли ему такую власть,  какой  испокон
веку обладали Хамерфелы и другие горные лорды  в  Хеллерах?  Может  ли  он
действительно доверять Айдану или кому-либо из Хастуров?  Не  окажется  ли
цена, которую он заплатит за королевскую милость и помощь в восстановлении
своих прав на земли, слишком высокой?
   Вернувшись туда, где до этого они болтали с Флорией, он обнаружил,  что
она ушла. Оглядев зал, Аластер тут же заметил ее. Она танцевала в хороводе
с дюжиной других юношей и девушек. Ни с того  ни  с  сего  Аластера  обуял
вдруг приступ злости и ревности. Могла бы и дождаться его.
   Вскоре Флория вернулась, раскрасневшаяся и возбужденная  танцем,  и  он
едва сдержался, чтобы не обнять ее на глазах  у  всех.  Будучи  телепатом,
она, разумеется, уловила его импульс и покраснела, улыбаясь так, словно он
ее поцеловал. Шепотом спросила его:
   - Что там было, Аластер?
   Он ответил, тоже почти шепотом:
   - Я говорил с королем, и он обещал помочь мне восстановить Хамерфел.
   О том, чего это будет стоить, он не сказал.
   Радуясь за него, девушка воскликнула:
   - О, как здорово! - И все головы в комнате повернулись  в  их  сторону.
Она опять покраснела и тихо засмеялась: - Ну, что бы из  этого  ни  вышло,
пока будем соблюдать конспирацию, и спасибо Эванде, что мы под крышей дома
моего отца, - с деловым видом сказала она. - Иначе разразился  бы  скандал
отсюда до самого... Хамерфела.
   - Флория, - произнес он, - знай, что когда я восстановлюсь в правах, то
первое, что сделаю, это пойду поговорю с твоим отцом...
   - Знаю, - прошептала  она,  -  и  буду  ждать  этого  дня  с  таким  же
нетерпением, как и ты.
   Аластер обнял ее, а она поцеловала его в  губы  так  легко,  что  через
минуту он задумался, было это в действительности или ему пригрезилось.
   Флория выскользнула из его объятий, и он с неохотой вернулся в реальный
мир.
   - Пошли лучше танцевать, - предложила она. - На нас и так уже смотрят.
   Его сомнения и малодушные терзания испарились,  он  готов  дать  королю
Айдану любые клятвы, какие тот пожелает, если в награду получит Флорию.
   - Да, похоже, - согласился Аластер. - Я  не  хочу,  чтобы  твой  братец
опять затеял со мной ссору, с меня хватит и одной кровной вражды.
   - Нет, он не будет этого делать, по крайней мере, пока ты гость в  доме
нашего отца, - заверила его Флория, но Хамерфел был настроен  скептически:
тот уже затеял однажды драку, когда Аластер был гостем в ложе их отца, так
почему бы ему не сделать этого в отцовском доме?
   Они вышли на середину зала, и его ладони легли на ее талию.


   Далеко на севере Конн Хамерфел, не понимая, где он находится, проснулся
от собственного крика. Лицо женщины, его пальцы, ощущающие тепло  ее  тела
сквозь  шелк  платья,  полуфантазия-полувоспоминание  о  прикосновении  ее
губ... все это переполнило его. Женщина из снов в очередной раз  предстала
перед ним среди ослепительных огней и  богато  одетых  людей,  которых  он
никогда не видел... Что на него нашло? Что произошло с ним  и  почему  эта
красавица всегда рядом с ним и днем и ночью?
   Аластер вдруг заморгал, и Флория заботливо спросила:
   - Что с тобой?
   - Не знаю, на какое-то мгновение у меня голова пошла кругом,  -  сказал
он, - разумеется - от тебя, иначе быть не может, но мне вдруг  показалось,
что я очутился очень далеко, в совершенно незнакомом месте.
   - Значит, ты точно -  телепат,  вероятно,  ты  принимаешь  послание  от
кого-то, кто является частью твоей  жизни,  -  пусть  не  сейчас,  значит,
когда-нибудь в будущем, - заверила его она.
   - Но я ведь вовсе не телепат. По крайней мере, не в  такой  степени,  -
произнес он. - У меня недостаточно ларана даже  для  того,  чтобы  обучать
меня обращению с ним, так сказала моя мать, а что заставляет  тебя  думать
иначе?
   - Твои рыжие волосы, это обычный признак обладания лараном.
   - Только не в моем случае, - ответил Аластер, - поскольку на  свет  нас
родилось  двое  братьев-близнецов,  и  мой   брат,   по   словам   матери,
действительно обладал лараном.
   Аластер заметил ее обеспокоенный взгляд и спросил:
   - Это так много для тебя значит?
   - Только в том смысле, что это  еще  одна  вещь,  которую  мы  с  тобой
разделим, - ответила она, - но люблю я тебя так же, как ты меня. - Тут она
покраснела и добавила: - Ты, наверное, считаешь меня легкомысленной, что я
так откровенно говорю об этом еще до того, как наши родители обсудили  все
между собой...
   - Я могу думать о тебе только самое хорошее, - пылко ответил Аластер. -
Моя мать с радостью примет  тебя  как  дочь.  -  Музыка  кончилась,  и  он
произнес: - Я должен пойти сообщить маме, как мне улыбнулась судьба... нам
улыбнулась. И еще, - добавил он,  внезапно  что-то  вспомнив,  когда  речь
зашла о матери, - ты не знаешь в городе хорошего собачника?
   - Собачника? - переспросила она, недоумевая, что может  означать  столь
внезапная перемена темы разговора.
   - Да. Наша собака очень стара. Я хотел бы подыскать маме щенка,  чтобы,
когда Ювел отправится  туда,  куда  уходят  все  хорошие  собаки,  она  не
осталась одна - особенно сейчас,  когда  мне  придется  подолгу  бывать  в
отлучках.
   - Какая отличная мысль! - воскликнула Флория, невольно растроганная его
заботой о благополучии матери. - Да,  я  знаю,  у  кого  мой  брат  Николо
покупает охотничьих собак. Скажи ему,  что  это  я  тебя  прислала,  и  он
поможет выбрать хорошую собаку для твоей матери.
   А про себя она подумала:
   "Какой он добрый и хороший, раз так заботится о матери. Наверняка и  со
своей женой он будет так же добр".
   Тогда, поколебавшись, Аластер спросил:
   - Ты не поедешь со мной покататься на лошадях завтра утром?
   Она улыбнулась:
   - Я бы с большим удовольствием, но не могу. Я уже пятьдесят  дней  сижу
безвылазно в городе, ожидая места в Башне, и наконец мне  предложили  быть
Наблюдающей в круге Ренаты  Эйлард.  Как  раз  завтра  мне  идти  туда  на
испытание.
   Несмотря на разочарование, в Аластере проснулось любопытство, хоть  его
мать и была работником Башни все время, сколько он себя помнил, о том, что
там творится, он знал очень мало.
   - Я и не думал, что Хранителем может быть женщина, - заметил он.
   - Рената - эммаска. Ее мать из рода Хастуров, и многие  по  этой  линии
рождаются  эммасками.  Это  грустно,  но  дает  ей  возможность   работать
Хранителем, хотя, может быть, однажды до этой работы допустят и  настоящую
женщину. Правда, для женщин она очень опасна, мне, я  думаю,  лучше  и  не
пробовать.
   - Не хочу, чтобы тебе грозила хоть какая-то опасность, - пылко произнес
Аластер.
   На это Флория сказала:
   - Я освобожусь и буду знать, примут ли меня в круг, к  полудню,  тогда,
если хочешь, пойдем выберем щенка для твоей матери.
   - Только примут? Но я думал, что у тебя уже есть место в круге...
   - Это так, но главное, чтобы все работники  круга  были  психологически
совместимы, если в нем окажется кто-то, кто не сможет  работать  со  мной,
мне опять придется ждать нового места. Я встречалась с Ренатой, и она  мне
очень понравилась, кажется, с ней мы друг другу подходим. Но  завтра  меня
будут испытывать на совместимость с остальными работниками.
   - Если кто-то посмеет отказать тебе, я объявлю ему войну! - полушутливо
воскликнул Аластер, но за легкомысленностью крылись  серьезные  намерения.
Почувствовав это, Флория взяла его за руки.
   - Нет, - произнесла она. - Ты ничего в этом не  понимаешь,  потому  что
тебя не учили телепатии. Обещай мне,  пожалуйста,  что  не  будешь  делать
ничего поспешного и глупого.
   Музыка кончилась, и они пошли  в  конец  танцевального  зала.  Там  она
сказала:
   - Теперь мне надо потанцевать с другими гостями - хотя я  предпочла  бы
остаться с тобой.
   - О, почему мы должны делать то, что придумали  другие,  ради  каких-то
дурацких традиций? Я до смерти устал от всех этих  "так  делай  -  так  не
делай" и "так надо делать"!
   - Нет, Аластер, ты не прав! Мне говорили, что мы посланы в этот мир для
того, чтобы исполнять свой долг ради наших людей  и  семьи.  Ты  -  герцог
Хамерфел, и, возможно, наступит день, когда, как и должно,  твое  служение
Хамерфелу станет выше данных нами с тобой друг другу клятв.
   - Никогда! - вскричал Аластер.
   -  Не  говори  так!  Простой  человек  может  заявлять  все,  что   ему
вздумается,  но  только  не  принц,  не  герцог   и   не   лорд,   несущий
ответственность за своих людей.
   Внутренне она ощутила тревогу, но подумала:
   "Он просто молод и очень слабо подготовлен к  своему  сану,  его  жизнь
прошла в изгнании, и его не приучили отвечать за то, что досталось ему  по
праву рождения".
   - Единственное, что невыносимо для меня,  -  это  разлука  с  тобой,  -
произнес он. - Останься со мной, пожалуйста.
   - Дорогой мой, я не могу. Пожалуйста, пойми.
   - Как скажешь, - угрюмо пробурчал Аластер и, подав ей руку,  с  мрачным
видом  проводил  ее  к  родственникам,  среди  которых  заметил   королеву
Антонеллу, которая мягко улыбнулась Флории.
   Странным голосом плохо слышащего человека королева произнесла:
   - Наконец-то. Мы давно уже тебя ждем, дорогая моя. Но, по-моему,  я  не
знаю твоего молодого кавалера.
   - Это сын герцогини Хамерфел, Эрминии - второго  техника  круга  Эдрика
Элхалина, - произнесла Флория так мягко и  тихо,  что  Аластер  усомнился,
расслышала ли ее глухая, старая  леди.  Но  тут  он  вспомнил,  что  та  -
наверняка телепат и наверняка могла понимать все, сказанное Флорией.
   - А, Хамерфел, - произнесла королева скрипучим  голосом,  слегка  кивая
ему. - Рада тебя видеть, юноша, твоя мать - прекрасная женщина.  Я  хорошо
ее знаю.
   Аластер ощутил себя на  вершине  счастья:  за  один  вечер  он  получил
признание короля, а  теперь  вот  и  королевы.  На  такое  он  не  смел  и
надеяться. Аластер не стал больше упрашивать Флорию станцевать с ним  еще,
отвесил королеве низкий поклон и пошел искать мать.
   Он нашел Эрминию в оранжерее за изучением цветов. Когда он  вошел,  она
обернулась и сказала:
   - Почему ты не танцуешь, дорогой мой мальчик?
   - Я уже достаточно натанцевался для одного вечера. Когда заходит  луна,
кто будет смотреть на звезды?
   -  Ну,  ну,  -  улыбнулась  Эрминия.  -  У  твоей  хозяйки  тоже   есть
обязанности.
   Тогда он раздраженно произнес:
   - Флория уже прочитала мне лекцию  на  эту  тему,  мама,  так  что  ты,
пожалуйста, не начинай.
   - Это она хорошо сделала, - заметила Эрминия, но почувствовав, что  ему
хочется многое рассказать, спросила: - Что случилось, Аластер?
   - У меня была аудиенция с королем, мама, но здесь, где столько людей, я
не могу рассказывать о ней.
   - Ты хочешь, чтобы мы сейчас же уехали? Ну, как знаешь. - Она подозвала
слугу. - Вызови нам портшез.
   По дороге Аластер выплеснул все накопившиеся эмоции.
   -  Мама,  я  спросил  Флорию,   не   согласится   ли   она,   когда   я
восстановлюсь...
   - И что она тебе ответила?
   Аластер ответил почти шепотом:
   - Она поцеловала меня и сказала, что этот день придет не так скоро, как
хотелось бы.
   - Я рада за тебя, она - прекрасная  девушка,  -  утешила  его  Эрминия,
думая про себя, почему же, если все это правда, сын так задумчив.
   Но, поскольку Аластер не был телепатом,  мать  неправильно  истолковала
бродившие в нем  чувства,  решив,  что  тот,  вероятно,  вынуждал  девушку
немедленно дать ему клятву верности или даже выйти за него замуж, а Флория
весьма искусно отказала ему.
   - Теперь расскажи мне слово в слово, о чем у вас  был  разговор  с  его
величеством, - попросила она и приготовилась слушать.





   Деревня Лоуэрхаммер представляла  из  себя  скопление  каменных  домов,
сгрудившихся посреди полей. Было время окончания  сбора  урожая,  и  самый
большой амбар в деревне расчистили и превратили в танцевальный зал. В  нем
толпились хриплоголосые деревенские гуляки, дудочники и  волынщики  играли
быстрый танец. Вдоль одной из стен были расположены козлы, поверх  которых
положили дощатые  щиты.  На  эти  импровизированные  столы  выставили  все
имевшиеся в деревне кружки и стаканы, рядом выкатили бочонки сидра и пива.
Старики сидели на лавке, а в центре амбара кружилось два хоровода: один  -
из парней - справа налево, а внутри него из девушек - слева направо.
   Конн тоже  танцевал.  Когда  музыка  кончилась,  он,  как  и  положено,
протянул руку девушке из  внутреннего  хоровода,  которая  в  этот  момент
оказалась перед ним, и повел ее к столу с угощениями. Одну кружку он налил
ей, вторую себе.
   В амбаре было душно; в грубых  деревянных  стойлах  по-прежнему  стояли
лошади и коровы, а четверо или пятеро молодых парней охраняли ворота, дабы
никто не пронес внутрь амбара, где было полно сена  и  соломы,  факел  или
свечу.  Страх  пожара  всегда  незримой  тенью   присутствовал   на   всех
деревенских праздниках, особенно перед началом дождей, когда вода  еще  не
пропитала смолистые стволы деревьев.
   Конн  отпил  сидра,  деревянно  улыбаясь   девушке,   оказавшейся   его
партнершей в танце. Так почему же в этот момент он видел, как будто сквозь
нее, другую девушку, ту самую, что почти  каждый  день  являлась  ему,  ту
самую, которая была с ним во время дневной работы и ночных снов, одетую  в
сверкающие  наряды,  с  прекрасными  волосами,   унизанными   драгоценными
камнями?
   - Конн, - спросила Лилла, - что с тобой? Ты как  будто  за  тысячу  лиг
отсюда, ты что - танцуешь на зеленой луне?
   Он рассмеялся.
   - Нет, просто иногда я вижу  как  наяву  место,  которое  отсюда  очень
далеко. Не знаю - почему. Не может быть места лучше, чем здесь, - особенно
в праздник урожая.
   Но Конн понимал, что лжет; по  сравнению  с  девушкой  его  снов  Лилла
выглядела грубой деревенской простушкой, какой она в сущности  и  была,  а
все окружающее - лишь пародией на ярко освещенный дворец, являвшийся ему в
видениях. Где происходят сцены, переживаемые им  во  снах,  а  где  грубые
деревенские празднества? Что из них реальность, а что - сон? Он засмущался
и, чтобы не углубляться в мысли, приложился к кружке с сидром.
   - Хочешь еще потанцевать?
   - Нет, я вся  упарилась,  -  ответила  Лилла.  -  Давай  посидим  здесь
несколько минут.
   Они нашли лавку в самом конце амбара, возле  деревянных  стойл.  Слышно
было, как за их спинами мягко переминались с ноги на ногу животные, и  все
вокруг  казалось  знакомым  и   милым   сердцу.   Беседы   вокруг   велись
исключительно об урожае и о  погоде  -  знакомые  реальности  повседневной
жизни, но почему-то сейчас они показались  Конну  непонятными,  будто  все
разом заговорили на чужом языке. Только сидящая рядом Лилла дышала  плотью
и реальностью. Он взял ее за руку, а второй рукой обхватил за  талию.  Она
склонила голову на его плечо, и он ощутил запах полевых цветов, вплетенных
в волосы вместе с красными лентами из грубой материи. Волосы  у  ней  были
черными, беспорядочными локонами падавшими на румяные щеки. Она  прижалась
к нему, такая пухлая и податливая, что  руки  его  сами  потянулись  к  ее
грудям.  Лилла  не  протестовала,  только  тихонько  вздохнула,  когда  он
наклонился, чтобы ее поцеловать, и повернула к нему лицо.
   Он пошептал ей на ухо, и она, согласившись, пошла в темноту  на  другом
краю амбара. Частью игры было не попасться на глаза молодым людям, которые
стерегли зернохранилище.  Погруженный  в  одуряющий  аромат  свежего  сена
вперемешку с медовым  запахом  клевера,  Конн  крепко  ее  обнял  и  начал
целовать, все жарче и жарче. Что-то еще ей шепнул, и они  пошли  дальше  в
темноту. Там они встали, тесно прижавшись друг  к  другу,  и  он  прижался
лицом к ее груди,  а  руки  начали  незрячее  сражение  с  многочисленными
шнурками, как вдруг кто-то окликнул его по имени:
   - Конн, ты здесь?
   Это был голос Маркоса. Раздраженно обернувшись, Конн увидал  старика  с
фонарем в руке. Тот направил свет прямо в лицо девушки.
   - А-а, Лилла. Тебя зовет мать, девочка.
   Лилла негодующе  огляделась,  отсюда  было  видно  ее  мать,  маленькую
женщину, одетую в длинное платье, о чем-то болтавшую  с  подругами.  Но  у
Маркоса был такой хмурый вид, что  она  предпочла  не  спорить  с  ним.  С
неохотой  высвободившись  из  объятий  Конна,  девушка  быстро  подправила
шнуровку на груди.
   Конн сказал:
   - Не уходи, Лилла. Мы еще потанцуем.
   - Ничего подобного, у  тебя  есть  дела,  молодой  господин,  -  просто
произнес Маркос, но с такой твердостью, что Конн не решился  перечить.  Он
угрюмо поплелся за Маркосом прочь из амбара и, когда они вышли  на  улицу,
спросил:
   - К чему все это?
   - Посмотри - небо темное, и перед рассветом  будет  дождь,  -  произнес
Маркос.
   - И только ради этого ты  нам  помешал?  Здесь  ты  перегибаешь  палку,
приемный отец.
   - Думаю - нет. Что может быть важнее для землевладельца, чем погода?  -
сказал Маркос. - А кроме того - моя забота быть уверенным, что ты помнишь,
кто ты, мастер Конн. Ты ведь не будешь отрицать, что через  четверть  часа
овладел бы этой девчонкой на сеновале?
   - А если и так,  какое  твое  дело?  Я  не  кастрат,  поэтому  если  ты
думаешь...
   - Я хочу, чтобы ты обходился подобающе с теми, кого  берешь,  -  сказал
Маркос. - Нет ничего плохого в том, чтобы с  кем-то  потанцевать,  но  что
касается большего... помни, ты Хамерфел, ты не  можешь  жениться  на  этой
девушке или хотя бы признать ее ребенка, если она забеременеет.
   - Я что, должен всю жизнь прожить без женщин только потому, что у  моей
семьи такая несчастная судьба? - спросил Конн.
   - Нет, сынок. Как только Хамерфел вновь станет твоим, можешь волочиться
за любыми принцессами во всей Сотне Царств, -  ответил  Маркос,  -  но  не
позволяй какой-нибудь деревенской девке поймать тебя в свои  сети  сейчас.
Ты можешь найти себе пару получше, чем дочь пастуха, а девушка заслуживает
с твоей стороны более приличного отношения, -  добавил  он.  -  Я  ничего,
кроме хорошего, никогда о  Лилле  не  слышал.  Твоя  семья  всегда  честно
относилась к женщинам. Твой отец, да сберегут боги его память, всегда  был
душой своего владения. Ты же не хочешь,  чтобы  о  тебе  говорили,  как  о
молодом распутнике, который только и может, что путаться  с  женщинами  по
темным углам.
   Конн повесил голову, понимая, что сказанное Маркосом -  правда,  но  он
все еще злился, что ему помешали. На душе у него скребли кошки.
   - Ты говоришь прямо как  христофоро  [монах,  одноименная  религия],  -
сердито произнес он.
   Маркос лишь пожал плечами.
   - Ты мог сделать только хуже. Если следовать их вере,  то,  по  крайней
мере, никогда ни о чем не будешь сожалеть.
   - Но и радоваться тоже, - пробормотал Конн. - Ты опозорил меня, Маркос,
вытащив с танцев словно непослушного  мальчишку,  которому  пора  домой  -
спать.
   - Нет, - ответил Маркос.  -  Хочешь  верь,  хочешь  нет,  мальчик,  но,
наоборот, я хранил тебя от бесчестия. Посмотри туда...  -  Он  показал  на
пляшущих фермеров. Конн  проследил  взглядом  за  Лиллой,  не  преминувшей
принять участие в танце. - Думай головой, сынок, - по-доброму пожурил  его
Маркос. - Любая мать в деревне знает, кто ты. А тебе не приходит в голову,
что каждая из них была бы рада заполучить тебя в  зятья,  воспользовавшись
дочерью как приманкой?
   - Как скверно ты думаешь о женщинах! - с отвращением воскликнул Конн. -
Неужели ты действительно считаешь их такими  корыстными?  Ты  никогда  мне
раньше этого не говорил...
   - Да где уж нам, - произнес Маркос утрированным деревенским говорком. -
До той ночи все считали тебя моим сыном. Теперь они знают, кто ты такой на
самом деле - герцог Хамерфел...
   - И с этим титулом да сиклем серебром в кармане я могу  позволить  себе
купить кружку сидра, - сказал Конн. - Пока что мне от этого мало пользы...
   - Дождись своего времени, юноша, когда-то в Хамерфеле была целая армия,
и далеко не все ее воины перековали мечи на  орала,  -  сказал  Маркос.  -
Когда настанет время, они все соберутся вновь, и произойдет  это  довольно
скоро. Только имей терпение.
   Они не спеша брели по деревенской улице, пока не подошли  к  маленькому
домику,  где  проживали.  Подошел  старик  хозяин  -  согбенный  однорукий
ветеран, проведший на службе большую часть жизни, - и принял у  Маркоса  с
Конном плащи.
   - Ужинать будете, господа?
   - Нет, Руфус. Мы поели на празднике, - ответил  Маркос.  -  Иди  спать,
дружище. Сегодня вечером ничего делать не надо.
   - Тоже мне, чего придумали, - проворчал старый Руфус. - В прежнее время
мы всегда следили за  дорогой,  на  случай,  если  Сторн  решит  захватить
хамерфелский урожай, а теперь в горах лишь зайцы по кустам возятся.
   - Ладно-ладно, - сказал Маркос и, подойдя к ведру  с  водой,  зачерпнул
ковшом попить. - К рассвету, я думаю, будет дождь, хорошо бы  не  сильный,
пока зерно не засыпали в хранилища.
   Он нагнулся,  чтобы  расстегнуть  ботинки,  и  произнес,  не  глядя  на
приемного сына:
   - Извини, что так резко одернул тебя, но мне кажется, что настало время
кое-что сделать. Мне бы следовало поговорить с тобой раньше.  Но  пока  ты
был пацаном, это было не к спеху. Хотя, если честно...
   - Я понял, - грубо перебил его Конн. - Это не имеет  значения.  Хорошо,
что мы вовремя добрались до дома...
   И в этот самый момент снаружи рванул ветер, разверзлись небеса и  дождь
полил, заглушая все остальные звуки.
   - Эх, бедные девки - подмокнут их праздничные наряды, - сказал  Маркос,
но Конн его не слушал. Каменные стены хижины исчезли, и в глаза ему ударил
яркий свет. Скамья перед ним  превратилась  в  обитое  парчой  кресло,  на
котором сидел маленький седой человек, изысканно одетый, с  пронзительными
серыми глазами. Он пристально смотрел на него, вопрошая:
   - Если бы я помог тебе восстановить, возродить Хамерфел, согласился  бы
ты принести вассальную клятву Хастурам?
   - Конн!
   Маркос тряс его за руку.
   - Где ты был? Знаю, что далеко, - опять со своей девушкой из снов?
   Конн заморгал от внезапного перехода от ослепительного света в полумрак
хижины, в которой тускло светил очаг да одинокая лампа.
   - На этот раз нет, - сказал он, - хотя точно знаю, что она была  где-то
рядом. Нет, Маркос, я говорил с королем... - он замешкался, вспоминая имя,
- ...королем Айданом в Тендаре,  и  он  обещал  мне  оружие  и  людей  для
восстановления Хамерфела...
   - Милосердная Аварра, - пробормотал старик, - что за сны тебя...
   - Это не сон, приемный отец. Это не могло быть сном. Я видел его так же
ясно, как вижу тебя, - только света там было больше - и слышал его  голос.
О Маркос, знать бы  мне  наверняка,  что  мой  ларан  может  предсказывать
будущее! Потому что если это так, то мне немедленно следует отправляться в
Тендару и искать встречи с королем Айданом.
   - Про это ничего не могу сказать, - ответил Маркос. - Я не знаю, какого
типа ларан был в роду твоей матери, - вполне может быть, что и такой.
   Маркос пристально посмотрел на Конна, озадаченный  внезапной  переменой
сюжета "сна". Впервые за много лет его сознание пронзила мысль:
   "Возможно ли, чтобы каким-то чудом герцогиня Хамерфел выжила и защищала
в Тендаре интересы Хамерфелов? Или даже - что в том ужасном ночном  пожаре
остался жив брат Конна?"
   Нет, конечно, нет, не это следует  считать  источником  видений  Конна,
хотя, как всегда об этом помнил старый слуга, тот имел необычайно  сильную
телепатическую связь со своим братом-близнецом...
   Конн нетерпеливо спросил:
   - Так что? Стоит мне  отправляться  в  Тендару  -  говорить  с  королем
Айданом Хастуром?
   - Добиться аудиенции у короля не так-то просто, - произнес Маркос, - но
у твоей матери были родственники  из  Хастуров,  и  ради  ее  памяти  они,
несомненно, замолвят за тебя слово.
   "Говорить ли ему, что, возможно, его мать и  старший  брат  остались  в
живых? - спрашивал себя Маркос. - Нет, это лишь усложнит мальчику жизнь  и
заставит его всю дорогу до Тендары неотступно думать об этом. У него и так
уже голова идет кругом..."
   - Да, - наконец сдался он. - Похоже,  тебе  действительно  надо  срочно
ехать в Тендару, выяснить, что там  известно  про  Хамерфел  и  что  можно
сделать, чтобы помочь нашим людям. К  тому  же  настало  время  попытаться
установить связь с родней твоей матери  на  предмет  помощи,  которую  они
могли бы нам предложить. -  Помолчав,  Маркос  добавил:  -  Еще  я  должен
сказать, мой мальчик, что пора тебе посоветоваться с людьми, которые лучше
меня знают, что такое ларан, все эти  видения  стали  повторяться  слишком
часто, и я беспокоюсь о твоем здоровье.
   Конну оставалось только согласиться.
   ...Конн ехал верхом в  южном  направлении,  шел  мелкий  дождь,  сквозь
пелену которого нечетко проглядывали очертания холмов.  Как  только  юноша
миновал  южную  границу  старинных  владений  Хамерфелов  и   оказался   в
королевстве Астуриас, ему показалось, что у его ног раскинулась сразу  вся
Сотня  Царств.  Когда-то  даже  существовала  поговорка,  что  многие   из
правителей могут, взобравшись на холм, оглядеть  свою  страну;  и  теперь,
переезжая из  одного  микрокоролевства  в  другое,  пересекая  границу  за
границей, Конн видел, что так оно и есть. На юге, как ему сказали,  лежали
домены Хастуров, где во  время  длительных  войн  прошлого  блистательному
королю Регису IV наконец-таки удалось объединить множество королевств  под
своей властью.
   Он пересек реку Кадарин у подножия холмов и въехал в Нескью, о  которой
говорили,  что  это  самый  старый  город  в  мире.  Там  он  переночевал,
остановившись у  одной  семьи,  которой  Маркос  написал  сопроводительное
письмо. Хозяева  встретили  его  с  почестями  и  представили  всем  своим
сыновьям и дочерям. Конн  был  не  настолько  молод  и  наивен,  чтобы  не
понимать: гостеприимство оказывается не ему лично, а  из  уважения  к  его
наследным правам и титулу. Но для юноши его  лет  это  было  как  хмельной
напиток. Ему дали понять, что с радостью оставят погостить, но он отклонил
это предложение: дела заставляли двигаться дальше.
   На рассвете третьего дня Конн  проехал  мимо  клубящегося  паром  озера
Хали, в котором водились странные рыбы,  и  мимо  величественных  развалин
большой Башни,  некогда  царившей  над  окрестностями.  Ее  руины  служили
памятником глупости людей, начавших войну с применением  ларана.  Конн  не
совсем понимал - почему так. Если  имеется  настолько  мощное  оружие,  то
наверняка самый  милосердный  способ  применения  его  во  время  войны  -
моментально им воспользоваться и таким образом завершить войну,  пока  она
не привела к большим потерям. Но он понимал также, что если  такое  оружие
попадет в руки неправой  стороны,  то  наверняка  произойдет  трагедия.  А
поразмыслив,  Конн  решил:  даже  мудрейший  из  мудрых  не  в   состоянии
определить, на чьей стороне правда.
   Этой ночью он спал в тени развалин, и, если там водились привидения, им
не удалось потревожить его сон.
   Утром юноша умылся на постоялом дворе, расчесал волосы и  переоделся  в
чистый костюм. На завтрак доел остатки взятых с  собой  припасов,  но  это
ничуть его не обеспокоило. Конн всегда жил охотой, а теперь, к тому же,  у
него было много, по его меркам, денег, и он знал, что вскоре доберется  до
более населенных мест, где сможет  купить  на  них  и  еду  и  питье.  Как
ребенок, которому пообещали угощение, он  от  всей  души  жаждал  поскорее
увидеть город.
   Ближе к полудню стало ясно, что он уже в городских предместьях.  Дороги
здесь были шире и ровнее, а здания более старые и высокие. Большинство  из
них выглядело так, будто люди живут  в  них  с  незапамятных  времен.  Еще
совсем недавно Конн гордился новым  платьем:  пошито  оно  было  из  очень
прочной ткани. Но при виде своих ровесников, гуляющих по улицам, он понял,
что  выглядит  как  деревенский  увалень,  ибо  никто,  кроме   нескольких
престарелых фермеров с выпачканными в  грязи  сапогами,  не  носил  одежды
такого покроя.
   "С чего это я так разволновался? В конце концов я еду не  танцевать  на
королевском балу!"
   Но внутренне Конн сознавал, что ему - далеко  не  все  равно.  Большого
желания жить в городе он не испытывал, но если  дороги  судьбы  ведут  его
туда, он должен выглядеть не хуже других.
   Был полдень, и красное солнце стояло высоко в  небе,  когда  его  взору
предстали стены старой Тендары. Уже через  час  он  въехал  в  город,  над
которым возвышался старинный замок Хастуров.
   Конн не спеша ехал по улицам, глядя по сторонам. Позже он  перекусил  в
дешевом кабаке. Некто,  вошедший  в  таверну,  непринужденно  помахал  ему
рукой. Конн никогда прежде не видел этого человека и задумался,  встречают
ли здесь так дружелюбно всех  незнакомцев,  или  его  приняли  за  кого-то
другого.
   Закончив обед и уплатив по  счету,  он  разузнал,  как  пройти  к  дому
Валентина Хастура, и, следуя совету Маркоса, направился туда. Проезжая  по
улицам, он еще раз подумал, не путают  ли  его  с  кем-то,  ибо  пару  раз
совершенно незнакомые люди махали ему рукой как старому приятелю.
   Дом Валентина Хастура он нашел без труда,  но,  прежде  чем  подойти  к
двери, некоторое время постоял в раздумье.  В  этот  час  дня  хозяин  мог
отсутствовать. Нет, заверил он себя, здесь живет высокосветский  дворянин,
а не фермер, которому нужно пахать или следить за стадами, поэтому всякий,
у кого есть к нему дело, будет искать его дома.
   Взойдя на ступени, он постучал, и, когда слуга открыл дверь, Конн самым
вежливым образом осведомился, это ли дом Валентина Хастура.
   - Да, если у вас к нему дело, то вы пришли по адресу, - ответил  слуга,
оглядев Конна и его деревенский наряд с плохо скрываемым презрением.
   - Тогда скажи Валентину Хастуру, - твердо произнес Конн, -  что  герцог
Хамерфел, его родственник из Хеллеров, просит об аудиенции.
   Лицо слуги вытянулось от удивления. "И не мудрено", - подумал Конн. Тот
впустил юношу в переднюю и пошел докладывать. Через некоторое  время  Конн
услыхал приближающиеся твердые шаги, очевидно - хозяина  дома.  В  комнату
стремительно вошел высокий худощавый мужчина с рыжими волосами.
   - Аластер, дорогой мой друг, я не ожидал тебя в этот  час,  -  произнес
он. - Но что с тобой? Вот уж никогда не думал увидеть тебя у себя в  доме,
не говоря уже - на улице, в таком ужасном наряде! Условились ли вы вчера о
дате с Флорией? Мой кузен сказал, что еще вчера ждал тебя поговорить.
   Тут  Конн  нахмурился;  было  совершенно  очевидно,  что  лорд   Хастур
обращается не к нему, а к кому-то, за  кого  он  его  принимает.  Валентин
Хастур пересек зал, не замечая его взгляда и продолжая дружески болтать:
   - А как поживает маленькая собачка? Твоей матери она понравилась?  Если
нет, значит, ей трудно угодить. Итак, что  я  могу  для  тебя  сделать?  -
Только тут он поднял глаза и повнимательней посмотрел на Конна.  Речь  его
оборвалась на полуслове. - Минуточку... но ты же не  Аластер!  -  Валентин
был совершенно ошеломлен. - Но ты так похож на него! Так кто же ты, юноша?
   Конн уверенно, без смущения произнес:
   - Из того, что вы сказали,  я  ничего  не  понял.  Признателен  вам  за
радушную встречу, но за кого вы меня принимаете?
   Валентин Хастур медленно произнес:
   - Я, разумеется, думал, что  ты  -  Аластер  Хамерфел,  молодой  герцог
Хамерфел. И я... я полагал, что ты молодой человек, которого я знаю с  тех
пор, когда ты, то есть он, был еще в пеленках, а твоя мать - мой ближайший
друг. Но...
   - Это невозможно, - сказал Конн.  Но  теплый  прием  произвел  на  него
некоторое впечатление.  -  Прошу  прощения,  сэр.  Я  -  Конн  Хамерфел  и
благодарен вам за радушный прием, родственник, но...
   На лице лорда Валентина появилось не то чтобы недовольное,  а,  скорее,
как показалось Конну, - озадаченное выражение. И тут он вдруг просиял.
   - Конн... конечно же... брат, брат-близнец - но  мне  всегда  говорили,
что ты погиб в горящем Хамерфеле.
   - Нет, - ответил Конн, - это мой брат-близнец погиб вместе  с  матерью.
Даю вам честное благородное слово, что я - герцог Хамерфел и  единственный
из живущих, кто может претендовать на этот титул.
   - Ты ошибаешься, - мягко произнес Валентин Хастур.  -  Теперь  я  вижу,
какая произошла чудовищная ошибка. Твоя мать и брат живы, мой  мальчик,  и
уверены, что это ты погиб. Уверяю тебя, герцогиня и герцог Хамерфел вполне
живы и здоровы.
   - Вы, наверное, шутите, - сказал Конн,  чувствуя,  что  у  него  голова
пошла кругом.
   - Нет. Зандру меня побери, если  б  я  позволил  себе  шутить  в  таких
вопросах, - клятвенно заверил его Валентин. - Теперь я  начинаю  понимать.
Твоя мать, мой мальчик, долгие годы  горевала,  что  сын  ее  умер,  когда
обрушился горящий Хамерфел. Так, значит, ты - Конн?
   - А я считал, что это они погибли в пожаре, - произнес Конн, совершенно
изумленный. - Вы знаете моего брата?
   - Так же хорошо, как собственных сыновей, - заявил Валентин,  испытующе
глядя на Конна. - Теперь, приглядевшись, я вижу, что в  вас  все  же  есть
некоторые различия: у тебя  другая  походка  и  несколько  иначе  посажены
глаза, но вы  действительно  очень  похожи.  -  Лицо  Валентина  сияло  от
возбуждения. - Скажи мне, почему ты пришел в Тендару, Конн, если мне можно
так тебя называть. - Он шагнул  вперед  и  заключил  юношу  в  родственные
объятия, приговаривая: - Добро пожаловать в мой дом, дорогой мой мальчик.
   Конн заморгал. Он нашел нежного родственника там, где ожидал  встретить
чужого человека, и это было для  него  шоком,  хотя  нельзя  сказать,  что
неприятным.
   - Вы говорили о моей матери... значит, она живет здесь где-то рядом?
   - Более того, вчера вечером я ужинал в ее доме, - ответил Валентин, - и
прежде, чем ты расскажешь, зачем пришел в Тендару,  я  предложил  бы  тебе
предстать перед ней. С твоего разрешения  я  пойду  с  тобой,  чтобы  быть
первым, кто принесет ей эту новость.
   - Да, - пробормотал Конн,  чувствительно  потрясенный  происходящим,  -
действительно, в первую очередь я должен встретиться с матерью.
   Валентин сел за столик и, торопливо  написав  несколько  строк,  вызвал
слугу и приказал:
   - Возьми эту  записку  и  немедленно  доставь  ее  герцогине  Хамерфел.
Передай ей, что я буду примерно через час.
   Потом обратился к Конну:
   - Нам надо  дать  ей  время  приготовиться  к  приему  гостей.  Позволь
предложить тебе хотя бы холодного мяса и хлеба, ты проделал большой  путь,
и, прежде чем отправиться, неплохо было бы подкрепиться.
   Конну, однако, в такой момент было вовсе не до еды. Пока  они  неспешно
ехали верхом по улицам, лорд Валентин не переставал говорить:
   - Это счастливейший день для меня. Я прямо сгораю от нетерпения увидеть
лицо твоей матери, когда она глянет на тебя. Она так долго оплакивала твою
смерть! Почему ты не пришел раньше и не искал  ее?  Где  ты  жил  все  это
время?
   - В деревне, в землях моего отца, уверенный, что я  последний  из  рода
Хамерфелов, - ответил Конн, - и что у меня не осталось ни одного  близкого
человека, кроме старого слуги моего отца - Маркоса.
   - Я помню Маркоса, -  сказал  Валентин.  -  Твоя  мать  и  его  считает
погибшим, но сейчас он, должно быть, очень стар.
   - Да, это так, но для своих лет он силен и здоров, - ответил Конн. - Он
был мне  как  отец  и  сделал  для  меня  куда  больше,  чем  кто-либо  из
родственников.
   - Но почему ты пришел именно теперь? - спросил Валентин.
   - Чтобы потребовать справедливости у короля, - объяснил Конн,  -  и  не
только для своих людей, но и для всех, кто живет в Хеллерах. Лорды  Сторны
не удовлетворились тем, что уничтожили мою семью и мой род.  Они  пытаются
уморить голодом или поубивать людей моего клана и моих арендаторов, сжигая
их дома и выживая их с  земель,  которые  те  обрабатывали  на  протяжении
поколений. И все это лишь ради того, чтобы  пасти  на  этих  землях  овец,
потому что те приносят больше дохода, чем земледелие.
   Валентин Хастур сразу как-то погрустнел. Он заметил:
   - Я не знаю, может ли король что-то здесь  сделать  и,  самое  главное,
захочет ли, мой мальчик. Это привилегия дворянина  -  поступать  на  своих
землях так, как ему вздумается.
   - Тогда куда деться людям?  Им-то  что  делать  -  умереть  от  голода?
Неужели их жизнь стоит меньше, чем жизнь овцы?
   - О, я полностью с тобой согласен, - сказал лорд Валентин. -  В  землях
Хастуров я твердо не позволяю ничего подобного. Тем не менее Айдан  скорее
всего не станет вмешиваться.  Фактически  по  закону  он  не  имеет  права
вмешиваться в дела дворян, иначе на троне ему не усидеть.
   Это дало Конну пищу к размышлениям, и он надолго замолчал.  Подъехав  к
дому, где жила  Эрминия,  они  прошли  в  ворота,  и  тут  Конн  удивленно
произнес:
   - Я знаю это место, но всегда думал, что вижу его лишь во сне.
   Когда они вошли во внутренний дворик,  им  навстречу  с  грозным  видом
выбежала старая собака и, задрав голову, пару раз отрывисто гавкнула,  как
бы спрашивая, кто пришел.
   - Я ее знаю уже много лет, - грустно произнес Валентин, - и  все  равно
до сих пор я для нее чужой. Ко мне, Ювел. Хорошая девочка, хорошая. Все  в
порядке, глупое ты животное...
   Собака обнюхала колени Конна и вдруг, как бешеная, завиляла  хвостом  и
запрыгала вокруг него. Эрминия, вышедшая из двери на противоположном конце
дворика, крикнула ей:
   - Ювел, веди себя прилично, старая девочка! Что...
   Тут она подняла глаза и глянула на Конна, затем вся  как-то  обмякла  и
буквально осела на садовую скамейку.
   Валентин бросился к ней, чтобы поддержать ее, через какое-то  мгновение
она открыла глаза.
   - Я видела... неужели я видела...
   - Ты не спишь, - твердо произнес Валентин. -  Для  меня  это  тоже  был
настоящий шок и до сих пор не могу себе представить, как такое  произошло,
но это - твой второй сын, и он жив. Конн, мальчик мой, подойди сюда и  дай
удостовериться матери в реальности своего существования.
   Конн приблизился и встал на колени возле лавки, а Эрминия  вцепилась  в
его руки так, что ему даже стало немного больно.
   - Как, ну как такое случилось? - в смятении  спрашивала  она,  и  слезы
текли по ее щекам. - Я всю ту ночь искала вас с Маркосом в лесу.
   - А он искал тебя, - сказал Конн. - И я вырос,  слушая  всю  жизнь  его
рассказ об этих поисках.  Даже  сейчас  мне  непонятно,  как  такое  могло
произойти.
   - Самое главное, что ты  действительно  жив,  -  произнесла  Эрминия  и
встала, чтобы поцеловать его. - Сюда, Ювел, ты ведь тоже его узнала?  Даже
если б я не смогла  в  это  поверить,  Ювел  убедила  бы  меня.  Я  всегда
оставляла вас обоих с ней без всякой охраны,  она  была  с  вами  не  хуже
няньки.
   - Кажется, я это помню, - сказал Конн, прижимая к себе старую собаку  и
позволив ей уткнуться носом в полы его плаща. Из  угла  раздалось  звонкое
отрывистое тявканье, к ним навстречу выбежал резвый, пушистый щенок и  тут
же стал хватать  Конна  маленькими  острыми  зубками.  Конн  рассмеялся  и
играючи поднял его и перенес в сторону.
   - Не надо ужинать моими пальцами, малыш! Давай подружимся, - уговаривал
его он, а Эрминия резко скомандовала:
   - Лежать, Медяшка!
   Ювел глухо зарычала, пытаясь отогнать щенка, а Конн продолжал со смехом
ему говорить:
   - Значит, я тебе не нравлюсь? Не то  что  старушке  Ювел,  а,  Медяшка?
Хорошее имя для хорошей маленькой собаки.
   Они все сидели на полу, посреди прыгающих от радости, игривых собак,  и
в это  время  из  дверей  раздался  голос,  показавшийся  Конну  таким  же
знакомым, как его мечта:
   - Я услыхала лай и тотчас пошла сюда. Все в порядке, родственница?
   Флория подошла и взяла на руки щенка, который оказался девочкой,  мягко
ее пожурив, а Конн так и  остался  сидеть  на  полу,  вытаращив  глаза  на
девушку, в реальное существование которой он никогда не верил.
   - Вы являлись мне во сне, - произнес он, совершенно обалделый.
   Он  был  абсолютно  неподготовленным   телепатом   и,   соответственно,
совершенно не мог скрывать нахлынувших чувств. На  какое-то  мгновение  он
ощутил, как вся его душа, вся его жизнь рванулись наружу, желая  заключить
эту девушку в объятия, и на такое  же  короткое  мгновение  он  ощутил  ее
импульсивный ответ. Их взгляды встретились, и она потянула  к  нему  руки.
Затем вспомнила, что, несмотря на то что Конна она знала  так  же  хорошо,
как саму себя, в действительности они никогда не  встречались.  Вздрогнула
и, смутившись, отступила назад, как это положено в присутствии незнакомца.
   Потрясенная, девушка заметила:
   - Вы очень похожи на вашего брата.
   - Теперь я сам начинаю верить, раз столько людей говорит это. Даже мама
чуть не упала в обморок, когда увидала меня.
   - Я думала, ты умер много лет назад, - сказала Эрминия,  -  и  получить
тебя обратно после того, как прошло полжизни... Аластеру ведь восемнадцать
- столько же, сколько было мне, когда вы родились.
   - Когда я встречусь с братом? - нетерпеливо спросил Конн.
   Ответила Флория:
   - Он ставит лошадей и придет через минуту-другую.  Мы  вместе  катались
этим утром за городом. Отец разрешил,  потому  что  теперь  ясно,  как  он
сказал, что мы скоро поженимся.
   Услышать это было для Конна очередным шоком, но он понимал, что  должен
был такое предвидеть; теперь все стало на свои  места:  видения  городской
жизни, так же как и образ Флории,  пришли  к  нему  через  брата-близнеца,
который, оказывается, жив.
   Эрминия, наблюдавшая безмолвный диалог между Конном и Флорией,  сказала
самой себе:
   "И чем все это может кончиться?" Но то была всего лишь первая  встреча,
а ее вновь обретенный сын был, похоже, приличным и благородным  человеком,
действительно, если его воспитывал Маркос, по-другому  и  быть  не  могло.
Вряд ли он посмеет отбить невесту у  брата.  И  все  равно,  обеспокоенная
глубиной чувств Конна, Эрминия понимала:  впереди  его  ожидают  сердечные
муки, и все думала, чем здесь можно помочь.
   - Так ты пришел в Тендару, Конн, даже не зная, что мы живы?
   - Мне, по крайней мере, следовало бы догадаться, что мой  брат  жив,  -
ответил юноша, - поскольку от тех, кто знает о ларане  побольше  моего,  я
слыхал, что телепатическая связь между близнецами - самая прочная из всех,
а за последний год меня то и дело  посещали  видения  мест,  в  которых  я
никогда не был, и лиц, которых никогда не видел. А  ты  что-нибудь  знаешь
про ларан и искусство обращения со звездным камнем, мама?
   - Я - восемнадцать лет техник Башни Тендары, - сказала она. - Правда, я
считаю, что Флория обучена лучше и могла бы  занять  мое  место,  а  я  бы
покинула Башню и, возможно, снова вышла замуж.
   Флория покраснела и сказала:
   - Нет, родственница, Аластер этого не допустит.
   На что Эрминия ответила:
   - Зависит только от тебя, дитя. Очень  жаль,  если  ты  бросишь  работу
из-за мужского эгоизма.
   - Это так, но у нас не было времени как следует поговорить,  -  сказала
Флория. Она опять подняла глаза на Конна и спросила: - А вы,  родственник,
вы ведь телепат? Вас никогда не обучали в Башне?
   - Нет, - ответил он.  -  Я  жил  в  горах,  и  у  меня  не  было  такой
возможности. Хватало других забот, как, например, защищать своих людей  от
посягательств Сторна.
   Эрминия заметила, что разговор пошел совсем не в ту  сторону,  в  какую
она хотела. Она спросила:
   - Значит, Сторн знает, что ты жив?
   - Да, и вражда ожила снова, хотя мне тяжело  об  этом  говорить,  мама.
Многие годы он был уверен, что весь наш клан вымер.
   - А я думала и надеялась, что Сторн всех нас считает мертвыми, и хоть я
и поклялась  помочь  твоему  брату  вновь  обрести  наши  законные  земли,
надеялась, что вражда затихнет сама собой.
   - Она бы закончилась, мама,  если  б  я  сидел  в  укрытии  и  позволял
совершать надругательства над нашими людьми, - сказал Конн, - но не  далее
как сорок дней назад я дал ему понять,  что,  если  он  продолжит  грабить
наших крестьян и жечь их дома, ему придется иметь дело с Хамерфелом.
   Тут он рассказал о рейде против сторновского отряда поджигателей.
   - Я не могу винить тебя за это, мой сын,  -  тепло  сказала  Эрминия  и
наклонилась, чтобы обнять его. В этот момент в сад вошел  Аластер.  Увидев
мать, сидящую на дорожке с собаками, и Конна в  ее  объятиях,  он  тут  же
понял, что произошло.
   Сказать по справедливости, первая его  эмоция  была  очень  теплой.  Он
свистнул собакам, и они подбежали к нему, бросив сидящих на полу.  Эрминия
тут же вскочила со словами:
   - О Аластер, произошло чудо!
   - Я уже встретил лорда Валентина во внутреннем дворе, -  ответил  он  и
улыбнулся Конну открытой, очаровательной улыбкой. - Значит, ты - мой брат.
Добро пожаловать, младший братишка... ты ведь знаешь, что я старший?
   - Да, - ответил Конн, находя  несколько  странным,  что  Аластер  начал
подчеркивать это, едва они познакомились, - минут на  двадцать  или  около
того.
   - Двадцать минут или двадцать лет, нет разницы, -  произнес  Аластер  и
обнял его. - Что ты делаешь в городе?
   - То же самое, что, надеюсь, делал бы ты  на  моем  месте,  -  произнес
Конн. - Я пришел просить помощи короля Хастура  для  восстановления  наших
земель и защиты наших людей.
   - Тогда я опять опередил тебя, - бросил Аластер, - ибо я уже говорил об
этом с королем Айданом, и он обещал мне помочь.
   Он улыбнулся Конну, и оба брата-близнеца пристально посмотрели друг  на
друга.
   - Так это был ты! - воскликнул Конн. - А мне казалось, что это я просил
его о помощи.
   Ал истер пожал плечами, не понимая, что  Конн  мог  видеть  посредством
ларана.
   - Я рад, что мама теперь знает о тебе, - сказал он. -  И  леди  Флория,
моя невеста, а вскоре - твоя сводная сестра.
   "И опять, - подумал Конн, - он тычет мне в нос  своим  первородством  и
тем, что во всем меня опередил.  Зачем?  Хорошо,  он  -  настоящий  герцог
Хамерфел, но пока я считал его мертвым, у  меня  были  все  права  считать
герцогом себя. Теперь я знаю, что он жив, и теперь я, естественно,  должен
изо всех сил ему помогать".
   Он поклонился и произнес:
   - Мой брат и мой господин.
   Аластер крепко обнял его и сказал:
   - Не надо меж нами этих формальностей, брат, для этого будет достаточно
времени, когда я воцарюсь в Хамерфеле и ты будешь рядом со мной.  -  Затем
он улыбнулся и покачал головой. - Скажи, где  ты  откопал  этот  клоунский
наряд? Мы должны найти тебе  что-нибудь  подобающее  твоему  положению,  и
немедленно. Сегодня же пошлю за портным.
   Конна это  сильно  задело.  Неужели  у  его  брата  вообще  нет  такта?
Зардевшись, он произнес:
   -  Это  новое  платье  и  вполне  добротное.  Не  носить  его  было  бы
расточительством.
   - Не нужно расточительства, отдай его дворецкому, и  оно  вполне  будет
соответствовать ему по чину, -  сказала  Эрминия,  поддерживая  тем  самым
Аластера.
   - В Хеллерах оно прекрасно послужило бы мне, - сказал Конн,  защищаясь,
но сохраняя достоинство. - Я не городской щеголь!
   - Но если ты собираешься на аудиенцию к королю, а ему надо  бы  узнать,
что нас уже двое, - произнес Аластер более дипломатично, -  ты  не  можешь
предстать перед ним одетый как фермер. Думаю, тебе лучше взять  на  первое
время что-нибудь из моего гардероба, тогда ты сможешь  ходить  по  городу.
Надеюсь, ты не настолько горд, чтобы  отказаться  надеть  платье  с  моего
плеча, а, брат?
   Увидев его обезоруживающую улыбку,  Конн  вновь  ощутил,  что  попал  в
родной дом и все вокруг хорошо. В конце концов более близкое знакомство  с
братом потребует времени. Он улыбнулся Аластеру в ответ и произнес:
   - Перед королем - боже упаси! Спасибо, брат!
   Тогда встала Эрминия и сказала:
   - А теперь пойдемте в гостиную,  Конн,  и  там  ты  мне  все  про  себя
расскажешь... и тогда мы, вероятно, разберемся, почему до сих пор не нашли
друг друга! Что было все эти годы в Хамерфеле? Как поживает Маркос? Хорошо
ли он обращался с тобой, мой сын? Флория, дорогая, ты, конечно, останешься
с нами пообедать. Идемте, сыновья...
   Замолчав,  она  вздохнула,  и  это  был   вздох   полного,   совершенно
невероятного счастья.
   - У меня прямо сердце поет, когда вновь, после  стольких  лет,  я  могу
произнести эти слова! - И, взяв обоих под руки, она  ввела  их  в  дом,  а
следом двинулись Флория и собаки.





   Все это лето в Тендаре только и было разговоров о  том,  как  герцогиня
Хамерфел вновь обрела второго сына. Даже Эрминия устала повторять  историю
снова и снова, хотя была горда вниманием,  которое  оказывалось  ее  вновь
обретенному сыну, и настолько привязалась  к  Конну,  что  временами  даже
чувствовала себя неловко по отношению к Аластеру, который все эти годы был
к ней так внимателен и всегда ее понимал.
   Хотя в Тендаре  всем  было  известно,  что  вдовствующая  герцогиня  не
слишком любит устраивать званые вечера, к концу лета  она  дала  небольшой
бал, чтобы объявить об обручении Аластера с Флорией.
   Весь этот день тяжелые облака спускались  с  холмов,  и  перед  заходом
солнца  начался  сильный  ливень.  Гости  прибывали  промокшими,   поэтому
пришлось разжечь большие камины, чтобы они обсохли, прежде чем  накинуться
на  щедро  приготовленные  закуски  и  закружиться  в  танце   -   любимом
развлечении на всех светских мероприятиях.
   Но мокрая одежда ни в  коей  мере  не  подмочила  дух  этой  церемонии.
Аластер и Флория приветствовали гостей, а Конн находился рядом с матерью и
чем мог помогал ей. Танцы уже были в самом разгаре,  когда  пришел  Гейвин
Деллерей.  Он  по-дружески  обнял  Аластера   и,   пользуясь   привилегией
родственника, поцеловал Флорию в щеку. Гейвин был плотный и крепкий юноша,
одетый по последнему писку  моды:  шелковые  панталоны  до  колен,  чулки,
камзол огненно-красного атласа. По воротнику рубашки поблескивали кровавые
рубины. Волосы тоже были уложены по моде: вьющимися  локонами  на  пробор.
Они слабо походили на натуральные, а напоминали, скорее,  тугой  парик,  с
раскрашенными в радужные цвета прядями. Аластер посмотрел на него чуть  ли
не с завистью, он сам старался следовать моде, но до  разряженного  в  пух
Гейвина ему было далеко.
   Когда Гейвин сдавал плащ слуге, Аластер тихо пожаловался Конну:
   - Никогда мне не быть таким модным, как он.
   - И ты должен сказать богам за это спасибо,  -  откровенно  заявил  ему
тот. - По-моему, он похож на шута или на размалеванную куклу.
   - Между нами, я согласна с тобой, Конн, - прошептала  Флория.  -  Я  бы
никогда не додумалась  покрасить  свои  волосы  в  лиловый  цвет,  да  еще
закрепить их лаком!
   Когда Гейвин, ослепительно улыбаясь,  повернулся  к  ним,  Конн  ощутил
легкие угрызения совести. Невзирая на доведенную до  абсурда  изысканность
наряда, Гейвин ему  нравился  больше  всех  друзей  Аластера.  Аластер  же
безжалостно третировал Конна за его деревенские вкусы даже после того, как
тот снял с себя свои простецкие одежды и начал носить великолепно  пошитые
платья.  Однако  Конн  не  позволил  унизать  пальцы  модными   перстнями,
отказался носить  воротники  с  драгоценными  камнями  и  вычурные  шейные
платки. По иронии, Гейвин, единственный из друзей Аластера, не смеялся над
ним за нежелание следовать моде. Он тепло пожал руку Конну и произнес:
   - Добрый вечер, кузен. Я рад, что ты сегодня с нами. Флория,  моя  мать
известила Эрминию, что сегодня вечером к вам придет королева?
   - Да, мы уже слышали, - ответила она, - но я боюсь, что ей может  здесь
не понравиться, она слишком глуха, чтобы наслаждаться музыкой,  и  слишком
хромонога, чтобы танцевать.
   - О да, это так, - весело подтвердил Гейвин. - Она будет играть в карты
с другими старыми дамами и целовать всех молоденьких девушек, а если здесь
найдется достаточно сладостей - ведь  всем  известно,  что  повар  Эрминии
справедливо этим славится, - она останется довольна приемом.
   Он нерешительно ощупал свои волосы.
   - Боюсь, вода просочилась через шляпу и моя прическа подмокла. Как  она
вам, друзья?
   - Похожа  на  шар  из  перьев,  по  которому  стреляют  на  состязаниях
лучников, - поддразнил его Конн. - Если начнут стрелять - прячься в чулан,
а то как бы не попали.
   Гейвин, ничуть не обидевшись, широко улыбнулся.
   - Отлично! Именно такое впечатление она и должна производить.
   Он пошел в главную комнату и, поцеловав руку Эрминии, поздоровался.
   - Рада, что ты нашел время побыть сегодня с  нами,  Гейвин,  -  сказала
Эрминия, с нескрываемой теплотой улыбаясь, другу ее сына. -  Ты  доставишь
нам удовольствие послушать твои песни?
   - О, будьте уверены, - улыбаясь, ответил Гейвин. - Но  я  надеюсь,  что
Аластер тоже нам споет.
   Через некоторое время, окруженный друзьями, Гейвин уселся возле высокой
арфы и начал играть, затем он знаком  показал  Аластеру  встать  рядом,  и
после того, как они пошептались, Аластер запел мелодичную любовную  песню,
не спуская глаз с Флории.
   - Это твоя песня, Гейвин? - спросила Флория.
   - Нет, не моя, это народная астурийская песня. Но ты правильно сделала,
что спросила. Многие мои песни написаны в этом стиле. И  Аластер  поет  их
лучше меня. А ты, Конн, поешь?
   - Только несколько горских песен, - ответил Конн.
   - О, спой, пожалуйста. Я так люблю старинные  сельские  песни!  -  стал
упрашивать его Гейвин, но Конн отказался.
   Позже, когда начались танцы, ему тоже пришлось отказываться.
   - Я знаю только деревенские пляски, и тебе будет стыдно за меня,  брат,
я опозорю тебя перед твоими друзьями.
   - Флория никогда не простит  тебе,  если  ты  с  ней  не  станцуешь,  -
настаивал Аластер, но по традиции первый танец с Флорией принадлежал  ему.
Гейвин стоял возле Конна и смотрел, как они пошли в зал.
   - Я не из одной только вежливости интересовался,  не  поешь  ли  ты,  -
сказал он. - Никогда не устаю слушать народные горские песни;  большинство
моих сочинений написано именно в этом стиле. Если тебе неохота петь в этой
компании, я нисколько тебя не виню, кроме Аластера,  здесь  нет  человека,
кто действительно разбирался бы в музыке. Может, когда-нибудь  ты  придешь
ко мне и споешь. Наверняка ты знаешь песни, которых не знаю я.
   - Я подумаю, - осторожно сказал Конн. Он любил Гейвина, но, несмотря на
то что обладал таким же хорошим голосом, как и брат,  певец  из  него  был
никудышный.
   В этот момент  на  улице  возникла  суета  и  раздался  стук  в  дверь.
Привратник Эрминии пошел открывать и вдруг удивленно отступил  в  сторону,
затем, быстро опомнившись и вновь обретя солидность, объявил:
   - Его величество Айдан Хастур и ее величество королева Антонелла.
   Танцы моментально прекратились, и  глаза  присутствующих  обратились  к
дверям, где королевская чета снимала плащи. Конн тотчас же узнал человека,
с которым говорил, - или это говорил его брат? - в своем видении. Королева
Антонелла оказалась маленькой, толстой и хромоногой. Этого не могло скрыть
даже то, что одна из туфель была на более  высокой  подошве,  чем  другая.
Айдан тоже не отличался высоким ростом и едва ли походил на короля. Но все
равно в зале воцарилось почтительное молчание, а Эрминия выступила  вперед
и поклонилась.
   - Добро пожаловать, ваи домна. Какая неожиданная честь, ваи дом.
   - Не надо формальностей, - произнес король Хастур. - Я  сегодня  пришел
сюда просто, по-дружески. Об  истории  вашего  сына  много  говорят,  и  я
наслушался стольких сплетен, что решил сам выяснить, что  же  произошло  в
действительности.
   Он громко засмеялся, и всем сразу стало легче.
   Аластер вышел под руку с Флорией, и Айдан поманил его к себе.
   - Ну как, молодой человек, ты подумал о том, о чем мы с тобой говорили?
   - Да, ваше величество.
   - Тогда пойдем, поговорим еще раз, - предложил король, - и я бы  хотел,
чтобы в нашем разговоре участвовал и твой брат.
   Аластер сделал знак Конну.
   - Разумеется, но герцог - я, и право решать  принадлежит  исключительно
мне, ваи дом.
   - Конечно, конечно, - умиротворяюще произнес  Айдан,  -  но  твой  брат
живет в горах и может более подробно рассказать нам, что там творится.
   Тем временем Эрминия подала сигнал музыкантам вновь играть и  проводила
королеву в комнаты.
   - Пока мужчины разговаривают, ваше величество, не изволите  ли  немного
закусить? - спросила она, предлагая королеве руку. Старая королева глянула
на Аластера и Конна.
   - Как два птенца из одного гнезда, не  правда  ли?  Как  повезло  тебе,
Эрминия, что у тебя не один, а целых два прекрасных сына, - произнесла она
едва ли не с тоской и замолчала, чтобы улыбнуться Гейвину, затем, встав на
цыпочки, с чувством поцеловала его в щеку.
   - Какой ты высокий, - сказала она, и это вызвало  улыбку  Эрминии,  ибо
Гейвин был небольшого роста, но королева Антонелла - настолько  маленькая,
что по сравнению с ней Гейвин выглядел вполне рослым.  Она  повернулась  к
королю Айдану и сказала: - Ну разве он не красавчик? Не правда ли - у него
глаза нашей дорогой Марсии?
   - Хотел бы я, чтобы моя  мать  услышала  ваши  слова,  родственница,  -
произнес Гейвин и учтиво поцеловал руку королеве. -  А  теперь,  пока  мои
родственники беседуют с его величеством, не  окажет  ли  мне  леди  Флория
честь потанцевать с ней?
   Эрминия кивнула Флории, чтобы та  шла  танцевать  с  Гейвином,  а  сама
повела королеву в другую комнату. В это же время ее  сыновья  проследовали
за королем в небольшую гостиную, смежную с танцевальным залом.  Когда  они
устроились у камина, Аластер налил вина,  и  Айдан  взял  бокал,  сохраняя
молчание. Выдержав паузу, он произнес:
   - Итак, за что будем пить - за  восстановление  Хамерфела?  Ты  решился
дать мне клятву верности и стать моим вассалом, Аластер?
   - Думаю, да, - ответил тот. - Но означает  ли  это,  ваи  дом,  что  вы
дадите мне оружие и людей?
   - Все не так просто, - сказал Айдан. - Если  я  пошлю  армию  по  своей
инициативе, это будет означать вторжение в  земли  Сторнов,  но  если  там
начнется восстание, то я могу послать войска навести порядок. Твой отец  -
старый герцог Хамерфел - имел войско. Что с ним сталось после его смерти?
   Ответил Конн:
   - Большинство служивших моему отцу возвратились  после  его  гибели  на
свои земли. Они не могли вести войну против людей Сторна без предводителя.
Но среди них остались преданные нам и готовые служить, с ними я и напал на
людей Сторна, чтобы те не поджигали дома моих арендаторов...
   - Твоих арендаторов? - как бы невзначай спросил Аластер.
   Конн сделал вид, что не расслышал,  но  король  Айдан  поднял  глаза  и
пристально вгляделся в близнецов, и Конн, будучи телепатом,  почувствовал,
что тот размышляет, не принесет ли это соперничество несчастье  им  обоим.
Вслух свою озабоченность король высказывать не стал.
   - Итак, сколько у вас людей, Конн?
   - Дюжины три, - ответил тот, - причем некоторые  из  них  были  личными
телохранителями моего отца и жили при дворе.
   - А не знаешь ли ты, сколько там всего  мужчин,  которые  сейчас  сидят
тихо, но готовы принять участие в восстании против Сторна?
   Конн помолчал, обдумывая ответ.
   - Наверняка сказать не могу. Вряд ли  их  может  быть  меньше  двухсот,
возможно, наберется и три сотни, но больше - вряд ли. А  с  дворней  моего
отца... - где-то краем сознания он уловил испуганную мысль Аластера "Моего
отца", - ...может набраться человек триста пятьдесят. - Затем он  добавил:
- Очевидно, мне следует вернуться и устроить сбор, чтобы знать  наверняка,
сколько их.
   - Хорошая идея, - согласился король, -  потому  что  если  их  окажется
меньше трехсот, едва ли удастся поднять восстание против Сторнов,  которые
держат хорошо вооруженную армию.
   Тут выступил Аластер:
   - Если кто-то и должен туда ехать, брат, то только я, в конце концов  -
это моя земля и мои арендаторы.
   Конн ощутил его злость:
   "Что он тут о себе воображает! Уж не думает ли он, что  после  стольких
лет ожидания он может вот так запросто пойти и узурпировать мое место?"
   Конну казалось, что эти слова брат  произносит  вслух,  и  он,  в  свою
очередь, тоже разозлился, одновременно  понимая,  что  Аластер  не  сможет
этого воспринять.
   "Да, то, что он говорит, - это правда. Он герцог по праву первородства,
но для него это всего лишь титул, старинная  история,  а  я  жил  с  этими
людьми, делил с ними нищету и страдания... и это ко  мне  они  обращаются,
когда им нужна помощь  или  руководство.  Неужели,  для  того  чтобы  быть
герцогом Хамерфелом, достаточно  просто  родиться  первым?  Неужели  годы,
которые я провел со своими людьми, ничего не стоят?"
   Хотя мысли эти родились у Конна спонтанно и он  знал,  что  Аластер  не
слышит их, он вдруг поймал себя на том,  что  взывает  к  старому  королю,
чтобы тот рассудил их, хотя  понимал,  что  король  Хастур  не  мог  этого
сделать, по крайней мере, в настоящий момент.  Айдан  смотрел  на  него  с
сочувствием. Конн вспомнил:
   "Я поклялся верно служить брату, об этом я не подумал".
   Как бы размышляя вслух, король произнес:
   - Возможно, твой брат прав, Аластер. Люди его знают,  и  он  жил  среди
них...
   - Тем больше оснований, чтобы они узнали своего настоящего  герцога!  -
воскликнул Аластер.
   Айдан вздохнул.
   - Нам обязательно надо это  как  следует  обдумать.  А  сейчас  Аластер
Хамерфел, готов ли ты верой и правдой служить мне  в  землях,  лежащих  за
Кадарином?
   Аластер преклонил колено и поцеловал королю руку.
   - Клянусь, мой господин, - произнес  он,  излучая  преданность  королю,
который был его родственником и обещал помощь в  восстановлении  наследных
прав. Конн неподвижно наблюдал эту сцену, но тут Айдан поднял глаза, и  их
взгляды встретились. Мысли Айдана были настолько ясны Конну, что тот  едва
верил, что они не произнесены вслух.
   "В жизни и смерти, я твой слуга, ваи дом".
   "Я знаю. Нам с тобой нет нужды давать друг другу клятвы".
   Конн не понимал,  почему  между  ними  внезапно  столь  ярко  вспыхнула
любовь. До этой ночи он никогда не видел короля воочию. И  все  равно  ему
казалось, что он знал этого человека всю жизнь,  и  даже  больше,  что  он
служил ему от начала времен и что связь между ними даже сильнее,  чем  та,
что связывала его с братом, и  ничто  не  может  оторвать  его  от  Айдана
Хастура. Когда Аластер встал, Конн преклонил колено.  Аластер  молчал,  но
они опять  на  какой-то  момент  встретились  глазами.  Конн  почувствовал
болезненную озадаченность Аластера и понимал, что король извиняется за то,
что не может изменить то, что в данный  момент  казалось  Конну  попранием
справедливости - правом первородства обладал не тот, кому бы следовало...
   - Да будет так, ваше величество, - сказал Конн. - Я так же  рожден  для
своей службы, как и вы для своей.
   Давая понять, что беседа окончена, король заметил:
   - Полагаю, вам лучше вернуться и продолжить танцы, дети мои. Даже здесь
могут находиться люди, которым не следует  знать,  но  вам  нельзя  тянуть
время с отъездом в горы и сбором клана. - Он намеренно не  смотрел  ни  на
кого из них. Потом добавил: - Вашего клана.
   Лучше это или хуже, почти с отчаянием думал Айдан,  но  им  самим  надо
решить эту проблему, а он не имеет права принимать ни чью сторону.
   Король встал, и они вышли в  главную  комнату,  причем  Айдан  держался
несколько сзади.
   "Хорошо, если бы  основная  масса  гостей  вообще  не  узнала  об  этой
беседе".
   Конн же, понимая, что у его  брата  нет  ларана,  чтобы  слышать  мысли
короля, тихо повторил это Аластеру. Брат кивнул, улыбнулся и произнес:
   - Разумеется, ты прав.
   Флория тут же подошла к ним.
   - Теперь ты просто обязан станцевать со  мной,  Конн.  Это  деревенский
танец, и тебе он наверняка известен, - энергично произнесла она и  втащила
его в круг.
   Конн,  совершенно  смущенный,  чувствуя,  что  не  может  ей  отказать,
присоединился к танцу. В его голове промелькнули обрывки воспоминаний, как
танцевал он на  празднике  урожая  с  Лиллой  и  насколько  там  все  было
по-другому. Затем он вспомнил, как увел его оттуда  Маркос,  и  покраснел.
Наконец танец кончился, и Флория глянула Конну в лицо. Она  разрумянилась,
чувства так и  бурлили.  При  обычных  обстоятельствах  она  вышла  бы  на
террасу, чтобы немного остыть, но на дворе по-прежнему лил  дождь.  Старая
Ювел картинно сидела возле дверей,  и  Флория  машинально  подошла,  чтобы
погладить ее и немного успокоить сердцебиение. Затем она увидела, как Конн
вышел под дождь. У него  был  озабоченный  вид,  а  глаза  его  как  будто
проникали ей внутрь, наполняя  ее  странным,  глубоким  сожалением,  почти
болью.
   "Я не имею права ни утешить его, ни даже мысленно узнать, что с ним".
   Тем не менее она встретилась с  ним  взглядом,  нарушая  таким  образом
этикет поведения молодой девушки, принятый в Тендаре.
   "К черту этикет! Он ведь мой брат!"
   Конн подошел к ней с опущенными глазами и усталым видом.
   - Что случилось, братец, - спросила она.
   - Я должен ехать, - сказал он. - По приказу короля я должен вернуться в
Хамерфел - собрать преданных мне людей.
   - Нет! - Конн не заметил, что рядом стоял  Аластер.  -  Если  кто-то  и
должен ехать и если король вообще кого-то посылал, так это я,  брат.  Я  -
Хамерфел, и это - мои люди, а не твои. Неужели ты  до  сих  пор  этого  не
уразумел?
   -  Я  все  уразумел,  Аластер,  -  заметил  Конн,   пытаясь   сохранять
спокойствие. - Но ты кое-что не понимаешь... - Он вздохнул. -  Клянусь,  у
меня нет никакого намерения узурпировать твое  место,  брат.  Но...  -  на
какое-то мгновение юноша замешкался, подбирая слова, - я называю их своими
людьми, потому что прожил среди них всю жизнь,  они  принимают  меня,  они
меня знают, а о твоем существовании пока даже не подозревают.
   - Тогда им лучше узнать об этом. В конце концов...
   - Ты ведь даже не знаешь дороги в Хамерфел, - перебил его  Конн.  -  По
крайней мере, я должен ехать с тобой, чтобы показать тебе путь...
   Тут в разговор вмешалась Флория.
   - Это в такую-то погоду? - спросила она, указывая на бушующую на  улице
грозу и ветер, бьющийся о стены дома.
   - Я не сахарный и не растаю в первой же луже. Всю свою жизнь я прожил в
Хеллерах и не боюсь непогоды, Флория.
   - В конце концов несколько часов ничего не решают, - возразила  она.  -
Неужели так необходимо, чтобы один из вас обязательно выехал в самую  бурю
посреди ночи? И что - наша помолвка  так  и  останется  незавершенной?  А,
Аластер?
   - Ну это-то, по крайней мере, мы должны довести до конца, - сказал  он.
- Пойду поищу мою мать и твоего отца. В конце концов  последнее  слово  за
ними.
   Аластер ушел быстрым шагом, оставив Флорию и Конна вдвоем.
   Аластер прошел через толпу  празднично  одетых,  веселящихся  гостей  и
что-то сказал Гейвину Деллерею, сидевшему за высокой арфой. Гейвин  дернул
струну, и  толпа  затихла,  а  Эрминия  и  Конн  подошли,  встав  рядом  с
Аластером. Все глаза повернулись к Флории, и тогда отец взял ее под руку и
подошел вместе с ней к Хамерфелам. Тут Аластер заговорил звучным певческим
голосом:
   - Дорогие мои друзья, я не хотел прерывать празднество, но вдруг узнал,
что мое присутствие экстренно необходимо в Хамерфеле.  Вы  простите  меня,
если сейчас мы совершим то дело,  ради  которого  собрались  этим  вечером
здесь, как, мама?
   Эрминия взяла Флорию за руку  и,  слегка  нахмурившись,  посмотрела  на
Аластера.
   - По-моему, никакой гонец к нам не приходил, сын мой,  -  тихо  сказала
она.
   - Его и не было, - прошептал в ответ Аластер. - Я позже  объясню,  или,
скорее, тебе все расскажет Конн. Но я не  могу  уехать,  оставив  помолвку
незавершенной, не заручившись согласием Флории.
   Конну, казалось, стало легче. Он встал рядом с братом, а в это время  к
ним приблизилась королева Антонелла. Она  сняла  со  своего  маленького  и
толстого, но белого и гладкого пальца перстень с зеленым камнем.
   - Это мой подарок невесте, - сказала она и надела его на палец  Флории.
Кольцо оказалось  ей  великовато.  Потом  она  встала  на  цыпочки,  чтобы
поцеловать девушку в щеку.
   - Будь счастлива, дорогое дитя.
   -  Благодарю  вас,  ваше  величество,  -  пробормотала  Флория,  -  это
прекрасный перстень, и я буду беречь его.
   Антонелла улыбнулась, но тут ее лицо внезапно напряглось, она охнула, и
рука ее потянулась к вороту платья. Сделав несколько нетвердых шагов,  она
упала на колени. Конн тут  же  подскочил,  чтобы  поддержать  ее,  но  она
безжизненно обвисла у него на руках и осела на пол.
   Тут же подбежали Эрминия и король Айдан, стоявший неподалеку.  Королева
открыла глаза и что-то промычала, но лицо ее, казалось,  перекосило,  один
глаз и рот судорожно подергивались. Она пробормотала что-то  еще.  Эрминия
говорила с ней успокаивающе, держа маленькую королеву за руку.
   - Это удар, - тихо сказала она Айдану. - Она уже не молода, и последние
несколько лет это могло случиться в любой момент.
   - Да, и я этого боялся, -  ответил  король,  вставая  на  колени  возле
лежащей в беспамятстве жены. - Все хорошо, дорогая моя, я здесь,  рядом  с
тобой. Мы немедленно доставим тебя домой.
   Глаза Антонеллы закрылись, и она,  казалось,  уснула.  Гейвин  Деллерей
поспешно вскочил и, запинаясь, пробормотал:
   - Я вызову портшез.
   - Нет - носилки, - поправил его Айдан. - Вряд ли она сможет сидеть.
   - Как прикажет, ваше величество.
   Он выбежал прямо в дождь и быстро вернулся,  подгоняя  слуг,  чтобы  те
быстрее распахнули двери перед носилками.  Конн  машинально  отметил,  что
дождь попортил изысканный наряд и  прическу  Гейвина,  но  тот  ничего  не
замечал. Слуги остановились и мягко оттеснили короля Айдана в сторону.
   - Позвольте, ваи дом,  мы  ее  поднимем,  это  наша  работа,  и  у  нас
получится лучше, чем у  вас.  Вот  так,  осторожней...  Укутайте  ей  ноги
одеялом. Куда прикажете нести?
   Они не узнали короля, и это даже к лучшему, подумалось Конну. Айдан дал
им краткие указания и пошел вместе с ними, ковыляя рядом с носилками,  как
простой старик, жене которого вдруг стало плохо. Конн, шедший рядом с ним,
спросил:
   - Может, вызвать вам портшез, ваи дом? Вы можете промокнуть и  насмерть
простудиться.
   Тут он остановился в полном смятении. Как можно говорить в таком тоне с
королем!
   Айдан посмотрел на него отсутствующим взглядом.
   - Нет, дорогой мальчик, я останусь с Антонеллой. Она может  испугаться,
если вдруг очнется и не услышит рядом знакомый голос. Но - спасибо тебе, а
теперь уходи с дождя, дорогой мальчик.
   Ливень несколько поутих, но  Конн  уже  вымок  до  нитки.  Он  поспешил
обратно в дом.
   В передней царила сутолока из-за поспешно  отбывавших  гостей  Эрминии.
Обморок королевы начисто расстроил весь  вечер.  В  зале  остались  только
Аластер и Флория, по-прежнему стоявшие рядом друг с другом  возле  камина,
да их родственники.  Флория  оцепенело  смотрела  на  перстень  Антонеллы.
Эрминия была ошеломлена массовым бегством приглашенных. Гейвин,  промокший
даже больше Конна, тер волосы полотенцем, которое  дал  ему  слуга.  Эдрик
Элхалин и брат Флории - Гвин, стояли с  озабоченными  лицами.  И  наконец,
здесь  был  Валентин  Хастур,  оставшийся  помочь  Эрминии   во   внезапно
свалившемся на ее голову несчастье.
   - Плохое предзнаменование для помолвки, - произнес  Гейвин,  подходя  к
Аластеру. - Хочешь довести ее до конца?
   - Теперь у нас нет свидетелей, кроме слуг, - сказала Эрминия,  -  кроме
того, мне кажется, еще  худшим  знаком  будет  клятва,  принесенная  после
случившегося с королевой.
   - Боюсь, что ты права, - произнес Эдрик. -  Просто  какой-то  рок,  что
удар хватил ее в тот момент, когда она вручала тебе подарок, Флория!
   - Я не суеверна, - ответила та. -  Думаю,  нам  надо  завершить  обряд.
По-моему, наша царственная госпожа не обидится на нас за  это.  Даже  если
это было последнее доброе дело, которое она сделала...
   - Упасите нас боги! - почти в один голос воскликнули Эрминия и Эдрик.
   Конн все думал о доброй маленькой старой  женщине  и  о  короле,  столь
внезапно ставшем ему таким  близким  и  любимым,  назвавшем  его  "дорогой
мальчик", даже в горе не забывшем услать его в дом, чтобы тот не  мок  под
дождем.
   -  Думаю,  продолжать  обряд  в  такой  момент  было   бы   проявлением
неуважения, - произнес Эдрик, виновато посмотрев на дочь. - Но на  свадьбу
мы созовем всех, кого только можно. И произойдет это... - Он посмотрел  на
Эрминию. - Когда? Летом? Или зимой?
   - В середине зимы, - сказала Эрминия, - если молодые не возражают.  Как
вы, Аластер, Флория?
   Оба кивнули головой.
   - Значит - зимой.
   Аластер уважительно поцеловал Флорию, как и положено целовать невесту в
присутствии посторонних.
   - Скорей бы настал этот день, когда мы навеки соединимся, - с  чувством
произнес он. Подошел Гейвин и поздравил их.
   - Господи, кажется, сколько воды утекло с тех пор, когда  мы  Аластером
гонялись за тобой по саду с пауками и змеями, - заметил юноша, - а ведь на
самом деле прошло лишь несколько лет. Ты заметно  похорошела  с  тех  пор,
Флория,  а  драгоценности  идут  тебе  гораздо  больше,  чем  передник   с
оборочками. Госпожа... - он поклонился Эрминии, - я промок  до  нитки.  Не
позволите ли вас покинуть?
   Эрминия очнулась от тяжелых дум.
   - Не говори ерунды, Гейвин. В  этом  доме  ты  все  равно  что  родной.
Поднимись наверх, Конн или Аластер найдут тебе сухую одежду,  а  потом  мы
все вместе пойдем в сад и попьем горячего бульона или чаю.
   - Да, - добавил Аластер. - А с рассветом я отправляюсь в Хамерфел.
   - Мама, - умоляюще обратился к Эрминии Конн, - скажи ему, что он делает
глупость! Он ведь совсем не знает ни гор, ни дороги до Хамерфела.
   - Тогда чем скорее я все это узнаю, тем лучше, - возразил Аластер.
   Конну пришлось признать правоту его слов, но он не хотел сдаваться.
   - Люди не знают тебя и не будут подчиняться, они привыкли ко мне.
   - Что ж, им придется привыкнуть ко мне, -  сказал  Аластер.  -  Оставь,
брат. Это мой долг, и настало время его исполнить, плохо, что я не  сделал
этого раньше, но лучше сейчас, чем никогда. Кроме того, мне  хотелось  бы,
чтобы ты остался здесь и позаботился о  матери.  Она  только-только  вновь
обрела тебя и будет переживать, если так скоро вновь разлучится с тобой.
   Конн понял, что не сможет переубедить  брата,  не  создав  впечатления,
будто он продолжает претендовать на титул герцога Хамерфела, или не желает
заботиться о матери, или уклоняется от  поручения,  которое  возлагает  на
него его старший брат и господин.
   Тут слово взяла Эрминия:
   - Я не хочу отпускать вас туда, но я понимаю, что это необходимо,  и  к
тому же, Конн, мне кажется - Аластер  прав,  ему  давно  уже  пора  начать
выполнять обязанности по отношению к  своим  людям.  А  если  рядом  будет
Маркое, вопрос повиновения отпадет сам собой, поскольку тогда  люди  будут
точно знать, кто он такой.
   - Да, разумеется, ты права, - в конце концов согласился Конн.  -  Тогда
тебе лучше взять мою лошадь. Она  -  горской  породы,  твоя  кобыла  будет
спотыкаться на крутых тропах и падет от холода в первую  же  ночь.  А  моя
пусть неказиста, но без труда доставит тебя в любое место.
   - Что? Чтобы я сел на эту толстокожую клячу? Да это все равно что ехать
верхом на осле! - со смехом произнес Аластер. - Не дай бог меня кто-нибудь
на ней увидит.
   - Зато в горах, братец, ты обнаружишь, что ни о человеке, ни  о  лошади
нельзя судить по наружности, -  сказал  Конн,  до  смерти  обиженный  этим
бесконечным спором с братом.  -  Моя  лошадь  специально  выведена,  чтобы
выжить в горах. Кстати, от твоего наряда останутся одни лохмотья. Все-таки
я считаю, что мне лучше ехать с тобой и показывать дорогу.
   - Это исключено, -  произнес  Аластер,  но  его  мысли  были  абсолютно
прозрачны для Конна:
   "Маркос до сих пор считает Конна герцогом и своим господином, если Конн
будет там, мне никогда не добиться от него полного подчинения".
   На это Конн мягко заметил:
   - Ты ошибаешься насчет моего приемного отца, Аластер. Когда  он  узнает
правду и увидит татуировку, которую собственноручно сделал на твоем плече,
он окажет тебе поддержку.
   Аластер импульсивно обнял его.
   - Если бы весь мир состоял из таких же честных людей, как ты, брат, мне
было бы не так страшно. Но не могу же я вечно прикрываться твоей  силой  и
честью, я должен сам, без посредников, встретиться с моими подданными. Так
что, брат, доверь это дело мне.
   - Если ты уверен, что должен поступить именно так, тогда не  смею  тебе
мешать. Ну что, берешь мою лошадь?
   - Я от всей души благодарен тебе за предложение, - с искренней теплотой
произнес Аластер, - но боюсь, что она не сможет скакать  так  быстро,  как
мне того бы хотелось.
   При этих словах в комнату вошел Гейвин  Деллерей,  в  одном  из  старых
плащей Конна, висевшим на нем мешком. Волосы он вытер  полотенцем,  и  они
торчали во все стороны. Более разительный  контраст  с  щегольским  видом,
который он имел еще несколько минут назад,  трудно  было  представить.  Он
сказал:
   - Хотел бы предложить отправиться с тобой  и  показать  дорогу,  но,  к
сожалению, знаю ее немногим лучше твоего. Но если мои  услуги  могут  тебе
пригодиться, Аластер, либо здесь, либо в Хеллерах...
   Конн улыбнулся при мысли о том, как изнеженный и привыкший  к  комфорту
Гейвин будет чувствовать себя на горных дорогах.
   - Раз уж он не принял мою помощь, ни как  проводника,  ни  как  родного
брата, то от твоей он и подавно  откажется,  -  даже  несколько  грубовато
сказал он, но потом подумал:
   "Гейвин, по крайней мере, не  представляет  угрозы  власти  Аластера  в
Хамерфеле".
   Аластер улыбнулся и, опустив одну руку на плечо Конну, другую  Гейвину,
заявил:
   - Думаю, мне следует ехать одному. Защита мне  не  нужна,  но  искренне
благодарен вам за  предложенную  помощь.  -  Повернувшись  к  Эрминии,  он
добавил: - Мама, мне нужна самая быстрая лошадь из нашей конюшни. Хотя  на
самом деле мне бы сейчас волшебного коня из сказок,  что  ты  рассказывала
мне в детстве. Мама, не могла бы ты с помощью ларана  побыстрее  перенести
меня в Хамерфел?
   - Мой ларан к твоим услугам, сынок, - ответила Эрминия и протянула руку
Эдрику Элхалину. - Разумеется,  ты  можешь  взять  любую  лошадь  из  моей
конюшни, но я согласна с твоим братом:  лучший  вариант  для  тебя  -  его
лошадь. Гораздо проще придать с помощью ларана силы коню, приспособленному
к горному климату, и, возможно, мне удастся превратить его в  того  самого
волшебного коня.
   Конн  кивнул,  и  Аластер  поднялся  по  лестнице  в  комнату,  некогда
служившую  ему  детской.  Там  стояли  его  игрушки:   несколько   искусно
вырезанных деревянных солдатиков и старая плюшевая  кукла,  с  которой  он
засыпал, когда ему было семь лет. Кроме того, в углу, возле  окна,  стояла
его лошадка-качалка.
   Тут он вспомнил, сколько лиг проскакал на ней в детстве,  вцепившись  в
крашеную деревянную гриву; в  том  месте,  где  его  вспотевшие  маленькие
пальчики держались за холку, краска облупилась. Он посмотрел на игрушечных
солдатиков и рассмеялся, представив, как мать оживляет их и  посылает  ему
на подмогу игрушечную армию. Если бы это было в ее власти, она  бы  так  и
поступила.
   Сейчас  ему  вспомнилось,  как  часто   садился   он   в   детстве   на
лошадь-качалку и все скакал и скакал,  всегда  на  север,  ища  дорогу  на
Хамерфел. Однажды он чуть было не спалил дом, набрав целую сковороду углей
из очага. После чего ему  строго-настрого  запретили  близко  подходить  к
жаровне, но, с другой стороны, и не наказали, потому что он не  переставая
бормотать сквозь слезы:
   - Я хотел сделать клингфайр, чтобы сжечь дом старого лорда Сторна,  как
он сжег наш.
   Не долго думая, Аластер сменил роскошный  праздничный  костюм  на  куда
более  скромный  и  спустился,  накинув  на  плечи  старый  плащ.  Так  он
распрощался с детством.
   Внизу обнаружились разительные  перемены,  закуски  унесли,  а  Эрминия
переоделась в форму техника Башни - простую  тунику  с  длинными  рукавами
бледно-зеленого цвета.
   - Как бы я хотела собрать всю свою магию и послать ее  с  тобой,  чтобы
она охраняла тебя в пути, сынок, но сейчас я могу тебе дать лишь волшебную
лошадь, да еще одного особенного телохранителя: с тобой пойдет Ювел.
   Они прошли на конный двор. Дождь  почти  утих,  и  теперь  лишь  слегка
накрапывало. Аластер моментально ощутил свежесть ветра. Среди  разорванных
облаков то тут, то там проглядывал лик то одной, то другой луны.
   Эрминия подозвала старую Ювел. Потом села и,  достав  звездный  камень,
пристально посмотрела  в  глаза  собаки,  так  что  у  Аластера  появилось
странное ощущение, что они говорят о нем.
   Наконец она произнесла:
   - Сначала  я  думала,  не  придать  ли  ей  человеческий  облик.  Магия
позволяет сделать это, по крайней мере, с помощью звездного камня. Но  для
воина она будет слишком старой, и мне кажется, что в  качестве  проводника
она принесет гораздо больше пользы. Если я ее заколдую, человеческий облик
останется одной лишь видимостью - внутри Ювел по-прежнему  будет  собакой;
она не сможет с тобой говорить, но потеряет свой исключительно острый слух
и обоняние. Оставаясь собакой, она, по крайней мере, может  задать  трепку
любому,  кто  будет  тебе  угрожать,  а  попытайся  она  сделать   это   в
человеческом облике... - тут Эрминия помешкала  и  рассмеялась,  -  ...то,
скорее всего, это вызовет нежелательные пересуды.
   - Я тоже так думаю, - произнес  Аластер,  наклоняясь,  чтобы  погладить
старую собаку. - Но знает ли она дорогу на Хамерфел?
   - Ты забываешь, сынок, что она родилась и выросла там. Она  может  тебя
туда провести  вернее  всякого  человека-проводника.  А  кроме  того,  она
предупредит тебя об опасностях, если ты будешь прислушиваться к ней.
   - Ну, тут уж  я  уверен,  что  она  куда  более  преданный  и  лояльный
провожатый, чем любой другой, - произнес Аластер, но про себя подумал, как
это старая собака сумеет его предупредить и как он поймет  ее,  когда  она
попытается это сделать.
   Эрминия похлопала Ювел по голове и мягко сказала:
   - Ты любишь его так же, как я, позаботься о нем ради меня, дорогая.
   Ювел посмотрела в глаза Эрминии с  таким  выражением,  что  у  Аластера
вдруг пропал весь скепсис. Ему стало ясно, что его  мать  и  собака  могли
общаться друг с другом без слов.  Он  больше  не  сомневался,  что,  когда
придет время, та найдет способ предостеречь в случае опасности.
   - Хорошо, а сможет ли она лежать у меня на седле?
   Все присутствовавшие  телепаты  и  даже  Аластер,  который  таковым  не
являлся, к своему удивлению, вдруг услышали слова, едва  ли  не  сказанные
вслух:
   "Если он будет ехать верхом, я буду бежать рядом".
   - Ну хорошо, если ты  на  это  способна,  старушка,  тогда  поехали,  -
произнес удивленный Аластер и вскочил в седло лошади Конна  -  здоровой  и
сильной кобылы. Он посмотрел  в  глаза  Ювел  и  на  какой-то  момент  ему
показалось, что он говорил  с  тенью  женщины-воина  наподобие  сестры  из
Ордена Меча, что иногда появлялись в городе; над Ювел действительно витало
некое подобие призрака. Неужели магия его матери не знает границ? Так  это
или нет, он должен воспринимать это как данность.  Выпрямившись  в  седле,
юноша поклонился Эрминии.
   - Да хранят тебя боги, мама.
   - Когда ты вернешься, сынок?
   - Когда мои подданные и судьба это позволят, - ответил  он  и  медленно
направил лошадь к воротам конюшни. Выехав  наружу,  он  пришпорил  лошадь.
Какой бы неуклюжей с виду она ни казалась, но в действительности это  было
сильное и выносливое животное.  Он  чувствовал  ее  дрожь,  словно  кобыла
понимала ответственность стоявшей перед ними  задачи.  Пока  Аластер  ехал
через маленький внутренний дворик, все смотрели ему  вслед.  Только  Конн,
ожидавший в зале, сообразил, что нужно  распахнуть  массивные,  с  острыми
пиками поверх кромки, ворота; но если б он этого  не  сделал,  то  лошадь,
обладавшая теперь силами, далеко превосходящими обычное творение  природы,
легко бы через них перескочила. Миновав ворота, она перешла  на  галоп,  а
рядом бесшумно бежала  собака,  чьи  лапы  теперь,  благодаря  волшебству,
наполнились силой.
   Вскоре стук копыт по мостовой улицы затих. Эрминия все стояла, глядя на
распахнутые ворота, и слезы текли по ее щекам.
   Еле слышно Конн произнес:
   - Черт побери, я так хотел, чтобы он взял  меня  с  собой.  Что  скажет
Маркос?
   Валентин Хастур уныло добавил:
   - Ты вырастила упрямого сына, Эрминия.
   - Почему ты не говоришь того, что думаешь на самом деле?  -  в  сердцах
воскликнула  она.  -  И  не  называешь  его  жестокосердным,  избалованным
мальчишкой? Но под охраной Ювел и с поддержкой Маркоса у него  все  должно
получиться как надо, я в этом уверена.
   - Так это или нет, - произнес  Эдрик,  -  но  он  уехал,  и  будут  его
защищать боги или нет,  это  зависит  от  того,  какая  ему  предначертана
судьба.
   Все пошли в дом, но, даже когда ушел  последний  слуга,  Конн  все  еще
стоял во дворе, устремив ищущий взгляд вдоль дороги на север,  по  которой
ехал его брат в направлении далекого Хамерфела.





   Аластер скакал, прильнув к шее лошади, едва веря, что решился на  дело,
которое могло стать ключевым моментом в его  жизни.  Быстрый  галоп  мерно
подбрасывал его в седле, и это напомнило ему детство, когда  он  до  одури
качался на деревянной лошадке, зачастую прямо на  ней  и  засыпая.  Сейчас
могло  произойти  то  же  самое,  но  страшно  не   хотелось   обнаружить,
проснувшись, что все происходящее - лишь сон, а сам он просто задремал  на
каком-то скучном приеме.
   Скакал он так быстро, что не  успел  заметить,  как  оказался  у  ворот
Тендары и из сторожевой будки его окликнули:
   - Эй, кто там еще гонит лошадь  в  этот  неурочный  час,  когда  ворота
заперты, а честные люди сидят по домам и видят уже третий сон?
   - Такой же честный человек, как и ты, - ответил  Аластер.  -  Я  герцог
Хамерфел и направляюсь на  север  по  делу,  которое  не  может  ждать  до
рассвета.
   - Ну и что?
   - А вот что - открывай ворота, приятель.  Ты  ведь  для  этого  сюда  и
поставлен, не так ли?
   - В такой-то час? Герцог ты или не герцог, эти ворота до рассвета никто
не откроет, будь ты хоть самим королем.
   - Дай поговорить с сержантом, солдат.
   - Если я разбужу сержанта, он скажет тебе то же самое,  лорд  Хамерфел,
да еще рассердится на нас обоих.
   - Мне чихать на его злость, а тебе, пожалуй, действительно  достанется,
- сказал Аластер. - Жаль, но ничего не поделаешь, Ювел, прыгай ко  мне  на
седло!
   Он ощутил, как старая собака вскочила  на  лошадь  у  него  за  спиной,
теплым кулем привалившись к пояснице.
   - Ну, теперь держись, вернее - не упади, старушка.
   Какой высоты были городские ворота он не помнил - футов  пятнадцать,  а
может, и двадцать? Уверенный в могуществе чар, он и не подумал сомневаться
в силах лошади. Почувствовав, как животное все подобралось перед  прыжком,
он крикнул Ювел:
   - Держись крепче!
   И тут мир провалился куда-то вниз, а они поднимались все выше  и  выше,
успев, как ему показалось, преодолеть половину пути до  ярко  светившей  в
небе луны, от чего вдруг та стала вдвое ближе... Потом началось  снижение,
длившееся как будто несколько часов, причем  лошадь  коснулась  земли  так
мягко, словно перепрыгнула через бревно. Ювел соскочила с  седла  и  опять
побежала сзади, беззвучно перебирая лапами по неровной брусчатке мостовой.
   Аластер обнаружил, что находится уже далеко за городом,  совершенно  не
понимая, как это ему удалось. По сторонам стремительно проносились  темные
поля, а лошадь все скакала и скакала, ни разу не сбившись с  галопа  и  не
споткнувшись, благодаря ларану его матери.
   Незадолго до рассвета он миновал Хал и, гулко  прозвенев  подковами  по
каменным мостовым Нескьи, а когда горизонт  на  востоке  заалел  и  взошло
огромное,  красное,  как  кровавый  глаз,  солнце,  впереди  расплавленным
металлом засверкала река Кадарин. К его  удивлению,  лошадь  без  малейших
колебаний ступила в поток и поплыла, энергично работая мощными  мышцами  и
гоня перед собой бурун, словно неведомое морское существо.
   Выбравшись на берег, Аластер оглянулся и увидел, как  из  воды  вылезла
Ювел и без задержки продолжила легкий  бег,  не  отставая  от  лошади.  Он
достиг Кадарина, лежащего в двух днях пути к северу от  города,  всего  за
одну ночь!
   Теперь знакомая  местность  кончилась.  Так  далеко  в  холмы  Аластеру
забираться не доводилось. На какое-то мгновение он даже пожалел, что рядом
нет брата, который мог бы показать ему дорогу, но Ювел  была  проводником,
заслуживающим доверия проводником. Ювел! Когда ее в последний раз кормили?
   - Прости, старушка, - сказал он, - забыл я про тебя.
   Остановив лошадь в лесистой лощине, спешился, ощутив при этом  дрожь  в
коленях. В седельной сумке, которую он не помнил,  как  наполнял,  нашлось
холодное мясо, хлеб и вино. Мясо он разделил  с  Ювел,  запив  его  вином.
Предложил глотнуть и собаке, но та лишь фыркнула и побежала утолить  жажду
к горному ручью. Напилась, глубоко опустив в  воду  морду,  а  вернувшись,
прилегла рядом, положив голову на лапы. Аластер хотел было вновь  вскочить
в седло, но понял,  что,  хотя  и  лошадь  и  собака,  казалось,  даже  не
запыхались, самого его трясло от усталости и каждый  мускул  подергивался,
словно он пробыл в седле не несколько часов, а те самые два дня и две ночи
кряду, которые требовались, чтобы  добраться  сюда  нормальным  ходом.  На
лошадь и Ювел действовала  магическая  сила,  отчего  они  не  чувствовали
усталости, но он-то - нет!
   Одеял Аластер не захватил, а холод уже  начал  порядком  его  донимать.
Тогда он завернулся в плащ и позвал Ювел, чтобы та прижалась к нему, и они
бы  таким  образом  согрелись.  Собака  встала,  потянулась  и   улеглась,
свернувшись калачиком, под его рукой. На земле хрустели сухие  листья,  но
он слишком устал,  чтобы  обращать  на  это  внимание.  Едва  юноша  успел
подумать, как измучился и насколько неудобные здесь  условия  для  отдыха,
как им овладел крепкий, глубокий сон. Так спал он  до  тех  пор,  пока  не
пробудился от лучей солнца, пробивавшихся  сквозь  кроны  деревьев.  После
пробуждения Аластер опять поел  хлеба  с  мясом,  допил  остатки  вина  и,
повернувшись к Ювел, сказал:
   - Теперь твоя  очередь  показывать  дорогу,  старушка.  Отсюда  я  буду
следовать за тобой.
   Все последующее походило на сон, он хоть и не знал, куда  направляется,
но его дальнейшие действия, казалось, были заранее предопределены. Аластер
понимал, что по какой бы тропе ни пошел, в результате он окажется в нужном
месте. Казалось, опасно так расслабляться, но его вела магия, и он не  мог
повлиять на маршрут этого фантастического путешествия,  поэтому,  отбросив
сомнения, доверился собаке.
   Скоро начался проливной дождь. Аластеру пришлось  слезть  с  лошади,  и
вот, блуждая под струями, он вдруг  споткнулся  и  упал  в  большую  сеть,
привязанную  к  верхушкам  пригнутых  к  земле  деревьев.  Ювел  лаяла   и
обнюхивала приманку - закоченелую тушку рогатого кролика. Но на кого  была
поставлена ловушка? Ювел снова принялась лаять и скулить,  бегая  кругами.
Он поднял голову и увидал рядом с  собой  престранное  создание.  Это  был
толстяк, маленького роста, весь какой-то  перекошенный,  ростом  не  более
четырех футов, с поросшими, густыми волосами лицом.
   - Кто ты? И что это? - спросил он, во все глаза глядя  на  Ювел.  -  Ты
испортил мою ловушку, и как ты собираешься за это рассчитываться?
   Аластер смотрел на маленькое существо, думая  про  себя,  не  стоит  ли
перед ним сказочный гоблин? Сильный дождь, казалось, ни  в  коей  мере  не
смущал лилипута. Однако Ювел действительно вызывала у  него  беспокойство.
Когда она принялась обнюхивать ноги незнакомца, он отшатнулся.
   Аластер стоял, онемев от изумления, хотя его с детства  воспитывали  на
рассказах про странных существ, не совсем человеческой природы,  обитавших
по берегам Кадарина. И те, как назло, до сих пор не потрудились показаться
ему на глаза!
   - Ты из Большого Народа, - сказал коротышка, - и, возможно, безвредный.
Но что это?
   Он показал на Ювел, и во взгляде его сквозила опаска. Аластер ответил:
   - Я - Аластер, герцог Хамерфел, а это - моя собака Ювел.
   - Я не знаю, что значит - "собака", - произнес маленький  человечек.  -
Она - существо, которое называется собака? Почему она не говорит?
   - Потому что не может, это не заложено в  ней  от  природы,  -  ответил
Аластер. Он не стал пускаться в пространные объяснения  насчет  того,  что
такое домашнее животное, поскольку человечку  это  понятие  было  частично
знакомо, ибо тот сказал:
   - Да, я вижу. Она похожа на моего ручного сверчка, и она думает, что ее
хозяину угрожает опасность. Скажи ей, если  она  тебя  понимает,  что  вам
обоим ничто не грозит.
   - Все в порядке, девочка, - произнес Аластер, хотя сам далеко не был  в
этом уверен. Ювел еще немного поскулила и отошла в сторону. Тогда  Аластер
набрался храбрости и спросил:
   - А ты кто такой?
   - Я - Адастор-Лескин из Гнезда Широна. А что есть это? - произнес он  и
с искренним любопытством указал на лошадь Аластера.  У  Аластера  не  было
полной уверенности, не собирается ли человечек его ограбить,  но  он,  как
мог,  объяснил,  что  такое  "лошадь",  доставив  лилипуту  исключительное
удовольствие.
   - Как много новых вещей я сегодня видел! Теперь  мне  будет  завидовать
весь мой клан! Однако остается еще вопрос с ловушкой, которую  ты  сломал.
Как ты собираешься ее восстановить?
   Аластер решил отдаться на милость судьбы, втянувшей его в это  странное
приключение.
   - Я не могу ее починить,  -  ответил  он,  -  потому  что  у  меня  нет
необходимых инструментов, и я не знаю, как ее устанавливать.
   - Об этом я и не прошу, - сказал коротышка. - Сделай то, что я попросил
бы у моего соплеменника, по невниманию своему пересекшего  мою  дорогу,  -
расскажи мне твою самую интересную загадку.
   - Но не под дождем же загадки рассказывать!
   - Ах да, - спохватился незнакомец, - я слыхал, что холод и  дождь  даже
летом не по нраву вашему племени. Тогда пойдем укроемся в моем Гнезде.
   С этими словами  он  опустил  ногу  на  нижнюю  ступеньку  лестницы  из
колышков, вбитых в толстый ствол дерева.
   - Ты сможешь идти за мной? - спросил он.
   Аластер колебался: его ждали неотложные  дела,  но  было  бы  невежливо
уйти, не предоставив Адастору-Лескину и его соплеменникам компенсацию.  Он
полез  вверх,  не  слишком  доверяя  лестнице  и  не  испытывая   большого
удовольствия от открывающегося его взору  вида  бескрайнего  лесного  моря
внизу, но решил не показывать страх перед человечком,  который,  казалось,
был рожден, чтобы лазить по деревьям.
   "Наверное, так оно и есть", - подумал Аластер.
   Миновав ряд похожих друг на друга этажей, они перешли на более широкую,
хорошо сколоченную лестницу, которая уходила в крону дерева.  По  ней  они
добрались наконец до большого дупла, вошли в него и  оказались  в  темной,
довольно просторной  комнате.  Там  стояло  несколько  грубых  приземистых
лежаков с вязаными покрывалами. Маленький человечек присел на один из них,
а Аластер на другой, такой же. Сиденье оказалось  мягким  и  хрустело  при
движениях, судя по витавшему в воздухе сладкому аромату, оно  было  набито
сеном. Адастор потянулся и, достав длинную железную  палку,  развел  с  ее
помощью огонь, так что теперь в  комнате  стало  достаточно  света,  чтобы
Аластер мог оглядеться.
   - А теперь, - сказал человечек  тоном,  не  допускающим  возражений,  -
давай загадку. Когда мы рассядемся ночью вокруг  огня  и  будем  играть  в
загадки, я загадаю моим людям новую!
   Аластер, в голове которого  сейчас  было  абсолютно  пусто,  смог  лишь
спросить:
   - Какую загадку ты хочешь? Я не знаю, какие загадки годятся  для  вашей
игры.
   Огромные глаза  маленького  человечка,  которые,  по  мнению  Аластера,
действительно должны были быть особенными, раз что-то могли видеть в  этой
комнате, загорелись в темноте.
   - Ну вот, хотя бы: "Почему птицы улетают на юг?" - спросил он.
   На это Аластер ответил:
   - Если тебе нужны объяснения помимо рассуждений о погодных условиях, то
этого никто не знает, кроме них самих. Каков твой ответ?
   Адастор хихикнул от удовольствия.
   - Потому что пешком им было бы слишком далеко идти, - сказал он.
   - О-о, - произнес Аластер, - значит, вот какие загадки. Тогда...  -  он
покопался в памяти, но на ум пришла лишь одна-единственная, слышанная им в
раннем детстве: "Зачем снежному кролику прыгать через тропинку?"
   - Чтобы перейти на другую сторону? - попробовал  догадаться  человечек.
Но Аластер покачал головой, и тот сник.
   - Я должен был знать, что - нет, - вздохнул Адастор.  -  Кстати,  прошу
прощения... ты ведь гость, позволь предложить тебе угощение.
   - Благодарствую, - ответил Аластер, хотя не мог отделаться от опасения,
что ему предложат откушать сырого рогатого кролика. Он не был уверен,  что
даже во имя соблюдения приличий сумеет заставить себя съесть его.
   Но  лилипут,  покопавшись  в  дальнем  углу  комнаты,  принес   искусно
сплетенную из тростника тарелку, на  которой  исключительно  красиво  были
разложены разные лесные ягоды. Аластер  попробовал  их  и  с  нескрываемым
удовольствием поблагодарил Адастора. Тот попросил юношу:
   - А теперь поведай мне, каков ответ твоей загадки. Я ведь как  думаю  -
раз твой народ крупнее моего, то и мозги у вас больше, а значит,  и  мысли
поумней. Так зачем снежному кролику прыгать через тропинку?
   - Потому что обходить - далеко, - с глупым видом ответил Аластер.
   Он совершенно не ожидал, что от этих  слов  Адастора  буквально  хватит
кондрашка. Юноша ведь слышал хихиканье маленького человечка и понимал, что
тот обладает чувством юмора, которое могло бы ему подсказать  этот  вполне
банальный ответ.
   - Обходить далеко! - хохотал Адастор, вновь валясь на спину.  -  Далеко
обходить! О, это просто великолепно! Расскажи еще!
   - У меня нет времени, - произнес Аластер со всей искренностью, на какую
был способен, - мне нужно идти дальше, и  я  сожалею,  что  испортил  твою
ловушку, но свое обещание я выполнил и теперь должен возвращаться к  своим
делам.
   - О, ловушка - пустяки, - ответил маленький человек. -  Адастор  и  все
Гнездо Широна благодарит тебя, ибо ты обогатил меня еще одной загадкой,  а
также новыми идеями и новыми знаниями. Я провожу тебя обратно к  собаке  и
лошади, а по дороге обдумаю то новое, что узнал сегодня. Пошли.
   Возвращение назад Аластеру  далось  нелегко,  он  едва  не  сорвался  с
лестницы,  тогда  как  Адастор  лез  с   проворством   обезьяны.   Аластер
продвигался  медленно  и  осторожно,  с  немалыми  опасениями,  а  Адастор
спускался, то и дело приговаривая: "Обходить далеко!"
   Когда Аластер в конце концов оказался на земле,  он  испытал  искреннее
облегчение. Ювел моментально запрыгала вокруг, обнюхивая хозяина и радуясь
его возвращению. Лошадь, как и положено уважающей  себя  твари,  вовсе  не
подумала  куда-нибудь  уйти  и  заблудиться.  Аластер  повернулся,   чтобы
попрощаться с человечком.
   - Я еще раз извиняюсь, что случайно  сломал  твою  ловушку.  Поверь,  я
сделал это ненарочно.
   - Да все в порядке. Пока буду ее  чинить,  как  следует  обдумаю  новую
загадку, - произнес Адастор, чуть ли не снисходительно. - Жаль,  что  твоя
подруга-собака не может говорить, ее  загадки  наверняка  еще  интересней.
Всего тебе хорошего, мой большой друг. Всегда рады видеть  тебя  с  новыми
загадками в Гнезде моего народа.
   Выпалив все это, он исчез, как будто растворился  в  деревьях,  оставил
Аластера размышлять, не пригрезилось ли ему все происшедшее.
   - Ну, старушка, похоже, нам пора двигать, -  сказал  он.  -  Хорошо  бы
повстречать кого-нибудь, кто вывел бы нас к Хамерфелу. А  сейчас  придется
это сделать тебе.
   Собака понюхала землю и подняла голову, оглянувшись,  словно  предлагая
следовать за ней. Юноша, ощущая себя полным дураком, произнес вслух:
   - Да, старушка, веди нас в Хамерфел кратчайшей дорогой.
   Он опять вскочил в седло, а Ювел в очередной раз понюхала землю и слабо
тявкнула, очевидно что-то спрашивая.
   - Меня, голубушка, не спрашивай, я абсолютно  не  знаю,  куда  идти,  -
сказал Аластер. - Это твое дело - вывести нас к Хамерфелу, если только  ты
на это способна. Мама сказала, что ты знаешь дорогу, и я тебе верю.
   Ювел опустила нос и  побежала  по  дороге,  а  юноша  тронул  лошадь  и
последовал за собакой.
   Очень скоро дорога круто пошла  вверх,  и  началось  восхождение  вдоль
горного потока, стремившего свои воды с высот в долину. Да  и  дорогой  ее
трудно было назвать, скорее - козьей тропой. Тем не менее лошадь и  старая
собака  быстро   продвигались   вверх.   Аластер   поглядывал   вниз,   на
простиравшиеся на невообразимой глубине ущелья,  где  клубился  туман,  на
торчавшие далеко внизу верхушки деревьев, меж которых  то  здесь,  то  там
струился дымок печных труб крохотных деревенек, разбросанных по долине.
   Весь остаток дня он проскакал, не встретив ни  одного  путника.  Солнце
достигло зенита и начало клониться к закату. Аластер понятия не имел,  где
находится, позволив магии вести его к месту назначения.  Когда  сгустились
сумерки, он сделал привал, доел хлеб и поделился им с Ювел.
   Он так устал от быстрой безостановочной езды,  что  его  била  дрожь  и
подкрадывалось ощущение, что просиди он  в  седле  еще  хоть  немного,  то
непременно свалился бы с лошади.  Тогда  юноша  отыскал  ямку,  выстланную
длинной травой, и лег в нее, а Ювел пристроилась у него под боком.
   Проснувшись ночью, Аластер обнаружил, что собака куда-то ушла,  но  тут
он услыхал ее охотничий рык и писк мелких лесных зверьков. Через некоторое
время она возвратилась и, широко  облизнувшись,  улеглась  у  его  ног.  В
темноте было слышно, как псина что-то жует, и ему  стало  интересно,  кого
это она сумела найти себе для пропитания, но потом он вдруг понял, что ему
вовсе не хочется это знать. Аластер погладил собаку и вновь заснул.
   Проснувшись с первыми лучами солнца, он сполоснул лицо водой из горного
ручья и вновь сел в  седло.  То  ли  это  ему  показалось,  то  ли  лошадь
действительно стала двигаться  медленней?  Любое  нормальное  животное  от
таких беспощадных скачек уже давно бы выдохлось или даже околело.
   Теперь дорога стала еще хуже, хотя такое трудно было себе  представить.
Временами  Ювел  приходилось  искать  тропу,  продираясь  сквозь  заросли,
ощетинившиеся колючками и шипами. Лошадь  раздвигала  их  грудью,  тем  не
менее оставаясь невредимой, но иногда  дороги  не  было  вообще,  и  тогда
Аластер, исцарапанный даже  сквозь  плащ,  жалел,  что  не  воспользовался
предложением Конна надеть соответствующую  одежду.  Его  начали  одолевать
сомнения и страхи. Негде было узнать, куда  они  идут,  и  туда  ли,  куда
нужно, ведет эта дорога. И если в конце  концов  они  все-таки  дойдут  до
Хамерфела, то как узнают его? А что дальше? И как найти там Маркоса? И как
узнать его? Может ли он дальше полагаться на магию, заведшую его  в  такую
даль? А уже опять темнело, и скоро невозможно станет различать дорогу.
   Юноша начал было подумывать, не поискать  ли  приличного  места,  чтобы
провести в лесах и третью ночь, как вдруг они вышли  на  хорошо  укатанную
дорогу,  проложенную  практически  параллельно  тропе.  Уже   не   впервые
пересекали они похожие дороги, но раньше Ювел все  время  сходила  с  них,
теперь же она побежала по ней, словно забыв обо всем на  свете,  и  лошади
приходилось напрягать силы, чтобы не отстать от нее.
   Очень скоро дорога вновь пошла вверх, и Аластер  поднял  голову,  чтобы
оглядеть вершины. Над ними, словно одинокий зуб в челюсти старика,  торчал
остов замка, зловещим контуром чернея на фоне меркнущего  горизонта.  Ювел
тихо заскулила, убежала вперед  и  вернулась,  не  переставая  скулить,  к
Аластеру. Тут он все понял. Ювел было приказано доставить его в  Хамерфел,
но Хамерфела больше не было, по крайней мере, того, который  знала  старая
собака.
   Аластер  слез  с  лошади  и,  шатаясь,  прошел  меж  двух   столбов   -
единственного напоминания оставшегося от ворот. И тут перед его внутренним
взором неожиданно вспыхнула яркая картина-воспоминание, совершенно  дотоле
незнакомая, где замок Хамерфел,  невредимый,  как  некогда,  стремил  свои
башни к небу, мать и отец стояли на зеленом газоне среди цветов, а  старая
Ювел - еще смешной щенок  -  резвилась  у  ног  Эрминии.  Ничего  этого  в
действительности не было.
   Глядя на груды развалин - единственное, что осталось  от  его  родового
замка, - он вдруг ощутил пустоту и усталость. Неужели  только  ради  этого
летел он  сюда  на  крыльях  магии?  Умом  Аластер  понимал,  что  следует
продолжать начатое и первым делом  -  разыскать  Маркоса.  Ясно,  что  тот
должен быть где-то неподалеку и найти его не составит большого  труда.  Но
от представших взору руин  Аластер  впал  в  апатию.  Он  чувствовал  себя
выдохшимся, как пропоротый мешок, из которого высыпались опилки. Он  стоял
на пепелище Хамерфела, думая:
   "Надо было взять Конна с собой,  тот  наверняка  бы  знал,  что  делать
дальше".
   А что бы тот стал делать? Аластер попытался собраться с мыслями и взять
себя в руки, нечего здесь нюни разводить, он всегда  знал,  что  от  замка
остались одни руины.
   "Действительно, мое первое воспоминание - это бушевавший здесь пожар!"
   Он долее не мог оставаться среди развалин,  жалея  самого  себя.  Нужно
найти Маркоса и начать делать хотя бы то, о чем просил ее король Айдан,  -
выяснить, какую армию можно собрать под знамена Хамерфела,  чтобы  вернуть
свои земли и восстановить замок.
   "И все равно, - с горечью подумал Аластер, - нет здесь никакого  замка,
чтобы за него стоило воевать".
   В  Тендаре  ходила  старая  поговорка:   "Самое   длинное   путешествие
начинается с одного шага". И тут он справедливо  подумал,  что  от  такого
крушения иллюзий была, по крайней мере, одна польза: что бы  он  ни  начал
сейчас делать, это будет шагом в верном направлении, ибо ничего хуже  того
состояния, в каком сейчас находился Хамерфел, быть уже не могло.
   Аластер ухватился за поводья и опять вскочил на лошадь. Внизу еще можно
было разглядеть несколько струек дыма, указывавших, что там  располагалась
деревня. Там наверняка  можно  что-нибудь  разузнать.  Жившие  у  подножия
сожженного замка фермеры раньше наверняка были подданными  Хамерфелов,  то
есть теми, кто еще оставался верен или когда-то был верен его отцу.
   Дорога вниз показалась круче, чем  вверх.  Аластер  перевел  лошадь  на
медленный шаг, а на краю деревни, состоявшей из группы домишек,  сложенных
из местного розоватого камня, остановился, выискивая взглядом какой-нибудь
постоялый двор или таверну. На  одном  доме,  размером  несколько  поболее
других, красовалась вывеска - трилистник с короной. Он подъехал к  нему  и
привязал лошадь к крыльцу. Какой бы магической силой ни была наделена  его
кобыла, она выглядела как обычная лошадь. Зал крохотной харчевни наполняли
обычные для таких  мест  ароматы.  Внутри  было  пусто,  если  не  считать
нескольких стариков-крестьян, дремавших  в  углу  возле  печи,  и  толстой
низкорослой бабы в переднике за стойкой.
   - Добрый вечер, милорд, - сказала она,  посмотрев  на  него  достаточно
фамильярно, так что Аластеру даже показалось, что она говорит с ним как со
своим знакомым. Но знакома она была, разумеется, с Конном.
   - Здесь найдется что-нибудь  поесть  в  это  время?  И  что-нибудь  для
собаки...
   - Есть жареная баранья нога, правда  не  очень  мягкая  -  старая  была
скотина, - зато уже готовая, а для собаки хлеб,  -  озадаченно  произнесла
она. - Вина подать?
   - Я - буду, собака, полагаю, - нет.
   - Нет так нет,  -  сказала  она,  -  хотя  я  когда-то  знавала  одного
человека, который научил собаку пить вино, а после только тем и  жил,  что
зарабатывал на ней, шляясь по кабакам. Если хотите, могу налить  ей  миску
пива, собачники говорят, им это полезно, а  особенно,  если  это  кормящая
сука.
   - Щенков у нее нет, - произнес Аластер, - а хлеба с пивом давайте.  Для
меня сгодится поджарка и все, что там у вас есть.
   Глупо было ожидать изысканного обслуживания  в  таком  месте.  Он  взял
тарелку и устроился в  углу.  Вино  было  не  очень  хорошим.  Когда  Ювел
получила миску с пивом и хлебом, он сказал женщине, чтобы  пива  подали  и
ему. Это было доброе деревенское пиво,  очень  сытное  и  согревающее.  Он
отпил и с жадностью принялся за жесткое жареное мясо, а жилы и кости отдал
собаке. Пока Аластер  ел,  за  дверью  на  улице  раздался  шум,  и  вошло
несколько женщин в алых туниках. В ухе у каждой болталось золотое кольцо.
   - Привет, Доркас, - сказала одна из них. - Хлеба и пива на шестерых.
   Все они были вооружены, а через открытую дверь Аластер  заметил  богато
украшенные  носилки  наподобие  тех,  которыми  пользовались  в   Тендаре;
совершенно очевидно,  что  в  них  находилась  благородная  леди,  которой
прислуживали и которую охраняли эти вооруженные дуэньи. Одна из  носильщиц
заметила  Аластера  и  приветственно  махнула   ему   рукой,   но   Доркас
предупредила  полушепотом,  хотя  не  настолько  тихо,  чтобы  Аластер  не
расслышал ее слов:
   - Нет. Когда он вошел, я то  же  самое  подумала,  но  он  говорит  как
нижнеземелец. - Хозяйка поставила шесть тарелок с хлебом  и  шесть  кружек
пива. - А леди Лениза будет что-нибудь есть? Вино вполне  приличное,  хотя
этому оно, кажется, не понравилось. - Она кивнула в сторону Аластера.
   Юноша открыл было рот осадить толстуху. Он не привык,  чтобы  обсуждали
его вкусы. Но тут же спохватился, пока что он был для них просто  чужаком,
его мнение здесь и гроша ломаного не стоило.
   Дверца стоявших на улице носилок распахнулась, и из них выскочила милая
молоденькая девушка лет четырнадцати, одетая в шелка лилового оттенка. Она
вошла в харчевню. Там оглянулась, ища глазами  женщину,  очевидно  старшую
среди ее охранниц.
   - Юная леди, вам не следует сюда заходить, я пришлю вина...
   - Лучше я съем тарелку овсяной каши, - запротестовала девушка. - У меня
ноги свело от сидения в носилках, и хочется подышать свежим воздухом.
   - Кашу вам принесут, как только Доркас ее сварит, - ответила женщина  в
алом. - Тебе ведь не  составит  труда,  Доркас?  Но  ваш  дедушка  страшно
разгневается, если узнает, что вас видели здесь, на земле Хамерфелов.
   - Да, уж это точно, - подтвердила одна из ее подруг, -  лорд  Сторн  не
одобрит, что вы поехали через эти места... но здесь дорога ровнее.
   - О, опять Хамерфел! - обиженно воскликнула девушка. -  Всю  жизнь  мне
только и твердили, что никого из Хамерфелов не осталось в живых...
   - Да, и ваш дед думал так же до тех пор, пока одну луну  назад  молодой
герцог не убил вашего  отца,  -  возразила  женщина  с  мечом.  -  Поэтому
возвращайтесь в носилки как хорошая девочка, пока вас никто не  увидел,  а
то можете оказаться рядом с ним в могиле.
   Но девушка прошла внутрь и обняла женщину.
   - Дорогая Джермилла, - проворковала она, - разрешите мне ехать  с  вами
верхом, а не сидеть, скрючившись, в носилках. Я не  боюсь  Хамерфелов,  ни
молодых, ни старых, а поскольку я отца в глаза  не  видела  с  трехлетнего
возраста, то трудно ожидать, что я буду по нему горевать.
   - Об этом и речи быть не может, - ответила Джермилла. - Ваш дедушка...
   - Мне надоело слушать, что станет делать дедушка, пусть  он  злится,  -
воскликнула Лениза. - Если ты думаешь, что я испугалась Хамерфелов...
   И тут она замолчала, заметив лежавшую под столом Ювел.
   - О, какая милашка, - воскликнула она, опускаясь на колени и протягивая
руку, чтобы собака могла ее понюхать. - Какая хорошая псина!
   Ювел снисходительно позволила  девушке  погладить  ее.  Лениза  бросила
взгляд на Аластера и посмотрела прямо ему в глаза.
   - Как ее зовут?
   - Ювел, - честно ответил Аластер прежде, чем сообразил,  что  если  эта
девушка - внучка Сторна, то могла слышать, что  такая  же  собака  была  у
герцогини Хамерфел, но тут же решил, что  вряд  ли  кто  мог  помнить  имя
щенка, жившего восемнадцать лет назад.  Да  и  в  любом  случае  -  в  его
намерения не входило долго скрывать, кто он такой.
   Девушка  принадлежала  роду  Сторнов,  а  это  означало,  что   она   -
смертельный  враг.  Тем  не  менее  Лениза  была  весьма  недурна   собой:
прекрасные волосы, заплетенные в длинную косу, голубые  глаза.  А  глядела
она на него с такой открытостью, какой не встретишь во взгляде  тендарских
красоток.
   - Леди Лениза, - начал было он, но в этот момент с дороги донесся  стук
копыт. Затем, судя по  звукам,  лошадь  тоже  привязали  к  поручню.  Ювел
навострила уши и отрывисто гавкнула, как это она  делала,  когда  узнавала
кого-то, потом вскочила и побежала навстречу вошедшему в харчевню высокому
старику. Тот огляделся и увидал  Аластера,  но,  заметив  женщин-меченосиц
нахмурился и подал Аластеру знак оставаться на месте. Главная охранница  -
та, которую Лениза звала Джермиллой, - подошла и потянула Ленизу за рукав.
   - Немедленно поднимитесь, - приказала она. - Как не стыдно - сидеть  на
полу перед незнакомыми людьми...
   - О, Ювел ведь не знает, что такое незнакомец, правда, псина? - пропела
Лениза, протягивая руки к  собаке,  вертевшейся  у  ног  вошедшего.  Тогда
Джермилла рывком подняла девушку на ноги и вытолкала  за  дверь,  хотя  та
продолжала протестовать, уверяя, что хочет  овсяной  каши  и  отказывается
ехать в  носилках.  Но  как  только  воительница  запихнула  ее  внутрь  и
задернула драпировку, протесты прекратились.
   Аластер неотрывно смотрел вслед девушке. Какая она милая! Какая  свежая
и невинная! Вошедший мужчина в оторопелом недоумении наклонился к Ювел,  а
та, скача от радости, нюхала его ноги и отрывисто лаяла, требуя  внимания.
Тогда он улыбнулся Аластеру и произнес:
   - Вот несчастливый день, что сторновской девчонке вздумалось  поужинать
здесь со своими няньками.
   - Сторновской девчонке?
   - Это леди Лениза - дочка Руперта и внучатая племянница старого  лорда,
но она зовет его дедом, - сказал старик. - Собака меня помнит, а ты - вряд
ли, не  так  ли,  парень?  Зато  я  тебя  сразу  узнал.  -  Не  переставая
удивляться, он продолжил: - Во всем мире может быть только один человек  с
таким знакомым и в то  же  время  абсолютно  новым  для  меня  лицом,  мой
мальчик. Мы думали, что ты умер!
   - А ты, должно быть, Маркос, - произнес  Аластер.  -  Меня  послал  мой
брат. Нам надо поговорить... - Он заметил, что Доркас смотрит  на  них  во
все глаза, и тут же поправился: -  Без  свидетелей,  разумеется.  Куда  мы
можем пойти?
   - Ко мне, - сказал Маркос. - Идем.
   Аластер чуть замешкался, расплатившись за ужин, отвязал лошадь и  повел
ее к маленькому домику на дальнем конце деревни.
   - Привяжи ее за домом, - произнес Маркос. - Вижу  -  лошадь  Конна,  ее
узнает  половина  герцогства.  Через  полдня  слухи   о   твоем   прибытии
расползутся по всей земле, а нам этого не нужно. Плохо,  что  тебя  видела
сторновская девчонка, но я слыхал, что она всего лишь капризная малолетка,
которую, кроме ее самой, ничего не интересует.
   - Я бы так не сказал, - начал было Аластер. - Мне она показалась...
   Он видел девушку лишь несколько минут и ничего не знал о ней.  В  любом
случае  она  являлась  внучкой  его  заклятого  врага  и,  соответственно,
составной частью вражды, разрушившей его семью, ему не следовало мечтать о
ней.
   Маркос пригласил  юношу  в  дом.  Внутри  было  достаточно  чисто,  всю
обстановку  составляли  несколько  грубо  сколоченных  стульев   и   стол,
сооруженный из положенных на козлы досок. Дальний конец стола был  застлан
куском  белой  ткани,  на  котором   стояли   два   серебряных   кубка   с
выгравированным на них  гербом  Хамерфелов.  Проследив  за  его  взглядом,
Маркос коротко произнес:
   - Да. Я нашел их на пепелище через несколько дней после пожара и теперь
храню в память о моих господах... Но, значит, госпожа  моя  тоже  жива!  Я
едва верю своим глазам - неужели это правда: ты - Аластер?
   Тот расстегнул ворот рубахи и обнажил плечо,  демонстрируя  татуировку,
которую старик собственноручно сделал ему столько лет назад. Маркос  молча
кивнул.
   - Господин герцог, - почтительно произнес он. - Расскажи мне,  как  все
произошло. Как Конн отыскал вас? Ты виделся с королем Айданом?
   Аластер утвердительно кивнул и начал рассказывать Маркосу  о  том,  как
воссоединился с братом и как они говорили с королем.





   После отъезда Аластера Конн как  неприкаянный  слонялся  по  городскому
дому, и Эрминия даже стала за него беспокоиться. Она готова была излить на
сына всю любовь, накопившуюся за годы разлуки, но он был слишком взрослым,
чтобы выказывать ему такую привязанность. Теперь, когда Аластер уехал, она
с мучительной болью осознала, что Конн по-прежнему  остается  для  нее  во
многом чужим. Единственное, что могла Эрминия,  это  расспрашивать  о  его
любимых кушаньях и давать управляющему указания их готовить. Ее  радовало,
что Конн много времени уделял дрессировке  Медяшки,  и  было  похоже,  что
животные его любили. Это  заставило  Эрминию  вспомнить  о  муже.  Раскард
всегда утверждал, что ларана у него почти нет. Однако она считала, что его
искусство  в  обращении  с  лошадьми  и  собаками  является  малоизвестной
разновидностью этого дара.
   Однажды утром мать сказала Конну:
   - Тебе надо  бы  сходить  протестироваться  в  Башню.  У  твоего  брата
практически нет ларана, а это значит, что ты, возможно, обладаешь им.
   Конн почти ничего не знал о ларане и никогда не держал в руках звездный
камень, но когда Эрминия дала ему матрикс, он  так  быстро  и  естественно
научился им пользоваться, что это повергло мать в восхищение.  Со  стороны
казалось, будто он всю жизнь только и делал, что упражнялся с ним.
   - Может быть, работая в Башне, ты найдешь свое призвание, Конн, а  твой
брат будет герцогом в Хамерфеле. Ты ведь  не  хочешь  быть  человеком  без
места - чуть выше слуги или коридома [управляющего].  Вряд  ли  это  будет
достойным применением твоим талантам.
   От этих слов он помрачнел, Эрминия пожалела, что произнесла их. В конце
концов он, как и Аластер, рос, считая себя  единственным  уцелевшим  после
пожара наследником Хамерфела. И теперь Конна вряд ли можно  было  осуждать
за то, что он ревновал или обижался на брата.
   Но, к ее великому облегчению, он сказал:
   - Что бы ни случилось, я хочу остаться с моими людьми, Маркос  говорил,
что я в ответе за них. И даже если я не буду их герцогом,  все  равно  они
меня знают и верят мне. Они могут называть  меня  как  угодно.  Коридом  -
вполне почетный статус, не хуже герцогского титула.
   - И даже в этом случае, - продолжила Эрминия, - у  тебя  такой  сильный
ларан, что просто необходимо научиться с ним  обращаться.  Нетренированный
телепат представляет угрозу для себя и окружающих.
   Конн прекрасно понимал правоту слов матери.
   - Когда я начал взрослеть, Маркос говорил о том же, - согласился он.  -
Но как же Аластер? Неужели у него вообще нет ларана?
   - По крайней мере, недостаточно, чтобы тратить  время  на  обучение,  -
ответила Эрминия. - Хотя иногда мне кажется, что его искусство в обращении
с лошадьми и собаками может представлять собой разновидность дара, которым
обладал старый Макаран. Твой отец по материнской линии состоит в родстве с
Макаранами.
   Она подошла к секретеру и, вынув какой-то свиток, развернула его.  Конн
с изумлением обнаружил, что это перечень его предков за  последние  восемь
или десять поколений. Он с интересом просмотрел его и, хохотнув, произнес:
   - Я и не знал, что  родословные  бывают  не  только  у  лошадей,  мама!
Значит, здесь выписано, сколько людей по  отцовской  линии  погибло  из-за
кровной вражды со Сторнами?
   - Да, - грустно подтвердила она и  показала  пометки,  означавшие,  что
данный предок, вполне возможно, погиб насильственной смертью.
   Наконец Конн произнес:
   - Я жил этой враждой с тех пор, как научился застегивать штаны,  но  до
настоящего момента даже не подозревал, сколько задолжали мне  эти  негодяи
Сторны. Я думал только об отце и двух  старших  братьях,  а  теперь  вижу,
сколько моих родственников пало от их рук.
   Он замолчал, устремив взгляд в пространство.
   - В мире есть много куда более приятных  вещей,  чем  месть,  сынок,  -
сказала Эрминия.
   - Неужели? - спросил он, глядя как бы сквозь мать, и вновь на  какое-то
мгновение знакомое лицо сына  показалось  ей  чужим,  и  Эрминию  охватили
сомнения, сумеет ли  она  когда-нибудь  понять  до  конца  этого  сложного
человека.
   Но, невзирая на исходящий от Конна холод, она продолжила:
   -  Что  касается  твоего  ларана,  то  у  меня   достаточно   опыта   в
тестировании, чтобы понять, что ты обладаешь необычайными способностями  в
обращении с матриксом, но правильному пользованию им могут обучить  только
в Башне. К счастью, в большинстве Башен у меня есть  друзья.  Твой  кузен,
Эдрик Элхалин, является Хранителем здесь, в  Тендаре,  а  мой  родственник
Валентин в свое время был  техником.  Любой  из  них  может  многому  тебя
научить, но какое-то время тебе придется прожить в Башне,  где  ты  будешь
защищен  от  опасностей,  связанных  с  развитием  ларана.  Я   немедленно
переговорю с Валентином. К счастью, нет нужды дожидаться, пока Наблюдающие
разъедутся на поиски детей по доменам. Я поговорю с ними, и они немедленно
тебя примут. Без обучения твой талант может остаться нераскрытым.
   Конн был смущен быстротой, с какой  происходило  все  вокруг,  но  идея
пришлась ему по душе. К тому же ему, как и  любому  непосвященному  жителю
доменов, было любопытно узнать, что происходит в стенах Башни.  Узнав  же,
что он один из избранных, кто  может  быть  туда  допущен,  он  тем  более
испытал радость и удовлетворение.
   Эрминия сказала,  что,  если  его  сочтут  пригодным  к  обучению,  ему
придется жить среди работников Башни.
   - Но ведь ты сама все знаешь, мама.  Почему  вы  с  Флорией  не  можете
обучать меня?
   - Это не принято, - ответила Эрминия. - Мать не должна учить  взрослого
сына, как отец не должен учить взрослую дочь. Просто так не делают.
   - Но почему - нет?
   - Не знаю. Возможно, это  восходит  к  традициям  прошлого,  -  сказала
Эрминия. - Какова бы ни была причина, так не  делают,  и  я  не  собираюсь
нарушать это табу. Я оставлю тебя учиться у наших родственников,  а  позже
приведу тебя в Башню. Но Флория может кое-чему тебя научить. Если  хочешь,
я попрошу ее, - добавила она,  ощущая  без  слов,  что  сам  Конн  слишком
застенчив, чтобы просить женщину  о  подобной  услуге.  -  Она,  наверное,
зайдет к нам вечером, а если нет, то я вижусь с ней и ее отцом чуть ли  не
каждый день, так что возможность все равно представится.
   Позже, тем же днем, Конн и Эрминия шли по улице, рядом с ними бежал  на
поводке щенок. Конн спросил:
   - Интересно, добрался ли мой брат до Хамерфела?
   - Думаю, да, - сказала Эрминия, - хотя и не знаю, каковы сейчас дороги.
Если хочешь, можешь это выяснить с помощью ларана.
   Тут Конн задумался, он много раз переживал те же ощущения,  что  и  его
брат, но никогда не делал этого сознательно. Он даже не знал,  хочется  ли
ему вторгаться в мысли Аластера, и к тому же до сих пор не привык к своему
дару. Однако раз  мать  сама  это  предложила,  а  брат  рос,  воспринимая
существование ларана как нечто само собой разумеющееся, то он  попытается.
Теперь же его внимание занимала Медяшка, которую  он  заставлял  выполнять
стандартные команды: "Рядом!", "Сидеть!" и "Стоять!". Работая с  животными
он всегда понимал их, и это  был  далеко  не  первый  щенок,  которого  он
выдрессировал. Сейчас, кое-что узнав, Конн соглашался с возможностью,  что
ощущаемая  им  близость  с  молодой  собакой  есть   некая   разновидность
способностей,  называемых  лараном.  Прежде  он  особенно  над   этим   не
задумывался, а просто верил, что это приобретенный навык,  такой  же,  как
верховая езда и фехтование. Стало быть, в нем нет ничего, что  принадлежит
исключительно ему? Неужели все его  знания  вытекали  из  наследного  дара
таинственного Комина, привнесенного в его род, как это  делают,  выращивая
скаковых лошадей или породистых собак? Ему даже стало немного обидно.
   Конн с Медяшкой шли чуть впереди Эрминии. Они  двигались  по  одной  из
улочек, где было мало прохожих, и это  позволяло  заниматься  дрессировкой
щенка. Маленькая сучка  понимала  все  с  полуслова  и  легко  поддавалась
обучению. Она послушно выполняла все упражнения, поощряемая поглаживанием,
ласковыми словами и кусочками сушеного мяса, прихваченного с  кухни.  Конн
закончил урок, заставив Медяшку как следует побегать за  ним  на  поводке.
Эти спринтерские забеги помогли ему отделаться от грустных  мыслей,  когда
они вошли на тихую улицу, где стоял, еще не достроенный дом, один из самых
больших в городе. Конн опять перешел на прогулочный шаг,  дожидаясь,  пока
Эрминия их догонит.
   Там  перед  их  взором  предстала  группа  одетых  в  униформу   людей:
Хранитель, стоящий у края круга, - в алом платье, два техника - в  зеленом
и механик - в голубом,  а  в  центре  стояла  одетая  в  белое  женщина  -
Наблюдающая, как уже знал Конн. Было еще несколько  зевак,  в  основном  -
ребятишек и  праздношатающихся  горожан.  Рядом  стоял  одетый  в  зеленое
городской стражник, но трудно было сказать, находится ли он при исполнении
обязанностей или просто глазеет, как обычный гуляка, на действо.
   Мерное течение рабочего процесса нарушила Медяшка, рванувшись вперед  и
игриво залаяв, словно увидала старого знакомого. Тут и  Конн  увидал,  что
Наблюдающая в белом платье - не  кто  иная,  как  Флория,  и  почувствовал
знакомый, но по-прежнему вызывающий чувство стыда, прилив  любви,  который
он всегда переживал в присутствии  невесты  брата.  Она  быстро  погладила
собаку и ласково пожурила ее:
   - Хорошая девочка. Ложись. Сейчас я не могу играть с тобой!
   - Подойдите-ка сюда, - резко произнес стражник.  -  Немедленно  уберите
собаку. -  Но  затем,  увидев  и  узнав  Эрминию,  он  добавил  уже  более
доброжелательно: - Это ваша собака, домна? Извините, но вам надо  либо  ее
успокоить, либо увести.
   - Все в порядке, - сказала Флория, - я знаю этого щенка.  Он  не  будет
отвлекать меня от работы.
   Эрминия что-то строго сказала Медяшке, после чего та улеглась у  нее  в
ногах и замерла, словно раскрашенная глиняная  статуэтка.  Лицо  Хранителя
было закрыто вуалью, и Конн не мог понять, мужчина это или женщина,  хотя,
насколько он знал, женщины-Хранители встречались  очень  редко.  Этот  же,
наверное, был мужчиной с очень женственной  внешностью  или  эммаской.  Он
стоял, терпеливо выжидая пока утихомирится нарушитель спокойствия, а потом
легким  кивком  вновь  собрал  круг.  Конн  видел  и   чувствовал   связи,
соединявшие их воедино - незримые  нити,  сплетенные  кругом  телепатов  и
искусственно подведенные к кристаллам матрикса.
   Хотя прежде ничего подобного ему не доводилось ни видеть,  ни  ощущать,
все происходящее было для него ясно и понятно. Сам не зная, как это у него
получается, и даже не вполне сознавая, что он делает, Конн  подключился  к
мыслям Флории. Хоть и была она в высшей степени занята, но, как показалось
Конну, краешком сознания узнала его и пригласила в круг. Это  было  похоже
на то, как если бы она беззвучно пригласила  его  войти  и  тихо  сесть  в
комнате, где она в этот момент играла на музыкальном инструменте.
   Конн почувствовал,  что  мать  его  тоже  здесь  присутствует,  как  бы
наблюдая  за  всем  со  стороны.  Даже  молоденькая   Медяшка,   казалось,
поддерживала связь с этой тесной компанией. Юноша ощущал,  что  здесь  ему
хорошо, что здесь его ждут и принимают с радостью, что никогда  прежде  не
приходилось ему испытывать по  отношению  к  себе  такого  расположения  и
доверия, хотя никто из присутствующих даже не поднял на  него  глаз  и  ни
единым движением не выказал любопытства. Его вхождение в круг внешне никак
не обозначилось.
   Хранитель соединил их воедино каким-то таинственным, не понятным  Конну
способом, сконцентрировал их внимание на груде стройматериалов  в  дальнем
конце улицы и собрал их силу  -  в  этот  момент  Конн  и  вовсе  перестал
ориентироваться, что происходит, а его восприятие растворилось  в  голубом
сиянии звездного камня, словно тот находился у него в мозгу. Огромная куча
стройматериалов начала подниматься в воздух. И хотя это были лишь стропила
для  крыши,  они  не  разваливались.  Конн  почувствовал,  как   Хранитель
управляет ими: через несколько секунд этот огромный ворох лег на плоскость
крыши, где рабочие без лишней суеты начали растаскивать его,  укладывая  и
прибивая бревна на предназначенное место. В этот момент  тесно  сплоченный
круг, как будто следуя примеру груды стропил, тоже  словно  развалился  на
части. Флория тихо спросила Хранителя:
   - Еще будем?
   - Нет, - ответил Хранитель. -  Мы  ничего  не  будем  делать,  пока  не
подготовят к укладке брусчатку для мощения двора. На  сегодня  хватит.  Мы
могли бы закончить еще вчера вечером, если бы не  дождь.  Через  несколько
дней нам предстоит установить стекла в  оранжерее,  но  раз  крыша  теперь
есть, то нет нужды торопиться.  Вчера  у  меня  был  разговор  с  Мартином
Деллереем, брусчатку  не  привезут,  пока  не  найдут  садовника,  который
определит, где будут посажены кусты. Как только все будет готово, он  даст
нам знать.
   - Эта часть города  быстро  растет.  Весной,  когда  растает  снег,  мы
займемся улицами.
   - Не люблю я стройки, - проворчал один из техников, -  да  и  в  городе
говорят, что мы отбиваем работу у плотников и строителей.
   - Ничего подобного, - сказал Хранитель. - Мы за полдня  делаем  то,  на
что им потребовалась бы куча тяжелой техники. К тому же - как им доставить
ее сюда, в эту часть города? Люди всегда недовольны и брюзжали  бы  ничуть
не меньше, если бы мы вообще не занимались этим.
   - Просто кто-то завидует нашим доходам, - сказал другой техник. -  Вряд
ли здесь найдется хоть один кирпич или стекольная рама, уложенные вручную.
Поднимать  стройматериалы  при  помощи  веревок  и  блоков  -  не   просто
расточительство, это опасно для прохожих.
   Подобные способы использования ларана  никогда  не  приходили  Конну  в
голову.
   "Интересно, а нельзя ли таким же способом восстановить Хамерфел?"
   Раньше он не  делал  даже  прикидок,  но  и  так  было  ясно:  бригадам
каменщиков потребуются годы, чтобы поднять замок  из  руин,  а  с  помощью
ларана Хамерфел можно  восстановить  с  непостижимой  быстротой.  Пока  он
размышлял, Флория глянула на них с  матерью  и  улыбнулась.  Она  поманила
Медяшку, и та, нарушив вынужденное молчание, бросилась к ней  с  радостным
визгом.
   - Какая ты хорошая, спокойная собака, -  приговаривала  Флория,  лаская
ее. - Эрминия, вы выучили ее не хуже Ювел. Очень скоро  она  станет  такой
послушной, что сможет лежать у наших ног прямо в круге!  Хорошая  собачка,
хорошая,  -  повторяла  она,  поглаживая  и  похлопывая  ее,   а   Медяшка
самозабвенно лизала ей руки.
   - Это Конн ее дрессировал, - сказала Эрминия, - а сюда я  его  привела,
чтобы он посмотрел на общественно полезные работы  матриксного  круга.  Он
почти ничего не знает о ларане, потому что никто  его  не  обучал.  Но  он
готов учиться, а потом поработать в круге, хотя бы временно.
   Хранитель поднял бледное лицо, на  котором  выделялись  большие,  ясные
глаза, и вопросительно посмотрел на Конна.
   - Мы были с тобой в контакте, когда ты вошел в круг, ты уверен, что  до
этого никто тебя не учил? Мне показалось, что ты хотя бы работал в горах с
людьми из Трамонтаны.
   Но Конн вновь отрицательно покачал головой.
   - Никогда. До прихода в Тендару я ни разу в жизни  не  держал  в  руках
звездный камень.
   - Иногда из природноодаренных людей выходят лучшие работники  матрикса,
- произнес Хранитель и протянул костлявую ладонь, чтобы пожать Конну руку.
   - Приветствую тебя в нашем круге. Я - Рената Тендарская.
   Конн знал, что мало кому  удается  поговорить  вот  так,  накоротке,  с
Хранителем, и для него было чуть ли не  шоком,  когда  он  обнаружил,  что
стоящий перед ним Хранитель - женщина, пусть даже не настоящая женщина, а,
как он и предполагал, - эммаска.
   Эрминия засмеялась, в шутку извиняясь:
   - Ну, с моим старшеньким, Аластером, я допустила промашку - у  него  не
оказалось ни капли способностей. Поэтому здесь  мне  должно  было  повезти
больше.
   - Несомненно,  -  мягко  согласилась  Рената.  -  Могу  с  уверенностью
сказать, что после ученья у нас он будет отличным работником. Но поскольку
в твоем круге он не может работать, Эрминия, я приглашаю его в свой.
   Конн удивился, когда увидел, как зарделась от радости его мать.
   - Спасибо, Рената. Это так любезно с твоей стороны.
   Флория, тихо стоявшая рядом с Конном, негромко спросила:
   - Значит, ты придешь к нам в Башню? Как  я  рада  буду  помочь  тебе  в
учебе, мой названый брат.
   - Поверь, для меня это будет еще большее удовольствие, - сказал Конн  и
отвернулся, чтобы скрыть бросившуюся в лицо краску.
   Когда они шли рядом за  членами  круга,  неторопливо  спускавшимися  по
улице, ведущей к Башне, Флория повернулась к нему и сказала:
   - Нынешний сезон был очень напряженный...
   - Да,  действительно,  -  пробормотал  Конн.  Жизнь  его  за  последние
несколько десятков дней поменялась так разительно, как раньше  он  не  мог
даже предположить.
   Хотя никто не произносил вслух  имя  Аластера,  он  занимал  их  мысли,
поэтому они шли молча. Конна одолевали  все  более  мрачные  мысли,  да  и
Флории взгрустнулось, пока они следовали за маленькой  группой  работников
круга.
   Наконец девушка спросила:
   - Интересно, что сейчас делает Аластер?
   - И что делал он с тех пор, как ускакал на моей лошади? - произнес Конн
с натужным смешком. - Ты ведь телепат, неужели ты  не  можешь  достать  до
него?
   Опустив глаза, она ответила:
   - Вообще-то нет, только на какой-то миг, не больше. Возможно,  если  бы
мы были любовниками... Но и тогда это было бы трудно на таком  расстоянии.
Ты ведь его брат... а это сильнейшая из всех связей.
   - Тогда, если хочешь, я попробую его поискать, - сказал  Конн.  -  Хотя
прежде я никогда сознательно этого не делал.
   Он положил ладонь на звездный камень, данный ему матерью и висевший  на
его шее в маленьком шелковом мешочке. Он столько раз видел  Аластера  даже
без такого вспомогательного средства, что даже не сомневался: у  него  все
должно получиться.
   Когда пришло нужное  состояние,  оно  совершенно  не  походило  на  те,
похожие на грезы картины, в которых он раньше видел своего брата.  Неужели
звездный камень мог так усиливать чувства? Конн этого не знал,  но  сейчас
вокруг него вдруг зашелестели знакомые  высокие  деревья,  разлился  запах
хвои, задышали горные ветры, а над головой распахнулись небеса - все,  что
окружало его в прошлой жизни. И еще один  запах,  моментально  наполнявший
сердце любого выросшего в горах человека паническим ужасом. Пожар!  Где-то
неподалеку от его брата,  в  пределах  досягаемости,  в  Хеллерах  бушевал
пожар.
   Стоя  на  тихой  улочке  Тендары,  Конн  вдруг  ощутил,  как   отчаянно
заколотилось у него сердце и как кровь толчками побежала по венам. Так что
же там горело? И где? Это было не прямо в Хамерфеле, хотя от запаха дыма и
паленых листьев кружилась голова.
   Эрминия, обернувшись, моментально поняла, чем они занимались. В обычных
обстоятельствах она не придала бы этому значения, позволив  молодым  людям
делать то,  что  они  хотят.  Но  Конн  выглядел  испуганным.  Она  быстро
вернулась к ним. И уже все вместе они ускоренным шагом поспешили к  Башне,
которая неясно вырисовывалась вдали.
   Легкой рукой Эрминия обхватила запястье Конна,  так  что  тот  даже  не
ощутил ее вмешательства и не получил шока. Она тихо сказала:
   - Внутри Башни будет проще доделать  то,  что  вы  начали,  Конн,  и  с
меньшей опасностью для тебя.
   Конну никогда не приходило в голову, что подобные видения,  которые  он
переживал, даже не зная про звездный камень,  могут  нести  опасность  как
ему, так и Аластеру. Но незнакомое  прежде  ощущение  тревоги  моментально
обезоружило его, кротко сообщив, что не отказался бы от  бокала  вина,  он
вошел в Башню.
   Принесли вина, но едва Конн сделал  глоток,  как  им  тут  же  овладело
чувство опасности и потребность продолжить начатое,  ему  хотелось,  чтобы
все эти люди ушли, позволив ему искать брата.
   Он не стал принимать участие в легкой светской болтовне, сопровождавшей
возлияния. Как только ему дали бокал, он осушил  его  не  смакуя.  От  его
внимания ускользнуло, как Рената потихоньку опять  собрала  круг;  слишком
внове было для него это дело, и  он  еще  не  знал,  как  должен  работник
матрикса ограждать себя от вовлечения в то, что он делает. К тому же юноша
и так уже увяз в эмоциях по уши, там был его брат, его земля, его люди...
   Рената, лучше других понимавшая бушующий в его  душе  ураган  страстей,
грустно и отрешенно наблюдала за ним, но не делала попыток скорректировать
его естественные реакции. По окончании обучения  он  выработает  для  себя
более  сбалансированный  и  менее  страстный  способ  работы,  но  за  это
искусство Конну придется пожертвовать частью импульсивности.
   Флория подала знак юноше.
   - Присоединяйся ко мне. Вместе, я уверена, мы отыщем его.
   И вновь без какого-либо  напряжения  прерванная  связь  восстановилась.
Удивительно, но первое, что увидел Конн,  было  лицо  его  приемного  отца
Маркоса, на  которого  он  глядел  сейчас  глазами  Аластера.  Запах  дыма
доносился издалека, но  он,  казалось,  заполнял  их  мысли  так  же,  как
заполнял воздух во всей округе. И от  него  нельзя  было  отделаться,  как
нельзя отделаться от торнадо или цунами; он все время присутствовал где-то
на краешке сознания, отступая лишь перед уверенностью и храбростью.
   Конн чувствовал, что Аластер был зол.
   - Что ты мне тут такое говоришь? После стольких лет  кровной  вражды  я
что, должен идти спасать собственность человека, который убил моего  отца?
Почему? Неужели для всех нас не будет лучше, если огонь пожрет их, и  черт
бы с ними со всеми?!
   Маркос пристально посмотрел на него.
   - Мне стыдно за тебя, - отрезал он.  -  Кто  тебя  воспитывал,  что  ты
можешь произнести такое вслух?
   Конну тоже было стыдно за своего брата и за его невежество,  совершенно
невероятное для горца. Перемирие на период пожаров было важнейшим фактором
жизни Хеллеров. Все другие дела, будь  то  родственные  обязательства  или
кровная  вражда,  откладывались  в  сторону,  когда  в   горах   начинался
засушливый сезон.
   И тут Конн вспомнил:
   "Откуда Аластеру знать об этом?"
   Маркос говорил с ним так, как говорил бы на его месте сам Конн, а  Конн
чувствовал себя виноватым за то, что вовремя не объяснил все брату.
   - Завтра будут гореть твои холмы, и тебе понадобится  помощь  Сторна  и
всех, кто есть поблизости. Никогда не забывай об этом. - Потом, уже  более
мирно, Маркос добавил: - Ты устал, проскакав длинный путь. Когда выспишься
и поешь, у нас будет время поговорить.
   Маркос проводил его в комнату, обставленную с той  же  непритязательной
простотой. Конну это место было прекрасно знакомо, он жил здесь с Маркосом
с тех пор, как ему исполнилось четырнадцать лет.
   Тут  телепатическая  связь  прервалась.   Лица   Маркоса   и   Аластера
растворились в голубом свечении матрикса. Тогда Конн встал со словами:
   - По-моему, плохое занятие - подглядывать за  Аластером,  когда  он  не
знает об этом. Пока Маркос рядом, ему ничто не грозит. -  Он  посмотрел  в
напряженно-вопросительные глаза Эрминии. - С ним все в порядке,  мама.  Не
надо, - добавил он, когда она потянулась к нему. - Я понимаю: это он, а не
я вырос у тебя на руках. И вполне естественно, что ты так за него боишься.
   - И меня это очень  печалит,  -  заметила  Эрминия.  -  Мое  величайшее
желание все эти годы было заботиться о вас обоих.
   Конн подошел к ней и неловко обнял.
   - О, теперь я понимаю, чего я лишился, и хотелось бы мне  знать,  знает
ли мой брат этому цену. Но там, на севере, беда, и я нужен  буду  Маркосу!
Аластер... - Тут он осекся, он не мог сказать матери, что  не  считает  ее
любимого сына готовым занять место в Хамерфеле. Но рука его  непроизвольно
легла на рукоять отцовского меча, и он знал, что, по крайней мере,  Флория
продолжает читать его мысли. Встряхнувшись, чтобы оборвать  и  эту  связь,
Конн встретился с ней взглядом.  Раньше  она  всегда  отводила  глаза,  но
сейчас для всех присутствовавших в комнате телепатов их эмоции были как на
ладони.
   "О, боги, - подумал он, - что мне делать?  Эта  женщина  моя  мечта,  я
любил ее еще до того, как впервые увидел, и  теперь,  когда  я  ее  нашел,
оказывается - она невеста моего брата. Из всех женщин на  этом  свете  она
единственная недоступна для меня".
   Он не мог на нее смотреть и когда вновь поднял глаза,  то  ощутил,  как
пристально, в упор, изучает его Хранитель. Надежно  изолированная  высоким
саном и бесполостью от этих самых болезненных из всех людских переживаний,
эммаска смотрела на него печальными, мудрыми глазами.





   Работа  в  пожарной  команде  заставила  Аластера   пересмотреть   свое
представление об аде.  Сейчас  один  из  верхних  кругов  царства  Зандру,
который, говорят, представлял собой замерзший мир, казался ему чуть ли  не
раем. Пот пропитал его волосы и одежду, кожа лица горела, словно ее жарили
на медленном огне, а во рту и в горле было сухо и жарко,  как  в  пустыне.
Аластер хоть и не был настолько избалованным, каким его считали некоторые,
но всю свою жизнь твердо полагал, что  внешний  вид  есть  показатель  его
положения в обществе и должен соответствовать титулу. Теперь он сокрушенно
сознавал,  что  одежды  его  безнадежно  испорчены.  Даже  если  тщательно
заштопать дыры, прожженные искрами, он будет похож на оборванного старика,
работавшего справа от него.
   "Однако крестьяне здесь действительно семижильные. Вот  этот  настолько
стар, что годится мне в деды, но все еще полон сил и ничуть не устал, в то
время как я готов свалиться и умереть. Да, где уж  мне,  эдакому  неженке,
равняться с ними".
   Ювел лежала на земле там, где кончалась линия  огня.  Ей  потребовалась
вся выучка и преданность, чтобы оставаться на месте. Она не могла  отвести
глаз от Аластера, как и не могла отойти настолько далеко, чтобы не слышать
его голоса. И это - невзирая на переживаемый ею в данный момент страх. Ему
бы попытаться услать старую собаку подальше от пожара, в место, где она бы
так не волновалась.
   Стройная женская фигурка в старом, поношенном клетчатом плаще и лиловой
широкополой шляпе приблизилась к старику и подала  ему  кожаный  бурдюк  с
водой. Он дал ей подержать лопату, пока жадно пил, заливая воду  в  широко
раскрытый рот. Затем она вернула лопату, взяла бурдюк и пошла дальше вдоль
ряда,  приближаясь  к  Аластеру.  Когда  девушка  узнала  его,  ее   глаза
округлились, очевидно, кто-то из свиты сообщил ей тогда, кто он такой.
   - Удивительно видеть вас здесь, лорд Хамерфел, - тихо сказала Лениза.
   Аластер подумал, что у нее  были  для  этого  все  основания,  ибо  сам
удивился не меньше, увидев ее здесь.
   -  Рад  приветствовать  вас,  дамисела,  -  произнес  он  с  изысканным
поклоном. - А что здесь делаете вы? Из всех мест в  доменах  это  -  самое
неподходящее для вас.
   - Может быть, вы думаете, что я сгину  в  пламени,  если  пожар  выйдет
из-под контроля? Здесь любой вам скажет, что так может думать только самый
глупый из нижнеземельцев! - вспыхнув от гнева, ответила она. - Если  надо,
здесь все идут на пожар - мужчины и женщины, простые и благородные!
   - Что-то я не видел, чтобы старый лорд Сторн рисковал своей драгоценной
головой, - пробурчал Аластер.
   - Это потому, что вы не потрудились посмотреть направо -  он  стоит  от
вас менее чем в двенадцати футах!
   Рукой Лениза показала на старика.
   От неожиданности Аластер поперхнулся.  Так  этот  старик  и  есть  лорд
Сторн? Неужели этот согбенный дед - то  чудовище,  которым  пугали  его  с
детства? Как такое может быть, если от порыва ветра  он  качается!  То  же
мне, нашли пугало!
   Жест Ленизы привлек внимание Сторна. Он отставил  лопату  и  с  суровым
выражением на лице подошел к ним.
   - Этот по-идиотски одетый шалопай пристает к тебе, девочка?
   Лениза поспешно замотала головой.
   - Нет, дедушка.
   - Дай парню воды и занимайся своим делом.  Не  задерживай  ряд!  Ты  же
знаешь, насколько важно, чтобы вода регулярно доставалась каждому - или ты
хочешь, чтобы люди попадали в обморок?
   - Нет, ваи дом, конечно,  нет,  -  кротко  ответила  она  и,  стрельнув
глазами в сторону Аластера, пошла с бурдюком дальше вдоль линии.  Какое-то
время юноша продолжал стоять неподвижно, глядя ей  вслед,  пока  сосед  не
ткнул его под локоть. Только  тогда  он  опять  принялся  махать  мотыгой,
взрыхляя усыпанную листвой землю на противопожарной полосе.
   Внучка Сторна. Вот уж - ничего общего со стариком,  глядя  на  которого
действительно можно было сказать "одет по-идиотски". Но на  данный  момент
он навеки разделен с ней, и, возможно, лишь по этой причине возник  в  нем
соблазн потянуться  к  девушке.  Аластер  строго  напомнил  себе,  что  он
обручен... обручен с Флорией, ждавшей его в Тендаре,  следовательно  -  не
должен заглядываться  на  других  женщин,  особенно  из  рода,  с  которым
Хамерфелы враждовали уже целых четыре  поколения!  Он  попытался  выкинуть
Ленизу  из  головы  и  думать  только  об  оставшейся  в  Тендаре  Флории,
представляя себе, как они вместе с его матерью переживают его  отсутствие.
И даже попытался представить, каково это быть телепатом, когда ты в  любое
время можешь мысленно связаться с любимым человеком.
   Подобная мысль заставила Аластера обеспокоиться. Ему  этого  совершенно
не хотелось. Если сейчас между ним и Флорией была связь, то не  подглядела
ли она, как он флиртует с девчонкой из семейства Сторнов, и  не  посчитала
ли его за беспутного обманщика? Может ли она просмотреть  его  сознание  и
что с ней будет, когда она обнаружит там сплошные образы  Ленизы?  Аластер
поймал себя на том, что мысленно пытался объясниться с  невестой,  но  тут
вдруг осекся, вспомнив о Конне, который, тут уж без всяких  сомнений,  был
телепатически связан с ним и  мог  читать  его  самые  сокровенные  мысли.
Никогда он не сможет ни наврать Конну, ни заставить его  поверить  в  свои
благие намерения...
   Что за жизнь такая, когда все твои самые интимные  мысли  и  побуждения
выставлены напоказ перед столькими людьми?!
   Это его пугало. Он всегда был открыт Конну. Его  брат,  возможно,  знал
его даже лучше, чем Аластер знал сам себя, и это  ужасало.  Но  еще  более
ужасно было понимание того, что брат знал и худшее, на что он способен...
   Юноша попытался мысленно представить себе  лицо  Флории,  и  ничего  не
получилось, перед ним возникала лишь лукавая улыбка Ленизы.
   Тогда Аластер усилием воли отбросил игривые мысли и  сосредоточился  на
борьбе с пожаром. Краем глаза он замечал, что старый лорд Сторн не отстает
от молодых мужчин, делая свою часть тяжелой работы, и даже  больше.  Когда
Лениза вновь подошла с ведром, Аластер заметил, что из ведра на  этот  раз
шел парок, и решил, что  это,  наверное,  какой-то  травяной  чай.  Лениза
остановилась возле деда, и Аластер услыхал их разговор.
   - Это глупо, дедушка. Ты не настолько силен, чтобы в твои  годы  делать
такую работу.
   - Не болтай чепухи, девочка. Я выполнял  эту  работу  всю  жизнь  и  не
собираюсь бросать ее сейчас! Делай свое  дело  и  не  пытайся  давить  или
командовать мной.
   Под его пронзительным взглядом другие девушки наверняка растаяли бы  на
месте, но Лениза не намеревалась уступать.
   - А какая будет польза, если ты упадешь в обморок от жары? Неужели  это
будет хороший пример для наших людей?
   - Так что ты хочешь, чтобы я сделал? - проворчал он. -  Я  тушу  пожары
каждое лето, с детского возраста, уже семьдесят лет подряд.
   - Тебе не кажется, что  ты  уже  выполнил  свою  норму  в  этой  жизни,
дедушка? Никто не станет уважать тебя меньше, если ты пойдешь в  лагерь  и
возьмешься там за более легкую работу.
   - Тогда я не смогу приказывать людям делать  то,  чего  не  делаю  сам,
внучка. Давай занимайся своей работой, а мою оставь мне.
   Аластер невольно восхитился упрямством старика. Когда Лениза подошла  к
нему, он подхватил ведро, приник к нему губами и с жадностью  начал  пить.
Там  действительно  оказался  чай  из  неизвестных  ему  трав,  с  сильным
ароматом, исключительно хорошо утолявший жажду и  моментально  устранявший
сухость в горле.
   Возвращая ведро, он поблагодарил ее и спросил:
   - Твой дед всегда работает на пожарах вместе со своими людьми?
   - Сколько я его помню, и как говорят, то же делал и до моего  рождения,
- ответила она. - Но теперь он действительно  слишком  стар.  Как  бы  мне
хотелось увести его в лагерь. Сердце у него слабовато.
   - Да, это похоже на правду, но я могу только восхищаться его здоровьем,
которое позволяет работать ему наравне со своими людьми, -  честно  сказал
Аластер, и она улыбнулась.
   - Значит, вы  не  считаете  моего  бедного  старого  дедушку  настоящим
людоедом, лорд Хамерфел?
   Она произнесла это с озорными нотками. Аластер сделал ей знак  говорить
потише; перемирие на пожаре - может, и закон в горах, и благородные  люди,
как Сторн, возможно, честно его соблюдают, но как он мог верить  остальным
окружавшим его незнакомцам! Узнай они - кто он, его могут убить.
   - Плохой подарок для сердца вашего дедушки - узнать, что  его  заклятый
враг стоит рядом с ним!
   На это Лениза с достоинством ответила:
   - Неужели вы верите, что мой дед позволит так  опозориться  -  нарушить
пожарное перемирие, наш самый древний закон?
   - Я думал так лишь до тех пор, пока не увидел его, вы ведь сами знаете,
что сплетни  и  слухи  могут  сделать  чудовище  даже  из  самого  Святого
Валентина в снегах, - произнес Аластер, но про себя  был  уверен,  что  не
стоит давать лорду Сторну такого шанса. - Про вашего деда тоже ходит много
слухов.
   - По большей части - наверняка хороших, - сказала  девушка.  -  Вы  уже
напились? Мне надо идти дальше, иначе он опять будет меня ругать.
   Аластер неохотно отдал ведро и опять нагнулся, приступая  к  работе.  У
него не было никакой привычки к ручному труду, поэтому сейчас спину ломило
и каждый мускул на руках и ногах, казалось,  выл  от  боли.  Ладони,  даже
защищенные толстыми кожаными рукавицами, зудели так, словно с них  содрали
кожу. Аластер бросил взгляд на небо, откуда палящее солнце  посылало  свои
безжалостные лучи. Хоть бы облачко появилось! Рубашка  прилипла  к  спине.
Время едва перевалило за полдень, и он ощущал,  что  до  ужина  еще  целая
вечность.
   Если бы девушка предложила Аластеру более легкую работу в лагере, он бы
моментально согласился. Хамерфел с тоской посмотрел вслед  удалявшейся  от
него вдоль строя лиловой шляпке.
   Здесь же полно привычных к тяжкому труду работяг! Неужели  каждые  руки
так много значат? Наверное, здесь, в горах, это  было  своеобразным  делом
чести - доказать, что ты мужчина, и  это  удерживало  их  на  месте.  Даже
старого лорда Сторна, который в любом цивилизованном обществе давно мог бы
по  возрасту  не  заниматься  такими  работами.  В  Тендаре  наверняка  бы
произвели какое-нибудь разделение между благородными и простонародьем,  но
от Конна Аластер знал, что здесь, в Хеллерах,  подобное  случалось  крайне
редко. Аластер оперся на мотыгу и потянулся, разминая ноющую спину. Какого
черта он вообще сюда  пришел?  Сверху  вдруг  раздался  странный,  как  бы
механический,  вой  -  совершенно  неожиданный  звук.  Радостные  возгласы
прокатились вдоль линии пожарных, когда  меж  деревьев  показался  в  небе
маленький летательный аппарат, осторожно маневрировавший, чтобы  держаться
подальше от клубов дыма. Аластеру раньше доводилось  слышать  о  планерах,
летающих  на  энергии  матрикса,  на  которых  в  этих   горах   перевозят
противопожарные химикаты, но видеть  своими  глазами  еще  не  доводилось.
Аппарат скрылся из виду, а стоявший рядом человек пробормотал:
   - Это лерони из Башни пришли нам на помощь.
   - Они принесли химикаты для тушения огня?
   - Точно. И правильно сделали, а то - кто знает, не они ли  сами  начали
этот чертов пожар своим клингфайром и еще какой-нибудь дьявольщиной!
   - Скорее всего, загорелось от молнии, - сказал Аластер, но человек  был
настроен скептически.
   - Ну да, как бы не так. Тогда почему  сейчас  пожаров  больше,  чем  во
времена моего деда, можешь сказать, а?
   Аластер понятия не имел. На это он мог заметить лишь следующее:
   - Поскольку во времена твоего деда я не жил, то  не  знаю,  было  тогда
пожаров больше или нет. И не думаю, чтобы ты это знал, - после чего  вновь
нагнулся, продолжив работу.
   Это дело не для герцога Хамерфела. Если бы он знал  заранее,  что  быть
герцогом в горах означает копаться в грязи, то с радостью уступил бы титул
Конну!
   Нет, не бывать этому. Аластер мрачно посмотрел в небо, представляя, как
оно покрывается мелкими облаками. Облака наливаются, становятся  серыми  и
тяжелыми,  закрывают  солнце  и  в  конце  концов  проливаются  дождем   -
благословенным дождем! На небе с  южной  стороны  действительно  появилось
облачко, маленькое и  пушистое.  Он  вообразил,  как  оно  растет,  быстро
распространяясь по небу, клубясь и темнея, надвигаясь все ближе...
   Но оно действительно росло и ширилось, неся с собой холодный  ветер,  и
продолжало темнеть и набухать. Аластер был удивлен и восхищен:
   "Неужели мне удалось каким-то образом это сделать?"
   Он  проэкспериментировал  несколько  раз,  пока  не  убедился  в  своей
правоте. Каким-то образом его мысли управляли облаком и  формировали  его,
делая все больше и больше, пока фантастические замки и башни  из  пара  не
закрыли половину неба!
   Не являлось ли это проявлением неизвестного вида ларана, на который его
не догадались протестировать? Он не мог сказать. С появлением облака стало
гораздо прохладней; тогда он прилежно опять склонился над мотыгой,  прежде
чем в голову ему пришла очередная мысль:
   "А не могу ли я вызвать дождь? Не  удастся  ли  мне  загасить  огонь  и
спасти всех от бедствия?"
   Но беда была в том, что он хоть и мог сделать облако темней и гуще,  но
не знал, когда оно станет достаточно большим, чтобы из него хлынул  дождь.
Надо  было  лучше  слушать,  когда  мать  пробовала  рассказывать  ему   о
простейших способах применения ларана.
   "Жаль, что я не могу проникнуть в сознание Конна, как  он  проникает  в
мое, и научиться этому искусству от него".
   Его попытка мысленно создать облако отняла столько времени, что девочки
и мальчики, разносившие воду, успели сделать полный  круг.  Среди  них  он
заметил Ленизу, теперь  уже  вдалеке,  и  подумал,  не  специально  ли  ее
переставили в другой ряд. И тут вдруг понял, что  ревнует  ее  к  мужчине,
получавшему из ее рук воду... ревнует гораздо больше, чем ревновал  Флорию
к Конну в Тендаре.
   "Разумеется, мой брат Конн знает так мало о городской жизни,  что  даже
не замечает женщин, если думает, что они принадлежат другим мужчинам".
   На какое-то мгновение Аластеру стало стыдно за презрительное  отношение
к брату в таких вопросах.
   "А действительно, что здесь смешного, если Конн ведет себя  благородно?
Но стоит ли мне перенять его деревенские понятия о морали?"
   Небо теперь так затянуло грозовыми тучами, что поднялся сильный  ветер.
Аластер, раздевшийся до пояса, начал мерзнуть и натянул  рубашку,  которая
висела, обвязанная вокруг талии. Он была мокрой от  пота...  но  нет,  это
были уже капли дождя - большие, падавшие редко, и он тут же вообразил, как
дождь начинает идти все быстрее и быстрее...
   Когда хлынул  настоящий  ливень,  радостный  гомон  пронесся  по  рядам
пожаротушителей, а с границы горящего леса  повалили  густые  клубы  пара.
Аластер отложил мотыгу и с чувством облегчения и удовлетворения поглядел в
небо.
   - Эй, смотри! - крикнул кто-то пронзительно.
   Недоуменно переведя взгляд, Аластер  вдруг  увидел  начавшее  крениться
горящее дерево и, к своему ужасу, заметил, что рядом, в нескольких  ярдах,
Лениза как раз несла ведро  воды.  До  конца  не  соображая,  что  делает,
Аластер опрометью побежал  вдоль  пожарозащитной  полосы.  Он  бросился  к
девушке, пытаясь ее спасти, выхватив из-под падающего дерева...
   Но далеко убежать они не успели. Дерево с оглушительным треском рухнуло
на землю, увлекая за собой более мелкие  деревья  и  кустарник.  Ими-то  и
накрыло Ленизу с Аластером, придавив обоих к земле. Он пытался вынести  ее
на руках из-под падающего дерева, и теперь, когда мир  раскололся  у  него
над головой, она оказалась под ним, прикрытая его телом. Последнее, что он
услыхал, был обезумевший вой Ювел.





   Конн наблюдал за пожаром отстраненно, не имея особого желания влезать в
сознание Аластера. Рано или поздно Аластеру придется  самому  решать,  как
установить отношения с Маркосом и бывшими подданными Хамерфелов.  Если  он
будет соблюдать обязанности по отношению к фермерам в тушении пожаров, что
Конн делал, начиная с девяти лет, они обязательно его примут, и произойдет
это гораздо быстрее.
   Угроза смерти сломала все барьеры между  братьями.  Паника,  овладевшая
Аластером, когда он увидал падающее дерево и попытался  оттолкнуть  Ленизу
подальше от него, передалась Конну. Казалось, горящая  крона  накрыла  его
самого. Удушающее огненное море, треск падающего дерева, даже  сумасшедший
вой Ювел - все это прогремело в его сознании, словно он находился  там,  а
не в тихой комнате матери. Юноша встал, шатаясь, на ноги,  какое-то  время
не понимая, что происходит.
   Его  наполняло  ощущение  опасности.   Прошло   несколько   мучительных
мгновений, пока он вновь осознал, что  стоит  один,  в  сумерках,  а  слух
улавливает только звуки с тихих улочек Тендары. Где-то вдали лает  собака,
скрипит колесами телега. Аластер вдруг куда-то пропал - то ли умер, то  ли
потерял сознание, после чего жестокое видение оставило Конна.
   Он вытер с лица выступивший пот. Что случилось с братом?
   Героизм, временами бурно им овладевавший, на этот раз  мог  стоить  ему
жизни. Конн осторожно попробовал поискать  сознанием  прерванную  связь  с
Аластером, но нашел только боль и темноту... Правда,  боль  означала,  что
Аластер, по крайней мере, жив, возможно, тяжело ранен, но все еще жив.
   Медяшка, сидевшая у его ног, выла не переставая.
   "Наверное, тоже приняла какое-то сообщение от хозяина, - подумал  Конн.
- А может, она воспринимала его, Конна, возбуждение и отчаяние?"
   - Все в порядке, девочка, - сказал он, погладив щенка по голове. -  Все
в порядке. Успокойся.
   Огромные черные глаза Медяшки смотрели умоляюще, и Конн подумал:
   "Да. Я немедленно должен ехать в Хеллеры. Так  или  иначе,  но  я  буду
нужен Маркосу".
   Он привык самостоятельно принимать решения. Уложив одежду  в  седельную
сумку, сходил на кухню захватить еды на  дорогу,  и  только  тут  до  него
дошло, что в доме матери он жил как гость, и раз уж не собирался просить у
нее разрешения на отъезд, то, по крайней мере, должен был поставить  ее  в
известность о своих намерениях.
   Оставив седельную сумку, он пошел искать Эрминию. Проходя через зал, он
вдруг увидел, как открылась входная дверь и в дом вошел  Гейвин  Деллерей,
напоминающий птицу с ярко раскрашенными перьями:  на  нем  были  малиновые
кожаные ботинки, в тон волос, завитых в локоны,  и  ленточек  по  обшлагам
рукавов рубашки. Едва взглянув на Конна, тот сразу понял - что-то неладно.
   - Доброе утро, дорогой друг. Что случилось? Пришли вести от Аластера?
   Конн,  бывший  отнюдь  не  в  настроении  терять  время   на   светские
условности, выпалил:
   - В горах пожар, брат ранен, возможно - убит.
   С лица Гейвина как будто сдуло игривое выражение. Он поспешно произнес:
   - Ты должен немедленно  сообщить  об  этом  своей  матери,  она  сможет
выяснить, жив он или нет.
   Об этом Конн не подумал, он все еще очень мало знал о ларане. Чувствуя,
что его голос дрожит, он произнес:
   - Ты пойдешь со мной? Я не  смогу  взглянуть  ей  в  лицо,  если  вдруг
получится, что я принес ей весть о смерти Аластера...
   - Конечно, - сказал Гейвин.
   Они вместе пошли искать Эрминию и обнаружили ее в  комнате  за  шитьем.
Она подняла глаза и улыбнулась сыну, но, когда тот не ответил  на  улыбку,
взгляд ее моментально стал испуганным.
   - Конн, что случилось? А что здесь делаешь ты, Гейвин? Ты знаешь  -  мы
всегда тебе рады, но чтобы ты пришел сам, в этот час...
   - Я хотел узнать,  нет  ли  новостей,  -  сказал  Гейвин,  -  но  когда
обнаружил Конна в таком состоянии...
   - Мне немедленно надо ехать в Хамерфел,  мама.  Аластер  тяжело  ранен,
если не погиб во время тушения пожара.
   Лицо Эрминии побелело.
   - Ранен? Откуда ты знаешь?
   - Я был с ним в контакте как раз перед тем, как  это  произошло.  Очень
сильное ощущение - то ли страх, то ли боль - вот что там было, -  произнес
юноша, но она мгновенно поняла все сама, едва задала вопрос.  -  Я  видел,
как на него упало горящее дерево!
   -  Всемилостивая  Аварра!  -  прошептала  Эрминия.  Моментально  достав
звездный камень, она склонилась над ним, но очень скоро облегченно подняла
глаза.
   - Нет, думаю - он не умер. Тяжело  ранен  -  да.  Возможно,  лежит  без
сознания, но только не умер. Он вне пределов досягаемости, надо послать за
Эдриком  или  за  Ренатой,  которые  могут  связаться  с  людьми  в  Башне
Трамонтаны, а те тогда выяснят, что случилось  в  горах.  Хранители  могут
связываться друг с другом.
   - За Флорией  тоже  пошлите,  родственница,  -  сказал  Гейвин.  -  Она
наверняка хотела бы знать, что происходит с ее женихом.
   - Да, конечно, - согласилась  Эрминия,  опять  наклоняясь  к  звездному
камню. Через мгновение она подняла голову и сказала:
   - Они идут.
   Конн счет необходимым заметить:
   - Для меня это все - лишняя задержка. Я чувствую, что немедленно должен
ехать к нему.
   Эрминия сурово покачала головой.
   - Как раз спешка здесь не нужна, если ты действительно должен ехать, то
лучше отправиться в путь, точно  зная,  что  произошло.  Иначе  ты  можешь
попасть в западню, устроенную Сторном, как попал твой  брат  незадолго  до
вашего рождения.
   - Ну, раз вопрос ставится так, - вступил в разговор Гейвин, - то он  не
должен ехать один. Клянусь, я буду рядом с ним и в жизни, и в смерти.
   Эрминия обняла Гейвина, выразив этим порывистым жестом то, на что у нее
не хватало слов. Тут Медяшка вдруг подняла голову и  залаяла.  Послышались
шаги, и в комнату вошли Флория с Ренатой, одетой в свое малиновое  рабочее
платье, а вслед за ними - Эдрик Элхалин.
   - Я пришел сразу, как только узнал, что  нужен  тебе,  родственница,  -
сказал он, подойдя к Эрминии.
   -  Расскажи,  что  случилось,  дорогая,  -  произнесла  Рената  сиплым,
невыразительным голосом эммаски. Конн быстро все объяснил.  Выслушав  его,
Эдрик мрачно заметил:
   - Надо немедленно сообщить об этом королю Айдану.
   Рената возразила нахмурившись:
   - Ни в коем случае. У его величества сейчас достаточно неприятностей, и
он ни слова не должен услыхать об этом происшествии в Хамерфеле.
   - Значит, Антонелла умерла? - спросил Гейвин. - Я ведь слышал, что  она
начала поправляться...
   - До вчерашней ночи так оно и было, - сказала Флория. - Ночью  за  мной
прислали просмотреть ее, у нее в мозгу  лопнул  еще  один  сосуд.  Она  не
умерла, но говорить не может, а вся правая сторона тела парализована.
   - Да, бедная королева, - произнесла Рената. - Она со всеми была  добра,
и Айдан будет сильно горевать, если  потеряет  ее.  По  крайней  мере,  он
должен находиться рядом с женой, покуда его присутствие еще  может  давать
ей хоть какое-то облегчение.
   - Мне тоже следует быть возле нее, - заметила  Флория.  -  Может  быть,
бдительность и  постоянное  наблюдение  позволят  предотвратить  очередной
удар, который, скорее всего, будет означать смерть.
   - Тогда с ней должна быть только я,  -  произнесла  Рената.  -  А  твое
место, Флория, мне кажется, должно быть рядом с матерью твоего жениха... -
но при этом она  посмотрела  на  Конна,  -  и  думаю,  твой  отец  с  этим
согласится. Ты нужна Эрминии, а я останусь с ее величеством. До того,  как
я стала Хранителем, я была Наблюдающей...
   - К тому же у вас неизмеримо больше  опыта,  чем  у  меня,  -  добавила
Флория с облегчением и благодарностью.
   Конн тоже ощущал, как разрывается его сердце между  братом  и  королем,
которого он так полюбил. Не умея скрывать раздражение, он произнес:
   - Тогда во имя всех богов, давайте же скорее узнаем, что с Аластером.
   Он глянул на Флорию, она встретила его взгляд, и  ни  один  из  них  не
осмелился закончить мысль, мелькнувшую в этот миг:
   "Я не желаю своему брату ничего плохого. Клянусь. Но если  его  с  нами
больше нет..."
   "Мне кажется, что я полюбила Аластера только потому,  что  сквозь  него
видела тебя..."
   Так  или  иначе,  теперь  Конн  знал:  он  и  Флория  больше  не  могут
игнорировать свои чувства. Но в первую очередь они должны позаботиться  об
Аластере.
   Не успела Рената подняться, чтобы достать  свой  звездный  камень,  как
входная дверь опять распахнулась, и в дом вошел Валентин Хастур.
   - А, Рената, я как раз надеялся  найти  тебя  здесь.  Ты  очень  нужна,
немедленно иди к ее величеству,  а  я  позабочусь  о  леди  Эрминии  и  ее
сыновьях - в конце концов они станут и моими приемными детьми.
   Рената коротко кивнула и поспешила к выходу. Эрминия покраснела,  затем
наградила Валентина приветливым взглядом и улыбнулась.
   "Я так рада, что ты здесь, родственник. Ты всегда приходишь, когда  мне
больше всего нужна чья-нибудь помощь".
   Конн подумал:
   "Я рад за нее. Она вышла замуж за моего отца, не успев закончить играть
в куклы, и жила одна все эти годы, заботясь исключительно  о  благополучии
моего брата. Настала пора, чтобы кто-нибудь побеспокоился и о ее счастье".
   В  руках  Эдрика  сверкнул  звездный  камень.  Он  быстро   создал   из
присутствующих круг, и Конн моментально почувствовал  присутствие  другого
круга. Он понял без слов, что они соединились с работниками далекой  Башни
в Трамонтане.
   "Приветствую вас, родственники. Пожар потушен,  и  теперь  у  нас  есть
свободное время, чтобы принять вас".
   В мозгу у  Конна  возникла  картина  выжженного  леса  и  обезлюдевшей,
выгоревшей деревеньки на землях  Сторнов.  Далее  он  увидел,  как  роются
землянки для бездомных, раздается пища и одежда.
   "Что с моим сыном?"
   Этот вопрос задала Эрминия, и ее сознание вышло из круга,  устремившись
на поиски сына, к которым моментально присоединился и Конн.
   "Он поправляется, но находится в замке Сторна - в качестве  гостя,  под
защитой законов гостеприимства, которые тот  свято  соблюдает,  -  тут  же
заверил Эрминию Хранитель Трамонтаны. - Ему не причинят никакого вреда,  а
раны его не смертельны. Уверяю вас".
   - Если Аластер ранен, то я буду нужен Маркосу и моему народу, -  сказал
Конн. - Мама, позволь мне ехать. Я уже собрал вещи, но ты должна дать  мне
хорошую, сильную лошадь. На моей уехал Аластер. Мне  надо  добраться  туда
как можно быстрее.
   - Бери все, что тебе нужно, - сказала она. - Любая лошадь моей  конюшни
в твоем распоряжении. Я тотчас же последую за тобой, но один ты доберешься
быстрее.
   - Я тоже еду, - заявила Флория.
   - А я поеду с Конном, - произнес Гейвин.
   Тогда Конн обратился к Гейвину и матери:
   - Ну зачем туда ехать кому-то из вас? Мама, ты должна оставаться здесь,
в безопасности, а ты, Гейвин,  заботился  бы  здесь  о  ней.  Я  прекрасно
понимаю, что у тебя самые добрые  намерения,  друг  мой,  но  ты  даже  не
представляешь, что такое горные дороги, а в одиночку  ехать  быстрее,  чем
вдвоем.
   - Раз Аластер ранен, то ему без меня  не  обойтись,  -  твердо  сказала
Эрминия. - А ты тем временем будешь выполнять поручение короля -  собирать
армию, о которой он говорил. Я знаю дорогу на Хамерфел так же хорошо,  как
и ты. Но тебе следует отправляться туда как можно быстрее.
   - Тогда, Гейвин, ты будешь сопровождать мою мать и Флорию,  раз  уж  им
так необходимо туда ехать. Это будет лучшая услуга, которую ты можешь  мне
оказать, - с мольбой в голосе обратился к нему Конн.
   - Я чувствую, что должна ехать с тобой, Конн. Это  касается  всех  нас:
тебя, меня и Аластера, - тихо заметила Флория.
   - Ты права, - согласился он, - но будет лучше,  если  ты  останешься  с
моей матерью. Она очень в тебе нуждается.
   Эрминия проводила Конна до его комнаты, где он  взял  седельную  сумку,
после чего, прихватив на  кухне  хлеба  и  сушеного  мяса,  пошел  седлать
лошадь. Когда он отъезжал, мать стояла в воротах, провожая его взглядом.
   Медяшка рванулась за ним, потащив за  собой  державшую  ее  на  поводке
Эрминию. Та сначала попыталась удержать собаку, но  затем  спустила  ее  с
поводка, прошептав:
   - Позаботься о нем, девочка.
   Она стояла, глядя, как  ее  второй  сын  уезжает  вдаль,  в  горы,  уже
поглотившие первого. Затем пошла в дом послать в Башню записку с  просьбой
о  предоставлении  отпуска,  а  также  уладить  хозяйственные  вопросы   с
прислугой, чтобы с первым лучом солнца тронуться  в  путь.  Настало  время
вернуться к мужниному наследству, брошенному двадцать лет назад.
   Спала она плохо, а проснувшись утром,  обнаружила,  что  Флория  пакует
дорожные сумы.
   - Я не хотела вас будить, - сказала девушка, - но мы должны тронуться в
путь как можно скорее.
   - Подожди, дорогая моя, - запротестовала Эрминия, - это непорядок, если
мы обе одновременно будем отсутствовать в Башне.
   - Ерунда, - ответила Флория. - Сейчас там нечего делать. К  тому  же  у
них есть Наблюдающий, который может занять мое место в  кругу,  если  круг
вообще соберется, а кроме того, в запасе  имеются  два  ученика.  Было  бы
трусостью оставаться здесь, прикрываясь в качестве оправдания моей работой
в Башне, когда я должна быть в другом месте. - Она запнулась.  -  Но  если
вам просто не нравится моя компания...
   - Нет,  вовсе  нет,  -  заверила  ее  Эрминия.  -  Я  вообще  не  люблю
путешествовать в одиночестве и буду очень рада твоей компании. Но...
   - Аластер уехал, а он - мой жених. И Конн уехал... - Она замолчала,  не
в силах подобрать слова, но Эрминия поняла, что хотела сказать девушка.
   - Даже собаки и те - убежали, - произнесла она, превращая все сказанное
в шутку. - Так что же нам одним здесь оставаться? Правда, я  не  знаю,  ты
ездила когда-нибудь так далеко?
   - Нет,  -  честно  призналась  Флория,  -  но  я  хорошая  наездница  и
постараюсь вас не задерживать.
   - Значит - уезжаем... - В этот момент Гейвин Деллерей вошел в  комнату,
и, глянув на него, Эрминия покатилась со смеху.
   - Рада, что ты согласился сопровождать нас,  дорогой  мой  мальчик,  но
только не в таком  наряде!  Сходи  в  комнату  Конна  и  возьми  там  себе
какую-нибудь одежду, подходящую для верховой езды...
   - Как вам угодно, - согласился Гейвин, - хотя, признаться,  я  надеялся
донести последние веянья моды до гор, где до  сих  пор  никто  понятия  не
имеет, что такое нормальный покрой плаща.
   Он вышел и вскоре вернулся одетый в  кожаную  тунику,  брюки  и  сапоги
Конна, доходившие ему почти до колен.
   - Остается только надеяться, что никто из моих знакомых не увидит  меня
в этом наряде, - проворчал он. - Я этого не переживу.
   - Путешествие будет долгим и трудным, особенно если вы не уроженцы гор,
- предупредила Эрминия.
   Но Флория и Гейвин были непреклонны. Флория привела свою лучшую лошадь,
причем обе женщины были одеты в костюмы для верховой езды и тяжелые плащи;
хотя на улицах города было сухо и тепло, Эрминия знала, что в в  горах  их
встретит пронзительный холод. И вот они  поскакали  к  северным  городским
воротам.
   Первый день пути выдался солнечным. На ночлег они остановились на тихом
постоялом дворе, где  поужинали  горячей  едой,  экономя  взятые  с  собой
припасы. Женщины были рады, что их  сопровождал  Гейвин,  как  и  положено
менестрелю, он настоял, чтобы перед сном  исполнить  им  песню.  Следующее
утро было холодным и серым, а за час до выезда начался дождь.
   Дорогой они молчали, женщины думали каждая о своем. Флория  горевала  о
женихе, который лежал раненый или  мертвый  в  замке  Сторна,  то  и  дело
виновато вспоминая Конна. Эрминия с грустью пробуждала в памяти дни своего
замужества и, сама того не желая, ловила себя на том, что  завидует  любви
ехавшей рядом с ней девушки. Ей самой это чувство было  незнакомо.  Не  то
чтобы Эрминия об  этом  особо  не  задумывалась,  но  теперь,  став  вдруг
невольным свидетелем чужой любви, она  с  грустью  наблюдала,  как  сильна
бывает молодая страсть. Ей нравился Валентин,  но  она  понимала,  что  во
втором замужестве ее вряд ли ожидает горячая любовь.
   Гейвин ехал рядом, сам до конца  не  понимая,  чего  ради  он  с  такой
настойчивостью залез в эту авантюру. Аластер приходился ему  родственником
и  закадычным  другом,  и  Конна  он  полюбил  моментально,  но  это  были
недостаточные причины для того, чтобы нежданно-негаданно  подвергать  себя
таким опасностям. В конце концов он сказал  себе,  что,  возможно,  найдет
здесь материал для новой баллады - истории двух наследников Хамерфела, - и
удовлетворился тем, что пришел к выводу: это  зов  судьбы.  Собственно,  в
судьбу Гейвин никогда не верил, но ощущал странную потребность участвовать
в этой нерадостной миссии, поэтому другого объяснения придумать не мог.
   Когда они миновали горный перевал, дождь стал  сильнее  и  холоднее.  К
вечеру третьего дня он перешел в снег. Лошадям уже совсем  невмоготу  было
перебирать ногами по обледеневшей почве.
   Тропинки стали настолько  скользкими  и  неприметными,  что  Эрминия  с
трудом их отыскивала. Ездила она по ним лишь раз в жизни,  да  и  то  -  в
противоположном  направлении.  К  сумеркам  она  начала   опасаться,   что
окончательно заблудилась, и попыталась телепатически связаться  с  Конном,
чтобы  выяснить,  в  каком  направлении  он  ехал.  Но  Конн  заблокировал
сознание, и ей пришлось просканировать округу в поисках хоть какого-нибудь
путника, идущего в том же направлении и знающего дорогу. Строго говоря для
тренированного телепата это было не совсем этично, но иного способа  выйти
к Хамерфелу Эрминия придумать не смогла.
   Через некоторое время тропа вывела их  к  маленькой  горной  деревушке.
Постоялого  двора  там,  как  выяснилось,  не  было,  но  один  крестьянин
согласился предоставить им кров и ужин по  грабительским  ценам,  а  также
проводить их по  утру  до  следующей  деревни.  Эрминия  согласилась,  ибо
альтернативы у них не было. Полночи она пролежала без сна  рядом  с  мирно
посапывающей Флорией, боясь, как бы мирные  местные  жители  не  оказались
разбойниками и не напали бы на них ночью. Но в конце концов сон  сморил  и
ее, а на рассвете, когда она проснулась невредимая,  то  устыдилась  своих
подозрений. Ее муж и сын - оба всю жизнь жили с горцами. И хотя среди  тех
иногда  встречались  отъявленные  негодяи  -  лорд  Сторн,   например,   -
большинство были все-таки приличными и честными людьми.
   Прошел еще один утомительный день. Проводник вывел их на нужную  дорогу
и рассказал, как добраться до Хамерфела и до замка Сторна,  и  вот,  после
пары изматывающих дневных переходов,  они  прибыли  на  место.  На  закате
пятого дня путешественники подошли к развилке, возле которой росла  группа
деревьев. Эрминия узнала в них  пограничный  знак,  левая  дорога  вела  в
Хамерфел, а правая - к Вратам Сторна. Замок виднелся даже отсюда,  похожий
на маленький каменный рог, торчащий над гребнем горной гряды.
   Здесь Эрминию охватила неуверенность. Она не могла  решить,  то  ли  ей
ехать в Хамерфел, который в последний раз она видела в  руинах,  и  искать
союзников, то ли направиться прямиком к Сторну и  потребовать,  чтобы  тот
пустил ее сидеть возле раненого сына.
   Своими сомнениями она поделилась с Флорией, которая, выслушав, сказала:
   - Конн ведь определенно говорил, что он жил у Маркоса, леди Эрминия.  Я
думаю, вам лучше искать пристанища там.
   - Но ведь Аластер в руках Сторна, - возразила Эрминия,  -  и  возможно,
подвергается опасности...
   - А разве не говорилось всегда,  что  для  горцев  перемирие  на  время
пожара священно? - в  свою  очередь,  возразила  Флория.  -  Ведь  Аластер
получил ранение, борясь с пожаром в землях  Сторна,  и  Сторну  ничего  не
остается, как только честно о нем заботиться.
   - У меня нет оснований верить  в  честность  лорда  Сторна,  -  бросила
Эрминия.
   - Тогда тем более нет оснований доверяться ему, явившись незваными.
   Эрминия согласилась, что это  веский  довод,  и  путники  повернули  на
Хамерфел. Проехав совсем немного, они услыхали топот копыт  приближающихся
к ним всадников. Не представляя, кто бы это мог  быть,  Эрминия  и  Флория
сошли с дороги и спрятались  вместе  с  лошадьми  в  кустах.  Тут  Эрминия
услыхала знакомый лай, а вслед  за  ним  голос,  который  не  слышала  уже
полжизни.
   - Моя герцогиня, это вы?
   - Неужели это ты, Маркос, старый дружище?
   - Да, и я вместе с ним, мама, - крикнул Конн.
   Только тогда, облегченно вздохнув, Эрминия выехала на дорогу и, едва не
теряя сознание, упала на руки Маркосу. Убедившись, что  его  мать  цела  и
невредима, Конн по-дружески поздоровался с Гейвином, а потом, нерешительно
обнял Флорию.
   - Вот уж чего вам не следовало делать, так это приезжать сюда, - ворчал
он. - В Тендаре вы были бы в  безопасности,  при  всем  том,  что  Аластер
находится в руках Сторна, да к тому же тяжело ранен.
   Вдохнув бодрящего горного  воздуха,  Эрминия  тут  же  вспомнила  друга
детства - Аларика и как тот был захвачен в замок Сторна, где и умер.
   - Насколько тяжело ранен Аластер? От Сторна были какие-нибудь угрозы?
   - Пока нет, - ответил Маркос. -  Но,  полагаю,  позже  они  обязательно
последуют. Я безмерно рад видеть вас живой и невредимой, моя госпожа.  Все
эти годы я считал вас умершей...
   - То же самое я думала о тебе, старина, - сказала Эрминия,  с  чувством
пожав  руку  телохранителя  мужа.  Затем  она  импульсивно  потянулась   и
поцеловала его в щеку.
   - Я так тебе благодарна за то, что ты  столько  лет  заботился  о  моем
сыне, Маркос!
   - Это я вам благодарен, госпожа, он был мне за сына,  которого  у  меня
никогда не было, - сказал Маркос, - а сейчас  надо  найти  вам  кров.  Уже
поздно, и дождь скоро перейдет в снег. Как бы мне  хотелось  показать  вам
заново отстроенный Хамерфел, но,  боюсь,  все  это  еще  только  предстоит
сделать. Начни мы восстанавливать замок под носом у Сторна, тот бы  понял,
что в горах еще остались наследники старого герцога. Я осмелюсь предложить
вам в полное распоряжение мой дом и прислугу, которая позаботится о вас  и
молодой лерони.
   - А что насчет пожара и Аластера?
   - С пожаром вроде бы все кончено,  -  медленно  произнес  Конн.  -  Был
сильный дождь, и к тому же я видел  планер,  пришедший  им  на  помощь.  В
Трамонтане много лерони, мама, и я думаю,  что  одна  из  затей  Сторна  -
заручиться их расположением, словно он сам не кто иной, как Комин.
   Эрминия закрыла глаза и сосредоточилась  на  звездном  камне,  расширив
восприятие до максимальной широты, на какую была способна. Молча попросила
Флорию прикрыть ее и осмотрела окрестности.
   - Пожара нет, - наконец сказала она. - Земля влажная и клубится  паром,
а небольшой патруль следит за тем, чтобы огонь не вспыхнул снова.  Люди  в
лагере готовятся ко сну, чтобы утром разойтись, насколько  я  понимаю,  по
домам. Но Аластера я не вижу.
   - Он не в лагере, - заявил Конн. - Он совсем недавно пришел в сознание,
и я чувствую его боль. Рана серьезная, но смерть, судя по моим  ощущениям,
ему не грозит.
   - Тогда - где он?
   - Он во Вратах Сторна, и насколько могу судить - как почетный гость.
   Ни Флории, ни Эрминии  это  известие  не  пришлось  по  душе,  но  Конн
добавил:
   - У нас есть альтернатива, кроме как довериться Сторну, мама? Не  можем
же мы подъехать к замку и потребовать, чтобы он немедленно его  освободил.
Это действительно сильно задело бы честь Сторна, да и откуда нам знать,  в
том ли состоянии Аластер, чтобы его можно было забирать оттуда?
   Этим Эрминии и пришлось удовлетвориться.
   - Хорошо, - сказала она наконец. - Ты  говорил,  в  доме  Маркоса  есть
комната, где мы все могли бы переночевать? Веди нас туда, все  лучше,  чем
стоять посреди дороги.





   Когда Аластер впервые  очнулся,  он  был  уверен,  что  виденный  им  в
бредовом кошмаре ад все-таки поглотил его. Тело терзала  жгучая  боль,  но
через  несколько  минут  он  потихоньку   начал   соображать,   что   весь
перебинтован и намазан странно  пахнущими  снадобьями.  Открыв  глаза,  он
увидел прямо перед собой озабоченное лицо Ленизы.
   Постепенно память начала возвращаться: горящее дерево и  его  отчаянная
попытка  спасти   Ленизу...   Лицо   девушки   было   красное   -   словно
разрумянившееся, одна рука перебинтована, а волосы на висках выгорели.
   Она  заметила,  как  взор  его  остановился   на   уродливо   выжженных
проплешинах, и выпалила:
   - Да, это безобразно, но  лерони  говорит,  что  все  скоро  будет  как
раньше, а то, что волосы подгорели, так это для них даже  лучше  -  иногда
парикмахеры специально подпаливают кончики волос, чтобы те росли быстрее.
   - Меня не это волнует, - перебил ее Аластер, - скажи только, что ты  не
пострадала.
   - Нет, ничего серьезного, - заверила его она. - Я обожгла руку и теперь
дней десять не смогу ни месить тесто, ни печь пироги.  Так  что,  если  ты
хочешь пирога с ягодами, тебе придется подождать, пока рука заживет.
   Она тихо засмеялась, и Аластер почувствовал, как неодолимо его влечет к
ней.
   - Значит, когда-нибудь ты испечешь мне пирог?
   - Да, конечно, - сказала Лениза. -  Ты  ведь  этого  заслужил,  раз  не
участвовал в пире, который устроили в честь успешного тушения пожара. Если
ты голоден, то я сберегла для тебя немного холодных закусок и пирожных.
   Тут Аластер задумался, ему ужасно хотелось пить, а есть - ни капельки.
   - Кажется, пока что я есть  не  смогу,  но  готов  выпить  целую  бочку
холодной воды!
   - Это из-за твоих ожогов, но теплое питье будет  для  тебя  лучше,  чем
холодная вода, - сказала она и поднесла к его губам чашку.
   В нее был налит тот же пахучий травяной чай, что  разносила  она  вдоль
рядов на тушении пожара. Он хорошо утолил жажду. Аластера тут же  потянуло
в сон, так что он даже подумал, не подмешали ли ему  немного  снотворного,
чтобы заставить спать.
   - Ты должен спать, - заметила девушка. - С тебя очень  долго  не  могли
снять горящее дерево. Еще повезло, что тебя придавило лишь одной веткой. В
конце концов пришла лерони и подняла его с помощью матрикса. Никто уже  ни
на что не надеялся. Сначала все подумали, что ты  умер,  а  дедушка  очень
сердился, потому что я плакала навзрыд и не давала себя перевязывать...  -
Внезапно она покраснела и повернулась, чтобы идти. - Я, наверное,  утомляю
тебя своими разговорами. Сейчас тебе надо спать. Позже я вернусь и принесу
обед.
   Успокоенный  таким  образом,  Аластер  задремал,  и  в  голове  у  него
сложилась  странная  картина:  эта  девушка  плакала  из-за  его   ожогов!
"Интересно, - подумалось ему, - успела ли она сообщить деду, кто их гость?
Знает ли лорд Сторн, что приютил под своей крышей злейшего врага?" Аластер
догадывался, что находится во Вратах Сторна. Впрочем,  он  все  равно  был
абсолютно беспомощен, и единственное, на что оставалось ему  уповать,  это
на пожарное перемирие. С этими мыслями он погрузился в сон.
   Когда он вновь проснулся, а по его  прикидкам  произошло  это  довольно
скоро, Лениза вернулась со служанкой, в руках которой был поднос.  Женщина
помогла Аластеру сесть, подложив ему под  спину  кучу  подушек,  а  Лениза
присела рядом на кровать и начала кормить его с ложечки мясом и  пудингом.
Когда юноша основательно поел (удивляясь про себя, насколько  мало  был  в
состоянии проглотить за один  раз,  хотя  уже  успел  проголодаться),  она
тщательно укрыла его. Затем за ее спиной он увидал морщинистое лицо  лорда
Сторна.
   - Примите благодарность за спасение  жизни  моей  внучатой  племянницы,
молодой Хамерфел, - сказал старик официальным  тоном.  -  Она  мне  дороже
дюжины дочерей - моя единственная наследница... - Он помолчал и перешел на
более личный тон: - Можете мне поверить - я умею  быть  благодарным.  Хотя
между нами было много стычек, то теперь,  когда  вы  стали,  пусть  не  по
собственному желанию, моим гостем, мы  могли  бы  поговорить  о  том,  как
сгладить наши противоречия.
   Он помолчал, и Аластер, который хорошо знал светские условности, понял,
что настал его черед говорить.
   - Поверьте, я очень признателен за  ваше  гостеприимство,  ваи  дом.  Я
слыхал, что не бывает таких ссор, которые нельзя  было  бы  уладить,  даже
если они происходят между богами, а не только между людьми. А поскольку мы
- всего лишь люди, то понятно, что те завалы  лжи,  что  нагромождены  меж
нами, можно расчистить при наличие доброй воли и обоюдного доверия.
   Лорд Сторн облегченно кивнул в ответ. Он снял  с  себя  грубую  рабочую
одежду, в которой тушил пожар. Седые волосы были  зачесаны  назад,  гладко
уложены и так блестели, что Аластер начал подозревать, не  парик  ли  это.
Пальцы  унизывали  перстни,  а  одет  он   был   в   дорогое   платье   из
небесно-голубой парчи. Выглядел старик величественно, даже царственно.
   - Тогда я выпью за это, герцог  Хамерфел.  Позвольте  мне  торжественно
заявить, что если вы готовы забыть  прошлые  обиды,  то  вам  нечего  меня
бояться. Даже несмотря на то, что в последнем столкновении с моими  людьми
вы убили моего племянника, а мне  грозили  смертью...  -  в  голосе  лорда
Сторна зазвучали грозные ноты.
   Аластер поднял руку, чтобы остановить его и  не  подвергать  испытаниям
свою хрупкую безопасность.
   - При всем моем уважении, ваи дом, я сегодня впервые появился  в  ваших
землях. Человек, который столь немилосердно третировал  вас  и  путал  всю
политику, был не я,  а  мой  младший  брат-близнец.  Его  вырастил  старый
телохранитель моего отца, который  ошибочно  полагал,  что  мы  с  матерью
погибли в пожаре, уничтожившем Хамерфел, и что мой брат Конн был последним
в роду. Мой брат всегда спешит, и, боюсь, он мог вести себя  недостойно  и
выказать отсутствие хорошего воспитания. Если он нападал на вас без особых
на то причин, я могу только извиниться за него перед  вами  и  постараться
возместить ущерб. Не вижу  причин,  по  которым  эта  мучительная  кровная
вражда должна продлиться еще одно поколение.
   Аластер искренне надеялся, что его речь успокоит старика. В ответ  лорд
Сторн широко улыбнулся.
   - В самом деле? Так, значит, это ваш брат совершал набеги на мои  земли
и убил моего племянника? И при этом он считал себя  полноправным  герцогом
Хамерфелом? А где он сейчас?
   - Насколько мне известно, в Тендаре, у матери, где  я  прожил  все  эти
восемнадцать  лет  после  того,  как  сгорел   Хамерфел,   ваи   дом.   Мы
воссоединились менее месяца назад, и я приехал  на  север,  чтобы  служить
интересам моих подданных здесь, на моих наследственных землях.
   - Один?
   - Да, один, если не считать... - и  тут  он  вспомнил  о  Ювел.  -  Моя
собака! Я помню, что слышал, как она выла, когда на меня свалилось дерево.
Надеюсь, она не ранена.
   - Бедная старая тварь едва подпустила нас к вам для того, чтобы  лечить
ожоги, - сказал лорд Сторн. - Да, она в безопасности, ее хотели забрать на
мою псарню, но внучка узнала ее и привела сюда.
   - Я видела ее  в  таверне,  и,  если  ты  помнишь,  мы  подружились,  -
улыбаясь, добавила Лениза.
   - Моя мать никогда бы мне не простила, если бы со  старой  Ювел  что-то
случилось, - произнес Аластер.
   Лорд Сторн подошел к двери и открыл ее. Лениза крикнула:
   - Джермилла, приведите, пожалуйста, собаку лорда Хамерфела.  -  И,  уже
обращаясь к Аластеру, добавила: -  Видишь,  она  в  хороших  руках  -  под
присмотром моей гувернантки.
   Меченосица, которую он уже  видел  в  таверне,  вошла,  держа  Ювел  за
ошейник. Но едва Аластер попытался сесть в кровати, как собака  вырвалась,
прыгнула прямо на кровать и принялась лизать ему лицо.
   - Ну, хватит, хватит,  отойди,  хорошая  моя  девочка,  -  приговаривал
Аластер, которому эти ласки причиняли ощутимую боль. Он тихонько оттолкнул
ее голову, приказав: - Все в порядке,  старушка,  ничего  плохого  мне  не
сделали. Со мной все в порядке. А теперь - лежать! - Он посмотрел на лорда
Сторна. - Надеюсь, она никого не покусала в вашем доме.
   Ювел соскочила с кровати и легла у изголовья,  не  сводя  глаз  с  лица
Аластера.
   - Нет, не думаю, - ответил лорд Сторн, - хотя, если бы Лениза с ней  не
подружилась  раньше,  она  растерзала  бы  любого,  кто  попытался  к  вам
приблизиться. Пришлось надеть ей намордник,  она  так  громко  лаяла,  что
могла переполошить всю округу. С тех пор, как вас ранило,  она  ничего  не
ела.
   - Не приняла ни еды, ни пива,  которым  угощали  работавших  на  пожаре
после тушения, - сказала Лениза. - Наверное, она так беспокоилась о  тебе,
что даже есть не могла.
   - Нет, - произнес Аластер, - мы с матерью приучили ее брать еду  только
из наших рук.
   - Не знаю, хорошо это или плохо, - произнесла Джермилла. - Если вы  оба
умрете, то бедное животное тоже умрет - от голода.
   - К тому же она ни разу в жизни не оставалась без присмотра, -  добавил
Аластер. - А быть убитой или раненой в ее планы не входит.
   - Да, думаю - это так, -  согласился  лорд  Сторн,  -  но  есть  старая
поговорка: "Ничто в этом мире не бывает наверняка, кроме смерти, да  снега
будущей зимой"; мы заботимся о наших подопечных или собаках, пока  нас  не
убьют, особенно в нынешние дни.
   - Думаю, это не совсем так, - сказал Аластер, вдруг  вспомнив,  что  он
находится в руках того же лорда Сторна, который сжег его родовой  замок  и
убил отца. Впрочем, как уже неоднократно слышал  Аластер,  в  горах  гость
считался неприкосновенным. Но не в этих ли стенах умер его старший брат? И
не произошло ли это потому, что Сторн не оказал ему  помощи?  Вспомнить  с
точностью он не мог, поэтому ничего не оставалось,  как  довериться  лорду
Сторну... и Ленизе.
   - Я был бы благодарен вам, местра [уважительное обращение  к  женщине],
если бы вы дали ей что-нибудь поесть на вашей псарне,  -  обратился  он  к
меченосице, поглаживая Ювел и настойчиво ее уговаривая: - Все  в  порядке,
девочка. Иди с ней. Это друг. - С этими словами он поднес руку Джермиллы к
носу собаки. - Можешь идти с ней, девочка, и поесть. Поняла?
   Ювел глянула на него так, словно  действительно  поняла,  и  засеменила
рядом с мадам Джермиллой.
   Лениза улыбнулась:
   - Значит, это вовсе не тот самый легендарный  пес  Хамерфелов,  который
натаскан охотиться за всеми, в ком течет кровь Сторнов?
   Аластер никогда не слыхал и об этом и усомнился, есть ли в сказке  хоть
крупица правды.
   - Увы, - ответил он. - Но знаю точно - меня,  мою  мать  и  даже  моего
брата она будет защищать насмерть.
   - Что это была бы за собака, если бы она этого  не  делала,  -  сказала
Лениза.
   - А теперь, чиа, - произнес лорд Сторн, - хватит пустой  болтовни.  Мне
надо кое о чем поговорить с Хамерфелом, Молодой человек, мне хотелось  бы,
чтобы вы серьезно подумали о действительных интересах  ваших  арендаторов,
так же как и моих.
   - Всегда готов выслушать, - учтиво ответил юноша.
   Было в лорде Сторне нечто такое, что заставляло  забыть  все  пережитые
бедствия, забыть о мести. Теперь ему уже казалось  несколько  нелепым  его
намерение, прибыв сюда, поднять  армию  против  этого  пожилого  человека.
Возможно, с помощью дипломатии и при взаимном понимании  удастся  избежать
войны. А Лениза тем более не была его врагом. По крайней мере, ее он может
слушать без предубеждения.
   - Земля здесь истощилась и больше  не  пригодна  для  землепашества,  -
начал лорд Сторн. - Я  пытаюсь  помочь  моим  арендаторам  переселиться  в
другие места, но они упрямы, как демоны Зандру, возможно, вместе мы сумеем
их переучить. Теперь новой отраслью должно стать овцеводство - людей  надо
убедить разводить скот. Они должны понять, что так будет лучше  для  всех.
Арендное земледелие более не приносит дохода. А в получении дохода с земли
вы заинтересованы не меньше моего.  Но  прежде  чем  отвечать,  подумайте.
Давайте обсудим это завтра. - Он встал. - Слышите - идет дождь? Хотел бы я
оставаться в доме, лежа, как вы, в уютной теплой  постели,  когда  о  тебе
заботится юная девушка и подает на ночь  чашку  глинтвейна.  Но  мне  надо
объезжать границы, чтобы убедиться, что ни один из моих дражайших  соседей
не воспользовался пожаром, чтобы передвинуть пограничные  камни  -  да-да,
такое бывает, независимо, горит лес или нет. Кроме того,  надо  проверить,
сложены ли химикаты в надежном месте и стоят ли на посту Наблюдающие.
   - Я встану и  приготовлю  тебе  на  ночь  чашку  глинтвейна,  когда  ты
вернешься, дедушка, - пообещала Лениза.
   - Нет, девочка, спи и смотри свои прекрасные сны, - сказал он и неловко
поцеловал ее в лоб. - Ухаживай за нашим гостем и вовремя ложись  спать.  А
завтра, молодой Хамерфел, мы поговорим с вами наедине. Спокойного вам сна.
   И, обменявшись с Аластером дружеским кивком, он вышел из комнаты.





   Ардрин, лорд  Сторн,  вышел  широким  шагом  из  замка,  остановился  и
задумался: не взять ли с собой кого-нибудь из слуг,  чтобы  вместе  с  ним
совершить объезд границ? Нет, не было смысла; он  производил  этот  осмотр
каждый день, на протяжение всей жизни,  с  тех  пор  как  ему  исполнилось
двенадцать лет, и поэтому не захотел тащить с собой людей в ночь.
   До сих пор дождь шел мелкий, теплый, почти приятный  -  особенно  после
жаркого дня, к концу которого старик  немного  подустал.  Одет  он  был  в
одежду из плотной, непромокаемой ткани, шел  быстро,  почти  автоматически
проверяя каждый пограничный камень.  Уже  давным-давно  в  душе  его  жило
чувство единства с этой землей.
   С грустью он думал:
   "На этом поле мой отец выращивал яблони, а теперь,  кроме  овцеводства,
оно ни на что не пригодно. В Тендаре с каждым днем все больше  развивается
производство шерсти; на земледелии никто из нас так и не разбогател, а вот
на овцеводстве, пожалуй, это может получиться".
   Горько  было  выгонять  с  земель  арендаторов,  которые  столько   лет
обрабатывали земли Сторнов, но оставить их  здесь  умирать  от  голода  на
мертвых землях он тоже не мог. Как  ни  крути,  а  делать  это  заставляла
суровая необходимость. Только так у всех них будет шанс на процветание.
   Пастухов ему требовалось совсем немного, к тому же он твердо решил, что
наберет их из числа приближенных.
   "Да, так на самом деле всем будет лучше, - думал  Сторн,  -  успокаивая
себя. - Мы не сможем угнаться за требованиями дня, цепляясь за  старое.  В
Нижних Землях или где-нибудь еще они, если повезет,  найдут  себе  участки
для земледелия.  Фабрикантам  в  городах  требуются  хорошие  рабочие.  Их
сыновья  и  жены   могут   устроиться   прислугой   в   городских   домах.
Действительно, так будет лучше, чем цепляться, как голодные  животные,  за
обесплодившие фермы".
   Он не заметил, как дождь пошел сильнее, и лишь  теперь  вдруг  осознал,
что с неба сыплет мокрый снег. Старик поскользнулся и  упал,  но  поднялся
вновь. Снег теперь повалил такой густой, что ему пришлось  сунуть  руки  в
карманы плаща и продолжать путь,  оглядывая  нанесенный  пожаром  ущерб  и
запоминая увиденное.
   Пройдя довольно долго, Сторн  начал  жалеть,  что  не  разрешил  Ленизе
приготовить ему горячий ужин перед сном, вода  просачивалась  даже  сквозь
толстую ткань плаща.
   Ему показалось, что в темноте мелькнул огонек, причем  в  таком  месте,
где, как пелось в старинной балладе, "огня не могло  быть  следа".  "Разве
что, - с юморком подумал он, - это коровы принесли огоньку пастухам".  Его
первой реакцией была не тревога, а любопытство. Сторн решил подойти ближе,
посмотреть, не зажжется ли тот вновь; возможно, это был лишь уголек, но  в
ночи он был виден издалека.
   Но огонь больше не появлялся, и теперь Сторн не был уверен, видел ли он
его вообще. Это мог быть блик от звезд на каком-то металлическом предмете.
Вспомнился случай,  произошедший  с  ним  в  молодости,  когда  он  поднял
тревогу, увидев в ночи  искру,  оказавшуюся  отблеском  лунного  света  на
пряжке ремня и висящем на нем ноже какого-то пастуха.
   С того самого дня его всегда одолевали сомнения. Эти чувства  постоянно
конфликтовали в  его  душе  с  прочно  укоренившейся  привычкой  поднимать
тревогу при виде огня в неположенном  месте.  Ему  приходилось  сдерживать
себя, чтобы сначала разобраться, что происходит, а затем уж звать подмогу.
Будь то пожар, вражеская армия или бандиты - в любом случае он должен  был
сперва оценить степень опасности.
   Осторожно сойдя с дороги, старик двинулся в  направлении  огня.  Теперь
тот вновь виднелся  впереди,  то  угасая,  то  вновь  разгораясь  по  мере
приближения, и Сторн ощутил гордость, что его зрение такое же острое,  как
и несколько десятков лет назад. Теперь оно подсказало ему, что огонь  этот
- не что иное, как блик на стекле.
   Но блик - от чего, Зандру его побери?! Сквозь тучи не мог пробиться  ни
звездный, ни лунный свет. Лишь несколько его  арендаторов  были  настолько
богаты, чтобы иметь застекленные окна.  Он  осторожно  подошел  к  дому  и
обнаружил, что тот хоть и был безлюдным, но где-то внутри его горел огонек
- в нарушение строжайших приказов, запрещавших  разводить  открытый  огонь
без крайней необходимости. И именно его слабый отсвет заметил он в ночи.
   Ступив на деревянный порог, мучительно заскрипевший под ногами,  старик
вошел внутрь. От тепла сразу стало удивительно хорошо, но закон  оставался
законом, а опасность опасностью; придется потушить  огонь,  чтобы  уберечь
этих людей от штрафа и неприятной беседы с  начальником  пожарной  охраны.
Вблизи огня от его одежды повалил пар. И  вдруг  Сторн  отскочил  назад  с
широко раскрытыми от ужаса глазами, когда его руки  наткнулись  на  что-то
висящее под потолком, на ощупь напоминающее тело.
   "Неужели все они повесились? Но почему?"
   Сторн опять пошел вперед, заставив себя подойти ближе, чтобы  в  слабом
свете костра разглядеть то, чего  боялся  увидеть.  И  тут  из  груди  его
вырвался вздох облегчения. Это были лишь плащи, подвешенные под стропилами
на просушку.
   Затушив огонь песком из корзины, стоявшей рядом, он стал ждать фермера,
чтобы прочитать ему нотацию о недопустимости разведения открытого огня  по
ночам. Но где  же  эти  люди,  ушедшие  в  ночь  и  оставившие  огонь  без
присмотра? Он мог побиться об заклад, что шляются они неспроста, хотя  мог
и ошибаться.
   Но через некоторое время, когда никто не пришел, он вновь отправился на
улицу, в холод, чтобы закончить обход. Погода становилась все хуже и  хуже
- мокрый снег валил все сильнее, и лорд Сторн подумал, что самое  разумное
было бы оставить все до утра и вернуться обратно - провести ночь  у  очага
одного из арендаторов, а проверку  границ  и  подсчет  убытков  от  пожара
закончить завтра. Как это ему пришло в голову, что можно оценить  ущерб  в
темноте в такую бурю? Не пускает ли он пыль в глаза молодому Хамерфелу? Но
нет, когда он выходил, дождь был мелкий и приятный, к тому же ему хотелось
побыть одному на свежем воздухе.
   Теперь ветер зловеще завывал,  и  опыт  подсказывал,  что  пора  искать
убежище. Одно дело гордость, другое - безрассудство.
   Лучше всего было бы зайти на ближайшую ферму. Там жил человек по  имени
Джеред, уже лет двадцать - тридцать арендовавший землю. Ферму  приходилось
закрывать, и ему  уже  было  послано  предупреждение.  Но  тот,  насколько
известно было лорду Сторну, не торопился сниматься  с  насиженного  места.
Идти было тяжело. Сапоги промокли после того, как он  наступил  в  лужу  и
зачерпнул воды; стекавшая по  голеням  жижа  уже  пропитала  чулки.  Через
какое-то время старик увидел светившую в окне Джереда  лампу  и,  подумав,
что трудно представить себе более желанное зрелище, громко  крикнул,  дабы
оповестить о своем прибытии прежде, чем стучаться в дверь.
   Молодой человек с закрытым черной повязкой глазом, с рваной  шляпой  на
голове, придававшей ему свирепый и дикий вид, открыл ему дверь.  Сторн  не
помнил, чтобы раньше когда-нибудь его видел.
   - Чего тебе надо?  -  подозрительно  спросил  он.  -  Разве  не  должны
добропорядочные люди в этот забытый богом час лежать в постели?
   - У меня дело к Джереду, - сказал Сторн. - Насколько мне помнится - это
его дом, а ты кто такой?
   - Эй, дед! - мрачно крикнул молодой человек. - Здесь тебя спрашивают.
   Джеред, сутулый, толстый и низкорослый человек, одетый в  старую  мятую
куртку домотканого сукна, показался в дверях. На лице его  было  тревожное
выражение, но увидев Сторна, он тут же просиял.
   - Мой господин! - воскликнул он.  -  Какая  честь  для  меня!  Заходите
скорее, не стойте на холоде.
   Через несколько минут Сторн уже сидел на лавке у очага, а его промокшая
одежда и сапоги клубились паром от тепла.
   - Извините, что у меня нет для вас вина,  мой  лорд,  но,  может  быть,
выпьете подогретого сидра?
   - С удовольствием, - ответил Сторн. Его поразила доброта, с которой его
принимают  после  того,  как  он  через   своего   комиссара   предупредил
крестьянина, что тот должен оставить ферму. Глубоко же укоренилась в  этих
людях преданность клану; в конце концов большинство из них приходилось ему
отдаленными родственниками, а привычка  уважительного  отношения  к  главе
клана и господину была очень древней. Когда принесли горячего сидра, он  с
удовольствием отхлебнул.
   - А этот угрюмый одноглазый юноша, который открыл  мне  дверь,  -  твой
внук? - спросил он, вспомнив, как тот назвал фермера дедом.
   Но в ответ Джеред сказал:
   - Это  пасынок  моей  старшей  дочери  от  второго  брака.  Он  мне  не
родственник. Его отец умер четыре года назад. Я приютил парня, потому  что
больше идти ему некуда. Семья отца подалась на юг - искать работу в Нескье
на шерстяной мануфактуре, но он говорит, что не хочет быть безземельником,
поэтому остался здесь... - Тут в  его  голосе  зазвучало  беспокойство.  -
Говорит он, конечно, грубо, но вы же знаете нынешнюю молодежь - все только
чешут языком и ничего не хотят делать.
   - Хотел бы я поговорить с кем-нибудь из этих молодых, выяснить,  что  у
них на уме, - проворчал  Сторн,  глянув  вверх,  на  старый  чердак,  куда
скрылся угрюмый юноша. Но Джеред лишь вздохнул.
   - Его почти никогда нет дома,  болтается  со  своими  дружками.  Вы  же
понимаете, ваи дом: эта молодежь всегда думает, что может изменить мир.  А
сейчас, даже не мечтайте, что мы отпустим вас домой  в  такую  погоду.  Вы
ляжете на мою кровать, а мы с женой устроимся здесь, у огня.  Моя  младшая
дочь тоже сейчас с нами, им пришло указание оставить ферму, но Бран -  это
муж Мари - не хочет, а у них четверо ребятишек, которым  нет  еще  и  пяти
лет, а десять дней назад Мари родила еще двойню, поэтому я поселил всех  у
себя, что еще мне оставалось делать?
   Сторн начал отказываться, но Джеред настаивал:
   - И вовсе никаких беспокойств, ваи дом. Все равно в  плохую  погоду  мы
всегда спим здесь, на кухне, а сейчас жена постелет свежие простыни и даст
вам лучшее одеяло.
   С этими словами он провел лорда Сторна в крохотную спальню.  Почти  всю
комнату занимала огромная кровать с  периной  и  стеганым  одеялом;  кроме
того, на ней лежали старые, латаные, но очень чистые подушки.  Престарелая
жена Джереда помогла Сторну снять промокшую одежду  и  выдала  ему  взамен
ветхую, но тоже очень чистую ночную рубашку. Парик повесили в изголовье, а
одежду сложили на скамье. Старуха укрыла его одеялом и  ушла,  почтительно
пожелав ему спокойной ночи. Наконец-то  Сторну  удалось  согреться,  и  он
перестал дрожать. Он успокоился, слушая, как  дождь  со  снегом  стучит  в
окна. Вскоре он заснул. День выдался длинный.





   Дом Маркоса хоть и был невелик, но Эрминии при свете лампы он показался
очень уютным. За стенами стояла беззвездная ночь. Небо  затянули  тяжелые,
дождевые  тучи,  стремительно  гонимые  ветром  и  отливающие  собственным
призрачным  светом.  За  невысокой  каменной   оградой   виднелись   стены
Хамерфела,  которые  тендарские  друзья  Аластера  наверняка  назвали   бы
"романтическими развалинами". Гейвин, к неудовольствию Маркоса, назвал  их
так уже трижды, поэтому Флории пришлось тихонько  толкнуть  его  в  бок  и
неодобрительным взглядом заставить замолкнуть.
   Дом, хоть и не просторный, прекрасно противостоял ненастью. Состоял  он
всего из одной комнаты с низким потолком, обставленной узкими лавками,  на
одной из которых сейчас сидела Эрминия и сушила у огня промокшие ноги.
   У стены стоял стол  и  несколько  крепких  деревянных  стульев.  Больше
ничего. На стол Маркое постелил старую вышитую льняную скатерть и поставил
потемневшие от времени серебряные кубки. Он принес еды и вина для женщин.
   - Как бы я хотел, чтобы все это происходило в Большом  Зале  Хамерфела,
госпожа, - стал извиняться он, но Эрминия лишь покачала головой.
   - Тот, кто отдает лучшее, что у него есть, поистине по-королевски щедр,
даже если это "лучшее" - всего лишь пол-охапки соломы. А твой дом  гораздо
лучше.
   Гейвин присел на коврик у ног Эрминии у очага, где его окатывали  волны
живительного тепла. По другую сторону сидела на лавке Флория, надев поверх
тонкой белой одежды - униформы работника Башни - плотное бархатное платье.
Эрминии тоже пришлось переодеться, потому что ее костюм для верховой  езды
вымок до нитки. Медяшка устроилась  на  полу,  положив  голову  на  колени
хозяйке. Конн занял один из стульев, а  Маркос  нерешительно  стоял  возле
другого, заметно нервничая, - очевидно до сих пор не совсем веря в то, что
принимает у себя саму герцогиню Хамерфел. В глубине комнаты, позади стола,
располагалось еще человек пять. И еще с полдюжины набилось в сени,  откуда
с любопытством заглядывали в комнату, пытаясь хоть  краем  глаза  увидеть,
что творится внутри. Среди них, как знала  Эрминия,  были  люди,  ходившие
вместе  с  Конном  в  первый  набег  и  слышавшие,  как  он  был  объявлен
полноправным наследником Хамерфела. Когда Маркос попросил  их  внимания  и
представил им Эрминию, они  приветствовали  ее  ликующими  возгласами,  от
которых задрожали старые чердачные стропила, вспугнув  с  насиженных  мест
стаю летучих мышей. От радостного приема у Эрминии стало  тепло  на  душе,
хотя она прекрасно понимала, что вовсе не она тому  причиной.  Но  даже  в
этом случае она знала наверняка: Конн заслужил такую встречу,  и  то,  что
эти люди, прожившие двадцать лет без законного господина, и  по  сей  день
оставались преданны Хамерфелам - его заслуга.
   "А в Тендаре я никогда не думала о них. Стыдно. Значит, теперь я должна
о них заботиться. С помощью короля Айдана..."
   Тут она сонно подумала, а что же в действительности может сделать после
стольких лет. Затем, вздохнув, она вспомнила: все равно  Конн  не  был  их
полноправным герцогом, эта честь была закреплена за ее старшим сыном, хотя
отцовский меч  по-прежнему  носил  Конн.  И  приветствие  это,  по  закону
предназначавшееся Аластеру, только продлевало веру людей  в  то,  что  они
должны  следовать  за  Конном.  Если  же  это  было  выражение  их  личной
преданности Конну, а вовсе не дому Хамерфелов, впереди  могла  ждать  всех
новая беда. Эрминия переживала за обоих сыновей, одного она всю свою жизнь
лелеяла, другого - всю жизнь оплакивала.
   Однако эти тяжкие думы не соответствовали моменту,  и,  увидев  мрачное
лицо Конна, женщина подумала, не прочитал ли он ее мысли и  не  то  же  ли
самое заботит его самого? Эрминия подняла бокал и произнесла:
   - Какое удовольствие вновь видеть тебя в  родных  местах,  дорогой  мой
сын. Я пью за день, когда дом твоего отца будет заново  отстроен  и  двери
Большого Зала распахнуться перед тобой и твоим братом.
   Медяшка, не снимая головы  с  ног  Эрминии,  завиляла  хвостом,  словно
присоединяясь к тосту.
   "Где-то сейчас наша старушка Ювел?" - подумала Эрминия.
   Конн тоже поднял бокал и встретился взглядом с матерью.
   - Всю свою жизнь с тех пор, как себя помню, мама, и даже думая, что  ты
умерла, в мечтах я хотел видеть тебя здесь, этот вечер  для  нас  воистину
радостный, несмотря на бушующую на улице непогоду. Да  будет  воля  богов,
чтобы это был лишь первый из нескончаемых столь же радостных праздников. -
Конн выпил и поставил бокал. - Как жаль, что с нами нет  сейчас  Аластера,
чтобы порадоваться всем вместе. Это по праву его праздник,  но  этот  день
скоро придет. Тем временем, Маркос, как думаешь, - не послать ли за  сыном
Джериана? Он хорошо играет на рриле [арфе], а четыре дочери старика  могли
бы нам станцевать... эй, Маркос? Куда он подевался? - Он оглядел  комнату,
ища приемного отца.
   - Не надо никого беспокоить, мой дорогой, - сказала Эрминия. -  Мне  не
нужна торжественная встреча, я рада, что наконец очутилась в своей стране,
и больше мне ничего не надо. К тому же мне очень жаль, что  мы  доставляем
старому Маркосу столько хлопот, его дом слишком мал,  чтобы  вместить  так
много людей. Мы с Флорией за пять дней проделали  трудное  путешествие,  и
все, в чем мы нуждаемся, - это теплая постель. А если понадобится  музыка,
то с нами Гейвин, который может спеть, - добавила она, ласково улыбнувшись
молодому музыканту. - Но посмотри, похоже, там пришел к тебе человек...  -
заметила Эрминия, увидев, как высокий  дородный  мужчина  машет  Конну  из
конца комнаты, где показался и Маркос.
   Конн встал со стула.
   - Позвольте, я узнаю, чего он хочет.
   Не выпуская бокала из рук, он подошел к вновь  прибывшему,  внимательно
выслушал, а затем повернулся так стремительно, что даже вино расплескалось
из  бокала.  Лицо  его  было  хмурым  и   сердитым.   Какое-то   мгновение
поколебавшись, Конн развернулся и крикнул:
   - Люди Хамерфела!
   Все  мгновенно  обратили  взоры  к  нему.  Те,  кто  был   в   комнате,
выжидательно смотрели,  те  же,  кто  толпился  у  двери,  прошли  внутрь,
располагаясь у очага и скромно рассаживаясь по  краям  лавок,  где  сидели
женщины.
   - Прислужники Сторна вышли  в  поход!  А  мы-то  думали,  что  в  такое
ненастье они будут сидеть по домам. Нет, этой услуги они нам  не  оказали.
Собаки Сторна рыщут по дорогам и в дождь и в снег, а сейчас  они  разоряют
хозяйство  старого  арендатора,  который  не  заслужил  такого  отношения!
Пойдемте, мужчины, положим этому конец!
   Он повернулся к дверям,  и  все  мужчины,  надевая  на  ходу  плащи,  с
воинственными возгласами устремились  за  ним.  Через  несколько  минут  к
женщинам подошел Маркос и сказал:
   -  Высокочтимые  дамы,  мой  господин  приносит   извинения,   но   ему
действительно нужно идти, он просит вас сейчас ложиться  спать,  а  завтра
утром он все объяснит.
   - Я слышала, как он говорил, Маркос, - произнесла Эрминия.
   Глаза Маркоса сверкнули гордостью.
   - Вы видели, как они идут за ним! Они умрут за молодого герцога.
   Эрминия подумала, что Маркос оценил все правильно, за исключением того,
что Конн не был их герцогом... но сейчас  было  не  время  обсуждать,  как
могло это повредить Аластеру.
   - Будем надеяться, что им не придется умирать за него, - заметила  она.
Все мужчины ушли, за  исключением  старого  Маркоса  и  Гейвина,  который,
совсем разомлев от тепла, не  мог  даже  двинуться  с  места.  Он  все  же
поднялся и хотел последовать за ними, но Маркос покачал головой.
   - Нет, ваи дом.  Мой  господин  хотел,  чтобы  вы  оставались  здесь  и
охраняли женщин. Подумайте, что может случиться, если люди Сторна узнают о
прибытии герцогини! Они запросто могут спалить дом вместе с нами.
   - Как однажды они уже сделали это, - добавила  Эрминия.  Она  вовсе  не
удивилась, когда Конн уехал с людьми, которых знал всю  жизнь,  забыв  про
существование Гейвина. Себя же она ощущала здесь в безопасности  и  теперь
была благодарна старику за то, что тот не уронил чести Гейвина.
   После того, как все ушли, в маленькой комнате стало  очень  тихо,  лишь
потрескивал огонь, да с улицы доносился монотонный шелест дождя, хлещущего
о булыжную мостовую деревенской улицы. Эрминия допила вино - оно  было  не
очень хорошим, но жажду  утоляло.  Сейчас  ее  одолевало  беспокойство  за
Конна, ускакавшего в ненастную тьму, и о людях, которые слепо шли за  ним,
считая его законным вождем.
   - Но ведь так оно  и  есть,  -  тихо  заметила  Флория,  откликаясь  на
невысказанные вслух мысли Эрминии. - Он завоевал их любовь и  преданность,
и они всегда будут с ним независимо  от  того,  утвердится  ли  Аластер  в
правах.
   Эрминия оценила мудрость, прозвучавшую в словах Флории,  но  не  смогла
подавить беспокойства.
   - Я люблю их обоих, - сказала Флория, - и боюсь за них  обоих.  А  Конн
беспокоится об Аластере даже больше, чем вы. Как  вы  думаете,  почему  он
ускакал с такой поспешностью?
   Эрминия даже не пыталась гадать, поэтому Флория ответила сама:
   - До тех пор, пока не закончится  история  с  Аластером,  он  не  хочет
оставаться со мной в одной комнате. Он любит своего брата и не  хочет  его
предавать.
   Вот так наконец все открылось, и Эрминия была этому рада. Было  похоже,
что они с Флорией  все  ходили  осторожно,  вокруг  да  около  вопроса  их
отношений с Конном с того самого момента,  когда  Конн  впервые  прибыл  в
Тендару. И с вечера прерванной помолвки это, казалось,  стояло  за  каждым
словом, которым она обменивалась с Флорией.
   - А ты хочешь предать Аластера?
   - Нет, конечно, нет. Я выросла вместе с ним, и он мне всегда  нравился.
Поэтому я была вполне счастлива назвать его своим женихом. Еще я знаю, что
тоже нравлюсь ему, и он был со мной ласков. Но  когда  в  Тендару  приехал
Конн, все изменилось.
   Эрминия не знала, что сказать.  Как  всегда  ей,  не  знавшей  любви  и
полноты  чувств,  оставалось  лишь  молчать,  ощущая  беспомощность  перед
молодой  женщиной,  воспринимавшей  все  происходящее   как   само   собой
разумеющееся.
   - Я хотела бы выйти замуж за них обоих, -  чуть  не  плача,  призналась
Флория. - Мне не хватит духу обидеть Аластера, но и без  Конна  моя  жизнь
будет пустой и бессмысленной.
   Криво усмехнувшись, Гейвин произнес:
   - Лет сто назад в этих горах, насколько я слыхал, такое было возможно.
   Флория вспыхнула.
   - Это варварство. Даже здесь, в горах, этот обычай забыт.
   Но как же сделать выбор между другом детства  и  его  братом-близнецом,
так на него похожим внешне и в то же время совершенно другим?  Дело  не  в
том, что Конн, обладая  лараном,  мог  проникать  в  ее  сердце  так,  как
Аластеру и не снилось, Флория чувствовала - за этим кроется нечто большее.
Она не знала, что такое страсть, пока в ее жизнь  неожиданно  не  ворвался
Конн. Стыдно было признаться, но сейчас ей казалось, что Конн жизненно  ей
необходим, а Аластер - лишь слабое и тусклое его отражение.
   - В любом случае, - продолжила девушка, пытаясь снять напряжение,  -  я
буду вашей дочерью, поэтому такая  ли  уж  большая  для  вас  разница,  за
которого из них я выйду замуж?
   - Но хочешь ли ты стать герцогиней Хамерфел? - мягко спросила Эрминия.
   И тогда Флория наконец произнесла вслух то, что давно звучало в душе:
   - Конн мне дороже любого герцогства.
   А Конн уехал в дождь и тьму; ей бы очень хотелось сейчас скакать  рядом
с ним, но женщины должны оставаться дома и ждать своих мужчин...
   "Что мучительнее - ожидание или сам поход?" - подумала она.
   Флория понимала, что от волнений за Конна ей лучше не  будет.  Это  его
долг идти туда, где в нем нуждались. Она улыбнулась Гейвину и сказала:
   - Спой нам, друг мой, прежде чем мы отправимся спать. Здесь  нам  ничто
не угрожает, а я вижу, что ваи домна Эрминия очень устала.
   В конце концов именно ее заботам Конн поручил мать, зная его, Флория не
сомневалась, что это весьма почетное поручение.


   Дождь  кончился.  Небо  прояснилось,  и  в   нем   заблистали   звезды.
Моментально стало очень холодно. Конн скакал,  окруженный  своими  людьми,
зная,  что  он  спешит  предотвратить  чудовищную  несправедливость,  едва
укладывавшуюся  в  сознании.  Король  Айдан  принимал   как   само   собой
разумеющееся право господина  вершить  судьбы  крестьян.  Наверное,  лорду
Сторну нельзя было иметь подданных, возможно - во всем виновата  традиция.
Может быть, даже следовало раздать всю эту землю мелким фермерам,  которые
на ней и работают, и они  сами  смогли  бы  решить,  как  использовать  ее
наилучшим образом. Но пока традиция имела силу закона, то  кто  он  такой,
чтобы взывать к совести лорда Сторна и указывать,  как  ему  распоряжаться
своей собственностью?
   Раньше Конн никогда не задавался такими вопросами. Он  всегда  принимал
все то, что Маркое  называл  неправдой,  как  подлинную  несправедливость.
Теперь же его одолели сомнения. Он  не  знал,  прав  ли,  но  еще  сильнее
уверился, что землю необходимо отдать фермерам.
   Конн знал, откуда пришло  это  понимание,  -  от  мистической  связи  с
сознанием его брата. Хотя Аластер не разделяет его убеждений, а  принимает
как должное, как раз и навсегда  установленный  богами  порядок,  согласно
которому все эти люди родились его подданными, а он -  их  господином.  Он
чувствовал, что здесь они с Аластером никогда не придут к согласию, но  до
этой ночи он  тоже  принимал  как  само  собой  разумеющееся,  что  должен
подчиняться брату из-за глупой случайности, что тот  родился  на  двадцать
минут раньше.
   А на самом деле - какая разница? Ведь он гораздо лучше Аластера  знает,
как править людьми...
   Тут Конн усилием воли отогнал  эти  мысли,  испугавшись  предательского
направления, которое  они  начали  принимать.  С  тех  пор,  как  он  стал
преступно заглядываться на невесту Аластера, все вокруг вызывало сомнение:
закон, приличия,  сам  вселенский  порядок,  на  который  он  до  сих  пор
полагался.
   Сейчас юноша заставил себя сосредоточиться на стуке копыт по промерзшим
камням дороги. Возглас Маркоса вернул его к действительности.
   - Мы опоздали! Они уже подожгли... сторновские собаки. Деревня горит.
   - Стойте, - крикнул Конн. - Там еще могут оставаться жители. А если  их
выгнали из дому в эту ночь, то сейчас им, как  никогда,  потребуется  наша
помощь.
   Тут со стороны дороги послышались крики. Солдаты  в  сторновской  форме
подгоняли разношерстную толпу полуодетых мужчин, женщин и детей. Среди них
была молодая женщина в ночной рубашке  с  двумя  младенцами  на  руках,  а
несколько малолетних босоногих детишек цеплялись за ее подол. Кроме  того,
в толпе метался что-то яростно выкрикивавший и кипевший гневом старик.
   - Клянусь, что после сорока лет службы моему господину  я  не  заслужил
такого обращения!
   Пожилая женщина с седыми волосами,  очевидно  его  жена,  пыталась  его
успокоить.
   - Тише, тише, придет день, и все станет на свои  места.  Вот  тогда  ты
можешь говорить...
   - Но его светлость обещал мне...
   И тут внимание  Конна  привлек  другой  человек  в  заплатанной  ночной
рубашке и ботинках на босу  ногу,  потрясающий  кулаками  и  что-то  резко
выкрикивавший. Конн прислушался. Кто-то из его людей попытался выяснить  у
этого старика, что же все-таки произошло.
   - Они пришли, когда мы спали, и выкинули нас под дождь, а дом подожгли.
Я говорил им... я  требовал,  чтобы  они  прекратили...  я  приказывал  им
остановиться, говорил им, кто я такой, но они не слушали...
   Лицо низкорослого старика было красным как помидор, так что  Конн  даже
подумал, не хватил ли его удар.
   - А кто ты, дедушка? - доброжелательно спросил один из людей Маркоса.
   - Ардрин Сторн! - выкрикнул тот, багровея еще больше.
   Один из сторновских солдат захохотал:
   - Ну да, тогда я - Хранитель Башни Арилинн. Значит,  сегодня  мы  будем
соблюдать протокол, можешь звать меня "ваша светлость".
   - Черт бы тебя побрал, - прокричал старик. - Говорю тебе, я  -  Ардрин,
лорд Сторн, и просто остановился здесь на ночлег.
   - Заткнись, старик, и не испытывай мое терпение!  Неужели  ты  думаешь,
что я не знаю в лицо моего господина? - ответил солдат.
   Конн вгляделся в лицо старика. Не обладай он лараном,  он  в  жизни  не
поверил бы его словам, но как телепат мог сказать наверняка: все, что  тот
сказал, - правда. Старик действительно был лордом  Сторном.  Какая  ирония
судьбы, что Сторна выкинули под дождь  его  собственные  солдаты  из  того
самого дома, где ему дали ночлег, и который сожгли на его глазах по его же
приказу. Конн и  не  думал  осуждать  солдата  за  грубость.  Кто  бы  мог
поверить, что дряхлый старик в застиранной фланелевой ночной  рубашке  мог
быть одним из самых могущественных людей отсюда до владений Алдаранов?
   Подойдя к нему, Конн слегка поклонился и тихо произнес:
   - Лорд Сторн, я вижу, наконец-то вы ощутили на  себе  результаты  своих
приказов! - Солдату же он бросил: - Старики все похожи друг на друга, если
на них нет роскошной одежды и парика.
   Солдат пригляделся.
   - Зандру меня побери! - воскликнул он. - Мой господин, я не  знал...  я
всего лишь исполнял ваш приказ выставить семью Джереда...
   Сторн фыркал и, казалось, готов был взорваться.
   - Мой приказ? - зловеще  повторил  он.  -  Разве  в  нем  сказано,  что
выставлять семью Джереда из дома нужно посреди ночи, в такую бурю?
   - Но, - неуверенно произнес солдат, -  я  думал,  после  этого  нам  не
придется возиться с другими... Надо лишь показать пример...
   - Ах, ты думал? - угрожающе  спросил  Сторн.  Он  указал  на  дрожащих,
плачущих детей. - Глядя на них,  я  сомневаюсь,  что  ты  вообще  способен
думать.
   В разговор вступил Конн:
   - Дело уже сделано. Сейчас главное - предоставить этим детишкам кров.
   Сторн хотел было что-то сказать, но Конн повернулся  к  нему  спиной  и
направился к женщине, у которой на руках были спеленутые младенцы.
   Лорд Сторн жестко приказал солдату:
   - В следующий раз слушай, когда тебе что-то говорят!
   Солдат хотел что-то сказать, но при виде искаженного гневом лица Сторна
молча отдал честь, коротко  скомандовал  своим  людям,  и  они  ушли.  Тем
временем Конн говорил с женщиной.
   - Значит - близнецы, - произнес он. -  Моей  матери  довелось  пережить
такое же и тоже по милости лорда Сторна, если я не ошибаюсь, когда  мне  с
братом было всего лишь по году от роду. У тебя есть куда идти?
   Стесняясь, она ответила:
   -  Моя  сестра  замужем  за  хорошим  человеком,  который  работает  на
войлочных фабриках в Нескье, они с мужем могут хоть на какое-то время  нас
приютить.
   - Хорошо. Тогда тебе надо туда добраться. Маркос...  -  Он  подал  знак
пожилому человеку, - посади эту женщину с детьми на мою лошадь и дай им  в
сопровождение одного, нет - двух своих людей, чтобы они несли младшеньких.
Приведите  их  в  Хамерфел  и  поселите  в  доме  кого-нибудь   из   наших
арендаторов, а днем снарядите им телегу и проводите до Нескьи или  -  куда
им надо. Один из наших мог бы отвезти их туда, а заодно - пригнать обратно
телегу с ослом.
   - Но как же вы без лошади, ваи дом?
   - Ерунда. Делай, как я сказал. Пешком доберусь. У меня  есть  в  запасе
пара хороших ног, - ответил Конн, а затем опять обратился к женщине:  -  И
что вы будете там делать?
   - Мой муж - стригальщик овец,  ваи  дом,  и  все  время  на  работе,  а
несколько недель назад нас выгнали из дома как раз перед тем, как  малютки
должны были появиться на свет...
   Молодой мужчина грубой внешности, с растрепанными ярко-рыжими  волосами
и черными глазами встал рядом с женщиной и сказал Конну:
   - Я всю жизнь работал, но теперь с четырьмя,  нет  -  с  шестью  ртами,
которых надо кормить, - как я пойду  бродяжничать?  И  ведь  всю  жизнь  я
только и заботился о своем доме...  а  меня  выгнали...  но  я  не  сделал
ничего, чтобы так со мной поступать, ваи дом. Совершенно ничего. Хотел  бы
я спросить у старого Сторна, в чем моя вина, что я заслужил такое?
   Конн кивнул головой в сторону и предложил:
   - Вон он стоит. Спроси его.
   Молодой человек нахмурился и потупил взор, но все же повернулся к лорду
Сторну и произнес:
   - За что, ваи дом? Что мы вам сделали, чтобы вот так выкидывать нас  на
улицу? Теперь уже дважды.
   Сторн стоял, напряженно выпрямившись. Глядя на него,  Конн  решил,  что
тот изо всех сил пытается  сохранить  достоинство.  Действительно,  трудно
выглядеть достойно,  стоя  посреди  дороги  в  заплатанной  рубашке,  едва
прикрывавшей дряблые старческие ягодицы. Кто-то дал  ему  попону,  которую
старик накинул на плечи, но все равно не мог унять дрожь.
   - Эй, человек, как твое имя? Джеред не сказал мне, что ты женат на  его
старшей дочери.
   Мужчина прикоснулся пальцами к пряди волос на лбу.
   - Эвин, ваи дом.
   - Тогда, Эвин, ты должен знать, что эта земля истощилась. Она не  может
больше родить зерно и не может прокормить молочный скот. Единственное,  на
что она еще пригодна, это разводить овец. Но овцам надо  много  места  для
пастбища. Раз ты работаешь стригальщиком, то для тебя в  будущем  найдется
работа. Но мы должны покончить с мелким фермерством и  объединить  угодья.
Неужели это не понятно? Здесь все ясно как на ладони. Только  дурак  будет
пытаться содержать на этой бесплодной земле тридцать мелких хозяйств.  Мне
очень жаль вас, люди, но что я могу поделать? Если я буду голодать  только
потому, что никто из вас не сможет прокормиться, а тем  более  платить  за
аренду, то никому из вас это пользы не принесет.
   - Но я не голодаю, я  всегда,  до  последнего  дня,  сполна  выплачивал
ренту, - настаивал Эвин. - Я не живу земледелием, за что же меня выгонять?
   Сторн опять покраснел, и было видно, что в нем вскипела злость.
   - Да, тебе это может казаться  несправедливостью,  но  мой  управляющий
сказал, что я не могу делать исключений.  Если  я  позволю  остаться  хоть
одному мелкому арендатору, независимо от того, насколько хороши его  дела,
а у тебя они, несомненно, идут хорошо, то все начнут  говорить,  что  тебе
дано особое право остаться. Некоторые из  них  не  платили  мне  ренту  по
десять лет, а кое-кто даже пятнадцать и двадцать - еще до великой  засухи.
Я вовсе не тиран - я всем здесь прощал неуплату  за  год,  но  хорошего  -
понемногу. Когда-то должен был прийти конец. Мои земли  больше  непригодны
для земледелия, и я не хочу оставлять на них  арендаторов.  От  этого  нет
никаких доходов, а если я разорюсь, вам от этого лучше не станет.
   Конна потрясла железная логика и очевидность всего сказанного. Владения
Хамерфелов были в том же бедственном положении, но какой прок от того, что
всем мелким  арендаторам  предоставят  выживать  самостоятельно,  кто  как
может, или если они разбредутся восвояси? А может, Сторн просто сдался под
давлением необходимости? Он должен поговорить  накоротке  с  Аластером  и,
возможно, с самим лордом Сторном. В конце  концов  тот  правил  землями  в
горах задолго до того, как Конн появился на свет.
   Но  должен  же  быть  какой-то  способ  делать  крестьянам  поблажки  в
исключительных случаях. И если земля больше не пригодна для  земледелия  и
ею владеет один человек, разве не должен он  сесть  по-хорошему  со  своим
управляющим и арендаторами, чтобы вместе подумать, как лучше  использовать
эту землю, а не решать одному за всех, как это сделал Сторн?
   Довольно. Ведь сам-то  он  не  был  герцогом  Хамерфелом,  несмотря  на
полученное воспитание. Он должен посоветоваться с  Аластером:  по  обычаю,
только  его  брат  вправе  принимать  решения.  "Пусть  это   будет   даже
неправильное решение", - добавил внутренний голос.  Но  на  это  возразила
другая половина его души, взращенная Маркосом: "Я в ответе  за  всех  этих
людей", - напомнив ему, что даже если Аластеру безразлична их судьба, Конн
все равно должен попытаться убедить его принять правильное решение.
   Сторн пристально наблюдал за ним. Потом, явно враждебно, произнес:
   - Полагаю, вы - брат герцога Хамерфела. Значит, это вы нападали на моих
солдат все это лето и мешали выполнять мои приказы.
   На это Конн ответил:
   - Сегодня ночью, ваи дом, нам не удалось помешать вашему приказу. Разве
не преступление - выгонять из дому под дождь женщину с шестью  малолетними
детьми?
   У старика оказалось достаточно совести, чтобы покраснеть от  стыда  при
этих словах, но тем не менее он продолжил:
   - Ваши люди потворствуют анархии, подбивая моих арендаторов к бунту.
   - Ничего подобного, - возразил Конн. - Все это лето я прожил в  Тендаре
и ни одного  человека  ни  разу  в  жизни  не  подговаривал  к  бунту  или
беспорядкам.
   - Может, и моего племянника не вы убили? - спросил старик.
   Конн задумался, в пылу благородного спора он  совсем  забыл  о  кровной
вражде.
   Подумав, он произнес:
   - Мы действительно убили дома Руперта в бою,  но  он  был  вооружен,  а
кроме того, напал на меня и моих людей на  землях,  веками  принадлежавших
Хамерфелам. Я не чувствую никакой вины за это. Я не могу осуждать  вас  за
кровную вражду, начавшуюся еще до нашего с вами  рождения,  но,  благодаря
вам, ваи дом, она оказалась моим единственным наследством.
   Сторн хмуро глянул на него. Он сказал:
   - Полагаю, в ваших словах есть доля истины. Хотя многие годы я  считал,
что с враждой можно покончить единственным пригодным  в  подобных  случаях
способом - не оставить в живых никого, кто мог бы продолжить ее.
   - Да, но все вышло иначе, - произнес Конн. - Я здесь  для  того,  чтобы
сказать: если вы собираетесь и дальше враждовать, лорд Сторн, то мы с моим
братом... - И тут  он  осекся,  вспомнив,  что  Аластер  в  данный  момент
находился в доме Сторна.
   Сторн, воспользовавшись этой паузой, заверил юношу:
   - За брата не бойтесь. Он - мой гость,  и  его  защищает  закон.  Кроме
того, он  спас  жизнь  моей  единственной  родственнице  -  моей  внучатой
племяннице. Он, похоже, человек благоразумный, и я, разумеется, не причиню
ему никакого зла. - Помолчав, он задумчиво добавил: - Может быть, мы и так
уже слишком долго враждуем,  молодой  Хамерфел,  а  нас  осталось  слишком
мало...
   - Я не собираюсь просить у вас пощады, - гневно произнес Конн.
   На это Сторн возразил нахмурившись:
   - Никто не обвинит вас в малодушии, молодой человек, сейчас  достаточно
бед грозит нам обоим извне, и поэтому нам не следует враждовать  еще  и  у
себя дома. Алдараны и  Хастуры  точат  когти,  готовясь  завладеть  нашими
доменами, пока мы будем грызться друг с другом...
   Это  заставило  Конна  вспомнить  о  короле  Айдане,  которого  он  так
неожиданно и странно полюбил, хотя Сторн  говорил  о  нем  в  таком  тоне,
словно Айдан был для них обоих куда более страшным врагом,  чем  они  друг
для друга. Через силу он произнес:
   - Не я теперь хозяин в Хамерфеле, лорд Сторн, и не мне решать, будет ли
честно продолжена или честно закончена вражда между нашими домами.  Только
герцог Хамерфел может дать вам ответ. И  если  вы  хотите  положить  конец
вражде...
   - Это как посмотреть!.. - воскликнул лорд Сторн.
   - Если ей должен прийти конец, - поправился Конн,  -  то  он,  а  не  я
должен принимать решение.
   Сторн невесело на него посмотрел и наконец произнес:
   - Мне кажется, что вы с братом похожи на  человека,  у  которого  левая
рука не знает, что делает правая, и обе  раздирают  его  на  части,  когда
каждая пытается тянуть в свою сторону.  По-моему,  вы  для  начала  должны
решить, чего вы хотите, и только после этого  я  соглашусь  вести  с  вами
переговоры - быть меж нами миру или войне.
   - Вряд ли я могу с ним посоветоваться, пока  вы  держите  его  в  своем
замке.
   - Я уже говорил, что он мой гость, а не пленник, он волен уехать, когда
пожелает, но я был бы плохим хозяином, если бы  Аластер  покинул  мой  дом
прежде, чем залечатся его ожоги.  Если  вы  хотите  с  ним  встретиться  и
убедиться, что с ним все в порядке, даю вам клятву,  что  ни  я,  ни  один
человек крови Сторнов и никто из наших приближенных не причинит вам  вреда
и не оскорбит вас... вы увидите, что я могу держать слово не хуже Хастура.
   Сторн был прав, настало время поговорить  с  Аластером.  Но  довериться
Сторну... От этого на душе скребли кошки, хотя Конн считал, что все  могло
бы  давным-давно  закончиться,  если  б  хоть  кто-нибудь  первым  решился
доверять другой стороне. На него произвела впечатление открытость  старого
Сторна и приведенная  им  аргументация  своих  действий.  Должен  ли  Конн
доверять собственным чувствам или по-прежнему цепляться за старую  вражду,
которая началась еще в незапамятные времена и лично его не касалась?
   - Я принимаю ваши  гарантии  безопасности  и  отправлюсь  повидаться  с
братом, - произнес он.
   Сторн подал знак одному из своих людей.
   - Проводи молодого Хамерфела во Врата Сторна и проследи, чтобы  ему  не
причинили никакого вреда. Он может свободно и беспрепятственно уйти, когда
пожелает. Порукой этому - мое честное слово.
   Конн поклонился старику и оглянулся, ища свою лошадь, но вспомнил,  что
приказал Маркосу отвезти на ней молодую женщину с детьми. Впрочем, он  был
молод и силен, а дождь начал стихать.  Быстрым  шагом  Конн  направился  к
Вратам Сторна, даже не подумав, где лорд Сторн проведет остаток ночи.





   После того как ушел старый Сторн,  Лениза  с  Аластером  сидели  молча,
вероятно, из-за того, что не могли найти тему для  разговора.  По-прежнему
слишком многое разделяло их: Аластер дал клятву верности другой женщине, а
Лениза была внучатой племянницей его старейшего врага.
   Он хотел  рассказать  ей  о  Флории,  но  что  он  мог  сказать?  Какая
самонадеянность - думать, будто ей интересно знать о его  невесте,  и  еще
большая самонадеянность - полагать, что она может оскорбиться  из-за  этой
связи.
   На самом же деле он жаждал рассказать ей о себе  все,  но  однажды  ему
недвусмысленно напомнили, что Лениза - из рода Сторнов и проявлять  к  ней
личный интерес было бы верхом неприличия, даже  не  будь  Хамерфел  связан
обещанием  жениться  на  другой.  Поэтому  они  просто  сидели  молча,   с
сожалением глядя  друг  на  друга.  Чтобы  разорвать  наконец  мучительную
тишину, Лениза напомнила, что ему следует  больше  отдыхать,  тогда  ожоги
пройдут быстрее.
   - У меня сейчас ничего не болит, - сообщил Аластер.
   - Я рада это слышать, но все  равно  ты  еще  недостаточно  поправился,
чтобы выходить под дождь или скакать верхом, - сказала  Лениза.  -  Думаю,
тебе лучше поспать.
   - Но я совершенно не хочу спать, - жалобно произнес Аластер.
   - Мне очень жаль, но ты же  сам  знаешь  -  тебе  необходим  отдых.  Не
попросить ли для тебя снотворного у Джермиллы? - поинтересовалась она, как
будто обрадовавшись, что может что-то для него сделать.
   - Нет, нет, не надо беспокоиться, - быстро ответил Аластер,  в  глубине
души не желая, чтобы девушка уходила, испугавшись, что  она  воспользуется
предлогом и больше не придет.
   До сих пор старая собака лежала неподвижно на  полу  и  лишь  время  от
времени поводила ушами, когда говорил Аластер. Теперь она вдруг  заскулила
и принялась носиться по комнате. Лениза с любопытством наблюдала за ней, а
Аластер нахмурился и принялся стыдить:
   - Лежать, Ювел. Успокойся, девочка, веди себя прилично! Что это с  ней?
Ювел, лежать! - резко приказал он, но та продолжала суетиться и скулить.
   - Может, ей надо выйти? Мне погулять с ней или попросить  Джермиллу?  -
спросила Лениза, поворачиваясь к дверям. Ювел в  два  прыжка  очутилась  у
двери, осталась стоять там, скуля и умоляюще глядя на нее. Словно  услыхав
мольбы собаки, вошла Джермилла.
   - Моя госпожа, - начала было она, но тут же перебила саму себя:  -  Ой,
что это с вашей собакой, ваи дом?
   Вой Ювел стал громким и настойчивым, стараясь ее перекричать, Джермилла
сообщила следующее:
   - Там на улице  человек,  который  говорит,  что  пришел  повидаться  с
герцогом Хамерфелом... судя по лицу, ваш близкий родственник, ваи дом...
   - Это, должно быть, мой брат Конн, -  сказал  Аластер.  -  Вот  поэтому
собака и не находит себе места, она знает Конна и не ожидала встретить его
здесь. Для меня это тоже неожиданность, я думал - он в Тендаре. -  Тут  он
запнулся. - Могу я попросить вас принять его, дамисела?
   - Приведи его сюда, - распорядилась Лениза, и Джермилла, неодобрительно
фыркнув, пошла выполнять приказание. Ювел бросилась следом за ней.  Вскоре
собака возвратилась, прыгая и увиваясь вокруг Конна,  который  вошел  весь
мокрый и забрызганный грязью. На волосах Конна кое-где повисли сосульки.
   Лениза глянула на него и по-детски рассмеялась, сказав при этом:
   - Вот это да! Наверное, впервые за всю историю Врат Сторна  у  нас  под
крышей сразу два герцога Хамерфела. Надеюсь, сами вы можете различать друг
друга, а то для окружающих это, кажется,  непосильная  задача.  Интересно,
кого из вас я повстречала в  корчме  в  Лоуэрхаммере  и  лишилась  тарелки
овсяной каши с медом?
   - Меня, - произнес Аластер, слегка раздосадованный тем, что она об этом
спрашивала. - Ты должна была узнать меня по собаке.
   - Неужели? Посмотри, как бедная девочка встречает твоего брата - словно
вернулся настоящий хозяин, - сказала Лениза и,  когда  Аластер  нахмурился
еще больше, добавила: - Поэтому нельзя меня винить, что я могу  ошибиться,
если даже собственная собака, которая знает вас гораздо лучше, чем  я,  не
различает вас.
   В словах ее было столько искренности,  что  Аластер  почувствовал  себя
виноватым за сиюминутное раздражение и почти непроизвольно перенес  злость
на Ювел, которая вела себя так, словно собиралась предать его.
   - Лежать, Ювел. Веди себя прилично! - прикрикнул он на собаку.
   - Не надо срывать злость на собаке, - грубо произнес Конн. - Ей  не  за
что стыдиться, а вот из всех мест, где я ожидал встретить тебя, брат,  это
было последним. Сидеть в уюте и  тепле  под  крышей  Сторна  в  тот  самый
момент, когда он выгоняет наших людей из их домов под дождь!
   Аластер, и так смотревший угрюмо, произнес:
   - Я думал, ты в Тендаре и заботишься о нашей матери. Ты что, оставил ее
там одну, без защиты?
   - У нашей  матери  есть  много  людей,  которые  с  радостью  будут  ее
защищать, - ответил Конн, - но она  сейчас  здесь,  в  надежном  месте,  а
вместе с ней Флория и Гейвин. Неужели ты думаешь, что мы могли  оставаться
в Тендаре и  ничего  не  предпринимать,  когда  узнали,  что  ты  ранен  и
находишься в руках Сторна?
   - Да, я так и думал, - заметил Аластер. -  В  конце  концов  мне  здесь
ничто не угрожает. Лорд Сторн принял  меня  с  исключительной  добротой  и
сердечностью.
   - Вижу, - сухо сказал Конн, мельком глянув на Ленизу. - А  что,  внучка
тоже входит в ритуал гостеприимства?
   Аластер сидел мрачный как туча. В его мыслях  Конн  прочитал,  что  тот
больше обиделся за Ленизу, чем за себя. Тем не менее Аластер сухо ответил,
что вопрос так не стоял, дамисела  -  хозяйка  дома  и  по  доброте  своей
помогает ему залечивать раны.
   - Не знаю, как  принято  обращаться  с  женщинами  здесь,  в  горах,  -
назидательно добавил он, - но в Тендаре никто  не  позволил  бы  себе  так
говорить о дочери или внучатой племяннице даже своего заклятого врага.
   - И тем не менее я застаю тебя здесь наедине с ней в этот поздний  час.
Неужели ты настолько сильно ранен, братец, что за тобой  по  ночам  должна
ухаживать женщина?
   - В Тендаре не обязательно находиться при смерти, чтобы  тебе  доверили
находиться в присутствии дамиселы, - ответил Аластер, а Конн прочитал  то,
что тот не высказал вслух:
   "Мой брат как был деревенским  олухом,  так  им  и  останется.  У  него
понятий о такте и галантности не больше, чем у собаки".
   Тогда Конн произнес:
   - И все равно я должен поговорить с тобой, брат, удобно  ли  нам  будет
делать это в присутствии дамиселы?
   - У меня нет ничего,  чего  нельзя  было  бы  сказать  при  ней  или  в
присутствии самих богов, поскольку, кроме правды,  я  ничего  говорить  не
собираюсь, - заявил Аластер. - Лениза, пожалуйста, не уходи.
   "Я хочу все время видеть ее".
   До этого момента Аластер не мог до конца признаться в этом самому себе,
теперь он окончательно разобрался в своих чувствах. И Конн,  читавший  его
мысли, резко спросил:
   - А Флория? Что будет с ней? Она ждет тебя, сидя с матерью, в то  время
как ты здесь мечтаешь о родственнице Сторна.
   - И ты еще меня за это упрекаешь? - огрызнулся Аластер. - Когда сам  не
можешь оторвать глаз от моей невесты!
   "А я-то думал, что у Аластера нет ларана, тогда как же  он  читает  мои
мысли? Или это все настолько очевидно?" - спросил себя  Конн,  холодея  от
страха.
   Вслух же он вежливо ответил:
   - Брат, у меня вовсе нет желания ругаться с тобой. Тем более  под  этой
крышей. Я встретился с лордом Сторном, и поскольку ты здесь,  то  подумал,
что ты тоже...
   В ответ на его спокойные слова гнев Аластера не  только  не  затих,  но
разгорелся с новой силой.
   "Итак, несмотря на все уверения, что признает меня герцогом  и  лордом,
Конн думает, что может, действуя за моей спиной, обо всем договориться  со
Сторном, даже не посоветовавшись со  мной.  Он  продолжает  считать  людей
Хамерфела у себя в подчинении!"
   "Итак, - подумал Конн, - он считает, что, прожив двадцать лет в городе,
вдали от Хамерфела, будучи просто хлыщом и пустозвоном, он может заявиться
сюда и легко все устроить посредством дипломатии, забыв  о  долгой  вражде
Хамерфелов со Сторнами. Какая же в этом честь?"
   Сейчас Конн от всего сердца желал, чтобы  его  брат  мог  прочесть  его
мысли. Вместо этого ему приходилось с трудом излагать переживаемое,  в  то
время как Аластер, воспитывавшийся по-городскому, точно знал,  как  и  что
говорить.
   "К тому же он влюбился в эту  девочку  -  внучатую  племянницу  Сторна.
Знает ли она об этом? И есть ли у нее ларан?"
   Наконец Конн медленно произнес:
   - Полагаю, Аластер, что это твоя забота - бросить клич и поднять людей,
которые все еще верны Хамерфелам. После этого король  Айдан...  -  тут  он
спохватился.
   Перебив его Лениза спросила:
   - Значит - будет война? А я-то надеялась, что, когда вы  с  моим  дедом
так разумно обо всем поговорили,  можно  найти  какой-то  способ  положить
конец этой долгой вражде.
   Глядя на Ленизу и пряча глаза от Конна, Аластер произнес:
   - Хочешь ли ты, Лениза, чтобы между нами установился мир?
   Неожиданно  Конн,  пытавшийся  до  сих  пор   сохранять   благоразумие,
разозлился так, что не выдержал и сорвался:
   - Вот поэтому  я  и  хотел,  чтобы  она  не  присутствовала  при  нашем
разговоре. Есть вещи, которые нам надо обсудить, не впутывая в них женщин.
   На это Аластер ответил:
   -  Твое  деревенское  воспитание  делает  тебя   неучтивым,   брат.   В
цивилизованных краях  женщины  имеют  полное  право  наравне  с  мужчинами
принимать участие в  решении  важных  вопросов,  которые  в  конце  концов
касаются их в той же степени. Разве хотел  бы  ты  отстранить  нашу  мать,
которая  является  работником  Башни,  от  принятия  таких   ответственных
решений, как это? Или ты считаешь Ленизу слишком  молодой  для  обсуждения
важных вопросов?
   - Она - из рода Сторнов, - гневно ответил Конн.
   Лениза выступила вперед и сказала:
   - Именно поэтому решение касается меня лично.  Я  являюсь  частью  этой
старинной вражды и унаследовала ее так же, как и вы, и так же, как  и  вы,
потеряла благодаря ей отца, хотя - боги свидетели - едва  его  знала.  Так
как же вы можете говорить, что все это не моего ума дело и  что  я  должна
тихо сидеть в стороне, позволив другим решать за себя, что делать?
   Конн взял себя в руки и попробовал говорить разумно:
   - Дамисела, я не питаю к вам враждебных чувств. Лишь иносказательно, да
и то с большой натяжкой, кто-то мог бы назвать вас врагом. Вы не сражались
и не убивали, вы всего лишь жертва этой вражды, а не ее вдохновитель.
   На это Лениза раздраженно ответила:
   - Вы говорите со мной как с ребенком или со слабоумной. То,  что  я  не
ношу меч и не сражаюсь рядом  с  дедом,  не  значит,  что  мне  ничего  не
известно об этой вражде.
   - Ну вот, вы и рассердились, а я вовсе этого не хотел, - произнес Конн.
- Я просто пытаюсь...
   - Пытаетесь сделать из меня  абсолютное  ничто  и  доказать,  что  лишь
мужчинам дано право говорить о таких вещах, - накинулась на него Лениза. -
По крайней мере, ваш брат согласен, что я имею законный интерес  во  всем,
что касается моего клана и моей семьи! Он верит, что я -  человек  и  могу
открыто говорить обо всем, что меня тревожит, вместо того чтобы  шептаться
с моим гостем и тихо склонять его на свою сторону!
   Конн, ощущая неудобство создавшегося положения, попытался обратить  все
в шутку:
   - Я не знал, что вы давали клятву меченосицы...
   - Я не давала, - сказала  Лениза,  -  но  я  считаю  себя  полноправным
участником разговора, ибо эта вражда касается меня точно так же, как моего
деда. А может, и больше, поскольку он уже пожилой  человек,  и  любое  его
решение будет иметь для него значение еще лишь несколько лет, тогда как  я
и мои дети, если они у меня будут, должны будут жить с этим.
   В наступившей тишине Конн тяжело произнес:
   - Вы правы. Простите меня, Лениза, вы считаете -  мы  с  братом  должны
вести переговоры с вами, а не с вашим дедом?
   - Не пытайтесь сделать из меня дуру. Я  только  сказала,  что  все  это
касается меня не в меньшей степени, чем деда,  и  именно  поэтому  я  имею
право голоса при принятии решения.
   - Ну тогда объясните, наконец, чего же вы хотите, - взмолился Конн. - И
что вы думаете об этой вражде? Вы хотите продолжать ее еще сто лет  только
потому, что наши предки ненавидели и убивали друг друга?
   Лениза  отвернулась  и  вся  напряглась,  изо  всех  сил   пытаясь   не
расплакаться. Немного успокоившись, она сказала:
   - Я бы не хотела считать Аластера врагом. И вас тоже. Я не испытываю  к
вам ненависти, да и дед мой тоже. Он говорил с вашим братом  как  друг.  А
чего хотите вы, Хамерфел?
   "Сентиментальная чушь, - подумал Конн. -  Просто  романтическая  блажь.
Она еще слишком неопытна".
   Однако ее прямота и напор  тронули  его.  Конн  по  достоинству  оценил
честность Ленизы.
   Аластер потянулся и взял ее за руку, мягко сказав:
   - Я бы не хотел быть твоим врагом, Лениза. Возможно, мы  найдем  способ
подружиться. - Внезапно он поднял глаза на брата  и  грозно  посмотрел  на
него.  -  А  теперь,  если  хочешь,   можешь   назвать   меня   предателем
Хамерфелов...
   - Этому не бывать, -  ответил  Конн.  -  Вероятно,  старая  вражда  уже
действительно выдохлась. Но кое-что из сказанного Сторном  заставило  меня
серьезно задуматься. Он прав, нам угрожает  столько  внешних  врагов,  что
было бы преступлением воевать между собой. Он сказал также, что Хастуры  и
Алдараны  давят  с  обеих  сторон,  надеясь  поглотить  наши  владения   и
установить здесь свою власть. Поэтому нам следовало бы  объединиться.  Мне
тяжело думать о короле Айдане как о противнике...
   - ...особенно когда  он  пообещал  нам  помочь  отвоевать  Хамерфел,  -
закончил его мысль Аластер.
   Лениза встала и принялась расхаживать по комнате, а  Ювел  семенила  за
ней, оскалив зубы и шлепая лапами по полу.
   - Значит, вот как? Он обещал? И по какому праву он  это  обещал?  Разве
имеет он право вмешиваться в наши дела? - произнесла она.  Было  очевидно,
что сейчас ее разбирала такая злость, что ей даже трудно говорить. - Я  не
хочу, чтобы эта земля  превратилась  в  объект  очередного  грабительского
набега Хастуров, которые спят и видят, как  бы  расширить  королевство  от
Теморы до Стены Мира.
   - Вы не знаете короля Айдана, - возразил Конн. - Я считаю, что лично он
лишен амбиций, но он хочет,  чтобы  на  этой  земле  восстановился  мир  и
порядок. Он терпеть не может все эти мелкие войны и кровавые междоусобицы,
перевороты и беспорядки. Он хочет лишь одного: чтобы в Хеллерах  воцарился
мир.
   - Но когда мы все станем подданными Хастуров, - спросил Лениза,  -  что
будет с такими людьми, как мой дед?
   - Единственный способ  узнать  -  это  спросить  их  обоих,  когда  они
встретятся.
   - Это, вероятно, можно организовать. В самом деле,  если  король  Айдан
задумал укрепить власть в горных районах, то  рано  или  поздно  он  этого
добьется, - произнес Конн. - Но мы  поклялись  ему  поднять  людей  против
Сторнов, чтобы король мог на законных основаниях ввести армию в Хеллеры  и
положить конец мятежу Алдаранов.
   Теперь, отказываясь  претворять  в  жизнь  этот  основной  пункт  плана
Айдана, он чувствовал себя предателем.
   - Зачем нужна здесь армия Хастуров, если мы можем договориться  друг  с
другом и, объединившись, обрести силу? - произнес Аластер.  -  И  понятно,
что угроза нападения со стороны Алдарана должна беспокоить только  нас,  а
вовсе не нижнеземельских лордов, даже таких, как Хастуры.
   - Пусть я мало в этом разбираюсь, но я слыхала, что  есть  договор,  по
которому вся эта земля находится под  властью  Хастуров,  и  мы  не  можем
заключать меж собой соглашения без их одобрения. Когда Джереми I правил  в
Астуриасе...
   - Похоже, надо попробовать привести сюда Айдана без армии, - перебил ее
Аластер.
   - Вот в этом-то и загвоздка, - сказала Лениза. - Как нам убедить Айдана
прийти с миром?
   Она подошла к кровати Аластера и присела на край.
   - Если король настроен развязать войну в горах...
   - Не думаю, чтобы он хотел войны. У меня создалось впечатление, что  он
рассматривает этот вариант как жестокую необходимость, которой он хотел бы
всеми способами избежать, - обнадежил девушку Конн.
   - Так или иначе, но мы должны убедить Айдана не  развязывать  войну,  -
начал Аластер, - но как только мы заявим об  этом,  он  подумает,  что  мы
замышляем предательство...
   - Ерунда, - перебила его Лениза. - Скажи ему, что он может  привести  с
собой сколько пожелает телохранителей, но никаких  полков,  которые  будут
вытаптывать наш урожай и которых надо размещать по деревням.  Крестьяне  и
так не знают, чем прокормиться, не говоря уже о  поставках  продовольствия
армейским интендантам.
   - Минуточку, - сказал Конн. -  Я  говорил  с  королем  Айданом,  и  мне
кажется - он очень к нам расположен. Но у меня нет власти приказать королю
явиться сюда или оставаться дома. Он пообещал нам армию,  но  я  не  знаю,
имел ли он при этом намерение прибыть сюда лично.
   - Тогда его надо как-то убедить в  необходимости  этого,  -  продолжала
настаивать Лениза. - Нет ли у вас или у вашей матери,  прожившей  все  эти
годы в Тендаре, знакомого, кто имел бы  влияние  на  короля  или  хотя  бы
состоял в родстве с королевской семьей?
   Ответил Аластер:
   - Кузен короля, Валентин Хастур, уже много  лет  добивается  руки  моей
матери, но я не хочу просить ее использовать свое влияние таким образом. И
не думаю, чтобы она это сделала даже по моей просьбе. Кроме того, один  из
моих ближайших друзей - приемный сын королевы и родной  сын  одной  из  ее
любимых кузин, - продолжил Аластер, - но он в Тендаре...
   - Если ты имеешь в виду Гейвина, - произнес Конн, - то  он  настоял  на
том, чтобы отправиться с нами, и в данный момент находится в доме Маркоса,
охраняя мать и Флорию. Разумеется, он мог бы убедить короля  или  хотя  бы
королеву, - тут Конн погрустнел, - но королева сейчас в  таком  состоянии,
что не может никому оказать помощь. Когда мы выезжали из Тендары, она была
едва ли не при смерти.
   После этих печальных новостей всем вдруг сделалось тоскливо, и в тишине
стал слышен шум, доносившийся из зала. Чуть позже вошла Джермилла.
   - Хозяин дал указание, чтобы вы ложились спать  пораньше,  сколько  еще
людей собирается прийти сегодня ночью, чтобы требовать  встречи  с  вашими
гостями?
   - Я никого  не  жду,  -  ответила  Лениза,  широко  раскрыв  прекрасные
невинные голубые  глаза.  -  Но  если  только  это  не  банда  вооруженных
наемников, впусти их, кто бы там ни был.
   Что-то проворчав, Джермилла направилась к двери и распахнула ее.
   В комнату вошел промокший  до  нитки  Гейвин  Деллерей.  Его  изысканно
завитые и накрашенные волосы теперь висели сосульками, с них капала вода.
   - Аластер,  дорогой  мой  друг!  Что  за  странная  и  непонятная  вещь
приключилась со мной! Я спал в доме Маркоса и вдруг  проснулся,  хотя  сон
мой был крепок и здоров. Я видел во сне, что стою в  тронном  зале  короля
Айдана и он приказывает мне немедленно,  подчеркиваю  -  немедленно,  идти
сюда, под дождем, чтобы узнать, как  твои  дела,  а  во  всей  деревне  не
нашлось даже старого зонтика.
   Он поклонился Ленизе и Джермилле.
   - Клянусь честью, местра, я ни в коем случае никому не  желаю  зла  под
этой крышей. Я не солдат, а менестрель.
   "Ой, так ли это? - озадаченно подумал Конн.  -  Я  ведь  уже  задавался
вопросом, почему это Гейвин так настаивал, чтобы поехать  с  нами,  и  мне
следовало бы догадаться, что король Айдан захочет иметь здесь свои глаза и
уши.  Гейвин  и  сам  не  понимал,  что  делает  здесь,  но  вот   как   я
опростоволосился..."
   Аластер и Лениза, очевидно, пришли к тому же заключению. Они заговорили
одновременно, и Гейвину пришлось поднять руку, чтобы остановить их.
   - Пожалуйста, прошу вас, - произнес он, - дайте хоть немного  обсохнуть
у огня, прежде чем втягивать меня в интриги.
   Лениза просто сияла.
   - Вы, верно, посланы нам  богами.  А  может  быть,  вы  ангел,  который
является в нужде?
   Джермилла фыркнула.
   - Христофоре говорят, что ангелов можно встретить в  довольно  странных
местах, - заметила она. - Но воистину впервые в жизни я вижу, что бог  наш
- большой шутник, раз он посылает нам ангела с выкрашенными в лиловый цвет
волосами.
   Гейвин вытаращил глаза.
   - Кто? Я? Это я-то ангел? О Властелин Света, воистину у тебя  плоховато
с посыльными! Так в чем же, собственно, дело?
   Аластер сел на кровати  и,  расстелив  край  одеяла  у  себя  в  ногах,
предложил другу сесть. Он сказал:
   - Располагайся у огня, друг мой, высуши  одежду.  Нельзя  ли  попросить
дражайшую  Джермиллу  принести  какого-нибудь  горячего  питья?  Если   ты
получишь воспаление легких, то не сможешь быть полезным никому из нас.
   Джермилла принесла небольшой чайник, висевший до этого у огня, и налила
дымящегося, чудно пахнущего чаю.
   - А когда ты высохнешь,  -  продолжил  Аластер,  -  может,  согласишься
помочь нам. Гейвин, необходимо предотвратить  войну  в  горах.  -  Тут  он
засмеялся и добавил: - Когда все кончится,  то  ты,  возможно,  накропаешь
балладу.





   Проснулись они очень поздно, полночи  проговорив  о  том,  как  Гейвину
связаться с королем Айданом и попытаться убедить его явится в Хеллеры  для
переговоров, в сопровождении лишь  телохранителей  да  почетного  эскорта,
чтобы положить конец длившейся уже многие поколения кровной  вражде  между
родами Сторнов и Хамерфелов.
   - Но, - напомнила  ему  Лениза,  -  возможно,  король  Айдан  вовсе  не
стремится к этому, ведь если в горах наступит мир, то у  него  будет  мало
шансов подчинить эти земли.
   - Я могу лишь сказать, что вы совсем не знаете короля Айдана, - ответил
Конн. - Иначе вы бы верили ему так же, как я.
   - Возможно, - сказала Лениза, - но если Айдан  такой  могучий  ларанцу,
что может читать мысли людей на большом расстоянии, то он,  вероятно,  мог
бы внушить мне желание стать его вассалом, не посоветовавшись со мной.
   На это ответил Аластер:
   - Я довольно плохо знаю, что у короля на уме, но моя мать все годы была
лерони. Если бы она могла заставить  человека  делать  что-то  против  его
воли, это было бы мошенничеством. Она объяснила мне, что этим даром нельзя
пользоваться, для того чтобы заставлять других людей делать что-то  против
их воли. Если бы здесь присутствовала Флория, она  процитировала  бы  тебе
Клятву Наблюдающей, где сказано, что первейшая  обязанность  лерони  -  не
вторгаться в чужое сознание без согласия, если только требуется помощь или
лечение.
   - Все это я слышала, когда меня учили, - сказала Лениза, - но кто знает
- что на уме у Хастура - короля-волшебника? Он  может  решать  за  других,
требуется ли им помощь, лечение или просто полезное вмешательство.
   Аластер посмотрел на девушку,  и  Конну  показалось,  что  глаза  брата
светились нежностью, переполнявшей его сердце.
   "Какой он все-таки пустозвон, дурак и пустозвон, если  решился  бросить
Флорию ради этой девчонки, - подумал Конн, - а честь предков, променять на
удобство  и  благополучие  выпрошенного  мира.  Воевать  за   Хамерфел   -
благородное дело. Что принесет нам  в  замен  хваленый  мир  со  Сторнами?
Неплохо было бы услышать,  что  сторновские  управляющие  возвращают  наши
земли  или  восстанавливают  наш  замок.  Законы  чести  требуют  от   нас
продолжения борьбы, по крайней мере, до тех пор, пока мы  не  отомстим  за
отца".
   Но Конн, хоть и прожил всю жизнь с  мыслью  о  мести,  смутился,  когда
Лениза глянула на него так, словно прочитала  его  мысли.  Глаза  ее  были
полны печали и недоверия.
   Он попытался понять, что привлекает брата в Ленизе. Она показалась  ему
немногим лучше тех деревенских девчонок, с которыми он играл в детстве,  а
в юности танцевал на праздниках урожая и Середины лета. Хорошенькая -  да;
Конн не  отрицал,  что  она  действительно  привлекательна  -  с  округлым
личиком, румяными щечками и прекрасными блестящими волосами,  заплетенными
в косы; одетая в простое платье в синюю и темно-зеленую клетку.
   В его сознании Лениза представляла разительный  контраст  с  Флорией  -
высокой и элегантной, с замечательно красивым лицом,  глубоко  посаженными
глазами и мягкой речью. Та была опытной лерони, и никто не подумал бы, что
она могла собственноручно варить пиво или наливать гостям глинтвейн...  Но
на самом деле это было не так: Флория  помогала  по  дому  и  дрессировала
Медяшку. Флория ни в коем случае не была белоручкой, но обладала к тому же
мастерством и знаниями. Вдобавок Флория была красива, благородна и  хорошо
обучена, в то время как Лениза оставалась неопытной деревенской  девочкой.
Впрочем, раз можно было ошибиться, глядя на Флорию, то у Ленизы тоже могли
оказаться достоинства, не бросавшиеся в глаза  при  первом  знакомстве,  и
если б он лучше знал ее, то наверняка мог бы и лучше их оценить.
   Этой ночью Конн спал на полу в комнате брата. И действительно, впервые,
как сказала Лениза - а может Джермилла, - замок Сторна приютил не  одного,
а целых двух Хамерфелов. Ему снился король Айдан,  и  он  чувствовал,  что
нарушает данную ему клятву верности. Не он, а Гейвин должен будет  довести
до короля тот факт, что обещанные армии больше не нужны. Тогда как быть  с
угрозой, исходящей от Алдарана? Но при этом Конна не покидали  сомнения  -
может, его тревоги лишь следствие деревенского воспитания, а на самом деле
Аластер и Гейвин объединились против  него?  Когда  сон  овладел  им,  эти
тревожные мысли поплыли туда, где спала Лениза, а  рядом  в  коридоре,  на
маленькой кроватке, - Джермилла,  неустанно  сторожившая  вход  в  спальню
Ленизы от незваных гостей.


   Аластер разбудил его рано утром, в окно мягко постукивал падающий снег.
   - Садись на лошадь, брат. Она в  конюшнях  Сторна.  Поезжай  обратно  к
Маркосу, потому что наша мать должна быть в курсе того, что мы  планируем.
А я не знаю - когда сам смогу уехать отсюда.
   - Ты не хочешь уезжать из-за Ленизы, - бросил Конн.
   - Уж кто-кто, а ты должен радоваться, а не  осуждать  меня  за  это,  -
раздраженно ответил Аластер, - поскольку теперь Флория может упасть в твои
объятия. Ты думаешь, я не знаю, что ты влюбился в нее, едва увидев?
   - И ты можешь меня упрекать в этом?  Почему  бы  мне  действительно  не
предложить ей быть со мной, раз теперь стало ясно, что ты ее не любишь?
   - Это не так, - произнес Аластер. - Я люблю ее. Я знаю ее с семилетнего
возраста, и пока я не приехал сюда, то думал, что  большего  счастья,  чем
жениться на Флории, и быть не может...
   - Тогда почему ты теперь изменил свое мнение?  Неужели  ты  решил,  что
лучше жениться на этой сторновской девочке по политическим соображениям?
   - Можно подумать, что ты не хочешь положить конец вражде, - укорил  его
Аластер, на этот раз действительно разозлившись.
   - Я не  возражал  бы  окончить  ее  с  честью,  -  ответил  Конн,  -  с
возвращением наших земель, замка и с заверениями, что нашим  людям  больше
не  грозят  притеснения.  Их  судьба   тебя,   возможно,   мало   волнует;
действительно - с чего тебе за них переживать? Ты ведь вовсе их не знаешь.
Но я прожил с ними всю жизнь и чувствую, что заботиться о них - мой  долг.
Неужели ты думаешь, что можно все это разом устроить, просто женившись  на
одной из женщин рода Сторнов?
   - Не на "одной из", - поправил его Аластер, - а на единственной. Они  с
лордом Сторном - последние оставшиеся в живых в роду. Когда Сторн умрет, а
Лениза будет замужем за Хамерфелом, вражда прекратится,  поскольку  некому
будет" ее продолжать.
   - Значит, ты собираешься убить человека, принявшего тебя под свой кров?
- язвительно спросил его Конн. - Не знаю, как у вас  в  городе,  но  здесь
такое поведение не одобряют.
   - Нет, конечно, не собираюсь, - начал оправдываться Аластер, но в  этот
момент Гейвин взревел:
   - Вам больше  делать  нечего,  как  грызться  с  утра  пораньше!  -  Он
взъерошил пальцами волосы. - К тому же - который сейчас час?  Ведь  только
светать начало!
   - Конн обвиняет меня в намерении убить лорда Сторна, - ответил Аластер.
- Изумительная наглость, милый брат!
   - Но ты ведь, похоже, готов забыть клятву, данную  Флории,  -  подметил
Конн, - поэтому как мне разобраться в твоем понятии о чести?
   Но Аластер не клюнул на эту приманку и через некоторое время  удивленно
произнес:
   - Все дело в том, что я не связан клятвой с Флорией.  Мне  очень  жаль,
что королева Антонелла больна, но из-за ее внезапного удара обручение  так
и не состоялось...
   На это Конн глубокомысленно заметил:
   - И сколько из бывших в ту ночь гостей знает, с кем из нас двоих Флория
должна была обручиться в тот вечер?
   Гейвин сидел с умильным видом, будто знал нечто такое,  чего  не  знали
они.
   - Чудесная традиция - кончать вражду свадьбой. А насколько  я  понимаю,
ты, Аластер, искренне хочешь жениться на родственнице  Сторна  -  дамиселе
Ленизе, не так ли?
   Аластер кивнул, и Гейвин продолжил:
   - А раз Конн желает жениться на Флории, то вряд ли ваша матушка  станет
возражать,  поскольку  Флория  все  равно  станет  ей   дочерью.   Значит,
единственное, что остается, это - убедить лорда Эдрика...
   - И Флорию, - вставил Конн, - если только ты не считаешь ее куклой,  за
которую надо торговаться с ее папашей.
   - Разумеется, - согласился  Гейвин.  -  Вам  обоим  надо  поговорить  с
Флорией, но я уверен, что она согласится внести  свой  вклад  в  окончание
этой ужасной и кровавой вражды. Ведь если бы она вышла за Аластера, вражда
бы продолжилась и перекинулась на ее детей. Но согласится ли лорд Сторн?
   Аластер пожал плечами.
   - Надо спросить его, и тогда все будет ясно.
   Едва он произнес это, как дверь в комнату распахнулась.
   - О чем спросить?
   На пороге стоял лорд Сторн. И хотя ему не  ответили,  он,  похоже,  все
равно знал, о чем идет речь.
   "Значит, он действительно обладает лараном?" - подумал Конн.
   - Разумеется, мальчик, - ответил ему Сторн. - У Сторнов он был  всегда.
А разве у Хамерфелов - нет? Итак, вы  хотите  жениться  на  моей  внучатой
племяннице. Почему вы не рассказали мне о вашей невесте,  той  самой,  что
осталась в деревне с вашей матерью?
   - То есть о дамиселе Флории, - медленно произнес Аластер. - Видите  ли,
ваи дом, наши семьи дружат, и я знаю ее с детских лет. Поэтому, когда  мне
предложили жениться на ней, я счел себя  счастливейшим  человеком.  Она  -
очень красивая девушка. Но когда я встретил Ленизу, то полюбил ее.
   - Ой ли?  -  оценивающе  произнес  лорд  Сторн.  -  Все  хорошо  первые
несколько месяцев, молодой человек. Но что будет вас связывать потом? Я не
имею в виду всю эту чушь про любовь; никогда в это не верил и  никогда  не
поверю. Брак, устроенный родителями, имеет куда  больше  шансов  оказаться
счастливым, поэтому не надо питать иллюзий. - Он нахмурил брови. - Тем  не
менее Ленизе надо выходить замуж, ведь я не хочу, чтобы мой род прервался.
Алдаран из Скатфелла просил ее руки для своего брата, но я не уверен...  Я
подумаю об этом, мальчик, я подумаю.
   Он взглянул на Гейвина, сидевшего на тюфяке у камина.
   - Вот уж кого не ожидал здесь встретить.
   Гейвин быстро встал, и Аластер его представил.
   - Значит, вы кузен короля Хастура?
   - Только через королеву Антонеллу, - уважительно ответил Гейвин.
   - И вы предлагаете убедить его приехать сюда для ведения переговоров?
   - Если только вы одобрите эту идею, - сказал Гейвин. - Я  не  хотел  бы
подвергать короля Айдана никакой опасности.
   - В горах  всегда  есть  опасность,  -  проворчал  Сторн.  -  Если  нет
междоусобных войн и не  грабят  разбойники,  то  всегда  начеку  Алдараны,
которые спят и видят, как бы расширить свои владения. Но я даю слово,  что
с моей стороны королю ничего угрожать не будет. Почту за счастье  обсудить
с ним все территориальные вопросы, если он того пожелает.
   Сторн мрачно посмотрел на тюфяк.
   - Неужели это лучшее, что мой дом может предложить гостям?
   С этими словами он степенно подошел к дверям и крикнул:
   - Лениза!
   Вслед за эхом, раскатившимся от его голоса по  залу,  послышался  топот
бегущих ног, и в комнату вошла Лениза.
   - Слушаю, дедушка.
   Он укоризненно показал пальцем на тюфяк.
   - Неужели ты не могла предложить гостю ничего лучшего?  Подготовь  одну
комнату для дома Гейвина  и  еще  одну  -  для  герцогини  Хамерфел  и  ее
родственницы.
   - Мама и Флория едут сюда? - с замиранием в голосе спросил Конн.
   - Ну раз вы оба - под моей крышей, то почему бы и им не бить  здесь?  -
вопросом на вопрос ответил Сторн. - Вы же не считаете крестьянскую  хижину
достойным местом для проживания вашей матери и невесты Аластера?  Вряд  ли
замок Хамерфел может принять их. Это я пригласил их во Врата Сторна.
   Выразительным взглядом Аластер заставил Конна молчать.
   - Разумеется,  ваи  дом.  Мы  в  высшей  степени  признательны  вам  за
гостеприимство.
   Конну оставалось только надеяться, что лорд Сторн не узнал то,  что  он
добавил про себя:
   "Особенно если учесть, что такая нужда у нас возникла только  благодаря
вам".
   Но тот если и понял, то не подал виду. Он просто сказал:
   - Поскольку нам есть о чем поговорить, то лучше делать  это  в  удобной
обстановке. Я уже достаточно нагулялся под снегом.  Действуй,  девочка,  -
обратился он к Ленизе. - К приему гостей мы должны подготовиться в  лучшем
виде.
   - Неужели осмотр границ - такая трудная вещь? - спросил Аластер, и Конн
понял, что тот ничего не знает о  последних  поджогах.  Когда  лорд  Сторн
покинул комнату, он рассказал обо всем брату, думая при этом:
   "Возможно, для Аластера действительно лучше жениться на Ленизе. Она, по
крайней мере, знает обычаи Хеллеров и может заставить его следовать им".
   - А ты уверен, что наша мать и Флория будут  здесь  в  безопасности?  -
спросил Конн, окончив рассказ.
   - За Флорию не бойся, - беспечно ответил Аластер. - Она в  этой  вражде
не участвует.
   - Домна Эрминия тоже будет в безопасности,  -  добавил  Гейвин,  -  раз
король Айдан знает, что она здесь. Он не  допустит,  чтобы  нам  причинили
вред, поэтому, на мой взгляд, повода для беспокойства нет.
   Эти слова успокоили братьев, более влиятельного защитника, чем  король,
они не знали.


   Конн возвратился в деревню возле  развалин  Хамерфела  и  провел  утро,
обследуя лошадь, на которой  Аластер  так  быстро  добрался  до  замка.  В
полдень он проводил Эрминию и Флорию до Врат  Сторна.  К  его  облегчению,
Лениза, похоже, сразу же понравилась Эрминии, ведь если бы его мать  вдруг
невзлюбила ее, все очень усложнилось бы. На Флорию же  он  боялся  поднять
глаза, тем более - заговорить с ней. Сама мысль о том, что он волен теперь
жениться на ней, не умещалась в голове.
   И Флория тоже что-то заметила, поскольку за обедом села рядом с  Конном
и уделяла ему повышенное внимание. Конн был на седьмом небе, хотя про себя
подумал, не благодарить ли Гейвина за столь явные изменения в ее отношении
к нему?
   Ответ на этот вопрос последовал очень скоро.  Когда  они  расселись  за
глинтвейном в комнате на  верхнем  этаже  замка,  Флория  прямо  и  честно
заявила:
   - Насколько я  понимаю,  Аластер,  ты  больше  не  собираешься  на  мне
жениться?
   Аластер сглотнул и весь напрягся.
   "Даже в Тендаре не могут научить изысканно обманывать своих нареченных,
несмотря на весь их этикет", - с удивлением подумал Конн.
   - Я всегда тебя очень уважал и буду уважать, дорогая  кузина,  -  начал
Аластер, - но...
   - Не утруждай себя, Аластер, - мягко произнесла Флория.  -  Я  намерена
освободить тебя от обещания, которое к тому же официально никогда так и не
было дано. Я просто хочу, чтобы всем  присутствующим  было  ясно:  мы  оба
желаем этого.
   - Оба? - просияв, вздохнул Аластер. - Значит,  ты  все  же  будешь  мне
сестрой?
   Все посмотрели на Конна.
   - Да, - воодушевленно сказал тот, - если Флория согласна,  то  ничто  в
мире не может сделать меня более счастливым.
   Флория взяла его руку в свою и, ослепительно улыбаясь, произнесла:
   - Меня тоже ничто в мире не может сделать более счастливой.
   - А теперь, полагаю,  вы  ждете  моего  согласия,  чтобы  моя  внучатая
племянница  стала  герцогиней  Хамерфел,  -  проворчал  Сторн,  с  видимым
затруднением произнеся последние слова.
   - Разумеется,  я  предпочел  бы  жениться  на  ней,  заручившись  вашим
согласием, ваи дом, - вежливо ответил Аластер.
   - А без него? Ты хочешь сказать, что женишься на ней  в  любом  случае?
Так надо понимать? - Сторн сердито посмотрел на Эрминию. - Хорошего  сынка
вы вырастили, ваи домна! Что вы обо всем этом думаете?
   Опустив глаза, Эрминия какое-то время смотрела на свои руки, а потом  в
упор глянула на старика.
   - Мой лорд, - начала она максимально любезно, -  по-моему,  эта  вражда
итак длится уже слишком долго. Те, кто ее начал, давно мертвы. Я  потеряла
на ней друга детства, мужа, а кроме того, много лет подряд считала мертвым
и одного из сыновей. Вы тоже потеряли всех родственников,  за  исключением
Ленизы. Не хватит ли смертей - как с вашей, так и с моей  стороны?  Каковы
бы ни были оскорбления, послужившие причиной вражды, мы пролили достаточно
крови, чтобы умыть ей всю Сотню Царств! Если мой  сын  хочет  жениться  на
вашей  внучатой  племяннице,  я  рада  воспользоваться   шансом   навсегда
похоронить эту вражду и клянусь, Лениза будет мне как родная дочь, и я даю
им свое благословение. Умоляю вас сделать то же самое.
   - И единственная альтернатива, которая мне остается, - сверкая глазами,
с горечью в голосе произнес Сторн,  -  прослыть  негодяем,  не  пожелавшим
мира, если я откажусь, вы поднимете против меня смуту, а потом сюда придет
король со своей армией, и по нашим землям  прокатится  война.  А  когда  я
умру, вы все равно возьмете себе девочку, если, конечно, уцелеете  в  этой
бойне.
   - Если все будет именно так, - тихо произнес  Гейвин,  -  то  какая  же
здесь альтернатива?  Но  неужели  обязательно  нужно  доводить  до  этого?
Неужели вы не хотите воспользоваться шансом стать героем, который  положит
конец всей смуте?
   Сторн нахмурился.
   - Мой отец, наверное,  ворочается  сейчас  в  могиле.  Впрочем,  он  не
очень-то заботился и обо мне, поэтому теперь я не вижу причин,  зачем  мне
губить ради него жизнь. Сам я не верю  в  крепость  любовных  уз,  но  вы,
герцогиня, просите отдать мою внучатую племянницу за вашего сына,  а  мне,
разумеется, надо найти ей мужа. Хорошо, девочка  моя,  -  обратился  он  к
Ленизе,  -  если  ты  хочешь  выйти  за  него  замуж,  я  не   буду   тебе
препятствовать. Лучше уж объединить Сторн и Хамерфел  в  одно  герцогство,
чем отдать оба Алдаранам. Так ты хочешь? - Он пристально посмотрел на нее.
- Не простая ли это блажь от того, что  голова  твоя  полна  романтических
мыслей и прочей чепухи? Что ж, выходи за него, если это тебя устраивает.
   - О, спасибо, дедушка! - воскликнула Лениза, бросаясь к нему на шею.
   Аластер встал и протянул руку.
   - Благодарю вас, ваи дом. - Он сглотнул. - Не могу выразить, как я  вам
признателен. Вы не против, если первого сына мы назовем в вашу честь?
   Аластер, весь красный от смущения, был, похоже, настроен решительно.
   - Ардрином Хамерфелом? Мой прадед, должно быть, кувыркается в гробу, но
если вы так хотите - пожалуйста.
   Сторн пытался не показать,  как  он  доволен.  Он  коротко  пожал  руку
Аластеру.
   - Только обращайся с ней хорошо, юноша.  Даже  когда  первое  увлечение
пройдет, всегда помни, что она - твоя жена, а если будет на то воля богов,
то и мать твоих детей.
   - Я обещаю вам,  мой  лорд...  дядя,  -  пылко  ответил  Аластер.  Было
совершенно очевидно, что Аластер и подумать не мог  об  ином  обращении  с
Ленизой, и последнее напутствие Сторна вызвало у Эрминии  негодование,  но
тот факт, что он хотя бы высказал его вслух, заставлял  предположить,  что
отношение лорда Сторна ко всему происходящему сдвинулось в лучшую сторону.
   - Итак, решено, - произнес Сторн. - Полагаю, вам следовало бы известить
об этом вашего короля. Можете передать  мои  заверения  в  гостеприимстве,
которое  будет  ему  оказано,  но  в  моих  казармах  найдется  место  для
размещения не более тридцати солдат эскорта. Я  не  могу  приказать  своим
крестьянам расквартировать у себя вооруженных людей, учитывая все, что  им
довелось пережить за последнее время. Не забудьте  сказать  ему  об  этом,
молодой человек, - обратился он непосредственно к Гейвину.
   Гейвин кивнул, поглубже уселся в кресле и закрыл глаза.
   - Ему не нужен матрикс? - удивленно пробормотал Сторн.
   - Чтобы говорить с Айданом Хастуром - нет, - шепнула Эрминия.
   Даже Аластер поймал себя на  том,  что  ему  любопытно,  каким  лараном
обладают  Хастуры.  Но  окружающие  воспринимали  все   как   само   собой
разумеющееся, несколько минут они сидели молча в  ожидании,  когда  Гейвин
откроет глаза. Произошло это минут через десять, и тот сразу  потянулся  к
бокалу с вином. Флория пододвинула ему тарелку с  бисквитами,  и  он  съел
один, прежде чем сообщил:
   - Через десять дней он будет здесь. Королеве  Антонелле  стало,  против
ожиданий, гораздо лучше, поэтому он чувствует, что может  оставить  ее.  А
поскольку Айдан на время болезни ее величества не появляется на людях,  то
никто не заподозрит, что он покинет Тендару. Он выедет из города  тайно  с
охраной в двадцать человек - чтобы не испытывать ваше гостеприимство, лорд
Сторн.
   - Очень хорошо, - произнес Сторн. - Лениза, проследи,  чтобы  все  было
подготовлено к приезду его величества.
   - Разрешите, я вам помогу, - сказала Флория, смущенно глядя на Ленизу и
неуверенно улыбаясь.
   Лениза какое-то мгновение колебалась, а потом улыбнулась ей в ответ.
   - Очень любезно с вашей стороны, - произнесла она. - Я не  знаю,  какой
прием оказать Хастуру, чтобы не нарушить этикет... сестра.
   Флория понимала, что та разрывалась в чувствах:  с  одной  стороны,  от
робости, а с другой - от страха, что тендарская лерони может презирать ее,
считая деревенской девчонкой.
   - О, об этом не беспокойся, дорогая моя, - сказала она, обняв Ленизу. -
Король Айдан - милейший из людей, через полчаса он уже будет казаться тебе
добрым дядюшкой, которого ты знала всю жизнь. Я права, Гейвин?





   Конн поймал себя на том, что неоднозначно относится к завершению вражды
и предстоящему визиту короля Айдана. Возможно, он  был  подозрительным  по
природе, но ему казалось, что все идет как-то уж очень  просто  и  гладко,
чтобы быть правдой. Когда ему сказали, что он может  жениться  на  Флории,
это было как прекрасный сон. И теперь  он  с  тревогой  ждал  пробуждения.
Несколькими днями позже, объезжая на лошади холмы, чтобы  посмотреть,  как
поживают его, а точнее - Аластера,  подданные,  Конн  вдруг  подумал,  как
много произошло в его жизни с того самого дня, когда он отбыл в Тендару, и
все произошедшее действительно было как во сне - прекрасно и невероятно.
   Вернувшись, он поделился своими тревогами с Гейвином. Тот расхохотался:
   - Я понимаю, что ты имеешь в виду. Если бы это была баллада, то  сейчас
по ходу сюжета должно возникнуть  очередное  препятствие,  лучше  всего  -
великое сражение, и тогда финал ее будет вполне сносным.
   - Но я не хочу никаких препятствий, - сказал Конн. -  А  кстати  -  как
поживают король с королевой?
   Гейвин, еженощно выходивший на связь с королем, ответил:
   - Под присмотром Ренаты королева в безопасности, но выздоровление может
затянуться, и вряд ли она станет такой, какой была прежде. А король  вчера
вечером пересек Кадарин и сегодня подойдет к отрогам гор.
   - Ты, должно быть, очень сильный ларанцу, раз можешь связываться с  ним
на таком расстоянии, - произнес Конн.
   - Вовсе нет, - ответил Гейвин. - На самом деле у меня мало ларана,  это
в основном благодаря силе короля нам удается держать контакт. Но вот ты  -
действительно мощный ларанцу. Вероятно, ты мог бы посмотреть, что творится
в твоих землях и у твоих  арендаторов  прямо  отсюда,  -  он  обвел  рукой
верхнюю комнату замка, в которой они  находились,  -  и  сэкономить  массу
времени, вместо того чтобы скакать верхом в такую мерзкую погоду.
   - Я люблю ездить верхом, - спокойно ответил  Конн,  -  а  что  касается
плохой погоды, то ты ее еще даже не видел.
   Но слова Гейвина запали ему в голову.
   - Значит, ты действительно полагаешь, что я  могу  много  чего  увидеть
прямо отсюда?
   Гейвин лишь пожал плечами.
   - Попробуй, - сказал он.
   Конн вынул звездный камень и  сосредоточился  на  нем,  откинувшись  на
подушках. Внезапно ему показалось,  что  он  встал  и  пошел  к  окну,  но
оглянувшись, увидел себя сидящим в кресле. Сделав еще один шаг вперед,  он
вылетел в окно и плавно опустился на землю. Пошел по  дороге,  ведущей  от
замка, но тут вспомнил некогда слышанную им сказку про лерони, летающих на
горных ветрах с помощью больших планеров. Своего планера у него  не  было,
но раз сейчас он свободен от тяжести тела, то может...
   В его нынешнем состоянии для исполнения желаний,  очевидно,  достаточно
было просто о них подумать; уже через мгновение Конн парил  над  вершинами
деревьев. Лететь в Хамерфел?  Нет,  все  свои  земли  он  объехал  за  два
предыдущих дня, а его всегда  интересовало,  что  расположено  на  дальних
границах сторновских владений.
   Через несколько  минут  полета  под  ним  развернулся  вид  на  большой
каменный замок.
   "Скатфелл", - подумал он, вспомнив комментарии  Сторна  в  адрес  клана
Алдаранов. На крыльях мысли он носился над полями и холмами,  где  паслись
бесчисленные стада овец. На дворе замка толпилось множество людей.
   "Это не праздник урожая и не ярмарка, - подумал Конн. - Может,  настало
время стрижки овец и они загоняют скот?"
   Но по мере приближения к толпе, он отметил про  себя,  что  стригальных
ножниц ни у кого видно не было, зато почти все имели оружие - мечи и пики.
С полдюжины людей в мундирах дома Алдаранов с  вышитым  на  них  гербом  -
двуглавым орлом - строили людей в колонны. Все это напоминало формирование
армии.
   Но зачем поднимать людей в Скатфелле? Военных конфликтов в горах сейчас
не было, за исключением их со Сторном вражды, в которую  Алдараны  никогда
не вмешивались. Однако, судя по всему, войско,  несомненно,  готовилось  к
войне. Конн совершенно не мог представить, какие могли быть тому причины.
   "Наверное, лучше вернуться  и  послать  разведчика  на  планере,  чтобы
собрать больше информации о том, что творится сейчас в горах".
   Теперь Конн начал понимать, что править  Хамерфелом  -  это  не  только
вершить дела арендаторов и делать выбор между земледелием и овцеводством.
   "Мне следует поподробнее поговорить с лордом Сторном и получше  узнать,
какие еще заботы бывают у крупных землевладельцев.  Правда,  это,  скорее,
дело Аластера, а не мое; мама думает, что я вернусь вместе с ней и Флорией
в Башню и буду там учиться. Но неужели до конца дней  мне  предстоит  быть
ларанцу?" - подумал он. Заниматься такой работой всю жизнь ему было далеко
не по душе, тем не менее Конн понимал, что, оставшись  здесь,  будет  лишь
дискредитировать Аластера перед людьми, которые привыкли считать  герцогом
его самого. Но и убежать от крестьян казалось ему нечестным, как нечестным
было стоять в стороне в то время, когда Аластер, следуя  политике  Сторна,
будет выживать людей с земель, чтобы те искали работу в  Тендаре  или  где
угодно, а на высвободившихся площадях разводить овец.
   Его приучили к ответственности за этих людей! А есть ли у Аластера хоть
малейшее понятие - что значит быть герцогом Хамерфелом? И понимает ли хоть
что-нибудь в этом деле их мать?  Она  вышла  замуж  молоденькой  девушкой.
Порицать за это он ее не мог, но она вряд ли что-то понимала в  управлении
герцогством.  Некоторое  время  Конн  летел  куда  глаза  глядят,  целиком
поглощенный собственными проблемами, но в  Скатфелле  вовсю  готовились  к
войне, и он должен что-то предпринять. Для начала надо вернуться во  Врата
Сторна к Гейвину. Едва в голове его возникла мысль о Гейвине, как Конн тут
же обнаружил себя в верхней комнате замка. Его  друг  моментально  уловил,
что у Конна дурные предчувствия, и спросил:
   - Что-то не так?
   - Точно сказать не могу, есть ли угроза в  действительности,  но  я  не
понимаю, что происходит...
   Конн описал картину, подсмотренную им в Скатфелле. Гейвин  насупился  и
произнес:
   - Надо немедленно сообщить об этом домне Эрминии.
   Конн не понимал, что в данном случае может сделать Эрминия, но в словах
Гейвина было столько уверенности, что не стал возражать. Откликнувшись  на
зов Конна, Эрминия пришла в комнату, вынула звездный камень и  отправилась
на разведку сама. Когда она вновь открыла глаза, в них сквозил ужас.
   - Это просто чудовищно! Скатфелл вооружается, чтобы  напасть  на  отряд
короля Айдана. У них минимум триста человек.
   - Напасть на Айдана! Ведь при нем нет никого, кроме почетного  эскорта!
- произнес Гейвин. - Человек двадцать в лучшем случае.
   - И он будет думать, что это мы заманили его сюда,  в  горы,  -  быстро
вставил Конн. - Кто-то должен немедленно скакать предупредить его...
   - Но ведь никто не сможет добраться до него вовремя, -  с  отчаяньем  в
голосе сказала Эрминия, - если только...
   - Хорошо, я попробую, - без особой надежды произнес Гейвин, -  но  даже
ночью, когда вокруг все тихо, это достаточно тяжело...
   - Триста человек, - уныло повторил Конн. - С такой армией король  Айдан
не может сражаться, даже если мы вооружим ради него медведей и кроликов.
   Эту старую присказку он произнес совершенно непроизвольно,  без  задних
мыслей, но тут, к его удивлению, Эрминия улыбнулась.
   - Как раз это мы можем сделать, - сказала она.





   Какое-то время молодые люди смотрели на Эрминию так, словно та  немного
спятила.
   Затем Гейвин произнес:
   - Вы, конечно же, шутите?
   Но тон его был неуверенный.
   - Я никогда не шучу такими вещами, - ответила Эрминия.  -  Или  это  вы
шутили, когда сказали мне, что с королем Айданом лишь почетный эскорт?
   От слов ее повеяло надеждой. Впервые  в  жизни  Конн  понял,  насколько
широки возможности ларана. Он чуть  ли  не  нутром  воспринимал  нежелание
матери воспользоваться всеми имевшимися у нее знаниями и теперь смотрел на
нее с благоговением. Внезапно до  него  дошло,  какое  влияние  она  может
оказать, и окажет, если не на сражение непосредственно, то на людей, в нем
участвующих, которые с этих пор всю жизнь будут  опасаться  его  матери  и
всех, кто повелевает столь мощными силами. Хотя, что это будет, он до  сих
пор не знал.
   К тому же Эрминия проработала много лет в Башне Тендары, где люди  едва
обращали больше внимания на ее способности к обращению с лараном,  чем  на
умение вышивать. Здесь же, в горах, где лерони встречались редко, подобные
действия могли заметно повлиять на отношение к ней, в результате чего  она
могла стать навсегда чужой для своих соседей. Этого никогда не забудут.
   Эрминия посмотрела на Конна.
   - Ты должен мне  помочь,  -  сказала  она,  -  и  все  остальные  тоже.
Предстоит очень сложная работа, а нас, обладающих лараном, здесь можно  по
пальцам пересчитать: я, вы двое, Флория, лорд Сторн...  может,  ты  знаешь
еще кого-нибудь поблизости из обладающих лараном?
   Конн лишь покачал головой, а Гейвин и вовсе стал отнекиваться:
   - Но, леди, у меня ведь так его мало...  и  я  никогда  не  обучался...
поэтому вовсе не гожусь для ваших дел!
   - Нам необходимо даже то малое, что  ты  имеешь,  -  строго  произнесла
Эрминия. - А сейчас, пожалуйста, разыщи и как можно быстрее  приведи  сюда
Сторна, Флорию, Ленизу и ее гувернантку.
   Гейвин мигом вылетел из комнаты, а она обратилась к Конну:
   - Нам нужен Маркос, а ты ему ближе всех. Позови его.
   Конн хотел было встать со стула, но она нетерпеливым жестом усадила его
обратно.
   - Нет, у нас нет времени, чтобы ты отправлялся искать  его  на  лошади.
Мысленно  сосредоточься  на  нем  и  позови!  Думай  о  нем,  заставь  его
почувствовать, что тут творится нечто страшное и что он  немедленно  нужен
здесь. Если по пути он захватит с собой людей, тем лучше  -  все  они  нам
понадобятся.
   Конн сосредоточился, сведя от натуги брови.
   "Маркос, приди ко мне! Ты мне нужен!"
   Каково же было его удивление, когда Маркос действительно пришел на  его
зов, но еще больше удивился, когда узнал, что его приемный отец сделал это
без всяких  задних  мыслей,  а  воспринял  как  само  собой  разумеющееся.
Вернулся Гейвин с Ленизой и Джермиллой. Аластер тоже был с ними.
   - Аластер! Я рад, что ты уже на ногах! - воскликнул Конн.
   Но его слова заглушил сердитый голос Джермиллы:
   - Ему не следовало вставать, вы же знаете: он  до  сих  пор  слаб,  как
котенок.
   Эрминия быстро объяснила свой замысел: превратить  всех  диких  зверей,
каких удастся ей обнаружить в окрестностях, в видимость армии.
   - Никто и не заподозрит, если этого здесь прежде не делали,  -  сказала
она.
   - Про такой ларан я и слыхом не слыхивал, - произнес Гейвин.
   - В прежние времена его знали лучше, чем сейчас, - ответила Эрминия.  -
Изменение внешности породило массу легенд, но раньше я  никогда  этого  не
делала. Правда, в моей семье  некоторые,  говорят,  могли  превращаться  в
волка, ястреба... и еще не знаю в кого. Для  людей  это  довольно  опасно.
Оставаясь слишком долго  в  чужом  обличье,  они  могут  приобрести  черты
соответствующего зверя. Разумеется, это наполовину  -  иллюзия,  звери  не
будут настоящими людьми, хотя внешне уподобятся им. Они не смогут  держать
оружие, хотя сама природа  вооружила  их.  Все  равно  они  принесут  хоть
какую-то пользу, поскольку ничего другого у нас нет.
   - Я не разбираюсь в этом, - признался Конн, - но скажу спасибо  любому,
кто готов нам помочь. С меня более чем достаточно и одной вражды.  Как  ты
собираешься к ним подобраться?
   - Я позову их сюда. И по-моему, ты  тоже  можешь  это  сделать.  Хочешь
попробовать?
   У Конна было слишком мало практики в подобных вещах, поэтому он не стал
даже пытаться, а предоставил это более опытным лерони.
   - Приведите их сейчас ко мне, и я  сделаю  все,  что  надо,  -  сказала
Эрминия. Сторн, кажется, ее понял. Он взялся за свой  звездный  камень,  и
чуть позже, глянув в окно,  Конн  увидел,  как  пространство  возле  замка
быстро заполняется дикими зверями.
   Там были кролики, ежи, белки и еще пара-тройка мелких  тварей,  которых
не смог опознать даже выросший в лесах Конн. Но были среди них и медведи.
   Эрминия задумчиво оглядела зверье.  Через  некоторое  время  время  она
встала и пошла к животным.
   - Когда я превращу их, это будет лишь видимость армии, -  сказала  она,
когда остальные подтянулись к ней. - Кролики останутся кроликами,  и  если
их напугать, они не будут сражаться, а дадут стрекача.
   Это, по мысли Конна, вполне соответствовало действительности, а  как  -
медведи? Они с Флорией стояли рядом. Девушка тихо произнесла:
   - Думаю, один вид большой армии остановит отряд из Скатфелла и  боя  не
будет. Я бы не отважилась управлять медведем даже в человеческом обличье!
   То же самое подумал и Кони.
   - Ни в человеческом, ни в каком другом! -  сказал  он.  В  этот  момент
Эрминия подошла к первому животному. Она побрызгала на него водой  и  тихо
произнесла:
   - Оставь облик свой, прими - человеческий.
   У Конна на глазах протестующе заверещавший зверь исчез, а  вместо  него
на том же месте оказался небольшого роста человечек, одетый в коричневое с
серым платье. У него были заячьи зубы, и, как предупреждала Эрминия,  явно
чувствовалось, что нутро у  него  кроличье,  хотя  внешне  он  походил  на
человека. Сейчас Конн понял, что мать имела в виду, когда обещала  поднять
против скатфеллских солдат медведей и зайцев.
   Наконец Эрминия закончила работу, и теперь действительно казалось,  что
перед ними стоит целая армия, но Конн-то понимал, что на самом деле войско
- лишь скопище диких зверей. Аластер тоже это понимал, поэтому сказал:
   - Но они ведь все  равно  не  смогут  за  меня  сражаться,  пусть  и  в
человеческом облике...
   - Единственная наша надежда - что сражаться им не придется, -  ответила
Эрминия. - Но  я  дам  тебе  телохранителя,  который  действительно  будет
защищать тебя не на жизнь, а на смерть.
   С этими словами она подозвала Ювел. Старая собака подошла, и,  как  это
было уже однажды в Тендаре, Эрминия  пристально  посмотрела  ей  в  глаза.
Потом Эрминия побрызгала водой ей в морду и произнесла:
   - Оставь облик свой и стань тем, кем желаешь быть.
   - Ого! - воскликнула Джермилла. - Она превратилась в женщину!
   - Теперь она, как и вы, - женщина-воин, - сказала Эрминия. Повернувшись
к Аластеру, она предупредила: - Ювел будет сражаться за тебя до  последней
капли крови, такова ее природа.
   Аластер посмотрел на рыжеволосую женщину, стоявшую там, где только  что
была собака. На ней было грубое кожаное платье, а на поясе висел меч.
   - Неужели... неужели это Ювел?
   - Это тот облик, который она приняла, чтобы защищать тебя,  -  ответила
ему мать. - Это истинное обличье обитающей в ней  души,  или,  по  крайней
мере, примерно так она себя воображает.
   Тут Аластер вспомнил, что Ювел охраняла его всю  жизнь,  действительно,
уже в самых ранних детских воспоминаниях собака была с ним.
   - Но если она не может драться...
   - Я не говорила, что она не может драться, - поправила его Эрминия. - В
ее природе заложено - защищать тебя, я сказала, что,  возможно  зверям  не
придется сражаться. Они будут только создавать видимость армии, и это  то,
что нам нужно, но реально защитить нас они не могут.
   Ювел легла на землю у ног Аластера. Аластер даже испугался,  что  та  в
любой момент может начать лизать ему руки, и  совершенно  не  представлял,
что ему делать в этом случае. Ювел по-прежнему  оставалась  собакой,  хотя
сейчас выглядела по-другому. Только глаза оставались  прежними:  большими,
карими и преданными.





   Аластер сидел  в  кустах  и  ждал  появления  скатфеллской  армии.  Его
собственный отряд, состоявший из  удручающе  малого  количества  настоящих
людей и огромной по численности "армии", созданной волшебством его  матери
из медведей и кроликов, ждал вместе с ним. Их  было  столько,  что  стоило
разведчикам Скатфелла бросить на них хоть один взгляд, как  противник  тут
же развернулся бы и убрался восвояси,  по  крайней  мере,  именно  на  это
надеялся Аластер.
   Но  если  Скатфелл  воспользовался  лараном  и  узнал,  что  здесь  ему
приготовили, что тогда? На победу в реальном бою, имея под  началом  такое
войско, Аластер надеяться не мог, бойцы  разбегутся.  Армия,  состоящая  в
основном из кроликов, наверное, хорошо  умеет  бегать,  с  мрачным  юмором
подумал он.
   Ювел спала у  его  ног.  Поскольку  им  оставалось  только  ждать,  она
улеглась на земле и заснула. Это больше, чем все остальное, напомнило ему,
что какой бы облик она ни приняла, по сущности своей  она  оставалась  его
старой собакой.
   И это заставило его призадуматься, мать сказала, что Ювел защитит  его.
Но как может  эта  странная  воительница  защитить  его  лучше  нормальной
собаки? Аластер хоть и любил Ювел, но про себя отметил, что в человеческом
облике она выглядела вовсе не так грозно.
   Еще до отъезда из Тендары мать говорила, что может  изменить  внешность
собаки,  но  тогда  она  сказала,  что  та  лучше  защитит  его  в   своем
естественном виде.
   Времени на размышления ему больше не осталось. Очень скоро  он  услыхал
отдаленный гомон. Такого звука раньше слышать ему  не  доводилось,  но  он
узнал его и без чужих пояснений. Звук был характерный, принадлежать он мог
только армии  на  марше.  Одновременно  Аластер  различал  и  доносившиеся
издалека гудки труб и бой барабанов. У Айдана  ничего  подобного  быть  не
могло, только почетный эскорт, не имевший, по  словам  Гейвина,  при  себе
средств защиты. Такая несправедливость заставляла кровь Аластера  вскипать
от негодования.
   Ювел  встрепенулась  и  потянулась.  Сквозь  стиснутые   зубы   Аластер
произнес:
   - Ну, девочка, настал наш час.
   В ответ она издала странный звук, означавший  готовность  к  действиям:
полурык-полувой. В душе Аластера царили возбуждение и страх - это был  его
первый бой.
   "А вдруг меня убьют? А вдруг я ударюсь в панику? Удастся ли мне все это
пережить и вновь встретиться с Ленизой?"
   Он наполовину завидовал Конну,  у  которого  был  в  таких  делах  хоть
какой-то опыт.
   И тут мимо со свистом пролетела стрела, не  успев  до  конца  додумать,
какая судьба уготована ему в первом бою, он тут же оказался  в  самой  его
гуще.
   Эрминия рассказала, что собираются сделать остальные, это был старинный
горский трюк. За кустами, в которых он сидел, послышался шорох: нескольких
настоящих солдат и  множество  заколдованных  медведей,  кроликов  и  ежей
продирались по подлеску, поднимая такой шум, словно в засаде сидело  целое
войско.
   Единственным узнаваемым звуком было заунывное пение волынки, на которой
играл старый Маркос.  Волынка  доносилась  издалека,  и,  отражаясь  эхом,
создавала впечатление, что  их  там  много.  Аластер  никогда  бы  не  мог
подумать, насколько тяжело определить, играет ли это одна волынка, или  их
- целая дюжина, когда звуки доходят с разных сторон: отраженные от  холмов
и леса.
   Сквозь деревья до  него  донеслась  команда  Скатфелла  к  отступлению.
Алдаран или тот, кто  вместо  него  командовал  войском,  явно  не  ожидал
столкнуться здесь с полудюжиной полков. О таких вещах Аластеру приходилось
слышать; существовала целая история, как  некогда  одиннадцать  человек  и
волынщик обратили в бегство целое  войско,  но  с  тех  пор  никто  ничего
подобного предпринимать не пытался. Он понимал, что  Скатфелл  решил,  что
впереди их ждала в засаде  целая  армия.  Рано  или  поздно  Скатфелл  мог
заинтересоваться, почему его не преследуют. Но тут  несколько  людей,  что
были с Аластером,  выпустили  по  противнику  тучу  стрел  и  дротиков  из
самострелов. В результате  создалось  впечатление,  что  их  было  гораздо
больше, чем на самом деле. Не было ничего плохого в том, что  они  нанесли
упреждающий удар, захватив противника врасплох. Получив перевес  благодаря
неожиданности, они могли обратить его  в  бегство  еще  до  того,  как  он
поймет, кто в действительности прячется в кустах.
   Аластер  оглянулся.  Ювел  лежала  свернувшись  у  его   ног.   Отрядом
хамерфелцев командовал Конн. Люди верили, что на  бой  их  ведет  "молодой
герцог", который и прежде сражался с ними бок о бок. Кроме того,  Аластеру
было известно, что Гейвин выехал  навстречу  королю  Айдану,  предупредить
его, чтобы тот ненароком не выехал на армию из Скатфелла.
   "А меня оставили с медведями и кроликами".
   Аластер с оттенком горечи подумал,  что  каков  бы  ни  был  исход  его
первого сражения, оно не принесет ему ни капли славы. Прятаться по  кустам
со стаей диких животных - какое уж тут геройство! Но хуже  всего  то,  что
поделать он  здесь  абсолютно  ничего  не  мог;  если  отбросить  имитацию
засевшей в лесу армии,  единственной  альтернативой  оставалось  ненароком
открыть их уловку скатфеллцам, а хуже этого ничего быть не могло.
   Аластеру оставалось только гонять свое войско по подлеску, и в этом ему
помогала Ювел. Очевидно, в ней сохранилось достаточно от собачьей  натуры,
чтобы бегать за кроликами, в каком бы они ни были виде, но при этом  псина
не удалялась от Аластера.
   И тут удача от них отвернулась.
   Это была, как позже все убеждали Аластера, не  более  чем  случайность,
когда Ювел выгнала одного из кроликов  на  дорогу  прямо  перед  солдатами
Скатфелла. Тому, кто был ближе других, ничего не оставалось, как  пронзить
мечом животное, принятое им за вражеского бойца, но, умерев,  оно  приняло
свой естественный облик.
   - Это колдовство! Здесь все - обман! - закричал солдат своим товарищам.
Не успел Аластер позвать на помощь, как несколько скатфеллцев бросились  в
заросли, чтобы вырубить засевших там кроликов.
   Кролики, естественно, разбежались. Ежи  и  белки  тоже  дали  деру,  но
медведи повели себя совершенно иначе.  Аластеру  показалось,  что  с  того
момента, как солдаты кинулись за  кроликами,  а  напоролись  на  медведей,
прошли считанные мгновения.  Медведи,  как  и  кролики,  внешне  выглядели
безоружными людьми,  но  в  этом  заключалось  их  единственное  сходство.
Кролики не оказывали сопротивления, но с медведями  все  оказалось  иначе.
Попасть в лапы этого зверя, пусть в человеческом облике, было ужасной, как
правило, смертельной  оплошностью.  Когти  у  них  оставались  по-прежнему
медвежьи, и они не преминули пустить  их  в  ход.  Много  солдат  погибло,
растерзанные когтями и клыками разъяренных  медведей,  и  их  предсмертные
крики заставили остальных понять, что кусты вовсе не так безопасны, как им
показалось. Люди  Скатфелла  кинулись  назад  -  догонять  основную  часть
войска, которая, как заметил Аластер, теперь изрядно поредела.
   "Это хорошо, - мрачно подумал он. - Должно быть, Конн со своими  людьми
нанесли им ощутимый урон. Остается надеяться, что Гейвину удалось  вовремя
добраться до короля Айдана".
   После этого лучники Скатфелла начали беспорядочно стрелять по кустам, в
которых сидел Аластер со  своими  "людьми".  Но  это  привело  к  довольно
неожиданным  результатам.  Когда  стрела  попадала  в  кролика,  тот,  как
правило, умирал, но медведи были куда крепче. Разъярившись они побежали  к
дороге, чтобы растерзать обидчиков, прежде чем те сообразили, в чем  дело.
И все же Скатфелл, вероятно, решил, что это его единственный шанс - стрелы
продолжали сыпаться.
   Аластеру  мучительно  хотелось  укрыться  за  ближайшей  скалой  и  там
дождаться, покуда все кончится, но он  напомнил  себе,  что  он  -  герцог
Хамерфел, а герцоги Хамерфелы не прячутся за камнями  во  время  битвы.  В
конце концов разве не сражался он сотни раз за Хамерфел? И хоть  это  были
всего лишь сражения-игры в детской, он знал, что  герцог  обязан  подавать
своим людям пример героизма. Превозмогая страх, Аластер  продолжал  водить
войска вокруг солдат Скатфелла, пытаясь произвести как можно больше  шума,
чтобы тот подумал, как мало толку от его стрел.
   Внезапно со стороны дороги появился вражеский воин, целясь в  Аластера.
Не успел он понять, что происходит, как Ювел прыгнула,  заслоняя  хозяина.
Будь она в собачьем обличье, стрела могла  бы  пройти  над  ее  головой  и
угодить в Аластера, но сейчас она попала ей точно в горло.
   Аластер подхватил на руки пронзенную Ювел и, стоя  на  коленях,  рыдал,
поддерживая  тело  собаки.  Его  больше  не  заботило,  произошло  ли  это
благодаря волшебству или нет. Единственное, что он ощущал -  это  огромное
горе, постигшее его на поле брани,  где  погибла  его  собака,  защищавшая
хозяина отчаяннее любого воина и отдавшая за него жизнь. Убийца Ювел стоял
над ним, ошеломленный, и тут Аластер в одно мгновение выхватил меч  и,  не
помня себя, заколол вражеского солдата.
   Рядом появился Гейвин и хотел было поднять мертвое тело  собаки,  чтобы
унести его.
   - Не надо, - твердо сказал Аластер. - Я сам о ней позабочусь.
   Сердцем он понимал, что именно такой смерти желала храбрая собака.
   Неся на руках тело Ювел, он не мог не подумать, что его мать  знала  об
этом заранее. И неужели Ювел тоже знала?





   После  этого  сражение  продолжалось  недолго.  Через  несколько  минут
скатфеллцы сдались. Аластер вновь взял себя в руки, отряхнул с платья пыль
и вышел на поляну с парламентерским флагом в руках, стараясь выглядеть как
можно более солидно. Через некоторое время навстречу ему показался высокий
дородный горец с огненно-рыжими волосами и двуглавым  орлом  Алдаранов  на
тунике. Он резко крикнул:
   - Я - Колин Алдаран из Скатфелла. А ты, насколько я понимаю, Хамерфел!
   - Да, но, вероятно, не тот, которого ты ждал, - так  же  резко  ответил
Аластер, и Алдаран ухмыльнулся.
   - Об этом ты расскажешь мне на пирушке в теплом месте, -  грубо  сказал
он. - Я достаточно наслышан, чтобы не понимать, о чем идет речь. А  теперь
я хочу знать, почему  ты  объединился  против  меня  с  нижнеземельцами  и
королем Хастуром?
   Аластер некоторое время молчал, размышляя.
   - Я бы сказал, если сначала ты поведаешь мне, зачем ты и твои люди  шли
с полной выкладкой  против  короля  Айдана,  у  которого  с  собой  только
почетный эскорт и который прибыл  в  эти  горы  как  частное  лицо,  чтобы
прекратить старинную вражду между Хамерфелами и Сторнами...
   - Так я тебе и поверил, - насмешливо бросил Скатфелл. - Даже  здесь,  в
горах, мы знаем, что Хастуры хотят прибрать к рукам все наши земли.
   Аластер молчал, чувствуя,  что  его  уверенность  пошатнулась.  Неужели
король  Айдан  действительно  хочет  подчинить  себе   Хеллеры?   Аластеру
казалось, что король миролюбив, а кроме того, у него слишком много забот в
Нижних  Землях,  и  он  просто   хотел   прекратить   никому   не   нужное
кровопролитие.
   Колин из Скатфелла увидал подошедшего к ним Конна и произнес:
   - Значит, вы оба живы? Мне говорили, что близнецы Хамерфелы были  убиты
много лет назад. Теперь я понимаю: здесь есть о чем рассказать, и хотел бы
услышать всю историю из первых уст.
   - Ты обязательно услышишь, причем в виде баллады, -  сказал  подошедший
Гейвин.  Он  с  грустью  посмотрел  на  тело  старой  собаки,  оставленное
Аластером у края поляны. - И она тоже будет героем этой баллады -  собака,
сражавшаяся как  женщина-воин,  чтобы  защитить  своего  хозяина.  Но  мне
кажется, что в переговорах должны участвовать еще и Айдан со Сторном. - Он
указал на шедших к ним  двоих  мужчин  в  сопровождении  Эрминии,  Флории,
Ленизы и Джермиллы. Тогда налицо будут все участники междоусобицы.
   Колин из Скатфелла улыбнулся.
   - Это не совсем так, я ни с кем не состою во вражде. Хотя мой  кузен  с
юга, похоже, пытается завязать со мной ссору.  Теперь  скажите,  зачем  вы
настроили всех медведей и кроликов в этих лесах  против  меня,  и  я  буду
считать, что между нами мир.
   - С удовольствием, -  произнес  Аластер.  -  У  меня  нет  претензий  к
Алдарану, по крайней мере, мне не известно о  таковых.  Одной  вражды  для
меня хватает с лихвой! Мы подняли  зверей,  чтобы  помочь  королю  Айдану,
шедшему сюда в сопровождении двух десятков телохранителей рассудить меня с
лордом Сторном. И у него нет намерений затевать ссору с  тобой,  хотя  кто
знает, о чем он мог подумать, обнаружив, что  ты  встречаешь  его  армией,
тогда как он пришел сюда безоружный. Я тоже хотел бы это знать.
   - Итак - опять все сначала, - едва не впадая в ярость, произнес  Колин.
- Я вышел  в  поход  против  королей  Хастуров,  которые  хотят  завоевать
Алдаран.
   На поляне появился Хастур в сопровождении десятка воинов  и  нескольких
герольдов. С ним был и Валентин Хастур. Колин смерил их колючим взглядом.
   - Если мы будем вспоминать все причины разногласий  между  Хастурами  и
Алдаранами, то проторчим здесь до  завтрашнего  вечера  и  ни  к  чему  не
придем. Я здесь, - произнес король Айдан, - чтобы  положить  конец  вражде
между Сторнами и Хамерфелами. Других причин нет.
   - А откуда я могу это знать? - спросил Алдаран.
   - Хочешь верь, хочешь - нет, но я явился единственно ради  того,  чтобы
покончить с враждой  Сторнов  и  Хамерфелов.  Она  длилась  слишком  много
поколений, и слишком мало людей осталось в каждом из этих родов. Никто  из
живущих ныне не знает, кто здесь прав, кто - виноват, и никогда не узнает.
Скажи мне, Сторн, согласен ли ты протянуть руку дружбы лорду  Хамерфелу  и
дать клятву соблюдать мир в этих горах?
   - Согласен, - обдуманно ответил лорд Сторн. - И более того, я отдаю ему
руку моей  внучатой  племянницы  Ленизы,  в  результате  чего  наши  земли
объединятся, и так будет на протяжение последующих поколений.
   - Я с радостью беру ее в жены, - официально произнес  Аластер,  -  если
она на это согласна.
   - О, думаю, она возражать не будет, - сухо сказал Сторн. - Мне довелось
выслушать весь тот сентиментальный вздор, что несла она о тебе гувернантке
в твое отсутствие. Она будет твоей, не правда ли, девочка?
   - Если ты таким тоном называешь меня девочкой  и  отстраняешь  от  себя
только для того, чтобы покончить с какой-то старинной враждой, то я надену
меч, буду жить и умру незамужней, как одна из меченосиц! Ты возьмешь  меня
к себе, Джермилла?
   Рассмеявшись, Джермилла ответила:
   - Что ты будешь делать, если  я  скажу  "да",  глупышка?  Говорю  тебе,
выходи-ка ты замуж за Хамерфела и воспитай с полдюжины дочерей,  а  потом,
если они захотят, разреши им носить меч.
   - Тогда, - улыбнулась Лениза, - если это действительно поможет положить
конец нашей вражде...
   - Значит, ты полагаешь, что  способна  решиться  на  это,  -  улыбнулся
Аластер. - А я уже объявил, что женюсь на тебе, если ты согласна. Значит -
решено.
   - Раз уж зашла речь о свадьбах, - вступил в разговор Валентин Хастур, -
то теперь, когда наследники Хамерфела восстановлены в своих правах, у кого
из вас просить мне руки вашей матери?
   - Ни у кого, - твердо заявила Эрминия. - Молодой меня никто не назовет,
и своей рукой я могу распоряжаться по собственному разумению.
   - Тогда - выйдешь ли ты за меня замуж, Эрминия?
   - Я, наверное, уже слишком стара, чтобы подарить тебе детей...
   - И ты думаешь меня это отпугнет?  -  пылко  сказал  он  и  заключил  в
объятия покрасневшую женщину.
   Эдрик зло на нее посмотрел и произнес:
   - Ты же прекрасно знаешь, что я ждал окончания сражения,  чтобы  самому
попросить тебя...
   - О Эдрик, - сказала она. - Тебе ведь известно, что я  люблю  тебя  как
сестра. А если мой  сын  женится  на  твоей  дочери,  разве  не  будем  мы
достаточно близкими родственниками?
   - Полагаю - да, - мрачно ответил тот. - И теперь, когда все улажено...
   - Нет, не все, - произнес Конн, впервые вступая в разговор. - Я  говорю
о выселении людей по той  лишь  причине,  что  сейчас  доходней  развивать
овцеводство, и это выселение моих людей  с  ферм  на  смерть  должно  быть
прекращено.
   Тут же вступил Аластер:
   - Напоминаю тебе, брат, что это не твои люди.
   - Тогда, - с вызовом сказал ему  Конн,  -  я  буду  или  судиться,  или
драться с тобой за них. Я вырос с этими людьми и сохраняю им верность...
   - Не могу обещать сделать то, чего ты хочешь,  -  произнес  Аластер.  -
Ведь всем ясно, что горы непригодны для земледелия. Пораскинь мозгами и ты
сам это поймешь. Что толку,  если  все  мы  будем  голодать,  но  если  ты
бросаешь  мне  вызов,  то  вынужден  тебе   напомнить:   ты,   братец,   -
безземельник.
   - Нет! Этого не будет! - перебил их Айдан. -  Недавно  в  мое  владение
перешло имение на южной границе, где климат более мягкий и  земледелие  до
сих пор процветает. Я дарю его тебе, Конн, если  ты  пообещаешь  быть  мне
верным вассалом.
   - Обещаю, - благодарно произнес Конн. - И заявляю, что  любой  человек,
которого сгонят с земель в Сторне или  Хамерфеле,  сможет  прийти  туда  и
получить, если захочет, землю для ведения хозяйства. И если захочешь этого
ты... - обратился он к Флории. - Будучи безземельным, я не мог ничего тебе
предложить, но теперь, благодаря королю Айдану, -  могу.  Согласна  ли  ты
стать моей женой?
   Флория ослепительно улыбнулась ему в ответ.
   - Да, - сказала она. - Согласна.
   - Ну вот, наконец-то все кончилось  точно  так,  как  должна  кончаться
классическая баллада - множеством свадеб,  -  произнес  Гейвин.  -  И  эту
балладу я непременно напишу!
   - Несомненно, дорогой мой мальчик, - сказал Айдан, лучезарно  улыбаясь.
- И лучше - пиши ее своим сердцем.
   Гейвин улыбнулся.
   - Я уже начал.


   И все в горах узнали балладу о близнецах  -  герцогах  Хамерфелах  и  о
старой собаке, которая отдала жизнь, спасая хозяина в последнем  сражении.
Но, как и все правдивые баллады,  она  претерпела  много  изменений,  пока
дошла до нас.

Популярность: 6, Last-modified: Thu, 30 May 2002 14:27:13 GmT