Blaylock The War of the Worlds.rtf
Page 9 of 10
James P. Blaylock "The War of the Worlds"
© 2000 by James P. Blaylock and SCIFI.COM.
© 2000, Гужов Е., перевод
Eugen_Guzhov@yahoo.com
-----------------------------------------------------------------
Из окна спальни второго этажа в Беркли на холмах Эд следил за
странными огнями, мерцавшими сквозь верхушки деревьев примерно в миле от
дома, двухэтажного снимаемого коттеджа, примыкающего к лесной зоне возле
Тилден-Парка. Октябрьская ночь была не по сезону теплой, окно открыто
настежь, улавливая ночной бриз, насквозь проницающий жалюзи и ворошивший Эду
волосы. Его разбудили не огни, хотя они отбрасывали на стену возле окна
жутковатое, шевелящееся зарево; он поднялся бы в любом случае, встревоженный
странными ночными звуками, ибо не мог заснуть из-за мыслей, крутившихся в
голове. Этим вечером они допоздна спорили с Лайзой и спор остался не
разрешенным.
Где-то около четырех утра все мелкие шумы словно сговорились разбудить
его: медленная капель из подтекающего крана в ванной; ворочающаяся в постели
Лайза; утреннее щебетание попугайчиков Лайзы в клетке на первом этаже. А
потом он услышал низкое, неопределенное гудение, словно пчелы возились в
гигантском улье. Он поднялся и сошел вниз, прежде чем заняться поисками
источника шума, набросил накидку на клетку с попугайчиками, потом вышел на
переднюю веранду, где было тихо, звук, очевидно, блокировался домом.
Поднявшись наверх, он проснулся окончательно и только тогда наконец-то
обратил внимание на странно шевелящиеся огни, светящие в окно.
Он глазами обыскал тени обширной эвкалиптовой рощи там, где выше она
сливалась с чащей соснового леса; в основном там росли сосны-пиньон,
всего-навсего пару сотен густо заросших квадратных миль, прорезанных
тропинками и расчищенными пятнами, где росли трава и полевые цветы. Осеннее
небо было ясным, без облаков и тумана. Не видно никаких следов дома, просто
тысячи звезд и луна, льющая свой холодный свет - ни пожара, ни другой земной
трагедии ответственной за это представление света и звука, от которого ему
делалось все более не по себе. Он смотрел, как огни играли на склоне холма,
время от времени стреляя в воздух, словно маяки, в основном белым светом, но
с красными вспышками, явно встающие кругом, как будто отмечая периметр, или
посадочную площадку, или большой сферический корабль.
Они с Лайзой сняли этот дом на вершине мира частью из-за его близости
матери-природе, которую в действительности Лайза ценила больше него. Ему
вполне нравилась квартирка с двумя спальнями у Телеграф-авеню, где они
совершенно счастливо прожили первые два года брака. Но Лайза хотела
чего-нибудь подальше от центра, особенно потому, что планировала заиметь
ребенка. Его упрямое возражение переезду встретило сопротивление, которое
все еще удивляло его, когда он о нем думал. Это был их первый настоящий спор
как женатой пары, и в первый раз он увидел, как Лайза выходит из себя. Хотя
слова "выйти из себя" несколько слабоваты. Дошло до той точки, когда ее
темперамент хлынул через край плотины, и ему пришлось плыть в безопасное
место.
Он был теперь достаточно взрослым, чтобы признать, что сам несет
немного ответственности за это, особенно учитывая, что насчет переезда она
была права. Квартира в Беркли слишком маленькая, трубы текли, отопление
вшивое. Фактически, для вещей Эда не было места, и еще меньше для ее вещей,
хотя Лайза не из той породы, у которых их много, не то, что он, в чем и
заключалась разница их философий. Его игрушечные поезда заполняли восемь
больших картонных коробок - не только сами поезда, но и туннели из
папье-маше и такие же горы, депо, дома и все прочее - но во все время их
брака поезда они оставались упакованными, как и другие его коллекции. А
здесь, на краю дикой местности у них много места, хороший подвал, воздушное
отопление. Месячная плата больше, чем они могут себе позволить, и это не
привносит гармонии, но ведь в наши дни все стоит больше, чем себе можно
позволить, так к черту все это, или, по меньшей мере, к черту со всем этим,
что касается дома и домашних забот.
А его вещи так и лежат в коробках - надо признать, в чертовой прорве
коробок - и тщетная мысль, что подвал станет локомотивным двором, а не
спальней для гостей, все еще бродила по новому дому, словно почти истаявший
дух. Но это был тонкий лед. Ничего не добьешься, катаясь по нему этим утром.
Казалось, то, что происходит в лесу, как-то усилилось, серия всхлипов и
бульканий, синхронизированных с возросшим сиянием странного пурпурного
цвета, словно в ночном клубе древних хиппи. Теперь он видел и какое-то
движение тоже, громадные тени шевелились и росли, потом снова уменьшались.
Кровать заскрипела и он повернулся, думая, что Лайза проснулась, но она
спала без задних ног, наверное, сраженная безмерностью вчерашней работы.
Они как раз распаковали последние из ящиков переезда, потратя на это
бог знает сколько часов, и большая часть его затаренных вещичек на
неопределенное время отправилась в гараж, который поэтому задевал в нем
ностальгическую струнку. Лайзина обширная коллекция фильмов заняла целую
спальню наверху. Она преподавала фильмографию в университете штата в
Сан-Франциско, поэтому фильмы были ее работой, в то время как его вещички
являлись бесполезным мусором. Быть женатым - значит идти на уступки, и
конечно сейчас, когда она беременна, уступок станет еще больше. Его простое
замечание, что уступает в основном он, испортило их очень поздний обед, оно
и его неудачное упоминание шара для боулинга, который был одним из сокровищ,
обитающих в гараже, и который в действительности был нечто большим, чем
больная мозоль, чем все остальное, включая его паровозики.
Он вытянул голову, услышав пронзительный визг, похожий на звук
гигантского собачьего свистка, едва слышный, словно он был задуман на
нечеловеческих децибелах. Где-то неподалеку немедленно завыла собака, и вой
поразил его своей неестественностью, словно собака почувствовала присутствие
в лесу чего-то страшного. Звук ослаб, но собачий вой продолжался - псина
перепугалась.
Когда он был еще не женат, Эд катал шары в ночной лиге по вторникам. Он
наслаждался боулингом: звуком падающих кеглей, запахом пролитого пива из
бутылок Будвайзера с длинными горлышками, предсказуемыми остротами после
промахов или удачных ударов. У него все еще есть рубашка для боулинга с
вышитым именем спонсоров "Ник и Ферджи - приборы". Но Лайза не была
фанатиком боулинга. Такие дела. Она просто не воспринимала такую форму
искусства. Она слегка попробовала, но боулинг у нее не пошел, и как многое
другое, и когда со временем их брак устоялся, игра ушла на полку. Он иногда
еще надевал рубашку, хотя имена Ника и Ферджи заставляли его чувствовать
себя мошенником теперь, когда он стал аутсайдером-отщепенцем.
Вой собаки резко прервался, словно бедной твари заткнули глотку.
Длинный луч рубиново-красного цвета выстрелил прямо в небо из темного леса,
потом замигал и выключился, сменившись полудюжиной таких же лучей, -маяков,
наверное - они устремились к небу из красных фонарей периметра. Он подумал -
не маневры ли это какие, ВВС или армии - по ночам в военных игрищах
пользуются инфракрасными огнями.
Вдруг озябнув, он зашагал через комнату, чтобы найти свитер в
распахнутом шкафу. Внутри висела его отправленная в отставку рубашка для
боулинга деликатного голубого цвета яйца малиновки, казавшегося серебристым
в белых огнях от той штуковины на склоне холма. Она была сделана из
качественного рейона, который мог сойти за натуральный шелк, с вышивкой
королевского синего цвета - безупречная шестидесятидолларовая американская
рубашка. До него дошло, что ее можно вставить в рамочку и повесить на
стенку, но сама мысль, что рубашка станет всего лишь сувениром, его
расстроила, и он тихо закрыл дверь шкафа и вернулся к окну, натягивая
свитер.
Беда с шаром для боулинга подняла свою гнусную голову несколько месяцев
назад, сразу после переезда, когда он спустился в заведение на
Сан-Пабло-авеню со своим другом Джерри, чтобы покатать пару игр. Оказалось,
что он не потерял хватки даже после двух лет воздержания, что, наверное,
заставило его почувствовать себя слегка самодовольно и развязанно,
подействовав на его способность к суждению потом, когда они заглянули в
магазинчик для профи. У Эда никогда не было шара, стоившего хоть
сколько-нибудь прилично, даже в старые дни, и он завидовал шару Джерри,
который был изукрашен радужными полосками, и который был бы к месту в
каком-нибудь музее искусств. Шар отбросил Джерри назад на три сотни
долларов: чертова прорва денег, но для Эда это было то же самое, что с домом
- в наши дни ничего себе нельзя позволить, поэтому покупаешь все равно.
В профи-магазине Эд импульсивно купил собственный шар - жуково-черный,
с громадной восьмеркой, ностальгически напомнивший шары с восьмерками
предсказателей будущего его молодости. Прозрачно-глянцевая отделка
напоминала воду в колодце или огонь в камине, на которые хочется долго
сидеть и смотреть, и сама фигура восьмерки, жемчужно-белая, с намеком на
бесконечность, парила безмерно глубоко внутри черной сферы. Она обошлась ему
почти в четыреста шестьдесят безвозвратных долларов. Это было похоже на
татуировку - раз уж ее накололи, то она ваша - и он вышел из магазина профи,
чувствуя взмывающее к небу покупательское раскаянье, которое находилось в
глубоком конфликте с девственным объектом, что он нес в пухлом ворсяном
пакете. Потом он и Джерри провели пару часов в пивной "Три Скалы", и
сомнения Эда несколько поутихли.
Теперь до него дошло, что красные огни в лесу, это, наверное, лазеры.
Он недавно прочитал о них статью - о том, что они могут делать: сверлить
зубы, срезать с роговицы аккуратные кольцеподобные бублики, даже вдребезги
взрывать всякую мелочь. У Лайзы был один, она пользовалась им на
кинозанятиях, как указкой. Сама идея казалась странной, почти из другого
мира. Он не смог уловить тонкий смысл статьи, почему один лазер может
уничтожать подлетающие РРГЧ, а другой становится всего лишь веселой красной
точкой, словно красный мячик из старого мультфильма.
Вернувшись из пивной и слегка протрезвев, он достаточно благоразумно не
принес шар для боулинга прямо в дом. У них был маленький отдельный гараж,
врезанный в склон холма, и ему достаточно легко было спрятать его там и
навещать время от времени, вынося тайком, когда он ходил покатать шары с
Джерри. Через год-другой, когда шар пооботрется, можно будет принести его в
дом и в высшей степени правдоподобно солгать, что приобрел его на гаражной
распродаже. Но в своем подогретом пивом энтузиазме он все это отверг в
интересах честности. Не лги жене, вот что сказал ему его добрый ангел, хотя
почему бог позволил доброму ангелу пить пиво, он сказать, конечно, не мог.
Поначалу Лиз была озадачена шаром, почти до недоверия. Если б она не
увидела чек, он смог бы убедить ее, что подобрал шар за 29.99 в магазине
"Кмарт", но его план потерпел неудачу. За озадаченностью последовала добрая
мера гневных обвинений. Сейчас легко видеть, почему чудовищно дорогой шар
для боулинга оказал на нее подобное действие, но в то время доводы Эда в
пользу покупки шара звучали для него столь же блестяще, как физика Ньютона.
Лайза показала ему до небес взлетевший счет от Visa и обвинила в домашнем
преступлении. Она же беременна! Ребенку нужна колыбель, высокий стульчик,
диплом хорошего университета. Конечно с тех пор, у него вообще не было
возможности пользоваться шаром, и все-таки шар оставался болезненной точкой
в их браке, той соломинкой, что переломит хребет верблюду, если упадет на то
же место. Покупка шара с восьмеркой просто навсегда испортила саму идею
боулинга, вроде украденной диадемы, которую владелица никогда не надевает на
публике. Вызывать этот призрак прошлым вечером было ошибкой.
Больше ошибок не будет, сказал он себе, услышав, как Лайза ворочается в
постели. Чтобы быть счастливым нет необходимости быть правым: такой станет
его идея на сегодняшний день. Дотянуться до тормоза так же легко, как и до
газа. Она протянула руку и похлопала место, где он должен был спать. Он
подумал, не пробудило ли ее его отсутствие, и снова услышал растущие визги
свистящего шума в лесочке. Она сонно поднялась на локте и оглядела комнату,
словно пытаясь в полусне определить источник шума. Собака возобновила вой.
"В чем дело?"
"Не знаю", ответил он, поворачиваясь к постели. Она села и откинула
волосы с лица.
"Там что-то на холмах", сказал он. "Наверное, гномы играют в кегли."
Моим шаром для боулинга, подумал он, с удивлением обнаружив, что гнев его
так легко возобновляется. Надо за этим последить. Нажми на тормоза - вот что
добрый ангел должен шептать ему.
"Что это за шум?"
"Что-то происходит вверху на холмах, маневры, наверное."
"Маневры?"
"Ага, огни какие-то. Посмотри."
Она села и надела домашние тапочки, а потом подошла к окну. "Жуть",
сказала она. "Похоже на кино о пришельцах."
Идея поразила его, и он понял, что думает о том же. Там происходит
что-то неземное.
"Боже", пробормотала Лайза, "ты только посмотри."
Эд с открытым ртом недоверчиво смотрел в окно: из леса поднималась
огромная движущаяся тень. Вначале он подумал, что это оптический обман, но
эта штука продолжала вставать из-за деревьев - черное, круглое пятно тьмы
теперь уже висевшее в воздухе, паря чуть выше линии деревьев. Внутри
вращались белые огни. Эду показалось, что он различает сверкающие звезды
прямо сквозь сферу - прозрачное черное солнце, окруженное белой аурой.
"Это же чертова летающая тарелка", прошептала Лайза.
Он не стал спорить. Штука выглядела, словно Звезда Смерти, затмившая
солнце.
Проснулись все соседи. Снизу квартала доносились голоса, хлопали двери.
Лайза натянула одежду и повернулась к лестнице. "Пошевеливайся!", сказала
она голосом, полным внезапной тревоги.
Ее испуганный тон был заразителен, и Эд осознал, что затаил дыхание.
Стоя в боксерских трусах, он чувствовал себя уязвимым и открытым, и как раз
когда он зашагал через комнату, чтобы схватить джинсы там, где бросил их
вечером, где-то внизу квартала взвыла сирена, через несколько секунд
отключилась, а потом раздались звуки речи в громкоговоритель или мегафон. Эд
ухватил смысл сказанного. "Вот дерьмо!", громко сказал он. "Нас эвакуируют!"
Он услышал, как кричит его сосед напротив - мистер Борд, как
откликается жена мистера Борда. Везде по соседству вспыхивали огни. Он
услышал, как завелась машина. Он поискал свежую пару носков, потом
направился в ванную, слово "эвакуация" бродило в голове. Почисть зубы,
подумал он, кто знает, когда еще выпадет шанс...Он вытащил из-под раковины
свой маленький набор для путешествий и пробежался по нему: бритва, зубная
щетка, мини-деодорант. Куда они пойдут? Наверное, в убежище, в какую-нибудь
школу или церковь. К черту все это, они с Лайзой смогут найти отель. Он не
станет проводить ночь на коврике в школьной аудитории.
"Принеси мою сумочку! Большую!", прокричала снизу Лайза. Он нашел сумку
на полу у лестницы. Что еще, черт побери? Он проверил бумажник, лежавший на
ночном столике. Восемьдесят баксов и две кредитные карточки. Этого хватит.
Они легко найдут еду и убежище, даже если придется проехать дальше на юг,
может быть даже до побережья возле Полулунного залива или возле Девенпорта.
Он представил дороги, ведущие в район залива, забитые людьми, бегущими от
тарелок, и до него дошло, что, вполне возможно, они не вернутся назад
никогда.
"Ты спускаешься?" Лайза включила в доме все огни.
"Ага!", крикнул он. "Просто схватил пару вещей!" Он вытащил из шкафа
твидовый плащ. Немного носков и белья тоже неплохая мысль. И рубашка для
боулинга! Ее он никак не может бросить.
"Они что-то объявляют!", прокричала снизу Лайза, и он подошел к окну,
выходящему на улицу, и открыл створку.
"Без паники!", приказал голос, чудовищно усиленный каким-то
устройством, в которое говорил человек. Голос, очевидно, исходил из пожарной
машины, ползущей вверх по улице с вращающимися огнями. Взгляд Эда привлек
мистер Борд, выходящий из своей двери с картонной коробкой, тяжелой, судя по
тому, как он ступал.
"...окрестности эвакуируются в течении двадцати минут...", говорили из
машины. Двадцать минут - у них еще есть время! Он снова подошел к
противоположному окну и поднял глаза на холмы. Перевернутая тарелка еще
парила там, жуково-черный шар, излучающий белую корону, и этот шар сразу
напомнил ему его шар для боулинга, который там, в гараже, вместе с остальным
его барахлом, вместе с остальной его жизнью, как казалось ему теперь.
В глаза бросились несколько книг на ночном столике - его настольные
книги, исчерченные пометками экземпляры, которые он годами читал и
перечитывал, и все они стоили того. Он сложил книги и одежду на расстеленный
твидовый плащ вместе со своим набором путешественника, потом выдернул из
розетки шнур своей настольной лампы и положил ее рядом со все прочим, связав
все в узел. Лампа была древней, со слюдяным абажуром в форме колпака колдуна
и солидной медной подставкой на шарообразном основании, похожем на громадную
грушу. Как и книги, она была невозместимой. Он вдруг подумал о своих
игрушечных поездах, о своих комиксах и альбомах пластинок, и о бог знает чем
еще в гараже. Маленький узелок показался ему жалким, и он увидел, что в
каком-то неопределимом смысле его маленький сверток это живая история: жизнь
Эдварда Келли, иллюстрированная лампой, несколькими книгами, старым твидовым
плащом и рубашкой для боулинга.
Он пошел вниз, держа узелок незаметно за королевского размера сумкой
Лайзы. Она встретила его в гостиной, где уже шарила в большом ящике, полном
фотографий, выгружая их в коробку. Клетка с попугайчиками стояла у входной
двери, вычищенная и обильно снабженная водой и едой. Эд вручил Лайзе сумку и
направился прямо к двери.
"Что за барахло?", спросила она. "Твоя лампа?"
"Ага", сказал он. "Набор для путешествий." Но он уже вышел из двери,
нащупывая в кармане ключи от машины. Он открыл заднюю дверцу своего
Форда-Эскорта, положил свое барахло на сидение и рысью помчался за дом.
Ворота почти загораживала куча вчерашних пустых коробок, и он подхватил их
несколько штук, швырнул через голову на дорожку, а потом пинками отбросил
оставшиеся в сторону, чтобы распахнуть ворота настежь. Он шагнул к двери
гаража, толкнул их и щелкнул выключателем, но вместо того, чтобы войти за
другими своими вещами, он повернулся и помчался вниз к машине, на ходу
подхватив пару пустых коробок. Фактически, все соседи вытаскивали из домов
барахлишко. Воздух полнился тявканьем, лаем и воем собак, криками людей,
орущих друг на друга. Он все еще слышал визг и гудение из леса, контрапункт
к шумам человеческого страха, доносящимся сверху и снизу квартала.
Он свалил книги на дно пустой коробки, потом аккуратно запаковал лампу,
закутав ее в одежду, чтобы сохранить абажур.
Лайза подошла сзади, неся собственную коробку. "Что ты делаешь?",
скептически спросила она.
"То, что делают все", ответил он. "Гружу машину. Одна коробка мне, одна
тебе, делим поровну." Он дружелюбно улыбнулся, взял у нее коробку и поставил
ее на сидение рядом со своей, осознавая, что не слишком удачно подобрал
слово. Не было времени объясняться.
Она помедлила мгновение, словно о чем-то хотела поспорить, но вместо
этого схватила у него еще одну пустую коробку и направилась к дому. Через
три шага она остановилась и повернулась. "Нам надо забрать кучу вещей",
сказала она, поднимая бровь.
"У нас мало времени", ответил он. Громкоговоритель как раз снова
забубнил, металлически выговаривая слова эвакуационного сообщения где-то на
примыкающей улице.
Она пошла дальше без единого слова, что по-видимому не было добрым
предзнаменованием. Однако, истина заключалась в том, что она никогда не
понимала его лампу больше, чем понимала шар для боулинга или игрушечные
поезда. И все-таки он действовал в высшей степени рационально, когда был
готов поровну поделить пространство в машине, сколько бы мало его не было.
Они женатая пара; они обязаны идти на уступки, как она сама объясняла ему
прошлым вечером. Он открыл багажник, который был пуст, если не считать пары
стадионных одеял, запаски и дорожного атласа. Все это может остаться. Он
снова пошел вверх по дорожке в открытые ворота. Если это есть некий семейный
тест, проверяющий их способность встретиться на полпути, то он к нему
полностью готов.
Он огляделся в гараже изучающим глазом. Не следует быть чрезмерным, в
Эскорте нет места излишествам. Коробки с игрушечными поездами лежали стопкой
у задней стены, но ни одна из них не вошла бы в Эскорт, даже если оставить
крышку багажника открытой. Их следовало бы перебрать и перепаковать, но для
этого нет времени. Полцарства за фургон, подумал он, поворачиваясь к поездам
спиной. На верстаке лежала пара оленьих рогов, подаренных ему дядей Оскаром
двадцать с лишком лет назад. Они прикреплялись к доске красного дерева с
кожаной полоской, где стояло его имя. Оскар, его любимый дядя, сейчас уже
умер, что является достаточной причиной не оставлять рога пришельцам. До
него дошло, что рога образуют клетку размером с громадную корзину, куда
можно заложить все, что угодно, поэтому они сами фактически не будут
занимать места.
Сумка для боулинга тоже стояла на верстаке, но в данный момент он
игнорировал ее и вышел в ночь, неся рога и торопясь вниз к машине, где
положил их в багажник. Потом он перенес коробку с одеждой с заднего сидения
и запаковал набор путешественника и все остальное среди гнутых отростков
рогов. Он помедлил над рубашкой для боулинга. Почему бы не надеть ее?,
спросил он сам себя, и без дальнейших раздумий натянул ее поверх свитера.
Она была немного помятой, однако мгновенно придала ему ощущение
безопасности, неких доспехов от грозящих пришельцев. Он пристроил лампу
среди одежды в роговой корзине и проверил часы: отправляться надо уже через
десять минут.
Подхватив еще одну пустую коробку, он вернулся в гараж. Он потратит на
себя еще две минуты, а потом, повинуясь долгу и идя на уступки, все
оставшееся время отдаст Лайзе. Он услышал, как захлопнулась дверца машины,
пока был в гараже - Лайза за работой. Хорошо. Он схватил свой шар для
боулинга вместе с сумкой и прочим и темную коробку, полную рыбьей блесны,
что принадлежала его отцу. Там же стояла коробка, наполовину полная старыми
журналами "Mad", которые он хранил с детства, и еще одна - с виниловыми
пластинками. У него больше нет крутилки, но всегда же можно ее купить...
Он взглянул на пару старых выцветших конвертов и на него нахлынула
волна ностальгии. Пластинки составляли солидную часть его прошлого, а без
прошлого он был почти ничем, обрывком картона, прожившим утомительную
жизнь-мгновение. Его снова пронзила епифания, когда он взглянул вверх на
полки в свете летающей тарелки пришельцев - эти предметы, заброшенный в
темный лимб шкафов и гаражей, в каком-то существенном смысле слова были им.
Человек определяется хламом собственной жизни. Даже волочащийся нищий что-то
имеет в своей краденой магазинной тележке, что-то такое, что он будет
стремиться сохранить, каким бы жалким оно ни было. Поэты понимают эту
истину. Жены, очевидно, нет.
Он запихнул вместе журналы и пластинки и пошел обратно по дорожке, неся
это бремя. С холмов раздавался новый шум, звучащий как рев и выхлопы
громадного двигателя, пробудившегося к жизни, наверное, это прогревались
лучи смерти, испарители крови, вакуум-душилки, анатомические пробники. Он
прибавил шагу, побежав вприпрыжку по дорожке, где чуть не столкнулся об
оленьи рога, валяющиеся на траве с его барахлом, аккуратно упакованным
внутри. Лайза выкинула их из багажника.
Три картонные коробки с фотографиями стояли там, где были рога.
Спокойно и неторопливо он выволок лайзины три коробки и поставил их на
траву, вернув назад рога. Потом он загрузил шар для боулинга, картонку с
журналами и пластинками, полностью заполнив свою долю места. Приведя мысли в
порядок, он побежал назад в гараж, вместо дома, как он поклялся. Поведение
Лайзы устранило одну из его уступок. Если дойдет до драки, то либо она
должна играть по правилам, либо сами правила катятся к черту. Он снова
взглянул на часы, сознавая, что секунды тикают и улетают прочь на тревожной
скорости, но когда снова вошел в гараж, то был поражен количеством барахла,
разбросанного на полу и верстаке. Он двигал коробки и ящики, открывая
крышки, ища свои сокровища, движимый острой ностальгией.
Он нашел свой старый баскетбольный мяч, на котором готическим немецким
шрифтом друг написал "Сэр Дюк", таким тогда было его прозвище. Он сунул мяч
в свежую коробку вместе с настоящими гавайским тики, вырезанными из
пальмового дерева, потом швырнул туда же свою коллекцию бейсбольных шапочек,
многие из которых были по-настоящему коллекционными, или могли бы быть, не
будь они так поношены. Он схватил свою старую форму "Ред Сокс", прекрасно на
нем сидевшую, когда он играл за Пони-Лигу, но теперь слишком маленькую.
Удовлетворенный, он выключил свет и закрыл дверь гаража, выйдя из помещения
и выпав из времени. Вот она, его маленькая, жалкая коллекция безделушек.
Пустяки, вспомнил он где-то читанное, составляют сумму нашей жизни и далеко
не всегда элегантную сумму.
Он задумался, не слишком ли чрезмерен со всем этим барахлом, и
повинуясь импульсу забросил форму "Ред Сокс" в кусты. Что он хочет делать с
формой, которая к тому же на него не лезет? Что до остального - черт, да это
же дело принципа, не так ли? Вот до чего дошло, до старого клише.
Он пошатнулся, увидев, что Лайза еще раз опустошила все до единой вещи,
из тех, что он уложил в багажник. Коробка с пластинками и журналами стояла
на траве рядом с рогами. Она действовала хладнокровно и очень осознанно,
делая тем самым простое заявление. И он понимает ее заявление. Она не желает
спорить. Выставка его барахла на лужайке является ее точкой зрения. Он
поднял глаза на открытую переднюю дверь и увидел ее в доме, торопливо
вытаскивающей вещи из китайского комода - наверное, серебро и хрусталь,
"ценности", если такова направленность вашего мышления. Ее деревянная
шкатулка для украшений стояла на крыльце, готовая к отправлению.
Напротив взревела машина Бордов и задом поехала по дорожке, семейство
сгрудилось внутри, подняв стекла для защиты от ужасного шума пришельцев. В
спешке Борд сбил мусорные баки, ожидающие на обочине, которые покатились под
гору в кильватере машины, с грохотом и звоном рассыпая по улице пакеты с
мусором и траву после стрижки газонов. За Бордами следовали другие машины,
проезжая по мусору Бордов, отбрасывая металлические баки. Один из баков
набрал скорость, вращаясь на ходу, и врезался в обочину в добрых шестидесяти
ярдах ниже, где с грохотом остановился, открытым концом глядя вниз, словно
отработанная первая ступень стартовавшей ракеты.
Он еще раз посмотрел рациональным взглядом на почти полный багажник,
удалив точно половину того, что здесь установила Лайза, и заполнив
освободившееся пространство своими вещами, которые он снова подобрал с
лужайки. Он затолкал баскетбольный мяч и остальные вещи из гаража позади
переднего сидения, оставив место на заднем для того, что принесет Лайза. Ему
вдруг сильно показалось, что отсутствует шар для боулинга. Он осмотрел
лужайку, но шара там не было. В припадке гнева он зашагал к дому, но потом
собрался и заставил себя сделать глубокий вдох. Он начал ощущать меру
собственного терпения, но остановился, когда в глаза бросились собственные
мусорные баки, стоявшие на обочине. Он с подозрением заспешил к ним, и
точно, там среди опавших листьев и срезанной травы лежал шар для боулинга,
там, куда она его бросила, сделав совершенно ясное заявление. Мрачно
улыбаясь, он вытащил шар, вернулся к машине, отпихнул в сторону коробки в
багажнике и вклинил свой шар для боулинга за ними, подальше от взгляда.
Именно тогда появилась Лайза, доверху нагруженная шкатулкой с
украшениями и вещами из комода, тихо подойдя сзади. Он весь подобрался для
неизбежного.
"Заднее сидение!", с надеждой сказал он, жестом указывая на открытую
дверцу. "Осталась прорва места."
"Возьмешь попугайчиков?", спросила она таким тоном, словно это не
вопрос, а приказ. Он послушно повернулся. Это разумное требование, однако
оно съест остаток доступного места внутри машины, единственного стоящего
пространства для барахла из китайского комода и для шкатулки. Но какого
черта, подумал он, жизнь есть ни что иное, как один тяжкий выбор за другим.
Он схватил клетку, стараясь не расплескать воду и не рассыпать еду, и
вернулся прямо к машине.
Лайза скрылась за поднятой крышкой багажника, и он видел только, как
дергалось ее предплечье, что-то вытаскивая и выбрасывая. Журналы и пластинки
летели на лужайку ураганом взлохмаченной бумаги и планирующих пластинок.
Вещь за вещью проследовала вся проклятая коробка. Он стоял, мертво
вцепившись в птичью клетку, вдруг униженный этой демонстрацией гнева.
Последовали рога, докатившись до изгороди соседа, замусорив всю лужайку его
одеждой. Лампа выкатилась из свертка, и он поставил клетку, рванулся за ней
и подхватил. Она, очевидно, не пострадала, и он спрятал ее в кустах, на
случай, если ярость заставит ее догнать лампу и уничтожить ее. С
подчеркнутым равнодушием он зашагал назад к попугайчикам, наблюдая, как она
швырнула баскетбольный мяч куда-то в ночь и со звоном закинула темную
коробку с блеснами на крышу.
"Оставь хоть тики", пробормотал он, но это не помогло. Тики чисто
спланировало через улицу, подпрыгнуло на дорожке Бордов и приземлилось на их
веранде. Она нашла шар для боулинга там, где он его спрятал, выволокла его,
раскрутила сумку за ручку и зашвырнула в кусты. Потом холодно и размеренно
она подошла к нему, взяла клетку с попугайчиками, повернулась и пошла к
машине, где ремнем безопасности прикрепила ее к заднему сидению. Потом
повернулась и мимо него прошла к дому, словно он и не существует, выпятив
челюсть, глядя прямо перед собой. Он воздержался говорить что-либо. Он забыл
про свой тормоз и наоборот нажал на газ, набирая скорость в попытке спасти
свои вещи.
Пожарная машина снова вывернула из-за угла у подножья холма, теперь уже
не задерживаемая слабым потоком уезжающих машин. "Срочная эвакуация",
говорил усиленный голос. "Уезжайте немедленно." Машина притормозила перед их
домом, повторив приказ отдельно только для Эда, и он помахал в ответ и
серьезно кивнул, указав в сторону дома, показывая, что кто-то еще внутри.
Пожарка двинулась дальше. Он посмотрел на свое барахло, разбросанное на
лужайке. Уже не было времени перепаковывать вещи. Ее слово оказалось
последним.
Он мельком увидел ее, появившуюся в дверях и надевающую жакет, с
ключами в руках. Настало. Они уезжают. Вот тебе и уступки. Вот тебе и
справедливость. Но вдруг она остановилась, повернулась и побежала в кухню за
какой-то забытой вещью.
Именно тогда его озарило последним жизненно важным озарением. Он нырнул
в кусты, где заметил в грязи шар для боулинга. Почистив его рукавом рубашки,
он заторопился к машине. Он отстегнул попугайчиков и вытащил их, заменив их
на сидении шаром в сумке, ожидая услышать, как захлопывается дверь, потом
пробежал шесть ярдов вверх по дорожке, где осторожно поставил клетку на
бетон. Вернувшись к машине, он поправил ремень на шаре, затянул его покрепче
и застегнул.
Он забрался в Эскорт и завел двигатель как раз тогда, когда Лайза вышла
из дома с сумкой через плечо, захлопнув за собой дверь и задвинув засов.
Должно быть, она слышала последнее предупреждение, потому что почти бежала,
когда миновала клетку с попугайчиками, даже не заметив ее в спешке и в
страхе. Она сильно дернула дверцу, чуть не сорвав ее с петель, и когда
включился внутренний свет взглянула на заднее сидение, где был надежно
закреплен шар для боулинга, уютно утонув на мягком сидении. Вид шара ее,
похоже, смутил, словно это была в высшей степени чужая вещь, что-то за
пределами ее опыта. Выражение смущения сменилось чем-то опасно похожим на
смирение, и он немедленно почувствовал сожаление от своего маленького
розыгрыша.
"Просто ребячество", пробормотал он, но она уже освободила защелку
ремня безопасности, вытащила шар из его сумки, которую открыла одним быстрым
движением, и понесла его на улицу. Эд выбрался наружу, не совсем понимая,
как реагировать, думая, что, может быть, она совершенно сошла с катушек и
попросту уйдет в ночь.
Улица была пуста от машин. Они, очевидно, были последними оставшимися в
покинутом квартале. Лайза проворно вышла на середину, где остановилась,
занесла руку за спину и швырнула шар с восьмеркой вниз по шершавому
асфальту. Эд увидел, как он попал в выбоину, которая отразила его к обочине.
Шар отскочил, подпрыгнул несколько раз, потом врезался в ближайшие
поваленные мусорные баки Бордов со звоном крушения поезда тихой ночью. Он
увидел, как шар еще раз подпрыгнул, как центробежная сила прижала его к
обочине на стремительном пути вниз.
Он вдруг понял, что наступила тишина. С холма больше не доносился шум,
ни визга, ни криков, просто тишина, как в глазе тайфуна. В отдалении гудели
клаксоны, орда машин двигалась вдоль Гризли-пик или вниз в Марин,
направляясь к Окленду, Ричмонду, или к фривеям. Лайза медленно вернулась к
машине, пройдя мимо и даже не взглянув на него. "Потрясный шар", услышал он
ее слова, но в голосе не было ни возмущения, ни шутливости. Она казалась
просто усталой. Он почувствовал желание подбежать к ней, пасть на колени,
отречься от всего. Но она сейчас не в том настроении. Не сейчас. Если
вселенная позволит ему какую-то слабость, он подумает об этом потом.
Она подхватила птичью клетку оттуда, где она стояла на дорожке и
осторожно поставила в машину, потом устало забралась на переднее сидение и
застегнула ремень, ожидая его. В воздухе над холмами появилось красное
свечение, и он сразу подумал, что это лазерный свет пришельцев, пронзающий
небо, но потом понял, что это всего лишь заря, что солнце встает для теплого
и безоблачного осеннего утра. Он прошел по лужайке, покрытой разбросанным
мусором их жизни - их обоих жизней, ибо у Лайзы тоже нет шансов вернуть
собственное барахло в машину с того места, куда он его вывалил.
Звук громкоговорителя вновь заквакал с дороги, прервав его размышления.
Если пожарка делает тот же круг, как и прежде, то доберется сюда секунд
через тридцать...
Он забрался в машину рядом с ней, выехал задом на дорогу и направился
вниз по холму и за угол к Гризли-Пик, где сразу увидел впереди на улице
какую-то активность - машины остановились, люди в форме расхаживали среди
них, наклоняясь к опущенным стеклам и что-то говоря эвакуируемым. Первая
машина в очереди развернулась и поехала обратно на холм, проехав мимо них.
Лицо водителя, ясно видимое в свете панели управления, было полно ярости,
словно его оскорбили донельзя.
"Что еще за чертовщина!", спросил Эд, но Лайза не отозвалась.
Попугайчики весело чирикали на заднем сидении. Он опустил стекло и кивнул
офицеру, очевидно, пожарному, который сошел с обочины и направился к
Эскорту.
"Вы, ребята, можете ехать домой", сказал он. "Развлекуха кончилась.
Извините за панику."
"Кончилась?", переспросил Эд. "Что это было, черт побери?" Все впустую,
подумал он. Но потом он глянул на Лайзу и понял, что не все впустую, ему не
так повезло. Наступил конец мира, так или иначе. Пришельцы победили без
единого выстрела. "И что же за свистопляска была на холмах?"
"Что-то вроде представления артистов из Калифорнийского." Человек пожал
плечами. Он казался вежливым. Ясно, что он далеко не рад подняться так рано,
а теперь он смотрел на эдову рубашку для боулинга, словно не вполне понимал,
почему Эду захотелось надеть ее вот так, поверх свитера.
"Артистов?", переспросил Эд. Изумительно!
"Ага. Они не оформили разрешения. Куча звукового оборудования и
какого-то голографического хай-тека, они завезли все на холмы по боковой
дороге. Просто отмочили шутку."
Лайза вдруг засмеялась, качая головой, словно наконец уловила смысл
розыгрыша. Явно озадаченный пожарный слегка нагнулся, чтобы взглянуть на
нее.
"Сегодня тридцатое октября", сказала она и снова засмеялась, качая
головой, словно это объясняло все.
Эд благожелательно похлопал ее по бедру. Похоже, она сдвинулась. И это,
конечно, его вина. Его ответом на предполагаемое вторжение пришельцев
явилось нападение на собственную жену коварным и неожиданным способом.
"Извините?", сказал пожарный.
"30 октября 1938 - той ночью Орсон Уэллс отколол шутку с радиопередачей
"Война миров"."
Человек выглядел так, словно его стукнули обухом. "Треножники! Он
сделал то радиошоу! Ну, черт побери!"
Он засмеялся и отступил от машины, жестом пустив Эда вперед. За ними
уже стояли другие машины и Эскорт блокировал движение. Они легко
развернулись и направились обратно на холм. Лайза продолжала посмеиваться. В
открытое стекло Эд услышал, как пожарный выкрикивает известие одному из
товарищей; загадка разрешилась ко всеобщему удовлетворению. Он свернул в
свой квартал и меж двух домов бросил взгляд на восточное небо, уже сияющее
розовым цветом. Высокие дома и деревья на обочине еще затеняли улицы и
пешеходные дорожки и утро еще полнилось мраком.
Он почувствовал, что Лайза смотрит на него и глянул в ее сторону,
словно проверяя свое слепое пятно со стороны пассажирского сидения, хотя
здесь и не было проулка. Она действительно смотрела на него с выжидательной
улыбкой на лице, словно поняла шутку и хотела бы знать его реакцию, и когда
их глаза встретились, она снова залилась смехом. "Ты должен признать, что
это забавно", сказала она, с изумлением качая головой. "Я имею в виду
розыгрыш." Попугайчики на заднем сидении снова начали радостно верещать,
словно им в кайф признать что угодно.
Эд попытался засмеяться, но испускаемые им звуки были не настоящими, и
он резко замолчал. Поездка домой длиною всего в полмили казалась сейчас
вечностью, но он все-таки страшился прибытия. Но уже впереди появился их
тупик, и, повернув машину к дому, он увидел в сумерках раннего утра дальше
всех укатившийся мусорный бак Бордов, лежащий в канаве. Рассыпанный и
раздавленный машинами мусор пятнал улицу рядом. Он снова взглянул на Лайзу.
На ее лице витала красивая полуулыбка, которую невозможно было прочесть. Он
чуть притормозил, проезжая мимо поваленного мусорного бака, потом указал в
сторону холмов, согнулся и выглянул вверх. "Что это?", спросил он, точно
зная, что это такое - вертолет программы новостей, низко летающий над лесом.
Лайза выглянула в окно, чуть отвернувшись, и он в это мгновение
скосился в боковое зеркало, глядя назад в никелированный зев мусорного бака
Бордов, смотревший вверх, словно желающий поймать первые лучи утреннего
солнца, как пылающее металлическое гало. Внутри наполовину полного бака
лежал выброшенный шар для боулинга, сияющая черная дыра на фоне белой авроры
пакета с кухонным мусором.
Конец.
Популярность: 11, Last-modified: Sun, 16 May 2004 16:02:32 GmT