--------------------
Ллойд Биггл-мл. Самая усталая река.
Пер. - Т.Васильева, А.Шаров.
Lloyd Biggle, Jr. The Weariest River.
--------------------
ОН ДАЛ КЛЯТВУ ОХРАНЯТЬ БОЛЬНИЦУ И ПОМОГАТЬ СПАСЕНИЮ
ЖИЗНИ ЛЮДЕЙ, НО ВРАГИ УЖЕ ПРОБРАЛИСЬ ВНУТРЬ...
За спиной послышался знакомый скрип колес. Карлтон Коннеджер
машинально отступил в сторону и прижался к стене. Мимо него по коридору с
легким жужжанием двигалась больничная каталка с полулежащим на ней
пациентом. Внезапный испуг промелькнул в глазах больного, когда перед ним
появилась на миг фигура Коннеджера. Еще раз скрипнули колеса, и каталка
исчезла за углом, где размещался центр гидротерапии.
Коннеджер хмуро посмотрел ей вслед. Он никогда не слышал, чтобы
кому-то из пациентов не нравились водные процедуры, а этот явно испытывал
панический страх. Но когда на минуту остановившись у открытой двери
центра, Коннеджер заглянул внутрь, старик Мэннингэн, гидротехник, тоже
испуганно вздрогнул и, не сразу узнав его, еще некоторое время с тревогой
оглядывался кругом своими близорукими глазами.
Все находящиеся здесь, и пациенты, и персонал, были испуганы.
Некоторых из них вообще не покидал ужас, особенно тех, кому раньше не
приходилось испытывать этого чувства.
Снова заскрипели колеса. Коннеджер отступил в сторону. Еще один
пациент, лежа на каталке, посмотрел испуганно. Коннеджер проводил его
взглядом и медленно двинулся дальше.
Когда он зашел на склад, Ритала Мелмэнн Дэнвист с беспокойством
оглянулась на него и спросила, недовольно нахмурившись:
- Ну, что там еще?
- Нашли пропавшие шприцы? - как можно непринужденнее осведомился он.
- Послушайте, никто тут годами не пользовался этими шприцами. Я
совершенно уверена, что их просто списали, и задолго до того, как я пришла
на эту мерзкую работу. А теперь они хотят все навесить на меня, в первую
же инвентаризацию! Так что я влипла, - она подняла на него полные тревоги
глаза: - Что же теперь будет?
Коннеджер облокотился о стойку.
- Служба общественной безопасности считает, что их исчезновение
связано с торговлей наркотиками, но я не согласен. Вам известно, что в
аптечном отделении пропало несколько литров тарменола?
Она застыла в изумлении.
- Тарменол - это сильнодействующий барбитурат для внутримышечного
впрыскивания, - продолжал он. - Пять кубиков могут убить совершенно
здорового человека.
Коннеджер направился к выходу, остановился в дверях и оглянулся. Ее
глаза до-прежнему смотрели тревожно, но их выражение почти неуловимо
изменилось.
- Исчезнувшие шприцы были рассчитаны как раз на пять кубиков, -
сказал он.
Коннеджер направился в аптечное отделение, где полным ходом шла
лихорадочная инвентаризация. Пригласили даже специалиста со стороны,
которому надлежало учесть и переписать все имеющиеся в наличии
лекарственные средства. По дороге он услышал, как в кармане дважды пискнул
передатчик. Он достал рацию, настроил и устало сказал:
- Служба безопасности, Коннеджер на связи.
- Чувствуется, что вы очень устали, - ответил приятный голос.
- До смерти, - рассеянно брякнул Коннеджер.
Послышался дружелюбный смешок.
- Здесь не лучшее место для таких выражений. Вы всю ночь провели на
ногах?
- Я бодрствую вот уже двое суток подряд.
Снова смешок.
- Директор согласился принять депутацию пикетчиков. Он бы хотел,
чтобы присутствовали и вы.
- Скажите доктору Альфнолу, что я сам организую эту встречу. Не
хватало еще, чтобы кто-нибудь из этих юнцов протащил в здание больницы
бомбу.
Он переключил передатчик на другую волну.
- Говорит Коннеджер. Прошу доложить обстановку в отделении
эмоциональной терапии.
Другой голос, твердый и четкий, произнес:
- Больных много, и они продолжают поступать. Практически полная
нагрузка, но пока все в порядке.
Коннеджер положил передатчик в карман и направился в отдел
безопасности, вспоминая тот приятный жизнерадостный и участливый голос,
который слышал несколько раз на дню из директорского кабинета. Он никогда
не встречался с его обладательницей, но подозревал, что это, вероятнее
всего, какая-нибудь невзрачная старая дева.
Опять проскрипели колеса. Коннеджер отступил в сторону. Повезли еще
одного испуганного больного.
Коннеджер встретился с депутацией пикетчиков у главного входа.
Демонстранты заметно поутихли, они выглядели куда более усталыми,
голодными и измученными, чем утром, когда рьяно размахивали своими
плакатами: "Требуем достойной смерти!", "Дайте нам умереть без
свидетелей!", "Больницам - да, цирку - нет!", "Естественная смерть -
оскорбление рода людского!". Некоторые из этих лозунгов успели
поистрепаться и обвиснуть.
Как и другие пикетчики, члены депутации были молоды (всем не больше
двадцати) и выглядели откровенными неряхами. Коннеджер попросил у них
личные карточки и с серьезным видом занес их имена в свою записную книжку.
Лайнар Дэб-375, высокий нескладный парень с лицом, усыпанным юношескими
прыщами. Джолан Силл-264 - здоровяк с близорукими глазами навыкате, с едва
заметными стеклышками контактных линз. Стел Мур-973 - молоденькая девица с
мальчишеской фигуркой, взъерошенными волосами и чумазым лицом, но явно
более воспитанная, чем ее приятели. Стел и Джолан были облачены в
эластичные костюмы, которые два-три года назад были особенно модны у
подростков. Вероятно, понижение университетских стипендий не давало
возможности приодеться более современно. На Лайнаре была темная роба. Он
или где-то работал, или, по крайней мере, делал вид, что работает.
Директор больницы, Марнодорф Хардли Альфнол, ждал их в кабинете
Коннеджера. Когда они вошли, он встал и взглянул на молодых людей с
неприязнью и подозрительностью, словно эти безобидные существа могли
действительно представлять какую-то угрозу всей его больнице (разумеется
за исключением покойницкой). Коннеджер, представив друг другу собравшихся,
предложил садиться.
Облокотившись на стол Коннеджера, директор многозначительно
откашлялся.
- Вы... эти... из комитета, да? Чем могу служить? - спросил он.
Директор, видный мужчина с солидным брюшком, выглядел чрезвычайно важно.
Он был выдающимся медиком, прекрасным руководителем и замечательным
гражданином, но принадлежал к другой среде и другой эпохе. Парни задиристо
оглядели его, а девушка, не спускавшая с директора глаз с того момента,
когда они вошли в комнату, слегка подалась вперед и заговорила:
- Вы в состоянии создать своим пациентам такие условия, чтобы они
имели возможность умирать с достоинством и в спокойной обстановке, - вот
чем вы можете служить.
Альфнол снова откашлялся.
- Мои юные друзья, призвание всех, кто работает в этом заведении, -
жизнь, а не смерть. Лечение больных, реанимация жертв несчастных случаев,
исправление оплошностей природы. Наконец, поддержание в людях жизни и
вселение надежды на будущее. Вот круг наших обязанностей. Смертность среди
наших больных - не более пяти процентов. Закон предписывает нам поступать
с этими немногими несчастными именно так, как мы поступаем. Человек
подходит к своей последней черте - и тут наши обязанности заканчиваются.
Мы отправляем его, или ее, в отделение смертников, как того требует закон.
Вам следовало бы пикетировать законодательные органы.
- Что мы и делаем, - отвечала девушка. - Но там нам, конечно же,
говорят, что все законы, касающиеся медицины, издаются только по
рекомендации врачей. - Она на минуту умолкла. - Был такой врач по имени
Гиппократ. Вы, наверное, слышали о нем. Так вот, он говорил: "Там, где
процветает медицина, процветает и человеколюбие". Если в вашей больнице,
как вы заявляете, процветает врачебное искусство, то человеколюбие должно
заставить вас нарушить закон, дабы не допустить этой так называемой
"естественной" смерти в бесчеловечных условиях.
Директор криво усмехнулся.
- И это говорится тем, кто всецело посвятил себя исцелению больных,
возвращению их к жизни? Вы требуете от них доказательств любви к человеку?
- Любящий человека любит всех людей, - с горечью произнесла девушка.
- Здоровых, больных и умирающих тоже. Пойдемте в отделение безнадежных, и
вы сможете продемонстрировать свое человеколюбие, прекратив мучения
находящихся там больных.
- Как бы мы ни одобряли ваших устремлений, мы обязаны соблюдать
закон, - отрезал Альфнол.
Разговор продолжался, но Закон незримой тенью довлея над его
участниками. В конце концов молодые люди поднялись и, явно
неудовлетворенные, направились к выходу. Коннеджер вышел вместе с ними и
проводил через многочисленные пропускные пункты к главным воротам.
Охранник открыл их, и когда пикетчики бросились к своим товарищам, чтобы
узнать об итогах переговоров, Коннеджер отрывисто бросил членам депутации:
- Я хочу кое-что вам показать.
Он повернулся и зашагал по аллее вдоль больничной ограды. Члены
депутации последовали за ним. Он мог бы сократить путь, пройдя напрямик
через всю территорию больницы от своего кабинета, но не хотел раскрывать
этим неумытым юнцам систему внутренней связи, дабы не давать повода для
критики, - этого следовало всячески избегать. У любого руководителя есть
враги, а у нового начальника службы безопасности больницы их больше чем
достаточно.
Они обогнули угол, прошли почти через весь парк и добрались, наконец,
до служебного входа, которым редко кто пользовался. Охранник долго с
подозрением вглядывался в них, потом открыл калитку.
- Между прочим, - добродушно заметил Лайнар, когда они еще только
входили в парк, - мы не нуждаемся в подобного рода разминке. Мы и так не
присели вот уже двое суток.
- Я тоже, - угрюмо ответил ему Коннеджер.
Попав на территорию больницы, они обогнули корпуса и подошли к
пустующей подсобке. Караульные, которые время от времени встречались им по
пути, приветливо кивали Коннеджеру. Перед входом в пристройку все
расписались, затем охранник по переговорному устройству отдал на
внутренний пост распоряжение открыть дверь. Коннеджер и молодые люди
прошли по коридору, миновали еще один пост и оказались в вестибюле.
"Центр эмоциональной терапии" - сообщал висевший тут указатель.
Пациенты двигались двумя потоками. Покидающие отделение спускались на
эскалаторах вниз, прибывающие поднимались наверх и спешили занять очередь
у того входа, который соответствовал цвету их талонов.
Пикетчики растерянно взирали на происходящее. Потом они повернулись к
Коннеджеру с выражением немого вопроса на лицах.
- Я хотел показать вам, в чем заключается ваша проблема, - сказал он.
- Наша проблема? - язвительно переспросила Стел.
- Человеческая проблема, если хотите. Пока люди испытывают
потребность в эмоциональной терапии и готовы платить за нее; пока
существуют психиатры, назначающие такое лечение и объявляющие его
необходимым, у нас останутся законы об использовании для этого
естественной смерти. Вот те люди, против которых вам следует устраивать
пикеты.
- Они больны, - с презрением заявила Стел. - Что толку пикетировать
больных людей?
- Тогда пикетируйте их психиатров. Если такой вид терапии необходим,
врачи должны разработать гуманную методику.
Все трое повернулись к нему.
- Послушать вас, так вы на нашей стороне, - заметила Стел.
- Вы когда-нибудь были в палате обреченных? - спросил Коннеджер.
Они покачали головами.
- А мне приходится бывать там как минимум три раза на дню. Вы,
ребята, не можете представить себе, как это тяжко. Да, я на вашей стороне.
Но вы бросаете вызов общепринятой медицинской практике, которая, к
сожалению, существует совершенно легально. Единственный путь положить
этому конец заключается в том, чтобы изменить закон.
- Привлекая внимание общественности, мы окажем давление на
законодателей, - убежденно сказала Стел.
- Более половины тех, чье внимание вы стараетесь привлечь, нуждается
в эмоциональной терапии, с которой вы хотите покончить, - сказал
Коннеджер. - По меньшей мере двадцать пять процентов вовсе не могут без
нее обойтись. Из-за ваших пикетов попечители закрыли амбулаторные клиники,
ограничили прием больных и даже сократили неотложную помощь, но они
никогда не отважатся нарушить режим работы отделений эмоциональной
терапии. Посмотрите на этих пациентов, жаждущих исцеления, а теперь на
тех, кто уходит отсюда.
Они были как бы срезом всего человечества. Одни казались погруженными
в себя, угрюмыми и подавленными; другие пребывали в приподнятом
настроении, болтали без умолку и громко смеялись над собственными
дурацкими шуточками; третьи же ничем особенным не выделялись и, если б они
не находились здесь, в них трудно было бы распознать больных. Почти все
пациенты были вооружены биноклями. Когда подходила их очередь, они заметно
оживлялись, проявляли какое-то болезненное нетерпение - как наркоманы
перед приемом дозы. Ну а те, кто уже прошел лечебную процедуру, выходили с
бессмысленными пустыми глазами. Иногда на их лицах блуждала довольная
улыбка насытившегося человека.
- Теперь вы видите, в чем заключается проблема, - сказал Коннеджер. -
Сумей я найти ее решение, я бы с радостью сообщил вам об этом.
Он провел их назад к служебному входу и ушел. Добравшись до своей
штаб-квартиры, он увидел на мониторах пикетчиков, размахивающих своими
лозунгами; на заднем плане маячил равнодушно наблюдавший за происходящим
работник органов безопасности. Охрана по всей видимости, не испытывала
серьезного беспокойства при виде нескольких мирно шествующих пикетчиков.
Тем более, что ей не надо было отвечать за происходящее внутри больницы.
Коннеджер повернулся к помощнику, следившему за событиями по
внутреннему монитору.
- У Аргорн были какие-нибудь интересные контакты? - спросил он.
- Она редко с кем разговаривает, даже ест в одиночестве.
Неллиси Рудхал Аргорн неторопливо шла по коридору. Крепкая на вид
женщина крупного телосложения, с грузными плечами. Больница нуждалась в
таких сотрудниках. Единственное, чего не могли делать машины - так это
ухаживать за больными. Аргорн делала это очень хорошо. Она была сильной,
но ласковой. Начальство ее ценило и с недовольством отнеслось к тому, что
Коннеджер установил за ней наблюдение.
Перед тем, как войти в плату 9Е, Аргорн остановилась, посмотрела
прямо перед собой, потом обернулась. Ассистент переключил монитор на
другую камеру. На экране показалась Аргорн, которая медленно шла по палате
вдоль ряда саркофагов. Сотрудники больницы прозвали их "гробами" - системы
поддержания жизнедеятельности безнадежно больных. Это были ящики с
прозрачными выпуклыми крышками, которые захлопывались, когда пациентам
необходимо было дать кислород. Они были оснащены сложной электронной
аппаратурой, позволяющей контролировать жизнедеятельность организма
больного и обеспечивать его питанием и необходимыми лекарствами. В случае
достаточно серьезного отклонения от нормы система давала сигнал.
Аргорн несколько раз останавливалась, чтобы взглянуть на пациентов. И
наконец, снова опасливо оглядевшись вокруг, она задержалась возле
саркофага, где находилась больная 7-Д-27-392А. Помощник включил
секундомер. Аргорн простояла там пять минут семнадцать секунд, выполняя
при этом обычную работу санитарки. Она промокнула пациентке лицо,
проверила работу всех систем, поправила подушку, разгладила покрывало и,
убедившись, что больная дышит ровно и спокойно, еще целых две минуты
просто смотрела на нее.
Коннеджер набрал данные на пациента 7-Д-27-392А и начал внимательно
изучать их: "Рителла Даунли Смитсон, вдова. Возраст - 102 года, диагноз -
опухоль Ретланда, излечимая при раннем выявлении. Показатель шкалы,
прогнозирующей ухудшение состояния, упал ниже 20%". В отделение обреченных
ее отправят тогда, когда этот показатель достигнет нулевой отметки. У нее
не было ни одного родственника, никто ее не навещал. Однако Аргорн
проявляла к ней повышенное внимание, и Коннеджер попросил выяснить
причину.
Карманный передатчик Коннеджера пискнул два раза. Он достал его,
настроил и ответил:
- Служба безопасности больницы, Коннеджер слушает.
- Чрезвычайное заседание правления, - произнес чарующий голос. - Они
хотят видеть вас.
- Все хотят видеть меня, - устало сказал Коннеджер. - Это, наверное,
потому что я такой симпатичный.
Снова теплый смешок.
Правление состояло из врачей разных специальностей. Они были
великолепными специалистами, но, занимаясь вопросами безопасности,
практически полностью утратили свою квалификацию. Когда Коннеджер вошел в
комнату, все выжидающе посмотрели на него. Прежде чем сесть, он пустил по
кругу пачку отчетов.
- Свою оценку создавшейся обстановки я изложил в письменном виде,
господа, - сказал он. - Я не вижу причин менять хотя бы один пункт тех
рекомендаций, которые вы получили от меня на нашем последнем совещании.
Угрозы со стороны пикетчиков для больницы нет. Эти молодые люди не
собираются брать здание штурмом. По их мнению, они больше вашего
обеспокоены судьбой пациентов, поскольку включают в их число и смертельно
больных; вы же, как они считают, этого не делаете. Да, серьезная опасность
для пациентов действительно существует, и ваша тревога оправдана, но
опасность эта таится внутри больницы.
Доктор Альфнол с недоверием сказал:
- После того что произошло в последние три дня, вы все еще думаете,
будто пациентам грозит опасность со стороны сотрудников и персонала?
- Да, сэр. Из-за небрежного подбора кадров, из-за инвентаризаций,
проведенных до того, как меня перевели сюда. Я высказал свои рекомендации
в этом докладе и повторяю их устно. Сократите внешнюю охрану до разумного
минимума и позвольте мне ввести своих людей в здание, туда, где они
нужнее.
- Вам известно, что с полудня число пикетчиков удвоилось?
- Да, сэр. Но я никогда не видел более мирного пикета. Они угрожают,
стараясь привлечь внимание общественности к тому, что считают серьезной
моральной проблемой. И вообще, господа, разве они не выполняют полезную
социальную функцию? Им удалось напугать всех в этой больнице. А кто из вас
вспомнит, когда он в последний раз испытывал страх? Происходящая время от
времени в вашем организме бурная эмоциональная реакция необходима для
здоровья. Если она проявляется довольно часто, то не надо прибегать к
помощи эмоциональной терапии. Спросите своего психиатра.
Несколько врачей смотрели на него полными гнева глазами - и это, как
отметил про себя Коннеджер, была еще одна здоровая эмоциональная реакция.
- Угроза пациентам таится внутри больницы, - повторил он. - Я не
обнаружил никаких следов пропавших шприцев, не нашел никаких объяснений
недостаче лекарств, а масштабы этой недостачи пугающие. Я не знаю, сколько
у нас надежных сотрудников, потому что не была проведена тщательная
проверка на том этапе, когда их нанимали на работу. Я требую разрешения
ввести моих людей в здание.
- Вы все еще подозреваете Аргорн? Ее начальство считает, что это
несерьезно.
- Аргорн не так давно взяли, сэр, поэтому ее данные можно проверить.
Она лжет абсолютно во всем, за исключением пола и местожительства. Мне бы
хотелось выяснить, почему она это делает. Спросить ее об этом прямо я не
могу. Она сразу догадается, что попала под подозрение. Если у нее есть
сообщники, я хочу с ее помощью выйти на них.
- Чушь! - пробормотал доктор Альфнол.
- Нет, сэр. Ложь - достаточно серьезная причина, чтобы внимательно
наблюдать за Аргорн. Это моя работа. Я даю вам свои рекомендации по
вопросам безопасности. И это тоже моя работа.
- Ну что ж, хорошо, Коннеджер, - директор не горел желанием
испытывать страх, каким бы полезным терапевтическим средством, по мнению
его коллег-психиатров, тот не был, - мы рассмотрим ваш доклад и дадим вам
знать.
Уже почти стемнело, когда Коннеджер покинул здание. Он медленно
направился к главным воротам, постоял рядом с охранниками, наблюдая за
пикетчиками. Две темноволосые девушки, шедшие в затылок друг дружке, с
любопытством посмотрели на него и отвели глаза. Сейчас здесь безучастно
стояли уже два агента органов безопасности. Охрана удвоила свои силы.
- Эти ребята не должны блокировать ворота, - сказал он.
Работники органов безопасности изумленно посмотрели на него.
Посетители в больницу не допускались, и вот уже три дня воротами никто не
пользовался. Коннеджер дал знак, чтобы ему их открыли.
- Главное, - сказал он, - твердо стоять на своем.
Он вышел на аллею и двинулся вдоль строя пикетчиков, останавливаясь,
чтобы пошутить с кем-то или задать какой-нибудь вопрос. Было уже довольно
темно, и некоторые ребята держали в руках факелы.
Наконец он добрался до одной из темноволосых девушек. Она тихо
заговорила:
- Стел все устроила. Полный порядок.
- Хорошо. Передай ей, чтобы не опаздывала. Все зависит от времени.
- Нам бы тоже хотелось пойти.
- Нет. И без того риска хватает, а то мы вместо дела будем заниматься
одной конспирацией.
Он пошел дальше, к другой темноволосой девушке, и сказал ей о том,
что пикетчики заблокировали ворота. Потом он вернулся назад и подал
охраннику знак, по которому те открыли для него калитку. Пикетчики сразу
же разбили свои ряды на две дуги и освободили подъезд к воротам.
- Как это они выполняют все, что вы им велите? - спросил один из
охранников.
- Я не забываю сказать "пожалуйста", - ответил ему Коннеджер.
Он вернулся в свою штаб-квартиру. Доктор Альфнол ждал его там,
беседуя с одним из помощников.
- Где вас носило? - грубовато спросил он.
- Убеждал пикетчиков не блокировать главные ворота.
- А... Правление отклонило ваши рекомендации. Сейчас пикетчиков
больше, чем было днем. Пусть ваши люди остаются снаружи.
- Сэр, - сказал Коннеджер, - меня беспокоит отделение безнадежных.
Разрешите мне ввести несколько человек, чтобы хотя бы там обеспечить
максимальную безопасность.
- Правление иначе оценивает обстановку. Держите ваших людей на улице.
Директор ушел. Коннеджер сказал помощнику:
- Пойду немного отдохну. Звоните мне, если что.
Он вернулся в свой кабинет, растянулся на неудобном топчане и
попытался заснуть. Ровно в десять он уже снова был на ногах - надо было
проверить караулы.
В здании царила тревожная тишина. Больничная жизнь шла своим чередом,
и за исключением нескольких сиделок, время от времени переходивших из
одной палаты в другую, Коннеджер никого не встретил. Правда, он обратил
внимание на то, что не слышит скрипа колес больничных каталок, самого
привычного звука современной больницы. Обычно нескольких пациентов всегда
куда-нибудь возили в промежутке между ужином и завтраком, а сегодня не
провезли ни одного.
Он спустился на первый этаж и сказал в передатчик:
- Я иду проверять внешние посты. Меня не будет на связи минут
тридцать-сорок.
- Здесь все спокойно, - ответил его помощник.
- Что поделывает Аргорн?
- У нее сейчас перерыв.
- Хорошо. Я выйду на связь как только вернусь в здание.
Коннеджер свернул в узкий ведущий к выходу коридор, где не было
телекамер. Открыв редко кем используемую наружную дверь, он вышел и снова
закрыл ее. Затем натянул резиновые перчатки. Отперев и откинув
металлическую крышку служебного люка, залез внутрь, а потом задраил ее за
собой. Освещая путь висящим на груди фонариком, он стал осторожно
спускаться по лестнице на самый нижний этаж здания. Вскоре он оказался в
другом коридоре, тоже не оборудованным камерами, подошел к квадратной
металлической двери и открыл замок. Перед ним вытянулся тоннель, который
вел в здание подстанции. Тоннель был низкий, наполовину загроможденный
трубами, но по нему вполне можно было пройти.
Добравшись до конца, Коннеджер открыл дверь и вошел в помещение
подстанции. Теперь он находился за пределами больничной ограды, вне
кордона охранников. Старые паровые котлы больше не использовались, их
держали на случай аварии. Ночного сторожа здесь не было. Коннеджер
направился прямо к выходу и открыл дверь. За ней стояла Стел и с ней
одиннадцать тщательно подобранных товарищей.
- Пять девушек и семь парней, - сказала она. - Лучше быть точной. А
вы опоздали.
- Я пришел на минуту раньше, - ответил Коннеджер. - Итак, пять и
семь, все верно. А теперь идемте.
Он раздал всем резиновые перчатки, и они с трудом, неумело, принялись
натягивать их на руки. Потом он провел ребят внутрь и закрыл дверь.
Когда Коннеджер вылез из служебного люка, часы показывали 22:44. Он
опустил крышку и отправился на разведку. Двенадцать пикетчиков оставались
в это время в люке на металлической лестнице.
- Говорит Коннеджер, - сказал он в передатчик.
- Пока все спокойно, - ответил его помощник.
Он вернулся к люку, выпустил пикетчиков и провел их через коридор на
склад.
- Здесь вы найдете форму, - сказал Коннеджер. - Переодевайтесь.
Он оставил их и пошел осмотреть это крыло здания - поднялся по
лестнице, прошел по коридору, спустился вниз. Дверь в конце коридора
открылась, появилась группа медсестер и сиделок. Коннеджер сосчитал их,
когда они проходили мимо, кивая ему головой. Младший и средний медперсонал
отделения безнадежных. В 23:00 - у них начинается перерыв. Они шли
гурьбой, и их не волновало, что никому не нужные умирающие существа
остаются совсем одни без всякой опеки. Персонал всегда уходил вовремя, не
задерживаясь.
Как только они скрылись за углом, Коннеджер открыл дверь склада.
Вышли пикетчики, облаченные в форму среднего медперсонала... Он передал им
коробку, которая была спрятана за огромными контейнерами. В коробке лежали
две большие упаковки шприцев для подкожных вливаний. Каждый шприц, заранее
наполненный самим Коннеджером, содержал пять кубиков тарменола.
Смертельная доза сильного барбитурата.
- Вы должны во что бы то ни стало вернуться к этой двери ровно в
четверть двенадцатого, - сказал он.
Он открыл дверь и быстро выпустил пикетчиков, потом снова закрыл ее и
запер. Затем он вытащил передатчик.
- Я иду в отделение безнадежных, поднимусь в центр эмоциональной
терапии. Запишите, что я прервал связь.
- Хорошо. Пока все спокойно.
- Я сменю вас в полночь. Вам надо вздремнуть.
- Уж это точно!
Коннеджер поднялся по лестнице, открыл дверь и запер ее за собой. Три
шага отделяли его от кабинетов, где шли сеансы лечения методом
эмоциональной терапии.
Балконы ярусами поднимались вверх. Здесь сидели психические больные и
неотрывно смотрели вниз, на арену. У большинства были бинокли. А на арене
рядами лежали смертельно больные люди и умирали естественной смертью, как
того требовал закон; умирали в агонии, без всякой медицинской помощи. Их
извивающиеся тела корчились от боли, гулко отдавались стоны, крики и
вопли. А пациенты отделения эмоциональной терапии - душевнобольные люди,
которых общество изолировало от боли, страха, от всяких, по его мнению,
вредных сильных переживаний и которым теперь показывали предсмертную
агонию, называя это терапевтическим лечением. На них изливался адский
поток человеческих мучений. Они сидели не шевелясь, полностью погрузившись
в созерцание ужасающих страданий обреченных людей, корчившихся в
предсмертных судорогах ради того, чтобы другие несчастные, лишенные
возможности испытывать эмоциональные переживания, могли существовать.
Кровати с умирающими пациентами стояли внизу двумя рядами,
разделенными проходом для медперсонала. Те психические больные, кому
прописали более сильные эмоциональные нагрузки, ходили вдоль прозрачных
стен с обеих сторон каждого ряда. Время от времени они вплотную
прижимались к пластиковому барьеру и с выражением исступления на лицах
наблюдали муки смерти.
Коннеджер всегда смотрел на эту сцену с чувством бессильной,
оставлявшей в нем жгучую боль, ярости. Но в эту ночь его не покидало
тревожное напряжение. Шесть пикетчиков, облаченных в одежды среднего
медперсонала больницы, шли вдоль рядов кроватей. На парнях были
светло-голубые брюки, куртки и шапочки; на девушках - такая же форма, за
исключением традиционного головного убора медсестер. На всех были
хирургические маски. В соседней палате действовали еще шесть человек. У
каждого было пятнадцать минут, чтобы дойти до конца своего ряда и
вернуться. Стел предупредила их. Пикетчиков было трудно отличить от
настоящих медсестер, выполняющих свои обычные обязанности: одному пациенту
протирали лицо, другому поправляли подушку, выпрямляли скрюченные ноги,
накрывали измученное тело, а под конец вводили в мышцу предплечья пять
кубиков тарменола.
Каждый из ребят должен был обойти двадцать пациентов - всего двести
сорок человек в двух палатах. В отделение эмоциональной терапии поступали
только те больные, чья смерть сопровождалась наиболее бурными агониями.
Тем же, кому посчастливилось умереть без особых мучений, предоставлялась
возможность принять смерть без свидетелей.
Коннеджер оглянулся на санитаров психиатрической службы. Они ничего
не замечали, потому что смотрели на своих пациентов, а не на страдальцев,
игравших роль лекарства в этой процедуре. Он не увидел ни одного
психиатра. Они редко заглядывали сюда в этот час, хотя сеансы
эмоциональной терапии проводились круглосуточно, - мучения умирающих людей
не прекращались ни на миг.
Коннеджер переключил свое внимание на одного из переодетых
пикетчиков. Его действия выглядели уже вполне профессионально - доведенные
до автоматизма равнодушные движения медицинского работника, занятого
обычным делом и знающего, что глубина мучений несчастных не изменится
независимо от того, будет он сочувствовать им или нет. Его левая рука
касалась лба, расправляла одеяло, а правая тем временем вводила в мышцу
иглу шприца, впрыскивая снадобье, потом выдергивала иглу и клала шприц
обратно на небольшую тележку, которую он толкал перед собой. Орудие смерти
было почти незаметно.
В другом проходе одна девушка добралась до конца ряда и направилась
назад. Коннеджер взглянул на часы. Ребята действовали быстрее, чем он
ожидал.
С волнением он взглянул на пациентов, которым уже сделали укол. Если
реакция на лекарство наступит слишком быстро и их агонизирующие тела
затихнут до того, как пикетчики выйдут из комнаты, произойдет катастрофа.
Психические больные непременно взбеленятся. Коннеджер уже однажды наблюдал
подобный бунт, когда на арене скончались сразу трое, лишив таким образом
пациентов отделения эмоциональной терапии полноценного сеанса.
Но реакции не было - пока не было. Семь минут. Все пикетчики шли уже
в обратном направлении, обрабатывая пациентов противоположного ряда. Пять
минут. Четыре.
Коннеджер покинул балкон и прежним путем отправился в главное здание
больницы. Когда он открывал вторую дверь, прозвучал сигнал общей тревоги.
Не обращая на него внимания он хладнокровно запер за собой дверь, бегом
спустился по лестнице и, отперев склад, пошел открывать ту дверь, через
которую проникли пикетчики.
Стел и еще одна девушка вышли, еле волоча ноги. Обе сорвали с себя
маски: девушка прижала свою ко рту, сдерживая рвоту. Их бледные лица были
усеяны капельками пота. Коннеджер проводил их на склад, и они, не успев
закрыть за собой дверь, принялись срывать униформу. Быстро прошел один из
парней и тоже исчез в комнате. Потом еще один. Остальные в спешке догоняли
своих товарищей. Коннеджер насчитал двенадцать человек и запер дверь.
Пошел к служебному люку и откинул крышку. Переодевшись, пикетчики один за
другим быстро подходили к люку и спускались вниз. Коннеджер влез
последним, предварительно закрыв дверь склада и выбросив униформу в люк
прачечной. Спустя несколько минут он привел пикетчиков к тоннелю, и они
начали поспешно пробираться через него.
Он достал из кармана передатчик, который издал резкий и громкий
сигнал еще до того, как Коннеджер настроил его.
- Коннеджер слушает.
- ЧП! - задыхаясь от волнения, проговорил его помощник. - Пикетчики
подняли бунт. Аргорн отключила систему жизнеобеспечения у пациентки
7-Д-27-392А. Директор хочет видеть вас.
- Что касается пикетчиков - это пустяк. Вы взяли Аргорн?
- Да, но...
- Значит, пусть у врачей болит голова. Мы свое дело сделали. Скажите
директору, чтобы весь находящийся в больнице персонал спустился в
отделение безнадежных, пусть медсестры этого отделения оторвут задницы от
стульев и отправляются на свои рабочие места. Срочная тревога! Сообщение
только что поступило, и я сам займусь им. О пикетчиках забудьте, меня не
вызывайте.
Он положил передатчик в карман и, пригнувшись, вошел в тоннель. Когда
он вывел пикетчиков из здания подстанции, они сняли перчатки и возвратили
их ему.
- Это было ужасно, - сказала Стел. А потом добавила: - Спасибо.
- Обойдите здесь и присоединяйтесь к своим, - отрывисто сказал
Коннеджер.
Они растворились в ночной темноте.
Коннеджер вернулся назад, запер все двери, уничтожил следы. Он бросил
в печь для сжигания мусора перчатки и смотрел на них, пока те не исчезли в
огне. Потом он вылез через люк на первый этаж здания и достал передатчик.
- Все в порядке, - сказал он. - Кем бы они ни были, но они удрали.
Где мои люди?
- Все направились в отделение безнадежных.
- А что с бунтом?
- Они продолжают шуметь и бросают через ограду какие-то горящие
штуковины. Но, я думаю, ничего страшного.
- Тогда я иду в отделение обреченных.
Он убрал передатчик и пошел быстрым шагом, стараясь не поддаваться
усталости. В эту ночь ему опять не придется спать, но потом он сможет
пойти домой и завалиться в постель. Впервые за трое суток.
Лицо директора было пепельно-серым.
- Они умерли! Их всех угробили!
- Не умерли, - поправил его Коннеджер, - а убиты.
Доктор Альфнол утратил дар речи и только яростно задвигал челюстью.
Потом его начало трясти.
- Вы начальник службы безопасности. Где вы были?
- Я начальник, - с горечью сказал Коннеджер, - на каждую рекомендацию
которого правление накладывает вето. Вы не позволили мне ввести сюда
сотрудников моей службы, поэтому я пришел сам.
Доктор Альфнол вытаращил глаза и уставился на него.
- Вы были здесь?
- Я был здесь один, - уточнил Коннеджер с горечью в голосе. - А один
человек не может обеспечить наблюдение на всех этажах. Я, наверное,
встретил человек пятьдесят, не меньше, но понял все слишком поздно.
- Вы хотите сказать, что видели, как это произошло?
- Видел. Они были одеты в форму медсестер. Было уже слишком поздно,
когда я вдруг вспомнил, что своими глазами видел, как медсестры покидали
отделение ровно в 23:00. Но наблюдая за пациентами, которые сидели на
балконе, я очень устал, и поэтому не сразу понял, что произошло.
- Но что они делали?
- Возились с пациентами, так же как это обычно делают медсестры. А
что именно они делали, я не знаю. Это ваша область.
- Да, конечно, - Альфнол помолчал. - А насчет Аргорн вы тоже были
правы. Но она утверждает, что аппаратура работала с перебоями, не
действовал сигнал тревоги, и она намеренно отключила ее, чтобы иметь
возможность быстро прийти на помощь.
- Могло быть так, как она говорит?
- Да, пожалуй.
- Тогда, может быть, и я заблуждался на ее счет. Я выясню. Мне нужны
данные на убитых пациентов, - он отвернулся.
- Коннеджер... - сказал директор. Тот повернулся снова и взглянул ему
прямо в лицо.
- Простите, Коннеджер. Вы были правы. Мы сглупили.
- Нет, сэр, - сказал Коннеджер. - Вы просто нарушили один из основных
принципов вашей профессии. Не надо приглашать специалиста, если вы не
собираетесь доверять ему во всем, даже когда он не согласен с вами. Я не
даю вам советов, как лучше распределить медицинский персонал, а вы в свою
очередь не должны вмешиваться в вопросы безопасности. Я занимаюсь одним
делом, вы - другим.
- Мне никогда не приходило в голову взглянуть на это с такой точки
зрения.
- Что теперь будет с сеансами эмоциональной терапии? - спросил
Коннеджер.
- Мы возьмем обреченных в других больницах. Они дадут нам по
несколько человек. Так что очень скоро сеансы возобновятся.
Коннеджер бегло допросил Аргорн, после чего сказал старшей медсестре,
что сиделка может вернуться к своим обязанностям.
- Ей можно объявить благодарность, - заметил он.
Старшая сестра удивленно взглянула на него.
- Странно. Мне всегда казалось, что вы недолюбливаете ее.
- Такие вещи, как симпатия и антипатия, относятся к сфере
эмоциональной терапии. Единственное эмоциональное ощущение, которое может
позволить себе начальник службы безопасности - это подозрительность ко
всем без исключения.
Он вернулся в свою штаб-квартиру и, расслабившись, некоторое время
наблюдал за пикетчиками на экранах мониторов. Те немного утихомирились.
Рядом, не скрываясь, стояли несколько сотрудников службы безопасности.
Вошел помощник.
- Эти пикетчики, которые были здесь днем, просятся на встречу с вами.
Хотят извиниться за то, что бросали горящие предметы. Так они говорят.
- Хорошо, я приму их в своем кабинете, - сказал Коннеджер.
Они тихонько вошли в сопровождении офицера службы безопасности,
которого Стел уговорила отвести их к Коннеджеру.
- Вы свободны, - сказал ему Коннеджер. - Можете спокойно оставить их
со мной.
Офицер кивнул и вышел, прикрыв за собой дверь.
- Мы только что узнали, - раздраженно сказала Стел, - что они
собираются взять безнадежных пациентов из других больниц. Наши действия
оказались бессмысленными. Вы лгали нам.
- Двести сорок человек умирали в мучительной агонии, - тихо сказал
Коннеджер. - Теперь их мучениям конец. Вы называете это бессмысленным?
- Это ничего не изменило.
- Перемены требуют времени. Вы стоите в пикетах вот уже три дня, и
никто этого не замечает. Но общественность не сможет не обратить внимания
на убийство двухсот сорока человек. Этого не скроешь. Люди задумаются о
том, что когда-нибудь и им придется умирать естественной смертью. И вот
тогда, наконец, настанет время перемен.
Ее лицо просветлело.
- Это не приходило мне в голову. Вы правы, они не смогут скрыть
убийство, - она поднялась, потом снова обратилась к нему: - Я все время
думаю вот о чем: почему до людей никак не доходит, насколько это ужасно? Я
знаю, что все дело в законе. Но эти законодатели... за них ведь голосуют,
а медики дают им свои рекомендации. Почему же все делают вид, будто ничего
не происходит?
- Ради денег люди порой совершают поразительные поступки, - ответил
Коннеджер. - Центры эмоциональной терапии приносят огромные доходы.
Общественность не станет выкладывать деньги на поддержание больниц, зато
она всегда с удовольствием раскошелится на развлечения.
Они ушли. Коннеджер откинулся на спинку стула, прикрыл глаза и
подумал о том, что он уже не молод. Эти юноши и девушки воспринимают
свершившееся как подвиг, они будут помнить его всю жизнь, а он предпочел
бы поскорее забыть обо всем и снова погрузиться в свою обычную работу с ее
бессонными ночами.
Вошел помощник.
- Вот данные на погибших пациентов.
Коннеджер взял стопку папок и начал их листать. Наконец он нашел то,
что хотел. Веранон Дженлинг Маркан. Возраст 97 лет, родственников нет,
посетителей нет.
Родственников нет... Только дочь, которая пришла работать сюда
медсестрой для того, чтобы быть рядом со своей матерью, и сын,
согласившийся на понижение по службе и занявший в этой больнице должность
начальника службы безопасности для того, чтобы иметь возможность по
нескольку раз в день навещать ее. А когда ее состояние стало безнадежным,
две внучки организовали пикет и, соблюдая чудовищную конспирацию (как,
впрочем, и все они), положили конец предсмертным мучениям старой женщины.
"Жаль, - подумал Коннеджер, - что психиатры, ратующие за
эмоциональную терапию, лечат своих пациентов не любовью, а страданием. Но,
возможно, они считают любовь опасным эмоциональным переживанием, которое
лучше подавить, иначе оно может повлечь за собой много бед и даже
убийства".
- Но начало уже положено, - тихо произнес Коннеджер. - Мы оборвали
муки одной старой женщины. Это начало.
Он закрыл папку.
Популярность: 10, Last-modified: Wed, 30 Sep 1998 15:37:24 GmT