---------------------------------------------------------------
     © Юлия Львовна Иванова
     E-mail: izania@mail.ru
     WWW: http://izania.narod.ru
     Изд: "Палея-Свет", М., 1999
     Date: 5.03.2001
---------------------------------------------------------------

     - Подробное оглавление-аннотация приведено в конце книги -








     Суд же состоит в том, что свет
     пришел в мир; но люди возлюбили
     более тьму, нежели свет, потому
     что дела их были злы"
     /Иоан.3,19/

     Вы куплены дорогой ценой;
     не делайтесь рабами человеков"
     /I Кор.7,23/








     День выдался странным с самого начала. Накануне у нее были дела в
городе. Переночевав в московской квартире, она уже по дороге на дачу,
проезжая мимо храма, неожиданно решила зайти.
     Вдоль церковной ограды прямо на асфальте сидели нищие, среди которых
выделялся то ли узбек, то ли таджик в малиново-зеленом полосатом ватном
халате и чунях с галошами, несмотря на жару. На коленях у него лежала
тюбетейка с мелочью, один глаз был перевязан прозрачной женской косынкой с
люриксом. Когда она подала ему, старик скосил на нее другим глазом,
подслеповато-водянистым, медузьим, закивал, улыбнулся, обнажив редкие
гнилые зубы, и пробормотал по-своему что-то неразборчивое.
     Служба едва началась, на исповеди народу было мало, и она подошла,
вспомнив, что давно не исповедывалась. Отстояла литургию, на молебен не
осталась и, приложившись к кресту, сразу же вышла и поспешила к машине.
Старик с перевязанным косынкой глазом по-прежнему сидел у ограды. Он
полоснул по ней из-под люрикса здоровым глазом, и тот был уже ярко-желтым,
как предупреждающий сигнал светофора. Но самым странным был даже не этот
глаз, а то, что он вдруг старомодно и церемонно, на чистейшем русском, как
какой-нибудь замоскворецкий купец, выговорил:
     - С днем памяти святых благоверных мучеников Бориса и Глеба, матушка!
     Она ошеломленно вывалила в засаленную тюбетейку всю оставшуюся в
кошельке мелочь и бросилась прочь. И тут удивление сменилось открытием, что
да, ведь сегодня действительно "Борис и Глеб", и поведал ей об этом какой-
то чудной южный дед, а сама она, простояв всю службу, как-то все пропустила
мимо ушей. И вот теперь надо срочно позвонить Варе, если она в Москве,
передать Глебу от нее поздравления - сегодня они наверняка созвонятся.
И, конечно, пусть заодно передаст привет Гане...
     Варя оказалась в Москве и сказала, что пусть Иоанна непременно
приезжает, что сегодня будут Егорка с Айрис - отметят Глебовы именины, а
потом они вечером провожают Айрис рожать в Штаты. Так настояли ее родители,
а Егорка /"ты же знаешь, какой от него в этом смысле прок, вечно занят
по горло"/ - согласился. Так что они вместе посидят, отпразднуют, морально
поддержат Айрис и помолятся, чтобы все прошло благополучно.
     Приехать Варя велела сразу же, чтоб помочь накрыть стол. Хотя
правилами Златогорья и не поощрялись лакомства, Иоанна дерзнула купить торт
к чаю и фруктов для Айрис и будущего бэби.
     В квартире Златовых все изменилось - две смежных комнаты, где когда-то
жили дети, с отдельным входом из коридора, - были заставлены столами с
компьютерами. Там работали какие-то ушлые ребята, беспрестанно что-то
верещало, попискивало. Варя пояснила, что там теперь пресс-центр
Златогорья. На вопрос об иконах, библиотеке и картинах со снисходительной
улыбкой успокоила, что все вывезено и "в деле", то есть работает и дает
доход и пользу приносит, что теперь у них свой выставочный зал, читальня и
т.д.
     Про торт Варя сказала, что это разврат, белая смерть, но "красотища",
дала руководящие указания насчет стола и сообщила, что Егорка повез Айрис
за город к отцу Андрею получить благословение перед дальней дорогой и
родами. Что уже почти наверняка известно, что будет девочка, наука идет
вперед, и будущую девочку решили назвать Марией - самое почитаемое имя по
обе стороны океана. Машенька, Мэри.
     Хлопнула входная дверь. Егорка.
     - Ма, у меня здесь дела, надо срочно кое с кем связаться, ты съезди с
Айрис. Она внизу в машине, ей тяжело лишний раз подниматься... Там с ней
Владик и Николай /шофер и телохранитель/, пусть прокатится, он мне здесь не
нужен... Поклон от меня отцу Андрею и побыстрей возвращайтесь. Привет,
Иоанна. Как хорошо, что ты здесь...
     Егорка, несмотря на разницу лет, всегда называл ее по имени и на "ты".
Впрочем, он всех своих так называл, по-христиански.
     Иоанна сразу же поняла - какое-то ЧП. У нее было чутье на подобные
вещи. Она открыла было рот - Егор приложил палец к губам. И только когда
лифт с Варей поехал вниз, увлек Иоанну на кухню и прикрыл за собой дверь,
     - Что случилось?
     Русоволосый темноглазый Егорка, "легкий вес", в потертой джинсе - к
таким всю жизнь обращаются: "молодой человек", Егорка - он же властитель,
возмутитель дум, освободитель душ, лидер "той самой" таинственной Изании,
витязь на белом коне:
     - Ну что?! - почти заорала она.
     - Прежде всего, тише, - заговорил он своим обычным тоном, властным, не
допускающим возражений. - Машина твоя здесь?
     - Вон на насыпи, серая мышь. А что?
     - Вижу. Очень хорошо. Сейчас ты спустишься, сядешь в машину и будешь
читать газету. Есть в машине газета?
     - Кажется, да. "Мир новостей".
     - Прекрасно. Будешь читать "Мир новостей", будто кого-то ждешь.
Зеркало установи так, чтоб было видно, что происходит перед домом. Если
заметишь что - дай знать, - он протянул ей мобильный телефон. - Номер
наизусть помнишь?
     - Что замечу?
     - Погоди... Может, показалось. Ну, ты сама знаешь, на нас бесконечные
наезды, провокации, угрозы, в последнее время особенно часто...
     - Что им надо?
     - Надо, чтоб нас не было. Чтобы мы "свернули богадельню", как они
говорят... Это все нормально, значит, началось, процесс пошел... Просто мне
показалось, я их увидел. Они пригнулись, но я видел. Троих. С автоматами,
на головах эти... с прорезями, эдакий боевичок а ля рюс. Видел у светофора,
потом еще. Им что-то помешало, я даже знаю, что... Шестисотый мерс, темно-
синий, номер заляпан. Темно-синий Мерс, почти черный. Им нужен я... За
машиной нашей они вряд ли поехали, они меня пасут. Будут где-то здесь
ошиваться. Пока выйду... Заметишь у подъезда возню или Мерс поблизости -
звони. Дождись наших и поднимайся следом, ребята тебя заменят.
     - Ой, а как же... - она растерянно глянула на заваленный продуктами
кухонный стол и тут же поняла, что сморозила глупость.
     - Иди, я все сделаю. И вот что - у их мерса фары разные - белая и
желтая. Запомни, гигант детективного жанра.
     Неулыбчивый максималист Егорка балагурил крайне редко. Она поняла, что
все очень серьезно.
     Она в точности исполнила Егоркины указания, но, как ни вперяла взгляд
в окрестности дома Златовых - ничего такого. Она пролистала всю газету и
совсем было успокоилась. "Фары у него разные - белая и желтая". Ну разные,
ну и что? Мысль, что где-то это уже сегодня было. Разные. Белая и желтая.
Господи, нищий! То ли узбек, то ли таджик с разными глазами и
замоскворецким говором... Чушь какая-то, причем тут старик?
     А ведь это он ее направил к Варе, она б давно уже была на даче, гуляла
с Анчаром...
     Неприятный холодок пробежал по спине. Но тут подъехала Егоркина
машина. Айрис с Варей безо всяких эксцессов вошли в подъезд, ребята, как и
полагалось, остались внизу на посту. Ничего такого...
     Иоанна поднялась следом, расцеловалась с Айрис, заметно округлившейся и
без привычного загара /загорать запретили врачи/, восхитилась
профессионально накрытым столом, подумав, что вот уж верно - талантливый
талантлив во всем. Егорка снова приложил к губам палец, и она покорно
выслушала незаслуженные комплименты в свой адрес по поводу сервировки.
     Подгребли из "пресс-бюро" еще какие-то гости, прочли молитву и сели за
стол. Пытались дозвониться до Глеба, но там были неполадки с линией. Варя
на всякий случай продиктовала телеграмму и сказала, что вечером, когда
ребята уедут /самолет улетал около полуночи/, попробует еще позвонить.
     За столом, как обычно, вскоре заговорили о златогорских делах и
проблемах, а Иоанна, распрощавшись и спустившись к машине, уже совсем
собралась было ехать на дачу, но почему-то раздумала. Нет, пусть она
покараулит еще часок-другой, но зато на сердце будет спокойно. Убедится,
что они уехали, что ничего не случилось, перекрестит вслед Егорку с
Айрис...
     Никакого конкретного плана действия на случай ЧП у нее не было -
телефон она вернула Егорке. Просто акт самоуспокоения...
     Вот уже десять лет как ее страну, в которой она выросла и прожила
жизнь и которую любила, захватил многоглавый дракон. Он разодрал страну на
части - каждой голове по куску, разорил, осквернил, оплевал и опоганил все
вокруг, он жрал все подряд - воинов, взрослых кормильцев, стариков,
невинных девушек и детей. Жрал не только тела, но и души, заставляя служить
не высоким идеалам, а пищей своей ненасытной многоглавой похоти. Дракон
заразил страну своей жаждой крови, и люди жадно расхватывали остатки
кровавой пищи с барского стола, не думая, что это кровь их ближних. А то и
пожирали этих ближних сами.
     Она привыкла к дракону, к тому, что он непобедим, что жертвы спокойно
роют себе братскую могилу, умоляя лишь заплатить за рытье, чтоб было что
выпить и закусить перед смертью. Она привыкла, что клятвоотступников
возводят в святые, а верных до гроба - в предатели, что все отныне не то и
не так, что артиллерия бьет по своим, что белые лебеди чернеют на глазах,
лев сдается комару, а голова голосует за свое отделение от тела. Что
червонцы превращаются в пустые бумажки, полуголые гражданки всех возрастов,
в тачках и без, снуют по городу, а на всевозможные "сеансы с
разоблачениями" уже никто не обращает внимания. Что самолеты падают людям
на головы, наши бомбы - на наши мирные дома, а вылезающие из-под руин
старухи интересуются не судьбой близких, а чем закончилась очередная серия
"Санта - Барбары". Что героиня "Молодой гвардии", по которой прежде
молодежь сверяла свою жизнь, и несгибаемый "председатель" доживают жалкими
придворными шутами и шутихами, что многочисленные Иваны Бездомные со
свечками и в кальсонах бегают за черными котами по Патриаршим, она привыкла
к этому вдруг воплотившемуся в жизнь абсурду, когда "кости встают дыбом",
"кровь застревает в жилах", и "волосы стынут в горле". К тому, что "Мы
рождены, чтоб Кафку сделать былью", что все здравое и разумное отныне
невозможно, лишь прямиком в эту проклятую смрадную пасть: Что уже "близ,
при дверях", и летит птица-тройка не вперед, не назад, а к чертовой
бабушке, в бездну. Она убеждала себя, что весь этот апокалипсис предсказан
в Библии, что колесу истории противостоять невозможно, и что Егорка Златов
со своей распрекрасной Изанией, сын Варвары и Глеба, просто существует в
каком-то ином измерении, недоступном дракону, куда дракону нельзя. Как
никогда не прорвется в сказочную страну, куда улетела Дюймовочка, какой-
нибудь озверевший танк с кротом и мышью в кабине и не пальнет из пушки по
эльфам...
     Она знала изначально - с Егоркой ничего не может, не должно случиться.
Покров Божий над ним, ибо Господь не посылает испытаний сверх меры и не
случайно дал Егорку ее отчаявшеюся гибнущей стране. "Волос с головы не
упадет," - убеждала, уговаривала она себя, и все же уехать почему-то не
могла.
     Обычно они стреляют у подъезда, когда жертва садится в машину. Или в
самом подъезде. Или подкладывают бомбу. Или из оптического прицела с
чердака соседнего дома... Подъезд ребята наверняка проверили... Нет, она
все же дождется, и спокойненько поедет на дачу, и будет смеяться над своими
страхами. Только бы они не заметили, что она, дуреха, здесь торчит. Хорошо,
что темнеет.
     В опостылевшем "Мире новостей" уже нельзя было различить ни строчки,
когда они, наконец, вышли - Егор, Айрис и Варя. Расцеловались. Айрис села
впереди с шофером, Егорка с телохранителем сзади. Она пригнулась - вдруг
заметят несмотря на темноту, услыхала шум отъезжающей машины, хлопнула за
Варей дверь подъезда.
     Ну вот, теперь и ей можно в путь. Она повернула ключ зажигания и в ту
же секунду увидала в зеркале выползающий из-под арки черный мерс с
зажженными в сумерках фарами. Белой и желтой.
     Господи, этого не может быть, этого не должно быть... И все-таки это
происходило. Как в кошмарном сне разноглазый, неизвестно откуда взявшийся
мерс выползал из черной бездны арки, поворачивая направо. Она сразу поняла,
похолодев, что он сейчас там, у аптеки, развернется и промчится как раз под
ней, по дороге под насыпью, потом выскочит на проспект и понесется черным
разноглазым демоном за мчащейся к аэродрому егоркиной машиной. В
молниеносном прозрении она увидела, как мерс настигает их, бьет по колесам,
прошивает молниеносной очередью шофера, Егорку и Айрис с будущим бэби,
девочкой по имени Мария, самым чтимым по обе стороны океана. Смрадно
взревет мотор, сверкнут разноглазые фары, и он, безнаказанный, неуловимый,
несудимый, умчится в ночь, как всегда, победив. И не будет никогда ни
Марии, ни Айрис, ни Егорки, снова только ночь, беспросветный этот
апокалипсис...
     И она ничего, ничего не может сделать.
     Ну уж нет. Никогда! Неистовая, нечеловеческая ярость, вся ненависть
этого десятилетия, накопленная день ото дня, придавленная, заглушаемая
прежде разумом, осторожностью, инстинктом самосохранения, прорвавшись
вдруг, сжалась и скрутилась внутри каким-то невероятной плотности ядром,
сродни тому первозданному, космическому, из которого полетели когда-то во
все стороны галактики со скоростью света - чудовищной плотности точка,
готовая к свершению. Ненависть к этому многоглавому драконову отродью,
всеоскверняющему и всепожирающему - Родину, святыни, чистоту, судьбы, тела,
души.
     Ну уж нет!
     Она знала, что делать. Ни страха, ни колебания не было, только
упоение, восторг от предвкушения счастья наконец-то их остановить,
смертельным кляпом влететь в их смрадную прожорливую глотку и разнести в
клочья. Так, наверное, кидались на амбразуру, шли на таран. Заткнуть!
Откуда-то издалека, из детского прошлого, может, из какого-то фильма
донесся светлый и чистый зов трубы. "Поднимайся, барабанщик!" И еще откуда-
то властное: "Встань и иди".
     Кровь в висках четко отсчитывала секунды - она уже каким-то
сверхчутьем распределила их. По возможности осторожнее сползать с насыпи, -
какое счастье, что она поставила машину носом к дороге! - и потом резко
нажать на газ.
     Вот машина ползет, ползет, зависает, клюет носом... Ну еще, миленькая,
еще мгновенье! Ей казалось, что жигуленок дрожит от нетерпения, готовясь к
прыжку, они теперь были одно целое. Разноглазый мерс еще не видит
опасности. Развернувшись, он мчится прямо на нее, ревя мощным мотором и
набирая скорость, уже слепят его фары. Колесо истории, которое она призвана
остановить. Помоги, Господи... Все. Пора.
     Машина заскакала по насыпи, задергался в руках руль, взревел мотор.
Истошный вой клаксона справа, заметавшиеся фары, визг тормозов. Все,
ребята, свершилось. "Чудище обло, огромно, озорно, стозевно и лаяй".
     - Жри, гадина! - то ли прокричала, то ли подумала она, с наслаждением
швыряя в надвигающуюся разверстую огнедышащую пасть этот свой торжествующе-
победный крик, бешено раскручивающуюся, как праща, ярость вместе с плотью,
сознанием, душой, железом и страшным апокалиптическим хрустом, скрежетом,
огнем и крушением всего и вся.
     Его зубы вонзились в нее, но ошеломляющаяся невозможная боль утихла,
едва начавшись, и закувыркался мир, что-то вспыхнуло, грохнуло, заметались
в кувыркающемся мире огненные отблески.
     - Это они, они! - краешком сознания поняла она. - Теперь им не
добраться до Егорки. Свершилось! - в победном ликовании пело, орало все ее
уничтожаемое, дробящееся, кувыркающееся вместе с машиной естество, и
невыразимое неземное наслаждение было в этой смертной муке. Так, наверное,
умирает зерно, прорастая в иное измерение. Побеждает, уничтожаясь. - Я
сделала это. Неужели сделала?..
     И когда все остановилось, замолкло, погасло, когда сжатая,
раздавленная, стиснутая со всех сторон - островок сознания, тонущего в
сплошном океане какой-то тупой, отстраненной, будто не ее боли, - она еще
раз успела подумать, что вопли, сполохи и рев пламени - это там, у них, в
Вампирии. И блаженно-райским было видение мчащейся по шоссе Егоркиной
машины, в аккурат успевающей на полуночный заокеанский рейс.






     Остановись мгновенье... В прекрасном этом мгновении вечно летел в
довоенном синем небе запущенный отцом змей, вечно танцевала она с Ганей,
скинув туфли, на пушистом Регинином ковре, и вечно мчалась по шоссе в
вечной безопасности Егоркина машина, спешащая на полуночный заокеанский
рейс.
     Дальше все происходило уже в ином измерении. Чьи-то голоса,
прикосновения, отзывающиеся все той же "не ее" болью, то озабоченные, но
чаще любопытные пятна лиц, носилки, ослепительная лампа над головой...
Потом лампа станет то ли луной, то ли солнцем - не разберешь из-за
наползающих отовсюду туч. Тучи сомкнулись и пошел дождь, капли были
острыми, раскаленными, жалили нещадно. Иоанна едва спаслась от них в какой-
то полутемной и душной то ли оранжерее, то ли галерее, где можно было
продвигаться лишь по узкой дощатой дорожке. Едва отклонишься - снова капли-
иглы вонзались в лицо, шею, руки... Иоанна старалась идти только вперед, не
обращая внимания на расположенные вдоль тротуара то ли кадки с засохшими
стеблями, то ли пустые рамы из-под картин...
     Как душно, дышать все труднее, скрипят доски под ее шагами, хотя ног
своих она не чувствует. И что-то ей все это напоминает, что-то очень давнее
и страшное. Этот деревянный коричневый прямоугольник, к которому она
неотвратимо приближается. Четыре ромба с облупившейся краской, криво
прибитая ручка...
     Дверь с ромбами! Нет, Господи, только не это. Сейчас она проснется, и
тот давний детский кошмар окажется лишь пустой заблудившейся во времени
страшилкой...
     Но проснуться не получается. Назад, вправо, влево - не получается -
везде огненные иглы впиваются в шею и плечи, и пусть уж лучше иглы...
     Она задыхается, бороться нет больше сил. Дверь открывается медленно,
Иоанну втягивает в нее, как в черную воронку, черная вода пополам с черной
глиной склеивает глаза, нос, губы...
     И дверь гулко захлопывается.
     За ней нет ни галереи-оранжереи, ни огненных разящих игл, ни черной
воды пополам с черной глиной, ни боли, ни самой Иоанны. Есть только
последняя мысль Иоанны. Остановившаяся, как стоп-кадр, отчаянное: "Вот и
все"
     Эта застывшая мысль и была отныне самой Иоанной, всем, что от нее
осталось и ныне, и присно, и во веки веков.
     "Вот и все". Навеки заевшая пластинка, навсегда остановившийся кадр.
Вечная Иоанна - мысль по имени "Вот и все". Конец фильма, где она сыграла
свою жизнь. Гаснет свет, зрители расходятся по домам. Все, кроме нее.
     Вот что такое ад. Ни раскаленных сковородок, ни небытия. Лишь
бессмертная кромешная мысль, что уже никогда ничего не будет. И где-то есть
Вечное и Прекрасное "Все", от которого она навеки отлучена.
     - Чего вопишь-причитаешь? - проник во тьму кромешную вкрадчивый шепот
/Разве она кричала?/ - Еще не пробило полночь, Иоанна, еще есть шанс
вернуться. Просто проедешь мимо храма, и никаких тебе узбеков с разными
глазами, никаких "Мерсов"... Проснешься в Лужине с небольшой мигренью, вот
и все дела. По рукам?
     - А Егорка? - не спросила, а подумала она.
     - Что "Егорка", дался тебе Егорка, проживем и без Егорки, - ласково
шелестел Шепот, - Открутим твой фильм назад и прибавим еще пару серий с
хэппи-эндом. А Егорка останется в предыдущей серии - разве не бывает?
Внезапная кончина актера, поправка поневоле... Ты же профессионалка,
Иоанна...
     Иоанна-мысль "Вот и все" стала Иоанной "Нет".
     Ну, на нет и суда нет, - подосадовал Шепот, - Наше дело предложить.
     Приоткрывшаяся было дверь с ромбами, за которой пахнула бензиновым
шумом московская улица, снова захлопнулась гулко.
     Но Иоанна уже знает - это не совсем конец, коли есть выбор. Значит,
есть и другая дверь, в прошлое. Там лестница, ведущая на второй этаж в
детство, к самым истокам бытия Иоанны... Надо лишь перемотать кассету на
начало, а там, за дверью, как тогда, мама... И мама, конечно, спасет. Но
по-прежнему ни дверей, ни стен, ни самой Иоанны. - Господи!.. - взывает
Иоанна-мысль.
     И вдруг тонкий золотой луч спасительным проводком пробивает толщу
тьмы, влечет за собой: Иоанна оказывается замурованной в стене, снова
чувствуя тело - сгусток нестерпимой боли и адского холода, сплющенный со
всех сторон этой стеной, так что нечем дышать, под странно белым слепящим
солнцем, вокруг которого плывут, кружатся в замедленном хороводе белые
маски.
     И надо вырваться от этого застрявшего в стене собственного тела, как
дух из бутылки...
     - Господи!..
     И золотой луч помогает ей. Она уже видит в проломе стены слабо-
призрачную желтизну лампочки под лестницей, ведущие на второй этаж щербатые
ступени, мамин силуэт в этой желтизне, ее протянутые руки, выдирающие из
боли, холода и тесноты бесценную свою Яночку...
     Узкое горло бутылки сжимается до невозможности.
     - Ма-ма-а!..
     Внезапная волшебная легкость, и все начинается сначала, с самого
первого кадра. Когда она впервые подумала: "Я хочу". И удивилась этому
своему новорожденному "Я".
     Перед ней холодное оконное стекло, мутное и белесое, за которым какое-
то непонятное белое движение. Трехлетней Яне страшно интересно, что там, на
улице. Она взобралась с ногами на подоконник, смотрит во все глаза.
Наконец, догадывается мазнуть ладошкой по запотевшему стеклу и видит кусок
неба, населенного странными белыми существами.
     Та, другая, взрослая Иоанна знает, что это снег, что она в раннем
своем детстве. Иоанна помнит про ненавистный разноглазый "Мерс", про
мчащегося к аэродрому Егорку. Но трехлетняя Яна со своим полным незнанием,
Яна, для которой сейчас ничего не существует, кроме таинственных существ за
окном, - эта Яна куда реальнее. Она вбирает в себя Иоанну знающую, как река
ручей, и ручей уже течет по всем законам реки, растворяется в реке,
оставаясь в то же время самим собой. Истоком, сутью, началом реки.
     Какая-то сила подхватывает ее сзади под мышки и опускает с подоконника
на пол. До чего же он высок, подоконник, на котором она только что стояла.
Окна с полу и не видно. Яна ревет. Слезы затекают в нос, в уши, за шиворот.
     - Соня, она опять: Товарищи, дайте же работать!
     Отец. Она почти не помнит его. Он всегда сидел над диссертацией, когда
бывал дома, а мама с Яной ему мешали. Так он и не защитится - через год
уйдет на войну и никогда не вернется.
     Взглянуть бы на его лицо... Обернуться...
     Но Яна-маленькая не собирается оборачиваться, она ревет, пытаясь
дотянуться до подоконника. Ревет по неразгаданному чуду, которое у нее
отобрали.
     - Соня!
     Яна снова взлетает на подоконник. Боже мой, мама. Ее удивительный
запах. В нем кисели и молочные каши, пеленки и цветочное мыло /не делают
больше такого мыла/ - и еще мамины духи. Она не меняла с возрастом духов, и
когда они исчезли, то ли "Весенние зори", то ли "Весенние грезы" - совсем
перестала употреблять какие бы то ни было.
     Но сейчас шелковый мамин халатик благоухает "Зорями" вовсю, и еще в
нем сто других маминых запахов, и ее тепло, и:
     - Ну что, ну снег там. Идет снег... Он холодный. Бр-р! Если нагреть -
растает и будет вода. По нему можно кататься на санках. Вот когда
выздоровеешь...
     Краем глаза Иоанна видит совсем рядом юный мамин профиль, силится
повернуть к ней голову, но... Та, другая Яна поглощена лишь снегом. Удается
выреветь невозможное - закутав в платок, мама разрешает ей высунуть руку в
форточку и ощутить на коже щекочущее ледяное прикосновение. Яна
разочарованно разглядывает мокрую пустую ладошку.
     - Да вот же она, вот! Смотри.
     На рукаве - крошечное белое чудо. Снежинка той последней предвоенной
зимы. Первый в памяти снег.
     Где она, в каком измерении? Их как бы двое. Яна-первая удивляется
снежинке, Иоанна - своей крошечной ладони. Но она повторяет все, что делала
тогда. Никакой свободы воли. Удалось обернуться. Наверное, она и тогда
обернулась. Видит отца за столом, под зеленым стеклянным абажуром его
лампу, служащую ей во время игры клумбой, черный репродуктор над головой.
Стол в темном углу, и лампа горит даже днем. Как хочется разглядеть отца,
но он будто не в фокусе. И мама уходит не в фокус. Она уходит просто на
кухню, Иоанна даже чувствует оттуда запах жареной рыбы... Но ей нельзя
туда. Она не помнит, что было дальше, глазу не за что ухватиться, и комната
расплывается, исчезает. И вот уже все вокруг другое, Яна на несколько
месяцев старше. Она не хочет это вспоминать, но от нее ничего не зависит.
     Яна сидит в кресле, как паша, вся обложенная плюшевыми подушками. На
коленях у нее мишка, тоже плюшевый, в руке - плитка шоколада, в волосах -
огромный бант.
     Но самое интересное - перед ней. Таинственный ящик с трубой,
таинственный дядька, нагнувшийся к ящику. Дядька и ящик покрыты черным,
только волосатая рука видна. Но и рука эта необыкновенная - на ней
кланяется и гримасничает Петрушка в красном колпачке с кисточкой.
     И все это для нее, только для нее. Яна-маленькая то замирает в
восторге, то закатывается смехом, даже повизгивает от счастья.
     - Чудесно. Должно получиться просто замечательно. Только знаете, мы бы
еще хотели снять ее плачущей - у нее такая забавная мордаха, когда ревет:
     К вашим услугам, дамочка, пусть плачет.
     - Ну, у нее всегда глаза на мокром месте. Яна, видишь, Петрушка
заболел, у него головка болит, смотри, он плачет, у-уу... Подыграйте же,
товарищ фотограф!
     Петрушка поник, схватился руками за голову, но рот у него по-прежнему
до ушей и ясней ясного - ничего у него не болит, просто притворяется. Яна
хохочет. Фотограф пожимает плечами.
     - Яна, слышишь, я ухожу. Совсем. Я брошу тебя здесь одну. Вот, смотри,
я ушла.
     Конечно, мама тоже притворяется. Мир для трехлетней Яны справедлив и
незыблем, и этот мир - мама, его основа, воплощение. Мама скрывается за
дверью, но Яна даже не смотрит в ее сторону. Вот и Петрушка поправился - у
него больше не болит голова. Все просто играют с ней, сейчас мама вернется.
Яна хохочет. Мама возвращается.
     - Ну, дамочка, будет ваш ребенок плакать? Вы мне, между прочим,
процесс задерживаете. Очередь ждет, дамочка.
     Мама идет к Яне, лицо у нее какое-то странное, непохожее. Не надо,
мама! Ну что тебе эти снимки Яны плачущей - они разойдутся по родственникам
и знакомым, потеряются, останется один, тот, что валяется сейчас в коробке
из-под пива вместе с другими фотографиями. Который она в детстве злобно
исчертила карандашом, и на который до сих пор предпочитает не смотреть. Не
делай этого, мама. Может, наши отношения сложились бы иначе, может, я
выросла бы другой. Не надо...
     Шлеп, шлеп... Рука Яны чуть порозовела. Мама ударила не очень больно,
но она ударила всерьез. Ударила НИ ЗА ЧТО. В первое мгновение Яна не хочет
поверить в случившееся. Смотрит на руку, на маму, надеясь, что здесь какая-
то ошибка, что сейчас мама все объяснит, исправит.
     Но мать отводит глаза. Мир рушится. Нестерпимо горький клубок катится
откуда-то из глубины к горлу, растет, все больше наливаясь горечью, обидой,
не дает вздохнуть, и, наконец, Яна выталкивает его криком. Закатывается и
оглашает комнату таким неслыханным ревом, что и другие дети немедленно
начинают ей вторить.
     Фотограф побыстрей делает снимки, машет руками.
     - Ступайте, дамочка, я вас без квитанции обслужу. Вы мне всех клиентов
распугаете, дамочка, подумают, у нас тут режут.
     Неистовые виноватые мамины поцелуи, ласковые слова, конфеты, посещение
магазина игрушек и, наконец, взятка - рыжая кукла с вытаращенными
стеклянными глазами постепенно делают свое дело. Яна успокаивается, только
еще время от времени судорожно всхлипывает. Еще много раз в ее жизни будут
рушиться миры, но Яна-маленькая этого пока не знает. Яна не знает, что в
трамвае, где мама стоит, а она сидит на почетном детском месте, беззвучно
рассказывая лупоглазой кукле про свою обиду, не знает, что сейчас она
впервые жалуется сама себе.


     * * *


     Она не помнила, как началась война, только остался в памяти разрытый -
двор и глубокая - преглубокая канава, куда надо было спускаться по
ступенькам - видимо, щель бомбоубежища. Ребята постарше играли там в какие-
то свои игры, а Яну лишь однажды взяли с собой - у нее был папин карманный
фонарик. Фонарик мальчишки, конечно же, сразу отобрали, убежали куда-то, и
Яна осталась одна в подземелье.
     Хлюпает под ногами вода. Сандалии совсем промокли, вязнут в противно
чавкающей глине. Дрожа от холода и страха, Яна-маленькая раздумывает - не
лучше ли зареветь? Но тут видит: подземное дерево. Оно растет прямо в
земляной стене. Ясно виден толстый, толще руки, ствол, голые ветви.
Некоторые выбились из стены, безжизненно свисают к воде, другие обрублены -
круглые белые печати. Дерево без листьев... Чем выше, тем толще ствол.
Дерево растет вниз головой!
     Яна-маленькая ошеломлена - разве можно расти вниз головой? Иоанне-
знающей нет дела до какого-то березового корня, она ждет отца. Ведь именно
он должен спуститься за ней и вытащить на свет Божий - это она хорошо
помнит. Может, удастся, наконец, разглядеть его.
     Вот он появляется в отверстии щели, вглядывается в темноту, скрипят
ступени... Проклятая темнота. Яна-маленькая нарочно отступает, прячется но,
не выдержав, прыскает.
     - Жанна, ты? Ну, держись, вражья сила!
     "Жанна" - так он настоял ее назвать в честь своей любимой Орлеанской
девы. Но мама терпеть не могла иностранщины, и в свидетельстве записали
русский вариант - редкое "Иоанна".
     Сколько народу, и все куда-то спешат, бегут... С чемоданами, мешками,
узлами, тележками. Платформа, вагоны. Те вагоны, из детства, со
ступеньками, с оконными стеклами, со скрежетом задвигающимися, вагоны, в
которых ездили на крышах, висели на подножках, махали руками из окон. Яна
по-прежнему на руках у отца, будто он так и вынес ее из щели бомбоубежища
на платформу, с которой они уезжали в эвакуацию. Память объединила эти
мгновения в одно, а между ними, наверное, несколько дней, неделя...
     Отец уже в военной форме. Сегодня он их проводит, завтра - на фронт, а
через несколько месяцев в их пустую квартиру придет похоронка. Долго будет
белеть в почтовом ящике, попадет по ошибке к Снежиным вместо Синегиных и,
уже конверт в конверте, настигнет их, наконец, в маленьком уральском
поселке. "Вы уж простите, но мой муж не Синегин Аркадий Иванович, а Снежин
Аркадий Ионович. Я на почту документы носила, они просили перед вами
извиниться" - было в письме. "Просили извиниться"...
     Мама все пересчитывает узлы. На ней серый габардиновый пыльник и
шляпка с короткими полями. В июльскую-то жару. Наверное, не влезло в
чемодан. Сейчас Яне хорошо видно ее раскрасневшееся, еще по-детски округлое
лицо с прилипшими ко лбу кудряшками перманента, бисеринки пота на верхней
губе.
     Маме - 27 лет, отцу - 26.
     - Ну куда ты столько набрала - ну женщины! Война через пару месяцев
кончится, а ты:. Куда столько мыла - слона купать?
     Мыло кончится через полтора года. Каждый кусок мама будет делить на
четыре части, натирать на терке и заливать водой. Несколько кусков выменяют
на сахар.
     Они болтают о какой-то ерунде. Боты, квитанции, ключи... Мама даже
смеется. Через много лет отчим в гостях будет наливать в твой бокал
лимонад, потому что после одной-двух рюмок ты начинаешь плакать. и
рассказывать первому попавшемуся гостю о великой неповторимой любви
еврейской девочки Сони и русского парня Аркадия. О том, как бабушка с
дедушкой, тоже погибшие в войну, заперли тебя на втором этаже, и ты,
комсомолка, со значком ГТО, спустишься с балкона по простыне, босиком, и
отец так и увезет тебя босоножкой-бесприданницей на мотоцикле.
     Он в Австралии, - будешь рассказывать ты, - Попал в плен и теперь в
какой-то закрытой лаборатории. Его просто не выпускают - он такой
талантливый!
     Вокруг обычная вокзальная суета, никаких слез. Все и вправду верят,
что война ненадолго. Неужели она так и не разглядит отца?
     Яне скучно, она начинает хныкать. Отец сажает ее на узел, они с
матерью прощаются. Яне скучно, она не глядит на них.
     - А у меня чего есть...
     Рядом на чемодане девчонка в панамке. Яна сразу понимает - что-то у
нее в самом деле есть, что-то необыкновенное - такой уж вид у девчонки. И с
этого момента девчонкино "что-то", оказавшееся обыкновенной черепахой,
превращает Яну-маленькую в одно сплошное "Дай!", не имеющее ничего общего
ни с отцом, ни с эвакуацией.
     - Ой какая! Дай подержать... Можно погладить? Ой, шевелится! Мама -
черепаха! Живая! Папа - черепаха! Хочу! Дай! Ну купи!..
     Яну хватают, тащат в вагон, оглушенную собственным ревом, ослепшую от
слез. Уговоры матери, ее раздраженный подзатыльник, прощальные поцелуи
отца, урезонивания окружающих, что "милиционер заберет" - все ничто по
сравнению с вожделенной живой коробочкой на ножках, без которой дальнейшая
жизнь не имеет никакого смысла. И никто не хочет ей помочь. Никому нет дела
до ее безутешного горя.


     * * *


     Что это были за цветы! Больше никогда и нигде я их не увижу! То есть
будет нечто похожее, приблизительное, напоминающее, но таких голубых и
огромных и в таком изобилии - нет, никогда. Железнодорожная насыпь была
голубой. Кажется - протяни руку - и коснешься их, влажных от дождя, теплых
от солнца, прохладно-свежих от ветра, дующего откуда-то с полей.
     Яна знает: когда у поля нет конца, это называется степью, когда нет
конца у пруда , это называется морем.
     Поезд стоит уже давно, но все боятся, что он вот-вот тронется, поэтому
никто не выходит из битком набитых, душных вагонов нарвать голубых цветов.
Так объяснила мама.
     Яна лежит локтями и грудью на оконной раме, руки по локоть в
паровозной саже. Яна разговаривает с голубыми цветами. Она рассказывает,
что они с мамой едут в эвакуацию - это такой город, где нет войны, а папу
они оставили, потому что папа на войне нужен, а они с мамой не нужны. Они с
мамой не умеют стрелять, а на войне надо стрелять и не бояться бомб. И там
надо отдать свою жизнь за Родину. А когда папа отдаст свою жизнь за Родину,
он приедет в эвакуацию и заберет их с мамой домой.
     - Ма-а... Ну, ма, же!..
     - Отстань, не видишь - маме некогда. Вот я тебе выпачкаюсь! Я тебе
поторчу на сквозняке...
     Ведь не бывает же таких цветов - почему ты не смотришь? Или я, та Яна,
вижу их другими? Другими, чем ты, чем все взрослые? Впрочем, разве тебе до
цветов? И не до меня тебе, жива я, здорова, ну и ладно. Так уж получилось -
война. Скоро мы почти не будем видеться - из детского сада меня будет
забирать квартирная хозяйка, кормить ужином - меня, сына Кольку и бабку
Ксению. Чечевичная каша, или суп из селедочных голов, или картофельные
дранки, чудо из чудес.
     После ужина бабка Ксения будет мне рассказывать про своего Бога,
научит непонятным, таинственным словам, которыми надо разговаривать с
Богом. Я буду выпаливать их перед сном, как пароль, а потом уже по-своему
рассказывать, что случилось за день. Богу бабки Ксении, а не тебе.
Советоваться с ним, что-либо клянчить.
     Ты будешь возвращаться с завода, когда я уже сплю, и уходить, когда я
еще сплю. Только ночью сквозь сон я буду чувствовать рядом твое тепло. Даже
по воскресеньям ты или в поле подшефного колхоза, или дома над кастрюлями,
корытами, хозяйской зингеровской машинкой.
     - Потом, Яна, потом - видишь, сколько дел у мамы. Ты уже большая,
должна понимать. Иди, Яна...
     Я отвыкаю от тебя. "Вот погоди, кончится война..." Мы живем будущим.
Когда кончится война, я снова увижу папу, и мне купят мороженое, и наш
поезд на обратном пути остановится у насыпи с голубыми цветами. Будет
стоять долго-долго, и мы нарвем большие-пребольшие букеты...
     Перед сном я прошу Бога бабки Ксении, чтобы завтра кончилась война, и
тогда все сбудется.
     Мы вернемся осенью сорок третьего - какие осенью цветы? На Казанском
вокзале ты купишь мне мороженое. Папы уже не будет. А ты...
     После работы - занятия на вечернем отделении института, ты будешь
наверстывать, наверстывать эти годы. Дерзкая мысль - завершить диссертацию
отца. И опять я почти не буду тебя видеть.
     Во имя чего? Институт ты, правда, закончишь, но аспирантура как-то
сама собой отпадет, потому что выяснится, что папину тему уже кто-то где-то
успешно разработал и завершил.
     И ты сломаешься, будешь сидеть вечерами дома, не зная, куда себя деть.
Ты уже отвыкла от дома, я от тебя, и мы будем только мешать друг другу.
     Потом спохватишься, что тебе уже за тридцать, и коли не получилось с
аспирантурой и наукой, надо самоутвердиться иначе, и кинешься искать мужа -
исступленно, как все, что ты когда-либо делала. В комнате нашей появятся
коробочки, флакончики, отрезы, запорхают имена всяких там Леокадий и Эмилий
из парикмахерской, соседи станут говорить, что ты прямо-таки невероятно
похорошела, а в тебя и вправду будто вселился бес. Такой худой ты не была
даже в юности, а худоба тебе идет. Подведенные глаза кажутся мрачно-
огромными, как у цыганки-гадалки, прекрасный открытый лоб, легкие тени на
впадинах скул, ярко-вишневый мазок губ, и вся ты - яркая, гибкая, узкая в
том своем узком вишневом платье с вышивкой, в котором и шагу-то ступить
невозможно (я, во всяком случае, не могла, когда примеряла), а ты в нем
летала, скользила, закидывала ногу на ногу, будто родилась в этом
невероятно узком наряде, будто он был твоей второй кожей.
     Такой ты мне запомнишься, девчонки будут говорить: "Какая у тебя
красивая мама!" - и ты в конце концов отыщешь себе мужа в том послевоенном
безмужье, причем мужа вполне приличного - доброго, внимательного, непьющего
вдовца, лаже внешне приятного, даже работающего каким-то начальником. Мы с
ним будем решать задачки про рыболовов и пешеходов и вообще отлично
поладим, и когда ты станешь удирать от нас обоих - то к каким-то подругам,
то заделаешься вдруг заядлой театралкой, то общественницей, то просто
будешь задерживаться на работе, по поводу и без повода, лишь бы не домой -
я буду осуждать тебя и жалеть отчима. И только через много лет пойму, что
не нужна тебе была ни аспирантура, ни кипучая деятельность, ни самый что ни
на есть расхороший муж. Что нужен тебе был только Аркадий Синегин, что
состоять его женой, его "половиной" на земле было твоим предназначением,
призванием в самом высоком смысле этого слова, потому что у больших ученых
(отцу прочили блестящее будущее) должны быть именно такие жены. И кто
знает, сколько великих человечество получило лишь благодаря этим самым
"половинам". Только много лет спустя я пойму, что его гибель явилась для
тебя не потерей мужа и любимого человека - это была потеря призвания,
смысла, цели жизни, и здесь причина твоих слепых беспорядочных метаний. От
работы к работе, от мужчины к мужчине, от роли к роли. Корабль без компаса:
     Ты переиграешь десятки ролей, неудавшихся, не твоих, и когда, наконец,
вспомнишь о роли "мать" и решишь, что вот твое "то", единственное, я буду
уже почти что в другом измерении, за несколько тысяч дней от голубой
насыпи. Дней без тебя.
     Меня будет шокировать этот внезапный шквал родительских чувств, все
твои "моя маленькая", "надень кофточку", твои поцелуи и прочие "нежности".
Ты покажешься мне смешной и нелепой, как старая дева со сборками и ужимками
школьницы, мне, Иоанне Синегиной, печатающей в городской газете свои
вдохновенные опусы на морально-этическую тему. Знатоку человеческих душ.
Твоей дочери.
     И потом, еще через несколько тысяч дней, сама в голодной запоздалой
тоске по твоим "моя маленькая" и "надень кофточку", мучимая стыдом за тупую
черствость, я буду трусливо откладывать встречу с тобой, должную наконец-то
соединить нас, мать и дочь. А пока что посылать тебе в Керчь открытки к
праздникам.
     "Дорогая мамочка, поздравляю тебя..."
     Всегда не любила и не умела писать письма.
     В Керчь ты переедешь после моего замужества. Там родился и вырос
Аркадий Синегин. Там вы познакомились на пляже. Он подошел и сказал:
"Девушка, вы, по-моему, сгорели". Тебе в этой фразе чудилось нечто
символическое.
     Телеграмма из Керчи меня не застанет - туристская поездка по Италии.
Посовещавшись, и не расстраивать - все равно ведь ничего не изменишь. Я
опять опоздаю к тебе. В последний раз опоздаю к тебе, мама!
     А у меня черепаха, - хвастает Яна голубым цветам. - Она домики
надевает. У ней во-о сколько домиков. Пальто-домик, платье-домик... Цветы
удивленно покачиваются на неправдоподобно длинных стеблях.
     - Ой, мама, мамочка, уже поехали...
     Сейчас мама встанет, чтобы закрыть окно, она боится за Янины уши. С ее
колен, звякнув, упадут ножницы, и пока она нагнется их поднять - всего пять
секунд, Яна будет еще видеть летящую мимо голубизну.
     Поезд влетает в тоннель, движется все медленнее, наконец, совсем
останавливается в кромешной тьме. Яна с ужасом осознает, что она снова в
тамбуре среди дремучих дверей, где нет ничего, кроме этой тьмы, безмолвия и
липкого ледяного страха. И, как тогда, девочка Яна садится на пол, дрожа и
давясь беззвучными слезами, зная, что этот плен навсегда.
     Они тогда только вернулись с мамой из эвакуации, в доме еще будет
кавардак, суматоха, и Яну впервые выпустят погулять во двор. Она заиграется
с ребятней, потом как-то разом стемнеет, всех позовут по домам, двор
опустеет. Яна, еще полная до краев неистовым восторгом бытия, какой бывает
лишь в детстве, - визгом, хохотом, бегом, стуком мяча, тоже влетит с
разбегу в дверь с ромбами. Дверь сзади тяжело захлопнется и...
     Ошеломленная внезапной тишиной и темнотой, Яна сделает по инерции
несколько шагов, ладони упрутся в стену, потом во что-то холодное,
омерзительно-скользкое и мокрое. Охнув, Яна отпрыгнет, вытирая руки о
пальтишко и беспомощно озираясь в надежде разглядеть дверь - ту,
внутреннюю, что ведет в коридор и на лестницу, где на втором этаже была их
с мамой комната. Или хотя бы ту, уличную, в которую она только что
вскочила.
     Но ничего не было. Никаких дверей, вообще ничего. Ей показалось, что у
нее нет больше ни глаз, ни ушей, так было темно и тихо, ни тела, которое
одеревенело от страха. Ничего, кроме кромешной тьмы, тишины и липкого
ледяного страха. Даже плакать она боялась, чтобы то бесконечно страшное и
злобное, в плен к которому она попала, не обнаружило ее присутствия. Она
каким-то животным чутьем ощущала, как оно точит о стены когти, обшаривает
их мохнатыми щупальцами, чтобы схватить ее. Сколько она так стояла? Пять,
десять, пятнадцать минут? Потом не стояла, потому что ноги уже не держали,
а сидела на холодном полу, дрожа и давясь беззвучными слезами, зная, что
так будет всегда.
     Потом она услышит во тьме чьи-то быстрые надвигающиеся шаги, найдет
все же силы вскочить, по мышиному пискнуть в смертной тоске, теряя
сознание, и тут где-то сбоку в тишину и тьму прорвутся скрип, слабо
призрачная желтизна лампочки над лестницей и - чудо! - мамин силуэт в этой
желтизне, ее протянутые руки, в которые с ревом обрушится то, что осталось
от Яны.
     Потом она еще очень долго будет до смерти бояться этого темного
тамбура между двумя дверями, и стараться проскочить его как можно скорее
даже днем, когда в квадратик небольшого оконца проникал свет со двора. Ну а
уж вечером без взрослых - ни за что.
     Мальчишки разнюхают про эту ее дурь и будут забавляться, втаскивая
силком в страшный плен, отчаянно визжащую и отбивающуюся. Потом она
прокусит кому-то до крови руку, и ее оставят в покое. Она назовет это
"дремучие двери", и даже когда в тамбуре повесят лампочку и привинтят ручки
на дверях, страх останется и постепенно перекочует в сны, сны-кошмары, где
она умирала от тоски и страха в черной дремучей ловушке между двумя
дверями-мирами, внешним и спасительным внутренним, откуда лестница вела
домой к свету и теплу. Куда она, вырвавшись, бежала каждый раз с бешено
колотящимся сердцем, чтобы упасть в протянутые мамины руки и спастись.
     Постепенно мама из сна исчезнет, исчезнет и их комната. За их дверью
окажется еще один коридор, еще двери, лабиринт дверей и коридоров, по
которым она будет из последних сил удирать от гонящейся за ней тьмы. И лишь
в пробуждении обретая спасение.






     Чье-то легкое прикосновение, и она видит странного, невесомо-плоского,
будто сошедшего с черно-белой фотографии, мальчика в белой рубашке и белой
панамке, в темных трусах и сандалиях - такая форма была у них в Артеке, в
темных очках на белом прозрачном лице. От него исходит какое-то лунное
призрачное сияние, Яна видит облупленную штукатурку на стенах тамбура,
старый веник в углу и выброшенный букет засохших полевых цветов.
     - Вставай, - сказал мальчик, подавая ей прозрачно-невесомую руку, - Он
просил тебя привести.
     Яна не стала спрашивать, кто такой "он", кто этот мальчик и почему
круглое пятно света под ними превратилось вдруг во что-то вроде пола лифта
без стен, и этот лифт, со всех сторон окруженный лишь тьмою, вдруг понесся
вверх, так что сердце в пятки ушло. Все равно не было ничего страшнее, чем
оставаться там, среди дремучих дверей.
     Потом лифт-не лифт остановился внезапно, тьмы вокруг уже не было.
Серебристая, будто предрассветная голубизна, не свет и не мрак. И круглая
площадка под ногами, на которой стояла Яна среди сплошной предрассветной
бездны. Да и самого мальчика видно не было, хотя она слышала его голос
каким-то внутренним слухом.
     - Не бойся, ты в Преддверии. Не вверху и не внизу. Не в прошлом и не в
будущем. Ты в глубине.
     - В глубине чего?
     - Времени. Не исторической линии и не космического круга, а
экзистенциональной точки.
     Яна хотела спросить, какая глубина может быть у точки, но мальчик
ответил, будто читая ее мысли:
     - Здесь начало того конца, которым оканчивается начало.
     - Кто ты?
     Ангел - Хранитель. Сокращенно - АХ.
     - Мой Ангел-Хранитель?
     - Твой АХ, рядом с тобой в реанимации. Он не имеет права оставить
историческую временную линию, пока ты жива.
     - Я жива?
     - Пока ты жива, - повторил АХ. - "Он" просил привести тебя. Вот,
Иосиф. Та самая девочка.
     В призрачной предрассветной голубизне вдруг проступила в самодельной
деревянной рамке, закачалась на неведомо куда вбитом гвозде фотография
подростка с гладко зачесанными на косой пробор волосами, нежным детским
ртом и по контрасту пронзительно-жестким взглядом куда-то мимо, вдаль, в
одному ему видимую цель.
     Внутренне ахнула Иоанна-взрослая. Так вот кого ей напоминал в детстве
Егорка Златов!
     Только у Егорки волосы были светлые.
     Она невольно подобралась, как когда-то на пионерской линейке.
     - Здравствуйте, товарищ Сталин.
     Мальчик на фото не шевельнулся и молчал. Темные глаза по-прежнему
напряженно всматривались куда-то мимо, в невидимое.
     Мне сказали, что вы: Это я. Синегина Яна. Я пришла.
     Молчание.
     - Не дергайся, он все прекрасно видит и слышит. Просто его
историческое время кончилось. В отличие от твоего, любительница повторных
фильмов. Иосиф лишен слова до Суда.
     - Какого Суда?
     - Того самого. Высшего и Последнего, который обжалованию не подлежит.
Но и на Суде Иосиф лишен слова вплоть до приговора. Защищать его буду я.
Верный его спутник, телохранитель и душехранитель с первых дней жизни.
     - Но как же...
     - Не дергайся, его душа тебя видит и слышит. А фото - это я для тебя
повесил - тебе привычнее разговаривать со зрительным образом...
     - Но о чем разговаривать?
     - Скажи, что будешь по-прежнему молиться за него, если вернешься в
историческое время. Между прочим, ты единственная девочка на свете, которая
молится за него уже более полувека. Иосиф, ты ведь о молитвах хотел просить
Иоанну - это для нас сейчас самое главное?.. Не молчи, Иосиф.
     Значит, фотография безмолвствовала не только для нее! Иоанна вдруг
ясно поняла, что нет, о чем-то другом, тоже очень важном, хочет и не может
попросить ее этот пятнадцатилетний мальчик на старинном снимке. То ли
злодей всех времен и народов, то ли величайший светоч и гений, то ли просто
"кавказец неотесанный, нуль без палочки". Недоучившийся семинарист,
неизвестно кем, Светом или тьмой, вознесенный на самый пик земной власти...
3а которого она действительно молилась, как научила бабка Ксения - за маму,
папу и товарища Сталина. Вначале о здравии, потом об упокоении. Просто так
уж сложилось.
     Разве может быть неправедной молитва ребенка, пусть и длящаяся
полвека?
     Когда вождь умер, ей было шестнадцать, и она продолжала поминать
Иосифа, ушедшего в вечность с концом ее детства.
     Нет, не о молитве, не о вечном покое себе, не ее заступления хотел он
просить, не для того позвал. Но ничего не мог сказать без посредника АХа,
лишенный слова.
     - Это что еще за свиданка противу правил? - услыхала они знакомый
вкрадчивый шепот, - Заявляю решительный протест.
     Перед Иоанной возник плоский мальчик-негатив, двойник АХа, но рубашка,
панамка и лицо у него были черные, а трусы, сандалии на темных ногах и очки
- белые. Будто на стеклах очков налеплены две бумажки.
     Фото Иосифа, снова закачавшись на вбитом неведомо куда гвозде,
растаяло вместе с гвоздем.
     АХ сообщил, что это АГ, Ангел-Губитель, что у них сейчас просмотр
судебных материалов и свидетельских показаний, и ей здесь не место.
     Готовимся, знаешь ли, Суд может начаться в любую минуту.
     Там, где только что висело фото Иосифа, появился самодельный экран из
двух крахмальных простыней - точно такой висел в клубе-бараке ее детства,
всегда набитом битком, куда они, малышня, бегали "на протырочку" и
устраивались прямо на полу перед экраном, задрав головы. Все было, как
тогда, даже настлались сами собой такие же шаткие скрипучие полы. Но за
спиной почему-то оказался вполне цивильный просмотровый зал, не со
скамейками, а с кожаными креслами, а в первом ряду, где обычно размещалось
мосфильмовское начальство, устроились рядом АГ и АХ, негатив и позитив -
точь-в-точь представители Госкино на худсовете.
     - Гасите свет, пора начинать, - прошелестел АГ.
     Иоанна осознала, что как только свет погаснет, она снова окажется в
дремучем тамбуре, страшнее которого нет ничего на свете, и спрыгнула в
панике с площадки прямо на дощатый пол перед экраном.
     - Тетя Клава, почему в зале посторонние?
     Невесть откуда взявшаяся в экзистенциональном времени свирепая
билетерша тетя Клава из детства спешит на разгневанный голос АГа откуда-то
из предрассветной вечности. Яна ползет от нее, втискивается меж рядами
кресел, и в этот момент свет гаснет. Но тут же трещит, вспыхивает проектор,
тот же, из детства, Яна видит краем глаза угол светящегося экрана и две
пары ног в сандалиях - белых и темных.
     - Начало, раннее детство можно промотать... Здесь все давно
исповедано, чисто. Иосиф в духовном училище, церковный хор... Стоп, вот
момент существенный. Крещенское водосвятие, прямо на узкой улочке возле
Окопского храма молебен, Иосиф поет в хоре. И эта твоя гнусная проделка -
бешено мчащийся с горы фаэтон прямо на певчих...
     - Да, терпеть не могу церковные праздники! Если б ты не успел
выхватить Иосифа буквально из-под колес...
     Мальчика принесли домой без сознания и рыдающая Екатерина, Кеке, у
которой уже умерли трое младенцев, молила Господа оставить ей Сосо,
поклявшись посвятить его Богу.
     - А ты две недели вместе с ней не отходил от его постели, Екатерина
читала вслух Библию. Иосиф едва понимал, и когда дремал, ты напел его душе
Первую Песнь о Главном. Это было незаконно, ты нарушил права отрока,
воспользовался его болезнью, тем, что он не мог встать и убежать от твоих
нудных проповедей...


     ПЕСНЬ ПЕРВАЯ, НАПЕТАЯ АНГЕЛОМ-ХРАНИТЕЛЕМ
     БОЛЯЩЕМУ ОТРОКУ ИОСИФУ О БОГЕ И ПЕРВОМ ЧЕЛОВЕКЕ.

     "О Ты, Который превыше всего. Что иное позволено мне изречь о Тебе? -
ибо Ты невыразим никаким словом. Как воззрит на Тебя ум? Ибо Ты непостижим
никаким умом. Тебе воздает честь все одаренное разумом!.. Тобой единым все
пребывает, к Тебе все стремится, Ты начало и конец всего..." /св.Григ.Бог./
     "Бог есть свет и нет в Нем никакой тьмы" /1 Ин.1,5/
     "Господь есть дух, а где Дух Господень, там свобода" /2 Кор.17,3/
     "Прежде нежели родились горы, и Ты образовал землю и вселенную, и от
века и до века Ты - Бог" /Пс.89,3/
     "Он один существенно живет, не может не быть. Существо Его и естество
есть сама жизнь. Все содеянное имеет начало, так как им приведено из
небытия в бытие; и могло бы снова не быть, если бы Он так изволил. Но
Создатель как был всегда - и прежде мира, так и ныне Тот же, и вечно будет
Тот же неизменно. И как прежде не мог не быть, так и не может не быть.
Поэтому не только называется "Вечным", но и "вечность", не только "Живой",
но и "жизнь", не только "Безначальный и Бесконечный", но и "безначальность
и бесконечность"; не только "Пребывающий", но и "бытие". Мы называем Его
"Сущий", то есть и был, и есть, и будет. /Святитель Тихон Задонский/
     Дети Света сотворены Богом "по образу и подобию Своему". Так лучи
являются сынами солнца, несущими свет и тепло, то есть жизнь. Он подарил им
счастье бытия. Вначале ангелам бесплотным, потом первому человеку, Адаму, и
все жили в любви и единстве в Доме Отца, пока некоторые ангелы во главе с
самым светлым, Денницей, не захотели быть сами по себе, вне Бога и Света. И
Бог исполнил их волю, ибо сотворил свободными, позволил уйти из Дома во
"тьму внешнюю", где нет Бога, то есть Жизни и Истины.
     И сделался Денница Князем тьмы над воинством тьмы. Отцом лжи и вечной
смерти.
     "И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил
его; мужчину и женщину сотворил их"./Быт.1,27/
     То есть это было как бы одно богоподобное существо, Двоица. Мужское и
женское начала, спаянные любовью.
     Бог подарил человеку свободу, предоставив право выбора: послушание или
непослушание Отцу. "Не ешь плодов с запретного древа, или смертию умрешь".
     Князь тьмы, ненавидящий Бога, обернувшись змеем, соблазнил человека
ослушаться, просто-напросто солгав:
     - Не умрешь. Не будешь слушать Отца - сам станешь, как Бог, знающий
добро и зло. Свободным и всемогущим.
     Вот он, обман. Быть любимым сыном, наследником Творца, или сказать:
"Хочу от Тебя отделиться, потому что я сам - бог".
     Так вместе с непослушанием в сердце человека вошли гордость, тьма и
смерть. Так он оказался на чужбине, был изгнан с неба на землю.
     "В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю,
из которой ты взят; ибо прах ты и в прах возвратишься"./Быт.3,19/
     - Ничего себе свобода! - прошелестел со своего места АГ, - Он злой,
ваш Бог.
     - Да, именно так ты смущал сердце болящего отрока Иосифа, будто
запамятовав, что не может непослушное Отцу пребывать в Доме Отца, не может
тьма пребывать в Свете, в Котором нет тьмы. Не наказать, а спасти человека
захотел Господь этим изгнанием.
     "И теперь как бы он не простер руки своей и не взял также от дерева
жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно. "/Быт.3,22/. Это об Адаме.
     Что может быть страшнее бессмертного зла? Вечного отлучения от Бога?
Такова участь падших ангелов, духов злобы поднебесной.
     "И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый Диаволом и
сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его
низвержены с ним"./Отк.12,9/
     Во спасение дано человеку отныне смертное тело, чтобы он мог сбросить
его на чужбине вместе с ветхими лохмотьями грехов. Такие, как АГ,
бессмертны в своем бунте против Творца, их единственная отрада - вредить
Замыслу.
     Человек же получил право свободно избрать за свою земную жизнь
послушание или непослушание Творцу, Свет или тьму. Как прекрасная бабочка
из червя, оставив прах земле, взлететь любящим и любимым сыном в небесное
отечество. Или...
     - Ладно, Позитив, давай не отклоняться, - проворчал АГ.
     - Ты первый начал, Негатив. Ладно, продолжим. О том, что когда Адам
стал смертным, мужское и женское начала в нем распались, и "Адам познал
Еву, жену свою; и, она зачала, и родила Каина"./Быт.4,1/
     Снова соединились две половинки, но не в небесную Двоицу, спаянное
любовью целое, а в супружескую пару. Чтобы дать начало истории человечества
- дроблению, размножению, смене поколений.
     С точки зрения земного наблюдателя это - вечная смерть под маской
вечной жизни, где каждое новое поколение вырастает на костях предыдущего,
чтобы самому затем стать пищей для последующего. С точки зрения неба -
вечная жизнь под маской вечной смерти, ибо Любовь и милость Божия чудом
скрепляют в единый организм вечно враждующие друг с другом души своих
безумных больных детей, чтобы, когда наступит конец времен, отделить "зерно
от плевел" согласно Замыслу. "Ни серебро их, ни золото их не может спасти
их в день гнева Господа и огнем ревности Его будет пожрана вся эта земля,
ибо истребление, и притом внезапное, совершит Он над всеми жителями земли".
/Соф.1,18/
     Души человеков, прорвавшиеся из ветхих своих темниц-клеток к Небу,
свободно избравшие Свет сыны Божии послужат основой воссоздания
богочеловечества. Нового Адама. Согласно Замыслу, который состоит в том,
что...
     Бобина в проекторе внезапно заходила ходуном, дикторский текст на
полуслове прервался.
     - Часть еще не кончилась, там должно быть о Замысле, - заволновался
АХ.
     - Сапожники! - свистнул АГ, затопав белыми сандаликами. - Вечно ты,
Позитив, на пленке экономишь. Небось, обрыв на склейке... Кстати, чем
больше ты нас будешь уверять в избранничестве Иосифа, что он чуть не с
младенчества готовился к священству, тем ужаснее покажется его
отступничество.
     - Не было никакого отступничества! - гневно топнул АХ в свою очередь
ножкой в черном сандалике. Пол под Яной заходил ходуном, заблистали молнии.
Яна в страхе зажмурилась, а когда открыла глаза, очутилась в одном из дней
военного своего детства, в эвакуации.
     Яна сидит на полу перед шкафчиком, стаскивая с валенок слишком тесные
калоши.
     На шкафчике Яны наклеена лягушка - не царевна, а так, невзрачная,
беспородная. Наверное, вырезана из учебника зоологии, с желтыми пятнами
клея и проступающими буквами. Но все равно она - волшебная, и комната с
маленькими столами и стульчиками, и настоящее - не соевое - молоко на
завтрак, и рыбы в аквариуме, и самодельные игрушки. Сервизы, куклы, мебель
из раскрашенной глины. Бумажные кошельки, лодки, кораблики, коробочки,
пилотки - из той же бумаги. Все это чудеса, и название "Детский сад" -
чудо. Сад и дети. Дети и сад.
     Пальто, платок, калоши, мокрые варежки, продетые на тесемке в рукава,
- скорей освободиться, сбросить, выскользнуть, как Царевна-лягушка из кожи.
Хлопает дверца шкафчика, торопливый мамин поцелуй, ее запах...
     Яна сидит рядом с воспитательницей - она несколько раз дралась за это
место и, наконец, завоевала. Не помню, как ее зовут. Она - тоже чудо. Фея
Детского Сада. Тогда она представлялась Яне вполне "тетей", теперь видно -
ей едва ли восемнадцать. Фея невысокого роста, круглолицая, румяная. На ней
полосатая кофточка, короткая черная юбка и валенки, надрезанные в
голенищах, стягивающих полные икры.
     - Сложите листок вот так и так. Саша, я же показываю. Андрей, у тебя
опять нет платка? Да, правильно. И у тебя правильно.
     Сегодня Фее не до нас, и вчера было не до нас - торчит у нее какой-то
солдат. Я - по правую руку, он - по левую. И солдат этот для нее самый
главный. Мы ревнуем, и он тоже.
     - Лучше б ты совсем не приходил, - грустно говорит Фея. Я ликую.
Нечего приходить.
     - Другим и вовсе не дали, - говорит он. - Прямо из госпиталя - в
часть.
     - Ну пусть бы на недельку, - шепчет она. - Теперь вот здесь загните и
оторвите. Получилось что? Квадрат. Теперь загните, чтоб уголки были внутрь.
Неужели нельзя еще хоть денечек? Один-единственный?..
     - Вот так? - встреваю я злорадно. И тут же со всех сторон: - А я? А у
меня?
     Солдатик смотрит на нас уже с откровенной ненавистью, я торжествую.
Какой он принц для нашей Феи? Бритоголовый, лопоухий, с тонкой цыплячьей
шеей, натертой воротничком гимнастерки.
     - Теперь снова пополам, так и так. Все смотрят, я кому показываю? Ты у
меня останешься сегодня, и все. Ритки не будет, она к тетке уйдет. Она все
знает.
     - А к матери? - он смотрит куда-то в угол, - Нельзя, я ей обещался.
     - И опять загните внутрь, - Яна вдруг видит с ужасом, что Фея плачет.
Слеза катится к уху, где малиново вспыхивает сережка.
     - Дурная, а как совсем не вернусь? Вон мой дружок с трехмесячным
оставил. Не вдова, не жена.
     - Ой дура-ак, - тянет она и уже смеется, - Дурак и есть. Ну-ка, что у
нас получилось? Андрюша, что?
     - Корабль, да?
     - Двухпалубный корабль, с парусами. После обеда запустим.
     После мертвого часа Яна выкрасит паруса в оранжевый цвет, и будет ее
чудо плавать с другими разноцветными чудесами в море-корыте.
     - Солнце вышло, живей гулять!
     Фея выталкивает детей за дверь, все наперегонки бегут в раздевалку.
Смуглый мальчик со странным папиросным именем "Казбек" дергает Яну за косу.
Яна прощает, потому что у него есть настоящий кожаный мяч.
     Мы уже оделись как попало - Феи нет. Но мы терпеливо ждем в полутемной
раздевалке, каким-то чутьем зная, что звать ее нельзя.
     Наконец, дверь распахивается. Прошло не больше минуты, прошла
вечность. Как медленно тянется в детстве время! Дверь настежь - на пороге
моя Фея. В коридор из комнаты врывается солнце, в волосах у Феи - солнце,
на блузке, на щеках губах горит солнце. Яна хватает ее руку. Сейчас, мягко
шлепая валенками, Фея отведет их во двор, и Яна никогда не узнает, чем
закончится для нее этот день. Будут еще обычные дни, без солдата, потом они
вернутся домой, в подмосковный городок.
     Скачет Фея по солнечным классикам-квадратам. Яна так не умеет - до
чего ловко. Фея есть Фея.
     Что было с тобой потом, моя Фея? Этого она никогда не узнает.






     Снова затрещал проектор в просмотровом зале, где лежала ничком Яна,
зажатая рядами кресел, и видны ей были лишь две пары ног в сандаликах да
край светящегося экрана. Она до смерти боится дрему чих дверей и тети
Клавы.
     Лекарь подтвердил диагноз: рука сохнет, заражение крови, надежда
только на сильный организм. А Екатерина надеялась лишь на Бога, и чем
горячее становились руки и лоб спящего в забытьи сына, тем горячее и
исступленней она молилась:
     "Я отдала его тебе, Господи, так пощади, не забирай Сосо слишком
рано..."



     ПЕСНЬ ВТОРАЯ О ГЛАВНОМ, НАПЕТАЯ АНГЕЛОМ-ХРАНИТЕЛЕМ
     ТЯЖКО БОЛЯЩЕМУ ОТРОКУ ИОСИФУ.

     Тайну Замысла божия о мире и богочеловечестве нельзя понять без тайны
Святой Троицы, единосущной и нераздельной. Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух
Святой. Трое в Одном - как это может быть? Не один наш Бог, но Един. И
разгадка здесь лишь в Любви Божественной, взаимопроникающей,
взаимомилующей, взаимоспасающей, какой не бывает на земле.
     Нет слиянного, спаянного в одно целое мира, а ведь именно так он был
задуман "по Образу и Подобию" Святой Троицы. Все вокруг буквально кричит о
Замысле, все назидательно для внимательного ока.
     Вот солнце, к примеру. Оно дает свет, тепло и жизнь. Свет, тепло и
жизнь существуют в солнце нераздельно, это источники существования всего
живого. Нет жизни без тепла и света, нет света без солнечного тепла, нет
тепла без солнечного света. И все это вместе - солнце.
     Всякое дерево, растение, птица, тело наше, любой живой организм
свидетельствуют о Замысле... Вот корень, ствол, ветви, каждый листочек -
все на своем месте, все самозабвенно работают на целое, а целое - на
каждого. Никто друг с другом не враждует, никто не мешает, а если надо
заменить отжившее новым, молодым, смиренно уступают место... Но даже самые
первые листочки, которые давным-давно отпали осенью, продолжают жить в
дереве, - в других листьях, стволе, дереве - в целом. Это тот самый вечный
двигатель...
     - Муравейник! - прошелестел презрительно АГ. - Соцмуравейник по
Достоевскому...
     - Человек - не муравей, Негатив, он "по образу и подобию". Для муравья
единство - способ выживания в лесу, для человека - в вечности. Цель - вот в
чем главное. Земля или Небо? Не тела собирает Господь, но души бессмертные.
Закон Троицы, Любовь Божественная - эликсир бессмертия в Доме Отца.
Специально для тебя, сын тьмы, прочту цитату Федорова из "Философии общего
дела":
     "Не в конвентах, не в парламентах, не в декларациях прав человека
выработан этот образец бессмертного общества. В представлениях лиц Святой
Троицы "нераздельными", то есть неотчуждающимися друг от друга, не
вступающими в борьбу, которая сама по себе ведет к разрушению общества и
смерти, в таком представлении союз Божественных лиц являлся неразрушимым,
бессмертным. Представлением же лиц Святой Троицы "неслиянными" устранялась
их смерть, потому что неслиянность означает устранение поглощения одним
лицом всех прочих, которые при нем теряют свою личность, делаются его
бессознательными орудиями и, наконец, вполне с ним сливаются, обращаясь
вместе с ним в полное безразличие, в ничто."
     - Мы, негативы, тоже бессмертны, - усмехнулся АГ. - И тоже не вступаем
в борьбу друг с другом..."
     - Вечно объединяющая вас ненависть к Источнику Жизни - это не
бессмертие, а вечная смерть. Вечная смерть - вовсе не бессмертие.
     - Протестую, - прошипел АГ.
     - Протест принят, - отозвался откуда-то голос билетерши Клавы, - Прошу
адвоката не отклоняться от темы.
     - Итак, изгнанное из рая человечество росло, множилось, поколения
сменяли друг друга. Но Замысел Творца о богочеловечестве неотделим от
замысла о каждом человеке, сотворенном "по образу и подобию", то есть
богоподобным. Сыном Бога.
     Богочеловечество после конца истории и Суда должно возродиться в
Царствии, в Доме Отца. Богочеловечество вызревает в человечестве земном, -
как бабочка в коконе, чтобы, сбросив все непригодное, греховное, лишнее,
взлететь в Небо. Плоть - земле, душа, выбравшая Свет - Свету. Душа,
выбравшая тьму - тьме.
     О том поведано было болящему отроку Иосифу, что каждый из нас -
клетка, атом этой единой богочеловеческой души, созданной, задуманной по
Закону Неба, по образу Святой Троицы.
     Сто тысяч, сто миллионов и более "Я", не поглощаемых друг другом, не
враждующих друг с другом, одновременно и свободных, и спаянных в единое
Целое свободной Любовью.
     С новым миром, новой землей и друг с другом в Доме Отца. Как это
бесконечно далеко от вашего земного бытия! Как много предстоит изменить в
себе и своей жизни, чтобы избавиться от эгоизма, вражды, жадности,
самоутверждения за счет других! Ведь каждый бесценен и нужен в этом Целом
по Замыслу Творца, и как ужасно, если твое место, замысел о тебе будут в
Царствии отданы другому ввиду твоей несостоятельности!
     Это происходит ежеминутно в любом живом организме, который бросает на
исцеление все силы, потому что в одиночку ни одной клетке не выздороветь.
Но если клетка безнадежно больна, чужда, бесполезна, а чаще всего вредна
организму, он вынужден ее отторгнуть.
     Человечество тяжело больно, оно неспособно жить в Доме Отца по Закону
Неба. Цель земной жизни каждого - служить своему и общему выздоровлению.
Соборность. Коллективное спасение.
     Сейчас, Иосиф, весь организм бросился на помощь твоей больной руке. И
твоя мать, и я, твой Ангел-Хранитель, помогаем тебе своей любовью, и молим
Бога, Источника Жизни, исцелить тебя, чтоб ты мог исполнить Замысел.
     Безумие со стороны клетки, группы клеток, каждого отдельного органа
служить самому себе в ущерб Целому. Или, более того, заставлять без
надобности служить себе /руке, ноге, или желудку/ другие клетки или даже
само Целое, отнимая жизненно важное у других органов, в результате чего
заболевает весь организм, включая саму эту взбесившуюся клетку. Заболевает
и гибнет.
     Это - первородный грех, сродни раку, бешеное разрастание одной части
Целого за счет жизнеспособности других частей в ущерб Целому. Такие клетки
непригодны для Царствия, для исполнения Замысла - ибо если больно, дурно и
голодно хотя бы одной клетке - страдают все. Такое противоречит Замыслу,
ибо в Доме Отца нет страдания и тьмы.
     В конце времен Господь соберет в житницу Свою души всех детей Света,
когда-либо живших на земле, и воссоздаст из них богочеловечество, Нового
Адама, свободно избравшего и полюбившего Небо, преодолевшего тьму. Рухнут
клети внешние смертных и грешных тел... Сказано - "Царствие Божие внутри
вас". Новая жизнь зреет в каждом, кто соблюдает Закон Неба, служит Небу,
обращая дни наши суетные в тепло и свет. Только Тепло и Свет дают Жизнь -
учит Троица. Только они бессмертны.
     - Вопросик можно ? - прошелестел АГ, - Что же такое получается,
господа? Или подчиняйся, или на свалку? Где же тут любовь?
     - Когда любящий Отец зовет чадо домой, потому что наступает вечная
ночь, а тот бежит в лес, в противоположную сторону, где полно хищных
зверей...
     - Значит такового следовало запереть.
     - Дети Божии свободны, Негатив. Есть, конечно, наемники - служащие
Господу в ожидании награды на Небе. Есть рабы - покорные Его Воле разумом и
от страха. И есть сыны - полюбившие Его всем сердцем, "рожденные свыше".
     - Бедные рабы и наемники! Значит, им не на что рассчитывать? Опять
обман?
     - Господь милостив, сын тьмы. Даже если после Суда от кого-то
останется лишь монада, пустая скорлупка без всяких заслуг, но смиренно
избравшая Бога своим Хозяином, Господь может наполнить ее Своим Светом и
спасти. Вспомни благоразумного разбойника на кресте...
     И Ангел-Хранитель пел тяжко болящему отроку Иосифу, что если он станет
пастырем, как обещала Небу Екатерина, он должен стремиться воспитывать
именно "сынов", - горячих, самоотверженных, жертвенных служителей Делу
Божию на земле - умножению жатвы Господней.
     Великому Делу восхождения к абсолютной, всепроникающей, всепобеждающей
и всепрощающей Любви.
     О том, что каждая частица будущего Богочеловечества, каждая душа
рождается, призывается из небытия в определенное время, в определенном
месте, с определенной сверхзадачей - Замыслом, на осуществление которого ей
даны дары Неба - время, здоровье, таланты. Вписанный в сердце Закон Неба. И
знание Замысла о тебе...
     О том, что нет выше звания пастыря, "ловца человеков". С-пасти, с-
пасатъ - они - прямые воины Спасителя.
     - Думаешь, он что-либо понял из твоих нудных проповедей, Позитив,
проникся ими? Он любил верховодить мальчишками, всегда быть первым, был
обидчивым, драчливым, злопамятным, лукавым...
     - Скажи еще жестокосердным, коварным, кровожадным...
     Мальчики, не ссорьтесь! - рявкнула тетя Клава из вечности, - Гроза
начнется...
     И тут же наступила тьма кромешная. Яна проснулась внезапно и села в
кровати, готовая зареветь со страху.


     * * *


     Яна просыпается внезапно и садится в кровати, готовая зареветь со
страху. Она одна, в комнате тихо и душно, хоть окно и открыто. Никакой
прохлады с улицы, ни звука, занавески не шелохнутся. Что-то необычное,
зловещее в этой липкой душной тишине. И вдруг дворик за окном осветился,
обозначился, но не как днем, а каким-то призрачным, зыбким и нереальным
светом. Вспыхнул двор и погас. И тут же нечто глухо зарычало в отдалении.
Постепенно набирая силу, рев пронесся над домом, звякнули стекла в окне.
     А мама в ночной смене.
     Грозы Яна боялась и потом, и всегда, уже зная название этому "нечто" и
его причину.
     - Уу-у... Аа-а...- воет Яна, но от тоскливо-одинокого своего воя ей
еще страшнее.
     - Яничка, ты чой-то? Бежи, бежи ко мне, - слышится из-за занавески.
     Бабка Ксеня больна. Болезнь у нее не как у других, что приходит и
уходит, - это ее обычное всегдашнее состояние. Она почти всегда лежит. Не
стонет, не жалуется, и если б не кашель с хрипами, свистом и щелканьем, не
кашель, а целый оркестр, хоть и глушит его бабка тщетно в подушку, - все
бы, наверное, вообще позабыли, что в темном углу за пологом живет бабка
Ксеня.
     Бабкин угол - в большой комнате, она же столовая, она же комната мамы
с Яной - им принадлежит огромная кровать, шифоньер, тумбочка и картина над
кроватью, изображающая зеленый пруд, зеленую луну и зеленых купающихся
девушек. - По-моему, эта штука квакает, - сказала как-то мама. Зеленая
картина входит в понятие "хорошая меблировка", и за нее им приходится
доплачивать. Зато бабка Ксеня с кашлем-оркестром считается "неудобством" и
хозяйка исчисляет это неудобство примерно в стоимость картины. То есть
получается так на так.
     Поскуливая, Яна босиком шлепает за полог. Бабка протягивает руки, и
Яна ныряет под лоскутное одеяло, прижимается к сухому горячему тельцу
Ксени.
     - Пронеси, Господи, - мелко крестится бабка, - Не пужай дите. Ну будя,
будя, ты повторяй, как я, и все минует... "Даждь нам днесь".
     - Аж ан есь, - всхлипывая, вторит Яна. Гроза лютует. Изображение
комнаты пульсирует в беспорядочном ритме ослепительных фиолетовых вспышек.
Есть - нет, есть - нет. Рев, грохот. Кажется, дом вот-вот треснет,
расколется, как яичная скорлупа. Яна натягивает на голову одеяло, зажимает
уши ладонями.
     - Ну, разбушевался, - ворчит бабка на Бога. - Ну попугал, и будя. Дал
бы дожжичку - все б лучше. И огород полил бы, а то ить, сам знаешь, как
поливать руками-то...
     - Аж ан есь, аж ан есь, - твердит Яна, как заклинание. Колючая
раскаленная бабкина ладонь касается ее мокрых щек, глаз, и слезы мгновенно
испаряются, высыхают. Будто зарываешься лицом в сено. И пахнет сеном.
     - Дождь, Яничка, дожжь.
     По-прежнему грохает и пульсирует комната, "нечто" за окном рычит и
рвет когтями темноту, но Яна понимает, что оно уже не страшно. "Нечто"
будто поймали в клетку, отгородили стеной от мира, и стена эта - монотонный
шум за окном, и внезапная прохлада, и запах, и другое "нечто" - спокойное,
незыблемое...
     - Огнь, Яничка с водой врозь. Бежит огонь от воды, спасается. Ишь как
полосует, кабы огурчики не прибило. Сохрани огурчики, Господи ...
     - Ба, а где он, Бог?
     - Бог-то? На небе.
     - А как же не падает?
     - Поздно, будя, Яничка, грех. Ступай к себе.
     - Ба, а какой Он ?
     - Про то нам знать неведомо.
     - А почему?
     Бабка закашлялась, замахала руками.
     - Ступай с Богом... ступай...
     Яна пошлепала к остывшей уже кровати, с наслаждением вытянулась после
тесного бабкиного ложа и зевнула.
     Ветер надувал парусом мокрую занавеску, на полу у окна блестела
большая лужа. Там, во дворе, жил дождь. Дождь шел. Он шел по улицам
струйчатыми ножками, увязая в мокрой глине, вспенивая лужи, шуршал по
кустам. Потом дождь побежал. Он бежал все быстрее, догоняя страшное
"нечто", которое удирало, глухо урча. Все это представила себе Яна, потом
попыталась представить себе бога бабки Ксени, да так и не смогла и заснула.


     * * *


     - Во здравие солдат наших Аввакума, Аверкия, Аврамия, Агава, -
бормочет бабка Ксеня.
     Она попросила отдернуть полог, чтоб было посветлей, крест-накрест
повязала под подбородком чистый платочек в горошек, надела очки с
треснувшим правым стеклом. В руке у нее церковный календарь.
     - Во здравие Анания, Акепсия, - тоненько поет она, заглядывая в
календарь.
     - У вас, мамаша, все не те имена, так теперь никого не называют.
     Сегодня дома сама хозяйка, и мама дома. Воскресенье. Шумит самовар.
Хозяйка раскладывает по блюдцам темные ломтики пареной свеклы. А Яне мама
выдает к чаю настоящую конфету, в обертке с бабочкой. Если обертку
расправить и сложить конвертом, получится фантик, а это уже богатство, едва
ли не дороже самой конфеты. В фантики можно играть, ими можно меняться, или
менять на цветные стекла, на свистульки, на мячи на резинках - да мало ли
на что можно сменять стоящий фантик! Яна счастлива.
     - А может, кто и назвал, - говорит бабка, - Может есть такой солдатик
Ананий, а я его обойду. Как же, нельзя... А как называют-то?
     - Ну Петр, Сергей, Владимир, Виктор...
     - Аркадия помяните, - говорит мама.
     Повисает над столом тишина, все смотрят на маму. Воспользовавшись
замешательством, Колька хватает с блюда горсть свекольных ломтиков и
запихивает в рот.
     - Ты что, Соня, думаешь все-таки живой? - почему-то шепотом спрашивает
хозяйка.
     - Колька свеклу таскает, - ябедничает Яна, но на нее не обращают
внимания. Тогда и Яна тянется к заветной тарелке.
     - Аркадия, тетя Ксеня, - повторяет мама. Бабка перестает кашлять.
Осторожно спрашивает:
     - А то, может, за упокой?
     - Во здравие, - мама храбро улыбается, она не выносит, когда ее
жалеют. Хозяйский Колька снова лезет за свеклой, но на этот раз получает
увесистую оплеуху и ревет. Яна великодушно отламывает ему кусок конфеты.
     Во здравие воина Аркадия, - тянет бабка Ксеня.


     * * *


     - Ба, а ты почему такая горячая?
     Бабка Ксеня, скорчившись, ловит ртом воздух. Кашель ломает ее желтое
сухонькое тело, оно похрустывает, как осенний лист на ветру.
     - Жар у меня, Яничка, - бабка по капле выжимает из пересохшего рта
улыбку, - худо. Огнь, огнь во мне. Може, Бог даст, помру...
     Как помрешь?
     Бабка переводит дух.
     - Так уж. Успокоится Ксения навеки, во гроб ее положат, как невесту,
во всем белом, цветами засыплют, и улетит душа моя на серебряных крыльях...
     Сияют бабкины глаза, она счастливо смеется.
     - У меня уж все, Яничка, припасено. И платье белое, и туфли, и белье
чистое пошила.
     - Покажи, ба...
     - Выдвинь-ка, отопри сама.
     Екает сердце. Вот он ключ от заветного сундучка, откуда извлекала
бабка Ксеня пожелтевшие фотографии, клубки разноцветных ниток, пуговицы и
лоскутки, старые письма и другие хрупкие бумаги с печатями и без печатей,
отжившие бесполезные деньги, дешевенькие стеклянные сережки и бусы - чего
только здесь не было! Вся Ксенина прошлая жизнь, перемешанная наугад, как
колода карт, никому не интересная, кроме самой бабки, которая перебирала,
уходя, эту свою жизнь. Отзвуки, осколки, лоскуты когда-то пошитых платьев,
когда-то бывших с бабкой людей и минувших событий.
     Яна была ее единственной благодарной слушательницей, ее подругой, и
длинные бабкины рассказы о происхождении той или иной бумаги, вещицы,
фотокарточки - не самой себе, не в пустоту, а ей, Яне, видимо явились для
бабки Ксени смыслом и благодатью ее последних дней.
     Лоскуты, обрывки, осколки, то, что не имеет решительно никакой
ценности у разумных взрослых, влечет к себе стариков и детей.
     Яна лезет в бабкину жизнь всей своей ненасытной пятерней, боясь, как
бы бабка Ксеня не передумала, не отобрала ключик - ведь прежде доставалось
Яне бабкино прошлое лишь скудными порциями, причем право выбора
принадлежало владелице сундучка.
     Наконец-то можно завладеть им целиком!
     - В марлечке оно, с самого верху... приданое-то, - сипло втягивая в
грудь воздух, наставляет бабка. - Ты уж тихохонько, гляди, не сомни...
Подушку подсунь мне, подушку...
     Полулежа, в зыбком кольце света от коптилки, которое мечется по
стенам, по лоскутному одеялу при каждом приступе кашля, бабка Ксеня
раскладывает на коленях свое белое "приданое", любуется им, ласкает,
разглаживает жаркими колючими пальцами, приглашая и Яну полюбоваться,
восхититься.
     Приданое. К рожденью, к свадьбе, к смерти. Одно и то же слово, один и
тот же цвет.
     Урча от удовольствия и чихая от нафталина, Яна шурует в сундучке.
Глубже, глубже, уже руки по локти в сокровищах, и вот, на самом дне... Что-
то круглое, гладкое, холодное... Пальцы сомкнулись, тащат. Бутылка! Ой, да
это та самая, праздничная, хозяйкина, с наклейкой, которая вдруг в праздник
пропала со стола, когда все пошли плясать во двор. Хозяйка прямо
обыскалась, кричала, негодовала, подозревая всех и каждого. Кольку, гостей,
маму, Яну... А она вот где, бутылочка. Та самая. И вино в ней плещется.
     Приданое, цветы, вино... Приданое пошито, цветов можно нарвать, на
худой конец, бумажные есть, а вот вино нынче дефицит, и кто знает, достанут
ли, когда придет пора проводить бабку Ксеню? Может, этими соображениями
руководствовалась бабка, а может, из самых эгоистичных стянула бутылку с
праздничного стола, чтоб глотнуть из нее, когда особенно невмоготу? Каким-
то десятым чувством Яна понимает, что спросить бабку Ксеню про бутылку
неприлично. И прячет ее, где лежала. На самое дно.


     * * *


     Полутемная кухня, на столе глиняная миска с томатным соусом. Чисто
вымытая раскаленная плита, раскаленная хозяйка у плиты с разливной ложкой в
руке. И запах, восхитительный запах этих штук, - Яна зовет их "плюхи".
     Плюх, плюх - из ложки на плиту, пузырясь и растекаясь, вываливается
жидкое беловатое месиво. Корчится, вспухает пузырями, твердеет. Хозяйка
ножом ловко переворачивает плюхи на другой бок, а у тех уже румяные
корочки, и с другой стороны будут такие же румяные...
     У Яны подкашиваются коленки, слюна обволакивает язык, слезы на глаза
наворачиваются, так хочется плюх.
     - Да отойди ты, горе голопузое, - беззлобно ворчит хозяйка, - уйдет, а
дите как хошь. Оставила картошки мерзлой! А у дитя самый рост, его питать
нужно... Говорила вот мамке - была б поумней, тоже б мучицей разжились.
Вроде нация оборотистая. Так ей, вишь ли, совестно, а дите мучить не
совестно? Конечно, Матрена добрая, Матрена угостит...
     И в руку Яны попадает горячая плюха. Можно вонзить в нее зубы,
хрустеть корочкой, глотать не жуя, обжигаясь...
     - В соус-то обмакни, горюшко.
     Соус, про соус-то она забыла, а плюха почти съедена, остался
малюсенький кусочек. И только сейчас, когда обжигающая хрусткость плюхи
размягчается кисло-сладкой прохладой соуса, Яна наконец-то чувствует вкус,
и на те несколько секунд, пока последняя крошка не растаяла во рту, Яна
окунается во что-то забытое, довоенное. Теплая распаренная земля, нагретые
солнцем плоды с красной сочной мякотью - от их сока чуть пощипывает язык,
сок течет по подбородку, пальцам...
     А прямо перед ней на плите снова пузырятся, румянятся плюхи, дразнит
глиняная плошка на столе.
     - А я чего зна-аю, - говорит Яна. - А чего я видела-а...
     Сейчас Яна предаст бабку Ксеню. Она расскажет, что видела у нее в
сундучке ту самую бутылку. Расскажет, чтобы получить еще одну плюху, и
получит ее, и обмакнет в соус, и съест, пока хозяйка будет на весь дом
распекать бабку и расшвыривать тряпки из ее сундука. В эти минуты Яна опять
будет там, на распаренной солнцем грядке, среди огромных теплых плодов
предвоенного лета.
     И не сразу, а потом начнется плохое, непонятное, мучительное. Яна
почувствует, что не может войти к бабке Ксене, хотя ей этого никто не
запрещал. Будет недоумевать, откуда взялось это "нельзя", в которой раз
подходить к бабкиному пологу и в который раз отступать. Тяжелое постыдное
наказание, неизвестно кем придуманное.
     Яна будет утешать себя, что не ей, а бабке Ксене плохо из-за того, что
Яна с ней больше не водится. Что у нее, Яны, есть двор, трава, лето,
фантики, цветные стеклышки, собака Тобик, и соседний двор, и свалка, где
чего только не найдешь. А бабка Ксеня лежит себе одна за пологом - выходит,
бабка наказана, а не Яна.
     Но когда Яна будет носиться по двору, играть с Тобиком, в цветные
черепки или фантики, и чего только ни находить на свалке, она будет все
время знать, что ей нельзя к бабке Ксене, и знание это будет как болезнь,
как бабкин кашель, от которого не избавиться.


     * * *


     Бабка Ксеня лежит на столе, торжественная и недоступная. В белом
платье, в цветах, - все, как ей мечталось. Морщины разгладились, румянец не
как обычно неровными пятнами, а как у девушки, во всю щеку. На причесанных
волосах белый венчик, сомкнутые губы тоже подкрашены.
     Будто невеста... Как есть спит. Красавица!.. - шепчутся вокруг бабы.
Они не расходятся, ждут, наоборот, народу все больше, и Яна знает, чего все
ждут, и сама с трепетом ждет. Сейчас бабка Ксеня - главная. Яна горда и
счастлива их дружбой. И за бабку, что все сбылось, как она хотела, а их
размолвка, - это постыдное "нельзя" - такая мелочь по сравнению с тем, что
сейчас должно произойти.
     - Ма, а как же она полетит?
     - Куда полетит?
     - На небо, к Богу. Ведь потолок.
     - Никуда она не полетит, глупышка, успокойся.
     - К Богу, ты не знаешь, Он на небе, высоко, вот и не видно, - убеждает
Яна.
     Женщины рядом одобрительно улыбаются Яне, они явно на ее стороне.
     - Полетит, - повторяет Яна, - Она сама сказала.
     - Перестань болтать, или живо во двор!
     Угроза действует, и Яна замолкает - ведь со двора она ничего не
увидит. Как же, все-таки, будет с потолком? А может, надо открыть окно? Или
дверь?
     Мать зовут в соседнюю комнату, отпаивать валерьянкой хозяйку, которая
"не в себе". Тоже нечто странное - как это "не в себе"? А где? И почему
хозяйка плачет? Она ведь просила Бога поскорей забрать бабку Ксеню - Яна
сама сколько раз слыхала.
     Яна пробирается поближе к Кольке, который всегда все знает.
     - Коль, а почему она все лежит да лежит?
     - А чего ей еще делать? Померла, вот и лежит, - Колька со скучающим
видом растирает челюстями комочек смолистой жвачки, сплевывает сквозь
редкие, вкривь и вкось, зубы, - Сейчас отвезут на погост, будет в земле
лежать.
     - В какой земле?
     - В обыкновенной, - Колька потопал по полу ногой в грязных подтеках. -
Зароют в яму и будет лежать.
     - Врешь ты все! - Колькины измышления до того нелепы, что смешно. - А
цветы зачем?.. Платье?.. И все такое красивое зачем?.. Ага, наврал?
     - Похороны, вот и цветы. Еще и музыка бывает, и вино будут пить.
Зароют и будут пить.
     - Врешь ты все.
     Но тут мама и еще женщина под руки выводят из соседней комнаты
хозяйку. Яна видит ее лицо, опухшее, с невидящими щелками глаз, и вся
цепенеет от ее страшного нечеловеческого воя.
     - Матушка ты моя ро-одненькая! На кого ж ты меня покинула одну-
одинешеньку! Брошусь я за тобой во сыру зе-емлю!
     Бабы вокруг тоже тихонько подвывают, сморкаются, вытирают глаза краями
платков. Сейчас Яна тоже заревет - мать называла этот ее рев "извержением"
- до звона в ушах, до икоты, с невесть откуда взявшимися неиссякаемыми
запасами слез, от которых мгновенно промокало все вплоть до волос и
воротников. Заревет не только от страха за бабку Ксеню, за хозяйку, за маму
и сморкающихся бабок. Это будет рев-протест против чудовищной нелепости
разыгрываемой взрослыми сцены в ее мире, где еще несколько минут назад было
все так разумно и надежно.
     Мама уведет ее, и даже поступится своим комсомольским атеизмом: -
Конечно, полетит Ксеня на небо, с кладбища и полетит. Ночью, когда звезды
выглянут. Она к ним и полетит, они будут дорогу указывать.
     И Яна успокоится. В день похорон бабки Ксении, особенно после
назидательных слов, сказанных на поминках батюшкой, что да, смерть всех
заберет с земли, и всех зароют рано или поздно на кладбище, только Бог
обязательно заберет к Себе на небо тех, кто в Него верит, а остальные вечно
останутся лежать в земле, - Яна раз и навсегда сделала выбор в пользу Бога.
Да, Он все сотворил, Он все может, чего не может никто - остановить грозу,
помочь нашим победить фашистов и даже помочь кого угодно найти в прятки. Он
- Волшебник, самый главный волшебник над всеми волшебниками. Все "откуда?",
"почему?", "когда?", "где?" и "зачем?", которые она уже начала бесконечно
задавать себе и другим, упирались в Него и разрешались только в Нем.
Всегда, везде, всевидящий, всемогущий и всезнающий. Она будет отныне каждый
раз перед сном повторять Ему про себя наизусть таинственную Ксенину
молитву, а потом своими словами просить о счастье мамы, уже убитого отца.
Чтоб скорей кончилась война и они вернулись домой, чтобы скорей стать
взрослой, и, конечно, о товарище Сталине, который ведет нас к победе и
защитит маму от фашистов, которые убивают евреев. Она привыкнет
разговаривать с Богом, и Он будет слышать. Радоваться вместе, иногда
сердиться, обижаться и прощать. "И чтоб Тебе тоже всегда было хорошо!" -
будет молиться она Богу о Боге.






     - В нем никогда не было смирения и покорности, - шипел АГ, - Иосиф
любил верховодить мальчишками, всегда быть первым. Его даже прозвали Кобой,
что означает "Непримиримый", в честь какого-то разбойника:
     - Этот Коба из книжки был защитником слабых и угнетенных, Иосиф любил
читать про таких Робин Гудов и рассказывать о них друзьям. А те - слушали
во все уши. Разве не сказано в Писании:
     "Дух Господа Бога на Мне, ибо Господь помазал Меня благовествовать
нищим, послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленникам
освобождение и узникам - открытые темницы". /Ис.61,1/
     "Он будет судить бедных по правде, и дела страдальцев земли решать по
истине; и жезлом уст Своих поразит землю, и Духом уст Своих убьет
нечестивого". /Ис.11,4/
     - В духовном училище Иосиф переходил из класса в класс по первому
разряду, пел в церковном хоре, знал наизусть многие главы из Писания.
Особенно был ему близок Ветхий Завет:
     "Повсюду ходят нечестивые, когда ничтожные из сынов человеческих
возвысились". /Пс.11,9/
     "Наведи, Господи, страх на них; да знают народы, что человеки они".
/Пс.9,21/
     "Ибо нечестивый хвалится похотью души своей; корыстолюбец ублажает
себя". /Пс.9,24/
     "Подстерегает в потаенном месте, как лев в логовище; подстерегает в
засаде, чтобы схватить бедного; хватает бедного, увлекая в сети свои;
     Сгибается, прилегает, - и бедные падают в сильные когти его;
     Говорит в сердце своем: "забыл Бог, закрыл лице Свое, не увидит
никогда".
     "Восстань, Господи, Боже мой, вознеси руку Твою, не забудь
угнетенных". /Пс.9,30-33/
     Ты видишь, ибо Ты взираешь на обиды и притеснения, чтобы воздать Твоею
Рукою. Тебе предает себя бедный; сироте Ты помощник". /Пс.9,35/
     - Иосифу нравилось представлять себя пастырем, проповедовать,
пересказывая детворе любимые свои книги и главы из Библии. Сейчас будет
эпизод, когда ты, Негатив, искушая его, привел к богатому дому, откуда мать
забирала в стирку белье. Иосиф ждал ее, чтобы помочь донести до дома
тяжелую корзину. С ним, как всегда, был эскорт ребятни, внимающей каждому
слову.
     - Тщеславие и властолюбие!
     - А я говорю - ревность о Боге. Необходимое качество для будущего
"ловца человеков". Он ведь рассказывал про прекрасных, любимых своих
героев, защищающих правду и справедливость. А ты подослал ему эту коляску с
разряженной девкой и подвыпившими барчуками. Вот, мол, смотри, Иосиф, как
весело и беззаботно живут люди, на которых горбатится твоя мать... И ты,
молодой, сильный, смелый можешь стать таким же, и на тебя будут горбатиться
другие. Это совсем не трудно такому, как ты, выбиться в люди, брось только
жалкие свои проповеди для слабаков...
     Они кого-то ждали у парадного. Девка была пышногрудая, смешливая,
рыжеволосая. Она непрерывно что-то жевала из стоящей у ног корзины с
лакомствами, поправляя съезжающую набок шляпку, ежилась, хихикала,
увертываясь лениво от тискающих ее кавалеров. Все трое были в подпитии...
     Да, это было абсолютное торжество плоти над духом, наглое торжество
денег, безделья и мамоны, перед которым пасуют всякие байки про святых и
прекраснодушных героев, заступающихся за народ... Девка улыбнулась Иосифу,
скорчила рожицу - чего, мол, уставился?
     - А ты, Губитель, шептал: "Поклонись моему хозяину, откажись от
Призвания и материнской клятвы, и получишь и это, и более того... И другие
будут ишачить на тебя".
     - Но ты, Негатив, просчитался - Иосиф еще больше возненавидел порядок,
при котором многие матери, сестры, отцы и братья должны зарабатывать на
хлеб насущный, обслуживая и ублажая каких-то ничтожных лоботрясов, а то и
губить свои души, как эта шлюха. Тоже чья-то дочь и сестра...
     - И тогда я еще кое-что придумал, - хихикнул АГ, - Девица снова
улыбнулась уставившейся на нее голоштанной мелюзге, что-то шепнула
кавалеру, тот порылся в кармане и бросил мальчишкам горсть монет. Ох как
жадно бросились те за добычей, катались в пыли, завязалась драка. В коляске
веселились от души. Побледневший Иосиф молча смотрел на них, стиснув губы.
     - Вот она, твоя паства, - шептал я ему, - Твои прекраснодушные
слушатели, дети Божии и все эти проповеди про Замысел и Истину... Вот она,
истина. Сатана тут правит бал, и так будет всегда.
     "Повсюду ходят нечестивые, когда ничтожные из сынов человеческих
возвысились". /Пс.11,9/. Теперь ты знаешь всему цену. Поклонись нам,
Иосиф!
     И когда со двора, с черного хода вышла Екатерина, сгибаясь под
тяжестью бельевой корзины, Иосиф молча взял у нее ношу - удушливый запах
пота, духов и блевотины, и пошел прочь.
     Ты добивался, сын тьмы, чтоб Иосиф возненавидел унизительную бедность
и взалкал мамону и порок, но добился прямо противоположного - он навсегда
возненавидел унижающее, порабощающее богатство, а заодно и бедность,
позволяющую так себя унижать и порабощать. Да, он будет пастырем - думал
он, и будет всеми силами обличать порок и вести народ к Свету Истины...
     "Призри на завет Твой, ибо наполнились все мрачные места земли
жилищами насилия.
     Да не возвратится угнетенный посрамленным; нищий и убогий да восхвалят
имя Твое".
     "Восстань, Боже, защити дело Твое, вспомни вседневное поношение Твое
от безумного". /Пс.73,20-22/
     "С небес Ты возвестил суд: земля убоялась и утихла,
     Когда восстал Бог на суд, чтобы спасти всех угнетенных земли".
/Пс.75,9-10/
     "Он укрощает дух князей, Он страшен для царей земных. /Пс.75,13/
     А теперь дадим слово свидетелям жизни Иосифа в юности. Вот показания
свидетеля Д.Гогохия:
     "На выпускных экзаменах Иосиф особенно отличился. Помимо аттестата с
круглыми пятерками, ему выдали похвальный лист, что для того времени
являлось событием из ряда вон выходящим, потому что отец его был не
духовного звания и занимался сапожным ремеслом".
     "Осенью 1894 года Иосиф Джугашвили блестяще сдал приемные экзамены в
Тифлисскую духовную семинарию и был принят в пансион при ней", -
свидетельствует С.Гогличидзе.
     "После поступления в семинарию Сосо заметно изменился. Он стал
задумчив, детские игры перестали его интересовать". /Свидетель
Д.Папиташвили/
     - И тем более прискорбно следующее свидетельство, - злорадно вздохнул
АГ: - "В 1899 году Сосо провел в семинарии всего лишь несколько месяцев. Он
ушел из этого училища и перешел целиком на нелегальную работу среди
рабочих".
     - Протестую, это уже совсем из другой части. А в этой еще должен быть
кусок про вампиров. Опять обрыв, что ли?
     Затрещал проектор, и...


     * * *


     Они возвращались из эвакуации. Картинки памяти хаотично накладываются
одна на одну, наверное, так оно и было в спешке, это "Домой!" с того
внезапного маминого решения, когда едва был дозволен въезд в Москву, и мама
сразу же стала собираться, не слушая ничьих уговоров, что, мол, лучше
подождать, хотя бы из-за ребенка.
     Безрассудная фанатичная уверенность - там, в подмосковном городке, в
нашем доме, в нашем почтовом ящике на втором этаже ее ждет письмо от отца.
     Это Иоанна поймет потом.
     Летающие над чемоданами мамины руки, летящие туда как попало вещи -
она утрамбовывает их, вминает, что-то трещит, ломается. Яна с детсадовским
мешком для калош, тоже беспорядочно набитым фантиками, черепками и
лоскутами /наследство бабки Ксении/, смотрит, как пустеет, обезличивается
их угол. Как за непривычно голым, без занавесок, окном, Колька с хозяйкой
пилят дрова, и идет во двор похвастать, что они едут домой, что она опять
увидит голубую насыпь, и их дом, и отца, и ей купят мороженое...
     Но не во двор она выходит, а на палубу, где полно баб с корзинами и
мешками, с цепляющимися за подол детьми, потому что руки у баб заняты, и
тоже держится за мамин подол, пока та с чемоданами продвигается к выходу.
     Берег все ближе. Берег-гора, берег-город. Город на горе. Яна
собирается спросить маму, почему дома не скатываются с горы, но уже сидит
на чемодане на платформе. Вокруг снова бабы с цепляющейся за подол
ребятней, а мамы нет, она ушла "хлопотать". Для Яны это непонятное слово
зрительно представляется чем-то вроде игры в ладошки. Хлопать, лопотать,
перехлопываться. А мамы нет и нет, начинает накрапывать дождик. То ли Яна
хлюпает, то ли капли дождя ползут по щекам.
     Потом они в теплушке, вагон отчаянно скрипит, качается. Жарко, душно,
и те же бабы с ребятней, и дождь по вагонному окну, ничего, кроме дождя,
как ни старается Яна что-то разглядеть за окном.
     - Какие еще цветы? Осень.
     Говорит, а сама тоже смотрит в окно. То верит в помятый треугольник в
нашем почтовом ящике, как Яна в синие цветы, - тогда ее взгляд торопит,
летит впереди поезда, - то не верит - и взгляд в тоске остается где-то на
удаляющемся стыке рельсов, но потом, опять ожив, опомнившись, летит вслед
за поездом, догоняет, обгоняет... Опять ищет там, за обтекающей стекло
серой мутью сложенное треугольником, запечатанное хлебным мякишем чудо.
     Самое удивительное - детали. Едва заметный штрих на маминой скуле - от
носа к уху, будто кто-то черкнул карандашом и тут же стер. Его не было,
когда они уезжали в эвакуацию и видели голубую насыпь. Потом штрих будет
становиться все глубже, заметнее, пока не станет, как шрам. И из-за него
будет в ней нечто от стареющей актрисы. Но это потом, а пока лишь еле
заметный штрих на щеке, и мамин запах, и еще запах жареного лука в вагоне -
Яна слышит, как шипит на буржуйке сковородка. А на столике газета - та,
военная. Но Яна еще не умеет читать. Иоанна может только повторять себя, ту
Яну. Никаких отступлений, актриса. Нет, кукла, марионетка, которую дергает
за ниточку прошлое, никакой свободы воли.
     Москва. Господи, Москва. 43-го. Кажется, они приехали на Казанский. Ну
да, Комсомольская площадь. Очень мало машин, допотопные модели, все больше
черные. Еле ползут и гудят вовсю. Девушки в длинных приталенных пиджаках,
стриженые или с высокими чубами, с локонами, падающими на квадратные плечи
пиджаков. Да не спеши ты, мама! Идем через стихийную толкучку, торгуют
хлебом, американской тушенкой, тряпьем, петушками на палочках. Подкатывает
трамвай. Глубокоуважаемый вагоноуважатый. Вскочить бы сейчас на подножку, и
к Каланчевке, по Садовому, к Центру. Побродить по той Москве!
     За спиной у мамы рюкзак, в руках по чемодану. Яне приказано держаться
за хлястик пальто. И так бегом; через площадь к другому вокзалу. До их
станции поезд идет около часа, а там пешком двадцать минут до их дома с
почтовым ящиком на двери. Яна хнычет, требуя обещанного мороженого. Мама
покупает. Полное разочарование. Это никакое не мороженое, а холодный кусок
шоколада на палочке. Яна помнит мороженое в бумажном широком стаканчике,
белое, с ванильным вкусом, помнит даже лопаточку.
     Мама, наконец, не выдерживает. Получив тумака, глотая слезы, Яна
вгрызается в шоколадку, исходя из принципа "лучше что-то, чем ничего". И
тут же блаженно замирает, ощутив на языке, под хрусткой шоколадной корочкой
"то самое", довоенное.
     Наверное, у всех детей войны столько волшебных воспоминаний связано с
едой.
     Яна сидит на чемоданах. Липкая, тающая, ванильная, сладкая. Вся в
мороженом, сама - одно сплошное мороженое. Мама ушла брать билеты. Через
двадцать минут поезд. Поезд в детство.
     У нее было удивительное прекрасное детство. Или это тоже особенность,
привилегия детей войны? У них всего было мало - хлеба, одежды, игрушек,
развлечений, но именно поэтому они умели по-настоящему радоваться малому.
Новому платью, перешитому из старого маминого, конфете, бутылке лимонада,
рыночному бумажному мячику на резинке. И уж как у них работала фантазия,
наделяя это "малое" всеми атрибутами необходимого детству волшебства,
значительности, многозначности!
     Эти сказочные елки с самодельными флажками и клочками старого ватина
на ветках, самодеятельные концерты с непременным хором /"Варяг" и
"Артиллеристы, Сталин дал приказ", пляской "Яблочко" и "Светит месяц"/, с
декламацией: "И улетел суровый, и стал фашистов бить, а сестры в туфлях
новых пошли себе ходить"... Сейчас смешно, а тогда... Какими замечательными
казались эти стихи о суровом герое-летчике и его мужественной сестренке
Наде, которая, бросившись тушить "огненные бомбы" не пожалела новых
туфелек. А велосипед, который в награду подарил ей вернувшийся "со славой"
брат! Это были замечательные стихи.
     А новогодние подарки! Три конфеты, два печенья, один мандарин и
картинка, которую надо вырезать и повесить на елку, замечательные подарки.
     Замечательное детство.
     Их небольшой двухэтажный дом /восемь квартир, восемнадцать семей/
стоял на самой окраине городка, который тогда был скорее большим селом.
Сразу же за домом - огороды, колхозный луг и колхозная смородина, пруд и
лес, так что можно сказать, что у нее было деревенское детство, детство на
лоне природы. Но деревенского этого "лона" тоже было мало. Ничего буйного,
бескрайнего, пышного, необозримого. Редкий лесок, где она знала наизусть
все деревья, овражки и поляны, но все же это был настоящий лес, в котором
чирикали птицы, в июле попадалась земляника, а с августа - грибы, который
был то зеленым, то золотисто-багровым, то беззащитно-прозрачным,
обнаженным, то торжественно белым, в зависимости от времени года. Правда,
земляника в нем мерялась не банками, не стаканами, а соломинами, на которые
ягоды нанизывались, как бусы. Грибы же - не ведрами и корзинами, а штуками.
Тот, кто находил боровик, становился героем дня. Счастьем было увидеть
неизвестный цветок на лугу, бабочку-траурницу или "Павлиний глаз",
стрекозу. Всего этого было мало, и потому особенно ценился и лес, и пруд /
со своей купальней, с площадкой для ныряльщиков, со своим омутом - убежищем
лягушек и пиявок/, и спуск к пруду, служивший зимой горкой, и ребристый
неровный лед на катке, когда пруд застывал, и единственная ива с толстой
веревкой, уцепившись за которую можно было летать над водой.
     Видимо, уже тогда в этом хрупком пограничном мирке чувствовалась
трогательная беззащитная обреченность, и отстаивая, защищая его, дети
любили и отстаивали столь необходимую человеку уверенность в незыблеммости,
прочности, вечности мира своего детства. Начала начал.
     Так он и сохранился в ее памяти, будто на том старом снимке, который
Иоанна доставала из пивной картонной коробки, когда "мучилась дурью" /
теперь это называют депрессией/. Фотограф остановил мгновенье, когда
семилетняя Яна растянула в дурацкой клоунской улыбке сомкнутые губы, боясь
продемонстрировать вечности дырки от выпавших молочных зубов. Но шут с ней,
с этой неудачной улыбкой - главное, Яна стояла на том самом изгибе дороги,
ведущей от вокзала к их дому, откуда были видны луг и огороды, и пруд с
ивой, и лесок. Он был как на ладони, этот ее мир, это начало начал, такой
знакомый, такой обманчиво-доступный...
     Иоанна мысленно совершала путешествие через огороды и луг до ивы и,
вцепившись в колкую, пропахшую дегтем веревку, пролетала над зеленоватой,
местами подернутой ряской водой. И так же екало, замирало сердце, и тело
томилось, наслаждаясь и мучаясь раздвоением - наслаждаясь полетом и желая
приземления, опоры. И когда, наконец, память ее неуклонно втыкалась ногами
в берег, приходили сила и исцеление. Будто у Антея, коснувшегося матери-
земли.
     И вот однажды, в одно из воскресений, особенно "мучаясь дурью",
Иоанна, стыдясь, но утешая себя тем, что ностальгия по прошлому свойственна
нынче человечеству в целом, приехала на площадь трех вокзалов и взяла билет
в детство.
     Паровиков, естественно, уже не было, электричка до ее станции шла
около получаса, и, вообще, Иоанне казалось, что она просто едет в наземном
поезде метро по новому району Москвы. Кварталы многоэтажных домов, заводы,
бетонные платформы со станционными стекляшками... Участки леса проносились
мимо окон быстро и редко, будто поезд въезжал на несколько секунд в зеленый
тоннель.
     А городок ее детства стал теперь настоящим городом. Здесь ходили
автобусы, такси и, пробираясь сквозь лабиринт многоэтажных новостроек, она
опять не могла отделаться от ощущения, что так и не уехала из Москвы.
     Она ничего не узнавала, и уж совсем было отчаялась найти что-либо хоть
отдаленно имеющее отношение к той фотографии, как вдруг поняла, что стоит в
той самой точке, где был прежде поворот дороги к дому. Только нет впереди
ни огородов, ни луга, ни леса за ними, ни, тем более, пруда с болтающейся
на иве веревкой, а есть Комбинат бытового обслуживания, перед которым
толпится народ в ожидании конца обеденного перерыва, есть детский сад с
ярко раскрашенными качалками и песочницами, а дальше дома, дома, жители
которых ходят в этот Комбинат сдать в чистку костюм или починить телевизор,
их дети - в этот садик или вон в ту школу, а вечерами взрослые берут этих
своих детей и идут вон в тот кинотеатр, если дети до шестнадцати
допускаются:
     Вот что было впереди, а тропинка... Тропинка осталась. И вела она к ее
дому.
     Поразительно, что здесь ничего существенно не изменилось, будто этот
клочок земли с ее домом, с ведущей на чердак лестницей, с тремя березами у
подъезда и даже протянутой меж березами бельевой веревкой, был аккуратно
вырезан из ее памяти и пересажен сюда, в этот другой новый мир. Но город
отторгал, не принимал его, как нечто чужеродное, несовместимое. Бывшее
когда-то реальностью, насыщенной жизнью и красками плотью, съежилось,
обесцветилось, оно еще было, но умирало и рушилось на глазах.
     Дом уже давно не ремонтировали, штукатурка на стенах была вся в
трещинах и подтеках, местами облупилась, и там, будто ребра, просвечивала
дранка, на крыше проступали ржавые пятна. Грязное осеннее месиво вокруг
дома составляло невыгодный контраст с чистенькими, закованными в бетон
тротуарами, по которым она только что шла.
     Там, где тропинка поворачивала к ее дому, асфальт обрывался. Экономия.
Это напоминало доску для ныряльщиков на пруду.
     Когда-то ее дом был предназначен стать началом нового города -
двухэтажный среди одноэтажных. Видимо, поэтому ему и удавалось до сих пор
держаться в реконструкторских планах. Но город шагнул мимо эпохи
двухэтажек, в эпоху многоэтажную, блочную и крупнопанельную. Ее дом не был
ни началом нового города, ни концом старого. Он ничего не выражал и не
символизировал, он был сам по себе, чужаком.
     Она будет стоять у края тротуара, смотреть на сидящих у подъезда
старух и думать, что наверняка среди них окажутся знакомые, бывшие когда-то
не старухами, и какой это будет ужас - сейчас подойти к ним, да еще по
грязи, да еще в сапогах-чулках, - последний писк, которые она неизвестно
зачем напялила...
     Старухи будут тоже смотреть на нее и перешептываться.
     - Девушка, вы что-нибудь ищете?
     Она вздрогнет и только тут почувствует, насколько натянуты нервы -
голос за спиной обрушится на нее, как лавина. А парень будет улыбаться - в
нейлоновой куртке на молнии, в расклешенных брюках и с волосами до плеч.
Он будет из этого нового города, которым он гордится и знает назубок, где
какой корпус, где детсад, где школа и комбинат бытового обслуживания, так
же, как она когда-то знала все о своем том городе.
     Но он принял ее за свою - на ней тоже будут расклешенные брюки,
прикрывающие лаковые сапожки - чулки, да еще кожаный пиджак в талию, и
кожаный берет с большим козырьком, и сумка через плечо. Девушка!..
     Она будет в упор смотреть на него и будет в тот миг сама по себе, не
со старухами и не с ним, как и ее дом. Но парень так и не заметит своей
ошибки, видимо, она все же лучше сохранилась, чем дом. Он одобрительно
оглядит ее пиджак в талию, берет с козырьком и сумку через плечо, горя
желанием рассказать и показать, где какой корпус.
     И тогда малодушно повернется спиной к дому и старухам и, ужасаясь сама
себе, спросит, как пройти на вокзал.
     Она вдруг осознает, что не пошла на его похороны, потому что он вовсе
не умер, ее дом. Он сам удрал с этих похорон и сейчас уезжал вместе с ней,
живой и невредимый. Открытый семи ветрам, высокий - до самых облаков, в
празднично-дерзком яркорозовом наряде. С огородами, лугом и лесом, с нашим
прудом, с ивой на берегу и шершавой веревкой, уцепившись за которую, можно
птицей взмыть над водой в мучительно-сладкой противоречивой жажде полета и
приземления.
     Он ждет ее. Она бежит к дому по размытой тропинке, и Толька Лучкин в
голубом дамском пальто катит ей навстречу свой обруч.
     Мама ведет Яну по тропинке к их дому - от станции минут двадцать
ходьбы. Мимо бараков и деревянных домишек с палисадниками, с гераньками на
подоконниках. Мальчишка в голубом дамском пальто, подпоясанном ремнем, в
солдатских сапогах, катит по дороге ржавый обруч, шмыгая мокрым носом. Это
Толик Лучкин, сын продавщицы Нади. Он будет катать обруч до шестого класса,
и еле ползти на тройках, и тонуть в соплях, и тетя Надя будет рыдать над
весами, поливая печенье и пряники горячим соленым дождем слез по поводу
нерадивого Толика.
     А потом она пошлет Толика на лето в Крым, в санаторий - лечить
хронический насморк, и там случится с ним чудо. Он не только излечится от
соплей, но вернется вдруг таким красавцем, что ни в сказке сказать, ни
пером описать. Вроде бы и Толик, и не Толик. И все девчонки в школе будут
по нему помирать, а Яна даже посвятит Толику свои первые в жизни стихи, где
будут такие строчки:

     Но когда ты в ноябрьском парке
     Грустно бродишь, меня ожидая,
     Первый снег вдруг становится жаркой
     Тополиной метелицей мая.

     Это будет враньем, поэтическим вымыслом. Толик никогда не поджидал в
парке ни Яну, ни какую-либо другую девчонку. Ни в мае, ни, тем более, в
ноябре. Толик Лучкин теперь просиживал все свое свободное время в Павильоне
Тихих Игр, где и в мае, и в ноябре, и даже в январе /павильон не
отапливался/ собирались любители шахмат. В Ялтинском санатории Толик не
только излечил насморк и стал писаным красавцем - он научился играть в
шахматы.
     Потом Толик получит разряд и окончательно помешается на шахматах -
будет ездить на соревнования, олимпиады, расти и совершенствоваться, про
него начнут писать в газетах, и когда через много лет Яна случайно
встретится с ним, он будет уже знаменитостью, международным гроссмейстером.
     Уставший от славы и от солнца / по капризу судьбы встретятся они как
раз на пляже в Ялте/, облысевший и опять потерявший свою чудесную красоту,
Толик будет лениво просматривать "Литературку", отбиваясь от жужжащих
вокруг "любителей". На нем будут черные сатиновые трусы и клетчатый носовой
платок на голове с торчащими рожками завязанными уголками. Рядом дебелая
матрона-жена будет вязать ему свитер, а Толик - покорно подставлять голую
спину для примерки.
     - Плавки б мужику купила, клушка! - проворчит соседка Яны по номеру, -
И кепочку нормальную... Везет этим клухам! Небось барахла вагонами тащит
из-за бугра. И такой мужик интересный!
     А Яна будет смотреть на Толика и видеть, как он катит по улице обруч,
шмыгая носом, как сквозь его замерзшие оттопыренные уши розово просвечивает
солнце, как ревет за прилавком тетя Надя и как она, Яна, и еще две
девчонки, коченея от холода, прильнув к замерзшему окну "Павильона Тихих
Игр", любуются чудесной красотой Тольки Лучкина, разыгрывающего очередной
дебют. Все это вспомнит Иоанна спустя много лет на Ялтинском пляже и
почему-то раздумает подходить к Толику, а отправится с соседкой по номеру в
парикмахерскую делать маникюр. И почему-то мысль, что эта матрона со
спицами - невестка их тети Нади - будет особенно нестерпимой. А потом она
будет, встречая в газетах его "шахматные прогнозы", представлять себе его
голую спину с нашлепкой недовязанного свитера.
     Мальчишка обдает их грязью и удирает, путаясь в полах голубого пальто
и гремя обручем. Мама даже не оборачивается. В руках по чемоданищу, за
спиной - рюкзак, а она летит, будто крылья в руках, крылья за спиной. На
щеках - два жарких пятна-огонька. Белый призрак отцовского письма в нашем
почтовом ящике манит ее, подхватывает, и она бежит за этим призраком, не
разбирая дороги, как Толик за своим обручем.
     - Дурак! - кричит Яна еще незнакомому Тольке Лучкину. И спешит за
мамой. Мимо длинного одноэтажного барака с большими окнами - здесь она
проучится семь лет, мимо тети Надиного магазина, за которым прячется домик,
где живет ее Люська, ужасная, вся от бурых косм до грязных пяток со знаком
минус, запретная и обожаемая ее Люська. В Люськином дворе сушатся пеленки -
братишкины. Через три года они с Люськой возьмут его катать на самодельном
плоту и едва не утопят в пруду, потом он поспорит с Яной на тысячу рублей,
что никогда не женится, потом поступит в Суворовское, а потом, лет через
двадцать, судьбе будет угодно, чтоб в один день подошла у них очередь на
"Жигули". И у Яны не будет сомнений, что коренастый майор с портфелем -
Люськин брат Витька /у Витьки под правым глазом родимое пятно с пятак/. И
не будет сомнений, что нервная вертлявая дама - "Только вишневый, слышь,
вишневый, лучше уж завтра придем!.." - его законная супруга, а значит, что
тысячу рублей сейчас самое время с него получить.
     Иоанна будет великодушна и просто спросит у Витьки про Люську. Он
ответит, что Люська второй раз замужем, кажется, удачно, что у нее дочка, и
что работает она в КБ на заводе.
     Люська - чертежница! Все равно что представить себе бешено тарахтящую
иглу швейной машинки за вытаскиванием занозы из пальца.
     Окажется, что живет теперь Люська в десяти минутах ходьбы от нее, и
Иоанна запишет номер ее телефона.
     Иоанне достанется серый автомобиль, и Витьке серый, и остальной
очереди. Им объяснят, что вся партия - исключительно "серая мышь".
     Люське она так и не позвонит.
     Но все это будет потом...
     Поворот к дому. Над огородами стелется дымок - жгут ботву от убранной
картошки. За огородами - пруд, ива с поржавевшей осенней листвой, полоска
луга. Дальше, насколько хватает глаз - лес.
     Направо - их дом. Они идут по тропинке, выдирая ноги из хлюпающей
грязи.
     Какой он красивый, их дом! Высокий, до неба, открытый семи ветрам,
свежевыкрашенный самой немыслимо яркой розовой краской. Потому что до
смерти надоели маскировки и затемнения, и не надо бояться бомбежек. Скоро
жильцы вернутся - с фронта, из эвакуации, и дом встретит их в этом дерзком,
ошеломляющем, экзотическом и праздничном наряде. Они расселятся по
квартирам, пахнущим масляной краской, и все у них будет - работа и отпуска,
любовь и ссоры, болезни и выздоровления, падения и взлеты... Будут умирать
старики и рождаться дети. Дети будут лежать в колясках под окнами под
присмотром все тех же старушек, потом играть в песочнице под тремя
березами, потом им разрешат бегать за огороды к пруду, потом пойдут в
школу... Будет - было... Она вернулась к тебе, старый дом. Из прошлого и из
будущего. Дом ждал ее. И ждал тех, кто вернется из прошлого в прошлое. И
тех, кто не вернется никогда.
     Мамины шаги все медленней. У подъезда ей навстречу кидается какая-то
тетка, обнимает, ахает, потом тормошит и Яну.
     Яна вырывается, берется за массивную ручку, выкрашенную, как и сама
дверь, коричневой масляной краской. Она еще липкая, эта краска, на двери
выпуклый ромб.
     Дремучие двери...
     Яна входит, и внезапная темнота. Она тонет в ней, барахтается,
захлебывается, слепо тычась во что-то твердое и холодное.






     Трещит проектор. Яна барахтается на полу меж кресел просмотрового
зала, и тетя Клава из вечности грозно свистит в милицейский свисток. Яна
замирает в страхе, в щеку уперлась холодная ножка кресла, но шевельнуться
нельзя. Перед глазами - край светящегося экрана-простыни и две пары
сандаликов.
     Пленку склеили. АХ повествует о третьей тяжкой болезни отрока Иосифа -
оспе, и снова слезно молится Всевышнему Екатерина, и вновь молитвы
услышаны, смерть отступает. Кто-то приносит выздоравливающему потрепанную
книжицу Толстого, только не Льва, а совсем другого, про упырей, вурдалаков
и вампиров, что, впрочем, одно и то же.
     - Все они вампиры, - вдруг пришел к выводу Иосиф, - Все богачи. Они
живут за счет народного труда и пьют у него кровь. И ничего не боятся,
потому что весь мир на стороне богатых. Даже церковь.
     - Вот это правильно! - оживился АГ. Зато АХ замахал ручками:
     - Что ты говоришь, Иосиф? Разве не осуждает Писание каждой строчкой
своей служение мамоне, богатству? Особенно неправедно нажитому, за счет
других. Вспомни - богач лишь за то в ад попал, что пировал, когда у дома
его сидел нищий Лазарь и страдал...
     - Я не о Писании, я о церкви. Как начнут молиться о царе, о родне,
слугах его, обо всех богатеньких, что кровь пьют... А за бедных кто
заступится? У них и денег-то нет на поминание! Эти кровососы даже Бога не
боятся, их убивать надо.
     - Браво, как анархисты! - захлопал в ладоши АГ. - Вот это по-нашему!
     - Опомнись, Иосиф, нам же сказано: "Не убий!" Нет никаких вампиров. А
потом, кроме осинового кола, они пуще всего боятся Света...
     - Где его взять, Свет-то, коль кругом одна тьма - прошелестел АГ, -
Коли весь мир во зле лежит?
     "В надмении своем нечестивец пренебрегает Господа: "не взыщет"; во
всех помыслах его: "нет Бога!". Во всякое время пути его гибельны; суды Твои
далеки для него; на всех врагов своих он смотрит с пренебрежением. Говорит в
сердце своем: "не поколеблюсь; в род и род не приключится мне зла". Уста его
полны проклятия, коварства и лжи; под языком его мучение и пагуба".
/Пс.9,25-28/
     Свидетели: помощник инспектора С.Мураховский, инспектор семинарии
Иеромонах Гермоген: "Джугашвили, оказалось, имеет абонементный лист из
"Дешевой библиотеки", книгами из которой он пользуется. Сегодня я
конфисковал у него соч. В.Гюго "Труженики моря", где нашел и названный
лист".
     "Наказать продолжительным карцером - мною был уже предупрежден по
поводу посторонней книги - "93г. В.Гюго".


     РОССИЯ, КОТОРУЮ МЫ ПОТЕРЯЛИ. ОПРОС СВИДЕТЕЛЕЙ.

     "Звери алчные, пиявицы ненасытные! Что мы крестьянину оставляем? То,
чего отнять не можем. Воздух. Да, один воздух!" Свидетель Радищев.
     "Ничего доброго, ничего достойного уважения или подражания не было в
России. Везде и всегда были безграмотность, неправосудие, разбой, крамолы,
личности угнетение, бедность, неустройство, непросвещение и разврат. Взгляд
не останавливается ни на одной светлой минуте в жизни народной, ни на одной
эпохе утешительной". Свидетель Хомяков
     "Чудище обло, огромно, озорно, стозевно и лаяй". /Свидетель Радищев./

     "И горд и наг пришел Разврат,
     И перед ним сердца застыли,
     За власть Отечество забыли,
     За злато продал брата брат.
     Рекли безумцы: нет Свободы,
     И им поверили народы.
     И безразлично, в их речах,
     Добро и зло - все стало тенью -
     Все было предано забвенью,
     Как ветру предан дольний прах.
                       /Свидетель Пушкин/

     Здесь барство дикое, без чувства, без закона,
     Присвоило себе насильственной лозой
     И труд, и собственность, и время земледельца,
     Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам,
     Здесь рабство тощее влачится по браздам
     Неумолимого владельца.
     Здесь тягостный ярем до гроба все влекут,
     Надежд и склонностей в душе питать не смея,
     Здесь девы юные цветут
     Для прихоти бесчувственной злодея.
                       /Свидетель Пушкин/

     "Горе помышляющим беззаконие и на ложах своих придумывающих злодеяния,
которые совершают утром на рассвете, потому что есть в руке их сила!
     Пожелают полей, и берут их силою, домов - и отнимают их; обирают
человека и его дом, мужа и его наследие.
     Посему так говорит Господь: вот, Я помышляю навесть на этот род такое
бедствие, которого вы не свергнете с шеи вашей, и не будете ходить
выпрямившись; ибо это время злое./Мих,2,1-3/

     Самовластительный злодей!
     Тебя, твой трон я ненавижу,
     Твою погибель, смерть детей
     С жестокой радостию вижу.
     Читают на твоем челе
     Печать проклятия народы,
     Ты ужас мира, стыд природы,
     Упрек ты Богу на земле.
                       /Свидетель Пушкин/

     "Везде насилия и насилия, стенания и ограничения, - нигде простора
бедному русскому духу. Когда же этому конец? Поймут ли, оценят ли грядущие
люди весь ужас, всю трагическую сторону нашего существования?" /Свидетель
Никитенко, Дневник, 40-е годы 19 в./

     Вы, жадною толпой стоящие у трона.
     Свободы, гения и славы палачи!
     Таитесь вы под сению закона,
     Пред вами суд и правда - все молчи?
     Но есть, есть Божий суд, наперсники разврата
     Есть грозный Судия - Он ждет
     Он недоступен звону злата.
     И мысли, и дела Он знает наперед.
                       /Свидетель Лермонтов/

     "Проповедник кнута, апостол невежества, поборник мракобесия,
панегирист татарских нравов - что вы делаете?" "Что вы подобное учение
опираете на православную церковь, это я еще понимаю - она всегда была
опорою кнута и угодницей деспотизма: но Христа-то зачем вы применили тут?..
Он первый возвестил людям учение свободы, равенства и братства и
мученичеством запечатлел, утвердил истину своего учения".
     "Если бы действительно преисполнились истиною Христовою, а не
диаволова учения - совсем не то написали бы в вашей новой книге. Вы сказали
бы помещику, что так как его крестьяне - его братья во Христе, а как брат,
не может быть рабом своего брата, то он должен или дать им свободу, или
хоть, по крайней мере, пользоваться их трудами как можно выгоднее для них,
сознав себя, в глубине своей совести, в ложном положении в отношении к
ним". /Свидетель Белинский. Письмо к Гоголю/
     "Вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи
властвуют ими.
     Но между вами да не будет так, а кто хочет между вами быть большим, да
будет вам слугою". /Мф.20,25-26/
     "Князья твои законопреступники и сообщники воров, все они любят
подарки и гонятся за мздою; не защищают сирот, и дело вдовы не доходит до
них". /Ис.1,23/
     Вот пост, который Я избрал: сними оковы неправды, разреши узы ярма, и
угнетенных отпусти на свободу, и расторгните всякие узы. Когда голодному
будешь преломлять хлеб свой и скитающихся бедных будешь принимать в дом;
когда увидишь нагого и оденешь его и единокровного твоего не спрячешься:
тогда проглянет как заря свет твой и исцеление твое процветет скоро и
праведность твоя будет тебе предшествовать, и слава Господня будет
сопровождать тебя". /Ис.58,6-8/

     "Вихорь злобы и бешенства носится
     Над тобою, страна безответная,
     Все живое, все доброе косится...
     Слышно только, о ночь безрассветная,
     Среди мрака, тобою разлитого,
     Как враги, торжествуя, скликаются,
     Как на труп великана убитого!
     Кровожадные птицы слетаются,
     Ядовитые гады сползаются!
     Дни идут... все так же воздух душен,
     Дряхлый мир - на роковом пути.
     Человек - до ужаса бездушен,
     Слабому спасенья не найти!"

     "...хватка мертвая:
     пока не пустит по миру,
     не отойдя, сосет..."
                       /Свидетель Некрасов/

     "Бывают времена постыдного разврата,
     Победы дерзкой зла над правдой и добром.
     Все чистое молчит, как будто бы объято
     Тупым тяжелым сном.
     Повсюду торжество жрецов тельца златого,
     Ликуют баловни бессмысленной судьбы,
     Ликуют, образа лишенные людского
     Клейменые рабы.
     Жизнь стала оргией. В душонках низких, грязных
     Чувств человеческих ничто не шевелит.
     Пируют, пляшут, пьют...
     Все пошло, безобразно.
     А совесть крепко спит..."
                        /Свидетель Барыкова/


     "А вы ненавидите доброе и любите злое; сдираете с них кожу их, а кости
их ломаете и дробите как бы в горшок, и плоть их - как бы в котел.
     И будут они взывать к Господу, но Он не услышит от них на то время,
как они злодействуют. /Мих.3,2-4/

     "От ликующих, праздно болтающих,
     Обагряющих руки в крови
     Уведи меня в стан погибающих
     За великое дело любви!
     "Где вы - певцы любви, свободы, мира,
     И доблести?.. Век "крови и меча"!
     На трон земли ты посадил банкира,
     Провозгласил героем палача...
     Толпа гласит: "Певцы не нужны веку!"
     И нет певцов... замолкло божество...
     О, кто ж теперь напомнит человеку
     Высокое призвание его?
                       /Свидетель Некрасов/.

     "Стоит только оглянуться вокруг себя, чтобы ужаснуться перед той
заразой, которую, не говоря уже о фабриках и заводах, служащих нашей же
роскоши, мы прямо, непосредственно своей роскошной жизнью в городе разносим
между теми самыми людьми, которым мы потом хотим помогать./Свидетель Лев
Толстой/
     И далее он же: "Я весь расслабленный, ни на что не годный паразит,
который может только существовать при самых исключительных условиях,
который может существовать только тогда, когда тысячи людей будут трудиться
на поддержание этой никому не нужной жизни".
     "Каким образом может человек, считающий себя - не говорю уже
христианином, не говорю образованным или гуманным человеком, но просто
человек, не лишенный совершенно рассудка и совести, жить так, чтобы, не
принимая участия в борьбе за жизнь всего человечества, только поглощать
труды борющихся за жизнь людей и своими требованиями увеличивать труд
борющихся и число гибнущих в этой борьбе? А такими людьми полон наш так
называемый христианский и образованный мир. Мало того, что такими людьми
полон наш мир, - идеал людей нашего христианского образованного мира есть
приобретение наибольшего состояния, т. е. возможности освобождения себя от
борьбы за жизнь и наибольшего пользования трудом гибнущих в этой борьбе
братьев."
     "Как ни стараемся мы скрыть от себя простую, самую очевидную опасность
истощения терпения тех людей, которых мы душим, как ни стараемся мы
противодействовать этой опасности всякими обманами, насилиями,
задабриваниями, опасность эта растет с каждым днем, с каждым часом и давно
уже угрожает нам, а теперь назрела так, что мы чуть держимся в своей
лодочке над бушующим уже и заливающим нас морем, которое вот-вот гневно
поглотит и пожрет нас. Рабочая революция с ужасом разрушений и убийств не
только грозит нам, но мы на ней живем уже лет 30 и только пока, кое-как
разными хитростями на время отсрочиваем ее взрыв... Давящие народ классы,
кроме царя, не имеют теперь в глазах нашего народа никакого оправдания; они
держатся все в своем положении только насилием, хитростью и оппортунизмом,
т.е. ловкостью, но ненависть в худших представителях народа и презрение к
нам в лучших растут с каждым годом".
     "Собственность в наше время есть и источник страданий людей, имеющих
или лишенных ее, и опасности за столкновение между имеющими избыток ее и
лишенными ее.
     Банкиры, торговцы, фабриканты, землевладельцы трудятся, хитрят,
мучаются и мучают из-за собственности; чиновники, ремесленники,
землевладельцы бьются, обманывают, угнетают, страдают из-за собственности;
суды, полиция охраняют собственность. Собственность есть корень зла;
распределением, обеспечением собственности занят почти весь мир". /Лев
Толстой/

     Средь мира дольнего для сердца вольного есть два пути.
     Одна просторная - дорога торная, страстей раба,
     По ней громадная, к соблазну жадная идет толпа.
     О жизни искренней, о цели выспренной там мысль смешна.
     Кипит там вечная, бесчеловечная вражда-война.
     За блага бренные... Там души пленные полны греха.
     На вид блестящая, там жизнь мертвящая к добру глуха.
     Другая тесная, дорога честная, по ней идут
     Лишь души сильные, любвеобильные, на бой, на труд.
     За обойденного, за угнетенного стань в их ряды.
     Иди к униженным, иди к обиженным - там нужен ты...
                       /Свидетель Некрасов/

     "Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь,
ведущие в погибель, и многие идут ими;
     Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие
находят их". /Мф.7,13-14/

     - Как говорится, комментарии излишни, - сказал АХ, - Свидетельствуют
лучшие люди России. Можно сказать, ее честь и совесть...
     - Протестую, - прошипел АГ, - Лев Толстой отлучен от церкви...
     - Он отлучен за выступления против церковных догматов и таинств, а не
за социальную проповедь. Кстати, к началу прошлого века произошел раскол.
Духовные течения делались все более равнодушными к социальной теме, а
социальные - к духовным. Что тоже явилось одной из причин революции. Вот,
что писал граф: "Все можно простить, но не извращение тех высших истин, до
которых с таким трудом дошло человечество".
     "Жизнь наша господская до того безобразна, что мы не можем радоваться
даже рождению наших детей. Рождаются не слуги людям, а враги их, дармоеды.
Все вероятия, что они будут такими".
     "Мы, богатые классы, разоряем рабочих, держим их в грубом
непрестанном труде, пользуясь досугом и роскошью. Мы не даем им,
задавленным трудом, возможности произвести духовный цвет и плод жизни: ни
поэзии, ни науки, ни религии. Мы все это беремся давать им и даем ложную
поэзию...
     Какой ужасный грех. Если бы только мы не высасывали их до дна, они бы
проявили и поэзию, и науку, и учение о жизни" /Лев Толстой/
     - Что, кстати, успешно доказало государство Иосифа. Но об этом - в
следующей части. А неизбежность революции предсказана самим Господом:
     "Горе городу нечистому и оскверненному, притеснителю! Не слушает
голоса, не принимает наставления, на Господа не уповает, к Богу своему не
приближается;
     Князья его посреди него - рыкающие львы, судьи его - вечерние волки,
хищники, не оставляющие до утра ни одной кости.
     Пророки его - люди легкомысленные, вероломные, священники его
оскверняют святыню, попирают закон.
     Горе тому, кто без меры обогащает себя не своим - надолго ли? И
обременяет себя залогами.
     НЕ ВОССТАНУТ ЛИ ВНЕЗАПНО ТЕ, КОТОРЫЕ БУДУТ ТЕРЗАТЬ ТЕБЯ, И НЕ
ПОДНИМУТСЯ ЛИ ПРОТИВ ТЕБЯ ГРАБИТЕЛИ, - И ТЫ ДОСТАНЕШЬСЯ ИМ НА РАСХИЩЕНИЕ?
     - Что ты, Позитив, собственно говоря, пытаешься доказать? Что
отступничество обвиняемого...
     - Было не отступничеством, а поиском Истины среди моря лжи. Ибо
понятие "Святая Русь" в девятнадцатом - начале двадцатого веков вовсе не
соответствовало действительности по многочисленным свидетельствам ее лучших
представителей. А отец лжи - твой хозяин, Негатив. Назревал бунт не только
против социальной несправедливости, но и чего-то несравненно более важного.
     Вспомни формулу спасения в главе о Страшном Суде: накорми голодного,
одень разутого, дай крышу над головой бездомному, утеши и ободри
страждущего... И еще - "Сказал также Христос ученикам Своим: невозможно не
придти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят; лучше было бы ему,
если бы мельничный жернов повесили ему на шею и бросили его в море, нежели
чтоб он соблазнил одного из малых сих". /Лк.17,1-2/
     Не являлось ли несоответствие названия и сути великого православного
государства соблазном для "малых сих", то есть подданных, когда
государственная идеология утверждала одно, а "вписанный в сердце Закон", то
есть совесть - другое?
     - Государство не обязано никого спасать. Я, разумеется, про души.
     - Понимаю, не маленький. Тогда смени вывеску, не вводи в заблуждение.
     "Горе вам, книжники, лицемеры, фарисеи, что затворяете Царство
Небесное человекам; ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете. Горе
вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что поедаете домы вдов и лицемерно долго
молитесь: за то примете тем большее осуждение. Горе вам, книжники и
фарисеи, лицемеры, что обходите море и сушу, дабы обратить хотя одного; и
когда это случится, делаете его сыном геенны, вдвое худшим вас".
     "Горе вам, вожди слепые, которые говорите: "если кто поклянется
храмом, то ничего; а если кто поклянется золотом храма, то повинен".
     Безумные и слепые! что больше: золото или храм, освящающий золото?
Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и
блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды. Горе вам,
книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые
снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой
нечистоты; змии, порождения ехиднины! как убежите вы от осуждения в
геенну?" /Мф.23,13-17,25,27,З3/
     "И от всякого, кому много дано, много и потребуется; и кому много
вверено, с того больше взыщут,
     ОГОНЬ ПРИШЕЛ Я НИЗВЕСТЬ НА ЗЕМЛЮ И КАК ЖЕЛАЛ БЫ, ЧТОБЫ ОН УЖЕ
ВОЗГОРЕЛСЯ! /Лк.12,48-49/

     - Ну, ты меня достал своими цитатами.
     - Терпи, бес. Тогда поймешь, что именно Писание, а не всякие безбожные
манифесты привели нашего подсудимого в революцию. В заключение еще стихи
малоизвестного поэта. Попробуй угадать, чьи:

     Когда герой, гонимый тьмою,
     Вновь навестит свой скорбный край,
     И в час ненастный над собою
     Увидит солнце невзначай.
     Тогда гнетущий сумрак бездны
     Развеется в родном краю.
     И сердцу голосом небесным
     Подаст надежда весть свою.
     Я знаю, что надежда эта
     В моей душе навек чиста.
     Стремится ввысь душа поэта -
     И в сердце зреет красота.
     Шел он от дома к дому,
     В двери чужие стучал.
     Под старый дубовый пандури
     Нехитрый мотив звучал.
     В напеве его и в песне,
     Как солнечный луч, чиста,
     Жила великая правда -
     Божественная мечта.
     Сердца, превращенные в камень,
     Будил одинокий напев.
     Дремавший в потемках пламень
     Взметался выше дерев.
     Но люди, забывшие Бога,
     Хранящие в сердце тьму,
     Вместо вина отраву
     Налили в чашу ему.
     Сказали ему: "Будь проклят!
     Чашу испей до дна!..
     И песня твоя чужда нам,
     И правда твоя не нужна!"


     Поэту, певцу крестьянского труда князю Рафаэлу Эристави.

     Когда-то гнет крестьянской доли
     Тебя, певец, потряс до слез.
     Но, Боже, сколько зла и боли
     С тех пор увидеть довелось.
     Но родиной всю жизнь хранимый,
     Ты песни не забыл свои,
     С ее мечтой всю жизнь единый,
     Ты снова молод от любви...
     Певца Отчизны труд упорный
     Еще вознаградит народ.
     Уже пустило семя корни
     И жатва тяжкая грядет.
     Не зря таких, как Эристави,
     Мой край любимый породил.
     И что тебе земная слава?..
     Ты вечность песней покорил.


     Луне

     Но твердо знай, кто был однажды -
     Унижен и повергнут в прах,
     Еще с Мтцаминдой станет вровень
     И веру возродит в сердцах.

     - Знаю я эти стихи, - проворчал АГ, - газета "Иверия", первая
страница, 1895 год, под псевдонимом Сосело /Иосиф/. Не Пастернак. Хоть и
вошли в хрестоматию.
     - Но согласись, что-то непохож наш подсудимый на социалиста -
завистника, жаждущего перераспределения собственности в свою пользу...И на
материалиста-безбожника не похож! Это скорее правдоискатель, романтик...
     - Ну, немного погодя у самого Иосифа таких правдоискателей-романтиков
будет полный примус, - хмыкнул АГ, - А в результате такое "мурло мещанина"
выползет...
     При этих словах вдруг действительно выкатилось из-за кресел и
закачалось над головой Яны нечто бритоголовое, в наушниках и со жвачкой,
одним словом, "мурло". И прежде чем она успела испугаться, оказавшись
внезапно в замкнутом пространстве "дремучих дверей" с разбитой или
вывинченной кем-то дефицитной лампочкой, без единого окошка или щели, мама
со своими чемоданами и рюкзаком выталкивает ее из тьмы на лестницу и бежит
наверх за белеющим в ящике призраком никогда не написанного отцовского
письма.


     * * *


     Это уже на всю оставшуюся жизнь. "Сходи за газетой" - будет просить
она по нескольку раз в день. Через год, два, пять лет... Ей нужна будет не
газета. Ключ от почтового ящика будет висеть на цепочке над ее кроватью,
как распятие.
     Потом Яна оказалась в зимнем метельном дне. Взрослые степенно тянулись
к клубу. Важно кивнув друг другу, стряхивали с плеч снег и проходили в зал,
перегороженный потертым зеленым плюшем. Они брали у сидящих за столиками
агитаторов бюллетени, проходили к ящику, похожему на почтовый, только
побольше, с двумя пальмами по бокам, и спешили опустить сложенные листки в
щель ящика. А затем будто разом расслаблялся какой-то узел, связывающий
прежде туго-натуго их движения, жесты, мышцы лица, голос, и там, за дверью,
все начинали смеяться, шутить, громко разговаривать, размахивая руками.
     Лабиринт. Мгновения, минуты, часы. Яна просачивается сквозь его
невидимые стены из одного мгновения в другое. Они, эти мгновения,
перетасованы, как колода карт.
     Пока мама копается у столика, Яна крутится у таинственной плюшевой
шторы, похожей на занавес в театре, куда мама ее однажды водила. "Синяя
птица" Метерлинка. Занавес для Яны означал сказку, чудо.
     Затаив дыхание, она заглядывает за край зеленого плюша. В полумраке -
крохотная комнатка - кабинка. Ничего особенного. Голый стол, стул, на столе
- остро отточенный карандаш.
     Яна прокралась вдоль занавеса. Еще одна такая же кабинка.
     - Ма, смотри, иди сюда!
     Мать хватает ее за руку и тащит прочь, нарочито громко, виновато
смеясь, как бы приглашая всех посмеяться вместе с ней. Мол, вы уж извините,
что с нее возьмешь, ребенок! Вот что означает этот смех - Яна его хорошо
знает. Так всегда бывает, когда она сделает или скажет нечто глупое,
бестактное, неприличное.
     Мама подводит Яну к ящику, подает ей бюллетень.
     - Опусти. Сама опусти.
     И опять по ее голосу, выражению лица Яна понимает, что если предыдущий
ее поступок был оплошностью, то теперь ей дается почетное право его
загладить. И она, став на цыпочки, сует листок в щель, и в этот момент что-
то вспыхивает, будто молния. Это фотограф Миша сфотографирует ее для
отчетной фотовитрины. Снимок будет висеть на стене в клубе, а им с мамой
Миша так и не отпечатает дубликат, хоть и обещал.
     Но потом подарит сам снимок, мама повесит его на стене над отцовским
письменным столом, а Яна, готовя уроки, будет сочинять всякие
необыкновенные истории про таинственные кабинки за плюшевой занавеской. Про
остро отточенный карандаш на столе, к которому нельзя прикасаться, не то...
     Это будут ее первые сочинения.
     Из зала мама с Яной идут в фойе. Здесь танцы. Пальто, шапки, платки,
валенки свалены на стульях, вдоль стен. На дамах /здесь, в основном, дамы/
яркие летние платья с короткими рукавами. В фойе холодно, дамы окоченели,
особенно нетанцующие, голые руки в мурашках, но дамы крепятся, фасонят,
притоптывают ногами в лодочках. Редко на ком чулки, капрона еще нет,
фильдеперсовые - дефицит, и простые - дефицит, просто босые ноги в валенки
и порядок. Маму танцы не интересуют. Она берет у своей приятельницы -
библиотекарши ключ от читального зала и идет на второй этаж готовиться к
сессии. Яне велено идти гулять, вернуться домой к обеду и ни в коем случае
не торчать у патефона.
     Патефон - слабость Яны, потому что он тоже - чудо.
     Голос и музыка из черного репродуктора обычны - звуки бегут по
проводам, как электричество. Это Яна знает и понимает. Но патефон...
     Больше всего ее потрясает даже не сам патефон, а пластинки, хрупкие
диски, в каждом из которых уже живет целиком песня или танец. С
придыханиями певца, звуками оркестра, иногда даже с покашливанием в
невидимом зале... Этого, конечно, не может быть на самом деле, поэтому
каждая пластинка - волшебная. И чудо, что ее можно по желанию оживить,
осторожно опустив на край диска мембрану с иглой.
     Яна удивлялась тем ребятам, которые тайком стучали по ящику, царапали
ногтем пластинку или старались каким-то образом заглянуть внутрь патефона.
С ее точки зрения это было так же нелепо, как искать, где спрятан мотор у
ковра-самолета.
     Больше всего ей нравится пластинка, в которой есть слова:
     "Пусть муж обманутый и равнодушный
     Жену покорную в столовой ждет..."
     Яна представляет себе большую общественную столовую, голодного
обманутого мужа за столиком, которому не несут обед, потому что талончики у
жены, и она их отдала любовнику, чужому дядьке. И очень жалела мужа.
     "А на диване подушки алые..."
     Когда Яна вырастет, и у нее на диване будут красные подушки:
     Массовичке Тоне тоже хочется потанцевать, и она доверяет Яне менять
пластинки. Яна ставит самую ее любимую - танго из "Петера". Танго
называется "медленный танец" и танцевать его, как в "Петере" не
разрешается. Муся танцует с морячком, который еле передвигает ноги, зажав
уголком рта папироску и скользя ленивым взглядом по лицам танцующих
"шерочка с машерочкой" женщин.
     Какие они все юные - прежде казавшиеся чуть ли не стариками! И она все
о них знает. Могла бы предсказать им будущее, столько бед предотвратить! Но
сцена может лишь бесконечно повторяться. Пьеса про себя.
     Яна спешит к пруду, зажав под мышкой "санки" - сиденье от венского
стула. Ветер швыряет в лицо пригоршни колючей белой пыли, выдувает из глаз
слезы. Яна закутывается в платок по самые брови и остро ощущает вокруг губ,
на подбородке мокрую теплую колкость распаренной дыханием шерсти.
     Зима - это запах мокрой шерсти, это едва заметные следы на снегу пока
неподшитых и без калош, только что купленных на вырост валенок, это даже
еще не звуки, а их предвкушение - где-то там, у пруда, за серой толщей
падающего на землю неба, за тишиной, угадывает Яна "своих" - орущих,
визжащих, хохочущих, ревущих. Каким-то щенячьим чувством /наверное есть
такое у детства/ - угадывает и кратчайший путь к "своим", спешит, бежит по
занесенной тропинке, быстрей, быстрей, и не поспевает за сердцем, которое
скачет, рвется вперед толькиным обручем. Туда, где темнеет ледяная горка,
отполированная дощечками, фанерами, шубами, шароварами. Несколько секунд от
вершины до подножья, несколько секунд чуда, в котором и восторг, и ужас, и
боль разбитого носа и обжигающий, крапивный, попавший за шиворот снег.
     И хорошо, что уже остановка, и плохо. И жажда, чтоб "еще".
     Нет ли в детских играх какого-то глубинного смысла, символики?
     Лед - тоже чудо. Скоро Яна научится высекать из него радугу и сочинит
историю, как дождь с радугой превратились в лед.
     Высечь радугу просто. Нужен лишь небольшой острый камень. Или ударить
задним концом конька.


     * * *


     От луга за домом поднимается пар, жаркий, душистый, будто от только '
что заваренного чая. Прошел долгий дождь - может, в несколько дней и ночей,
и теперь неистовое июньское солнце шпарит вовсю. Янины носки, сандалии
давно промокли, подол хоть выжимай, липнут к ногам длинные стебли травы,
ромашек, колокольчиков, сплетаются, мешают идти.
     А идет Яна к плетню - кто-то отхватил от луга небольшой огородик,
огородил плетнем, и уже взошел на грядке зеленый лучок, а в руке у Яны
ломоть хлеба, смоченный подсолнечным маслом, посыпанный крупицами соли, и
если к этому еще несколько перышков лука...
     Идет Яна навстречу своему счастью - не луку, конечно, лук - ерунда.
Сейчас она познакомится с Люськой - и прощай покой. Понесутся дни
сладостные, мучительные, со всякими там переживаниями и острыми ощущениями,
жгучими, аж слезы из глаз. Этот самый лук, перец, горчица и еще невесть что
- такая она. Люська. Есть у Маршака:

     Вот тебе пирожок сладкий.
     С луком и корицей,
     С перцем и горчицей.

     Вот что такое Люська. Сейчас, сейчас получит Яна свой сладкий пирожок.
До Люськи несколько шагов. Сидит на плетне - одной босой ногой зацепилась
за прутья, другой просто болтает - неимоверно грязной, с налипшими комьями
глины, так что Яне вначале кажется, будто Люська в коричневых ботинках.
     Солнечный удар. Нокаут с первого взгляда. Разве может быть на свете
другая такая девочка? Волосы у Люськи перепутаны, как сено в стоге, обломок
гребенки торчит в них, как вилы без ручки. Платья на Люське никакого,
только лиловые штаны, закатанные, как трусы. Худое, гибкое, как у ящерицы,
тельце отливает чернотой, и. не разберешь. где грязь, где загар. От плеча
до локтя у Люськи - татуировка - русалка с рыбьим хвостом. Но самое
замечательное у Люськи - глаза. Только что они были закрыты - Люська,
казалось, дремала, греясь на солнышке, потом приоткрылись, чиркнули в них
узкие щелки - Люська почуяла приближение Яны. Зафиксировали и тут же
захлопнулись, тусклые, равнодушные. Яна глядит в них, будто с улицы в окна.
Но вот чудо - вдруг вспыхнули, брызнули жарким ласковым светом. Скорей
сюда, ко мне, я тебе ужасно рада, я тебя ужасно люблю...
     Взаимность! Яна балдеет от счастья, ей все не верится. Неужели чудо
протягивает ей руку, неужели можно запросто коснуться сплетенного из
разноцветных проволок колечка на мизинце чудо-девочки?
     Яна коснулась кольца - Люська улыбнулась. Зуб - провал, два зуба -
опять провал. Будто черно-белые клавиши. Яна зажмурилась, благоговейно по
жала сухие горячие Люськины пальцы. Проволока от кольца царапнула ладонь.
     - Дай куснуть, - сказала Люська.
     Зубы-клавиши вонзились в хлеб, влажно скользнули по коже - Яна едва
успела отдернуть руку с зажатым в пальцах огрызком со следами Люськиных
зубов...
     - Я тебя знаю, - сказала Люська, с трудом шевеля набитым ртом, - Ты из
большого дома, у тебя отец погиб и ты вчера с наволкой плавала.
     Яна счастливо кивает, проглатывает огрызок, не чувствуя вкуса. Какой
уж тут лук!
     - На наволке здорово, - говорит Люська, - Только моя с дыркой.
     - У меня еще одна есть.
     - Тогда тащи и айда на пруд.
     Яна бежит к дому, но нет, не успеть, не добежать. Тускнеют краски,
наползает туман...Сейчас перевернется страница, и она не успеет содрать с
подушки новую накрахмаленную наволочку, - первое преступление ради Люськи,
а сколько их будет!
     Отвлекать билетершу Клаву, чтоб Люська прорвалась на "Даму с
камелиями", отвлекать сторожа, пока Люська лакомится колхозной смородиной,
отвлекать учительницу, пока Люська шпаргалит... Яна попадалась. Люська -
никогда. Яна считалась хулиганкой. Люська - паинькой. Яну распекали,
наказывали, но она была счастлива. Это была настоящая страсть - жертвенная,
самоотверженная.
     Однажды у мамы пропал новенький пуховый берет. Через несколько дней
они столкнулись с Люськой на улице - Люська щеголяла в мамином берете. Яна
ревела, клялась, что подарила берет, прямо силой навязала, а зачем, сама не
знает. Наверное, такая уж она гадкая, и пусть мама ее хоть год не пускает в
кино, только не жалуется Люськиной матери.
     Тогда мама сказала, что пусть уж Люська извинит, раз Яна такая
чокнутая, но берет ей самой нужен, так что она его забирает, но поскольку
так нехорошо получилось и на улице холодно, пусть Люська наденет ее
шерстяной платок с розами и вообще возьмет его насовсем, а с Яной она дома
поговорит.
     Люська ласково щурилась на Яну из-под платка с розами, платок ей очень
шел. Яна плелась за мамой, готовая вынести любое наказание. Мама молча
войдет в комнату, швырнет на диван пальто, злополучный берет и, притянув ее
к себе, спросит с горьким недоумением:
     - За что ты ее так любишь?
     Этого Яна сама не знала. Это заболевание почему-то тоже назвали
любовью. Конечно, она не должна была любить Люську. Она должна была тогда
любить ее, маму. И теперь, через много лет, она уже совсем не любит Люську,
и все понимает, но мамы давным-давно нет, и только Небо может что-то
исправить.


     * * *


     Дворовая игра в войну, в наших и фрицев. Девчонок если и принимали, то
фашистами, которыми быть никто не хотел, и устанавливали обязательную
очередность. Проигравшие иногда ходили "во фрицах" несколько дней подряд и
от унижения порой лютовали как настоящие фашисты.
     Однажды Яна дослужилась до высокой чести быть партизанкой и разрушить
мост, который враги соорудили через канаву. Мост состоял из старой двери и
нескольких гнилых досок, охранял его Зюка, - младший Зюкин. Был еще Зюкин -
старший, того звали Зюк. Имен их никто не знал.
     Яна применила военную хитрость. Подкралась и, спрятавшись за дерево,
пустила по течению кораблик из сосновой коры, который мастерски соорудил ей
знакомый дяденька. Кораблика было жалко, но игра стоила свеч. Зюка, само
собой, погнался за приманкой, течение после дождя было сильное, и Яна
успела завалить в канаву мост и броситься наутек.
     Обведенный вокруг пальца, 3юка, к тому же не поймавший кораблик, без
труда догнал партизанку, дал затрещину и взял в плен. Но, чтобы
восстановить мост, надо было выпустить пленницу - веревки у Зюки не было.
Поколебавшись, разъяренный Зюка решил плюнуть на мост и, покрутив под носом
у Яны грязным кулаком, заявил, что не отпустит, пока Яна не скажет, где их
партизанский штаб. Штаб был неподалеку, в сарае у Катьки, но партизанка
Яна, разумеется, в восторженном ужасе сказала "Никогда!" И Зюка под дулом
деревянного автомата отвел ее через соседний подъезд на чердак их дома. По
пути им попадались знакомые взрослые, оба чинно с ними здоровались, будто
ничего не происходит - вмешивать взрослых в игру категорически не
разрешалось под угрозой жестких санкций до конца детства.
     Колись, в последний раз спрашиваю:
     Яна яростно мотнула головой.
     Зюка впихнул ее на чердак, задвинул снаружи щеколду и прорычал через
дверь, что, если она передумает, пусть откроет окошко чердака - это будет
условный знак, что она сдается. А то пусть сидит здесь всю жизнь.
     Коварный Зюка придумал так, что она даже окно не имела права открыть.
И позвать на помощь не имела права. Темнело, что-то потрескивало, шуршало,
попискивало - крысы, наверное: Внизу раздавались голоса, топали по
лестнице, возвращаясь с работы, потом долго и встревожено звала ее мать.
Теперь еще и влетит, если она вообще отсюда когда-нибудь выйдет: Одно
твердо знала Яна - окно она не откроет никогда. Пусть ее даже съедят крысы.
     Было уже совсем темно. Обливаясь слезами от страха, Яна молилась Богу
бабки Ксении, чтоб Он вмешался, спас:
     - Сделай что-нибудь, боженька, миленький, ведь мама за меня волнуется.
Ты ей шепни, что я здесь:
     И чудо произошло. Топот по лестнице, смех, дверь распахивается.
Полыхнули по стенам карманные фонарики, и ворвались на чердак дети, за ними
и взрослые пришли, открыли чердачное окно, и Зюка был тут же, на нее не
смотрел, будто они и не сражались только что насмерть: Все пришли смотреть
салют, только что объявили по радио; взят какой-то город. Двадцатью
артиллерийскими залпами: Салют над Москвой был виден лишь отсюда, с
чердака, и Зюка был уже совсем не враг, и другие ребята, и даже мама,
пригрозившая:
     - Завтра в кино не пойдешь, где ты шляешься?:
     - Мама обняла ее, приподняла, чтоб лучше видно было: Кино это что,
мелочи жизни, ну не пойдет. А может, завтра подобреет мама:
     И тут вдали за лесом вспыхнуло, расцвело волшебно-разноцветное зарево.
     - Ура-а!.. И все хором отсчитывают залпы, и восторженным хором стучат
сердца: Наши взяли еще один город. Она, партизанка Яна, сегодня тоже
победила, и Бог услышал ее. Мы все вместе, и Бог с нами:
     Остановись, мгновенье:
     Май сорок пятого, праздничный салют после парада победы. Небо то и
дело взрывается ликующими неистовыми красками, и море-толпа несет, качает.
Подожмешь ноги, и плыви себе. Щека Яны мокрая от чьих-то слез, поцелуев,
все без разбору целуют друг друга, свои и чужие, здесь нет чужих, здесь все
"наши". Щеку не вытереть - руки не поднять, так тесно.
     И все поют, поют, сбиваются, путают слова, затягивают новую песню, и
мама поет, кажется, громче и звонче всех, но взгляд все с той же голодной
цепкостью обшаривает толпу. А вдруг? В шесть часов вечера после войны?:






     - Почему ушел из семинарии незадолго до окончания? Ладно, давай
разберемся. Биографы пережевывают несколько версий: потерял веру в Бога,
увлекся марксизмом, мать забрала домой из-за якобы начинающегося
туберкулеза - это версия самой Екатерины...
     Иосиф же все объясняет издевательским режимом и иезуитскими методами в
семинарии. Ни о каком атеизме или отступничестве речи не идет, АГ, и не
надейся.
     На вопрос немецкого писателя Эмиля Людвига, нет ли у иезуитов
положительных качеств, Иосиф сердито отвечает:
     - Да, у них есть систематичность, настойчивость в работе для
осуществления дурных целей. Но основной их метод - это слежка, шпионаж,
залезание в душу, издевательство - что может быть в этом положительного?
     - Да это же его автопортрет! - хихикнул АГ, - Нечего туману напускать.
Ушел, потому что в Бога больше не верил, и весь сказ.
     - А ты сам-то, сын тьмы, - ты знаешь, что Бог есть, "веруешь и
трепещешь": Но разве это тебя спасет? Давай разберемся. Положительный или
отрицательный ответ на вопрос о вере ничего не решают - сразу возникает
следующий вопрос: Об имени и сущности твоего Бога, Его учения. Наш
подсудимый не верил в иезуитского бога, суть которого - мелочная слежка,
издевательства, а главное - служащего кесарю и угнетателям, которых на
каждой странице бичует Писание. Не защищающего униженных и угнетенных...
     "И льстили Ему устами своими, и языком своим лгали пред Ним; Сердце же
их было неправо пред Ним, и они не были верны Завету Его. /Пс.77,36-37/
     "Выкатились от жира глаза их, бродят помыслы в сердце. Над всем
издеваются; злобно разглашают клевету; говорят свысока. Поднимают к небесам
уста свои, а язык их расхаживает по земле! Потому туда же обращается народ
Его и пьют воду полною чашею. И говорят: "как узнает Бог?" и "есть ли
ведение Вышнего? "И вот, эти нечестивые благоденствуют в веке сем, умножают
богатство." /Пс.72,7-12/
     - Ведь что они искали, обыскивая вещи семинаристов? Книжки и листовки,
обличающие "жирных" и пытающиеся хоть как-то заступиться за "малых сих",
которым они обязаны были служить согласно христианскому учению.
     И прокламации эти порой так напоминали гневные обличения из уст
Господа, которыми зачитывался Иосиф!
     Сосо нравилось, когда его называли Кобой - по-турецки "Непримиримый".
В его любимой книге "Отцеубийца" одна простая женщина обращается к Кобе с
мольбой о заступничестве. Там так и написано: "Странно! При организованном
управлении, когда начальники, диамбеги, судьи, приставы и всякие другие
чиновники наводнили страну, как муравьи, и делали вид, что чинят
правосудие, простая, ни в чем не повинная женщина умоляла человека,
совершившего убийство, защитить ее от несправедливости."
     - Вот свидетельство одного из воспитанников духовного училища: "В
первые годы учения Сосо был очень верующим, посещал все богослужения, пел в
церковном хоре. Хорошо помню, что он не только выполнял религиозные обряды,
но всегда и нам напоминал об их соблюдении". /журнал "Безбожник", 1939/
     Мальчик, конечно, не мог разобраться во всех тонкостях православного
учения. Он полюбил Бога - заступника униженных и угнетенных, борца за
правду, против "жирных вампиров", против лжи и насилия. И поверил в Него,
ненавидящего пожирателей чужих душ и жизней.
     Бога, призвавшего и благословившего его, Кобу, стать Его воином.
     Иосиф мечтал стать Кобой, непримиримым и бесстрашным воином против
вселенского зла.
     Монашеский подвиг, внутреннее делание, монотонные однообразные требы в
каком-либо приходе были ему чужды, хотя он и был по натуре аскетом.
"Спасись сам, и вокруг тебя спасутся тысячи..." Нет, он жаждал в корне
изменить мир. Он с восторгом перечитывал:
     "Ибо дом Мой назовется домом молитвы для всех народов.
     Стражи их слепы все и невежды; все они немые псы, не могущие лаять,
бредящие лежа, любящие спать.
     И это псы, жадные душою, не знающие сытости; и это пастыри
бессмысленные; все смотрят на свою дорогу, каждый до последнего на свою
корысть.
     И сказал: ПОДНИМАЙТЕ, ПОДНИМАЙТЕ, РАВНЯЙТЕ ПУТЬ, УБИРАЙТЕ ПРЕГРАДУ С
ПУТИ НАРОДА МОЕГО.
     Я исполню слово: мир, мир дольнему и ближнему, говорит Господь, и
исцелю его.
     А нечестивые - как море взволнованное, которое не может успокоиться и
которого воды выбрасывают ил и грязь.
     Нет мира нечестивым, - говорит Бог мой."/56,Ис.7,10,11,57,14,19-21/
     "Нет мира нечестивым"... "Непримиримый"... Коба.
     - Вот я и утверждаю, сын тьмы, что сам положительный ответ на вопрос:
веришь ли ты в Бога? - ничего не означает, ибо:
     1. Ты можешь верить в ложного Бога, то есть твое представление об
Истине вовсе Истине не соответствует.
     2. Или не верить в ложного бога, что уже неплохо.
     3. Верить в истинного Бога и Его учение, но учению этому не следовать,
что явится сугубым грехом, ибо "Кому много дано, с того много спросится".
Обратись к любому прохожему, даже к прихожанину в храме - во что ты веришь?
Хорошо, если один из тысячи верующих ответит что-либо вразумительное.
Большинство верит сердцем. Ну а насчет учения - тут до сих пор не только
споры, но и войны идут. Не говоря уже о "следовании".
     Вот, к примеру, идет война, а военнообязанные на призывной пункт не
явились. Дезертиры, под трибунал. А иные невоеннообязанные пришли
добровольцами и воюют. Это как? Кто более угоден Богу?
     Через много лет, на полях книжки Анатоля Франса "Последние страницы",
где были строчки "Верить в Бога и не верить - разница невелика. Ибо те,
которые верят в Бога, не постигают Его", Иосиф напишет: "Следовательно не
знают, не видят. Его для них нет".
     Так что не торопись осуждать Иосифа. Пока мы лишь установили, что он
ушел от Бога, мирящегося со злом, благословляющего зло.
     Не верил он и в бога Льва Толстого, в непротивление злу насилием. На
полях романа "Воскресение" он пишет: "ха-ха-ха", там, где автор утверждает,
что "единственное и несомненное средство спасения от того зла, от которого
страдают люди, состоит в том, чтобы люди признавали себя всегда виновными
перед Богом и потому неспособными ни наказывать, ни исправлять других
людей".
     - Вот уж истинно "Ха-ха-ха!" - сказал АГ, - Менты не будут какого-либо
Чикатиллу ловить и сажать, а мы тем временем ему нашепчем полстраны
перерезать...
     - Вот видишь!
     - Но разве не сам Господь сказал: "Не противься злому. Но кто ударит
тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую;" /Мф.5,39/
     - "Злому", а не "Злу". "Кто ударит ТЕБЯ", а не другого! Прощай и люби
СВОИХ врагов и обидчиков, но не врагов слабого и обездоленного.
     "Избавляйте бедного и нищего, исторгайте его от руки нечестивых."
/Пс.81,4/
     Иначе "молчанием предается Бог" ... Предается, потому что Бог не
может приказать своим воинам не вступаться за обиженных. Это противоречит
вписанному в сердце Закону. От такого "бога" и народ, и народные защитники
уходят в атеизм и берутся за топор. Что и случилось в царской России.
     "ПОДНИМАЙТЕ , ПОДНИМАЙТЕ, РАВНЯЙТЕ ПУТЬ, УБИРАЙТЕ ПРЕГРАДУ С ПУТИ
НАРОДА МОЕГО".
     "НАРОД МОЙ". Разве это не богочеловечество, не составляющие Замысла,
грядущего Царства единого, о Котором я ему когда-то напел?
     Пылкий, жаждущий истины и справедливости мальчик воспринял эти слова
Господа, как приказ. Относящийся не столько к еврейскому народу, сколько к
"купленным дорогой ценой" избранникам Спасителя. Борьба с Вампирией,
царством кровопийц, до последнего вздоха. Он с восторгом подчинился такому
"Своему Богу", принял Его в сердце и был Ему верен до конца.
     Он никому не навязывал "Своего Бога", он отделил церковь от
государства, но никогда не принадлежал себе, служа Его тайной Воле, истязая
себя и других. Воли, которую он слышал каким-то внутренним ухом.
     Одному ему слышимый Голос.
     И марксизм, и революция, и личная власть никогда не были для Иосифа
самоцелью - лишь средствами исполнить Волю.
     - Революция, бунт не могут быть от Бога! Ты, Позитив, говори да не
заговаривайся!
     - Ну, во-первых, это не только моя точка зрения, что я обязательно
докажу в следующей части. А, во-вторых, я же говорю - революция была для
Иосифа лишь средством. Он отступил и от революции, и от марксизма, согласно
Воле.
     - Ого!
     - Все это не противоречит Замыслу, а лишь помогает его осуществлению.
Клетка, верная Целому, должна смиряться перед личными амбициями, но не
смотреть спокойно, как одни клетки пожирают других, ибо это - смерть
Целого. Нужна хирургическая операция, которая осуществляется воинами
Божьими по Его Воле. Я говорю о революциях.
     "...и уразумеют все церкви, что Я есьм испытующий сердца и
внутренности; и воздам каждому из вас по делам вашим;
     Кто побеждает и соблюдает дела Мои до конца, тому дам власть над
язычниками.
     И будет пасти их жезлом железным; как сосуды глиняные, они сокрушатся,
как и Я получил власть от Отца Моего;
     И дам ему звезду утреннюю". /От.2,23,24-28/
     Иосиф ушел из семинарии, служители которой уничтожали книжки,
разоблачающие их ложь и лицемерие. Которые, как вампиры, почему-то боялись
Света.
     - Ваше ведомство уже и революции устраивает! - рассердился АГ, -Будто
не я нашептал Иосифу, подговорил бросить семинарию. Мол, с твоими-то
способностями и умом проповедовать каким-то полуграмотным старухам в
провинциальном приходе... Ну пусть в Тифлисе - предел мечтаний. Да еще
когда "Русская церковь в параличе"... Не кривись, это не я, это Достоевский
сказал... Будто не я подсовывал ему весь этот бред, что человек произошел
от мартышки и вследствие этого факта должен свершить мировую пролетарскую
революцию...
     - А Иосиф лишь посмеивался и вспоминал, как его дружки-пролетарии
дрались в пыли из-за горстки монет, брошенных какой-то шлюхой... Нет, его
на мякине не проведешь. Он знал, что такое первородный грех, что "жертва" -
лишь изнанка вампира. Потенциальный вампир, ждущий своего часа.
Обожествление революции - чепуха! Она - всего лишь ступенька.
     Вокруг - потенциальные оборотни. Первым был твой хозяин, АГ. Бывший
Денница, светлый ангел, ставший Князем тьмы. Затем - Каин. Иуда вместе с
целой толпой жителей Иерусалима, орущей сегодня "Осанна!", а завтра -
"Распни!" Оборотень, вампир - в душе каждого - это Иосиф прекрасно усвоил.
Твой звериный двойник с разросшимися когтями, зубами, пузом, гениталиями,
которого надо ежеминутно в себе убивать и который нашептывает:
     "Не слушайся Бога - тогда сам будешь как Бог..."
     Если ты не убьешь его в себе, его рано или поздно убьет Свет, ибо эти
господа не выносят света. Стыдишься ты его в себе, ужасаешься ему? Вбиваешь
в него осиновый кол или взращиваешь, питаешь чужой кровью - вот вопрос
вопросов. Ибо тогда он станет твоей сутью и убьет тебя!
     Рано или поздно придет Свет и убьет тебя, ставшего зверем. Ибо вампир
не выносит Света.
     Вот во что верил подсудимый до конца дней своих. Я сам напел это ему в
Третьей Песне о Главном.
     - А у меня на все твои измышления есть одна цитатка:
     "Там, в кругу русских рабочих - освободителей русских народов и
застрельщиков пролетарской борьбы всех стран и народов, я получил свое
третье боевое революционное крещение. Там, в России, под руководством
Ленина, я стал одним из мастеров от революции."
     Это 1926 год, ответ тов. Сталина на приветствия. Это что, лицемерие?
Но какой пафос... "Третье крещение"... - это ли не кощунство,
отступничество?
     - Ну, во-первых, речь идет о "революционном крещении", это образ,
пусть не очень удачный. Иосиф вообще часто употреблял слова и изречения из
Писания.
     - А эта его клятва выполнять "заповеди Ленина, держать в чистоте
великое звание члена партии, как зеницу ока беречь единство партии, всеми
силами крепить союз рабочих и крестьян, укреплять союз республик, быть
верными принципам Коммунистического Интернационала"... И вообще вся эта
"клятва" напоминает по форме православную церковную службу... Это что, тоже
тактика?
     - Разумеется. Партия - это охранники Антивампирии. Союз республик
рабочих и крестьян - основа укрепления Антивампирии /так мы назовем бывшую
"Святую Русь"/; принципы Коммунистического интернационала - красные флажки,
которыми обложены волки... И во всем этом - ничего враждебного Воле. А
может, и прямая Воля. Клятва охраны /Иосиф выступал от ее имени/
новорожденного государства, противостоящего "лежащему во зле" миру. Пусть
даже силами зла... А православная риторика - ну что ж, - воин Иосиф
использует свое оружие. Которым он лучше всего владеет.
     Здесь нет никакого отступничества. Повторяю, и партия, и революция,
даже Интернационал для Иосифа - лишь средства. Позволь тебе по этому поводу
напомнить про жезл Моисея:
     "И сказал ему Господь: что это в руке у тебя? Он отвечал: жезл.
     - Господь сказал: брось его на землю. Он бросил его на землю, и жезл
превратился в змея, и Моисей побежал от него.
     И сказал Господь Моисею: простри руку твою и возьми его за хвост. Он
простер руку свою и взял его; и он стал жезлом в руке его." /Исх.4,2-4/
     Сам змей, заклятый враг человека, по Воле Божьей может стать жезлом,
помогающим в пути.
     "Он сойдет, как дождь на скошенный луг, как капли, орошающие землю.
     Во дни его процветет праведник, и будет обилие мира, доколе не
престанет луна.
     Он будет обладать от моря до моря и от реки до концов земли. Падут
пред ним жители пустынь, и враги его будут лизать прах. И поклонятся ему
все цари; все народы будут служить ему.
     Ибо он избавит нищего, вопиющего, и угнетенного, у которого нет
помощника.
     Будет милосерд к нищему и убогому, и души убогих спасет.
     От коварства и насилия избавит души их, и драгоценна будет кровь их
перед очами его.
     Будет обилие хлеба на земле, на верху гор; плоды его будут волноваться
как лес на Ливане, и в городах размножатся люди, как трава на земле.
     Будет имя его вовек; доколе пребывает солнце, будет передаваться имя
его. И благословятся в нем племена; все народы ублажат его. /Пс.71,6-17/


     * * *


     Осень сорок пятого. Наш первый "Б". Латаный, штопаный, перелицованный,
с холщовыми и брезентовыми сумками (редко у кого портфельчик), а в сумках
чего только нет! Гильза от патронов, а то и настоящие патроны, трофейные
губные гармошки, заводные лягушки, куски подсолнечного и макового жмыха -
лучшего лакомства нашего детства.
     Я и Люська по очереди лезем под парту мусолить огромный, твердый как
камень кусище, выменянный только что на мой альбом для рисования.
Учительница пения Фасоля (то ли от Фа-соль-ля, то ли оттого, что волосы
надо лбом она укладывает тугой белесой фасолиной) аккомпанирует на гитаре.
Пианино в школе нет, а гитара хоть и считается мещанским инструментом, зато
гораздо легче баяна, с которым Фасоля не справляется, потому что она
перенесла блокаду и очень ослабела.
     Я не ленинградка и представляю себе блокаду чем-то вроде непосильно
тяжелой бетонной плиты, которую согнувшись несет на себе наша Фасоля.
     Говорят, что теперь Фасоля немного не в себе. Все свободное время она
мастерит из разноцветных лоскутов и обрезков меха забавные куколки, фигурки
птиц и зверей, но не на продажу ( говорят, что тогда бы Фасоля могла как
сыр в масле кататься). Это бы все поняли. И все бы поняли, если б она
просто дарила ребятам зверюшек. Продавала - для выгоды, дарила - из-за
доброты. Все было бы понятно. Но Фасоля не была ни доброй, ни корыстной,
она была не в себе - это было ясней ясного.
     Дважды в неделю она устраивала у себя дома сольный концерт. Надевала
черное узкое платье с глубоким вырезом, туфли на высоких каблуках,
тщательно причесывалась, зажигала на стареньком пианино свечи и по два-три
часа играла Шопена, Чайковского, Бетховена, Моцарта... Те взрослые, кому
случайно удалось ее послушать, говорили, что играет она замечательно,
однако взрослых она никогда не приглашала на эти концерты. Только нас,
ребят, хотя, понятно, что уж, конечно, не Бетховен и Гайдн привлекали
первоклашек, а эти самые зверюшки, которые Фасоля дарила каждому после
концерта.
     Она даже не скрывала, что потому и гнется ночами над игрушками, чтобы
заманить нас к себе.
     "Они хотят научиться любить и понимать серьезную музыку, - говорила
Фасоля. - А такое желание достойно вознаграждения. Я уверена, - наступит
день, когда они откажутся от этих безделушек и скажут:
     "Дорогая Антонина Степановна..."
     Но такой день все не наступал - кому была охота отказываться от
"фасолят", когда за каждого зайца можно было получить коробку цветных
карандашей, несколько стаканов семечек или кататься в парке на карусели,
пока не затошнит?
     - Мы белые снежиночки,
     Спустилися сюда,
     Летим мы как пушиночки,
     Холодные всегда, - тянет класс под аккомпанемент фасолиной гитары. Мы
с Люськой по очереди мусолим под партой жмых.
     - Синегина, я все вижу. Ну-ка, иди сюда. И ты, Новикова. Сейчас я
отстучу мелодию. Т-сс, слушают все...
     Тук-тук-тук, тук-тук, тук-тук-тук...
     - Ну, Синегина?
     Молчу, изображая интенсивную работу мысли. Люська, страдальчески
морщась, просится в туалет. Класс хохочет.
     - Тс-с... Ладно, Новикова, иди. Ну, Синегина?
     - "Катюша", - наобум говорю я.
     Ужасно хочется отпроситься вслед за Люськой, но это, разумеется,
нереально.
     - Ничего похожего на "Катюшу". Кто угадал?
     - "Где ж вы, очи карие"? "Варяг"? - галдит класс.
     - При чем тут "Варяг"? Да вы послушайте...
     Тук-тук-тук, тук-тук, тук-тук-тук...
     Мы молчим.
     - "Николай, давай закурим", - вдруг изрекает с задней парты
второгодник Седых Валька.
     - В чем дело, Седых?
     - Спички есть, бумаги купим, - не унимается Валька.
     Мы гогочем.
     - Прекрати безобразничать, Седых.
     - Так то ж вы отстучали, - обиженно басит Валька, - "Николай, давай
закурим!"
     Класс веселится.
     - Ох, ну конечно же... Да перестаньте вы, Валя прав. Верно, есть такие
слова на музыку "Барыни". Валя угадал правильно. Я отстучала русский
народный танец "Барыня". Молодец, Седых!
     Когда Фасоля радуется, то становится какой-то прозрачно-розовой - так
бывает, когда ладонь приближаешь к лампе. Смотрит Фасоля на второгодника
Вальку и вся светится. А второгодник Валька глядит на нее, а лицо его -
эдакий непробиваемый для педагогов кремень - постепенно оживает,
расплывается в улыбке до ушей. И, звонко щелкнув по лбу соседа своего
Секачева, чтоб кончал смеяться, Валька костяшками пальцев сам что-то
барабанит по парте.
     - Сед-ы-ых, - благоговейно шепчет Фасоля.- Да это же... Да ты же...
     И тоже барабанит нечто, понятное лишь Вальке, Валька отвечает ей.
     Опять Фасоля... Мы недоуменно переглядываемся.
     Мелодия из "Севильского". Завтра, много лет тому назад, Фасоля сыграет
ее снова, уже на своем пианино.
     - Вот, ребята, что вчера отстукивали мы с Валей, верно, Валя?
     И гордо кивнет второгодник Седых, и впервые я буду слушать Фасолю. Не
слышать, а слушать. Потому что обидно: уж если второгодник Седых что-то
понимает...
     Ухвачусь за звуковую нить и буду распутывать, распутывать, и
неожиданно нить пойдет мотаться сама, подчинит, завертит, закружит..
     Я еще буду сопротивляться, раздваиваясь между привычно-обыденным
"здесь" и ошеломляющим "там", новым "там". "Здесь" - это сижу на стуле нога
на ногу, полуботинок навырост покачивается на большом пальце, рядом
простуженный Кротов сопит, покашливает, чудачка Фасоля смешно размахивает
над клавишами руками и закатывает глаза.
     "Там" нет ни грязного полуботинка, ни простуженного Кротова, ни
нелепых Фасолиных гримас, ни меня самой. Просто это "там", его никак не
назовешь, не объяснишь. Что-то поет, дрожит, ликует, страдает, плачет,
взлетает, падает, и это "что-то" - я сама.
     Через пару вечеров я окончательно сдамся. Буду считать часы от
концерта до концерта, хоть и по-прежнему посмеиваться над Фасолей. Тайная
страсть к ее концертам будет представляться мне чем-то постыдно нелепым, я
буду из всех сил стараться, чтобы ребята ее не обнаружили и не подняли меня
на смех. И потом очень долго, уже когда Фасоля исчезнет, буду связывать
музыку с нею и только с нею. Даже по радио слушать лишь то знакомое, что
играла нам она.
     Наверное, она была действительно замечательной пианисткой.
     И, наверное, не одна я "заболела" ее концертами. Может быть, многие.
     Но никто никогда в этом не признается. По-прежнему мы будем уносить в
карманах ее мышей и зайцев. И Фасоля будет думать...
     Так я никогда не узнаю, что она обо всем этом думала. Скоро, много лет
назад, Фасоля исчезнет. Отыщется где-то какой-то там дальний родственник, и
когда мы вернемся в школу после каникул, к нам придет новый учитель пения.
С баяном.
     Пианино Фасоля продаст Алкиной матери, и мы все будем учиться на нем
играть. Алкина мать - "Полонез" Огинского, Алка - "Легко на сердце" одной
рукой, а я - вальс "Березка" одним пальцем.

       Прилечь на землю хочется,
       Но ветерок-злодей
       Все гонит, подгоняет нас,
       И мы летим быстрей...

     Люська так на урок и не вернулась. В окно вижу ее - играет с какой-то
девчонкой в "нагонялы". Мучаюсь завистью, ревностью и вгрызаюсь зубами в
жмых. Хоть так отомщу, ничегошеньки не оставлю...


     * * *


     Девочку звали Маней. Была она неестественно белокожей, вытянувшейся в
длину, как картофельный росток. Казалось, дунь - закачается, согнется
пополам, но мы уже знали: это впечатление, ох, как обманчиво! Дралась Маня
по-страшному, всерьез, так у нас даже мальчишки не дрались. Нам объяснили,
что Маня два года пробыла в немецком концлагере, где, чтобы выжить, детям
приходилось драться за каждую крошку хлеба. Вот она и получилась такая, это
у нее душевная травма, и чтоб мы это понимали и имели к Мане особый подход.
     Еще была у Мани одна странность - она никогда не улыбалась. Даже когда
"Волгу-Волгу" показывали, ни разу не улыбнулась. Вообще с середины встала и
ушла. Такая она была, Маня. Вдруг ни с того ни с сего, когда игра и всем
весело, - возьмет да уйдет. И на уроках - то ничего, пишет, считает, а то
как замолчит, ничего с ней не сделаешь, учителям остается только не
обращать внимания.
     По возрасту Мане пора было в третий, а ее посадили в первый, и мы
радовались, что в "А", а не в наш "Б", потому что лупила.
     В майский погожий день сорок шестого, в годовщину Дня Победы, шефы
Мани привезли ей в подарок велосипед. Над Маней шефствовал целый завод.
Однажды про нее поместили статью в городской газете - что она разучилась
улыбаться, что столько пережила в фашистском плену, что Манина мать
осталась на всю жизнь инвалидом и находится в больнице. С тех пор и
появились шефы.
     Посреди школьного двора стояла Маня, вцепившись одной рукой в руль,
другой в сиденье, молчала и дико озиралась. Хоть бы спасибо сказала!
Велосипед!.. Настоящий, не какой-то там подростковый - чудо чудное, диво
дивное сверкало на майском солнышке всеми своими хромированными деталями.
Звонок, кармашек с ключами, фонарик - с ума сойти!
     Я даже дышать боялась, стискивая локоть стоящей рядом Люськи. А Люську
мою прямо-таки перекосило от зависти. Вырвав руку, она мелкими лисьими
шажками подкралась к шефам и, заглядывая им в глаза, промурлыкала:
     - Дядечка-а...А нам мо-ожно покататься?
     На лицах столпившихся вокруг ребят был тот же немой отчаянный вопрос.
Шефы, два паренька с модно подвитыми чубами, растерянно переглянулись.
     - В общем-то...Что тут такого? Маня вам разрешит, конечно...А, Мань,
дашь ребятам прокатиться?
     Даст она, как же! Маня молчала, но лицо ее говорило выразительнее
всяких слов - пусть-ка кто попробует коснуться ее велосипеда!
     Убедившись, что желающих пробовать не нашлось, Маня потащила велосипед
за ворота. Оглядываясь и угрюмо сопя, - как зверь добычу. Шефы сконфуженно
развели руками и поспешили ретироваться в столь трудной педагогической
ситуации.
     - Вот кабы вместе... - процедила сквозь зубы Люська, - Как бы ей да-
ать!
     Но сознательные наши ребята Люську не поддержали.
     - А ну ее! У ней судьба трудная, пусть себе...
     - Жадина-говядина! Жадина-говядина! - верещали менее сознательные
девчонки.
     Несколько дней мы будем со злорадством наблюдать за бесплодными
попытками Мани укротить свой велосипед. Он будет брыкаться, сбрасывать ее,
как норовистый конь, а она, длинная, нелепая, вся в синяках и ссадинах,
будет снова и снова карабкаться на него и снова хрустко /ведь одни кости/
шмякаться оземь.
     Первыми не выдержат мальчишки. Выудят Маню мокрую, грязную,
оглушенную, из наполненной талой водой канавы, выправят погнутый руль,
втащат на велосипед и примутся учить кататься.
     Маня будет неподвижно торчать в седле, прямо, словно аршин проглотила,
словно Дон Кихот на своем Росинанте, а мальчишки вокруг, шумные,
запыхавшиеся, веселые Санчо-оруженосцы, будут катать ее по дороге, со всех
сторон поддерживая велосипед, не давая упасть.
     - Да не сиди ты, как припаянная, педалями верти!.. За руль не
держатся, его самой надо держать. Так, так... Да поворачивай ты, тюря!..
Поворачивай...
     А еще через несколько дней, много лет тому назад, наступит июнь, и мне
повстречается манин велосипед на уже просохшей дороге. Она будет ехать
сама, отчаянно тренькая звонком, а сзади, на багажнике, свесив ноги, будет
колыхаться один из "ашников".
     Я покажу Мане язык, а она покатит мимо, невидяще блестя глазами и
зубами в младенчески-первой своей улыбке.






     Снова полутьма просмотрового зала, трещит проектор, ноет стиснутое меж
кресел тело.
     - Все твои измышления нуждаются в доказательствах, - заявляет АГ. -
Нужны документы, свидетели..."Иосиф - богоданный правитель!" - это же чушь.
     - То не я сказал, а патриархи, Сергий и Алексий Первый, и архиепископ
Лука (Войно-Ясенецкий), кстати, известный хирург, получивший сталинскую
премию первой степени за работу о гнойной хирургии. Но я о другом. Давай
проследим, когда идея "Святой Руси" дала трещину и князья, а за ними и
некоторые священнослужители перестали пасти овец, а стали их, грубо говоря,
стричь и жрать, нарушая повеление Божие, которое мы уже здесь неоднократно
приводили. Князья, "отцы и защитники" малых сих, постепенно превращались в
хищников, соблазняясь сами и служа соблазном для народа Божия, "купленного
дорогой ценой" - кровью Спасителя. Начнем с того, что всякая цивилизация
сравнима с клеткой.
     - Дались тебе эти клетки...
     - Культ или тип религии - ядро. Культура - мантия. Общественное
устройство - оболочка. Цивилизация, в которой нет ядра - веры, культа -
бессмысленна и обречена. По Замыслу культура и государство должны служить
ядру, а не наоборот.
     В 1054 году произошел раскол христианской церкви на восточную и
западную. На православных и католиков, а затем и реформаторов -
протестантов.
     В 1453 году главная православная кафедра перешла из Константинополя в
Москву и Филофей сказал свою знаменитую фразу, что Москва отныне - Третий
Рим, "а Четвертого - не бывать".
     Финансовая олигархия стала у западной церкви самоцелью. Православная -
еще какое-то время держалась. Смысл православия был во внутреннем /Образ
Божий/ самоутверждении человека, а не во внешнем, материальном /счет в
банке/.
     "Нельзя одновременно служить Богу и Мамоне", - сказано в Писании.
"Буржуа хочет количественной бесконечности, но не хочет бесконечности
качественной, которая есть вечность", - сказал религиозный философ
Н.Бердяев. А Александр Пушкин написал по этому поводу "Сказку о рыбаке и
рыбке", где жадная старуха вознамерилась заставить Золотую Рыбку служить ее
похоти и быть у нее "на посылках". Что из этого вышло, мы хорошо знаем.
     Церкви, как явления Бога в человеческой истории, которую "Врата ада не
одолеют", мы ни в коем случае касаться не будем. Мы будем говорить о
церкви, как социальном институте, и о теократическом государстве, то - есть
провозгласившем своей целью служение Богу.
     Если такая церковь и такое государство, отступив от своего призвания,
начинают служить Мамоне, порабощению одних братьев другими, при этом
пытаясь освящать свои деяния Божьим Именем, они тем самым "отдают Божье
кесарю" и служат страшным соблазном, результатом которого может явиться
отпадение от церкви, хула на Бога, прямое отрицание бытия Божия.
     Тебе скучно, бес? Но без такого исторического, философского и
религиозного экскурса нам никогда не разобраться в роли Иосифа в Замысле.
     - Ладно, валяй, - прошипел АГ, - можно я покурю?
     - Только не дыми в лицо. Итак, уже при Иване Грозном цари руководили
церковными делами и церковь была подчинена государству. Божие отдавалось
кесарю. Один монах тех лет писал с горечью: "Безумное молчание, истину
царям не смети глаголати. Безумное молчание, не смети глаголати истину
своим царям!
     В то время возникла легенда о Граде Китеже, раскольники уходили в леса
и обличали "царей-антихристов". При крепостном праве дворяне-помещики были
народу уже не "отцами и братьями", а рабовладельцами. Крепостное право, как
и западное вольнодумство, было глубоко чуждо подлинному христианству.
Пропасть между народом и верхами растет, официальная церковь, за редким
исключением, делает вид, что ничего не происходит.
     Неудовлетворенные официальной церковностью, в которой все более
ослабевал дух, русские просветители искали истину в масонстве. Новиков за
это получил 15 лет крепости. Потом - декабристы, всякие тайные общества...
     - Страшно далеки от народа, но разбудили Герцена, -фыркнул АГ, -
слыхали.
     - Герцен - это позже. А пока происходило страшное - зарождающаяся
великая русская литература искала Истину вне церкви, которую отождествляли
с несправедливым государством. Это было своего рода восстание против
царской России. Увлечение Гегелем, Сен-Симоном, Фейербахом, Фурье и,
наконец, марксизмом носило во многом религиозный характер.
     "Не через Родину, а через истину лежит путь к небу", - сказал Чаадаев.
- Теперь страшен не раскол, а общеевропейское безбожие. Все европейские
ученые теперь празднуют освобождение мысли человеческой от уз страха и
покорности заповедям Божиим..."
     "Если восторжествует свободная Европа и сломит последний оплот -
Россию, то чего нам ожидать, судите сами. Я не смею угадывать, но только
прошу премилосердного Бога да не узрит душа моя грядущего царства тьмы" /из
письма игумена Черменецкого монастыря Антония Оптинским старцам/1848/.
     - Так что отнюдь не большевики ввели на Руси безбожие. Оно, как
соблазн, пришло с Запада и пало на благоприятную почву недовольства
нехристианской сутью государства российского, поддерживаемого православной
церковью.
     Свидетели? - пожалуйста. "Поток-богатырь", А.К.Толстого:

     И во гневе за меч ухватился Поток:
     "Что за хан на Руси своеволит?"
     Но вдруг слышит слова: "То земной едет бог,
     То отец наш казнить нас изволит!"
     Удивляется притче Поток молодой:
     Если князь он, иль царь напоследок,
     Что ж метут они землю пред ним бородой?
     Мы честили князей, но не эдак!
     Да и полно уж вправду ли я на Руси?
     От земного нас бога Господь упаси!
     Нам писанием велено строго
     Признавать лишь небесного Бога.
     И в другое он здание входит:
     Там какой-то аптекарь, не то патриот,
     Пред толпою ученье проводит:
     Что, мол, нету души, а одна только плоть,
     И что если и впрямь существует Господь,
     То он только есть вид кислорода,
     Вся же суть в безначалье народа.

     Итак, поклонение кесарю. Как результат - безбожие. А сочувствие к
угнетению народа, больная совесть элиты привели к идеализации и даже
обожествлению народа, то - есть новому идолопоклонству:

     И, увидя Потока, к нему свысока
     Патриот обратился сурово:
     "Говори, уважаешь ли ты мужика?"
     Но Поток вопрошает: "Какого?"
     "Мужика вообще, что смиреньем велик!"
     Но Поток говорит: "Есть мужик и мужик:
     Если он не пропьет урожаю,
     Я тогда мужика уважаю!"
     "Феодал! - закричал на него патриот -
     Знай, что только в народе спасенье!"
     Но Поток говорит: "Я ведь тоже народ,
     Так за что ж для меня исключенье?"
     Но к нему Патриот: "Ты народ, да не тот!
     Править Русью призван только черный народ!
     То по старой системе всяк равен,
     А по нашей лишь он полноправен"...

     - Прекрасное свидетельство, поздравляю, - прошипел АГ, нещадно дымя
серой. - Тут тебе и человекобожие, и атеизм, и идолопоклонство в одном
флаконе. Неужели 1871 год?
     - Погоди, еще не все:

     Тут все подняли крик, словно дернул их бес,
     Угрожают Потоку бедою,
     Слышно: почва, гуманность, коммуна, прогресс,
     И что кто-то заеден средою.
     Меж собой вперерыв, наподобье галчат,
     Все об общем каком-то о деле кричат.

     - В общем, "Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног!"
     - "Существуют, - говорит святой Кирилл Александрийский, - следующие
три учреждения, от которых зависит благосостояние городов и стран: царская
власть, подчиненные правительственные должности и превластное священство.
Если они пребывают в хорошем состоянии, соответственно каждому из них, то
все зависящие от них дела находятся в благоустроенном виде и подчиненные
благоденствуют. Но если они захотят предпочитать превратную стезю и по ней
тот час же начнут ходить, то все придет в нестроение и как бы в опьянении
устремится к погибели. Как во время боли, поражающей телесную голову,
необходимо ей сочувствуют и соболезнуют остальные члены, так и когда
начальники уклонились ко злу со склонностью к порокам, подчиненные
необходимо развращаются вместе с ними"...
     - Постой, тут что-то про масонов. Это уже по твоей части...Локк,
Вольтер, Дидро, Монтескье, Жан-Жак Руссо...Здесь утверждается, что
"Декларация прав человека" 1776 года составлена масонами Джеферсоном и
Франклином, а лозунг "Свобода, равенство и братство"...
     - А что с лозунгом? Прекрасный лозунг!
     - Не мне тебе говорить, сын тьмы, что здесь речь идет о свободе
внешней, которая в "лежащем во зле мире" именуется "отвязанностью", когда
все решает право сильного - безразлично, верхов или толпы. Следовательно,
никакое равенство невозможно, не говоря уже о братстве...
     А масонство толкует именно о "Всемирном братстве". Соединенные Штаты
Европы, потом Соединенные Штаты Мира...Вот твой свидетель, брат Франклин,
сказал на 1-м интернациональном Конгрессе масонов в Париже в 1889 году:
     "Настанет день, когда народы, не имевшие ни 18 века, ни 1789 года,
сбросят узы монархии и церкви. Этот день уже недалек, день, которого мы
ожидаем. Этот день принесет всеобщее масонское братство народов и стран.
Это идеал будущего. Наше дело ускорит рассвет этого всеобщего мирового
братства."
     - Очень красиво! Что тебя не устраивает? Всемирная революция, всеобщее
братство - разве это не христианская идея?
     - Такая идея уже была, когда Вавилонскую башню строили. Всякая
дерзновенная коллективная попытка во грехе забраться на Небо - утопия,
противоречащая Замыслу. Никакого "всеобщего братства" на земле быть не
может в силу человеческой самости и греховности. Жатва Господня - это
чистая пшеница, а не сорняки:
     И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что
начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать.
     Сойдем же, и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи
другого.
     И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить
город. /Быт.11,5-8/.
     Таким образом, каждая нация, каждый народ несет в замысле свою особую
функцию, идею, у нее свой язык и свой путь к Небу.
     А в день Пятидесятницы, после Вознесения Спасителя, "все они были
ЕДИНОДУШНО вместе". /Речь идет об учениках Христовых. Подчеркиваю
"единодушно вместе", а не "тела вместе", "умы вместе" или "страсти вместе",
как чаще всего бывает на земле/
     И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному
на каждом из них.
     И исполнились все Духа Святого и начали говорить на иных языках, как
Дух давал им провещевать.
     Когда сделался этот шум, собрался народ и пришел в смятение; ибо
каждый слышал их говорящим его наречием." /Деян.2;1,3,4,6/
     Язык Духа и Святости - вот единый язык Неба.
     - А Иосиф? - Разве он не строил это самое "Всеобщее братство"?
     - Иосиф-то? Ха-ха-ха! - как бы он сказал. Иосиф строил Антивампирию и
ничего больше. "Одна, но пламенная страсть".
     "Носители государственной власти - враги масонства, так называемая
государственная власть более страшный тиран, нежели церковь", - написано в
масонском журнале.
     - Да, это не Иосиф, - согласился АГ.
     "Только благодаря союзу левых, главной ячейкой которого будет ложь,
мы восторжествуем. Мы должны сгруппировать всех республиканцев, радикал-
социалистов, коллективистов и даже в союзе с коммунистами выработать
программу" /Брат Дельпаш, речь на конвенте Великого Востока/
     - Ваши делишки, АГ? А раскол православной церкви? Император Павел
Первый и Лефорт были в Голландии приняты в Тамплиеры, начались гонения на
православие со стороны масонов-протестантов. И, наконец, отмена
ПАТРИАРШЕСТВА.
     Которое, между прочим, восстановил Иосиф.
     "Унижая церковь в глазах народа, Петр рубил один из самых глубинных и
питательных корней , на котором стояло, росло и развивалось дерево
самодержавия"./ Лев Тихомиров "Монархическая государственность"/.
     - При Екатерине Второй Фармазоны захватили науку в России. Лишь после
обличений архимандрита Фотия ложи были закрыты.
     И первая волна увлечения революцией:

     "Тираны мира! трепещите!
     А вы, мужайтесь и внемлите,
     Восстаньте, падшие рабы!
     Увы! куда ни брошу взор -
     Везде бичи, везде железы,
     Законов гибельный позор,
     Неволи немощные слезы;
     Везде неправедная Власть
     В сгущенной мгле предрассуждений
     Воссела - Рабства грозный Гений
     И Славы роковая страсть.

     Иосиф очень любил эти стихи. За сто лет до революции написаны, между
прочим. А вы - "Иосиф, Иосиф"...
     Ну и крестьянские волнения, декабристы...
     - Почему же ты не напел Иосифу, что идея монархии - часть Замысла?
     - Потому что это вовсе не так, - заявил АХ.
     Даже Иоанна в тесном своем убежище дернулась от удивления, АГ пустил
такой клуб серного дыма, что закашлялся, и Яна снова оказалась в осени
сорок пятого года.


     * * *


     Двойка в тетрадке, жирная, красная, встала на дыбы, как взбесившийся
червяк, и я, дрожа от омерзения, срисовываю с нее ряды двойников. Десятки
лиловых червяков с завязанными хвостами. Когда я завязываю им хвосты, из-
под пера брызжут липкие жирные кляксы - на тетрадку, на пальцы, на платье -
они везде, мерзкие лиловые следы раздавленных червяков.
     Бросаю ручку. Лиловые слезы капают на тетрадь.
     - Дур-ра!.. раздраженно кривится Люська, - Ме-е... Дур-рында! Во,
видала?
     Люськины двойки тонкие и изящные. Горделиво плывут они друг за другом
по строчкам, выгнув грациозные фиолетовые шеи, и это, конечно, волшебство,
как и все, связанное с Люськой.
     А волшебство - всего лишь новенькое дефицитное перышко "уточка",
которое забрала у меня Люська, подсунув взамен свое, с разинутым, как у
прожорливого птенца, клювом.
     - Слышь сюда, - Люськины глаза сверкают, горячий шепот обжигает, будто
пар из чайника, - Развалины у вокзала знаешь?
     - Это куда бомба попала?
     - Ну!.. Там на стройке немцы работают. Взаправдышные.
     - Врешь!
     - Во! - блатной люськин жест: грязным ногтем большого пальца чиркнуть
по зубам и шее означает самую страшную клятву. Мгновенно высыхают слезы.
Немцы... Ужасные человекоподобные существа с окровавленной пастью, клыками
и ножом за поясом, созданные грабить, жечь, убивать. Мистические носители
зла, вроде Кащея, бабы Яги или Бармалея. Такие, как в книгах, плакатах,
карикатурах. Живые немцы... Ой-ей!..
     - Сбегаем поглядим?
     - Да-а, хитренькая...
     - Вот дурында, мы же их победили, чего бояться-то? Они же пленные!
     - Они что, привязанные?
     - Да ничего они нам не сделают, у них же все ружья отобрали, дур-
рында. Ну?
     Уж эти Люськины глаза!
     Мы крадемся вдоль сплошного дощатого забора стройки, замирая от
страха, слышим редкие отрывистые звуки чужой речи. Должна же где-то быть
щель! Одна из аксиом, которой мы научились в недолгой своей жизни - заборов
без дыр не бывает. Хоть одна-единственная...
     И когда мы находим эту одну-единственную, из-за угла появляется
часовой. Это наш часовой, в пилотке и с ружьем. Он не смотрит на нас с
Люськой. Он смотрит на женщину в короткой юбке. Та, чувствуя его взгляд,
неспешно проходит мимо, покачивая бедрами. В руке у нее авоська с морковью.
     - Тю-у!
     - Чего тю-то? - весело оборачивается она к солдату.
     - Угостила б морковочкой...
     - Морковочки ему, много вас таких, - а сама уже остановилась, смеется,
и часовой смеется, тянет к себе авоську.
     - Лезь! - приказывает Люська.
     - Да-а, почему я?
     - Дур-рында, я ж тебе, как подруге, чтоб все поглядела... Я караулить
буду, - шипит Люська и запихивает меня, упирающуюся, в дыру. Задвигает
доской.
     Дергаю доску - безрезультатно. Люська навалилась с той стороны.
     - Ш-шш, часовой...
     Первое желание - плюхнуться на землю и так лежать в по-осеннему редком
кустарнике у забора, пока Люська не выпустит. А может, зареветь во весь
голос этому самому часовому с ружьем? Он хоть и с ружьем, зато наш, а
эти...
     Я сижу на корточках, одной рукой судорожно сжимая портфельчик, другой
прикрывая глаза. Я трусиха, страус. Меня не видно, потому что я сама себя
не вижу.
     От земли пахнет грибами.
     Они где-то неподалеку, переговариваются. Все же любопытство
пересилило. Глянула. Сперва одним глазом, потом двумя.
     Вот те на! Там, у разрушенного здания, двигались обыкновенные люди. И
не как немцы в кино - истерически визжащие, с искаженными лицами,
беспорядочно дергающиеся, как марионетки. Эти двигались размеренно и в то
же время быстро. Одни что-то размешивали в огромном корыте, другие таскали
ведра и носилки, третьи обколачивали цемент со старых кирпичей - и все это
деловито, даже весело, подчиняясь старшему с черной повязкой на глазу.
     Какие же это немцы, это и не немцы вовсе! Наврала Люська. Обычные
люди. Мало ли кто говорит не по-нашему? Украинцы, например, грузины. Цыгане
тоже не по-нашему говорят...
     Тот, с черной повязкой, поглядев на часы, что-то крикнул, они
расселись мигом вокруг костра, над которым дымился котелок. Мгновенно у
каждого оказалось по миске с ложкой, бойко застучали ложки по мискам.
Строители перебрасывались словами, пересмеивались...
     И наш часовой тут же с миской и ложкой, отложил ружье, расположился на
травке вместе с этими. И они ружье не хватают, чтоб его убить. Вот он им
что-то сказал, они разом загоготали, и наш посмеивался, грызя отвоеванную-
таки морковку.
     - Ну?..
     Сунулась в щель Люськина физиономия с косящими от любопытства хищными
глазками. И я отомстила. Зашипев на Люську, задвинула доску, сама
навалилась спиной.
     Нет, конечно, никакие это не немцы. Даже обидно. Надо придумать, что
бы такое рассказать Люське...
     И тут я увидела, что к забору, к кустам, прямо на меня идет человек.
Один из этих. Долговязый, костистый, в хлюпающих сапогах со слишком
широкими голенищами.
     Цепенею от ужаса и в ту же секунду понимаю, что он меня не видит. Что
он идет к забору по своим вполне определенным естественным надобностям.
     Остается лишь зажмуриться, я - страус воспитанный. Томительно ползут
секунды, ползут по голым ногам и кусаются злые осенние мухи. Терплю.
Наконец, слышу его удаляющиеся шаги. Но тут проклятая Люська дергает сзади
доску, доска скрипит, с треском ломается где-то совсем рядом сухая ветка
и...
     Кто кого больше испугался? Его лицо и шею заливает краска, и я
понимаю, что он рыжий, хотя волосы, торчащие из-под смешной, как у гнома,
шапки, не рыжие. Зато веснушки рыжие. Потом он улыбается совсем не как
немец.
     Я тоже отвечаю улыбкой.
     Он спрашивает: - Ты что здесь делаешь?
     Я догадываюсь, о чем он спросил, хотя не поняла ни слова. Просто
именно это спросил бы любой другой на его месте. И ответила: "Просто так".
     Еще он спросил, кивнув на портфель: - Из школы?
     И опять я поняла - что ж тут было не понять?
     Тогда он садится рядом, вытянув ноги в стоптанных сапогах , а потом,
спохватившись, спрашивает, можно ли сесть.
     Я разрешаю. Он достает кисет и просит разрешения закурить. Я опять
разрешаю.
     Удивительно, что я все понимаю, не понимая ни слова! Потом он стучит
себя по груди и сообщает, что его зовут Курт. А я говорю, что меня зовут
Яна.
     Он оживляется, что-то мне втолковывает - не понимаю. Тогда он просит у
меня портфель и рисует на промокашке девушку на коне. Рисует он здорово. И
пишет: "Jana."
     Пишет он не по-нашему. И я спрашиваю: Вы вправду немец?
     - Я, - говорит он.
     - Ты, - киваю я, - Ты разве немец?
     Да, - отвечает он по-русски, - Я есть немец.
     Наверное, что-то меняется у меня в лице, потому что он поспешно лезет
в карман линялой гимнастерки и достает фотографию женщины с очень красивыми
белыми локонами до плеч. Женщина сидит в плетеном кресле под деревом, рядом
- конопатая девчонка с мячом, и конечно же она - дочь этого Курта и женщины
с красивыми локонами. Девчонка как девчонка, немного похожа на Капустину из
второго "Б".
     Я хочу сказать немцу, что его дочь похожа на Капустину, но пока
соображаю, как же будет по-немецки "Капустина", он протягивает мне жестяную
коробочку. В коробке белеет кусок сахара. Поколебавшись, беру и говорю
"спасибо". Такого куска, если его поколоть, на пять стаканов хватит. Вот
так немец!
     А он рассовывает по карманам кисет, жестянку, фотографию, руки у него
дрожат и дрожит голос, когда рассказывает, что дочь его такая же, как я, и
дрожат губы, и тут тот, с черной повязкой, что-то кричит, и мой немец
мгновенно вскакивает, вытягивается - руки по швам, а потом, так же
мгновенно опять присев (слышу, как коленки хрустнули) судорожно прижимает к
груди мою голову. Этот запах. Пота, табака, и еще чего-то полузабытого,
имеющего отношение к довоенному нашему миру, отцовскому ящику с помазками и
лезвиями, куда мне не разрешалось лазить.
     Лицо немца, впечатанное в серую оправу осеннего неба. Дрожащие губы,
дрожащие на побледневших скулах конопатинки, глаза, наполненные влагой,
напряженные, немигаюшие, - и вот они тонут, как лодки, захлестывает влага
покрасневшие веки-борта...
     Немец бежит к тому, с черной повязкой, хлюпают на ногах слишком
большие сапоги.
     За забором часовой свистит и орет на Люську. Слышу, как она удирает.
     Через полчаса, много лет тому назад, не найдя сбежавшей Люськи, я
помчусь домой, чтобы сообщить свое потрясающее открытие.
     Немцы - тоже люди.
     Они умеют любить и даже плакать, у них тоже есть дети, и они скучают
по своим детям.
     Я лечу как на крыльях, сжимая в кулаке великое доказательство - кусок
сахара. Баба Яга обернулась феей, зло - добром. И это добро подарю миру я,
Синегина Яна.
     Коричневая дверь с ромбами, стон расшатанных ступенек, скользят кулаки
по дерматину. Испуганное мамино лицо. Выпаливаю ей про немца и вижу, вижу,
что с каждой секундой мы все больше не понимаем друг друга, и не знаю,
почему - ведь все так хорошо и ясно! Разжимаю, наконец, кулак с "великим
доказательством". Мама смотрит в каком-то оцепенении на волшебный кристалл,
сияющий белизной в полутьме передней, и вдруг лицо ее искажается, ребро
ладони гильотиной обрушивается на "доказательство". Яростно, исступленно
топчут его каблуки, превращая в грязное крошево.
     Вечером, когда стихнет, наконец, мой отчаянный рев, и мы с мамой
помиримся и засядем за уроки, я, снова закручивая хвосты двойкам, буду
мучительно размышлять - как же совместить мамино ненавидящее: "Они убили
твоего отца! А бабушку с дедушкой : Там, в оккупации:" - как совместить это
с девчонкой, похожей на Капустину, с его дрожащим голосом, дрожащими
губами, с конопатинами на побледневших скулах, с тонущими лодками-
глазами?..
     Ведь и то, и другое не было ложью - это я чувствовала безошибочной
детской интуицией. Как же совместить эти две несовместимые правоты?
     Смертельная недоуменная обида на саму эту несовместимость, нарушившую
гармонию моего тогдашнего мира, в котором зло было злом, добро - добром, и
уж если оборачивалось зло добром, то взаправду и насовсем, чтобы все были
счастливы, а не топтали это добро каблуками.
     Воспоминание о крушащих маминых каблуках долго будет мучить, ныть во
мне, как заноза, пока однажды не исцелит меня сон, странно чудесный,
который я никому не расскажу - ни маме, ни Люське, но который запомню
навсегда. В этом детском моем сне все дивным образом переплетется, все
станет всем. Там я буду сидеть на коленях отца, на том залитом солнцем
довоенном берегу Клязьмы, куда отец однажды возил нас с мамой на мотоцикле
с коляской. Но я буду не только мною, но и конопатой девчонкой, похожей на
Капустину, и самой Капустиной, а у мамы будут локоны до плеч, потому что
она станет и той блондинкой с фотографии, а обнимающий меня отец будет
одновременно Куртом, этим моим немцем, и в руке у меня окажется мяч, и тот
наш довоенный день станет тем их днем, когда остановилось мгновенье.
     И дерево, и плетеное кресло, и берег Клязьмы, и жужжащие пчелы будут и
теми, и этими. И небо, и облака. И мы все будем радоваться, что все так
просто, чудесно разрешилось, и что так будет всегда, и июнь сорок первого
никогда не наступит.
     И запущенный отцом воздушный змей белой печатью скрепит остановившееся
время.






     - Как это "монархии нет в Замысле"? - спросил изумленный АГ,
прокашлявшись.
     - Свидетельствует Первая Книга Царств, глава 10. Внимай, сын тьмы:
     "И созвал Самуил народ к Господу в Массифу
     И сказал сынам Израилевым: так говорит Господь, Бог Израилев: Я вывел
Израиля из Египта, и избавил вас от руки Египтян и от руки всех царств,
угнетавших вас.
     А вы теперь отвергли Бога вашего, Который спасает вас от всех бедствий
ваших и скорбей ваших, и сказали Ему: царя поставь над нами./10, 18-19/
     Но я воззову Господа, и пошлет Он гром и дождь, и вы узнаете и
увидите, КАК ВЕЛИК ГРЕХ, который вы сделали пред очами Господа, прося себе
царя.
     И воззвал Самуил к Господу, и Господь послал гром и дождь в тот день;
     и пришел весь народ в большой страх от Господа и Самуила.
     И сказал весь народ Самуилу: помолись о рабах твоих пред Господом,
Богом твоим, чтобы не умереть нам; ибо ко всем грехам нашим мы прибавили
еще грех, когда просили себе царя. /12, 17/
     И сказал Господь Самуилу: послушай голоса народа во всем, что они
говорят тебе; ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не
царствовал над ними.
     Как они поступали с того дня, в который Я вывел их из Египта, и до
сего дня, оставляли Меня и служили иным богам: так поступают они и с тобою.
     И пересказал Самуил все слова Господа народу, просящему у него царя,
     И сказал: вот какие будут права царя, который будет царствовать над
вами: сыновей ваших он возьмет, и приставит к колесницам своим, и сделает
всадниками своими, и будут они бегать пред колесницами его.
     И поставит их у себя тысяченачальниками и пятидесятниками, и чтобы они
возделывали поля его, и жали хлеб его, и делали ему воинское оружие и
колесничный прибор его. И дочерей ваших возьмет, чтоб они составляли масти,
варили кушанье и пекли хлебы. И поля ваши виноградные и масличные сады ваши
лучшие возьмет и отдаст слугам своим. И от посевов ваших и из виноградных
садов ваших возьмет десятую часть и отдаст евнухам своим и слугам своим. От
мелкого скота вашего возьмет десятую часть; и сами вы БУДЕТЕ ЕМУ РАБАМИ и
восстенаете тогда от царя вашего, которого вы избрали себе; и не будет
Господь отвечать вам тогда. /8, 11-18/
     - Так что лучший вид правления по Замыслу, как понял Иосиф, - прямое
подчинение Богу. О чем мы просим в молитве: "Да будет воля Твоя на земле,
как на Небе". Но народ грешен и боится Света, чтобы не обличились злые дела
его, и потому предпочитает быть рабом у такого же грешного царя - вампира.
     И еще запомнил Иосиф:
     "Если же вы будете делать зло, то и вы и царь ваш погибнете". /12, 25/
     Богу угоден лишь царь, служащий Замыслу - умножению жатвы Господней, а
не заставляющий подданных служить СЕБЕ и своим вассалам.
     Свидетель Чацкий по этому поводу сказал: "Служить бы рад.
Прислуживаться тошно!"
     - Ладно, кончай митинговать, - проворчал АГ, дымя серой. - Давай моих
свидетелей, а то у тебя что-то все революционеры с нимбами...
     - Погоди, я по порядку. Надо же разобраться.
     Свидетель В.А.Жуковский: "Реформация разрушила духовный, доселе
нетронутый, авторитет самой церкви, она взбунтовала против ее неподсудности
демократический ум; дав проверять откровение, она поколебала веру, а с
верой и все святое".
     - По этому поводу лишь одно уточнение. "Проверять откровение" -
кощунство и грех великий, на этом Толстой и споткнулся. Но свидетель
Бердяев вполне справедливо замечает:
     "Когда церковь, как объективация и СОЦИАЛЬНЫЙ ИНСТИТУТ, признается
святой и социально непогрешимой, то начинается идолотворение и работворение
человека".
     Потому что в этом случае все грехи и несправедливости
священнослужителей в сознании прихожан как бы связываются с Богом. А в
"такого Бога" они перестают верить.
     Свидетель Константин Леонтьев:
     "Вместо христианских загробных верований и аскетизма явился земной
гуманный утилитаризм, заботы о всеобщем практическом благе. Христианство же
настоящее представляется уже не божественным, в одно и то же время отрадным
и страшным учением, а детским лепетом, аллегорией, моральной басней,
детальное истолкование которой есть экономический и моральный утилитаризм".
     "Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам". /Мф.11,25/
     Вот уж воистину, - вздохнул АХ, - Кончай дымить, сын тьмы, твои
пошли... Тут материалы по Первому Интернационалу.
     Свидетель Маркс Карл: "Принимая во внимание, что для социалиста вся
так называемая история мира означает не что другое, как творчество
человека, созидание его рукой, и развитие природы для человека, он, тем,
самым, обладает бесспорным доказательством того что и родился он сам из
себя..."
     - Круто! - захлопал в ладоши АГ, - Значит всякий, кто построил дом и
посадил вокруг смородину, может считать, что сам себя родил...
Замечательно. А дальше-то, дальше:
     "Человек является высшим существом для человека"...
     "Коммунисты не проповедуют морали..." "Вследствие мировой войны
исчезнут не только реакционные классы и династии, но также и реакционные
народы будут стерты с лица земли. И это будет большой прогресс. Они
навсегда будут забыты".
     - Вот тебе и Замысел, - хихикнул АГ, - был народ и нету. На помойку
его, реакционного!
     - А реакционный - это какой?
     - Да в Бога верующий, а не в "человекобога". Как свидетель Достоевский
сказал в "Бесах":
     "Будет богом человек и переменится физически. И мир переменится, и
дела переменятся, и мысли, и все чувства. Мир заполнит тот, кому имя
человекобог". - "Богочеловек?" - переспрашивает Ставрогин. - "Человекобог,
- отвечает Кириллов, - В этом разница".
     - А в чем, собственно, разница? - пожал плечиками АГ.
     - Как между слившейся с Океаном каплей, тоже ставшей Океаном, и каплей
дождя на шляпе, которая кричит, что она океан.
     Свидетель Михаил Бакунин:
     "Дьявол - это сатанинский бунт против Бога, авторитета, бунт, в
котором мы видим благородный зачаток всей человеческой эмансипации -
революции. Социалисты узнают друг друга по словам: "во имя того, кому
причинили несправедливость". Дьявол - первый вольнодумец и спаситель мира:
он освобождает Адама и ставит печать человечности и свободы на его челе,
сделав его непослушным."
     - Ну, что скажешь, Позитив?
     - Тоже печальный результат неверной социальной политики церкви плюс
дремучее невежество в вопросах христианства. Так что не совсем прав товарищ
Бакунин, - вдруг заговорил почему-то АХ голосом одной дамы из Госкино. - И
прочие сатанисты не совсем правы. Свобода была дарована запретным древом в
раю, которое насадил Сам Творец и предупредил: "Не ешь, смертию умрешь"...
Полная свобода, выбирай. А хозяин твой, Князь тьмы, просто солгал:
     "Съешь, не умрешь, но будешь, как Бог". Мол, не прыгай с десятого
этажа, разобьешься, - экий деспот! А другой, душка-либерал - "Прыгай, ты
свободен, полетишь!.." Ну и всмятку.
     С тех пор большинство товарищей так и понимает свободу - есть
запретный плод, полагая, что он не ядовит. Ну и всмятку. И на кладбище.
     - Все там будут, - вставил АГ, - Летай иль ползай. У нас стопроцентная
смертность.
     - Не придуривайся, сын тьмы. Я о смерти второй и вечной. Я о плевелах.
     - Ладно, поправка принята. Тут еще свидетель Михаил:
     "В этой революции нам придется разбудить дьявола в людях, чтобы
возбудить самые низкие страсти. Наша миссия состоит в том, чтобы разрушать,
а не строить. Страсть разрушения - это творческая страсть."
     - "А он, мятежный, просит бури...", "Буря бы грянула, что ли, чаша с
краями полна...", "Пусть сильнее грянет буря!" Сговорились они, что ли? В
затхлом болоте всеобщей духовной погибели это естественная реакция
внутреннего компаса - смахнуть разом со стола всю шахматную доску, только
не продолжать эту кромешную гибельную игру... Вот и Иоанна наша мечтала о
землетрясении, чтоб вся эта "перестройка"...
     Иоанна съежилась у себя меж стульев, затаила дыхание. А АХ продолжал,
как ни в чем не бывало:
     - Будет еще буря, ребята, все будет. Только одни катарсиса хотят,
очищения, другие - справедливости, чтоб жить посытней, третьи - золота,
крови и баб... А дьявола что будить, товарищ Бакунин - он вообще не спит
никогда. Верно, АГ?
     - Погоди, тут "наш человек" в чистом виде. Крупный социальный
мыслитель Прудон. Между прочим, друг Маркса. Тот самый, который весьма
справедливо сказал, что "Всякая собственность - кража". Но в труде "О
правосудии и революции в церкви" товарищ Прудон призывает Сатану, то есть
хозяина моего, якобы "оклеветанного низкими царями", "править на земле
бал". Будто здесь кто-то другой этот бал правит! Вот уж воистину кто-то
умный сказал, что величайшее достижение сатаны в том, что он заставил нас
забыть о своем существовании! Даже я, щадя чувства оппонента, не дерзну
приводить цитату полностью, скажу лишь, что мыслитель этот упрекает Творца
в "лицемерии, фальши, тирании, нищете. Борьбе против культуры, свободы,
человека. В безумии и трусости". Мыслитель договаривается до того, что
"Вопреки Ему мы овладеваем знанием, достигаем благополучия и союзов. Каждый
шаг - это победа над Божеством".
     "Человечество, слуга царя и священников, будет проклято везде, где
человек склонится перед алтарем".
     - Да, неплохо поработало ваше ведомство, - вздохнул АХ, - Надо же так
перевернуть с ног на голову! Я уж не знаю, что за порядки были в церкви, к
которой принадлежал мыслитель Прудон, какие бы они ни были, но похоже, что
бунтарь вообще ни разу не открывал Писание. Человек плох, слов нет, потому
     что подчинился твоему хозяину и преступил все заповеди, а Прудон
призывает сатану же его исправлять!
     - Вот именно! - довольно хихикнул АГ, - Таковы они, ваши
революционеры.
     - Нет уж, разбираться так разбираться... Такая дикая богохульная
реакция - прежде всего результат отпадения от Истины церкви западной, если
отвлечься от классической бесноватости данного мыслителя, который, не давая
себе труда "отделить пшеницу от плевел", валит все в одну кучу, сам же
придумывает себе бога и сам же его ниспровергает... У нас тоже таких
"богоборцев" хватало. Но мы здесь с одной-единственной целью - разобраться,
ибо судить будет Сама Истина. А твой хозяин - великий путаник, его основное
оружие - хитрая подмена понятий и путаница, которыми он прикрывает прямую
ложь. На то он и змей, "хитрее всех зверей полевых". /Быт. 3, 2/ Поэтому
истинные сатанисты - это те, кто, имея подлинное ведение о Боге, отвергает
Его сознательно, как Путь, Истину и Жизнь.
     Есть дерзкие богохульцы, которые, не дав себе труда вникнуть, вводят
других в соблазн своими лживыми несправедливыми речами. А если, к тому же
это напечатано, то веками работает против автора, хотя автор давным-давно
покинул землю, как твой Прудон...
     - Отдал, значит, Прудона? - прошелестел довольный АГ.
     - Или этот... Флоренс. Парижский коммунар:
     "Наш враг - это Бог. Ненависть к Богу - начало мудрости". Тоже, держу
пари, в Писание не заглядывал... Но мне что, у них свои Ангелы-Хранители,
пусть мучаются. Я к тому, сколько галиматьи попадало к нам с Запада, в том
числе и к Иосифу. Читать он, надо сказать, любил. Но и размышлять любил...
     - Да уж, всяких там Марксов-Энгельсов...
     - А вот Энгельса не тронь. У меня тут прекрасное свидетельство имеется
из его работы "Шеллинг - философ во Христе или Преображение мирской
мудрости в мудрость божественную". Одно название чего стоит, правда?
     "Со времен ужасной французской революции совершенно новый дьявольский
дух вселился в значительную часть человечества. И безбожие столь бесстыдно
и надменно поднимает свою наглую голову, что приходится думать об
исполнении в настоящее время пророчеств Писания"...
     - Стараемся. Но ты что-то путаешь, опять не ту ленту подклеили.
     - Ту, я проверял. "Это уже не равнодушие и холодность к Господу: нет,
это открытая, явная вражда. И вместо всяких сект и партий мы имеем теперь
только две: христиан и противников Христа... Мы видим среди нас
лжепророков, и даны им уста, говорящие гордо и богохульно... Они
странствуют по Германии и хотят украдкой всюду проникнуть, проповедуя свои
сатанинские учения на рынках и переносят дьявольское знамя из одного города
в другой, увлекая за собой бедную молодежь, чтобы ввергнуть ее в
глубочайшую бездну ада и смерти".
     - Ничего не понимаю. И это - автор "Манифеста", где черным по белому:
     "Коммунизм же отменяет вечные истины, он отменяет религию,
нравственность"
     - Парадокс. Далее там еще из "Откровения": "Се гряду скоро. Держи, что
имеешь, дабы никто не восхитил венца твоего!"
     Энгельс, кстати, сделал весьма любопытное пророчество:
     "Демократическая, красная, даже коммунистическая чернь никогда не
будет любить нас". Информация к размышлению. "Мир любит свое"... Он же
сказал: "Всеобъемлющая любовь к людям является абсурдом".
     Свидетель Моисей Гесс: "Красный катехизис для немецкого народа":
     "Что черно? Черно духовенство. Эти богословы - худшие аристократы...
     Поп, во-первых, учит князей порабощать людей во славу Божию.
     Во-вторых, он учит народ позволять порабощать себя во имя Бога. В-
третьих, и главным образом, он обеспечивает себе, с Божьей помощью,
привольную жизнь на земле, тогда как людям рекомендуется ждать ее на небе":
Заметь, здесь говорится уже не о Писании, а о социальной политике церкви.
Думается, эта точка зрения наиболее близка Иосифу.
     Не могу удержаться, чтобы не процитировать еще раз Писание:
     "Главы его судят за подарки и священники его учат за плату, и пророки
его предвещают за деньги, а между тем опираются на Господа, говоря: "не
среди ли нас Господь? Не постигнет нас беда!"
     Посему за вас Сион будет распахан как поле, Иерусалим сделается грудою
развалин, и гора Дома сего будет лесистым холмом" /Мих.3,11-12/
     Это пророчество наверняка прочел Иосиф!
     А вот еще тот же Гесс:  "Бесполезно и безрезультатно поднимать людей к
исторической свободе и ДЕЛАТЬ ИХ СОУЧАСТНИКАМИ В ДЕЛЕЖЕ БЛАГ СУЩЕСТВОВАНИЯ,
не освободив их от духовного рабства, т.е. религии".
     Под "исторической свободой" тут понимается "дележка благ
существования".
     - Свидетель Владимир Ульянов /Ленин/. Пожалуй, наиболее характерный
случай атеизма сознательного:
     "Атеизм является неотъемлемой частью марксизма. Марксизм - это
материализм, мы должны бороться с религией, так как это азбука каждого
материалиста, а поэтому и марксиста".
     Непонятно, но категорично.
     Вл. Ленин Горькому:
     "Миллион грехов, пакостей, насилий и зараз физических гораздо легче
раскрываются толпой и потому гораздо менее опасны, чем тонкая, духовная,
приодетая в самые нарядные идейные костюмы идея боженьки".
     - В Бога-то Ильич не верил, а вот в хозяина нашего, кажется... Не то,
чтоб верил, но прозревал:
     "Государство в наших руках, а действовало ли оно в этот год, в новой
экономической политике по-нашему? Нет, этого мы не хотим признать: оно
действовало не по-нашему. А как оно действовало? Машина вырывается из рук:
как будто бы сидит человек, который ею правит, а машина едет не туда, куда
ее направляют, а туда, куда направляет кто-то. Машина едет не совсем так, а
очень часто совсем не так, как воображает тот, кто сидит за рулем этой
машины".
     А на смертном одре вождь-атеист и вовсе говорил замечательные вещи:
     "Я сделал большую ошибку. Меня преследует чувство, как будто я
потерялся в океане из крови бесчисленных жертв... Но для нас дороги обратно
нет. Чтобы спасти Россию, нам нужны такие мужи, как Франциск Ассизский.
Десять человек таких, как он, и Русь была бы спасена".
     - В связи с этим вспомнилась цитата из Сергия Булгакова /"На пиру
богов"/:
     "Не понимаете, что между большевиком и Пушкиным больше таинственной,
иррациональной, органической связи, нежели между ним и чаадаевствующими
ныне от растерянности или немцем треклятым, грабящим по всем правилам
военного искусства? Большевиком может оказаться и Дмитрий Карамазов, из
которого, если покается, выйдет впоследствии старец Зосима. А из колбасника
что выйдет?
     Вдали в вечности что-то гулко ухнуло, пронзительно засвистела в
свисток тетя Клава.
     - Это еще что? - встревожился АХ.
     - Пушка на Сенатской грохнула. Теперь декабристы наверняка Герцена
разбудят...
     Вспыхнул свет, и Иоанна снова оказалась в детстве.


     * * *


     Солнце льется откуда-то сверху помещения. Над головой танцкружок
разучивает "Бульбу", отчего о потолка срываются и тоже пляшут в солнечном
луче пылинки. Таинственно пахнет книгами. Их вокруг десятки, сотни. Солнце,
книги и пылинки, пляшущие в солнечном луче.
     Выбирай, - сказала библиотекарша Галя, давняя мамина подруга. Как тут
выберешь? Стоят на полках неизведанные миры-планеты. В драной авоське
потащит Яна домой города и страны, горы, реки и леса, потащит добрых и злых
героев и всякие там волшебные лампы, скатерти-самобранки да ковры-самолеты.
А потом - с ногами в отцовское кресло, поближе к печке, в свободной руке
натертая солью хлебная корка... Глотать страницу за страницей, заедая
чудеса хлебной корочкой. А от печи теплынь - подкинешь полешко, весело
запляшут на стене рыжие отблески-петухи. Серебристо синеет разрисованное
морозом окошко, гудит печка, и до прихода матери надо бы успеть вместе с
Элли и ее друзьями добраться до Изумрудного города.
     Яна выбирает книги. Пляшут доски на потолке, кружатся пылинки,
странницы, имена героев, картинки - одна другой заманчивей, и уже голова
кругом.
     - Стихи хочешь?
     Яна мотает головой. Стихи она не признает.
     - А ты прочти-ка:
     Пред ним живая голова, Огромны очи сном объяты, Храпит, качая шлем
пернатый, И перья в темной высоте, Как тени ходят, развеваясь, В своей
ужасной красоте Над мрачной степью возвышаясь.
     Конечно, бывают на свете стихи - "Уронили мишку на пол", "В лесу
родилась елочка", "Как много девушек хороших". Стихи - чтоб петь, заучивать
наизусть - стихами легче заучивать. Но книжки в стихах - ерунда, это все
штучки взрослых. Вроде как водили их всем классом в театр - так там на
сцене не разговаривали, как люди, а пели друг другу, вообще ничего не
поймешь. Никому не понравилось, только ждали, когда можно будет в буфет. Но
тут... Яна читает и видит спящую голову, развевающиеся в темном небе перья
шлема, пустынную степь. И ползут по затылку мурашки, хотя вроде бы пока
страшного нет.

     И, сморщась, голова зевнула,
     Глаза открыла и чихнула...
     Поднялся вихорь, степь дрогнула,
     Взвилася пыль, с ресниц, с усов
     С бровей слетела стая сов...

     Все видит Яна, будто кино смотрит. Дрогнувшую степь, вспорхнувших с
бровей птиц, слышит чихнувшее вслед за головой эхо, ржанье испуганного
коня...
     - Пушкин, "Поэмы". Ладно беру.
     - Но ты ведь не любишь стихов, - улыбается Галя.
     - Это не стихи, а поэмы.

     А голова ему вослед, как сумасшедшая, хохочет,
     Гремит: "Ай витязь! Ай герой! Куда ты? Тише, тише, стой!
     Эй, витязь, шею сломишь даром; не трусь, наездник, и меня
     Порадуй хоть одним ударом, пока не заморил коня..."

     - Разве так разговаривают? - поддразнивает Галя, - Написал бы просто,
- "И сказала голова витязю: куда ты, мол, глупый, прешь? Шею сломаешь". -
Просто и понятно.
     Мама была жаворонком, Яна - совой, она поняла это лишь потом, а тогда
никак не могла уразуметь, почему мать так мгновенно легко вскакивает в
любую рань, даже когда за окном темень и мороз, и печка остыла за ночь,
нос-то высунуть из-под одеяла страшно, веки невозможно разлепить, а при
мысли, что надо встать, одеться, умыться ледяной водой и бежать в школу,
мечтается о кори или коклюше - вот уж она отсыпалась!
     А мама в это время невесомо проносится то к печи с охапкой дров, то на
кухню, откуда уже аппетитно пахнет жареной с луком картошкой, и успевает
сделать несколько гимнастических упражнений, растереть докрасна тело
шерстяной рукавичкой, плавающей в тазу с той самой ледяной водой...
     Зато вечером...
     - Яна, я гашу свет.
     - Да еще и десяти нет!
     - Я устала.
     И все. Щелчок, темнота. На самом интересном месте приходится закрыть
книжку, а сна ни в одном глазу. Мозг, воображение работают вовсю.
     И бессильная злость на маму, с койки которой уже доносится
посапывание.
     С этой злости все и начнется. Ах, ты так? Но я тебя все равно
перехитрю! И долгими зимними ночами Яна будет придумывать то, что не успела
прочесть, а потом сверять с подлинником.
     Это будят чудесная увлекательная игра.
     Потом рамки игры начнут сковывать - ее герои все более дерзко
отстаивать свою независимость.
     Тогда она станет сочинять собственные истории. Ночью, по дороге в
школу и из школы, вечером у печки. Длинные, с продолжением, и короткие, в
несколько предложений.
     Потом ей понадобятся слушатели. Она будет ходить, окруженная малышней,
и пичкать их королями, принцессами и ведьмами. Пока Андерсен не научит ее,
что можно сочинять сказки про самое обычное - про швейную иглу, спичку,
посуду.
     Аудитория ее будет расширяться, но никому Яна не признается, что сама
придумывает эти байки. Мол прочла в старой книге без титульного листа,
найденной на чердаке. Вот и все.
     И придет день, когда она решится записывать. Нет, разумеется, не эти
пустячки про бездомного щенка Кузю, который попадает в Великое Собачье
царство, и не про приключения улетевшего воздушного змея. Нет, она решит
написать рассказ о войне. Возьмет ручку, чернильницу, чистый лист бумаги. И
задумается. Пусть ее героем будет... ну, к примеру, капитан. Надо придумать
фамилию этому капитану. Яна огляделась. Стол, стул, окно, стена. Из стены
торчит гвоздь.
     - Ма, бывает фамилия "Гвоздев"?
     - Бывает. Фамилия как фамилия.
     "Капитан Гвоздев услышал взрыв" - напишет Яна, и... Тонкая веревочка-
строчка, а дальше - пустота, пропасть. Страшная белизна листа.
     Пустота - в ней.
     Яна позорно сбежит, бросив несчастного Гвоздева в печь. Панический
страх перед чистотой бумажного листа завязнет в памяти, как осколок этого
самого снаряда, взорвавшегося неподалеку от злополучного капитана.


     * * *


     Еще она вернулась в памятный день 47-го, накануне Первомая, ехала
вместе с другими ребятами в маленьком тряском автобусе. Все в этот день
было удивительным - и то, что Яне досталось счастливое место у окна с
выбитым стеклом, и ветер из этого окна, пахнущий то лесом, то бензином, и
огромная священная площадь, и дети, дети, необычно серьезные и оробевшие от
сознания важности происходящего.
     - Р-равняйсь! Смир-рно!
     Яна, как во сне, видит зеркальную, будто только что вымытую брусчатку,
мавзолей с застывшими часовыми, разукрашенные к празднику трибуны.
     - На первый-второй р-рас-считайсь! Первые номера - шаг впер-ред! Р-
раз, два!
     И больше не видно зеркальной брусчатки - перед глазами - стриженый
затылок Почивалова, заштопанный воротничок его белой рубашки. Яна
вытягивает шею, но уже один за другим, будто по линейке, прочерчивают
площадь до самых трибун ряды белых рубашек, стриженых затылков и косичек с
разноцветными бантами. Яна оглядывается - сзади площадь также линуют
двигающиеся с Охотного ряда колонны.
     Будто кто-то пишет ровные строчки на листе! Ниже, ниже, до самого
нынешнего ГУМа.






     Просмотровый зал, треск проектора, две пары ног в сандаликах. От
черных сандаликов пахнет дегтем.
     - Свидетель Герцен об идеалистах сороковых годов:
     "Что же коснулось этих людей, чье дыхание пересоздало их? Ни мысли, ни
заботы о своем общественном положении, о своей личной выгоде, об
обеспечении; вся жизнь, все усилия устремлены к общему без всяких личных
выгод; одни забывают свое богатство, другие свою бедность, - идут не
останавливаясь, к разрешению теоретических вопросов. Интерес истины,
интерес жизни, интерес науки, искусства, юманите, поглощает все."
     "Где, в каком углу современного Запада найдете вы такие группы
отшельников мысли, схимников науки, фанатиков убеждений, у которых седеют
волосы, а стремления вечно юны?"
     О русских мальчиках, "решающих проклятые вопросы", говорит и
Достоевский.
     Свидетель Иван Тургенев:
     "Мы всегда в философии искали всего на свете, кроме чистого мышления".
     "Лучшее, что в мире - это мечта", - говорит Киреевский.
     Свидетель Виссарион Белинский:
     "Я не хочу счастья и даром, если не буду спокоен насчет каждого из
моих братьев по крови..."
     "Судьба субъекта, индивидуума, личности важнее судьбы всего мира и
здоровья китайского императора".
     - А китайский император, это что, не личность? - возразил АГ.
     - Здесь вообще много противоречий, но сколько огня!.. "Я теперь в
новой крайности, - это идея социализма, которая стала для меня идеей новой,
бытием бытия, вопросом вопросов, альфой и омегой веры и знания. Все из нее,
для нее и к ней". - "Заметь, сколько библейских терминов! - отметил АХ, -
Совсем, как у Иосифа..."
     - "Я все более и более гражданин вселенной. Безумная жажда любви, все
более и более пожирает мою внутренность, тоска тяжелее и упорнее".
     "Я начинаю любить человечество по-маратовски: чтобы сделать счастливою
малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную".
     А вы: "Иосиф, Иосиф..." - опять вздохнул АХ.
     - Социальность, социальность или смерть".
     - Вот интересно, что Белинский под ней понимает? Уж конечно, не просто
передел собственности... Судя по уже приведенному нами "Письму к Гоголю" -
это страстное желание сейчас же, немедленно, осуществить Правду Христову.
     - Утопическая идея Царства Божия на земле, "сведение Небес на землю",
по выражению свидетеля Достоевского, - оживился АГ. - Новая "Вавилонская
башня". Величайший грех!
     - Э, нет, сын тьмы, не так все просто. Твой хозяин опять сознательно
напутал да и свидетеля Достоевского с толку сбил... Почему же человекам
тогда заповедано молиться: "Да будет Воля Твоя на земле, как на Небе?" Это
ли не "сведений Небес на землю?" Причем тут Вавилонская башня!.. Сам
Господь "стал человеком, чтобы мы обожились", то есть "сошел на землю".
     "Да приидет Царствие Твое... "Ну хорошо, пусть это о Царствии, которое
"Внутри нас есть". Но какое уж тут Царствие, когда из человека ежедневно
раба и скота делают? И выходит, к лучшему ничего менять нельзя? Пусть
рабство сменяется феодализмом, потом капитализмом, а к лучшему - ни-ни.
Грех! Утопия. Славно придумано! Только кем?.. Почерк знакомый.
     - Стараемся. Народ доволен.
     - А я тебе скажу, почему доволен:
     "Суд же состоит в том, что Свет пришел в мир; но люди возлюбили более
тьму нежели Свет, потому что дела их были злы.
     Ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не
обличились дела его, потому что они злы;
     А поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому
что они в Боге соделаны". /И.3,19/
     - Вот и иди себе пожалуйста один к свету... - проворчал АГ. - И не
мешай людям жить.
     - А вместе, значит, нельзя? К капитализму можно, а к свету нельзя?
     - За церковной оградой - можно и вместе.
     - А на улице, значит, нельзя? Где это сказано? Покажи!
     - У Достоевского и сказано:
     "Социализм - это не есть только рабочий вопрос, или так называемого
четвертого сословия, но по преимуществу есть атеистический вопрос - вопрос
современного воплощения атеизма, вопрос Вавилонской башни, строительство
без Бога, не для достижения небес с земли, а для сведения небес на землю."
     - Я про Писание спрашиваю. Или про свидетельства святых отцов в таком
важном вопросе. А Достоевский в карты играл. И в рулетку...
     - И часто проигрывал, - вздохнул АГ, - По крупному. Но не будем
судить.
     - А я тебе вот что скажу, сын тьмы, - это долдонят те, кто "ненавидит
свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы".
     - Ладно, не нервничай, береги силы для Иосифа.
     - Это имеет прямое отношение к Иосифу, будто не знаешь! "Не будет
богатых, не будет бедных, ни царей, ни подданных, но будут братья, будут
люди и по глаголу апостола Павла. Христос даст свою власть Отцу, а Отец-
Разум снова воцарится, но уже на новом небе и над новой землей".
     - Здесь безусловная ошибка Белинского. "Отец-Разум". Дань моде того
времени. Скорее трогательная, чем крамольная.
  - Очень даже крамольная. Все бы тебе всех оправдывать...
     Свидетель Бердяев: "Русский атеизм родился из сострадания, из
невозможности перенести зло мира, зло истории и цивилизации. Нужно
организовать иное управление миром, управление человеком, при котором не
будет невыносимых страданий, человек человеку будет не волком, а братом.
Раненые страданиями человеческими, исходящими от жалости, проникнутой
пафосом человечности, не принимали империи, не хотели власти, могущества
силы."
     - Я бы добавил "не принимали неправедной империи, неправедной власти и
силы. А разве Господь считал иначе? Вот классический пример расхождения
церкви Христовой и церкви социальной. Результат - атеизм. Отвергая
искаженное учение, "мальчики" отвергали Бога. С водой выплескивали ребенка.
     Белинский, слава Богу, это понимал. Да и многие другие. Белинский
сказал: "Люди так глупы, что их насильно нужно вести к счастью". И еще:
     "Не в парламент пошел бы освобожденный русский народ, а в кабак
побежал бы пить вино, бить стекла и вешать дворян".
     - Что-то мы про Герцена забыли, ты не находишь?
     - Изволь. Герцен свидетельствует:
     Под влиянием мещанства все изменилось в Европе. Рыцарская честь
заменилась бухгалтерской честностью, гуманные нравы - нравами чиновными,
вежливость - чопорностью, гордость - обидчивостью, парки - огородами,
дворцы - гостиницами, открытыми для всех /то есть для всех, имеющих
деньги/".
     "Все хотят казаться вместо того, чтобы быть". "Скупости мещан имущих,
противополагается зависть мещан неимущих: с одной стороны - мещане-
собственники, упорно отказывающиеся поступиться своими монополиями, с
другой - неимущие мещане, которые хотят вырвать из их рук их достаток, но
не имеют силы, то есть с одной стороны скупость, а с другой зависть. Так
как действительного нравственного начала во всем этом нет, то и место лица
в той или другой стороне определяется внешними условиями состояния,
общественного положения."
     - Наверное, читая эти строки, Иосиф думал об оборотнях, о своих
дружках, дерущихся в пыли из-за мелочи. Пролетарий - лишь изнанка буржуа -
это он хорошо усвоил!
     Кстати, вопрос на засыпку. Кому принадлежат слова:
     "Пролетариат - люди наиболее обесчеловеченные, наиболее лишенные
богатств человеческой природы. Они отравлены завистью и ненавистью"?
     - Неужели Иосифу?
     - Ну уж нет, - усмехнулся АХ, - Иосиф умел скрывать свои мысли и
убеждения. - Это - сам Карл Маркс.
     - И этим людям мы доверили революцию! В идеалы не верят, в пролетариат
не верят...
     - Зато верят в Мамону.
     "Капитализм есть религия золотого тельца. Капитализм есть не только
обида и угнетение неимущих, он есть, прежде всего, обида и угнетение
человеческой личности, всякой человеческой личности. Раб и сам буржуа,
появление пролетариата - порождение человеческого греха", - свидетельствует
Бердяев. "Буржуа - раб видимого мира, в котором он хочет занять положение.
Он оценивает людей не потому, что они есть, а потому, что у них есть.
Гражданин "мира сего"; царь земли. Устроился, вкоренен, доволен, не
чувствует суеты, ничтожества земных благ. Единственная бесконечность,
которую он признает - бесконечность экономического обогащения."
     "Буржуа - всегда раб. Он раб своей собственности и денег, раб воли к
обогащению, раб буржуазного общественного мнения, раб социального
положения, он раб тех рабов, которых эксплуатирует и которых боится."
     "Он создал огромное материальное царство, подчинился ему сам и
подчинил ему других. В буржуазной роскоши гибнет красота."
     "Буржуа имеет непреодолимую тенденцию создавать мир фиктивный,
порабощающий человека, и разлагать мир подлинных ценностей. Буржуа создает
самое фиктивное, самое нереальное, самое жуткое в своей нереальности
царство денег. Буржуа - не то, что он есть, а что у него есть."
     - Назовем это буржуинское царство Вампирией, - сказал АХ, - ввергающей
весь мир в рабство Мамоне. Именно оно было главным врагом Иосифа. Именно
его клеймило Писание, и именно его почему-то охраняла и благословляла
официальная церковь.
     Религиозный философ Николай Бердяев был выслан Лениным из России.
Однако, это не помешало ему подвести итоги:
     "Старый режим сгнил и не имел приличных защитников. Пала священная
русская империя, которую отрицала и с которою боролась целое столетие
русская интеллигенция /и не только она, добавим мы от себя/. В народе
ослабели и подверглись разложению те религиозные верования, которые
поддерживали самодержавную монархию. Из официальной фразеологии
"православие, самодержавие, народничество" исчезло реальное содержание,
фразеология эта стала неискренней и лживой... Для русской левой
интеллигенции революция всегда была и религией, и философией... Русские
атеизм, нигилизм, материализм приобрели религиозную окраску. Русские люди
из народного трудового слоя, даже когда они ушли из православия, продолжали
искать Бога и Божьей правды, искать смысла жизни... Русская идея -
эсхатологическая, обращенная к концу. Отсюда - русский максимализм. Но в
русском сознании и эсхатологическая идея принимает форму стремления к
всеобщему спасению. Русская религиозность носит соборный характер.
Христианство понимается прежде всего, как религия Воскресения."
     Бога и Божьей правды искал Иосиф. Вне Вампирии и благословляющей ее
официальной церкви. Потому он и ушел из семинарии.
     Добролюбов и Чернышевский тоже были семинаристами. Глубоко религиозный
и аскетичный Добролюбов в детстве бичевал себя, если съедал слишком много
варенья... "Его возмущает духовно-низменный характер жизни и православного
духовенства, из которого он вышел, он не может примирить веру в Бога и
Промысел Божий с существованием зла и несправедливых страданий. "Отсюда -
увлечение вульгарным материализмом, помешательство на естественных науках
/"Природа - не храм, а мастерская"/ и т. д."
     "Нигилизм обвиняли в отрицании морали. В действительности в русском
аморализме есть сильный моральный пафос, пафос негодования против царящего
в мире зла и неправды, пафос, устремленный к лучшей жизни, в которой будет
больше правды. Неприятие мира, лежащего во зле, - оно было в православном
аскетизме, эсхатологизме, в русском расколе". /Свидетель Ник. Бердяев/
     Он ничего не хотел для себя, он весь был жертва. В это время слишком
многие православные христиане благополучно устраивали свои земные дела и
дела небесные", - это свидетельство о Ник. Чернышевском, о котором везущие
его на каторгу жандармы говорили: "Нам поручено везти преступника, а мы
везем святого..."
     "Лучшие из русских революционеров соглашались в этой земной жизни на
преследования, нужду, тюрьму, ссылку, каторгу, казнь не имея никаких надежд
на иную потустороннюю жизнь. Очень невыгодно было сравнение для христиан
того времени, которые очень дорожили благами земной жизни /- Причем, за
счет других! - прошипел АГ/ и рассчитывали на блага жизни небесной".
     - Всех в ад! - захлопал АГ в ладошки, - не пойму ты-то за кого? За
тех, кто забыл, что "нельзя одновременно служить Богу и Мамоне", или...
     - Я за Иосифа, а те... Господь им судья. Я только хочу сказать, что
русский богослов Бухарев признал "Что делать" "христианской по духу
книгой". Соблюдая свято Истину, русская церковь отказалась от проповеди
социальной справедливости и человеческого достоинства в Образе Божьем. Эту
социальную правду искали нигилисты, петрашевцы, затем народники, которых
сами крестьяне зачастую выдавали властям.
     Тогда и пришли террористы и марксисты...
     - Ты про Герцена опять забыл! - возмутился АГ, - "К топору зовите
Русь..." Мол, губит ее "вера в добрые намерения царей..."
     - Протест принимается. Иосифу, разумеется, был знаком этот призыв.
Прочел он и "Катехизис революции террориста Нечаева. Провозглашается
железная дисциплина, жесткая централизация, аскеза покруче, чем у сирийских
монахов. Ничего своего, личного не должен иметь революционер, как и монах -
ни семьи, ни собственности, ни посторонних интересов, кроме интересов
революции, даже имени.
     При пострижении в монашество тоже меняли имя. Этим широко пользовались
и русские революционеры, включая Иосифа.
     Раскол между Церковью Христовой и церковью социальной особенно
подтверждает речь на процессе свидетеля Желябова:
     - Подсудимого Желябова, - поправил АГ.
     - Это у них он был подсудимым, а у нас - свидетель:
     "Крещен в православие, но православие отрицаю, хотя сущность учения
Иисуса Христа признаю. Эта сущность учения среди моих нравственных
побуждений занимает почетное место. Я верю в истину и справедливость этого
учения и торжественно признаю, что вера без дел мертва есть и что всякий
истинный христианин должен бороться за правду, за право угнетенных и
слабых, а если нужно, то за них пострадать: такова моя вера."
     - Я только хочу сказать, что когда церковь отмахивается от "проклятых
вопросов", ими начинают заниматься всякие материалисты, атеисты, нигилисты
и, к сожалению, террористы. И заканчивается это, в конце концов,
революцией. Смывающей нераскаянные грехи кровью, чаще всего праведной,
невинной. Говорят, что революция пожирает своих сынов. В первую очередь,
самых лучших сынов.
     "Живу Я! говорит Господь Бог; за то, что овцы Мои оставлены были на
расхищение, и без пастыря сделались овцы Мои пищею всякого зверя полевого и
пастыри Мои не искали овец Моих и пасли пастыри самих себя, а овец Моих не
пасли, - за то, пастыри, выслушайте слово Господне.
     Так говорит Господь Бог: вот Я - на пастырей, и взыщу овец Моих от
руки их и не дам им более пасти овец, и не будут более пастыри пасти самих
себя, и исторгну овец Моих из челюстей их, и не будут они пищею
их."/Иез.34,8-10/
     "Посему так говорит им Господь Бог: вот, Я Сам буду судить между овцою
тучною и овцою тощею.
     Так как вы толкаете боком и плечом, и рогами своими бодаете всех
слабых, доколе не вытолкаете их вон,
     То Я спасу овец Моих, и они не будут уже расхищаемы, и рассужу между
овцою и овцою.
     И поставлю над ними ОДНОГО ПАСТЫРЯ, который будет пасти их, раба Моего
Давида; он будет пасти их и он будет у них пастырем." /Иез.34,20-23/
     - Тебе это ничего не напоминает?.. Мальчик мечтал - он, Иосиф, примет
из рук Давида "жезл железный" и станет пастырем Господа... "Давид" - это
одна из партийных кличек Иосифа.
     А между тем у английских пуритан, переселенцев в Америку, уже появился
девиз: "Бог любит богатых". Материальное благосостояние считалось признаком
"небесного избранничества". Их называли не иначе, как "отцы - пилигримы".
Мессианизм, американский образ жизни постепенно становится доктриной
молодого "царства мамоны" служить которому и покровительствовать должен
был, по их разумению, сам Господь Бог.
     В связи с этим хочу спросить: что лучше - вера в злого несправедливого
бога, покровителя вампиров и хищников, или атеизм, который Бердяев назвал
"входом к Богу с черного хода"?
     "Воинствующее безбожие есть расплата за рабьи идеи о Боге, за
приспособление истинного христианства к господствующим силам. Атеизм может
быть экзистенциональным диалектическим моментом в очищении идеи Бога.
Отрицание духа может быть очищением духа от служебной роли для
господствующих интересов мира. Не может быть классовой истины, но может
быть классовая ложь и она играет немалую роль в истории." /Ник. Бердяев/
     - Забавно. Ты что же, оправдываешь атеизм?
     - Я его объясняю. Во всяком случае, Господь предпочитает "холодных"
"теплохладным":
     "Знаю твои дела: ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден
или горяч! Но как ты тепел, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст
Моих." /От.3,15-16/
     Евангельский богач и многие иже с ним спокойно пировали, пока на
ступенях его дома страдал голодный и оборванный нищий Лазарь. Только за это
богач попал в ад.
     Толстой в положении Евангельского богача чувствовал себя несчастнейшим
из людей, он мучился и искал. Может быть, не так и не там, но он не был
"теплохладным".

     Не плоть, а дух растлился в наши дни,
     И человек отчаянно тоскует...
     Он к свету рвется из ночной тени
     И, свет обретши, ропщет и бунтует.
     Безверием палим и иссушен,
     Невыносимое он днесь выносит...
     И сознает свою погибель он,
     И жаждет веры - но о ней не просит...
     Не скажет ввек с молитвой и слезой,
     Как ни скорбит пред замкнутою дверью:
     "Впусти меня! Я верю, Боже мой!
     Приди на помощь моему неверью!.."
                       /Свидетель Ф.Тютчев/

     - Заканчивая часть, подведем итоги.
     Свидетель Сергий Булгаков: "С развитием исторических событий все яснее
раскрывается религиозный смысл русской драмы, которая, выражаясь в
политическом и социальном кризисе, коренится в духовном распаде и внутреннем
раздоре русского народа. Мы опытно познали, что нельзя безнаказанно нарушать
заповедь: "Ищите прежде всего Царствия Божия и правды Его, и вся прочая
приложится вам". Мы заботились исключительно об этом прочем, оставляя в
небрежении духовный мир человека, эту подлинную творческую силу истории.
И мы потеряли духовное равновесие и разбрелись в разные стороны в погоне за
этим "прочим", которое все более дробилось и разъединяло людей... Рождение
нового человека, о котором говорится в беседе с Никодимом, может произойти
только в недрах человеческой души, в тайниках самоопределяющейся личности...
Не в парламентах или народный собраниях происходит теперь самое решительное
столкновение добра и зла, но в душах людей, и исторические судьбы России
решаются ныне в той незримой внутренней борьбе, и к нам, в которых она
совершается, вполне применимо грозное слово Моисея, предсмертное завещание
пророчествующего вождя Израиля к своему народу, предопределившее его земные
судьбы: "Призываю во свидетели небо и землю: жизнь и смерть положил Я тебе,
проклятие и благословение. Избери же жизнь, да живешь ты и семя твое!"
/"О противоречиях современного безрелиг.мировоззрения"/
     Кончается часть, а может, рвется, гаснет проектор и...


     * * *


     Один за другим, будто по линейке, прочерчивают Красную площадь до
самых трибун ряды белых рубашек, стриженых затылков и косичек о
разноцветными бантами. Яна оглядывается - сзади площадь также линуют
двигающиеся от Охотного ряда колонны.
     Будто кто-то пишет ровные строчки на листе! Ниже, ниже, до самого
нынешнего ГУМа.
     Исписанная площадь-страница. Фразы, слова, буквы. Дружины, отряды, и
они, - Вали, Пети, Саньки, и она, Яна Синегина, одна из тысяч букв! Справа,
слева, спереди, сзади такие же дети-буквы, маленькие, но очень важные.
Стоят плечом к плечу. Яна чувствует их тепло, дыхание, И знает: они
испытывают то же, что и она.
     Невидимый, вдохновенный голос откуда-то с зубчатой кремлевской стены
летит над площадью:
     - Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик... Площадь
повторяет звонким раскатистым эхом. Шумно взлетают, кружатся над головами
вспугнутые голуби.
     - Обещаю жить и учиться так, чтобы стать достойным гражданином своей
социалистической Родины...
     - Галстуки надеть!
     И вот /о чудо!/ расцветает площадь алыми огоньками пионерских
галстуков. Яна в ожидании, когда придет ее очередь выйти из ряда и, четко
печатая шаг, приблизиться к вожатому Мише, почти теряет сознание от
волнения. А когда это мгновение наступит, и Миша обовьет ее шею огненно
шелестящим шелком, Яна вдруг осознает, что отныне должна у нее начаться
совсем иная прекрасная жизнь, в которой не будет места ни Люське, ни
набегам на колхозный сад, ни тройкам по арифметике, ни вранью, ни разным
там глупым сказочкам.
     Она дала клятву. Она станет достойной.
     Случится так, что буквально через несколько дней она сама решит
покреститься вместе с Люськиным братишкой Витькой, и даст еще одну клятву,
самую главную, только уже не Богу Ксении, а Богу пришедшего крестить Витьку
священника, который повелит Яне поклясться вести себя хорошо, слушаться
маму, не врать, учиться на отлично, любить свою Родину и больше всего -
Бога и ближних. То есть товарищей, как поняла Яна. А Бога она и так любила,
хоть Бог батюшки был построже Бога Ксении.
     В конце войны объявили, что Бог не то чтобы есть и не то чтобы опиум
для народа, как прежде считалось, а что-то вроде феи-волшебницы из фильма
"Золушка", защитник правды и справедливости. Ведь Фея была не просто фея, а
Золушкина крестная, и была в фильме волшебная страна, похожая на Царство
Небесное, где исполняются все желания...
     "Когда-нибудь спросят: а что вы собственно, можете предъявить? И
никакие связи не помогут сделать ножку маленькой, душу - большой, а сердце
- справедливым..."- весьма прозрачный намек на Страшный суд.

     "Есть грозный судия, он ждет.
     Он не доступен звону злата,
     и мысли, и дела Он знает наперед..."

     То есть Бог по-прежнему оставался в сказочном измерении, но Он стал
как бы положительным персонажем, нашим советским Богом. Он помогал громить
немцев, спасал в бою, послал на Русь лютые морозы, чтобы вывести из строя
живую силу и технику врага. Если раньше Бог как бы помогал "темным силам",
которые "злобно гнетут", дурить и грабить простой трудовой народ, то теперь
Бог "перевоспитался" и перешел к нашим.
     Бог, Фея-крестная, дед Мороз. Сказочные силы, земные и небесные,
помогайте России в смертельной схватке с "лежащим во зле" миром и фашисткой
гидрой! Все для фронта, все для победы.
     "Он вас, непрошеных гостей, уложит спать под елками, Он проберет вас
до костей холодными иголками".
     Короче говоря, Бог - сказка, но эта сказка теперь добрая. Стали
открываться церкви, но уцелело их мало, и сердобольные батюшки в
гражданской одежде ездили по городам и весям, освящая дома, исповедуя и
причащая желающих, собирая записки с поминанием о здравии и об упокоении и
крестя на дому детей войны. Делалось это потихоньку, полулегально, но
делалось, и власти закрывали на это глаза. И однажды Люська, раздуваясь от
гордости, сообщила Яне, что завтра, в воскресенье, к ним в барак придет
батюшка, все будут молиться, чтоб скорее кончилась война, чтоб никого не
ранило и не убило, будет выгонять из барака чертей, а потом - крестить
детей. И ее с Витькой покрестят, и Яшку со Светкой, и Маринку косую с
третьего барака...
     - А меня?! - обмерла Яна.
     - Мамка сказала, что твоя мать не разрешит, потому что она еврейка.
     Яна в слезах помчалась домой, приготовившись к жесточайшему сражению,
но мама неожиданно сказала:
     - Ты уже взрослая, решай сама.
     Достала из комода чистую рубашку, дала денег на свечку и крестик,
написала для батюшки расписку, что против крещения своей дочери Иоанны не
возражает.
     У всех детей были крестные. Яна назвала своей крестной, конечно же,
Фею, воспитательницу детского сада в эвакуации. Но она не помнила, как ее
звали и нарекла ее Ксенией. И представила себе бабу Ксеню в белом платье, в
венчике и в цветах, как она полетела к Богу; но лицо у крестной было юное,
девичье, как у Феи из детсада, и она держала в руках волшебную палочку и
умела делать чудеса, как Фея, Золушкина крестная.
     Во время крещения Яна всех поразила, прочтя наизусть "Отче наш".
     Никто не сказал ей, что пионер не должен верить в Бога, или что
верующий православный не должен вступать в пионеры. Может, ей просто
повезло, но лишь однажды, увидев на первой странице букваря профили Ленина
и Сталина, она ясно осознала, что на первой странице должен быть Тот,
Который все сотворил, и Который Везде, Все и Всегда. Так получилось, что с
первых шагов жизни Бог, Отчизна и Вождь заняли в ее бытии верные по
иерархии места.
     Она дала клятву Богу, Родине и товарищу Сталину. Она станет достойной.
     Это будет в самом деле удивительная жизнь. Подхватит, понесет
пионерку, а затем комсомолку Яну Синегину стремительный водоворот сборов,
слетов, костров, спартакиад, пионерлагерей - все это в те первые
послевоенные годы еще было не засушено, живо. Как-то само собой выйдет, что
она сразу станет активисткой - председатель совета отряда, комсорг класса
и, наконец, редактор школьной стенгазеты "Орленок".
     И по-прежнему каждый вечер перед сном - "Отче наш". О Родине, о
Сталине, о ближних. Бог был на небе, Родина и товарищ Сталин - на земле,
вот и все. Не Бог, а земная церковь была для нее тогда табу, там обитали
злобные старухи в черном и вообще было все непонятно. Видимо, повлияло
чтение гоголевского "Вия", от которого классик, вроде бы, к концу жизни
отрекся.
     Как-то само собой выйдет, что отныне она будет у всех на виду, и ей
уже станет неприлично получать не только тройки, но и четверки, придется
выбиваться в отличницы. И уж никак нельзя будет в трудную минуту не
защитить спортивную честь школы то в эстафете, то в стометровке, то в
прыжках, придется часами истязать себя в спортзале. И на выпускном вечере
подвыпивший физрук будет каяться, что если б он не был корыстным гадом и
убедил Синегину заняться с настоящим тренером чем-то одним, то она б давно
стала мастером, а то и повыше.
     И получится, что не будет у Яны в этой новой разнообразной, насыщенной
и стремительной жизни свободной минутки, придется ее, жизнь, стиснуть
гранитными берегами строгого режима - уроки, спорт, общественная работа.
Домой она будет приходить лишь переночевать да переодеться, даже обедать -
в школьной столовой и заниматься - в читальном зале.
     Ей будет казаться, что их это тоже устраивало. Маму и отчима. К тому
времени уже появится отчим. Лучшие годы? Может быть. Никаких сомнений,
тревог, мучительных бесплодных раздумий. Только действие. Энергия гребца,
плывущего по течению, уверенного в правоте реки, несущей к неведомой цели.
Она будет уверена, что живет правильно, и потому счастлива. Никаких
сказочек. Статьи, фельетоны, басни, рассказы из школьной жизни. Ежегодные
призы за лучшую в районе стенгазету. Ставшее аксиомой: "Необычайно
одаренная девочка, гордость школы". И ледяная отповедь уже поглядывающим на
нее мальчикам - только дружба! И, наконец, Лева Кошман, в узеньком своем
засаленном пиджачке, с желтыми от никотина пальцами - ей он тогда покажется
сошедшим прямо с Олимпа.
     - Я из районной газеты "Пламя". Мы решили предложить тебе стать нашим
нештатным корреспондентом, будешь освещать жизнь не только своей школы, но
и других комсомольских организаций. В общем, выполнять задания редакции.
Согласна?
     - Так ведь у нее и без того нагрузок! - ахнет завуч Мария Антоновна. -
А потом, видите ли, выпускной класс...
     - Я согласна! - не своим голосом завопит Яна. - Марь Антонна,
миленькая, я справлюсь!
     И вновь так же весело и стремительно проносится Яна через ту свою
жизнь. Коммунистический моральный кодекс был ее искренним убеждением,
совпадая в совестью, с записанным в сердце Законом. Высокие помыслы,
внутреннее духовное восхождение, все люди - хорошие, только их надо
воспитывать, забота об их нуждах, о справедливости, нравственная чистота,
осуждение в себе и других эгоизма, жадности, обывательщины, ненужной
роскоши - все это совпадало и с ее внутренней религиозностью. Очень рано
она поняла, что народ в своей массе - паства неразумная, а власти и
интеллигенция - охрана, "удерживающие" от последствий первородного греха,
"пережитков прошлого", призванные служить мостом между Небом и народными
массами, "сеять разумное, доброе, вечное". Недаром культура - от слова
"культ". Служение Небу. Память фиксирует мгновения, хаотичный монтаж из
обрывков каких-то уроков, сборов, заседаний школьной редколлегии,
тренировок. То она попадает в лето 51-го, когда ее премировали путевкой в
Артек, сидит на перевернутой спасательной лодке, у ног плещется море, все в
огненных брызгах разбившегося о горизонт солнца. Рядом - кареглазая малышка
Мадлен, дочь французского коммуниста, очень похожая на девушку с картины
"Шоколадница". Яна с неподдельным интересом расспрашивает о положении
коммунистов во Франции, как вдруг Мадлен кладет ей голову на плечо и
шепчет, старательно выговаривая русские слова:
     - Я иметь гарсон во Франции. Мальчик, понимать? Амур. Я за него
скучать, понимать?
     И вот уже совсем другое лето, в предстартовой лихорадке она слоняется
вдоль трибуны стадиона. Хочется смешаться с толпой болельщиков и удрать.
     Она всегда тряслась перед стартом. Перед экзаменом, первой строчкой...
Страх перед началом.
     Участники забега на тысячу метров, на ста-арт!
     Яна видит боковым зрением профили соперниц. Боже, только не последней!
Она не имеет права подвести школу. Господи, помоги! Пальцы впиваются в
белую меловую черту старта, врастают в грунт, каждый удар сердца вбивает их
все глубже, будто молоток. Кажется, уже никакая сила не выдернет пальцы из
красной кирпичной крошки и это - ужас, позор... Помоги, Господи!
     - Приготовили-ись!
     Стартового выстрела она не слышит, просто вдруг понимает, что уже
бежит. В ней, будто лопнув, бешено раскручивается пружина, быстрей,
быстрей... Соперницы сзади. Впереди уже виден второй поворот, и Яна знает,
что именно там обычно кончается завод, она начнет выдыхаться, а за третьим
поворотом начнется и вовсе сущий ад - на последнем издыхании она будет
глотать раскаленный воздух, боль в боку станет нестерпимой, но надо все
выдержать. Тогда она окажется в первой пятерке, - поставленная тренером
задача, ниже отступать некуда, иначе их не пошлют на областные
соревнования... Вся школа смотрит. Господи, я ведь не могу их подвести. Ты
же знаешь!
     Последний поворот. Все как всегда. Кинжалы впиваются в бок, воздух
обжигает легкие, соперницы дышат в затылок. И не могут догнать.
     - Я-на! Я-на! - слышит она будто над смертной бездной отчаянный вопль
трибун, и бежит вдоль этой бездны, хотя должна бы давно туда свалиться, в
вожделенную прохладную недвижность. Не может, но бежит. Впереди никого.
     - Не могу же я придти первой, - думает она, вернее то, что от нее
осталось, - так не бывает. Я умираю. Ну и пусть.
     Она перескакивает эту грань через "не могу", ведущую к смерти, но
бежит.
     Она придет первой и покажет лучшее в своей жизни время. Ей даже
удастся отдышаться и вкусить лавры победителя. Но спорт она с тех пор
бросит, останется лишь глубокое преклонение перед этими людьми, перед их
смертельным поединком с собой.
     И недоумение. Неужели это можно выдерживать ради денег?
     Благодарю Тебя, Господи, за прекрасное мое военное и послевоенное
детство, за чудесные фильмы-сказки: "Золушка", "Кащей Бессмертный"
"Василиса Прекрасная", "Каменный цветок"... 3а "Александра Невского" и
"Ивана Грозного", за "Волгу-Волгу" и "В шесть часов вечера после войны", за
"Девушку с характером" и "Небесный тихоход"... В чем-то приукрашенные,
чисто по-детски наивные, как святочные истории, как жития святых, они учили
бескорыстию, самоотверженности, мужеству, верности, предостерегали от
гибельных страстей, недостойных высокого звания человека. За "Лебединое
озеро", "Щелкунчик", "Аиду", за "Чайку", "Без вины виноватые", за
"Оптимистическую трагедию" и "Синюю птицу"... Раз в месяц дребезжащий
носатый подшефный автобус обязательно возил нас в Москву на какое-нибудь
культурное мероприятие, и пропущенная сквозь цензурный отбор культура,
именно от слова "культ", советская и золотого века, заменяла нам проповеди,
ибо сама вышла из проповеди - попытка расчистить образ Божий в человеке от
завалов мусора, грязи, безумия. Всему лучшему в себе она была обязана этой
подцензурной культуре, в условиях религиозного голода явившейся тем "соевым
молоком", которое, возможно, спасло тогда несколько поколений от духовной
смерти. А отсеянное, запретное, за редким исключением /Достоевский,
Булгаков, Религиозное возрождение серебряного века/, -эти запретные книжки,
спектакли, фильмы, которые она разыскивала тайком на маминых и библиотечных
полках, а потом все эти ходящие по рукам рукописи, ксероксы, подпольные
просмотры - голода не утоляли. Оказывались, как правило, однодневками -
будоражащими, развращающими, "будящими зверя"... В общем, как правило,
бесовщиной.
     Благодарю за детские книжки - Аркадия Гайдара, Маршака, Бориса
Житкова, за "Как закалялась сталь" и "Молодая гвардия", за сказки Пушкина и
Андерсена, издававшиеся огромными тиражами, как и Лев Толстой, Чехов,
Гоголь, Лермонтов, Пушкин... Конечно, и классика прогонялась сквозь
цензуру, вроде "Гавриилиады", но сам автор был бы за это, скорее всего,
премного обязан. Благодарю за Рихтера, Ойстраха и Гилельса, за концерты
Игоря Моисеева и "Березку"... После них хотелось жить чисто, честно,
становиться лучше и строить светлое будущее. Пусть во многом упрощенный,
лубочный, приукрашенный и тепличный мир (вершились в то время и кровавые
разборки), но нас, детей, маленьких и взрослых (ибо наставление "будьте,
как дети" всегда отличало настоящих "совков") - тщательно оберегали от
бурь, грязи, борьбы за власть, метаний, крови и страстей, всего того, что
называется "морем житейским". Мы, дети от пяти до семидесяти пяти знали,
что где-то есть это грозное "море". Катастрофы, борьба за власть, за золото
и место под солнцем, безработица, нищета, мафия и прочие ужасы, кое-что мы
узнавали из запретных книг, скабрезных или злобных "просветительных"
листков - "прочти и передай другому", "вражьих голосов" и забугорных
изданий. Как правило, нас берегли от того, в чем потом следовало бы по
канонам православия каяться. Берегли от зла и от тех, кто ратовал за
свободу зла.






     - Спасибо, Яна, твое свидетельство нам очень помогло, - услыхала она
над собой ангельский голосок АХа. - Вставай, негоже девушке валяться на
полу. Детство кончилось, комсомолка Синегина.
     - Какое еще свидетельство?
     - В защиту Иосифа. Сталинское детство Иоанны в защиту Иосифа. Девочки,
которая, вопреки атеистической пропаганде, покрестилась в сознательном
возрасте, молилась перед сном о здоровье мамы, отца, если он жив и где-
нибудь в Австралии, Люськи и товарища Сталина.
     Которая благодарила Бога, что завтра в клубе покажут "3олушку", что
мама дала на мороженое, хоть Яна и не помыла посуду, за то, что жизнь
прекрасна, вот только потерялась куда-то библиотечная книга и она, Яна
Синегина, когда-либо должна умереть.
     И просила Бога не оставлять ее навсегда одну в ужасной темной яме, а
взять к себе, как бабку Ксеню. И желала Богу, чтоб он всегда был добрым. И
чтоб все были счастливы, в том числе и Сам Бог.
     - Ты подтверждаешь свои показания, свидетельница?
     - Да. А тетя Клава где?
     - Да не бойся ты, она на вязальный кружок ушла.
     - У меня вопрос к защите, - прошипел АГ, - Вступая в пионеры и
комсомол - разве она не отрекалась от Бога?
     - "Жить и учиться так, чтобы стать достойным гражданином своей
социалистической Родины", - вот текст. Ни здесь, ни в комсомоле никакого
богоотступничества или атеизма не требовали. Может, Иоанне просто повезло,
не знаю, - сказал АХ. - Любить и беречь Родину, бороться против "лежащего
во зле мира, за построение светлого коммунистического будущего, о котором
она молилась: "Да будет воля Твоя на земле, как на Небе"...
     Не задирать нос, помогать товарищам, больным и слабым, слушаться
родителей и старших, не гоняться за красивыми лишними вещами, как какие-
нибудь мещане, не лгать, не брать чужого. Трудиться, потому что, по словам
апостола Павла, "Кто не работает, тот не ест". И вообще "Все за одного,
один за всех", "Сам погибай, а товарища выручай", "хлеба горбушку, и ту
пополам"...
     То есть "душу положить за други своя"... По-товарищески, целомудренно
относиться к мальчикам, ожидая своего единственного, Небом данного принца,
быть скромным в быту... "Умри, но не давай поцелуя без любви"...
     - Какое ханжество! - поморщился АГ.
     - Это уже к Евангелию претензии. Там еще строже: "Если же правый глаз
твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя; ибо лучше для тебя, чтобы
погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну".
/Мф.5,29/
     - Прошу музыку!
     Неизвестно откуда взявшийся в вечности школьный баянист безногий
Сережа заиграл и запел под собственный аккомпанемент:

     Близится эра светлых годов,
     клич пионеров: "Всегда будь готов!"
     "Кто в дружбу верит горячо,
     кто рядом чувствует плечо,
     тот никогда не упадет,
     в любой беде не пропадет!
     А если и споткнется вдруг,
     то встать ему поможет друг.
     Всегда ему надежный друг в беде протянет руку!

     АХ подпевал ему ангельским голоском, вспоминая все новые и новые
песни, а Иоанна подтвердила, что да, были они, их песни, как правило,
целомудренными, светлыми, пронизанными христианским мироощущением добра,
защищенности, грядущего Светлого Будущего, в котором, как она верила, ей
предстояло жить и отдать "Всю жизнь и все силы борьбе за освобождение
человечества".
     АХ тут же не замедлил привести слова апостола Павла:
     "К свободе призваны вы, братия, только смотрите, чтобы свобода ваша не
стала способом к угождению плоти." /Гал.5,13/
     Иоанна подтвердила, что да, идеология боролась с рабством у плоти и
страстей, против психологии буржуинов и плохишей, продававших "Великую
Тайну" за "банку варенья и корзину печенья". И что как Истина обличала
фарисеев, так и коммунистическая идеология, часто в ее лице, журналистки
Иоанны Синегиной, обличала новоявленных фарисеев и перерожденцев, бичуя и
призывая "не казаться, а быть" ...
     - И это вы про тирана, убийцу, величайшего злодея всех времен и
народов! - зашипел АГ.
     - Успокойся, Негатив, у тебя свои свидетели - репрессированные, бывшие
"враги народа", гулаговцы. Их дети, которые потом отомстят, разрушив
ненавистную Антивампирию... Я не мешал, когда они свидетельствовали:
     Ельцин - репрессированы отец и дядя в 38-м, Горбачев - два деда,
Волкогонов - отец, Марк Захаров - дед сражался в армии Колчака, умер в
Австралии, Солженицын - отец - офицер царской армии, отец Майи Плисецкой
расстрелян в 37-м, отец Галины Вишневской арестован по 58-й, отец
украинского Чорновила был эсесовцем, отец Ландсбергиса - министр при
оккупантах-нацистах. Я молчал, когда они свидетельствовали... Кстати, в
Библии дети в ответе за вину отцов до нескольких поколений.
     А эти при советской власти все "випами" стали.
     - Кем-кем?
     - Вери импортант персонами, вот кем. Темнота!
     - Ладно-ладно, сам говорил - береги нервы до Суда... Еще вопрос: разве
Иосиф не требовал, чтобы ему поклонялись, как Богу?
     - Расхожий охмуреж! Приведем хотя бы свидетельство Светланы
Аллилуевой:
     "Отец вообще не выносил вида толпы, рукоплескающей ему и орущей "ура"
- у него лицо перекашивалось от раздражения".
     - Ну, так то дочка... Родственники, они всегда...
     - Кстати, на Суде и до Суда, в молитвах по усопшим любое свидетельство
любви бесценно...
     - Я спрашиваю свидетельницу Иоанну... Все эти оды, славословия
вождю... Этот культ разве не насаждал. Иоанна ответит, что это была бы
нелепость - генеральному секретарю атеистической партии провозглашать себя
богом, и никогда ничего подобного вождь, само собой, не требовал. Он был
пастырем, вождем, взявшим на себя миссию сохранить в рамке заповедей стадо
в отсутствии Господина, получив от Него приказ "сберечь овец". Использовал
он для этого любые средства, включая собственный культ, но как "великого
вождя", а отнюдь не Бога.
     Для них, детей, Господь Бог был неким сказочным персонажем в сказочном
Своем Царствии, в котором можно было верить или нет. Сталин был хозяином на
земле, Бог - на Небе. Господь был Богом, Сталин - вождем, пастырем всего
многонационального советского народа.
     Вождь, как правило, не требовал Богово, не вмешивался во
внутрицерковные дела, разве что восстановил патриаршество на Руси /акт
укрепления православной церкви/. Единственным требованием вождя к
священству было - лояльность к советской власти. Когда Сталин в начале
войны почувствовал поддержку со стороны церкви, он стал ей оказывать прямое
покровительство, но никогда не вмешивался в церковные догматы, как
вмешивался в "вопросы языкознания" или в искусство.
     И Господь, и вождь требовали, чтобы верующая пионерка, и комсомолка
Яна соблюдала заповеди. Чтобы, по возможности, не было разлада между этими
заповедями и ее совестью.
     Разлад начался потом, после смерти вождя, после "оттепели",
московского международного фестиваля молодежи, в эпоху Хрущева и его
гонений на церковь, пообещавшего, что "скоро надобность в священниках
начисто отпадет". Когда необходимость жесткого руководства огромной страной
в условиях враждебного окружения стали именовать "тоталитаризмом за колючей
проволокой", целомудрие - старомодностью и ханжеством, нестяжание -
совковостью и нищенской психологией, соборность и коллективизм -
стадностью, а любовь к Родине - квасным патриотизмом.
     - Вопрос к свидетельнице. Что для нее "любовь к Родине?" Имперское
мышление, национализм или классовая непримиримость? - не унимался АГ. - Все
это идолопоклонство.
     Иоанна ответила, что просто любила свою страну, ограждавшую и
защищавшую ее от "лежащего во зле" мира, от всего, что отвергала ее
совесть, ее представление о смысле и предназначении человеческой жизни.
     Она рассказала, что в детстве холодела от ужаса при мысли, что могла
бы родиться в какой-то другой стране - богатой бездельницей,
эксплуататоршей или домохозяйкой, потому что во многих странах женщины не
работают. Или даже торгуют своим телом.
     - Ты была рабом государства...
     - Всякий, находящийся в убежище, его раб.
     Тогда рабыней идеологии...
     Иоанна возразила, что рабыня подчиняется из-под палки, а ей нравилось
противостоять дурному в себе, "верующей быть пионеркой". Может, ей просто
повезло. Власть была порой утомительна, смешна, абсурдна, ей можно было
наврать, обвести ее вокруг пальца, но это была "ее власть" - она защищала,
а не пожирала или губила, во всяком случае, никогда не заставляла ее идти
против Бога и заповедей.
     Даже потом, когда Иоанна занималась сама "идеологической пропагандой",
разыскивая и даже придумывая положительных героев...
     - Обманом. Лакировкой действительности...
     - "Нас возвышающим обманом", - возразила Иоанна. - Бессознательной
попыткой увидеть, разглядеть и красоту Божьего мира, и Образ Божий в
каждом. И приподнять человека над суетой.
     Она помогала людям стать лучше, - поддержал АХ, - Именно этого от нее
хотел Господь. И хотела власть.
     "Меня и гнуло, и ломало затем, чтоб в трудностях окреп: ведь человеку
мало надо - нужны иллюзии хлеб." /Е. Винокуров/
     - Ты, как и большинство верующих, не была воцерковлена, - шипел АГ, -
вы были лишены церковных таинств. Причастия, ради чего, собственно,
Спаситель и сошел на землю, и был распят...
     С этим Иоанна была вынуждена согласиться. Гонения на церковь,
безусловно были, это вопрос очень сложный, но она, Иоанна, при желании
всегда могла бы потихоньку посещать храм. И ее вина, что она этого не
делала. Ее инертность в вопросах веры, непротивление нелепостям
атеистической пропаганды, которую она просто с порога отметала, но вникать
и разбираться не желала. И нелепости эти, и наша "теплохладность" начались
задолго до большевиков. За несколько веков.
     Церкви в Москве были, но люди проходили мимо. Иоанна, в частности,
просто стеснялась зайти. Для нее Бог совершенно не был связан с церковью.
Бог - нечто могущественное, высокое, непостижимое, а в церкви полутемно,
непонятно и скучно, там одни злые полуграмотные старухи в черном,
поклоняющиеся нарисованным на иконах богам, похожим на людей, чего,
конечно, не может быть. Так ей казалось. Она ничего не понимала и особенно
не пыталась понять, и никто не хотел и не знал, как объяснить ей хотя бы
азы православия. Культура, происходящая от слова "культ" и призванная
служить мостом между Церковью и "лежащим во зле" миром, занималась, в
основном, нравственной, идеологической проповедью, а, встречаясь с
вопросами духовными, вынуждена была переходить на эзопов язык. Да и тут в
бочку меда примешивалась ложка дегтя то "классовой борьбы", то какой-либо
иной конъюнктуры. В общем, "разумное, доброе, вечное" сеялось, но на уровне
"мы все произошли от обезьяны, поэтому давайте строить светлое будущее".
     А азы православия постигались, как правило, лишь за церковной оградой,
поэтому "теплохладная" Иоанна, не желающая разобраться в "вопросе вопросов"
и легкомысленно связавшая церковь с суеверием, вроде веры в леших и
домовых, ни разу даже не открывшая Библию, что лежала у них на полке, была,
безусловно, виновна в невнимании к основным вопросам бытия и собственному
спасению. Бог оставался для нее непостижной высшей силой, требующей и от
людей некоей гармоничной и доброй сущности, приобщившись к которой, можно
преодолеть смерть.
     О сущности крестного подвига Спасителя и вообще о христианстве она,
можно сказать, не имела ни малейшего представления. Это был ее грех.
     - И была невоцерковлена, и лишена церковных таинств, - подытожил АГ.
АХ вынужден был с ним согласиться - да, безусловно виновна власть - в
запрете исповедания Христа и Его учения вне церковной ограды, но, с другой
стороны, в многонациональной стране, где столько религий, надо было тогда
разрешать активную деятельность и других конфессий, и ни к чему хорошему
это бы не привело. Кстати, Иосиф начал после войны многое делать в
отношении православия, но все оборвалось с его смертью.
     И еще АХ сказал, что государство в вопросах свободы веры должно
соблюдать полный нейтралитет, ибо если кесарь соблазняет своих подданных
атеизмом, равно как и использует веру в своих политических целях, он как бы
берет ответственность перед Богом за эти души, находящиеся у него в
послушании.
     То есть это вмешательство кесаря в дела Божии.
     АХ неожиданно сделал очень сильный ход в защиту отделения церкви от
государства, обратившись к истории православной царской Руси и призвав
свидетельство Льва Толстого:
     "В школах учат катехизису и посылают учеников в церковь; от чиновников
требуют свидетельств в бытии у причастия. Но человек нашего круга, который
не учится больше и не находится на государственной службе, и теперь, а в
старину еще больше, мог прожить десятки лет, ни разу не вспомнив о том, что
он живет среди христиан и сам считается исповедующим христианскую
православную веру."
     "Началом всего было, разумеется, нравственное совершенствование, но
скоро оно подменилось совершенствованием вообще, т.е. желанием быть лучше
не перед самим собой или перед Богом, а желанием быть лучше перед другими
людьми. И очень скоро это стремление быть лучше перед другими людьми
подменилось желанием быть сильнее других людей, т. е. славнее, важнее,
богаче других."
     - То есть "Бог есть дух, - процитировал АХ, - И поклоняться Ему надо в
Духе и Истине". А не "казаться" вместо того чтобы "быть". Свидетель Толстой
прекрасно показывает нам путь от теплохладности к самости и вампиризму:
     "Без ужаса, омерзения и боли сердечной не могу вспомнить об этих
годах. Я убивал людей на войне, вызывал на дуэли, чтоб убить, проигрывал в
карты, проедал труды мужиков, казнил их, блудил, обманывал. Ложь,
воровство, любодеяния всех родов, пьянство, насилие, убийство... Не было
преступления, которого бы я не совершал, и за все это меня хвалили, считали
и считают мои сверстники сравнительно нравственным человеком."
     То есть выходило, что лучше "холодность", атеизм, чем "теплохладные"
непотребства под маской верующего. Христос пришел спасти грешников, но
"верующих грешников", а "теплохладные", кощунственно именующие себя
христианами, вместе с "теплохладным" государством, заставляющим своих
подданных "пусть не быть, но казаться", уподобляются строителям Вавилонской
башни, когда "лежащий во зле мир" вознамерился веем скопом вскарабкаться на
Небо.
     АХ сказал, что Небо - обитель избранников, что не раз подчеркивается в
Евангелии: "Много званых, но мало избранных" /Мф.2О,16/, путь туда -
тайна великая и сокровенная. Хотя бывали, конечно, в истории случаи особой
благодати Божией, вроде массового крещения Руси Владимиром. Но это скорее
подтверждающее правило исключение.
     Так что неизвестно, что лучше - государственный атеизм, или
государственная вера. Наверное "оба хуже". Лучше всего для кесаря, судя по
всему, не вмешиваться в "Богово".
     АХ сказал, что ему неведомо, сознательно ли избежал Иосиф этого
соблазна многих царей, но поскольку Христос - это прежде всего, состояние
души, "Путь, Истина и Жизнь", то он вольно или невольно сделал этот Путь ко
Христу крестным, многотрудным и истинным, омытым кровью новомучеников. Была
очищена от несправедливости, лукавства и фарисейского лицемерия церковная
социальная проповедь, о чем пишет свидетель Лев Толстой.
     "Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте
в степи стези Богу нашему." /Ис.40,В/
     Снова павшая озлобленная народная душа стала пустыней. Да, церкви были
разрушены, но и оставшиеся пустовали, держались одно время лишь на этих
самых неприветливых бабулях. Требовалось время и очищение, чтобы
восстановить мост между русским православием и народом, переставшими
понимать друг друга. Он, этот разрыв, не раз был омыт кровью.
     "Ибо так говорит Господь: вот, Я Сам отыщу овец Моих и осмотрю их."
     "Потерявшуюся отыщу и угнанную возвращу, и пораненную перевяжу, и
больную укреплю, а разжиревшую и буйную истреблю; буду пасти их по правде."
/Иез.34,11,16/
     Иосифу предстояло изгнать волков и поставить ограду от хищников.
     - Железный занавес и цензуру, - фыркнул АГ. - А как же демократия?
     Не забывай, сын тьмы, что Спаситель был приговорен к распятию
демократическим путем! Подавляющее большинство кричало: "Распни Его!"
     "В паровозных топках сжигали нас японцы...", "За счастье народное
бьются отряды рабочих-бойцов...", К станку ли ты склоняешься, в скалу ли ты
врубаешься - мечта прекрасная, еще неясная, уже зовет тебя вперед..."
     Уж конечно, не о бочке варенья с корзиной печенья пелось в этих
песнях, а о том высоком состоянии души, о том самом освобождении от "похоти
очей, плоти и гордости житейской", правящих "лежащим во зле" миром. От
унизительной рабской суеты, от губительной самости - самоутверждения вне
Бога...
     Ведь от коллективизма до соборности не так уж далеко. Пример - Великая
Отечественная.
     Об очищении, реабилитации падшей больной души народа, постепенно
поднимающей голову к Небу. О ее возвращении в Храм.
     Ибо Христос - Путь, и стоящие на Пути, дающие добрые плоды - уже
неосознанно отдали Ему сердца. Народ, знающий сердцем Тайну, гораздо ближе
к Небу, чем фарисейски исповедующие христианство плохиши и буржуины,
отдавшие сердца Мамоне.
     "И, как один, умрем в борьбе за это..."
     Таким образом, АГу все же пришлось согласиться, что Иоанну можно
считать "верующей пионеркой" и свидетельницей в пользу Иосифа. АГ еще
больше почернел от злости.
     - Оставайся в детстве, Иоанна, - прошипел он ласково ей на ухо, -
"Детство наше золотое все светлее с каждым днем..." До самого Суда
пребудешь здесь - я выхлопочу разрешение. Ни грехов, ни страстей, ни моря
житейского... Ни мерса, ни реанимации, ни дверей дремучих... Оставайся за
первой дверью, я для верности тебя на три поворота ключа запру...
     - У нас только на два замок...
     - А у меня будет на три. Ну, по рукам?
     - А Егорка? - отшатнулась она.
     - Ну какой еще Егорка в твоем детстве? Егорка вообще не родится... Без
тебя вообще больше ничего не будет - тебя нет, значит, ничего нет...
Субъективный идеализм.
     И нету Златова Егора, осталась песенка одна...
     Иоанна трижды, как учил отец Тихон, перекрестилась.
     Во-он! - зашипел в ярости АГ, дохнув серой.
     Иоанну завертело в душном ом смрадном вихре, она обрушилась в черную
бездну и падала в смертной тоске, но вдруг знакомый золотой луч АХа обвился
вокруг нее, как лассо, и выдернул из падения, опустив в весну пятьдесят
пятого прямо на стройплощадку многоквартирного дома для рабочих.










     После информаций и коротких заметок ей поручен впервые настоящий очерк
о комсомольцах-строителях.
     Выпускные экзамены на носу, а она прямо из школы - на строительную
площадку, к своим будущим героям. Заляпанная раствором спецовка, косыночка
до бровей - только прораб знает про отпечатанное на редакционном бланке
задание. Для всех прочих она - подручная Яна. Янка. Янка, пойди, Янка,
принеси! А ей только того и надо - повсюду бегает, приглядывается, изучает
жизнь рабочего класса. Работают они на высоте, к высоте Яна привыкла быстро
- весь городок виден, и дом их, и пруд, и вокзал, и школа. Летают на высоте
облака и птицы, майский воздух пахнет тополями - их едва зазеленевшие ветви
колышутся от ветра совсем рядом. Яна опишет потом и высоту, и тополя с
птичьими гнездами, и ловкие валины движения... Шлеп мастерком раствор,
приладила кирпич, постучала, скребнула лишнее - и снова шлеп, стук, вжик...
И свою усталость опишет, и саднящие руки - там, где драная рукавица, на
большом пальце мозоль от этих кирпичей, и глыбы рыжей глины внизу во дворе,
которые ей напомнят лето 41-го, только что вырытое бомбоубежище, отца.
Который погиб, чтобы они вот так, спустя много лет, строили новый дом и
смотрели с высоты на птиц и облака. Так, или примерно так напишет Яна.
     - Кончаем, обед!
     Нижние, уже отстроенные этажи к их услугам. Любая квартира, любая
комната. На обед у них серый круглый хлеб по двадцать копеек - другого Валя
не признает, творожные сырки и по бутылке молока. А горячее Валя ест утром
и вечером. Щи и жареную с салом картошку. Она приехала из деревни, у них
там так положено - щи из русской печи утром и вечером.
     Хлеб еще теплый, корочка хрустит на зубах. Полбуханки как ни бывало -
ну и аппетит здесь на высоте! Юбка на талии уже не сходится. Валя сидит на
подоконнике у открытого окна и молча степенно ест, собирая на ладонь
хлебные крошки. Яна потом опишет, как Валя сидит вот так у открытого окна в
пока что ничейной, безымянной и безликой квартире и думает, что вот, скоро
оживет, засветится огнями ее дом, и что за люди здесь будут жить, какая у
них будет мебель, заботы, мысли, мечты...
     Разве ж это молоко? - Валя морщится, разглядывая пустую бутылку -
Можно и не мыть. Вот у нас - молоко!
     - Скучаешь?
     - Поди нет!..
     - А чего уехала?
     - Скукотища, вот и уехала. Молодежи совсем не осталось, а после
двадцати пяти - кому я буду нужна?
     В очерк "Валин дом" разговор этот, само собой, не войдет, но вот мужа
внезапно прославившаяся Валя вскоре себе найдет. Правда, пьяницу, не очень
удачного, но в Подмосковье пропишется. А Яна задумает как-нибудь всерьез
заняться вопросом, почему бежит из села молодежь, но так и не дойдут руки.
"Что-то неладно было в Датском королевстве", проблемы ей попадались на
каждом шагу, и она кидалась их разрешать и распутывать со всей горячностью
восемнадцати лет.
     И вот она в кабинете самого Хана - главный редактор попросил Синегину
зайти. Срочно. Яна волнуется - обычно это ничего хорошего не сулит.
     - Заходи, Синегина. Вот, Юра, наша старая большевичка. Садись, Яна.
     У стены на диване нечто, названное "Юрой", крякнуло, зашевелилось, но
Яна смотрела лишь на Хана - центр мироздания на данный момент. Усталое
простоватое лицо, усталый голос - эдакая рабочая лошадка, тянущая все на
себе, вышедший из комсомольского возраста энтузиаст, способный работать по
двадцать четыре часа в сутки. У него стремительные цепкие руки, рука
взлетает, указывая ей на кресло, и тут же, мелькнув над столом, хватает,
как ястреб добычу, телефонную трубку. Яна его уважает и боится.
     - Ханин слушает,
     Разговор идет об организации похорон какого-то Баранова.
     Яна видит на столе у Хана свой вчера сданный "Валин дом". Страница
исчерчена красными карандашными молниями. О Господи! Яна не выдерживает,
хватает, пролистывает. Красные молнии грозно сверкают перед глазами. Яна
кладет рукопись на место. Ей дурно.
     Названному "Юрой", видимо, надоело слушать затянувшийся разговор о
похоронах, он встает с дивана и оказывается невысоким румяным толстячком, к
тому же весьма нахальным. Он тянется пухлой детской лапкой 'к
многострадальной Яниной рукописи. Яна не слишком вежливо отодвигает ее
подальше, но тут Хан заканчивает разговор. Яна убирает от его стола руку, а
толстяк, напротив, снова протягивает и хватает "Дом". Хан не сердится,
машет: - читай, мол.
     - Ну что, Синегина, как выпускные?
     - Пятерки, четверки...
     - А потом? Слыхал, в МГУ на журналистику подаешь, так?
     - Если пройду Андрей Романыч. Конкурс - ужас,!
     - Вот что, Синегина, у нас к тебе предложение. Редакция тебе дает
всякие там характеристики - рекомендации, а ты подаешь на заочный - туда
легче попасть. И берем тебя в штат на должность литсотрудника. Ну как?
     - Андрей Романыч! - Яна, взвизгнув восторженно, подпрыгивает в кресле.
     - Конькова мы уходим, сама знаешь за что, - Хан щелкает себя по горлу,
- а ты человек непьющий, проверенный, почти с годовым стажем. Глядишь,
скоро и очерки научишься писать.
     - Плохо, да?
     - В том-то и дело, что для начала совсем неплохо. Я только убрал
художественные особенности - мы все же газета...
     - Слушай, а чего это ты бабочку вычеркнул? - неожиданно встревает
забытый Юра, - "Трава будто вспыхнула, загорелась, и огненно-рыжая бабочка
вспорхнула над пустырем..." - Образ? Образ. И этот парень новосел, что
собой измеряет комнату, ложится и измеряет... Ха, совсем неплохо. И смешно.
Оставь парня.
     - Ладно, парня оставлю, а остальное ни к чему. У нас все-таки газета.
     - Они тебя тут засушат, детка. Он же ничего не понимает.
     - Я вам не детка и вы сами ничего не понимаете, - оскорбляется Яна. -
Он знает, что можно, а что нельзя.
     Толстяк не обижается. Оба смеются.
     - Что, Широков, получил?
     - А приезд новоселов просто лихо написан! - неуемный Широков
перекатывается по кабинету, терзая Янину рукопись, сдирает скрепку, летят
во все стороны листки. Широков, не замечая, топает прямо по ним. - Два-три
штриха - и образ. И тетка со швейной машинкой, ребята с аквариумом. А
кошка! На новой квартире... Как она двигается... Оставь кошку, балда!
     - Ни за что, - смеется Хан, - Дом еще не сдан в эксплуатацию, а у
Синегиной там уже люди живут и кошки бегают. Хороша точность!
     - Это же героиня мечтает! - кричит Широков, прыгая вокруг стола, -
Меч-та-ет! Грезит, так сказать...
     - Нечего мечтать. Она каменщица, а не Жюль Верн. Вон у нее в
корреспонденции герой уже мечтал, чтоб пенсионерам пенсию повысили, до сих
пор расхлебываем.
     Вот что надо вычеркивать! - все больше распаляется Широков, - вот где
бодяга. - Он вытаскивает ручку и начинает черкать. Яна возмущенно вырывает
листки.
     - Не надо, мы сами! Какое ваше дело?
     - Потому что талант у тебя! - орет побагровев от ярости толстый
Широков, - Тебе расти надо! Та-лант!..
     Он отвешивает ей этот "талант", как оплеуху. И тут между ними
вырастает Хан с телефонным аппаратом и говорит в трубку:
     - Катя, тут Широков буянит с голоду, сваргань нам что-нибудь эдакого.
И чайку. Юра, подержи, я с Синегиной попрощаюсь.
     Он сует толстяку телефон и освободившейся рукой выпроваживает Яну.
Какая у него странная рука! Юркая, холодная и влажная. Рука-рыба.
     - Оставь у Люды заявление. Получишь аттестат - оформим.
     - Спасибо, я прямо не знаю...
     - Ладно, ладно.
     Вылетев из кабинета, Яна едва не задушит в объятиях машинистку Люду, и
Люда тоже придет в восторг, и вся редакция будет радоваться, и сбегают за
водкой, и сделают по нескольку глотков из "чаши дружбы", и станет еще
веселей. Потом вернется с обеда Хан, у него в кабинете начнется летучка, а
Яна будет писать заявление. И тогда Люда поинтересуется: чего это писатель
орал - за дверью было слыхать?
     И выяснится, что этот Юрий Широков - настоящий писатель, что они
дружат с Ханом еще с ИФЛИ - был в Москве такой институт. Часто ездят вместе
на Оку на рыбалку на широковской "Победе", и вообще он известный, Широков,
- Люда сама что-то читала, что-то про войну.
     Короче, "Капитан Гвоздев услышал взрыв".
     Никогда прежде Яна не встречала настоящих писателей, и уже иными
глазами увидит сцену в кабинете.
     - Потому что талант у тебя! Та-лант!..
     То, что казалось нелепой эксцентричной выходкой в устах какого-то там
чудака-толстяка, теперь прозвучит божественным благословением.
     Та-лант...
     Сидя на ручке Людкиного кресла, под стрекот ее машинки и перебранки за
дверьми кабинета, Яна будет вслушиваться в таинственную музыку этого слова.
Оно будет мерцать на пухлой широковской ладошке маняще и враждебно, как
фантастический лунный камень, и ее рука, уже готовая схватить его, как и
все прочие чудеса, подаренные той жизнью, замрет в нерешительности.
     Талант. Это совсем не то, что пробежать быстрей всех, получить приз за
лучшую стенгазету или даже сразу после школы устроиться на работу в
районное "Пламя". Что с ним делать? Что он ей сулит? Почему, например, она
не может рассказать о нем Люде и ребятам тек же эапросто, как об устройстве
на работу?
     Смыслом, счастьем той ее жизни было жить, как все. Быть первой среди
равных. Талантливый - не такой, как все. Он - другой.
     Ей станет не по себе. Под стук машинки она с тревогой будет отыскивать
в себе симптомы таланта, будто узнав вдруг, что больна какой-то редкой
неведомой болезнью.
     Припомнятся долгие зимние ночи, когда Яна-сова сочиняла в темноте
продолжение недочитанных сказок. И как затем стала сочинять свои истории,
длинные и короткие. И как явилась потребность в слушателях, и толпа ребятни
вокруг, и все эти короли, принцессы, ведьмы...
     И попавший в Великое Собачье царство щенок Кузя, и приключения
воздушного змея.
     И "Капитан Гвоздев услышал взрыв". Тоненькая веревочка-строчка над
пугающей бездонной белизной бумажного листа. Белая пропасть и пустота.
     И что даже в этой новой стремительной жизни, заполненной до отказа
самыми разнообразными делами, мечтами и задачами, все новые истории-загадки
не давали спать по ночам Яне-сове, - требуя продолжения, воплощения и
осуществления.
     И запомнившиеся ей почему-либо люди тоже продолжали жить в памяти
своей самостоятельной жизнью. Допекали, терзали, просились на волю.
     Но никаких слушателей, никаких записей. Нет времени. Яна выполняет
свой долг - служит народу, Родине, Правде, а, значит, и Богу. Она дала
клятву, ее совесть спокойна. Вокруг много недостатков, но мы - советские
люди, хозяева, и должны сами все исправлять и строить новую жизнь. Как
велит сердце. А сердце Яны и вправду велело, горело и пело.
     Информации, заметки, фельетоны, репортажи. Конкретные люди, конкретные
события. Писала и школьные сочинения на заданную тему. "Онегин - лишний
человек", "Катерина - луч света в темном царстве".
     Все умеют так писать, может, чуть похуже. Яну хвалят за хороший язык,
за оперативность, лаконичность, за правильный взгляд на мир. За чувство
юмора. Пишется ей легко и весело.
     "Капитан Гвоздев услышал взрыв".
     Беспомощное барахтанье на ниточке-фразе над пропастью чистого листа.
     Гвоздева Яна уничтожила, но эти, другие, оказались похитрее. И парень,
измеряющий своим ростом комнату, и мальчишки с аквариумом, что уставились
друг на друга сквозь волшебную призму подводного мира, и кошка-новосел, и
другие обитатели этого еще не сданного в эксплуатацию дома, вычеркнутые по
этой причине Ханом, сама невычеркнутая Валя - только Яна знает, откуда они.
     Коварные джинны, выпущенные на волю. Как они рвались на бумагу, а
когда Яна, наконец, сдалась, в какой сизифов труд превратили прежде
безмятежную райскую легкость ее порхающего над бумагой перышка!
     Когда-то бесплотные тени, такие изящные, невесомые, они превратились
на бумаге в неуклюжие мертвые глыбы. И требовали плоти и крови. Требовали
воскрешения.
     В муках билась она, оживляя их, два дня. Вздрагивали в агонии
скомканные, умирающие на полу листы. Истерзанные, исчирканные. Когда ей
показалось, что ненавистные жильцы дома, наконец-то, задышали, она их уже
люто ненавидела.
     А Хан умертвил их одним красным росчерком. Надолго ли?
     Талант... В этом слове было одиночество, которому не оставалось места
в стремительном водовороте той ее жизни. Изнурительные сражения один на
один с вырвавшимися на волю джиннами.
     В четыре прыжка Яна слетает по узкой редакционной лестнице с липкими
захватанными перилами, и вот она уже на .улице, непонятно почему носящей
имя Менделеева. Улица ее короткой юности. Началась юность сегодня, много
лет назад, кончится через десять месяцев, как в песенке "На том же месте, в
тот же час". Только Яна еще ничего об этом не знает. Повторение
пройденного. Она вновь и вновь проигрывает "тех Ян", она должна их играть.
Это что - ад? Рай? Чистилище, в которое она не верит? Меняется время,
место, декорация, меняются Иоанны. Но каждая - все же "Я", и каждая -
повторение. Она должна повторять их, себя и повторяться. Повторяться...
     С необычайной точностью и достоверностью она играет их - свои
поступки, чувства, мысли. Наверное, не было в мире гениальней актрисы.
     Или бездарней? Настоящие актрисы вкладывают в каждую роль свою
индивидуальность. Она же может лишь присутствовать. Никакой свободы воли.
Актриса-зритель. Забавный симбиоз.
     Яне неполных восемнадцать. Двухэтажное строение с грязно-зелеными, в
подтеках и трещинах, стенами кажется райским чертогом. Хочется заорать на
весь мир: "Я, Иоанна Синегина, буду работать в "Пламени"!" Щербатая дорожка
ковром - самолетом несет ее мимо вывески "Продмаг", мимо вывески
"Промтовары", мелькают домики в зеленой дымке едва проклюнувшихся листьев,
полыхают гераньки в окнах.
     - Когда из своей Гаваны отплыл я вда-аль...
     Популярная тогда песенка. Серенькое непогожее небо с клочками несущихся
вместе с ней туч. Туда, где скатываются к полю последние домишки, где
свободно гуляет ветер по свежевскопанным огородам, по еще мутному от талых
вод пруду с черным силуэтом ивы и прочерченной вдали кромкой леса.
     Навстречу плывет барышня - Люська под руку со Славкой Киселевым с
Полевой, у которого отец работает в ресторане "Метрополь". Ветер смерчем
взмывает над Славкиным лбом набриолиненный чуб, похрустывает курточка из
искусственной кожи, поскрипывают мокасины на толстенной микропорке. Брюки
дудочкой. Славка Киселев - стиляга. Он танцует "стилем", и все шмотки у
него "стильные". Потом стиляг заменят хиппи и у них будет все "хипповое".
Потом - "прикольное" и "крутое".
     Люська невероятно намазана и невероятно красива. Она в прозрачном
плаще в горошек, тонко перехваченном в талии, и в белых чешских ботиках. В
продмаге за ними драка была. Вокруг головы - огненно-рыжий нимб волос.
     Люська для Яны - стиляга, Яна для Люськи - идейная. Шесть лет,
обмениваясь небрежным кивком, проходили каждая своей дорогой.
     Но сегодня...
     Узкая асфальтовая тропинка несет их навстречу друг другу. - Приветик,
- говорит Люська, - Как жизнь?
     - А меня в "Пламя" берут, - не выдерживает Яна, - в штат.
     - Поздравляю, - рассеянно кивает Люська, кося ласковым своим кошачьим
взглядом на Славку. Хлопья туши трепещут на ресницах. - А мы - в кино. На
"Мост Ватерлоо".
     - Эй, корреспондент, я с тобой дружу, - заигрывает Славка, но Люська
ревниво тащит его прочь.
     - Пока, мы опаздываем.
     Яна летит дальше. По шаткому дощатому тротуару, мимо еще голой клумбы
с сухими стеблями прошлогодних астр, мимо скамьи под березами с судачащими
женщинами, мимо играющей в расшибалочку ребятни.
     Когда они вернулись из эвакуации, эти женщины были в ее нынешнем
возрасте. А их играющие в расшибалочку дети - как тогда Яна.
     Коричневая дверь с ромбами, Дремучие двери... Иоанна замедляет шаги,
пытается сопротивляться, но дверь неотвратимо притягивает, засасывает, как
в черную дыру, за которой - погибель, тьма
     вечная.
     - Лезь по чердачной лестнице, - слышит она неведомо откуда ангельский
голосок АХа и, цепляясь за его золотой лучик-канат, преодолевая гибельное
черное тяготение, добирается до торца дома, где ведет на чердак ржавая
пожарная лестница. Взбирается по ней, дрожа и задыхаясь, отбиваясь от
липнущих к телу хлопьев ледяной тьмы...
     Наконец, ей удается, подтянувшись, добраться до площадки, но тут из
чердачной дверцы просовывается ручища с зеленым, бутылочного стекла,
перстнем, хватает за шиворот и свирепая физиономия вернувшейся с вязального
кружка контролерши Клавы нависает над ней, как гильотина.
     - Я тебе покажу кино на протырочку!
     Яна болтается в ее ручище, как котенок за шкирку. Вокруг - лишь
призрачная рассветная мгла Преддверия и шаткая чердачная площадка.
     Но вдруг на вбитом в вечность гвозде проступила перед ними фотография
отрока с гладко зачесанными на косой пробор волосами, детским полуоткрытым
ртом и по контрасту пронзительно-жестким взглядом куда-то мимо, вдаль, в
одному ему видимую цель.
     Охнув, тетя Клава мгновенно вытянулась стрункой, отпустив Яну, и
восторженно гаркнула, как на параде:
     - Здравия желаю, товарищ Сталин!..
     Не дождавшись ответа, щелкнула ботами "прощай молодость":
     - Служу Советскому Союзу!
     И ретировалась за чердачной дверцей.
     Только вечность и шаткая чердачная площадка.
     Отрок неотрывно смотрел на Яну или сквозь Яну и молчал.
     - Что ты хочешь сказать? - прошептала Иоанна, обращаясь к Сосо, а не к
вождю всех времен и народов. - Быстрей, никто не узнает...
     Тишина. Всем своим существом ощутила она всю трагичность этого
бессильного молчания, запечатанного сургучом вечности. Или
"экзистенционального времени", как сказал бы АХ.
     Он, этот АХ, в белой панамке и темных очках, поманил ее из чердачной
дверцы, и она оказалась в просмотровом зале перед сшитым из простыней
экраном. Только не в проходе меж креслами, куда она бы уже и не
поместилась, а в самом кресле. Даже АГ с холодной вежливостью ей кивнул.
     - Не бойся, он у меня в долгу, - шепнул АХ, - я ему "кодак" дал - у
них в ведомстве перерасход пленки с этой перестройкой - один компромат
идет. Вся вечность "делами" забита...
     - Только пусть соблюдает регламент, - проворчал АГ, - чтоб никакого
дестабилизирующего давления на следствие...
     - Это он про крестное знамение, - пояснил АХ. - Боится, как огня.
     И снова трещит проектор, крутится документальное кино из жизни Иосифа.
     - Свидетельствует немецкий писатель Эмиль Людвиг. Он приводит слова
Иосифа: "Из протеста против издевательского режима и иезуитских методов,
которые имелись в семинарии, я готов был стать и действительно стал
революционером, сторонником марксизма, как действительно революционного
учения".
     "Джугашвили, оказалось, имеет абонементный лист из "Дешевой
библиотеки", книгами из которой он пользуется. Сегодня я конфисковал у него
соч. В.Гюго "Труженики моря", где нашел и названный лист"./Пом.инсп.
С.Мураховский. Инспектор семинарии Иеромонах Гермоген/.
     "Наказать продолжительным карцером - мною был уже предупрежден по
поводу посторонней книги - "93г" В.Гюго".
     Характеристика одного из героев "Девяносто Третьего года" В.Гюго -
бывшего священника Симурдэна, ушедшего в революцию:
     "Он был праведник и сам считал себя непогрешимым. Никто ни разу не
видел, чтобы взор его увлажнили слезы. Вершина добродетели, недоступная и
леденящая. Он был справедлив и страшен в своей справедливости. Для
священника в революции нет середины. Превратности революции могут привлечь
к себе священника лишь из самых низких либо из самых высоких побуждений: он
или гнусен или велик. Симурдэн был велик, но это величие замкнулось в себе,
ютилось в недосягаемых кручах, в негостеприимно мертвенных сферах: величие,
окруженное безднами. Иные горные вершины бывают так зловеще чисты."
     Из приветственной статьи Иосифа, посвященной вождю немецкой социал-
демократии Бебелю:
     "Кто не знает Бебеля, маститого вождя германских рабочих, когда-то
"простого" токаря, а теперь знаменитого политического деятеля, перед
критикой которого , как перед ударами молота, не раз отступали
"коронованные особы", патентованные ученые, слову которого, как слову
пророка, внимает многомиллионный пролетариат Германии?"
     Прежде чем двигаться дальше, напомню, что защита будет отстаивать одну
основную мысль, заявил АХ, - Создание Иосифом АНТИВАМПИРИИ. Для нас важен
Иосиф не как марксист, большевик, русский националист или государственник.
То есть это, конечно, существенно, но не как самоцель, что было бы
идолопоклонством, а как средство построить Антивампирию. Угодное Небу
государство, которое бы помогало Замыслу. Напомню, что по ЗАМЫСЛУ ТВОРЦА:
     1. Человечество - единый организм, в котором в процессе истории зреет
Богочеловечество, Новый Адам, как прекрасная бабочка в коконе, призванная к
жизни в Царстве.
     2. Каждый орган человечества /нация/ или отдельная клетка /личность/
имеет свой собственный Замысел, Предназначение, и в определенное время в
определенном месте вызывается Творцом из небытия, чтобы осуществить эту
Сверхзадачу. Начинающуюся на земле и, в случае успеха, продолжающуюся в
Царствии. Потому и сказано: "Царствие Божие внутри нас".
     3. Чтобы осуществить личную и соборную богочеловеческую Сверхзадачу,
каждый должен получать необходимо -достаточное ото всех и Целого и, в свою
очередь, беззаветно и самоотверженно служить Целому. Результат -
возрастание и здоровье Целого - закон любого живого организма.
     Чтобы сразу отмести ставшие уже банальными обвинения в "муравейнике"
поясняю, что для муравья благо муравейника - самоцель, замкнутая на
конечном земном существовании. Хорошо муравейнику - хорошо муравью. Кстати,
мы даже принцип муравейника нарушаем!
     Для человека, созданного "по Образу и Подобию", успешное
функционирование Целого на земле - лишь средство осуществить Замысел,
лежащий за пределами земного бытия. Результат - умножение "жатвы
Господней". В личном плане - стать всхожим зерном, а не сорняком,
обреченным на сожжение.
     Человечество в результате грехопадения заражено самостью - отпадением
от Бога, самоутверждением за счет Целого и других. Назовем эту
эгоистическую самость ВАМПИРИЗМОМ - стремлением отдельных клеток или
органов богочеловеческого Целого получать излишки за счет жизнеобеспечения
других. Результат - всеобщая вражда, раздрай, зависть, конкуренция. То есть
глобальное нарушение Замысла и заболевание организма.
     Само это заболевание входит в Замысел, дающий каждому свободу
определиться- будешь ли ты пригоден занять предназначенное тебе Творцом
место в едином, спаянном любовью Доме Отца, выздоровеешь ли за свою земную
жизнь или так и останешься вампиром в душе и Царствие отторгнет тебя как
отмершую ткань? Каждый сам волен избрать свою судьбу в вечности, но задача
избравших Небо - противостоять "лежащему во зле" миру. Мы - воины, сеятели,
призванные умножить "жатву Господню".
     ВАМПИРИЯ - больной организм, где одни клетки и органы лопаются от жира
в то время как другие страдают от голода, где разрастаются раковые опухоли,
где пожираются тела и души детей Божиих, "купленных дорогой ценой". Где
лишь "жесткая терапия" - стихийные бедствия, катастрофы и революции -
очищает время от времени, омывает кровью /в том числе, и невинной/
смертельно больное человечество, помогая страданиями и катарсисом отсрочить
неизбежный крах.
     - Я утверждаю, что Иосиф всю жизнь строил АНТИВАМПИРИЮ - царство, где
жирным и хищным не будет житья.
     - То есть уравниловку? - фыркнул АГ.
     - Опять подмена. Никакой уравниловки, ибо композитору нужен рояль,
плотнику - топор, а ученому - лаборатория и поездки на симпозиумы. Голова
не равна рукам или печени, но нигде в Законе не сказано, что Голова должна
жить за их счет, тем более, если она плохо работает. Данные Небом таланты
как дары на осуществление Замысла, включая и социальное положение, являются
лишь средствами служить Замыслу, но отнюдь не мешать это делать другим,
или, хуже того, пожирать этих "других". Их время, таланты, здоровье, жизнь
и душу. Отнимать у Бога детей Его - что может быть ужаснее?
     Добавлю, что Иосиф был далеко не одинок в своей ненависти к Вампирии.
Множество примеров уже приводил, хочется приобщить к Делу еще и такое:
     "Не ужасно ли, и не обидно ли было думать, что Моисей восседал на
Синае, что эллины строили себе изящные Акрополи, римляне вели пунические
войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме
переходил Гранин и бился под Арабеллами, что апостолы проповедовали,
мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на
турнирах для того только, чтобы французский, немецкий или русский буржуа в
безобразной комичной своей одежде благодушествовал бы "индивидуально" и
"коллективно" на развалинах всего этого прошлого величия?.. Стыдно было бы
человечеству, чтобы этот подлый идеал всеобщей пользы, мелочного труда и
позорной прозы восторжествовал бы навек".
     Свидетель Константин Леонтьев еще не напомнил о главном - распятии
Христа!
     Свидетель Лев Толстой:
     "Каким образом случилось, что большинство образованных людей нашего
времени, не работая, спокойно поглощает труды других людей, необходимые для
жизни, и считает такую жизнь самою естественною и разумною?..
     Мы живем так, как будто нет никакой связи между умирающей прачкой, 14-
летней проституткой, измученными деланьем папирос женщинами, напряженной,
непосильной, без достаточной пищи работой старух и детей вокруг нас; мы
живем - наслаждаемся, роскошествуем, как будто нет связи между этим и нашей
жизнью; мы не хотим видеть того, что не будь нашей праздной, роскошной и
развратной жизни, не будет и этого непосильного труда, а не будь
непосильного труда, не будет нашей жизни... Нам кажется, что страдания сами
по себе, а наша жизнь сама по себе, и что мы, живя, как мы живем, невинны и
чисты, как голуби."
     Церковь отлучила Толстого не за его социальную проповедь. Но и на
поставленные свидетелем вопросы не отвечала - разве что "Спасайся сам"...
Но Иосиф, как мы помним, был "Кобой", непримиримым защитником слабых там,
где никто иной не мог их защитить. "Спасайся сам" - не для него.
     Да и библейские пророки предвещали, что гнев Божий сойдет именно на
верха: Дом царя, потом самый близкий к нему дом людей, облеченный славой и
честью, а третий вслед за ними, более получающий от Бога преимуществ, дом
божественных священнослужителей. Обличаются прежде всего "князья" - лица,
обладающие административной или судебной властью, государственные
сановники, вельможи, злоупотребляющие своим положением.
     Бл.Иероним: "Будем читать рассказы Иосифа /Флавия/, и там найдем
описание того, что даже из помойных ям, пещер, звериных берлог и могильных
углублений извлекали князей, царей и людей знатных и жрецов, которые под
влиянием страха смерти скрывались в этих местах."
     Слова пророка: "и накажу тех, которые сидят на дрожжах своих и говорят
в сердце своем: "Не делает Господь ни добра, ни зла" и обратятся богатства
их в добычу и домы их - в запустение." /Соф.1,12/ блаж. Феодорит толкует,
что здесь Бог осуждает тех, кто: "утверждает, что Бог всяческих не
благотворит и не наказывает" /что все случайно/.
     И по блаж. Иерониму, посещены будут гневом Божиим: "те, которые,
отстраняя промысел, говорили, что Бог не есть виновник ни добра людям
добрым, ни зла - злым, а все управляется волей счастия и косится
неопределенной случайностью" . Такие мысли и убеждения граничили с
неверием, были практическим отрицанием бытия Божия.
     То есть Иосиф, уходя в революцию видел себя бичом Божиим: "и бич в руке
его - Мое негодование! /Ис.10,5/
     Свидетель С.Франк: "Русское религиозное сознание постепенно уходило от
жизни и из жизни, училось и учило терпеть и страдать, а не бороться и
творить жизнь; все лучшие силы русского духа стали уходить на страдание и
страдательность, на пассивность и бездейственную мечтательность. Русский
религиозный дух уже давно перестал укреплять народ в его будничной трудовой
жизни, пропитывать нравственными силами земные экономические и правовые его
отношения. И потому здоровый в основе реалистический инстинкт народа
оторвался от духовного корня жизни и стал находить удовлетворение в неверии,
в чисто отрицательной освобожденности, т.е. в разнузданности мысли и
чувства".
     Свидетель Александр Блок: "Я слишком образован, чтобы не понимать, что
так дальше продолжаться не может и что буржуазия будет уничтожена. Но если
осуществится социализм, нам останется только умереть; пока мы не имеем
понятия о деньгах, мы все обеспечены и совершенно не приспособлены к тому,
чтобы добывать что-нибудь трудолюбием. Все мы - наркоманы, опиисты; женщины
наши - нимфоманки. Нас - меньшинство, но мы пока распоряжаемся среди
молодежи: мы высмеиваем тех, кто интересуется социализмом, работой,
революцией. Мы живем только стихами... Ведь мы - пустые, совершенно пустые".
     "Горе тем, кто думает найти в революции исполнение только своих
мечтаний, как бы высоки и благородны они ни были. Революция, как грозовой
вихрь, как снежный буран, всегда несет новое и неожиданное; она жестоко
обманывает многих; она легко калечит в своем водовороте достойного; она
часто выносит на сушу невредимыми недостойных; но это ее частности, это не
меняет ни общего направления потока, ни того грозного и оглушительного
гула, который издает поток. Гул этот все равно всегда о великом".
     "Гул этот все равно всегда о великом"...
     Вот какую революцию ушел делать юный Иосиф. По велению своего Бога.

     КРАТКАЯ БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1895 -1898 годы - участие в марксистских кружках, а затем и
руководство ими.
     1900 г. - маевки и руководство забастовками в Тифлисе.
     1901 - обыск в физической обсерватории, где он работал, и переход на
нелегальное положение.
     Руководство первомайской демонстрацией, выход первого номера
нелегальной газеты "Брдзола" с его программной статьей, избран в состав 1
Тифлисского комитета РСДРП и направлен в Батум для революционной работы.
Под видом встречи Нового Года - нелегальная конференция социал-
демократических кружков.
     1902 - организация в Батуми нелегальной типографии. Листовки,
прокламации, руководство манифестациями и политическими демонстрациями.
Арест.
     1903 - создан Кавказский Союз РСДРП, в состав которого заочно избран
находящийся в тюрьме Иосиф. Направлен по этапу в Восточную Сибирь.
     1904 - побег из ссылки. Руководит Кавказским комитетом РСДРП, пишет
программный документ "Кредо", создает в Баку большевистский Комитет и
распускает меньшевистский. Борьба против меньшевиков, анархистов и
федералистов, пишет программные письма большевикам-грузинам за границей,
руководит cтачкой бакинских рабочих.
     1905 - брошюра "Коротко о партийных разногласиях", выступления против
анархистов и эсеров, листовки в связи с Октябрьской Всероссийской стачкой,
руководство 4-й большевистской конференцией Кавказского Союза РСДРП,
участие в работе 1 Всероссийской конференции большевиков в Таммерфорсе,
знакомство с Лениным.
     1906 - избран делегатом 4 съезда РСДРП в Стокгольме, руководит
газетой "Новая жизнь" /серия статей "Анархизм или социализм?"/, руководство
работой Тифлисских профсоюзов, выпускает газету "Новое время" со статьей
"Классовая борьба", газету "Светоч". Пишет предисловие к брошюре Каутского.
Статья "Избирательная борьба в Петербурге и меньшевики". Выпускает газету
"Время", участвует в работе 5 Лондонского съезда РСДРП.
     - Ты забыл про личную жизнь...
     Одноклассник по семинарии обвенчал тайно Като и Иосифа в церкви св.
Давида.
     - Почему тайно?
     - Иосиф все еще был на нелегальном положении.
     Свидетель Иремашвили: "Это истинно грузинская женщина... всей душой
заботилась о судьбе своего мужа. Проводя неисчислимые ночи в горячих
молитвах, ждала своего Сосо, когда он участвовал в тайных собраниях. Она
молилась о том, чтобы Коба отвернулся от своих богопротивных идей ради
мирной семейной жизни в труде и довольстве".
     - Он что, при этом присутствовал, этот твой свидетель? - фыркнул АГ, -
Не верю, как говорил Станиславский.
     - Политический противник Иосифа. И еще один противник, Лев Троцкий,
свидетельствует:
     "Не без изумления мы узнаем из этих строк, что у Кобы, который сам
уже в 13 лет отвернулся от религии, была наивно и глубоко верующая жена...
Он удовлетворялся покорной и преданной женщиной. По взглядам он был
марксистом; по чувствам и духовным потребностям - сыном осетина Бесо из
Диди-Лило."
     Жена Иосифа умерла от тифа в 1907 году, оставив ему маленького сына.
Бывший друг Иремашвили пришел выразить свои соболезнования:
     "Он был очень опечален и встретил меня как некогда, по-дружески.
Бледное лицо отражало душевное страдание, которое причинила смерть верной
жизненной подруги этому столь черствому человеку. Его душевное
потрясение... должно было быть очень сильным и длительным, так как он не
способен был более скрывать его перед людьми".
     "Умершую похоронили по всем правилам православного ритуала. На этом
настаивали родственники жены, и Коба не сопротивлялся".
     "Цель своей жизни он видел в низвержении сильных мира сего. Ненависть
к ним была неизмеримо активнее в его душе, чем симпатия к угнетенным.
Тюрьма, ссылка, жертвы, лишения не страшили его. Он умел смотреть опасности
в глаза."/Лев Троцкий/
     "Год революции открылся расстрелом петербургских рабочих, шедших с
петицией к царю. Написанное Кобой воззвание по поводу событий 9 января
увенчивается призывом: "Протянем друг другу руки и сплотимся вокруг
партийных комитетов. Мы не должны забывать ни на минуту, что только
партийные комитеты могут достойным образом руководить нами, только они
осветят нам путь в обетованную землю..." /Лев Троцкий/


     * * *


     Свет погас. Яна бежит к себе на второй этаж, барабанит в дверь. Мама
только что вернулась с работы и, не успев переодеться, побыстрей готовит
ужин. В правой руке у нее - нож, в левой - картофелина.
     Мама уже прогнала отчима и не ждет больше с войны или из Австралии
Аркадия Синегина, и никаких аспирантур и диссертаций - теперь все ее мечты,
страсти и надежды связаны с дочерью Аркадия Синегина. Умницей,
общественницей, гордостью школы.
     Она видит по лицу Яны - что-то случилось, спешит за ней в комнату,
постукивая шлепанцами, заискивающе ловит ее взгляд. Сорокалетняя мама, уже
слегка расплывшаяся, с резкой морщиной на щеке и легкими, едва
прочерченными - на лбу и переносице, но по-прежнему с голодно-лихорадочным
блеском глаз. Сейчас, сейчас свершится чудо, которого она ждала всю жизнь.
Да говори же, Яна!
     - Меня берут в "Пламя". В штат!
     Мама всплескивает руками, и они, горячие, сильные, смыкаются у Яны за
спиной. В одной - нож, в другой - недочищенная картофелина.
     И тогда... Яна вдруг понимает, что ей это можно сказать. Только ей.
     - Знаешь такого Юрия Широкова? Писателя?
     - Ну? - вся напрягается мама.
     - Он сказал, что у меня талант.
     Она отталкивает Яну, идет к столу. Выпускает, наконец, из пальцев нож
и картофелину, медленно вытирает о фартук руки. А когда оборачивается, Яна
впервые видит в ее глазах покой. Это - покой свершения. Отплодоносивший,
готовый к зиме сад.
     Свершилось, - говорят ее глаза, - Я верила. Я всегда знала.


     * * *


     Сентябрь пятьдесят пятого. Моховая 8, университетский дворик. К обеду
должны вывесить списки принятых на журналистику заочников. У Яны как раз
проходной балл - четыре пятерки и тройка по географии. Озверелый географ
валил всех девчонок, спрашивал, сколько шлюзов на Беломорканале, и, тыкая
указкой в немую карту интересовался, что там такое.
     - Географическая точка, - ответила Яна.
     - Какая именно?
     - Имеющая большое географическое значение, - ей уже нечего было
терять.
     - Тройка исключительно за остроумие, - хмыкнул географ. - Будущий
журналист должен знать свою страну.
     А теперь вот психуй, потому что прошел слух, что часть отсеянных
"блатных" очников претендуют на их места, а пострадают, конечно, в первую
очередь девчонки.
     Яна томится на скамье под мягким осенним солнышком, томится, что ее
отсеют, а это будет невиданный позор, томится от голода, потому что
болтается здесь в ожидании уже несколько часов. И еще томится просто от
безделья, потому что в той ее насыщенной, рассчитанной по минутам жизни не
было места праздности.
     Справа девчонки с филфака пока еще тайком дымя сигаретами, повторяют
французские глаголы. Слева на соседней скамье - ребята из первого МЕДа
зубрят анатомию - у них здесь рядом бывают занятия. Все при деле. Ох, до
чего тошно!
     Румяный крепыш в белом халате и шапочке орет громче всех, поглядывает
в ее сторону, будто на ней изучает все эти кости с мудреными латинскими
названиями.
     Нет, надо все же поесть!
     Студенческая столовая. Рубленый шницель с пюре, винегрет, стакан чая и
румяный пончик с повидлом - царский обед за сорок пять копеек. Ох, этот
аппетит молодости! Она, как вожделенные лакомства, проглатывает и шницель -
смесь рубленых жил с моченым хлебом, и пересоленный винегрет, и пончик -
пончик действительно вкусный, корочка хрустит на зубах. Хотела взять три
штуки, но достался последний.
     - Разрешите?
     Этот медик. Друзья сидят неподалеку, посмеиваются, подмигивают. Сейчас
начнет подкатываться. Но он смотрит так невинно и поднос весит с тонну.
Одних пончиков полная тарелка. А ведь в очереди стоял сзади нее!
     - Из другого зала, - он перехватывает ее взгляд. - Туда только
привезли, горячие. Угощайтесь. Я видел, вам не досталось.
     Противостоять соблазну нет сил. Яна хватает сразу два. Медик быстро
расставляет тарелки - сильные тяжелые руки и ловкость фокусника.
     - Спасибо.
     Корочка хрустит на зубах, горячее повидло обжигает язык.
     - Роман - он протягивает руку.
     - Иоанна, - отвечает она с набитым ртом.
     - Ого! Это что, в честь Грозного?
     - Не, Орлеанской девы.
     - Значит, Жанна, - он пожимает ее липкие сладкие пальцы, будто они из
китайского фарфора.
     Через пять минут он выуживает у нее всю биографию вплоть до волнений
по поводу злополучного списка.
     - Тебя примут! - заявляет он, фанатично сверкая глазами. - Только пока
не вывесят списки, ты не должна от меня отходить. Я передам тебе свое
везенье. Я везучий.
     Одним глотком проглотив стакан компота, он тащит ее за собой.
     - Вот, знакомьтесь, это Жанна. В честь той самой, в доспехах. Она
пойдет с нами на лекцию.
     - Так сейчас же анатомичка! Роман хватается за голову.
     - Мне туда нельзя?
     - Трупы там, - жуя на ходу яблоко, бросает один из медиков, - бывшие
люди.
     В анатомичку она все же за ними увяжется. Вобьет в голову, что Роман
действительно послан ей провидением и отходить от него эти два часа нельзя.
А непредвиденное препятствие - страшная анатомичка, еще больше укрепит это
суеверие, явится чем-то вроде обязательного жестокого испытания на пути к
заветной высокой цели.
     Может потому, что она внутренне подготовилась к ужасному.
Единственное, чего она не сможет перенести, - это тошнотворный запах.
Облаченная, как все, в белый халат и шапочку, она будет стоять у стены,
прижав к носу облитый одеколоном платок, и смотреть, как Роман, уже забыв о
ней, деловито орудует над "этим".
     - Тело, - убеждала она себя, - просто оболочка, шкура. А душа
бессмертна, она не здесь. Это не люди. Куклы, экспонаты, учебные пособия...
     Наверное, все бы так и сошло благополучно, если б не вошел вдруг в
анатомичку смурной дядька и, коршуном оглядев всех, принюхался и шагнул к
Яне.
     - Это что еще за парфюмерия? Позорище - будущий врач! Как же больных
будем лечить? Перитониты, гнойные язвы, гангрены? Тоже с платочком, а? Из
какой группы?
     - Из нашей, - сказал Роман, - она у нас слабонервная.
     - Слабонервным в медицине делать нечего, - сказал Смурной, - пошли,
поможешь.
     Роман с ребятами так и замерли. Яна знала, что им влетит, если
откроется, что в анатомичке посторонние, и пошла. И потом совсем не
боялась, когда, как во сне, спустилась вслед за Смурным в ледяной подвал,
когда тащила с ним вместе на носилках голую замороженную куклу с чернильным
номером на ноге, убеждая себя, что это так, в самом деле кукла, пособие,
муляж, когда поймала уже в анатомичке отчаянный Романов взгляд и даже
подмигнула: Вот, мол, какая я лихая! Когда кукла с деревянным стуком
перевернулась с носилок на свободный стол и Смурной, ущипнув ее за бедро,
сказал: "Вот и все дела". И вышел.
     Иоанна стояла и удивлялась, что совсем, совсем ничего не чувствует.
     Желтовосковая рука торчала как бы в приветствии. На ней было
вытатуировано: "Сочи, 1951".
     Видимо, это "Сочи" ее и доконало. Она начала хохотать и хохотала до
тех пор, пока Роман не вытащил ее в коридор и не начал трясти за плечи, а
потом, когда не помогло, отвесил несколько профессиональных пощечин и
сообщил, что до института работал на скорой и знает, как утихомиривать
истерику.
     Оплеухи, действительно, подействовали. Яна перестала хохотать и
разревелась. Он вытирал ей нос злополучным платком и извинялся, что так
получилось. Потом они побежали смотреть списки, и Яна с восторгом и визгом
повисла у него на шее, потому что прошла. И сказала, что "прошла через
трупы"...
     Начиненная, как праздничный пирог новостью о своем поступлении, она
едет домой на электричке. В зиму пятьдесят пятого.
     Еще предстоит, много лет тому назад, чудесная осень. Почти в каждом
номере "Пламени" - материалы Синегиной. То лирически-теплые, то хлесткие,
"гневно-непримиримые", как записали ей в характеристику. Хан не мог
нарадоваться на новую сотрудницу, хоть и сражался по-прежнему с ее
"джиннами", разил их беспощадно своими красными молниями.
     - Пойми, у нас газета! Верность идее, точность, лаконичность,
принципиальность - вот наше оружие. А все эти красоты - шелуха. Ты пока
жизнь изучай, газета - лучшая школа. А талант не пропадет, придет время -
будешь и в журнал Широкову писать.
     Яна не протестует. А джинны? Черканные-перечерканные, выдранные,
вырезанные, затертые ластиком, выброшенные в корзину, они будут
возвращаться к Яне как ни в чем не бывало, и будут допекать, пока в один
прекрасный вечер, отложив очередной репортаж, она не сдастся.
     В муках оживлять их, как рабочий сцены, таскать и переставлять с места
на место декорации, освобождая для них подходящее жизненное пространство,
зажигать то солнце, то луну и звезды, создавать, творить для них то снег,
то дождь, то море, то горы... 3накомить друг с другом, мирить и ссорить и -
самое мучительное - учить говорить по-человечески.
     Страдать от их уродства, несовершенства и в то же время исступленно
любить. Быть беременной ими, рожать и потом любить, как мать золотушное
хилое свое дитя.
     Она стыдится этой своей страсти, скрывает ее даже от матери, которая
неслышной тенью скользит по комнате, стараясь не дышать, подкладывает в
печь поленья, подсовывает дочери то тарелку оладушков, то чай с лимоном и,
сама став совой, тоже не спит ночами, с тревогой и обожанием наблюдая со
своего диванчика за творческими муками дочери Аркадия Синегина.
     В книжном ящике отцовского письменного стола - единственном,
запирающемся на ключ, будет расти стопка исписанных листков. Зарисовки,
коротенькие рассказы и "нечто" без названия, конца и начала - просто
сценки, портреты, диалоги. Здесь живут ее джинны. Человек, профессия
которого - рисовать страшные плакаты типа "Не ходи по путям!" и "Не прыгай
с платформы!", "Сэкономишь минуту - потеряешь жизнь!". Мальчик, которому не
ладящие меж собой взрослые рассказывают про свои обиды, и каждый прав.
Начальница, которая любит плавать, но не ходит в бассейн, ибо раздеваться
перед сотрудницами ей мешает субординация. Муж, от которого ушла "жена с
собакой". И еще много других, вычеркнутых Ханом и вновь воскрешенных ею в
свободное от работы время.
     Не смерть вождя, не развенчание его, а предательство и двуличие
сатрапов, поносящих своего мертвого бога, оставили след в ее душе. Ее дело
- служить Истине, не правде, а
     Истине - она уже понимала разницу, ибо правда жестока, низка,
некрасива и бескрыла. А Истина указывает путь, дает крылья, это - свет,
который необходим людям, это - путь и надежда. Надо "сеять разумное,
доброе, вечное", пропалывать, ухаживать за всходами, удобрять и поливать -
вот ее долг перед людьми, Родиной и Небом.
     И перед сном она по-прежнему будет молиться Богу о живых и мертвых -
Аркадии и Иосифе.


     * * *


     - Там к тебе то ли Эдик, то ли Гарик, - говорит Хан, - Павлин
Павлиныч.
     "Павлин" у него - синоним стиляги, Павлин Павлиныч - превосходная
степень. Месяц назад трое "Павлинов" нахулиганили в кинотеатре - опять,
наверное, из-за этого фельетона... Били морду - не били морду...
     - Да пошлите вы их, Андрей Романович...
     - Между прочим, "они" оказались режиссером из Москвы и прокурили весь
кабинет какой-то дрянью. Иди, иди.
     Яна идет вслед за Ханом к его кабинету. Сейчас она увидит Дениса...
Внезапно свет меркнет.






     "Нет единой и неделимой России... Перед нами открылась величественная
картина борьбы между двумя Россиями, Россией буржуазной и Россией
пролетарской. На арену борьбы выступили две большие армии: армия
пролетариев и армия буржуа, и борьба между этими двумя армиями охватила всю
нашу общественную жизнь." - Из статьи Иосифа.
     "Либо буржуазия с ее капитализмом, либо пролетариат с его
социализмом." /"Анархизм или социализм?"/
     "Теперь нас интересует то, как из отдельных идей вырабатывается
система идей /теория социализма/, как отдельные идеи и идейки связываются в
одну стройную систему - теорию социализма, и кем вырабатываются и
связываются. Масса дает своим руководителям программу и обоснование
программы или руководители - массе?" /из письма Иосифа/.

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1907 г. Издание газет "Бакинский пролетарий" и "Гудок", борьба на их
страницах с меньшевиками и эсэрами, Кампания по выборам в 4 Госдуму. Избран
членом Бакинского Комитета РСДРП.
     1908 г. - арест. В тюрьме - статьи, руководство вышеназванными
газетами. Ссылка в Вологодскую губернию на два года. Сольвычегодск. Едва не
умер от тифа. Побег.
     Продолжает революционную работу в Баку и Тифлисе, созыв Тифлисской
партконференции. Издание газеты "Тифлисский пролетарий". Пишет "Письма с
Кавказа".
     "...пролетарская партия - это не философская школа и не религиозная
секта, а партия борьбы, которая руководит борющимся пролетариатом".
     "Боевая группа руководителей должна быть по количеству своих членов
гораздо меньше класса пролетариев, по своей сознательности и опыту стоять
выше его и представлять собой сплоченную организацию". /"Класс пролетариев
и партия пролетариев"/
     "До сегодняшнего дня наша партия была похожа на гостеприимную
патриархальную семью, которая готова принять всех сочувствующих. Но после
того, как наша партия превратилась в централизованную организацию, она
сбросила с себя патриархальный облик и полностью уподобилась крепости,
двери которой открываются лишь для достойных".
     Еще в одном месте Иосиф говорит, что членство в партии - "святая
святых", - комментировал АХ, - в другом - назвал ее "своего рода орденом
меченосцев внутри государства Советского".
     1910г. - уполномоченный ЦК Партии /агент ЦК/. Резолюция о переносе
центра руководства партийной работой в Россию. Арест, выслан по этапу в
Сольвычегодск. Письмо в ЦК "Из Сольвычегодской ссылки".
     "Закованная в цепях лежала страна у ног ее поработителей. Ленские
выстрелы разбили лед молчания, и - тронулась река народного движения.
Тронулась!.. Все, что было злого и пагубного в современном режиме, все, чем
болела многострадальная Россия - все это собралось в одном факте, в
событиях на Лене". /Статья Иосифа в газете "Звезда" по поводу Ленского
расстрела./
     "Мы, коммунисты - люди особого склада. Мы скроены из особого
материала. Мы - те, которые составляют армию великого пролетарского
стратега, армию товарища Ленина... Не всякому дано быть членом такой
партии. Не всякому дано выдержать невзгоды и бури, связанные с членством в
такой партии. Сыны рабочего класса, сыны нужды и борьбы, сыны неимоверных
лишений и героических усилий - вот кто, прежде всего, должны быть членами
такой партии".
     1911г. - Иосиф нелегально выезжает из Вологодской губернии в
Петербург, где устанавливает связи с петербургской парторганизацией.
     Снова арест и высылка в Вологду...
     Допотопная телеграфная лента, на которой проступал текст, белым
серпантином сползала с экрана, по дощатому полу в вечность.
     ... 1912 г. На 6-й Пражской конференции заочно избран членом ЦК. Побег
из ссылки. Революционная работа в Баку и Тифлисе. Выполнение решений
Пражской конференции. Петербург - "Звезда" и первый номер "Правды" со
статьей "Наши цели". Арест...


     * * *


     "Освещать путь русского рабочего движения светом международной социал-
демократии, сеять правду среди рабочих о друзьях и врагах рабочего класса,
стоять на страже интересов рабочего дела - вот какие цели будет
преследовать "Правда" /"Наши цели"/.
     "Кавказские большевики примазывались к разного рода удалым
предприятиям экспроприаторского рода; это известно т.Сталину, который в
свое время был исключен из партийной организации за прикосновенность к
экспроприации". /Свидетель Мартов/
     Из беседы с Э.Людвигом:
     - В вашей биографии имеются моменты, так сказать, "разбойных"
выступлений. Интересовались ли Вы личностью Степана Разина? Каково Ваше
отношение к нему как "идейному разбойнику"?
     - Мы, большевики, всегда интересовались такими историческими
личностями, как Болотников, Разин, Пугачев и др.
     "В статье "Как понимает социал-демократия национальный вопрос"
Джугашвили, указав на то, что социал-демократическая партия назвала себя
российской, а не русской, пояснил, что этим она хотела продемонстрировать
собственное стремление собрать под своим знаменем не только русских
пролетариев, но и пролетариев всех национальностей России и что,
следовательно, она примет все меры для уничтожения воздвигнутых между ними
национальных перегородок". /Свидетель Р.Такер/
     "Из Курейки он прислал законченную рукопись своего труда по
национальному вопросу. Он просил переслать эту рукопись за границу, Ленину,
который ждал эту работу." /А.Аллилуева/


     * * *


     Побег из ссылки. Петербург. Руководство кампанией по выбору в 4
Госдуму, борьба с меньшевиками-ликвидаторами. Редактирует "Правду",
печатает свои статьи, в том числе "Наказ петербургских рабочих" для В.
Ленина.
     Нелегально приезжает к Ленину в Краков, участвует в заседании ЦК
РСДРП.
     При возвращении в Петербург руководит работой социал-демократической
фракции 4 Госдумы. Пишет работу "Национальный вопрос и социал-демократы",
Прокламация "Годовщина Ленской бойни". Арест.
     1913г. Выслан по этапу в Туруханский край. Переписка с Лениным,
критика оборонческой линии Плеханова. Участие в деятельности политических
ссыльных.
     1917, март - возвращение в Петроград.


     СЛОВО АХа В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     Святая Русь...
     Конечно, народ свят не был. Мрачная дикость средневековых казней
сменилась атеистическим распутным беснованием пришедшего с Запада
Ренессанса. Русь прошла опричнину, бироновщину. И Медных всадников, и
Николаев Кровавых. Но Русь была и оставалась неустроенной, не укорененной.
Грешащей, поклоняющейся разнообразным идолам, жестокой, но мучающейся
грехом своим. Никогда не умеющей упиваться грехом, накопительством,
властью. Русь все время чего-то искала и не могла успокоиться, интуитивно
чувствуя неправду "лежащего во зле" мира.
     - "Она в семье своей родной казалась девочкой чужой..." - процитировал
АГ, - "А ведь для чего-то я родился", "Ты выпускаешь меня из подвала...",
"А он, мятежный просит бури" - ты об этом?
     - Я о том, что бывают люди-иноки, а бывают страны-иноки. Как сказал
поэт:

     Его души незримый мир
     Престолов выше и порфир.
     Он не изменит, не обманет;
     Все, что других влечет и манит:
     Богатство, сила, слава, честь -
     Все в мире том в избытке есть;
     А все сокровища природы... -
     То все одно лишь отраженье,
     Лишь тень таинственных красот,
     Которых вечное виденье
     В душе избранника живет!
     О верь, ничем тот не подкупен,
     Кому сей чудный мир доступен,
     Кому Господь дозволил взгляд
     В то сокровенное горнило,
     Где первообразы кипят,
     Трепещут творческие силы!

     - Да, я об этой самой "варварской" стране, где "все воруют" и в
которой "порядка нет". Слишком высоко поднята смысловая планка, а "Кому
больше дано, с того больше спросится". Вот народ и бесится, когда сходит с
пути, не соответствует своему предназначению...

     "Пусть сильнее грянет буря!"
     Ты проснешься ль, исполненный сил?
     Иль, судеб повинуясь закону,
     Все, что мог, ты уже совершил. -
     Создал песню, подобную стону,
     И духовно навеки почил?..

     Русская революция была лишь внешне и отчасти "социалистической". Она
была духовной, хоть внешне "безбожной", даже "богоборческой". Расхожая
точка зрения объявляет ее "бунтом против Божьего порядка", в связи с этим и
Ивана Карамазова поминают с его "слезинкой младенца" и так далее.
     Но уж ты-то, Негатив, прекрасно знаешь, кто сейчас на земле хозяин,
кто "правит бал"... А Божий порядок - это то, о чем мы просим в молитве:
"Да будет Воля Твоя на земле как на Небе". То есть "сойди к нам, Господи,
избавь от лукавого..." От всего, чему ужасались в России Радищев, Пушкин,
Лермонтов, Гоголь, Толстой, Достоевский, не говоря уж о разночинцах - все ,
у кого жива была еще совесть в душе, то есть жив Бог...
     "Обличи оковы неправды, рабов отпусти на свободу - вот угодный Мне
пост", - говорит Господь. Праздный, распутный, недостойный образ жизни
одних, темнота и рабский труд других. Невозможность исполнить Замысел,
предназначение свое... Отмена крепостничества - прекрасно! Но тут же все
эти Штольцы бескрылые, Лопахины, самодурствующее купечество... Петербург
Достоевского, "высший свет" Толстого, теплохладное духовенство, во многом
превратившееся в "опиум для жирных", перефразируя Маркса.
     - Поясни, не понял...
     - Все ты прекрасно понял, сын тьмы. Уговаривали богатеньких пожалеть
бедненьких!.. А жалеть-то как раз надо богатых. Которые пируют, подобно
Евангельскому богачу, в то время как где-то рядом страдают их братья, нищие
Лазари. Только за это, как ты помнишь, богач был низвергнут в ад, хотя,
наверное, убийцей не был. Ан нет, был он убийцей. И не Лазаря, как ты
подумал, а прежде всего самого себя, дерзнувшего нарушить Замысел. А
духовенство убаюкивало таких...
     Не может быть угодным Богу порядок, ежечасно порождающий соблазны
зависти, вражды, похоти, розни, бунта. Ни хищники, ни распутники не войдут
в Царствие - разве их не жаль? Особенно жаль "вампиров поневоле", пленников
своего социального положения, неправедного порядка, из которого порой было
просто невозможно вырваться - вспомним хотя бы Льва Толстого.
     В таком государстве все - пленники друг друга и твоего хозяина,
Негатив. Оно - Вампирия, несмотря на фарисейское облачение, оно поделено на
"мы" и "они". Оно - зло и грязь, где всего страшнее - быть облеченным
неправедной властью:
     "Князья твои законопреступники и сообщники воров, все они любят
подарки и гонятся за мздою; не защищают сирот, и дело вдовы не доходит до
них". /Ис.1,23/
     В том, что безбожники видят только "злого бога", виноваты прежде всего
те, кто пользуется именем Божиим для низких и корыстных земных целей, для
поддержания Вампирии.
     "Молчанием предается Бог". Соборная совесть лучшей части российского
общества вошла в непримиримое противоречие с молчаливым невниманием
православного духовенства к судьбе и боли простого народа, к назревшим
духовно-нравственным проблемам страны.
     Исполнилось уже приведенное выше пророчество:
     "И сказал: вот какие будут права царя, который будет царствовать над
вами: сыновей ваших он возьмет, и приставит к колесницам своим, и сделает
всадниками своими, и будут они бегать пред колесницами его; И дочерей ваших
возьмет, чтоб они составляли масти, варили кушанье и пекли хлебы. И поля
ваши и виноградные и масличные сады ваши лучшие возьмет и отдаст слугам
своим. От мелкого скота вашего возьмет десятую часть; и сами вы будете ему
рабами. И восстенаете тогда от царя вашего, которого вы избрали себе; и не
будет Господь отвечать вам тогда". /1 Цар.8,11,13,14,17,18/
     - Ты уже это цитировал ...
     - Извини, очень уж актуально и для текущего момента в России, и для
монархистов всех сортов под лозунгом: "Царь - удерживающий".
     Он удерживающий, когда он удерживает. Когда он пастырь, а не волк в
окружении волчих, волчат и стаи.
     Кстати, в свое время Иосиф не утвердил михалковскую строчку в Гимне
Советского Союза: "Нас вырастил Сталин - избранник народа". Помня,
наверное: "И восстенаете тогда от царя вашего, которого вы ИЗБРАЛИ себе".
     И написал своей рукой: "Нас вырастил Сталин на верность народу, на
труд и на подвиги вас вдохновил..."
     "Мы" - это народ. Иосиф вырастил, воспитал свой народ на верность
народу, то есть на служение друг другу и Целому в соответствии с Замыслом -
таков смысл утвержденного Иосифом текста.
     Народ не избирал Иосифа. Иосиф верил, что назначен СВЫШЕ.


     * * *


     Денис сидит на кожаном диване нога на ногу в облаке душистого дыма.
Ему двадцать три. Родители в долгосрочной зарубежной командировке,
приезжают на месяц-другой в отпуск. Прежде, пока не вырос, брали с собой.
Теперь он живет на попечении бабки в огромной квартире, забитой
диковинными, со всего света вещами, похожей на музей. Родители присылают им
поздравления с праздниками на красивых заграничных открытках и посылочки с
оказией. Денис заканчивает режиссерский факультет ВГИКа.
     Но это она узнает потом.
     Потертые обтягивающие джинсы, потертые мокасины на "платформе",
потертая замшевая куртка песочного света, в черно-желтую клетку свитер и
такой же вязки шарф. Гарнитур, как сказали бы теперь.
     В толпе восьмидесятых-девяностых он бы затерялся среди таких же
пестрых юнцов, дымящих заграничными сигаретами, но на дворе - конец
пятидесятых. И сегодня, много лет назад, на фоне серых редакционных стен и
дерматинового потертого дивана, окутанный, словно маг, непривычно душистым
облаком, Денис и впрямь смотрится залетной экзотической птицей.
     Он встает им навстречу во все свои метр восемьдесят два, и Яне хочется
зажмуриться.
     - Вот, перед вами Иоанна Аркадьевна, - Хан подчеркнуто церемонен.
     - Годится. Иоанна - это что? Аня?
     - Жанна, - злобно буркает она. Она всегда злится, когда выбита из
колеи.
     - Денис! - тоже рявкает он. Господи, он, кажется, ее передразнивает.
Яна беспомощно оглядывается на Хана.
     - Только общайтесь, пожалуйста, где-нибудь там, - Хан указывает на
дверь, - У меня сейчас планерка.
     - Планерка - это серьезно, - Боже, теперь он передразнивает Хана -
что-то неуловимо меняется в лице - вылитый Хан. Но Хан этого не замечает
/или не хочет замечать/. Впрочем, не замечает и сам Денис. Яна еще не
знает, что дразнится он автоматически, машинально фиксируя любую
неестественность в поведении другого гримасой или голосом. - Пойдем, Жанна,
мы чужие на этом празднике жизни, - Денис берет ее за локоть, подталкивая к
выходу. Хан брезгливо отворачивается. Мол, терпи, раз завела таких друзей.
     Павлин бесцеремонно суется во все двери, и не думает "общаться" в
коридоре. Всюду народ, любопытные взгляды, шепот. Вытаращенные глаза,
разинутые рты. А Павлин уже на чужой территории.
     - Что вы, здесь горком!
     Он опять молниеносной гримасой передразнивает ее священный ужас. На
пути, слава Богу, буфет.
     - Все, швартуемся.
     Стоим в очереди, время обеденное. Горкомовские и наши за столиками
опять пялятся. Куртку Павлин снял, но от этого не легче. Фирменный черно-
желтый свитер действует на присутствующих, как красное на быка. Для бывших
фронтовиков /а таких здесь немало/ расцветка вообще "мессершмиттовская".
     Какие светлые у него глаза! Волосы тоже светлые, русые, но по
сравнению с глазами куда темнее. Модный онегинский зачес не кажется
приклеенным, как у Люськиного хахаля. Будто Павлин так и родился с этим
зачесом. И вообще во вызывающе "не нашем" обличье Денис естественен, как
ядовитой окраски рыба в морской пучине.
     Он сообщает, что ему надо снимать диплом, есть возможность втиснуться
в план студии документальных фильмов, но только по госзаказу.
     О комбригаде, они там теперь все помешались на комбригадах. Он
несколько дней листал журнальные и газетные подшивки, едва у самого крыша
не съехала, такая медвежатина, пока не натолкнулся в "Комсомолке" на ее
материал о бригаде Стрельченко. И дочитал до конца, и еще раз прочел, и сам
себе поразился - верю! Как сказал бы Станиславский. И почти что захотелось
в эту бригаду, чтобы также верить в светлое будущее, в любовь и дружбу,
ставить Шекспира и слушать Моцарта, а после работы стучать с ребятами в
волейбол и строить детскую площадку вместо того, чтобы в Метрополе тянуть
через соломинку всякую дрянь, губя мозги и печень. Тогда он воскликнул
"Эврика!", добыл в редакции адрес и... вот я у ваших ног.
     Яна в ужасе, потому что Стрельченко - мираж, дым. То есть бригада,
конечно, имеется, все пятеро, и звание им присвоено, и работают хорошо, и в
гости друг к другу ходят, и в самодеятельности, и в волейбол, но... Но нет
главного, во что поверил Павлин. Все их размышления, чувства, характеры
придуманы ею. Это ее джинны. Стрельченко - им начальство все дыры затыкает,
на заводе его считают выскочкой. Пахомов в бригаду пошел из-за квартиры.
Разин с женой вообще на грани развода, хоть та и ждет второго ребенка, в
Омске у него зазноба. Бригадир ему радиолу купил, чтоб подождал с разводом.
А у Ленки в голове одни шмотки, на дубленку зарабатывает.
     Их очередь.
     - Добрый день, мисс. Кофе, само собой, не держите? Тогда давайте все
остальное. Неужели кофе есть? Это такой тепло-светленький из бачка? А от
сгущенки его отделить можно? Нет, зерна не надо. Давайте две осетрины, две
буженины, две с капустой свинины и все остальное. Жанна, что значит:
"Зачем?" Деловой комплексный обед на двоих. Уговорила - биточки отставить.
Вместо биточков - "печень из говядины". Сильно сказано.
     Буфетчица Леля прыскает. Они таскают к столику еду, привлекая общее
внимание, плещутся о пальцы жаркие волны щей - подносы в столовых появятся
позже.
     Как ни странно, съедят они все.
     Денис великолепен своим мессершмиттовским оперением, онегинским
зачесом, полуулыбкой уголком рта, абсолютным иммунитетом к повернутым к ним
осуждающе-любопытным физиономиям. И конечно, изысканно-редким в те годы
именем. Де-нис. День и солнце. Денис - солнечный день.
     Яна в панике поглощает щи. Можно, конечно, отправить Павлина на завод
- пожмет квадратными своими плечами и уедет восвояси. Не будет же он ей, в
самом деле, предъявлять претензии! Да пусть себе предъявляет - что с него
взять? Скажу - не знает жизни, не любит людей, не видит в них хорошего,
передового, не умеет расположить к себе человека, заставить его
раскрыться... Да мало ли! Все будут за нее. Вон как смотрят...
     Но тут же ей становится стыдно за свои подленькие мыслишки и она
говорит правду.
     Павлин ни капли не удивится, даже скажет, что нечто в этом роде ждал,
потому и поехал не на завод, а сначала к автору, и коли Яна уж такая
сказочница, не написать ли ей и сказочный сценарий - вывести размышления
героев за кадр, диктор прочтет с выражением, а в кадре... в кадре пусть
работают, стучат в волейбол, поднимают штангу - что угодно, это уж его
забота, что снимать. Пусть только будет лихо написано, чтоб худсовет
принял. Главное, есть ли там палуба?
     - Песня такая - "На палубу вышел, а палубы нет". Снимать нечего. Там
есть, что снимать? А то, может, завод допетровский, в клубе еще Ярославна
плакала, а эти Стрельченки...
     Тут Павлин выдаст серию таких гримас, что Яна совершенно неприлично
поперхнется со смеху компотом, и он будет хлопать ее по спине, окончательно
шокируя аудиторию. Откашлявшись, Яна заверит его, что Стрельченки как
Стрельченки, вполне симпатичные, а на завод и в клуб всегда иностранцев
возят - лучшие в районе.
     - Ладно, поехали, - Павлин решительно встает, - Покажешь, что к чему.
     Яна говорит, что это никак невозможно, что ей сегодня сдавать материал
в номер, а на завод топать в другой конец города.
     - Дотопаем. Туда-сюда, с доставкой на дом. Я на колесах.
     Скромный Денисов "Москвичок", одна из первых моделей, подарок отца к
двадцатилетию, кажется Яне и всем, кто приклеился к окнам, роскошной
каретой, поданной отбывающей на бал Золушке. И когда она, откинувшись на
сиденье и всем видом показывая Павлину, что для нее такие балы и кареты -
дело привычное, понесется по знакомым до малейшей подворотни улочкам их
городка в дурманяще-душистом сигаретном тумане, и Павлин, крутя баранку,
будет то ли нечаянно, то ли нарочно касаться ее плеча, Яна окажется в
каком-то ином временно-пространственном измерении, где до завода можно
добраться за какие-нибудь четверть часа, просто полулежа в тепле на
сиденье, обгоняя продирающихся сквозь промозглый день и лужи прохожих.
     Иоанна ловит себя на том, что ей это измерение нравится. Боже, неужели
она такая дешевка? Она презирает себя, но ей нравится ехать в машине этого
пижона, вдыхать запах пижонских сигарет и чувствовать прикосновение рыжего
замшевого рукава пижонской куртки. Спустя годы она будет стоять в
комиссионном на Октябрьской перед вывешенной для продажи антикварной
люстрой в немыслимую четырехзначную сумму /смехотворно низкую, как потом
окажется/, золоченой бронзы, всю в подсвечниках, металлических цветах и
хрусталинах, старинных, казалось, вобравших в себя всю игру зимнего
погожего утра и сумеречную тайну горевших когда-то на ней свечей. Она
понимала, что люстра слишком громоздка для их трехметрового потолка в
двадцатиметровой столовой, но ничего не могла с собой поделать. И знакомая
продавщица-искусительница отлично это знала, одновременно соблазняющая и
презирающая падших, паря над посетителями с их страстишками, как крупье
казино над игорным столом. Господи, зачем мне это? - тоскливо будет думать
она, а продавщица уже будет выписывать чек с продлением, чтоб раздобыла
денег, и со снисходительно - брезгливой улыбкой спрячет протянутую Яной
пятидесятирублевку.
     Потом Яна бросится звонить, клянчить, метаться на машине в сберкассу и
по знакомым, чувствуя себя втянутой потусторонними мистическими силами в
какую-то идиотскую унизительную игру, выбраться из которой у нее нет ни
сил, ни желания. Потому что она желала эту совершенно не нужную ей люстру,
и при одной мысли, что ее может купить кто-то другой, пересыхало во рту и
колотилось сердце. И когда, наконец, добыв нужную сумму и оплатив чек,
посрамив тоже жаждущих люстры "лиц кавказской национальности", чающих, чтоб
у ее машины по пути в магазин отвалилось колесо или мало ли что, она втащит
с помощью какого-то бородача упакованную драгоценность в машину. Бородач
попросит его подвезти. Яна будет бояться, что он ее по дороге пристукнет с
целью овладения люстрой, потому что действительно может отвалиться колесо.
/Боялась она не за себя, а за проклятую люстру/. Потом она с риском для
жизни призвала вечно пьяного монтера и помогала ее вешать, и одна из
тяжеленных старинных хрусталин, сорвавшись, едва не пробила ей голову.
     Потом она будет несколько дней любоваться покупкой, но начнет
"кричать" кое-какая несоответствующая люстре мебель, придется что-то
переставлять, что-то менять, вновь бегать по антикварным за красным деревом
и карелкой, влезать в долги и завидовать обладателям четырех-пяти метровых
потолков. Потом, наконец, интерьер более-менее утрясется, и Иоанна,
ухлопавшая уйму времени и денег, материально и духовно разоренная вдрызг,
обнаружит, что вспоминает о проклятой люстре лишь когда ахнет какой-либо
гость или пора вытирать пыль.
     Она еще не ведает, во что ей обойдется Денис Градов и сколько нулей в
пришпиленном к его рыжей куртке ценнике. Пока ей просто нравится то, что
никак не должно нравиться.
     В ее спортивно-журналистской юности мальчикам места не было. Она,
сколько себя помнит, вечно что-то придумывала, записывала, организовывала,
выпускала, соревновалась. Измерялась та жизнь секундами, планками,
оценками, похвальными грамотами и газетными номерами. Она, конечно, знала,
что, возможно, когда - нибудь выйдет замуж и будет иметь детей, но мысль о
щах, стирке, пеленках, а именно такие ассоциации вызывала у нее семейная
жизнь - восторга не вызывала, равно как и перспектива номенклатурной
карьеры. Она грезила о личном совершенствовании, физическом и духовном, о
все выше и выше поднятой планке, о служении Высокому, Светлому и Доброму,
чего она не видела на земле, но всем сердцем жаждала, чтоб это было. В
смутных своих мечтах она видела себя, строгую, одинокую и подтянутую,
получающую какую-то высшую награду за какую-то свою потрясающую книгу. Тут
же отдающую все деньги на борьбу против рака и под гром аплодисментов
возвращающуюся в их с мамой комнату, чтобы написать что-либо еще более
великое и нужное. Некоторые это называют "мессианской идеей". Она
"чувствовала в груди своей силы необъятные", очень жалела "лишнего"
Печорина, Рудина, Базарова и мечтала, чтобы "не жег позор за подленькое и
мелочное прошлое".
     В мире, откуда пришел Денис, воспринимать что-либо серьезно считалось
"моветоном". Книгу Островского уместно было вспоминать, лишь когда с кем-то
приключалась неприятность. Это называлось "Артем устроился в депо" или "Не
удалось Артему устроиться в депо". Кстати, так же неприличным считалось
среди российской элиты эпохи Тургенева говорить о духовном и возвышенном.
"Аркадий, друг мой, не говори красиво". Она тоже старалась "не говорить
красиво", она хотела достойно "быть". Но лучшие слова были опошлены и
затасканы то ли сдуру, то ли целенаправленно, а других она не знала. Потому
и было ей так трудно оживлять своих джиннов, хоть и считалась она
специалистом по проблемам общественным и духовно-нравственным. И презрение
к материальным благам было в ее глазах необходимым атрибутом всякой
достойной жизни, и если она еще не спала на гвоздях, то просто потому, что
не знала, как их вбить в пружинный матрац.
     - Завод как завод, клуб как клуб, массы как массы, - пожмет Павлин
несколько разочарованно рыжими замшевыми плечами, подытоживая впечатление
от "Маяка", - Все зависит от сценария. Должна быть нетленка. Чтоб худсовет
принял на ура. Они обожают нетленки. Дерзнешь?
     - Я?!
     Павлин уморительной своей гримасой передразнит ее испуг.
     - Пиши себе рассказ, только всю дорогу держи перед глазами
изображение.
     Помнишь?
     - Кавказ подо мною, один в вышине... - тут тебе и орел парит, и
потоков рожденье, и обвалов движенье, и тучи, и утесы, мох тощий, кустарник
сухой...
     - "А там уже рожи, зеленые сени, где птицы щебечут, где скачут олени",
- подхватывает Яна, - До чего здорово!
     - А еще ниже - люди, овцы, Терек играет и воет... Хоть сейчас бери и
снимай.
     - Ну и получится пособие по географии, - хмыкнет Яна, - Закон
вертикальной зональности.
     - Вот ты и напиши текст, чтоб было не пособие, а трагедия
свободолюбивой одинокой души в тисках самодержавия. Чтоб не хуже Пушкина.
     "Вотще! Нет ни пищи ему, ни отрады, теснят его грозно немые
громады..."
     А? Тогда и худсовет примет, и договор заключат, и аванс дадут.
     Павлин называет астрономическую по ее понятиям сумму, мгновенно
ставящую ее творчество в один ряд с его экзотическим оперением,
персональным "Москвичом" и всем тем развращенным беспринципным миром,
откуда он залетел в их края.
     Яна скажет, разумеется, что не в деньгах счастье. Что человек не может
писать, как Пушкин, если он при этом думает о гонораре. Хоть "рукопись и
можно продать." Что так понравившийся Павлину своей убедительностью эпизод
встречи Стрельченко с американским миллионером, у которого жизнь отравлена
мыслью, что любовь подчиненных, детей, молодой жены прямо пропорциональна
его счету в банке, что эпизод этот потому и убедителен, что ей вместе со
Стрельченко было искренне жаль этого мистера, не доверяющего даже самым
близким. Потому что чем больше капитал, тем уязвимее его обладатель, и у
окружающих больше соблазна чего-нибудь подсыпать в его бокал виски с
содовой. Чем выше поднимаешься, тем сильней одиночество и пустота вокруг.
Это тоже закон вертикальной зональности, в это Яна верит вместе со
Стрельченко. Как верит, что нельзя писать одно, а думать другое. Безбожно.
     Она так и скажет "безбожно", и Павлин глянет на нее с любопытством.
Скажет, что, в общем-то, согласен с такой постановкой вопроса, хоть на
проклятом Западе и нет такой уж пропасти между богатыми и бедными, что
Маркс ошибался, когда писал о неизбежно возрастающих там классовых
противоречиях и надеялся на мировую революцию. Он не учел, что монополиям
придется делиться своими сверхприбылями с населением, в том числе с рабочим
классом, ибо если все будут нищими и никто у этих монополий ничего покупать
не будет, откуда взяться сверхприбылям?
     "Москвич" уже давно стоит у дверей редакции, стоят ее неотложные дела,
во дворе темным-темно, а она все слушает байки Павлина о сладкой жизни
пролетариата на разлагающемся Западе. И когда позволяет себе усомниться, он
сообщает, что жил там несколько лет, что отец у него дипломат, что учился
он в капиталистической школе и своими глазами убедился, как они там
загнивают. Но что Жанна все равно молодец и пропаганду делать умеет, и бить
их туда, где действительно рвется, а если уж она такая идейная и не хочет
думать об авансе, пусть думает хоть о Папе Римском, лишь бы получилась
устраивающая худсовет нетленка. И если она согласна рискнуть, ей дается
неделя - это крайний срок, чтоб успеть втиснуться в план. Ну, а не выйдет -
придется ему снимать предложенную студией муру. Но это уже его проблемы.
     Ангел-Хранитель, как и спустя много лет в магазине на Октябрьской,
шепчет ей, что надо бежать, но она смотрит на ценник со многими нулями,
приколотый к рыжей куртке залетного Павлина с его гонорарами, заграницами,
папой-дипломатом и несогласием с Марксом, с его "Москвичом", из которого
так не хочется вылезать. Смотрит на его юное лицо с непробиваемо -
самоуверенной улыбкой конькобежца с плаката, что висит в их спортзале:
"Уступи дорожку!". Несущегося мимо прочего человечества.
     - Беги! - повторяет Ангел-Хранитель. Но она уже протягивает руку за
чеком.
     Денис. Солнечный день.
     - Ладно, я попробую.
     Павлин сует ей бумажку с номером своего телефона /если будут вопросы/,
ахает, взглянув на часы. Ему вечером должен некто звонить. Не иначе,
Николай Крючков или Грета Гарбо. Яна презирает себя за унизительно-ревнивое
чувство к этому "некто". Она уже забыла, как тяжело болела когда-то
Люськой. Она еще обманывает себя, весело описывая сгорающей от любопытства
редакции и их посещение буфета, и поездку на "Маяк", и про худсовет, и про
папу-дипломата, посмеивается, шутит, иронизирует, с ужасом чувствуя, что
чем яростнее перед ними высмеивает сегодняшний день, тем более от них
отдаляется. Что-то рухнуло, она уже безнадежно не с ними, а несется по
шоссе в Денисовом "Москвиче", видит его уверенно лежащую на руле руку, чуть
высокомерную полуулыбку уголком рта и уголком обращенного к ней глаза.
     - "Уступи дорожку!"
     Денис - солнечный день.
     Иоанна отправится в библиотеку и, к счастью, в читалке окажется
сборник сценариев итальянского кино, который она проглотит, как голодный
пес кусок колбасы - останется лишь ощущение чего-то неправдоподобно
вкусного, и... еще больший голод. По этим фильмам, которые вдруг до смерти
захочется поглядеть, по отточенным диалогам, таким живым персонажам и этому
самому "есть, что снимать".
     Значит, вот они какие, сценарии... Ее очерк, само собой, никуда не
годился. Но ни на секунду не мелькнет у нее мысль заказать разговор с
Москвой и выложить какую-либо уважительную причину вроде срочного
редакционного задания или свалившей с ног внезапной хвори.
     Надо написать для Дениса Градова нетленку, вот и все. Там должны быть
характеры, диалоги и "что снимать". Кто знает, что более питало эту ее
наглость - желание облагодетельствовать Павлина или утереть ему нос?
Отторжение "чужака" или влюбленность в него? Так или иначе, коктейль из
этих весьма противоречивых эмоций породит вдохновение и, получив от газеты
негласный недельный отпуск, она будет мотаться по реденькому предзимнему
лесу, хлюпать ботами, вязнуть в месиве размокших тропинок, и будет идти
необыкновенно белый снег. Огромные тяжелые хлопья. Хрупкая немыслимая
белизна, исчезающая, едва коснувшись земли. То тут, то там призрачные
островки белизны, мгновенно впитывающие, как промокашка, чавкающая хлябь, и
тут же сами становящиеся такой же хлябью. Жадной ненасытной
поглотительницей белизны.
     И с орешника будут срываться прямо за шиворот ледяные капли, будет
бешено рваться куда-то из собственных корней ива, и вода в пруду будет
мелко покорно дрожать в предчувствии долгого мертвого сна.
     И она будет, подобно снегу, в который раз касаться белизной земли,
превращаясь в ненасытную хлябь - свою противоположность. И рваться из самой
себя, подобно иве, и передастся ей нервная дрожь ожидающего таинства пруда.
Она будет бегать кругами по тропинкам осеннего леска и плести, ткать для
Дениса Градова совсем другую историю. Пока не побегут по осенней хляби
белые бумажные змеи телеграфа, опутают и утащут снова в просмотровый зал
экзистенционального времени.






     "Мирный период развития революции кончился. Настал новый период,
период острых конфликтов, стычек, столкновений. ... теперь одним из условий
перехода власти является победа над контрреволюцией путем восстания". /Из
выступления Иосифа на экстренной конференции петроградской организации
РСДРП/.
     "Не исключена возможность, что именно Россия явится страной,
пролагающей ей путь к социализму... Надо откинуть отжившее представление о
том, что только Европа может указать нам путь. Существует марксизм
догматический и марксизм творческий. Я стою на почве последнего".
/Из выступления Иосифа на 6 съезде РСДРПб/

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1917, март - возвращение из туруханской ссылки в Петроград. Бюро ЦК
РСДРП вводит его в редакцию "Правды". Участие во Всероссийском совещании
Советов, Петроградской общегородской конференции. Речь в защиту
большевистской линии на социалистическую революцию на апрельской
Всероссийской конференции РСДРПб. Выступление на конференции с докладом по
национальному вопросу. Избран членом ЦК партии. Доклад "О национальном
движении и национальных полках". Избран членом центрального исполнительного
комитета 1-м Всероссийским съездом Советов. Ленин на нелегальном положении.
Сталин непосредственно руководит деятельностью ЦК большевистской партии.
     "Гигантская мелкобуржуазная волна захлестнула все, подавила
сознательный пролетариат не только своей численностью, но и идейно."
/Свидетель В.Ленин/
     "В тот момент я как бы услышал, как жалобно зазвенел трехсотлетний
металл, ударившись о грязную мостовую. Петропавловский собор резал небо
острой иглой. Зарево было кроваво". /Свидетель Шульгин об отречении царя от
престола/
     После приезда из ссылки, с середины марта по октябрь 1917 года Сталин
опубликовал в газетах "Правда", "Пролетарий", "Пролетарское дело",
"Солдатская правда", "Рабочий путь", "Рабочий", "Рабочий и солдат" и в
других изданиях более шестидесяти статей и заметок.
     1917, 10 октября - участие в заседании ЦК партии. ЦК принимает
резолюцию В.Ленина о вооруженном восстании.
     "Настал момент, когда дальнейшее промедление грозит гибелью всему делу
революции. Нужно нынешнее правительство помещиков и капиталистов заменить
новым правительством рабочих и крестьян... Власть должна перейти в руки
советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов". /И.Сталин "Что нам
нужно?" "Рабочий путь", 24 окт. 1917г/
     "Октябрьская социалистическая революция разбила капитализм, отняла у
буржуазии средства производства и превратила фабрики, заводы, землю,
железные дороги, банки - в собственность всего народа, в общественную
собственность" /История ВКП(б), краткий курс/.
     В связи с "собственностью" я бы привел свидетельство Петра Павленко:
     "Сталин рассказывал, как Святой Франциск учил жить без собственности.
Один монах его спросил: "Можно ли мне иметь хотя бы мою Библию?". И он
ответил: "Сегодня у тебя "моя Библия". А завтра ты уже прикажешь: "Принеси-
ка мне мою Библию".
     "Совершенно иной, ни с чем в прошлом не сравнимый характер имело
возвышение Сталина. У него как бы нет предыстории. Процесс восхождения
совершался где-то за непроницаемыми политическими кулисами. Серая фигура
неожиданно отделилась в известный момент от кремлевской стены - и мир
впервые узнал Сталина как готового диктатора".
     Это недоумевает Лев Троцкий, когда-то ближайший соратник Иосифа по
партии и революции, впоследствии - злейший враг и идеологический противник.
Его свидетельства особенно ценны... "Скажи мне, кто твой друг, и я скажу,
кто ты..."
     Или скажи, кто твой враг... Послушай, что говорит враг, и многое
поймешь.
     Итак, "весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем..."


     ДЕКЛАРАЦИЯ ПРАВ НАРОДОВ РОССИИ:

     Октябрьская революция рабочих и крестьян началась под общим знаменем
раскрепощения.
     Раскрепощаются КРЕСТЬЯНЕ от власти помещиков, ибо нет больше
помещичьей собственности на землю - она упразднена. Раскрепощаются СОЛДАТЫ
и МАТРОСЫ от власти самодержавных генералов, ибо генералы отныне будут
выборными и сменяемыми. Раскрепощаются РАБОЧИЕ от капризов и произвола
капиталистов, ибо отныне будет установлен контроль рабочих над заводами и
фабриками. Все живое и жизнеспособное раскрепощается от ненавистных оков.
     Остаются только НАРОДЫ РОССИИ, терпевшие и терпящие гнет и произвол, к
раскрепощению которых должно быть приступлено немедленно, освобождение
которых должно быть произведено решительно и бесповоротно.
     За эпоху царизма народы России систематически натравливались друг на
друга. Результаты такой политики известны: резня и погромы, с одной
стороны, рабство народов - с другой.
     Этой позорной политике натравливания нет и не должно быть возврата.
Отныне она должна быть заменена политикой ДОБРОВОЛЬНОГО и ЧЕСТНОГО союза
народов России. /Именем Республики Российской Народный Комиссар по делам
национальностей Иосиф Джугашвили /Сталин/ "Правда", 15 ноября 1917г/
Председатель Совета Народных Комиссаров В.Ульянов /Ленин/
     "До основанья, а затем..."
     Все началось с этого "затем", когда постепенно разошлись пути детей
революции, схватившихся в смертельной схватке. Пока, наконец, "серая фигура
не отделилась неожиданно от кремлевской стены..."
     Злейший враг, в конце концов, окажется на чужбине, где получит
смертельный удар ледорубом по голове. Но пока Троцкий свидетельствует: "Обе
ошибки Сталина крайне знаменательны для него: он не дышал атмосферой
рабочих собраний, не был связан с массой и не доверял ей. Сведения,
которыми он располагал, шли через аппарат. Между тем массы были несравненно
революционнее партии, которая, в свою очередь, была революционнее своих
комитетчиков. Как и в других случаях, Сталин выражал консервативную
тенденцию аппарата, а не динамическую силу масс."
     - Обрати внимание, Негатив, здесь слово "аппарат" повторяется дважды,
а Иосиф обвиняется в неверии в массы. Это очень важно для нашего анализа.
     "Сталин был, вообще говоря, склонен преуменьшать готовность рабочих и
солдат к борьбе: по отношению к массам он всегда был недоверчив. Но где бы
борьба ни завязывалась, на площади ли Тифлиса, в бакинской ли тюрьме или на
улицах Петрограда, он всегда стремился придать ей как можно более острый
характер".
     - Заметь, опять о "недоверии к массам"... И об умении всегда
использовать в нужном направлении неожиданную конфликтную ситуацию.
     "В период реакции после июльского движения роль Сталина значительно
возрастает. Партия наполовину ушла в подполье. Удельный вес аппарата
соответственно вырос. Внутри аппарата автоматически выросла значимость
Сталина. Этот закон проходит неизменно через всю его политическую
биографию, как бы составляя его основную пружину".
     - Видишь, уже "закон"! Далее свидетель цитирует слова Иосифа на
июльской конференции:
     "Дело не в учреждениях, а в том, политику какого класса проводит это
учреждение".
     - Заметь, и аппарат, и революционная ситуация, и учреждения для Иосифа
- лишь средства. К чему?..
     Через несколько страниц своей так и незаконченной книги о Сталине
свидетель уже сам делает вывод: "Было бы ошибочно думать, что он с самого
начала имел законченный замысел борьбы за личное господство. Понадобились
исключительные исторические обстоятельства, чтобы придать его амбиции
неожиданные для него самого масштабы. Но в одном он оставался неизменно
верен себе: попирая все другие соображения, он насиловал каждую конкретную
ситуацию для упрочения своей позиции за счет других. Шаг за шагом, камень
за камнем, терпеливо, без увлечений, но и без пощады!"


     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1917, 16 окт. Выступление на расширенном заседании ЦК с критикой
позиций Каменева и Зиновьева по вопросу о вооруженном восстании. 24 окт. -
доклад о политическом положении на заседании большевистской фракции 2
Всероссийского съезда Советов.
     24-25 окт. По некоторым свидетельствам обеспечивает безопасность
Ленина во время Вооруженного восстания. Руководство вместе с В.Лениным
съездом. Избран членом ВЦИК и утвержден народным комиссаром по делам
национальностей. Пишет "Декларацию прав народов России", речь на съезде
финляндской социал-демократической рабочей партии в Гельсингфорсе,
выступает на заседании Военно-революционного комитета по вопросу о закрытии
контрреволюционных газет. Выступление на заседании Совнаркома о политике
социалистического государства в области финансов и экономики. Составление
совместно с Лениным программы переговоров о мире. Подписание Декрета об
аресте вождей гражданской войны, выступивших против революции. Доклады о
положении на Украине, в Белоруссии, Оренбурге, Уральском округе, Туркестане
и на Кавказе. Участие в заседании Всероссийской коллегии по организации и
формированию Красной Армии.


     СЛОВО АХА в ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     "Без воли Божией ни волоса не упадет с головы..."
     Господь срубил прежний строй, как бесплодную смоковницу, попустив
свершиться Октябрьскому перевороту. "Поединок" Куприна, "Бурса"
Помяловского, нравственное отчаяние Толстого... Да что там, откройте любое
более-менее значительное произведение той поры. Все обличали прогнившее
болото тогдашней действительности. Разве она не губила души? Разве не
нарушала Замысел? Катарсис - это для Нехлюдова, а для Катюши Масловой?..
Простой народ Сам Господь называет "овцами", нуждающимися в "добром
пастыре", отнюдь не желая обидеть. И только "жатвой Господней" может
православный изменять значимость той или иной эпохи, а не фарисейской
вывеской.
     Читая в ссылке работу П.Когана "Очерки по истории западноевропейских
литератур", Иосиф подчеркивает фразу из Руссо:
     "И я не рассуждаю о Нем. Для Бога БОЛЕЕ ОСКОРБИТЕЛЬНО, если
неправильно судят о Нем, чем если вовсе о Нем не думают".
     Да и для всех ли Нехлюдовых - катарсис? Или в большинстве все же были
неприемлемые для неба, теплохладные православные? Чтобы примириться с
собственной совестью, приходилось рвать со своей средой и ненавистным
государством, становиться бунтарем или бежать. Мотивами такого бунта-
бегства буквально пронизана русская классическая литература. Бегство или
смерть!
     Человек "по образу и подобию" не мог существовать в той "Святой Руси",
не насилуя свою совесть, и не удивительно, что он в отчаянии разрушил тот
мир или способствовал разрушению. Это были поиски Бога "с черного хода" -
не того попустителя зла, которого вольно или невольно исповедывало порой
официальное духовенство, а защитника "униженных и оскорбленных":

     Чтобы простил, чтоб заступился,
     Чтоб осенил меня крестом
     Бог угнетенных, Бог скорбящих,
     Бог поколений, предстоящих
     Пред этим скудным алтарем!
                       /Ник. Некрасов/

     Не было для больной совести пристанища на Руси, кроме монастырей, но
не всем по силам подвиг монашеский...

     Потупя голову, в тоске ломая руки,
     Я в воплях изливал души пронзенной муки
     И горько повторял, метаясь как больной:
     "Что делать буду я? что станется со мной?"

     На расспросы родных герой признается, что его мучит ужас перед какой-
то грядущей катастрофой:

     И мы погибнем все, коль не успеем вскоре
     Обресть убежище, а где? о горе, горе!

     "Как узник, из тюрьмы замысливший побег", герой бродит в страхе и
унынии, пока не встречает юношу-монаха с книгой, который спрашивает, что
случилось:

      И я в ответ ему:
     "Познай мой жребий злобный!
      Я осужден на смерть и
      позван в суд загробный
      - И вот о чем крушусь:
      к суду я не готов,
      И смерть меня страшит".

     "Коль жребий твой таков, - Он возразил,
      - и ты так жалок в самом деле,
      Чего ж ты ждешь? 3ачем не убежишь отселе?"

     С этими словами монах указал перстом куда-то вдаль.

     Я оком стал глядеть болезненно-отверстым,
     Как от бельма врачом избавленный слепец.
     "Я вижу некий свет", - сказал я наконец.
     "Иди ж, - он продолжал, - держись сего ты света,
     Пусть будет он тебе единственная мечта,
     Пока ты тесных врат спасенья не достиг,
     Ступай!" - И я бежать пустился в тот же миг.

     - Вот и искали этот самый "некий свет" многие в революции...
     - Что-то не припомню? кто сочинитель? - проворчал АГ.
     - Темнота, Александра Сергеевича не узнал...
     - Не может быть, нет такого у Пушкина.
     - "Странник", 1835 год, незадолго до смерти. Разве это не Евангельский
"узкий путь спасения"? Подобное и у Некрасова есть, я уже цитировал:

     "Одна просторная, дорога - торная. Страстей раба,
     По ней громадная, к соблазну жадная идет толпа.
     Другая - тесная дорога, честная, по ней идут
     Лишь души сильные, любвеобильные, на бой, на. труд..."

     - Благими намерениями вымощен ад, - хихикнул АГ. - Приглашаю на пир
богов!
     - Не богохульствуй.
     - О нет, я просто цитирую Тютчева:

     Блажен, кто посетил сей мир
     В его минуты роковые:
     Его призвали всеблагие
     Как собеседника на пир.

     "На пиру богов" - название статьи свидетеля Сергия Булгакова.
     "Погибло, все погибло! Умерло все, и мы умерли, бродим, как живые
трупы и мертвые души. До сих пор ничего я не понимаю, мой ум отказывается
вместить. Была могучая держава, нужная друзьям, страшная недругам, а теперь
- это гниющая падаль, от которой отваливается кусок за куском на радость
всему слетевшемуся воронью. На месте шестой части света оказалась зловонная
зияющая дыра. Где же он, великодушный и светлый народ, который влек сердца
детской верой, чистотой и незлобливостью, даровитостью и смирением? А
теперь - это разбойничья орда убийц, предателей, грабителей, сверху донизу
в крови и грязи, - во всяком хамстве и скотстве. Совершилось какое-то
черное преображение, народ Божий стал стадом гадаринских свиней".
     - Это что, про нашу перестройку? - невольно вырвалось у Иоанны.
     - "Исчезни в пространство, исчезни, Россия, Россия моя!" - как
воскликнул Андрей Белый, свидетель, - АГ весело заболтал ножками в белых
сандаликах, - 1918 год, любезная Иоанна, - А она на самом деле взяла да
исчезла, и закопошились на ее месте предательские "самостийности", нетопыри
разные. Ведь при похоронах России присутствуем". Привет из 18-го!
     "Произошло то, что Россия изменила своему призванию, стала его
недостойна, а поэтому пала, а падение ее было велико; как велико было и
призвание".
     "Вот я все и спрашиваю себя: пусть бы народ наш оказался теперь
богоборцем, мятежником против святынь, это было бы лишь отрицательным
самосвидетельством его религиозного духа. Но ведь чаще-то всего он ведет
себя просто как хам и скот, которому и вовсе нет дела до веры. Как будто и
бесов-то в нем никаких нет, нечего с ним делать им... От бесноватости можно
исцелиться, но не от скотства... ночью иногда просыпаюсь в холодном поту и
повторяю в ужасе: не богоборец, а скот, скот, скот... посмотрите на эту
хронику ограблений и осквернений храмов, монастырей, ведь это же массы
народные совершают, а не единицы. Посмотрите, какое равнодушие к отмене
Закона Божия в школах..."
     - Вот что натворил твой Иосиф, АХ, с любезными его сердцу
большевиками!
     - Пока что это доказывает лишь одно - был вскрыт страшный гнойник лжи
и фактического безбожия некогда "Святой Руси". Бездуховности и
без благодатности под названием "теплохладность". Свидетель правильно
отмечает - не богоборчество, а именно скотство, вампиризм, ибо каждый, у
кого пьют кровь, сам становится потенциальным вампиром, просто ожидая
своего часа.
     "Скот" сдерживался не верой, а властью. И требующая покорности
вампирам официальная церковь воспринималась как часть власти.
     В христианстве больший - слуга меньшему, а не жрет его. Первыми закон
этот нарушили "господа", с них-то и началось безбожие, теплохладность.
     Конечно, была на Руси и святость, и праведность, и благодать. И по
молитвам праведников Господь так долго терпел "изменившую своему призванию"
бесплодную смоковницу.
     В великой и страшной революции Россия омылась кровью, в том числе и
безвинных мучеников. Целое поколение, испытав страдания, изгнание, а порой
и муку смертную было распято на кресте... И те, кто понял вселенский смысл
этого наказания, ибо "Господь кого любит, того наказует", искупили, как мне
хочется верить, свой "билет в вечность", по выражению Достоевского.
     Рыба тухнет с головы. Мы уже приводили на эту тему выдержки из
Писания. И наказание Господь начинает именно с верхов.
     "Входите тесными вратами: потому что широки ворота и пространен путь,
ведущий в погибель, и многие идут ими;
     Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие
находят их". /Мф.7,13-14/
     Народ в массе своей - стадо, паства /в том смысле, как употреблено в
Писании/, народу, пастве нужен хороший пастырь, как телу нужна голова
/Извини, Негатив, за банальность/. Гоголь не случайно назвал свою поэму
"Мертвые души". Умирали, в первую очередь, верхи:

     "Ожесточиться, очерстветь
     И наконец окаменеть
     В мертвящем упоеньи света,
     Среди бездушных гордецов,
     Среди блистательных глупцов..."

     - Александр Сергеевич, - кивнул АГ, закуривая.
     - Молодец.
     - То есть ты хочешь сказать, что у России протухла голова, причем
давно, а поскольку лучшее средство от головной боли - гильотина...
     - Ты циник, сын тьмы, но, похоже, недалек от истины. Скажем мягче -
стадо без пастыря. Обезумевшее стадо овцеволков...
     Клубы серного дыма постепенно запомнили просмотровый зал, и...


     * * *


     Потрескивают дрова в печурке, от промокших насквозь носков, пальто,
варежек, платка валит пар. Запах шерсти, чуть подгоревших, приготовленных
мамой сухариков /Яне всегда, когда пишет, надо что-то грызть - сухари,
леденцы, семечки/ - и мамин запах, ее духи, ее неслышные шаги, шуршанье
халатика, ее молитвенный взгляд.
     Тебе уже сорок, мама, ты уже не ждешь Аркадия Синегина, не завершаешь
его диссертации и не терзаешь мужчин недолгой своей красотой. Нынешний
смысл твоего бытия - Иоанна Синегина, в валенках и старом байковом платье в
муках сражается с выпущенными на волю джиннами. Гибнут простреленные
авторучкой слова, строчки, вздрагивают в агонии летящие на пол скомканные
листки.
     Она очеловечивает джиннов, населяя ими придуманную для Дениса Градова
историю. Как же много их нужно - ей никогда не приходилось иметь дело с
таким количеством персонажей, и когда уже казалось - нет, не выдержит, не
справится - вдруг все стало на свои места, и на двадцать второй странице
они начинают жить своей жизнью, и Яна едва успевает записывать их поступки,
размышления, диалоги.
     Через пять дней и ночей много лет назад, на восемьдесят второй
странице, в восемь двадцать утра, незнакомец оденет свою болонью и уйдет.
Яна поставит точку, доплетется до редакции, отдаст Любочке для перепечатки
рукопись /Павлин должен прибыть к концу дня/ и отпросится у Кости / Хан
болен гриппом/ на пару часов отдохнуть после бессонной ночи.
     Ее разбудит бешеный Любочкин стук в дверь.
     - Ты что, сдурела? Этот твой уже давно в редакции, темнеет уже! Ничего
себе, пара часов!
     И то ли спросонья после теплой постели, то ли от ледяной струи из-под
крана, под которую она сунет заспанную физиономию, но начнется у нее самый
настоящий преддуэльный колотун. Она будет вглядываться со страхом в лицо
подгоняющей ее Любочки, а Любочка, обычно охотно выступающая в роли
критика, как назло будет помалкивать. И, наконец, Яна не выдержит. Ох уж,
эти богини-машинистки с великим неотъемлемым правом первого слова!
     - Ну, как тебе?
     С жалкой заискивающей улыбочкой она ждет приговора. Любочка, ее
Любочка, поднаторевшая, поднахватавшаяся всяких литературоведческих
терминов и больше всего на свете боящаяся показаться в этом вопросе
дилетанткой, вдруг скажет:
     - А девчонки говорят, ты не сама писала...
     - Какие девчонки?
     - Ну наши, - судя по всему, это было мнение самой Любочки.
     - А кто же?
     - Ну, тебе лучше знать. Да ладно, я шучу...
     Но она не шутила. Так же отчужденно-подозрительно встретят ее в
редакции. Будто их баловень, любимица, привычная к советам,
покровительству, даже к беззлобным тычкам, которыми осыпали порой ее
неудачные опусы, вдруг в чем-то очень ловко их провела. И, только вчера
сшибавшая трешки до получки, вдруг вытащила из кармана пачку не весть
откуда взявшихся четвертных. И теперь всем неловко и не по себе.
     Яна почувствует себя одинокой, брошенной и ужасно несчастной.
Демонстративно взяв у рассеянно кивнувшего ей Павлина /он был целиком
поглощен чтением сценария/ сигарету, она забьется в угол и, пуская дым, не
затягиваясь /курить она так и не научилась/, будет ждать, когда Денис
доберется до восемьдесят второй страницы. Вся комната будет этого ждать, но
не как прежде - на стороне Яны, - а просто наблюдать, как валяют дурака два
вражеских резидента на явочной квартире в преддверии неминуемого
разоблачения.
     А Павлин покажется ей еще павлинистее и прекрасней. Куртка уже другая
- черная с золотыми пуговицами, тот же мессершмиттовский шарф, онегинский
чуб отливает платиной в нимбе от болтающейся на голом проводе стоваттной
лампочки.
     Последняя страница, все. Тишина засасывает Яну как трясина, она ждет
выстрела. Поединок, дуэль. И эти, подружки разлюбезные, жаждущие крови...
     - Ну что, Иоанна Аркадьевна, пойдем поговорим?
     Кина не будет. Глядя на вытянутые лица зрителей, Яна чувствует себя
хоть немного отмщенной.
     - Уже седьмой час, все комнаты заперты, - еще на что-то надеется
публика. И тогда Яна встает.
     - Можно ко мне, это не очень далеко.
     Нокаут. Теперь они окончательно квиты.
     Яна ведет Дениса Градова /он сегодня без "Москвича" - потек сальник
тормозного цилиндра/ мимо магазинов "Продукты" и "Промтовары", мимо
одноэтажных домишек с уютно горящими окнами, мимо люськиного дома - он
совсем покосился, врос в землю - или... или это она выросла? Длинный путь,
а идут они лишь мгновенье. Да, так и было - длинный путь к ее дому за
мгновенье. Денис рассказывает о каком-то приятеле, который может одной
силой воли двигать спичечные коробки, но проку от этого никакого, и Денис
уговаривает его тренироваться в плане продвижения сценариев через худсоветы
и комитеты.
     Яна едва слушает. Какое ей, в конце концов, дело до его приятелей,
хоть бы они горы двигали. Она устала. Она еще не знает, что Денис всегда
"тюльку гонит", когда выбит из колеи.
     Мимо керосиновой лавки, по тропинке, ведущей к дому. Скользко,
подморозило. И фонарь, разумеется, не горит. Денис ворчит.
     Ну конечно, у нас асфальтов нету, иллюминаций нету и машины к подъезду
не подают. И сценариев мы писать не могем, и вообще...
     Яна набирает в легкие побольше воздуха, чтобы "вдарить словом", у нее
не выдерживают нервы. Как вдруг тропинка под ногами кренится, будто корабль
в шторм, Яну несет куда-то вбок - Денис едва успевает подхватить, и их,
вцепившихся друг в друга, крутит волчком взбесившаяся тропинка, и крутятся
березы, и пустая заледенелая скамья под березами, и коричневая дверь с
ромбами, перед которой они вдруг останавливаются.
     - Однако,.. - взгляд паиньки, у которого в руках взорвалась хлопушка.
Негодующе-опасливый - не выкинет ли Яна еще что-нибудь эдакое. Ее душит
смех, прямо помирает со смеху.
     - Однако, - повторяет он, и передразнивает ее смех, и сам начинает
смеяться, им на двоих едва сорок, и рушится Берлинская стена, и Яна ведет
Павлина в свою жизнь, через коричневую дверь c ромбами, через черное
"ничто", по скрипучим деревянным ступеням в их с мамой комнату. Где
потрескивают дрова в печи и пляшут на стене жаркие отблески, где светится
папина лампа под зеленым стеклянным абажуром, и валяются истерзанные ею
страницы под старым креслом-качалкой. И запах маминых духов, и маминых
котлет, и она сама, торопливо натягивающая поверх халата свитерок. Мама
идет к соседям смотреть телевизор, чтобы не мешать ее серьезному разговору
с режиссером из Москвы.
     И Павлин - невероятный, неуместный, не вписывающийся ни в комнату, ни
в ту ее жизнь.
     Мама ушла. Они уплетают котлеты с жареной картошкой. На плите шипит
чайник.
     - Теперь понимаю, почему тебе удаются нетленки. Все дело в котлетах.
Знаешь, лет через пять я сделаю по этому сценарию гениальный фильм.
     Через пять лет!.. Яна шлепается с небес на землю.
     - Ну подумай сама - это сценарий полнометражного художественного
фильма, а мне дают документальную трехчастевку, это полчаса от силы. Ну? В
общем, вот, - он вынимает из папки несколько перехваченных скрепкой
страничек, - Написал сам. Что-то убралось, что-то придумалось. В общем,
прочти.
     Как легковесно и несерьезно выглядят эти листки рядом с ее
фундаментальным опусом! Яна начинает читать и окончательно приходит в ужас.
От очерка ничего не осталось, да Бог о ним, с очеркам - но этот чудовищный
корявый язык, сумбурные, никак не связанные друг с другом эпизоды, и вообще
все неизвестно зачем и левой ногой.
     Однако вот что странно - наглое безобразие Денисова творения, должное,
казалось бы, немедленно освободить Яну от Павлиньих чар, непостижимым
образом придает порочно-запретному его облику еще большую отталкивающую
притягательность.
     Последнюю страницу она читает целую вечность, мучительно размышляя,
что же ему сказать, чтобы не обидеть.
     - Ничего, только... Надо немного поправить.
     - Действуй, - Денис с готовностью вручает ей авторучку - разумеется,
паркер с золотым пером, - ты же автор!
     От этого беспардонного "Ты же автор!" у Яны захватывает дух. В глазах
рябит, убогие строчки-недоноски, кажущиеся еще отвратительнее от
красующегося в правом верхнем углу ее имени и фамилии, толпятся, снуют, как
средневековые ярмарочные уродцы, выставляя напоказ свое безобразие и язвы.
С большим трудом она преодолевает желание, схватив спасительный паркер,
несколькими росчерками проложить себе дорогу мимо, мимо, на последнюю
девятую страницу, где, как распахнутая на волю дверь, сияет первозданно
чистая белизна.
     - Я прочту еще раз.
     Яна читает еще и еще. Ее мутит от отвращения, но, наконец, удается
откопать то самое "жемчужное зерно" - Денисов в общем-то интересный
замысел, который совсем затерялся в толпе строчек-уродцев, и теперь надо
было их исцелять - слепых, горбатых, хромых и покрытых язвами. Исцелять,
превращая в бравых солдат, красавцев-гренадеров, выстраивать в должном
порядке и вести на девятую страницу - к победному финалу.
     Постепенно Яна начинает увлекаться. Денис - автор, она - редактор.
Кромсает, отсекает, штопает. Паркер - нож, скальпель, игла.
     Денис пытается протестовать, потом, махнув рукой, оставляет ее в
покое, покорно и оторопело взирая на учиненную бойню и, видимо, по
достоинству оценивая ее "надо немного поправить".
     Потом она стучит на машинке. Уже давно вернулась от соседки мама,
постелила Денису раскладушку, долго делала Яне какие-то знаки, на которые
Яна не прореагировала и жестоко за это поплатилась. Потому что когда мама,
по обыкновению своему, мгновенно и крепко, хоть из пушек пали, заснула у
себя на диванчике, а Денис Градов знакомился с отстуканным Яной шедевром
редактуры, она вдруг осознала, что мама хотела произвести в комнате
некоторую перестановку, чтобы поставить раскладушку к печке. А теперь
раскладушка стоит почти вплотную к ее кровати, и ничего тут не поделаешь,
потому что двигать диван со спящей мамой нереально.
     - Умри, Денис, лучше не напишешь, - констатирует Павлин. - Ну как
теперь после этой алмазной прозы перейти на "кр.план, ср.план, наезд,
общ. план"?
     А над ней дамокловым мечом маячит проблема раскладушки. Зато Павлина
она, похоже, абсолютно не волнует. И когда Яна возвращается из кухни с
твердым намерением все же разбудить мать, Павлин уже дрыхнет, а роскошное
его оперение валяется рядом на стуле.
     Яна в панике гасит свет, чтобы не видеть его голого плеча, шеи с
серебряной цепочкой... Пробирается на место, будто через минное поле, потом
в одежде ныряет под одеяло. Мины рвутся. Стук упавших туфель, скрип пружины
матраца. О-ох!
     Денис не подает никаких признаков жизни.
     Тогда она все-таки решается снять платье. Проще было бы снять кожу.
Она извивается в душном, скрипящем аду, наконец, едва не задохнувшись,
выныривает из-под одеяла.
     Денис спит, не ведая о ее мучениях. И этот беспробудный сон в метре
от нее так же великолепен по наглости, как и его сценарий.
     Она боится шевелиться, ворочаться, дышать. Мучительно медленно
отсчитывают секунды ходики, а впереди бесконечная ночь. Такое ощущение,
будто она проглотила кость мамонта.
     Но в ночной своей молитве она не просила Бога избавить ее от мучений и
перенести Дениса вместе со злополучной раскладушкой куда-нибудь в
Воронежскую область. Пусть кость мамонта, пусть стремительно-медленный бег
ходиков. И его вдруг повернувшееся к окну лицо с сомкнутыми веками,
таинственно белеющее в темноте.






     - Но разве не безумна и горда была мечта этих утопистов вогнать в
"тесные врата" все человечество и спасти? - прошипел АГ.
     - Ну, это, в общем-то, цель Замысла, - улыбнулся АХ, - спасти как
можно больше "клеток", сделать пригодными для Царства. И это вовсе не
Вавилонская башня, как ты опять мне сейчас хочешь возразить. Вавилон -
когда грешные и недостойные нагло лезут на Небо, то есть ищут в идее Бога
прежде всего земного благополучия. Забыв, что "Царство Мое не от мира
сего". У этих же мечтателей было как раз неприятие "такого бога". Некоторые
хоть и "выплеснули вместе с водой ребенка", хоть и видели в небесах лишь
дурную космическую бесконечность, но мечтали об "освобождении
человечества", счастье, творческом труде... Разве не для этого Господь
сотворил мир?
     И под счастьем эти искатели истины понимали отнюдь не "бочку варенья
да корзину печенья", хотя, конечно, и таких было немало - а служение
высокому в людям, справедливый мир творческого труда без праздности,
расточительной роскоши, эгоизма, разврата... Никогда не поверю, что Господь
их осудит более, чем погрязших во всех этих пороках вампиров,
благоденствующих за счет страданий, пота и крови ближних подобно
Евангельскому богачу...
     Разве это не неосознанное томление по Царству Божию всех, записанных в
Книгу Жизни? "Мои овцы знают Мой Голос..." Дети века сего не мечтают о
"счастье человечества", тем более, не кладут за это жизни.
     Ну а подлинное откровение, разумеется, выход этих мечтаний за пределы
суженного земного сознания в Царствие дается лишь чудом, Духом Святым. Ибо
вера - это чудо.
     - Вот-вот, а они вздумали обойтись без Бога!..
     - Да не без Бога, чудак-нечеловек, а без дьявола! Они вели себя так,
строили такие прекраснодушные планы, будто хозяина твоего нет, князя тьмы,
вот что... Назвали первородный грех "буржуазными пережитками", и дело с
концом. Мол, не будет буржуазии, не будет и пережитков, одни добродетели.
По-нашему - только "Образ Божий". На словах атеизм, а на деле - самая
фанатичная вера в "Образ Божий" в человеке.
     Ну подумай, откуда "произошедший от обезьяны" по их дурацкому учению и
выросший в результате естественного отбора, то есть вражды, варварства,
безжалостной конкуренции за место под солнцем Монстр возмечтает "сказку
сделать былью, преодолеть пространство и простор"?
     То есть о прорыве в вечность?
     Это был бунт не против Бога, а ЗА БОГА. Эти революционные мальчики,
лучшие из них, знали глубинами души, что родились для "освобождения
человечества", то есть для дела Божия. Ибо если земная жизнь - не процесс
выбора между светом и тьмой, то для чего она? "Дар напрасный, дар
случайный..."
     Короткая, многотрудная, с неизбежным смертным приговором.
     "Жить, чтобы жить", - это всеобщее современное кредо... Вот где
образец богоборчества!
     А раз жизнь нам дана с какой-то деятельной высокой целью, если этот
дар "не напрасно, не случайно", то мы должны эту цель исполнить.
     "Сам я своенравной властью зло из темных бездн воззвал;
     Сам наполнил душу страстью, ум сомненьем взволновал."
     Так почему же нам, объединившись, не загнать это зло обратно? Почему
Церковь терпит порядки этого "лежащего во зле мира"? Почему так пассивно
относится к превращению "Святой Руси" в рассадник вампиров, а народ Божий -
в пищу для хищников? Разве борьба со злом на земле - не дело воинов Неба?
"Измученных отпусти на свободу..." Да, сказано: "не противься злому". То
есть твоему личному обидчику. Но не ЗЛУ!
     Непротивление ЗЛУ - противно Богу, измена Делу Божьему на земле, ибо
ежечасно губит души. И вампиров, и жертв.
     Поскольку церковь ушла от этих проблем, активно ищущие Истину искали
ее вне храмовой ограды. Что было бы, если б Предтеча Иоанн-Креститель
закрыл глаза на беззакония царя Ирода? Бог, как известно, "поругаем не
бывает", хоть и "предается молчанием". Но церковь в этом смысле очень
уязвима, особенно на фоне активной деятельности всевозможных сект и других
конфессий. Вспомним хотя бы Распутина... Не тебе мне рассказывать, сын
тьмы, ваши делишки...
     Вот свидетельства из того же "На пиру богов" священника Сергия
Булгакова:
     "От распутинствующего царя она /церковь/ должна была бы отказаться и
раньше, как только выяснилось, что Россия управляется вдохновениями хлыста.
В этом попустительстве был действительно великий грех и иерархии, и мирян
впрочем, понятный ввиду известного паралича церкви, ее подчинения
государству в лице обер-прокурора. Слава Богу, теперь Церковь свободна и
управляется на основе присущих ей начал соборности".
     Да. Да, не удивляйся. Декрет 1918 года о свободе совести и отделении
церкви от государства многими был встречен с одобрением:
     "Вы упускаете из виду ценнейшее завоевание русской жизни, которое одно
само по себе способно окупить, а в известном смысле даже и оправдать все
наши испытания. Это - освобождение православной русской церкви от пленения
государством, от казенщины этой убийственной. Русская церковь теперь
свободна, хотя и гонима".
     Разве не ужасно, что от чиновников требовали справки о причастии?
Разве это не кощунство над Замыслом? А анафематизма номер одиннадцать, где
провозглашалась анафема всем дерзнувшим на бунт и измену против
православных государей, "помазанников Божиих"! Не с них ли начались
гонения?
     "Итак, вот царь, которого вы избрали, которого вы требовали; вот,
Господь поставил над вами царя.
     Если будете бояться Господа, и служить Ему, и слушать гласа Его, и не
станете противиться повелениям Господа, то будете и вы и царь ваш, который
царствует над вами, ходить вслед Господа, Бога вашего.
     Если же вы будете делать зло, то и вы и царь ваш погибнете".
/Цар.12;13,14,25/
     "...в самую роковую минуту истории не умели уберечь царя от Распутина!
Где же сила апостольской церкви, где власть решить и вязать? И там, где
должно было раздаться слово апостольское, дело решила шальная офицерская
пуля. Но ведь пулей нельзя бороться с мистической силой. Вот и вышло, что
распутинская кровь, пролившись на русскую землю, отродилась на ней
многоглавым чудовищем большевизма."
     - Сильно сказано! - захлопал черными ладошками АГ, - Насчет
"многоглавого чудовища большевизма"... Кстати, что-то мы про Иосифа совсем
забыли.
     - Вовсе не забыли, сын тьмы, распутываем помаленьку.
     "А ведь оказалось, что церковь была устранена без борьбы, словно она
не дорога и не нужна была народу, и это произошло в деревне даже легче, чем
в городе. Слой церковной культуры оказался настолько тонким, что это не
воображалось даже и врагам церкви. Русский народ вдруг оказался
нехристианским".
     - Вот и ответь теперь, сын тьмы - разве безбожие ввели большевики с
Иосифом, "разрушили веру", как некоторые утверждают? Чего ж хотели бы эти
товарищи? Чтоб большевики декретом от такого-то числа объявили, что Бог
есть и приказал всем беспрекословно подчиниться новой власти, ибо старая
всех угнетала... Сослались бы на Писание, что мы только что делали, и...
дружными рядами - в храм, славить советскую власть... Так, что ли?
     - А ведь я нашептывал Иосифу такой вариант, - вздохнул АГ, - именно
так и нашептывал...
     - Ну, эту мыслишку еще Наполеон вынашивал на острове Святой Елены: "я
возвысил бы Папу выше всякой меры, окружил бы его великолепием и почетом. Я
устроил бы так, что ему нечего было бы сожалеть об утраченной светской
власти, я сделал бы из него идола, и он оставался бы около меня. Париж стал
бы столицей христианского мира, и я управлял бы религиозным миром так же,
как и политическим".

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1917г. Доклад на заседании ВЦИК по вопросу о независимости Финляндии.
Назначен пред. совнаркома во время отпуска Ленина.
     1918 г. Участие в работе 3 Всероссийского съезда Советов. Выступление
на заседании ЦК по вопросу о мире с немцами. Выступает на 3 съезде Советов
по национальному вопросу. Проводит совещание деятелей рев. крыла соц.
партий ряда стран Европы и Америки. Организация отпора немцам. Мобилизация
буржуазии на рытье окопов под контролем рабочих. Борьба против Троцкого и
Бухарина по вопросу о Брестском мире. Участие в работе 7 съезда РКП (б).
Избран членом ЦК и членом комиссии по выработке проекта программы партии.
Участие в работе 4 Всероссийского Чрезвычайного съезда Советов. Избран
членом ВЦИК. Избран членом комиссии по выработке проекта первой Конституции
Российской Советской Республики. Выступление с докладом о типе федерации
Российской Советской Республики. Полномочный представитель РСФСР по
переговорам с украинской радой о мирном договоре. Руководство совещанием по
созыву учредительного съезда Советов Татаро-Башкирской Советской
Республики.
     - Ну, а теперь - что же все-таки происходило в России во время всех
этих съездов и комиссий? - поинтересовался АГ язвительно, - Какие, так
сказать, плоды? У меня тут есть несколько свидетельств А.Изгоева.
Публициста и общественного деятеля.
     "И весь мир, в том числе раньше других социалисты, ужаснулись, когда
раскрылись эти кошмарные картины одичания, возвращения к временам черной
смерти, тридцатилетней войны, великой московской смуты неслыханного
деспотизма, чудовищных насилий и полного разрыва всех социальных связей.
Таковым оказался социализм, действительно осуществленный, испробованный в
жизни."
     - Ну, что скажешь?
     - Только то, что в обществе, где несколько веков одна часть народа
пила у другой, высасывала жизненные соки, нарушая Замысел и заповеди, то
есть в Вампирии, какой являлась в последнее время Россия, все, за
исключением разве что иноков "не от мира сего", были в скрытой форме
вампиризмом заражены. Завистью, злобой, ответной жаждой крови - я уже
приводил по этому поводу высказывания многих, включая самого Маркса, об
"отравленных завистью и ненавистью" пролетариях. Пробило полночь, вот и
все. Человек стал зверем, и социализм тут ни при чем, что под ним ни
понимай, под этим социализмом. Это никакая не свобода, просто наступила
ночь. Для одних время расплаты, для других - кровавого пиршества. Короче,
"кончилось ваше время".
     - Но, как известно, чем темнее ночь, тем ярче звезды. Свидетель
отмечает, что абсолютно все атрибуты и достижения рабочего и профсоюзного
движения оказались вдруг насквозь буржуазными, исходя из чистого
марксистского учения. Включая социальное законодательство, строение
политической партии, тактику политической борьбы.
     - Разумеется, нельзя вливать молодое вино в старые мехи...
     "Православие воспитало душу русского человека. И когда теперь
большевики сделали свой опыт и показали нам человека без Бога, без религии,
без православия, показали его в том состоянии, о котором Достоевский
говорил: "если нет Бога, то все позволено", то весь мир ужаснулся этой
кровожадной, садически-злобной обезьяны. Массовые расстрелы детей,
избиения, пытки, величайшие издевательства - и все это либо по озорству,
хулиганству, злобе или, еще хуже, из корысти - ради вымогательства денег.
"Такое дикое и злое животное, как человек"... Мы воочию видели, во что
превращается этот человек, освободившийся от Бога и назвавший себя
"социалистом". "Человек человеку волк" - вот основной девиз этих страшных
дней".
     - Ну, Позитив, что скажешь?
     - Лишь то, что теперь больше никакие внешние цепи не сдерживали
разрушительную, накопленную столетиями хищную злобу новоявленных вампиров.
То, что в более-менее скрытой, а порой и в явной форме делали верхи, "звери
алчные, пиявицы ненасытные", упорно не желая этого замечать, теперь творили
низы. Рабское терпение, которое так восхищало хозяев "волов безропотных",
шло отнюдь не от церкви, что и продемонстрировали первые дни революции:

     В мире есть царь: этот царь беспощаден,
     Голод названье ему.
     Водит он армии; в море судами правит;
     В артели сгоняет людей,
     Ходит за плугом, стоит за плечами
     Каменотесцев, ткачей.
     Он-то согнал сюда массы народные.
     Многие - в страшной борьбе,
     К жизни воззвав эти дебри бесплодные,
     Гроб обрели здесь себе.
                       /Ник. Некрасов/

     "Человек человеку волк" - вот девиз этих страшных дней, - ужасается
свидетель, - "Большевики показали нам человека без Бога..." А ты бы лучше,
голубчик, в зеркало поглядел. Вы и были "волками", вы и были "людьми без
Бога", хищниками, которые "в Царство Божие не войдут"!

     "Мы надрывались под зноем, под холодом,
     С вечно согнутой спиной,
     Жили в землянках, боролися с голодом,
     Мерзли и мокли, болели цингой.
     Грабили нас грамотеи-десятники,
     Секло начальство, давила нужда..."
     - да что там, Иоанне, небось, эти строчки знакомы со школы... -
     "Не ужасайся их пения дикого!
     С Волхова, с матушки Волги, с Оки,
     С разных концов государства великого -
     Это все БРАТЬЯ твои - мужики!"

     Пришлось ужаснуться. Были "братья", стали "волки". Как и предсказывало
Писание. В наказание за нарушение Замысла. Как и предупреждал Лев
Николаевич: "Рабочая революция с ужасами разрушений и убийств не только
грозит нам, но мы на ней живем уже лет 30 и только пока, кое-как разными
хитростями на время отсрочиваем ее взрыв... Давящие народ классы, кроме
царя, не имеют теперь в глазах нашего народа никакого оправдания; они
держатся в своем положении только насилием, хитростью и оппортунизмом..."
     Свидетель С.Аскольдов, философ: "Как всякая тяжелая болезнь
человеческого организма отчасти предваряет смерть и заранее знакомит с нею,
так и революции, являясь наиболее опасными болезнями в жизни государств,
включают в той или иной степени все основные симптомы смерти, которая,
конечно, с религиозной точки зрения является наиболее полным обнаружением
мирового зла... именно революции способствуют РАЗДЕЛЕНИЮ добра и зла,
выявляя и то и другое в наиболее яркой форме. И, как процессы очищения добра
от выявившегося зла, они с религиозной точки имеют некую печать
благодетельности и в сущности наиболее реализуют религиозный смысл истории,
состоящий именно в разделении добра и зла в их созревших формах.
Христианству нечего бояться смерти, как индивидуальной так и
общечеловеческой, так как в смерти погибает лишь то, чему и надлежит
погибать, т.е. злые начала жизни".
     - От себя уточним, что речь, разумеется, идет о "смерти второй и
окончательной" - после Суда, а не о земной смерти.
     "Во свидетели пред вами призываю сегодня небо и землю: жизнь и смерть
предложил я тебе, благословение и проклятие." /Втор.30,1/
     "Русская церковь в ее эмпирической земной организации была именно тем
средоточением и основой религиозной жизни, откуда распространилось
расслабление и упадок религиозного духа. Имея мистический страх перед
революцией и согласно с духом христианства отстаивая религиозные основы
существующей власти... - Только я бы сказал "не духа, а буквы", - перебил
сам себя АХ, - ...существующей власти, Церковь, несомненно, перешла
допустимые пределы охранительной политики. Она не видела, что, связывая
свою судьбу и авторитет с судьбою русского самодержавия, она обязывалась и
блюсти некоторое внутреннее достоинство этой формы и если не вмешиваться в
политическую сферу, то по крайней мере быть голосом религиозной совести в
государственной жизни, что взывало к этой совести. Но именно в этой своей
роли совести общественного организма России со времен Петра 1 православная
Церковь была совершенно бездейственна. И в ней начался как бы своего рода
внутренний гнойный процесс, для одних служивший отравой, для других -
соблазном к хуле и отпадению от Церкви и Христианства... Гр. Распутин - это
первый и крупнейший деятель русской революции, ибо именно он был главным
фактором глубочайшего падения видимой русской Церкви, прикосновения ее
болящей язвы до того предела "мертвой коры вещества", за которым начинается
некий мистериум Церкви невидимой. Это именно прикосновение и вызвало в
соответственных мистических глубинах отзвук "довольно". И этим "довольно" и
была русская революция, которая явилась и небывалым кризисом в жизни
православной Церкви."
     "Много веков русская Церковь находилась под охраной самодержавия. Но
это состояние охраняемости она превратила в роль политического служения. То
в сознании русского народа, что должно было бы быть носителем святого
начала невидимой души России, "Святой Руси", стало оскорбляющим достоинство
этого начала внешним, загрязненным вместилищем. И охрана, начавшая служить
не к пользе, а к прямому вреду, была снята".
     - Я говорю о так называемом "Удерживающем".
     - Ты лучше об Иосифе толкуй, не уклоняйся, - проворчал АГ.
     - Я только об Иосифе. Исключительно о нем.
     - Ладно, по поводу предыдущего свидетельства. Разве смысл христианства
не в соборном спасении, не в несении креста? Чтобы, смиряясь и терпя грехи
и слабости других, в данном случае князей, спасать Целое и этих "князей"?
"Носите немощи друг друга и этим исполните закон Христов..." - так,
кажется, у вашего апостола Павла?
     - Я и говорю - была нарушена некая допустимость зла, когда
злокачественные клетки грозят погубить Целое, то есть Замысел, когда
нарушены отношения любящей семьи. Когда необходима кардинальная операция.
Когда "Пусть мертвые хоронят своих мертвецов".
     "И русская революция свершилась как нежданный Божий суд... Мы твердо
убеждены, что русская революция не есть дело рук человеческих, хотя
подготовлялась она и человеческими усилиями. Русская революция оказалась
судом не только над политикой и деятелями старого режима, но и над той
частью русского интеллигентного общества, которая эту политику обличала и с
нею боролась. Если бы гуманисты русского общества выступили на одоление
звериного начала русской души в союзе со святыми, то весь тон их обличений
и образ их действий был бы совершенно другой. Но даже выступая "как сила
интеллектуальная", гуманистическое начало было не на высоте своей задачи
именно с точки зрения этого самого разума, поскольку не разбиралось
добросовестно и до конца в тех явлениях, которые оно критиковало и
собиралось преобразовывать. Именно в силу этого русское гуманистическое
движение было глубоко проникнуто примитивным материалистическим духом, не
позволяющим ему даже задуматься о религии, а следовательно, и о святом
начале русской общественности".
     "Русский народ оставался по существу чужд гуманизму, зародившемуся и
пребывавшему лишь в русской интеллигенции. И когда в нем, благодаря
совместным влияниям двусторонних соблазнов справа и слева, умер святой,
зверь не покорился человеческому началу, а остался освобожденным от всякого
просветляющего и возвышающего его начала".
     - А теперь скажи, сын тьмы, разве я не об Иосифе? Его народ -
озверевший, соратники, - "не желающие разобраться", всякие там ложные
теории, опирающиеся на неверные представления о человеке и Замысле... И
разъяренная сопротивляющаяся Вампирия, внутренняя и внешняя, с которой ему
предстояло сразиться. И никакой опоры, кроме тайной веры в Своего Бога...
     Итак, первые месяцы послереволюционной России:
     "Вместо ожидаемого царства справедливости в жизни воцарились
обыкновенный "буржуазный" разбой и господство грубой физической силы.
Вооруженные люди отымали имущество у невооруженных и слабых, делая это то в
одиночку, то толпой. К этому и свелась вся "социальная революция", лишенная
какого бы то ни было идеализма. Грабеж привел и к тем результатам, к
которым обыкновенно приводит. В странах, где не обеспечен правопорядок, нет
правосудия и отсутствует общественная безопасность, замирает
предприимчивость, происходит непомерное вздорожание всех продуктов, силе и
насилию противопоставляются обман, лицемерие, стремление уйти в свою
раковину, скрыть от всех свое состояние".
     "В своей ненависти к "буржуазному миру", освободив народ от "права",
социалисты вернули его только к исходному моменту развития... "буржуазного
права". В жизни нашей воцарился "зуб за зуб", стали применяться самые
жестокие виды смертной казни и позорящих наказаний, расправ без суда и
разбирательства.
     Социализм в области права оказался возвращением к бесправию. Социализм
в области политической дал картину самого отвратительного деспотизма с
исключительными законами, неравенством граждан, повседневными насильями,
отсутствием каких бы то ни было свобод, с истязаниями в тюрьмах и участках,
с массовыми и единичными расстрела ми безоружных".
     "Классовая борьба" русского "пролетариата" была феерически
победоносна. Что означают жалкие успехи германских рабочих, добившихся
лишних 200 граммов хлеба, в сравнении с победой русского "рабочего класса",
захватившего в свои руки всю государственную власть, все государственные и
частные имущества! Мы должны были показать всему миру образцы настоящего
социалистического регулирования и питания, и производства, и обмена. И
Ларин и Ленин со всей присущей им серьезностью неоднократно в речах и
статьях развивали и великие преимущества и величественные основы нового
социального строя. Они не ограничились речами, а перешли к осуществлению
своих идей. И показали всему миру, что эти идеи убивают всякую
промышленность, останавливают и разрушают всякое производство, разрушают
все богатства страны, порождают чудовищную и массовую спекуляцию,
обеспечивают верный голод даже при наличности достаточных запасов и
ценность бесчисленных бумажных денег поддерживают лишь обесценением
человеческой крови.
     При "социалистических" порядках наступило чрезвычайное понижение
производительности труда. Наши производительные силы при "социализме"
регрессировали к временам петровских крепостных фабрик.
     "Рабочий контроль" очень скоро обнаружил свою истинную природу...
Немедленно уничтожалась всякая дисциплина... Знающие, честные работники
изгонялись и даже убивались. Производительность труда понижалась обратно
пропорционально повышению заработной платы".
     "Прилив сбережений прекратился не только в банки, но и в
сберегательные кассы. Оказалось, что народ меньше всего верит народной
власти".
     "Жизнь строила цены - по законам "буржуазной" экономики. На борьбу
социалистов с началом собственности жизнь ответила стихийным,
непреодолимым, хотя и извращенным, утверждением этого начала в лице
многомиллионной армии "мешочников".
     "Такие огромные, массовые, стихийно-неудержимые явления, как отказ
крестьян давать хлеб по твердым ценам при обесцененных деньгах, как
грандиозное развитие мешочничества или катастрофическое падение
производительности труда, стали объясняться "контрреволюционной агитацией"
правых эсеров и меньшевиков или "саботажем" кадетской буржуазии и
интеллигенции... Как люди действия, большевики вместо всяких "экономических
законов" схватились прямо за дубину, ружье и пулемет, стали расстреливать
"спекулянтов" и отбирать их имущество, сажать в тюрьму "саботажников",
создавать вооруженные отряды для похода в деревни за хлебом."
     "Главная причина нынешнего краха русского социализма в его ложном и
лживом учении о человеке".
     "Никогда Русь не сквернилась таким количеством злодеяний, лжи,
предательства, низости, бездушия, как в год революции. И если раньше, в
годы реакционного квиетизма, человек, слишком выдвигавший напоказ свою
внешнюю религиозность, возбуждал сомнительное к себе отношение, то в годы
революции смелое и открытое исповедание человеком своей религиозной веры
возвышало его над толпой обманутых и озверелых людей. Социалистическая
революция, думая разрушить, утвердила религию в России, очистила и
возвысила служителей церкви, напомнив им о жертвенности их служения."
     - Да, такое свидетельство дорогого стоит, - прошипел АГ, - Что
называется, начал этот свидетель Изгоев за упокой, а кончил за здравие. Ибо
вся материя мира...
     - Не стоит одной человеческой души, - довольно закончил АХ. - Дальше
еще поучительнее:
     "Они заговорили о защите "социалистического отечества", когда от
самого отечества остались только клочки... Возбуждаемые большевиками дела,
"о государственной измене", "о сношениях с иностранными государствами" и
т.д. явились полицейскими расписками в признании своего поражения.
     Социалисты в лице своих наиболее последовательных и деятельных
представителей на тяжком для России опыте доказали, что они ничего не
понимали в области высших сторон человеческой души, в тех мотивах, КОТОРЫЕ
ПОДВИГАЮТ ЛЮДЕЙ НА ЗАБВЕНИЕ СВОЕЙ ЛИЧНОСТИ, НА ПРИНЕСЕНИЕ ЕЕ В ЖЕРТВУ
КАКОМУ-ТО ВЫСШЕМУ ЦЕЛОМУ. Все попытки заменить религиозную веру и
патриотизм призывами к инстинктам классовой ненависти, жаждой материального
благополучия или, в крайнем случае, личного властолюбия приводили не к
геройству и самопожертвованию, а к делам трусливой злобы и бесчестного
грабежа."
     - Что ты этим хочешь сказать?
     - Только то, что Иосиф, видимо, понимал кое-что "в области высших
сторон человеческой души", ибо при нем тысячи людей шли и на "забвение
своей личности" и на "принесение ее в жертву высшему целому".
     "На основании своих фантастических объективных законов они поделили
человечество на различные группы мелкой, средней и крупной буржуазии,
пролетариата и т.д. Они вообразили, что это не просто методологические
абстрактные построения их ума, а действительные реальности, что будто бы
члены этих групп подчиняются различным "социально-экономическим законам".
Они представляли себе, будто на самом деле "буржуи" мыслят по-буржуазному,
а пролетариат особо, по-социалистически. Первое же столкновение с
действительностью разрушило все эти воздушные замки. Рабочие сплошь
оказались такими же "буржуями", как и остальные люди. И социалисты... не
замедлили убедиться, что пролетариат глубоко заражен "мелкобуржуазным ядом"
и не желает работать за общий со всеми паек, без индивидуальной выгоды...
Вся экономическая политика русских социалистов сводилась к тому, что все
новые и новые и более широкие круги народа объявлялись буржуазными,
мелкобуржуазными и контрреволюционными. Все население России, кроме кучки
красноармейцев и большевистских властей оказалось "мелкобуржуазным", да и
"социалистичность" этих последних подвергалась большому сомнению".
     "В настоящее время социалисты более трусливые и менее честные, хотя и
более умные, чем большевистские теоретики, пытаются отвести ответственность
за русские события от социализма и свалить ее на большевиков. Нас может
интересовать лишь общественно-политическая сторона дела. С этой стороны
большевики в сравнении с другими русскими социалистами должны быть
поставлены на значительно высшую ступень. Эти люди имели, наконец, мужество
осуществить свои идеи в жизни. Они показали социализм в осуществлении. Иным
он быть не мог. Иных результатов ждать от него нельзя. Урок получился
страшный, но, быть может, иного пути к нашему оздоровлению не было".
/С.Аскольдов. 1918 г./
     Иосиф, в отличие от своих фанатичных соратников, не питал никаких
иллюзий ни относительно социализма, ни человеческой природы. Все люди -
потенциальные оборотни, вампиры, ждущие лишь тьмы, полночи, чтобы отрасли у
них клыки, когти, гениталии чудовищных размеров, чрево необъятное, чтобы
можно было впиться в первую беззащитную плоть и душу.
     В его Антивампирии вурдалакам и хищникам не будет житья - уж он об
этом позаботится! Они боятся осинового кола и света... С кольями проблемы
не будет, что же касается света... Пусть он будет искусственным, но мы
просветим каждого. Мы построим Великую Крепость и выставим неподкупную
охрану. Я отменю тьму и полночь, и ни один кровосос не прорвется к моему
народу. Неважно, как мы назовем его, но это будет первое в мире царство
Света. Антивампирия. Пусть искусственного, но света!
     Иосиф любил слово "свет". Песни, где оно есть. Назвал фильм "Светлый
путь" и дочку - Светланой.
     Святой с радостью отдаст все до последней рубашки, Человек - отдаст
лишнее, Вампир - тянет все в свою пасть, как черная дыра. "Лежащий во зле"
мир принадлежит вампирам, они поделили Вампирию на зоны, время от времени
устраивая грызню, вовлекая всех в эту бойню. Напридумывали "права и
законы" чтобы как-то ограничить и упорядочить безудержные аппетиты друг
друга.
     Иосиф плевал на всякие там "измы" - он задумал заповедник посреди
Вампирии, где хищникам не будет житья... А "измы", которым поклоняются его
соратники-идолопоклонцы, для него - всего лишь кирпичи, из которых он
будет возводить стены будущей крепости. Годится - в дело, гнилой - на
свалку.
     Он еще не знал, как надо, но он твердо знал, как не надо.
     "Так говорит Господь Бог: вот Я - на пастырей, и взыщу овец Моих от
руки их и не дам им более пасти овец, и не будут более пастыри пасти самих
себя, и исторгну овец Моих из челюстей их, и не будут они пищею их.
     Потерявшуюся отыщу и угнанную возвращу, и пораненную перевяжу, и
больную укреплю, а РАЗЖИРЕВШУЮ И БУЙНУЮ ИСТРЕБЛЮ; буду пасти их по правде.
     Так как вы толкаете боком и плечом, и рогами своими бодаете всех
слабых, доколе не вытолкаете их вон, то я спасу овец Моих, и они не будут
уже расхищаемы, и рассужу между овцою и овцою. И поставлю над ними одного
пастыря, который будет пасти их, раба Моего Давида; он будет пасти их и он
будет у них пастырем". /Иез.34,10,16,21-23/
     - Так что как видишь, сын тьмы, уже был в истории опыт Антивампирии.
Иосиф еще с семинарии знал это место из "Иезекииля" наизусть... Кстати,
одно из его подпольных имен - "Давид"...
     - Весьма сомнительная версия в атеистическом государстве... И ты
всерьез собираешься на ней строить защиту?
     Ну для начала приведу хотя бы свидетельство "злейшего соратника"
Иосифа Льва Троцкого: "Наши дороги так давно и так далеко разошлись, и он в
моих глазах является в такой мере орудием чуждых мне и враждебных
исторических сил, что мои личные чувства по отношению к нему мало
отличаются от чувств к Гитлеру или японскому микадо".


     * * *


     И его вдруг повернувшееся к окну лицо с сомкнутыми веками, таинственно
белеющее в темноте.
     Потом начнет светать, и лицо с каждым мгновением рассвета меняется, и
это чудо, от которого она не может оторваться, хоть и боится до смерти, что
Павлин может проснуться. Она наблюдает за ним сквозь ресницы, и кажется, что
они оба где-то глубоко под водой.
     Яна знает, что вскоре провалится в беспробудный сон, а когда проснется,
Павлин уже бесследно исчезнет, как и полагается чуду, и раскладушка будет
стоять на прежнем месте в чулане, будто и не было никакого Павлина. И
начнутся долгие дни ожидания хоть какой-то весточки, звонка, дни
добровольных дежурств в редакции возле телефона, когда все будет валиться из
рук, а от каждого звонка перехватывать дыхание. И хуже всего будет
одиночество, абсолютная невозможность хоть кому-то признаться в этом
наваждении, заболевании под названием Павлин.
     Пижон, стиляга, чужак.
     И почему-то абсолютная невозможность самой снять трубку и набрать его
номер. Не только трубку редакционного аппарата, но и потом в Москве, куда
она приедет сдавать зимнюю сессию, ни на секунду не мелькнет у нее даже
мысль зайти в любую будку и за две копейки решить все проблемы.
     Обложившись книгами, она будет сидеть в факультетской читалке на
Моховой вместе с другими мучениками-заочниками, и двухнедельная бешеная
скачка "галопом по Европам", шокирующая, подобно нашествию татарской орды,
степенных, привыкших к обстоятельным семинарам преподавателей, почти
излечит ее от наваждения. Новые друзья со всего Союза. Их совместные
воинственные набеги на экзаменаторов, шантаж, слезы, самые невероятные
легенды, сентиментальные и романтичные, изысканная дипломатия, которой
позавидовал бы Талейран, хитроумнейшие приспособления для подсказок и
шпаргалок - катушки с резинками, нашитые под юбкой карманы, бедра,
исписанные под капроном событиями и датами - все для заветной оценки в
зачетке. Все это будет похоже на веселую авантюрную игру, но однако с
необходимой дозой серьезности, дающей играющим в нее двадцати-сорокалетним
дядям и тетям богатый ассортимент достаточно острых ощущений.
     И особенной отрадой будет короткая, двухнедельная их дружба,
сплоченность, замечательная именно своей краткостью, ощущением того, что эта
сплотившая их детско-взрослая игра вот-вот кончится, Коли-Маши вновь станут
Николаями Сергеевичами и Марьями Петровнами, литсотрудника ми, спецкорами,
корректорами, папами и мамами - некоторые даже дедушками, и разъедутся,
разлетятся в повседневную взрослую свою жизнь до следующей сессии.
     - Ребята, сюда! Яна знает "Ломоносов - журналист"! Погоди, я за Ноннкой
сбегаю.
     - Яна, держи шпоры по языкознанию, потом Сашке отдашь.
     И ужас, мольба о помощи в глазах прославленного футболиста-заочника во
время зачетного диктанта:
     "Матрена Саввишна подложила фельдфебелю и фельдъегерю винегрету и под
аккомпанемент граммофона завела разговор об акклиматизации..."
     А после очередного штурма - пиршества в шашлычной на Никитской,
журналистские рассказы, споры со всеми преимуществами той самой "взрослости"
и жизненного опыта, что делало эти импровизированные встречи, возможно, куда
более ценными, чем обычные студенческие семинары. И чудаковатый надежный
Ромка из первого Меда, их вечерние прогулки от закрывающейся в десять
читалки до Павелецкой, где Яна ночует у маминой приятельницы Светы.
Покачивающаяся в Ромкиной руке пудовая авоська с книгами, выпрошенными ею на
ночь у библиотекарши. Слезы из глаз от ледяного ветра на Каменном мосту, -
"Иди за мной, тогда не будет продувать". Ромка похож с этой авоськой на
заботливого отца семейства. Темное мешковатое пальто без всяких претензий на
моду, шаркающая, чуть косолапая походка. И на секунду больно, как хлыстом,
полоснет воспоминание о Павлине, его поистине ковбойской поступи, в которой,
как она потом поймет, он потрясающе копировал Юла Бриннера. И запретные
стиляжьи джинсы, и пестрое оперение, идущее ему, как кожа ядовитой змее.
     Кузнецкий мост, Пятницкая, и дальше по трамвайным путям... Их обеды -
не в студенческой столовой, а в кафе на Горького, из-за которых, весьма
разорительных для студенческого кармана, Ромке потом придется завязать
поясок - это она сообразит потом и устыдится, ибо по сравнению с Ромкой была
миллионершей - ежемесячный оклад плюс гонорары.
     - Трамвай! Сядем?
     - Целый день сидела. Японцы говорят - десять тысяч шагов в день.
     - Им легко говорить, там тепло.
     - Замерзла - бежим. Ну вот, а говоришь - разрядница.
     - Давай фору - авоська в 15 кг. Старт!
     Они бегут вдоль трамвайных путей по темной морозной улице, редкие
прохожие шарахаются, испуганно жмутся к заборам и стенам. У кирпичного дома
прощаются, предстоит ночь зубрежки. Проветренные мозги теперь способны
вместить все книги в авоське.
     Однажды Ромка вытащил ее на каток ЦПКО. Каталась Яна средне, да и
взятые напрокат ботинки вихлялись на ногах. Доковыляв до скамьи, Яна будет
прикидывать, что лучше - ковылять ли назад к гардеробу, или, сбросив
ботинки, дошлепать туда в шерстяных носках? И тогда вдруг Ромка неизвестно
откуда добудет белую тесьму, натуго зашнурует ее видавшие виды "гаги", и они
полетят по кругу - в крепкой перевязи его рук, в надежном пространстве
которых ничего не может случиться дурного, и Яна поверит, что не упадет, не
расквасит нос, что она неуязвима и бессмертна, как Антей на земле.
     Нечто похожее она испытывала лишь в раннем детстве, на руках у отца.
Самолет и летчик, гонщик и автомобиль - они несутся, обгоняя всех. Вжик,
вжик! Рассекая чьи-то спины, шарфы, свитера, испуганные лица. И плевать ей
на Павлина. Она больше не думает о нем. Она думает о том, что совсем о нем
не думает.
     Однажды, когда после очередного зачета они спешили в "Уран", на
Сретенке упадет прохожий. Яна услышит крики "Врача! Врача!", увидит, что
Роман куда-то исчез и не сразу сообразит, что он и есть врач, что это вокруг
него сомкнулась толпа. Она будет искать его глазами, узнает его голос:
     - Всем назад, дайте воздуха!
     Толпа раздастся, она нырнет в просвет и увидит Романа без пальто и
пиджака, на коленях над чем-то распростертым, безжизненным, страшным этой
распростертостью прямо на снежном месиве тротуара и синюшной серостью губ,
волосинками на голой груди, куда ритмично и неправдоподобно глубоко
погружаются его руки с засученными до локтя рукавами рубахи.
     - Назад, мешаете! - рявкнул Роман, полоснул по ней яростным невидящим
взглядом. Она увидела вспухшие капли пота на лбу, и снова его кулаки
погрузятся в грудь, как в тесто, будут месить, месить, она услышит хруст и с
ужасом поймет, что хрустят ребра, подумает, что надо бы поднять валяющееся
на снегу Ромкино пальто - все это в течение нескольких минут, и тут кто-то
сзади отпихнет ее, толпа сомкнется, а потом наваливающийся вой скорой,
санитары с носилками, толпа, метнувшаяся за отъезжающей машиной. Кто-то
подаст Ромке пальто, и Яна не сразу поймет, что его ищущий взгляд относится
к ней.
     - Ладно, идем.
     И нагнавший их мужчина: - Доктор, а здесь что находится? Вот нажимаю -
болит.
     И оживленная толпа в фойе кинотеатра, хлынувшая из буфета в зал /они
даже не опоздали на сеанс/, и как у него в темном зале начало сводить руки,
и злобное шиканье: - Тише, мешаете!
     Будут показывать "Мост Ватерлоо".
     Через несколько дней много лет назад она уедет домой и узнает, что
съемки фильма идут полным ходом, что Павлин уже успел показать себя в полной
красе - "все у него дубы и бездари, один он - гений, даже в собственной
съемочной группе его терпеть не могут - если б ты слышала, как он орет на
оператора! А осветителям не платит командировочных, прокучивая их деньги с
какой-то "хвостатой" чувихой, которая приезжает к нему из Москвы."
     Все это Яне сходу выложат в редакции, она поахает, поужасается, а потом
расскажет как можно красочнее о Москве, об экзаменах, новых интересных
друзьях, о шашлычной на Никитской и кафе на Горького. О Ромке, намекнув на
серьезность их отношений, находя горькую сладость в своих "откровениях", в
публичном отречении от Павлина, в презрении к себе за недостойную бабскую
игру, которой она хотела вернуть былое расположение коллектива.
     А потом заставит себя пройти мимо съемочной площадки, где Павлин будет
терзать бледного осунувшегося Севу Маврушина, покрикивая то на него, то на
оператора Ленечку, расхристанного, с подозрительно блестящими глазками, а
наш фотокор Жора Пушко, тоже слегка навеселе, будет порхать вокруг, упиваясь
всей этой киношной кутерьмой. И роковая девица, в дубленке, без шапки, с
перехваченными на затылке в конский хвост волосами, запорошенными снежком, с
подведенными веками и вывернутыми негритянскими губищами в почти чернильного
цвета помаде - это воплощение зловещей порочной красоты, будет сидеть бок о
бок с Павлином, сверкая коленкой в разрезе юбки, поить его дымящимся кофе из
термоса.
     Яна остановится только на мгновенье, вдохнет запах кофе, духов роковой
девицы, заморских павлиньих сигарет - застрявшую в горле горечь, чуть
разбавленную холодком студеного ветра.
     - Какие люди!.. Сева, опять тебя несет из кадра - неужели трудно
понять? Стоп! Леонид, мне это осточертело. Конечно, ты не при чем, чужой
дядя причем, что ты с утра, как боров. Все сначала.
     Яна еще не знает, что в этом "работаю-отключаюсь" единственное меж ними
сходство. Так же невидяще метнется прочь павлиний глаз, чтоб сразить
"тепленького" Ленечку, но то, что было естественным, когда Ромка оживлял
прохожего, наполнится вдруг тайным трагическим смыслом. Предательское:
"Какие люди!", ловушка, превратившая пьедестал в помост. "О, какие люди!" -
и вот она на помосте, отброшенная на виду у всех взглядом Павлина, и зябкая
стыдная нагота одиночества, и ком в горле, и прекрасная холеная рука роковой
девицы с неправдоподобно длинными пальцами по-хозяйски лежащая на Павлиньем
плече.
     Скорее прочь! Горький ком разбухает, рвет горло. Кажется, неосторожное
движение - и слезы хлынут из глаз, носа, ушей, из каждой клеточки
окаменевшего лица Яны - так она ревела в детстве, от непробиваемости мира.
Но сейчас реветь нельзя, надо пронести одеревеневшее, как восточная маска
для отпугивания злых духов, лицо мимо Павлина со свитой, мимо прохожих,
домов и деревьев, мимо кумушек на скамье у их "Большого дома". В коричневый
прямоугольник двери с ромбами, в темное "ничто", вверх по скрипучей
лестнице. Яна несет себя как чашу с драгоценным ядом. Таким горьким. Таким
сладким...






     "Захват контрреволюционерами некоторых узлов сибирской железной дороги
на время отразится, конечно, на продовольствии голодающей страны. Но взять
измором революцию русским, французским и чехословацким империалистам не
удастся. На помощь голодающему северу идет юго-восток. Народный комиссар
Сталин, находящийся в Царицыне и руководящий оттуда продовольственной
работой на Дону и в Кубани, телеграфирует нам об огромных запасах хлеба,
которые он надеется в ближайшие недели переправить на Север". /Из обращения
Совета Народных Комиссаров РСФСР/ 1918г.
     "...В-третьих, этим продвижением мы рассекаем армию Деникина на две
части, из коих: добровольческую оставляем на съедение Махно, а казачьи армии
ставим под угрозу захода им в тыл. В четвертых, мы получаем возможность
поссорить казаков с Деникиным, который /Деникин/ в случае нашего успешного
продвижения постарается передвинуть казачьи части на запад, на что
большинство казаков не пойдет, если, конечно, к тому времени поставим перед
казаками вопрос о мире, о переговорах насчет мира и пр. В-пятых, мы получаем
уголь, а Деникин остается без угля". И.Сталин /из письма В.Ленину с Южного
фронта/.
     "Комиссар полка является политическим и нравственным руководителем
своего полка, первым защитником его материальных и духовных интересов. Если
командир полка является главою полка, то комиссар должен быть отцом и душою
своего полка". /Из инструкции для комиссара полка в действующих частях
1919г./

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1918 г. Назначен Совнаркомом общим руководителем продовольственного
дела на юге России. Налаживание транспорта, отправка хлеба в центр. Назначен
главой военного совета Северо-Кавказского военного округа. Успешное
выступление советских войск в районе Царицына. Назначен председателем
Военно-революционного совета Южного фронта. Совнаркомом назначен членом
Реввоенсовета республики. Разгром красновских войск под Царицыном. Участие в
работе 6 Всероссийского съезда Советов. Избран на нем членом ВЦИК. Затем
членом президиума ВЦИК. Назначен зампредсовета Рабоче-Крестьянской Обороны.
Занимается вопросами организации БССР и КПб Белоруссии.
     1919г. По решению ЦК РКПб командирован на Восточный фронт. Участие в
работе 1 конгресса Коминтерна. Доклад на заседании Совнаркома о проекте
декрета о реорганизации Госконтроля. Участие в работе 8 съезда РКПб, избран
членом ЦК, членом Политбюро и Оргбюро. Утвержден народным комиссаром
Госконтроля.
     - Ну и тоска - съезды, комиссии... - проворчал АГ.
     - Потерпи, сын тьмы. Не очень-то весело смотреть, как кирпич за
кирпичом воздвигается стена. Иосиф строил свою крепость.
     "В минуту смертельной опасности, когда окруженная со всех сторон тесным
кольцом врагов Советская власть отражала удары неприятеля; в минуту, когда
враги Рабоче-Крестьянской революции в июле 1919 года подступали к Красному
Питеру и уже овладели Красной Горкой, в этот тяжелый для Советской России
час, назначенный Президиумом ВЦИК на боевой пост Иосиф Виссарионович
Джугашвили /Сталин/ своей энергией и неутомимой работой сумел сплотить
дрогнувшие ряды Красной Армии.
     Будучи сам в районе боевой линии, он под боевым огнем, личным примером
воодушевлял ряды борющихся за Советскую Республику.
     В ознаменование всех заслуг по обороне Петрограда, а также
самоотверженной его дальнейшей работы на южном фронте, ВЦИК постановил
наградить И.В.Джугашвили /Сталина/ орденом "Красного Знамени".


     СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     Многие революционные мальчики в поисках Истины, которая соответствовала
бы вписанному в сердце Закону и Образу, попали в лапы оборотням от
революции, легли на амбразуру... Для многих это был этический, нравственный
выбор Божьего пути без веры в награду в вечности, без веры в Царствие. Это
был горячий самоотверженный выбор СЕРДЦА, а это дорогого стоит!
     Они действовали, будто не Бога нет, а князя тьмы, будто можно без
соборных молитв и церковных таинств легко переделать падшую вампирскую
природу человека лишь при помощи вписанного в сердце Закона, заменив
соборность солидарностью трудящихся масс.
     Мальчики эти почти все были мучениками, погибли или оказались на
чужбине, революция пожрала, как всегда, лучших своих детей первыми.
     Забугорные и туземные вампиры рвали Русь на части, но сжалился Господь
и даровал народу пастыря сильного и жестокого, хитрого, умного и
неподкупного. И вложил в душу его одну-единственную цель - спасти стадо.
     Разрозненное, ослабевшее и озверевшее, заблудившееся и потерявшее
веру. Одних обезвредить, отпилить клыки и когти; других, кто "знает Его
Голос", спасти. Кто пойдет по дороге вписанного в сердце Закона легко и
радостно, чьи души прорастут сквозь асфальт безбожия и насилия, расцветут и
дадут "добрый плод", полюбив и приняв душой вполне христианский образ
"горящего сердца Данко".
     Таких, конечно, было немного. Но и другие, соблюдающие Закон от страха,
не слишком жалуя это "как надо", хотя бы подчинились жесткому "как не надо".
То есть я еще не иду на Голос, но и не впиваюсь в горло тем, кто идет. А это
уже немало.
     Человек нередко придумывает, творит себе бога "по образу и подобию
своему", то есть человеческому, смеется или ужасается сам нелепости
собственного вымысла и объявляет, что Бога нет. Таково большинство атеистов,
"холодных". Их атеизм часто заканчивается прорывом ума или сердца к
подлинному "ведению".
     "Теплохладный", имеющий ведение свыше, но не отдавший сердце Небу,
продолжающий служить или "двум господам" /Богу и мамоне/, или отдающий
"Богово кесарю", осужден Творцом.
     И уж совсем особняком стоят "богоборцы", которые, имея истинное ведение
о Божьем Замысле о мире и человеке, порой вступали в прямую борьбу с Творцом
на стороне твоего хозяина, сын тьмы.
     - Наши люди, - согласился АГ.
     Но если кто-то говорит, что Бог - это старик с бородой, который якобы
сидит на небе, но космонавты там никого не нашли, поэтому верить в него
смешно, или что "Бога придумали богатые, чтобы держать народ в узде и драть
с него три шкуры", то вина на Суде за такое вот "народное просвещение" будет
лежать во многом на интеллигенции, на жрецах культуры. Ибо "культура" от
слова "культ" и призвана в меру данных Небом талантов раскрывать народу
Замысел, ревностно постигать Истину, "разбираться" в "проклятых вопросах",
что мы сейчас с тобой и делаем... Постигать ведение Бога, Законы Бога и
служить как бы мостом между Церковью и "лежащим во зле" миром. Воздействуя
на ум, душу, эстетику и совесть блуждающих вне церковной ограды. А иногда и
помогать по благословению Церкви ее пастве постигать Истину. "Сеять
разумное, доброе, вечное..."
     "Да, проклятая интеллигенция теперь отравила весь народ своим
нигилизмом и погубила Россию... Ведь с тех пор, как стоит мир, не видел он
еще такой картины: первобытный народ, дикий и страшный в своей ярости,
отравленный интеллигентским нигилизмом: соединение самых темных сил
варварства и цивилизации. Нигилистические дикари! Вот что сделала с народом
наша интеллигенция. Она ему душу опустошила, веру заплевала, святая святых
осквернила!" /Сергий Булгаков "На пиру богов"/
     - Это и есть "благими намерениями вымощена дорога в ад", - хихикнул АГ,
- Боролись с социальной неправдой и выплеснули с водой ребенка...
     - Вместо того, чтобы ра-зо-браться, - повторил АХ.
     "Что иное могло случиться, если обрадованный класс, вот эта самая
интеллигенция, чуть не поголовно ушла из церкви и первым членом своего
символа веры сделала безбожие, вторым - революцию, третьим - социализм? Нет,
безбожие русской интеллигенции есть не только роковая для нее самой черта,
но это есть проклятие и всей нашей жизни".
     "На русской интеллигенции лежит страшная и несмываемая вина гонения на
церковь, молчаливым презрением, пассивным бойкотом, всей своей атмосферой
высокомерного равнодушия, которым она окружила церковь. Вы знаете, какого
мужества требовало просто лишь не быть атеистом в этой среде, какие
глумления и заушения здесь приходилось испытывать. Да, с разрушительной,
тлетворной силой этого гонения не идет ни в какое сравнение поднятое
большевиками".
     - Так что в который раз повторяю - не Иосиф ввел на Руси безбожие.
Отпав от Бога, от культа, культура стала поклоняться идолу - народу.
"Хорош же народ, который допускает совершить над собой подобное растление.
Да и что можно сказать о тысячелетней церковной культуре, которая без
всякого почти сопротивления разлагается от демагогии? Ведь какой ужасный
исторический счет предъявляется теперь тем, кто ведет церковное просвещение
русского народа! Уж если искать виноватого, так будет в первую очередь
русская церковь, а не интеллигенция."
     - И все же думается "церковное просвещение русского народа" - дело не
одной церкви, но и культуры, - сказал АХ, - Именно на ней лежит вина за
вольное или невольное искажение, а затем и отвержение понятия о Творце, о
духовном начале бытия. Что это - глупость или гордое беснование?
     Атеизм, отрицание Бога - отнюдь не богоборчество. Как можно бороться с
тем, чего для тебя нет? Это нигилизм.
     А богоборчество - это не столько борьба с Творцом Вселенной - на это
среди человеков способен лишь безумец. Это борьба на поле данной людям
свободы против Божьего Замысла о едином, спаянном любовью мире, где каждая
часть работает на Целое и Все - на всех.
     "Я сказал: вы - боги", - то есть слившаяся с Океаном капля сама
становится Океаном. А не гордый дьявольский соблазн: "Будете как боги," -
безумный призыв сравняться с Богом. Назвавшаяся океаном капля вне Океана.
     - Даже Белинский признался, что готов уничтожить большую часть
человечества, чтобы оставшиеся жили чисто и по справедливости /читай "по-
Божьи"/. Я сейчас говорю о тех, кто искал прежде всего не земных благ, а
Истины, слушая свою совесть. "Мечта прекрасная, еще неясная..." - ей они
отдавали жизнь, не веря в бессмертие и награду "там", что делало их порыв
еще более трагичным.
     Были еще демократы и социалисты всех мастей, борцы за более
справедливое перераспределение жизненных благ, за конституции, "права
человека", различные "свободы", о которых Александр Сергеевич сказал:

     Не дорого ценю я громкие права,
     От коих не одна кружится голова.
     Я не ропщу о том, что отказали боги
     Мне в сладкой участи оспаривать налоги
     Или мешать царям друг с другом воевать;
     И мало горя мне, свободно ли печать морочит олухов,
     Иль чуткая цензура в журнальных замыслах стесняет балагура.
     Все это, видите ль, слова, слова, слова,
     Иные, лучшие мне дороги права;
     Иная, лучшая потребна мне свобода:
     Зависеть от царя, зависеть от народа -
     не все ли нам равно?

     Была еще страшная кроваво-грязная пена революции - легкая нажива,
грабеж, насилие, уголовщина, шальная власть... Вырвавшаяся на волю
новорожденная Вампирия - темная, разрушительная, безжалостная...
     Ну и, конечно, яростное сопротивление низложенных "бывших". И в этом
море крови тонули безвинные жертвы... Хотя есть ли безвинные в истории, где
все повязаны намертво?
     Может ли быть здоров организм, когда страдает хоть один член? Итак,
хищники, лихоимцы, бывшие и народившиеся, рвущие на части землю во все
времена великих переделов зон владения.

     Просто обыватели, чья хата "всегда с краю". Таких большинство.
     Разрозненное покорное стадо, нуждающееся в добром пастыре:
     Пред боязливой их толпой,
     Жестокой, суетной, холодной,
     Смешон глас правды благородной,
     Напрасен опыт вековой.
     Вы правы, мудрые народы,
     К чему свободы вольный клич!
     Стадам не нужен дар свободы,
     Их должно резать или стричь,
     Наследство их из рода в роды
     Ярмо с гремушками да бич.
                       /А.Пушкин/

     САМА РЕВОЛЮЦИЯ ГРОЗИЛА СТАТЬ ОБОРОТНЕМ!
     Еще так называемые "прожигатели жизни", гуляки, эпикурейцы "без царя в
голове", анархисты, "отвязанные" всех пород, понимающие "свободу" как
вседозволенность.
     Достоевский писал: "Если Бога нет, то все дозволено", забыв, что Бога
нельзя отменить декретом. Равно как вписанный в сердце Закон. Кстати, в
странах официально религиозных царил куда больший нравственный беспредел,
чем в Советском Союзе.
     Но это потом, а пока...

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1919г. Участие в работах пленума ЦК РКПб. Член комиссии по снабжению
Красной Армии. Подписывает извещение "Всем гражданам России" о создании
Центрального бюро жалоб. Усиление военной помощи Южному фронту в связи с
угрозой Деникина Донбассу. В связи с наступлением Юденича направлен на
Петроградский фронт. По поручению ЦК проводит централизацию управления
Западным фронтом. Назначен членом реввоенсовета Западного фронта. Взятие
Красной Армией Пскова. Направлен на Южный фронт на организацию разгрома
Деникина. Назначен членом Реввоенсовета Южного Фронта. Разрабатывает план
наступления на Деникина через Харьков-Донбасс, Взятие Воронежа Красной
Армией. Участие в заседании Реввоенсовета Республики о создании Конной
Армии. Речь на открытии II Всероссийского съезда коммунистических
организации народов Востока. Речь о задачах 1 Конной армии в районе боевых
действий. Избран членом ВЦИК 8 Всероссийским съездом Советов. Занятие
Ростова Конной армией. Назначен Совнаркомом председателем Украинского Совета
трудовой армии. Введен в состав комиссии ВЦИК по разработке федерального
устройства РСФСР. Участие в работе 9 съезда РКПб. На заседании Совета Труда
и Обороны делает сообщение об угольной промышленности Донецкого бассейна.
Разработка тезисов по поводу войны с Польшей.
     "Несокрушимую верность принципам и веру в массы Ленин действительно
пронес через всю свою жизнь, несмотря на маневренную гибкость своей
политики. В этих обоих отношениях Сталин составляет прямую противоположность
Ленину, его отрицание и, если позволено сказать, его поругание. Принципы
никогда не были для него ничем иным, кроме прикрытия. Никогда в течение
своей жизни он не имел общения с действительными массами, т.е. не с
десятками, а сотнями тысяч миллионов.
     Сталину свойственно презрение к теории. Теория берет действительность
больших масштабов. Здравый смысл берет действительность в малых масштабах.
Оттого Сталин чрезвычайно чувствителен ко всякой непосредственной опасности,
но не способен предвидеть опасность, коренящуюся в больших исторических
тенденциях". /Свидетель Лев Троцкий/
     - Ну, здесь история все расставила по своим местам, - прокомментировал
АХ. - По-нашему, все их так называемые "теории" - по твоей части, сын
тьмы... А Иосиф просто был в послушании у Высших Сил. Не знаю, осознанно или
интуитивно.
     "По словам Николаевского, Бухарин называл Сталина "гениальным
дозировщиком". Это выражение, только без "гениальности", я слышал впервые от
Каменева. Оно имеет в виду способность Сталина выполнять свой план по
частям, в рассрочку. Эта возможность предполагает, в свою очередь, наличие
могущественного централизованного аппарата. Задача дозировки состоит в том,
чтобы постепенно вовлекать аппарат и общественное мнение страны в иные
предприятия, которые, будучи представлены сразу в полном объеме, вызвали бы
испуг, негодование и даже отпор."/Лев Троцкий/
     - Да уж, я думаю, его цели, "представленные в полном объеме", пришлись
бы соратникам не по вкусу, - хихикнул АГ.
     Белые змеи телеграфной ленты снова заполнили все ряды меж кресел. Яну
проносит сквозь коричневый прямоугольник двери с ромбами, сквозь "ничто"
тамбура, вверх по скрипучей лестнице.
     Яна несет себя как чашу с драгоценным ядом. Таким горьким. Таким
сладким...


     * * *


     Дома она будет упиваться драгоценным своим страданием, пока Павлин к
ним не заявится как ни в чем не бывало.
     - Котлетами угостишь?
     Немыслимое его оперение брошено на стул, снег на воротнике рыжей куртки
быстро темнеет, набухает бисеринками влаги.
     - Здорово метет. Ну что, без хвостов? А у нас видала бардак? Этот твой
Маврушин...
     Будто не было ни долгих дней молчания, ни метнувшегося прочь взгляда,
ни роковой девицы, ни ее руки на плече. Он улыбается. Денис - солнечный
день.
     Яна жарит на кухне котлеты. Первые в жизни. Мама и соседка еще на
работе, проконсультироваться не у кого. Яна - первооткрывательница, заново,
в муках изобретает котлеты. Время остановилось, кухня напоминает лабораторию
ал химика, где Яна экспериментирует с составляющими - куском окаменевшего в
авоське за окном мяса, такой же окаменевшей булкой, которая никак не желает
размокать, и свирепой луковицей, которую Яна додумывается зачем-то тереть на
терке. Пропахшая чесноком и луком, перемазанная мукой, зареванная и
полуослепшая, штук десять превратив в пюре, Яна, наконец, создаст три
румяных, сочных, аппетитно благоухающих шедевра, достойных уст Дениса
Градова.
     Шедевры, разумеется, пересолены. Яна бухает на стол сковородку и
вытирает фартуком руки. В зеркале гардероба отражается растерзанная
котлетной битвой Яна и нахальный гость, к ногам которого она приносит
добычу. На нее ноль внимания, развалился в кресле, погружен в чтение.
     Он добрался до ее джиннов! В руках у Павлина пухлая серая папка. Папка
рассечена пополам, мелкоисписанный листок падает на кипу других уже
прочитанных. Лицом вниз, плашмя, как убитый.
     Ее джинны!.. Так, наверное, чувствовал себя Кащей, глядя, как хрустит в
пальцах Ивана-царевича яйцо с Кащеевой душой.
     Их глаза в зеркале встречаются. Заорать, вырвать папку... Одно его
неосторожное слово, движение...
     Павлин улыбается как ни в чем не бывало, потягивается. Будто так и
надо - хватать без спросу чужие рукописи да еще улыбаться, будто так и надо.
     - Зачитался, - Денис захлопывает папку. - Особенно со слепым здорово...
Когда он воздушные шары покупает. И с теткой в парикмахерской, и вообще...
И вообще я в вас, кажется, влюблен, Иоанна Аркадьевна.
     Такие светлые прозрачные глаза - взгляд Яны разбивается об их
прозрачность, как птица о стекло. Ну и шуточки. Она сбита с толку и даже
забывает про папку. Бестактный, чудовищный поступок Павлина и это его
дурацкое признание на фоне поглощения котлет и болтовни про какую-то
французскую певичку, приезжающую в Москву с гастролями, не только не
отталкивает ее, но как бы расцвечивает Павлина новыми, еще более ядовитыми и
притягивающими красками. Чем ядовитей, тем притягательней.
     Яна в полном смятении, и сознает это, а тут еще котлеты пересолены, и
Павлин подумает Бог знает что, и сама она, внезапно онемевшая и отупевшая,
никогда не слыхавшая про эту певичку, и в старом халате в муке, не имеет сил
встать, а на кухне давно кипит чайник. Поворачивается ключ в замке - это
пришла мама. Они не виделись две недели. Мама врывается в комнату,
замерзшая, стремительная, пахнущая снегом, как сама метель, и плевать ей на
Павлина. Холодные губы и руки обжигают раскаленные щеки Яны.
     - Ма, да ладно тебе... Ну сдала, сдала, все хорошо. Потом, ма...
     Все в ней протестует против этого стихийного бедствия - вторжения
матери. Сидеть с Павлином, чтобы он пожирал пересоленные котлеты, пил чай,
трепался ... Лишь бы можно было молча выкладывать на клеенке узор из хлебных
шариков, и чтоб взгляд взлетал и падал, взлетал и падал, разбиваясь каждый
раз о ласково-прозрачный ледок его глаз. Воробей, бьющийся в оконное стекло.
     Но все рухнуло. Павлин спешит - у него вечером съемка. Будут снимать
танцы в клубе. Он приглашает Яну, если есть такое желание.
     - Нет, нет, сегодня ей надо отдохнуть, вон Янечка совсем, как она
выражается, "обалдуревшая", с ног валится...
     - Неужели Иоанна Аркадьевна так выражается? Шикарный неологизм. У вас
замечательная дочь.
     Мама в этом нисколько не сомневается. Павлин целует ей ручку на
прощанье.
     "Я в вас, кажется влюблен, Иоанна Аркадьевна"...
     Яна вся начинена, нашпигована, набита этой фразой. Пронзена ею
насквозь, как позвоночником. Мать на кухне наливает из чайника в таз
горячую воду, взбивает пену из детского мыла. Мыть голову Иоанне Синегиной
- ее почетное право, счастье, священный ритуал - целых две недели она была
его лишена! Яна чувствует на висках, темени, затылке блаженно-медленное
движение маминых пальцев, жмурится, погружаясь лицом в душисто-невесомое
тепло взбитой пены.
     "Я в вас, кажется, влюблен, Иоанна Аркадьевна".
     Может ли это быть хоть чуточку правдой? Они из разных миров. Павлин
и... и... Она не знает, с кем себя сравнить. Она пытается увидеть себя его
глазами. Павлин, с его экзотическим оперением, длинными сигаретами,
фейерверком неведомых ей имен и сведений, ухмылкой уголком рта. С роковой
девицей в дубленке, с пестрой киношной своей свитой. При мысли о девице в
груди у Яны будто заворочался еж. Колючий и, к тому же, ядовитый. Морской
еж. Его отравленные колючки жгли и кололи, кололи и жгли.
     Денис - солнечный день.
     - Ты куда с мокрой головой?
     - К Линьковым, мне одну книжку надо, я сейчас...
     На бегу заматываясь платком. Яна скатывается с лестницы, оглушительно
хлопает коричневая дверь с ромбами, холодный воздух с привкусом снега -
наркоз, облегчение. Яна бежит мимо пустой скамьи под березами, мимо
подъезда, где живут Линьковы. По тропинке, дальше, дальше, за поворот, где
уже не виден их дом, где начинается Овражья улица с одноэтажными домишками и
палисадниками, девственно белая, занесенная снегом. Овражья, с тремя
тусклыми фонарями, под которыми кружатся рои снежных хлопьев. Бежит Яна, и
ее новенькие валенки печатают на снегу узкие кособокие следы-фасолины. Бежит
в неприятельский стан, к той единственной, которая может ей помочь. К
стиляге и чувихе Люське.
     Та же калитка, покосившееся крыльцо, облезлый веник, которым Яна так же
сметает с валенок снег, и пропахшая горьковатым угаром комната /Люськина
мать из экономии всегда слишком рано задвигает вьюшку/, и она, Яна, в
угарной горячке шепчущаяся с Люськой за гардеробом.
     Только это уже другая Яна, и Люська другая, восемь лет шли они каждая
своей дорожкой, не понимая, осуждая, посмеиваясь друг над другом, но сейчас
Люська все прощает - она великодушна, она победительница.
     Люська, Яна хочет походить на тебя, на тех, о ком сочиняла фельетоны,
на роковую девицу в дубленке. Стать для Павлина "своей", пусть даже нацепив
павлиньи перья.
     Ничего этого Люська не знает. Яна хочет превратиться из Золушки в
Принцессу, и роль Феи поручает ей, Люське. Вот и все. Восемь лет назад Яна
чернилами перерисовывала себе на руку Люськину татуировку.
     Яна к ней вернулась, вот и все.
     Угол за гардеробом - давняя Люськина резиденция. К задней стенке
прибито зеркало в старинной резной раме. Перед зеркалом - письменный стол,
над которым свисает с потолка пыльная лампочка под бумажным абажуром. Люська
учится в каком-то техникуме. Готовясь к занятиям, она всегда видит себя в
зеркале. Среди циркулей и учебников - карандаш для бровей и коробочки с
косметикой.
     - Стричь? - Люська взвешивает на ладони еще влажные пряди Яниных волос.
     Как хочешь, - щеки у Яны горят, руки - холодные. Она сознает что ее
состояние - ненормальность, болезнь. Две Яны как бы сосуществуют рядом -
прежняя все понимает, осуждает, удивляется и с любопытством ждет - что же в
конце концов будет с той, новой Яной?
     - Сейчас самый писк - совсем коротко, знаешь, такая тифозная стрижка.
Тебе не пойдет. Хочешь, как у меня? Отравленный еж снова ворочается у нее в
горле.
     - Может, хвост? - выдавливает она, - Вот так.
     - Так - называется "Хорс тэйл". С челкой?
     - Как хочешь.
     - Хной покрасить?
     - Крась, - жмурится Яна.
     Нахальная, отливающая медью грива перехвачена на затылке голубым
пластмассовым кольцом, такие же голубые клипсы сдавливают мочки ушей.
     О, Господи... Яна с ужасом и восторгом смотрит, как Фея-Люська
превращает ее лицо в нечто кукольно-театральное. Неужели это у нее такие
огромные мрачные глаза с тяжело взметнувшимися до самых бровей ресницами,
такая бледно-розовая бархатная кожа и негритянский, вишнево-фиолетовый рот.
     - Последний писк, девчонка из ГУМа достала, - это Люська о помаде, - Не
нравится, есть бордовая.
     - Пусть эта.
     У "роковой" такая же помада.
     - Встать! - приказывает Люська, - Юбка сойдет, а свитер не в жилу. Надо
что-то воздушное и открытое.
     Желтый китайский свитер - гордость Яны, она купила его в московском
Пассаже, отстояв три часа.
     - На, примерь.
     Блузка из модного дымчато-серого капрона на чехле с пышными прозрачными
рукавами. Черный кожаный поясок.
     - Обалдемон, - мурлычет Люська, приглаживая на своих бедрах желтый
китайский свитер. Кошачьи ее глаза, впитывая золотистую желтизну свитера,
разгораются все ярче, - Тебе надо носить декольте, у тебя плечи - люкс! А у
меня во, ключицы. Махнемся, Синегина?
     Надувает, по своему обыкновению? Нет, они и вправду сейчас неотразимы
обе - экстравагантно-романтичная Яна и рекламно-спортивная Люська.
     - Махнемся...
     - А туфли какие?
     Туфли. Нельзя же, в самом деле, идти в 56-м году в клуб в валенках, как
в сорок пятом. Вернуться за туфлями домой, представ перед мамой в таком
облачении еще невозможнее. Фея-Люська, выдерживая роль до конца, жертвует
Яне пару стоптанных лодочек. Туфли Яне велики, приходится напихать в них
ваты.
     - Ему привет, - подмигнет на прощанье Люська. Зубы ее, когда-то черно-
белые клавиши, сверкнут ровно и влажно, один к одному, а улыбка эта будет
означать: догадалась, но не расспрашиваю. Сама расскажешь, никуда не
денешься.
     Больше они с Люськой не увидятся.






     "Осуждение церковью капиталистического режима, признание церковью
правды социализма и трудового общества я считал бы великой правдой". /Ник.
Бердяев/

     "Нежной поступью надвьюжной,
     Снежной россыпью жемчужной,
     В белом венчике из роз
     Впереди - Иисус Христос".
                       /А.Блок/

     - Значит, давай подведем итоги - сказал АХ. - Природное человечество
отнюдь не представляет собой братства - в этом ошибка "прекраснодушных"
социалистов. Человечество состоит из павших эгоистов, потенциальных или
явных вампиров, и величайший смысл исторического процесса состоит в том, что
человек в нем обособлен, предоставлен самому себе, имея возможность свободно
и сознательно обратиться к Творцу. Войти с Ним в совершенно сознательную и
свободную связь. То есть своей волей признать или не признать в себе высшее
божественное начало. Подчиниться Замыслу. Западная цивилизация освободила
человеческое сознание от всех внешних ограничений, провозгласила безусловные
права человека, то есть дурную бесконечность желаний при невозможности их
все удовлетворить.
     Самоутверждение, ведущее к несостоятельности.
     Социализм прав, восставая против существующей неправды, корень которой
в том, что общественный строй века сего основан на вампиризме /эгоизме/
отдельных людей. Откуда вражда, конкуренция и все общественное зло.
     Замысел Творца основан на подчинении всех надмирному началу, Целому,
спаянному взаимодополняемостью и любовью. Этот Закон Божий исповедует и
Церковь. Но "много званых и мало избранных". Прижизненное "Царство Божие
внутри нас" дается лишь верой и благодатью свободным сердцем избравшим Его,
то есть чудом.
     А в "лежащем во зле" мире человек рассуждает примерно так: "Ну хорошо,
я буду жертвовать собой, подчинять свою эгоистическую природу - но для кого?
Для таких же эгоистов-вампиров, подставляя им свою шею, в которую они не
замедлят впиться. То есть отрицая эгоизм в себе, я его увеличиваю в других и
только выращиваю вампиров, умножая зло".
     Замысел, основанный на взаимодополняемости, взаимопомощи и любви
возможен лишь когда "все" подчинены безусловному нравственному началу, по
отношению к которому они РАВНЫ МЕЖДУ СОБОЙ, как все конечные величины равны
по отношению к некоей бесконечной ценности. Это - отношения соборности,
любящей семьи, где когда семье хорошо, то хорошо и каждому, где если и есть
"большие", то они служат "меньшим" как более слабым, поддерживая их и
укрепляя. Потому что в доме даже если самый ничтожный трубочист вовремя не
почистит печь, может возникнуть пожар. Создать такие отношения в "лежащем во
зле мире" - чудо великое...
     - И ты хочешь нас убедить, что "империя зла"...
     - Что Антивампирия Иосифа была той самой прекрасной и дерзкой попыткой.
Отсюда и все эти многочисленные "нельзя". "Нас вырастил Сталин на верность
народу..." "Депутат - слуга народа"... Все члены семьи добровольно
добросовестно трудятся, каждый в меру своих дарований "несут немощи" и
прощают друг друга, но за стол садятся вместе, и немыслимо вообразить, чтобы
брату-профессору, к примеру, подали икру, а брату-пахарю - частик в томате.
Даже брата, шлявшегося невесть где на чужбине в то время, как другие
работали на семью, любящий отец встречает как самого дорогого из сыновей,
потому что он "был мертв и ожил, пропадал и нашелся" /Лк.15,24. Притча о
блудном сыне/.
     "...Каждый свое дарование имеет, как написано: один такое, другой
другое. Но вы, братия, союзом любви связанные, в силу сей любви, взаимно
собственными делаете труды и добродетели друг друга... и по общению каждый
из вас, кроме своего, имеет и то, что есть у других: добро наше переходит
взаимно от одного на всех и обратно." /святой Федор Студит/.
     - Сравнил святую общину монашескую с атеистическим государством!
     - Не бывает атеистических государств, сын тьмы - сколько раз тебе
повторять, что никакими декретами не отменить Путь, Истину и Жизнь, а это и
есть Христос!.. "Я есть Путь, Истина и Жизнь".
     "Русские цари... делали одно хорошее дело - сколотили огромное
государство до Камчатки. Мы получили в наследство это государство. И впервые
мы, большевики, сплотили и укрепили это государство как единое, неделимое
государство, не в интересах помещиков и капиталистов, а в пользу трудящихся,
всех народов, составляющих это государство. Мы объединили государство таким
образом, что каждая часть, которая была бы оторвана от общего
социалистического государства, не только нанесла бы ущерб последнему, но и
не могла бы существовать самостоятельно и неизбежно попала бы в чужую
кабалу. Поэтому каждый, кто пытается разрушить это единство
социалистического государства, кто стремится к отделению от него отдельной
части и национальности, он враг, заклятый враг государства, народов СССР. И
мы будем уничтожать каждого такого врага, был бы он и старым большевиком, мы
будем уничтожать весь его род, его семью..." /1937г. речь Иосифа на обеде у
Ворошилова, свидетель Г.Димитров/
     - Круто! - присвистнул АГ, - И ты собираешься это приводить в
оправдание Иосифа?
     - Пусть на Суде скажут свое слово народы, скитающиеся ныне на
самостийных руинах Антивампирии... Разве не отвечает пастырь перед Богом за
доверенных ему овец?
     - А как же "слеза невинного младенца?"
     - Эти невинные замученные детки теперь, развалив страну, в
капиталистическом аду маются...
     - И это говоришь ты, сын света!..
     - На войне как на войне, а в крепости - как в крепости.

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
     1920г. Назначен председателем комиссии по образованию Автономной
Татарской советской Республики. Назначен председателем комиссии по снабжению
армий Западного фронта одеждой. Решением совета труда и обороны назначен
председателем комиссии по снабжению армии патронами, винтовками и
пулеметами. В связи с нападением Польши на Советскую Республику направлен на
Юго-Западный фронт. Занятие Красной Армией Киева. По поручению политбюро
РКПб формирует реввоенсовет врангелевского Фронта. Занятие Красной Армией
Алешек, Каховки и др. пунктов на Днепре. Участие в работе 9 Всероссийской
конференции. Выезжает на Северный Кавказ и в Азербайджан. Руководство
работами краевого совещания ком. организаций Дона и Кавказа. Доклад "Три
года пролетарской диктатуры". Доклад "О задачах партийной и советской работы
в Азербайджане". Доклад в Темир-Хан-Шуре о задачах партийных и советских
органов в связи с объявлением автономии Дагестана. На съезде народов
Дагестана выступает с декларацией о советской автономии Дагестана. На
съезде народов Терской области - доклад "О советской автономии Терской
области". Участие в работе 8 Всероссийского съезда Советов. Избран членом
ВЦИК. И членом Президиума ВЦИК.
     Свидетель Лев Троцкий: "Он не обладал теми качествами, которые
привлекают симпатии. Зато природа щедро наделила его холодной настойчивостью
и практической сметкой. Он никогда не повиновался чувствам, а всегда умел
подчинить их расчету. Недоверие к массам, как и к отдельным людям,
составляет основу природы Сталина."
     "Сталину всегда нужно насилие над самим собой, чтобы подняться на
высоту чужого обобщения, чтобы принять далекую революционную перспективу.
Как все эмпирики, он по существу своему скептик, притом циничного склада. Он
не верит в большие исторические возможности, СПОСОБНОСТИ ЧЕЛОВЕКА К
УСОВЕРШЕНСТВОВАНИЮ, ВОЗМОЖНОСТИ ПЕРЕСТРОЙКИ ОБЩЕСТВА В РАДИАЛЬНЫХ
НАПРАВЛЕНИЯХ. Глубокая вражда к существующему делает его способными на
смелые действия".
     "Историческая диалектика уже подхватила его своим крючком и будет
поднимать вверх. Он нужен всем: бюрократам, нэпманам, кулакам, выскочкам,
пройдохам, всем тем, которые так и прут из почвы, унавоженной революцией. Он
способен возглавить их, у него есть заслуженная репутация старого
революционера. Он даст этим самым прикрытие в глазах страны. У него есть
воля и смелость. Он не побоится опереться на них и двинуть их против партии.
Он уже начал эту работу. Он подбирает вокруг себя пройдох партии." /Троцкий/
     "И это псы, жадные душою, не знающие сытости; и это пастыри
бессмысленные; все смотрят на свою дорогу, каждый до последнего на свою
корысть. /Ис.56,11/
     "Весь кризис, переживаемый ныне Россией и миром, есть кризис по
существу своему духовный. В основе его - оскудение религиозности, то есть
целостной, жизненно-смертной преданности Богу и Божьему делу на земле.
Отсюда возникает все остальное: измельчание духовного характера, утрата
духовного измерения жизни, обмеление и прозаизация человеческого бытия,
торжество пошлости в духовной культуре, отмирание рыцарственности и
вырождение гражданственности. Русская способность - незримо возрождаться в
зримом умирании, да славится в нас воскресение Христово!" /Свидетель
И.А.Ильин/
     "Что же задумано? Переделать все. Устроить так, чтобы все стало новым;
чтобы лживая, грязная, скучная безобразная наша жизнь стала справедливой,
чистой, веселой и прекрасной жизнью". /А.Блок/
     - Вот я и говорю, - прокомментировал АХ, - "безобразная" - то есть без
Образа Божия. Такая жизнь общества, такой общественный строй не могут быть
угодными Небу. Это я к вопросу о необходимости поисков переустройства мира,
максимального варианта "умножения жатвы". Иосиф не стремился переделать весь
мир, он хотел увести от него, "лежащего во зле" и приговоренного Небом к
гибели, свое стадо. Вверенные ему народы. Он спасал их в меру своего
семинарского понимания "спасения", желая избавить их от БЕЗОБРАЗНОЙ,
неугодной Творцу жизни.
     Он верил, что именно Творец попускает и благословляет совершаться
кровавым революциям, когда разложение и число вампиров переполняет чашу Его
гнева!
     "Горе городу нечистому и оскверненному, притеснителю!
Князья его посреди него - рыкающие львы, судьи его - вечерние волки,
хищники, не оставляющие до утра ни одной кости.
     Пророки его - люди легкомысленные, вероломные, священники его
оскверняют святыню, попирают закон.
     Горе тому, кто без меры обогащает себя не своим - надолго ли? И
обременяет себя залогами.
     Не восстанут ли внезапно те, которые будут терзать тебя, и не
поднимутся ли против тебя грабители, - и ты достанешься им на расхищение?"
/Соф.3,3-4.Авв.2,6-7/
     И он верил в пророчество "Откровения" Иоаннова о последних временах, о
ВАВИЛОНСКОЙ БЛУДНИЦЕ - символическом торговом и политическом центре будущего
единого антихристова царства со всемирным правительством, объединенной
денежной системой и религией.
     Центр роскоши, безудержной похоти, всяческой лжи и злодеяний, - он
символизирует как бы всемирное вожделение сверх всех разумных законов -
денег, роскоши, власти, славы, блуда... Это - общество безудержного
потребления, всемирная похоть - олицетворение и причина всех пороков
человечества во все века. Ибо возжелавшие "Вавилонскую блудницу" многие
поколения влеклись "широким путем" нескончаемых греховных наслаждений,
ведущих в погибель:
     "С нею блудодействовали цари земные, и вином ее блудодеяния упивались
живущие на земле".
     Блудница сидит "на водах многих", т.е. оказывает враждебное
развращающее влияние на многие народы. "Воды, которые ты видел, где сидит
блудница, суть люди и народы, и племена и языки".
     Блудница сидит на "звере багряном, преисполненном именами
богохульными", т.е. на дьяволе. Царская багряница - содержание миродержателя
тьмы века сего. Блудница сидит "в пустыне" - то есть оставлена Богом за свою
безмерную мерзость, обречена на духовную смерть и нравственную гибель.
     "И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом,
драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей,
наполненную мерзостями и нечистотой блудодейства ее". То есть, по толкованию
Лопухинской Библии, "жена явится распространительницей безбожной и
безнравственной культуры среди окружающих и подчиненных "Вавилону" народов".
     "И на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и
мерзостям земным".
     "Жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых".
Скованный Христом дьявол в последние времена снова выйдет из бездны и
соединится с Вавилонской блудницей, чтобы губить народы.
     Последние земные цари, как свидетельствует "Откровение" Иоанна, "примут
власть со зверем, как цари, на один час /на недолгий срок/. Они имеют одни
мысли и передадут силы и власть свою зверю".
     И вот сходит с неба ангел, имеющий власть великую:
     "...пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов, и
пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и
отвратительной птице; ибо яростным вином блудодеяния своего она напоила все
народы, и цари земные любодействовали с нею, и купцы земные разбогатели от
великой роскоши ее".
     То есть некий первоисточник всемирного безудержного вожделения и
потребления, проклятый Богом - причина всех и всяческих грехов и мерзостей,
включая богоотступничество, убийства, гибель святых и пророков, обличающих
всемирный грех.
     И вот повеление Господа: "Выйди от нее, народ Мой, чтобы не участвовать
вам в грехах ее и не подвергнуться язвам ея."


     * * *


     Зажав под мышкой сверток с лодочками, Яна бежит к клубу. Там уже ярко
горят киношные диги, старенький клуб сияет хрустальной изморозью окон,
венцами снега на наличниках, на крыше, заснеженные деревца у входа -
причудливая скульптура из звездно-белого мрамора. Яна вступает в сказку.
Никто не кидается ей навстречу, вестибюль пуст. Яна наскоро раздевается,
раскутывает платок, сует ноги в лодочки и вновь с ужасом и восторгом
обозревает в зеркале шедевр феи-Люськи. Толпящиеся у входа в зал курильщики
с многозначительными перемигиваниями расступаются.
     - Ой держите, сама Синегина!
     - А ничего... А грива-то, грива!..
     - Кто к нам прише-ол? Сбацаем, писательша?
     - Она тебе фельетончик сбацает. Держите меня - глазищи-то!
     - Нужен ты ей, она сниматься пришла. Пропустите артистку, граждане...
     - У-уф... Яна не дыша продирается в толпе, как ныряльщик сквозь толщу
воды, и оказывается неожиданно в слепяще-жарком пятне света. Застывшие в
неловких объятиях танцоры, их розовые, подгримированные лица с бусинками
пота, застывшие у дигов сонные осветители и контрастом - суетящиеся, будто
среди столбов света, багрово-распаренный Ленечка в прилипшей к телу
рубашке, Жора Пушко с экспонометром, "роковая" с хлопушкой. И испепеляюще -
знойный свет дигов, и уже привычно-невидящий кивок:
     - А, привет. Стул вон там. Эй, ну что, порядок? Хорошо, давайте.
Приготовились...
     "Я в вас, кажется, влюбленный, Иоанна Аркадьевна"...
     Даже не заметил ее превращения. Наверное, с равным успехом она могла бы
явиться с мокрой головой в мыльной пене или вообще обритой наголо. Яна
предается этим горьким мыслям, чувствуя, как никнет, тает ее фальшивая
красота в беспощадном зное дигов.
     Зато их с Люськой старания произвели несомненное впечатление на
"Роковую" /видимо, Яна, к тому же, заняла ее стул/. Так и ест глазами.
     Ее ошеломленно-подозрительный взгляд придает Яне силы.
     - Стоп, стоп! Ребята, я просил свободней, а не развязней. Третья пара.
Да, да, вы. Вот что вы делаете. Ничего смешного, у нас пленка на вес золота.
Смотрите сюда. Музыка!
     Денис протягивает "Роковой" руку, к которой та мгновенно прилипает,
будто гвоздь к магниту, и они отрывают невиданную в этих краях импровизацию,
с переходами, перебросами и перекидами, вызывающе-экстравагантную,
стремительно-слаженную, свободную от провинциальной вульгарной развязности
местных стиляг. Не какие-то полу-па, полу-скачки, полувихляния - так
некоторые модницы трусливо натягивают на колени слишком короткие юбки, и
думаешь - до чего ж отвратна эта новая мода! А потом какая-либо девчонка в
лоскутке вокруг бедер промчится мимо, нахально сверкая коленками, ослепляя,
ошеломляя, перелетая через лужи, и ты уже невольно восхищаешься степенью,
совершенствованием, естественностью этого шокирующего зрелища.
Совершенствование минуса. Минус в квадрате дает плюс.
     Этот их танец! Прекрасное воплощение зла, похоже, сделало зло
прекрасным. Яна отчаянно, до слез, ревнует. К ее руке, будто приклеенной к
руке Павлина, к ее ловкому, раскручивающемуся стремительной пращой телу -
назад, почти до падения, рывок - и снова щека к щеке. К этой их слаженности,
отрешенности их лиц и тел, подчиненных единому бешеному ритму, к
оцепеневшему от восторженного ужаса залу - ох, что же теперь будет -
начальство смотрит... А начальство - директор клуба, и массовик, и
библиотекарша, и представительница районной газеты Синегина - начальство
само загляделось на это "вопиющее безобразие", а директор даже притоптывает
в такт концом ботинка, а Синегина сама размалевана, как последняя...
     Они с успехом разогреют массовку на несколько нужных градусов. Через
пару минут Денис прорепетирует нечто "бодренькое" с залом, начальство от
греха сбежит, а Яна останется, терзаемая муками совести и ревности.
     Через несколько лет, после фестиваля, этот танец освоят на всех
уважающих себя танцплощадках. Потом он выйдет на пару десятилетий из моды.
     Через два часа съемка закончится, диги погаснут, и Павлин наконец-то ее
"увидит".
     - Сейчас, Жанна, идем. Ребята, тащите все в четвертую, вот ключ. И
сразу в кафе - я позвонил насчет ужина. Леонид, чтоб ни-ни!
     - Мы ни-ни, - подмигивает Ленечке Жора Пушко. А Павлин кладет ей на
плечо руку и ведет в раздевалку под перекрестным огнем любопытных взглядов.
Подает пальто. Ждет, пока она запихивает ноги в валенки. Люськины лодочки
лежат на подоконнике. Здесь она их и забудет.
     - Ты что, а в кафе?.. Там же заказано! Ты придешь?
     "Роковая" запыхалась, голос какой-то хриплый. Ее глаза и Янины бешено,
как рыцари на поединке, ищут друг друга, чтобы схлестнуться насмерть. Тр-
рах! Искры. Обе ранены, обе выбиты из седла. Одна и та же мысль:
     - Значит, правда!.. И /о ирония судьбы!/ - одинаковая помада на губах.
     На них смотрят, "Роковая" чуть не плачет. Внутренне корчась от стыда и
отвращения к себе, Яна выскакивает на улицу.
     Хоть бы он не побежал за ней!
     Неужели он не побежит за ней?
     Господи, пусть он сейчас выйдет из дверей!
     Яна останавливается, больше не в силах сделать ни шага, и отвести
взгляд от двери клуба. Никого. Ну и ладно.
     Он догоняет ее у газетного киоска, снова Яна чувствует на плече его
руку. И ни слова. Вскоре после московского фестиваля рука на плече войдет в
моду, к ней привыкнут, но сейчас Иоанна Синегина перед всем возвращающемся с
танцев осуждающим миром в сладкой муке несет на плече свою крамольную ношу.
И молит Бога, чтоб эта мука длилась во веки веков.
     Они кружат по заснеженным улочкам ночного городка. Светская беседа,
пригоршни колючих снежинок в лицо, неправдоподобная тишина за заборами,
иногда взрывающаяся неистовым собачьим лаем, черные бездонные пропасти
переулков и златотканые невесомые шатры плывущих из тьмы фонарей... И
нарастающая внутренняя напряженность в предчувствии мгновения, когда Денис
вдруг замолчит на полуслове, будто в шутку потянет Яну к себе, оставляя ей
шанс одним движением стряхнуть эти пока что легко лежащие на талии руки, как
сползающую шаль. Шанс, которым она не воспользуется, а потом вдруг подумает,
что не умеет правильно целоваться, в панике попытается освободиться, но она
и его сомкнувшиеся вдруг руки уже станут одним целым, а освобождение от их
пут таким же невозможным, как от ремней парашюта в едином неотвратимом
полете.
     Яна закрывает глаза.
     Яростная схватка губ, пока хватает дыхания. "Неправильно", - терзается
Яна. Наверное, он сравнивает ее с "Роковой", которая, наверняка, умеет.
Господи, что же теперь говорить, что делать?
     Павлин продолжает светскую болтовню, будто ничего не произошло. Он
рассказывает что-то смешное, и Яна, не слыша ни слова, улыбается,
подыгрывает, с ужасом чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы. Только бы
дотянуть до фонаря!.. Фонарь они минуют, и в темноте он не увидит ее
покрасневших глаз, а пока дойдут до следующего, она будет уже в порядке.
     Яна бросается в спасительную темноту и замирает в его снова
стянувшихся, как парашютные ремни, руках, в мучительно-сладком, пока не
задохнешься, поцелуе-полете, поцелуе-прыжке, в этом недолговечном единении,
пока не кончится полет, не разомкнутся губы, и ноги не коснутся земли. И
снова мгновенное отчуждение, треп о том, о сем, и страх встретиться глазами,
но уже близок впереди златотканый шатер другого фонаря, и другая темнота, за
которой все повторится.
     Потом Денис признается, что боялся ее едва ли не больше, чем она его.
Не знал, как себя с ней вести и вообще опасался затрещины.
     Бесконечное чередование тьмы и фонарей, тишины и неистового лая,
близости и отчуждения. Который это круг - десятый, сотый? Яна без варежек,
руки заледенели, но холода она не ощущает, как не ощущает своих уже
распухших губ.
     Но вдруг в это ее новое, уже ставшее привычным блаженное состояние
резким диссонансом врывается внезапно вынырнувшая из тьмы мамина фигура.
Простоволосая, с непохожим страшным лицом - такой Яна ее никогда не видела,
с криком: - Дрянь!.. Дрянь! - начинает неистово колотить куда попало по ней
стиснутыми кулачками. Потом с рыданиями, - Я же с ума схожу... Сказала, на
минуту... К Луговым. С мокрой головой, - так же неистово, куда попало,
целовать. - Уже хотела в милицию, не могу, страшно! Дрянь!
     Дениса нет - как сквозь землю провалился, но Яна еще полна его
поцелуями, которые, в конечном итоге, отнюдь их не сблизили, остались лишь
распухшие губы, память о его руках, тугими ремнями сжимающими ее тело, да
холодная пустота в душе. И тоска по нему, сильнее, чем прежде.
     И сознавая, что она действительно скотина и дрянь, отпаивая мать дома
валерьянкой и наскоро сочинив какую-то весьма правдоподобную историю, Яна
будет все еще там, на бесконечной улице плывущих из тьмы фонарей.
     Денис - солнечный день...






     "ВЫЙДИ ОТ НЕЕ, НАРОД МОЙ"
     "И вот повеление Господа: "Выйди от нее, народ Мой, чтобы не
участвовать вам в грехах ее и не подвергнуться язвам ея!"
     "Исполнись Волею Моей!.." Вот она, эта Воля - "ВЫЙДИ ОТ НЕЕш, НАРОД
МОЙ". Нельзя, невозможно отменить или победить тьму мировой Вампирии, покуда
существует первородный грех. Самоутверждение отдельно от Творца. "Будьте,
как боги". Мировая революция невозможна в историческом времени, пока есть
вероятность появления в земном Царствии предсказанного Достоевским господина
с глумливой физиономией с предложением "послать это царство куда подальше".
Пока снуют повсюду потенциальные оборотни.
     Последняя и окончательная революция, великая схватка Добра со злом
произойдет в конце времен, ее совершит Агнец, Сын Божий, во втором Своем
пришествии, свергнув зверя /антихриста/, Вавилонскую блудницу /мировой грех/
и Князя тьмы. А пока...
     ВЫЙДИ ОТ НЕЕ, НАРОД МОЙ! В монастырь, убежище, крепость. Не участвовать
в делах ее.
     "Иди ж, - он продолжал, - держись сего ты света; Пусть будет он тебе
единственная мета, Пока ты тесных врат спасенья не достиг, Ступай!" - И я
бежать пустился в тот же миг". "... чтобы не участвовать вам в грехах ее и
не подвергнуться язвам ее".
     "Воздайте ей так, как и она воздала вам, и вдвое воздайте ей по делам
ее; в чаше, в которой она приготовляла вам вино, приготовьте ей вдвое."
     То есть последняя революция свершится руками народов, погубленных
Вавилонской блудницей. "Сколько славилась она и роскошествовала, столько
воздайте ей мучений и горестей; ибо она говорит в сердце своем: сижу
царицей, я не вдова и не увижу горести! Зато в один день придут на нее
казни, смерть и плач и голод, и будет сожжена огнем, потому что силен
Господь Бог, судящий ее."
     Разве о терпимости ко злу, примирении с ним, разве о "мирном
сосуществовании" с Вавилонской блудницей говорит Господь? Нет!
     "Выйди от нее, не участвуй в делах ее" - пока еще есть время. И в час
Гнева Господня, Последней Великой Революции, завершающей историческое время,
"воздай по делам вдвое и уничтожь"...
     Воистину революции совершаются руками людей по Воле Небес, так что
строка свидетеля Блока: "Впереди Иисус Христос" не столь уж кощунственна.
     "И купцы земные восплачут и возрыдают о ней, потому что товаров их
никто уже не покупает.
     Товаров золотых и серебряных и камней драгоценных и жемчуга, и виссона
и порфиры, и шелка и багряницы, и всякого благовонного дерева, и всяких
изделий из сосновой кости, и всяких изделий из дорогих дерев, из меди и
железа, и мрамора. Корицы и фимиама, и мира и ладана, и вина и елея, и муки
и пшеницы, и скота и овец, и коней и колесниц, и ТЕЛ И ДУШ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ".
     Вот он - поистине прилавок вашего ведомства, сын тьмы! Безудержная,
захлебывающаяся роскошью похоть, губящая "тела и души человеческие"!
     Прилавок сатаны. "Сатана" - в переводе "преграда, препятствие, стена".
Стена, преграждающая путь в Царствие.
     "Веселись о сем, небо и святые апостолы и пророки, ибо совершил Бог суд
ВАШ над ней.
     Ибо купцы твои были вельможи земли, и волшебством твоим были введены в
заблуждение все народы".
     То есть торгаши, купцы захватили власть и стали вельможами.
     "Волшебством твоим введены в заблуждение все народы". /То есть
продажная лживая политика, купленные средства массовой информации, реклама,
прямые колдовские чернокнижные способы воздействия на массы, в результате
чего - одурманенные души./
     "И в ней найдена кровь пророков и святых И ВСЕХ УБИТЫХ НА ЗЕМЛЕ".
     Одурманенные люди не только не желают слушать святых и пророков, не
только убивают их, посланцев Божиих, но и все, когда-либо убитые на земле со
времен Каина и Авеля, пали жертвой всемирного тлетворного дыхания
Вавилонской блудницы.
     "...ибо истинны и праведны суды Его! Потому что осудил ту великую
любодейцу, которая растлила землю любодейством своим, и взыскал кровь рабов
Своих от рук ее..." /Отк.Гл.17,18/
     Зло порождает зло, и убивающая души безудержная похоть будущего
антихристова царства явится плодом и следствием и прошлых, и настоящих
грехов всей мировой истории зла.
     Выйди от нее, народ Мой, и жди, пока настанет час воздать ей сторицей
по делам ее. Такова воля Божия.
     "...и удивятся те из живущих на земле, имена которых не вписаны в книгу
жизни от начала мира, видя, что зверь был и нет его, и явится." /После
искупления Христа дьявол был скован и находился в бездне, чтобы быть
освобожденным в последние времена для решительной схватки Добра со Злом, и
ведением этого обладают вписанные в книгу Жизни./
     Последняя Революция Творца, совершенная руками людей. Истребление
мирового зла, полное и окончательное во имя грядущего Царства Света, куда
"не войдет никакая тьма". А пока - "Выйди от нее, народ Мой". То есть
записанные в Книгу Жизни, исповедующие Замысел или просто интуитивно идущие
на Зов, на Голос.
     Ибо "Мои овцы знают Мой голос"...
     "Овцы Мои слушаются голоса Моего, и я знаю их, и они идут за Мною, И Я
даю им жизнь вечную, и не погибнут вовек, и никто не похитит их из руки
Моей". /Иоан.10,27-28/

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1921г. Руководство совещанием коммунистов тюркских народов РСФСР.
Доклад на 10 съезде РКПб "Об очередных задачах партии в нац.вопросе".
Избран членом ЦК. Участвует в переговорах Советского правительства с
турецкой делегацией. Избран членом Политбюро и Оргбюро ЦК. Направляет в
Президиум ВЦИК проект об образовании автономной области Коми. Руководит
коллегией, принявшей решение о созыве съезда трудящихся якут для образования
автономной Якутской области. Выступает на съезде профсоюзов против анархо-
синдикалистской группы. По поручению ЦК руководит работой отдела агитации и
пропаганды ЦК. Участие в комиссии ЦК по железнодорожному транспорту.
Утвержден одним из редакторов журнала "Вестник агитации и пропаганды".
Избран членом ВЦИК на 9 Всероссийском съезде Советов. Утвержден народным
комиссаром по делам национальностей и народным комиссаром рабоче-
крестьянской инспекции. Участвует в комиссии ЦК РКПб по работе в деревне.
     "К нам в Баку прибыл товарищ Сталин, рабочий вождь исключительной
самоотверженности, энергии и стойкости, единственный испытанный и всеми
признанный знаток революционной тактики и вождь пролетарской революции на
Кавказе и на востоке. ЦК АКПб, зная скромность и нелюбовь т. Сталина к
официальным торжественным встречам, должен был отказаться от специальных
собраний, связанных с его приездом. ЦК АКПб считает, что наилучшим
приветствием, лучшей встречей, которые могут оказать наши партия, пролетарии
Баку и трудящиеся Азербайджана нашему дорогому вождю и учителю, будет новое
и новое напряжение всех сил для всемерного укрепления партийной и советской
работы." /Бакинский "Коммунист", 1920 год/
     "Перефразируя известные слова Лютера, Россия могла бы сказать: "Здесь я
стою, на рубеже между старым, капиталистическим, и новым, социалистическим
миром, здесь, на этом рубеже я объединяю усилия пролетариев Запада с
усилиями крестьянства Востока, чтобы разгромить старый мир. Да поможет мне
Бог истории." /из речи Иосифа в Баку, 1920г/
     "Важное значение Кавказа для революции определяется не только тем, что
он является источником сырья, топлива и продовольствия, но и положением его
между Европой и Азией, в частности между Россией и Турцией, и наличием
важнейших экономических и стратегических дорог /Батум-Баку, Батум-Тавриз,
Батум-Тавриз-Эрзерум/. Все это учитывается Антантой, которая, владея ныне
Константинополем, этим ключом Черного моря, хотела бы сохранить прямую
дорогу на Восток через Закавказье. Кто утвердится в конце концов на Кавказе,
кто будет пользоваться нефтью и наиважнейшими дорогами, ведущими в глубь
Азии, революция или Антанта - в этом весь вопрос." /Из интервью "Правде"/
     "Грузия, запутавшаяся в тенетах Антанты и ввиду этого лишившаяся как
бакинской нести, так и кубанского хлеба, Грузия, превратившаяся в основную
базу империалистических операций Англии и Франции и потому вступившая во
враждебные отношения с Советской Россией, - эта Грузия доживает ныне
последние дни своей жизни." /Из интервью "Правде"/
     "Оратор приводит целый ряд примеров того, как наскоро сколоченные
буржуазно-националистические правительства окраин, составленные из
представителей верхушечных слоев имущих классов, старались, под видом
разрешения своих национальных вопросов, вести определенную борьбу с
советскими и иными революционными организациями. Корень всех конфликтов,
возникших между окраинами и центральной Советской властью, лежит в вопросе о
власти. И если буржуазные круги тех или иных областей старались придать
национальную окраску этим конфликтам, то только потому, что им это было
выгодно, что удобно было за национальным костюмом скрыть борьбу с властью
трудовых масс в пределах своей области.
     Оратор подробно останавливается на примере с Радой и убедительно
доказывает, каким образом принцип самоопределения был использован буржуазно-
шовинистическими кругами Украины в своих классовых империалистических целях"
/из выступления на III Всероссийском съезде Советов/
     - Наверное, Иоанне это кое-что напоминает, - хихикнул АГ, - Да, в
революции 17-го переплелись знамена Неба и тьмы. Атеизм, человекобожие,
национализм и прочее идолопоклонство, схватка вампиров за передел зон
влияния... Тогда вы потерпели поражение. Нам удалось пробудить в народе
зверя, но Иосиф посадил его на цепь, он нарушил данную Богом свободу.
Революция пожрала своих прекраснодушных наивных детей, но когда вместо них
пришли мы, бесы, он начал игру без всяких правил. Он стравливал нас друг с
другом, зло со злом, вампира с вампиром, грех со грехом... Он украл наше
оружие - лукавство, вероломство, двойную, тройную игру... Он наш, ибо
использовал наши методы!
     - То есть он украл ваше оружие за неимением своего, взорвал вашим
порохом ваши укрепления, увел у вас из-под носа свое стадо, а ты его не под
трибунал, а готов объявить "своим"? Неувязочка получается...
     "Такие свойства интеллекта, как хитрость, вероломство, способность
играть на низших свойствах человеческой натуры, развиты у Сталина необычайно
и, при сильном характере, представляют могущественные орудия в борьбе.
Конечно, не во всякой освободительной борьбе масс нужны такие качества. Но
где дело идет об отборе привилегированных, об их сплочении духом касты, об
обессиленье и дисциплинированье масс, там качества Сталина поистине
неоценимы, и они по праву сделали его вождем бюрократической реакции и
термидора"./Свидетель Лев Троцкий/
     "Уже в молодые годы Сталин - человек аппарата, кадр, и он поднимается
вверх на рычагах аппарата. Его не избирают массы, а кооптируют чиновники.
     - Иосиф, собственно, этого и не отрицал. Я уже отметил, что
михалковские строчки гимна: "Нас вырастил Сталин, избранник народа" он
решительно вычеркивает.
     "Поразительно, что наиболее острые конфликты Сталина с Лениным в
последний период жизни Ильича возникли именно по национальному вопросу... В
качестве народного комиссара национальностей Сталин рассматривал
национальные проблемы не с точки зрения законов истории,.. а c точки зрения
удобства административного управления. Этим он, естественно, пришел в
противоречие с потребностями наиболее отсталых и угнетенных наций и
обеспечил перевес за великорусским бюрократическим империализмом".
/Свидетель Л.Троцкий/
     - Зато теперь никаких противоречий, - снова хихикнул АГ.
     "Грузин Джугашвили стал носителем великорусского бюрократического гнета
по тем же законам истории, по которым австриец Гитлер дал крайнее завершение
духу прусской милитаристской касты".
     - Иосиф Краснокоричневый! - совсем развеселился АГ, - Жаль, не дожил
Лев Давидович до времен СНГ - от души бы порадовался... За "наиболее
отсталых и угнетенных наций"... "Едва ли можно представить себе более резкие
противоположности, чем красноречивый Троцкий с быстрыми внезапными идеями, с
одной стороны, и простой, всегда скрытный, серьезный Сталин, медленно и
упорно работающий над своими идеями - с другой. У Льва Троцкого, писателя, -
молниеносные, часто неверные внезапные идеи; у Иосифа Сталина - медленные,
тщательно продуманные, до основания верные мысли. Троцкий - ослепительное
единичное явление. Сталин - поднявшийся до гениальности тип русского
крестьянина и рабочего, которому победа обеспечена, так как в нем сочетается
сила обоих классов. Троцкий - быстро гаснущая ракета. Сталин - огонь, долго
пылающий и согревающий".
     "Да, Сталин должен ненавидеть Троцкого,.. потому что Троцкий всеми
своими речами, писаниями, действиями, даже просто своим существованием
подвергает опасности его - Сталина - дело". /Свидетель Леон Фейхтвангер/

     В коммуну душа потому влюблена,
     Что коммуна, по-моему, огромная высота,
     Что коммуна, по-моему, глубочайшая глубина.
     Храни республику от людей до иголок,
     Без устали стой и без лени,
     Пока не исчезнут богатство и голод,
     Поставщики преступлений.
     И вы в Европе, где каждый из граждан
     Смердит покоем, жратвой, валютой!
     Не чище ль наш воздух, разреженный дважды
     Грозою двух революций?
     Дать бы революции такие же названия,
     Как любимым в первый день дают!"
                       /Свидетель Маяковский/


     * * *


     Денис - солнечный день...
     После этой их прогулки, о которой, разумеется, прослышала вся редакция,
ей стало неприятно там появляться. Ее осуждали. Хуже всего было сознание,
что они правы, она сама себя осуждала, и, наверное, так же негодовала бы,
влюбись кто-то из их коллектива идеологических работников, призванных учить
людей высоким нравственным принципам, - в "такого".
     Она не смогла бы толком сформулировать, чем так уж плох Денис Градов.
Он не был тунеядцем, скорее, рабоголиком, ему доверили постановку фильма, он
не пил, не хулиганил, и то, что ему инкриминировали - грубость и
высокомерие, "Роковую", манеру одеваться - так ведь попробуй деликатничать с
такими, как Ленечка, а "Роковая" сама Денису на шею вешается. Шмотки и
иностранные сигареты - это ему родители из-за бугра присылают, отец Павлина
какой-то там торговый представитель, работает все время за границей и что
там продается, то сыну и посылает. А с заграницы чего взять, там все
стиляги. Там даже пролетариат в джинсах ходит и жвачку жует. Она сама видала
в журнале фото каких-то лохматых психов с подписью: "Французский пролетариат
протестует против войны в Алжире".
     Денис - чужак, вот и все.
     Но в то время, как Яна Благоразумная рассуждала и осуждала себя, другая
Яна, все более неуправляемая и незнакомая, продолжала рядиться в Павлиньи
перья. Так они и сосуществовали. Одна действовала, другая - осуждала.
Пассивно, как бы со стороны, вместе с коллективом. Будто это и не она вовсе
уже в который раз фланирует мимо дома Севы Маврушина, где идет съемка. Будто
не ей давно пора быть у дружинника с хлебозавода, перевоспитавшего трех
хулиганов, вместо того, чтоб караулить Дениса. В полчетвертого в кафе
перерыв. Может, они решили не обедать? Нет, выходят. Небрежно помахивая
портфельчиком, Яна идет по другой стороне улицы, давая Денису возможность
первому ее заметить.
     - Жанна!
     "Роковая" что-то ему бросает с кривой ухмылкой - видимо, насчет
"совершенно случайного" появления Яны в районе съемки, и в Яне закипает
дремучая первобытная ярость. Вцепиться бы сейчас в ее жидкий "хвост",
тряхнуть, чтоб штукатурка со щек посыпалась, и высказать... Но слова ей
подворачивались какие-то уж совсем ненормативные, да и злость прошла. Денис
бежал к ней через улицу, а Роковая так смотрела ему вслед, что Яне даже
стало ее чуточку жаль.
     Она любила по-настоящему. Она будет любить его всегда. Сходиться и
расходиться с мужьями, заводить любовников, но любить только его, Дениса.
Она будет потрясающе шить - снежная баба в ее платье выглядела бы
снегурочкой. Она могла бы прекрасно зарабатывать, но не захочет уходить из
кино. Так и останется бессменной ассистенткой Дениса Градова на всех
картинах.
     Денис говорит, что вечером должен ехать в Москву - будут ночью звонить
родители, а бабушка плохо слышит. И останется до понедельника - в
воскресенье здесь все равно везде выходной. А Яна говорит, что скорее всего,
уедет в понедельник в командировку, вернется через несколько дней, а там и
съемки кончатся, так что "простимся на всякий случай"...
     Только бы выдержать. Роковая, будь она проклята, ждет на той стороне.
     Его глаза - эдакая прозрачно-светлая, невозмутимая гладь... Но что-то
все же в них замутилось, потревожилось, он не стал пожимать протянутую, как
для наручников, руку Яны.
     - Между прочим, мы можем вечером поехать вместе.
     - Куда?
     - В Москву. Электричкой в 18-10.
     - Интересно, ты домой, а я?
     - А ты ко мне...
     Он опять говорит это так, что от нее самой зависит, принять его слова
всерьез или обратить все в шутку. И опять медлит Яна. Тогда он берет ее
руку, и у нее внутри все обрывается, будто прыгнула в пустоту и летит, летит
одна и на этот раз без парашюта, со все увеличивающейся скоростью, формулу
которой они недавно проходили в школе.
     - В 18-10, - повторяет он. Она чувствует, что он тоже немного "ле-тит",
и ей становится легче.
     - Не успею, мне надо срочно на задание, уже давно ждут.
     - Ну, как знаешь, - он отпускает ее руку.
     - Я действительно не успею.
     - Можешь приехать позже - я встречу.
     Они договариваются встретиться в десять, в метро. Денис идет с Роковой
обедать. Яна бежит на хлебозавод. И пока она разыскивает уже закончившего
смену дружинника, пока ловит его с вениками и приятелями, теми самыми
хулиганами, буквально в дверях бани и здесь же в раздевалке у буфета, не
обращая внимание на грохот пивных кружек, берет интервью, - пока в мозгу у
нее уже четко выстраивается план будущего материала, ее не покидает
ощущение, что та, другая Яна, которая должна находиться поздно вечером в
московском метро у первого вагона поезда, следующего от центра, что та Яна
не имеет к ней никакого отношения. И даже когда она врет матери, что едет на
день рождения к подруге по факультету - (Понимаешь, я совсем забыла, а тут
она звонит в редакцию, мол, ждем тебя и все такое, ладно, съезжу, заодно
пальто поищу к весне...), когда торопливо собирается и, чмокнув в щеку мать,
(Только смотри, чтоб рукава не короткие, чтоб до косточек,..) спешит к
станции, а там, поджидая запаздывающую электричку, выслушивает жалобы
пенсионера Фетисова на соседку, складывающую навоз у самого фетисовского
забора - ("И заметьте, свиной, свиной, товарищ корреспондент, а у меня
невестка - переводчица, чехов возит. Приедут к нам, неровен час, а у меня -
навоз. И свиной, товарищ корреспондент, свиной! ). Даже когда Яна пытается
понять, с чего это вдруг чехи нагрянут к пенсионеру Фетисову, и почему им
следует опасаться именно свиного навоза, и даже когда смыкаются двери
электрички, когда грузная фигура Фетисова, еще продолжающего ей что-то
кричать, смешно пятится, быстрей, быстрей, вместе с платформой, билетной
кассой, рощицей, где водились маслята, будкой стрелочника, когда Яна видит в
оконном стекле вагона лишь свое отражение, летящее в ночь, она все еще не
верит в реальность этой рехнувшейся Яны, которая встретится через полтора
часа у первого вагона поезда метро с Денисом Градовым.
     И такая же нереальность почудится ей в душноватом тепле вагона, в молча
сидящих напротив друг друга незнакомых людях, произвольно объединенных вдруг
желанием попасть в Москву этой вечерней электричкой. Вот они занимаются кто
чем - четверо мужчин играют в дурака, на руках у женщины спит девчонка в
розовом капоре. Парень с фиолетовым синяком, листающий "Огонек", его подруга
с остановившийся взглядом щелкает семечки, шелуха непрерывно сползает с ее
губ в газетный кулечек, старуха, оберегающая, как наседка, свои
многочисленные узлы... Яне кажется, все они незаметно следят за ней, все
знают, куда и зачем она едет. Ей здесь тесно и душно, она проходит по
грохочущим мотающимся вагонам в конец поезда, на нее смотрят испуганно -
куда это она? Контролеры? Вот, наконец, почти пустой вагон, она садится,
снимает ушанку. Подвыпивший мужичонка с деревянной лошадкой и незажженной
сигаретой во рту просит посмотреть за лошадкой, пока он покурит в тамбуре.
Ускачет она, что ли? Яна видит во тьме за окном свое отражение, чуть
вьющиеся волосы, перехваченные на затылке Люськиным пластмассовым колечком,
осунувшееся одеревеневшее лицо, огромные испуганные глаза... Если бы можно
было исчезнуть, раствориться во тьме за окном, самой стать отражением,
миновать этот вечер, когда невозможно ехать в Москву и еще невозможнее - не
ехать, потому что Роковая тоже проведет выходной в Москве. И тогда...
     Она берет себя в руки и начиняет сочинять историю о пассажирах, едущих
в одном вагоне из пункта А в пункт Б - глядящих в окно, листающих журнал,
щелкающих семечки, но у некоторых, как и у нее - свое, сокровенное, тайная
цель, ради которой они едут в пункт Б. Истории придумываются неожиданно
легко, и про мужчину с синяком, и про этого, с деревянной лошадкой, и уже
чувствует она знакомо-нетерпеливое электрическое дыхание джиннов, и
увлекается, а вагон постепенно наполняется на остановках все новыми людьми,
электричка вовремя прибывает в пункт Б, и рушится устоявшийся душновато-
теплый мирок вагона, все вдруг, казалось бы, прочно занявшее свои места,
срывается, летит, бежит к выходу - люди, чемоданы, сумки, мешки, мгновенно
пустеющий вагон какое-то мгновение напоминает тонущий корабль, в довершение
всего гаснет свет. Яна успевает выскочить, и тут же сплетенный клубок уже
других мешков, сумок и людей, едущих в обратном направлении, вкатывается в
темный вагон.
     Наверное, такой должна стать концовка ее истории, но Яна уже не
размышляет над философской сущностью поездки в общественном транспорте.
Судящая и судимая Иоанны превращаются в одну, которой надо пройти по
платформе с толпой и спуститься в метро. Вот когда ей становится по-
настоящему страшно. Стиснув зубы, она думает, что, наверное, еще ни одна
девушка не тащилась к любимому, как на казнь - все летели на крыльях любви,
страсти, блаженства и все такое, а для нее сейчас самое страшное - увидеть
Дениса у первого вагона поезда, следующего от центра. Значит, она не любит
его? Так что же это? Ведь еще страшнее - не увидеть.
     Павлина нет. Поезда подъезжают и уезжают, пассажиры высаживаются и
садятся. Десять, пятнадцать, восемнадцать минут одиннадцатого - Павлина нет.
У Яны подкашиваются колени, холодный мрамор леденит спину. Почему она не
уходит? Давно надо было уйти, тогда б она успела на обратную электричку и
додумала бы по пути свою новеллу, а Павлину сказала бы, что вовсе не была в
Москве... Но нет сил уйти.






     "В истории Советской власти сегодняшний день является переломным. Он
кладет вехи между старым, уже пройденным периодом, когда советские
республики хотя и действовали вместе, но шли врозь, занятые прежде всего
вопросом своего существования, и новым, уже открывшимся периодом, когда
отдельному существованию советских республик кладется конец, когда
республики объединяются в единое союзное государство для успешной борьбы с
хозяйствен ной разрухой, когда Советская власть думает уже не только о
существовании, но и о том, чтобы развиться в серьезную международную силу,
могущую воздействовать на международную обстановку, могущую изменить ее в
интересах трудящихся". И Сталин /из доклада на 1 съезде Советов СССР/
     "И повел народ Свой, как овец, и вел их, как стадо, пустынею.
     Вел их безопасно, и они не страшились, а врагов их покрыло море".
/Пс.77,52-5З/
     "Не будет жить в доме моем поступающий коварно; говорящий ложь не
останется пред глазами моими.
     С раннего утра буду истреблять всех нечестивцев земли, дабы искоренить
из града Господня всех, делающих беззаконие" ./Пс.100,7-8/
     С язвами и казнями вывести народ из Египта...

    "Только советская нация будет
     И только советской нации люди"
                       /Мих.Кульгицкий/

     "Европейцам нужна дурная Россия: варварская, чтобы цивилизовать ее по-
своему; угрожающая своими размерами, чтобы ее можно было расчленить,
завоевательная, чтобы организовать коалицию против нее, реакционная,
религиозно -разлагающая, чтобы вломиться в нее с пропагандой реформации или
католицизма; хозяйственно-несостоятельная, чтобы претендовать на ее
"неиспользованные пространства", на ее сырье или, по крайней мере, на
выгодные торговые договоры или концессии." /И.А.Ильин/
     "Ленин и Троцкий не могут отказаться от социализма. Они должны нести
этот мешок до конца. Тогда придет НЕКТО. Он будет истинно красный по волевой
силе и истинно белым по задачам, им преследуемым. Он будет большевик по
энергии и националист по убеждениям".
     Это пророчество В.Шульгина, - сказал АХ. - Под "националистом"
разумеется "государственник".

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1922г. Участие в работе 11 съезда РКПб. Избран членом ЦК. Избран на
Пленуме Генеральным секретарем ЦК партии. Участвует в заседании 2-го
расширенного пленума исполкома Коминтерна. Участие в работе 12 Всероссийской
конференции РКПб. Выступление на пленуме ЦК РКПб с докладом о
взаимоотношениях между РСФСР, УССР, БССР и Закавказской Федерацией. Назначен
главой комиссии по объединению советских республик в единое союзное
государство. Утвержден ЦК делегатом на 4 конгресс Коминтерна. Политбюро
утвердило по докладу И.Сталина "Основные пункты Конституции СССР".
     Пишет проект "Декларации об образовании СССР". 10 Всероссийский съезд
Советов избирает Сталина членом ВЦИК и делегатом от РСФСР на 1 съезд Советов
СССР. Утвержден народным комиссаром по делам национальностей. Выступление на
1 съезде Советов СССР об образовании СССР. Избран членом ЦИК СССР. Избран в
Президиум ЦИК. Участвует в комиссии наркомнаца об образовании Бурят-
монгольской АССР. Утвержден в комиссию по разработке Конституции СССР.
Доклад на 12 съезде РКПб "О национальном моменте в партийном и
государственном строительстве". Избран членом ЦК партии, членом Политбюро и
Оргбюро, утвержден Генеральным Секретарем ЦК. Выступает с докладом о
Конституции СССР на пленуме ЦК. Обращение в "Правде" "Ко всем народам и
правительствам мира" по поводу конституции СССР. Руководит работой пленума
ЦК. Принятие резолюции о партийном строительстве.
     "Сегодняшний день является днем торжества новой России, разбившей цепи
национального угнетения, организовавшей победу над капиталом, создавшей
диктатуру пролетариата, разбудившей народы Востока, вдохновляющей рабочих
Запада, превратившей красный стяг из знамени партийного в знамя
государственное и собравшей вокруг этого знамени народы Советских республик
для того, чтобы объединить их в одно государство, в Союз Советских
Социалистических Республик." /И.Сталин. Из доклада на 1 съезде Советов
СССР/
     "Чтобы вся на первый крик: - Товарищ! - оборачивалась земля!"
Маяковский.
     Свидетель В.Грум-Гржимайло: "Русского человека считают рабом. Другие
считают прирожденным анархистом. Ни то, ни другое. Русский человек-идеалист.
Неграмотный, темный человек, не понимающий слова "идеал", идеалист по своей
природе. Только подходя к русскому человеку с этой стороны, мы начинаем его
понимать...
     Мы привыкли к нашей неустроенной жизни, и Бисмарк был прав, когда
говорил, что весь русский народ - в слове "ничего". Мы легко миримся с
недостатками и лишениями жизни, имея всегда впереди мечту, цель, подвиг. Нет
подвига - нет цели, и русский человек опускается. На сцену появляются карты,
водка, лодырничество...
     На смену блестящему периоду расцвета поэзии, художества, музыки в
России начнется эра научных открытий, эра промышленных достижений, и герои
Чехова найдут смысл своего существования. Нация выздоровеет от того
психического заболевания чеховщиной, которое разрешилось революцией. Вместе
с ним воскреснет русская энергия и дух инициативы, заглохший в 19 веке.
     В этом отношении власть большевиков будет иметь решающее значение.
Подавляя частную инициативу в торговле и промышленности /борьба с
частниками/, в крестьянах /борьба с кулачеством/, большевики подчеркивают в
народе ценность этой инициативы, почетность быть таким инициатором, уважение
к людям, способным быть инициатора ми и после смены их власти какой-то
другой". /В.Грум-Гржимайло, выдающийся русский металлург/
     "В прошлом мы не имели и не могли иметь отечества. Но сейчас, когда мы
сбросили капитализм и власть принадлежит нам, - сейчас у нас есть Отечество
и мы будем защищать его независимость. Готовы ли вы к тому, чтобы
социалистическое Отечество было разбито и потеряло свою независимость? Если
вы не хотите этого, то должны в кратчайшее время ликвидировать отставание и
развить большевистские темпы строительства социалистической экономики. Мы
отстаем от развитых стран на пятьдесят-сто лет. Мы должны наверстать это за
десять лет. Или мы сделаем это, или нас уничтожат!" /Из речи Сталина/
     - Заметь, сын тьмы, это очень важно - Иосиф впервые говорит об
"Отечестве" с большой буквы, не о месте, стране, где человек родился, а как
бы об Отчем Доме в земном, но и отчасти религиозном смысле слова. То есть о
Доме, где действуют законы Семьи, Семьи народов. Не "демократия", не "права
человека", а братство и любовь, добровольное служение друг другу и Целому
как единому организму во имя построения "Светлого будущего"...Коммунизма.
Все это очень далеко от западных моделей социализма, это, по сути дела,
этическая сторона Замысла, где каждая часть Целого не имеет его полноты
бытия, но зато обладает определенной функцией служения, сверхзадачей. И
взаимно помогая, дополняя, проникая в исторические судьбы, потребности,
устремления друг друга, исполняют вольно или невольно слова апостола Павла:
"Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов".
/Гал.6,2/
     То есть не определенные законом права и обязанности, а ЧУВСТВО ДОЛГА.
Это, повторяю, очень важно.
     "Мы объединили государство таким образом, что каждая часть, которая
была бы оторвана от общего социалистического государства, не только нанесла
бы ущерб последнему, но и не могла бы существовать самостоятельно и
неизбежно попала бы в чужую кабалу." -Я уже приводил эту цитату.
     Семья народов, соответствующая Замыслу Неба. Об этом не говорилось
напрямую во вроде бы атеистическом государстве, но подразумевалось. И
культура тех лет была насквозь религиозной по мироощущению, по духу.
     Первая в мире Антивампирия. Принцип взаимослужения,
противопоставленный миру конкуренции, взаимопоглощения. Как это ни
парадоксально звучит, первая попытка осуществить Замысел Неба была в
атеистическом государстве.

     "В коммуну душа потому влюблена,
     Что коммуна, по-моему, огромная высота,
     Что коммуна, по-моему, глубочайшая глубина".
                       /Маяковский/

     Одного боюсь - за вас и сам,
     чтоб не обмелели наши души,
     чтоб мы не возвели в коммунистический сан
     плоскость раешников и ерунду частушек.
     Мы духом одно, понимаете сами:
     по линии сердца нет раздела.
     Если вы не за нас, а мы не с вами,
     то черта ль нам остается делать?
     Храни республику от людей до иголок,
     без устали стой и без лени,
     пока не исчезнут богатство и голод,
     поставщики преступлений.
     Делами, кровью, строкой вот этой,
     нигде не бывшей в найме,
     я славлю взвитое красное ракетой
     Октябрьское, руганное и пропетое,
     пробитое пулями знамя!
     На первую республику рабочих и крестьян,
     сверкая выстрелами, штыками блестя,
     гнали армии, флоты катили
     богатые мира, и эти, и те...
     Будьте вы прокляты, прогнившие
     королевства и демократии
     со своими подмоченными "фратернитэ"
     и "эгалитэ"!
     В лицо вам, толще свиных причуд,
     круглей ресторанных блюд,
     из нищей нашей земли кричу:
     Я землю эту люблю!

     Дяденька, что вы делаете тут,
     столько больших дядей?
     - Что? Социализм: свободный труд
     свободно собравшихся людей.

     Вот очень любопытное свидетельство злейшего врага Иосифа: "Девятилетний
период духовной школы наложил неизгладимую печать на его личность и на его
успехи. Русскому языку он научился на уроках духовной схоластики. Русский
язык навсегда остался для него полуиностранным, семинарским, натянутым.
Богословие не было для него наукой, для изучения которой он пользовался
русским языком, как и для изучения других наук. Он изучал русский язык
вместе с богословием. От этого богословские формы и обороты навсегда вошли в
его сознание как формы и обороты русского языка.
     Богословская аргументация всегда имеет формальный характер, и чем
дальше тем меньше она уверена в себе. Она подбирает доводы у авторитетов
церкви, классифицирует эти доводы и нумерует их". /Лев Троцкий/
     - Ну, самый главный "авторитет церкви" - Всевышний, и отступать от
Творца... "Мои пути, не ваши пути", Лев Давидович.
     "В царстве мысли он чувствует себя, как на льду, боится поскользнуться,
выбирает уклончивые и неопределенные выражения. Талант обобщения ему не
свойственен, его мысль слишком медлительна и эмпирична, его ум неповоротлив
и скуден, его заученные образы отдают до сего дня тифлисской семинарией,
даже строки, продиктованные подлинной ненавистью".
     "Печать время от времени возобновляет предположение, что Сталин
стремится к международной революции. Нет более ошибочной мысли.
Международная политика полностью подчинена для Сталина внутренней..."
"Говорил он медленно и осторожно. Но под этим как бы апатичным голосом
слышалась сдерживаемая злоба, с которой гармонировали желтоватые белки глаз.
Вся фигура показалась мне в первый раз зловещей, и, пожалуй, не мне одному.
Речь мало касалась темы и не отвечала на аргументы. 3ато она заключала в
себе ряд инсинуаций, которые большинству оставались непонятными, да они и
предназначены были для кадров, для людей аппарата. Сталин как бы
инструктировал их, как надо выступать перед массами, где НЕТ ВЕРХОВ ПАРТИИ И
ГДЕ МОЖНО ГОВОРИТЬ НЕ СТЕСНЯЯСЬ".
     Свидетель Леон Фейхтвангер: "Не позднее 1935 года весь мир признал, что
социализм в одной стране построен и что, более того, эта страна вооружена и
готова к защите от любого нападения.
     Что же мог сделать Троцкий?.. Человек, который раньше видел то, чего не
видели другие, теперь не видел того, что было видно каждому ребенку. Питание
было налажено, машины работали, сырье добывалось в невиданных ранее
размерах, страна была электрифицирована, механизирована. Троцкий не хотел
этого признать. Он заявил, что именно быстрый подъем и лихорадочные темпы
строительства обусловливают непрочность этого строительства. Советский Союз
- "государство Сталина", как он его называл, - должен рано или поздно
потерпеть крах и без постороннего вмешательства, и он, несомненно, потерпит
крах в случае нападения на него фашистских держав".

     Мы живем, зажатые железной клятвой.
     За нее - на крест, и пулею чешите.
     Это - чтобы в мире без Россий, без Латвий.
     Жить единым человечьим общежитьем.
     . . .
     Враги вокруг республики рыскают.
     Не к месту слабость и разнеженность весенняя.
     Будут битвы громче, чем крымское
     Землетрясение.
     . . .
     Мы стоим с врагом
     о скулу скула,
     и смерть стоит, ожидая жатвы.
     ГПУ - это нашей диктатуры
     кулак сжатый.
     Мы будем работать, все стерпя,
     чтобы жизнь, колеса дней торопя,
     бежала в железном марше
     в наших вагонах, по нашим степям,
     в города промерзшие наши.
     . . .
     Этот вихрь, от мысли до курка,
     И постройку, и пожара дым
     прибирала партия к рукам,
     направляла, строила в ряды.
     . . .
     Но землю, которую завоевал
     И полуживую вынянчил,
     где с пулей встань,
     с винтовкой ложись,
     где каплей льешься с массами, -
     с такой землей пойдешь на жизнь,
     на труд, на праздники, на смерть!"
     Землю, где воздух, как сладкий морс,
     бросишь и мчишь, колеся, -
     но землю, с которой вместе мерз,
     вовек разлюбить нельзя.
     От боя к труду - от труда до атак,
     В голоде, в холоде и в наготе Держали вместе, да так,
     Что кровь выступала из-за ногтей.
     Можно забыть, где и когда
     пузы растил и зобы,
     но землю, с которой вдвоем голодал,
     нельзя никогда забыть!

     "Маяковский был, есть и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей
советской эпохи". И.Сталин.
     - И насквозь религиозным, - сказал АХ, - Хоть и написал: "Довольно жить
законом, данным Адаму и Еве..."
     - Ну уж ты скажешь!

     А что если я народа водитель
     и одновременно - народный слуга?
     . . .
     А зачем вообще эта шапка Сене?
     Чтоб - целься рифмой и ритмом ярись?
     Слово поэта - ваше воскресение,
     ваше бессмертие, гражданин канцелярист.
     Долг наш - реветь многогорлой сиреной
     В тумане мещанья, у бурь в кипеньи
     Поэт - всегда должник вселенной,
     Платящей на горе проценты и пени.

     - Кстати, давай все же вернемся к религиозному вопросу, - сказал АГ. -
Да, да, я прекрасно помню все твои предыдущие свидетельства насчет "русской
церкви в параличе" , и о неверной социальной проповеди, и о распутинщине. И
о Божьей каре... И об искуплении, об очищении кровью православия, и о
новомучениках... Все это, разумеется, верно, но и у меня тут гора
свидетельств - изъятия церковных ценностей, расстрелы священников,
репрессии, издевательства, разрушение храмов... Что скажешь?
     - Ничего, сын тьмы, только Господь может судить свою Церковь. Ты
представишь эти материалы на Суде и в Свете Истины станет ясно, где гнев
Божий, где великая искупительная и очищающая жертва, где заблуждение, где
беснование отдельных граждан или даже масс... Где виноваты Ленин, Троцкий и
Каганович с так называемыми "жидомасонами", а где просто яростное
сопротивление духовенства новой власти...
     Я всего лишь - адвокат Иосифа, назначенный Господом. Я могу лишь
свидетельствовать , интерпретировать и молиться за своего подзащитного.
     Давай вернемся к фактам, к свидетельствам.
     Итак, один из первых декретов народной власти - об отделении церкви от
государства:
     "Вы упускаете из виду ценнейшее завоевание русской жизни, которое одно
само по себе способно окупить, а в известном смысле, даже оправдать все наши
испытания. Это - освобождение православной русской церкви от пленения
государством, от казенщины этой убийственной. Русская церковь теперь
свободна, хотя и гонима... Ключ к пониманию исторических событий надо искать
в судьбах церкви, внутренних и внешних".
     - Как видишь, есть и такая точка зрения, как свидетельствует священник
Сергий Булгаков.
     "Да, церковность обязывает, - и прежде всего к правдивости и
искренности. И поэтому все-таки приходится сказать, что у нас, в православии
не все благополучно. Есть какой-то внутренний, обессиливающий его недуг, и
лучшее тому доказательство - революция. Разве же она не есть громовое
свидетельство об упадке православия? Соль обуяла, и оттого стало разлагаться
осоляемоеею тело".
     "Мало ли чем было засорено наше богословие за императорский период.
Одни эти бесконечные поминовения чего стоят. И как просияло оно теперь,
когда этого нет: словно икона, которая промыта и освобождена от вековой
копоти и грязи".
     "Перед самым октябрьским переворотом мне пришлось слышать признание
одного близкого мне человека. Он рассказывал с величайшим волнением и
умилением, как у него во время горячей молитвы перед явленным образом
Богоматери на сердце вдруг совершенно явственно прозвучало: Россия спасена.
Как, что, почему? Он не знает, но изменить этой минуте значило бы для него
позабыть самое заветное и достоверное."
     - Это мистическая сторона вопроса. Что же касается прочего - церковь не
была запрещена официально, был созван церковный Собор...
     "Христианство есть не что иное, как свобода во Христе," - сказал
Хомяков. - "В делах церкви принужденное единство есть ложь, а принужденное
послушание есть смерть." "Единство церкви есть не что иное как согласие
личных свобод". "3нание истины дается лишь взаимной любовью".
     "Церковь знает братства, но не знает подданства".
     - Очищение, обновление - как видишь, многие придерживаются такой точки
зрения...Что же касается власти, то церковь поначалу была предоставлена сама
себе, пока не начался террор против сил, которые восстали на революцию,
защищая старый "мир насилья", который надо было разрушить "до основанья":
     "Православные христиане! Вставайте все против власти красного
Антихриста! Не слушайте ничьих призывов примириться с ним, от кого бы
призывы сии не исходили. Нет мира между Христом и сатаной. Властью, данной
мне от Бога, разрешаю и освобождаю всех верующих от присяги, данной
советскому самозванному Правительству, ибо христиане сатане не подданные.
Властью, данной мне от Бога, благословляю всякое оружие против красной
сатанинской власти поднимаемое, и отпускаю грехи всем, кто в рядах
повстанческих дружин или одиноким метателем сложит голову за Русское и
Христово дело!" /Архипастырское послание Блаженнейшего Митрополита Антония
ко всем православным русским людям в подъяремной России и Зарубежье/
     Власть, разумеется, в ответ показала зубы. Она боролась против церкви
как социального института, служащего классу эксплуататоров и дому Романовых,
помогающего "охмурять народ", придерживающего ценности, чтобы использовать
их в контрреволюционных целях, но отнюдь не как мистического тела Христова,
как в годы первых христиан. Были, конечно, отдельные бесноватые - стоит
посмотреть кинохронику тех лет, массовое беснование со сжиганием икон,
Библий и крушением алтарей, но тогда в огонь летели и Пушкин, и Достоевский,
и Шекспир, и скульптура, и живопись...
     У меня нет свидетельств, что Иосиф в первые годы советской власти
принимал активное участие в борьбе с церковью, обычно инициатива исходила от
Ленина, Троцкого ... В одной из записок 20-х годов Иосиф называет
атеистическую литературу "антирелигиозной макулатурой". Зная Иосифа, могу
сказать одно - для него врагом становилось лишь мешающее Делу. Его Бог и его
Дело были друг от друга неотделимы. Антивампирия. Церковь становилась врагом
лишь когда она противостояла Антивампирии.
     В его сознании Бог был карающей и одновременно созидательной Десницей
из Ветхого Завета, Которой он самозабвенно служил. А церковь ассоциировалась
с семинарией, с "иезуитскими порядками" и борьбой против истины.
     "Выйди от нее, народ Мой..."
     Теперь факты. Из беседы Иосифа с первой американской рабочей
делегацией:
     "...Я должен заявить, что, говоря формально, у нас нет таких условий
приема в члены партии, которые бы требовали от кандидата в члены партии
обязательного атеизма. Наши условия приема в партию: признание программы и
устава партии, безусловное подчинение решениям партии и ее органов, членские
взносы, вхождение в одну из организаций партии.
     Один из делегатов: Я очень часто читаю, что исключают из партии за то,
что верят в Бога.
     Сталин: Я могу лишь повторить уже сказанное об условиях приема в
партию. Других условий у нас нет.
     Значит ли это, что партия нейтральна в отношении религии? Нет, не
значит. Мы ведем пропаганду и будем вести пропаганду против религиозных
предрассудков. Законодательство нашей страны таково, что каждый человек
имеет право исповедывать любую религию. Это дело совести каждого. Именно
поэтому и провели мы отделение церкви от государства. Но, проведя отделение
церкви от государства и провозгласив свободу вероисповедания, мы вместе с
тем сохранили за каждым гражданином право бороться путем убеждения, путем
пропаганды и агитации против той или иной религии, против всякой религии...
     Партия не может быть нейтральной в отношении религиозных предрассудков,
и она будет вести пропаганду против этих предрассудков, потому что это есть
одно из верных средств подорвать влияние реакционного духовенства,
поддерживающего эксплуататорские классы и проповедующего повиновение этим
классам."
     "Премьер-министр Великобритании обещал ускорить высадку десанта
союзников на побережье Германии. И Сталин, облегченно вздохнув,
перекрестился."
     Сталин "...не был враждебен к церкви, как Ленин и другие большевики.
Через всю его жизнь прошла иногда хорошо, иногда плохо скрываемая склонность
к религии. Так, в первые годы революции, когда в стране появилась
возможность для церковного издания "Христианина", Сталин был среди тех, кто
смотрел на этот факт благосклонно. Однако победила другая точка зрения,
которой придерживалась борющаяся с религией Надежда Константиновна.
Говорили, что в самые тяжелые минуты войны он даже молился, а позднее одной
из его первых мирных бумаг был приказ о возвращении церкви ряда ценностей,
включая мощи некоторых святых". /Л.Васильева "Кремлевские жены"/

     ИЗ ДНЕВНИКА КАГАНОВИЧА /О СТАЛИНЕ/:
     "В его образе не было ничего человеческого... Даже если он высказывал
свои чувства, создавалось впечатление, что это было не из глубины его
сердца. Они были такими же фальшивыми, как маскировка на танке. А под ней
скрывался Сталин - кусок стали. Из какого-то мне самому непонятного чувства,
я был уверен, что он будет жить вечно... В нем не было ничего
человеческого".
     "У него была особая черта характера, которая заставляла меня часто
удивляться. Он всегда говорил с каким-то скрытым уважением о Боге и религии.
Сначала я думал, что это нам только кажется, но потом я заметил, что мое
первое впечатление было достоверно. Он всегда был очень осторожным, когда
разговор заходил на эту тему. Мне никогда не удавалось определить, какого
мнения он придерживался по этому вопросу. Но одно мне стало ясно - у него
был свой, особый взгляд на эту тему. Например, он никогда не говорил, что
Бога нет..."
     "В его присутствии людям было как-то не по себе. Все почитали и уважали
его. Я не думаю, что он вкушал любовь народа: он стоял над ней. Это возможно
звучит странно, но он занимал должность, которая раньше была предназначена
Богу".
     - Ты чему улыбаешься, Позитив?
     - Тому, что Иосиф заставил всю ВКПб работать на Бога... Тех, про кого
сказал как-то:
     "Они создают впечатление, как будто бы действительно верят в идеал
социализма в грядущем бесклассовом обществе. На самом деле они верят лишь в
организованную власть". Ладно, я тебе открою самую тайную тайну, - прошипел
АГ, - Тем более, что все равно на Суде "все тайное станет явным"...


     * * *


     Но нет сил уйти...
     Он выскакивает из того самого первого вагона и, схватив Яну в охапку,
успевает вместе с ней ввинтиться в сдвигающиеся двери.
     Оказывается, он задержался у шефа, который живет на Красносельской,
дипломного руководителя.
     "Я бегаю за ним", - жестко констатирует Яна.
     От Павлина чуть пахнет вином и этими его забугорными сигаретами. Яна
слушает его рассказ о замечаниях шефа по поводу отснятого материала и
думает, что, наверное, это и есть счастье.
     Величественный фешенебельный дом в тихом переулке, неприступные дубовые
двери, огромное парадное с такой же неприступной лифтершей, похожей на
переодетого бабушкой волка.
     С праздником, тетя Леночка, - лифтерша смотрит на Яну, Денис кладет на
столик шоколадку.
     - А что сегодня?
     - Ну как же, день шахтера, - Денис подталкивает Яну к лифту, приложив к
губам палец. Профессионал!
     - Инструкцию помнишь?
     Инструкцию Яна помнила. Денис откроет своим ключом дверь и войдет. Если
бабушки в прихожей нет, установит ее местоположение и в этом местоположении
задержит, а Яна тем временем проскользнет в приоткрытую дверь квартиры, а
затем, не снимая пальто, - в комнату Дениса - первая дверь направо. Здесь
пальто можно снять, но света не зажигать и ждать его. Яна сидит на покрытой
медвежьей шкурой тахте, вглядывается в смутные очертания незнакомой комнаты,
слышит за стеной голоса, смех и дивится, что унизительные перипетии этого
вечера так легко от нее отскакивают.
     "Докатиласъ, - думает она о себе со стороны, - ни гордости, ни
достоинства. Ну и пусть". И опять дивится своему равнодушию. "Ну и пусть. Я
такая же, как они... Люська, Роковая... У меня будет любовник. У меня -
любовник!.. О Боже..."
     "Любовник знает - она, послушная, молясь и плача, опять придет",
приходят на ум слова любимого в детстве романса. Яну душит смех. Она ощупью
пробирается к окну, спотыкается обо что-то на полу, приоткрывает угол
тяжелой портьеры. Видит заснеженный двор, женщину в шубке с таксой на
поводке. Кажется, будто катит впереди игрушку на колесиках. Выпустив
поводок, женщина оглядывается, сбрасывает прямо на снег шубу и начинает
энергично разминаться.
     Скрипнула дверь. Яна не слышит его шагов, так колотится сердце. Просто
остро чувствует его приближение - каждой клеткой и нервом. Но упиваясь его
объятьями, этой иллюзией единения, она вместе с тем опять мучительно ощущает
его внутреннюю "непробиваемость", несмотря на уже пугающе-нетерпеливую
интимность ласк.
     - Включи свет... Или она увидит?
     - Бабуля-то? Бабулю я уложил спать и спел колыбельную... Она любит "ла-
ла бай". Знаешь "ла-ла бай"?
     Вспыхивает розовый торшер, тепло и мягко осветив комнату. Пока Денис
возится с магнитофоном, ошарашенный взгляд Яны скользит по низким креслам с
шелковой полосатой обивкой, по неправильной формы столику с кипой польских
журналов "Фильм", по полкам с книгами - классика, а поверх втиснуты яркие
заграничные книжицы. Полированная мебель, ковер на полу, шкура, торшер - в
пятидесятые такой интерьер казался вызывающе экстравагантным. На полу в
пузатой керамической вазе - тюльпаны, красные и желтые, будто только что
срезанные. В январе! Яна наклоняется к ним и понимает, что цветы
искусственные. Отдергивает руку, выпрямляется и оказывается лицом к лицу с
репродукцией на стене с изображением чего-то странного, бесформенного,
свисающего со стрелками и циферблатом.
     - Ой, что это?
     - Сальвадор Дали, "Мягкие часы", - Денис рассказывает про сюрреализм,
про Бюнюэля и его фильм, где рассекают глаз и из ладони выползают муравьи.
Про Хичкока и его фильмы ужасов.
     - Рэй Конниф куда-то запропастился. Глена Миллера поставить? "Серенаду
солнечной долины" смотрела? Или что-нибудь посовременнее?
     Ей нравится все - эта обволакивающая музыка, мягкий свет торшера и
ласково обнимающие кресла, и с черно-розовым кафелем ванная, где она
принимает душ, и пахучее жидкое мыло в бутылочке, и пушистый халатик, и
домашние тапки с помпонами, которые ей принес Денис, и разбросанные по ковру
журналы, которые он небрежно смахнул на ковер со столика, чтобы расставить
на салфетках из японской соломки бокалы - вся эта экзотика, которой никогда
не водилось в их с мамой комнате и в домах, где она бывала. Наверное, в этом
халатике, тапках, в этом кресле сидела Роковая, а может, и другие девицы -
ну и пусть. Ей все равно все нравится, кроме одного. Что ей это нравится.
     Ах, как зло и хлестко могла бы Синегина обличить в каком-нибудь
фельетоне коврово-торшерный мещанский уют подобной комнаты! Не упустив такие
детали, как фальшивые цветы, втиснутые поверх классиков бульварные книжонки
и уж конечно, картину этого сюрреалиста, как бы символизирующую бесполезно
текущую жизнь обитателей квартиры, где вещи поработили людей... И девушку,
попавшую в плен этой липкой обывательщины. Однако в то время как Яна-
обличительница пытается разложить материалы "Дела" по привычным полкам,
Яна-обвиняемая терзается сознанием, что отлично звучащий магнитофон, музыка
Гершвина и Эллингтона, и прокатный фривольныйхалат с тапками не вызывают у
нее должного отвращения. Какая же она оказалась дешевка!
     Они ждут звонка из Лондона. Павлин открывает дверцу шкафчика, и перед
Яной, как в иллюзионе, ослепляя этикетками, летит в зеркальную бесконечность
стая бутылок.
     Она уже не ахает и ничего не спрашивает, даже если бы в шкафу у Павлина
сидел весь оркестр этого самого Глена Миллера вместе с инструментами. Только
не показаться ему "чужой"! "Бар" - сказал он, и Яна-обличительница
содрогнулась внутренне, потому что "бар" для нее был синонимом кабака или
трактира. Кабак на дому!
     А Денис то ли не догадывался о терзающих ее противоречиях, то ли
тактично помалкивал, то ли действительно поверил, что для неё эти бары и
магнитофоны всё равно что котлеты. А скорее всего, просто он ни о чём таком
не думал.
     - Джин с тоником будешь?
     Яна кивает небрежно, и перед ней оказывается высокий хрустальный бокал
с плавающими внутри льдинками и проткнутым соломиной ломтиком лимона.
     - Как в лучших домах, - сказал Денис.
     Горьковато-сладкая обжигающая жидкость приятно пощипывает язык,
напоминая вкус сосновых побегов, лакомства её детских вёсен. Итак, теперь
она образованная. Джин-тоник, коктейль, бар, блюз, Хичкок, халат, тахта,
чувиха.
     Денис - солнечный день...
     Наверное, Яна немного пьяна - ей становится жарко, легко и весело. Она
чувствует неожиданно волчий голод и вспоминает, что ела в последний раз
часов двенадцать назад. Денис тащит из кухни чудовищных размеров бутерброды
с колбасой и сыром, ржавый селёдочный хвост и банку шпротов.  Его
утончённость в вопросах интерьера и напитков вполне уравновешивалась полным
пренебрежением к кулинарии. Приходящая домработница Тася убиралась и
готовила для бабушки диетические супы, протёртые пюре, которые Денис терпеть
не мог. Яна вспомнила, с какой жадностью он поглощал у них котлеты. Бедный
Павлин! Она пожирает бутерброды, шпроты, остатки печёночного паштета в
промасленной бумаге и селёдочный хвост, запивая джином.
     - Супу дать? - спрашивает Денис почему-то шёпотом. Его лицо! Он
ошеломлён её аппетитом. Яну разбирает смех - никак не может остановиться.
Денис пытается что-то сказать, но, махнув рукой, тоже начинает смеяться.
     Потом их молчаливая изнурительная схватка в темноте на тахте, когда
невозможно было для Яны ни уступить, ни отвергнуть. Две Иоанны, Денис -
третий. Телефонный звонок прозвучал спасительным ударом гонга. Яне слышно,
как Денис в тёмной прихожей болтает с Лондоном. О Тасе и прачечной, об
институте и своём фильме, о каких-то знакомых и родственниках... О том, что
сейчас у него в комнате Яна, в Лондоне, само собой, никогда не узнают. И
Лондону нет до этого дела. Там пробираются в тумане кэбы, двухэтажные басы,
омнибусы, спешат к своим каминам джентльмены под чёрными зонтами и, подняв
воротники серых пальто, думают о росте цен, об инфляции, о своих высоких
худых англичанках. И есть ещё десятки стран, сотни городов и миллионы людей,
которым абсолютно плевать, что она, Яна Синегина, находится ночью в комнате
у Павлина. Это касается лишь её, лишь себе она причиняет зло. Больше никому
в мире.
     Странное леденящее чувство свободы и вседозволенности вдруг овладевает
ею. Негромкий голос, смех Дениса, болтающего с Лондоном, будто отсекают от
прочего мира плывущий в ночи островок комнаты, тахту со вздыбленной горбом
шкурой, словно ожившей в сугробе белеющих простыней и подушек. Её, Иоанну,
одинокую, свободную и обречённую, как Робинзон после кораблекрушения,
покинутую теперь даже той, второй Иоанной, с огромными испуганными глазами,
плывущей во тьме по ту сторону вагонного стекла в вечность, по другую
сторону телефонного провода.
     Упавший на пол вслед за шкурой халат, собственная нагота, ещё минуту
назад представлявшаяся стыдной, невероятной, а теперь такая естественная и
прекрасная, блаженная прохлада простыней, в которую погружает Иоанна, как в
реку, раскалённое тело...
     Ни ранее, ни потом не испытывала Иоанна такого беспросветного
одиночества, как в самых пылких его объятиях. Но, уступая грубоватым его
ласкам, она всегда будет помнить, как этой ночью много лет назад он будет
лежать на сгибе её руки и нести что-то маловразумительное, что его сбили с
толку амурные похождения её джиннов, что он принимал её за этакую гремучую
смесь акулы пера с провинциальной Мессалиной - уж очень лихо и убедительно
получались у неё постельные сцены, а потом совсем смешается и затихнет -
таким сбитым с толку и незащищённым она его увидит впервые. И она наконец-то
дотронется до его лица, волос, цепочки на шее с "куриным богом" из
Сердоликовой бухты, сомкнутых век, губ, и ощутит вдруг, как губы отзовутся
на её прикосновение; их мягкость и тепло, их едва уловимое встречное
движение с лихвой вознаградит Иоанну за всю мороку той ночи.
     В эту минуту он принадлежал ей!
     "Единство душ, слиянье тел"... Восемнадцатилетняя мастерица постельных
сцен поймет сегодня, много лет назад, что можно в страстных объятиях умирать
от одиночества и собственной холодности и тут же воскресать просто от его
голоса, дыхания, от губ, сонно отозвавшихся на твоё прикосновение. Чем более
одинокой и холодной почувствует она себя в ту ночь, тем отчаянней,
ненасытней будет тоска по этому самому "слиянью душ", потому что горела она
одна. Ну да ладно, плевать, лишь бы не погасло, и соберёт она по капле всё
своё мужество, терпение, даже джиннов призовёт на помощь Иоанна, когда уже
на рассвете, незаметно выскользнув из дома, они гуляли по синевато-снежным
московским улочкам, ожидая открытия кафе, и она развлекала Дениса
импровизированными фантастическими байками. Мозг, воображение после
бессонной ночи работали с болезненной остротой и щедростью, "на износ". В
кафе ей удалось завладеть вниманием соседей по столику - продавщиц из
гастронома напротив, празднующих чей-то день рождения. Девчонки уже
расплатились, но не уходили, желая дослушать её импровизацию про золотую
монету, которая очень привязывалась к каждому из хозяев, но те то и дело
продавали её, обменивая то на корзину с яствами, то на красивое платье, то
на редкую книгу. Монета страдала от их неверности, но вот однажды появился
человек, который полюбил её. Он спрятал её и хранил у себя до конца жизни, а
перед смертью зарыл в саду под яблоней, чтобы она не досталась никому.
     Монета лежала в земле и плакала. Ей хотелось наверх, к людям, чтоб её
снова ласкали и любили, хотелось блистать и сверкать, как в былые времена.
Прошло много лет, и вот однажды...
     Денис уведёт её. Девчонки из гастронома так и не узнают, что случилось
однажды, и сама Яна не узнает - в то утро ей придумывалось на любую тему
легко и мгновенно, мысли едва успевали формироваться в слова. Девчонки будут
смотреть, как Денис подаёт ей пальто, и перешёптываться. "Сюжет для мульти",
- скажет он про историю монетки и потащит Яну в гости к шефу, другу их семьи
на поймёт, что это смотрины, но даже тут не обидится, постарается не ударить
в грязь лицом. Денис уже не позволит ей импровизировать. Яну приятно
поразит, что он помнит все её байки едва ли не лучше её самой, он будет
рассказывать сам, лишь изредка обращаясь к ней за уточнениями, дирижировать,
и вообще они выступят как хорошо сработавшаяся эстрадная пара. Два часа
яниных баек будут с блеском "держать зал" - маститого режиссёра и его
супругу, киноактрису из фильмов яниного детства, уже поблекшую, с лицом
девушки-старушки из сказки о потерянном времени.
     Её своеобразный тоненький смех, близкий профиль - абстракция, символ,
как лицо всякого популярного актёра, и в то же время - реальность, плоть...
Три глубоких штриха в углу обращённого к ней глаза, детская ямочка на щеке -
они появляются, когда она смеётся... Конкретность, близость её личика-
символа, голосок-символ, предлагающий "ещё кофе", маленькая детская ручка в
кольцах, рассеянно, как кошку, поглаживающая янин локоть. И глаза хозяина
дома, всепознавшего Будды, только что устремлённые, казалось, в самое
вечность, а теперь внимающие Денису с живостью и непосредственностью
первоклашки.
     Через несколько лет Яна увидит, как он репетирует с актёрами, так же
проигрывая на лице каждую их удачную реплику... Лицо-театр, лицо-сцена,
когда гаснет свет при малейшей фальши, и уже тянет склепным холодом, и там,
где только что кипела жизнь, с трудом различаешь лишь фанеру декораций да
тени разбегающихся актёров.
     Яна подыгрывает Денису, в уже сложившиеся истории щедро добавляет новые
краски, детали, с почти чувственным наслаждением сознавая свою власть над
этим прекрасным, вдохновенным лицом шефа, меняющимся по мановению её воли.
     Вообще-то импровизация была ей несвойственна - видимо, стресс пробудил
этот дар /тогда ещё о стрессе слыхом не слыхали, поэтому Яна и его
приписала чуду/. Ощущение нереальности дополняла странная обстановка комнаты
- ультранесовременная, будто сама история - Древний Восток, французская
монархия, русский классицизм. Павел, Александр, модерн начала века, - сама
история овеществилась здесь в самом немыслимом сочетании. Стены, обитые
темно-вишневой тканью с золотыми букетами, на одной из стен - панно -
старинная китайская вышивка, подсвеченная китайским фонарём с красными
шёлковыми кистями. Стол-сороконожка красного дерева, английские
чипиндейловские стулья, в углу - два "буля", на каждом - по саксонской вазе.
Роскошная бронзовая люстра со свечами зажигалась, видимо, лишь в парадных
случаях, горел торшер, переделанный из газового в электрический, и покрытый,
вместо абажура, старинного рисунка шелковым платком с изображением фехтующих
дам в кринолинах. Яне, неискушенной во всех этих Булях, Павлах и Чипиндейлах
комната показалась невероятной, абсурдной, театральной.
     Смотрины пройдут на редкость удачно. В результате Яна выиграет главный
приз - Дениса Градова и, прижимая к сердцу драгоценную ношу - нечто
тяжеленное, громоздкое и неподъемное, свою каменную Галатею, потащит ее
дальше и дальше в свою жизнь. Оживет ли Галатея? О будущем Яна не думала.
Только бы выдержать, дотащить, не выронить...
     Пройдет еще несколько дней, которые мало что изменят - их встречи то
ночью у Дениса, то днем у нее, лихорадочно-торопливые, как бы мать не
вернулась с работы раньше времени, и мамины ревнивые ненавидящие взгляды,
летящие в Дениса, и ненавидящие взгляды Роковой, летящие в Яну, и вместе с
тем благополучно завершившиеся съемки, и зачеты по контрольным, которые она
отослала на факультет. И в каждом номере - ее материал, потому что она уже
начнет привыкать к этим сладким мукам, и чем более будет осознавать свою с
Денисом несовместимость, тем сильнее влюбляться. Чем тяжелее ноша, тем она
будет становиться драгоценнее.
     Потом он сделает ей предложение, буднично, между прочим, будто
приглашая выпить чашку кофе в буфете, а Яна будет молчать, молчать, не в
силах из себя выдавить что- либо подходящее случаю, - все слова разом
превратятся в пустые звуковые оболочки, лишенные какого бы то ни было
смыслового содержания.
     И тогда статуя на мгновенье оживет - что промелькнет вдруг в
незамутненных никакими "чуйствами" глазах Дениса - растерянность? Волнение?
Страх ее отказа? Во всяком случае, это "что-то" с лихвой заменит Яне
любовные излияния, как и в первую их ночь, когда его губы благодарно и
уязвимо толкнулись в ее пальцы.
     Она нужна ему. В том, как он ждал ответа, было нечто от младенца, у
которого тянут из рук погремушку.
     Денис - солнечный день.






     - Ладно, я тебе открою самую тайную тайну, - прошипел АГ. - Тем более,
что все равно на Суде "все тайное станет явным"... После смерти Ленина, как
только Иосиф фактически пришел к власти, я нашептывал ему сделать религию
государственной, отказаться от этого никому не нужного атеизма, рассказать
честно народу об ошибках социальной политики духовенства, привести
свидетельства, о которых мы говорили... Опереться на лояльное духовенство,
на обновленцев... Развесить повсюду цитаты из Писания, обличающие
неправедную власть князей... Объявить, что отныне "лежащий во зле мир", то
есть "мир насилья" разрушен, и церковь будет служить бедным и униженным,
трудовому народу, как, мол, и призывал Господь... "Кто не работает, тот не
ест..." "Блаженны плачущие, блаженны нищие духом..."
     - "Нищие духом" - это совсем не нищие...
     - Кто там будет разбираться, все можно было бы оформить надлежащим
образом. "Блаженны алчущие и жаждущие правды..." И все эти грозные тексты из
Ветхого Завета, из "Откровения"... Опереться на слова "Всякая власть от
Бога"... Чтобы вместо царя и членов его семьи читались поминовения Генсека и
членов политбюро... А главное, получить благословение свыше на кровь и
насилие:
     - Воздайте ей так, как и она воздала вам, и вдвое воздайте ей; в чаше,
в которой она приготовляла вам вино, приготовьте ей вдвое.
     Сколько славилась она и роскошествовала, столько воздайте ей мучений и
горестей... /Отк.18,6-7/
     - Так это же о последних временах...
     - Кто бы стал разбираться!... Тем более что никто не знает, когда они
наступят. Картина получилась бы впечатляющая - все дружными рядами в храмы
на исповедь, не надо никаких характеристик с места работы и жительства для
вступления в партию, никаких иных рекомендаций - только от священника... И
твори, что хочешь, именем Божиим...
     - Господи помилуй! - в ужасе перекрестился АХ. Вслед за ним
перекрестилась и Иоанна. АГ погрозил ее кулаком.
     Что, страшно? Так ведь именно за это все сейчас упрекают Иосифа - за
отделение церкви от государства! Что он не заставил церковь служить режиму,
как это делают все уважающие себя правители. Не стал отдавать Богово кесарю.
А как славно могло бы получиться!
     - Погоди, сын тьмы... Ну и что ответил Иосиф?
     - Угадай.
     - Сослался на Ленина? "Атеизм является неотъемлемой частью марксизма.
Марксизм - это материализм, мы должны бороться с религией, так как это
азбука каждого материалиста, а поэтому и марксиста."?
     - Вот и не угадал! - заболтал АГ ножками в белых сандаликах. - Плевал
Иосиф на всякие революционные догмы - ты же сам приводил свидетельства
Троцкого! Что любая догма для Иосифа - лишь трамплин к укреплению власти.
     - Тогда мысль Гесса, духовного наставника Маркса: "Бесполезно и
безрезультатно поднимать людей к исторической свободе и делать их
соучастниками в дележе благ существования, не освободив их от духовного
рабства, т.е. религии."?
     - Опять не то. Иосиф давно понял, что "дележка благ существования" -
всего лишь разборка между собой явных и потенциальных вампиров. И никакая не
свобода.
     - Кажется, я догадался. Многонациональное государство. Нельзя делать
приоритетной какую-то одну из религий...
     - Подумаешь, преграда! Православные, католики, буддисты, иудеи,
мусульмане - пусть каждый идет в свою церковь и приносит оттуда лишь справку
о моральной и политической благонадежности. А в остальном, в догматах -
полная свобода, охраняемая государством.
     А может, со временем и какая-либо объединенная религия получилась бы.
Новая вселенская церковь под покровительством Отца Народов...
     - Господи, помилуй! - снова перекрестились АХ с Иоанной, - Тут уж
антихристом попахивает...
     - Вот и Иосиф так ответил, когда я ему эти радужные перспективы
рисовал... Только давайте без рук, граждане.
     - Но ведь зарубежная церковь и упрекала нашу в "подъяремности"...
     - Э, речь, возможно, и могла идти о лояльности власти, о сотрудничестве
с властью в интересах Антивампирии, но я-то нашептывал - использовать! На,
казалось бы, святое дело - укрепление и славу Антивампирии! Мол, столько
крови прольется; насилия, слезы, страдания - получи на это благословение
церкви, пусть возьмет на себя часть греха... "Нас вырастил Сталин -
помазанник божий..." - как бы получилось славно! Демократический принцип -
разделение ответственности. Коллективный грех... Весь мир так живет.
     Ни в какую. Как строчки "Сталин - избранник народа" из гимна вычеркнул,
Так и "Сталин - помазанник Церкви", читай "Божий" отмел. Один, всегда один.
Даже матери написал: "Я свою долю выдержу..."
     - Почему же один? - улыбнулся АХ загадочно. - Вовсе не один. И кровь ни
на церковь, ни на народ перекладывать с плеч своих не захотел, ни Всемирную
Революцию раньше свершения времен стряпать... И ответил тебе...
     - Все-таки догадался, Позитив?
     "И повел народ Свой, как овец, и вел их, как стадо, пустынею. Вел их
безопасно, и они не страшились, а врагов их покрыло море." /Пс.77,52-53/ -
ответил он тебе, верно? И еще:
     "Выйди от нее, народ Мой."
     "Это общество, похожее на ребенка, вынутого из чрева. Он весь в крови,
но он родился!" /Р.Роллан/

     "В последний раз опомнись, старый мир!
     На братский пир труда и мира,
     В последний раз на светлый братский пир
     Сзывает варварская лира."
                        /Ал. Блок/

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1924г. Выступление на Пленуме РКПб о внутренней торговле и
потребительской кооперации. Читает лекции "Об основах ленинизма".
Руководство работой 13 съезда РКПб, избран членом комиссии по работе с
молодежью и членом ЦК. Избран членом Политбюро, Оргбюро, Секретариата и
утверждается Генеральным секретарем ЦК РКПб. Работа в комиссии по проблемам
деревни. Участие в работе 5 Конгресса Коммунистического Интернационала.
Речь "О компартии Польши". Избран членом Исполкома и Президиума Исполкома
Коминтерна. Участие в совещании секретарей деревенских ячеек, речь "Об
очередных задачах партии в деревне". Речь "Троцкизм или Ленинизм?" на
пленуме ВЦСПС. Предисловие к книге "На путях к Октябрю" 1925г. Речь на 13
губернской конференции "К вопросу о пролетариате и крестьянстве", Участие в
работе 5 Пленума ИККИ. Речь "о Чехословацкой компартии". Речь "К
национальному вопросу в Югославии". Участвует в работе 14 партконференции.
Речь "О политических задачах университетов народов Востока". Речь на
пленуме по поводу переименования РКПб в ВКПб. Руководство работой 14 съезда
ВКПб. Избран членом ЦК ВКПб.
     "Превратить нашу страну из аграрной в индустриальную, способную
производить своими собственными силами необходимое оборудование, - вот в
чем суть, основа нашей генеральной линии. Мы должны поставить дело так,
чтобы помыслы и стремления хозяйственников были направлены в эту именно
сторону, в сторону превращения нашей страны из страны, ввозящей
оборудование, в страну, производящую это оборудование. Ибо в этом основная
гарантия хозяйственной самостоятельности нашей страны. Ибо в этом гарантия
того, что наша страна не будет превращена в придаток капиталистических
стран". /И.Сталин/
     "...мы должны приложить все силы к тому, чтобы сделать нашу страну
страной экономически самостоятельной, независимой, базирующейся на
внутреннем рынке, страной, которая послужит очагом для притягивания к себе
всех других стран, понемногу отпадающих от капитализма и вливающихся в
русло социалистического хозяйства. Эта линия требует максимального
развертывания нашей промышленности, однако в меру и в соответствии с теми
ресурсами, которые у нас есть. Она решительно отрицает политику превращения
нашей страны в придаток мировой системы капитализма. Это есть наша линия
строительства, которой держится партия и которой будет она держаться и
впредь. Эта линия обязательна, пока есть политическое окружение". /Из речи
на 14 съезде ВКПб/
     "Сменовеховство, это - идеология новой буржуазии, растущей и мало-
помалу смыкающейся с кулаком и со служилой интеллигенцией. Новая буржуазия
выдвинула свою идеологию, сменовеховскую идеологию, состоящую в том, что
коммунистическая партия, по ее мнению, должна переродиться, а новая
буржуазия должна консолидироваться, причем незаметно для нас мы, большевики,
оказывается, должны подойти к порогу демократической республики, должны
потом перешагнуть этот порог и с помощью какого-нибудь "цезаря", который
выдвинется не то из военных, не то из гражданских чинов, мы должны очутиться
в положении обычной буржуазной республики...
     Наша партия не перерождается и не переродится. Не из такого материала
она склеена и не таким человеком она выкована, чтобы переродиться
/аплодисменты/."

     Смотри: над нами красные шелка -
     словами бессеребрянными затканы, -
     а у скольких еще бока кошелька
     оттопыриваются взятками?
     * * *
     Чтоб замаскировать тело мандрилье,
     шерсть аккуратно сбрил на рыле.
     Хлопья пудры / "Лебяжьего пуха!"/,
     бабочка-галстук от уха до уха.
     Души не имеется /Выдумка бар!/
     В груди - пивной и водочный пар.
     * * *
     Он специалист, но особого рода:
     Он в слове мистику стер. Он понял буквально:
     "братство народов" как счастье братьев, теть и сестер.
     * * *
     Ладонью пакет заслоня -
     Взрумянились щеки-пончики,
     Со сладострастием, пальцы слюня,
     мерзавец считает червончики.
     Такому в краже рабочих тыщ
     Для ширмы октябрьское зарево.
     Он к нам пришел, чтоб советскую нищь
     на кабаки разбазаривать.
                       /Вл. Маяковский/
     * * *
     Лишь лежа в такую вот гололедь,
     зубами вместе проляскав - поймешь:
     нельзя на людей жалеть ни одеяло, ни ласку.


     * * *


     "Партия рассматривает нашу революцию как революцию социалистическую,
как революцию, представляющую некую самостоятельную силу, способную идти на
борьбу против капиталистического мира, тогда как оппозиция рассматривает
нашу революцию как бесплатное приложение к будущей, еще не победившей
пролетарской революции на Западе, как "придаточное приложение" будущей
революции на Западе, не имеющее никакой самостоятельной силы." /"О социал-
демократическом уклоне в нашей партии"/.
     "Я никогда не встречал более чистосердечного, справедливого и честного
человека, и своим потрясающим, неоспоримым восхождением он обязан именно
этим качествам, а не чему-то темному и зловещему... До встречи с ним я
думал, что он, возможно, находится на этом посту потому, что люди боятся
его, но скоро понял, что его никто не боится и что все ему доверяют".
/Г.Уэллс/
     "Сталин слишком груб и этот недостаток, вполне терпимый в среде и
общении между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности Генсека.
Поэтому я предлагаю способ перемещения Сталина с этого места и назначить на
это место другого человека, который... отличался бы от Сталина только одним
перевесом: был бы более терпим, более лоялен, более вежлив, более внимателен
к товарищам, меньше капризности и т.д." /В.Ленин/ "... У меня сложилось
впечатление, что передо мной хитрый и непримиримый борец, изнуренный от
тирании России, пылающий от национального честолюбия.
Сталин обладал огромной волей. Утомленный жизнью заговорщика, маскировавший
свои мысли и душу, безжалостный, не верящий в искренность, он чувствовал в
каждом человеке сопротивление или источник опасности, все у него было
ухищрением, недоверием и упрямством. Революция, партия, государство, война
являлись для него причинами и средствами, чтобы властвовать. Он возвысился
используя, в сущности, уловки марксистского толкования, тоталитарную
суровость, делая ставку на дерзость и нечеловеческое коварство, подчиняя
одних и ликвидируя других." /Шарль де Голль/


     СЛОВА АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     - Иноки, иные, избранники... Искатели Истины. Эти "И" - их судьба.
     Одни - для тела, другие - для дела, третьи - для Дела с большой буквы.
Дела, ради которого ты вызван Творцом из небытия. Сеятели, делатели, "ловцы
человеков" для Жатвы Господней. "По плодам их узнаете их"...
     "Пил, ел, толстел, скучал, хирел,.. - не помню, как точно, - И наконец
в своей постели скончался посреди детей, плаксивых баб и лекарей..."
Делатели денег, игроки всех мастей - от "на интерес" до "на души".
     И Дело. Инок не успокоится, пока не найдет Его, не станет на Путь,
ведущий к Истине. Или останется "лишним человеком". "Лишние люди" - их было
на Руси немало. "Чувствую в груди своей силы необъятные!" - восклицали они в
тоске. - "Для чего-то я все-таки родился?"
     Иосиф - инок. Иной, избранник, искатель Истины.

     "Сегодня приторно и пресно
     В любом банановом раю,
     И лишь в России интересно,
     Поскольку пропасть на краю."

     "Создается нечто вроде единого фронта от Чемберлена до Троцкого."
     1926 г. Правомерна ли постановка вопроса о переделке мира? Православный
священник отвечает за вверенную ему паству, кесарь - за вверенное ему
государство. Должен ли он допускать, чтобы первородный грех, выражающийся в
дурной бесконечности желаний его граждан, стоял впереди телеги? Служил
стимулом так называемого "прогресса"? Если он отвечает перед Творцом за
состояние душ своей паствы?
     Строй, культивирующий грех, порождает вампиризм и хищничество; хищники
"в Царствие не войдут".
     Иосиф отвечал перед Богом за всю огромную Россию, "с южных гор до
северных морей". Он был вынужден убивать врагов и отделять овец от волков,
чаще всего интуитивно, с кровью и страданиями... Он отстранился ото всех
религий в своем многонациональном государстве, ибо еще больший грех -
объединить религии, подчинив государству, насильно тащить павший, во всем
разуверившийся народ в храмы. Ему предстояло собрать огромное разношерстное
стадо, больное и заблудшее, в разрушенную нищую овчарню. "Собрать
расточенное"...
     "Всякая власть от Бога." Да, она часто нам посылается в наказание и во
исправление, возможно, даже для "искушения огненного", но тогда возникает
вопрос: если власть требует от тебя нечто, противное твоей совести
/вписанному в сердце Закону/, то есть "искушает" тебя, то со стороны церкви
требовать в этом случае послушания - вводить и власть, и подчиненных в грех.
Падение и склонение к падению. Такое послушание не может быть угодным Богу.
     Отделив церковь от государства, Иосиф взял на себя и ее возможные
грехи, и своей паствы. В основном, неверующей паствы. Доставшейся ему от
некогда "Святой Руси", где царь перестал быть "отцом", люди - "братьями", а
"Высший свет" - светом. "Среди лукавых, малодушных, шальных балованных
детей, Злодеев и смешных и скучных, тупых, привязчивых судей, Среди кокеток
богомольных, среди холопьев добровольных, Среди вседневных, модных сцен,
учтивых, ласковых измен, Среди холодных приговоров, жестокосердой суеты,
Среди досадной пустоты, расчетов, дум и разговоров, В сем омуте, где с вами
я купаюсь, милые друзья". /А.Пушкин/
     "Край родной долготерпенья", по словам Тютчева... Терпеть во имя Дела
Божия, коллективного спасения, но не ради взаимного вампиризма. Общества
хищных волков и огрызающихся завистливых волчат в овечьих шкурах. Умножать
дурную похоть, свою или чужую, оградив ее законами - не дело угодного Богу
пастыря. Русская революция была судом не только над русской
действительностью, но и над религиозной терпимостью ко злу. Над всеобщим
молчанием - монархии, двора, чиновничества, дворянства, священства,
гуманистической интеллигенции... Над молчанием, которым "предается Бог".
     В результате революции была освобождена страшная злая разрушительная
энергия, которую предстояло обуздать и направить на созидание. Иосифу
предстояло укротить в своем народе зверя. Создать законы, при которых хищник
должен отдать сам все лишнее во избежание смертельной грызни.
     По Закону Неба человек отдает нуждающемуся не только лишнее, но и
последнее, но увы!.. Хотя были и такие, отвергающие царство земное, "сытый
социализм" с регулярно наполняемой для всех кормушкой. "Мечта прекрасная,
еще неясная"... Светлое будущее. Неосознанная мечта о Новом Иерусалиме, о
преображенной земле.
     "И как один умрем в борьбе за это!.." Ну не о корыте же с похлебкой
здесь идет речь.
     - Устроиться на земле без Бога! - фыркнул АГ. - Без бога хищников и
фарисеев, которого они создали по своему "образу и подобию". Которого
придумали, чтобы прикрыть свой грех. Не имеющего ничего общего с Богом
Евангельским. Истинный Бог пришел к советскому народу, когда злая
разрушительная энергия стала созидательной, ибо "по плодам их узнаете
их" и "не может худое дерево приносить добрый плод".
     "Россия - хранительница Замысла Божия о богочеловечестве". В процессе
земного пути победить в себе гордого отщепенца, разрушителя, животное и идти
против течения, против всего "лежащего во зле" мира, преодолевая тьму,
прежде всего собственную. Самоутверждаться не чтобы "Целое мне служило", а
чтобы послужить Целому, далеко выходящему за рамки земного бытия.
     "Дорога к солнцу от червя..." /Гумилев/. Дело соединения твари со своим
Творцом начатое уже здесь, на земле. "Едино Небо и един пастырь?"
     Не "жить, чтобы жить", не "жить, чтобы выжить", не "жить, чтобы пожить,
чтобы нажиться"... Они искали Истину. Узкого пути спасения среди
ощетинившейся тьмы.
     Разваливающаяся растерзанная Россия, растоптавшая прежних пастырей
вместе о прежними идеалами. Разрозненное взбесившееся стадо, а вокруг -
жаждущие пира кровавого волки внешние.
     И сатанинские призывы ко всемирной антихристовой революции, в пасть
которой готовились "заклятые соратники" низвергнуть Россию.

     Ты взыскана судьбою до конца:
     Безумием заквасил я сердца
     И сделал осязаемым твой бред.
     Ты - лучшая! Пощады лучшим - нет!
     В едином горне за единый раз
     Жгут пласт угля, чтоб выплавить алмаз.
     И из тебя, сожженный Мой народ,
     Я ныне новый выплавляю род!
     /Максим. Волошин "Благословение"/ * * *
     Денис - солнечный день...

     Как ни забавно, но именно после этого официального шага с его стороны,
ею, так оголтело поправшей формальности и условности в желании заполучить
Дениса Градова , наконец-то овладеет блаженное чувство покоя. Всю эту неделю
она будет мотаться по району, соберет кучу материала и засядет за машинку -
подарок Дениса, которую она быстро освоила, хоть и двумя пальцами. Съемки у
них в городке будут закончены, останется лишь натура - зимняя деревня. Денис
захочет снять обязательно экзотику - глухую заснеженную деревушку посреди
леса, и отправится с оператором Ленечкой на выбор натуры. С ними увяжется
Жора Пушко - сделать цветные фото для иллюстрированных журналов - где
клюнет. Помимо всего, это будет просто приятная воскресная вылазка на лыжах.
     Был морозный солнечный день. К вечеру еще больше захолодает, поднимется
сильный ветер и метель. Яна совсем окоченеет, пока доберется до редакции,
чтобы позвонить Денису. Будет около десяти.
     Яна стоит в "предбаннике", прижимая у уху черную ледяную трубку /В
воскресенье в редакции топили лишь чтобы не замерзли батареи/. Трубка пахнет
Людочкиной "Пиковой дамой".
     Тот их разговор. Сколько раз она будет потом снова и снова проигрывать
его в памяти, выискивая зловещий тайный смысл! Набирает еще раз. Долгие
гудки, никого. Что случилось - он должен быть уже дома... Она собирается
вешать трубку.
     - Да.
     Короткое, отрывистое. Обычно Денисово "Да" протяжно-недовольное, будто
спросонья.
     - Привет. Ты что, спал? Звоню, звоню...
     - Да нет, в ванне отогреваюсь. С этой деревней... окоченел, как собака.
А у тебя?
     - Нормально, стучу. Двумя пальцами. Деревню нашли?
     - Вроде бы,... - пауза. И вдруг, - Приезжай, Иоанна Аркадьевна.
     - Когда?
     - Сейчас. Садись в электричку и приезжай.
     Снова пауза. Яна слышит в трубке его дыхание, представляет себе его
лицо, смутно белеющее на сгибе ее руки, влажные после ванны волосы холодят
кожу... И будто взлетает на качелях, перехватывает дыхание.
     До Дениса каких-то три часа.
     - Послезавтра утром три материала сдавать. И летучка.
     - Плевать. Приезжай!
     Опять уносят ее качели в комнату на Люсиновке, но тут же возвращают на
грешную землю. Она до боли сжимает в пальцах дырокол. Она цепляется за этот
дырокол, как Антей пяткой за землю.
     - Не могу, нельзя.
     - Ладно, я опять в ванну, холодно. - Тон не обиженный, не
разочарованный, просто никакой, - Ну, целую?
     - Целую.
     Короткие гудки. После разговора горький, как хинин, осадок. Яна с
трудом удерживается, чтобы снова не позвонить, но не вытаскивать же его
вторично из ванны! Она берет себя в руки. С тем, что на древе их любви
плоды, в основном, горькие, она уже свыклась и примирилась.
     В понедельник с утра она все сдаст и после летучки уедет на задание. В
редакции появится к концу дня - только чтоб появиться. Краем уха слышит, что
куда-то пропал Ленечка, что звонила его жена из Москвы разговаривала с Жорой
Пушко, который сказал, что остался вчера у знакомых в Коржах, где и
заночевал, Градов с Ленечкой отправились на лыжах поглядеть еще одну
деревню, Власово. Ленечкина жена сказала, что ночевать он вообще не пришел,
хотя они договаривались идти вместе в гости, она не дождалась и пошла одна.
Что если он напился, то должен был позвонить - он всегда звонил или ночью,
или, в крайнем случае, утром. Должна же быть в деревне почта! Что сначала
она злилась, а теперь волнуется, а у Градовых к телефону никто не подходит.
     Жора Пушко успокаивал ее, сказав, что Ленечка с Денисом наверняка где-
нибудь в загуле, что он сам от знакомой еле вырвался. Мол, не понимают
некоторые граждане, что после праздников должны следовать будни...
     Значит, когда она звонила... Перед глазами возникла картина -
пьяненький Ленечка с гитарой, фехтующие дамы на торшере, Роковая на коленях
у ее Дениса...
     Еще какие-то бабы... Опять хинная горечь подкатит к горлу. Яна
промолчит и заставит себя переключиться на дела.
     Вечером Ленечкина жена дозвонится, наконец, до Дениса, который скажет,
что весь день сидел в монтажной, а о Ленечке слыхом не слыхал. Что, покинув
Коржи, они действительно собирались поглядеть Власово, но было уже около
трех, на лыжах Ленечка ходит плохо, он устал, замерз и еле двигался, они бы
не успели до темноты, поэтому Денис побежал во Власово один, а Ленечка пошел
к станции.
     Весь вечер и ночь с понедельника на вторник Ленечкина жена будет
обзванивать приятелей, милиции и морги.
     Его тело найдут во вторник, к вечеру. Коржинские мальчишки, заново
прокладывающие в лощине лыжню после бушевавшей двое суток метели. Ленечка
будет сидеть, привалившись спиной к стволу корявой ели, занесенный по самые
плечи снегом и уже окаменевший. На затылочной части черепа будет глубокая
рана, и никаких следов борьбы. Судя по всему, удар был нанесен сзади,
неожиданно, после чего убийца надел на Ленечку шапку и посадил под дерево.
     Кому понадобилось убивать безобидного Ленечку в чужом лесу, за
несколько десятков километров от Москвы? Ограбление, женщина? Но женщинами
Ленечка не интересовался, ценностей у него при себе не было, а кошелек с
мелочью и железнодорожным билетом туда-обратно лежал нетронутый в кармане
куртки.
     В среду вечером она, наконец-то, дозвонится до Дениса. Он скажет, что
все это, конечно, ужасно, что только убийства ему не хватало, когда у него в
две смены монтажная, а тут милиция, следователь и хрен знает что, и вообще
он ни о чем таком не желает слышать и просит хотя бы ее не касаться этой
темы.
     Темы она больше не касалась, но разговор не клеился. Перед глазами
маячил занесенный снегом Ленечка.
     Четверг и пятницу, отпросившись у Хана, она безвылазно просидит дома за
машинкой. Дело будет продвигаться туго, будут лезть посторонние мысли, так
что, в конце концов, она отодвинет редакционные материалы и начнет сочинять
историю про человека с лицом-театром, которого люди избрали судьей, потому
что он умел разглядеть истинную суть каждого, стоящего перед ним. И истина
эта, доброта или злоба, жадность или бескорыстие, хитрость или простодушие
сразу же отражалась на его лице. Невозможно было что-либо скрыть от этого
судьи, каким бы запутанным ни казалось дело.
     И вот однажды некто, причинивший людям много зла и горя, боясь
разоблачения, пришел к судье с намерением убить его. Судья не хотел умирать.
Он поклялся, что впервые в жизни погрешит на суде против истины и выгородит
виновного. Он сдержал слово и представил дело так, что виновный и его жертва
как бы поменялись местами. Однако каждый раз, оказываясь по воле судьи в
роли жертвы, преступник испытывал ее горе и страдания. А судья смотрел на
подсудимого, и на лице его отражалась истина.
     Подсудимый был оправдан, но история на этом не кончилась. Яна пока не
знала, как ее кончить. Не знала, что она так и останется неоконченной.
Назавтра в редакции ей выложат новости.
     В лощине, в двухстах сорока трех метрах найдены под снегом ленечкины
лыжи и палки, а неподалеку от корявой ели еще кое-что. Шарф Павлина! Ну
этот, мессершмиттовский...
     Нет, смешно было бы, конечно, думать, что Павлин убил Ленечку. Ленечку
вообще не убили. Установлено, что это несчастный случай - съезжая на лыжах в
лощину, Ленечка упал, ударился затылком о торчащий из-под снега валун и,
видимо, потерял сознание. Тогда Павлин снял с него лыжи, обвязал под мышками
своим шарфом /установлено экспертизой/ и протащил Ленечку по лощине, по
снегу, двести сорок три метра. А затем оставил под елью и уехал. Случилось
это около пяти, уже стемнело, к тому же погода была ужасная - мороз, ледяной
пронизывающий ветер, к вечеру еще и пурга разыгралась. Выдохся Павлин и
стало ему не до Ленечки - тут бы свою шкуру спасти, самому добраться до
станции. Ну, а далее везде.
     Вот что расскажут ей в редакции. Беспощадно, не стесняясь в выражениях,
как человеку, никогда не имевшему и не могущему иметь ничего общего с этим
подонком в павлиньих перьях, который, спасая свою шкуру, бросил умирать
беспомощного товарища. Их беспощадность будет великодушием по отношению к
ней, она как бы разом отгородит, защитит ее, заблудшую и прощеную, от
позора, именуемого Денисом Градовым, которого она, неопытная, доверчивая,
увлекающаяся, не сумела раскусить так же легко и сразу, как они.
     "Ничего между вами не было и не могло быть. Видишь, мы совсем и думать
забыли. Забудь и ты..." Она будет молча сидеть на подлокотнике Людочкиного
кресла, медленно погружаясь в звенящую ватную дурноту. Нестерпимость этих
первых минут возмездия, их боль и стыд она воспримет как заслуженную кару.
Будут все муки ада, будет все, кроме удивления - видимо, подсознательно она
всегда ждала катастрофы. Крамольное ее увлечение, кривая дорожка, на которую
она ступила, зная, что ни к чему хорошему она не приведет.






     "Основной факт, определяющий нашу политику, состоит в том, что в своем
хозяйственном развитии наша страна вступила в новый период НЭПА, в новый
период новой экономической политики, в период прямой индустриализации...
     Центр индустриализации, основа ее состоит в развитии тяжелой
промышленности /топливо, металл и т.п./, в развитии, в конце концов,
производства средств производства, в развитии своего собственного
машиностроения. Индустриализация имеет своей задачей не только то, чтобы
вести наше народное хозяйство в целом к увеличению в нем доли
промышленности, но она имеет еще ту задачу, чтобы в этом развитии обеспечить
за нашей страной, окруженной капиталистическими государствами,
хозяйственную самостоятельность, уберечь ее от превращения в придаток
мирового капитализма. /И.Сталин/

     Дрянь пока что мало поредела,
     Дела много - только поспевать.
     Надо жизнь сначала переделать,
     Переделав, - можно воспевать.
     . . .
     Я белому, руку, пожалуй, дам,
     Пожму, не побрезговав ею.
     Я лишь усмехнусь:
     - А здорово вам намылили шею!
     Укравшему хлеб не потребуешь нар.
     Возможно простить и убийце.
     Быть может, больной, сумасшедший угар
     В душе у него клубится. Но если скравши этот вот рубль
     Ладонью ладонь мою тронет,
     Я, руку помыв, кирпичом ототру
     поганую кожу с ладони.
     . . .
     Не ваше счастье - счастье вдвоем!
     С классом спайся четко!
     Коммуна: все, что мое - твое,
     Кроме зубных щеток.
     . . .
     А в разных главках неуловимо
     шоферы возят и возят мимо.
     Не ухватишь - скользкие, -
     не люди, а налимы.
     . . .
     "Заниматься любовью в виде спорта,
     Не успев вписаться в комсомол".
     . . .
     В течение дня страну наводня
     Потопом ненужной бумажности,
     В машину живот уложит - и вот
     на дачу стремится в важности.
     . . .
     В наших жилах кровь, а не водица.
     Мы идем сквозь револьверный лай.
     Чтобы, умирая, воплотиться
     В пароходы, в строчки и в другие долгие дела.


     СЛОВА АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     Иосиф сел играть без козырей. Козыри прежние - "похоть плоти, похоть
очей и гордость житейская", правящие миром, как констатировал апостол Павел,
- не годились. О, эти старые проверенные козыри тьмы - у врагов их было в
избытке! Но Антивампирии были нужны самоотверженность, бескорыстие,
нравственная чистота, трудовой энтузиазм, готовность отдать жизнь за
революцию и "за други своя". Построить новое прекрасное здание из гнилых
кирпичей, влить молодое вино в старые мехи. Ильич перед смертью мечтал об
обществе святых, о Францисках Асизских... У этих не было даже страха Божия.
Они крушили храмы, сбрасывали с куполов колокола, жгли иконы и кусали руку
священника, которую совсем недавно целовали смиренно...
     - Да, - сказал Иосиф вслед за утопистами-мечтателями, - вот они, новые
люди - жертвенные, бескорыстные, чистые помыслами и влюбленные в дело
революции... Указал на темное, разрозненное злобное стадо и щелкнул бичом. И
они поверили. Нет, не в Иосифа - никогда ни при каких обстоятельствах он не
объявлял себя богом. Они поверили в себя, в лучшее в себе.
     Поверили в Образ Божий в себе, не сознавая этого. Потому что именно
состояние любви, милости и единения, которые их столь редко посещают, когда
коснется сердца благодать Божия - и есть их подлинная сущность, а грех -
лукавая химерическая оболочка. Состояние греховной одури, сна.
     Все, что соответствует Замыслу - подлинная суть вещей. Каждый человек -
индивидуальность; неповторима и каждая нация, но они - составляющие части
единого по Замыслу Целого. Строго взаимосвязанного Богом.
     Пусть они не смели не поверить, пусть щелкал бич и они ворчали, прыгая
сквозь огненный обруч... Пусть дрессировка, страх, пропаганда - но они
слушались! Они строили плотины, города, дороги, заводы, не пухли от
богатства и чужой крови, как клопы... Не блудили, не требовали суверенитета,
разрушающего страну... Они стояли на Пути, не зная этого, и были счастливы,
ибо жили по-Божьи в атеистическом, но отнюдь не безбожном государстве. В
коммуну душа потому влюблена,
     Что коммуна, по-моему, огромная высота,
     Что коммуна, по-моему, глубочайшая глубина.
     Заботливый отец запирает неразумных детей на ключ, заботливый хозяин
сажает неразумного пса на цепь для его же блага. Заботливый пастух загоняет
овец в надежное укрытие, чтобы их не расхитили волки.
     Что же касается так называемой демократии...
     "Не следуй за большинством на зло, и не решай тяжбы, отступая по
большинству от Правды". /Исх.23,2/
     Спаситель был отдан на распятие демократическим путем голосования.
     Демократия - дать вампирам возможность свободно плодиться и жрать овец.
Красный террор - отстрел волков. Единственными оружиями Иосифа поначалу были
страх и послушание, порожденное страхом. Как они предательски, по-вампирски
себя вели, предавая других! Радуясь, что на сей раз опять "не они"!
     Ценных ученых посадили в золотую клетку, и они работали на
Антивампирию.
     Страх кесаря - не от хорошей жизни, но во спасение. Когда нет страха
Божия, который, как известно "Начало премудрости"...
     - А как же дарованная Богом свобода?
     Опять ты за свое, сын тьмы! На земле бывает лишь свобода от Бога.
Свободу в Боге на земле называют послушанием.
     "К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом
к угождению плоти" /Гал.5,13/
     Иосиф не сразу понял, кто в ответ на его детский бунт против злой
действительности, против Вампирии забрал железной рукой его разум, волю,
сердце. "Исполнись волею Моей..." Первая дерзкая попытка коллективного
спасения неверующих, попытка поставить многонациональный падший народ "на
Путь". Кесарь занялся Божьим, это была скорее религия, чем социология. Небо,
а не земля при всем прагматизме Иосифа.
     Это был первый дерзкий опыт выращивания нового человека. Хомо
Советикус.
     "Оковы тяжкие падут, темницы рухнут..." Когда взошла "звезда
пленительного счастья" и "воспряла ото сна" Россия, когда "на обломках
самовластья" закончились кровавые разборки красных, белых и зеленых, пора
переделов собственности, идей и декретов, когда всплыла после бури грязная
пена всякого ворья, спекулянтов, бандитов, хулиганов, сепаратистов, когда
"выглянуло из-за спины РСДРП мурло мещанина", стало ясно, что справиться со
внутренним и внешним врагом может только сильное государство, в котором
"кадры решают все". Францисски Ассиизские. "Гвозди бы делать из этих
людей..."
     Но гвоздей не хватало. В основном - слушали, постановили... Что
"человек - звучит гордо", первородный грех - отменен декретом как пережиток
прошлого. И вперед! Мы родились, чтоб "сказку сделать былью..."
     - Санаторий! - вдруг взорвался АГ. - Любите, детки, друзей-товарищей,
лишнего не говорите, в Африку не ходите, денег не копите, на чужих жен не
глядите, всем соцлагерем дружите... А еще кожанки надели!
     - Так, вроде бы, твой урожай, - хмыкнул АХ, болтая белыми ножками, -
бунтари, пища адова...
     - Какое там! - отмахнулся АГ, - Поначалу, правда, побузили, постреляли,
кое-что кое у кого отобрали, бесноватые в церквах покуражились... Ну мы,
само собой, рады, ждем, когда они винтовки смажут, лошадей подкуют да в
поход за мировую революцию... Грабить проклятых заморских буржуев,
шампанским ихним надираться, мадамов своих и чужих на роллс-ройсах катать...
Гуляй, пролетарий, пришел твой час! Никаких тебе цепей, все дозволено!.. А
они - вот тоска-то!.. Не кабаки пооткрывали, не бардаки новые для
дорвавшегося до благ революционного народа, а школы, избы-читальни, рабфаки,
ликбезы, колонии для беспризорных, здравпункты.
     Запретов насочиняли, строгостей - будто в монастыре. А говорили -
свободная любовь, общие жены... Куда там! Одной-то жене изменишь - аморалку
шьют, всей деревней осуждают. Идейные коммуняки - все для народа, лично себе
ни-ни, первые в труде и в бою. Разве что "брат" "товарищем" заменили,
послушание назвали дисциплиной и никаких там загранок. Отгородились ото всех
забором и давай чудить. Духовный облик, моральный облик, чистота помыслов,
высота порывов...Строят светлое будущее, учатся, женятся, живут - не ропщут
в коммуналках, выращивают детей "в буднях великих строек, в веселом грохоте
огня и звона". Поют про какого-то чудика, который отдал жизнь, чтоб в какой-
то там Испании крестьяне получили землю... Плавают на рекорды, прыгают с
вышки, пирамиды сооружают - нет, не финансовые, а из собственных загорелых
тел. В шахтах и на полях рекорды устанавливают, а затем не в кабак, а в
самодеятельность, или с парашютом прыгать. А чуть что не так - проработка,
аморалка... Нет, даже похуже монастыря!
     Объявили, что Бога нет, а живут - будто кругом - один Бог, всюду и
везде. А вот кого нет, так это хозяина нашего, дьявола. Будто не он правит
бал на земле, а всякие там "слушали-постановили", для которых построить
светлое будущее - раз плюнуть. Нацепил значок с красным галстуком - и
построил. Где не будет ни жадности, ни эгоизма, ни похоти, ни злобы, ни
вражды, ни лжи, ни измены... И вообще никакого первородного греха, вона как.
Слушали-постановили - и нет князя тьмы. Одни ангелочки кругом, крылышками
шуршат. План у них: через несколько пятилеток - светлое будущее. А у нас -
свой план. Выявить, кто, про зарю коммунизма позабыв, мамоне служит, кто
похоти своей, кто пред людьми кичится, кто норовит товарища заставить на
себя спину гнуть, кто к соседке заглянул - мы тут как тут, все записываем,
фиксируем, съемку ведем. Чтоб потом на Суде весь компромат ба-бах - не
отопрешься.
     А тут - никакого компромата. Чуть у кого какой помысел - пожалте,
товарищ, на проработку, коллектив бдит, не дремлет.
     План горит - одни ангелочки. Раньше хоть попадались вредители всякие,
неосознанные элементы, отрыжка прошлого, но потом такого шмону навели, что
на одного вредителя - полный примус разоблачителей.
     - Хватит прибедняться. Вон у тебя гора кассет - несправедливо
расстрелянные, репрессированные... Сфабрикованные дела, доносы, страдающие
безвинно дети и родственники...
     - А ты поди разберись с этой горой, - огрызнулся АГ.- Вот тут, к
примеру, жертвы, тут - палачи. Но какие же они палачи, ежели уже через
несколько месяцев - сами жертвы... Вот - расстрелян, расстрелян... А их
палачей опять же через полгода забрали и шлепнули... И так вся гора. И самые
первые тоже убивали - буржуев, а потом их - вот папочка - тут и первые, и
последние - фашисты в войну поубивали... Поди тут отдели овец от козлищ -
где убийцы-грешники, где безвинные праведники? Революция своих детей
пожирает, а нам потом разбирайся.
     - А вот эти дела... Вроде была наша категория, по всем параметрам
грешники, а теперь поди ж ты, невинно пострадавшие, в ад сразу нельзя.
Придется досконально разбираться. Бывает, попы-отступники попадаются...
Чистых дел - раз-два и обчелся. Это кто революцию из корысти делал, чтоб
самому пограбить, спекулянты всякие, насильники, богоненавистники,
отступники, садисты, мародеры, властолюбцы, идолопоклонники... Но их с
каждым годом все меньше. Ударники, стахановцы, спортсмены - все к труду-
обороне готовы. Проклятое время! - Военные годы - еще хуже. Каждый -
патриот, герой-мученик за хранимое Небом отечество... "Нет больше того
подвига, кто положит душу за други своя..."
     После войны давай страну восстанавливать, опять трудовой энтузиазм,
опять не до греха. Разве что девчонку какую у Метрополя отловят, да и то при
проверке выходит, что проводилось мероприятие по заданию МГБ в рамках защиты
Отечества от агентов империализма.
     А книги-то, книги... Ну прямо жития святых - к добру призывают, к любви
и дружбе... Чтоб женам верность хранить, честно работать, о богатстве не
думать, денег не копить, вещами лишними жизнь не обременять. Даже сама
интеллигенция, те, что в себе вампиров почуяли, взбунтовались. "Мы, мол, не
такие! - шепчутся по кухням, - Мы, как все, как весь мир - блудливые,
ленивые, жадные, вороватые, под себя гребем... Нам что светлое будущее, что
царство Небесное - до фонаря, мы здесь, сейчас пожить хотим. Нам Тайна не
нужна, нам бы бочку варенья, да корзину печенья, - вот она, правда
сермяжная, а все прочее - коммунистическая пропаганда и лакировка
действительности..."
     Ну мы им, конечно, поддакиваем, раскачиваем лодку. И нашептываем: "Что
же вы про свободу от совести позабыли? Требуйте свободы воровать, лгать на
весь мир, пить кровь и жизнь ближних, блудить традиционными и нетрадиционны
ми методами, а заодно и свободы на виду у всех со свечками в храме стоять.
Чтобы все видели, что делишки эти богопротивные и подлые не кто-нибудь там,
не какие-то презренные атеисты или отступники вершат, а народ уважаемый,
верующий. Слуги народа и цвет нации. Пусть прочий православный люд о них
соблазнится и осудит. Зато наш хозяин великие почести воздаст - вот они у
нас, голубчики, уже в контейнер не вмещаются, пленки перерасход...
     А ведь поначалу, когда хорошие дела делали и кричали: "Мы -
материалисты-неверующие", - так им по неведению многое прощалось, всякие
грешки вроде взяток, приписок... Что с них возьмешь
- заповедей, бедные, не знают, не ведают, что творят...
     А с этих, нынешних, спрос уже по полной программе. Сами на себя,
считай, нашему хозяину заявление написали. Так, мол, и так, очень даже
ведаем, что творим.
     Но это потом, а пока им цензура развернуться не давала, будь она
проклята - то чернуху запретят, то порнуху. Будто знала, что на Суде за
каждое слово гнилое придется отвечать... Но и мы не дремали, завели себе
среди цензоров пятую колонну с червоточинкой внутри - а люди ведь все
слабые, недалекие, и пускали их по ложному следу: ату их, генетиков,
кибернетиков, ату этих блаженных искателей Истины - не правды, ибо правда в
том, что все мы - дерьмо, черви и обязательно помрем. А Истина в том, что
все люди по Замыслу - боги и созданы для вечной жизни в том самом Светлом
Будущем, которое называется Царствием Света, и путь туда - через любовь к
ближнему, называй его братом или товарищем... Ибо кто ближнего накормит,
даст жилье, оденет, излечит, защитит - тот Самого Христа накормил и приютил,
и будет он оправдан на Суде - так написано в Евангелии.
     А эти так называемые "совки" выращивали хлеб, строили города, были
учителями, врачами, воинами, причем медицина была бесплатной... Путь в
Царствие - через взаимопомощь, трудолюбие, честность, нестяжание,
нравственную чистоту, самоотверженность, стремление к восхождению "в
связке" - все то, что мы называем "Путь, Истина и Жизнь". Но не все ведают,
что это и есть Царствие Христово, ибо сказано: "Я есмь путь, и истина, и
жизнь; никто не приходит к Отцу, как только чрез Меня" /Иоан.14,6/.
     То есть ко Христу приходят через Путь и Жизнь. Правда, многие из них
считались атеистами, но "без Меня не можете творить ничего" и "по плодам их
узнаете их" , "Не может худое дерево приносить добрый плод". Те, кто
приносили "добрые плоды", были со Христом в сердце своем... А ведь так и
заповедано: "Дай Мне, сыне, сердце свое". И "cказал безумец в сердце своем:
нет Бога"... Именно "в сердце", а не в уме или языком...
     Слушаясь Его Закона, они шли на Его неведомый Зов по Его Пути.
Самоотверженное служение Целому, довольствуясь "хлебом насущным", то есть
необходимо-достаточным во имя бесконечно большого. Свершения записанной в
сердце Тайны.
     - Позитив, враг мой, не говори красиво поморщился АГ, - а фильмы их
тогдашние, эти "Голубые Огоньки" на телевидении - просто плакать от умиления
хочется! Вот у меня тут свидетельства...
     Побежала в вечность белая телеграфная лента-змея, заволокли все клубы
душного серного дыма...


     * * *


     - Итак, Градов, Коржи вам не подошли?
     - Да, хотелось что-либо поэкзотичнее, деревушку, затерянную в снегах.
Ну и...
     - Ну и вы отправились во Власово. Когда это было?
     - Около трех.
     - Кто с вами был?
     - Симкин.
     - А Пушко остался в Коржах?
     - Да, зашел к знакомой. Мы не стали его ждать. Пушко мне был не нужен -
для снимков было уже темно.
     - А Симкин нужен?
     - В общем, оператору бы, конечно, следовало посмотреть натуру. Но
Симкин шел еле-еле и жаловался, что замерз. Вдвоем мы бы до темноты не
доползли.
     - Вы сами хорошо ходите на лыжах?
     - У меня разряд. - Продолжайте, Градов.
     - Симкин полз еле-еле, все время отставал. Я сказал, что побегу один, а
он пусть едет на станцию. Вот и все. Больше я его не видел.
     - Так. Ну а Власово? Оно вам подошло?
     - Какое это имеет отношение к деду?
     - Имеет. Может кто-либо подтвердить, что вы были во Власове от четырех
до пяти?
     - Подтвердить? Сомневаюсь. Меня никто не видел.
     - Я тоже сомневаюсь, Градов. Вас и не могли видеть во Власове, потому
что вы там не были.
     - Ну да. Я был занят более важным делом - убивал Симкина. Вам не
кажется, что это смешно?
     - Симкина не убили, Градов. При спуске в лощину он ударился головой о
выступающий из-под снега валун и потерял сознание. Он скончался через два
часа, когда другой, что с ним был, испугался холода, бурана и сбежал. Удрал,
обрекая тем самым раненого на смерть.
     - Все это действительно печально, но я уже сказал, что больше не видел
Симкина.
     - Ответьте, Градов, вы были во Власове?
     Пауза. Яна чувствует ее кровью, кожей - нависшую, как гильотина,
страшась прочесть ответ и зная, какой он будет.
     - Нет, если это так уж важно. Заблудился, начался буран.
     - Заблудились? Странно. Лыжня через лес до Власова прямая, как стрела,
и Пушко сообщил вам об этом, не так ли?
     - Послушайте, я уже сказал, что к гибели Симкина не имею никакого
отношения. Симкина не убили, это был несчастный случай, и вы не имеете
никакого права предъявлять мне обвинение.
     - Уголовного состава преступления действительно нет, но совершено
преступление нравственное, против основ нашей морали. Хотелось бы установить
истину, Градов. Почему неподалеку от трупа Симкина был найден ваш шарф?
     - Когда мы расставались, Симкин попросил его у меня, потому что замерз.
А я на лыжах никогда не мерзну.
     - Ворсинки вашего шарфа обнаружены на куртке погибшего, в основном, на
спине и под мышками. В данном случае, шарфом воспользовались, чтобы дотащить
Симкина от валуна до дерева рядом с лыжней. Симкин в момент несчастья был не
один - это установлено.
     - Ну, с ним мог быть кто угодно.
     - Мистер Икс, случайно оказавшийся возле раненого в такую неподходящую
для прогулок погоду. Мы проверили это маловероятное предположение.
Действительно, без четверти шесть работница железнодорожного переезда
видела, как какой-то лыжник подошел к одной из стоящих у переезда машин,
привязал к багажнику лыжи, сел в машину, затем шлагбаум открыли и машина
уехала. Такая же, как у вас куртка, шапочка с козырьком. Конечно, не
исключено, что этот мистер Икс, кроме вашего шарфа, носил такую же импортную
куртку и кепочку...
     - Я уже сказал, что заблудился. Вышел к трассе, поймал машину и
попросил довезти до станции.
     - Свидетель Кулакова утверждает, что в машину вы сели у переезда.
     - Чепуха, я просто вылез посмотреть, не сползли ли с багажника лыжи.
     - Странно, Градов, куда же вы ехали в таком случае? Попросили довезти
вас до станции, станция в двухстах метрах от переезда, однако из машины у
переезда не вылезли, а отправились дальше.
     - Доехал до Черкасской, сел в электричку там. Что тут странного?
     - Только то, что в Черкасской останавливаются далеко не все электрички.
И от шоссе до станции там не двести метров, а добрый километр. И все-таки вы
предпочли сесть в поезд в Черкасской...
     - Не понимаю, какое это имеет отношение к гибели Симкина?
     - Позвольте мне высказать по этому поводу некоторые соображения.
Вначале вы искренне хотели спасти Симкина, но для этого надо было поставить
другую жизнь хотя бы наравне со своей. Ночь, буран, ледяной ветер... Самому
бы живым добраться, а тут тащи Симкина волоком по снегу. Вашего мужества
хватило ненадолго. Вы бросили Симкина и сбежали. Животный страх за себя
оказался выше чувства дружбы, долга, наконец, обычного человеческого
сострадания. Но вот лес позади. Увидав огни станции, вы поняли, что спасены,
и тут вами овладевает другой страх - теперь вы осознаете всю низость
свершенного и боитесь, как бы об этом не узнали товарищи. В конце концов,
никто не видел, что вы были с Симкиным в момент несчастья. Вы могли поехать
во Власово один, заблудиться, выйти к трассе, поймать машину... Никто не
должен видеть, что вы вышли из лощины около шести, а лучше всего, если вас
вообще не будет на станции. Поэтому вы сворачиваете от лощины к переезду,
просите довезти вас до Черкасской...
     - Знаете, пожалуй мне это все уже поднадоело. Я могу быть свободен?
     - Идите, Градов. Преступление, повторяю, не уголовное. Кстати, в какой
машине вы ехали? Можно было бы разыскать водителя "Победы", он бы
подтвердил, что вы сели именно у трассы, а не у переезда. Но вы, разумеется,
никаких примет не запомнили, не говоря уж про номер. Может, хотя бы цвет?
     - Не обратил внимания.
     - Я в этом не сомневался, Вы свободны, Градов,
     Пленка с записью допроса кончается, в наушниках - могильная тишина, но
Яна их не снимает и тупо сидит в нелепой тоске по какому-либо стихийному
бедствию, которое сорвало бы их с Ханом со стульев, заставило метаться,
орать от страха - все, что угодно...
     Муха, распростертая на отвратительно липкой бумаге, тщетно
выдергивающая конечности из вязких слов, то проваливающихся, то вновь
всплывающих, уже потерявших всякое значение, и от этого еще более страшных,
     "- Вы свободны, Градов... Я в этом не сомневался..."
     - Ну, что молчишь? - Хан отодвигает гранки очередного номера, -
Сценарий, кино!.. Вот оно где, кино. И тема твоя - морально-этическая.
Управишься к субботнему номеру?
     Этого она никак не ожидала. Она готовилась к нотациям, упрекам,
насмешкам; с кем, мол, связалась? Помогали Павлину, содействовали,
нянчились, и все ради тебя, нашего автора, в редакции-то давно раскусили,
что за птица твой режиссер, и тебя предупреждали, а ты не внимала, носилась
с ним, а теперь вот, приехали. Поручаем тебе самые ответственные темы, а ты
проявляешь легкомысленную близорукость, ну и так далее...
     Такой примерно представлялась Иоанне обвинительная речь Хана. С самого
начала она добровольно разделила с Денисом скамью подсудимых и отвергала все
попытки друзей стащить ее с этой скамьи. Раз она решила связать с ним жизнь,
значит, несет наравне ответственность за все, что бы он ни натворил - всякая
другая позиция представлялась ей дезертирством. Намерение Хана превратить ее
из подсудимой в судью показалось ей кощунством.
     - Еле уговорил следователя передать материалы нам - он все метил в
какую-либо центральную газету, а я сказал, что у нас кадры не хуже. Дал
почитать твои работы, убедил. Теперь дело за тобой. Надо написать ярко,
остро, драматично... Затеять вокруг большой разговор, чтоб вызвать письма,
отклики, общественный резонанс. Такой повод! Согласись, в нашем районе не
каждый день бывает. "Комсомолка" наверняка перепечатает...
     Будто в лотерею выиграл Хан. Не было бы счастья... И не случись ничего
такого в их районе, если б остался жив Ленечка, а Денис не был прикован к
позорному столбу, если б Хану просто приснился и этот диктофон, и
следователь, - не был бы он разочарован в душе?
     - Я не могу, Андрей Романыч.
     - Чего не можешь?
     - Ничего. Пусть кто-то другой.
     Лица Хана Яна не видит, но его руки, до этого в величаво-замедленном
ритме плавающие над столом, что-то поправляя, переставляя, подписывая,
подчеркивая, будто две сонных аквариумных рыбы, лениво заглатывающие корм,
руки, которые она изучила наизусть, вдруг замерли, залегли на стол, будто на
дно, выжидая жертву за бумажными рифами, и это были уже две щуки, готовые к
атаке.
     - Так. Кто-нибудь другой. А Синегина, значит, считает данный факт
недостойным внимания? Бросайте раненых, спасайте свою шкуру, будьте
подлецами, трусами - Синегина вас за это не осудит. Так?
     - Андрей Романович...
     - Что "Андрей Романович"? Может, ты веришь, что Градов вправду
заблудился на прямой лыжне, а Симкина притащили под дерево и бросили злые
волки? Что выйдя к Шумилино, Градов решил влезть в чужую машину и
прокатиться до Черкасской, где поезда останавливаются вдвое реже, просто
так, чтобы в свое удовольствие еще померзнуть на платформе? А?.. Не веришь.
Тогда что же? Не желаешь ссориться с режиссером?
     Действительно не догадывался Хан об их отношениях, или просто валял
дурака, потому что так выгоднее? - этого Яна никогда не узнает. Надо сказать
ему, что она не вправе. Что она и Денис... Возлюбленный, любимый, жених -
эти хорошие слова теперь уже не годились, а всплыло вдруг липкое салонное
словечко "любовница". Зрительно этот образ ассоциировался с Денисовым
коридором, по которому она кралась, держа в руках туфли. "Любовник знает,
она, послушная..." Потом всплыло виновато-восторженное лицо Ленечки,
которого Яна никак не могла представить мертвым...
     Нет, невозможно, - думала Яна, не зная, что так ее ужасает - то, что
было у нее с Павлином, или то, что этого уже никогда не будет...
     Звонит московский телефон, Хан снимает трубку,
     - Ханин. Да, Федор Иваныч. Вчера прислали, еще сам не смотрел. Есть.
Прямо сейчас? Еду. - Хан накидывает на плечи пальто, сгребая в портфель
какие-то бумажки. - Вызывают в Москву, завтра договорим. И, надеюсь,
договоримся. Так, товарищ Синегина?
     Хан подмигивает и улыбается, такая фамильярность не предвещала ничего
хорошего.
     А как бы она повела себя на месте Дениса? Разве она имеет право судить?
Такая ситуация - или ты герой, или трус и подлец, третьего не дано. Чтобы
судить, надо самой в ней оказаться. Она, во всяком случае, не вправе. Завтра
она так и скажет Хану.
     А за окном оттепель. С тяжело набухших ветвей березы срываются капли,
долбят карниз. Будто и не было мороза, метели, и Ленечка сейчас заглянет в
кабинет и, лучезарно улыбаясь, попросит "дровишек до двадцатого", то есть
взаймы. И при мысли о Денисе не ввинтится в грудь бурав...
     Денис - солнечный день...
     Она ощутила внезапную острую тоску по той своей довоскресной жизни,
когда можно было просто сесть в электричку и через два часа оказаться у дома
на Люсиновке, тоску по довоскресному, незапятнанному Денису и по себе
довоскресной. Все тогдашние мучения казались теперь смешными и ничтожными.
Господи, помоги!. Сделай что-нибудь...
     Какая же она эгоистка - или ей совсем не жаль Ленечку, его жену,
ребенка? Почему она думает только о себе? А с чего ей, собственно, себя
жалеть? В конце концов, под суд Дениса никто не отдает, а статья в газете -
подумаешь! Слава Богу, не в центральной, а у них, - ну тысяча человек
прочтет, ну две... Она, конечно, отбодается. А Самохин или Татьяна пусть
пишут. Прочтут и забудут. Ну в институте, конечно, проработают, объявят
выговор..
     Но чем горячее, яростнее убеждает себя Яна, тем яснее осознает, что
должна писать сама, что все ее доводы слабы, что если бы каждый так
рассуждал, вообще не было бы ни судов, ни общественного мнения - не
требуется же от судей, чтоб они всякий раз испытывали на себе ситуации,
приведшие к преступлениям их обвиняемых! А литература, искусство... Разве
сам Достоевский когда-либо убивал отца или поднимал топор на старуху? Разве
Чехов был обывателем? Однако появились Раскольников, Ионыч. А Гончаров не
лежал целыми днями на диване. Они имели право судить - это право им дал
талант, они обращались к России, ко всему миру, и она, Иоанна Синегина,
сотрудник районной газеты, призвана рассказать о случае в их районе.
Рассказать так, чтобы те две тысячи, которые прочтут, запомнили. Именно не
забыли, а запомнили. Она должна убедить их, что, конечно, трудно и страшно
ночью в лесу, в мороз и пургу тащить на себе раненого товарища, но гораздо
страшнее - бросить, не дотащить...
     Трудно и страшно ей будет судить Дениса. Вынести собственноручно своей
любви, всей своей жизни смертный приговор. Но все остальное - трусость,
бегство. Предательство своего дара, своего долга. Такая же крайняя
ситуация. Открытие поразило ее. Пассивное убийство, пассивное оправдание.
Разделить с Денисом вину - пассивное оправдание. Бросить Дениса, перейти на
"ту сторону", осудив подлость, трусость, предательство - ее журналистский и
писательский долг, ее подвиг...
     Но разве не должна я быть с любимым, что бы с ним ни случилось? Можно
ли предать любовь? - в тоске хваталась Иоанна за последние аргументы.
     Зазвонил телефон, Яна сняла трубку.
     - Его нет, уехал в Москву. Синегина. Привет... Теперь только завтра. Ну
откуда я знаю, я что тебе, справочник?
     Она швырнула трубку и разревелась, вдруг смертельно нелепо обидевшись
на внештатника Мишу Марченко, допытывавшегося, когда будет Хан. Она
промокает лицо пресс-папье. Пусть войдут, пусть увидят...
     Московский телефон. Можно отсюда позвонить в Москву. Надо позвонить.
Надо сказать ему про статью. Что она будет писать. Опять крутнулся в груди
бурав. Нет, сказать она не может. А значит и писать нельзя - это будет
нечестно. Она просто позвонит - они ведь целую вечность не виделись. Его,
конечно, опять не будет дома.
     Денис оказался дома. Совершенно случайно, привез бабушку от протезиста
и снова уезжает на студию, в монтажную. Что-то там не пропускает ОТК, потом
балда-монтажница сунула в другую коробку целый кусок, полдня искали...
     Неужели он так и не заговорит о Ленечке? Денис не заговорил. А когда
это сделает она, осадит грубо и зло:
     - Не хватало, чтоб и ты морочила мне голову этим шарфом! Мне некогда.
     - Мне надо сказать очень важное.
     - Говори, только не о Симкине, Царство ему небесное. Осточертело.
     - У Хана твоя беседа со следователем. Почему ты все время врешь?
     - Это он все время врет, твой следователь. Ему надо галочку поставить,
он и роет. - Послушай, мне поручили писать...
     - Обо мне? Вот и прекрасно, валяй! Благословляю. Все, что угодно -
сочиняйте, клеймите, разоблачайте, экранизируйте, но меня оставьте в покое.
Осточертело! Все, мне некогда.
     Он бросил трубку.
     Вот и все. Он идет к двери, одевает рыжую свою куртку. Шапку, наверное,
нет, потому что оттепель. Запирает дверь на оба замка. Бежит вниз по
лестнице. С болезненной достоверностью она представляет себе каждое движение
бегущего вниз по лестнице Дениса... Никогда. Нет, невозможно. Она не может.
Они любят друг друга и это - главное. Пусть трус, эгоист, подлец, пусть это
дурно, низко - она не может. Она не героиня, она хочет быть счастливой. Вот
так, легко и просто. Сейчас она поедет на Люсиновку и ни слова о шарфе,
Ленечке и статье.
     Она схватила чистый лист и написала размашисто, дерзко и весело:
"Андрей Романович!"
     Лист ждал. Покойный и чистый в первозданной своей белизне.






     - Цензура была кругом - муха не пролетит, не то что наш брат, дух
изгнанья, - продолжал сетовать АГ. - Соблазняем, совращаем, нашептываем: не
верьте цензуре, все можно, все дозволено... Мол, солгал Бог, и цензоры ваши
лгут. В том и свобода, чтоб запретные плоды вкушать - они, как известно,
сла-адкие... А цензоры и рады бы нас пропустить, но бдят. Не бдеть - голова
с плеч. Вот и выходило - никакой у нас в те годы добычи, - АГ показал кукиш,
- один конфуз по работе с массами... А что массы эти вампирам номенклатурным
верили /оборотни уже тогда появлялись/, так ведь в послушании у начальства,
тоже не подкопаешься. За грех подчиненного начальство в ответе, если не то
приказало.
     Тогда демократии не было - кого партия предложит, того и выбирают. "Нас
вырастил Сталин на верность народу". То есть пастыри, верные народному Делу,
построению Светлого Будущего, и за народ в ответе.
     - Значит, отрекается ваше ведомство от "совков"? - усмехнулся АХ, -Вот
и получается, сын тьмы, что не слова, а дела важны, извини за банальность.
Один кричит: "Верую!", но не выполняет, другой молчит, но ведет себя так,
будто верует. Один записался в армию, присягу дал, а сражаться не пришел,
дезертировал. Другой добровольцем, безо всякой присяги, просто по велению
сердца, пришел и сражается... И победит, а то и жизнь положит, никакой не
ожидая награды. Отринет ли такого Полководец?
     В вопросах веры Господь с каждой душой наедине, "тайна сия велика
есть". А дела всему миру видны, и на Суде откроются. И кто, трубя о вере,
злое творит - должен помнить, что "кому больше дано"... И что делами своими
он отвращает нестойкие души от церкви, и за каждого будет ответ держать. А
эти "совки"... - ты прав, сын тьмы - какие они неверующие? Одни их песни
чего стоят. Это молитвы, а не песни... "Прекрасное Далеко, не будь ко мне
жестоко!.." - это же в переводе "Господи, помилуй!" Молитва Иисусова!
     - И все же я протестую, - шипел АГ. - Где права человека грешить, не
слушаться Бога? Где это видано, чтоб насильно никого в ад не пускать? Народ
можно сказать, рвется, всеми частями тела землю роет, а они не пускают. Где
демократия? Ох, и пришлось нам попотеть! Кого витринами западными охмурили,
кого боевиками пополам с порнухой, кого голосами вражьими: мол требуйте,
товарищи, запретных плодов, никакие они не запретные, весь мир вкушает и
ничего, живет и процветает... И в церковь забугорную по воскресеньям ходят,
и плоды лопают, и на долларах у них про Бога написано... Так что не бойтесь,
господа-товарищи, не умрете, но будете свободны, как "там"...
     - Ну, они и вкусили, - подтвердил АХ, - И понеслось. Отвязались, с цепи
сорвались, стали в одночасье разбойниками, хищниками... Кто жертвами, кто
ограбленными. Страну на части разодрали, как бычью тушу, народную
собственность присвоили, хотя заповедано: "Не укради" и "Не пожелай чужого".
Особенно строго насчет кражи у неимущих, детей, стариков...
     Поделили и меж собой сцепились, столько народу погубили, разорили,
оставили без крова, хотя сказано: "Не убий". Шоубизнес, игорный бизнес,
порно- и наркобизнесы... Ну и объявили, само собой, что Бог есть и с высоты
на все наши славные дела демократические любуется. Стали продавать Библии
прямо на лотках рядом с порнухой и детективами. Чтоб ведали, что творят.
     Да здравствует свобода!
     В самом деле, при большевиках несчастных пионеров в кружки загоняли, в
спортивные секции. Заставляли горемычных для страны металлолом собирать,
старушкам дрова пилить... То ли дело теперь: мальчишек - крутым мыть тачки,
поворовывать, по подъездам зелье пить да нюхать. Девчонок - наводчицами и на
панель. Население... Ну, население сварили, как яйца. Вкрутую -это
бритоголовые в малиновых пиджаках, рабы Мамоны. Всмятку - это кто по
помойкам роется. И "в мешочек" - у кого еще с большевистских харчей силы
остались мешки с барахлом из Китая и Турции таскать. Ну а старичье,
известное дело, на погост.
     - А детишки демократов - в Сорбонну да на Канары - вот она, свобода! -
АГ аж подпрыгнул на стуле от восторга, - Раньше за душу какого-нибудь
несчастного Фауста потеешь, мучаешься... Не желаете ли Маргариту, товарищ
Фауст, да того-разэтого? А может, пришить кого от скуки? А он еще нос
воротит... Ну а эти - сами свои души в мусоропровод побросали вслед за
партбилетами. От Светлого будущего, а заодно и от Неба враз отреклись, как
увидали наши наживки - баксы, тряпки, Маргошек всех мастей, разные там
остренькие блюда, клубничку, за которые Господь еще Содом и Гоморру дотла
спалил... Подавай им еще, еще...
     - Правители, интеллигенция, наставники - все, кому много дано и с кого
соответственно спросится, - паству свою кто побросал, кто растащил, кто
вообще на шашлык и шкурки, - закручинился АХ. - Забыли начисто про разные
там святые идеалы, про вековые традиции да русские идеи, чему мама с папой и
в школе учили. Ешь, пей, веселись, пусть на чужих костях и душах, пусть вино
со слезами и кровью пополам - пей за то, чтоб коммуняки, не дай Бог, не
вернулись!
     А уж бумагомаратели, актеришки-лицедеи, певцы там разные, шуты - р-раз
кругом на 180 градусов! Вам, парнокопытным, "осанну" поют, галдят, как
воронье на пиру, куски на лету расхватывают... Лгут, колдуют, дурят народ,
развращают, охмуряют - ящик аж раскаляется от вранья. А ведь зрителей-то -
миллионы! Это тебе не Фауст и даже не князь Нехлюдов - это массовое
ежедневное совращение и Маргарит, и Катюш во вселенском масштабе.
     - О-ля-ля! - подхватил АГ, - Да за адские муки, что этим ребятам
уготованы, весь ад в вековой оплаченный отпуск может уходить! А они, за
какие-то тридцать серебренников... За все 70 лет советской власти столько
черных дел не нащелкало, сколь нынче за один горячий теледенечек по одному
только каналу по одной только Российской Федерации за вычетом рекламы - за
нее отдельно уплочено.
     Вразнос беснуются, шельмы, пируют во время чумы - бери тепленькими.
     А в этой особой папочке - западные спецслужбы, что помогли
"богохранимую" со всеми ее властями и воинством, за которых в церквах
молятся, до "пропасти во лжи" довести, ввергли в рабство у Мамоны, в
междоусобные брани, от которых она стала расползаться, тлеть... - Как
лишенная души плоть, - всхлипнул АХ. - Ну, власти еще могут покаяться,
отдать награбленное... В молитве и добрых делах провести остаток дней
своих...
     - Ха-ха-ха! - как писал Иосиф на полях библиотечных книг. - Да скорее
наш хозяин в крещенскую воду нырнет, чем эта президентская рать со своих
стульчаков слезет... Вашему ведомству теперь лишь одно остается - новая
революционная буря, девятый вал гнева Божия. Молитесь, чтоб попустил ей быть
Господь, чтоб отсек все опухоли и метастазы, а то утянут за собой в геенну
весь ваш "Третий Рим". Опять палачи станут жертвами и по милости Неба кровью
смоют тяжкие грехи свои...
     - Ты, к сожалению, прав, сын тьмы. Ибо нет такой временной земной муки,
которая сравнилась бы с мукой вечного отлучения от Бога.
     "Но есть на свете и другие нации. Это - новые, советские нации,
развившиеся и оформившиеся на базе старых, буржуазных наций после свержения
капитализма в России, после ликвидации буржуазии и ее националистических
партий, после утверждения советского строя.
     Рабочий класс и его интернационалистическая партия являются той силой,
которая скрепляет эти новые нации и руководит ими. Союз рабочего класса и
трудового крестьянства внутри нации для ликвидации остатков капитализма, во
имя победоносного строительства социализма; уничтожение остатков
национального гнета во имя равноправия и свободного развития наций и
национальных меньшинств; уничтожение остатков национализма во имя
установления дружбы между народами и утверждения интернационализма; единый
фронт со всеми угнетенными и неполноправными нациями в борьбе против
политики захватов и захватнических войн, в борьбе против империализма, -
таков духовный и социально-политический облик этих наций". /И.Сталин/

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1926г. Избран членом Политбюро, Оргбюро, Секретариата ЦК и утверждается
Генеральным секретарем ЦК ВКПб. Речь "О борьбе с правыми и "ультралевыми"
уклонами". Закончил "К вопросам ленинизма". Избран членом Президиума пленума
ИККИ, членом политической, восточной, французской комиссий и председателем
германской комиссии. Речь на пленуме ЦК ВКПб "О хозяйственном положении и
хозяйственной политике". Доклад "О хозяйственном положении Советского Союза
и политике партии /в Ленинграде/. Доклад "Об английской забастовке и
политике в Польше" /в Тифлисе на собрании рабочих/. Избран действительным
членом Коммунистической Академии. Речи на пленуме о заработной плате, о
решениях в связи с событиями в Англии, Польше и Китае и о единстве партии.
Речь "Об Англо-Русском комитете". Речь "Об оппозиционном блоке ВКПб".
Руководство работой 15 Всесоюзной конференции. Доклад "Об оппозиции и
внутрипартийном положении". Избран членом политической, китайской и
германской комиссий пленума ИККИ, Избран членом Президиума ИККИ.
     "Истекший год был годом великого ПЕРЕЛОМА на всех фронтах
социалистического строительства, перелом этот шел и продолжает идти под
знаком решительного НАСТУПЛЕНИЯ социализма на капиталистические элементы
города и деревни. Характерная особенность этого наступления состоит в том,
что оно уже дало нам ряд решающих УСПЕХОВ в основных областях
социалистической перестройки /реконструкции/ нашего народного хозяйства".
     "Мы идем на всех парах по пути индустриализации - к социализму,
оставляя позади нашу вековую "рассейскую" отсталость.
     Мы становимся страной металлической, страной автомобилизации, страной
тракторизации. И когда посадим СССР на автомобиль, а мужика на трактор, -
пусть попробуют догонять нас почтенные капиталисты, кичащиеся своей
"цивилизацией". Мы еще посмотрим, какие из стран можно будет тогда
"определить" в отсталые и какие в передовые." /И.Сталин/.
     "Вы говорите, что кулаки не хотят сдавать хлеба, что они ждут повышения
цен и предпочитают вести разнузданную спекуляцию. Это верно. Но кулаки ждут
не просто повышения цен, а требуют повышения цен втрое в сравнении с
государственными ценами... Можно ли допустить, чтобы государство платило
втрое дороже за хлеб кулакам, чем бедноте и середнякам?
     Если кулаки ведут разнузданную спекуляцию на хлебных ценах, почему вы
не привлекаете их за спекуляцию? Неужели вы боитесь нарушить спокойствие
господ кулаков?.. Я видел несколько десятков представителей вашей
прокурорской и судебной власти. Почти все они живут у кулаков, состоят у
кулаков в нахлебниках и, конечно, стараются жить в мире с кулаками. Понятно,
что от таких представителей прокурорский и судебной власти нельзя ждать
чего-либо путного и полезного для Советского государства.
     Предлагаю:
     а) потребовать от кулаков немедленной сдачи всех излишков хлеба по
государственным ценам;
     б) в случае отказа кулаков подчиниться закону - конфисковать у них
хлебные излишки в пользу государства с тем, чтобы 25 процентов
конфискованного хлеба было распределено среди бедноты и маломощных
середняков по низким государственным ценам или в порядке долгосрочного
кредита.
     Что касается представителей ваших прокурорских и судебных властей, то
всех негодных снять с постов и заменить честными, добросовестными советскими
людьми.
     Вы увидите скоро, что эти меры дадут великолепные результаты и вам
удастся не только выполнить, но и перевыполнить план хлебозаготовок".
/И.Сталин/

     СТАРЫЕ МЫСЛИ О ГЛАВНОМ:
     Все дело - в шкале ценностей. Она у нас разная, мы говорим на разных
языках. Закон наш, которому изумлялся Кант, вписан в сердце. Их закон -
рукотворен, наш - дан свыше. Их записанный на бумаге закон отражает
лукавство князей века сего, он "что дышло". Не может человек, который верит
в бессмертие души, в высший смысл и сверхзадачу своего пребывания на земле,
относиться к жизненному процессу так же, как исповедники лозунга: "Бери от
жизни все, другой не будет!",
     Что такое жизнь - камера предварительного заключения, где надо добиться
оправдательного приговора, или увеселительное заведение? Ответ именно на
этот вопрос поделил мир на две цивилизации, начиная с распятия Христа, а
точнее, с самых первых шагов "Хомо Сапиенс".
     Временное и вечное. Наше кредо - реализоваться и отдать, их -
реализоваться и забрать. Наше - освобождайся и лети, их - отягщайся и ползи,
пока хватит сил. Служить Небу и получать дары духовные и, служа Мамоне,
получать дары земные. И обольщаются те, кто утверждает, что можно служить
одновременно двум господам - Богу и Мамоне. Мы просто по разные стороны
баррикад, хотя тоже грешны, а, порой и грешнее их.
     Мы знаем, что наш грех - путы, болезнь, ведущие к смерти, и стремимся
от них избавиться. Они - возводят свое греховное состояние в культ и
всячески усугубляют.
     "Наши" - не национальность, не религия, не партия, не местожительство.
Это: "только то, что отдал - твое", а не "лишь то, что съел или потребил -
твое". У них - священное право собственности, у нас - "хлеба горбушку и ту
пополам". У них - права сексуальных меньшинств, у нас - "лучше вырви
глаз...", "Умри, но не давай поцелуя без любви". У них право сильного -
отнять, у нас - отдать. "Возьми" и "Дай"...
     "Зачем волам вытаскивать из грязи повозку, которая везет их на бойню?"


     * * *


     Мы не желаем играть в их игру, которую нам навязывают. Мы свалим доску
и сбросим фигуры. Мы все равно смотрим в Небо, а не в корыто, не на
собственный пуп и не в карман. Мы сходим с ума и сваливаем доску, если не
видим Неба. Мы все равно вглядываемся в него, и если видим там отражение
пустоты нашей души, в ярости швыряем туда камни и ракеты. Мы с тоской
пытаемся разглядеть в синей пустоте образ нашего Небесного Отечества и время
от времени отчаянно стряхиваем с ног путы земные - собственность, родню,
суету... Мы считаем ворон, но не опускаем очи долу. Мы крестимся, когда
грянет гром, и швыряем в небо камни и бомбы, которые падают нам на голову.
     Свобода слова - свобода вранья. Подлинная свобода - знать истинные
мысли и намерения друг друга сделала бы совместную жизнь общества
невозможной. Адом, а точнее - Судом Божиим.


     * * *


     "Колхозы и совхозы являются, как вам известно, крупными хозяйствами,
способными применять тракторы и машины. Они являются более товарными
хозяйствами, чем помещичьи и кулацкие хозяйства. Нужно иметь в виду, что
наши города и наша промышленность растут и будут расти с каждым годом. Это
необходимо для индустриализации страны. Следовательно, будет расти с каждым
годом спрос на хлеб, а значит будут расти и планы хлебозаготовок. Поставить
нашу индустрию в зависимость от кулацких капризов мы не можем. Поэтому нужно
добиться того, чтобы в течение ближайших трех-четырех лет колхозы и совхозы,
как сдатчики хлеба, могли дать государству хотя бы третью часть потребного
хлеба. Это оттеснило бы кулаков на задний план и дало бы основу для
более или менее правильного снабжения хлебом рабочих и Красной Армии. Но для
того, чтобы добиться этого, нужно развернуть вовсю, не жалея сил и средств,
строительство колхозов и совхозов. Это можно сделать, и это мы должны
сделать".
     "Ленин говорит, что пока в стране преобладает индивидуальное
крестьянское хозяйство, рождающее капиталистов и капитализм, будет
существовать опасность реставрации капитализма. Понятно, что пока существует
такая опасность, нельзя говорить серьезно о победе социалистического
строительства в нашей стране... необходимо перейти от социализации
промышленности к социализации всего сельского хозяйства.
     Это значит,.. что нужно покрыть все районы нашей страны, без
исключения, колхозами /и совхозами/, способными заменить, как сдатчика хлеба
государству, не только кулаков, но и индивидуальных крестьян.
     Это значит... ликвидировать все источники, рождающие капиталистов и
капитализм, и уничтожить возможность реставрации капитализма,
     Такова задача победоносного строительства социализма в нашей стране.
     Задача непростая и трудная, но вполне осуществимая, ибо трудности
существуют для того, чтобы преодолевать их и побеждать". /И.Сталин, из
выступления в Сибири/


     * * *


     Лист ждал. Покойный и чистый в первозданной своей белизне.
     Так и останутся на листе эти два слова, а Иоанна уже через полчаса
будет ехать в электричке, но не в Москву, а в Первомайскую, где ей сразу и
охотно, уже как местную достопримечательность, покажут и лыжню через поле в
лощину, и дерево, под которым сидел Ленечка, и торчащую из-под снега макушку
валуна.
     Следы многочисленных любопытных, набухшие талой влагой. Мальчишки,
весело проносящиеся на санках мимо злополучного валуна в ореоле тяжелых
снежных брызг - "посторонись, теть!" Показавшаяся бесконечно долгой дорога
до Коржей, запах распаренной листвы, будто в парной, поле с просвечивающими
кое-где щетинами соломы, хлюпающий осевший снег, обступившие Иоанну в Коржах
словоохотливые бабы: -Э, милая-а, их по пьянке знашь сколько колеет! Вон у
нас летось, помнишь, Петровна... Федька-то Нюркин на Сретенье... Хорошо
почтарка увидела, а то б... этот молодой ищо совсем... Бабе-то его каково!
Говорят, пацан у них? Три годика? Небось, и старики живы? А ты ему кто?
     - Я же сказала - из газеты. Вот удостоверение.
     - Ага, понятно.
     Они смотрели на нее с любопытством и подозрительностью, не понимая
цели ее приезда, да и сама она не могла бы тогда толком объяснить, зачем
приехала в Коржи, какой информации ждала от этих баб, от истоптанной лыжни,
от катающихся мимо валуна мальчишек и почему, наконец, оказалась у Нальки,
знакомой Жоры Пушко.
     Наля подтвердит сказанное следователю - заявившийся к ней днем где-то
в начале третьего Пушко /Ну выпили, посидели, потом, сама понимаешь.../ -
заночевал и уехал на следующий день утром.
     Бывшей фронтовичке Нале за тридцать. Курящая, употребляющая крепкие
слова и напитки. Узнав, что Яна из газеты, она тут же метнет на стол бутылку
с мутной жидкостью, пару стопок, миску квашеной капусты: - За знакомство,
товарищ корреспондент! В застиранной гимнастерке с нашивками, уже слишком
тесной в груди и плечах, с фронтовыми ожоговыми рубцами на щеке и
подбородке, придающими ее в общем-то простенькому личику нечто мистическое.
Наля, с ее невероятными фронтовыми историями, вроде как была она снайперкой
и ходила в психическую атаку /ребята идут, а мы с Галей по бокам, немцы
видят - девчата, пока очки протрут - мы им р-раз по очкам!/ - Наля буквально
парализует восемнадцатилетнюю Яну славной своей биографией. И хотя с точки
зрения морального кодекса Наля не очень - не Яне теперь судить о морали! И
если у Нали этот минус оправдывался жизненными испытаниями, то для Яны
оправданий не было.
     Потом заговорят о погибшем Ленечке, Наля вспомнит о том втором
"киношнике", и Яна расскажет про Дениса, потому что ей хотелось говорить о
нем, попытается быть объективной, взглянуть на случившееся как бы со
стороны, холодными посторонними глазами - родители вечно отсутствуют,
мальчик предоставлен самому себе, отсюда эгоцентризм, себялюбие. Пустая
квартира, богемное окружение, девицы, тоники, шкуры... Так, наверное, писали
бы о нем Самохин и Татьяна... Но чем дольше она говорила, тем явственней
представлялось ей его белеющее лицо на сгибе ее руки, его голос, вкус губ,
отозвавшихся на ее прикосновение, и Яна вдруг с ужасом понимает, что сейчас
разревется. Так и выходит, она рыдает на груди у Нальки, повторяя, что надо
жить, как она, Наля, не жалея себя и защищая грудью товарищей, что она, Яна,
беспринципная дрянь, что она презирает себя, потому что думает только о
личном счастье и ничего не может с собой поделать. А Наля, конечно, ничего
не поймет, скажет: "Пить ты слаба, девка," и проводит ее на шестичасовой
автобус. А Яна, пообещав написать про Налины подвиги, пропахшая ее
Беломором, навозом от телогрейки, всю автобусную дорогу до Первомайской и
потом в электричке будет представлять, что только забежит домой,
переоденется, предупредит мать, и в Москву, на Люсиновку. К одиннадцати она
обернется, пусть к двенадцати, она приедет к своему мужу, и никаких
разговоров о Ленечке. Не было Никакого Ленечки. Не было! Пусть он
талантливый оператор, но тряпка, рано или поздно спился бы, жена бы от него
ушла, сын отвернулся. А если бы Денис погиб, спасая Ленечку? Журналистский
долг, служение правде - это для героев. А она будет просто женой. Же-ной!...
     По пути домой она вспомнит - надо все-таки зайти в редакцию. Там уже,
наверное, никого нет, девятый час, но надо же честно объяснить Хану свой
отказ, пусть в письменном виде, так даже будет лучше, убедительнее, а заодно
предупредит, что завтра она, возможно, задержится.
     В редакции Людочка, барабанящая на своей "Оптиме" какую-то левую работу
в пяти экземплярах, сообщит Яне, что все тихо. Хан так и не приходил, а в
промтоварный, по достоверным источникам, завезли шерсть.
     На столе у Xана по-прежнему лежал ее лист. Иоанна села в кресло, зажгла
настольную лампу.
     "Андрей Романович!"
     Лист ждал. Покойный и чистый в первозданной своей белизне...
     И тогда увидит Иоанна заснеженный лес, убегающую в глубь просеки лыжню.
Услышит, как скрипит снег, как пыхтит и ноет сзади Ленечка, ощутит на щеках
жгучее ледяное дыхание надвигающейся метели.
     И знакомый мучительно-сладкий озноб - предвестник начала. Заглянет
Людочка, положит на стол ключи, что-то спросит и уйдет домой. Позвонит мать.
     - Ничего не случилось, работаю. Надолго. Ты ложись, не жди.
     Иоанна отвечала матери, Людочке. Но была уже не здесь, не за столом
Хана. Она писала. Она была Денисом. Она видела зимний лес его глазами -
режиссера и горожанина, упиваясь непривычной колдовской тишиной, которую
хрустко и звонко, как крыльями, рассекали его лыжи. Наслаждаясь самим этим
полетом, ловкими стремительными движениями разгоряченного молодого тела,
летящей навстречу пуховой вязью заиндевелых ветвей во мгновенных вспышках то
золотисто-голубого, то розовато-палевого закатного неба.
     Денис вспомнил об отставшем Ленечке и с досадой повернул назад - что
он, в самом деле, тащится! Так они никуда не успеют до темноты.
     Потом она стала Ленечкой, который не замечал ни кружева посеребренных
берез, ни золотисто-розовой голубизны закатного неба, ни прочих красот,
которому было просто тяжело и нудно передвигаться на этих деревяшках, он
чувствовал себя громоздким, неповоротливым и рыхлым, как куль с ватой, идти
ему было жарко, а стоять холодно, он проклинал Дениса, которому далось это
Власово, и мечтал о привычно-уютном тепле квартиры, когда можно будет
скинуть с себя эти кандалы, залезть в ванну, а потом жена Рита нальет
горячего чаю или чего покрепче, совсем немного, потому что они идут в гости.
Он ей обещал быть в шесть, а сейчас уже почти четыре...
     Потом она была попеременно то Денисом, то Ленечкой, так же злилась,
мерзла и орала, остановившись на лыжне где-то между Коржами, Власово и
железнодорожной станцией. А тем временем стало быстро смеркаться, краски
исчезли. Небо затянула белесая муть, ледяной пронизывающий ветер погнал по
лыжне клубы снежной пыли.
     Ничего не оставалось делать, как поворачивать к станции. Ехали молча,
по-прежнему испытывая друг к другу неприязнь, которая усиливалась вместе с
метелью. Денис думал, что если б не этот тюфяк, они б давно были во Власове,
где могли бы, кстати, и заночевать. А Ленечка... Он уже, конечно, подъезжал
бы к Москве, наблюдая эту треклятую метель из окна теплого вагона. А теперь
он, скорее всего, и в гости не попадет, дома будет скандал...
     Слева от лыжни был спуск в лощину. Ехать к станции лощиной было дольше,
но Денис подумал, что там не так продувает. Спуск - ровный, пологий, всего с
одним поворотом, к тому же скольжение слабое, показался Денису настолько
безопасным, что ему и в голову не пришло беспокоиться за Ленечку. Однако как
ни медленно он ехал, привычного скрипа лыж за спиной слышно не было. Денис
крикнул - ему отозвалась лишь метель.
     Чертыхаясь, повернул обратно.
     - Эй, ну что еще?.. Леонид! Лыжу сломал? Ленька, ты что? Не валяй
дурака...
     Будто и в самом деле валял дурака Ленечка, раскинувшись на снегу в
какой-то нелепо-шутовской позе - одна нога согнута в колене, другая вместе с
лыжей торчит из снега, голова откинута, рот открыт, будто Ленечка зашелся в
беззвучном хохоте. В изголовье валялась шапка.
     Она была Денисом, стоящим над неподвижно распростертым Ленечкой и все
еще не желающим верить в беду.
     Ведь ничего не должно было случиться. Ничего...
     Денисом, приподнявшим ленечкину голову и ощутившим на пальцах зловещую
теплую липкость, такую невероятную в снежном сыпучем водовороте метели.
     И еще более невероятную твердость макушки валуна посреди пухово-мягкой
снежной невесомости. Тоже липкого и теплого.
     Пальцы Дениса вонзаются в снег. Холодная сыпучесть в ладони мокнет,
твердеет, просачивается меж пальцами темными каплями. Денис разжимает руку -
какой он темный, этот комок, в густеющих сумерках похожий на упавшую в снег
птицу.
     Потом она вместе с ним терла лицо Ленечки снегом, пытаясь привести в
чувство. Поняв, что это бесполезно, непослушными заледеневшими пальцами
отцепляла крепления лыж. Отряхнув от снега шапку, нахлобучивала Ленечке на
голову - голова безвольно болталась на шее, шапка падала. Пришлось опустить
"уши" и завязать тесемки под подбородком, ощутив на Ленечкиной шее слабые
частые толчки пульса. Она была им, стягивающим шарф, чтобы тащить Ленечку,
первые несколько минут не ощущавшим ни холода, ни тяжести пятипудового тела
- в горячке испуга, да и тащил вниз, под горку, и снег примят был, накатан.
     Потом он подумал, что тащить надо было вверх, а не в лощину, в которой
совсем занесло и без того слабую лыжню, и путь длиннее. Это он, однако,
сообразил уже внизу когда, было поздно, хотя легче было бы исправить ошибку,
чем вот так ощупью, с черепашьей скоростью, преодолевать снежную трясину,
которая, казалось, с каждым шагом все глубже, жаднее засасывала наливающееся
все большей тяжестью ленечкино тело.
     И все свирепее метель, лютее морозный ветер, темнее небо - непрерывно
жалящий рой взбесившихся ледяных пчел. В этой муке не было передышки. Когда
он останавливался, когда расслаблялись измученные предельной перегрузкой
мышцы, замедлялись дыхание, пульс, тогда ледяные жала начинали прокалывать
нейлон куртки, вонзались с удвоенной яростью в щеки, шею, не защищенную
шарфом, в глаза, уже ничего не различающие в жалящей тьме. Распухшие,
склеенные веки, давящая боль в бровях, переносице...
     И с каждым шагом все более ненавистные шесть пудов, к которым он
прикован шарфом, и осознанием, что это неподъемное, непосильное, неподвижное
- все-таки Ленечка, розовый, улыбчивый, талантливый его оператор, с которым
они несколько часов назад в электричке вели профессиональную беседу о том, о
сем. Ленечка, у которого двое детей и жена Рита, с которой он сегодня
вечером должен идти в гости.
     Она была Денисом, и чем мучительней давались ему шаги, чем яростней
бунтовало терзаемое холодом и страхом тело, стремясь освободиться и бежать в
тепло и безопасность, тем услужливей подсказывал ему инстинкт самосохранения
забыть, что "это" все-таки Ленечка, а видеть в нем лишь безжизненные
неодушевленные пять пудов. Когда, в какой малодушный миг он сдался, позволив
себе обмануть себя?
     - Я только сбегаю за помощью и вернусь, - убеждал Денис Дениса, которым
была она. Я просто бегу за помощью...
     Он подтащил Ленечку к дереву, привалил спиной, укутал шарфом, в этом
последнем порыве растратив, казалось, остатки сил и тепла, и, уже
переключившись только на себя, содрогнулся от леденящего холода, усталости и
страха.
     Она была Денисом, одиноким, жалким, смертельно перепуганным,
     Он побежал.
     Назад по снежной борозде, вспаханной ленечкиным телом, вверх, мимо
валуна, где валялись ленечкины лыжи и палки, и дальше, дальше, каким-то
десятым чутьем находя лыжню.
     Так, наверное, бегут с поля боя. Обезумевшие, безвольные, гонимые лишь
животным страхом.
     Полчаса, час бежал он, не думая о прислоненном к дереву Ленечке, не
думая ни о чем, кроме тепла.
     Но когда он выскочил на поле и разглядел вдали исхлестанными,
заплывшими влагой глазами то выныривающие, то вновь тонущие в белой воющей
мгле огни станции и понял, что спасен, мысль о Ленечке шевельнулась, ожила в
нем. Скорее всего он побежал не к станции, а к переезду, потому что надеялся
именно там найти помощь, машину. Хотя какой мог быть толк от машины?..
     Однако версию циничного расчета /заметал следы/, которой придерживался
следователь, Иоанна отвергла. Она была Денисом, который бежал к переезду в
наивной детской надежде, что все само собой образуется, как образовывалось
всегда, когда кто-то постарше и поопытней, где советом, где делом брался
разрешить Денисовы проблемы. Потому и побежал он не к станции, где не было
шансов кого- либо застать, кроме кассирши, а к переезду, хоть и смутно
представлял себе, как в такую пургу, ночью, без лыж пойдет этот некто за
восемь километров спасать Ленечку, которого он и знать не знает. Может,
грезился Денису эдакий киногерой, супермен на самосвале - огромный и
сильный, добрый и самоотверженный...
     Но чуда не произошло. У переезда стояла одна-единственная новенькая
"Волга", ожидая прохода товарняка, и сидевшие в машине, посасывая сигареты,
смотрели на Дениса из своего уютного обособленного мирка испуганно и
удивленно. Он бормотал что-то, стуча зубами, про холод, метель, может, и про
оставленного в лощине Ленечку, но грохотал товарняк, и из его бормотания они
поняли лишь, что он до смерти окоченел, застигнутый в лесу метелью. Он
продолжал бормотать, но ему уже раздраженно приказали поскорей садиться и
закрыть дверь, а то он и их заморозит.
     - Но я с лыжами...
     - Закинь на багажник. Быстрей, шлагбаум...
     Денис повиновался. Упал на сиденье, машина тронулась.
     - Если хочешь, подкинем до Черкасской, дорогой согреешься. Куришь?
     Чем более удалялась "Волга" от переезда, леса, лощины, всего, что он
только что пережил, тем невероятнее и бесполезнее казалось в этом
обособленном уютном мирке заговорить о спасении Ленечки признаться, что он -
негодяй и трус, бросил в лесу раненого. И Денис все откладывал - то было
нужно побыстрей проскочить переезд, то взять предложенную сигарету,
прикурить, машинально, отвечать на вопросы, подыскивая своему поступку
объяснение, оправдание... Но оправдания не было.
     Разомлевшее, растекшееся в блаженном тепле и бездействии тело, ровный
стрекот мотора, голосов, беспечный смех... И такое неправдоподобное в своей
жути видение прислоненного к дереву Ленечки. - Сейчас, сейчас я им скажу
думал Денис, - Но как ужасно после всей этой болтовни. Как сказать? Ехали,
ехали... Ужасно! Ладно, доеду до Черкасской, соберу людей... Эти все равно
ничем не помогут. А вдруг будет поздно? Пока соберу, пока доберемся... Нет,
нельзя, надо сказать этим. Сейчас же...
     Но ничего он не сказал, продолжал улыбаясь, ужасаясь своему бездействию
и, все больше запутываясь, участвовать в общем разговоре.
     "Если приедем поздно, я буду кругом виноват, - думал он, - Почему
бросил одного? Какого лешего поперся в Черкасскую? И никак не оправдаешься,
не объяснишь... Дернуло его свернуть в лощину! Дернуло вообще вернуться за
Ленечкой!"
     Всего три часа назад мир был прекрасен. Если бы он не вернулся с
Власовской лыжни... Если б, съехав в лощину, не полез бы снова на гору...
Стоп. А кто, собственно, знает, что он вернулся? Только Ленечка. А то, что
он снова поднялся на гору, не знает и Ленечка. Ленечка был без сознания.
Поехал вперед, думал, что Симкин едет следом, или решил ехать поверху... Не
возвращаться же! И кто-то другой, случайный, увидел лежащего Ленечку,
пытался тащить до станции, выдохся... Когда Симкин придет в себя, он сможет
лишь сказать, что видел, как Денис поехал вниз, в лощину. Каким образом
Ленечка будет спасен, Денис не думал - просто иначе нельзя и все каким-то
образом образуется, потому что иначе нельзя... О том другом страшном
варианте думать не хотелось, и он с отвращением отгонял от себя назойливо
жужжащую где-то в подсознании мыслишку, что как раз этот страшный вариант
для него, Дениса, был бы наилучшим, что тогда он оказался бы отодвинутым от
раскинувшегося на снегу, будто в приступе беззвучного хохота Ленечки на
много минут и километров. Он летел бы дальше к Власово в том голубом,
серебряном и розовом, прекрасном и беззаботном мире, а от Власова прямая
лыжня до Черкасской. И никакого Ленечки. С Ленечкой они расстались, как
только выехали из Коржей. Симкин устал, к тому же торопился в
гости, и поехал прямо на станцию...
     И снова ледяное отрезвляющее видение кукольно-послушного и
одновременно непослушного ленечкиного тела, заваливающегося то влево, то
вправо под тяжестью головы, болтающейся на шее, будто мяч в сетке.
     - Нет, нет, надо сказать. Нельзя не сказать. А сказать - как? Сказать
нельзя...
     И опять наивная детская надежда, что в Черкасской все каким-то образом
уладится, помимо его, Дениса, решения и воли.
     В Черкасской, отвязывая прицепленные к багажнику лыжи, он продолжал
терзаться: Надо бы сказать. Услышал в приоткрывшееся окно:
     Скорей, электричка! Они здесь редко. Окоченеешь. Успеешь, беги!






     * * *
     За что вы идете, если велят - "воюй"?
     Можно быть разорванным бомбищей,
     можно умереть за землю за свою,
     но как умирать за общую?
     . . .
     Жена, да квартира, да счет текущий
     вот это - отечество, райские кущи!
     Ради бы вот такого отечества
     Мы понимали б и смерть и молодечество.
     . . .
     Подведите мой посмертный баланс!
     Я утверждаю и - знаю - не налгу:
     На фоне сегодняшних дельцов и пролаз
     Я буду - один! - в неоплатном долгу. . . .
     Что может быть капризней славы и пепельней?
     В гроб что ли брать, когда умру?
     Наплевать мне, товарищи, в высшей степени
     На деньги, на славу и на прочую муру!
     . . .
     Я с теми, кто вышел строить и месть
     В сплошной лихорадке буден.
     Отечество славлю, которое есть,
     Но трижды - которое будет.
     . . .
     Но в быту походкой рачьей
     пятятся многие к жизни фрачьей.
     * * *

     Из беседы с немецким писателем Э.Людвигом:
     Людвиг: - Но ведь Петр Великий очень много сделал для развития своей
страны, для того, чтобы перенести в Россию западную культуру.
     Сталин: - Да, конечно, Петр Великий сделал много для возвышения класса
помещиков и развития нарождавшегося купеческого класса. Петр сделал очень
много для создания и укрепления национального государства помещиков и
торговцев, и укрепление национального государства этих классов происходило
за счет крепостного крестьянства, с которого драли три шкуры.


     * * *


     "Было бы глупо думать, что наш рабочий класс, проделавший три
революции, пойдет на трудовой энтузиазм и массовое ударничество ради того,
чтобы унавозить почву для капитализма. Наш рабочий класс идет на трудовой
подъем не ради капитализма, а ради того, чтобы окончательно похоронить
капитализм и построить в СССР социализм". И.Сталин.
     "...Вы говорите о вашей преданности мне. Может быть, это случайно
сорвавшаяся фраза. Но если это не случайная фраза, я бы советовал вам
отбросить прочь "принцип" преданности лицам. Имейте преданность рабочему
классу, его партии, его государству. Это нужно и хорошо. Но не смешивайте ее
с преданностью лицам, с этой пустой и ненужной интеллигентской побрякушкой".
/Сталин - Шатуновскому/

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1927г. Руководство работой пленума ЦК. Речь о развитии текстильной
промышленности Советского Союза. Речь на собрании железнодорожных
мастерских, Речь на 5 Всесоюзной конференции ВЛКСМ. Речь о характере и
перспективах китайской революции. Руководство работой пленума ЦК ВКПб.
Участие в работе 4 съезда Советов СССР. Избран членом ЦИК. Тезисы "Вопросы
китайской революции". Речь "Революция в Китае и задачи Коминтерна",
Руководство пленумом ЦК и ЦКК и речь "Международное положение и оборона
СССР" и о нарушении партийной дисциплины Зиновьевым и Троцким. Речь
"Политическая физиономия русской оппозиции". Речь "Троцкистская оппозиция
прежде и теперь". Речь "Партия и оппозиция". Руководство работой 15 съезда
ВКПб. Избран членом ЦК. Избран членом Политбюро, Оргбюро, Секретариата ЦК и
утвержден Генеральным секретарем ЦК ВКПб.


     СЛОВО В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     - Коммунизм - вера в высшее предназначение человечества и отдельного
человека, в идеалы христианской этики /единение, взаимопомощь, нравственная
чистота, чувство долга/. Можно сказать, что это была вера в "неведомого
Бога", которого каждый исповедует по-своему, в том числе и атеисты, называя
Его - справедливостью и правдой. При Иосифе не было ни свободы, ни
равенства, они невозможны в принципе. Но его народ служил не Мамоне, а
Антивампирии. Антивампирия же была крепостью. Всякий, скрывшийся в крепости
от врага - пленник крепости. Внутри этой крепости были законы братства,
семьи. Все в более-менее равной степени несли тяготы осады, в том числе и
вождь. В особом положении была охрана - партийная номенклатура и часть
творческой интеллигенции, но это скорее тактика Иосифа, чем принцип - он
умело играл на грехах и слабостях человеческих, заставляя всех работать
на Дело и время от времени проводя "чистки". И номенклатура, и творческая
интеллигенция, и сам Иосиф были рабами Дела. Один полководец и одно войско,
хоть и есть в нем генералы и простые солдаты, наемники и добровольцы, и
потенциальные дезертиры. Одно общее Дело и один враг - твой хозяин, АГ, в
которого они не верили.
     Это была попытка создания многодетной семьи, где старший брат служил
младшим, где худо-бедно все было общим, хоть и приворовывали, и старались
украсть кусок пожирней, но не по Конституции, а вопреки ей, которую даже
враги признавали лучшей в мире.
     Иосиф разгонял волков внешних, а затем и внутренних волчьими методами,
он "выл с волками по-волчьи". С помощью верного ему аппарата, то
подкупленного, то запуганного, то повязанного с ним общей судьбой и кровью,
- собирал по кусочкам, штопал, склеивал разорванное тело страны, спасал
погибающее, рассеянное, обезумевшие стадо. Не под знаменем стяжательства,
как в колониальных империях, вседозволенности, разврата или национализма,
как было в Германии. Антивампирия, империя Сталина, увела, в сущности, народ
от служения Мамоне - накопительству, эгоизму и себялюбию. "Положить душу за
други своя", "все за одного один за всех", "сам погибай, а товарища
выручай", "хлеба горбушку и ту пополам", "умри, но не давай поцелуя без
любви"... Пасти, с-пасти. Пастырь. Бич в руках Божиих, погнавший ударами и
кровью вверенное ему стадо по узкой тропе спасения, где шаг влево или
вправо - побег и смерть.
     Евангелие - это Благая Весть, провозглашение Царства Божия на земле в
сердцах людей, вступивших на путь Истины и Жизни. Оно возможно "на земле,
как на Небе", иначе зачем мы молим об этом Господа в молитве "Отче наш"?
Господь "кого любит, того наказует". Желая спасти кого-то и "в разум истины
прийти", Небо использовало потоп, огонь, тьму Египетскую, проказу,
катастрофы.
     Империя Иосифа, для этой цели, пусть самая что ни на есть
"тоталитарная" - не худшее средство. Куда большее зло - добровольное
подчинение некогда "Святой Руси" лежащему во зле миру во главе с князем
тьмы.
     В ком мог найти Иосиф поддержку, опору в этой схватке с самим дьяволом?
Народ его полагал, что никакого врага, кроме классового, то есть буржуев и
вампиров, нет. А Иосиф...
     - Да, - захихикал АГ, - Уж он-то знал, что есть мы, силы злобы
поднебесной, и хозяин наш, Змей наидревнейший и наихитрейший есть, который,
если б Господь попустил, мог когтем перевернуть землю... И что мы, силы
тьмы, бессмертны, в отличие от самого Иосифа.
     Да, он рьяно взялся за дело - он боролся с нами нашими же руками, помня
слова апостола Павла: "Будьте мудры, как змеи, просты, как голуби". Мы
используем человеческие пороки, чтобы плодить вампиров и разрушать Замысел.
Иосиф использовал пороки и нас, чтобы ... Я не могу сказать "созидать
Замысел", но, во всяком случае, чтобы разрушать все, мешающее осуществлению
Замысла.
     "Мы не дадим им пить наши жизни", - говорил он мне, когда я упрекал его
в жестокости и коварстве, - вздохнул АХ. - Пусть пьют кровь друг у друга.
Пусть жрут друг друга. Лишить их пищи, выбить почву из-под ног, обвести
вокруг пальца... Пусть "весь мир во зле лежит" - мы - партизаны в этом мире,
мы их стравим друг с другом и не дадим жить спокойно. Главное - не дать им
заразить вампиризмом народ..."
     И ссылался на Писание:
     "Но Он, зная помышления их, сказал им: всякое царство, разделившееся
само в себе, падет. Если же и сатана разделится сам в себе, то как устоит
царство его? А вы говорите, что я силою вельзевула изгоняю бесов. Если же я
перстом Божиим изгоняю бесов, то конечно достигло до вас Царствие Божие.
Кто не со Мной, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает" .
/Лк.11,17-23/
     А поскольку "церковь в параличе", народ пал и обезбожился, отцов-
молитвенников настоящих нет, вера ослабела, а дьявол ходит "аки лев
рыкающий, ища, кого поглотити"... Поскольку света, которого боятся вампиры,
взять неоткуда, остается только осиновый кол... И "не бойтесь убивающих
тело, души же не могущих убить; а бойтесь более того, кто может душу и тело
погубить в геенне".
     - То есть вас и рабов ваших, сын тьмы...
     "Он никогда не поддавался иллюзиям. Заставил даже нас, кого называл
открыто империалистами, воевать против империалистов..." - это из речи
Черчилля в палате лордов.
     - И когда Черчилль обещал ускорить высадку союзного десанта в Германии,
Иосиф "перекрестился", - прошипел АГ, - В общем, он достал меня, это "лицо
кавказской национальности", имеющее наглость саму тьму заставлять работать
на свет...
     И я нашептал ему: - Иосиф, ладно, я все понимаю, ты считаешь себя
пастырем вроде библейского Моисея или Давида, приставленным Господином пасти
и хранить овец Его. Ну хорошо, ты возвел надежную ограду, загнал туда овец,
отстрелялся от волков внешних... Но теперь появились внутренние, в овечьих
шкурах, и ты прекрасно знаешь, что, кроме святых, все люди - овцеволки или
волкоовцы - что больше нравится... "Две бездны, две бездны, господа, в один
и тот же момент одновременно", - как говаривал Достоевский... Ты не можешь
отменить первородный грех - волки будут плодиться непрестанно, заражая
стадо, у тебя не хватит сил справиться. Ты один по сути, Иосиф...
     Он ответил, что оборотни становятся зверьми во тьме, что в Антивампирии
будет повсюду ходить охрана с фонарями, и часы никогда не будут бить
полночь... В конце концов "В чем застану, в том и судить буду". Ни один
хищник не войдет в Царствие, и если человек умрет человеком... Он на все
знал ответы, этот семинарист, он нагородил повсюду табу, отсекающие соблазны
- накопительство, вещизм, заграничные поездки, блуд, не говоря уже об
извращениях, наркотиках... Как в той сказке, где от царевны прятали все
иголки, потому что было предсказано, что она однажды уколется и умрет.
Железный занавес, глушилки, цензура... О, как он берег свое стадо, создавая
государство, где нет тьмы и часы никогда не бьют полночь!
     Он говорил, что как пост для верующего - не самоцель, а средство
изгнать бесов, так и социалистическое государство, Антивампирия - средство
защитить паству от бесовских страстей, рабства у Мамоны. Путь к обретению
ими Бога. Он говорил, что для свершения греха нужны соблазны и определенные
условия, и задача пастыря "неверующего стада" - он так и сказал "пастыря
неверующего стада" - оградить, увести и защитить.
     Он привел слова Толстого применительно к себе самому, что "Никаких прав
у человека нет, у него есть только обязанности перед Богом, перед людьми и
перед самим собой". Я не стал его спрашивать о партии, зная, как он при
случае безжалостно с ней расправлялся ради Дела. "Партия - бессмертие нашего
Дела. Партия - единственное, что мне не изменит..."
     - Что-то мы с тобой часто цитируем Маяковского, - усмехнулся АХ.
     - Не удивительно - этот умел как никто различать в революции святую и
звериную сторону одновременно. Он боготворил ее, и, когда она обернулась к
нему звериным своим оскалом, не выдержал и спрыгнул с поезда.

     РЕВОЛЮЦИЯ - ОБОРОТЕНЬ... Шекспир!
     "Из жалости я должен быть суровым. Несчастья начались - готовьтесь к
новым." Это тоже Шекспир.
     Иосиф, в отличие от Маяковского и других слабонервных, никогда не
обольщался и не паниковал: "Не беспокойся - написал он матери, - я свою долю
выдержу."
     "Он был человеком необычайной энергии, эрудиции и несгибаемой силы
воли, резким, жестким, беспощадным, как в деле, так и в беседе, которому
даже я, воспитанный в английском парламенте, не мог ничего
противопоставить..." Это, как ты догадался, Позитив, - снова свидетельствует
Черчилль.
     Сказал ли когда-либо Иосиф в сердце своем Господу, подобно Моисею: "Я
один не могу нести всего народа сего, потому что он тяжел для меня"
/Чис.11,14/ ? Про то нам неведомо.



     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:

     1928 г. Выезжает в Сибирь в связи с хлебозаготовками в крае. Проводит в
Барнауле совещание по вопросу о хлебозаготовках. Занимается вопросами
хлебозаготовок в Новосибирске, Рубцовске, Омске. Участие в 9 пленуме
исполкома Коминтерна. Речь "О трех особенностях Красной Армии". Доклад
комиссии Политбюро ЦК по поводу шахтинского дела. Доклад "О работах
апрельского объединенного пленума ЦК и ЦКК." Речь на 8 съезде ВЛКСМ. Статья
"Ленин и вопрос о союзе с середняком". Руководство пленумом ЦК ВКПб. Речи "О
программе Коминтерна", "Об индустриализации и хлебной проблеме", "О смычке
рабочих и крестьян и о совхозах". Доклад "Об итогах июльского пленума ЦК".
Избран в комиссию по выработке программы Коминтерна. Избран членом Исполкома
Коминтерна. Речь "О правой опасности в ВКПб". Речь на пленуме "Об
индустриализации страны и о правом уклоне в ВКПб". Речь "О правой опасности
в германской компартии".
     1929г. Работа "Национальный вопрос и ленинизм". Руководство пленумом ЦК
и ЦКК, речь "О правом уклоне в ВКПб". Руководство 16 Всесоюзной
конференцией. Статья "Соревнование и трудовой подъем масс". Участие в работе
5 съезда Советов СССР. Статья "Год великого перелома". Руководство работой
пленума ЦК. Разоблачение бухаринской оппозиции.
     "Колхозное движение, принявшее характер мощной, нарастающей
антикулацкой лавины, сметает на своем пути сопротивление кулака, ломает
кулачество и прокладывает дорогу для широкого социалистического
строительства в деревне". И.Сталин


     * * *


     И он побежал, гремя лыжами, продолжая терзаться: - Нельзя ехать, надо
остановиться, что-то придумать... Но они смотрят - останавливаться нельзя.
Это покажется подозрительным. Он оглянулся - машина все стояла. Им было
интересно, успеет ли он. В конце концов, он может сойти на следующей
станции. Нельзя не ехать - они смотрят.
     Он шагнул в тамбур, двери сдвинулись. Электричка тронулась, набирая
скорость. Двое парней дымили в тамбуре, Денис прикурил у них. Сейчас он все
скажет. Им, этим. И тем, что сидят в вагоне. Они вместе выйдут на следующей
станции - добровольцы обязательно вызовутся, должны же они понять... Он
скажет...
     Что бросил раненого товарища. Что тот находится за две остановки
отсюда, да еще километров шесть лесом. Что прошло не менее двух часов, а он
Денис Градов, почему-то пребывает в теплой электричке, идущей на Москву.
     Ничего он не скажет. Когда он это понял, приступ внезапной дрожи,
мучительной, до дурноты, погнал его куда-то сквозь вагоны, спугнув
безбилетных мальчишек, которые в веселой панике присоединились к его бегу.
     Прекрасный принц, превратившийся вдруг в гадкого урода. Осознавший, что
это уродливое обличье отныне - он сам, истина его и сущность, и что придется
примириться, свыкнуться с этим уродством, с тем, что прежде осуждал и
презирал. Оправдать и полюбить, потому что он не мог не любить себя.
     Да, он спасал свою шкуру, и он прав, потому что его смерть - конец,
ничто, а после смерти Ленечки, и еще тысячи Ленечек, и тысячи тысяч Ленечек
останется и бег электрички, и горячая ванна, куда он залезет, как только
вернется, и монтажная, и институт, и хруст лыж-крыльев, рассекающих розовую
голубизну, и закаты, и восходы, и весна, и лето...
     Да, он ничего не сказал. Ни этим, в машине на станции, ни в тамбуре
электрички, и опять же так было надо, потому что в случае гибели Ленечки он
оказался бы кругом виноват. А теперь... Теперь Денис Градов, сидящий у окна
электрички на Москву - обычный пассажир со станции Черкасская, который
добрался на лыжах до Власова, толком не успел посмотреть натуру, потому что
началась метель, и поспешил через лес на станцию. Власово рядом с
Черкасской. Все правильно, все совпадает.
     И даже если Ленечка останется жив...
     Он не хочет, чтобы Ленечка остался жив, и опять же он прав. Потому что
тогда... Тогда он спустился в лощину, подождал Симкина несколько минут и,
решив, что тот поехал лесом, побежал на станцию.
     Но почему, в таком случае, Черкасская?
     Нет, если Ленечка останется жив, будет куда сложней выкручиваться,
ленечкина смерть была бы лучшим выходом, как это ни печально.
     Снова содрогнулся он от отвращения к этому новому Денису, но уже не
возмущался, а лишь оплакивал себя, хотя глаза оставались сухими. Это лицо
принадлежало уже новому Денису, умеющему владеть собой. "Перестань скулить,
заткнись навсегда!" - приказал этот, Новый. Его сильные ледяные руки сдавили
горло; мозг, сердце, нервы онемели, скованные этим всепроникающим холодом,
перестали болеть, чувствовать, сострадать, и тогда Денис понял, что убит.
Что осужден теперь навсегда жить, мыслить и действовать по иным, чужим,
прежде гадким и неприемлемым для себя законам, что кара эта, это убийство
себя самого, возможно, страшнее смерти физиологической и смерти
насильственной. Убийство себя самого... Убить в себе человека.
     Она была Денисом, убившем себя в уютном тепле летящей к Москве
электрички.
     У нее даже не останется сил перечитать написанное. Она оставит листки
на столе, запрет кабинет и, ощупью спускаясь по лестнице - одна во всем
здании, услышит, как невыключенное в чьем-то кабинете радио передает бой
курантов. Шесть утра.
     Потом будет долгий путь домой, где каждый переулок, дом, подъезд,
фонарный столб освящен его близостью, шепотом, прикосновением.
     Она прощалась с Денисом, поднимая к небу лицо, раскаленное, саднящее.
Предутреннее небо, будто жалея, обволакивало щеки, веки мокрым ледяным
компрессом, и ей становилось чуть легче. Отречение. Она была Денисом. Вместе
прожила она те несколько часов - от упоительного бега по серебристо -розовой
лыжне, ведущей во Власово, до умирания в душном тепле московской электрички,
и отреклась от него. Отреклась, осудив, ибо в восемнадцать осуждение и
отречение - синонимы. Осудить значило отречься. Она была уверена, что жизнь
кончена, и в неотвязной этой мысли были и мука, и очищение - она подумала,
что так, наверное, протягивал людям Данко свое горящее сердце. Жертва собой
во имя несравненно более высокого и ценного, чем личное счастье Иоанны
Синегиной. Она отрекалась от малодушия, себялюбия, предательства и, убивая
свое личное маленькое счастье, утверждала Большое Счастье быть Человеком.
Так надо. Она исполнила свой долг. Яна прощалась со счастьем, потому что
счастьем был, конечно, он, Денис, его близкая отдаленность, его грубовато-
торопливые ласки эрзац-единения, его беспросветный эгоцентризм, который она
отчаянно штурмовала. Штурм, такой же нелепый и губительный в глазах здравого
смысла, как скалолазание, без которого она тогда не мыслила жизни. Ну и
пусть. Она будет много работать, писать, она будет учиться - ведь есть же
люди, которые находят в себе силы работать, даже прикованные к постели, даже
смертельно больные...
     Денис - солнечный день...
     Яна едва не теряет сознания от жалости к себе, от восхищения собой,
преодолевшей себя. Вот он, упоительно-скорбный экстаз самопожертвования.
Вырвать сердце, чтобы оно светило людям!
     Ей восемнадцать.
     Потом ей предстоят два дня, овеянных ореолом горькой славы, - начиная с
аудиенции в кабинете Хана, когда он, такой скупой на похвалы, торжественно
объявит, что ему больше нечему ее учить, что ее очерк написан не просто
хорошо, а даже слишком хорошо для газетного очерка, да это и не очерк вовсе,
и не статья, и не рассказ - он даже не знает, к какому это отнести жанру,
знает только, что это почти что настоящая литература и он несколько раз
порывался кое-что вычеркнуть, чтобы приблизить "Это" к газетной специфике,
да рука не поднялась, так все органично, на одном дыхании... Материал войдет
в историю газеты - да, да, он так и заявил в горкоме, а они попросили
поставить на самое видное место в номере, и печатать с продолжением, чтобы
прочло как можно больше народу.
     - Знаешь, а я тебе позавидовал, - нежданно-негаданно признается Хан.
Его руки-рыбы вдруг вгрызутся друг в друга и, сцепившись пальцами, как
челюстями, будто застынут в мертвой своей схватке, - Что никогда мне не
написать, как эта шмакодявка Синегина... Я ведь, Яна, графоман. Да, да, не
возражай, в сорок пять уже можно себе в этом признаться. Широкову я не
завидую, нет. Читаю и вижу, как это сделано, как он вымучивает каждую фразу,
штудирует словари, изучает синонимы - Юрка ведь трудяга, горбом берет,
выковывает свою писанину в поте лица... Его уровня я бы мог достичь, это
было бы тоже вполне профессионально, и не без художественных особенностей,
но сделано. Сде-ла-но, а не создано - чуешь разницу? В этом все... И я
позавидовал. Теперь могу признаться. Ты сердцем пишешь. А признаться могу,
потому что излечился.
     Руки-рыбы постепенно расслабляются, и их смертельная схватка
превращается в нежное объятие - два влюбленных осьминога, ласкающих друг
друга щупальцами.
     - Ты меня излечила. Читаю и радуюсь. Радуюсь! Будто сам написал.
Значит, ты чего-то стоишь, товарищ Ханин, раз у тебя в газете появляются
такие материалы! Вот за что люблю свою работу - успех каждого из вас - мой
успех. И пусть Широков считает меня неудачником - его-то мы уже обскакали, а
еще не вечер... В конце концов, главное - они, - Хан метнет руку в сторону
окна, - наши читатели. Формирование их душ. Им неважно, кто из нас
композитор, скрипач, дирижер, им нужна хорошая музыка. Му-зы-ка! Чтоб слезы
из глаз. Чтоб человек в муках рождался... Ведь только отрешившись от узко
личного, мелкого, честолюбивого, только осознав себя частью единого
оркестра, можно в полной мере ощутить счастье и нужность нашей с тобой
работы...
     Он действительно будет горд и счастлив за нее, ее успех как бы позволит
Хану впервые говорить с ней на равных, откровенничать, исповедоваться, а она
будет едва слушать, отчаянно борясь с то подкатывающими, то отливающими от
глаз, как прибой, волнами слез, и сугубо "узко личной" мечтой выкрасть со
стола Хана отпечатанную Людой стопку листков со штампом "В набор", разодрать
в клочья со всеми идейно-художественными достоинствами, затем перенестись на
Люсиновку, еще раз взглянуть на Дениса и умереть от презрения к своей
слабости.
     Знал Хан или не знал? Ну а другие, те, кто знали? Теперь, когда они
победили, и ненавистный Павлин, отнявший их Синегину, был ее же руками
низвергнут и сокрушен, все за ней наперебой ухаживали, приносили из буфета
кофе с бутербродами и даже купили на ее долю килограмм бирюзовой пряжи, а
также модную кофточку с кругами на груди и спине. В них вырядилась вся
редакция, и Хан на летучке сказал, что теперь его кабинет стал похож на тир.
     Ее материал, щедро разрекламированный Ханом и распечатанный Людочкой,
как бестселлер с дополнительным количеством экземпляров, будут читать тайком
от Яны, прятать при ее появлении. Они-то знали, и их будет интересовать не
только описанная автором драма на одиннадцати страницах, но и личная драма
ее, Яны, которую они будут пытаться угадать между строк. Именно поэтому они
будут скрывать от нее свое любопытство, такое естественное, еще более
подстегиваемое именно ее упорным молчанием. Ей бы поведать им о поездке в
Коржи, о борьбе чувства с долгом, о Нальке, о белеющем на столе у Хана
листе, одновременно всесильном и беззащитном в первозданной своей чистоте,
признаться в постыдных симптомах непреходящей любви к нему, безусловно
недостойному любви, подивиться вместе со всеми этим симптомам, осудить их,
высмеять, а затем утвердить свою правоту и силу в их поддержке, понимании,
сочувствии... Все, да и сама Яна, не понимали, почему она, эта блудная дочь,
вернувшись, наконец, к ним, которые ее всегда любили и ждали, почему она не
падает со слезами в их объятия, не спешит к огню, к столу, а продолжает
молча и одиноко стоять на пороге?
     Она вроде бы вернулась к ним, но не давала им возможности вознаградить
ее за это возвращение, быть добрыми, любящими, великодушными.
     Она опять вроде бы принадлежала им, но теперь ларец был заперт изнутри
и не открывался, а взламывать замок никто не решался. Неестественно веселая
и болтливая Яна, обрывающая сама себя на полуслове, отвечающая невпопад, а
то и вовсе не отвечающая, эта Яна не принадлежала им, принадлежа им. И ни
они, ни она ничего не могли с этим поделать. Плохо было всем - им, потому
что неприятно и досадно, когда твои дары от чистого сердца оказываются
отвергнутыми за ненадобностью. Ей, потому что нанося им обиду, она сама
корила себя за эгоцентризм, но ничего не могла с собой поделать. Она
терзалась и за Дениса, которым была на тех одиннадцати страницах, вместе с
которым умерла в душном тепле электрички, а затем осудила и оставила, хотя
ему сейчас, наверное, в тысячу раз хуже, чем ей, и их телефонный разговор -
лишь поза, защитная маска. И если она не имеет больше права любить его, то
имеет ли право не прийти на помощь? Эдакая чистенькая, умывшая руки... Что
же ей делать? - терзалась Яна, - И кто ей ответит на эти вопросы, кроме нее
самой?
     И молила по ночам Бога вмешаться, совершить чудо...






     "Это был глубочайший революционный переворот, скачок из старого
качественного состояния общества в новое качественное состояние,
равнозначный по своим последствиям революционному перевороту в октябре 1917
года. Своеобразие этой революции состояло в том, что она была произведена
СВЕРХУ, по инициативе государственной власти, при прямой поддержке СНИЗУ со
стороны миллионных масс крестьян, боровшихся против кулацкой кабалы, за
свободную колхозную жизнь". /История ВКПб, краткий курс/
     "Максимум в десять лет мы должны пробежать то расстояние, на которое мы
отстали от передовых стран капитализма. Для этого есть у нас все
"объективные" возможности, не хватает только уменья использовать по-
настоящему эти возможности. А это зависит от нас, ТОЛЬКО от нас!.. Пора
покончить с гнилой установкой невмешательства в производство. Пора усвоить
другую, новую, соответствующую нынешнему периоду установку: вмешиваться во
все. Если ты директор завода - вмешивайся во все дела, вникай во все, не
упускай ничего, учись и еще раз учись. Большевики должны овладеть техникой.
Пора большевикам самим стать специалистами. Техника в период реконструкции
решает все". /И.Сталин/


     * * *


     "У нас не было черной металлургии, основы индустриализации страны. У
нас она есть теперь.
     У нас не было тракторной промышленности. У нас она есть теперь.
     У нас не было автомобильной промышленности. У нас она есть теперь.
     У нас не было станкостроения. У нас оно есть теперь. У нас не было
серьезной и современной химической промышленности. У нас она
есть теперь.
     У нас не было серьезной и действительной промышленности по производству
современных сельскохозяйственных машин. У нас она есть теперь.
     У нас не было авиационной промышленности. У нас она есть теперь.
     В смысле производства электрической энергии мы стояли на самом
последнем месте. Теперь мы выдвинулись на одно из первых мест.
     В смысле производства нефтяных продуктов и угля мы стояли на последнем
месте. Теперь мы выдвинулись на одно из первых мест.
     У нас была лишь одна-единственная угольно-металлургическая база - на
Украине, с которой мы с трудом справлялись. Мы добились того, что не только
подняли эту базу, но создали еще новую угольно-металлургическую базу - на
востоке, составляющую гордость нашей страны.
     Мы имели лишь одну-единственную базу текстильной промышленности - на
севере нашей страны. Мы добились того, что будем иметь в ближайшее время две
новых базы текстильной промышленности - в Средней Азии и в Западной Сибири.
     И мы не только создали эти новые громадные отрасли промышленности, но
мы их создали в таком масштабе и в таких размерах, перед которыми бледнеют
масштабы и размеры европейской индустрии. Наконец, все это привело к тому,
что из страны слабой и неподготовленной к обороне Советский Союз превратился
в страну могучую в смысле обороноспособности, в страну, готовую ко всяким
случайностям, в страну, способную производить в массовом масштабе все
современные орудия обороны и снабдить ими свою армию в случае нападения
извне". И.Сталин.


     * * *


     "В Охотном вышли посмотреть вокзал и эскалатор, поднялась невообразимая
суета, публика кинулась приветствовать вождей, кричала ура и бежала следом.
Нас всех разъединили и меня чуть не удушили у одной из колонн. Восторг и
овации переходили всякие человеческие меры. Хорошо, что к этому времени уже
собралась милиция и охрана... Метро, вернее вокзалы изумительны по отделке и
красоте, невольно преклоняешься перед энергией и энтузиазмом молодежи,
сделавшей все это, и тому руководству, которое может вызвать в массе такой
подъем. Ведь все было построено с молниеносной быстротой и такая блестящая
отделка, такое оформление..." /Свидетельница М.Сванидзе/
     И.Эренбург. "Дусе и Марусе Виноградовым".
     "Вы узнали самую большую радость, человеческую радость - открытие! И
сколько бы у вас ни было впереди преград и тревог, память об этой радости
вас будет приподнимать... Люди давно поняли, как был счастлив Ньютон, найдя
закон тяготения, или как веселился Колумб, увидев туманные берега новой
земли. Люди давно поняли, какую радость переживал Шекспир, Рембрандт,
Пушкин, открывая сцепление человеческих страстей, цвет, звук и новую
значимость обыденного слова.
     Но люди почему-то всегда думали, что есть труд высокий и низкий. Они
думали, что вдохновение способно водить кистью, но не киркой... Пала глухая
стена между художником и ткачихой, музы не брезгуют и шумными цехами фабрик,
и в духоте шахт люди добывают не только тонны угля, но и высочайшее
удовлетворение мастера... У нас с вами одни муки, одни радости. Назовем их
прямо: это муки творчества". /Дуся и Маруся Виноградовы - ткачихи,
поставившие мировой рекорд производительности на станках./


     * * *


     Капитализм - это не просто узаконенное обществом служение своей похоти.
Это и служение чужой похоти, коллективной похоти, это сговор против Бога и
Замысла, принудительное служение воле тьмы, сонмищу захвативших власть
упырей, отступников. Ибо нельзя одновременно служить Богу и Мамоне. Вампиры-
капиталисты отбирают твою жизнь и душу у Бога! Народ самозабвенно работал в
Антивампирии Иосифа, пока она не заставляла его служить на похоть
номенклатурных охранников. Пока ее задачами были накормить, одеть, дать
крышу над головой, учить, лечить бесплатно, дать работу, освободить от
рабства у дурной бесконечности желаний и защитить от вампиров.
     "В течение 1928 года троцкисты завершили свое превращение из подпольной
антипартийной группы в подпольную антисоветскую организацию...
     Не могут органы власти пролетарской диктатуры допускать, чтобы в стране
диктатуры пролетариата существовала подпольная антисоветская организация,
хотя бы и ничтожная по числу своих членов, но имеющая все же свои
типографии, свои комитеты, пытающаяся организовать антисоветские стачки,
скатывающаяся к подготовке своих сторонников к гражданской войне против
органов пролетарской диктатуры.
     Клевета на Красную Армию и на ее руководителей, которая
распространяется троцкистами в подпольной и иностранной ренегатской печати,
а через нее в зарубежной белогвардейской печати, свидетельствует о том, что
троцкисты не останавливаются перед прямым натравливанием международной
буржуазии на Советское государство". И.Сталин.
     "Старые большевики пользуются уважением не потому, что они СТАРЫЕ, а
потому, что они являются вместе с тем вечно новыми, не стареющими
революционерами. Если старый большевик свернул с пути революции или
опустился и потускнел политически, пускай ему будет хоть сотня лет, он не
имеет права называться старым большевиком, он не имеет права требовать от
партии уважения к себе.
     Затем, нельзя вопросы личной дружбы ставить на одну доску с вопросами
политики, ибо, как говорится, дружба дружбой, а служба службой. Мы все
служим рабочему классу, и если интересы личной дружбы расходятся с
интересами революции, то личная дружба должна быть отложена на второй план".
     И.Сталин. Речь на пленуме ЦК ВКПб, 1920г.
     "...если линия у нас одна и существуют между нами лишь оттенки, то
почему Бухарин бегал по вчерашним троцкистам, во главе с Каменевым, пытаясь
устроить с ними фракционный блок против ЦК и его Политбюро?
     Если линия одна, почему Бухарин конспирировал со вчерашними троцкистами
против ЦК и почему его поддерживали в этом деле Рыков и Томский?..
     В самом деле, о каком коллективном руководстве может быть здесь речь,
если большинство ЦК, запрягшись в государственную телегу, двигает ее вперед
с напряжением изо всех сил, прося группу Бухарина помочь ему в этом трудном
деле, а группа Бухарина не только не помогает своему ЦК, а наоборот -
всячески мешает ему, бросает палки в колеса, угрожает отставкой и
сговаривается с врагами партии, с троцкистами, против ЦК нашей партии?"
И.Сталин.


     * * *


     "У нас имеются сотни и тысячи молодых способных людей, которые всеми
силами стараются пробиться снизу вверх, для того, чтобы внести лепту в общую
сокровищницу нашего строительства. Но их попытки часто остаются тщетными,
так как их сплошь и рядом заглушают самомнение литературных "имен",
бюрократизм и бездушие некоторых наших организаций, наконец, зависть
(которая еще не перешла в соревнование) сверстников и сверстниц. Одна из
наших задач состоит в том, чтобы пробить эту глухую стену и дать выход
молодым силам, имя которым легион. Мое предисловие к незначительной брошюре
неизвестного в литературном мире автора является попыткой сделать шаг в
сторону разрешения этой задачи." И.Сталин.
     "Хозяйственно разбитый, но еще не потерявший окончательного своего
влияния кулак, бывшие белые офицеры, бывшие попы, их сыновья, бывшие
управляющие помещиков и сахарозаводчиков, бывшие урядники и прочие
антисоветские элементы из буржуазно-националистической и в том числе
эсеровской и петлюровской интеллигенции, осевшие на селе, всячески стараются
разложить колхозы, стараются сорвать мероприятия партии и правительства в
области сельского хозяйства, используя в этих целях несознательность части
колхозников против интересов общественного, колхозного хозяйства, против
интересов колхозного крестьянства.
     Проникая в колхозы в качестве счетоводов, завхозов, кладовщиков,
бригадиров и т.п., а нередко и в качестве руководящих работников правлений
колхозов, антисоветские элементы стремятся организовать вредительство,
портят машины, сеют с огрехами, расхищают колхозное добро, подрывают
трудовую дисциплину, организуют воровство семян, тайные амбары, саботаж
хлебозаготовок - и иногда удается им разложить колхозы.
     Пролезая в совхозы в качестве завхозов, бухгалтеров, полеводов,
кладовщиков, управляющих отделениями и др., эти противосоветские элементы
вредят совхозному строительству умышленной поломкой тракторов, комбайнов,
скверной обработкой земли, плохим уходом за скотом, разложением трудовой
дисциплины, расхищением совхозного имущества, особенно его продукции /зерно,
мясо, масло, молоко, шерсть и т.д./
     Все эти противосоветские и противоколхозные элементы преследуют одну
общую цель: они добиваются восстановления власти помещиков и кулаков над
трудящимися крестьянами, они добиваются восстановления власти фабрикантов и
заводчиков над рабочими. ... некоторые члены партии, проникшие в партию из-
за карьеристских целей, - смыкаются с врагами колхозов, совхозов и Советской
власти и организуют вместе с ними воровство семян при севе, воровство зерна
при уборке и обмолоте, сокрытие хлеба в тайных амбарах, саботаж
хлебозаготовок и, значит, втягивают отдельные колхозы, группы колхозников и
отсталых работников совхозов в борьбу против Советской власти.
     Вскрывая факты вредительской работы,.. политические отделы МТС и
совхозов должны на конкретных фактах повседневной работы совхозов и колхозов
организовывать широкие массы колхозников и работников совхозов на борьбу...
за сохранность и неприкосновенность общественной колхозной и совхозной
собственности, за рост доходов колхозов и колхозников, за своевременное и
полное выполнение колхозниками и совхозами всех своих обязательств перед
государством...
     Партийцы и комсомольцы не должны бояться борьбы внутри колхоза и
совхоза за изоляцию и изгнание антиобщественных, противоколхозных элементов,
ошибочно полагая, что такая борьба может нарушить единство колхоза или
совхоза. Нам нужно не всякое единство". И.Сталин.
     "Мы выступаем в стране, освещенной гением Владимира Ильича Ленина, в
стране, где неутомимо и чудодейственно работает железная воля Иосифа Сталина
/бурные продолжительные аплодисменты/".Из вступительного слова М.Горького
на I Всесоюзном съезде писателей.
     Из письма Н.Аллилуевой, жены Сталина:
     "...все эти правдинские дела будут разбираться в П. Б. в четверг...
Иосиф, пришли мне если можешь рублей 50, мне выдадут деньги только 15/9 в
Промакадемии, а сейчас я сижу без копейки. Если пришлешь, будет хорошо.
Надя".
     Свидетельница Светлана Аллилуева:
     "Это была милейшая старая женщина, чистенькая, опрятная, очень добрая.
Мама доверяла ей весь наш скромный бюджет, она следила за столом взрослых и
детей и вообще вела дом. Я говорю, конечно, о том времени, которое сама
помню, то есть, примерно о 1929 -1933 годах, когда у нас в доме был создан,
наконец, мамой некоторый порядок, в пределах тех скромных лимитов, которые
разрешались в те годы партийным работникам. До этих лет мама вообще сама
вела хозяйство, получала какие-то пайки и карточки, и ни о какой прислуге не
могло быть речи. Единственный "охранявший" ездил только с отцом в машине и к
дому никакого отношения не имел, да и не подпускался близко.
     Примерно так же жила тогда вся "советская верхушка". К роскоши, к
приобретательству никто не стремился. Стремились дать образование детям,
нанимали хороших гувернанток и немок / "от старого времени"/, а жены все
работали, старались побольше читать. В моду только входил спорт - играли в
теннис, заводили теннисные и крокетные площадки на дачах. Женщины не
увлекались тряпками и косметикой, - они были и без этого красивы и
привлекательны."
     "Да и вообще, в те годы "национальный вопрос" как-то не волновал людей
- больше интересовались общечеловеческими качествами. Брат мой Василий как-
то сказал мне в те дни: "А знаешь, наш отец раньше был грузином"... Вот и
все, что мы знали тогда о своих национальных корнях. Отец безумно сердился,
когда приезжали товарищи из Грузии и, как это принято - без этого грузинам
невозможно! - привозили с собой щедрые дары: вино, виноград, фрукты. Все это
присылалось к нам в дом и, под проклятия отца, отсылалось обратно, причем
вина падала на "русскую жену" - маму..."
     "...отец относился пуритански к "заграничной роскоши" и не переносил
даже запаха духов, - он считал, что от женщины должно было пахнуть только
свежестью и чистотой..."
     "...отец всю жизнь задавал мне с недовольным лицом вопрос: "Это у тебя
заграничное?" - и расцветал, когда я отвечала, что нет, наше отечественное.
Это продолжалось и когда я была уже взрослой... И если, не приведи Бог, от
меня пахло одеколоном, он морщился и ворчал: "Тоже, надушилась!.."


     СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     - Танцевать надо "от печки". Что есть наша жизнь, в чем ее цель и
смысл, если он вообще есть? Бессмысленное бесцельное плавание по житейскому
морю, пока не потонешь с роковой неизбежностью, или осмысленное трудное
продвижение к некоему обетованному берегу?
     В зависимости от ответа на первый вопрос возникает следующий - о Земле
Обетованной. Что она такое для тебя, в чем твой Символ Веры? И как к ней
плыть - барахтаться в одиночку в волнах, или вместе с единоверцами-
попутчиками /полагающими, что берег именно в той стороне/, - на паруснике,
на надежном корабле /хотя может попасться и "Титаник"/? И т.д.
     Или, в случае отрицательного ответа на первый вопрос - купайся, резвись
у берега в свое удовольствие, катайся вдоль берега на прогулочном катере с
подружками или без, ибо, как ты веришь, другой жизни не будет.
     Допустим, жизнь - бесцельное плавание по житейскому морю. Наслаждайся,
пока не пробьет неизбежный час идти ко дну. Иногда приходится грести против
течения, бороться с ветром и волнами, перегружать свою лодку вещами и
родственниками. Жить, чтобы жить, вернее, чтобы плавать. Купаться. Пытаться
наслаждаться самим процессом, некоторые это ухитряются делать даже во время
чумы. Ну и, само собой, зачастую за счет других, под лозунгом "Государство -
это я" и "После меня хоть потоп!"
     Разновидность ответа: смысл - в происходящем на берегу; продолжение
рода, достижение славы и богатства, научная, творческая, политическая
карьера.
     Эгоисту - для себя, альтруисту - для человечества, разумному эгоисту:
ты мне, я - тебе.
     Так живет большинство человечества, оставим их. Нам интересны те, кто
верит, что их корабль плывет к Земле Обетованной. Мечтают достичь Града
Небесного, царства Света, Любви и бессмертия. Где, наконец, вновь
воссоединится раздробленное в результате грехопадения человечество. В Боге.
Мечта о Новом Адаме, Богочеловечестве.
     Верующие в коммунизм называют эту Землю Обетованную Светлым Будущим.
Они, в отличие от социалистов, отметают идею "справедливого проживания на
берегу", они плывут в бескрайность. Коммунизм подвижников устанавливает на
корабле распорядок жизни во время плавания, согласно Закону Неба. Капитан в
данном случае - лицо невоеннообязанное, он не давал присяги Всевышнему. Он
может вести корабль, повинуясь внутреннему компасу, двигаться "на Зов".
Пассажиры могут довериться капитану, а могут и перепиться, разрушить
корабль, попрыгать за борт, убить капитана, повернуть корабль вспять или
пересесть на корабль, плывущий неведомо куда к запретным берегам.
     Если капитан с командой меняют курс, они за это отвечают перед Небом.
Неправильное поведение любого пассажира на корабле грозит всем. В идеале
должно быть добровольное подчинение всех капитану, но такого практически не
бывает. Случается, что пассажиры или сама команда бунтуют, враждуют,
приходится применять к ним силу, репрессии, когда неизбежно достается и
невиновным. Но и охрана может переродиться, стать пиратами, начать грабить
пассажиров. Или повернуть корабль вспять, прочь от заданного курса.
     Дело церкви на таком корабле - следить за показания ми компаса,
приборов, за верным курсом, согласованным с капитаном. Дело коммунистов - за
уставным поведением пассажиров и команды. Дело различных церквей единого
многонационального корабля - следить за состоянием душ своей паствы, по-
разному верующей в Землю Обетованную, в личное бессмертие и т.д. Капитан в
многонациональном государстве не должен поднимать над кораблем знамя какой-
либо одной конфессии, даже если какой-либо отдает предпочтение. Символ веры
- его личное дело, как и команды, и пассажиров. Пусть каждый исполняет свои
таинства и обряды согласно вере, соблюдая единый курс, определенный Небом
/заповеди/.
     Можно сказать, что капитан ведет корабль на Голос, на Зов, что само
Небо определяет его путь.
     СССР был многонациональным кораблем, плывущим прочь от Вампирии
согласно повелению "Выйди от нее, народ Мой". Такой приказ Неба, по-разному
звучащий, есть во многих религиях и соответствует "показаниям приборов".
     Царство земное - беспорядочно-случайное скопление кораблей, яхт, лодок
и отдельных пловцов, суетящихся вдоль побережья и не желающих никакого иного
бытия. "Демократия и права человека" дают возможность каждому плыть в любую
сторону, любым стилем или не плыть вовсе. Это его личное дело.
     Путь к Богу - сокровенное внутреннее дело каждого, и насильственное
объединение религий в одном государстве - кощунственно и недопустимо. Но
допустимо согласие всех относительно направления курса корабля -
государства. Допустим, прочь от Вампирии, как было с Советским Союзом.
Вампирии, противоречащей Замыслу Неба. Нестяжание, взаимопомощь,
нравственность и другие заповеди, общие для многих религий.
     Для одних это - корабль в бессмертие. Для других - в Светлое Будущее.
Для третьих - в Царствие Божье.
     На Российском корабле уже давно было неладно. Лишь незначительная часть
пассажиров соблюдала Закон Неба. Большинство же, исповедуя его на словах,
немилосердно эксплуатировало и обирало ближнего, "оставили важнейшее в
Законе - суд, милость и веру", уподобились "гробам раскрашенным", любили
пиршества , "бремена тяжкие и неудобоносимые возлагали на плечи людей, а
сами не хотели и перстом двинуть их". /Мф.23/
     Неравенство, немилосердие, несправедливость в обществе ежесекундно
порождают грех. Лицемеры от веры делают обратившегося "сыном геенны, вдвое
худшим вас", то есть самих этих лицемеров.
     "Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Божее
человекам; ибо сами не входите и хотящего войти не допускаете."
     Эти жесткие слова Спасителя относятся к несоблюдающим Слово, в том
числе и к пастырям-священнослужителям. На Российском корабле стало
ненадежным спасаться. "Святая Русь" оставалась таковой лишь фарисейски, на
словах. Интеллигенция искала избавления от мук совести "хождением в народ",
подбивая на бунт.
     "Никто не даст нам избавленья"... Здесь три аспекта: а) вера в Бога как
в некую высшую надмирную сущность, влияющую или нет на нашу личную судьбу и
судьбы мира; б) вера в Бога как носителя нашего личного бессмертия и
спасения; в) вера в Бога как в нравственный закон внутри нас, в совесть, в
определенную норму поведения в "лежащем во зле" мире.
     Эти три аспекта могут быть спаяны, а, могут и разделиться, то есть
человеческий разум может отвергать божественное происхождение человека, а
душа - принимать вписанный в сердце Закон, следовать ему и напряженно искать
Бога в обход отвергнутому /по заблуждению, неверному толкованию искаженным
человеческим лукавым разумом / образу Творца. Лучшая часть русского общества
начала искать истину в обход церкви (разлад духовной жажды, мук совести и
томления о "жизни по-Божьи" с социальной политикой официальной церкви,
помноженные на соблазн материализма).
     Неверие, что "Бог даст избавленье" слабым и угнетенным, спасет от
хищников, пожирающих тела и души братьев меньших под ширмой "непротивления
злу" привело к революции. Рабы в трюме взбунтовались против господ верхней
палубы, свергли капитана и команду, захватили корабль. Лилась кровь, пьяные
от вина, крови и захваченных богатств рабы разбивали приборы с криками, что
теперь сами знают, куда плыть. Убили навигаторов и капитана с семьей,
уцелевшие пассажиры первого класса или тоже надели красные повязки или
попрыгали за борт и поплыли к другим кораблям.
     Руль переходил из рук в руки. Корабль терпел бедствие, из последних сил
отбиваясь от пиратов и разваливаясь.
     В конце концов, руль попал к Иосифу. Ему удалось утихомирить команду,
пассажиров, избавиться от пиратов, кое-как задраить пробоины и... поплыть в
завещанном отцами церкви направлении. Прочь от Вавилона. Все общее, все дано
на всех Богом - здесь коммунизм сродни христианству. В саване карманов нет,
все на земле дано напрокат, временно, ничто не принадлежит никому. Однажды
два монаха решили попробовать поссориться из-за собственности, как люди там,
в миру. "Мой кирпич!" - сказал один и потянул кирпич к себе. - "Конечно
твой, брат," - согласился второй. Русская вера - детская. Объявили всех
пусть не братьями, но товарищами, сломали запоры суверенных кают и поплыли
себе...


     * * *


     И молила по ночам Бога вмешаться, совершить чудо...
     Чудо явится к следователю в лице Витьки Карпова, четырнадцатилетнего
сына директора Черкасского совхоза. Он поведает, что в тот злополучный день
они с приятелем Генкой воспользовались тем, что отец уехал с начальством на
рыбалку, и решили тайком прокатиться кружок на отцовской "Победе". Прав
водительских у них, естественно, не было. Чтобы миновать пост ГАИ на шоссе,
ребята решили срезать путь по лесной проселочной дороге - Витька знал, что
отец однажды пользовался этой дорогой, проложенной трактором.
     Вначале все шло хорошо, потом машина завязла в какой-то рытвине,
забуксовала, зарываясь все глубже. Погода начала портиться, надвигались
сумерки, а отец, которого Витька боялся до смерти, должен был к ночи
вернуться домой. Ребята были в полном отчаянии, когда судьба сжалилась и
послала им одинокого лыжника с шоферскими правами, спортивным телосложением
и отзывчивой душой. Он приказал ребятам ломать лапник и толкать сзади, сам
сел за руль и, провозившись часа полтора, они, наконец, вытащили "Победу" из
снежно-метельного плена на шоссе. Денис сел за руль, и они поехали в
Черкасское. Узнав, что Денис - режиссер и зная слабинку отца к работникам
культуры, Витька слезно упросил Дениса доехать с ними до дома и, если отец
вернулся, погасить огонь его гнева своим авторитетом, сочинив по дороге
какую-либо правдоподобную историю.
     Историю они сочинят, у переезда Денис вылезет, чтобы посмотреть, не
свалились ли кое-как привязанные носовым платком к багажнику лыжи, где его и
зафиксирует стрелочница.
     Карпова-Старшего дома не окажется. Машину благополучно загонят в гараж,
Денис наденет лыжи, распрощается с ребятами и побежит на станцию
"Черкасская", где сядет в электричку. Факты все следователем проверены, все
соответствует, так что у Градова полное алиби, и он не мог тащить раненого
Симкина на мессершмиттовском шарфе по лощине.
     Все это сообщит Яне срочно призвавший ее к себе Хан. Он поведает, что
после разговора со следователем Градов разыскал Карпова-младшего в бассейне,
зная, что тот туда ездит через день тренироваться, сказал, что, выгораживая
Витьку, попал в неприятную историю, и попросил его съездить к следователю и
рассказать все, как было.
     Выслушав Витьку, проверив и сопоставив факты, следователь вновь
побывает в Коржах, еще раз обойдет Налиных соседей и выяснит, что одна из
соседок действительно видела лыжника, похожего по описанию на Пушко, в
начале третьего того злополучного дня, но почему-то не приехавшего к Нале,
а помчавшегося от ее калитки в сторону леса, когда метели еще не было и
видимость была отличная.
     Хан скажет, что, слава Богу, очерк еще не набран, и что Яне необходимо
сейчас же быть в кабинете у следователя, куда также приглашены Наля и
Пушко.
     Жора на беседу не явится, а Налька, уже совсем непохожая на героиню
фронтовичку и передовую доярку в этом старомодном шерстяном платьице с
кружевным воротником и накладными плечами, хотя давно носят "японку", с
запудренными боевыми шрамами и тускло безразличным взглядом, подтвердит, что
да, приехал к ней в тот день Пушко, выпросил бутылку вина с парой соленых
огурцов и тут же умчался догонять своих. Симкин, покойник этот, был с
прошлого дня с перепоя, мечтал поправиться, надеялся разжиться в Коржах, но
магазин у них по выходным закрыт. Тогда-то Пушко и проговорился, что есть
тут у него знакомая доярка, делал как-то фотоочерк, подружились. Ну покойник
и вцепился - сходи, купи пузырь, мы потихоньку поедем, догонишь, а этому
нашему режу скажешь - знакомой дома не было.
     Так и вышло. Реж побежал во Власово, велев Ленечке ехать домой, чтобы
успеть в гости. А тому - что "гости", ему сейчас надо, он и ждал на лыжне
Пушко. Раздавили они по стакану, по огурцу и поехали лощиной к станции. Тут
все и произошло - камень этот, метель... Она, Наля, уже спать собралась -
вставать-то на первую дойку в четыре... Слышит - стучат. Сам не свой,
трясется, сказать ничего не может. Она его к печке. В кружку плеснула,
конечно, потом чаю... Про Симкина он не сразу сказал - напился, мол, не туда
свернул, метель... Уже потом, как стала его раздевать, видит - вроде кровь.
Растолкала. Тут он и сказал, что Симкин ранен, разбил голову о камень и,
наверное, готов. Меня попросил молчать - бутылку-то, мол, он, Жорка,
принес... Камень этот Наля знала - летом на нем туристы фотографируются,
зимой - лыжи ломают, а убрать - с места не сдвинешь. Судьба, значит,
такая... Ей-то что, не воскресишь... Так бы, может, и сошло, если б Клавка
не проязычилась, что видела, как Пушко потащил от нее в кармане бутылку.
     - А что у Градова из-за вашего молчания неприятности, его вон из
комсомола исключать собирались - это как?
     Следователя позовут из соседней комнаты к телефону.
     - Ты его любишь? - попытается Яна спасти в душе остаток веры в
человечество, как-то оправдав героиню-снайпершу.
     - Кого, кобеля этого? Эту пьянь? - метнет Наля в ее сторону злобно-
презрительный взгляд.  - Третий день гудит, а мне с вашей городской пьянью
нянькайся! У нас своей хватает. Все они кобели и дерьмо, и Симкин ваш,
Царство Небесное. Одной пьянью меньше. Ладно, тебе скажу, раз на то пошло.
     И признается, что посулил ей Жорка полкоровы, если покажет, что никуда
от нее не уходил до утра. Что в деревне померла бабка Мартыниха, и ее дед
продает корову, на полкоровы Налька скопила - огурцы летом удались, возила
на Тишинку, а на другую половину Жора обещал добавить. А теперь все,
полкоровы тю-тю.
     Так случилось чудо, и Яна не знала, радоваться ей или плакать. Денис
очищен и спасен, а ее жизнь рухнула, потому что она усомнилась и теперь
недостойна его и никогда не простит себе. Эти дурацкие мистические полкоровы
- цена ее жизни... Теперь ей все представлялось мистикой - почему она так
скоро и слепо поверила в его виновность - поверила редакции, следователю,
Жорке, этой взяточнице Нальке, себе самой?
     Потому что он был "чужак", а они все - свои. А если бы очерк ее уже был
опубликован? И речь шла об убийстве?..
     Ей стало страшно и гадко, опоры не было. Ни в них, которые соблазнили
оболгать, ни в себе, оболгавшей, ни в нем, которого они скопом оболгали.
Будто чья-то всесильная рука толкнула ее лодку. Мир, такой надежный, ясный,
незыблемый, закачался... Лодка зачерпнула воды и медленно пошла ко дну.
Именно не падение, а медленное погружение вместе с лодкой по чьей-то
всесильной воле, когда вот-вот кончится запас кислорода в легких, потом
несколько секунд мучительной агонии, а затем неведомое состояние,
наступление которого она предчувствовала, жаждала и страшилась - и в
кабинете у следователя, и потом, в разговоре с сестренкой Жоры Пушко,
которая спокойно, привычно врала, что Жора готовит ко дню Советской Армии
фотовыставку то ли где-то в клубе, то ли в школе, дома третью ночь не ночует
и повестки к следователю в глаза не видал. Она говорила и чистила картошку,
многоглазые змеи ползли из-под ножа на старый номер газеты, где был их с
Жорой фотоочерк о районной ветлечебнице. Жора Пушко, свой в доску, добрый и
отзывчивый, всегда готовый выручить до получки, с которым они исколесили
весь район на попутках и пешком, ели тушенку из одной банки, запивая чаем из
одной кружки... Жора, который буквально затрясся, когда ветеринар захотел
перенести для съемки поближе к окну только что прооперированную кошку - "Что
вы, ей же больно!". Которому принадлежал, наконец, приколотый к стене шедевр
- "Первое кормление", напечатанный в "Огоньке". Жора, погубивший Ленечку,
погубивший ее, Яну, и едва не погубивший Дениса, а теперь прячущийся где-то
в шкафу или под диваном, или в алкогольном угаре - трус, подонок... И этот
прекрасный, как икона, снимок, от которого наворачивались слезы...
     Погружение продолжится в кабинете Хана, которого ее рассказ почему-то
не особенно удивит.
     - Вот к чему приводит недопроверка фактов. Ты еще в сорочке родилась, а
вот я в бытность собкором... - и он расскажет историю, из которой
погружающаяся Яна не поймет ни слова - лишенные смысла слова, как мыльные
пузыри, срывались с губ Хана и лопались в прокуренном воздухе кабинета.
Потом Хан скажет, что Пушко, в сущности, всегда был слизняком и вспомнит
соответствующую историю, и снова будут беззвучно улетать в небытие лишенные
смысла слова, а Яна будет умирать от отвращения к себе, мечтая упасть,
наконец, на дно и больше никогда ничего не чувствовать. Не быть.
     Жертва личным счастьем во имя правды, высокое страдание во имя
бесконечно большего... Бесконечно большое и правда неожиданно обернулись
отрицательной величиной, ложью, отвратительным оборотнем, и породила этого
оборотня она, Яна, и он покарал ее. Она чувствовала, что гибнет, и сознание,
что гибнет она во имя ею же порожденного оборотня, было особенно
нестерпимым, жертва оказалась не просто не оправданной, она напоминала
зловещую ловушку. Приманка с крючком вырвала ее из бытия, низвергла в
преисподнюю. И то, что реабилитация Дениса была роковым образом прямо
пропорциональна падению ее, Яны, лишь усиливала мистическую безнадежность
случившегося.
     Чем более пыталась она радоваться за Дениса, тем чудовищнее становилось
собственное падение, и радости уже места не было, и беспросветный
собственный эгоизм, сознание, что она за него не радуется, добивало
окончательно.
     - Да, конечно, слышу, Андрей Романович. Надо переделать...
     - Давай прямо сейчас. Материал должен быть набран, а как только припрем
Пушко к стенке - в номер. Дело чрезвычайное, Пушко - наш сотрудник, мы
должны отреагировать своевременно и правильно, а то... Нехорошо с твоим
получилось. Будто мы Пушко выгораживали. Ты-то, небось, радехонька, что твой
не при чем... Но сейчас надо думать о чести газеты. Первым делом самолеты,
так? Давай-ка, прямо сейчас, садись ближе.
     Она не сразу поймет, что от нее хочет Хан, а, когда поймет,
необходимость переписать очерк соответственно новым обстоятельствам дела не
покажется кощунственной. Почему бы нет? Оборотни, оборотни... И очерк ее -
оборотень, можно эдак, можно так - в зависимости от правды. Сегодня правда
одна, завтра - другая, она у каждого своя. Да и есть ли она вообще? Вот
художественные особенности - другое дело, их можно оставить. Они нетленны. В
них, как в рамку, можно вставить любой снимок правды. В руках у Хана -
красный и коричневый карандаши. Красным он обводит все, что можно оставить.
Остается детективное начало, где мальчишки находят замерзшего Симкина,
остаются все описания природы, сцена гибели Ленечки, моральные рассуждения.
Надо только заменить соответственно Павлина на Пушко и причиной малодушного
предательского эгоцентризма объявить соответственно не влияние чуждой
морали, а распущенность и пьянство. Что, впрочем, тоже имеет корни "оттуда".
     Павлина лучше вообще поменьше упоминать - уехал во Власово и уехал, да
и пацана этого с отцовской машиной жалко, не будем его выдавать. Вот Пушко
придется серьезно перелопатить, написать заново, оставив, разумеется, все
лучшие куски, описывающие психологическое состояние Павлина, по возможности
их переделав применительно к Пушко. Вот сцена гибели - здесь можно почти все
оставить. Вот он тащит Симкина на Павлиньем шарфе, потом, окоченевший,
возвращается в Коржи, намереваясь позвать на помощь, но Наля дает ему
выпить... и... Здесь удачно ляжет описание Павлина, попавшего в теплый
вагон, только действие не в электричке, а в Налиной избе, а так почти все
можно использовать - смотри, как удачно... Давай, ты у нас уже
профессионалка, должна все уметь.
     Хан торопит, потирает руки, подбадривает, чиркает то красным, то
коричневым, и действительно, у них вроде бы получается. Люда приносит по его
просьбе чаю с пирожками, потом он оставляет Яну одну, и ей вроде бы
становится легче, работа начинает увлекать, хоть и есть в ней что-то
нехорошее, болотное, зыбкое, и что-то она напоминает Яне. Но ей обрыдли
самоанализы, с каким-то ожесточением она терзает двумя пальцами Людочкину
машинку, и получается, по словам Хана, "то, что надо". Придется только еще
раз перепечатывать, кое-что добавив и переделав после беседы с отловленным,
наконец-то, опухшим и почти невменяемым Жорой, который будет только кивать,
икать и во всем признаваться, добавив лишь, что даже ночью знал, что Ленечка
мертв. Что Налька, оставив его в избе пьяного, снарядилась в платок,
телогрейку и лыжи, взяла санки и одна в метель, увязая в снегу, добралась
через поле к камню в лощине, еле нашла уже одеревеневшего, занесенного
снегом Ленечку, и также полем вернулась.
     Таким образом, продавшая истину и Яну за полкоровы Налька снова
обернется героиней, и Яна, конечно, умолчит про полкоровы, в очерке появится
положительный момент и повод порадоваться, что "есть женщины в русских
селеньях".
     Жору с работы выгонят, но он вскоре объявится в "Советской женщине".
Очерк напечатают, будет много откликов и никто не догадается, что это -
очерк-оборотень.






     "Среди ...бушующих волн экономических потрясений и военно-политических
катастроф СССР стоит отдельно, как утес, продолжая свое дело
социалистического строительства и борьбы за сохранение мира. Если там, в
капиталистических странах, все еще бушует экономический кризис, то в СССР
продолжается подъем как в области промышленности, так и в области сельского
хозяйства. Если там, в капиталистических странах, идет лихорадочная
подготовка к новой войне для нового передела мира и сфер влияния, то СССР
продолжает систематическую упорную борьбу против угрозы войны и за мир..."
И.Сталин.
     "Мы строим пролетарскую культуру. Это совершенно верно. Но верно также
и то, что пролетарская культура, социалистическая по своему содержанию,
принимает различные формы и способы выражения у различных народов, втянутых
в социалистическое строительство, в зависимости от различия языка, быта и
т.д. Пролетарская по своему содержанию, национальная по форме, - такова та
общечеловеческая культура, к которой идет социализм... Лозунг национальной
культуры был лозунгом буржуазным, пока у власти стояла, буржуазия, а
консолидация наций происходила под эгидой буржуазных порядков. Лозунг
национальной культуры стал лозунгом пролетарским, когда у власти стал
пролетариат, а консолидация наций стала протекать под эгидой советской
власти." И.Сталин

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1930г. Постановление "О темпе коллективизации и мерах помощи
государства колхозному строительству". Статья "К вопросу ликвидации
кулачества как класса". Награжден вторым орденом "Красного знамени". Статья
"Головокружение от успехов". Постановление ЦК "О борьбе с искривлениями
партлинии в колхозном движении". Статья "Ответ товарищам колхозникам".
Написаны приветствия: рабочим Ленинградского металлического завода в связи с
досрочным выпуском мощной турбины; строителям Туркестано-Сибирской железной
дороги в связи с окончанием строительства; коллективу Ростовского завода
сельскохозяйственных машин в связи с досрочным окончанием строительства
завода; рабочим Сталинградского тракторного завода в связи с досрочным
окончанием строительства. Руководство работой пленума ЦК. Руководство
работой 16 съезда ВКПб. Избран членом Центрального Комитета и в комиссию по
докладу о колхозном движении. Руководство работой Пленума ЦК. Избран членом
Политбюро и Оргбюро и утвержден Генеральным секретарем ЦК ВКПб.


     СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     Молитва Господня "Отче наш" - формула свободного сыновнего служения
Отцу Небесному. Формула Свободы, Счастья и Спасения. Сыновней и отеческой
Любви.
     Не раб /из страха/, не наемник /из корысти/, не гордец /из тщеславия/ -
ты служишь в родном доме Отцу, а не кровному врагу Отца со всей Его
многочисленной вражеской родней, армией тьмы. Ты служишь Отцу, ибо ты
любящий и любимый сын, наследник, продолжатель Дела, где "все Мое - твое и
все твое - Мое". В Отчем Доме невозможно платить за пищу, кров, одежду, уход
во время болезни - здесь все необходимое ты получаешь от Отца бесплатно, и
взамен так же бескорыстно служишь семейному Делу - просто по велению сердца,
потому что ты - сын своего Отца, потому что ты - "по Образу и Подобию".
     "Остави нам долги наши, как и мы оставляем должникам нашим..." Это не
только узкое понимание прощения обид. Получая все в Отчем доме бесплатно,
где все - братья и сестры, где все связаны едиными кровными узами с отцом,
ты почтешь кощунственным, служа своими талантами, своим трудом, просто
исполняя свои обязанности - требовать за свое служение плату.
     Отец дал тебе все - жизнь, здоровье, таланты, хлеб насущный, вписанный
в сердце Закон, эликсир бессмертия. Ты все это получил даром, и теперь
должен так же бесплатно, бескорыстно, с радостью любящего свою семью, все
вернуть умноженным для ее процветания. И не только потому, что если хорошо
Дому, то хорошо и тебе, а просто потому, что ты ЛЮБИШЬ, что между всеми
членами семьи кровные тесные связи, при которых, когда одному плохо, то
плохо всем. И наоборот.
     Поэтому те, для кого мы строим дома, выращиваем хлеб, пишем книги и
музыку, кого лечим, учим и защищаем от врагов, должны получать наше служение
бесплатно, как и мы от них. Это - основа основ жизни в Доме Отца. Тогда он
посчитает нашу жизнь состоявшейся и нас - пригодными для будущей совместной
жизни, признает своими детьми.
     Казалось бы, такие естественные отношения любящих друг друга членов
единой семьи - хорошо каждому - хорошо Целому. Я живу на всем готовом, и то,
что мне должны за мой труд, мое служение, самореализацию заложенных в меня
Отцом способностей - я оставляю семье. Как и они, мои братья и сестры, кому
я должен за их труд для меня - они тоже мне все "оставляют", прощают. И Отец
Небесный считает вложенное в нас состоявшимся, делает нас своими
наследниками, своими сынами в вечном Царстве Света и Любви...Но как трудно
падшему человеку, блудному сыну, ушедшему из Отчего Дома, променявшему
родной Дом на работу на чужого господина, врага Отца, - за жалкую пищу и
призрачную "свободу" променявшего "первородство на чечевичную похлебку", -
как ему трудно излечиться душой, вернуться, снова стать из отщепенца сыном!
     Враг, прививший блудному сыну безумное желание не слушаться Отца,
отделиться, жить самому по себе, то есть Лукавый - коварен и силен. Это
отщепенство, бунт против Отца, вседозволенность, желание жить самому по
себе, "по своей глупой воле", ведущее к духовному обнищанию, банкротству, к
болезни и смерти - все это Лукавый именует "свободой".
     "Будете как боги," - подмена, обман вместо Евангельского: "Я сказал: вы
- боги и сыны Вышнего все вы". То есть будьте не равным Отцу, а будьте
единым с Отцом.
     "Не введи нас во искушение, но ИЗБАВИ нас от Лукавого. В отличие от
искушений /испытаний/- средства любящего строгого Отца, применяемого для
нашего воспитания и вразумления, преодолевая которые мы из детей становимся
взрослыми, набираемся духовного опыта, Лукавый - детоубийца, лжец. Он
обманом пролезает в дом, в душу, соблазняет, насилует психику, сманивает в
свое царство тьмы, губит и убивает личность.
     "Но избави нас от лукавого", - просим мы Отца Небесного, то есть для
нашего же блага запри, Отче, окна и двери, защити, а проникшую в дом нечисть
изгони как можно скорее, пока она не погубила нас, сделав непригодными для
жизни в Доме Отца. Не лишила навечно наследства, сыновства...
     Вот примерно на каких основах и принципах бывший семинарист Иосиф,
пастырь - кесарь или "гражданский священник" мечтал построить свое царство,
собрав заблудших детей в дом, давши им "хлеб насущный", опустив "железный
занавес" - защиту от Вампирии и ее князя. Он "не верил в массы", он верил
лишь в бич, в "жезл железный", но их перерождение буквально на глазах
ошеломило его и придало сил.
     Смел ли он ждать от них "самоотверженного служения", во имя
"коллективного восхождения в Светлое Будущее" и прочих высоких материй? Вряд
ли. Сыновье служение, акт свободной любви друг к другу и общему Великому
Делу - это Путь Божий, завещанный Небом в молитве "Отче наш", в отличие от
рабьего или наемного. Практически отпавший от веры вслед за элитой народ, из
которого ему чудом удалось всеми дозволенными и недозволенными средствами
собрать Антивампирию, "единый, могучий" Советский Союз, казался ему
материалом весьма ненадежным. И все-таки Иосиф мечтал еще в 1927 году:
"...это будет такое общество:
а/ где не будет частной собственности на орудия и средства производства, а
будет собственность общественная, коллективная;
б/ где не будет классов и государственной власти, а будут труженики
индустрии и сельского хозяйства, экономически управляющиеся, как
свободная ассоциация трудящихся;
в/ где народное хозяйство, организованное по плану, будет базироваться на
высшей технике как в области индустрии, так и в области сельского
хозяйства;
г/ где не будет противоположности между городом и деревней, между
индустрией и сельским хозяйством;
д/ где продукты будут распределяться по принципу старых французских
коммунистов: "от каждого по способностям, каждому по потребностям"...
     - Ха-ха-ха, - фыркнул АГ, - А ежели у меня потребность - гарем иметь
или личный пляж в Гаграх?
     Ну, тут Егорка скорректировал "старых французских коммунистов" - у него
"каждому - "разумно-достаточное"...
е/ где наука и искусство будут пользоваться условиями достаточно
благоприятными для того, чтобы добиться полного расцвета;
ж/ где личность, свободная от забот о куске хлеба и необходимости
подлаживаться к "сильным мира", станет действительно свободной."

     Последний пункт просто замечательный. Освобождение от родовой
необходимости и рабства у Мамоны...

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1931г. Присутствует на 3 сессии ЦИК СССР. Избран рабочими почетным
членом Ленинградского Совета. В почетном президиуме 9 съезда ВЛКСМ. Почетный
член Моссовета. Речь "О задачах хозяйственников". Избран в президиум 15
Всероссийского съезда Советов. Избран членом ВЦИК. Избран в президиум 6
Всесоюзного съезда Советов. Участие в работе комиссии по проекту
постановления об улучшении и развитии московского городского хозяйства. Речь
"Новая обстановка - новые задачи хозяйственного строительства." Встреча в
Кремле с ударниками Автозавода им.Сталина. Руководство работой 17 Всесоюзной
партконференции. Это уже 1932 г. Подписано постановление о строительстве
трех мощных гидростанций на Средневолжской системе. Избран в почетный
президиум 9 Всесоюзного съезда профсоюзов. Участие в комиссии по ирригации
Заволжья. Принят декрет "Об охране имущества государственных предприятий,
колхозов и кооперации и укреплении общественной /социалистической/
собственности. Ответ "О некоторых вопросах истории большевизма". Приветствие
строителям Днепростроя в связи с досрочным пуском Днепрогэса. Речь на
пленуме о задачах работы в деревне.
     - Ну достал ты меня этими совещаниями да заседаниями проворчал АГ, -
что ты, собственно, хочешь доказать?
     - Прежде всего, что не Иосифу служили, как сейчас клевещут, а что он
служил. Каждой минутой своей жизни. Цель служения - накорми, одень, защити,
излечи, а не разврати, обдери до нитки и сожри... И еще - служил,
сознательно или интуитивно, - Замыслу, умножению жатвы Господней. Наставляя
на путь, истину и жизнь по Замыслу. Не мог он это делать именем Вельзевула,
ибо если царство разделится, то не устоит...
     - Так ведь и Адольф дал народу хлеб, работу, и о морали заботился?..
     - "Германия превыше всего!.." - это национализм, идолопоклонство. Это
все равно что утверждать: "Все тело должно служить желчному пузырю, потому
что в нем камни, а не то мы вас этими камнями закидаем..."
     "Славяне должны работать на нас. В той мере, в какой они нам не нужны,
они могут вымирать. Поэтому обязательное проведение прививок и медицинское
обслуживание со стороны немцев является излишним. Размножение славян
нежелательно... Образование опасно. Для них достаточно уметь считать до ста.
В лучшем случае приемлемо образование, которое готовит для нас полезных
марионеток.." /Из письма Бормана Розенбергу/.
     Вампиры по национальному признаку. А Иосиф-победитель после войны стал
создавать новую Германию-Антивампирию, которую многие немцы до сих пор
вспоминают добрым словом. И "хомо советикус" по-братски им помогали, не
помня зла.
     Что же касается "заседаний"...
     "Возьмем, наконец, наши бесчисленные конференции, совещания,
делегатские собрания и т.д., охватывающие миллионные массы трудящихся мужчин
и женщин, рабочих и работниц, крестьян и крестьянок всех и всяких
национальностей, входящих в состав СССР... А между тем для нас эти совещания
и конференции имеют громадное значение как в смысле проверки настроения
масс, так и в смысле выявления наших ошибок... ибо ошибок у нас немало, и мы
их не скрываем, полагая, что выявление ошибок и честное исправление их
является лучшим способом улучшения руководства страной. Просмотрите речи
ораторов на этих конференциях и совещаниях, просмотрите деловые и
бесхитростные замечания этих "простых людей" из рабочих и крестьян,
просмотрите их решения, - и вы увидите, до чего громадны влияние и авторитет
коммунистической партии, вы увидите, что этому влиянию и авторитету могла бы
позавидовать любая партия в мире". /Беседа с 1-й американской рабочей
делегацией/.
     А между тем Лев Троцкий мечтал о мировой революции:
     "Международный пролетариат не вложит меча в ножны до тех пор, пока мы
не создадим Федерацию советских республик всего мира... Коминтерн есть
партия революционного восстания международного пролетариата". /Подписано
Лениным и Троцким./

     * * *

     "Любовная лодка разбилась о быт..." Покончил с собой "лучший,
талантливейший" Маяковский.

     * * *

     "В самый разгар сплошной коллективизации, голода в деревне, массовых
расстрелов, когда Сталин находился почти в полном политическом одиночестве,
Аллилуева, видимо под влиянием отца, настаивала на перемене политики в
деревне. Кроме того, мать Аллилуевой, тесно связанная с деревней, постоянно
рассказывала ей о тех ужасах, которые там творятся. Аллилуева рассказывала
об этом Сталину, который запретил ей встречаться со своей матерью и
принимать ее в Кремле. Однажды на вечеринке, не то у Ворошилова, не то у
Горького, Аллилуева осмелилась выступить против Сталина, и он ее публично
обложил по матушке. Придя домой, она покончила с собой". /Свидетель Л.
Троцкий/
     Свидетельствует Светлана Аллилуева:
     "...отец был потрясен случившимся. Он был потрясен, потому что он не
понимал: за что? Почему ему нанесли такой ужасный удар в спину? Он был
слишком умен, чтобы не понять, что самоубийца всегда думает "наказать" кого-
то ...Первые дни он был потрясен...Отца боялись оставить одного, в таком он
был состоянии. Временами на него находила какая-то злоба, ярость. Это
объяснялось тем, что мама оставила ему письмо.
     Очевидно, она написала его ночью. Я никогда, разумеется, его не видела.
Его, наверное, тут же уничтожили, НО ОНО БЫЛО, об этом мне говорили те, кто
его видел. Оно было ужасным. Оно было полно обвинений и упреков. Это было не
просто личное письмо; это было письмо отчасти политическое. И, прочитав его,
отец мог думать, что мама только для видимости была рядом с ним, а на самом
деле шла где-то рядом с оппозицией тех лет.
     Он был потрясен этим и разгневан, когда пришел прощаться на гражданскую
панихиду, то, подойдя на минуту к гробу, вдруг оттолкнул его от себя руками,
и, повернувшись, ушел прочь. И на похороны он не пошел".
     Ха-ха-ха, - как писал Иосиф на полях библиотечных книг, - заболтал
белыми сандаликами АГ, - Жена - оборотень у Главного Антивампира!..


     * * *


     "Не позднее 1935 года весь мир признал, что социализм в одной стране
построен и что, более того, эта страна вооружена и готова к защите от любого
нападения". /Свидетель Леон Фейхтвангер/.
     "Дело Сталина процветало, добыча угля росла, росла добыча железа и
руды; сооружались электростанции; тяжелая промышленность догоняла
промышленность других стран; строились города; реальная заработная плата
повышалась, мелкобуржуазные настроения крестьян были преодолены, их артели
давали доходы - все более возрастающей массой они устремлялись в колхозы.
Если Ленин был Цезарем Советского Союза, то Сталин стал его Августом, его
"умножителем" во всех отношениях. Сталинское строительство росло и росло.
Но Сталин должен был заметить, что все еще имелись люди, которые не хотели
верить в это реальное, осязаемое дело, которые верили тезисам Троцкого
больше, чем очевидным фактам".
     "Так говорит Сталин со своим народом. Как видите, его речи очень
обстоятельны и несколько примитивны; но в Москве нужно говорить очень громко
и отчетливо, и каждый понимает его слова, каждый радуется им, и его речи
создают чувство близости между народом, который их слушает, и человеком,
который их произносит."
     "О частной жизни Сталина, о его семье, привычках ничего не известно. Он
не позволяет публично праздновать день своего рождения. Когда его
приветствуют в публичных местах, он всегда стремится подчеркнуть, что эти
приветствия относятся исключительно к проводимой им политике, а не лично к
нему. Когда, например, съезд постановил принять предложенную и окончательно
отредактированную Сталиным Конституцию и устроил ему бурную овацию, он
аплодировал вместе со всеми, чтобы показать, что он принимает эту овацию не
как признательность ему, а как признательность его политике". /Леон
Фейхтвангер/

     А в те же дни на расстояньи
     За древней каменной стеной
     Живет не человек - деянье:
     Поступок ростом с шар земной.
     Судьба дала ему уделом
     Предшествующего пробел.
     Он - то, что снилось самым смелым,
     Но до него никто не смел.
     За этим баснословным делом
     Уклад вещей остался цел.
     Он не взвился небесным телом,
     Не исказился, не истлел.
     В собраньи сказок и реликвий
     Кремлем плывущих над Москвой
     Столетья так к нему привыкли,
     Как к бою башни часовой.
     И этим гением поступка
     Так поглощен другой, поэт,
     Что тяжелеет, словно губка,
     Любою из его примет.
     Как в этой двухголосной фуге
     Он сам ни бесконечно мал,
     Он верит в знанье друг о друге
     Предельно крайних двух начал.
                       /Борис Пастернак/


     * * *


     Очерк напечатают, будет много откликов. И никто не догадается, что это
- очерк-оборотень.
     Хан настоятельно порекомендует Яне уничтожить все экземпляры первого
варианта, о котором опростоволосившийся коллектив тоже предпочел начисто
забыть. Лучше всего сжечь в печке, как Гоголь, а пепел развеять по ветру.
     Искушение будет сильным, но один экземпляр она оставит и будет носить
во внутреннем кармане, как капсулу с ядом.
     Но назавтра, много лет назад, появится Денис. Она увидит его "Москвич"
у подъезда редакции, увидит, что сам он, кажется, там, в машине, и скакнет
сердце, захочется бежать, куда глаза глядят. Но она знала, что должна испить
эту чашу до дна.
     Денис был погружен в пролистывание какой-то толстенной папки. Увидев
ее, он с лучезарной улыбкой распахнул дверцу, захлопнул папку и втащил Яну в
машину. Работа была окончена, и он снова обратил на нее внимание, как тогда
в клубе. Яна вяло сопротивлялась, она предпочла бы сказать последнее
"прости" где-то на нейтральной территории, а он, как ни в чем не бывало,
закидывает ей на шею руку и говорит, что всю дорогу грезил об этой минуте.
Будто ничего такого. Он говорит, что уже все знает, что Хан даже дал ему
прочесть ее нетленку, и что, вот видишь, он, Денис, оказался прав, когда
сразу сказал, чтоб она не дергалась и что все будет в порядке и, в конце
концов, разъяснится. Что надо же - такое ЧП с соусом, хорошо хоть картину
успели отснять. А то таскают - то следователь, то институтское начальство, и
пацана выдавать не хотелось. Правда, в деканате и на студии он про Витьку
рассказал, а то бы совсем худо пришлось. Сказал, что у него алиби железное,
и в нужный момент он этого Витьку из-под земли достанет. И жене ленечкиной
рассказал. А тут дел невпроворот, монтажная, и похороны эти, коробка
отснятая куда-то задевалась, еле нашли, а с Симкина теперь, сама понимаешь,
не спросишь...
     У Дениса действительно непривычно измученный вид, он побледнел,
осунулся, ей бы его пожалеть, но Яна так переполнена сознанием своей вины
перед ним и собственным страданием, что в сердце больше ни для чего нет
места. Он будто тасует перед ней адскую колоду из несовместимых понятий, где
и одеревеневший труп Ленечки, и коробка с пленкой, и монтажная, и загадочно-
всесильный, превыше жизни и смерти план студии, и какой-то Витька. И где-то
в той колоде - и ее жизнь, все пережитое за эти дни, стиснутое между
монтажной и строгим витькиным папой.
     Денис кажется ей бесконечно чужим, как марсианин. И он, и Хан, и все
вокруг... У нее иная кровь, иное горючее, может, бензин, или мазут, а может,
наоборот - у нее мазут, а у них бензин, не в этом дело... Факт тот, что
между ней и окружающими возникает какая-то невидимо-прозрачная, но твердая,
как алмаз, преграда, за которой она плывет, как в батисфере, сама по себе,
хотя все прекрасно видит и слышит. И то ли мир защищен от нее, то ли она от
мира и Дениса со своей бесконечной виной перед ним, которая привязывает ее к
нему, как пуповина.
     И пока она беспомощно болтается в этой батисфере на этой пуповине и
молчит, молчит, Денис включает зажигание, и "Москвич" срывается с места.
     - Ты куда?
     - В Москву.
     - Выпусти меня!
     - И не подумаю. Похищение Европы. Слушай, не валяй дурака, мы
разобьемся. Три трупа на одной картине - явный перебор.
     Ну и шуточки у него! "Москвич" увеличивает скорость.
     - Остановись, нам надо поговорить.
     - Это я уже слышал. Дома поговорим... Ну ладно, давай сейчас, я весь
внимание.
     Он и не собирается останавливаться. Конькобежец с плаката идет на
рекорд, губы стиснуты, глаза смотрят только вперед. Уступи дорожку! Скорость
под восемьдесят, они уже на шоссе. И тогда Яна начинает говорить. Она
говорит, что все кончено, что она его предала, и даже если б он ее простил,
она сама себе не простит никогда, поэтому им надо расстаться. Она сама себе
вынесла этот приговор, который окончательный и обжалованию не подлежит.
     Денис, наконец, останавливает машину, пытается применить кое-какие
недозволенные приемы. Яна не очень-то сопротивляется, она растерзана и почти
раздета, но действительно ничего не чувствует в своей капсуле, и тогда он,
наконец, оставляет ее, смотрит недоуменно, почти испуганно. Эта боязнь и
нежелание ее потерять, делающие его в этот момент принадлежащим ей, ее, как
и в былые времена редкой внутренней близости, ненасытная жажда
безраздельного им обладания лишь укрепляют решение. Она мстит себе, ничего
не чувствующей, бесконечно виноватой и омерзительной, чтобы было еще
больнее, чтоб хоть как-то очиститься через эту добровольную казнь, хоть
как-то искупить...
     Это какая-то мазохистская попытка вновь самоутвердиться в собственных
глазах после пережитого унижения. Иногда, наверное, в таком состоянии шли в
юродивые. Но это она поймет потом. А тогда, много лет назад, он не желал
терять ее, а она не желала терять себя. Оба были молоды, эгоистичны, и
каждый занят лишь собой. Оба были непроницаемы, ибо батисфера - денисова
суть, привычное состояние, он в ней родился, как в рубашке. Они не мирились,
а сражались каждый за себя, кто победит. Война батисфер.
     Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
     Яна извлекает приговор из тайника. Стопка сложенных вчетверо
машинописных страниц.
     - Что это?
     - Прочти. Читай.
     Он сует листки за пазуху, снова включает зажигание.
     - Сейчас читай, или я никуда не поеду.
     - В темноте?
     В салоне действительно уже темновато.
     - Тогда вернемся. Денис, я не предупредила маму!
     - Она в курсе, я у вас был. И бензин на нуле. До заправки бы
дотянуть...
     - Я к тебе не поеду.
     - Ладно, в гостях почитаем - хочешь в гости? 3драсьте, мы к вам читать
приехали. А может, в "Савой" махнем? Столик у фонтана закажем, там светло,
читай хоть "Войну и мир". Заодно и аванс пропьем, а, Иоанна Аркадьевна? - он
передразнивает ее мрачную физиономию. - Да, мать, форма у нас, прямо скажем,
не парадная, придется до рассвета сидеть в машине. Прочтем с первым лучом...
Слушай, тебе не надоело? Сама кругом виновата - предала, продала, что
там еще? Вот и пожалей. Я - жертва, мне молоко полагается за вредность.
     Ему все же удается ее заболтать и увезти. В конце концов, это уже не
имеет никакого значения, - обреченно думает она и лезет в ванну под
блаженно-согревающие струи душа, упиваясь мыслью, что и душ этот, и розово-
черный кафель, и похожая на взбитые сливки душистая пена, и махровый Денисов
халат, в который она всегда заворачивалась, и сам Денис, читающий "приговор"
у себя в комнате, и обожающая ее Денисова бабуля, готовящая им что-то на
кухне - все это в последний раз. И так ей и надо.
     Наконец, Денис появляется на кухне. Яна уже вся извелась. Он весело
чмокает бабулю в щеку. Та деликатно удаляется, шаркая шлепанцами. Денис
садится и начинает уплетать за обе щеки. О, Господи!
     - Молодец, мать, - наконец, произносит он с набитым ртом, - с этим
можно прямо на "Мосфильм". Я на полном серьезе - стопроцентная нетленка.
     Господи, когда же ему надоест паясничать? Если б он ее прогнал с
позором, даже ударил, было бы куда легче. В мечтах она видит себя бегущей по
улице, вниз по эскалатору метро... "Осторожно, двери закрываются, следующая
станция - "Комсомольская", а там до электрички рукой подать, и прочь, прочь
отсюда, навсегда, к спасительной двери с двумя ромбами, где живут ее джинны,
о которыми она будет вместе плакать и зализывать раны.
     Денис, покончив с болгарскими голубцами из банки, принимается за торт с
чаем и пытается запихнуть ей в рот кусок голубца.
     - Все, я ухожу.
     - А ведь и вправду, мать, будь там на просеке какая-то другая машина -
помог бы вытащить, укатила себе и никаких свидетелей. И доказывай, что ты не
верблюд. Из комсомола и института пинком под зад, отца могли из загранки
отозвать- мол, яблочко от яблони... А потом из партии - не воспитал, как ты
пишешь, человека... И плакала Маша, как лес вырубали.
     Денис ловит ее в коридоре, вырывает пальто, пытаясь поцеловать. От него
пахнет голубцами и тортом. Яна умирает от жалости и ненависти к нему. Почему
он мучает ее, не желая отпустить? Или она для него тоже как та люстра, что
она купит на Октябрьской через несколько лет? А ее предательство - лишь
дефект, указанный в ценнике - мол, одной хрусталины не хватает, на что он
готов закрыть глаза?
     - Отопри. Дай ключ!
     - И не подумаю. Еще слово, я этот ключ вообще проглочу. Все, глотаю.
     - Прекрати!
     - Я сам виноват, должен был сказать тебе про Витьку.
     Яна кричит, что не в Витьке дело. И не в том, что он ее прощает. Она
сама себя не прощает и не имеет права связать жизнь с человеком, про
которого смела подумать, что он такой...
     Он вдруг отпустит ее, будто робот, которого отсоединили от сети, и
скажет устало, усмехнувшись уголком рта:
     - А ежели я и есть "такой"? Я, мать, сам не знаю, какой я. Никто не
знает, какой он, пока не побывает в той шкуре. Тут уж или герой, или
подонок. Герой? Я?.. Вряд ли... Вот и считай - ты написала про меня.
     Яна еще не знает, что это Денисово высказывание не только определит на
много лет вперед их жизнь, но и явится стержнем, идейной основой
телевизионного сериала "По черному следу", авторы сценария Иоанна Синегина и
Денис Градов, в главной роли - Антон Кравченко.
     - Каждый в этой жизни - потенциальный преступник, зритель должен
подозревать равно каждого, от крупного чиновника до уборщицы, - будет
инструктировать Денис их с Антоном, - Наша задача - просто установить факт.
Показать пальцем. Преступник сегодня - этот. А завтра, возможно, будет тот.
Сегодня - ты, а завтра - я. Понятно, ребята?
     Но это будет потом, а сейчас, много лет назад, Иоанна ошеломленно
пытается проникнуть в вечную мерзлоту светлых Денисовых глаз.
     "Ты написала про меня..." Никто про себя ничего не может сказать, пока
не побывает в той шкуре... Мысль эта уже в который раз меняет глубинные
основы ее сознания - так меняются театральные декорации - свет погашен,
какие-то неясные тени мелькают на стене, шорох, стук, кашель, и вот
зажигается под потолком лампа, которая прежде была луною, и гора стала
шкафом, лес - портьерой, мир стал другим. И то, что еще минуту назад
казалось неразрешимым, разрешалось утверждением Дениса, и окончательной
приговор отменялся, ибо не было судей. Судьям высказано недоверие...
     Воспользовавшись ее замешательством, Денис отбирает пальто и вталкивает
ее в свою комнату. Он всегда был терминатором, запрограммированным на то или
иное действо - будь то очередной съемочный период, постройка гаража, который
они с каменщиком Колей выложили, не разгибаясь, за один день, или занятие
любовью. Этой его мертвой хватке, железной запрограммированности
противостоять невозможно. Яна покоряется, и пока он терзает ее тело и
остатки одежды - сказанное Денисом невидимой волшебной бабочкой кружит в
мозгу, медленно-таинственный взмах ее крыльев сулит нечто очень важное,
может быть, самое важное в мире, надо лишь поймать бабочку. Но Яна знает,
что Денис не выпустит ее, пока не получит целиком вместе с мыслями. Она
отгоняет эту мысль-бабочку, она должна не мыслить, не быть, она должна
запылать и сгореть в его ледяных электрических тисках. Иначе он не отпустит.
Сейчас на это ритуальное самосожжение настроиться особенно трудно, но иного
выхода нет. И вот, наконец, оставив от нее лишь горстку пепла, Денис
мгновенно, как всегда, отключается и засыпает. Его рука тяжело лежит на ней,
караулит, готовая снова ожить и включиться, и она, стараясь не шевелиться,
медленно восстанавливается, как феникс из пепла. И тогда мысль-бабочка
снова прилетает на пепелище, и Яна чувствует таинственно-бархатный трепет
ее крыльев.
     Он сказал, что это про него... 3начит, она написала правду. Но и про
Пушко - правда. А она сама? Разве она могла бы поручиться, что не сбежала
бы, как Жорка? Она похолодела от этой мысли, но факт - подонок, бросивший
раненого товарища, кем бы он ни был, Пушко или Денисом, удался ей куда
лучше, чем героиня Налька. Значит... Значит, она писала и про себя. Значит,
это она бежала от раненого Симкина. И это не сопереживание, как она думала
прежде, а ее суть. И она вряд ли смогла бы ночью, в пургу, одна отправиться
на поиски Ленечки. Хоть Налька и продалась за полкоровы, она куда лучше ее,
а раз так - какое Яна имеет право судить Дениса, Жору, Нальку - кого бы то
ни было? Кто вообще имеет на это право? Кто осмелится с уверенностью
сказать, что на месте подсудимого не поступил бы также? Кто прожил еще хоть
одну жизнь, кроме своей? Разве что актеры и писатели, но ведь Гамлетов ровно
столько, сколько исполнителей. Следователь устанавливает: раненого Ленечку
бросил Пушко. Это факт. Ну а Правда? Та самая, из-за которой Яна пошла на
плаху? Она оказалась неуловимой и многоликой, меняющей окраску, подобно
хамелеону. Да и есть ли она вообще? Есть ли хоть что-то, что я могу с
достоверностью утверждать? Что дважды два - четыре? Но ведь оказалось, что
через две точки можно провести бесчисленное множество прямых. Добро? Но
сейчас про самого Сталина невесть что говорят. А врач, который когда-то
удачно вырезал Гитлеру аппендицит - сделал ли он добро?
     Так Яна размышляет в не совсем подходящей обстановке, постепенно
избавляясь от комплекса вины перед Денисом и сомнительной отныне Правды.
Через неделю, много лет назад, выйдет номер с очерком /второй вариант,
исправленный и дополненный Налиным подвигом/, его перепечатает
"Комсомолка". Будет масса читательских откликов, много писем в адрес Нальки,
одно даже от фронтового друга, с которым у нее наладится переписка, а чем
дело кончится, Яна так и не узнает.
     Потом выйдет на экраны их фильм - первый совместный блин Синегиной-
Градова, и тоже не будет комом, напротив, получит несколько премий, в том
числе и в странах соцлагеря, его будут постоянно крутить по телевизору,
особенно в праздники - днем после демонстрации. Будут восхищаться
искренностью и убедительностью закадровых монологов, так удачно положенных
Денисом на "вкусно", как отметил кто-то, поданные сценки из жизни бригады.
Яна сама изумится, как ему удастся так красиво преподнести и споро
мелькающие в трудовом энтузиазме руки, и радость молодых здоровых тел на
тренировке в спортзале, и слезы на глазах у Лены Козловой, слушающей
скрипача, и Разина, с трогательной заботой переводящего через нашу
миргородскую лужу беременную жену. И даже закадровый спор Стрельченко с
американским миллионером прозвучит весьма убедительно, где прекрасно
отснятая покойным Ленечкой сцена субботника на строительстве у детского сада
будет перемежаться планами длиннющих машин, подъезжающих к посольскому
особняку, изнывающих от безделья дам в мехах и вечерних туалетах, ноги в
заграничных узконосых ботинках... Одни ноги, парад ног, восходящих на
двухступенчатое мраморное крыльцо - тайком заснятый эпизод приема в каком-то
посольстве. Яна не знала, что символизировали эти заграничные ноги, но в
этом месте на элитарных просмотрах неизменно раздавались аплодисменты. И
даже ленечкина гибель, окутавшая фильм неким мистическими ореолом, траурная
рамка в титрах: "Трагически погиб во время съемок", послужит своеобразной
рекламой. Но самой большой удачей фильма будут его герои, такие поразительно
красивые внешне и внутренне, что действительно хотелось, все бросив, бежать
задрав штаны, записываться в бригаду. Герои, придуманные ею, Денисом и
покойным Ленечкой, читающими закадровый текст актерами, вместе с тем живые,
настоящие, с реальными именами, фамилиями, адресами... Непонятно, как им это
удалось, но эффект Пигмалиона был налицо, со своеобразными благотворными
последствиями, где неприметная цветочница Галатея, влюбившись в вылепленную
их творческим коллективом статую, страстно захочет походить на свой
идеальный фантом. Яна увидит бригаду Стрельченко на встрече со зрителями. В
полном составе. Ребята будут неузнаваемы, с достоинством неся бремя славы.
Красивые одухотворенные лица, ни одного лишнего слова, ни одной лишней рюмки
за торжественным ужином. Они скромно раздавали желающим автографы, всем
видом показывая, что им неловко от всеобщего внимания, что они выше земной
славы, что у них за спиной прорастают крылья. И тогда Яна, все еще не веря в
преобразующую силу положительного в искусстве, наведет справки и узнает, что
бригада действительно духовно возросла, что Пахомов наотрез отказался от
предложенной ему, как знаменитости, квартиры вне очереди, а жена забывшего
про Омскую зазнобу и вернувшегося в лоно семьи Разина содрала со стенда
фото: "Яна, Денис и начцеха", отрезала начцеха и повесила в угол рядом с
иконами.
     В общем, фильм получился наславу, хоть и не было в нем свадьбы
Стрельченко-младшего во власовском клубе, куда так и не доехал Денис в тот
злополучный день.
     Ну а их свадьба состоялась вскоре после премьеры. Они получат по
договору немыслимую по тем временам сумму и закажут зал в "Пекине". Народу
будет полно - почти весь Денисов курс во главе с шефом, известные и подающие
надежды актеры, приехавшая на пару недель из Европы свекровь /Градова-
старшего не отпустят в связи с обострившимся международным положением/.
Свекрови Яна, кажется, понравится, она скажет Денису: "Скромная девочка", и
преподнесет ей роскошное парижское свадебное платье из светло-стального, под
цвет Денисовых глаз, атласа - очень узкое в талии, модная тогда юбка
колоколом, бледно-сиреневые цветы у выреза на груди, такие же цветы на
венчике, и фата, и перчатки до локтя, все, как ни странно, впору. Свекрови
понравится играть роль феи, и Яна ей будет охотно подыгрывать - Золушка так
Золушка. В душе была все та же непривычная пустота, и она без особого труда
становилась той, кого в ней хотели бы видеть. Иногда эти роли развлекали,
чаще было все равно. Она как - то сразу вписалась в этот киношный круг с его
хлесткими словечками, остротами, парадоксами, обязательным набором имен,
сведений и названий фильмов. Феллини, Годар, Антониони. Новая волна,
сюрреализм, Вайда, Аталанта, Параджанов, Жанна Моро /не путать с Жаном Маре/
и так далее. Дивясь своей неожиданной способности к обезьянничанью, ловко
жонглируя чужим реквизитом словечек, суждений, поз и жестов, Яна в какие-то
несколько дней примет окраску окружающей среды, и это, конечно же, будет
игра, теперь все в ее жизни будет игрой, и то, что она не пригласит на
свадьбу никого из редакции, даже Хана, будет лишь означать, что они из
другой прошлой игры.
     Только мама, единственная гостья из той жизни, счастливая и гордая ее
счастьем, будет с тревожным изумлением наблюдать, как дочь "вращается".
Вскоре она переедет в Ялту ко вдовцу со смешной фамилией Лапик, с которым
познакомилась во время прошлогоднего отпуска. У Лапика будет свой
пятикомнатный особняк недалеко от моря, до сотни отдыхающих в сезон, и мама
включится в свою новую игру под названием "Хозяйка гостиницы", она же
уборщица, она же прачка; летом - беспросветная суета, зимой - тоска
беспросветная, как она ей напишет. Особняк будет обвит виноградом
"Изабелла", из которого получается прекрасное одноименное вино - к нему-то и
пристрастится мама тоскливыми зимними вечерами...
     Но это потом, а сейчас, много лет назад, она будет так же красива, и
так же искать кого-то напряженным взглядом в толпе гостей, будто ожидая, что
вот-вот появится он Аркадий Синегин, приехавший из далекой своей Австралии
на свадьбу дочери-Золушки.
     Бабуля подарит Яне старинную фамильную нитку розового жемчуга, и, в
довершение сходства с Золушкиной историей, свекровь, шокированная ее
скромными белыми "лодочками", порекомендует надеть свои - серебряные,
остроносые, на высоченных каблуках какой-то там суперфирмы, в которые
придется напихать ваты, чтоб не сваливались. Все кинодамы будут глазеть на
эти туфли, и Яна будет бояться, что кто-либо попросит примерить их, как
всегда случалось в их редакции, и тогда с этой ватой позору не оберешься. Но
никто, слава Богу, не попросит.
     Игры, игры наши... Безобидно-мирные и кровавые, пустые и
результативные, заполняющие мир бегающими, летающими, говорящими,
развлекающими, убивающими и прочими игрушками, тешащие плоть и бередящие
душу, индивидуальные, групповые и международные, спортивные, научные,
дипломатические. И обязательные призы - начиная с бутылки пива и кончая
крупными - место наверху, место в энциклопедии, полземли, полцарства и
неизбежное банкротство в конце. Ибо в саване карманов нет. Из этого игорного
дома мы выходим голыми. Да и тело превращается в прах. Часы бьют полночь,
карета становится катафалком, лакеи - могильными крысами, а бальный наряд -
саваном.






     - Я тебе открою еще одну тайну, - прошипел АГ. - Ибо, повторяю, на Суде
все равно тайное станет явным. Я выкрал страницу Истории из
экзистенциального времени, то есть из вечности, и показал Иосифу.
     - Чушь, этого не может быть! - всплеснул белыми ручками АХ, - Ведь в
экзистенциальном времени, как в написанной книге, все уже произошло,
состоялось, там нет ни прошлого, ни будущего, ни пространства, - все вечно.
Только у нас в вечности эту книгу написала сама жизнь, а Господь, Который
вечно пребывает, Который и есть Жизнь, просто заранее знает, чем все
кончится, эта самая история человечества. Знает, что все произойдет
соответственно Замыслу и кончится хорошо, иначе Бог не был бы Благим, а
думать так - кощунство...
     - Хорошо кончится, да не для всех, - хихикнул АГ. - Для Творца все
известно, а для людей, которые в историческом времени, продолжается
спектакль, где у актеров - свобода действия. Избежать участи "из праха в
прах" - или... Лучше "или", - снова хихикнул АГ. - Ну конечно же, я не мог
ни выкрасть, ни вырвать страницу истории из Книги Творца - я просто сделал
ксерокс. Ксернул и показал Иосифу...
     - Ладно, сын тьмы, раз уж начал - договаривай. Какую страницу?
     - Хорошо, тогда, по порядку. - Ты всего достиг, Иосиф, - шептал я ему,
- Ты в зените славы, построил великую страну, спас и подлечил разрозненное
стадо, воздвиг стены и воспитал надежную охрану... Ты - царь великой империи
посреди Вампирии, которая боится тебя и жаждет проглотить... Идея любящей и
дружной семьи народов в доме отца земного во имя спасения в Доме Отца
Небесного - прекрасная идея... Я бы даже сказал - Русская идея, о которой
многие грезили и которая так и не была осуществлена. Коммунизм в одной
отдельно взятой стране, спасение в одной стране... Мы же оба прекрасно
знаем, что это невозможно, это самое коллективное спасение, разве что в лоне
Истинной Церкви. И не "коллективное", а "соборное", то есть для избранников,
"рожденных свыше"... Не рабы и не наемники, а сыны.
     - Только не тебе судить, кто сын, а кто нет, - перебил АХ, -
избранничество - это особое состояние души. Это - неукорененность во всем,
что временно, это ощущение Предназначения своего, "мира Горнего", это - "Мои
овцы знают Мой голос",.. это - запись в Книге Жизни, это...
     - Да знаю, знаю, - поморщился АГ, - проходили. И Иосиф проходил. Но и
про первородный грех, и про Иуду проходили, и про овцеволков, которые
перерождались буквально на глазах, и про бытовое разложение "кристально
чистых"...
     Свидетельница М.Сванидзе:
     "...Я сказала, что думала. Сказала, что я не верила в то, что наше
государство правовое, что у нас естъ справедливость, что можно где-то найти
правый суд /кроме ЦК, конечно, где всегда все правильно оценивалось/, а
теперь я счастлива, что нет этого гнезда разложения морали нравов и быта.
Авель несомненно, сидя на такой должности, колоссально влиял на наш быт в
течение 17 лет после революции. Будучи сам развратен и сластолюбив - он
смрадил все вокруг себя - ему доставляло наслаждение сводничество, разлад
семьи, обольщение девочек. Имея в своих руках все блага жизни, недостижимые
для всех, в особенности в первые годы после революции, он использовал все
это для личных грязных целей, покупая женщин и девушек... Чтоб не быть
слишком на виду у партии, окружал себя беспартийными /аппарат, секретарши,
друзья и знакомые из театрального мира/... Контрреволюция, которая развилась
в его ведомстве, явилась прямым следствием всех его поступков - стоило ему
поставить интересную девочку или женщину и все можно было около его носа
разделывать".


     * * *


     А вас не тянет всевластная тина?
     Чиновность в мозгах паутину не свила?
     Скажите - цела? Скажите - едина?
     Готова ли к бою партийная сила?
     . . .
     И когда, это солнце разжиревшим боровом
     Взойдет над грядущим без нищих и калек,-
     Я уже сгнию, умерший под забором,
     Рядом с десятком моих коллег.
     . . .
     И чудится мне, что на красном погосте
     Товарищей мучит тревоги отрава.
     По пеплам идет, сочится по кости,
     Выходит на свет по цветам и по травам.
     А травы с цветами шуршат в беспокойстве:
     Скажите - вы здесь? Скажите - не сдали?
     Идут ли вперед? Не стоят ли? - Скажите.
     Достроит коммуну из света и стали
     республики вашей сегодняшний житель?

     Прочел я ему эти стихи "лучшего, талантливейшего", так рано от нас
ушедшего и нашептал, что все равно они переродятся, вампиры эти
потенциальные, что все равно ему с ними не сладить одному - ни дети, ни
друзья-соратники ему не помощники. Вон, даже жена... Уговаривал примириться
с Вампирией, стать главой обычной буржуазной республики, или монархии
конституционной - что больше нравится. Не быть белой вороной, играть по их
правилам, и сразу помощь пойдет, блага всякие, торговля, капиталы... А там
уж можно будет "разделять и властвовать", стаю на стаю натравливать - это в
порядке вещей. Или, вместе объединившись - на Гитлера - как угодно. Но по
правилам. А то заладил: "Вампиры, вампиры..." Вон и Ильич надолго НЭП
планировал...Уперся - отойди от меня, сатана... Ах так, думаю, ну ладно.
Пророчество ему прочел ветхозаветное:
     "Все укрепления твои подобны смоковнице со спелыми плодами; если
тряхнуть их, то они упадут прямо в рот желающего есть.
     Вот, и народ твой - как женщины у тебя: врагам твоим настежь отворятся
ворота земли твоей, огонь пожрет запоры твои.
     Начерпай воды на время осады; укрепляй крепости твои; пойди в грязь,
топчи глину, исправь печь для обжигания кирпичей.
     Там пожрет тебя огонь, посечет тебя меч, поест тебя как гусеница, хотя
бы ты умножился как гусеница, умножился как саранча.
     Купцов у тебя стало более, нежели звезд на небе; но эта саранча
рассеется и улетит.
     Князья твои - как саранча, и военачальники твои - как рои мошек,
которые во время холода гнездятся в щелях стен, и когда взойдет солнце, то
разлетаются, - и не узнаешь места, где они были". /Наум.3,12-17/
     Не поверил Иосиф. - Когда это будет, бес? - Когда время твое земное
кончится, отвечаю, - а срок твой лишь Творец знает... Тут они все и
переродятся, твоя охрана, партия твоя первой, хоть ты и сказал, что она "не
перерождается и никогда не переродится, ибо не из такого материала
склеена..." "Из такого, Иосиф, - шептал я ему, - Из греха и праха..." Опять
не верит. Ну тут я ему и показал Страницу Истории, только даты стер, чтоб уж
совсем правила не преступать. Все ему показал в сонном видении - и города
вымирающие, и заводы стоящие с шахтами, и шахтеров с табличками на шее: "Я
хочу есть", и "новых русских" бритоголовых на иномарках, и виллы их с
бассейнами и охраной, и героев с орденами и медалями, роющихся в помойках, и
детей-наркоманов, и "спортсменок-комсомолок" на панели и в турецких
борделях, и мешочников с тряпками колониальными, ларьки со жвачкой и пойлом,
казино, стриптизные ночные клубы, "Московский комсомолец" с телефонами секс
услуг на все содомские вкусы, голых сисястых баб на обложках журналов, поля,
бурьяном заросшие, будто Мамай прошел... И как в Беловежье великую
Антивампирию "на троих" раздавили, а потом и все прочие самостийные вампиры
общесоюзную народную собственность на части стали рвать... И как Верховный
Совет проголосовал почти единогласно за отделение головы от тела и стоя
аплодировали, а потом их же прямо из танков посреди Москвы на позор и
потеху всему миру...
     И как Победоносное Красное знамя ночью, как воры, спустили, а потом
некоторые граждане ноги об него, кровью политое, вытирали на своих тусовках,
и Грозный в руинах показал, и как отечественные и забугорные вампиры из
страны общенародное достояние контейнерами вывозят, и страну, разрубленную
на части, как говяжья туша, и как тело Ильича из шоколада и крема жрут ихние
детишки вампирские; и как "несокрушимую и легендарную" без войны уничтожили,
и как у дяди Сэма клянчат народу на пропитание с протянутой рукой в то время
как упыри клозеты из золота строят - совсем как Ильич мечтал... И иглу
показал Останкинcкую, возле которой двадцать второго июня бывших героев
дубинками били, а потом народ расстреливали, как "молодежь выбирает пепси",
и как ученые эмигрируют, чтобы служить Вампирии, набивать ихние закрома, и
как военные попрятались в щели стен, как рои мошек , и как народ все это
глотает...
     Побелел Иосиф, что ты, АХ, - каждая оспина видна. Хочет проснуться,
кошмар прервать, а не может. Но вижу - все еще не верит. Я тут на последнее
средство пошел: - А свидетельству церкви, спрашиваю, поверишь? Цитировать,
мол, не буду, не мое это дело, возьми-ка сам да прочти. И вырезку ему
газетную:
     "Когда вы, Ваше Святейшество, с трибуны московского епархиального
собрания обличаете нынешнюю "неустойчивую смутную действительность, безумный
мир, где отсутствует нравственность, где господствуют волчьи законы, где
брат грабит брата, где ложь и обман стали нормой поведения", знайте - Ваше
справедливое негодование разделяют миллионы и миллионы россиян... Когда вы
возмущаетесь тем, что в современной России "население целенаправленно
организуется на сатанинских принципах лжи, подлога, обмана, поклонения
внешней грубой силе, внедряются как начала "нормальной" жизни жадность,
эгоизм, амбиции, разврат, наркомания, любовь к развлечениям и удовольствиям
любой ценой", Вы можете быть уверены в искренней и горячей поддержке всех
честных граждан нашей страны.
     Когда Церковь Вашими устами провозглашает, что "сегодня это не
отдельные эпизоды злых, порочных, разрушительных действий, а ускоренное
строительство общемировой системы зла...", под Вашими словами готовы
подписаться все ответственные российские политики! Скажу больше: патриоты
России давно знают, как называется та "общемировая система зла", о которой
Вы упомянули. Ее имя - "новый мировой порядок", который международная
финансовая олигархия усиленно навязывает всей планете посредством
американских авианосцев и натовских танков".
     То есть грядущее царство антихриста и Вавилонской блудницы - вот куда
поплывет твоя империя, Иосиф, когда ты выпустишь руль из рук... Так стоит ли
огород городить? Столько мучений, работы "по-черному", ни сна, ни отдыха, ни
личной жизни... Поживи хоть последние годы как нормальный царь, - нашептывал
я ему, - Почувствуй вкус настоящей жизни..."
     - Кого ты цитировал? - спросил Иосиф, - Кто обращается к Патриарху?
     - Председатель ЦК Российской Коммунистической Партии. Вроде как нынче -
генсек.
     - Что же он сам порядок не наведет? А Всесоюзная Партия почему молчит?
- Да говорю ж тебе, все распущено. Ни Союза нет, ни партии твоей,
"единственного, что мне не изменит", как сказал застрелившийся поэт. Одни
переродились, другие разбежались, третьи в подполье ушли. Потом по кусочкам
восстановились, но много ли они могут сделать в Вампирии? Васька слушает да
ест. Людей твоих дожевывает. Все твой народ предали, Иосиф, да он и сам себя
предал... Но начнется все, как всегда бывает, с головы. С самого генсека.
     Тут он снова побелел у меня, шепчет:
     - Фамилия как?.. Кто такой?
     - Э нет, говорю, не имею права... Я и так сверх всякого регламента...
     - Ну хоть приметы особые...
     И тут у меня накладочка вышла. Соскочил с исторической страницы
ваучерт, этих мелких бесов эсэнгэшных пропасть развелось после
катастройки... уж не знаю, как он в ксерокс затесался, да как заорет:
     - Есть, есть примета!.. Пятно у него, пятно!..
     Ну я этого ваучертика ногтем в геенну огненную сшиб, чтоб не выступал,
а Иосиф аж кулаки стиснул.
     - Какое такое пятно?
     - Да внутри пятно, - говорю я, - помнишь, как Левко у Гоголя ведьму от
прочих русалок отличил? Пятно у нее внутри было черное... А так - все на
одно лицо. Или у Толстого про вурдалаков, что ты в детстве читал, помнишь?
Как старик ушел из дому и говорит - если после двенадцати приду - не
пускайте в дом, ибо это уже не я буду, а проклятый вурдалак кровь вашу пить
придет... Нет старика и нет, а как стали часы бить полночь - в аккурат он на
дороге и появляется. Вот поди и разберись, Божий человек или оборотень... Ну
что, Иосиф, по рукам? Все земные царства твои будут...
     Ну а он, до чего ж хитрый, его на мякине не проведешь!.. А чего это ты,
говорит, бес, так меня уговариваешь, если никакого проку тебе нет в моем
отречении? Или не знаешь, что царство, которое разделится, не устоит? Брысь,
говорит. И проснулся.
     Но, видать, поверил, потому что тут такое началось...
     Свидетель М.Джилас:
     "При разговоре со Сталиным изначальное впечатление о нем как о мудрой и
отважной личности не только не тускнело, но и наоборот, углублялось. Эффект
усиливала его вечная пугающая настороженность. Клубок ощетинившихся нервов,
он никому не прощал в беседе мало-мальски рискованного намека, даже смена
выражения глаз любого из присутствующих не ускользала от его внимания."
     "Мне лично кажется, что у Сталина... даже само притворство было
настолько спонтанно, что казалось, будто он сам убежден в искренности и
правдивости своих слов. Он легко приспосабливался к каждому повороту
дискуссии, к каждой новой теме и даже новому человеку".
     "Сталин был холоден и расчетлив не меньше, чем Молотов. Но у Сталина
была страстная натура со множеством лиц - причем каждое из них было
настолько убедительным, что казалось, что он никогда не притворяется, а
всегда искренне переживает каждую из своих ролей. Именно поэтому он обладал
большей проницательностью и большими возможностями, чем Молотов."
     "Мир, в котором жили советские вожди - а это был и мой мир - постепенно
начинал представать передо мной в новом виде: ужасная, непрекращающаяся
борьба на всех направлениях. Все обнажалось и концентрировалось на сведении
личных счетов. В живых оставался только более сильный и ловкий. И меня,
исполненного восхищения к советским вождям, охватывало теперь
головокружительное изумление при виде воли и бдительности, не покидавших их
ни на мгновение".

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1933г. Выступление на пленуме ЦК с докладом "Итоги первой пятилетки" и
с речью "О работе в деревне". Выступление на Всесоюзном совещании комсомола
о задачах весеннего сева. Присутствует на I Всесоюзном съезде колхозников-
ударников. Прием в Кремле юных лауреатов Всесоюзного конкурса музыкантов-
исполнителей. Поездка по Беломоро-Балтийскому каналу, посещение Мурманского
порта, Сороки и бухты Полярная. 1934г. Руководство работой XVII съезда ВКПб.
Руководство работой пленума ЦК. Утвержден Генеральным секретарем ЦК ВКПб.
Осматривает строительство канала Москва - Волга. Выступает на митинге в
связи с возвращением челюскинцев. Выступление на совещании в ЦК о
генеральном плане реконструкции г. Москвы. Вместе со Ждановым и Кировым
пишут "Замечания о конспекте учебника по истории СССР" и "Замечания о
конспекте учебника "Новой истории". Убийство Кирова в Ленинграде, похороны в
Москве. Выступление на совещании металлургов "О задачах развития черной
металлургии".
     "В деревне окончательно укрепился колхозный строй. Этому сильно
содействовали устав сельскохозяйственной артели, принятый на 2 съезде
колхозников-ударников в феврале 1935 года, и закрепление за колхозами всех
обрабатываемых ими земель НА ВЕЧНОЕ ПОЛЬЗОВАНИЕ". /История ВКПб, краткий
курс./
     "Товарищи, то что мы сегодня видели здесь, это кусок новой жизни, той
жизни, которая называется у нас колхозной, социалистической жизнью. Мы
слушали простые слова простых трудовых людей, как они боролись и
преодолевали трудности для того, чтобы добиться успехов в деле соревнования.
Мы слушали речи женщин, не обычных, а, я бы сказал, героинь труда, у
нас не бывало прежде таких женщин. Мне вот 56 лет уже, видал виды, видал
достаточно трудящихся мужчин и женщин, но таких женщин я не встречал. Это
совершенно новые люди, только свободный труд, только колхозный труд мог
породить таких героинь труда в деревне". /И.Сталин/
     "Значение стахановского движения состоит в том, что оно... ломает
старые технические нормы, как недостаточные, перекрывает в целом ряде
случаев производительность труда передовых капиталистических стран... Но
этим еще не исчерпывается значение стахановского движения... Оно
подготовляет условия для перехода от социализма к коммунизму". /И.Сталин/.
     "Они угрожали нам поднятием восстания в партии против Центрального
Комитета. Более того: они угрожали кое-кому из нас пулями. Видимо, они
рассчитывали запугать нас и заставить нас свернуть с ленинского пути. Эти
люди очевидно забыли, что мы, большевики, - люди особого покроя. Они забыли,
что большевиков не запугаешь ни трудностями, ни угрозами... Понятно, что мы
и не думали сворачивать с ленинского пути. Более того, укрепившись на этом
пути, мы еще стремительнее пошли вперед, сметая с дороги все и всякие
препятствия. Правда, нам пришлось при этом по пути помять бока кое-кому из
этих товарищей. Должен признаться, что я тоже приложил руку к этому делу.
(Бурные аплодисменты, возгласы "ура") /Речь в Кремле перед выпускниками
военных академий, 1935г./


     * * *


     "Вчера на съезде сидел в 6-м или 7-м ряду. Оглянулся: Борис Пастернак.
Я пошел к нему, взял его в передние ряды /рядом со мной было свободное
место/. Вдруг появляются Каганович, Ворошилов, Андреев, Жданов и Сталин. Что
сделалось с залом! А ОН стоял, немного утомленный, задумчивый и величавый.
Чувствовалась огромная привычка к власти, сила и в то же время что-то
женственное, мягкое. Я оглянулся, у всех были влюбленные, нежные,
одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его - просто видеть - для всех нас
было счастьем. К нему все время обращалась с какими-то разговорами Демченко.
И мы все ревновали, завидовали - счастливая! Каждый его жест воспринимали с
благоговением. Никогда я даже не считал себя способным на такие чувства.
Когда ему аплодировали, он вынул часы /серебряные/ и показал аудитории с
прелестной улыбкой - все мы так и зашептали: "Часы, часы, он показал часы",
- и потом, расходясь, уже возле вешалок вспоминали об этих часах. Пастернак
все время шептал мне о нем восторженные слова, а я ему, и оба мы в один
голос сказали: "Ах эта Демченко заслоняет его! /на минуту/". Домой мы шли
вместе с Пастернаком и оба упивались нашей радостью..."/Из дневника
К.Чуковского/.


     * * *


     "Что такое счастье - это каждый понимал по-своему... Но все вместе
знали и понимали, что счастье - это любить и беречь эту прекрасную землю,
которая зовется Советской Страной..." /Аркадий Гайдар/.
     "Если кто-то захочет выяснить, на ком лежит ответственность за
Беловежское соглашение, отпираться не буду - оно от начала до конца написано
моей рукой." /Свидетель - Егор Гайдар/.

     * * *

     Свидетельство А.Авдеенко о съемках американской компанией Эйч-би-оу и
съемочной группой И.Пассера на Кунцевской даче Сталина в день 112 годовщины
со дня рождения Сталина, 21 декабря:
     "Дом ходил ходуном. Из-за невесть откуда появившейся стойки прямо у
входа давали всем в бумажных стаканчиках виски и шампанское. На
пиршественном и одновременно политбюровском столе в гостиной валялись пустые
бутылки из-под пива; под немыслимые в этих стенах рок-н-рольные ритмы
отплясывала развеселая молодежь; кто-то нежно целовался в углу, кто-то лежал
поперек коридора; кто-то развалился на ЕГО диване, где издал он последний
хрип, а с балкона кабинета на втором этаже кто-то затаскивал заначенные
бутылки и упаковывал их для завтрашнего похмелья. И невозмутимый стоял
Роберт Дювалл, исполнитель роли Сталина, уже разгримированный, в красном
пуловере с натуральным орденом Ленина на груди. Потом давали гамбургеры,
воздушные куски торта, вкатили огромный торт из мороженого, по-моему, с
надписью "Сталин" и, кажется, с его головой. Не хватало только 112 свечей, а
заодно и помела, рогов и копыт, приличествующих этому случаю".


     * * *


     Часы бьют полночь, карета становится катафалком, лакеи - могильными
крысами, а бальный наряд - саваном.
     Но это потом. А пока мы беззаботно играем. Взрослые дети, старые дети.
Едва закончив одну игру, садимся за другую. Меняются игрушки, правила,
партнеры. Игра нотами, красками, цифрами, словами...
     Даже свадьбы мы "играем".
     В прошлом ее детстве игры были жизнью, теперь взрослая жизнь станет
игрой.
     Итак, они благополучно сыграют свадьбу и все будет хорошо за
исключением странной болезни, которую Яна впервые обнаружит у себя на
следующий день после того, как Денис умыкнет ее в Москву и они будут
бороться в полутьме передней, и он скажет, что вполне мог сбежать с поля
битвы, как Пушко, и ей нечего казниться. И остановится на мгновенье рулетка
и наступит тишина, и, в который раз за те суматошные дни, Яна опять
почувствует чье-то таинственное прикосновение, повернувшее невидимый ключ в
глубинах ее "Я". А назавтра, решив наконец-то докончить давным-давно начатый
рассказ для объявленного "Работницей" конкурса, она испытает вдруг приступ
непреодолимого отвращения к бумаге, к ни в чем не повинной шариковой ручке,
к словам, должным лечь на бумагу, и особенно к придуманной ею истории,
которая прежде вполне устраивала. "Пройдет, - решит Яна. - Нервы,
переутомление." И возьмется за подборку "Наши земляки", которую Хан поручил
ей вести. Провозится с пустяковым текстом в одну колонку до вечера, причем
состояние будет такое, словно она съела тарелку ненавистной с детства
тыквенной каши, обильно заправленной касторкой. Назавтра повторится то же
самое, и через месяц, и через два. Писательство будет вызывать у нее
гадливую ненависть, непреодолимую тошноту, она будет готова заниматься чем
угодно - мыть полы, посуду, класть рельсы, асфальт, обряжать в морге
покойников и редактировать любую белиберду - только не писать.
     Она никому никогда не расскажет о своей беде. Уход из редакции будет
вполне естественным в связи с замужеством. Потом беременность, рождение
Филиппа, защита диплома на журфаке по старым очеркам. Разумеется, отлично.
Потом госэкзамены. Почему она бросила писать? - Об этом пока что спрашивать
никто не будет. Но понимая, что вечно так продолжаться не может, Яна начнет
всерьез подумывать о скромном месте редактора или учительницы русского и
литературы.
     Спасет ее Денис.
     - Вот, мать, отличный детектив, есть перспектива договора на
телевидении. Напишем "по мотивам" и получим, как за оригинальный сценарий.
Подключишься?
     Яна знает - он не умеет писать. Он просит, он не может без нее
обойтись, и в эту минуту принадлежит ей. Между ними - тайная война, война
гордынь. Однажды он уже попробовал сочинять сам - Яна тогда отказала в
помощи, сославшись на Филиппа и защиту диплома. Он потерпел полное фиаско и
теперь в подсознании ненавидел ее, свою зависимость от нее, считая, что она
нарочно его унизила. И по-своему самоутверждался в обществе актрис и
неактрис, чувствуя ее "ахиллесову пяту" - отчаянную ревность рыболова,
тщетно пытающегося удержать в руках огромную рыбину, скользкую, ледяную,
недающуюся и оттого особенно желанную. И еще она похожа на владельца
шкатулки, запертой ключом изнутри. Боясь обнаружить эту постыдную ревность,
Яна была прикована к нему, несвободна, мучилась, и чем больше ненавидела
его, тем сильнее ревновала.
     И вот, наконец, он был ее, смиренно просил, не догадываясь, что она
тоже теперь не может писать. Но рыбина в ее руках затихает, шкатулка
приоткрывается, и это чувство обладания так сладостно, что она соглашается
пролистать детектив, пока Филипп спит. Неожиданно увлекается. Филипп давно
проснулся, орет, она кормит его кашей и продолжает читать, потом отправляет
его с Денисом гулять и глотает страницу за страницей.
     - Ну? - нетерпеливо вопрошает Денис с порога, даже не вытащив Филиппа
из коляски.
     - Семечки. Щелкаешь, плюешься, а оторваться невозможно.
     - Правда - лихо закручено? Эта мадам - королева сюжетов. Но я не очень
представляю, как это сделать. Нужен ход.
     - Да, нужен ход, - убеждает себя Яна. - В конце концов, детектив - тоже
игра. Вот они на доске, леди и джентльмены, ферзи, слоны и пешки,
расставленные этой королевой сюжета. Один из них - убийца, партия сыграна,
вот они передо мной, не надо мучиться, искать правду, которой нет. Нужно
лишь еще разок проиграть партию вместе со зрителем, вместе вычислить убийцу.
Но нужен ход.
     Что-то ей все это напоминает, но анализировать не хочется. Она думает,
что надо помочь Денису и самоутвердиться в своих и его глазах, хватит ему
гнуться одному. Да и проку мало, по сути, последняя лента у него не
получилась, а их теперь трое, надо на что-то жить. А мамаша она все равно
никудышная, и жена никудышная - игры в мать и жену надоели, едва начавшись.
Надо попытаться. Это как новая игра...
     Ход, ход... Катая по тихим переулкам коляску со спящим упакованным
Филиппом, она мысленно расставляет так и эдак фигурки, принадлежащие
незнакомой англичанке, "королеве сюжета". Холл с камином, перед которым
сидит в кресле этот парализованный старик с газетой. Старик был убит
выстрелом в затылок из бесшумного пистолета и около часа продолжал
неподвижно сидеть у камина, как сидел подолгу каждый день. Все обитатели
дома, включая служанку, а также двоих гостей, подозреваются в убийстве, все
они заинтересованы в смерти старика, и все в этот час проходили мимо него,
некоторые по нескольку раз. Лестница ведет наверх, там три спальни, кроме
того, внизу двери ведут в столовую, в кабинет старика с примыкающей
спальней, в комнату служанки и в сад. Знаменитый сыщик велит всем оставаться
в своей комнате, по очереди заходит к каждому, устанавливая алиби, заставляя
снова и снова как бы проходить в памяти мимо сидящего спиной старика, и
всякий раз мы ждем выстрела, все более вероятного, по мере того как
расследование обрастает подробностями, неожиданными поворотами. Это
позволит держать зрителя, тем более что выстрел был бесшумным и старик после
каждого такого прохода продолжает неподвижно сидеть в кресле, и мы не знаем,
жив он или мертв.
     Каждый, проходя мимо, хочет убить. Каждый - потенциальный убийца, и так
ли уж важно, кто именно нажал курок. Это всего лишь факт, незначительный
факт. Выстрел бесшумен.
     Опять что-то очень знакомое в этой вроде бы новой игре заграничными
фигурками. В эту игру она уже играла. И Денис играл. Когда она заставила его
вместо Жоры Пушко бросить раненого Ленечку.
     "Ты про меня написала..."
     Понял ли он? Игра Яны ему, во всяком случае, нравится, глаза сияют
ледяным фосфорическим блеском, настоящее северное сияние. Он на крючке, он
сейчас принадлежит ей. Особенно ему нравится, что получается дешево - это
одно из условий.
     - А концовка?
     - Дед оказывается жив. Он посадил в кресло восковую куклу, чтобы
выяснить, кто из наследников поддастся искушению, и обнаруживает, что она
прямо-таки кишит пулями. И тогда он завещает все советскому фонду мира.
Шутка.
     Денис смеется. Ай да Яна!
     - Ладно, концовка потом. Ты пока пиши.
     Легко сказать "пиши". Бумага и авторучка вызывают привычный приступ
отвращения. Тогда Яна берет тетрадь для телефонных записей с привязанным к
ней карандашиком, садится за кухонный стол, включает концерт по заявкам и,
как больной после долгого недуга, делает мучительные первые шажки.
Постепенно увлекается, чужие фигурки становятся одушевленными, и тоже ведут
свою игру, изобретают, защищаются, и сыщик ведет свою игру, потом к ним
присоединяется Денис, это и его игра. Теперь это будет их игра на многие
годы вперед. Идеальная супружеская кинопара - Иоанна Синегина и Денис
Градов, профессионалы детективного жанра, сначала зарубежного, потом и
отечественного - бесконечный телесериал "По черному следу" с неизменным
Антоном Кравченко в роли советского опера-супермена Павла Кольчугина,
непримиримого и непобедимого борца с "лежащим во зле миром", принявшим
эстафету из рук Павла Корчагина. Корчагин-Кольчугин. Денис, она и Антон, и
еще актеры, съемочная группа, худсоветы, госкомитет и, конечно, зрители,
миллионы зрителей, тоже втянутые в их игру. Очередное запутанное дело,
очередной поиск преступника, и никакой тебе политики, никакой морали. Мы
следователи, а не судьи. Шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые, оттепели
и заморозки, левые и правые, западники и почвенники, закручивание и
откручивание гаек, намеки, аллюзии, ленты на госзаказ, ленты на полках - их
это все не касалось. Они будут всегда в моде, всегда на плаву, с вечным
набором человеческих пороков, берущих начало от первородного греха праотцев.
     "Не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть?" /Б.3,11/
     "И сказал Господь Каину: где Авель, брат твой?" /Б.4,9/
     Сама жизнь сыграла с ними детектив и соединила их, а теперь с ней
затеют игру они, верные закону жанра.
     В той их изначальной игре погиб не только Ленечка. Нет, не отвращение,
а какое-то отчуждение, равнодушие к бытию, ставшему в те несколько дней чем-
то вроде ассигнаций после реформы, когда и номера, и водяные знаки, и
хрустскость бумаги уже не имеют смысла, нелепы, а выбросить все-таки жалко -
слишком велика сумма. Других, настоящих денег у тебя нет, а времени сколько
угодно, вот и играешь обесцененными красивыми бумажками с собой и другими,
обладателями таких же купюр, в какую-то странную игру, убивающую дни.
     Время убивает нас, а мы убиваем время.
     Эта похожая на жизнь жизнь, тем не менее, будет бить ключом. Их
экранизация пройдет "на ура", потом Денис как-то появится дома в
сопровождении милиционера и объявит, что это Миша, лучший его друг, и, пока
новоявленный друг будет мыть в ванной руки, шепнет, что этот парень -
находка, что кто кого и где подцепил - неважно, а важно, что Миша -
следователь на Петровке и успел уже за какие-то два часа рассказать
потрясающих детективных историй серий на пять и готов предоставить им с Яной
и эти, и другие материалы дел, если они оформят его консультантом и дадут
возможность посещать дом кино, потому что кино, кажется, единственная Мишина
слабость. - Не пьет, не курит, образцовый муж, мастер спорта по стрельбе и
т.д.
     Слушая трезвенника Мишу, мирно потягивающего из пиалы жасминовый чай,
Яна воскликнет вполне искренне: - Боже мой, почему вы сами-то не пишете? На
что тот ответит, что каждый должен заниматься своим делом, что просто ему
очень приятно, если в нашем отечественном кинематографе процветет, наконец,
детективный жанр во славу родной Петровки и ее скромных тружеников. Что он
свою работу любит, мечтал с детства, а насчет писать - увольте, только
протоколы.
     Он уйдет, оставив после себя ощущение неколебимости мира и записанные
на коробке с чаем номера телефонов, домашнего и рабочего. "Звонить можно
круглосуточно, я привык, работа такая, ночная", - и Яна будет люто
завидовать ему, готовая мчаться ночью навстречу бандитской пуле, лишь бы не
браться за перо.
     Но уже как палач будет стоять над ней Денис, требуя, чтоб она завтра же
брала быка за рога, потому что работа у Миши опасная и мало ли что, а тут
сама судьба послала...
     И отвертеться от Дениса и этой судьбы не будет никакой возможности.
     Что заставит ее принять на много лет это рабство? Только ли жажда
владеть Денисом - ибо раб, в котором господин нуждается, - господин своего
господина. Но только ли это? Или остатки комплекса вины перед Денисом -
атавизм той, взаправдашней жизни? Так или иначе - копание в уголовных делах,
архивах, судебные заседания, беседы с заключенными, командировки в колонии
будут наиболее отрадными моментами этой игры. А затем - расстановка в уме
фигурок, обдумывание игры на сто ходов вперед, тоже, вроде бы, вполне
преодолимое. Но как по-прежнему будут каждый раз страшить эти атрибуты казни
- письменный стол, машинка и бумага! Белый чистый лист бумаги - она
возненавидела белый цвет. Пусть она каждый раз уговаривала себя, что это не
настоящая казнь, что та уже давно состоялась, и не надо протыкать пером
сердце и писать кровью или корчиться под красным карандашом Хана, надо лишь
профессионально зафиксировать ею же разыгранную партию... Но каждый раз она
оттягивает этот момент, мечтая о землетрясении.
     Так она будет из-под палки играть в Денисову игру /впрочем, единственно
приемлемую именно своей отрицатель ной условностью/. Вернее, безусловностью.
Уголовно наказуемое зло - воровство, насилие, убийство не нуждалось в
дополнительном легковесном морализаторстве. Установить, кто убийца, а не
проповедовать, что убивать нехорошо. Здесь лучше Достоевского с его
Раскольниковым не скажешь. Иоанну устраивала в детективной теме именно
возможность спуститься в подземелье с его АНТИЗАКОНАМИ, приняв эти
антизаконы, как данность. Прочие темы, требующие той или иной жизненной
концепции, Правды, были полностью неприемлемы. У этой Иоанны не было никакой
положительной опоры, она, как Сократ, знала лишь то, что ничего не знает.
Все не имело смысла, да и что такое смысл? Конец света у каждого свой, он
наступает с индивидуальной смертью, и смысл может быть лишь в персональном
конечном "Зачем?" Раньше она верила, что родилась для того, чтобы нечто
сказать людям. Теперь ей сказать было нечего. Все дороги человеческой жизни,
о которых все вокруг часто горячо спорили - то шепотом, то вкрик /назад -
вперед, направо - налево, западная демократия или восточный деспотизм/ - ее
одинаково устраивали и не устраивали, теперь ее скромное понятие о счастье
утвердилось через "не". Счастье - это когда не болит нога /зуб, глаз,
сердце, живот/, когда нет пожара, когда исправно работает холодильник,
когда, здоров Филипп и Денис ни с кем не путается, когда нет войны..."По
черному следу"... Вместе со своим героем, советским суперменом Павлом
Кольчугиным, умным, бесстрашным и бесстрастным жрецом факта в первых сериях,
от серии к серии хладнокровно спускающимся в подвал, в подземелье с его
антизаконами... Тот же игрок, выслеживающий в подземном лабиринте
очередного оборотня, срывающий с него маску и снова кидающийся в подвал -
кто кого? Подвал - это антимир, туда ведут черные следы, но, заглянув в его
бездну, можно увидеть свое искаженное / или подлинное?/ отражение. Это
попираемая нашими ногами грань, доски пола, отделяющие подвал от неподвала,
порой прозрачна и таинственна, здесь отрицательные величины являются
продолжением положительных и наоборот.
     Может быть, именно этот вывод явился денисовым кредо, если у него
вообще было кредо, но это была его игра, и ничего тут не попишешь.
Многоликая мистерия подвала, стихия-подполье с оборотнями, змеями, крысами и
еще какими-то странными обитателями, холодными, скользкими и белесыми, из
которых порой прорывается волшебно-положительная изнанка, вроде русой косы
царевны вокруг безобразной лягушечьей головы. Денис будет прекрасно
ориентироваться в этом подземелье человеческого падения, его светлые глаза
будут великолепно различать оттенки кромешной тьмы, и сам он, вечная
мерзлота, - проникать все глубже в недра зла, не содрогаясь от его ледяного
беспредела. Если у каждого действительно есть своя стихия - огонь, вода,
земля, воздух, - то стихией Дениса было подземелье. Здесь, внизу, он был
вне досягаемости, в подземелье он парил над всеми, над правыми, левыми и
сиюминутными, он, как никто, умел подать демоническую романтику беспредела,
всех этих сталактитов и сталагмитов, застывших, как в музее мадам Тюссо.
Белого отпечатка руки на черной стене или черных следов на белом снегу.
     А ключ от подземелья будет у нее. Это за ее упырями, ее оборотнями и
нетопырями будут гоняться Денис с Павкой Кольчугиным, это она будет
угадывать свое отражение в черном зеркале подполья. И оно будет, наверное,
единственно подлинной реальностью той игры. Ибо лишь вкусивший от древа
познания добра и зла способен видеть и различать зло, это дано лишь тому, в
ком живет ядовитый плод греха. И чем больше удается раскопать черную бездну,
тем глубже она в тебе.






     "Мы имеем все условия, необходимые для того, чтобы добиться в ближайшем
будущем ежегодного производства зерна в размере 7-8 миллиардов пудов."
/И.Сталин/
     "Дело животноводства должны взять в свои руки вся партия, все наши
работники, партийные и беспартийные, имея в виду, что проблема
животноводства является теперь такой же первоочередной проблемой, какой была
вчера уже разрешенная с успехом зерновая. Нечего и доказывать, что советские
люди, бравшие не одно серьезное препятствие на пути к цели, сумеют взять и
это препятствие". /И.Сталин/
     "Дружба между народами СССР - большое и серьезное завоевание. Ибо пока
эта дружба существует, народы нашей страны будут свободны и непобедимы.
Никто не страшен нам, ни внутренние, ни внешние враги, пока эта дружба живет
и здравствует". /И.Сталин/
     "У нас принято болтать о капиталистическом окружении, но не хотят
вдумываться, что это за штука - капиталистическое окружение.
Капиталистическое окружение - это не пустая фраза, это очень реальное и
неприятное явление... это значит, что имеется одна страна, Советский Союз,
которая установила у себя социалистические порядки, и имеются, кроме того,
много стран, - буржуазные страны, которые продолжают вести капиталистический
образ жизни и которые окружают Советский Союз, выжидая случая для того,
чтобы напасть на него, разбить его или, во всяком случае - подорвать его
мощь и ослабить его.
     Взять, например, буржуазные государства. Наивные люди могут подумать,
что между ними существуют исключительно добрые отношения, как между
государствами однотипными... На самом деле отношения между ними более чем
далеки от добрососедских отношений. Доказано, как дважды два четыре, что
буржуазные государства засылают друг к другу в тыл своих шпионов,
вредителей, диверсантов, а иногда и убийц, дают им задание внедриться в
учреждения и предприятия этих государств, создать там свою сеть и "в случае
необходимости" - взорвать их тылы, чтобы ослабить их и подорвать их мощь.
Так обстоит дело в настоящее время. Так обстояло дело и в прошлом.
     Спрашивается, почему буржуазные государства должны относиться к
советскому социалистическому государству более мягко и более добрососедски,
чем к однотипным буржуазным государствам? Почему они должны засылать в тылы
Советского Союза меньше шпионов, вредителей, диверсантов и убийц, чем
засылают их в тылы родственных им буржуазных государств? Откуда мы это
взяли? Не вернее ли будет, с точки зрения марксизма, предположить, что в
тылы Советского Союза буржуазные государства должны засылать вдвое и втрое
больше вредителей, шпионов, диверсантов и убийц, чем в тылы любого
буржуазного государства?" /И.Сталин/
     "Сталин - представитель национал-социалистического империализма,
мечтающего уничтожить Запад в его твердынях... Сталин - представитель новой
безымянной волны в партии, сделавшей жестокую и черновую работу революции".
/Дмитриевский, советский дипломат-невозвращенец/
     "Двойственность проходит через всю политику Сталина. Фазу этой
двойственности составляет нераcчлененная мысль, которая никогда не доводит
своих выводов до конца и сохраняет за собой возможность соглашаться и с той
и с другой стороной. Этот органический оппортунизм мыслей Сталин делает
сознательным орудием в борьбе. Он не додумывает и не договаривает свои мысли
до конца. У него нет потребности к систематической оценке обстановки. Он не
торопится. Он выжидает. Он полусоглашается с одними и другими, пока не
созреет обстановка для окончательного решения или не вынуждает его занять
позицию". /Лев Троцкий/
     "Сталин - маньяк интриги. Он обожает создание закулисных интриг и
комбинаций, - и лучшие моменты его жизни связаны с титанической борьбой
против Ленина и Троцкого". /Беседовский/
     "В большинстве своем это были враждебные или полувраждебные
организации, которые лавировали до поры до времени, стараясь извлечь для
себя выгоды из смены режима. В этих переговорах с мусульманами и белорусами
Сталин был как нельзя более на месте. Он лавировал среди лавирующих, отвечал
хитростью на хитрость и вообще не давал себя одурачить. Именно это качество
ценил в нем Ленин". /Лев Троцкий/
     "Ленин в тесном кругу, возражая против назначения Сталина генеральным
секретарем, произнес свою знаменитую фразу: "Не советую, этот повар будет
готовить только острые блюда". Какие пророческие слова!" /Лев Троцкий/
     "Вы думаете, - говорил Каменев, - что Сталин размышляет сейчас над тем,
как возразить вам по поводу вашей критики? Ошибаетесь. Он думает о том, как
вас уничтожить, сперва морально, потом, если можно, и физически. Оклеветать,
организовать провокацию, подкинуть военный заговор, подстроить
террористический акт. Поверьте мне, это не гипотеза; в тройке приходилось
быть откровенными друг с другом, хотя личные отношения и тогда уже не раз
грозили взрывом. Сталин ведет борьбу совсем в другой плоскости, чем вы. Вы
не знаете этого азиата..." /Лев Троцкий/ "Летчику-испытателю тов.
В.Коккинаки! Поздравляю с достижением международного рекорда высоты на
двухмоторном самолете с коммерческим грузом в 500 килограммов. Крепко жму
вашу руку. И.Сталин".
     "Герою Советского Союза тов. Молокову: Поздравляю с успешным
проведением замечательной работы по установлению воздушных путей Арктики.
Желаю вам новых успехов. Жму руку. И.Сталин".
     "Мадрид. Товарищу Хозэ Диаc: Трудящиеся Советского Союза выполняют лишь
свой долг, оказывая посильную помощь революционным массам Испании. Они
отдают себе отчет, что освобождение Испании от гнета фашистских реакционеров
не есть частное дело испанцев, а - общее дело всего передового и
прогрессивного человечества. Братский привет! И.Сталин".


     СЛОВО АХА О ЗАМЫСЛЕ:

     Отец Небесный и дети, то есть всякая на обоюдную радость сотворенная Им
тварь. Часть сотворенного прежде мира духов отпала от Дома Отца во тьму
внешнюю. Где нет Жизни, Света, Тепла, Любви, Истины и Смысла.
     Тьма внешняя - торжество зла, пребывание вне Бога, отсутствие Бога.
Населившие тьму падшие ангелы, сотворенные "по образу и подобию", бессмертны
и воплощают в себе бессмертное необратимое зло.
     Человек, в отличие от духовного мира, имеет плотское, "из праха" тело,
которое в случае ухода из Дома, отпадения от Бога, становилось смертным.
Человек не может, в отличие от духов, существовать на земле без плоти, тем
более, быть свободным. Его тоже бессмертная душа, лишенная плоти, становится
во тьме внешней неким замкнутым на себя ЭГО, лишенным свободы самосознанием,
которое становится безусловной добычей демонов. Вечный страшный сон, полный
тоски по утраченному Отчему Дому. Возможность ухода из Дома с наследством,
отделения от Отца - дар Свободы, атрибут нашего богоподобия, право решения
своей судьбы в вечности. Это - обязательная часть Замысла - возможность
ухода из Дома.
     Но человек не был низвергнут во тьму внешнюю, где сразу стал бы добычей
падших духов. В результате величайшей милости Божией его плоть стала
смертной, а он был изгнан на землю, то есть ему было даровано ВРЕМЯ,
ИСТОРИЯ. История - это дробление когда-то единой богочеловеческой души во
имя возрастания человечества из детства в юность, зрелость и старость и в
этом сложном процессе отбора - восстановления Нового Адама в пригодном для
жизни в Доме Отца Образе.
     Временное пребывание в изгнании на земле и смертное тело ветхого Адама
дали Творцу возможность пропустить все клетки богочеловечества через горнило
земных искушений и испытаний, дать каждому человеческому "Я" возможность,
шанс вернуться добровольно в Отчий Дом или остаться извне, на чужбине, решив
свою судьбу в вечности.
     Вернувшиеся будут навеки пребывать в Отчем Доме, из них как бы будет
состоять единое богочеловеческое тело преображенного Нового Адама.
Смертность, временность плоти - величайшее благо, дар Божий. Возможность
скинуть ветхую одежду, ветхую грешную жизнь, отвергнуть старые мехи и
возродиться в новом качестве, в едином, уже снова бессмертном
богочеловечестве, прошедшем огненное горнило выбора, отсева, испытаний,
закалки на прочность, подобно высококачественной стали...
     Не случайно Иосиф так любил слово "сталь". Он любил слова "свет" и
"сталь".

     Ты взыскана судьбою до конца:
     Безумием заквасил Я сердца
     И сделал осязаемым твой бред.
     Ты - лучшая! Пощады лучшим - нет!
     В едином горне за единый раз
     Жгут пласт угля, чтоб выплавить алмаз.
     И из тебя, сожженный Мой народ,
     Я ныне новый выплавляю род!

     - Не мог снова не процитировать Максимиллиана Волошина, - сказал АХ, -
уж очень к месту.
     Итак, смерть первая - всего лишь удар гонга. Бой окончен, ты ждешь
решения Судии, своей участи. Победил ты, спасся или проиграл?
     "Суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили
тьму, нежели свет, потому что дела их были злы". /Иоан.3,19/
     Будет ли тебе даровано новое бессмертное преображенное тело, или лишь
тьма в тебе, которая соединится с тьмою внешнею? Останется лишь бессмертное
"Я", самосознание, страшный сон о несостоявшемся блаженном Бытии, о Замысле,
который ты не осуществил.
     Смерть вторая и окончательная, вечное пребывание во тьме внешней
замкнутого на себя, несостоявшегося, непригодного для Отчего Дома "Я".
     Но кто, кроме святых, спасется в "лежащем во зле" мире? Реален ли
Замысел, если не сказать "непосилен"? Подвиг Спасителя, Бога-Сына, сошедшего
на землю в естестве человека, во плоти смертной, подвергшегося всем
возможным земным страданиям и испытаниям вплоть до мучительной и
унизительной смерти разрешает это недоумение.
     Сошествие Бога на землю, выход Его навстречу каждому зовущему Истину -
величайший акт милости, любви и смирения во имя восстановления
преображенного человечества... Бог послужил твари - невероятно! Он, Вечный,
Безгрешный, Всесильный, послужил человеку - слабому, корыстному, лживому,
лукавому, тленному... Солнце уместилось в свечу, стало свечой, чтобы
вспыхнуть и в муках сгореть за людей, и растопить миллионы живущих, живших и
еще не родившихся душ своим огнем, искупить их мистически, таинственно Своей
Божественной Кровью. Стать особой сокровенной Дверью в Доме Отца, куда может
войти каждый, добровольно отказавшийся от ветхой одежды чужбины, от ветхого
самосознания, не пригодных для Царства. Он приходит к Двери смиренно, в
рубище истлевшем и смрадном, где Господь - Огонь, пожигающий зло Великой
Своей жертвенной Любовью, имеет власть сжечь у Двери ветхие небрачные одежды
блудных безумных детей Своих, протянувших к Нему руки ... Обрядить в
божественный белый наряд и пропустить в Дом Отчий.
     Он - Дверь. Он соединил наше "Я", а вернее, первоначальный план, Образ,
Замысел нашего "Я", ибо у нас самих ничего пригодного для Царствия, как
правило, нет, - соединил нас с божественной природой Своей по свободной воле
и молитве нашей. Лишь только Им мы, слабые и порабощенные землей, прахом
можем войти в Дом Отчий. Лишь только Им обрести Жизнь.

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1935г. Участие в работе 16 Всероссийского съезда Советов. Избран членом
ВЦИК. Участвует в работе VII Всесоюзного съезда Советов. Избран членом
президиума ЦИК и председателем Конституционной комиссии. Участие в работе 2
Всесоюзного съезда колхозников-ударников. Участие в совещании работников
железнодорожного транспорта. Речь в Кремле на выпуске слушателей военных
академий. Речь на торжественном заседании, посвященном пуску метрополитена.
Председатель на заседании пленума Конституционной комиссии. Участие в
работе 7 конгресса Коминтерна. Речь на приеме в Кремле работников
железнодорожного транспорта. Речь на приеме в Кремле колхозниц-ударниц
свекловичных полей. Участие в работе 1 Всесоюзного совещания стахановцев
промышленности и транспорта. Речь на первом Всесоюзном совещании
стахановцев. Речь на совещании передовых комбайнеров и комбайнерок СССР.
Речь на совещании передовых колхозников и колхозниц Таджикистана и
Туркменистана. Участие в совещании передовых колхозников и колхозниц
Узбекистана, Казахстана и Кара - Калпакии. Участие в совещании передовиков
урожайности по зерну, трактористов и машинистов молотилок.
     "Под Москвой на огромных участках земли возводятся роскошные
правительственные дачи со штатом охраны. На них трудятся садовники, повара,
горничные, специальные врачи, медсестры - всего до полусотни человек
прислуги - и все это за счет государства. Персональные спецпоезда,
персональные самолеты, персональные яхты, множество автомобилей,
обслуживающих руководителей и членов их семей. Они практически бесплатно
получают все продукты питания и все предметы потребления. Для обеспечения
такого уровня жизни в Америке нужно быть мультимиллионером". /Свидетель -
коминтерновец Е.Варга./
     "Когда отца после смерти Сталина отстранили от власти, мы должны были
тотчас освободить квартиру и госдачу и с изумлением обнаружили, что у нас
нет даже своей мебели - все оказалось государственное." /Свидетель дочь
Кагановича/
     Свидетель Леон Фейхтвангер:
     "Он взволновался, когда мы заговорили о процессе троцкистов. Рассказал
подробно об обвинении, предъявленном Пятакову и Радеку, материал которого в
то время был еще неизвестен. Он говорил о панике, в которую приводит
фашистская опасность людей, не умеющих смотреть вперед... Сталин немного
посмеялся над теми, кто, прежде чем согласиться поверить в заговор, требует
предъявления большого количества письменных документов; опытные заговорщики,
заметил он, редко имеют привычку держать свои документы в открытом виде.
Потом он заговорил о Радеке, - писателе, наиболее популярной личности среди
участников второго троцкистского процесса, -говорил он с горечью и
взволнованно; рассказывал о своем дружеском отношении к этому человеку.
     "Вы, евреи, - обратился он ко мне, - создали бессмертную легенду,
легенду об Иуде." Как странно мне было слышать от этого обычно такого
спокойного, логически мыслящего человека эти простые патетические слова. Он
рассказал о длинном письме, которое написал ему Радек и в котором тот
заверял в своей невиновности, приводя множество ложных доводов; однако на
другой день под давлением свидетельских показаний и улик Радек сознался".


     * * *


     И чем больше удается раскопать черную бездну, тем глубже она в тебе.
     А жизнь будет бить ключом. После университета - неожиданная победа на
творческом конкурсе и два года учебы на Высших Сценарных Курсах. Начало
шестидесятых, занятия в Доме Кино, по нескольку просмотров в день - шедевры
мирового и отечественного кинематографа, лекции Ромма, Шкловского и Ландау,
напротив - дом Литераторов, прекрасная кухня, в обоих домах - семь коньячных
точек, творческие семинары в Болшево и Репине, молодая, подающая надежды
литературная и киноэлита со всего Союза, впоследствии не только мастера
слова и экрана, но и сливки будущей "перестройки" - демократические,
националистические, умеренно-косметические.
     Но тогда никакие такие перестройки и не грезились, будет просто
оттепель, хоть уже и подмораживало, но не очень, светская советская жизнь
будет бурлить, и золушка Яна, продолжая принимать окраску элитарной
окружающей среды, обрастет новыми сведениями, именами, манерами и
вкусом. Первоначальный восторженный шок от "настоящего" серьезного кино
быстро пройдет. Чем более будет лента "настоящей и серьезной", тем острей
проявится ощущение некоей подмены, обмана, вызывающего еще более сильную
жажду, бередящего неосознанную тоску, от которой она будет убегать на чердак
Дома Кино, где такие же, как она, объевшиеся киноклассикой слушатели курсов
будут в азарте играть на, по тем временам, шикарную стипендию в покерные
кости - настоящая эпидемия, чума, занесенная молодыми дарованиями с Кавказа
в элитарные стены Дома Кино. Будет она убегать и от психов-убийц, от крови,
секса, так и не став ни профессионалом, ни киногурманом, разделяя здоровые
вкусы ребят с юга, предпочитающих вестерн, комедию и грохот игральных костей
в стаканчике под ладонью.
     Однажды их застанет за этим постыдным занятием Михаил Борисович,
директор курсов и бывший разведчик: "Боже мой, а я-то хлопочу, выписываю,
изыскиваю средства... Такие фильмы...Днем с огнем... Ну ладно они. Но ты,
Яна!"
     Он будет действительно смертельно обижен, и тогда Яна спасет всех.
Подойдя к нему, дрожащему от негодования, и поцеловав в холодную старческую
щеку:
     - Мы больше не будем, Михаил Борисович.
     И с изумлением поймет, что этот элегантный, даже, пожалуй,
рафинированный седой джентльмен, прошедший Бог знает какие воды, огни и
трубы - ребенок. Она смотрела, как он оттаивает, успокаивается, и видела
лишь трогательного ребенка, и готова была заплакать от стыда.
     - Чтобы в зал,.. сейчас же, - пробормочет он, исчезая в прямоугольнике
чердачной двери. Как табун прогрохочут вниз по лестнице южане, а Яна,
осторожно ковыляя следом на ненавистных "шпильках" /в Доме Кино приходилось
следовать моде/, будет силиться понять, почему аналогия с "беззащитным
ребенком" так ее растрогала. Ее Филипп - самый что ни на есть ребенок, но
никогда она, мать, не чувствовала в нем этой трогательной обезоруживающей
беззащитности. Это был маленький всесильный деспот, всегда знающий, чего
хочет, хитрый интриган, умело стравливающий мать с бабушкой, которая после
внезапной кончины Градова-старшего и уже не в силах взнуздать Градова-
среднего, возьмется за Градова-младшего. Впрочем, неизвестно было, кто за
кого возьмется.
     Все же ее батисфера будет иногда давать трещину. Нежданно-негаданный
поворот ключа неведомой рукой, и во внезапной тишине останавливается
рулетка, сердце ноет сладко и тревожно, и глаза на мокром месте, у нее,
такой непробиваемой на слезы. Равнодушная к улыбке Джоконды, она обольет
слезами улыбку Кабирии, "Колокол" в "Андрее Рублеве" и финал одного из самых
беспросветных документальных фильмов "Собачий мир". Обнаружит с удивлением,
что как и эти дикари из "Собачьего мира", строящие макеты самолетов в
надежде, что пролетающие в небе стальные птицы спустятся к ним, она, как
мама и Кабирия, продолжает ждать чуда и глубоко уверена какими-то тайниками
души, что оно случится непременно. Она не знала, что это будет за чудо, оно
просто манило белым воздушным змеем, белым письмом от отца, белой печатью,
как в том детском сне. Полет в золотисто-голубой свет. В остановившееся
время.
     Странно, но она еще будет знать этим сокровенным знанием, что самые
важные дела, ежедневные и перспективные, вовсе не так важны, а важно именно
это ожидание, которое и есть сама Яна, а вовсе не то, что Яна говорит и
делает. И коли она понимает, что все плохо, значит все хорошо, надо только


* * *


     Вот на этом "надо только" след в чудо обрывался, щели батисферы
затягивались тиной и ракушками, время текло в какой-то мелкой мельтешне, в
благополучно-суетном разнообразном однообразии... От серии к серии, от
худсовета к худсовету, от ритуальных просмотров к вечеринкам и престижным
спектаклям, и ни от чего невозможно отказаться. Эти бесконечные "надо"...
Надо отправлять Филиппа со свекровью в Евпаторию, надо устраивать его в
спецшколу, нужна путевка в дом творчества, то с Денисом, то ей одной, нужно
лекарство, нужно оформить больничный, и еще какие-то магазины, мастерские,
ателье, прачечные, запчасти, тысячи крупных, средних и мелких "надо".
Взрослел Филипп, старела свекровь, да и они с Денисом не становились моложе.
То разгоралась, то затухала тайная меж ними война самолюбий, снова и снова
побежденная победительница Иоанна плелась, как на плаху, к письменному
столу, обрастая годами, делами и сериями, и их герой, Павка Кольчугин, он же
Антон Кравченко, супермен, идол молодежи, особенно девчонок, будет одну за
другой хоронить своих трагически погибших невест, ибо женатый символ -
пошлость, нонсенс. Он должен принадлежать всем, не принадлежа никому.
     Чем страшней и глубже будет зарываться Иоанна в недра криминального
подполья, тем чаще ее будут журить братья по перу, что хватит пахать в
неграх у Градова, всех денег все равно не заработаешь, пора браться за
настоящую литературу и писать нетленки - ведь у нее талант!
     Про этот свой талант она будет слышать всю жизнь. Таинственный источник
из глубин ее "Я", прежде бьющий весело, неудержимо, щедро, потом пересохший,
потом превратившийся во мрачный темный омут, глубины которого и пугали и
манили. Иногда она казалась себе самой переполненной до краев этой зловещей,
властно рвущейся в бытие тьмою, она в страхе кидалась от письменного стола в
водоворот светско-советской жизни. Тьма, казалось, пересыхала, но плотина из
суеты была недолговечной, горькое ядовитое зелье снова поднималось до краев,
выплескивалось через край. Источник безводный, источник отравленный, не
утоляющий жажду - какая разница? Вода непригодна для питья, вот и все, -
единственное, что она твердо знала. Вот чем был теперь ее талант. Она знала,
что не должна писать каким-то тем же таинственным глубинным ведением, и
только Денис мог ее принудить снова и снова нарушать табу. Да, она была у
него "негром" и не претендовала ни на что большее. Она ненавидела этот свой
проклятый талант, без которого, возможно, смогла бы жить, как все - семьей,
детьми, просмотрами, вечеринками, трепом, Пицундами, загранками, вместо того
чтобы чувствовать себя то мертво пересохшей, то изнасилованной, то
переполненной ядом.
     Счастье - это когда не болит зуб, или глаз, или голова, когда здоров
Филипп, когда Денис принадлежит ей, когда наконец-то, починен холодильник,
когда удается достать лобовое отекло и можно забыть про пишущую машинку.
Просто навсегда сунуть в футляр и спрятать под шкаф от Филиппа, который,
играя в войну, стучал по клавиатуре, изображая пулемет.
     Странно, но будет казаться, что именно в ожидании чего-то -
подлинность, реальность. А жизненный процесс - игра. Иногда мучительная,
иногда приятная, иногда надоевшая до зевоты, в которой она участвовала будто
по инерции, под наркозом, внутренне чувствуя себя втянутой в некое пустое
недостойное "бремяпровождение". Но поскольку игра эта и называлась жизнью, в
нее приходилось играть всем.
     Не ее игра и не ее мир, она более не чувствовала в нем укорененности.
Что-то оборвалось в кабинете у Хана, она была теперь инопланетянкой, чужой
всему и всем, причем другие модели жизни, о которых окружающие мечтали и
спорили, всякие там западные, демократические, потребительские вызывали в
ней еще большую зевоту. Все упиралось в пресловутое "ЗАЧЕМ?" Не стоят того
потребности, чтобы из-за них лезть из кожи вон. Штольцу она предпочитала
Обломова, жаль только, что не было у нее Захара.
     Она как-то сразу и давным-давно многое поняла еще в юности, в
пятидесятых, поняла, что тут ничего нельзя понять. История России была для
нее мистерией, происходящее вокруг все более напоминало театр абсурда,
диссиденты вызывали недоумение. Неужели они не понимают, что мир, где
немощный старец в течение нескольких часов невесть что несет огромному залу
вполне здоровых людей, и те покорно слушают и рукоплещут, а еще миллионы
сидят у телевизоров и посмеиваются, но, придя назавтра на работу, тоже
рукоплещут, - такое общество иррационально. И даже если отрубить у дракона
голову, сразу же вырастет новая, еще похлеще, и полоснет огнем, и вместо
"Стой!" заорет "Ложись!", и неизвестно, что лучше.
     Побывав несколько раз "за бугром" на кинофестивалях и по приглашению
/у Дениса было много друзей еще с той поры, когда Градов-старший находился в
загранкомандировке по долгу службы/, Яна всюду мгновенно адаптировалась -
она легко принимала окраску и температуру окружающей среды, впитывая манеру
поведения, жесты, интонации, начиная болтать на чужом языке едва ли не на
следующий день по прибытии, вызывая зависть Дениса и соотечественников. Ее
принимали за кого угодно, только не за русскую, она могла бы жить везде,
везде приспосабливалась, не пуская корни, оставаясь чужой, как и у себя
дома. Но она не любила путешествовать, обостренно чувствуя мистическую
опасность перемещения в пространстве и времени. Неукорененность в
повседневной реальности дает ощущение призрачности, ненадежности бытия,
связи с ней себя и других. Жизни и судьбы человеческие будут представляться
хрупкими, подвешенными на волоске над бездной, она будет вечно ждать от
жизни неприятностей, с ужасом наблюдая, как они случаются с другими. Мир был
чужим, враждебным и опасным, неизбежные страдания в нем представлялись
бессмысленными на фоне конечной стопроцентной смертности. Камера смертников
с неизбежным исполнением приговора для каждого. Как можно здесь уютно
устраиваться и развлекаться, любить мир, почитая за некое абсолютное благо?
Особенно в этом преуспели "за бугром". Роскошный пир во время чумы,
самозабвенное апокалиптическое гурманство, изощреннейшие способы
самоугождения, блюда на все вкусы - от омаров и голого зада до всяких там
изысканных гарниров из нот, па, реплик, кадров, строчек, рифм неизменно
вызывали у нее жалостливую мысль о всеобщем безумии. Или они не слышат
постоянного стука тележки? Как им удается заглушить его этими бесконечными
карнавалами, шествиями, фейерверками и оркестрами? Или безумна она, ничем не
умеющая толком наслаждаться, в любом земном напитке чувствующая смертельно-
горький привкус яда? Больна и безумна. Для которой мир - наказание и
заточение, камера с разбросанными вокруг игрушками, машинально перебирая
которые она безуспешно пытается понять - "Зачем?" И лишь иногда в этом
ворохе красок, нот, реплик, па, кадров и рифм, красивых и безобразных,
отвлекающих, пугающих и развлекающих игрушек попадаются иные слова и звуки,
невозможные, как цветы на снегу, как пожатие руки через пропасть, как тайное
послание с воли - помню, люблю, жду... И душа, будто подчиняясь неведомому
коду, оживала, отзывалась мгновенными слезами, теми же: "помню, люблю, жду",
и этот пароль не был заученным, он вообще шел не от головы, даже не от
сердца, она вообще не успевала ни подумать, ни почувствовать, она отзывалась
неожиданным теплом, как живая ткань на градусник. И Денис раздражался и
недоумевал, когда она, утаскивая его с какого-либо престижного фильма или
концерта, вдруг застывала в проходе, останавливалась у выхода. "Ты иди, я
сейчас..." А "сейчас" длилось и длилось, и он, уже одетый, томился в
гардеробе с ее шубой, пока она, наконец, не появлялась - со странной
блуждающей улыбкой и размазанной вокруг глаз тушью, никогда не умеющая
толком объяснить, что там было "такого". И он знал, что теперь бесполезно
тащить ее в гости, и, сам сев за руль, вез домой. И если, как обычно,
передразнивал ее оцепенение, пытаясь расшевелить, она могла выкинуть что-
либо непредсказуемое и соглашалась на многое, лишь бы он от нее отвязался,
иногда без боя сдавая важнейшие завоеванные позиции в извечной меж ними
войне.










     "Сталин видит перед собой грандиознейшую задачу, которая требует отдачи
всех сил даже исключительно сильного человека, а он вынужден отдавать очень
значительную часть своих сил на ликвидацию вредных последствий блестящих и
опасных причуд Троцкого... Троцкий всеми своими речами, писаниями,
действиями, даже просто своим существованием подвергает опасности его,
Сталина, дело...
     Великий организатор Сталин, понявший, что даже русского крестьянина
можно привести к социализму, он, этот великий математик и психолог, пытается
использовать для своих целей своих противников, способностей которых он
никоим образом не недооценивает. Он заведомо окружил себя многими людьми,
близкими по духу Троцкому. Его считают беспощадным, а он в продолжение
многих лет борется за то, чтобы привлечь на свою сторону способных
троцкистов, вместо того чтобы их уничтожить, и в упорных стараниях, с
которыми он пытается использовать их в интересах своего дела, есть что-то
трогательное".
     "Объяснять эти процессы - Зиновьева и Радека - стремлением Сталина к
господству и жаждой мести было бы просто нелепо. Иосиф Сталин,
осуществивший, несмотря на сопротивление всего мира, такую грандиозную
задачу, как экономическое строительство Советского Союза, марксист Сталин не
станет, руководствуясь личными мотивами, как какой-то герой из классных
сочинений гимназистов, вредить внешней политике своей страны и тем самым
серьезному участку своей работы". /Леон Фейхтвангер/.Свидетель Зиновьев.
"Заявление следствию":
     "Я был искренен в своей речи на XVII съезде... Но на деле во мне
продолжали жить две души... Мы не сумели по-настоящему подчиниться партии,
слиться с ней до конца... мы продолжали смотреть назад и жить своей особой
душной жизнью, все наше положение обрекало нас на двурушничество... Бывшие
мои единомышленники... голосовали всегда за линию партии, а промеж себя
преступно продолжали говорить... враждебно к партии и государству... И
хотели мы этого или нет, мы оставались фактически одним из центров борьбы
против партии и ее великой работы... С первого допроса я страстно
возмущался, что я могу быть смешиваем с негодяями, дошедшими до убийства
Кирова. Но факты - упрямая вещь. И узнав из обвинительного акта против
ленинградского центра все факты, я должен был признать морально-политическую
ответственность бывшей ленинградской оппозиции и мою лично за
совершившееся преступление..."
     "Теперь, когда мутная волна фашизма оплевывает социалистическое
движение рабочего класса и смешивает с грязью демократические устремления
лучших людей цивилизованного мира, новая конституция СССР будет
обвинительным актом против фашизма, говорящим о том, что социализм и
демократия непобедимы". И.Сталин.
     "Нужно всемерно усилить и укрепить нашу Красную Армию, Красный флот,
Красную авиацию, ОСОАВИАХИМ, нужно весь наш народ держать в состоянии
мобилизационной готовности перед лицом опасности военного нападения, чтобы
никакая "случайность" и никакие фокусы наших внешних врагов не могли
застигнуть нас врасплох". И.Сталин.
     "За процветание той науки, которая не отгораживается от народа, не
держит себя вдали от народа, а готова служить народу, готова передать народу
все завоевания, науки, которая обслуживает народ не по принуждению, а
добровольно, с охотой". Тост И.Сталина на приеме в Кремле.


     СЛОВО АХА О СЛОВЕ:

     "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Все через
Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть.
     В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков;
     И свет во тьме светит, и тьма не объяла его". /Иоан.1,1,3-5/
     Слово - величайший дар Творца человеку, сотворенному "по образу и
подобию Божию". Словом можно творить действительность - возводить и
разрушать, врачевать и убивать, спасать и развращать, словом можно воевать
на стороне Слова или тьмы, лжи. Ибо слово - самое мощное оружие массового
уничтожения или спасения.
     Именно Слово творило мир, и именно те, кого Небо одарило словом,
призваны творить Царствие "внутри нас" и преображать действительность
"лежащего во зле" мира согласно Замыслу.
     "Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судью себе: слово,
которое я говорил, оно будет судить его в последний день". /Иоан.12,48/
     Это прекрасно понимал Иосиф, назвавший писателей "инженерами
человеческих душ".
     "Вы производите нужный нам товар. Нужнее машин, танков, самолетов -
души людей..."
     Так называемый "метод социалистического реализма" /отображение
действительности в ее "революционном развитии"/ - не так уж смешно и нелепо.
Как писал Александр Сергеевич: "Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий
обман". ВОЗВЫШАЮЩИЙ, то есть зовущий к высокой истине, в Небо, помогающий
преодолеть "свинцовую мерзость бытия". Разве не есть сама история
БОГОЧЕЛОВЕЧЕСТВА, вызревающего, формирующегося в человечестве, - восходящей,
революционной, в отличие от "нисходящей" истории ветхого человечества,
ведущей во тьму внешнюю, вторую и окончательную смерть? Из праха в прах...
     То есть это никакая не лакировка действительности, а мечта, идеальный
проект, Путь, по которому следует идти. Пусть так не бывает, но так ДОЛЖНО
быть. Образец "лакировки" - фильм "Кубанские казаки". Ну и чему плохому он
научил народ, который валом валил, по нескольку раз смотрели, стосковавшись
по мечте. И до сих пор смотрят, наглотавшись современной "горькой правды",
после которой разве что повеситься...
     Конечно, тянуть саночки "павшего мира" в гору, придумывать
положительных героев редко кому удается. Даже талантливым, не то что
конъюнктурщикам. Блаженны "талантливые конъюнктурщики", фильмы которых до
сих пор смотрят, а песни поют, пробуждая в душах "разумное, доброе, вечное".
Как же они должны быть благодарны Иосифу, ненавистной цензуре, пусть
хлыстом, но отогнавших от геенны их рвущиеся туда души! Пусть под угрозой
выстрела в спину, пусть из-за гонорара, но они воевали на стороне Света, а
не тьмы. Критерий - плоды добрые...
     Стены Антивампирии были возведены, изгнаны волки внешние,
обезвреживались внутренние. За основу новой идеологии был взят Замысел -
спаянное, самоотверженное и бескорыстное восхождение семьи народов к
Светлому Будущему, которое отличалось от Царствия разве что отсутствием веры
в бессмертие, в посмертную великую награду за земной подвиг... Я уже
говорил, что такое бескорыстное служение идее "Царства Свободы" без надежды
на награду "там" не может не восхищать. Многие воины шли на смерть,
противодействуя царству Мамоны, ничего не требуя взамен. Просто по велению
сердца. А Господь, как известно, сказал: "Дай Мне, сыне, сердце твое".
     Конструирование действительности "в ее революционном развитии" - Иосиф
требовал от своей интеллигенции помощи в этом великом деле. Где запугивая,
где понукая, где подкупая, ибо это были обычные грешные люди, в основном, не
верящие ни в Бога, ни в Замысел. В лучшем случае -подчиняясь "вписанному в
сердце Закону", который во многом совпадал с официальной идеологией. Святых
писателей было мало. Разве что "красный мученик" Николай Островский, под
словами которого подписался бы любой "рожденный свыше":
     "Самое дорогое у человека - это жизнь, и прожить ее надо так, чтобы не
было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Чтобы не жег позор за
подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, смог сказать: "Вся жизнь и
все силы отданы самому прекрасному - борьбе за освобождение человечества".
     Здесь, разумеется, говорится о революции против самого ЦАРСТВА
БУРЖУАЗНОСТИ, а не той, где пролетарий, побеждая сам, становится
"коллективным буржуа". Об освобождении от рабства у дурной материи:
     "Буржуа всегда раб. Он раб своей собственности и денег, раб воли к
обогащению, раб буржуазного общественного мнения, раб социального
положения, он раб тех рабов, которых эксплуатирует и которых боится. Он
создал огромное материальное царство, подчинился ему сам и подчинил
других... Буржуа имеет непреодолимую тенденцию создавать мир фиктивный,
порабощающий человека, и разлагающий мир подлинных ценностей. Буржуа создает
самое фиктивное, самое нереальное, самое жуткое в своей нереальности царство
денег".
     Здесь Н. Бердяев говорит, разумеется, о царстве Мамоны, служение
которому Господь поставил в непримиримое противоречие с Замыслом.
     О таком "освобождении человечества", за которое надо отдать жизнь, и
говорит Николай Островский.
     Конструирование, сотворение грядущего Царства, "Светлого Будущего", как
говорили и пели в сталинской Антивампирии... Опираясь на лучшее в человеке,
на заложенные Богом таланты, на образ Божий в нем, на поиск Истины и Неба.
На отвращение к игу дурной материальности и жажду освобождения духа.
     Так что же, запретить "чернуху"? Иосиф считал, что все дело в позиции
автора. Слово может, разумеется, отображать бессмыслицу, ужас, скуку и
"свинцовую мерзость" бытия как болезнь, как грех, ведущий к духовной смерти.
Но не упиваться грехом, не соблазнять им.
     "Я ассенизатор и водовоз, революцией мобилизованный и призванный", -
писал Маяковский, -

     "Слово - полководец человечьей силы.
     Марш! Чтоб время сзади ядрами рвалось".
     "А что если я народа водитель
     И одновременно - народный слуга?"

     Здесь нет отступления от Замысла. Слово должно откапывать человека из-
под завалов материальности, суеты и грехов, возвышать и звать к звездам.
Конструировать град грядущий, град-мечту, соответствующий Зову сердца. Это -
россыпь новых идей, фантазий, предвидений, откровений, интуиции, прорыва в
будущее, в Дом Отца. Это прежде всего - верная позиция, которую безошибочно
различал Иосиф. Другое дело, что он не всегда мог называть вещи своими
именами. Но главным для него было построение царства, противостоящего
Мамоне.
     Служители искусства - сотворцы Всевышнего в великом деле Замысла,
начиная от вторжения в "лежащий во зле" мир с разрушительно-созидательной
программой Антивампирии, Свободы "от работы вражия", "дороги к солнцу от
червя". Об этом еще Некрасов писал:

     Где вы, - певцы любви, свободы, мира,
     И доблести? Век "крови и меча"!
     На трон земли ты посадил банкира,
     Провозгласил героем палача...
     Толпа гласит: "Певцы не нужны веку!"
     И нет певцов... замолкло божество...
     О, кто ж теперь напомнит человеку
     Высокое призвание его?

     Итак, провозглашенный Иосифом метод "отображения действительности в ее
революционном развитии" вполне соответствовал высочайшей миссии, возложенной
Небом на работников культуры, призванных довести до "широких масс" Замысел и
слово Творца путем воздействия на чувства и разум, в отличие от священников,
взывающих к духу и вере. Кстати, этот соцреализм насквозь идеалистичен и
теократичен. Слово творит действительность, сознание определяет бытие.
     "Сейте разумное, доброе, вечное"... Иосиф, правда, добавлял: "и
непримиримое к врагам".
     "Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел я
принести, но меч"; /Мф.10,33/
     Иосиф отрицал "искусство для искусства", ибо чистое искусство - та же
чисто душевная похоть. Соус без блюда.
     "Дурно пахнут мертвые слова", - писал Гумилев, имея в виду гнилые,
пустые, праздные.
     "С кем вы, мастера культуры?" - вот что главное. Воины Антивампирии,
Вампирии и пофигисты. Насмешка надо всем, цинизм - орудие сатаны. "Твори,
выдумывай, пробуй", а не осмеивай. Служители культуры призваны возводить
лестницу, ведущую народ в Светлое Будущее. Соцреализм с некоторой натяжкой
можно было бы назвать "лестницей восхождения"...
     - Вавилонской башней? - хихикнул АГ.
     - Вавилонская башня - попытка восхождения во грехе к Богу. Иосиф же
провозгласил отделение церкви от государства и обязательное соблюдение основ
христианской этики...
     - Особенно "Не убий!" - опять хихикнул АГ. Как говорил Иосиф - "Из
номенклатурных яиц вылупились змееныши..."


     * * *


     Вышинский: Чего же Троцкий требовал?
     Пятаков: Требовал проведения определенных актов и по линии террора и по
линии вредительства,.. он поставил вопрос - это была середина 1934 года - о
том, что сейчас, с приходом Гитлера к власти, совершенно ясно, что его,
Троцкого, установка о невозможности построения социализма в одной стране
совершенно оправдалась, что неминуемо военное столкновение и что, ежели мы,
троцкисты, желаем сохранить себя, как какую-то политическую силу, мы уже
заранее должны, заняв пораженческую позицию, не только пассивно наблюдать и
созерцать, но и активно подготовлять это поражение. Но для этого надо
готовить кадры, а кадры одними словами не готовятся. Поэтому сейчас надо
проводить соответствующую вредительскую работу.
     Помню, в этой директиве Троцкий говорил, что без необходимой поддержки
со стороны иностранных государств правительство блока не может ни прийти к
власти, ни удержаться у власти. Поэтому речь идет о необходимости
соответствующего предварительного соглашения с наиболее агрессивными
иностранными государствами, такими, какими являются Германия и Япония, и что
им, Троцким, со своей стороны, соответствующие шаги уже предприняты в
направлении связи как с японским, так и с германским правительством.
     Пятаков: Примерно к концу 1935 года Радек получил обстоятельное письмо-
инструкцию от Троцкого. Троцкий в этой директиве поставил два варианта о
возможности нашего прихода к власти. Первый вариант - это возможность
прихода до войны, и второй вариант - во время войны. Первый вариант Троцкий
представлял в результате, как он говорил, концентрированного
террористического удара. Он имел в виду одновременное совершение
террористических актов против ряда руководителей ВКПб и Советского
государства, и, конечно, в первую очередь против Сталина и ближайших его
помощников.
     Второй вариант, который был с точки зрения Троцкого более вероятным, -
это военное поражение. Так как война, по его словам, неизбежна, и притом в
самое ближайшее время, война прежде всего с Германией, а возможно с Японией,
следовательно, речь идет о том, чтобы путем соответствующего соглашения с
правительствами этих стран добиться благоприятного отношения к приходу блока
к власти, а, значит рядом уступок этим странам на заранее договоренных
условиях получить соответствующую поддержку, чтобы удержаться у власти.

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1936г. Прием в Кремле работников золотой промышленности, промышленности
цветных, легких и редких металлов. Участие в совещании передовиков
животноводства. Участие в совещании передовиков по льну и конопле. Участие в
работе 10 съезда ВЛКСМ. Председатель пленума Конституционной комиссии.
Руководство пленумом ЦК ВКПб, доклад о проекте Конституции СССР. Участие в
работе чрезвычайного 8 Всесоюзного съезда Советов. Доклад о проекте
Конституции. Доклад о работе Редакционной комиссии.
     "Впрочем, я бы не имел ничего против постановки "Бега", если бы
Булгаков прибавил к своим восьми снам еще один или два сна, где бы он
изобразил внутренние социальные пружины гражданской войны в СССР, чтобы
зритель мог понять, что все эти по-своему "честные" Серафимы и всякие
приват-доценты оказались вышибленными из России не по капризу большевиков, а
потому, что они сидели на шее у народа, несмотря на свою "честность", что
большевики, изгоняя вон этих "честных" сторонников эксплуатации,
осуществляли волю рабочих и крестьян и поступали поэтому совершенно
правильно." И.Сталин.
     "... пьесы нам сейчас нужнее всего. Пьеса доходчивей. Наш рабочий
занят. Он восемь часов на заводе. Дома у него семья, дети. Где ему сесть за
толстый роман... пьесы сейчас - тот вид искусства, который нам нужнее всего.
Пьесу рабочий легко просмотрит. Через пьесы легко сделать наши идеи
народными, пустить их в народ".
     "Наша сила в том, что мы и Булгакова научили на нас работать". Сталин.
     "Зря распространяетесь о "вожде". Это нехорошо и, пожалуй, неприлично.
Не в "вожде" дело, а в коллективном руководителе - в ЦК партии..." И.Сталин.
     "Сталину, очевидно, докучает такая степень обожания, и он иногда сам
над этим смеется. Рассказывают, что на обеде в интимном дружеском кругу в
первый день нового года Сталин поднял свой стакан и сказал: "Я пью за
здоровье несравненного вождя народов, гениального товарища Сталина. Вот,
друзья мои, это последний тост, который в этом году будет предложен здесь за
меня." /Леон Фейхтвангер/
     "Сталин - мне много об этом рассказывали и даже документально это
подтверждали - обладает огромной работоспособностью и вникает сам в каждую
мелочь, так что у него действительно не остается времени на излишние
церемонии. Из сотен приветственных телеграмм, приходящих на его имя, он
отвечает не больше, чем на одну. Он чрезвычайно прямолинеен, почти до
невежливости, и не возражает против такой же прямолинейности своего
собеседника". /Леон Фейхтвангер/
     Свидетельствует Джавахарлал Неру:
     "Затем наступила небольшая передышка, когда Ленин в 1921 году ввел
новую экономическую политику или НЭП. Это было известным отступлением от
коммунизма, они сделали шаг назад для того, чтобы переведя дыхание и
восстановив силы, сделать потом несколько шагов вперед. Но народ запомнил и
Сталинскую программу.
     План предусматривал сближение крестьянства с индустрией посредством
образования образцовых огромных сельскохозяйственных предприятий,
государственных и коллективных; индустриализацию всей страны путем
сооружения крупных заводов, гидростанций, шахт и т. д. Наряду с этим план
предусматривал множество других мероприятий, относившихся к образованию,
науке, кооперативной торговли, строительству домов для миллионов рабочих и
общему повышению их жизненного уровня и т.д. Это был знаменитый пятилетний
план, или ПЯТИЛЕТКА, как назвали его русские. Он представлял собой
грандиозную программу, осуществление которой было бы трудным делом даже на
протяжении жизни целого поколения для богатой и передовой страны. Попытка
осуществить ее в отсталой и бедной России казалась пределом безумия.
     Строительство огромными темпами тяжелой промышленности потребовало от
России очень больших жертв. Советы вывозили за границу все, что можно было
сбывать: пшеницу, рожь, ячмень, кукурузу, овощи, фрукты, масло, мясо, дичь,
мед, рыбу, икру, сахар, растительные масла, кондитерские изделия и т. д.
Вывоз этих товаров означал, что сами они оставались без них.
     Массы почти с энтузиазмом мирились с новыми жертвами. Они жили бедной
аскетической жизнью, они жертвовали настоящим ради манившего их великого
будущего, гордыми и привилегированными строителями которого они себя
считали. Советская Россия впервые в истории сконцентрировала всю энергию
народа на мирном созидании, на желании поднять отсталую в промышленном
отношении страну и сделать это при социализме.
     Пятилетний план совершенно изменил лицо России. Из феодальной страны
она внезапно превратилась в промышленную страну. Ее продвижение вперед в
области культуры поразительно. Нужда и лишения еще не исчезли, но ужасный
страх безработицы и голода здесь исчез.
     Пятилетний план покорил воображение всего мира. Все толкуют сегодня о
"планировании", о пятилетних, десятилетних, трехлетних планах. Благодаря
Советам слово "планирование" звучит ныне, как магическое слово".


     * * *


     Это был день, когда Радик Лившиц, в то время художник на их фильме,
затащил ее в одну из московских квартир, где Даренов, неофициальная
ленинградская знаменитость, выставил некоторые свои картины.
     - Ты их больше никогда не увидишь, - горячился Радик. - Все это на днях
уплывает. Туда. Даренов у них нарасхват, это наши - м...и, - Радик
употребил не совсем цензурное слово, - их судить надо. Бандиты,
неандертальцы! Даренов - гений! 3наешь, почем там его картины?
     - У тебя все гении, - ворчала Иоанна, разогревая машину. - Тебя туда
подвезти, так и скажи. А еще лучше - вон такси. Дать пятерку? Безвозмездно.
     Радик оскорбленно молчал, и Иоанна сдалась. Они поехали "на хату".
Тогда все происходило "на хатах". Выставлялись скульпторы и художники,
читались стихи и проза, всевозможные сенсационные лекции, проводились
встречи с опальными экономистами, лекарями, футурологами, спасителями
"гибнущего мира". На квартирах пели под гитару барды, демонстрировались
фильмы и даже разыгрывались спектакли. В этой подпольной жизни культурной
элиты была, как во всяком запретном плоде, своя сладость.
     По дороге купили две бутылки водки и огромный арбуз. "Людям", - сказал
Радик с ударением на втором слоге. Даренов же, по его словам, вообще в
завязке, с тех пор как они с женой, ленинградской манекенщицей, глупой, но
феноменально эффектной бабой, "которая его мизинца не стоила и которую он
терпел только ради дочки", ехали навеселе с какого-то банкета. Жена сидела
за рулем, дочка - рядом. Даренов спал на заднем сиденье и проснулся через
пару дней в реанимации, уже без жены и дочери. С тех пор он ни грамма, хотя
он-то тут при чем? Его Алка, земля ей пухом, вообще не просыхала, вечно
гоняла навеселе. Пользовалась тем, что гаишники от одного ее вида свисток
проглатывали. Дочку жалко... А жен этих у Даренова - что килек в банке, и
все дерьмо. Регина эта, например, меценатка, муж ей кучу денег оставил, а
квартира - сама увидишь, - Лужники! Тагеев, министр такой был, слыхала?
     Иоанна попросила Радика заткнуться и не мешать вести машину. Она
устала, хотела есть и уж совсем было собралась высадить Радика с его
болтовней, водкой и арбузом у ближайшей остановки такси, когда тот объявил,
что приехали.
     Дверь открыла сама хозяйка - рослая, костистая, с длиннющими ногами, в
серебристо-голубом брючном костюме, под цвет голубовато-серебряных волос -
она походила на породистого дога. Регина по-мужски крепко пожала Иоанне
руку, с одобрительным кивком забрала арбуз и водку и, указав на распахнутую
слева дверь: "Выставка там, раздеваться здесь", - удалилась.
     Картины - их было десятка два, а может, и меньше, стояли прямо на
стульях вдоль стен, умело освещенные расставленными и развешанными тут и там
светильниками. Гости входили и выходили, вполголоса переговаривались. Были и
иностранцы - двое итальянцев и пожилой скандинав с переводчицей. Наверное,
покупатели. Во всяком случае, скандинав молча стоял перед одной из картин,
то отступая, то подходя ближе, справа, слева, и вид у него был, будто он
жалеет, что у картины нет зубов, которые можно было бы осмотреть во
избежание подвоха. Итальянцы же одобрительно цокали, бегали от картины к
картине, чуть ли не на вкус пробовали, восхищаясь, насколько поняла Иоанна,
"чего-то там совершенством".
     Наверное, совершенство это действительно было - картины ошеломляли
каким-то невероятным сочетанием предметов, их назначений и размеров,
некоторые просто хотелось потрогать, до того они были правдоподобно
неправдоподобными. Но Иоанна не была знатоком живописи, всех этих течений,
стилей, направлений, да и другие виды искусств она воспринимала сугубо
эмоционально, дилетантски, мнения своего высказывать не любила, да и мнения-
то, собственно, не было - так, ощущение, личное приятие или неприятие. А не
принимала Иоанна, например, напрочь, мрачные натуралистические сцены -
просто сгорали предохранители. В детстве она отказывалась впускать в свою
жизнь всякие жалостливые истории про животных, стариков и детей, терпеть не
могла "Аленький цветочек", "Му-му", сбегала иногда с самых престижных
просмотров со сценами жестокости, насилия и чересчур откровенного секса и
выходила из комнаты, когда начинали рассказывать всякие ужасы. Знакомые
знали эту ее странность, тщетно пробовали перевоспитать. Иоанна понимала,
что подобное восприятие искусства недостойно профессионала, но ничего не
могла с собой поделать. Даже слишком натурально снятые Денисом сцены из
собственных сценариев она предпочитала не смотреть и, к собственному стыду,
питала тайную слабость к коммерческим лентам с традиционным "хэппи-эндом".
     Картины Даренова оказались "те самые", страшные, неприемлемые для ее
восприятия, хотя в них вроде бы не было ни крови, ни трупов. Кроме
"Восходящего чудовища" шокировал "Прыжок" - как бы надвое разделенная
картина. Слева фигурка спортсмена под ликование толпы взлетает над планкой,
где все пронизано солнцем, молодым и радостным, ощущением взлета, а справа
вместо матов - провал, бездна. И далеко внизу, будто с крыши высотного дома,
видна городская улица с ползущими муравьями - автомобилями.
     "Двое", где сплетенные среди фантастических цветов тела влюбленных,
начиная от пояса, как бы постепенно рассыпаются, переходя в песок. И вот уже
перед нами пустыня, белесые дюны, уходящий вдаль караван, и эти двое - всего
лишь мираж.
     Особенно потрясающе был написан этот переход крепких юных тел в нечто
рассыпающееся, тленное и неживое. Совершенство кисти, техника письма...
Иоанна не понимала, как можно рассуждать о технике, когда страшно и тошно. А
страшно и тошно становилось ото всех картин Даренова. Там, где даже не было
никакого сюжета - просто от зловещего сочетания предметов, красок, от
нарушения привычных пропорций. Что бы он ни рисовал - пустую комнату, темное
окно, улицу, коридор учреждения - везде присутствовало тревожное ожидание
катастрофы, неведомого рока, подстерегающего за углом в виде едва заметной
тени, блика на оконном стекле или вдруг неизвестно почему плывущего по
безоблачно-голубому небу птичьего яйца. Яйцо было чуть надтреснуто, что-то
из него уже вылуплялось, и вот это "что-то" при внимательном взгляде было,
конечно, никакая не птица. И опять становилось страшно, а взгляд не мог
оторваться от темной щели в скорлупе яйца, от тени за углом, от загадочного
блика на стекле, от дробящегося в разбитом зеркале лица Есенина. В этих
тенях, щелях и бликах на картинах Даренова была некая гибельная
притягательность, они манили как пропасть, бездна, колеса мчащегося поезда.
Нечто по ту сторону бытия.
     Сбежать на сей раз не удалось. Иоанна в тоске переходила от картины к
картине чувствуя, как они душат ее своей беспросветностью. Абсурдный,
призрачный, разваливающийся мир, трагизм которого еще больше подчеркивали
нарочито близко к реальности выписанные предметы - чем реальнее, тем
абсурднее в совершенно абсурдном интерьере. Вроде огромных новеньких
блестящих галош, почему-то стоящих на бескрайней снежной равнине. Больше
ничего - только уходящий за горизонт снег и галоши с чернильным пятном
какой-то фабрики на пятке.
     Народ входил и выходил, хлопала входная дверь, какие-то восторженные
девицы делились сведениями о Даренове, и Иоанна узнала, что он вообще-то
художник-оформитель, а живопись его по понятным причинам зажимают,
выставляться не дают. Недавно вообще был скандал, приходила милиция, а
может, и "оттуда". Тут девицы перешли на шепот, и Иоанна злобно подумала,
что "правильно приходила". Даже разбить нос карается законом, а если вы от
такой живописи загремите в дурдом или намылите веревку?
     Галоши ее доконали. Чувствуя, что еще долго не избавиться ни от них, ни
от других шедевров Даренова, оттиснутых в памяти подобно чернильной печати
на этих самых галошах, Иоанна собралась "сделать ноги". Радика она решила не
звать - пусть на осле добирается, дубина, вместе со своими вернисажами...
     Но в прихожей ее перехватила Регина. Обворожительно улыбаясь /бывают же
такие породистые фемины!/ сказала, что никуда ее не отпустит, что скоро
придет Володя /Высоцкий/ и другие интересные люди, что она, Регина,
оказывается, знакома с Денисом /еще когда муж Регины был жив/, какая-то там
экзотическая поездка в горы на трех ЗИМах с блеющим бараном для шашлыка и
бочонком "Изабеллы". Регина весело рассказывала подробности этой поездки, а
Иоанна устало гадала, что ей надо. Сниматься самой или составить протекцию-
рек ламу Даренову с его опальными картинами, или кому-то еще.
"Некоммуникабельная коммуналка" - сказал бы Денис. Никто никому не нужен, но
всем друг от друга что-то нужно.
     - Я передам от вас привет, - Иоанна безуспешно пыталась дотянуться до
куртки. - Или позвоните ему сами, хорошо? У вас есть наш телефон? Регина
наизусть отчеканила номер и рассмеялась. Как прилежная школьница.
     - Не думай ничего плохого. Мне только что Радик сказал, а я запомнила.
     От этого неожиданного "ты", от исходящего от Регины серебристо-голубого
сияния, от умопомрачительных ее духов Яна совсем раскисла.
     - Хочешь выпить? - предложила Регина, - На брудершафт?
     - Домой хочу, - взмолилась Яна. - Есть хочу. И в койку.
     - А хочешь пельменей? Весь день лепила.
     Яна не была чревоугодницей, но домашние пельмени... Короче, она
сдалась. Подумать только - если б не эти шарики из теста и мяса с луком /
перец и соль по вкусу/, она бы так и уехала, навсегда связав с именем
Игнатия Даренова лишь тягостный шок от его картин, которые хотелось поскорее
забыть, как навязчивые кошмары.
     Пельмени оказались отменными. Регина пообещала через несколько минут
принести горячих, но Яна набросилась на холодные, прямо из супницы /их там
осталось с десяток/. Чистой тарелки не было, вилки тоже, зато были уксус и
сметана. Она ела прямо из супницы столовой ложкой, и ей было плевать, пусть
смотрят, хотя никто не смотрел. Гости уже встали из-за стола, а кто не
встал, тот спорил и пил, а кто встал, те тоже спорили, пили и курили у
небольшого столика в глубине комнаты. В этих кругах всегда пили, курили и
спорили, обычно было невозможно понять, о чем, потому что никто никого не
слушал. А если вдруг начинали слушать, все обычно кончалось мордобоем.
     На диване в окружении жен и почитателей сидел сам Даренов. Вид у него
был совершенно разбойничий. Лицо худое, смуглое, одну половину, подобно
пиратской повязке, закрыла прядь спутанных волос. Глаз, незакрытый волосами,
с нескрываемой ненавистью так и вонзался в гостей. - Где-то я его уже
видела, - подумалось Яне, но тут Регина принесла горячие пельмени, а когда
тарелка опустела и Яна снова глянула в сторону Даренова, на коленях у него
уже сидела, опять не давая разглядеть лицо, странная, восточного вида дама.
Цыганка - не цыганка, в невероятно узком черном платье, с массивными
золотыми кольцами в ушах... Ее низкий грудной голос звучал будто со дна
колодца:
     - Кудри твои, сокол, что ручьи в горах - пальцы холодят да в пропасть
влекут... Глаза твои, сокол, что мед в горах - и светлые, и темные... И
сладкие, и горькие...
     - Ганя, Володя приехал! - крикнула из передней Регина. Даренов
пересадил цыганку-нецыганку на колени к итальянцу (тот шумно возликовал) и
пошел встречать Высоцкого.
     - Видела. - снова подумалось Иоанне, - Очень давно.
     Их глаза встретились. Даренов чуть замедлил шаг. Обернулся и неуверенно
кивнул.
     Происходило нечто непонятное. Стало вдруг очень важно установить,
откуда она знает Даренова. Важнее всего на свете. И пока подпольный бард
осматривал подпольную выставку, пока его потчевали пельменями, арбузом и
ледяной водкой из запотевшей бутылки, пока бард пел, облепленный гостями,
окутанный табачным дымом и винными парами, Иоанна, забившись в дальний угол
комнаты с альбомом импрессионистов, ломала голову, оживляя в памяти
разбойничье лицо Даренова. И не могла отделаться от наваждения, что и он
смотрит в ее сторону, решая ту же шараду.
     Водка лилась рекой. Наверное, только они двое и были в этой компании
трезвыми - Даренов, похоже, действительно блюл зарок, а Яна была за рулем.
Давно бы ей пора домой, песни эти Володины она уже не раз слышала...
     - Все, встаю, - твердила она себе, продолжая сидеть. Между тем в
комнате откуда-то появился огромный негр. Напоили и негра. Грянул магнитофон
во все колонки, негр пустился в пляс, за ним и гости. Квартира ходила
ходуном. На призывы Регины: - Не топайте, ребята, Васька опять милицию
вызовет! - никто не реагировал.
     Васькой был живущий внизу академик.
     Даренов вообще куда-то девался, и Яна, так ничего и не вспомнив,
приподнялась было с кресла. Но тут же опять села. Он шел к ней. Его лицо
приближалось, выплывало из всеобщего гвалта и табачного дыма, становясь с
каждым его шагом все более знакомым и прекрасным. Он пришел прямо со стулом.
Поставил стул и сел напротив, глядя на нее в упор. Серьезно, почти
испуганно. Теперь при свете торшера можно было разглядеть каждую деталь -
тени на худых скулах, мягкую линию подбородка и твердую - рта, с чуть
выдвинутой вперед верхней губой, будто обведенной карандашом. Сползающие на
лоб пряди густых спутанных волос и такого же цвета глаза - золотисто-
коричневые, будто освещенные откуда-то изнутри.
     И светлые, и темные...
     Ганя.
     - Почему-то не могу вспомнить, - сказал он виновато, - Иоанна, очень
редкое имя, у меня никогда не было знакомых, чтоб так звали... Вы не меняли
имя?
     Она покачала головой.
     Расспрашивал о ней? Регину? Радика? Ломающийся голос его, как у
подростка, высоко-звонкий на одних звуках, вдруг падал до застенчивой
хрипотцы, и сердце ее сладко отозвалось, будто на зов самого что ни на есть
прекрасного и знакомого далека.
     - Но мы ведь знали друг друга? Не молчите, пожалуйста.
     Его лицо еще приблизилось - оно совсем не было красивым - это-то Яна
четко понимала. И вместе с тем казалось ослепительно совершенным.
     - Тоже... Не могу вспомнить, - наконец-то удалось ей выдавить. А он
вдруг, словно отвечая на ее мысль, сказал, что люди, которых мы когда-то
очень близко знали, или похожие на них, кажутся спустя много лет красивыми -
вы не замечали? - есть такая странная закономерность,.. - и прежде чем Яна
успела смутиться, а потом сообразить, что это скорее всего комплимент в ее
адрес, Даренов положил ей на колени карандашный рисунок.
     На обычном машинописном листке была несколькими линиями изображена в
профиль девушка с прической "конский хвост". Возможно, Иоанна и была когда-
то такой, во всяком случае, "конский хвост" носила, да и кто не носил его в
конце пятидесятых! Во всяком случае, сходство, безусловно, было.
     - Это я? Откуда это у вас?
     - Да вот сейчас вспоминал и набросал. Почему-то я вас помню в профиль,
а здесь в волосах что-то голубое...
     Люськино пластмассовое кольцо, стягивающее на затылке волосы, похожее
на челюсти некой экзотической рыбы с частоколом острых зубов.
     - Вспомнили?
     - Да. То есть... Кольцо помню. А это что?
     В углу рисунка скакала игрушечная лошадка со светлой гривой, в уздечке
с бубенчиками. Яна вдруг поняла, что именно эта лошадка, вроде бы совсем с
другого рисунка, и есть самое главное, ключ ко всему. Лошадка мгновенно
ожила перед ней в красках, в мельчайших подробностях. В жизни есть
мгновения, соединенные будто с самой пуповиной, и прикосновение к ним
вызывает такое же обостренное ощущение - так вот, лошадка была соединена
именно с пуповиной - лишь в этом была уверена Иоанна. Но больше ничего не
могла вспомнить.
     - Почему вы ее нарисовали?
     Это я вас должен спросить, почему. Да вспомните же!
     Они избегали прямо смотреть друг на друга. Все происходящее было из
области мистики, тайны, оба вдруг это разом осознали и испугались. Явилась
потребность в реальности, и волна выбросила их из неведомого опять в
прокуренную комнату, где снова звучала Володина гитара, где серебряной
молнией промелькнула, ревниво скосив на них глаза, Регина, где внизу за
окном громыхали грузовики, заглушаемые взрывами хохота. Они тоже сели
поближе слушать Володю и смеялись, песни были действительно смешные. А потом
стало твориться что-то уж совсем странное. Откуда ни возьмись, на коленях у
Даренова опять появилась цыганка-нецыганка, она извивалась, что-то
приговаривая ему на ухо, узкое черное платье шуршало жалобно, скрипело,
трещало...
     - Отвяжись, Светка, со своими гаданиями, - вяло отбивался он. - Вот
помоги нам вспомнить, если вправду что-то умеешь...
     - Что вспомнить, сокол?
     - Ты не спрашивай, ты помоги.
     Дама скосила на Яну шальные развеселые очи в разводах черно-зеленой
косметики, стремительным движением шлепнула ей на лоб руку.
     - Закрой глаза, красавица.
     Яна повиновалась. Рука была неожиданно прохладная, пахло чем-то сладко-
дурманящим. Яна вдруг почувствовала, что страшно устала и, как ей
показалось, на мгновенье провалилась в сон и тут же открыла глаза, с
удивлением обнаружив, что сжимает в пальцах фломастер.
     - Вот и вспомнила, - улыбнулась дама, сверкнув золотым зубом.
     - Что вспомнила?
     - Что написала, то и вспомнила.
     На обратной стороне Дареновского рисунка было старательным детским
почерком выведено:
     ДИГИД
     - Что это значит? Сама написала, а спрашивает. Вон сокол наш ясный зна-
ает...
     Даренов молча уставился на листок, вид его оставлял желать лучшего.
     Что происходит? Что она такое написала? ДИ-ГИД... Чушь какая-то. Да и
она ли? Может, они ее разыгрывают?
     - Скучно с вами, господа, - сказала дама, - пойду-ка напьюсь.
     - Может, все-таки скажете? - Яна дернула за рукав Даренова, который
будто заснул.
     Он замотал головой.
     - Этого никто не мог знать, кроме меня. Почему вы это написали?
     Да что "это"?
     Подошла Регина и сказала, что скандинав собирается уходить и ждет
окончательного разговора. Она говорила, а сама поглядывала на Яну с
недоуменной тревогой: - Что происходит? Та ответила таким же взглядом. Если
бы она знала! 3нала бы, почему уже битый час сидит в незнакомой прокуренной
комнате с раскрытым на коленях альбомом Дега, с прикрывшим танцовщицу
рисунком девушки в профиль, с деревянной лошадкой и таинственным словом
ДИГИД. С Дареновым, с его загадочным сходством с кем-то таинственно и
напрочь забытым, с их обоюдным неожиданным умопомрачением, заставляющим вот
так глупо, забыв все приличия, сидеть напротив друг друга, все больше увязая
в непроходимых лабиринтах безответной памяти.
     - Так что ему передать?
     - Чтоб шел на...- Даренов выругался. Регина предпочла не услышать.
     - Ладно, скажу, что сейчас будешь...
     Она исчезла. Подошел Радик справиться, не собирается ли Яна отчаливать.
Даренов и его послал, но Радик продолжал стоять над ними, покачиваясь и
пьяно улыбаясь. - Ста-ри-ик...
     - Да отцепитесь вы все! - Даренов в ярости вскочил и выдернул Иоанну из
кресла. Рисунок она успела подхватить, импрессионисты же грохнулись на пол.
     - Да вы что?
     - Надо разобраться, - надтреснутый его голос прозвучал почти панически,
и Яна подумала, что женщины, видимо, воспринимают всякого рода мистику
гораздо спокойнее. Она уже вспомнила. И девушку из прошлого с конским
хвостом, перехваченным на макушке Люськиным пластмассовым кольцом, и
деревянную лошадку в пустом вагоне, с бубенчиками и светлой гривой, хозяин
которой пошел в тамбур покурить. И многовагонную гусеницу летящей к Москве
электрички, прогрызающую ночь...
     Инвалид с лошадкой сойдет, когда в вагоне никого не было, и на этой же
остановке сядут другие...
     Даренов не мог ее тогда видеть! Рисунок был чудом, как и все,
происходящее с ними. Яна это поняла и вместила в отличие от Даренова,
который был в панике.
     Лишь спустя много лет Иоанна узнает, что означало таинственное ДИГИД,
которое она нацарапала, усыпленная цыганистой дамой.






     Свидетельство сына Михаила Шолохова:
     "Отложив в сторону газету, где был помещен какой-то очередной материал,
бичующий "культ личности", отец задумчиво заговорил:
     - Помню, в одну из встреч с ним, когда деловая беседа уже закончиласъ и
перед прощанием пошли короткие вопросы-ответы о том о сем, я под разговор
возьми и спроси, зачем, дескать, вы, Иосиф Виссарионович, позволяете так
безмерно себя превозносить? Славословия, портреты, памятники без числа, и
где попадя? Ну, что-то там еще ляпнул об услужливых дураках... Он посмотрел
на меня с таким незлобивым прищуром, с хитроватой такой усмешечкой: "Что
поделаешь? / Отец неумело попытался изобразить грузинский акцент/ - Людям
нужна башка". Меня подвел этот его акцент, послышалось "башка", голова то
есть... Потом уже, когда из кабинета вышел, понял - "божка", божок людям
нужен. То есть дал понять, что он и сам, дескать, лишь терпит этот культ.
Чем бы, мол, дитя не тешилось... И ведь я этому поверил. Да, признаться, и
сейчас верю. Уж очень убедительно это им было сказано".
     "Отец вообще не выносил вида толпы, рукоплескающей ему и орущей "ура",
- у него перекашивалось лицо от раздражения". /Светлана Аллилуева/
     "Мне всегда было ужасно стыдно даже от скромных "ликований" у нас в
Москве, в Большом театре или на банкетах в честь семидесятилетия отца. Мне
становилось страшно, что сейчас отец скажет что-нибудь такое, что сразу всех
охладит, - я видела как его передергивает от раздражения. "Разинут рот и
орут, как болваны!.." - говорил он со злостью. Может быть, он угадывал
лицемерность этого ликования? Он был поразительно чуток к лицемерию, перед
ним невозможно было лгать..."
     "... В углу стояла железная кровать, ширма, в комнате было полно старух
- все в черном, как полагается в Грузии. На кровати сидела старая женщина.
Нас подвели к ней, она порывисто нас всех обнимала худыми, узловатыми
руками, целовала и говорила что-то по-грузински... Понимал один Яша, и
отвечал ей, - а мы стояли молча.
     Мы скоро ушли и больше не ходили во "дворец", - и я все удивлялась,
почему бабушка так плохо живет? Такую страшную черную железную кровать я
видела вообще впервые в жизни.
     У бабушки были свои принципы, - принципы религиозного человека,
прожившего строгую, тяжелую, честную и достойную жизнь. Ее твердость,
упрямство, ее строгость к себе, ее пуританская мораль, ее суровый
мужественный характер, - все это перешло к отцу".
     "У нее было много детей, но все умерли в раннем детстве, - только отец
мой выжил. Она была очень набожна и мечтала о том, чтобы ее сын стал
священником. Она осталась религиозной до последних своих дней и, когда отец
навестил ее, незадолго до ее смерти, сказала ему: "А жаль, что ты так и не
стал священником"... Он повторял эти ее слова с восхищением; ему нравилось
ее пренебрежение к тому, чего он достиг - к земной славе, суете...
     Но он был плохим, невнимательным сыном, как и отцом, и мужем... Все его
существо целиком было посвящено другому, - политике, борьбе, - поэтому чужие
люди всегда были для него важнее и значительнее близких". С. Аллилуева.


     * * *


     "Власть есть аппарат, в который надо проникать, который надо сближать,
через который надо действовать. Одно только не сказано: аппаратом КАКОГО
КЛАССА является данная власть? Между тем только с этого вопроса и начинается
марксизм ... Сталин усвоил в примитивном виде только ленинскую концепцию
централизованного аппарата. Когда он овладел этим аппаратом, теоретические
предпосылки оказались для него по существу безразличными..." /Лев Троцкий/
     "Наша марксистская партия при отсутствии мировой революции держится на
честном слове". /Зиновьев/
     "... собственное его возвышение кажется ему, не может не представляться
результатом не только собственных упорных усилий, но и какого-то странного
случая, почти исторической лотереи... Та легкость, с какой он справился со
своими противниками, могла в течение известного короткого периода создать у
него преувеличенное представление о собственной силе, но в конце концов
должна была при встрече с новыми затруднениями казаться ему необъяснимой и
загадочной". /Троцкий/
     "Сталин не умен в подлинном смысле слова. Все низшие стороны интеллекта
/хитрость, выдержка, осторожность, способность играть на худших сторонах
человеческой души/ развиты в нем чудовищно. Чтобы создать такой аппарат,
нужно было знание человека и его потайных пружин, знание не универсальное, а
особое знание человека с худших сторон и умение играть на этих худших
сторонах... Сталин умеет неизмеримо лучше использовать дурные стороны людей,
чем их творческие качества. Он циник и апеллирует к цинизму. Он может быть
назван самым великим деморализатором в истории". /Троцкий/
     "Великие люди всегда больше того, что они совершили. О Сталине этого ни
в коем случае сказать нельзя. Если его оторвать от его дела, то от него не
останется ничего... Там же, где речь идет о больших исторических задачах,
отражавших движение классов, он оставался особенно нечуток, безразличен..."
     "Перспективе "перманентной революции" бюрократия противопоставила
перспективу личного благополучия и комфорта. В Кремле и за стенами Кремля
шла серия секретных банкетов. Политическая цель их была сплотить против меня
"старую гвардию".
     "Через систему сообщающихся сосудов я знал в последние годы моей
московской жизни, что у Сталина есть особый архив, в котором собраны
документы, улики, порочащие слухи против всех без исключения видных
советских деятелей". /Троцкий/

     А в те же дни на расстояньи
     За древней каменной стеной
     Живет не человек - деянье:
     Поступок ростом с шар земной.
     Судьба дала ему уделом
     Предшествующего пробел.
     Он - то, что снилось самым смелым,
     Но до него никто не смел.
                       /Борис Пастернак/



     СЛОВО АХА О СЛОВЕ:

     Провозглашая "соцреализм", Иосиф полагал, что если мы будем просто
кричать о злобе, убогости и бессмыслице мира, толку не будет. Он призывал
работников культуры словом, музыкой, красками, идеями строить проект Нового
Мира. Светлого Царствия, которое вначале "внутри нас есть", ибо "Вначале
было Слово". Надо показать народу, как достойно и прекрасно можно жить, и
тогда будем строить светлое будущее вместе. Вы - инженеры, они - строители.
     Седьмой день творения, когда Господь "почил от трудов", отдан человеку
для творчества и созидания на земле. И прежде всего - формированию
человеческих душ "по образу, подобию и Замыслу". "Нельзя одновременно
служить Богу и Мамоне". Иосиф избавил от служения Мамоне вверенный ему
народ, воздвиг крепость посреди Вампирии и нанял "инженеров человеческих
душ" для строительства. Антивампирии. Кого нанял, кого запугал и заставил
работать на Дело, ибо мало было "избранных", служителей "Царству Свободы" по
велению сердца. Да и времени у Иосифа оставалось мало. Теперь он знал - рано
или поздно все они предадут Дело, пустят в крепость золотого тельца, который
окажется конем троянским... Променяют первородство на чечевичную похлебку.
     Конечно, он поверил в Российский Апокалипсис с украденной тобой, сын
тьмы, Страницы Истории. Ибо еще с семинарии наизусть знал Писание, знал, что
в каждом сидит потенциальный оборотень первородного греха. Со времен Каина и
Авеля, Иуды, толпы, то орущей "Осанна!", то "Распни его!.." Но он знал, что
есть и Свет, есть "Образ и Подобие", есть записанный в сердце Закон... Он
видел, какие чудеса творит народ его, и поклялся своему Богу сохранить
вверенное ему стадо до самого часа смертного. Сберечь души для Дома Отца,
куда не войдут "ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии,
ни мужеложники".
     Ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, НИ ХИЩНИКИ - Царства
Божия не наследуют.
     Он должен успеть вывести свой народ из пустыни, пока не пробило полночь
и охранники его не обернулись волками, а писатели его - шакалами на пиру
волков... Но "других писателей" у него не было...
     И он напряженно вглядывался в их глаза, в души, стараясь разглядеть
внутри то самое "пятно", о котором проболтался ваучертик со Страницы
Истории.
     - С ксерокса, - поправил АГ.
     - Пусть ксерокса. Только не думай, что я делаю из Иосифа святого - он
попускал разрушать храмы, гонения на священников, и ответит за это на
Суде... Но одно могу сказать с достоверностью - он боролся не с Богом, а с
"реакционным духовенством", как он выражался. С "религиозными
предрассудками".
     "Партия не может быть нейтральной в отношении религиозных
предрассудков, и она будет вести пропаганду против этих предрассудков,
потому что это есть одно из главных средств подорвать влияние реакционного
духовенства, поддерживающего эксплуататорские классы и проповедующего
повиновение этим классам".
     Когда Церковь стала соответствовать его представлению о Замысле, по
которому: "кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою;.. Так как
Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужитьи
отдать душу Свою для искупления многих"./Мф.20,26,28/ - Иосиф совершенно
изменил к ней отношение, не так ли?
     - Я бы взглянул на проблему слова еще вот в каком аспекте: Пушкин, к
примеру, написал в свое время "Гавриилиаду". Трагическая шалость молодости.
Затем покаялся, отрекся, слезы лил... Упоминать об этой, с позволения
сказать, "поэме" означало стать злейшим врагом Александра Сергеевича.
     Личный свой грех Александр изгладил, исповедал, простилось ему. Но ведь
сколько душ последующих поколений соблазнилось этой злосчастной
"Гавриилиадой". Вслух читали, богохульничали... Ну ладно, в православной
царской России цензура была на высоте, стали "Гавриилиаду" забывать
помаленьку. Ну и у Иосифа с безобразиями такого рода было глухо. Никаких
Барковых, "Лолит", Арцыбашевых. Короче, никакой "демократии"...
     Но думается, что будут благодарны на Суде товарищу Сталину товарищи
Пушкин, Барков и Набоков. Сколько душ уберег товарищ Сталин от соблазна
богохульства, не говоря уже о самих авторах, которые отвечают за злые свои
всходы до конца истории... Ибо "горе тому, от кого исходят соблазны".
     Ну а теперь, при "демократах"? Тогда были сотни, ну тысячи экземпляров,
а нынче сотни тысяч, плюс миллионы кино и телезрителей, плюс интернет...
Авторы давно покинули землю, а гнилое их слово продолжает служить твоему,
АГ, хозяину, усугубляя их грех и пожирая новые жертвы.
     Вот что такое слово, помилуй их. Господи...


     * * *


     Господь учил нас разговаривать притчами. Один взял билет на поезд, но
не поехал. Другой не взял, но поехал... Один в пустыне сказал: "Верю,
впереди море", но не пошел. Другой: "Не верю", но пошел. И дошел. Советская
идеология шла от записанного в сердце Закона. Весь советский народ -
товарищи-братья. Осуждались роскошь, корыстолюбие, безнравственность,
национализм и другие формы идолопоклонства. Требования идеологии во многом
совпадали с побуждениями совести, а религиозные убеждения, если их активно
не пропагандировать, считались личным делом каждого.
     Народ - паства, партия - охрана, вождь - пастырь, интеллигенция -
посредник между народом и Небом. Удерживающий. Ибо, в который раз повторяю:
"культура" - от слова "культ".
     Итак, да здравствует цензура, похвальное ей слово!
     Антитьма еще не есть Свет, но она все-таки лучше, чем тьма.


     * * *


     "Высший свет"... - слова-то какие! Призванный в свое время светить,
освещать, просвещать народную тьму, а не РАЗВРАЩАТЬ. Раз-врат. Распахнутые
ворота, куда может войти каждый враг и грабитель, охотник за душами.
     "Кому больше дано, с того больше спросится". Задача элиты - служение
Делу Божию на земле, служить мостом между Небом и невоцерковленным народом.
Но элита, вместе с другими хищниками, не пасла народ, а стригла, резала и
пожирала. Не только тела, но и души, заставляя "купленных дорогой ценой"
детей Неба работать на свою похоть, а не на Замысел, развращая души, подобно
князю Нехлюдову. Сеяли тлетворную разрушительную заразу неразумного
безудержного хотения, ответную жажду крови и революций.
     Осужденный всей передовой русской совестью "высший свет" и примкнувшие
к нему сословия, Вампирия царей, дворян и обслуги. А также, к сожалению,
определенной части духовенства, освящавшего чуждый Замыслу строй. Передовая
часть общества стала называться интеллигенцией. Якобы ставка на разум, ибо
родовитость себя не оправдала. В конце концов, все смыла волна гнева Божия,
революционный девятый вал.
     Скинув иго вампиров в лице так называемого "света", оказавшегося тьмой,
народ попал в рабство уже собственной тьмы и бездуховности, стал не
свободным, а "отвязанным", сорвавшимся с цепи зверем, и растерзал многих
своих освободителей-безбожников, которые, имея отрицательную программу, не
могли предложить ничего конкретно положительного.
     Но оставался вписанный в сердца Закон, вековые православные соборные
традиции, народная память о некогда Святой Руси, на которую, сознательно или
интуитивно сделал ставку Иосиф. Пастырь, ведомый высшей силой. И моя задача
доказать - Божией, а не дьявольской. Он использовал змеиные приемы, его
добро было с кулаками, он выл с волками по-волчьи, но плоды - несколько
поколений советских людей - друживших, чисто любивших, защищавших Родину,
строивших, кормивших голодного, воспитывавших детей в рамках заповедей,
врачевавших бесплатно, - жатва Господня от этого дерева была обильной и, в
основном, "доброй", несмотря на огромное количество невинных жертв... Хотя
есть ли невиновные в этом едином по Замыслу человеческом Целом?
     "Инженеры человеческих душ" призваны были совершить внутреннюю
революцию на основе православной этики - освобождение от рабства Мамоны
/неразумного гиперболизированного хотения, нарушающего Замысел, звериных
инстинктов, права сильного/. Утверждение нравственной чистоты, осуждение
эгоизма, эгоцентризма, зазнайства, идолопоклонства...
     То есть власть фактически призывала интеллигенцию вершить дело Божье на
земле, называя это построением Светлого Будущего, коммунизма. Борьба с
вампирами, внутренними и внешними, строительство "крепости", ликвидация
голода, неграмотностти, богопротивных сфер бизнеса, обслуживавших некогда
похоть правящих классов, общечеловеческий грех... Здоровье народа,
физическое и моральное, спорт. Формирование новой идеологии на основе
Замысла. А тем временем уже с первых шагов новой власти появились первые
советские оборотни.
     Итак, советская интеллигенция являлась по замыслу Иосифа
интеллектуально-творческой элитной частью населения, призванной охранять
народ от "враждебной идеологии" окружающей Вампирии, чьи "свободы", по
убеждению Иосифа, защищали несметные богатства и права Вавилонской
апокалиптической блудницы.
     "Выйди от нее, народ Мой".
     Дар слова - величайший у Неба. "Я сказал: вы - боги и сыны Вышнего все
вы"... "Твори, выдумывай, пробуй!". Твори новый мир - людей, обстоятельства,
события, великое и малое, леса и города, хижины и дворцы... Новые миры
сходят с твоего пера и волшебным образом живут своей, уже неподвластной тебе
жизнью. Живут среди людей, влияя на их судьбы, преобразуя сознание целых
поколений, поддерживая, укрепляя идущих, освещая им путь к Истине...
     Вот что такое слово - "полководец человечьей силы". "Марш, чтоб время
сзади ядрами рвалось," - как написал Владимир Владимирович...
     В этой жизни умирать не ново.
     Сделать жизнь - значительно трудней.
     Творить людей, часто более реальных, чем мы, живые. Во всяком случае,
бессмертных. Давно уже нет Александра Сергеевича, его эпохи, современников,
два столетия прошло, а Германн до сих пор в каждом из нас жаждет узнать три
карты. И в отчаянии и надежде ждет его юная Лиза...

     И вырвал грешный мой язык,
     И празднословный и лукавый...И Бога глас ко мне воззвал:
     "Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
     Исполнись волею Моей,
     И, обходя моря и земли,
     Глаголом жги сердца людей".

     Это тоже бессмертно. Иосиф сделал противостояние Мамоне не личным
подвигом каждого, а образом жизни страны. "Сделать жизнь значительно
трудней"... Они, к сожалению, перерождались или стрелялись...
     Александр Сергеевич как никто понимал, особенно к концу жизни, эту
страшную смертельную схватку Света с тьмой, добра со злом, являющуюся
главным содержанием истории. И высокую миссию обладающего даром слова, из-
под пера которого выходят порой не только "звуки сладкие", нет, - стрелы
огненные, пушечные ядра, ракеты иных миров, способные нести людям жизнь или
смерть, творящие свое губительное или благое действо в течение многих веков
после выстрела.
     "Горе тем, от кого приходят соблазны"... И если исторический процесс -
это многократно повторяемый цикл "посев-жатва", то позвольте вопрос к
обладающим даром слова: "Что же вы сеете, господа?" Вопросик этот воистину
становится обвинительным или оправдательным актом вселенского значения, ибо
человеческая душа ценнее Творцу всей материи мира. А ты удерживаешь от
пропасти или толкаешь в нее тысячи современников и потомков.
     И чем талантливее произведение, тем страшнее заблудиться в главном: на
кого ты работаешь?

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1937г. Участие в работе Чрезвычайного 17 Всероссийского съезда
Советов. Доклад на пленуме ЦК "О недостатках партийной работы и мерах
ликвидации троцкистов и других двурушников". "Письмо "Об учебнике истории
ВКПб". Обсуждение плана беспосадочного перелета Москва - Северный полюс -
Соединенные Штаты Америки. Участие в совещании с работниками текстильной
промышленности. Выдвигается по всей стране первым кандидатом в депутаты
Верховного Совета СССР. Участие в совещании руководящих работников и
стахановцев металлургической промышленности.


     * * *


     Лишь спустя много лет Иоанна узнает, что означало таинственное ДИГИД,
которое она нацарапала, усыпленная цыганистой дамой.
     Это был Ганин код, никому не известный пароль, своеобразная игра с
самим собой. Так он себя ободрял, успокаивал, обличал в зависимости от
ситуации, иронизировал.
     ДИГИД - таинственное слово, читающееся туда-сюда одинаково, могло
означать бесконечно много.
     Даренов Игнатий Готов Идти Дальше.
     Дамы и Господин Игнатий Даренов.
     Дурно Играете, Господин Игнатий Даренов!
     Долги и Горести Игнатия Даренова.
     Даренов Игнатий - Гроза Известных Дураков.
     Даренов Игнатий - Гордец и Дубина.
     Ну и так далее.
     Обычно перед сном, или когда было особенно трудно, он играл с этим
словом, составляя для себя очередной рецепт бытия.
     Знал о нем он и только он - одна из немногих истин, в которых он был
уверен. В незримой стене, охраняющей внутреннее "Я" от прочего мира, не
подвластной, казалось, никаким внешним стихиям и грабежу, где-то
образовалась брешь! Бедный Ганя все еще пытался произвести расследование.
     Он выхватил у нее листок, в который уже косил осоловелые глаза Радик, и
сунул в карман.
     - Стойте, куда вы меня тащите?
     - Будем танцевать. Может, оставят в покое...
     Танцы происходили в полутемном холле необъятной тагеевской квартиры.
Обстановка была богемной - свечи, пушистый ковер под ногами.
     - Сапоги велено снимать, - предупредили их. Дамы и впрямь были в
чулках.
     Уже ничему не удивляющаяся Иоанна послушно стянула сапоги под
нетерпеливым взглядом Даренова, руки не слушались. Перспектива оказаться в
его объятиях повергла ее в смятение. Если это "то самое", да еще возведенное
в энную степень, тогда надо срочно бежать. С некоторых пор она, в отличие от
большинства человечества, ненавидела это рабское состояние зависимости от
другого, болезненную жажду сближения, все более интимных прикосновений, от
которых земля уходила из-под ног. Это сулящее невесть что предвкушение
неизведанного напитка, а в результате традиционное пресыщение или еще
большая жажда. Выражаясь циничным карточным языком - или недобор, или
перебор, но чтоб "очко" - никогда. Собственно говоря, - пришла к выводу
Иоанна, - такова трагедия всех наших вожделений, всех мечтаний, начиная с
тарелки пельменей и кончая самыми высокими устремлениями вдохновения и ума.
Или ты еще голоден, или уже объелся; едва достигнув цели, уже скучаешь и
ищешь глазами другую цель. Мысль же, что удовольствие и смысл - в самом
процессе хотения, вызывала у Яны тоску.
     Во всем этом угадывался некий дьявольский обман, особенно в любовных
делах, когда в момент, казалось бы, наивысшего единения, экстаза, вдруг
низвергаешься в пропасть беспросветного одиночества. Изощренный секс, своего
рода эротическое гурманство, как и всякое гурманство, хоть и якобы
продлевало "процесс", но если с великим трудом достал билет на Баха, вряд ли
тебя удовлетворит кордебалет, пусть самого что ни на есть экстракласса.
И добропорядочная семейная идиллия, дети, родовая необходимость, венчающие
акт любви, вызывали у нее едва ли не больший протест, чем кордебалет вместо
Баха. Собственно говоря, она ничего не имела против добропорядочной семьи
или изощренного секса, но эти два возможных венца любви /впрочем, иногда
прекрасно уживающиеся/, не имели к любви никакого отношения. Результат ни в
коей мере не соответствовал чаяниям, он просто был принципиально иным.
Допустим, ловишь синюю птицу, а в руках оказывается курица, пусть жареная и
вкусная. Или аист с ребенком.
     Пройдут годы и, отбиваясь от комаров на балконе лужинской дачи, Иоанна
услышит с нижней террасы кое-какие мысли, помогающие разгадать тайну любви.
     Но это потом. А пока Яна, утопая в синтетической траве ковра, с ужасом
шагнула в нетерпеливо протянутые руки Даренова. Так, наверное, она бы шла в
объятия питона.
     А он, похоже, думал только о своем ДИГИДе.
     Первое прикосновение, начало мучительной обманной игры, начало не
знающей утоления жажды, сладкого рабства и болезни. Ухабистой дороги в
никуда...
     Однако вышло совсем не так.
     Не было ни искры, ни флюидов, ни молний, предвестников надвигающегося
пожара.
     Не было ни огня, ни льда, ни начала, ни конца. Когда Иоанна положила
ладони на плечи Даренову, в первую секунду ощутив обостренно изломанную
колючесть свитера, когда его руки сомкнулись на ее спине где-то на уровне
лопаток, когда он притянул ее к себе, и щека ее ткнулась в теплый вырез на
шее свитера, с этого момента время остановилось.
     В остановившемся времени их "Я" растворились друг в друге мгновенно и
полно, как два случайно соприкоснувшихся шарика ртути.
     Новое их состояние не определялось словом "МЫ", это было "Я", их общее
"Я", единое и нераздельное, непостижимым образом не просто соединившее
два прежних "Я", но преобразовавшее их в нечто третье, качественно иное,
исцеленное от одиночества и вечной жажды своего другого "Я", как бы
воссозданное заново из осколков, в прежней полноте какого-то неземного
первозданного бытия.
     Новое "Я" было до краев наполнено счастьем. Казалось, одно неосторожное
движение, и счастье польется через край на нейлоновую траву под ногами, по
которой призрачными силуэтами двигались танцующие.
     Оба молчали, потому что все слова, включая и таинственное ДИГИД, ничего
не значили в этом новом бытии, растворившем без остатка сами прежние их
жизни в блаженной полноте вечно пребывающего счастья.
     Сколько это длилось? Минуту? Пять? Час? Голубовато-серебряная Регина,
как девятый вал, гневно обрушилась на них, снова рассекла пополам и смыла
Ганю - именно смыла, как показалось Иоанне, будто после кораблекрушения
очнувшейся на поросшем нейлоновой травой берегу.
     Магнитофон продолжал мурлыкать, но танцующих не было - все опять
убежали слушать Высоцкого, у которого открылось второе дыхание. Он пел за
стеной про Нинку с Ордынки, рядом с Яной колыхался "тепленький" Радик с ее
сапогами в одной руке и альбомом Дега в другой.
     В машине он признается, что альбом ему уступила по себестоимости Регина
при условии, что через четверть часа Синегина исчезнет из тагеевской
квартиры.
     Награду Радик заработал честно. Яна понимала, что всякое чудо должно
когда-либо кончиться, и безропотно дала себя увести по-английски. Она гнала
машину по ночной Москве в направлении дома Радика, храпящего рядом в обнимку
с альбомом, размышляла, как вручить неподъемный груз свирепой его супруге
/лучше всего, наверное, прислонить к стене у двери квартиры, нажать кнопку
звонка и шмыгнуть назад в лифт/, а чудо продолжало жить в ней. Не Ганя во
плоти, как полчаса назад, но и не голодная память о нем. Верный залог чуда -
волшебное слово, его код, заменяющий лампу Алладина. Поворот пространства и
времени - и чудо опять состоится, оно принадлежит ей, как эта лампа, как
Синяя Птица, которая летает себе где-то в подземелье, но стоит лишь подумать
"Ганя", и слышна небесная музыка ее полета, и голубое сияние пробивается в
тишину сквозь заляпанные октябрьской грязью стекла.
     Так будет и вечером в машине, и утром следующего дня, и потом в
Болшеве, куда она назавтра уедет писать очередную серию. У себя в номере за
письменным столом или прогуливаясь взад-вперед по асфальтовым дорожкам в
бурых заплатах мертвых листьев, в спутанных хвойных, как медвежья шерсть,
клочьях, - все это вместе зябко шевелилось, вздрагивало от ветра и
срывающихся с деревьев капель, - или в столовой среди жующих ртов, словесных
бурь в тарелках супа, сражений ножей и вилок - кому кусок пирога побольше,
кому с какой начинкой, а кому и с терновым венцом из шоколада - в этом храме
творчества, где полагалось творить на полную стоимость путевки, Иоанна вдруг
в самые неожиданные минуты слышала пенье Синей Птицы и вновь оказывалась в
поднебесье на нейлоновой траве тагеевской квартиры. И останавливалось время,
и сценарные джинны, жаждущие материализации, согласно договорным срокам и
производственному плану, все дела земные уже не могли прорваться к ее душе
сквозь магический круг по имени Ганя.
     Но дела все-таки делались, персонажи материализовывались, и в
последующие месяцы, вернувшись из Болшева, Яна будет часто встречать в
мосфильмовских коридорах Регину, оказавшуюся художницей по костюмам, причем
по отзывам, весьма талантливой. Во всяком случае, собственные Регинины
туалеты были сногсшибательными, ни разу не видела ее Яна в одном и том же
наряде. На Мосфильм Регина устроилась со скрипом "и не без помощи
твоего благоверного", как она не без подтекста сообщила Иоанне. Это была
месть за альбом Дега. Выпад достиг цели - Яна почувствовала знакомый укол
ревности, но почему-то в отношении Гани привычное это чувство полностью
молчало. Просто встреча с Региной приманила Чудо-Птицу, такое же действие
произвела бы, наверное, Ганина учительница, его зубной врач, мольберт,
авторучка - все, имеющее к нему какое-то отношение. Регина говорила о том, о
сем, ожидая, когда Иоанна сама спросит о Гане, а та слышала где-то над
пеналами мосфильмовских коридоров шелест дивных крыльев и отсутствующе
улыбалась. Наконец, сдавшись, Регина все же переводила разговор на Ганю.
Слушала Яна охотно, задавала вопросы, но ничего крамольного в этих вопросах
Регина не обнаруживала, что как раз и казалось ей самым что ни на есть
подозрительным. И сбитая с толку Регина удалялась в мосфильмовский буфет
пить кофе в полной уверенности, что Синегина ведет какую-то чересчур тонкую
игру.
     Они часто встречались, они искали встречи друг с другом. Яна - чтобы
послушать о Гане, Регина - выяснить, что же все-таки произошло с тех пор,
как она уступила по себестоимости альбом Дега. Регина рассказывала, как
Даренову завидуют, как его затирают и третируют, о ценах на его картины,
которые потом за бугром продают втридорога, о друзьях-нахлебниках и бабах-
прилипалах, о каких-то Маше и Даше, ленинградских шлюхах, которые никак не
могут его поделить и устраивают между собой публичные разборки - Яна
слушала, улыбалась и видела дивные голубые отблески на скучных стенах.
     А потом что-то произошло. Регина надулась. Пришел конец их странной
дружбе, совместным визитам в буфет и изнурительно-волнующим разговорам
вокруг да около. Регина заняла глухую оборону, шипела при ее приближении и
показывала зубы. А ведь Регина недавно была в Ленинграде...     И вот
однажды, когда в буфет завезли чешское пиво, Яне удалось захватить Регину
врасплох за второй бутылкой и, вместе распив третью, кое-что выяснить. Из
реплик Регины - то язвительно-ироничных, то на грани площадной ругани, то
трогательно-обиженных, как у обманутой девочки, стало очевидно, что на
какой-то из новых своих картин Даренов изобразил ее, Яну. Что выставка
проходит в заводском клубе, что вокруг, как всегда, ажиотаж, иностранцы, что
назревает скандал, что за картину с мадам Синегиной дают круглую сумму, но
Даренов ее пока не продает, и надо отдать должное, картина ему удалась. Но
вот вранья она, Регина, не терпит, ведь ей ни от кого ничего не надо, только
не надо вранья - неужели вам не противно самим, товарищи, и так вокруг одна
ложь, так хотя бы между собой...
     Глаза ее, готовые вот-вот брызнуть слезами, смотрели с мольбой и
страхом и не желали знать никакой правды. Она жаждала, чтоб Яна ее
разуверила, пусть солгав. А Яна молчала. Правды она сама не знала. Любое
утверждение относительно Гани казалось ложью или кощунством, а говорить что-
то надо было. Ситуацию спас внезапно появившийся в буфете Денис, как всегда
стремительный, отрешенный от всего, кроме дела, и весь в делах. "Ледокол",
как его называли на студии. Он беспрепятственно прошел, разрезав плечом
очередь, к буфетчице, и пока та металась под стойкой и за стойкой, -
бифштекс, салат, кофе, - серо-стальные глаза его проплыли над толпой, на
секунду задержались на жене и, как подозревала Яна, любовнице, выясняющих
отношения, и тут же переключился на более интересный объект.
     - Юра, ты меня слышишь? На сегодня все отменяется, предупреди людей.
Буду через пять минут.
     И направился с подносом на ближайшее свободное место.
     Но обстановка уже разрядилась. Глаза у Регины высохли, она проводила
долгим взглядом спину Дениса и чуть заметно улыбнулась якобы чему-то
своему, но улыбка была адресована Яне. Выпад, выигранное очко. Яна
воспользовалась передышкой и бежала с поля боя.
     Таинственная Ганина картина не давала покоя. Назавтра, сославшись на
необходимость навестить за городом больную приятельницу, Яна села в ночной
ленинградский поезд с намерением: 1. Позвонить на Ленфильм и узнать адрес
клуба, где выставка Даренова. 2. Посмотреть картину. 3. Остаток дня провести
в Эрмитаже и вечером отбыть домой.
     Вначале все шло по плану. С обратным билетом в сумочке Яна подошла к
обшарпанному закопченному зданию на окраине Ленинграда. Часы ее показывали
без пяти десять, сердце, казалось, тукало в одном с ними бешеном ритме.
     Гардеробщица сказала, что выставка закрыта. Директор клуба, он же,
видимо, руководитель балетного кружка, рафинированный молодой человек в
черном трико и толстых шерстяных носках, которого все звали Илья Ильич,
попутно отдавая команды и показывая па, сообщил Яне, что выставка закрыта до
особого распоряжения, что вокруг слишком много ненужной шумихи, что такой
ажиотаж только вредит Даренову, что он сам распорядился пока никого не
пускать. Что от таких вот несознательных посетителей, вроде Иоанны - и из
Москвы, и подальше, и с востока, и с запада приходится ежедневно отбиваться,
а надо просто немного подождать, иметь терпение, когда страсти улягутся, и
тогда милости просим... Простительно им не понимать, закордонным, но вы-то
свои, зачем же обострять?..
     Яна сказала, что ждать не может, что сегодня уезжает. И предъявила
билет и удостоверение союза кинематографистов.
     - Ну хоть на пять минут, никто не узнает...
     - Сами же раззвоните. Люба, ну что вы такое изображаете?..     С ее
билетом в руке Илья Ильич смерчем пронесся по залу под хмуро-завистливые
взгляды танцоров и снова притормозил возле Яны, тяжело дыша.
     - В общем, только с разрешения Даренова. Хотите - ждите, попробуем
позвонить в перерыв.
     Иоанна ждала, зачем-то продолжая сжимать в руке билет. Телефон был на
первом этаже в директорском кабинете, заваленном знаменами, кубками,
вымпелами и спортинвентарем. Клуб жил своей жизнью - где-то прыгали, топали,
стучали по мячу, по клавишам пианино и пели хором.
     - Игнатий, это Илья. Тут одна дама рвется, из Москвы. Вот и я говорю,
никаких дам. Объясни ей по-русски, мне уже надоело.
     Он сует Иоанне трубку, Ганя на том конце провода. Сердце подпрыгнуло и
остановилось в горле, не давая дышать.
     - Это я... Иоанна...
     Трубка молчала. Только это молчание по имени "Ганя" да застрявшее в
горле сердце. Потом она услышала его голос. Тихий, будто с того света:
     - Кто это?
     - Иоанна. Я только на один день.
     Снова молчание, долгое, как затяжной прыжок без парашюта. Наконец,
парашют раскрылся. Теперь голос прозвучал неожиданно близко. Всего одна
надтреснутая где-то на полуслове фраза:
     - Дай Илье трубку.
     Трубка будто вросла в ладонь. Заставила себя разжать руку, почти
ненавидя Илью Ильича, отобравшего у нее Ганин голос.
     Она уже позабыла, к чему, собственно, весь сыр-бор, и шла за директором
с балетной его походкой снова на второй этаж, с трудом соображая, куда и
зачем ее ведут. Синяя птица осталась внизу, в директорском кабинете, заливая
теплом трепетного голубого дыхания флаги, вымпелы, выцветшие плакаты и
спортинвентарь. У нее был Ганин голос:
     - "Дай Илье трубку"...
     Щелкнул в замке ключ.
     - Экспозиция была в двух залах, пока все собрано здесь. Надеюсь, вы не
клептоманка и не вандалка - не обижайтесь, у нас тут кого только не
отлавливали - и милицию вызывали, и скорую... Гений - явление космическое,
обостренно действует на психику окружающих. Как луна, например. Слыхали, что
с некоторыми творится в полнолуние?
     - Илья Ильич!.. - разнеслось по коридору.
     - Извините, мне на репетицию. Я вас запру минут но сорок - Даренов
велел запереть. И не вздумайте курить.
     - Некурящая и без комплексов.
     Перспектива оказаться запертой среди Ганиных картин ужасала, но иного
пути не было. Никаких комплексов. Стихли в коридоре шаги Ильи Ильича.
Стараясь не вглядываться в развешанные и расставленные повсюду мрачные
порождения Ганиной фантазии - кое-что она уже видала у Регины, - Яна обошла
комнату и сразу нашла, что искала. Картина висела особняком, низко, примерно
в метре от пола. Сбоку падал свет от окна.
     Она подходила все ближе, постепенно погружаясь в картину, как в сон...






     "Женщина, которая летом еще говорила, что без накрашенных губ чувствует
себя хуже, чем если б она пришла в общество голой - перестала делать
маникюр, красить губы и делать прическу. - Невестка великого человека". / Из
дневника М. Сванидзе/.
     "Я указываю ему на то, что даже люди, несомненно обладающие вкусом,
выставляют его бюсты и портреты - да еще какие! - в местах, к которым
они не имеют никакого отношения, как, например, на выставке Рембрандта. Тут
он становится серьезен. Он высказывает предположение, что это люди, которые
довольно поздно признали существующий режим и теперь стараются доказать свою
преданность с удвоенным усердием. Да, он считает возможным, что тут
действует умысел вредителей, пытающихся таким образом дискредитировать его.
"Подхалимствующий дурак, - сердито сказал Сталин, - приносит больше вреда,
чем сотня врагов". Всю эту шумиху он терпит, заявил он, только потому, что
он знает, какую наивную радость доставляет праздничная суматоха ее
устроителям, и знает, что все это относится к нему не как к отдельному лицу,
а как к представителю течения, утверждающего, что построение
социалистического хозяйства в Советском Союзе важнее, чем перманентная
революция". /Леон Фейхтвангер/
     "Глава 2 Конституции - Государственное устройство - перечисляет
множество национальностей, и, когда на московском съезде видишь перед собой
всю эту разнообразную массу голов - грузинских, туркменских, узбекских,
киргизских, таджикских, калмыцких, якутских, - только тогда становится ясно,
какую непомерно трудную задачу представляла проблема объединения этих
национальностей под знаком серпа и молота. На разрешение национальной
проблемы Союзу понадобилось некоторое время. Но теперь он ее окончательно
урегулировал; он доказал, что национализм с интернационализмом сочетать
возможно".
     "Любовь советских людей к своей родине не уступает любви фашистов к их
родине; но тут любовь к СОВЕТСКОЙ родине, а это означает, что любовь эта
зиждется не только на мистическом подсознании, но что она скреплена прочным
цементом разума". /Леон Фейхтвангер/
     Из показаний подсудимого Радека: "Если спросить о формуле, то это было
возвращение к капитализму, реставрация капитализма. Это было завуалировано.
Первый вариант усиливал капиталистические элементы, речь шла о передаче в
форме концессий значительных экономических объектов и немцам и японцам, об
обязательствах поставки Германии сырья, продовольствия, жиров по ценам ниже
мировых. Внутренние последствия этого были ясны. Вокруг немецко-японских
концессионеров сосредоточиваются интересы частного капитала в России. Кроме
того, вся эта политика была связана с программой восстановления
индивидуального сектора, если не во всем сельском хозяйстве, то в
значительной его части. Но если в первом варианте дело шло о значительном
восстановлении капиталистических элементов, то во втором - контрибуции и их
последствия, передача немцам в случае их требований тех заводов, которые
будут специально ценны для их хозяйства. Так как он в том же самом письме
отдавал себе уже полностью отчет, что это есть возрождение частной торговли
в больших размерах, то количественное соотношение этих факторов давало уже
картину возвращения к капитализму, при котором оставались остатки
социалистического хозяйства, которые бы тогда стали просто государственно-
капиталистическими элементами".
     Радек: О содержании письма Троцкого я говорил с полной точностью.
     Вышинский: Какие там стояли вопросы?
     Радек: Победа фашизма в Германии, усиление японской агрессии,
неизбежность войны этих государств против СССР, неизбежность поражения СССР,
необходимость для блока, если он придет к власти, идти на уступки.
     Вышинский: Значит, вы были заинтересованы в ускорении войны и
заинтересованы в том, чтобы в этой войне СССР пришел к поражению? Как это
было сказано в письме Троцкого?     Радек: Поражение неизбежно, и оно
создает обстановку для нашего прихода к власти, поэтому мы заинтересованы в
ускорении войны. Вывод: мы заинтересованы в поражении.
     Вышинский: А вы были за поражение или за победу СССР?
     Радек: Все мои действия за эти годы свидетельствуют о том, что я
помогал поражению.
     Вышинский: Эти ваши действия были сознательными?
     Радек: Я в жизни несознательных действий, кроме сна, не делал никогда.
     Вышинский /К Радеку/: Вы сказали, что было и второе письмо - в декабре
1935 года. Расскажите о нем.
     Радек: Если до этого времени Троцкий там, а мы здесь, в Москве,
говорили об экономическом отступлении на базе Советского государства, то в
этом письме намечался коренной поворот. Ибо, во-первых, Троцкий считал, что
результатом поражения явится неизбежность территориальных уступок, и называл
определенно Украину. Во-вторых, дело шло о разделе СССР. В-третьих, с точки
зрения экономической, он предвидел следующие последствия поражения: отдача
не только в концессию важных для империалистических государств объектов
промышленности, но и передача, продажа в частную собственность
капиталистическим элементам важных экономических объектов, которые они
наметят. Троцкий предвидел облигационные займы, т. е. допущение иностранного
капитала к эксплуатации тех заводов, которые формально останутся в руках
советского государства.
     В области аграрной политики он совершенно ясно ставил вопрос о том, что
колхозы надо будет распустить, и выдвигал мысль о предоставлении тракторов и
других сложных с/х машин единоличникам для возрождения нового кулацкого
строя. Наконец, совершенно открыто ставился вопрос о необходимости
возрождения частного капитала в городе. Ясно было, что речь шла о
реставрации капитализма. В области политической новой в этом письме была
постановка вопроса о власти. В письме Троцкий сказал: ни о какой демократии
речи быть не может.
     Рабочий класс прожил 18 лет революции, и у него аппетит громадный, а
этого рабочего надо будет вернуть частью на частные фабрики, частью на
государственные фабрики, которые будут находиться в состоянии тяжелейшей
конкуренции с иностранным капиталом. Значит - будет крутое ухудшение
положения рабочего класса. В деревне возобновится борьба бедноты и середняка
против кулачества. И тогда, чтобы удержаться, нужна крепкая власть,
независимо от того, какими формами это будет прикрыто.
     Леон Фейхтвангер: "И мне тоже, до тех пор, пока я находился в Европе,
обвинения, предъявленные на процессе Зиновьева, казались не заслуживающими
доверия. Мне казалось, что истерические признания обвиняемых добываются
какими-то таинственными путями. Весь процесс представлялся мне какой-то
театральной инсценировкой, поставлен ной с необычайно жутким, предельным
искусством.
     Но когда я присутствовал в Москве на втором процессе, когда я услышал
Пятакова, Радека и их друзей, я почувствовал, что мои сомнения растворились,
как соль в воде, под влиянием непосредственных впечатлений от того, что
говорили подсудимые и как они это говорили. Если все это было вымышлено или
подстроено, то я не знаю, что тогда значит правда.
     После тщательной проверки оказалось, что поведение, приписываемое
Троцкому обвинением, не только не невероятно, но даже является единственно
возможным для него поведением, соответствующим его внутреннему состоянию.
...Троцкий бесчисленное множество раз давал волю своей безграничной
ненависти и презрению к Сталину. Почему, выражая это устно и в печати, он не
мог выразить этого в действии? Действительно ли это так "невероятно", чтобы
он, человек, считавший себя единственно настоящим вождем революции, не
нашел все средства достаточно хорошими для свержения "ложного мессии",
занявшего с помощью хитрости его место? Мне это кажется вполне вероятным.
     Русским патриотом Троцкий не был никогда. "Государство Сталина" было
ему глубоко антипатично. Он хотел мировой революции. Если собрать все отзывы
изгнанного Троцкого о Сталине и о его государстве воедино, то получится
объемистый том, насыщенный яростью, ненавистью, иронией, презрением. Что же
являлось за все эти годы изгнания и является и ныне главной целью Троцкого?
Возвращение в страну любой ценой, возвращение к власти".


     * * *


     "Не подлежит никакому сомнению, что это чрезмерное поклонение...
искренне. Люди чувствуют потребность выразить свою благодарность, свое
беспредельное восхищение. Народ благодарен Сталину за хлеб, мясо, порядок,
образование и за создание армии, обеспечивающей это благополучие... К тому
же Сталин действительно является плотью от плоти народа". /Леон Фейхтвангер/


     СЛОВО АХА О СЛОВЕ:

     - Итак, да здравствует цензура! Во всяком случае нравственная,
идеологическая, противостоящая царству Мамоны.
     Я уже говорил о том, что, отделив церковь от государства, Иосиф взял на
себя лично всю вину перед Богом за неизбежные в революционной ситуации
кровь, репрессии, насилие. Грязную работу должен делать кесарь вне церковной
ограды - честь и слава Иосифу, что он не стал вмешивать церковь в кровавые
разборки и террор.
     Цензура - благословение кесаря. Кесарь-пастырь как бы берет на себя
ответственность за растиражированное слово - самое грозное оружие, способное
на самое страшное - убийство душ: "И не бойтесь убивающих тело, души же
не могущих убить; а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в
геенне". /Мф.10,28/ .
     Смотри, чтобы слово твое не сгубило ничьей души!
     "Веленью Божию, о муза, будь послушна..."
     Это осознали, наверное, к концу жизни все великие поэты "в земле
российской просиявшие".

     М.Лермонтов "Кинжал":

     Игрушкой золотой он блещет на стене -
     Увы, бесславный и безвредный!
     В наш век изнеженный не так ли ты, поэт,
     Свое утратил назначенье,
     На злато променяв ту власть, которой свет
     Внимал в немом благоговенье?
     Бывало, мерный звук твоих могучих слов
     Воспламенял бойца для битвы;
     Он нужен был толпе, как чаша для пиров,
     Как фимиам в часы молитвы.
     Твой стих, как Божий дух, носился над толпой,
     И отзыв мыслей благородных
     Звучал, как колокол на башне вечевой
     Во дни торжеств и бед народных.
     Но скучен нам простой и гордый твой язык,
     Нас тешут блестки и обманы;
     Как ветхая краса, наш ветхий мир привык
     Морщины прятать под румяны...
     . . .
     К добру и злу постыдно равнодушны,
     В начале поприща мы вянем без борьбы;
     Перед опасностью позорно-малодушны,
     И перед властию презренные рабы.
     Мы иссушили ум наукою бесплодной,
     Тая завистливо от ближних и друзей
     Надежды лучшие и голос благородный
     Неверием осмеянных страстей.
     Толпой угрюмою и скоро позабытой
     Над миром мы пройдем без шума и следа,
     Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
     Ни гением начатого труда.
     И прах наш с строгостью судьи и гражданина
     Потомок оскорбит презрительным стихом
     Насмешкой горькою обманутого сына
     Над промотавшимся отцом.
                       /М. Лермонтов/
     Я знаю силы слов, я знаю слов набат.
     Они не те, которым рукоплещут ложи,
     От слов таких срываются гроба.
     Шагать четверкою своих дубовых ножек.
     Светить всегда, светить везде
     До дней последних донца...
                       /Вл. Маяковский/

     Свидетель Вячеслав Иванов:
     "Если бы меня спросили, какова была государственная идеология того
писательского круга, с которым я был хорошо знаком с детства,
коммунистическая или антикоммунистическая /говоря на популярном теперь
языке/, я бы, не задумываясь ответил: ни та ни другая. Господствовал цинизм.
Для многих литература была выгодным промыслом, писатели /да и актеры, и люди
других искусств/ сознательно шли на сделку, ни во что не веря и даже не
очень это скрывая /как, например, Алексей Толстой, часто встречавшийся с
моими родителями перед войной и во время нее/".
     "Так повелось, так будет и впредь, товарищи, что и в радости, и в горе
мы всегда мысленно обращаемся к нему, к творцу новой жизни. При всей
глубочайшей человеческой скромности товарища Сталина придется ему терпеть
излияния нашей любви и преданности, так как не только у нас, живущих и
работающих под его руководством, но и у всего трудящегося народа все надежды
на светлое будущее человечества неразрывно связаны с его именем".
/М.Шолохов/.
     Корней Чуковский о разговоре с Тыняновым:
     "Говорил ему свои мысли о колхозах. Он говорит: я думаю то же. Я
историк. Я восхищаюсь Сталиным как историк. В историческом аспекте Сталин
как автор колхозов - величайший из гениев, перестраивавший мир. Если бы он
кроме колхозов ничего не сделал, он и тогда был бы достоин называться
гениальнейшим человеком эпохи. Человек скромный, Тынянов тут же добавил:
"Но, пожалуйста, не говорите об этом никому. - Почему? - Да, знаете, столько
прохвостов хвалят его теперь для самозащиты, что, если мы слишком громко
начнем восхвалять его, и нас причислят к той же бессовестной группе".
     Иосиф пытался из нагромождения человеческой руды извлечь крупицы
золота. Образа и подобия. Пусть порой варварскими способами, но пытался.


     * * *


     Неосторожное обращение со словом... Боже, что вы творите, играя атомной
бомбой слова как футбольным мячом! Слово служит вам скатертью-самобранкой,
альковной подушкой, трамплином для карьерного прыжка, а чаще всего -
рыночным товаром. Как вы безумны, господа-товарищи... Ведаете ли, что Иосиф
Кровавый спас вас? Что жесткая цензура была той смирительной рубашкой,
которую надевают на безумцев, желающих пошвыряться бомбами? И это вы
называете свободой?
     Отойдите подальше от дальних и ближних, играйте так сами или с такими
же чокнутыми. Взорвитесь же, наконец, вы имеете на это право, - но вы
жаждете взорвать все вокруг, погубить, испакостить в людях образ Божий на
много поколений вперед... И при этом, как тот Змей, уверяете: "Ешьте,
не умрете, но будете, как боги..."
     Вы множите ядовитые плоды древа познания, заставляя потребителей вашей
продукции погружаться в неведомые доселе глубины греха, всплывшего со дна
вашей смердящей души, и хорошо еще, если вы при этом предупреждаете: "Яд!"
Но чаще всего вы уверяете себя и весь мир, что не только не больны, но
можете лечить других, а если и больны, то чем-то редкостным, упоительным и
изысканным, а не банальным омерзительным вампиризмом - жаждой чужой крови,
чужой плоти, чужой жизни... Противным Богу хищничеством, раковой опухолью
падшего человечества, закрывающей путь в Царствие.
     Вы множите плоды зла, извлекая семена из подполья вашей погибающей
души, уже атрофированной адским холодом и не чувствующей боли, и стряпаете
из них экзотические блюда - розово-голубые, садомазохистские, разгульно-
балдежные, наркоодуряющие, со свежей кровью, потрохами, монте-карлами,
шальными бабами, несчастными отвязанными девками... Блюда, о которых народ
прежде слыхом не слыхал - спасибо, приготовили. Угощаете. "Ешьте, не умрете,
солгал Бог..." И называете этот сатанизм свободой. Ведаете ли, что творите,
господа новоявленные, соблазняя "малых сих"? Превращая их в вампиров? Это их
кровь на ваших губах; это ваша кровь на их губах... Вводя в эту ядовито-
сладкую запретную дверь своих читателей и зрителей, вы сполна заплатите за
каждого. За каждого, кто не найдет обратной дороги.
     Чем будете расплачиваться с Господином, когда последуют за вами в
вечность страшные счета? Ибо, как известно, "Рукописи не горят".
     "...и вырвал грешный мой язык, и празднословный, и лукавый..."
     Господа-товарищи писатели, самовлюбленные и жадные, тщеславные и
сластолюбивые, любители женщин и выпивки, трепа, озабоченные дачным и
квартирным вопросом, соблазненные всеми возможными грехами за ширмой
атеизма, ибо чтобы "все было дозволено", надо "убить Бога"... Не на
страницах какого-нибудь бесноватого издания, а В СЕБЕ.
     "Сказал безумец В СЕРДЦЕ СВОЕМ: нет Бога". Или, еще хуже, приспособит
Истину, как старуха золотую рыбку, "служить на посылках", что давно пытается
провернуть международная Вампирия.
     Кто из них "ведает, что творит", получит больше осуждения, чем наивные
строители Иосифова царства, распевавшие:

     Если любишь и веришь;
     Если цели ясны,
     Океаны измеришь,
     Долетишь до луны.
     И когда б меня спросили:
     - Где живешь ты? Назови,
     Я б сказал: - Проспект счастливых
     В светлом городе любви!
     Или:
     Я друзей соберу, -
     Пусть берут все, что есть в рюкзаке,
     И опять я в пути налегке.
     Или:
     С пути ты собьешься, и некому руку
     Тебе протянуть, ты слабеешь в борьбе,
     Но сердце хорошего, верного друга
     Укажет дорогу тебе.
     Или:
     На прощанье небес синевою,
     Чистотою студеной воды,
     Голубою заветной полярной звездою
     Поклялись в нашей верности мы.     Или:
     То, что ждет в коммунизме нас
     Сердце видит раньше глаз.

     "Других писателей" у Иосифа не было, порой приходилось ему самому
мастерить "новых людей" из полена. Что толку было проповедовать циничной
своей интеллигенции, что она должна по Замыслу служить эмоционально-
многоцветной радугой между Небом и землей? Радугой по имени Красота,
Вдохновение, Добро... Воздействовать на разум и сердце, когда молчат дух и
благодать...
     Большинство понимало лишь кнут и пряник. Но и этих Иосиф заставил
работать на Дело. Если не на Небо, то хотя бы против Вампирии. Шла
смертельная схватка с самим князем тьмы, иногда его же методами; катилось
колесо, девятый вал истории, сметающий и крушащий все и вся. То была волна
гнева Божия, ибо без Его Воли "и волос с головы не упадет". И погибшие
безвинно получат свой венец в Царстве. Но кто, кроме самого Творца, может
определить эту вину каждого в мире, где все взаимосвязано? Где "нам не дано
предугадать" и дети порой искупают вину отцов и дедов...
     "Несправедливо,.." - скажет кто-то. Но сам Спаситель показал нам этот
единственный путь избавления, омовения от греха безвинной Своей Кровью, без
чего нет преображения, а следовательно и Пути в Царствие.
     Шла смертельная схватка за судьбу первой в мире Антивампирии,
православного по духу отечества, несмотря на все "измы". Великой земли
Российской. И назовите мне хотя бы один опус, за исключением разве что
Емельяна Ярославского да нескольких откровенно богоборческих книжонок,
которые сам Иосиф презрительно назвал "мукулатурой", который ты, АГ, мог бы
предъявить на Суде как "хулу на Духа" - единственное непрощаемое..
     - Есть кое-что, есть, - проворчал АГ.
     - Я говорю, разумеется, не о качестве "соцарта", где было много
всякого, всевозможной конъюнктуры от кнута и пряника, я говорю о сути -
какие первичные продукты, доброкачественные или отравленные заложил автор в
основу блюда? Иосиф это всегда прозревал, чего нельзя сказать об его
чрезмерно услужливых цензорах...
     Были Горький, Алексей Толстой, Шолохов, Фадеев, Маяковский, Пастернак.
Прекрасные фильмы, музыка, театр, балет, живопись, скульптура, архитектура -
и все это если не всегда несло высоту Духа /что от Бога/, то, благодаря
цензуре, хотя бы воевало на нашей стороне.
     "С кем вы, мастера культуры?"
     - Лакировка, вранье, - прошипел АГ.
     - Повторяю, сын тьмы, что метод соцреализма - попытка моделировать,
преобразовывать действительность. Выдавать "желаемое за действительное" в
хорошем смысле слова. Роман, балет, поэма, фильм - не статистический или
бухгалтерский отчет, где грех фантазировать... Мечта, откровение, прорыв в
будущее на уровне интуиции или наемного труда - какая разница! Главное -
копать клад в нужном месте. Пусть мечты эти чаще всего бледные,
неубедительные, но они звали в Небо, а не в яму. И худо-бедно, до сих пор
поются, читаются и смотрятся.
     Слово шло впереди событий, было во многом зачинателем всяких там
движений. Героям, пусть вымышленным, подражали... "Слово - полководец
человечьей силы..."
     В конце концов, с точки зрения таких "критиков и реалистов", весь
Замысел Творца о богочеловечестве - утопия, ибо заложенная в каждом идея
осуществляется далеко не полностью нашей свободной грешной волей. Именно
Слово нас зовет, поднимает с колен, дает силы на восхождение.

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1938 г. Избран членом Президиума Верховного Совета СССР. Выступление с
речью перед участниками Первого Всесоюзного совещания работников высшей
школы. Книга "Краткий курс ВКПб" "печатается в "Правде". Проводит совещание
руководящих работников металлургических заводов.
     1939 г. Руководство работой 18 съезда ВКПб. Избран председателем
комиссии по изменению программы партии. Избран членом ЦК, секретарем ЦК,
членом Политбюро и Оргбюро ЦК. Избран почетным членом Всесоюзной академии
сельскохозяйственных наук. Избран почетным членом академии наук СССР.
     "В Советском Союзе существует правящая иерархия, строго
централизованная и совершенно независимая от так называемых Советов и
народа. Подбор идет сверху вниз. Сталин имеет в своих руках власть
абсолютного самодержца. Он подбирает себе Центральный Комитет партии,
который он затем истребляет в промежутке между двумя съездами партии
Советов. Съезды созываются тогда, когда Сталину и его клике необходимо
санкционировать свершившийся факт. Бюрократия располагает огромными доходами
не столько в денежном, сколько в натуральном виде: прекрасные здания,
автомобили, дачи, лучшие предметы употребления со всех сторон страны.
Верхний слой бюрократии живет так, как крупная буржуазия капиталистических
стран, провинциальная бюрократия и низшие слои столичной живут, как мелкая
буржуазия. Бюрократия создает вокруг себя опору в виде рабочей аристократии;
как герои труда, орденоносцы и пр., все они пользуются привилегиями за свою
верность бюрократии, центральной или местной. Все они пользуются заслуженной
ненавистью народа." /Лев Троцкий/


     * * *


     "Мы вынуждены наскоро, буквально на ходу переучивать совершенно
неквалифицированных людей и подготавливать из них квалифицированных, на
удовлетворение хотя бы минимальных потребностей наших предприятий".
     "Школы начального обучения в текущем году охватывают 11638 тысяч
учащихся. Процент грамотности по СССР доведен до 62 процентов.
     Главное теперь перейти на обязательное первоначальное обучение. Я
говорю "главное", так как такой переход означал бы решающий шаг в деле
культурной революции". /И.Сталин/
     Свидетельствует В.Корнев:
     "Классы у нас были большие, человек по сорок, но приходили далеко не
все. Часто детишки болели, особенно малярией. У многих не было теплой
одежды, в морозы приходилось оставаться дома. Другие сидели с младшими,
когда родители работали. Для начальных классов выдавали бесплатные завтраки
в рабочей столовой, куда водили на большой перемене. Завтраки были
маленькие, а аппетиты большие. Для некоторых эти завтраки служили и обедом,
и ужином. Шел голодный 1934 год вслед за голодным 1933-м."
     В 1939 году показатели грамотности в Советском Союзе достигли 87
процентов - наивысшего в мире.
     "Вспоминая и обдумывая школьные годы, не могу не поймать себя на мысли,
что все в нашей школе было хорошо и правильно. Не было тогда спортивных
залов, лабораторий, дорогого оборудования, но была Школа с большой буквы,
которая в трудные годы в здоровой жизнеутверждающей атмосфере учила наше
поколение труду, добру, патриотизму, И были люди, бескорыстно отдававшие
этот свой труд, талант, любовь, жизнь. Большое спасибо вам за это! Едва ли
не самая крепкая, неприступная оборона, о которую разбилось фашистское
нашествие, была проложена вами, самыми мирными, самыми скромными людьми на
Земле - нашими учителями." /В.Корнев/
     "В целом СССР по объему промышленного производства, по техническому
оснащению вновь построенных предприятий вышел на первое место в Европе и на
второе место в мире. Мощная база обороны страны была создана."/Маршал Жуков/
     "Спасение челюскинцев показало, что в любой момент вся наша страна
поднимется на защиту, когда это нужно будет, и что многих и многих героев
сможет она дать. Спасение челюскинцев показало, насколько мы можем
рассчитывать на собственные силы..." /В.Куйбышев/
     "Поезд мчался как бы по аллее цветов" /оператор Н.Вихирев о встрече
челюскинцев/.
     "В 1934 году в СССР побывал французский художник А.Марке. По
возвращении в Париж, на расспросы он ответил:
     "А мне понравилось. Подумайте - большое государство, где деньги не
решают судьбы человека! Разве это не замечательно?.." /В.Корнев/
     "В 1935 году был утвержден генеральный план реконструкции Москвы. Ни
один из крупных городов земли не знал такого великого обновления. По этому
плану сносились целые районы старой застройки и возводились новые проспекты,
мосты, уникальные здания. Центр города, улица Горького, Садовое кольцо,
набережные перестраивались заново... при этом некоторые здания перемещали
целиком, без разборки. Около 60 километров набережных рек Москвы и Яузы
покрыли гранитом... Был тогда у строителей лозунг "Строим на века!" Всего за
два года было построено 10 мостов, в том числе Крымский, Москворецкий, Новый
Каменный, Краснохолмский и другие. Построены: театр Красной Армии,
концертный зал им. Чайковского, библиотека им. Ленина, стадион "Динамо",
здание Дома Правительства, гостиница "Москва". Построены 400 школ, более 400
детских садов и ясель, новые больницы, родильные дома, дома пионеров,
фабрики-кухни, хлебозаводы-автоматы. Прекрасные общественные здания были
построены в столицах Союзных Республик и других городах.
     В то же время строилась и благоустраивалась столица Пионерской
Республики - Артек в Крыму... Народ отдавал самое лучшее детям. По всей
стране в самых красивых местах строили тысячи пионерских лагерей. /В.Корнев/
     "Я в Москве. Я никак не могу поверить: я в Москве. Вы не знаете,
насколько остро я ощущал вину перед русским народом, чудесно строящим новую
жизнь..." /А.И.Куприн по возвращении на Родину/.
     О московском метро:
     "Впечатление такое, что находишься в хрустальном дворце, озаренном
солнцем, а не глубоко под землей".
     "Противоположность мировоззрений, которая отделяла оба государства друг
от друга, не уменьшилась в результате заключения ими договора 1939 года.
Советский Союз оставался в глазах Гитлера идеологическим врагом Германии".
/Немецкий Генерал К.Типельскирх/


     * * *


     Она подходила все ближе, постепенно погружаясь в картину, как в сон.
     Пробуждение - нежданные слезы. Они текли за уши, в уголки губ, за
ворот, горячие и неудержимые, откуда-то из самых сокровенных глубин ее "Я".
     Иоанна отошла к окну. Параллельные потоки машин и прохожих, серенькое
промозглое питерское небо, донесшийся невесть откуда огуречный запах корюшки
понемногу успокоили. Она подвинула к картине единственный в комнате стул,
села, упершись локтями в колени, стиснув ладонями горящие щеки и смотрела,
смотрела...     Вагон электрички, сидящий спиной мужчина, похожий этой самой
спиной на Ганю. За окном в синеющих сумерках отражается противоположная
часть пустого вагона и женский лик, как если бы женщина сидела напротив и
отражалась в стекле. Но на скамье никого нет, кроме раскрашенной лошадки из
папье-маше с льняной гривой.
     Вот и все. Центром картины был этот неизвестно откуда взявшийся женский
лик за окном, таинственно-прекрасное видение, мираж, пронизанный каким-то
трепетным светом. Не лицо, а именно лик. И все же это было несомненно лицо
ее, Иоанны, с поразительно переданным портретным сходством и вместе с тем
как бы условное, без возраста, с летящими в синие сумерки волосами,
перехваченными не голубым кольцом из пластмассы, а старинным витым шнуром. С
удивленно приоткрытым детским ртом - Денис всегда подшучивал: "Закрой,
ворона влетит", с огромными глазами, будто впитавшими в себя и синеву
сумерек за окном, и недавнюю зелень едва различимого в сумерках хвойного
леса, - они смотрели как бы из самой вечности в трогательно-безнадежном
порыве догнать, обрести плоть, воссоединиться с летящим в ином измерении
миром. Обреченные на вечную разлуку по ту сторону бытия.
     Иоанна не смогла бы сказать, нравится ли ей картина. В живописи она
себя справедливо считала полным профаном, никогда на эту тему не
разглагольствовала, на выставках просто ходила молча и смотрела, совершенно
непредсказуемо отдавая предпочтение работам, казалось бы, самых разных
направлений и степеней таланта. Грубоватые, нарочито небрежные мазки,
обозначающие Ганину спину, кусок скамьи, лошадку из папье-маше - такая
манера ее обычно отпугивала. На призывы друзей "разобраться, изучить,
проникнуться и врубиться" Яна отвечала, что любая область знаний, культуры,
или даже просто какого-либо ремесла окажется необычайно интересной, если ее
"изучить и проникнуться", будь то высшая математика, всякие там
эксперименты в искусстве и науке, пчеловодство или искусство высшего
пилотажа в авиации, - но где взять на все это время, товарищи?
     Однако здесь мрачная, тяжеловесная структура картины как бы
подчеркивала идеально-призрачную красоту видения за окном.
     Неяна с лицом Яны. Казалось, черты ее, как маска, как переводная
картинка приложены к лику той, другой, от которой остались лишь глаза.
Именно эти глаза, их непередаваемое выражение вызвали у Яны неудержимые
слезы. Что она оплакивала? Кого? Себя? Ту, другую? Или их обеих?..
     Заворочался в замке ключ. Яна вскочила, оттолкнув ногой к стене стул,
будто ее застали за чем-то постыдным. Стул с грохотом упал. Мысль, что
заметят ее сходство с той, за вагонным стеклом, и будут сравнивать, была
невыносимой.
     Вошедший Илья Ильич подозрительно оглядел комнату, лежащий на боку
стул, прячущую лицо зареванную Иоанну и объявил, что звонил Игнатий, что он
сейчас приедет и просил подождать, но ждать лучше внизу, потому что Даренов,
конечно, герой, но зачем же стулья ломать?
     Снова затяжной прыжок, пока в директорском кабинете среди вымпелов,
стенгазет и спортинвентаря не материализовался вдруг Ганя в распахнутой
короткой дубленке, без шапки, с тающими снежинками в цыганской гриве - из
затяжного прыжка, как и она. Он молча сжал ее руку, и парашют над ними
раскрылся, и сразу стало легко и спокойно, и снова поразило Иоанну это
дивное ощущение их глубинной нераздельности, отвергающей все атрибуты
обычной любовной игры-войны во имя соединения, нарастающей мучительной жажды
- одновременно господства и рабства.
     Их парашют раскрылся и парил в небесах высоко над миром, и пока Илья
Ильич обсуждал с Ганей какие-то текущие дела, а Яна ждала конца их
разговора, изучая фотогазету со спортивными достижениями клуба, она все
время чувствовала спиной его взгляд и знала, что он не слышит ни слова из
того, что втолковывает ему Илья Ильич. И что он знает, что и она ничего не
видит, кроме его взгляда. Парашют нес их неведомо куда, и с этим ничего
нельзя было поделать - в упоительной подлинности этого полета не было места
ни страху, ни игре, ни рассуждениям, ни даже косметике, к которой Яна за
весь тот день так ни разу и не прикоснется. Хотя и убедилась, проходя мимо
зеркала, что похожа на мокрую курицу.
     - Иоанне не нравятся мои картины, - услышала она, - она любит Левитана
и "Девочку с персиками", музыку Вивальди и коммерческий кинематограф с
хэппи-эндом.
     Это означало, что Ганя освободился. 3абавно, что насчет нее он был
недалек от истины. Илья Ильич усомнился:
     - Не может быть. Свидетельствую, она от восторга сломала стул.
     - От негодования, Илюха, - сказал Ганя, вставая.
     - Господи, Иоанна, что же вам могло не понравиться?
     - Стул, - сказала Яна.
     Это было, пожалуй, единственное их в этот день упоминание о выставке,
включая и причину ее приезда. Первое время они вообще не говорили ни о чем,
хотя шли пешком от клуба до центра. Рука об руку, как влюбленные подростки.
Разве что те бывают счастливы обычно предвкушением еще большего, для них же
это состояние счастья было абсолютным и предельным, уже где-то на грани
невозможного. Так же будут они бродить спустя годы по лужинскому лесу,
пожираемые комарами, пока тропинки не сотрет полностью тьма, а единственным
ориентиром станет далекий хор лужинских собак.
     А пока - коробки новостроек, постепенно сменяющиеся умирающими
особнячками питерских окраин, хлюпающие снежной кашей тротуары, регулируемые
и нерегулируемые перекрестки, такая же снежная каша из-под колес,
плывущие мимо силуэты прохожих, будто по снежному экрану, плывущее мимо
пространство и время, где единственная реальность - снежинки в Ганиных
волосах, тепло его руки сквозь кожу перчатки и иногда мгновенное, как
черкнувшая в ночи золотая звезда, касание его взгляда.
     Потом они обедали в каком-то то ли кафе, то ли ресторане, и как-то само
собой подразумевалось, что им нельзя ни к нему домой, ни в места, где их
знают, ни куда бы то ни было, что у каждого из них своя жизнь, но то. что с
ними происходит, не имеет к этой жизни никакого отношения. Вновь эта как бы
надмирность их сближения не давала возможности осознать, что же, в конце
концов, происходит. Моя руки в туалетной комнате этого то ли кафе, то ли
ресторана, почему нельзя взять, например, и подкрасить губы, как она сделала
бы в любой другой ситуации? Почему нельзя болтать с Ганей о том, о сем?
Почему вообще стало нельзя, что всегда было можно?
     Впоследствии она не могла вспомнить, что они ели, и ели ли вообще что-
нибудь - наверное, ели, не сидеть же они пришли вот так, напротив друг друга
на горе официанту! А ей только и запомнилось, что официанта звали Олегом.
Прямо перед ней светилось лицо Гани, неправдоподобно прекрасное и
совершенное, совсем рядом, на расстоянии протянутой руки. Она знала, что
нельзя смотреть все время, заставляла себя отводить глаза и смотрела снова,
зная, что и сама сейчас так же светится от этого превышающего человеческие
силы счастья - видеть на расстоянии протянутой руки светящийся, будто из
самой вечности, Ганин лик, ощущать каждой клеткой неодолимое притяжение
таинственной темно-янтарной глубины его глаз.
     Яна вспомнила, что он не пьет, и тоже наотрез отказалась; зато они
выпили очень много кофе, тогда-то и началась, кажется, их обоюдная исповедь,
которая продолжалась и по том, во время их бесконечного кружения по городу,
по каким-то скверам, скамейкам, кладбищам и кафе-мороженым. Все, что лежало
годами на самом дне души и предназначалось только для личного пользования,
было вытряхнуто и свалено к ногам Гани. С ним исключалась просто болтовня о
том, о сем, любая игра и фальшь. Все, что она прежде рассказывала другим.
Произошел безошибочный мгновенный отсев, который выяснил, что существуют две
Иоанны. Та, что кружила по городу с Ганей, была, возможно, даже хуже той,
оставшейся по ту сторону бытия, и не разобраться, какая же из них истинная -
та, что лжет, или та, что говорит правду. Правда лежала на дне колодца, там
была грязь и всякие посторонние предметы и, возможно, золотые монеты на дне.
Она торопливо наполняла внизу ведра, боясь, что не успеет, а Ганя терпеливо
вытаскивал ведро за ведром. Если бы он разжал руку, ведро, нагруженное
грязью со дна души, убило бы ее, стоящую внизу. Это была бы смерть. Но Ганя
не уходил, он слушал, слушал, и, как ей казалось, не проронил ни слова. Но,
когда они сидели в вокзальном ресторане, ожидая, когда объявят посадку на ее
поезд, она уже тоже знала о нем все, и это, конечно же, тоже было чудом,
потому что она могла бы поклясться, что говорила лишь она. И по мере того
как очищался колодец и тайное становилось явным, и золотисто-янтарный свет
Ганиных глаз проникал все глубже, пока не достиг самого дна ее души,
коснулся чего-то, ей самой неведомого, какой-то глубинной тайны ее "Я",
мгновение опять остановилось. Оно останавливалось всякий раз, когда Ганя
поднимал голову от невесть какой по счету чашки с эмблемой МПС или
пепельницы МПС, куда он стряхивал пепел невесть какой по счету сигареты. И
теплые золотисто-янтарные отблески, скользнув по ее душе, снова гасли, когда
его волосы, как пиратская повязка, обрушивались на лоб, закрыв пол-лица -
тяжелые влажные пряди, впитавшие тысячи растаявших снежинок того дня.



     ИГНАТИЙ

     Жил-был Ганя, баловень судьбы, номенклатурный мальчик. Сын
ответственного партработника из большого уральского города - папы с
персональным шофером, регулярными командировками и вызовами в Москву,
спецраспределителями и прочими номенклатурными благами. Папа, кстати, был
убежденным аскетом, фанатом "летящего вперед паровоза". Пусть меняются
машинисты, ошибаются, прут на красный свет, давят отдельных граждан, а то и
целые народы - не становись на рельсы! Рельсы проложены правильно, остановка
только в коммуне и "иного нет у нас пути". А в случае чего и винтовка в
руках имеется.
     Этому летящему к светлому будущему локомотиву отец и молился, это был
смысл его жизни, за который сражался в гражданку дед, а потом и он вкалывал,
голодал, проливал кровь уже на второй мировой, и опять строил, руководил, не
спал ночами - иногда на работе, иногда дома, ожидая ареста. Отец бы,
наверное, предпочел сам быть раздавленным этим локомотивом, чем потерять в
него веру. Лиши его этой веры, отец бы, наверное, застрелился. Потом настал
конец восьмидесятых, времена разоблачения, когда бывшие единоверцы стали
поклоняться уже не цели, не светлому будущему, даже не локомотиву, а самим
рельсам, которые якобы были когда-то проложены правильно, но полоумные
злодеи и маразматики-машинисты умудрились каким-то образом угнать с них
паровоз, разъезжая по окрестным полям и деревням, давя массу народа и вообще
творя уйму бед. А теперь весь смысл в том, чтоб вернуть его на рельсы. Цели,
правда, уже не видно, но рельсы-то правильные!
     Их будет искренне жаль, оставшихся в конце восьмидесятых и позже
растерянно стоять на рельсах, по которым промчалась их жизнь, и мучительно
размышлять - куда же они все-таки приехали? Или по инерции одиноко бредущих
вперед по шпалам, уже без пущенного под откос паровоза. Брести, пока хватит
сил...
     Но тогда, в конце пятидесятых, отец был на коне, а вечно во всем
сомневающийся Ганя пробовал дискуссировать. Но тот обрезал:
     - Вот сдам тебя, контру, куда следует!
     В шутку, конечно. А мать пугалась.
     - Молчи, Ганечка. Думай, как хочешь, только молчи.
     Отец тоже считал, что каждый имеет право думать. Но молча. Верь себе
пожалуйста хоть в марсиан, но с рельсов сойди и не мешай правильному
движению.
     - Почему ты считаешь, что оно правильное?
     - Потому что верю. А во что ты-то веришь? - огрызался отец. - В корыто
с икрой? В мешок золота? В капитализм? Что там хорошего, в их капитализме?
Изобилие!.. Ну представь - все твое. Заходи в любой магазин, покупай что
хочешь и сколько хочешь. Ну обожрешься икрой, а дальше что?
     - А в светлом твоем будущем разве не так? Каждому по потребностям. Мало
ли у кого какие потребности! А если я обжора?
     - Мое будущее, сын, светлое, а не сытое, - отец молитвенно поднимал
палец, - светлое!..
     - Ты хоть знаешь, что это такое? Это же, папуля, абстракция. Прекрасный
мираж.
     - Лучше уж верить в прекрасный мираж, чем в корыто.
     - Ты, бать, как Пушкин. "Тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий
обман".
     С этого, пожалуй все и началось. С необходимости достойно ответить отцу
и самому себе.
     Куда идти? Какую цель поставить вместо "мечты прекрасной, еще не
ясной", обильно политой потом и кровью нескольких поколений?     Итак, "наш
паровоз вперед лети". Если не в коммуну, то куда?
     Ганя с удивлением обнаружил, что современное человечество над этим не
очень-то задумывается. Никто не хочет, естественно, глобальных катастроф,
атомных или экологических, ну а вообще-то едем и едем...Некоторые еще верят
в прогресс, хотя с развитием цивилизации вероятность полететь под атомный,
экологический или прочий откос весьма возрастает. Другие с удовольствием
повернули бы паровоз назад и строят насчет этого всякие радужные планы, ну а
большинство просто едет в неизвестном направлении, зная лишь одно - рано или
поздно из поезда тебя выкинут. Навсегда. А он помчится себе дальше, поезд
смертников. Над каждым тяготеет смертный приговор, уже сотни поколений
сменили друг друга, и ни сбежать, ни спрятаться. Приговор окончательный,
обжалованию не подлежит. А пассажиры стараются вести себя так, будто им
ехать вечно. Поудобнее устраиваются в купе, меняют коврики, занавесочки,
знакомятся, рожают детей - чтоб потомство заняло твое купе, когда выкинут
тебя самого. Своеобразная иллюзия бессмертия! Детей, в свою очередь, заменят
внуки, внуков - правнуки... Бедное человечество! Поезд жизни, ставший
поездом смерти. Мертвых, уже сошедших, в сотни раз больше, чем живых. Да и
они, живущие, приговорены. Вот шаги проводника - за кем-то пришли. Не за
тобой ли? Пир во время чумы. Едят, пьют, веселятся, играют в карты, в
шахматы, собирают спичечные этикетки, набивают чемоданы, хотя на выход здесь
требуют "без вещичек". А иные строят трогательные планы переустройства купе,
своего вагона или даже всего поезда. Или вагон идет войной на вагон, купе на
купе, полка на полку во имя счастья будущих пассажиров. Досрочно летят под
откос миллионы жизней, а поезд мчится себе дальше. И эти самые безумные
пассажиры весело забивают козла на чемоданах прекраснодушных мечтателей.
Вот такая невеселая картина открылась юному Гане после долгих размышлений о
смысле жизни. Получалось, что всякая конкретная жизненная цель оборачивается
величайшей несправедливостью и бессмыслицей. Самоутвердись и исчезни.
Потратить жизнь, чтобы облагодетельствовать будущих пассажиров и освободить
им место. Красиво! Но они-то тоже смертны! Эти будущие пассажиры. Все
человечество состоит из смертных, значит, жизнь твоя посвящена смерти. А
если кто-то из людей и достигнет бессмертия - разве справедливо бессмертие
на костях миллионов?
     Ладно, возьмем общество потребления. Самый идеальный вариант - отдаю по
способностям, получаю по потребностям. Могут быть, конечно, самые ужасные
потребности, да и способности тоже... Жить, чтобы жить. Ешь, пей, веселись,
рожай, ходи в театр или там на бега... Оставь после себя гору пустых
бутылок, стоптанных башмаков, грязных стаканов, прожженных сигаретой
простыней...
     Ну а если крайности отбросить... Заходи в поезд, садись на свое место,
веди себя прилично, занимайся, чем хочешь, только не мешай другим
пассажирам, уступай дамам и старикам нижние полки, не кури в вагоне. Перед
тем, как уйти навсегда, сдай проводнику постельное белье и выключи свет.
     Все в любом случае оканчивалось нулем. Смысла в жизни не было.
     Да, именно в Светлое будущее верил отец в душе. Не в экономическое
изобилие и не в политические права, а в некую прекрасную сказку, грядущий
рай на земле, в котором непременно найдется место и ему, Петру Даренову.
Потому это и была абстракция, потому-то отец и тысячи других его единоверцев
не смогли бы объяснить, что конкретно подразумевают под Светлым Будущим, но
здесь соединились извечная русская, да и не только русская мечта о свете и
бессмертии. Емкое слово "Свет", соединившее в себе понятия Истины,
Праведности, Добра и Красоты и слово "Будущее", обещающее этот Свет всем,
живым и мертвым. Никакая конкретная земная цель ничего подобного не сулила.
Это была наивная детская вера, новая религия, заменившая отнятого Бога.
     Не набитое брюхо, не вседозволенность и вседоступность - отец был
аскетом, сторонником жесткого воспитания и твердой власти. Он жаждал этой
железной непогрешимой руки, заменяющей опять-таки Бога, которой можно по-
детски слепо довериться, и лишь подбрасывать угли в топку ведомого ею
паровоза. Обычный земной человек для этой цели не годился. Нужен был
сверхчеловек, которому они и поверили.
     После смерти сверхчеловека его роль отчасти заменила идея непогрешимого
и всеблагого государства. Все это воистину было опиумом для сбившейся с
пути, страдающей народной души. Опиумом для тех, которым удалось не спиться
и не потонуть в обывательской трясине. Для тех, у кого вызывали тоску, по
выражению Лермонтова, "скучные песни земли", сводящие роль человека к роли
травы, выросшей на навозе предшествующих урожаев и призванной лишь удобрить
собой последующие.
     Это Ганя по-настоящему поймет потом, а тогда он так и не нашел, что
ответить отцу. Возможность наслаждаться жизнью даже в самом комфортабельном
поезде смертников, когда вокруг пустеют купе и в любую погоду могут придти
за тобой, представлялась ему весьма сомнительной. Жизнь - шутка, не только
"пустая и глупая", но и трагическая, - к такому выводу пришел юный Ганя. Но
есть в ней избранники судьбы, - думал Ганя. - Которым не надо погрязать в
суете, химерах или пьянстве, чтобы избавиться от ужаса жизни. Наделенные
даром творчества. Только в творческом вдохновении человек может вырваться из
давящего житейского тупика и улететь к звездам. И он - этот избранник. Он не
помнил, когда начал рисовать, казалось, рисовал всегда - на дверях, окнах,
обоях. Пальцами, карандашами, углем, мелом, украденной у мамы губной помадой
или куском свеклы из винегрета. Что-то поражало его, он хватал, что
попадется под руку, и рисовал. Ему удавалось двумя-тремя линиями или
цветовым мазком схватить самое главное. Ганя еще ходил в детсад, когда его
посланная в Москву на конкурс детского творчества акварель "Печка" получила
премию. Коричневый прямоугольник в оранжево-красной рамке, обозначаю щей
гудящее за дверцей пламя.
     Сначала Ганины кисти просто пели, как птицы на ветках. О красоте мира,
природы, человеческого тела, женских лиц и о содержащейся в этой красоте
тайне. Его первые портреты, пейзажи, натюрморты напоминали чуть приоткрытые
шкатулки с драгоценностями, где под неброской росписью крышки скрывается
истинная красота, таинственная и недоступная. Он тогда увлекался спортом
/летом - байдарка, зимой - горные лыжи/, лихо отплясывал рок-н-ролл,
увязывался на улице за красивыми девчонками и взрослыми дамами, не раз бывал
бит, сам бил, и рисовал, рисовал... Все, вроде бы, шло, как надо. Отца
неизвестно откуда взявшееся дарование сына и радовало, и страшило - опасался
богемы. Богему Даренов Петр Михайлович представлял в виде Любови Орловой из
"Цирка", лихо отбивающей чечетку на пушке в трико из какой-то рыбьей чешуи.
Однако, когда Ганины работы выставили среди прочих в музее подарков Сталину,
напечатали в "Пионерской Правде" и даже послали куда-то за рубеж, отец стал
постепенно склоняться к уговорам матери отпустить Ганю учиться в Ленинград,
где проживала сестра отца, старая дева и тоже "номенклатура", и была бы
счастлива поселить у себя одаренного племянника.
     После смерти вождя отец окончательно сдался - ему было не до сына.
Физическая кончина своего бога потрясла его гораздо больше, чем развенчания
двадцатого съезда. Отец тогда похудел, ушел в себя. Интересно, что
именно Сталин, а не Ленин был человекобогом Петра Даренова.
     Итак, в середине пятидесятых Ганя оказался в Ленинграде.






     Вышинский: Значит, эта реставрация капитализма, которую Троцкий называл
выравниванием социального строя СССР с другими капиталистическими странами,
мыслилась, как неизбежный результат соглашения с иностранными государствами?
     Радек: Как неизбежный результат поражения СССР, его социальных
последствий и соглашения на основе этого поражения.
     Вышинский: Дальше?
     Радек: Третье условие было самым новым для нас - поставить на место
советской власти то, что он называл бонапартистской властью. А для нас было
ясно, что это есть фашизм без собственного финансового капитала, служащий
чужому финансовому капиталу.
     Вышинский: Четвертое условие?
     Радек: Четвертое - раздел страны. Германии намечено отдать Украину;
Приморье и Приамурье - Японии.
     Вышинский: Насчет каких-нибудь других экономических уступок говорилось
тогда?
     Радек: Да, были углублены те решения, о которых я уже говорил. Уплата
контрибуции в виде растянутых на долгие годы поставок продовольствия, сырья
и жиров. Затем - сначала он сказал это без цифр, после более определенно -
известный процент обеспечения победившим странам их участия в советском
импорте. Все это в совокупности означало полное закабаление страны.
     Вышинский: О сахалинской нефти шла речь?
     Радек: Насчет Японии говорилось - надо не только дать ей сахалинскую
нефть, но обеспечить ее нефтью на случай войны с Соединенными штатами
Америки. Указывалось на необходимость не делать никаких помех к завоеванию
Китая японским империализмом.


     * * *


     "Не следует также забывать о личной заинтересованности обвиняемых в
перевороте. Ни честолюбие, ни жажда власти у этих людей не были
удовлетворены. Они занимали высокие должности, но никто из них не занимал ни
одного из тех высших постов, на которые, по их мнению, они имели право;
никто из них, например, не входил в состав "Политического Бюро". Правда,
они опять вошли в милость, но в свое время их судили как троцкистов, и у них
не было больше никаких шансов выдвинуться в первые ряды. Они были в
некотором смысле разжалованы, и "никто не может быть опаснее офицера, с
которого сорвали погоны", говорит Радек, которому это должно быть хорошо
известно". /Леон Фейхтвангер/
     "Уличающий материал был проверен нами раньше и предъявлен обвиняемым, -
отвечали советские люди Фейхтвангеру. - На процессе нам было достаточно
подтверждения их признания. Пусть тот, кого это смущает, вспомнит, что это
дело разбирал военный суд и что процесс этот был в первую очередь процессом
политическим. Нас интересовала чистка внутриполитической атмосферы. Мы
хотели, чтобы весь народ, от Минска до Владивостока, понял происходящее.
Поэтому мы постарались обставить процесс с максимальной простотой и
ясностью... Мы вели этот процесс не для иностранных криминалистов, мы вели
его для нашего народа".
     "В первую очередь, конечно, было выдвинуто наиболее примитивное
предположение, что обвиняемые под пытками и под угрозой новых, еще худших
пыток были вынуждены к признанию. Однако эта выдумка была опровергнута
несомненно свежим видом обвиняемых и их общим физическим и умственным
состоянием. Таким образом, скептики были вынуждены для объяснения
"невероятного" признания прибегнуть к другим источникам. Обвиняемым, заявили
они, давали всякого рода яды, их гипнотизировали и подвергали действию
наркотических средств. Однако еще никому на свете не удавалось держать
другое существо под столь сильным и длительным влиянием, и тот ученый,
которому бы это удалось, едва ли удовольствовался бы положением
таинственного подручного полицейских органов; он несомненно, в целях своего
удельного веса ученого, предал бы гласности найденные им методы. Тем не
менее противники процесса предпочитают хвататься за самые абсурдные
гипотезы бульварного характера, вместо того чтобы поверить в самое простое,
а именно, что обвиняемые были изобличены и их признания соответствуют
истине".
     "Советские люди только пожимают плечами и смеются, когда им
рассказывают об этих гипотезах. Зачем нужно было нам, если мы хотели
подтасовать факты, говорят они, прибегать к столь трудному и опасному
способу, как вымогание ложного признания? Разве не было бы проще подделать
документы? Не думаете ли вы, что нам было бы гораздо легче, вместо того
чтобы заставить Троцкого устами Пятакова и Радека вести изменнические речи,
представить миру его изменнические письма, документы, которые гораздо
непосредственнее доказывают его связь с фашистами? Вы видели и слышали
обвиняемых, создалось ли у Вас впечатление, что их признания вынуждены?"
     "Этого впечатления у меня действительно не создалось. Людей, стоявших
перед судом, никоим образом нельзя было назвать замученными, отчаявшимися
существами, представшими перед своим палачом. Вообще не следует думать, что
это судебное разбирательство носило какой-либо искусственный или даже хотя
бы торжественный, патетический характер". "Помещение, в котором шел
процесс, не велико, оно вмещает, примерно, триста пятьдесят человек. Судьи,
прокурор, обвиняемые, защитники, эксперты сидели на невысокой эстраде, к
которой вели ступеньки. Ничто не разделяло суд от сидящих в зале. Не было
также ничего, что походило бы на скамью подсудимых: барьер, отделявший
подсудимых, напоминал скорее обрамление ложи. Сами обвиняемые представляли
собой холеных, хорошо одетых мужчин с медленными, непринужденными манерами.
Они пили чай, из карманов у них торчали газеты, и они часто посматривали в
публику. По общему виду это походило больше на дискуссию, чем на уголовный
процесс, дискуссию, которую ведут в тоне беседы образованные люди,
старающиеся выяснить правду и установить, что именно произошло и почему это
произошло. Создавалось впечатление, будто обвиняемые, прокурор и судьи
увлечены одинаковым, я чуть было не сказал спортивным, интересом выяснить с
максимальной точностью все происходящее. Если бы этот суд поручили
инсценировать режиссеру, то ему, вероятно, понадобилось бы немало лет и
немало репетиций, чтобы добиться от обвиняемых такой сыгранности: так
добросовестно и старательно не пропускали они ни малейшей неточности друг у
друга, и их взволнованность проявлялась с такой сдержанностью. Короче
говоря, гипнотизеры, отравители и судебные чиновники, подготовившие
обвиняемых, помимо всех своих ошеломляющих качеств должны были быть
выдающимися режиссерами и психологами". /Леон Фейхтвангер/


     * * *


     "Мы заканчиваем вечное движение германцев на Юг и Запад Европы и
обращаем взор к землям на восток. Мы кончаем колониальную торговую политику
и переходим к политике завоевания новых земель. И когда мы сегодня говорим о
новой земле в Европе, то мы можем думать только о России и подвластных ей
окраинах. Сама судьба как бы указала этот путь..." /А.Гитлер/


     * * *


     "Под гром восторженных оваций в честь творца Конституции великого
Сталина Чрезвычайный Восьмой съезд Советов единогласно постановил: "Принять
за основу... проект Конституции".
     "Трудно описать, что делалось в Кремлевском зале. Все поднялись с мест
и долго приветствовали Вождя. Товарищ Сталин, стоя на трибуне, поднял руку,
требуя тишины. Он несколько раз приглашал нас садиться. Ничего не помогало.
Мы запели "Интернационал", потом снова продолжалась овация. Товарищ Сталин
обернулся к президиуму, наверное требуя установить порядок, вынул часы и
показал их нам, но мы не признавали времени". /А.Суков, рабочий/
     "Мне и Дусе сказали: завтра с вами будет беседовать товарищ Сталин. Не
знаю, какое у меня было лицо, но Дуся вся вспыхнула, засветилась, глаза у
нее буквально засияли." /Ткачиха А.Карева/
     "Спешу поделиться с вами величайшей радостью: в Кремлевском дворце я
увидела самого дорогого нам человека на Земле. Сидела как очарованная и не
могла оторвать взгляда от лица товарища Сталина". /Н.Ложечникова, ткачиха/


     * * *


     "Почему так часто ставят на сцене пьесы Булгакова? Потому, должно быть,
что своих пьес, годных для постановки, не хватает. На безрыбье даже "Дни
Турбиных" - рыба...
     Пьеса эта... не так уж плоха, ибо она дает больше пользы, чем вреда. Не
забудьте, что основное впечатление, остающееся у зрителя от этой пьесы, есть
впечатление благоприятное для большевиков: если даже такие люди, как
Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав свое
дело окончательно проигранным, - значит, большевики непобедимы". /И.Сталин/


     СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     Творец сошел на землю, "стал человеком, чтобы мы обожились"... Распял
Свою земную плоть и жизнь, чтобы соединить человека со своей божественной
природой. "Возьми свой крест и иди за мной..." То есть распни свою земную
жизнь, жертвенно служа Замыслу о грядущем богочеловечестве. Умри для
служения Вампирии, Мамоне, убив в себе алчного блудливого зверя и эгоиста -
без этого соединение в Доме Отца невозможно, ибо туда "не войдет ничто
нечистое".
     Однажды Лев Толстой нарисовал на листе бумаги треугольник, на вершине
которого - Бог, а два угла в основании - люди. И сделал вывод, что в
процессе сближения человека с человеком оба автоматически тем самым
сближаются с Богом, ибо высота короче сторон... Думается, Лев Николаевич тут
не совсем прав, ибо большинство людей сближаются во грехе - фашисты,
например, идолопоклонники, сексуальные меньшинства, бандиты всех мастей,
монополии и т. д. У Иоанна Лествичника есть книга о духовном пути человека к
Богу, о восхождении постепенном по внутренней духовной лестнице /лествице/,
выше и выше. Думается, что не на плоскости "лежащего во зле мира", не в
сближении в совместном грехе возможно восхождение к Небу, а в совместном
движении к Вершине. Не треугольника, нет, а горы или пирамиды, по которой
избранникам предназначено, завещано, каждому своей тропой, подниматься,
восходить... То есть освобождаться от "притяжения дурной материальности",
бесконечности страстей и желаний, от зверя в себе, в милости и добре к
другим, восходящим рядом с тобой, в связке с ними и взаимопомощи. Только
так, разными тропами, но ВОСХОДЯ, мы сближаемся друг с другом и с Вершиной.
Пирамида... Не в этом ли разгадка ее мистических свойств?
     Смею утверждать, что Советский Союз был именно восхождением в связке,
идея коммунизма сознательно или интуитивно была принята народом как раз
соответствием своим глубинному восприятию православно-русской идеи -
соборному восхождению налегке к Царствию Любви и Свободы от земных пут...
     Восхождению налегке согласно Писанию:
     "Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои,
     Ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха. Ибо трудящийся
достоин пропитания". /Мф.10,9-10/
     Идея коммунизма привлекала именно высокими принципами служения ради
великого общего дела. Пусть ради счастья грядущих поколений, где тебе не
будет места, то есть жертва без награды, что особенно ценится Творцом. Акт
чистой Любви... И нет никакого сомнения, что Господь и Царствие Его жили в
сердцах таких избранников. Они были счастливы, служа стране, ближним и
дальним, ибо жизнь их соответствовала вписанному в сердце Закону и Замыслу.

     Мало знать чистописания ремесла,
     расписать закат или цветенье редьки.
     Вот когда к ребру душа примерзла,
     ты ее попробуй отогреть-ка!
     . . .
     И когда это солнце разжиревшим боровом
     взойдет над грядущим без нищих и калек

     - Я уже сгнию, умерший под забором,
     Рядом с десятком моих коллег.
     - Ха-ха-ха! - как сказал бы Иосиф, - заболтал черными ножками АГ, -
многого хочет Владимир Владимирович! Грядущее-то получилось "ИЗ", а не "БЕЗ"
нищих и калек! Грядущее из нищих и калек... "Бойтесь ваших желаний, они
иногда осуществляются", - как предостерегали мудрецы. Ладно, ладно,
продолжай.
     - Великое могущественное государство, самоотверженный творческий труд
во имя высокой цели, каждому - хлеб насущный. Школы, институты, библиотеки,
театры... Охрана народной нравственности, развитие национальных культур,
сохранность и доступность лучшего в духовном российском наследии...
     "Спасать", правда, приходилось кнутом и пряником, но Иосиф был пастырем
многонационального невоцерковленного /чтобы не сказать "неверующего"/
стада. И Господь его будет судить как пастыря-кесаря. Это и Булгаков
признавал, написав "Пастыря" - о юном вожде.
     Они были счастливы, потому что он поставил их на Путь, оградил от
погибели духовной, от рабства у Мамоны.
     Можно ли запретить верить? Сама постановка вопроса - хула на Бога,
сомнение в Его Божественности. Вписанные в сердце Закон и Замысел подвластны
лишь Творцу. Разумеется, можно человека соблазнить, сбить с пути, запугать,
наконец, но не запретить веру, о чем свидетельствует вся история
христианства.
     Бог все равно прорастет в сердце стоящего на Пути.
     Да, нельзя было активно верующим сделать чиновничью карьеру, но разве
можно одновременно служить Богу и Мамоне? Сколько душ Иосиф уберег от
соблазна стяжания, зависти, ненависти, злобы, блуда!
     Много было крови, греха, насилия и убийства, но пастырь - Иосиф взял на
себя грехи государства, своей паствы, бывшей у него в послушании, во имя
сохранения Антивампирии.
     Кстати, святому Владимиру, который страшился производить казнь
преступника, духовный отец сказал: "Чадо, Господь взыщет, если ты помилуешь,
а он соблазнит народ". Однажды Иосиф получил письмо. От В. Крымова,
писателя-эмигранта из России: "Я пишу Вам, как одному из самых крупных
государственных деятелей в современной России. Я пацифист и
интернационалист, но все-таки я люблю Россию больше всякой другой страны.
Мне отсюда м.б. видно кое-что, что Вам не так ясно, при всей Вашей
осведомленности изнутри...
     Нужно во что бы то ни стало сохранить власть в Ваших руках, вожаков
пролетариата, ничего не щадя. Помните: "Кто не способен на злодейство, тот
не может быть государственным человеком". Прежде всего армия. Она не должна
воевать, но она должна быть. Все должны знать о ней преувеличенное. Чем
больше всяких военных демонстраций, тем лучше... Никаких средств не надо
щадить в заботах об увеличении населения России и полном его воспитании. Это
самое страшное оружие против капиталистического мира. Сегодня ясно, что
современная Россия может дать новый закон истории: размаха маятника в другую
сторону может и не быть; он может навсегда остаться слева... Не нужно лжи,
но нужны две правды, и о большей умолчать на время и тем заставить верить в
меньшую; а когда понадобится, малая отступит перед большой. Не надо
притеснять религию, это УКРЕПИТ ее. Привлекайте частный капитал. Пока
государственная власть у вас - это не представляет никакой опасности...
Проявление современного русского творчества нужно поддержать, не жалея
затрат. Скажем, литературу, м. б. балет. Нужно бросить в остальной мир яркие
кристаллики современной России: этим можно иногда сделать больше, чем самой
широкой пропагандой... Революция сделала уже колоссально много. Но
эксперимент затягивается, нужны какие-нибудь реальные результаты".
     Автор просил не публиковать его письма. Иосиф почти каждую строчку
подчеркнул красным карандашом и положил письмо в особую папку.     - Ладно,
продолжу СЛОВО:
     На земле душа в плену - у собственной падшей плоти, необузданных
желаний и страстей /кстати, "страсти" - переводятся как "страдания"/, у
родовой необходимости, у "лежащего во зле" мира. У дурной взбесившейся
материальности. Человек в плену, кроме того, у самого себя, он в клетке с
открытой дверью, в которой томится, мечется, бьется, но выходить не хочет.
     Хотя душа, дух, образ Божий рвутся на волю, ввысь, к Небу.
     Они грезят не о свободе клетки золотой, просторной, комфортной, не о
свободе таскать корм у других птиц, уводить их подружек и заставлять малых
птичек чистить себе, любимому, перья. Это - свобода вообще НЕ ХОТЕТЬ клетки
со всеми ее привилегиями и благами. Не свобода куролесить и бесчинствовать в
комфортной клетке, а СВОБОДА ОТ КЛЕТКИ. Свобода Неба, свобода вылететь в
дверцу, открытую Спасителем. Который заплатил за эту возможность свободы
Своей Кровью.
     Это - СВЯТАЯ СВОБОДА в отличие от "дурной". И всякая душа живая
стремится к ней, тоскует и мечтает о ней тайно или явно.
     "Ты создал нас для Себя и не успокоится душа наша, пока не найдет
Тебя"... Вечная жажда соединения с Творцом. Иного, подлинного бытия.
     Часто несвобода внешняя приводит в свободе внутренней, часто в ссылках,
лагерях, тюрьмах под замком внешним случались чудеса достижения вершин
свободного духа. То есть несвобода от свободы "дурной" /будем называть ее
для удобства "отвязанностью"/ приводила к свободе СВЯТОЙ. А вкусивших ее уже
не загонишь обратно. Поэтому так трудно бывших "совков" загнать в дурную
количественную бесконечность буржуазного рая.     Образ, Дух Божий в
человеке жаждет бесконечности качественной. Мечты, Истины, Бессмертия...
Любви и Света, наконец, хоть ты опять меня попросишь "не говорить
красиво"... В сердце каждого есть некий чудесный, почти, как правило,
пересохший, забытый и заброшенный ключ, который оживает и наполняется
волшебной живительной влагой лишь когда прикасаешься к Истине, к вечному
Источнику, делами добра, милосердия, высокого творчества. Когда выходишь "на
работу жаркую, на дела хорошие"... И оживает, радуется неземной радостью
душа - это то самое "Царствие внутри нас", тот самый невидимый индикатор
счастья, который срабатывает каждый раз, когда мы становимся на Путь,
который называется Жизнь. Подлинное бытие.
     Никакие гонения, запреты, декреты и лекции по научному атеизму не могут
убить в человеке Образ Божий, тайное ведение о Замысле - "все да едины будут
в Любви, Свете и Истине". Это не вопрос деклараций, анкет и даже не вопрос
хождения или нехождения в Церковь, хотя церковные таинства - исповедь,
причастие, миропомазание, крещение, соборная молитва и т. д. имеют огромное
значение для верующих в их исцеляющую животворящую силу. Просто никакое
правительство, никакая власть, земная и неземная, не говоря уже о советской
власти, не могут "отлучить нас от любви Божией"... "...скорбь или теснота,
или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч... Но все сие
преодолеваем силою Возлюбившего нас... Ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни
Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая
какая тварь..." /Рим.8,35,37,38/.
     Человек может отречься лишь сам, сознательно, ведая, что творит. Никто
не может вмешаться в отношения Творца и человека "по образу и подобию". Свет
или тьма? Это вопрос судьбы в вечности, пригодности для Будущего Века,
соответствия Замыслу - беззаветное служение восходящему Целому.
Богочеловечеству, зреющему в историческом процессе меняющихся поколений.
     "Дорога к солнцу от червя..."
     И кесарь, и государство, отлучив свою паству от ведения о Боге и от
таинств, берут ответственность за находящихся в послушании подданных, вот и
все. Перед Небом.
     Прислушивающийся к показаниям вписанного в сердце Закона совести,
идущий на Зов обязательно встретится с "Неведомым Богом"... "ищите и
найдете; стучите, и отворят вам..." /Мф.7,7/
     Внутренний компас в человеке чутко реагирует на уклонение от Пути и на
приближение к Пути - тоской или высокими состояниями покоя или "радости
духовной", благодати, которые не спутаешь с земной "душевностью". Такие
состояния случаются часто в периоды величайших жертв и страданий, войн,
длительного заключения. Лосев, например, писал, что никогда так свободно и
раскованно не мыслил, как в концлагере.
     Несколько армий сражаются в великой битве Добра со злом у Дверей
Царствия. Дверь - Спаситель, Христос. "Я есть дверь"... Только Он может
судить, кто войдет в Царство. Армии - разные религиозные конфессии и
одинокие воины, а также так называемые "атеисты", верящие в Закон Неба без
веры в собственное бессмертие, в награду или наказание "там". Пригодное к
жизни в Будущем Веке состояние души, свободный выбор души - пропуск в
Царствие. Оно, как мне кажется, может быть дано благодатью Спасителя и
невоцерковленным по тем или иным причинам праведникам, стоящим на Пути;
православным, "рожденным свыше", личной или соборной молитвой, материнской
молитвой, молитвой святых, церковными таинствами... Я выбираю Путь и пытаюсь
идти, и мне помогает Господь, как помогает каждому избранному. "Много
званых, но мало избранных", - то есть "избравших Путь"... Само по себе
воцерковление, на мой взгляд, означает лишь, что я записался в армию
Христову. Но если я при этом дезертирую и не собираюсь воевать - разве я
"избравший"? Разве не приму еще большее осуждение?
     ИЗБРАННИКИ - избравшие Путь - вот что главное. Церковь в данном случае
лишь лечебница, где каждый избранник, сознающий себя больным и немощным на
Пути, обращается к врачующим таинствам и к Спасителю, взявшему на Себя грехи
мира.
     Преодолеть свою падшую природу человек может лишь чудом благодати
Божией. "Без Меня не можете творить ничего". Просто личность свободной волей
или избирает Путь, пытается идти, и тогда Господь невидимо становится рядом
и помогает; или человек, сознавая себя погибающим, взывает ко Христу.
Который ставит его на Путь и дает силы идти.
     Можно закричать, как тонущий Петр: "Господи, погибаю!" и схватить
протянутую Руку... Можно идти на Зов, не ведая, чей Он... Но именно Пути,
состояния сердца ждет от нас Господь. Вечного устремления ввысь, на Зов. К
прекрасному и непостижимому.
     Вопрос спасения - не теоретический и не юридический - это вопрос чуда,
тайны, Любви Небесной и ответной свободной любви твари к своему Творцу и
Спасителю. Ожившего, растопленного сердца, побежденного жертвенным подвигом
Самого Бога.
     Первая ступень, начало премудрости - страх Божий /рабы/. Вторая ступень
- разумный расчет, например, у Паскаля - "пари на Бога". Что выгоднее -
верить или не верить, упование на награду в Царствии /Это - наемники/.
Третья, высшая ступень - сыновство, ответная любовь детей Неба к Творцу и
Его Замыслу.
     Когда же вы поймете, что всякую добрую мысль вам посылает Господь?.. И
когда вы строили дома, в тайге или в пустыне, сажали сады, выращивали хлеб,
лечили, учили, сеяли "разумное, доброе, вечное" или защищали
противостоящее царству Мамоны отечество, то есть право все это делать, -
"работу жаркую, дела хорошие", а не гнаться за длинным рублем, высасывая
кровь у ближнего, - Господь всегда был рядом с вами, Его Образ в вас, Его
Дух Святой в вас.
     Это прекрасно знают все, кто делал когда-либо бескорыстное благо для
других. Не из расчета, а просто по велению сердца... Прекрасно знают это
особое дивное состояние души, близости Господа. Его Божественного
прикосновения, когда не нужно никакой иной награды... Только бы остановилось
мгновенье... Ибо сделать кому-то добро - сделать самому Спасителю.
     Церковь - стык Божьего и человеческого. Божественная благодать
изливается на каждого, на добрых и злых, как солнечный свет, но грех
препятствует ее проникновению в душу, делает ее омертвелой, непроницаемой.
     Церковь помогает излечить душу и тело для восприятия благодати.
     Если государство препятствует человеку в его греховной жизни, оно,
порой в лице самого "удерживающего" кесаря, тоже помогает расчистить почву
для восприятия благодати. То есть является помощником, соратником Церкви,
3амысла. Угодное Богу государство ограничивает степень падения подданных и
наоборот. Тут дело в мере вмешательства в такие сферы, в средствах, в
исторической обстановке... В степени причастности кесаря к Замыслу,
осознания своей роли в свершении Замысла, в степени "ведомости" Творцом,
немощи и одновременно силы Божьей, проявляемой в "немощи", не дающей пастырю
и кесарю впасть в прелесть.
     Есть мудрая молитва старцев: "Господи, дай мне силы свершить то, что я
могу изменить; терпение - перенести то, что я не могу изменить, и мудрость
отличать одно от другого". Не может человек, приносящий плоды добрые,
действовать от имени сатаны, какую бы веру он ни исповедывал. Не может
полководец сражаться против собственной армии, ибо разделившееся в себе
царство не устоит. Не может человек, искренне служа Небу, приносить злой
плод.
     Патриархи Сергий и Алексий Первый называли Иосифа Сталина богоданным
вождем. Крупный ученый и богослов архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий),
кстати, сидевший при Сталине, тоже считал его богоданным... "Сталин сохранил
Россию, показал, что она значит для мира... Поэтому я как православный
христианин и русский патриот низко кланяюсь Сталину". /Священник Дмитрий
Дудко/

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1940 г. Принимает в Кремле участников героического дрейфа ледокола
"Седов". Руководство работой пленума ЦК ВКПб. Участие в работе 6 сессии
Верховного Совета СССР 1 созыва. Участие в работе 3 сессии Верховного Совета
РСФСР I созыва. Руководство работой пленума ЦК ВКПб. Участие в работе 7
сессии верховного Совета СССР I созыва. Прием в Кремле представителей
народов "Бессарабии и Северной Буковины, членов Полномочных Комиссий сеймов
Литвы, Латвии и Государственной думы Эстонии.
     1941г. Руководство работой 18 Всесоюзной конференции ВКПб. Речь в
Кремле на торжественном заседании, посвященном выпуску командиров,
окончивших военные академии. 6 мая - назначение председателем Совета
Народных Комиссаров СССР.


     * * *


     Итак, в середине пятидесятых Ганя оказался в Ленинграде. Приближалась
хрущевская оттепель, время выставок, отчаянных дискуссий, разного рода
фестивалей и эрозии железного занавеса. Вот в это-то отрадное для всей
творческой интеллигенции, особенно студенчества, время Ганя начал
замечать в себе полное отсутствие интереса к волнующим оттаивающее общество
проблемам. Когда стали говорить, что вождь оказался не "великим другом и
вождем", не "полетом нашей юности", а совсем наоборот, что белое оказалось
черным, добро - злом, а правда - ложью, когда стали критиковать "порядки в
вагоне", менять полки и занавески, бегать в запрещенный прежде вагон-
ресторан и другие вагоны, иногда совсем туда перебираясь, срывать портреты и
вешать новые, Ганя в те годы хрущевской оттепели продолжал безучастно сидеть
на прежнем месте у вагонного окна. Он видел стремительно несущееся навстречу
будущее, которое тут же за спиной превращалось в прошлое. Если же сесть
спиной к движению, увидишь лишь уносящееся прочь прошлое. Настоящего за
окном не было. А суета в вагоне, брюзжанье, что пора бы новому проводнику
нести чай, и заманчивый комфорт других вагонов, - все это слишком казалось
реальностью, чтобы быть ею. Реальностью были лишь раз и навсегда проложенные
рельсы, мелькающее за окном время и не их проводник, который был сам всего
лишь пассажиром в этом поезде смертников, а Машинист, - безглазый
бессмертный, единственно ведающий, когда кому сходить навсегда из уютных
вагонов в ночную тьму. Безглазый, потому что рельсы надежно вели в никуда,
сойти с них поезду было невозможно. Бессмертный, пока есть работа, есть,
кого убивать. Бессмертный, пока идет поезд, убийца всякой жизни, - он
обрушится в никуда вместе со своим пустым поездом, как капитан, исполнивший
долг до конца.
     Только у него хранятся проездные билеты, нанизанные как четки, на нить
жизни, он дремлет, перебирая их костяшками пальцев, время от времени отрывая
использованные и выбрасывая через окно в несущееся прочь прошлое.
     - Любопытно, - думал Ганя, - если бы эти билеты с проставленными датами
казни были розданы пассажирам на руки - занимались бы они с таким же
упоением купейно-вагонными общепоездными проблемами временного своего
пристанища. Наверное, нет. Даже те, у кого были в запасе несколько десятков
лет, наверное, с особой остротой осознали бы, что уходить придется одному.
Точная дата - неужели она так много значит? Ведь в любом случае через
несколько десятков лет не останется никого среди едущих ныне. Почему они
живут так, будто никогда не сойдут с поезда? Что создает эту странную
иллюзию бессмертия? Мы - человечество? Пока оно живо - жив и я? Какой
абсурд! Почему все безумно боятся какого-то всеобщего конца света и не
понимают, что начало и конец света у каждого свой, персональный? Рождение и
смерть. Каждый - замкнутый в себе мир, имеющий начало и конец. И когда
рушатся прекрасные миражи вроде "нашего паровоза", летящего вперед ко
всеобщему счастью, когда трагическая обыденность жизни придавливает к
земле, - остается лишь пировать во время чумы в ожидании, когда тебя позовут
на выход "без вещичек".
     Вкалывать, размножаться, развлекаться и отвлекаться, кто как может. И
даже пытаться превратить этот наш общий катафалк во всемирный образцово-
показательный передвижной состав прогресса. Одна из его работ так и
изображала бесконечную вереницу сцепленных друг с другом катафалков, из
которых торчали то ноги в черных чулках и спортивных шароварах, то рука с
нанизанным на вилку недоеденным куском мяса, или с папкой для бумаг, с
пистолетом и садовым секатором, мертвые головы в бигудях, строительных
касках и профессорских шапочках.
     Жизнь - трагическая бессмыслица, это было ясно, но не плакать же
теперь, в самом деле, целыми днями! И если строить проекты счастливых,
веселых, передовых и технически оборудованных катафалков глупо и смешно, не
говоря уже о том, чтобы во имя этих проектов проливать свою или чужую кровь,
если постараться вести бездумно-животную жизнь пошло, а эгоистически-
элитарную - низко, то и спрыгивать раньше времени с поезда все-таки не
стоит. - Я - художник, - в который раз убеждал себя Ганя, - Избранник Божий.
Я могу говорить с самим Творцом на языке творчества, а не задаваться
бесполезными вопросами о смысле сотворенного Им мира.
     И Ганя, не из конъюнктурных соображений, а чтобы просто утешить себя,
старался по-прежнему замечать и писать лишь мажорное и прекрасное. Но если
прежде это удавалось само собой, то теперь приходилось искусственно
поддерживать в себе жизнеутверждающее мироощущение. Впрочем, он пил, как
все, не больше, быстро шел в гору. Ленфильм, Союз художников, персональные
выставки, благожелательная пресса. Тетка умерла, завещав ему квартиру.
Женился, родилась дочь, купили машину. Алла получила права.
     В том, что случилось, виноват он и только он. Алла спивалась - он это
видел и ничего не предпринимал. Она была с ним несчастна - она оставалась
взбалмошным ребенком, абсолютно не умеющим сдерживать свои чувства,
неистовые и в горе, и в радости. Эта ее первобытная естественность, так его
привлекавшая на заре их романа, обернулась для него ловушкой, исправительной
колонией строгого режима. Любое проявление неискренности, несправедливости,
черствости с его стороны мгновенно замечалось ею, и, если он не подавал
признаков раскаяния, выносилось на всенародное обсуждение - родственников,
друзей, просто первых встречных. Если он виноват, надо всем вместе помочь
ему исправиться - искренне считала она, и против этого трудно было
возразить, если воспринимать мир и всех, как она, по-детски, изначально
хорошими, где просто надо ставить друг друга в угол для обоюдной пользы.
Ганя не поддавался, защищая свое право быть плохим и постепенно зверея.
     Он перестал бывать дома, неискренность сменилась прямой ложью,
несправедливость - злобой, черствость - жестокостью. Теперь тигр дрессировал
свою дрессировщицу, приучая ее к звериной своей природе; защищая звериную
свою свободу и право быть диким.     Внешне Алла вроде бы поддалась, но
загнанный внутрь протест против несовершенства бытия в лице собственного
мужа и действительности обернулся бегством от этой действительности. Когда
после пары бокалов шампанского / пила она только шампанское, сладкое или
полусладкое/ раскрасневшаяся, с фосфоресцирующими, бесподобно подкрашенными
глазами проповедница начинала призывать ко всеобщей любви, правдивости и
целомудрию - вокруг сосредоточивалась толпа гостей. Говорила Алла красиво и
трогательно, детским чуть завывающим голосом и какими-то странными
импровизированными притчами: "А еще жил однажды в Китае мальчик..."
     Под "живущим в Китае мальчиком" подразумевался, разумеется, он, Ганя, -
Алла всегда использовала для своих сюжетов особо тяжкие его проступки за
последнюю неделю. И хотя понятно это было только им двоим, Ганя приходил в
бешенство. Он специально купил ей машину и не стал сам учиться водить, но
Алле удавалось укрощать самых суровых гаишников. Она целовала блюстителя
порядка в щеку и просила прощения. Поцелуй бывал самый невинный, но это-то и
срабатывало. И еще искренность. Она никогда не говорила: "я больше не буду",
не придумывала всяких оправдательных историй, как другие дамы за рулем.
"Выпила два бокала шампанского, - говорила она, - вот таких, больших.
Пожалуйста, простите меня..."
     В тот вечер она выпила гораздо больше...
     Она стала пить дома и рассказывала свои притчи дочери. Ирка оказалась
еще более благодарной слушательницей, чем гости, - она с ревом требовала
все новых и новых сказок про мальчика из Китая и девочку с Бирмы и не желала
без них ни есть, ни ложиться спать. Когда Ганя оставался с Иркой один, на
нее не было управы. Ганя почувствовал, что начинает ненавидеть и дочь.     В
тот вечер Ганя видел, что Алла напивается, и нарочно дразнил ее, флиртуя с
именинницей, ее подругой из Дома Моделей, люто ненавидя и Аллу с ее баснями
из биографии Игнатия Даренова, и восхищенных слушателей, и свое унижение.
Задыхаясь от злобы, он налил себе полный стакан коньяку и разом опрокинул за
здоровье "Елены Прекрасной" - именинницы.
     Это была его последняя в жизни выпивка.
     В бутылке, как потом выяснилось, оказался не коньяк, а коньячный спирт
- подарок из солнечной Грузии, убойный напиток, от которого Ганя совершенно
отключился и позволил не только Алле сесть за руль, но и посадить рядом
Ирку.
     Он пришел в себя через несколько дней в реанимации, ломаный-
переломаный. Ему сказали, что они тоже в больнице.
     Похоронили их родственники.
     Потом он вернулся домой в теткину квартиру, в их квартиру, где все
оказалось нетронутым с того рокового дня. Разбросанные чулки - Алла все
подбирала недраную пару, косметика, волосы в щетке, недопитая бутылка кефира
в холодильнике и заплесневелый кусок булки на столе - Алла вернулась с
подиума голодной и накинулась на еду, хотя их уже ждали в гостях - она
пережила блокаду и совсем не умела переносить чувство голода. Ганя смотрел,
как она давится хлебом и кефиром и злился. Что-то сказал, она заплакала, не
хотела идти, потом помирились, пришлось ей опять подкрашивать глаза...
     Иркины книжки, игрушки вокруг разбросаны. Мать приказывала убрать - так
и не убрала. Цветы в горшках засохли, повсюду сновали тараканы.
     У него была срочная работа для новой Ленфильмовской ленты. Ганя ушел в
свою комнату и стал писать. Голова еще кружилась, все болело, но правая рука
была, слава Богу, цела. Он рисовал, рисовал... Приехала с Урала мать,
поплакала, прибрала квартиру, набила холодильник продуктами, наготовила
борща и котлет, пирожков на месяц вперед, опять уехала...
     Когда он, наконец, решился покинуть свое убежище, поел знаменитого
материнского борща с пирожками, вспомнив забытый с детства вкус, привык к
удобно переставленной ею мебели, к необычной чистоте и тишине, к уютному
абажуру над обеденным столом - мать купила сразу два - ему и себе на Урал, -
Ганя впервые заплакал. Не столько над ними, мертвыми, сколько над собой. Он
был более мертвый, чем они, он ничего не чувствовал. Ничего, кроме
усталости, тупой боли во всем теле и целительного постепенного погружения в
непривычную тишину и чистоту квартиры, в забытую сладость свободы. Так жили
они когда-то вдвоем с теткой...
     Пусть его брак был неудачным, пусть он не был хорошим отцом, но неужели
он действительно не любил их, свою жену и свою дочь? Полгода назад, когда
Ирка болела, он в панике метался по городу, пока не достал нужное лекарство.
Что это было - животный инстинкт, страх за потомство? А теперь, когда их
будто волной смыло и от него уже ничего не зависит - никакой боли. Будто
отломился искусственный зуб и рана даже не кровоточит. Господи, уж не
чудовище ли он? Кого он вообще любит или любил? Себя? Нет, себя он презирал
и ненавидел, он оплакивал свою мертвую бесчувственность, свое кромешное
одиночество, которое только сейчас осознал - он всегда был им болен, сколько
себя помнит. Кровеносные сосуды, связывающие его "Я" с прочим миром,
оборвались или вообще отсутствовали, он был чужеродным черенком, отторгающим
дерево и потому умирающим.
     Это было странное чувство - он мыслил, ощущал окружающий мир и
одновременно отторгал его. Самозащита, приведшая к полной беззащитности.
Свобода и смерть.
     Он содрогался от отвращения и жалости к себе, а главное, от бессилья
что-то в себе изменить. Потом достал из книжного шкафа спрятанную когда-то
от Аллы бутылку шампанского, и тут его осенило - он придумал, как себе
отомстить! Подсудимый и обвинитель в одном лице, он сам вынес себе приговор
- ни капли спиртного пожизненно. И сам взял себя под стражу.
     На сороковины Ганя сжег мосты, объявив на поминках присутствующим о
своем решении. Аллину бутылку и еще авоську купленной водки распили друзья и
родственники, Ганя же под недоверчивые взгляды присутствующих тянул
приготовленный тещей компот из сухофруктов и мрачно упивался сознанием, что
наконец-то заставил себя страдать. Невыносимыми были и разговоры за столом,
и сами гости, и весь этот исполненный фальши похоронный ритуал. Но еще
невыносимее - перспектива остаться наедине с собой, когда все уйдут, и
мысль, что он трус и не может просто спрыгнуть с поезда. Наказание в самом
деле оказалось не по силам. Действительность без привычно защитного "кайфа"
вновь обрушилась на него бессмысленной вагонной суетой летящего в никуда
поезда. Бессмысленной была возня вокруг жалких жизненных благ, вокруг
идиотских худсоветов - бега вверх по идущему вниз эскалатору - в конце
концов неизбежно выдыхаешься, садишься на ступени и покорно съезжаешь вниз
вместе со всеми. Вокруг жалких кулуарных разговоров за столами и столиками,
все это "можно - нельзя", все эти "Измы", пути-горизонты и бои местного
значения вокруг путей-горизонтов. Вагон - детский сад, инкубатор с похотливы
ми приворовывающими воспитателями.
     Ганя заперся дома, отключил телефон и сочинил для себя новую жизненную
программу - правильный образ жизни, гимнастику, самоограничение, разрыв с
прежними компаниями. Свобода. Вне времени, пространства, хищных ограниченных
проводников, прежних ненужных связей и семейных обязанностей.
     Две недели он занимался йогой, обливался ледяной водой из-под крана,
боролся с желанием пойти в привычно-злачные места, кому-то позвонить, кого-
то навестить, давился овсяной кашей, работал без отдыха над поправками и
пожеланиями начальства.
     Когда, наконец, он все исправил, поправил, когда тело избавилось от
прежних недомоганий, а душа - от страстей и суеты, когда он изгнал из себя
всех чудовищ себялюбия и приготовился наконец-то наслаждаться подлинным
покоем и свободой, он вдруг с ужасом обнаружил, что его, Игнатия Даренова,
больше нет. Только оздоровленная йогой и аскезой телесная оболочка и пустота
внутри, страшная леденящая пустота. Даже не пустота, а ничто.
     Может быть, это и было то самое "божественное ничто", блаженная
нирвана, то самое состояние, которого надо было не пугаться, а слиться,
раствориться, исчезнуть в дурной бесконечности вселенной. Но Ганя,
неожиданно осознавший, что кроме тех самых чудовищ себялюбия, страстей и
суеты, которых он возненавидел и изгнал, в нем ничего нет; что он безнадежно
пуст - только телесная оболочка и ледяное дурное ничто, - этот Ганя просто в
панике бежал.
     Пусть чудовища, страсти, сомнительные связи, надоевшие споры и
унизительно-тупая вагонная суета - лишь бы не это. Он покинул свое купе,
пробрался в тамбур и распахнул наружную дверь. Таков, наверное, ад, если он
есть. Умчался поезд, навсегда оставив тебя наедине с собой. Лишь твое "Я",
пронизанное ледяным кромешным "ничто".






     "Невероятной, жуткой казалась деловитость, обнаженность, с которой эти
люди непосредственно перед своей почти верной смертью рассказывали о своих
действиях и давали объяснения своим преступлениям. Очень жаль, что в
Советском Союзе воспрещается производить в залах суда фотографирование и
записи на граммофонные пластинки. Если бы мировому общественному мнению
представить не только то, что говорили обвиняемые, но и как они это
говорили, их интонации, их лица, то, я думаю, неверящих стало бы гораздо
меньше". /Леон Фейхтвангер/
     "Признавались они все, но каждый на свой собственный манер: один с
циничной интонацией, другой молодцевато, как солдат, третий внутренне
сопротивляясь, прибегая к уверткам, четвертый - как раскаивающийся ученик,
пятый - поучая. Но тон, выражение лица, жесты у всех были правдивы".
     О Пятакове:
     "Спокойно и старательно он повествовал о том, как он вредил в вверенной
ему промышленности. Он объяснял, указывал вытянутым пальцем, напоминая
преподавателя высшей школы, историка, выступающего с докладом о жизни и
деяниях давно умершего человека по имени Пятаков и стремящегося разъяснить
все обстоятельства до мельчайших подробностей, охваченный одним желанием,
чтобы слушатели и студенты все правильно усвоили".
     О Радеке:
     "... очень хладнокровный, зачастую намеренно иронический,.. он при
входе клал тому или другому из обвиняемых на плечо руку легким, нежным
жестом,.. выступая, немного позировал, слегка посмеиваясь над остальными
обвиняемы ми, показывая свое превосходство актера, - надменный,
скептический, ловкий, литературно образованный. Внезапно оттолкнув Пятакова
от микрофона, он встал сам на его место. То он ударял газетой о барьер, то
брал стакан чая, бросал в него кружок лимона, помешивал ложечкой и,
рассказывая о чудовищных делах, пил чай мелкими глотками. Однако, совершенно
не рисуясь, он произнес свое заключительное слово, в котором он объяснил,
почему он признался, и это заявление, несмотря на его непринужденность и на
прекрасно отделанную формулировку, прозвучало трогательно, как откровение
человека, терпящего великое бедствие. Самым страшным и трудно
объяснимым был жест, с которым Радек после конца последнего заседания
покинул зал суда... Показались солдаты; они вначале подошли к четверым, не
приговоренным к смерти. Один из солдат положил Радеку руку на плечо, по-
видимому, предлагая ему следовать за собой. И Радек пошел. Он обернулся,
приветственно поднял руку, почти незаметно пожал плечами, кивнул остальным
приговоренным к смерти, своим друзьям, и улыбнулся. Да, он улыбнулся..."
     "Трудно также забыть подробный тягостный рассказ инженера Строилова о
том, как он попал в троцкистскую организацию, как он бился, стремясь
вырваться из нее, и как троцкисты, пользуясь его провинностью в прошлом,
крепко его держали, не выпуская до конца из своих сетей..."
     "Потрясающее впечатление произвел также инженер Норкин, который в своем
последнем слове проклял Троцкого, выкрикнув ему "свое клокочущее презрение и
ненависть"... Впрочем, за все время процесса это был первый и единственный
случай, когда кто-либо закричал; все - судьи, прокурор, обвиняемые -
говорили все время спокойно, без пафоса, не повышая голоса".
     "Свое нежелание поверить в достоверность обвинения сомневающиеся
основывают, помимо вышеприведенных возражений, тем, что поведение обвиняемых
перед судом психологически необъяснимо. Почему обвиняемые, спрашивают эти
скептики, вместо того, чтобы отпираться, наоборот, стараются превзойти друг
друга в признаниях? И в каких признаниях! Они сами себя рисуют грязными,
подлыми преступниками. Почему они не защищается, как делают это обычно все
обвиняемые перед судом? Почему, если они даже изобличены, они не пытаются
привести в свое оправдание смягчающие обстоятельства, а, наоборот, все
больше отягчают свое положение? Почему, раз они верят в теории Троцкого,
они, эти революционеры и идеологи, не выступают открыто на стороне своего
вождя и его теорий? Почему они не превозносят теперь, выступая в
последний раз перед массами, свои дела, которые ведь они должны были бы
считать похвальными? Наконец, можно представить, что из числа этих
семнадцати один, два или четыре могли смириться. Но все - навряд ли".
     "То, что обвиняемые признаются, возражают советские граждане,
объясняется очень просто. На предварительном следствии они были настолько
изобличены свидетельскими показаниями и документами, что отрицание было бы
для них бесцельно. То, что они признаются все, объясняется тем, что перед
судом предстали не все троцкисты, замешанные в заговоре, а только те,
которые до конца были изобличены"...
     "Я должен признаться, что, хотя процесс меня убедил в виновности
обвиняемых, все же, несмотря на аргументы советских граждан, поведение
обвиняемых перед судом осталось для меня не совсем ясным. Немедленно после
процесса я изложил кратко в советской прессе свои впечатления: "Основные
причины того, что совершили обвиняемые, и главным образом основные мотивы их
поведения перед судом западным людям все же не вполне ясны. Пусть
большинство из них своими действиями заслужило смертную казнь, но бранными
словами и порывами возмущения, как бы они ни были понятны, нельзя объяснить
психологию этих людей. Раскрыть до конца западному человеку их вину и
искупление сможет только великий советский писатель". Однако мои слова
никоим образом не должны означать, что я желаю опорочить ведение процесса
или его результаты. Если спросить меня, какова квинтэссенция моего мнения,
то я смогу, по примеру мудрого публициста Эрнста Блоха, ответить словами
Сократа, который по поводу некоторых неясностей у Гераклита сказал так: "То,
что я понял, прекрасно. Из этого я заключаю, что остальное, чего я не понял,
тоже прекрасно".
     "Советские люди не представляют себе этого непонимания. После окончания
процесса на одном собрании один московский писатель горячо выступил по
поводу моей заметки в печати. Он сказал: "Фейхтвангер не понимает, какими
мотивами руководствовались обвиняемые, признаваясь. Четверть миллиона
рабочих, демонстрирующих сейчас на Красной площади, это понимают"... ввиду
того, что советский писатель, который мог бы осветить мотивы признаний, пока
еще не появился, я хочу сам попробовать рассказать, как я себе представляю
генезис признания...
     Суд, перед которым развернулся процесс, несомненно, можно рассматривать
как некоторого рода партийный суд. Обвиняемые с юных лет принадлежали к
партии, некоторые из них считались ее руководителями. Было бы ошибкой
думать, что человек, привлеченный к партийному суду, мог бы вести себя так
же, как человек перед обычным судом на Западе. Даже казалось бы, простая
оговорка Радека, обратившегося к судье "товарищ судья" и поправленного
председателем "говорите гражданин судья", имела внутренний смысл. Обвиняемый
чувствует себя еще связанным с партией, поэтому не случайно процесс с самого
начала носил чуждый иностранцам характер дискуссии. Судьи, прокурор,
обвиняемые - и это не только казалось - были связаны между собой узами общей
цели. Они были подобны инженерам, испытывающим совершенно новую сложную
машину. Некоторые из них что-то в этой машине испортили, испортили не со
злости, а просто потому, что своенравно хотели использовать на ней свои
теории по улучшению этой машины. Их методы оказались неправильными, но эта
машина не менее, чем другим, близка их сердцу, и поэтому они сообща с
другими откровенно обсуждают свои ошибки. Их всех объединяет интерес к
машине, любовь к ней. И это-то чувство и побуждает судей и обвиняемых так
дружно сотрудничать друг с другом, чувство, похожее на то, которое в Англии
связывает правительство с оппозицией настолько крепко, что вождь оппозиции
получает от государства содержание в две тысячи фунтов". /Леон Фейхтвангер/
- А сам-то ты что по этому поводу думаешь, Позитив? - поинтересовался
неожиданно АГ.
     - Наверное то же, что и ты, сын тьмы... Показательный Страшный Суд в
отдельно взятой Антивампирии устроил пастырь-кесарь Иосиф. Над "врагами
народа", предавшими Дело с большой буквы. Которое, как известно, свято, а
вина искупается лишь покаянием и кровью. Это была мистическая жертва во имя
спасения Целого. Где кровь невинных, /а они, разумеется, были /и грешников,
покаявшихся перед смертью, служила во спасение.
     - А как же "не убий"?
     - Вот и я говорю - на высшем Суде казненный может оказаться
оправданным, ибо уже понес на земле наказание. А палач...
     Палач вглядывался в нескончаемый хоровод бывших соратников, силясь
разглядеть то самое "пятно", о котором проболтался ваучерт со "Страницы
Истории".
     Черная метина внутри, на душе, - печать князя тьмы...
     "...врагам твоим настежь отворятся ворота земли твоей, огонь пожрет
запоры твои.
     Князья твои - как саранча, и военачальники твои - как рои мошек,
которые во время холода гнездятся в щелях стен, и когда взойдет солнце, то
разлетаются - и не узнаешь места, где они были".
     "...Случилось небывалое горе. Родина, страна наша, государство великое,
данные нам в сбережение историей, природой, славными предками, гибнут,
ломаются, погружаются во тьму и небытие. И эта погибель происходит при нашем
молчании, попустительстве и согласии. Неужели окаменели наши сердца и души и
нет ни в ком из нас мощи, отваги, любви к Отечеству?..
     Что с нами сделалось, братья? Почему лукавые и велеречивые властители,
умные и хитрые отступники, жадные и богатые стяжатели, издеваясь над нами,
глумясь над нашими верованиями, пользуясь нашей наивностью, захватили
власть, растаскивают богатства, отнимают у народа дома, заводы и земли,
режут на части страну, ссорят нас и морочат, отлучают от прошлого,
отстраняют от будущего - обрекают на жалкое прозябание в рабстве и
подчинении у всесильных соседей?...
     Братья, поздно мы просыпаемся, поздно замечаем беду, когда дом наш уже
горит с четырех углов, когда тушить его приходится не водой, а своими
слезами и кровью..."
     Это "Слово к народу" со Страницы Истории, скопированной ваучертом,
Иосиф помнил наизусть. Знал, что это непременно случится, только не знал,
когда...
     Часы пробьют полночь, карета обернется катафалком, кони - крысами,
кучер - могильщиком, бальный наряд - саваном...
     А у знатных гостей на балу начнут прорастать когти звериные, шерсть,
клыки...


     * * *


     "Героя гражданской войны Шмидта вызвали в наркомат и отправили на
командную должность в провинцию. Он созвал своих бывших сотоварищей со всей
Эсесесерии ехать с ним. Собрался целый эшелон. С веселыми пьяными песнями
эшелон двинулся от Казанского вокзала. На первой же станции вагон отцепили
от паровоза, и в него вошли люди в форме НКВД". /Свидетель К.Чуранков/
     "Если бы, к примеру, покончивший с собой Гамарник был последовательным
контрреволюционером, я бы на его месте попросил бы свидания со Сталиным,
сначала уложил бы его, а потом бы убил себя". /И.Сталин/
     Георгий Жуков. Свидетельство о предвоенном времени:
     "Оно отличалось неповторимым своеобразным подъемом настроения,
оптимизма, какой-то одухотворенностью и в то же время деловитостью,
скромностью и простотой в общении людей. Хорошо, очень хорошо мы начинали
жить. И какой экономист, философ или писатель сможет достоверно обрисовать,
как расцвела бы наша страна сегодня, как далеко мы ушли бы вперед, не прерви
война широкое, мирное и могучее течение тех лет..."

     Страна встает со славою
     Навстречу дня!
     И радость поет, не смолкая,
     И песня навстречу идет,
     И люди смеются, встречая,
     И встречное солнце встает.

     Бухарин. Из беседы с Каменевым и Сокольниковым:
     "Наши потенциальные силы огромны. Рыков, Томский, Угланов абсолютно
наши сторонники. Я пытался оторвать от Сталина других членов Политбюро, но
пока получается плохо. Орджоникидзе не рыцарь. Ходил ко мне и ругательски
ругал Сталина, а в решающий момент предал. Ворошилов с Калининым тоже
изменили нам в последний момент. Я думаю, что Сталин держит их какими-то
особыми цепями. Оргбюро ЦК ВКПб наше. Руководители ОГПУ, Ягода и Трилиссер
тоже, Андреев тоже за нас".

     И ты улыбнешься друзьям,
     С которыми труд и работа,
     И встречи, и жизнь - пополам...
     Такою прекрасною речью
     О правде своей заяви,
     Мы жизни выходим навстречу,
     Навстречу труду и любви...

     "Из уничтоженных командиров: Тухачевский, Егоров, Якир, Корк, Уборевич,
Блюхер, Дыбенко... современными военачальниками можно считать только
Тухачевского и Уборевича. Большинство из них было под стать Ворошилову и
Буденному. Это герои гражданской войны, конармейцы, жившие прошлым. Блюхер
провалил Хасанскую операцию, Ворошилов провалил финскую войну. Если бы они
все находились во главе армии, война сложилась бы по-другому". /Маршал
Конев/
     В.Молотов в беседе в Ф.Чуевым:
     "Я считаю Тухачевского очень опасным военным заговорщиком, которого в
последний момент только поймали. Если бы не поймали, было бы очень опасно.
Он наиболее авторитетный... Участвовал ли каждый из обвиненных и
расстрелянных в том заговоре, который готовил Тухачевский? Я не сомневаюсь,
что некоторые из них участвовали, некоторые могли попасть и ошибочно... Но
что касается Тухачевского и наличия у него группы военных, связанных с
троцкистами, правыми, готовящими заговор, тут сомнений нет".
     "Придет время, разберутся. В лидерах партии были свои Солженицыны. И
тогда приходилось их терпеть, и теперь. К 1937 году они потеряли платформу и
поддержку народа. Голосовали за Сталина, а были двурушниками. На процессе
показано, как по указанию правых отравили Куйбышева, Горького. Ягода, бывший
начальник ОГПУ, участвовал в организации отравления своего руководителя в
ОГПУ Менжинского".

     Я тебе приношу и сомненья свои и тревоги,
     Перед совестью мира в глубоком раздумье стою
     На пороге зари, у грядущих времен на пороге
     Ты возьми мое сердце и слушай присягу мою.
                       /"Красная площадь"/

     Британская энциклопедия: "В течение 10-летия СССР действительно был
превращен из одного из самых отсталых государств в великую индустриальную
державу; это был один из факторов, который обеспечил советскую победу во
второй мировой войне". А.Хаммер:
     "В 1930 году мои деловые контакты с Россией фактически прекратились.
В вашей стране активно развивался государственный сектор экономики.
Считалось, что государство больше не нуждается в помощи частного
предпринимательства. Должен признать, что, хотя и последовал очень жесткий
для народа период, вы добились своего и построили мощное государство".
     "В 1935 году, перед лицом возрастающего процветания Советского Союза
обвиняемые должны были признать банкротство троцкизма. Они потеряли, по
словам Радека, веру в концепцию Троцкого. В силу этих обстоятельств, в силу
самой природы вещей признания обвиняемых прозвучали как вынужденный гимн
режиму Сталина. Обвиняемые уподобились тому языческому пророку из Библии,
который, выступив с намерением проклясть, стал, против своей воли,
благословлять". /Фейхтвангер/


     * * *


     Умчался поезд, навсегда бросив тебя наедине с собой. Лишь твое "Я",
пронизанное ледяным кромешным "ничто".
     Ганя вернулся в вагон к прежней жизни, оставив, однако, приговор в
силе.
     По-прежнему непереносимо было с людьми, еще непереносимей, как
оказалось, без них и, как всегда, только в избранности своей, в творчестве -
выход и спасение. Пусть в мире нет смысла, но есть, в конце концов, красота.
Пусть Ганя плох и эгоистичен, пусть неспособен к любви - была чувственность
и обостренная тяга к женской красоте в сочетании с паническим страхом перед
ней, перед возможными узами и вообще перед темной стихией пола, делающей его
романы недолговечными и мучительными. Но Красота, призванная "спасти мир",
оставалась и его, Гани, единственной верой. В самые, казалось бы,
беспросветные минуты морозная россыпь на стекле, первозданная чистота
снега, грациозная поступь кошки и крики чаек над Невой, напоенное голубизной
небесное озерцо в просвете между домами свидетельствовали о неведомой
светлой тайне, плененной злым миром. Будто заколдованная царевна, посылала
Красота время от времени улыбки подданным своим - улыбки сквозь слезы.
Истерзанная, связанная и обреченная.
     Теперь он писал Красоту Погибающую, съедаемую временем, суетой,
тлением, порочной хищной цивилизацией и чудовищами, которых он пытался из
себя изгнать во время неудачного двухнедельного самоусовершенствования.
     Он писал юные лица и тела, тронутые, изуродованные распадом, будь то
физическое уродство или фантастически просвечивающие, прорастающие из тел
звериные клыки, когти, шерсть, детали машин, приборов. Такие же спирали и
болты ввинчивались, вгрызались в Неву, в гладь Финского залива, в стволы
деревьев. Дымно-черные краски наплывали на зелень и голубизну.
     Гибельное разрушительное начало в себе и окружающем мире, всесилие
этого начала и невозможность ему противостоять, неравная схватка Красоты со
смертью, - что бы ни писал теперь Ганя - эта тема стала его манией,
проклятием. Его избранничество, бывшее прежде неким элитарным творческим
убежищем от неразрешимости жизни, обернулось ловушкой, избрав предметом
творчества саму эту неразрешимость.
     Сбежав от мира, он не смог сбежать от себя.
     Распять себя вместе с чудовищами и кошмарами на подрамнике и передать
холст миру, как в старину передавали другому лихорадку, чтобы самому
получить облегчение. Не очень-то благородная роль, но именно с тех пор
Игнатий Даренов стал знаменитостью.
     Мир отдавал ему своих чудовищ, Игнатий возвращал сторицей.
     - Вот и этот безнадежно болен, - утешался зритель, - Как и я. Как и мы
все.
     - Им нравится, значит, это им нужно, - думал Ганя, и ему становилось
вроде бы легче. На миру, как известно, и смерть красна.
     Примерно такими были ее сведения о Гане, когда объявили посадку на ее
поезд, сведения, неизвестно как полученные во время их странно-ирреального
кружения по городу, сидения на скамьях в Летнем саду и за столиками.
     Он потом скажет, что говорил как раз все время он, а она молчала.
     В купе еще никого не было. Ганя вдруг заявил, что тоже поедет в Москву,
и прежде, чем она успела отреагировать, исчез. Вернулся он через несколько
минут, сказав, что все в порядке и что место девочки сообщат, когда поезд
тронется. "Девочками", видимо, были проводницы.
     Ганя закрыл дверь и впервые они оказались наедине в хрупкой коробочке
купе. Их внешнее отделение от мира было скорее чисто символическим,
пластмассово-фанерным, но все же оно было. Пространство замкнулось.
     Они неуверенно поцеловались. Поцелуй был вполне невинным, но оба
сделали еще одно ошеломляющее открытие - в этом поцелуе не было сковывающей
остроты новизны, их губы, руки, тела, казалось, знали друг друга давным-
давно, а теперь они просто вспоминали, закрыв глаза, не дыша, будто
разлученные слепые возлюбленные, вновь прикоснувшиеся друг к другу спустя
много лет.

     В купе вошли пассажиры - три южных человека, пропахшие вином и
шашлыками, неся лоснящиеся щеки, усы и глаза, битком набитые чемоданы,
белозубые улыбки и этот ресторанный запах, как некое знамя торжествующего
эпикурейства.
     Сидящая в купе целующаяся парочка была им понятна и близка. Южные люди
мгновенно распихали по полкам чемоданы, застелили постели и, предъявив
проводнице, сообщившей Гане, что его место в последнем купе, билеты, ушли
"покурить часок - другой", судя по всему, к тем же девочкам-проводницам.
     Пространство вокруг опять сомкнулось, поезд набирал скорость. И то ли
от двусмысленного ухода эпикурейцев, то ли от оставленной ими на столике в
порыве солидарности оранжевой россыпи мандаринов, пахнувших новым годом, то
ли от включенного отопления, в купе стало наэлектризованно и душно, как
перед грозой.
     Яне встала, чтобы снять шубу, Ганя, - помочь ей повесить.
     Это ее тоже двусмысленное черное вязаное платье на молнии из
французского журнала "Эль", шедевр ее приятельницы, Ниночки, такое скромное,
но расстегивающееся сразу от глухого ворота до колен одним мановением руки.
Ганя опять притянул ее к себе, рука легла на ворот платья, и Яна поняла, что
он ее уже не выпустит. Она едва успела выключить свет, платье свалилось к
ногам лягушачьей кожей. Оба вспыхнули мгновенно и разом, как два сухих стога
- от первой же искры. Разлученные когда-то любовники, чьи тела через тысячу
лет снова нашли друг друга.
     И наконец-то, упоительное осязание тяжелых влажных прядей Ганиных
волос, в которые погружались ее пальцы...
     Вагон нещадно мотало. Казалось, сама земля разверзалась, с исступленной
жадностью заглатывая их сплетшиеся в беспамятстве тела, круша и переламывая.
     В какое-то мгновение в разорвавших тьму огнях проносящейся станции
Иоанна увидала над собой Ганины огромные, черноугольные, во все глаза,
зрачки. Кажется, она закричала, Ганина рука зажала ей рот, вдавив голову в
видавшие виды МПСовскую подушку. И в ее крике, и в его хриплом торжествующем
стоне было нечто глубинно-первобытное, отозвавшееся из тьмы веков эхом некой
изначальной вселенской катастрофы. Конца и начала, свободы и рабства,
жизни и смерти.
     Черные дыры его зрачков неумолимо неслись на нее, и она гибла в их
смертельном притяжении, в этом антимире, в последней блаженной муке небытия
разваливаясь на куски...
     Когда все вернулось на круги своя и они опять сидели плечом к плечу на
нижней полке номер 14, Иоанна вслушивалась в себя, обнаружив, что ровным
счетом ничего не изменилось - никакой качественно новой ступени вверх или
вниз в их отношениях. Новое "Я", Единое и нераздельное, до краев наполненное
счастьем. Остановившееся время в летящем к Москве замкнутом спичечном
коробке принадлежащего им пространства, до предела насыщенное молчанием, в
котором не годились никакие слова. Разноголосый храп эпикурейцев с Юга
казался волшебной музыкой, пропахшей мандаринами, вином и звездами.
     Иоанна вышла, а когда вернулась, ей показалось, что Ганя спит. Она села
поодаль, чтобы не мешать, но тут же услыхала недовольное:
     - Иди ко мне...
     Так они и просидели до рассвета, иногда проваливаясь в сон, но и
снилось им место номер 14 в повисшем в вечности купе, до краев наполненном
храпом, запахом мандаринов и счастьем.
     Они ни о чем не договаривались и не строили никаких планов на будущее.
Она не могла вообразить себе Ганю в роли штатного любовника, периодические
вороватые свидания по случайным углам. Она себя считала вполне современной
женщиной, но с Ганей узаконенный адюльтер представлялся совершенно
невозможным. Однако еще более невозможным - узаконенный брак, так называемые
супружеские будни. Почему? Просто это была аксиома, не требующая
доказательств. Их "Я" с самого начала пребывало в каком-то надмирном пласте
бытия, и теперь каждому предстояло вернуться в свою повседневную
реальность, где им вместе места не было.
     Он выглядел очень усталым. Яна сказала, что ему надо где-то отоспаться
- может, у Регины? Без тени ревности. И он не удивился ее предложению, не
возмутился, только сказал, что должен вечером кровь из носу быть в Питере и
сядет в первый же обратный поезд.
     И никаких прощальных поцелуев. Только проговорил, как заклинание:
     "Иоанна"... Взял ее руку, приложил к губам, теплый янтарный отблеск
скользнул по ее лицу, шее, сердцу.
     - Ну, иди.
     И она пошла, не оглядываясь.
     "Глаза твои, сокол, что мед в горах... И светлые, и темные. И сладкие,
и горькие..."






     "Сотни революционеров перед судом Гитлера заявляют: "Да, я совершил то,
в чем вы меня обвиняете. Вы можете меня уничтожить, но я горжусь тем, что я
сделал". Таким образом, сомневающиеся правы, спрашивая: почему ни один их
этих троцкистов так не говорил? Почему ни один из этих троцкистов не сказал:
"Да, ваше "государство Сталина" построено неправильно. Прав Троцкий. Все,
что я сделал, хорошо. Убейте меня, но я защищаю свое дело".
     "Достаточно только прочесть любую книгу, любую речь Сталина, посмотреть
на любой его портрет, вспомнить любое его мероприятие, проведенное им в
целях осуществления строительства, и немедленно станет ясно, что этот умный,
рассудительный человек никогда не мог совершить такую чудовищную глупость,
как поставить с помощью бесчисленных соучастников такую грубую комедию с
единственной целью отпраздновать, при бенгальском освещении, свое торжество
над повергнутым противником". "Но главной причиной, заставившей
руководителей Советского Союза провести этот процесс перед множеством
громкоговорителей, является, пожалуй, непосредственная угроза войны. Раньше
троцкисты были менее опасны, их можно было прощать, в худшем случае, -
ссылать..." /Л.Фейхтвангер/
     "Остатки умирающих классов; частные промышленники и их челядь, частные
торговцы и их приспешники, бывшие дворяне и попы, кулаки и подкулачники,
бывшие белые офицеры и урядники, бывшие полицейские и жандармы...
расползлись по нашим заводам и фабрикам, по нашим учреждениям и торговым
организациям, по предприятиям железнодорожного и водного транспорта и
главным образом - по колхозам и совхозам. Расползлись и укрылись они там,
накинув маску "рабочих" и "крестьян", причем кое-кто из них даже пролез в
партию". /И.Сталин/
     "Коллективный рапорт бакинских нефтяников, обсужденный на 40 митингах
20 тысячами нефтяников: нефтяная пятилетка усилиями рабочих и специалистов
закончена в два с половиной года".
     Магнитострой: "На строительном участке доменного цеха родился совсем
новый тип бригады - сквозная хозрасчетная бригада экскаватора. Переход на
хозрасчет экскаваторов дал прекрасные результаты... Хозрасчетные экскаваторы
побили мировой рекорд загрузки машин".
     Из речей на "Съезде победителей":
     Бухарин: "Сталин был целиком прав, когда разгромил, блестяще применяя
марксо-ленинскую диалектику, целый ряд предпосылок правого уклона,
формулированных прежде всего мною... Обязанностью каждого члена партии
является... сплочение вокруг товарища Сталина, как персонального воплощения
ума и воли партии, ее руководителя, ее теоретического и практического
вождя."
     Рыков: "...он как вождь и как организатор побед наших с величайшей
силой показал себя в первое же время. Я хотел характеризовать то, чем
товарищ Сталин в тот период сразу и немедленно выделился из всего состава
тогдашнего руководства".
     Зиновьев: "Мы знаем теперь все, что в борьбе, которая велась товарищем
Сталиным на исключительно принципиальной высоте, на исключительно высоком
теоретическом уровне, - что в этой борьбе не было ни малейшего привкуса
сколько-нибудь личных моментов... Когда меня вернули в партию, то Сталин
сделал мне такое замечание. "Вам в глазах партии вредили и вредят даже не
столько принципиальные ошибки, сколько то непрямодушие по отношению к
партии, которое создалось у вас в течение ряда лет..." Мы видим теперь как
лучшие люди передового колхозного крестьянства стремятся в Москву, в Кремль,
стремятся повидать товарища Сталина, пощупать его глазами, а может быть, и
руками, стремятся получить из его уст прямые указания, которые они хотят
понести в массы".
     Каменев: "Та эпоха, в которую мы живем, в которую происходит этот
съезд, есть новая эпоха... она войдет в историю - это несомненно - как эпоха
Сталина... Я хочу сказать с этой трибуны, что я считаю того Каменева,
который с 1925 по 1933 год боролся с партией и с ее руководством,
политическим трупом, что я хочу идти вперед, не таща за собою по библейскому
/простите/ выражению эту старую шкуру... Да здравствует наш, наш вождь и
командир товарищ Сталин!"
     "На мавзолее Ленина, окруженный своими ближайшими соратниками -
Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым, Калининым, Орджоникидзе стоял Сталин в
серой солдатской шинели. Спокойные его глаза смотрели в раздумье на сотни
тысяч пролетариев, проходящих мимо ленинского саркофага, уверенной поступью
лобового отряда будущих победителей капиталистического мира... К сжатой,
спокойной, как утес, фигуре нашего вождя шли волны любви и доверия, шли
волны уверенности, что там, на Мавзолее Ленина, собрался штаб будущей
победоносной мировой революции". /К.Радек/
     "Тов.Андрееву /Детгиз ЦК ВЛКСМ/ и Смирновой /автору "Рассказов о
детстве Сталина"/.
     Я решительно против издания "Рассказов о детстве Сталина". Книжка
изобилует массой фактических неверностей... Но не это главное. Главное
состоит в том, что книжка имеет тенденцию вкоренить в сознание советских
детей /и людей вообще/ культ личностей, вождей, непогрешимых героев. Это
опасно, вредно. Теория "героев" и "толпы" есть не большевистская, а
эсеровская теория... Народ делает героев - отвечают большевики...
     Советую сжечь книжку. И.Сталин".
     Из последних писем Бухарина Сталину:
     "Мне не было никакого выхода, кроме как подтверждать обвинения и
показания других и развивать их: ибо иначе выходило бы, что я не
разоружаюсь. Я, думая над тем, что происходит, соорудил примерно такую
концепцию: есть какая-то смелая и большая политическая идея Генеральной
чистки:
     а/ в связи с предвоенным временем, б/ в связи с переходом к демократии
эта чистка захватывает а/ виновных, б/ подозрительных, с/ потенциально
подозрительных... Без меня здесь не могли обойтись... Даже в размышлениях с
самим собой я настолько вырос из детских пеленок, что понимаю, что БОЛЬШИЕ
идеи и БОЛЬШИЕ интересы перекрывают все. И было бы мелочным ставить вопрос о
собственной персоне наряду с всемирно-историческими задачами, лежащими
прежде всего на твоих плечах".
     "Я не христианин, но у меня есть свои странности - я считаю, что несу
расплату за те годы, когда я действительно вел борьбу... больше всего меня
угнетает такой факт. Летом 1928 года, когда я был у тебя, ты мне говорил: -
знаешь, почему я с тобой дружу? Ты ведь не способен на интригу? Я говорю -
да. А в это время я бегал к Каменеву. Этот факт у меня в голове, как
первородный грех иудея..."
     "Я внутренне разоружился и перевооружился на новый социалистический
лад... Дайте возможность расти новому, второму Бухарину - ПУСТЬ БУДЕТ ОН
ХОТЬ ПЕТРОВЫМ. Это новый человек будет полной противоположностью умершему,
он уже родился, дайте ему возможность хоть какой-нибудь работы".
     Из интервью Сталина с Г.Уэллсом:
     "Коммунисты вовсе не идеализируют метод насилия. Но они, коммунисты
вовсе не хотят оказаться застигнутыми врасплох, они не могут рассчитывать на
то, что старый мир сам уйдет со сцены, они видят, что старый порядок
защищается силой, и поэтому коммунисты говорят рабочему классу: готовьтесь
ответить силой на силу... Кому нужен полководец, усыпляющий бдительность
своей армии, полководец, не понимающий, что противник не сдается, что его
надо добить?"
     Свидетельствует Д.Волкогонов:
     "Убийство Кирова явилось хорошим предлогом для ужесточения всего
внутриполитического курса в стране. Он не мог забыть, что четвертая часть
делегатов 17 съезда голосовала против него. А сколько их во всей стране?
Тогда еще мало кто мог предположить, что из 1225 делегатов с правом
решающего и совещательного голоса 1108 скоро будут арестованы и большая
часть их погибнет в подвалах НКВД и в лагерях. Из 139 членов и кандидатов в
члены ЦК партии, избранных на этом съезде, 98 человек будут арестованы и
расстреляны... Это была сознательная ликвидация старой "ленинской гвардии"."
     "Тов.Шнеер! Опасность реставрации капитализма у нас существует. Правый
уклон недооценивает силу капитализма. А левый - отрицает возможность
построения социализма в нашей стране... И.Сталин".
     "Когда в Москве происходил процесс сначала Зиновьева-Каменева, потом
Пятакова и его банды, мы немедленно потребовали, чтобы их расстреляли. В
нашем поселке даже те женщины, которые, кажется, никогда политикой не
занимались, и те сжимали кулаки, когда слушали, что пишут в газетах. И стар,
и млад требовал, чтобы бандитов уничтожили.." /Алексей Стаханов/
     "Разнообразные вина - от советского шампанского до муската, сотни
сортов колбасных и рыбных изделий, торты, пирожные, фрукты - все это в
большом количестве покупали вчера в магазинах москвичи. Тысячи агентов
"Гастронома", "Бакалеи" и других продовольственных магазинов были заняты
доставкой на дом покупателям различных продуктов к новогоднему праздничному
столу..." /Новогодний номер "Правды". 1937 год/
     "Чтобы выиграть сражение, может потребоваться несколько корпусов. А для
того, чтобы его провалить - несколько шпионов. Чтобы построить
железнодорожный мост, для этого нужны тысячи людей. Чтобы его взорвать,
нужно всего несколько человек". /И.Сталин/
     - А можно добавить? - хихикнул АГ, по-школьному подняв черную ручку с
кошачьими белыми коготками, - Чтобы собрать страну, нужно несколько веков и
поколений, реки слез, пота, крови... А чтоб ее разрушить - троих оборотней и
зеленого змия.
     А чтобы сломать партию - "спинной хребет рабочего класса и бессмертие
нашего дела", нужен один-единственный генсек-оборотень.
     - И чтоб "народ безмолвствовал"... - вздохнул АХ.
     - Ну, это он завсегда. Молчание ягнят. А потом опять реки слез, пота и
кровушки... Так что ищи пятно, Иосиф... Ищи, пока не пробило полночь.
     "...Признаю себя виновным в злодейском плане расчленения СССР, ибо
Троцкий договаривался насчет территориальных уступок, а я с троцкистами
был в блоке. Это факт, и я это признаю...
     Я уже указывал при даче основных показаний на судебном следствии, что
не голая логика борьбы позвала нас, контрреволюционных заговорщиков, в то
зловонное подполье, которое в своей наготе раскрылось за время судебного
процесса. Эта голая логика борьбы сопровождалась перерождением идей,
перерождением психологии, перерождением нас самих, перерождением людей.
Исторические примеры перерождений известны. Стоит назвать имена Бриана,
Муссолини и т.д. И у нас было перерождение, которое привело нас в лагерь,
очень близкий по своим установкам, по своеобразию, к кулацкому
преторианскому фашизму.
     Я около трех месяцев запирался. Потом стал давать показания. Почему?
Причина этому заключалась в том, что в тюрьме я переоценил все свое прошлое.
Ибо, когда спрашиваешь себя: если ты умрешь, во имя чего ты умрешь? И тогда
представляется вдруг с поразительной яркостью абсолютная черная пустота. Нет
ничего, во имя чего нужно было бы умирать, если бы захотел умереть, не
раскаявшись. И наоборот, все то положительное, что в Советском Союзе
сверкает, все это приобретает другие размеры в сознании человека. Это меня в
конце концов разоружило окончательно, побудило склонить свои колени перед
партией и страной. Я обязан здесь указать, что в параллелограмме сил, из
которых складывалась контрреволюционная тактика, Троцкий был главным мотором
движения. И наиболее резкие установки - террор, разведка, расчленение СССР,
вредительство - шли, в первую очередь, из этого источника,
     Я априори могу предполагать, что и Троцкий, и другие союзники по
преступлениям, и 2 Интернационал, тем более потому, что я об этом говорил с
Николаевским, будут пытаться защищать нас, в частности и в особенности меня.
Я эту защиту отвергаю, ибо стою коленопреклоненным перед страной, перед
партией, перед всем народом. Чудовищность моих преступлений безмерна,
особенно на новом этапе борьбы СССР. С этим сознанием я жду приговора. Дело
не в личных переживаниях раскаявшегося врага, а в расцвете СССР, в его
международном значении...
     Еще раз повторяю, я признаю себя виновным в измене социалистической
родине, самом тяжком преступлении, которое только может быть, в организации
кулацких восстаний, в подготовке террористических актов...
     Я признаю себя далее виновным в подготовке заговора "Дворцового
переворота". Это суть вещи, сугубо практические. Я говорил и повторяю
сейчас, что я был руководителем а не стрелочником контрреволюционного
дела". /Речь Бухарина на процессе/
     - Сумел-таки Бухарчик положить свою жизнь на весы Антивампирии! -
всплеснул белыми ручками АХ.
     - Ты хотел сказать "смерть"?
     - Я хотел сказать "жизнь"...
     "Вся наша страна, от малого до старого, ждет и требует одного:
изменников и шпионов, продававших врагу нашу родину, расстрелять, как
поганых псов!
     Требует наш народ одного: раздавите проклятую гадину!
     Пройдет время. Могилы ненавистных изменников зарастут бурьяном и
чертополохом, покрытые вечным презрением честных советских людей, всего
советского народа.
     А над нами, над нашей счастливой страной, по-прежнему ясно и радостно
будет сверкать своими светлыми лучами наше солнце. Мы, наш народ, будем по-
прежнему шагать по очищенной от последней нечисти и мерзости прошлого дороге
во главе с нашим любимым вождем и учителем - великим Сталиным..." /Из речи
Вышинского на процессе/

     И, чьи мы дочки и сыны
     во тьме глухих годин,
     того народа, той страны
     не стало в миг один.
     К нам обернулась бездной высь,
     и меркнет Божий свет...
     Мы в той отчизне родились,
     которой больше нет.
                       /Б.Чичибабин - стихи со Страницы Истории/


     * * *


     - Глаза твои, сокол, что мед в горах... И светлые, и темные. И сладкие,
и горькие...
     Больше они не расстанутся, хотя снова увидятся лишь через девять лет.
Это не будет ни памятью, ни галлюцинацией, а каким-то особым состоянием
души, радостно чувствующей его присутствие. Стоило лишь вспомнить или
подумать "Ганя", и теплый золотисто-янтарный свет прорывался сквозь любую
мерзлоту, заполняя, казалось, каждую клетку ее "Я", время останавливалось на
несколько секунд, а если повезет, то и больше.
     Она вызывала его, как вызывают духов, но иногда "он" приходил сам,
особенно во время каких-либо неприятностей или болезни. Потом он расскажет,
что похожее происходило с ним, что когда поднималась температура /а он, как
большинство мужчин, начинал помирать при тридцати восьми/ ему представлялось
ее имя "Иоанна", куда он входил, как в прохладное голубое озеро - и
исцелялся.
     Иногда он ей звонил, чаще всего поздно вечером, когда Иоанна читала в
постели, а Денис уже спал, положив на ухо подушку / он привык так спать,
когда грудной Филипп орал по ночам/. Ганя говорил: "Иоанна",.. - полным
именем ее больше никто не называл, или "Иди ко мне"... Она прижимала трубку
к щеке, и звучала какая-нибудь любимая Ганина музыка, и снова они плыли,
обнявшись в прекрасном безвременье, и пахло звездами.
     Все слова, даже самые высокие, становились там нестерпимой ложью,
разговоры о текущих делах, светская болтовня - невозможными, весь обычный
жизненный поток протекал где-то в ином измерении. И, чтобы музыкальным
молчанием не сбивать с толку телефонистку и слушать голос друг друга, они
нашли прекрасный способ просто читать по очереди в трубку какие-либо
нейтральные тексты, вроде сборника задач по алгебре. Еще лучше для этой цели
подходили газетные передовицы, язык которых для Иоанны всегда был
марсианским - она не могла уловить их смысла, как ни старалась. Но в Ганиных
устах эти оболочки слов наполнялись музыкой и тайным смыслом, они пели их
друг другу как две птицы на ветке райского дерева.
     Иногда, правда, коктейль из московских и ленинградских передовиц давал
неожиданный комический эффект, тогда они начинали смеяться, звездная нить
между Москвой и Питером натягивалась струной, звенела от их смеха, роняя
звездную пыль на головы запоздалых прохожих, проживающих в районе прямой
линии, соединяющей два города, и пока не раздавались в трубке короткие
гудки, волосы и руки прохожих тоже пахли звездами.
     Потом однажды осенью его звонок разыщет ее на Пицунде, в доме
творчества, она помчится из расплавленной зноем столовой на неожиданный
вызов, предполагая - что-то с Филиппом, и успокаивая себя тем, что свекровь
бы, наверное, вызвала не ее, а Дениса. Она схватила трубку, услышала Ганино
то ли спрашивающее, то ли утверждающее "Иоанна",.. и что он покидает Россию.
Что он уже давно ждал визу и потерял надежду, что разрешение свалилось как
снег на голову, и через несколько часов самолет. Поэтому проводить его она
не успеет, что он уже неделю ее разыскивает. И если бы не Регина... В трубке
кричали, смеялись, бренчала гитара. Наверное, гарем провожал Ганю на
чужбину, наверное, и Регина была там... Один он уезжал или с кем-то? Какое
это имело значение!
     - Значит, меняешь вагон? - Яна вспомнила его сравнение жизни с мчащимся
в никуда поездом.
     - Палату, - отозвался он, - номер шесть на шестьсот шестьдесят шесть.
     Она не поняла тогда, что он говорит о "числе Зверя".
     - Пожелай мне что-нибудь на дорогу. Иоанна... Иди ко мне и говори...
Вот так. У нас еще минута... Таблицу умножения помнишь?
     Эта лихорадочно-болезненная веселость... Она была в нем и потом, когда
он звонил ей уже "оттуда" и, давясь смехом и французским, пытался по
традиции читать в трубку парижские газеты и спрашивал, какая в Москве
погода. И еще потом, когда он, видимо, освоив "тот вагон", начнет с
одержимостью маньяка-путешественника менять полки, купе, и в ночных звонках
давиться английским, немецким, итальянским, невесть какой прессой, и этим
странным смехом, от которого в ней все больше нарастало беспокойство, будто
у собаки перед грядущим стихийным бедствием. Хотелось завыть, все бросить и
бежать Гане на помощь.
     А между тем, дела его, судя по "вражьим голосам" и достоверным
источникам Регины, с которой после Ганиного отъезда у нее опять установились
дипломатические отношения, шли прекрасно. Регина, украдкой и шепотом /только
так теперь можно было говорить о Гане/ рассказывала на просмотре где-нибудь
на Васильевской об успехах его очередной выставки, о немыслимых ценах на
картины, уточняя, кто купил и за сколько, о банкетах и приемах у всяких
важных персон. И вообще, кажется, ждала своего часа, когда можно будет
издать мемуары, как она раскопала, вырастила и подарила человечеству Игнатия
Даренова. Она показывала аккуратно разложенные по конвертам вырезки из газет
и журналов, где еще более заросший и похудевший Ганя возвышался среди
собственных шедевров, высокопоставленных особ и иноземных красавиц, гордо
глядя вдаль из-под обрушившихся на лоб волос, напоминающих пиратскую
повязку. Пират - победитель, путешественник и бунтарь. Теперь Синяя Птица
пряталась в сплетенной из веревок сумке Регины, синие отблески делали руки
Регины волшебными, и Иоанна ходила за Региной как пришитая в ожидании новых
вестей о Ганином успехе.
     Но проходил месяц, другой, и очередной ночной звонок был как "СОС!" Он
говорил: "Иоанна"... или "Иди ко мне..." и это их объятие, прорывавшее
железный занавес и пограничные кордоны снова напоминало прыжок без парашюта,
когда земля неумолимо приближается, и нет спасения, и в счастье растворено
предвкушение гибели, как в отравленном вине. Их разъединяли, Иоанна клала
трубку, но ощущение гибельно-сладостного объятия в неотвратимом падении еще
долго ее не покидало. Тревога сидела в сердце как заноза. Яна даже
попыталась съездить с группой кинематографистов туда, "за бугор", но ее не
выпустили и даже прямо спросили в доверительной беседе, поддерживает ли она
связь с кем-либо из бывших советских граждан. Яна ответила, что если они
имеют в виду художника Даренова, то он ей действительно иногда звонит, и они
обмениваются сведениями о происходящих тут и там событиях, читая друг другу
выдержки из газет. Ее осторожно спросили, каких именно газет. Яна ответила,
что, разумеется, центральных, что она ему читает передовицы центральных
газет и ничего в этом крамольного нет. Они ответили, что да, конечно, без
наших передовиц Даренову в забугорье хана, но непонятно, почему советскую
гражданку Иоанну Синегину интересует тамошний курс биржевых акций или
результаты последних дерби. И вообще, что за дурака они оба валяют? Яна
сказала, что отныне они обязуются в разговоре указывать источник любого
прочитанного отрывка, число, страницу и т.д., чтобы бдительные товарищи
могли убедиться, что их телефонные разговоры с бывшим товарищем Дареновым
никакого отношения к шпионажу не имеют, а валять дурака никому не запрещено.
Бдительные товарищи заявили, что они не дураки, что их телефонная ахинея уже
давно зафиксирована и просвечена на всевозможных рентгенах, что это вправду
имеет отношение разве что к психиатрии или к законному супругу товарища
Синегиной, так что пусть она будет осторожнее.
     На том и порешат. Но за бугор Яну все же не выпустят.
     А потом приснится ей этот сон, как раз в ночь на старый новый год.
Иоанна рано удерет из гостей, приревновав Дениса к очередной фемине. Такие
размолвки к тому времени будут у них происходить все чаще, пока без грома,
как частые зарницы перед грядущей бурей. Она влезет под душ, смывая
косметику, злобу на Дениса и мрачную мысль, что вот, теперь по примете так
будет весь год - ревнивые мысли, возвращающие ее снова и снова в дом, откуда
она только что брезгливо удалилась, и вообще отвращение ко всей этой
дурацкой их жизни, в которую она безнадежно погружалась.
     После душа станет легче и она подумает, что даже хорошо, что так
получилось - не успела выпить лишнего, наглотаться сигаретного дыма и сможет
как следует выспаться. Поцеловав спящего Филиппа, она окончательно
успокоится и уже без четверти три, с наслаждением вытянувшись под одеялом,
выключит свет.
     Ей приснится плывущий вверх эскалатор, битком набитый народом -
условной безликой толпой, как на Ганиных картинах, и вообще сон этот будет
чем-то напоминать Ганину картину - два эскалатора, вверх и вниз. Она,
Иоанна, медленно плывет вверх и видит в безлико-условной толпе, плывущей
навстречу, Ганю, который почему-то стоит спиной к движению. Она узнает
сперва лишь его спину и волосы, как на том автопортрете в электричке, она
еще сомневается, он ли это, но вот они поравнялись, и она видит его лицо,
бледное, с закрытыми глазами, похожее на маску. Она кричит ему, но он
проплывает мимо, как неподвижная статуя. Яна видит его гипсово-белое лицо и
бежит вниз, продираясь сквозь толпу, и снова кричит ему и снова он не
слышит, и Яна видит с ужасом, что эскалатор исчезает постепенно вместе с
пассажирами в черной дыре шахты.
     Она опять кричит, и, наконец, глаза его раскрываются, лицо оживает, он
видит ее, делает шаг по ступеньке вверх навстречу, слабо улыбается,
неудержимо заваливаясь спиной в черноту.
     Невероятным усилием воли Иоанна вынырнет из сна, с бешено бьющимся
сердцем сядет на кровати, уцепившись взглядом за спасительный прямоугольник
окна, призрачным парусом плывущий в ночи.
     Потом сползет на ковер и на коленях, чувствуя, что сходит с ума от
страха за него, протянет руки к белесому парусу окна.
     - Господи, спаси его!.. Ты же все можешь... Убей меня, если надо,
только спаси его. Помоги ему, Господи!..
     Давясь рыданиями, она ткнется лбом в ковер, почувствует вдруг, как
кувыркнется сердце, раз, другой, и в подступившей дурноте подумает, что ее
жертва принята Тем, Неведомым, и мысль эта не испугает ее. - Спаси его! -
повторит она, глядя на уплывающий парус окна, хватая ртом воздух и ожидая
смерти, как ждут какой-то неизбежно болезненной процедуры. Только бы
поскорей...
     В этот момент она услышит в столовой перезвон часов. Часы пробьют три.
Не может быть, - подумает она, - не может быть, чтоб прошло лишь 15 минут с
тех пор, как она выключила свет. Невероятность происходящего даст силы
подползти к тумбочке, включить бра и убедиться, что и на будильнике три. А
со светом все покажется не столь уж безнадежным, она найдет на тумбочке
пузырек валокордина и будто заботливо налитую кем-то воду в чашке.
Отсчитывая еще нетвердой рукой капли, будет явственно ощущать незримую
улыбку кого-то неведомого, наблюдающего, как она постепенно раздумывает
умирать.
     Через несколько лет она узнает, что за сотни километров отсюда, в ту же
ночь Ганина машина будет мчаться в направлении одного из предместий Парижа,
где обычно собиралась публика, с которой он не контактировал уже несколько
месяцев, пока находился на излечении в частной клинике, и верил, что больше
никогда сюда не приедет. Во всяком случае, физическое самочувствие его
вполне нормализовалось и он мог обходиться без "этого" - единственного
средства, с помощью которого удавалось в последнее время хоть ненадолго
избавляться от все учащающихся и ужесточающихся приступов знакомой болезни -
подсознательно-глубиннного неприятия жизни. Любого ее рецепта, составленного
по ту или иную сторону "бугра", аскетом или эпикурейцем, пересчитывающим
выручку владельцем бара, или снобом из "бомонда", лентяем или работягой,
Обломовым или Штольцем. Поезд смертников, где постоянная бессмысленная возня
пассажиров, включая и его собственную, казалась безумием. Он со все большим
то отчуждением, то завистью вглядывался в их спокойные или искаженные
житейскими страстями лица - кто безумен, кто болен - он или они?
     Умирающее за окном время, безглазый машинист, вытягивающий костяшками
пальцев один за другим билеты из общей кучи - не твой ли? Неужели они не
понимают, что вот она, единственная реальность? Неужели действительно
всерьез озабочены жалкими своими проблемами, как тот одинокий старичок-
пенсионер, питерский Ганин сосед, который однажды постучался и,
пожаловавшись на здоровье, попросил его вечером проведать.
     - А то боюсь, Игнатий, до десятого не дотяну.
     - А что будет десятого, дед? - поинтересовался Ганя.
     - Да как же, пенсия. Пенсию принесут.
     Ганина болезнь была врожденной, она не излечивалась ни переменой места,
ни благами развитой цивилизации, ни демократическими свободами
передвигаться, самовыражаться и выставляться. Ни популярностью, успехом,
пусть несколько преувеличенным Региной, но все же признанием, приобщением к
европейской и мировой культуре...
     То, что большинство человечества не замечает или старается не замечать,
конечная бессмыслица жизни была для него той самой ложкой дегтя, которая
присутствовала в любой бочке даже самого качественного меда. Когда-то
спасало опьянение молодостью, силой, вином, творчеством, но за последнее
время даже творчество стало болезнью, проклятием. Он казался себе безумцем-
врачом, который разрезал больных, не зная, что делать дальше, и всякий раз в
панике бежал из операционной.
     Но бежать от себя было некуда. В нем как бы жили два человека. Один
нашептывал, что во время чумы разумней всего пировать, закрыв глаза и уши на
горе и страдание вокруг, не слыша стука колес возможно едущего за тобой
катафалка. Другой же терзал совесть, обличая такой пир как дурной и
безнравственный. Единственным спасением было "это", жившее в ампуле, как
могущественный джинн, дарящий несколько часов избавления. Все началось еще
там, в Союзе, но лишь изредка, иногда - были большие проблемы с доставкой
ампул. Здесь же была другая проблема - устоять, когда сообщали, что "товар
прибыл".
     Чаще всего Ганя сдавался, и тогда дверь тамбура распахивалась и он,
расправив крылья, медленно, с наслаждением взлетал. Поезд с его суетой,
страданиями и бессмыслицей грохотал где-то далеко внизу, прошлое и будущее
уже не пожирали друг друга, минуты, часы, дни, года и века, как
вырвавшиеся на волю птицы, в упоении кружили вокруг, смыкались и летели все
вместе то скручивающейся, то раскручивающейся спиралью в бескрайне-ликующую
голубизну.
     Падение было неизбежным и с каждым разом все более ужасным - бесконечно
долгий и мучительный полет в бездну.
     - Иоанна!.. - в страшной ломке, в агонии он звал ее, и она появлялась
всегда, протягивала руки. Исчезал страх, беспросветность одиночества, -
теперь они падали вместе в мучительно-сладком предсмертном объятии, пока не
касались земли, где она превращалась в озеро, а он погружался в его
прохладно-целительную синеву и засыпал на самом дне, куда безглазый машинист
не мог добраться до него жадными костяшками пальцев.
     Ганя, конечно, понимал, что все это плохо кончится, лечился и даже
поверил, что выздоровел. Отключил телефон, много работал. Внезапный рецидив
застал его врасплох - яростный приступ отвращения ко всему, прежде всего к
самому себе. Возобновление борьбы показалось бесполезным и бессмысленным. Он
ничего не хотел, он устал, жить было тягостно и скучно. И если ему суждено
погибнуть в падении с высоты, пусть призрачной, но в падении, то это будет
не худший вид смерти.
     Так он говорил себе, набирая телефонный номер виллы в сорока километрах
от Парижа, куда не звонил уже несколько месяцев и куда теперь мчался, ничего
не видя, кроме встречных фар да призрака вожделенной ампулы, манящей, как
мираж в пустыне.






     Свидетельствует Главный маршал авиации А.Голованов /в записи Ф.Чуева/:
     "Но я-то его знал хорошо - никаким кровожадным тираном он не был. Шла
борьба, были разные политические течения, уклоны. При строительстве
социализма нужна была твердость. У Сталина этой твердости было больше, чем у
кого бы то ни было. Была пятая колонна? Была, и речи быть не может! И,
конечно, были не стрелочники, а определенные деятели. Я себе не представляю
такого положения, чтоб меня сегодня посадили, как Тухачевского, а завтра я
дал такие показания, что я немецкий разведчик или польский резидент! Били?
Да черт с ним, пускай бьют, пускай калечат! Людей подвешивали на крюки, а
люди в морду плевали. И если б Тухачевский таким не был, он бы сказал. Если
бы у него была воля, я думаю, дальше дело бы не пошло. И все сразу бы
открылось. А если человек все сразу признал и на стольких людей в первый же
день показал, да еще бенешевская фальшивка спровоцированная... А дальше все
пошло своим чередом.
     Вот Рокоссовский - как его ни истязали, все отрицал, ни на кого не
показал, ни одного не арестовали больше, в Шлиссельбурге сидел, выпустили.
     Были и такие, что никто их не заставлял, а писали... Почему тот же
Хрущев так себя вел? Выявлял врагов народа. К командиру дивизии на Украине,
мне товарищи рассказывают, приезжает в гарнизон Хрущев, собирает народ:
"Товарищи, кругом враги народа!" К командиру дивизии обращается: "Сколько ты
врагов народа разоблачил?" Сажают, арестовывают. Вот вам подручные".
     "Хрущев принес Сталину списки врагов народа, Сталин усомнился:
"Неужели так много?" - "Их гораздо больше, товарищ Сталин, вы не
представляете, сколько их!" /В.Молотов в записи Ф.Чуева/
     Свидетельствует У.Черчилль:
     "...Осенью 1936 года президент Бенеш получил от высокопоставленного
лица в Германии уведомление, что если он хочет воспользоваться предложением
фюрера, ему следует поторопиться, так как в России в скором времени
произойдут события, которые сделают любую возможную помощь Бенеша Германии
ничтожной.
     Пока Бенеш размышлял над этим тревожным письмом, ему стало известно,
что через советское посольство в Праге осуществляется связь между
высокопоставленными лицами в России и германским правительством. Это было
одним из элементов заговора военных и старой гвардии коммунистов,
стремившихся свергнуть Сталина и установить новый режим на основе
прогерманской ориентации. Не теряя времени, президент Бенеш сообщил Сталину
все, что он сумел выяснить. Есть, однако, сведения, что полученная Бенешем
информация была сообщена чешской полиции ОГПУ, которое хотело, чтобы Сталин
получил эту информацию из дружественного иностранного источника. Эти
сведения, впрочем, не умаляют услуги, оказанной Бенешем Сталину, и поэтому
не имеют значения.
     За этим последовала беспощадная, но, возможно, не бесполезная чистка
военного и политического аппарата в России и ряд процессов в январе 1937г.
     Хотя в высшей степени маловероятно, чтобы коммунисты из старой гвардии
присоединились к военным или наоборот, они, несомненно, были полны зависти к
вытеснившему их Сталину. Поэтому могло оказаться удобным разделаться с
ними одновременно в соответствие обычаями тоталитарного государства. В целом
было "ликвидировано" не менее 5 тысяч должностных лиц и офицеров в чине не
ниже капитана. Русская армия была очищена от прогерманских элементов, хотя
это и причинило тяжелый ущерб ее боеспособности".
     "...не мог Сталин поверить письму буржуазного лидера, когда он далеко
не всем своим вполне доверял. Дело в том, что мы и без Бенеша знали о
заговоре, нам даже была известна дата переворота..." /Молотов в записи
Чуева/.
     "...Я сам являюсь человеком, который оказался, так сказать, не в
стороне от этих ударов. Меня исключили из партии, я чудом избежал ареста,
был безработный, всей семьей голодали, буханку хлеба делили на неделю; мужа
моей сестры, известного чекиста, расстреляли, - я прямо пишу об этом в своей
книге. У меня было такое мнение, что Сталин все вершит, крушит. А вот когда
встретился с ним, поработал не один год, увидел, что это совсем не то, -
человек он такой, как я о нем пишу. И то, что именно я, или Конст. Конст.
Рокоссовский, тоже пострадавший в 37-м, да еще как! - такого высокого мнения
о Сталине, особенно неприятно для многих, не дает полностью затоптать его.
     Когда Хрущев попросил Рокоссовского написать какую-нибудь гадость о
Сталине, тот ему ответил: "Товарищ Сталин для меня святой". На другой день
Конст. Константинович пришел на работу, а в его кабинете, в его кресле уже
сидит Москаленко и протягивает ему решение о его снятии". /Голованов в
записи Чуева/
     "...вы как считаете Хрущева - правым, левым, ленинцем - что? Хрущев, он
сидел в Политбюро при Сталине все сороковые годы и начало пятидесятых. И
Микоян. Чистили, чистили, а оказывается, правые-то в Политбюро сидели! Вот
ведь как это сложно! Вот так, по таким, я бы сказал, цифрам и по таким
формальным признакам нельзя понять это. Такие были глубокие изменения в
стране, в партии тоже, что вот даже при всей бдительности Сталина
освободиться от троцкистов и правых... В Политбюро и при нем все время
сидели, особенно правые, которые наиболее приспособленчески умеют себя
вести. Настолько гибкие, настолько связаны с нашей крестьянской родиной,
настолько крепко связаны, и так этот мужик умеет приспособиться через своих
идеологов со всем переливом и изгибом, что разобраться, где тут начинается
троцкизм и, особенно, где начинаются правые, это сложнейшая тема,
сложнейшая. Они во многих случаях ведут себя не хуже, чем настоящие ленинцы,
но до определенных моментов. Как Хрущев". /Молотов в записи Чуева/.
     "Собеседником Молотова на сей раз был человек, мягко говоря, не
симпатизировавший ни Сталину, ни Молотову. Он долго просил меня устроить эту
встречу:
     - ...Вы сказали, что могло случиться, что репрессии могли бы дойти до
вас, если бы...
     - Да, могли.
     - Тем более, что Полина Семеновна...
     - Подкапывались здорово, - соглашается Молотов.
     - Вы представляете себе положение ваше: человек, который прошел
огромный путь в партии, отдал здоровье, жизнь, все делу партии и
строительству социализма, и вдруг бы вам пришлось оказаться за колючей
проволокой!
     - Ну что ж тут такого? О, Господи! Я смотрю на это дело с точки зрения
революционной, - спокойно отвечает Молотов. - Я мог не раз погибнуть за все
эти годы - и до революции, и после.
     - Но ведь в данном случае не было ничего такого, что...
     - Вот я и говорю, была моя определенная ошибка одна, а, вероятно, не
одна, еще кое-что заметили...
     После встречи по дороге к электричке собеседник сказал: "Побывать у
Молотова - все равно, что впервые попасть заграницу. Если человек был
настроен антисоветски, он еще более станет антисоветским, если убежден
просоветски, сильней укрепится в своем убеждении. Любить его я не стал, но я
потрясен его умом и реакцией. Да, этим ребятам, - задумался он, - пальца в
рот не клади - отхватят! Какой же был Сталин, если у него был такой
Молотов!" /В записи Ф.Чуева/
     Горький в письме к Сталину:
     "Необходимо более солидно поставить дело пропаганды безбожия".
Свидетельствует Е. Громов: "От этой мысли Горький не отступается. На
совещании он выдвигает "еще одну тему, которая нашей литературой обойдена -
это вырождение или выветривание религиозных эмоций в народе. Это очень
важно. У нас не дано картин, например, вскрытия мощей и всякая такая штука".
     Академик архитектуры Б.Иофан:
     "Шел 1931 год. Храм Христа Спасителя еще стоял посредине огромной
площади у Москвы-реки. Большой и грузный, сверкающий своей позолоченной
головой, похожий одновременно на кулич и на самовар, он давил на окружающие
его дома и на сознание людей своей казенной, сухой, бездушной архитектурой,
отражая собой бездарный строй российского самодержавия и его
"высокопоставленных" строителей, создавших это помещичье-купеческое
капище... Пролетарская революция смело заносит руку над этим грузным
архитектурным сооружением, как бы символизирующим силу и вкусы господ старой
Москвы..."
     Свидетельствует Е.Громов:
     "В 1936 году в либретто комической оперы "Богатыри" поэт Демьян Бедный
вкупе с поставившим ее в Камерном театре Таировым ернически высмеял крещение
Руси. Очевидно, Демьян полагал свою позицию неуязвимой. По всей стране
изничтожались церкви, преследовались православное духовенство и верующие.
Демьян Бедный интерпретировал отечественную историю в духе знаменитой книги
М. Покровского "Русская история в самом сжатом очерке". Согласно
Покровскому, "Слово о полку Игореве" - "придворная поэма", а крещение Руси -
акция "чисто внешняя" в древнерусской истории, значение которой
"православная церковь, конечно, всячески раздувала..."
     От имени ЦК необходимые указания получает Комитет по делам искусств.
Публикуется его постановление "О пьесе "Богатыри" Демьяна Бедного, которого
велено широко обсудить в театральных коллективах. Таиров выведен из-под
удара. С точки зрения властей, дело не в постановке, а в заложенной в
либретто идеологической концепции.
     По сути, Бедного обвинили в том же, в чем его ранее обвинил генсек: в
клевете на прошлое России. В пьесе возвеличиваются разбойники Киевской Руси,
чернятся ее богатыри - носители героических черт русского народа и дается
антиисторическое издевательское изображение крещения Руси. В постановлении
указывалось, что оно представляло собой положительный этап в истории
русского народа".
     По поводу статьи Бухарина: "Вряд ли тов. Бухарин сумеет объяснить с
точки зрения своей "концепции", как это "нация Обломовых" могла исторически
развиваться в рамках огромнейшего государства... И никак не понять, как
русский народ создал таких гигантов художественного творчества и научной
мысли, как Пушкин и Лермонтов, Ломоносов и Менделеев, Белинский и
Чернышевский, Герцен и Добролюбов, Толстой и Горький, Сеченов и Павлов".
/"Правда", 1936г/
     "В сценарии не раскрыты особенности военной политики и тактики
Суворова:
     1/ Правильный учет недостатков противника и умение использовать их до
дна.
     2/ Хорошо продуманное и смелое наступление, соединенное с обходным
маневром для удара по тылу противника.
     З/ Умение подобрать опытных и смелых командиров и нацелить их на объект
удара.
     4/ Умение смело выдвигать отличившихся на большие посты вразрез с
требованиями "правил о рангах", мало считаясь с официальным стажем и
происхождением выдвигаемых.
     5/ Умение поддержать в армии суровую, поистине железную дисциплину".
/И.Сталин/


     СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     Душа знает, что Бог есть, и тот, кто слушается веления вписанного в
сердце Закона, угоден Богу. "Мои овцы знают Мой голос"... И князь тьмы
знает, что ведение о Боге убить в душе невозможно, да ему это и ни к чему.
Ему важно, чтоб человек не слушался этого Голоса в душе, суля ему за это все
блага земные, власть и могущество. Ему важно обмануть человека, заставить
СОЗНАТЕЛЬНО действовать в "нужном ему направлении". Ибо вот, большевики
полагали, что Бога нет, а советские люди в большинстве продолжали жить,
будто Он есть, слушаясь Голоса в душах своих. А в иных странах, фарисейски
признавая Творца, ведут себя, будто Его нет. Не зря написано: "Сказал
безумец в сердце своем - нет Бога". Лишь игнорирующий внутренний Закон,
изгнавший Бога ИЗ СЕРДЦА - добыча князя тьмы, цель которого - соблазнами,
подкупом, волшебством внушить человеку или прямое непослушание Творцу, или
мысль, что Бог - вовсе не то, о чем свидетельствуют наши сердца и святые
книги... Что можно жить вопреки и Закону внутреннему, и совести - кто как
называет. И что "смертию не умрете" от непослушания, только станете "как
боги".
     Или соблазняет поклониться какому-либо ложному божеству, идолу, силам
тьмы. Или искажает сознательно Закон Неба. Тут он придумывает разные
"демократические свободы", "права человека", конституции для того, чтобы
сбить с толку, увести в область лукавых "путей человеческих". Хотя сказано,
что "Мои пути - не ваши пути". А Христос был отправлен на казнь
демократическим путем...
     Альфред Нобель назвал демократию "диктатурой подонков", - согласился
АГ, - А как назвать права и свободы для сексуальных меньшинств, убийц детей
во чреве? Или уничтожение ракетами не вписавшихся в "мировой порядок"?
     Волшебством и "вином блудодеяния своего" Вавилонская блудница, сидящая
"на звере", губит народы, внушая, что носителем зла является власть,
провозгласившая цензуру на дьявольские соблазны, а не мир, провозгласивший
"свободу" на эти соблазны. "...цари земные любодействовали с ней, и купцы
земные разбогатели от великой роскоши ее". По этой логике строгий отец, не
пускающий своих детей в публичный дом - изверг, а рекламирующий оный -
демократ и носитель прогресса. С точки зрения блудницы Вавилонской и того,
на ком она возлежит, - безусловно так.
     Ну а дерзающий нарушить Закон человек рискует своей судьбой в вечности.
При советской власти народ как бы был в послушании. То есть если мать,
сбитая с толку атеистическим государством, убивая ребенка во чреве, не
помышляет о мировом вселенском зле, то в так называемом "свободном мире",
где Библии продаются повсюду и одновременно ведутся дискуссии о правах
женщины этой Библии не слушаться, - она уже "ведает, что творит", - Кстати
при Иосифе аборты были запрещены...
     "А в общем, надо просто помнить долг от первого мгновенья до
последнего..." - поется в популярной советской песне из популярного
телесериала. Все правильно - это и есть формула спасения. И еще: "Сам
погибай, а товарища выручай", "Хлеба горбушку, и ту пополам"... То есть
заповеди, по сути, были возведены в ранг государственной идеологии
считающего себя атеистическим государства...
     "Кто душу положил за други, и до конца все претерпел..."
     Не права и обязанности, а именно ДОЛГ, Согласно Замыслу, любая часть
живого Целого служит Целому, потому что это ее призвание, ее миссия. Она
должна служением вернуть Целому все, полученное даром от Творца - силы,
здоровье, способности. Отдать бескорыстно, имея лишь необходимое /хлеб
насущный/.
     "Даром получили, даром давайте"... Так любая часть живого целого,
получая необходимое, должна исполнять свое предназначение /это и есть ДОЛГ/.
Награда бесценна - Жизнь.
     Советские люди были счастливы, потому что их образ жизни пусть порой
из-под палки, но соответствовал Замыслу. Они находились за противостоящей
Мамоне оградой, а пастырь, отстреливаясь от "волков", истинных и мнимых,
держал их в послушании, взяв всю вину за кровь на себя...
     Иосиф освободил свой народ от власти Мамоны и желтого дьявола, дал
образование, возвеличил труженика до уровня "творца нового мира", приобщил к
основам русской христианской православной культуры, тщательно, по-церковному
отсеяв всякую пахабщину. Заставил "шариковых" вспомнить о своем высоком
происхождении, призвании, ощутить радость свободы от стяжательства и злых
страстей.
     "Страна героев, мечтателей, ученых" пела "Гренаду", "Встречный",
"Землянку" и "Темную ночь"; о друге, "с которым подружились в Москве".
     "И отныне все, что я ни сделаю, светлым именем твоим я назову..."
     Что это? Это тебе не "выпьем-оторвемся, потусуемся-трахнемся". Говорят,
"совки" творили из-под палки... Я уже пел хвалу цензуре, теперь пропою хвалу
палке...
     Да, это была мобилизация в условиях военного времени, чрезвычайного
положения, которое продолжалось все правление Иосифа. Отбиться, отдышаться -
и снова в бой... Прочь от настигающей, лязгающей зубами Вампирии.
     "Революцией мобилизованные и призванные". Одни добровольно, по велению
сердца. Другие - наемники, сражались за гонорары, общественное положение,
известность. Но разве даже в лоне церкви мало "рабов" и "наемников"?
Впоследствии одни из них могут стать "сынами", другие - так и остаться
"наемниками", а известно, что "в чем застану, в том и судить буду..."
     "На войне как на войне". На войне все средства хороши, победителей не
судят... Перевести часы, чтоб начали бить полночь, спровоцировать оборотней
проявиться досрочно, натравить одних на других и уничтожить. "Будьте мудры,
как змии". В "лежащем во зле" мире почему бы не столкнуть зло со злом,
"разделить царство", ослабить и победить?
     Разве снаряд, метко выпущенный рабом, наемником или даже врагом - хуже
разит противника?
     Ну, а что касается вдохновения - оно от Бога, от духа. И поскольку
образ Божий есть в каждом, то каждому доступны и светлые минуты, часы и даже
месяцы вдохновения. Один и тот же человек может мечтать погибнуть "на той
далекой на гражданке", петь про "синий троллейбус", а потом приветствовать
показательно-массовый расстрел этих "комиссаров" вместе с беспартийными
посреди Москвы только потому, что та власть мешала ему беспрепятственно
ездить за бугор.
     - И можно, по иронии судьбы, погибнуть не на Гражданке, а умереть от
банального гриппа за этим самым бугром, - вздохнул АГ. -Так что там с
вдохновением?
     - Вдохновение, как известно, не продается, но "можно рукопись продать".
Вдохновенье - плод Духа, оно бесценно, ибо плоды дает вечные. Гонорар давно
пропит в ЦДЛ, а "Последний троллейбус" продолжает до сих пор подбирать
"потерпевших в ночи крушенье" пассажиров постсоветской Вампирии и "матросы
его приходят на помощь", и плечи касаются плеч, и в молчании - доброта. А не
камень за пазухой или выстрел в спину.

     Все, кто нам друг и брат,
     Встаньте в единый ряд!
     Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
     Преодолеть пространство и простор...
     С тех незакатных комсомольских дней
     Ты, красный цвет, стал совестью моей.
     В боях отцами ты завещан нам -
     Тебе, наш цвет, я жизнь свою отдам.
     Смертный бой идет кровавый,
     Смертный бой не ради славы,
     Ради жизни на земле.
     "Все для фронта, все для победы!"

     Иосиф не за себя отвечал, он был полководцем в этой борьбе, пастырем
перед Богом, отвечающим за миллионы не только тел, но и душ. Разве на свою
личную выгоду или власть он работал, не идя ни на сговор с Мамоной, ни на
использование в этой драке авторитета церкви? Если бы ужас с Россией, что
теперь случился, - разодранной на части, пожираемой заживо, истекающей
кровью, опозоренной, изнасилованной "в особо извращенной форме", - и все под
флагом "демократических свобод и прав человека", - если б все это победило
и воцарилось тогда - в 18-м, в 25-м, в 37-м или в 41-м, - если б все это
воцарилось тогда, и вместо ученых, стахановцев, комсомолок-спортсменок "с
веслом", делегатов и воинов-освободителей мы б имели ополоумевших от крови
и баксов оборотней всех мастей, воров и бандитов, террористов, взрывающих
дома с сотнями жителей в городах, вольных и невольных шлюх, бомжей, пьянь,
наркоманов, извращенцев всех расцветок, роющихся в помойках пенсионеров...
Вон вам, сын тьмы, уже вечности не хватает складировать кассеты с грехами со
времен разрушения "империи зла"! Свобода пить смертельный яд с доставкой на
дом - вот что "реформаторы" могут противопоставить спасенным для Неба
поколениям царства Иосифа.
     "... врагам твоим настежь отворятся ворота земли твоей, огонь пожрет
запоры твои". И, как в гоголевском "Вие", ринутся внутрь сонмы нечисти...
     - Полегче на поворотах, - обиделся АГ.
     - Вот уж воистину "живые будут завидовать мертвым". Книги, песни,
фильмы, спектакли, "пароходы, строчки и другие долгие дела" времен Иосифа до
сих пор приносят своим авторам дивиденды добра, прорастают сквозь "свинцовую
мерзость" постсоветской Вампирии, как "цветы сквозь асфальт". Покрывший все
серой ледяной бесчувственностью, корыстью и развратом.
     А эта нынешняя интеллигенция, наконец-то дорвавшаяся до свободы делать,
что душа пожелает? Что пожелала, что создала их душа, когда рухнули "цепи
цензуры"? Вскрыла ящик Пандоры, откуда зло миллионными тиражами хлынуло в
мир? Вcя застоявшаяся грязь со дна собственной души вместе с гадами, жабами
и прочей мерзостью, которой прежняя власть не позволяла высовываться,
подниматься на поверхность - замутила вокруг воду, все отравила, полилась в
глаза, нос, уши, в душу народа... Неужто не ведают, что "горе тем, от кого
приходят соблазны"?
     - Катарсис! - хихикнул АГ, потирая черные ладошки, - Беспробудный
очищающий грех.
     - То-то у тебя этим катарсисом все закрома забиты! Опять будешь пленку
клянчить?..
     - Не притворяйся, Позитив, - все это на твоего подзащитного работает.
"Что было бы, если бы", хоть история и не знает сослагательного наклонения.
Но сейчас она, история, вчистую вкалывает на Иосифа. Вот пробрался бы ты, к
примеру, в Историческое время лет эдак тридцать назад, изловил Чикатилло
заранее и... Ну не обязательно шлепнул, а допустим, посадил бы за решетку. А
народ бы вокруг ходил и орал, эта самая интеллигенция: "Свободу Чикатилле!
Даешь права человека!" Тебя бы назад в вечность прогнали, замки посшибали -
гуляй, Чикатилло! Ну он бы и развернулся, гульнул...
     Неужто не понимают, горемычные, что с геенной никакой Чикатилло не
сравнится?.. Ну что ты плачешь, Позитив, ты радоваться должен за своего
подзащитного. Что все в его пользу. А у тебя вечно вселенские cкорби, вечно
тебе "птичку жалко"...


     * * *


     Внезапно машина заскрежетала, затряслась, будто в ознобе. Ганя
остановился. Попробовал поехать. Через несколько метров - та же история.
Срулил на обочину, осмотрел колеса, открыл капот - все, вроде бы, в полном
порядке на взгляд дилетанта, в технике он разбирался слабо. Вот проклятье!
     Ганя запер машину и стал голосовать. Притормозил видавший виды "форд".
Ганя объяснил, в чем дело, и попросил подвезти его. Это недалеко. Водитель
сказал, что они сейчас поворачивают, что их дом в полукилометре отсюда, но
если мсье не очень торопится, он только завезет домой кузена, выгрузит
продукты, чтобы женщины успели подготовиться к празднику - ведь сегодня
старый новый год, а затем отвезет мсье куда надо, потому что они тоже
русские.
     Выяснилось, что один из русских, отец Петр - настоятель местной
православной церкви, а второй - москвич, гостит у родственников по
приглашению. Москвичу было около сорока - бледный, с сумрачно горящими
глазами - будто две пиявки присосались к лицу Гани.
     - Можешь говорить по-русски, - сказал он отцу Петру, - мсье зовут
Игнатий Даренов, он художник, недавно эмигрировал. Ленинградец... Не
удивляйтесь, Игнатий, моя осведомленность отчасти профессиональная. Я
реставратор икон, зовут меня Глеб, а фамилия вам все равно ничего не скажет.
Но, если угодно - Златов.
     Он без улыбки протянул Гане руку. Пожатие было неожиданно крепким,
дружелюбным.
     Гане было абсолютно плевать на невесть откуда свалившихся
соотечественников, лишь бы поскорее добраться до цели. Ему было очень
худо. Но волей неволей пришлось помочь разгрузить машину, зайти в дом, где
его удивила, а потом и околдовала царящая там благодать. Особняк, казалось,
был полон народу - кроме бабушки /как потом выяснилось, тетки Глеба,
вышедшей замуж за священника и обосновавшейся в Париже с 20-го года/, отца
Петра с матушкой и пятерых их детей /две старших дочери уже были замужем и
приехали с малышами/, были еще два брата и сестра отца Петра, с женами,
мужьями и детьми. Родственники матушки, еще какие-то друзья, тоже с детьми,
и при всем том в доме царила какая-то удивительная гармония - Ганя все
светлое чувствовал необычайно остро - крики, шум, стук падающих вещей,
просто мелькание туда-сюда всегда раздражало его, в последнее время
особенно. Но здесь присутствие многочисленной родни и не родни отца Петра
будто не ощущалось. Ганя стал наблюдать и пришел к выводу, что у всех
собравшихся особая манера поведения, которую он прежде никогда не видел. Они
двигались неторопливо и бесшумно, каждый делал свое дело - расставляли
стулья, тарелки, цветы. Никаких пустых разговоров по углам, вскриков,
смешков, бестолковщины. Ничего яркого, экстравагантного в одежде, косметике.
Спокойные открытые улыбки, да и сами лица особенные, и вообще все здесь,
несмотря на современный интерьер, было будто из какого-то другого минувшего
времени. Особенно дети, которые по первому слову безропотно отправились
спать, получив благословение у отца Петра. И было трогательно видеть, как
они по очереди подходили поцеловать ему руку, а он бережно крестил
склоненные головки.
     Пока разгружали машину и отправляли детей спать, приблизилось к
полуночи, и получалось, что старый новый год отцу Петру придется встречать в
пути. Отец Петр сказал, что его это не смущает, но если гость не слишком
торопится, покорнейше просим остаться с ними до двенадцати. Раз уж Господь
устроил, чтоб они, русские, так чудесно встретились в Париже накануне
светлого русского праздника, потому что старый новый год - именно русский
праздник - здесь, во Франции, его не отмечают - если б Ганя согласился
провести с ними часок-другой...
     Ганя принял предложение, с удивлением обнаружив, как мираж вожделенной
ампулы тает, тускнеет. А еще через час, ошеломленный высказываниями Глеба об
искусстве и не только об искусстве, и гадая, кто же он - обычный сумасшедший
или невесть как проникший в наш век средневековый проповедник под видом
неулыбчивого москвича с глазами-пьявками, приехавшего на пару недель
погостить к кузену в Париж? - Ганя уже с ужасом думал, что могло бы
произойти, если бы не сломалась машина. И тот, безумный Игнатий добрался бы
до цели, убив Игнатия, с наслаждением потягивающего сказочно вкусный чай,
оказавшийся, кстати, грузинским. Завороженного экстравагантной
патриархальностью высказываний Глеба, общей молитвой, где присутствующие
благодарили Бога "за радости и скорби, помощь и наказание, здравие и болезни
телесные, посланные нам для исцеления душевного".
     Суждения Глеба казались кладом древних монет - тяжеловесных,
старомодных, безнадежно устаревших, давным-давно неходовых, но от этого не
только не потерявших, но и многократно умноживших скрытую свою стоимость.
     А наутро Ганина машина как ни в чем не бывало заведется и поедет. И
лишь через месяц механик обнаружит отвинтившуюся в заднем барабане гайку,
заклинившую тогда тормозную колодку колеса.
     Итак, наутро Ганя потащит, вернее, повезет Глеба на неврастеничной
своей машине смотреть парижские картинные галереи, еще не отдавая себе
отчета в том, что живопись тут не при чем и что смурной москвич с глазами-
пиьявками, мгновенно присасывающимися к лицу собеседника и так же мгновенно
отталкивающимися, едва разговор перестает его интересовать, что этот
москвич с бредовыми своими речами, на которые и возразить-то нечего,
настолько они бредовые - вдруг стал ему нужнее воздуха.
     Гане, разумеется, и прежде доводилось встречать верующих, тех, для
кого этот вопрос в жизни занимал более-менее значимую часть. Он смотрел на
них со снисходительной усмешкой - жалкие дети, прячущиеся в сказочки от
беспощадной бессмысленности бытия! Любое случайное прикосновение к
"проклятым вопросам" было для Гани всегда болезненным, и он скопом не желал
слышать обо всех этих чудесных явлениях, пришествиях, молельных домах и
летающих тарелках.
     Для Глеба же вера была ни вопросом, ни частью жизни - это была сама
жизнь. Поток бытия с насущными проблемами, казалось, тревожил его не
больше, чем реку лежащий на дне камень. "Ну подумаешь, фанатик", - говорил
себе Ганя, тут же себе и возражая, что фанатизм Глеба, фанатизм веры,
отличается от всех прочих фанатизмов своей оправданностью и уместностью, и
не должен ли мир прежде всего решать именно эти "проклятые вопросы". И кто
же сошел с ума - мир, снующий куда-то взад-вперед по делам за окнами их
остановившейся неподалеку от галереи машины, куда они так и не доберутся,
или они с Глебом, двое чокнутых русских, один из которых с превеликим
трудом получил двухнедельную визу, а второй вот уже несколько лет упивался
свободой творчества, слова и передвижения в самом что ни на есть
комфортабельном вагоне-люкс летящего к концу 20-го века поезда? Безумный
Глеб, получивший вожделенный доступ ко всем этим сногсшибательным витринам,
галереям и рекламным огням, обычно завораживающим ганиных соотечественников,
как елочные свечи озябшую нищую сиротку из рождественской сказки,
упускающий последнюю возможность познакомиться с Парижской художественной
элитой... И не менее безумный Игнатий Даренов, беглец из нищего несчастного
своего вагона, обласканный щедро чужими дяденьками и тетеньками и, казалось,
навсегда определивший внутренне всю жизнь со всеми ее вопросами одним емким
и неприличным русским словом.

     Казалось, он давным-давно покончил с ней счеты. Который же Ганя был
безумен? Не тот ли, умудрившийся прожить сорок лет без малейшего понятия о
христианстве, лишь однажды пролиставший случайно попавшую в руки Библию,
чтобы иметь хоть какое-то представление? А теперь вдруг обрушившийся на
Глеба с лавиной вопросов, ответы на которые подсознательно искал всю жизнь,
не получая, и был уверен, что нет их, этих ответов. Но Глеб отвечал, отвечал
быстро, радостно и складно, сияя пиьявочными своими глазами; и какими
сладостно-стройными были они, эти ответы... И завороженно следил Ганя, как
перед ним из беспорядочной груды деталей бытия возводил постепенно Глеб
сказочно желанный замок, исполненный Вечной Жизни, Смысла, Красоты и Любви.
     Но путь туда вдруг преградит один-единственный, самый главный вопрос, в
который Ганя упрется, как в шлагбаум. Там, за вопросом-шлагбаумом, сводились
все концы с концами, там кончался тупик и начиналась бесконечность, там было
все не так, все невероятно, как в зазеркалье. Однако с точки зрения мира там
было безумие.
     "Да" и "нет". "Да" - безумно, "нет" - разумно.
     Но разумное "нет" означало "нет" всему ценному - истине и смыслу, и тем
самым тоже было безумно. Оно было мертво и пусто, как глазницы машиниста
летящего в никуда локомотива.
     До галереи они так и не доберутся.
     Постучавший в окно машины полицейский примет их за голубых и потребует
штраф за длительную стоянку в неположенном месте. Обнаружится, что они
действительно стоят здесь с незапамятных времен, что галерея давно закрыта,
что на улице уже горят фонари и ночная реклама и что дома отец Петр
наверняка волнуется.
     Ганя отвезет Глеба домой, опять они проговорят всю дорогу. Семья уже
будет в храме на вечерне и служанка-монашка скажет, что мсье тоже велено
немедленно туда явиться, как прибудут, потому что батюшка "очень
тревожились".
     С Глебом они так и не попрощаются. Уже отъезжая, Ганя заметит бегущую
наперерез машине монашку с рекламным пакетом.
     Мсье Глеб велели передать.
     В пакете будут пирожки с тушеной капустой и местный самиздат-брошюрка
без заглавия. Пирожки Ганя проглотит дорогой, а до брошюрки доберется лишь
через несколько дней, заваленный делами и долгами, которых за время его
хандры накопилось на доброе десятилетие.
     Безумие пройдет на эти несколько дней. /Или, напротив, вернется?/
     Ганя будет запоем работать, не вылезая из престижной своей квартиры на
престижной парижской улице, над декорациями для "Царя Эдипа", которые
контракт обязывал немедленно закончить, иначе - долговая яма. Ганя давно не
писал с таким увлечением, и только его парижская подружка Дени,
профессионалка на роль сезонной жены, безошибочно угадывающая любые желания
любого хозяина за минуту до появления этих желаний и всегда знавшая, когда
ей подавать обед и из каких блюд, какой именно костюм надо одеть хозяину к
тому или иному случаю и в какую минуту раздеться самой, - только Дени иногда
бесшумно проскальзывала в мастерскую с серебряным подносом - горячий кофе,
тосты с сыром, ледяная баночка грейпфрутового сока и пластиковая карточка с
именами звонивших. Ставила поднос на стол и, как кошка потершись щекой о
Ганино плечо, чтобы обратить его внимание скорее на поднос, чем на себя,
исчезала. О Глебе Ганя и думал, и не думал. Встреча их продолжала тлеть где-
то очень глубоко, согревая и обжигая мучительно-радостным предвкушением
неизбежного возгорания.
     А потом он раскроет брошенную на софе самиздатовскую Глебову брошюрку
без названия и уже не сможет оторваться, оставляя на страницах отпечатки
вымазанных краской пальцев.
     Брошюрка на русском была без комментариев, только цитаты.
     Скудные обрывки различных религиозных учений оставляли его прежде
совершенно равнодушным. Еще в детстве он отмел с порога и ад со
сковородками, и рай с ангелами, и церковь со злобными старухами в черном,
куда лишь однажды заставил себя войти и, получив тумака за какую-то
оплошность, ретировался.
     В глубине души он почитал всякие высокие понятия - Красоту, Истину,
объединенный любовью мир без смерти и страданий. Детская мольба, постоянно
звучащая в душе, неисполнимая, и оттого трагически желанная мечта:
     - Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет небо, пусть всегда
будет мама, пусть всегда буду я!
     Пусть всегда буду я в объединенном красотой, светом и любовью мире! -
его потрясло, что Бог Глеба был именно таким. Которого искал всю жизнь и
жаждал Игнатий Даренов.
     Прежде неприятие вагонного бытия казалось Гане то проявлением
собственного болезненного малодушия, то эгоизма, и, наверное, действительно
было бы позорно ныть, что тебя скоро вышвырнут навеки во тьму кромешную, в
то время как другие пассажиры спокойненько поедут дальше, ропща, что долго
не несут чай. И лишь одно утешение, что их рано или поздно ждет та же
печальная участь!
     "И оглянулся я на все дела мои... и на труд, которым я трудился, делая
их: и вот, все - суета и погоня за ветром, и нет от них пользы под солнцем".
"И сделался я великим и богатым больше всех, бывших прежде меня в
Иерусалиме..."
     "Чего бы глаза мои ни пожелали, я не отказывал им: не возбранял сердцу
моему никакого веселия"...
     Ганя сменил вагон, но пир во время чумы продолжался своим чередом.
Неважно, подавались к столу устрицы или частик в томате. Едешь ты в
заплеванном плацкарте или в международном люксе на двоих.
     И так называемая "свобода", возможность выпускать на волю терзающих
тебя джиннов, освобождать и тиражировать - не радовала.
     Что это? Опять малодушие, крайний эгоцентризм, сдвиг по фазе?
     В одной из рецензий его назвали "Вороном смерти". Кружащим,
возвещающим, предугадывающим катастрофу. И питающимся трупами.
     Однако его демоны раскупались. Пирующий во время чумы мир почему-то
присоединялся к собственному ниспровержению и, пируя, одновременно корчился
в эйфории ужаса перед собственной отчаянно-разудалой решимостью "жить грешно
и умереть смешно", нанизав на косу смерти последний кусочек ростбифа,
сбрызнутый собственной кровью.
     Оказалось, что Гане так же тошно пировать во время чумы, как и
накрывать столы грядущим потомкам. Которые пожрет неизбежно та же чума.






     "Так знай, боголюбец и христолюбец, что все христианские царства пришли
к концу и сошлись в едином царстве нашего государя, согласно пророческим
книгам, и это - российское царство: ибо два Рима пали, а третий стоит, а
четвертому не бывать." /Из письма псковского инока Филофея Великого Великому
князю Московскому Василию/     "Россия - не страна, а вселенная." /Екатерина
Великая/
     "Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он недорезал пять
крупных феодальных семейств. Если бы он эти пять боярских семейств
уничтожил, то вообще не было бы Смутного времени. А Иван Грозный кого-нибудь
казнил, и потом долго каялся и молился. Бог ему в этом деле мешал... Нужно
было быть еще решительнее". /И.Сталин/
     И.В.Сталин В.В.Мартышину:
     "8 июня 1938 г. Преподавателю т. Мартышину.
     Ваше письмо о художествах Василия Сталина получил. Спасибо за письмо.
     Отвечаю с большим опозданием ввиду перегруженности работой. Прошу
извинения.
     Василий - избалованный юноша средних способностей, дикаренок /тип
скифа!/, не всегда правдив, любит шантажировать слабеньких "руководителей",
нередко нахал, со слабой, или - вернее - неорганизованной волей.
     Его избаловали всякие "кумы" и "кумушки", то и дело подчеркивающие, что
он "сын Сталина".
     Я рад, что в вашем лице нашелся хоть один уважающий себя преподаватель,
который поступает с Василием, как со всеми, и требует от нахала подчинения
общему режиму в школе. Василия портят директора, вроде упомянутого вами,
люди-тряпки, которым не место в школе, и если наглец-Василий не успел еще
погубить себя, то это потому, что существуют в нашей стране кое-какие
преподаватели, которые не дают спуску капризному барчуку.
     Мой совет: требовать построже от Василия и не бояться фальшивых,
шантажистских угроз капризника на счет "самоубийства". Будете иметь в этом
мою поддержку.
     К сожалению, сам я не имею возможности возиться с Василием. Но обещаю
время от времени брать его за шиворот. Привет! И.Сталин."
     "В домашнем быту Сталин - человек с потребностью ссыльно-поселенца. Он
живет очень скромно и просто, потому что с фанатизмом аскета презирает
жизненные блага: ни жизненные удобства, ни еда его просто не интересуют".
/Ф.Раскольников/
     Из дневника М.Сванидзе: "20.11.36... Арестовали Радека и других
людей, которых я знала, с которыми говорила и которым всегда доверяла... Но
то, что развернулось, превзошло все мои ожидания о людской подлости. Все,
включая террор, интервенцию, гестапо, воровство, вредительство,
разложение... И все из карьеризма, алчности и желания жить, иметь любовниц,
заграничные поездки, туманных перспектив захвата власти дворцовым
переворотом. Где элементарное чувство патриотизма, любви к родине? Эти
моральные уроды заслужили свои участи. Бедный Киров явился ключом,
раскрывшим двери в этот вертеп. Как мы могли все проворонить, так слепо
доверять этой шайке подлецов? Непостижимо!.. Душа пылает гневом и
ненавистью. Их казнь не удовлетворит меня. Хотелось бы их пытать,
колесовать, сжигать за все мерзости, содеянные ими"...
     "Руководством Коминтерна была проведена проверка всего аппарата, и в
итоге около 100 человек уволены, как лица, не имеющие достаточного
политического доверия... Ряд секций Коминтерна оказались целиком в руках
врага". /Из письма в ЦК Г.Димитрова/
     "Это настоящая контрреволюция, проводимая вверху... Марксистская
символика еще не упразднена и мешает видеть факты: Сталин и есть красный
царь". /Г.Федотов/
     "Эти... козявки забыли, что хозяином страны является советский народ, а
господа Рыковы, Бухарины, Зиновьевы, Каменевы являются лишь временно
состоящими на службе у государства. Ничтожные лакеи фашистов забыли, что
стоит советской власти шевельнуть пальцем, чтобы от них не осталось и
следа". /Краткий курс истории ВКПб/ "Я поразмыслил серьезно, как на молитве,
об этом деле, касающемся Троцкого. Я очень сочувствую его сторонникам,.. но
тут встает проблема выбора. Какова бы ни была природа нынешней диктатуры в
России - победа России важнее всего..." /Теодор Драйзер/
     "Завтра Сталин может стать обременительным для правящей прослойки.
Сталин стоит накануне завершения своей трагической миссии. Чем сильнее
кажется, что он ни в ком больше не нуждается, тем ближе час, когда никто не
будет нуждаться в нем. При этом Сталин едва ли услышит слова благодарности
за совершенный труд. Сталин сойдет со сцены, обремененный всеми
преступлениями, которые он совершил". /Л.Троцкий/


     СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     Творцом приложена к человеку инструкция - Закон. Что можно и что
нельзя, дабы не пойти в разнос и не развалиться. Или, как неверно
используемый механизм, не остановиться навеки. Иосиф применял эту инструкцию
к своему народу - что тут плохого? Конечно, нам дана свобода нарушать Закон,
но если ты заправляешься не тем топливом, то хотя бы не лей его в других!
     Он запер тебя от тебя, чтобы спасти тебя.
     Падшее человечество, особенно яростно искушаемое ныне дьяволом,
освобожденным, согласно Писанию, после тысячелетнего пребывания в бездне,
остро нуждается в УДЕРЖИВАЮЩЕМ. В силу своей падшей природы человек, не
рожденный свыше, не просветленный благотворной силой церкви и истинной веры,
- спастись не может. Это так называемая толпа, идущая широким путем
погибели, - стадо, большинство, которое избранники Божии призваны пасти. С-
пасти... Чтобы это стадо не бросилось в пропасть и не растоптало друг друга,
ему по милости Божьей дается "удерживающий", - государство со всеми
атрибутами власти.     Всякое государство - насилие, оно применяется к тому,
кто, по выражению Ницше "не может повиноваться самому себе". Но насилие -
несвобода, зло. Бог лишь попускает ему осуществиться в "лежащем во зле"
мире, удар бича порой спасителен для стада неразумного... Вот в каком смысле
"Всякая власть от Бога". Но от Бога она лишь пока исполняет свои функции -
охрану стада.
     Масса, народ жаждали "справедливого строгого царя". Над ними Иосиф имел
СИЛУ. Не насилие, а именно силу . Его власть была тождественна их
тысячелетнему коду - сильное сплоченное государство для борьбы с внешним и
внутренним врагом, православная соборность, нестяжание...
     И сейчас, после "смерти первой", Иосиф жив в памяти народной,
продолжает "иметь силу", ибо он - бич Божий во спасение стада.
     Были у него и противники, идейные оборотни, тайные и явные слуги князя
тьмы. Над ними Иосиф не имел силы и физически уничтожал, отстреливал волков.
     Он верил лишь в силу и страх. Но был еще Закон, заложенный в сердца
Творцом - жертвенный порыв к свету, инстинктивная, неосознанная жажда
Царства, память об утраченном рае. Именно это пробудило в народе неслыханный
энтузиазм, сделало толпу народом, помогло свернуть горы, поднять из руин
страну, выиграть гражданку и вторую мировую. Партия - первое время
соратники, охранники стада, вели его к Земле обетованной, им тоже была
какое-то время вера, к ним обращались за защитой от волков, и все вместе
соборно терпели лишения, веря в правильность пути.
     "Выйди от нее, народ Мой"...
     Власть - огромная ответственность перед Богом. Она не привилегия, а
тягота, бремя. Иосиф взял на себя это бремя. Лишив народ внешней свободы,
дал ему внутреннюю.


     * * *


     Свидетельствует В.Молотов в записи Ф.Чуева:
     "Если бы мы не вышли навстречу немцам в 1939 году, они заняли бы всю
Польшу до границ. Поэтому мы с ними договорились. Они должны были
согласиться. Это их инициатива - Пакт о ненападении. Мы не могли защищать
Польшу, поскольку она не хотела иметь с нами дело. Ну а поскольку Польша не
хочет, а война на носу, давайте нам хоть ту часть Польши, которая, мы
считаем, безусловно принадлежит Советскому Союзу".
     "Финляндию пощадили как! Умно поступили, что не присоединили к себе.
Имели бы рану постоянную. Не из самой Финляндии - эта рана давала бы повод
что-то иметь против Советской власти..."
     "На Западе упорно пишут о том, что в 1939 году вместе с договором было
подписано секретное соглашение...
     - Никакого.
     - Сейчас уже, наверное, можно об этом говорить.
     - Конечно, тут нет никаких секретов. По-моему, нарочно распускают
слухи, чтобы как-нибудь, так сказать, подмочить. Нет, нет, по-моему, тут
все-таки очень чисто и ничего похожего на такое соглашение не могло быть.
Я -то стоял к этому очень близко, фактически занимался этим делом, могу
твердо сказать что это, безусловно, выдумка".
     "Мне кажется, - говорю я Молотову, - иногда Сталин вынужден был
подставлять вас под удар.
     - Бывало и такое. Он занимал главное место и должен был, так сказать,
нащупать дело, чтобы двигать его дальше. Это неизбежно, тут ничего особого
нет".
     "Гитлер: "Вот вам надо иметь выход к теплым морям. Иран, Индия - вот
ваша перспектива". Я ему: "А что, это интересная мысль, как вы это себе
представляете?" Втягиваю его в разговор, чтобы дать ему возможность
выговориться. Для меня это несерьезный разговор, а он с пафосом
доказывает, как нужно ликвидировать Англию, и толкает нас в Индию через
Иран. Невысокое понимание советской политики, недалекий человек, но хотел
втащить нас в авантюру, а уж когда мы завязнем там, на юге, ему легче
станет, там мы от него будем зависеть, когда Англия будет воевать с нами..."
     "Не надо огрублять, но между капиталистическими и социалистическими
государствами, если они хотят договориться, существует разделение: это ваша
сфера влияния, а это наша. Вот с Риббентропом мы и договорились, что границу
с Польшей проводим так, а в Финляндии и Румынии никаких иностранных войск".
     "Когда мы прощались, он меня провожал до самой передней, к вешалке,
вышел из своей комнаты. Говорит мне, когда я одевался: "Я уверен, что
история навеки запомнит Сталина!" - "Я в этом не сомневаюсь", - ответил я
ему. "Но я надеюсь, что она запомнит и меня", - cказал Гитлер. "Я и в этом
не сомневаюсь".
     Чувствовалось, что он не только побаивается нашей державы, но и
испытывает страх перед личностью Сталина".
     "Сталин был крупнейший тактик. Гитлер ведь подписал с нами договор о
ненападении без согласования с Японией! Сталин вынудил его это сделать.
Япония после этого сильно обиделась на Германию, и из их союза ничего толком
не получилось. Большое значение имели переговоры с японским министром
иностранных дел Мацуокой. В завершение его визита Сталин сделал один жест,
на который весь мир обратил внимание: сам приехал на вокзал проводить
японского министра. Этого не ожидал никто, потому что Сталин никогда никого
не встречал и не провожал. Японцы, да и немцы, были потрясены. Поезд
задержали на час. Мы со Сталиным крепко напоили Мацуоку и чуть ли не внесли
его в вагон. Эти проводы стоили того, что Япония не стала с нами воевать.
Мацуока у себя потом поплатился за этот визит к нам..." У.Черчилль: "В
пользу Советов можно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимо
отодвинуть как можно дальше на Запад исходные позиции германских войск с
тем, чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов своей
огромной страны. Если их политика и была холодно-расчетливой, то она была в
тот момент в высокой степени реалистичной".
     "- Нас упрекают, что не обратили внимания на разведку. Предупреждали,
да. Но если бы мы пошли за разведкой, дали малейший повод, он бы раньше
напал.
     Мы знали, что война не за горами, что мы слабей Германии, что нам
придется отступать. Весь вопрос был в том, докуда нам придется отступать -
до Смоленска или до Москвы, это перед войной мы обсуждали.
     Мы делали все, чтобы оттянуть войну. И нам это удалось - на год и
десять месяцев. Хотелось бы, конечно, больше. Сталин еще перед войной
считал, что только к 1943 году мы сможем встретить немцев на равных. Главный
маршал авиации А.Е.Голованов говорил мне, что после разгрома немцев под
Москвой Сталин сказал: "Дай Бог нам эту войну закончить в 1946 году.
     - Сейчас пишут, что Сталин поверил Гитлеру, - говорю я, - что Пактом
1939 года Гитлер обманул Сталина, усыпил его бдительность. Сталин ему
поверил...
     - Наивный такой Сталин, - говорит Молотов, - Нет. Сталин очень хорошо и
правильно понимал это дело. Сталин поверил Гитлеру? Он своим-то далеко не
всем доверял! И были на то основания. Гитлер обманул Сталина? Но в
результате этого обмана он вынужден был отравиться, а Сталин стал во главе
половины земного шара!
     Нам нужно было оттянуть нападение Германии, поэтому мы старались иметь
с ними дела хозяйственные: экспорт-импорт.
     Никто не верил, а Сталин был такой доверчивый!.. Велико было желание
оттянуть войну хотя бы на полгода еще и еще... Не могло не быть просчетов ни
у кого, кто был близок к вопросам того времени. Не могло не быть просчетов
ни у кого, кто бы ни стоял в таком положении, как Сталин. Но дело в том что
нашелся человек, который сумел выбраться из такого положения и не просто
выбраться - победить!"


     СТАРЫЕ МЫСЛИ О ГЛАВНОМ:

     Утвердительный ответ на вопрос: "Веришь ли ты в Бога?" отнюдь не
является лакмусовой бумажкой спасения. Адам и Ева знали, что Бог есть, но
были из рая изгнаны. Решающим является ПРОДВИЖЕНИЕ НА ЗОВ, на ГОЛОС.
Преодоление искушений - препятствий и соблазнов и движение на Зов. Для
большинства народа это - процесс стихийный, бессознательный, но самый
важный. "Дай Мне, сыне, сердце твое"...Ибо именно послушное Истине сердце,
зовущее "в тревожную даль", в "Прекрасное далеко", туда, где "спасенья узкий
путь и тесные врата", может войти в Царствие. Свободно, всем своим путем
жизненным избравшее Свет.
     Идущий на Зов, на Свет избирает Христа и Его учение, даже порой этого
не ведая. Учение православной церкви, православие - это направление,
наставление на Путь. То есть идущий "верной дорогой" автоматически как бы
становится православным христианином, ибо налицо и подвиг /движение/ и
свобода.
     Свободным велением сердца избранное православие.
     Большевиков упрекают в безбожии, но много ли носителей подлинной веры?
Много ли благодатных, "рожденных свыше"? Это - чудо великое, оно дается
великой милостью Божьей. Обещано свыше, что истинная вера и "уста чистые"
будут даны миру уже после "конца времен"... "Блаженны чистые сердцем, ибо
они Бога узрят". Слушающие совесть и дающие "добрый плод", а не пытающиеся c
помощью повторения "Господи, Господи" оправдать собственные непотребства.
В 1918 году был принят закон об отделении церкви от государства. Те из
прихожан, которые раньше посещали храм, дабы показать свою "благонадежность"
и сделать карьеру, освободились от гнета над совестью.
     Репрессии - на Суд Неба. Без воли Божией такого не происходит, ибо
"волос с головы не упадет..." Но "врата ада не одолеют ее" - сказано об
истинной Церкви. Православная церковь устояла. Уже с началом войны вновь
открылись храмы, было введено патриаршество.

     * * *

     "Хорошо жить" по понятиям мира сего - плохо для спасения души, для
Бога.

     * * *

     "Не через Родину, а через Истину лежит путь к Небу", - сказал Чаадаев.
Думается, если под "Родиной" понимать противостоящее Вампирии Царство
Иосифа, укрывшее народы от Вавилонской блудницы, а не просто национальное
государство, - Чаадаев не совсем прав.
     "Выйди от нее, народ Мой"...


     БРОШЮРА ГЛЕБА

     "Душа моя как земля безводная без Тебя... Не скрывай от меня лица
Твоего... Как лань жаждет потоков воды, так жаждет душа моя тебя, Боже..."
     Что это - древние псалмы, или это он, Игнатий Даренов, Париж,
семидесятые годы двадцатого века, протягивает в пустоту руки?
     "Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?
     Федор Достоевский:
     "Для чего устраиваться и употреблять столько стараний и строиться в
обществе людей правильно, разумно и нравственно-праведно? На это уж,
конечно, никто не сможет мне дать ответа. Все, что мне могли бы
ответить, это: "чтобы получить наслаждение". Да, если бы я был цветком или
коровой, я бы и получил наслаждение. Но задавая, как теперь, себе
беспрерывно вопросы, я не могу быть счастлив, даже и при самом высшем и
непосредственном счастии, любви к ближнему и любви ко мне человечества, ибо
знаю, что завтра все это будет уничтожено: и я, и все счастье это, и вся
любовь, и все человечество - обратимся в ничто, в прежний хаос. А под таким
условием я ни за что не могу принять никакого счастья... потому что не буду
и не хочу быть счастлив под условием грозящего мне нуля".
     Лев Толстой:
     "Природа, через сознание мое, возвещает мне о какой-то гармонии в
целом... Она говорит мне, что я, хоть и знаю вполне, что в "гармонии целого"
участвовать не могу и никогда не буду, да и не пойму ее вовсе, что она такое
значит - но что я должен все-таки подчиниться этому возвещению, должен
смириться, принять страдание, в виду гармонии в целом, и согласиться жить.
Но... до целого и его гармонии мне ровно нет никакого дела после того, как я
уничтожусь - остается ли это целое с гармонией на свете, или уничтожится
сейчас же со мною?
     Пока я не знаю - зачем? - я не могу ничего делать, я не могу жить. Ну
хорошо, у тебя будет 6000 десятин в Самарской губернии, 300 голов лошадей,
ну а потом?.. И я совершенно опешивал и не знал, что думать дальше. Или,
начиная думать о том, как я воспитаю детей, я говорил себе: "Зачем?" Или,
рассуждая о том, как народ может достигнуть благосостояния, я вдруг говорил
себе: "А мне что за дело?" Или, думая о той славе, которую приобретут мне
мои сочинения, я говорил себе: "Ну хорошо, ты будешь славнее Гоголя,
Пушкина, Шекспира, Мольера, всех писателей в мире - ну, и что же?" И я
ничего, ничего не мог ответить. Жизни не было, потому что не было таких
желаний, удовлетворение которых я находил бы разумным... Истина была то, что
жизнь есть бессмыслица".
     Шопенгауэр:
     "...Никакое возможное на свете удовлетворение не может оказаться
достаточным, чтобы утолить томление человека, поставить предел его желанию и
заполнить бездонную пропасть его сердца".

     Пушкин:
     Земли я дитя и звездного неба,
     Но род мой - небесный...
     Я оком стал глядеть болезненно-отверстым,
     Как от бельма врачом избавленный слепец.
     "Я вижу некий свет", - сказал я наконец.
     "Иди ж, - он продолжал, - держись сего ты света;
     Пусть будет он тебе единственная мета,
     Пока ты тесных врат спасенья не достиг,
     Ступай!"- И я бежать пустился в тот же миг.
     . . .
     Не для житейского волненья,
     Не для корысти, не для битв,
     Мы рождены для вдохновенья,
     Для звуков сладких и молитв.
     Лермонтов:
     В минуту жизни трудную,
     Теснится-ль в сердце грусть,
     Одну молитву чудную
     Твержу я наизусть.
     Есть сила благодатная
     В созвучьи слов живых,
     И дышит непонятная,
     Святая прелесть в них.
     С души как бремя скатится
     Сомненье далеко -
     И верится, и плачется,
     И так легко, легко...

     Гоголь:
     "Соотечественники! Страшно!.. Стонет весь умирающий состав мой, чуя
исполинские возрастания и плоды, которых семена мы сеяли в жизни, не
подозревая и не слыша, какие страшилища от них подымутся... Может быть,
прощальная повесть моя подействует сколько-нибудь на тех, которые до сих пор
еще считают жизнь игрушкою, и сердце их услышит хотя отчасти строгую тайну
ее и сокровеннейшую небесную музыку этой тайны".
     "Нет выше звания, как монашеское, и да сподобит нас Бог когда-нибудь
надеть простую рясу чернеца, так желанную душе моей, о которой уже и
помышление мне в радость".
     "Ты сотворил нас, дабы искать Тебя, и неспокойно сердце наше, пока не
успокоится в Тебе". /Бл.Августин/
     "Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут... Ему надлежит
царствовать, доколе низложит всех врагов под Ноги Свои. Последний же враг
истребится - смерть". /1 Кор.Ап.Павел/
     "Бог даровал нам жизнь вечную, и сия жизнь в Сыне Его" /1 посл.Иоанна/
     "Всегда носим в теле мертвость Господа Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова
открылась в теле нашем". /11 Кор.Ап.П./
     "...в чести и бесчестии, при порицаниях и похвалах: нас почитают
умершими, но вот, мы живы; нас наказывают, но мы не умираем; нас огорчают, а
мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но
всем обладаем" . /11 Кор.П./ "Лучше мне умереть за Иисуса Христа, нежели
царствовать над всею землею. Его ищу, за нас умершего, Его желаю, за нас
воскресшего..." /Игнатий Богоносец. Посл.к Римл.4/
     "...ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее,
ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая такая тварь не может нас
отлучить от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем". /Римл,8/
     "...живу уже не я, но живет во мне Христос" . /Галат.2/
     "...для меня жизнь - ХРИСТОС и смерть - приобретение" /Фил.1/
     "...Сия есть победа, победившая мир - вера наша" /1 Иоанн/
     "Да и все почитаю тщетою ради превосходства познания Христа Иисуса,
Господа моего; для Него я от всего отказался, и все почитаю за сор, чтобы
приобресть Христа". /Фил.З/

     Гумилев:
     И отвечала мне душа моя,
     Как будто арфы дальние пропели:
     - Зачем открыла я для бытия
     Глаза в презренном человечьем теле?
     Безумная, я бросила мой дом,
     К иному устремясь великолепью
     И шар земной мне сделался ядром,
     К какому каторжник прикован цепью.

     * * *

     Я в коридоре дней сомкнутых,
     Где даже небо тяжкий гнет,
     Смотрю в века, живу в минутах,
     И жду Субботы из Суббот.
     Конца тревогам и удачам,
     Слепым блужданиям души...
     О день, когда я буду зрячим,
     И странно знающим, спеши!
     Я душу обрету иную
     Все, что дразнило, уловя.
     Благословлю я золотую
     Дорогу к солнцу от червя.
     И тот, что шел со мною рядом
     В громах и кроткой тишине,
     Кто был жесток к моим усладам
     И ясно милостив к вине;
     Учил молчать, учил бороться,
     Всей древней мудрости земли, -
     Положит посох, обернется
     И скажет просто: "Мы пришли".

     * * *

     О если бы и мне найти страну,
     В которой мог не плакать и не петь я,
     Безмолвно поднимаясь в вышину
     Неисчислимые тысячелетья!

     * * *

     Я не прожил, я протомился
     Половину жизни земной,
     И, Господь, вот Ты мне явился
     Невозможной такой мечтой.
     Вижу свет на горе Фаворе
     И безумно тоскую я,
     Что взлюбил и сушу и море,
     Весь дремучий сон бытия.

     * * *

     В мой самый лучший светлый день,
     В тот день Христова Воскресенья,
     Мне вдруг примнилось искупленье,
     Какого я искал везде.
     Мне вдруг почудилось, что нем,
     Изранен, наг, лежу я в чаще,
     И стал я плакать надо всем
     Слезами радости кипящей.

     * * *

     Но почему мы клонимся без сил,
     Нам кажется, что кто-то нас забыл,
     Нам ясен ужас древнего соблазна,
     Когда случайно чья-нибудь рука,
     Две жердочки, травинки, два древка
     Соединит на миг крестообразно?

     * * *

     Я один остался на воздухе
     Смотреть на сонную заводь,
     Где днем так отрадно плавать,
     А вечером плакать,
     Потому что я люблю Тебя, Господи.


* * *


     "Господи, ты даровал мне здоровье на служение Тебе, а я истратил его
для суетных целей... Если сердце мое было полно привязанности к миру, пока в
нем была некоторая сила, - уничтожь эту силу для моего спасения и сделай
меня неспособным наслаждаться миром: ослабив ли мое тело или возбудив во мне
пыл любви к ближним, чтобы наслаждаться мне одним Тобою... Отверзи сердце
мое, Господи, войди в это мятежное место, занятое пороками. Они держат его в
своей власти... Да пожелай отныне здоровья и жизни только для того, чтобы
пользоваться ими и окончить ее для Тебя, с Тобою и в Тебе". /Блез Паскаль/
     "Ведь не веровать - легче всего. Неверие ни к чему не обязывает, ничего
не налагает, никакого долга, никакой работы над собою. Легче всего взять
шапку, выбежать на улицу и сказать - "я не верую" - и потом плыть по ветру,
куда потянет, есть не заработанное, не признавать никого и ничего. Таково
большинство неверующих шалопаев, лентяев, недоучек и т. д. Не удалось - они
стреляются: им и жизнь ни по чем. Их не учили добрые родители букве: это
оттого вначале, а потом помогли уже умники неверующие, скептики,
натурофилософы и просто философы...
     Мне так странна и непостижима эта слепота гордых умов, что я серьезно
иногда думаю, глядя на всякого усердно молящегося простого мужика или бабу,
что тот и другая умнее, например, Шопенгауэра, Гартмана и других
изобретателей систем для объяснения начала всех вещей. Право умнее! Они,
кажется, понимают, что до тех пор, пока не открыто будет человеку
совершенно познание всего - и начала и конца вещей - до тех пор он имеет
только одного руководителя: чувство, религию... Впрочем, величайшие из
мыслителей, истинные гении - и верили прежде, и теперь веруют. Можно
указать на примеры первых умов, натуралистов, мыслитей... Они глубоко
проникают в материю создания, исследуют ее всячески, делают великие
открытия, но на Творца не посягают. Посягают только прихвостни науки,
лишенные самого священного творческого огня, да своевольные неучи, а их, к
несчастью, легион". /И.Гончаров/


     * * *


     Храм Божий на горе мелькнул.
     И детски-чистым чувством веры
     Внезапно на душу пахнул.
     Нет отрицанья, нет сомненья,
     И шепчет голос неземной:
     "Лови минуту умиленья,
     Войди с открытой головой!"
     Храм воздыханья, храм печали -
     Убогий храм земли твоей:
     Тяжеле стонов не слыхали
     Ни Римский Петр, ни Колизей.
     Как ни тепло чужое море,
     Как ни красна чужая даль,
     Не ей поправить наше горе,
     Размыкать русскую печаль!
     Сюда народ, Тобой любимый,
     Своей тоски неутолимой
     Святое бремя приносил
     И облегченный уходил!
     Войди! Христос наложит руки
     И снимет волею святой
     С души оковы, с сердца муки
     И язвы с совести больной...
     Я внял... Я детски умилился
     И долго я рыдал и бился
     О плиты старые челом,
     Чтобы простил, чтоб заступился,
     Чтоб осенил меня крестом
     Бог угнетенных, Бог скорбящих,
     Бог поколений, предстоящих
     Пред этим скудным алтарем!


     * * *


     Не плоть, а дух растлился в наши дни,
     И человек отчаянно тоскует.
     Он к свету рвется из ночной тени
     И свет обретши, ропщет и бунтует,
     Безверием палим и иссушен
     Невыносимое он днесь выносит...
     И сознает свою погибель он,
     И жаждет веры... но о ней не просит.
     Не скажет век с молитвой и слезой
     Как ни скорбит перед закрытой дверью:
     "Впусти меня! Я верю, Боже мой!
     Приди на помощь моему неверью!"
                       /Ф.Тютчев/

     "...атеистом же так легко сделаться русскому человеку, легче чем всем
остальным во всем мире. И наши не просто становятся атеистами, а непременно
уверуют в атеизм, как бы в новую веру, никак не замечая, что уверовали в
нуль.
     Многое на земле от нас сокрыто, но взамен того даровано нам тайное,
сокровенное ощущение живой связи нашей с миром иным, с миром горним и
высшим, и корни наших мыслей и чувств не здесь, но в мирах иных. Бог взял
семена миров иных и посеял здесь на земле и взрастил сад свой, но взращенное
живо и живет лишь чувствами соприкосновения своего таинственным мирам иным;
если ослабевает или уничтожается в тебе сие чувство, то умирает и взращенное
в тебе. Тогда станешь к жизни равнодушен, возненавидишь ее". /Ф.Достоевский/
     "Одно только я знаю, что худо мне без Тебя... и всякий избыток, который
не есть мой Бог - бедность для меня". /Бл.Августин/


     * * *


     Что я жажду Тебя, только Тебя - пусть мое сердце без конца повторяет
это.
     Все желания, что смущают меня денно и нощно, в корне ложны и суетны.
     Как ночь скрывает в своем мраке моление о свете, так в глубине моего
существа звучит крик: "я жажду Тебя, только Тебя...
     О мой единственный друг, мой возлюбленный, врата открыты в моем доме -
не пройди мимо, подобно сновидению!
     Пусть останется от меня самое малое, чтобы я мог сказать: Ты - все.
Пусть останется самое малое от моей воли, чтобы я мог чувствовать Тебя
повсюду, и прибегать к Тебе со всеми нуждами и предлагать мою любовь
ежечасно.
     Пусть останется от меня самое малое, чтобы я не смог закрывать Тебя.
     Пусть останется самое малое от моих уз, чтобы я был связан с Твоей
волей узами любви Твоей.
     Твоя любовь ко мне жаждет моей любви! /Рабиндронат Тагор/


     * * *


     "Бог для того сделался человеком, чтобы мы обожились". /Аф.Великий/


     * * *


     О Ты, пространством бесконечный,
     Живый в движеньи вещества,
     Теченьем времени превечный,
     Без лиц, в трех лицах Божества!
     Дух, всюду сущий и единый,
     Кому нет места и причины,
     Кого никто постичь не мог,
     Кто все Собою наполняет,
     Объемлет, зиждет, сохраняет,
     Кого мы называем: "Бог!"
     Хаоса бытность довременну
     Из бездн ты вечности воззвал,
     А вечность, прежде век рожденну,
     В Себе Самом Ты основал.
     Себя Собою составляя.
     Собою из Себя сияя,
     Ты свет, откуда свет истек,
     Создавый все единым словом,
     В твореньи простираясь новом,
     Ты был, Ты есть, Ты будешь ввек!
     Как капля в море опущена,
     Вся твердь перед Тобой сия;
     Но что мной зримая вселенна?
     И что перед Тобою я?
     В воздушном океане оном
     Миры умножа миллионом
     Стократ других миров, и то,
     Когда дерзну сравнить с Тобою,
     Лишь будет точкою одною,
     А я перед тобой - ничто.
     Ты есь - Природы чин вещает,
     Гласит мое мне сердце то,
     Меня мой разум уверяет:
     Ты есь - и я уж не ничто!
     Частица целой я вселенной,
     Поставлен, мнится мне, в почтенной
     Средине естества я той,
     Где кончил тварей Ты телесных,
     Где начал Ты духов небесных
     И цепь существ связал всех мной.
     Ты цепь существ в Себе вмещаешь,
     Ее содержишь и живишь,
     Конец с началом сопрягаешь
     И смертию живот даришь,
     Как искры сыплются, стремятся,
     Так солнцы от Тебя родятся;
     Как в мразный ясный день зимой
     Пылинки инея сверкают,
     Вратятся, зыблются, сияют,
     Так звезды в безднах над Тобой,
     Ничто! - Но Ты во мне сияешь
     Величеством Твоих доброт,
     Во мне Себя изображаешь,
     Как солнце в малой капле вод.
     Ничто! - Но жизнь я ощущаю,
     Несытым некаким летаю
     Всегда пареньем в высоты;
     Тебя душа моя быть чает
     Вникает, мыслит, рассуждает:
     Я есмь - конечно есь и Ты!
     Я связь миров, повсюду сущих,
     Я крайня степень вещества,
     Я средоточие живущих,
     Черта начальна Божества.
     Я телом в прахе истлеваю,
     Умом громам повелеваю,
     Я царь - я раб, я червь - я бог!
     Но, будучи я столь чудесен,
     Отколе происшел? - безвестен,
     А сам собой я быть не мог.
     Твое созданье я, Создатель!
     Твоей премудрости я тварь!
     Источник жизни, благ податель,
     Душа души моей и царь!
     Твоей то правде нужно было,
     Чтоб смертну бездну преходило
     Мое бессмертно бытие,
     Чтоб дух мой в смертность облачился
     И чтоб чрез смерть я возвратился,
     Отец! в бессмертие Твое.
                       /Г.Державин/

     Как пригодилась Гане эта старательно составленная чьей-то рукой
брошюрка в мучительном стоянии его перед вопросом-шлагбаумом! Многоголосый
стон через десятки, сотни и тысячи лет, их, живших когда-то, славных и
великих, так же, как и он, Игнатий Даренов, отвергнувших "прах земных сует"
и томящихся перед Неведомым, Невероятным, Невозможным. Перед тем шлагбаумом,
за которым для мира сего - безумие.
     Кто из них осмелился перейти черту?
     "Впусти меня, я верю, Боже мой.
     Приди на помощь моему неверью!"
     "Сия есть победа, победившая мир - вера наша" /1 Иоанн/
     Там, за вопросом-шлагбаумом, сходились все ответы и концы с концами,
там кончался тупик и начиналась бесконечность. Но там было все не так, все
невероятно, как в Зазеркалье. Там было безумие.
     "Да" или "Нет"? "Нет" - разумно, "Да" - безумно. Но разумное "нет"
означало "нет" всему - жизни, будущему, радости и смыслу, и тем самым было
тоже безумием. Оно было мертво и пусто, как глазницы машиниста летящего в
никуда локомотива.
     "И возненавидел я жизнь: противны мне стали дела, которые делаются под
солнцем, ибо все - суета и погоня за ветром!"
     Ганя стоял в тамбуре перед распахнутой дверью. Позади было "нет",
прошлое, настоящее и будущее. Прошлое и будущее, пожирающие друг друга во
имя настоящего, которого нет. Верное ничто. Впереди - невероятное "нечто" и
все более различимый зов этого "нечто", которому все невозможнее было
противиться.
     "Поздно я полюбил Тебя, поздно я Тебя полюбил, о Красота, столь древняя
и вечно новая! И вот - Ты была изнутри, а я был вовне, и там я тебя искал...
Ты была со Мною, но я с Тобою не был... Но вот ты возгласила и позвала меня,
и прорвала мою глухоту. Ты блеснула и засверкала и прогнала слепоту мою. Ты
прикоснулась ко мне, и я воспылал по миру Твоему". /Бл.Августин/
     Лишь Иоанна верной тенью, двойником молча ждала за спиной, и ее
перехваченные старинным витым шнуром волосы развевало летящее мимо время.






     Молотов - Чуеву:
     "- В общем, ко дню нападения, к самому часу нападения мы не были
готовы.
     - Да к часу нападения никто не мог быть готовым, даже Господь Бог, -
возражает Молотов, - Мы ждали нападения, и у нас была главная цель: не дать
Гитлеру повода для нападения. Он бы сказал: "Вот уже советские войска
собираются на границе, они меня вынуждают действовать!.."
     "Каждый день всех членов Политбюро, здоровых и больных, держать в
напряжении... А возьмите весь народ, все кадры. Мы же отменили 7-часовой
рабочий день за два года до войны! Отменили переход с предприятия на
предприятие рабочих в поисках лучших условий, а жили многие очень плохо,
искали, где бы получше пожить, а мы отменили. Никакого жилищного
строительства не было, а строительство заводов колоссальное, создание новых
частей армии, вооруженных танками, самолетами... Конструкторов всех дергали:
"Давай скорей, давай скорей!" - они не успевали, все были молодые
конструкторы!.."
     "- А такой, как Тухачевский, если бы заварилась какая-нибудь каша,
неизвестно, на чьей стороне был бы. Он был довольно опасный человек. Я не
уверен, что в трудный момент он целиком остался бы на нашей стороне, потому
что он был правым. Правая опасность была главной в то время. И очень многие
правые не знают, что они правые, и не хотят быть правыми. Троцкисты, те
крикуны: "Не выдержим! Нас победят!" Они, так сказать, себя выдали. А эти
кулацкие защитники, эти глубже сидят. И они осторожнее. И у них
сочувствующих кругом очень много - крестьянская, мещанская масса. У нас в
20-е годы был тончайший слой партийного руководства, а в этом тончайшем слое
все время были трещины: то правые, то национализм, то рабочая оппозиция...
Одно из доказательств этому - Хрущев. Он попал из правых, а выдавал себя за
сталинца, за ленинца: "Батько Сталин! Мы готовы жизнь отдать за тебя, всех
уничтожим!" А как только ослаб обруч, в нем заговорило..."
     "Все народы Советского Союза видят в Сталине своего друга, отца и
вождя.
     Сталин - друг народа в своей простоте.
     Сталин - отец народа в своей любви к народу.
     Сталин - вождь народов в своей мудрости руководите ля борьбой
народов"./Н.Хрущев/
     "Перед войной мы требовали колоссальных жертв - от рабочих и от
крестьян. Крестьянам мало платили за хлеб, за хлопок и за труды - да нечем и
платить-то было! Из чего платить? Нас упрекают: не учитывали материальные
интересы крестьян. Ну, мы бы стали учитывать, и, конечно, зашли бы в тупик.
На пушки денег не хватало!"
     "Июнь 40-го прошел, и это настраивало на то, что пройдет и июнь 41-го.
Тут был некоторый недоучет, я считаю. Готовились с колоссальным напряжением,
больше готовиться, по-моему, невозможно. Ну, может быть, на пять процентов
больше можно было сделать, но никак не больше пяти процентов. Из кожи лезли,
чтобы подготовить страну к обороне, воодушевляли народ: если завтра война,
если завтра в поход, мы сегодня к походу готовы! Ведь не заставляли
засыпать, а все время подбадривали, настраивали. Если у всех такое
напряжение было, то какая-то нужна и передышка..."
     "Хрущев использовал слова Черчилля о том, что тот предупредил Сталина.
Сталин потом сказал на это: "Мне не нужно было никаких предупреждений. Я
знал, что война начинается, но думал, что мне удастся выиграть еще полгода".
В этом обвиняют Сталина. На себя положился и думал, что ему удастся оттянуть
войну.
     - Но это глупо, потому что Сталин не мог на себя положиться в данном
случае, а на всю страну. Он думал не о себе, а обо всей стране. Это же
главный интерес был наш, всего народа - еще на несколько недель оттянуть".
     "За неделю-полторы до начала войны было объявлено в сообщении ТАСС, что
немцы против нас ничего не предпринимают, у нас сохраняются нормальные
отношения. Это было придумано, по-моему, Сталиным. Бережков упрекает
Сталина, что для такого сообщения не было оснований. Это дипломатическая
игра. Игра, конечно. Не вышло. Не всякая попытка дает хорошие результаты, но
сама попытка ничего плохого не предвидела. Бережков пишет, что это было явно
наивно. Не наивность, а определенный дипломатический ход, политический ход".


     * * *


     "...будущая война станет самой опасной для буржуазии еще потому, что
война будет происходить не только на фронтах, но и в тылу у противника.
Буржуазия может не сомневаться, что многочисленные друзья рабочего класса
СССР в Европе и Азии постараются ударить в тыл своим угнетателям, которые
затеяли преступную войну против отечества рабочего класса всех стран".
/И.Сталин/
     "Не убаюкивать надо партию, а развивать в ней бдительность, не
усыплять, - а держать в состоянии боевой готовности, не разоружать, а
вооружать". /И.Сталин/
     "Надо, наконец, понять, что из всех ценных капиталов, имеющихся в мире,
самым ценным и самым решающим капиталом являются люди, кадры. Надо понять,
что при нынешних условиях "кадры решают все". /И.Сталин/


     СТАРЫЕ МЫСЛИ О ГЛАВНОМ:

     - Бог стихийно прорастает в душах сквозь все отрицания, преступления и
грехи. Был ли в мире хоть один отчаянный злодей, которому удалось совершенно
"убить в душе" Бога? Или совесть? Споры идут, в основном, о том, "Что есть
Истина?" Гонитель христиан Савл волей Божией стал апостолом Павлом...
     - А Иуда? - возразил АГ, - он же символ зла, целиком наш.
     - Даже Иуда, как мне кажется. Иначе он бы спокойно потратил свои
тридцать сребренников, а не повесился. Только гордость помешала ему
покаяться, сатанинская гордость.


     * * *


     - Благодать дается не только членам церкви, но и просто "стоящим на
Пути". За праведность, чистое сердце. Дается по молитве тех, кто осознанно,
разумом или сердцем взывают ко Творцу, признавая тем самым свое небесное
происхождение. "Отче наш"... Отец наш Небесный... Не "мой", а "наш" - в этой
Молитве Господней мы как бы признаем себя единым богочеловечеством, жаждущим
встречи с Небом уже на земле, в душах и сердцах.
     "Да будет воля Твоя на земле, как на Небе..."
     Откуда нам знать, сколько партийных и беспартийных обращалось тайными
глубинами сердца с этой молитвой к Небу? Но без такого свободного выбора
Света, Тайны и первородства в противовес "чечевичной похлебке" или "банке
варенья с корзиной печенья", - без тайного или явного волеизъявления
благодать не дается. Господь никого не спасает насильно. Савл не был
"мертвым", он искал Истину, потому и стал Павлом. Он был "горячим". И
советские люди, очень многие, были "горячими". А другие, про которых
сказано "пусть мертвые хоронят своих мертвецов"? От таких и защищал Иосиф
живых своих овец, используя и кнут, и меч, и запоры, и занавес железный -
он отвечал за овец перед Небом. Он прозревал, что, живя праведно,
довольствуясь "хлебом насущным", бескорыстно и самоотверженно служа
"счастью и освобождению человечества" от власти Вампирии, Мамоны, - то есть
освобождению, понятому в русле духовном, избавленные, огражденные "от
лукавого", они обязательно получат благодать спасения.
     Ибо без благодати невозможно обрести царство, невозможно
сконструировать "новые мехи", нового человека, способного жить по Закону
Неба, по Замыслу. Без благодати - неминуемое перерождение. В некое
полнолуние, когда часы начнут бить полночь, в номенклатурном инкубаторе
вылупятся змееныши...
     Вот что прозревал Иосиф, когда действовал гениальной своей интуицией,
создавая патерналистское государство в противовес Вавилону и вводя чуть ли
не специальными указами христианскую этику - "Все за одного, один - за
всех". "Союз нерушимый республик свободных" - это, кстати, его строка. У
Михалкова было: "свободных народов союз благородный", - прямо Дворянское
собрание! Строка Иосифа соответствует Замыслу: "много в Целом, свободно
спаянном любовью".
     - Они это называли "демократическим централизмом" - сказал АГ.
     - Так или иначе, он прогнал своих овец узкой тропой спасения, где
малейшее уклонение влево или вправо грозило падением в пропасть...
     - Правые и левые уклонисты, - опять кивнул АГ, - Слыхали, проходили.
     - Брось паясничать... Бог Иосифа - суровый ветхозаветный Судия.
Небожитель, повелевший Моисею вывести народ из Египта, избавить "от работы
вражия" - на Вампирию, высасывающей, подобно раковой опухоли, лучшие
жизненные силы человечества.
     - "В Царство свободы дорогу грудью проложим себе",.. - фыркнул АГ, -
В землю обетованную.
     - Во всяком случае, ему удалось главное - привить народу стойкий
иммунитет против дурной жажды количествен ной бесконечности в ущерб
качественной. Кстати, сын тьмы, какой был бы твой первый закон в случае
прихода к власти?
     - Запрещается запрещать! - прошипел АГ.
     - Вот видишь... С-пасти - сопричастность кесаря Спасителю. Это -
избавить народ "от лукавого"; дать "хлеб насущный" - все необходимое на
сегодняшний день. И помочь каждому осуществить индивидуальный Замысел,
предназначение /обнаружить дар, развить и помочь осуществить в угодном Небу
направлении/. То есть свободно-радостное, бескорыстное служение в Отчем
Доме.
     "Как и мы оставляем должникам нашим"... То есть тем, на кого
поработали, и кто вроде бы должен нам за нашу работу, - мы прощаем,
оставляем эти долг. Ибо это единственный способ вернуть долг Отцу,
даровавшему нам здоровье, таланты, саму жизнь на служение ЦЕЛОМУ, СЕМЬЕ.
     Такова Его воля. Смешно и глупо было бы какой-либо клетке единого
организма требовать плату за свою службу - она ведь получает взамен тоже
бесплатно от всех все необходимое. А от Целого - Жизнь. Ибо в одиночку не
выживет никто. Во всяком случае, в вечности.
     - Так это же Егоркина программа! - воскликнула Иоанна.
     - Прошу посторонних не возникать! Егорка твой вообще еще не родился. А
здесь у нас исторический процесс раз и навсегда состоялся. У нас ВСЕ, ВСЕГДА
и ВЕЗДЕ. ВСЕ ХОРОШЕЕ...
     - Это у вас, - вздохнул АГ, - А у нас, во тьме - всегда, везде, и
ничего хорошего.
     - Удалось ли Иосифу с-пасти свой народ, покажет Суд. Во всяком случае,
предыдущая и последующая эпохи, их горькие плоды скорее оправдывают нашего
подсудимого, чем обвиняют, показывая, что случается, несмотря на
множество открытых храмов, с безблагодатным, зараженным вампиризмом и
забывшем о небесном своем происхождении стадом, если ему, стаду, не дать по
величайшей милости Божией строгого пастыря с "жезлом железным".
     "Так говорит Господь Бог: вот Я - на пастырей, и взыщу овец Моих от
руки их и не дам им более пасти овец, и не будут более пастыри пасти самих
себя, и исторгну овец Моих из челюстей их, и не будут они пищею их.
     Посему так говорит им Господь Бог: вот, Я Сам буду судить между овцою
тучною и овцою тощею.
     Так как вы толкаете боком и плечом, и рогами своими бодаете всех
слабых, доколе не вытолкаете их вон.
     То Я спасу овец Моих, и они не будут уже расхищаемы, и рассужу между
овцою и овцою.
     И поставлю над ними одного пастыря, который будет пасти их, раба Моего
Давида; он будет пасти их и он будет у них пастырем.
     И Я, Господь, буду их Богом, и раб Мой Давид будет князем среди них. Я,
Господь, сказал это". /Иез.34,10,20,24/
     - А Давид - одна из подпольных кличек Иосифа, - прошипел АГ, - эту
версию мы уже проходили.
     - Во всяком случае, практика советской жизни еще раз показала, что Бог
не всегда там, где говорят "Господи!". А где исполняют Волю Его.
     Дьявольская клевета, заговор против Божьего Замысла и Его оплота -
Святой Руси, впоследствии Советского Союза - величайшая ложь всех времен и
народов, растиражированная миллионными тиражами и часами эфирного времени.
Я имею ввиду систему ценностей. Даже не столько религиозную веру - это
вопрос сложный, прерогатива духа, - просто это разные миры, разные
цивилизации.
     И время от времени "наши" сваливаются бесславно с высоты, куда с
трудами неимоверными взошли их великие предки. Сваливаются с вышки в
грязный, кишащий всякими гадами бассейн, и весело в нем барахтаются, уверяя
себя и других, что наконец-то нашли Истину.


     * * *


     "Внутреннее сознание, что есть в глубине души живое общее средоточие
для всех отдельных сил разума, и одно достойное постигать высшую истину -
такое сознание постоянно возвышает самый образ мышления человека: смиряя его
рассудочное самомнение, оно не стесняет свободы естественных законов его
мышления; напротив, укрепляет его самобытность и вместе с тем добровольно
подчиняет его вере". /Ив.Киреевский/

     Тот, кто вложил в нас
     Не для того богоподобный разум,
     Чтоб праздно плесневел он.
                       /В.Шекспир/


     * * *


     "Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники,
партизаны и партизанки! На вас смотрит весь мир, как на силу, способную
уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят
порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на
своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю.
Будьте же достойными этой миссии! Война, которую вы ведете, есть война
освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне
мужественный образ наших великих предков - Александра Невскаго, Димитрия
Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила
Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!"
     "Вместе с Красной Армией поднимаются многие тысячи рабочих,
колхозников, интеллигенции на войну с нашим врагом. Поднимутся миллионные
массы нашего народа. Трудящиеся Москвы и Ленинграда уже приступили к
созданию многотысячного народного ополчения на поддержку Красной Армии. В
каждом городе, которому угрожает опасность нашествия врага, мы должны
создать такое народное ополчение, поднять на борьбу всех трудящихся, чтобы
своей грудью защищать свою свободу, свою честь, свою Родину - в нашей
отечественной войне с германским фашизмом". /И.Сталин.7 ноября 1941г./


     * * *


     Лишь Иоанна верной тенью, двойником молча ждала за спиной, и ее
перехваченные старинным витым шнуром волосы развевало летящее время.
     Ганя стоял перед шлагбаумом. Веры по-прежнему не было. Только светлое
ощущение, сопричастности к их жажде, к их стону:
     "Душа моя без Тебя, как земля безводная..."
     Ни социализма, ни капитализма, не надо мне никаких "измов". Ни
мастерской не надо, ни изобилия, ни прав и свобод, ни выставок, ни этого
"Эдипа", ни самого таланта моего. Мне одинаково тошно пировать во время чумы
самому и накрывать столы грядущим потомкам, которых пожрет та же чума.
     То, чего я хочу, неосуществимо и безумно, но это единственное, чего я
хочу.
     Я хочу бессмертия - для себя и для других. Я хочу совершенства - для
себя и для других. Обязательно того и другого разом, потому что бессмертная
мразь так же ужасна, как смертное совершенство. Я не хочу и не умею
пировать, когда вокруг страдание. И не хочу этому учиться, потому что это
мерзость. Я хочу иного бытия, вечного, прекрасного, объединенного любовью.
Хочу того, чего не бывает, но это единственное, чего я хочу.
     - Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет небо, пусть всегда
будет мама, пусть всегда буду я... Да, и я, и они - дети, жаждущие вечного
сказочного царства. "Чтоб весь день, всю ночь мой слух лелея, про любовь мне
сладкий голос пел"... Я не верю, но я жажду верить. Я хочу Тебя - Истина,
Смысл, Красота, Бессмертие...
     Я не верю в Тебя, но я не могу без Тебя...
     Еще потом, уже после отъезда Глеба, он приедет к отцу Петру по той же
дороге и в той же машине. Жизнь и смерть. Ничтожная гайка под тормозной
колодкой, заклинившая колесо.
     - А в Бога вы верите?
     - Не знаю. Хочу верить... То, что рассказал Глеб... Я хочу верить в
это.
     Отец Петр говорил о священной символике креста, о двойной природе
человека - земной и небесной / "Я сказал, вы - боги".../. О пересечении в
сердце нашем вертикали и горизонтали - нашей суетной земной распластанности
и порыва ввысь, к Небу. О том, что птица, чтобы взлететь, принимает форму
креста.
     О том, что отныне Гане предстоит полностью изменить жизнь, покончив с
прежней беспутной, потому что таинство крещения - это отречение от сил зла и
клятва служения Христу, запись добровольцем в Его армию.
     Что отныне он будет воином, а воин всегда в походе, из еды и одежды у
него лишь самое необходимое. Он всегда налегке, и вместо дворца у него -
плащ-палатка. Что все лишнее, похотливое, суетное /"вагонное" - подумал
Ганя/ - предстоит безжалостно распять на кресте, ибо оно придавливает нас к
земле, не дает взлететь. Что нельзя одновременно служить двум господам -
Богу и богатству, имуществу, славе земной, что чем больше в твоей жизни
будет суетного и плотского, тем меньше духовного.
     "Отдай плоть, прими дух..."
     Ибо на земле идет вселенская война, Света со тьмой, где неизбежна
победа Света, но война идет за души людские и поле битвы - сердца людей.
Всякая плоть на этой войне погибнет, рассыплется в прах, а каждая душа
бессмертна. Но только души, наполненные Светом, делами Неба, смогут с этим
Светом воссоединиться. Ибо "что общего у Света со тьмою?" и "ничто нечистое
в Царствие не войдет". Вот он, Ганя, страшится небытия, но куда страшней
вечное бытие воинов тьмы. Когда навсегда исчезло все земное, привычное,
исчезла плоть твоя, и пустую оболочку, монаду твоей бессмертной души
заполняет вечная тьма, ничто. Ибо света нет в тебе, ты сам избрал тьму
дарованной тебе свободой выбора, ты сам подписал себе приговор, отказавшись
от Неба, - вечную тьму навеки.
     В этом и состоит Страшный суд. Измена замыслу Божию о тебе, Образу
Божию в тебе. Суд не в том, что ты не стал, допустим, Серафимом Саровским, а
в том, что ты не стал Игнатием Дареновым, как тебя замыслил Господь со всеми
своими дарами, то есть "даром данными" - временем, здоровьем, талантами,
разумом, материальными условиями жизни. "Хлебом насущным". Как ты
использовал это, кому служил?
     И все, что не соответствует замыслу Неба об Игнатии, должно отсечься,
сгореть. Много ли останется от Игнатия нынешнего, или он весь сольется с
тьмою?
     Поэтому Крест - спасение наше. Он, конечно, бремя и иго, но иго благое
и бремя - легкое. А путь крестный - тот самый узкий, тернистый,
единственный, ведущий в Царство Света.
     Ведь даже тонущий, чтобы удержаться на воде, принимает форму креста и
даже птица крестом парит в небе...
     Но если Ганя сомневается, пусть лучше еще подумает, ибо что лучше -
отдать сердце Господу и служить Свету, приготовляясь постепенно к таинству
крещения, проверить себя, или легкомысленно записаться в воинство, а потом
дезертировать? Или даже перейти на сторону врага, князя тьмы, что нередко
случается. А в чисто выметенный дом вселяется семь бесов и война предстоит
кровавая, прежде всего с самим собой.
     С тем самым ветхим Игнатием, заполненным тьмою.
     Ганя ответит словами, которые легли ему на сердце: "Верую, Господи,
помоги моему неверию..." Отец Петр кивнет радостно.
     - Видишь, ты уже и молишься, значит, хоть немного, а веришь...
И хорошо, что смиренно - сила Божия в немощи совершается...
     Ганя признается в своей ненависти к миру без Бога и к себе самому. Что
приезд сюда - его последний шанс, и начнет рассказывать про ампулу. А отец
Петр вдруг улыбнется совершенно некстати.
     - Вам это кажется смешным? - вспыхнет Ганя.
     - Экий ты горячий! Разве ж я смеюсь? Смеются, случается, бесы, а мы
радуемся. За тебя я, Игнатий, радуюсь... Ну что ж ты, продолжай. Вот Крест,
вот Евангелие. Всю свою жизнь рассказывай, с тех пор как глаза открыл... Где
споткнулся, кого обидел... Все, что ты хотел бы из своей жизни вычеркнуть,
рассказывай. Хорошее не надо, оно и так с тобой, а вот от дурного надо
избавиться. Ничего не утаивай, все, как перед смертью, говори. Это твоя
первая в жизни исповедь... Сам Господь тебя слушает, Игнатий. Как сына, что
пропадал и вернулся...
     Долгая исповедь обессилит Ганю вконец и, покорно отдавшись в руки отца
Петра, он будет машинально исполнять, что требуется, едва слушая его
пояснения: какой глубинный смысл в этом отречении от сатаны, в брошенном в
воду восковом шарике с закатанной прядью волос, в хождении со свечой по
храму, в помазании и в троекратном погружении с головой в выложенную из
гранита чашу, пережившую не один десяток поколений прихожан этой древней
церквушки.
     Все покажется мучительно непонятным, затянутым и каким-то чернокнижным
действом. Накатывала дурнота и хотелось лишь, чтобы все поскорее кончилось.
     - Терпи, чадо, это брань духовная, - шептал отец Петр, видя его
состояние, - Это враг, он в тебе мается, тошно ему. Терпи...
     Монашка принесла видимо специально купленное новое белье, великоватое.
Деньги отец Петр взять наотрез отказался: "Считай, подарок крестнику". И
когда Ганя, наконец, переодевшись и впервые в жизни причастившись, с еще
непросохшими волосами, зверски голодный, так что пришлось затормозить у
первого попавшегося кафе, сидел за столиком в ожидании омлета с горошком
среди рабочих с соседней фабрики и продавщиц из магазина игрушек напротив
/был как раз обеденный перерыв/- в одинаковых детских платьицах куда выше
колен, рассчитанных на успех у детей старшего возраста, Ганя снова и снова
вслушивался в себя, гадая, что же изменилось?
     А перемена была - он это чувствовал каждой клеткой. Что дивное и вместе
с тем жутковатое чувство свободы, разверзшейся внутри бездны - прямое
следствие происшедшей с ним главной перемены.
     Насквозь пропахшие какой-то химической дрянью парни, яростно спорящие,
кто кому остался должен после вчерашнего кутежа, девчонки с остро торчащими,
как у кузнечиков, коленками в зеленых колготках, пожилая мадам с мелко
дрожащей левреткой в сумке, отвертывающейся брезгливо от хозяйской руки с
ломтиком бледно-розовой ветчины, будто плыли мимо в ином, уже не относящемся
к нему потоке бытия. Нет, он не умер, он ощущал смешанный запах - ветчины,
химической дряни и духов девчонок-кузнечиков, видел за окном грязный снег,
так похожий на питерский, крыло своей машины, на которой через сорок минут
должен прибыть на деловую встречу с американцем по фамилии Крафт, все это
уже не довлело над ним. Бездна разверзлась не снаружи, а внутри. В нем
самом.
     Он перешел шлагбаум и оказался по ту сторону таинственной черты. Он
сошел с поезда на неведомом полустанке, и теперь поезд, набирая скорость,
катил мимо вместе с жующим залом и жующим Игнатием, все настоящее, прошлое,
будущее. А он будто по привычке играл Игнатия, жующего, закуривающего,
произносящего какие-то слова, осознавая, что так было всегда. Их всегда было
двое. Игнатий и играющий Игнатия.
     Банальность. Мир-театр, и люди в нем - актеры.
     Сцена, меняющиеся декорации. Вместо костюма - данная при рождении
плоть, тоже меняющаяся. Первый выход на сцену. Игнатий - ребенок, подросток,
муж, любовник, модный опальный художник, диссидент, преуспевающий парижанин
- роли, роли... А он, подлинный - что видел он в разверзшейся внутри бездне?
Несколько сценок из детства, обвитых серпантином таинственного слова
"ДИГИД", свои картины, окровавленными заплатами латающие израненную оболочку
души и печально-светлый лик Иоанны - половину их расколовшейся в Предистории
когда-то единой сути. И еще - адская ампула, гайка в колесе, глебова
брошюрка... Вот и весь он, Игнатий Подлинный. И все это уместится, пожалуй,
на одном холсте.
     Пустота и бездна... Последний акт. Гамлет умирает, падает занавес.
Убирают декорации, уходят зрители, гаснет свет. Спектакль окончен. Ну а
подлинная жизнь, за пределами театра, - есть ли она?
     Встанет ли Гамлет, чтобы раскланяться, снять костюм и идти домой?
     Игнатий будто умер и теперь лежал на полу, мучительно ожидая, когда же,
наконец, зажгут свет. Но света не было, только, как черный траурный занавес,
беспредельно разверзалась в душе бездна.
     Встанет ли он, актер, игравший Игнатия Даренова? Париж, семидесятые
годы двадцатого века, жалкий пленник летящего в никуда потока бытия,
непостижимым образом вдруг вместивший в себя и этот жующий зал, и Париж, и
весь поезд вместе с безглазым машинистом? Изменился центр мироздания.
Игнатий будто просматривал в глубинах своего "Я", ставшего вдруг бездонным,
фильм с собственным участием. И этот новый, таинственно бездонный, вечно
пребывающий Игнатий вмещал и того внешнего Игнатия, ковырявшего вилкой
остывающий омлет.
     И еще интереснее - так было всегда. Два Игнатия. Жалкий пассажир
поезда, - внешний Игнатий, и Игнатий внутренний, так же свободный от
происходящего в поезде, как свободен от происходящего на экране зритель в
зале. И спасение - не в изменении сценария, не в направлении рельсов и уж,
конечно, не в смене вагона или занавесок в купе, а в том, чтобы понять, что
как мир владеет тобой, так и ты владеешь миром. И способен вместить и объять
всю вселенную, и путешествовать духом в пространстве и во времени, и
изменять ее - не только спуском курка или нажатием ядерной кнопки, но и
словом, музыкой, кистью, пламенной молитвой.
     Понять, что ты - "по образу и подобию", что ты - чудо, сын Неба. И
главное - не дать лежащему во зле миру одолеть тебя. С помощью Того, в Кого
Ганя так жаждал поверить.
     "Сие сказал Я вам, чтобы вы имели во Мне мир. В мире будете иметь
скорбь, но мужайтесь: Я победил мир". /И.16,33/
     "Ибо всякий, рожденный от Бога, побеждает мир". /И.5,4/
     "Я сказал: вы - боги, и сыны Всевышнего все вы. Но вы умрете, как
человеки и падете, как всякий из князей". /Пс.81,6-7/
     Встанет ли Гамлет? Или актер в последнем акте должен умереть со своим
героем? И эти "кузнечики" с зелеными острыми коленками, и мадам с левреткой,
скорее всего, так и считают, и ничего, прекрасный аппетит. Родился, сменил
худо-бедно несколько масок и ролей и неизбежно кровавый финал. Труп навсегда
уносят со сцены, действие продолжается.
     Зрители довольны, не думая о том, что "зрителей" в этом театре нет.
     Почему они, боги, живут как роботы или животные? Почему не желают выйти
указанным путем из камеры смертников или хотя бы написать прошение о
помиловании? Почему верят лишь в смерть, хоть и живут, будто ее нет?
     Никогда прежде Ганя не испытывал такого леденящего отчуждения от мира,
оставшегося по другую сторону шлагбаума. Прежний Игнатий умер и остался там,
с ними. И нельзя вернуться назад в спектакль.
     Надо подняться, но Гамлет продолжает лежать. В нем нет жизни. Нет
Света. Нет жизни...
     Действие кончилось, декорации исчезли, свет погас. Таков неизбежный
финал каждого актера. Тысячи ролей с неизбежным кровавым финалом. Есть ли
жизнь после спектакля - подлинная, реальная? 3ажжется ли свет, когда
окончится спектакль? Гане было сорок, его роль еще продолжалась -
мучительное это раздвоение. Игнатий, играющий в обычную жизнь, вяло,
бездарно, потерявший всякий интерес к происходящему на сцене, и Игнатий,
перешедший шлагбаум. Убитый и реальный, жарко молящий во тьме о Свете.
     Пройдет несколько дней. Чудо не происходило, все оставалось, как
прежде. Игнатий поймет, что такое ад. Это вечное пребывание во тьме после
спектакля. В мучительной и безнадежной жажде Света.
     Ганя будет исправно читать утром и вечером подчеркнутые отцом Петром
молитвы из подаренного им же молитвослова, но непонятные слова будут
безответно исчезать в бездонной тьме пустого мертвого зала.
     Он снова начнет подумывать об ампуле.






     КРАТКАЯ БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1941 г. Создание Государственного Комитета Обороны под
председательством И.Сталина. Выступление по радио с обращением к гражданам
Советского Союза. Назначен Народным Комиссаром Обороны СССР. Приказ по
противовоздушной обороне Москвы. Участие в работе конференции
представителей СССР, Великобритании и США в Москве. Постановление
Госкомитета Обороны по обороне Москвы. Доклад о 24 годовщине Великой
Октябрьской социалистической революции. Речь на параде Красной Армии в
Москве.
     "Враг захватил большую часть Украины, Белоруссию, Молдавию, Литву,
Латвию, Эстонию, ряд других областей, забрался в Донбасс, навис черной тучей
над Ленинградом, угрожает нашей славной столице - Москве. Немецко-фашистские
захватчики грабят нашу страну, разрушают созданные трудом рабочих,
крестьян и интеллигенции города и села. Гитлеровские орды убивают и насилуют
мирных жителей нашей страны, не щадя женщин, детей, стариков. Наши братья в
захваченных немцами областях нашей страны стонут под игом немецких
угнетателей.
     Наша первая цель состоит в том, чтобы освободить наши территории и наши
народы от немецко-фашистского ига. У нас нет и не может быть таких целей
войны, как навязывание своей воли и своего режима славянским и другим
порабощенным народам Европы, ждущим от нас помощи. Наша цель состоит в том,
чтобы помочь этим народам в их освободительной борьбе против гитлеровской
тирании и потом предоставить им вполне свободно устроиться на своей земле
так, как они хотят.
     Немцы рассчитывали... на непрочность советского строя, непрочность
советского тыла, полагая, что после первого же серьезного удара и первых
неудач Красной Армии откроются конфликты между рабочими и крестьянами,
начнется драчка между народами СССР, пойдут восстания и страна рассыплется
на составные части, что должно облегчить продвижение немецких захватчиков
вплоть до Урала. Но немцы и здесь жестоко просчитались. Неудачи Красной
Армии не только не ослабили, а наоборот, еще больше укрепили как союз
рабочих и крестьян, так и дружбу народов СССР. /Аплодисменты/. Более того, -
они превратили семью народов СССР в единый, нерушимый лагерь, самоотверженно
поддерживающий свою Красную Армию, свой Красный Флот. Никогда еще советский
тыл не был так прочен, как теперь. /Бурные аплодисменты/. Если советский
строй так легко выдержал испытание и еще больше укрепил свой тыл, то это
значит, что советский строй является теперь наиболее прочным строем. /Бурные
аплодисменты/". Доклад И.Сталина на торж. заседании в честь 24 годовщины
Великой Окт. Соц. революции, 6 ноября 1941г.
     "- Растерялся - нельзя сказать, переживал - да, но не показывал наружу.
Свои трудности у Сталина были, безусловно. Что не переживал - нелепо. Но его
изображают не таким, каким он был, - как кающегося грешника его изображают!
Но это абсурд, конечно. Все эти дни и ночи он, как всегда, работал, некогда
ему было теряться или дар речи терять. Знаменитый полярный летчик Герой
Советского Союза М. В. Водопьянов поведал мне, что 22 июня 1941 года узнав о
начале войны, он прилетел на гидросамолете с Севера в Москву, приводнился в
Химках и сразу же поехал в Кремль. Его принял Сталин. Водопьянов предложил
осуществить налет наших бомбардировщиков на фашистскую Германию.
     - Как вы это себе представляете? - спросил Сталин и подошел к карте.
     Водопьянов провел линию от Москвы до Берлина.
     - А не лучше ли отсюда? - сказал Сталин и показал на острова на
Балтийском море. Это было в первый день войны...
     Поехали в Наркомат обороны Сталин, Берия, Маленков и я. Оттуда я и
Берия поехали к Сталину на дачу. Это было на второй или на третий день...
     Сталин был в очень сложном состоянии. Он не ругался, но не по себе
было.
     - Как держался?
     - Как держался? Как Сталину полагается держаться. Твердо". /Молотов -
Чуеву/
     Свидетельствует генерал армии С.М.Штеменко:
     "...одно могу сказать, что Сталин хорошо знал военное дело, не только
военную стратегию, но и тактику... Военное дело знал не вообще, а хорошо,
досконально, знал оперативное искусство, руководил войной на высшем уровне.
Сошлюсь на некоторые примеры. Когда немцы подошли к Москве, в октябре 1941
года сложилось очень тяжелое положение. Многие правительственные учреждения,
Генеральный штаб были эвакуированы. Немец стоял под Москвой и рвался к
Москве. Особенно тяжелое положение было в направлении Волоколамского шоссе -
Западный фронт. В этот период у Сталина находилось пять полнокомплектных
армий, вооруженных новой техникой. Под Москвой тогда операциями командовал
Жуков и, несмотря на его неоднократные просьбы и мольбы, Сталин не дал ему
ни одного батальона и сказал, чтобы он любой ценой продержался. Тогда мы
считали, что Сталин допускает ошибку. В декабре месяце, когда немецкие
войска были обескровлены, Сталин ввел эти войска в действие. Немец от Москвы
был отброшен.
     Тогда мы только поняли, насколько Сталин велик не только в стратегии но
и в тактике".
     "Командный пункт Жукова в период угрожающего положения находился ближе
к линии обороны. Жуков обратился к Сталину с просьбой о разрешении перевода
своего командного пункта подальше от линии обороны, к Белорусскому вокзалу.
Сталин ответил, что если Жуков перейдет к Белорусскому вокзалу, то он займет
его место"...
     "- Вам передавал привет Грабин Василий Гаврилович, конструктор пушек.
Он мне подарил журнал с его книгой "Оружие победы" и написал: "Вот как
ковалось оружие победы в эпоху И. В. Сталина". Я у него спросил: "Как по-
вашему, Сталин умный был человек?" - "Умный" - не то слово. Умных много у
нас. Он душевный был человек, он заботился о людях, Сталин. Хрущев сказал,
что мы не готовились к войне. А я все свои пушки сделал до войны. Но если б
послушали Тухачевского, то их бы не было".
     - Он говорит: "Я попросил Тухачевского выставить на смотре нашу пушку.
Тот наотрез отказался. Тогда я сказал, что заявлю в Политбюро. Эта пушка
оказалась самой лучшей в войну. Сталин сказал 1 января 1942 года: "Ваша
пушка спасла Россию"... О Тухачевском написали: "Бонапарт. Он мог стать
изменником".
     - Какой он Бонапарт? Он не мог стать, он был изменником, гнуснейшим
изменником, опаснейшим"...
     Я спросил, были ли у Сталина колебания в октябре 1941 года - уехать из
Москвы или остаться?
     - Это чушь, никаких колебаний не было. Он не собирался уезжать из
Москвы. Я выезжал всего на два-три дня в Куйбышев и оставил там старшим
Вознесенского. Сталин сказал мне: "Посмотри, как там устроились, и сразу
возвращайся". /В.Молотов - Чуеву/

     Мы - родные вам с давней поры,
     Ближе брата, ближе сестры
     Ленинграду - Алма-Ата.
     Не случайно Балтийский флот,
     Славный мужеством двух веков,
     Делегации моряков Казахстан ежегодно шлет.
     И недаром своих сынов
     С юных лет на выучку мы
     Шлем к Неве, к основе основ,
     Где, мужая, зреют умы.
     Что же слышит Джамбул теперь?
     К вам в стальную ломится дверь
     Словно вечность проголодав,
     Обезумевший от потерь
     Многоглавый жадный удав...
     Сдохнет он у ваших застав
     Без зубов и без чешуи
     Будет в корчах шипеть змея,
     Будут снова петь соловьи,
     Будет вольной наша семья!
     Ленинградцы, дети мои!
     Ленинградцы - гордость моя!
     К Ленинграду со всех концов
     Направляются поезда,
     Провожают своих бойцов
     Наши села и города.
     Взор страны грозово-свинцов,
     И готова уже узда
     На зарвавшихся подлецов.
     Из глубин Казахской земли
     Реки нефти к вам потекли,
     Черный уголь, красная медь
     И свинец, что в срок и впопад
     Песню смерти готов пропеть
     Бандам, рвущимся в Ленинград...
                       Джамбул, Алма-Ата, сентябрь, 1941г.

     "А Рузвельт верил в доллары. Не то, что больше ни во что, но он считал,
что они настолько богаты, а мы настолько бедны и настолько будем ослаблены,
что мы к ним придем.
     "Тогда мы им и пропишем, а теперь надо помогать, чтоб их тянуть".
     Тут-то они просчитались. Вот тут-то они не были марксистами, а мы ими
были. Когда от них пол-Европы отошло, они очнулись. Вот тут Черчилль
оказался, конечно, в очень глупом положении. С моей точки зрения, Черчилль
наиболее умный из них как империалист. Он чувствовал, что если мы разгромим
немцев, то и от Англии понемногу полетят перья. Он чувствовал. А Рузвельт
все-таки думал: они к нам придут поклониться. Бедная страна, промышленности
нет, хлеба нет, - придут и будут кланяться. Некуда им деться.
     А мы совсем иначе смотрели на это. Потому что в этом отношении весь
народ был подготовлен и к жертвам, и к борьбе, и к беспощадным разоблачениям
всяких внешних антуражей. Конечно, мы не верили в такой второй фронт, но
должны были его добиваться. Мы втягивали их: не можешь, а обещал...
     Черчилль сказал еще в 1918 году, что Советскую власть надо удушить. А
на банкетах наших небольших с Рузвельтом в Тегеране и Ялте: "Я встаю утром и
молюсь, чтобы Сталин был жив, здоров. Только Сталин может спасти мир!"
Уверенный в том, что именно Сталин играет ту исключительную роль, которую
он в войне имеет. Слезы текли по щекам - то ли великий актер был, то ли
искренне говорил.
     Заставили в одной упряжке бежать. Иначе нам было бы тяжело".
/В.Молотов/
     "Большим счастьем было для России, что в годы тяжелейших испытаний
страну возглавил гений и непоколебимый полководец Сталин. Он был самой
выдающейся личностью, импонирующей нашему жестокому и изменчивому времени
того периода, в котором проходила вся его жизнь.
     Сталин был человеком необычайной энергии и несгибаемой силы воли,
резким, жестоким, беспощадным в беседе, которому даже я, воспитанный здесь,
в Британском парламенте, не мог ничего противопоставить. Сталин прежде всего
обладал большим чувством юмора и сарказма, и способностью точно воспринимать
мысли. Статьи и речи писал только сам, и в произведениях его звучала
исполинская сила. Эта сила была настолько велика в Сталине, что он казался
неповторимым среди государственных деятелей всех времен и народов.
     Сталин производил на нас величайшее впечатление. Когда он входил в зал
на Ялтинской конференции, мы все вставали и, странное дело, держали руки по
швам. Он обладал глубокой, лишенной всякой паники, логически осмысленной
мудростью. Он был непобедимым мастером находить в трудные моменты пути
выхода из самого безвыходного положения. Кроме того, Сталин в самые
критические моменты, а также в моменты торжества был одинаково сдержан и
никогда не поддавался иллюзиям. Он был необычайно сложной личностью. Он
создал и подчинил себе огромную империю. Это был человек, который своего
врага уничтожал своим же врагом. Сталин был величайшим, не имеющим себе
равного в мире, диктатором, который принял Россию с сохой и оставил ее с
атомным оружием. Что ж, история, народ таких людей не забывают"./У.Черчилль.
Речь в палате общин 21 декабря 1959 г, в день 80-летия Сталина./
     Свидетельствует А.Голованов:
     "За столом было всего несколько человек. Тосты следовали один за
другим, и я с беспокойством следил за Сталиным, ведь Черчилль - известный
выпивоха, устроил за столом как бы состязание со Сталиным, кто больше примет
спиртного.
     Сталин пил на равных, и когда Черчилля на руках вынесли из-за стола
отдыхать, подошел к Голованову и сказал: "Что ты на меня так смотришь? Не
бойся, России я не пропью, а он у меня завтра будет вертеться, как карась на
сковородке!"
     "В конце октября 1941 года я поехала в Москву - повидать отца. Он не
писал мне, говорить с ним по телефону было трудно - он нервничал, сердился и
отвечал лишь, что ему некогда со мной разговаривать...
     Все были возбуждены - только что сообщили, что разведчик, пролетев над
Москвой, всюду набросал небольших бомб...
     Отец не замечал меня, я мешала ему. Кругом висели и лежали карты, ему
докладывали обстановку на фронтах.
     Наконец, он заметил меня, надо было что-то сказать... "Ну, как ты там,
подружилась с кем-нибудь из куйбышевцев?" - спросил он, не очень думая о
своем вопросе. "Нет, - ответила я, - там организовали специальную школу из
эвакуированных детей, их очень много", - сказала я, не предполагая, какова
будет на это реакция. Отец вдруг поднял на меня быстрые глаза, как он делал
всегда, когда что-либо его задевало: "Как? Специальную школу?" - я видела,
что он приходит постепенно в ярость. "Ах вы!" - он искал слова поприличнее,
- ах вы, каста проклятая! Ишь, правительство, москвичи приехали, школу им
отдельную подавай! Власик - подлец, это его все рук дело!.." Он был уже в
гневе, и только неотложные дела и присутствие других отвлекли его от этой
темы.
     Он был прав - приехала каста, приехала столичная верхушка в город,
наполовину выселенный, чтобы разместить все семьи, привыкшие к
комфортабельной жизни и "теснившиеся" здесь в скромных провинциальных
квартирках...
     Но поздно было говорить о касте, она уже успела возникнуть и теперь,
конечно, жила по своим кастовым законам.
     В Куйбышеве, где москвичи варились в собственном соку, это было
особенно видно. В нашей "эмигрантской" школе все московские знатные детки,
собранные вместе, являли столь ужасающее зрелище, что некоторые местные
педагоги отказывались идти в классы вести урок". /Светлана Аллилуева/
"Все мы были свидетелями напряженнейшей, титанической работы ЦК партии по
укреплению Красной Армии и оснащению ее современным оружием в 1938-1941
годах. Нам не хватало для подготовки к войне, как неоднократно говорил
Сталин в узком кругу, одного-полутора лет".
     Свидетельствует Г.К.Жуков:
     "Начинается новый этап развития авиации. Практически был полностью
реконструирован ЦАГИ, создаются новые конструкторские бюро военной авиации.
Талантливые конструкторы С.В.Ильюшин, А.И.Микоян, С.А.Лавочкин,
В.М.Петляков, А.С.Яковлев вместе со своими молодыми коллективами дают
военной авиации истребители ЯК-1, МИГ-3, ЛАГГ-3, штурмовик ИЛ-2, пикирующий
бомбардировщик - ПЕ-2 и многие другие - всего около двадцати типов. В конце
1940 - начале 1941 годов развертывается борьба за серийное освоение лучших
типов самолетов. ЦК ВКПб и лично Сталин много времени и внимания уделяют
авиационным конструкторам. Комитет обороны принимает решение о строительстве
девяти новых самолетов, строительных и семи авиамоторных заводов..."
     "Совнарком Союза ССР и ЦК ВКПб требуют от вас:
     1) В беспощадной борьбе с врагом отстаивать каждую пядь советской
земли, драться до последней капли крови за наши города и села, проявлять
смелость, инициативу и сметку, свойственные нашему народу.
     2) Организовать всестороннюю помощь действующей Армии, обеспечить
организованное проведение мобилизации запасных, обеспечить снабжение Армии
всем необходимым, быстрое продвижение транспортов с войсками и военными
грузами, широкую помощь раненым предоставлением под госпитали больниц, школ,
клубов, учреждений.
     3) Укрепить тыл Красной Армии, подчинив интересам фронта всю свою
деятельность, обеспечить усиленную работу всех предприятий, разъяснить
трудящимся их обязанности и создавшееся положение, организовать охрану
заводов, электростанций, мостов, телефонной и телеграфной связи,
организовать беспощадную борьбу со всякими дезорганизаторами тыла,
дезертирами, паникерами, распространителя ми слухов, уничтожать шпионов,
диверсантов, вражеских парашютистов, оказывая во всем этом быстрое
содействие истребительным батальонам. Все коммунисты должны знать, что враг
коварен, хитер, опытен в обмане и распространении ложных слухов, учитывать
все это в своей работе и не поддаваться провокации.
     4) При вынужденном отходе частей Красной Армии угонять подвижной
железнодорожный состав, не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного
вагона, не оставлять противнику ни одного килограмма хлеба, ни литра
горючего. Колхозники должны угонять скот, хлеб сдавать под сохранность
государственным органам для вывозки его в тыловые районы. Все ценное
имущество, в том числе цветные металлы, хлеб и горючее, которое не может
быть вывезено, должно безусловно уничтожаться.
     5) В занятых врагом районах создавать партизанские отряды и
диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания
партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной
и телеграфной связи, поджога складов и т. д. В захваченных районах создавать
невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и
уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия.
     Для руководства всей этой деятельностью заблаговременно, под
ответственность первых секретарей обкомов и райкомов создавать из лучших
людей надежные подпольные ячейки и явочные квартиры в каждом городе,
районном центре, рабочем поселке, железнодорожной станции, в совхозах и
колхозах.
     6) Немедленно предавать суду Военного трибунала всех тех, кто своим
паникерством и трусостью мешает делу обороны, - невзирая на лица...
     Совнарком СССР и ЦК ВКПб заявляют, что в навязанной нам войне с
фашистской Германией решается вопрос о жизни и смерти Советского
государства, о том - быть народам Советского Союза свободными или впасть в
порабощение.
     Теперь все зависит от нашего умения быстро организоваться и
действовать, не теряя ни минуты времени, не упуская ни одной возможности в
борьбе с врагом.
     Задача большевиков - сплотить весь народ вокруг партии Ленина-Сталина,
вокруг Советского правительства для самоотверженной поддержки Красной Армии,
для победы".
     Предc.Совнаркома СССР и Секретарь ЦК ВКПб
     И.Сталин
     Зам. Председателя Совнаркома СССР
     В.Молотов. 29 июня 1941
     /Из Директивы Совнаркома Союза СССР и ЦК ВКПб партийным и советским
организациям прифронтовых областей/


     * * *


     Он снова начнет подумывать об ампуле.
     Иоанна так и не узнает, что произошло потом, в ту ночь, когда Дени,
внезапно проснувшись в своей комнате от холода, накинет халат и, выскочив в
холл, обнаружит, что дверь Ганиной спальни распахнута, видимо, сквозняком.
Огромное окно на улицу тоже настежь, по комнате вовсю гуляет февральская
метель, а сам хозяин, босиком, в ночной рубашке до щиколоток неподвижно
сидит на подоконнике. В темноте, с закрытыми глазами, заснеженный,
заледеневший, но с горячими руками и такими же жаркими пятнами на щеках.
Если бы не эти жаркие пятна, он бы весьма походил на привидение. Но Дени
была не робкого десятка. Она стащила Ганю с подоконника, затолкала в кресло
- благо, тот не оказывал сопротивления, затем захлопнула окно и принялась
сушить хозяина горячим феном. Она была уверена, что тут не обошлось без
наркотиков. На вопросы он упорно не отвечал, только время от времени просил,
чтоб она ушла. Он вообще вел себя, как ребенок, в довершение всего
разрыдался у нее на плече. И улыбался, и плакал. Тогда она решила позвонить
врачу, приятелю Гани, живущему двумя этажами ниже, и сообщить, что "опять".
Она и прежде к нему обращалась в подобных случаях.
     Приятель, тоже в халате, примчался через пять минут, констатировал
сильное нервное потрясение, заставил Ганю выпить какую-то дрянь и уложил в
постель. На его расспросы, что же, в конце концов, произошло в доме, - Дени
толком ничего сказать не могла. Приятель наказал ей присматривать за
больным и отправился домой. Когда Дени вернулась в спальню, Ганя уже спал,
как убитый.
     Ни утром, ни потом он не заговаривал о происшедшем. Дени, разумеется,
тоже помалкивала.
     Вот примерно и все, что спустя много дней узнает Иоанна о парижской
Ганиной жизни и об этой метельной ночи 9-го февраля, которую он
благоговейным шепотом именовал просто "Девятое". Вся его жизнь отныне
делилась на два периода - до и после "Девятого". Никогда Иоанна не дерзнет
задавать по этому поводу какие бы то ни было вопросы. Он сам как-то
обмолвится, обозначив "Девятое" еще одним словом: "ОГОНЬ".
     Впоследствии она встретит то же в знаменитом "Мемориале" Блеза Паскаля:
     "ОГОНЬ". Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова, а не философов и
мудрецов. Уверенность, уверенность... Радость, Мир. Бог Иисуса Христа.
Забвение мира и всего, кроме Бога..."
     Тесный узкий путь над бездной. Одна единственно подлинная роль,
вложенная самим Автором, Господином театра, в сокровенные глубины
новорожденного "Я", и составляющая единственно верную инструкцию,
единственный путь к Подлинному Бытию.
     А вокруг тысячи масок, ролей, костюмов, дорог... Господи, зачем?
     Еще один великий дар. Свобода.
     Свобода не выбрать Тебя? 3ачем?
     Ибо там, где нет выбора, нет свободы. Древо познания добра и зла - дар
свободы. Послушание или непослушание Господину Театра. Жизнь или смерть. С
рокового выбора прародителей началась история, в мир вошли зло и смерть.
Выбор для каждого - осуществлять записанное в сердце или надевать маски.
Лжи, стяжательства, похоти, властолюбия, гордости - имя им легион.
     Отвергнуть все маски, роли и вернуться к самому себе. К Замыслу,
который Я вдохнул в тебя. Дух Мой, Образ Мой - единственно подлинное,
бессмертное в тебе, ибо только Я Сущий, только Я есть. Тьма и смерть -
отсутствие Меня. Ты выдергиваешь вилку из источника света, и наступает тьма.
     Все маски и роли мира сего рассыплются в прах. Не дерзай переделывать
пьесу - она написана до начала Времен, задумана Мною, а ты властен лишь
ежечасно выбирать между Мною и немною. Светом и тьмой.
     Царство Света не может состоять из тьмы. Вернись к себе Подлинному, к
Моему замыслу о тебе. Тот, кто останется лежать на подмостках, когда его
время кончится, должен быть Подлинным, а не маской, вот и все.
     "Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец Мой - Виноградарь;
     Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает, и всякую,
приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода".
     Ты отдал себя Мне, ты вернул себя Мне, ты распахнул себя Мне, и Я войду
в тебя, и наполню тебя Огнем, и пошлю тебя в мир, чтобы ты, как свеча
освещал миру путь ко Мне, сгорая сам Моим Огнем.
     Отвергнись себя, возьми крест свой и иди за Мной, - так говорю Я. Не
раболепствовать миру и не владеть миром, не бежать от мира и не соблазняться
им, а нести со Мною его муки, спасая мир. Гореть избрал Я тебя.
     Я знаю - ты пуст и холоден. Я зажгу в тебе Мой Огонь, святой жертвенный
Огонь Любви, в котором ты сгоришь без остатка. И станешь Теплом, и станешь
огнем, и станешь Светом, и пребудешь со Мною, ибо Я там, где Свет и Огонь.
     Свеча тленна, свет ее - вечен. Лишь тот, кто станет светом, пробудится
в Царстве Света, где нет тьмы, ибо Я пребуду во всем.
     "И узрят лицо Его и Имя Его будет на челах их.
     И ночи не будет там, и не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в
свете солнечном, ибо Господь освещает их; и будет царствовать во веки
веков". /И.0,22,4-5/
     Так или примерно так будет себе представлять Иоанна Ганино "обращение".
     Первые несколько "медовых" недель он будет несказанно, по-детски
счастлив. Некогда безнадежно злой, уродливый, бессмысленный и враждебный мир
предстанет неким страдающим заколдованным царством, застывшим в ожидании
пробуждения. Все эти биржи, выставки, визиты, галереи, презентации,
переговоры, витрины, новости, авиалайнеры, такси, экспрессы, ракеты, толпы,
дела, подружки и приятели, реклама, - будут просто сыпью, волдырями на теле
этого больного царства.
     "Но продуман распорядок действий"... Будь то пустой водевиль, бытовая
тягомотина, кровавая мистерия или бешеные скачки с препятствиями - вся эта
сумбурная многоактная пьеса проявит свой смысл лишь когда в зале зажжется
свет. Теперь он знал - так будет, он еще был полон этим Светом. Ему хотелось
заорать всем этим борющимся, враждующим, конкурирующим, спивающимся,
блудящим, сидящим на игле, гоняющимся за франками, шедеврами, знаками
отличия, бабами, министерскими портфелями, голосами избирателей,
всевозможными идолами, - Да остановитесь же! Неужели не видите, что яблоки
эти из воска, бриллианты - стекляшки, замки - из картона и лишь шпага у
Лаэрта настоящая? Вы живете, будто как раз все наоборот. Почему не осознаете
своей заколдованности, болезни, безумия?
     Скоро упадет занавес и наступит тьма. Кто из вас окажется Подлинным,
без шутовской маски? Кто сыграет самого себя так, как задумал Творец?
     "Ибо огрубело сердце людей сих, и ушами с трудом слышат, и очи свои
сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и
не обратятся, чтобы Я исцелил их". /Ис.6,9-10/
     Итак, есть Хозяин Театра, есть ты и написанная Им для тебя роль.
Декорации не имеют значения, важно еще твое взаимоотношение с другими
актерами, которым ты должен помочь не сбиться, не нести отсебятину, а
сыграть как можно ближе к тексту написанные Творцом роли.
     Тексты Творца - единственно подлинные, лишь его Гамлет встанет по
окончании времен, все придуманные нами персонажи, все маски - всего лишь
реквизит. Сыграй самого себя, то есть образ Божий в себе, замысел Божий о
себе - только тогда оживешь и станешь реальностью.
     Ибо только Бог есть и только в Нем возможно быть.
     Теперь Ганя уже не понимал, как могут они не видеть Его, Автора,
присутствие Которого он угадывал теперь повсюду - в лицах, падавшем снеге, в
прыгнувшей на колени кошке, в кусте гортензий в цветочной корзине.
Распадающаяся, съедаемая тлением красота приобрела какой-то глубинный
изначальный смысл, красоту первообраза. Розы в вазе гостиной, которые Дени
периодически меняла, уже не были для него ни розами увядающими, ни розами
только что купленными и тоже обреченными на увядание - это были розы, и все,
вне времени и пространства, вечно свежие и прекрасные, как на написанном в
прошлом веке натюрморте.
     Ганя расколдовывал стареющие лица, представляя себе, какими они будут,
когда свинцовая пелена старости расплавится в божественном огне и мир
предстанет в вечной невиданной красоте Замысла.
     "И увидел я новое небо и новую землю: ибо прежнее небо и прежняя земля
миновали, и моря уже нет.
     И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже, ни плача, ни
вопля, ни болезни не будет уже: ибо прежнее прошло.
     И сказал мне: свершилось! Я есмь Альфа и Омега, начало и конец;
жаждущему дам даром от источника воды живой". /От.21:1,4,6/
     Все, что прежде его угнетало, раздражало, злило, вызывало теперь
пронзительную всепрощающую жалость - от последней спившейся вокзальной девки
до суперзвезды и премьер-министра, потому что маска изгоя ничуть не
престижнее маски князя, если они служат тьме.
     Посеявшие временное и тленное пожнут тлен.
     "Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в
Меня не будет жаждать никогда!" /И.6,35/
     В те первые медовые дни Ганя каждой клеткой чувствовал Его присутствие.
Его Свет, в Котором проступало, обрисовывалось истинное, подлинное - Огонь,
Свет и Тепло. Растопить, расчистить, преобразить и воскресить себя Огнем
Божественной Любви. Вся грязь, фальшь, накипь и шлаки должны сгореть.
     "И должно вам родиться свыше..."
     Муки второго рождения.
     Ганя снова забросит все дела. Отвергнуть себя прежнего, и прежние дела
свои, и прежние картины, особенно последние, которые теперь представлялись
ему грудой окровавленных бинтов. Он возненавидел и их, и прошлую свою жизнь,
в которой не было Его. И лишь потом откроется Гане, что если б не было
терзаний и мук той ненавистной теперь жизни, отчаянно-молчаливых криков о
помощи Тому, Неведомому, не было бы и того, что в Евангельской "беседе с
Никодимом" названо "Рождением свыше".
     "Ты сотворил нас, дабы искать Тебя, и неспокойно сердце наше, пока не
успокоится в Тебе". /Бл.Авг./
     Эти снобы и буржуа, так однообразно и скучно наслаждающиеся жизнью, и
сошка помельче, налету подхватывающая с барского стола остатки, и скованная
льдом возлюбленная его Родина, спивающаяся под тиной и корягами,
закусывающая кукишем в кармане и мечтающая о "ветре перемен", - все, что он
прежде осуждал, презирал, ненавидел, что довлело над ним, угнетало и мучило,
- теперь лишь взывало о помощи. Он забыл, он не мог понять себя прежнего,
теперь он только хотел помочь им всем и не знал, как. Он раздавал бомжам
деньги, которые те тут же спускали на наркотики, парижским Сонечкам
Мармеладовым, весело обменивающим франки "сдвинутого русского" на право
ловить клиентов на более престижном углу, усталым многодетным домохозяйкам
из бедных кварталов, мечтающим о цветном телевизоре или входящем в моду
видео. Несколько его попыток как-то с кем-то поделиться своим новым
мироощущением окончились полным фиаско - в лучшем случае, его с интересом
выслушивали, кивали сочувственно, чтобы тут же, вздохнув - что конечно, что-
то в мире не так, что-то неладно в Датском королевстве, а может, все не так,
все неладно - вернуться к "осетрине с душком". Или же он сразу же
чувствовал, как стекленеют только что оживленные глаза собеседника и
невидимая стена отсекает его, Ганю, от заколдованного царства, о котором
можно лишь сожалеть, сострадать и плакать. Умирая от счастья от ощущения Его
близости, от муки, когда дано было увидеть прошлую свою жизнь в
фантасмагорическом ужасе содеянного и содрогнуться в нестерпимом стыде
подобно Симону Петру: "Выйди от меня, Господи, потому что я человек грешный".
/Л.5,8/
     И снова Его всепрощающая Любовь, Крест, Голгофа, обезумевшие в злом
самоутверждении актеры, отвергнувшие сошедшее к ним Слово. И в их толпе,
орущей: "Распни!" - он, Игнатий, с преступной своей жизнью.
     "Прости им, Отче, ибо не ведают, что творят"...
     И божественное: "Свершилось", и пронзившая тьму кровавая молния
Голгофы, и по-прежнему безумствующие и кривляющиеся лицедеи, забывшие, что
только шпага у Лаэрта - настоящая.
     "Суд же состоит в том, что Свет пришел в мир; но люди более возлюбили
тьму, нежели свет, потому что дела их были злы. Ибо всякий, делающий злое,
ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что
они злы". /И.3,17-20/
     Первая основная заповедь "Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем
твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим," - та, что большинству
человечества или вообще не дается или дается с невероятным трудом, отзовется
в Гане мгновенным ответным огнем. "Избранничество, рождение свыше..." -
скажет отныне влюбленный в крестника отец Петр. Теперь они часто виделись.
Наступил Великий пост, первый пост в Ганиной жизни, и чем больше отходил он
от всего, что прежде наполняло его дни - дел, друзей, выставок, пристрастий,
чем больше молчало тело и легчало от овощных салатов и каш с оливковым
маслом, которые покорно, ничему не удивляясь, готовила ему Дени, тем более
тянуло его в церквушку, где собирались православные эмигранты всех волн и
поколений. Русские, болгары, греки. Ганя редко с кем-либо общался, он
становился обычно сбоку от алтаря за широкой колонной, где никому не был
виден, а ему был виден лишь отец Петр, тоже исхудавший, вдохновенный. Сам
Ганя еще не умел молиться, и, внутренне присоединяясь к отцу Петру,
прекрасному молитвеннику, летел вместе с ним на божественный огонь,
изнемогая от любви и счастья. Падал, опалив крылья, и снова взлетал.
     Ганю потрясала уже не Его нисходящая любовь к себе - Творца к падшей
твари, и не собственная самозабвенная ответная любовь - его потрясало
открытие, в которое он никак не решался поверить, - что Он, Непостижимый и
Всемогущественный Творец Вселенной, также жаждал ответной любви его, жалкого
"мыслящего тростника". И память настойчиво подсказывала Гане моменты прошлой
его слепой жизни, когда он не просто неосознанно жаждал Бога, но и слышал
Его Зов, жаждущий взаимности.
     Это казалось невероятным, но только так объяснялась мысль, что "душа -
невеста Христова". Он сотворил для нее вселенную, Он воззвал ее из небытия,
Он подарил ей свободу. И когда она, падшая, забывшая, изменяла многократно с
идолами, Он не просто продолжал любить ее, но и искупил ее грех божественной
Своей Кровью. Продолжая прощать и жаждать ответной ее любви.
     Ибо и в браке Небесном лишь в соединении полнота счастья... Томясь по
ответной любви твари, Творец знает, что без этой ответной любви она
погибнет. Ибо лишь Он - путь, истина и жизнь. А вне - смерть вечная...
     В любви твари к Творцу - ее единственное спасение, единственный шанс.
     Он жаждет ее ответной любви из-за любви к ней.
     "До ревности любит дух, живущий в нас"... /Иак.4,5/
     Гане казалось, что он взлетает все выше, не по силам, ужасаясь близости
к Огню и желая ее. И Огонь зовет, ждет его, чтобы однажды в окончательном
блаженном сближении сжечь дотла все препятствующее великому вселенскому
мрачному пиру. Когда будет все во всем, и все будет Любовь, Свет и Жизнь.
     И в этом - смысл каждого бытия, каждой вложенной в сердце сверхзадачи,
определенной Величайшим из режиссеров.
     "Сын Мой! Отдай сердце твое Мне, и глаза твои да наблюдают пути Мои".
/Пр.23,26/
     А по вечерам, когда читались Евангельские главы о страданиях Христа,
где Бог, "ставший человеком, чтобы мы обожились", униженный, оставленный
учениками, преданный мучительной позорной смерти, испивший до дна чашу
горькую, человеческую, вплоть до богооставленности, умирал на кресте, Ганя
вдруг спросил себя: а если бы тогда победил дьявол и не было бы воскресения,
и никакой надежды и награды, лишь вечная тьма после спектакля, - кого выбрал
бы он, Игнатий Даренов, в этой земной жизни? Какой путь?
     И не было сомнения - с Ним, только с Ним, с Галилеянином, с Его
невероятным учением. Он любил уже не только Христа- Бога, не перспективу
бессмертия в Его царстве, а Христа-человека, второго Адама, преодолевшего в
Гефсиманском саду смертную свою природу.
     "Авва Отче! все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо меня; но не чего
Я хочу, а чего Ты". /М.14,36/






     КРАТКАЯ БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1942 г. Телеграмма о всемерном развертывании деятельности Академии
Наук. Выход в свет книги Сталина "О Великой Отечественной войне Советского
Союза" на русском, китайском, английском, польском, румынском и др. языках.
Проводит совещание командиров партизанских отрядов в Москве. Подготовка к
защите Сталинграда. Приказ "Об установлении полного единоначалия и
упразднении института военных комиссаров в Красной Армии". Доклад о 25
годовщине Великой Окт. соц. революции. Благодарность колхозникам и
колхозницам Тамбовской области, собравшим 400 млн. рублей в фонд Красной
Армии.
     "Уже на пятый день войны ЦК ВКПб и Совнарком СССР вынесли первое
постановление военного времени: "О порядке вывоза и размещения людских
контингентов и ценного имущества". В этом постановлении были определены
задачи и очередность эвакуации. Оно немедленно вступило в силу. В первой
половине 1942 года восстановление всех эвакуированных заводов в основном
удалось завершить. И поистине замечательно, что уже в июле было произведено
авиационной продукции в 1,3 раза больше, чем в мирные дни июня 1941 года".
/В.Корнев/
     Свидетельство А. Кузьмина, директора "Запорожстали":
     "Гитлеровцы овладели правым берегом Днепра и начали артиллерийский и
минометный обстрел завода на левом. Днем сталевары демонтировали
оборудование, а ночью под покровом темноты грузили его в вагоны. Каждую ночь
уходили составы на восток, 15 сентября началась отправка людей.
     Из цехов вывезли колосс-слябинг, уникальные прокатные станы, 8 тысяч
моторов, 1800 моторов-генераторов, 57 тысяч трансформаторов - всего 18000
вагонов с оборудованием. Это был невиданный трудовой подвиг, пример
гражданской доблести".
     Свидетельство В.Корнева:
     "Поселок пустел с каждым днем. Мужчины уходили на фронт. Эвакуировались
предприятия. Все чаще наши паровозные бригады уходили во фронтовые рейсы.
Возвращались из них далеко не все. Побывав в огне прифронтовых железных
дорог, пропадали без вести, попадали в плен.
     На восток шли поезда, забитые ранеными, эвакуированными, побитой
военной техникой и демонтированным заводским оборудованием. На запад
двигались эшелоны с войсками, пушками, танками, авиационными бомбами,
санитарными автомобилями. Невероятным, фантастическим казалось это
непрерывное движение во время самых жестоких бомбежек, когда "Юнкерсы"
устраивали над станцией "чертову карусель". Грохот разрывов сливался в
непрерывный рев. Огонь взметал в небо, дым гасил солнце, а поезда шли почти
бесперебойно. Побитые паровозы меняли другими, горевшие вагоны толкали под
откос, под бомбами латали, штопали пути, убитых меняли живыми. И так каждый
день".
     "За первые шесть месяцев войны было эвакуировано более 10 миллионов
человек, перевезено в глубокий тыл 2539 промышленных предприятий, 2,3
миллиона голов рогатого скота".
     Памятка германскому солдату: "Для твоей личной славы ты должен убить
ровно сто русских... Уничтожить в себе жалость и сострадание, убивай всякого
русского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девушка
или мальчик... Мы поставим на колени весь мир. Ты будешь решать судьбы
Англии, России, Америки. Ты германец! Как подобает германцу, уничтожай все
живое, сопротивляющееся на твоем пути!"
     Гитлер о захвате Москвы:
     "Город должен быть окружен так, чтобы ни один русский солдат, ни один
житель - будь то мужчина, женщина или ребенок - не мог его покинуть. Всякую
попытку выхода подавлять силой. Произвести необходимые приготовления, чтобы
Москва и ее окрестности с помощью огромных сооружений были затоплены водой".
     "Бои вокруг Ленинграда продолжались с исключительной ожесточенностью,
но благодаря упорнейшему сопротивлению обороняющихся войск, усиленных
фанатичными ленинградскими рабочими, ожидаемого успеха не было... 4 декабря
предпринята отчаянная попытка еще раз бросить армии в наступление на Москву.
Наступление приостановлено после того, как не удалось захватить Тулу /ее
тоже обороняли фанатичные тульские рабочие/, которая была как бельмо на
глазу". /К.Типельскирх/
     Из клятвы партизана: "Я, нижеподписавшийся, - член партизанского
отряда, - торжественно заявляю, что не дрогнет моя рука и сердце при
выполнении священного долга перед Родиной в борьбе с гитлеровскими
бандитскими полчищами... За поруганную землю нашу, за сожженные города и
села, за пытки населения и издевательства над моим народом я клянусь мстить
врагу жестоко и беспощадно"...
     "Под могучими ударами Красной Армии немецкие войска, откатываясь на
запад, несут огромные потери в людях и технике. Они цепляются за каждый
рубеж, стараясь отодвинуть день своего разгрома. Но напрасны усилия врага,
инициатива теперь в наших руках и потуги разболтанной ржавой машины Гитлера
не могут сдержать напор Красной Армии. Недалек тот день, когда Красная Армия
своим могучим ударом отбросит озверелых врагов от Ленинграда, очистит от них
города и села Белоруссии и Украины, Литвы и Латвии, Эстонии и Карелии,
освободит Советский Крым, и на всей Советской земле снова будут победно
реять красные знамена". /И.Сталин/
     "Дорогой Иосиф Виссарионович! Мы, коммунисты Гвардейского
Краснознаменного Таманского ордена Суворова III степени авиационного полка,
собравшись на свое последнее итоговое партийное собрание, шлем Вам, нашему
учителю и другу, пламенный большевистский привет! Двадцать пять тысяч боевых
вылетов, три тысячи тонн бомб, сброшенных на врага, 23 Героя Советского
Союза. Таковы итоги нашей работы. Тридцать замечательных девушек -
коммунистов и комсомольцев отдали свою жизнь за честь и независимость
Родины. Полк доказал, что советская женщина в грозное время для Родины может
мужественно, стойко и самоотверженно с оружием в руках защищать свою любимую
отчизну".
     800 тысяч женщин вступило в Красную Армию, триста тысяч - добровольно.
     "Я мечтала стать пулеметчицей... Когда случилась война, я была уже
готова! Сдала на "отлично" пулеметное дело. Я попала - какое это было
счастье для меня! - в Чапаевскую дивизию, ту самую, настоящую. Я со своим
пулеметом защищала Одессу, а теперь защищаю Севастополь. С виду я, конечно,
очень слабая, маленькая, худая. Но скажу правду: у меня ни разу не дрогнула
рука. Первое время я еще боялась, а потом прошло. Когда защищаешь дорогую
родную землю и свою семью, тогда делаешься очень храброй и не понимаешь, что
такое трусость". /Из письма пулеметчицы Нины Орловой/

     Могла ли я, простая санитарка,
     Я, для которой бытом стала смерть,
     Понять в бою, что никогда так ярко
     Уже не будет жизнь моя гореть.
     Могла ли я в плену окопных буден
     Понять, когда окончится война,
     Что никогда уже не буду людям
     В тяжелую минуту так нужна.
                       /Юлия Друнина/

     "Сталин пошел дальше. Он создал артиллерийские армии, чего не было у
немцев. Как надо вести наступление? Во-первых, авиация должна бомбить,
хорошенько. Начинать она должна, потом артиллерия продолжает, дальняя
артиллерия, только после этого танки, а после танков - пехота. Четыре этапа
развития наступления Сталин разработал очень глубоко. Не знаю, были ли у
немцев дивизии артиллерийские, у нас были дивизии, а к концу войны - уже
армии артиллерийские. Такая масса артиллерии, она пройдет любой фронт". /В.
Молотов/
     Германская идея - господство. Российская - братство.
     "Мы впервые объявили миру, что не через подавление личностей
иноплеменных нам национальностей хотим мы достигнуть собственного
преуспеяния, а напротив, видим его лишь в свободнейшем и самостоятельнейшем
развитии всех других наций и в братском единении с ними, восполняясь одна
другою, привлекая к себе их органические особенности и уделяя им и от себя
ветви для прививки, сообщаясь с ними душою и духом, учась у них и уча их, и
так до тех пор, когда человечество, восполняясь мировым общением народов до
всеобщего единства, как великое и великолепное дерево, осенит собою
счастливую землю". /Ф.Достоевский/
     "Соборность, всеединство не подавляют тех, кто объединяется. Каждый
момент может и должен быть всеединством, а следовательно, и всеми прочими,
но может только в своем индивидуальном бытии - как особая индивидуализация
всеединства". /Л.П.Карсавин/
     "Оправдание нации в осуществленных ею в истории ценностях, и среди них
героизм, святость имеют по крайней мере такое же онтологическое значение,
как создание художественных памятников и научных систем". /Г.Федотов/
     "...Я никогда еще не видела отца таким. Обычно сдержанный и на слова и
на эмоции, он задыхался от гнева, он едва мог говорить: "Где, где все это? -
выговорил он, - где все эти письма твоего писателя?"
     Нельзя передать, с каким презрением выговорил он слово "писатель"...
Мне все известно! Все твои телефонные разговоры - вот они, здесь! - он
похлопал себя рукой по карману. - Ну! Давай сюда! Твой Каплер - английский
шпион, он арестован!..
     "А я люблю его!" - сказала я, наконец, обретя дар речи. "Любишь!" -
выкрикнул отец с невыразимой злостью к сому этому слову - и я получила две
пощечины, - впервые в своей жизни. "Подумайте, няня, до чего она дошла! - он
не мог больше сдерживаться. - Идет такая война, а она занята...!", - и он
произнес грубые мужицкие слова, - других слов он не находил...
     С этого дня мы с отцом стали чужими надолго. Не разговаривали мы
несколько месяцев; только летом встретились снова. Но никогда потом не
возникало между нами прежних отношений. Я была для него уже не та любимая
дочь, что прежде". /С.Аллилуева/
     Еще до обращения Молотова в начале войны было обращение будущего
патриарха Сергия о защите православного отечества. На деньги верующих
собраны танковая колонна им. Димитрия Донского и самолетная эскадрилья имени
Александра Невского. Повсюду в церквах шли молебны о победе, в церквах на
захваченных немцами территориях укрывались партизаны, разведчики и раненые.
Священники были возвращены из лагерей и ссылок. Знаменитый архиепископ и
хирург /Войно-Ясенецкий - Лука/ прямо из ссылки был направлен в военный
госпиталь. Вскоре за книгу по гнойной хирургии он получил Сталинскую премию
первой степени.
     Свидетельствует А.Громыко:
     "- Вас мы хотим направить в США не на месяц и, возможно, не на год, -
добавил Сталин и внимательно посмотрел на меня. Сразу же он поинтересовался:
     - А в каких отношениях вы с английским языком?
     Я ответил: "Веду с ним борьбу и, кажется, постепенно одолеваю, хотя
процесс изучения сложный, особенно когда отсутствует необходимая разговорная
практика".
     И тут Сталин дал совет, который меня несколько озадачил, одновременно
развеселил и, что главное, помог быть менее скованным в разговоре. Он
сказал:
     - А почему бы вам временами не захаживать в американские церкви, соборы
и не слушать проповеди Церковных пастырей? Они ведь говорят четко на чистом
английском языке. И дикция у них хорошая. Ведь недаром многие русские
революционеры, находясь за рубежом, прибегали к такому методу для
совершенствования знаний иностранного языка.
     Я несколько смутился. Подумал, как это Сталин, атеист, и вдруг
рекомендует мне, тоже атеисту, посещать американские церкви? Не испытывает
ли он меня, так сказать, на прочность?..
     В США в церкви и соборы я, конечно, не ходил. Это был, вероятно,
единственный случай, когда советский дипломат не выполнил указание Сталина".
     Послание пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви:
     "Фашиствующие разбойники напали на нашу Родину. Попирая всякие договоры
и обещания, они внезапно обрушились на нас, и вот кровь мирных граждан уже
орошает родную землю. Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла
Шведского, Наполеона. Жалкие потомки врагов православного христианства хотят
еще раз попытаться поставить народ наш на колени перед неправдой. Но не
первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божией
помощью он и на сей раз развеет в прах фашистскую вражескую силу... Вспомним
святых вождей русского народа Александра Невского, Димитрия Донского,
полагавших свои души за народ и Родину. Да и не только вожди это делали.
Вспомним неисчислимые тысячи простых православных воинов... Православная
наша церковь всегда разделяла судьбу народа. Вместе с ним она испытания
несла и утешалась его успехами. Не оставит она народа своего и теперь.
Благословляет она небесным благословением и предстоящий всенародный
подвиг... Если кому, то именно нам нужно помнить заповедь Христову: "Больше
сея любви никтоже имать, да кто душу свою положит за друга своя..."
/Ин.14,13/. Нам, пастырям Церкви, в то время, когда Отечтво призывает всех
на подвиги, не достойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом
делается, малодушного не ободрить, огорченного не утешить, колеблющемуся не
напомнить о долге и о воле Божией. А если сверх того, молчаливость пастыря,
его некасательство к переживаемому паствой объяснится еще и лукавыми
соображениями на счет возможных выгод на той стороне границы, то это будет
прямая измена Родине и своему пастырскому долгу, поскольку Церкви нужен
пастырь, несущий свою службу истинно "ради Иисуса, а не ради хлеба куса",
как выражался святитель Димитрий Ростовский. Положим же души свои вместе с
нашей паствой... Церковь благословляет всех православных на защиту
священных границ нашей Родины. Господь дарует нам победу".
     Свидетельствует протоиерей В.Швец:
     "Когда началась Великая Отечественная война, Патриарх Антиохийский
Александр III обратился с посланием к христианам всего мира о молитвенной и
материальной помощи России. Очень немного истинных друзей оставалось у нашей
страны тогда. Были великие молитвенники и на Руси, такие, как иеросхимонах
Серафим Вырицкий. Тысячу дней и ночей стоял он на молитве о спасении страны
и народа России в тяжелейшие годы, когда страну терзали враги. Но как и в
1612 г. Промыслом Божиим для изъявления воли Божией и определения судьбы и
народа России был избран друг и молитвенник за нее из братской Церкви -
Митрополит гор Ливанских Илия /Антиохийский Патриархат/. Он знал, что значит
Россия для мира; знал, и поэтому всегда молился о спасении страны
Российской, о просветлении народа... Он решил затвориться и просить Божию
Матерь открыть, чем можно помочь России. Он спустился в каменное подземелье,
куда не доносился ни один звук с земли, где не было ничего, кроме иконы
Божией Матери. Владыка затворился там, не вкушая пищи, не пил, не спал, а
только, стоя на коленях, молился перед иконой Божией Матери с лампадой.
Каждое утро владыке приносили сводки с фронта о числе убитых и о том, куда
дошел враг. Через трое суток бдения ему явилась в огненном столпе Сама
Матерь Божия и объявила, что избран он, истинный молитвенник и друг России,
для того, чтобы передать определение Божие для страны и народа Российского.
Если все, что было определено, не будет выполнено, Россия погибнет.
     "Должны быть открыты во всей стране храмы, монастыри, духовные академии
и семинарии. Священники должны быть возвращены с фронтов и тюрем, должны
начать служить. Сейчас готовятся к сдаче Ленинграда - сдавать нельзя. Пусть
вынесут, - сказала она чудотворную Казанскую икону Божией Матери и обнесут
ее крестным ходом вокруг города, тогда ни один враг не ступит на святую его
землю. Это избранный город. Перед Казанскою иконою нужно совершить молебен в
Москве; затем она должна быть в Сталинграде, сдавать который врагу нельзя.
Казанская икона должна идти с войсками до границ России. Когда война
окончится, митрополит Илия должен приехать в Россию и рассказать о том, как
она была спасена".
     "Вторгшийся в наши пределы коварный и жестокий враг, по-видимому,
напрягает все свои силы. Огнем и мечом проходит он нашу землю, грабя и
разрушая наши села, наши города... Силен враг, но "велик Бог Земли Русской",
как воскликнул Мамай на Куликовом поле, разгромленный русским воинством.
Господь даст, придется повторить этот возглас и теперешнему нашему врагу.
Над нами Покров Пресвятой Девы Богородицы, всегдашней заступницы Русской
Земли. За нас молитвы всего светозарного сонма святых, в земле нашей
воссиявших..." /Митрополит Сергий Старгородский/
     "В послевоенные годы открываются тысячи приходов во всех епархиях, в
особенности в Белоруссии и Малороссии. Если в 1946 году Русская Церковь
имела 10544 прихода, через три года их число увеличилось почти на четыре
тысячи. На Пасху 1946 года вновь начались богослужения в Троице-Сергиевой
Лавре, заработали Московская и Ленинградская духовные академии, открылось 8
духовных семинарий. Центром духовного просвещения советских людей становится
"Журнал Московской Патриархии". Практически перестает выходить
антирелигиозная литература.
     "Снижение требований к условиям единения до одного лишь признания
Иисуса Христа нашим Господом умаляет христианское вероучение до той лишь
веры, которая, по слову апостола, доступна "бесам". /Из резолюции Совещания
по вопросу экуменизма/.
     А.Голованов: "Помню, как во время войны он предлагал мне свою дачу:
     "Будем жить рядом, а то все говорят - великий, гениальный, а вечером не
с кем чаю попить". Я отказался, а он говорит: "Бери, а то Василевскому
отдам".
     А с Василевским у него была интересная история. Мне Александр
Михайлович рассказывал, как Сталин пригласил и стал расспрашивать о
родителях. А у него отец - сельский священник, и Василевский с ним не
поддерживал отношений. "Нехорошо забывать родителей, - сказал Сталин, - А
вы, между прочим, долго со мной не расплатитесь!" - подошел к сейфу и достал
пачку квитанций почтовых переводов. Оказывается, Сталин регулярно посылал
деньги отцу Василевского, а старик думал, что это от сына. "Я не знал, что и
сказать", - говорит Василевский".
     Свидетельствует Шарль де-Голль:
     "...У меня сложилось впечатление, что передо мной хитрый и непримиримый
борец, изнуренный от тирании России, пылающий от национального честолюбия.
Сталин обладал огромной волей. Утомленный жизнью заговорщика; маскировавший
свои мысли и душу, безжалостный, не верящий в искренность, он чувствовал в
каждом человеке сопротивление или источник опасности, все у него было
ухищрением, недоверием и упрямством. Революция, партия, государство, война
являлись для него причинами и средствами, чтобы властвовать. Он возвысился,
используя, в сущности, уловки марксистского толкования, тоталитарную
суровость, делая ставку на дерзость и нечеловеческое коварство, подчиняя
одних и ликвидируя других".


     * * *


     "Авва Отче! все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего
Я хочу, а чего Ты". /Мф.14,36/
     Перед Ганей остро встанет вопрос - как жить дальше? Он все более
отдалялся от мира, будничная суета, разговоры уже не затрагивали его, он не
знал, как себя вести, и когда однажды перед исповедью с абсолютно искренним
раскаянием попросил у Дени прощения "за все", железобетонная Дени вдруг
разрыдалась, убежала в свою комнату, а наутро, не попрощавшись, бесследно
исчезла.
     Ганя уже будет подумывать об уединенной келье в православной обители
где-нибудь на Афоне, и совсем было получит на это благословение отца Петра,
который от исповеди к исповеди будет повторять со вздохом:
     - Не любишь ты людей, Игнатий. Молись, чтобы даровал тебе Господь
сострадание...
     И вот однажды в букинистической лавке Ганя раскроет наугад потрепанный
томик Гоголя:
     "Монастырь Ваш - Россия! Облеките же себя умственно рясой чернеца и,
всего себя умертвивши для себя, но не для нее, ступайте подвизаться в ней.
Она теперь зовет сынов своих еще крепче, нежели когда-либо прежде. Уже душа
в ней болит, и раздается крик ее душевной болезни. Друг мой! Или у вас
бесчувственное сердце, или вы не знаете, что такое для русского Россия.
Вспомните, что когда приходила беда ей, тогда из монастырей выходили монахи
и становились в ряды с другими спасать ее".
     И дальше:
     "Очнитесь! Куриная слепота на глазах ваших! Не залучить вам любви к
себе в душу. Не полюбить вам людей до тех пор, пока не послужите им. Какой
слуга может привязаться к своему господину, который от него вдали и на
которого еще не поработал он лично? Потому и любимо так сильно дитя матерью,
что она долго его носила в себе, все употребила на него, и вся из-за него
выстрадалась. Очнитесь! Монастырь ваш - Россия".
     Через 134 года после опубликования этих строк Ганя вернется.
     Самый расцвет застоя. Возвращение известного художника-эмигранта -
событие достаточно редкостное и невероятное, но Гане удастся избежать
публичной пропагандистской порки, передав почти все свое имущество, включая
картины, на нужды здравоохранения. Удастся выехать и прибыть тайком, по-
английски.
     - Почему вы все-таки возвращаетесь, Даренов? - проникновенно глядя в
глаза, спросит его симпатяга в штатском в разговоре тет-а-тет. Что в
подтексте означало: - Вы в самом деле "того" или кое-что под маской святоши
вынашиваете?
     Ганя, положивший себе за правило, по возможности, не врать, сошлется-
таки на влияние письма Гоголя к графу А.П.Т-му, написанное 135 лет
назад. Чиновник окажется малым дошлым и пошлет за Гоголем, однако окажется,
что "Выбранные места" достать не так-то просто, потому что они вроде бы при
советской власти не издавались. Наконец, принесут дореволюционное издание,
отыщутся нужные строчки, и чиновника это и впрямь успокоит - все-таки
документ. А когда выяснит, что Гоголь тоже был тогда "того", потому письма
эти у нас и не переиздавались, концы сойдутся. Симпатяга окончательно
проникнется к Гане доверием и когда, получив надлежащие подписи, Ганя снова
вернется в кабинет, то застанет его за чтением крамольных "Писем".     - А
издатель-то тоже по фамилии Маркс, - смущенно скажет Сергей Иванович, будто
оправдываясь.
     "Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, то будь безумным,
чтобы быть мудрым.
     Ибо мудрость мира сего безумие пред Богом". /1 Кор.3,18-19/
     Ганя любил этого Сергея Ивановича, ему хотелось обнять их всех за то,
что они говорят по-русски, начиная с той ночной толпы в аэропорту, всех и
каждого, перебрасывающихся незначащими словами, бранящихся, галдящих, -
звуки родной речи лились на него блаженно-живительными струями, как на
задохшуюся в полиэтиленовом пакете рыбину. Он никогда не думал, что в нем
живет, оказывается, волчий голод - по этой по-русски галдящей толпе. Его до
слез умиляло, что он понимает всех, хотелось отзываться на все окрики,
давать все справки, пожимать руки всем алкашам.
     Он вдруг осознал, что вернулся домой. Что в нескольких километрах от
него еще не спит, наверное, Иоанна, сорокалетняя осенняя Иоанна. В лице
какая-то вызывающе-зябкая нагота, как у сбросившей листву ветки...
     Такой он недавно увидел ее, попавшую в кадр хроники московского
кинофестиваля.
     Что можно из этой вот будки набрать ее номер.
     - Я вернулся, Иоанна...
     И Иоанна весенняя, лихорадящая, с голубым пластмассовым кольцом,
стянувшим на макушке волосы, едущая к Денису на вечерней электричке. К
Денису, разделившему предназначенный им единый жизненный путь на две
параллельных, как рельсы, несоединимые прямые... Несоединимые у Эвклида,
бесконечно пересекающиеся у Лобачевского.
     И Иоанна Вечная - светлый лик за вагонным окном с летящими в синие
сумерки волосами, с удивленно приоткрытым детским ртом, то ли заглядывающая
в реальность, то ли зовущая туда, к себе. По ту сторону бытия.
     И Иоанна Летняя, их веками разлученные тела, неудержимо падающие в
блаженную бездну друг друга, пылающее лицо Иоанны в тощем нимбе эмпээсовской
подушки, ее крик, будто пробивший толщу времен, будто стон разваливающегося
мира, неделимой прежде бессмертной плоти, осужденной по приговору Творца на
уничтожение. Тщетно пытающейся воссоединиться в наслаждении и муке, различая
в сладком оборотне утраченной полноты бытия начало дробления и смерти.
     "И познал Адам Еву, жену свою..."
     Его прервавшая крик рука, неправдоподобная мягкость ее губ под его
ладонью, мелко задрожавшие веки под его губами. И весь тот их недолгий
четырехместный храпящий эмпээсовский рай, пропахший мандаринами, шашлыком и
звездами.
     Он запретит себе думать об Иоанне Летней и об Иоанне живой, осязаемой
всего в нескольких километрах от гостиничного номера. Он позвонит Глебу, и
когда такси помчит его на другой конец Москвы, Иоанна Вечная, со старинным
кожаным шнуром в неправдоподобно длинных волосах займет, наконец, свое место
рядом, по ту сторону стекла. Он почувствует на плечах ее невесомые руки и
успокоится, и будет наслаждаться байками шофера - пусть что угодно мелет,
лишь бы по-русски. Жадно впитывая, прокручивая вновь в памяти знакомый
серпантин московских улиц, в этот промозгло-серый октябрьский день
показавшихся особенно убогими вернувшемуся из-за бугра Гане. Он будет
упиваться именно этой убогостью, вначале посмеиваясь над собой - ностальгия
по родному болоту! Но когда шофер остановится на кольцевой у бензоколонки,
Ганя, выйдя из машины, заглядится на деревеньку неподалеку - то ли за
речушкой, то ли за оврагом. Неприметная стайка одноэтажных, покосившихся, с
сараями вкривь и вкось да кто во что горазд, жмущихся друг к другу домишек.
Дальше - поле, лес... Если отвернуться от кольцевой - никаких примет
времени, запах дымка и прелой листвы... Но за спиной, насколько хватает глаз
- нагромождение бетонных айсбергов, и кресты антенн вместо церковных,
типичный российский пейзаж. Старый и новый миры, повенчанные и разделенные
кольцомавтодороги. Их несходство было лишь кажущимся - и обреченную
деревеньку, и многомиллионный город, и нескончаемую вереницу этих нещадно
дымящих грохочущих грузовиков - все это объединяло нечто неуловимое,
какая-то всеобщая шаткость, неустроенность, призрачность бытия. Даже
бетонные громады производили впечатление декорации своей однотипностью,
отсутствием отличительных деталей, будто их наспех сработали на пару лет.
Дребезжащие грузовики на кольцевой, казалось, вот-вот развалятся вместе с
раздолбанной дорогой, все было кое-как, все авось да небось по сравнению с
тем обильным добротно-комфортным миром, что оставил Ганя.
     Вместе с тем он почувствует, что именно эта неустроенность утоляет
сейчас его ностальгический голод. Опять придут на ум кулик и болото.
     Он вспомнит первые годы "там" уже после адаптации, когда появились
деньги и возможность путешествовать, вспомнит странное мистическое чувство
дурного изобилия от всех этих ломящихся витрин, роскошных отелей и
автомобилей, деловой нарядной толпы, бешено вращающейся в царстве
неограниченных потребностей - между всеми этими офисами, биржами, супер-
маркетами, банками, вернисажа ми, премьерами, деловыми и неделовыми
встречами, адюльтерами - с веселой обреченностью однажды запущенного кем-то
волчка с его жутковатой бессмысленно-целенаправленной энергией. Смысл
которого состоял, похоже, в самом процессе вращения.
     Он тогда с любопытством приглядывался - особенно к сильным мира сего, к
баловням судьбы.
     Где та грань, когда потребности, блага цивилизации, раскручиваясь,
превращают в раба? Где "есть, чтобы жить" превращается в "жить, чтобы есть"?
Уже через несколько дней Ганю начнет раздражать нехватка тех самых благ.
Скудость порабощает не меньше, чем изобилие, преодолимы они лишь
индивидуально, изнутри. "Хлеб наш насущный даждь нам днесь". Самое
необходимое на сегодняшний день, ибо "у завтрашнего дня свои заботы".
Свободен от суеты не тот, у кого нет, а тот, кто не хочет иметь.
     Но тогда, глядя на убогую деревеньку на фоне унылых бетонных айсбергов,
слушая громыхание разболтанных грузовиков, доносящиеся со стороны деревни
переборы пьяненькой гармошки и собачий лай, вдыхая то бензиновый перегар, то
печной дымок - он испытает почти физическое наслаждение именно от этого
нищего пейзажа, о котором грезил в ностальгических своих снах. Равно как и о
величаво-заснеженном "Севере диком" своего детства, и о Питере, сказочно
прекрасном придуманном городе, будто забытом на берегу уплывшей в вечность
прежней Россией и тихо умирающем под лоскутным одеялом невзрачных вывесок.
     "Помни о смерти", - гласит мудрость древних. Не в том ли тайна России,
не в смертной ли памяти ее пейзажей, будь то Шишкинский бор, или
Левитановский холм "Над вечным покоем" или "На Севере диком"?
     "Безглагольность покоя"...
     Это страна всепоглощающей бури и трепетной свечи; ей органически чуждо
мажорное пиршество цивилизации, здесь нет пирамид и Колизеев, ничего
прочного. Здесь даже построенные на века храмы взрываются, даже мощи, как
православные, так и советские, не могут обрести надежного пристанища.
     Здесь душа будто помнит, что "блаженны плачущие", что на земле она в
изгнании, и, пусть порой неосознанно, страстно ждет Мессию.
     "Я вам сказываю, братия: время уже коротко, так что имеющие... должны
быть, как не имеющие;
     И пользующиеся миром сим, как не пользующиеся; ибо проходит образ мира
сего" /П,1 Кор.7,29/

     Вы, кручиною согбенные,
     Вы, цепями удрученные,
     Вы, Христу сопогребенные,
     Совоскреснете с Христом!
                       /А.К.Толстой, "Иоанн Дамаскин"/

     "Ибо все видимое временно, а невидимое вечно". /П.2 Кор.4,18/
     Так будет думать Ганя, вернувшийся в самый пик застоя в страну, где
"Все не то, все не так и все не прочно", которую "умом не понять", где если
когда-то купцы и достигали богатства, то либо спивались, буянили, били
зеркала, либо раздавали имение нищим, либо подавались в мятежники,
подговаривая народ на бунт против собственного своего богатства и подбивая
рыть себе, буржуям, могилу. Где не умеют жить по правилам цивилизованного
общества. Раскрученный волчок на этой земле сразу же завалится набок.
     Здесь хорошо умеют только порой биться насмерть, отдавать за что-то или
кого-то жизнь, готовиться к смерти и умирать.
     Предвкушение и жажда апокалипсиса царствует над этой таинственной
колдовской землей "с южных гор до северных морей", где "Человек проходит,
как хозяин", ничего не имея и не желая иметь, здесь строят только для
потомков, стреляются и рано гибнут певцы и поэты, здесь народ просыпается
лишь для войн и катаклизмов, здесь по воскресеньям и праздникам едут всей
семьей отдохнуть на кладбище с" закусочкой на бугорке", в отпуск
отправляются - "За туманом и за запахом тайги", где адрес - "не дом и не
улица", где самые великие цели замешаны на смерти:
     "И как один умрем в борьбе за это!.."
     Но отвергая, отторгая предложенный цивилизацией земной рай потребления,
как предназначенная Небу невеста - богатого жениха, страна эта
подсознательно жаждет апокалипсиса и готовится к нему, прозревая в нем
"новое Небо и новую землю".
     Не в приготовлении к смерти вечной и всепоглощающей таинственная
притягательная сила этой земли, а в "смерти к жизни", в глубинной вере в
грядущее Воскресение, в то, что "зерно не оживет, покуда не умрет".
Записанное в память народную отторжение земного, подсознательное презрение к
эмпирическому бытию, порабощающим благам и временным целям.

     И шар земной мне сделался ядром,
     К какому каторжник прикован цепью...
     Я в коридоре дней сомкнутых,
     Где даже небо тяжкий гнет,
     Смотрю в века, живу в минутах,
     И жду субботы из суббот...

     Страны, откуда вернулся Ганя, жили. Россия - ждала. Она всегда смотрела
только вдаль. Ошибалась, открывала двери и сердце разным проходимцам,
лжедимитриям и разбойникам, ее запирали в терем, насиловали, передавали из
рук в руки и продавали в рабство - она воскресала и снова, поруганная и
разоренная, устремляла глаза вдаль, к горизонту.
     Юродивая падчерица, нелюбимая и ненавидимая, сулящая лишь беды и
неприятности живущему полнокровной нормальной жизнью процветающему
цивилизованному миру. Заколдованная страна, ждущая принца-избавителя. То в
сонной беспросветной одури затянутая обломовской паутиной, то спросонья все
вокруг крушащая, то бредущая в пропасть за очередным лжепринцем, то
сдвигающая горы и восстающая из пепла.
     Страна, где говорят по-русски и еще на сотне языков, где по улицам
ходит Иоанна, где миллионы внимают несчастным полумертвым старцам, вещающим
о грандиозных планах, играя в непонятную ни им самим, ни этим миллионам
сказку, где чем дальше, тем страшнее и интереснее. Чтобы через десяток лет,
когда, закачавшись, рухнут прежние декорации и черное станет белым, а белое
- черным, хорошее плохим и наоборот, началась новая игра, куда страшнее
прежней. Чтобы явился новый жених эдаким сладкоголосым певцом свободы, любви
и прав человека к бедной, сидящей в запертом тереме царевне. И обольстит,
уведет из терема, охмурит лживыми речами, колдовским зельем и блудными
зрелищами, завалит яркими тряпками, разрушит терем, разорит, изнасилует,
опозорит и станет ее сутенером, заставив за бесценок продавать душу и тело.
     Шофер гудел и гудел, что пора ехать, а Ганя все стоял на стыке эпох
таинственной своей страны, будто опоясанной асфальтовым кольцом бегущего
времени, и думал, что вот, когда-то грохотали по этой дороге повозки,
телеги, скакали тройки, менялись марки машин, несущихся в вечность, вместо
асфальта была когда-то расхлябанная глина, потом брусчатка, но что будет, то
уже было, и все возвращалось на круги своя...
     Но не смотрит Русь на этот постоянно меняющийся мчащийся мимо поток,
она ждет. Безмолвствует и ждет. Уже бегут малодушные, уже "чайки стонут
перед бурей" и "глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах".
     Безумная его страна, ждущая Жениха. Обнищавшая, обманутая, поруганная,
но снова и снова не сводящая упорного, жаждущего взгляда с серенького,
закопченного и промозглого неба, в предвкушении чуда. Когда "до конца
претерпевшие" и не до конца спившиеся увидят сквозь кровавую паутину
апокалипсиса восходящую на востоке голубую звезду.
     И рассеются колдовские чары, нальется небо неведомой первозданной
синью... И рухнет обманно-вещественный образ падшего "века сего", разорвется
кольцо времени.
     "И увидел я великий белый престол и Сидящего на нем, от Лица Которого
бежало небо и земля, и не нашлось им места". /И.О.20,11/
     "И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже, ни болезни
уже не будет, ибо прежнее прошло". /И.О.21,Ч./






     "Горячо приветствую доблестных защитников Севастополя - красноармейцев,
краснофлотцев, командиров и комиссаров, мужественно отстаивающих каждую пядь
советской земли и наносящих удары немецким захватчикам и их румынским
прихвостням. Самоотверженная борьба севастопольцев служит примером героизма
для всей Красной Армии и советского народа". И.Сталин
     "Не только друзья, но и враги вынуждены признать, что наша страна
объединена и сплочена теперь вокруг своего правительства больше, чем когда
бы то ни было. Что тыл и фронт нашей страны объединены в единый боевой
лагерь, бьющий по одной цели. Что советские люди в тылу дают нашему фронту
все больше винтовок и пулеметов, минометов и орудий, танков и самолетов
продовольствия и боеприпасов". /И.Сталин/
     "У вас имеется достаточно сил, чтобы уничтожить прорвавшегося
противника. Соберите авиацию обоих фронтов и навалитесь на прорвавшегося
противника... Мобилизуйте бронепоезда и пустите их по круговой железной
дороге Сталинграда, чтобы запутать врага... Деритесь с прорвавшимся
противником не только днем, но и ночью. Используй те вовсю артиллерийские и
эрэсовские силы. Самое главное - не поддаваться панике, не бояться
нахального врага и сохранить уверенность в нашем успехе". /И.Сталин. Из
директивы Ставки Верховного Главнокомандующего, 23 авг. 1943г./
     Товарищу Сталину от бойцов, командиров и политработников
Сталинградского фронта:
     "Перед нашими боевыми знаменами, перед всей советской страной мы
клянемся, что не посрамим славы русского оружия, будем биться до последней
возможности.
     Под Вашим руководством отцы наши победили в Царицынской битве, под
Вашим руководством победим и мы теперь в великой битве под Сталинградом!"
     Колхознику Головатому:
     "Спасибо Вам, Ферапонт Петрович, за Вашу заботу о Красной Армии и ее
воздушных силах. Красная Армия не забудет, что Вы отдали все свои сбережения
на постройку боевого самолета. Примите мой привет. И.Сталин".
     "9 августа 1942 года в блокадном Ленинграде была впервые исполнена
Седьмая симфония Дмитрия Шостаковича. Она была дописана уже в дни блокады и
это придало ей силы и твердости. "Нашей борьбе с фашизмом, нашей грядущей
победе над врагом, моему родному Ленинграду посвящаю свою Седьмую симфонию",
- писал Д. Д. Шостакович. Когда один из немецких офицеров услышал по радио
трансляцию Седьмой симфонии, он записал в своем дневнике: "Мы их не
победим"./В.Корнев/
     "Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось из минувшей войны,
я всегда отвечаю: битва за Москву.
     И.В.Сталин был все это время в Москве, организуя силы и средства для
разгрома врага. Надо отдать ему должное. Возглавляя Государственный Комитет
обороны и опираясь на руководящий состав наркоматов, он проделал
колоссальную работу по организации необходимых стратегических резервов и
материально-технических средств для обеспечения контрнаступления под
Москвой. Своей жесткой требовательностью он добивался, можно сказать, почти
невозможного." /Г.Жуков/.
     Молотов в беседе с Чуевым:
     "- А рядом со Сталиным кто сидит?
     - Это Галунский, заведующий юридическим отделом МИДа, он переводил. Но
он не только знал языки, он очень хорошо знал законы, поэтому Сталин посадил
его рядом с собой, чтоб нас не надули. Сталин не раз говорил, что Россия
выигрывает войны, но не умеет пользоваться плодами побед. Русские воюют
замечательно, но не умеют заключать мир, их обходят, недодают. А то, что мы
сделали в результате этой войны, я считаю, сделали прекрасно, укрепили
Советское государство...
     Насчет Польских границ в Потсдаме... "Сталин говорил о "линии Керзона":
"Что же вы хотите, чтоб мы были менее русскими, чем Керзон и Клемансо? Что
скажут украинцы, если мы примем ваше предложение? Они, пожалуй, скажут, что
Сталин и Молотов оказались менее надежными защитниками русских и украинцев,
чем Керзон и Клемансо.
     Мы ни на кого не надеялись - только на собственные силы. Что касается
могущества державы, повышения ее оборонной мощи, Сталин стремился не только
не отставать, но быть впереди, несмотря на то, что понимал, что мы вышли на
самые передовые рубежи при колоссальной внутренней отсталости - страна-то
крестьянская! Но мы и ракетами начали заниматься всерьез во время войны.
Могли бы мы запустить первый в мире спутник в 1957 году и первого человека в
космос в 1961-м, если б не стали этим заниматься значительно раньше?
     - Мне об этом рассказывал академик Василий Павлович Мишин, - говорю я,
- Он долгое время был первым заместителем Королева, а потом и его преемником
на посту Главного конструктора. "Будущий советский космос, - сказал он, -
начался в конце войны с обмена посланиями между Сталиным и Черчиллем.
Я читал этот двухтомник переписки... Я читал и не обращал внимания на одну
телеграмму Черчилля, как всегда, совершенно секретную, где говорится, что в
ближайшее время советские войска возьмут польский населенный пункт Дебице, в
котором немцы производят испытание крылатых ракет Фау-2. "... Я был бы
благодарен, маршал Сталин, - пишет Черчилль, - если бы Вы смогли дать
надлежащие указания о сохранении той аппаратуры и устройств в Дебице,
которые Ваши войска смогут захватить после овладения этим районом, если бы
затем Вы предоставили нам возможность для изучения этой экспериментальной
станции нашими специалистами. 13 июля 1944 года".
     Сталин ответил, что не знает, о каком Дебице идет речь, "так как в
Польше, говорят, есть несколько пунктов под этим названием".
     Английский премьер тут же шлет новое нетерпеливое послание, в котором
дает подробнейшие координаты нужного ему Дебице.
     Сталин отвечает кратко, что он дал на этот счет необходимые указания.
"...Обещаю Вам, что возьму это дело под свой личный контроль, чтобы было
сделано все, что будет возможно, согласно Вашему пожеланию".
     И, действительно, взял под свой личный контроль.
     "В тот же день, - рассказывал Василий Павлович Мишин, - мы с Серегой
/С.П.Королев/ были на ковре у Сталина. Он дал нам указание немедленно
вылететь в только что освобожденный от немцев Дебице, собрать там материалы
по крылатым ракетам и все привезти в Москву, и чтоб ничего не досталось
англичанам - их разведчики там давно работают.
     Так мы и сделали. По обнаруженным чертежам и обломкам нарисовали
крылатую ракету и выполнили ее в металле в Чехословакии. Нашими разведчиками
был обнаружен некий Козак - заместитель главного немецкого ракетчика Вернера
фон Брауна, чех по национальности. Он стал нам помогать.
     А к Октябрьским праздникам мы отправили в Москву на железнодорожной
платформе готовую крылатую ракету, машину "Татра", ящик чешского пива и
написали: "Подарок Сталину". Так начинался советский космос".
     - Сталин очень внимательно следил за такими делами, - говорит Молотов.
- Вот пишут, что он не признавал кибернетику...
     - Я имел честь, когда был студентом, слушать в аудитории самого Акселя
Ивановича Берга. Это авторитет в науке об управлении! - говорю я.
     - Именно Берг был назначен Сталиным заместителем председателя
государственного комитета по этим вопросам. Вот на каком уровне решалось
дело!
     Конечно, мы не кричали об этом на весь мир. Сталин был величайшим
конспиратором".
     "С тех пор Сталин видел Россию таинственной, ее строй более сильным и
прочным, чем все режимы. Он ее любил по-своему. Она также его приняла как
царя в ужасный период времени и поддержала большевизм, чтобы служить его
орудием. Сплотить славян, уничтожить немцев, распространиться в Азии,
получить доступ в свободные моря - это были мечты Родины, это были цели
деспота. Нужно было два условия, чтобы достичь успеха: сделать
могущественным, т. е. индустриальным, государство и в настоящее время
одержать победу в мировой войне. Первая задача была выполнена ценой
неслыханных страданий и человеческих жизней. Сталин, когда я его видел,
завершал выполнение второй задачи среди могил и руин"./Шарль де Голль/
     "В результате двухмесячных наступательных боев Красная Армия прорвала
на широком фронте оборону немецко-фашистских войск, разбила сто две дивизии
противника, захватила более 20 тысяч пленных, 13000 орудий и много другой
техники и продвинулась вперед до 400 километров. Наши войска одержали
серьезную победу. Наступление наших войск продолжается.
     Поздравляю бойцов, командиров и политработников Юго-западного, Южного,
Донского, Северо-Кавказского, Воронежского, Калининского, Волховского,
Ленинградского фронтов с победой над немецко-фашистскими захватчиками и их
союзниками - румынами, итальянцами и венграми под Сталинградом, на Дону, на
Северном Кавказе, под Воронежем, в районе Великих Лук, южнее Ладожского
озера". /И.Сталин/

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
     1943 г. Приказ "О введении новых знаков различия и об изменении в форме
одежды Красной Армии". Приказ по войскам Юго-Западного, Южного, Донского,
Северо-Кавказского, Воронежского, Калининского, Волховского и Ленинградского
фронтов. Приказ в связи с завершением войсками Донского фронта
ликвидации окруженных под Ленинградом вражеских войск. Присвоение Сталину
звания Маршала Советского Союза. Предупреждение войскам на Орловско-Курском
направлении о возможном наступлении немцев. Приказ в связи с завершением
ликвидации советскими войсками летнего немецкого наступления. Приказ в связи
с освобождением Донбасса от немецких захватчиков войсками Южного и Юго-
Западного фронтов. Участие в работе Тегеранской конференции. Подписание
"Декларации трех держав" о совместных действиях в войне против Германии и о
послевоенном сотрудничестве и "Декларации трех держав об Иране".
     "Армия может быть сильной только тогда, когда пользуется исключительной
заботой и любовью народа и правительства. В этом величайшая моральная сила
армии, залог ее непобедимости". /И.Сталин/
     Свидетельствует Энвер Муратов /1937 год/:
     "... В зале поднялся с места генерал Сивков и громким басом произнес:
     - Товарищи! Предлагаю выпить за мир, за сталинскую политику мира, за
творца этой политики, за нашего вождя и учителя Иосифа Виссарионовича
Сталина.
     Сталин протестующе замахал рукой. Гости растерялись. Сталин что-то
сказал Тимошенко, который объявил: "Просит слово товарищ Сталин". Раздались
апплодисменты. Сталин жестом предложил всем сесть. Когда в зале стало тихо,
он начал свою речь. Он был очень разгневан, немножко заикался, в его речи
появился сильный грузинский акцент.
     - Этот генерал ничего не понял. Он ничего не понял. Мы, коммунисты, -
не пацифисты, мы всегда были против несправедливых войн, империалистических
войн за передел мира, за порабощение и эксплуатацию трудящихся. Мы всегда
были за справедливые войны за свободу и независимость народов, за
революционные войны, за освобождение народов от колониального ига, за
освобождение трудящихся от капиталистической эксплуатации, за самую
справедливую войну в защиту социалистического отечества. Германия хочет
уничтожить наше социалистическое государство, завоеванное трудящимися под
руководством Коммунистической партии Ленина. Германия хочет уничтожить нашу
великую Родину, Родину Ленина, завоевания Октября, истребить миллионы
советских людей, а оставшихся в живых превратить в рабов. Спасти нашу Родину
может только война с фашистской Германией и победа в этой войне. Я предлагаю
выпить за войну, за наступление в войне, за нашу победу в этой войне.
     Сталин осушил свой фужер, все в зале сделали то же самое. Воцарилась
тишина. Продолжился концерт.
     "Сталин провозгласил тост за танкистов. Далее, пока продолжался
банкет, тосты провозглашались только Сталиным: за летчиков, военных моряков,
связистов и мотоциклистов, саперов, кавалеристов... Каждый раз, когда
Сталин произносил тост, он кратко определял, какие задачи будет выполнять
тот или иной род войск во время войны".
     Свидетельствует К.Симонов /Беседы с адмиралом И. С. Исаковым/:
     "На всех этих переходах, на каждом повороте стояли часовые - не
часовые, а дежурные офицеры НКВД. Помню, после заседания пришли мы в этот
зал, и еще не садясь за стол, Сталин вдруг сказал: "Заметили, сколько их там
стоит? Идешь каждый раз по коридору и думаешь: кто из них? Если вот этот, то
будет стрелять в спину, а если завернешь за угол, то следующий будет
стрелять в лицо. Вот так идешь мимо них по коридору и думаешь..."
     "... Тогда я попросил слова и, горячась, сказал об этой железнодорожной
ветке, о том, что это не лезет ни в какие ворота, что так мы предприятия не
построим и что вообще эта накладка железнодорожных путей на шоссе, причем
единственное, - не что иное, как вредительство. Тогда "вредительство"
относилось к терминологии, можно оказать, модной, бывшей в ходу, и я
употребил именно это выражение.
     Сталин дослушал до конца, потом спокойно сказал: "Вы довольно
убедительно, товарищ /он назвал мою фамилию/, проанализировали состояние
дела. Действительно, объективно говоря, эта дорога в таком виде, в каком она
есть сейчас, не что иное, как вредительство. Но прежде всего тут надо
выяснить, кто вредитель? Я - вредитель. Я дал указание построить эту дорогу.
Доложили мне, что другого выхода нет, что это ускорит темпы, подробностей не
доложили, доложили в общих чертах. Я согласился для ускорения темпов. Так
что вредитель в данном случае я. Восстановим истину. А теперь давайте
принимать решение, как быть в дальнейшем"...
     Надо сказать, что он вел заседания по принципу классических военных
советов. Очень внимательно, не торопливо, не прерывая, не сбивая, выслушивал
всех. Причем старался дать слово примерно в порядке старшинства, так, чтобы
высказанное предыдущим не сдерживало последующего. И только в конце, выловив
все существенное из того, что говорилось, отметя крайности, взяв полезное из
разных точек зрения, делал резюме, подводил итоги. Так было в тех случаях,
когда он не становился на совершенно определенную точку зрения с самого
начала".
     "...Меня просто потянуло к нему, я подошел к нему и сказал:
     - Товарищ Сталин! Наш Тихоокеанский флот в мышеловке. Это все не
годится. Он в мышеловке. Надо решать вопрос по-другому. И взял его под руку
и повел к громадной карте, которая висела как раз напротив того места, где я
сидел за столом. Видимо, эта карта Дальневосточного театра и навела меня на
эту пьяную мысль: именно сейчас доказать Сталину необходимость решения
некоторых проблем, связанных со строительством Тихоокеанского флота. Я
подвел его к карте и стал ему показывать, в какую мышеловку попадает наш
флот из-за того, что мы не вернем Сахалин. Я ему сказал:
     - Без Южного Сахалина там, на Дальнем Востоке, большой флот строить
невозможно и бессмысленно. Пока мы не возвратим этот Южный Сахалин, до тех
пор у нас все равно не будет выхода в океан.
     Он выслушал меня довольно спокойно, а потом сказал:
     Подождите, будет вам Южный Сахалин!..
     Я стал говорить что-то еще, тогда он подозвал людей, да, собственно, их
и звать не надо было, все столпились вокруг нас, и сказал:
     - Вот, понимаете, требует от меня Исаков, чтобы мы обладали Южным
Сахалином. Я ему отвечаю, что будем обладать, а он не верит мне...
     Этот разговор вспомнился мне потом, в сорок пятом году... не мог не
вспомниться...
     ...Сталин в гневе был страшен, вернее, опасен, трудно было на него
смотреть в это время и трудно было присутствовать при таких сценах. Я
присутствовал при нескольких таких сильных вспышках гнева...
     Когда я сказал, что видел Сталина во гневе только несколько раз, надо
учесть, что он умел прятать свои чувства, и умел это очень хорошо. Для этого
у него были давно отработанные навыки. Он ходил, отворачивался, смотрел в
пол, курил трубку, возился с ней... Все это были средства для того, чтобы
сдержать себя, не проявить своих чувств, не выдать их. И это надо было знать
для того, чтобы учитывать, что значит в те или иные минуты его мнимое
спокойствие.
     ...В Полярном, в кают-компании миноносца, глядя в иллюминатор и словно
разговаривая с самим собой, Сталин вдруг сказал:
     - Что такое Черное море? Лоханка. Что такое Балтийское море? Бутылка, а
пробка не у нас. Вот здесь море, здесь окно! Здесь должен быть большой флот,
здесь! Отсюда мы сможем взять за живое, если понадобится, Англию и Америку.
Больше неоткуда!
     Это было сказано в те времена, когда идея создания Большого флота на
Севере еще не созрела даже у самых передовых морских деятелей...
     ... И вот после всех этих речей Сталин, как бы нехотя, взял слово и
сказал:
     Что тут говорили: возьмем, победим, завоюем... Война, война... Это еще
неизвестно, когда будет война. Когда будет - тогда будет! Это север!.. - и
еще раз повторил: - Это север, его надо знать, надо изучать, освоить,
привыкнуть к нему, овладеть им, а потом говорить все остальное.
     Мне тоже понравилось это тогда, понравилось серьезное, глубокое
отношение к сложному вопросу, с которым мы тогда только начинали иметь
дело".


     * * *


     Вот уже несколько лет, как уехал Ганя, жизнь шла себе и шла, они
исправно выпускали в год по серии. Популярность семейного союза Градов-
Синегина росла. И росла прямо пропорционально интенсивность военных действий
на семейном фронте. Все злее будут жалить завистливые киношные языки, что,
мол, Градова "сделала" жена, припоминая скандальный его провал с
единственной самостоятельной лентой, что будет в общем-то несправедливо.
Денис был, безусловно, талантлив, трагедией его, как режиссера, стала
прикованность к телевизионной многосерийности, он тоже оказался в кабале и
всегда тосковал по большому экрану. И там, где ему удавалось, как он
говорил, "высунуться в форточку", прекрасно справлялся один, не хуже других.
И возможно, стал бы в кино звездой первой величины, не будь этой их роковой
короткометражки о бригаде Стрельченко и его не менее роковой страсти к
многосерийному детективному "подполью".
     Конечно, до него доходили шуточки, типа "Этот град трошки синеват" или
"Он не гений, он синегий", обыгрывающие их фамилии.
     В победах на любовном фронте Денис, видимо, бессознательно или
сознательно самоутверждался - и в собственных глазах, и в глазах
общественного мнения. Однажды, когда они еще не заре туманной юности
выясняли отношения, Иоанна опрометчиво заявила, что не будет считать
изменой, если он с кем-то переспит, на это ей глубоко плевать, но взяла с
него слово, что если он кого-то полюбит, то скажет правду. Иоанна играла
вроде бы наверняка - предполагать, что Денис способен на сильные чувства
было все равно что представить, как их холодильник полюбит другую хозяйку. В
Денисовой душе морозилось все - курица, рыба, свинина, морозилось и
охлаждалось. У него была одна-единственная страсть - работа, один -
единственный идол. Для всего прочего он держал постоянную температуру,
близкую к нулю.
     Но Иоанна неожиданно обнаружит, что ошиблась не в Денисе, а в себе. Она
оказалась патологически старомодной собственницей - пусть холодильник, пусть
морозит, но это МОЙ холодильник! Его измены, как выяснилось, приводили ее в
ярость. Но поздно, слово вылетело. Если б она хоть однажды дала ему
почувствовать свою позорную бабью ревность, он бы, скорее всего,
утихомирился, перестал комплексовать и равновесие было бы установлено. Но
куда там! Чем отчаяннее Иоанна убеждала Дениса, себя и других, что ей
плевать на его баб, тем больше их появлялось, и она в бессознательной ярости
мстила, пересказывая ему эти шуточки, что "град синеват". И вообще старалась
незаметно унизить, куснуть в самое уязвимое место - самолюбие, и
наслаждалась, видя, как вибрирует этот прибор со знаком качества и тоже не
показывает вида. Хоть и перегревается, но температуру держит. И вот уже на
полках фрукты, шампанское, устрицы заморские, и еще невесть что, и все
чужое, и когда ей об этом докладывают, надо тоже равнодушно улыбаться и
"держать температуру", и эта тайная дурацкая кровавая и детская война
разгорается, и киношная публика уже предвкушает очередной "ручеек".
     Так Иоанна наречет периодический распад той или иной элитной
супружеской пары в верхах, в результате чего освобождалось два вакантных
места и неизбежно начинались новые перестановки, распады и формирования.
Весь бомонд приходил в движение, расходился, сходился, скандалил, но не
очень. Скандалить считалось моветоном, и, в конце концов, все утрясалось до
очередного "ручейка". "Ручейки" обычно случались в замкнутом узком кругу или
близких кругах - киношном, писательском, театральном, поэтому здесь никто
особенно не страдал, разве что дети и собаки, игра эта придавала жизни
остроту и пикантность, каждый участник получал, в конце концов свое новое
место при общем постоянном количестве играющих.
     Хуже бывало, если в отлаженную систему попадал чужой из сопутствующей
элите среды - научно-технической, общеобразовательной или общепитовской.
Когда кто-либо выбирал официантку, манекенщицу, учительницу сына или
передовую доярку - такое тоже однажды было. Тогда в системе неизбежно
оказывался лишний, и какое-либо милое очаровательное существо, оказавшись не
у дел и недоумевая, ем оно провинилось перед фортуной, попадало почему-то в
Денисов холодильник.
     Там, правда, жертва быстро разбиралась, что к чему, что здесь ей не
светит, и, мобилизовавшись, затевала новый "ручеек". А Яна напряженно
следила за передвижениями, вычисляя грядущую претендентку на ее
собственность, ненавидя и себя, и Дениса за это унизительное состояние. Но
ничего не могла с собой поделать.
     Хельге из Тарту, которая играла у них однажды контрабандистку-
англичанку /уж так заведено было - брать на роль иностранцев прибалтов/
будет не из "круга". Костистая, белесая, веснушчатая, с намертво уложенной
прической, неизменно строгой темной юбкой и неожиданно смелыми
полупрозрачными блузками, сквозь которые просвечивала маленькая безупречная
грудь, - она займет в Денисовом холодильнике обычное рядовое место. И почему
именно из-за нее сорвется Иоанна - неизвестно.
     Будет бархатный сезон, Денис с группой уедет на натуру в Гагры. Они
обычно предусматривали натуру на Юге или Взморье, чтобы заодно немного
отдохнуть, искупаться - на нормальный полновесный отдых времени вечно не
хватало, и Яна, автор сценария, ездила с группой. Но на этот раз все одно к
одному не заладится, ей придется остаться , чтобы побывать на интересном
судебном заседании. К тому же начальству сценарий очередной серии покажется
чересчур мрачным, придется садиться за письменный стол и "осветлять".
Конечно же ей, Иоанне, в то время как Денис в перерывах между солнечными и
морскими ваннами кое-что снимает. Перспектива торчать в душной Москве не
очень соблазняла. Но, разумеется, не в ваннах было дело, а в том, что
позвонит из Гагр Лиловая, та самая бессменная Денисова ассистентка, успевшая
сменить за эти годы несколько мужей, квартир и причесок, но оставшаяся
верной Денису и цвету помады, и сообщит, что приехала "эта конопатая б...",
хотя никакой роли у нее на этот раз нет. Приехала, как говорит, отдохнуть на
Пицунде, но путевки у нее никакой тоже нет, и вообще она на Пицунду не
думает ехать, а сняла комнату в Гаграх и все время вертится на съемках.
     - Господи, кто приехал?
     - Ну эта, как ее... Шкаф!
     Речь шла о Хельге. Так действительно именовался модный в то время
сервант, за которым гонялась вся Москва.
     - И ты представляешь, у Гиви в субботу пятидесятилетие, он вечером на
вилле собирает банкет, из Пицунды приедут, даже из Москвы, ну и нас он
пригласил, а тут она спрашивает: "Как ты думаешь, мне в вечернем платье
идти, или попроще?" "В задницу, говорю, тебе идти, - так и сказала, честное
слово. - Кто тебя приглашал?" А она эдак хмыкает нагло мордой своей в
горошек, - Денис, - говорит, - Я с Денисом пойду. Нет, ты представляешь?
Денис ее пригласил...
     Яна попросит не забивать ей мозги и рассказать о деле, - что успели
отснять, какая погода и все такое, но звонок сделает свое черное дело. Она,
значит, должна сидеть в душной Москве над поправками и в судах, лаяться со
свекровью из-за Филиппа, которого та совсем распустила, лаяться с самим
Филиппом, который слушает разве что своих битлов, ради того, чтоб загорелый
Денис повел свою загорелую прошлогоднюю шлюху в дом, где сам Гиви, милый
хлебосольный грузинский писатель, их друг, присылающий к новому году вино
"Изабелла", а также все знакомые и незнакомые, будут лицезреть этот триумф
ее беспросветной глупости.
     Именно незанятость Хельге на картине, то, что она приехала "просто
так", приехала к Денису, и особенно этот их предстоящий "семейный" визит в
гости к Гиви доведут Иоанну до белого каления. Всю ночь духи зла будут
нашептывать ей планы мести, и к утру она сочинит, наконец, сценарий, где
зловещая изощренность замысла подберется воистину к шекспировским высотам.
Духи эти помогут ей, обычно ужасной копе, в какие-то полчаса покидать в
сумку все необходимое, ничего не забыв, включая джинсовую Денисову куртку и
самое свое сногсшибательное платье - последний писк из-за бугра, будто рыбья
чешуя, облепляющая тело. И купальник, и даже солнечные очки. Потом они,
духи, обмотают ее своими щупальцами, усадят в такси и помчат через весь
город к аэропорту, где раздобудут мигом билет несмотря на разгар сезона,
запихнут в самолет и там, на, высоте семи тысяч метров, окончательно ею
овладеют, распаляя страстной своей злобой, упоительными картинами
землетрясения, которое она собралась учинить. И когда самолет вдруг ухнет в
воздушную яму, она испугается не возможной своей гибели, а того, что
задуманное злодейство в этом случае не состоится.
     - Совсем я, кажется, спятила,.. - вяло подумается ей, но и мысль эта,
и хлопковые нагромождения облаков под крылом, и попутчики в такси Адлер-
Гагры, свекровь и невестка, везущие домой палас с жутким названием "медно-
аммиачный", и не менее жуткий запах чудища, и их темпераментный треп с
шофером, утробные резкие звуки с часто повторяющимся, единственно знакомым
словом "ара" - "нет, нет" - и петляющая горная дорога, и, наконец,
блеснувший за поворотом голубой осколок моря, - все это будет лишь
необходимым изобразительным рядом. А подлинное действо снова и снова
разыгрывалось в ней самой, внутри, во многократном сладострастном
прокручивании кровавого завтрашнего спектакля.
     У хозяйки, где она, то одна, то с Денисом, несколько раз жили
"дикарями", свободной комнаты не оказалось. - "Ай, почему не написала,
кацо?" - "Да вы не беспокойтесь, тетя Назия, я всего на пару дней,
пристройте где-нибудь"... Индийский платок в подарок, и Яне достается
комнатушка Отарика. Вход туда прямо из сада, головокружительно крутая
лестница, но зато увитый "Изабеллой" балкон и полная автономия. Яна
довольна, недоволен лишь Отарик, ему придется на эти два дня переселиться к
бабушке, которая "ворчит и храпит". Но Яна знает, чем задобрить Отарика -
какой советский мальчишка, будь он Отариком, Петькой или Шамилем, если у
него есть телевизор, не бредит Павкой Кольчугииым - Антоном Кравченко?
Бесстрашным, хитроумным и непобедимым сыщиком, суперменом и мстителем, от
которого не уйдет ни один гад? Эдаким советским Джеймсом Бондом... Были даже
тревожные статьи о поголовной "антонизации" подростков, которые носят
рубашки, кепарики - "антонки", лихо сигают с крыш, порой ломая конечности,
палят из самоделок и дерутся до крови, подражая своему кумиру, мастеру
спорта по самбо и спортивной гимнастике, чаще всего обходящемуся без
каскадеров. Употребляют его словечки и пишут на пыльных автомобильных
капотах заглавное "А". То есть "Иду на вы! Антон".
     Разумеется, Отарик не только знал, что в городке снимается сам
Кравченко, но и поведал взахлеб содержание всех отснятых эпизодов, -
непонятно было, когда он успевает ходить в школу и готовить уроки. Просьбу
Яны передать Павке, то есть Антону Кравченко, записку Отарик, разумеется,
встретит с восторгом. И, конечно, мигом простит ей вторжение в свои покои.
     - Только тайно, чтоб никто-никто... - шепнула Яна, сунув в его тонкие
раскрытые клювом пальцы запечатанный конверт. Пальчики сжались, проглотив
добычу, в горячих угольных глазах Отарика заплясали колдовские огоньки, и он
исчез, будто и не было мальчика. И так же неправдоподобно быстро - Яна едва
успела переодеться с дороги, - появился вновь по невероятно крутой, ведущей
на балкон лестнице. Как юный Ромео. Изобразит пальцами букву "У" - "Победа!
Все в порядке" - тоже Антонов жест, и покажет прямо на рукаве футболки
размашистый автограф своего кумира.
     Она назначила Антону встречу на заваленном пустой тарой клочке пляжа,
сразу за второразрядной хачапурной, где перекусила в ожидании. Хачапури были
суховатыми и пересоленными, но зато с пылу-с жару, а кофе и вовсе приличный,
по всем правилам, на жаровне с раскаленным песком и хозяином с такими же
угольно-калеными, как у Отарика, глазами.
     Время тянулось медленно, до шести оставалось еще четверть часа. Она
вспомнила о море. Оно в нескольких шагах, а она еще даже не искупалась, она
совсем забыла о море, хотя прежде всегда первым делом, бросив как попало
вещи, бежала в "стихию".
     "О, море в Гаграх!.." Реки наводили на нее тоску, да и другие моря -
Азов, Прибалтика. Даже Крым. Гагры с их неправдоподобной красотой вызывали
мысли о рае, они были волшебством, а она обожала чудеса. Она приезжала сюда,
как в рай и уезжала всегда со слезами, она томилась по "морю в Гаграх" на
любом другом курорте - в Паланге, Варне, Коктебеле, Пятигорске, по которому
однажды долго бродила, любуясь красотами и все больше мрачнея, и Денис,
наконец, взорвался - чего она, собственно говоря, ищет? А она призналась -
"моря". Мысль, что где-то здесь должно быть море, досаждала, пока она,
плюнув, не взяла два билета на самолет, хотя до смерти боялась летать,
выслушала стойко все, что думает по этому поводу Денис, и через час уже
окуналась в "стихию".
     И вот она совсем забыла про море.
     За хачапурной, за пустыми ящиками, оно было не слишком чистым,
возможно, здесь неподалеку в него сливали всякую дрянь, да и погода была не
ахти. И хоть и одела она купальник, но белья сухого не взяла, и полотенце
забыла. А когда доплыла до буйка и легла на спину, глядя на расплывающееся
над головой вечернее облако с золотисто-розовыми краями, она исцелилась на
мгновенье, жизнь снова стала жизнью, море укротило демонов. Но лишь на
мгновенье, пока она не увидала прыгающего по ящикам Антона в темных очках и
надвинутой на лоб ковбойской шляпе, и не свистнула ему особым "Павкиным"
свистом.
     Он махнет рукой. Действие второе. Ваш выход, Иоанна.
     - Ну ты даешь, - он целует ее в щеку. - Фу, лягушка. Где полотенце? Как
это нет? Рандеву на помойке. Что вообще происходит?
     Она прыгает на одной ноге, вытрясая из уха воду, натягивает на мокрое
тело сарафан, ловко освобождается от бикини, трусики падают к ногам. С
Антоном она не церемонится, они с незапамятных времен как брат и сестра, на
съемках чего только ни бывало, и спали на одном матрасе, и в деревенской
бане приходилось наскоро мыться всем скопом. Мальчики, отвернитесь; девочки,
отвернитесь.
     Обсыхая на остывающем солнце среди пропахших помидорами и хурмой
ящиков, хоть и невелика была вероятность, что кто-то из общих знакомых или
Антоновых фанатов заберется на эту свалку, хоть и сомбреро с очками
закрывают ему поллица, но береженого Бог бережет, - она изложит ему третье
действие и его непосредственную роль.
     Он даже очки снял и смотрел на нее во все глаза - разыгрывает она его,
что ли? Потом в панике принялся вытирать лицо лифчиком сохнущего бикини.
Лифчик она отобрала.
     - Ну ты даешь!.. Нет, это, мать, без меня... Ты меня не подставляй. Он
не поймет.
     Она заверила, что не собирается его подставлять, что все берет на себя,
что с юмором у Дениса в порядке, а осенившая ее в Москве идея гениальна, она
вон за тысячу километров специально прилетела, хоть и самолета боится, как
чумы - неужели все зря? И Гиви будет сюрприз, на всю жизнь запомнится...
     Да уж запомнится!.. Не, мать, я в эти ваши игры...
     Конечно, он подумал о "Шкафе", об этой Хельге, но на сей случай у Яны
было заготовлено несколько отвлекающих реплик, из которых следовало, что
присутствие денисовой подружки в городе, которое ей, само собой, известно,
колышет ее не более присутствия в городе этой вот мухи. Она предвидела,
разумеется, что Антон заартачится, но у нее все продумано, отработан текст и
подтекст. По сценарию в конце третьего действия Антон должен сдаться, что, в
конце, концов, и происходит. Антон, при всем своем патологическом упрямстве,
принадлежал им - ей и Денису. И никуда от этого, не денешься.
     Это он, Денис, углядел в совсем еще желторотом провинциальном мальчишке
из КВН, великолепно крутящем на сцене сальто, будущего великого и
непревзойденного Павку Кольчугина, хотя пробы были не очень. И она, да и
худсовет поначалу никак не могли понять, почему такой странный выбор. Хотя
где-то в мистических глубинах ее подсознания таился ответ - Яна это
чувствовала интуитивно, но никак не удавалось ей ухватить свою догадку за
хвост. Так или иначе - Антон Кравченко вот уже второе десятилетие
принадлежал им. Из года в год, от серии к серии - сердце телесериала! Антон
старел вместе с Павкой, это была его первая и основная жизнь. Маленький
театрик там, в родном городке, откуда наотрез отказалась ехать жена его
Нина, завлабораторией в "Ящике", был как бы между прочим, между съемками. И
семейная жизнь, и уютный коттедж на две семьи, и отцовство /обожаемые
мальчишки-близняшки/ - на все это почти не оставалось времени. И хотел Антон
или не хотел, он все более становился Павкой Кольчугиным. Она, Иоанна,
лепила, придумывала ему эту главную жизнь - подвиги, мысли, женщин.
     О, разумеется, Антон был идолом и должен был принадлежать всем и никому
- это Яна отлично понимала. И у нее была трудная задача: с одной стороны,
советский супермен должен быть безупречно нравственно чист, с другой -
сводить женщин с ума, оставаясь при этом непобедимым, но и не вызывая
сомнений в своей мужской потенции и мощи. Она придумала ему некую
таинственную возлюбленную, иностранку-коммунистку, под разными крышами
работающую на нашу разведку, которая появлялась чудесным образом всякий раз,
когда Павка оказывался один на один с опасным и трудным заданием, связанным
с международной мафией. То под видом стюардессы, то танцовщицы, то роскошной
светской дамы, она всегда спасала, снабжала ценными сведениями и вообще
всячески "содействовала", каждый раз гримируясь и скрывая от зрителей лицо.
Узнаваемая лишь по шраму за ухом под роскошными волосами и еще кое-какими
деталями, из которых следовало, что таинственная незнакомка - опять "та
самая". Подруга детства, может быть, даже невеста или тайная жена, но об
этом ни гу-гу, и каждый раз после поцелуя в диафрагму подруга детства -
иностранка снова исчезала в волнах житейского моря до следующей серии,
оставляя Павку-Антона вновь свободным на радость героиням и
телезрительницам.
     Как ни крути, она, Яна, творила судьбу Павки-Антона даже в большей
степени, чем Денис, - Антон чувствовал эту власть и тяготился ею, и
бунтовал, порой с ослиным упрямством отстаивая свои идеи и "находки",
которые иногда были "в яблочко", чаще - бредом. И тогда Денис психовал, а
Яна терпеливо давала Антону самому почувствовать, что гребет он не туда и
повернуть надо "туда". Денис ломал его. Антон Дениса ненавидел и побаивался,
Яна подозревала, что он и ее в глубине души ненавидит, но, чисто по-женски
заставляя его захотеть то, чего хочет она, добивалась куда большего, чем
Денис.
     Вот и сейчас в этом единоборстве она перетягивает Антона на свою
сторону, используя заготовленные в самолете аргументы, кино развивается по
плану. Теперь Антон должен уговорить Надежду Савельевну, гримершу и, если
заупрямится, вывести на сцену еще одно действующее лицо - Лиловую,
закадычную подругу Надежды Савельевны. В поддержке Лиловой Яна, разумеется,
не сомневалась.
     - Что я, в конце концов, зря летела? Поправки сдавать, времени в обрез,
так хорошо придумала, все бросила, и летать боюсь, теперь вот еще обратно...
Думала - всем сюрприз, ты, во всяком случае, оценишь, а ты... Серый ты,
Кравченко! - орала она ему вслед, уже прыгающему прочь по ящикам,
скользящему по некондиции из перезревшей хурмы и помидоров, уже сообщнику.
     Он обернется и в бессильной досаде покрутит пальцем у виска.
     - Балда, я все беру на себя! - крикнет она вдогонку.
     Он исчезнет, а она опять полезет в море. Ей было то жарко, то холодно.
И тогда, и ночью на узкой койке Отарика, где она проворочается почти без
сна, то затворяя, то распахивая балконную дверь. И запах зреющей "Изабеллы",
и треск цикад. И, как конец света, налетающий время от времени огненный
грохот проносящегося поезда, и упоительно-мазохистская мысль, что Денис и
эта, "Шкаф", конечно же, сейчас вместе, и его рука на ее маленькой точеной
груди, и сплетенные тела извиваются, как осьминог, и окно, как у нее, то
открыто, то закрыто. И трещат цикады, и пахнет "Изабеллой", и грохочет
поезд...
     Всю ночь напролет будут терзать ее демоны, снова и снова прокручивая в
воспаленном мозгу адскую эту эротику, и она будет пить и пить из ядовитого
сосуда, все более пьянея разрушительной злобой. Это будет захватывающе-
мучительно, как заглядывание в пропасть.










     "За период зимней кампании 1942-1943 годов Красная Армия нанесла
серьезные поражения гитлеровским войскам, уничтожила огромное количество
живой силы и техники врага, окружила и ликвидировала две армии врага под
Сталинградом, забрала в плен свыше 300 тысяч вражеских солдат и офицеров и
освободила от немецкого ига сотни советских городов и тысячи сел.
     Зимняя кампания показала, что наступательная сила Красной Армии
возросла, наши войска не только вышибли немцев с территории, захваченной ими
летом 1942 года, но и заняли ряд городов и районов, находившихся в руках
врага около полутора лет. Немцам оказалось не под силу предотвратить
наступление Красной Армии". /И.Сталин/
     "Навсегда сохранит наш народ память о героической обороне Севастополя и
Одессы, об упорных боях под Москвой и в предгорьях Кавказа, в районе Ржева и
под Ленинградом, о величайшем в истории войн сражении у стен Сталинграда. В
этих великих сражениях наши доблестные бойцы, командиры и политработники
покрыли неувядаемой славой боевые знамена Красной Армии и заложили прочный
фундамент для победы над немецко-фашистскими армиями". /"Правда",23 февраля,
1943г./


     СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     "Суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили
тьму, нежели свет, потому что дела их были злы.
     Ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не
обличились дела его, потому что они злы;
     А поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому
что они в Боге соделаны". /Иоан.3,19-21/
     То есть оправданы будут ИДУЩИЕ К СВЕТУ, ПОСТУПАЮЩИЕ ПО ПРАВДЕ.
     Ибо дела ПОСТУПАЮЩИХ ПО ПРАВДЕ В БОГЕ СОДЕЛАНЫ.
     Это напрямую относится к советским людям. Иосифу удалось своим "жезлом
железным" худо-бедно создать Антивампирию, семью народов, противостоящую
мировому злу, царству Мамоны.
     "...Простите, но я в этом отсутствии самого вкуса к провинциализму, в
неумении и нежелании устраиваться своим меленьким мирком, какою-нибудь там
самостийностью вижу все-таки печать величия нашего народа, и его духовного
превосходства, по крайней мере, в призвании: единственный в мире народ
вселенского сознания, чуждый национализма... И вообще в этом залог великого
будущего, а все великое трудно, и даже опасно". /прот. Сергий Булгаков/
     Капитализм - более-менее цивилизованный мир хищников, поделивший
территорию на "зоны владения".
     Социализм - гостиница с равными правами для всех, но с отдельными
номерами люкс. Неимеющие их завидуют имеющим, что потенциально порождает
возможность реставрации капитализма.
     Коммунизм - дружная семья народов, спаянная любовью. "Все за одного,
один за всех". "Хлеба горбушку, и ту пополам".
     Царствие Небесное - семья народов, спаянная любовью, в Доме Отца.
     Есть вечные ценности пред Богом. Это, прежде всего, добрые дела -
накормить голодного, дать крышу над головой бездомному, одеть нагого,
исцелить болящего, сеять "разумное, доброе, вечное, "избавлять от
лукавого"... Ну и, конечно, благословленная Церковью защита православного
отечества. Точнее, богоугодного, потому что и другие конфессии благословили
свою паству защищать Антивампирию -Родину. "Кто душу положил за други и до
конца все претерпел..." "Пароходы, строчки и другие ДОЛГИЕ ДЕЛА".
     Каждый день советских людей, прожитый "по правде", превращал личное
историческое, тленное время в ВЕЧНОСТЪ, в вечную ценность, благословленную
Небом. Это прекрасно понял Пастернак в обращенных к Иосифу стихах:

     Я понял:все живо.
     Векам не пропасть,
     И жизнь без наживы -
     Завидная часть.
     Спасибо, спасибо
     Двум тысячам лет,
     В трудах без разгиба
     Оставившим свет.

     - Постой, почему "Двум тысячам"? - спросил АГ.
     - Двухтысячелетняя история христианства, сын тьмы. Слушай дальше:

     Я понял все в силе,
     В цвету и соку.
     И в новые были
     Я каплей теку.
     И вечным обвалом
     Врываясь извне,
     Великое в малом
     Отдастся во мне
     И смех у завалин,
     И мысль от сохи,
     И Ленин, и Сталин
     И эти стихи.

     Суд будет над мироощущением, "состоянием души" каждого. Сумел ли
человек за свой земной путь выздороветь от порожденного самостью вампиризма
или хотя бы понять, что БОЛЕН? Или по-прежнему отнимает у Неба время и души
детей Его, а свою жизнь тратит, чтобы самоутвердиться за счет других и даже
самого Неба...
     "Чтоб служила мне рыбка золотая, и была бы у меня на посылках"...
     Мироощущение малой части вселенского восходящего Целого -
Богочеловечества, самоотверженно служащего этому Целому... Оно, осознанно
или интуитивно, имелось у советского народа. Это был уже НАРОД, а не стадо.
     Состояние души, сердца, осознавших себя как "малое в великом", его
соответствие Замыслу. Всякая малая клетка, самоотверженно служащая всякому
живому организму на земле, частью которого она является, получает в награду
жизнь. Временную, земную. Цветок, дерево, птица, любая клеточка и орган
человеческого тела...
     - Кроме аппендикса, - хмыкнул АГ.
     - Жизнь земная - награда за соответствие Замыслу на земле.
     Жизнь вечная - награда Неба.
     "Сейте разумное, доброе, вечное"... Все это заложено в Молитве
Господней "Отче наш" - Формуле Спасения. В традиционных христианских
ценностях, во многих других религиях мира.
     Было ли такое мироощущение у "товарищей" с их "мечтой прекрасной, еще
не ясной", которая являлась, безусловно, заложенной в сердце тоской по
Свету. С отвержением буржуинской Вампирии, где можно за счет других дать
вволю разгуляться самым низменным инстинктам, с мечтой о Тайне, - они были
"на Пути". И Господь неведомо стоял рядом, и рождалось в сердцах Царствие,
давая ощущения счастья, полноты истинного бытия, выхода бессмертия в Боге,
приобщения к Великому Целому.
     А насколько при этом были соблюдены "права человека"... "Мои пути - не
ваши пути"... Может ли добро быть с кулаками? В схватке с тем, кто может
когтем перевернуть землю, если дать волю, с его армией тьмы, с сидящем в
каждом оборотнем первородного греха, потенциальным вампиром, убивающим
прежде всего своего хозяина?
     Мышление Иосифа, пусть ветхозаветное, давало однозначный ответ: пасти
их, вверенных ему Богом, "жезлом железным", отстреливаясь от волков,
внутренних и внешних. Поставить на Путь и гнать вперед, вверх, отсеивая /не
без ошибок, разумеется/ "паршивых овец". И взять за это всю ответственность
перед Всевышним.
     Главное - "избавить от лукавого", пичкающего обманными ядовитыми
плодами, увести от Вампирии, от "рабства египетского" у дурной
количественной бесконечности и родовой необходимости, от "работы вражия"...
     И служили они "заре коммунизма", не надеясь на бессмертие - награду
церковной паствы, бескорыстно исполняли заповеди - не только согласно
партийному уставу, постановлению партбюро или комсомольского собрания, но по
велению сердца... Не веря в адские муки загробные. То есть не из-за страха,
не за награду, не как рабы или наемники, а как сыны... Что делало их подвиг
особенно ценным перед всевидящим оком Божиим...


     * * *


     Приказ Народного Комиссара Обороны:
     "23 февраля 1943 года гвардии рядовой 254 Гвардейского стрелкового
полка Гвардейской стрелковой дивизии Александр Матвеевич Матросов, в
решающую минуту боя с немецко-фашистскими захватчиками за дер. Чернушки,
прорвавшись к вражескому ДОТу, закрыл своим телом амбразуру, пожертвовал
собой и тем обеспечил успех наступающего подразделения...
     ...Героя Советского Союза гвардии рядового Александра Матвеевича
Матросова зачислить навечно в списки 1-й роты, 254 Гвардейского полка имени
Александра Матросова. Народный Комиссар Обороны, Маршал Советского Союза И.
Сталин".

     * * *


     "- Я недавно был в Венгрии, мне говорили, что у них в коммунизм никто
не верит,
     - Венгры? Мещане они глубокие, мещане. У русского же есть какое-то
внутреннее чутье, ему нравится размах, уж если драться, так по-настоящему,
социализм - так в мировом масштабе... Особая миссия... В данном случае, да.
     - Как Достоевский говорил, народ-богоносец.
     - Богоносец, да. У него - свое... Все-таки решились, не боялись
трудностей, открыли дорогу и другим народам... Вот рядом живут разные
народы, дышат по-разному. Для одних социализм - великая цель, для других -
приемлемо и не слишком беспокоит". /Молотов - Чуев, 1983 г./
     "- Сталин вел дело к гибели империализма и к приближению коммунизма, -
говорит Молотов. - Нам нужен был мир, но по американским планам двести наших
городов подлежали одновременной атомной бомбардировке.
     Сталин рассуждал так: "Первая мировая война вырвала одну страну из
капиталистического рабства. Вторая мировая создала социалистическую систему,
а третья навсегда покончит с империализмом."
     А что, если иметь в виду грядущий апокалипсис - последнюю революцию
Божию,.. гибель Зверя и Вавилонской блудницы, - Иосиф, наверное, прав в
своем предсказании. Окончательная победа мировой Антивампирии над вселенским
злом,.. - вставил АХ.
     "Перед первой послевоенной сессией Верховного Совета кто-то из
маршалов, кажется Василевский, спросил у него, как он представляет
коммунизм?
     "Я считаю, сказал Сталин, - начальная фаза или первая ступень
коммунизма практически начнется тогда, когда мы начнем раздавать населению
хлеб задаром". И вот, по-моему, Воронов спрашивает: "Товарищ Сталин, как же
- задаром хлеб, это невозможное дело!" Сталин подвел нас к окошку:     "Что
там?" - "Река, товарищ Сталин". - "Вода". - "Вода". -А почему нет очереди за
водой? Вот видите, вы и не задумывались, что может быть у нас в государстве
такое положение и с хлебом". Походил, походил и говорит: "Знаете что, если
не будет международных осложнений, а я под ними понимаю только войну, я
думаю, что это наступит в 1960 году". И чтобы у нас у кого-нибудь тогда было
сомнение, Боже упаси! Страна была разрушена, люди жили бедно, голодали, а у
нас был огромный золотой запас скоплен, и платины было столько, что не
показывали на мировом рынке, боясь обесценить!" /Молотов - Чуеву /
     "Сталин сам вел большую работу с оборонными предприятиями, хорошо знал
десятки директоров заводов, парторгов, главных инженеров, встречался с
ними...
     Потеря Смоленска была тяжело воспринята Сталиным. Он был вне себя. Мы,
руководящие военные работники, испытали тогда всю тяжесть сталинского гнева.
     Сталин внес большой личный вклад в дело завоевания победы над
фашистской Германией. Авторитет его был чрезвычайно велик...
     Он умел внимательно слушать, когда ему докладывали со знанием дела.
Сам он был немногословен и многословия других не любил... Говорил тихо,
свободно, только по существу вопроса. Был лаконичен, формулировал мысли
ясно.
     За долгие годы войны я убедился, что Сталин вовсе не был таким
человеком, которому нельзя было ставить острые вопросы или спорить с ним,
твердо отстаивая свою точку зрения.
     Сталин во время беседы производил сильное впечатление. Лишенный
позерства, он подкупал собеседника простотой общения. Свободная манера
разговора, природный аналитический ум, большая эрудиция и редкая память
заставляли во время беседы с ним даже очень искушенных людей внутренне
собраться и быть начеку.
     Смеялся Сталин редко, а когда смеялся, то тихо, как будто про себя. Но
юмор понимал и умел ценить остроумие и шутку. Писал, как правило, сам от
руки. Читал много и был широко осведомленным человеком в самых разнообразных
областях знаний.
     Заслуга Сталина состояла в том, что он быстро и правильно воспринимал
советы военных специалистов, дополнял и развивал их и в обобщенном виде
незамедлительно передавал в войска. Несомненно, он был достойным Верховным
Главнокомандующим". /Маршал Г.К.Жуков/
     "После Курской битвы стало ясно, что наш превосходный танк Т-34,
равного которому по своим боевым качествам не было ни у врагов, ни у
союзников, нуждается в более мощной пушке, чем 76-мм калибра. К декабрю 1943
года В.Г.Грабиным была отработана и изготовлена 85-мм танковая пушка с
начальной скоростью полета снаряда 800 метров в секунду. Сталин торопил нас
с новым заказом. Нервничал он сам, его нервозность передавалась и нам...
     Утром, часов в девять, мне позвонили с полигона и сообщили, что после
окончания испытаний по одному из узлов противотанковых приспособлений орудия
получены неудовлетворительные результаты, и поэтому пушка считается не
выдержавшей испытаний и подлежит доработке.
     ...малоприятный факт утаивать от И.В.Сталина было нельзя. Сталин молча
выслушал меня и, ничего не сказав положил трубку. Вечером в своем кабинете
Верховный медленно прохаживался по комнате, останавливался против меня и,
сурово глядя, грозил мне пальнем; вновь прохаживался, опять останавливался и
снова грозил. Потом сказал:
     - Это вам урок на будущее.
     Д.Ф.Устинов счел необходимым выехать на завод и сутками не выходил из
цехов. Под его наблюдением на четвертые сутки была готова очень сложная
деталь пушки - стальная люлька, которая буквально за десятки часов прошла
путь от "белков" /чертежей/ до отливки и окончательной отделки. Так
создавалась эта пушка". /Маршал артиллерии Н.Д.Яковлев/


     * * *


     Всю ночь напролет будут терзать ее демоны, снова и снова прокручивая в
воспаленном воображении адскую эту эротику, и она будет пить и пить из
ядовитого сосуда, все более пьянея разрушительной злобой. Это будет
захватывающе-мучительно, как заглядывание в пропасть.
     Зато следующий день она почти весь проспит на диком пляже, на брошенном
на гальку халате. Плавала, жевала купленные у мальчишки-разносчика сливы,
вареную кукурузу, и опять погружалась в сон, умудрившись сгореть даже в
тени. И потом, уже в комнате Отарика, снова заснет, предупредив хозяйку, что
ей должны звонить, и злоба будет спать вместе с ней, уже как бы отделившаяся
от нее, но принадлежащая ей, и она все время будет чувствовать ее грозную
тяжесть, как спрятанный за пазухой револьвер.
     Тетя Жанна, быстрей! Это он звонит! Он!..
     "Жанной" Отарик назовет ее, разумеется, вслед за Антоном. Антон
доложит, что все в порядке и что он заедет за ней на машине около восьми -
Гиви назначил в семь, гости уже будут за столом, но еще не успеют надраться.
Антон явно не в себе, хоть и говорит вполне разумно, - эти короткие нервные
смешки... Как барышня перед клеткой с макаками. Он переживал некий шок,
таким она его прежде не знала и припишет все дерзости их замысла. Но когда
она сама, дрожа от злости и страха, чувствуя себя убийцей, праведной
мстительницей, при полном параде, так что проходящие мимо южные люди
восторженным вороньем слетались, перекликаясь по-своему, сверкая горячими
глазами и цокая клювами, - когда она сама нырнет, наконец, в спасительное
Антоново такси и увидит его на заднем сиденье /он всегда садился сзади -
какая-то гадалка не велела садиться рядом с шофером/ - его повернутое к ней
знакомое и незнакомое лицо с выступившими из-под грима бисеринками пота, -
"О, Боже!", - только и скажет она. И он закивает согласно-смущенно: - "да,
мать, именно так. Боже мой!". - И она разом поймет и его телефонное
смятение, и то, что ее саму безотчетно озадачивало во внешности Антона
Кравченко.
     Рядом с ней на заднем сиденье гагринского такси сидел вылитый Денис.
     Он был похож на Дениса! Он всегда был на него похож. Может, и сам Денис
выбрал его тогда на роль советского супермена Павки Кольчугина, бесстрашного
борца со злом, каким-то указующим перстом подсознания, и сейчас авантюрная
ее выдумка, грим Дениса, лицо Антона, чуть подправленное и подчеркнутое
умелыми руками Надежды Савельевны, проявили вдруг их природное сходство с
такой наглой убедительностью, что был в шоке и сам Антон, и сама Надежда
Савельевна, как она потом признается, и статист Гена, случайный свидетель
этого перерождения. А больше всех сама Иоанна.
     - Признайся, ведь ты нарочно... ты знала, - по-прежнему нервно хихикнул
Антон, когда она застегивала на нем кнопки всем известной Денисовой
джинсовой куртки, привезенной ею из Москвы, - и пальцы не слушались, и
машину швыряло на поворотах. И она так же подхихикивала ему: "конечно, мол,
знала". Пусть так думает, оно и лучше.
     Потом они приедут, благополучно пройдут сквозь строй машин у подъезда
/ну прямо прием в иностранном посольстве!/, через пустой холл, если не
считать снующих с блюдами женщин, - в зал, откуда доносился хохот,
аплодисменты, прерывающие зычный голос тамады. Перед дверью она в последний
раз придирчиво осмотрит Антона-Дениса, поправит кое-какие штрихи, накинет
ему на голову, как на статую, большой кусок тоже привезенной из Москвы
марли, и перязав все это оранжевой лентой, протолкнет, уже сломленного и
смирившегося, в зал.
     Безнадежный провинциал - Антон всегда безмерно стеснялся своей
провинциальности и боялся ее обнаружить в элитарных киношных кругах. Видимо,
это и сработало, заставив его согласиться на экстравагантную выходку Яны.
     - Дорогой Гиви!.. - Яна не узнает свой голос, скрипнувший диссонансом
по монотонно-веселому гудению зала, как игла по пластинке. Пластинка
зашипит, останавливаясь, тамада замолчит на полуслове, застынет, как с
флажком, с болтающимся на вилке ломтем красной рыбины. Постепенно стихнет и
зал, огромный даже по грузинским меркам, - с расставленными каре столами,
арабскими, с высокой спинкой, стульями, старинной бронза-хрусталь люстрой с
лампочками-свечами. Разноцветные мазки женских платьев, еще не скинувшие
пиджаки мужчины - черно-белые, как у пингвинов, крахмальные груди...
     Взгляд Яны мгновенно найдет Дениса, тоже в темносером пиджаке, а рядом,
как и следовало ожидать, - белесо-мальчишечьи вихры Хельге.
     Ага, все в сборе. Волнение сразу пройдет, зрительный зал на месте,
главные действующие лица тоже. Конечно, завернутому в подарочную марлю
Антону хорошо бы подождать за дверью, но Яна боится, что он сбежит.
     Итак, действие третье.
     - Жанна, дорогая... Слушай, когда приехала, а? Вот сюрприз! - Гиви
протягивает к ней руки, широко улыбаясь, но глазами вгрызаясь недоуменно в
завернутую в марлю фигуру. Что-то бормочет по-грузински, озирается на
гостей. Те тоже после секундного шока хихикают, перешептываются.
     - Слушай, понимаешь, э... Что за привидение, а? - Гиви, похоже, даже
испуган, хоть и улыбается. Яна видит краем глаза, что и Денис сидит, не
шелохнувшись, с одеревеневшей улыбкой, а мадам Шкаф вообще не видно - под
стол она залезла что ли? Нет, сидит, выглядывает из-за чьей-то пингвиньей
спины. Яна все видит. Яна смеется.
     - Это подарок, Гиви. Специально прилетела из Москвы. Мой подарок к
твоему юбилею. Очень дорогой, дороже не бывает. От себя отрываю. С кровью,
можно сказать...
     "Подарок" больно щиплет ее за бок. Не зарывайся, мол. Бедный Антон, он
еще ничего не знает!
     - Разрежь ленточку, Гиви.
     Вконец заинтригованный, хозяин опасливо берет протянутые Яной ножницы.
Марля падает.
     - Денис, дарагой...
     Подвыпивший Гиви лезет было обниматься, гости ахают весело, но тут до
них и до него доходит, что Денис, вот он, сидит все с той же одеревеневшей
улыбкой между Хельге и Лиловой, близких, кажется, к обмороку. Несколько
мгновений по-настоящему гробовой тишины. Два совершенно одинаковых Дениса.
Антон в этой куртке даже, пожалуй, похож больше.
     - Антон, что ли? - не слишком уверенно произносит, наконец, Денис
настоящий. - Неслабо.
     - Кравченко!.. Антон!... Кравченко, - отзывается зал. Тоже, впрочем,
пока неуверенно. Антон, как и было задумано, стоит молча, неподвижно, как
манекен.
     - Ти-хо! - Иоанна поднимает руку. Разрядка обстановки в ее планы не
входит. Спектакль только начинается. То, ради чего, собственно, и городился
огород. В сумочке Яны лежит сложенный вчетверо листок. Текст в стихах, всего
на страницу. В злом угаре Яна умела лихо рифмовать эпиграммы, а в сумочке
лежал шедевр. Инструкция, приложенная к "подарку" - убийственно тонкая и
злая характеристика Дениса, призванная уничтожить его, стереть в порошок. О,
разумеется, на первый взгляд это была ода, хвалебное вино, но в вине был яд,
рассчитанный на длительное действие.
     Сейчас она вручит стихи юбиляру, листок пойдет гулять по рукам, что-то
запомнится, что-то запишется, истинный смысл дойдет не сразу /здесь каждая
строка имела двойной коварный смысл/, но дойдет все-таки, и станет Денис тем
в их среде, кем она, Яна, заставит его быть, - он станет смешным. Его
двойник и этот сложенный вчетверо листок будут преследовать его по гроб
жизни. Убивают не гневом, а смехом. Она, Яна, убьет его.
     Все смотрели на нее. Безошибочным чутьем толпы они почуяли назревающий
скандал и теперь жадно ждали. Рука Яны нащупала в сумке хрусткий листок, она
ненавидела Дениса, унизившего ее. Она чувствовала себя убийцей, рабой демона
разрушительной злобы, и в этой жажде разрушения всего и вся таилось особое,
незнакомое доселе наслаждение. Кошка, сжимающая в когтях пойманную мышь. Эта
одеревеневшая улыбка Дениса... Он чувствовал, что еще не все, он всегда
остро предвидел опасность и умел защититься, но теперь он не знал, откуда
ждать удара, в глазах она увидела растерянность и страх.
     Что-то в его лице... Когти Яны-кошки все глубже погружались в сумочку,
замерли на стенах развешанные ружья из коллекции Гиви, застыли в хищном
ожидании гости, кувшины с вином, застыло время на старинных напольных часах
в углу зала, кроваво-красная "Изабелла" в кубке-роге в руке Гиви...
     И тут посторонний незапланированный шум ворвался, нарастая, в зловещую
паутину сотканной Яной сцены. Денис вздрогнул, оторвался от ее лица,
вздрогнули гости, заплескалось вино в кубке, задрожали ружья и кувшины.
Всего лишь шальной поезд-дракон, летящий по побережью из пункта "А" в пункт
"Б", Сухумский или Батумский.
     Но что-то изменилось. Яна вслушивалась в себя, чувствуя, как только что
переполняющая душу, рвущаяся наружу, в мир, злоба стремительно, без остатка
утекает. И вот уже легко и пусто, лишь облегченно-испуганное "Боже мой!" от
того бреда, который она собиралась сотворить видимо в состоянии помрачения.
Она протягивает руку к наполненному рогу.
     - Твое здоровье, Гиви! Пусть это - она указывает на Антона, -
символизирует три наших соединенных любовью к тебе сердца. Мое, Дениса и
Антона!
     И отхлебнув, сколько хватает дыхания, заставляет отпить Дениса, а затем
до дна - Антона. Гиви в восторге, что все так славно обошлось, он
разражается столь же витиеватой ответной речью, и у Дениса, наконец,
постепенно сползает с лица страх. И Хельге принялась за гранат, и Лиловая
подмигивает Яне, а гости... Разочарование гостей компенсирует уже потешающий
публику Антон, после "штрафной" окончательно освоившийся с ролью Денисова
двойника.
     Сидя визави в бесконечном восточном застолье, они перекинутся
несколькими фразами. Если Денис и был шокирован двойником, то держался
неплохо.
     "Неслабо... Когда прилетела? Где остановилась?" И, конечно же, про
поправки, съемки, худсовет...
     - Завтра, - отмахнется она, сославшись на усталость.
     Но не усталость это будет, а удрученное: "Зачем я здесь?" Она теперь
действительно недоумевала, какая такая холера заставила ее бросить дела,
Филиппа и лететь за две тысячи километров, чтобы переодеть Антона в Дениса и
раздавить на троих рог "Изабеллы"?
     Вино, правда, было отменным, не говоря о закуске. И она "сделала из
свинства отбивную" - принялась есть и пить. Застолью не было конца, и Яна, в
конце концов, напилась, и все напились. Хельге куда-то исчезла, а Денис с
Лиловой заплетающимися языками обсуждали завтрашнюю массовку.
     Яне хотелось отключиться, - это она умела в гостях, в театре, в очереди
- просто коснуться некой глубинной клавиши и оказаться наедине с собой,
чтобы подумать и разобраться. Особенно это нужно было сейчас, но почему-то
никак не удавалось. Будто попала в темную комнату, где почему-то вдруг
что-то разбилось. Где вроде бы все до мелочей знакомо, но продвигаешься с
вытянутыми руками, и опасность может быть отовсюду, и сама себя боишься, ибо
что-то ведь происходит, что-то почему-то разбилось...
     Сосед справа, грузинский киношник, все пытался втянуть ее в
высокоинтеллектуальный разговор об эстетике кино, сосед слева тискал колено.
В довершение всего Антон с гостями затеяли стрельбу из окна по зреющей в
саду хурме, похожей на оранжевые елочные шары, покачивающиеся в волшебно-
призрачном свете фонаря.
     Мигом протрезвевший Денис - он сразу трезвел, когда надо, безуспешно
пытался его урезонить. Похоже, запасы ума, терпения и юмора у ее супруга
были на исходе. Ведь многие гости то ли спьяну, то ли по незнанию вообще не
поняли, что его двойник, который сейчас хулиганит, - это Кравченко в гриме,
считали их просто близнецами, а то и вообще путали, думая, что это
московский режиссер Денис Градов палит, как последний псих, из старинного
ружья по хурме. А если и не он, то его брат, а если даже не брат, а актер
Кравченко, - все равно группа гуляет, то есть жди на студию телегу из
доблестной Гагринской милиции.
     - Не вибрируй, я его попрошу меня проводить, я действительно засыпаю.
     - Точно, забери его. Может, я с вами?
     - Гиви обидится. И потом, как сказал бы вождь, зачем мне два Градова?
Перебор. Да еще "под мухой"...
     Денис легонько шлепнул Яну по бедру.
     - Тогда до завтра. Молодец, что приехала... А ты, мать, в порядке,
загореть где-то успела... И платьице на ней... Может, все же вместе уедем?
     Похоже, он собрался изменить с ней Шкафу. Забавно. Понял он, что
родился в рубашке, или, по своему обыкновению, вообще не хотел понимать
ничего, не имеющего отношения к производственному плану? Этого Яна так и не
узнает.
     Уйдет она по-английски.






     "Результаты и последствия побед Красной Армии далеко вышли за пределы
советско-германского фронта, изменили все дальнейшее течение мировой войны и
приобрели крупное международное значение". И.Сталин
     "Горячо поздравляю рабочих, инженеров, техников и служащих Енакиевского
металлургического завода "Красный Октябрь" с успешным восстановлением и
вводом в действие двух доменных печей. Своей образцовой работой вы положили
начало восстановлению черной металлургии Донбасса и доказали, что трудная
задача восстановления промышленности и ликвидации последствий варварского
хозяйничания немцев может быть решена в короткий срок. Желаю вам дальнейших
успехов в вашей работе. И.Сталин, 31 декабря, 1943г."
     "Поздравляю коллектив строителей и металлургов сталинградского Ордена
Ленина металлургического завода "Красный Октябрь" с успешным восстановлением
и вводом в действие блюминга.
     Ваш героический труд по восстановлению цехов разрушенного
металлургического завода в Сталинграде, где Красная Армия одержала великую
победу над немецко-фашистскими захватчиками, является ярким свидетельством
все нарастающей мощи нашего тыла.
     Желаю вам дальнейших успехов в деле восстановления всех цехов и
сооружении металлургического завода "Красный Октябрь" на полную его
производственную мощность. И.Сталин 2 апреля 1944 г."
     "Поздравляю строителей и монтажников Челябинской теплоэлектроцентрали с
окончанием монтажа мощного турбогенератора в 100 тысяч киловатт и пуском в
работу шестого котла.
     Непрерывным увеличением мощности электрических станций советские
энергетики обеспечивают бесперебойную работу растущей оборонной
промышленности... И.Сталин. 6 января 1944г."
     "Поздравляю рабочих, работниц и инженерно-технических работников
московского Ордена Ленина Метростроя с успешным окончанием в трудных
условиях военного времени строительства третьей очереди московского
метрополитена.
     Строительство метрополитена в условиях войны имеет не только
хозяйственное, культурное, но и оборонное значение. Партия и правительство
высоко ценят самоотверженный труд метростроевцев. И.Сталин. 21 января
1944г."
     "Можно с полным основанием сказать, что самоотверженный труд советских
людей в тылу войдет в историю, наряду с героической борьбой Красной Армии,
как беспримерный подвиг народа в защите Родины. И.Сталин."
     Свидетельствует авиаконструктор А.С.Яковлев:
     "Не было уверенности, что защита Москвы с воздуха обеспечивается
надежно. Забота о судьбе Москвы владела всеми.
     И в кабинете Сталин опять сказал:
     - Может быть, так и надо... Кто его знает?
     А потом несколько раз повторил:
     Людей нет, кому поручишь... Людей не хватает...
     Когда Сталин заговорил о людях, Дементьев шепнул мне:
     - Давай попросим за Баландина.
     Я кивнул ему, и мы воспользовались паузой в разговоре.
     - Товарищ Сталин, вот уже больше месяца, как арестован наш замнаркома
по двигателям Баландин. Мы не знаем, за что он сидит, но не представляем
себе, чтобы он был врагом. Он нужен в наркомате - руководство
двигателестроением очень ослаблено. Просим вас рассмотреть это дело, мы в
нем не сомневаемся.
     - Да, сидит уже дней сорок, а никаких показаний не дает. Может быть, за
ним и нет ничего... Очень возможно... И так бывает, - ответил Сталин.
     На другой день Василий Петрович Баландин, осунувшийся, остриженный
наголо, уже занял свой кабинет в наркомате и продолжал работу, как будто с
ним ничего и не случилось".
     "...спустя менее месяца после нападения гитлеровской Германии на нашу
страну мне в тюремную одиночку было передано указание И.В.Сталина письменно
изложить свои соображения относительно мер по развитию производства
вооружения в условиях начавшихся военных действий...
     Так или иначе, записка, над которой я работал несколько дней, была
передана И.В.Сталину. Я увидел ее у него в руках, когда меня привезли к нему
прямо из тюрьмы. Многие места оказались подчеркнутыми красным карандашом, и
это показало мне, что записка была внимательно прочитана. В присутствии
В.М.Молотова и Г.М.Маленкова Сталин сказал мне:
     Ваша записка - прекрасный документ для работы наркомата вооружения. Мы
передадим ее для руководства наркому вооружения.
     В ходе дальнейшей беседы он заметил:
     - Вы во многом были правы. Мы ошиблись... А подлецы вас оклеветали"...
/Нарком боеприпасов Б.Ванников/
     "Сталин очень болезненно переживал наши неудачи в Испании. Его
неудовлетворенноcть обратилась против тех, кто совсем еще недавно ходил в
героях, был осыпан вполне заслуженными почестями. После финала испанской
трагедии, когда оказалось, что наша авиация по боевым качествам уступает
немецкой, ЦК и правительство осуществили полную перестройку авиационной
промышленности и науки И.Сталин установил тогда фантастически короткие сроки
для создания новых, стоящих на вполне современном уровне самолетов. И волей
партии фантастика стала реальностью.
     Первое впечатление от кабинета Сталина врезалось в мою память.
Признаться, я был как-то разочарован: меня поразили его исключительная
простота и скромность.
     Сталин задал несколько вопросов. Его интересовали состояние и уровень
немецкой, английской, французской авиации. Я был поражен его
осведомленностью. Он разговаривал как авиационный специалист. Он очень
интересовался вооружением немецких самолетов. Разговор затянулся до поздней
ночи и закончился уже на квартире Сталина за ужином...
     Я заметил в Сталине такую особенность: если дела на фронте хороши - он
требователен и суров; когда неприятности - шутит, смеется, становится
покладистым. Он понимал, видимо, что когда тяжело, людей нужно поддержать,
подбодрить.
     С ним можно было спорить. Если вы твердо убеждены, что правы и сумеете
доказать свою правоту, никогда не считайтесь с чьим-то мнением, а действуйте
так, как подсказывает разум и ваша совесть". /А.С.Яковлев/


     СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     Психология многих воцерковленных прихожан: "Я буду вести праведную
жизнь и попаду в рай, а вам, буржуям, уготован ад и муки вечные", и
злорадство по этому поводу - ужасно, недостойно христианина. Гораздо ближе к
Замыслу стремление к устроению общества, в котором в принципе невозможна
Вампирия. Ибо у многих вроде бы истинно "верующих" получается своеобразный
вампиризм под личиной праведности: "Я, мол, спасусь за счет твоей погибели,
я добровольно и покорно подставляю себя тебе на съедение, соблазняю тебя
собой, как бы злорадствуя: "Жри, губи свою душу, зато я в загробном мире
полюбуюсь на твои мучения в аду!" Нет и нет, не может быть в этом Божьего
Замысла, это очередная сатанинская подмена. Истинный христианин понимает
незаменимость и самоценность каждой человеческой жизни, каждая клетка
/монада/ в единой вселенской душе богочеловечества несет свою неповторимую
сверхзадачу, и гибель ее для вечности - крушение мира, трагедия. Не говоря
уже о том, что желать, тайно или явно, такой погибели - тяжкий грех. Это -
не "прощение долгов наших", а злоба и месть. Нельзя строить свое спасение в
вечности на погибели другого. Осознание этого записано в сердце и часто
входит в противоречие с социальной церковной проповедью. Во всяком случае, с
новозаветной. Равно как и запугивание адскими мучениями. Страх Божий может
быть лишь дрожжами, закваской, "началом премудрости", а затем приходит
благодать - счастье ребенка, который из страха не ушел без спросу в лес и
теперь радуется жизни, глядя из окна на снующих вблизи дома голодных
волков...
     И страх, и корысть - приманки ветхозаветного мышления: - соблюдай
предписания, инструкцию от и до и спасешься. Соблюдение инструкции, конечно,
необходимо, но это лишь СРЕДСТВО СПАСТИ, лекарство, как и пост. Чтобы у тебя
спала температура, опухоль, прошла боль и ты почувствовал, как прекрасно
быть здоровым, ощутить радость мира и света в душе, покоя и чистоты и, как
следствие - награда. Благодать Божья.
     Только ПОЛЮБИВШИЙ ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ, пусть даже и не выздоровевший, - лишь
такой пригоден для Царствия, а не глотающий лекарства и соблюдающий диету
из-за страха перед неприятными последствиями болезни. Например - лишиться
работы за профнепригодностью.
     Любовь к выздоровлению - блаженный удел святых, отдавших этому новому
/или хорошо забытому старому/ состоянию первозданности "сердце свое",
молящих о нем Небо. А все прочие обычно носятся со своей болезнью, холят ее
и лелеют, хоть и мучаются, и страшатся, но... запретный плод сладок! Иосиф
заставил их принимать лекарства и соблюдать диету, а дальше - вопрос тайны,
чуда, благодати... Дальше - Воля Божья. "Мои овцы знают Мой голос". Да, он,
в отличие от популярных "демократических" правителей практически вырубил в
своем государстве деревья с ядовитыми плодами, чтобы "избавить от лукавого"
вверенное ему стадо. Демократ или диктатор, нарушающий "права человека" есть
ядовитые плоды? Кто из них виновнее перед Богом" - решит Суд. Во всяком
случае, Иосиф никогда не брал на себя соблазн объявить себя рупором,
исполнителем Воли Божьей, хотя, особенно в конце его правления, по всей
стране открывались храмы и религия была фактически легализована.
     А соблазн был - взять Богово - ведь Иосиф все и всегда заставлял
работать на свою Антивампирию!
     Но он этого не сделал, подобно последующим правителям страны. Вопреки
некоторым наветам, Иосиф никогда не провозглашал себя ни Богом, ни Его
рупором, он просто исполнял предназначение свыше, он слушал Волю и
подчинялся ей - с-пасти стадо. И только Бог ему судья.
     Иосиф предоставил каждому право самому решать вопрос о Боге. Партийная
и чиновничья карьера предусматривала не отречение от Бога, а указание
держать свои верования при себе, своего рода "прайвити". И это плохо лишь на
поверхностный взгляд. Ибо в условиях схватки не на жизнь, а на смерть с
внутренней и внешней Вампирией приходилось всему аппарату быть
"ассенизаторами и водовозами" революции, исполнять грязную и кровавую
работу, порой грубо ошибаясь. Летели во все стороны щепки от этой рубки, и
хороши были бы, к примеру, работники карательных органов НКВД, открыто
посещающие церковь!
     Иосиф говорил, что "Прошлое принадлежит Богу", только Ему судить дерево
по окончательным плодам, только Ему принадлежит жатва. Во всяком случае, в
военные и послевоенные годы отношение Иосифа к церкви не просто лояльное, но
покровительственное, а в макет второго издания своей биографии 1947 года
Иосиф вносит исправление. Во фразу о себе "поступил в том же году в
Тифлисскую духовную семинарию" вписывает слово "православную".
     Своей же рукой он вычеркивает из текста гимна "нас вырастил Сталин,
избранник народа" и вписывает "на верность народу", То есть подчеркивает не
избранничество СНИЗУ, а СВЫШЕ во имя одной миссии - с-пасти овец, и научить
их так же быть верными общему "народному Делу". Освобождения от царства
Мамоны.
     Многонациональная паства Иосифа была у него в послушании, он взял на
себя всю полноту ответственности перед Небом, как настоящий пастырь. Только
у священника приход - верующие воцерковленные прихожане, а у Иосифа -
неверующие или по-разному верующие, многомиллионный и многонациональный
народ огромного государства, за который он взял на себя ответственность
перед Небом, погнав прочь от "Лукавого".
     Иосиф полагал, что задача пастыря всеми силами бороться за такое
мироустройство, при котором была бы максимально исполнена воля Творца:
"Хощеши всем спастися и в разум Истины придти". Он расправлялся с
"вампирами" их же руками, зачастую используя в этой кровавой драке
почерпнутые из Ветхого Завета жесткие методы борьбы. В том числе и худшие,
отвратительные черты падшего человеческого естества - жадность,
сластолюбие, трусость, предательство, зависть, властолюбие - имя им легион.
Он с волками "выл по-волчьи", но даже на Ветхий Завет никогда не ссылался,
взяв на себя, повторяю, всю полноту ответственности перед Небом. Он исполнял
ДОЛГ.

     "Не беспокойся обо мне, - писал он матери, - Я свою долю выдержу..."
     Здесь кровью святые омыты утесы.
     Здесь славой овеян бетон батарей,
     Здесь курс на бессмертье держали матросы
     В боях за свободу отчизны своей.

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1944 г. Приказ в связи с прорывам обороны немцев и освобождением города
Мга войсками Ленинградского фронта. Участие в работе десятой сессии
Верховного Совета СССР. Приказ в связи с завершением операции по уничтожению
немецких войск в районе Корсунь-Шевченковский. Приказ в связи с выходом
войск 2 Украинского фронта на гос.границу СССР - реку Прут. Приказы в связи
с форсированием реки Днестр и выходом войск 1-ого Украинского фронта на
государственную границу с СССР с Чехословакией и Румынией, а также в связи с
прорывом обороны немцев и форсированием реки Прут. Приказ в связи с
освобождением Севастополя и полным очищением Крыма от немецких захватчиков
войсками 4-ого Украинского фронта. Доклад о 27-й годовщине Великой
Октябрьской соц. революции. Беседа с президентом Академии Наук СССР
В.Л.Комаровым о задачах Академии Наук. Принимает делегацию Варшавы и
символический бронзовый герб Польши в знак благодарности польского народа за
помощь в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками.
     "У Сталина была поразительная работоспособность... Я это точно знаю.
То, что ему нужно было, он досконально знал и следил. Это совершенно
правильно. И смотрел не в одну сторону, а во все стороны. Это политически
важно было, скажем, авиация - так авиация... Пушки - так пушки, танки - так
танки, положение в Сибири - так положение в Сибири, политика Англии - так
политика Англии, одним словом, то, что руководитель не должен был выпускать
из своего поля зрения.
     А с другой стороны, стоит вспомнить постановления Совета Министров и
ЦК. В Совете Министров их принимали очень много, в неделю иногда до сотни.
Эти все постановления Поскребышев в большом пакете направлял на дачу на
подпись. А пакеты, нераспечатанные, лежали на даче месяцами. А выходили все
за подписью Сталина. Когда мы обсуждали, он расспрашивал, что вы там сегодня
делали какие были вопросы, ну, мы обедали, обсуждали, разговаривали, а
поспорить - спорили, делились между собой и с ним. Естественно, вопросы
выяснялись, если они были неясными, но читать ему все эти бумаги, конечно,
было бессмысленно. Потому что он просто стал бы бюрократом". /Молотов -
Чуев/
     "Чем больше нападают на него, тем выше он поднимается, Сталин. Идет
борьба. Огромное в Сталине не видят, - говорит Молотов, - Более
последовательного, более великого человека, чем Сталин, после Ленина не было
и нет!.. Свою роль Сталин выполнил - исключительно важную. Очень трудную".
     "Сталин говорил: "Менгрелец не скажет, что украл лошадь - лошадь меня
унесла!"
     - Сталин снится?
     - Не часто, но иногда снится. И какие-то совершенно необычные условия.
В каком-то разрушенном городе... Никак не могу выйти... Потом встречаюсь с
ним. Одним словом, какие-то странные сны, очень запутанные". /Ф.Чуев/
     - Значит, это выявилось на фронте только перед лицом противника?
     - Да, это так.
     - Да знаете ли вы, что так мог поступить только самый коварный враг.
Именно так и поступил бы, - выпустив на заводе годные самолеты, чтобы они на
фронте оказались негодными! Враг не нанес бы нам большего ущерба, не
придумал бы ничего худшего. Это работа на Гитлера!
     Он несколько раз повторил, что самый коварный враг не мог бы нанести
большего вреда...
     Трудно себе представить наше состояние в тот момент. Я чувствовал, что
холодею. А Дементьев стоял весть красный и нервно теребил в руках кусок
злополучной обшивки.
     Несколько минут прошло в гробовом молчании. Наконец, Сталин, походив
некоторое время в раздумье, несколько успокоился и по-деловому спросил:
     - Что будем делать?
     Дементьев заявил, что мы немедленно исправим все самолеты.
     Что значит немедленно? Какой срок?
     Дементьев задумался на какое-то мгновение, переглянулся со мной.
     - В течение двух недель.
     Я ушам своим не верил. Мне казалось, что на эту работу потребуется по
крайней мере месяца два.
     Срок был принят. Однако Сталин приказал военной прокуратуре немедленно
расследовать обстоятельства дела.
     После чего Сталин обратился ко мне: "А ваше самолюбие не страдает? Как
вы себя чувствуете? Над вами издеваются, гробят вашу машину, а вы чего
смотрите?
     Когда мы выходили из кабинета Сталина, я облегченно вздохнул, но вместе
с тем не мог не сказать Дементьеву:
     - Слушай, как за две недели можно выполнить такую работу?
     - Там разберемся, а сделать надо, - ответил Дементьев".
/Авиаконструктор А.С.Яковлев/.


     * * *


     Уйдет она по-английски
     - Антон, ты мне нужен. Да нет, секрет... Чего-чего - проводи меня, вот
чего. Куда-куда - в койку. Дениса Гиви не отпускает, а у меня все, отбой.
     В холле, сидя на подоконнике открытого окна, одиноко курила Хельге. Она
почти со страхом смотрела на приближающуюся Яну. Яна вслушивается в себя -
все та же беззвучная пустота. Она просит Хельге принести куртку Дениса,
которую они забыли на спинке стула, та стремглав бросается исполнять. Как у
них там, в Тарту, где и реки и кровь текут медленно - вцепляются жены в
светлые кудряшки мужниных подружек? или травят каким-либо колдовским зельем,
или, как сейчас Яна, улыбаются им улыбкой Джоконды и отпускают о миром?
     Такси они с Антоном решили не ловить и проветриться - всего-то пешком
четыре-пять километров, ночь теплая, цикады трещат, море неподалеку
плещется. Шли весело, обоих слегка пошатывало, болтали, мурлыкали разные
песенки - так им и прежде доводилось вместе возвращаться с какого либо
коллективного мероприятия.
     То, да не то. Что-то смущало Яну. И этим "чем-то" был грим Дениса,
парик, куртка и запах Дениса, его гримасы и словечки, которыми окончательно
вжившийся в роль Дениса Антон успешно забавлялся. Но ее это уже не смешило,
а смущало - слишком он был похож - даже не на нынешнего, а на того
экзотического Павлина, сердце которого она когда-то безуспешно штурмовала.
Так или иначе его рука на талии волновала ее. Этого еще не хватало!
     - Сними ты этот дурацкий грим, жарко же!
     - Зато автографа никто не просит. Смотри, не пристают, даже не
оборачиваются. Нет, я пожалуй, так и останусь. Представь, являюсь завтра так
на съемку, всем общий привет... "Так, господа хорошие, а где у нас
Кравченко?" Яна так и покатилась со смеху, до того он похоже передразнил
Дениса. Изловчившись, сорвала с него парик Дениса лысеющего, и Антонов
золотистый, вечно обесцвеченный для съемок есенинский чуб вырвался на
свободу, и Денис стал Антоном. Платком она соскабливала с его лица грим, он
со смехом отбивался, все более становясь Кравченко, и вот уже какой-то
жигуленок резко затормозил, чья-то восторженная физиономия возникла в рамке
бокового окна:
     - А я гаварю - Кольчугин!.. Павка, Антон, садитесь!.. Куда везти,
дарагой?..
     Они в панике бежали к морю, пробрались на какой-то ведомственный пляж.
Антон пошел в стихию отмываться и надолго исчез, она слышала только, как он
блаженно плещется и горланит. Не удержалась и тоже полезла в воду, поплавала
у берега. Вода была по-летнему теплая, воистину бархатная, крупные южные
звезды над головой, огоньки карабкающегося на гору волшебного города - о,
море в Гаграх!.. Она вылезла первой, обтерлась Кравченковской майкой,
сбросила мокрое белье и натянула на голое тело фирменное свое платье.
     Кравченко, наконец, вылез из воды. Он был великолепно сложен, и они
всегда на съемках придумывали ему выигрышный выход из воды - моря, реки,
бассейна, ванны. Выходящий из воды Павка Кольчугин давным-давно был для нее
штампом. Но сейчас опять что-то изменилось, она будто увидала его впервые.
Отныне ей суждено было видеть в нем Дениса, улучшенную изрядно помолодевшую
копию. Это было как наваждение. Почему она раньше не замечала этого
поразительного сходства? Она подала ему влажную майку, смотрела краем глаза,
как он вытирается, потом курит, сидя рядом на кипе тоже влажных поролоновых
ковриков...
     - Ладно, пошли, - вставая, она протянула ему руку, - Одевайся,
простынешь.
     Он перехватил руку, вскочил рывком, резко потянул на себя, и она не
удержавшись, свалилась ему на грудь в железные лапы, которые не замедлили
сомкнуться. Обычно сдержанный Антон, "непьющий, морально устойчивый,
характер нордический", если напивался изредка, неизменно наглел и давал
рукам волю, какая бы юбка ни оказывалась в тот момент на его искривленном
лишними градусами жизненном пути. Яну он, случалось, тоже зажимал где-нибудь
в углу тайком - это уже стало своеобразным ритуалом, надо было лишь щелкнуть
его по носу - "Отвяжись, балда!"
     Он ждал, когда она щелкнет, одернет, оттолкнет, рука медленно скользила
по платью, под которым ничего не было. Их разделяла лишь эфемерно-
шелковистая чешуя французского изделия, купленного Яной из-под полы в
комиссионке на Герцена.
     Его лицо в полутьме так походило на Денисово. Теперь все перемешалось,
- это был то Денис, то Антон, то придуманный ею несгибаемый Павка, и
вспыхнувший вдруг незнакомый хищный блеск в Антоновых глазах, по которому
она так томилась в объятиях Дениса, сладостно-мучительное, предсмертное
торжество добычи, которую жаждет охотник, и тем самым безраздельно
принадлежит своей добыче, так ее одурманило, что она упустила, проморгала
условно разделяющее их мгновение, за которым невозможное становилось
возможным.
     Он всегда подсознательно хотел ее, вершительницу своей судьбы, здесь
были замешаны и их ругань на съемочной площадке, и зависимость от их с
Денисом воли, и неосознанная ненависть к Денису да и к ней, - бунт свободы,
бунт создания против творца...
     Короче говоря, она с ужасом увидела, как умеренно пьяненький, умеренно
нахальный и вполне управляемый Антон превратился вдруг в эдакого
огнедышащего монстра. Это пламя уже пожирало и ее, и его самого,
освобожденную вдруг темную стихию уже невозможно было загнать обратно в
бутылку. Яна попыталась вырваться - он зарычал, будто тигр, у которого
дрессировщик отбирает кость, он стал совершенно невменяемым. Один ад знал,
какие сдавленные в Кравченковском подсознании запреты, помыслы и желания
вырвались на свободу из-за неосторожного ее поведения. Глаза, губы, руки
требовали от нее жертвы, одновременно кладя свою голову на плаху.
     - Ну все... - подумала она.
     Искаженное страстью лицо Дениса. Невероятно! Пылающий гибнущий лед, по
которому она всегда томилась.
     Она подумала, что они, наверное, здорово пьяны. Мысль-алиби. "Скотина,
животное, пьянь", - в Антонов адрес - тоже алиби. И наконец, покорно-злобное
"ну и пусть" - так в детстве она смотрела на двойку в тетрадке, на
вымазанное в луже или порванное платье. Раз так, ну и пусть. Она тогда
вообще порвет тетрадку, и платье, и весь мир в клочья, и себя. Сладкая жажда
гибели, саморазрушения - когда вонзились когти.
     Ну и пусть, - подумала она и перестала сопротивляться.
     То, что произошло в ту ночь на куче влажных поролоновых матов какого-то
ведомственного пляжа, совсем сбило ее с толку. - Животное!..- думала она уже
о себе, лежа, как выжатая тряпка, в когтях рехнувшегося огнедышащего Антона,
будто и не она это, а лишь ее шелковая шкурка - такая блаженно-мертвая
пустота внутри. "Я - животное..." - это шокирующее открытие /она всегда
мыслила о себе как о существе высокодуховном, с презрением относясь к
"жрецам плоти"/ - почему-то не слишком ее опечалило. Просто констатировала
факт.
     Кравченко шевельнулся.
     - Только попробуй вякнуть!.. - зашипела она, но он не собирался вякать,
у него теперь одно было на уме. Он, разумеется давно протрезвел, но
мастерски притворялся пьяным - так было выгоднее. "И только хмель один все
разрешает", - как пелось в любимом ею в детстве романсе. Джинн вырвался из
бутылки. Наконец-то не они с Денисом монопольно и унизительно стряпали на
семейной кухне его, Кравченковскую судьбу, - этот эпизод на мокрых
поролоновых матах не был предусмотрен в сценарии, теперь автором стал он,
Антон. Наступил его звездный час, он решил это доказать и плевать ему было
на все, хоть дерись, хоть кусайся.
     Ей удалось направить события хотя бы в цивилизованное русло, пообещав
перенести место действия в комнату Отарика. Когти нехотя разжались. Пришлось
отказаться от попытки добраться берегом - Антон поминутно останавливался и
тискал ее, как юнец, дорвавшийся до одноклассницы. Она выволокла его на
магистраль, заставив снова напялить парик и очки, - редкие ночные прохожие
теперь не обращали на них ни малейшего внимания - мало ли на курорте
подгулявших странного вида парочек?
     Антон все не унимался, он опять все более походил на Дениса, от него
пахло Денисом, его лосьоном. Денисова куртка болталась то на его, то на ее
плечах, то и дело сваливаясь на тротуар, когда он ее лапал, все более
наглея.
     - Перестань притворяться пьяным, балда!
     У витой чугунной калитки она сделала последнюю отчаянную попытку
спровадить его в гостиницу - куда там! Только комната Отарика, потом хоть
гильотина. Она убеждала его перестать разыгрывать "Египетские ночи", грозила
Денисом, который может нагрянуть в любую минуту, Антон только хохотнул и
сказал, что даже если Денис их застанет в одной койке, ему и в голову не
придет что-то такое подумать, и это было чистой правдой. Кравченко пошел
вразнос. Напоминание о Денисе подействовало на него, как кумач на быка.
Впрочем, как и на Яну. Выплыло из тьмы конопатое личико Хельге, а затем и
прочие Денисовы подружки закружились в дьявольском хороводе вокруг них - Яны
и Антона с лицом Дениса, Дениса с лицом Антона, вцепившихся в нее мертвой
хваткой бульдога с давлением челюстей в столько-то там атмосфер.
     Уймись, хозяев разбудим!..
     Но и этот последний козырь лишь еще более окрылил сорвавшегося с цепи
Антона. Как же - она его боится! Она в его власти... И пусть весь дом
проснется, Гагры проснутся, мир проснется - ему плевать, ибо пробил его час.
     Она увязала все глубже, пока вовсе не оказалась в ловушке - в этой
мансарде, спичечном коробке, где от Кравченко уже спасения не было, где даже
отбиваться от него нельзя было, чтобы не поднимать шума, где - можно было
лишь терпеть, стиснув зубы, в надежде, что должен же он, наконец,
угомониться и заснуть! Однако эта ее вынужденная покорность лишь подливала
масла в огонь. В этом его упоении неожиданно подвернувшейся власти над ней
безусловно было нечто бесовское. Хуже всего было то, что ему удавалось снова
и снова поджигать и ее бесовским этим пламенем. Не жертвой она была, но
соучастницей, равноправным игроком в сложной амурной игре на нескольких
досках - с Антоном, Денисом, Хельге, Денисовыми подружками и собственными
комплексами. Где Денис-Антон наконец-то принадлежал ей. Где обретая, она
освобождалась от него, где мстя, - прощала его.
     И вместе они, она и Кравченко, мстили Денису, освобождаясь от него, и
были заодно в этой игре. Ненавистное двуликое божество, довлеющее над
Антоном - Яна-Денис, вдруг надкололось. Это теперь он, Антон, разрушал его,
теперь богом был он. Каждая искра, которую ему удавалось высечь из тела
плененной Яны, была его трофеем, прометеевым огнем, украденным с Олимпа, от
которого он возжигался.
     Лишь на рассвете, когда закричат хозяйские петухи, Антон, как и
подобает нечистой силе, исчезнет. С утра была назначена съемка в райском
местечке в нескольких километрах от Гагр, где были и волшебно раскрашенные
южной осенью горы, и стремительная горная река, и висячий мост, и сакля на
берегу реки с костром посередине, над которым жарилась на вертеле козлятина
для гостей, пыхтела в котле мамалыга, вино подавали в восточных кувшинах с
высоким узким горлом, где супермен Кольчугин уходил от заманивших его в
ловушку бандитов - лихая классическая сцена погони, столь обожаемая и
Денисом, и Антоном, и зрителями. С хлещущими из простреленных бочек
кровавыми винными струями, с прыжками по столам и крутым горным склонам, с
моста в пенную реку, с яростной схваткой где-нибудь над пропастью и,
наконец, с автогонками по горной дороге - Яна все это терпеть не могла -
дешевка! Но, увы, "пипл хавал" /народ проглатывал/, как будут говорить
спустя много лет, и приходилось сочинять эти дурацкие погони. Лихой
режиссер, лихой оператор, лихие дублеры, а чаще всего и сам Кравченко без
дублера, - лихая натура, - сцены эти на просмотрах неизменно срывали
аплодисменты, все было захватывающе и красиво в этом райском уголке -
особенно полет бандита в пропасть на белой "Волге" был красив. Даже
загубленного старого корпуса "Волги" - не жалко - вон сколько "Волг", белых
и разных, вылизанных, увешанных всевозможными побрякушками носилось взад-
вперед от одного застолья к другому!
     Потом, много лет вперед, здесь будет война. Кровь, танки, пожары,
обезумевшие лица беженцев, бегущих через мост... Тогда сама мысль о чем-то
подобном казалась абсурдной, ничего такого не могло случиться ни здесь, где
группа была все-таки дома, хоть и в гостях, ни в любом уголке страны. И
кавказцы, когда приезжали в Москву, хоть и были гостями, но это была и их
столица, а когда Шеварнадзе лютовал по поводу разложения грузинских верхов,
Яна во время съемок на Рижском взморье встретила в "Жемчужине" веселую
компанию южан, удравших от всевидевшего секретарского ока под крылышко
братьев-прибалтов, которые на их кошт весьма весело с ними гудели. И Хельге
была дома, приезжая на лето к южному морю и солнцу.
     "Мой адрес не дом и не улица, мой адрес - Советский Союз!", - все это
было, ее страна со всеми нелепостями и недостатками, которую она всем
сердцем любила, и вообще нелепо доказывать лягушке, что море лучше болота,
или белому медведю, что его родное Заполярье хуже тропиков, ибо там холодно
и нет лиан.
     Но до грядущего, хоть и было "подать рукой", но оставалось еще полтора
десятилетия, и Яна, заставив себя в тот безумный день все-таки притащиться
на съемку по жаре на местном дребезжащем автобусе, подставить щеки для
поцелуев - одну Денису, а другую - несгибаемому Павке Кольчугину, которому,
к счастью, как и всей группе, как и всегда на съемках, до нее не было
никакого дела. Придуманный ею мир жил своей жизнью, группа нервничала,
спешила, опасаясь, что погода вот-вот испортится, потому что ветер с моря, и
когда все умчались снимать графоманский Денисов шедевр - сцену над
пропастью, где Кольчугин в смертельной схватке одолевал пастуха, владельца
тайного макового поля, почему-то каратиста, - этот эпизод Яна еще в Москве
обозвала "над пропастью во лжи" - оставив их снимать над пропастью
невыспавшегося Кравченко, Яна просидит в одиночестве несколько часов в
киношном рафике, на стоянке возле туалета.
     "Дети разных народов", прибывшие на отдых по профпутевкам и дикарями по
баснословно дешевым авиабилетам и по еще дешевле - железнодорожным, наевшись
и напившись до отвала за какой-нибудь червонец с носа /мамалыга с сыром и
аджикой, копченое мясо, зелень, вино и форель, да, да форель!/ - шныряли
мимо в туалет, покуривали "Яву" по 40 коп. пачка, кадрились, не подозревая,
что живут в империи зла и тюрьме народов, что не за горами счастливое время,
когда они упорной борьбой завоюют право больше никогда не появляться в этом
волшебном краю, когда у каждого будет свой собственный край-рай, выбраться
из которого большинству будет не по карману, да и многие прекрасные края
станут фронтами, где можно будет вволю пострелять друг в друга за свободу
отказаться от большого дома во имя отдельной суверенной комнаты. И на месте,
где сейчас стоит рафик, тоже в разгар бархатного сезона будет лежать убитый
чернокудрявый подросток - грузин или абхазец - кто их разберет? - в
окровавленной футболке с Микки Маусом. И эта веселая мышь в алом подтеке на
ткани покажется особенно страшной.
     Но тогда самая мрачная шизофреническая фантазия не могла ни до чего
такого додуматься. Тогда Яне, одиноко сидящей в киношном рафике и
пребывающей в тупой сонной одури, казался самым важным ответ на вопрос: "Что
же теперь будет?"
     Ответ явится сам собой, вульгарно-примитивный, как дважды два, и
почему-то в образе облезлой дворняги, мусолящей в пыли перед рафиком
козлиную ногу. Яна свистнула ей в открытое окно, просто так. Собака лишь
чуть скосила глазом, поглощенная костью.
     Да ничего не будет. Ни-че-го, - не то, чтобы услышала, но и не сама
себе сказала.
     Ни-че-го... Ни-че-го, - хрустела собака кистью.
     - А почему, собственно, что-то должно быть? - подумала Яна, - Ни-че-
го... И сразу что-то изменилось. Уже в каком-то новом качестве она
отправилась с проснувшимся шофером рафика жевать копченое мясо с мамалыгой,
запивая терпким вином, а тут и группа вернулась, в отличном настроении.
Кравченко всю обратную дорогу спал на плече у гримерши, а обмякшая от вина
Яна дремала на плече Дениса, облаченного в ту самую джинсовую куртку,
которая в горах пришлась весьма кстати - там гулял ветер. Потом, само-собой,
она оказалась в Денисовом номере "Гагрипша", и Денис продемонстрировал ей,
что соскучился, или неплохо это сыграл, а она, впрочем, не очень-то и
сыграла, будто продолжалась прошлая ночь, и то ли Денис стал ненасытным
Антоном, то ли Антон - Денисом. А кем была она?
     - Шлюха, - подумала она, засыпая, - Я - шлюха.
     Но и это не потрясло, не задело. И где-то в подсознании грызло, как
собака ту кость:
     - Ничего не случилось. Ни-че-го!






     "Наши бойцы, воодушевленные сознанием своей великой освободительной
миссии, проявляют чудеса героизма и самоотверженности, умело сочетают отвагу
и дерзость в бою с полным использованием силы и мощи своего оружия".
     И.Сталин.

     "КЛЯТВА.
     Дорогой Иосиф Виссарионович, вступая в бой по освобождению Белорусской
земли, я Вам клянусь бить врага храбро, мужественно, до тех пор, пока сердце
бьется в моей молодой груди. Я буду мстить за смерть матерей и родных.
     С Вашим именем мы непобедимы". /Коммунист Г.Рыбанд/ 21 июня, 1944г.
     "Красная Армия достойно выполнила свой патриотический долг и освободила
нашу отчизну от врага. Отныне и навсегда наша земля свободна от гитлеровской
нечисти. Теперь за Красной Армией остается ее последняя заключительная
миссия: довершить вместе с армиями наших союзников дело разгрома немецко-
фашистской армии, добить фашистского зверя в его собственном логове и
водрузить над Берлином Знамя победы". И.Сталин
     "Подобно тому, как Красная Армия в длительной и тяжелой борьбе одержала
военную победу над фашистскими войсками, труженики советского тыла в своем
единоборстве с гитлеровской Германией и ее сообщниками одержали
экономическую победу над врагом". /И.Сталин/
     "Сталин был не военный, но с руководством вооруженными силами справился
хорошо. Хорошо. Никакой нарком не руководил авиацией, а руководил Сталин, и
военно-морскими делами руководил Сталин, и артиллерией - Сталин. Были и
ошибки. Они неизбежны, но все шло, и это накачивание новой техники военной -
под его началом. Этого почти никто не знает". /Молотов-Чуев/
     "Мне рассказывал Чрезвычайный и полномочный посол В. Семенов, что на
большом собрании в Кремле Хрущев заявил: "Здесь присутствует начальник
Генерального штаба Соколовский, он подтвердит, что Сталин не разбирался в
военных вопросах. Правильно я говорю?" - "Никак нет, Никита Сергеевич", -
ответил маршал Советского Союза В. Соколовский". /Ф.Чуев/
     "Во всех иностранных журналах полное отсутствие каких-либо работ по
этому вопросу. Это молчание не есть результат отсутствия работы... Словом,
наложена печать молчания, и это-то является наилучшим показателем того,
какая кипучая работа идет сейчас за границей... Нам всем необходимо
продолжить работу над ураном". /из письма академика Г.Н.Флерова И.Сталину/
     "Единственное, что делает урановые проекты фантастическими - это
слишком большая перспективность, в случае удачного решения задачи. В военной
технике произойдет самая настоящая революция... Если в отдельных областях
ядерной физики нам удалось подняться до уровня иностранных ученых и кое-где
даже их опередить, то сейчас мы совершаем большую ошибку, добровольно сдавая
завоеванные позиции". /Г.Флеров/
     "Докладывая вопрос на ГКО, я отстаивал наше предложение. Я говорил:
конечно, риск есть. Мы рискуем десятком или даже сотней миллионов рублей...
Если мы не пойдем на этот риск, мы рискуем гораздо большим: мы можем
оказаться безоружными перед лицом врага, овладевшего атомным оружием. Сталин
походил, походил и сказал: "Надо делать". Флеров оказался инициатором
принятого теперь решения". /Уполномоченный ГКО по науке С. Каштанов/
     "В ходе конференции глава американской делегации президент США Г.
Трумэн, очевидно, с целью политического шантажа однажды пытался произвести
на И. В. Сталина психологическую атаку.
     Не помню точно какого числа, после заседания глав правительств Г.
Трумэн сообщил И. В. Сталину о наличии у США бомбы необычайно большой силы,
не назвав ее атомным оружием.
     В момент этой информации, как потом писали за рубежом, У. Черчилль
впился глазами в лицо И. В. Сталина, наблюдая за его реакцией. Но тот ничем
не выдал своих чувств, сделав вид, будто ничего не нашел в словах Г.
Трумэна. Как Черчилль, так и многие другие англо-американские авторы считали
впоследствии, что, вероятно, И. В. Сталин действительно не понял значения
сделанного ему сообщения.
     На самом деле, вернувшись с заседания, И. В. Сталин в моем присутствии
рассказал В. М. Молотову о состоявшемся разговоре с Г. Трумэном. В. М.
Молотов тут же сказал:
     - Цену себе набивают.
     И.В.Сталин рассмеялся: "Пусть набивают. Надо будет переговорить с
Курчатовым об ускорении нашей работы".
     Я понял, что речь шла об атомной бомбе. /Г.Жуков/
     Молотов - Чуеву:
     "Конституция СССР целиком Сталиным создана. Он следил, направлял. По
его плану сделана, под его непосредственным, постоянным руководством.
     ...Был ли Яков коммунистом? Наверное, был коммунистом, но эта сторона у
него не выделялась. Работал на какой-то небольшой должности. Красивый был,
немножко обывательский. Служил в артиллерии. В плену вел себя достойно.
Погиб героем. Сталин не стал выручать его, сказал: "Там все мои сыны".
     Приемный сын Сталина - Артем:
     "Однажды собрал сыновей: Якова, Василия и меня: "Ребята, скоро война и
вы должны стать военными!"
     Мы с Яковом, стали артиллеристами, Василий - летчиком. Все трое пошли
на фронт с первого дня. Сталин позвонил, чтобы взяли нас немедленно. Это
была единственная от него привилегия как от отца.
     Сохранились письма Василия к отцу. В одном из них, с фронта, Василий
просил выслать ему денег - в части открылся буфет, и, кроме того, хотелось
сшить новую офицерскую форму. На этом письме отец начертал такую резолюцию:
     1. Насколько мне известно, строевой паек в частях ВВС КА вполне
достаточен.
     2. Особая форма для сына тов. Сталина в Красной Армии не предусмотрена".
То есть денег Вася не получил".
     "Сталин очень строго к этому относился. Его и хоронить-то не в чем
было. Рукава обтрепанные у мундира подшили, почистили..."/Молотов./
     "Во время войны Сталин однажды случайно увидел, что в сейфе его
помощника А.Н.Поскребышева находится большая сумма денег.
     - Что это за деньги? - недоуменно и в то же время подозрительно спросил
Сталин, глядя не на пачки купюр, а на своего помощника.
     - Это ваши депутатские деньги. Они накопились за много лет. Я беру
отсюда лишь для того, чтобы заплатить за вас партийные взносы, - ответил
Поскребышев.
     Сталин промолчал, но через несколько дней распорядился выслать Петру
Копанадзе, Григорию Глурджидзе, Михаилу Дзерадзе довольно большие денежные
переводы..."
     - Так это же его однокашники по духовному училищу и семинарии! -
всплеснул удивленно АГ черными ручками.
     - То-то и оно. Сталин на листке бумаги собственноручно написал:
    "1. Моему другу Пете - 40000.
     2. 30000 рублей Дзерадзе.
     3. 3.30000 рублей Грише. 9 мая 1944 Сосо".
     И в тот же день набросал еще одну коротенькую записку на грузинском
языке: "Гриша! Прими от меня небольшой подарок. 9.05.44 Твой Сосо".
     В личном архиве Сталина сохранилось несколько аналогичных записок. На
седьмом десятке лет в разгар войны, Сталин неожиданно проявил
филантропические наклонности. Но характерно, что вспомнил он друзей из
далекой молодости: по учебе в духовном училище и семинарии. Это тем более
удивительно, что Сталин никогда не отличался склонностью к
сентиментальности, душевности, нравственной доброте. Правда, мне известен
еще один филантропический поступок, который совершил Сталин уже после войны.
"Вождь" направил письмо такого содержания в поселок Пчелка Парбигского
района Томской области.
     "Тов. Соломин В.Г.
     Получил Ваше письмо от 16 января 1947 г., посланное через академика
Цицина. Я еще не забыл Вас и друзей из Туруханска и, должно быть, не забуду.
Посылаю Вам из моего депутатского жалования шесть тысяч рублей. Эта сумма не
так велика, но все же вам пригодится. Желаю вам здоровья. И.Сталин."
/Свидетельствует Д.Волкогонов/


     СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     Евангелие, Благая Весть - провозглашение начала Царствия Божия на земле
в сердцах людей, просветленных верой. Царствие на земле - напрасно кто-то
видит в этом гордый вызов Богу. Разве не молим мы: "Да приидет Царствие
Твое, да будет воля Твоя на земле как на Небе?"
     Грех и вызов Творцу - как раз добровольное подчинение "лежащему во зле"
миру во главе с князем тьмы.
     Не с Богом, нет - с самим дьяволом схлестнулся Иосиф по сути один на
один в этой неравной смертельной схватке. В отличие от народа своего,
думающего, что никакого другого врага, кроме классового, нет, - он-то знал,
что есть они, силы злобы поднебесной, и есть Змей, их хозяин. И что силы
эти, в отличие от него, бессмертны... А он слабеет, уже под семьдесят, и
наступит рано или поздно - полночь, перевернется та роковая страница
Истории, и явится Некто с пятном... И откроет все окна и двери в его
крепости, и они, рогатые, хвостатые, клыкастые и когтистые ринутся в его
царство, и все разрушат, осквернят, разорвут на части... И его ученые будут
служить Вампирии, его комсомолки торговать колониальным барахлом и своим
телом, герои войны - рыться в помойках и просить милостыню...
     Кто он, "с пятном"? - наверное, уже в школу ходит. И другие оборотни,
жаждущие своего часа, чтобы впиться в шею, притворяющиеся "верными" - как
распознать их?..
     "Левко стал пристально вглядываться в лицо ей. Скоро и смело гналась
она за вереницею и кидалась во все стороны, чтобы изловить свою жертву. Тут
Левко стал замечать, что тело ее не так светилось, как у прочих: внутри его
виделось что-то черное. Вдруг раздался крик: ворон бросился на одну из
вереницы, схватил ее, и Левку почудилось, будто у нее выпустились когти и на
лице ее сверкнула злобная радость.
     "Ведьма!" - сказал он, вдруг указав на нее пальцем и оборотившись к
дому."
     "Внутри его виднелось что-то черное..." ИОСИФ любил Гоголя.
     А ему... Как распознать их?
     "Выйди от нее, народ мой".
     Пока Иосифу удавалось держать своих охранников в узде - страна на деле
исповедывала "узкий Путь" и шла по нему, порой сама того не ведая. И Господь
был рядом, и благословлял, и хранил, и святой огонь горел в сердцах людей...
Россия воскресала, возрождались души. Они строили государство без хищников,
но князь тьмы со своей свитой знали свое дело, помня, что "рыба тухнет с
головы." Номенклатура Иосифа, лучшие из лучших... Все меньше огня
оставалось в их сердцах, все более притворства, лицемерия, жадности. Желания
самим поживиться, не пасти народ, не спасать, а "резать и стричь". Все чаще
Иосиф замечал в их глазах хищные вампирьи огоньки, которые трусливо гасли,
послушные взмаху его бича. Он периодически устраивал чистки во имя
сохранения огромной своей империи, но волков становилось все больше, без
церковных таинств одолевала темная сторона в душах человеческих падшая
природа, да и не было веры в бессмертие, ради которого стоило идти на
жертвы. Потихоньку, а затем все более наглея, они при случае старались
урвать, оттянуть на себя жизненные соки, образуя своего рода раковые
опухоли, разлагающие Целое.
     Невозрожденный божественным огнем охранник так или иначе являлся
потенциальным волком в овечьей шкуре, которую он жаждет при первом удобном
случае скинуть и вцепиться в чье-либо горло. И грезили втайне о Западе, где
волки ходят свободно, ворочают миллионами, рекламируют содомский грех, а
стадо пускают на шашлык...
     К сожалению, приобщение народа к Евангельскому учению и церковным
таинствам оборвалось, едва начавшись, со смертью Иосифа. Многое указывает на
то, что в России после войны могло начаться настоящее религиозное
возрождение - ИОСИФ никогда не боролся с Церковью, как Божиим Вселенским
учреждением, он боролся с церковью социальной, с "реакционным духовенством",
как он часто повторял, активно прежде вмешивавшимся в политику на стороне
угнетателей. Для него разрушенное здание храма было не "Домом Божиим", а
частью системы порабощения человека человеком, попирающей Замысел, противной
его пониманию Евангелия. Для него, бывшего семинариста, а затем
революционера, столкнувшегося лицом к лицу с оскорбляющим Бога религиозным и
нравственным фарисейством, лицемерием, жестокосердием к "малым сим" - резко
разделились в сознании храм, как обитель Бога, и церковь, как человеческое
учреждение, часть "лежащего во зле" мира, часть машины" для угнетения
человека человеком", отдающей Богово кесарю.
     А интеллигентская элита тем временем призывала его "более солидно
поставить дело пропаганды безбожия"./Горький, Письмо к Сталину/
     Окончилась земная жизнь Иосифа, наследники - пастыри нерадивые сменяли
друг друга, волки еще какое-то время продолжали по инерции пасти и стеречь,
следили друг за другом, боялись друг друга, натягивая усохшие, поеденные
молью овечьи шкурки на отрастающие постепенно клыки и когти и разыгрывая
умильные пасторали под свирель, завидуя своим собратьям из-за бугра, которые
открыто исповедывали, что человек пришел на землю, чтобы быть волком, выть
по-волчьи, служить себе - волку, резать овец для себя, волка... А свободу
понимая не как освобождение от служения Мамоне и дурных страстей, которому
учила многовековая православная культура, а как свободу осуществлять свои
волчьи права и не слушаться Бога.
     "Осуждение церковью капиталистического режима, признание церковью
правды социализма и трудового общества я считал бы великой правдой."
/Н.Бердяев/
     "Мы приветствовали бы создание второго фронта в Европе нашими
союзниками. Но Вы знаете, что мы уже трижды получили отказ на наше
предложение о создании второго фронта и не хотим нарываться на четвертый
отказ. Поэтому вы не должны ставить вопрос о втором фронте перед Рузвельтом.
Подождем момента, когда, может быть, сами союзники поставят этот вопрос
перед нами. /И.Сталин - Литвинову/
     Свидетельствует У. Черчилль /Из беседы со Сталиным /:
     "-Скажите мне, - спросил я, - на вас лично также тяжело сказываются
тяготы этой войны, как проведение политики коллективизации?
     Эта, тема сейчас же оживила маршала. - Ну нет, - сказал он, - политика
коллективизации была страшной борьбой".
     - Я так и думал, что вы считаете ее тяжелой, - сказал он, - ведь вы
имели дело не с несколькими десятками тысяч аристократов или крупных
помещиков, а с миллионами маленьких людей".
     "- С десятью миллионами, - сказал он, - подняв руки, - Это было что-то
страшное, это длилось четыре года, но для того, чтобы избавиться от
периодических голодовок, России было абсолютно необходимо пахать землю
тракторами. Мы должны механизировать наше сельское хозяйство. Когда мы
давали трактора крестьянам, то они приходили в негодность через несколько
месяцев. Только колхозы, имеющие мастерские, могут обращаться с тракторами.
Мы всеми силами старались объяснить это крестьянам. Но с ними было
бесполезно спорить... он всегда отвечает, что не хочет, что не хочет колхоза
и лучше обойдется без тракторов".
     "- Это были люди, которых вы называли кулаками?"
     "- Да, - ответил он, не повторив этого слова, - После паузы он заметил:
Все это было очень скверно и трудно, но необходимо".
     "- Что же произошло?" - спросил я.
     "- Многие из них согласились пойти с нами, - ответил он, - Некоторым из
них дали землю для индивидуальной обработки в Томской области, или в
Иркутской, или еще дальше на север, но основная их часть была весьма
непопулярна и они были уничтожены своими батраками".
     Наступила довольно длительная пауза. Затем Сталин продолжал: "Мы не
только в огромной степени увеличили снабжение продовольствием, но и
неизмеримо улучшили качество зерна. Раньше выращивались всевозможные сорта
зерна. Сейчас во всей нашей стране никому не разрешается сеять какие бы то
ни было другие сорта, помимо стандартного советского зерна. В противном
случае с ними обходятся сурово. Это означает еще большее увеличение
снабжения продовольствием".


     * * *


     Ни-че-го... Ни-че-го, - хрустела собака костью.
     Назавтра она улетела, оставив Дениса на попечение Хельге. Представит их
вместе и ничего не почувствует. Пусть себе. Она даже готова держать свечку.
Даже пикантно. Она ужаснется своим мыслям, но опять как бы со стороны.
Подобное излечилось подобным, падение падением. Тяжкое бремя ревности
обернулось незнакомым дурным состоянием беспредельной вседозволенности, где
то, что ей прежде представлялось не то чтобы отвратительным - она не была
пуританкой, - но просто постыдным мартовско-кошачьим синдромом, недостойным
человека, - от чего она, во всяком случае считала себя полностью
застрахованной, как от выгребной ямы где-то на задворках бытия, - вдруг
станет к себе манить именно своей постыдностью и непристойностью. И спешащие
к самолету мужчины, которых она раньше в упор не замечала, разве что у кого
нос на затылке, стали притягивать ее взгляд то мощной багровой шеей, то
волосатыми руками, то резким запахом курева или пота.
     Самолет летел к Москве, а она, откинувшись в кресле в мучительно-
сладкой полудреме, кралась к этой отвратительной яме, набитой жадно
тянущимися к ней руками, мокрыми ртами, потными безликими телами,
извивающимися, как змеи, шла, дрожа от страха и нетерпения, сбрасывая на
ходу одежду, предвкушая со сладким ужасом, как эти отвратительные безликие
руки, когти, рты, исступленно хрюкая и сопя, растерзают ее в клочья.
     Это не была сладостно-вожделенная греза о ком-то конкретном - это
видение было ей сладостно именно своей мерзостью, ужасом и безликостью -
какая-то кровавая массовка из низкопробного триллера, болезненное
наваждение, от которого она не то чтобы не могла, но не хотела избавиться.
     Через несколько часов, окунувшись с головой еще в одну бездну, на этот
раз беспросветных дел, она опять вылечит бездну бездной и посмеется над той
дурью, и забудет про нее. Пройдет неделя-другая, и вот однажды утром...
     - Жанна, я только с самолета. Денис со всеми будут послезавтра, вечером
лечу к своим... Остановился тут у одних, все на работе. Слушай адрес.
     Кравченко тараторил, не давая ей возразить, описывая какие-то закоулки-
переулки, по которым она должна рвануть, сломя голову, в его медвежьи
объятия. И хуже всего была даже не наглая кравченковская уверенность, что
она, бросив дела, попрется ни свет ни заря в эти дурацкие Мневники, а то,
что она сразу поняла, что да, попрется. Та же хворь, что заставила его
лететь в Новосибирск через Мневники, гнала и ее через всю Москву. Машина,
казалось, сама находила дорогу, она слилась со взбунтовавшимся телом Яны,
требующим Кольчугина, придуманного ею советского сверхчеловека, его
медвежьих ненасытных объятий, так странно и взрывоопасно соединившихся
отныне в ее подсознании с привычным обликом непробиваемо-сдержанного Дениса.
     - Я - шлюха... - опять уже привычно констатировала она, таким
примитивно-грубым и неодолимым было желание, и уже не было оправдания, что
мол там, на юге, сработали стрессовое состояние, шампанское и "море в
Гаграх".
     Если бы еще можно было ни о чем с Кравченко не говорить, не выяснять
отношения!..
     "Ты едешь пьяная, и очень бледная по темным улицам совсем одна..." Вот
анекдот. И даже хлебнуть нельзя - за рулем. Она не знала, плакать или
смеяться. Она боялась себя такую и презирала.
     Дверь была приоткрыта. - Входи, я говорю по телефону, - отозвался Антон
откуда-то из глубины квартиры. Щелкнул за спиной замок. В квартире - тьма
кромешная, окна глухо зашторены, как в войну. Ощупью она шла куда-то, на
что-то натыкаясь, пока не наткнулась на Антона, который, едва положив
трубку, обрушился на нее, как стихийное бедствие, тоже, видимо, предпочитая
не выяснять отношения. От него, как от пирата, пахло морем, кубинским ромом
и порохом, все было, как тогда, разве что кромешная тьма вокруг, и не надо
было ничего говорить, - она страшилась любого слова. Но Антон, умница, то ли
опять был пьян, то ли разыгрывал пьяного, и с него были снова взятки гладки.
И потом, когда она везла его в аэропорт, - тоже то ли спал, то ли
притворялся спящим. И лишь когда объявили посадку на Новосибирск, ожил и
заговорил о делах киношных, будто и не было никаких Мневников.
     И деловито-дружеский, как всегда, поцелуй в щеку.
     Так начался их роман, встречи на случайных квартирах, а потом и у
Антона, в его двухкомнатной кооперативной хате недалеко от Ленкома, куда его
наконец-то возьмут, хоть и каждый раз в любом спектакле зал будет весело
оживляться при его появлении: - Павка, Павка!..
     Интеллектуальная Антонова жена Нина, к тому времени уже лауреат
Ленинской премии, в Москву будет наведываться раз в два - три месяца, в
перерывах между сериями опытов, да и кто вообще дерзнет их заподозрить в
каких-то шашнях после доброго десятка совместных телесериалов!
Общественность ничего не подозревала, ибо игра шла не по правилам. Их могли
застать вместе где угодно - для всех они были чем-то вроде надоевших друг
другу супругов, ветеранов на пороге серебряной свадьбы, им удастся сохранить
полное инкогнито. Денис чувствовал, видимо, что у нее "кто-то есть", и даже
переживал по-своему, но меньше всего подозревал Кравченко. Она совсем
перестала его ревновать, но ему, похоже, не очень-то нравилась эта
неожиданная свобода. В отместку он потуже натянул удила совместной
творческой упряжки. Он, что называется, вошел в творческую форму. Идеи,
планы, замыслы помимо сериала с Кравченко, рождались нескончаемым
серпантином, как из шляпы фокусника, и все это, разумеется, наматывалось на
нее, связывая по рукам и ногам, пеленая, как кокон, пожирая - какие-то
бесконечные договоры, заявки, либретто... И чем большим работоголиком он
становился, тем более ненавидела она пишущую машинку. Но ничего не могла
поделать, она должна была бежать в этой упряжке, которая без нее не
сдвинулась бы с места. Она была Денисовой рабыней, негром, хоть и все, слава
и деньги, делились пополам, но она ничего этого не хотела, она ненавидела
эти его дурацкие идеи и замыслы. Знакомое еще со времен Ленечки чувство
тошноты накатывало все чаще, но приходилось насиловать себя, тем более, что
тяготила и вина перед Денисом.
     Постепенно возбуждающий гибрид Денис-Антон иссяк и устарел, Кравченко
становился в ее глазах просто Кравченко, она охладевала и уже радовалась,
что тело вновь обретает свободу. Антон был очень одинок в Москве, несмотря
на фантастическую свою популярность, в ее к нему отношении появилось нечто
материнское, тем более что свекровь окончательно узурпировала Филиппа,
нещадно его баловала. Раздражение против свекрови распространялось и на
сына, его место все более занимал Антон, которого хотелось воспитывать и
опекать.
     Он читал ей свои басни про разных зверюшек - она слушала с
удовольствием и советовала начать всерьез писать для детей. Но странно - чем
теплее она относилась к Антону-человеку, тем холоднее отзывалось тело на его
прикосновения. Яна ликовала, предвкушая свободу, но разбуженная
чувственность давала о себе знать, - однажды Кравченко, приревновав ее без
основания, едва не отлупил. Обретая душевную близость с Яной, он терял ее
тело. Антон инстинктивно понял это и выбрал второе. Эпоха искренности
кончилась, Кравченко перестал быть Кравченко, перестал быть Кольчугиным, но
и Денисом он уже не был. Он затеял новую любовную игру с переодеваниями,
перевоплощениями, со сменами декораций, проявляя не только незаурядное
актерское, но и режиссерское, литературное и живописное дарование, он будил
ее воображение, заставляя участвовать в этих экзотически-эротических
спектаклях в своей малогабаритной квартире. Яна поначалу отбивалась, но
постепенно втянулась, увлеклась, слишком поздно заметив новую искусную
кравченковскую ловушку. Чтобы опять поработить ее, вернуть утраченную было
власть.
     - Павка! Павлик, - посмеивался с любовью зал. Великий актер Кравченко
мстил ей за этого придуманного Павку, погубившего его дар, карьеру.
Обреченный навеки оставаться Кольчугиным в глазах публики, он гениально
менял маски, преображался в любовных играх с нею и ликовал, когда и она,
переставая быть собой, чувствуя, что теряет рассудок, испытывала наиболее
острое наслаждение. Их роман мог бы, наверное, послужить темой для
докторской диссертации какого-либо фрейдиста, психиатра и сексолога. Денис-
Яна-Антон. Она увязала все глубже в этом бермудском треугольнике.
     Чем прекраснее и благополучнее становилась ее тогдашняя жизнь -
популярность, достаток, благополучная по нынешним меркам семья, бомонд,
любовник, премьеры, просмотры, вечеринки, семинары в Репине и Болшево - все
это было у нее, как и у многих других в годы застоя, - советская власть
досаждала разве что очередями да цензурой. Но чем благополучнее становилась
жизнь, тем тошнее ей становилось. Полноценная творческая, деловая,
материальная и чувственная жизнь - как скажут в начале девяностых -
вожделенный набор состоявшейся судьбы, успеха - все это у нее было в
семидесятых, и именно тогда она это уже люто ненавидела.
     У кого она тогда была в рабстве? У Дениса? У Антона? У себя самой? Она
не умела жить иначе, не могла да и, наверное, не хотела, она добросовестно
пыталась жить "на полную катушку", но ничего не получалось. И когда она
мчалась куда-то на тогда еще новеньком "жигуленке" - в Останкино, на
Мосфильм, к Антону или домой, разыскивала по дружкам пропавшего Филиппа, все
чаще возникало у нее жгучее желание врезаться на скорости в какой-либо столб
и разом избавиться ото всех этих рабств - машинка, всевозможное начальство,
дом, быт, муж, сын, любовник, свекровь. И более всего она сама, загнавшая
себя во все эти рабства... Пожирающие ее разум, талант, плоть, время, душу,
всю ее жизнь... Сам процесс бытия представлялся ей невидимым монстром с
десятками щупальцев-присосков - слова, прикосновения, клавиши машинки,
телефонные звонки - она физически ощущала, как утекают в эти присоски ее
силы, энергия, время, жизнь. Будто машинка печатает кровью, кровью пахнут
поцелуи Антона, рукопожатия в Доме Кино, заключения худсовета и мучительное
ожидание возвращения неизвестно где шляющегося Филиппа - пытка вроде
средневековой дыбы.
     - Он уже взрослый и нравится девочкам, - отметала ее ночные страхи
свекровь, переворачиваясь на другой бок. "Куда он денется? - сонно
отмахивался и Денис, - Спи, не валяй дурака". А ей казалось, что стрелка
старинных часов в спальне пульсирует не на циферблате, а у нее в грудной
клетке, среди нервов, аорты, сосудов. И когда, наконец, Филипп появлялся под
утро как ни в чем не бывало и она влепляла ему традиционную оплеуху, а он
был непробиваемый, как отец, и румяный, как она в его годы, - она забывалась
в полном изнеможении и молилась обо всех своих монстрах. Филипп еще что-то
жевал из холодильника, плескался в ванной, мурлыкал, и она была счастлива,
что этот людоед, пожирающий ее вместе с котлетами, не погиб от рук шпаны,
как ей мерещилось, или под машиной, а будет еще долго вместе со всей
компанией терзать ее, пока не сожрет окончательно.
     Самым ужасным была полная невозможность что-либо изменить в этом
многоликом рабстве, называемом полноценной благополучной жизнью. Весь мир
играл в эти игры, привычно-скучные, или азартные, рискованные, находил в них
смысл, выигрывал или проигрывал и, похоже, ухитрялся ими наслаждаться. Ей
пожаловаться было некому, разве что "лишним людям", которых они проходили в
школе. Эти бы, может, и поняли. Окружающие - вряд ли. А может, они тоже
притворяются? - думалось иногда Иоанне, - Скучают и мучаются у игральных
автоматов просто потому, что нельзя встать и уйти? Все вокруг были в рабстве
- карьеристы, работоголики, чиновники, партийцы, вынужденные часами слушать
какого-либо полуживого старца. Сам этот несчастный старик, в муках
перемалывающий искусственной челюстью груды мертвых слов вместо того, чтобы
играть где-нибудь на лужайке с внуками. Рабы-бабники, алкоголики, меломаны,
гурманы, наркоманы, картежники, коллекционеры, модницы, спортсмены и
энтузиасты подледного лова, часами коченеющие над прорубью, чтобы поймать
какую-нибудь несчастную рыбешку.
     Господи, кто безумен - она или они, не желающие замечать своего
безумия? - Это жизнь, - думала она, - все так живут, жизнь есть рабство у
своих амбиций, желаний и обязанностей и, наверное, мое открытие банально.
Люди просят у Бога спасения от болезни, опасности... У меня все хорошо, но
хочется кричать! Господи, спаси меня! От чего?
     Ответа не было. Всякие там прекрасные слова о служении ближним навевали
еще большую тоску и скуку. Ближние - те же монстры. Она вспоминала жуткий
фильм о прекрасной чистой девушке, которая пустила в свой дом калек и нищих,
которые напились и надругались над ней. Так что же? Неужели только на
скорости в столб, когда станет совсем невмоготу? "Спаси меня, Господи!" -
по-детски молилась она, - Почему так тошно? Если получаешь удовольствие,
почему бы не продаться в рабство? - так думают многие. Рабство у идолов,
рабство у желаний. Но почему это рабство, это право выбора своего игрального
автомата, к которому присохнешь и будешь служить, как последняя рабыня -
почему мир называет это свободой?
     Потом, спустя годы, одни из них будут бороться за возможность
удесятерить число автоматов и вкалывать по-черному, зарабатывая на жетоны,
другие - разделят комнату, растащат по углам автоматы и все разрушат,
продолжая играть на пепелище. Но это потом, а пока что терзаемая многоруким
монстром Яна мечтала о выходе из игры. Но выхода, похоже, не было. Выйти
означало "не быть". Мысль о спасительном бетонном столбе постепенно
переставала пугать.
     Душа кричит о помощи, когда больна и в опасности. У меня все хорошо, но
душа кричит о помощи... значит, я больна и в опасности, - молилась она, -
Спаси меня, Господи...






     "Завершив освобождение родной земли от гитлеровской нечисти, Красная
Армия помогает теперь народам Польши, Югославии, Чехословакии разорвать цепи
фашистского рабства и восстановить их свободу и независимость". /И.Сталин/
     "Теперь, когда Отечественная война идет к победоносному концу, во всем
величии встает историческая роль советского народа. Ныне все признают, что
советский народ своей самоотверженной борьбой спас цивилизацию Европы от
фашистских погромщиков. В этом великая заслуга Советского народа перед
историей человечества". /И.Сталин/
     "Народы СССР уважают права и независимость народов зарубежных стран и
всегда проявляли готовность жить в мире и дружбе с соседними государствами.
В этом надо видеть основу растущих и крепнущих связей нашего государства со
свободолюбивыми народами". /И.Сталин/
     "Голос Америки передал, что умер убийца Троцкого. Отсидел двадцать лет,
получил Героя Советского Союза, пожил у нас недолго, а умер на Кубе. Это
было по вашему указанию?
     - Конечно. Троцкий перед смертью сказал о Сталине: "Он и здесь меня
нашел". /Молотов - Чуеву/
     Сталин спросил у метеорологов, какой у них процент точности прогнозов.
"Сорок процентов, товарищ Сталин". - А вы говорите наоборот, и тогда у вас
будет шестьдесят процентов".
     В.Бережков, личный переводчик И.Сталин:
     "Надо признать, что при всех своих отвратительных качествах Сталин
обладал способностью очаровывать собеседников. Он, несомненно, был большой
актер и мог создать образ обаятельного, скромного, даже простенького
человека.
     В первые недели войны, когда казалось, что Советский Союз вот-вот
рухнет, все высокопоставленные иностранные посетители, начиная с Гарри
Гопкинса, были настроены весьма пессимистически. А уезжали из Москвы в
полной уверенности, что Россия будет сражаться и в конечном итоге победит. А
ведь положение у нас было действительно катастрофическое. Враг неотвратимо
двигался на Восток. Чуть ли не каждую ночь приходилось прятаться в
бомбоубежищах. Что же побуждало Гопкинса, Гарримана, Бивербрука и других
опытных и скептически настроенных политиканов менять свою точку зрения?
Только беседы со Сталиным.
     Несмотря на казавшуюся безнадежной ситуацию, он умел создать атмосферу
непринужденности, спокойствия. В кабинет, где царила тишина, едва доносился
перезвон кремлевских курантов. Сам "хозяин" излучал благожелательность,
неторопливую обстоятельность, уверенность. Казалось, ничего драматического
не происходит за стенами этой комнаты, ничто его не тревожит. У него масса
времени, он готов вести беседу хоть всю ночь. И это подкупало.
     Его собеседники не подозревали, что уже принимаются меры к эвакуации
Москвы, минируются мосты и правительственные здания, что создан подпольный
обком столицы, а его будущим работникам выданы паспорта на вымышленные
имена, что казавшийся им таким беззаботным хозяин кремлевского кабинета
прикидывает различные варианты на случай спешного выезда правительства в
надежное место.
     После войны он в минуту откровения сам признался, что положение было
отчаянным. Но сейчас умело скрывает это за любезной улыбкой и внешней
невозмутимостью.
     Говоря о нуждах Красной Армии и промышленности, Сталин называет не
только конкретную военную продукцию, оружие, но и запрашивает оборудование
для предприятий, целые заводы.
     Поначалу собеседники недоумевают: их военные эксперты утверждают, что
советское сопротивление рухнет в ближайшие четыре-пять недель. О каком же
строительстве новых заводов может идти речь? Даже оружие посылать русским
рискованно - как бы оно не попало в руки немцев.
     Но если Сталин просит заводы, значит, он что-то знает, о чем не ведают
ни эксперты, ни сами политики. И как понимать олимпийское спокойствие
Сталина и его заявление Гопкинсу, что если американцы пришлют алюминий, СССР
будет воевать хоть четыре года? Несомненно, Сталину виднее, как обстоят тут
дела! И вот Гопкинс, Бивербрук, Гарриман заверяют Рузвельта и Черчилля, что
Советский Союз выстоит и что есть смысл приступить к организации военных
поставок стойкому союзнику. Сталин блефовал, но по счастью, оказался прав.
Так же как и тогда, когда после посещения британским министром иностранных
дел Энтони Иденом подмосковного фронта во второй половине декабря 1941 года,
заявил:
     - Русские были два раза в Берлине, будут в третий раз...
     "... Сталин на протяжении нескольких военных лет время от времени
донимал маршала вопросом: почему его не арестовали в 1937 году? Не успевал
тот раскрыть рот, как Сталин строго приказывал: "Можете идти!" И так
повторялось до конца войны. Жена маршала после каждого подобного случая
готовила ему узелок с теплыми вещами и сухарями, ожидая, что ее супруг вот-
вот угодит в Сибирь. Настал день Победы. Сталин, окруженный военачальниками,
произносит речь...
     - Были у нас и тяжелые времена, и радостные победы, но мы всегда умели
пошутить. Неправда ли, маршал...
     И он обращается к злополучному объекту своих "шуток". /В.Бережков/
     "... внутри его виделось что-то черное..."
     Кто же они, шутники всех времен и народов, что дерзнут "раздавить на
троих" великую тысячелетнюю страну, собранную самоотверженным трудом и
кровью многих поколений, благословенную Небом?... "Не страну, а
вселенную"...
     И другие - промолчавшие, отсидевшиеся?
     "Мы ответственны не только за то, что делаем, но и за то, что не
делаем"! /Мольер/
     "Нам кажется чудом, что из необъятных советских степей встают все новые
массы людей и техники, как будто какой-то великий волшебник лепит из
уральской глины в любом количестве большевистских людей и технику".
/"Дас шварце копф", 1943г/
     "Когда-нибудь спросят: - А что вы, собственно, можете предъявить? И
никакие связи не помогут сделать ножку маленькой, душу - большой и сердце
справедливым..". /из фильма "Золушка"/
     "Кто стреляет в свое прошлое из пистолета, тот стреляет в свое будущее
из пушки". /Премудрость/.
     "Выдержал наш строй, партия, народы наши и, прежде всего, русский
народ, который Сталин назвал наиболее выдающейся нацией из всех наций,
входящих в состав Советского Союза. И в этом не было проявления
великодержавного шовинизма, а была историческая правда. Кто-кто, а Сталин
разбирался в национальном вопросе. И правильно назвал русский народ той
решающей силой, которая сломала хребет фашизму. Сталин, как никто, понимал
великое историческое предназначение и тяжелую миссию русского народа. То, о
чем писал Достоевский, - что ко всемирному всечеловеческому объединению
народов сердце русское может быть более других предназначено...
     - Маршал Голованов мне говорил, что не встречал человека, который бы
больше болел за русский народ, чем Сталин...
     - Мне наши полководцы рассказывали, что Сталин перед сражением,
напутствуя, обычно говорил: "Ну, дай Бог!" или "Ну, помогай Господь!" А
писатель Владимир Солоухин, служивший во время войны в Кремле, рассказывал:
"Выходит на крыльцо Иосиф Виссарионович. По левую руку - патриарх Алексий,
по правую - ..." - "Наверное, Молотов?" - спросил я. "Митрополит Крутицкий и
Коломенский, - не моргнув, ответил Владимир Алексеевич, - А что ты смеешься?
0н попов уважал. Сказывалось семинарское образование..." /Молотов - Чуев/


     СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     Убежав от Вампирии - отделившись, оградившись и укрепившись, Иосиф
начал расшатывать остатки ее изнутри, лишая фундамента, притягательности. О,
если бы "инженеры человеческих душ" по-настоящему помогали ему в этом
великом Божьем деле конструирования новой действительности, умножения жатвы
Господней! А не мечтали в абсолютном своем большинстве с "кукишем в кармане"
о "загнивающем Западе".
     Но так или иначе, удалось освободить у народа колоссальный внутренний
резерв сил духовных и творческих, освободив его из-под власти дурной
материи, служения Мамоне. Пусть они не славили Творца напрямую, но зато на
каждом шагу ниспровергали и развенчивали Вампирию, тем самым ослабляя
царство тьмы и косвенно работая Творцу на Замысел. И сейчас весь культурный
пласт того времени продолжает работать на Дело Божие - восстановление
Богочеловечества, на сопротивление "демократической" Вампирии.
     Иосиф очень быстро разочаровался в классовом подходе и понял, что раб,
пролетарий - всего лишь вывернутый наизнанку господин. И время от времени в
эпохи революций они просто меняются местами. Он внутренне вернулся к
религиозным истокам бытия, а может, и не уходил от них. Просто по разным
причинам не мог сразу об этом объявить во всеуслышание. Он просто стал
действовать, опираясь не на национальные и не на "общечеловеческие"
ценности, даже не на марксистские /хоть и умело использовал при случае любые
догмы/, на духовные. Он развивал в народе чувство ДОЛГА, предусмотренное
ЗАМЫСЛОМ. ДОЛГ - то, что взято у Отца и что должно вернуть безвозмездно
через служение Делу умножения жатвы Господней. Служение людям в высоком
смысле слова - освобождение человечества от власти дурной количественной
бесконечности Мамоны.
     "Что с вами будет без меня, если война? - спрашивал он уже после войны,
- Вы не интересуетесь военным делом. Никто не интересуется, не знает
военного дела. Что с вами будет? Империалисты вас передушат". /Молотов/
     "Вольский писал Сталину примерно следующее. Дорогой товарищ Сталин,
считаю своим долгом сообщить вам, что я не верю в успех предстоящего
наступления. У нас недостаточно сил и средств для него. Я убежден, что мы не
сумеем прорвать немецкую оборону и выполнить поставленную перед нами
задачу. Что вся эта операция может закончиться катастрофой, что такая
катастрофа вызовет неисчислимые последствия, принесет нам потери, вредно
отразится на всем положении страны, и немцы после этого смогут оказаться не
только на Волге, но и за Волгой...
     Сталин закончил обсуждение вопроса, которым они занимались, поднял на
меня глаза и спросил:
     - Ну, что вы скажете об этом письме, товарищ Василевский?
     Я сказал, что поражен этим письмом.
     - А что вы думаете насчет предстоящих действий после того, как прочли
это письмо?
     Я ответил, что... наступление надо начинать в установленные сроки, по
моему глубокому убеждению, оно увенчается успехом.
     - А как вы объясняете это письмо?
     - Я сказал, что не могу объяснить это письмо.
     - Как вы оцениваете автора этого письма?
     - Я ответил, что считаю Вольского отличным командиром корпуса,
способным выполнить возложенное на него задание.
     - А теперь, после этого письма? - спросил Сталин, - Можно ли его
оставить на корпусе, по вашему мнению?
     Я несколько секунд думал над этим, потом сказал, что я лично считаю
невозможным снимать командира корпуса накануне наступления и считаю
правильным оставить Вольского на его должности, но, конечно, с ним
необходимо говорить.
     Через некоторое время Вольского нашли.
     Сталин взял трубку.
     - Здравствуйте, Вольский. Я прочел ваше письмо. Я никому его не
показывал, о нем никто не знает. Я думаю, что вы неправильно оцениваете наши
и свои возможности. Я уверен, что вы справитесь с возложенными на вас
задачами и сделаете все, чтобы ваш корпус выполнил все и добился успеха.
Готовы ли вы сделать все, от вас зависящее, чтобы выполнить поставленную
перед вами задачу?
     Очевидно, последовал ответ, что готов.
     Тогда Сталин сказал:
     - Я верю в то, что вы выполните вашу задачу, товарищ Вольский. Желаю
вам успеха.
     Он говорил все это абсолютно спокойно, с полной выдержкой, я бы сказал
даже, что говорил он с Вольским мягко.
     Надо сказать, что я видел Сталина в разных видах и, не преувеличивая,
могу сказать, что знаю его вдоль и попе
     рек. И если говорить о людях, которые натерпелись от него, то я
натерпелся от него как никто. Но надо сказать правду, что бывал и таким,
каким был в этом случае.
     После того, как он кончил разговор, он сказал, что я могу отправиться
на фронт.
     Вольский действовал решительно и удачно, полностью выполнил свою
задачу. Когда оба фронта соединились в районе Калача, через день или два
после соединения я впервые вновь увидел Вольского.
     Я был еще на Юго-Западном фронте и докладывал Сталину о соединении
фронтов и об организации внутреннего и внешнего фронта окружения. При этом
докладе он спросил меня, как действовал Вольский и его корпус. Я сказал так,
как оно было, что корпус Вольского и его командир действовали отлично.
     - Вот что, товарищ Василевский, - сказал Сталин, - раз так, то я прошу
вас найти там, на фронте, хоть что-нибудь пока, чтобы немедленно от моего
имени наградить Вольского. Передайте ему мою благодарность, наградите его от
моего имени и дайте понять, что другие награды ему и другим - впереди.
     После этого звонка я подумал: чем же наградить Вольского? У меня был
трофейный немецкий "вальтер", и я приказал там же, на месте, прикрепить к
нему дощечку с соответствующей надписью, и когда мы встретились с Вольским,
я поздравил его с успехом, поблагодарил за хорошие действия, передал ему
слова Сталина и от его имени этот пистолет. Мы стояли с Вольским, смотрели
друг на друга, и с ним было такое потрясение, что этот человек в моем
присутствии зарыдал, как ребенок". /Из беседы К.Симонова с маршалом
Василевским/
     "25 февраля 1943 года из Ульяновска в Кремль Сталину патриарший
местоблюститель митрополит Сергий написал: "Верующие в желании помочь
Красной Армии охотно откликнулись на мой призыв: собрать средства на
постройку танковой колонны имени Дмитрия Донского. Всего собрано около
6000000 рублей и, кроме того, большое количество золотых и серебряных вещей.
Примите эти средства как дар от духовенства и верующих русской православной
церкви в день юбилея Красной Армии. Ответ Сталина Сергию был направлен в тот
же день: "Прошу передать православному духовенству и верующим, собравшим
6000000 рублей, золотые и серебряные вещи на строительство танковой колонны
имени Дмитрия Донского, мой искренний привет и благодарность Красной Армии".
     Прямо с дачи Карпов связался по телефону с митрополитом Сергием и
сообщил, что правительство СССР готово принять его вместе с митрополитами
Алексием и Николаем.
     Через два часа Сталин принял их в Кремле. На беседе, кроме Карпова,
присутствовал В.М.Молотов. Сталин начал беседу с того, что высоко
отозвался о патриотической деятельности православной церкви, отметил и тот
факт, что с фронта поступает немало писем с одобрением такой позиции
духовенства и верующих. Затем поинтересовался проблемами церкви.
     Митрополит Сергий отметил, что главная проблема - это вопрос о
патриархе, подчеркнув ненормальность ситуации, когда 18 лет не занимается
этот высший пост, а также длительное время отсутствует Синод. Все это,
заключил Сергий, ставит как первоочередную задачу скорейшее проведение
Поместного Собора. Сталин одобрительно отозвался о проведении Собора.
Спросил, как будет называться патриарх, когда может быть созван Собор, нужна
ли помощь правительства с транспортом, доставкой участников, размещением.
Предложил финансовую поддержку.
     Сергий высказался, чтобы патриарх назывался Московский и всея Руси, а
не всей Руси, как было при Тихоне. Сталин согласился с этим. Затем Сергий
сказал, что для подготовки Собора потребуется никак не менее месяца: время
военное, а собрать необходимо всех епископов, существуют трудности в
передвижении по стране и т.д. Финансовую помощь Сергий отклонил.
     Когда Сергий затронул вопрос о сроках, необходимых для подготовки
Собора, Сталин спросил: "Нельзя ли проявить большевистские темпы?"
Обратившись к Карпову, попросил помочь руководству церкви с быстрейшим
приездом епископов на Собор, привлечь для этого авиацию, другой транспорт.
Карпов заверил Сталина, что вся необходимая работа будет проведена и Собор
можно открыть через три-четыре дня. Тут же Сталин и митрополиты договорились
назначить открытие Собора на 8 сентября.
     Следующий вопрос, который поднял Сергий, был о кадрах
священнослужителей. Поделившись трудностями их подготовки, когда перестали
существовать духовные школы, семинарии, академии, он сказал, что было бы
неплохо открыть несколько епархиальных библейских курсов. Сталин согласился
с этим и предложил открыть не курсы, а духовные академии и училища. На это
Сергий и митрополит Алексий ответили, что на открытие академий и училищ пока
у церкви денег нет. Выслушав, Сталин сказал: "Как хотите, но правительство
не будет возражать и против открытия семинарий и академий".
     Затем Сергий обратился к Сталину по поводу необходимости издания
ежемесячного церковного журнала, а также дополнительного открытия приходов в
епархиях, отметив, что их осталось недостаточно для удовлетворения нужд
верующих. В этой связи он сказал, что желательно наделить властью по решению
этих вопросов местные Советы и епархиальные управления. Сталин заявил, что
препятствий не будет.
     Патриарший местоблюститель коснулся и такой проблемы, как освобождение
архиереев, духовенства, находящихся в ссылках, лагерях, тюрьмах, а также о
возможности нести службу, свободно передвигаться по стране тем священникам,
которые отбыли наказания в местах лишения свободы. Сталин предложил Карпову
изучить этот вопрос, а Сергию подготовить список священников, находившихся в
заключении. Сергий особо остановился на важности открытия в епархиях свечных
заводов, мастерских по изготовлению церковной утвари И.Сталин не возражал.
Он заверил, что церковь вполне может рассчитывать на помощь СНК СССР.
Митрополит Сергий выразил просьбу о передаче церкви игуменского корпуса в
Новодевичьем монастыре в Москве для размещения патриархии. Была высказана и
просьба помочь с транспортом. Что же касается продуктов, то они просят не
беспокоиться: все необходимое можно купить на рынке.
     Сталин ответил, что... старый игуменский корпус мало подходит под
размещение патриархии: в нем сыро, холодно, темновато. Поэтому
правительство, обдумав все это, пришло к выводу предоставить церкви другое
помещение, в которое можно въезжать хоть завтра. Это резиденция бывшего
германского посла Шулленбурга в Чистом переулке со всей мебелью. "Здание
наше, советское", - специально оговорил Сталин". /Свидетельствует М.Лобанов/


     * * *


     Душа кричит о помощи, когда больна и в опасности. У меня все хорошо, но
душа кричит о помощи, значит, я больна и в опасности, - молилась она - Спаси
меня, Господи...
     И вот однажды...
     Нет, она не врезалась в столб, просто помяла крыло, "поцеловавшись" с
такси. Конфликт разрешили полюбовно, таксист взялся отремонтировать машину и
сделал все в лучшем виде, но Яне пришлось с недельку поездить на такси, а то
и городским транспортом. Однажды она в спешке вскочила наугад в битком
набитый автобус, который почему-то промчал сразу несколько остановок, в том
числе и нужную ей, где надо было забрать из ремонта "Эрику" до конца
рабочего дня. Возмущаясь и колотя в кабину шофера /"Да не остановит он,
теперь только за мостом"/ - она вдруг осознала, что колотит по репродукции,
приклеенной к стеклу, отделяющему кабину от салона. Это была ганина
"Иоанна", видимо, вырванная из большого художественного календаря. Цветная,
прекрасно напечатанная где-нибудь за бугром, большого формата.
     У нее были ганины альбомы, - драгоценные подарки вездесущей Регины, -
покровительницы муз, но небольшого формата - /"Сама понимаешь, там это
дорого, а дают нам только, чтоб не подохли"/. - На одном была и "Иоанна", но
выгоревшая, тускловатая. А тут...
     - Женщина, вы что же?.. Вы что, не выходите? Что ж ты, дура, орала,
стучала? Да пусти же, люди выходят!... Дурдом!
     Намертво вцепившись в ручку кабины, получив несколько тычков и оборвав
на плаще пуговицы, Яна чудом устояла в извергнувшемся из автобуса
пассажирском вулкане.
     Она стояла, не отпуская ручки, словно боясь, что чудо исчезнет, на
самом проходе, - ее толкали то входящие, то выходящие, поругивали,
возмущались, и так невероятно близко темнела едва обозначенная спина Гани,
глядящего на неизвестно откуда взявшийся таинственно-прекрасный лик за
окном, с летящими в синие сумерки неправдоподобно длинными волосами,
перехваченными старинным витым шнуром. С удивленно приоткрытым детским ртом
и огромными глазами, смотрящими как бы из самой вечности в трогательно -
безнадежном порыве догнать, обрести плоть, воссоединиться с летящим в ином
измерении миром. Обреченную на разлуку с ним, по ту сторону бытия.
     Что делать, как завладеть "Иоанной"? Сердце успокоилось понемногу. Яна
заставила себя оторваться наконец от ручки, села на переднее освободившееся
место и стала ждать конечной остановки, чтобы наедине поговорить с шофером.
     Но это был, разумеется, автобус волшебный. Он ехал и ехал себе, все
реже останавливаясь, потянулись новостройки, миновали кольцевую, а он,
ссаживая последних пассажиров, летел уже по какому-то странно узкому шоссе в
оправе младенчески-зеленых майских берез, летел будто туда, в саму вечность,
где покачивался перед Яной в лучах заходящего солнца таинственно-прекрасный
девичий лик.
     И когда она осталась в салоне одна и поняла, что автобус не остановится
никогда, они приехали.
     - Все, конечная. Или назад к "Универсаму" поедем? Вы же там хотели
сойти, хулиганили... И без билета.
     - Я же взяла, вот.
     - До Ильичевки десять копеек, а не пять. Вот возьму штраф... Вам куда
надо-то?
     - Никуда, - сказала Яна, - Продай мне это, шеф!
     - Что продать? Картину? Это не моя, напарника. А тебе зачем?
     - Продай, это же так, репродукция. Он пьет?
     - Кто?
     - Да этот твой напарник, - Яна извлекла из сумки бутылку виски,
предназначенную для расплаты за "Эрику". Вместе разопьете, а шеф? Это же
так, бумажка, это мне интересно, больше никому. Художник знакомый...
Гурченко повесьте. Или Пугачеву. А, шеф?..
     Она почувствовала, что краснеет. Шофер смотрел на нее в упор. Потом на
"Иоанну". Снова на нее. Она была уверена, что узнать ее уже невозможно, и
все же впала в панику. С отчаянной решимостью сунула ему за пазуху куртки
бутылку, отодрала скотч от стекла и скатала репродукцию в Рулон.
     - Опять хулиганишь?.. Ладно, выпьем за твое здоровье. Только я назад
через полчаса поеду, пойду в пруд окунусь. Тут пруд хороший.
     - "Ильичевка" это что, от "Ильича"?
     - Кто его знает... Тогда уж скорее от Леонида Ильича, а не Владимира.
Вон там на холме, говорят, его дача, отсюда не видно. А еще говорят -
помещик тут был, Ильичев. Место - будь здоров. И пруд хороший...
     - Так ведь холодно еще купаться!
     - Ничего, я морж. Ты пока погуляй.
     Несколько пассажиров на остановке покорно смотрели, как он бежит к
пруду, размахивая полотенцем.
     Зажав под мышкой "Иоанну", Яна взобралась на холм и остолбенела, так
прекрасна была раскинувшаяся перед ней Ильичевка в белорозовой пене цветущих
садов, в серебристой зелени ивняка над невесть откуда взявшейся речушкой в
рамке поросших лесом холмов, за которыми вдали лениво плыли хлопья облаков,
прочь от города. Прошло стадо коров с розовыми от закатного солнца боками.
Нещадно матерящийся пастух размахивал почему-то не кнутом, а транзистором,
откуда неслись "Опавшие листья" в исполнении Ива Монтана.
     И тогда Яна поняла, что останется в Ильичевке навсегда.
     Ей сигналил на стоянке автобус, еще, еще... Яна махнула рукой, чтоб
уезжали. Автобус уехал.
     Не сидеть же тут, в самом деле, раскармливая комаров! Надо попытаться
хотя бы снять дачу.
     Была уже середина мая, сданы не только приличные дома, но и сараи. Но
Яна знала, что не может ей не повезти в этот волшебный день, и уже на краю
деревни набрела, наконец, на тетю Любу, которая посреди улицы ругалась с
соседкой из-за комбикорма:
     - А я тебе сразу сказала: бутылка - мешок, иначе не отдаст.
     - Что им, опиться? Нет у меня больше! Деньгами давай, раз нету. Гони
еще три червонца.
     - Нету у меня, говорят тебе, вчера песок свалила. На вот пятерку.
     - На кой мне твоя пятерка, мой мене из дому наладит. Ну ты аферистка,
мать твою...
     - Хватит ругаться, девочки. У вас дача не сдается?
     - Вон сдай ей времянку и расплотишься.
     - Не сдаю я, - буркнула тетя Люба, - Насдавалась. Я в калитку, а они
малину да крыжовник жрать.
     - Неужели дачники?
     - Пацаны ихние, ворье.
     - Нет у меня пацанов, я одна.
     Все так клянутся, а потом понаедет цельный табор.
     Яна поклялась, что сын уже взрослый, на дачу его не загонишь, а у нее
на малину с детства аллергия.
     Что же я с тебя одной сто тридцать возьму? У меня времянка сдается,
Хорошая, с печкой. А задаток захватила?
     Яна протянула три хрустящих червонца.
     - Как раз тридцатник, за комбикорм расплатитесь...
     - Вот и денежки Бог послал, - поддержала соседка.
     Погоди ты, может, дамочке не понравится. Пошли покажу, ладно уж...
     Крохотная терраска и комната с печкой. Пружинный матрац на ножках, шкаф
без ножек, стол и две самодельных табуретки.
     - Замечательно, - вполне искренне сказала Яна.
     - Мы здесь с хозяином жили, пока не построились. Еще свекровь и
старшенький, вчетвером.
     - И зимой?!
     - А кто нас табором на квартиру пустит? И денег не было. Печку натопим,
и ничего. Хозяин мастер был печки класть, зверь-печка. Ты когда переедешь-
то?
     - На днях, - сказала Яна, садясь на матрац, - На днях можно?
     - А мне что, живи. Тебя как звать?
     - Яна.
     - Ладно, Яна, ты только паспорт не забудь, у нас милиция проверяет.
Если что - моя племянница.
     - Хорошо, тетя Люба. Можно я еще посижу?
     - Сиди, мне-то что?
     Матрац был сырой и бугристый, из-под пола тянуло могильным холодом,
обои кое-где отошли. Единственное подслеповатое окошко смотрело на сараи.
Обрывками прежнего скотча она приклеила "Иоанну" к стене напротив окна,
снова села, слыша, как бьется в стекло в неправдоподобной тишине муха. И
разревелась, как тогда в Питерском клубе.
     На днях, много лет назад, как только выправят крыло, она действительно
сбежит из Москвы, приедет с постельным бельем, посудой и "Эврикой", быстро
приберется, повесит на окно занавеску, оранжевый пластмассовый абажур за 4
рэ., протопит печку, ощущая, как с каждой минутой становится легче, как
душащая паутина беспричинного внутреннего страха ослабевает, рвется, и
можно просто лечь на этот сырой продавленный матрац, послушать первозданную
тишину, не боясь ни дверных, ни телефонных звонков, без телевизора и
магнитофона, без гудения лифта, без голоса свекрови с ее бриджистками,
Филиппа с его переходным возрастом, Дениса с его договорами, без очередей,
комков и премьер, без именин, похорон, свадеб, без званых и незваных
гостей... Она испытывала почти физическое наслаждение от ощущения своей
недосягаемости.
     Господи, как мало оказывается, надо. Взять и сбежать.
     Бегство ее прошло как-то незаметно. Денис снимал в Коломне, Кравченко в
перерывах между съемками и спектаклями занимался изданием своей первой
"звериной" книжки. Филипп - битлами, экзаменами и девочками, свекровь -
беготней по врачам. Так уж совпало, или это тоже было чудом? Просто она
сообщит, что сняла домик, где можно спокойно работать. И сойдет. Потом,
через пару недель, когда они спохватятся, будет уже поздно. Она окажется вне
зоны досягаемости, в другом измерении. Будет звонить с почты, иногда
появляться по неотложным делам и снова удирать в Ильичевку.
     Стопка Денисовых замыслов, набросков, заявок пылилась на шкафу. Все, в
основном, про одно и то же. Энное количество персонажей, из которых один -
состоявшийся преступник, остальные - потенциальные. Кольчугину или каким-то
будущим ловцам и душителям крыс "черного подполья" предстоит этого
"состоявшегося" вычислить, а Яне - доказать, что каждый белый лебедь -
потенциально черный, и каждый добропорядочный законопослушный семьянин -
потенциальный Ионесян по кличке "Мосгаз", серийный маньяк и убийца,
терроризировавший когда-то Москву . Сегодня ты, а завтра - я. Мир
потенциальных преступников - Денисов конек, ее же постоянная задача - катать
на этом коньке зрителей. Ради этого она ездила в колонии, изучала тамошний
быт, язык, моталась по судам, листала дела. У нее создавалось обратное
впечатление, что каждый преступник - случаен. Впрочем, это было, наверное,
диалектическое противоречие. Обе стороны медали. Всякое преступление
одновременно случайно и закономерно.
     Чем омерзительнее удавалось ей слепить персонажей, тем довольнее был
Денис и зритель, начальство пугалось "очернительства", а Денис доказывал,
что крысы должны быть крысами, а бегать по подполью с сачком и ловить
бабочек смешно.
     Она лепила Денису этот уродливый падший мир, как на ранних Ганиных
картинах. Наверное, он такой и был, этот мир, вместе с нею, в нем живущей и
его творящей.
     Вот и пусть катится в тартарары!
     Патологоанатом -профессионал, потрошитель душ в поисках неизбежной
патологии - ей это осточертело, обрыдло. Она нырнула в первую попавшуюся
щель и теперь мечтала просто отдышаться.
     Яна охотно помогала тете Любе полоть огород, клеить обои, решать с ее
внуком Васей задачки к осенней переэкзаменовке, читала "Жизнь животных"
Брема, чудом оказавшуюся в скудной сельской библиотеке, гоняла на васькином
велосипеде, загорала у пруда или речушки, просто ничего не делала. Что
угодно, только не возвращаться в прежнюю жизнь.
     Она понемногу выздоравливала. Больше всего она полюбила бегать по
ильичевским холмам и лесам, до изнеможения, по пять-шесть километров. Утром,
днем, вечером - в любую погоду. Дыхание постепенно выравнивалось, и сердце
отсчитывало метры, и пропадало ощущение тела, ею овладевало какое-то
блаженное отупение, сродни наркотическому, она сливалась с землей,
деревьями, дождем и ветром, она была их пульсом, выстукивающим на лесных
тропах кардиограмму их слитно-таинственного, животворящего бытия.
     Потом она плескалась в ледяной речушке, растиралась докрасна холщевым
полотенцем и то ли плыла, то ли летела в десятиметровую свою обитель,
воздушно-невесомая, едва касаясь земли старыми кедами, которые она откопала
в старом своем барахле - еще теми, школьными, в которых она брала призы на
районных спартакиадах. Или горящими босыми пятками шлепала по щербатому
асфальту, как когда-то в детстве. Ей вообще казалось, что она туда если не
вернулась, то впала, в какое-то приближенное к той розовой поре
мироощущение. Больше всего ей нравилось общаться с Васькой, который тоже
называл ее Яной и пояснял, почему за высоченным бетонным забором Леонида
Ильича растет малина, которой нигде в окрестностях больше нет.
     - А то он выйдет за калитку - ничего нет. За забором все - а тут -
сразу ничего. Пусть хоть малина... Вот они ему и посадили.
     Она выздоравливала. Взнузданное тело тоже окрепло, смирилось и
перестало бунтовать. В Ильичевке мир принадлежал ей, а она не принадлежала
никому и ничему. С ужасом ждала она осени и, когда та действительно пришла,
не пожелала смириться - заплатила тете Любе еще полторы сотни /с учетом
стоимости дров/, положила на пол толстый ковер, хозяин вставил вторую раму,
накидал на чердак дубовой листвы. Она привезла пуховый спальный мешок и лыжи
и в не очень морозные дни опять исчезала из Москвы при первой возможности.
Только вместо бега были лыжи, вместо купания - обтирание снегом, и шушуканье
баб, что, мол, у Любки дачница "с припятью" и дома, похоже, были с ними
согласны, и знакомые, и "бомонд", где она перестала появляться. Конечно,
дела делались, сценарии писались, выполнялись заявки и договора, варились
супы, стиралось белье, да и за Филиппом приходилось следить в оба глаза,
особенно когда свекровь была в больнице, и даже с Кравченко пришлось пару
раз встретиться, но все это было уже как старое платье, из которого она
давно выросла, но приходилось его натягивать снова и снова и терпеть, хотя
теснило и жало. Она прорастала в каком-то новом качестве, сама еще не очень
понимая, что с ней. И дело было даже не в Ильичевке. Какая-то неведомая сила
властно уводила ее от всего составляющего прежнюю жизнь, и невозможно ей
было противостоять . Яна срывалась и удирала в Ильичевку просто потому, что
больше было некуда. Сворачивала от кольцевой на пустынное скользкое шоссе,
темнело рано, слепили встречные машины, скрипели о стекло "дворники",
отшвыривая мокрый снег. Влево-вправо - будто секунды в вечность.
Восторженным лаем встречал хозяйский Джек - в Ильичевке всех собак звали
Джеками. Любкин Джек, Маруськин Джек... Хозяева обычно уже спали, они
ложились сразу же, после программы "Время", послушав погоду.
     Яна отпирала заледеневший домик, затапливала первым делом печь
сложенными на терраске дровами, и "плакало" окно, отсыревали, нагреваясь,
обои, кипел на плите чайник. Яна бросала в него разные заготовленные летом
травки и пила чай - обжигающе-горячий, колдовски пахнущий летом и
пионерскими кострами из детства. Потом гасила свет и забиралась в мешок с
грелкой-бутылкой. Постепенно мешок согревался, огненные сполохи метались по
стенам, по ганиной "Иоанне", выхватывая из тьмы то летящий в вечность лик,
то лошадку с льняной гривой, то сутулую спину Гани, непостижимым образом
оказавшегося там, где его никогда не было - в вагоне электрички, умчавшей ее
в ту ночь от предначертанной Небом половинки, если верить древнему преданию.
     Комната наполнялась блаженным теплом, дрова потрескивали все тише, и
спальный мешок плыл вместе с бугристой койкой, среди уже голубоватых
слабеющих сполохов туда, где ждало чудо. Она уже не сомневалась, что оно
непременно наступит, что таинственная сила, исцеляющая ее от прежней жизни,
где-то совсем близко, и если это смерть, то она желала ее.
     Ирония судьбы - именно теперь сбитый с толку Денис стал думать Бог
знает что. Ей пришлось привезти его однажды в Ильичевку. Он вышел из машины,
поглядел на занесенную снегом покосившуюся времянку, на зашедшегося в
радостном визге Джека, выпил под домашний огурчик стопку самогонки с тетей
Любой, смущенной появлением важного гостя - Денис всегда производил
впечатление эдакого барина - и снова полез в машину, не пожелав даже
откопать от снега аппартаменты Яны и зайти, чему она была весьма рада.
     Ей не хотелось, чтобы он видел "Иоанну".
     На обратном пути он положил на ее лежащую на руле свою, пожал виновато.
Это было так непохоже на Дениса! За что он просил прощения - за ее бегство
или свой визит? Уточнять она не стала.






     "Ушли в прошлое и не вернутся больше тяжелые времена, когда Красная
Армия отбивалась от вражеских войск под Москвой и Ленинградом, под Грозным и
Сталинградом, ныне наши победоносные войска громят вооруженные силы
противника в центре Германии, далеко за Берлином, на реке Эльба.
     За короткий срок освобождены Польша, Венгрия, большая часть
Чехословакии, значительная часть Австрии, столица Австрии - Вена.
     Красная Армия овладела при этом Восточной Пруссией - гнездом немецкого
империализма, Померанией, большей частью Бранденбурга и главными районами
столицы Германии - Берлина, водрузив над Берлином Знамя Победы...
     Блестящие победы, одержанные советскими войсками в Великой
Отечественной войне, показали богатырскую мощь Красной Армии и ее высокое
воинское мастерство. Наша Родина в ходе войны получила первоклассную
кадровую армию, способную отстоять великие социалистические завоевания
нашего народа и обеспечить государственные интересы Советского Союза".
/И.Сталин. Приказ Верховного Главнокомандующего I мая 1945 года/
     Надписи бойцов Советской Армии на стенах германского рейхстага:
     "Мы пришли с мечом в Берлин, чтобы навсегда отучить немцев от меча".
     "Пусть эти развалины долгие годы напоминают немецким разбойникам о
богатырской силе Красной Армии". /Ткарлий, С.Еравреба, С.Голуюн/
     "Мечтали добить зверя в его берлоге и добили".
     "9 мая - за кровь отца". Ивченко.
     "Мы защищали Одессу, Сталинград, пришли в Берлин!" Летчики 2-й
воздушной.
     "Слава Русскому народу. Здесь были Ивошкин, Бобрышев, Григори, Шалаев,
Леденев, Козмина, Сергеев, Волков, Моршенко, Жиголи и др".
     "Здесь были из Ленинграда: майор Андреев, Охрименко, Михайлин. Мы
пришли сюда за тем, чтобы Германия к нам не ходила".
     "Были и мы. Из Якутии, из Донской обл., из Чувашии. Коннов Ф.Ф."
     "Слава советским богатырям! Конст. Исаев Новосибирская обл. Сибирь-
Берлин". "Великому Сталину, водрузившему Знамя Победы над Рейхстагом УРА!
Саранск -Берлин, л-т Горохов Н.Н."
     "Наступил великий день победы над Германией. Фашистская Германия,
поставленная на колени Красной Армией и войсками наших союзников, признала
себя побежденной и объявила безоговорочную капитуляцию...
     Теперь мы можем с полным основанием заявить, что наступил окончательный
день окончательного разгрома Германии, день великой победы нашего народа над
германским империализмом.
     Великие жертвы, принесенные нами во имя свободы и независимости нашей
Родины, неисчислимые лишения и страдания, пережитые нашим народом в ходе
войны, напряженный труд в тылу и на фронте, отданный на алтарь отечества, -
не прошли даром и увенчались полной победой над врагом. Вековая борьба
славянских народов за свое существование и свою независимость окончилась
победой над немецкими захватчиками и немецкой тиранией.
     Отныне над Европой будет развиваться великое знамя свободы народов и
мира между народами.
     Три года назад Гитлер всенародно заявил, что в его задачи входит
расчленение Советского Союза и отрыв от него Кавказа, Украины, Белоруссии,
Прибалтики и других областей. Он прямо заявил: "Мы уничтожим Россию, чтобы
она больше никогда не смогла подняться". Это было три года назад.
     Но сумасбродным идеям Гитлера не суждено было сбыться, - ход войны
развеял их в прах. На деле получилось нечто прямо противоположное тому, о
чем бредили гитлеровцы. Германия разбита наголову. Германские войска
капитулируют. Советский Союз торжествует победу, хотя он не собирается ни
расчленять, ни уничтожать Германию.
     Товарищи! Великая Отечественная война завершилась нашей полной победой.
Период войны в Европе кончился. Начался период мирного развития.
     С победой вас, мои дорогие соотечественники и соотечественницы!..
     СЛАВА НАШЕЙ ГЕРОИЧЕСКОЙ КРАСНОЙ АРМИИ, ОТСТОЯВШЕЙ НЕЗАВИСИМОСТЬ НАШЕЙ
РОДИНЫ И ЗАВОЕВАВШЕЙ ПОБЕДУ НАД ВРАГОМ!
     СЛАВА НАШЕМУ ВЕЛИКОМУ НАРОДУ, НАРОДУ - ПОБЕДИТЕЛЮ!
     ВЕЧНАЯ СЛАВА ГЕРОЯМ, ПАВШИМ В БОЯХ С ВРАГОМ И ОТДАВШИМ СВОЮ ЖИЗНЬ ЗА
СВОБОДУ И СЧАСТЬЕ НАШЕГО НАРОДА! /Обращение И.Сталина к народу 9 мая 1945г/
     - А это что, опять ваучерт приволок? - АХ недоуменно уставился на
экран, - Гроб какой-то в лентах, на лентах надписи... Что за дела?
     - Его работа, листовка со Страницы Истории лет сорок спустя. Это по
случаю годовщины образования СНГ. Народная расшифровка аббревиатуры.
Промотать?
     - Чего уж, пускай себе...
     СНГ: Сбылись Надежды Гитлера - Страна На грани Гибели.
     Сбылись Надежды Геббельса, Сбылись Надежды Гадов тьмы, и
     Смерть На нас Грядет, и Саван Нам Готов. Стоит Нарядный Гроб!
     Свободны Ненавидеть, Грабить... Свободны Немощных Гнать,
     Сметать Насиженные Гнезда. Свободны Небеса Городить, Свободны Небеса
Гневить.
     Сколочен Нами Гроб!
     Страна Наша Гордая, Страна Наша Громадная. Страна Наша Горбатая,
     Страна Наша Гениальная, Страна Наша Горемычная...
     Сонм Надменных Государств, Сонм Неразумных Голов -
     Скоро Нагрянет Глад. Скоро Нагрянет Горе. Скоро Нагрянет Гибель.
     Скоро Нагрянет Господин - Светильник Не Горит...
     Слепые, Немощные, Грешные...
     Спаси Нас, Господи!. .

     Гимн "демократов":
     Гибни, отечество, стадо покорное!
     Свалка народов сгорит и сгниет.
     Знамя советское, знамя народное
     Вождь наш на рынке продаст и пропьет.

     - Но это потом, а покуда... Тут еще военные материалы...
     Оба вытирали слезы. АХ - белые, АГ - черные. АХ - с горя, АГ - со
смеху.
     "Сталин подчеркнул, что Совет по делам Русской православной церкви
будет представлять собой орган связи между правительством и патриархией. При
этом он сказал Карпову: "Подберите себе двух-трех помощников, которые будут
членами вашего Совета, создайте аппарат. Но только помните, во-первых, вы не
обер-прокурор Синода, а во-вторых, своей деятельностью БОЛЬШЕ ПОДЧЕРКИВАЙТЕ
САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ ЦЕРКВИ". Обратившись к Молотову, Сталин заметил: "Надо
довести до сведения населения о нашей встрече, а также потом сообщить в
печати об избрании патриарха".
     Встреча завершилась. Митрополит Сергий и сопровождающие его иерархи еще
раз поблагодарили за прием и поддержку нужд церкви правительство СССР, лично
Сталина, заверили его в полной поддержке духовенством и верующими политики
партии и государства, ведущих борьбу с жестоким агрессором". /М.Лобанов/
     "Сталин. Большую операцию в мешке не спрячешь.
     Черчилль. Нужно было бы, чтобы наши штабы подумали о том, чтобы
замаскировать эти приготовления и ввести неприятеля в заблуждение.
     Сталин. Мы в таких случаях обманываем противника, строя макеты танков,
самолетов, создавая ложные аэродромы. Затем мы при помощи тракторов приводим
эти макеты танков и самолетов в движение. Разведка доносит противнику об
этих передвижениях, причем немцы думают, что именно в этом месте готовится
удар. В то же время там, где действительно готовится наступление, царит
полное спокойствие. Все перевозки производятся ночью. Мы создаем в ряде мест
до 5-8 тысяч макетов танков, до 2 тысяч макетов самолетов, большое число
ложных аэродромов. Кроме того, мы обманываем противника при помощи радио. В
тех районах, где не предполагается наступление, производится перекличка
между радиостанциями. Эти станции засекаются противником и у него создается
впечатление, что здесь находятся крупные соединения войск. Самолеты
противника иногда день и ночь бомбардируют эти местности, которые в
действительности совершенно пусты.
     Черчилль. Правду приходится охранять путем неправды. Во всяком случае,
будут приняты меры для того, чтобы ввести врага в заблуждение". / Материалы
Тегеранской конференции/
     Рузвельт. В Соединенных Штатах может быть поднят вопрос о включении
Прибалтийских республик в Советский Союз, и я полагаю, что общественное
мнение сочтет желательным, чтобы когда-нибудь в будущем каким-то образом
было выражено мнение народов этих республик по этому вопросу. Поэтому я
надеюсь, что маршал Сталин примет во внимание это пожелание. У меня лично
нет никаких сомнений в том, что народы этих стран будут голосовать за
присоединение к Советскому Союзу так же дружно, как они сделали это в 1940
году.
     Сталин. Литва, Латвия и Эстония не имели автономии до революции в
России. Царь был тогда в союзе с Соединенными Штатами и Англией, и никто не
ставил вопроса о выводе этих стран из состава России. Почему этот вопрос
ставится, теперь?

     Из ПРИКАЗА N227:
     "Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для
него потерями, лезет вперед, захватывает новые районы, опустошает и разоряет
наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население".
     Некоторые неумные люди на фронте утешают себя разговорами о том, что мы
можем и дальше отступать на восток, так как у нас много территории много
земли, много населения и что хлеба у нас всегда будет в избытке... Такие
разговоры являются насквозь фальшивыми и лживыми, выгодными лишь нашим
врагам.
     Каждый командир, красноармеец и политработник должны понять, что наши
средства не безграничны, территория Советского государства - это не пустыня,
а люди - рабочие, крестьяне, интеллигенция - наши отцы, матери, жены,
братья, дети. После потери Украины, Белоруссии, Донбасса и других областей у
нас стало намного меньше территории, - стало быть, стало намного меньше
людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов
населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн
металла в год. У нас уже сейчас нет преобладания над немцами ни в людских
резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше - значит загубить себя и
загубить вместе с тем нашу Родину.
     Из этого следует, что пора кончать отступление. Ни шагу назад!
     Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию каждый
метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и
отстаивать его до последней возможности".
     "Можем ли мы выдержать удар, а потом и отбросить врага на запад? Да,
можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно, и наш
фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов.
     Чего же у нас не хватает?
     Не хватает порядка и дисциплины в ротах, в батальонах, в полках, в
дивизиях, в танковых частях, авиаэскадрильях. Мы должны установить в нашей
армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти
положение и отстоять нашу Родину".
     Предписывалось также снимать командующих армиями, командиров корпусов и
дивизий, допустивших самовольный отход войск. Те же меры предполагалось
применять и к командирам и комиссарам полков и батальонов за оставление
воинами без приказа боевых позиций. Этим приказом вводились штрафные
батальоны.
     "Я, как и многие другие генералы, видел некоторую резкость и
категоричность оценок приказа, но их оправдывало очень суровое и тревожное
время. В приказе нас прежде всего привлекло его социальное и нравственное
содержание. Он обращал на себя внимание суровостью правды, нелицеприятностью
разговора наркома и Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина с
советскими воинами, начиная от рядового бойца и кончая командиром. Читая
его, каждый из нас задумывался над тем, все ли силы мы отдаем борьбе. Мы
сознавали, что, жестокость и категоричность требований приказа шла от имени
Родины, народа, и важно было не то, какие будут введены меры наказания, хотя
и это имело значение, а то, что он повышал сознание ответственности у воинов
за судьбы своего социалистического Отечества.
     А те дисциплинарные меры, которые вводились приказом, уже перестали
быть непременной, настоятельной необходимостью еще до перехода советских
войск в контрнаступление под Сталинградом и окружения немецко-фашистской
группировки на берегу Волги. /Маршал Василевский/
     "...По моему глубокому убеждению, И.В.Сталин, особенно со второй
половины Великой Отечественной войны является самой сильной и колоритной
фигурой стратегического командования. Он успешно осуществлял руководство
фронтами, всеми военными усилиями страны на основе линии партии и был
способен оказывать значительное влияние на руководящих политических и
военных деятелей союзных стран по войне. Работать с ним было интересно и
вместе с тем неимоверно трудно, особенно в первый период войны. Он остался в
моей памяти суровым, волевым военным руководителем, вместе с тем не лишенным
и личного обаяния.
     И.В.Сталин обладал не только огромным природным умом, но и
удивительно большими познаниями. Его способность аналитически мыслить
приходилось наблюдать во время заседаний Политбюро ЦК партии,
Государственного Комитета Обороны и при постоянной работе в Ставке. Он
неторопливо, чуть сутулясь, прохаживается, внимательно слушает выступающих,
иногда задает вопросы, подает реплики. А когда кончится обсуждение, четко
сформулирует выводы, подведет итог. Его заключения являлись немногословными,
но глубокими по содержанию и, как правило, ложились в основу постановлений
ЦК партии или ГКО, а также директив или приказов Верховного Главнокомандующе
го". /Василевский/
     "Думаю, Сталин в период стратегического наступления Советских
Вооруженных Сил проявил все основные качества советского полководца. Он
умело руководил действиями фронтов, и все советское военное искусство за
годы войны доказало силу, творческий характер, было значительно выше, чем
военное искусство хваленой на Западе немецко-фашистской военной школы.
     Большое влияние Сталин оказал на создание делового стиля работы Ставки.
Если рассматривать этот стиль начиная с осени 1942 года, то его
характеризовали: опора на коллективный опыт при разработке оперативно-
стратегических планов, высокая требовательность, оперативность, постоянная
связь с войсками, точное знание обстановки на фронтах.
     Составной частью стиля работы И. В. Сталина как Верховного
Главнокомандующего являлась его высокая требовательность. Причем она была не
только суровой, что, собственно, оправданно, особенно в условиях войны. Он
никогда не прощал нечеткость в работе, неумение довести дело до конца, пусть
это допустит и очень нужный и не имевший до того ни одного замечания
товарищ".
     "... Сталин ответил:
     - Если это так, то и не надо наступать сразу всюду. Поставьте Толбухина
в оборону, ограбьте его и отдайте все, что можно, Малиновскому, пусть он
наступает. Потом, когда основные задачи, стоявшие перед Малиновским, будут
решены, поставьте его в оборону, ограбьте его, отдайте максимум возможного
Толбухину и толкайте его в наступление. Вот это и будет правильная
координация сил двух фронтов.
     Я нарочно оставляю без изменений выражения, примененные Верховным,
чтобы передать читателю обычный колорит его речи. Он говорил, как правило,
точно, скупо и прямо". /Маршал Василевский/


     * * *


     В начале лета следующего года, когда она опять блаженствовала, бегая
трусцой по ильичевским холмам и лесам, Денис с Антоном снимали натуру в
Прибалтике, свекровь лежала в больнице, а Филипп, вместо того, чтобы пойти
вразнос в пустой квартире, неожиданно увлекся радиотехникой и стал прилично
зарабатывать, превратив свою комнату в мастерскую.
     Наступил день, когда Яна привезла свекровь домой из больницы, и та,
вручив ей запечатанный конверт с надписью: "Передать в "Правду" или
"Известия", cказала, что это одна старая большевичка из соседней палаты,
узнав, что свекровь имеет родственные связи со знаменитым детективным
дуэтом, сунула ей конверт в коридоре, чтобы Яна или Денис передали конверт
по назначению.
     Что за бред - я ей что, курьер? Что там такое?
     Свекровь не знала "0на сказала, что лишь исполнила просьбу больной
женщины, а теперь уж пусть Яна поступает, как хочет".
     Какая-нибудь шиза, а мне потом расхлебывать, - Яна решительно вскрыла
конверт. Авторша жаловалась в самую что ни на есть центральную прессу, что в
такой-то больнице персонал в лице медсестры Варвары Степановны Златовой
вместо того, чтобы лечить больных передовыми научными методами, сбивает их с
толку всякой святой водой, маслами, молитвами и прочим колдовством, чем
наносит непоправимый вред их здоровью. А на днях и вовсе сообщила, что к
желающим под видом родственника может прийти священник. И вообще ведет
религиозную пропаганду в том смысле, что Бог есть.
     Больная - коммунистка и ветеранка, просила вышестоящие инстанции
навести в больнице порядок, оградив пациентов от темных невежественных сил и
сектантов.
     Яна хотела сразу же порвать письмо, но тут ей пришло в голову, что ведь
стервозная бабка напишет снова, - в больнице делать нечего, пиши да пиши
себе, - и какое-нибудь очередное письмецо найдет своего дурака. И тогда
Варваре Степановне не поздоровится.
     Узнав по телефону, когда дежурит Златова, Яна поехала в больницу.
     Варвара Степановна показалась поначалу типичной "Марией". Была у Дениса
такая классификация женских типов, загадочная для непосвященных, но в
которой все работающие с Денисом прекрасно ориентировались. По возрасту,
степени интеллектуальности, комплекции, сексуальности, социальной среде и
характеру женщины у него делились на 12 категорий: Марья, Мария Петровна,
Мария, Мэри, Маня, Маша, Машенька, Маруся, Муся и Мурка. Если он говорил,
что для съемок нужны две Марьи, Маня и пять Маш, это означало двух бабок,
простую женщину /Манья - из деревни, Маня - из города/, а пять Мань -
девушки-студентки. "Мария" означало суховато-замкнутую тургеневскую
молодую женщину, распростившуюся с иллюзиями, ну и так далее.
     Стройная, закованная в снежно-белый халат и шапочку, без тени
косметики, тугая коса скручена на затылке, молниеносно-цепкий, как бросок
лассо, взгляд, не оставляющий никаких сомнений, что эта "коня на скаку
остановит".
     Варвара Степановна мгновенно пробежала глазами "телегу".
     - Так вы из газеты?
     - Что вы, не бойтесь, - Яна вкратце рассказала, как к ней попала
"телега", - А пишу я, в основном, для телевидения. Телесериал "По черному
следу"... Смотрели?
     - Мы его выкинули, телевизор. Ничего такого, просто сгорел, и выкинули.
Спаси вас Господь, не знаю, как вас...
     - Иоанна.
     - Тогда я Варя. Присядьте вон там, я скоро освобожусь, чайку попьем.
Варенье есть домашнее... Только халат наденьте, как следует, у нас тут
строго.
     Яна видела из-за ширмы, как она ловко орудует шприцем, бинтами-
тампонами, колдуя над распростертыми на кушетке желто-восковыми телами -
шли, в основном, старики, видимо, заслуженные. И препротивные - скандалили,
хныкали, ворчали, требовали кто отменить уколы, кто назначить, кто
снотворное, кто свежие журналы.
     - Ну и терпение у вас!
     - Погодите, вот будете в их возрасте... Знаете, когда все болит? Вот и
капризничают. Больные - что дети. Больно, плохо, страшно, непонятно почему и
за что... Вот и надо чью-то руку подержать. Вы ведь болели наверное,
помните?
     Нет, новая ее знакомая была не совсем "Марией", скорее, "Машей", а
может, даже "Машенькой". Сколько ей? Тридцать? Тридцать пять, двадцать
восемь? Яна все больше чувствовала с ней какую-то странную связь. Ей бы
давно встать и ехать по делам, которых, как всегда, пропасть, а она сидит,
как приклеенная в этой богадельне.
     Потом они пили чай в подсобке, среди сеток с больничным бельем, склада
уток и клистиров.
     - Не бойтесь, никакая я не сектантка, упаси Боже, я православная, с
сектантами нас даже чай не благословляют пить.
     - Со мной можно, - улыбнулась Яна, протягивая пустую чашку, - я тоже не
сектантка. Какое изумительное варенье!
     - С вишневым листом. Вы... да, вы православная. Крестили в детстве -
старорежимная бабуля или тетя, скорее, суеверная, чем верующая, но и то
слава Богу. С тех пор в храме вы, скорее всего, ни разу не были. Может, не
хотите неприятностей, если в партии, или считаете, что это место для темных
фанатичных старух, а вера должна быть в душе...
     Яна улыбалась и согласно кивала. Ей было интересно, куда Варя клонит. -
И душа ваша знает, что Бог есть. Вы Его вспоминаете, когда что-то случается,
кричите: "Помоги!". . А потом даже забываете поблагодарить. И опять не
верите в Его к вам любовь, а Евангелие у вас если и есть, то пылится на
полке. Так ведь? Абсолютная идея, Высший разум, бесстрастный компьютер,
который глотает наши жизни, как этот... на картине... Ну, который пожирает
своих детей. Тут мне один говорит: "Проглатывает Бог нас с нашим жизненным
опытом и совершенствуется". Из академии наук больной. А зачем, говорю,
вашему богу совершенствоваться, если он - абсолютная идея? Если к нему не
прибавить, не убавить? Молчит. Лучше б Евангелие прочел... Вот вы тоже не
читали. В лучшем случае пролистали разок, и в сторону. А его надо каждый
день читать. Вы не обижайтесь, вокруг все такие, не вы одна. Мы все
смертельно больны, но никто об этом не желает слышать. Вы уж простите...
     - Да нет, все правильно.
     - Опять накинулась, а это нельзя. Батюшка говорит, это от гордости. Ты,
говорит, Варвара, самого Господа хочешь обойти. У каждого к Нему своя
дорога, не гони лошадей... Записанные в Книгу Жизни обязательно придут,
услышат, не гони... Вот не слушаюсь, дура я...
     Она достала из кармана старухино письмо, разгладила на столе и вдруг
расплакалась.
     - Варенька, да вы что, из-за какой-то поганой старухи, - начала было
Яна, но Маша-Машенька-Мария неожиданно принялась убеждать, что старуха эта
чуть ли не святая, что в войну она вытащила из боя сотни раненых, у нее
самой несколько тяжелых ранений, живого места нет, и двоих сирот воспитала,
которые в ней души не чают, приходили почти каждый день, "Мамочка да
мамочка". И от квартиры она отказалась в чью-то пользу...
     Мария. Мария Петровна?. . С именами зашкалило. Яне становилось все
интереснее.
     - Что ж эта святая стукачка вас-то решила погубить? Глаза у Вари
мгновенно высохли. Она сказала, что все, ей некогда, к сожалению, и вообще
дальнейший разговор не имеет смысла, потому что дальше Яна все равно не
поймет, потому что дальше этот самый невидимый барьер, когда глаза не видят,
а уши не слышат. Потому что дальше надо особое восприятие мира, а Яна, если
даже и верит в Бога, то силы тьмы для нее так, пустой звук.
     - Может, вы и правы, но я очень хочу понять. Я попытаюсь, объясните...
     - Ну хорошо. Вы знаете, что такое духовная брань? Брань - это "война",
Вся наша жизнь - непрерывная духовная война. За души. С Богом ты или с
дьяволом. Не знаю, верил ли Достоевский в дьявола, он тоже пишет, что сердца
- поле битвы. А у нас здесь, в больнице - последняя черта, передовая,
понимаете? Жизнь или смерть. Здесь все силы ада восстают, только б не
пустить душу к Богу. Тут великая осторожность нужна. Бесконечно пожалеть и
помочь. С любовью, смирением... Это я виновата - поспешила со священником. А
силы у меня слабые, и молитва слабая... Вот тьма и взяла верх, и погибло
все...
     Опять слезы.
     Бросьте, Варенька, хотите, я сама с ней поговорю? Я тоже знаю, как с
ними надо, журналисткой работала. Спасибо, мол, за сигнал, примем меры...
     Удивленный взгляд.
     - Так ведь умерла она. Сегодня ночью. Я думала, вы знаете... Яна опять
села.
     - О, Господи! Значит, вы хотели ей позвать перед смертью священника...
Игорь Львович сказал: ждите, скоро конец. И сама она знала. Она попросила
сказать ей правду.
     - Постойте, значит, она перед смертью пишет на вас жалобу и умирает без
покаяния? Бред какой-то. Жалобу, что вы хотели ей помочь спасти Душу? Ну
пусть она в это не верит - жаловаться-то на что? Ну пусть придет священник
на всякий случай, а вдруг что-то там есть? Ну пусть один шанс из миллиона -
хуже-то не будет! Дальше-то все, шлюсс. Так она эту свою яму с червями
защищает, пишет жалобу. На смертном одре! Это уже никакой не атеизм, это
антивера какая-то... Безумие!
     - Ну вот вы и поняли, что такое духовная брань. Это когда вопят: "Нет
вечной жизни, нет Бога, нет Царства Небесного, есть только вечная смерть,
гроб и черви, и ради того, чтоб они нас сожрали вместе с душой нашей, мы
отвергаем и Царствие, и бессмертие, и замысел Бога о человеке, и пишем
жалобы. Ведь не просто не верим, а отвергаем!"
     - Ну и хрен с ней, земля ей пухом!
     - Эх вы, а говорили "пойму"... "Бред, мол, безумие",.. Что же вы ее не
жалеете, если она в их власти, если не в себе она? Не в себе, а с ними! Ведь
если вы верите в Свет, надо признать и тьму, ведь не может Бог творить все
эти ужасы, Думать, что Бог виноват в зле - хула на Бога! 0ни есть, и мы
добровольно пляшем под их дудку. Нам вместе надо быть, добрыми, жалеть друг
друга. А мы даже мертвых пинаем...
     - Ладно, Варенька, письмо-то никуда не попало, все хорошо...
     - Чего хорошего, если оно ей теперь в осуждение? Я ее спровоцировала ,
ввела в грех богоборчества... Моя вина, Господи... Эй, Хохлова, что у тебя в
палате под койками творится, а? 3адницу отъела, лень нагнуться. Что
"вытирала" - ты нагнись, нос-то сунь!
     Последние слова относились к заглянувшей в подсобку нянечке. Яне
пришлось себе признаться, что образ Вари с постоянно меняющимся имиджем то
восторженно-романтической немолодой девы, то смиренной богомолки, то по-
бабьи жалостливой сиделки, то грубовато-деловой медички становился все более
расплывчатым и все менее соответствующим ее и без того смутному
представлению о верующих. И все более интригующим.
     - Но, Варя... Если она, как вы сказали, такая уж хорошая, а Господь
милостив - разве Он не простит?
     - Многое нам, конечно, неведомо, предстоит еще Суд. Но зачем нам дана
жизнь, если не для выбора между Богом и дьяволом? Если ты добровольно не
хочешь служить в армии Света, или, еще хуже, служишь тьме и так, во тьме,
твое время кончилось - как может Господь насильно забрать тебя в Свет? Это
было бы против твоей воли, разве не так? А нам дарована свобода. Бог не
может отнять у нас свободу.
     - Вот что, давай сожжем это проклятое письмо, - предложила Яна, -
Вместе с конвертом. Нет его и никогда не было, а? Это рукописи не горят.
А жалобам - туда и дорога.
     Мысль эта неожиданно Варе понравилась. Чиркнув спичкой, она
перекрестилась.
     - Господи, сотри мой грех и невольный грех чада Твоей новопреставленной
перед Тобой. Моя вина, Господи, вычеркни эти слова из Книги Твоей. Ты ведь
все можешь, Господи. Измени время, чтоб ничего не было, никакого письма... И
ты проси! - приказала она Яне, - Креститься-то хоть умеешь?
     Яна перекрестилась. На блюде с кроваво-красными остатками варенья,
корчась, погибало скомканное письмо покойницы. По ставшему вдруг иконописным
Вариному лицу метались отблески пламени, и Яна вдруг явственно ощутила, что
сейчас, в этой полутемной подсобке, среди бельевых тюков и больничных
"уток", действительно происходит нечто таинственно-непостижимое, связавшее
вдруг ее, Варю и чокнутую эту большевичку, брезгливая неприязнь к которой
сменилась забытой щемяще-блаженной болью. Болью где-то на самом дне души,
где хранилась лишь память о Гане, о детстве, первом крике Филиппа, да еще
двух-трех прекрасных мгновениях, когда останавливалось время...
     Уж не колдунья ли она, эта Варя? "Маша-Машенька -Мария"... Все в Яне
замерло, задрожало от детски-явственного предвкушения чуда. Близкого, "при
дверях".
     - Я вас задержала, наверное? Хотите, домой отвезу?
     - Спасибо, Яна, я на дачу.
     И мне на дачу. У вас где? Жаль, совсем в другую сторону. Тогда до
вокзала, ладно? Так хорошо, что мы познакомились...
     Варя сдалась.
     - Ладно, тогда подождите в коридоре, я из холодильника черешню возьму,
ребятам купила. У меня их как-никак трое.
     - Ого! Сколько же вам?
     - Тридцать четыре, - ответила она без всякого кокетства, - Халат
давайте.
     В углублении, делящим коридор на два крыла, так что получался небольшой
холл, стоял цветной телевизор, столик со стопкой газет и журналов. Двое
больных в пижамах играли в шахматы.
     Чудо висело на стене между традиционными репродукциями Васнецовской
"Аленушки" и Левитановской "Золотой Осени". Небольшой этюд, почему-то сразу
приковавший взгляд Яны, хотя лишь подойдя вплотную, она разглядела в правом
углу знакомое Ганино "ДИ".
     Сердце кувыркнулось. "Ди-и, Ди-и", - серебряно зазвенел в ушах
колокольчик чуда. Картина Гани?! Даже не картина - фрагмент. Мертвое бледно-
восковое лицо в таком же бледном ореоле подушки и чья-то коснувшаяся лица
рука - удивительно передано ее движение - рука едва коснулась, она протянута
откуда-то из светлой глубины картины, она будто выткана из этой
разгорающейся светлости, и вместе с тем это обычная рука, видны жилки, вены,
но от того места, между сомкнутым глазом и сомкнутым ртом, где пальцы
коснулись лица, начинается жизнь, движение жизни. Едва уловимая наливающаяся
розовость щеки, жизнь бежит от кончиков пальцев к уголку мертвого глаза,
ресницы вот-вот дрогнут, мертвого рта - уголок еще неживой, но уже и не
мертвый, а дальше - мертвая белизна другой щеки, лба, подушки, переходящая в
густеющую тьму вечной смерти.
     Эта неуловимая грань, таинственный порог - вечная ганина тема. Только
прежде из ганиных картин уходила жизнь. Здесь - уходила смерть.
     - Вот, повесила, иконы-то не разрешают, - услыхала Яна за спиной тихий
Варин голос, - Пошли, я готова. "Воскрешение дочери Иаира", евангельский
сюжет. Вроде как картина, не икона, а мы ее освятили. И больным помогает
удивительно. Некоторые даже тайком на нее крестятся и прикладываются.
     - Варенька, откуда это у вас? - спросила Яна, чувствуя, что ей лучше не
оборачиваться. Всякие обычные объяснения вроде "Я знаю Даренова" или
"Даренов - мой друг" были в отношении Гани совершенно невозможны, -
Даренов... он... Это что, у вас "оттуда"?..
     Варя, как ни странно, тоже ответила, что все расскажет в машине, потому
что есть шанс успеть на электричку, а потом - большой перерыв, следующая
лишь через сорок минут.
     В машине Варя сообщила, что Даренов уже почти полгода как вернулся /Яна
подумала, что Регина, конечно, знала, но она, Яна, почти не бывает теперь ни
на Мосфильме, ни в Домах этих, ни на вечеринках/, что он учится в Духовной
Академии в Загорске, но живопись не бросил, сейчас пишет серию на
Евангельские сюжеты. Квартиры у него своей пока нет, часть картин хранится у
них в доме /Даренов с ее мужем познакомились заграницей и теперь дружат/.
"Воскрешение" Ганя разрешил повесить в больнице, и ничего, сошло. Но чтоб
она, Яна, о Дареновских картинах никому ни гу-гу /Сама знаешь, религиозная
тематика, за ним и так наверняка следят/, И вообще Даренов никому специально
не сообщил о своем приезде, ведет крайне замкнутую жизнь /Варя сказала
"почти в затворе"/ что для готовящегося стать священником вполне
естественно.
     Ганя, с которым она простилась навсегда - здесь... В это невозможно
было поверить. Не тот Ганя на дне души, некий символ, обозначение того
невозможного состояния, которое зовется счастьем, который был всегда с ней,
а Ганя материализовавшийся, до которого можно дотронуться, услышать голос,
изменившийся, постаревший, как и она, но от этого не переставший быть Ганей.
Священник ли, пастух, космонавт, нищий, живой или мертвый - он все равно
Ганя, он есть и будет. Пока она есть - он с ней, и это главное. И если им
лучше не видеться, значит, оно действительно лучше. Так благоразумно думала
Яна, а Варе она просто сказала, что если Даренов захочет ее увидеть, пусть
даст знать через нее, Варю.
     Они подъехали к вокзалу, до электрички оставалось десять минут, а Варя
все медлила выходить. Потом сказала, что у Даренова, возможно, будут
каникулы, они с мужем пригласили его пожить и поработать у них на даче и,
если он скажет "добро" на встречу с Яной, Варя даст ей знать заказным на
Ильичевскую почту до востребования.
     - Если Бог даст, ничего не случится...
     - Вы уж, Варя, осторожней на своей "линии фронта". Небось, не раз
вызывали, предупреждали?
     - На войне, как на войне.
     - Еще хорошо, что письмо ко мне попало.
     - Так оно для тебя и писалось, - неожиданно сказала Варя, - Неужели не
поняла до сих пор?..






     "Выиграть войну с Германией значит осуществить великое историческое
дело. Но выиграть войну еще не значит обеспечить народам прочный мир и
надежную безопасность в будущем. Задача состоит не только в том, чтобы
выиграть войну, но и в том, чтобы сделать невозможным возникновение новой
агрессии и новой войны, если не навсегда, то по крайней мере в течение
длительного периода времени". И.Сталин

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА.
     1945г. Приказы в связи с освобождением войсками 1-го Белорусского
фронта столицы Польши - Варшавы; войсками 1-го Украинского фронта - городов
Пшедбуж, Радомско, Ченстохов. Участие в работе Крымской конференции США,
Великобритании и СССР. Подписание в Кремле "Договора о дружбе, взаимной
помощи и послевоенном сотрудничестве между СССР и Кольской республикой".
Приказы в связи с прорывом обороны немцев войсками 1-го Белорусского фронта,
ворвавшимися в Берлин с востока, в связи с прорывом обороны немцев на реке
Нейсе войсками 1-го Украинского фронта, ворвавшимися в Берлин с Юга, и в
связи с овладением войсками 4-го Украинского фронта городом Опава
/Чехословакия/. Приказ в связи с полным окружением Берлина войсками 1-го
Белорусского и 1-го Украинского фронта, соединившимися северо-западнее
Потсдама, и в связи с овладением войсками 3-го Белорусского фронта городом и
крепостью Пиллау. Присутствие на первомайском параде. Приказ в связи с
овладением городом Берлин, в связи с завершением ликвидации группы немецких
войск под Берлином и в связи с овладением городами Росток, Варнемюнде,
Рибнитц, Марлов, Лааге, Тетеров, Миров. Приказ в связи с освобождением
Праги. Приказ по войскам Красной Армии и Военно-Морскому флоту в связи с
победоносным завершением Великой Отечественной войны. Выступление по радио с
обращением к советскому народу. Речь на приеме в Кремле. Осмотр в Кремле
новых образцов послевоенной продукции, выпущенных Горьковским автозаводом.
Участие в работе 12 сессии верховного Совета СССР 1 созыва. Присутствие на
Параде Победы в Москве. Выступление с речью на приеме в Кремле. Присвоение
высшего воинского звания - Генералиссимус Советского Союза. Прием в Кремле
участников юбилейной сессии Академии Наук СССР. Участие в Берлинской
конференции трех держав. Обращение к Советскому народу в связи с успешным
окончанием войны с Японией. Приказ по войскам в связи с завершением войны с
Японией.
     "- Однажды Берия предупредил Сталина, что дача заминирована. "Ну что ж
пойдем искать мину", - сказал Сталин. Взял с собой солдата с миноискателем и
вдвоем направились вокруг дачи. Ничего не обнаружили.

     - Сталин был по природе человек не робкого десятка и очень любил людей
талантливых и храбрых. Таких, как, скажем Рокоссовский, - говорит Молотов. -
Первые годы охраны, по-моему, не было. Тогда все ходили пешком. И Сталин. А
вот когда начались новые покушения в 1928 году... На границе были пойманы с
бомбами. Эсеровского типа люди. Они, террористы, смелые...
     А тогда достаточно было убить Сталина, еще двух-трех, и все могло
рухнуть.
     Помню, метель, снег валит, мы идем со Сталиным вдоль Манежа. Это еще
охраны не было. Сталин в шубе, валенках, ушанке. Никто его не узнает. Вдруг
какой-то нищий к нам прицепился: "Подайте, господа хорошие!" Сталин полез в
карман, достал десятку, дал ему и пошли дальше. А нищий нам вслед: "У,
буржуи проклятые!" Сталин потом смеялся: "Вот и пойми наш народ! Мало даешь
- плохо, много - тоже плохо!" /Молотов - Чуеву/
     "У Сталина была удивительно сильная память. Я не встречал людей,
которые бы так много помнили, как он. Сталин знал не только всех командующих
фронтами и армиями, а их было свыше ста, но и некоторых командиров корпусов
и дивизий, а также руководящих работников Наркомата обороны, не говоря уже о
руководящем составе центрального и областного партийного и государственного
аппарата. В течение всей войны И.В.Сталин постоянно помнил состав
стратегических резервов и мог в любое время назвать то или иное
формирование". Вспоминает Маршал Василевский: "Сталин позвал меня к
телефону. Он попросил меня напомнить, где находится Иваново-Вознесенская
ополченская дивизия. "Я что-то забыл", - добавил он.
     Я не жаловался в те времена на свою память, но замешкался - дивизия
передислоцировалась, и я не смог сразу назвать точно место ее нахождения на
данный момент. Сталин немного подождал, а потом говорит: "Ладно, не надо, я
вспомнил", - и повесил трубку.
     Такая память давала Сталину преимущество как Верховному
Главнокомандующему. Он не нуждался в постоянных справках, хорошо знал
обстановку на фронтах, положительные стороны и недостатки военачальников,
возможности промышленности удовлетворить запросы фронтов, наличие в
распоряжении Ставки запасов вооружения, артиллерии, танков, самолетов,
боеприпасов, горючего, так необходимых войскам, и сам распределял их по
фронтам".
     "Полностью согласен с Г. К. Жуковым по поводу злополучного глобуса. Его
в рабочем кабинете И. В. Сталина не было, он находился в его комнате отдыха,
а туда мало кто приглашался. У Сталина всегда имелись подготовленные
Генштабом рабочие карты по всем направлениям и театрам войны, в каких была
необходимость...
     Сталин прочно вошел в военную историю. Его несомненная заслуга в том,
что под его непосредственным руководством как Верховного Главнокомандующего
Советские Вооруженные Силы выстояли в оборонительных кампаниях и блестяще
провели все наступательные операции. Но он, насколько я мог наблюдать,
никогда не говорил о своих заслугах. Во всяком случав, мне этого не
приходилось слышать. О просчетах же, допущенных в годы войны, он сказал
народу честно и прямо в своем выступлении на приеме в Кремле в честь
командующих войсками Красной Армии 24 мая 1945 года...
     Иногда Сталин прерывал доклад неожиданным вопросом, обращенным кому-
либо из присутствующих: "А что думаете вы по этому поводу?" Или: "А как вы
относитесь к такому предложению?" Причем характерный акцепт делался именно
на слове "вы", Сталин смотрел на того, кого спрашивал, пристально и
требовательно, никогда не торопил с ответом. Вместе с тем все знали, что
чересчур медлить нельзя. Отвечать же нужно не только по существу, но и
однозначно. Сталин уловок и дипломатических хитростей не терпел. Да и за
самим вопросом всегда стояло нечто большее, чем просто ожидание того или
иного ответа...
     У него был аналитический ум, способный выкристаллизовать из огромной
массы данных, сведений, фактов самое главное, существенное. Свои мысли и
решения Сталин формулировал ясно, четко, лаконично, с неумолимой логикой.
Лишних слов не любил и не говорил их". /Устинов Д.Ф./
     "Я не смог скрыть удивления тщательностью, с которой Ставка
анализировала боевые действия, и у меня невольно вырвалось:
     - По каким же картам следит Верховный за нашими действиями, если видит
больше и глубже нас?
     Николай Федорович улыбнулся:
     - По двух и пятисоттысячным за фронтом и по стотысячным за каждой
армией. Главное же, на то он и Верховный, чтобы подсказывать нам, поправлять
наши ошибки..." /Генерал армии С.Штеменко/
     "Сталин симпатизировал Рузвельту как человеку, и он ясно давал это нам
понять, рассуждая о болезни президента. Нечасто Сталин дарил симпатии
деятелям другого социального мира и еще реже говорил об этом.
     Были и другие случаи выражения чувств со стороны Сталина по отношению к
тем или иным людям. Например, Сталин в период Потсдамской конференции при
всех участниках расцеловал скрипачку Баринову и пианиста Гилельса, которые
прекрасно выступили после официального обеда". /А.Громыко/
     "Военные знают - бывало так в боях - высаживают два десанта: один
основной, а другой дополнительный, второстепенный, отвлекающий. Развиваются
боевые действия, и вдруг этот второстепенный со временем становится
значительным, а порой важным и, наконец, главным. Так бывает не только во
время войны, но и обычные дни мирной жизни: делаешь сразу два дела - свое,
повседневное и, кроме того, что-то попутное. И глядишь, то, что считал чем-
то для себя личным, если хотите, интимным, через некоторое время становится
особым, значительным, необходимым и для людей. Вот и кажется мне теперь, что
рассказ о нестандартной фигуре Сталина, к которой не раз еще будут
обращаться историки, представляет интерес, особенно если об этом вспоминают
люди, с ним общавшиеся. /А. Громыко/.
     "Что бросалось в глаза при первом взгляде на Сталина? Где бы ни
доводилось его видеть, прежде всего обращало на себя внимание, что он
человек мысли. Я никогда не замечал, чтобы сказанное им не выражало его
определенного отношения к обсуждаемому вопросу. Вводных слов, длинных
предложений или ничего не выражающих заявлений он не любил. Его тяготило,
если кто-либо говорил многословно и было невозможно уловить мысль, понять,
чего же человек хочет. В то же время Сталин мог терпимо, более того,
снисходительно относиться к людям, которые из-за своего уровня развития
испытывали трудности в том, чтобы четко сформулировать мысль.
     Глядя на Сталина, когда он высказывал свои мысли, я всегда отмечал про
себя, что у него говорит даже лицо. Особенно выразительными были глаза, он
их временами прищуривал. Это делало его взгляд еще острее. Но этот взгляд
таил в себе тысячу загадок.
     Сталин имел обыкновение, выступая, скажем, с упреками по адресу того
или иного зарубежного деятеля или в полемике с ним, смотреть на него
пристально, не отводя глаз в течение какого-то времени. И надо сказать,
объект его внимания чувствовал себя в эти минуты неуютно. Шипы этого взгляда
пронизывали". /А.Громыко/


     СЛОВА АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     Дело Господа - наложить табу Закона на запретные плоды. Дело сатаны -
нашептывать - "Ешьте, не умрете, солгал Бог". Дело человека - выбор. Что
слушать - Голос, Зов Творца или льстивые лукавые нашептывания. Дело пастыря,
государственного деятеля - по возможности оградить, избавить свой народ от
этих смертоносных нашептываний, а не усиливать их многократно. "Избавлять от
Лукавого", а не толкать неразумных детей Неба в пропасть многотрудного
полуживотного существования в рабстве у дурной материальности - такой
кесарь, пастырь-государственник становится орудием, рупором соблазна,
полководцем в армии сатаны, приведшим на сторону тьмы своих подданных. Не
только за себя, но и за их души будет такой кесарь отвечать на Суде.
     Чтобы пробудить дремлющие в человеке дионисийские силы - темную,
изнаночную стихию первородного греха, нужны определенные условия. Так вот -
угодный Богу пастырь должен соблюдать противопожарную безопасность в своем
государстве, а не раздувать огонь и не бездействовать, ибо "молчанием
предается Бог".
     Народ не очень-то представлял себе, что такое хорошо, ибо даже в среде
духовенства не всегда находил свет. Но он знал, что такое плохо, искал Путь
методом от противного. А это уже очень много.
     Раз в десять-пятнадцать лет оборотни из партии власти, зараженные
вампиризмом овцы / "зажиревшие" по Евангельскому определению/ -
отбраковывались, отделялись от здоровых. После смерти вождя оборотни
постепенно расплодились, заразили все стадо и страна рухнула.
     "- Какие, на ваш взгляд, у Сталина были отрицательные черты?
     - Отрицательные? Я такой вопрос себе не ставил никогда, - говорит
Молотов, - Так сразу не ответишь, потому что однобоко будет выглядеть. Он
крутой по характеру человек. Но в то же время справедливый очень был.
     А его все равно любили. Его очень любили...
     - Сталин называл людей "винтиками"...
     - Винтики-то винтики, но важно, в какую сторону они вращаются, -
говорит Молотов, - Его искренне любили. Это не просто накачивание. Хорошее
отношение к нему было".
     - Сталин говорил: "Правду охраняют батальоны лжи".
     Хрущев намекнул, что Сталин убил Кирова. Кое-кто до сих пор в это
верит. Зерно было брошено. Была создана комиссия в 1956 году. Человек 12
разных смотрели много документов, ничего против Сталина не нашли. А
результаты не опубликовали". /Молотов-Чуев/
     "Лидеры этих группировок /и некоторых более мелких/ с годами
превратились в жалких буржуазных перерожденцев запуганных империализмом,
потерявших веру в социализм. Они зашли настолько далеко в борьбе против
партии и ее руководства, что фактически превратились в оголтелых врагов
партии и дела социализма , в группы и банды заговорщиков, поставивших своей
целью свержение Советской власти. Они все больше сближались между собой,
готовили гнусный контрреволюционный заговор и военный переворот, чтобы
вернуть страну к капитализму, к восстановлению власти буржуазии, как видно,
рассчитывая удобнее устроиться при такой власти. При вынужденно
безотлагательном проведении решительных мер по выкорчевыванию и разгрому
упомянутых контрреволюционных группировок и организованных ими преступных
банд, готовивших государственный переворот, - а это было признано самими
обвиняемыми на открытых судебных процессах - имелись, конечно, и серьезные
ошибки и неправильности, которые не могут не вызвать глубокого сожаления.
Особенно по той причине были возможны такие ошибки, что на отдельных стадиях
расследование попадало в руки тех, кто затем сам был разоблачен в
предательстве и разных враждебных антипартийных и антисоветских делах. Эти
запоздало разоблаченные перерожденцы - предатели в органах госбезопасности и
в парторганизациях, как это очевидно, иногда сознательно толкали к некоторым
неправильным мерам, направляя их против честных партийцев и беспартийных.
Партия, Советское государство не могли допускать медлительности или задержек
в проведении ставших совершенно необходимыми карательных мероприятий". /В.
Молотов/
     "В движениях Сталин всегда проявлял неторопливость. Я никогда не видел,
чтобы он, скажем, заметно прибавил шаг, куда-то спешил. Иногда предполагали,
что с учетом обстановки Сталин должен поскорее провести то или иное
совещание, быстрее говорить или торопить других, чтобы сэкономить время. Но
этого на моих глазах никогда не было. Казалось, само время прекращает бег,
пока этот человек занят делом. /А. Громыко/
     "Однажды разговор зашел о бессмысленности упорства гитлеровского
командования и сопротивления немцев в конце войны, когда дело фашизма уже
было проиграно, только слепые не могли этого видеть. Говорили об этом
несколько человек. Сталин внимательно всех выслушал, а потом, как будто
подводя итог услышанному по этому вопросу, сказал сам:
     - Все это так. Я согласен с вами. Но в то же время нельзя не отметить
одно характерное для немцев качество, которое они уже не раз демонстрировали
в войнах, - упорство, стойкость немецкого солдата.
     Тут же он высказал и такую мысль:
     - История говорит о том, что самый стойкий солдат - это русский; на
втором месте по стойкости находятся немцы; на третьем месте...
     Несколько секунд он помолчал и добавил:
     - ... поляки, польские солдаты, да, поляки". /А. Громыко/
     "Сталин относился к той категории людей, которые никогда не позволяли
тревоге, вызванной теми или иными неудачами на фронте, заслонить трезвый
учет обстановки, веру в силы и возможности партии коммунистов, народа, его
вооруженных сил. Патриотизм советских людей, их священный гнев в отношении
фашистских захватчиков вселяли в партию, ее Центральный Комитет, в Сталина
уверенность в конечной победе над врагом. Без этого победа не стала бы
возможной.
     Позже выяснилось, что напряжение и колоссальные трудности военного
времени не могли не подточить, физические силы Сталина. И приходится лишь
удивляться тому, что, несмотря на работу, которая, конечно, изнуряла его,
Сталин дожил до победы.
     Заботился ли о своем здоровье Сталин? Я, например, ни разу не видел,
чтобы во время союзнических конференций трех держав рядом с ним находился
врач". /А.Громыко/


     * * *


     - Так оно и писалось для вас, - вдруг сказала Варя, - Неужели до сих
пор не поняла?
     И помчалась на свою электричку, оставив Яну размышлять над
неправдоподобным мистическим правдоподобием сказанного. Чем более
невероятное творилось с ней за последнее время - "Иоанна" на стекле
автобусной кабины, бегство в Ильичевку, невероятное возвращение Гани в еще
более невероятном новом облике, тем менее удивлялась она этим чудесам. Она
будто шла по знакомой улице, а вокруг все явственней проступал совершенно
иной таинственный пейзаж, неразличимый ни для кого, кроме нее. Она различала
их все более - очертания неведомых гор, бездонные пропасти, водопады, и
именно этот параллельный мир, где происходили немыслимые вещи, становился
все большей реальностью, а не тот, где змеились очереди за двухрублевыми
бананами, заседали худсоветы, бежали граждане на работу и с работы и в
баснословно дешевых доперестроечных ресторанах отплясывали "барабан был
плох, барабанщик - бог"...
     Она знала одно - этот ее новый путь - не просто кружение от поворота к
повороту, без цели и смысла - она шла "Куда-то". Неведомое притяжение,
одновременно радостное к пугающее, властно влекло ее все дальше от привычных
атрибутов и мелочей бытия - знакомые лица, будничные дела, разговоры, само
земное время со все увеличивающейся скоростью неслись мимо, досаждая, как
метель в лицо.
     Иногда ей приходила мысль - все ли с ней в порядке? Но ощущение
движения - не от серии к серии, от осени к лету, от жизни к смерти, а
детское предвкушение неведомо-чудесного впереди было настолько упоительном,
что она решила: если это безумие, то да здравствует!
     Принуждала себя делать повседневные дела, снова бегала до изнеможения
по ильичевскому лесу и уже не ждала весточки от Вари, рассудив, что если б
можно было, Ганя давно бы искал встречи.
     Прошла неделя, другая, наступил июль. На почту она заходила скорее по
инерции, и, когда письмо пришло, полчаса собиралась с духом, чтобы
распечатать,
     Письмо было конспиративным. "Гр.Синегина, посылку можете получить в
любое время по такому-то адресу. Администрация."
     Господи, за что ей это, она не заслужила... Снова увидеть Ганю...
Счастье, оказывается, тоже бывает не по силам, она боялась умереть, не
доехав до дачного поселка Лужино, так сдали нервы. Всю ночь она не спала,
снова и снова мысленно прокручивая их встречу и всякий раз умирая при любом
варианте. Утром заставила себя пробежаться - день был чудесный, нырнуть с
головой в ледяную речушку, даже не почувствовав холода, и выпить стакан чаю,
забыв положить сахар.
     Ганина "Иоанна" на стене печально глядела из вечности на лошадку с
льняной гривой на скамье летящей к Денису электрички.
     Она попыталась взглянуть на себя нынешнюю ганиными глазами - женщину
около сорока типа Мэри Петровна, загорелую, довольно спортивную, с короткой
стрижкой, кое-где морщинками и сединой - но опять было почему-то совершенно
невозможно подмалеваться и принарядиться... Пусть так и будет - пропахшее
бензином платье цвета хаки, поношенные лодочки без каблуков, которые она
всегда надевала за рулем, руки без маникюра и выражение лица княжны
Таракановой с одноименной картины.
     Долгий путь в Лужино лежал через всю раскаленную, изнывающую от жары
Москву, по кольцевой, затем по шоссе, и еще куда-то в сторону... Яна
запуталась в этих поворотах, устала расспрашивать, ошибаться, возвращаться,
снова расспрашивать. И ей уже стало казаться, что Лужино и Ганя - всего лишь
мираж, подобный сказочному оазису в пустыне. А кукурузное поле, вдоль
которого она ехала, - точь в точь, как Ильичевское, и сейчас за поворотом
покажется здание клуба, и все вернется на круги своя, мираж рассеется, и
она, Яна, переоденется и пойдет на пруд купаться.
     Но за поворотом снова было поле, где-то в километре впереди - поселок,
куда шел по шоссе прохожий, у которого Яна собиралась спросить дорогу и
который, чем ближе она подъезжала, все более становился похожим на Ганю...
     Вместо тормоза она нажала не газ, машина, взревев, рванулась, Яна
увидела в зеркале уносящееся ганино - теперь в этом не было сомнений, -лицо,
скорее удивленное, чем испуганное, подумала только: "почти не изменился", а
"жигуленок" все катился, пока не замер как-то сам собой.
     Она вылезла и смотрела, не в силах сдвинуться с места, как Ганя
приближается к ней, очень медленно, - это взаимное узнавание было
мучительно-сладостным и волшебно-замедленным, как во сне. Он был в рубашке с
закатанными рукавами, вельветовых джинсах и каких-то забугорных шлепанцах
без пяток, в руке болталась авоська с буханками.
     "Только много седины в его кудрях"... И бородка.
     - Мало изменился, - снова подумала она, а может, сказала вслух, потому
что Ганя вдруг остановился, одеревенела на губах улыбка, мешая ему, он
поднес к лицу руку, словно пытаясь содрать ее, авоська соскользнула к локтю.
     Она стояла, ухватившись за раскаленный от июльского солнца багажник,
готовая принять все условия нового Гани - пожать протянутую руку, поцеловать
подставленную щеку...
     - Иоанна,.. - сказал Ганя.
     И рванулся к ней, - или она побежала. Соединившее их мгновенное
нераздельное объятие не было похоже ни на танец в салоне Регины /соединение
душ/, ни на ночь в купе ленинградского поезда /соединение тел/, сочетая в
себе и то, и другое, оно было чем-то иным, третьим, не отделяя, как прежде,
их объятия от мира, а как бы растворяясь в нем, мире, - в жарком июльском
дне, кукурузном поле, шуме электрички где-то за кромкой леса.
     Их объятие вмещало весь мир, растворяясь в нем. Мгновение остановилось.
     Подруливший ЗИЛ посигналил - они обнимались, оказывается, посреди
шоссе. Шофер высунулся из кабины, сказал весело:
     - Ребята, есть восемь кусков рубероида? Не нужно?
     И, не дождавшись ответа, умчался.
     Они сели в машину. Проехали несколько метров, остановились снова.
     "Кудри твои, сокол, что ручьи в горах - пальцы обвивают, в пропасть
влекут... Глаза твои, сокол, что мед в горах - и светлые, и темные... И
сладкие, и горькие..."
     - Иоанна, - повторил Ганя.
     Слезы текли у нее по щекам. За воротник, за уши, как в детстве.
     - Ничего, я привыкну, - сказала она виновато.
     - Значит, тебе легче.
     Он сел за руль, она попыталась успокоиться и привести себя в порядок.
Остановились у сплошного высокого забора, ворота были такие же сплошные,
массивные. Ганя погудел как-то особенно, условно, ворота не сразу открыл
мальчик лет двенадцати, как потом выяснилось, Варин старший, пропустил
"жигуленка" и снова стал возиться с засовом.
     Заржавел, - сказал Ганя, - машины тут редкость.
     Он пошел помогать мальчику. Старый бревенчатый дом, заросший диким
виноградом и плетистыми розами. Ухоженный, наливающийся плодами сад, буйно
цветущие ромашки вдоль ведущей к дому бетонной дорожки, запах свежескошенной
травы, разбросанной тут же, под деревьями, - все это, конечно же, тоже было
чудом, как и все, связанное с Ганей.
     - А, встретились... - сказала Варя, не вставая из-за стола, будто они с
Яной давным-давно знакомы, - Давайте скорей обедать, все остыло. Даренова за
смертью посылать.
     Ганя сказал, что хлеба не было. Ждал, когда привезут и разгрузят.
     Выглядели они оба, наверное, неважно. Сидящие за столом разом и
деликатно отвели взгляд, лишь варин муж Глеб со взглядом Ивана Грозного
смотрел так, будто опасался, что Яна сейчас вытащит из-за пазухи гранату.
     Она ужаснулась, что не взяла с собой ни еды, ни гостинцев для детей.
Потом вспомнила, что в сумочке у нее, по счастью лежит резиновый японский
игрушечный кот, который, если надуть, покачивает хвостом и мурлычет. Яна
возила с собой таких котов для умиротворения гаишников - успех был
стопроцентный, у всех были дети и женщины. Сработало и на этот раз. На кота
сбежался весь дом, так что не пришлось никого специально звать к обеду,
гости сели за стол и занялись едой, а они с Ганей понемногу пришли в норму.
     Перед едой прочли молитву, обед был без вина, мяса и рыбы, салат без
сметаны - Строгий Петровский пост, как потом выяснила Яна. За едой не
разговаривали - не принято. Она освоилась быстро - журналистский навык
мгновенно адаптироваться в любой среде. Как бы еще недавно было ей интересно
попасть в настоящую религиозную общину! Но теперь она была полна Ганей, и
эта непривычная трапеза, и огромный стол, и разноцветные окна веранды,
причудливая игра цветовых пятен - было для нее лишь волшебной средой
обитания нового Гани.
     О, Господи, Ганя - священник!..
     После обеда, когда они гуляли вдвоем рука об руку в блаженном своем
измерении по Лужинскому лесу, Ганя сам заговорил об этом, уже потом она
поймет - что это теперь единственное, о чем ему интересно говорить - и
расскажет о чудесном своем обращении, обо всем, что было в той парижской
жизни. О ночной дороге на виллу за смертоносной ампулой, о странной поломке
в машине, благодаря чему встретится он с Глебом и отцом Петром и, наконец, о
ночи на 9-е февраля в своей парижской квартире. И она все поняла, хотя он
сказал лишь, что это был ОГОНЬ, с которым встретился и Блез Паскаль когда-
то, и тоже круто изменил жизнь. И еще - распахнувшийся вдруг бескрайний
любящий мир, льющий на тебя неистово-жаркий поток любви, в котором сгорает
все, что мешает душе ответить этому потоку, слиться с ним - все убежища,
одежды, само грешное непроницаемое тело, и ты гибнешь, становясь все более
самим собой... И трудно это передать, почти невозможно земными словами...
     Его волнение, наэлектризованность мгновенно передадутся и ей,
вспомнится тот вещий сон под старый новый год, Ганя на едущем в черную шахту
эскалаторе, его обращенное к ней лицо, заваливающееся в черноту, ее
отчаянная за него молитва.
     Потом они оба станут вспоминать, подсчитывать, и старый новый год
окажется тем же, 77-м, и уже нисколько этому не удивятся. Потом Ганя
заговорит о другом, но все о том же. Нет, он не то чтобы изменился, -
подумает Иоанна, - просто ЭТО, неведомое, коснулось его, как у Пушкина в
"Пророке", и он стал видеть, чувствовать, понимать совершенно иначе.
Бесчисленное множество прямых через две точки - он их видит, эти прямые,
прозревает, чертит и живет в соответствии с тем, что недоступно окружающим.
И если это безумие - она его с ним разделит. И с этими лужинскими
богомольцами. Любезно так воркуют, а смотрят - как на прокаженную... Но с
ней, а не с ними говорил сейчас Ганя о своем "обращении". И Господь ее у
услышал в ту ночь 77-го. И невозможно, чтобы Он желал разлучить то, что
сотворил одним целым!
     Она не должна сегодня уезжать, надо остаться хотя бы до завтра, она еще
не видела ганины картины, и если в новом ганином состоянии, в его
наполненности до краев неведомым этим Огнем сохранился хоть один несожженный
мост, то это был мост их с Ганей, узкая лужинская тропка, ведущая в Небо. И
они балансировали по нему рука об руку в тот лужинский вечер, она жадно
впитывала все, что говорил Ганя, и горела его огнем, и плавились стволы
лужинских сосен, и плавилось закатное солнце.
     Когда они вернулись, в доме было уже полно народу - и в саду, и на
веранде, некоторые приехали с детьми. Это было совсем непохоже на обычные
дачные сборища - гости разбрелись по скамейкам, стульям, углам - кто полол,
кто поливал, кто на кухне резал овощи, кто читал - все были при деле, и все
тихо, молча, лишь некоторые шепотом беседовали по-двое, по-трое. Будто на
похоронах. Много молодежи, но тона одежды блеклые, женщины совсем без
косметики, так что Яна оказалась "в форме". Волосы убраны под косынки,
длинные юбки, лица серьезны, редкие улыбки какие-то испуганные. Яна
чувствовала себя чужой, чужим им казался и Ганя, хоть и старался "не
возникать". Все это походило на гирлянду лампочек, где лишь одна - Ганя -
горящая. Впоследствии Иоанна встретила и других "горящих". - Мы - рабы, они
- сыны, - говорил про таких Глеб. То, что для одних было тяжким, хотя и
результативным, но трудом, для "сынов" составляло наслаждение. Это был
прорыв к задуманному Творцом первообразу, в который они уже не играли, а
органично жили в нем. В то время как другие лишь карабкались вверх, обдирая
в кровь руки. Что это было - изначальный дар, как у Моцарта, или более
поздний, за какие-то личные качества? Да, Господь любит всех, все - его
дети, но почему одни горят ответной любовью, другие - тлеют, пока не
вспыхнут, третьи так и уходят вечно тлеющими в вечность, четвертые - вообще
остаются дровами.
     - Причина где-то в нас самих, - размышляла Иоанна, - Мы сами выбираем
холод, тление или ОГОНЬ.
     Сыновство - это ответная любовь к Отцу. Сынам в Лужине не будут
завидовать, их будут баловать, оберегать и все им прощать, как детям,
которые в тот вечер с визгом носились по дорожкам, рвали зеленый крыжовник,
и никто их не останавливал.
     Варя первая пошла в атаку и сказала, что следовало бы предложить Яне
переночевать, но Яна сама видит, сколько понаехало народу, спать будут
буквально вповалку на веранде и в беседке на раскладушках и в спальных
мешках, которые почти у всех привезены еще в начале лета и хранятся от
приезда до приезда в чулане под лестницей. Яна ответила, что пусть хозяева
не беспокоятся, она отлично переночует в машине. Тут Варя окончательно
перепугается и скажет, что нет, зачем же, раз такое дело, она поговорит с
дядей Женей, владельцем дачи. На его половине свободная мансарда, и Варя
надеется, что он не будет возражать.
     Видимо, Варя вообразила, как Ганя ночью, когда все спят в своих мешках,
крадется к машине Яны с нехорошими намерениями. Яна уже знает, что Ганя
специально ездил в Лавру к своему духовному отцу за разрешением на встречу с
ней, а Глеб, варин муж, уверенный в отказе, был потрясен таким либерализмом.
И, не имея права осуждать духовное лицо, устроит головомойку Варе. Ну и
порядочки, почище партбюро!
     Неужели они не понимают, что Иоанна скорее умрет, чем встанет у Гани на
пути? Что его путь так же свят для нее, как и для него.
     Вернулась Варя и сказала, что дядя Женя не только не возражает насчет
мансарды, но и оказался поклонником их телесериала, который регулярно
смотрит по ящику, так что им будет о чем поговорить. Она сообщила это не без
иронии, но Иоанне было на ее иронию плевать - теперь у них с Ганей был целый
день в запасе!
     После общего чая с вареньем и ржаными сухариками Глеб увел Ганю в
мастерскую - отдельный флигель в глубине участка, спал Ганя тоже там. А Яна
пошла знакомиться с дядей Женей, о котором она уже знала от Гани, что он
младший сын священника, отпрыска древнего и знатного рода, который Ганя по
конспиративным соображениям не назвал. Принявшего сан незадолго до
революции, репрессированного в конце двадцатых, потом ссылка, долгожданное
разрешение на сельский приход, оккупация... После войны - возвращение в
Москву и даже орден - за то, что в церковном подвале скрывались в течение
нескольких месяцев коммунисты, раненые, евреи - все, кому грозила опасность.
Двух сыновей /Глебова отца и дядю Женю/ он воспитал в лояльности к советской
власти и искренне исповедывал свой особый "христианский коммунизм" как
земное устроение бытия.
     Отец Глеба, иконописец и реставратор, умер рано, благословив сына
продолжить свое дело, а дядя Женя, которого образованная матушка обучила
нескольким языкам, пошел по сугубо мирской стезе - преподавал в школе, давал
частные уроки, делал переводы в научном издательстве. Скопив деньги,
осуществил давнюю мечту - купил дом в Подмосковье, чтобы дружно, всей семьей
трудиться на земле... Но дружно не получилось - семья у дяди Жени, хоть и
многочисленная /дети с мужьями, женами и внуками/ была, по выражению Вари,
"бесноватая". И в городе у них старику не было покоя, а на даче и вовсе
непрерывные склоки - из-за комнат, грядок, кто где вскопал и кто сколько
сорвал... Еще пока была жива хозяйка, держалось кое-как, а после - чуть не
драки. Тут племянник и предложил - будем жить, ухаживать за участком и
домом, платить сколько надо за аренду, а деньги эти чтоб дядя Женя поделил
между своими переругавшимися домочадцами, - пусть они на них снимают себе
дачи кто на Юге, кто в Подмосковье, кто в Прибалтике - кому где угодно.
     Подробности Яна узнает потом, а пока, с ксероксом под мышкой, который
сунул ей Ганя, чтоб почитала перед сном /Соловьев, "Духовные основы жизни"/
Яна заявилась к старику, который не просто ждал ее, а за накрытым столом.
     - Садитесь, Яночка, вы, наверное, не приучены к постам, а меня по
немощи благословили молочное - сыр вот, масло мажьте, не стесняйтесь. Вино
вот свое, домашнее - видели, у меня виноград растет? Мелкий, правда, но
настоящий, никаких морозов не боится. Ну, со знакомством.
     Он размашисто перекрестился, перекрестилась и Иоанна. Какой славный
дед! Отхлебнула из рюмки. Вино было сказочное, совсем как в сказочной стране
Абхазии. Даже слабый запах "Изабеллы".
     Она вдруг ощутит зверский голод и начнет молотить бутерброды - старик
едва успевал намазывать. Было очень стыдно, но она ничего не могла с собой
поделать. У нее всегда от волнений просыпался волчий аппетит.
     Выпили по второй.
     - А я вас совсем иначе представлял. Эдакой бандершей в три обхвата,
Сонькой Золотой ручкой. Вам-то этот мир откуда знаком? Жаргон их, нравы, вся
эта братва - откуда это пошло?
     Яна рассказала о своих поездках в колонии, про поразивший ее урок
чтения в колонии строгого режима, когда совершенно жуткие с виду громилы по-
детски подсказывали друг другу, шалили, прилежно выводили по складам: "мама
мыла раму", "баба ела кашу", а потом один потянулся, хохотнул сипло, обнажив
один-единственный зуб: "Щас бы бабу!.."
     Дядя Женя засмеялся.
     Ну и в судах сидела на процессах, с делами знакомилась, с заключенными.
Они, как правило, охотно идут на контакт...
     Да, у вас здорово закручено, и глубоко... На самом высоком уровне, я
вам скажу. Я ведь люблю детективы, на языке читаю, избалован, можно сказать.
А вас всегда смотрю с удовольствием.
     - Ну спасибо, - Яна схватила еще бутерброд.
     - Нет, я серьезно. Ешьте, ешьте... А главное... Как вы прекрасно знаете
дно... Дно человеческой души. Этих демонов в каждом...
     - Ну, демоны в каждом - это от режиссера. Моего супруга и соавтора, -
сказала Яна, - Это он их разводит. Кто кур, кто демонов.
     - Думаю, вы их тоже чувствуете, - настаивал дед, - И вы их жалеете.
     - Демонов?
     - Нет, людей, которые им поддаются. И правильно. Мир у вас такой
страшный, жестокий - это я вам объективно, как зритель говорю. Повсюду их
власть бесовская губит людей... А этот ваш мальчик, Павка... Муровец это,
от... Я так понимаю, - продолжатель Корчагина... - тот ведь тоже трагическая
фигура, мученик... И этот - один против зла. Жалко его, в жизни такие
погибают... Но Господь - с ними. Это вы очень убедительно показываете...
     - Знаете, а я об этом как-то даже не думала...
     - Вот видите, не думали, а вышло так. Павке все время вроде как чудо
помогает. А Господь чудо и есть.
     Такая неожиданная трактовка Иоанне нравится.
     - Я вот что не пойму, Янечка, - как у вас все это проскакивает? - Я
цензуру имею в виду.
     - Это тоже у нас товарищ Градов. Убеждает, пробивает, - это все он.
     - Пробить - самое главное. У вас ведь и сборник издан "По черному
следу", так? Дефицит, не достать.
     - Хотите я вам подарю? - у Иоанны вдруг мелькнула безумная идея, - с
автографом? И у Кравченко возьму, передам ваши комплименты, ему будет
приятно.
     - В самом деле? Это для меня большая честь, - старик был в восторге.
     - В следующий раз привезу. И детективов для вас захвачу, у нас много на
языке. Муж английский знает, немного польский.
     - Польский я тоже знаю. На французском можно.
     На днях привезу.
     - Ну зачем вам беспокоиться, можно через Варю.
     - Ничего, очень будет приятно еще с вами повидаться, мне у вас так
нравится. Вот приеду и погощу, если не прогоните.
     - Помилуй Бог, - охотно вступил в игру дядя Женя. Кожа на его щеках
дрябло алела от вина, как у чуть спущенного первомайского шарика. - Такую
гостью, прогнать.
     - Мансарда у вас свободна? - продолжала "играть" Иоанна. Только бы не
спугнуть!
     - Для вас? Всегда!. .
     - Вот и чудесно. Значит, я ее снимаю до конца лета, вместе будем
сочинять следующую серию. По рукам?
     И, не давая старику опомниться, шлепнула на стол пачку денег. Все, что
было в сумочке. Старик оторопело уставился на них, потом на Яну, которая
продолжала лучезарно улыбаться.
     "Господи, помоги мне... Ведь каникулы скоро кончатся..."
     Дед даже обиделся.
     - Уберите презренный металл, мадам. С вас - только детективы.
     - И детективы будут, привезу полный примус. На французском, польском,
австралийском...
     - Такого нет.
     Для вас все есть. Напишем.
     "Откажется - падаю на колени", - подумала Яна, примериваясь, куда
падать.
     - Но... вы даже не видели комнату, там днем очень жарко, вам не
понравится.
     - Понравится! - кричит Яна, чмокая его в щеку-шарик, - За нашу дружбу!
А Варе с Глебом так и объясните - решили вместе писать детектив.
     Они выпивают еще по глотку. Старик встает, вынимает из комода комплект
постельного белья.
     Сама подниметесь, Яночка? Только осторожно, за перила держитесь. И окно
при свете не открывайте - комары налетят.
     Крутая узкая лестница, комната просторная - железная койка, шкафчик,
стол и табуретка. Стены обиты вагонкой, по стенам развешаны пучки трав -
мяты, ромашки и еще каких-то неведомых, отчего густой, настоенный на
июльской жаре воздух можно, кажется, пить, как чай. На столе - оставленная
кем-то косынка в горошек и "Новый завет". Зарубежное издание, такие только
начали появляться в Москве. Яна раскрывает наугад - так она иногда гадает.
     "И он встал, взял постель свою и пошел в дом свой". /Мф.9,7/
"Постель"... Что-то связанное с бельем, которое она держит под мышкой?
     "И он встал, взял свою постель и пошел в дом свой"...
     Что это означало, она поймет через несколько лет. И вспомнит эту фразу,
уже будучи хозяйкой лужинского дома,
     и изумится до слез, как всегда при встрече с чудом Господним. А тогда,
улыбнувшись, совпадению "постелей", она застелила койку и, погасив от
комаров свет, как велел дядя Женя, открыла стеклянную дверь на небольшой
балкон.
     Все уже спали - ни шороха, ни огонька. Июльская ночь была теплой и
светлой, луна только всходила. Деревья, грядки, клумбы, дорожки, ганин домик
в глубине сада, весь сад казались таинственно-хрупкой декорацией.
Голубовато-белыми звездами сияли цветы, волшебно пахло земляникой
покачивающееся у балкона облако каприфоли, а в нескольких десятках метров
спал Ганя, живой, теплый, с запачканными краской пальцами. Ганя, который
вскоре, по окончании искуса, станет иеромонахом, священником, и будет
служить Богу. Она думала об этом со светлой радостью, ибо конечно, никому и
ничему другому не мог принадлежать Ганя. Лишь Богу. А ей дана величайшая
милость чудом попасть в этот дом и стоять сейчас на балкончике в нескольких
метрах от Гани, отмахиваясь от свирепых лужинских комаров, думать, что еще
полтора месяца впереди и благодарить Небо за неожиданно ниспосланное
счастье.






     "От главных конструкторов, директоров военных заводов, многих из
которых он знал лично, И. В. Сталин, требовал производства образцов
самолетов, танков, артиллерии и другой важнейшей техники в установленные
сроки таким образом, чтобы они по качеству были не только на уровне
зарубежных, но и превосходили их.
     Без одобрения И. В. Сталина, как я уже говорил, ни один образец
вооружения не принимался и не снимался. С одной стороны, это ущемляло
инициативу наркома обороны и его заместителей, ведавших вопросами вооружения
Красной Армии. Однако, с другой стороны, следует признать, что такой порядок
во многих случаях помогал быстро внедрять в производство тот или иной новый
образец боевой техники.
     Меня часто спрашивают, действительно ли И. В. Сталин являлся выдающимся
военным мыслителем в области строительства вооруженных сил и знатоком
оперативно-стратегических вопросов?
     Могу твердо сказать, что И.В.Сталин владел основными принципами
организации фронтовых операций и операций групп фронтов и руководил ими со
знанием дела, хорошо разбирался в больших стратегических вопросах. Эти
способности И. В. Сталина, как Верховного Главнокомандующего, особенно
раскрылись начиная со Сталинградской Битвы.
     В руководстве вооруженной борьбой в целом И. В Сталину помогали его
природный ум, опыт политического руководства, богатая интуиция, широкая
осведомленность. 0н умел найти главное звено в стратегической обстановке и
ухватившись за него, оказать противодействие врагу, провести ту или иную
наступательную операцию. Несомненно, он был достойным Верховным
Главнокомандующим". /Маршал Жуков/
     "Музыку Сталин любил. Концерты, которые устраивались в Кремле, особенно
с участием вокалистов, он воспринимал с большим интересом, аплодировал
артистам. Причем любил сильные голоса, мужские и женские. С увлечением он -
я был свидетелем этого - слушал классическую музыку, когда за роялем сидел
наш выдающийся пианист Эмиль Гилельс. Восторженно отзывался о некоторых
солистах Большого театра, например, об Иване Семеновиче Козловском.
     Помню, как во время выступления Козловскго на одном из концертов
некоторые члены Политбюро стали громко выражать пожелание, чтобы он спел
задорную народную песню. Сталин спокойно, но во всеуслышание сказал:
     - Зачем нажимать на товарища Козловского. Пусть он исполнит то, что сам
желает. А желает он исполнить арию Ленского из оперы Чайковского "Евгений
Онегин".
     Все дружно засмеялись, в том числе и Козловский. Он сразу же спел арию
Ленского. Сталинский юмор все воспринимали с удовольствием". /А.Громыко/
     "Сталин несколько раз прерывал нас, говорил: "Садитесь", а потом сказал
о себе в третьем лице:
     - Хотите присвоить товарищу Сталину звание генералиссимуса. Зачем это
нужно товарищу Сталину? Товарищу Сталину это не нужно. Товарищ Сталин и без
этого имеет авторитет. Это вам нужны звания для авторитета. Товарищу Сталину
не нужны никакие звания для авторитета. Подумаешь, нашли звание для товарища
Сталина - генералиссимус. Чан Кай Ши - генералиссимус, Франко -
генералиссимус. Нечего сказать, хорошая компания для товарища Сталина. Вы
маршалы, и я маршал, вы что, меня хотите выставить из маршалов? В какие-то
генералиссимусы? Что это за звание? Переведите мне.
     Пришлось тащить разные исторические книги и статуты и объяснять, что
это в четвертый раз в истории русской армии после Меншикова и еще кого-то и
Суворова.
     В конце концов он согласился. Но во всей этой сцене была очень
характерная для поведения Сталина противоречивость: пренебрежение ко
всякому блеску, ко всякому формальному чинопочитанию и в то же время
чрезвычайное высокомерие, прятавшееся за той скромностью, которая паче
гордости".
     /Из бесед К.Симонова с маршалом И.С.Коневым/
     Из выступления И.В.Сталина на приеме в Кремле в честь командующих
войсками Красной Армии /24 мая 1945 года/:
     "Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа и, прежде
всего, русского народа. /Бурные, продолжительные аплодисменты, крики "ура"/
     Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он
является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав
Советского Союза.
     Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в
этой войне общее признание, как руководящей силы Советского Союза среди всех
народов нашей страны.
     Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он -
руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий
характер и терпение...
     У нашего Правительства было не мало ошибок, были и моменты отчаянного
положения в 1941-1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам
села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области,
Прибалтики, Карело-Финской республики, покидала, потому что не было другого
выхода. Иной народ мог бы сказать Правительству: вы не оправдали наших
ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое Правительство, которое заключит
мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо
он верил в правильность политики своего Правительства и пошел на жертвы,
чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому
правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую
победу над врагом человечества, - над фашизмом.
     Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!
     За здоровье русского народа! /Бурные, долго не смолкающие
аплодисменты/".


     СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     "Выйди от нее, народ Мой!" "ИЗБАВИ НАС ОТ ЛУКАВОГО!"
     ЖЕЛЕЗНЫЙ ЗАНАВЕС был стеной, оградой от армии тьмы. Пастырь - кесарь
невоцерковленного народа, Иосиф исполнил повеление свыше.
     "В чем застану, в том и судить буду..." Смерть прежде заставала людей
на поле боя при защите православного отечества, в поле, в цехах, за
письменным и чертежным столом. Так и говорили: "0н умер на боевом посту".
     - И в лагерях, - хмыкнул АГ, - И в застенках Лубянки...
     - Разреши ответить на твою реплику, сын тьмы, выписками из Первого
послания Ивана Грозного Андрею Курбскому :
     "... Апостол сказал: "К одним будьте милостивы, отличая их, других же
страхом спасайте, исторгая из огня". Видишь ли, что апостол повелевает
спасать страхом? Даже во времена благочестивейших царей можно встретить
много случаев жесточайших наказаний. Неужели ты, по своему безумному разуму,
полагаешь, что царь всегда должен действовать одинаково, независимо от
времени и обстоятельств?..
     ... Царь страшен не для дел благих, а для зла. Хочешь не бояться власти
так делай добро; а если делаешь зло - бойся, ибо царь не напрасно меч носит
- для устрашения злодеев и ободрения добродетельных...
     Прервусь, чтобы точно процитировать место из послания к Римлянам, глава
13, о котором говорит Грозный:
     "Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли
не бояться власти? Делай добро и получишь похвалу от нее;
     Ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло -
бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание
делающему злое.
     И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по
совести".
     - То есть пока требования кесаря соответствуют вписанному в сердце
Закону или совести. Пока от тебя не требуют отдавать Богово.
     "... Посмотри на все это и подумай, какое управление бывает при
многоначалии и многовластии, ибо там цари были послушны епархам и вельможам,
и как погибли эти страны! Это ли и нам посоветуешь, чтобы к такой же гибели
прийти?
     И в том ли благочестие, чтобы не управлять царством, и злодеев не
держать в узде, и отдаться на разграбление иноплеменникам? Или скажешь мне,
что там повиновались святительским наставлениям? Хорошо это и полезно! Но
одно дело - спасать свою душу, а другое дело - заботиться о телах и душах
многих людей; одно дело - отшельничество, иное - монашество, иное -
священническая власть, иное - царское правление...
     ... Господь наш Иисус Христос сказал: "Если царство разделится, то оно
не может устоять", кто же может вести войну против врагов, если его царство
раздирается междоусобными распрями? Как может цвести дерево, если у него
высохли корни? Так и здесь: пока в царстве не будет должного порядка, -
откуда возьмется военная храбрость? Если предводитель не укрепляет постоянно
войско, то скорее он будет побежденным, чем победителем. Ты же, все это
презрев, одну храбрость хвалишь; а на чем храбрость основывается - это для
тебя не важно; ты, оказывается, не только не укрепляешь храбрость, но сам ее
подрываешь. И выходит, что ты - ничтожество; в доме ты - изменник, а в
военных делах ничего не понимаешь, если хочешь укрепить храбрость в
самовольстве и междоусобных бранях, а это невозможно...
     ... А всеми родами мы вас не истребляем, но изменников повсюду ожидает
расправа и немилость; в той стране, куда ты поехал, узнаешь об этом
подробнее. А за ту вашу службу, о которой говорилось выше, вы достойны
многих казней и опалы; но мы еще милостиво вас наказали, - если бы мы
наказали тебя так, как следовало, ты бы не смог уехать от нас к нашему
врагу, если бы мы тебе не доверяли, ты не был бы отправлен в наш окраинный
город и убежать бы не смог. Но мы, доверяя тебе, отправили в ту свою
вотчину, и ты, по собачьему обычаю, изменил нам...
     ... По суетным же замыслам мы ничего не решаем и не делаем и на зыбкое
основание не становимся ногами своими, но, насколько у нас хватает сил,
стремимся к твердым решениям, опершись ногами в прочное основание, стоим
непоколебимо..."
     - Ну а если вспомнить про Страницу Истории, про разрушенную страну в
результате страшного предательства, про неисчислимые бедствия, которые
только начались, и еще неизвестно, чем все это кончится... Во всяком случае,
не нам судить Иосифа. Даже Шекспир сказал:
     "Из жалости я должен быть суровым.
     Несчастья начались - готовьтесь к новым..."
     Теперь умирают в блудилище, за питейным или игровым столом, от пули
завистливого, менее наворовавшего конкурента, за подсчетом банковских
процентов... Кстати, деньги в рост вообще запрещено давать Творцом. Прежде
хоть люди за металл гибли, а эти - за нули и бумажки...
     Я уверен - тысячи и миллионы "товарищей", не ставших хищниками,
проститутками, наркоманами и рабами Мамоны придут на Страшный Суд
свидетельствовать за Иосифа, чтоб простил ему Господь пролитую кровь ради
спасения нескольких поколений. Простил дровосеку "летящие во все стороны
щепки" во имя спасенной для Неба "страны мечтателей и ученых", пригодной для
Царствия мироощущением жертвенного служения высокой цели, целомудрием,
нестяжанием... Просто не ведающей порой, что все эти годы отчаянной схватки
с Вампирией, самоотверженного труда и героизма рядом незримо стоял Господь,
о чем свидетельствуют великие победы и плоды добрые, ибо "без Меня не можете
творить ничего". Там, где немощным человекам никогда бы не спастись,
обратимся, хотя бы, к нынешнему страшному времени вакханалии Лукавого,
психотронных войн и прочей отравы, Иосиф защитил свой народ от так
называемой "демократии", которую Нобель назвал "диктатурой подонков".
     Он спасал не сынов, не рабов, даже не наемников Творца - он спасал
бесхозных, заблудших, падших, рассеянных...
     Спасал гонениями, бичом, тюрьмой, кровью и слезами, но спас! Он спасал
их часто по воле Неба, как Господь когда-то безумного Савла, гонителя
христиан. Ослепив, повергнув на землю, но поставив на Путь.
     А вопрос Достоевского о "невинно замученном ребенке" решается лишь
выходом в вечность, в Царствие, где Господь невинно убиенным дает полноту
жизни в Свете, где "уже не будет слез, и все забудется, как забывает
роженица о муках, ибо родился человек в мир".
     "В новых условиях Красная Армия должна бдительно охранять мирный
созидательный труд советского народа, надежно обеспечивать государственные
интересы Советского Союза и сделать недоступными для врагов рубежи нашей
Родины". /И.Сталин/
     "- Почему сидели Туполев, Стечкин, Королев?
      - Они все сидели. Много болтали лишнего. И круг их знакомств, как и
следовало ожидать... Они ведь не поддерживали нас...
     В значительной части наша русская интеллигенция была тесно связана с
зажиточным крестьянством, у которого прокулацкие настроения, страна-то
крестьянская.
     Тот же Туполев мог бы стать и опасным врагом. У него большие связи с
враждебной нам интеллигенцией. И, если он помогает врагу, и еще благодаря
своему авторитету втягивает других, которые не хотят разбираться, хотя и
думает, что это полезно русскому народу... А люди попадают в фальшивое
положение. Туполевы - они были в свое время очень серьезным вопросом для
нас. Некоторое время они были противниками, и нужно было еще время, чтобы их
приблизить к Советской власти.
     Иван Петрович Павлов говорил студентам: "Вот из-за кого нам плохо
живется!" - и указывал на портреты Ленина и Сталина. Этого открытого
противника легко понять. С такими, как Туполев, сложнее было. Туполев из той
категории интеллигенции, которая очень нужна Советскому государству, но в
душе они - против, и по линии личных связей они опасную и разлагающую работу
вели, а даже если и не вели, то дышали этим. Да они и не могли иначе!
     Что Туполев? Из ближайших друзей Ленина ни одного около него в конце
концов не осталось, достаточно преданного Ленину и партии, кроме Сталина. И
Сталина Ленин критиковал.
     Теперь, когда Туполев в славе, это одно, а тогда ведь интеллигенция
отрицательно относилась к Советской власти. Вот тут надо найти способ, как
этим делом овладеть. Туполевых посадили за решетку, чекистам приказали:
обеспечивайте их самыми лучшими условиями, кормите пирожными, всем, чем
только можно, больше, чем кому бы то ни было, но не выпускайте. Пускай
работают, конструируют нужные стране военные вещи, это нужнейшие люди. Не
пропагандой, а своим личным влиянием они опасны. И не считаться с тем, что в
трудный момент они могут стать особенно опасны, тоже нельзя. Без этого в
политике не обойдешься. Своими руками они коммунизм не смогут построить.
     ... выступил Сигизмунд Леваневский: "Товарищ Сталин, я хочу сделать
официальное заявление. Я считаю Туполева вредителем. Убежден, что он
сознательно делает самолеты, которые отказывают в самый ответственный
момент".
     По глубине подготовки, в данном случае технической, мне кажется,
Туполев выше Ильюшина. Культура Туполева выше, я думаю. Между ними было
соревнование. Ильюшин хотел, чтобы самолеты под руководством коммуниста были
не хуже, а может, и лучше, чем у беспартийного Туполева...
     А были и такие случаи, как с Капицей. Мне пришлось его задержать в
Советском Союзе. Он хотел ехать в Англию, обратно, на один из международных
конгрессов, а мы ему предложили остаться в Советском Союзе. Он без особого
энтузиазма принял это. Но никогда по этому поводу не выражал публично, по
крайней мере, неудовольствия какого-нибудь.
     - Мне рассказывали, что Иван Петрович Павлов тоже высказался против
того, чтобы Капица ехал заграницу.
     - Я думаю.
     - Павлов ему напомнил, против кого он будет работать в Англии - против
России! Хотя Павлов не любил коммунистов...
     - Не любил, -согласился Молотов.
     - А был патриотом России.
     - Конечно... Он мне говорит, когда мы сидели с ним: "Я хорошо знаю
деревню и слежу, что выйдет из вашего эксперимента, - он экспериментом
называл коллективизацию. - Я знаю хорошо крестьянина, знаю, что он может
стонать и молчать, а вот вдруг он к старому захочет вернуться от ваших
колхозов, что вы будете делать?" /Молотов - Чуеву/.
     "На кладбище мы пробыли с полчаса и поехали в дом на улице Грановского,
где помянули Полину Семеновну.
     Мне выпало большое счастье, - сказал Молотов за столом перед гостями,
что она была моей женой. И красивая, и умная, а главное - настоящий
большевик, настоящий советский человек. Для нее жизнь сложилась нескладно
из-за того, что она была моей женой. Она пострадала в трудные времена, но
все понимала и не только не ругала Сталина, а слушать не хотела, когда его
ругают, ибо тот, кто очерняет Сталина, будет со временем отброшен как чуждый
нашей партии и нашему народу элемент". /Молотов - Чуеву/.


     * * *


     Из-за все-таки налетевших комаров она заснет лишь под утро. И приснится
ей рыжая Альма, пропавшая в далеком детстве собака, которую повсюду
безуспешно искала и оплакивала Яна, и тогда, и потом в снах, находила на
несколько мгновений, прижимала счастливо к себе, дрожащую и повизгивающую от
восторга, и тут же просыпалась. Или приходил другой сон, оставалось лишь
ощущение теплого трепещущего тельца и тоска по этому ощущению.
     Но в нынешнем сне Альма по-хозяйски, как в детстве, проскользнет в
дверь, возьмет из миски кость и ляжет у порога. А на безмолвный вопрос Яны
стукнет хвостом, не отрываясь от кости, и тоже безмолвно скажет - Да, я
здесь живу, и жила всегда, с тех пор как ты меня искала, когда была
маленькой, и потом в снах, и вот теперь ты нашла меня, и отныне мы будем
вместе.
     Сон был настолько реальным, что Яна, открыв глаза, глянет первым делом
на дверь, и не увидит, разумеется, никакой Альмы. Но тоски не будет, а
спокойная уверенность, что она где-то здесь, скорее всего в саду, или возле
ганиного домика, или убежала на дорогу по собачьим своим делам. И стоит лишь
позвать - солнечным бликом мелькнет среди зелени ее лисий хвост.
     Яна стояла на балконе, чувствуя на щеке и руках едва ощутимое тепло
разгорающегося где-то за придорожными тополями солнца. И сад, и дом, и
вьющаяся каприфоль, и другие цветы там, внизу, тоже повернувшиеся к солнцу в
блаженно-трепетном предвкушении жаркого дня, - странно, все здесь, как и
Альма, будто давным-давно ждало ее.
     Все, кроме людей, разбредшихся по саду - в одиночку, по двое, группами
- с книгами, лопатами, тяпками, лейками. Каждый делал свое дело - рыхлил,
полол, поливал, читал на скамье, так же подставив щеку разгорающемуся
солнцу. Они отторгали ее, хоть и улыбались, кивали, но как-то натянуто.
Впечатление это было еще более ощутимым, чем вчера - впрочем, натянуто они
были и друг с другом - Яна ожидала увидеть некое восторженное
экзальтированное слияние в едином молитвенном порыве - ничего такого.
Никогда прежде не встречала Яна такого странного разобщения - даже за
прополкой на одной грядке - каждый сам по себе. Ни словечка, никакой попытки
сближения. Вот двое спорят на скамье, горячо, страстно, о чем-то Иоанне
непонятном. Выяснили, что к чему, и сразу же, совершенно потеряв интерес
друг к другу, разошлись . И даже утренним молитвам на веранде внимали хоть и
вместе, но все равно каждый сам по себе...
     Только дети были вместе - перешептывались, перемигивались,
переталкивались, чтобы по окончании молитв с родительского разрешения
выкатиться единым ликующим клубком с веранды, через сад и сквозь забор.
     - Ку-паа-ться!. .
     Яна последовала за ними. В заборе оказалась калитка, за калиткой -
тропинка между чужими заборами. 3аборы кончились, начался лесок. Яна сняла
туфли и, роняя их то и дело, добежала по тропинке до круглого лесного
озерца, наполовину затянутого ряской и кувшинками. Там, где, видимо,
помельче и почище, плескалась малышня. Мальчик постарше зорко следил, чтобы
никто не утонул.
     Дальше коряги нельзя! Вера, ты знаешь, что такое послушание?
     Иоанну мальчик приветствовал чем-то вроде поклона. Она узнала Егорку
Златова. Хотелось искупаться, но белье ее мало походило на купальник.
     - Все, живо выходим, и на солнышко вытираться! Скорей, я вам стрекозу
покажу.
     Деликатно уводя детей, Егорка протянул ей полотенце:
     - Возьмите, вернете маме. Мы вас подождем, здесь местами очень глубоко.
     - Идите, ничего со мной не случится, - улыбнулась Иоанна.
     Никогда так не говорите, это гордость. Все во власти Божией.
     От его неулыбчивого взгляда ей стадо не по себе. Ну и мальчик! Пока она
пыталась плавать, путаясь в водорослях, он вытирал детей, одевал, не глядя в
ее сторону, и все же - спиной, что ли? - почувствовал, что она выходит из
воды. И только тогда исчез вместе в детьми.
     И у калитки он ждал ее, чтобы закрыть изнутри на задвижку.
     - Собаки забегают, грядки топчут, - пояснил он, - Мама просит вас к
завтраку.
     - Благодарствую, - в тон ему сказала Яна.
     Кувыркнулось сердце - на скамье поджидал ее Ганя. Неужели она так
никогда и не привыкнет? Он спросил испуганно, когда она собирается уезжать,
она ответила, что никогда не собирается, вот только привезет кое-что
необходимое и засядет писать с дядей Женей детектив. Ганя поначалу решил,
конечно, что она шутит, потом просиял:
     - Вот и хорошо, привезешь мне краски... Я молился, чтобы ты не уехала.
     Какое у него лицо!.. Она опять подумала, что к счастью, видимо,
невозможно привыкнуть. Что его труднее, оказывается, выдержать, чем горе,
что от него тоже разрывается сердце, и все время хочется плакать. И вообще
умереть.
     Пожалуйста завтракать, - позвал снова Егорка.
     Все уже сидели за столом на веранде . По лицам Вари, Глеба, и деда
Иоанна поняла, что разговор состоялся. Дед, видимо, плел про детективное
соавторство, Глеб сверкал угольными своими глазищами. Варя оправдывалась,
что Яна ведь может и в машине своей поселиться, или где-то неподалеку, очень
даже запросто. Так или иначе, худшее, видимо, было позади. Прочли молитву,
съели по тарелке вермишели с томатным соусом "Южный" и свежей зеленью,
выпили кто чаю с вареньем, кто черный кофе с сахаром - на выбор. Ели-пили
молча, только когда обнаружилось, что дед пьет кофе с вареньем, Варя не
выдержала.
     - Нет, дядя, ты меня сегодня уморишь...
     И напрасно он доказывал, что отдельно пьет кофе и отдельно ест варенье,
- все не то чтобы смеялись, но оживились. И оттаявший Глеб сказал, что раз
на то пошло, он просит Иоанну ехать не сегодня, а завтра, после обеда, чтобы
доставить в Москву отца Киприана. На что та, разумеется, согласилась.
     Новые ганины работы ей в тот день посмотреть так и не удастся -
успокоенный, что она никуда не исчезнет, он сразу же после завтрака скрылся
в мастерской, сказав ей: "Приходи"... Но она не стала мешать, осталась на
половине Глеба /флигель был разделен надвое/, что Глебу понравилось. Было
трогательно наблюдать, как он ревностно опекает Ганю, считая, видимо, что
сам Господь поручил ему ответственнейшую эту миссию. Потом в отсутствии Гани
он сам ей покажет его последние работы на Евангельские сюжеты - "Вифлеемская
звезда", "Зачем ты усомнился?" /Христос подает руку тонущему Петру/,
"Исцеление слепорожденного", - все, кроме "Преображения Господня", над
которым Ганя работал все каникулы и никому не показывал. Свет Фаворский.
Тема преображения смертной плоти, победы Христа над смертью.
     Глеб попытается завести с ней профессиональный разговор о ганином
величайшем мастерстве и "новом слове" - она лишь отмахнется, сказав, что
ничего в этом не смыслит, что она понимает вариных больных - ей тоже хочется
приложиться к руке Христа или краю одежды на Ганиных картинах и заплакать.
     Но это потом, а пока она не стала мешать Гане, -осталась в проходной
Глебовой половине среди икон, детских рисунков - тоже на духовные темы, и
самих детей, расположившихся с бумагой, цветными карандашами и красками за
длинным деревянным столом. Ей хотелось посмотреть, что они там с таким
увлечением рисуют, но она боялась Глеба и смиренно рассматривала иконы.
Потом Глеб велел вытащить стол в сад и там рисовать, чтобы не шуметь и не
мешать "отцу Игнатию". Сказано это было, разумеется, в ее адрес. Яна
задержалась возле Егорки, который расчищал очень темную икону со сколами и
царапинами.
     - Старинная?
     - Да нет, начало девятнадцатого. Видите, складки на одежде, объемность.
Вот эта - семнадцатый.
     Яна выслушала небольшую лекцию, как распознавать возраст икон, что
такое "ковчег", и что краски по-настоящему следует приготавливать из
различных минералов - из малахита, ляпис-лазури и охры, что Господь даровал
нам для росписи храмов все цвета радуги - Егорка так и сказал про радугу.
     - На кого он похож?, - думала Яна. Темнорусые гладкие, на косой пробор,
волосы, по-детски нежный рот плотно сжат, напряженный прищур темных, как у
Глеба, глаз - будто какая-то неведомая точка меж ним и собеседником
приковывает его внимание, будто с точкой этой, или сам с собой, ведет он
разговор, чуть оттопыренные уши...
     - А это что? - спросила Иоанна про приколотый к стене детский рисунок.
     За тонкой перегородкой скрипели под ганиными шагами половицы, что-то
упало, покатилось...
     Это - "Жадность". Каждый рисовал свой самый большой грех. Видите,
рюкзак набит вещами, до Неба никак не добраться. Вот "Лень",
"Непослушание"... "Ложь" - черные птицы изо рта. "Лакомство"...
     Человечек был изображен в фантике из-под конфеты "Ну-ка, отними!",
будто в гробу лежит.
     - А конфеты разве нельзя?
     - Просто нам это неполезно. Тело должно служить человеку, а не
наоборот. Лакомство - подчинение телу, это не хлеб. А наше тело смертное.
Значит, ты служишь смерти . Потому и гроб.
     - Логично. А это - Царство Божие?
     Ее поразило, что дети рисовали Царствие таким же, как ее сверстники
когда-то - Светлое Будущее. Прозрачные дворцы, яркие сказочные плоды на
деревьях, золотое с голубым небо... Люди с крыльями парят среди разноцветных
птиц и бабочек.
     - Расскажи, - попросила Яна, - А ты как себе представляешь Царство
Божие?
     Егорка задумался, но тут ворвался Глеб и велел им идти болтать на улицу
и не мешать Гане. Сказано это было, безусловно, для Яны, но и Егорка стал
послушно вытирать руки. У Гани за перегородкой опять что-то упало.
     В саду уже вовсю неистовствовало солнце, дети в густой тени под вишнями
старательно рисовали недельные свои грехи. И Иоанне не хотелось отходить от
домика, где она каждой клеткой блаженно чувствовала близкое Ганино
присутствие. Она села на скамью, куда еще не пришло, но неотвратимо
приближалось солнце. Глеб покосился на нее, но промолчал.
     "Это и есть Царствие Божие, - подумалось ей, - И ничего больше". Жаркий
день в Лужине, сине-золотое небо, Ганя за стеной рядом, дети рисуют свои
грехи под вишнями, грехи из прошлой жизни, ибо в новой уже ничего плохого не
будет...
     - Я, кажется, знаю, - сказал Егорка, садясь рядом, - Насчет Царствия.
Это как песенка

     Пусть всегда будет солнце,
     Пусть всегда будет небо,
     Пусть всегда будет мама,
     Пусть всегда буду я!..

     Это прекрасный мир - всегда, и я - всегда. На земле так не бывает.
Иоанна печально кивнула,
     - Ты вправду в это веришь, Егорка?
     Видите, дельфиниум? У него такое крошечное семечко, а смотрите, какой
вымахал куст... А семечко умерло, чтобы стать кустом. И очень красивым...
     - Так ведь и куст умрет...
     - Да, потому что он во времени и пространстве. Время знаете что такое?
Это - болезнь вечности. А душа - из вечности. Вот я сам придумал
доказательство. Хотите?
     - Еще бы!
     - Вот ваша душа, ваше "Я" появились на свет в определенном времени и
месте, от определенных родителей, раньше ничего такого не было. Могли вы
появиться от других родителей в другом времени и месте? Ваше "Я" - это чудо
или биохимия?
     - Не понимаю, - с мальчиком-вундеркиндом Яна встретилась впервые.
     - Ну, если бы Вы могли появиться от других родителей, значит, это не
сочетание молекул, ваша душа, а от чуда, от тайны.
     - А если это, как ты говоришь, биохимия?
     - Тогда тем более. Тогда, значит, была какая-то изначальная формула
появления вашей души на свет. Откуда она взялась, эта формула? А?
     - А если одновременно?
     - Одновременно? А вы положите одновременно в разные емкости разные
активные вещества - разве у вас получится одно и то же? А это не просто
молекулы, а душа! Значит, как ни крути, был замысел вашего появления на
свет. А замысел бессмертен. Вот Пушкин сочинил "Онегина", сколько актеров
умерло, которые его исполняли, а Онегин никогда не умрет. И музыка не умрет,
"Лунная соната", например...
     - Но разве мы соответствуем Замыслу?
     Конечно нет, все лишнее и плохое должно сгореть, это и есть ад. Апостол
Павел сказал, что мы спасемся, будто из огня. Иначе нельзя - какое же
Царство, если в нем будет тьма? Представляете, вечная тьма? Вечное зло? Вы
знаете, почему Господь изгнал человека из рая?
     Вкусил запретный плод? - не слишком уверенно спросила Иоанна. Разговор
все более увлекал ее.
     - Дело в том, что в раю человек был бессмертен и безгрешен, он был как
счастливый маленький ребенок, который не знает, что есть зло. А вы сейчас
спросите меня, откуда в раю взялось зло, так?
     - Ну, допустим, так.
     - Бог не создавал зло. Зло - это просто - отсутствие Бога. Как тьма -
отсутствие света. Господь назвал себя Иегова, значит "Сущий". Только Он по-
настоящему есть, потому что Он всегда. Это Он сотворил время и пространство,
в котором мы живем. Мне кажется, Господь сотворил для нас пространство и
время, чтобы мы не оставались вечно злыми. Когда люди не послушались Бога, и
выбрали тьму, им нельзя было больше оставаться в раю, потому что там есть
Дерево жизни. И если бы они вкусили от него, то остались бы вечно злыми, то
есть вечно отлученными от Царства. И Бог сотворил для нас временный мир,
чтобы мы могли исправиться, сотворил из ничего, из одной точки. Даже меньше
точки, я читал - десять в минус тридцать третьей степени меньше точки,
представляете? Это было космическое яйцо чудовищной плотности, и вдруг оно
взорвалось, и полетели во все стороны галактики, звезды до расстояния в 13
миллиардов световых лет. А потом все это будет падать обратно и наступит
конец света.
     Постоянно задавать себе "вечные" вопросы и искать на них ответы было
любимым егоркиным занятием, если он не находил собеседника, то рассуждал сам
с собой. В его голове, в сердце, все время шла невидимая работа, но этот
странный мальчик совсем не был "не от мира сего", если надо было что-то
починить, разобраться, почему не качает насос, или почистить дымоход или
прибить гвоздь в труднодоступном месте, - всегда звали Егорку. Он был
физически крепким, сильным, дела все прокручивал играючи, между прочим, но
пока руки его делали, что-то внутри работало, он мог тут же затеять разговор
на высокие темы, что-то прибивая, обстругивая или припаивая.
     Но это потом, а покуда чадо Глеба и Вари поведало Иоанне, что все
попытки определить Бога - от гордости. Ну там Высший разум, Абсолютная
идея... Нам сказано, что это Истина, а Истина - от слова "есть", то есть
"быть". А еще - что это путь и жизнь, т. е. это путь жизни и бессмертия,
другого нет. Бог - абсолют и совершенство, поэтому не может быть Разумом, Он
и так все изначально знает. И Ему не было необходимости создавать человека.
Он просто захотел поделиться еще с кем-то счастьем "БЫТЬ" и сотворил нас. Но
мы выбрали смерть и теперь ему приходиться нас постоянно спасать. Если,
конечно, просим, потому что иначе - нарушение свободы. Ради нас Он даже стал
человеком и умер на кресте, искупив грехи всего мира своей Кровью. Значит
Бог - это Любовь... Он нас сотворил для счастья, а теперь с нами мучается.
И конечно, Он это все предвидел, но другого пути не было, иначе не было бы
свободы...
     Еще Егорка сказал, что долго думал - если Бог - Любовь, то кого Он
любил до сотворения мира? Ибо если существовал тогда лишь Он, то значит Он
любил Самого Себя, а так быть не может. И поведал о тайне Святой Троицы -
Боге-Отце, Боге-Сыне и Боге-Духе Святом, сплавленных любовью воедино. Егорка
сказал, что когда люди любят друг друга по-настоящему, они становятся как бы
одним целым, и это называется "двоица". А Бог - Троица.
     Иоанна слушала, как двенадцатилетний мальчик рассуждает о настоящей
любви, не подозревая, что все ее клетки, как магнитные стрелки повернуты к
полюсу по имени Ганя.
     - Я прочел, что Троица - это как Солнце, оно дает свет, тепло и жизнь.
Свет, тепло и жизнь нераздельны, а вместе это - солнце, оно дает всему
жизнь. Без него - конец. Но Троица никогда не погаснет, Она вечна, однако от
Тепла и Света можно самому отключиться и погибнуть. Люди так и делают часто,
и наступает зло и тьма, а винят они за это Бога, хотя зло и тьму Бог не
сотворил, это просто- отсутствие Бога. А еще многие спрашивают, зачем надо
было человеку этот выключатель показывать... Но тогда надо спросить, зачем
вообще было сотворять человека?
     - Ну и зачем?
     - Я уже сказал - подарить нам счастье жить. Сотворил по Своему Образу и
Подобию и сказал: "вы - боги". И сотворил прекрасный мир для нас. Небо,
солнце, траву, деревья, птиц, цветы...
     - В семь дней.
     - Только это не наши дни, у Бога день - как тысяча лет. Сначала, были
созданы разумные бестелесные существа - ангелы, потом - Адам и Ева, но и у
них тело было иное, чем у нас, бессмертное. И вообще я читал, что это был
один человек, а не двое, из двух начал, мужского и женского, Адам и Ева,
двоица...
     - Вечно ты фантазируешь, - бросил невольно прислушивающийся к разговору
Глеб, - Вот я скажу отцу Киприану, что ты опять за свое...
     Ты уже говорил, а отец Киприан сказал: "Пусть себе"... Нет, правда,
пап, вот и в Библии написано: "И сотворил Бог человека, мужчину и женщину
сотворил их". То в единствен ном числе, то во множественном... Почему? "И
будут одна плоть"... Двоица. Тот двойной человек, они, двоица, была... были
бессмертны. Им ведь не нужно было размножаться, чтобы продолжать род. Они
любили друг друга божествен ной любовью и были единым существом.
     Глеб опять хотел что-то возразить.
     - Пусть, очень интересно, - Иоанна вовсе не лукавила, - Ребята, у вас
потрясающий парень!
     - А вот хвалить отец Киприан не благословил, - сказал Егорка, - Велел
не мешать размышлять, но не хвалить. Так вот, ангелы были, как боги, они
ведали добро и зло и знали, что зло - это непослушание Богу. Но некоторые из
них захотели занять его место и восстали, и были низвержены с неба на землю.
И тогда самый главный из них, дьявол, одержимый злобой, соблазнил Адама и
Еву ослушаться Бога и съесть запретный плод. А ведь Господь предупреждал:
"Смертию умрете!"
     - Но ведь они не умерли?
     - Умерли. Не сразу, конечно, но в мир вошла смерть. У дьявола всю
дорогу так, - вроде бы ничего, а расплата приходит потом. Он врал, когда
говорил: "Ничего не случится, Бог просто пугает..." А получилась вселенская
катастрофа, и человек был будто разрублен надвое, потому что стал смертным и
ему пришлось размножаться, чтобы совсем не исчезнуть. Размножаться и
дробиться. И каждое предыдущее поколение стало навозом для последующего, и
каждое последующее убивало предыдущее. И вечная жизнь обернулась вечной
смертью. Это было просто продление рода, а не жизнь...
     - Затянувшаяся агония, - кивнула Иоанна.
     - Вечное слияние двух половинок, двоицу, заменил инстинкт размножения,
кратковременное слияние двух тел. Это - ловушка для продолжения рода.
И вечная тоска по небесной любви, которой нет на земле.
     - Ну, начитался Бердяева! - буркнул Глеб, - Разве Господь не
благословил брак и чадородие?
     Благословил как наказание. "В муках будешь рожать детей" и "проклята
земля за тебя, терние и волчцы произрастут тебе", "Прах ты и в землю
возвратишься" - это же наказание!
     - Наказание во спасение, - сказал Глеб, - Для тех, кто умеет терпеть.
"Претерпевший до конца спасется".
     - Я и говорю, началась трагедия. Прежде люди не умели отличать добра от
зла и их нельзя было судить по закону, теперь же закон их судил за грехи.
Вот некоторые говорят - зачем нужно было это дерево в раю, да еще запрет: Не
ешьте! Может, они бы и не съели... И ни смерти не было бы, ни зла... Но
тогда бы и свободы не было, потому что свобода лишь там, где выбор:
слушаться или нет. А они отвечают: "вот и хорошо, и не надо никакой
свободы"... И были бы мы роботы...
     - Счастливые роботы, - сказал Глеб, - Или несчастные человеки, не
желающие стать богами. Тема Достоевского. Согласны ли вы быть вечными
младенцами? Стоило ли для этого создавать мир? Нет, наверное.
     И Господь бы простил, если б человек покаялся. Но Ева свалила вину на
змея, Адам на жену. И тогда Господь понял, что они неисправимы и прогнал их
из рая, потому что у Него не было другого выхода. Вдруг они бы вкусили от
древа жизни и снова стали бессмертными. Бессмертное зло - что может быть
страшнее?
     Так человек оказался среди духов злобы поднебесных. Звери, природа -
раньше человек был их царем, как задумал Господь. Но когда человек потерял
связь с Богом и стал слабым, природа, звери, духи природы, всякие там
Вулканы и Зевсы взяли над ним власть. И он стал им поклоняться, превратился
в язычника и совсем забыл Бога.
     Прежде Дух Божий главенствовал над душой и телом, тело было бессмертно,
а душа - бесстрастна. Не знала гордости, жадности, злобы, зависти. И тело
тоже пало - стало объедаться, опиваться, наряжаться, распутничать. Духи тьмы
искушали человека, он теперь служил им, телу и страстям, начал терять Образ
Божий, превращаясь в животное. Господь наказывал человека, потоп, Содом и
Гоморра, засуха, тьма Египетская... Дал Закон - десять заповедей. Исполняй -
и спасешься. Но человек предпочитал погибель.
     Тогда Господь понял, что у Него есть лишь один способ спасти нас -
Великой Своей Любовью. Умереть, искупив наши грехи своей кровью. Самому
стать человеком, пройти земной путь, показать, как надо жить, и принести
Себя в жертву. Иисус Христос, Сын Божий, Слово Божие. Он родился на земле от
Духа Святого и Пречистой девы Марии. В нем не было первородного греха, но Он
взял на Себя грехи всего человечества, всех людей, которые когда-либо жили,
живут или будут жить на земле. И искупил их своей кровью.
     - Я не совсем понимаю, что значит "жертва". Почему нужна именно кровь?
     Здесь тайна. Я так думаю, когда, например, болит зуб - все тело
страдает, мобилизуется, чтобы этот зуб излечить.
     Невинной кровью смываются грехи. Агнец берет на себя грехи и должен
умереть, и с ним умирает грех, а организм оживает... Господь стал человеком,
чтобы человек стал богом. Он снизошел до позорной мучительной смерти, чтобы
мы возвысились. Он умер, чтобы мы жили. Умер временно, чтобы мы с Ним жили
вечно. Он победил грех и смерть.
     Теперь уже не только Иоанна с Глебом, но и дети слушали Егорку, вишни,
птицы, пчелы, весь разомлевший от жары сад, и рыжий дух Альмы у ног Яны
слушал Егорку, который потом признается, что мама его попросила "просветить"
гостью.
     И Бог все знал заранее?
     - Конечно, ведь время сотворено только для нас. Он все знал и знает
изначально. Но мир так и задумал, и если бы не знал результата, то отказался
бы от замысла! Значит, все получится. Все кончится хорошо. Но путь - очень
трудный. И Господь его с нами разделил. Он был человеком. Он молился в
Гефсиманском саду до кровавого пота, чтобы не отступить перед неизбежными
страданиями. Люди не поняли Его. Он подарил им вечную жизнь в Царстве, а они
жаждали золота, земной власти, земных утех, славы. И все от Него отреклись,
все оставили. Даже ученики. Апостол будущий, Петр испугался и предал. Даже
отец Его оставил.
     - Неправда! - возмутилась одна из девочек.
     - Бог и грех несовместимы, а Христос на Голгофе взял на себя грехи
всего мира. Потому и воскликнул на кресте: "Отче, зачем Ты Меня оставил?" И
даже в ад сошел к грешникам и спас их. И нас спас, тех, как Петр. Тонущий
кричит: "Господи, спаси, погибаю!"
     - Кричат, а ведь грешат все равно...
     - Если мы исповедуем грехи и каемся, их у нее берет на Себя Господь. Но
грехи мира растут, и Ему все тяжелее и больнее, и если бы мы любили Его...
     - А Витька зеленый крыжовник ел - вставил один из
     малышей. - А ты не ябедничай, о своих грехах думай, - обрезал Глеб, вон
их у тебя сколько, в альбом не влезают...
     - Человеку трудно не грешить, - продолжал проповедовать Егорка, - Это
только святым по силам. Так у них какой пост был! Молитва, затвор... А мы,
мы что. Но Господь все может. Сказано: "Покайтесь, веруйте в Евангелие, и Я
воскрешу вас в последний день".
     - И ты веришь в воскресение мертвых? Из костей, из праха?
     - А как же из двух клеток вы, например, получились? Вон какая - руки,
ноги, видите, слышите, вопросы задаете...
     - Ладно, давайте ваши "грехи", только подписать не забудьте. Вечером
батюшке отдадим, - сказал Глеб, подписывая и забирая листки у малышей, - А
теперь с Егоркой на озеро.
     - У-РА-А!
     Иоанне было очень стыдно, но она многого не знала из того, что поведал
Егорка. Когда-то давным-давно пролистала Евангелие, что-то где -то слыхала,
что-то читала... Конечно, она верила в Бога, в некую высокую и недосягаемую
власть и силу над собой, которая иногда слышит, иногда милует, иногда
снисходит, иногда гневается. Но почему-то никогда не ставила этот вопрос
вопросов во главу угла, не связывала со смыслом жизни, с образом жизни.
Вопрос этот впрямую упирался в веру в бессмертие, только в вечности он ей
становился интересен. А поскольку "там" был то ли сплошной мрак, то ли
проступали в этом мраке какие-то туманные проблески, не более, то и сущность
учения Христа, как и любое другое религиозно-философское учение, и ее
нежелание досконально разобраться, изучить и сделать выводы, ее постыдная
инертность были адресованы ей самой скорее к пробелам образования, этики, но
не больше.
     Детская вера в Бога Ксении плюс мистический опыт и некоторые достаточно
дремучие изыскания на уровне изобретения велосипеда - вот и все. Ганя, в
отличие от Егорки, не любил теологических изысканий, поэтому так вышло, что
именно Егорка стал первым учителем Иоанны.
     - Спасибо за сына, Глеб. Мы в этих вопросах, наверное, неандертальцы.
     - Кто это "мы"?
     - Наша так называемая интеллигенция. Я вот, например, всю жизнь думала,
что раз Бог на иконах изображен человеком, а мы сотворены по Его образу и
подобию, значит, в церкви поклоняются человеку и верить в это смешно. Надо
"учиться и учиться".
     - Ну, это дело поправимое, у нас неплохая библиотека. Ксерокс, правда,
но кое-что есть. Егорка вот все перечитал.
     Глеб попросил, чтоб только не хвалили Егорку. Перефразируя известное
выражение - "Существую я и мои искушения"... А самое страшное дьявольское
искушение - гордость, она ангелов с неба низвергла. Оно, может, и хорошо,
что Егорка во всем "пытается дойти до самой сути", но если возгордится -
погиб. Вот, к примеру, простая трава - все ее топчут, а она встает себе. А
какой-нибудь гордый дурак-стебель стоит торчком, а наступил кто - хрясть, и
нету, сломался.
     - Па, мы пошли! - машет Егорка.
     На плече у него - знакомое километровое китайское полотенце с
оранжевыми хризантемами, одно на всех.
     Русые гладкие волосы на косой пробор, нежный детский рот плотно сжат,
глаза, чуть сощурясь, смотрят будто не на отца, а на лишь ему видимую точку.
Он так и с Иоанной разговаривал - будто сам с собой рассуждал.
     - На кого он все-таки похож?..






     "Основные задачи нового пятилетнего плана состоят в том, чтобы
восстановить пострадавшие районы страны, восстановить довоенный уровень
промышленности и сельского хозяйства, и затем превзойти этот уровень в более
или менее значительных размерах, не говоря уже о том, что в ближайшее время
будет отменена карточная система, особое внимание будет обращено на
расширение производства предметов широкого потребления, на поднятие
жизненного уровня трудящихся путем последовательного снижения цен на все
товары и на широкое строительство всякого рода научно-исследовательских
институтов, могущих дать возможность науке развернуть свои силы.
     Я не сомневаюсь, что если окажем должную помощь нашим ученым, они
сумеют не только догнать, но и превзойти в ближайшее время достижения науки
за пределами нашей страны". /И.Сталин/
     "Что касается планов на более длительный период, то партия намерена
организовать новый мощным подъем народного хозяйства, который дал бы нам
возможность поднять уровень нашей промышленности, например, втрое по
сравнению с довоенным уровнем. Нам нужно добиться того, чтобы наша
промышленность могла производить ежегодно до 50 миллионов тонн чугуна, до 60
миллионов тонн стали, до 500 миллионов тонн угля, до 60 миллионов тонн
нефти. Только при этом условии можно считать, что наша Родина будет
гарантирована от всяких случайностей". /И.Сталин/
     "Я думаю, что демилитаризация и демократизация Германии представляет
одну из самых важных гарантий установления прочного и длительного мира". /
И.Сталин/
     "В чем ее обвиняли? В связях с сионистской организацией, с послом
Израиля Голдой Меир. Хотели сделать Крым Еврейской автономной областью...
Были у нее хорошие отношения с Михоэлсом... Находили, что он чуждый.
     Конечно, ей надо было быть более разборчивой в знакомствах. Ее сняли с
работы, какое-то время не арестовывали. Арестовали, вызвав в ЦК. Между мной
и Сталиным, как говорится, пробежала черная кошка.
     Она сидела больше года в тюрьме и больше трех лет в ссылке. Берия на
заседаниях Политбюро, проходя мимо меня, говорил, верней, шептал мне на ухо:
"Полина жива!" Она сидела в тюрьме на Лубянке, а я не знал.
     - А вы продолжали оставаться вторым человеком в государстве?
     - Формально - да. Но только для прессы, для общественного мнения.
     На свободу она вышла на второй день после похорон Сталина. Она даже не
знала, что Сталин умер, и первым ее вопросом было: "Как Сталин?" -дошли
слухи о его болезни. Я встретился с ней в кабинете Берии, куда он пригласил
меня. Не успел подойти к ней, как Берия, опередив меня, бросился к ней:
"Героиня!"
     Перенесла она много, но, повторяю, отношения своего к Сталину не
изменила, всегда ценила его очень высоко.
     Шота Иванович добавил:
     - Однажды один из ее родственников за столом стал осуждать Сталина, она
его быстро поставила на место: "Молодой человек, вы ничего не понимаете ни в
Сталине, ни в его времени. Если бы вы знали, как ему было трудно сидеть в
его кресле!" /Молотов - Чуев/
     "В последний период у него была мания преследования. Настолько он
издергался, настолько его подтачивали, раздражали, настраивали против того
или иного - это факт. Никакой человек бы не выдержал. И он, по-моему, не
выдержал. И принимал меры, и очень крайние. К сожалению, это было. Тут он
перегнул. Погибли такие, как Вознесенский, Кузнецов..." /М.-Ч./
     "И прорастут у них шерсть, клыки и когти, и распахнут окна и двери
крепости твоей, и разорвут на части царство твое, и зальют слезами и кровью.
     И ученые твои будут служить Вампирии, и комсомолки твои - проданы в их
бордели, герои-воины твои - стреляться от нищеты и унижения, и "братские
народы" - осквернять их "братские могилы"... /Страница Истории/
     "В ТЭЖЭ, где она работала, вредители появились. В Узбекистане началось.
Она тогда занималась парфюмерией и привлекла к этим косметическим делам
сомнительных людей. А других, конечно, не было. Немецкие шпионы там
оказались. Жены крупных руководителей стали ходить к ней, заниматься
косметикой.
     А когда в 1949-м ее арестовали, предъявили, что она готовит покушение
на Сталина. Перед тем, как меня сняли из Министерства иностранных дел,
Сталин подошел ко мне в ЦК: "Тебе надо разойтись с женой!" А она мне
сказала: "Если это нужно для партии, значит, мы разойдемся". В конце 1948-го
мы разошлись. А в 1949-м, в феврале ее арестовали.
     А мне никакого обвинения. Мне толком ничего не говорили. Но я из
сопоставления некоторых фактов понял, и потом подтвердилось, дело в том, что
когда я был в Америке, вероятно, в 1950 году, когда я ехал из Нью-Йорка в
Вашингтон, мне был предоставлен особый вагон. Я тогда, может, это
недостаточно оценивал, это, очевидно, был вагон для подслушивания, мне его
выделили, чтобы послушать меня хорошенько". /Молотов - Чуев/
     "- Вообще, как-то странно: вы - второй человек в государстве, а жена
арестована...
     - У Калинина тоже жена была арестована... Она ничего из себя не
представляла, но, вероятно, путалась с разными людьми. Мнительность такая,
мнительность. Но на кого же он мог опереться? Вылез Хрущев, которому он тоже
не доверял и гораздо раньше. И, действительно, основания имел.
     Некоторые считают, что Сталина убил Берия. Я думаю, это не исключено.
Потому что на кого Сталин мог опереться, если мне не доверял и видел, что
другие не особенно твердо стоят?
     - Западные радиостанции подробно рассказывали о "деле врачей", что суд
над ними должен был состояться 5 марта, и как раз в этот день умирает
Сталин. Прозрачный намек, что его умертвили.
     - Возможно. Не исключено, конечно. Берия был коварный, ненадежный. Да
просто за свою шкуру он мог. Тут клубок очень запутанный. Я тоже держусь
такого мнения, что он умер не своей смертью. Ничем особенно не болел.
Работал все время... Живой был, и очень". / Молотов - Чуев/
     "Тут Левко стал замечать, что тело ее не так светилось, как у прочих:
внутри его виделось что-то черное". /Н.Гоголь/
     "Развертывая мирное социалистическое строительство, мы ни на минуту не
должны забывать о происках международной реакции, которая вынашивает планы
новой войны". /И.Сталин/

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1946 г. Выдвинут первым кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР.
Зарегистрирован кандидатом в депутаты по Сталинскому избир. округу Москвы.
Постановление об издании сочинений И. В. Сталина. Переговоры с премьер-
министром Маршалом Чойболсан по вопросам Советско-монг. отношений. Назначен
Народным Комиссаром Вооруженных Сил и Верховным Главнокомандующим
Вооруженными силами СССР. Участие в работе 1 сессии Верховного Совета СССР,
интервью относительно речи Черчилля в США. Представляет Верховному Совету
состав Совета Министров СССР. Утвержден Председателем Совета Министров и
Министром Вооруженных Сил СССР. Отвечает на вопросы корреспондента
"Ассошиэйтед пресс", связанные с международным положением. Прием делегации
профсоюзов Польши. Руководство работой пленума ЦК ВКПб. Утвержден членом
Оргбюро и Генеральным секретарем ЦК ВКПб. Переговоры с финляндской
правительственной делегацией по вопросам советско-финляндских отношений.
Прием генерального секретаря ООН. Постановление "О мерах по ликвидации
нарушений Устава сельскохозяйственной артели в колхозах.
"Ответы на вопросы, заданные московским корреспондентом "Сандэй таймс".
Интервью Эллиоту Рузвельту по вопросам, связанным с международным
положением.
     Иосиф о культуре.
     ... Пудовкин не изучил деталей дела и исказил историческую правду.
Получился фильм не о Нахимове, а о балах и танцах с эпизодами из жизни
Нахимова. В результате из жизни выпали такие важные исторические факты, что
русские были в Синопе и что в Синопском бою была взята в плен целая группа
турецких адмиралов во главе с командующим. /о кинофильме В.Пудовкина
"Адмирал Нахимов"/
     "Просто больно, когда смотришь, неужели наши постановщики, живущие
среди золотых людей, среди героев, не могут изобразить их как следует, а
обязательно должны испачкать. У нас есть хорошие рабочие, черт побери".
     "Большую часть своего времени герои фильма бездельничают, занимаются
пустопорожней болтовней и пьянством. Самые лучшие по замыслу фильма люди
являются непробудными пьяницами... В фильме изображено бездушно -
издевательское отношение к молодым работницам, приехавшим в Донбасс".
     "Для связи отдельных эпизодов в фильме служат многократные выпивки;
пошлые романы, любовные похождения, ночные разглагольствования в постели.
Введенные в фильм песни... проникнуты кабацкой меланхолией и чужды советским
людям". /О кинофильме "Большая жизнь"/ 1946 год. Сталин. У вас перед
заграничными писателями ходят на цыпочках. Достойно ли советскому человеку
на цыпочках ходить перед Заграницей. Вы поощряете этим низкопоклонные
чувства, это большой грех.
     Лихарев. Напечатано много переводных произведений.
     Сталин. Вы этим вкус чрезмерного уважения к иностранцам прививаете.
Прививаете такое чувство, что мы люди второго сорта, а там люди первого
сорта, что неправильно. Вы ученики, они учителя. По сути дела неправильно
это". /на заседании Оргбюро/
     "Зощенко изображает советские порядки и советских людей - в уродливо
карикатурной форме, клеветнически представляя советских людей примитивными,
малокультурными, глупыми, с обывательскими вкусами и нравами. Злостно
хулиганское изображение Зощенко нашей действительности сопровождается
антисоветскими выпадами".
     "Анна Ахматова является типичной представительницей чуждой нашему
народу пустой безыдейной поэзии. Ее стихотворения, пропитанные духом
пессимизма и упадничества, выражающие вкусы старой салонной поэзии,
застывшей на позициях буржуазно-аристократического эстетства и декадентства,
-искусства для искусства, не желающей идти в ногу со своим народом, наносят
вред делу воспитания нашей молодежи и не могут быть терпимы в советской
литературе". /Постановление о журналах "Звезда" и "Ленинград"/

     Пусть миру этот день запомнится навеки,
     Пусть будет вечности завещан этот час,
     Легенда говорит о мудром человеке,
     Что каждого из нас от страшной смерти спас.
     Ликует вся страна в лучах зари янтарной,
     И радости чистейшей нет преград, -
     И древний Самарканд, и Мурманск заполярный,
     И дважды Сталиным спасенный Ленинград.
     В день новолетия учителя и друга
     Песнь светлой благодарности поют -
     Пускай вокруг неистовствует вьюга
     Или фиалки горные цветут.
     И вторят городам Советского Союза
     Всех дружеских республик города
     И труженики те, которых душат узы,
     Но чья свободна речь и чья душа горда.
     И вольно думы их летят к столице славы.
     К высокому Кремлю - борцу за вечный свет,
     Откуда в полночь гимн несется величавый
     И на весь мир звучит, как помощь и привет.
     Анна Ахматова, 21 декабря, 1949 года

     "Постановка театрами пьес... зарубежных авторов явилась, по существу,
предоставлением советской сцены для пропаганды реакционной буржуазной
идеологии и морали, попыткой отравить сознание советских людей
мировоззрением, враждебным советскому обществу, оживить пережитки
капитализма в сознании и быту". /"О репертуаре драматических театров и
мерах по его улучшению"/.
     "Исторически фальшивой и искусственной является фабула оперы,
претендующая на изображение борьбы за установление советской власти и дружбы
народов на Северном Кавказе в 1918-1920 годах. Из оперы создается неверное
представление, будто такие кавказские народы, как грузины и осетины,
находились в ту эпоху во вражде с русским народом, что является исторически
фальшивым, так как помехой для установления дружбы народов в тот период на
Северном Кавказе являлись ингуши и чеченцы". /Постановление "Об опере
"Великая дружба" В.Мурадели"/
     Свидетельствует В.Аллилуев:
     "В назначенный день скульптор привез в Кремль оба эскиза. Фигура
Сталина была установлена на столе в центре зала, а вторая скульптура стояла
в углу, закрытая бумагой.
     Посмотреть работу пришло довольно много народа. Все столпились вокруг
фигуры Сталина и громко высказывали свое одобрение.
     Наконец появился Сталин. Он долго и мрачно разглядывал свое
изображение, а потом, повернувшись к автору, неожиданно спросил:
     - Послушайте, Вучетич, а вам не надоел вот этот, с усами? Затем, указав
на закрытую фигуру, спросил:
     - А это что у вас?
     - Тоже эскиз, - ответил скульптор и снял бумагу со второй фигуры...
Сталин довольно улыбнулся и сказал:
     Тоже, да не то же!
     И после недолгого раздумья заключил:
     - Вот этого солдата с девочкой на руках, как символ возрожденной
Германии, мы и поставим в Берлине на высоком холме! Только вот автомат вы у
него заберите... Тут нужен символ. Да! Вложите в руку солдата меч! И впредь
пусть знают все - плохо придется тому, кто вынудит его этот меч поднять
вновь".








     "Народ Мой! Вожди твои вводят тебя в заблуждение,
     и путь стезей твоих испортили." /Ис 3,12/

     "Тогда говорит ученикам Своим: жатвы много,
     а делателей мало;
     Итак молите Господина жатвы, чтобы выслал
     делателей на жатву Свою."  /Мф.9,37-38/



     "На кого он все-таки похож?" - снова подумалось ей.
     Ребята убежали, а Глеб тут же принес Иоанне "Столп и утверждение
истины" Флоренского, первые шесть писем. Бедный Глеб изо всех сил старался
отвлечь ее от Гани. Он не ведал, что они и есть та самая двоица, о которой
фантазировал Егорка. Когда-то одна душа, одна рассеченная мелодия,
разорванная нотная тетрадь, где доставшаяся Гане часть так же составляла
сущность Иоанны, как ее часть - Ганину. И через тысячу километров, и через
стену флигеля с выдранной птицами паклей, и через вечность они всегда будут
слышать, помнить и знать эту общую, закодированную лишь в единении, в
слиянии, суть.
     Глеб предупредил, что книга местами сложная, но одолеть, в основном,
можно. Егорка, во всяком случае, одолел.
     - Вам, наверное, приходится с ним много заниматься?
     - Это Егорка со всеми нами занимается, - сказал Ганя, присаживаясь
рядом на скамью и закуривая. Тогда он еще курил, когда работал. Иногда, две-
три сигареты в день.
     Потом они будут часто так сидеть плечом к плечу на этой скамье - она с
книгой, он с сигаретой или просто так, иногда подолгу, перебрасываясь
редкими словами и растворяясь блаженно в этой лишь им слышной мелодии. Потом
     Ганя исчезал неожиданно и бесшумно, как и появлялся. Он бился над
"Преображением". Искал тот особый, волшебный свет преображенной божественной
плоти, одежды, лика Фаворский Свет. Свет, который буквально ослепит их с
Глебом, когда через несколько недель Ганя покажет им картину, и в сумеречную
мастерскую, в дождь за окнами будто прорвется - нет, не солнце, нечто, от
чего захочется броситься одновременно прочь и навстречу, сгореть, как мусор,
и воскреснуть, и пасть на лицо у ног Христа вместе с Петром, Иаковом и
Иоанном. Сам Ганя их мнения узнать не пожелает. Буркнет, что ничего не
вышло, и сбежит в отчаянии.
     Но это потом, а пока она листала Флоренского, Ганя курил, и их, только
их музыка звучала над разомлевшими от жары вишнями. Неведомые инструменты,
струны-нервы ткали мелодию когда-то единой и нераздельной, по егоркиной
версии, души. Мелодия эта истекала в вечность, в чистую реку воды жизни,
светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца, в неземной
Фаворский свет, который снова и снова уходил Ганя рисовать, и спрашивал
тревожно: "Ты не уйдешь?"
     Картина, казалось, съедала его целиком, он был на грани нервного
истощения. Иоанна сокрушалась, что не может передать ему свою энергию.
Строгая уединенная жизнь в посте и молитве - вот источники подлинного
вдохновения духовного. Ганя уходил туда один, а ее "нечто" не допускало в
"святая святых", отторгало, как Марию Египетскую от дверей храма. Егорка
потом объяснит, что бывает энергия плотская, душевная и духовная. И
вдохновение Штрауса совсем не то, что Баха, что есть разговор с телом, есть
с сердцем, а есть - с Богом.
     И однажды, через несколько лет, в конце Великого поста в Чистый
четверг, после вечерней службы, Ганя на церковном дворе передаст ей горящую
свечу, от которой надо было зажечь дома у иконы лампаду. Сильный ветер
развевал его тогда уже серебряные волосы, черную мантию, нещадно рвал со
свечи трепещущего огненного мотылька. "Погаснет", - думала Иоанна, пытаясь
поскорей открыть застывшими пальцами дверцу машины, пальцы не слушались.
     - Держи, пусть светит, - Ганя передал ей свечу, ветер снова рванул, она
охнула и все смешалось - она, Ганя, машина, липа в церковном дворе, ее
сползшая на лоб косынка - все, казалось, сдвинулось с места, полетело вместе
с людьми, каплями апрельского дождя. Но пламя, - она это отчетливо увидала,
- едва оторвавшись, вновь метнулось к фитилю. Будто повинуясь непреодолимо-
неведомой силе. И сила эта была сейчас в Гане, в ней, в негаснущем пламени
свечи, которую Ганя поставил в молочном пакете на сидение и которая не упала
и не погасла до самого дома. И в ее восторге, что свеча не гаснет, а от
ледяного ветра жарко, и дивная огненная волна расплавляет и сплавляет их
мгновенно вместе со свечой в восторженно бьющееся на ветру негасимое пламя.
     Но это потом, а пока она сидела на скамье, смиренно одолевая
Флоренского. Глеб с Ганей работали, Егорка купался с малышней на озере,
рыжий дух Альмы лежал под кустом, изнывая от жары. Потом обедали - постный
рисовый суп с морковью и луком, жареная картошка и компот из ревеня. Потом
стал еще прибывать народ - они просачивались откуда-то со стороны озера и
леса, через заднюю калитку, по двое, по трое, мужчины приветствовали друг
друга тройным целованием, женщины - сдержанным кивком, тут же повязывали
головы косынками и разбредались по саду в ожидании отца Киприана. Потом
совершенно неприметного вида блондин в застиранной джинсовой курточке, с
молодежной сумкой через плечо, прошел по дорожке к дому походкой спешащего
на лекцию студента, и его "хиповая" косичка, стянутая на затылке аптечной
резинкой, подпрыгивала в такт шагам. Вокруг началось всеобщее движение этих
расставленных в беспорядке фигурок - к нему, "батюшке", как поняла Иоанна. А
он, на ходу благословляя, взбежал по ступеням крыльца и прикрыл за собой
дверь. Оставшиеся, будто на какое-то мгновенье объединенные его появлением,
снова распались на составляющие, трансформированные в некую странную
очередь, более всего похожую на безмолвно-замкнутое ожидание у врачебного
кабинета.
     Снова и снова, и тогда и потом - во время богослужений - ее будет
удивлять эта взаимная отчужденность, - обособленность каждого там, где,
казалось бы, должно быть полное единение. Назавтра по дороге в Москву она
задаст этот вопрос отцу Киприану, и он скажет, что "все во всем" возможно
лишь после преображения мира, когда внутри каждого сгорит грязь, зло и
непроницаемая ныне оболочка самости, и все исполнится Духа и Света. И все, и
вся... Больные, пораженные грехом души, непроницаемость друг для друга - вот
причина глубокого внутреннего разделения. "Бездна бездну призывает голосом
водопадов своих". Каждый человек - мир, бездна, он ищет сближения, тоскует,
но бездны, самоутверждаясь, враждуют друг с другом. В миру людей часто
объединяют страсти, общая суета /танцы, толпа на стадионах, всевозможные
демонстрации, желание добиться каких-то социальных прав/... Объединение
"внешних" для внешних целей. Когда "внешние" пытаются вести иную жизнь,
"воцерковляются", объединяющая их прежде суета, пустая болтовня о том, о сем
уже представляется грехом, а истинной спайки, единства в Любви и Духе, еще
нет. Отсюда и состояние отчужденности.
     Иоанна возразит, что неверующих может объединить не только грех, но и
защита Родины, подвиг, другие высокие цели, она это не раз видела, работая в
газете. У советских людей да и у других "невоцерковленных" народов бывают
высочайшие духовные состояния, когда они творят именно коллективные чудеса.
В моменты всяких катаклизмов, войн, катастроф, когда многие преодолевают
себя... Отец Киприан тогда скажет очень странную и крамольную с ее точки
зрения вещь, что присутствие Бога в человеке определяется состоянием его
души, сердца, а не "воцерковленностью", что "по плодам узнаете их", и если
дерево приносит добрый плод, то тут Господь несомненно Руку приложил, ибо
"Без Меня не можете творить ничего". И если там, где Бог - добро, то и если
где-то добро, там, значит, Господь. Другое дело, что мы не всегда знаем, что
такое добро.
     Ну а Церковь - это корабль, помогающий пересечь бурное море житейское.
И если кто полагает, что справится с волнами и бурями вплавь, в одиночку или
коллективным заплывом, пусть себе. Но если и на корабле не подвизаться, не
трудиться, а спать в каюте, развлекаться, то осуждение будет еще суровее.
Церковь - это лечебница, куда приходят лечить душу те, кто ощущает милостью
Божией свою болезнь и опасность, а больной должен смиренно показать врачу
свои язвы, принимать процедуры, лекарства. Если же больной таковым себя не
считает, не желает лечиться, то никакой корабль, никакая церковь ему не
помогут.
     Чем более я чувствую себя прокаженным, тем менее замечаю язвы других.
Больные избегают светского общества, но они должны помогать таким же больным
и нуждающимся в помощи, чтоб левая рука не знала, что делает правая. Потому
что если кто-то любуется собой, делая добро, то это гордость и тщеславие. А
сердце молчит. Значит, опять дьявол обошел на повороте...
     Но этот разговор состоится завтра, а пока дверь откроется и все пройдут
на террасу. И Иоанна рискнет покинуть пост у мастерской, чтобы взглянуть,
что там внутри происходит.
     - А мне можно зайти?
     Дежурившая у входа Варя после некоторого колебания посторонится,
погрозив пальцем малышне у крыльца. Иоанна проскользнет в дверь.
     - Общая молитва, - шепнет Варя, - Положено перед исповедью. Косынку
повяжи.
     Веранда преобразилась. Рамы задрапированы плотными шторами, съежился
обеденный стол-сороконожка, горят свечи и лампады перед иконами, плывет над
склоненными головами стоящих полукругом исповедников туманный шлейф ладана.
И неузнаваемо преображенный из тщедушного нищего-студента в величественно-
державного небожителя отец Киприан, и молитвенная вязь таинственных слов, и
смолисто-медовый аромат ладана... Она будто стоя провалилась в какой-то
полусон, она была слишком полна Ганей, чтобы проникнуться происходящим.
Просто коротала время, а душа оставалась там, в саду.
     Странно-шуршащий шум, будто внезапный ветер закружил вокруг сухие
листья, вытолкнул из дремы, и Иоанна с ужасом обнаружила, что все стоят на
коленях, а она одна возвышается над всеми, неприлично и нагло. Хотя никто не
смотрит на нее - лишь согнутые спины и склоненные головы вокруг, и отец
Киприан не отрывается от молитвенника, - невозможность, недопустимость этого
одиночного стояния заставляет ее в панике бежать.
     Почему-то самое простое - последовать их примеру - оказалось совершенно
невыполнимым, мозг взбунтовался, категорически отказавшись отдать такой
приказ; одеревенели ноги, будто предупреждая, что никакая сила в мире не
заставит их согнуться. И Иоанну "вынесло".
     - Вынесло? - сочувственно улыбнется, шагнув навстречу, Ганя. "Их"
словечко, обозначающее неприятие церковных таинств омертвевшей в грехах
душой, о чем в общине рассказывали немало всяких историй. В данном случае,
видимо, сработал ее неосознанный бунт против христианского
коленопреклоненного смирения, требуемого на исповеди.
     Это она тоже узнает потом, а пока им были дарованы сорок минут прогулки
по вечереющему лесу, молча, рука об руку, всего сорок минут, потому что
ганин духовный отец из Лавры благословил его ложиться в десять, а вставать с
первыми петухами. Потому что молитва в предрассветной тишине особенно слышна
и угодна Тому, Кому отныне принадлежал Ганя. Только Небо могло теперь
определять их отношения. В таком бесплотно-блаженном слиянии гуляли, на
верное, Адам и Ева в раю. И в этот вечер, и потом, все сорок три дня ее
волшебного проживания в Лужине, будет им принадлежать этот час перед сном.
Только вместо райских деревьев - смешанный лужинский лес с рыжими
предзакатными бликами на елках, дубах и березах. И рыжий дух Альмы, виляя
огненно-закатным хвостом, всегда их сопровождал, то тепло терся об ноги, то
вдруг исчезал, рванувшись навстречу отдаленному собачьему лаю, но вскоре
возвращался, вспомнив, видимо, о своей бесплотности.
     Не было никаких шансов, что Ганин духовник благословит долгосрочное
пребывание Иоанны в Лужине, поэтому расставались они снова навсегда.
Завтрашний день опять разрубал их, как сиамских близнецов, надвое, и
несколько дней в ожидании приговора отца Бориса кровоточила разрубленная
пополам плоть Иоанны в нестерпимой тоске по теплу Ганиной руки, сжимающей ее
пальцы - только это, не более, но это было все... Она уже не понимала, как
могла годами жить своей жизнью, довольствуясь лишь тайным знанием об их
извечной сопричастности друг другу.
     Нездешней синей птице, чтобы взлететь в вечность, еще предстояло
преодолеть земное притяжение.
     Назавтра Иоанна чуть свет отвезет отца Киприана в Москву, где он должен
был служить раннюю обедню. Поездка, с одной стороны, как бы примирит его,
как и прочих обитателей Лужина, с пребыванием Иоанны в их строго
конспиративном мирке в качестве штатного шофера. Но, подвергнув Иоанну во
время поездки строгому допросу, и не шокированный, как ни странно, ее
духовным состоянием (глубокое невежество в вопросах веры, свойственное
русской интеллигенции в продолжение двух последних веков,
невоцерковленность, и все же безусловное признание божественного
происхождения человека, что уже много, готовность к духовному деланию и
учебе), отец Киприан пришел к выводу, что пребывание в Лужине могло бы
оказаться для Иоанны весьма полезным. Но Ганя...
     Тут отец Киприан сразу все понял, и это "все" было если не против самой
Иоанны, то уж во всяком случае, против их одновременного нахождения в любой
точке, будь то Лужино, дрейфующая полярная льдина или кратер Везувия. Из
дальнейшего разговора стало ясно, что он считает свою поездку в жигуленке
Иоанны последней, потому что его брат и друг отец Борис, Ганин духовник из
Лавры, с которым он, разумеется, поделится своими опасениями, скажет свое
решительное "Нет".










     "Привет Москве, столице нашей Родины - в день ее 800-летия.
     Вся страна празднует сегодня этот знаменательный день. Она празднует
его не формально, а с чувством любви и уважения ввиду великих заслуг Москвы
перед Родиной.
     Заслуги Москвы состоят не только в том, что она на протяжении истории
нашей Родины трижды освобождала ее от иноземного гнета - от монгольского
ига, от польско-литовского нашествия, от французского вторжения. Заслуга
Москвы состоит, прежде всего, в том, что она стала основой объединения
разрозненной Руси в единое государство с единым правительствам, с единым
руководством. Ни одна страна в мире не может рассчитывать на сохранение
своей независимости, на серьезный хозяйственный и культурный рост, если она
не сумела освободиться от феодальной раздробленности и от княжеских
неурядиц. Только страна, объединенная в единое централизованное государство,
может рассчитывать на возможность серьезного культурно-хозяйственного роста,
на возможность утверждения своей независимости. Историческая заслуга Москвы
состоит в том, что она была и остается основой и инициатором создания
централизованного государства на Руси.
     Но этим не исчерпываются заслуги Москвы перед Родиной. После того, как
по воле великого Ленина Москва вновь
     была объявлена столицей нашей Родины, она стала знаменосцем новой
советской эпохи.
     Москва является теперь не только вдохновителем строительства новых
советских социально-экономических порядков, заменивших господство капитала
господством труда и отвергающих эксплуатацию человека человеком. Москва
является вместе с тем глашатаем освободительного движения трудового
человечества от капиталистического рабства.
     Москва является теперь не только вдохновителем строительства новой
советской демократии, отвергающей всякое, прямое или косвенное, неравенство
граждан, пола, рас, наций и обеспечивающей право на труд и право на равную
заработную плату за равный труд. Москва является вместе с тем знаменем
борьбы всех трудовых людей в мире, всех угнетенных рас и наций за их
освобождение от господства плутократии и империализма. Нет сомнения, что без
такой политики Москва не могла бы стать центром организации дружбы народов и
братского сотрудничества в нашем многонациональном государстве". /И.Сталин/
     "Отец полюбил Россию очень сильно и глубоко, на всю жизнь. Я не знаю ни
одного грузина, который бы настолько забыл свои национальные черты, и
настолько сильно полюбил бы все русское. Еще в Сибири отец полюбил Россию
по-настоящему: и людей, и язык, и природу. Он вспоминал всегда о годах
ссылки, как будто это были сплошь рыбная ловля, охота, прогулки по тайге. У
него навсегда сохранилась эта любовь". /Св. Аллилуева/
     "А уж когда отца "убеждали факты", что ранее хорошо известный ему
человек, оказывается, дурной, тут с ним происходила какая-то психологическая
метаморфоза. Быть может, в глубине души он и сомневался в этом, и страдал, и
думал... Но он был подвластен железной, догматической логике: сказав А, надо
сказать Б, В и все остальное. Согласившись однажды, что Н - враг, уже дальше
необходимо было признать, что так это и есть; дальше уже все "факты"
складывались сами собой только в подтверждение этого... Вернуться назад и
снова поверить, что Н не враг, а честный человек, было для него
психологически невозможно. Прошлое исчезало для него - в этом и была вся
неумолимость и вся жестокость его натуры. Прошлого - совместного, общего,
совместной борьбы за одинаковое дело, многолетней дружбы, - всего этого как
не бывало, оно им и зачеркивалось каким-то внутренним, непонятным жестом, -
и человек был обречен. "А-а, ты меня предал, - что-то говорило в его душе,
какой-то страшный дьявол брал его в руки, - ну и я тебя больше не знаю!"
Старые товарищи по работе, старые друзья и соратники могли взывать к нему,
помня о прежнем его отношении к ним, - бесполезно! Он был уже глух к ним. Он
не мог сделать шаг обратно, назад, к ним. Памяти уже не было. Был только
злобный интерес - а как же ведет себя теперь Н? Признает ли он свои ошибки?"
/Св.Аллилуева/
     "...отца я увидела снова лишь в августе, - когда он возвратился с
Потсдамской конференции. Я помню, что в тот день когда я была у него, -
пришли обычные его посетители и сказали, что американцы сбросили в Японии
первую атомную бомбу... Все были заняты этим сообщением, и отец не особенно
внимательно разговаривал со мной. А у меня были такие важные - для меня -
новости. Родился сын! Ему уже три месяца и назвали его Иосиф... Какое
значение могли иметь подобные мелочи в ряду мировых событий, - это было
просто никому не интересно..." /Св. Аллилуева/
     "Сталин вызвал к себе Наркома боеприпасов - одного из будущих
руководителей атомной промышленности СССР. Вспоминая об этом разговоре,
Ванников отметил: "Сталин вкратце остановился на атомной политике США и
затем повел разговор об организации работ по использованию атомной энергии и
созданию атомной бомбы у нас в СССР: "Такое предложение заслуживает
внимания. В НКВД имеются крупные строительные и монтажные организации,
которые располагают значительной армией строительных рабочих, хорошими
квалифицированными специалистами, руководителями. НКВД также располагает
разветвленной сетью местных органов, а также сетью организаций на железной
дороге и на водном транспорте".
     Однако затем... Сталин посчитал, что надо создать специальный комитет,
который должен находиться под контролем ЦК и работа его должна быть строго
засекречена... Комитет должен быть наделен особыми полномочиями. Во взглядах
на будущее развитие работ т. Сталин сказал, что не стоит заниматься мелкими
работами, а необходимо вести их широко, с русским размахом, что в этом
отношении будет оказана самая широкая всемерная помощь". /Ю. Н. Смирнов/
     По отношению к ученым т. Сталин был озабочен мыслью, как бы облегчить и
помочь им в материально-бытовом положении. И в премиях за большие дела,
например, за решение нашей проблемы. Он сказал, что наши ученые очень
скромны, и они никогда не замечают, что живут плохо - это уже плохо, и хотя,
он говорит, наше государство и сильно пострадало, но всегда можно
обеспечить, чтобы несколько тысяч человек жило на славу, имело свои дачи,
чтоб человек мог отдохнуть, чтобы была машина". /И. В. Курчатов. 1946 г./
     "Огромная процессия потянулась по плохим тогда еще дорогам...
Останавливались в городах, ночевали у секретарей обкомов, райкомов. Отцу
хотелось посмотреть своими глазами, как живут люди, - а кругом была
послевоенная разруха... Он нервничал, видя, что люди живут еще в землянках,
что кругом еще одни развалины". /Св. Аллилуева/
     "...Даже Сталин, даже Ворошилов и Молотов трое пели! Мы все трое были
певчими в церкви. И Сталин, и Ворошилов, и я. В разных местах, конечно.
Сталин - в Тбилиси, Ворошилов - в Луганске, я - в своем Нолинске. Это было
не тогда, когда мы были в Политбюро, а гораздо раньше. /Смех/. Сталин
неплохо пел.
     - В Политбюро тоже петь надо, когда Жданов на пианино играл, а вы за
столом...
     - Пианино, когда немного выпьем. Ворошилов пел. У него хороший слух.
Вот мы трое пели. "Да исполнится молитва моя..." и так далее. Очень хорошая
музыка, пение церковное..." /Молотов-Чуев/
     "Денежная реформа 1947 года призвана ликвидировать последствия второй
мировой войны в области денежного обращения, восстановить полноценный
советский рубль и облегчить переход к торговле по единым ценам без карточек.
Денежная реформа усилит значение денег в народном хозяйстве, повысит
реальную заработную плату рабочих и служащих и повысит ценность денежных
доходов сельского населения. Проведение денежной реформы будет содействовать
повышению уровня материального благосостояния трудящихся, восстановлению и
развитию народного хозяйства и дальнейшему укреплению могущества Советского
государства." /Предс. Совета Министров СССР И.Сталин.1947г/
     "Поздравляю строителей, монтажников и эксплуатационников газопровода
Саратов-Москва с производственной победой - завершением строительства и
освоением первой в стране дальней газовой магистрали". И.Сталин.
     "Приветствую и поздравляю строителей и монтажников "Запоржстроя" и
металлургов "Запорожстали" с большой производственной победой - возрождением
первой очереди разрушенного немецко-фашистскими захватчиками завода
"Запорожсталь" и выпуском холоднокатаного стального листа". И.Сталин.

     "Поздравляю строителей, монтажников Военморстроя ?10 и коллектив завода
"Ростсельмаш" с большой производственной победой - окончанием восстановления
первой очереди разрушенного немецко-фашистскими захватчиками крупнейшего в
стране завода сельскохозяйственного машиностроения "Ростсельмаша" и
освоением производства нового типа комбайнов "Сталинец-6".
     "Поздравляю коллектив строителей и монтажников "Днепростроя" с
достигнутой победой - вводом в работу четвертого мощного агрегата
Днепровской гидроэлектростанции, изготовленного советскими заводами".
     ...Не я и не другой - ему народ родной -
     Народ-Гомер хвалу утроит.
     Художник, береги и охраняй бойца:
     Лес человечества за ним поет, густея,
     Само грядущее - дружина мудреца
     И слушает его все чаще, все смелее.
     Он свесился с трибуны, как с горы,
     В бугры голов. Должник сильнее иска.
     Могучие глаза решительно добры,
     Густая бровь кому-то светит близко...
     Глазами Сталина раздвинута гора
     И вдаль прищурилась равнина
     Как море без морщин, как завтра из вчера
     До солнца борозды от плуга исполина.
                       /Осип Мандельштам/

     СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:
     Великое древо БОГОЧЕЛОВЕЧЕСТВА с уходящими в вечность корнями питается
от божественного животворящего источника. Виноградник, виноградная лоза -
Евангельский образ. Многие корни засохли или обрублены, дерево тяжко
больно. Каждую осень на нем умирают старые листья, чтобы оплодотворить
почву и дать жизнь новым, молодым листьям - но все, "сеющее в жизнь" -
бессмертно. Такова воля и милость Садовника-Виноградаря, ибо лишь в
Царствии древо вечно, а листья всегда молоды и зелены.
     Но здесь, на земле, многие листья убеждены, что древо существует для
них - и ветви, и другие листья. Так по Замыслу и есть, но при условии, что
каждый лист будет идеально и послушно воле Творца исполнять свою функцию,
получая от дерева ровно столько питания, сколько требуется для служения, а
не оттягивать на себя лишние соки от других листьев и Целого. Награда
безмерна и бесценна - Жизнь.
     Забыв об обрубленных засыхающих корнях, о связи с Небесным Отечеством и
Творцом своим, погибающее дерево отвергло и Сына Господина, поливающего его
и животворящего по великой милости Своей. Распятый, замученный, Он победил
смерть своей Любовью и снова стал ухаживать и спасать, не помня зла.
     Но силы тьмы подговаривали дерево гнать Его, внушая, что выросло древо
само по себе, что не нуждается оно ни в корнях, ни в садовнике, ни в уходе
любящего Сына. Что оно свободно и растет как хочет. Более того, каждая ветвь
/нации/, каждый лист /отдельный человек/ тоже свободны и от самого дерева, и
друг от друга, а главное в том, чтобы суметь и от других ветвей-листьев, и
от самого Целого урвать как можно больше жизненных соков...
     Дурную эту свободу, ведущую в конечном итоге к гибели, силы тьмы
объявили "Богом данной", назвали "демократией". И по сути провозгласили
основой современной цивилизации право пожирать все, что не может защититься.
Пить кровь у ближних и дальних, у самого Целого, губя тем самым других,
дерево и себя.
     Да, каждому листу, каждой ветке дана свобода самоутвердиться вне
дерева, то есть засохнуть и быть сожженными за ненадобностью, ибо вне Целого
нет Жизни. Когда же человеки это поймут? Ведь повсюду разместил Творец
учебные пособия, свидетельствующие, что даже на биологическом уровне вне
Целого - смерть. Таков Замысел, идущий от Троицы Единосущной и Нераздельной,
таково растущее к Небу древо Богочеловечества, где у каждого листа, у каждой
ветки - свое предназначение. Послужить, получив в награду жизнь. Личное
время преобразовать в вечность. Жизнь временную - в вечную.
     Христос добровольно предался в руки палачей, чтобы, искупив человека
божественной своей Кровью, спасти, обожить, искупить грехи "лежащего во зле
мира". И победить смерть.
     Побеждают ли смерть те, кто подставляет свою шею и шею ближних и
дальних вампирам? Не плодят ли зло - губя и пьющих кровь, и жертвы, ибо
вампиризм заразен? "Не противься ЗЛОМУ", - сказал Господь, но не ЗЛУ. То
есть личному твоему обидчику прости, а не обидчикам других... Невозможно
представить себе христианина, не вступившегося за слабого, не защитившего,
но можно - прощающего личную обиду, не дающего сдачи в ответ на удар, не
мстящего. Вся система Вампирии основана на ПРАВЕ СИЛЬНОГО обижать ДРУГИХ,
более слабых, вся система капиталистической конкуренции, которую отверг
Иосиф.

     * * *


     Отец Киприан со своей хипповой косичкой, спрятанной под джинсовую
кепку, в потертой студенческой курточке и с таким же потертым портфелем на
коленях, который он ни на секунду не выпускал из рук, потому что именно там
были волшебные предметы, превращающие неприметного студента в таинственно-
всесильного посредника между землей и Небом... Иоанне, столько раз возившей
в своем жигуленке актеров, бросилась в глаза ощутимая разница - отец Киприан
и в облачении "студентика" оставался "отцом Киприаном", он все время держал
дистанцию. Как она ни пыталась разговорить его на светскую тематику и
наконец-то ощутить себя в безопасности, он, хоть и был в курсе последних
фильмов, спектаклей и даже закулисной возни, в чем с изумлением убедилась
Иоанна, разговор поддерживал с такой вежливо-отчужденной усмешкой, что
Иоанна сама ощутила вдруг скуку смертную от так называемой "совбогемы" и
сдалась. После чего отец Киприан перехватил мгновенно инициативу, и ей
пришлось рассказывать свою биографию, особенно о связях с так называемыми
"силовыми министерствами", где, как честно призналась Иоанна, ей
предоставляли материалы для фильмов, консультировали и визировали. Но
диссиденткой она никогда не была, потому что советская родная власть, хоть и
является симбиозом детсада с дурдомом, ее, Иоанну, в общем-то устраивает.
Это условная игра, где надо просто играть по правилам, и тогда будешь иметь
свой необходимый жизненный минимум и, как ни странно, свободу.
     - Да-да, - кивнет согласно отец Киприан, - Эта власть дает хлеб
насущный и оберегает человека от самого себя и собственных дурных страстей.
Нашу церковь часто упрекают в лояльности к безбожной власти, но... Богу -
Богово, а кесарю - кесарево. Власть не требует от нас отречения от Символа
Веры и церковных канонов, что же касается прочего... Жизнь наша, по апостолу
Павлу, похоть плоти, похоть очей и гордость житейская. Тело ищет
удовольствий, глаза - обладания, гордость - возвышения над всеми. Там, на
Западе, - отец Киприан махнет рукой на проносившиеся за окном машины
подмосковные березки, - там - культ самости. Культ страстей человеческих,
полная их свобода. Разгул всего, что уводит от Бога, от заповедей. Наша
власть худо-бедно помогает удерживать человека в рамках. Тесным путем
духовного восхождения идут единицы. Большинству нужен кнут, чтобы не
заблудиться в дебрях греховных. Это печально, но факт. "Битие" определяет
сознание.
     - И все же власть исповедует атеизм, а вы вот ее признаете, но
опасаетесь. И меня опасаетесь, у вас жесткая конспирация...
     - Раньше было хуже. Я про двадцатые-тридцатые не говорю - при Хрущеве
вон сколько позакрывали церквей! Но... не гонений надо бояться - они
выковывали святых и лишь укрепляли веру. Бояться надо, как ни странно,
обмирщения церкви. И когда в храм насильно тащат. Господь сказал: "Мои овцы
знают Мой Голос". И если человек не слышит Голоса своего Творца, а Господь
призывает каждого, тебе ли, горшок, возомнить себя выше горшечника? Мы можем
только помочь тем, кто хочет идти, кто к нам приходит. И по возможности
оградить их от неприятностей, по работе, например, в институте... Хотя для
христианина величайшая честь - быть гонимым за веру. Христианство - прежде
всего крест, легкой жизни оно не обещает. А власти... Что власти! Наше дело
- исповедовать Истину. Без Голгофы не было бы Воскресения. Мы хоронимся -
бесы ищут.
     - И здесь игра...
     - Только на кону не просто жизни, а судьбы в вечности. От великого до
смешного, как известно, один шаг. Они ведь, власти, прекрасно осведомлены о
нашей общине. Они просто требуют, чтобы мы "не высовывались". Никакой работы
в массах, никакой проповеди, особенно это касается религиозной литературы.
То есть никакого миссионерства, просветительства и почему-то
благотворительности. Она, видите ли, унижает. Списки у них давно есть, мы
для них - безнадежные фанатики, чокнутые. А вот незнакомцы... Вы для них -
незнакомка. Тем более, с даром слова, с выходом в эфир, в массы...
     - А если и я своя? - спросит Иоанна, - Если я тоже пришла "на голос"? -
и сама оторопеет от сказанного, вспомнив недавние мистические совпадения.
     Только ли Ганя привел ее в Лужино?
     - Много званых, но мало избранных. Святая Мария Египетская была
блудницей. Она села на корабль, чтобы искушать христиан-паломников, но когда
Господь позвал ее, она бросила все и до конца дней своих жила в пустыне...
     - Я убежала, - подумает Иоанна, - Да, это бегство. От всего, что прежде
наполняло жизнь, составляло суть, а теперь превратилось просто в
опостылевшую роль, которую надо было неизбежно время от времени проигрывать.
Полноте, это всегда было ролью, только поначалу увлекательной, в новинку...
Но, никогда не было сутью. И только ли к Гане она бежала?
     Видимо, и отец Киприан подумал о том же.
     - Решать должен отец Борис, Игнатий у него в послушании, пусть решает.
Он за него отвечает перед Богом, если что-то случится...
     - И вы боитесь за них, за ваших духовных детей, да? Простите, ради
Бога, наверное, так нельзя, я не умею говорить со священниками...
     - Нечего, Иоанна. Да, мы слабы, а враг силен.
     - Клянусь, от меня никто ничего не узнает.
     - Никогда не клянитесь, Иоанна. Верю, намерения у вас наилучшие. Но
повторяю, враг силен... А власть... Ее тоже можно понять. У нас
многонациональное государство, есть мусульмане, буддисты, униаты, католики,
иудеи, сектанты всякие, даже язычники. Правомерно ли делать государственной
ту или иную религию? Материализм, кстати, тоже вера. Мы верим, что у каждого
здания, тем паче мироздания, должен быть строитель, а они, верят что кирпичи
сами себя построили.
     - И все же вы, Церковь, лояльны верхам... Потому что всякая власть от
Бога?
     - Да, в пределах невмешательства в основы веры. "Не отдавать Богово
кесарю". Ничто земное не в силах запретить душе верить, иначе это была бы
хула на Бога - вроде бы кесарь сильнее. Мы же не будем ругать пастуха,
который сберег для господина стадо, лишь за то, что пастух был темен или не
слишком любил господина? Народ, орущий "Распни!" - за исключением отдельных
убежденных сатанистов - просто темное стадо. Хмель кружит голову, веселит,
однако, потом неизбежно наступает похмелье. Алчные пастухи, темное стадо, а
тучи зла сгущаются... Не устоит дом, построенный на песке, - пророчески
изрек отец Киприан, - И падение будет великое. Пощади, Господи, Россию...
     Ну а конкурентная борьба в корне противоречит второй христианской
заповеди о любви к ближнему. Если ты любишь ближнего, как самого себя, как
ты можешь его разорить? Даже просто обыграть, а не отдать последнюю рубашку,
как того требует заповедь? Вот я вам расскажу притчу. Два монаха задумались
- как это люди ссорятся из-за собственности? Взяли кирпич и стали друг ко
другу тянуть. Один говорит: "Мой кирпич". А другой отвечает: "Твой, брат,
твой"...
     Что же касается роли государства в нашем понимании - оно не должно, по
крайней мере, сеять сорняки. Сорняки и так вырастут.
     "Пусть решает сам Игнатий", - ответит отец Борис из Лавры.
     Итак, им была дарована свобода. Наскоро распрощавшись с тетей Любой и
Ильичевкой, где она поселит знакомую зубную врачиху к восторгу хозяйки,
которую вечно мучила зубная боль, Иоанна возьмет с собой лишь самое
необходимое, в том числе застрявшую где-то на восьмой странице очередную
серию "Черного следа" и скатанную трубкой "Иоанну", пролежавшую на дне
дорожной сумки до возвращения в Москву. Для всех Иоанна по-прежнему
проживала в Ильичевке, в случае чего врачиха должна была немедленно
позвонить Варе. Но судьба улыбалась Иоанне. Денис был все еще занят на
картине, дела и обязанности по дому она, в основном, выполнять успевала,
друзей у нее не было. И никто так и не хватится ее в эти сорок дней. Охладев
к Ильичевке, она легко и радостно распрощается с ней, как прощаются с
пристанью, от которой отплывает в страну обетованную твой корабль.
     И дарованы ей будут Господом и либеральным отцом Борисом волшебные
сорок семь дней того лужинского лета. Она обнаружит, что к счастью можно
привыкнуть, что можно в ожидании прогулки с Ганей рука об руку перед сном /в
любую погоду, иногда просто по шоссе под огромным черным парижским зонтом/,
- что можно довольно успешно сочинять жизнь и необыкновенные приключения
советского супермена капитана Павки Кольчугина, если рассматривать его войну
с "подпольем" как дело Божие. И Павка тоже как бы поселился в Лужине, жил
своей жизнью, мужал, совершенствовался духовно, невольно впитывая в себя
благотворную лужинскую ауру.
     Что можно полоть грядки и помогать на кухне, беседовать с Егоркой или
просто слушать его и не его споры и рассуждения на вечные, но совершенно для
нее новые темы, невольной слушательницей которых ей приходилось бывать
постоянно. Потому что открытая беседка, где обычно собирались лужинцы,
спасаясь от дождя, находилась как раз под ее балконом, ее пол был потолком,
душисто-лунный водопад каприфоли и винограда - общей стенкой. И когда ее
мансарда в полдень накалялась, Иоанна на балконе за круглым плетеным
столиком авторучкой вещала миру о новых Кольчугинских подвигах. Его
физически и идейно-духовно закаленное пуленепробиваемое супертело
преодолевало "пространство и простор", злую изнанку действительности. И он,
Кравченко, снова принадлежал ей, ее таланту и фантазии. И то, что обычно
возбуждало, теперь оставляло абсолютно невозмутимой. Будто не она тогда
безумствовала, будто теперь само ее тело подчинялось лишь голосу разумной
необходимости полоть, помогать на кухне, сочинять очередную серию. Оно
механически исполняло необходимые функции, продолжая, вырвавшись само из
себя, идти рука об руку с Ганей по лужинскому лесу, где полыхали на стволах
закатно-огненные блики и рыжий дух Альмы обжигал мокрые от росы ноги.
     Покусывая по привычке дужку очков, которые ей с недавнего времени
прописали для работы, Иоанна погружалась в странный коктейль из
захватывающих кольчугинских подвигов, его смертельной схватки с Денисовым
подпольем, где каждый - потенциальный преступник и убийца, где бегут,
стреляют и "гибнут за металл", и искусственным совковым мирком, отчаянно
пытающимся сдержать дурные человеческие страсти. И трогательно-наивный, но
и все же прекрасный герой-одиночка Павка Кольчугин, продолжатель
"безнадежного дела" того Павки двадцатых, самозабвенно защищал "совковые"
идеалы, которые на поверку оказывались христианскими ценностями, в чем
постепенно все более убеждалась Иоанна, слушая поневоле разговор на вечные
темы внизу, под водопадом винограда и каприфоли.
     "Человек человеку - друг, товарищ и брат", чисто новозаветное презрение
к богатству, "депутат - слуга народа" /больший из вас да будет вам слугой/,
- где и когда исступлен но ищущие Бога потеряют Его, выплеснув с водой
ребенка? Почему именно сейчас, в начале восьмидесятых, когда мало кто
всерьез воспринимал "всемирную перманентную революцию" как актуальный
лозунг, диссиденты набросились на коммунистические идеалы? Общество "красиво
загнивало". Именно сейчас становилось все ясней, что "строители отвергли
камень, стоящий во главе угла". Что основное внимание необходимо уделить
внутреннему преображению человека, когда религиозно-нравственные поиски
Высшего Смысла бытия приобретали решающее значение.
     "Мы будем петь и смеяться, как дети"... Дети выросли, постарели и
поумирали, отошли в небытие и вожди, чьи портреты помещались на обложках
букварей там, где должна была находиться рублевская икона Спаса. Общество,
формально следующее, вроде бы, по пути христианской этики, задыхалось - ему
нужен был воздух, выход в Небо. И вот маленькая православная община, как
некие матерые преступники, обмирая при виде милицейской машины, тайком
пробирается к лужинской даче, чтобы очистить душу исповедью, отдать в общую
кассу последние сбережения на добрые дела, духовную литературу, или в тени
под балконом Иоанны вполголоса поговорить на вечные темы... С каким
наслаждением Иоанна поглощала в Лужине эти почти слепые ксероксы и
машинопись!.. Хомяков, Вл. Соловьев, Сергий Булгаков, Ильин, Трубецкой,
Флоренский... Именно русское религиозное возрождение конца 19-го - начала
20-го, хотя Ганя говорил, что здесь много игры ума и просто ереси, что
читать надо святых отцов, где все о том же самом, но гораздо проще и ближе к
истине. Но Иоанна, охотно соглашаясь с фактом испорченности своего разума,
все же упивалась именно религиозными философами, сокрушаясь одновременно,
как же деградировала наша так называемая интеллектуальная элита в ее лице,
безуспешно разыскивающая перевод в конце страницы на ту или иную цитату на
греческом, латыни или французском, которые та элита вызубрила еще в
гимназии. Или с дымящимися от напряжения мозгами пыталась продраться сквозь
формулы гениального отца Павла Флоренского. Она была постыдно дремучей.
     Их с Денисом положительный герой, романтичный совковый супермен и
бесстрашный борец со злом, приемник мученика времен гражданки Павки
Корчагина - у них обоих была несомненная неуловимая связь и с обрывками
разговоров на вечные темы, невольно подслушанными ею на лужинском балконе, и
с ошеломляющими страницами взахлеб прочитанных ночью книг...
     Эта ее лужинская серия получилась одной из самых удачных, хотя и
вызвала у начальства некоторое замешательство. Кольчугин стал размышлять о
жизни и смерти, о добре и зле, о свободе и необходимости. Вместе с
невидимыми собеседниками под ее балконом и с ней, Иоанной, ломавшей мозги
над исканиями отца Павла. И с Ганей, с его отчаянным дерзновенным порывом
передать на холсте Свет Фаворский.
     Менялся Кольчугин, менялась и Иоанна. Вначале она попробовала жить сама
по себе, готовить по утрам привычную яичницу, но Варенька-младшая, дочь
Вари-старшей, заставшая ее за этим занятием, воскликнула с таким искренним
ужасом: "Тетя Иоанна, яйца в пост нельзя!", что пришлось капитулировать и
тут же смиренно просить Варю-старшую подключить ее к общей трапезе. Варе это
понравилось. Варя вообще опекала ее, считая, видимо, что само Небо поручило
ей Иоанну, которую надо как можно скорей просветить, воцерковить и сделать
полноценным членом общины. Просвещалась Иоанна, можно оказать, запоем. Да и
в церковь местную ходила вместе со всеми, выстаивала, томясь, длинные
службы, ничего толком не понимая и чувствуя себя чужой. "Мне неловко
смотреть, как молятся другие - это как подсматривать в чужие окна", -
жаловалась она Варе. "Ни на кого не смотри, ты пришла к Богу. Смотри на
свечу, которая догорает. Это твоя жизнь, надо спешить. Ты сознаешь себя
виновной перед Богом?" - отвечала та.
     Виновной она сознавала. Она помнила все свои дурные поступки с раннего
детства, включая темные помыслы, которым когда-то ужасалась, и вполне
искренне была самого отрицательного мнения о состоянии своей души. Просто
полагала, что Небу не до какой-то там Иоанны Синегиной, ее тайных и явных
пороков. Варя горячо убеждала ее в обратном, что "Господь вочеловечился,
чтобы мы обожились", что преодолеть свою тьму и состояться в Замысле Божием
- решить свою судьбу в вечности. Что когда тело не чувствует боли - это
признак отмирания. Так и душа в грехе, не осознающая опасности своего
состояния, близка к духовной смерти. Что единственные лекарства - смиренная
исповедь и причастие; все разговоры о том, что можно спастись вне церкви -
бред. Это все равно что пытаться переплыть в одиночку бушующее море. А
церковь - корабль, здесь соборная молитва - все за одного, один за всех, и
церковные таинства, из которых главное - причастие. Где под видом хлеба и
вина мы принимаем в себя Тело и Кровь Христовы, ту самую Кровь, что Он
пролил за нас... Что это - великая Жертва, соединяющая человека с Богом. Что
Бог стал человеком, "чтобы мы обожились", взял на Себя наши грехи, искупил
нас Своей Кровью и заповедал: "Приимите, ядите, сия есть Кровь Моя Нового
Завета"... Конечно, это вроде бы хлеб и вино, но обычные хлеб и вино в нашем
теле превращаются в обычную кровь, а причастие - в Кровь Божественную,
соединяющую нас с Богом, дающую силы бороться с силами тьмы и собственной
греховной природой. Прорыв в бессмертие с Богом... Что отвергающие причастие
отвергают Христа и спасение, ибо сказано: "Я - Дверь". То есть отдай Мне
свои грехи, свои язвы, и Я спасу тебя...
     Церковь Иоанна, конечно же, не отвергала. Просто на память приходили
нередкие базарные перепалки в храмах, злющие старухи. "Разве причастники не
грешат?" - спрашивала она, а Варя отвечала, что грешат, конечно, только
одни, исповедуя свои грехи, воспользовавшись бесценным Божьим даром брать на
Себя наши язвы, освобождаются от них, в то время как другие этот дар безумно
отвергают, умирают во тьме и отторгаются Небом, куда ничто темное не войдет.
А церковь - лечебница, туда приходят больные лечиться. И враг там нападает
еще злее, чем в миру, не желая выпускать души - вон даже в монастырях
случается вражда. И сулила Иоанне, если та начнет христианскую жизнь,
встречу с самыми огненными искушениями.
     Что же касается "злющих старух", которых еще Владимир Соловьев назвал
"православными ведьмами", то Варя сказала, что в их свирепости есть и
положительная сторона, они охраняли храмы в те времена, когда появилось
много безбожников, хулиганствующей молодежи, осквернителей святыни... Именно
они, эти злющие старухи, когда в двадцатые - тридцатые власть утверждала,
что Церковь умерла и народу уже не нужна, народ туда не ходит, - именно они
упорно заполняли храмы, не давали их закрыть, в то время как интеллигенция
Церковь предала. И надо все этим старухам простить, надо им в ножки
поклониться, хотя, конечно, она, Варя, согласна, что старухи эти особенно
люто набрасываются на новоначальных и молодежь - не так стала, не так
одета... Что Лукавый использует этих старух, чтобы отвадить новоначальных от
церкви...
     Для Вари этот "Лукавый", как и для других членов общины, был вполне
реальным, осязаемым, которого они не только боялись, но и оживленно
обсуждали его козни, едва ли не с удовольствием, и Ганя дал этой странности
свое объяснение. Они подсознательно радовались лишнему доказательству бытия
Божия. Ибо если есть Лукавый, то есть и Бог, - враг нападает, а Господь -
охраняет и спасает. Это непрерывное состояние внутренней войны, на церковном
языке "духовной брани" - свидетельство правильности пути, богоизбранности,
несения креста. Ибо Господь "кого любит, того наказует", а в тишине и
довольстве обычно живут лишь те, кого враг считает своими и не трогает.






     "- Вячеслав Михайлович, я хорошо помню ваши слова. В прошлом году
было. Я сказал, что мне месячную зарплату не жалко отдать для Чили, а вы
ответили: "Что это, зарплата? Жизнь за революцию надо отдать! Так вы
сказали.
     - Буржуазный строй лучше, чем социалистический? Лучше? В чем? Лучше,
потому что насквозь заражены хрущевщиной. А хрущевщина - это буржуазный дух.
     Я Хрущеву прямо в рот говорил эти вещи, и я, считавшийся в партии
человек, потом оказался не нужен. Я вам скажу: нельзя плестись за Хру-ще-вы-
ми! Хрущев не один, у нас их очень много, их подавляющее большинство. И вот
нам, людям, которые считают, что надо стоять на других принципиально
позициях, немножко надо бы поглубже... Почему у нас такое положение? Какая
причина? Один Хрущев виноват? Так его легко было вышибить. А кругом Хрущевы
сидят, только они помалкивают, а теперь они поняли... Пожить все хотят -
законное требование, но, если мы теперь направим на это наше внимание, люди,
которые себя считают сознательными коммунистами, то мы поплывем по
буржуазному полю на помощь Хрущеву, будем держаться за его палкой, - как бы
нам не отстать...
     Мы только рассуждаем о социализме, обо всем остальном только упоминаем,
не хотим разобраться, не разбираемся". /Молотов-Чуев. 1972г./
     Свидетельство об ответе Черчиля в палате лордов на тост в его честь,
как непревзойденного в деле нанесения вреда СССР:
     "К сожалению, сейчас имеется человек, который нанес стране Советов урон
в 1000 раз больше, чем я. это Н.С.Хрущев, так похлопаем ему". (1964 год)
     "Разговор зашел о присвоении Сталину звания Героя Советского Союза
после войны. Сталин сказал, что он не подходит под статус Героя Советского
Союза. Героя присваивают за лично проявленное мужество.
     "Я такого мужества не проявил", - сказал Сталин.
     И не взял Звезду. Его только рисовали на портретах с этой Звездой.
Когда он умер, Золотую Звезду Героя Советского Союза выдал начальник
Наградного отдела. Ее прикололи на подушку и несли на похоронах.
     - Сталин носил только одну Звездочку - Героя Социалистического Труда.
Я иногда надевал орден Ленина, - добавляет Молотов.
     ...Упорно предлагали одно время Москву переименовать в город Сталин.
Очень упорно! Я возражал. Каганович предлагал. Высказывался: "Есть не только
ленинизм, но и сталинизм!"
     Сталин возмущался.
     ...Надо учесть всю сложность характера Сталина... Насчет русскости он
считал, что правительство должен возглавлять русский. Долго не соглашался
Председателем Совнаркома стать. Ну не то что не соглашался, но не ставился
этот вопрос. Я ему писал, между прочим, перед тем, как я стал возглавлять
Совнарком: лучше бы тебе быть. Это было в конце 1930 года. Рыкова больше
нельзя оставлять, вот тебя мы хотим назначить. Я в ЦК работал Секретарем. Он
был в отпуску. В Сочи. Он мне написал письмо, что меня надо назначить. Я ему
ответил, что я не случайный член Политбюро, конечно. Если я подойду, если
народ найдет, что я подхожу, пусть будет так, но было бы лучше, если бы тебя
на это место. Так было принято, при Ленине так было. Ленин был фактическим
лидером партии и Председателем Совнаркома". /В.Молотов/

     БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1947г. Зарегистрирован кандидатом в депутаты Верховных Советов союзных
и автономных республик. Избран депутатом Верховного Совета союзных и
автономных республик. Участие в совместном заседании Совета Союза и Совета
Национальностей 3 сессии Верховного Совета СССР. Руководство работой пленума
ЦК ВКПб. Прием министра иностранных дел Французской республики. Прием
министра иностранных дел Великобритании. Прием государственного секретаря
США. Участие в заседании сессии Верховного Совета РСФСР. Переговоры с
албанской правительственной делегацией об оказании экономической и
культурной помощи Албании. Приветствие в связи с 800-летием Москвы.
Зарегистрирован кандидатом в депутаты Московского областного Совета.
Постановление "О проведении денежной реформы и отмене карточек на
продовольственные и промышленные товары".
     "Советская торговля есть наше, родное, большевистское дело, а работники
торговли, в том числе работники прилавка, если они только работают честно, -
являются проводниками нашего, революционного, большевистского дела".
И.Сталин   .
     "Силы революционного движения в Китае неимоверны. Они еще не сказались
как следуют. Они еще скажутся в будущем. Правители Востока и Запада, которые
не видят этих сил и не считаются с ними в должной мере, пострадают от
этого... Здесь правда и справедливость целиком на стороне Китайской
революции. Вот почему мы сочувствовали и будем сочувствовать Китайской
революции в ее борьбе за освобождение китайского народа от ига империалистов
и за объединение Китая в одно государство. Кто с этой силой не считается и
не будет считаться, тот наверняка проиграет". И.Сталин.

     Живое двигая вперед,
     Могучих партия ведет,
     Шагает трудовой народ -
     И ты их знамя, Сталин.
     Для всех трудящихся, как свет
     Горишь ты с юношеских лет,
     Ведя туда, где горя нет.
     Где только радость, Сталин.
     Идут года - за годом год
     Нас охраняешь от невзгод
     И дальний виден небосвод
     Тебе, вершина, Сталин.
     Ты вражью жадность иссушил,
     Ты нас победам научил,
     Ты в руки слабых ключ вручил
     От новой жизни, Сталин.
     Известен всей вселенной ты,
     Деяний славных мастер ты,
     Познавший мысли бедноты.
     Тебе пою я, Сталин!
                       /Сулейман Стальский/


     "...А вот есть такая тема, которая очень важна, - сказал Сталин, -

которой нужно, чтобы заинтересовались писатели. Это тема нашего советского

патриотизма. Если взять нашу среднюю интеллигенцию, научную интеллигенцию,
профессоров, врачей... у них недостаточно воспитано чувство советского
патриотизма. У них неоправданное преклонение перед заграничной культурой.
Все чувствуют себя еще несовершеннолетними, не стопроцентными, привыкли
считать себя на положении вечных учеников. Это традиция отсталая, она идет
от Петра. У Петра были хорошие мысли, но вскоре налезло слишком много
немцев, это был период преклонения перед немцами. Посмотрите, как трудно
было дышать, как было трудно работать Ломоносову, например. Сначала немцы,
потом французы, было преклонение перед иностранцами, - сказал Сталин и
вдруг, лукаво прищурясь, чуть слышной скороговоркой прорифмовал: -
засранцами, - усмехнулся и снова стал серьезным.
     - Простой крестьянин не пойдет из-за пустяков кланяться, не станет
ломать шапку, а вот у таких людей не хватает достоинства, патриотизма,
понимания той роли, которую играет Россия. У военных тоже было такое
преклонение. Сейчас стало меньше. Теперь нет, теперь они и хвосты задрали.
     Сталин остановился, усмехнулся и каким-то неуловимым жестом показал,
как задрали хвосты военные. Потом спросил:
     - Почему мы хуже? В чем дело? В эту точку надо долбить много лет, лет
десять эту тему надо вдалбливать. Бывает так: человек делает великое дело
и... сам этого не понимает, - и он снова заговорил о профессоре, о котором
уже поминал, - Вот взять такого человека, не последний человек, - еще раз
подчеркнуто повторил Сталин, - а перед каким-то подлецом-иностранцем, перед
ученым, который на три головы ниже его, преклоняется, теряет свое
достоинство. Так мне кажется. Надо бороться с духом самоуничижения у многих
наших интеллигентов". /К.Симонов/
     "Сталин оказал мне самый сердечный, самый любезный и внимательный
прием. Он осведомился о моем здоровье, вспомнил об условиях, в которых я жил
в годы подполья, показав тем самым, что он в курсе этих событий...
     Думая о той огромной роли, которую играл Сталин во время войны, я
восхищался простотой этого человека. Как и 23 года назад, он был в скромном
кителе, в сапогах и с неизменной трубкой.
     На меня Сталин произвел сильное впечатление не только тем, что он
говорил, но еще в большей степени тем, что он представлял в моих глазах.
Одно его присутствие придавало всему происходящему историческое значение. Со
своей стороны, я весьма непринужденно участвовал в общей беседе,
затрагивавшей самые разнообразные темы...
     В конце обеда у меня состоялся продолжительный разговор наедине со
Сталиным о проблемах текущего момента, политике империалистов, начале
переговоров о заключении перемирия в Корее, войне в Индокитае,
продолжающемся тюремном заключении Анри Мартена, о трудностях, с которыми
французские колонизаторы сталкивались в Тунисе и Марокко, о результатах
выборов 17 июня, на которых была применена система блокирования списков
кандидатов разных партий, о развитии правительственного кризиса во Франции".
/Ж.Дюкло/
     "Я ездила к отцу специально для разговора об этом шаге. С ним вообще
стало трудно говорить. Он был раз и навсегда мной недоволен, он был во мне
разочарован.
     Был май, все цвело кругом у него на даче - кипела черемуха, было тихо,
пчелы жужжали... "Значит, замуж хочешь?" - сказал он. Потом долго молчал,
смотрел на деревья...
     - "Да, весна", - сказал он вдруг. И добавил: "Черт с тобой, делай, что
хочешь..."
     ...Только на одном отец настоял - чтобы мой муж не появлялся у него в
доме. Нам дали квартиру в городе, - да мы были и довольны этим... И лишь
одного он нас лишил - своего радушия, любви, человеческого отношения. Он ни
разу не встретился с моим первым мужем и твердо сказал, что этого не будет.
"Слишком он расчетлив, твой молодой человек... - говорил он мне, - Смотри-
ка, на фронте ведь страшно, там стреляют, - а он, видишь, в тылу
окопался..." Я молчала и не настаивала на встрече, она плохо бы кончилась."
/Св.Аллилуева/
     "...Точно было известно - мелодрамы у него не были в чести, и совсем
нетерпимо он относился к малейшим намекам на сексуальные сцены. Однажды
Большаков в очередном "пакете" иностранных фильмов привез "для разрядки"
подобную ленту, которая, конечно, ни в какое сравнение не идет с теми, что
ныне заполняют экраны. Достаточно было Сталину понять, что из себя
представляет картина, как в зале раздался его разгневанный голос,
подкрепленный ударом кулака по столу. "Вы что, Большаков, бардак здесь
разводите!" - поднялся и ушел. За ним потянулись члены Политбюро".
/Г.Марьямов/
     "Враги" показаны лучше, интереснее "друзей". На описание первых красок
хватает, там есть логика, инициатива. Когда этих людей изображаете, у вас
находится аргумент и все, что угодно, а когда наших людей изображаете, то
краски иссякают, наши люди получаются какими-то замухрышками.
     Рабочий класс в целом - это революционный, передовой класс, но и в
рабочем классе есть отдельные люди... Вы думаете, каждый рабочий на вес
золота? Вы ошибаетесь... Среди рабочих передовых есть один слой, который
пользуется своим рабочим происхождением и выбирает все соответствующее для
того, чтобы устраивать свои дела и потом повыгоднее для себя предать
интересы рабочего класса. Это закон жизни". /И.Сталин    о фильме Авдеенко
"Закон жизни"/
     "Столь же жестко отзывается оратор о партийной принадлежности Авдеенко
- по сути тот-де никогда не был членом партии и проник в нее с заднего хода.
"Разве может коммунист, - возмущается Сталин, - рисовать одного из своих
героев этаким Дон Жуаном и проповедовать "трактирную любовь",
ультранатуральную любовь - "Я вас люблю, а ну, ложитесь". Это называется
поэзия! Погибла бы тогда литература, если бы так писали люди".
Патриархальные чувства вождя были задеты "вольными" разговорами да и
поступками некоторых персонажей, хотя многое тут вполне соответствовало
действительности. Но искусство, как полагал Сталин, призвано улучшать,
преобразовывать жизнь, воспитывая людей в духе коммунистического идеала".
/Свидетельствует Е.Громов/
     "Я бы предпочел, чтобы наша литература показывала врагов не как
извергов, а как людей, враждебных нашему обществу, но не лишенных некоторых
человеческих черт. У самого последнего подлеца есть какие-то человеческие
черты, он кого-то любит, кого-то уважает, ради кого-то хочет жертвовать"...
"Троцкий - враг, но он был способный человек, бесспорно, изобразить его надо
как врага, но имеющего не только отрицательные черты". /И.Сталин/
     "Помнится, в четвертом часу пополудни раздался длительный телефонный
звонок. Вызывали "товарища Пастернака". Какой-то молодой мужской голос, не
поздоровавшись, произнес:
     - С вами будет говорить товарищ Сталин.
     - Что за чепуха! Не может быть! Не говорите вздору!
     Молодой человек: - Даю телефонный номер. Набирайте! - Пастернак,
побледнев, стал набирать номер.
     Сталин сообщил, что отдано распоряжение, что с Мандельштамом будет все
в порядке. Он спросил Пастернака, почему тот не хлопотал. "Если б мой друг
поэт попал в беду, я бы лез на стену, чтобы его спасти". Пастернак ответил,
что если бы он не хлопотал, то Сталин бы не узнал об этом деле. "Почему вы
не обратились ко мне или в писательские организации?" - "Писательские
организации не занимаются этим с 1927 года". - "Но ведь он ваш друг?"
Пастернак замялся, и Сталин после недолгой паузы продолжил вопрос: "Но ведь
он же мастер, мастер?" Пастернак ответил: "Это не имеет значения"...
     Б.Л. думал, что Сталин его проверяет, знает ли он про стихи, и этим он
объяснил свои шаткие ответы...
     "Почему мы все говорим о Мандельштаме и Мандельштаме, я так давно хотел
с вами поговорить". - "О чем?" - "О жизни и смерти." Сталин повесил трубку".
/Свидетельствует Анна Ахматова/
     Пастернак назвал Сталина "гигантом дохристианской эры", имея в виду его
ветхозаветное мышление.


     СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     Революция для Иосифа - принудительное спасение. Он скорее всего
интуитивно сознавал, что насильственное религиозное спасение противоречит
СВОБОДЕ во Христе, Который не может спасать насильно, ибо Его надо избрать
СЕРДЦЕМ, родиться свыше, ПОЛЮБИТЬ итогом всей земной жизни. Поэтому Иосиф
использовал идеологию коммунизма, наиболее близкую христианству идею
государственного устройства. Виновен ли он в своем выборе - решит Суд. Во
всяком случае я утверждаю, что было бы куда хуже, если бы Иосиф употребил
для насильственного коллективного спасения православие. Или бы постепенно
"обуржуазился" или соблазнился "мировой революцией"...
     Недозволенное священнику позволялось кесарю. Без воли Неба нет
начальников и "кому много дано, с того больше спросится". Кесарь обязан
ограждать вверенный ему народ "от Лукавого", от соблазнов враждебного Богу
царства Мамоны. Большинство народа, если взглянуть правде в глаза, дети
неразумные, а большинство верующих плохо себе представляют, во что верят.
Каждым отдельным "человеко-ребенком" никто не занимается, за церковной
оградой он оказывается порой полностью во власти армии тьмы. "Имя им
легион".
     Спасение народа - прямой долг кесаря, которого Творец будет судить "по
плодам" - по жатве Господней. Если человеко-ребенок верит сердцем,
воцерковлен - прекрасно, остальных же надо провести, подобно Моисею, по
пустыне, оградить от хищников, расчистить, как закопченную икону, до "образа
Божия"! Предоставить каждому богоугодную работу, "хлеб насущный", по
возможности "избавить от Лукавого". Христос - Путь, Истина и Жизнь, и там,
где человек стоит "на Пути", приносит добрые плоды - Спаситель обязательно
приходит. "Без Меня не можете творить ничесоже", то есть лишь на Божьем
дереве добрый плод. "По плодам их узнаете их"...
     Задача кесаря - привести свой народ не к пропасти, а к Дому Отца, а там
уж пусть решает Отец... Или Сын, про Которого сказано: Я - Дверь.
     Но тут уже вопрос о методах. Имеет ли право кесарь защитить свой народ
"железным занавесом", стрельбой, репрессиями? Когда часто гибнут и невинные
под горячую руку... Помимо "воцерковленных" в ведении Иосифа, в его
винограднике были и "привитые" и просто "дикие" сорта. Если считать не по
количеству посещающих храмы /истинно верующих определить невозможно, да и не
в вере дело, ибо если веришь, но не слушаешься Учения - сугубый грех/ - если
отталкиваться от количества темных, задавленных унизительным бытом и нуждой
народных масс царской России, а также "эксплуататорских классов" /выражаясь
языком Иосифа/, вампиров /выражаясь нашим языком/, или пирующих среди нищих
Лазарей /на языке Евангелия/, - в ком за годы правления Иосифа был расчищен
Образ Божий и осуществлен Замысел? Таких найдется немало, овец, сбереженных
от расхитителей. Может быть, даже в сравнении с царской Россией, не говоря
уже о России Эсэнговской, хотя Союз и считался официально атеистическим
государством. Причем здесь мы имеем дело не с религиозностью внешней,
фарисейской, а с исповеданием Пути, с глубоким внутренним, хоть и чаще всего
неосознанным служением Истине, отличающим советского человека в двадцатые,
тридцатые, сороковые, пятидесятые... Да и потом, пока номенклатурные
оборотни не распахнули ворота крепости Иосифа и не ринулась во внутренность
храма всякая нечисть.


     * * *



     И все же Иоанна так и осталась для них чужой. Длинноволосые
интеллигентные молчуны с отстраненно-настороженной улыбкой, их подруги и
девушки - тоненькие и какие-то пришибленные, в длинных юбках и косынках, с
неизменным молитвенником в сумочке, иногда с четками, мелькающими в тонких
пальцах, перешептывающиеся и переглядывающиеся о чем-то лишь им ведомом -
они производили странное впечатление. Иоанну одновременно раздражала и
восхищала их замкнутость на себя, порой беспощадное к себе внимание с
неизбежным самобичеванием не только за поступки, но и за неподобающие мысли,
их стоическое умение выстаивать длиннющие службы, подолгу молиться дома,
выдерживать посты, не раздражаться в отношениях с детьми, которым Иоанна
давно бы надавала подзатыльников. Их бесстрастно-учтивое обращение друг с
другом, беспрекословное подчинение отцу Киприану, который требовал иногда
послушания в самых радикальных вопросах - вроде как бросить престижную
работу, имеющую весьма отдаленное отношение к атеизму, продолжать жить с
драчуном и пьяницей мужем, не говоря уже о запрете применять
противозачаточные средства, пусть даже детей этих уже мал мала меньше.
Плакали, но подчинялись безропотно.
     Иоанне во всем этом виделось воистину казарменное насилие над
личностью, настоящий террор, а Варя в ответ толковала ей, что наша воля
испорчена, греховна, равно как и желания наши, что наилучший выход для
человека - отречься от своей воли и позволить Господу вершить через
духовного отца твою судьбу. Ибо "сила Божия в немощи совершается" и "научи
меня творити Волю Твою"... Варя сказала, что нам часто не дано напрямую
знать эту Волю и что нам полезнее, мы иной раз даже ропщем, что не
выполняются наши просьбы и желания. Допустим, вы опаздываете на самолет к
больному ребенку, молитесь, чтобы успеть, но опаздываете и недовольны, а
самолет разбивается... Разве мы можем предвидеть будущее? А священникам
часто открыто, они ближе к Небу.
     С этим Иоанна была согласна. "Бойтесь ваших желаний, они иногда
осуществляются," - сказал кто-то мудрый.
     И еще Варя расскажет историю про одного дворянина, который решил
бросить греховную жизнь и уйти в монастырь. В монастыре он попросил у
настоятеля одинокую келью, кувшин воды и краюху хлеба в день. И чтоб его
заперли.
     Настоятель ответил, что рано тебе, брат, в затвор, этот подвиг для тебя
не по силам, твори лучше послушание со всеми братьями, корзины плети. Не
хочу, говорит, со всеми, хочу в затвор. Ну ладно, дали ему отдаленную келью,
хлеба, воды и заперли, - рассказывала Варя, - Стал он молиться. День
проходит, два, навалились на него помыслы, вспомнил о прежней своей
беззаботной жизни, пирах, женщинах, носятся перед глазами лакомые блюда,
напитки, красотки, - подвижник не сдается, молится прилежно, все видения
греховные отметает. Так проходит неделя, другая... Все победил, исчезли
помыслы, бесы, наступила тишина. Желания греховные пропали, а внутри -
пустота кромешная! Выходит, кроме мерзости этой, суеты, низких помыслов и
бесов, ничего нет в его душе. Пуста душа, значит, вроде бы, и его самого
нет, одна пустота. "Скорлупка", как говаривала мадам Блаватская.
     - Тут он как заорет, - рассказывала Варя, - Отоприте! - орет, выскочил
из кельи, трясется, как безумный, плачет, пустоты своей ужаснулся. Так
наказал его Господь за гордость. Еле привели в чувство, посадили со всеми
корзины плести. Стал он смиренно со слезами молить Господа наполнить эту
отравную пустоту светом. И тогда постепенно начал в нем восстанавливаться
образ Божий, который мы своей злой волей искажаем и уродуем. Так не разумнее
ли этой своей волей отречься от нее, воли? Добровольно предать себя в руки
Творца? И не мешать спасать...
     Иоанна возразила, что священник - не Бог, он может и согрешить, и
ошибиться. Ну а Варя скажет, что даже если и ошибется, то и спрос будет с
него, потому что твой духовник отвечает за тебя перед Небом.
     - А как же свобода? - спросит Иоанна, - Или она действительно
"осознанная необходимость"?
     - Осознанная необходимость творить Волю Божию. То, что в миру называют
"свободой" - всего лишь возможность творить собственную греховную волю.
Похоть плоти, похоть очей и гордость житейская. Плен у собственных страстей
и похотей. Никакая это не свобода, а самое настоящее рабство. Бремя страстей
человеческих. Господь сказал: "Познайте Истину, и Истина сделает вас
свободными". Очисти полностью сосуд своей души от собственных страстей,
позволь Господу наполнить его Светом и познаешь подлинную свободу. Потому
что лишь Бог свободен...
     Иоанна не уставала удивляться, что вот, есть в центре атеистического
Союза такой уникальный заповедник. Нет, не монастырь, а миряне, советские
люди, в основном, молодые. Ученые, студенты, художники, врачи, школьники,
которые самоотверженно борются со страстями (даже нарядное платье, пирожное,
косметика, всякое праздное зрелище считалось здесь грехом), читают длинные
молитвы, отстаивают долгие службы в храме, соблюдают все посты, включая
среду и пятницу (в среду Христос предан Иудой, в пятницу - распят),
неустанно хлопочут на клумбах и грядках, молча творя Иисусову молитву, чтобы
отсекать всякие праздные и дурные помыслы, твердо верят, что после этого
призрачного, злого, неправедного бытия, где "сатана правит бал", наступит
иное, прекрасное и вечное Царство Света.
     "И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже, ни плача,
ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло".
     "Побеждающий наследует все, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном".
     - "Побеждающий",.. - повторила Варя, - Мы здесь в наказание. Помнишь -
"В поте лица"... И рожать в муках. А потом болезни, потери близких,
несчастья кругом, старость, смерть... Какой уж тут пир! Если и пир, то во
время чумы. Мы здесь на войне за погибающие души. Думать иначе - просто хула
на Бога! - горячилась Варя, - Думать, что Господь призвал нас лишь для
земной жизни с ее страданиями - кощунство, даже если мы сами в них виноваты.
Ведь Он знал изначально, что человек падет, будет изгнан из рая на страдания
и смерть. Думать, что Господь сотворил человека лишь чтобы подвергнуть
наказанию - значит подозревать Творца в жестокости. Эта самая фраза
Достоевского о слезинке ребенка... Да, никакой кратковременный земной рай не
может оправдать страданий предыдущих поколений. Только вечная жизнь в
Царстве. Это все объясняет и оправдывает. Иисус указал нам путь. Он стал
человеком, прошел через все страдания и воскрес. Он сказал: "Я есть Путь,
Истина и Жизнь". Почему? Чтобы мы шли Его путем. Он создал нас для
счастливой вечной жизни. Он дает нам шанс - Себя, Свою Плоть и Кровь. Земная
жизнь - наш шанс. Единственный. "Претерпевший до конца - спасется"...
     - Ты подумай, ведь если бы прилетели, ну, к примеру, инопланетяне и
сказали бы: "Вот вам, земляне, инструкция, правила жизни, закон великой
Любви и Единения, и если вы его исполните, смерть для вас станет лишь
переходом в наш мир, прекрасный и вечный. Наверное, почти все бы с радостью
согласились. Почему же мы не слушаемся Творца Вселенной, Который искупил нас
Своей Кровью? Разве это не безумие? Мы боимся потерять ничтожные
сомнительные удовольствия, мы хотим пировать здесь.
     Земное счастье... Разве оно вообще возможно, даже в нравственном
аспекте, когда вокруг столько страданий? Истинно мудрые искали счастья там,
где повелел Творец. Гениальный Паскаль подсчитал и доказал, что если даже
есть один миллионный шанс Бытия Божия, безумие не поставить все на эту,
говоря условно, карту, ибо в случае существования Бога проигрыш, вечное
отторжение Света - бесконечно велик, абсолютно непропорционален тем
сомнительным удовольствиям, которые дают нарушения заповедей. А в случае
"ставки на Бога" бесконечно велик выигрыш, а проигрыш - все тот же
сомнительный пир во время чумы, да отравленный к тому же периодическим
несварением желудка," - убеждала Варя.

     Его души незримый мир
     Престолов выше и порфир...
     О, верь, ничем тот не подкупен,
     Кому сей чудный мир доступен.
     Кому Господь дозволил взгляд
     В то сокровенное горнило,
     Где первообразы кипят,
     Трепещут творческие силы!

     Вот оно, Царство Божие внутри нас, о Котором говорил Господь, - Это не
за гробом, это начинается здесь, сейчас!

     Зачем не в то рожден я время,
     Когда меж нами, во плоти,
     Неся мучительное бремя,
     Он шел на жизненном пути!..
     Твоим страданием страдать
     И крест на плечи Твой принять
     И на главу венец терновый!

     Однако попытки Иоанны жить "как они" закончились полным фиаско.
Относительно легко дался лишь пост. Молитва не получалась, одолевали
посторонние мысли. Во время визитов в Москву она умудрялась каждый раз
повздорить то с редактором, то со свекровью, то в очереди. Хорошо хоть
Филипп уехал в Крым с приятелями! Долго боролась с собой Иоанна, но так и не
смогла себя заставить дать взаймы одному вечно бедствующему знакомому на
покупку кооператива, однако тут же вцепилась в американскую шубу из
опоссума, которую примеряли в гримерной кинодамы, млея и поеживаясь от цены.
Презирая себя, Иоанна помчалась за деньгами, как тогда с люстрой, прекрасно
сознавая, что шуба ей абсолютно ни к чему, она все время в куртке и за рулем
и вообще вряд ли когда-нибудь ее оденет: оставлять в театре, ресторане, даже
в гостях на вешалке по нынешним временам опасно - упрут, да и не ходит она
никуда в последнее время. Не по очередям же в ней, в самом деле, толкаться!
     И все же вцепилась. Как когда-то в люстру, как когда-то в Дениса.
Оплатила, отвезла домой, с наслаждением поглаживая торчащий из специального,
защищенного от моли пакета шелковистый мех, когда машина останавливалась у
светофора. Как же - мое! А дома запихнула пакет в шкаф, полный таких же
ненужных тряпок, чтобы навсегда о нем забыть.
     Не врать тоже оказалось совершенно невозможно. Она обнаружила, что вся
ее жизнь состоит из вранья. Она просто говорила не то, что есть, а то, что
надо говорить; знакомилась и поддерживала отношения с кем "надо" и эти
"надо" были сплошным враньем, настолько привычным, что и не замечалось.
     А эти... Однажды в Лужине случился пожар, и кто-то сообщил, что вот,
погорельцы с детьми сидят на вещах и никто из соседей не желает их приютить.
Иоанна успела лишь возмутиться такому бессердечию, как одна из "молчашек"
(так их называла про себя Иоанна - еще не монашки, но молчашки, отвергающие
всякие праздные разговоры), так вот, одна из "молчашек", жена известного
композитора, уже через полчаса храбро повезла все семейство с детишками,
узлами, прокопченное и зареванное, в Москву (муж на даче, квартира все равно
пустует). "Мужа" Иоанна знала и содрогнулась, представив, что ждет бедную
молчашку. И подумала со стыдом, что сама она никуда не годится по сравнению
с этой композиторшей, которую прежде считала просто экзальтированной
дамочкой. А дамочка, оказавшаяся впоследствии скрипачкой, почти месяц
держала оборону, пока не удалось выхлопотать погорельцам жилье. Кормила и
помогала деньгами, давая частные уроки.
     "Православие - вера очень строгая, - сказал отец Киприан, - Хватит ли у
вас решимости начать новую жизнь?"
     Иоанна почти отчаялась; она, как тот монах из вариной истории,
обнаруживала в себе все новые непреодолимые мерзости. Почему Ганя парил в
этом измерении легко, радостно и свободно, просто сбросив прежнюю жизнь, как
ветхую одежду, отдав все, что имел, вплоть до таланта, который отныне
посвятил лишь Богу? Не такой "молчашкой", примерной женой, матерью,
смиренной прихожанкой с опущенными долу очами, иссушенной борьбой с
обыденностью и страстями, продирающейся к Небу по унылой житейской трясине
(так ей, по крайней мере, казалось) хотелось ей быть, а как Ганя - гореть
самозабвенно в том священном Огне...
     Пост, молитва, уединение для него были не повинностью, а Божественным
топливом, которое сжигало все лишнее, тяжелое, земное, облегчало и
освобождало душу и тело в неудержимом стремлении к Небу. "Отдай плоть, прими
дух". "Еще подобно Царство Небесное сокровищу, скрытому на поле, которое
нашедший человек утаил, и от радости о нем идет и продает все, что имеет, и
покупает поле то"./Мф.13,44/
     - Ганя - сын, а мы - рабы, - говорила Варя, - Раб подчиняется воле
господина, сын - исполняет ее легко и радостно, как свою собственную. Это
дается лишь благодатью Святого
     Духа. Помнишь, в каком смятении пребывали ученики Христа после
распятия? Вспомни Фому Неверующего! А потом внезапно сделался шум с неба, и
сошли на них как бы огненные языки, и с тех пор они исполнились Духа, стали
смело проповедовать Евангелие и почти все приняли мученическую смерть за
Христа. А ведь они и раньше верили, видели чудеса, которые творил Иисус! Они
изменились. Это чудо - рождение свыше, о котором говорил Господь в беседе с
Никодимом. "Если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия.
Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть Дух. Дух дышит, где
хочет, и голос его слышишь, так бывает с рожденным от духа". Это - высшее
состояние, дарованное Господом своим избранным. Царство Божие уже при жизни.
"Пророку" Пушкина открылись высшие тайны. И Иоанну Дамаскину:

     И моря пенистые воды.
     Земля, и солнце, и луна.
     И всех созвездий хороводы.
     И синей тверди глубина -
     То все одно лишь отраженье,
     Лишь тень таинственных красот,
     Которых вечное виденье
     В душе избранника живет!
     - Избранника... А мы - рабы.

     Иоанна изумилась - разве не все равны перед Богом?
     - Тут дело в дарованной свободе, в нас самих. Когда в притче Господь
позвал на Свой пир, званые отказались - кто женился, у кого - хозяйство или
прочие хлопоты. То есть опять - променяли первородство, бессмертие в Боге на
чечевичную похлебку. И тогда Господь сказал с горечью: "Много званых, но
мало избранных". То есть избравших узкий путь. Господь избирает тех, кто
сердцем избирает Его. Кто упорно ищет Бога. Кто, услышав зов, бросает все и
бежит к Нему.
     А мы оглядываемся на тленное, земное. Нам жалко его терять, и мы
каменеем, как жена Лота. Мы рассудочны и холодны. Вернее, думаем, что
рассудочны, а на самом деле безумны... Теплохладны. А Господь говорит: "Дай
Мне, сыне, сердце твое". Если ты не ищешь Бога, не хочешь верить, ты Его
никогда не найдешь. Господь не навязывает нам Свою любовь, Он сотворил нас
свободными...
     "Да, Варя права, я холодна, - думала Иоанна, - Я здесь из-за Гани. Но
ведь я верю в Тебя, Господи, верила всегда. И знала, что моя душа
бессмертна. Почему же Я так равнодушна к своей судьбе в вечности? Или она,
душа, действительно атрофировалась, онемела в бесчувствии, как говорит Варя.
Не чувствует боли, не чувствует опасности... Я знаю, что есть Бог, Который
дал мне все - жизнь, здоровье, талант... Но я не отдала Ему сердце. Знаю,
что близкие и неблизкие нуждаются в моей помощи, но я равнодушна. Я отношусь
к людям, как к вещам, которыми хочется или не хочется обладать. Вещи служат,
приносят пользу, удовольствие, развлекают, надоедают, наконец, причиняют
неудобства. Не мать, не жена, не дочь - я сама по себе...
     Волшебный костер по имени "Ганя"... Пламя, в котором он самозабвенно,
без остатка сгорал, лишь иногда опаляло ее нестерпимо жаркой нездешней
искрой, если она подходила чересчур близко. Этот призывающий и одновременно
не подпускающий к себе огонь был для Гани средой обитания, жить означало
гореть. У огня были свои законы: сгореть, чтобы возродиться, умереть и
воскреснуть. Приближение к Богу, прорыв в иное измерение.
     "Свет Фаворский" никак не давался, получался слишком тяжел и груб, он
был земным. Гане мешало все - собственная плоть с ее потребностями, самый
незначительный шум, даже мысли. Вся жизнь земная, казалось, стояла на пути к
постижению этого Света, Который сжигал его и никак не хотел передаваться на
холсте. Ганя понимал, что это от гордости - погоня за непостижимым, но
ничего не мог с собой поделать и был на грани нервного истощения, почти
перестав есть и спать. Часами молился беззвучно, закатное солнце, проникнув
сквозь пыльное стекло мастерской, выхватывало его слившуюся со стеной фигуру
с сомкнутыми губами и веками.
     Лишь изредка оживала рука в крестообразном полете, складывалось в
поясном поклоне тело и снова врастало в стену недвижно-безмолвной мумией.
     Выходил он к терпеливо дожидавшейся каждый вечер Иоанне, едва держась
на ногах - пепельно-серый, прокуренный, хоть и пообещал отцу Борису
постепенно бросить курить к началу занятий. Машинально проглатывал
оставленный на террасе ужин, все еще пребывая там, на Фаворе, - заросший,
даже не худой, а какой-то иссушенный, только глаза горели жадным голодным
огнем в тщетной погоне за непостижимым. Она понимала, что он столь же
счастлив, сколь несчастлив, никто не мог ему помочь, и уже не оставалось сил
в гордой губительной попытке свести Небо на землю.
     Они брели плечом к плечу среди пылающих закатных стволов, с каждым днем
все раньше гаснущих согласно астрономическому календарю. И вся накопленная
ею за день энергия помолодевшего, расцветшего от счастливо-привольной
лужинской жизни тела переливалась в Ганю - здоровая деревенская еда, парное
молоко с малиной, солнце, под которым она часами жарилась на берегу озера с
очередной умной книгой, или гоняя с егоркиными малышами мяч, а потом до
одури плавая на зависть ребятишкам.
     "Тетя Яна, пора вылезать, простудитесь!" - орали они хором, и она
вылезала, как русалка, пропахшая тиной, вытаскивала из волос длинные зеленые
водоросли, переодевалась в кустах, натягивая сарафан прямо на еще влажное
тело, прыгала, как в детстве, пока из ушей не вытечет вода. А потом крепко
спала с открытым окном. Лето кончалось, кончались и комары, можно было пить
всласть ночной лужинский воздух, настоенный на цветах и травах.
     - Иоанна...
     Ганя сжимал ее руку, они гуляли, чаще всего молча в блаженном единении,
вмещая в себя весь мир, который вмещал их. И краснозакатные деревья
склонялись над головами, и сонно пели им птицы, и рыжий дух Альмы ласкался о
ноги. И постепенно капля за каплей ее накопленная за день энергия, жизненная
сила переливалась в него, она видела, как распрямляется, наливается жизнью
его изнуренное тело, розовеют щеки, губы.
     - Пройдемся еще, - просил он, но она мотала головой, выпитая, сожженная
до дна, дотла и безмерно счастливая, что ей удалось пусть косвенно, но
взойти на его костер и сгореть, чтобы рухнуть головешкой на девичью койку в
своей мансарде и наутро снова набираться сил для безумной ганиной гонки за
Фаворским светом.
     Он воспринимал, как должное, что с нею будто воскресает, он привык, как
и она, к чуду их единения, когда они были обречены, наверное, на общее
кровообращение, как сиамские близнецы, становясь по очереди то вампиром то
донором.
     Да, она была холодна к Богу и ближним. Ганя не в счет. Ганя был из
иного мира, чудом, а к прочим обитателям Лужина Иоанна приглядывалась с
любопытством, с симпатией, иногда с восхищением, оставаясь "кошкой, гуляющей
сама по себе". И к ней относились с опаской как к "невоцерковленной". Она
была чужой, "не с нами", как бы агентом из неприятельского лагеря, от
которого всего можно ждать. И Варя, и остальные ждали от нее решительного
шага, а отец Киприан запретил им настаивать и агитировать, пока Иоанна не
решит изменить жизнь. Теперь, когда она отвозила его в Москву, он держался
все сдержаннее и официальнее, убеждаясь, что Иоанна, судя по всему,
случайная в Лужине птичка и улетит с окончанием сезона. Гордая, умничающая,
теплохладная интеллигенция. Душевная, а не духовная. Званая, но не
избранная.
     Ну а Ганя... Ганя никогда не агитировал, видимо, просто уверенный, что
все должное исполнится в свой срок. И старик-хозяин дядя Женя, которого она
исправно снабжала зарубежными детективами и который зазывал ее иногда на
ужин со стаканом домашнего красненького, радовался, что вот, хоть нормальный
человек в доме, есть с кем поговорить "за жизнь", а то одни святые кругом -
лишнего не скажи, по спине не хлопни - того гляди крылья ангельские
сломаешь. А вот его отец, священник, дедушка Глеба, считал себя самым
грешным. И веселым был, и вино любил в меру, а чего только не перенес - на
Колыме восемь лет оттрубил, потом в ссылке, потом сколько народу при
оккупации спас в церковном подвале, дали ему орден, как герою. Донеси кто -
расстреляли бы немцы со всей семьей. И никогда не ходил с постной
физиономией, а учил за все благодарить Бога и радоваться. Потому что Христос
воскрес и победил смерть, а прочее все ерунда.
     Варя действительно считала дядю Женю еретиком, хоть и исправно за ним
ухаживала и любила по-своему, все прощая; а Глеб говорил, что это вроде бы
удобно - жить вне церкви и ее канонов, культивировать собственные мелкие
слабости, но где мелкий бес - там они берут количеством, и легко можно
пасть, нельзя переплывать море без корабля. И видно было, что оба осуждают
ее дружбу со стариком, считают, что тот на нее плохо влияет. Но вряд ли что-
либо в Лужине, включая и духовно-философское чтение, произвело на Иоанну
большее впечатление, чем письмо, которое дядя Женя хранил между страниц
Евангелия, регулярно перечитывая.
     Письмо было написано сыну незадолго до кончины - своеобразное
завещание, итог земного пути, где умирающий священник признавался, что
опальные годы на Соловках были самыми счастливыми в его жизни - никогда
Господь и Его спасающая Рука не были так близко. Никогда он не чувствовал
себя таким нужным людям, как здесь, на грани бытия, никогда не приводил
столько людей к вере, исполняя Волю Божию... Впоследствии самый
изнурительней пост и самый упорный молитвенный подвиг не могли повторить это
блаженное ощущение "тяжести Креста Господня на недостойных, слабых моих
плечах - писал умирающий, - Сопричастности Его Страданию и Воскресению".
     Впоследствии она часто будет вспоминать это письмо, слушая мирские
рассуждения о гонениях на церковь, покушениях на религиозные свободы и права
верующих, совершенно игнорирующие духовно-мистическую сторону этой проблемы,
и думала, что ни святые, ни мученики не могли бы состояться по законам этой
цивилизации. Зато сам Христос был осужден на распятие демократическим
путем...
     Разве не годы гонений на христиан дали миру наибольшее число святых,
скрепили веру немощных их кровью и спасли тысячи душ? "Иго Мое благо, а
бремя Мое легко"...

     Твоим страданием страдать,
     И крест на плечи Твой принять,
     И на главу венец терновый!






     "В течение ноября-декабря 1952 года Комиссией был подготовлен проект
постановления ЦК КПСС "О главном разведывательном управлении МГБ СССР".
     В ходе подготовки этого проекта на одном из заседаний Комиссии И. В.
Сталин высказал следующие замечания о разведке:
     "В разведке никогда не строить работу таким образом, чтобы направлять
атаку в лоб. Разведка должна действовать обходом. Иначе будут провалы, и
тяжелые провалы. Идти в лоб - это близорукая тактика.
     Никогда не вербовать иностранца таким образом, чтобы были ущемлены его
патриотические чувства. Не надо вербовать иностранца против своего
отечества. Если агент будет завербован с ущемлением патриотических чувств -
это будет ненадежный агент.
     Полностью изжить трафарет из разведки. Все время менять тактику,
методы. Все время приспосабливаться к мирной обстановке. Использовать
мировую обстановку. Вести атаку маневренную, разумную. Использовать то, что
Бог нам предоставляет.
     Самое главное, чтобы в разведке научились признавать свои ошибки.
Человек сначала признает свои провалы и ошибки, а потом уже поправляется.
     Брать там, где слабо, где плохо охраняется.
     Исправлять разведку надо прежде всего с изжития лобовой атаки.
     Главный наш враг - Америка. Но основной наш удар надо делать не
собственно на Америку.
     Нелегальные резидентуры надо создать прежде всего в приграничных
государствах.
     Первая база, где нужно иметь своих людей - Западная Германия.
     Нельзя быть наивным в политике, но особенно нельзя быть наивным в
разведке.
     Агенту нельзя давать такие поручения, к которым он не подготовлен,
которые его дезорганизуют морально.
     В разведке надо иметь агентов с большим культурным кругозором -
профессоров /привел пример, когда во времена подполья послали человека во
Францию, чтобы разобраться с положением дел в меньшевистских организациях, и
он один сделал больше, чем десяток других/.
     Разведка - святое, идеальное для нас дело.
     Надо приобретать авторитет. В разведке должно быть несколько сот
человек - друзей /это больше, чем агенты/, готовых выполнить любое задание.
     Коммунистов, косо смотрящих на разведку, на работу ЧК, боящихся
запачкаться, надо бросать головой в колодец.
     Агентов иметь не замухрышек, а друзей - высший класс разведки.
     Филерская служба, по-моему, должна быть разбита по различным
управлениям". /Свидетельствует М.Лобанов/
     Свидетельствует Г. Димитров:
     "Когда немцы были под Москвой, настала общая неуверенность и разброд.
Часть центральных партийных и правительственных учреждений, а также
дипкорпус перебрались в Куйбышев. Но Сталин остался в Москве. Я был у него
тогда в Кремле, а из Кремля выносили архивы. Я предложил Сталину, чтобы
Коминтерн выпустил обращение к немецким солдатам. Он согласился, хотя и
считал, что пользы от этого не будет. Вскоре мне пришлось уехать из Москвы.
Сталин же остался и решил ее оборонять. В эти трагические дни он в годовщину
Октябрьской революции принимал парад на Красной площади: дивизии мимо него
уходили на фронт. Трудно выразить то огромное моральное воздействие на
советских людей, когда они узнали, что Сталин в Москве, и услышали из нее
его слова, - это возвратило веру, вселило уверенность в самих себя и стоило
больше хорошей армии".
     "...Сталин сразу перешел к отношениям с королевским югославским
правительством в эмиграции, спросив Молотова:
     - А не сумели бы мы как-нибудь надуть англичан, чтобы они признали Тито
- единственного, кто фактически борется против немцев?
     Молотов усмехнулся - в усмешке была ирония и самодовольство:
     - Нет, это невозможно, они полностью разбираются в отношениях,
создавшихся в Югославии.
     Меня привел в восторг этот непосредственный обнаженный подход, которого
я не встречал в советских учреждениях, и тем более в советской пропаганде. Я
почувствовал себя на своем месте, больше того - рядом с человеком, который
относится к реальности так же, как и я, не маскируя ее. Не нужно, конечно,
пояснять, что Сталин был таким только среди своих людей, то есть среди
преданных ему и поддерживающих его линию коммунистов.
     ...Когда я упомянул заем в двести тысяч долларов, он сказал, что это
мелочь и что это мало поможет, но что эту сумму нам сразу вручат. А на мое
замечание, что мы вернем заем и заплатим за поставку вооружения и другого
материала после освобождения, он искренне рассердился.
     - Вы меня оскорбляете, вы будете проливать кровь, а я - брать деньги за
оружие! Я не торговец, мы не торговцы, вы боретесь за то же дело, что и мы,
и мы обязаны поделиться с вами тем, что у нас есть.
     ...Затем Сталин пригласил нас к ужину, но в холле мы задержались перед
картой мира, на которой Советский Союз был обозначен красным цветом и потому
выделялся и казался больше, чем обычно. Сталин провел рукой по Советскому
Союзу и воскликнул, продолжая свои высказывания по поводу британцев и
американцев:
     - Никогда они не смирятся с тем, чтобы такое пространство было красным
- никогда, никогда!" /М.Джилас/
     "...Сталин изложил свою точку зрения и на существенную особенность
идущей войны.
     - В этой войне не так, как в прошлой. Кто занимает территорию,
насаждает там, куда приходит его армия, свою социальную систему. Иначе и
быть не может.
     Он без подробных обоснований изложил суть своей панславистской
политики:
     - Если славяне будут объединены и солидарны - никто в будущем пальцем
не шевельнет. Пальцем не шевельнет!.. - повторял он, резко рассекая воздух
указательным пальцем.
     Кто-то высказал мысль, что немцы не оправятся в течение следующих
пятидесяти лет. Но Сталин придерживался другого мнения:
     - Нет, оправятся они, и очень скоро. Это высокоразвитая промышленная
страна с очень квалифицированным и многочисленным рабочим классом и
технической интеллигенцией - лет через двенадцать-пятнадцать они снова
будут на ногах. И поэтому нужно единство славян. И вообще, если славяне
будут едины - никто пальцем не шевельнет.
     В какой-то момент он встал, подтянул брюки, как бы готовясь к борьбе;
или кулачному бою, и почти в упоении воскликнул:
     - Война скоро кончится, через пятнадцать-двадцать лет мы оправимся, а
затем - снова!
     Что-то жуткое было в его словах: ужасная война еще шла. Но импонировала
его уверенность в выборе направления, по которому надо идти, сознание
неизбежного будущего, которое предстоит миру, где он живет, и движению,
которое он возглавляет.
     ...Пора уже поговорить и об отношении Сталина к революциям, а
следовательно, и к революции югославской.
     В связи с тем, что Москва - часто в самые решительные моменты -
отказывалась от поддержки китайской, испанской, во многом и югославской
революций, не без основания преобладало мнение, что Сталин был вообще против
революций. Между тем это не совсем верно. Он был против революции лишь в той
мере, в какой она выходила за пределы интересов советского государства. Он
инстинктивно ощущал, что создание революционных центров вне Москвы может
поставить под угрозу ее монопольное положение в мировом коммунизме, что и
произошло на самом деле. Поэтому он революции поддерживал только до
определенного момента, до тех пор, пока он их мог контролировать, всегда
готовый бросить их на произвол судьбы, если они ускользали из его рук..."
/М.Джилас/

     КРАТКАЯ БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1948г. Участие в совместном заседании Совета Союза и Совета
Национальностей 4-й сессии Верховного Совета. Подписание договора о дружбе,
сотрудничестве и взаимопомощи между Советским Союзом и Румынской Народной
республикой. Подписание договора о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи
между Советским Союзом и Венгерской Народной республикой. Торжественное
заседание, посвященное 30-летию Советской Армии. Подписание договора о
дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи с Болгарской Народной республикой.
Подписание договора о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи между Советским
Союзом и Финляндской республикой. Речь о значении советско-финляндского
договора. Ответ на открытое письмо г-на Уоллеса. Прием представителей США,
Франции и Великобритании по вопросу о положении в Берлине. Ответы на вопросы
корреспондента "Правды" о международном положении.
     "Я говорю: вот что, я прочитал вашу записку, я вижу, что вы человек,
который не хочет помогать Советской власти, а работает против Советской
власти. Я с вами больше никаких бесед вести не буду, потому что либо вы
откажетесь от того, чтобы к иностранным корреспондентам обращаться - она и в
турецкое посольство тоже обращалась, - либо я с вами не желаю иметь дело.
Отшил ее. И больше она не появлялась. Она потеряла веру - вот о чем речь! Не
верят люди. Куда ни обращайся, никакого толку. Она и к местным органам
обращалась. По ее записке собиралось совещание представителей министерств в
Рязани и из исполкома областного были люди. Видимо, кое-что сделали, но
ничего существенного. Она - как один из примеров того, что люди теряют
веру."
     Заговорили о событиях в Чехословакии, их причинах, тяжелом положении в
экономике.
     - Я думаю, как бы у нас такого не было, - сказал Молотов, - Ибо мы
сейчас находимся в глубокой экономической яме. Выход из нее - не повышение
цен. Я думаю, надо менять социальные отношения. Начать с партмаксимума для
коммунистов. Это будет иметь громадное и моральное, и материальное значение
для страны. Дело в том, что хрущевцы еще преобладают даже в ЦК. После смерти
Сталина мы жили за счет запасов, сделанных при Сталине.
     За Сталина! - сказал Молотов и стукнул рюмкой по тарелке. - Ибо никто
бы не вынес, не выдержал того, что он вынес на своих плечах - ни нервов, ни
сил ни у кого не хватило бы!" /Молотов-Чуев/


     СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     "Империя зла"... "Тюрьма народов"... "Безбожное общество"...
     Все это - обычная сатанинская ложь и подмена, ибо, повторяю, не может
царство тьмы приносить плоды добрые, иначе оно рухнет. Церковь не имеет
права спасать насильно за волосы и спасает только "своих", тех, кто верит
строго так, как велит данная конфессия, или добровольно приходит в храм за
помощью. Кесарь же должен не только спасать каждого тонущего подданного
независимо от веры, но и не позволять ему в шторм лезть в море, отвести для
купания безопасные места, специальную купальню для детей и женщин. И вообще,
чем меньше количество утопших за годы правления данного кесаря, тем угоднее
такой кесарь Творцу, желающему "всем спастися и в разум Истины прийти".
     Задача кесаря - установить максимально пригодный для переплывающих
житейское море строй. Искушения, падения, травмы и связанное с ними порой
очищающее состояние катарсиса - не дело кесаря. Угодное Богу государство
позволяет примирить Богово с кесаревым и не отдать то и другое князю тьмы.
     Всемирную революцию может осуществить и осуществит в конце концов Сам
Господь; кесарю же стремиться "отменить тьму" во вселенском масштабе -
утопия, гордыня, если не сказать "безумие". Ибо насильственное "спасение
всех" противоречит Божьему Замыслу о свободе выбора и избранничестве, об
отделении "овец от козлищ" в конце времен... Советская Антивампирия
просуществовала семьдесят лет, и это уже чудо, связанное с предназначением
Иосифа и Божьим промыслом об очищении Руси и веры православной от
фарисейства:
     "Приближаются ко Мне люди сии устами своими и чтут Меня языком; сердце
же их далеко отстоит от Меня;
     Но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим." /Мф.15-8,9/
     "... Он начал говорить сперва ученикам Своим: берегитесь закваски
фарисейской, которая есть лицемерие". /Лк.12,1/
     Отказавшись от троцкистской идеи Всемирной революции и став великим
государственником Антивампирии, Иосиф продемонстрировал осознанное или
неосознанное понимание Замысла и послушание ему. Что невозможно смертному
стать превыше Бога и объявить себя спасителем мира, победив на земле дьявола
до конца времен. Можно лишь оградить от него вверенных ему Небом подданных
путем создания Антивампирии соответственно повелению Творца:
     "Выйди от нее, народ Мой..."
     Тьму нельзя ликвидировать, это свершит Господь в конце времен - но ей
можно противостоять! Можно и нужно. Указатели "верного курса" -
Евангельские заповеди, соответствие Замыслу, духовно-нравственная цензура,
защита от лжепастырей и "вождей слепых", закон Неба - "все за одного, один
за всех"...  И так вместе пройти тьму "лежащего во зле мира". Во главе с
пастырем, если он служит Творцу. Явно или тайно. Иосиф, кесарь-пастырь
огромного многонационального государства, таковым и предстанет перед Судом.
Заставил он детей Божьих служить своим амбициям или амбиции эти были
направлены на то, чтобы, получив власть, употребить ее и всю жизнь свою до
последнего вздоха на спасение своего народа, не только для Иерусалима
земного, но и Небесного?
     Угодное Богу государство должно обеспечить каждому своему сыну
возможности для раскрытия в нем Замысла и
     Образа Творца во имя спасения в Доме Отца: Объединенного Любовью
Царства Будущего века.
     Ибо смысл истории богочеловечества - возвращение измученного
страданиями на чужбине блудного сына, прощенного и воскрешенного любовью
Творца, в Дом Отчий.


     * * *


     Произошло все одновременно обыденно и чудесно. В соседнем с Лужиным
поселковом магазине "выбросили" гречку, и Иоанну снарядили на машине взять
пару мешков. Парень, который помог ей погрузить мешки, от вознаграждения
отказался, а сказал, что специально пришел к магазину поймать попутку, чтоб
отвезти домой батюшку, который соборовал его больную бабку, а до храма
километра три и дождик капает. Батюшка - отец Тихон из местной церкви, куда
лужинские обитатели ходили по воскресеньям причащаться, про которого
рассказывали, что он "великий постник", ест только овощи, фрукты да иногда
кашу без масла. Седенький, голубоглазый, с детски-старческой беззубой
улыбкой.
     - А, Иоанна, вот кого Господь послал... Ну давай, давай, вези...
     Было удивительно, что батюшка знал ее имя - в храме они никогда не
общались. Впрочем, кто-то из лужинцев мог позвать ее по имени, имя редкое.
     - Ты почему не причащаешься, Иоанна? Ваши все причащаются, а ты -
никогда? Иль шибко нагрешила?.. А может, некрещеная?
     Он спросил с таким искренним участием и даже волнением, что она сама
заволновалась и поспешила уверить, что нет, ничего такого, просто еще не
решила, сможет ли изменить жизнь. Да, она верит в Бога, да, она сознает, что
больна и что в таком греховном состоянии ее душа погибает, но надо
подготовиться, решиться...
     - А кто сказал, что у тебя есть время? Разве ты знаешь свой час?
     По спине пробежал холодок. Увидала в зеркале выцветшие голубые
жалостливые глаза батюшки.
     - Ни разу не причащалась... А тебе, матушка, поди за сорок? Это что
такое, Царица Небесная? Господь принял мученическую смерть, чтоб мы
исцелились. Он тебя любит, ждет, а ты отвергаешь...
     - Да не отвергаю я...
     Батюшка едва не плакал. И Иоанна вместе с ним.
     - Вот тут перечень грехов перед исповедью. Читай, потом вернешь. Сверь,
что на совести... С самого детства вспомни... Вспоминай и пиши в тетрадочку.
Все пиши, не бойся, мы потом все сожжем. Для Бога пиши... В воскресенье
праздник, ваши в Лавру, сказывали, едут, а ты ко мне приходи. Пораньше, чтоб
на исповедь поспеть. Пост соблюдаешь?
     - Когда как, батюшка.
     - Соблюдай. Ни есть, ни пить после полуночи. Канон прочти покаянный,
молитвы к причащению. И ко мне... Небось, и младенцев убивала во чреве?
     Иоанна кивнула в смятении.
     - Так ты убийца, матушка. Убийца и блудница, ибо в браке церковном не
состоишь. С такими-то грехами по земле ходить! Ты вон на машине ездишь,
всякое может случиться...
     - Я приду, батюшка.
     Иоанна наклонила голову. Отец Тихон благословил ее и засеменил к
церковным воротам. В руке осталось ощущение его крепкого быстрого пожатия -
сколько раз потом, подходя под благословение иногда к совсем незнакомым
священникам, она ощутит это пожатие - тайный знак. Неканонический,
послабление для немощных. Верь, надейся, держись - мы все вместе... И с нами
Бог.
     Наверное, не страх, а именно это ободряющее неканоническое пожатие, от
которого вдруг перехватило в горле, решило все. Не убедительные проповеди
отца Киприана, не блестящие построения Соловьева и Флоренского, не
увещевания Вари, а именно этот тайный знак. Пароль сухих старческих пальцев.
     Разумеется, она никому не расскажет, куда собирается в воскресенье. Так
же чудом окажется в ящике стола ее мансарды школьная тетрадка в линеечку,
почти нетронутая, лишь на первой странице старое расписание поездов, которое
Иоанна выдрала. И стала тетрадь как новенькая, с розовой промокашкой, и
опять о чем-то таинственно напоминала. О детстве, когда верующая пионерка
Яна Синегина поклялась Богу Ксении, Который чудесно спас ее от страшной
грозы, стать хорошей в своей самой лучшей в мире стране, которая только что
победила фашистов и собиралась и дальше строить Светлое будущее коммунизма.
Отлично учиться, добросовестно выполнять порученную работу, уважать старших,
помогать слабым, не лгать, не красть, не гордиться перед товарищами,
выручать попавшего в беду друга. Делиться последним и трудиться не ради
выгоды, а ради людей и этого самого светлого будущего. Не копить денег и
вещей... И, если понадобится, отдать жизнь за это будущее, за светлые
идеалы, за свою страну и за народ. И Бог, и страна требовали от нее, в
основном, одного и того же, - не было в ее детском сознании никакого
противоречия, кроме нелепого, иногда доходящего до нее утверждения, что Бога
нет. Но взрослые все время поминали именно Бога, существовали церкви и
вообще в послевоенные годы стали появляться фильмы, вроде "Золушки", где у
Золушки была крестная. И где в финале звучало: "Когда-нибудь спросят: а что
вы, собственно можете предъявить? И тогда никакие связи не помогут сделать
ножку маленькой, душу большой, а сердце справедливым". И совершенно ясно,
что здесь имелось в виду.
     Яна-маленькая знала, что когда она замечательно проживет жизнь во имя
счастья людей и светлого будущего, которое смутно представлялось ей в виде
сияющей снежной вершины, когда она станет старой и умрет (прежде эта мысль
представлялась чудовищной, невероятной и несправедливой), - верующая Яна
знала, что когда ее, как бабу Ксению, зароют в землю и оставят совсем одну,
и никто, ни мама, ни друзья, ни товарищ Сталин ей не сможет помочь - тогда
прилетит Он, Бог, Всемогущий Волшебник с ясными добрыми глазами, подарит,
как Дюймовочке из сказки, крылья, подаст руку, и они улетят в чудесную
сказочную страну, где всегда лето, где живут только хорошие и добрые, где
всем хорошо. И так будет всегда. Страна эта где-то высоко на небе, может
быть, за этими самыми "сияющими вершинами". И коммунизм, и Царство Небесное
Яна представляла себе примерно одинаково. Вечный сад, счастливые люди с
крыльями, и всем хорошо, потому что все хорошие. Только не могла понять, как
в светлом будущем всем может быть хорошо, если они будут по-прежнему болеть
и умирать? Нет, так не может, не должно быть! Должен быть обязательно Бог,
любящий, могущественный и справедливый, Который заберет всех из ямы и
спасет, когда уже никто-никто не сможет помочь. Бог - нечто завершающее,
окончательное, та самая итоговая справедливость, без которой все мироздание
в ее детских глазах разваливалось и не имело смысла. Товарищ Сталин -
здесь, Бог - там. И когда говорят взрослые, что Бога нет, имеется в виду
"здесь".
     Все в ее мироощущении тогда гармонично заняло свои места. И теперь,
оставив позади большую часть жизни, уже "возвращаясь с ярмарки", она вновь
сидела над школьной тетрадкой с розовой промокашкой, чтобы переворошить
память, переоценить заново и беспощадно отсечь все, что будет "чернеть
внутри" и не даст взлететь душе, когда наступит ее час. И посмотреть подобно
монаху из вариной притчи, что же останется после этой перетряски? Когда
отсеется все червивое, растает все лживое и призрачное, сгорит все темное и
злое... Что останется настоящего? Что такое будет она, Иоанна, когда
настанет время взлететь?..
     Она поняла, наконец, смысл исповеди и причастия, и ужаснулась себе.
     Яна-маленькая, верующая пионерка, знала, что нельзя капризничать,
хулиганить, лениться, предавать, воровать, лгать, обижать, зазнаваться,
жадничать. Что надо любить товарищей, свою Родину, и быть готовой ради них
на любой подвиг. Она выросла на советских фильмах, книгах и песнях, которые
учили, что "всегда надежный друг в беде протянет руку", "мне в холодной
землянке тепло от моей негасимой любви", "ты меня ждешь и у детской кроватки
не спишь и поэтому знаю, со мной ничего не случится"... Она пела про
"священную войну", про "часовых Родины" и "не было большего долга, чем
выполнить волю твою". И "Где найдешь страну на свете, краше Родины моей?" и
"Страна встает со славою на встречу дня", и "Во имя счастья и свободы
летите, голуби, вперед", и "Дивлюсь я на небо"... И сейчас, перетряхивая
детство и юность, она пришла к выводу, что это было христианское воспитание,
во всяком случае, внешне оно нисколько не противоречило христианской этике.
     За исключением разве что стихов Багрицкого "Смерть пионерки", которые
ей уже тогда показались глупыми и кощунственными и она не стала их учить. Да
ее никто и не заставлял.
     Иоанну потрясло, что она так хорошо это помнит, все свои детские грехи,
подростковые, юношеские - абсолютно все! До мельчайших подробностей. В
отличие от других событий, уже порядком стертых в памяти. Все, что делала
плохого верующая пионерка Яна, осуждалось одновременно в обеих инстанциях.
     Во всяком случае, было два определяющих все фундамента: молитва "Отче
наш", которую она выучила в ту страшную грозу в эвакуации, и клятва на
Красной площади: "Обещаю жить и учиться так, чтобы стать достойным
гражданином моей социалистической Родины"...
     Она писала, писала в мансарде лужинской дачи. Все мельче, боясь, что не
хватит тетрадки, а память выискивала все новые черные крупицы прошлого,
будто мышиный помет в горсти зерен, отбирала, просеивала всю жизнь. Бегал по
школьной тетрадке, не успевая за "грехами", подаренный Денисом "Паркер".
Как, оказывается, умела безошибочно отделять память зерна от плевел! Все,
что отлучало от Бога, от Жизни. Все меньше оставалось зерен - сплошная
черная груда ядовитого мусора, а она все вспоминала... Если действительно
даровано нам Небом такое чудо - все это зло, посеянное тобой в мире, сжечь,
вычеркнуть, если не из бытия /хотя Богу возможно все/, то хотя бы из
собственной судьбы, - как можно продолжать таскать с собой все эти улики
прошлых преступлений?
     "Не казаться, а быть"... Да, что-то сломалось именно после знакомства с
Денисом, истории с Ленечкой, переезда в Москву, что-то рухнуло. Окружающие
стали для нее вроде собственности. Играет, пока не надоест. Или деловые
знакомства. Только брать, брать... Тщетно силилась Иоанна отыскать хоть
какие-то свои добрые дела - их просто не было! На память приходило лишь
нечто смехотворное вроде мелочи нищему или кому-нибудь десятки в долг до
получки.
     Да, она помнила все. Но верила ли прежней детской верой в Того, Кто в
ее последний страшный час, как тогда в грозу, протянет всесильную Руку
помощи, вырвет из могильной тьмы и спасет? Обычно под верой понимают
"уверенность", а это скорее - духовно-нравственный выбор, упование,
страстное желание бытия Божия. Из-за страха собственного небытия. Или выбор
разума, вычислившего божественное устройство мира, или выбор души -
духовно-нравственный. И, наконец, выбор сердца - жажда любви Творца,
томление по Нему. Иногда эти моменты совпадают. Вера - это не уверенность в
бытии Божьем, иначе мы бы двигали горы! Это - желание, жажда поверить,
подвижка навстречу. Будь, Господи! Будь таким, как написано в Евангелии.
Владыка Мира, спаянного Светом и Любовью. И во веки веков. Выбор Христа -
это выбор Его учения. Его концепции мира. Больший служит, а не большему
служат, т.е. я пришел в мир послужить замыслу, а не чтоб мне служили -
именно в этом смысл земной жизни христианина. "Милости хочу, а не жертвы".
Советские подвижники шли Его путем, не ведая того.
     В то время как "ведающие" ждали награды. "Товарищи" отдавали жизнь "за
други своя", за счастье грядущих поколений просто по велению сердца,
совершенно бескорыстно.
     Иоанна прошла стадию детского страха, духовно-нравственного выбора и
выбора разумного, рационального. Сейчас она пришла в Церковь, к церковным
таинствам. Вопрос не стоял для верующей советской гражданки Иоанны
Синегиной, верит ли она в Бога, речь шла о доверии к Церкви, именно доверии.
Вот где требовался большой подвиг, подвижка с ее стороны - прежде всего
понять, разобраться в смысле церковных богослужений, таинств, праздников,
постов. Она поняла, что до сих пор Бог и Церковь не были связаны в ее
сознании несмотря на все усилия лужинцев.
     Отцу Тихону она почему-то поверила целиком и сразу. "Я зло и тьма, -
признавалась тетрадке Иоанна, -  Но мне почему-то не страшно. Я больна и
безумна, я это понимаю умом. Я умираю и не чувствую боли, я никого не люблю,
даже себя..."
     О Гане она ничего не написала. О Гане, принадлежащем Ему.
     Она наконец осознала, что пришла "во врачебницу", с этой детской
тетрадкой с черными от грехов страницами, во врачебницу, куда заказано было
ходить пионерам, комсомольцам и вообще "культурным" людям, для которых Бог
если и был, то чем-то философски-возвышенным, недоступным, а отнюдь не
"врагом больных и прокаженных, среди которых душно, непонятно и
утомительно". Она убеждалась, что надо все сделать именно так, как принято -
надеть темное платье, платок и стоптанные туфли, чтобы выстоять длинную
службу, и что именно так все должно быть - почти бессонная ночь над
тетрадкой, по-осеннему моросящий дождик, путь к храму по мокрому шоссе -
почти бегом, чтоб не опоздать, потому что опоздать было невозможно. Еще
пустой полутемный храм, лишь кое-где зажженные свечи, и женщины, не
обратившие на нее никакого внимания, и подмокшая тетрадь - вода накапала с
зонта, и неуместно яркий зонтик, который она не знает, куда сунуть, и стук
сердца - кажется, на весь храм, и смиряющий запах ладана... Да, именно так
все должно быть, как ни протестует разум, зовущий к "сияющим вершинам", к
ганиному "Свету Фаворскому"... Она поняла внезапно смысл этих поверженных в
прах человеческих фигурок у ног Христа. Страх Света. Какие уж тут "Сияющие
вершины!" Ужаснувшаяся собственной тьмы падшая душа, прячущаяся от Света.
Именно так должно быть.
     И смиренное ожидание исповеди в дальнем углу храма, и страх, что отец
Тихон про нее забыл, и опять страх, когда он пришел, и снова исчез в алтаре,
потом появился, но на нее не смотрит, будто все забыл. И про их
договоренность, и про тайно-ободряющее пожатие... Он читает долгие молитвы,
подзывает мальчика, потом одну бабку, другую. Будто ее, Иоанны, и нет
совсем.
     Храм тем временем наполняется людьми, пора начинать службу. У Иоанны
подкашиваются ноги. Может, он не узнал ее? Этот дурацкий плащ, платок... И
непреодолимое желание сбежать.
     - Подойди, Иоанна.
     Стукнуло сердце. Взять себя в руки не получается. Да что это с ней?
     "Не иди, умрешь! - будто шепчет кто-то, - Извинись, что плохо себя
чувствуешь, и беги. Все плывет, ты падаешь..."
     Все действительно плывет, но отец Тихон уже взял тетрадку, надел очки.
     - Что, худо? Сейчас пройдет, это духовное. Это враг, он сейчас не
знает, куда деваться. Держи свечу, Иоанна. Ближе.
     Он читает ее жизнь, шевеля по-детски губами. Они только вдвоем в
исповедальном углу, полная народу церковь ждет, монотонный голос псаломщика
читает "часы". Потом начинается служба, отец Тихон в нужных местах
отзывается дьякону, продолжая читать. Ей кажется, все смотрят на нее.
Господи, тут же целый печатный лист! Он до вечера будет читать...
     Отец Тихон по одному вырывает листки, бросает в блюдо на столике и
поджигает свечкой. Корчась, сгорают листки, черные страницы иоанновой жизни.
Листки полыхают все ярче, на всю церковь. Настоящий костер - или ей это
только кажется? Так надо. Что останется от тебя, Иоанна? Господи, неужели
все прочел? Так быстро? Это невозможно...
     Но сама знает, что возможно, здесь совсем иной отсчет времени. Отец
Тихон снимает очки. На блюде корчится, догорая, последний листок. Отец Тихон
отдает ей обложку с промокашкой, которую Иоанна машинально сует в карман
плаща.
     - Прежде матерей-убийц в храм не пускали, у дверей молились, - качает
головой отец Тихон. И Иоанна уже готова ко всему - пусть выгонит, опозорит
на весь храм, лишь бы скорее все кончилось...
     Но происходит нечто совсем неожиданное.
     - Разве можно так себя ненавидеть? Надо с грехом воевать, а ты - с
собой... Бедная ты, бедная...
     Это ошеломляет ее, привыкшую считать себя самовлюбленной эгоисткой. Как
он прав! Ведь она уже давно ненавидит себя... С какой злобой она тащила
себя, упирающуюся, в яму на съедение тем, кого не получалось любить. И они
охотно жрали, насиловали ее, как плату, искупление за эту нелюбовь. Но разве
они виноваты, имеющие право на подлинник, а не эрзац? Она сама ненавидела
этот эрзац - Иоанну одновременно изощренно-чувственную и ледяную.
Рассудочную, самовосстанавливающуюся всякий раз подобно фантому, для нового
пожирания.
     Не они виноваты, не виновата и та ганина "Иоанна", вечно юный
прекрасный лик, одновременно грустный и ликующий, обреченный на разлуку с
реальным миром, летящим прочь по ту сторону бытия. Рвущийся в него и
отвергающий. Лишь она, Иоанна Падшая, достойна казни... Сейчас отец Тихон
осудит ее, прогонит, назначит долгую епитимью. Он не должен жалеть ее. Не
должен так смотреть...
     Опираясь на ее руку, отец Тихон медленно, с трудом опускается на
негнущиеся колени. Вся церковь ждет. Псаломщик начинает читать "по новой",
пока батюшка с истовой жалостью молится о "заблудшей рабе Божьей Иоанне".
Невесть откуда взявшиеся слезы заливают ей лицо. "Бедная ты, бедная!.."
Годами убивающая себя и не ведающая, что творящая... Или ведающая? Она
опускается рядом.
     - Нельзя на коврик! Для батюшки коврик! - шипит кто-то в ухо. Она
послушно отодвигается, умирая от жалости, ненависти и любви к бедной Иоанне
Падшей...
     - Неужели сразу причаститься разрешил? - изумится вернувшаяся вечером
из Лавры Варя, которой Иоанна, не утерпев, все поведает. - Ему же за тебя
перед Богом отвечать, если сорвешься. Все равно что преступника на поруки.
Слишком мягкий он, отец Тихон... Прости меня, Господи, батюшке, конечно,
видней... Но у тебя теперь будет огненное искушение - жди. Так случается,
когда без епитимьи к причастию... Взрыв бывает - мир и антимир.






    "- Нам хочется удобно жить, а империализм с этим не согласен.
     - Я понимаю, что он не согласен, - говорю я.
     - Так ни черта вы не понимаете, - горячится Молотов, - вы только на
словах это признаете. А на деле развертывается все более жестокая и опасная
борьба. Только нам этого не хочется, потому что мы хотим и жить хорошо, и
бороться. Ну, а так ведь не бывает.
     Те события, которые в Польше происходят, они могут и у нас повториться,
по-моему. Если мы будем вести такую благодушную линию, что каждый день
только пишем приветствия... Это болтовня, это самореклама. Нам нужна борьба,
как это ни трудно, а мы создаем иллюзию...
     Я смеюсь, получаю к Новому году приветствия: желаю вам спокойной жизни
и прочее. Они желают спокойной жизни, а я знаю, что это невозможно! Если я
захочу спокойной жизни, значит, я омещанился!
     Свою задачу как министр иностранных дел я видел в том, чтобы как можно
больше расширить пределы нашего Отечества. И кажется, мы со Сталиным неплохо
справились с этой задачей".
     "...Вспоминается рассказ А.И.Мгеладзе /Первый секретарь ЦК КП Грузии
в последние годы жизни И.В.Сталина/, дополненный Молотовым, о том, как
после войны на дачу Сталина привезли карту СССР в новых границах -
небольшую, как для школьного учебника. Сталин приколол ее кнопками на стену:
     "Посмотрим, что у нас получилось... На Севере у нас все в порядке,
нормально. Финляндия перед нами очень провинилась, и мы отодвинули границу
от Ленинграда. Прибалтика - это исконно русские земли! - снова наша,
белорусы у нас теперь все вместе живут, украинцы - вместе, молдаване -
вместе. На Западе нормально. - И сразу перешел к восточным границам.
     - Что у нас здесь?.. Курильские острова наши теперь, Сахалин полностью
наш, смотрите, как хорошо! И Порт-Артур наш, и Дальний наш, - Сталин провел
трубкой по Китаю, - и КВЖД наша. Китай, Монголия - все в порядке... Вот
здесь мне наша граница не нравится!" - сказал Сталин и показал южнее
Кавказа". /Молотов-Чуев/.

     КРАТКАЯ БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
     1949г. Ответы на вопросы генерального европейского директора
американского агентства "Интернейшнл Ньюз Сервис". Постановление "О новом
снижении с 1 марта 1949 года государственных розничных цен на товары
массового потребления". Переговоры с правительственной делегацией Корейской
Народно-демократической республики об экономическом и культурном
сотрудничестве. Участие в совместном заседании Совета Союза и Совета
Национальностей пятой сессии Верховного Совета СССР. Приветствие Марселю
Кашену. Приветствие Вильгельму Пику и Отто Гротеволю. Приветствие Ким Ир
Сену. Поздравление московскому автозаводу им. Сталина в связи с 25-летием
завода. Поздравление Маршалу Чойболсану и монгольскому народу в связи с 25-
летием провозглашения Монгольской Народной республики.
     "В связи с 70-летием поступило 15040 подарков и более 800 тысяч
рапортов, благодарственных писем и адресов. Кроме того, в течение последних
двадцати пяти лет на имя товарища Сталина было прислано 4140 подарков и
104048 рапортов, благодарственных писем и адресов. Всего на 15 апреля 1950
года поступило 19180 подарков и около миллиона рапортов, благодарственных
писем и адресов. Подарки и пр. шли со всех концов мира. Поступление
продолжается".
     "Сталин не рассматривал эти подарки как личную собственность. В его
понятиях они принадлежали государству, с которым он себя отождествлял. 22
декабря 1949 года в Музее изобразительных искусств им. Пушкина, в Музее
революции СССР и Политехническом музее была развернута выставка подарков
любимому вождю". /Е.Громов/

     Слово к товарищу Сталину

     Спасибо Вам, что в годы испытаний
     Вы помогли нам устоять в борьбе.
     Мы так Вам верили, товарищ Сталин,
     Как может быть не верили себе.
     Вы были нам оплотом и порукой,
     Что от расплаты не уйти врагам.
     Позвольте ж мне пожать Вам крепко руку,
     Земным поклоном поклониться Вам...
     За Вашу верность матери-Отчизне,
     За Вашу мудрость и за Вашу честь,
     За чистоту и правду Вашей жизни,
     За то, что Вы такой, какой Вы есть.

     Спасибо Вам, что в дни великих бедствий
     О всех о нас Вы думали в Кремле.
     За то, что Вы повсюду с нами вместе.
     За то, что Вы живете на земле.
                       /Исаковский. 1949 год/

     "...Главное достоинство романа Лациса состоит не в изображении
отдельных героев, а в том, что главным и подлинным героем романа является
латышский народ... Роман Лациса есть эпопея латышского народа, порвавшего со
старыми буржуазными порядками и строящего новые социалистические порядки".
/И.Сталин   /
     "Второй вопрос относился к Достоевскому. Я с ранней молодости считал
Достоевского во многом самым большим писателем нашего времени и никак не мог
согласиться с тем, что его атакуют марксисты.
     Сталин на это ответил просто:
     - Великий писатель - и великий реакционер. Мы его не печатаем, потому
что он плохо влияет на молодежь. Но писатель великий!" /М.Джилас/
     "...Димитров, примирительно и почти послушно:
     - Верно, мы ошиблись. Но мы учимся и на этих ошибках во внешней
политике.
     Сталин, резко и насмешливо:
     - Учитесь. Занимаетесь политикой пятьдесят лет и - исправляете ошибки!
Тут дело не в ошибке, а в позиции, отличающейся от нашей.
     Я искоса посмотрел на Димитрова: уши его покраснели, а по лицу, в
местах как бы покрытых лишаями, пошли крупные красные пятна. Редкие волосы
растрепались, и их пряди мертво висели на морщинистой шее. Мне его было
жаль. Волк с Лейпцигского процесса, дававший отпор Герингу и фашизму в
зените их силы, выглядел уныло и понуро.
     Сталин продолжал:
     - Таможенный союз, федерация между Румынией и Болгарией - это глупости!
Другое дело - федерация между Югославией, Болгарией и Албанией. Тут
существуют исторические и другие связи. Эту федерацию следует создавать чем
скорее, тем лучше. Да, чем скорее, тем лучше - сразу, если возможно, завтра!
Да, завтра, если возможно! Сразу и договоритесь об этом".
     - Следует свернуть восстание в Греции, - он именно так и сказал:
"свернуть". - Верите ли вы, - обратился он к Карделю, - в успех восстания в
Греции?
     Кардель отвечает:
     - Если не усилится иностранная интервенция и если не будут допущены
крупные политические и военные ошибки...
     Но Сталин продолжает, не обращая внимания на слова Карделя:
     - Если, если! Нет у них никаких шансов на успех. Что вы думаете, что
Великобритания и Соединенные Штаты - Соединенные Штаты, самая мощная держава
в мире, - допустят разрыв своих транспортных артерий в Средиземном море?
Ерунда. А у нас флота нет. Восстание в Греции надо свернуть как можно
скорее". /М.Джилас/
     ... "Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключалось
в том, чтобы изменить его".
     Коммунизм и коммунисты всегда и всюду побеждали - пока возможно было
осуществление этого единства их учения с практикой. Сталину же непостижимую
демоническую силу придало упорство и умение соединять марксистско-ленинское
учение с властью, с государственной мощью. Потому что Сталин - не
политический теоретик в полном смысле этого слова: он говорит и пишет только
тогда, когда его к этому принуждает политическая борьба - в партии, в
обществе, а чаще всего и тут и там одновременно. В этом слиянии мысли и
реальности, в этом деловитом и неотвлеченном прагматизме и состоит сила и
оригинальность взглядов Сталина...
     Следует добавить: упуская и недооценивая это качество его взглядов или
формально подходя к его текстам, и догматики на Востоке, и многие серьезные
исследователи Сталина на Западе затрудняют себе сегодня разгадку его
личности и условий, в которых он пришел к власти.
     Необходимо еще раз повторить, что сталинский марксизм, сталинские
взгляды никогда не проявляются - как будто их вовсе не существует, отдельно
от нужд послереволюционного советского общества и советского государства.
Это марксизм партии, жизненная необходимость которой - превращаться во
власть, в "ведущую", господствующую силу.
     Свое отношение к Марксу и Энгельсу Сталин, разумеется, никогда открыто
не высказывал. Это поставило бы под угрозу веру верных, а тем самым и его
дело и власть. Он сознавал, что победил прежде всего потому, что наиболее
последовательно развивал формы, соединяющие догматы с действием, сознание с
реальностью.
     Сталину было безразлично, исказил ли он при этом ту или иную основу
марксизма". /М.Джилас/
     "Законченность, то есть "научность" марксизма, герметическая
замкнутость общества и тотальность власти толкали Сталина на непоколебимое
истребление идеологических еретиков жесточайшими мерами, - а жизнь
вынуждала его самого "предавать", то есть изменять, самые "святые" основы
идеологи. И.Сталин бдительно охранял идеологию, но лишь как средство
власти, усиления России и собственного престижа. Естественно поэтому, что
бюрократы, считающие, что они и есть русский народ и Россия, по сегодняшний
день крутят шарманку о том, что Сталин, несмотря на "ошибки", "много сделал
для России"... Кто знает, может, Сталин в своем проницательном и
немилосердном уме и считал, что ложь и насилие и есть то диалектическое
отрицание, через которое
     Россия и человеческий род придут наконец к абсолютной истине и
абсолютному счастью?" /М.Джилас/


     СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     Итак, Иосифу досталось засыхающее, почти лишенное корней дерево, где,
умирая, каждый лист, каждая ветвь пытались в агонии оттянуть соки на себя. А
общественное мнение утверждало, что смешно и даже преступно /поскольку
ущемляет права каждого отдельного листа/ работать на Целое. Что этого Целого
вообще нет, и смысла ни в чем нет, и Истины нет. Что вообще искать Истину и
Смысл - преступление и блажь, что Россия вечно "мутит воду", за что ее давно
пора стереть с лица земли или, по крайней мере, надеть на нее смирительную
рубашку и изолировать от "приличного общества".
     Как выразился изящно господин Парамонов с радио "Свобода" - "Автор
продолжает искать истину, не подозревая, что истина в гонораре".
     - Так и сказал? - захлопал АГ черными ладошками. - Спиши мне эту песню!
     - Уже списал, дарю для Суда. Истина для таких господ если и есть, то
она вроде пушкинской Золотой рыбки, должной служить у старухи - цивилизации
"на посылках". Чем это кончилось - всем известно.
     Итак, Иосифу оставалось лишь одно - заставить засыхающее дерево
функционировать в соответствии с Замыслом - все его части согласованно
служить Целому. Это была основа его идеологии, он принуждал их это делать.
Ну а иные, лучшие "листья" Иосифа, служили Замыслу жертвенно и радостно,
хоть и не верили в божественное свое происхождение, зная, что скоро облетят
и исчезнут, просто став удобрением для будущих листьев и жизни Дерева.
     Это делало их подвиг еще более прекрасным и трогательным - не ведающих,
что Дерево растет к Небу, и давший кому-то жизнь сам становится жизнью. "Все
да едины будут" во имя исполнения Замысла, который есть Жизнь - вот девиз
царствия Иосифа. Так за что же им, листьям - и рабам, и сынам, и наемникам -
судить его, спасшего их, избавившего от страшной участи бесполезных засохших
ветвей, которые, по грозному Божию определению, "отсекают и бросают в
огонь"? 3а что судить человека, который, увидав умирающее дерево, попытался
спасти его? Пусть даже не строго по закону, неумело, порой варварскими
методами, но все же СПАСТИ!
     Он прозрел Божий Замысел исторического процесса - формирование
преображенного Нового Адама, богочеловека, способного жить в Царствии, где
каждая животворящая клетка, /дающая другим жизнь/ станет необходимой
составной частью этой единой вселенской души богочеловечества. Где каждая
часть - вечна, неповторима и бесценна... Если осознает и исполнит на земле
свое предназначение - животворить, сеять в жизнь.
     "А в общем, надо просто помнить долг, от первого мгновенья до
последнего..." - как пелось в самом популярном советском сериале. Лучше не
скажешь. Ты получил от Творца в долг жизнь, силы, здоровье, таланты, разум и
должен, реализовав их, исполнить то, для чего призван. Помнить ДОЛГ,
возвращать его "от первого мгновения до последнего" - таков путь в Царствие.
Путь этот индивидуален, нельзя сказать, что государство Иосифа всех вело к
Жизни. Но можно твердо сказать, что оно уводило от "смерти второй".
     "Выйди от нее, народ Мой"...
     Иосиф пытался "кроить новые мехи", самому быть "инженером человеческих
душ", способных жить в "будущем веке" и отчаянно призывал, а то и принуждал
служителей культуры, обладающих даром слова, стать его соратниками. Они это
делали плохо, с кукишем в кармане, и Иосиф втайне презирал и ненавидел их,
предающих не столько его лично, но Дело.


     * * *


     Варя оказалась, как всегда, права. После нескольких младенчески-
светлых, беззаботных и умиротворенных дней придет предотъездная суета и
суматоха, на тридцатое августа уже была заказана машина, Варе надо было
готовить детей к школе, срочно что-то выкапывалось, солилось,
консервировалось, закатывалось. Выдохшийся в погоне за недосягаемым Фавором
Ганя бросил кисти и то спал, то впадал в отчаянье, раздражался, взрываясь по
малейшему поводу, и бывал совершенно несносным, терпя только общество
Иоанны. Благо свою работу она благополучно сдала. Теперь они практически не
разлучались, спасаясь от непривычного разора вокруг, всех этих ящиков,
корзин, банок, крышек, одуряющих запахов, беготни и криков. Уходили в лес
или на озеро, захватив с собой хлеб, яблоки и книжки, и все вроде бы было
по-прежнему, но нет. ЭТО, темно-душное и жаркое, как предгрозовое дыхание,
надвигалось на них, выжидало, и оба его ощущали все острей. Уже не сплетали
гуляя, по-детски руки, старались не касаться друг друга, прятали взгляды, но
чем более они отодвигались, тем неудержимее их тянуло друг к другу, и
бросало в жар, каждая клетка трепетала, казалось, от случайного взгляда или
прикосновения. Как плюс и минус. Ближе, ближе... Предвкушение огненного,
как молния, соединения и смертельного стремительно-блаженного падения в
бездну. Оба понимали, что это совершенно невозможно, они стали бояться друг
друга и самих себя и в глубине души радовались, что приближается тридцатое,
когда все, кроме деда, уедут. А следом и Иоанна отвезет свои и ганины вещи в
Москву, картины- на квартиру к Златовым, а сам Ганя поедет в Лавру, где
начинаются занятия. И видеться они будут крайне редко, и их отношения снова
обретут неземную чистоту и бесплотность, и можно будет при слове "Ганя" не
замирать в смертельно-сладкой истоме сползания в пропасть, а как прежде,
будто два крыла одной птицы, невесомо парить над этой пропастью.
     Был еще некто третий, заметивший перемену в их отношениях. Последние
несколько дней Иоанна часто ловила на себе до неприличия неотвязный
сумрачный взгляд Глеба. Глеб тоже не принимал участия в предотъездных
хлопотах, которые его заметно раздражали, демонстративно сидел на скамье в
глубине сада у калитки. Иоанна с Ганей вынуждены были всякий раз проходить
мимо, он едва откликался на приветствие, сверлил взглядом, а накануне
отъезда, поймав Иоанну одну, жестом приказал сесть рядом.
     - Ехала бы ты сама, Иоанна. А Игнатий с нами, на машине.
     - Там ведь кузов открытый...
     - Ничего картинам не сделается, погоду обещают хорошую, пленкой
прикроем. Уезжай, Иоанна.
     Она все поняла, молчала растерянно.
     - Не обижайся, ты же умница, сама все знаешь. Дай ему свободу, слышишь?
Игнатий принадлежит Господу.
     - Я это знаю лучше тебя. И вообще... Может, ты позволишь нам самим...
     - Не позволю! - рявкнул Глеб, - Знаю, ты на все согласишься, и мужа
бросить, и матушкой стать, и сама в монашки... Но нет, никогда! Пусть хоть
он вырвется! Нет, уж ты погоди, послушай... Ты знаешь, я люблю Варю, детей,
но один Господь знает, как я завидую Игнатию... Что он свободен, принадлежит
лишь Небу... Избранничество, царский путь... И я бы мог... Господь иначе
распорядился, у меня свой крест, жаловаться грех, но... Смотри, Игнатий
возненавидит тебя!..
     Возможность ганиной к ней ненависти была настолько нелепой, что Иоанна
усмехнулась невольно, чего, видимо, не стоило делать, ибо Глеб, окончательно
рассвирепев, хотел выкрикнуть что-то совсем уж непотребное в ее адрес, но
сдержался и ринулся к дому.
     Бедный Глеб в роли Пигмалиона! Ученик превзошел учителя. О эта жажда
свободы и полета... Как несовместима она с необходимостью "в поте лица
зарабатывать хлеб свой", выращивать детей в каждодневной суете, несовместима
с этим Божьим проклятием - "смертию умрешь"... Продолжить род... и исчезнуть
с лица земли. Иоанна прекрасно понимала Глеба и не обижалась. "Материя"
опутала его по рукам и ногам.
     Многие из лужинцев с многочисленными детьми, грядками, вареньями и
соленьями, многословными обязательными, зачастую формальными холодными
молитвами и бухгалтерским подсчетом грехов, - они придавлены к земле, -
думала Иоанна. Вот почему ее не влекло к ним. Суровый приговор: в поте лица
хлеб, в муках дети, терние и волчцы... Угодная Богу жизнь - терпеливое
несение креста. В этом послушании родовой необходимости - их путь к
спасению, к вечности.
     Потому что там, в миру - игры. Будь то "чистое искусство" или игры
политические, где вместо карт и шахматных фигурок - судьбы людские. Или
примитивные утехи плоти, ярмарка тщеславия, обладания - все это дерзкие
опасные игры, ведущие в никуда.
     "И вырвал грешный мой язык, и празднословный, и лукавый...". "И если
глаз твой соблазняет тебя - вырви его"... Вырви! Если не можешь быть сыном,
будь рабом, но не ослушником... Земная жизнь с ее страданиями и неизбежной
смертью имеет смысл лишь как некая исправительная темница, иначе был бы
правомерен бунт Ивана Карамазова против замкнутой злой темницы, не имеющей
выхода в Небо. Все правильно. Кто не в послушании Богу, тот служит дьяволу,
- говорят святые отцы, - "Кто не с нами, тот против нас", ибо человеческая
воля - воля бесовская.
     Есть рабы, есть сыны, подобные Гане... А она? Кто теперь ты, Иоанна?
Уже не "внешняя", как они называли чужих, но еще даже не раба. Теплохладная
и бескрылая, умершая /как ей самой казалось/ для земли, но не родившаяся для
Неба. И поэтому Глеб всерьез думает, что она способна причинить вред Гане...
Неужели он не понимает, что это немыслимо, что она скорее умрет? Однако
паника Глеба передалась и ей. Может, он действительно прав и им грозит
опасность? Может, в самом деле, лучше мигом собраться, завести машину и
удрать? Ганя все поймет и будет благодарен, наверное... Но Боже, какой
позор! Неужели она и вправду собой не управляет? И потом - это, скорее
всего, их последние часы вдвоем - вечер, ночь и завтрашняя поездка вместе в
Москву, о которой она так мечтала... Картины на заднем сиденье, все прочее в
багажнике, а впереди - они с Ганей, плечом к плечу. И скорость - не более
семидесяти, а лучше вообще шестьдесят, чтоб, не дай Бог, не тряхнуло
картины. Несколько лужинских пейзажей, этюдов, портретов, включая
замечательный портрет Егорки, где тот ей особенно кого-то напоминал. И
Ганину муку - так и не завершенный "Свет Фаворский". Она будет ехать еле-
еле, и остановится время...
     И теперь от всего этого отказаться из-за каких-то глупых глебовых
фантазий? Ни за что!
     И она отправилась помогать паковать вещи, которых со всякими банками-
склянками оказалось неправдоподобно много. Потом наскоро поужинали, потом
таскали тюки и коробки в машину, и все помогали, и Ганя помогал, и стал
накрапывать дождик /"Вот видишь, Глеб, а ты хотел картины везти, да и куда
бы ты их поставил?"/. И Глеб кивнул, соглашаясь, отмахнулся, ему уже было не
до них с Ганей, он рассаживал в кузове детей, совал кому кусок пленки, кому
брезент. Потом что-то забыли, потом, наконец, тронулись, перекрестившись на
дорожку, замахали весело из-под пленки и брезента, хлопнула дверца кабины
и... Ловушка захлопнулась.
     Ловушка захлопнулась. Иоанна осознала это как-то сразу, глядя на
неестественно застывшую ганину улыбку вслед удаляющейся машине. И откровенно
облегченный зевок дяди Жени, означающий, что он сейчас посмотрит "Время" и
отправится спать с одним из подаренных Иоанной детективов - несколько
обязательных страничек перед сном. А может, и сразу заснет после трудного
дня.
     Дядя Женя любил пору, когда все уезжали, и задерживался иной раз до
морозов.
     Дождик, слава Богу, продолжал капать, что исключало прогулку. Ганя
пробормотал, что идет паковать картины, а Иоанна с дедом пошли к дому,
скучному и непривычно пустынному на фоне серого промокшего неба и голого
обобранного сада.
     - Спокойной ночи, дядя Женя, завтра рано вставать.
     - Спокойной ночи.
     Она пошла к себе наверх, тоскливо осознавая, что ее твердо-
благоразумное намерение сейчас же лечь спать абсолютно неосуществимо, что
стук захлопывающейся дверцы кабины, ладошки и мордашки из-под брезента,
деревянная ганина улыбка, голый сад, голый парник, трепещущий обрывками
пленки в такт колдовскому бормотанию дождя, - все это означает лишь одно -
они с Ганей только вдвоем. Может, в последний раз в земной жизни, на клочке
вселенной в 15 соток, огороженном дощатым забором. Им дарована ночь с
тридцатого на тридцать первое августа, в последней четверти двадцатого века,
и невыносимо провести ее врозь. Но еще невозможнее - вместе, потому что
проклятая память упорно увлекала ее в ту ночь между Москвой и Ленинградом, в
пропахшее мандаринами и винными парами купе. Их когда-то рассеченные и
спустя вечность вновь соприкоснувшиеся тела в блаженно-смертельной агонии
иллюзорного соединения, ее пальцы в спутанной ганиной гриве, его аспидно-
черные зрачки в разорвавшем тьму свете проносящейся станции, зажавшая ей рот
рука, запрокинутое лицо в белесом ореоле видавшей виды эмпээсовской
подушки... И нещадно чавкающая лязгающая качка - будто сама преисподняя
заглатывает жадно, дробит, молотит зубами их одну на двоих плоть, гибнущую в
последней муке вселенской катастрофы. Начала конца и конца начала...
     Она помнила только это, все отчетливее и ярче, каждое мгновение, каждую
деталь, и колдовское бормотание дождя внушало ей, что сейчас все повторится
и никуда от этого не уйти. Тот крик летящей в бездну, воссоединившейся на
миг и снова рвущейся надвое плоти, встречи жизни со смертью, муки с
блаженством, благословения с проклятием. Снова испытать это и умереть. Нет,
не умереть, смерть - это слишком легко, если под этим понимать небытие. В
ад, в пекло... "Будто ты знаешь, что такое пекло!" - пробовала она себе
возражать, тут же отметая возражение, потому что пеклом - всепожирающим,
нестерпимым, адским был терзающий ее сейчас огонь, от которого корчилось в
муках тело, рвущееся к Гане.
     Она шагнула на балкон, но дождь не принес облегчения, он казался
горячим. Невидимые капли обжигали и без того раскаленное тело, казалось,
превращаясь в кипяток, в пар. И было лишь одно спасение - смутное пятно
света в глубине сада, окно ганиной мастерской. Хуже всего было знание, что
на том же огне сейчас сгорает Ганя, глядя сквозь колдовскую дождевую стену
на застекленную дверь балкона. Или не глядя, но все равно видя лишь ее
запрокинутое лицо в ореоле эмпээсовской подушки, в пляске огней проносящейся
станции, вдыхая запах мандаринов и слыша лишь ее крик под своей ладонью. Они
были одно, она не только рвалась к нему, но и желала себя его глазами,
желала первозданной полноты бытия, сознавая одновременно, что это искус,
обман. И горела, как и он, обоюдным огнем. Невозможно было преодолеть этот
безудержный порыв к воссоединению предназначенных "в предвечном совете" друг
другу половинок некогда рассеченной плоти. Она тщетно попробовала молиться,
от слов молитвы пламя лишь на мгновение утихало, чтоб тут же снова
взметнуться до небес, терзая взбесившееся тело. И она знала, что так же
тщетно пытается молиться Ганя, и так же не в силах вырваться из адского
плена.
     - Иди же ко мне, иди! - неотступно звал ганиным голосом, кажется,
зарядивший на всю ночь дождь. Ей стало совершенно ясно, что не в
человеческих силах выстоять. Но еще невозможнее было не выстоять.
     И тогда подвернулось решение совершенно экстравагантное и дикое,
вернее, не решение, а инстинкт отравленного зверя, находящего вслепую и
ползком нужную травку.
     На одном дыхании она кинулась вниз на кухню к дяди жениному заветному
шкафчику, достала литровую бутыль с настоенным на калгановом корне
самогоном, плеснула в стоящую на столе немытую чашку золотистую жидкость и
стараясь не смотреть на входную дверь, глотнула залпом вместе со всплывшими
чаинками. Запила прямо из чайника заваркой, прислушалась к себе, плеснула
еще. Допила заварку и плюхнулась на табуретку, откусив от почему-то
оказавшегося в руке неправдоподобно кислого яблока. Все.
     Из-за двери дяди жениной комнаты доносился, слава Богу, храп. А ведь он
мог и не спать с очередным детективом и выйти на шум... Она представила себе
ту еще сценку, но улыбнуться не получилось - лицо одеревенело, стены
комнаты, все предметы вокруг и сама Иоанна сдвинулись с мест, словно
катастрофически пьянея вместе с ней.
     Теперь скорее наверх! Только б не упасть. Так, молодец... Теперь дверь
изнутри на ключ. А ключ вниз с балкона на дорожку. Она услыхала, как он
звякнул о бетонную плитку. Все.
     Золотое ганино окно медленно уплывало в вечность, покачиваясь на волнах
мироздания, и качалась вместе с балконом комната, и одураченный колдовской
дождь в бессильной ярости плевал в стекло балконной двери.
     - Все! - неизвестно кому в третий раз сказала Иоанна и рассмеялась.
Платье, лицо были мокрыми - то ли от слез, то ли от дождя. Боже, какая она
пьяная, никогда столько не пила... Почему-то в комнате уже не было света -
может, она сама и выключила, но до койки теперь не добраться. Славный
самогон у дяди Жени! И опять, как зверь, она слонялась по темной комнате,
борясь с дурнотой, пока не ткнулась носом в связку засушенной мяты. Вдох,
еще, еще... И отступила дурнота, постепенно угомонилась вселенская качка,
наконец-то проступили в кромешной тьме очертания койки-пристани, на которой
так и проспала она до утра мертвецким сном. Одетая, в обнимку с колючим
мятным снопом из лужинского леса.
     Славный был самогон у дяди Жени, славная мята в Лужине... Наутро у нее
совсем не болела голова, только слегка пошатывало, и тело казалось уязвимо-
хрупким, будто из тонкого стекла. Дождя как не бывало, сверкал каплями,
греясь на последнем летнем солнце, умытый сад. Дед внизу гремел ведрами,
таская дождевую воду из полных бочек в дом. Иоанна крикнула, что уронила
ключ, и он ничуть не удивился, освободил пленницу, сказав, что поставил
чайник и чтоб она сходила за Ганей.
     Ганя крепко спал на диване среди упакованных вещей, тоже одетый, и
Иоанна подумала, какое счастье, что можно просто сесть рядом, провести рукой
по волосам, по щеке и позвать пить чай, потому что все прошло... И услышать
его светлое, как солнце из-за туч:
     - Иоанна...
     И содрогнулась, что все могло быть иначе.
     Никогда они не расскажут друг другу, как преодолели последнюю свою
лужинскую ночь. Последнюю, они оба знали, что она - последняя. Они победили,
наваждение прошло.
     К Москве, как и мечталось, она старалась ехать как можно медленнее,
Ганя дремал у нее на плече. И, дивная награда - райская первозданность
единения, будто чья-то невидимая рука перенесла их в тот самый незакатный
сад. Остановилось время, остановился ее жигуленок, остановились и облака над
подмосковной трассой и поток машин. Рабски-греховная, тяжко придавленная к
земле плоть уже не довлела над ними. Они преодолели ее, они были свободны -
два крыла птицы, соединенные в свободном полете друг с другом и с Небом. И
если верно, что браки совершаются на небесах, то в то прекрасное мгновение
между Лужиным и Москвой само Небо благословило их.






     "...Явление Сталина весьма сложно и касается не только
коммунистического движения и тогдашних внешних и внутренних возможностей
Советского Союза. Тут поднимается проблема отношений идеи и человека, вождя
и движения, роли насилия в обществе, значения мифов в жизни человека,
условий сближения людей и народов. Сталин принадлежит прошлому, а споры по
этим и схожим вопросам если и начались, то совсем недавно.
     Добавлю еще, что Сталин был, насколько я заметил - живой, страстной,
порывистой, но и высокоорганизованной и контролирующей себя личностью.
Разве, в противном случае, он смог бы управлять таким громадным современным
государством и руководить такими страшными и сложными военными действиями?
     Поэтому мне кажется, что такие понятия, как преступник, маньяк и тому
подобное, второстепенны и призрачны, когда идет спор вокруг политической
личности. При этом следует опасаться ошибки, в реальной жизни нет и не может
быть политики, свободной от так называемых низких страстей и побуждений. Уже
тем самым, что она есть, сумма человеческих устремлений, политика не может
быть очищена ни от преступных, ни от маниакальных элементов. Поэтому трудно,
если не невозможно, найти общеобязательную границу между преступлением и
политическим насилием. С появления каждого нового тирана мыслители вынуждены
наново производить свои исследования, анализы и обобщения.
     При разговоре со Сталиным изначальное впечатление о нем как о мудрой и
отважной личности не только не тускнело, но и, наоборот, углублялось. Эффект
усиливала его вечная, пугающая настороженность. Клубок ощетинившихся нервов,
он никому не прощал в беседе мало-мальски рискованного намека, даже смена
выражения глаз любого из присутствующих не ускользала от его внимания...
     Но Сталин - это призрак, который бродит и долго еще будет бродить по
свету. От его наследия отреклись все, хотя немало осталось тех, кто черпает
оттуда силы. Многие и помимо собственной воли подражают Сталину. Хрущев,
отрицая его, одновременно им восторгался. Сегодняшние вожди не восторгаются,
но зато нежатся в лучах его солнца. И у Тито, спустя пятнадцать лет после
разрыва со Сталиным, ожило уважительное отношение к его государственной
мудрости.
     А сам я разве не мучаюсь, пытаясь понять, что же это такое мое
"раздумье" о Сталине? Не вызвано ли и оно живучим его присутствием во мне?
     Что такое Сталин? Великий государственный муж, "демонический гений",
жертва догмы или маньяк и бандит, дорвавшиеся до власти? Чем была для него
марксистская идеология, в качестве чего использовал он идеи? Что думал он о
деяниях своих, о себе, своем месте в истории?
     Вот лишь некоторые вопросы, искать ответы на которые понуждает его
личность. Обращаюсь к ним как к задевающим судьбы современного мира,
особенно коммунистического, так и ввиду их, я бы сказал, расширенного
вневременного значения." /М.Джилас/
     "До сих пор выглядит несколько фантастическим, что - в дополнение к
другим своим заботам и постам - Сталин возложил на себя обязанности
Верховного Литературного Критика. Но он и на самом деле читал рукописи
большинства известных писателей до их публикации, частью по соображениям
политическим, но, очевидно, и из чистого интереса тоже. Удивительно, где он
время находил? И тем не менее достоверных свидетельств - не перечесть.
Сталин аккуратно вносил в рукописи исправления зеленым и красным карандашом.
     ...Нам, на Западе, нелегко уяснить, что писатели - и слово письменное -
в России имеют куда более важное значение. И это одна из причин, по которой
Сталин взял на себя роль верховного цензора: если вы считаете, что
письменное слово воздействует на поведение людей, то упускать его из виду не
станете. Цена нашей полной литературной свободы на Западе та, что в
реальности, коль скоро доходит до дела, никто не верит, будто литература
имеет какое-то значение. Русские же со времен Пушкина убеждены, что
литература непосредствен но сопряжена с делом, поэтому место и функция их
писателей в обществе разительно отличается от того, что выпадает на долю
западных коллег. За свое место и за свое значение советским писателям
приходится расплачиваться: частенько- ущемлением гражданских прав, порой -
жизнью. Писатель у них - это глас народа до такой степени, какую мы чаще
всего абсолютно не способны ни постичь, ни оценить.
     В царской России, где не существовало никаких иных легальных средств
оппозиции, многие писатели возложили ее функции на себя, сделалась средством
протеста. Белинский, Чернышевский, Толстой, Горький - все они занялись
делом, которое в нашем обществе творилось бы политиками". /Чарльз П. Сноу/
     "Мы не можем сказать, что его поступки были поступками безумного
деспота. Он считал, что так нужно было поступать в интересах партии,
трудящихся масс, во имя защиты революционных завоеваний. В этом - то и
заключается трагедия!" /Н.Хрущев/
     "Тогда Черчилль подробно раскрыл секретный план англо-американокого
наступления в районе Средиземноморья под кодовым названием "Факел". Сталин
слушал внимательно, с растущим интересом. "Да поможет вам Бог в этом деле",
- сказал он. Он задал много вопросов, потом кратко охарактеризовал важное
значение этой операции. "Данная им замечательная характеристика этого плана
произвела на меня глубокое впечатление, - писал Черчилль, - Она показала,
как быстро и полно русский диктатор овладел проблемой, до того не известной
ему. Немногие люди могли бы за несколько минут так глубоко понять причины и
мотивы, над которыми мы так долго бились. Он моментально разобрался во
всем". /Я.Грей/
     "Когда я уходила, отец отозвал меня в сторону и дал мне деньги. Он стал
делать так в последние годы, после реформы 1947 года, отменившей бесплатное
содержание семей Политбюро. До тех пор я существовала вообще без денег, если
не считать университетскую стипендию, и вечно занимала у своих "богатых"
нянюшек, получавших изрядную зарплату.
     После 1947 года отец иногда спрашивал в наши редкие встречи: "Тебе
нужны деньги?" - на что я отвечала всегда "нет". - "Врешь ты, - говорил он,
- сколько тебе нужно?" Я не знала, что сказать. А он не знал ни счета
современным деньгам, ни вообще сколько что стоит, - он жил своим
дореволюционным представлением, что сто рублей - это колоссальная сумма. И
когда он давал мне две-три тысячи рублей, - неведомо, на месяц, на полгода,
или на две недели, - то считал, что дает миллион...
     Вся его зарплата ежемесячно складывалась в пакетах у него на столе. Я
не знаю, была ли у него сберегательная книжка, - наверное нет. Денег он сам
не тратил, их некуда и не на что было ему тратить. Весь его быт, дачи, дома,
прислуга, питание, одежда, - все это оплачивалось государством, для чего
существовало специальное управление где-то в системе МГБ, а там - своя
бухгалтерия, и неизвестно, сколько они тратили... Он и сам этого не знал.
Иногда он набрасывался на своих генералов из охраны, на Власика, с бранью:
"Дармоеды! Наживаетесь здесь, знаю я, сколько денег у вас сквозь сито
протекает!" Но он ничего не знал, он только интуитивно чувствовал, что
улетают огромные средства... Он пытался как-то провести ревизию своему
хозяйству, но из этого ничего не вышло - ему подсунули какие-то выдуманные
цифры. Он пришел в ярость, но так ничего и не мог узнать. При своей
всевластности он был бессилен, беспомощен против ужасающей системы, выросшей
вокруг него как гигантские соты, - он не мог ни сломать ее, ни хотя бы
проконтролировать... Генерал Власик распоряжался миллионами от его имени, на
строительство, на поездки огромных специальных поездов, - но отец не мог
даже толком выяснить где, сколько, кому..." /Св. Аллилуева/
     "Дармоедкой живешь, на всем готовом?" - спросил он как-то в
раздражении. И узнав, что я плачу за свои готовые обеды из столовой,
несколько успокоился. Когда я переехала в город, в свою квартиру, - он был
доволен: хватит бесплатного жительства... Вообще никто так упорно как он не
старался привить своим детям мысль о необходимости жить на свои средства.
"Дачи, казенные квартиры, машины, - все это тебе не принадлежит, не считай
это своим", - часто повторял он". /Св.Аллилуева/
     "Вот какой разговор состоялся у Джиласа со Сталиным в 1944 году, в то
время, когда Рузвельт и Черчилль поздравляли друг друга с ловкостью, с
какой они ладят с Дядюшкой Джо:
     "Вы, может, полагаете - на том только основании, что мы союзники
англичан, - будто мы забыли, кто они такие и кто такой Черчилль. Им ничто не
доставляет большего удовольствия, как обвести своих союзников вокруг пальца.
Во время первой мировой войны они постоянно обманывали русских и французов.
А Черчилль? Черчилль - это человек, который у вас из кармана копейку утащит,
если вы за ним не будете приглядывать. Да, да, копейку утащит из кармана! А
Рузвельт? Рузвельт не таков. Этот руку запускает только за крупной монетой.
А вот Черчилль - Черчилль и за копейку готов..." /Чарльз П.Сноу/
     "С его точки зрения, России предстояло самой позаботиться о себе:
спасать ее некому. Советской системе суждено либо выжить в России, либо
погибнуть в ней. Стране необходимо полагаться на себя самое. Эту точку
зрения он завуалированно изложил задолго до революции. Высказаться до конца
откровенно ему так и не пришлось, но, несомненно, что внутренняя логика его
политической жизни основывалась именно на этом. С годами Сталин все больше
убеждался в том, что ни одно развитое общество не допустит революции.
     Централизованная государственная власть год от года делалась все более
неколебимой. По-видимому, произвела на него впечатление и приспособляемость
капиталистических структур. Изначальное суждение Сталина оказалось верным.
     Суждение это /или точнее - это интуитивное провидение/ наделяло Сталина
целеустремленностью и силой... Страну предстояло силой втащить в современное
индустриальное государство за половину жизни поколения, иначе она отстала бы
безнадежно. Что бы Сталин ни натворил, в этом он был явно прав.
     Решения абсолютные не принимались им до тех пор, пока не была выиграна
битва за власть. Начать с того, что почти все время, пока был жив Ленин,
Сталин действовал осторожно. Тихой сапой он прибрал к рукам аппарат партии,
пока другие либо не замечали, что он творил, либо считали это рутинной
организационной работой, к какой он был пригоден. Сталин понимал больше. Он
завладел партийной кадровой машиной, ибо сознавал: тот, кто управляет
кадрами, управляет львиной долей государственных структур. Назначения,
продвижения, смещения, понижения - тому, на чьем столе собраны все эти
личные дела, и принадлежит реальная власть...
     Припоминаю, как-то раз в конце 40-х годов мне довелось позвонить
приятелю-чиновнику /с тех пор он сам стал важной персоной/ по поводу
назначения, которое касалось нас обоих. Я упомянул Казначейство. Голос
приятеля в телефонной трубке упал до почтительного шепота: "Они знают об
этом ужасно много". Что ж, Сталин знал ужасно много о подающих надежды
назначенцах в коммунистической партии". /Чарльз П. Сноу/
     "Не теряя времени, он приступил (в какой-то мере был вынужден к тому,
ибо ход подобных процессов неумолим и неизбежен, тут одна из причин, почему
его враги оказались столь слабы) к величайшей из промышленных революций.
"Социализм в одной стране" должен был заработать. России в десятилетия
предстояло сделать примерно то же, на что у Англии ушло 200 лет. Это
означало: все шло в тяжелую промышленность, примитивного накопления капитала
хватало рабочим лишь на чуть большее, чем средства пропитания. Это означало
необходимое усилие, никогда ни одной страной не предпринимавшееся.
Смертельный рывок! - и все же тут Сталин был совершенно прав. Даже сейчас, в
60-е годы, рядом с техникой, не уступающей самой передовой в мире, различимы
следы первобытного мрака, из которого приходилось вырывать страну.
     Сталинский реализм был жесток и лишен иллюзий. После первых двух лет
индустриализации, отвечая на мольбы попридержать движение, выдержать которое
страна больше не в силах, Сталин заявил:
     "Задержать темпы - это значит отстать. А отсталых бьют. Но мы не хотим
оказаться битыми. Нет, не хотим! Старую Россию... непрерывно били за
отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы
или польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били
японские бароны. Били все - за отсталость. За отсталость военную, за
отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость
промышленную, за отсталость сельскохозяйственную. Били потому, что это было
доходно и сходило безнаказанно. Помните слова дореволюционного поэта: "Ты и
убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, матушка Русь".
     ...Мы отстали от передовых стран на 50 - 100 лет. Мы должны пробежать
это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут".
     Доныне на это никому из умеренно беспристрастных людей возразить
нечего. Индустриализация сама по себе означала лишения, страдания, но не
массовые ужасы. Коллективизация сельского хозяйства дала куда более горькие
плоды. Осуществление грандиозной индустриализации требовало
     больше продуктов для городов и меньше работающих на земле. Крестьянское
хозяйство для того не подходило...
     В Советском Союзе оба процесса приходилось осуществлять в одни и те же
месяцы, в те же самые два-три года. С чудовищными человеческими потерями.
Целый класс богатых крестьян /кулаков, то есть фермеров, использовавших
наемных рабочих/ был стерт с лица земли... Трудно не признать: некий вид
коллективизации, действительно, диктовался ходом событий. Старое российское
крестьянское сельское хозяйство, по западным меркам, пребывало в
средневековье.
     Так что провести в ней с совершеннейшим мастерством и человечностью
коллективизацию было бы непросто. На деле же ее провели из рук вон плохо,
хуже некуда, и современная Россия по сей день расплачивается за это.
     ...Только не надо думать, будто Сталин, несмотря на признание Черчиллю,
воспринимал эти события как личное страдание. Люди дел и свершений, даже
склонные к доброте /чего у него никто не замечал/, сделаны не из того теста
- иначе они не стали бы людьми свершений и дел. Решения, затрагивающие
тысячи или миллионы жизней, принимаются без особых эмоций или, если
воспользоваться более точной технической терминологией, без аффекта... Так
поступил Асквит, необычайно сердечный человек, утверждая решение о
наступлении при Сомме в 1916 году, так поступил Черчилль во вторую мировую
войну, так поступил Трумэн, подписывая приказ о применении атомной бомбы".
/Чарльз П.Сноу/


     * * *


     Она отвезет благополучно Ганю с картинами к Варе, назавтра Ганя уедет
учиться в Лавру, они уже не будут видеться. Иоанна снова с головой окунется
в суету, сценарные и семейные дела, лишь по ночам ей будет сниться Лужино,
рыжие стволы закатных лужинских сосен, рыжий дух Альмы трется о мокрые от
росы ноги, и она с Ганей бредут рука об руку и разговаривают молча, без
слов. Она будет мечтать, что весной опять напросится к дяде Жене в мансарду,
и собирала для него все детективные бестселлеры, но в феврале деда внезапно
увезут в больницу с инсультом. Варя будет самоотверженно выхаживать его, не
отходя от койки, и вроде бы поставит на ноги, но на восьмое марта
несознательные больные раздобудут спирта и устроят женский праздник. В
результате - повторный инсульт.
     На похороны Иоанна поехать не смогла, была на сороковины, где узнала,
что дядя Женя оставил неожиданное завещание, определив полдачи в Лужине
племяннику Глебу. Что многочисленная прямая родня в ярости, считает, что
выжившего из ума деда охмурили "проклятые сектанты" и грозит судом.
     Судиться отец Киприан не благословил и повелел от наследства
отказаться, что и было исполнено к величайшему огорчению Иоанны. Хотя она в
глубине души и восхищалась послушанием Глеба Закону свыше, не позволяющему
судиться.
     Наследники, видимо, не очень-то веря в твердость глебовых намерений, да
и не питая особого желания проводить каждое лето в совместных скандалах и
препирательствах, решили дачу продать, а деньги поделить.
     Прошли весна, лето. Поправки, худсоветы, съемки, магазины, ссоры с
окончательно отбившимся от рук Филиппом и свекровью, которая к старости
совсем оборзела, затем в сентябре три недели с Денисом в Пицунде в доме
Кинематографистов. Денис видел - что-то с ней творится, но предпочитал ни о
чем не спрашивать и не будить спящую собаку. Прогрессирующая потеря интереса
к жизни. К киноновинкам, книгам, разговорам, прежним знакомствам и связям.
Она будто исправно играла давно надоевшую роль, с покорным равнодушием
ожидая, когда же прозвучит ее последняя реплика и можно будет уйти со сцены.
     После лужинской библиотеки Иоанна начисто охладела к так называемой
"светской культуре". Однажды Денис увидел, что она читает на пляже ксерокс -
"Лествицу" преподобного отца Иоанна. Прочел наугад: "Нередко червь,
достигнув совершенного возраста, получает крылья и уносится в высоту; так
тщеславие, достигнув своей полноты, рождает гордость, сию начальницу и
совершительницу всех зол".
     - Ну вот, жена в монастырь собирается, а этот - вообще графоман...
"Графоманом" был Кравченко, отдыхавший с ними в Пицунде с женой Ниной и
сыновьями-близнецами, мастерами спорта по плаванию. Сыновья целыми днями
штурмовали море, Нина штудировала зарубежные научные журналы, а
остепенившийся, сидящий на диете Кравченко /он в последнее время стал
раздаваться/, глотал вместо еды какие-то американские порошки и запоем
сочинял детские стишки из жизни насекомых, рыб и млекопитающих. Все были при
деле, но Дениса это ужасно раздражало, он считал это "закидонами", мешающими
делу. Их общему делу.
     - Червь получает крылья и уносится в высоту... Здорово! Тщеславие
рождает гордость, сию начальницу и совершительницу всех зол... Разве
гордость - такое уж зло?
     Иоанна ответила, что за гордость сатана был низвержен с неба, возомнив
себя вторым богом, отключив мир бесплотный, а потом и людей от единственного
Источника Жизни и ввергнув мироздание во тьму, катастрофу и смерть. Она
сказала, что все, что мы имеем, - дары от Бога, и гордиться этим - безумие.
     - Разве от нас ничего не зависит?
     Иоанна сослалась на Евангельскую притчу о талантах, данных отлучающимся
из дома господином нескольким рабам. Можно талант приумножить и заслужить от
Господина похвалу, можно зарыть в землю и просто сохранить, но какой от
этого сохранения прок? А можно, что еще хуже, и врагу служить данными Богом
талантами. Здесь у нас свобода выбора.
     Тогда Денис спросил, кому же, по ее просвещенному мнению, служат они?
     Иоанна уже привыкла к неприятию обществом разговоров на религиозные
темы, порой прямые усмешки. Они считались чем-то неприличным, вроде
разговоров о смерти. Поначалу это обижало, возмущало, изумляло. Как всякой
неофитке ей казалось, что стоит лишь заговорить о том, что вдруг стало ясней
ясного и важней важного для нее самой, окружающие будут слушать, разинув
рот, и побегут если не в церковь, то по читальням и букинистическим в
поисках столь труднодоступной тогда духовной литературы. Но семя редко
попадало на благодатную почву, люди чаще всего отмахивались, переводили
разговор на другую тему, самые просвещенные привычно отшучивались, иные
раздражались. Или откровенно намекали, что она "малость того". Иногда,
правда, выслушивали, разинув рот, залпом прочитывали, ахали, восхищались
и... продолжали спокойненько жить, как жили.
     "Мои овцы знают Мой Голос"... А она - разве идет на Зов? Разве ведет
христианскую жизнь? Она по-прежнему теплохладная, между Небом и землей. Она
все более изнемогала от этой вроде бы нормальной, как у всех, жизни, и опять
ненавидела себя. Особенно худо становилось во время так называемого
"отдыха", когда, освобожденная от суеты и работы, она оказывалась наедине со
своими бичующими мыслями.
     - Ну, а мы кому служим, а, Жанна?
     Этот денисов вопрос насчет их совместного творчества она не раз себе
задавала и, как ни странно, тут ее совесть молчала. Они обличали пороки,
высвечивая в людях темную, греховную сторону, учили мужеству, честности,
добру, справедливости, любви к Родине, защите слабого... Формально далекие
от религии, их фильмы были христианскими по сути. Почти вся так называемая
культура соцреализма взяла на деле на вооружение христианскую этику. И
Кольчугин - вовсе не Джеймс Бонд, хоть и супермен. Бонд защищает совсем
другую цивилизацию, мышление, образ жизни. Даже Господь сказал: "Милости
хочу, а не жертвы"...
     То есть не надо Мне ваших подношений, люди. Дайте спасти вас, оказать
милость...
     Так примерно Иоанна ответит Денису, и это ему понравится. Едва приехав,
уже в середине октября, она позвонит Варе и заодно с информацией о Гане,
который все лето служил "на требах" в подмосковном храме, узнает также, что
покупатели на лужинскую дачу уже есть, ждут только документов на наследство
и будут оформлять продажу... Хотели пятьдесят тысяч, но покупатель, хоть и
денежный, зубной техник, уперся, что больше сорока пяти не даст. На том и
порешили. Даже им с Глебом пообещали пять тысяч отстегнуть, что очень кстати
- ремонт в квартире затеяли, теперь все подорожало...
     До этого разговора она гнала от себя мысли о продаже Лужина, как о
неизбежной смерти в каком-то неопределенно далеком абстрактном будущем. И
вдруг этот зубной техник, сорок пять тысяч... Сумма показалась одновременно
огромной и смехотворной. Да можно ли вообще оценивать Лужино? Лужино было
свято. И при мысли, что в ганиной мастерской, ее мансарде, за дяди жениным
столом и в райски ухоженных уголках сада вместо худеньких тургеневских
созданий в длинных юбках и косынках, склонившихся над грядками с Иисусовой
или Богородичной молитвами, бородатых их мужей с мудреными духовными
разговорами, их таких обычных и необычных детишек, соблюдающих посты и
ходящих на исповедь - всего этого, пусть чужеродного, но единственно
возможного в этом доме мира - разместится какой-то зубной техник за сорок
пять тысяч, специалист по "мостам" и золотым коронкам, его многочисленные
жирные пациенты и пациентки с золотыми зубами, потому что нежирные лечатся в
районных поликлиниках, - которые будут пить водку, вытаптывать газоны, жрать
в пост отбивные свежевставленными зубами и совокупляться в ее мансарде,.. -
при этой мысли она испытала почти физическую боль. И сознание, что в
профессии зубного техника нет ничего крамольного и тот может оказаться
вполне интеллигентным, непьющим, хорошим семьянином и даже верующим,
облегчения не приносило. Желание увидеть Лужино последний раз прежним,
неоскверненным, заставило ее на другой же день помчаться туда, отложив все
дела.
     Но лучше б она не ездила. Дом был заколочен, грядки вытоптаны, из
многочисленных дыр в заборе просачивалась от соседей всякая прожорливая
живность - копались в разоренном цветнике куры, поодаль козы что-то шустро
обгладывали, шныряли туда-сюда собаки... Иоанна сама проникла через какую-то
дыру, как воровка, и прочие воры ее не испугались, но все-таки с явным
возмущением и неохотой /подумаешь, командуют тут всякие!/ покинули
территорию.
     Иоанна осталась одна, ей хотелось плакать. Дом без хозяина - прежние
уже не хозяева, новые - еще не... Их с Ганей Лужино, которое она видела во
сне по ночам, - глоток воды в пустыне, - казалось мертвым. Даже рыжий дух
Альмы его покинул - снова, наверное, ушел в ее детство, в двухэтажный дом с
дремучими дверями, откуда и был родом. Только промозглый ноябрьский ветер
хлопал разбитой форточкой.
     И все-таки чудо явилось - в лице отца Тихона, к которому завернула она
на обратном пути, не надеясь, что храм открыт - день был будний, а время -
около одиннадцати. Но батюшка отпевал покойника, возле церкви стоял автобус.
Ей, можно сказать, повезло. "И сотвори им вечную память..."
     "Святый бессмертный, помилуй нас..."
     Автобус отъехал.
     - Батюшка, Вы меня узнаете?
     - А, Иоанна...
     Добрые выцветшие голубые глаза, от белых редких прядей и сухой горячей
руки, над которой склоняется Иоанна, пахнет ладаном.
     - Ну что, голубка, стряслось?
     От его "голубки" у нее сразу же глаза наливаются слезами, и она
начинает выкладывать все подряд - про новые
     грехи, злые помыслы и по-прежнему суетную дурацкую свою жизнь - вроде
бы все нормально, как у всех, а тошно и скучно, с каждым днем все хуже, а
тут еще дача продается, где все они жили позапрошлым летом...
     - Они теперь по Павелецкой снимают, - сказал батюшка, - Отцу Киприану
добираться удобнее, так что слава Богу...
     - Да я знаю, я про себя...
     - А если про себя, так и покупай дачу-то.
     - Я?! - она оторопела. Это ей в голову не приходило.
     - Сама жалуешься - жизнь в миру тяготит. Вот я и благословляю... На
уединение, труд на земле. И в храм будешь почаще ходить, я уж тогда за тебя
возьмусь. А то в ванной, небось, каждый день полощешься, а душе бедной
никакого внимания. А потом удивляешься, что душа криком кричит... Не дороже
ли душа тела?
     Купить Лужино... Это ей казалось все менее безумным.
     - Но ведь... Уже есть покупатель!.. Сорок пять тысяч! Зубной техник.
     - А ты полсотни дай. Чего смотришь? Грешит батюшка? Так я этот грех на
себя и беру. Я их знаю - продадут тому, кто поболе даст.
     Купить Лужино! Теперь она будто на качелях взлетела, захватило дух.
Милый, потрясающий отец Тихон! Неужели это возможно? А почему бы нет? Тысяч
пятнадцать у нее есть, что-то можно продать, что-то даст Денис, свекровь,
знакомые в долг... Собрать можно - она загоралась все больше.
     - А не хватит - добавлю, - батюшка неожиданно озорно, по-молодому
улыбнулся, - Тут такое дело. Люди на храм жертвуют, а потратить деньги мы не
можем - государству надо почти все отдавать. А где гарантия, что они на
богоугодное дело пойдут? Вот и лежат, вроде кассы взаимопомощи, раздаем
понемногу нуждающимся.
     - Спасибо, батюшка!
     - Благодарить будешь, когда хозяйкой станешь. И не меня, а Господа,
если будет на то Его святая Воля.
     И, дав Иоанне необходимые наставления относительно ее духовной жизни,
отец Тихон отпустит с миром. Хотя мира в душе не было - идея покупки Лужина
уже овладела по макушку, как всегда случалось с ее желаниями.
     Сначала она кинулась звонить Варе, едва разыскала ее на работе. Варя
отнеслась ко всему неожиданно спокойно.
     - Ну что ж, было бы неплохо. Отец Тихон - батюшка прозорливый, дурного
не посоветует. Дерзай.
     И дала телефоны прямых дяди жениных наследников. Те были приятно
удивлены, как и предсказывал батюшка, быстро сориентировались и, немного
поломавшись /"как же, неудобно, слово дали"/ - запросили пятьдесят пять.
Сошлись на пятидесяти двух, оформление за ее счет. Потом еще долго шла игра
на нервах - то зубной техник тоже соглашался повысить цену, то рассказывали
фантастические истории, что вот, мол, какие-то знакомые за пятьдесят тысяч
сарай купили, даже без электричества, а другие за сорок и вовсе
недостроенный сруб, да еще рядом - радиоактивная свалка... Потом позвонил
сам зубной техник и сказал, что дача в Лужине дрянная, полы прогнили и
хозяева - дрянь, а он, горячий поклонник их сериала, подыскал очаровательное
местечко в районе Истры, там продаются деревенские дома и очень дешево,
можно оформить в сельсовете, если сунуть председателю тысчонку-другую и
посулить открыть там библиотеку или зубную поликлинику... И неплохо бы им с
Иоанной махнуть туда на тачке в ближайшее время, подыскать пару домиков и
послать лужинских рвачей-хозяев подальше. В союзники зубной техник
неожиданно завербовал себе Дениса, который вообще-то рассматривал намерение
жены как очередную блажь. Но уж если блажь, то подешевле. Пушкину вон как
славно писалось в деревне!
     А Иоанна тем временем лихорадочно собирала деньги, и когда коварный
зубной техник тоже согласился на пятьдесят две, объявила, что дает пятьдесят
пять со своим оформлением. И более того, согласна выплатить сразу под
расписку тридцатитысячный аванс - деньги срочно нужны были для покупки к
свадьбе кооперативной квартиры глебову племяннику. Иоанна привезла деньги,
которые были мгновенно уплачены за квартиру, и в сумочке у Иоанны оказалась
решающая расписка: в счет оплаты за покупку дачи, заверено нотариусом. "3а
покупку дачи..." За Лужино... И хотя все еще могло случиться, она
перекрестила расписку, потом поцеловала и вообще не знала, что бы с ней еще
сделать и куда положить. И потом тряслась и не находила себе места до марта,
пока оформлялись права на наследство и пришлось-таки вновь собирать деньги,
заняв недостающую сумму у отца Тихона.
     На дачу она не зашла - дорога к дому была занесена снегом. Можно было
пройти и пешком, но Иоанна торопилась в Москву. Лишь сладко замерло сердце
при виде знакомого мезонина.
     С двумя бутылками шампанского на последнюю десятку она приехала домой.
     - Я победила, победила! Лужино - мое! - хотелось ей орать на весь мир.
Филипп, как всегда, возился со своей аппаратурой.
     - На эти деньги, ма, можно до конца жизни в Сочах и на Взморье каждое
лето кайф ловить, - покачал головой Филипп, но шампанское все-таки выпил, -
Помещица Синегина... Звучит!
     - Ненавижу дачи, - вздохнула свекровь, взбивая миксером сливки, - С
детства. Там в жару жарко, в холод - холодно, там комары, мухи, мыши. Но как
говорится, каждому свое. Чем бы дитя не тешилось...
     И тоже пригубила из бокала.
     А потом все чуть не сорвалось, потому что Лужино присоединили к
соседнему поселку городского типа и селиться там стали разрешать лишь с
пропиской "особо заслуженным". Таковым был Денис, партийный и лауреат всяких
там премий. Иоанна числилась лишь соавтором сценариев. Решено было оформлять
дом на Дениса, который, запасшись справками и характеристиками, проявил, как
всегда, недюжинную деловую хватку. Иоанна, не выдержав треволнений,
свалилась с жестоким гриппом, температура двое суток держалась под сорок.
Денис мотался между съемками, дачными делами, аптекой и пуфиком подле
болящей Жанны, которую он настойчиво пичкал липовым чаем и соками.
     К 8-му марта он преподнес ей подарок - оформленный и подписанный
договор о покупке Лужина. Дом и место ему понравились /"Неплохое вложение
капитала"/.
     - Но учти, это все твое, я там на следующий день повешусь на первом
попавшемся пепин-шафране с тоски, ты же знаешь...
     Иоанна знала. Денис не мог более суток пребывать в одной точке
мироздания, а отдыхать не умел вообще. Пришлось ему, бедняге, выдержать и
"последний решительный" с наследницей, которая с блокнотом и карандашом
провела его по Лужинским комнатам и прочим объектам, фиксируя всю мебель,
тряпки, электрические лампочки и лопаты и проставляя цены - хотите -
забирайте или я устрою распродажу. Я продала дачу, а не обстановку...
     Денис плюнул и заплатил, хотя сумма набежала кругленькая.
     - Подвинься, мать, ну разве я не заслужил?
     - Не валяй дурака. Тоже хочешь заболеть?
     Прикосновение его прохладных рук к раскаленному телу было приятно.
Муж... Скоро серебряная свадьба, для киношного мира до неприличия долгий
альянс. Только ли творчески-деловой? Можно ли назвать удачным их в общем-то
свободный брак? Общая работа, дом, постель, сын, имущество, теперь вот
дача... Был период внутренней борьбы, перетягивания каната, от которой,
кажется, оба освободились. Муж... Они переболели страстями, соперничеством,
постепенно становясь близкими друзьями, компаньонами, удобными друг для
друга партнерами по необходимому порой, как традиционный воскресный обед,
сексу. Они то тянули дружно эту упряжку под названием жизнь, то рука об руку
карабкались на какую-нибудь очередную творческую вершину, то разбегались -
каждый в свою степь, то вновь сталкивались, их тянуло друг к другу, и
соединялись на мгновение, чтобы снова разбежаться. Наверное, по нынешним
временам, они были все-таки удачной парой. Но однажды, когда во время
исповеди священник предложил ей повенчаться, Иоанна впала в панику и наотрез
отказалась. У нее был один суженый перед Богом - Ганя. И там, в иной жизни,
Ганя и та вечно юная Иоанна с его картины, оставшаяся по ту сторону бытия,
вновь встретятся. И Господь воссоединит навсегда их руки, сердца и тела. И
"двое да едины будут". Ибо "браки совершаются на небесах" ...
     И будет там вечно закатная аллея лужинских сосен, и рыжий дух Альмы, и
костер впереди, который не преодолеет ничто темное. И если суждено ей дотла
сгореть в этом Огне, пусть та, изначальная Иоанна останется с Ганей
навеки...
     Но священнику она ничего такого сказать не посмела, просто сослалась,
что муж неверующий и некрещеный. Хотя к вопросам веры Денис относился с
уважительно-мистической осторожностью, в отличие от свекрови, воинствующей
атеистки /т.е. верю, что Бога нет/ и Филиппа, который на все ее запоздалые
материнские муки совести, что сын некрещеный, и уговоры креститься, несмотря
на строжайший запрет отца Тихона "не наседать", отвечал: "недостоин".
     Денис же сразу серьезнел, сникал, если заговаривали "об этом", старался
перевести разговор на другую тему или уходил. Или прямо заявлял:
     - Может, помолчим?.. - И Иоанна, в глубине души соглашалась с ним - у
каждого свой сокровенный путь к Богу и "тайна сия велика eсть".
     Лишь однажды Денис замечательно высказался сам ни с того, ни с сего:
     - Знаешь, Бог, конечно, есть, просто я в Него не верю.
     Удивленная Иоанна молча ждала продолжения.
     - Помнишь ту вгиковскую историю с гибелью Симкина и твой по этому
поводу oпyc?
     Еще бы ей не помнить! Даже теперь давней глухой болью замерло сердце.
     - Ты писала, что с Симкиным был я, а не Пушко. И мне все больше
кажется, что это действительно был я ... Молчи, не перебивай. Но Бог сделал
так, чтобы мною оказался Пушко. Бог спас меня, иначе все бы рухнуло,
понимаешь? Вся жизнь... Конечно, это невероятно, невозможно, я сам не верю,
но... Почему же я тогда знаю, что был там, если меня не было? 3наю, почему в
конце концов я вообще об этом так часто думаю - мало ли всякого случалось и
похлеще?.. Но, когда я грешу, слышу: "А помнишь, как Я тогда спас тебя? Ведь
это был ты, а не Пушко. И только мы оба это знаем. Я - Бог, и ты".






     "Он обладал исключительным, почти интуитивным проникновением в
психологию отсталого элемента российской действительности... С недоверием и
подозрительностью он относился не только к угнетателям - помещикам,
капиталистам, священникам и жандармам, но также и к угнетаемым, - тем самым
рабочим и крестьянам, на защиту которых он встал. В его трактовке социализма
отсутствовало чувство вины. Бесспорно, Сталин испытывал некую долю
сочувствия к классу, к которому и сам принадлежал. Однако ненависть к власть
имущим и зажиточным классам была в нем намного сильнее. Классовая ненависть,
проповедуемая революционерами из высших сословий, была для них не
определяющим чувством, а производным от их теоретических взглядов. Классовая
ненависть Сталина была у него не вторичным, а именно основным чувством.
Учение социализма тем его и привлекало, что казалось бы, предоставляло
моральное право для самовыражения. В его взглядах не было ни грана
сентиментальности. Его социализм был холоден, трезв и жесток". /Исаак
Дойчер/
     "Была уже пора начинать, но Коба все не появлялся. Он всегда приходил
позже всех, не то чтобы опаздывал, но неизменно являлся одним из
последних... С его появлением атмосфера резко менялась. Становилась не
столько деловой, сколько гнетущей. Коба возникал с зажатой под мышкой
увечной левой руки книгой и садился где-нибудь с краю или в углу. Он молча
слушал, пока выскажутся все. Сам всегда выступал последним. Выждав, он мог
таким образом сопоставить взгляды товарищей, взвесить свои доводы... и
представить свое выступление в качестве заключительного аккорда, как бы
подытоживая дискуссию. И оттого все, что он говорил, обретало какое-то
особое значение". /Ф.Кнунянц/
     "По мнению Гитлера, немцы были высшими существами, высшими, по
сравнению с народами Восточной Европы, а пропасть, которая отделяла их от
славян и еще больше от евреев, базировалась не на культурных или
исторических особенностях, а на врожденных биологических различиях. Они были
существами другого рода, вовсе не членами человеческой расы, а низшими
существами, что касалось славян, и паразитами, которые грабили и разрушали
человеческие существа, в отношении евреев.
     С 1933 года эти взгляды получили научную видимость и преподавались в
качестве курса расовой биологии в немецких школах и университетах. Множество
молодых людей, служивших на восточном фронте, находились под влиянием этих
взглядов. Впервые примененная в Польше, эта расистская идеология стала для
немцев руководством к действию в проведении военных операций и в
осуществлении оккупации. В отношении этого Гитлер настаивал на том, чтобы и
армия, и СС рассматривали "предстоящую компанию не как простое военное
столкновение, а как конфликт двух идеологий". Он повторил ту же мысль на
встрече с высшими офицерами 30 марта. Гальдер пишет о его обращении:
     "Столкновение двух идеологий... Коммунизм несет огромную опасность в
себе для нашего будущего. Мы должны забыть о товариществе между солдатами.
Коммунист - не товарищ, как до, так и после сражения. Это - война на
уничтожение... Мы ведем войну не для того, чтобы щадить врага".
     В так называемом "комиссарском приказе" от 13 мая Гитлер требовал от
армии уничтожения советского руководства, а для этого нужно было убивать на
месте всех захваченных в плен партийных функционеров и комиссаров". /Алан
Буллок/
     - Не удивляйся, сын тьмы, что я промотал историю немного назад. Это
специально для тех, кто ставит знак равенства между фашизмом и коммунизмом,
между Иосифом и Адольфом... Немножко заполним у этих господ "провалы
памяти".
     "Однако Англия и Франция отвергли политику коллективной безопасности,
коллективного сопротивления и заняли позицию нейтралитета... А политика
невмешательства означает молчаливое согласие, попустительство агрессии,
потворство в развязывании войны.
     Это опасная игра, равносильная погружению всех воюющих сторон в трясину
войны... с тем, чтобы ослабить и измотать друг друга, подстрекающая немцев
идти на Восток, обещая легкую наживу и внушая: "Только начните войну с
большевиками, и все будет в порядке." /И.Сталин   /
     "Враг надеялся, что Россия станет нашим противником после покорения
Польши. Он недооценил мое стремление идти до конца.
     Как гром среди ясного неба, прозвучало сегодня официальное сообщение о
пакте о ненападении с Россией. Послезавтра Риббентроп завершит переговоры.
Последствия пока непредсказуемы.
     В политике перед нами стоят далеко идущие планы. Мы начнем с разрушения
мировой гегемонии Англии. Теперь, когда я сделал необходимые приготовления в
политическом плане, путь для солдат открыт." /Адольф Гитлер/
     "Несгибаемой поступью по всей земле... Длительный мирный период не
принесет нам пользы...
     Задача номер один - разгром Польши, даже если на Западе разразится
война. Я позабочусь о пропагандистских доводах в защиту войны, независимо от
того, имеют они под собой реальную почву или нет. Победителей не судят.
Когда воюешь - важна лишь победа.
     Закройте ваши сердца для жалости. Действуйте безжалостно. 80 миллионов
человек должны получить то, что они заслуживают. Максимум жестокости. Вина
за неудачи ляжет на тех командиров, которые поддадутся панике. Наша цель -
разрушить Польшу до основания. Главное - скорость. Преследовать до полного
уничтожения." /Адольф Гитлер/
     "Англия надеется на Россию и Соединенные Штаты. Если надежды на Россию
не оправдаются, то и Америка останется в стороне, потому что уничтожение
России чрезвычайно увеличит мощь Японии на Дальнем Востоке... Россия -
фактор, на который больше всего полагается Англия... Когда Россия будет
раздавлена, последняя надежда Англии рассыплется в прах. Тогда Германия
станет господином Европы и Балкан.
     Решение: уничтожение России должно быть частью этой борьбы. Весна 41.
Чем скорее Россия будет раздавлена, тем лучше. Нападение может достичь цели,
только если корни российского государства подорваны одним ударом. Захват
части страны ничего не даст... Если мы начнем в мае 41-го, у нас будет пять
месяцев, чтобы все закончить. Лучше всего было бы закончить все в текущем
году, но в это время невозможно провести объединенные действия". /Адольф
Гитлер/
     "Я скажу тебе еще одну вещь, дуче. Впервые с тех пор, как передо мной
встала необходимость принять это трудное решение, я чувствую себя внутренне
свободным. Сотрудничество с Советским Союзом... я рассматривал как измену
самому себе, моим идеям, моим прежним обязательствам. Теперь я счастлив, что
свободен от этих внутренних терзаний".
     У нас не было другого выхода, и мы были вынуждены убрать русскую фигуру
с Европейской шахматной доски.
     Упреждающий удар по России был нашим единственным шансом разбить ее...
Время работало против нас... На протяжении последних недель меня не отпускал
страх, что Сталин опередит меня.
     Населению более северных районов России, особенно городскому, придется
страдать от жесточайшего голода. Они должны будут или умереть, или
эмигрировать в Сибирь. Усилия, направленные на спасение населения
оккупированных территорий от голодной смерти посредством поставок
продовольствия из черноземных районов, могут быть предприняты только за
счет Европы. Это подорвет способность Германии выдержать напряжение войны и
противостоять блокаде. В этом вопросе должна существовать полная ясность.
Следствием такой политики будет угасание промышленности и вымирание большого
количества человеческих существ и в без того малолюдных регионах России."
/Гитлер/
     "Прекрасную возможность проникнуть в умонастроения Гитлера 1941 -
1942 гг. дают его "застольные беседы" и записи монологов, которые
приходилось выслушивать после обедов как его гостям, так и окружению. Это
происходило обычно в штаб-квартире Гитлера, в капитальном сооружении в
Восточной Пруссии, которое он называл "Волчье логово", или в его временной
резиденции под Винницей, на Украине, именуемой им "Оборотень".
     Очертания империи были темой, которая воспламеняла его воображение и
не сходила с его языка. 27 июля, после ужина, он определил ее пределы линией
в 2300 километров к востоку от Урала. Немцы должны будут удерживать эту
линию вечно и никогда не позволят другой военной державе упрочиться к западу
от нее". /А.Буллок/
     "Мы будем в состоянии контролировать области на Востоке, и для этого
нам потребуется 250000 человек плюс контингент хороших управляющих.
     Давайте учиться у англичан, которые при помощи 250000 человек в общей
сложности, включая 50000 солдат, управляют 400 миллионами индийцев. Мы
должны всегда господствовать на этих пространствах России... Стало бы
непростительной ошибкой с нашей стороны пытаться образовывать там массы. Мы
возьмем южную Украину, особенно Крым, и превратим ее в исключительно
немецкую колонию. Не будет вреда в том, что мы вытесним население, которое
обитает там сейчас. Немецкий колонист станет солдатом-крестьянином... Тех
из них, кто вышел из крестьян, Рейх обеспечит полностью оборудованными
фермами. Землю мы получим даром. Все, что от нас потребуется, - это
построить фермы... Эти солдаты-крестьяне получат оружие, так чтобы при
малейшей опасности они смогли занять свои места, когда мы их призовем.
     Что касается этой русской пустыни, мы заселим ее... Мы европеизируем
ее. С этой целью мы предпримем строительство дорог, ведущих в самую южную
часть Крыма и на Кавказ. Эти дороги по всей своей протяженности будут усеяны
немецкими городами, вокруг которых поселятся наши колонисты...
     А что касается двух или трех миллионов человек, которые нам потребуются
для выполнения этой задачи, мы найдем их быстрее, чем нам кажется. Они
прибудут из Германии, Скандинавии, западных стран и Америки. Я уже не увижу
всего этого, но уже через 20 лет Украина станет домом для 20 миллионов
обитателей, не считая туземцев...
     Мы не станем селиться в русских городах, мы позволим им развалиться без
нашего вмешательства. И что самое главное - никаких угрызений совести по
этому поводу. Перед этими людьми у нас нет никаких обязательств. Бороться с
лачугами, изгонять блох, давать немецких учителей, печатать газеты - это не
для нас. Мы ограничимся, пожалуй, установкой радиопередатчика, который будет
постоянно под нашим контролем. Что до остального, то мы позволим им знать
ровно столько, сколько необходимо, чтобы понимать наши дорожные знаки и
избежать риска быть задавленными нашими автомобилями.
     Дли них слово "свобода" - это только право вымыться в бане в
праздничный день... Что мы должны, так это заселить эту страну немцами,
германизировать ее и смотреть на коренное население как на краснокожих... В
этом вопросе я буду хладнокровен и пойду прямо вперед.
     Никто и никогда не отнимет у нас восток. Мы скоро завалим пшеницей всю
Европу, равно как и углем, сталью и лесом. Но чтобы эксплуатировать Украину,
эту новую Индийскую империю, нам нужен мир с Западом...
     Пользоваться выгодами континентальной гегемонии - вот моя цель... Тот,
кто хозяин в Европе, тот имеет господствующее положение в мире. Население
рейха - 130 миллионов человек. 90 миллионов будут жить на Украине. Добавьте
к этому население других государств новой Европы и нас будет 400 миллионов
человек, сравнительно со 130 миллионами американцев." /А.Гитлер/
     "Уничтожение русской армии, захват наиболее важных индустриальных
районов и уничтожение остальных станут целью этой операции. Нужно захватить
также район Баку. Когда Россия будет разбита, британцы или сдадутся, или
Германия продолжит войну, имея в своем распоряжении ресурсы целого
континента. И с другой стороны, если Россия будет разбита, Япония сможет
выступить против США всеми своими силами и таким образом помешать
американцам вступить в войну в Европе. Затем, имея в своем распоряжении все
неисчислимые богатства России, Германия сможет в будущем вести войну с
целыми континентами. Никто не будет в состоянии победить ее. Если мы
осуществим эту операцию, Европа затаит дыхание.
     Через несколько недель мы будем в Москве. Я сотру этот чертов город с
лица земли, а на его месте построю искусственное озеро. Само название
"Москва" исчезнет навсегда." /А.Гитлер/
     "Никогда прежде... государство не принимало решения, что определенная
группа людей, включая ее стариков, ее женщин, ее детей, ее новорожденных,
будет убита в возможно кратчайшие сроки, и затем осуществляло это
постановление, используя для этого все имеющиеся в распоряжении государства
средства." /Эверхард Иакель/
     "Только тот, кто видел бесконечные, заснеженные поля России в ту зиму
наших бед, кто чувствовал на лице тот ледяной ветер,.. сможет судить о тех
событиях." /Гудериан/
     "В критический момент солдаты вспоминали, что они слышали об
отступлении Наполеона из Москвы в 1812 году, и жили под впечатлением этого.
Если они только начали бы отступать, все закончилось бы паническим
бегством." /фон Типпельскирх/
     "Cамым сокрушительным ударом для человечества стало появление
христианства. Большевизм - законное дитя христианства. И то, и другое -
изобретение "еврея". Умышленная ложь в религии появилась на свет благодаря
христианству. Большевизм использует ложь той же природы, когда утверждает,
что несет свободу людям, только для того, чтобы поработить их...
     Слово святого Павла окончательно извратило учение Христа...
     Христос был арийцем, а святой Павел собрал преступный мир и подонки
общества и таким образом создал протобольшевизм." /Адольф Гитлер/
     "Четырнадцать лет марксизма подорвали Германию. Один год большевизма
уничтожил ее. Если мы хотим видеть политическое и экономическое возрождение
Германии, нужно действовать решительно. Мы должны перебороть растление нации
коммунистами."
     "После глубокой внутренней борьбы освободился я от еще оставшихся в
моей душе с детства различных религиозных представлений. Сейчас я чувствую
себя таким же свободным и свежим, как жеребенок на лугу". /Адольф Гитлер/
     "Его голова слегка покачивалась, левая рука бессильно висела, а пальцы
заметно тряслись. В глазах плясали неописуемые блестки, и эффект был какой-
то пугающий и неестественный. Его лицо и подглазья производили впечатление
полного истощения. Все его движения напоминали дряхлого старика". /Офицер
Вермахта о Гитлере в феврале 1945 года/


     * * *

     Весна была уже в разгаре, когда, ослабевшая после болезни, она
вырвалась, наконец, в Лужино. С ключами в кармане, с полной машиной дачного
скарба - белье, посуда, ненужное в Москве тряпье, безделушки, семена,
удобрения, пособия по садоводству, огородничеству и цветоводству, подшивка
"Приусадебного хозяйства", подаренная Варей. Оставшиеся после ремонта
квартиры старая дверь, доски, обрезки фанеры и оргалита, прежде
загромождавшие лоджию, - теперь уместились на крыше багажника. Так и станет
с тех пор ее жигуленок рабочей дачной лошадкой: возили на нем мебель,
арматуру для фундамента, мешки извести, цемента и шлаковаты, от которой
чесалось все тело - чего только ни возили, - вплоть до раскаленного битума
в молочных флягах!
     Но это потом, а сейчас она сидела на нагретом солнцем крыльце,
подставив лицо уже жарким лучам, а вокруг пело, свистело, чирикало, журчало,
звенело - ручьи, синицы, скворцы, капель с крыши, детские голоса на соседнем
участке... Перекликались петухи. И двадцать пять соток этого славящего Бога
ликующего мира принадлежали ей, Иоанне Синегиной. И отсыревший, разоренный,
как после татарского нашествия, дом, и разросшийся запущенный сад, и
вытоптанные соседской живностью клумбы и грядки, и поломанный то тут, то там
забор, и ганина мастерская с разбитыми окнами - все жаловалось, требовало,
взывало о помощи к ней, единствен ной теперь хозяйке.
     "Лужино - мое. Мое..." - думала Иоанна. Совершенно непривычное чувство.
И оторопь, как перед всякой возможностью страсти, превращающей одновременно
в госпожу и рабыню. Все жаждало подчиниться ей, желая в то же время
поработить. И она безоглядно нырнула в этот омут с головой - разгружала,
загружала, мыла, скоблила, копала, сажала, прочищала канавы, белила стволы,
обрезала ветки, то и дело заглядывая в учебную литературу или бегая
консультироваться к соседям - лужинская община соседей избегала, и Иоанна
впервые с ними знакомилась, от каждого черпая что-то полезное.
     Но чем больше она делала, тем больше оставалось. Дела росли, как
снежный ком. Вечером топить печь уже не было сил, Иоанна включила
электрокамин, согрела кипятильни ком стакан чаю, заела парой бутербродов и,
одетая, завалилась замертво в ледяную дяди женину постель, даже не поменяв
белье.
     Наутро ее разбудил вернувшийся дух Альмы, звавший прогуляться по
весеннему лужинскому лесу. Куда там! И завтра, и послезавтра, и через
неделю, и все лето она будет вкалывать по-черному, лепя по-своему,
преобразовывая, обихаживая свое владение практически одна - Денис с Филиппом
приезжали лишь пару раз на самый тяжелые земляные работы, качали головами:
     - Ну, купила ты, мать, концлагерь!..
     И когда, наконец, все вроде бы зазеленело, зацвело, заколосилось, а дом
подремонтировали и подкрасили, грянуло по поселку - ведут газ! Желающие
могли записаться на АГВ, газовое отопление. Это имело смысл, если дача
зимняя, то есть утепленная, а еще лучше, по-настоящему теплая, с удобствами,
чтоб можно было проживать и зимой. То есть дом надо было заново
перестраивать. Нет, не сносить, разумеется, а, как подсказали умные люди,
обстроить кирпичной стеной, где вплотную, а где - отступив на пару метров.
Тогда получится ванная комната и туалет.
     Все складывалось неправдоподобно удачно - то этот газ нежданно-
негаданно, то непрерывные ЗИЛы, КРАЗы и МАЗы, груженные прекрасным брусом
б/у, старым кирпичом, кровельным железом, половыми досками, тесом - в
поселке неподалеку, ставшем городом, начали строить многоэтажный микрорайон.
Сносились срочно деревянные особняки, сараи, все это продавалось за
бесценок, прямо с доставкой. Иоанна хватала все подряд, участок вскоре стал
напоминать стройплощадку. Все мысли крутились вокруг плана будущего дома -
где будет дверь, лестница, перегородка. А главное - где достать деньги?
     Она и так была в долгах по уши, ближайшие поступления ожидались через
полгода, не раньше. А лето кончалось, строить надо было срочно - через
неделю освобождались мастера, и уже вроде бы договорились о приемлемой цене
- 25 рублей каждому в сутки с умеренной выпивкой и кормежкой. Оставалась
надежда лишь на отца Тихона, к которому Иоанна теперь регулярно ходила в
храм по воскресеньям и праздникам и который согласился стать ее духовником.
Но опять просить у батюшки было мучительно стыдно и Иоанна молчала, пока он
не предложил сам:
     - Я дам тебе на стройку. Вернешь понемногу, как заработаешь...
     - Ох, батюшка, когда еще гонорар будет...
     - Опять "гонорар"... Не должно, Иоанна, продавать Слово. Слово от Бога,
торговать им не должно. Труд на земле - вот твой кормилец. Земля. Сам
Господь благословил... Вон ты какие красивые цветы в храм принесла - пойди
да продай в следующий раз...
     - Ой, что вы, батюшка, я не сумею!
     - Сумеешь, - твердо сказал отец Тихон, давая понять, что разговор
окончен, - Благословляю.
     Иоанна склонилась над его рукой. Опять это мгновенное, ободряющее
пожатие. "Держись, чадо, с нами Бог!"
     Ей нравилось быть в послушании. Может, это отчасти и было игрой, но
спрашивать на все благословение, расслабиться и, закрыв глаза, довериться
высшей воле на утомительно-суетном зыбком земном пути оказалось удивительно
приятным. Хотя, надо сказать, воля отца Тихона ни разу не шла вразрез с ее
собственной, как случалось у духовных чад отца Киприана, которые порой
рыдали от его крутых: "Или слушайся, или ищи другого духовника".
     Рекомендации отца Тихона скорее изумляли, озадачивали. Торговать
цветами... На студии узнают - в обморок попадают... Ну и пусть падают!..
     Смысл послушания, насколько она понимала, означал, что наша дарованная
Творцом свобода заключается в ежедневном, ежечасном выборе между добром и
злом, Божьим Законом и собственной волей, которая согласно мнению церкви,
является волей дьявольской, результатом грехопадения прародителей. И "Кто не
с нами, тот против нас". Мы не вольны в жизненных обстоятельствах, они сами
по себе ни хороши и ни плохи, нельзя судить по месту действия, будь то
тюрьма или поле боя, что это плохо, а прекрасный день на пляже или парадная
зала дворца, или даже крестный ход на пасху - хорошо. Все зависит от того,
как ведут, проявляют себя люди в той или иной ситуации. Для человека
верующего каждая жизненная страница - испытание, то есть искушение.
"Существую я и мои искушения" - можно сказать, перефразируя классика.
     Но иногда мы не можем определить волю Божию, колеблемся, особенно когда
предстоит выбирать из двух зол меньшее, как обычно бывает в "лежащем во зле
мире". Суетные и грешные, мы часто не видим указующего перста Божьего, не
слышим Его Голоса, а иногда и сознательно предпочитаем не видеть и не
слышать, действуя, как легче и привычнее, что почти всегда является выбором
ошибочным. Легче катиться с горы, чем на нее взбираться. А мы даже не знаем,
что будет через несколько часов, даже минут, как беседующий с Воландом
Берлиоз на Патриарших. И Господь, как гениальный шахматист, или, вернее,
автор сценария Мироздания, предвидит всю партию, всю историю, знает, чем все
закончится. Знает изначально, одновременно предоставляя нам свободу
действовать во времени и вершить свою собственную судьбу. Он написал для нас
роль, предназначение, замысел, ведущий к нашему спасению в вечности. А мы
самовольно играем иные роли, сплошь и рядом недостойные, отступающие от
Замысла. Поэтому тут единственно верный путь - добровольный отказ от своей
воли. И это не рабство, нет. Почти по классикам: Свобода - это осознанная
необходимость подчиниться Воле Творца.
     Бог бесконечно благ и свободен. Вручая Ему свободно свою волю, я,
маленькая капля, становлюсь частью свободного Всего, то есть свободной.
Падший ангел, в своем бунте против Бога утверждая свободу непослушания
Творцу, попал в рабство у тьмы, зла, хаоса и смерти. Видимо, мироздание,
задуманное как единение всех со всеми, не терпит любого разделения за
исключением отделения света от тьмы. Тьма - это не месть Бога миру, это
отсутствие Бога в мире, отсутствие Света, результат нашей злой воли.
Выдернули вилку из штепселя, и свет погас, мир погрузился во тьму, зло, хаос
и смерть, ибо единственным источником вечной жизни был Свет.
     Подчиняясь церкви, священнику, я отдаю свою волю в руки Божии. В случае
равнодушия, неправоты, отступления священника от Истины, он полностью несет
ответственость за свою паству. В связи с этим на плечи церкви ложится
неизмеримая вина за любой шаг с сторону. Грозные слова Божии звучат в
"Откровении" Иоанна:
     "Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих.
Ибо ты говоришь: "я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды"; а не
знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ, и слеп и наг."/От. 3,16/
     Эти слова опровергали мнение о непогрешимости церкви, но не о пользе
послушания. Ибо если ты плывешь на корабле простым матросом - драишь палубы,
чистишь в трюме картошку - ты в послушании, а за курс корабля отвечает
стоящий у руля капитан.
     Но все же Иоанна думала, что послушание касается скорее вопросов веры,
символики, церковного устава, предания и дел житейских. Через десять лет
придет время, когда даже в церковных кругах не будет единства взглядов на те
или иные события и придется руководствоваться лишь компасом записанного в
сердце Закона. Компаса совести.
     Итак, цветы. У нее были две гряды прекрасных гладиолусов - луковицы
презентовала Филиппу одна из его работающих на ВДНХ подружек. И с десяток
кустов сортовых георгинов. К торговле Иоанна подготовилась основательно.
Съездила на вокзал, где крутились цветочницы с ведрами, понаблюдала, какие
емкости удобнее, раздобыла три кило целлофана, посмотрела, как бабки
зазывают покупателей, как переругиваются и бегают от милиции. Выяснила спрос
и предложение, в какое время больше всего покупателей и т. д. Вот где ей
пригодились журналистская и киношная практика! В застиранном дачном платье и
босоножках, в надвинутой на лоб косынке она подъехала к вокзалу, выгрузила
цветы и, развернув складной столик, принялась за дело. Машину оставила
неподалеку, одела для конспирации темные очки. Нельзя сказать, чтобы она не
волновалась, да и не все сошло гладко.
     - Шеф, я знаю, здесь торговать не положено, но позарез нужны деньги,
стройка у меня, понимаешь? - и совала кому букет, кому заграничный сувенир,
кому смятую бумажку в карман. Хуже было с бабками-конкурентками, здесь с
каждой приходилось работать индивидуально, вплоть до крепких выражений и
обещаний поделиться дефицитными сортовыми луковицами. А торговля тем
временем продвигалась бойко. Иоанна вошла во вкус, освоилась моментально,
будто всю жизнь торговала на вокзале цветами. Может, сказывались материнские
гены, но она оказалась первоклассной торговкой - бойкой, хитрой, на лету
схватывающей положительный опыт конкуренток, а главное, получающей
удовольствие от этой новой игры, более всего похожей на рыбную ловлю, хотя
саму рыбалку Иоанна терпеть не могла - было скучно и жалко рыб.
     К середине того дня, порядком уставшая с непривычки, но зато с набитой
трешками и пятерками сумкой, Иоанна села в машину и, жуя ватрушку,
пересчитала выручку. Ого! Месячная редакторская зарплата. Вот тебе и
несчастные бабульки с васильками-ромашками...
     Цветочница... Еще месяц назад она сочла бы это хохмой, но вот поди ж ты
- она уже своя среди торговок, более того, она ас. Она прекрасно подбирает
букеты, лихо, одним движением рук, закручивает целлофан, умеет безошибочно
определить покупателя, назначить нужную цену, чтоб "не сорвался" и чтоб
самой не прогадать. Она знает всех и все знают ее. И никто не знает, кто
она. Она уже прекрасно говорит на их языке, и редко-редко что-то случайно
сорвется с губ, она начнет, забывшись, говорить "не то", но первый же
удивленный взгляд возвращает ее в роль. А главное - роль ей ужасно нравится,
редко что она делала в жизни с таким удовольствием. Даже нравилось спасаться
от милиции /это было задолго до перестройки, когда торговлю на улице
объявили легальной/.
     Долг отцу Тихону она вернула очень быстро. Кончились свои цветы,
подружилась с девчатами из Киева и Адлера, брала у них оптом розы. Были
первое время разборки с монополистами-перекупщиками так называемой
"кавказской национальности", но и те ее зауважали, когда она нескольких
человек вызволила из районного отдаления милиции за торговлю в неположенном
месте, предъявив втайне свое киношное удостоверение.
     Правда перепродажу, то есть спекуляцию, отец Тихон не одобрял /"Ну
ладно, батюшка, к следующему лету, Бог даст, свои цветы выращу"/. К тому же
каялась Иоанна, что подсовывает иногда покупателям не очень-то качественные
цветы, да и вообще - мало ли в торговом деле греховных соблазнов! Итак, с
утра до двух торговля, потом она приезжала, кормила строителей обедом
/разумеется, не без рюмочки/, давала руководящие указания, убирала мусор,
копалась в огороде, ездила за гвоздями, цементом, трубами, сгонами...
     "Да, купила ты, мать, концлагерь"... Вели газ, канализацию, заливали
фундамент, клали кирпич, к осени успели возвести дом под крышу. Зимой
предстояли внутренние и отделочные работы. Знающие люди сказали, что дело
это самое дорогое и хлопотное, а Иоанна-то надеялась, что основные расходы
позади! И цветочный сезон кончился...
     Отец Тихон опять пришел на помощь. И понеслось. Полы /двойные,
разумеется/, утепление потолков, штукатурка, сварка отопления, плитка, окна,
двери, окраска, обои... Новые незнакомые игры... Смогу ли? - думала Иоанна.
Это казалось выше человеческих возможностей. И она копала вместе с рабочими,
укладывала арматуру, заливала жидкий бетон, красила полы, окна, клеила,
поддерживала, подвинчивала, подстукивала, приобретая понемногу навыки всех
строительных профессий, о которых когда-то писала в юности. Как, кстати,
помогла ей та журналистская практика, коммуникабельность в контактах с
людьми!
     - С ума сошла! Да ты не сможешь, не справишься! - говорили ей. "Неужели
смогу?" - удивленно и восхищенно спрашивала она себя. Она смогла. Она была
подручной, поварихой, официанткой, посудомойкой /иногда за стол садилось до
двадцати человек/. Рабочие пили водку, буянили, падали с лесов, приставали с
гнусными предложениями, матерились, халтурили одновременно у соседей,
приворовывая у нее стройматериалы, и партачили, где только можно.
     Она выдержала. Прогоняла одних, нанимала других. Однажды двое студентов
стройотряда долго раздумывали вместе с ней, как поставить на лоджию слишком
высокую стеклянную дверь, которая, по всем признакам, укорачиванию не
подлежала /какие-то филенки, замки, болты кругом/... "А может, поднять
потолок или опустить пол?" - предложила Иоанна.
     - Ладно, что-нибудь придумаем.
     Ребята уехали, а Иоанна в полном отчаянии отправилась к деду-фронтовику
на соседней улице, по профессии кузнецу, в армии - конюху, а вообще, по
слухам, могущему все, но уже давно не при деле из-за болезни ног. Старика и
впрямь с виду ветром качало. - "Дедуль, ты хоть дойди, посмотри, посоветуй
насчет двери", - умоляла Иоанна. Уговорила-таки. Боялась - по дороге
рассыплется.
     - Вот, дедуль, высока... То ли пол прорубать, то ли потолок. Не
влезает.
     - Ладно, щас прорубим. Струмент какой есть?
     - Да вот, в ящике.
     - Ладно, иди пока погуляй часок-другой...
     Когда Иоанна вернулась из магазина, дед курил беломорину, а дверь
стояла на месте. Пол и потолок - тоже. Иоанна протерла глаза - дверь ничуть
не изменилась, лишь укоротилась, будто по волшебству. Где, как? Никаких
следов.
     - Дед, как ты это сделал?
     - А чего там делать-то?
     Посидели, выпили.
     - Дед, иди ко мне работать. Тебе ничего тяжелого делать не придется, ты
только этими чайниками руководи. А, дед?
     - На кой они мне нужны - руководить - вон они понашлепали чего! Один
хрен, что горшками командовать. Коли надумаю - один возьмусь. Пособишь, коли
что?
     - Дедуля, миленький, конечно пособлю!
     И чмокнула его в небритую седую щеку.
     Дед спас ее - он действительно умел все. Приходил в восемь, уходил в
пять. В час они обедали - и стопку, по окончании работы - еще стопку с
огурчиком. Брал он немного - двенадцать рублей в день, работал степенно,
добросовестно и требовал лишь одного - чтоб его не торопили. Она не уставала
удивляться, какие чудеса он выделывал на своих больных ногах. За зиму они
практически вдвоем произвели всю внутреннюю отделку дома. Иоанна не только
помогала, но и училась, восхищаясь, как легко он находит выход из, казалось
бы, самых безвыходных ситуаций. Вытянуть нужную неподъемную балку из
штабеля, забить в недоступном месте гвоздь, положить кафельную плитку на
обитую оргалитом перегородку /"чего мудреного, рабицу надо прибить и на
раствор!"/. Она ловила себя на том, что влюблена в этого деда, ему нравилось
ее восхищение, он при случае хлопал ее фамильярно по бедру или коленке, звал
"Яничкой" и за работой они пели дуэтом популярные песни - военные, народные,
романсы. И деда восхищало, что Иоанна помнила все слова.

     Одержим победу,
     К тебе я приеду
     На горячем боевом коне.

     Она пела, а дед подмурлыкивал, расплывался, таял.
     - Я тебе, Яничка, перильца на лесенке вырежу. Увидишь, какие, как
сестре родной. Мужик твой шляпу обронит.
     Денис никогда не носил шляп, дед видел его лишь пару раз, но резко
различал его и Иоанну. Если она была "своя", то он - чужак, "шляпа" и
"барин". "Шляп" дед дурил, заламывая цену, лебезил фальшиво, в глубине души
презирая за неумение даже вбить гвоздь. Но дерзость странным образом
сочеталась с самоуничтожением, особенно когда слышал дед от "шляп" мудреные
разговоры, которых не понимал. Сразу тушевался и превращался из кудесника в
пришибленного, как рыба об лед, тщедушного старичка с несвежими носками на
распухших ногах, с трудом влезающих в самые большие бахилы. И может быть,
только Иоанна угадывала в этом его якобы тупом молчании воистину
патрицианскую благородную ненависть к дилетантству, позерству и фальши. Дед
был убежден, что каждый должен быть на своем месте, где его "судьбина
определила", как он выражался. Что сапожник должен шить сапоги, а пирожник
пироги печь. Иоанна была, подобно ему, конем необъезженным, смело
бросающимся на любое препятствие в фанатичной жажде испытать себя,
самоутвердиться или сломать шею. "Смогу ли?" - думала она и лезла под
потолок прибивать с дедом огромный лист оргалита. Или училась резать стекла,
или оклеивала обоями неровные стены...
     - Ровные-то любой дурак может, - поддразнивал дед, - А вот тут как ты
вырежешь для розетки дырку, чтоб на место стала и шов сошелся, а?
     - Любимый город может спать спокойно,.. - пела Иоанна, найдя решение, и
дед радовался с ней и за нее. Они были чудной парой, их бы пропустила любая
космическая комиссия на какой-нибудь "Союз-12", как образец совместимости.
     Дом оформлялся, преображался, хорошел. Каждый день приносил какую-то
новую победу, каждый день выковывался результат. Она и не подозревала, что
это так здорово - своими руками строить жилье, напевая старые песни, есть
простую пищу под рюмочку "с устатку", и вечером, читая определенное отцом
Тихоном вечернее молитвенное правило, падать замертво в одежде на дяди женин
диван и засыпать здоровым крепким сном трудяги, выполнившего честно свой
дневной долг. Литературную работу она делала из-под палки, когда гром
грянет, а московскую квартиру и вовсе забросила - благо, Филипп женился, и
Лизанька, сокровище, находка, взяла хозяйство в свои руки. Идеально
прибрано, приготовлен обед, холодильник полон, все выстирано, а ведь она еще
и училась во ВГИКе, и снималась...
     "Мама, вы не волнуйтесь, мне это нетрудно", - у Лизы был счастливый вид
человека на своем месте, и у нее было свое восхождение день ото дня, и Филя
ходил гоголем, и свекровь признавала, что внук, кажется, нашел достойную
пару. Теперь даже Денис стал чаще бывать дома, признавшись, что впервые в
жизни наслаждается лицезрением давно занесенного в красную книгу экземпляра
- идеальной женщины. Симбиоза красавицы, неплохой актрисы и хранительницы
очага, плюс секретаря комсомольской организации.
     А приехавший в Лужино Денис был ошеломлен размахом строительства
"Неясной Поляны".
     - Слушай, откуда у тебя на все это деньги?
     - Бог посылает, - сказала совершенную правду Иоанна. Про торговлю
цветами он, разумеется, ничего не знал, он бы наверняка схватился за голову.
А Иоанна к весне с учетом конъюнктуры запаслась парниковой пленкой, навозом,
дед соорудил ей из остатков от стройки пару теплиц и приходилось разрываться
между домом и участком. Был великий пост, она говела, часто ходила в храм,
похудела и дочерна загорела апрельским подмосковным загаром. Сменила
телогрейку и валенки на свитер и резиновые сапоги с шерстяными носками -
почва еще не просохла.
     Подсобница, архитектор, штукатур, отделочница, маляр, садовод,
огородница и цветочница... "Цветочница Анюта", как она теперь себя
именовала. Эти новые игры, такие непривычные, азартные и в то же время
серьезные. Давние, умиротворяющие, как сами эти слова: дом, сад, цветы,
земля...
     Она впервые творила мир - не пером, не фантазией, не словом, а из
дерева, глины, песка, земли, навоза, цемента и краски... И все это, наконец,
материализовалось во взаправдашний дом, уютный, удобный и красивый, в нежно
зазеленевший вдруг как-то в одну ночь после теплого ливня сад, в ровные
грядки под пленкой с нарциссами и тюльпанами, уже набирающими бутоны... И
надо было ко всему еще и торговать - к Пасхе, к Первому мая, на День Победы
и на Красную Горку... А возвращаясь в электричке поздним вечером, пока
хватит сил, надо было еще обдумать и набросать несколько страничек, ибо
студия и зрители требовали продолжения сериала /как им только не надоело!/.
Так называемая "светская культура" теперь ее вообще оставляла равнодушной,
горы рождали мышей.
     - Ну, поехал, давай суть,.. - ворчала она, продираясь сквозь Денисовы
наброски очередного эпизода. Суть же была одна - чушь это собачья. А
наиболее точно определялась одной-единственной толстовской фразой, полной
ужаса и отвращения: "Чем занимаются!.."
     Великий граф с его религиозно-нравственными исканиями, ремонтировавший
крышу бедной вдове, граф-пахарь и сапожник был ей теперь наиболее близок,
хоть отец Тихон и считал, что тот пал жертвой собственной гордыни.






     Генерал Гальдер о Гитлере:
     "За исключением момента, когда он достиг вершины своей власти, для него
не существовало Германии, не существовало германских войск, за которые он
лично отвечал. Для него - сначала подсознательно, а в последние годы вполне
сознательно - существовало только одно величие, величие, которое властвовало
над его жизнью и ради которого его злой гений пожертвовал всем - его
собственное "Я"."
     "Такие существа неподотчетны; они появляются, как судьба, беспричинно,
безрассудно, бесцеремонно. Они неожиданные, как вспышка молнии, слишком
ужасные, слишком внезапные, слишком неумолимые, слишком "иные", чтобы можно
было их ненавидеть... Ими движет тот ужасный механизм художника, художника с
пронзительным взглядом, который наперед чувствует себя бесспорно оправданным
в своем "творении", как мать в своем ребенке". /Фридрих Ницше/
     - Это что же за "художник с пронзительным взглядом?" - покачал АГ
черной головкой в белой панамке.
     - Начальство надо знать в лицо! - покачал АХ белой головкой в такой же
панамке.
     Лев Троцкий: "Когда в начале 1926 года "новая оппозиция" /3иновьев,
Каменев и др./ вступила со мной и моими друзьями в переговоры о совместных
действиях, Каменев говорил мне в первой беседе с глазу на глаз: "Блок
осуществим, разумеется, лишь в том случае, если вы намерены вести борьбу за
власть". "Как только вы появитесь на трибуне рука об руку с Зиновьевым, -
говорил мне Каменев, - партия скажет: "Вот Центральный Комитет! Вот
правительство!" Уже в течение ближайших полутора лет ход внутрипартийной
борьбы развеял иллюзии Зиновьева и Каменева насчет скорого возвращения к
власти... "Раз нет возможности вырвать власть у правящей ныне группы, -
заявил Каменев, - остается одно: вернуться в общую упряжку. К тому же
заключению... пришел и Зиновьев".
     "Круг гомосексуальных связей Мейерхольда был достаточно широк... В
старой России свобода и нетривиальность сексуальной жизни не поощрялись.
Возможно, Мейерхольд связывал с большевистским переворотом выход в царство
подлинной свободы, в том числе творческой, в том числе и сексуальной. Он не
мог предположить, что этот переворот принесет еще большую несвободу,
закрепощение всех и каждого, что гомосексуализм будет преследоваться как
уголовное или даже государственное преступление... В последние годы им
владел, помимо всего прочего, и страх за гомосексуализм". /"Новый журнал"/
     "Видел Я прелюбодейство твое и неистовые похотения твои, твои
непотребства и твои мерзости на холмах в поле. Горе тебе, Иерусалим! ты и
после сего не очистишься. Доколе же?" /Иер.13:27/


     * * *


"Раньше буржуазия позволяла себе либеральничать, отстаивала буржуазно-
демократические свободы и тем создавала себе популярность в народе. Теперь
от либерализма не осталось и следа. Нет больше так называемой "свободы
личности", права личности признаются теперь только за теми, у которых есть
капитал, а все прочие граждане считаются сырым человеческим материалом,
пригодным лишь для эксплуатации. Растоптан принцип равноправия людей и
наций, он заменен принципом полноправия эксплуататорского меньшинства и
бесправия эксплуатируемого большинства граждан, Знамя буржуазно-
демократических свобод выброшено за борт. Я думаю, что это знамя придется
поднять вам, представителям коммунистических и демократических партий, и
понести вперед, если хотите собрать вокруг себя большинство народа. Больше
некому его поднять." (И.Сталин)


     * * *


     "Я хотел бы, чтобы, вы обратили внимание на следующее обстоятельство.
Рабочие на Западе работают 8, 10 и 12 часов в день. У них семья, жены,
дети, забота о них. У них нет времени читать книги и оттуда черпать для
себя руководящие правила. Да они не очень верят книгам, так как они знают,
что буржуазные писаки часто обманывают их в своих писаниях. Поэтому они
верят только фактам, которые видят сами и могут пальцами осязать. И вот эти
самые рабочие видят, что на востоке Европы появилось новое, рабоче-
крестьянское государство, где капиталистам и помещикам нет больше места, где
царит труд и где трудящиеся люди пользуются невиданным почетом. Отсюда
рабочие заключают: значит, можно жить без эксплуататоров, значит, победа
социализма вполне возможна. Этот факт, факт существования СССР имеет
величайшее значение в деле революционизирования рабочих во всех странах
мира. Буржуа всех стран знают это и ненавидят СССР животной ненавистью.
Именно поэтому буржуа на Западе хотели бы, чтобы мы, советские лидеры,
подохли как можно скорее. Вот, где основа того, что они организуют
террористов и посылают их в СССР через Германию, Польшу, Финляндию, не щадя
на это ни денег, ни других средств." /из беседы с Ромэном Ролланом/
     "Как мы знаем, Сталин был ненормально подозрительный и в то же время
здравый и разумный человек... Он был разумен, но обезличенно беспощаден,
убежден, что его режим /и, разумеется, его личное положение/ должны
оставаться неприкосновенным. И.Сталин знал об опасностях автократического
правления, в заговорах разбирался как никто: извне ему грозила отнюдь не
вероятная, а весьма определенная перспектива неизбежной войны, заговоры
были вероятны - в партии, в армии. За тридцать лет до того он возглавлял
тайные революционные организации, секретнейшие из секретных, и знал:
единственный противовес тайным организациям - тайная полиция. Сталин готов
был использовать и использовал тайную полицию, как никто прежде ее не
использовал. Ему нужно было уничтожить и он уничтожил самое возможность
альтернативного правительства: не только оппозицию, но и тень оппозиции в
самых отдаленных закоулках, откуда могла бы выйти другая администрация. С
помощью таких мер он, режим, страна выстояли в войне. После войны времени
на передышку не было вовсе. Ему приходилось приглядывать за Америкой,
вооруженной атомными бомбами. Вновь, в который раз, режим нуждался в
защите. Те же самые меры. Та же секретность. Такие же, если потребуется,
жертвы невинных. И так - до тех пор, пока не останется никого,
кто мог бы стать средоточием опасности.
     Кое-что в этом аналитическом конструировании со счетов не сбросишь. Не
так уж и невероятно, что Тухачевский и другие высшие армейские чины
составили заговор с целью устранить Сталина. Фактически это априори
вероятно. При такой концентрации власти и при отсутствии какого бы то ни
было законного инструмента ее замены /тут одновременно трагедия и знамение
сталинской эры, это было предсказуемо и предсказывалось/ единственной
альтернативой становилась армия. Такого рода урок усвоен римскими
автократами задолго до наших дней, им пользовались люди, насколько мы можем
судить, сравнительно уравновешенные, такие, как императоры Септимий Север и
Константин". /Чарльз П.Стоун/
     "Я должен сознаться, что для меня Сталин остается самой непостижимой,
загадочной и противоречивой личностью, которую я знал. Последнее суждение
должна вынести история, и я оставляю за нею право". /А.Гарриман/
     "...Один мой знакомый писатель привез из Парижа книжку А. Авторханова
"Загадка смерти Сталина" и дал мне почитать. Я, в свою очередь, дал ее
Молотову, а через несколько дней пришел послушать его мнение.
     - Она такая грязная, - говорит Молотов. - Он всех рисует в каком-то
разбойничьем виде! Доля правды, конечно, тут есть. Берия - это человек, так
сказать, не столько прошлого, сколько будущего... Из реакционных элементов
он активный, поэтому он старался проложить дорогу для частной
собственности. А вне этого он не видит. Он социализма не признает. Он
думает, что идет впереди, а на самом деле тянет назад, к худшему...
     - Хрущев - он, безусловно, реакционного типа человек, он только
примазался к коммунистической партии. Он не верит ни в какой коммунизм,
конечно. Булганин действительно ничего не представляет - ни за, ни против,
куда ветер подует, туда он и идет. Берия - это, я считаю, чужой человек.
Залез в партию с плохими целями. Маленков - способный аппаратчик. Почитаешь
- немножко жутко становится...
     - Могло быть, что эти четверо сплели заговор против Сталина? - как
пишет Авторханов.
     - Тройка, тройка. Без Булганина, да, она могла иметь всякие планы.
Роль Берии не выяснена... По-моему, в последние годы Сталин не вполне
владел собой. Не верил кругом. Я по себе сужу. А Хрущева пододвинул. Тут он
немножко запутался.
     - По этой книжке получается, что он перестал доверять Берии.
     - Я думаю, да. Он знал, что Берия пойдет на любое, чтобы себя спасти.
Тот же Берия подбирал охрану фактически, а Сталин выбирал из того, что ему
давали, думал, что сам все делает. А Берия подсовывал.
     - Могло быть, что они отравили Сталина, когда выпивали с ним в
последний день перед болезнью?
     - Могло быть. Могло быть. Берия и Маленков были тесно связаны. Хрущев
и примыкал к ним и имел свои цели. Он всех перехитрил! У Хрущева была почва
более крепкая, потому что мещанство было везде. А он на мещан
ориентировался. Хрущев, не интересуясь идеями. Как одно с другим слепить.
А идеями построения коммунизма он не интересовался." /В.Молотов - Ф.Чуев/

    "- Я был у Поскребышевых, разговаривал с дочерью Власика, она

рассказала, что когда арестовали ее отца, незадолго до смерти Сталина, он

произнес: "Дни Сталина сочтены. Ему мало жить осталось." Он понял: Берия
убирает всех преданных Сталину людей, - рассказываю я.
     - Правильно. Тогда говорили, что разложился Власик. Разложились еще
кто-то из окружения Сталина, с бабами путались чужими. Но я уже тогда мало
был в курсе дела.
     - Авторханов пишет: "...единственный, кто искренне относился к
Сталину, был Молотов"...
     - Да, во время похорон из трех выступавших, дескать, искренне, один...
Я тоже допускаю, что так и есть.
     - Я не думаю, что Хрущев горевал о смерти Сталина.
     - Нет, он был очень зол на Сталина. А Берия тем более, конечно, Сталин
иногда выражал пренебрежительное отношение к Берии. Убрать хотел. А кому
доверял - трудно сказать. Кажется, никому. Хрущеву? Никак уж не мог,
конечно, доверять. Булганин никак не подходил. Сказать, что Маленков был
близок к Сталину, по-моему, нельзя. Молодых заметных не было. Ленинградцев
он отшил.
     - Авторханов пишет, что Сталин придумал "дело врачей", чтобы свалить
Берию. А что, он без этого не мог?
     - Так тоже не бывает. Надо, чтоб для других было убедительно.
Промолчат, но не поверят...
     - В сообщении о врачах было о небдительности наших органов
Госбезопасности - сильный намек на Берию.
     - Да, правильно. Видел, что Берия старается, но не вполне искренне...
Что Берия причастен к этому делу, я допускаю. Он откровенно сыграл очень
коварную роль". /Молотов - Чуев/
     "Сталин лежал на диване. Глаза закрыты. Иногда он открывал их и
пытался что-то говорить, но сознание к нему так и не вернулось. Когда он
пытался говорить, к нему подбегал Берия и целовал его руку.
     - Не отравили ли Сталина?
     - Возможно. Но кто сейчас это докажет? Лечили хорошие врачи.
Лукомский - хороший терапевт, Тареев...
     - Говорят, его убил сам Берия?
     - Зачем же Берия? Мог чекист или врач, - ответил Молотов, - Когда он
умирал, были моменты, когда он приходил в сознание... Вот тогда Берия
держался Сталина! У-у! Готов был... Не исключаю, что он приложил руку к его
смерти. Из того, что он говорил, да и я чувствовал... На трибуне мавзолея 1
мая 1953 года делал такие намеки... Хотел, видимо, сочувствие мое вызвать.
Сказал: "Я его убрал". Вроде, посодействовал мне. Он, конечно, хотел
сделать мое отношение более благоприятным: "Я вас всех спас!" Хрущев едва
ли помог. Он мог догадываться. А возможно... Они все-таки близко...
Маленков больше знает. Больше, больше...
     - Сам Сталин, помнится, сказал во время войны: "Я знаю, что после моей
смерти на мою могилу нанесут кучу мусора. Но ветер истории безжалостно
развеет ее!" - И еще одна деталь. Он пишет, что 17 февраля 1953 года Сталин
принял посла Индии К.Менона. Рисовал на листках блокнота волков:
"Крестьяне поступают мудро, убивая бешеных волков!" Вроде бы он имел в виду
некоторых членов Политбюро.
     - Рисовал для забавы, - ответил Молотов". /Молотов - Чуев/

     Люди, люди развращенные,
     То рабы, то палачи,
     Бросьте, злобы изощренные,
     Ваши копья и мечи.
     Не тревожьте сталь холодную,
     Лютой ярости кумир
     - Вашу внутренность голодную
     Не насытит целый мир.
     Ваши зубы плотоядные
     Блещут лезвием косы.
     Так грызитесь, кровожадные,
     До последнего, как псы.
                       /А.Полежаев - современник Пушкина/

     "Что с нами сделалось, братья? Почему лукавые и велеречивые
властители, умные и хитрые отступники, жадные и богатые стяжатели,
издеваясь над нами, глумясь над нашими верованиями, пользуясь нашей
наивностью, захватили власть, растаскивают богатства, отнимают у народа
дома, заводы и земли, режут на части страну, ссорят нас и морочат, отлучают
от прошлого, отстраняют от будущего - обрекают на жалкое прозябание в
рабстве и подчинении у всесильных соседей?.." /Из "Слова к народу".
Страница Истории, 1991 год/


     СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     Он максималистски признавал только "спасающийся" народ, только
"верных", служащих Делу. Он интуитивно выбирал, выращивал в своем царстве
лишь пригодных для "светлого будущего" самоотверженных сподвижников высокой
божественной мечты. Тайны, а не пресловутой "бочки варенья", отвергая слуг
царства тьмы и Мамоны. Он строил страну "героев, мечтателей и ученых",
"готовых на подвиг и на труд", искал "крылатых" и часто разочаровывался,
когда "крылатые" оказывались упырями и демонами. А бескрылые - ползали на
брюхе.
     Но Иосиф упорно продолжал непосильную свою селекционную и
инкубаторcкую работу, свою реанимацию "мертвых душ", не щадя ни себя, ни
других, следуя проштудированным в семинарии понятиям о вселенском зле, от
которого он как "пастырь добрый" должен увести своих овец согласно
повелению Неба:
     "Выйди от нее, народ Мой..."
     "Пусть мертвые хоронят своих мертвецов..."
     "Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног..."
Он пытался "отделить зерно от плевел", понимая, что "кадры решают все".
     В фильме тех лет "Золотой ключик" куклы свирепого жадного Карабаса-
Барабаса улетают в сказочную страну Спасения на странном диковинного вида
летательном аппарате, очень похожем на библейский Ковчег. Иосиф построил
для своего народа такой летающий Ковчег - нелепого вида, громоздкий,
варварскими методами - но аппарат летал! Там "дружба помогала делать
настоящие чудеса!", а конструкция была очень близка к Замыслу. Каждая часть
должна была служить Целому, быть на своем месте, то есть исполнять
предназначение. У Иосифа "пастыря" не было "родни" - лишь сподвижники -
"матерь и братья". Он не менял "солдат на генералов", даже собственного
сына.
     Кесарь-пастырь Иосиф часто использует библейскую лексику, запрещает
религиозные секты, убийство детей во чреве, вводит цензуру на
нравственность - построже, чем при царе, вводит раздельное воспитание
мальчиков и девочек. Считает "святым делом" защиту социалистического
отечества, избавившего народ от "служения Мамоне". Он был "хранителем
виноградника" в отсутствие Господина - восстанавливал, взращивал, охранял,
защищал... Он старался заставить их отречься от сидящего в душе алчного
зверя, первородного греха. Он убивал зверя порой звериным способом и
считал, что это лучше, чем соблюдать "права зверя".


     * * *


     Великий граф с его религиозно-нравственными исканиями, ремонтировавший
крышу бедной вдове, граф пахарь и сапожник был ей теперь понятен и близок,
хоть отец Тихон и считал, что граф пал жертвой собственной гордыни. /"В
безумии дерзнул Евангелие переписывать! А гордыня - стена, отделяющая от
Бога"/
     Иоанна понемногу "воцерковлялась". Ходила по воскресеньям и по
праздникам в храм, старалась соблюдать посты, регулярно читала утренние и
вечерние молитвенные правила, бывала на исповеди и причащалась. Привыкла к
долгим службам, к тычкам бесноватых бабок, которые тоже к ней привыкли и
даже разрешали подежурить у подсвечника перед иконой Спасителя. Ей это
нравилось - менять догоревшие свечи, гасить подушечками пальцев, почему-то
не обжигаясь, принимать новые, перекрестившись с поклоном, расставлять
полукругом по росту, снимать с подсвечника еще теплые подтеки воска - так
она, казалось, могла стоять часами, испытывая странно-блаженное состояние
умиротворения.
     И еще ей нравилось, что теперь она хоть отчасти могла оградить впервые
или случайно пришедших на службу, на которых накидывались бабки: не так
стоишь, не так крестишься, чего без платка, чего губы накрасила, чего в
брюках - ну и так далее - с явной целью навсегда отвадить от храма. Она тут
же брала жертву под защиту, ставила ее свечку на лучшее место, и улыбалась,
и ободряла и шепотом просила простить старух, которым во времена
богоборчества приходилось защищать храм от беснующихся хулиганов едва ли не
клюками... Вот и бдят по привычке, охраняют святыню, как умеют. Так что
надо нам всем приходить в храм почаще, становиться хозяевами и исправлять
грехи отцов и дедов. Вот в хор нам голоса нужны...
     Самой Иоанне петь в церковном хоре тоже нравилось - подвязавшись под
подбородок платком, тоненько выводить со старухами: "Бога человекам
невозможно видети, на Него же не смеют чины ангельские взирати..."Но в
общем-то ей, наверное, так и не удалось воцерковиться по-настоящему, как,
например, лужинской общине, Глебу и Варе... Они жили этим. Не говоря уж о
Гане. Бог и церковь для нее все еще не слились в одно, но ее уже тянуло в
храм, к подсвечнику, к бабкам из хора, к отцу Тихону, который считал ее
своим духовным чадом. И она, выросшая без отца, по-детски безропотно
исповедывала ему то, в чем никому другому ни за что бы не призналась.
     - Мне кажется, я никого не люблю, - опять сокрушалась она, - Вот
родные, семья... Я, конечно, исполняю что надо, но это так, поневоле...
Отношения поддерживаю только с нужными людьми, от которых что-то могу
получить, друзей у меня нет. Для меня что люди, что вещи - захотела, теперь
имею. Они требуют внимания, иногда это приятно, иногда тяготит. Матери
писала неохотно и редко, открытки в день рождения и на новый год. Она мне
сначала писала длинные письма, все жаловалась на тоску и одиночество...
Потом, наверное, поняла, что кричит в пустоту, писала все реже. И я
не знала, что она тяжело больна. Даже на похороны не приехала, не стала
прерывать заграничную поездку. "Возлюби ближнего"... - Но как возлюбить,
батюшка, если не получается? - А ты хочешь, чтоб получилось? "Возлюбить",
Иоанна, значит пожертвовать. Самостью пожертвовать, то есть собой. Ближний
съест твое время, покой, жизненные силы, сядет на шею. И отплатит порой
самой черной неблагодарностью... Человек лукав и грешен.
     Это великий подвиг - отдать себя на распятие ради других. И опять же
человек лукав. Как совместить слова: "Возлюби ближнего, как самого себя" и
"Кто ради Меня не оставит мать, мужа, детей, тот не достоин Меня"? Надо
отличать любовь к ближнему от идолопоклонства и человекоугодия - это все
грехи тяжкие, а грань иной раз едва различима... Увидеть в каждом Образ
Божий и Образу этому служить, очищать от скверны - вот к чему призывает
Господь.
     Или милосердие. Накорми, приюти, перевяжи раны, утешь, посети в
тюрьме. Но и тут можно запутаться. На днях вот ко мне парень пришел, сын
одной прихожанки. Руки дрожат, сам весь трясется. "Дай, говорит, батюшка,
трешку опохмелиться, сил нету, а то грех будет, украду или повешусь". Ну
что с ним сделаешь - дал. Прав или не прав - сам не ведаю. А если бы и
впрямь что сотворил? А так вроде пронесло. Потом трезвый приходил, лечиться
пообещал... Лишь на Господа упование наше, сами мы и добра от зла порой
отличить не можем, своих грехов не видим. Это большой дар - видеть свои
грехи, это уже полдела. Благодари за то Господа. Но и спрос с тебя строже,
коли ведаешь, что творишь.
     Молись так: Господи, у меня холодное сердце, и я даже не хочу, чтобы
Ты его растопил, ведь так? Я как тот отрок из сказки, у которого сердце
превратилось в кусок льда и он ничего не чувствовал. А ведь сказано: даже
если чудеса творишь, а любви не имеешь - не войдешь в Царствие. Как же нам,
немощным, быть? Только молиться смиренно молитвой мытаря: "Буди, Боже,
милостив Мне грешному". Верю, Господь услышит, ибо "жертва Богу дух
сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит".
     Предай свою жизнь Господу, Иоанна, и устроит Он все чудесным образом.
И сердце оживет для добра, и душа расправит крылья. "Отвергнет прах земных
сует", как Пушкин писал, и полетит, полетит...
     - Батюшка, вы же сами благословили зарабатывать трудом на земле, и
цветы продавать благословили. Сами говорили: "Побудь, Иоанна, Марфой..."-
Благословил. А несвежие цветы продавать - грех, сама поняла. Убыток
понесешь материальный, а так - душа пострадает, куда хуже. Покупатель букет
принесет жене на именины, а цветы облетят - стыд-то какой! И выскажутся в
твой адрес, а Господь слушает... Кладешь в карман, а крадешь-то у души, у
вечности! Об этом мы, безумные, не думаем. Рубля нам жалко, а души не
жалко...
     - Я больше не буду, батюшка...
     - Будешь, Иоанна. Господь сказал Никодиму: "должно вам родиться
свыше". То есть от духа. Вон даже апостолы после распятия Господа...
Поначалу испуганные, растерянные, а как сошли на них в день Пятидесятницы
огненные языки, так исполнились все Духа Святого и заговорили на незнакомых
языках, и все их понимали... И не колебались боле, шли на смерть, ибо
почувствовали, что бессмертны, как боги.
     "И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и
будут пророчествовать,.. - читал из Евангелия отец Тихон, - Солнце
превратится во тьму, и луна в кровь, прежде нежели наступит день Господень
великий и славный; И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется".
     Есть, Иоанна, хорошие сказки, мудрые. Вот лежит красавица и спит, и
вокруг все царство спит. В паутине все, во грехе. Но так сладко спать!
И ждем - вот явится принц и разбудит... Все мы до поры до времени спим,
Иоанна. А спать нельзя - лес дремучий и волки вокруг.
     Когда осознаешь неправедность земного бытия и собственную немощь этой
неправедности противостоять, и невозможность жить во зле и тьме, тогда
закричишь: Спаси, Господи, погибаю! 3акричишь, как роженица в муках - к
таким Он приходит. И преобразует, рождает свыше. Всякий плод должен
созреть, а иные так и висят до зимы, пока не сгниют или замерзнут.
Теплохладностью надо переболеть, как коклюшем или ветрянкой, и молить о
выздоровлении. И кто записан в Книге Жизни, обязательно родится свыше.
     "А я? - со страхом думала Иоанна, - Записана ли я? Вроде слышу Зов, и
иду, но так медленно. И опять играю..."- Не горюй, - будто читая ее
невеселые мысли, ободрял отец Тихон, - сказано нам в утешение: "Ты никогда
бы не искал Меня, если б Я уже не нашел тебя"... Это я насчет Книги Жизни.
Будь ревностна - "Много званых, но мало избранных". Господь любит и зовет
всех, но мало кто избирает Царство, оставаясь теплохладным. Тогда приходят
скорби, лишения, страдания - чтоб через них смягчилось сердце, пришло
отвращение к греху. Господь кого любит, того наказует. Господь всех
призывает, но знает, чем все кончится, ибо для Него нет времени. Нет
настоящего, прошлого, будущего - Он и изначально все знает. Время течет для
нас, и в нем мы свободны выбирать между добром и злом. Вот Пушкин знал, что
Татьяна не станет прелюбодейкой, и за то любил ее, так?.. Тебе даны разум и
Образ Божий. И закон в сердце, и свобода выбирать - свет или тьму. Всякий
грех, помни, кража у себя самой. Тот же букет с изъяном - кладешь в карман,
отнимаешь у души. Искушение - брань, то есть сражение, бой. Выиграл-
проиграл. Проиграл, согрешил - значит, ранен. Много ранений - возможная
смерть.
     Никто бы не спасся, но мы искуплены Божественной Кровью, Господь
победил смерть. Веруй и моли о милости.
     "И, по молитве их, поколебалось место, где они были собраны, и
исполнились все Духа Святого и говорили слово Божие с дерзновением.
     У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто
ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее.
     Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели
землями или домами, продавая их, приносили цену проданного.
     И полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел
нужду". /Деян.4:31,32,34,35/
     Вот он где, настоящий коммунизм...
     А она думала о Гане, которому было даровано рождение свыше. И о том,
что у избранников и искушения бывают огненные. Никогда она не заговаривала
с отцом Тихоном о Гане, ни так, ни на исповеди, и снова и снова благодарила
Господа, что тут ей не в чем было каяться...
     Все лето они не виделись - она вкалывала по-черному - на стройке, на
участке, на рынке, отрабатывая долги. И еще ухитрялась по вечерам со
слипающимися глазами сочинить несколько страничек. Спать удавалось по пять-
шесть часов, она себе изумлялась, что выдерживает, и выдерживала. И вот,
наконец, в октябре дом был, в основном, готов, цветочный сезон окончен,
сценарий сдан, долги почти все выплачены. И тогда остро захотелось увидеть
Ганю, которого она целую вечность видела лишь во сне - один и тот же сон:
они бредут рука об руку среди закатных лужинских сосен, и рыжий дух Альмы
невесомо, как и их похожая на полет поступь, едва касается в бесконечно
длинных прыжках росистой травы.
     Он куда-то исчез, этот дух, с тех пор как началась суета со стройкой,
торговлей и долгами. С тех пор как появился в Лужине привезенный Денисом
"немец" Анчар - от медалистов Антея и Чары, которого купил Филипп. Но когда
из пушистого трогательного комочка вымахал здоровенный волкодав, которого
нужно было не просто выгуливать регулярно, но "с нагрузкой", который в
квартире грыз с тоски все подряд, и поскольку дома сидела, в основном,
свекровь, перед ней стала трагическая дилемма: или ходить целыми днями по
комнатам с валидолом и тряпкой, или спускаться во двор и там гоняться за
Анчаром. Который, в свою очередь, гонялся за всеми движущимися предметами -
другими собаками, кошками, машинами и мотоциклами. Денис приходил только
ночевать, Филипп с невесткой Лизой укатили в Пицунду, и свекровь
торжественно заявила, что хоть и очень любит собак и вообще мухи не обидит,
и Анчар красавец и умница, но вопрос стоит о ее жизни и смерти. И раз уж у
них теперь есть дача, а она лично освободила Иоанну от забот по дому,
воспитания внука и стирки денисовых рубашек, то пусть она, невестка, хоть в
чем-то поступится личным комфортом ради семьи и возьмет Анчара хотя бы на
лето.
     Напрасно Денис втолковывал, что лужинский "личный комфорт" напоминает
скорее полевой стан и стройплощадку - свекровь лишь твердила, что они все
сговорились сжить ее со свету. В Лужине Денис появлялся редко, в основном,
чтобы обговорить тот или иной сценарный эпизод. Стройка и связанная с ней
разруха, горы мусора, досок и щебня внушали ему ужас, как и новый облик
жены - отощавшей, дочерна загорелой, в драном спортивном костюме, стоящем
на ней колом от подтеков клейстера, раствора и краски. Яна, одна среди
всего этого апокалипсиса, непостижимым образом с ним управляющаяся, не
требующая ни денисовых мужских рук, ни денег, чего тот ужасно боялся, ибо
ни того, ни другого не было... Яна, перескакивающая с высокой духовной
тематики на строительно-торговый жаргон, а то и срывающаяся в выяснении
отношений с "работничками" на площадную брань. Он не понимал, что
происходит, каким образом из скромной запущенной дачи, на которую они
весной кое-как наскребли деньжат, вырастает нечто масштабно-
фундаментальное. И откуда в литератур ной даме, с которой он прожил уже
четверть века, проснулся вдруг эдакий многопрограммный строительно-
огородный (он еще не знал, что и торговый) суперробот, квалифицированно
ныряющий то с пассатижами в забарахливший газовый котел, то с кистью на
стремянку под потолок, то корчующий ломом старый смородиновый куст...
     - Погоди, я сейчас! - орала она, продираясь мимоходом через тысячу
неотложных дел. Когда можно будет, наконец, умывшись и переодевшись,
приложиться к его щеке и вернуться на несколько часов в обычную жизнь.
Помирая со смеху - такое у него было лицо! Он боялся, что она его попросит
помочь и одновременно боялся ее новую - супербабу с отбойным молотком,
всезнающую и всесильную, ни о чем не просящую. И когда она, наконец,
становилась прежней и они работали бок о бок, как всегда, и он сидел за
дяди жениным столом, потягивая любимый свой жасминовый чай /"твой барин",
как говорил дед/ - он постепенно успокаивался и заговаривал о том, о сем, а
Яна делала вид, что ей интересно. И он понимал, что она лишь делает вид, но
предпочитал не докапываться. "Докапываться", будить спящую собаку он
терпеть не мог. Да и что она могла ему рассказать? Про неведомую силу,
которая так властно и настойчиво уводит ее от знакомого, привычного, а она,
страшась Огня, играет в чужие игры, порой самозабвенно до изнеможения, сама
не очень-то понимая, зачем этот дом ей, жаждущей полета, свободы от суеты,
а ставшей батрачкой, рабой дома и куска земли, прикованной к этим
строительно-садовым делам и долгам...
     Теперь вот Анчар, в восторге носящийся за птицами и бабочками, с
которым надо было не только регулярно гулять, но и ухаживать за ним, как за
младенцем - больше чем на несколько часов не отлучишься. И которого все же
пришлось взять, потому что свекровь была права - Иоанна действительно ей
подкинула, вольно или невольно, свою семью, жила своей жизнью. Надо было
хоть как-то ее уважить. Да и вообще на даче собака нужна.
     Иоанна стряхивала, сдирала с себя прежнюю жизнь, привычки, связи, как
пловчиха тину, выбравшаяся наконец-то на желанный, но незнакомый берег из
какого-то опостылевшего замкнутого водоема. Новое рабство принес этот берег
или это какой-то неизвестный покуда, непроявленный вид свободы? Она не
знала. Просто неведомая сила, которой она своей волей подчинилась,
распорядилась так, а не иначе. И возможно, это добровольное подчинение и
являлось свободой, как осознанной необходимостью, подчиниться этой Воле...
Послушание воле? Наверное, - думала она, - весь вопрос в том, чья она, эта
воля. Два, казалось, бы взаимоисключающих начала заложены Творцом в
человеке: свобода и послушание. Рабство и бунт - вот история человечества,
особенно России. И путь каждого конкретного человека. Мы жаждем свободы, а
наша злая, греховная, разрушительная воля разрушает и нас, и все вокруг, и
тогда... мы жаждем рабства. Подчиниться чьей-то иной воле - мудрой,
справедливой, очищающей, благой. И мы творим себе кумиров, не находим
таковых в лице грешных земных правителей, тоже рабов кого-то и чего-то,
разочаровываемся во всяких "измах", в собственных рабских страстях, похотях
и кумирах, и вновь жаждем призрака свободы.
     Заколдованный круг.
     Свобода не как противодействие, противостояние, а как единение,
слияние - такое возможно лишь в Боге. Святая Троица, триединство, свободно
соединенное любовью, Трое в Одном. Лишь Истина абсолютно свободна.
Добровольное подчинение самой Свободе - только здесь могут примириться две
бездны. Слившись свободно, свободно подчинившись абсолютно свободному, я
сама становлюсь свободной. Дух свят и свободен и, слившись добровольно с
Духом, я становлюсь свободной. "Я сказал, вы - боги", т.е. Дух Божий
присутствует в нас, животворит и "ходит, где хочет", это - наша суть,
тоскующая по родной стихии.
     Свобода - освобождение от всего, мешающего соединиться со Свободой.
Две бездны, по Достоевскому, - они необходимы. Без них не было бы свободы,
была бы бессмысленная история. Их совмещение - конец всемирной истории. И в
этом совмещении, примирении свободы и послушания -глубинный смысл истории,
путь от грехопадения и распятия до воскресения, дорога "к солнцу от
червя"...
     Но если без выбора нет свободы - Он, Творец... Имеет ли выбор Сама
Истина? Да, конечно, - разъяснит впоследствии отец Тихон, - Уничтожить
падшее ослушавшееся человечество или спасти? Искупить собственной мукой на
кресте... Бог стал человеком, чтобы падший человек вновь обожился.
Искупленное Божественной Кровью возвращение каждого человека к первичному
богоподобию /по образу и подобию/ - смысл земного пути. И горе тому, кто
крадет у Бога. То есть, соблазняя других, заставляет их отдавать свое
время, здоровье, способности не делу спасения и просветления бесценной
человеческой души, а собственной неограниченной похоти. На чем и основано
все общество потребления. То есть она в корне порочна и противна Богу. Ты
воруешь не только у своей души, у ее судьбы в вечности, но и других
заставляешь служить своему греху.
     "Вы куплены дорогой ценой"... Христос свободно и добровольно избрал
крестную муку, чтобы нас спасти. "Да минует Меня чаша сия... Впрочем, не
как Я, а как Ты хочешь". Вот он, выбор, вот где сомкнулись две бездны.
Свобода и послушание. Свободное послушание делу несения общей муки, твари и
божества, делу великой жертвенной любви во имя восстановления единства
мира. Бога и человека... "Твоя от Твоих Тебе приносящих о всех и за вся"...
Вот указанный нам путь.
     Свобода - осознанная необходимость послушания Творцу, Который есть
Путь, Истина и Жизнь.
     Ну а как ее узнать, эту Божественную Волю? Вручить свою жизнь,
единственную и неповторимую, простому деревенскому священнику - миру это
показалось бы безумием. Миру, из которого она ушла. Иоанна осознала
окончательно, что сбежала, как и благословил отец Тихон. Кто же она теперь?
Помещица? Цветочница? Наступит осень, она заколотит окна, вернется в Москву
и надо будет жить, как прежде. Играть себя прежнюю, Иоанну умершую, но не
родившуюся свыше. Кто она теперь? Как жить дальше? - Господь укажет, -
отвечал отец Тихон, будто предвидя, что Денису удастся, как заслуженному
деятелю искусств, выхлопотать разрешение на первоочередное подключение газа
- этой осенью, а не будущим летом, как планировалось. Пришли на разведку
шустрые ребята и, поскольку она на радостях не стала торговаться насчет
щедрых "премиальных", сходу притащили ацетилен-кислород, трубы, шланги. И
работа закипела. А через несколько дней на кухне неиссякаемая дальняя
огненная речка прорвалась четырьмя горячими трепещущими голубыми гейзерами.
И ожил, зашумел натужно нагревательный котел, что-то там завоздушило, долго
не пробивало, котел постукивал, гудел, распалялся, ребята колдовали с
ключами и ведрами, что-то сливали, подливали, подкручивали, матерились. И
вот, наконец, пробило, котел загудел ровно и умиротворенно, одна за другой
теплели, оживали под рукой Иоанны ледяные радиаторы, и все это здесь, в
Лужине, казалось чудом.
     "Чудо" тут же обмыли под соленые огурцы и сваренную на плите картошку
в мундире, ребята ушли, весьма довольные, получив, кроме денег, по
экземпляру детской книжки Кравченко-Кольчугина с фото и автографом /украла
у Дениса - счастливый новоявленный писатель отвалил пачку для группы/.
Ребята почему-то никак не хотели верить, что Кравченко - тот самый
Кольчугин, так и эдак вертели фото, мол, "не похож".
     Кравченко был похож. Просто он старел, старел и их сериал, Иоанна
подумала, что печальный факт "ничто не вечно под луною", в том числе и
бесконечные сериалы, может обернуться для нее счастливым освобождением.
Когда не надо будет ездить ни на Мосфильм, ни в Останкино, ни на съемки, и
ничего не надо будет сочинять, и никаких тебе поправок и замечаний, никаких
худсоветов... При этой мысли она испытала невыразимое блаженство и вознесла
к Небу молитву, чтобы сбылось это как можно скорее и давнишние мечты Дениса
о совместных зарубежных постановках всяких столь любимых дядей Женей
"ихних" детективов, наконец, осуществились.
     Вскоре в доме воцарилась африканская жара. Иоанна открыла на ночь
окна, но котел не отключила, так ей нравилась эта новая игрушка.
     Весь следующий день она будет красить окна и батареи, печь в духовке
картошку, без конца кипятить чайник... Лужинский дом все более подгонялся
под нее, ее привычки, вкусы, становясь таким же увесисто-необходимым и
удобно-защитным, как панцирь для черепахи. Каждый уголок, каждая деталь
были продуманы ею, дом становился незаметно ее частью, она уже не могла без
него, еще не отдавая себе в этом отчета, с привычной тоской думала о
неизбежном переезде в Москву /не зимовать же, в самом деле, на даче, как
медведица!/. В конце концов, у нее семья, обязанности, надо совесть
иметь...
     Прошел август, наступил сентябрь, грянули первые заморозки. Цветы,
вроде бы, кончились, а работы в саду становилось все больше, конца не
видно. Выкопать георгины, гладиолусы, посадить под зиму тюльпаны, нарциссы,
все подсушить, уложить на хранение... А сад, огород, всякие там перекопки,
обрезки, консервы... Грязная, одичавшая, с по-крестьянски загрубевшими
руками /если случалось по необходимости появиться в свете и кто-то пытался
привычно поцеловать ей руку, она протягивала сжатый кулак/, - Иоанна
питалась, в основном, хлебом, молоком и чаем с "подушечками" по рублю
килограмм. Денег у нее не осталось, долгов тоже. Анчара кормили соседи - он
охранял и их участки.
     Однажды она поехала на электричке на склад за гвоздями. Повезло -
купила "семидесятку", да еще в магазине на последний рубль - буханку
горячего ржаного хлеба и полтора кило маринованных килек. Был дивный теплый
день, бабье лето. Она сидела на скамье, подставив лицо солнцу, жевала кильку
с хлебом, думала, что дома от души еще и чаю напьется... И неожиданно
поняла, что ничего другого не хочет. "Мой дом - моя крепость". Покой и
воля. "Какое счастие - не мыслить, какая нега - не желать"...
     Однако вдруг захотелось увидеть Ганю. Только его домик она почти не
тронула в своей глобальной перестройке - лишь кое-где необходимый ремонт.
Здесь все было, как при Гане. Она входила, затаив дыхание, как в храм,
садилась на потертый диван и закрывала глаза. Ганя был рядом, она это
чувствовала, и они вели молчаливый диалог без слов, где было неважно
содержание, где все заменяло чудо его незримого присутствия, даже запах его
сигарет. Хотя Варя сказала, что Ганя принял постриг и теперь совсем не
курит.
     И вот она не выдержала и поехала в Лавру, дав себе слово просто
глянуть на него незаметно и тут же уйти. Как она и рассчитывала, Ганя
направлялся с братией к трапезной, она его различила мгновенно - в
монастырском облачении, как и другие, он нес что-то белое - рулон бумаги
или сверток, не разберешь. Она стояла в молчаливой толпе женщин в платках,
была в таком же платке и тоже не шелохнулась.
     Он не остановился, увидев ее, лишь чуть замедлил шаг.
     - Иоанна... - эта его улыбка из "прекрасного далека"...
     - Я знал, что ты сегодня придешь... Да, я тебя звал. Такой период -
одиноко и трудно... Но искушения пройдут, ты молись за меня... Как хорошо,
что мы увиделись, Иоанна... Иоанна...
     Он молча, без слов, все это сказал ей, удаляясь с толпой братьев. Эта
улыбка по имени Иоанна... Свободной от свертка рукой он перекрестит,
благословляя, все более разделяющее их пространство, и она непостижимым
образом ощутит на лбу, сердце и плечах обжигающее прикосновение его
пальцев. "Во имя Отца и Сына и Святого Духа..."Остановись, мгновенье.
     А дальше все устроится само собой. С наступлением холодов она неделю
поживет в Москве, мотаясь каждый день в Лужино. Основными проблемами было
отключение котла /оставлять - страшно, совсем отключить - дом промерзнет,
залить антифриз - ядовито, а вдруг где течь?/ Ну, и Анчар, конечно, -
кормить его, прогуливать... А забрать в Москву - мучить всех, и людей, и
пса. И однажды соседка, которая до смерти боялась подходить к анчаровой
будке, каждый раз принимая перед кормежкой валерианку, проворчит Иоанне:
"Носит тебя холера, сидела бы дома!" Она явно имела в виду не московскую
квартиру, а Лужино. "Дома"... Да, Валя права. Ее дом уже давно здесь,
московская квартира Градовых так и не стала ей "домом", в отличие,
например, от невестки Лизы, которая там сразу прижилась, безраздельно
господство вала, совершенствовала и благоустраивала. Не стала Иоанна и
горожанкой, москвичкой, задыхаясь от беспросветного одиночества на фоне
массы ненужных знакомств, мероприятий, дел и развлечений.
     - Не могу же я бросить дом и Анчара...
     Она это представила как подвиг, самопожертвование. Домашние особо не
возражали - с появлением Лизы действительно все утряслось, вплоть до стирки
денисовых рубашек. Только сочинять сценарии Лиза, к сожалению не умела.
Поэтому Иоанне приходилось все же время от времени появляться "в миру". Ну,
и не уклоняться от супружеских обязанностей /впрочем, достаточно приятных/,
как ей велел отец Тихон, чтобы "не вводить мужа во грех блуда", и приезжать
иногда в Москву.
     Потом в Лужине выпал снег, который как-то сразу прекратил все дела.
Иоанна наслаждалась его первозданной белизной, тишиной, лыжными пробежками
с Анчаром, иногда даже ночью, по серебристо-лунной лыжне под звездами,
легкой постной едой - /винегреты да кашки с салатами, орехи, мед/ - и
духовной пищей в изобилии: Варя попросила отвезти в Лужино и сохранить
несколько коробок с книгами. У них были какие-то неприятности с ксероксом,
упрекали в слишком активной религиозной деятельности. "Своего" парня в
типографии, кажется, даже арестовали - расспрашивать Иоанна не стала.
"Скажешь, книги остались от прежних хозяев, в случае чего", - вполголоса
наставляла Варя, загружая коробки в машину. Она была не на шутку напугана и
призналась со стыдом, что совсем не готова к подвигу. Случись что, как же
дети, что с ними будет? А Иоанна все никак не могла понять ни прежде, ни
теперь - какая необходимость была коммунистам брать на вооружение атеизм,
богоборчество? После полувека советской власти, которой церковь доказала
свою лояльность? Поскольку большевиков жизнь после смерти не интересовала,
то и не было никакого противоречия между земной жизнью праведного
коммуниста и верующего. Грядущее счастье человечества, если разуметь под
этим не ненасытный разгул страстей, всемирную обжираловку и общих жен, а
царство духовности, высоких идеалов, творчества, единения человечества,
свободного от греха, преодолевающего зверя в себе и познавшего Небо уже в
земной своей жизни - это ли не общая мечта? Этот бунт был скорее не только
против во многом дискредитировавших себя церковников, но и во многом
результат невежества в вопросе понимания основ Божественного откровения,
Замысла о мире и человеке. Роковое недоразумение, ибо нет более
неприемлемого явления для мечтающей о светлом будущем человеческой души, о
всеобщем счастье и справедливости, чем материализм, грубое обуржуазивание
бытия.
     - Не волнуйся, с меня что взять? - отшутилась от Вари Иоанна, - Тетка
с ума съехала, сидит у себя в дыре, починяет примус.
     Так, наверное, про нее и думали. Отдельные неудачные попытки "достать"
ее, импровизированные набеги с вином и шашлыками уже создали ей в свете ту
же репутацию "трехнутой", что когда-то была и у Гани. Знакомых гнало в
Лужино любопытство, иногда корысть, возможность дачного прикола для самых
разных и сомнительных целей. Ахали, восхищались, расспрашивали. Иоанна же,
помятуя о тайной возможной духовной подоплеке каждого визита /от врага -
искусить, от Неба - за вразумлением/, выпив рюмку-другую, оживлялась,
заводила иногда вдохновенную проповедь, и нельзя сказать, чтоб ее не
слушали. Тоже ахали, задавали вопросы, иногда даже плакали. Растроганная
Иоанна звала приезжать еще, но при повторном визите убеждалась, что гость
начисто не помнит предыдущего разговора, все надо начинать с нуля, а затем
опять с нуля, и заканчивается все, в конечном итоге, отсутствующим
взглядом, зевком и "осетриной с душком". Обычные разочарования неофитки...
Вскоре она к ним привыкла, не впадала в отчаяние по поводу потерянного
драгоценного времени, а просто отфутболивала всех непрошеных гостей то
хитростью, то ссылками на крайнюю занятость или нездоровье. А потом и
вовсе, чтобы их отвадить, подыгрывала слухам о "съехавшей крыше" каким-
либо экстравагантным поступком или заявлением.
     В общем, ее в конце концов оставили в покое в ту первую лужинскую
зимовку - наедине с прекрасными вариными книгами, снегом, тишиной /если не
считать лая Анчара/. И с Небом. В погребе было вдоволь припасено картошки,
солений, компотов, яблок; можно было спокойно соблюдать посты и в магазин
не ходить вообще, разве что за хлебом, по воскресеньям бегать на лыжах к
отцу Тихону, сунув в рюкзак юбку /в лыжном костюме входить в храм не
полагалось/. А по дороге, купив хлеб на всю неделю, сидеть целыми днями у
камина с ногами в кресле и вместе с великими избранниками Неба размышлять о
смысле жизни, замысле Творца о человеке и о путях восхождения к Нему.
     А после причастия светло и радостно лить слезы, потому что на душе
покойно и чисто, и любишь весь мир. И, о чудо! - синицы, которых ты
кормишь, клюют прямо с ладони, и прибегает белка, и кажется, само солнце
клонит тебе на плечо голову. И здоровается идущий из школы незнакомый
пацан, и все прекрасно, и кажется, так будет всегда.
     Если б навеки так было... Казалось, так и будет всегда. Отрадные
весенние хлопоты в саду, азартная летняя торговля, дающая возможность по
благословению отца Тихона постепенно высвобождаться от материальной
зависимости у телевидения, Дениса, государства... И Денис постепенно
освобождался от нее. Как-то сам собой приказал долго жить их сериал,
постаревший Кравченко ушел в театр играть Чехова. И писал свои сказочки.
Денис наконец-то пробил совместно с французами проект о международной
мафии, сценарий написал сам - Иоанна лишь чуть-чуть помогла, радуясь, что
он оперился и теперь сможет летать. Взял сниматься Лизу, которая произвела
фурор неземной своей красотой, ухитрилась между съемками родить и вести
хозяйство. Свекровь впилась в правнука, как когда-то в Филиппа, но
скандалов не было, Лиза крепко держала вожжи в прелестных своих ручках,
умело укрощая даже дурные страсти Филиппа по части Бахуса и Эроса, во
всяком случае, он ее боялся и буквально умолял, заехав как-то в Лужино с
какой-то двухметровой манекенщицей /Иоанна их, разумеется, выгнала/:
     - Ты, мать, только Лизке не брякни!..






     "Их можно по праву назвать героями, ибо они черпали свои цели и свое
призвание не просто из спокойного, упорядоченного, освященного существующей
системой хода вещей, но из скрытого источника, из внутреннего духа, еще не
видимого на поверхности, но рвущегося в наш мир и разбивающего его на
куски, как скорлупу. /Таковы были Александр, Цезарь, Наполеон./ Они
являлись практическими и политическими деятелями. Но одновременно они были
и мыслящими людьми, остро осознающими требования времени, видящими то, что
созревало для перемен. То была истина их века, их мира.
     ...Именно их делом было узреть этот нарождающийся принцип, этот
необходимый ближайший шаг в развитии, который предстояло сделать их миру,
превратить его в свою цель и вложить в ее осуществление всю свою энергию.
Вот почему всемирно-исторических людей, Героев своей эпохи, следует
признать проницательными людьми; именно их действия, их речи - лучшие для
данного времени...
     Ведь всемирная история совершается в более высоких сферах, нежели та,
в которой свое место занимает мораль, то есть что носит личный характер,
являясь совестью индивидуумов... Нельзя к всемирно-историческим деяниям и к
тем, кто их совершает, предъявлять моральные требования, неуместные по
отношению к ним. Против них не должно раздаваться случайных жалоб о личных
добродетелях - скромности, смирении, любви к людям и сострадательности...
     Такая великая личность вынуждена растоптать иной невинный цветок,
сокрушить многое на своем пути". /Гегель/
     "В большом зале, где лежал отец, толпилась масса народу. Незнакомые
врачи, впервые увидевшие больного /академик В.Н.Виноградов, много лет
наблюдавший отца, сидел в тюрьме/, ужасно суетились вокруг. Ставили пиявки
на затылок и шею, снимали кардиограммы, делали рентген легких, медсестра
беспрестанно делала какие-то уколы, один из врачей беспрерывно записывал в
журнал ход болезни. Все делалось, как надо. Все суетились, спасая жизнь,
которую нельзя было уже спасти.
     Где-то заседала Академия медицинских наук, решая, что бы еще
предпринять. В соседнем небольшом зале беспрерывно совещался какой-то еще
медицинский совет, тоже решавший, как быть. Привезли установку для
искусственного дыхания из какого-то НИИ, и с ней молодых специалистов, -
кроме них, должно быть, никто бы не сумел ею воспользоваться. Громоздкий
агрегат так и простоял без дела, а молодые врачи ошалело озирались вокруг,
совершенно подавленные происходящим... Все старались молчать, как в храме,
никто не говорил о посторонних вещах. Здесь, в зале, совершалось что-то
значительное, почти великое, - это чувствовали все - и вели себя
подобающим образом.
     Только один человек вел себя почти неприлично - это был Берия. Он был
возбужден до крайности, лицо его, и без того отвратительное, то и дело
искажалось от распиравших его страстей. А страсти его были - честолюбие,
жестокость, хитрость, власть, власть... Он так старался, в этот
ответственный момент, как бы не перехитрить и как бы не недохитрить! И это
было написано на его лбу. Он подходил к постели и подолгу всматривался в
лицо больного, - отец иногда открывал глаза, но по-видимому, это было без
сознания, или в затуманенном сознании. Берия глядел тогда, впиваясь в эти
затуманенные глаза; он желал и тут быть "самым верным, самым преданным", -
каковым он изо всех сил старался казаться отцу и в чем, к сожалению,
слишком долго преуспевал.
     ...А когда все было кончено, он первым выскочил в коридор и в тишине
зала, где стояли все молча вокруг одра, был слышен его громкий голос, не
скрывавший торжества: "Хрусталев! Машину!". Это был великолепный современный
тип лукавого царедворца, воплощение восточного коварства, лести, лицемерия,
опутавшего даже отца - которого вообще-то трудно было обмануть. Многое из
того, что творила эта гидра, пало теперь пятном на имя отца, во многом они
повинны вместе, а то, что во многом Лаврентий сумел хитро провести отца, и
посмеивался при этом в кулак, - это для меня несомненно. И это понимали все
"наверху"...
     Сейчас все его гадкое нутро перло из него наружу, ему трудно было
сдерживаться. Не я одна, - многие понимали, что это так. Но его дико
боялись и знали, что в тот момент, когда умирает отец, ни у кого в России
не было в руках большей власти и силы, чем у этого ужасного человека.
     Как странно, в эти дни болезни, в те часы, когда передо мною лежало
уже лишь тело, а душа отлетела от него, в последние дни прощания в Колонном
зале, - я любила отца сильнее и нежней, чем за всю свою жизнь. Он был очень
далек от меня, от нас, детей, от всех своих ближних. На стенах комнат у
него на даче в последние годы появились огромные увеличенные фото детей, -
мальчик на лыжах, мальчик у цветущей вишни, - а пятерых из своих восьми
внуков он так и не удосужился ни разу повидать. И все-таки его любили и
любят сейчас, эти внуки, не видавшие его никогда. А в те дни, когда он
упокоился, наконец, на своем одре, и лицо стало красивым и спокойным, я
чувствовала, как сердце мое разрывается от печали и от любви...
     Когда в Колонном зале я стояла почти все дни /я буквально стояла,
потому что сколько меня ни заставляли сесть и ни подсовывали мне стул, я не
могла сидеть, я могла только стоять при том, что происходило/, окаменевшая,
без слов, я понимала, что наступило некое освобождение. Я еще не знала и не
осознавала - какое, в чем оно выразится, но я понимала, что это -
освобождение для всех и для меня тоже, от какого-то гнета, давившего все
души, сердца и умы единой общей глыбой..." /Св.Аллилуева/
     - Они радовались, что кончилось Восхождение! - печально
прокомментировал АХ, - Что можно не карабкаться по скалам к Небу, обдирая в
кровь руки, задыхаясь от нехватки воздуха, поддерживая друг друга,
вытаскивая из пропасти, страдая от боли и усталости, - а можно, наконец-то
остановиться, оглядеться, передохнуть, посидеть, а потом на этой же "пятой
точке" понемногу начать движение вниз. Все быстрей, быстрей, пока не
скатятся благополучно на исходные позиции... А иные и пониже поверхности
земли умудрятся - прямо в ваши владения, отпрыск тьмы.
     "Обрушились народы в яму, которую выкопали; в сети, которую скрыли
они, запуталась нога их." /Пс.9:16/.
     "Но папочка и мамочка заснули вечным сном, а Танечка и Ванечка - в
Африку бегом!" - захлопал черными ладошками АГ, - Прямо Бармалею в лапы!..
Свобода, блин... Вместо культа личности - культ наличности.


     * * *


    "- Деньги при социализме должны быть или не должны быть? Они должны
быть уничтожены.
     - Снижение цен, постоянная зарплата, хлеб в столовых бесплатно
лежал... Приучали, - говорю я.
     - Бесплатно - едва ли это правильно, рано. Это тоже опасно, это за
счет государства. Надо думать и о бюрократизме в государстве, потому что,
если государство будет бюрократизироваться, оно постепенно будет загнивать.
У нас есть элемент загнивания. Потому что воровство в большом количестве.
Вот говорят, отдельные недостатки. Какие там отдельные! Это болезнь
капитализма, которой мы не можем лишиться, а у нас развитой социализм! Мало
им развитой - зрелый! Какой он зрелый, когда - деньги и классы! - Не могу
понять, что же такое социализм. У нас начальная стадия развитого социализма
- я так считаю.
     - Какой зрелый? Это невероятно уже потому, что кругом капитализм. Как
же капитализм так благополучно существует, если зрелый социализм? Потому
капитализм еще и может существовать, что наш социализм только начал зреть,
все еще незрелый, он еще только начинает набирать силу. А ему все мешает,
все направлено против - и капитализм, и внутренние враги разного типа, они
живы, - все это направлено на то, чтобы разложить социалистическую основу
нашего общества...
     Ругают наш социализм, а ничего лучшего нет, пока что не может быть. А
то, что есть, - социализм венгерский, польский, чешский - они держатся
только потому, что мы держимся, у нас экономическая основа принадлежит
государству. У нас, кроме колхозов, все государственное...
     У нас единственная партия стоит у власти, она скажет - ты должен
подчиняться. Она направление дала.
     - А если направление неправильное?
     - Если даже неправильное направление, против партии нельзя идти.
Партия - великая сила, но ее надо использовать правильно.
     - А как же тогда исправлять ошибки, если нельзя сказать? - Это нелегкое
дело. Вот надо учиться... Лучше партии все равно ничего нет. Но и у нее есть
недостатки. Большинство партийных людей малограмотные. Живут идеями о
социализме 20-30 годов, а это уже недостаточно. Пройдены сложные периоды,
но впереди, по-моему, будут еще сложнее...
     - Сейчас бытует такое мнение, что неплохо бы нам устроить небольшой
процент безработицы. Некоторые так считают, - говорю я.
     - Найдутся такие. Это мещане, глубокие мещане.
     - Много бездельников.
     - Меры должны приниматься.
     - А вот как при социализме заставить всех работать?
     - Это, по-моему, простая задача. Но так как мы не признаем
уничтожения классов, то и не торопимся с этим. Это имеет разлагающее
влияние. Воровства, спекуляции, надувательства много. Но это и есть
капитализм в другой форме. С этим борьбы нет, на словах борются.
При капитализме это вещь обычная, а при социализме невозможная.
Коренной разницы не признают и обходят вопрос.
     - Революционность очень сильно утратили.
     - Ее и не было, - говорит Молотов, - социалистической революционности.
Демократическая была. Но дальше не шли. А теперь теоретики совсем отказались
от уничтожения классов.
     - Они говорят: колхозы и совхозы - теперь одно и то же, все подчиняется
плану, райкому партии, разницы больше уже не видно.
     - Большой разницы нет, но она имеет разлагающее влияние, эта разница.
Об этом как-то надо особо говорить. Пока это очень запутанный вопрос.
А если мы до этого не додумаемся, пойдем назад к капитализму, безусловно".
/Молотов - Чуев. 1984г./
     - Иосиф заставлял их восходить, грести против течения, ибо "Царствие
силою берется", - заметил АХ, - Теперь, как пишет Светлана, "наступило
некое освобождение"...
     "Дыхание все учащалось и учащалось. Последние двенадцать часов уже
было ясно, что кислородное голодание увеличивалось. Лицо потемнело и
изменилось, постепенно его черты становились неузнаваемыми, губы
почернели... В какой-то момент - не знаю, так ли на самом деле, но так
казалось - очевидно в последнюю уже минуту, он вдруг открыл глаза и обвел
ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли
гневный и полный ужаса перед смертью и перед незнакомыми лицами врачей,
склонившихся над ним. Взгляд этот обошел всех в какую-то долю минуты. И
тут, - это было непонятно и страшно, я до сих пор не понимаю, но не могу
забыть - тут он поднял вдруг кверху левую руку /которая двигалась/ и не то
указал ею куда-то наверх, не то погрозил всем нам. Жест был непонятен, но
угрожающ, и неизвестно к кому и к чему он относился... В следующий момент,
душа, сделав последнее усилие, вырвалась из тела.
     Душа отлетела. Тело успокоилось, лицо побледнело и приняло свой
знакомый облик, через несколько мгновений оно стало невозмутимым, спокойным
и красивым. Все стояли вокруг, окаменев, в молчании, несколько минут, - не
знаю сколько, - кажется, что долго...
     Пришли проститься прислуга, охрана. Вот где было истинное чувство,
искренняя печаль. Повара, шоферы, дежурные диспетчеры из охраны,
подавальщицы, садовники, - все они тихо входили, подходили молча к постели,
и все плакали. Утирали слезы, как дети, руками, рукавами, платками. Многие
плакали навзрыд, и сестра давала им валерьянку, сама плача...
     Пришла проститься Валентина Васильевна Истомина, - Валечка, как ее все
звали, - экономка, работавшая у отца на этой даче лет восемнадцать. Она
грохнулась на колени возле дивана, упала головой на грудь покойнику и
заплакала в голос, как в деревне. Долго она не могла остановиться, и никто
не мешал ей.
     Все эти люди, служившие у отца, любили его. Он не был капризен в быту,
- наоборот, он был непритязателен, прост и приветлив с прислугой, а если и
распекал, то только "начальников" - генералов из охраны, генералов-
комендантов. Прислуга же не могла пожаловаться ни на самодурство, ни на
жестокость - наоборот, часто просили у него помочь в чем-либо, и никогда не
получали отказа. А Валечка - как и все они - за последние годы знала о нем
куда больше и видела больше, чем я, жившая далеко и отчужденно. И за этим
большим столом, где она всегда прислуживала при больших застольях, повидала
она людей со всего света. Очень много видела она интересного, - конечно, в
рамках своего кругозора, - но рассказывает мне теперь, когда мы видимся,
очень живо, ярко, с юмором. И как вся прислуга, до последних дней своих,
она будет убеждена, что не было на свете человека лучше, чем мой отец. И не
переубедить их всех никогда и ничем...
     Было часов пять утра. Я пошла в кухню. В коридоре послышались громкие
рыдания, - это сестра, проявлявшая здесь же, в ванной комнате, кардиограмму
громко плакала, - она так плакала, как будто погибла сразу вся ее семья.
"Вот, заперлась и плачет - уже давно", - сказали мне.
     Все как-то неосознанно ждали, сидя в столовой, одного: скоро, в шесть
часов утра по радио объявят весть о том, что мы уже знали. Но всем нужно
было это УСЛЫШАТЬ, как будто бы без этого мы не могли поверить. И вот,
наконец, шесть часов. И медленный, медленный голос Левитана, или кого-то
другого, похожего на Левитана, - голос, который всегда сообщал что-то
важное. И тут все поняли: да, это правда, это случилось. И все снова
заплакали - мужчины, женщины, все... И я ревела, и мне было хорошо, что я
не одна, и что все эти люди понимают, что случилось, и плачут вместе со
мной.
     Здесь все было неподдельно и искренне, и никто ни перед кем не
демонстрировал ни своей скорби, ни своей верности. Все знали друг друга
много лет. Все знали и меня, и то, что я была плохой дочерью, и то, что
отец мой был плохим отцом, и то, что отец все-таки любил меня, а я любила
его.
     Никто здесь не считал его ни богом, ни сверхчеловеком, ни гением, ни
злодеем, - его любили и уважали за самые обыкновенные человеческие
качества, о которых прислуга всегда судит безошибочно...
     ...я смотрела в красивое лицо, спокойное и даже печальное, слушала
траурную музыку /старинную грузинскую колыбельную, народную песню с
выразительной, грустной мелодией/, и меня всю раздирало от печали. Я
чувствовала, что я никуда не годная дочь, что я ничем не помогала этой
одинокой душе, этому старому, больному, всеми отринутому и одинокому на
своем Олимпе человеку, который все-таки мой отец, который любил меня, - как
умел и как мог, - и которому я обязана не одним лишь злом, но и добром..."
/Св.Аллилуева/


     СПУСТЯ ТРИДЦАТЬ ВОСЕМЬ ЛЕТ. ДАЧА СТАЛИНА:

"Дом ходил ходуном. Из-за невесть откуда появившейся стойки прямо у входа
давали в бумажных стаканчиках виски и шампанское. На пиршественном и
одновременно политбюровском столе в гостиной валялись пустые бутылки из-под
пива; под немыслимые в этих стенах рок-н-рольные ритмы отплясывала
развеселая молодежь; кто-то нежно целовался в углу, кто-то лежал поперек
коридора; кто-то развалился на Его диване, где издал он последний хрип; а с
балкона кабинета на втором этаже кто-то затаскивал заначенные бутылки и
упаковывал их для завтрашнего похмелья. И невозмутимый стоял Роберт Дювалл,
исполнитель роли Сталина, уже разгримированный, в красном пуловере с
натуральным орденом Ленина на груди. Потом давали гамбургеры, воздушные
куски торта, вкатили огромный торт из мороженого, по-моему, с надписью
"Сталин" и, кажется, с его головой, не хватало только 112 свечей, а заодно
и помела, рогов и копыт, приличествующих этому случаю". /Свидетельствует
А.Авдеенко о работе съемочной группы Ивана Пассера с амер.компанией Эйч-би-
оу/

     Шел он от дома к дому,
     В двери чужие стучал.
     Под старый дубовый пандури
     Нехитрый мотив звучал.
     В напеве его и в песне,
     Как солнечный луч, чиста,
     Жила великая Правда,
     Божественная мечта.
     Сердца, превращенные в камень,
     Будил одинокий напев,
     Дремавший в потемках пламень
     Взметался выше дерев.
     Но люди, забывшие Бога,
     Хранящие в сердце тьму,
     Вместо вина отраву
     Налили в чашу ему.
     Сказали ему: "Будь проклят!
     Чашу испей до дна!
     И песня твоя чужда нам,
     И правда твоя не нужна!"
                        /Иосиф Джугашвили (Сталин)/


     * * *


     Она оказалась в одном из мучительных, суетно-хлопотных дней, когда,
набрав кучу дел, вынуждена была ехать в Москву и разом все прокручивать. Их
последняя серия затянулась, душа к ней не лежала, и опять надо было
выхлопотать хоть несколько дней пролонгации и избежать скандала. Но сначала
Иоанна позвонила "на квартиру". "Домом" она теперь называла Лужино. Там все
принадлежало ей, только ей, там все вещи терпеливо ждали ее в том порядке
или беспорядке, как она их оставила, там восторженным визгом встречал
Анчар. Там можно было запереться на все замки, выдернуть из розеток все
теле- и радиовилки, даже вообще вырубить электричество и погрузиться во
вневременную тишину. Или зажечь камин и послушать, как потрескивают
дрова...
     А на квартире с тех пор как свекровь парализовало и родился Темка, был
дурдом. Лиза разрывалась на части. Филипп "керосинил", надо было туда
заехать, купить продукты, взять белье из прачечной, сделать нужные звонки и
еще, еще - огромный список дел на машинописную страницу через один
интервал. Надо было жить. И Иоанна, стоя в очереди в гастрономе, в
булочной, торгуясь на рынке из-за гранатов для Темки и даже проверяя сдачу
с четвертака, - с любопытством наблюдала за собой будто со стороны -
надолго ли хватит? Денис уехал в загранку, теперь все на ней, никуда не
денешься.
     Из первой попавшейся будки позвонила на квартиру, подошла Лиза. Лиза в
панике - Филипп не ночевал дома и ей мерещатся всякие ужасы. Будто в первый
раз! В такой ситуации с ней разговаривать бесполезно. Иоанна, как может,
успокаивает ее, но в трубке уже сплошной рев.
     И она поехала на студию.
     Там, использовав все дозволенные и недозволенные приемы, ей удалось
вырвать у близкой к обмороку редакторши /"натура уходит", "у Петрова скоро
новая роль, у Сидорова - в театре скандал" и т.д./ неделю пролонгации.
Можно было, конечно, сказать правду, что ей все это обрыдло, и заморозить
"Черный след" на веки вечные... Но нет, она по-прежнему была рабой, и
изворачивалась, врала, хитрила. И все это напоминало бег петуха с
отрубленной головой.
     Прачечная, сберкасса, квартира...
     Едва Иоанна выходит из лифта, Лиза выскакивает навстречу - дежурила у
двери. Филиппа все еще нет. Лиза даже не пытается скрыть разочарование при
виде свекрови, если можно назвать разочарованием печать вселенской
катастрофы на ее классически правильном беломраморном личике. Ни дать, ни
взять - ожившая Галатея. Едва ожила, и тут же конец света. С такой
внешностью прилично восседать где-нибудь под стеклом в бюро эталонов рядом
с метром, килограммом и статуей Венеры Милосской. Венера без рук, а Лиза -
с руками. Руки ее прекрасны, хоть и в муке. Лизе совсем не пристало сходить
с ума из-за какого-то алкаша и балбеса, заночевавшего, видимо, у очередной
владелицы теле- и видеоаппаратуры. Не может позвонить, кретин... Лиза ждет
второго ребенка, и Артема еще не отняла от груди не в пример этим
современным мамашам. За такие "концы света" Филиппу надо голову оторвать.
     Иоанна начисто лишена родовых инстинктов - в конфликтах сына со
школьными приятелями, девушками, теперь вот с Лизой, Иоанна всегда
проявляла третейскую объективность, в отличие от денисовой матери, которая
делила мир на Градовых, Окуньковых /ее девичья фамилия/ и на прочую шушеру.
Иоанна была шушерой. Обитая с супругом преимущественно за границей, мадам
Градова-Окунькова вначале не имела физической возможности вмешиваться в их
с Денисом семейную жизнь, но после скоропостижной смерти свекра целиком
отыгралась на воспитании Филиппа. Она портила его и баловала с такой
дьявольской последовательностью, будто задалась целью увенчать
генеалогическое древо Градовых-Окуньковых величайшим монстром всех времен и
народов. Ожесточенные стычки Иоанны со свекровью из-за Филиппа вели только
ко взаимной ненависти, Филипп хужел день ото дня, ловко играя на баталиях
взрослых. Денису же все было до фонаря, кроме ДЕЛА. В конце концов, Иоанна
отступила. Семья Градовых-Окуньковых с ее неразрешимыми проблемами
постепенно отодвигалась на второй план, а потом и вовсе перекочевала куда-то
за кадр ее бытия. "Филипп перебивается с двойки на тройку", "Филипп
прогуливает уроки", "Филипп грубит учителям", "Филипп хулиганит", - эти
сигналы из школы, а позднее из милиции Иоанна со злорадным спокойствием
переадресовывала свекрови: "Балуй дитя, и оно устрашит тебя"... "Детей надо
баловать, тогда из них вырастают настоящие разбойники".
     И та бегала по родительским собраниям, отделениям милиции, просто по
обиженным гражданам. "Что вы хотите, мальчик растет без матери. Вы ее
когда-либо здесь в школе видели? Нет? Ей плевать на сына. А отец что, отец
очень занят. Режиссер Градов, слыхали?.. "В ход шли также слезы, заграничные
сувениры. Иоанна на свекровь не обижалась, в глубине души зная, что та
права. Сына она бросила, самоустранилась. Свекровь дала ей эту возможность.
И желанная свобода, и совесть не грызет, и вот уже чужой парень равнодушно
прикладывается при встрече к ее щеке, колясь усами:
     - Привет, ма.
     - Филипп и так помешался на своих дисках, а бабка ему японскую систему
покупает. В доме невозможно работать...
     - Твоя мать, вот и скажи.
     - Этот деятель школу собирается бросать, а она, видите ли
приветствует. Пусть, мол, идет в техникум, у мальчика талант. Спидолы
соседям за бабки чинит, Эйнштейн. На днях в "Узбекистане" видели, девчонок
мантами кормил. А у меня на радиодетали клянчит. Больше не дам ни
копейки... - ворчал Денис.
     - Мать даст, - усмехалась Иоанна.
     А сама все-таки трусила, боясь катастрофы. Однако ни суперзлодея, ни
гангстера из Фили не вышло, а губительная страсть к радиотехнике
действительно обернулась положительной стороной. Свекровь оказалась права.
Филипп стал работать в телеателье, очень быстро освоился, переходя от
чернобелых телевизоров к цветным, потом к зарубежным, потом к видео.
Клиентура росла и солиднела. Филипп уже не клянчил у "предков" десятку, а
сам мог при случае снабдить сотней-другой, обзавелся "Ладой" в экспортном
исполнении. И, наконец, семьей. Лизу Денис пригласил на эпизодическую роль
английской леди в одной из серий "Черного следа". Он всегда относился
скрупулезно к такого рода эпизодам, панически боясь обвинения в "клюкве", и
хотел, чтобы леди выглядела самой что ни на есть настоящей. Две настоящих
леди с родословными, которых ему удалось раздобыть то ли в посольстве, то
ли среди иностранных студенток, выглядели на ее фоне дворняжками. Критерий
у Дениса был своеобразный: когда она входит, у меня даже мысли не должно
возникнуть шлепнуть ее по заднице.
     Видимо, в отношении леди с дипломами, претендующих на
аристократическую внешность, это желание у Дениса возникало - он всех
отмел. Напрасно Иоанна говорила, что и у аристократов бывает потомство и
что критерий Дениса весьма спорный - поиски продолжались, пока один из
друзей-режиссеров не сообщил ему, что во ВГИКе есть такая "потрясающе
породистая" девчонка. Что ее и приняли туда за "породу" и она уже снялась
успешно в двух-трех эпизодах.
     Когда на пробах в кадре появилась Лиза, эдакое роскошное мраморное
изваяние с холодным эталонным блеском на обнаженных плечах, в поддельных
бриллиантах на лебединой шее, с таким же ледяным блеском равнодушно
устремленных куда-то за линию горизонта прекрасных очей, Денис протер
глаза. Оставь надежду навсегда... Галатея, притом еще не ожившая. Порода!
Какие уж тут шлепки по заду! Иоанна была вынуждена признать, что он прав -
Лиза производила именно такое впечатление. Откуда у провинциальной курской
девчонки такая стать? Об этом могла поведать лишь покойная мать Лизы, на
которую она была совсем не похожа, как, впрочем, и на отца - фото висит у
Лизы в комнате. Правда, лизина тетка, приезжавшая иногда в Москву за
покупками, делала туманные намеки на семью каких-то ссыльных голубых кровей
с мудреной фамилией. Лиза почему-то сердилась.
     Лиза была молчаливой, держалась особняком - то ли характер, то ли
совершенная ее красота отпугивала поклонников и подруг... Находиться рядом
с ней было рискованно - сразу бросались в глаза малейшие недостатки
собственной внешности, одежды, поведения. Это было все равно что гулять
нагишом по Царскосельскому дворцу.
     И тут всех удивил Филипп. Лиза по просьбе редактора завезла Денису
какие-то бумаги. Безвкусная иракская дубленка, стоптанные сапожки и
потертая лисья ушанка выглядели на ней как на княжне Волконской, когда та
собиралась к мужу-декабристу в Сибирь. Лиза казалась прекрасной и
недосягаемой как никогда, на ее расцвеченное морозом лицо боязно было
смотреть.
     - Что за девочка? - и прежде чем Иоанна с Денисом успели ответить,
Филипп схватил пальто и с криком: "Стойте, куда же вы?.." - кинулся следом,
опережая лифт. Лизу внизу ждала машина.
     - Ой! - сказала Иоанна.
     - Сейчас будет вынос тела, - сказал Денис. Но выноса не последовало.
Тело Филиппа уехало в машине с Лизой и к полуночи позвонило: - Передай
бабушке, что я заночую у ребят, а то она будет психовать /он был уверен,
что родители психовать не будут/ - А завтра прямо на вызов.
     - Но ты же без шапки! - заорал Денис в параллельный телефон, но сын
уже повесил трубку.
     - Ничего, наденет ее лисью, - сказала Иоанна.
     Но Денис не сдавался - это было бы для него в какой-то мере крушением
иллюзий. Он поверил лишь через неделю, когда Лиза переехала в филиппову
комнату, заставленную магами, телеками и видиками всевозможных цен и фирм.
В доме произошли отрадные перемены - Лиза оказалась замечательной хозяйкой
и женой. Прежде всего, стало тихо.
     И добилась она этого наипростейшим и безболезнейшим способом -
заставила Филиппа пользоваться наушниками. Почему-то это красивое решение
никому в голову не приходило.
     Стало не только тихо, но и чисто, уютно. Взамен бутербродов и
консервов появилась нормальная домашняя еда, не то чтобы кулинарные
симфонии, но щи, котлеты, творожники, разнообразные компоты вместо вечного
кофе - быстро, полезно и вкусно... Иоанна к тому времени уже сбежала в
Лужино, свекровь парализовало после инсульта, и присутствие в доме
настоящей женщины было как нельзя более кстати. Ни Иоанна, ни свекровь
никогда не были такими вот полноценными женами, хранительницами очага.
Восхищаясь Лизой, Иоанна перебрала в памяти всех своих родственников и
знакомых и пришла к выводу, что таких вот "хранительниц" пора заносить в
красную книгу. К тому же Лиза ухитрялась одновременно рожать детей,
продолжать учебу, сниматься пусть в небольших, но вполне пристойных ролях
и, вообще, оставаться эталоном физического и морального совершенства.
     Самые пламенные и изысканные комплименты действовали на нее как
гудение бормашины в зубном кабинете. Похоже, Лиза действительно испытывала
отвращение ко всему роду мужскому за исключением их с Денисом отпрыска.
Филипп был довольно смазливым мальчиком, женщинам он нравился своей
"загадочностью", как призналась Иоанне как-то одна из его подружек. По
мнению Иоанны эта "загадочность" была просто плохим воспитанием свекрови,
распущенностью и непредсказуемостью поведения. Ибо Филипп делал, что его
левая нога хочет, и мог во время урока, собрания, юбилейной речи вдруг
молча встать и выйти вон. Объяснение у него было однотипное: "Надоело".
     - Ты мне тоже надоел! - орала Иоанна, - Что же мне теперь, бросить
тебя и сбежать? В конечном счете она так и поступит.
     Так же непредсказуемо и неожиданно Филипп уходил из жизни своих
подружек, чтобы потом ни с того ни с сего опять появиться или исчезнуть
навсегда. Но не хамством же своим он завоевал такое совершенное создание
как Лиза! Лиза - вот кто была для Иоанны настоящей загадкой. Она, мать, уже
ненавидела Филиппа за те мучения, которые он доставлял Лизе, а та не просто
терпела - многие бабы терпят, но со скалкой, со скандалами или молча, со
слезами, или расчетливо делая вид, что ничего не знают - Лиза все знала.
Она терпела, прощая.
     Техника шла вперед. Приемники и маги Филипп, как правило, ремонтировал
дома, телевизоры прямо на квартирах, а уж о фирменных зарубежных системах и
говорить нечего - кто ж отдаст оную в телеателье или куда-то еще. А
квартира отдельная, благоустроенная, муж, естественно, на работе или в
загранке, а принимает молодого симпатичного мастера Филиппа хозяйка в
халатике, дама, как правило, импортная, по всяким там Сингапурам езженая. И
халатик, и духи, и косметика у нее "самые-самые", в домашнем баре - виски,
в холодильнике - икорка. Службой дама не особенно обременена - через год-
два опять за кордон, а там с адюльтерами строго, у мужа может карьера
полететь. Лучше уж здесь, в родном доме, где и стены помогают... И
нравственность у дам тоже импортная, нагляделись всяких порно... Приедет
мастер ведь не на пятнадцать минут, а на час-два, а то и больше, как тут не
угостить, не поболтать о том, о сем...
     Эпоха видиков вообще стала стихийным бедствием. Понавезли всякого
сомнительного ширпотреба, для нас - экзотика, у каждой хозяйки найдется
что-нибудь эдакое, а это уже на несколько часов. Иногда, до утра, иногда на
бровях. И момент социального неравенства отсутствует: мастер - сынок этих
самых "черноследников"...
     Что было хуже всего - Филипп понемногу начал спиваться. А Лиза
терпела, страдала и... оправдывала. Для нее объяснить - означало оправдать.
     - Это от пустоты, - говорила Лиза, - И пьет он от пустоты, и женщины
эти... И они с ним от пустоты... Плохо им, всем плохо, как вы не
понимаете...
     - Вот-вот! - бушевала Иоанна, - Все преступления в мире, милая, от
пустоты... Пожалела мышка кошек. А тебя кто пожалеет?
     - Вы, - сказала тогда Лиза и неожиданно ткнулась лицом в ее плечо.
Иоанна чувствовала на шее ее частое теплое дыхание, свежий младенческий
запах высветленных для очередной съемки волос /Лиза употребляла только
детское мыло/ и вдруг осознала, что кажется любит ее, любит больше своего
обормота Фильки с его загадочностью, хамством и всеобъясняющей пустотой.
     И сейчас, когда Иоанна видит невестку на лестничной площадке,
несчастную и зареванную, ей действительно жаль только ее в этой истории, а
не пропавшего без вести Градова-Окунькова Среднего, хоть бы он совсем
провалился, сукин кот! Именно этого боится Лиза. Панический страх перед
всякими несчастными случаями и стихийными бедствиями, пожалуй, единственный
лизин недостаток. Повсюду ей мерещились автокатастрофы, пожары, убийцы-
маньяки, внезапные остановки сердца и роковые стечения обстоятельств. Она
белела при виде телеграммы, от визга тормозов за окном и удара грома.
Болезненное воображение сразу подсовывало ей десятки вариантов возможных
несчастий и тут уж с Лизой ничего нельзя было поделать - она металась,
плакала, все у нее валилось из рук, пока не поступала информация, что на
этот раз, слава Богу, пронесло. Все попытки внушить Лизе, что состояние ее
ненормальное и надо лечить нервы, разбивались о неопровержимый ее довод:
"Но разве так не бывает?" - Да, бывает, но очень редко, обычно люди об этом
не думают...
     - Редко! - рыдала Лиза, - А в "Скорую" не дозвонишься...
     И возразить ей было нечего. Роковая мистическая пропасть, куда
свалиться можно в любой момент, действительно существовала, но большинство
человечества благоразумно предпочитало ее не замечать. Предохранительный
клапан, почему-то отсутствующий у Лизы. Но зато Лиза, измотанная
перспективами глобальных катаклизмов, не реагировала на обычные
человеческие источники страданий вроде супружеских измен, неприятностей по
работе, денежных затруднений и очередей за дефицитом.
     Потому и прозвали Лизу в актерских кругах "Царь-Рыбой". Поглядели б
они сейчас на эту Рыбу! Иоанна знала, что сейчас с Лизой разговаривать
бесполезно, и, поцеловав ее в мокрую щеку, стала искать свои тапки. Тапки
тоже были лизиным нововведением еще до появления Темки. Темка орал в
гостиной как резаный, в кухне что-то горело, Лиза рыдала в телефон. И в
довершение картинки периодически испускала истошные вопли свекровьина кошка
Марта, требуя кота.
     Иоанна нашла тапки, выключила на кухне сгоревшие сырники, огрела кошку
веником и пошла к внуку. Темка валялся на спине в манеже - упал и не мог
подняться, ревел, дрыгая ногами, вокруг в таком же положении валялись
заводные машины, звери и луноходы. Иоанна взяла его на руки - он был сухой
и кормленый, еще теплая чашка с остатками каши стояла на столе. Темка ревел
от унижения и одиночества, на руках он сразу замолчал. Иоанна усадила его
на колени и, покачивая, принялась разглядывать. Подрос. А похож стал,
пожалуй, на Дениса.
     Лиза опять кому-то звонила. Зря она - все в порядке с нашим бесценным
Филиппом, хотя бы по теории вероятности. Впрочем, у Лизы на этот счет
наверняка есть в запасе прецеденты... Она коллекционировала эти несчастья
как значки.
     Темка тоже внимательно разглядывал "бабу". Интересно, что он о ней
думает? Иоанна улыбнулась - он тоже. Эта ответная детская улыбка... Теплое
поползло по ноге - Темка пустил лужу. Иоанна сменила ему ползунки и пошла в
ванную. Ей стало чуть легче.
     - Жанна! Это свекровь. Придется зайти. Мадам Градова-Окунькова
полулежала на подушках в своей до предела заставлен ной вещами комнате,
напоминающей запасник какого-то фантастического музея всех времен и
народов. Чего тут только не было! И павловский книжный шкаф красного дерева
рядом с собратом из карелки, и письменный стол покойного Градова-Старшего
со шведской шторкой, и пушкинский бюро-секретер с бронзой, и белый, будто
из кружев, французский столик с таким же кружевным стульчиком...
     Современную мебель свекровь, к счастью, не любила, но зато отыгралась
на мелочах - фонариках, вазах, безделушках и масках, развешанных по стенам
между довольно приличными "голландцами" и русскими "академиками", в свое
время купленными по дешевке в Ленинграде и на Арбате.
     Когда Филипп подрос, бабушка великодушно отдала ему свою вторую
комнату, но с вещами расставаться не пожелала и втиснула в девятнадцать
метров и счастливое свое закордонное прошлое с Градовым-Старшим, и беготню
по комиссионкам во время коротких визитов домой /купленная тамошняя фанера
в обмен на тутошний антиквариат, пока у нас еще не разобрались, что к
чему/. И даже закордонные свои привычки, начиная с апельсинового сока с
тостами по утрам и кончая игрой в бридж, к которому она от скуки
пристрастилась вместе с другими посольскими дамами где-то в забугорье.
Даже двух своих партнерш удалось ей сохранить с тех далеких времен, и
теперь они, все уже бабушки и вдовушки, собирались на бридж по четвергам и
воскресеньям в свекровьиной комнате, жалея о четвертой партнерше,
туземке-аптекарше русского происхождения по имени Наташа, научившей их
этой интеллектуальной игре.
     Нынешней четвертой их партнерше приходилось терпеть обидные реплики
вроде: "Наташа бы тебя за такой ход...", от которых она иногда плакала и
бросала игру. Но всякий раз дамы мирились, потому что в Москве бриджистки
на дороге не валяются.
     Свекровь полулежала на подушках в накидке из какого-то длинноворсового
меха, при косметике и прическе - это означало, что сегодня она ждет гостей.
Наверное, в том же наряде она выходила когда-то на веранду посольского
особняка, где ее уже ждали приятельницы, и садилась за белый кружевной
столик, и курила длинные сигареты, кутаясь в обезьянью накидку, защищавшую
от ветра со стороны Средиземного моря. И на своей сдаче думала:
"Остановись, мгновенье!... "Теперь ветер дул с шумной московской улицы,
приносил запах бензина и тушеной капусты из ближайшей столовой, но дверь
балкона приходилось держать открытой, потому что дамы нещадно курили - все
те же длинные тонкие сигареты, купленные в "Березке". И пили кофе, а то и
джин с тоником из той же "Березки".
     Свекровь прекрасно выглядела, и если бы не неподвижно вытянутые ноги,
прикрытые шотландским пледом, да въевшийся запах мочи, который не могли
заглушить никакие духи, ее можно было принять за активистку районной группы
"Здоровье". Это было заслугой все той же Лизы. И вообще, если бы не Лиза,
антикварно-карточный домик свекровьиного бытия рухнул бы, когда подвернулся
необычайно выгодный размен старой квартиры. Но любимый внучек Филипп
наотрез отказался взять к себе бабушку. А с Дениса взятки гладки: дома он
почти не бывал - съемки, фестивали, дома творчества, а матери нужен
постоянный уход. Иоанна же к тому времени постоянно жила в Лужине, к тому
же она была "чужая", так что совесть ее была чиста. И она не без тайного
злорадства наблюдала, как Денис с Филиппом, два чистопородных отпрыска
генеалогического древа Градовых-Окуньковых виртуозно отфутболивали
свекровь друг другу, а потом, выдохшись, вспомнили о пансионате для
престарелых.
     Но эту спасительную идею им развить не удалось. Лиза, молча гладившая
в углу белье, вышла из комнаты со стопкой рубашек и вскоре вернувшись,
объявила: - Я позвонила, что мы от обмена отказываемся. Давайте чай пить.
     Подвиг Лизы никто не оценил, меньше всех сама свекровь. Иоанна
слышала, как разъяренный Филипп кричал жене: - Кому нужна твоя жертва?
3наешь, что она думает? Что ты из-за ее рухляди не хочешь переезжать. Чтоб
тебе антиквариат этот хренов достался. Пусть, говорит, не надеется меня
обдурить - правнукам завещаю после достижения совершеннолетия... Пусть,
мол, меняется - так ей и передай...
     - Это она от гордости, - сказала Лиза, - И от обиды. Она вас любит и
не верит, что вы могли бы ее бросить.
     Последний козырь Филиппа не сработал - Лиза на бабку не обиделась, и
выгодный обмен не состоялся.
     - Как же, уедет она! - ворчала Градова-Старшая. И действительно
оформила завещание неведомо на кого, пригласив нотариуса. Но Лиза как ни в
чем не бывало продолжала подавать ей судно, обмывать и делать массаж.
     Похоже, обижаться Лиза вообще не умела. "Она же старая", "Она же
больная", "Она чудит..." - вот и все. Поставить диагноз и пожалеть.
     Лиза была для Иоанны доказательством того, что есть категория людей,
которые беспрекословно и радостно идут на Зов, часто не зная, чей он. И
таких Господь обязательно спасет, даже если они "не воцерковлены", - просто
они от рождения "правильные". Не безгрешны, конечно, а здоровы в главном -
в шкале ценностей. И что Евангельское "Я - дверь", свидетельствующее, что
только судом и решением Иисуса Христа можно туда войти, означает, что овцы,
которые пришли на Зов к Двери, не ведая Имени Пастыря своего, могут быть
впущены в Царствие Пастырем с большей вероятностью, чем знающие, чей это
Зов, слышащие Его, но остающиеся пастись где-нибудь в злачном месте. Или
вообще бегущие в обратную сторону...
     - Что он у вас без конца орет? Не можете ребенка успокоить, две бабы в
доме, - проворчала свекровь.
     Иоанна жила то в Лужине, то в Доме творчества, но во всех домашних
происшествиях оказывалась в ее глазах изначально виновной.
     - И что там у вас на кухне горит?
     - Уже сгорело.
     - Филипп звонил?
     - Нет. Лиза на стенке сидит, он ее доконает, дубина.
Воспитали вот, гордитесь.
     - Да от такой жизни кто угодно сбежит! Она его, вишь ты, от рук
отучает, Темку, вот и орет... А кошке кота надо, я уже договорилась. Ты-то
сбежала!..
     - Вам только кота не хватает, - Иоанна шагнула к двери.
     - Жанна! Свекровь плакала, размазывая по щекам черные от туши слезы.
     - Жанна, надо что-то делать. Я так боюсь за Филиппа - он спивается.
Вот на днях, ночью... Я проснулась, он здесь. И пьет. Ночью, прямо из
горлышка. Тайком от нее... Жанна, вы с Денисом должны его устроить в
больницу. Я так боюсь... А вдруг малыш родится больной - сейчас про это
такие ужасы передают...
     - Да, да, я все сделаю...
     Поскорей скрыться в ванной. Она стоит под душем в каком-то оцепенении,
закрыв глаза и не чувствуя ни времени, ни бьющей по плечам слишком горячей
воды. Она отвыкла от проблем, у нее просто нет сил...
     - Мама, вы скоро? Мы садимся обедать, - послышался за дверью веселый
голосок Лизы. Это означало, что вернулся Филипп.
     Когда Иоанна вышла из ванной, квартира будто по мановению волшебной
палочки преобразилась. Вокруг все сияло уютом и чистотой, из кухни пахло
чем-то вкусным, Темка спал, рядом в кресле спала кошка. Сам "волшебник"
сидел за столом, хмуро размешивая в борще сметану. Вид у него был помятый.
     - Привет, ма.
     - Ты что, недоделанный, свой номер телефона забыл?
     - Он за городом был, - грудью встала на защиту Лиза, - Там телефона
нет.Вечером свет погас, на даче часто свет гаснет, сами знаете... Не
приезжать же по новой. Пришлось систему чинить с утра, провозился, а
телефона нет. Он сам перенервничал, устал...
     Иоанна принялась за борщ, борщ был превосходный. Она вспомнила, что
весь день ничего не ела.
     В дверь позвонили - пришли бриджистки. Лиза приветливо щебетала в
прихожей, помогая гостьям раздеться.
     - Береги ее...
     - С ней же невозможно, - взорвался Филипп, - Ну скажи, разве это
нормально? Эти дети, старухи - они сожрут ее. Лучшие годы, надо сниматься,
играть, а она... Горшки, пеленки... Говорил - избавься от второго, не время
- вылупила глаза: - Он же человек!.. А если их двадцать будет, таких
человеков?.. А она - не человек? И бабка еще сто лет проскрипит - что же
теперь, свою жизнь кошке под хвост? В пансионате врачи, уход... Подумаешь,
бриджа там нет... Будет в "дурака" - какая разница? - Большая, - вставила
Лиза, появляясь в дверях, - Врач говорит, для таких больных очень важно
сохранить стереотип. И Темку она любит. Я их всегда вместе завтраком кормлю
- тарелки подчистую. А врозь капризничают.
     - Капризничают, - передразнил Филипп, - Из-за этого губить жизнь...
     - Ну почему губить, - Лиза спокойно раскладывала по тарелкам жаркое, -
Раз так получилось... Раз иначе нельзя... Мама, объясните ему...
     К Иоанне, к ее дару слова Лиза относилась с благоговением. Именно к
ней, а не к Денису. Иоанна была для нее "своей" - не по родству, а по духу,
хотя попытки "воцерковить" Лизу особых успехов не принесли. Лиза была не
по-женски "земная" и ни во что потустороннее не верила, просто шла
в направлении, указанном внутренним компасом, не задумываясь, кто ей его
заложил в глубины души. Единственно, чего Иоанне удалось добиться, это
покрестить Артемку, сама же Лиза, да и ее Филипп, были некрещеными, а
настаивать отец Тихон ей запретил и вообще велел не втягивать семью в
религиозные дискуссии, чтобы не искушать.
     И все же Лиза относилась к Иоанне так, будто только она знала и могла
выразить словами какую-то общую их тайну, которую не умеет сказать она,
Лиза. Эти ее "мама, скажите им", - будь то спор с Филиппом, Денисом, бабкой
или кем-то в общей компании, всегда повергал Иоанну в панику. Будто Лиза
ждала от нее не рассуждений о чувстве долга, эгоизме и что "сам будешь
старый", а какого-то иного "волшебного" слова, от которого сразу все все
поймут, заулыбаются, подобреют и пойдут, взявшись за руки, навстречу
светлому будущему.
     - Лиза права, - сказала Иоанна.
     - Вот видишь! - обрадовалась Лиза. Филипп мгновенно воспользовался
ситуацией. - За это надо выпить, за любовь к человечеству.
     - Ни за что.
     - Как это, за человечество не хочешь? А за маму? В кои-то веки мама
приехала! Лиза со вздохом достала из-за зеркала полбутылки водки.
     - Лизке нельзя. А ты, ма?
     - А я за рулем. И тебе ни к чему.
     - Мать, я устал.
     Филипп выпил, заработал вилкой. Хорошо хоть закусывает.
     Зазвонил телефон.
     - Тебя, - сказала Лиза.
     - Отключи. Покоя нет.
     - Тебе надо менять профессию. Сопьешься.
     - А без меня они сопьются.
     - Кто "они"?
     - Граждане, - Филипп кивнул в сторону отключенного телефона, - Народ.
Вот когда крутят хотя бы ваш "Черный след" - знаешь, сколько по статистике
пустеет пивных, подъездов и подворотен? Народ трезв, народ у голубого
экрана. Но вот ящик сломался. Народ приходит с работы, а мастера не было.
Народ не знает, куда себя девать, у него повышается кровяное давление,
адреналин и холестерин, падает производительность труда, народ орет на жену,
у него появляются всякие нехорошие мысли... Народ идет на улицу, надирается
и оказывается в милиции. Да, да, мамочка, это статистика, а против
статистики, как известно, не попрешь.
     - Больше читать будут, - сказала Лиза, - К нам в театр придут...
     - Ага, бегом в консерваторию на Баха... Много ты его у себя видела в
театре, народу? Ему эти производственные диспуты на работе надоели. И ведь
не переключишь. Сиди - уплочено...
     Филипп налил еще. Он раскраснелся, глаза блестели. Иоанна отобрала у
него бутылку.
     - Ты понимаешь, чем это кончится?
     - Все кончится концом, мамочка, летай иль ползай. Рюмка-другая, и уже
не так тошно. "Нормально, Константин. Отлично, Григорий!" Что вы взамен-то
можете предложить, душеведы? "Карету мне, карету!"?  "В Москву, в Москву"
- да? Ладно, театр кончился, я в Москве, ну и что? Теперь "за туманом" ехать
прикажешь? Знаю я вашу духовную жизнь, нагляделся. Как "не надо" вы знаете,
мастера. Нет, вы скажите, как надо, чтоб без сорокоградусной... Чтоб душа
пела, а? Назови, мать, хоть что-то стоящее... Только про попов мне не плети,
я их достаточно навидался...
     Похожий разговор был на скамье перед Исаакием. Много лет назад...
     - Тебе не повезло. Те, с кем знакома я, вообще "ящик" не смотрят.
     - Да сколько угодно стоящего, - вмешалась Лиза, - Сеять хлеб,
выращивать детей, строить дома, сажать яблони...
     - И груши. Что дети? Вот меня бабка вырастила. А я ее в богадельню
чуть не сдал... Ну, наелся народ твоего хлеба, закусил яблоком, квартиру
получил, зубы вставил... Ну, и что? Ну, аппендицит вырезали... А дальше?
3ачем? Пришел с работы и в ящик мой уставился, пока в другой ящик не
сыграет. Потом сын его перед ящиком устроится, чтоб тоже в ящик сыграть. А
зачем? Космос осваивать? Ну построим на Марсе многоэтажку, там сядем перед
ящиком, там сыграем в ящик...
     - Мама, скажите ему...
     - Когда будет трезвый. Компот вкусный. Как ты готовишь? - Да это же
ваш, консервированный, вчера открыли банку... А может, смысл в том, чтобы
просто жить и радоваться жизни? - Слышишь, мать, глас народа? Отдай бутылку,
я буду радоваться - "Ин вина веритас"... Радость, Лизок, понятие
субъективное. Кто Америки открывает, кто законы, кто бутылки... А некоторые
вообще радуются, когда крокодил заживо человека жрет - такие кассеты
нарасхват. Их едят, а они глядят...
     - Перестань! - замахала руками Лиза. В соседней комнате заплакал
проснувшийся Темка и Лиза вышла.
     - Просто ты зажрался, - сказала Иоанна, - У нас таких вопросов не
было. Ломоть хлеба - счастье, конфета - счастье, кукла тряпочная, мячик -
все счастье...
     - Стоп, приехали. Значит счастье - это когда война, голод, больница,
коммуналка, да? Зачем же тогда делать жизнь лучше? Если мы можем чему-то
радоваться лишь когда "этого" мало или нет? Недельку в новой квартире
пожили - уже старуха бранится: выпросил, мол, дурачина квартиру... Итог -
разбитое корыто и опять же ящик. Слышишь, ма, тебя Лиза зовет...
     Лиза ее не звала, и когда Иоанна вернулась в столовую, бутылка на столе
была, разумеется, пуста, а Филя заплетающимся языком продолжал выступать
уже по телефону.
     Лиза с Темкой на руках вышла ее проводить. Иоанна обняла сразу обоих и
ощутила под тканью просторного халатика непривычную Лизину худобу - просто
кожа да кости... Она такой не была.
     - Возьми ты академический, нельзя так надрываться.
     - Надо диплом получить, потом будет еще трудней.
     - А как же Темка?
     - С бабулей договорилась со второго подъезда. Звоню, когда надо, она и
приходит. Крепкая еще бабуля, и за нашей присмотрит, если что. Нам бы до
лета дотянуть... Мама, вы бы поговорили с ним, - Лиза кивнула на дверь
столовой, откуда уже доносился храп Филиппа, - Это он врет про радость, ему
 знаете как потом плохо бывает! Пульс щупает, темноты боится... При свете
спим. Как-то плакал: Лиза, спаси меня!.. Он хороший, мама, очень хороший, но
 почему-то и актеры у нас - самые хорошие - пьют...
     - Дю, - сказал Темка.
     - Это его бабуля научила по-французски, "Адью" значит...
     Пронзительные утробные вопли снова обрушились на квартиру. Это
проснулась кошка.
     - Вот еще за котом надо ехать, а Филипп спит...
     - А ты ее веником...
     - Она не виновата, - сказала Лиза, - Она сама мучается, пора пришла.
     Уже в пути Иоанна вспомнила, что надо заехать в поликлинику, где Денис
проходил обследование. У дверей Беллы Абрамовны сидела очередь.
     - Извините, я только узнать, - она проскользнула в кабинет. Белла
Абрамовна порылась в бумажках и сообщила, что у Дениса "что-то плохо с
кровью".
     Однажды в компании развлекались привезенной из-за границы рулеткой.
Зеленое сукно, прыгающий шарик, красное-черное, чет-нечет; мелькающие
числа, глаза гостей, тоже в лихорадке прыгающие вслед за шариком. Потом
замедление, стоп, победа или поражение, недолгая радость или разочарование,
и опять все по новой, опять гонка за шариком. Жизнь - рулетка. Банально...
Игра. Сегодня ты, а завтра - я. Жизнь разбивается на периоды суетливого
вращения, мелькания, когда видишь перед собой лишь цель - шарик. Потом
остановка, поражение или триумф, выиграл-проиграл, и уже новые ставки,
опять прыгает шарик, жадно следят за ним глаза гостей, можно сказать "на
этом празднике жизни", не замечая ничего вокруг.
     Иоанна тогда подумала, что самое примечательное тут - передышка, когда
рулетка стоит. Одни переживают результат, другие пытаются осмыслить
причину, третьи торопятся сделать новые ставки. А четвертые... Четвертые
вдруг прозревают в этих коротких остановках странное нездешнее дуновение
иной жизни, трагически насыщенное молчание, спрашивающее и отвечающее,
порицающее и прощающее, пугающее и манящее, сулящее одновременно полет и
падение, как край бездны. Что это? Конец всякой долгой интересной работы,
начинания, увлечения... Даже в момент свершения и победы вдруг острое
осознание, что подлинное бытие вовсе не в этой победе твоей и не в
возобновлении игры, а в этой остановке... Когда начинаешь различать вокруг
лица, предметы, когда видишь, что за шторой уже сумерки и слышишь, как бьют
часы...
     И что сейчас позже, чем тебе кажется.
     А порой вдруг чья-то невидимая рука властно и неожиданно останавливает
движение, и тогда визжат тормоза, бьется посуда, летят с полок спящие
пассажиры, летят под откос поезда. Или проносятся в нескольких метрах от
твоей жизни.
     Иоанна смотрела на Беллу Абрамовну, которая что-то ей втолковывала, а
стрелка рулетки неотвратимо замедлялась, затормозился привычный жизненный
водоворот. И ни вскочить, ни убежать от этого было нельзя.
     Денису надо срочно приехать и получить направление в клинику на
обследование, придется сейчас ехать к нему в Болшево. О, Господи, что же
теперь будет с "делом"?.. Какое уж тут "дело"!..
     Всю дорогу она будет с тоской придумывать, как сказать Денису, который
вообще никогда не болел, о необходимости лечь в больницу... И что вся
работа теперь свалится на нее. А тут еще Филипп, Лиза, свекровь...
     В малодушной своей панике она не заметит, что переезд закрыт, вернее и
самого-то переезда не заметит, просто проскочит, притормозив, какие-то
рельсы, увидит сзади в зеркальце бешено размахивающую руками женщину, и тут
же сзади метрах в двух от машины загрохочет по одноколейке поезд.
     Надо было удирать. Жигуленок, взревев, рванулся, разметал грязную
лужу, заляпал стекла и поскакал по асфальтовым буграм к спасительному
повороту.
     От кого спасались они с машиной - от ГАИ или от костлявой, которая
промахнулась косой на каких-то пару мгновений? Не поздоровилось бы обоим.
Груда металлолома, костей... И никаких проблем.
     Стояла машина, стояла рулетка. Надо снова ее раскрутить, придти в
себя, придумать, как сообщить Денису... И прочесть молитву Ангелу-
Хранителю...
     А в Болшеве Денис скажет, не отрываясь от стола: - Да, знаю, она
недавно звонила, Белла. Лизе позвонила, а Лиза - сюда. Анализы нормальные,
вышла какая-то путаница... С этими диспансеризациями всю дорогу так. Ты уж
извини, что пришлось тебе такой крюк... Кофе будешь?






     ИЗ БЕСЕДЫ С РОМЭНОМ РОЛЛАНОМ:
     Сталин. Наша конечная цель, цель марксистов - освободить людей от
эксплуатации и угнетения и тем сделать индивидуальность свободной.
Капитализм, Который опутывает человека эксплуатацией, лишает личность этой
свободы. При капитализме более или менее свободными могут стать лишь
отдельные, наиболее богатые лица. Большинство людей при капитализме не
может пользоваться личной свободой.
     Роллан. Правда, правда.
     Сталин. Раз мы снимаем путы эксплуатации, мы тем самым освобождаем
личность. Об этом хорошо сказано в книге Энгельса "Анти-Дюринг": Там
сказано, что коммунисты, разбив цепи эксплуатации, должны сделать скачок из
царства необходимости в царство свободы.
     Наша задача освободить индивидуальность, развить ее способности и
развить в ней любовь и уважение к труду. Сейчас у нас складывается
совершенно новая обстановка, появляется совершенно новый тип человека,
который уважает и любит труд: Ударники и ударницы - 0 это те, кого любят и
уважают, это те, вокруг кого концентрируется сейчас наша новая жизнь, наша
новая культура.
     Роллан. Правильно, очень хорошо.
     "...наша идеология такая: свергай капитализм социалистической
революцией! Вот наша идеология.
     Если держаться этой идеологии, тогда вся наша мораль будет
революционной, направленной к осуществлению этих задач. Наш гуманизм -
марксистский, он не может походить на гуманизм буржуазный. Их гуманизм
такой, чтоб никого не обижать - вот их гуманизм. Христианский,
антихристианский, но это гуманизм буржуазный. Не трогать буржуазного строя,
воспитывать людей - Толстой проповедовал, да потому что он был помещик, не
мог понять, что без изменения строя человека не изменишь.
     Если мы мораль направим на то, чтобы воспитывать в человеке добрые
качества, а строй оставим, какой есть, - со взятками, с хищениями, если мы
это оставим, то вся эта мораль останется гнилой. А если мы поставим задачи
революционные, ломающие строй, доделывающие, тогда нужно приспособить мораль
к победе, к борьбе за победу. Это другая мораль. Это все хотят обойти.
Поэтому все разговоры о морали, о гуманизме, они насквозь фальшивы. Если
нет корня - за что боремся, куда идем? 3а мирное сосуществование. Тогда
одна мораль.
     У нас еще нет социализма. У нас взятки, у нас хищения, у нас всякие
безобразия...
     Троцкий - жулик, жулик стопроцентный, он упрекает Сталина, что
неравномерность развития капитализма определили еще буржуазные философы.
Конечно, они вроде этого говорили, те или иные слова и фразы около правды
были и у буржуазных философов, пока они верили в свои силы, они за
революционные действия были. Словом, сорвали голову Карлу этому в Англии,
уничтожили Людовика, не жалели, когда нужно было. Но на этом революция не
кончается. Помещиков значит вышибли - это большое революционное дело. А
дальше-то им не подходит. А рабочие были слабоваты. Можем ли мы на этом
остановиться? Не можем. Вот в этом все дело, что надо теперешние
революционные задачи понять, в чем они заключаются, - не в словах о
коммунизме, не в благих расположениях о мирном сосуществовании, а в
уничтожении классов. Никаких других революционных задач решающих сейчас
нет. А если есть, назовите...
     Об этом сейчас не говорят, потому что это революционные задачи. Сразу
классы нельзя уничтожить, так давайте обсудим, как это сделать. А вот не
обсуждают. И не хотят обсуждать. А есть ли другой путь? Сейчас работают лишь
бы, лишь бы. Для этого надо воспитывать людей. Конечно, надо зарплату, но,
кроме того, надо воспитание. А этого нет. Все думают, что деньгами возьмут.
У нас революционные задачи не решены. Нам надо все сделать так, чтобы не
допустить мировой войны и, тем более, надо не сдать наши позиции, а
усилить... Как это сделать? Борьбой. А борьба опасна. Вот тут и выбирай...
     - Сталин говорит: при коммунизме не должно быть государства, но, если
останется капиталистическое окружение...
     - Армия и аппарат будут.
     - Какой же это коммунизм? - говорит Молотов, - Хорошее жилье, хорошая
жизнь, обеспеченность - этого, с обывательской точки зрения, достаточно.
Если все бедняки будут жить более-менее хорошо, значит, это уже социализм,
не капитализм. Это еще не полный социализм...
     ...Максимального удовлетворения вообще никогда не будет. Это очень зря
Сталин употребил, это, так сказать, заигрывание. Каждый заведет себе рояль,
каждый заведет себе авто - это же абсурд. Значит, не максимальное, а
удовлетворение всех основных потребностей. Все будут иметь, любой
пользуйся - общественным. Вот теперь, я в том числе, и все министры и
прочие пользуются столовой. Заплатил 60 рублей в месяц и получил все
продукты. Маркс и говорит - каждый будет получать за проработанное свое
количество дней. Работал, вырабатывал башмаки, 100 пар, проработал 100 дней
над этими башмаками, ты берешь лишь пару башмаков, а остальные 99 ты
получишь другими продуктами, и выбирай, что тебе нужно." /Молотов - Чуев/.
     - Стоп! - всплеснул белыми ручками АХ, - Вот он, тупик, край стола!
Дальше ничего на плоскости не решается, дальше - только выход в Небо, или
крах... Опять вливание молодого вина в старые мехи, опять - мещанство
осуждает, а говорит о материальной заинтересованности. С одной стороны -
обогащайся, делай как можно больше, а с другой - обогащаться плохо -
неравенство плодит, да и вообще развращает. Тупик. Мы тут вплотную к Егорке
подходим, к РЕВОЛЮЦИИ СОЗНАНИЯ. Не материальная, а духовная
заинтересованность!
     - Не было у них Егорок, - развел черными ручками АГ.
     - Антивампирия была завоевана, отвоевана и отстроена, надо было
продолжить ВОСХОЖДЕНИЕ, нужен был новый, если не пастырь, то хотя бы
"проводник", и уже не "с жезлом железным", а с "сердцем горящим". Нужен был
Данко, ибо на новом этапе восхождения должны стоять сыны во главе народа.
Они, собственно, всегда были нужны, но после смерти Иосифа особенно...
Данко, Прометей, Иоанны Богословы... Но "Других писателей у меня для вас
нет"!.. В карманах жрецов советской культуры прятались гонорары и кукиши,
жрецы были трусливы и алчны. Они оглянулись назад, как жена Лота, и
превратились в камни. Их души омертвели, а слова... "Дурно пахнут мертвые
слова", - как сказал Гумилев.
     А из номенклатурных яиц все чаще вылуплялись змееныши... На смену
Вячеславам Молотовым пришли архитекторы перестройки - Александры Яковлевы:
"Крот рыл изнутри. Иной раз можно выиграть сражение, поставив своих людей
вместо полководцев противника". /Советский идеолог А.Яковлев о своей
деятельности/.
     "Никто из должностных лиц, включая и секретаря генерального, и
председателя Совнаркома, Совета Министров, - никто из должностных лиц не
должен получать выше среднего рабочего. Это осуществляла парижская Коммуна.
Но разве у нас это есть? А мы приукрашиваем недоделанное. А главное в том,
что нельзя преодолеть бюрократизм, пока один 100 получает, а другой - 1000
в месяц...
     ...Организовать может только рабочий класс, а вот внести идеологию
социализма - научно подготовленные люди, то есть интеллигенция". /М.-Ч./
     - Ха-ха-ха!.. - как писал Иосиф на полях библиотечных книг.
     "- Правильно ли, что интеллигенцию назвали прослойкой?
      - Правильно. А что же она такое?
      - Какое-то унизительное звучание.
     ...- Сейчас у нас все есть: сильная страна и содружество
социалистических государств. Бояться нам некого и нечего, кроме собственной
расхлябанности, и с этим нужно бороться, чтобы укрепить дело социализма..."
/М.-Ч./
     - Ха-ха-ха, - повторил АГ.
     "Вот этого крестьянина берегут, колхозника. А его беречь нельзя, если
хочешь счастья этому крестьянину. Его надо освободить от этих колхозов. И
сделать его тружеником социалистической деревни. Вот эти сторонники
крестьянского, демократии, они-то как раз реакционеры, они крестьянина
этого в том виде, в каком он есть, хотят заморозить. Отупели в своем
мелкобуржуазном мещанстве.
     Не раз я вспоминал, сколько Сталин говорил, что бытие определяет
сознание, а СОЗНАНИЕ ОТСТАЕТ ОТ БЫТИЯ! И думаю: ведь по сути дела мы должны
мыслить коммунистически. А мыслится I7 веком: как бы кого спихнуть!
     - Ленин боялся власти денег, - говорит Кванталиани, - Высокое жалованье
развращает людей.
     - При Сталине тоже жалованье давали, деньги, все, но такого, как
сейчас, кто из нас мог подумать. В мыслях не было. А сейчас, только занял
какой-нибудь пост, скорей строить дачу. Каждый хапает кругом. Ленин, я
часто думаю об этом, говорил, что ни одна сила Советской власти не
подломит, кроме бюрократизма. Но этот бюрократизм, оказывается, порождает
целую серию всяких других пороков." /М.-Ч./
     "...горе пастырям израилевым, которые пасли себя самих! не стадо ли
должны пасти пастыри? Вы ели тук и волною одевались, откормленных овец
закалали, а стада не пасли... и не будут более пастыри пасти самих себя, и
исторгну овец Моих из челюстей их, и не будут они пищею их".
/Иез.34:2,3,10/
     "В марте Сталин умер, а уже в июне-июле Хрущев возглавлял тот же самый
ЦК. Как же это получилось так? Хрущев, Микоян, люди правых настроений, они
сидели и изображали из себя величайших сторонников Сталина. Микоян
ведь сказал к его 70-летию: "Сталин - это Ленин сегодня". Вы не повторите, я
не повторю, а он в своей статье к его 70-летию так изобразил, что вот вам
был Ленин, а теперь такой же Сталин. А через несколько месяцев после смерти
Сталина он от этого покрутился. А Хрущев? Он ведь группу сколотил! Вот вам
крепость. Вот вам и все очистили! Вот вам уже и все пройдено! Ничего еще не
пройдено!" /Молотов - Чуев/
    "- Вы закончили борьбу, - говорит Шота Иванович.
     - Ничего мы еще не закончили, - отвечает Молотов.
     - Внутри страны.
     - И внутри страны мы ничего еще не закончили. Основы только построили.
...Да и при Хрущеве не закончено было, и теперь не закончено. Наоборот,
идеология, которая у нас в Программе КПСС, - тормозящая.
     - Программа-то неверная, господи.
     - Не то что неверная - она тормозит строительство социализма. Рабочие
двигают и двигают дело вперед, крестьяне, колхозники медленно, но идут
вперед. У них нет настоящего руководства... Нет у Маркса, Энгельса, Ленина
такого социализма, где продолжается господство денег... Найдите. А у нас
продолжается...
     Колхозы - это переходная форма, переходная. И никакого социализма при
двух формах собственности нет, законченного социализма. А мы говорим, что у
нас развитое социалистическое общество, себя этим успокаиваем и тормозимся.
Нам надо это ликвидировать и развернуть все силы народа. Это все
накаляется, оно найдет свои пути. Но наши руководители сейчас не понимают,
а те которые подсовывают им бумажки - просто мелкобуржуазные идеологи,
которые не могут ничего сделать. Уже построены основы, повернуть назад не
могут, и вот: "Это развитой социализм! Переходим к коммунизму!" и прочее.
Ничего мы не переходим. Вот Брежнев один из таких руководителей, которые не
понимают этого, не потому, что не хотят, а они живут мещанской идеологией.
Мелкобуржуазной. Этого добра у нас еще очень много, и это не может не
тормозить. Но самое интересное то, что вы не найдете серьезных людей,
которые над этим задумываются." /М.-Ч./
     "- Ликвидировать колхозы, ввести государственную собственность? - Да,
да. Чтобы это сделать, надо провести громадную подготовительную работу, а
мы еще не делаем, потому что будто бы все построили, и этим задерживаем
подготовительную работу к ликвидации и колхозов, и денег. И я должен
сказать, что, кроме Сталина, никто не решился, да и не понимал просто - я
прочитал и обсуждал со Сталиным это дело. И у Сталина вначале нерешительно
сказано, а в последнем письме очень определенно - двадцать лет назад он
сказал, что колхозы уже начинают тормозить. Теперь колхоз может на свои
средства рассчитывать, а если государство вложит в это дело? Колоссально
увеличатся темпы. Но суть-то, почему у нас сейчас плохи дела - машинизация,
механизация. А в Америке не нуждаются ни в хлебе, ни в хлопке, ни в свекле
- почему? Потому что кругом машины. Все комплексно механизировано. А если
мы сумеем это сделать, мы их обгоним... А если мы перейдем на совхозный тип
строительства, когда государство все будет делать, чтобы обеспечить
механизацией всесторонне и комплексно, это было бы замечательно."
/Молотов-Чуев./


     СТАРЫЕ МЫСЛИ О ГЛАВНОМ:

"Да приидет Царствие Твое!" - молим мы Небо. Государство может участвовать
в этом построении Царствия, помогая каждому желающему состояться в Образе и
Замысле, то есть возвести Царствие в себе, в преображенной душе. И тогда
Царствие Небесное прорвется в лежащий во зле мир изнутри, благодатью и
светом "рожденных свыше" душ.
     ЕДИНСТВО - соединение каждого с ЦЕЛЫМ, с ЦЕЛЬЮ /один и тот же корень/.
У "рожденных свыше" - соединение каждого с Творцом, где все пронизано
жизнью и светом Божьим. "Святым духом всяка душа живится". Это - мир
творческой свободы в Боге, общение в Любви. Центр Церкви и соборного
сознания находится в каждой личности, соединенной со Христом. Это и есть
"Царствие внутри нас".
     ЧУДО - прорыв духовной силы в природный порядок.
     Весь мир внутри меня, если я соединяюсь с Сыном, победившим мир. Мир
не имеет надо мной власти, если я - воин Сына и больше не подчиняюсь миру.
Я владею миром, когда перестаю быть у него в рабстве.
     И "мы" могут входить в "я", я могу добровольно присоединять "я" к
"мы", и участвовать в какой -либо "стройке коммунизма" и быть счастливым,
ибо сделал ДОБРО. И действовать так, по-Божьи свободно, по зову сердца, а
вовсе не по причине рабства моего у тоталитарного режима или коллектива. То
есть у "мы". Коллективные добрые дела не были рабством у мира. Единственный
способ спасения сейчас - уход из мира, подчиненного Вавилонской блуднице.
"Выйди от нее, народ Мой..." Здесь все подчинено вещизму, власти Мамоны.
Все порабощает и втягивает в грех.
     Служение обществу не в Боге - идолопоклонство. Но те, кто строили,
выращивали хлеб, лечили, учили, одевали, защищали, сеяли "разумное, доброе,
вечное", вершили дела любви и милосердия, являлись тем самым творческими
помощниками Создателя.
     "Вечные начала - ценности, реализованные в субъективном духе.
"ЦИВИЛИЗАЦИЯ зачата во грехе.
     Народная масса имела когда-то свою культуру, основанную на религиозной
вере. Цивилизация же вместо веры в Истину предложила лишь мифы и символы -
национальные, социальные, классовые и т. д. Служение им - идолопоклонство.
     Страх, поклонение - не этого хочет от нас Творец, не дастся нам ни
чуда, ни знамения. Даже не вера важна, ибо "и бесы веруют и трепещут". Нам
нужно принять ПУТЬ Христа, признать и полюбить ПУТЬ, ИСТИНУ И ЖИЗНЬ, то
есть отдать сердце Слову Любви, спасающей падший мир. Отдать не Властелину
Вселенной, не Высшему Разуму, а жертвенной, ради нас распятой божественной
любви, разделившей с нами все муки рождающейся новой Жизни - Нового Адама.
Красоте и высоте Замысла Творца о грядущем Царствии, утвержденного кровавой
печатью страданий Сына. Только отдав Сыну сердце, мы сможем жить в мире,
где "все за всех".
     ТВОРЧЕСТВО есть бунт против объектности мира, против царства
необходимости.
     Суть идолопоклонства - средство превращается в цель. Между тем как все
в этом мире - лишь средства, орудия Света или тьмы. Спасти или погубить.
Включая науку, культуру, саму цивилизацию. Если Небу будет угодно продлить
историческое время, чтобы свершилась РЕВОЛЮЦИЯ СОЗНАНИЯ - новая цивилизация
должна явиться средством спасения.
     КУЛЬТУРА призвана стать мостом, радугой между многонациональным и
невоцерковленным народом и Небом, воздействуя на душевную жажду Красоты и
Истины всем многоцветьем красок, - в отличие от церкви, пробуждающей
ДУХОВНОСТЬ, ДУХ.
     В условиях смертельной схватки Света с тьмой, особенно в последние
времена, нет права у слова, "полководца человечьей силы" - услаждать и
почивать. Когда самые высокие идеи берет на вооружение похоть - наступает
коллапс.
     Не "моральное удовлетворение", а "духовное удовлетворение".
     Смысл смирения - стать проницаемым для Света, гордыня - запертый
изнутри сейф, наполненный тьмой.


     * * *


     О Сталинском стремлении к власти. Нынешние вожди не устают "якать".
Иосиф же почти не употреблял слово "Я" и даже о себе говорил в третьем лице:
"товарищ Сталин". Он фанатично служил Делу, начисто забывая о себе и требуя
того же от других.
     Власть ему была нужна, чтобы "собрать расточенное", а нынешним -
урвать побольше для себя и своего клана.


     * * *


     Вопрос смысла жизни: просадить, спустить свою жизнь в казино, как
безумный игрок, или "беспробудно прохрапеть" свое время, или положить в
банк на вечный счет... Когда глубинное ведение в тебе свидетельствует, что
удалось перевести в вечность свое время, это и есть "Царствие Божье внутри
нас". Бывает и ад внутри, о котором "красный мученик" Николай Островский
сказал: "Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы
не жег позор за подленькое и мелочное прошлое." Если мир исходит к чему-то
злобой - значит, это близко к Небу. Все, что "восходит", вызывает
ненависть.


     * * *


     Господь осыпал ее тогда незаслуженными милостями. Вскоре иеромонах
отец Андрей, бывший в миру художником Игнатием Дареновым, начал исполнять
требы в небольшом, но весьма известном подмосковном храме. Из Лужина туда
легко можно было добраться электричкой и загородным автобусом. Иоанна
наведывалась с набитыми сумками лужинских даров - соленых огурцов, квашеной
капусты, варенья, ягод и фруктов - в летнее время, а то и просто с банкой
рыночного творога или каким-то удавшимся домашним блюдом /кроме,
разумеется, скоромных в пост/. Она, прежде ненавидевшая любую суету вокруг
еды, испытывала блаженство при мысли, что готовит для Гани /конечно, плюс
вся братия - принесенные прихожанами дары сразу же выставлялись на общий
стол/. За щедрые дары ее привечали обслуживающие храм матушки и называли
"походной кухней".
     Иоанна приезжала по будням с первым автобусом, но как бы рано она ни
приехала, в исповедальне уже поджидал народ - религиозное возрождение
семидесятых-восьмидесятых, скандально-популярная репутация знаменитого
художника, эмигранта и теперь монаха, вернувшегося из капиталистического
изобильного рая, чтобы служить Богу... Поначалу так объясняла себе Иоанна
этот растущий ажиотаж вокруг нового батюшки. Но подслушанные разговоры
ничего не понимающих в живописи и эмиграции простых прихожанок
свидетельствовали об отце Андрее - молитвеннике, прозорливце и строгом
постнике /как ни пыталась помешать последнему мнению Иоанна неуемной своей
стряпней/, требовательном жестком наставнике. Сгорая сам, отец Андрей,
считающий отныне небесным своим покровителем великого Андрея Рублева, желал
того же огня от духовных своих чад. Те стонали, но терпели.
     Число богато одетых дам, интеллигентов "на колесах" и в дубленках,
среди которых попадалось немало знакомых лиц, росло день ото дня, оттесняя
туземных бабулек, чем те были крайне недовольны. Поначалу их смиренно
пропускали вперед, побаивались, но потом пришельцы освоились, и все это
стало напоминать пусть молчаливо-печальную, но все же очередь. Многоликая
советская толпа, блудные дети, наперебой тянущие руки к хлебу Небесному, к
благодатному батюшке, похожему на подстреленного ворона своим будто
нависшим над исповедником черным оперением. То - будто в бессильной
смертной муке лежащими на аналое руками-крыльями, упавшим на руки лицом под
сугробом как-то разом поседевшей, но по-прежнему пышной гривы, потом сугроб
оживает, отец Андрей что-то говорит, иногда невыносимо долго, слышен лишь
неразличимо-тревожный, как азбука Морзе, пульс слов... Опять черное крыло
оживает: - Да простятся чаду Георгию грехи его...
     Мелькнет то умиленно-счастливое, заплаканное, то пунцовое, обожженное
стыдом, то потерянно бледное от волнения лицо продирающегося к выходу
исповедника, толпа выталкивает его из исповедальни, как пар под давлением,
и каждый продвигается еще на шаг ближе к цели. И вот уже снова черный
ворон, как подстреленный, падает на аналой, чтобы опять погрузиться во
мрачные смрадные отстойники человеческой души, иной раз впервые пришедшей
на исповедь, как и Иоанна когда-то. Впервые за десятки лет. Самое темное,
злое, грязное, порой скрытое в помыслах, неосуществленных намерениях - дно
души, преисподняя обрушивались на склоненную Ганину голову. Покорно, как
перед гильотиной.
     Каждый раз - гильотина - как-то он признался ей в этом: "Господи, что
же они творят!.. Самые умные, самые лучшие, самые надежные - как страшно и
неожиданно падают!.." - Ганя едва не плакал - невидимый для посторонних
глаз в глубине опустевшего церковного дворика, и потрясенная этой вдруг
прорвавшейся плотиной то ли слабости, то ли Любви, Иоанна сокрушалась
вместе с ним над чьим-то падением... Она-то знала это смертельно
притягивающее к краю бездны объятие злого помысла. Так жутко и сладко манят
рельсы под приближающимся поездом. Она вспомнила уже, казалось бы, поросшую
быльем гибель Ленечки, их с Денисом многолетний детективный сериал...
Каждый - потенциальный преступник, убийца, каждый носит в душе замедленную
мину первородного греха, нужны лишь определенные условия, соблазны, чтобы
она сдетонировала... Или включились противостоящие греху силы, защитные
механизмы. Никто не может судить другого, не побывав в шкуре того другого.
На его дыбе, на его костре. Так сказал простивший ее Денис.
     Лишь Господь, только Он - настоящий судья. Лишь у Сына - скрепленное
кровью право...
     Так и прошептал в ту минуту силы или слабости Ганя: "Прости им,
Господи, не ведают, что творят". Он не мог их исцелить, мог лишь молиться за
них, выслушивать и отпускать грехи, любить и жалеть, несмотря на их
безобразие, перевязывать раны, иногда резать по-живому... Но был лишь
посредником, через которого передавалась исцеляющая сила благодати Божией.
     - Я ничего не могу, я только проводник, - сокрушался Ганя, - Они
слушают, но не слышат, а если слышат, то не слушаются. А слушаются - то
лишь внешне, противясь сердцем, а велено "не казаться, а быть"...
     Больной добровольно приходит в лечебницу, ложится на операционный
стол, Ганя берет скальпель, отсекает опухоли зла, делает переливание крови,
но это еще ничего не значит. Зло дает метастазы, иногда более страшные, -
обычная кровь тут не поможет.
     "Сие есть Кровь Моя Нового Завета, еже на вы и на многие изливаемая во
оставление грехов"... По вере, молитве, жалости и любви священника хлеб и
вино превращаются в их сосудах, артериях не в обычную кровь, а
Божественную. Всесильное исцеляющее чудо...
     "Примите, ядите..."- Почему они не исцеляются? Я, наверное, ничего не
могу, я непроницаем для Света, я плохой пастырь...
     Потом Ганя каялся в грехе малодушия и уныния.
     Иоанна, как могла, утешала, ободряла, внутренне содрогаясь от
сознания, сколько тайной мерзости приходится выслушивать каждый раз отцу
Андрею. И не просто выслушивать, но брать на себя ответственность за
отпущение греха, за выбор лекарства; и принимать единственно правильное
решение, и давать один верный совет, находя ключ к каждой душе.
     "Среди лукавых, малодушных, больных балованных детей..."И за каждого
отвечать перед Богом - для него это было предельно серьезно. А ведь порой
приходилось иметь дело просто с любопытствующими, желающими побеседовать с
подавшимся в монахи известным художником...
     Так или иначе, число чад отца Андрея стремительно росло, что явилось,
разумеется, поводом для недовольства властей и соблазном для других
священников. Ганя буквально валился с ног и таял день ото дня от нервного
истощения. Он вдохновенно служил литургию, признаваясь, что иногда теряет
сознание от ощущения близкого присутствия Божия и собственной тьмы перед
Огнем... А ведь кроме литургии - молебны, панихиды... Мертвые, за которых
он тоже отвечал, по-церковному усопшие. И отвечал за хор из прихожан, ездил
причащать больных и умирающих, венчал и крестил, помногу молился, спал по
четыре-пять часов...
     Она каждой клеткой чувствовала, как ему тяжко порой приходилось на
этом костре, перед Престолом Господним, молилась за него слабой своей
молитвой и больше ничем не могла помочь...
     Итак, она приезжала очень рано с набитыми сумками, в непривычно
длинной, вместо обычных джинсов, юбке, в завязанном под подбородком платке
и стояла незаметно где-нибудь в уголке во время исповеди, литургии,
причастия, молебна, панихиды... Потом вместе со всеми подходила к кресту.
     - Иоанна...
     Поговорить им почти не удавалось - после службы выстраивалась уже во
дворе длинная очередь к батюшке по личным вопросам, их безуспешно разгоняли
послушницы при церкви - мол, имейте совесть, дайте батюшке отдохнуть,
пообедать хотя бы, он тоже человек... И наконец, уже у дверей трапезной,
Иоанна передавала ему сумки - сначала просто с едой, потом с распечатанными
религиозно-познавательными брошюрками, которые она по его заданию
размножала, иногда составляя сама для его духовных чад - тогда такая
литература практически отсутствовала и была недоступна. Главы из различных
источников: о Боге, вере, грехе, посте, молитве, христианской жизни, о
таинствах. Как готовиться к исповеди и причастию, о Кресте, о смерти, о
православных праздниках.
     Как-то незаметно эти брошюрки стали ее основным делом, главным
наполнителем лужинских дней. Служить Богу, помогая отцу Андрею сеять
"разумное, доброе, вечное". "Если б навеки так было", - мечтала она,
поджидая Ганю на скамье перед трапезной. Он возвращался с пустыми сумками -
провизия отправлялась на общий стол, литературу Ганя прятал в келье и потом
раздавал потихоньку. Религиозно-издательская деятельность весьма не
поощрялась, в общине Глеба уже были крупные неприятности. Приходилось
соблюдать предельную осторожность. Иоанну эта конспирация даже развлекала,
все подобные запреты казались нелепыми, по-детски глупыми. Режим
представлялся вечным, народ жил своей ребячьей жизнью, весело и беззлобно
поддразнивая власть. "Ну, заяц, погоди!" "А ну-ка, отними", "Я от дедушки
ушел", "А нам все равно..." По возможности сачковали, приворовывали, ходили
в гости, спивались потихоньку. Техническая интеллигенция вкалывала и
сачковала в бесчисленных НИИ, поругивая тупость и инертность вышестоящих
органов, гуманитарная - митинговала на кухнях, потихоньку развратничала и
тоже спивалась. Некоторые подались в модные восточные религии - буддисты,
йоги, кришнаиты. Те же, кто преодолев гордыню и побратавшись с церковными
бабулями вернулись в православие, - не умели верить сердцем, их
"лжеименный" разум требовал доказательств, знаний и свидетельств. В
основном, для них-то и составляла Иоанна свои брошюрки, одновременно
убеждая и себя, укрепляя и свои шаткие религиозные догмы. Долгими
лужинскими вечерами, обложившись литературой, она вела увлекательный
разговор с Небом, спрашивая и получая ответы, стучала машинка, щелкал
скоросшиватель, брошюрки укладывались плотным слоем на дно сумок, сверху -
банки. Ганя относил сумки в келью и возвращался с одной - сумка в сумке. А
в целлофановом пакете, засунутом в пустую трехлитровую банку - инструкция и
деньги, кому позвонить, что и по какому адресу раздать нуждающимся и т. д.
Это подполье ей ужасно нравилось... Хотя она и понимала, что все может
плохо кончиться.
     Первое время деньги на благотворительность были лично ганины и
общинные, потом она присоединила к ним и часть своих, вырученных за цветы.
Для многодетных, больных, просто попавших в беду. "Ой, доченька, погоди,
скажи хоть кого благодарить?.." - "Господь послал, бабуля..."Ей нравилось,
как они неумело крестятся, распечатывая пакеты с рождественскими дарами, с
каким детским восторгом извлекают оттуда какой-либо вкусный и полезный
дефицит, и комната по-новогоднему пахнет мандаринами, навевая воспоминания
о первых послевоенных подарках. И о преодоленном ею запретном плоде, о
котором вспоминать было нельзя, да она и не вспоминала. Все это было будто
из другой, не ее жизни, а в нынешней она развозила рождественские подарки
на стареющем своем жигуленке и рассказывала, что дед Мороз - это тот самый
святой Николай Угодник, которого даже студенты просят послать на экзамене
счастливый билетик. Санта-Клаус, святитель Николай.
     Однажды он ей даже приснился, промелькнувший в безликой толпе старец в
кумачовой мантии, с белоснежной метелью волос, похожей на ганину, к
которому она рванулась в восторге, догнала, прося благословения. Старец
возложил ей на голову легкоснежную свою руку и вздохнул печально: - Веры в
тебе маловато...
     Наверное, так и было, иначе зачем бы ей снова и снова искать разумом
доказательства бытия Божия? Она тешила себя мыслью, что ищет - для других.
Находила, несколько часов была счастлива и... искала новое. Их, этих
доказательств, уже набралось около десятка, и это не считая всяких чудесных
с ней происшествий, совпадений и волшебных снов - цветных, полных тайного
высокого смысла. Впоследствии сбывшихся, направляющих, предупреждающих. Она
рассказывала их лишь Гане или отцу Тихону, который вместе с ней восхищался,
ужасался, толковал... Один он знал и об ее подпольной деятельности, знал и
благословил. И для него она иногда готовила брошюрки.
     Он опасался лишь их встреч с Ганей - "смотри, Иоанна, враг силен!.."
Но в том священном благоговении, с которым она смиренно, как все,
прикладывалась к руке отца Андрея, подходя под благословение, не оставалось
места для плоти - все сгорело тогда, в лужинском саду, смыло ливнем. В
толпе атакующих прихожан ей удавалось перекинуться с ним лишь несколькими
словами. Его караулили часами, как какую-нибудь эстрадную диву - обожали,
ревновали, ссорились, интриговали. Чего тут было больше, неосознанного
греха, религиозной экзальтации, жажды чуда, тайны? Кто знает... Но ничего
не поделаешь, на земле где огонь, там и чад. Они боготворили батюшку,
ловили каждое слово, потому что именно через него действовал Господь. И
ждали от него чуда, спасения, помощи...
     Иоанна смотрела, как он подолгу стоит в тоненькой, развевающейся на
ледяном ветру рясе посреди двора, окруженный этой жаждущей толпой, не
внемлющей увещеваниям послушниц: "Отпустите, окаянные, батюшку, вы вон все
в польтах, а он окоченел поди..." И однажды собственноручно, в первый и
последний раз, связала под руководством знакомой цветочницы толстенный
длиннющий свитер из мягкой темносерой шерсти горной козы, который едва
поместился в сумке. Она побыстрей всучила ему сумку и удрала трусливо,
сославшись на занятость. И когда в следующий приезд увидала его в окружении
прихожан на морозном ветру уже в ее свитере под рясой - просто в меру
упитанный батюшка, высокий воротник надежно защищает шею, кожа уже не
напоминает некондиционного цыпленка по рубль шестьдесят за килограмм... Вот
оно, счастье. Отстоять службу, перекинуться несколькими словами и
пожеланиями, приложиться, как все, к благословляющей руке. Бесконечно мало
и бесконечно много.
     Однажды довелось им вдвоем служить удивительную панихиду. Это было в
день смерти матери. Иоанна не помнила, в какую годовщину, в будний день
/отец Тихон служил только по воскресеньям и праздникам/ она решила
помянуть мать в ганиной церкви. У поминального креста, где обычно лежала
стопка записок, белела всего одна с крупно написанным именем: "Юрий". Не
было и певчих, догорал одиноко свечной огарок. Иоанна положила рядом с
"Юрием" свою записку и стала ждать Ганю, которому уже сказала насчет
матери. Появилась знакомая прихожанка-художница, спросила испуганно: - А ты
чего тут? - Да вот, батюшку жду, у мамы годовщина. Куда-то все делись...
     - Ты что, не знаешь? - Татьяна кивнула на записку, - Новопреставленный
Юрий.
     - Ну и что? - Это же Андропов, по всем церквам велено поминать... Вот и
разбежались.
     - Почему? Татьяна понесла какую-то ахинею про космическое зло, про
черную ауру, окружающую всех безбожных политиков, чьи грешные души
отсасывают у молящихся за них всю энергию, так что можно даже помереть. Чем
за большего грешника мы молимся, тем больше требуется духовной энергии. А
этим, вершащим судьбы целых народов, не помогут и святые, так что лучше в
такие дни вообще сидеть дома.
     Появился Ганя, и Татьяна спешно ретировалась.
     Иоанна в двух словах изложила татьянину версию. Отец Андрей
отмахнулся, сказав, что мы лишь проводники, просители, а энергия - у
Господа, неисчерпаемая для самого страшного грешника. И тогда она запишет в
поминание кроме Юрия и Софии, Леонида и Иосифа, она помянула бы все усопшее
Политбюро, если б вспомнила их имена. Иосиф и София с Аркадием, она с
детства поминала их вместе в молитве перед сном, о здравии и упокоении и
сказала об этом отцу Андрею. Он ответил, что да, все правильно. Ибо не
может быть неправедной молитва ребенка.
     - А как же "нельзя молиться за царя Ирода"? - Ирод искал гибели
младенца Христа, он был богоборцем. Но скорее по неведению. Вообще я бы тут
поспорил с Пушкиным. Молиться за всех можно...
     Отец Андрей отслужил потрясающую, на одном дыхании, панихиду, Иоанна
была и прихожанами, и хором. Он был приятно удивлен ее знанием заупокойной
службы. Она стояла за его спиной, полузакрыв глаза, но ощущая каждой
клеткой хлынувший откуда-то поток любви и жалости к тем, когда-то великим и
могущественным, которым толпы кричали "Осанна!", а теперь боялись даже
поминать... Кто уже ничего не может изменить в своей судьбе, остается лишь
уповать на эту лукавую толпу, которая жаждет кумиров, выбирает жертву,
возносит на высоту поднебесную, чтобы затем низвергнуть в пропасть, отказав
даже в ходатайстве пред Богом за ею же учиненный соблазн.
     А ведь сказано: "Не сотвори себе кумира"! Она вспоминала и отца - за
столом с зеленой лампой; маму, ту, юную, в шляпке с короткими полями и
сером пыльнике, бабку Ксеню с ее сундучком, кашлем и горячим тельцем, и
вечно пьяненького оператора Ленечку.
     И всех их, праведных материалистов-аскетов, лишенных церковных
таинств, без веры в чудо, в личное бессмертие, или в "такого бога",
противоречащего вписанному в сердце закону Неба.
     Вслед за отцом Андреем, открыв все силы души, нервы, сосуды, по
которым нескончаемо и жарко текли в вечность потоки всепрощения, защиты и
нездешней любви к ним, ушедшим, она осознала, что все они живы в ней... Так
же как в Иоанне нынешней, молящейся сейчас за всех, "помощи и заступления
требующих" - жива Иоанна-маленькая - Яна мамы, отца и бабки Ксении, и
Иоанна-пионерка верующая, и Иоанна-юная, убитая - времен погибшего
Ленечки... Что во всякой живой формирующейся душе живы все, ближние и
дальние, живы минувшие миры и поколения - Пушкины, Рублевы, Блаженные
Августины, Рембрандты, Чайковские и Шекспиры, равно как и дающие телу "хлеб
насущный". И дававшие когда-то этот хлеб телу и душе жившим до нее
поколениям; и Каин и Авель, и Адам и Ева - всех вмещает она, Иоанна, на
стыке тысячелетий, как клетка - генетический код Целого. Как эта шумящая на
церковном дворе береза - все свои листопады, а заодно и солнечное тепло,
снега, ветры и дожди многих лет.
     Она поймет, что каждый - лишь промежуточное состояние, ступень некоей
стадии развития возрастающего и формирующегося в непреходящем будущем
бессмертного Целого, осуществляющейся Полноты Бытия, которая преодолевает
все травмы, опухоли, болезни отсеивает все препятствующее этому
всепобеждающему прорыву в вечность, где лишь несущее жизнь получает Жизнь.
И лишь вмещающий все получает Все.
     Вечно идти рука об руку с Ганей по тропинке лужинского леса, зная, что
солнце никогда не закатится за горизонт, и тропа никогда не кончится.
     И никаких "завтра".
     "Завтра" - это был страшный зверь с одной из ганиных ранних картин.
Иоанна молилась с отцом Андреем, и зверь тонул в море. Отцепились от скал
его лапы, провалилась за горизонт голова в ржавых прутьях, освобожденный от
когтей кораблик закачался на волнах...
     Смотреть на ганины картины того периода Иоанна вообще боялась, а от
этой просто позорно спаслась бегством, придумав какой-то нелепый предлог.
Но поздно - картина отпечаталась намертво в памяти как некий грядущий
апокалипсис, как призрак отца Гамлета - предвестник роковых перемен.
     Вместо солнца над морем вставало чудовище. Оно уже уцепилось за
прибрежные скалы огромными ручищами со звериными когтями - на одном из
когтей болтался пронзенный насквозь кораблик...
     Уже показалась на горизонте поросшая острыми ржавыми прутьями голова,
низкий гориллий лоб - отвратительный, волосатый, бугристый. И на всем - на
лбу этом, на скалах и облаках, на море - зловещие кровавые сполохи от глаз
чудища. Самих глаз не видно, они еще не показались из-за горизонта, но
совершенно ясно, что страшнее них нет ничего на свете.
     И все живое - фигурки людей, горные козлы на скалах, чайки, крабы,
собаки, змеи - в панике бегут, летят, ползут прочь.
     А Регина сказала, что картину купила фигуристка из ФРГ за
фантастическую по тем временам сумму. В подарок своему жениху.






     СТАРЫЕ И НОВЫЕ МЫСЛИ О ГЛАВНОМ

     Имение каждого - дары Божии. Заставлять кого-то служить тебе этими
дарами - кража не только у личности, но и у Творца.
     Душа - ездок, ум - кучер, страсти - лошади, тело - телега.
     Тело и страсти - подчинить Разуму, Разум - Духу, Дух - Богу.
     Для Бога необходима свобода. Значит, понятие СВОБОДЫ не исключает
НЕОБХОДИМОСТИ. СВОБОДА - осознанная необходимость свободы В БОГЕ, а не ОТ
БОГА.
     Коммунизм построен на ОБЩИНЕ, социал-демократия - на ОБЩЕСТВЕ.
Социальный - общественный. Коммунистический - общинный. Социализм - более-
менее справедливые правила совместного проживания в гостинице. Коммунизм -
неписаные законы любящей и дружной семьи, Целого, основанные на Замысле.
Устроение родного дома.
     Иосиф стремился сделать неписаные законы общины, семьи законами своего
общества и отбрасывал все, мешающее, несоответствующее этой цели.
"Пережитки прошлого", "чуждые элементы", "паразиты и кровососы".


     * * *


     Хочешь убедиться в присутствии Истины - начни жить по Ее Замыслу -
ведь даже наличие соли в супе определяется пробой! Жизнь не по Истине
безвкусна и тошнотворна, какие бы ценные компоненты в нее не входили.
     Получая от Истины и Жизни жизнь, каждая отдельная душа должна нести в
себе, вернуть Целому тоже жизнь. БОРОДАВКИ Целому не нужны.
     Творец говорит: дерзни жить по Истине - и получишь Жизнь. Жизнь с
большой буквы в обмен на земную. Вечную в Царствии в обмен на временную в
"лежащем во зле" мире. Можно ли отказаться? Вера в человеческую личность
"по Образу и Подобию" означает: "Я сказал: вы боги и сыны Вышнего все
вы." Человеческое "Я" безусловно в возможности и ничтожно в
действительности. В этом противоречии - несвобода, зло и страдание,
разрешаемые лишь РЕВОЛЮЦИЕЙ СОЗНАНИЯ. Познайте Истину, и Истина сделает вас
свободными.
     Человеки... В детстве - в рабстве у родителей, в юности - у
собственной плоти, в зрелости - у Мамоны, в старости - у немощи и болезней.
     И в довершение всего - у вечной смерти. Не безумие ли мириться с такой
судьбой? Религиозная Истина имеет многочисленные ветви и листья, но единый
корень.
     Вечные ценности остаются. Все предыдущие поколения Руси и Союза, все
"братья, друзья, товарищи" сейчас снова встали в строй и сражаются против
Вампирии прошлой своей жизнью - делом, словом, помышлением - вместе с ныне
живущими. Они воины, сеятели - пусть взошло через несколько поколений, но
отлилось в оружие духа и снова сражается на баррикадах.
     Церковь должна быть отделена от государства. Православие - свободное
избранничество, основа его - СВОБОДА. Принудительное исповедание ПУТИ,
ИСТИНЫ И ЖИЗНИ, равно как и ущемление на этой основе гражданских прав
иноверцев - кощунство.
     Но кесарь, желающий исполнить свое предназначение в сценарии Божьего
Замысла, должен заботиться обо всех вверенных ему Небом подданных. Во
всяком случае, об ограждении их "от лукавого".
     Была эпоха, когда идеология правящих классов, включая и социальную
церковную проповедь, представила Христа если не защитником и покровителем
Вампирии, то, во всяком случае, непротивленцем. В доказательство приводят
обычно слова: "Не противься злому", хотя они относятся к прощению каждым
"злого человека", своего личного врага и обидчика. Однако, не защищать от
обидчика слабых - немилосердие и грех: "Никто не возвышает голоса за
правду, и никто не вступается за истину; надеются на пустое и говорят ложь,
зачинают зло и рождают злодейство.
     Потому-то и далек от нас суд, и правосудие не достигает до нас; ждем
света, и вот тьма - озарения, и ходим во мраке.
     Осязаем как слепые стену, и, как без глаз, ходим ощупью; спотыкаемся в
полдень, как в сумерки, между живыми - как мертвые". /Ис.59:4,9-10/
     Непротивление Христа во время казни - не непротивление злу, а победа
над злом, искупление грешного падшего мира Божественной Жертвой, Послушание
Воле Отца и Замыслу. Мученический ореол Спасителя - не "непротивленца злу",
а идущего на смерть крестную во имя победы над злом. "Молчанием предается
Бог". Христовым путем шли Матросовы, а не толстовцы, подставляющие шеи
вампирам и вводящие в соблазн одновременно и жертву, и хищника, умножая зло
на земле.
     За это искажение Замысла ищущая Истину российская элита, а затем и
народ соблазнились атеизмом.
     Церкви было недопустимо отдано КЕСАРЕВО. Роль кесаря - пасти ВСЕ
народы многонационального государства. Духовенство таким образом оказалось
в зависимости от кесаря и правящих классов, использовавших авторитет Церкви
как средство давления на народ и оправдания насилия над ним и беззакония.
БОГОВО было отдано кесарю.
     ВАМПИРИЯ пожирает своих детей, ввергает их в "смерть вторую" и
окончательную. Это - ложная шкала ценностей, ложный образ жизни, а не
какое-либо конкретное государство, страна, общество, берущие время от
времени или постоянно Вампирию на вооружение. "Ешь, солгал Бог"...
"ЗАПРЕЩАЕТСЯ ЗАПРЕЩАТЬ" - табу сатаны, губящее народы, поколения, нации и
отдельные личности. Использование даров Божиих, наследства Отца на
обслуживание Вампирии...
     Кредо большинства: "Жить, чтобы жить", "жить, чтобы есть", "жить,
чтобы сделать карьеру" и т. д. вместо - "жить, есть, трудиться, чтобы
СОСТОЯТЬСЯ В ОБРАЗЕ И ЗАМЫСЛЕ, ИСПОЛНИТЬ СВОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ, умножив жатву
Господню. "Где, на каком этапе "товарищи" все растеряли? "Страшнее Врангеля
обывательский быт", - писал Маяковский. Антивампирию съедали лозунги
обывателей, их образ мыслей, их правила игры. Вернее, игры без правил.
"Догнать и перегнать Америку"... - зачем перегонять "Царство
Мамоны", безудержного потребления?.. Неуклюжие попытки найти новые стимулы
производительности труда типа соцсоревнования, основанного на грехе
тщеславия, несовместимого с новой моралью. Ну и всякие прямые
идеологические диверсии.
     Исторической миссией новой культуры должно было бы стать проложение
пути к Небу, "напомнить человеку высокое призвание его". Возвращение
крыльев, без которых все постепенно погружалось в болото обыденности.
     СЛОВА-ОБОРОТНИ: СВОБОДА - вседозволенность, распущенность. ЛЮБОВЬ -
секс. СОБОРНОСТЬ - стадность, ИСТИНА - правдоподобие, ВЕЧНОСТЬ - время.
     Частная собственность - химера, в этом мире существует лишь прокат,
аренда. Отвергая мещанскую буржуазность, разнузданность, тщеславие, эгоизм
- мы начинаем различать Зов Неба.
     Мир задыхается в железных тисках безумцев - упырей, влекомый нагло-
призрачным волшебством "Вавилонской блудницы". Цель - заставить всех жить
по законам зла и тьмы, из которых не вырваться, как из кошмара американских
"ужастиков", совершенно однотипных: загнанный до полусмерти каким-либо
человекоподобным чудищем человечек мечется среди торжествующего мертвящего
царства материи - нагромождения стальных конструкций, трубопроводов,
котлов, тоннелей, ящиков, прилавков, складов...
     "Идеал - в тебе самом. Препятствие к достижению его - в тебе же".
/Т.Карлейль, английский историк/
     "Спасение придет от обновленного соборного духа". /Вячеслав Иванов/
     "Собором и черта поборем". /Пословица/
     Была "тюрьма народов". Затем народы были "освобождены", и начались
между ними кровавые разборки, прежние "товарищи, друзья и братья"
превратились во враждующие звериные стаи. Для пробуждения в человеке зверя
первородного греха нужны определенные условия, называемые на языке духовном
"соблазнами". В данном случае свобода обернулась "отвязанностью".
     Апостол Павел предостерегал первых христиан: "К свободе призваны вы,
братия, только бы свобода (ваша) не была поводом к угождению плоти; но
любовью служите друг другу". /Гал.5:13/
     Слова эти обращены к верующим. Даже для них апостол видит в свободе
определенную опасность. Что уж говорить о всех прочих...
     Дружная семья живет в хорошей многокомнатной квартире. Затем, в
результате развода и раздела, у каждого оказывается по комнате. И
получается враждующая друг с другом коммуналка "суверенитетов" с вечными
сварами из-за мест общего пользования.
     Важен не только профессионализм шофера, но и в нужном ли он едет
направлении.
     Тело - не только "темница для души", но и защитная камера от падших
духов, пронизывающих весь космос. Но падшие ум, душа и тело, по сути
лишенные животворящего, мобилизующего и возвышающего ДУХА, уже не
составляют Целое, не слушаются друг друга и вообще напоминают дом с
распахнутыми дверями и разбитыми стеклами.
     - Заходи, прохожий, выпей с нами тоже, - кивнул АГ черной головкой в
белой панамке.
     Больному и страждущему миру нужна великая исцеляющая сила Божией
Любви. Но мир свободной волей "лежит во зле" и предан князю тьмы, который
"правит бал". Творец действует, влияет на мир через "сынов света", святых,
сумевших монашеским подвигом преодолеть падшую природу и ставших
проницаемыми для Божьей благодати, ее проводниками в мир.
     Господь спасает больных детей своих через святых. Для этих послушных
Творцу избранников уже настало Царствие, которое "внутри нас есть". Они уже
живут по законам иного мира.
     На одре болезни надо представлять себя распятым рядом со Спасителем,
но, в отличие от Него, страдающим заслуженно и молящим, подобно
"благоразумному разбойнику": "Помяни, мя, Господи, во Царствии Твоем!"


     СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА

     "Хоти, хоти! Ограбь, но получи! Изнасилуй, но получи! Убей, но получи!
Взорви весь мир, но получи! Загуби душу, но получи! "Кредиты, реклама...
Отовсюду - похотливая улыбка роскошно разодетой Вавилонской блудницы,
сулящей немыслимые наслаждения телу, максимальное удовлетворение самых
изысканных похотей. Получил сегодня - завтра опять желай, один раз живем!
Еще больше, еще изысканнее или развратней - какая разница... Да еще
объявим, что Бог благоволит равно ко всем и приветствует любое наслаждение,
любое непотребство. Будто и не слыхали о Содоме и Гоморре! Даже слово
"любить" сюда приспособили... Любить Бога и ближнего. Любить блондинок,
любить креветки - все едино. Ближнего - тоже в суп. Бога - служить "на
посылках", иконы - часть интерьера.
     Безудержное "хочу" - мать всем преступлениям, убийствам и войнам на
земле. Почему кто-то имеет, а я - нет? Это не просто беда той или иной
страны, это - установка тьмы. Есть установка - весело встретить новый
год... И есть установка все время побуждать граждан к безудержно
возрастающему вожделению тленных земных благ. Совершать нравственные и
уголовные преступления и на этом наживаться. Тратить на грех лучшие силы
души, таланты, драгоценное время жизни - такое можно творить, лишь
игнорируя Бога и Его откровение.
     Порочная сатанинская установка современной цивилизации является, по
широко распространенному мнению, стимулом некоего мифического "прогресса".
Зомбирование, обольщение, волшебство рекламы... Всевозможные "права",
"свободы" и "демократии" обслуживают и защищают эту установку - право не
слушаться Бога.
     Установка Антивампирии Иосифа, если отвлечься от красивых призывов к
построению "Светлого Будущего", - самоотверженный труд на общее благо,
понимаемое не как излишки, а как накормить голодного, одеть, дать крышу над
головой, учить, лечить и воспитать в рамке заповедей. Подтянуть пояс и быть
"готовым к труду и обороне" в условиях внутренней и внешней Вампирии.
Сражаться словом и делом с "пережитками прошлого", то есть с грехами и
страстями человеческими, а проще говоря - против власти самого князя тьмы,
в которого большевики, кстати, не верили. И строили прекраснодушные
долгосрочные планы, будто его нет. Не Бога, а именно дьявола нет! Отменили
частную собственность, осуждали вещизм, мещанство, эгоизм, разврат.
Перерожденцев-номенклатурщиков время от времени клеймила печать, их
подвергали репрессиям. Коммунистам остро не хватало Неба, Его тайны и
таинств, без которых советский коллективизм приобретал постепенно внешний
характер, превращаясь не в СОБОРНОСТЬ, а в социалистический муравейник.
     Кто-то из святых сказал, что величайшей хитростью сатаны стало то, что
ему удалось заставить людей забыть о его существовании.
     Человечество все более скатывалось в бездну, лежащий во зле мир
проглатывал великую духовную культуру. Последняя попытка удержать этот
процесс искусственно - Антивампирия Иосифа, Советский Союз.
     Но советская культурная элита пала, не сумев противостоять соблазнам
Мамоны и не выполнив своего предназначения. "Увидеть Париж и умереть", -
мечтали они и умирали в Париже. В прямом и переносном смысле.
     "Мы ответственны не только за то, что делаем, но и за то, что не
делаем," - сказал Мольер.
     "Культура имеет религиозную основу. В ней есть священная символика.
Цивилизация же есть царство от мира сего. Она есть торжество "буржуазного"
духа, духа "буржуазности". И совершенно безразлично, будет ли цивилизация
капиталистической или социалистической, она одинаково безбожная мещанская
цивилизация". /Н.Бердяев/
     "Не только русские замечательные люди, но и наиболее чуткие и тонкие
западные люди с тоской ощущали, что великая и священная культура Запада
погибает, что на смену ей идет чуждая им цивилизация, мировой город -
безрелигиозный и интернациональный, что идет новый человек, парвеню
/выскочка/, одержимый волей к мировому могуществу.
     Фауст на путях внешней бесконечности стремлений исчерпал свои силы,
истощил свою духовную энергию. И ему остается движение к внутренней
бесконечности". /Н.Бердяев/
     - Все это началось задолго до Фауста, - вздохнул АХ, - Толпа кричала
Христу "Осанна!", желая от Него количествен ной, внешней бесконечности
даров. А на другой день, когда Он предложил ей Путь в Царствие "не от мира
сего", то есть бесконечность внутреннюю, бессмертие в Свете, - заорали
"Распни Его!" "Революции делаются средним человеком и для среднего человека,
который совсем не хочет изменить структуры сознания, не хочет нового духа,
не хочет стать новым человеком, не хочет реальной победы над рабством. ДУХ
РЕВОЛЮЦИИ ОКАЗЫВАЕТСЯ ВРАЖДЕБНЫМ РЕВОЛЮЦИИ ДУХА". /Н.Бердяев/


     * * *


     "Роль Хрущева очень плохая. Он дал волю тем настроениям, которыми он
живет... Он бы сам не мог этого сделать, если бы не было людей. Никакой
особой теории он не создал, в отличие от Троцкого, но он дал возможность
вырваться наружу такому зверю, который сейчас, конечно, наносит большой
вред обществу. Значит, не просто Хрущев...
     - Но этого зверя называют демократией.
     - Называют гуманизмом, - говорит Молотов. - А на деле мещанство...
     - Хрущев попросил бывшего председателя КГБ Семичастного найти ему все
документы, касающиеся его пребывания на Украине. Причем это было в разгар
кампании против Сталина.
     - Наверное, принял меры, чтобы уничтожить подписанные им документы по
репрессиям на Украине, - говорит Молотов.
     Как выдвинулся Хрущев? Снизу. Как он попал в ЦК? Там у него оказалось
много союзников, много таких людей, которые могут искать более надежного
для себя лидера, а Хрущев пообещал более спокойную легкую жизнь наверху, и
сразу многие за это ухватились. И внизу пообещал. Это очень нравилось, но
это был обман. И этот обман многим дал возможность поспокойней жить. Очень
опасное дело. Сталин в этом отношении был беспокойный человек...
     Сталин и Хрущев... Но Хрущев-то ноготка Сталина не стоит! А Сталин,
несмотря на все, сделал громадное дело. Он - великий преобразователь. Не
дотянул в некоторых вопросах, и это тормозит, это против него. Теперь
повторяют его ошибки, его же недостатки по крестьянскому вопросу повторяют.
А то, что он сделал колоссальное дело, это стараются замазать.
     ...Хрущев и Микоян в свое время дошли до того, что пытались доказать,
будто бы Сталин был агентом царской охранки. Но документов таких
сфабриковать им не удалось...
     Таких критиков много. Что вы хотите, если нашлись люди среди бывших
репрессированных, которые пытались доказать, что Сталин - агент
международного империализма? Вот такая ненависть, на все готовы..." /М.-Ч./


     * * *


     Так и шла ее жизнь - подпольно-просветительская деятельность, цветы
для поддержания бюджета, отец Тихон, иногда поездки по неотложным делам в
Москву и к Гане. Казалось, так будет всегда. Так же незаметно будет
клониться к закату ее время вместе с лужинским солнцем, золотящим стволы
сосен. И так же когда-нибудь растворится в густеющей звездной тьме ганина
"Иоанна". И ее таинственно-прекрасный девичий лик за окном вечерней
электрички, летящей к Москве почти три десятилетия назад, навсегда растает
в вечности. Близилось пятидесятилетие, ее ожидала закатная пора, и она
мечтала написать книгу о пути к Богу, где надеялась донести до читателя
основы богословия и Православия, что в то время было нужней воздуха. Но
"завтра" вставало на горизонте неотвратимо и зловеще, как чудовище на
картине раннего Даренова.
     Наступал 1985 год.
     Горбачев позвонил Сахарову и вернул бунтаря из ссылки! Сбежавшей на
запад балерине разрешили посетить Москву... Фантастика! - сказала
потрясенная Наталья Макарова журналистам... "Свободу" перестали
глушить! Иоанна начала прислушиваться к новостям, не понимая, почему
события, из-за которых у нее недоуменно и тоскливо сжималось в груди от
дурного предчувствия, вызывали всеобщее ликование среди знакомых, в семье,
у большинства верующих. Теперь, мол, разрешат Бога. Не говоря уже об
интеллигентских кругах. "Свежий ветер перемен" врывался в трещины
раскачиваемого всеми собственного дома.
     Конечно, перемены назревали давно. Разлагающиеся низы и верхи, этот
коллективный то ли дурдом, то ли детсад с кукишем в кармане... Наверное,
необходимо было начать что-то осторожно подкручивать, где-то одновременно
осторожно отпуская. Но в этой новой, с позволения сказать, мелодии с первых
же шагов новой власти звучала сплошная фальшь, дисгармония, а то и просто
молотком по роялю. Что-то нехорошее, сатанинское, начиная с кровавой
отметины на темени генсека, главного дирижера. Обрушившиеся вдруг серии
аварий и катаклизмов, сбывающиеся библейские пророчества и, конечно же,
первые аккорды новой власти - сплошные беспросветные провалы. Все не туда,
катастрофы с бесконечным продолжением. Она не могла бы назвать ни одной
верной ноты - из двух зол всегда выбиралось большее, а чаще - оба. Менялись
лидеры, власти, оппозиция, но к лучшему ничего не менялось. Вернее,
получалось со знаком минус, все было нелепо, вредно, беспомощно; не так, не
то, не туда, ни к чему... Все не удавалось. Ну хотя бы по теории
вероятности хоть что-то должно было получиться - ан нет. Злобный
целенаправленный развал, иначе не объяснишь, удушение, чтобы потом
разорвать и сожрать. Когти хищника в беспомощно распростертом теле
страны...
     В августе 91-го она было обрадовалась - спасена Россия, одумались! А
потом в бессильном отчаянии смотрела "Лебединое озеро", на пьяную массовку
на московских улицах, на трясущиеся руки "заговорщиков" и тонула во лжи,
которая, все более наглея, наконец, восторжествовала. И более не заботясь о
правдоподобии, завопила о своей "полной и окончательной".
     Победный танец черного лебедя-оборотня... Через несколько лет он
повторится, уже не на сцене. Поразительно похожая на Одетту Одиллия сеяла
повсюду разрушение и смерть.
     Мистически-ритуальный характер происходящего особенно потрясал -
странные убийства и самоубийства, совпадение переворотов с церковными
датами, массовое обретение мощей, тайные посиделки на далекой Мальте...
Бушующий океан, масонский орден, продолжатель великого дела партии с
кровавой отметиной - рядом с масонами... И дьявольский коктейль всеобщего
оцепенения, безразличия, властолюбия и алчности...
     Еще совсем недавно слова Валентина Распутина о возможности выхода
Российской Федерации из состава Союза вызвали хохот, как нечто
парадоксально-нелепое, более-менее удачная шутка. Нo вот уже Верховный
Совет, стоя, аплодирует собственному практически единогласному решению о
российском суверенитете, не врубаясь, что проголосовали об отделении головы
от тела.
     - Белены они объелись в своем буфете!.. - в сердцах вырвав из штепселя
вилку телевизора, Иоанна выскочила на улицу, где прогуливались местные
бабки, обсуждая последнюю серию то ли Барбары, то ли Изауры. Всякие на
высшем уровне заседания, судьбоносные решения, суверенитеты и участь
отечества им были до фонаря.
     Напрасно Иоанна орала про неизбежный распад страны, в результате чего
их Лужино потребует отделения от Московской области, заведет собственную
валюту и армию. Что русских теперь будут отовсюду гнать. Что наши предки
веками собирали земли, поливая их потом и кровью, что единственная наша
возможность выжить - быть вместе. Что все развалится и что этого не должно
быть, потому что не должно быть никогда... Бабки лишь кивали вежливо, а
сами думали про пенсии, привезут ли навоз из ближайшего совхоза - кому и
почем, и кто это сейчас идет от станции - не клавкин ли парень? "Так ведь,
его в армию забрали?" "Ничего не забрали, Клавка справку достала, она рожна
достанет"... "Ой, девочки, опаздываем!" И разбежались к своим Изаурам,
Барбарам и донам Фернандасам.
     Спустя несколько лет в Грозном после бомбежки откопают женщину.
Первое, что она спросит - не о судьбе других членов семьи, а чем окончилась
очередная серия...
     Самое трудное для Иоанны было свыкнуться с этой новой реальностью,
вернее, ирреальностью, где все, к чему ни прикасались новые правители,
оборачивалось распадом и кровью; к этим апокалипсам в отдельно взятой
стране, многосерийным ужастикам. То ли коллективное безумие, то ли атрофия.
Как в фантастической повести, которую она когда-то написала о землянах,
попавших на другую планету, где атмосфера убивала чувства, делая из людей
нечто среднее между роботом и животным. И только двое с иммунитетом, Он и
Она - среди живых мертвецов. Могла ли Иоанна тогда подумать, что такое
случится с ней? Зомбирование? Зловещая роль СМИ, особенно Останкинской
иглы? Козни "масонов"? Неужели это внезапное разрушение внешних барьеров,
эти папуасские товары, лживые дешевые байки по ящику лишили в одночасье
вроде бы, как она привыкла думать, великий народ с великими духовными
традициями разума и человеческого облика? Хотя бы сработал инстинкт
самосохранения! Все это ужасающе напоминало коллективное самоубийство,
массовый выброс китов на берег.
     Ее тоже поначалу охмурил бывший свердловский секретарь своими
поездками на трамвае в районную поликлинику, но Иоанна быстро разобралась,
что к чему. Народ же, как и полагается запрограммированному на
самоубийство, снова и снова выбрасывался на берег, где этот ошалевший от
фортуны и власти, спившийся пожилой ребенок дурил, куражился и ломал все,
что попадалось под его беспалую руку - судьбы, законы, жизни, границы
страны с ее обезумевшими жителями... Ну простой народ - пусть, - в
Евангелии народ назван стадом, нуждающемся в добром пастыре. Народ просто
сорвался с цепи. У чукчей, например, вместо слова "свобода" употребляют
"сорвавшийся с цепи". Когда "сорвавшийся с цепи", с ошалелым лаем
носящийся по прежде недоступным просторам, чужим дворам и сучкам Анчар
осознает свою беду? Когда захочет есть, или получит удар палкой?
Потеряется, а, решив вернуться, обнаружит хозяйские ворота закрытыми, а
будку занятой другим псом? Или вообще пепелище? Или попадет под машину, то
бишь под колесо истории? Их удалось купить дешевым тряпьем, правом тявкать
на кого вздумается и когда угодно, шляться, где угодно, и трахаться с кем
угодно после семидесяти лет поста по-советски: отдавай все силы на благо
Родины и общества... Личное обогащение и вещизм - нeдocтoйныe пережитки
прошлого... "Сам погибай, а товарища выручай", "хлеба горбушку, и ту
пополам", будь скромен в быту, верен жене, подавай хороший пример детям.
"Будут внуки потом, все опять повторится сначала"... Всякие там диспуты о
девичьей чести, может ли девочка дружить с мальчиком? Обсуждение аморалок
на партбюро и комсомольских собраниях. Слушали - постановили: вернуться в
семью... Смешно вспоминать? А как же в Библии насчет "соблазняющего ока",
которое лучше вырвать? Тоже, вроде бы, не очень гуманно! А тут тебе как
снег на голову, и "Эмманюэль" по ящику, и эротический массаж на дому и
киви, Канары - пусть не по средствам, но ведь в принципе можно! Гуляй,
Анчар, никаких цепей, все дозволено. Что там Сочи, Ялта и Гагры с
профпутевками, комнатами для дикарей рубль койка, с мандаринами и фейхоа по
два рубля кило... Ату ее, власть! Еще вновь работать заставят на благо
любимой Родины!.. Ату ее, Родину! Кому она вообще нужна? Даешь Америку!
Вот, как мечтал когда-то Смердяков, "завоевала бы умная нация глупую", и
победили бы нас немцы в 41-м, - жили бы сейчас, как в Америке... Будем у
Запада прислугой, шлюхами, челноками - зато свободны! "Никакие вы не
свободные, a "отвязавшиеся"! - хотелось крикнуть глупому соблазненному
народу и особенно тем из бывшего ее круга, кого она так хорошо знала, - с
какой злобой они теперь кусали и грызли когда-то кормившую их руку, которую
прежде так подобострастно лизали!
     Участвовать в изощренном обманном ограблении ближних в обмен на
подачки с барского стола... "Зато я могу теперь поехать в Париж..." - как
сказал один бывший "совестью нации" бард.
     Топтать покойников и идеалы, традиции многовековой российской культуры,
которым когда-то поклонялись и учили поклоняться народ. Выплескивать в
новых книжках и фильмах - отстойники собственной души. Будто вся их с
Денисом многосерийная нечисть, недобитая Корчагиным-Кольчугиным поперла из
подполья, заследив всю страну кроваво-черными следами...
     И это все, что вы хотели сказать? Вы перекусаете прежних хозяев,
прохожих и друг друга, затопчете и загадите все вокруг, перетрахаете таких
же сорвавшихся шавок, а потом поползете на брюхе к новым барам в новое
рабство за миску похлебки и кость. И будете брехать на кого велят - вот и
вся ваша свобода! "Он знал, что поднимется в России лакей в час великой
опасности для нашей Родины и скажет: "Я всю Россию ненавижу". В 12-м году
было великое нашествие императора Наполеона французского первого, и хорошо,
кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма
глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки".
/Ф.Достоевский/
     Иоанна стала выписывать газеты, слушать "Свободу" и новости по ящику,
надеясь, что вот-вот что-то случится, изменится по всем законам здравого
смысла, Народ очухается, выйдет на улицы, прогонит, сметет...
     Но ничего не случалось, разве что хужело день ото дня, развал давно
переступил все мыслимые пределы. Невинные мальчики, открывшие первое
частное кафе на Кропоткинской, первые фермеры, партийный миллионер Артем
Тарасов, заплативший три миллиона членских взносов -давно ли все ахали по
этому поводу, давно ли шла антиалкогольная кампания и жены молились на
портреты Горбачева? И вот они же продают у метро низкопробную водку и
сигареты, Тарасовы и частные кафе плодятся в геометрической прогрессии, а
"слуги народа" публично сжигают партбилеты.
     "Никто не ищи своего, но каждый пользы другого". /1 Кор.10:24/
     "Вы куплены дорогою ценою; не делайтесь рабами человеков." /1-Кор.7:23/
     "Случилось страшное", - как утверждала популярная реклама. Знакомый
незыблемый мир, в чем-то смешной, показушный, условный, в чем-то, может, и
дурной, но в котором и ляпы, и недостатки были "наши", не вызывающие
глубинного протеста, вдруг закачался, стал расползаться, а на смену пришло
нечто инородное, совершенно чуждое, отторгаемое. Происходящее было
невозможно, немыслимо. Это был конец света.
     Ганя, к которому она кидалась за разъяснениями и утешениями - снова
превратился в диссидента и теперь пугал прихожан мрачными проповедями о
нашествии темных сил на Россию, которую вновь распинают, и это только
начало. Распинают святую Русь - да, не удивляйтесь мол, Русь советская была
преемницей Святой Руси при всех злодеяниях власти, ибо удавалось держать
народ в рамках заповедей. А за убийства священников и разрушение храмов
ответят вожди, у которых народ был в послушании. Да, государство
исповедывало атеизм, это его грех, но что касается народа - он хоть был
невоцерковлен и лишен церковных таинств, но душа народная со всеми
предрассудками, дуростью, суевериями была по-детски чиста и открыта вере,
добру и любви. Бог жил в душах - об этом говорят плоды народного древа -
самоотверженный патриотизм - и в войну, и во время восстановления
разрушенного хозяйства, в чистоте семейных и дружеских отношений, в
бескорыстии и нестяжании... Да, вслух о вере не говорилось, но "по плодам
их узнаете их". Бог победно прорвал бесовские, атеистические преграды и
пророс в душах советских людей их добрыми деяниями...
     - А вы, так часто произносящие ныне имя Господне? - обличал отец
Андрей - требующие от нас, пастырей, благословлять торжища, пиры, банки?
Ваши деньги пахнут кровью вдов и сирот, ограбленного народа, убитых в
братоубийственных раздорах жителей когда-то великой страны - престола
Господня! Вы жертвуете на храмы, но разве не знаете, что Господь не примет
неправедной жертвы? Вспомните Каина... Не обольщайтесь - нельзя
одновременно служить Богу и Мамоне. Вы захотели быть князьями и позволили
разодрать на части собственную страну, предав дело Сергия Радонежского и
других святых. Вы захватили народное достояние, нажитое совместным
самоотверженным трудом ваших отцов и дедов... Вы развращаете женщин,
девушек, детей, забыв, что сугубое горе тем, от кого исходят соблазны. Вы
радуетесь возможности творить грех. Оковы пали, долой их! Ваше благочестие,
ваша готовность служить Христову делу были лицемерием, фарисейством.
     - Вот вы скажете, как же так, священник взял под защиту безбожную
власть!.. Ну, во-первых, Богу - Богово, а кесарю - кесарево... Да, церковь
была отделена от государства, активным верующим было нелегко. Мы все это на
себе испытали. Но мы ходили в храм, причащали даже комсомольцев и членов
партии. Хоть кого-то из вас заставляли отречься от Христа? Или государство
вмешивалось в церковные каноны, в постановления соборов, учение наших
святых отцов? А сейчас зарубежные секты хлынули потоком, не чаем, как
отбиться... Священников на все модные тусовки тащат как свадебных
генералов... По ящику колдуны, астрологи, экстрасенсы всевозможные - и все
вроде бы с крестами, и все вроде бы от Бога... Серой попахивает ваша
свобода, дети мои!
     Да, мы жили за оградой, но, как сказал философ: "приказывают тому, кто
не может повиноваться самому себе". Господь нам дал все необходимое. Да, мы
жили без роскоши, но разве излишки - не грех?.. Да, у нас были жесткие
порядки в отношении тунеядцев, бездельников - так про то еще апостолом
Павлом сказано: "Кто не работает, тот не ест". В отношении прав так
называемых сексуальных меньшинств, - так это Господь определил как страшный
содомский грех, за который вообще сожжены два города. Наркоманы, блудники,
расхитители - насчет всех этих грехов в Библии - самые жесткие определения.
     "Демократия - в аду, а на Небе Царство", - сказал Иоанн Кронштадтский.
Христос был отдан на распятие демократическим путем - так решило
большинство. Так вот, мы, православные, должны были бы ожидать от нового
кесаря, кроме возможности нести Слово Божие в каждый уголок страны и
восстановления храмов, более строгого ограждения общества от лукавого... А
свободы сексменьшинствам пусть требуют служители иного ведомства, имя им
легион! Так нет же - вы, воины Неба, радуетесь вакханалии!
     - Господь дал нам защиту в лице государства. Учеба - бесплатно, многим
- даром квартиры, возможность нормального достойного труда и отдыха. Хотя
уже тогда, конечно, процветало всякое жулье от номенклатуры и прочей элиты
- вот с чем вы должны были бороться, а не сажать эту шушеру на трон с
правами неограниченной власти! Вы ненавидели номенклатуру за спецпайки, а
нынешним прощаете спецдворцы. Видимо потому, что они отпустили и ваш
поводок. Но у вас-то он должен быть внутренним! Да истинные коммунисты
своими привилегиями и не пользовались, они работали сутками, в партию
отбирали лучших, нравственных, трудоспособных, талантливых... Хотя были,
конечно, карьеристы, но у большинства благами пользовалась лишь
многочисленная родня с маникюршами и портнихами. Да и то это приняло
характер серьезного заболевания, когда была подорвана идеология, по сути,
антихищническая. У наших отцов и дедов, настоящих коммунистов, была одна
привилегия - первыми в бой, на стройку, туда, где труднее. Это не агитка с
митинга красно-коричневых, у меня отец был в Сибири секретарем обкома, и я
знаю, какие люди тогда двигали горы.
     Господь даровал нам выстоять против фашизма, восстановить разрушенную
страну - это сделали те, кого вы теперь топчете! Все нам было даровано -
мир, достаток, с голоду никто не умирал, на помойках не рылся. И лечили, и
всякие путевки,.. профилактории, детсады, пионерлагеря, - забыли?
Туберкулез, бездомность детская, проституция, наркомания - об этом при
коммунистах слыхом не слыхали, а это дорогого стоит! И в храмы мы с вами
ходили, хоть и были ограничения. Но тем больше венец претерпевшим скорби и
гонения за веру... "Поживем во всяком благочестии и чистоте..." - молились
мы, и Господь давал!
      Мы жили в великой стране с православными традициями, в мире и
согласии друг с другом. Конечно, всякое бывало, но ведь то была первая
серьезная попытка общества, - подчеркиваю - общества, а не отдельных
религиозных общин! - противостоять падшей природе человека! Нас упрекают,
что мы жили, будто Бога нет... Неправда! Мы жили, будто дьявола нет, будто
мы можем в безопасности "жизнь красивую прожить" и шагать рука об руку в
светлое будущее. И никто не будет нас искушать эгоизмом, жадностью,
завистью, никто не будет нашептывать: "съешь, не умрешь"... Если бы не было
дьявола, мы, возможно, и притопали бы в свой коммунизм, но он есть, дьявол.
Он был тут как тут и одолел нас постепенно, а мы не призывали в помощь
Господа, хоть "сей род одолевается лишь постом и молитвой".
     Как ни парадоксально, безбожное вроде бы государство заставляло нас
жить по заповедям, проповедовало, что нет больше подвига, кто положит жизнь
за други своя, "что хлеба горбушку и ту пополам" ... А раз для людей, то и
для Бога, ибо "кто их накормит, приютит, окажет милосердие, тот Мне помог".
Вспомните притчу о Страшном Суде... Господь будет судить нас по делам
милосердия, по отношению к ближнему, а не по тому, сколь часто ты
повторяешь: "Господи, Господи".
     - Не собирай себе тленных сокровищ на земле, но нетленные, на Небе -
сказал Господь. Власть запрещала нам стяжать лишнее, особенно за счет
других и неправедным путем. Прудон сказал, что всякая собственность -
кража. Bспомните: "Отойдите от меня, делающие беззаконие". Разве вам
запрещала власть творить добро, жить скромно, честно, нравственно? Сейчас
ваша свобода - не стремление жить по-Божьи, нет. Вы лукавите, вы хотите
свободы непотребства.
     Вы хотите пировать, когда у ног ваших сидит обобранный нищий народ.
Вспомните - только за этот грех богач был низвергнут в ад, хотя наверняка
тоже верил в Бога. А нищий Лазарь попал в рай. Кстати, про его веру тоже
ничего не сказано. Один- сидящий в лохмотьях и другой - пирующий - только
за это приговор вечной смерти. Ибо нельзя пировать, когда кому-то рядом
плохо! Такая душа отторгается Светом, ибо она тьма.
     Да, говорю я вам сегодня - мне, конечно, жаль нищих, обобранных и
роющихся в помойках, но мне куда больше жаль вас, дети мои, богатых! Ибо
обиженные получат награду свою, а обижающих и соблазняющих отвергнет
Небо... И себя мне жаль, вашего пастыря, который отвечает за вас перед
Небом.
     Поэтому я за ту власть, которая помогала бы мне вас спасти и
сохранить, как велел Господь, а не расставляла бы повсюду смертельные
сатанинские ловушки, пробуждая самые темные звериные инстинкты. Даже в
священники гомосексуалистов уже прочат, кричат о "правах человека"... А где
тогда наши права, где защита самых основ нашей веры от сатанинских
нововведений? Советская власть на каком-то этапе если и попускала
бесноватым богоборцам крушить иконы и храмы, то, слава Богу, не лезла в
основу основ православной этики со своими новшествами, что куда страшнее. В
последнем мы уже скоро убедимся... И давайте подумаем, кто лучше - кесарь,
который в силу своей должности вынужден проливать кровь, нарушать заповеди,
хитрить, лгать, неважно даже из добрых или злых побуждений... Так вот, что
лучше - чтоб этот кесарь никогда не появлялся прилюдно перед народом в
храме, прося благословение у Высшего духовенства "на работу жаркую, на дела
кровавые"? Осуществляя свое право на исповедь тайно, или даже просто в
сердце своем израненном, ибо такая кровавая ноша непосильна для любого
человеческого существа - пусть даже в сердце своем повинится Богу?.. - Или
пусть этот кесарь принародно с телетрансляцией будет просить и получать у
церкви добро на продолжение своей деятельности? Думайте, не страшный ли это
соблазн для прихожан - освящение церковью не слишком, мягко скажем,
праведных дел? Бог, как известно, поругаем не бывает, но как насчет
духовенства? Такие случаи уже известны, приходит на память семнадцатый год,
когда народ говорил: "До Бога высоко, до царя далеко" и "Никто не даст нам
избавленья"... Так не должно быть, я глубоко в этом убежден. Это я по
поводу обвинения в адрес советской власти, особенно в
кроваво-ассенизаторские периоды борьбы с врагами, что она не сближалась с
церковью...
     Так что свобода мальчишек продавать сигареты или бензин вместо того,
чтобы ходить в школу, сомнительна. И я, ваш пастырь, буду за такую власть,
которая если и не будет помогать мне пасти овец, то хотя бы не сделает из
них волков. Жаль вас, дети мои, так рвущихся открывать кафе, фирмы и банки.
Да, представьте себе, я за такой порядок, где не будет богатых, ибо мало
кто использует данное Богом богатство, как завещано: оно, как правило,
развращает и губит душу. Начинаются зависть, гнев, злоба, разборки, кровь,
убийства, революции, а тут уж и бедным спасения не видать.
     А национальные "суверенитеты"? Все это грех идолопоклонства. Я понимаю
стремление исповедывать свою веру, развивать национальную культуру, язык.
Но свои армии! Эти царьки, готовые отделить руку от тела во имя получения
личной власти и прибыли... Нет, лучше уж дружба в тюрьме, чем война на
воле. Царьки нынче множатся как мухи. И все себе хапают, начинаются
разборки между собой, льется кровь, "у холопов чубы трещат". И зарубежные
болельщики тут как тут, им наши раздрай и слабость ох как кстати, ибо
"разделяй и властвуй"... И о такой "свободе" вы просите Бога? Разве не
догадываетесь, чем это кончится? Или ослепли, не понимаете, кто тут "правит
бал"? Воистину, когда Господь хочет наказать, лишает разума. Вы имели
возможность ходить в храм и причащаться, причащали детей и были за них
спокойны.
     Да, вас могли за веру исключить из партии, иногда попросить с
ответственной идеологической работы, исключить из комсомола, но разве это
столь уж важно? Разве нас при Брежневе убивали за веру, как когда-то
мучеников? Нет, Господь нас хранил в бесконечном Своем милосердии, и
Церковь Православная молитвенно благодарила Его за это. Каких таких "прав
человека" нам не хватало, где о них сказано в Библии? Свободы для
"голубых", хищников, идолослужителей, блудников, наркоманов нам не хватало?
Таковые Царство Божие не наследуют, забывших отсылаю к шестой главе Первого
послания к Коринфянам.
     Неужели в конце двадцатого века вы, дети Христовы, читавшие не только
Пушкина, Гоголя, Достоевского, но и имевшие доступ к святоотеческой
литературе, к русским религиозным философам так называемого серебряного
века, - неужели вас еще надо учить, что не свободы похотей, а свободы от
похотей ждет от нас Господь? Как в Гоголевском "Вие" рвется в наши души
всякая нечисть. Та власть запирала двери, эта - распахивает.
     Жизнь земная - пребывание в камере смертников. Добиваться помилования
для новой жизни или развлекаться в ожидании казни - вот наш выбор.
     - Я имею право так говорить, я прошел весь ад земных "радостей" - И
роптал, что мне не давали свободы безумствовать. Пока не подошел к
черте...
     Отец Андрей предрекал страшные испытания "сорвавшейся с цепи" стране,
неблагодарным народам, не сумевшим ценить щедрые дары и милости Творца и
впавшим в безумие. Рекомендовал выкинуть телевизор или смотреть только
новости и научно-популярные передачи, а ходящих к экстрасенсам предупредил,
что не допустит к причастию. Он не благословлял отдавать деньги в рост - не
только во всякие "Тибеты" и МММ, но и в обычные "надежные" банки,
спекулировать ваучерами. Привечал лишь производителей товаров. Но такие
быстро прогорали.
     Ганина паства редела. Теперь прямо из храма, с исповеди, спешили на
фирму. Приезжали на иномарках, в дорогих шубах и с мобильными телефонами,
которые поднимали писк прямо во время службы.
     "Батюшка, так ведь работа, иначе не получается..." Выходили часто
зареванными. "Посмотри, - распекал отец Андрей, - У Натальи дети в драных
ботинках, вон ноги мокрые... Перед кем ты красуешься, побойся Бога, ведь
отнимется все в одночасье"... Дамы шморгали носами и жертвовали "для
Наташи" скомканные денежные купюры, наверняка думая про себя, что лучше б
шли наташины ребята торговать ну не водкой и куревом, так бензином. И
никаких проблем... А потом и вовсе многие дамы перестали приходить. И
Наташа не ходила, вросла в рынок и моталась в Турцию за куртками.
     - Вы лукавите, - повторял отец Андрей, - Вы ополчились на коммунизм не
из-за его якобы безбожия, не из-за репрессий - крови прольется и уже льется
неизмеримо больше... Вы жаждете воли своим непотребствам, которые
сдерживала советская власть. "Все за одного, один за всех", - это не какая-
то там "совковая" этика, это вторая новозаветная заповедь о любви к
ближнему. Вся наша нынешняя жизнь - против этой заповеди, сам принцип
конкуренции ей в корне противоречит...
     Так повелось со времен первых христиан - они со своей проповедью были
как бельмо на глазу у лежащего во зле мира...
     - Да, сейчас можно проповедовать, распространять и печатать
религиозную литературу, но много вы теперь проповедуете и распространяете?
Когда ездили в последний раз в монастырь, как бывало прежде? Даже к
преподобному Сергию, не говоря уже о Валааме? В Вавилон вы теперь ездите,
господа.
     "Чтут меня языком; усердие же их далеко отстоит от меня", "Поедают
домы вдов и лицемерно долго молятся, примут тем большее осуждение".
     Ганя пророчествовал в начале перестройки, что власть грядет хуже
некуда. Пребывающей в перестроечной эйфории пастве это не слишком
нравилось, а после августа 91-го перестало нравиться и кое-кому из
церковного начальства.










     СТАРЫЕ И НОВЫЕ МЫСЛИ О ГЛАВНОМ

     Соборность - совокупность личных совестей. Коллективизм - одна
коллективная совесть, которая все-таки лучше, чем коллективное или
индивидуальное изживание совести. Не говоря уже о коллективной
бессовестности.
     Центр совести - в личности, понятие "советский человек" куда богаче,
чем "татарин", "казах" или "эстонец". Национализм - языческого
происхождения, а коммунизм - христианского. Великая советская культура с
многоцветьем разных наций и узкая местечковость национальной культуры...
Через идолопоклонство национализма лечится комплекс неполноценности
маленького человека. Но национализм - тупик, ибо ценность нации может
существовать по Замыслу лишь в контексте Целого. То есть легкие, рука или
печень с их уникальными специфическими функциям вне Целого теряют всякий
смысл. Поэтому "национальный вопрос" не может быть разрешен. Православие -
религия универсальная, а не национальная, как само учение Христа. Ближний -
тот, кто в данный момент нуждается в твоей помощи, независимо от
национальности. /Притча о добром самарянине/.
     Только Божье можно в объективном мире объявить священным. Поэтому
утопия священной монархии, теократического государства - отдание кесарева
Богу. Равно как и обожествление идеи нации, пролетариата и т.д.
     В Вампирии хищников несовершенный сильный всегда довлеет над слабым, и
поэтому отрицание необходимости изменения такого миропорядка - поддержка
зла. Но и коммунизм нельзя построить из-за несовершенства людей. Значит,
необходимо искать третий путь.
     "Подлинно человеческое, человечное общество есть общество братское, в
нем не может быть классового иерархизма, в нем по-другому будут
определяться различия людей, в нем лучшие, качественно высшие будут
определяться не правами, а обязанностями, долгом." /Н.Бердяев/
     "Больший из вас да будет вам слуга." /Мф.23:11/
     "Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви
Отчей, Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская,
не есть от Отца, но от мира (сего).
     И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает
вовек". /1-е Иоан.2:15-17/.
     "Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою: и мы должны
полагать души свои за братьев.
     А кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет
от него сердце свое, - как пребывает в том Любовь Божия? Дети мои! станем
любить не словом или языком, но делом и истиною.
     И вот, по чему узнаем, что мы от истины, и успокаиваем пред Ним сердца
наши; Ибо, если сердце (наше) осуждает нас, то кольми паче Бог, потому что
Бог больше сердца нашего и знает все.
     Возлюбленные! если сердце наше не осуждает нас, то мы имеем
дерзновение к Богу." /1-е Иоан.3:16-21/
     Каждое слово этого послания апостола Иоанна осуждает Вампирию.
Осуждение сердца... Лучшие люди России криком кричали более сотни лет при
полном молчании церкви о жестокости и несправедливости окружающего мира.
Что вынудило их искать истину вне храма.
     Советские люди имели "дерзновение к Богу", пусть "неведомому", ибо
сердца не осуждали их, стоящих на Пути.
     Тот, кто живет в добровольном соответствии со вписанным в сердце
Законом /совестью/, не делая над собой усилия - естественно, как дышит, -
тот СВОБОДЕН. Внешне рабье советское государство давало свободу внутреннюю.
В Вампирии свобода личности состояться по Замыслу Божьему ограничена прежде
всего необходимостью "сколотить состояние", затем гипертрофированным
потреблением, - соответственно "положению в обществе", искусственно
подогреваемым рекламой, в том числе и "маркетингом греха". Здесь - власть
конечного, потенциальное рабство у "смерти второй".
     Рабы Истины свободны относительно, они в послушании. Лишь святые -
свободные, преображенные Светом сыны уже на земле.
     "Познай Истину, и Она сделает тебя свободным. "Конец мира - это Суд.
Его боятся и рабы, и господа, все, кроме свободных...
     Личность первичнее бытия. Освободитель явился в мир не как власть, а
как распятая любовь.
     Бог - освободитель, а не властелин. Принц спящего царства, заключенной
в тереме невесты своей. Но, чтобы он мог свершить их пробуждение и
освобождение - она должна полюбить принца. Хотя бы захотеть любви и
свободы. "Верую, Господи, помоги моему неверию..." что означает: "Люблю
тебя, Господи, помоги моей нелюбви, омертвелости, холодности..." Бог
тоскует по ответной любви заколдованной князем тьмы души человеческой, ждет
от нее духовного подвига - продвижения навстречу...
     "Царство Божие внутри вас есть", - то есть обоюдное сближение Бога и
человека, жизнь по-Божьи - вот единственный путь к освобождению от плена у
злого мира, от собственных сна дремучего и мертвости, которые святой
Григорий Нисский назвал "Мертвой жизнью" /некрос биос/, существованием на
биологическом уровне.
     "Миссия позорно провалена. В прожитой жизни душа беспробудно храпела".
     Просто бегство из мира внешней суеты во внутреннюю пустоту и спячку -
скорее, модель ада, которую постепенно заполняют силы тьмы.
     Бог сотворил каждую личность свободной, отпавшие от Него оказались во
"тьме внешней". Бог находится ВНУТРИ души, а не извне, страдая с каждым,
кто Его призывает. Укрепляя и спасая. О чем свидетельствует мученический
подвиг святых.
     "Русская способность - незримо возрождаться в зримом умирании, да
славится в нас воскресение Христово!" /И.Ильин/
     "Службу преврати в служение, работу - в творчество, интерес - во
вдохновение. "Дела" освяти духом. Дела, заботы возвысить до замысла, жизнь
освятить идеей, или, что то же самое, ввести себя в предметную ткань дела
Божия на земле" /Революция сознания/.
     Убийство Раскольниковым старухи-процентщицы - направлено не на само
зло, а на следствие ЗЛА. Обычно дурные люди - лишь следствие болезни
общества, где внутренний вирус первородного греха, попадая в благоприятные
условия Вампирии, начинает усиленно размножаться. Воинство Неба не может
отменить первородный грех, но обязано бороться за максимально
неблагоприятное для его разрастания общественное устройство. При котором
было бы исключено появление и таких старух, и нищих-студентов, и
президентов-самодуров и генсеков-оборотней.
     Следует ли насильственно изменить МИРОПОРЯДОК, плодящий старух-
процентщиц, и жаждущих их убить нищих-студентов? - вот как правомерно
ставить с вопрос.
     Дело Христово - СПАСЕНИЕ. Он - СПАСИТЕЛЬ. Нисхождение Высшего к
низшему, Неба на землю, тем исполняющее Замысел. ВОСХОЖДЕНИЕ через
НИСХОЖДЕНИЕ. Больший служит меньшему.
     И послушание Воле Отца /Замыслу/ до последнего вздоха. Верность
Замыслу - суть учения Христова, ибо оно - в тайне Его личности: /Я - Путь,
Истина и Жизнь/. Послушание Отцу до последней капли крови, ибо Бог не может
ошибаться. И спасение мира, восхождение к Отцу через НИСХОЖДЕНИЕ - служение
"малым сим".
     Представьте себе, что каждая клетка тела конкурирует с другими. Или
рука с ногой, один глаз с другим за выживаемость, за блага в снабжении?
Именно в этом искажение Замысла падшей цивилизацией, которое должна
преодолеть РЕВОЛЮЦИЯ СОЗНАНИЯ. Нельзя ставить грех, сеющий смерть и
разобщение, локомотивом так называемого "прогресса". Конкуренция ведет к
заболеванию и гибели Целого, при ней каждый - потенциальная жертва или
вампир. Или ты, или тебя.
     Господь дал российским народам эту великую, огромную и прекрасную
землю по молитвам предков - христиан, мусульман, иудеев, буддистов,
язычников... Все они хотели достойной чистой жизни и просили Иисуса Христа,
Аллаха, Иегову или просто "неведомого Бога" уберечь тело для земной жизни и
душу для вечности. Дал всем народам вместе, заповедал беречь и хранить,
жить дружно - единой семьей под крылом православной Руси. Помогал одолевать
внутреннего и внешнего врага и каждый раз воскресать из пепла еще более
сильной и могучей. Не случайно страну называли "Святой Русью", "Третьим
Римом". Поэт Рильке сказал, что "Россия единственная страна, граничащая с
Богом".
     Народы Великой России были призваны Божьим Замыслом противостоять
апокалиптической "вавилонской блуднице". "Вавилон" - собирательный образ
мирового зла, торгашеского, ростовщического, растленного и роскошного
сборища всех пороков, противных Богу и его законам.
     "Изнеженного, живущего беспечно"... Это, по толкованию лопухинской
Библии, общество безудержного потребления, неудержимого распутства, гордого
упоения собственной роскошью и богатством. Презревшего все повеления Божии
об умеренной, достойной, целомудренной, милосердной к ближним и благодарной
Богу жизни. Боговраждебного и развращающего другие народы.
     "С ней блудодействовали цари земные и вином ее блудодеяния упивались
живущие на земле". Блудница - "в пустыне", что в религиозно-нравственном
смысле означает полную богооставленность за ее злодеяния. Духовную смерть.
"Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным".
     "Жена эта сидит на Звере", то есть драконе, дьяволе, который был
скован, побежден Христом, но снова выйдет из бездны в последние времена.
     "Воды, которые ты видел, где сидит блудница, суть люди и народы, и
племена и языки. Восьмое последнее царство - антихриста, последнее,
обреченное на погибель".
     "И десять рогов, которые ты видел, суть десять царей, которые еще не
получили царства, но примут властъ со зверем, как цари, на один час".
     Это - пророчество о всемирном правительстве.
     Не дай Бог России стать одним из "рогов зверя"...
     Служить своему богатству, равно как и служить чужому, чужим страстям и
похотям, потратить на это бесценный дар жизни - это ли не кощунство со
стороны детей Неба, "купленных дорогой ценой"? Мы каемся, исповедуем свои
излишества и страсти, как грехи перед Богом, но ревностно служим целым
отраслям "темного царства" новоявленных нуворишей. Для нас даже престижно
работать в их типографиях, где печатается порнопродукция, сроить им дворцы
и казино, шить их блудницам прикольные шубы за счет тысячи ограбленных
"лазарей"... Для вас грех самому украсть булку, но не грех помогать
разворовывать страну, жизни, судьбы...
     Большинство советских людей уживалось с советской властью, ибо властью
были "охранники", думающие о безопасности государства, о хозяйственных и
прочих неотложных делах, взявшие на себя материальную сторону бытия. Иногда
бездарно, глупо, наивно, порой и приворовывая, порой излишне опекая,
наказывая, "закручивая гайки". Но они оберегали худо-бедно народ от всяких
внутренних и внешних бед, а не "резали и стригли", подобно нынешним.
     Была и определенная мещанская прослойка Смердяковых, с первых же шагов
советской власти - да она и до революции была в России /вспомним классику/:
рвущаяся в объятия Вавилонской блудницы, а пока до поры до времени
притворяясь - самыми что ни на есть "правоверными", чтобы не отпасть от
кормушки. Эта "прослойка" и явилась идейной вдохновительницей Вампирии,
посадив на трон упырей.
     Равнодушные к поискам истины эстеты - душевные, а не духовные. Их
интересовало не "Что?", а "Как?" И, разумеется, гонорар.
     Советские люди подсознательно понимали необходимость некоторого над
собой насилия со стороны государства, "твердой руки", цементирующей
общество, превращающей его в единый организм согласно Замыслу.
     СВОБОДА - в верном направлении духа человека, - ввысь. Подлинная
революция - освобождение ДУХА, а не тела, не телесных и душевных страстей.
Внутреннее рабство гораздо страшнее внешнего - когда освобожденные
бесчинствующие страсти пленяют дух.


     * * *


     Страх Жизни /подлинного бытия/; страх смерти - /небытия/. А между ними
- царство обыденности. У "рожденных свыше" - ужас именно перед
"обыденностью".
     Правомерен ли выбор государства СПАСАЮЩЕГО, А НЕ ГОСУДАРСТВА
УТОПЛЯЮЩЕГО? Оборудованного хотя бы спасательными лодками и табличками "за
буйки не заплывать!", а не штатными русалками, которые "защекочут до икоты
и на дно уволокут"? Исторический патриотизм утверждается на одинаковом
подчинении всех социальных групп народа идее государства, как дела Божьего.
Он предполагает родину-мать, которая не знает различия сынов и пасынков; он
предполагает отчизну-семью, где все люди-братья, отличающиеся между собой
лишь природными дарованиями и личными заслугами, понимаемыми, как долг.


     * * *


     "Некоторые еще и сами не сознают, кто они в действительности, им
ничего пока еще не ясно. А вокруг Хрущева объединилась вся верхушка. Вся
верхушка. Насколько требовала революция в наших условиях более глубокой,
более деятельной работы и преодоления еще многих таких вещей, которые как
будто уже ясны! А оказывается, ан нет. Даже для людей, которые как будто
проверены уже, и то не достаточно. Настолько глубоко ушла революция и
настолько не сразу она все это показывает. Нет документов, статей,
выступлений открытых, но Сталин все это учитывал и, конечно, не без
нарушений формальной демократии проходила эта политика 30-40-х годов,
вплоть до 50-х. Тут, конечно, была крепкая рука и без этого мы бы не могли
выдержать. Поскольку был такой авторитет у Сталина, он, безусловно,
признавался и в партии, и в народе. Конечно, не все формальности нужны
были, не всегда они проводились, но несмотря на это, лучшего-то, более
демократического пути нельзя было избрать, иначе мы были бы еще в более
трудных условиях. Благодаря авторитету Сталина в этот период многое
держалось крепко даже там, где были очень слабые люди, где были ненадежные
люди, - только потому что побаивались..." /Молотов-Чуев/
     "Хрущев в душе был противником Сталина. Сталин -все и вся, а в душе
другое. Личное озлобление его на любые шаги толкает. Озлобление на Сталина
за то, что его сын попал в такое положение, что его расстреляли фактически.
После такого озлобления он на все идет, только бы запачкать имя Сталина.
     - Никита от сына отказался, да?
     - Да.
     - У него сын был вроде изменника. Это тоже о нем говорит. Хорош
политический деятель, у которого даже сын и тот...
     - Сталин сына его не хотел помиловать. Хрущев лично ненавидел Сталина.
Это добавилось. Но не это главное. Он не революционер. В 1918 году только в
партию вступил - такой активный! Простые рабочие были в партии. Какой же
это лидер партии у нас оказался! Это абсурд. Абсурд." /М.-Ч/


     * * *


     В день, когда было объявлено о ликвидации СССР и спущен красный флаг
над Кремлем, Иоанна уверовала окончательно в правильность ганиного
утверждения насчет зловеще-мистической сущности происходящего. Ее великую
Родину распинали те, кто еще вчера кричал "Осанна!", и безмолвствовал
народ, и пилаты умывали руки... Начался многосерийный страшный сон, где все
было не так, все распадалось, дробилось, где любое сопротивление и протест
умирали, едва возникнув, а зло было бессмертно. Российский ужастик.
Повзрослевшие советские мальчики и девочки с такими хорошими добрыми
лицами, мыслями, поступками - о, Иоанна умилилась, когда одна женщина
заявила, что "у нас секса нет". А другая на выставке-продаже шуб
отмахнулась равнодушно - мол, ни к чему нам это баловство, было б побольше
товаров практичных и дешевых. А третья, едва живая бабуля, отказалась от
гуманитарной помощи, сказав корреспондентке, чтоб отдала все детишкам, а
ей, старой, ничего не надо, поскольку все есть...
     Так вот, у этих хороших советских людей - широкоскулых, курчавых,
смуглых, светловолосых, узкоглазых, таких разных, но родных, своих, наших,
таких замечательных - вдруг в одночасье что-то испортилось, зачернело
внутри. Загорелись дурной алчной зеленью глаза, стали расти звериные клыки,
когти, шерсть, гениталии... И вот уже новоиспеченные оборотни впились,
жадно и победно рыча, брызгая слюной, кровью и спермой, дыша ресторанным
перегаром - впились в шеи ближних и друг друга, в девчонок, в страну,
раздирая "святую, великую и могучую" на части. Сердце, печень, руки
лебединые, глаза синие - ничего не жалко, лишь бы жрать, жевать,
захлебываясь кровью. И все, к чему прикасались эти звероподобные, тоже
заражалось жаждой крови, власти, денег и совокупления...
     Называлось все это то перестройкой и "свежим ветром перемен", то
суверенизацией и ваучеризацией, потом приватизацией, рыночными реформами...
Они тянули каждый к себе огромное беззащитное распятое тело страны с
рехнувшимся - не народом, нет, уже населением. И вот свершилось -
разбежались главные вурдалаки, волоча за собой кто руку, кто ногу, кто
печень, оставляя кровяные следы, а другие вурдалята помельче, зараженные
смертоносной суверенной эпидемией, жадно склевывали остатки жуткого
пиршества.
     - Родина-мать, великая Русь, - горестно размышляла Иоанна, - собравшая
под своим материнским крылом народы... Для того ли берегли, защищали,
отдавали за тебя жизни дети твои, чтобы их одуревшие бесноватые потомки
погубили в одночасье, растащили по самостийным углам?.. "Мое! Мое!" Все
отделяется, народ приветствует, кричит "Распни!" Пипл хавает, ему до
фонаря. От этих бредовых новостей хотелось зажать уши и биться головой о
стену... "Целились в коммунизм, попали в Россию"... "СССР больше нет!
Советский Союз приказал долго жить!" - ликующие вопли забугорных и, что
убивало, "наших" палачей вызывали ассоциацию с "Распни!", с мистерией
апокалипсиса.
     "И померкло солнце, и завеса в храме разодралась посредине..."И пока
рядовые обладатели партбилетов, виновные разве что в своих высоких
морально-деловых качествах, без коих какому-нибудь инженеру в партию было
не пробраться, пока они терпели издевательства от "сорвавшихся с цепи"
граждан, оборотни торжественно объявили, что Советского Союза, общего дома,
Российской империи больше нет, как нет и общенародной собственности. Что
все отныне принадлежит им - земля, ее недра, заводы и фабрики,
пионерлагеря, дома отдыха и санатории, сберкассы вместе со вкладами, радио
и телевидение. А сами упыри - русские, еврейские, кавказские, украинские,
прибалтийские и среднеазиатские приступили к безнаказанному наполнению
собственной ненасытной утробы, своих вампирш, вампиренышей и голозадых
блудливых ведьм - согласно поделенным зонам - зверо-волчьим... И при этом
оборотни-борзописцы, лицедеи, телевизионщики воспевали свободу жертв орать
при экзекуции, а некоторым - и славить прильнувшую к собственному горлу
нечисть в надежде, что пробьет и их час присосаться к чьей-либо шее...
     "Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город
или дом, разделившийся сам в себе, не устоит". /Мф.2:25/
     "Советского Союза больше нет"... "Несуществующее государство"...
"Родины больше нет", "Отчизны, матери-Родины больше нет".
     Мы все земляне. Можно сказать: моя Родина - земля. Советский Союз -
моя страна. Потом - моя республика, мой город, улица, двор, дом. Моя
комната, или мой угол в комнате - все более мелкое деление, само по себе
совершенно не принципиальное. Это национальные, бытовые, культурные,
религиозные различия, вполне позволяющие людям дружно жить вместе, бок о
бок. Индивидуальные, национальные, расовые особенности никак не означают
вражды - исповедуйте по-своему Бога, совершайте свои обряды, говорите на
своем языке, учите детей, живите, в конце концов, в одном доме, районе,
местности /"Китайский квартал", например, республики в бывшем Союзе/... Но
зачем границы, своя валюта, армия, свои тысячи чиновников? Это уже не от
Бога, это их, хищников, почерк - административное деление не для удобства,
не для писем, а волчье-звериное, мафиозное, на зоны владения. Разделяй и
властвуй. Многонациональная Святая Русь была объединена не национальной
идей, а идеей единой богоспасаемой страны.

    "Слух обо мне пройдет по всей Руси великой
     и назовет меня всяк сущий в ней язык:
     и гордый внук славян, и финн, и ныне дикий
     тунгус, и друг степей калмык"

     ... Идея общей отчизны, где гений-поэт считает свое творчество
принадлежащим в равной степени всем народам, населяющим Русь. Он даже
говорит не "народам", а "народу". Любезен "народу", объединяя всех именно
любовью к "чувствам добрым". То есть Закону Божьему в сердце, восславлению
"свободы" и призывом "милости к падшим". Причем под "свободой"
подразумевается отнюдь не беспредел похоти...

     В часы забав иль праздной скуки
     Бывало, лире я моей
     Вверял изнеженные звуки
     Безумства, лени и страстей.
                        /Филарету/

     "Хочу воспеть свободу миру, на тронах поразить порок".
     Вампирский порок тронов, развращающих и губящих всех и каждого - вот
оно, рабство лежащего во зле мира.
     "Да будет воля Твоя на земле как на Небе"... Почему же мы сомневаемся
в правомерности стремления к созданию Божьего порядка уже в этой жизни в
противовес "лежащему во зле" миру? Разве не исполним тем самым волю Неба?
Да, первая попытка была не слишком удачной, "строители отвергали камень,
лежащий во главе угла", но разве не обязаны мы, пусть порой ценой крови и
насилия, строить справедливый, угодный Богу мир? Или ценой еще большей
крови и насилия отдать его на произвол царству зверя? Когда делаешь добро -
приходит Господь. И уходит, когда творишь злое. Независимо от того, атеист
ты или верующий.
     ВАМПИРИЯ. Человеку заповедано в поте лица добывать хлеб свой. Нигде не
разрешено питаться силами и жизнью других, ничего не отдавая взамен. Здесь
сатана пасет свою добычу - откормленный кровью других грех. Не ты ли в
праздности и роскоши бредешь, погоняемый его кнутом, в преисподнюю? РОДИНА -
часть замысла Божия о тебе. Своеобразный предназначенный для тебя футляр,
который не может быть сам по себе свят или грешен. Служить тьме, ради якобы
Родины - идолопоклонство, жертва Небесным отечеством ради земного,
вечностью ради временного.
     СЛУЖЕНИЮ ЧЕМУ была жизнь совков? Праздности и похоти номенклатуры?
Очень в малой степени. Собственным похотям? Тоже нет, наверное, ибо была
своеобразная "цензура похотей". Государственной машине? Родине? Да, скорее
всего. И это служение было во многом положительным, ибо позволило уберечь
от Вампирии православное отечество, дав народу шанс служить ближним добрыми
самоотверженными делами. То есть жизнью "по-Божьи", несмотря на
государственный атеизм.
     - Вранье, что самая производительная работа - на себя. - спорила
Иоанна с видимыми и невидимыми оппонента ми, - Вот где-то на севере строят
в невероятных условиях город, куда должны скоро приехать люди его обживать.
Прокладывать рельсы, долбить вечную мерзлоту... Эти люди делали чудеса...
Работать на себя - пошло. На господина, алчного хозяина - унизительно, это
вообще с церковной точки зрения человекоугодие. На благо отечества, если
оно не принадлежит хищникам - да. На прогресс со знаком плюс /наука,
техника, культура/ - да, но здесь очень легко заблудиться со знаками. На
дела добра и милосердия - да, ибо это служение Небу.
     - А на кесаря? - Здесь по известной формуле: "Богу-Богово, а кесарю-
кесарево". - Солдаты шли в бой "За Родину, за Сталина!" Но если кесарь -
вампир, предатель интересов отечества, самодур и пьяница, наплевавший на
высшее свое предназначение - он губит паству, вместо того чтобы спасти и
сохранить /не случайно слово "спасти" от "пасти".../
     Служить такому кесарю - не только идолопоклонство, но и отдание
Богова... Мы разделяем с ним грехи перед народом и Небом, ибо сами посадили
его на трон.


     СТАРЫЕ И НОВЫЕ МЫСЛИ О ГЛАВНОМ

     Формула Достоевского "если нет бессмертия, то все дозволено" была
опровергнута исторической жизнью "товарищей" за семьдесят лет советской
власти. В том смысле, что душа изначально знает, что она бессмертна, и
стихийно живет согласно этому своему тайному знанию. Одни лихорадочно
собирают материальные ценности, подобно пушкинскому скупому рыцарю,
забывая, что придется все оставить, то есть перенося свою веру в личное
бессмертие на земную жизнь. Другие инстинктивно находят верный путь и
вершат дела Света - просто как потребность души летать. Инстинкт
самосохранения в вечности порой сильнее греха, ибо все земные мощные
стимулы - самоугодие, размножение, гордое тщеславие - лишь извращенные
болезненные проявления заложенного в душе ведения о полноте бытия. Бог
прорастает в душах людей.
     Весной 98г. новый премьер Кириенко заявил, что был убежденным
комсомольцем, коммунистом, да и сейчас убежден, что это самая лучшая и
справедливая идея... Но поскольку она неосуществима, он стал банкиром и
капиталистом. Вроде бы умный, обаятельный молодой человек... То есть
корабль плыл к Земле Обетованной, потом капитан свихнулся и повернул к
вечной мерзлоте, штурман и боцман передрались из-за корабельной казны,
матросы спились, в трюме течь. И вообще на корабле чума. Но часть команды,
здоровая, разумная, вместо того, чтобы взять руль в свои руки, арестовать
предателей, заделать течь, излечить или изолировать чумных, протрезвить
алкашей и попытаться все-таки спастись, достичь Берега, - заявляет: "Раз на
корабле все плохо, давайте поплывем к айсбергам".
     Несколько веков Откровение Неба призывало "глаголом жечь сердца людей"
лучшие умы и совесть Руси, отвергая категорически "широкий путь в
погибель", которым вы сейчас собрались следовать. Открывая, ремонтируя,
восстанавливая храмы, жертвуя на церковь и на словах примиряясь с Богом, вы
отвергаете самое главное - курс, в котором одно несомненно - он указывает
на "Прочь!" Вы можете не очень четко знать "Куда?", колебаться, плыть по
синусоиде, блуждать - Господь вам простит, но мы точно знаем, где это "не
туда!", мы его выстрадали. Прочтите Евангелие и подумайте о пассажирах на
корабле, за загубленные души которых Небо спросит с вас, с команды...
     Мы на словах начали исповедывать Бога, но Его стало меньше в нашей
жизни, несмотря на открывающиеся церкви. Звериная лжесвобода поработила
страну, и теперь мы пожинаем горькие гибельные плоды. Нынешние беды нам
даны для нашего вразумления, ибо Небу нужна иная Россия, хранительница
православных традиций, удерживающая мир от падения в бездну. Если мы не
осознаем, что происходит, если сомкнемся во зле с окружающим миром, с
Вампирией, то пропали. В мире не станет "удерживающего", и мы всех утянем
за собой пропасть.

     "Горе городу нечистому и оскверненному, притеснителю! Не слушает
голоса, не принимает наставления, на Господа не уповает, к Богу своему не
приближается.
     Князья его посреди него - рыкающие львы, судьи его - вечерние волки,
не оставляющие до утра ни одной кости.
     Пророки его - люди легкомысленные, вероломные; священники его
оскверняют святыню, попирают закон.
     Я истребил народы, разрушены твердыни их; пустыми сделал улицы их, так
что никто уже не ходит по ним; разорены города их: нет ни одного человека,
нет жителей.
     Итак ждите меня, говорит Господь, до того дня, когда Я восстану для
опустошения, ибо Мною определено собрать народы, созвать царства, чтоб
излить на них негодование Мое, всю ярость гнева Моего; ибо огнем ревности
Моей пожрана будет вся земля." /Соф.3:1-4,6,8/

     "Ревность" - это так понятно человеческому сердцу! - размышляла
Иоанна, - это измена Богу, Его делу, Его замыслу о тебе.
     "Тогда опять Я дам народам уста чистые, чтобы все призывали имя
Господа и служили ему единодушно." /Соф.3:9/. То есть приобщение всех
народов, в сердце чтущих Бога, - к истинной вере.
     "Горе тому, кто без меры обогащает себя не своим, - надолго ли? - и
обременяет себя залогами!" Не восстанут ли внезапно те, которые будут
терзать тебя, и не поднимутся ли против тебя грабители, - и ты достанешься
им на расхищение? Так как ты ограбил многие народы, то и тебя ограбят все
остальные народы за пролитие крови человеческой, за разорение страны,
города, и всех живущих в нем.
     Горе тому, кто жаждет неправедных приобретений для дома своего, чтобы
устроить гнездо свое на высоте и тем обезопасить себя от руки несчастия!
Бесславие измыслил ты для твоего дома, истребляя многие народы, и согрешил
против души твоей.
     Камни из стен возопиют и перекладины из дерева будут отвечать им: "Горе
строющему город на крови и созидающему крепости неправдою!".
     Горе тебе, который подаешь ближнему твоему питье с примесью злобы
твоей и делаешь его пьяным, чтобы видеть срамоту его! Ты пресытился стыдом
вместо славы; пей же и ты и показывай срамоту - обратится и к тебе чаша
десницы Господней и посрамление на славу твою". /Авв.2:6-12,15-16/
     "И будет в день жертвы Господней: Я посещу князей и сыновей царя и
всех, одевающихся в одежду иноплеменников; Посещу в тот день всех, которые
перепрыгивают через порог, которые дом Господа своего наполняют насилием и
обманом.
     Рыдайте, жители нижней части города, ибо исчезнет весь торговый народ,
и истреблены будут обремененные серебром.
     И обратятся богатства их в добычу и домы их - в запустение: они
построят домы, а жить в них не будут, насадят виноградники, а вина из них
не будут пить.
     Близок великий день Господа, близок - и очень поспешает: уже слышен
голос дня Господня. Горько возопиет тогда и самый храбрый! День гнева - день
сей, день скорби и тесноты, день опустошения и разорения, день тьмы и
мрака, день облака и мглы.
     И Я стесню людей, и они будут ходить, как слепые, потому что они
согрешили против Господа, и разметана будет кровь их, как прах, и плоть их
- как помет.
     Ни серебро их, ни золото их не может спасти их в день гнева Господа, и
огнем ревности Его пожрана будет вся эта земля, ибо истребление, и притом
внезапное, свершит Он над всеми жителями земли. /Сф.1:8-9,11,13-15,17-18/






     СТАРЫЕ И НОВЫЕ МЫСЛИ О ГЛАВНОМ

     Благоприятные условия для создания Мирового правительства во главе с
антихристом, согласно пророчеству: Всемирный экономбанк, Международный
валютный фонд, объединение Европы, расширение НАТО, пожирающее остатки
"соцлагеря", Интернет, единый социальный номер у каждого, единые кредитные
карты /печать зверя/, кабальная зависимость от мировых финансовых центров -
все это признаки "последних времен".


     * * *


     "Жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие, Избери
жизнь, дабы жил ты и потомство твое..." /Втор.30:19/


     * * *


     "Антихрист назовет себя проповедником и восстановителем истинного
богопознания: не понимающие христианство увидят в нем представителя и
поборника истинной религии, присоединятся к нему".
     "Предложит антихрист человечеству устроение высшего земного
благосостояния и благоденствия, предложит почести, богатство, великолепие,
плотские удовольствия и наслаждения: искатели земного примут антихриста,
нарекут его своим владыкой. Он удовлетворит безрассудному людскому
любопытству и грубому невежеству, удовлетворит тщеславию и гордости
человеческой: все человеки, руководствующиеся светом падшего естества
своего, отчуждившиеся от руководства светом Божьим, увлекутся в повиновение
обольстителю".
     Противники же антихриста: "сочтутся возмутителями, врагами
общественного блага и порядка, подвергнутся и прикрытому, и открытому
преследованию... Малое число их будет казаться ничтожным перед всем
человечеством, и мнению их будут предавать особенную немощь; общее
презрение, ненависть, клевета, притеснения, насильственная смерть
соделаются их жребием". /Св. Игн.Брянчанинов/
     Сейчас вовсю орудует "коллективный антихрист", "Зверь, выходящий из
моря и бездны". Моря житейского, бездны грехов и преисподней.

     Царство Зверя - "уныние народов и недоумение". "Ангел влил чашу свою
на престол зверя: и сделалось царство его мрачно, и они кусали языки свои
от страдания".
     Душа чует опасность и болит, умирая духовно.
     "Западом и наказывал и накажет нас Господь, а нам в толк не берется.
Завязли в грязи западной по уши, а все хорошо. Есть очи, но не видим; есть
уши, но не слышим и не разумеем. Господи, помилуй нас! Вдохнув в себя этот
адский угар, мы кружимся, как помешанные, сами себя не помня". Св. Феофан
Затворник.
     "Всякое такое приобщение народа к сознательности или его
обинтеллигенчивание" начинается безразлично во всех интеллигентских партиях
и по всем их программам разрушением религиозной веры и прививкой догматов
материализма и философии нигилизма. Конечно, это детская, наивная вера, но
ведь все-таки она давала ему различие между добром и злом, учила жить по
правде. По долгу, по-божески. Она воспитывала ту дивную красоту народной
души, которая запечатлена и в русской истории, и в житиях русских святых, и
в русской литературе, и в искусстве". /И.Гончаров/.
     Жажда деятельности, достойной жизни. Что делать среди моря слез и
крови? Совесть обличает бездействие и покорность. Огненная молитва,
святость - удел святых. А миряне, задыхающиеся в "лежащем во зле" мире?
Нельзя ставить образ Христа на службу вампирам, твердящим о том, что грех
менять злой порядок. Его менять необходимо, как ежеминутно порождающий зло
и вводящий человечество в соблазн богоотступничества /Бог не даст нам
избавления /, губящий души. "Да будет Воля Твоя на земле как на Небе", -
заповедал молиться Господь. Если заведенный миропорядок противен Богу, о
чем свидетельствует, вопиет Библия, то не нам ли, детям Неба, приказано:
"разреши узы неправды, невольников отпусти на свободу!.."
     Всякое добро в злой среде обычно встречает сопротивление и
сопровождается насилием. Общественная жизнь в миру зиждется, как правило,
на "полезной лжи". Это к вопросу о советской пропаганде и агитации. Есть
"положительные настрои" лжи. Своего рода прагматизм. В бывшем Союзе жажда
Бога остро проявлялась в жажде Красоты, высокой культуры.
     Истинное духовное христианство - избранничество, "рождение свыше".
     Много ли таких? Народной массе в деле спасения нужно "сердце чистое",
послушание пастырю "от Бога."

     Еще невольник суетному миру
     Под грубою корою вещества
     Так я прозрел нетленную порфиру
     И ощутил сиянье божества.

     Поэт и религиозный философ Владимир Соловьев прозревает, как в коконе
падшего человечества под грубою "корою вещества" формируются небесно-
радужные крылья преображенного богочеловечества.

     Все, чем красна Афродита мирская,
     Радость домов, и лесов, и полей, -
     Все совместит красота неземная,
     Чище, сильней, и живей, и полней.
                       /Вл. Соловьев/

     Русский народ - народ конца. От некогда Святой Руси пришло сознание,
что прочно "устраиваются" на земле силы, отступившие от Евангелия, добрые
же силы ищут Града Небесного.
     "Итак не заботьтесь и не говорите: "что нам есть?" или: "что пить?"
или: "во что одеться?"
     Потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный
знает, что вы имеете нужду во всем этом.
     Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам.
     Итак не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет
заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы." /Мф.6:31-34/
     Иосиф Сталин любил рассказывать историю про молодого послушника,
который спросил своего духовного отца, можно ли ему купить собственную
Библию? Наставник ответил: "Сегодня ты хочешь иметь свою Библию, а завтра
скажешь: "Принеси мне мою Библию".
     Организация общества должна способствовать осуществлению Замысла о
богочеловечестве, умножению жатвы Господней. Помешать "правящему бал" князю
тьмы вершить свое черное дело.
     Христианское откровение эсхатологично, оно свидетельствует о
неизбежном конце падшего мира, о грядущем Царстве "не от мира сего". В
отличие от укоренившихся в царствии земном западных христиан восточные
исповедуют "странничество" - отрицание существующего злого миропорядка.
Русская идея также исповедует коллективное, соборное спасение, где "все за
одного, один за всех", что соответствует Замыслу. По этому принципу было
организовано и государство Иосифа, установлена "государственная мораль".
     Оно противостояло миру, полагающему, что "Истина в гонораре" /
Б.Парамонов/ и "лишь то, что съел - твое". Оно вышло из злого исторического
процесса и укрылось в подобии искусственного заповедника.
     Достоевский признает, что бунт против христианства - "тоже суть
Христова лика".
     "Вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи
властвуют ими; Но между вами да не будет так". /Мф.20:25-26/
     "Князья твои законопреступники и сообщники воров; все они любят
подарки, и гоняются за мздою; не защищают сироты и дело вдовы не доходит до
них". /Ис.1:23/
     "И земля осквернена под живущими на ней; ибо они преступили законы,
изменили устав, нарушили вечный завет. За это проклятие поедает землю, и
несут наказание живущие на ней". /Ис.24:5,6/
     "Горе живущим на земле и на море, потому что к ним сошел дьявол в
сильной ярости, зная, что немного ему остается времени!" /От.12:12/
     Согласно Откровению сатана будет освобожден в последние времена, а мир
будет предан подчинению Вавилонской блуднице - в рабство безудержному
потреблению, распутству, эгоизму, накопительству...
     "Пойди, народ мой, войди в покои твои и запри за собою двери твои,
укройся на мгновение, доколе не пройдет гнев;.. и земля откроет поглощенную
ею кровь, и уже не скроет убитых своих". /Ис.26:20-21/
     Советский союз прорвался в иное измерение на неуправляемой русской
тройке.
     Формула спасения: "ВСЕ ИЗ НЕГО, ИМ И К НЕМУ". /Римл.11:36/

     И вещим сердцем понял я,
     Что все, рожденное от Слова,
     Лучи любви кругом лия,
     К нему вернуться жаждет снова.
     И жизни каждая струна,
     Любви покорная закону,
     Стремится силой бытия
     Неудержимо к Божью лону.
                       /Тютчев/


     "Доколе будете вы судить неправедно и оказывать лицеприятие
нечестивым?
     Давайте суд бедному и сироте; угнетенному и нищему оказывайте
справедливость;
     Избавляйте бедного и нищего, исторгайте его из руки нечестивых.
     Не знают, не разумеют, во тьме ходят; все основания земли колеблются.
     Я сказал: вы боги, и сыны Всевышнего - все вы.
     Но вы умрете, как человеки, и падете, как всякий из князей".
/Пс.81:2-7/.
     Таков грозный приговор Творца сильным мира сего, не оправдавшим своего
пастырского призвания.
     Когда человек выходит из комнаты, ее изображение в зеркале исчезает -
оно существует лишь в человеческом глазе! Если бы не было Бога, уход,
смерть означал бы конец света.
     Наша свобода - в пределах исполнения собственной роли в сценарии
Божьего Замысла. Чем больше наша жизнь ей, роли, соответствует, тем
результативнее помогаем мы Творцу осуществлять Замысел, изменять мир в
нужную сторону. Или, сопротивляясь - мешаем, разрушаем Замысел, служим
князю тьмы, привнося в мир зло.
     Замысел - конечная победа Добра над злом, Света над тьмой - свершился
"в Предвечном Совете" и теперь свершается в историческом времени. Здесь не
поведение персонажей диктует идею, а Всеблагая Идея, Истина милостиво
подсказывает людям верный путь к положительному решению собственной судьбы
в вечности. Наиболее мудрые смиренно отрекаются "отсебятины" и свободной
волей молят великого сценариста Самому во всех деталях продиктовать слово
за словом их роль, продиктовать Волю, которая всегда благая, во спасение.

     Россия шла имперским, а не империалистическим путем. Российская
соборность означала свободное единение людей на основе общего признания ими
одних и тех же абсолютных ценностей.
     "Свободность, всеединство не подавляют тех, кто объединяется. Каждый
момент может и должен быть всеединством, а следовательно, всеми прочими, но
может только в своем индивидуальном бытии - как особая индивидуализация
всеединства." /Л.П.Карсавин/
     Вавилонская башня... Безумие гордыни забраться во грехе на Небо
объединило людей, и Господь разделил их, вдруг переставших понимать друг
друга, и осудил тем самым единение во грехе.
     Сошествие на апостолов огненных языков Духа, в результате чего они
стали говорить на разных языках, но понимая смысл- указание пути в Небо.
Соборность в Духе.


     * * *


     Приговор дьяволу-змею: "ты будешь ходить на чреве твоем, и будешь
есть прах во все дни жизни твоей."/Быт. 3:14/.
     Наказание гордому отщепенцу от Света - предельная приземленность.
Владение князя тьмы - прах. И те из человеков, которые не избежали участи
"из праха в прах".


     СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     - Господь заповедал иметь лишь самое необходимое, насущное на
сегодняшний день, а они, как безумные, набивают барахлом закрома. Бедные,
бедные!.. Их такой внешне нарядный и благопристойный мирок, эти легковесно-
мишурные жилища - почему они так сразу вспыхивают и разлетаются в фильмах
- все, как один похожие на гибнущих в огне мотыльков, на однотипные ночные
кошмары... Некто за кем-то неотвратимо гонится - среди нагромождения
техники, пультов, автомобилей, труб, котлов, картонных коробок, хищных
прессов, лифтов - катакомбы из всесильных бездушных машин... Пытаетесь
спастись, удираете из последних сил, задыхаетесь, а этот "некто" снова и
снова настигает вас. И гибель неизбежна.
     Не это ли зловещая символика загнанности, порабощенности хищной
материей? Они в плену у самих себя, у собственного непослушания Творцу,
призывающему довериться Его Воле - иметь лишь "хлеб насущный", никому не
рыть яму и бежать "от Лукавого", могущего отдалить от Творца.
     Бежать от соблазнов, а не гоняться за ними! Гомосексуалы-священники -
они даже до этого додумались! И еще смели осуждать Иосифа за "железный
занавес", которым тот пытался оградить свой народ от их обезумевшего
"свободного" мира!
     Они ждали своего часа, передавая "своим" волчьи позывные...
     Они осмеивали бескорыстное служение, дружбу народов, целомудрие. Они
прямо обхохотались, когда одна из советских женщин заявила, что "у нас
секса нет". Теперь секс их стараниями есть, во всех витринах, экранах,
киосках, на все содомогоморрские вкусы - спасибо, просветили! Забыв, что
тем, через кого приходят соблазны, "лучше бы вовсе не родиться".
     Но Слову им верить не хочется. "Не бойся, ешь, не умрешь... - ублажает
их вкрадчивый шепот, - солгал Бог..."
     Расплатиться придется жизнью, ибо по Замыслу всякая бесполезная для
Целого часть или, еще хуже, оттягивающая на себя, отбирающая у других и
Целого жизненные соки, разрастающаяся раковой опухолью - обречена на
уничтожение.
     "Не было ни коллективизма, ни героизма, ни бескорыстия, ни
нравственности, ни дружбы! - орут они, - Все только из-под палки! Тюрьма
народов, которые ждали лишь их долгожданной "свободы", чтобы вцепиться друг
другу в глотку из-за территорий, власти и собственности.
     Вчерашние друзья станут заклятыми врагами, научатся друг друга
убивать, жены станут блудницами, дочери - шлюхами, а "освобожденные
товарищи" ограбив, предав, обманув - начнут проматывать миллионы на
курортах и в казино. А потом в безумии, не поделив добычу, - кромсать
Родину, пока не разрушат. Кромсать и сетовать, что когда СССР был "тюрьмой
народов", в этой самой "тюрьме" их волчьи инстинкты искусственно
сдерживались. И обнаружилось, что волки сидят во всех. В самых добрых
соседях, стоит лишь начать делить общий колодец или тропинку. В самой
верной супружеской паре, если ежедневно показывать и пропагандировать
порнуху. Самый честный и порядочный врач может отказаться лечить бедных,
если его ежедневно будут искушать большими гонорарами "новые русские". И
самый талантливый режиссер поставит на низменную потребу публике нивесть
что, если отменить цензуру и ориентироваться исключительно на кассовые
сборы. То есть, если дать установку, что "истина в гонораре", что
покупается все, стоит лишь заплатить нужную сумму. В том числе и души.
     Что все имеет цену, но ничто не имеет ЦЕННОСТИ.
     Значит ли это, что с крушением Союза ОСВОБОДИЛИСЬ народы, супруги,
врачи, режиссеры и прочие товарищи? Или это просто означает, что
освободился ГРЕХ, который прежде сдерживался "железным занавесом"? Можно ли
назвать такое освобождение СВОБОДОЙ или все же разнузданностью,
вседозволенностью, распущенностью - тайной легализацией падшей человеческой
изнанки, ведущей к "смерти второй"? За редким исключением, вроде расширения
научных и культурных связей и возможности зарубежных путешествий, -
освободилось греховное подполье, искусственно прежде сдерживаемое советской
идеологией, близкой к христианской. Впрочем, и поездки эти имеют обратную
сторону - отток бывших "товарищей" от науки и культуры из православного
отечества в устоявшееся общество потребления, обслуживающего Маммону.
     Хорошо ли это для Замысла? Ответ - в Евангелии, да и в "Откровениях"
других религий. Хорошо ли для тех, кто ни во что не верит? Тоже
сомнительно, судя по всенародным проклятиям в адрес "новых русских" и
кровавым разборкам при дележке благ и территорий.
     В каждом сидит зло. Наряду с Замыслом и Образом - темная изнанка
первородного греха, хищник Каин, готовый убить брата Авеля. То есть в
каждом "Советском Союзе" заключается в потенции и расстрел Белого дома, и
Чеченская бойня, и связанные с величайшей катастрофой всех времен и народов
(так как освободилась, иначе не назовешь, гигантская ядерная энергия зла и
распада) - настоящие и грядущие немыслимые бедствия, имя им легион...
     - Да уж, - покачал черной головкой в белой панамке АГ, - грех - это
спящая собака, которую надо разбудить...
     - Девушка может прожить чистейшую богоугодную жизнь, не зная, что она
- потенциальная блудница и пища адова, могущая утащить с собой в
преисподнюю немало господ и товарищей:
     "Или не знаете, что совокупляющийся с блудницею становится одно тело с
нею? ибо сказано: "два будут одна плоть". /1-е Кор.6:16/
     И многие советские люди тоже прожили чистую счастливую жизнь, не
подозревая о "тюрьме народов" и "империи зла". И молодежь из Латвии
купалась в Черном море и каталась в Домбае на горных лыжах, не ведая о
сговоре Молотова-Риббентропа, и процветали прибалтийские курорты за счет
"российских оккупантов". Теперь "просвещенные" народы разделились, и, как
всякое разделившееся в себе царство, которое "не устоит", попали в явное
или скрытое рабство к мировой Вампирии.
     Теперь они благодарят ее за "просвещение", которое на языке Неба
называется просто-напросто "СОБЛАЗНОМ".
     "Горе миру от соблазнов, ибо надобно придти соблазнам; но горе тому
человеку, чрез которого соблазн приходит". /Мф.18:7/
     Это к вам обращается Слово, господа благодетели и просветители,
знаменосцы дурной "свободы". К вам, "посеявшим ветер", превратившим дев в
блудниц, товарищей и братьев - в самостийных идолопоклонцев, в оголтелых
фанатов вражды и мести, а способную предприимчивую молодежь - в воров и
хищников, обобравших "вдов, детей и стариков"!
     "И многое простится тому, кто удержит грешника от греха", - говорится
в Писании. Это я в защиту Иосифа. Но там ничего не говорится о нарушении
прав хищников, ростовщиков, блудниц и сексуальных меньшинств.
     "К свободе призваны вы, братия, только бы свобода (ваша) не была
поводом к угождению плоти; но любовью служите друг другу". /Гал.5:13/
     Может быть, не всегда "любовью" - она дается благодатью "рожденным
свыше", - но "товарищи" в царстве Иосифа служили друг другу по завету
апостола. Хоть кнутом, хоть "железным занавесом", но добрый пастырь обязан
сохранить стадо. Да, мы не знаем, призывал ли Иосиф на помощь Имя Божье,
Небо ему судья. Но страшно даже помыслить, представить себе, что нынешние
"свободы" обрушились бы на Русь в двадцатые, тридцатые, сороковые,
пятидесятые... По меньшей мере три поколения огромной страны держал Иосиф в
рамках заповедей, пусть "жезлом железным", но какой пастырь придумал лучшее
в условиях схватки вселенской за души - отзовись, ау?.. Преображение,
рождение свыше подвластно одному Господу... А человек Иосиф дерзнул лишь
построить для вверенного ему Небом стада Антивампирию, оградить и отбиться
от волков внешних, вырвать клыки и когти у волков внутренних. И попытаться
если не изменить человека, то хотя бы обуздать, уберечь от соблазнов черных
дыр тьмы.
     Худо-бедно, но он сберег Великую Русь на несколько десятилетий. Из
"Шариковых" сделал Матросовых, Гагариных, Стахановых, Ильюшиных...
     Коммунизм - это вера в божественное начало в человеке, в некий Образ и
Замысел в нем, хотя имя Божье при этом не называется. Это "ход к Богу с
черного хода", порой более результативный, чем "парадный" для некоторых
фарисеев от веры. Коммунизм - это тоска по Небу и созидательное стремление
к нему. Это бой буржуазности, "знающей цену всему и не видящей ни в чем
ценности", бой болоту мещанской обыденности.
     Иосиф сделал все, что мог. И все, что мог, сделал народ. Страну
погубила интеллигенция, культурная, литературная и окололитературная
элита, которой дан был Творцом великий и страшный дар Слова, всесильное и
грозное оружие. Чтобы им не разрушать, а созидать, не развращать, а
укреплять "во всяком благочестии и чистоте"; не жрать, а пасти, соблюдать;
короче, воевать на стороне Творца. Перевести революцию материальную в
революцию Духа - для этого были созданы все исторические условия...
Подхватить эстафету из рук ослабевшего Иосифа, а не стрелять "нашим" в
спину, не дезертировать с кукишем в кармане. Активно искать Истину, а не
отдавать это предназначение на откуп бездарным чиновникам. И не искать ее
"в гонораре"... Служить мостом между Небом и невоцерковленным народом, -
прямая высокая миссия жрецов от культуры. Стать "инженерами человеческих
душ", как говаривал Иосиф, а на языке Евангелия - умножить жатву
Господню... Сделаться "ловцами человеков".
     Вы отвечали за идеологию и обязаны были осторожно, шаг за шагом
приближать ее к божественному Откровению о Замысле. Напряженно искать Путь
в Небо и великими дарами своими помогать пастырям вести по этому Пути
народ. Не позволять вливать молодое вино формирующегося в условиях
Антивампирии нового человека - в "старые мехи" материальной
заинтересованности. "Зачем нам нужно догонять Америку, которая стоит на
краю пропасти?" - в этом анекдоте тех лет - разгадка того самого
трагического противоречия: убежавшие от Вавилона вдруг бросились его
догонять...
     Коммунизм - это свободно избранная жизнь по-Божьи в миру. Это мечта,
которая, скорее всего, неосуществима полностью на грешной земле,
недостижима, как звезды. Но человек все равно ориентируется в ночи, глядя
на них.
     "Не бойся, малое стадо", - это Божье благословение христианам
относится и к "коммунистам верующим", сражающимся против Вампирии на
стороне Неба.
     "Человек, пришедший в занятый уже мир, если общество не в состоянии
воспользоваться его трудом, не имеет ни малейшего права требовать какого бы
то ни было пропитания, и в действительности он лишний на Земле. Природа
повелевает ему удалиться, и не замедлит сама привести в исполнение
приговор." /Мальтус/
     Таким образом, мир свободной рыночной конкуренции убивает слабых и
лишних, что в корне противоречит Замыслу.
     "За столом никто у нас не лишний", пелось в стране Иосифа.


     * * *


     "Союз перестал существовать!", "Союза больше нет!" - откровенно
ликующие вопли наших и зарубежных СМИ напоминали шабаш ведьм. Эта
вселенская мистерия, катастрофа с ее Родиной казалась настолько
невероятной, что разум не хотел верить. Казалось, вот-вот они опомнятся,
что-то случится, кого-то объявят врагом народа... Кто-то ведь должен был
остановить это безумие, от которого она испытывала незнакомое, почти
физическое страдание - смесь боли с яростью. Когда хотелось немедленно
записаться добровольцем. И на коне в доспехах, как Орлеанская дева, именем
которой когда-то нарек ее отец, сокрушить врага. Но враг был везде - не
только эти то ли придурки, то ли оборотни в Кремле, не только обалдевшие от
неожиданной добычи забугорные стервятники, но и этот самый народ, простые
бывшие советские люди, взирающие на происходящий апокалипсис с тупым
равнодушным любопытством олигофрена, у ног которого крутится граната.
     "Родина моя, ты сошла с ума!" - пел Тальков, пока его не убили.
     "Бойся равнодушных! - предупреждал Бруно-Ясенский, - С их молчаливого
согласия делаются все злодейства на земле". Но вокруг были не просто
равнодушные, это были зомби. Они смотрели "Санта Барбару", жрали сникерсы и
чизбургеры, радовались дешевым папуасским тряпкам и читали бульварную
прессу. Что-то с ними сделалось. Это был уже не народ, а тупой,
неорганизованный и трусливый табун, то ли не замечающий, что конюшня горит,
то ли не желающий замечать. "А в остальном, прекрасная маркиза". Все
хорошо, лишь бы не коммуняки. Пусть все пропадет и сгорит, лишь бы не
коммунисты... СССР, Россия, мы сами, весь мир - пусть все сгорит, лишь бы
коммуняки не вернулись...
     В этой ненависти тоже прозревалось что-то мистическое, сродни гонению
на христиан. "Меня гнали, и вас будут гнать"... Мир любит свое. Не дадут
грешить, заставят работать, будут все на всех делить...
     Если живущим мирно народам предложат заново все поделить - непременно
начнутся войны. Если верному мужу каждый день показывать голых баб, он
неизбежно начнет шляться.
     Вам надо что-то сказать миру? - Говорите! Но держу пари, вам нечего
сказать!
     Глаза у собственников стекленели. Глас вопиющего в пустыне. Иоанна
ловила себя на том, что защищает Союз и советскую власть с религиозных
позиций. Власть, в общем-то, не давала грешить! - не в этом ли еще одна
причина, о которой никто не говорил - ненависти к ней? Вернутся коммуняки и
загонят в стойло заповедей.
     - Ты что, коммунистка? - злобно спрашивали Иоанну во время этих
споров. - Я - христианка, - отвечала она с вызовом.

     Чем более трескалось здание, тем яснее проступал зловеще-мистический
смысл происходящего.
     Когда Господь хочет наказать, отнимает разум.
     Красный флаг опустили воровски, ночью. Давно, на сценарных курсах, им
показали документальные кадры взрыва храма Христа Спасителя. Его взорвали
красные, но такой же запредельный ужас она испытала, глядя ночью в Лужине,
одна с Анчаром, по ящику, кадры спуска красного знамени. "Их" знамени. Нет,
это было наше знамя! Ее знамя, как и ее храм. Иоанна не могла еще в
точности сформулировать понятие "наше", но "земля содрогнулась и завеса
разодралась надвое"... Будто вырванное, истекающее кровью сердце миллионов
их, живших когда-то, беспомощной красной тряпкой дрогнуло в агонии и мертво
повисло.
     Вот оно, знамение на темени последнего секретаря... Прелюдия большой
крови. Собственная реакция на увиденное тоже ошеломила. В таком состоянии,
наверное, поджигают, взрывают, нажимают на кнопки и курки... "Что же вы,
иуды, делаете?!" - казалось, молча кричала застывшая, как перед казнью,
декабрьская Красная Площадь.
     "Широко ты, Русь, по лицу земли в красе царственной развернулася..."
"Цепи гор стоят великанами..." "Чуден Днепр при тихой погоде..." "Ташкент -
город хлебный...". "Поднимает грудь море синее, и горами лед ходит по
морю..." - пульсировало в ней нестерпимой яростной болью.

    "Нет, не помогут им усилья подземных и крамольных сил.
     Зри: над тобой, простерши крылья, парит Архангел Михаил!"
     "Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,
     От Финских хладных скал до пламенной Колхиды,
     От потрясенного Кремля до стен недвижного Китая,
     Стальной щетиною сверкая, не встанет Русская земля?"

     Народ безмолвствовал. Будто не было великой веры, великой истории,
великой культуры и крови великих мучеников тысячелетней Православной
цивилизации... Они смотрели по другой программе "Рабыню Изауру".
     "Есть лишь одна страна, граничащая с Богом - Россия".
     Земля, где каждая пядь полита слезами, потом и кровью собравших ее,
отстоявших целостность и великое право не жиреть за счет других, осознавших
жизнь лежащего во зле мира как недостойную, ведущую в вечную погибель. И
защитивших, казалось, навеки свои великие просторы, где человек человеку
"друг, товарищ и брат", где "хлеба горбушку, и ту пополам" где "все за
одного, один за всех", где "умри, но не давай поцелуя без любви"... Где
верили, что человек приходит в мир не получать, а отдавать, послужить
другим, а не чтоб ему служили. И что свобода не в бесконечном
удовлетворении эгоистических и плотских желаний, а в освобождении от них
во имя высокого предназначения человека.
     Пусть назвали свои мечты "светлым будущим", "счастьем человечества" -
разве не для поиска путей к этому самому "счастью" призвал нас Господь?
     Пусть заблудились, пусть не раз принимали за свет в конце тоннеля
прожектор встречного поезда, который крушил многих из нас... Пусть было в
нас мало веры, или не было вовсе, пусть мы еще не нашли "спасенья узкий
путь и тесные врата". Но и "широкий путь погибели", куда нас сейчас так
неистово тянут... узаконенная страна Вампирия, Вожделения, Сребролюбия -
эта ВВС не для нас. И если сказано, что нельзя одновременно служить Богу и
Мамоне, то мы, по крайней мере, не служили мамоне - мы строили города и
заводы, возделывали землю, учили детей, лечили больных, защищали Родину,
писали книги и верили, каждый по-своему, в Небо.
     Мы победили хищников и угнетателей, но не разглядели их оскал в нас
самих. Падшее человечество перманентно беременно вампиризмом. О, как мы
теперь это хорошо поняли, когда взлелеянные и призванные беречь нас
охранники нас же стали пожирать, заражая "святую Русь" "болезнью к смерти".
     Ну и что же теперь? Приятного им аппетита?.. "Вампиры всех стран,
объединяйтесь?"
     Большинство, как известно, идет широким путем погибели. А
демократическим путем был приговорен к распятию безвинный Иисус. Народ в
массе своей предпочитает земные дары небесным и распинает Истину...
     Вдохновение, Воздержание, Восхождение. Против Вампирии, Вожделении и
Вакханалии.
     Что-то глобально изменилось в мире, как после убийства старухи-
процентщицы для Раскольникова. Иоанна не убивала свою страну, но после
уничтожения Союза, даже не территориального, нет, - а будто душу вынули у
Родины - что-то зловеще изменилось в мире. Все вокруг стало мертвым,
катастрофически распадающимся, все гнило и тлело, все пахло мертвечиной. И
ее мучил страшный комплекс вины, как, наверное, их, стоявших когда-то в
бездействии у распятия.
     Данная Богом земля-мать, Святая Русь - где душа твоя? Воскреснешь ли
на третий день, или так и будешь на коленях вымаливать зарплату,
заглатывать мыльные сериалы и рыть себе могилу, требуя лишь, чтоб выдали
поострей лопату, да накормили перед тем, как туда спрыгнуть...

     Иль, судеб повинуясь закону
     Все, что мог, ты уже совершил?
     Создал песню, подобную стону,
     И духовно навеки почил?

     "Не обманывайтесь, братие: ни блудники, ни идолослужители, ни
прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы,
ни злоречивые, ни хищники царства Божия не наследуют".
     "Ни хищники, ни воры, ни блудники, ни лихоимцы"...
     Нам были дарованы Небом просторы, чтобы враг ими подавился, не смог
проглотить.
     Знамя цвета крови... Куликово поле, Бородино, Севастополь, Прохоровка,
Сталинград... Дмитрий Донской и Александр Невский, Сусанин, 3оя, Матросов,
Неизвестный солдат и еще миллионы неизвестных.
     "Мы просвистели наш простор, проматерили дух..." Где душа твоя, Русь?
     Великая богоизбранная земля "от потрясенного Кремля до стен недвижного
Китая" умирала, истекая кровью, становясь просто "территорией".
Непокорившаяся врагам, но распятая собственными детьми. Страна смотрела
"Изауру", и красно-зеленые экраны телевизоров - миллионами вампирьих глаз
наблюдали за величайшей агонией всех времен и народов. Вынести это было
невозможно.

     Гибни, Отечество, стадо покорное!
     Свалка народов сгорит и сгниет,
     Знамя советское, знамя народное,
     Вождь наш на рынке продаст и пропьет...

     Пытаясь разобраться в происходящем, Иоанна теперь часто ездила в ганин
храм, где в свободное от занятий время в помещении воскресной школы
происходили настоящие баталии по проклятым русским вопросам: "Что делать?",
"Кто виноват?", "Был ли мальчик?" "Русь, куда же несешься ты?.." Как когда-
то в Лужине обсуждались нескончаемо и горячо вопросы чисто духовные, так
теперь ганина паства дружно повернулась к политике. Ганя то присутствовал,
то уходил венчать, крестить, уезжал причащать больных, снова возвращался,
разрешая возникшие в его отсутствие споры. Послушница поила всех чаем с
конфетами, сушками и прочими приношениями, дискуссия разгоралась с новой
силой. Потом их просили освободить для детей помещение, и они продолжали
спорить на платформе, в электричке, в машине Иоанны, куда набивалось пять-
шесть человек. Иоанна везла их до ближайшего метро, опасаясь, что хрупкий
металлический коробок салона разорвет от эмоций. Праведных и неправедных...
     Церковному начальству политизация прихожан не нравилась, но отец
Андрей возражал, что если православная церковь не будет заниматься
"проклятыми вопросами", то паствой займутся и уже занимаются наши и
зарубежные секты. Однако более всего, видимо, верха пугало активное
неприятие отцом Андреем "свежего ветра перемен". Считающего, конечно,
плюсом что открываются храмы, но когда на каждый открывшийся храм
приходится с десяток открывшихся кабаков, борделей, казино и колдовских
центров - радостного мало. И что из того, что теперь можно открывать рты,
если при этом закрываются совесть, сердце и разум?
     Похоже, разделилось и церковное начальство, появились всякие
новомодные батюшки, сторонники экуменизма, консерваторы и обновленцы,
проповедующие пользу обогащения как паствы, так и самой церкви. Толковали о
"правах человека", "несвободе совести", заседали в парламенте, освящали
банки, фирмы, заморские колесницы. Присутствовали на всевозможных
презентациях, хотя отец Андрей и его единомышленники ссылались на
постановления вселенских соборов, предавших анафеме нетрудовой и
грабительский капитал и запретивших давать деньги в рост.
     Так Ганя из диссидента стал "краснокоричневым батюшкой". Часть паствы,
желающая послужить одновременно "Богу и мамоне" и кивающая при этом на
ценный американский опыт, от отца Андрея откололась.
     Ганя все это переживал, говорил о "последних временах", всемирном
правительстве, о нынешних и грядущих катастрофах и о возможном объединении
церквей под знаменем "отца лжи и всемирного оборотня". О предвестниках
антихриста, который "близ при дверях", и других признаках надвигающегося
апокалипсиса, о чем ему поведал один прозорливый старец.
     Но странно - отец Андрей, да и многие из его духовных чад спорили о
грядущем конце с каким-то странным восторгом.
     "А он, мятежный, просит бури"... "Пусть сильнее грянет буря!"...
     Историческое время - болезнь, ведущая к неизбежной смерти. Поэтому его
конец, наверное, для всякого верующего - освобождение. Мы жаждем
подлинного, настоящего, которого в этой жизни нет. Лишь прошлое - иллюзия
консерватизма и будущее - иллюзия прогресса.
     Остановись, мгновенье!.. Мы жаждем встречи с Богом и одновременно
страшимся ее. Особенно в "минуты роковые", когда все вокруг взывает о
помощи, о спасении, когда рушится бытие, льется кровь. И Господь, кажется,
совсем отворачивается от обезумевшего мира. Когда время возвращать "долги
наши". И еще не испита до дна горькая чаша, и надо нести свой крест. И не
только перед лицом Господа придется предстать, но и перед сонмом великих,
собравших, защищавших и возвеличивших богохранимое православное Отечество,
которое мы позволили расчленить и осквернить рабам тьмы.

     И прах наш с строгостью судьи и гражданина
     Потомок оскорбит презрительным стихом,
     Насмешкой горькою обманутого сына
     Над промотавшимся отцом.

     Будут ли они вообще, потомки у погибающей Руси? Будут ли писать стихи
или их читать? Или вообще уметь читать и писать? Да и будет ли она, великая
Святая Русь? Или останется просто "территория", а великий народ превратится
в "умирающее население"? "...И духовно навеки почил?.."
     Кто виноват?.. Что делать? Куда несемся?.. Не дает ответа. Боже, спаси
нас, как Сам знаешь. "Пусть сильнее грянет буря!" Последняя революция. Твой
апокалипсис, Господи!..
     "И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля
миновали, и моря уже нет.
     И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача,
ни вопля, ни болезни уже не будет: ибо прежнее прошло.
     И сказал мне: свершилось! Я есьм Альфа и Омега, начало и конец;
жаждущему дам даром от источника воды живой;
     Побеждающий наследует все, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном;

     Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и
идолослужителей и всех лжецов - участь в озере, горящем огнем и серою; это
- смерть вторая". /От.21:1,4,6-8/

     Не мы ли "боязливые и неверные"?
     Какой нас дьявол ввел в соблазн
     И мы-то кто при нем?
     Но в мире нет ее пространств
     И нет ее времен.
     Что больше нет ее, понять
     Живому не дано:
     Ведь родина - она как мать,
     Она и мы - одно...
     Она глумилась надо мной,
     Но, как вела любовь,
     Я приезжал к себе домой
     В ее конец любой.
     В ней были думами близки
     Баку и Ереван,
     Где я вверял свои виски
     Пахучим деревам.
     Из века в век, из рода род
     Венцы ее племен
     Бог собирал в один народ,
     Но Божий враг силен.
     И чьи мы дочки и сыны
     Во тьме глухих годин,
     Того народа, той страны
     Не стало в миг один.

     При нас космический костер
     Беспомощно потух.
     Мы просвистали свой простор,
     Проматерили дух.
     К нам обернулась бездной высь,
     И меркнет Божий свет...
     Мы в той отчизне родились,
     Которой больше нет.
                  /Борис Чичибабин, "Плач по утраченной родине",1992г/







     СТАРЫЕ И НОВЫЕ МЫСЛИ О ГЛАВНОМ.

     Такие смешные "совковые" характеристики - "моральный облик", "хороший
товарищ", "отличный семьянин", "скромен в быту", "добросовестный
общественник", "правдив, честен"... А все это означало, в сущности, одно:
соблюдаешь ли заповеди?
     Господь сказал: "Кто любит Меня, тот и заповеди Мои соблюдет". Книги,
песни, фильмы - были дорогой к Небу. Из них "товарищи" и умом и сердцем
познавали Закон и Замысел...
     Не отреклись ли их авторы - оборотни от самого Творца, поменяв на 180
градусов мировоззрение? Ведают ли, что их нынешнее "свободное творчество" -
лишь "пикантная подливка" к ядовитому блюду?
     Примета антихристова царства - служение человеку как Богу. Иосиф
никогда не требовал служения себе, он сам служил Делу до последнего вздоха
- коллективному спасению.
     Не обожествление человеческой единицы, не поклонение роду, партии,
нации, коллективу /муравейнику/, а лозунг: "Человек - бог лишь в Боге".
Состоявшийся в Образе и Замысле.
     "Получить все от жизни" и "отдать все во имя Жизни" - две цивилизации,
два мира.
     "Царство Мое не от мира сего..." "Умираю, но скоро наше солнце
взойдет..."
     Гонка вооружений, сменяется гонкой самых передовых технологий,
обеспечивающих контроль над разумом и психикой. Поработить дух дьявольской
силой, не дать вырваться из плена низменных страстей и необузданных дурных
желаний... Является ли благом процветание такого богопротивного
государства?
     Как сказал Иосиф: "Зачем волам вытаскивать из грязи телегу, которая
везет их на бойню?"
     Иллюзия якобы свободного мира, находящегося в рабстве у самого себя -
модель ада, где душа тоже находится в вечном плену у собственной самости, у
своей падшей природы, у непреодоленной, победившей смерти.
     Эгоцентризм и самость - первородный грех, нарушивший истинные
отношения между личностью и Творцом, миром, дальними и ближними.
     Гордые эгоцентрики, жаждущие самоутверждения от внешнего мира,
находятся у него в рабстве.
     Есть одиночество внутренней полноты /в Боге/ и внутренней пустоты.
     "Ищите прежде всего Царствия, а все остальное приложится", - сказал
Господь. Люди ищут "что приложится".
     Господь страдал вместе со своими детьми - падшим человечеством.
Пастырь, кесарь, идущий путем Спасителя, не должен пировать во время чумы,
тем паче заставлять народ Божий служить себе и своим вассалам.
     Точная цитата из Маркса:
     "Религия - это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира
подобно тому, как она - дух бездушных народов. Религия есть опиум народа".


     СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     Человек задуман и создан Творцом как существо единое, соборное,
"соборница душ". "По образу и подобию" Божьему, Троицы Святой, единосущной
и нераздельной. Собор - всеединство. Но соборность человека пребывала как
бы в потенциальном состоянии и до грехопадения не реализовалась. Ибо еще
не было необходимости дробления единой человеческой души на множество
отдельных душ, составивших многие поколения, сменяющие друг друга.
     Даже Адам и Ева были одной плотью, Ева была сотворена из Адамова
ребра. "Двое да едины будут"... Разделение на мужское и женское начала,
тоже бывшее в Замысле поначалу как возможность, стало явью в результате
необходимости дробления и размножения. Адам познал Еву лишь после
грехопадения, и она зачала, поскольку с момента грехопадения Адам и Ева
стали смертны. Разделение в результате вошедшей в мир смерти.
     Смерти и дробления, размножения во имя продолжения жизни и грядущего
воссоединения обновленных, преображенных человеческих душ в Царстве
Будущего Века.
     Итак, смерть во имя жизни. Какой жизни? Этот мир обречен и приговорен,
в том числе и ветхое человечество. Пространство и время - лишь лабиринт
"дремучих дверей" - искушений, которые надо успеть каждому преодолеть за
земную жизнь, чтобы изменить с помощью Неба свою ветхую падшую природу и
обрести бессмертие в Царствии. Речь идет именно о новом, преображенном
бытии в Боге.
     В конце концов, суть христианства - Благая весть о Царствии, о
грядущем веке преображенного человечества, очищенного от греха. О трудном
жертвенном пути к Нему. Поиски Христа, Который есть Путь, Истина и Жизнь -
поиски Истины.
     И обратно: поиски Истины - это стяжание Христа в противовес стяжанию
земного царства Мамоны. Именно оно является "царствием земным", а не
коммунистическая идея Светлого Будущего, за мечту о котором так часто
упрекают истинных коммунистов. Здесь всего лишь очередная подмена,
совершенная "отцом лжи" - считать, что стяжание земного богатства, (как
правило, за счет ближнего), угодней Богу, чем самоотверженный поиск Истины
за пределами личного бытия. Соблазненные материализмом и не верящие в
бессмертие "товарищи" имели внутреннее ведение о Царстве грядущего века и
служили своей мечте, не требуя награды, просто по велению сердца. И в этом
особая красота их подвига.
     Единое богочеловечество дробится в историческом процессе на миллионы
отдельных личностей - так единое тело состоит из множества клеток. И каждая
"клетка"-монада, каждое человеческое "Я" несет свою неповторимую функцию,
появляется в мир в определенное время, в определенном месте, с определенным
цветом кожи, принадлежащим к той или иной нации, с набором склонностей,
талантов, со своей судьбой.
     В каждой личности-судьбе - Замысел Божий, что и определяет в ней набор
характеристик и качеств. Каждая несет свою сверхзадачу, миссию, работающую
на единую общую соборную душу БОГОЧЕЛОВЕЧЕСТВА, на ее восстановление в ином
бытии в новом, преображенном виде. На Второго Адама.
     Эта миссия начинается на земле и продолжится там, за чертой. Поэтому
про личность, оправдывающую в земной жизни свое предназначение, сказано
"Царствие Божье внутри вас есть". И что "Царство уже наступило" для
избранных. Это - особое состояние души, практически не ведающей смерти.
     СВЯТОСТЬ - преображенное личным подвигом и благодатью Неба состояние
души (не только избранного, но и избравшего) прозревает исполнить свою
сверхзадачу в едином Целом Богочеловечества. Общую соборную (все за одного,
один за всех) задачу преображения, восхождения Целого и каждого в связке с
этим Целым - к Небу. По дороге "к солнцу от червя"... Необходимость
служения этому Целому, этому восхождению всеми своими способностями,
возможностями, духом, временем, самой жизнью.
     Это высокое предназначение человека прозрел и "красный мученик"
Николай Островский. "Чтобы не жег позор за подленькое и мелочное
прошлое"... Не гнить, не коснеть в "лежащем во зле" мире, а преодолевать
его, освобождая себя и других от его гнета, от власти князя тьмы - вот где
подлинная свобода, подлинный смысл жизни, интуитивно осознанный
"правоверными" коммунистами. Необходимость "выкладываться", сгореть до
конца, став, образно говоря, тем горючим, которое поднимет Целое к Небу.
Лишь в этом подвиге - личное спасение и преображение, дорога в Царствие.
Таков Замысел Творца. Каждая часть Целого в единении, слаженности с другими
частями, должна максимально "выкладываться", исполняя свое предназначение в
общей работе на Целое - таков залог успешной работы не только любого
механизма, но, прежде всего, живых организмов. Каждая часть, орган, клетка,
обеспечивая необходимо-достаточным, с максимальной отдачей и
добросовестностью исполняет свое предназначение, получая в награду воистину
бесценное - ЖИЗНЬ.
     На земле - земную, временную. В вечности - бессмертие в Боге. Лишь
несущее жизнь получает жизнь. Все, что "само по себе", противопоставляющее
себя Целому, несущее заболевание, гибель, просто бесполезное - всякие
бородавки, опухоли, разрастания - отсекаются, отторгаются. Не по причине
жестокости Творца - просто они не годятся для жизни. Тем более для Царства,
ибо в восхождении к нему Богочеловечества /без восхождения человечество
превращается в муравейник/ - необходимо качественное преображение,
индивидуальное и соборное "рождение свыше".
     В отличие от статичного социального "муравейника", не имеющего выхода
в вечность, являющегося САМОЦЕЛЬЮ, - принцип единого Целого, по Замыслу,
является СРЕДСТВОМ, ПУТшМ, помогающим вечно восходить к непостижимой
Истине.
     Это и есть великий Замысел Любви, сплавляющий индивидуальности ради
жизни во взаимопроникновении и взаимопомощи. Замысел Троицы, Единосущной и
нераздельной... Земной образ - Солнце, сжигающее себя во имя света и
тепла, то есть жизни. Как временной, так и вечной. Животворящей все
мироздание. Максимальное "выкладывание", самосжигание каждой части во имя
преображения и восхождения, соборного и личного, то есть апофеоз Любви,
имеющий причиной и результатом преобразующую Любовь Святой Троицы к каждой
живой части.
     "Не в конвентах, не в парламентах, не в декларациях прав человека, не
в построениях, или утопиях всех коммунистов и социалистов, а отцами церкви
выработан этот образец бессмертного общества. В представлении лиц Св.
Троицы "нераздельными", т. е. неотчуждающимися, не отделяющимися друг от
друга, не вступающимися в борьбу, которая сама по себе ведет к разрушению
общества и смерти, в таком представлении союз Божественных лиц является
неразрушимым, бессмертным. Представлением же лиц Св. Троицы "неслиянными"
устранялась их смерть, потому что неслиянность означает устранение
поглощения одним лицом всех прочих, которые при нем теряют свою личность,
делаются его бессознательными орудиями и, наконец, вполне с ним сливаются,
обращаясь вместе с ним в полное безразличие, в ничто." Н.Федоров "Философия
общего дела"
     Мир единый и нераздельный, спаянный любовью. Замысел Святой Троицы,
единого и нераздельного триединства в одном. Свободная жертвенная любовь
твари к Творцу и Творца к твари, имеющие результатом воссоединение в Доме
Отца. В этом - смысл исторического временного процесса, конец времен и
начало Будущего Века. Если можно говорить о "начале" в вечности.
     "Мудрость века сего - безумие пред Богом," - сказано в Писании.
Советская власть в глазах "века сего" была порождением безумия.
     Историческая функция русского народа в российской империи, а
впоследствии и в Советском Союзе - миссионерская, цементирующая, служение
большего меньшим. Интуитивно прозрев эту миссию, Иосиф взял курс на
Великодержавную Антивампирию. Он вообще часто следовал Замыслу интуитивно,
хотя порой варварскими методами.
     Революционное соборное сознание. Это - революция СОЗНАНИЯ, то самое
"рождение свыше", которого требует от нас Творец как необходимого условия
вхождения в Царство. Каждое "Я" - бессмертная частица будущей
Богочеловеческой полноты бытия Нового Адама. Каждый из людей - лишь ЧАСТЬ,
не обладающая полнотой бытия и дарований. Она жаждет этой ПОЛНОТЫ,
прозревает ее в Грядущем царствии, в Богочеловечестве и Творце. В Новом
Адаме, нетленном, свободной любовью послушном Творцу, призванном жить в
Царстве, где все пронизано "Светом Невечерним", все спаяно воедино Великой
жертвенной Любовью во имя Жизни.
     Каждая личность, не готовая свободной волей принять, выстрадать
Замысел, просто неспособна существовать в Доме Отца, ибо утверждающая себя
вне Замысла "самость", имеет, как говорят медики, "нарушения, несовместимые
с жизнью".
     Именно за "несовместимость с жизнью" Творец изгнал человека из рая,
разрушил Вавилонскую башню, карабкающуюся во грехе на Небо, осудив единение
в страстях.
     Иосиф понял самую суть Замысла - взаимодополнение, взаимопроникновение,
взаимопомощь народов, создав на этой основе свое царство, тоже "не от мира
сего", ненавидимое противостоящей цивилизацией.
     "Носите тяготы друг друга, и так исполните закон Христов." /Гал.6:2/
     Мистический смысл терпения: мы все - одно во Христе. До поры до
времени народ терпел беззакония князей, как бы покрывая их грех. Но ведь и
нищий Лазарь терпел пирующего богача, однако богач все-таки попал в ад!
Есть, видимо, степень допустимости зла, когда терпение "во благо"
превращается в попустительство. Тогда и свершаются революции.
     Людям дан разум, чтобы понять; сердце - свободно избрать и полюбить.
     Таланты - реализовать и послужить. Воля и время - начать восхождение.
И успеть определиться за земную жизнь. Потому что "сейчас позже, чем тебе
кажется".
     Итак, РЕВОЛЮЦИЯ ДУХА. Жизнь Вампирии совершенно не соответствует
Замыслу, здесь каждая часть не просто служит сама себе, но и заставляет
служить других, оттягивая силы от общего и целесообразного, не говоря уже о
преобразующем и восходящем. В живом организме такие "взбесившиеся" клетки
становятся раковыми, нарушают работу Целого, которое, в конце концов,
губят. Кстати, погибая сами. Они непригодны для грядущего, просто как
несущие СМЕРТЬ. Вот в чем дело, а не в какой-то небесной "юриспруденции".
     В живом организме, где все взаимосвязано, жизненные силы Целого
сначала пытаются излечить плохо работающие клетки, а безнадежно больных
отторгают и заменяют новыми. Раковые опухоли, пока они не дали метастазы,
хирург вырезает во имя спасения Целого... В "лежащем во зле мире",
добровольно избравшем непослушание Творцу, такие операции не приводят, как
правило, к ликвидации зла, а лишь ко временному оздоровлению, после чего
неизбежно появляются метастазы. Отделять "пшеницу от плевел" - дело Творца,
Страшный Суд в конце времен.
     Цель земной жизни - СОСТОЯТЬСЯ для жизни Будущего Века, умножить Жатву
Господню, помочь благодати дойти до окаменевших душ, выбрав Свет и приняв
бесценный дар Неба.
     Лишь то, что отдал - твое, а не то, что съел или потратил.
     Отданное Замыслу вернется к тебе сполна в новом преображенном
качестве. Временное и тленное - живым и вечным.
     Ну а все, что истратил на себя сверх разумно-достаточного - ветхое,
посеянное в тлен - твой проигрыш. Твое убитое время. Все украденное,
захваченное у Целого для себя сверх разумно-достаточного - кража у самого
себя, у своей судьбы в вечности. Такова революция сознания. Всякие безумные
излишества, игры "в жизнь" опасны, ибо "в чем застану, в том и судить
буду"...
     В отличие от земных революций, пожирающих своих детей, где даже
собранное в житницы служило лишь навозом для счастья "грядущих поколений" -
Революция Духа - для тебя. Для каждого, свободно избравшего Свет и Истину.
Ибо в свободном сплаве Огня, Тепла и Света, дающих Жизнь, самая малая
частица обретет полноценное подлинное бытие, возможное лишь в Боге.
     - Кто был ничем, тот станет всем!.. - захлопал черными ладошками АГ.

     * * *

     Слава Богу, - октябрь 93-го уже не застал Ганю в Москве. Иоанна почти
обрадовалась, что ему предложили быть настоятелем вновь открывающегося
древнего монастыря на ганиной малой родине, в том самом сибирском городе,
где когда-то ходил его отец секретарем обкома. Старик был еще в здравии и
памяти, жил с ганиной сестрой, внуками и правнуками, давно звал сына домой,
оставаясь до конца дней убежденным праведным коммунистом. А потом, не без
влияния отца Андрея, и коммунистом верующим. В этом было что-то
символическое.
     Монастырь нуждался в огромной реставрации, отцу Андрею предстояло по
сути заново расписывать купол и стены, нужны были помощники, ученики,
иконописцы. Разумеется, рванулся ехать вместе с Ганей и Глеб - дети уже
подросли. Егорка, хоть и не стал священником, как все пророчили, а совсем
нежданно подался в рок-певцы, затем в бизнесмены, но на обоих поприщах
весьма преуспел, как и во всем, за что брался этот когда-то чудо-ребенок.
Семье на него можно было положиться, в том числе, и материально. И Иоанна
уговорила Варю отпустить-таки Глеба, сказав, что времена надвигаются
смутные, лихие и так всем будет спокойнее.
     В общем, эта почетная ссылка нежелательного "красного батюшки" была
для Гани Божьей милостью, - так думала Иоанна, хоть и разделяли их снова
несколько часов полета, хоть они даже проститься не успели, так внезапно
было приято решение. Но Иоанна радовалась - Ганя в безопасности, и Покров
Божий над монастырем оградит братию от этого страшного подлого времени. Как
если бы вдруг князь Андрей, князь Нехлюдов, князь Мышкин, Татьяна Ларина,
Вера Павловна, Павел Корчагин, Ульяна Громова обернулись Диким, Кабанихой,
Иудушкой Головлевым, Салтычихой, Бармалеем, а первомайская демонстрация -
сонмом гоголевской нечисти, доконавшей Хому Брута.
     Свои картины, хранящиеся у Вари, Ганя поручил ей продать без права
вывоза за рубеж каким-то меценатам из новых русских - деньги должны были
пойти на реставрацию монастыря. Лишь копию "Иоанны" Ганя увез с собой -
подлинник был в Питерском Русском музее.
     Иоанне он оставил в подарок пейзаж - закатные лужинские сосны,
закатное небо в огненных сполохах и пылающая, уходящая в вечность тропинка.
     Когда-нибудь, если смилуется и простит Господь, они пойдут рука об
руку до этой тропе, чтобы уже никогда не расставаться. Пойдут навстречу
Огню. Они снова будут юными, и ночная звездная Иоанна с витым старинным
шнуром в летящих в вечность волосах спустится из синей тьмы в протянутые
ганины руки. И огонь охватит, поглотит их, воссоздавая в первозданном
естестве, сплавляя заново разорванные половины когда-то единой плоти для
нового неведомого бытия...
     "Двое да едины будут..."
     Вот что он хотел ей сказать прощальным своим даром, тоже предвидя
двигающийся на Россию апокалипсис, а на них - неизбежную старость, немощь и
болезни. Закат жизни...
     Ничего не бойся, я всегда с тобой. И Он - с нами...
     Она повесит пейзаж в красном углу, чуть пониже икон, и, когда станет
особенно тяжко, будет повторять наизусть слова молитв, мысленно ступая по
огненной ганиной тропе, чувствуя рукой его руку. И огонь постепенно
охватывал ее, сжигая боль и страх, и молитвенная эта тропа воскрешала снова
и снова, давая силы жить.
     Ганя бился над Светом Фаворским. Но "Огонь" ему удался.
     Однажды в один из своих неожиданно-редких наездов в Лужино на пейзаж
обратил внимание Денис. Долго молча разглядывал.
     - Даренов все-таки великий художник. Я бы на твоем месте это здесь не
держал, мало ли что... Даренов - раритет, теперь особенно. Не представляю
его монахом...
     Наверняка он в свое время видел "Иоанну" и о многом догадывался, но
никогда ни о чем не спрашивал. Денис вообще не любил выяснять отношения,
"будить спящую собаку", как, впрочем, и Иоанна. Может, поэтому их брак
оказался на удивление долгим. Творчески Денис уже давно от нее не зависел,
научился довольно лихо лепить отечественные боевики, а потом и делать
совместные постановки из жизни бывшей совковой постперестроечной и
зарубежной мафии, с гонками, оголтелой пальбой и эротикой. Сразу врубился в
их ритм, зрелищность, присовокупив немного мистики и психологизма,
экзотического "русского духа". Нашел хороших спонсоров, имел успех и даже
отхватывал какие-то там премии. Сказалось его зарубежное детство, хороший
английский, природная хватка и выносливость, умение всех заставить
выкладываться на полную катушку. Наступила его звездная пора.
     Денис все реже появлялся в Москве и вообще в России, только Лиза
сообщала, что "звонил из Нью-Йорка папа, передавал привет". Наверняка, у
него там были женщины, может, и другая семья, - Иоанна внутренне была к
этому готова. Все вокруг распадалось и рушилось, чего уж тут! И ее всегда
изумляло, когда он нежданно-негаданно, раз в полгода, появлялся в Лужине,
веселый, неизменно загорелый в экзотических заокеанских краях, с каким-
нибудь редкостным дорогим вином и подарками, обнимал ее: "Ну, как сама?
Иди, отмойся хоть, мужик приехал!" И блаженно разваливался в кресле у
камина, будто фермер, съездивший в город на пару часов за покупками.
     А она действительно бежала отмываться и переодеваться, и, если бы
могла в то смутное время смеяться, наверное, представила бы себя глазами
Дениса - одичавшую, озверевшую, с черными пятками и с дочерна загорелой
злющей физиономией. Злющей от телевизионных новостей, которые были для нее
одним сплошным криком: "Наших бьют!". И ничего нельзя сделать, кругом ложь
беспросветная, предательство и маразм. Иоанна уже собой представляла
взрывоопасную смесь в смирительной бочке религиозных и нерелигиозных
попыток осмыслить происходящий апокалипсис. Продолжая вкалывать по-черному
на участке и убеждая все более нищающих покупателей "купить букетик".
     Наскоро приведя себя в относительный порядок, она садилась рядом, и
Денис начинал рассказывать, будто она все эти месяцы только и ждала, как
Сольвейг, когда он, наконец, свалится ей на голову и отчитается о
забугорной творческой командировке. Он приезжал будто из другого измерения,
а они здесь, во всяком случае, она, жили будто в дьявольской мясорубке,
перемалывающей все привычное и надежное в бесформенное кроваво-цементное
месиво из осколков плоти, зданий, жизней, убеждений, идеалов, стекла и
щебня. Все летело в тартарары. Иоанна сидела в Лужине, как в окопе,
сжималась в ужасе от снарядов несущейся из "ящика" информации, уже страшась
его включать и еще более - остаться в неведении.
    А Денис казался гражданином мира, которому везде хорошо, при любом
строе и в любой стране - была бы интересная работа, ладилось бы дело, не
было бы никаких ЧП и простоев. Чтоб актеры не болели, не выеживались и не
заламывали выше крыши, и чтоб погода для натуры была соответствующая. И
чтоб был кассовый успех, а зритель в массе своей везде одинаков, - ему
нужно зрелище, чтоб нервы пощекотать и душу - что-нибудь для души. И
обязательно - хэппи-энд... Только темпы там бешеные, чуть сбой - горишь,
как швед. Но зато комфорт, стабильность, с этим - никаких проблем...
     Потом Денис заставлял ее вспомнить, что она еще женщина, жена,
красивая и желанная, здесь тоже все было, как прежде, слажено и привычно,
как и десять, и двадцать лет назад, будто и не было никаких катаклизмов и
драм в их долгоиграющей совместной жизни. А наутро он уезжал чуть свет,
целовал ее, едва живую после выпитого вина и бессонной ночи, отвыкшую от
подобных "радостей жизни".
     - Ну, я поехал, Жаннуля, в десять встреча с этим, как его... И на
аэродром.
     И опять улетал на несколько месяцев в заморские края. Павлин!
     Однажды он попросился сходить с ней в храм и долго о чем-то
разговаривал с отцом Тихоном. Смущенно, как провинившийся школьник.
     Это было невыносимо - впервые в жизни она чувствовала себя бесконечно
виновной перед всеми - Денисом, Ганей, Филиппом, Лизой, Артемом, перед
самой собой. Обменяться кольцами...
     "И что соединено на земле, будет связано на Небесах..."
     Она неловко отшутилась, что, мол, вроде бы, поздновато на старости
лет, чувствуя себя еще гаже оттого, что никогда не скажет ему правду.
Плохая жена, плохая мать... Она с ужасом подумала, что если впрямь на
Страшном Суде все тайное станет явным, и ей предстоит предать Дениса перед
лицом Истины, Вечности, то это и есть врата ада - вина перед теми, кто бок
о бок прошел с тобой жизненный путь, кого Господь доверил тебе жалеть и
любить, перед их глазами и собственной совестью...
     Он, как всегда, не стал "будить собаку" и перевел разговор на другую
тему. И она никогда не узнает, что он при этом думал, все было совсем не
так просто, бесследно ничто не прошло, и в той тридцать лет назад летящей к
Москве вечерней электричке она предала не только Ганю, но и Дениса,
Филиппа, Лизу, Артема с Катюшкой, и, конечно, себя. Наша совесть будет нас
обличать на том Суде, - поняла она. Словно в бездну заглянула Иоанна и
молила Бога о прощении.
     Только двое должны идти по огненной тропе.
     Кровные узы. Узы, узы... "И враги человека - домашние его"... "Родовая
необходимость". Истощиться, выложиться, взрастив собою других...
     "Браки совершаются на небесах"... И только двое, он и она, сплавятся
воедино на огненной дороге, только двое могут на нее ступить.
     И тогда разорвется сердце. Семья, Родина, земля... При всякой попытке
взлететь Иоанна оказывалась спеленатой этими узами. Мы все повязаны друг с
другом, и надо или рвать по живому, причиняя страдания, или задыхаться в
паутине, погибать от множества мелких родных и близких паучков, пьющих твою
жизнь - нет, не во славу Божию, не для спасения души все эти покупки,
стряпня, стирка, уборка, грязная посуда, очереди, пеленки... И еще -
конфликты, капризы, ссоры, переходные возрасты, обиды, слезы, бессонные
ночи. Все это проклятье "в муках рожать", "в поте добывать", все эти
"терние и волчцы"... Эти пошлые скучные тусовки - ярмарка тщеславия, эти
дешевые амбиции... Крест тяжкий, бремя, иго. И тут же Крест - спасение, и
"Бремя Мое легко есть". Бремя Мое - есть бремя в Боге. Здесь таилась
разгадка. Милосердие и человекоугодие. Божье дело и западня.

     Я оком стал глядеть болезненно-отверстым,
     Как от бельма врачом избавленный слепец.
     "Я вижу некий свет", - сказал я наконец.
     "Иди ж, - он продолжал, - держись сего ты света:
     Пусть будет он тебе единственная мета,
     Пока ты тесных врат спасенья не достиг,
     Ступай!" - И я бежать пустился в тот же миг.
                       /"Странник" А. Пушкин/

     Этот "некий свет" расшифрует через несколько лет Егорка Златов.
     А пока... Пока при всякой попытке взлететь Иоанна оказывалась
спеленатой узами необходимости, как кокон, и все это при соприкосновении с
кожей болело, угнетало, мучило. Вся ее прошлая жизнь, живые и неживые
идолы...
     Крутые монахи... Они тоже жили в коконе постоянного послушания, но
непрестанная молитва и пост делали их непроницаемыми для хищников. Они как
бы законсервировались в жертвенном отдании "ветхого" в себе человека на
заклание, на топливо новой бессмертной жизни, зреющей в них и в других
спасающихся, за кого они пламенно молились. Прислушиваясь с восторгом, как
рождается в спеленутом жалком покорном черве их новое волшебно-прекрасное
естество, зачатая светом бабочка; как формируются ее мощные радужные
крылья, которые она расправит, едва услышав: "Пора!". И как паутину
разорвет узы, навсегда покидая гибнущий во зле мир...
     Иоанна же, особенно с отъездом Гани, едва высунувшись из кокона,
чувствовала вслед за тревогой и беспокойством - бессильное отчаяние. И,
наконец, все заполнила ненависть - и к оборотням, и к покорному стаду, не
понимающему, что не "вклады", а души они теряют, соучаствуя в зловещем
кровавом пиршестве... И снова спряталась Иоанна. Одолевали муки совести.
Что надо что-то делать, что "молчанием предается Бог", что "с молчаливого
согласия равнодушных делаются все преступления на земле".
     Прежде она такого никогда не испытывала. Вот он, пресловутый разлад с
действительностью! Душа посылала сигналы бедствия. "Бывали хуже времена, но
не было подлей"... Она начала понимать революционеров. "Чудище обло,
огромно, озорно, стозевно и лаяй..." "Звери алчные, пиявицы ненасытные!"...
Кто мог выдумать, что этот чудовищный миропорядок, ежеминутно порождающий
погибель и грех, нельзя менять? В отношении личных врагов - любить,
прощать, пусть. Но возлюбить армию князя тьмы - призыв самого сатаны,
ничего больше. Наглая ложь, которой пользуется человекоубийца со времен
прародителей. "Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и
другую". Ударит "Тебя", а не твоего ближнего! - "А Я говорю вам: любите
врагов ВАШИХ, благословляйте проклинающих ВАС и молитесь за обижающих ВАС и
гонящих ВАС." "ВАС", а не ближнего! Не "других"!
     "Ваш отец диавол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего; он был
человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины; когда
говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи".
     Она побежала в смятении к отцу Тихону. Тот твердо подтвердил, что да,
именно к личным врагам нам заповедана любовь и всепрощение. Чураться врагов
Христовых, а к врагам отечества - святая ненависть. Как у Дмитрия Донского,
Александра Невского и православной церкви в годы войны, собравшей деньги на
танк.
     - Ненависть, это как? - ошеломленно спросит Иоанна, - Воевать?
     - Это все бесы мутят. Бесы вражды, национализма, наживы, блуда. Еще
Сергий Преподобный сказал, что наше спасение - в единении, благословил
русские войска на брань. Силы тьмы - вот подлинные враги. Ракета летит, к
примеру, она выпущена супостатом, чтобы убивать. И если мы не можем
уничтожить врага, он далеко, недосягаем, то ракету-то сбить можем! Эти
разрушители - ракеты сатаны!
     - Значит, сбивать? - Иоанна была потрясена воинственностью батюшки.
     - Скажем иначе - обезвреживать. Держать активную оборону.
     - Но как, батюшка?
     - Молись, Иоанна. Господь укажет.
     Бесы. Филиппом, например, овладел бес стяжания. Перепродажа
видеотехники, затем компьютеров, и вот он уже зарегистрировал фирму, открыл
собственный магазин радиотехники и электроники, потом пошли филиалы,
иномарки... Филя мотался по этим точкам и филиалам, ошалев от баксов,
вояжей, контактов и контрактов... Пить он, правда, начисто бросил, но Лиза
недолго радовалась - появился новый постоянный страх, что его убьют из-за
денег, похитят детей - угрозы от всевозможных рэкетиров, и письменные, и
телефонные, следовали одна за другой. Пару раз Филиппу пришлось участвовать
в разборках, пока к счастью, кулачных, он ходил в тир и спортзал, изучал
каратэ и восточные единоборства, а однажды был ранен в ногу. Пару раз
пытались поджечь дверь квартиры.
     Но Филипп от этих испытаний только борзел, стал разговаривать на
"новорусском", завел "крышу" из братвы и телохранителей бывшей "девятки",
накачал мышцы, начал строить виллу в престижном поселке - с бассейном и
двухметровым кирпичным забором, настоящую крепость. Иоанне не верилось, что
этот арийского вида, фирменно упакованный "качок" с ледяной сталью в
глазах, жвачкой в зубах и пачкой баксов в бумажнике - ее сын. Он был похож
на отца, и внешне, и фанатичной страстью к "делу". И на бабку, ее мать -
каким-то всепожирающим внутренним огнем, до поры до времени едва тлеющим
где-то в полешках души в ожидании чуда - будто в один прекрасный миг
количество баксов обернется неким качественным свершением - венцом
изнурительной самосжигающей игры, в которую он все больше втягивался.
     Сталкивались они теперь обычно в дверях.
     - Привет, мать, отлично выглядишь. Извини, спешу. Ты как, в порядке? -
торопливый поцелуй, аромат дорогого лосьона, - Погоди, на вот тебе...
Появляйся, мать... Ты там молись за меня...
     Последние слова доносились уже из лифта. Тревожно замирало сердце.
Баксы она обычно возвращала Лизе, она боялась этих шальных денег. Что-то ей
в них чудилось нехорошее, от Воланда, но и становиться в позу, не брать,
отстраняться - нет, тоже нехорошо. Взяв их, она будто снимала с него часть
вины, делила грех, если таковой был. Дурная мать... "Я не воспитывала его,
как надо, - сокрушалась Иоанна, - не покрестила вовремя, не водила на
исповеди. Моя вина, Господи..."
     Потом стала отдавать деньги Филиппа в разные благотворительные фонды,
беженцам, на строительство храма, хотя и знала, что Господь не примет
неправедной жертвы.
     "Накажи меня, только не их..." - молилась она в страхе.
     Пару раз она отлавливала сына, пыталась поговорить всерьез. Задавала
толстовский вопрос: "Ну представь, что все на свете компьютеры, рестораны,
банки, тачки, Канары и Лас-Вегасы - твои. Ну и что?"
     Он отшучивался: "Луну купим, Марс, "черных дыр" парочку"...
     - Дома не бываешь, ешь наспех, ночуешь в кресле... Ты - свихнувшийся
игрок, Филька, ты проматываешь свою жизнь. Черное, чет, зеро... Так и
подохнешь среди фишек, мордой в сукно. На что разменял ты свои золотые?
     - На твердую валюту, мать. Тебе не угодишь. Пил - плохо, вкалываю -
плохо. Проиграть жизнь - это даже романтично! Выиграть ведь все равно
невозможно. Во всяком случае лучше, чем влачить. Или, может, опять
вкалывать на светлое будущее? Некоторые уже вкалывали однажды, а потом
пришли номенклатурные дяди, поставили это их будущее на кон и разыграли на
троих. Кусок Кравчуку, Ельцину, Шушкевичу... Ну там Шеварнадзе, Назарбаевым
разным по ломтю, чтоб не плакали... Лихо, да? А те чудики в тайге мерзли.
Днепрогэсы строили, кровь проливали... Ну и что, где их выигрыш, куда твой
Бог смотрит? Ты еще о народе обобранном вспомни...
     - И вспомню.
     - Да народ твой за этих паханов сам и проголосовал, народу надоели
ваши проповеди. Он хочет жрать водку, трахаться и пялиться в ящик. Ему ваши
патриоты с коммуняками хуже чумы - еще вернутся и заставят вкалывать,
сериалы прикроют, голубых со шлюхами отправят к медведям... Эротические
массажистки-комсомолочки, - вон они, целая полоса... Народ ваш, мать,
скурвился.
     Разговор происходил на семейном ужине в честь пятилетия Катюши. Утром
приходили дети, а вечером Лиза велела Иоанне непременно быть, потому что
папа /Денис/ в отъезде, а бабуля со всеми в ссоре. Подруги ее по бриджу
как-то сразу вымерли, в доме теперь горничная - бывшая медсестра, беженка.
Ухаживает за детьми и за бабулей, которой и инвалидное кресло специально
из-за границы выписали, и необходимые лекарства, - все самое лучшее. И ящик
у нее со спутниковой антенной, и видак - живи не хочу. Но у бабули, как
поведала Лиза, поехал чердак. Она проклинает перестройку, "продавшихся
Западу Иуд", пенсию свою отсылает Зюганову, пишет статьи в "Правду" и
частушки в "Совраску", а недавно приехали какие-то шустрые тетки и
торжественно вручили ей новый партбилет. Бабуля у них теперь активистка,
печатает на принте призывы и прокламации, вместо бриджисток у нее теперь
вечно торчат какие-то пролетарии, гоняют чаи с бутербродами, митингуют,
проводят среди горничной революционную агитацию, а Лизу презрительно
обзывают "барыней". И детей - "барчуками".
     - Какая я им барыня? - чуть не со слезами жаловалась Лиза, - Вы же
знаете, мама, мою жизнь...
    Ей действительно доставалось - тянула весь дом, терпела филипповы и
бабулины закидоны, сводила концы с концами, растила детей и еще как-то
ухитрялась сниматься, озвучивать...А теперь получила приличную роль в
театре, и передачу ведет по телевидению, пусть пятнадцатиминутную, но для
начала это очень много, и рейтинг у зрителей неплохой... Ну, да, пусть есть
горничная, так без нее пришлось бы вообще ставить на карьере крест... Артем
в лицее, хорошо учится, Катюша дома занимается с преподавателями,
старательная... Какие ж они барчуки?






     ПОВТОРЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО.

     Россия - сфинкс. Ликуя и скорбя,
     И, обливаясь черной кровью,
     Она глядит, глядит в тебя,
     И с ненавистью, и с любовью.
                      /А. Блок/
     "В последнее время русское общество выделило из себя нечто на манер
буржуазии, то есть новый культурный слой, состоящий из кабатчиков,
процентщиков, железнодорожников, банковских дельцов и прочих казнокрадов и
мироедов. В короткий срок эта праздношатающаяся тля успела опутать все наши
палестины: в каждом углу она сосет, точит, разоряет и, вдобавок,
нахальничает... Это - ублюдки крепостного права, выбивающиеся изо всех сил,
чтобы восстановить оное в свою пользу, в форме менее разбойнической, но
несомненно более воровской... Повторяю: это совсем не тот буржуа, которому
удалось неслыханным трудолюбием и пристальным изучением профессии /хотя и
не без участия кровопивства/ завоевать себе положение в обществе; это
просто праздный, невежественный и притом ленивый забулдыга, которому,
благодаря слепой случайности, удалось уйти от каторги и затем слопать
нищающие вокруг массы "рохлей", "ротозеев" и "дураков". /Салтыков-Щедрин/
     "Юноша бледный со взором горящим" вечными вопросами больше не
озабочен.
     Кто виноват, ему неинтересно, а что делать, он знает сам. Купить
дешевле - продать дороже, так много раз - и станешь миллионером".
/В.Войнович. "Василий Чонкин"/

     Вихорь злобы и бешенства носится
     Над тобою, страна безответная,
     Все живое, все доброе косится...
     Слышно только, о ночь безрассветная,
     Среди мрака, тобою разлитого,
     Как враги, торжествуя, скликаются,
     Как на труп великана убитого
     Кровожадные птицы слетаются,
     Ядовитые гады сползаются!
     Дни идут... все так же воздух душен,
     Дряхлый мир - на роковом пути
     Человек до ужаса бездушен,
     Слабому спасенья не найти!
     Где вы, певцы любви, свободы, мира
     И доблести?.. Век "крови и меча"!
     На трон земли ты посадил банкира,
     Провозгласил героем палача...
     О, кто ж теперь напомнит человеку
     Высокое призвание его?..
                      /Н.Некрасов/

     "Наведи, Господи, страх на них; да знают народы, что человеки они".
/Пс.9:21/
     - Горе им, всерьез полагающим, что в смертельной вселенской схватке
добра со злом Господь призвал их из небытия, чтобы угостить обедом.
     Им, полагающим, что Спаситель был распят, чтобы они на земле могли
несколько десятков лет помусорить, поблудить, покоптить небо и погубить
вокруг как можно больше природы, тел и душ человеческих... Что именно это
"право" Творец оплатил на кресте Своей Кровью и мукой смертной...
     Страна Пушкина, Толстого, Достоевского, Сергия Радонежского и Серафима
Саровского вдруг к концу 20-го века приходит как к откровению, что то самое
"фараоново рабство" за сытную жратву и есть истина!..
     - "Ха-ха-ха!" - как писал Иосиф на полях библиотечных книг.
     Можно быть зрителем жизненной игры, можно - участником. Можно выйти из
игры - уйти спать или застрелиться. Жизнь по Замыслу - принципиально НЕ
ИГРА!
     Спор между двумя цивилизациями - спор о смысле жизни. Есть ли он? Или
просто "жить, чтоб жить"?
     Совков погубила ненависть к цепям и решеткам вместо ненависти к
собственному звероподобию. Ибо "приказывают тому, кто не может повиноваться
самому себе".
     В дружбе гоголевского Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем уже была
заложена возможность ссоры, равно как и в любви князя Андрея и Наташи
Ростовой - возможность измены. При разделе наследства любящие родственники
становятся заклятыми врагами. "Воловьи лужки - мои!" /А. Чехов/
     Все против всех - плод "свободы". "Все за одного, один - за всех" -
плод "тюрьмы народов".
     Да здравствуют цепи, решетки и жезлы железные, данные нам во спасение!


     ДЕМОКРАТАМ НА ЗАМЕТКУ:

     "Не следуй за большинством на зло, и не решай тяжбы, отступая по
большинству от правды". /Исх.23:2/
     "Даров не принимай; ибо дары слепыми делают зрячих и извращают дело
правых." /Исх.23:8/
     "И возвратился Моисей к Господу, и сказал: о, народ сей сделал великий
грех; сделал себе золотого бога.
     Господь сказал Моисею: того, кто согрешил предо Мною, изглажу из книги
Моей". /Исх.32:31,33/
     "И прошел Господь пред лицом его, и возгласил: Господь Господь Бог
человеколюбивый и милосердый, долготерпеливый и многомилостивый и истинный,
     Сохраняющий милость в тысячи родов, прощающий вину и преступление и
грех, но не оставляющий без наказания, наказывающий вину отцов в детях и в
детях детей до третьего и четвертого рода"./Исх.34:6-7/
     "Землю не должно продавать навсегда; ибо Моя земля; вы пришельцы и
поселенцы у меня". /Лев.25:23/
     "Если брат твой обеднеет и придет в упадок у тебя, то поддержи его,
пришлец он, или поселенец, чтоб он жил с тобою.
     Серебра твоего не отдавай ему в рост, и хлеба твоего не отдавай ему
для прибыли". /Лев.25:35,37/
     "Приближаются ко Мне люди сии устами своими и чтут Меня языком; сердце
же их отстоит далеко от Меня;
     Но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим". /Мф.15:8/
     Народ в массе своей всегда кричит о праведнике: "Распни Его!", а
Пилаты умывают руки.
     Величие Руси не в нападении, а в ПРОТИВОСТОЯНИИ. ВЕЛИКОМ
ПРОТИВОСТОЯНИИ.
     Всякий сильный мира сего, пытающийся властвовать над кем-то, берет на
себя ответственность за него перед Богом. Как государство употребило свою
власть над подданными - узнаем по плодам на Суде.
     "Не ем, потому что повинуюсь из страха и послушания", - говорит раб.
"Не ем, потому что не хочу," - говорит тот, кто избавился от страстей и
желаний, неугодных Творцу. Он - сын и наследник. То есть СВОБОДНЫЙ.
     "Если кто праведен и творит суд и правду,...жены ближнего своего не
оскверняет...
     Никого не притесняет, должнику возвращает залог его, хищения не
производит, хлеб свой дает голодному и нагого покрывает одеждою,
     В рост не отдает и лихвы не берет, от неправды удерживает руку свою,
суд человеку с человеком производит правильный,
     Поступает по заповедям Моим и соблюдает постановления Мои искренно, то
он - праведник, он непременно будет жив, говорит Господь Бог". /Иез.18:5-9/
     "Взятки берут у тебя, чтобы проливать кровь; ты берешь рост и лихву и
насилием вымогаешь корысть у ближнего твоего, а Меня забыл, говорит Господь
Бог.
     И вот, Я всплеснул руками моими о корыстолюбии твоем, какое
обнаруживается у тебя, и о кровопролитии, которое совершается среди тебя".
/Иез.22:12,13/
     "Князья у нее как волки, похищающие добычу; проливают кровь, губят
души, чтобы приобрести корысть.
     А пророки ее все замазывают грязью, видят пустое и предсказывают им
ложное, говоря: "так говорит Господь Бог", тогда как не говорил Господь.
     А в народе угнетают друг друга, грабят и притесняют бедного и нищего и
пришельца угнетают несправедливо.
     Искал я у них человека, который поставил бы стену и стал бы предо Мною
в проломе за сию землю, чтоб Я не погубил ее, но не нашел.
     Итак, изолью на них негодование Мое, огнем ярости Моей истреблю их,
поведение их обращу им на голову, говорит Господь Бог." /Иез.22:27-31/


     СЛОВО АХА К ПАСТЫРЯМ:

     Если бы вы действительно радели о властях страны, о сильных мира сего,
то после вознесения молитв об их здравии, читали бы ежедневно перед
высокопоставленными исповедниками главу о богаче и нищем Лазаре и другие
поучительные места из Евангелия, вразумляя властителей, что "хищники",
пользующиеся на земле благами несчетными, в то время как у их ног сидят
голодные нищие, лишаются Царствия. Что "кому много дано, с того больше
спросится". Что вверенное им стадо принадлежит Господину. То есть его надо
заботливо сохранить и приумножить, а не тащить к себе на кухню.
     Рыба тухнет с головы. Каков пастырь, таково и стадо. Но
оборотничество, к счастью, обратимо, ибо нельзя убить Закон в сердце.
Поэтому Господь сказал: "В чем застану, в том и судить буду". Многое
зависит от Головы, пастыря, не может быть здоров организм, у которого
больна голова. На нее и снизойдет прежде всего гнев Неба. Гильотина -
лучшее лечение для неизлечимо больной головы.
     Все встанет на свои места, когда вы поймете, что Антивампирия Иосифа
была всего лишь средством, а не самоцелью.
     Коммунизм - следующая ступень восхождения, он достижим для избранников
Неба. Он уже ближе к Царствию, но тоже средство. Цель - вечное восхождение
к недостижимой Истине.
     Душно стало на Руси - пахнет замусоленными купюрами, спермой, тленом и
кровью...
     "Господа" - над кем? Народ Великой Руси по призванию должен
подчиняться лишь Господу и Его священству. И мирской власти, если она не
требует отдавать Божье. Все прочее - грех человекоугодия, идолопоклонства,
каковыми являются служение чужой похоти.

     "Служить бы рад - прислуживаться тошно"...
     Святой говорит: возьми все. Гуманисты и социалисты: возьми лишнее.
Вампир: ничего не отдам и тебя сожру при первой возможности.
     Бог был бы бесконечно одинок, если бы не был Троицей. Человек "по
образу и подобию" одинок, пока единица не станет ЕДИННИЦЕЙ - единое
Богочеловечество в Доме Отца.
     Иосиф - укротитель мирового зла, а СССР - осажденная крепость, жившая
по законам военного времени.
     "И какой же русский не любит быстрой езды?" - Тот, на котором едут.
     Например, Хома Брут под ведьмой.
     "Есть такая сказочная фраза из восточных легенд: "Я раб лампы". Так
вот, эти слова я с полным правом могу отнести к себе. И точно так же, как и
джинн, я, действительно, всемогущ. Я могу все". /Телеведущий Дм.Дибров,
"раб лампы"./
     - Наш человек, - кивнул АГ черной головкой в белой панамке.
     Что вы будете делать, когда на ваших глазах прежде милые, добрые,
интеллигентные и порядочные люди вдруг превратятся в зверей? Одни оцепенеют
от ужаса, ну а некоторые тоже начнут потихоньку звереть, огрызаться и
кусаться.

     За великий Советский Союз!
     За святейшее братство людское!
     О Господь, Всеблагой Иисус!
     Воскреси наше счастье земное.
     О, Господь, наклонись надо мной.

     Задичали мы в прорве кромешной.
     Окропи Ты нас вербной водой,
     Осени голосистой скворешней.
     Не держи ты всевышнего зла
     За срамные мои вавилоны, -
     Что срывал я Твои купола,
     Что кромсал я святые иконы!
     Огради! Упаси! Защити!
     Подними из кровавых узилищ!
     Что за гной в моей старой кости,
     Что за смрад от бесовских блудилищ!
     О Господь, Всеблагой Иисус!
     Воскреси мое счастье земное.
     Подними Ты мой красный Союз
     До Креста Своего аналоя.
                      /Ник.Тряпкин/

     Последнее десятилетие века и тысячелетия - триумфально-показательный
процесс в защиту Иосифа. Кто теперь посмеет всерьез говорить о каких-то
сфабрикованных процессах, несуществовавших врагах и о Сталинской паранойе?
Откуда же сейчас, полвека спустя, взялась, полезла изо всех щелей эта
нечисть - имя им легион? В одночасье все на куски разодравших. Этот
нынешний апокалипсис мы могли бы иметь 80 лет назад, если бы не вцепившийся
в бороду Черномора Иосиф...

     Но между тем какой позор
     Являет Киев осажденный?
     Там, устремив на нивы взор,
     Народ, уныньем пораженный,
     Стоит на башнях и стенах
     И в страхе ждет небесной казни;
     Стенанья робкие в домах,
     На стогнах тишина боязни.

     И видят: в поле меж врагами,
     Блистая в латах, как в огне,
     Чудесный воин на коне
     Грозой несется, колет, рубит,
     В ревущий рог, летая, трубит...
     То был Руслан. Как Божий гром,
     Наш витязь пал на басурмана;
     Он рыщет с карлой за седлом
     Среди испуганного стана.
     Где ни просвищет грозный меч,
     Где конь сердитый ни промчится,
     Везде главы слетают с плеч
     И с воплем строй на строй валится...
     Тогда Руслан одной рукою
     Взял меч сраженной головы
     И, бороду, схватив другою,
     Отсек ее, как горсть травы.
     "Знай наших! - молвил он жестоко,-
     Что, хищник, где твоя краса,
     Где сила?"... и на шлем высокий
     Седые вяжет волоса.
                      /А.Пушкин/

     Божий Закон хранится в соборной памяти народа, в его соборном сердце,
и народ может разрушить всякую материальную и социальную церковность, если
они не соответствуют его памяти и представлению о Высшей Правде.
     Революционеры ДУХА.
     Восстание "горячих" против искажения образа Божия чиновным
духовенством, против неверного представления об этике и Законах Неба
привели к революции 17-го года. Это была не экономическая и не
политическая, а религиозная по сути революция - "за лучший мир, за святую
свободу". "Лучший мир" не подразумевал буржуазность, дурную количественную
бесконечность, полное для всех корыто, а "святая свобода" - отнюдь не право
жрать брата и блудить. Религиозная революция не против Бога, а против
искаженного, уродливого представления о Боге, вошедшего в противоречие с
Писанием и Законом Совести. Рабская бескрылая инертность по отношению к
"лежащему во зле" миру не имеет никакого отношения к истинному
христианству, которое революционно, действенно и возвышенно в своей
сверхзадаче формирования воинства Христова, Богочеловечества, его соборного
восхождения к Царствию. Дитя этой РЕВОЛЮЦИИ ДУХА - новый Адам, призванный
жить в Царстве Света.
     Революционеры духа отвоевывают время для Дела Божия. Освобождают время
из-под ига материи, превращают время в вечность.
     Они освобождают и преобразуют самое материю свободным творческим актом
- в "пароходы, строчки и другие долгие дела..."
     В Красоту, Добро, Свет. "Сейте разумное, доброе, вечное..."

    * * *

     Все уже сели за стол роскошный по меркам одичавшей в глуши Иоанны, а
свекровь наотрез отказывалась выехать из своей комнаты на забугорном кресле
и присоединиться к застолью. Уговорить бабушку предстояло Иоанне.
     - Мать, бронежилет надень, - посоветовал Филипп, - У нее там "Аврора"
под койкой.
     Свекровь молча смотрела на Иоанну с видом партизанки, которую хотят
"расколоть" враги. Помолодевшая, ухоженная, она сидела в комфортном своем
кресле и слушала кассету с тогда почти запретными советскими песнями.
Иоанна молча прикоснулась губами к пергаментной сухой щеке, пахнущей чем-то
знакомо-далеким. Неужто "Красная Москва"?

    "Наши нивы глазом не обшаришь,
     Не упомнишь наших городов,
     Наше слово гордое "товарищ"
     Нам дороже всех красивых слов," - старательно выводил Поль Робсон...

     Она вдруг неожиданно для себя рухнула на свекровьину грудь и
разрыдалась,
     "Господи, что же мы натворили!.. Как же больно, Господи..."
     Потрясенная свекровь, обретя дар речи, сказала, что это лучшая минута
в ее жизни - знать, что хоть один в ее семье оказался не предателем. Что
покойный отец Дениса очень бы этому порадовался, а вот отчаиваться не надо,
народ уже встает с колен и "снова будет небо голубое, снова будут в парках
карусели...".
     Иоанна вовсе не была такой оптимисткой и не могла остановиться,
оплакивая убитую свою страну - ту, священную, а не ее тело Руси, требующее
средств для потребительской жизнедеятельности, ничего больше.
     Кто бы мог подумать, что их давний конфликт со свекровью разрешится на
идеологическом уровне! Они неожиданно оказались по одну сторону баррикад, с
одним великим общим горем, общим активным неприятием нового порядка и
фанатичной готовностью вместе "встать грудью". Еще не зная, за что, но
точно зная, против чего.

    "А путь и далек, и долог,
     И нельзя повернуть назад,
     Держись, геолог, крепись, геолог,
     Ты ветру и солнцу брат, - подпевали они тонкому девичьему голоску,
обнявшись.
     - А знаешь, наш Христос был тоже коммунистом, - сказала свекровь.
     "Наш Христос!.." Воистину, неисповедимы пути Господни...
     В дверь просунулась катюшкина мордочка.

     - Бабушки, мы вас ждем...
     - Да, бабушки, - вздохнула свекровь, - И ты вот теперь бабушка,
поседела... Думали разве мы с тобой, чтоб такое под конец жизни... А ведь
он предупреждал - и насчет обострения классовой борьбы, и враждебного
империалистического окружения, у меня все выписано. А мы не верили,
смеялись... Паранойя, мол... Вон пятая колонна из лагерей повыходила,
страну разворовали, разорили и бежать... Выродки!
     За столом они сидели рядом. О политике договорились молчать. Пили за
Катюшу, за Лизу, обеих бабушек и три последних поколения Градовых. Филипп
пил только сок: - Я теперь, мать, не алкоголик, а трудоголик, - улыбнулся
он, поймав ее взгляд.
     - Ну, а мы выпьем за победу, - сказала захмелевшая свекровь,
подмигивая Иоанне, - За НАШУ победу!
     - Шкаф давно продан, граждане, - отозвался Филипп, - есть
никелированная кровать с тумбочкой.
     - А потом этого гада шлепнули, - злобно парировала свекровь. -
Кадочников шлепнул, помнишь? Именем преданного советского народа...
     - Бабуля, ты ж обещала! - Катюша сунула ей в рот банан.
     - Бизнес этот твой - наркотик, наваждение, - шептала тоже захмелевшая
Иоанна, подсев к сыну. - Не перебивай, нам не так часто удается поговорить.
Я знаю, что плохая мать, я очень виновата перед тобой... Не сумела научить
главному, а может, этому и нельзя научить, не знаю... - Она гладила
колючие, модным ежиком, светлорусые волосы сына и совсем растрогалась,
когда он, как в детстве, потерся об ее руку щекой, - Об одном прошу -
остановись. Вспомни, ты не теннисный - туда-сюда мячик, не кассовый аппарат
и не мешок с зелеными. Менять жизнь на баксы все равно что забивать
бриллиантом гвозди... Остановись, приезжай ко мне, попробуем разобраться
вместе...
     - Ты, ма, когда-либо крутила хула-хуп? Чуть остановишься - обруч на
земле.
     - Ну и крути, пока сам не рухнешь. Крути "до дней последних донца",
так что ли?
     - Не крутить, а светить надо, верно, мама? - подсела к ним Лиза, - Я
ему все время говорю: займись чем-то для души. И чтоб не так опасно.
     - Богадельню открыть? - фыркнул Филя.
     - Зачем богадельню? Вон Савва Мамонтов железные дороги строил...
     - И то ли умер в нищете, то ли застрелился...
     - Ну, я сейчас неплохо зарабатываю, нищета тебе не грозит. Могу и
больше. Даже Артем у нас теперь звезда. Кстати, мама, не хотите нам писать
тексты?
     Лиза снова была в форме, похудела, стала прекрасно одеваться. Вместе с
Темкой, хорошеньким, раскованным, и в то же время необыкновенно взрослым
для своих одиннадцати - они неплохо смотрелись в передаче "Сынки-матери",
разыгрывая разговорный мини-спектакль на самые разные темы. Собирались в
ближайшее время подключить и Катюшу.
     - А вправду, баба Яна, зачем нам чужие авторы? - сказал Артем, снимая
семейное торжество видеокамерой, - Плати им, да еще тексты пишут - язык
сломаешь. Будет у нас семейная передача, а?
     - Фарисейство, - буркнула свекровь, "- Мы с мамой идем покупать
меховую шубу... Гуманно ли убивать бедную норку?" Дискуссия на тему. А
зрители в это время кошек жрут, потому что больше нечего. Ваше благополучие
построено на костях народа и народ вас будет судить.
     - Тебя первую, бабуля, - беззлобно усмехнулся Филипп, - Вот, скажут,
расплодила буржуев!..
     - И правильно скажут. Разве мы, комсомольцы, такими были? А потом
переродились, омещанились... Тряпки, ковры... "Оттепель" эта дурацкая,
диссиденты. Никита со своими разоблачениями. Доразоблачались. Мало их
сажали! Отстань, Катька, - та снова пыталась обезвредить революционерку
куском банана.
     - Ты же сама рассказывала, что и вас с дедом чуть не забрали...
     - Да я бы сама попросилась сидеть до конца дней, только б наши
вернулись. Думал ли дедушка, что его дети и внуки позволят развалить
Родину, предадут идеалы и будут помогать изменникам дурить народ!
     - Бабушка, ты же обещала...
     - Шлюха продажная ваше телевидение, и интеллигенция ваша - говно,
правильно Ильич сказал - "Говно нации"!... Кто платит, под того и
ложатся...
     Артем в азарте снимал разбушевавшуюся Градову-старшую.
     - Бабуля, не митингуй, - Филипп невозмутимо щелкал Катюше орехи, -
Здесь дети.
     - Дети!.. Что они видят, ваши дети? Сникерсы, тампаксы, нимфеток
полуголых. Детоубийцы!
     - И так всю дорогу, - жаловалась Лиза, - Вы уж приезжайте почаще, с
вами она как-то ладит... Ну, откуда у жены дипломата такая классовая
ненависть? Прямо боюсь - отравит или бомбу подложит, они что старые, что
малые. Ну рухнуло - мы-то причем?.. А вообще-то она права во многом. Что-то
не так, да, мама?.. Несет нас, несет, а куда вынесет - и думать не хочется.
Страшно, и детей жалко... Давайте споем? - предложила она громко.
     - Отпустите меня в Гималаи? - скривилась свекровь.
     Но Лиза, умница, затянула тоненьким своим серебристым голоском:

     Вы слыхали, как поют дрозды?
     Нет, не те дрозды, не полевые...

     Подтянула Иоанна, подтянул и Филипп, все время пытавшийся разыскать
какого-то "Сергеича" по мобильному телефону. Помягчев, замурлыкала и
свекровь - песня была, что называется, "в десятку".

     Шапки прочь - в лесу поют дрозды,
     Для души поют, а не для славы...

     Спели "Дроздов", "Эх, дороги", потом "Когда весна придет, не знаю",
"На дальней станции сойду", по просьбе именниницы - "Крутится-вертится" и,
конечно же, "Катюшу". Потом Артем продемонстрировал на экране, что у него
получилось.
     - Дурдом, - сказал Филипп.
     - И в самом деле, - думала Иоанна, - Каждый - сам по себе, говорит
свое и никто никого не слушает. Одна Лиза всех объединяет. Что-то в ней
такое...
     По настоянию Иоанны Лиза с Филиппом повенчались. Лиза водила детей по
воскресеньям в храм, причащала, но скорее из суеверного страха не
прогневать некие высшие силы в это криминальное нестабильное время. Для нее
вопросы веры не были мучительно-острыми, как для Гани, Иоанны, той же
свекрови. Лиза просто жила по-Божьи, легко, как дышала, связанная со всеми
своими, чужими, с природой, со всем миром какими-то незримыми нитями. Ей
было все про всех интересно знать, она пыталась понять другого, жалела,
сочувствовала, помогала, она была из той редкой породы, для которой
приветствие "Как жизнь?" - действительно требует обстоятельного ответа на
вопрос, а не просто дань вежливости. Эти дары сопричастности, требующие от
Иоанны невероятных усилий, были Лизе даны изначально. "Господи, что бы мы
без нее делали?" - думала Иоанна. Семья их, несмотря ни на что, производила
в эти годы "катастройки", когда "волосы застревали в горле", "кровь
вставала дыбом" и "кости стыли в жилах", впечатление вполне удачливой. И
экспортный Денис, и преуспевающий Филипп, и Лиза с детьми, вполне
воспитанными, "воцерковленными", без буржуазных замашек. Да и свекровь с ее
новым умопомрачительным креслом...
     И все же было что-то тревожно-нехорошее, воландовское и в этом
кресле, и в треньканье мобильного телефона, и в артемкиной видеокамере. И в
показанных в новостях кадрах то бомбардировки Ирака, то какой-то тусовки,
до тошноты пошлой, обжирающейся и пресмыкающейся, то бала юных
     элитных отпрысков в бархатных, декольтированных платьицах, с
драгоценностями на детских шейках, в чудовищной, до наглости назойливой
рекламе, в злобном и, к сожалению, вполне заслуженном комментарии свекрови
и присоединившейся к застолью ее приятельницы-хирурга, объявившей, как о
конце света, что скоро медицина станет платной и дорогостоящие сложные
операции уже сейчас простым гражданам недоступны - во всем этом
действительно был какой-то второй план с мельканием хвостов, копыт и
говорящих черных котов.
     - Между прочим, Егор Златов, этот ваш блаженный, бард этот - ну все
про свечу пел... - теперь, между прочим, шинмонтаж открыл. Наваривает,
резину меняет... Полный примус валюты. Я недавно гвоздя поймал, заехал,
смотрю - Егор. Что, - спрашивает, - изволите? Варим, парим, заколачиваем...
И работнички у него - ребята из ансамбля. Пашут, между прочим, не слабо. Не
веришь - адрес дам. Дать? Споет тебе блаженный, что не в деньгах счастье...
     Неужели "И ты, Егор"! Иоанна хотела позвонить Варе, справиться, но так
и не позвонила. Варя в последнее время тоже пребывала в некоторой эйфории -
как же, восстанавливаются церкви, можно издавать и продавать любую
религиозную литературу, вести православные кружки /чем она и не замедлила
воспользоваться/. Можно присутствовать на богослужениях прямо дома, во
время телевизионных трансляций, и лицезреть сильных мира сего со свечками в
руках. Варя развила бурную деятельность после отъезда Глеба, увлекшись
идеей восстановления монархии.
     Иоанна соглашалась - да, новые церкви и вожди со свечками - все это
прекрасно, но мерещился почему-то опять же булгаковский Иванушка Бездомный,
в кальсонах и рваной толстовке, с бумажной иконой и венчальной свечой.
Гонимый силами тьмы.
     Последнее время даже варины восторженные охи-ахи стали ее раздражать,
не говоря уже о реакции на происходящее других знакомых, с которыми она
иногда по необходимости встречалась. Да что они, слепые? С ума посходили?
Потом она устала спорить до хрипоты, проклинать, негодовать, выслушивать в
ответ такие же яростные злобные обвинения в консерватизме, большевизме,
фашизме и идиотизме. Пришли весна, лето 93-го с привычными огородно-
цветочно-торговыми хлопотами. Пенсии ни на что не хватало, все дорожало -
небольшой ее цветочный бизнес выручал, хотя уже появились в продаже
роскошные голландские розы, хризантемы, лилии, постепенно вытесняя знакомых
цветочниц из Сочи, Киева, Кишинева с их размокшими картонными коробками.
Все уже становился круг покупателей, многие из прежних клиентов - учителя,
инженеры, врачи, даже актеры - теперь спешили мимо, пряча глаза. Появились
бритоголовые в вишневых пиджаках, бледнолицые в черных пальто до пят, их
субтильные, донельзя костлявые подружки в дорогой коже с подрумяненными
скулами и скрипящими коленками.
     Чтобы выдержать конкуренцию с забугорией, приходилось делать все более
замысловатые букеты с целлофановыми выкрутасами и бумажными лентами.
Появились бедняки, выпрашивающие косточку на суп, и дети, промышляющие
гнилыми персиками, группы каких-то то ли афганцев, то ли десантников "под
мухой", время от времени крушащих прилавки, омоновцы с автоматами и
собаками - в поисках наркоты.
     Но в дикий рынок она, можно сказать, вросла безболезненно, если не
считать этого нарастающего ощущения разваливающегося жизненного
пространства, цепной реакции распада всего и вся. Подземный гул вселенской
катастрофы, разверзающейся бездны, готовой поглотить эти вишневые пиджаки,
пирамиды киви и бананов, яркие папуасские прилавки вместе о вальяжными
покупателями, черноволосым продавцами, бомжами, голодными попрошайками и
натасканными на наркоту псами. И еще качающих какие-то права совков, не
понимающих, что "случилось страшное", что разбужены "уснувшие российские
бури, под которыми хаос шевелится". И вообще - "молилась ли ты на ночь,
Дездемона?"
     Повальное всеобщее безумие, бубонная чума, кромешная богооставленность
и махровая бесовщина. Несмотря на весь этот внешний религиозный
"ренессанс", депутатов в рясах, батюшек, благословляющих биржи и
презентации. Среди порнухи, рекламы и боевиков по ящику - отрывки из
богослужений и "жития святых".
     Возвращалась она с рынка под вечер, смертельно вымотанная, сразу же
вела гулять застоявшегося голодного Анчара. Кормила принесенными с рынка
отходами, потом до темноты делала "аварийку и неотложку" - дела, которые не
могли ждать, - полить, прополоть ,срезать на завтра цветы. И уже около
одиннадцати за наскоро приготовленной, что Бог послал, едой, смотрела
последние новости - очередную серию ужастика. Уповая - хоть бы что-нибудь
случилось, вмиг и разом, как отцовская гневная оплеуха. Но тщетно.
Расшалившиеся дети пошли вразнос. Оказывается, и хаос жил по своим
кромешным законам. Она переключала программы - мимо дебильных сериалов,
полуголых извивающихся поп- и рокзвезд, импотентов-политиков, способных
разве что держать свечку - в храме или в спальне - без разницы... Мимо
насосавшихся, как клопы, косноязычных амбалов, сильных мира сего...
Попадались в кадре знакомые лица - вот они, вчерашние приятели и
приятельницы, братья по киношному цеху, много лет бок о бок, душа в душу -
совместные съемки, озвучание, монтаж, вечеринки, просмотры, неприятности,
сплетни, анекдоты, брюзжание по поводу всяких главков, которые "не пущали",
клали на полку, вырезали... И все-таки фильмы выходили, игрались спектакли,
печатались книги, и многое в общем-то, было можно, только не сразу, не
напролом, хорошенько подумав. Потом скандальные съезды, перевороты - блинов
на сковородке, всякие "хватит" и "долой", хозрасчет, гласность и "это
сладкое слово "свобода"... Ну и что?
     Кто из них, какие нетленки создал или сообщил миру по сравнению с
проклятым "застоем"? "Метили в коммунизм, попали в Россию". Все в одночасье
рухнуло. Откуда эта патологическая звериная ненависть к Родине, к бывшим
охранникам ее безопасности, которые пусть излишне бдительно, смешно и по-
дурацки, но худо-бедно несли свою службу, охраняя вас и ваше жизненное
пространство от вас же самих? Выплеснуть помои со дна души на головы
граждан безо всякой цензуры - разве не кайф! И за это еще приличные
гонорары в валюте, по миру прошвырнуться, в казино сыграть, стриптизы там
всякие, ночные клубы... Как сказал один покойный бард, Царство ему
Небесное: "пусть во время Октябрьских волнений погибли женщины и дети, зато
я теперь могу поехать в Париж...".
     Воландовский сеанс черной магии. Переодевшись в заграничное тряпье,
граждане топали модными туфлями, хватали сыплющиеся с потолка червонцы, а
воландовская свита потешалась над ними. И уже к вечеру забегали по стране
босые полуголые личности, червонцы-ваучеры и глубоковские миллионы
обернулись бумажками, заполыхал огнем, казалось, незыблемый дом -
оскверненный нечистью.
     Чубайс на оба ваших дома. По ящику мелькали знакомые лица "кающихся".
Чиновников, писателей, актеров, больше всего номенклатуры. Жгли партбилеты
- ритуальный пропуск на "пир богов". "Да мы никогда", "Да мы всегда"...
Прокатилась волна самоубийств "товарищей", не выдержавших вакханалии. И
никто не заявил: "Если считали систему столь ужасной и преступной и
молчали, пользуясь всевозможными благами и помогая ее укреплять, значит,
подлецы вы, братцы! И каяться вам надо перед людьми и Богом до конца жизни,
а не ходить в мессиях. А если полагали, что огромная страна, своим иным
образом жизни бросившая вызов всему прочему миру, - может быть святой в
условиях жесточайшей холодной войны и враждебного окружения, - значит,
идиоты, и надо до конца дней лечить головку."
     Кру-угом, на сто восемьдесят градусов! И как дружно...
     Вспомнился ей Хан, смерть Ленечки, ее злополучный очерк. Сегодня так,
завтра эдак - как прикажете... Сегодня - Мальчиш-Кибальчиш с его "военной
тайной", завтра Плохиш с бочкой варенья... И надо же, юмор Князя тьмы -
ребята из одной семейки. Гайдары. Преемственность поколений. Воистину в
чисто вымытый дом вселяется семь бесов. "Теплохладная" номенклатура
несколько десятилетий под видом элитных цыплят вызревала в змеином
инкубаторе, и, наконец, дождалась своего часа. Вылупилась! И теперь после
долгого вынужденного поста, пребывания в "благочестивой скорлупе",
сдерживавшей змеиные инстинкты - расползлась, пожрав собственную скорлупу,
по стране. Шипя, жирея, наглея... Все менее интересные, до ужаса пошлые и
откровенно-звероподобные, карикатурные, и все же страшные именно этим
своим вдруг всенародно разверзшимся "подпольем" - гады. И выводок этот с
ядовитыми жалами и шипением про "демократию и права человека" был
откровенно антиправославным, антихристианским. Против всех заповедей
разом.
     Ворошили какие-то стародавние события, лили ушаты грязи на покойников,
устраивали откровенные телевизионные шабаши с убиением животных и
символическим поеданием трупов и вполне серьезно провозглашали, что вся
многовековая история поисков Истины ни хрена не стоит, а истина - в баксах,
в презентациях, в вояжах, тампаксах и газете "Спид-Инфо".
     Пакостили, расшатывали и смывались. Кто за бугор на постоянное
жительство, кто "читать лекции", честно отработав право на сладкую жизнь.
Обратно возвращаться в "освобожденную от коммунистического рабства" страну
не спешили. Только единицы ужаснулись содеянному и повинились.
     "Метили в коммунизм, попали в Россию..."
     Мелькал порой в детских передачах со своими насекомыми Антон Кравченко
/слава Богу, без плевков в прошлое/. Просто человек радовался, что теперь
можно самому что хочешь издавать, были б деньги. Но последних, видимо, все
же не хватало, и Антон надолго исчез, по слухам, вместе с женой отбыв куда-
то в забугорье - Нину пригласили для научно-исследовательской работы то ли
в университет, то ли в лабораторию.
     Мелькала разбогатевшая и раздобревшая на бесконечных презентациях
Регина, хозяйка картинной галереи, а может, и не одной, со своими
вернисажами, новоиспеченными "гениями" и мемуарами о "властью гонимых", но
ею, Региной, хранимых, в том числе и о Даренове. Потом исчезла. Совсем.
Регину убила какая-то шпана по дороге от гаража к дому - не из-за шедевра -
из-за шубы. Даже не норковой, обычный мутон. Удавили обрывком провода,
выдернули серьги из ушей, сапоги сняли, шубу и что-то еще. Иоанна больше
слушать не смогла, выключила "Криминальную хронику", сидела неподвижно,
уставившись в мертвый экран. "Та" Регина в серебристо-брючном костюме живо
и пронзительно улыбалась из прошлого.
     - Господи, что же это... Сделай что-нибудь. Господи!..
     В их жизнь вполз ужас - душа кричала об опасности, счетчик Гейгера
где-то в глубине стучал с бешеной скоростью. Хотелось забиться в нору
поглубже, обхватить руками колени и тихонько поскуливать от страха. Их
насильно втянули в какую-то кровавую игру с неизбежным проигрышем, где
вместо карт и фигурок - живые люди, а вместо доски - изнаночное подполье.
     Спасала Иисусова молитва, постоянная, сердцем, как учил Ганя. И его
прощальный подарок - закатная дорога в вечность. Она ступала на нее и
чувствовала, что Ганя рядом - его тепло, дыхание. Смилуйся, Господи...
Впереди был Огонь, он разгорался ярче с каждым их шагом, и страх оставался
там, позади. Разбуженный шевелящийся хаос клубком гадов откатывался вместе
со страхом. Хаос боялся Огня и отступал. И она понимала, что этот хаос-
страх - в ней, внутри. И чтобы сжечь, спалить его, надо тоже шагнуть в
костер.
     "Мы спасемся, выйдем, но как бы из огня..." "Не бойся, малое стадо".






     СТАРЫЕ И НОВЫЕ МЫСЛИ О ГЛАВНОМ

    "Ваш отец диавол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего; он был
человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истинны; когда
говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи."/Иоан.8:44/
     Князь тьмы, то есть "отец лжи" - великий путаник. Руси предстоит
многотрудное блуждание по дремучему лабиринту "дверей" - российских путей к
Небу, представлений о Небе, заблуждений и интуитивных откровений свыше.
Надо отделить Слово от идеологии правящей власти, всегда толкующей Слово в
свою пользу не без помощи части духовенства. Предстоит отделить зерна от
плевел. Прежде всего, при духовном делании, восхождении соблюдать три
ступени ПОДЧИНЕНИЯ:
     Тело - подчинить разуму. Разум - духу. Дух - Богу. Дабы с самого пика,
возгордившись, не свалиться к подножию.
     Бедные неразумные овцы, получившие свободу разрушить ограду,
растоптать пастырей, подавить друг друга, скитаться по горам без присмотра,
падать в пропасть и служить пищей волкам...
     Коммунисты-верующие - от каждого по талантам /притча о талантах/,
каждому - хлеб насущный. Величайшая христианская добродетель - послушание -
тоже вполне соответствовала сути иосифовой Антивампирии. Послушание кому? -
ответ на этот вопрос определит судьбу Иосифа в вечности. Судя по плодам -
стоит лишь сравнить "товарищей" с "новыми русскими" ("в крутую" "всмятку" и
"в мешочек") - ответ однозначен.
     Советскую власть разрушила, накапливаясь, критическая масса
коллективного греха.
     "Если вы не будете заниматься политикой, то политика займется вами".
/Бисмарк/
     - Революцию надо было делать, чтобы спасти богатых от пленения
Вавилонской блудницей, а бедных - от зависти к ним.

     Борьба должна быть не классовая, не национальная, не политическая, не
религиозная, а всего БОГОЧЕЛОВЕЧЕСТВА с князем тьмы. Во имя свершения
Замысла - Новый Адам в Доме Отца. Верующие под Царствием понимают Дом
Творца, неверующие - светлое будущее нового преображенного человечества.
Или просто "помнят долг", что уже очень много.
     "НАШИ" - все, кто верит в "высокое призвание" человека. Кто никогда не
продаст ТАЙНУ за "бочку варенья". Кто не променяет "первородство на
чечевичную похлебку".
     То, что одна цивилизация с библейских времен почитает "первородным
грехом", болезнью к смерти /похоть плоти, похоть очей и гордость
житейская/, вылечиться от которой - цель и смысл земной жизни, - другая
цивилизация почитает за смысл и цель. Саму болезнь - со всевозможными
тяжелыми осложнениями /чем больше, тем лучше/ - обрастание вещами, домами,
счетами, страстями - пудовыми гирями, не дающими взлететь.
     "ЗАПРЕЩАЕТСЯ ЗАПРЕЩАТЬ!" - лозунг сатаны. Одна цивилизация вслед за
"отцом лжи" объявляет запреты нарушением "прав человека", а другая -
предписанным врачом строгим больничным режимом, лечебной диетой во
исцеление, надписью на флаконе: "Осторожно - яд!". На сигаретах: "Минздрав
предупреждает".
     Для одной цивилизации излечение - пустота ада. Для другой - подлинная
СВОБОДА. Вот где проходит черта разделения, а не по анкетным данным:
материальное положение, национальность, партийность, вероисповедание, место
жительства... Суд будет по СОСТОЯНИЮ СЕРДЦА, ибо Господь сказал:
     "Дай Мне, сыне, сердце твое"... А не удостоверение личности.
     Ненависть оборотней к коммунистической идеологии сродни ненависти к
христианству тех, кто ищет зеленой улицы и оправдания своему праву "болеть
к смерти". "Бремя Мое легко есть..." Коммунистическая идеология тоже была
легка для жизни. Народ находился в послушании у власти, имел "хлеб
насущный", был освобожден от дурной рекламной "количественной
бесконечности" желаний. И противостояние Вампирии /царству Мамоны/ вполне
соответствовало христианству. Как, впрочем, и другим основным религиям. Как
и "души прекрасные порывы" в годы гражданской и Великой Отечественной войн,
великих строек... Человек тоскует по "высоким состояниям", по жертвенному
подвигу, ибо по сути это царский Путь Христа. Эта тоска по военным годам...
По утраченной чистоте, когда был мир с самим собой и с Богом. Пусть
"НЕВЕДОМЫМ".
     Душа остро чувствует, прозревает опасность, несмотря на зомбирование
рекламой и дурман "Останкинской иглы". Раньше у людей были совсем другие
лица.
     Кстати "Останкино" - яркий пример того, что все не может однозначно
быть плохим или хорошим, в том числе и работа на телевидении. Самый строгий
священник благословил бы "Голубой Огонек", но в ужасе замахал бы руками и
открестился от какого-нибудь "Про это". Ваш грех, господа телевизионщики,
растиражированный ежедневными миллионными тиражами, - задумайтесь о
поистине страшном оружии в ваших руках - куда там атомная бомба! "Не
бойтесь убивающих тело, но душу!" А сколько детей под ваши "снаряды"
попадает?
     Вампиры, как известно, бессмертны, в них можно только вбить осиновый
кол. Еще они боятся света, которого в людях, как правило, нет. Вампиры то и
дело оборачиваются прекрасными панночками. Не защитишься магическим кругом
- ворвется нечисть даже в церковь. Гроб летает над головой, приводят Вия, и
все вопят, желая погубить:
     - Где он?.. Где?

     Вслед за Евангелием великая русская литература учила не сворачивать на
"широкий путь погибели".
     РЕВОЛЮЦИЯ СОЗНАНИЯ не в том, чтобы отнять или перераспределить, а
чтобы не желать, не иметь ЛИШНЕГО.
     "На злобу безответная, на доброту приветная,
     Перед людьми и совестью права..."
     Благовест о вхождении Царства Небесного в сердца людей - Евангелие -
свидетельствует, что Царствие начинается с земли.
     Иногда советские идеологи казались смешными, иногда - бездарными - так
лебедь с подрезанными крыльями становится похожим на гуся. Порой вся эта
игра /съезды, кампании, цензура/ представлялась чем-то иррационально-
условным, но думалось: - а может, иначе нельзя? Нельзя без всевозможных
запретов и ограничений? Может, и вправду - дай народу волю, дай послабления
в частной собственности или морали - и все рассыплется? Каково стадо,
таковы и пастыри.
     - А ведь действительно все началось со звонка Горбачева Сахарову, -
заболтал АГ черными ножками в белых сандаликах, - а кончится... "Ха-ха-ха!"
- как написал бы Иосиф на полях библиотечной книги.
     - Но что безусловно было плохо, что трагически накапливалось -
нестерпимая фальшь, двуличие верхов. Тот случай, когда от повторения правда
портилась. Кто они - безнадежные дураки или продажные циники? Чем
ревностнее защищали они свои в общем-то правильные, не вызывающие сомнений
заповеди, тем большее недоверие вызывали эти догмы у "совков". Пастыри "НЕ
БЫЛИ", не соответствовали, они "КАЗАЛИСЬ". Так прикидывался овечкой
крыловский волк, забравшийся по ошибке на псарню. Все более лезли из-под
костюмов от кремлевских кутюрье шерсть, клыки и звериные когти.
     Чем чаще они распинались о защите овец, о любви к стаду и о
собственной "правоверности", бескорыстии, чистоте дел и помыслов, любви и
дружбе, тем более вызывали сомнений у народа сами их ценности".
     "Дурно пахли мертвые слова". Станиславский сказал бы "Не верю!"
     Вот против чего был скрытый протест в народе - против их испортившейся
от лицемерно-частого повторения "правды", в которую люди когда-то поверили.
Рыба тухла с головы, как и на предыдущих страницах Истории. И неразумный
народ снова выплеснул с водой ребенка, а затем оцепенело безмолствовал от
содеянного.
     Народ чувствовал, что их пасут все более проявляющиеся ОБОРОТНИ, и
стадо в панике устремилось в пропасть. Неверно делить людей на овец и
волков. Дело в том, что все - ОВЦЕВОЛКИ.
     Социальное христианство - узаконенное рабство, все проникнуто
невыносимым мещанские морализмом. "Социализм" эпохи застоя также
превратился в мещанское, лишенное духа общество.

     Ты долго ль будешь за туманом
     Скрываться, русская звезда,
     Или оптическим обманом
     Ты облачишься навсегда?
     Ужель навстречу жадным взорам,
     К тебе стремящимся в ночи,
     Пустым и ложным метеором
     Твои рассыплются лучи?
     Все гуще мрак, все пуще горе.
     Все неминуемей беда.
     Взгляни, чей флаг там гибнет в море,
     Проснись - теперь или никогда.
                       /Ф.Тютчев/

     Индивидуализм, замкнутость на себя - рабство у себя. И космический
/нирвана/, и социальный коллективизм растворяются в безликой стихии мира.
СВОБОДА ДУХА - выйдя из себя, преодолев себя, остаться собою - в Боге.

     Лозунг "Владыкой мира будет труд" - идолопоклонство. При капитализме
труд - "работа вражия" на гиперболизированную похоть. Свою или других - не
имеет значения. Рабство фараоново, служение Мамоне.
     Родовую необходимость труда на "хлеб насущный" Господь назначил как
повинность, наказание за грех прародителей.
     При советской власти труд на Антивампирию объективно служил СПАСЕНИЮ,
ОХРАНЕ личности. Ну, а для ОСВОБОЖДЕННОГО ДУХА труд - средство реализовать
Замысел Божий в каждом.
     Страх близости Бога - Огня пожирающего и Света, разоблачающего тьму.
"Отойди от меня, Господи, ибо я - человек грешный..."
     "Народ Мой! вожди твои вводят тебя в заблуждение, и путь стезей твоих
испортили". /Ис.3:12/
     "И указав рукою Своею на учеников Своих, сказал: вот матерь Моя и
братья Мои;
     Ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и
сестра и матерь." /Мф.12:49-50/
     "Да будут все едино: как Ты, 0тче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да
будут в Нас едино..." /Иоан.17:21/.
     Движение вверх /восхождение / сближает все в Боге - на вершине. Не в
этом ли разгадка мистических свойств ПИРАМИДЫ?
     В христианстве должны быть соединены правда-Истина и правда-
справедливость.
     "Чтобы победить неправду социализма, нужно признать правду социализма
и осуществить ее". /Владимир Соловьев/
     Рулетку - орудие погибели, изобрел человек праведнейший - ученый Блез
Паскаль. В монастыре, изучая вероятность совпадений в играх.
     Правомерно ли уповать на восстановление храмов, игнорируя разрушение
"храмов внутренних"?
     Вампирия - вражда против Творца и Его Замысла. Армия воинов Неба
отвоевывает детей Света у тьмы - у ложной системы ценностей, у ложного
образа жизни, у нашептывания: "Ешь, не умрешь..."
     АД - ожидание душой Страшного Суда, когда все земное исчезло, а к
вечности, к Свету ты не готов, страшишься, ибо видны будут неизбежно твои
мерзости... Тьма, ужас, пустота, богооставленность...

     Давно на почве европейской,
     Где ложь так пышно разрослась,
     Давно наукой фарисейской
     Двойная правда создалась:
     Для них - закон и равноправность,
     Для нас - насилье и обман,
     И закрепила стародавность
     Их, как наследие славян.
     ...Лишь тот ушел от их опалы
     И не подвергся их вражде...
     Кто для своих всегда и всюду
     Злодеем был передовым:
     Они лишь нашего Иуду
     Честят лобзанием своим...

     "Демократия - это диктатура подонков!" - Альфред Нобель.
     "Коммунизм есть русское явление, несмотря на марксистскую идеологию.
Коммунизм есть русская судьба, момент внутренней судьбы русского народа...
Коммунизм должен
     быть преодолен, а не уничтожен. В высшую стадию, которая наступит
после коммунизма, должна войти и правда коммунизма, освобожденная от лжи.
Русская революция пробудила и расковала огромные силы русского народа. В
этом ее главный смысл. Советская Конституция 1936 г. создала самое лучшее
законодательство о собственности". /Н.Бердяев/
     "Русская религиозность носит соборный характер. Христиане Запада не
знают такой коммюнотарности, которая свойственна русским. Все это - черты,
находящие свое выражение не только в религиозных течениях, но и в течениях
социальных. Главный праздник - Пасха. Христианство понимается прежде всего
как религия Воскресения" /Н.Бердяев/

     Ложь воплотилася в булат;
     Каким-то Божьим попущеньем
     Не целый мир, но целый ад
     Тебе грозит ниспроверженьем...
     Все богохульные умы,
     Все богомерзкие народы
     Со дна воздвиглись царства тьмы
     Во имя света и свободы!
     Тебе они готовят плен,
     Тебе пророчат посрамленье,-
     Ты - лучших, будущих, времен
     Глагол, и жизнь, и просвещенье!
     О, в этом испытанье строгом,
     В последней, в роковой борьбе,
     Не измени же ты себе
     И оправдайся перед Богом...
                       /Ф.Тютчев/

     "Русские искания носят не душевный, а духовный характер. Русский
народ, по своей вечной идее, не любит этого земного града и устремлен к
Граду Грядущему, к Новому Иерусалиму, но Новый Иерусалим не оторван от
огромной Русской земли, он с ней связан, и она в него войдет. Для Нового
Иерусалима, необходима коммюнаторность, братство людей, и для этого
необходимо еще пережить эпоху Духа Святого, в котором будет новое
откровение об обществе. В России это подготовлялось". /Бердяев/
     Партийный аппарат Иосифа был скрепляющим цементом Антивампирии. Помни:
хищники отбирают тебя у Бога!
     Христианская любовь в действии: разглядеть в каждом Образ и Замысел
Творца и помочь его осуществить. В этом и РЕВОЛЮЦИЯ СОЗНАНИЯ.
     "Завтра будет меньше, потому что больше было вчера..."
     Если б историческое зло не наказывалось Богом через людей /революции,
войны, катастрофы/, то зло поглотило бы мир. Господь попускает зло
уничтожать злом. Отходит в сторону, чтобы гангстеры в темной комнате
перестреляли друг друга.
     Лишь прорыв в вечность проясняет смысл исторического процесса, ибо
время - вселенская болезнь к смерти, победа над которой и является смыслом
человеческой жизни. Здесь люди являются сопричастниками Спасителя,
победившего смерть, "смертию смерть поправшего" своим крестным подвигом.
Сопричастность Христу является личным выбором каждого, даром свободно,
самому решать свою судьбу в вечности. "Остановись мгновенье"! - тоска по
НАСТОЯЩЕМУ, по полноте бытия, которого нет в историческом времени. Есть
лишь иллюзия консерватизма /прошлое/ и иллюзия прогресса - /будущее/.
Творчество - выход из исторического времени, прорыв в вечность.
     "Рукописи не горят". Пророчества - победа над временем.
     Бесконечность экзистенционального времени качественная, а не
количественная. Равно как и Царствие, и ад - качественные состояния, а не
количественные.
     "Между двумя метаисторическими явлениями Христа лежит напряженное
историческое время, в котором человек проходит через все прельщения и
порабощения.
     История переходит в царство свободы ДУХА. Величайшие испытания
человека и опыт прельщений выводят избранных к жажде свободы в Боге.
Прогресс - целиком во власти смертоносного времени... Конец истории - конец
исторического времени". /Н.Бердяев/
     Победа соборности над муравейником, творческая реализация человеческой
личности в Образе и Замысле. Самость - муравейник - соборность -
Богочеловечество в Доме Отца. Таковы ступени перехода из времени в
вечность.

     Напрасный труд - нет, их не вразумишь, -
     Чем либеральней, тем они пошлее,
     Цивилизация - для них фетиш,
     Но недоступна им ее идея.
                        /Ф.Тютчев/

     Личность переживает историю мира как свою. Берет на себя
ответственность за все происходящее, восстает против рабства исторического
процесса не для самоизоляции, а для принятия его в свою бесконечную
субъективность. Мы ответственны за все. Невечное бессмысленно и должно быть
преодолено, - говорит РЕВОЛЮЦИЯ СОЗНАНИЯ, - Перестать быть в рабстве у
временного мира, прорваться в Царство Свободного Духа, добровольно
подчинившись Воле Творца. Нужно стремиться к тем внешним изменениям в мире,
которые прокладывают путь ко внутренней РЕВОЛЮЦИИ ДУХА.
     СВОБОДА - не права человека, а обязанности реализовать свою личность в
Образе и Замысле. Как ступень к свободе всякая личность - микрокосм в
потенциальном состоянии "по образу и подобию", сама вершащая свою судьбу.
     "Мы спасемся, выйдем, но как бы из огня..." "Не бойся, малое стадо."


     * * *


     Памятным было знаменитое противостояние на Васильевском спуске.
Случайно оказавшись поблизости в центре по делам, Иоанна поняла по обилию
милиции - что-то происходит. Оставила во дворе машину и пошла поглазеть.
     Толпа, разделенная надвое шаткими заграждениями, милицией и небольшим
пространством, ощерившись, стенка на стенку, грозно гудела, как два роя над
одним ульем. Как две тучи с противоположными зарядами. Сближались, высекали
молнии оскорблений, лозунгов, проклятий и снова откатывались друг от друга.
Белоголубые и краснокоричневые, демократы и оппозиция, новые и старые
русские, "эти" и "наши". Еще недавно единый советский народ, а теперь враги
непримиримые. Так это было по-русски, злобно, страшно, и вместе с тем как-
то по-разбойничьи весело, с гиканьем и свистом. Кто кого, Русская рулетка,
азартная смертельная игра над пропастью. Разница была в цвете флагов, в
одежде - у "наших" беднее. В возрасте, в выражении лиц.
     "Вот и я - злобная красная бабка", - усмехнулась Иоанна, продираясь
вперед, поближе к заграждению, пряча лицо от вездесущих теле- и видеокамер.
"Красная" бабка в куртке и платке /она обмотала лицо шарфом/. "Наша".
Может, и не целиком за этих, но наверняка против тех. Разрыв со своим
классом или со своей "классовой прослойкой", как учили в школе... Сжатая со
всех сторон локтями, спинами, боками, она растворилась в толпе, в ее злой,
сдавленной хлипкими барьерчиками энергии, выплескивающейся время от времени
выкриками, свистом.
     - В отставку!.. Под суд!.. Вся власть Советам! Советский Союз!
     Она вместе со всеми горланила - то со стадным болезненным наслаждением
сливаясь с толпой, отдаваясь ее кипящей стихии, жаждущей выплеснуться через
заграждение и обрушиться на "тех" - "торгашей", "ублюдков", "дерьмократов",
"продажных интеллигентов"; то как-то отрешенно сознавая, что, если
это действительно произойдет и толпа опрокинет заграждение, первые ряды
будут наверняка затоптаны. Так это и бывает - неудержимая сила заставляла
ее вопреки инстинкту самосохранения пробираться все ближе к составленным
вместе барьерам, туда, где так же плечом к плечу стояли омоновцы в
камуфляже. Теперь она уже могла разглядеть в полутьме и противника - много
молодежи, почти все поддатые, есть и пенсионеры, как она. И тоже не боятся.
     - Коммуняк на свалку истории! Мумию из мавзолея!..
     - Господи, мы все больны, - думала она, - Бесноватые. Нас отчитывать
надо, "Петра Могилу" над нами читать... Ну хотя бы эта, в седых кудряшках -
ее-то какой свободой соблазнили? Сын-коммерсант? Внук в загранколледже?
Просто зомбирована сериалами?
     - Ноннка с Пятницкой, - будто читая ее мысли, сообщил сосед, дыхнув
смесью перегара и лука, - "Роялем" торгует.
     - Каким роялем?
     - Да спиртом. Разбавляет и косит под водяру. Нары по ней плачут.
     - Ну ты, самогонщица! Почем Родину продала, тварь патлатая?
     Та огрызнулась в ответ совсем уж нецензурным.
     - Ель-цин! Ель-цин! - скандировали белоголубые.
     - Ой, смотрите, Павка! - вдруг восторженно пискнула рядом тетка,
указывая на группу телевизионщиков в проходе, - Павка Кольчугин! Павка, к
нам!...
     Действительно, неизвестно откуда взявшийся Антон, постаревший, но все
еще узнаваемый, спортивный, элегантный, фирменно упакованный, болтал со
знакомым оператором, попыхивая сигаретой.
     С каких небес он свалился? Иоанна невольно отвернулась. Тени прошлого,
зачем?... Господи, как давно это было, совсем в иной жизни...
     Какой-то парень из "белоголубых" перелез через барьер и, обнимая,
тянул Антона к своим, где махали приветствен но еще какие-то "крутые". Тот
упирался, пытался что-то записать в блокнот.
     - К нам, Павка! - снова закричала тетка, - Народ, вот он, здесь! Эти -
предатели, иуды! К нам!..
     - Пав-ка!.. Пав-ка!.. - подхватили краснокоричневые.
     Для них он был "Павкой Кольчугиным", символом силы, славы и правды
прежней жизни, всего в одночасье утерянного. Их Робином Гудом, последним
защитником. Прошлым, настоящим и будущим, спасением и надеждой, опорой и
оправданием. Иоанна разом осознала это и, затаив дыхание, следила за
происходящим.
     Это было драматично, потрясающе и необычайно важно, в том числе и для
нее. Экзамен, проверка на прочность... Оправдание ее, их с Денисом долгих
споров, записей, мытарств по худсоветам и съемкам. И еще чего-то очень
важного, чего она пока не могла сформулировать.
     - Антон, Кравченко! Сюда! - махали "белоголубые".
     - Пав-ка! Пав-ка! - ревели "товарищи".
     Одни звали актера Кравченко, прилетевшего на пару недель в Москву.
Другие - былую славу, совесть и непобедимость распинаемой ныне Родины,
залог ее грядущего воскрешения. Бессмертного своего Павку.
     Антон, видимо, тоже смутно это осознавал и стоял, растерянно улыбаясь,
поглядывая то направо, то налево.
     - Пав-ка!.. Пав-ка! - ревела толпа. Это было так по-русски! Та самая
"рулетка"...

     Иоанна не знала его нынешних убеждений, никогда не говорила с ним об
этом. Ни прежде, ни потом, вообще ни о чем таком с ним не говорила, она
лишь с замиранием сердца наблюдала, как Павка, придуманный ею, побеждает
актера Кравченко, кладет на обе лопатки. Как завороженный, он медленно
двинулся навстречу жаждущей его толпе. Затем ко всеобщему восторгу легким
тигриным прыжком, как и подобает Павке, перемахнул через двойное
заграждение и оказался в объятиях ликующих "товарищей".
     - Ура-а!..
     Толпа заколыхалась, рванувшись к Антону. Иоанна нырнула в
образовавшуюся брешь и пошла прочь, совершенно счастливая. Значит, не
только рукописи не горят, но и телефильмы. Ради таких минут стоило жить.
     Они, ее фантомы, продолжают бороться! Они борются! А эти
переметнувшиеся ныне к "Плохишу" и "буржуинам" - "Председатель" Михаила
Ульянова, "Уля Громова" Мордюковой... Элина Быстрицкая и прочие "Окуджавы"
- "комиссары в пыльных шлемах" - как бы они себя чувствовали, как вели,
доведись им пройти через горнило Васильевского спуска?
     Последнее, что она увидела - это взлетающие над толпой кравченковские
ноги в коричневых "саламандрах".
     Стояла ясная сказочная осень девяносто третьего. Она торговала на
рынке последними тепличными георгинами и первыми хризантемами, стараясь не
врубаться в надвигающуюся грозу у Белого Дома, уговаривая себя
спасительным: "Что мы можем?", как думало и большинство ее покупателей.
     Она побывала "там". Передала милиционеру у входа охапку бордовых
гвоздик "для депутатов, чтоб держались", пожертвовала деньги в фонд
защитников, послушала трансляцию заседания Верховного Совета.
     Шел непрерывный митинг, регистрировали мужчин, имеющих право на
оружие, мелькали флаги - черно-желтые монархические, андреевские, красные с
серпом и молотом, православные стяги, иконы. То тут, то там слышались песни
- от "Прощания славянки" и "Вставай, страна огромная" до "застойных"
советских и перестроечных бардов под гитару. Продавались и просто
раздавались всевозможные оппозиционные газеты, листовки; какие-то группы
отправлялись их тут же расклеивать... Стояла всеобщая истеричная эйфория.
Опять русская игра. Так было в семнадцатом, или иначе?
     Казалось, все жаждали столкновения, об опасности никто не думал.
Тридцатого на "Веру, Надежду, Любовь" шла бойкая торговля, потом Первого
октября - в день Учителя... А второго Иоанна не выдержала и снова
пробралась к Белому Дому, где уже было оцепление, за которое никого не
пускали. Ей удалось передать через кого-то из обслуживающего персонала все
заработанные за праздники деньги /хотя не знала, чем тут могли помочь
деньги/. Вон один мужик привез корзину вареных кур - это дело! Другие
передавали банки растворимого кофе, пачки чая, консервы, традиционные
бутылки, которые, правда, отвергались категорически.
     Ни коммунисткой, ни монархисткой, ни националист кой Иоанна никогда не
была. С Белым Домом она "дружила против", как обычно принято на Руси.
Против буржуинов и Плохиша, продавшего Тайну. Вот и все.
     Разобравшись, вроде бы, в себе, на следующий день в воскресенье она
пошла в Елоховский, куда привезли из Третьяковки на умиротворение
враждующих - Владимирскую икону Богоматери. В храм Иоанна не попала, стояла
в толпе, поджидающей на возвышении у главного входа, когда "Владимир скую"
вынесут чтобы хоть взглянуть. Прикладываться не разрешили, и вообще
доставили лишь на молебен. В желтой спецмашине, дежурившей тут же. Только
"для умирения"...
     Политические страсти, казалось, достигли апогея. Сообщили, что
патриарх пригрозил анафемой тем, кто дерзнет пролить кровь. Шли какие-то
непрерывные совещания и переговоры. А Москва, в общем, жила обычной жизнью.
     Ждать пришлось долго, но вот толпа колыхнулась: - Несут! Несут!

     Иоанна поднялась на цыпочки. Темно, не разглядеть. И вдруг лик разом
высветился, вспыхнул в солнечных лучах, - в черном, золотом, оранжевом
обрамлении, и Иоанна внутренне ахнула, - так Она была прекрасна! Иоанна
представляла себе аскетически суровый образ, ждала какого-то тайного знака
- намека на грядущую милость к безумной заблудившейся своей стране, ждала
чуда... И чудо свершилось, - но не в причастности к каким-то земным
разборкам, а просто в явлении Красоты Небесной, ошеломляющей, обезоруживаю
щей... Перед которой хочется просто опуститься на колени, все забыть и
плакать от счастья.
     Казалось, и сама Дева, и прильнувший к ней младенец не имеют никакого
отношения к тревожным словам "переворот", "блокада", "конституционный
кризис"... Просто видение Красы Небесной явилось на миг над обезумевшей
Москвой и исчезло в отъезжающей спецмашине, как царевна за ставнями
неприступного терема. Осталось только это щемяще-краткое, нездешнее
прикосновение, светлый плач сердца. Захотелось поскорей уехать домой, в
Лужино, запереться, не включать "ящик" и ничего не видеть и не слышать,
кроме этого запечатленного в душе видения. Уговаривала себя, что все будет
хорошо.

     Еще минута, и во всей
     Неизмеримости эфирной
     Раздастся благовест всемирный
     Победных солнечных лучей.
     И пред душой, тоской томимой,
     Все тот же взор неотразимый.
     Вставай же, Русь! Уж близок час
     Вставай Христовой службы ради!
     Уж не пора ль, перекрестясь,
     Ударить в колокол в Царьграде?
     Раздайся, благовестный звон,

     И весь Восток им огласися!
     Тебя зовет и будит он, -
     Вставай, мужайся, ополчися!
     В доспехи веры грудь одень,
     И с Богом, исполин державный!..
     О Русь, велик грядущий день,
     Вселенский день и православный.
                       /Ф.Тютчев/

     А назавтра утром прибежала соседка и сказала, что по телевизору
показывают расстрел Дома Советов, а у нее ветер повалил антенну, плохо
видно, и вообще телевизор чернобелый, так что: "Включи, если можно, я у
тебя погляжу"...
     Иоанна не сразу осознала, что происходит. Происходило то, чего быть
не могло никогда. Шла вселенская на весь мир, трансляция - показательное
сожжение остатков царства Мальчиша-Кибальчиша, постаревшего, а может уже
погибшего на военном или трудовом фронте, или даже в лагере по ложному
навету набравших ныне силу, а тогда затаившихся в овечьих шкурах буржуинов.
Детского царства мечты с его неразгаданной Тайной и захватившими власть
Плохишами. Никто в этот страшный день не говорил о Тайне, - в лучшем
случае, о верности конституции, о нынешнем обнищании масс, о правах
народа... Шла в определенном житейском смысле разборка, политическое шоу,
но это был лишь внешний пласт, за которым скрывалось именно эта временная
победа Бочки над Тайной. Которую искали, прозревали глубинами души, за
которую погибали избранники Святой и Советской Руси.
     Конечно же, победа была временной, потому что уже не раз менялось
"первородство" на "похлебку" и кричалось "Распни Его!" в жажде сытого
земного Иерусалима. Но Тайна всякий раз воскресала, на то она и Тайна, и
теперь именно из-за нее, глубинной, неразгаданной, интуитивно шли люди к
Дому Советов, многие на смерть, именно по ней палили из танковых орудий
слепые слуги Мамоны из Кантемировской дивизии, которым пообещили за это
квартиры и бабки.
     Неразгаданная Тайна никому не раскрыла, "что Она есть, что Она такое",
но раскрыла людям за несколько тысячелетий, что она "не есть". Что она "не
есть" ни "бочка варенья", ни отдельная квартира, ни конституция с "правами
и свободами", поскольку "закон - что дышло", придуман сильными мира сего.
"Недорого ценю я громкие слова", - вздохнул Пушкин. Люди знали одно свое
выстраданное право - не наступать снова на грабли, которые в Евангелии
называются "служением Мамоне" и "сеянием в тлен", "смертью второй". То
есть, фараоновым рабством, омертвением души. Не возвращаться на путь,
отвергнутый Русью и омытый кровью тысяч мучеников. Не менять первородство -
великий дар стать бессмертными сынами Божьими - на жалкую земную похоть.
Власть, которую сейчас добивала взявшая реванш торжествующая буржуазность,
хоть и не ведала Тайны, но берегла худо-бедно завоеванное право народа /
народа, а не стада/ отвергнуть "широкий путь, ведущий в погибель" и идти
своей дорогой.
     Дом Советов был последней корягой, препятствием на пути этого вдруг
девятым валом вздыбившегося грязного, неотвратимого селевого потока
властолюбия, алчности, вседозволенности - "семерых бесов", сдерживаемых
прежде всякими советскими моральными кодексами, цензурами, партсобраниями,
публикациями о "перерожденцах" и "проповедниках чуждой буржуазной
идеологии". А теперь отравляющих все на своем пути с дьявольской энергией
взорвавшегося атомного котла.
     Ужасны были даже не доблестные танки, молотящие хладнокровно по
полному людьми зданию - свои по своим, не этот ритуальный, на всю планету,
кровавый спектакль, - а восторженный рев зрителей при каждом залпе...
Обнимающихся на мосту, курящих, перебрасывающихся хохмами, надувающих на
губах пузыри из жвачки - сатанинское зрелище, делающее весь мир
соучастниками массового убийства... И это сборище на мосту, уже не народ, а
"толпа", и каждого, сидящего сейчас у экрана, возбужденного необычным
зрелищем, - соблазненного "оком". Это она впервые поняла и почувствовала,
когда транслировали войну в Ираке, американскую "Бурю в пустыне". "Не
убий", - сказано нам, с этим, вроде бы, мир согласен. Но какая прекрасная
сатанинская идея - заставить все человечество скопом совершить убийство -
оком, слухом, сопереживанием, жаждой крови... А ведь сказано: если взглянул
на женщину с вожделением, - уже виновен. А на убийцу - с восторгом, с
солидарностью? Не сериал, не компьютерная игра - реальность. "Молчанием
предается Бог". Как быстро нас приучили к преддверию ада, где до геенны
всего один шаг, и уже не разберешь, где кино, а где взаправду... И
называется все это "свободой", от которой нас так придирчиво и унизительно
оберегали нехорошие цензоры "Империи зла".
     И вот сидим, балдеем... Да, неплохой улов для ада, если помножить на
количество зрителей... Отец Тихон так ей и сказал: "если смотришь греховное
и услаждаешься - участвуешь во грехе."
     Иоанна предложила соседке кофе. - "Спасибо, с удовольствием". Налила
себе, сделала бутерброды. Кофе как кофе, сыр как сыр.
     В этой обыденности и заключалось самое страшное. Адаптация к аду,
мертвенность души - следствие духовной гангрены. Вот так же, с горчичкой и
кетчупом, скоро можно будет есть друг друга, а в кофейной чашечке
размешивать кровь. Все выше поднимается планка дозволенного. Еще вчера мы
говорили, что у нас "секса нет", а сегодня он у нас и групповой, и детский,
и СПИДОНОСНЫЙ... Сегодня мы "впереди планеты всей". Эти плохие дяди из
империи зла повторяли "Не ешь!", а теперь нам прогрессивные демократические
дяди разрешают все: "Ешь, не умрешь. Солгал Бог!.." Что нам дальше
разрешат?

     Иоанна как бы со стороны смотрела на себя, пьющую кофе с бутербродом,
потом ужаснулась, что нет, это нельзя, невозможно, - и отодвинула чашку. Но
внутри было мертво и глухо, как в том расстреливающем танке. Она просто не
врубилась, не могла никак врубиться в происходящее, горели на ее глазах не
живые люди, в том числе и дети, корчились в муках, а так, фигурки из
компьютерной игры. Театр, политическое шоу, очередной ужастик... То, что с
каждым залпом разрывается в клочья плоть и содрогается Небо - она не
вмещала. Сгорели предохранители. Ведаем ли мы, что творим?
     Эти вампиры постепенно готовили нас к аду. Мы избрали их и поддержали,
соблазненные гееннской свободой пить у ближних кровь, поддержали своим
"молчанием ягнят". Да, там, за чертой адовы режиссеры непременно получат
своего "Оскара".
     Мы породили оборотней молчанием, и теперь они прильнули к нашим шеям и
душам, причмокивают по-гайдаровски, мы мертвеем, и тоже жаждем крови. И
пьем кофе с бутербродами...
     Господи, милосердный Боже, вбей в нас осиновый кол, только спаси
души...
     - Ну, я пойду, - сказала соседка, - Все одно и то же. Скорей бы
перестреляли друг друга, ироды, им есть за что драться. Нахапали, а нам
опять за газ прибавили. Ты сколько плотишь?
     Когда она ушла, Иоанна несколько раз пыталась выключить ящик, но не
смогла, так и досмотрела до конца, дослушала про "Добей гадину!" и насчет
отрадных впечатлений после "спектакля" у ее знакомых по творческому цеху и
политцехам, полюбовалась "тяжело здоровым" президентом и отправилась гулять
с Анчаром.
     Там, в октябрьском стылом лесу, приключилась с ней истерика. Рыдала,
кому-то слала проклятия, катаясь по собранной кем-то куче дубовых листьев.
Анчар прыгал вокруг, скулил тревожно и пытался лизнуть в мокрое лицо.
     Что-то снова глобально изменилось то ли в мире, то ли в ней, как для
Адама с Евой после грехопадения. Прежде она думала: "Дураки, вредители,
разгильдяи". Теперь осознала -настоящий, уже не выдуманный Воланд появился
в Москве со своей свитой, зло превзошло все прежние пределы, скинуло маску.
Уже никто не соблазняет продать душу, продавцы сами ищут покупателей.
"Купленный дорогой ценой", искупленный кровью Спасителя бесценный товар
перестал быть дефицитом. Всякие демократии, права человека, болтовня про
империю зла и свободу порабощенных коммунистическим режимом народов
обернулись гробом с позолотой и рюшечками. Из-за моря вместо солнца
вставало страшное ганино чудище. "Обло, огромно, озорно, стозевно и
лаяй"... Которому, если дать волю, по силам перевернуть весь мир. Ужасные
бедствия, потом - конец истории. Она, история, началась с того, что мы
стали различать добро и зло, съев яблоко с древа познания. Смысл истории -
в отделении избравших добро от избравших зло. Мы, кажется, снова перестали
отличать плюс от минуса, и в продолжении истории скоро не будет смысла.
     Дверь в новоявленное царство российской демократии "вдруг
распахнулась, окно с треском вылетело вон, и страшная свиная рожа
высунулась, поводя очами, как бы спрашивая: "А что вы тут делаете, добрые
люди?"
     "Сказал, и в темный лес ягненка поволок".
     Изменить греховную человеческую природу в "лежащем во зле мире"
невозможно, но не пытаться это сделать - величайший грех, ибо делает
бессмысленным Замысел Творца и роль человека в истории. Спасение, в том
числе и коллективное, - цель жизни, указанная Богом. Поэтому упреки
коммунистам могут быть лишь по поводу "средств" - размышляла Иоанна..
     Сталин устраивал показательные процессы, но показательные расстрелы -
никогда! И сталинские процессы устраивались во имя спасения отечества,
пусть порой и варварскими средствами, но не ради того, чтобы драть в клочья
и грабить богохранимое православное государство и его граждан.
     Власти, вслед за показательной американской бомбардировкой Ирака, не
только нарушили заповедь "Не убий" во имя своей отнюдь не бесспорной шкалы
ценностей, но и ввели в этот грех народ, заставив соучаствовать даже не в
исполнении судебного приговора, а в явной расправе. А ведь "горе тому, от
кого исходят соблазны" и "кому много дано, с того много спросится".
Христианская любовь - это любовь к светлой стороне в человеке, христианская
ненависть - к темной изнанке. К вампиру, оборотню в каждом. Любовь и
ненависть - две стороны одной медали по имени "сострадание", направленные
на самое важное -дело спасения человеческой души, искупленной божественной
Кровью и потому бесценной. Если мы будем любить в ком-то тьму, или
ненавидеть свет, мы будем равно наносить человеку страшный вред, не
заботясь о его судьбе в вечности.
     Ненависть к врагам отечества должна быть направлен ной по возможности
не на их уничтожение, а на запрет их права влиять на судьбу страны, на
отрешение от должности. Хотя и бывают ситуации, когда приходится из двух
зол выбирать меньшее. Полюбить в каждом враге потенциального союзника,
помочь ему освободиться от пут зла и перетянуть на свою сторону - вот
христианское отношение к врагам.
     За время ее жизни, при всех разногласиях, все же в главном Господь и
Советская власть были заодно. Теперь же впервые в ее сознании Небо и кесари
стояли по разные стороны баррикад.
     Прямо пойдешь - смерть найдешь, направо или налево - неизвестность.
Власть погнала всех кнутом прямо, на бойню, телесную и духовную, распевая
всякие лживые походные марши про свободу и демократию. Власть была чужой,
омерзительной и враждебной. Иоанна не желала с ней иметь ничего общего.
     Смутит ее и позиция Патриархии, промолчавшей после показательного
расстрела, а потом и братавшейся всенародно с кесарем-убийцей, искавшим
почему-то церковного покровительства. В то время как столь ненавидимый
нынешним кесарем Иосиф, созидатель и собиратель земель Руси Православной,
то есть продолживший дело Преподобного Сергия, оградил Церковь от
неизбежных при этом разборок.
     Власть вошла в сговор со слугами Мамоны и благословение ее церковью с
точки зрения Иоанны не шло на пользу Божьему делу. Объяснение "Бог
наказывает властью" здесь не годилось. Да, Бог наказывает, воспитывает нас
искушениями, предлагая каждый раз выбирать между добром и злом, но это не
значит, что надо принимать искушение и подчиняться искушающей власти,
соучаствовать в ее грехе. Церковные пастыри тем самым тоже соучаствуют
делам кесаря, разделяя с ним грех соблазна паствы.
     Сталин после процессов не просил благословения церкви и не стоял
прилюдно со свечкой в окровавленной руке. Он брал грех на себя.
     Митрополит Филипп отказал в благословении пролившему кровь Ивану
Грозному - великому государственнику!
     Разве допустимо, чтобы паства, как и перед революцией 17-го объединила
в умах Церковь с несправедливой и ненавистной машиной угнетения?
     Не явилось ли это одной из причин последующих народных бесчинств
против храмов?
     "Никто не даст нам избавленья. Ни Бог, ни царь и ни герой".
     Это не значит, что Церковь должна принимать прямое участие в
политических разборках, в драке на развилке дорог. Но она обязана указать
дерущимся верную дорогу. Любви к ближнему, милосердия к слабым. Не служи
Мамоне, не давай деньги в рост, не лги, не распутничай, не подавай дурной
пример подданным, не желай чужого, не убий... Вот требования Бога к
каждому, а ко власти - тысячекратно, ибо кому много дано... Предупредила же
церковь об анафеме в случае пролития крови - почему же потом -молчание?
Ведь все неугодное Небу власть не только сама творила, но и увлекала за
собой в пропасть паству, за которую церковь в прямом ответе перед Небом.
"Защитники отечества" стали убийцами, инженеры и учителя - спекулянтами,
юноши - грабителями, наркоманами, сутенерами, девочки - проститутками...
     Почему церковная иерархия не обличает допустившего это кесаря?
     Обо всем этом Иоанна яростно говорила потом после исповеди отцу
Тихону; намеренно отделяла церковь мистическую, которую "врата ада не
одолеют", от социальной политики церковной иерархии. О том, что не может
Господь соучаствовать делам тьмы, ибо "Бог поругаем не бывает", и
предупреждения Господа по этому поводу очень жесткие. Уже то, что она,
Иоанна, впервые вынуждена отделять церковь Небесную от церковной политики -
дурно. А значит, и для других это явилось соблазном осуждать ее, отвергать
и, не дай Бог, лишать себя соборной молитвы, причастия, исповеди и других
таинств под расхожим предлогом, что "нигде нет правды". Что можно молиться
и дома, ибо "Бог везде".
     "Если соль потеряет силу, то что в ней пользы?"






     СТАРЫЕ И НОВЫЕ МЫСЛИ О ГЛАВНОМ

     Чуть седой, как серебряный тополь,
     Он стоит, принимая парад.
     Сколько стоил ему Севастополь?
     Сколько стоил ему Сталинград?
     И в седые, холодные ночи,
     Когда фронт заметала пурга,
     Его ясные, яркие очи,
     До конца разглядели врага.

     В эти черные тяжкие годы
     Вся надежда была на него.
     Из какой сверхмогучей породы
     Создавала природа его?
     Побеждая в военной науке,
     Вражьей кровью окрасив снега,
     Он в народа могучие руки
     Обнаглевшего принял врага.
     И когда подходили вандалы
     К нашей древней столице отцов,
     Где нашел он таких генералов
     И таких легендарных бойцов?
     Он взрастил их. Над их воспитаньем
     Долго думал он ночи и дни.
     О, к каким роковым испытаньям
     Подготовлены были они!
     И в боях за Отчизну суровых
     Шли бесстрашно на смерть за него,
     За его справедливое слово,
     За великую правду его.
     Как высоко вознес он Державу,
     Мощь советских народов-друзей.
     И какую великую славу
     Создал он для Отчизны своей.
     Тот же взгляд, те же речи простые,
     Так же мудры и просты слова.
     Над разорванной картой России
     Поседела его голова".
                      /Александр Вертинский/

     Из беседы В.Кожемяко с Е.Микулиной:
     В.К. А разговор со Сталиным чем запомнился больше всего?
     Е.М. Уважительностью, с которой отнесся он ко мне, совсем зеленой
журналистке. И доверием. Его предложение поехать в совхозы, зерновые
фабрики, создававшиеся в Заволжье, свидетельствовало ведь о том, что он мне
доверяет! Гораздо позже, после войны, старый работник сельхозотдела
"Правды" рассказывал мне, что Сталин звонил потом в редакцию,
интересовался, что пишет Микулина из командировки.
     В.К. Согласитесь, все это было связано с темой, которая сразу же стала
главной для вас, - с темой труда и человека-труженика. Что стремилась
утвердить партия коммунистов в те годы? Новое отношение к труду.
Сознательное, заинтересованное, не как к проклятию, а как к чему-то самому
высокому в жизни и возвышающему человека. Отсюда - герои труда и
чествование этих героев. Отсюда -внимание к социалистическому соревнованию,
отличие которого от капиталистической конкуренции Сталин определил очень
емко! "Принцип конкуренции: поражение и смерть одних, победа и господство
других. Принцип социалистического соревнования: товарищеская помощь
отстававшим со стороны передовых, с тем, чтобы добиться общего подъема."
     "Пять лет тому назад Советская Республика родилась в нищете.
Непобедимая, она явилась носительницей нового духа, грозящего всем
правительствам несправедливости и угнетения, которые делят между собой
землю. Старый мир не ошибся в своих опасениях. Его вожаки сразу угадали в
ней своего врага. Они двинули против Советской Республики клевету,
богатство, силу. Они хотели ее задушить; они посылали против нее шайки
разбойников. Советская республика сомкнула ряды красных бойцов, и
разбойники были разбиты.

     Если в Европе есть еще друзья справедливости, они должны почтительно
склониться перед этой революцией, которая впервые в истории человечества
попыталась учредить народную власть, действующую в интересах народа.
Рожденная в лишениях, возросшая среди голода и войны, Советская власть еще
не довершила своего громадного замысла, не осуществила еще царства
справедливости. Но она, по крайней мере, заложила его основы". /А. Франс/
     "Я считаю, что уникальным явлением нашего века, явлением, которого
никогда не было в прежние эпохи и уже нет сейчас, стал великий трудовой
подъем, реальный энтузиазм советских людей в конце двадцатых и начале
тридцатых годов нынешнего столетия. Вспоминая то время, невольно думаю,
насколько прав был Сталин, который сказал, что великая энергия рождается
лишь для великой цели". /Е.Микулина/.


     СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

     Выражение "социалистический муравейник" основано лишь на внешнем
сходстве. Идеальное устроение общества, где каждый его член, довольствуясь
разумно-достаточным, исполняет добросовестное /а в случае необходимости и
жертвенное/ служение, свою функцию во имя образцовой жизнедеятельности
Целого. Муравей запрограммирован Творцом на такое служение во имя
сохранения рода, а для людей - это оптимальный способ осуществить Замысел о
каждом и Целом. Подчиняясь свободной своей волей необходимости его
реализовать - личность с благодарностью принимает усилия общества помочь ей
в его осуществлении. Люди как будто взбираются вместе на неприступную гору,
где спрятано сокровище, взбираются в связке, где каждый зависит от другого
и всех и надежда только "на руки друга и крепость рук". И "молятся, чтобы
страховка не подвела". Здесь важно, чтобы каждый был на своем месте. Важна
слаженность, взаимодействие движений. И, разумеется, помощь свыше. Ничего
лишнего с собой, общее слаженное движение вверх, осознание "верного пути".
Ибо, восходя вверх, невозможно сбиться - просто тропинки бывают короче и
длиннее, опаснее и тернистее, но вершина - одна! Восхождение заменяет порой
всякие планы и теории.
     Этот так называемый "восходящий муравейник" - лишь первая ступень,
дающая свободу от дольнего мира с его суетой, страстьми и похотьми. Отсюда
начинается путь к Отчему Дому, движение освобождающегося Духа к Царствию,
где исполнение Замысла о каждом, максимально освобожденном от пудовых гирь
Вампирии, становится реальностью. Началом осознанного осуществления
призвания, предназначения, сыновнего места в Доме Отца - в единой любящей
семье детей Божьих. Где каждый, свободным волеизъявлением избравший свет,
служит Отцу, бесконечно восходит к Отцу, и каждый - на своем месте,
согласно Замыслу, и бесконечно свободен в Доме Отца. Навсегда избравший
свет несвободен в одном - жить вне Отца, ибо вне Отца нет Жизни по
окончании исторического времени. Коллективное бегство, восхождение от
Вампирии - поначалу внешнее, затем внутреннее, соборное и, наконец,
воссоединение преображенного Богочеловечества в Царствии. Воссоединение
"всего и вся".
     Путь от рабства у мира, собственной дурной свободы /отвязанности/ и
родовой необходимости - к коллективному восхождению /муравейник,
Антивампирия/. Затем восхождение соборное (единение личностей на основе
Любви одним и тем же абсолютным ценностям) - постепенное сближение Творца и
соборного Богочеловечества вплоть до встречи в Доме Отца в конце времен.
     Идеально слаженное взаимодействие всех частей Целого - лишь средство,
при богопротивных целях являющееся злом. Для чего? - в этом суть вопроса.
     Коммунизм, преодолевший классовое идолопоклонство, является
вселенским мироощущением, очень близким Замыслу.

     "Как?" /восхождение в связке/ постепенно, по мере освобождения от
"мира" переходит в вопрос: "Для чего?", который уже имеет выход в вечность.
Здесь верующие и неверующие как бы случайно, но на деле промыслом Божьим,
сходятся на пути ввысь, где порой происходит встреча с Христом. Аскеза
/избавление от внешней суеты и Лукавого/ в сочетании со смирением ставит на
Путь. Аскеза без смиренного преклонения перед Творцом - может обернуться
демонизмом.
     Попытка коллективно забраться на небо во грехе - Вавилонская башня.
Сплочение во грехе усиливает грех - Небу не нужно бессмертное зло.
     Человек "по образу и подобию" предназначен и здесь, и там для
созидания, творчества. Вечный поиск Истины, вечное постижение Истины -
смысл каждой отдельной жизни. Если какое-то религиозное учение создает
ложный образ Истины, идущий вразрез со вписанным в сердце Законом, человек
ищет Истину вне храма.
     "Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви
Отчей;
     Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская,
не есть от Отца, но от мира (сего).
     И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает
вовек". /1-е Иоан.2:15-17/
     Хищное общество потребления - пудовая гиря на ногах человечества.
Преодоление Вампирии означало бы победу над "ползающем на брюхе" змеем,
участью "из праха в прах". Обманчивый мишурный образ "века сего" -
гоголевская ведьма в образе красавицы-панночки. Золотая удочка, выдирающая
с кровью внутренности.
     Преодолеть в себе хищника по силам лишь святым, но надо снова и снова
вбивать в себя осиновый кол самоограничения, преодолевать притяжение
бездны. В этом смысл Революции Сознания, "Отдай плоть - прими дух". Сейчас,
образно говоря, автомобиль "Хомо Сапиенс" обжирается бензином, употребляет
вместо него спирт и одеколон, дымит, чадит, гоняет без тормозов и летит в
пропасть. В лучшем случае, стоит на месте.
     По поводу "социалистического муравейника". Муравейник (Целое) не
должен быть самоцелью (процветание муравейника, благосостояние муравьев).
Этот вопрос имеет решение лишь в религиозном аспекте, в облегчении "выхода
в Небо", в вечность, в надмирную цель при участии всех и каждого, при
условии принципа добровольности. Социалистическое устройство общества -
средство для максимальной реализации в каждом Образа и Замысла,
преображения (революция сознания) во имя последующего воссоединения единого
Богочеловечества в Царствии. Крепость, обороняющая от Вампирии. Человек, в
отличие от не имеющего свободной воли муравья - целый мир, потенциальный
бог (по образу и подобию), наделенный дарованной Творцом свободой. При
максимально разумно-достаточной организации "внешнего", соответствующей
приложенной Создателем инструкции, облегчается "дорога к солнцу от червя",
по образному выражению Гумилева. То есть несвобода внешняя (своего рода
воинская дисциплина) оборачивается свободой внутренней.
     "Горе тому, кто препирается с Создателем своим, черепок из черепков
земных! Скажет ли глина горшечнику: "что ты делаешь"? и твое дело скажет ли
о тебе: "у него нет рук"?
     Я создал землю и сотворил на ней человека; Я - Мои руки распростерли
небеса, и всему воинству их дал закон Я.
     Я воздвиг его в правде, и уравняю все пути его. Он построит город Мой,
и отпустит пленных Моих, не за выкуп и не за дары, говорит Господь Саваоф".
/Ис.45:9,12-13/.
     Здесь прямо говорится, что человек на земле - воин-освободитель,
обязанный подчиняться закону войны. "Пленные" - рабы царства Мамоны,
которых воины Неба призваны освободить "не за выкуп и не за дары".

     Как каждый муравей пребывает на своем месте, так и каждый избранник
Неба, богочеловек, пребывает на своем месте, определенном Творцом - в
соответствии с судьбой, временем и местом рождения и талантами (не только
способности, но и здоровье, материальное благосостояние, даже умение стойко
переносить страдания - все это - таланты).
     Первый этап освобождения Духа - бегство от Вампирии, свобода от мира,
который Творец твердо заповедал "не любить" и которому "не служить".
     Революция сознания подразумевает коренное изменение самого понятия
"свободы". СВОБОДА В ДОМЕ ОТЦА, А НЕ "ОТ ДОМА".
     Грех падшего человечества "свободы от Дома" уже искуплен Божественной
Кровью Сына, желающие могут вернуться домой, и Сын стоит у двери, и любящий
Отец встречает на пороге...
     СВОБОДА - в сопричастности Творцу, в сыновстве Ему, в сотворчестве
Небу в деле осуществления Замысла. В правах законного наследника
пользоваться для служения всем богатством Дома Отца. А не в гордом
отделении от Творца, не в уходе из Отчего Дома!
     Именно в нежелании Создателя запрограммировать человека на служение в
Отчем Доме, вера и надежда на свободную ответную любовь человека к своему
Творцу, на добровольное возвращение блудного сына - смысл исторического
процесса.
     "Во свидетели пред вами призываю сегодня небо и землю: жизнь и смерть
предложил Я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и
потомство твое". /Втор.30:19/
     Поэтому для обеспечения данной Творцом свободы разделение общества на
Вампирию и Антивампирию желательно и неизбежно, чтобы каждый мог сделать
свой выбор.
     Гордость, самость - самоутверждение ВНЕ БОГА.

     Чувство собственного достоинства, защита Образа и Замысла в себе и
других - самоутверждение В БОГЕ.
     То есть я себя утверждаю и уважаю как воина Неба и презираю, отторгаю
все лишнее, богопротивное в себе и других, мешающее восстановлению Образа и
осуществлению Замысла. Здесь должно быть по возможности право свободного
выбора, вряд ли осуществимого на земле, как свидетельствуют пророчества.
Окончательное разделение произведет последняя революция - Суд Неба над
рабами Вавилонской блудницы и Антихриста. Их казнь руками самих соблазненных
и ввергнутых в погибель народов.
     Но то, что нельзя окончательно победить неприятельскую армию в
течение исторического времени, совершенно не означает, что не надо с ней
сражаться тайно и открыто. И уж, конечно, тяжкий грех идти к ней на службу.

     Ужасный сон отяготел над нами.
     Ужасный, безобразный сон:
     В крови до пят, мы бьемся с мертвецами,
     Воскресшими для новых похорон.
     Осьмой уж месяц длятся эти битвы,
     Геройский пыл, предательство и ложь,
     Притон разбойничий в дому молитвы,
     В одной руке распятие и нож.
     И целый мир, как опьяненный ложью,
     Все виды зла, все ухищренья зла!..
     Нет, никогда так дерзко правду Божью
     Людская кривда к бою не звала!..
     И этот клич сочувствия слепого,
     Всемирный клич к неистовой борьбе,
     Разврат умов и искаженье Слова -
     Все поднялось и все грозит тебе.

     О, край родной! - такого ополченья
     Мир не видал с первоначальных дней...
     Велико, знать, о, Русь, твое значенье!
     Мужайся, стой, крепись и одолей!
                       /Ф.Тютчев/

     * * *

     Эти свои мучительные сомнения она обрушит на отца Тихона потом, а не в
тот черносолнечный октябрьский понедельник 93-го, когда, наверное, впервые
после Крещения Руси торжествующе и нагло вскарабкалась на трон абсолютно
враждебная православию, да и другим нашим основным религиям власть, под
совершенно чужими, явными и неявными разбойничьими лозунгами: право
сильного, бесконтрольное личное обогащение, вседозволенность во всем,
вопиющая безнравственность и отношение к Родине и народу как к пирогу, от
которого надо успеть отхватить кусок побольше, проглотить и вовремя
смыться.
     Истинные коммунисты, утверждая, что Бога нет, вели себя так, будто Он
есть. Некоторые были настоящими мучениками. Нынешние, со свечками, вели
себя так, будто Бога нет. Они даже не пытались "казаться" - открыто подняли
над страной знамя зла, вот и все.
     Страну захватил Бармалей. А ведь нам твердили, что "враг не дремлет".
И чтоб не ходили "в Африку гулять". "Но папочка и мамочка заснули
вечерком..."
     Иоанна ненавидела его, в лучшем случае, не желала иметь с ним никакого
дела... Хотелось молиться: "Чтоб они все сдохли!" Брала себя в руки:
"Господи, убери их подальше, - пусть лежат на печи, нянчат внуков, копаются
в огороде или загорают на Лазурном берегу - только не давай им рулить!"
     - Проси так: "Господи, открой Мне Свою Волю, яко немощна есть,
смущаюсь", - скажет отец Тихон, до сих пор молча внимавший ее излияниям. -
Это правильно, что слушаешь свою совесть, переживаешь за отечество -
Господь любит горячих, обязательно даст ответ... Отсекать свою волю не
всегда получается, - в последние времена многое придется решать самой,
будет недостаток в благодатных истинных пастырях. Вот и я, грешный, иногда
смущаюсь, молю открыть Божью волю... Может статься, Господь хочет, чтобы мы
раз и навсегда переболели соблазном Запада и беспутной жизни. Или
"сладкой", как там ее называют... Эта дурь издавна нас мучила. Манну
небесную Господь давал Руси, - нам мало, нам "как там" подавай! Ну и
получили несварение желудка. Может, нарыв должен созреть и лопнуть, а Русь
- выздороветь, ведь она была "удерживающей". Или вправду времена пришли
последние, то есть объединение зла - антихрист, печать на лоб и руку...
Если пойдем широким путем, куда нас нынешние цари тянут, об чем ты сейчас
толковала - может, это и есть конец времен. Все в Воле Божьей. Нам сказано:
"Не бойся, малое стадо, Я с вами до скончания века"... "Претерпевший до
конца спасется"... Ты, может, и доживешь, когда верующим в горах придется
скрываться, в пещерах... Придут несчетные бедствия, и тогда у нас одно
средство: не участвовать в делах их. Бежать. А, может, Господь сотворит
чудо и спасет Русь...
     - Но почему церковные пастыри не уведут народ с гибельного пути? -
Батюшка отмолчался.

     В Африке - акулы, в Африке гориллы,
     В Африке большие злые крокодилы,
     Будут вас кусать, бить и обижать.
     Не ходите дети, в Африку гулять...
     В Африке разбойник, в Африке злодей,
     В Африке ужасный Бармалей.
     Он бегает по Африке и кушает детей,
     Гадкий, нехороший, жадный Бармалей.

     Но папочка и мамочка заснули вечерком /вечным сном/
     А Танечка и Ванечка - в Африку бегом.
     Вдоль по Африке гуляют, фиги-финики срывают:
     Ну и Африка! Вот так Африка!..
     Дети плачут и рыдают, Бармалея умоляют:
     Милый, милый людоед, смилуйся над нами!
     Мы дадим тебе конфет, чаю с сухарями.
     Но ответил людоед: нет!
     Он страшными глазами сверкает,
     Он страшными зубами стучит,
     Он страшный костер зажигает,
     Он страшное слово кричит:
     Карабас, Барабас, пообедаю сейчас!

     Детей спас Айболит. Кто спасет нас?
     Дурацкие стишки эти лезли на ум, от новостей буквально мутило. Выпила
рюмку коньяку - стало еще хуже, снова полились слезы. Наконец, удалось
заснуть. Проснулась среди ночи с плитой на груди. Депрессия. Даже молитва
не помогала. В душе - лишь омерзение да бессильная ярость. Она поняла, что
не знает себя. Что, оказывается, отчаянно любит Родину, - ту, которой
больше нет. "Кипучую, могучую, никем непобедимую", где нет богатых и
бедных, где "дружба народов - надежный оплот", где все "самое-самое". Где
прорабатывали на комсомольских собраниях за эгоизм и аморалку, где в
газетах дискуссировали, какая разница между любовью и дружбой, и
унизительно ли брать чаевые.
     Она сходила с ума от тоски по этому искусственному тепличному миру,
комфортному заповеднику, по родному аквариуму, пусть тесному, но теперь,
когда аквариум разбит и хлынул в рот и нос "воздух свободы", оказавшийся
грязным, ядовитым, она безумно захотела "домой". Пусть в обманный, в
искусственно созданный, но в СССР. Даже очереди вспоминала теперь с
нежностью. Даже цензуру. Подумаешь, болтать было нельзя! Будто теперь не
громили, не закрывали оппозиционные газеты! Не убивали неугодных
журналистов. На экране знакомые оборотни брызжа слюной требовали
решительных мер и "раздавить гадину". Ходили зловещие слухи о расстрелянных
на стадионе, изнасилованных раненых девушках.
     Ее спасет рынок. Гвоздики, розы, хризантемы, уже не хохляцкие, а
голландские. Роскошные букеты для празднующих победу "буржуинов". К восьми
приезжать, в шесть уезжать. Каждый день. Впервые она работала зимой.
Крутила модные букеты... Когда не было покупателей, жадно читала газеты,
кипы газет, надеясь откопать хоть проблеск надежды. Очень прилично
зарабатывала. Большую часть денег отсылала инкогнито оппозиционной прессе -
единственное, чем она могла насолить власти. Да еще порой сочиняла злые
стишки, отправляла в "День", вскоре запрещенный и ставший "Завтра", или в
"Совраску". Инкогнито, разумеется. Иногда печатали.

     Эсэнговцы, эсэнгэбараны!
     В ваших эсэнголовах эсэнгнулисъ краны!
     До костей ободраны, в эсэнгульку пьяны -
     И жуют из вас шашлык эсэнгэпаханы.

     СНГ... Она ненавидела эту аббревиатуру и нарисовала большой гроб, -
обвитый траурной лентой с многочисленны ми надписями в виде зловещих
вариантов расшифровки: Сбылись Надежды Геббельса, Сбылась Надежда Гитлера,
Сколочен Нашим Гроб... И гимн ельциноидов:

     Гибни, отечество, стадо покорное!
     Свалка народов сгорит и сгниет,
     Знамя советское, знамя народное
     Вождь наш на рынке продаст и пропьет!

     Она с наслаждением хулиганила - полюбила ездить домой в электричке и,
если было мало народу, приклеивала на стены в тамбуре или даже в вагоне,
стишки или листовки:
     Товарищ, верь, придет она,
     Иуде Ельцину хана!
     И всей их банде, наконец,
     Настанет крышка...
     Дальше было уж совсем неприлично.
     Потом она увидела первое двустишие на митинговом кумаче, только вместо
"Иуде" было "команде".
     Дурацкое ребячество, конечно, но она не могла совсем бездействовать.
Похоже, кроме нее да немногочисленной "краснокоричневой" стайки никто не
интересовался вялотекущим апокалипсисом в отдельно взятой стране. Где
полегче чего заработать, повыгодней купить и продать, сплетни, пьянки,
семейные проблемы, запретные прежде развлечения. Народу надоели всякие
бывшие поначалу в новинку протестные демонстрации, митинги, вече, выборы,
прогнозы - все равно ничего не менялось к лучшему. "Васька слушал да ел".
И как в том клипе, время от времени "случалось страшное". Из двух зол
выбиралось большее или оба, все рушилось, гибло - финансовые пирамиды,
надежды, предприятия, наука, армия, школы, библиотеки, киностудии,
судьбы... Вокруг взрывалось, обваливалось, выжигало, трясло, сметало с лица
земли. Некогда Святая Русь покорно плелась за соблазнителями и
насильниками, голосовала за них, выпрашивая жалкие подачки с барского
стола.
     "Какой тебя отравой опоили? В притон каким обманом завели?" -
безответно вопрошала певица. Вампиры разбухали, лопались от крови, народ
почесывался и безмолствовал.
     Доколе, Господи? Но было бы гораздо хуже, если б даровано нам было
всеобщее благоденствие и на месте Святой Руси и Руси Советской возникло бы
заурядное буржуинское царство Мамоны.
     "И духовно навеки почил?"

     "К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом
к угождению плоти; но любовию служите друг другу." /Гал.5:13/
     "Если же вы духом водитесь, то вы не под законом.
     Дела плоти известны; они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота,
непотребство,
     Идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри,
разногласия, (соблазны), ереси,
     Ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и тому подобное; предваряю
вас, как и прежде предварял, что поступающие так Царствия Божия не
наследуют.
     Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость,
милосердие, вера,
     Кротость, воздержание. На таковых нет закона". /Гал.5:18-23/
     Плод духа - не материальное благополучие, а состояние души...


     * * *


     "Господи, почему же ничего не случается? Встряхни нас, разбуди,
погибаем!" - молилась она, призывая бурю, чувствуя, как страну затягивает
гибельная трясина. Приболевший отец Тихон ушел на покой в монастырь. Новый
батюшка, отец Александр, распекал ее: "Что ты все о мировых скорбях,
Иоанна, без тебя разберутся. Спасай себя - вон у тебя грехов сколько...
Молись, постись, делай добрые дела, жертвуй на храм"...
     На храм она жертвовала - батюшка был молодой, энергичный, затеял
большой ремонт. 3абирал конверт с деньгами, подбадривал: "Не вешай, Иоанна,
нос, все тебе дал Господь, живи и благодари. За державу, конечно, обидно,
как теперь говорят, но зато вон сколько храмов открывается - венчаются,
детей крестят"...
     Иоанна упорно искала истину. Да, ей повезло в детстве, верующей
пионерке, потом комсомолке, но разве ей не везет сейчас? Хороший дом, нет
проблем со здоровьем, с заработком, все члены семьи процветают... И
действительно открываются храмы, и на всю Россию транслируются пасхальные и
рождественские богослужения...
     Откуда же это постоянное тревожно-тоскливое ощущение соучастия в
каком-то страшном действе, во грехе, сродни распятию - катастрофы, падения
в бездну, запаха серы?
     "И, как один, умрем в борьбе за это..." "Умираю, но скоро наше солнце
взойдет".
     "Разве можно этих мучеников приравнять к тем, кто, ограбив народ:
"ест, пьет и веселится", отстегивая от неправедных денег на храм с видом
благодетеля, братаясь со священниками и упрекая прежнюю власть "в
безбожии"?
     Отцу Александру упорные попытки Иоанны разобраться в происходящем не
то чтобы не нравились (он в душе со многим соглашался), но пугали и
нервировали - у него у самого было много сомнительных спонсоров, жертвующих
крупные суммы на ремонт храма, на них-то все и держалось. Он также видел,
несмотря на значительный рост количества прихожан, плачевное состояние душ
по сравнению с "совковым" периодом, особенно пугали рост сект и всяких
агрессивных "ловцов человеков" с запада и востока, наркомании, даже среди
местных школьников. И если раньше сугубой грешницей считалась
пятнадцатилетняя девочка, забеременевшая от одноклассника, и отец Александр
был счастлив, когда удавалось избежать аборта и повенчать детей, припугнув
самих грешников и их родителей соучастием в грехе убийства и страшным
судом, то теперь приходили малолетние "праведницы" - уверенные в себе и в
своей безгрешности ночные профессионалки, умеющие пользоваться
презервативами и находить общий язык с милицией. Щедро протягивали батюшке
баксы еще детской ручкой с наращенными ногтями и обижались, недоумевая,
почему батюшка не допускает к причастию. "Не лезь в дела начальства и
молись о своих грехах," - повелел отец Александр.
     "Я теперь в послушании и плевать на все", - уговаривала себя Иоанна.
     Усталая, она шла от рынка до вокзала с набитым кошельком и пустой
картонной коробкой из-под цветов; и вокруг такие же как она, "вписавшиеся"
в рынок инженеры, писатели, ученые, врачи, студенты, школьники, художники,
учителя, побросав свои профессии и служение ближнему - продавали,
доставали, доставляли, перепродавали, торговались, отдавали деньги в рост,
что запрещено Небом. Росли финансовые пирамиды, так и не успевая вырасти,
потому что приходил государственный рэкет и забирал всю кассу. Подчистую,
на том основании, что в запрещенные игры нельзя играть. И распухали от
денег, мотались на свои Гавайи-Канары, что-то спешно приватизировали,
обрастали мерсами и виллами. А вокруг все по-прежнему катастрофически
рушилось, пищало, трещало, и куда-то девались деньги, и стонал, плакал
одуревший народ, взывая к справедливости и совести. Да, по-христиански
терпеливыми, верящими "в добрые намерения царя" и в правду власти воспитала
своих граждан "империя зла"!
     И не менее одуревшие от крутых окладов телеведущие и газетно-
журнальные борзописцы дружно повторяли заклинания, что во всем виноваты
"проклятые коммуняки", доведшие страну до ручки. И что толку было
напоминать, что это при Горбачеве сначала исчезло мыло, а потом постепенно
все, включая совесть.
     - Почему безмолвствует народ? - недоумевала оппозиция. А народ был
частично зомбирован, частично занят выживанием, частично развращен, успев
тоже напиться чужой кровушки. "...И духовно навеки почил..."
     Эти мальчики и дяденьки в фирменных упаковках и тачках, с оловянными
глазам, поверившие, как и ее Филька, что превращение бесценной своей жизни
в доступные, как рулон туалетной бумаги, банковские счета, тусовки и
презентации, их вечный страх перед разорением, проигрышем или просто пулей
в темном подъезде - и есть "то самое"... Больные и "тяжело здоровые"
старики и не старики наверху, одержимые властью, цепляющиеся за нее,
зараженные ею, как чумой - они тоже были "на игле" и тоже боялись выпустить
руль, ибо на Руси ослабевшего возницу всегда сбрасывали с движущегося
транспортного средства чаще мертвым, чем живым... И потом еще долго кидали
в труп камнями.
     Когда она уставала их ненавидеть, то жалела.
     "Кипучая, могучая, никем непобедимая" ее Москва, святыня, отвоеванная
у врагов кровью многих поколений - символ, оплот, защита от Вампирии -
перестроилась. Размалеванная, пошлая, коробочно-картонная, пародийная,
похожая на портовый перевалочный пункт этими тележками, ящиками, тюками...
Будто все разом кинулись куда-то переезжать или спасаться бегством с
тонущего корабля. Или заделались спортсменами и бегут марафон - в этих
китайских и турецких кроссовках и тренировочных костюмах. Или всем миром
собрались на панель, скупая пестрые безвкусные тряпки из гардероба портовых
шлюх... Ядовито яркие, вызывающие упаковки вещей и людей, жвачки и
продуктов - товары для туземцев. Оглушительная свара визжащих сцепившихся
собак на случке - эти ребята с наушниками считали ее музыкой, - зашоренные
глаза и уши, глухое однообразное буханье по мозгам из наушников, будто им
туда гвозди вбивали, и рот заткнут жвачкой и тело проспиртовано как в
морге, кунсткамере, и посаженная, как бабочка, на иглу душа медленно
умирает для коллекции князя тьмы, не осознавая своей смерти...
     Очумелые хваткие бабули с водкой и сигаретами, бомжи, девочки-
нимфетки, словно сошедшие с порножурналов, площадный мат... И она, Иоанна,
с набитым кошельком и пустой коробкой, в которой громыхают кости для
Анчара, в черно-голубом, как у всех, тренировочном костюме, спешит на
электричку. И плевать ей на все.
     А все так красиво и невинно начиналось - с речей, что ограда не нужна,
что нас прочий мир примет с распростертыми объятиями, не будет вообще
никаких границ, никаких НАТО. С невинного частного кафе на Кропоткинской
"для народа". Дали пальчик - отхватили целиком не только руку, но и заводы,
жилые кварталы, полигоны, детсады, пионерлагеря, дома отдыха и санатории.
Недра страны, ее золотой и алмазный запас, ее собираемые веками, политые
кровью земли - все на продажу. Оглянуться не успели -нет Великой Руси,
Советского Союза, скоро останемся в пределах Садового Кольца, где открыли
это самое кафе...Начинали с лозунгов дать всем нациям свободу - кто ж знал,
что они тут же вцепятся друг другу в глотку? А не вцепятся, то уж шефы
позаботятся и позабавятся, натравят!
     Охмурили посулами, телевизионными колдунами и золотыми удочками,
вырывавшими внутренности вместе с последними сбережениями... И вот мы уже
не народ великий, а стадо разрозненное, разбегающееся как с золушкиного
бала после полуночи, и кучер наш - крыса, карета - тыква, и заперты ворота.
И снова нам, как до семнадцатого, идти в услужение к госпоже-мачехе с ее
одуревшими от безделья дочерьми - и размышлять горестно, как уже несколько
веков размышляли наши предки, всякие там лишние люди, народники и
революционеры - разве для того нам дан бесценный дар жизни, чтоб служить
пищей и подстилкой для свежевылупившихся номенклатурных упырят?
     Так не хотела думать, но думала Иоанна, зная, что ничего вслух им не
скажет, а если и скажет, никто не остановится послушать, а если и
остановится, никто не услышит, потому что не пожелает услышать. А то
отправят и в психушку - не ее первую и не ее последнюю в Российской
истории.

     Просыпаюсь с бодуна -
     Денег нету ни хрена,
     Глаз заплыл, пиджак в пыли,
     Под кроватью брюки.
     До чего ж нас довели
     Коммунисты-суки!

     Будто Воланд со своей свитой давал ежедневный сеанс черной магии с
последующими разоблачениями.
     Ваучеры, всевозможные девальвации, деноминации, акции дутых банков,
финансовых пирамид, фондов, оборачивающиеся пустыми бумажками; заявления и
обещания на самом высоком уровне, оборачивающиеся ложью и сотрясением
воздуха - все было пустым, искусственным, фальшиво-обманным, красивым
гробом с мертвыми костями. Редкое "добро", вроде всяких фондов милосердия,
- "казалось", а не "было". Весь вроде бы на века построенный мир
распадался, превращаясь в прах, как тело, из которого вынули душу...
     "Ушел Господь..." - печально думала Иоанна.






     СТАРЫЕ И НОВЫЕ МЫСЛИ О ГЛАВНОМ

     Сталинская Антивампирия бессмертна, как шаг к Замыслу. Она перетекла в
вечность, - став ступенью восхождения Богочеловечества к Небу.
     День Защиты "От Отечества". Разве может быть единое отечество у тех,
кого жрут, с теми, кто их жрет? У овец и волков?
     "Не было бы Иуды, не было бы спасения". Диалектика. Не было бы
Иудушки-Троцкого, его надо было бы выдумать. Он помог избавиться от пятой
колонны и выиграть войну. А номенклатурные специнкубаторы помогали Иосифу
отличать доброкачественные яйца от змеиных.
     Как пост для верующего - не самоцель, а средство изгнать бесов и
преодолеть страсти /страдания/, так и Антивампирия Иосифа была средством
защиты от бесов и уводящих от вершины вожделений.
     - Признайся, АГ, тебя туда редко пускали? Вот видишь! Как же можно не
пускать, будь это ваше царство?
     Сталинские "винтики и гвоздики" - ступенька к Замыслу. Лишь в Царствии
малое получает Все от Целого. Жизнь с большой буквы, полноту Бытия.
     Если на вопросы: "Веришь ли ты в Бога?", "Крещен ли?" человек отвечает
утвердительно, считается, что с ним все в порядке. На верном пути, спасен,
хоть и живет "как все". А между тем, это означает лишь: "Да, я записался в
армию". Но если я не сражаюсь на поле боя плечом к плечу с братьями по
оружию, хоть и должен там быть, а отсиживаюсь дома, в тылу? Тогда твой
ответ означает, что ты дезертир и заслуживаешь трибунала.
     Ответственность за это несет или сам горе-воин или его командир
/церковный пастырь/, как бы подводя себя и свою нерадивую паству под
трибунал Страшного Суда. В то время как с человека "неразбуженного",
"холодного", спрос гораздо меньше, ибо он не давал присяги. И если такой
человек сражается по велению сердца, порой сам того не ведая, на стороне
Христа, он получит свой венец.
     С этой точки зрения совершенно в ином свете представляются
взаимоотношения Церкви с революцией. Иосиф, с одной стороны, зная, что
предстоят кровь и террор, отделил Церковь от государства, избавив от
необходимости благословлять жесткий тоталитарным режим или идти с ним на
конфронтацию. То есть политика Иосифа в отношении Церкви была, пусть
косвенно, направлена на очищение Православия. Взяв на себя ответственность
за грех кровопролития, он повел народ в бой за Великую Русь, за объединение
богоизбранного отечества, продолжив дело Сергия Радонежского и других
святых-объединителей. В бой за право "выйти из нее" и жить иначе, чем
"лежащий во зле" мир.
     Он уничтожал силы тьмы их же руками, разделяя, стравливая, используя
"недозволенные приемы", и находящийся у него в послушании народ косвенно, а
то и добровольно служил Спасителю, Его Делу, не называясь открыто
христианским. Иосиф привел их, как полководец, на поле сражения на стороне
Света /ибо против князя тьмы/, не накладывая на них никакой клятвы и тем
спасая. Тем более, что многие на этой войне ощутили себя ВОИНАМИ ЗА ПРАВОЕ
ДЕЛО, отдали "борьбе за освобождение человечества" от царства Мамоны -
сердце.
     Поэтому, если ты отвечаешь на вопрос о вере в Бога утвердительно, но
отсиживаешься на печи - это осуждение для тебя и соблазн для других. Творец
любит "горячих", жалеет "холодных" /неразбуженных/, но отторгает "теплохлад
ных" /равнодушных/.


     * * *


     Песня "Я люблю тебя, жизнь" была жизненной программой "товарищей". Им
не дали ее осуществить, разрушив стены общего дома и социальный уклад,
соответствующий христианской этике.

     Вот и окна зажглись,
     Я шагаю с работы устало,
     Я люблю тебя, жизнь,
     И хочу, чтобы лучше ты стала.
     Мне немало дано - ширь полей и пучина морская,
     Мне известна давно бескорыстная дружба мужская,
     В звоне каждого дня так я счастлив, что нет мне покоя,
     Есть любовь у меня. Жизнь, ты, знаешь, что это такое.
     Как поют соловьи,
     Тишина, поцелуй на рассвете,
     И вершина любви -
     Это чудо великое - дети.
     Вновь мы с ними пройдем
     Детство, юность, вокзалы, причалы,

     Будут внуки - потом
     Все опять повторится сначала.
     Ах, как годы летят,
     Мы грустим, седину замечая.
     Жизнь, ты помнишь солдат,
     Что погибли, тебя защищая?
     Так ликуй и ярись
     В трубных звуках весеннего гимна.
     Я люблю тебя, жизнь,
     И надеюсь, что это взаимно.

     "Я есть Путь, Истина и Жизнь". Герой песни, типичный "совок",
обращаясь к Жизни, исповедует праведный, завещанный Творцом Путь и видит в
этом Пути Истину. Эту песню можно было бы перевести так:
     "Слава Тебе за все, за дары Твои, Господи, за возможность трудиться на
земле Твоей и возделывать, как завещано, сад Твой...
     За друзей, за которых я готов "положить душу", за любимую, данную
Тобой спутницу, которой я храню верность, как Ты заповедал. За детей и
внуков, которых я научу тоже следовать путями Твоими.
     Сотвори вечную, память тем, кто погиб на поле брани, защищая
завещанный Тобой образ жизни...
     Господи, я люблю Тебя и уповаю, что и Ты меня любишь и не оставишь".


     * * *


     Из проповеди отца Андрея:
     Антихрист не будет атеистом, его примут за Христа.
     Мы отчасти изжили атеизм, проросли сквозь дурной материализм,
соблазнились царством Мамоны, Западной "отвязанностью" под вывеской "прав
человека", чем испокон веков прельщали Русь. Поделив страну на звериные
зоны, мы истребим друг друга и весь мир, если снова не "прорастем", на этот
раз сквозь нынешний криминальный строй. Не правы те, кто представляют
Господа, Творца консерватором, отрицающим перемены... Для меня Православие,
учение Христа - подлинная Революция Духа, проповедь "Рождения Свыше".
Отрицание не только кромешной материальности мира потребления, но и родовой
необходимости /"Враги человеку - домашние его", "Пусть мертвые хоронят
своих мертвецов"/. Христос - это духовное освобождение "от работы вражия".
Он осуждает не только Вавилонскую блудницу, но и прельстившиеся ею народы.
Вы - паства, вверенная мне Господом, и я буду бороться хотя бы проповедью
против такого порядка. И голосовать за него вас не благословляю.
     Отныне вы в ответе за деяния всех правителей, которых посадите на
трон, отдав им свой голос, за всю пролитую на земле из-за вашего
попустительства кровь. На Западе это называют "демократией" - втягивание
как можно больше людей в "свальный грех" всевозможных голосований, опросов,
показательных расстрелов и войн, когда телевидение делает соучастниками
убийства миллионы людей... Земля у нас отнимется в наказание, как когда-то
у еврейского народа, но и Вавилону не поздоровится. В конце времен будет
море крови.
     Благо, что телега разваливается, когда птица-тройка летит в
пропасть... Господь "кого любит, того наказует". Пусть уж лучше в канаве
окажемся, синяки получим, переломаем руки-ноги, но зато во-время
остановимся и сохраним душу. Сейчас нам показан вампиризм во всей красе,
чтобы образумились, поняли, в какую вляпались историю.

     Миллионы - вас. Нас - тьмы, и тьмы, и тьмы.
     Попробуйте, сразитесь с нами!
     Да, скифы мы! Да, азиаты, - мы,
     С раскосыми и жадными очами...

     Виновны ль мы - коль хрустнет ваш скелет
     В тяжелых, нежных наших лапах?
                       /Александр Блок/

     Не "товарищи", воспитанные на православной русской и советской
культуре, жившие по заповедям и положившие жизни во имя светлого будущего
грядущих поколений, не революционеры, готовые "честно сложить голову в
борьбе за народное дело", будут угрозой так называемому "цивилизованному
миру", а молодые упыри, воспитанные на боевиках, порнухе и беспределе
постсоветской действительности. На жажде крови, наслаждений, на насилии и
вседозволенности - тупоумные всемогущие примитивы, всесильные, ибо не имеют
ни внутренних, ни внешних запретов. Человекобоги, обладающие доступом к
самому страшному современному оружию, ибо все сейчас можно купить за
деньги, которые, как известно, "не пахнут" - они достанут вас очень скоро.
Не искатели Бога "с черного хода", а откровенные дети дьявола, в которых
после "чисто выметенного" советского заповедника вселилось по "семь
бесов":
     "Тогда, идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и
вошедши живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого. Так
будет и с этим злым родом". /Мф.12:45/
     Бесноватый "злой род"... Они уже сейчас насилуют одноклассниц,
отстреливают и потрошат "новых русских", накачиваются наркотой, тренируются
у афганских и чеченских ветеранов... Для них человеческая жизнь, стоящая на
пути всевластного "Хочу!" - гроша ломаного не стоит.
     "Мир закончит тот, кому имя будет человекобог". И это именно они,
человекобоги, растерзают Вавилонскую блудницу, предмет своей похоти - их
породившую и погубившую.
     "Мы не успокоимся, мы как саранча, пройдем по всем вашим богатым
землям, пройдем и сожрем. Нам не привыкать к чужому золоту и чужой крови.
Мы прикарманим ваши банки, ваши замки, ваш Лазурный берег и Монте-Карло.
Нас много и мы сильнее". /Абрам Терц, Одесса/.


     ОСКОЛКИ

     Они с детства уяснили: всякая власть - враг. У нее когти, клыки и
ненасытная утроба, ее предназначение - пить твою кровь, твои силы и жизнь.
Нет никаких легальных способов бороться с властью, с этим сонмом сытых и
гладких в мерсах и тойотах, с их сотовыми телефонами, наглыми разряженными
девками и чванливыми детенышами. Они всегда выиграют - выборы и суды,
всегда обманут, отнимут, повалят и свяжут. И снова вопьются в шею всем
скопом.
     Нельзя верить ни одному слову - ни их, ни тех, кто им продался. У
осколков нет Родины - Родина разрушена и стала овцефермой. Эсэнговцы - их
выращивают для стрижки и на убой в пищу волкам. У осколков нет друзей,
добрых соседей - везде волки и овцы. И те далекие, забугорные, что пели:
"Козлятушки, ребятушки, отоприте-ка, отворите-ка..." - сейчас подкрались
совсем близко, щелкая жадными зубами и смеясь над козлячьей доверчивостью.
У них одно на уме: сожрать!
     Их нельзя усовестить, разжалобить, умиротворить и удовлетворить, ибо
их сердца окаменели, их жадность и похоть беспредельны. Васька слушает да
ест. Тебя. "Муха криком кричит, надрывается, а злодей молчит, ухмыляется".
     Осколки... Их отцы и деды унижены, оболганы, обобраны, обглоданы. Они
завещали им ненависть и свой отрицательный жизненный опыт. Интеллигенция,
которая их дурила, теперь услужливо подбирает с барского стола кровавые
потроха своих читателей и зрителей. Но мы, осколки, пока что живы.
     Наши отцы и деды всю жизнь работали - не повторим их ошибок.
     Они жили честно - так будем разбойниками!
     Они чурались разврата, сдерживаемые кто верой в Бога, кто - в светлое
будущее. Кто совестью, кто парторганизацией...
     У них было чувство долга, они отдавали жизнь за Родину, делились
последним, не гнались за барахлом, встречали Гагарина, верили в народную
власть и справедливость.
     Жалели американских негров и безработных и опасались акул
империализма. Верили газетам, радио и телевидению. Потом объявили, что они
всю жизнь не то делали, не то любили, не в то верили, не тех боялись. Что
их Родина, "лучше которой нет" - империя зла, которую надо как можно скорее
развалить "до основанья" и распродать по кускам. Что мальчиши-Кибальчиши
девяностых - краснокоричневые придурки, а Плохиши и буржуины - спасители
отечества. Их тучность и непомерная жадность - пример для подражания. Они
узнали, что человек человеку - бревно, что первейшая задача бывших
комсомольских газет - сводничество и пропаганда содомского греха на фоне
упреков в адрес советской власти, что та разрушала храмы. Эти - в упоении
громили храмы внутренние, призывая служить Мамоне. Они помогали строителям
финансовых пирамид ограбить доверчивых, а потом еще и посмеялись над
дураками, которым мало было гайдаровской реформы и ваучеров. Мир стал
лживым, враждебным и омерзительно -страшным - изо всех щелок лезла какая-то
нечисть.
     Объявленное лучшим другом забугорье тут же присоединилась к кровавому
пиршеству, ляская акульими челюстями и гавкая томогавками.
     На то оно и НАТО, что и на бойне свято...
     Голодное детство, дома - вечные проклятия в адрес разбойничьей власти
и новоявленных господ всех мастей, пьяные драки, невыносимые на голодный
желудок зрелища элитных обжираловок на экране, соблазнительной рекламы,
призывающей тоже обжираться и трахаться, воруя, грабя и убивая, иногда
просто ради кайфа. О серийных извращенцах -маньяках и содомском грехе они
прежде слыхом не слыхали, их воображение нашпиговали картинками самых
изощренных грехов, похотей и страстей, лишив одновременно возможностей их
удовлетворения. Кроме преступлений.
     Мир был давно поделен на территории, звериные зоны, осколкам тут
ничего не светило.
     Когда отпрыски новых русских и нерусских учились в лицеях и колледжах,
осколки мыли их машины, продавали бензин и сигареты, нюхали и кололись,
тусовались в подвалах. Они научились ненавидеть и завидовать, воровать и
насиловать, драться насмерть. Их деды боролись "за лучший мир, за святую
свободу", отняли у хищников собственность, чтобы "строить и месть в
сплошной лихорадке буден", созидали, вкалывали самозабвенно, воздвигали из
пепла, защищали кровью, снова воздвигали из пепла и строили... Власть -
жена Цезаря, была вне подозрений. Ибо была победительницей, а победителей
не судят. Дерево давало добрые плоды.
     Нынешним осколкам объявили, что жена Цезаря была злодейкой и шлюхой,
прогнали ее, побив камнями, и устроили такой разбой и бардак, что не
снилось никакому Цезарю.
     - Чубайс на оба ваши дома, и советский, и эсэнговский, - был приговор
осколков, - Катитесь с вашей работой, правами человека, семьей и детьми.
Жена у нас на каждом углу, работа - пусть на вас дядя работает, дети - в
целлофановый пакет и на помойку. Щипануть, трахнуть, взорвать, поджечь,
убить - дальше, дальше, ибо зло беспредельно. Мы - хорошие ученики. В руках
у нас ни портфелей, ни авосек, ни инструментов, ни плуга, ни букета цветов.
В руках у нас удавки, пушки с глушителем и без, взрывные устройства да
осиновые колья. Мы налегке, Осиновые Колья... Ос-Кол. Осколы мы. А детки
наши, кому на помойке удастся выжить - осколочки. Нас много и становится
все больше. Все Эсэнгэ, эти чудики из бывшего соцлагеря, всякие там иракцы,
албанцы, сербы - блокадами удушенные, ракетами битые. Да еще, глядишь, и
желтолицыми разживемся... И вперед, на Вавилонскую блудницу! Весь мир
насилья мы разрушим. Только так, до основанья. А строить - пусть дядя
строит. Кроме мордобития - никаких чудес!.. Вы нас породили, мы вас и
убьем. Осколки, осколочки - нас не склеить. И нас ох как много разлетелось
по свету! И мы о-остренькие: режем, жалим, колем, колемся. Уколемся и
колем. Преодолеваем пространство и простор.
     Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана,.. буду резать, буду
бить... Броня крепка, и танки наши быстры... Танки, кстати, нам тоже скоро
пригодятся. Да, азиаты, скифы мы...
     Еще мы делаем ракеты. Славный получится фейерверк!
     Господа, нам ведь теперь терять нечего - даже цепей нет. Разбили вы
окошко, господа хорошие, туда-сюда - лазь, не хочу. Свобода, блин, свобода.
Только вот осколочки, осиновые колышки... Мы не идейные, и не
зомбированные, верим только в свой острый угол, которым можно колоть,
убивать и резать - в свою острую звезду. Нас не соблазнить капиталом и
недвижимостью - не в традициях Руси - служить Мамоне.
     Радуйтесь, зубастые, что теперь кровушку можете пить, но ведь чем
больше пьете, тем больше им вашей хочется. Вашей и деток ваших. Таков закон
Вампирии. А где ж на всех столько доноров набраться - агнцев-то совсем не
останется - одни шакалы. И всем хочется ее - роскошную, наглую, развратную,
напоенную кровью всех времен и народов... Вот когда вы затоскуете о совках,
выведенных ненавистным тираном, и содрогнетесь от порожденных вами
мутантов, и поймете, что не зря снились вам кошмары, и ужаснетесь делам
своим, имя которым легион. Горе вам, посеявшим ветер. Разнесет он по свету
упырей - осколочков, ибо "нам нет преград на море и на суше". Вы смерть
свою взрастили, господа. И первую, и вторую, окончательную, которая
обжалованию не подлежит. Они растерзают вас и потомство ваше уже в жизни
земной, как предсказано в Святой Книге, и обличат вашу вину в своей
погибели перед Небом.


     * * *


     - Я вам открою страшную тайну. Весь ваш хваленый свободный мир со
всеми конституциями и прочими правами человека благополучно шагает в ад. "В
ад, как на парад", - как пел Тальков. За исключением отдельных избранников,
которых гораздо меньше, чем званых.
     Впрочем какая тайна?.. Открой Библию, и на каждой странице - что к
жизни, что к смерти, как надо и как не надо, что можно и что нельзя. Мы,
конечно, склоняем лукавый ум человеческий не верить грозному Слову: "Ешь,
не умрешь, солгал Господь"... Ведь знают, что верить змею - безумие, это
дело его такое - нашептывать, а человекам - склоняться. Но широким путем
погибели куда легче идти, чем узким и тесным - спасения. "Имеющие глаза -
не видят, имеющие уши - не слышат".

     А в ресторане, а в ресторане -
     А там гитары, а там цыгане,
     И что душа захочет - выбирай,
     И где-то здесь начинается рай.

     "Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как
рыкающий лев, ища, кого поглотить..." /1 Пет.5:8/
     "Революционный держите шаг, неугомонный не дремлет враг".


     * * *


     АХ: - Мир любит свое и ненавидит Россию, ибо она "не от мира". Мир
хочет грешить, потреблять и веселиться безо всяких проблем, а эта /Россия/
вечно путается под ногами, куда-то зовет и что-то там придумывает. Ату ее!
Безумный мир не понимает, что без России, как без соли, он окончательно
сгниет.
     Они долго старались, нашептывая, расшатывая, дискредитируя. Их цель -
согнать род человеческий к Вавилонской блуднице, зажечь вожделением к ней и
утопить во грехе всех скопом. Так человечество сгоняется к своему концу,
совершая самоубийство. Армия тьмы с чудовищной силой втягивает всех в
черную дыру погибели. Они объединяют свои легионы против России и других
стран, не желающих примкнуть ко всемирному правительству. Удержится ли
Россия? Продлится ли история?
     Где "вавилонская блудница"? Она везде. Внутри каждого - и Царство
Божие, и черная дыра неудержимой похоти. Дары Бога - таланты, здоровье,
время, сама жизнь, - все прожигается, и пеплом пахнущим серой, втягивается
в эту черную дыру.
     Неужели вы думаете, что Он, с такой любовью и премудростью сотворивший
мир, вызвал вас из небытия для этого черного пепелища?..
     У нас разные хозяйства, и каждый должен собрать Господину своему
наибольшую жатву. Ангел-Хранитель и Ангел-Губитель. Исторический процесс -
отделение света от тьмы, ибо "ничто нечистое не войдет в Царство". Отделить
пшеницу от плевел. Бог, разумеется, сильнее. Свет, Истина - единственное,
что "есть". Что такое тьма? Это просто отсутствие света. Пустое место,
черная дыра, которая отключилась от Бога. Здесь царит вечная смерть - нет,
не отсутствие сознания, а отсутствие света и жизни... Здесь нет ни времени,
ни пространства, лишь кромешная застывшая тьма, куда ты впечатан, как в
вечную мерзлоту. Такова участь сил тьмы, когда кончится историческое время.
     - Но может, у них есть надежда? - спросили Иоанна, - Господь
милостив...
     - Не в милости дело. - вмешался АГ. - Да, мы сотворены Им свободными
от Него. И мы, возненавидев Свет, возлюбили отсутствие Света, то есть тьму.
Мы знаем, что нас ждет, но наша ненависть к Свету сильнее страха. А вы,
сыны человеческие, разве не похожи на нас? Господь сотворил вас
безгрешными, то есть послушными Себе, но, как только даровал вам свободу,
наш хозяин тоже соблазнил вас непослушанием и гордостью: "Будете, как
Боги..." С тех пор и вы бежите лица Божия, и боитесь Света, и притягивает
вас тьма - разве не так? Но у вас хоть есть надежда на прощение на Суде, вы
искуплены Его Кровью, и за это мы еще сильнее вас ненавидим. Мы - садисты
всех времен и народов, бесконечное зло. Мы заставляем вас грешить на земле,
упиваемся потом зрелищем ваших мучений от последствий греха. Но поистине
беспредельное удовлетворение получаем мы от предвкушения вечных мук каждой
загубленной нами души. Вот у вас на земле какой-нибудь Чикатилло - разве он
не знал, что его ждет? И все же наслаждение от страдания другого было
сильнее. А бес, им владеющий, хоть и страшился Божьей кары, - обладание
душой человеческой, которую он заставлял проделывать все эти мерзости
черной своей волей, так же удерживало его в сетях своей злой свободы. "Я,
мол, бог! Один Бог создал, а другой взял да разрушил, и никто мне не указ",
- вот что оба подразумевали. Разрушение храма. Ибо и тело человеческое, и
душа, и весь мир так задуманы Творцом: Тело - храм души, душа - храм,
вместилище Бога. Мы - бесы, антитворцы. Бог строит, мы - разрушаем. Господь
творит гармонию, мы - сеем хаос. Господь соединяет, мы - расчленяем.
Превратить Его Красоту в уродство, безобразие...
     Таких Чикатилл, любителей расчленять, гораздо больше, чем вы, люди
думаете, у вас мучить друг друга вообще в порядке вещей. Не без нашей
помощи, разумеется, то есть духов злобы поднебесной... А ваши разговоры "на
злобу дня!.."
     Тогда, после конца времен, когда лишь наше бессмертное сознание,
отлученное от Бога, останется в вечной тьме, неизъяснимым утешением будет
мысль, что сотни, тысячи, миллионы загубленных нами богооставленных
человеков так же мучаются богооставленностью... Даже хуже, ибо у них был
шанс! Ибо "вы куплены дорогой ценой"...
     Мы не хотим прощения - ненависть к Свету сильнее страха вечной тьмы.
Мы, ловцы человеков, хотим богатого улова! - Огонь, геенна - это в конце
времен. Он поглотит всю нашу добычу, и в этом Суд. Огонь будет гореть в их
пустых бессмертных душах тоской по несостоявшимся возможностям, навеки
утраченному Свету, Отечеству Небесному, где Отец ждал их до последнего
мгновения, пока они прожигали остатки жизни в наших объятиях. И мы так и
унесем с собой их души во тьму кромешную, как невест на брачную постель. И
будем навеки обладать ими, упиваясь их безумными криками, которые никто,
кроме нас, не услышит - нашей во веки веков бессмертной добычи...


     * * *


     "Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни
малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые,
ни хищники - Царства Божия не наследуют".
     - Дело в том, что после грехопадения ум у человеков стал лукавый - они
вечно ищут оправдания своему непослушанию Творцу, - продолжал АГ, - Ева не
покаялась, а все свалила на Змея, Адам - на Еву. Человек грешит и тут же
находит себе оправдание, чтобы продолжать грешить. Ну и мы, естественно,
змеята малые, тут как тут, нашептываем: "Можно, ешьте, не умрете, а будете,
как боги"...
     Лукавый ум не хочет видеть в Слове Божьем изложенные там строгие
инструкции. Чтобы не исполнять их, придумывает свои псевдозаконы.
     Европу соблазнили, старый свет, - на всякие непотребства, изуверства,
а теперь и вовсе новый словарь: хищники зовутся бизнесменами, ростовщики -
банкирами, идолослужители - политиками, воры в законе - авторитетами,
мужеложники - сексменьшинствами /эти даже в священники рвутся/.
Прелюбодейки -дамами без комплексов. Блудниц нынче не побивают камнями и
даже не гоняет милиция - они теперь "ночные бабочки" и интердевочки. Ну а
не бабник разве тот, кто "женщин и не видел никогда". Дело беса нашептать
борзописцам, что хозяин велит, а они уж потом обработают литературно со
всей силой данного Богом таланта. И горланят с эстрады, по ящику на
многомиллионную аудиторию, развращают, сбивают с пути дев, юношей, жен,
детей, забыв, что "лучше глаз вырви, чем соблазнись", и лучше вообще не
родиться, чем сбить с пути "малых сих".
     У нас с ними одна свобода - не слушаться Творца и ненавидеть все,
стоящее на пути в бездну. Всякие там "железные занавеси".


     * * *


     "Ушел Господь..." - печально думала Иоанна.
     Игры становились все более кровавыми: баловни удачи, красивые и
молодые, бизнесмены, журналисты, шоумены - погибали, разорванные в клочья
новыми игрушками. То тут, то там вспыхивали зверские дурные драки - между
членами семьи , закадычными дружками, народами, еще вчера жившими душа в
душу и бок о бок. Затевались кровавые войны без конца и края, без
победителей и побежденных, но с баснословно растущими счетами за убиенные и
проданные Воланду души.
     Все самое нелепое, невероятное и ужасное сбывалось, доброе и разумное
словно разбивалось о невидимую стену. Свита Воланда захватила рули и,
ерничая, издеваясь, подвывая от наслаждения, подо все эти разудалые танцы-
шманцы, тусовки, разборки, совокупления, оргии, ритуальные убийства,
пьянки, совещания, теракты, суды, бредовые указы катила обреченный земной
шарик в лунку, к последней черте.
     Куда ни поверни, как ни тасуй колоду - выходила победно ухмыляющаяся
дама пик. Одних упырей убирали, назначали других, через год-другой
всплывали третьи. Или прежние садились на властные места, отдохнув и бодро
щелкая вставными челюстями. Меченый, Беспалый, Рыжий, Жирный, Пернатый,
Чернолицый... И еще какие-то с жуткими вурдалачьими лицами, хоть Иоанна и
убеждала себя, что и у них есть образ Божий где-то на дне души, и душа есть
на задворках разросшейся плоти...
     Иногда казалось - что-то должно измениться - результативные выборы,
всплывающие время от времени народные заступники... Но опять ничего не
происходило. Принцы-заступники оказывались импотентами, сникали, обрастали
жирком и тоже переходили постепенно в разряд сутенеров. Скидывали овечью
шкуру и оказывались порой позубастее прежних. Говорили: "Народ
безмолвствует"... Нет, он не безмолвствовал, он непостижимым образом снова
и снова голосовал за "насильников, грабителей, мучителей людей"...
     Так сберегаемая в отцовском дому невеста, украденная, опозоренная и
отправленная на панель, сломленная - боготворит своего сутенера и терпит
побои за кусок хлеба и стакан вина.
     Был дом, была многодетная семья, мальчики-девочки, черные, белые,
рыжие. Воспитывались в строгости, в умеренности, но все же либеральнее, чем
по законам шариата. Теперь они проклинают родителей-тиранов, которые не
пускали "в Африку", срывать запретные "фиги-финики". И вообще такие-сякие -
питались за отдельным номенклатурным столом. А то, что нынешние бармалеи
уже обедают их плотью, да и душой заодно - терпят...
     Народ уже не в послушании, как при царе, при Сталине, при "советской
диктатуре". Теперь народ сам выбирает себе правителей и, насколько понимала
Иоанна, несет полную ответственность перед Небом за свой выбор и за деяния
своих избранников. Опять она к выборам сочиняла и расклеивала листовки:

     Убойся за Ельцина голос отдать,
     На Страшном Суде будешь рядом стоять.
     Господь отвернется - зови, не зови,
     И скажет: "Ты выбрал. Ты тоже в крови!"

     Отец Александр настойчиво советовал ей угомониться. Иоанна пыталась,
но молитвы ее опять сводились к одному: "Господи, пусть будет, как было -
дурацкие съезды, доклады, худсоветы, запреты, характеристики, очереди,
главлиты, стукачи, проработки - только избавь нас от них. Ладно, не посылай
на них язвы и потопы, пусть копаются в своих огородах, нянчат внуков, пусть
в конце концов тусуются с награбленным добром и своими шлюхами на Гавайях и
Канарах, только избави нас от них.
     Лужино, дом, сад, цветы. Храм, книги, чистый лист бумаги... Господь
давал силы, здоровье, хоть уже под шестьдесят. Семья, память о Гане. И
конечно, вера ... Ей следовало бы быть счастливой...
     Почему же так невыносимо больно? Какие незримые сосуды, нервы
протянулись от самого ее сердца ко всем уголкам страны, к облапошенным
единокровным "совкам" всех мастей и наречий? "Как это все случилось, в
какие вечера?"... Они - часть ее, она - часть их. Их унижение и беда - ее
беда и унижение. И когда бедолаги-шахтеры клянчили подачки у "жирных",
которых сами же посадили на трон, ей хотелось выть от обиды и боли. Может,
действительно "так надо"? Пройти семь кругов позора, грязи, крови,
распятия?.. Погибнуть, чтобы в новом качестве восстать из пепла? Или по
слову отца Тихона, это и впрямь "последние времена", и соль потеряла силу,
и сгниет все тело? И мы утащим за собой в геенну протухшее человечество.
Что толку спасать тех, кто не хочет видеть и слышать? Что есть эта слепота,
и глухота - наш грех или волшебство, сатанизм, зомбирование темными
силами?.. А ее тоска по баррикадам - от гордости, дурости или действительно
преступно сейчас бездействовать?
     Она не умела уже оторвать себя ото "всех", неотделимых от нее - они
вместе слушали когда-то сводки совинформ бюро, читали одни книги и газеты,
смотрели одни фильмы, учились по одним учебникам, ездили друг к другу в
гости и жили по одним законам. Она поняла, что всегда была не только "Я",
но и "Мы"... Куда деться от этого "Мы", от "эсэнговцев", которых она порой
ненавидела и презирала? Но это с нее каждый раз сдирали шкуру, из нее
делали отбивную, ее насиловали, бомбили и гнали.

     В таком же "предбаррикадном" состоянии была и Варя Златова.
Издательские ее дела шли все хуже, рынок религиозной литературой быстро
насытился, покупали нарасхват всякие гороскопы, хиромантию, сонники,
пособия по карточному и другому гаданию, привороты и прочую магию и
бесовщину, не говоря уже о наводнившей рынок сектантской продукции. Варя
жаловалась на сатанинское нашествие, на все возраставшую даже в церковных
делах власть денег.
     Деньги Варя возненавидела. Сокрушалась по поводу заделавшегося
бизнесменом Егорки с его пошлым шинмонтажом и бредовыми идеями. Вечно по
уши в мазуте и бензине, все что-то считают, считают, хотят купить какой-то
развалившийся то ли профилакторий, то ли санаторий и строить там светлое
будущее... Еще один Манилов - мало их было в нашей истории! Варя тщетно
уговаривала его поехать хотя бы к Гане с Глебом, принять участие в
реставрации монастыря.
     - С его-то способностями заниматься нивесть чем... То гитара эта
дурацкая, хоровод с утра до вечера, концерты эти, девчонки у подъезда... То
еще похлеще - шины, стройка... Ты бы видела сейчас его руки! Женить бы его,
вот что. Или к нашим в монастырь...
     У "наших" между тем дело продвигалось неплохо, хоть и тоже постоянно
упиралось в нехватку презренного металла. Глеб периодически приезжал
пробивать у всевозможных спонсоров пожертвования, Иоанна тоже подключалась
к сбору средств, мобилизовывала разбогатевших ганиных духовных чад, своих и
филипповых знакомых. Глеб рассказывал о тамошнем житье-бытье, восторгался
росписями Гани, но при этом давал понять, чтоб Иоанна и думать не смела о
посещении Святореченска. Похоже, он все еще опасался ее, невзирая на
возраст, продолжал опекать Ганю - воплощение своей мечты о свободе. 3ато,
как бы в утешение, привозил специально для Иоанны цветные фото и слайды
ганиных росписей, самого Гани, монастырского быта, хозяйства, окружающей
первозданной природы. Поросшие лесами холмы, не спешные студеные реки, луга
с дикими тюльпанами и маками, таежное зверье, птицы... Потом стал привозить
видеофильмы, кстати, вполне "на уровне", из которых собирался сделать
большой фильм об истории и возрождении Святореченского монастыря, заработав
на продаже видеокассет на колокола и дальнейшие начинания. Иоанна свела
Глеба со знакомыми профессионалами, чтобы помогли смонтировать и довести до
ума будущую ленту, и уж, конечно, тоже поучаствовала в отсмотре материала,
где одним из главных героев был отец Андрей, настоятель и восстановитель
Святореченской обители. Священник и монах, бывший в прошлой жизни богемным
художником, наркоманом, пьяницей, диссидентом и бунтарем Игнатием
Дареновым. "Рожденный свыше"...
     Ганя на лесах за росписью купола, Ганя служит литургию. На прогулке,
на строительстве гостиницы для паломников, Ганя в келье - показывает эскизы
к будущим росписям, Ганя с отцом, бывшим секретарем обкома. Представителем
советской власти, когда-то закрывшей монастырь.
     И как бы случайно, специально для нее, камера Глеба выхватила висящую
на стене "Иоанну".
     Будто свиделась с Ганей... Он все больше худел, седел - настоящий
"отец-пустынник". Но пребывал, видимо, "в процессе горения", наилучшем для
Гани состоянии духовного творческого восхищения, когда он не грыз себя.
     Удался ли ему, наконец, Свет Фаворский? И как хорошо, что увел его
Господь подальше от терзающих страну вурдалаков... Молись за нас, отец
Андрей, молитесь, братья Святореченского монастыря, чтобы избавил Господь
от лукавого...
     Но потом Глеб привез кассету с последними ганиными картинами из серии
"Вавилон", и Иоанна поежилась - это было, пожалуй, пострашнее раннего
Даренова. Когда-то он писал момент перехода от жизни к распаду и смерти,
потом - от смерти к жизни, воскрешению, теперь же у него люди превращались
в зверей. Один глаз человеческий, а другой - уже звериный, одна рука -
человеческая, а другая - уже лапа, хоть и нет на ней шерсти и когтей. За
счет изгиба, оскала, позы, зловещей цветовой гаммы будто распадающейся
изнутри одежды...
     "Монастырь твой - Россия"... У отца Андрея и под рясой оказалась
кольчуга.
     Цвет закатных сосен на ганиной картине окрасился кровью и пожаром.
Картина жила своей жизнью, она больше не успокаивала и не вела на Небо. Это
была линия фронта.
     Вскоре эта линия пересекла и их семью. Филипп все чаще ворчал на
дебильное правительство, непомерные налоги, на бандитские методы властей и
конкурентов. Пока, насколько Иоанна понимала, Филиппа только пугали - то
что-то взорвут рядом с машиной, то подожгут дверь... Случались и анонимные
звонки и письма с угрозами Лизе и детям. Филипп был игроком азартным и не
из пугливых, отступать не собирался, но боялся за семью. Нанимал им
телохранителей - в школу, за покупками, на прогулку. Лиза от такой жизни
совсем извелась, забросила свою передачу, театр, стала принимать всякие
реланиумы и седуксены, снотворные, которыми однажды тяжело отравилась.
После чего Филипп срочно продал уже почти достроенную дачу в Жаворонках и
купил дом в Греции, куда и перевез Лизу с Катюшкой. Артема определили
учиться в колледж, а сам Филя, с телохранителями и в бронежилете мотался то
в Россию, то в Грецию, то по Европам по делам фирмы.
     Дома квартира все более походила на Смольный, а парализованная
свекровь чем слабее становилась телом, тем крепче революционным духом,
произносила пламенные речи, которые потом в записи транслировались на
митингах. Филипп звал мать переехать к ним за бугор - и Лизе будет легче,
не так тоскливо, они же прекрасно ладят. А тут в любой момент может
начаться заварушка...
     В "заварушку" Иоанна не верила, считая, что от мыльных сериалов у
народа совсем измылились мозги, хребет и воля сломлены, что народ
окончательно предпочел Божьему дару - яичницу: "Из собственных яиц", - как
грубо подытожил Филипп. Да и есть ли он еще, так называемый народ, или
просто ферма покорных зомби - для обслуживания и питания новоявленных
каннибалов? Новая порода - эсэнговцы. Эсэнгэ-овцы.
     Последователи Христа добровольно отдавали себя на распятие во имя
Истины и Небесного Царства, коммунисты -мученики переносили страдания и
лишения во имя светлого будущего на земле. Во имя чего терпят эти? Чтобы ее
Артем и Катька могли в безопасности гулять по Греции и учиться в Оксфордах,
в то время как их собственные чада вместе с учителями падают в голодные
обмороки? Ради всех этих яичниц под названием "рыночная экономика"? Ради
братания с так называемым "цивилизованным Западом" - голубая мечта русских
Смердяковых? Получалось ужасно. Получалось, что терпит эта аморфная
биомасса, бывшая когда-то великим советским народом, во имя грядущего
Царства Антихриста - общества безудержного потребления, бездуховности и
разврата, повязавшего грехом все народы земли.

     Но Иоанна /как это объяснить Филиппу?/ была срощена с этой биомассой.
Нет, она не входила в ее внутренний мир, в ее отношения с Богом, с Ганей, с
самой собой, это было нечто другое. Как объяснить сыну, что ее удел -
сидеть взаперти на чердаке детства, во тьме, среди крыс к приведений, в
этом страшном мертвом заколдованном мире и ждать. И молить Бога об
избавлении, зная, веря, что рано или поздно раздастся откуда-то это
левитановское: "От Советского информбюро"... "Приказ Верховного
главнокомандующего"... И застучат по лестнице десятки бегущих ног,
засверкают фонарики, высвечивая из тьмы знакомые, оживленно-радостные лица,
с треском распахнется пыльная рама и все плечом к плечу в едином порыве
прильнут к окну, чтобы увидеть наконец-то за черной зубчатой кромкой леса
сполохи победного салюта.
     Она не может покинуть свой пост, определенное Богом место в
таинственно-волшебной и страшной своей стране, - как это объяснить сыну?
Прости меня, Филька, что я, плохая мать, не научила тебя этому.

     Сегодня приторно и пресно
     В любом банановом раю,
     И лишь в России интересно,
     Поскольку пропасть на краю.

     Мы, совки, "мобилизованные и призванные", воины невидимого фронта,
сидим в рассеянье и тьме и ждем, когда разорвет ночь первая красная ракета.
Или зловещая хвостатая звезда повиснет над землей - праща, выпущенная
Десницей Божьей. Пора. И встанем как один, чтобы защитить право идти своей
дорогой.
     Пусть порой мы в этом противостоянии варвары, пусть между нами нет
единства в вопросе "Как надо?", но мы твердо знаем, как "не надо". И это
нас объединяет. Мы знаем, что слабые и грешные, но нас сплачивает решимость
плыть против течения.
     Спящее царство ждет витязя, которой придет в назначенный час и
разбудит...
     Филипп просил ее присматривать за квартирой и бабулей в его
отсутствие. Сиделок там было, правда, хоть отбавляй - все свекровьины
соратницы по компартии, и еще какие-то новые лица, много интеллигенции.
Похоже, у них на квартире свили что-то вроде штаба - вечно толклись,
печатали, заседали, спорили, митинговали. Но, правда, квартира была в
идеальном порядке, ничего не пропадало, свекровь ухожена - и Иоанну это
вполне устраивало. Когда появлялись Филипп или Денис, революционеров как
ветром сдувало, с ней же они не церемонились - свекровь объявила, что она
"наша", ее называли по имени, кормили пельменями /ели здесь исключительно
пельмени, пачками была забита вся морозилка/. И пили чай - на плите всегда
кипела пара чайников. Кофе считался буржуйским напитком, и вообще всякая
прихоть в еде порицалась, когда народ голодает и бедствует. С этим Иоанна
была вполне согласна. Жевала резиновые пельмени, выслушивала сетования на
несознательный электорат и продажные СМИ, охотно сочиняла для митингов
броские стишки и плакаты.
     Квартира напоминала Смольный 17-го. Речи становились все круче,
лозунги-воинственнее, лица - худее и злее.
     С ними она немного выпускала пар, хоть и знала, что дорвавшись до
кормушки, многие из народных мстителей будут так же хапать и жиреть.
     Новые, призрачно фосфорисцирующие, как ночью на кладбище, блуждающие и
шокирующие имена, нещадная при этом обжираловка в телекамеры. И престижной
батюшка, освящающий мероприятие. Душа жаждала, как "пустыня безводная", и
Иоанна тосковала о временах, когда все казалось ясно и просто - Лужино,
труд на земле, отец Тихон... Даже Ганю там на Олимпе, в уединении, перемены
достали, что уж говорить о ней! Молиться, копаться в земле, читать
Флоренского, потом гулять с Анчаром по лесу, переваривая прочитанное,
слушать вечерний гомон птиц...
     Но она - на останкинской игле, она уже не может без ненависти,
страдания, отвращения, без этой "злобы дня". Она стала мазохисткой, ей как
воздух было необходимо это ежечасное не отпускающее ожесточение. И с ужасом
чувствовала порой, как и в ней вместе с ненавистью прорастают когти и
клыки, готовые впиться им в горло.
     Выдирать их, как клещей, из тела Родины и давить, давить... Она
боялась, что когда-нибудь, услышав разбойничий свист, все же вцепится, хоть
и не хорошо брат на брата... Но можно ли считать упыря братом?
     И тогда снова появился Егорка.






     "Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв там
хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти
фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников... своих
союзников и помощников в самой России.

     Из литературы и искусства мы, например, постепенно вытравим социальную
сущность, отучим художников, отобьем у них охоту заниматься изображением,
исследованием, что ли, тех процессов, которые происходят в глубинных массах
народа. Литература, театры, кино - все будет прославлять и изображать самые
низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать
так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в
человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства, -
словом, всякой безнравственности.
     В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху.
     Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны,
превратятся в пережиток прошлого...
     Хамство и наглость, ложь, обман, пьянство и наркомания, животный страх
друг перед другом, беззастенчивость, предательство, национализм и вражду
народов, все это мы будем культивировать, все расцветет махровым цветом...
и лишь немногие, очень немногие будут догадываться или понимать, что
происходит... Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим
в посмешище, найдем способ их оболгать и объявить отбросами общества.
     Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу
трагедия гибели самого непокорного не земле народа, окончательного,
необратимого угасания его самосознания" /А. Даллес, доклад на закрытом
заседании сената США в 1945 г./
     Этот текст ходил по Москве восьмидесятых, а в девяностых все
потрясающе сбылось... Ну, а вылетело это пророчество, действительно, из
ведомства Даллеса или Андропова - какое это имеет значение!
     Граждане не внимают пророкам, в том числе и оперпророкам.
     Мораль? - Очень жаль!

     Свинья под дубом: "Лишь были б желуди - ведь я от них жирею".
     Обирая народ, они покупают на эти деньги прессу, ТВ, власть, милицию,
чтобы держать этот же народ в повиновении. Вкалывая на вампиров, народ
помогает им все больше закабалять себя, работать на установление нового
мирового порядка грядущего Антихриста. Ловушка, заколдованный круг.
     Мы своими руками выращиваем змеенышей, мы работаем на змеиной ферме,
призванной нас же уничтожить.
     "Поймите же,.. что Россия никогда ничего не имела общего с остальною
Европою, что история требует другой мысли." /А.Пушкин/
     "...Мы не Запад... И не говорите, что мы молоды, что мы отстали... У
нас другое начало цивилизации... нам незачем бежать за другими..."
/Чаадаев/
     "Мы положили больного /т.е. Россию/ на операционный стол, вскрыли ему
грудную клетку, но у него оказалась другая анатомия." /Дж.Сакс/
     "Это государство, которое даже при достижении им мировых успехов,
можно лишь принимать на веру, а не принимать как факт". /К.Маркс/
     Не кичиться своим имением, богатством следует. а страшиться их.
трепетать пред ними - это все ДОЛГ твой перед самим Творцом. И давно
включен "счетчик" и надо успеть вернуть все с процентами за земную жизнь.
Иначе - полное банкротство на Суде, где "только то, что отдал - твое"...
Отсюда проповедь нестяжания. Отсюда слова Спасителя, что "легче верблюду
пройти в игольные уши".
     Ибо с помощью богатства заповедано нам СЛУЖИТЬ, отдавая ДОЛГ.



          * * *


     Коммунисты возились с каждым человеком, брали на поруки, не давали
пропасть, стать тунеядцем, пьяницей, "морально разложиться". Но массы
втайне жаждали "бочку варенья". И очень немногие - Тайну.
     Имение дается НА СЛУЖЕНИЕ, это как повышенные обязательства. Забирая,
захватывая львиную долю благ от Целого, ты обязан осуществлять и наиболее
ответственную и главенствующую функцию /больше дано - больше спросится/.
Иначе - нарушение Замысла, ПРЕСТУПЛЕНИЕ.
     Понятие НАШЕ, соответствующее Замыслу, несовместимо с Вампирией.
ИЗАНИЯ: МОЕ свободное творческое исполнение для НАШЕГО использования.
     При Иосифе мы ПОДНИМАЛИСЬ. Это был жесткий инструктор, требующий
максимальной отдачи на пути к цели, но бывает ли легким ВОСХОЖДЕНИЕ?
     Он дал нам радость Победы, хоть и "со слезами на глазах".
     "Волк и ягненок". "Демократия" НАТО.
     Из письма строителя БАМа Бориса Борисова к своему отцу: "Пробираясь
сквозь непроходимые дебри, мы шли, где не было никогда дорог. И не было бы
никогда, если бы мы не шли. Мы шли при факельном свете современников,
вечности, грея свои тела у костров, а не в ванной седьмого этажа. Мы
осуществляли наши идеалы, надрываясь от напряжения, не было ничего больнее
для каждого из нас, чем невозможность переложить любую беду товарища на
свои плечи. Да не переведутся на земле люди, которым легче умереть, чем
предать! Да не переведутся на земле люди, которые смогут преодолеть все
искушения! Не потеряем же мы и главного достоинства - свободы мыслей и
поступков. Не усомнимся в себе, в вере в себя, в вере в те идеалы, которые
толкают человечество вперед".


     * * *


     "Виктор Красников - это я и есть. И жестянщик, и конструктор, и
кавалер ордена Ленина, многих медалей, лауреат Сталинской премии...
     Мой отец работал на Московском оборонном заводе ?22. Когда началась
война, он меня туда привел - самолеты там делали. А сам ушел на фронт. Меня
как бы вместо себя оставил.
     В октябре 1941-го завод эвакуировали. За одну ночь тридцатитысячный
коллектив с частью оборудования как ветром сдуло. На конвейере остались
несобранные машины. С большим трудом нам удалось собрать небольшую группу
рабочих. Работать приходилось круглые сутки...
     Между тем и в Москве было решено организовать производство самолетов.
Тогда уже становилось ясно, что немца в столице не будет. Вот тогда и был
организован новый завод ?30. Так стал я на нем работать.
     В 1942 году я вступил в комсомол. Работал с утроенной энергией. Ребята
выбрали меня бригадиром. И пошла наша бригада вверх! Мы стали победителями
соревнования не только у себя на заводе, но и в районе, по всей авиационной
промышленности. Работали, как заведенные. Но что самое интересное, я
успевал еще и думать. За время войны только я подал более ста
рационализаторских предложений, получил десятки грамот и писем из воинских
частей, много раз выступал в печати и на собраниях, передавая свой опыт...
Вместе с нами в первых рядах всю войну шли молодежные бригады Елены
Сухановой, Вячеслава Голубкова, Екатерины Мясановой, Веры Горшковой,
Александра Колобецкого, Виктора Щелкалина, многих других. На мой
сегодняшний взгляд, так были все они почти детьми - по 17-18, редко кому по
20 лет. Да и то в основном девушки. А ребята рвались на фронт. Работали же
в тылу только те, кому еще возраст не вышел быть солдатом.
     И вот я и думаю: какая же это была замечательная власть - Советская!
Разве рабочий на Западе, приставленный к конвейеру, имеет право
усовершенствовать этот механический труд? Да они там сегодня в памперсах
работают, чтобы даже в туалет не отходить от конвейера, они просто придатки
машины, а не люди. Это и есть капитализм. А мы постоянно, даже в годы
войны, чувствовали, что над нами нет потолка, что мы можем и должны расти
профессионально, творчески.
     Однажды вызвал меня к себе Виктор Иванович Румянцев, один из заводских
руководителей, и говорит: "Виктор, мы договорились дать тебе учителей,
чтобы подготовить тебя для дальнейшей учебы". Я, не бросая работу, начал
заниматься и вскоре поступил в Московский приборостроительный авиационный
техникум.
     После войны я на заводе строил машины Ильюшина, Туполева и других
конструкторов... Как же ценила, как уважала, труд советская власть!.. До
сих пор храню присланную мне телеграмму: "Горячо поздравляю вас с
присуждением Сталинской премии второй степени за коренные усовершенствования
методов производственной работы. Хруничев". Сегодня мой завод носит это
славное имя.
     В тот год лауреатами Сталинской премии стали еще несколько молодых
людей -ученый Василий Пешков, инженер Виктор Кузнецов, бригадиры Московских
заводов Екатерина Барышникова, Виктор Алексеев, Мария Кожевникова... Мне в
мечтах не могло пригрезиться, что я, простой жестянщик, рабочий московский
парень, стану причастен к таким чудесам и открытиям, что Родина наградит
меня высочайшими наградами за труд и пытливость ума. Спасибо Родине и
Сталину за это. Я честно служил своему народу, я сам - его часть.
     Теперь я - бывший пенсионер республиканского значения, инвалид первой
группы. Влачу жалкое существование. Будь проклята вся эта перестройка!"


     * * *


     Ученый и писатель А.Зиновьев:
     "Меня, как романтического коммуниста советское общество устраивало
полностью. В особенности мне импонировало отсутствие частной собственности.
И для меня самым большим ударом на Западе была частная собственность.
Величайшее достижение коммунизма - освобождение людей от кошмара частной
собственности. В СССР это было сделано. И я это принимал безусловно.
     Как бы плохо ни жилось мне в советском обществе, но я все равно был
советским человеком. Я получил первоклассное образование, несмотря ни на
что имел неограниченный доступ к культуре. Мы, русские люди, всегда, а в
советский период в особенности, были разговорщиками. Такого общения,
которое было у нас, нигде больше не было и нет. Была в стране, в Москве, в
особенности, такая интеллектуальная среда, которая появится, быть может,
еще только через тысячу лет. Это невероятно, но это было!
Высокообразованные, культурные люди, которые ходили чуть ли не в тряпье,
жили в маленьких комнатушках, но они были на уровне высочайшей культуры
современности. Были академики и членкоры, которые жили в однокомнатных
квартирах или даже в комнатушках под лестницей...
     Самыми идеальными, на мой взгляд, политическими деятелями истории
человечества были, я считаю, два человека: Наполеон и Сталин. Я называю 19
век веком Наполеона, 20 век - веком Сталина. Я Сталина ставлю выше Ленина,
хотя Ленин как революционер, как создатель и организатор Советского
государства - конечно, фигура эпохальная. Но ваш вопрос относится к
государству, к уже сложившейся власти. Так вот, с этой точки зрения, я
считаю, что Сталин - как государственный деятель даже крупнее Наполеона...
     Самой идеальной для российских условий была советская система. Это
вершина истории. Это говорю вам я - человек, который с юности был
антисталинистом, которого должны были расстрелять еще в сороковом году за
попытку террористической деятельности против Сталина. Я был
антисталинистом, и это было главным делом моей жизни до 1953 года. Потом
были годы учения, изучения, и вот в конце жизни - мне скоро 77 лет, это
мнение человека, прожившего жизнь, - я утверждаю, что действительно
советская система была наиболее адекватна российским условиям.
     Нужно вменять ей в вину не то, что она рухнула. Нужно удивляться тому,
как она выстояла 70 лет истории, и какой истории! Никакая другая система бы
не выстояла. Никакая! Понимаете, люди ведь абстрактно рассуждают; на Западе
есть то, а у нас этого не было. Но ведь черт возьми! На Западе одного
населения было чуть не в десять раз больше, чем у нас. Экономически Запад в
50 раз превосходил Россию. Даже если взять вооруженные силы, то
гитлеровская армия ведь значительно превосходила нашу. И несмотря на это
Россия выстояла. Говорят, благодаря русскому геройству. Во многом верно, но
- не только поэтому. Я войну видел с самого начала. Матросовы были, но на
одного Матросова приходилось десять тысяч трусов. В начале войны несколько
миллионов сдались в плен. Благодаря чему же мы выстояли? Благодаря
советской системе и благодаря Сталину. Не было бы Сталина, нас бы не было
уже в сорок первом году. Не было бы советской системы - нас не было бы уже
в тридцатые годы, до Гитлера. Мы выстояли благодаря этой системе...
     Я оценивал государственные системы всех периодов, включая
американские, западные, немецкие и советскую, примерно, по ста признакам. И
я пришел к выводу, что советская система, была самой совершенной, самой
экономной и самой эффективной.
     Ведь на эту систему вешали всех собак, даже плохую погоду, климат,
условия России, обвиняли в бюрократизме. Мало было бюрократизма, мало! Я
привожу обычно такой пример: в аппарате ЦК КПСС было всего две тысячи
работников-функционеров. А в одном международном Валютном фонде, в одном
здании - восемь тысяч функционеров... В государственный аппарат США
нанимают от 17 до 20 процентов всего населения, а у нас в СССР управленцев
было всего до 12 процентов.
     И вот так, если разобрать по всем пунктам, становится совершенно
очевидно: советская система рухнула не в силу внутренней несостоятельности.
Это чепуха, она была жизнеспособной, она могла существовать вечно. Это была
грандиозная диверсионная операция Запада. Я утверждал это и настаиваю на
этом. Я эту диверсионную операцию изучал 20 лет, я знаю технику - как это
делалось. И заключительной операцией этой диверсии было проведение
Горбачева на пост генсека. Это была диверсия. Его не просто выбрали, а
именно провели, и вся деятельность Горбачева, а потом Ельцина, была
деятельностью предателей. Они разрушили партийный аппарат, разрушили
партию, разрушили государственный аппарат...
     Вот и коммунистов было 18 миллионов, они могли выйти, но не вышли.
Райкомы не защитили, обкомы не защитили. А почему не вышли в августе 91-го
года? Ведь у "Белого дома" с Ельциным стояла кучка мерзавцев и негодяев,
включая негодяя Ростроповича! Их можно было бы выбросить! В 93-м году их
можно было растоптать босыми ногами. Нет, понимаете, все гораздо серьезнее.
Я считаю, это было коллективное массовое предательство.
     - Вы сказали, что прежде были антисталинистом, а теперь считаете
Сталина величайшим государственным деятелем в истории человечества. Что
заставило Вас изменить свою позицию? Как Вы пришли к такому выводу?
     - Наверное, с годами поумнел, помудрел. Большое видится на
расстоянии".


     * * *


     "Душегубы вы. Понимаете ли, что только терпением человеческим вы
живы?.. Кто вы? Мошенники, грабители... ты, Луп, открой веселый дом да и
лупи там гостей, как липки.
     Потом тебя черти облупят, ха-ха!.. С такой благочестивой рожей хорошо
мошенником быть! Кого ты убил тогда, Луп?.. Зубнов!.. Сколько ты людей по
миру пустил?.. Правда ли, что ты каждую обедню из церковной кружки десять
целковых крадешь?.. Вы не жизнь построили - вы помойную яму сделали!
Грязищу, духоту развели вы делами своими. Где у вас совесть? Помните вы
Бога?.. Копейка - ваш бог!.. Кровопийцы! Чужой силой живете... чужими
руками работаете! Сколько народу кровью плакало от великих дел ваших? И в
аду вам, сволочам, места нет по заслугам вашим... Не в огне, а в грязи
кипящей варить вас будут..." /М. Горький "Фома Гордеев"/
     "Россия по-прежнему страдает своей хронической болезнью - избытком
мерзавцев, и мы, разночинцы, с удовольствием пополняем собой их толпы"; "Я
собрал бы остатки моей истерзанной души и вместе с кровью сердца плюнул бы
в рожи нашей интеллигенции, чер-рт ее побери! Я бы им сказал: "Букашки! Вы
лучший сок моей страны! Факт вашего бытия оплачен кровью и слезами десятков
поколений русских людей! О! Гниды! Как вы дорого стоите своей стране! Что
же вы делаете для нее?.. Позволили победить себя?.. Позволяете издеваться
над собой"... /там же/.
     Человек - ребенок Бога. Бог сотворил его, чтобы сделать счастливым. Но
все дело в том, что жизнь, счастье, свет и бессмертие - лишь в Боге, в Доме
Отца.
     То есть "отключаясь" добровольно от Божественного источника Жизни, мы
сами подписываем себе смертный приговор. Рабы слушаются из-за страха,
наемники -предвкушая награду, сыны - по велению сердца. Цель христианской
жизни - рождение свыше. То есть именно воспитание "сынов", свободно
избравших путь жертвенного служения Целому, великому Делу Восхождения к
абсолютной всепобеждающей Любви.
     В отличие от ангелов, с которыми в результате грехопадения произошел
необратимый процесс, наша, ставшая смертной плоть, получила возможность
преображения. Скинуть ее, как отмершую кожу, и возродиться в новом
первозданном бессмертном и безгрешном качестве.
     Таким образом, душа сама определяет свою судьбу в вечности, сама
вершит Страшный Суд над собой степенью соответствия иному бытию в Свете.
Господь не может при всей Своей Любви соединить Свет с тьмою, включить
личность с вампирской психологией, клетку-хищника, в духовное тело Нового
Адама, богочеловечества грядущего Царствия или "светлого будущего", как
говорили в Союзе.
     Федоров планировал воскрешение предков. Только Христос может отделить
овец от козлищ, только Ему дано ведение Тайны каждого. Любая клетка в
пальце Адама сознавала себя Адамом. И не выполняющая миссии - отсекается,
сжигается, как могущая погубить Замысел. А миссия передается другому.

     СТАРЫЕ И НОВЫЕ МЫСЛИ О ГЛАВНОМ
     "Лавочник, который идет штурмовать Бастилию, должен быть готов, что
его соратники в это время ограбят его лавку".
     "Да придет царствие Твое яко на Небеси и на земли", - вот путь России,
русская идея, указанная в Молитве Господней.
     А как вам понравится перспектива захвата власти в СНГ наркомафией?
Разумеется, с использованием жупела ядерного оружия. Затем всех
принудительно сажают на иглу. Вот вам и печать антихриста.
     "Сейте разумное, доброе, вечное". Всякий, сеющий плевелы/сорняки/,
назван в Евангельской притче о Сеятеле врагом. И ответит на Суде.
     "Россия - побежденная страна. После 70 лет коммунизма она проиграла
титаническую борьбу. И говорить "это была не Россия, а Советский Союз" -
значит бежать от реальности. Это была Россия, названная Советским Союзом.
Она бросила вызов США. Она побеждена. Сейчас у нее есть шанс через
глубокую, ответственную полную реконструкцию стать зрелым демократическим
европейским государством. Но для этого не надо подпитывать иллюзий о
великодержавности России. Нужно отбить охоту к такому образу мыслей".
/Зб.Бжезинский/
     "Какова бы ни была победа нынешней диктатуры в России - победа России
важнее всего". /Т.Драйзер/
     Сталин оставил после своей смерти в 1953 году 2300 тонн золота.
     "Вы производите нужный нам товар, - сказал материалист Иосиф
писателям, - Нужнее машин, танков, самолетов. Души людей".
     Иосиф: "О чем бы ни говорил шакал ягненку - он думает лишь об одном -
охмурить и сожрать!"

     Лишенный всех опор, отпадший веры сын
     Уж видит с ужасом, что в свете он один,
     И мощная рука к нему с дарами мира
     Не простирается из-за пределов мира.
                        /А.Пушкин/

     "По причине падения моего прильнула к земле душа моя".
     "... Не будет у России, и никогда не было таких ненавистников,
завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские
племена, чуть только Россия их освободит, а Европа согласится признать их
освобожденными,.. Начнут они непременно с того, что внутри себя, если не
прямо вслух объявят себе и убедят себя в том, что России они не обязаны ни
малейшей благодарностью, напротив, что от властолюбия России они едва
спаслись... Они будут заискивать перед Европейскими государствами, будут
говорить, что они племена образованные, способные к самой высшей
европейской культуре, тогда как Россия страна варварская, мрачный северный
колосс, гонитель и ненавистник европейской цивилизации." /Ф.Достоевский/
     "Не гналась за обзаводом... Не выбивалась, чтобы купить вещи и потом
беречь их больше своей жизни. Не гналась за нарядами. За одеждой,
приукрашивающей уродов и здодеев. Не понятая и брошенная даже мужем своим,
схоронившая шесть детей, но не нрав свой общительный, чуждая сестрам,
золовкам, смешная, по-глупому работающая на других бесплатно, она не
скопила имущества к смерти. Грязно белая коза, колченогая кошка, фикусы...
Все мы жили рядом с ней и не поняли, что есть она тот самый праведник, без
которого, по пословице, не стоит село. Ни город. Ни вся земля наша".
/А.Солженицын, "Матренин двор"/
     Гибель Влада Листьева символична - эдакий американский тип
процветающего предпринимателя-везунчика накануне решающего взлета убит им
же порожденной нечистью.
     Наш коллективизм - в общей великой цели - вершить Дело Божье на земле.
Наш индивидуализм - в самоутверждении каждого в индивидуальном Замысле, в
воплощении данных Богом талантов. Наша соборность - во взаимопомощи в
воплощении замысла и талантов в жизнь во имя Дела.
     Избраннику свобода нужна, чтобы искать Истину, а не что где плохо
лежит.

     "Ибо Царствие Божие не пища и питие, но праведность и мир и радость во
Святом Духе." /Рим.14:17/
     "Да будут все едино; как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да
будут в Нас едино..." /Иоан.17:21/
     "Да будет воля Твоя"... Сейчас воля Божья и воля человека -
противоположны.
     "Не всякий, говорящий Мне: "Господи! Господи!" войдет в Царство
Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного" /Мф.7:21/
     "Ибо призвал нас Бог не к нечистоте, но к святости" /1Фес.4:3/
     Тот, кто гордится своими дарованиями или богатством, подобен
гордящимся кошельком, данным Господином на покупку вина для пира. Принесешь
плохое вино или выпьешь украдкой сам бутылку-другую, один или с приятелями
- неважно; или потеряешь, не дай Бог, кошелек, или потратишь деньги не по
назначению - наказание неотвратимо. Хуже всего пировать с врагом Господина
на деньги Господина. А угодишь Господину - получишь право участвовать в
пире.
     Надо достойно употребить данное тебе - лишь тогда оно станет твоим. В
вечности, ибо отсюда ничего не возьмешь.

     На главной площади страны,
     Невдалеке от Спасской башни,
     Под сенью каменной стены
     Лежит в могиле вождь вчерашний.
     Над местом, где закопан он
     Без ритуалов и рыданий,
     Нет наклонившихся знамен
     И нет скорбящих изваяний,
     Ни обелиска, ни креста,
     Ни караульного солдата -

     Лишь только голая плита
     И две решающие даты,
     Да чья-то женская рука
     С томящей нежностью и силой
     Два безымянные цветка
     К его надгробью положила.
                       /Ярослав Смеляков/



     ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ...

     Мы, жители великой тысячелетней державы, именуемой прежде Русь,
Россия, Советский Союз, исповедующие независимо от верований и конфессий
приоритет Закона Неба, вписанного в сердце, (то есть Закона Духа, которым
восхищался Кант, высшего над рукотворными кодексами лукавого человеческого
разума), заявляем о создании нового общества, вобравшего в себя духовно-
религиозное наследие нашей многовековой цивилизации.
     Мы исповедуем:
     Завещанную нашими предками и духовными учителями веру в божественное
происхождение и предназначение человека;
     В бессмертие человеческой души. В то, что земная жизнь - лишь ступень
в бесконечном восхождении человека к Небу;
     В смысл каждой человеческой жизни, который заключается в осуществлении
уже в земном бытии заложенной Творцом идеи;
     В то, что по Замыслу Творца мир един и спаян Любовью, где "все за
одного, один за всех". "Едино стадо и един пастырь". Как сказал поэт:

     О, если б мог всю жизнь смешать я,
     Всю душу вместе с вами слить!
     О, если б мог в свои объятья
     Я вас, враги, друзья и братья,
     И всю природу заключить!
                       /А.Толстой, "Иоанн Дамаскин"/

     Нам чужда философия индивидуализма, эгоцентризма, самоутверждения за
счет других, где более совестливый оказывается более слабым; чуждо
варварское потребительское отношение к окружающему миру. Исконная
российская соборность, община, даже так называемый советский
социалистический строй оставили богатейший опыт такой жизни, стремящейся
худо-бедно осуществить Замысел. Несмотря на оскудение веры, а впоследствии
и на государственный атеизм, России удавалось долгое время успешно
противостоять натиску "лежащего во зле" мира. И когда грех, эгоизм и вражда
все-таки побеждали - Россия снова и снова, поверженная, с помощью Божьей
воскресала из пепла. Мы имеем в виду наше собственное несовершенство эгоизм
и грех и не хотим никого обвинять. Соблазненный Евой Адам, равно как и
соблазненная дьяволом Ева, одинаково не годились для Замысла,
подразумевающего безусловное ПОСЛУШАНИЕ ТВОРЦУ, вне Которого нет жизни.
     И вот мы снова на пепелище и протягиваем руки каждому, готовому
верить, строить, делиться последним куском хлеба и спать под одной шинелью.
     Товарищей и братьев всех наций, вероисповеданий, социальных и
материальных положений - всех, верящих во всемогущество Высшего Замысла
Неба над нами и в нравственный Закон внутри нас.
     Замысел Божий - это признают все мировые религии - требует от человека
примата Духа над материальностью /"отдай плоть - прими Дух"/.
Самоограничения, нестяжания, умеренности в еде, питье, одежде, в
повседневной жизни. Упорной работы над собой, борьбы с собой. "Итак будьте
совершенны, как совершен Отец ваш Небесный". /Мф.5:48/
     Таков Замысел Творца о человеке, таково должно быть и наше Восхождение
к Нему. Наш принцип: от каждого - жизнь, каждому - Жизнь.
     Это означает, во-первых, "от каждого по способностям, каждому - хлеб
насущный" /разумно-необходимое/.
     Каждый член общества, стремящийся жить по Замыслу Неба, в меру данных
ему Богом талантов должен "послужить" Делу, реализовать и умножить эти
таланты, а не растерять их, не "зарывать в землю". И, тем более, не служить
ими врагу - князю тьмы.
     Высокое истинное искусство - это разговор с Богом - вот кредо наших
единомышленников - художников, актеров, певцов, писателей, композиторов.
     Разумеется, не следует понимать это вульгарно-примитивно, как порой
фарисействовала в прошлом цензура. Мы за цензуру на самом высоком уровне.
"И вырвал грешный мой язык, и празднословный, и лукавый"... Мы - за цензуру
нашего внутреннего Закона. "Глаголом жечь сердца людей". Кощунственно "жечь
сердца" в зависимости от гонорара.
     Более того, мы считаем, что кощунственно, когда врач лечит больных,
педагог - учит и воспитывает детей, зодчий - строит дома и земледелец
выращивает хлеб - в полсилы, в полную силу или в четверть силы - в
зависимости от вознаграждения. Он должен реализовывать данные Творцом
таланты ДОБРОСОВЕСТНО, по-Божьему, с полной отдачей - это поручение Неба,
его миссия на земле, от выполнения которой зависит его судьба в вечности.
     А общество обязано каждого своего члена обеспечить всем разумно-
необходимым для реализации этой миссии. Разумеется, у композитора должен
быть свой рояль, у писателя - отдельный кабинет, а у ученого - возможность
поездок на симпозиумы. Но ни писатель, ни академик, ни тем более чиновник,
не должны питаться или одеваться лучше шахтера, столяра или комбайнера.
Голова должна получать все необходимое для нормального функционирования,
равно как и мизинец, ибо если от недостатка питания мизинец заболеет, будет
несладко и голове. Равно как если от преизбытка питания закружится голова -
может упасть все тело вместе с мизинцами и прочими пальцами.
     Разумеется, мы не склонны доводить этот основной принцип до абсурда.
Найдутся желающие иметь свой домик на природе, посетить ресторан для
гурманов, отвлечься, развлечься - человек слаб. Пожалуйста, но в разумных
пределах. У советской власти накоплен здесь немалый опыт.
     Ставя Замысел Неба во главу развития нашего общества, мы не должны
опираться на дурные, греховные человеческие инстинкты, на падшую природу
нашу - жадность, эгоизм, гордыню. И связанные с деньгами роскошь, разврат -
источники беспрерывной цепи преступлений, вражды и соблазнов.
     А ведь сказано Творцом: "Горе тому, от кого приходят соблазны..."
     Мы не против частной собственности, если она служит реализации
Замысла, а против использования собственности ВО ГРЕХ, против разрушающего
Замысел, кичливого и неразумного потребления одной частью Целого того, что
предназначено для всех. Потребления за счет "всех" и Целого. Всякое
ощутимо-неразумное имущественное неравенство будит дурные инстинкты -
зависть, желание иметь "как у этих", добыть сверх возможностей и разумной
необходимости. Отсюда взяточничество, воровство, разврат за плату,
убийства... Целый букет преступлений.
     Безусловно, должна быть разумная личная собственность, но мы считаем,
что общество должно взять на себя питание, бытовое обслуживание, уход за
детьми -короче, повторяю, помочь каждому СОСТОЯТЬСЯ, РЕАЛИЗОВАТЬСЯ в
Замысле.
     На что мы тратим бесценное время жизни? Утром каждый катит на работу в
своей коробчонке, каждая женщина ежедневно тратит уйму времени на покупки,
приготовление еды, мытье посуды, а ее муж - на добывание денег на еду. А
потом каждая мамаша со своей колясочкой гуляет в сквере, потом каждая
протирает десятки ненужных вещей, убирает ненужные метры. А сколько жертв
безудержной рекламы вообще покупают горы барахла!

     Мы собираемся избавить наших братьев-товарищей от этого безумия,
опираясь на положительный опыт Советов, где порицались алчность, погоня за
вещами, порабощающими людей. Сколько бесценного времени, сколько духовной
энергии освободилось бы у человечества, избавленного от унизительного
рабства у материи!
     Человек должен состояться в Образе Божьем и Замысле, отдав свои
таланты Делу Творца на земле, Богу и людям, получать наслаждение от
творческого труда. Свободного от корысти и бытовухи... Задача нашего
общества - предоставить каждому не богатую /что не соответствует Замыслу/,
а разумно-достаточную для самореализации жизнь. Имущественное неравенство
неугодно Творцу. Евангельский богач попадает в ад, а нищий Лазарь - в рай
только за имущественную пропасть между ними.
     Неужели не ясно, что когда врач оказывает больному помощь за деньги,
когда бедняку отказывают в дорогостоящей операции, равно как в отдыхе, а
его детям - в учебе - такое общество противно Богу. И наше "совковое" было
во сто крат гуманнее, хоть и исповедовало по дурости атеизм, живя на деле
во многом по законам Неба.
     Нет, у нас не будет "социалистический муравейник". Избавив человека от
дурной материальности и связанных с этим дурных страстей, мы освободим в
каждом возможности для развития творческих и духовных способностей. Это
будет подлинная революция Духа. Но на смену власти Мамоны неизбежно
приходит соблазн сатанинской гордыни - свободы от Творца. Поэтому мы будем
с молоком матери внушать детям, что свобода ОТ СВЕТА - рабство у тьмы и
смерти.
     Изжить блудную "свободу" вне Дома Отца, оборачивающуюся рабством у
"лежащего во зле" мира. Вернуться к Отцу и в Его Доме обрести подлинную
Свободу, став Его сонаследником и сотворцом.
     Ибо, лишь соединяясь с Богом, мы обожествляемся, восходя "к солнцу от
червя". Смысл Закона Неба и человеческой жизни - вершить Дело Божие на
земле, осуществить заложенную в него Творцом идею, призвание, способствовать
восстановлению Замысла о единстве мира. "Все за одного, один за всех",
     "Я передал им слово Твое, и мир возненавидел их, потому что они не от
мира, как и Я не от мира.
     Не молю, чтобы Ты взял их из мира, но чтобы сохранил их от зла;
     Они не от мира, как и Я не от мира.
     Освяти их истиною Твоею: слово Твое есть истина.
     Как ты послал Меня в мир, так и Я послал их в мир;
     Да будут все едино; как Ты, 0тче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да
будут в Нас едино, - да уверует мир, что Ты послал Меня.
     И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как Мы едино.
     Отче! которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною,
да видят славу Мою, которую Ты дал Мне, потому что возлюбил Меня прежде
основания мира." /Иоан.17:14-18,21-22,24/.
     Эти слова Спасителя, относящиеся к первым христианам, мы воспринимаем
как благословение всем, ставшим на Путь, который есть Истина и Жизнь.
     У каждого свои пути к Богу. Есть различные веры, суеверия, атеизм и
прямое богоборчество. Идти к вершине в одиночку или в связке с единоверцами
- дело глубоко ЛИЧНОЕ. Это - чудо, тайна взаимоотношения твари со своим
Творцом. Трудное восхождение путем преодоления собственных заблуждений и
падшей природы, отделяющих от Неба.
     "Всемирная религия", как и "общегосударственная" - не только утопия,
но и грех, построение Вавилонской башни, попытка объединиться во грехе, в
гордыне. "Всей компанией" забраться на Небо. Господь обрушил Вавилонскую
башню, разделил народы, дав каждому особый язык, особый путь, особое
призвание в общем Замысле.

     Богу противна всякая самостийность, если нация самоутверждается вне
ЗАМЫСЛА, вне Целого /национализм/. Всякая часть живого организма
неповторима и бесценна, ибо несет свои специфические функции, но
превозношение нации вне Целого становится абсолютно бессмысленным и
вредным, идолопоклонством, фетишем. Рука отрезанная никому не нужна, равно
как и рука, претендующая, чтобы голова, ноги и все прочее служили ей, как
Целому. Эдакий гоголевский "Нос".
     Ну и уж, разумеется, совершенно неприемлемо для Неба единение во
грехе, безусловно осужденном Законом, - всякие наркомафии, сексменьшинства,
сторонники абортов и т. д.
     Большинство человечества раскинуло лагерь, расположило пикник у
подножия горы и провозгласило девиз: "жить, чтобы жить!" А между тем, по
Замыслу, земная жизнь - оптимистическая трагедия /для тех, кто совершил
восхождение или хотя бы "восходил"/. "В чем застану, в том и судить буду".
     И просто трагедия для тех, кто на словах признавая Творца,
предполагают, что вызваны из небытия, чтобы попировать на пикнике во время
чумы со стопроцентным летальным исходом.
     Человек настолько несовершенен /не по своим возможностям, а по их
реализации/, так страдает от собственного несовершенства, что нелепо было
бы допустить, что благой Господь послал его на землю, чтобы "жить и
радоваться". Радоваться мало кому удается - тяжелая борьба за место под
солнцем, тревоги, нескончаемая суета, разочарования, предательства,
болезни... В детстве - рабство у родителей, в юности - у страстей, затем у
общества, у родовой необходимости /семьи/, у прогрессирующих немощей и
болезней и, наконец, у все отнимающей и всепобеждающей смерти.
     Радости, согласитесь, мало, а если кому-то и удается порадоваться, то
за счет страданий другого, что вряд ли угодно Богу, если Он благ. А
предположение, что Бог "не благ", противоречило бы всем религиям мира.

     Екклесиаст, сын Давидов, царь Иерусалимский, который построил СЕБЕ
домы, устроил СЕБЕ сады и рощи, сделал СЕБЕ водоемы, приобрел СЕБЕ слуг,
собрал СЕБЕ серебро и золото, пришел к выводу, что Господь "грешнику дает
заботу собирать и копить, чтобы после отдать доброму пред лицом Божиим"
/Еккл.2:26/
     Значит, остается предположить, что благой Бог для нашего же блага что-
то хочет от нас, сосланных на эту скорбную землю. Разумеется, соблюдения
заповедей. Разумеется, добрых дел, согласно Писанию. Кроме того, в каждого
человека заложена некая определенная идея, Божий Замысел, для осуществления
которого мы имеем ДАР или ДАРЫ /то есть данное даром, бесплатно/. Это не
только отпущенные нам время, здоровье, разум, сама жизнь наша, но и таланты
/дарования/. В Евангелии есть притча о талантах/ денежная единица, кусок
серебра в древности/. Господин, уезжая, раздает своим рабам разное
количество талантов и, вернувшись, хвалит и награждает того, кто вернул
таланты многократно умноженными, а "зарывшего" в землю и возвратившего в
том же количестве - наказывает, лишая дара.
     Заметьте, что раб не пропил талант, не истратил его на себя, не отдал
врагу Господина, то есть дьяволу, что мы чаще всего делаем, - просто
спрятал, сберег и вернул неприумноженным. И Господин, как следует эту
притчу понимать, лишил нерадивого раба Своего Царствия, то есть спасения в
вечности.
     Что же нас, бедных, ждет? На что тратим мы наши таланты? Учимся,
делаем карьеру, чтобы зарабатывать деньги. Обзаводимся имуществом, как
правило, на девяносто процентов ненужным. Заработать на еду, купить еду,
сварить, съесть, помыть посуду, опять заработать. И все сначала.
     В антракте - поговорить о еде. "А осетрина все-таки была с душком". Мы
уделяем еде, одежде, вещам, играм и игрушкам для взрослых, всем проблемам
ниже пояса массу времени... Я уж не говорю о кровавых играх-разборках и
войнах.

     В его груди пылает жар
     Которым зиждется созданье;
     Служить Творцу его призванье...
                       /А.Толстой/.

     На что мы тратим этот "жар"? Да и есть ли он?
     Помните советские диспуты о любви и дружбе? О том, можно ли дарить
врачу конфеты и цветы, давать таксисту чаевые? А теперь врач у имущего
находит несуществующий прейскурант болячек, к неимущему вообще не
приближается, а таксиста пассажиры пристреливают, забрав машину и
выручку... Ну, а пресса при этом занимается проблемами орального секса.
Свобода, приехали!
     Но я меньше всего хочу читать морали и сотрясать воздух. Я обращаюсь к
тем, кому тошно, как и мне от этих "прав человека". Прав на геенну адову.
Да горите вы ясным огнем, хоть вас и жалко, но мы-то, которые прекрасно
понимаем, что происходит, и содрогаемся? Православные, мусульмане,
последователи других религий, включая и атеистов, верующих в нравственный
закон совести... Все, признающие себя детьми Неба, а не похотливыми
обезьянами по Дарвину-Фрейду... Разве у нас нет прав жить иначе? Мы
прекрасно понимаем, что нас вряд ли услышат те, кто слышать не хочет. Мы
обращаемся к тем, кому, как и нам, стыдно, страшно и тошно в этой "новой"
России. И не только в России. Жить пирующими среди нищих и нищими среди
пирующих. Стыдно ненавидеть и быть ненавидимыми. Страшно и стыдно видеть
агонию Отечества. Страшно быть убитым и убивать, ибо за каждую смерть мы в
ответе. Мы, пирующие или бездействующие во время чумы.
     Мы обращаемся к нищим, нарушающим Закон Неба из зависти и ненависти к
богатым. И к богачам, пытающимся удержать ценой собственной души тяжкое
бремя неправедного богатства. Одни в погоне за излишками, другие - в погоне
за теми, кто в погоне. Третьи - в погоне за куском хлеба.
     Частная собственность, "мое на века" - вообще химера, иллюзия. В
саване карманов нет, с собой ничего не унести, все дано напрокат. А "жар"
уходит на то, чтобы копить, приумножать, чтобы подобно пушкинскому Скупому
предстать перед Творцом нагим и нищим. И омытые слезами и кровью монеты в
сундуке станут твоим приговором в вечности.
     Закон Неба учит, что дело вовсе не в собственности, а в ее
употреблении. Вот, где грех и все наши беды.
     Мы, провозглашаем вместо него - данное Творцом право "хлеба насущного"
(необходимо-достаточного для реализации своего ПРИЗВАНИЯ).
     Именно это право каждого нашего единомышленника - СОСТОЯТЬСЯ,
РЕАЛИЗОВАТЬСЯ, САМОУТВЕРДИТЬСЯ в ОБРАЗЕ и ЗАМЫСЛЕ, право на духовное
восхождение явится стимулом провозглашенной нами РЕВОЛЮЦИИ ДУХА, СОЗНАНИЯ,
а не право на грех, являющееся стимулом и двигателем так называемого
"прогресса" современной цивилизации. Конкуренция, соперничество разделяют
землю на крупные и мелкие враждующие волчьи стаи с "правом сильного",
приводят к войнам "всех со всеми", в духовно-нравственный тупик, к удалению
людей от Творца. Собственность должна объединять для служения Замыслу, а не
разъединять, напоминая о банальных "лебеде, раке и щуке", в которых
"согласья нет".
     Благословенной может быть лишь собственность, используемая для общего
БЛАГА, для реализации и самоутверждения каждой личности а Образе и
Замысле. Это снимает извечные противоречия между классами имущими и
неимущими, между трудом и капиталом, капитализмом и социализмом.
     Повторяю, мы зовем в наши ряды всех, кто не хочет жить по законам
волчьей стаи или обезьянника, кто не подразумевает под "свободой"
собственное распоясавшееся "ДАЙ!" Кто ставит превыше всего священное право
реализовать свое призвание "служить Творцу."
     Мы зовем всех, кроме, разумеется, сатанистов, врагов Замысла, хоть они
и апеллируют иногда к Небу. Там, в Царствии Света, сатаны нет - Денница
низвержен на землю, где и "правит бал". Правит "лежащим во зле" миром.
     Мы сознаем силу этого зла, и не дерзаем заявлять о переустройстве
мира. Но верим в Откровение Творца о конечной победе Света над тьмой.
     Тьму невозможно отменить, но ее необходимо ПРЕОДОЛЕТЪ. Не участвовать
в делах ее, и, взявшись за руки, начать ВОСХОЖДЕНИЕ:
     "Не бойся, малое стадо! ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство."
/Лк.12:32/
     "Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? нет, говорю вам, но
разделение;
     Ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться: трое против двух,
и двое против трех;.." /Лк.12:51-52/
     Мы верим, что обетование Спасителя относится ко всем, живущим по
Закону и Замыслу Неба:
     "Не всякий, говорящий Мне: "Господи! Господи!" войдет в Царство
Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного". /Мф.7:21/.
     Мы называем себя Исповедниками Замысла Неба, изанами. Изания - не
какая-то, упаси Боже, единая религия, так как мы полагаем, повторяю, что
Путь к Богу у каждого индивидуален.
     Мы объединяем тех, кто ОТДАСТ, а не БЕРЕТ. Ибо в дороге надо быть
налегке.
     Тех, кто стремится восходить на ЗОВ, к явному или "неведомому" Богу, а
не иссякнуть в гордых безумных и бесплодных попытках переделать в корне
мир, подремонтировать его гнилыми кирпичами. Мы не собираемся тащить
"лежащий во зле" на Небеса, повторяя горький опыт Вавилонской башни. Лишь
отданное "разумному, доброму, вечному" - ступени в Небо.


     * * *


     Все чаще попадалось ей в прессе и наслуху имя Егорки Златова, сына
Глеба и Вари, популярность которого росла, и, как ни странно, скандальная.
Егорка не стал ни священником, ни иконописцем, ни реставратором, как хотел
отец. Он вдруг стал появляться на эстрадах парков, в клубах, в залах
ожидания - везде, где уже собран народ или можно легко собрать аудиторию. И
аудитория собиралась. Егорку слушали, разинув рты - его песни под гитару,
баллады, притчи, чаще всего прямые проповеди с гитарными вставками -
маленькие шедевры на в общем-то не новую, но подзабытую романтическую тему
- тоска по Небу. Не космическому, не метеорологическому и даже не
эстетическому, а по иной, нездешней жизни, которую Егорка в отличие от
других фантазеров-небожителей представлял себе не абстрактно, а реальнее
земной, в деталях и подробностях. Это были не лубочные купидоны с арфами и
лютнями, а преображенная новая земля, новый человек, живущий по иным
законам.
     У Егорки к тому же оказался неожиданно сильный и что называется
"хватающий за душу" голос, от которого девчонки плакали и у многих по спине
бегали мурашки. Сборы были большие, хоть и добровольные. Даже милиция не
гоняла, слушала.
     Ободренный Егорка стал давать настоящие концерты, выпустил несколько
дисков и клипов. Теперь он выходил на сцену с ног до головы закутанным в
темнофиолетовую мантию, подобно средневековому монаху. Белый овал лица и
какой-то странный головной убор, дающий эффект кометы на ночном небе. По
бокам еще два таких же фиолетово-бледных гитариста. От егоркиных баллад и
проповедей хотелось не орать исступленно, не дергаться, не ломать стулья,
как на концертах рок-идолов, а обняться всем залом, закрыть глаза и молча
слушать еще и еще. Егоркин хит про маленькую свечу, которая, отдав без
остатка тепло своего огня и став лучом, летела в Небо навстречу Свету, отцу
своему... И толстые декоративные свечи в роскошных бронзовых подсвечниках,
холодные и тяжелые, и эффектные бенгальские огни, не греющие,
самодостаточные, оставляющие после себя нанизанную на шампур мертвую
головешку, умирали на остывающей земле и молили о спасении. И она
вернулась, пожалев их. Светлый, жаркий, животворящий луч пытался зажечь их,
остывающих, потому что лишь тепло и свет приемлет Небо. Они слушали, но не
слышали...
     Песенка о свече стала егоркиным гимном. Чтобы все обрести, надо все
отдать. Воскреснуть - это сгореть дотла. Только Огонь, Свет и Тепло
бессмертны.
     Уже тогда Егорка задумывал свою Изанию - движение, которое
расшифровывалось как "Исповедники Закона Неба", и искал средства и
единомышленников. Егорка откапывал их прямо среди зрителей-слушателей и
монолог "Так говорил Егор Златов"... (как гласила афиша) часто заканчивался
коллективными прогулками до самого дома, а потом "ужином с Егором" у него
дома. Или в кафе, когда ангельское варино терпение и запасы в холодильнике
иссякали. И значками "Навеки с Егором", и аналогичными наклейками на майках
у экзальтированных егоркиных фанов. Варя, с которой часто перезванивалась
Иоанна, чтобы получить сведения о Гане (Глеб тоже активно подключился к
возрождению Святореченского монастыря и разрывался, как всегда, между
Святореченском и вынужденными наездами в Москву). Варя сказала, что Егоркин
заскок не связан, слава Богу, ни с экуменизмом, ни с насильственным
переворотом, ни с терроризмом, а остальное ее не интересует. Мол, Егорка
одержим идеей спасения Отечества. Извечным вопросом "Что делать?" И ему
кажется, что он знает ответ. Призывы спасать каждый себя его не убеждали.
Он парировал, что даже Преподобный Сергий, когда Отечество было в
опасности, благословил монахов на битву. И что если наше дело лишь терпеть
и молиться, то зачем Господь дал человеку таланты, разум, дар слова, силу
убеждения? Зачем вообще нужна земная жизнь, если в ней ничего нельзя
менять?
     Егорка говорил: так получается, что никому, кроме монахов да
"рожденных свыше" мирян, не спастись. А как быть тем, которые в миру, но не
хотят жить по законам зла, в котором этот мир лежит, не хотят подчиняться
тому кто "правит бал"? Кто не верит в Бога, или на пути к вере, или не
воцерковлен. Мол, мы, верующие, бросаем таких людей в волны полного акул
"моря житейского" вместо того, чтобы их завоевать. Варя не знала, что
ответить Егорке, а Глебу было не до него. Даже отец Киприан пребывал в
сомнении. Мол, у власти руки в крови, и капитализм этот дикий, и порнуха...
Егорка его так впрямую и спросил: "Разве сейчас меньше для души опасности,
меньше искушений"? Батюшка благословил поступать, как велит совесть.
     - В общем я не вмешиваюсь. Ты ведь знаешь Егорку - если ему что
втемяшется...
     Иоанна вспоминала неулыбчивого, на кого-то /она никак не могла
определить/ похожего мальчика, его недетские познания и рассуждения,
привычку повелевать младшими и воистину нечеловеческое упорство, с которым
он доводил до конца начатое. Вспомнила, как Егорка однажды пять часов
помогал ей завести машину и когда, наконец, мотор затарахтел, стал
извиняться, что он, чурка, не мог раньше догадаться прокалить свечи.
     Егорка изначально предъявлял к себе непомерные требования во всем, не
допуская и не прощая никаких слабостей.
     Единомышленников у Егорки, по словам Вари, хватало, чего нельзя было
сказать о средствах на осуществление "планов громадья". И тогда Егорка со
своими бледно-фиолетовы ми гитаристами сняли в доме напротив полуподвальное
помещение и в свободное от проповедей-концертов время занялись
вулканизацией шин. Варя видела из окна кухни, как нескончаемым потоком то
подъезжали, то отъезжали егоркины клиенты, Егорка приходил домой чумазый,
пропахший резиной, бензином и машинным маслом, жильцы писали жалобы, а он
приносил домой коробки таких же пробензиненных и промасленных денег,
пересчитывал и снова куда-то относил, отдавая по-прежнему матери на питание
скромную свою долю.
     - Мама, это все не мое, - говорил он, - Это на дело.
     По вечерам ребята по-прежнему пели, проповедывали, подбирая
энтузиастов для этого самого "дела", тоже, наверное, не всегда
бессеребренников. Потому что в один прекрасный день изанам удалось недорого
купить пусть требующий колоссального ремонта, но целый лечебно-
оздоровительный комплекс в ближнем Подмосковье у одного когда-то
процветающего, а ныне приватизированного обанкротившегося завода. Два жилых
корпуса, один лечебный, столовая с кухней, спортзал с бассейном, теннисные
корты, теплицы и довольно приличный парк. В общем, настоящее имение.
     Варя была в ужасе. Она сказала, что Егорка извел на это
полуразвалившееся Троекурово все свои спонсорские миллионы, да еще влез в
долги - на ремонт потребуется едва ли не больше, чем на покупку, никаких
колес не хватит. И если Егорка там собирается устраивать коммуну, то она не
понимает, почему у него в компаньонах появились какие-то сомнительные
капиталисты, к тому же нерусские, и "новые русские", которых она терпеть не
может. "Вроде твоего Филиппа", - сказала бесцеремонно Варя, - и даже один
банкир. "Правда банкир вполне приличный, жертвующий кучу денег на храмы и
вообще, как ни странно, верующий - Варя его часто встречала в "Кузнецах".
Представляешь, он молится, а поодаль два таких амбала. Чуть кто рядом руку
поднимет перекреститься, они глазами зырк - бдят... Это в Божьем-то
храме!''
     Но егоркины изане, хоть и звучали как "инопланетяне", оказались
гражданами весьма практичными. Первым делом отремонтировали часть жилого
корпуса /жили поначалу по несколько человек в комнате/, засадили зеленью и
цветами обе теплицы, в еще пустом подвале разместили ящики с грибницей
шампиньонов и вешенки. Привели в порядок корты и стали сдавать игровое
время окрестным дачникам из новых русских. Потом пошли цветы, тепличная
продукция, бойкие девчонки-изанки торговали на рынках букетами тюльпанов,
пучками первой редиски и петрушки, связками выгоночного лука.
     Девчонки были прехорошенькие, им очень шла форма, похожая на школьную
- только юбка и жилет были не синими, а темнофиолетовыми, темнолиловыми. За
что девчонок называли фиалками или чернильницами. Фиолетовый символизировал
сплав синего, белого и алого - Неба, чистоты и крови. Коммуну, признавшую
Бога, и Небо, благословившее и одухотворившее знамя коммуны. Блузка -
любая, кому что идет, темнофиолетовая пилотка или берет, или бейсболка с
козырьком - тоже кому что идет. Можно вместо юбки брюки, и фиолетовый
галстук в звездочки под цвет блузки. И еще значки, похожие на пионерские,
только вместо трех языков пламени пионерского костра - три пары сомкнутых,
взметнувшихся к небу рук. Три фигурки с поднятыми к Небу лицами - темно-,
желто-, и светлокожими. "Дети разных народов, мы мечтою о Небе живем", -
прокомментировала Варя.
     И школьные туфли-лодочки без каблуков или на низком - девочкам-изанкам
приходилось много двигаться.
     Тюльпаны с нарциссами и лук с укропом раскупали нарасхват, фиалки
оперативно вырастали везде, где был спрос, были скромны, вежливы, вызывали
всеобщее любопытство и охотно давали интервью.
     Затем открыли столовую - бесплатную для своих и по сходным ценам для
прочей публики - вкусно, разнообразно и полезно. Для постоянных посетителей
за абонемент была возможность расплачиваться любыми актуальными для Изании
услугами /транспортными для обладателей машин, продуктами для обладателей
своих участков, картошкой, квашеной капустой и т. д./ Блюда можно было
заказывать заранее.
     Живописные окрестности, лес, горки, озеро, зимой много лыжников, летом
- дачников, просто выбравшихся на природу на денек-другой с палатками и
без. Егорка все предусмотрел - и палатки напрокат, и лежанки для пляжа, и
надувные лодки. Появились лотки под тентом с кофе и пиццей, с пирожками,
мороженым и квасом, детская комната, где можно было оставить ребенка под
надзором на любой срок, впоследствии ставшая детским садом, медпункт в еще
не отремонтированном лечебном корпусе, где затем один за другим открывались
кабинеты - зубоврачебный, терапевтический, хирургический, физиотерапия,
даже принимал известный целитель-травник.
     Прием, как всегда, бесплатный для своих, за умеренную плату для прочих
граждан. Ремонт обуви, телевизоров и бытовых приборов, охраняемая
автостоянка. Казалось, Егорка вместил в свои владения всю поселковую службу
быта. Егорка извлекал средства для Изании отовсюду, и не только денежные.
Он был предельно оперативен: вступает в Изанию ветеринар - на другой же
день открывается пункт ветобслуживания. Таких легких сборных павильонов
Егорка за бесценок закупил штук тридцать и пригнал трайлером на пустырь. Он
оказался гением предпринимательства, сын Вари и Глеба, богослов и
проповедник, певец и гитарист, шинмонтажник и вулканизатор. И швец, и жнец
и на дуде игрец. Незаменимый в обстановке всеобщего катастрофического
развала, когда никто ничего не производил, только перепродавали, когда все
производства и службы развалились и появилась масса безработных с золотыми
руками и головой, из тех, кто не умел спекулировать и потерянно жаждал
"руководя щей и направляющей" руки судьбы в своей потерявшей опору и смысл
жизни. Из них-то и составлял Егорка свою первоначальную трудовую армию
строителей, огородников, кулинаров, рабочих, медсестер, врачей. На первый
взгляд, их объединяла некая детская "совковость", они пропадали в новой
среде при всех своих достоинствах, им было неинтересно и не по душе
перемалывать себя во имя больших денег, с которыми они не знали, что
делать. "Руководящая, направляющая и придающая смысл" не только давала
средства к существованию, работу по специальности, но и примиряла со
старорежимной совковой совестью. Вряд ли большинство изан-первопроходцев
прониклось высокими егоркиными идеями - просто им нравилась эта его игра. И
так же как "совки" вкалывали когда-то самозабвенно на стройках коммунизма,
на целине, на Баме, так и они с увлечением восстанавливали, украшали,
вдыхали новую жизнь в этот запущенный умирающий уголок земли, не думая о
деньгах. "Через четыре года здесь будет город-сад..."
     Правила были такие: "От каждого по талантам, какому - хлеб насущный".
То есть разумно-необходимое: жилье, одежда, образование, медицинское
обслуживание, спорт, досуг. Первые изане жили по несколько человек в
комнате, среди них было много беженцев из СНГ. Затем каждый - в отдельном
номере, потом в новых корпусах спроектировали одно-двух комнатные квартиры
гостиничного типа, индивидуальной мебелировки, планировки, интерьера.
Трехразовое питание, тоже индивидуально для каждого - можно в столовой или
с доставкой на дом. Можно заказать праздничный ужин, принять дома или в
кафе гостей. Попить чаю, кофе, молока в любое время, - в каждом гостиничном
номере - небольшой холодильник, электроплитка. Но вообще одним из девизов
Изании был полное освобождение от быта. И от "живых" денег ...
     - Разве можно так жить? - вопрошал Егор в своих проповедях, - Хозяйка
гнется у плиты, муж в персональной тачке тащится на работу, часто
ненавистную, где больше платят. Все это чадит, скрипит и отравляет
воздух...
     Потом вы сидите в очереди к врачу, лечитесь от стрессов, глотаете
пилюли от тоски за загубленную жизнь и не можете вырваться из этого ада...
А ведь каждый для чего-то призван Творцом или Высшим Разумом из небытия,
для чего-то высокого - этим самым Провидением или кто во что верит... Но
если мы -дети Неба, высшие существа, боги, а не животные, то должны и жить
по иным законам.
     Просветленное, бессмертное, "по образу и подобию", богочеловечество,
Новый Адам, призванный по Замыслу войти в Царство Света... Каждая его
составляющая (монада) несет просветленную, вечную, богоподобную функцию при
условии "рождения свыше".
     Клетка... Это слово наиболее подходит для земной жизни человека. Тело,
материальная оболочка - темница для души со своими разросшимися,
пленяющими, гиперболизированными потребностями: служение суете и Мамоне,
царству необходимости. "Сеять в смерть".
     "Богатому практически невозможно спастись", - утверждает Писание.
Здесь не идет речь о вере, а именно о власти материи, о подавившей дух
земной оболочке, толстенной клетке, из которой не вырваться. "Где сокровище
ваше, там и сердце ваше"... Единственный выход - не отдавать тленному
"сокровищу" сердце, то есть богатство твое должно служить воплощению
Замысла о тебе, твоему служению, а не служению самому себе. Таков Закон
Неба.
     Чтобы его исполнять, необходимо "рождение свыше", то есть РЕВОЛЮЦИЯ
СОЗНАНИЯ. Она дается прежде всего благодатью Божьей, горячей верой в Христа
- такие спасутся Его Крестом, искупленные Его божественной Кровью. Спасутся
редкие праведники... Ну а другие - абсолютное большинство, барахтающееся в
одиночку в море житейском, пропадающее в "лежащем во зле" мире? Разве не о
заблудшей, попавшей в лапы хищников овце больше всего тоскует и беспокоится
Творец, разве не ее ищет в первую очередь?.. Так почему же мы, воины Неба,
каковыми себя считаем, поворачиваемся к жертвам Вампирии спиной? Более
того, осуждаем предыдущую власть, которая "не так" спасла несколько
поколений овец? Кнутом и пряником - но заставила исполнять Закон - служить,
а не "прислуживаться".
     Современная западная цивилизация представляет собой смертельно больной
организм, где Целое и большинство служат незначительному меньшинству
клеток-вампиров или органов (как хотите). Причем не самым жизненно-важным,
в массе свой ничего ни производящим. Это - сильные мира сего, самые богатые
и влиятельные люди планеты. Они оттягивают, отбирают жизненные соки у
других, не дают им исполнить свое предназначение, работать на Замысел. Их
потребление -далеко за пределами разумно-достаточного. То есть мы
утверждаем, что такая система "выпускает брак" для Царства. А нам
заповедано стать "ловцами человеков".
     Если Целое - земное человечество, не имеющее выхода в Царство, в
бессмертие в Боге, как полагали коммунисты, то даже при максимальной
согласованности составляющих встает вопрос "Зачем?". О высшем смысле
существования такого человечества, о высшей справедливости для каждой его
отдельной личности, которая, выкладываясь полностью и получая на это
разумно-достаточное, в конце концов постепенно выходит из строя, погибает и
должна быть заменена другой - с той же печальной судьбой... То есть Замысел
Божий о вечной жизни оборачивается вечной смертью. Будто самоотверженный
шофер-профессионал "сквозь пургу, огонь и черный дым" гонит машину на
кладбище. Была ли необходимость шить из "ветхих мехов" емкости вроде
"каждому по потребностям" - смыслом жизни? "Потребности" должны быть
разумно-достаточными для исполнения некой Высшей надмирной цели - только
тогда идеология срабатывает. Коммунисты вынуждены были искать вместо
Высшего смысла и справедливости приманки-подмены, приводящие к постепенной
деградации, заболеванию и, наконец, краху Целого. Идея построения
коммунизма без выхода в вечность оборачивалась справедливостью
кладбищенской.
     Таким образом, если Целое - земное человечество, то даже при условии
его космического бессмертия, перелета на другие планеты, каждая клетка
смертна и заменяема. Значит, ее полная отдача при разумно-достаточном
потреблении венчается болезнью, старостью и смертью, иначе - нулем. Это -
подвиг без награды. Не может быть счастливо и справедливо Целое, являющееся
неким роддомом-крематорием непонятного назначения.
     Чувствуя несправедливость, личность начинает искать компенсацию и
утешение в отказе от своей функции служения Замыслу, излишне тянуть на
себя.
     Но в идее коммунизма, в отличие от цивилизации потребления,
присутствует Замысел как Путь, как Жертва, не требующая награды - то есть
Xристос, тень Его учения. Поэтому "Царство внутри нас" коснулось многих
"товарищей", вошло в сердце, и надеюсь, спасло. Они шли Путем, сами того не
ведая, ибо и Христос не получил земной награды за Свою Великую Жертву, это
был акт любви Бога к твари, к Своим детям. Подвиг советских мучеников и
сподвижников, "положивших души за други своя", был путем Сына Божия и
Дверью в бессмертие.










     СТАРЫЕ И НОВЫЕ МЫСЛИ О ГЛАВНОМ

     У феодалов-католиков был запрет на накопление капитала, на спекуляцию
и ростовщичество - зато они грешили неумеренным потреблением, показной
роскошью.
     Начиная с 16 века у буржуа-протестантов была установка уже на
умеренное потребление в интересах первоначального накопления капитала.
Упорный труд, аскетизм, обогащение во имя возрастания богатства.
     И то, и другое - количественная бесконечность вместо качественной
/вопреки Замыслу/.


     * * *


     Русская революция 1917 года была во многом революцией религиозной, но
не против Бога, а против ДЬЯВОЛА, хозяина "века сего". И против социальной
политики церкви, отдающей Богово - кесарю, поддерживающей волей-неволей
неприкосновенность существующего в мире зла.
     Церковь благословляла войну с внешним врагом православия. Но разве
внутренний - менее страшен?
     Бунт против Закона Неба -это скорее нынешняя "перестройка", несмотря
на открывающиеся и строящиеся храмы. Когда "все дозволено", а средства
массовой информации, особенно телевидение, массово тиражируют все смертные
грехи, взяв на вооружение сатанинский лозунг: "Запрещается запрещать".
     А может, этот инкубатор "отвязанных" и призван уничтожить Вавилонскую
блудницу, как предсказано в "Откровении"?
     "Воздайте ей так, как и она воздала вам, и вдвое воздайте ей по делам
ее; в чаше, в которой она приготовляла вам вино, приготовьте ей вдвое.
     ...ибо купцы твои были вельможи земли, и волшебством твоим введены в
заблуждение все народы.
     И в нем найдена кровь пророков и святых и ВСЕХ УБИТЫХ НА ЗЕМЛЕ."
/От.18:6,23-24/
     Имеется в виду Вавилон - символ мирового греха, обитель Вавилонской
блудницы.
     Вокруг руины, страна без будущего и прошлого, без памяти, ей воистину
нечего терять. Даже цепей нет - свобода! Орать от унижения, боли и тоски.
     Зато есть теперь бесценный опыт, она знает истинную цену шипения
"доброжелателей" о всяких там "правах и демократиях". И в этом - великий
промысел Неба.
     "Победа 45-го была огненным фокусом, в котором сплавилось в
нерасторжимое единство множество доселе разнородных явлений. Сражавшаяся на
фронтах Великой Отечественной войны Красная Армия получила поддержку от
эмиграции, от "белой" деникинской армии, лучшие представите ли которой
рвались в Россию, рвались на фронты великой Отечественной. Во время
нашествия все народы Советского Союза слились воедино, в единую нацию -
советских патриотов. Исчезла и не возникала пресловутая еврейская проблема.
В окопе под бомбами не спрашивали, кто ты - еврей, татарин, русский. Были
бойцы с красной звездой, которые грудью закрывали вражескую амбразуру и
останавливали гитлеровские танки. Евреи Розенберги помогали русскому
Курчатову разрабатывать антифашистскую атомную бомбу...
     Существует мистика крови, тайна крови. Кровь казненных рано или поздно
вскипает и уничтожает палачей. Кровь, отданная за Родину, за свободу, за
веру, за благо и красоту, делает эти ценности незыблемыми и бессмертными -
так было с Победой. Эта мистическая пролитая за Родину кровь перевела
Победу из политической, военной категории, из факта, состоявшегося 9 мая
1945 года, в факт русской вечности, в факт бесконечной русской истории. Это
- ноосфера, о которой говорил Вернадский и который в 41-м году молил о
Победе категориями открытой ноосферы. Мировое Зло было опрокинуто,
отодвинуто на целых полвека. Мировое Добро, облаченное в ризы русской
Победы, царствовало на земле до конца XX века. XX век был поистине "русским
веком".
     Русская Победа преобразила земной переворот - так велика была его
космическая светоносная сила"... /А.Проханов./
     "В будничных трудах-заботах было незаметно, но теперь старшее
поколение все больше сознает: Победа 45-го как ракетное топливо вывела всю
нашу жизнь на сверхмощные скорости и масштабы. После стремительного
восстановления разрушенных городов и сел советским народом была заложена
прочная база полного самообеспечения, были накоплены колоссальные силы и
технические возможности, когда с размахом огромных строек мы образовали
инфраструктуру от Ледовитого океана до горячих пустынь Средней Азии.
Создавались уникальные научные школы и лаборатории, где открывали новые
виды энергии, изобретали супердвигатели, получали поразительные результаты
в биологии и медицине. Все чаще звучали победные слова "Впервые в мире"...
     В недрах традиционного советского общества мы создавали новую
цивилизацию. Эта цивилизация должна была перевести наши материальные
возможности на небывало высокий уровень и дать простор человеческому Духу и
Вере.
     Это требовало от лидеров страны поистине гениальных прозрений,
интеллектуальной и организационной мощи, величайшей ответственности,
самопожертвования. Но именно в этот момент у штурвалов оказалась
бюрократическая бездарь, развращенная миражами сладкой жизни". /В.Чикин/.
     "Еще предстоит выстроить это великое русское вероучение - Победа! В
нем веками ожидаемое чудо, которое от волхвов передавалось из уст в уста,
из Киевской Руси в Московское княжество, из империи царей в красную империю
вождей. Это упование на вселенское добро, на вселенскую любовь. Понимание
того, что миром правят не слепые силы материи, а Справедливость,
Божественная правда. Любимая русская икона - Георгий Победоносец. И в
языческие времена в волшебных сказках, записанных Афанасьевым, действует
дракон, змий, сражается прекрасный витязь, бьются насмерть Мировое Зло и
Мировое Добро. Через всю русскую историю мчится этот всадник - Победоносец.
Это он вылетел со сверкающим мечом на лед Чудского озера под Вороньим
камнем. Это он проскакал по брусчатке Красной площади на белом жуковском
коне". /А.Проханов/
     "Мы, участники Великой Отечественной войны, Герои Советского Союза,
Герои России и кавалеры ордена Славы трех степеней, отдавшие всю свою кровь
и дыхание нашей Великой Державе, от имени тех, кто еще жив и хранит
священное Знамя Победы, и тех, кто покоится в бессчетных могилах от
Кремлевской стены до берлинских дубрав, обращаемся к вам, наши дети и
внуки.
     Больно, тревожно за судьбы страны, которую мы вынесли на своих плечах
из пожарищ Второй Мировой, отстроили на пепелище краше прежнего, повели к
процветанию и могуществу. И потеряли в одночасье по злой воле изменников,
по нашему недомыслию, по доверчивости и робости духа. Сегодня и слепому
видно, что сотворили с Родиной. Сегодня и глухой слышит ее слезный плач,
зов о помощи. Нынешние правители, коим бесноватый фюрер рукоплещет с того
света, уменьшили Великую Россию на треть. На треть сократили ее население.
Отрезали от морей, к которым пробирался Петр. Сдали крепости, которые брал
Суворов. Сломали границы, которые отстаивал Жуков. Суют русскому солдату
вместо ракеты деревянный бердыш. Русскому пахарю вместо трактора -
деревянную соху. Все, что было общим, народным, отнял безродный банкир.
Все, что строили в великих трудах, захватила горстка ловких дельцов. Плоды
наших рук потекли за рубеж. Оттуда явились болезни, распутство и
мор."/Герой Советского Союза, генерал армии Валентин Варенников/
     "А что же мы, русские? Что ныне проповедуем? И многим ли отличаемся с
крестом навыпуск от тех, кто решил извести носителей веры. Все тише протест
влиянию прошмыгнувшей в страну и доморощенной круглосуточной чертовщины. Не
христианским смирением подавляем в себе гнев справедливый, а начинаем
соглашаться с неизбежностью торжества антирусской реальности, вступаем в
запретный диалог с искусителем и врагом рода человеческого, от маловерия
нанимаемся на иудино услужение за кусок хозяйской колбасы! Бесовские
декорации глобального богоборческого "спектакля" растлили наше воображение,
возбудили плотские страсти и мшелоимство, наполнили душу скверной и
нечистотами западного богохульного мира. В итоге духовно-нравственным
качеством населения периода лукавых реформ диавол может быть
удовлетворен... Смешное и грустное общество обворованных гордецов. Уже
площади и проспекты, и - прости, Господи! - отдельные храмы готовятся к
приходу на Русь святую нашу самого антихриста. Сюда, в Россию. Он придет!
Чтобы утвердить свою преисподнюю власть над нашими жалкими душонками и
последней святой землей - Новозаветным Иерусалимом. А мы на болотных кочках
все нащупываем оправдание сатанизации всей страны... Религиозная
преемственность поколений разрушена. Укреплению духовных связей между
народами положен непреодолимый заслон. Саморазрушение армии продолжается...
Что это, как не преднамеренная акция оскотинивания самого
высоконравственного на планете человеческого семейства и доведение его до
такой психологической кондиции, когда истребление деградированных и
протестующих толп не станет для антисоциальной власти юридически и
политически делом неприличным, неконституционным?
     Постоянно крича об освобождении России и размахивая флагом победы над
коммунистическим режимом, а по сути - над единственной моделью
нравственного государственного устройства, нас пытаются изо всех сил
свободно-ублюдочных источников, не зависимых от страха Божия, убедить в
своей праведности. В системе ценностей, где главным для нас должно быть
языческое поклонение этой самой освободительнице. Поклонение власти без
Бога, власти с декоративными свечами возле собственного портрета? И она еще
рассчитывает на повальное раболепство народов, сохранивших в себе образ
подлинных ценностей и веру в Бога? /Владимир Ермолаев. "Слово священника"/

     МОРАЛЬНЫЙ КОДЕКС СТРОИТЕЛЯ КОММУНИЗМА:
     "... Любовь к социалистической Родине, добросовестный труд на благо
общества, забота каждого о сохранении и умножении общественного достояния;
высокое сознание общественного долга, нетерпимость к нарушениям
общественных интересов; коллективизм и товарищеская взаимопомощь, гуманные
отношения и взаимное уважение между людьми; честность и правдивость,
нравственная чистота, простота и скромность в общественной и личной жизни;
взаимное уважение в семье, забота о воспитании детей; непримиримость к
несправедливости, тунеядству, нечестности, карьеризму, стяжательству;
дружба и братство всех народов СССР, непримиримость к национальной и
расовой неприязни, братская солидарность с трудящимися всех стран, со всеми
народами"...
     Вампирия - вечно "разделенное в себе царство", где составляющие
конкурируют друг с другом, сражаются за "зоны влияния", хоть и вынуждены
время от времени объединяться - против коммунистов, например. И все же по
сути - это вражда "всех со всеми" - царство, "которое не устоит."
     "Бегите из среды Вавилона и спасайте каждый душу свою, чтобы не
погибнуть от беззакония его, ибо это время отмщения у Господа: Он воздает
ему воздаяние". /Иер.51:6/
     Секретная директива Совета национальной безопасности США от 18 авг. 48
года:
     "Наша цель - свержение советской власти... Наше дело - работать и
добиться того, чтобы там совершились внутренние события. Речь идет прежде
всего о том, чтобы сделать и держать Советский Союз слабым в политическом,
военном, психологическом отношениях...
     В случае успеха надо, чтобы новый режим:
     а/ не имел большой военной мощи,
     б/ в экономическом отношении сильно зависел от внешнего мира,
     в/ не имел серьезной власти над главными национальными меньшинствами,
     г/ не установил ничего похожего на железный занавес."
     Об "Архипелаге Гулаг" - бывший американский посол в СССР Бим: "Когда
мои сотрудники в Москве принесли мне ворох неопрятных листов за подписью
Солженицына, я вначале не знал, что делать с этим шизофреническим бредом.
Когда же я засадил за редактирование и доработку этих "материалов" десяток
талантливых и опытных редакторов, я получил произведение "Архипелаг Гулаг".
Мастерски произведенная по всему миру реклама этой книги нанесла мощный
удар по диктатуре пролетариата в СССР".
     Советская власть сражалась на стороне Неба под лозунгом "Неба нет"!
     Нынешняя власть сражается против Неба под лозунгом: "Небо есть. Ну и
что?"
     И вообще, товарищи, какую мы хотим свободу? Свободу от Творца? Если
нет, то будьте добры исполнять Его Законы. Советская власть требовала их
исполнять, оставив свободу верить или не верить в самого Творца. Это может
быть плохо лишь с точки зрения князя тьмы, являясь вторжением в его сферу.
     Наша задача - пробудить лучшие творческие силы общества и направить их
в нужную сторону. Пробудить вкус к наслаждениям дарами Неба - вдохновенным
творчеством, прорывом к высшим ценностям бытия в противовес дарам сатаны -
безудержному потреблению. И наивысшее счастье - лепить, расчищать в себе
самом Образ Божий, отсекая все лишнее, пустое, греховное. Лепить себя для
вечности, Света и Любви.

     Увы! Куда ни брошу взор -
     Везде бичи, везде железы,
     Законов гибельный позор,
     Неволи немощные слезы.
     Везде неправедная Власть
     В сгущенной мгле предрассуждений
     Воссела, Рабства грозный Гений
     И Славы роковая страсть.

     Владыки! Вам венец и трон
     Дает Закон, а не природа,
     Стоите выше вы народа,
     Но вечный выше вас Закон,
     И горе, горе племенам,
     Где дремлет он неосторожно,
     Где иль народу, иль царям
     Законом властвовать возможно!
                      /А.Пушкин/

     "Сталин - больше, чем человек. Больше, чем историческое лицо. Больше,
чем эпоха. Он - космическое явление, появляющееся каждый раз в русском
небе, когда встает необходимость показать миру, что есть и иной мир, иная
история, "другие земля и небо". Есть Россия.
     Россия - та мистическая земля, где среди великих рек и лесов, сотен
языков и народов силится обнаружить себя иной способ жить, дышать, общаться
с человеком и Богом, согласно великой заповеди и великой мечте - мечте о
Рае.
     Россия издревле беременна Раем. Тянется к нему, видит его в
исторических снах. Раз в тысячу лет берется его построить.
     Сталин пришел в начале кромешного века, среди войн, революций, великой
сатанинской лжи, великого бесовского обмана, на костях народов и на руинах
царств, среди сожженных библиотек и оскверненных храмов, когда в России
вновь забрезжило Раем. В утробе дрогнул и затрепетал дивный младенец.
Сталин - акушер, посланный принять его роды.
     Галактики и светила рождаются среди катастрофы Вселенной. Рай
рождается среди катастрофы "ветхого мира". Сталин возник посреди
катастрофы, освещенный ее прожекторами. Реял над миром весь век, как
огромная хоругвь в скрещении ртутных лучей.
     Сталина не объяснить фактологией, событиями его личной жизни, перечнем
партийных съездов, числом репрессированных, "десятью сталинскими ударами"
или "Большой Советской Энциклопедией". Все это - проекция Сталина в
двумерную, умопознаваемую реальность. Сталина поймет мистик, способный
подняться над двумерной реальностью, перенестись в область метафизики, где
в страшном извечном сражении бьются два Ангела, два Витязя, два Коня, две
Иконы и две Истории. И.Сталин - там, на Красном Коне, на Красной Иконе,
сражается с Тьмой. Если земля во тьме, если она - в историческом мраке, то
Сталин утверждает в ней "иноисторию", он "не от мира сего".
     В этот мистический мир русской "иноистории" можно проникнуть трижды, в
разные моменты сталинской судьбы. Когда Сталин без шапки, в волчьей шубе,
заиндевелый, у деревянного Мавзолея стоял над Красным гробом. Когда Сталин
в военной шинели провожал в снегопаде полки, уходившие под Волоколамск и
под Клин. Когда Сталин в маршальском френче смотрел на штандарты Гитлера,
шелковым мусором застилавшие гранит Мавзолея.
     В эти три мгновения ищущий разум и верящий дух способны подняться в
сферы, где откроется истинный Сталин.
     Он выдирал русский Рай из гнилого омерзительного бытия, как
выдергивают из болота тонущего - за волосы. Тот, кого спасают, кричит,
захлебывается, проклинает спасителя. Там, где была зловонная топь, - там
встал Университет. Как ангел, взлетел Гагарин.
     Сегодня "Русский Рай" вновь погрузился в пучину. Там, где он был,
остался липкий гнилой пузырь, скользкие черви, тухлое зловонье. В этой
гнили носятся блестящие ядовитые жучки, водяные клопы и косматые водомерки.
Карликовые "вожди", похожие на гнойные язвочки.
     Но - прислушайтесь! Прижмите ухо к русскому, усыпанному пеплом
континенту. Далеко, еще за пределами мира, чуть поскрипывают сапоги.
Всмотритесь в звездную туманность русского неба. В едва заметный
нарастающий вихрь.
     В свистящую огненную спираль. "Имеющий уши да слышит! Сталин грядет".
/Александр Проханов/


     ТАК ГОВОРИЛ ГАНЯ

     - Власть при всех своих шокирующих изъянах была спасающей, и Господь
хранил ее, она казалась незыблемой. Но полночь полнолуния неуклонно
приближалась, пробили часы. "Горбачев позвонил Сахарову" - это было как
некий зловещий код, такой безобидный и незначительный, - но все в одночасье
рухнуло. Охранники превратились в оборотней, в хищных волков, разрушили
ограду, погрызли стадо, разбежались кто куда. А оставшиеся поделили страну
на звериные уголовные зоны, чтобы, разумеется, уже не беречь овец для
Господина, а жрать их самим и кормить ягнятами своих волчат и волчих.
     Объединившись, овцы могли бы запросто растоптать волков, но они,
глупые, топтали друг друга и боролись за "самостийность" загонов, где их
поодиночке беспрепятственно пожирали.
     Проповедовать в таких условиях "непротивление злу" и "послушание
властям" - отдавать Богово кесарю, ибо овцы принадлежат Господину.
     Тогда были охранники, теперь - хищники. "Бывали хуже времена, но не
было подлей"... Да, прежде было запрещено афишировать свою веру, особенно
руководящим работникам и членам партии, да, вас могли попросить уйти с
идеологической работы, но разве хоть кого-нибудь убили или арестовали за
веру?
     Хотя вряд ли истинного христианина страшил бы венец мученика! "Ибо
мзда ваша многа на Небесах..." Нет, совсем иную "мзду" жаждете вы - тоже
стать хищниками, благоденствовать за счет слабых. Роскоши, праздности
жаждете вы - всего, что вам запрещали ненавистные Советы.
     Вот за что вы их ненавидите, если убрать влияние колдовства,
зомбирования СМИ,- так пес ненавидит свою цепь, полагая, что без нее станет
свободным... Не свободным он станет, а ОТВЯЗАННЫМ. Бродячим, одичавшим,
озверевшим, приблудным, - только не свободным! Это показал весь опыт
постсовковой "демократии". Запрещается запрещать. Воистину сатанинская
ненависть к запрету, к Закону Неба: "Не ешь, смертию умрешь!"
     Если не можете не грешить, то хотя бы осознайте, что грешите.
Возможность попутешествовать по свету, обучать детей в Сорбонне и даже
отвалить круглую сумму на восстановление храма - оно, может, и хорошо было
бы, да не за счет других. Господь не примет жертвы неправедной. Да, вы,
"товарищи", были "овцами", но вы были у той тоталитарной власти в
послушании. За ее грехи: лишения вас церковной проповеди, таинств, за
насаждение атеизма, - Господь спросит с правителей тех лет. Но не
радуйтесь, что свободны! Вы голосуете за хищников, растлителей, убийц,
властолюбцев, маньяков, боясь, что "опять придут коммуняки, посадят на
цепь, заставят работать". И не доходит до вас, несчастных, что отныне вся
кровь и слезы, горе и проклятия народа ложатся в полной мере и на вас,
посадивших на трон упырей. Поддавшихся на их льстивые посулы, свободно
избравших соучастие в их злых богопротивных делах... И когда вы опустили в
урну бюллетень, что "России нужен свой президент", то есть голова должна
отделиться от тела, - вы проголосовали и за крушение православного
Отечества, и за беженцев, и за девочек на панели и стариков на помойках, и
отроков "на игле". И за расстрел Дома Советов, и за чеченскую и натовскую
бойни... А возможно, и за Вавилонскую блудницу, за антихристово
правительство, за воцарение на земле власти сатаны, которого вы помогли
"расковать" вашими голосованиями, вашим молчанием, вашим непротивлением, а
то и прямым пособничеством злу.
     И вы ответите вместе с Главными Шакалами мира сего за каждую слезинку,
за каждую каплю невинной крови, за каждую загубленную душу, своей волей
разделив их страшную судьбу в вечности, если не покаетесь.
     Ибо "молчанием предается Бог". Ибо: "Демократия в аду"...
     "И пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом
тот; и он упал, и было падение его великое". /Мф.7:27/
     Не Советы построили свой дом "на песке", ибо ни Антанта, ни пятая
колонна, ни полчища Гитлера не смогли одолеть Россию Красную.
     Это - про Россию "демократическую", "сорвавшуюся с цепи".
     Что лучше - добросовестные строгие пастыри, не знающие точно, кто их
Господин, но свято соблюдающие стадо Его, или хищник и губитель, на словах
признающий Господина и, более того, уверяющий, что вершит страшные свои
непотребства якобы с Его благословения?
     Задумайтесь над этим те, у кого еще сохранился разум, перечтите
Евангелие, у кого еще сохранилось зрение, оглядитесь вокруг. Прислушайтесь,
наконец, к своему сердцу - разве оно не осуждает вас?
     Бог, как известно, поругаем не бывает. Поругаемы станут те, кто
благословляет оборотней и сажает на трон. Вам прямо сказано: "Выйди от нее,
народ Мой"... Так кто же "Мой"? Тот, кто послушался Голоса и вышел, не стал
участвовать в делах Вавилона, или кто остался, ослушался?
     Христос сказал: "Я - Путь, Истина и Жизнь"... Путь! И тот, кто идет по
нему, ведомый пастырями церковными и нецерковными, или бредет сам,
преодолевая в одиночку рытвины и колдобины, или даже стоит в
нерешительности, или лежит в изнеможении в пыли, но не уходит, или
продирается вперед пусть с тяжелым рюкзаком собственности и суеты - только
о них, ПУТНИКАХ, то есть ИЗБРАВШИХ ПУТЪ сказано: "Мои овцы знают Мой
голос..."
     Кстати, теперь, когда коммунисты примирились с Небом и разрешили прием
верующих в партию, - разница между верующими коммунистами и прочими
"воцерковленными" практически отсутствует. Небу угодно государство
"удерживающее", в крайнем случае, нейтральное, но не развращающее. Конечно,
всякое государство применяет насилие, но Советы применяли "недозволенные
приемы", в основном, ради спасения стада, а нынешние растлители и хищники
организовали для себя "приватизированную бойню", где убивают не только
тела, но и души. Они тяготеют к "Вавилонской блуднице", всемирному центру
роскоши, разврата и спекуляции, распоясавшегося гордого буйства похотей и
материи. Единая денежная система в перспективе, Интернет, обеспечивающий
тотальную слежку за всеми несогласными с "новым порядком", единые войска
НАТО, расправляющиеся с инакомыслящими в духе "нового миропорядка",
всемирное правительство... И конечный приход Антихриста, венчающий близкий
крах осужденного Творцом падшего мира.
     Жатва Господня наступит тогда, когда ответом на вопрос: "3ачем мы?"
станет всеобщее безмолвие.
     Отныне мы не в послушании и отвечаем за все.


     * * *


     Можете вы сказать, что распятие на Кресте, или темница, или клетка со
львами, куда бросали мучеников - однозначно плохо? "Нарушение прав
человека" и т.д.? Нет, это то "огненное горнило", в котором выковывались
святые и где искупил нас Спаситель.
     Но однозначно можно сказать, что вражда, воровство, мздоимство,
роскошь, блуд, зависть, убийства, - то, что происходит сейчас с нами, -
плохо, погибель для всех нас.
     То, что отвергла соборная совесть наших великих предков, от чего
отказались наши отцы и деды, отстояв кровью и жизнью право не жить по
законам Вампирии, - вновь затащило бедную Русь в смрадное болото. Мы
вернулись, как пес на свою блевотину, предав Законы Творца и заветы
предков, обманывая себя какими-то "правами"...
     И вот я спрашиваю себя и вас: является ли благом процветание такого
богопротивного государства хищников, губящих свои и чужие души?
     Мощное дальнобойное смертельное оружие - не только натовские ракеты,
не только ядерные боеголовки, но и Останкинская игла, на которую сейчас
посадили народ. Господь по великой милости Своей не дает нам объединиться и
возрасти во грехе... Будем корчиться и гореть в этой топке, пока не
выплавится "новый род", способный противостоять Вавилону.
     Или весь мир утащим за собой в геенну.
     "Итак ждите Меня, говорит Господь, до того дня, когда Я восстану для
опустошения, ибо Мною определено собрать народы, созвать царства, чтобы
излить на них негодование Мое, всю ярость гнева Моего; ибо огнем ревности
Моей пожрана будет вся земля". /Соф.3:8/
     Бог даровал нам свободу, и люди в большинстве своем избрали СВОБОДУ ОТ
БОГА, что и стало причиной мирового зла.
     СВОБОДА ПРЕЖДЕ ВСЕГО НЕ ОТ КОГО-ТО, а от своей ПАДШЕЙ ПРИРОДЫ, от СЕБЯ
САМОГО. В том, чтобы осознать свою принадлежность, СОПРИЧАСТНОСТЬ ТВОРЦУ.
     Советское общество впервые в истории попыталось, пусть примитивно, но
взять на вооружение этику Неба, одновременно видя в небе лишь дурную
бесконечность, хаотическое и бессмысленное нагромождение материи и пустоты.
Просто поразительно, что удалось так много сделать. Мы выдернули вилку из
штепселя, источника Жизни и Света, и попытались ощупью, во тьме и холоде,
спотыкаясь и падая, строить Царство Света.
     Главное требование Неба - начни с себя. Много ли было таких? А если и
были, то не верили в бессмертие, мирились с участью навоза для счастья
неведомых грядущих поколений. А многие ли понимали сущность, природу Зла?
Мы ненавидели обидевшего нас соседа или власть, а не засевшую в нас и
других Тьму, кусая окружающих, как собака палку. А не того, кто этой палкой
орудует.
     Но Господь не оставил нас, глухих и слепых, не верящих в Небо. Небо
само сошло к нам, и с Его помощью мы все же построили великую удивительную
страну. Мы сами выстроили темницу для собственных низменных инстинктов,
грехов и страстей, не умея иначе победить их. Светлую темницу. А потом сами
же помогли ее разрушить силой вышедшего из берегов накопившегося зла.
     И теперь оно, вырвавшись на волю, терзает и добивает нас.
     Нас правильно не пускали "в Африку гулять", потому что там мы видели
заваленные жратвой и барахлом витрины и лопались от зависти. Мы будто
забыли не только Евангельские заповеди, но и великорусскую литературу.
Забыли о Льве Толстом, который стоя в избе перед догорающей свечой думал о
собственной догорающей жизни, о тленном и вечном. Много ли человеку земли
надо?
     Мы забыли о том, что "в саване карманов нет", о "Скупом рыцаре"
Пушкина, о "Пире во время чумы"... Мы забыли "Землянку", "Темную ночь",
"Жди меня"... Забыли "Мой адрес - Советский Союз", колонны направлявшихся в
пионерлагеря автобусов с надписями "Осторожно - дети!", салют Победы и
полет Гагарина... Мы все забыли, обнаружив в конце XX века, что вся наша
великая тысячелетняя история восхождения к Истине, мучительные поиски и
раздумья святых отцов Церкви, писателей и мыслителей гроша ломаного не
стоят. А истина, оказывается, - в этих заваленных барахлом витринах и
возможности глумиться надо всем, что тысячелетие было свято. Над так
называемыми "совковыми" ценностями. Нет, ребята, это не "совковые", это
христианские ценности, это все тот же Замысел Неба, Закон Всеединства,
который на деле исповедывало разрушенное вами государство. "Все за одного,
один за всех". Вы предпочли мир, где "все на одного, один на всех". То есть
бунт против Замысла. Конкуренция, алчность, самость - бунт против Творца, и
попробуйте доказать обратное. Хотя, конечно, и в Вампирии случается и
милосердие, и самоотверженность... Я говорю об основах той цивилизации.
     Отдай плоть, прими дух. Аскетизм, довольство лишь самым необходимым -
основа основ Замысла. Здесь же реклама лезет из кожи вон, чтобы разжечь все
новые желания и страсти. Иметь, обладать, купить. И во имя этого вкалывать,
как проклятый, подминая под себя ближних и дальних, платя собственной
судьбой в вечности. Я уж не говорю об искусственном разжигании коллективной
похоти в самых низменных вариантах. Вспомните Содом и Гоморру, вспомните
"соблазняющее око", которое лучше вырвать.
     Мир безудержного потребления осужден Творцом в принципе - в столь
презираемом ныне и разрушенном вами государстве это понимали, придумывая
вместо конкуренции стахановские движения и бригады комтруда.
     У чукчей нет слова "свобода", там говорят : "сорвались с цепи". Вы
сорвались с цепи и теперь носитесь, как псы, кусая друг друга, беспорядочно
совокупляясь и не зная, что делать с вашей злой "отвязанностью".
     Оказывается, "все было фальшиво". Совковая супружеская верность,
дружба народов, добродетельно-скромная жизнь какого-нибудь врача или
инженера - "все фальшь". А вот Чечня и Карабах, групповой секс и
возможность захапать народное достояние, став банкиром - это самая что ни
на есть истина. Поздравляю, очень ценная мысль. В любой добродетели -
возможность греха. В дружбе народов - Чечня, в целомудрии и верности -
Содом и Гоморра, в тихой скромной жизни - какой-нибудь "новый русский".
     Итак, я срываюсь с цепи, нарушаю направо-налево приложенную ко мне
Творцом инструкцию и ору на весь мир, что я свободен. И что смысл жизни
всего-навсего в полном корыте, из которого я хлебаю, пока не лопну, не
подпуская других. Приехали!
     Еще слава Богу, что корыто оказалось разбитым. Может, вразумимся...
     Смысл человеческой жизни - состояться в Образе и Замысле, задуманном
Творцом. Добровольное возвращение, восхождение к Богу уже в земной жизни.
Нам сказано: "Радуйтесь и веселитесь, так как щедра вам награда на
небесах". Это радость женщины, родившей в муках новую жизнь. Но для
большинства человечества земной путь - пир во время чумы. Иногда скромный
ужин, а то и вовсе голод. Считать, что Господь все это придумал, чтобы мы
поймали кайф в ожидании гробовой тележки - хула на Бога. Хотя бы потому,
что роскошествовать, когда кому-то рядом плохо или голодно - нарушение
Замысла и Закона. Иначе Бог бы не был Абсолютным Добром и Любовью.
     Но разве не против этих дурных, ведущих к омертвению души "хочу"
боролась цензура при Советах? Разве не за это Господь хранил Русь, питая
соками жизни? Но редкий кладоискатель, даже имеющий верный план пути к
сокровищу, отправится в трудный путь, заранее зная, что никогда этим
сокровищем не воспользуется... Советская идеология проповедовала: подставь
плечи, и на тебя влезет другой, на этого другого - третий, на третьего -
четвертый и так далее. И так будем продвигаться к вершине. А потом ты
умрешь, второй умрет, третий, и так далее... Пока кто-то не увидит,
наконец-то, зарю коммунизма.
     Некоторые товарищи, самые чистые сердцем и самоотверженные, так и
поступали, но большинство все-таки предпочитало отсидеть свою жизнь, не
гонясь за химерами, и с завистью поглядывало "за бугор".
     "Рыба тухла о головы". Если первые коммунисты были первопроходцами, то
последующие предпочитали лишь кричать: "Вперед!", а затем и вовсе
превратились в "первопроходимцев". Ну и народ в ответ расположился окрест
по лужайкам, под солнышком под девизом: "Выпивайте и закусывайте, и пусть
вас не волнуют этих глупостей". С упоением пели "А нам все равно!..".
Появились "пофигисты", которым все "до фонаря" и "по барабану". Дерево с
подрубленными корнями постепенно засохло и свалилось от малейшего
сотрясения под тяжестью греха, критическая масса которого стремительно
нарастала без нашего покаяния, причастия и других церковных таинств.






     Д.Буш, отчетный доклад XXXV съезду РПА:
     "...СССР можно найти только в учебниках. Не впадайте в заблуждение:
распад коммунизма не был безусловным явлением . Для этого потребовалось
сильное руководство со стороны президентов, представляющих обе партии. Без
их прозорливости и помощи американского народа, Советский Союз и сегодня
был бы сильной сверхдержавой".
     Б.Клинтон, совещание начальников штабов:.
     "...Последние десять лет политика в отношении СССР... убедительно
доказала правильность взятого курса на устранение одной из сильнейших
держав мира...Мы добились того, что собирался сделать президент Трумэн
посредством атомной бомбы. Правда, с одним существенным отличием: мы
получили сырьевой придаток... Нынешнее руководство страны нас устраивает во
всех отношениях. Поэтому нельзя скупиться на расходы... Да, мы затратили на
это многие миллиарды долларов, а...уже сейчас близки к тому, что у русских
называется самоокупаемостью... В ближайшее десятилетие предстоит решение
следующих задач: расчленение России на мелкие государства путем
межрегиональных войн, подобных тем, что были организованы нами в Югославии;
окончательный развал ВПК и армии; установление нужных нам режимов в
оторвавшихся от России республиках."
     "Оглянемся вокруг: какие еще доказательства нужны нам, чтобы понять,
что против России, против русского народа ведется подлая, грязная война,
хорошо оплачиваемая, тщательно спланированная, непрерывная и беспощадная.
Борьба эта - не на жизнь, а на смерть, ибо по замыслу ее дьявольских
вдохновителей уничтожению подлежит страна целиком, народ как таковой - за
верность своему историческому призванию и религиозному служению, за то,
что через века, исполненный смут, мятежей и войн, он пронес и сохранил
святыни религиозной нравственности, сокровенное во Христе понимание
Божественного смысла мироздания, твердую веру в конечное торжество добра".
/Иоанн, Митрополит Ладожский и Санкт-Петербуржский/.
     "Чтобы народ, как и человек, смог сделать что-то великое, он должен
ужаснуться сам себе". Карл Маркс
     "Генеральный штаб прислал мне книгу с биографиями и фотографиями
советских генералов и маршалов. Из этой книги можно вычитать много такого,
что мы упустили сделать в предшествующие годы. Маршалы и генералы в среднем
чрезвычайно молоды, почти ни одного старше 50 лет. За плечами у них богатая
политико-революционная деятельность, все они убежденные коммунисты, весьма
энергичные люди, и по лицам их видно, что вырезаны они из хорошего
природного дерева. В большинстве случаев речь идет о сыновьях рабочих,
сапожников, мелких крестьян и т.п. Короче говоря, приходишь к досадному
убеждению, что командная верхушка Советского Союза сформирована из класса
получше, чем наша собственная...Я рассказал фюреру о просмотрен ной мной
книге Генерального штаба о советских маршалах и генералах и добавил: у меня
такое впечатление, что с таким подбором кадров мы конкурировать не можем.
Фюрер полностью со мной согласился." /Йозеф Геббельс/


     ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ...

     Первая в мире Антивампирия, не питающаяся от корней ВЕЧНОСТИ, была
обречена. Просто удивительно, что милостью Божьей ей удалось столько
продержаться!
     Вот чему нас учит печальный опыт. Не устоит дерево, лишенное корней.
Постепенно, шаг за шагом прирасти к этим глубинным корням - вот наша цель.
Пусть каждый следует вере своих предков, мы не имеем права в это
вмешиваться. Нас объединяет неприятие Вампирии, формирующегося антихристова
царства. Провозглашающего не столько свободу совести, сколько СВОБОДУ
БЕССОВЕСТНОСТИ.
     Вампирия кричит о правах исповедников лукавых человеческих законов. Но
"Мои пути - не ваши пути" и "мудрость века сего - безумие пред Богом",
противление Замыслу.
     "Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская,
не есть от Отца, но от мира (сего).
     И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает
вовек". /1-е Иоан.2:16-17/
     Так что же мы - верим или не верим в Откровение Неба? Или для нас
Рождество - лишь повод съесть индейку и повеселиться? Культ самоутверждения
ВНЕ ЗАМЫСЛА, алчность, разврат... Адская машина, раскрученная Вампирией,
питающая ее, - из которой невозможно вырваться. Мясорубка "тел и душ
человеческих". "Хоти" и делай деньги... Еще желай и еще делай деньги...
Зарываетесь в землю, тучнеете, подобно навозным личинкам - так и подохнете,
не зная, что рождены стать прекрасной бабочкой и взлететь.
     Мы провозглашаем себя приемниками эстафеты Святой и Советской Руси,
преодолевающей земное притяжение. Мы верим, что "Царствие внутри нас" уже в
земной жизни, и отвергаем для себя и наших детей жалкую участь тупых жадных
личинок. Мы просим у Неба крылья, исповедуя соборность, коллективизм,
равные права на "хлеб насущный" для всех. Для нас нет "ни иудея, ни
эллина", мы все - одна семья, хоть и разбросаны по всему миру.

     Шостакович написал свою "Ленинградскую симфонию", не думая о гонораре.
А Маяковского, Есенина, Цветаеву погубило не отсутствие денег, а отсутствие
крыльев, невозможность взлететь духом, когда стало невмоготу. Когда "тяжел
камень на дно тянет, шелкова трава ноги спутала, желтые пески на грудь
легли..."

     В буднях великих строек,
     В веселом грохоте огня и звона,
     Здравствуй, страна героев,
     Страна мечтателей, страна ученых!

     О, если бы хоть тогда, в героические тридцатые, мечтатели-энтузиасты
догадались призвать на помощь Небо! "Инженеры человеческих душ" научились
говорить эзоповым языком, обходя цензуру, но вздыхали они о благах
"буржуинского царства", а не о Тайне, продолжая утверждать:

     Что, мол, нету души, а одна только плоть
     И что если и впрямь существует Господь,
     То он только есть вид кислорода,
     Вся же суть в безначалье народа.

     Миновали двадцатые, тридцатые - эта махровая бесовщина, эти вурдалачьи
личности, самозабвенно крушащие храмы, колокола, иконы. Продолжая по
слепоте своей видеть в вековых святынях лишь кандалы, оставшиеся от старого
мира, и рубить, рубить корни, все больше зверея...
     Столько поколений, несших через кровь и неисчислимые жертвы мечту об
устроении России по-Божьи, положили за нее жизни! Парадокс - достигли
берега земли обетованной и не поняли, кто их туда привел...
     А враг знал свое дело. Ощутили, наконец, карающую и спасающую Руку в
грозные сороковые, опомнились немного, а потом опять... Новые вожди
приоткрыли форточки - стиляги, коктейль-холл, первые фестивали -
вожделенная дурманящая зараза с запретной Вампирии... И, наконец, этот
лозунг дурацкий: "Догнать и перегнать!" Додумались. Не победа нового
человека над ветхим и падшим, над толстопузым посмешищем мистером-
Твистером, рабом собственного богатства, а "догнать и перегнать мистера
Твистера!"
     Дальше - больше. Ошибок, "пережитков". "Мы будем петь и смеяться, как
дети"... Дети старели. Они честно отдали свои жизни великой мечте и вдруг
почувствовали себя бесконечно обманутыми. А их дети и внуки уже танцевали
рок и твист, хиповали, керосинили, кадрили "чувих и мочалок", читали
самиздат, ловили "вражьи голоса". Привычная песенка про "отцов и детей",
про "казаться и быть"...
     Смертельное сатанинское оружие - все высмеивать. Целомудрие, верность,
любовь к Родине, основы христианской этики... Испытанный метод еще со
времен Понтия Пилата - доводи до абсурда и хохочи. А впрочем, "мудрость
века сего - безумие пред Богом"... Торжествующий порок всегда глумится над
Истиной. "Распни Его!" - вторит толпа.
     Появляются фильмы вроде "Заставы Ильича" - о том, что так нельзя, что
можно и неизвестно куда забрести, если смеяться над звездами, указывающими
путь в ночи... Потом начали высмеивать и эти фильмы, утверждая, что всем,
кто относится или относился к жизни серьезно, надо каяться. И вот уже внуки
упрекают дедов, что те, начитавшись всяких Пушкиных, Толстых, Достоевских и
"Молодых гвардий", завели страну неизвестно куда. А надо было просто
сдаться немцам, если не в четырнадцатом, то в сорок первом...
     Рай - бытие бессмертного единого Богочеловечества, где каждая клетка
наполнена божественной вечной субстанцией и изначально призвана служить
Замыслу.
     Творчество... Может быть, мы будем творить миры... Запас клеточного
топлива ты должен сжечь для этого "СВЕРШИЛОСЬ!.." - по слову Спасителя на
кресте. Только твое превращенное в Свет и тепло "Я" - твой капитал, твоя
суть в новом качестве, твоя путевка в Царство.

     Но нас, немощных, спасает вместо дел сердце, отданное Христу, который,
искупив нас Своей Кровью, получил от Отца право стать Дверью в Царство.
Отдавшие Христу сердце /рожденные свыше/, наполняются Его Светом, а всю
тьму Он сжигает. Не фарисейски признающие Христа, а ставшие на путь, "нищие
духом".
     Исполняющие свой долг без надежды на награду имеют Христа в сердце, не
ведая этого.
     Только бессмертная система имеет смысл. Где бессмертна каждая
отдельная часть, вечная и незаменимая в Боге.

     Но порубанный саблей, он на землю упал.
     Кровь ей отдал до капли, на прощанье сказал:
     Умираю, но скоро наше солнце взойдет.
     Шел парнишке в ту пору восемнадцатый год.

     Тайное ведение о своем божественном происхождении, бессмертии,
возможности вернуть свое Небесное Отечество, блаженство в Боге при условии
послушания Закону, вписанному в сердце... И, каких бы земных высот ты ни
достиг, - тоска и ощущение опасности мучает душу, если в ней еще теплится
это ведение, И ты маешься, и бьешь зеркала, подобно русским купцам, и
видишь по ночам многосерийные ужастики - у американцев это уже похоже на
национальную эпидемию...
     И напротив, исполняя Закон, реализуя Замысел в себе, одухотворяя себя
и животворя, работая и сея "в Боге", душа испытывает все большее
удовлетворение. И радость эта возрастает по мере приближения к подвигу...
Высокие состояния души в периоды праведных войн, первых пятилеток, суровых
испытаний- люди, как правило, вспоминают особенно светло. Послушание Закону
- беззаветное служение Воле Отца, делает человека счастливым, ибо он
становится на Путь. А Путь - Христос, и тогда "Царствие приблизилось и
внутри нас". Многие советские люди подчинялись Замыслу жертвенного служения
Высокому с радостью, самозабвенно и бескорыстно, не ожидая награды. Их
подвиг свят, это жертва Любви. Бог, уже обладающий всей мыслимой полнотой
блаженства, отдал себя на муки крестные во имя любви к погибающему
человечеству. Советские люди - кто по велению сердца, кто по приказу вождя
отдавшие свою жизнь во имя светлого будущего - стали на Путь и тем
спаслись.
     Исполнив Закон, мы восстановим нового Адама в Любви и милосердии к
тому, кто "не ты", но кого ты должен вместить в своем милующем и любящем
сердце, как велит Замысел: преобразившись и приняв Волю Творца, каждый в
отдельности, - сотворить, уже сами и вместе Нового Адама.
     Мы зовем всех, кроме богоборцев, ведающих, что творят. Кроме
сатанистов, исповедующих вражду сектантов, убежденных вампиров и
биороботов, убивших в себе Зов.


     * * *


     Есть строгие предписания в каждой конфессии, свои посты, молитвы,
правила поведения в храме. Но одну молитву, "Отче наш", молитву Господню,
знает, пожалуй, весь мир. Именно ею заповедал Господь обращаться к Небу,
именно в ней заключена суть Нового Завета Бога с человеком, условий и Пути
Спасения.
     "Отец Небесный, - просим мы, - Пусть будет свято для нас Твое Имя.
Пусть придет Твое Царство в сердце каждого. И тогда мы исполним Твою Волю
на земле".
     Слова "Да будет Воля Твоя на Земле, как на Небе", - означают наше
добровольное согласие подчиниться воле Божией уже в земной жизни. Сейчас на
земле хозяйничает князь Тьмы, и падшее человечество в большинстве своем
добровольно подчинилось ему и законам "лежащего во зле" мира. Поэтому волю
Божию мы призываем именно в нас и для нас, объединившихся в неприятии
законов, ведущих к смерти второй.
     Седьмой день, когда Бог "почил от трудов своих", отдан творчеству
человека. В этот день, "которому тысяча лет", каждый обязан определиться за
свою земную жизнь. Только молитвой мы можем просить Небо вмешаться и
руководить нашей жизнью. Мы, желающие спастись, молим об этом Всевышнего:
     "Да будет Воля Твоя на земле, как на Небе..."
     В чем же Воля Неба? Что необходимо нам для ее исполнения, что нам
просить у Отца Небесного?
     "Хлеб наш насущный дай нам на сегодняшний день". Поэтому мы, изане,
если хотим исполнить Замысел Неба, не должны желать для себя ничего
лишнего, - только самое необходимое в каждый конкретный момент бытия.
     Освободить друг друга от неурядиц быта. Помочь каждому состояться,
исполнить свое Предназначение. Эта помощь - тоже необходимый хлеб насущный,
и Господь даст его нашими руками - если будет на то Его Воля. Освободиться,
чтобы взлететь, обожиться...
     Таланты - дар. Они даются Творцом при рождении с целью осуществления
Вселенского Замысла о Новом человеке будущего века. Талантом обладает
каждый, иные - многими, иные еще не обнаружили их в себе в бессмысленной
жизненной суете. Или отреклись от них - большой грех отвергнуть и не
использовать дар Неба! Даже слепота, даже бедность и неприятности могут
стать талантами, если человек мужественно и достойно, в пример другим, их
переносит (жизнь русских святых, Блеза Паскаля, Николая Островского).
"Даром" может стать и мученическая смерть во имя высокой цели - все, что
работает "на Дело".
     Освобождение от родовой необходимости - большое испытание, ибо у иных
весь смысл жизни в суете, они страшатся Неба. Мы, первопроходцы, должны
помочь друг другу в Восхождении. Богатство, терпение, телесная и душевная
красота - тоже таланты. Таланты нам даны в долг от Бога, мы должны их
приумножать и в конце жизни вернуть Творцу. Не зарывать в землю, не тратить
на себя и тем более на врага Неба, на дела тьмы, чем мы часто ревностно
занимаемся. Это противно Воле Неба.
     Как вернуть долг? Надо принятый дар умножить и отдать Творцу и людям в
угодных Богу делах / "что им делаете, то Мне делаете"/. Бесплатные дары от
Творца надо и отдавать бесплатно. Тогда люди будут нам должны, а мы простим
им долги, чтобы Отец Небесный простил нам наши.
     Таланты не продаются - в этом мы глубоко убеждены, это наше кредо.
     Хлеб насущный - каждому, от каждого - умноженный талант, отданный Делу
Творца на земле. Господь не осуждает богатство, он осуждает НЕВЕРНОЕ
УПОТРЕБЛЕНИЕ богатства. Мы отказываемся от трат на излишки, дурь, капризы.
     "Остави нам долги наши, как мы оставляем должникам нашим". Требуя
плату за служение Замыслу, мы как бы попадаем под осуждение Неба, как бы
говорим: "Не оставляй нам, Боже, наш долг перед Тобой, потому что и мы
никому не прощаем долгов"... У нас лишь один выход - то, что мы получаем от
людей за наш труд и талант, поступает на наш личный счет, преумножается. Мы
можем использовать капитал снова и снова, индивидуально или объединяясь с
другими, на любые, самые фантастические проекты, на свою мечту - в науке,
искусстве. На медицинские исследования, восстановление храмов и
исторических памятников, на благотворительность, экологию, на благо
Отечества - поле деятельности беспредельно. Нельзя лишь одно - тратить на
собственную дурь. Разумеется, мы живем в миру, у каждого должны быть
карманные деньги или случаются непредвиденные расходы, решаемые в
индивидуальном порядке. Мы говорим об общем правиле, о Законе, принятом
сердцем, добровольно. "Не продается вдохновенье, но можно рукопись
продать"... Продать рукопись можно, чтобы вырученные деньги вложить в
какое-то угодное Небу дело - вот наше кредо. Насущный хлеб - средство,
работа на Замысел - цель. Таковы правильные акценты. Мы не только сберегаем
наше время, здоровье, силы. Зависть, вражда, конкуренция - известные
спутники капитала, - где ваше жало? Да, у нас будет, надеюсь, капитал, но
цель наша, - не расточать, а реализовывать, творить. Наше священное право -
отдавать долг. Мы будем трудиться самозабвенно, увлеченно, бескорыстно и
свободно, ибо работаем для освобождения людей, выполняя Волю Творца, а
следовательно, на себя. Ибо только то, что отдал - сохранил. Таков Закон
Неба.
     Исчезнет классовая вражда, противоречие между трудом и капиталом,
работником и хозяином. Обществом и капиталом - частным и коллективным,
капиталистом и коммунистом. "Кому больше дано, с того больше спросится".
Служить, а не прислуживать.
     Отказ от наличных денег (на личную дурь) выбил бы почву из-под ног у
преступности, мафии, проституции, торговли оружием, наркотиками... "Сатана
там правит бал"... - и ваша свобода - свобода пить яд! Все худшее в мире -
из-за непомерного желания хапать на дурь. Владеть! Ничего у нас нет,
ребята, на шарике, ничего своего. Мы зовем тех, кто это понял..
     Вы боитесь не удержать, потерять - и все равно ничего не удержите.
Таков Закон Неба. "Земля есть, землей станешь". Но что может потерять тот,
для кого главная мечта - отдать все самому? Превратить свое время в
вечность, реализовав на Дело Творца.
     "Не дай нам впасть в искушение, но избави нас от лукавого". Без выбора
нет свободы - ежедневно, ежечасно нам приходится выбирать между добром и
злом, Богом и дьяволом. "Поле битвы - сердца людей". Мы просим Небо
избавить нас от лукавого. Но это не значит, что Творец должен убирать с
нашего пути соблазны. Мы должны их преодолеть сами, отвергнув с помощью
Неба влекущую в пропасть руку князя тьмы.


     * * *


     Среди первых изан - строителей, ремонтников, овощеводов, продавцов, -
было много беженцев и даже освободившихся из заключения - людей
травмированных, зачастую потерявших все - жилье, семью, положение в
обществе. Они были согласны на любые условия, лишь бы выжить, и не очень
врубались в егоркины теории. Нанялись батрачить за еду и койку, и слава
Богу, чего тут огород городить! А что чудит хозяин со всякими идеями, так
не у него одного нынче крыша съехала, время такое... Потом, несмотря на то,
что жили многие поначалу в палатках и вкалывать приходилось всерьез/ Егорка
так и сказал: "вы строите жилье для себя"/, раны потихоньку зарастали. Люди
начинали обращать внимание на это впервые в жизни испытываемое ощущение
необычного "кайфа" и не могли понять, в чем тут дело. Пока не осознавали,
что причина именно в этом освобождении от казалось бы привычных и
неизбежных бытовых хлопот и неурядиц. Сын своего отца / Глеб всегда
ненавидел быт/, Егорка с какой-то фанатичной яростью насаждал первым делом
всякие "службы быта" по принципу: работа, хлеб насущный, свобода, сон. В
понятие "свободы" входило все, что угодно, кроме дел, неугодных Творцу.
Критерий был один: представь себя перед Лицом Всевышнего, Совести. "Слушай
Зов Неба в тебе"...
     "Свобода" была для Егорки свята, он ревниво оберегал эти часы изан от
всякого посягательства. Занятия с детьми для семейных, спорт,
самообразование /по компьютерной "Изан-нет" можно было ознакомиться с любой
информацией, получить любые консультации/. Но для большинства, особенно
потом, работа была объединена со "свободой", "свобода" являлась
продолжением работы. Эти первые изане, часто связанные с физическим трудом
- рабочие, строители, земледельцы, поначалу не знали, что делать с
непривычной "свободой", иногда даже тяготились ею, слонялись по территории,
преодолевая желание пропустить стаканчик, сыграть в картишки или "забить
козла". Но фиолетовые изанки и "сизари" быстро отлавливали таких, прибирали
к рукам. "Революционеры Сознания", они решительно отвергали всякие "шашни",
но зато проявляли живейший интерес и участие к биографии "отлавливаемых", к
их склонностям, мечтам, нереализованным возможностям, плюсам и минусам...
Фиолетовые "ловцы человеков" в первую очередь отбирали и привечали тех, кто
соглашался с их главным лозунгом: успеть отдать. Все, что в тебя вложено
Замыслом - открыть, развить, реализовать... Получить прыбыль, снова
реализовать. Все до последнего вздоха успеть вложить в "Банк Небесный", в
"Банк Вечности" где "ни моль, ни ржавчина не ест и вор не похищает"... В то
время как прочее человечество, в основном, озабочено задачей "успеть
хапнуть и промотать".
     - Время убивает, - говорил Егорка, - а мы убиваем время, вкладывая
наши сокровища в банки земные. Откуда нам их никогда не получить, когда
придется платить по вечному счету". Сея в тлен. Успеть отдать долг Творцу и
не промотать -вот и вся революция.
     Многие, конечно, поддавались агитации не сразу. Или вообще не
поддавались. Порой тщетно пытались приударить за обхаживающими их
"фиалками", юными революционерками в фиолетовой форме. И в конце концов,
плюнув на "свободу", заваливались пораньше спать.
     Впрочем, выпить немного здесь при желании было можно, только чтоб не
на виду и без последствий. Что же касается внебрачных связей - правила
Изании были предельно жесткими, по-церковному аскетичными.
     Ну а егоркины фанатки-чернильницы так напоминали истовых если не
христианок, то комсомолок, так горячо и самозабвенно исполняли нелегкие
правила, так искренне обращались к тебе "товарищ", что у измученных
гонениями, злобой, стрельбой и порнухой мужиков на глазах порой
наворачивались скупые мужские слезы. Хотелось дарить "фиалочкам" белые
лилии и идти под венец, что порой и случалось.
     Здесь не употребляли ни светски-советское "мораль и нравственность",
ни религиозное "святость". Здесь говорили "чистота", серьезно и
уважительно. Чистые руки, чистое тело, чистые мысли и душа. Здесь часто
говорили: "Пойди отмойся", подразумевая, что пачкаемся мы ежечасно,
ежеминутно, и надо так же регулярно смывать с души грязь, уродующую Образ в
тебе, как смываем грязь с тела. Кто как может и хочет - молитвой,
покаянием, исповедью. Или просто послушать хорошую музыку, навестить
больных и отчаявшихся, сделать любое добро - у каждого были свои способы
"внутреннего омовения". Общее - внимание к себе и вера в необходимость этой
самой "чистоты". Дети Неба должны слушаться Отца. Не хочешь - уходи, ты
свободен - летать иль ползать... Хочешь, но не получается, не сразу
получается- тебе всегда помогут. А если решил вызвать тьму на единоборство
- сражайся один, но пусть твой грех не станет соблазном для других, как
грозно предостерегает "Евангелие". Загони грех в подполье, останься с ним
наедине, как больной в чумном бараке - современная наука способна сделать в
принципе ненужными кварталы для проституток, сексуальных меньшинств,
наркоманов, педофилов, обжор, идолопоклонников роскоши, шокирующих
зрелищ... Это все для тех, кто не желает избавляться от низких кровососущих
страстей и привычек, как комары в начале лета набрасывающихся на бедную
душу, выпивая из нее все жизненные соки. Когда медленно умирает в сетях
бедная пленница, дочь Неба, и уже не может взлететь, остается лишь
стареющее тучнеющее тело, годное в конце жизни разве что в пищу червям.
     Изане считали, что свобода других от твоего греха - тоже безусловное
право каждого. "Мы не просим Небо избавить нас от искушений, ибо в них -
наша свобода, - говорил Егорка, - именно преодолевая искушения, как
ступени, мы восходим по лестнице от тьмы к Свету. Но мы просим "избавить от
лукавого" - от колдовства, зомбирования, сатанинских предвыборных
технологий, рекламного насилия, прямого вмешательства в психику наших
детей. Поскольку пораженный чумой мир не собирается, само собой, запираться
в карантинные бараки, мы, изане, обязаны сами сокрыться и запереться на все
замки, оградив "наших" от разгула бесовщины.
     "Выйди от нее, народ Мой", "Грех - болезнь", - говорит Небо. И
разумное, не желающее погибнуть Целое, должно как минимум блокировать
зараженные разделением, враждой и стрептококковой грязью клетки, сеющие
вокруг заразу и тлен. Человеку - свобода, его греху - лепрозорий. "При
кашле и чиханьи прикрывать рот и нос платком". Перевести грех в виртуальный
мир, где бороться или не бороться с грехом - сугубо личное дело.
     "На твоем счету столько-то, - объявлялось изанину, - за вычетом "хлеба
насущного"/бытовых расходов/, остается такая-то сумма. Через некоторое
время вы с женой, допустим, отработаете квартиру, она будет ваша. И если
вступите в Изанию и будете работать впредь в нашей системе и по нашим
принципам, на твой счет в Изан-банке будут поступать уже чистые деньги,
которые можно вложить в любую программу - самому, с женой, или еще с кем-то
объединившись. У нас сейчас все криком кричит, требуя инвестиций, честных
талантливых рук и хозяина. Не в Мамоне , а и в Боге богатеть, спросив
благословения у духовного отца или у своей совести... Все, что угодно,
кроме дел тьмы, которые достаточно финансируют и без нас.
     Что ты любил в детстве? О чем мечтал в юности и мечтаешь сейчас? Что
умеешь и любишь делать? И как полагаешь - в чем твое предназначение,
Замысел о тебе?
     Егорка не боялся самых высоких слов, а "низких истин" на дух не
переносил. Терпя неудачу, стучался со своими сизарями-фиалочками в души
снова и снова, ухаживая за "бесплодной смоковницей", пока она не давала
плод. У него было невероятное чутье на эти, казалось бы, самые
непробиваемые "смоковницы", которые революционерки-фиалочки называли меж
собой "дубами". Зато сколько было счастья, когда "дуб" давал первый, пусть
кислый, но плод! Сама атмосфера егоркиного имения, Златогорья, была
пропитана веселым азартом поиска этих "талантов", ну почти как в "Волге-
Волге", только не художественная самодеятельность, а поиск призвания или
многих призваний, главного дела и смысла жизни. Это приняло лавинообразный
характер, когда дела Изании пошли в гору и в Изан-банке стали расти
индивидуальные счета, которые надо было как-то определять. Прослышавшие об
Изании одиночки-изобретатели и целые творческие коллективы, у которых
простаивали лаборатории, закрывались важные исследования... Отправлялись на
бойню ценнейшие поголовья - нет денег, нечем кормить... Сплошной отчаянный
вопль: "Дайте! Спасите"!.. Не откликнуться было просто невозможно, и изане
один за другим становились спонсорами. Изания обеспечивала спонсоров
необходимо-достаточным, - проблемы быта были решены, и инвесторы могли ни о
чем не заботясь "в Боге богатеть". Одним из главных дел было спасение "всем
миром" или "всем коллективом", кому как нравится, спасение, объединение,
возрождение Отечества. Инвестиции не облагались налогами и порой начинали
давать немалые прибыли.
     Проблема, куда себя деть в часы "свободы", теперь сама собой отпала,
времени хронически не хватало. И таланты открывались, как окна по весне, и
добро и самоотверженность, и Небо давало силы, и скоро обстановка в когда-
то полуразвалившемся замшелом профилактории стала напоминать штаб
героических "буден великих строек". Егоркин девиз был: ни от кого не
зависеть, все по возможности сами. Их минизаводу по производству дешевого
строительного камня и кирпича удалось получить разрешение на разработку
карьера поблизости, пообещав превратить со временем карьер в водоем для
окрестных сел - купаться, разводить рыбу. Да и в противопожарном отношении
он был необходим.
     Купили хозяйство у разорившегося фермера, забавные велосипеды-тележки
китайского образца развозили по торговым точкам зелень, молоко и овощи с
фермы и Златогорских оранжерей: оставшуюся продукцию заготовляли впрок -
консервировали, солили, сушили, из молока делали творог, сыр и сметану.
Много требовалось на внутреннее пользование - Изания постепенно
разрасталась, излишки продавались.
     Казалось, он никогда не уставал, этот Егорка. Правда, вулканизаторами
вместо него и фиолетовых гитаристов работали теперь другие изане, но на
традиционные концерты-проповеди Егорка время выкраивал. Сочинял по ночам,
тренькая на гитаре, завоевывая сердца все новых "революционеров духа". Три
девиза: "Каждому - хлеб насущный", "Умноженные таланты - жатве Господней",
"Грех - в карантин". Изане напевали:

     Когда имел златые горы
     И реки, полные вина,
     Все отдал Златову Егору,
     Осталась песенка одна.
     Про то, как...
     Куплет повторялся, пока не надоедало.

     Так с легкой руки безымянного автора появилось "Златогорье", куда
примкнули филиалы-фермы, молодежные комплексы, отдельные дома и квартиры. А
само движение называлось Изанией, и оно все более выходило за пределы
Златогорья.
     Уже зародилась вторая волна изан. Беженцы, отработавшие жилье и
пожелавшие по тем или иным причинам "уйти в мир" могли обменять свою
квартиру, временно или постоянно, с изанами "по убеждению", среди которых
росло число интеллигенции - инженеров, служащих, писателей, учителей,
врачей. Которых, что называется "достал быт" или "достала перестройка",
когда денег ни на что не хватало, идеалы были разрушены и вообще едва
удавалось балансировать на грани выживания.
     Златогорье казалось им раем. Никаких бытовых проблем, дети пристроены,
до Москвы - сорок минут электричкой, до станции - златогорский рейсовый
автобус или велосипед для опоздавших /велосипеды хранились в пустом сарае у
живущего вблизи станции деда-изанина/. Работу бросать было не нужно, только
деньги теперь отдавались в Изан-банк. И зарплата, и поступления за квартиру
/некоторые вообще продавали или сдавали Изании свои квартиры, переезжая
жить в Златогорье/, и другие доходы - все в Изан-банк под приличные
проценты. Все, как положено. Однако на руки выдавался лишь необходимый
минимум на мелкие или оправданные непредвиденные расходы. Добровольный
отказ от наличных денег "на дурь" соблюдался строго.
     Заказанный заранее обед выдавался каждому в специальном термосе с
четырьмя выдвижными отделениями - два охлажденных / закуска и десерт /, и
два горячих/суп и второе/. На всякие необходимые расходы, вроде
загранкомандировок, подарков ко дню рождения и т.д. позволялось снимать со
счета нужную сумму, указывая в обязательном порядке цель. Отказ от всякой
роскоши в быту, одежде, от дорогих покупок, ресторанов, казино разумелся
сам собой. Дамы-изанки собрали в специальное охраняемое помещение свои
шикарные шубы, туалеты и драгоценности, и если кому-то уж очень хотелось
пощеголять на вечеринке "в миру", предлагалось выбрать любую вещь, а потом
вернуть в общее хранилище. Фасонить в самом Златогорье было не принято,
дурной тон. Молодежь предпочитала униформу.
     Итак, жить за городом, в экологически чистом месте, на всем готовом.
Дети пристроены, после школы с ними занимаются специальные педагоги "по
профилям", под руками спортзал, бассейн, практически все свободное время
можешь отдать любимому делу, призванию, мечте, до которой прежде никак не
доходили руки. "Живем при коммунизме", - говорили златогорцы. "Гибрид дома
творчества в Комарово с госдачей в Барвихе", - констатировал один пожилой
писатель.
     Возможно, не так бы все удачно сложилось в Златогорье, если б не
бизнесмены-спонсоры. В интервью они отшучивались, что поскольку являются
рабоголиками и все их деньги в обороте, а сами они по сути нищие и живых
денег никогда в глаза не видят, да и тратить им их некогда, разве что
отдать ближайшей родне, - посему Златогорье никаких особых перемен в их
жизнь не внесло. Разве что стали меньше пить, меньше бояться покушений и
прихода коммунистов. Ибо у того, кто сам все отдает на благо народу,
отбирать этому самому народу нечего.
     Первое время на них наезжали, но и среди мафиозной братвы нашлись
изане - изучив устав, объявили, что их дело - трясти загребущих и пузатых,
а за блаженных, которые пашут даром на Россию-маму, Бог накажет.
     Раз такое дело - гори огнем,
     Но щипать мы Златова не пойдем!
     А самым удачным егоркиным уловом был Лева, банкир Лев Бельский,
финансовый гений всех времен и народов, "новый русский еврей" как он
называл себя сам. Столь же фанатично крутой изанин, загоревшийся егоркиным
предложением создать "Изан-банк" - после ночного размышления под утро
разбудил Егорку звонком: - Старик, ты, конечно, шиз, но вот я тут прикинул:
пилишь по 25 часов в сутки, бабки крутятся, нули множатся, растут, дни
крутятся в обратную сторону, вместе с жизнью, а мне много ли надо? Я игрок,
Егор, я уже не могу остановиться... Я аскет, мне эти хоромы с Канарами до
фонаря. Вот бродил как-то по дворцу графа Воронцова и думал: небось до слез
обидно было помирать графу - ни одной паркетины туда с собой не утащишь!
Капитал крутится в прибыль, жизнь - в убыль, а в саване карманов нету, как
ты любишь повторять. "Там царь Кощей над златом чахнет"... Зачах - и в
преисподнюю прямой дорогой. Нищим. Ибо "только то, что отдал - твое".
Народная мудрость. Но мне нож острый отдавать, я, старик, привык хапать,
выигрывать. Чтоб цифры росли, и чтоб это мое было... А разве оно мое,
старик? Иллюзия, химера. Я даже не капитала раб, богатство можно прожрать,
промотать, прокуролесить. Я же ни рубля на ветер не могу пустить... Я этих
цифр раб, этих счетов, и служу нулям - вот в чем драма, старик. "Только то,
что отдал - твое..." И тут меня осенило: да это же наш "Изан-банк". Мы
создадим первый в истории банк "разумного, доброго, вечного". Впервые все
наши счета уйдут в бессмертие.
     Будем строить новую Антивампирию - не "Союз Республик Свободных", а
"Союз свободных личностей всех республик и нереспублик". Людей, свободных
от нулей... Видишь, стихи получились. "Банк вечности"... Звучит! Это будет
воистину личный счет - никто ни копейки не сможет с него снять, - ни
чиновник, ни наследник, никакой сатана - только Всевышний - вкладчику во
спасение. Не в корысть, а в жизнь вечную. Не вражду, не зависть, не
кровавые разборки буду финансировать - а мир. С Небом, друг с другом, с
самим собой, - новым русским евреем... Не бойся, я не пьян, я в невесомости.
Короче, старик, я твой...






     СТАРЫЕ И НОВЫЕ МЫСЛИ О ГЛАВНОМ

     Украденная ваучертом Страница Истории, повествующая о событиях
девяностых, могла свершиться уже в тридцатых, не ликвидируй Иосиф пятую
колонну. "Крот рыл изнутри", - как признался Александр Яковлев. А был
процесс 37-го спровоцирован или нет - не имеет значения. Его в любом случае
"следовало бы выдумать" и нагнать страху.
     Как показало будущее - малейшее послабление, и вампиры впиваются в
шею. Только осиновый кол! Плыть приходилось против течения, хвататься за
любую акулу, плывущую в "нашем" направлении. Иосиф опять заставил истинных
или мнимых врагов работать на Дело. Процесс представлял собой "коллективную
партийную исповедь" - вот почему они "каялись" и не защищались, в отличие
от процессов гитлеровских. Иосиф не позволил им уйти "героями".
     "Пою мое отечество"... Отношения СЕМЬИ. Все ОБЩЕЕ, а значит - МОE!..
     Это было прекрасно. "Мой адрес - Советский Союз"!.. Не "ничейное", а
"наше" - вот в чем Замысел, который не удалось воплотить... Ведь не кричит
же пятка, локоть или глаз, что все ТЕЛО "НЕ МОЕ"! А жители многоэтажного
дома - что дом - не их, потому что живут в отдельных квартирах... А Земля,
- не их, потому что живут в разных странах. И дом, и Отечество, и Земля -
не ничейное, а ОБЩЕЕ, НАШЕ, МОЕ, и всем вместе надо о нашем заботиться. Как
важно для нас состояние Целого - тела, родного дома, Отечества, Земли - без
этого никакому отдельному "Я" не жить. Вот в чем революция сознания: общее
- это не НИЧЕЙНОЕ, а НАШЕ!
     Стоит ли всю жизнь бороться, чтобы удержать что-то для себя лично?
     Захватить, удерживать, а потом все равно потерять, подобно Скупому
Рыцарю. "Пережитки прошлого", - в этих словах "товарищей" - большой смысл.
"Прошлое" - "работа вражия", рабство у Фараона. Ставшее после "катастройки"
настоящим.
     Там, где жрут твою жизнь и душу - не твое отечество.
     Разве поэт не переводит словом эпоху в вечность, в бессмертие? Как
прекрасно об этом сказал "атеист" Маяковский:
     Слово поэта - ваше воскресение,
     Ваше бессмертие, господин канцелярист.
     Конкуренция стала причиной первого в истории человечества убийства -
Каин убил брата Авеля. Как можно зависть и соперничество ставить во главу
угла так называемого "прогресса"?
     Сергий Радонежский, по словам его биографа Епифания, основал Троицкий
монастырь, чтобы "воззрением на Святую Троицу побеждался ненавистный дух
розни сего мира".
     Кесарю доверено имение Господина, где самое ценное - души
человеческие, которые надо сберечь. Кесарь - управляющий, поставленный
Господином - вот в каком смысле надо понимать "всякая власть от Бога".
     Не убивать, а обезвреживать вампиров. Вырвать им когти, спилить клыки.
     Священник же - духовник, отвечающий за свою паству. Вопрос сбережения
"внутренних резервов".
     "Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и
истине". /Иоан.4:24/
     Для большинства понятие "Бог" узко ассоциируется с понятием "Церковь".
Но церковь - лечебница, таинства - лекарства, священники - врачи. Мы
приходим туда за помощью, сознаем, что больны и откровенно показываем врачу
болячки и язвы. Мы приходим в разные лечебницы, желая исцелиться и веря,
что ИМЕННО ЗДЕСЬ нас исцелят. Это - вера.
     Однако далеко не все зависит от врачей. Но и от Тайны, Провидения,
Духа, которые животворят тело и душу. Именно этой Тайне надо "поклоняться в
духе и истине" - без Нее самый лучший врач ничего не сможет сделать. Самое
здоровое и совершенное тело останется недвижным и бездыханным без
Животворящего Духа. "Твой брат умер, а он жив". "Пусть мертвые хоронят
своих мертвецов". Речь идет об "омертвении души", о "мертвых душах",
которых на Руси так гениально прозрел Гоголь с подачи Пушкина.
     Вот к этой тайне, чуду, Духу мы и обращаемся за исцелением в храмах
или вне их, именно в Истину мы должны верить. Мы, православные, верим во
Христа, как в Путь, Истину и Жизнь, поклоняемся Ему "в Духе и Истине". А
церковь - молится за нас вместе с нами, дает нам лекарства-таинства,
призывая Истину прийти и исцелить нас в Духе, вдохнуть в наши тела и души
ЖИЗНЬ...
     Которая и есть "рождение Свыше", второе рождение после материнской
утробы. ИСЦЕЛЕНИЕ ДУШИ, в отличие от земного исцеления телесного.
     Когда Христос возвестил о создании Церкви, Которую "врата ада не
одолеют", - имелось в виду мистическое тело Богочеловечества, искупленное
крестным подвигом Спасителя.
     Когда "золотую рыбку" пытаются приспособить служить "на посылках" у
алчности "лежащего во зле" мира, у Мамоны, а социальная церковь против
этого не восстает, обмирщается, ее постигает трагедия богооставленности.
Со-весть - сопричастность благой Евангельской вести, совместное соборное
ведение о Божьем Замысле.


     * * *


     "Если власть не чувствует приближение Страшного Суда в усилении
народного стона, рожденного реформами русского самосознания и духовного
мировоззрения, то потерявшему всякие надежды на родную /?/ власть и кусок
небесного Хлеба населению ничего не будет стоить перешагнуть внутренние, да
и внешние ограждения, например железобетонные стены, которыми в срочном
порядке обносят белые дома в активных губерниях, как будто можно чем-то
отгородиться от народного гнева.
     Вытравливание жизненной сущности народа с ослаблением иммунитета ко
лжи и унижению со стороны авангарда капиталистического привело нас к
недопустимо опасной черте, за которой теряется высокая способность человека
подчинять свою волю воле народа и, как результат шкурно-рыночного
перерождения, способность искать и следовать - вместе или порознь - Воле
Божией. Разрыв русского духовного Покрова, отказ от созидательной установки
народа на реализацию лучшего в нем, Божественного, и обязательно ради
великой цели, на которую только Богоносец способен. Измена мессианскому
назначению в жизни как форме богослужения, утрата народоопределяющей
духовной способности на огромном нравственно-эстетическом пространстве
составлять единое мистическое Целое есть, без сомнения, генеральная цель
перекройки страны, которую им не жаль. После достижения ее демстарцу с
мистерами, сэрами и прочими бесподобными можно готовить речь о достижении
вплоть до конца света земного демонического рая...
     Пора от самолюбований и нелепых возмущений заслуженной реальностью
переходить к борьбе по большому счету на линии огня, где "двум богам
служить невозможно", где Сам Господь жаждет вручить тебе победоносное
знамя, если ты уже "возненавидел и жизнь" такую свою. У нас такое
преимущество!- нам не надо искать Истину в лжерелигиозных учениях и
философских суемудриях: наш Бог - Пресвятая Троица, наша Правда - Вера
Православная, наш щит - Крест Голгофский со святыми мучениками, наша сила -
в Духе Святом! И богатство наше - не земное. Поэтому мы непобедимы!
     ...Русский народ клюнул на западную мякину и прилип к ней до
расстройства души и желудка, разучившись по-христиански жить и, как воины
Христовы, умирать... Да что о великом! - у нас уже нет нравственных сил
посочувствовать ближнему, а не то чтобы встать за весь народ православный.
Но будем молиться под жмявканье празднующих бордельный день чумы
меркантильной России, чтобы достучаться сердцем до России вечной"...
/о.Владимир Ермолаев, Слово священника/
     Я вам задам вопрос: осмелились бы вы святого Отца провести по улицам
"покончившей с атеизмом" Москвы, по подземным переходам, зрелищам, книжным
прилавкам? Показать фильмы или телепрограммы, допустим, Сергию
Преподобному? Устыдились бы.
     А по Москве Сталинской? Провели бы, несмотря на закрытые храмы.
     Изания - Общество рационально регулируемого ПОТРЕБЛЕНИЯ.
     Основная ошибка падшего человечества: потребление из СРЕДСТВА стало
ЦЕЛЬЮ.
     Если мы были "винтиками", то Иосиф - двигателем, локомотивом. Он тащил
за собой весь состав, служил движению, "выдерживая свою долю", отрекаясь от
личного, если это личное не совпадало с ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕМ.
     Молчание ягнят, которые пошли по шерсть, а явились стрижеными.
Постсоветская эпоха.


     * * *


     "Революция была неизбежна. Ее называют ВСЕНАРОДНОЙ. Это определение
правильно лишь в том, что революция явилась результатом недовольства старой
властью решительно всех слоев населения." /А.Деникин "Очерки русской
смуты"/

     "Треснули основы общества под революцией реформ. Замутилось море.
Исчезли и стерлись определения и границы добра и зла... Нынче честно не
проживешь".
     "Делали подлое, но знали, что делают подлое, а что есть и хорошее,
теперь же не верят в хорошее и даже в необходимость его".
     "А безжалостность к низшим массам, а падение братства, а эксплуатация
богатого бедным, - о, конечно, все это было и прежде и всегда, но не
возводилось же на степень высшей правды и науки, но осуждалось же
христианством, а теперь, напротив, возводится в добродетель".
     "Смеются над идеей лишь радующиеся праву на бесчестье. Купец и
подъячий".
     "Наш либерал по натуре лакей, только и ищет, как бы какому немцу
сапоги вычистить".
     "Любят у нас Запад, любят, и в крайнем случае как дойдет до точки, все
туда едут".
     "Наш демократ...в конце концов всегда почти служит в руку тому, что
подавляет народную силу, кончает господчиной".
     "Нигде на свете, как у нас, может быть, нет столько мошенников и
лакеев мысли, столько самого низменного подбора людей, как в так называемом
классе интеллигентов".
     "Когда общество перестанет жалеть слабых и угнетенных, тогда ему
самому станет плохо: оно очерствеет и засохнет, станет развратно и
бесплодно".
     "Россия есть теперь по преимуществу то место в мире, где все что
угодно может произойти без малейшего отпора". /Федор Достоевский, выбранные
места/.
     М.Цветаева - царю /Апр.1917 год/: "Ваши судьи - гроза и вал! Не люди
- вас Бог взыскал".
     "Русская монархия была осуждена свыше, осуждена Богом" /Н.Бердяев/
     "Высокое - унижено, созданное по образу небесного - заземлилось,
поставленное царствовать - поработилось, сотворенное для бессмертия -
растлено смертью. Пребывающее в райском наслаждении переселено в эту
болезненную и многотрудную страну. Воспитанное в бесстрастии обменяло его
на жизнь страстную и кратковременную. Неподвластное и свободное - ныне под
господством столь великих и многих зол, что невозможно исчислить наших
мучителей". /Святитель Григорий Нисский/.
     Чем более в себя ответственно вмещаешь, тем больше становишься.
     Мы противопоставляем себя не прочему человечеству, а его раковой
опухоли - безудержному потреблению, рабам Мамоны.
     Изания - не русская идея, не человеческая, а БОГОЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ.
     При Советской власти разрушались храмы внешние, но часто
восстанавливались ХРАМЫ ВНУТРЕННИЕ. Теперь наоборот.
     Искушения - неизбежные ямы, камни, терние при восхождении. Лукавый -
разбойник на большой дороге. Господи, дай ПРЕОДОЛЕТЬ искушения, но ИЗБАВИ
от Лукавого...
     Денежные отношения между членами любящей семьи нелепы. Члены такой
семьи знают: "хорошо семье - хорошо всем". Ну а если в семье кто-то эгоист,
хищник? О них так и сказано: "в Царствие не войдут." Для этого и отбор -
исторический процесс. Или дети любящие, или послушные, сознательные, или
розги. Или, если ничто не помогает - вон из дома. Жестоко, но это
единственный способ сохранить семью и выжить Целому. Суверенное РАЗДЕЛЕНИЕ:
Мне или НАМ полагается больше, чем другим. На этой основе "Я" или "Мы"
хотим отделиться.
     Служа другому (его похоти, а не помогая ему служить Делу) - ты
косвенно служишь Мамоне. Иными словами: я кормлю, одеваю композитора,
ухаживаю за его детьми, чтобы освободить его для музыки, а не, допустим,
для игры в казино.
     С-пастись... В самом слове этом - суть Закона, и Замысла Неба -
коллективное спасение, соборность, берущие начало от Единосущной и
Нераздельной Троицы. Спасаемся СОБОРОМ. Если власть грешит - я ее с-пасаю
своим прощением и терпением. Покуда Россия была в народном сознании единым
Целым, народ "безмолвствовал". Но наступил некий ПРЕДЕЛ, когда от народа
стали требовать отдавать Богово кесарю, тела и души - вампирам.
     "Из болота тащить бегемота". Такова была миссия Иосифа.

     Ритуально-сатанинская расправа над Союзом специально подгонялась под
даты катренов Нострадамуса и сопровождалась всевозможной бесовщиной.
     У Гоголя в "Ревизоре" и "Мертвых душах" - упыри старой России.
     АХ в защиту Иосифа: Волки забираются в хозяйскую овчарню и пожирают
ягнят. Чтобы прекратить "безвинные страдания", я могу в истерике разгромить
овчарню, а могу построить ограду покрепче, завести ружье и отстреливать
волков.
     Возможность появления "волков" входит в Замысел, но отнюдь не мои
халатность и небрежение в отношении порученных мне ягнят. Замысел
предписывает - сохранить стадо, и наилучший выход - запереться от волков
внутренних и внешних. Не сберег - моя вина. Может, меньшее зло - отстрел
хищников, когда нет иного способа их обезвредить?
     Верить в ЧЕЛОВЕКА необходимо, поверив в "Образ и Подобие" в нем.
Помочь червю стать человеком - цель Изании.
     Притча во языцех - Павлик Морозов. "Чти отца своего и матерь свою" -
все так, родовая необходимость. Но страна голодала, а отдельные граждане,
видимо, называющие себя христианами, не только не желали делиться
последним, как заповедал Христос, и что соответствует замыслу, но и прятали
излишки, обрекая на голодную смерть ближних. А "ближний" - тот, кто в
данный момент нуждается в твоем милосердии. Поэтому Истина вряд ли была на
стороне кулаков. А уж если выбирать между Истиной и родовой клановостью, то
сказано: "Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня".
/Мф.10:37/
     "Любит Меня", - то есть Путь, Истину и Жизнь. 3акон Неба, который
велит делиться последним, не отличая "своих" от чужих в делах милосердия.
     Когда Иосифу сообщили, что его сын в плену, и ожидали каких-то особых
распоряжений, он ответил: "Там все мои сыны".
     Там, где у народа искусственно ограничивают ведение о Божественном
откровении, лишая "страха Божия" и церковных таинств, власть несет за это
ответственность перед Творцом. Особенно страшно разрешение абортов,
которые, кстати были запрещены Иосифом. Потом этот грех рассматривался
сродни безобидному удалению аппендицита, а не как человекоубийство.
     Реально придя к власти, Иосиф отменил принятый в 1917 году одним из
первых декрет о свободе сексуальных меньшинств.
     "После разрушения коммунизма единственным врагом Америки осталось
русское православие". /Зб.Бжезинский/
     Вера в Бога - это прежде всего принятие сердцем Его Замысла. Принять и
взять этот Замысел на вооружение своего личного земного бытия.
     Восходить нисходя - через отрицание Вампирии, "лежащего во зле" мира.
СССР - Антивампирия, восхождение. Традиции русской классики, соцреализм,
нравственная цензура формировали правильное мироощущение.
     "Сталин лишь притворяется, будто он герольд большевистской революции.
На самом деле он отождествляет себя с Россией и царями и просто возродил
традицию панславизма. Для него большевизм - только средство, только
маскировка, цель которой - обмануть германские и латинские народы." /Адольф
Гитлер/

     Властью тиранов, Тобою венчанных,
     Русь возвеличилась в подвигах бранных...
     Боже, помилуй нас в горькие дни,
     Боже, Советский Союз нам верни,
     Боже, империю нам сохрани.
                       /Б.Примеров "Молитва"/

     "Сергий и Алексий называли Сталина богоданным вождем... крупный ученый
и богослов архиепископ Лука /Войно-Ясенецкий/, кстати, сидевший при
Сталине. Но это не помешало ему назвать его богоданным... Сталин сохранил
Россию, показал, что она значит для мира... Поэтому я, как православный
христианин и русский патриот низко кланяюсь Сталину". /Священник Дмитрий
Дудко/
     "...Община - это живой организм, который меняется и растет во времени,
и к которому настолько же принадлежат уже умершие поколения и поколения,
еще не родившиеся... историческое здание жизни надо перестраивать
постепенно... Даже плохой царь с точки зрения "правого" миросозерцания есть
"царь" и плевание на икону, которой еще вчера поклонялись, есть плевание -
себе самому - как человеку или нации - в физиономию". /И.Реймерс/.
     "У нас теперь все говорят, что материальное положение значительно
улучшилось, что жить стало лучше, веселее. Это, конечно, верно. Но это
ведет к тому, что население стало размножаться гораздо быстрее, чем в
старое время. Смертности стало меньше, рождаемости больше, и чистого
прироста получается несравненно больше. Это, конечно, хорошо, и мы это
приветствуем. Сейчас у нас каждый год чистого прироста населения получается
около трех миллионов душ. Это значит, что каждый год мы получаем приращение
на целую Финляндию. Ну а это ведет к тому, что приходится кормить все
больше и больше людей". /Речь Иосифа о необходимости расширения зернового
хозяйства, 1935 г/
     "Этот человек умеет действовать. У него цель всегда перед глазами.
Работать с ним одно удовольствие. Никаких околичностей. Он излагает вопрос,
который хочет обсудить, и никуда не отклоняется". /Ф.Рузвельт об Иосифе/
"Насколько мне известно из сообщений иностранной прессы, я давно уже
оставил сей грешный мир и переселился на тот свет. Так как к сообщениям
иностранной прессы нельзя не относиться с доверием, если вы не хотите быть
вычеркнутыми из списка цивилизованных людей, то прошу верить этим
сообщениям и не нарушать моего покоя в тишине потустороннего мира". /Ответ
Иосифа на корреспондентский запрос по поводу слухов о своей тяжелой
болезни/.

     Христос! Родной простор печален!
     Изнемогаю на кресте!
     И челн Твой - будет ли причален
     к моей распятой высоте?
                       /А.Блок/

     Сейчас идет Суд Истории, реабилитирующий Иосифа, понявшего Замысел.
С крушением СССР Вампирия сбросила маску и саморазоблачилась, зло
прорвалось и лопнуло, как нарыв. Ну, а нынешние вожди "вляпались" в
историю, а наша Советская Родина, страна "героев, мечтателей и ученых" -
перешла в вечность. Теперь "нашим" надо взяться за руки и дальше, выше - с
того уступа, на котором ты удержался, когда все летело в тартарары.
Антивампирия была восхождением, а альпинизм - вещь жесткая. Вспомним, что
мы первопроходцы, а не первопроходимцы, которые там, внизу, "осваивают
рынок" на костях и руинах...
     Иосиф первым построил "воздухоплавательный аппарат". Нелепый,
громоздкий, но не противоречащий Замыслу! И мы все на нем пролетели над
Вампирией семьдесят лет, как те куклы из советского фильма "Золотой
ключик", удравшие от Карабаса-барабаса.

     Кстати, заметили - корабль тот был в форме КОВЧЕГА!
     Иосиф заставил волков пасти овец.
     В поступке каждом, в каждом слове
     Клянусь ему служить без срока
     И до последней капли крови
     Быть каплей этого потока.
                       /М.Алигер, март 1953г/

     И наступит ВСЕ ХОРОШЕЕ. НАВСЕГДА И ВЕ3ДЕ.
     Напрасно все: душа ослепла,
     Мы червю преданы и тле,
     И не осталось даже пепла
     От Русской Правды на земле!
                       /З.Гиппиус/

     Чем ночь темней, тем ярче звезды...
     Висящее на стене ружье должно обязательно выстрелить... Слово - тоже
оружие, и рано или поздно выстрелит по законам драматургии. В кого стреляют
твои ружья-слова?

     Сегодня приторно и пресно
     В любом банановом раю,
     И лишь в России интересно,
     Поскольку пропасть на краю.



     СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА

     Господь предупреждал учеников об опасности фарисейской закваски,
"которая есть лицемерие".
     "Горе вам, законникам, что вы взяли ключ разумения: сами не вошли и
входящим воспрепятствовали". /Лк.11:52/

     Прошло время, когда князья, как повелело Небо, были народу
наставниками, отцами и защитниками, а священники - пастырями. Прошло время
первых христиан-бессеребреников, христианских общин, основанных на общей
собственности и взаимной любви. Церковь стала легальной, сильные мира сего
- ее прихожанами... Но они были обычными грешными людьми - с низменными
страстями и пороками, хотели богатства, власти, праздной жизни за счет
других, более слабых. Они уже "не пасли, а жрали" овец, нарушая Замысел. Но
при этом оставались чадами Церкви и на словах исповедовали христианство.
Надо было или войти в конфликт с нарождающейся Вампирией, или, стремясь
получить от нее права, привилегии и покровительство, приспособить к
Вампирии христианство /наверное, это относится и к исламу/.
     Церковь, к сожалению, как и было предсказано пророками, - предпочла
второе, отдавая Богово кесарю, стала понемногу пытаться приспособить учение
Христа и саму Его личность к необходимости "служить двум господам" и
проповедовать "непротивление Злу".
     В результате был искажен Замысел Творца о мире и богочеловечестве.
Началось с обмирщения Западной церкви, потом и на Святой Руси князья-отцы и
защитники превратились постепенно в князей-хищников... Протестующую часть
духовенства удалось отсечь и практически уничтожить /речь идет только о
социальной проповеди, а не о догматах/.
     Культура тоже оказалась расколотой - на обслуживающую царство Мамоны
и противостоящую ей. Иногда то и другое в одном авторе. Фактически общество
отказалось защищать слабых и неимущих, "униженных и оскорбленных",
отказалось что-либо менять в постоянно калечащем тела и души миропорядке и
даже провозгласило его "установленным Богом".
     На всей мировой культуре так или иначе лежит печать богооставленности.
Она изменила своему призванию, отреклась от Замысла. (Постхристианские
язычники и даже сатанисты, спириты, масоны, служители Бахуса, Эроса - имя
им легион). Материалисты всех оттенков, идолопоклонники "человека",
"народа", "прогресса", изобретатели "собственного бога".
     Попытки найти Истину за церковной оградой продолжались на Руси по
меньшей мере два века, собиралось по крохам христианское учение,
растерянное во время долгих блужданий вокруг храма, вне храма.
     "Действительность в ее революционном развитии", - это определение
соцреализма в какой-то степени можно отнести и к христианской этике,
направленной на построение грядущего Царства. Осколки, казалось, были
собраны и склеены, но... Советская культура все время упиралась в
"необходимость Бога". Высшего Смысла жизни с выходом в вечность и личное
бессмертие. Победив Вампирию внешне, надо было преодолеть ее внутренне -
словом творить новый мир, подготовить РЕВОЛЮЦИЮ ДУХА, СОЗНАНИЯ.
     А без выхода в бессмертие получалось, что каждое последующее поколение
строителей Светлого Будущего является ВАМПИРОМ для предыдущего. Духовно-
нравственный тупик, тараканьи бега. Стоило убегать от Вампирии личностной и
классовой, чтобы идеологически упереться в Вампирию поколений! Советскому
искусству остро не хватало воздуха, Неба Бескрайнего... Идеологические шоры
мешали разглядеть глубинный смысл бытия. Прорваться удавалось в музыке, в
балете, в отдельных строчках, кадрах, образах, красках... Поразительно, но
советская цензура одновременно боролась и с Небом и с Тьмой, во всяком
случае, с лозунгом князя Тьмы: "Запрещается запрещать".
     После отставки "воинствующего богоборца" Хрущева наметилось
религиозное возрождение. Предстояло привить засыхающие ветки
коммунистической идеологии к стволу Православной церкви, окрестить
"незаконнорожденного" ребенка.
     Пустоту богооставленности в наполненной храмами и иконами России
царской, прорыв к Небу среди разрушенных храмов России Советской предстояло
заменить Россией Духовной, подготавливающей РЕВОЛЮЦИЮ СОЗНАНИЯ.
     Осколки найденной вне храмов "истины" были неким подобием аскетической
христианской этики, Антивампирией первых христианских общин. Только менее
благодатной и более агрессивной. Она-то и стала фундаментом соцреализма.
     Гениальная пушкинская сказка о рыбаке и золотой рыбке повествует о
том, как Тайну, Чудо, избранничество попытались приспособить к Вампирии.
Кончилось это, как известно, "у разбитого корыта".
     "Ничего не сказала рыбка. Лишь хвостом по воде плеснула и ушла в
глубокое море..."
     Она вернется, когда мы будем просить у нее не богатства, не власти, не
знатности, а "единого на потребу" -Благодати и Царствия. Горнего,
нездешнего.
     Жадная старуха - Вампирия, нагло просящая у рыбки "запретных плодов, и
побольше", и старик-аскет, пассивный, равнодушный к могуществу рыбки и ее
дарам, к ЧУДУ, ничего не просящий, - оба оказываются банкротами. Равно
осуждена просящая у Истины "не того" и ничего не просящий, теплохладный к
Истине, потерявший благодать. Не напоминает ли теплохладность старика
социальную проповедь церкви, идущей порой на поводу у общества безудержного
потребления?
     Поразительно, как эта супружеская пара из старой сказки символизирует
постсоветское общество - обезумевшие от бесконтрольного "Хочу!" "новые
русские" и послушный их дури, безропотный и теплохладный народ, которому
все "до фонаря".
     Когда саму Тайну пытаются приспособить "служить на посылках" у царства
Мамоны. Тайна какое-то время снисходит к немощам природы человеческой, а
затем молча уходит "в глубокое море" и не дает ответа. А на море - черная
буря. И снова Русь- у разбитого корыта...

     Церковь должна признать, что состояние мира, России - и перед
революцией, и сейчас - не что иное как коллективное служение Мамоне, из
которого желающие спастись "должны выйти".
     "Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых..." /Пс.I:I/
     Церковь, не обличающая Вампирию с позиций христианской этики и не
предупреждающая о последствиях "служения Мамоне", толкает общество к
атеизму и кровавым революциям.
     Эдвард Радзинский: "Пожалуй, единственная трудность в записи моих
передач у меня возникла со Сталиным. Обычно я записываю программы в своей
квартире, в своем кресле. Я очень чувствую пространство. А передачу со
Сталиным решили записывать на его бывшей даче. Это было чудовищно. Я там
чуть не умер. Первую серию просто не мог говорить, на мне словно тяжелые
гири повисли. Я вообще лекарств не пью, а тут попросил таблетку валидола.
Там и другие вещи происходи ли странные - камера выходила из строя,
какой-то звук появлялся, компьютер отказывал и прочее".
     - "Ха-ха-ха!.. - прошипел АГ, - как писал Иосиф на полях библиотечных
книг".


     * * *


     Аквариум разбит, рыбки оказались в "море житейском". Но вода в нем
ядовита, вокруг снуют акулы, которые пожирают более слабых рыбешек и друг
друга. Можно, конечно, укрыться под корягой и наблюдать, как несчастье
постигает тех, кто не может сопротивляться, кто беззащитней и
интеллигентней, в лучшем смысле этого слова... Можно наблюдать, как глупые
жертвы надеются, что их тоже накормят, не понимая, что они сами
предназначены отныне на съедение, что они всего лишь пища, биомасса. Или
рабы.
     Или отходы, которые надо понадежней закопать, сунув в целлофановый
пакет.
     Что их больше не будут ни лечить, ни учить, ни защищать. Что алчность,
ненависть, злоба, зависть, бесстыдство, распутство, кровь и смерть будут
отныне править бал на их Родине. И когда говорят о наведении порядка,
укреплении власти и усилении страны, отныне это будут лишь речи об
укреплении ненавистного нового порядка - всесилия упырей.


     * * *


     Корабль захватили безумные кровожадные пираты. Если ты не хищник, то
жертва - тебя заставят жить по их законам. Ремонтировать такой корабль -
умножать зло на земле. Идти против Бога и губить душу. Бездействовать,
запершись в каюте? - нет, не позволяет совесть. Разве не предается Бог
молчанием? Утешать и убаюкивать тех, кого жрут, убивают, лишают нормальной
пищи, лечения, жилища, работы? У кого забирают дочерей в бордели, а сыновей
- на пушечное мясо для своих разборок? Утешать, что вот, на том свете
будешь радоваться, как злодеи горят в аду? Терпи и смотри, как умножается
зло на земле... Раньше Иоанна умозрительно вроде бы соглашалась с
"непротивлением", но теперь все в ней протестовало. Нет, не может быть на
то Воля Господа! И если пиратов в их безумии и злобе ждут страшные муки, то
она не хочет смотреть в этой жизни на муки жертв, а в той - на муки
вампиров. И уж конечно, и тут и там страдать или искушать самой, быть или
жертвой, или хищником, - третьего не дано. Или, как большинство, тем и
другим одновременно.
     Нет, в их прошлом, пусть во многом нелепом, смешном, пусть затхлом
водоеме, пусть тесном, ее совесть так не бунтовала. Она жила, а не
"переживала", как теперь, когда порой хотелось, чтоб этот чумной корабль
взорвался, налетел на айсберг, только бы не испытывать ежедневно этот
мучительный стыд от молчаливого соучастия в чудовищно наглом и лицемерном
пиршестве зла.
     Бороться, агитировать, как свекровьины "краснокоричневые"? Но что им
удалось изменить в зараженном алчностью трюме, где многие повстанцы просто
втайне надеются зубами прогрызться на верхнюю палубу и тоже стать пиратами?
     Из последних сил она цеплялась за свой малый бизнес, этот наркотик.
Цветы, букеты. Свадьбы, похороны, дни рождения, праздники, скомканные в
кармане купюры - она, как и прочие торговцы, все более обслуживала
"пиратов," простой народ вообще перестал что-либо покупать, униженно
торговался, тащил с прилавков, что плохо лежит. Она села играть в эту общую
рулетку, где в выигрыше всегда Вельзевул, и боялась встать из-за стола,
оставшись один на один с извечно русским вопросом: "Что делать?"
     - Как нам жить дальше, Господи? Подскажи, научи...
     Она стала трудоголиком, как Денис или Филипп, обменивала свою жизнь на
сомнительного вида, как воландовские червонцы, купюры, новорусские деньги
и боялась остановиться. Даже тратить их казалось грехом - чудились следы
слез и крови.
     "Господи, спаси нас!"
     Ни минуты свободной. Сегодня она на машине, надо успеть кучу дел.
Договорилась на фирме насчет хризантем. Потом записалась в поликлинике к
стоматологу, купила минеральной добавки для Анчара, себе - три десятка яиц.
Решила по пути заехать домой на квартиру - давно не была. Просто узнать,
как дела. Купила еще пять десятков яиц, для "краснокоричневых". Пусть едят,
когда нет пельменей.
     Скорей, скорей, на даче Анчар заждался, надо его прогулять до темноты.
Отвратная сумка, ничего в ней никогда не найдешь... Наконец, нащупала ключ,
отперла.
     - Иоанна Аркадьевна, как хорошо, я уж хотела вас разыскивать.
     Эмма Борисовна, подруга и соратница свекрови, скорбно покачиваясь,
отступала в глубь коридора.
     - Что еще стряслось? Да говорите же, наконец...
     - Только не волнуйтесь, сын ваш позвонил, что отец... ну ваш муж... В
общем, заболел, обширный инфаркт у него. Он там в какой-то клинике, в
реанимации. Чтоб вы срочно позвонили Лизе.
     Слова Эммы Борисовны достигают ее, будто сквозь толщу воды. Слова-рыбы
шевелят плавниками и беззвучно разевают рты. Скорее вынырнуть, вдохнуть...
     Эмма Борисовна отпаивает ее чем-то мятным. Ее испуганное лицо с
хлопьями розовой пудры на переносице подплывает совсем близко.
     - Ну что ты, подруга, разве так можно? Нам надо держаться, на нас,
бабах, сейчас вся страна... Я вон двух мужей схоронила, у дочки диабет,
внук в Чечне с концами, зять не просыхает, а раскисать - нет, не имеем
права. Нам еще Зимний брать, подруга! Держаться надо. Может, еще и
оклемается твой...
     Немного сама "оклемавшись", она позвонила в Грецию. К счастью, дома
оказался Филипп. Да, обширный инфаркт, сейчас отец в реанимации, - там, в
римской клинике. Перевозить никуда нельзя, состояние более-менее
стабилизировалось, врачи надеются. У него уже давно "мотор" пошаливал.
Стресс, сосудистый криз на фоне общего переутомления, давление подскочило,
но на врачей времени не было. У продюсеров этих, сама знаешь, система
потогонная, сроки жесткие. День простоя - колоссальные убытки... Это тебе
не советский санаторий на Мосфильме.
     Филипп сообщил, что проект отец, в общем-то, вытянул, по всем пунктам
вроде бы чисто. Но уже на последнем дыхании. И прямо с вечеринки по поводу
финиша - в реанимацию. Хорошо, Филипп оказался по соседству в Афинах, а не
где-нибудь в Штатах. Сейчас отцу получше, но возможно, понадобится
операция. А главное - и операция, и каждый день пребывания в клинике стоит
здесь сумасшедшие бабки, от которых кого хочешь Кондратий хватит. Отец и
так почти разорен, еще так неделька пройдет, - он, Филипп, тоже разорится
/ты же сама знаешь, у меня свободных бабок нет, все в обороте/. Короче, как
только разрешат врачи, отца надо будет перевозить в Москву и долечивать
дома, где еще эскулапы не совсем оборзели...
     В оптимизме сына насчет эскулапов Иоанна усомнилась, но промолчала.
     - А он выдержит дорогу?
     - Врачи дадут ответ через пару дней. Но выхода нет. Болеть здесь без
страховки - лучше сразу застрелиться.
     Иоанна пообещала все выяснить и перезвонить.
     Кое с кем связалась сразу же. Первые сведения подтвердили худшее - в
Москве нынче и пребывание в клинике и, тем более, операция, ненамного
дешевле.
     - Сволочи, - сказала Эмма Борисовна. - Все завоевания отняли. Своих
шлюх в крови народной купают. Ну, ничего, подруга, пробьемся!
     - Ей сказали? - спросила Иоанна про свекровь.
     - Сказали. Обрадовалась, что теперь Лиза вернется. Она их, по-моему,
путает, сына и внука, с головой уже того. Но аппетит - будь здоров. Кстати,
ты бы поела, подруга, что уж теперь...
     Господи, где взять силы? Она пыталась представить себе беспомощного
больного Дениса - и не могла. Это было так же нелепо и страшно, как часы
без стрелок. Денис, вечный, казалось, двигатель, трудоголик, у которого ни
секунды зря не пропадало... Никакого послабления ни себе, ни другим, вечный
бег с препятствиями. Да, у нее заболел муж, с которым она прожила, между
прочим, более тридцати лет, и теперь придется определять его в больницу,
искать деньги - занимать, возможно, продавать антиквариат. Ухаживать за
Денисом, вероятно, не один год, до конца жизни. А вокруг теперь, да, много
волков, и слабому каюк, и даже их сын думает в первую очередь не об отце, а
о бизнесе. Их внуки будут еще хуже, ибо установка теперь такая, и надо
найти силы продолжать жить. Потому что надо.
     Было уже совсем темно. Жигуленок подползал к Лужино по расхлябанной
осенней дороге, переваливаясь через колдобины, как больной зверь к
желанному логову. Отсидеться, зализать раны. С истошно счастливым лаем
выскочил из будки Анчар, она отстегнула его, и он тут же удрал за кошкой.
Но ей было не до кошки и не до Анчара. Машинально зарулила в гараж, закрыла
ворота, прелые листья скользили под ногами, остро пахло посаженными вдоль
дорожки еще цветущими флоксами, а в доме... Только у лужинского дома был
такой неповторимый теплый запах...
     Но сейчас ничто не радовало. Она с отвращением содрала с себя куртку,
сапоги, свитер, джинсы и белье, обтерлась в ванной мокрым полотенцем -
разогревать воду было тоже тошно, нырнула в старые шлепанцы и халат,
разбила на сковородку два яйца. В дверь царапался обескураженный небывалой
свободой Анчар. Иоанна нашла его миску, плеснула похлебки из холодильника.
Тем временем запахло паленой яичницей. Бросила ее туда же, в анчарову
миску, разбила еще два яйца на сковородку. Включила "ящик". Дикторша как
всегда, ликующе и взахлеб, передавала вампирские новости: все ужасно,
распадается, закрывается, гибнет, сохнет, глохнет, чахнет, НАТО подступает
к Садовому кольцу, население протестует не против того, что из него делают
котлеты, а что не платят и плохо кормят перед бойней.
     И Дениса вурдалаки, конечно же, залечат до смерти. Платная медицина -
нонсенс, сдельщина тут неуместна. Чем больше болезней и койко-дней, тем
выгодней эскулапу. Держать пациента в полудохлом состоянии как можно
дольше, чтобы бесконечно капало в карман - это для мнительных "крутых", а
беднота и вовсе отметается с порога, как недойная скотина в рентабельном
хозяйстве.
     По другой программе совокуплялись "голубые", по третьей - вертлявая
рекламная дамочка, проезжая мимо элитного клуба "Ап-энд-даун", возжелала
рыбы - форели. Заказала деликатес по мобильнику и через несколько секунд
уже осчастливила своим появлением "партнера", как теперь принято было
выражаться, кокетливым: "Где рыба?"
     Иоанна мрачно подумала, что это бы здорово монтировалось с кадром из
"Кавказской пленницы", где Юрий Никулин лупит по столу костяшкой домино -
"Рыба!" И какой-нибудь впечатляющий взрыв из крутого боевика, сметающий все
и вся вместе с дамочкой. И никаких тебе апэндаунов. Гибель Помпеи.
     Все было настолько неправдоподобно, нелепо и ужасно, что казалось -
надо просто проснуться. Постараться проснуться, посмеяться над диким
кошмарным сном на родной совкой печи, под руководством партии-
правительства. Пусть бездарных и перерождающихся, пусть "империи зла", с
дутой дружбой народов, пусть без прав, с характеристиками с места работы, с
очередям за колбасой по два двадцать и апельсинами по рубль сорок, где
Филипп и Лиза с ребятами были бы рядом, а Денис лепил бы спокойно сериалы
на родном "Мосфильме"...
     "Пусть будут стукачи, дружинники, субботники и овощные базы, только
верни меня домой, Господи, - снова тосковала Иоанна, - в страну, где я
родилась и худо-бедно прожила более полувека, и за все Тебя благодарила. И
сейчас не было бы никаких проблем ни с денисовым лечением, ни с любой
операцией, и были бы живы солдатики - в Карабахе, Чечне, Таджикистане. И
эти вурдалаки кромешные, пища адова, сидели бы спокойненько по КБ, тюрьмам
и учреждениям, пили бы в столовых компот из сухофруктов, пусть даже водку,
но не человечью кровушку"!
     Она в сердцах вырубила в "ящике" звук, проглотила пресную резиновую
яичницу - даже подняться за солонкой было лень. Плеснула в стакан
самодельного сока - такие соки, смородиновые, вишневые, клубничные она
наловчилась готовить на зиму.
     Поколебавшись, добавила в стакан коньяку и, забравшись с ногами в дяди
женино кресло, постаралась расслабиться. Коньяк не помог - хотелось задрать
к потолку голову и выть. Наверное, она-таки завыла - лежащий у двери Анчар
поднял морду и уши, глянул недоуменно. Стойкое отвращение к жизни - ни
желания, ни сил что-либо предпринять. Она жалела Дениса умозрительно, так
же умом понимала, что, кроме нее, у него никого нет, и надо что-то делать.
Но так, наверное, чувствует себя заглохший автомобиль на дороге, когда
кончается горючее. Можно ахать, подхлестывать себя, стыдить, ужасаться,
дергаться - все, бак пуст. Приехали.
     А дом продолжал жить. Включался и отключался АГВ, холодильник, тикали
часы, горели лампочки, похрапывал Анчар; береста в камине, казалось, так и
ждала огня, чтобы вспыхнуть, затрещать жарко и весело.
     "Смотреть камин" она могла часами, как некоторые граждане-зомби
сериалы. С книгой, рукописью на коленях или просто так. Но теперь и от
камина было тошно. Рулетка остановилась.
     Еще вчера было воскресенье, она вернулась с обедни, потом гуляла с
Анчаром по дубраве. Шуршали под ногами рыжие листья, была чудесная погода -
синее небо, рыжие дубы и перистые облака, предвестники дождя. Она думала,
что надо бы успеть заготовить сухих листьев для утепления грядок и колодца,
набрала полные карманы поздних опят-октябрят и представляла как Ганя, стоя
на лесах за сотни километров от Лужина, расписывает стены своего храма, или
тоже гуляет сейчас по таежным своим сопкам. И молилась, чтобы он тоже
вспомнил о ней. И начисто забывала про грусть-тоску, увидав на рыжей листве
бирюзовые сполохи синей птицы, которая в блаженно-чистой тоске выводила
где-то на грани бытия нездешнюю свою мелодию. Песня синей птицы - верный
признак, что ее молитва о Гане услышана.
     Все. Пусть рулетка стоит, Иоанна выходит из игры. Никаких игр.
Ненавистное "завтра" вставало на горизонте, как чудище на одной из ранних
Ганиных картин.
     Пусть всегда будет сегодня. Вот так, в кресле с ногами и потихоньку
выть. Пусть завтра никогда не наступит.
     Она вспомнила про экзотическое снотворное в спальне, давным-давно
привезенное из-за бугра их общей приятельницей для страдающей бессонницей
свекрови. Ядовито-розовые шарики. Свекровь их принимать опасалась, она
вообще избегала лекарств и боялась, что кто-либо из детей их наглотается,
поэтому отдала шарики Иоанне, чтобы зарыла на даче. Но они были такие
красивые, эти шарики, такая милая упаковка в форме сердечка... Бережливая
Иоанна терпеть не могла что-то выкидывать. И вот теперь... задернуть шторы,
отпустить на свободу Анчара и проглотить все разом, запив соком с коньяком.
И спать, спать...
     И никаких "завтра".
     Иоанна поднялась в спальню, покатала шарики не ладони и швырнула с
балкона в осеннюю ночь, как когда-то ключ. Представила, как они алеют на
жухлой траве заледеневшими бусинками крови...
     Внизу в кухне почти выкипел чайник.
     Попробовала молиться - как в пустоту. Все правильно, Господь ушел. Он
гневается из-за этих таблеток. Он никогда не дает испытания сверх меры,
крест надо принимать с благодарным смирением и нести. И нельзя молиться,
чтоб никогда не наступило завтра, это трусость и грех.
     Дай силы войти в него, Господи...
     Все еще беззвучный ящик показывал владения Егорки Златова. Самого
Егорку, златогорских девчонок-изанок. Фиалочек, чернильниц - кто как
называл. Их теперь часто показывали - блаженные, пережиток советского
прошлого. А то и с восторгом, как "надежду России". Чаще просто с
любопытством, как всякое "из ряда вон". Девчонки на ферме, на стройке, в
теплице, торгуют с лотка... Что-то убирают, высаживают, играют с детьми...


     * * *


     Именно девчонки, от двенадцати до двадцати пяти были наиболее
ревностными егоркиными фанатками, опровергая мрачные прогнозы насчет
всеобщей шлюхизации и связанного с ней вырождения генофонда. Девчонки были
дивные - откуда они только такие брались? - стройные и вместе с тем
крепенькие, жизнестойкие, с такими хорошими лицами - невозможный гибрид
святой Агнессы и "девушки с веслом". Фиолетовый цвет - сплав синего, алого
и белого. Небо, кровь и чистота. Восхождение, самопожертвование,
преображение.
     Жилет с юбкой или брюками из фиолетовой джинсы всех оттенков, длины и
покроя, кроме шокирующих, любого цвета блузка, любая обувь. Туфли-лодочки,
сандалии со шнуровкой, кроссовки...
     Изанки-фиалочки, чернильницы и мальчики-"сизари" шли в народ по
городам и весям, исповедуя Замысел Неба, Революцию Сознания и Божественную
Свободу.
     Их вряд ли понимали, называли "блаженными", посмеивались, дивились их
юной горячности, но те сразу же хватали быка за рога, находили десяток-
другой слушателей, сочувствующих, - кому обрыдла жизнь над кастрюлями и
корытом, у кого душа рвалась "в даль светлую", кого "заела среда", кто
"чувствовал в душе своей силы необъятные"... Мы решим все ваши проблемы, мы
освободим вас от чар, как принц - заколдованное спящее царство. Мы прорубим
заросшую терновником и бурьяном тропку и будем вас тормошить, трясти за
плечи... Будем раскапывать в каждом клад - Образ Божий, Замысел, дары Неба,
помогая их обнаружить, развить и направить в нужном направлении. Мы очистим
вашу жизнь от суеты, хандры, дури. Поможем найти единственное, только ваше
место в жизни...
     Умеющие и любящие стряпать, возиться с детьми, знающие иностранные
языки или с музыкальным образованием, обладатели пианино или авто, врачи
на пенсии или безработные, плотники, столяры, маляры, сантехники - всем
найдется дело! "Все работы хороши - выбирай на вкус..."
     "Мы одно... Единый организм! Богочеловечество! - митинговали
пришельцы, - в каждом дремлет Пушкин, Мичурин, Рембрандт, Бах, Блез Паскаль
и Галина Уланова... Паша Ангелина и Илья Муромец, Стаханов и Шекспир. Что
вы зря тратите время и силы, чтобы удержаться на плаву, чтобы вас накормили
гамбургерами перед тем, как вами позавтракать? Мы вас научим вообще
обходиться без них, без хищников - будто их и нет. И тогда они отомрут сами
собой, за ненадобностью. Тьфу на них! Армию, милицию мы прокормим, -
хвастались фиалочки, - А эти - отомрут... Мы организуем свои столовые,
ясли, детсады, школы, продленки... У кого есть транспорт - будем развозить
обеды и малышей, у кого есть руки - ремонтировать жилища и обувь. Каждый
будет делать, что умеет и любит, а тяжелое и неприятное - по очереди. Мы
подставим друг другу плечи и вылезем из этой ямы.
     С вами больше не будут расплачиваться утюгами и тарелками. Ваш муж не
будет часами стоять за промозглым прилавком вместо кафедры, продавать
кастрюли или бюстгальтеры - мы купим их у вас, а взамен привезем все, что
вам необходимо... И вам теперь будет хватать пенсии за счет тех же
освобожденных и доведенных "до ума" внутренних резервов. Будет достаточно
времени и сходить в храм, и почитать "разумное, доброе, вечное" - мы вам
любую книжку доставим по заказу. Сможете послушать хорошую музыку, заняться
делом по душе, по нашей компьютерной сети "Изан-нет" заказать любой
материал на интересующую вас тему...
     Мы поможем восстановить в вашем поселке храм или построить новый.
Пусть часовню, но она будет действующей.
     У многих мужья и сыновья - пьянь. От тоски, бездуховности, безнадеги,
беспредела, распущенности. Драки, ругань, смертоубийство, все друг другу
обрыдли, страдают дети, а бежать некуда... Мы и это решим, отселив временно
детей, или детей с женщинами. А мужьям окажем квалифицированную медицинскую
и психологическую помощь. Поможем найти дело по душе, а не получится... Ну
что ж, если ему так нравится - поколымил, выпил - и спать... У нас и такие
живут, только отдельно по обоюдному согласию. Мы их будем потихоньку
лечить, поможем найти веру в себя, работу, смысл. Мы их отрезвляем,
приводим в порядок, даже даем возможность иногда похулиганить, разрядиться
в специальной комнате на манекенах и приборах. Это все равно лучше, чем на
жене и детях!
     Если вы душой с нами и не находите в своей среде единомышленников - мы
вам поможем уехать по адресам, где вы будете жить среди своих. Обустроим,
дадим работу и позаботимся, чтобы ваше родное жилье, куда вы вольны
вернуться в любую минуту, не пустовало и приносило доход.
     Мы поправим ваше здоровье - у нас компьютеры, лечебницы, всевозможные
свои специалисты. У нас повсюду - свои.
     Избавим от рабства греху, разобщенности, бессмыслицы существования.
Унизительного верховенства материи над духом.
     Чтобы вы смогли услыхать в наступившей тишине Зов Неба.
     Понять, к чему вас призывает этот Зов, узнать Его Святую Волю.
     Пока не поздно, реализовать и умножить данные Небом дары, чтобы не
оказаться банкротом перед лицом вечности. Сейчас позже, чем кажется.
     Чтоб вы освободили себя и других от заразы вампиризма, замкнутой на
себя самости и безудержного "хочу!"
     Чтоб вы осознали, для чего родились, и вступили в ИЗАНИЮ -армию
освободителей, исповедников Закона Неба.
     Наши возможности неисчерпаемы, ибо мы едины и с нами Бог. Мы- ручьи,
реки, текущие в океан, которому нет конца...
     Товарищи-граждане! Хватит вымирать, плакать, подставлять свою шею и
спину упырям! Хватит отдавать им на съедение ваших сыновей и дочерей,
участвовать в их преступлениях и самим становиться хищниками, которые "в
Царство не войдут" Пора понять - мы для них - всего лишь пища, курятина на
ферме. Говорят, есть лишь два способа их уничтожить - Свет и осиновый кол.
Но Света пока нет в нас, а кол мы проходили в семнадцатом. Продержались
семьдесят лет, пока в номенклатурном инкубаторе снова не вылупились
змееныши. Опутали руки-ноги... Отдерем их от нашей шеи...Вспомним, что мы
Святая Русь, советские люди. Наконец, народ Божий!
     "Идите, идите, выходите оттуда; не касайтесь нечистого; выходите из
среды его, очистите себя, носящие сосуды Господни!" /Ис.52:11/
     "И потому выйдите из среды их и отделитесь, говорит Господь, и не
прикасайтесь к нечистому, и Я прииму вас;
     И буду вам Отцом, и вы будете Моими сынами и дщерями, говорит Господь
Вседержитель". /2 кор.6:17-18/
     Пусть жрут друг друга. Приятного аппетита!
     Объединившись, мы больше не позволим им разбойничать, да и сами не
хотим тучнеть за счет других. Помня, что все отнятое тобой у других на
земле, отнято у тебя самого в вечности. Что сейчас самое главное -
возрождение нашей разодранной, разоренной и залитой кровью святой земли. Мы
должны стать богатыми и сильными, чтобы защититься от их нашествия...
     Среди вдохновленных сизарями и фиалочками граждан составлялись списки,
проводились подробные анкеты: ваши проблемы и возможности, пожелания и
мечты. Много было надомной работы. Например, к умеющей и любящей готовить
какой-нибудь бабе Мане, имеющей магистральный газ, завозились необходимые
продукты, она в огромных кастрюлях-скороварках готовила еду, которую
забирал специальный автобус-столовая. Можно было пообедать или в самом
автобусе, или заказать обед на дом. Желающие сдать какие-либо продукты
/мясо, картошку, соленья, птицу, яйца и т. д./ могли это сделать по
среднерыночным ценам - к ним тоже приезжали и забирали. Договаривались на
ближайших рынках, покупая для обедов продукты оптом и регулярно, то есть,
естественно, подешевле. Или в обмен на ответные услуги Изании. Также
забирали по домам вещи в стирку, химчистку, починку, оборудовали по желанию
хозяев какой-либо сарай под прачечную, завозили стиральные машины или
отвозили белье централизованно в уже существующий пункт. С ремонтом обуви,
мелким ремонтом одежды и прочими бытовыми услугами было еще легче -
внутренние резервы обычно находились всегда. К умельцу-любителю пенсионеру,
желающему вписаться в систему Изании, на недельку-другую поселялся изанин-
профессионал, сапожник, к примеру, завозили необходимое оборудование и
объявляли прием. Обучив ученика, учитель уезжал в другой пункт, и дело шло.
Так же с парикмахерскими услугами, ручной и машинной вязкой из овечьей,
козьей и собачьей домашней шерсти, шитьем постельного белья из отрезов,
которыми где-то выдавали зарплату. Велись занятия с детьми всех возрастов -
музыка, иностранные языки, всякого рода народные промыслы, бытовые поделки,
имеющие хороший спрос на рынке (конъюнктура тщательно изучалась, изане
никогда не работали впустую). Можно было также получить услуги за наличные.
     Желающим уехать из своего города, поселка, деревни с определенной
целью (на учебу, работу, к родственникам) помогали продать дом своим же
изанам или сдать под ту же столовую, а в указанном пункте подбирали
подходящее жилье, помогали с обустройством. Короче, действительно, решали
все проблемы.
     Если видели, что кто-то лукавит, отлынивает, служит Бахусу - сначала
предупреждали, потом исключали. Охотно помогали желающим излечиться, врачам
- организовать дома кабинет приема больных.
     Следующая ступенька - для готовых вступить в Изан-банк, вложить свои
пенсии, зарплаты, пособия в общую денежную кассу возрождения страны.
     - Чем богаче мы будем, тем больше заброшенных и запущенных хозяйств,
предприятий, научно-исследовательских учреждений сможем взять под свой
контроль, - проповедывал Егорка. - Там, где люди довольствуются разумно-
достаточным, где есть система "единый организм", где рационально
используется любая мелочь, нет простоя, - освобождается колоссальная
творческая энергия, питаемая сознанием правильности и справедливости новой
жизни, свободой от ига бестолковщины и материального гнета. Энергия,
способная двигать горы. "Яко с нами Бог"...
     И наконец - членство в ИЗАНИИ. Передовой отряд, энтузиасты, вступившие
в армию новых борцов "за освобождение человечества" и смело идущие по
городам и весям. Их, случалось, гнали, даже пытались побить - в систему
подготовки сизарей и фиалочек входили приемы самообороны. Власть,
центральная и местная, поначалу снисходительно терпящая "блаженных", начала
огрызаться и кусаться, понимать нависшую над вампирией опасность.
     И понеслось - звонки с угрозами, наезды, особенно, на Егорку. Оборотни
не сразу, но осознали опасность - вся их власть держалась на недугах
общества, безумие которого они поощряли, оправдывали и защищали. С помощью
асов "второй древнейшей". Жалкое впечатление производили тусовки отвязанной
совковой интеллигенции - танец престарелой Иродиады перед Иродом ,чтобы
получить на блюде головы бывших "удерживающих".
     Там, где человек преодолевает животное начало и родовой инстинкт, для
него очень остро встает вопрос: "Зачем я?".
     "Работа жаркая, дела хорошие", как поленья для духовного очищающего
костра возжигали в душе нездешний огонь...
     Но первоочередная задача - самообеспечение хлебом насущным.. Создание
вблизи городов и населенных пунктов специальных овощных, животноводческих и
птицеводческих хозяйств, ферм и теплиц. Передовые технологии выращивания
картофеля, капусты, грибов, зелени; как правило, безотходная переработка
молока и мяса /колбасные, консервные цеха, сыроварни, маслобойни и т.д./
Здесь - основные рабочие места для переселенцев: аренда пустующих земель с
первоначальным поселением в частных домах, вагончиках, даже палатках. Сразу
же начиналось строительство домов /тоже занятость/. Оставленные дома на
местах также централизованно продавались на сторону местными изанами, или
заселялись "нашими". Изания снабжала свои хозяйства техникой, удобрениями,
топливом для теплиц, одновременно используя внутренние резервы частников.
Помогая им в обработке земли, строительстве теплиц, инвентарем, передовыми
технологиями и т.д. Или арендуя участки по договору под овощеводство,
ягодники, животноводческие фермы, птичники, крольчатники. Приезжала группа
подшефных изан с семьями или без, селилась в поселке в частных домах под
гарантии порядка и безопасности, производили необходимый ремонт жилья,
строили подсобные помещения, обрабатывали участки под посадки,
реализовывали урожай /при участии хозяев или самостоятельно/. Главным
преимуществом Изании была слаженность, взаимодействие всех ступеней -
производства, обработки, реализации, к минимуму сводящее потери. Также, по
возможности, исключалось вмешательство в процесс посторонних сил,
случайностей, чужой бесхозяйственности, воровства и т.д. В Изании была своя
охрана: из верующей "братвы", ветеранов Афгана и Чечни.
     Были, конечно, непредвиденные просчеты и препоны: стихийные бедствия,
разборки, наезды, частные и государственные, но проколы были скорее
исключениями, чем правилом. Изане все старались делать в рамках закона и,
что сразу выбивало козыри из рук их врагов, во славу и на пользу Отечества.
Изания просто обтекала Вампирию, ускользала от нее, не заглатывая, как та
привыкла, болтающиеся повсюду крючки "золотых удочек". Она жила своей
автономной жизнью, хоть в той же реке, что и прочая рыба. Изане просто не
заглатывали приманку! Плыли к своим кормушкам, убежищам и нерестам. И
оказалось, что это бесконечно важно. Общая высокая цель, сознание своей
нужности, мир в душе, отказ от лишнего, от лукавого, слаженность по
принципу единого организма, отвращение ко греху как к заразной болезни. И
не надо никаких насильственных революций, терактов, кровавых войн. "Выйди
от нее, народ Мой". Не надо никаких искусственных поселений, объединений,
необитаемых островов - просто не заглатывать их приманки. Изан нельзя было
просто скинуть с земли, ибо они уже пронизывали ее всю, питали, живили...
     Они удалялись все дальше от Вампирии, как мужики от щедринских
генералов...
     Изания, егоркина мечта -становилась той самой обетованной землей, куда
зови - не зови, расставляй-не расставляй удочки, уплывали дети Неба.

     Цвет небесный, синий цвет,
     Полюбил я с малых лет.
     С детства он мне означал
     Синеву иных начал.
     Это цвет моей мечты,
     Это облик высоты,
     Это легкий переход
     В Неизвестность от забот
     И от плачущих родных
     На похоронах моих,.. -  пели юные Исповедники Неба на своих тусовках.

     "...все неудачи терпя,
     Жизнь отдавая друзьям и дорогам..."
     Если со мною случится беда,
     Грустную землю не меряй шагами.
     Знай, что в сердце моем ты со мною всегда
     Там, за облаками...


     * * *


     "Боже, конечно же, Егорка! - осенило ее, - Вот кто поможет с Денисом".
     Она вспомнила, что в последнем телефонном разговоре месяца три назад
Варя взахлеб рассказывала про Златогорьевский лечебный комплекс, называла
какие-то известные фамилии "новых русских", согласных им помогать в самой
разной форме, - от бизнесменов до светил медицины. Закупка оборудования,
консультации, медикаментозное и физиотерапевтическое лечение, даже
несложные операции собственными силами. А в тяжелых случаях консультанты
оперировали больных в клиниках, где работали, присылая взамен в Златогорье
своих более легких пациентов для долечивания. Еще Варя вместе с другими
златогорскими врачами и медсестрами бесплатно дежурили за это в московских
больницах. Младший сын Олег, зубной техник - и его подключили, и дочь
Светку - та давно уже дежурит с ней, Варей, в паре.
     - Понимаешь, если б не эти московские дежурства, мы бы здесь, в
квартире, вообще не появлялись, - говорила Варя, - Я столько успеваю
сделать! Отдежурили - помогаем на стройке, церковь неподалеку в деревне
реставрируем, уже было освящение, батюшку прислали... Ольга в хоре поет, ей
так нравится - знаешь, у нее голосок прорезался... После стройки идем в
бассейн - не смейся, настоящий бассейн, двадцать пять метров, и сауна, все
как полагается. А главное, под боком и никакой тебе кухни, посуды, стирки,
магазинов - всей этой бытовухи... Боже, как вспомню, сколько жизни на нее
ухлопала... Я здесь свободна, как птица. В столовой вкусно, чистенько,..
просто, но разнообразно, заказывай, что хочешь, девочки готовить любят.
Опять же златогорцы солений-варений натащили. Кто чем богат - огурцы,
помидоры, капусту квашеную... А насчет белья - здесь прачечная-автомат...
Читать появилось время, мы новейшие медицинские журналы получаем, и по
Интернету... Столько потрясающих исследований - я им по-хорошему завидую,
детям, у них все впереди. Господи, как же мы все неправильно жили!..
     Прорываясь по телефону в вечно занятую Москву и, наконец, осторожно
набирая варин номер, Иоанна молилась - хоть бы застать! И чудо произошло,
Варю ее звонок перехватил уже на пороге.
     - Завтра, я там буду, приезжай. Ну да, конечно, в Златогорье. Здесь, в
Москве, у нас теперь что-то вроде штаба. Компьютерный центр. Но
переночевать можно. Чайку попить.
     - И у нас штаб, - усмехнулась Иоанна, - Листовки с пельменями.
     - В общем, живем в "минуты роковые"... Как проехать поняла? Поговорим.
Егорка? Нет, он у нас на месте не сидит, порхает по всей Эсэнговии. Зато
Айрис всегда на месте.
     - Кто это?
     - Айрис, егоркина жена. Ты что, ничего не знаешь? Замшела там у
себя... Айрис-Ириска, американочка. Они уже два месяца как повенчались.
Теперь она - первый егоркин зам, то есть замша. Всем заправляет в его
отсутствие.
     - Американка? Настоящая?
     - Приняла православие, отец Киприан обвенчал. Прелестная девочка.
Очень строгих правил и вообще супергерл. Не смейся, я серьезно ею
восхищаюсь. И вообще, у нас совершенно неверное представление... Можешь
себе вообразить коктейль из Паши Ангелиной, Мари Кюри и Дины Дурбин? Плюс
Маргарет Тэтчер вместо лимончика.
     - С трудом.
     - И еще плюс молодость, перец, неплохой русский и веснушки на носу.
Она программист, спец по компьютерам, как ни странно. Сплела златогорскую
компьютерную сеть, теперь подключает всю Изанию. Изан-нет по аналогии с
Интернетом, всех со всеми. Это потрясающе. И на тракторе ездит. Фермерская
дочка, представляешь?
     - Феминистка?
     - Да нет, я про Тэтчер из-за железного характера и энергии. А вообще-
то Айрис скорее деловая женщина, чем политик. Энтузиастка здорового образа
жизни. Мяса почти не ест, спорт и все такое. По ящику смотрит только
новости, натуральных мехов не носит, по воскресеньям обязательно в церковь,
нас всех будит. Только стоять на службе не привыкла - постоит и сядет. У
них там сама знаешь... В общем, завтра познакомишься...
     Господи, в который раз Ты спасаешь... Еще пятнадцать минут назад жизнь
представлялась тупиком беспросветным. Конечно, Варя и Егорка помогут.
Денис, мы все сделаем. В конце концов, вступлю в эту их ИЗАНИЮ...
     Она не очень-то разобралась в егоркиной утопии - не коммуна, не кибуц
- успехи вроде бы впечатляющие, все так. Но можно ли что-то созидать,
возможен ли оптимизм, когда мы все во власти сил адовых? Иоанна знала, что
темной своей изнанкой тоже "крови жаждет", бури и разрушений. А может, и не
очень темными были эти грезы, потому что присутствовал в них жертвенный и
чистый звук трубы, зовущей на битву смертную. Не зря свекровьины
краснокоричневые радикалки прозревали в ней свою. "Слышишь, товарищ, война
началася"...
     Но слишком много скопилось в сердце ненависти, разбойничьего посвиста.
Грех или заповеданная святыми отцами праведная ненависть к врагам
Отечества? "Не убий", "блаженны миротворцы". И тут же "Не мир, но меч Я
принес на землю", - как это совместить? Неужели Егорке удалось? Конечно,
она поедет, она все сделает - сам Господь указал ей выход, когда она
вышвырнула смертельно-кровавые горошины... Болезнь Дениса ей послана для
смирения, слишком она утонула за последнее время в "злобе дня", в ненависти
к оборотням и народу, позволяющему над собой измываться. Смесь жалости,
презрения и ненависти... Господь посылает болезни и скорби для нашего
смирения - вот, самому что ни на есть ближнему, мужу, потребовалась ее
помощь, участие, - и как она сразу же позорно спасовала! Как испугалась
этого креста, готова была под любую скамейку забиться, даже "во тьму
внешнюю", предназначенную для дезертиров. Ничего себе христианка! Ни на что
она не годна - ей это было воочию продемонстрировано. Любви не имеешь -
грош тебе цена.
     Господи, до чего я дошла! - содрогнулась Иоанна, - Бежать с поля
боя... Бедный Денис, твоя жена никуда не годится!.. Вместо того, чтобы
спасать раненого, собралась пустить себе пулю в лоб со страху... Она
безумна. И если бы не бесконечная милость Божия...
     Наутро она поехала в Златогорье.


     ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ...

     Раздавать имение свое нищим и следовать за Христом - одновременный
диалектический процесс по толкованию ЕГОРА ЗЛАТОВА. ИМЕНИЕ - все, что дал
тебе Господь в этой жизни, включая время, таланты, богатство. НИЩИЕ -
нуждающиеся в твоих дарах, в твоей милости. Кто постоянно ДАРОМ раздает
ИМЕНИЕ - следует за Христом в жизнь вечную, всей своей жизнью исповедуя
Евангелие. Путь и Истину.
     Поскольку у нас по Замыслу "общее кровообращение", излишек так же
вреден и плох, как недостаток (опухоль или усыхание). Изания - равномерное
разумное распределение ресурсов согласно Замыслу. Не внешнее, а идущее
изнутри. Принцип разумно-достаточного, добровольно взятый каждым на
вооружение.
     Что лучше - сразиться с врагом без знамени, или отсидеться в окопе,
укрывшись со страху стягом?
     "Не ешьте!" - повелел Господь насчет запретных плодов. "Ешь! Будешь,
как бог", - шептал дьявол. Капиталистическое государство выступает в роли
рупора князя тьмы.

     СВОБОДА - это не сомнительное право плясать под дьявольскую дудку на
собственной могильной плите или драться за "место под солнцем", ибо это в
конечном счете лишь место на кладбище. Если мы не можем, подобно
праведникам, слушаться Творца, то хотя бы заткнем уши от нашептывания отца
лжи и поднимем глаза к Небу! Не будем хотя бы слушать дьявола. Реклама
призывает жрать как можно больше запретных плодов, разнообразных и сладких,
а власть уверяет, что это Небо благословило нас ежедневно подставлять для
них рты. "Избави нас от Лукавого!" - молим мы, и в этой мольбе - наш
свободный выбор. Не "дай побольше!", а "Избави!". Дай хлеб насущный -
единственно необходимое на сегодняшний день, чтобы иметь силы сделать еще
один шаг к Тебе. Творец говорит: у вас есть свобода непослушания Мне, но Я
- единственный источник Жизни, поэтому на каждом запретном яблоке - надпись
"Яд!". Яд для души и тела. Выбор сознательного самоуничтожения, смерти
первой и второй. Вечный приговор: "На Зов не явился". "Смертию умрете"...
     Кстати, для Сталина, как и для православной Церкви, вседозволенность
всегда означала "рабство". Он опустил "железный занавес" и, дав "хлеб
насущный", избавил свой народ "от лукавого" - набора ядовитых продуктов и
"дурного изобилия" современной цивилизации. Капитализм противоречит
Замыслу, в основе которого бесценность каждой личности в глазах Творца,
недопустимость обжорства одних за счет голода других. Иосиф думал прежде
всего о выживании Целого, обеспечивая каждому примерно равные доли и
возможности для жизнедеятельности.
     - Господи, почему Ты так бесконечно далеко? - Не Я далек от Тебя, а ты
далек от Меня. Но ты бы никогда не искал Меня, если бы Я не нашел тебя.
Встань на Мой Путь в поисках Истины и обретешь Жизнь, ибо Я - Путь, Истина
и Жизнь.
     При крещении мы даем присягу исполнять Закон Неба.
     "Если бы существовала всемирная столица, как средоточие нечестия и
разврата, и если бы существовал повсюду один язык: тогда бы весь мир
сделался тем, чем впоследствии сделалась Ханаанская земля, мерзостями
своими истощившая долготерпение Господа". /Епископ Виссарион/
     Так говорит Господь:
     "Я Господь, Бог Твой, научающий тебя полезному, ведущий тебя по тому
пути, по которому должно тебе идти.
     О, если бы ты внимал заповедям Моим! тогда мир твой был бы как река, и
правда твоя - как волны морские". /Ис.48:17-18/
     Мы - бунтари против смерти - личной смерти, смерти второй, о которой
говорит Спаситель. Человек часто интуитивно чувствует , что полновесная,
укорененная, потребительская жизнь "здесь" убивает нашу Жизнь "там". И
начинает тосковать, бунтовать, томиться и бить зеркала. Земные заботы,
богатство и страсти - как гири, не дающие взлететь. Мы, братья-товарищи, не
умеем пользоваться земными утехами. В конце концов, народ взбунтуется и
обратится на них , задушивших его дурной бесконечностью желаний и вырвется
на свободу "бесконечности качественной"... А пока он безмолвствует и
торгует в истеричном безумии. Это запой для непьющих.
     Фашисты поклоняются нации, расе. Капиталисты - трехглавому дракону
самости /похоть плоти, похоть очей и гордость житейская/. Социалисты-
классам трудящихся. Коммунисты - светлому будущему. Мы же, изане,
исповедуем Истину, Которая есть Путь и Жизнь.
     Русь все время в движении. "Дорогу осилит идущий". Мы непредсказуемы,
мы заблуждаемся, идем не той дорогой, но ИДшМ!

     Отмена частной собственности на Руси явилась благом не столько для
бедных, сколько для богатых, которые из-за нее не могли "войти в Царствие",
подобно Евангельскому богачу.
     "И дам им сердце единое, и дух новый вложу в них, и возьму из плоти их
сердце каменное, и дам сердце плотяное,
     Чтобы они ходили по заповедям Моим и соблюдали уставы Мои, и выполняли
их; и будут Моим народом, а Я буду их Богом". /Иез.11:19-20/
     "Отдай плоть - прими дух". Пост - лекарство. Мы предлагаем каждому
"нашему" жизнь-пост по силам, увеличивающийся по мере духовного
возрастания. Восхождение по духовной лестнице. В колесницу современной
цивилизации впряжен трехглавый дракон человеческих пороков, являющийся
основным стимулом так называемого "прогресса". Это не может быть угодным
Творцу:
     "Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская,
не есть от Отца, но от мира (сего).
     И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает
вовек". /1-е Иоан.2:16-17/
     К вопросу о тоталитаризме. Нужна ли милиция? Что было бы без ее
резиновых дубинок, решеток и оружия? Беспредел.
     Принцип материальной заинтересованности мы заменяем
заинтересованностью ДУХОВНОЙ, БАНКОМ НЕБЕСНЫМ. Переплавить личное время в
ВЕЧНОСТЬ.
     В судьбу человечества заложен некий высший смысл - восстановление
руками человека первозданного единства мира - в Красоте, Истине и
беспредельной жертвенной Любви. Человек предал этот Замысел. Для одних
"наших" это Замысел Творца, для других -Высшего Разума, Абсолютной
     Идеи, Природы или просто неких загадочных космических сил -это не
столь уж важно. Мы зовем всех, кто верит в высшее предназначение человека
"по образу и подобию", в беспредельные возможности его духа. Кому обрыдла
бесконечная пошлость и мертвенность нынешнего бытия в унизительной погоне
за место под солнцем в ущерб "месту в Царствии".
     Россия... На этой земле можно служить только Небу. "Есть единственная
земля, граничащая с Богом - Россия", - сказал немецкий поэт Рильке. И "для
веселья", и для служения Мамоне она "мало оборудована". Здесь "все не то,
все не так, и все непрочно..."
     Вера - величайший дар Божий. Истинно верующий убежден, что солнце
обязательно взойдет, что оно ЕСТЬ, хоть и скрыто ночью за горизонтом.
"Умираю, но скоро наше солнце взойдет"...
     Вещи, ненужные покупки, запасы постепенно заполняют наши дома,
превращая их в склады. Все заполняется "дурной" материей, вытесняя ДУХ,
который бунтует против засилья тлена. Вечное против тварного.
     Накопленное зло и грех (критическая масса) привели к ядерной реакции
распада когда-то единого Советского Союза. И, наконец, произошел взрыв, -
неуправляемое, все более мелкое дробление, которое втягивает в себя,
подобно атомному грибу, все новые народы и территории. Те, которые посеяли
семена распада, в страхе бегут из опасной России, но на нашем шарике далеко
не убежишь - распад только начинается... Весь мир настигнет волна взрыва,
покроет радиоактивным пеплом, ибо Русь была солью, душой. С ее гибелью
начался распад ТЕЛА ветхого человечества, включился механизм
самоликвидации. Высвободилась сдерживаемая тоталитарным режимом сатанинская
энергия ЗЛА. Нет больше ограды, нет "космической идеи" коммунизма. И
хлынули бесы.
     Вон у дикой испанской кошки нашли в мозгу в два раза больше нейронов,
чем у домашней. Закаленный в невзгодах бывший советский народ скоро обгонит
по непотопляемости и выживаемости еврейский.
     "Униженные и оскорбленные", воспитанные на своей исключительной роли в
истории, плюс невиданная разрушительная энергия безверия и отвязанности.
Плюс атомные и прочие боеголовки,.. грабежи, террористы... "Ясный ум,
стойкий характер и терпение"...
     И все это медленно, но верно расползется по миру, и вы будете молить
Небо о новом Сталине и новой "тюрьме народов"...
     "Воздайте ей так, как и она воздала вам, и вдвое воздайте ей по делам
ее; в чаше, в которой она приготовляла вам вино, приготовьте ей вдвое.
     Ибо купцы твои были вельможи земли, и волшебством твоим введены в
заблуждение все народы.
     И в нем найдена кровь пророков и святых и ВСЕХ УБИТЫХ НА ЗЕМЛЕ".
     Горящий Белый Дом, кровь и муки этого живого костра отныне у нас перед
глазами, как и кадры американских бомбежек стран, не вписывающихся в "новый
мировой порядок"... Что-то случилось с нами, с нашей совестью, как с
Раскольниковым после убийства старухи-процентщицы. Преступление стало общим
- прежде народ был избавлен от ответственности незнанием или идеологической
обработкой. Теперь мы "ведаем, что творится", мы все приобщены ко греху. Мы
в нем по уши и нас ждет возмездие. Душа содрогается, совесть обличает,
предчувствуя грядущий Суд. И мы в ужасе отрекаемся от "царя-Ирода" и его
"семьи вурдалаков".

     Земные желания - непрерывное балансирование между жаждой и
пресыщением. Лишь Господь утоляет жажду.
     Наша ВЕРА - в Творца и преображенное им Богочеловечество.
     Гуманисты - вера в человека без Бога.
     Коммунисты - вера в человечество, в массу трудящихся, в их Светлое
Будущее.
     У Сталина - ветхозаветное убеждение, что можно и нужно держать в узде
МАССУ, НАРОД. Личность же изначально СВОБОДНА перед лицом Бога.


     * * *


     Борис Парамонов с "Радио Свобода" видит основную беду России в упорных
поисках Истины.
     "Тогда сказал Иисус к уверовавшим в Него иудеям: если пребудете в
слове Моем, то вы истинно Мои ученики,
     И познаете истину, и истина сделает вас свободными". /Иан.8:31-32/
     Истина, как уверяет нас, бывший товарищ Парамонов, "в гонораре".
     Но далее в Евангелии иудеи возражают Иисусу:
     "мы семя Авраамово и не были рабами никому никогда; как же Ты
говоришь: "сделаетесь свободными"?
     Иисус отвечал им: истинно, истинно говорю вам: всякий, делающий грех,
есть раб греха;
     Но раб не пребывает в доме вечно: сын пребывает вечно..."
/Иоан.8:33-35/
     То есть отказ человека от поиска Истины автоматически низвергает его
в рабство греховное "у гонорара", у собственной злой самости, приговаривает
к отпадению от Неба и к духовной смерти. Трудно спорить с бывшим товарищем
Парамоновым, которого не убедила Сама Истина - наверняка умный и
образованный, он читал Евангелие и знает, что неосторожными своими
призывами обрести истину в мамоне /гонораре/ толкает своих радиослушателей
на путь вечной погибели. Ибо лишь в соединении с вечно свободной Истиной
искупленная Сыном человеческая душа, освободившись от греховной тьмы и
смерти, может обрести подлинную свободу и бессмертие.
     Парамонов, как и большинство его нынешних сограждан, ни во что такое
не верит, он для того и поехал "за бугор", чтобы свободно искать истину в
некоей сумме, проставлен ной на его счету в банке за всякие рискованные
утверждения. Рискованные потому, что, если исходить из небезызвестного
"Пари на Бога" Блеза Паскаля, который был, наверное, не глупее господина
Парамонова, - то, если есть хоть одна миллионная вероятность того, что Бог
/Истина/ все же существует, нужно немедленно на эту ничтожную вероятность
ставить. Потому что, как просчитал великий ученый Паскалъ, в случае удачи
проигрыш ничтожен, а выигрыш бесконечно велик, а в случае ошибки - выигрыш
/какими бы убойными ни были гонорары /не пойдет ни в какое сравнение с
воистину вселенским проигрышем. Причем проигравший ответит не только за
свою личную "неверную ставку", но и за неверные ставки тех простодушных
радиослушателей, которых уговорил променять "Божий дар на яичницу".
     Интересно, что Парамонов уехал из "империи зла", из "безбожного
государства", чтобы вести самую что ни на есть безбожную пропаганду на эту
"безбожную" страну. Потому что фразу "автор продолжает искать Истину, не
подозревая, что истина в гонораре" ни за что бы не пропустила советская
цензура. Которая не очень-то представляла себе "что есть Истина", но твердо
знала, что она, во всяком случае, не в гонораре.
     Ну что ж, скоро нам всем предстоит эмпирически убедиться, есть ли
Истина, в том числе и господину Парамонову /дай ему долгие годы жизни Бог,
в Которого он не верит/.Сейчас позже, чем нам кажется! Впрочем, эмпирически
/вынуждены огорчить эксперта по "русской идее" /можно убедиться лишь в
НАЛИЧИИ Бога - на Суде. В Его же ОТСУТСТВИИ убедиться эмпирически
невозможно, ибо убеждаться будет НЕКОМУ. Нуль он и есть нуль. И никаких
тебе гонораров - с собой в нуль ничего не унесешь...
     Я далек от намерения спасать "заблудшую душу" господина Парамонова, -
просто продемонстрировал образчик пропаганды "от лукавого" устами одного из
искуснейших представителей забугорного охмурежа. Сам, каюсь, часто с
интересом слушал про "Русскую идею".
     А потом смотрел по ящику, как президент Клинтон проникновенно убеждал
американцев, что все спорные вопросы надо решать мирным путем - после того,
как обиженные чем-то школьники перестреляли своих сверстников, а затем
покончили с собой.
     В этот момент войска НАТО уже больше месяца бомбили Югославию.
     Никакой связи господин Клинтон тут не узрел. Истина истиной, а
гонорар-гонораром.
     А я хотел лишь сказать слушателям господ Клинтона и Парамонова: если
предположить, что великий Паскаль все-таки прав, то в идее "Русской идеи"
что-то есть и, как учит Евангельское Откровение, - лишь в соединении с
вечной свободной Истиной искупленная Сыном личность, освободившись от
греховной тьмы и смерти, может обрести бессмертие и подлинную Свободу.
     А отказ от поисков Истины - сатанинский бунт, отрицание Замысла,
"некрос биос" /мертвая жизнь/. "Пир во время чумы" у подножия горы...
     Если хотя бы теоретически, как советует премудрый Паскаль, допустить
существование Всевышнего, то нельзя допускать и крамольной мысли о
нелепости и даже жестокости Божьего Замысла о мире и человеке, - /а именно
такой вывод напрашивается при мысли о многотрудном для абсолютного
большинства земном пути, оканчивающемся страданиями и стопроцентной
смертью/... Остается лишь поверить Евангельскому призыву: "Ищите и
обрящете". И искать, поверить в Иерусалим Небесный, куда не войдет ничто
нечистое и темное, не проникнут рабы греха, презревшие волю Сына и свое
высокое предназначение.
     - Господи, Ты есть - я есть. Ты будешь - я буду. Ты - Любовь, я -
любовь... Вера в Тебя - вера в себя. В Жизнь, в Смысл, Истину и Бессмертие.
     Слабые, грешные, ничтожные и одинокие люди - суть разрозненные клетки
единого по Замыслу Целого. Собрать воедино, научить взаимодействовать друг
с другом... Минус на минус дает плюс. Подключить к корням и запустить общее
кровообращение согласно Воле Творца. Пробудить в звере или биороботе
личность, помочь раскрыться в Образе и Замысле Неба. Наставить каждого с
помощью Божьей на Путь...
     Но как управиться с "массой", как раскопать в каждой навозной куче
жемчужное зерно /а ведь оно есть!/? Вожди "от Бога" рождаются раз в тысячу
лет...
     Сейчас политиками и лидерами на 90 процентов движет грех /властолюбие,
амбиции, гордость, жадность, желание урвать побольше для себя и своего
клана - имя этим грехам легион/. Общество, таким образом, везет локомотив
князя тьмы, известно куда .
     Капитализм - полная и добровольная капитуляция перед враждебными
Творцу силами.
     То, что мы хотим иметь, забирает нас в рабство.
     Для советских людей идея богатства явилась разрушительным соблазном,
так как не была внутренне преодолена. Не дар Неба, не "имение", которое
надо "отдать нищим", то есть служить своим богатством всем, кто нуждается в
твоей помощи, - а самоцель, тяжкое рабство у материального мира, требующее
колоссальных духовных и временных жертв вплоть до омертвения и гибели души.
     В Нижегородской области молоко уже выливают в канаву, так как
продавать невыгодно. А детям молока не хватает. Россия рыночная.
     Егорка сказал, что западные супермаркеты напоминали ему подземелье из
"Волшебной лампы Алладина". Разбегаются глаза, но потом становится душно,
тошно. Понимаешь, что попал в плен, хочется скорей наверх, домой /тогда еще
была Антивампирия/. Надо только найти и схватить волшебную лампу...
Смотришь вокруг, ищешь, а ее-то и нет. Одно барахло.
     "Иисус же, подозвав их, сказал: вы знаете, что князья народов
господствуют над ними, и вельможи властвуют ими;
     Но между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть большим, да
будет вам слугою;
     И кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом;
     Так как Сын человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но
чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих. /Мф.20:25-28/
     "Депутат - слуга народа!" - лозунг Советской Антивампирии.
     Падение началось, когда нам навязали ложные ценности вроде "догнать и
перегнать" злой мир, в котором "люди гибнут за металл". Бегите от таких
"ценностей" как от чумы, не позволяйте подсунуть вам земной Иерусалим
вместо Небесного. Кстати под "Земным Иерусалимом" надо понимать отнюдь не
Антивампирию Иосифа, как "нам подбрасывают", по выражению Михаила
Сергеевича, а царство Мамоны. Не позволяйте запудрить вам мозги
нескончаемой болтовней о перераспределении материальных благ. Измениться
должны мозги, угол зрения, и тогда все само собой станет на свои места.
     "А в общем, надо просто помнить ДОЛГ - от первого мгновенья до
последнего", - как поется в самом популярном сериале Антивампирии. Лучше не
скажешь. Мы - должники Творца и обязаны долг вернуть, исполнив Замысел
через умножение всей своей жизнью жатвы Господней. Об этом же еще
конкретнее сказал другой поэт:

     Исполнен ДОЛГ, завещанный от Бога
     Мне, грешному. Недаром многих лет
     Свидетелем Господь меня поставил
     И книжному искусству вразумил.

     Александр Сергеевич понимал, что и долгие годы жизни, и "книжное
искусство" даны Творцом в ДОЛГ, для исполнения некоей миссии. Как и вообще
все в земном бытии.
     Две противоположные цивилизации. "Забирать и владеть" или раздавать
имение (ДОЛГ) нищим- НУЖДАЮЩИМСЯ В ТВОИХ ПОЛУЧЕННЫХ ОТ БОГА ДАРАХ. Сеять в
тлен и сеять в вечность. Убить свое время, которое неизбежно убьет тебя,
или перевести его в ВЕЧНОСТЬ. Тяжеленный рюкзак за спиной или крылья?..
     Именно состояние любви милующей, единения, которое нас иногда посещает
под воздействием благодати, есть наша подлинная сущность. А все остальное -
болезнь. Тяжкий и дурной сон бытия, колдовство лукавого, похитившего и
усыпившего бедную красавицу-душу, невесту Жениха Небесного...
     Минуты благодати - редкие минуты пробуждения.
     Поэтому состояние дружбы народов - момент истины. А нынешние
суверенитеты и вражда - одурь бесовская. Ибо каждая нация индивидуальна,
неповторима в своей миссии, но все они - составляющие части-
БОГОЧЕЛОВЕЧЕСТВА, призванного преображенным войти в Царство Будущего Века.
     А когда начинается самоутверждение части вопреки Замыслу за счет
какой-либо другой части или Целого, результатом является вражда всех со
всеми, всеобщий раздрай.
     Из американского фильма: в аду нет больше места, и живые мертвецы
неприкаянно бродят по земле.
     Мы не желаем играть в игру, которую нам навязывают. Мы свалим доску и
сбросим фигуры. Мы все равно смотрим в Небо, а не в корыто, не на
собственный член и не в карман. Мы сходим с ума и сваливаем доску, если не
видим Неба. Мы все равно вглядываемся в него, и если видим в нем лишь
пустоту нашей души, в ярости жаждем швырнуть туда бомбы и ракеты. Разбить
зеркало...
     Мы с тоской пытаемся разглядеть в синей пустоте образ нашего небесного
Отечества и сдираем с ног кандалы земного - собственность, суету, родовую
необходимость. Мы считаем ворон, но не опускаем очи долу. Мы крестимся,
когда грянет гром, и швыряем в небеса камни, которые надают на наши головы.
     "Свобода слова" - свобода вранья. Возможность говорить правду, читать
подлинные мысли и намерения друг друга сделали бы совместную жизнь
невыносимой. Адом. Судом Божьим.
     "Против лома нет приема окромя другого лома", - полагал Иосиф.
     Советская власть - попытка воплотить Замысел Божий в отдельно взятой
атеистической стране, не признаваясь в этом даже самим себе.
     Советские люди творили "работу жаркую, дела хорошие" именно как
отдачу, ДОЛГ, и без награды, как завещал
     Господь: "Пусть левая твоя рука не знает, что делает правая". /Мф.6:3/
А это дорогого стоит.
     Социализм, коммунизм, как наиболее близкие к небесной этике
общественные отношения, надо рассматривать не как самоцель, а средства,
благоприятные условия для осуществления Замысла. Как мост к Царствию.
     Не капиталист - враг. Пролетарий в потенции такой же вампир. Враг -
падшая человеческая природа, всемирная похоть. Свобода - победа над ней, а
не ее разгул, как полагает мир. Властная тяга к Вавилонской блуднице
преодолевается лишь эмпирически - жизнью по Замыслу, молитвой, благодатью.
     "Познай Истину, и Истина сделает тебя свободным". Дерзни!
     Эксперимент Антивампири показал, что внешнее осуществление Замысла
приводит к необходимости постоянного увеличения количества и качества
"охранников" и регулярной смены "команды", которая, особенно в условиях
враждебного окружения со всевозможными соблазнами, - постепенно
перерождается в волчью стаю.
     Выход - свободный доступ к средствам производства БЕЗ ПРАВА ЛИЧНОЙ
НАЖИВЫ. Любая собственность дается в аренду без права наследства, за
исключением случаев, когда сын является творческим наследником дела отца.
     Пастырь /государство/ может не дать развиться дурным инстинктам и
может их разбудить. В этом - Суд над сильными мира сего.
     Господь заповедал нестяжание - вы пробудили жадность, воровство,
зависть, ненависть, социальное неравенство.
     Господь заповедал: все люди - братья. Вы разбудили бесов суверенитета
-вражду, разделения, войны, террор, убийства, передел и драки за землю и
собственность.

     Господь заповедал целомудрие, чистоту, кротость. Вы разбудили блуд,
прелюбодеяние, содомские грехи, наркоманию.
     Господь заповедал защищать вдов, сирот, стариков и слабых. Особенно
детей. Вы беззащитных обманули, ограбили.
     Господь заповедал: "не лжесвидетельствуй" - вы породили чудовищную
ложь, растиражированную СМИ, вплоть до зомбирования и колдовства.
     Господь заповедал народу трудиться. Вы лишили людей заводов,
предприятий, колхозов - вы все развалили, заменив "ножками Буша". Плоды
безработицы -безделье, самоубийства, воровство, пьянство, всякого рода
незаконные заработки -вплоть до торговли наркотиками. Ибо "безделье - мать
всех пороков".
     Господь не заповедал давать деньги в рост, спекуляцию. Вы толкнули
народ на такой заработок - перепродажу под угрозой голодной смерти. Книги,
СМИ, кино, театр, особенно телевидение служат, в основном, Вельзевулу,
толкают на преступления, самоубийства. Растут как грибы разнообразные
сатанинские секты, колдуны, спириты. Все, что случилось и случится ужасного
в загубленной вами стране за годы вашего правления и, как последствия, в
мире - вроде бомбежек Югославии, расширения НАТО, воцарения Нового мирового
порядка и приближающегося в связи с этим конца истории - ляжет на вас. Ибо
"суждено придти в мир соблазнам, но горе тем, через кого они приходят.
Таким лучше вообще не родиться," - сказал Господь.
     Что пользы, если приобретешь все богатства земли, а душу погубишь?
     На Вавилонской блуднице - кровь "ВСЕХ убитых на земле".
     Кто попал в ее объятия и не вырвался в течение земной жизни, - души
тех она утащит за собой. Они погибнут вместе с ней в бездне возмездия.

     Посеявшие ветер и семена зла пожнут бурю. Плач и проклятия загубленных
вами падут на вас на Суде.
     "Грешнику же говорит Бог: "что ты проповедуешь уставы Мои и берешь
завет Мой в уста твои,
     А сам ненавидишь наставление Мое, и слова Мои бросаешь за себя?
     Когда видишь вора, сходишься с ним, и с прелюбодея ми сообщаешься.
     Уста твои открываешь на злословие, и язык твой сплетает коварство".
/Пс.49:16-20/
     "...и кто наблюдает за путем своим, тому явлю Я спасение Божие".
/Пс.49:23/
     Жажда бури, катаклизма, чистки Божьей - инстинкт самосохранения
Богочеловечества, зреющего в загнивающем, гибнущем в смертных грехах мире.
Равно как и подсознательная жажда бегства, спасения в американских фильмах.
Когда душа кричит о незримой опасности.
     "...Царство Небесное силой берется, и употребляющие усилие восхищают
его;"... /Мф.11:12/
     Работать на хозяина, на его вожделение и сластолюбие - грех
человекоугодия, нарушение Замысла. ДОЛГ Богу отдан чужому господину. Равно
как и служение государству, защищающему хищничество, самоугодие, разврат -
служение Вампирии. Такое государство - часть Вавилона, на котором найдена
"кровь всех убитых на земле". Из такого государства заповедано Творцом
"выйти", а не служить ему.
     Иосифу мешали живые люди с их грехами и недостатками - они только
дискредитировали идею. Ему нужны были легенды и символы, вроде Ленина в
мавзолее. А живых он часто убирал "для пользы Дела".
     "Одна, но пламенная страсть" - ненависть к упырям, к жирным и хищным.
А от Бога эта ненависть или от Вельзевула - Господь судья Иосифу.
     Иосиф строил царство, где хищным не будет житья.
     Какие тленности вы исповедуете? Для чего вам нужна свобода слова?
     "Чем ночь темнее, тем ярче звезды".
     За что мы боремся? Капитализм, социализм... Все определяется словами -
в них суть, мораль, история русской духовной мысли, протеста и, в конечном
счете, русского бунта против существовавшего до 17 года порядка.
     "Господа" - это слово теперь пытаются вернуть, но звучит оно,
заметьте, в нынешней ситуации ужасно, безнравственно. "Господа"... И кто -
"холопы"?.. Новоявленные нувориши и обобранный народ? По какому праву
"господа"? По праву силы и озверения? По праву набитого кошелька?
Возможности учить отпрысков в элитных школах за счет родителей обворованных
"кухаркиных детей"? Пошлейшее, безбожное, вызывающее у каждого порядочного
человека глубокий внутренний протест в данных условиях слово.
     Как только человек воспользовался дарованной Творцом свободой и съел
запретное яблоко, у него начались жуткие неприятности. С тех пор "свобода",
понимаемая как право не слушаться Бога и исполнять то, что нашептывает
змей, может быть сравнима разве что с гуляющими на свободе преступниками
/грехами/, которые причиняют душе неисчислимые страдания, медленно убивая.
В ожидании Суда для такой души наилучший выход попроситься "в бронированную
камеру" под присмотр надежных тюремщиков /в тоталитарный режим/.
"Приказывают тому, кто не может повиноваться самому себе".
     Иосиф был "удерживающим".
     Привлекательность социализма "снов веры Павловны". По Замыслу Творца
проблемам быта должно быть уделено минимальное место - их лучше решать
коллективно /общие столовые, мастерские, кухни, воспитание детей и т.д./
     "Итак не заботьтесь и не говорите: "что нам есть?" или: "что пить?"
или: "во что одеться?"
     Потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный
знает, что вы имеете нужду во всем этом.
     Ищите же прежде всего Царства Божия и правды Его, и это все приложится
вам". /Мф.6:31-33/
     Вместо труда на Мамону, обогащение, - освобожденный творческий труд во
имя осуществления Замысла, который социалисты называли "счастьем
человечества". "Ты выпускаешь меня из подвала!" - радовалась Вера Павловна,
что на языке Писания означало "избавить от работы Вражьей".
     Вся история человечества крутится вокруг вопроса: "Есть ли в жизни
смысл?" Идти "на Свет невечерний" или просто прошвырнуться перед
гильотиной?
     Соцреализм, часто далекий от "искусства", успешно выполнял роль
культуры, культа /идеологического моста между Небом и землей/,
пропагандируя в условиях гонений на церковь основы христианской этики, идею
"третий Рим - Советская Антивампирия". Путь в Царство /Светлое будущее/.
     Когда личность исполняет свой ДОЛГ ради наживы, за "гонорар" /врач,
учитель, писатель, художник, композитор, да и представители других
профессий-призваний, являющихся "Божьим даром", - личность нарушает
Замысел. Ибо "даром получили, даром давайте". Награда - Царствие, Жизнь.
Требующие плату за ДАР лишаются Царства, как "уже получившие награду свою".
Таков Замысел, когда никакая часть не требует оплаты своего служения
Целому, так как, в свою очередь, получает от других частей необходимое для
себя, а от Целого - Жизнь.
     Слова Господа: "Царство Мое не от мира сего", - можно отнести к
России. Россия, по сути, одинока в своих поисках соборного спасения,
Царства.
     "Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира,
но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир". /Иоан.15:19/
     Человек не свободен в выборе обстоятельств жизни, это - свобода
кажущаяся, поскольку человек не предупрежден о будущем, не может вернуться
в прошлое и что-либо там изменить. У него нет вариантов. Свобода - лишь в
духовно-нравственном аспекте, в выборе Воли Творца или князя тьмы. Здесь
перед нами открывается даже путь назад, исправления прошлого - молитвой о
вмешательстве Неба, через покаяние и добрые дела. Для вечности зло можно
исправить добром - это две единственно осязаемые категории в эмпирическом
бытии, все же прочие - ускользающий поток, который нас уносит независимо от
нашего желания.
     Меняются берега, водовороты, скорость течения... Мы думаем, что своей
волей свернули направо, а это - заложено в Сценарии. Даже выбирая на
подносе пирожное мы не можем быть стопроцентно уверенны, что оно не
отравлено, равно как в том, что минутная остановка у газетного киоска не
изменит всю нашу жизнь.
     В нашей воле лишь слушаться или не слушаться показаний внутреннего
компаса ДОБРО-ЗЛО. ОТКРОВЕНИЯ о Замысле. Есть - не есть ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД.

     Так же как боль телесная сигнализирует о каком-то неблагополучии в
организме, извещая о возможных грозных последствиях в случае ее
игнорирования, так и боль душевная, тоска на фоне полного внешнего
благополучия свидетельствует об опасном для души состоянии. Как правило, о
том, что она "не туда забрела", в какую-нибудь "Африку". Но еще опаснее -
омертвение души, бесчувствие, грозящее катастрофой, гангреной личности.
     "Бог сотворил человека животным, получившим повеление стать Богом".
/Св. Василий Великий/
     "Главный характер верующего мышления заключается в стремлении собрать
все отдельные силы души в одну силу, отыскать то внутреннее средоточие
бытия, где разум, и воля, и чувство, и совесть, прекрасное и истинное,
удивительное и желаемое, справедливое и милосердное, и весь объем ума
сливаются в одно живое единство и таким образом восстанавливают
существенную личность в ее первозданной неделимости". /И. Киреевский/
     Советский Союз, Антивампирия Иосифа - Предизания. То, что ему удалось
насадить страхом, кнутом и пряником, семена, политые кровью, слезами и
потом наших отцов и дедов, должны прорасти в Изании. Мы - антивампиры по
духу, мы "куплены дорогой ценой" и теперь должны свободным выбором сердца
продолжить Дело отцов. Любовью, терпением, исполнением "ДОЛГА, ЗАВЕЩАННОГО
ОТ БОГА".
     "Выйди от нее, народ Мой, чтобы не участвовать вам в грехах ее и не
подвергнуться язвам ее".
     Мы - наследники не только рабов и наемников армии Неба, но и СЫНОВ.
"Раб не пребывает в доме вечно: сын пребывает вечно".

     Его жатва - ученые, строители, врачи, учителя, стахановцы, летчики,
спортсмены, первопроходцы, воины, герои...
     Ваша - спекулянты, ростовщики, грабители, хищники, убийцы, казнокрады,
блудницы, мужеложцы, наркоманы, первопроходимцы...
     "Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а
внутри суть волки хищные: По плодам их узнаете их...
     Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево
приносит и плоды худые:
     Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое
приносить плоды добрые.
     Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в
огонь"./Мф.7:15-19/






     "Но война была не только проклятием. Она была вместе с тем великой
школой испытания и проверки всех сил народа. Война обнажила все факты и
события в тылу и на фронте, она безжалостно сорвала все покровы и
прикрытия, скрывавшие действительное лицо государств, правительств, партий,
и выставили их на сцену без маски, без прикрас, со всеми их недостатками и
достоинствами. Война устроила нечто вроде экзамена нашему советскому строю,
нашему государству, нашему правительству, нашей коммунистической партии и
подвела итоги их работы, как бы говоря нам: вот они, ваши люди и
организации, их дела и дни, - разглядите их внимательно и воздайте им по их
делам.
     В этом одна из положительных сторон.
     Наша победа означает прежде всего, что победил наш советский
общественный строй, что советский общественный строй с успехом выдержал
испытания в огне войны и доказал свою полную жизнеспособность. Как
известно, в иностранной печати не раз высказывались утверждения, что
советский общественный строй является "рискованным экспериментом,
обреченным на провал", что советский строй представляет "карточный домик",
не имеющий корней жизни и навязанный народу органами Чека, что достаточно
небольшого толчка извне, чтобы этот "карточный домик" разлетелся в прах:
     Теперь речь идет о том, что советский общественный строй оказался
более жизнеспособным и устойчивым, чем несоветский общественный строй, что
советский общественный строй является лучшей формой организации общества:
     Как известно, видные деятели иностранной печати не раз высказывались в
том духе, что советское многонациональное государство представляет собой
"искусственное и нежизненное сооружение", что в случае каких- либо
осложнений развал Советского Союза является неотвратимым, что Советский
Союз ждет судьба Австро-Венгрии: Эти господа не поняли, что аналогия с
Австро-Венгрией несостоятельна, ибо наше многонациональное государство
выросло не на буржуазной основе, стимулирующей чувства национального
недоверия и национальной вражды, а на советской основе, которая, наоборот,
культивирует чувства дружбы и братского сотрудничества между народами
нашего государства:
     Война показала, что Красная Армия является не "колоссом на глиняных
ногах", а первоклассной армией нашего времени, имеющей вполне современное
вооружение, опытнейший командный состав и высокие морально-боевые качества.
Не нужно забывать, что Красная Армия является той самой армией, которая
наголову разбила германскую армию, вчера еще наводившую ужас на армии
европейских государств:
     Чтобы принять удар такого врага, дать ему отпор, а потом нанести ему
полное поражение, для этого необходимо было иметь, и притом в достаточном
количестве, такие элементарные вещи как: металл - для производства
вооружения, снаряжения, оборудования для предприятий и транспорта; хлопок -
для производства обмундирования; хлеб - для снабжения армии.
     На подготовку этого грандиозного дела понадобилось осуществление трех
пятилетних планов развития народного хозяйства. Во всяком случае, положение
нашей страны перед второй мировой войной, в 1940 году, было в несколько раз
лучше, чем перед первой мировой войной, в 1913 году:
     Такой небывалый рост производства нельзя считать простым и обычным
развитием страны от отсталости к прогрессу. Это был скачок, при помощи
которого наша Родина превратилась из отсталой страны в передовую, из
аграрной - в индустриальную. Если при этом принять во внимание то
обстоятельство, что первая пятилетка была выполнена в течение 4 лет, а
осуществление третьей пятилетки было прервано войной на четвертом году ее
выполнения, то выходит, что на превращение нашей страны из аграрной в
индустриальную понадобилось всего 13 лет:
     Советский метод индустриализации страны коренным образом отличается от
капиталистического метода индустриализации. В капиталистических странах
индустриализация обычно начинается с легкой промышленности, Так как в
легкой промышленности требуется меньше вложений и капитал оборачивается
быстрее, причем получение прибыли является более легким делом, чем в
тяжелой промышленности, то легкая промышленность становится там первым
объектом индустриализации. Партия знала, что война надвигается, что
оборонять страну без тяжелой индустрии невозможно, что опоздать в этом деле
- значит проиграть. Большую помощь в этом деле оказала национализация
промышленности и банков, давшая возможность быстрого сбора и перекачки
средств в тяжелую индустрию.
     Чтобы покончить с нашей отсталостью в области сельского хозяйства и
дать стране побольше товарного хлеба, побольше хлопка и т.д., необходимо
было перейти от мелкого крестьянского хозяйства к крупному хозяйству, ибо
только крупное хозяйство имеет возможность применить новую технику,
использовать все агрономические достижения и дать побольше товарной
продукции. Коммунистическая партия не могла стать на капиталистический путь
развития сельского хозяйства не только в силу принципиальных соображений,
но и потому, что он предполагает слишком длительный путь развития.: Поэтому
коммунистическая партия стала на путь коллективизации сельского хозяйства:
     Не только отсталые люди, всегда отмахивающиеся от всего нового, но и
многие видные члены партии систематически тянули партию назад и старались
всячески способами стащить ее на "обычный" капиталистический путь развития.
Но партия не поддавалась ни угрозам одних, ни воплям других и уверенно шла
вперед, несмотря ни на что." /И.Сталин/
     Иосиф стравил волчьи стаи друг с другом и уничтожил пятую колонну ее
же зубами. Во имя спасения стада Господина.
     - Продли НЭП еще на двадцать лет, - искушал Вельзевул Иосифа, - А там
до бесконечности. И станешь, как мы, хватит тебе идти против течения.
Поклонись Мамоне, и все богатства мира будут твои. А так ведь помрешь в
стоптанных ботинках, и похоронят тебя в старом мундире... И охранники твои
обернутся волками, и Пимены твои станут борзописца ми, твои Орфеи будут
служить шутами за косточку с барского стола...
     Но он все отверг, памятуя:
     "Падут пред ним жители пустынь, и враги его будут лизать прах.
     И поклонятся ему все цари; все народы будут служить ему.
     Ибо он избавит нищего, вопиющего, и угнетенного, у которого нет
помощника.
     Будет милосерд к нищему и убогому, и души убогих спасет.
     От коварства и насилия избавит души их, и драгоценна будет кровь их
пред очами его". /Пс.71:9,11-14/
     - Ты в крови, Иосиф, - говорил Вельзевул, - Подумай о душе своей - ведь
отвечать придется...
     "... пастырь добрый полагает жизнь свою за овец;
     А наемник, не пастырь, которому овцы не свои, видит приходящего волка
и оставляет овец и бежит, и волк расхищает овец и разгоняет их;
     А наемник бежит, потому что наемник, и нерадит об овцах"./Иоан.10:11-
13/


     * * *


     Наутро она поехала в Златогорье.
     Варя объяснила: ориентир - от железнодорожной станции "Знаменки", или
"Совхозная", до них около четырех километров. Прежде в тех краях
действительно было несколько передовых хозяйств, снабжавших Москву и
Подмосковье молоком, мясом, розами и картошкой. Хозяйства в перестройку
благополучно развалились, не выдержав конкуренции с "ножками Буша", луком
из Турции и голландскими хризантема ми, а также цен на энергоносители, на
бензин (все-таки 45 км. от Москвы), налогов, а главное, рыночного соблазна
купил-перепродал. Зачем что-то выращивать в зоне рискованного земледелия,
когда можно просто безо всяких проблем перетаскивать через бугор мешки с
барахлом и жратвой, если, конечно, позволяет здоровье? Об этом поведал
Иоанне попутчик Саня, который проголосовал у станции, посетовав, что
маршрутка только что ушла, а воспользоваться велосипедом /златогорцам
выдавались на станции велосипеды, доехал и сдал/ не может из-за травмы
ноги.
     Обычные велосипеды и велоколяски. Сам Саня изанином не был, просто
работал в колбасном цехе в подшефном Златогорью совхозе. Саня сказал, что
теперь все окрестные хозяйства "легли под Златогорье". Нет, они не
"союзники", таковые в хозяйствах есть, но мало, а в основном, как они,
подшефные. То есть составляется договор: мы - вам, вы - нам. Построены
новые или отремонтированы фермы, молокозавод и колбасный цех, теплицы,
минипекарни... Подшефные могут пользоваться столовой, детсадом, яслями и
спецшколой, спортивным и медицинским комплексами, бытовыми услугам и т.д.
Потом сумма услуг в "златах" или "златиках" (условная единица Изании,
приравненная к рублю) вычитается из вознаграждения за работу данного
гражданина по договору, а разницу можно или доплатить, или получить на руки
в обычных рублях. В любом случае выгодно - на всем готовом, как при
коммунизме. А "союзники" (настоящие изане) - вообще при коммунизме. В
магазины никогда не ходят, а бабки с собой таскают только на мелкие
расходы. Весь заработок - на личный счет - и заработанное в Изании, и на
стороне. Вычитаются расходы на бытовуху, а разница, если таковая имеется,
идет не на пьянку, баб и всякое там барахло или недвижимость, -а на высокие
материи, благие цели. Да нет, это не благотворительность, это действительно
круто, - большой бизнес, вроде восстановления производства по всей стране,
инвестиций в научные разработки и передовые технологии... Многие получают
огромные прибыли, небось, счета зашкалило. Но правило у них одно - ничего
на личное обогащение и прихоти, только на дело. И не так, чтоб академик
жрал икру и купался в шампанском, а уборщица мылась в корыте и жевала
частик в томате. Никаких необоснованных привилегий.
     - Не ропщут академики?
     - Так ведь это вроде монастыря, академики сами такой устав придумали.


     ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ...

     - Цель не внешняя - что-то там построить или улучшить, цель внутренняя
-занять свое место, свою, предназначенную Творцом нишу.
     "Мы рождены для вдохновенья"... То есть для высокого творчества, где
Путь, Истина и жизнь вечная. "Да будет Воля Твоя на земле, как на Небе".
Свобода для осуществления Замысла - вот наша цель Нестяжание, аскеза, даже
единение и чистота - все это лишь средства. Путь к освобождению.
Освобождению ДЛЯ Бога, а не ОТ Бога. Здесь - разница между двумя
цивилизациями.
     Свобода в Боге для осуществления Замысла в этой жизни и в жизни
Будущего Века. Творчество в Доме Отца. Самоотверженность и единство...
     Самоотверженность вплоть до подвига смертного возможно и в фанатичном
идолопоклонстве типа национализма, фашизма... Духа Света от духа злобы и
тьмы можно отличить по плодам, как учит Господь. Даже не по внешним успехам
нашей страны, например, выигранной страшной войне, а по состоянию душ
человеческих в те годы. Книги, песни, фильмы двадцатых - сороковых
свидетельствуют об осуществлении высокого предназначения народа, независимо
от количества церквей и внешней религиозности. Равно как нынешнее
позирование вождей перед камерой не имеет никакого отношения к подлинной
духовности. И произрастают на этом дереве уродливые, гнилые и ядовитые
плоды.
     "Слушай свой внутренний компас, указывающий Путь. Это особенно важно в
последние времена. Говорим ли мы в храме: "Господи, помилуй!", или молимся:
"Прекрасное Далеко, не будь ко мне жестоко!" - важно - лишь "от чистого
истока" начать восхождение.
     Очень трудно отобрать у того, чья цель - как можно больше отдать. Но
Егорка сетовал, что власти ухитряются и Златогорье обложить трудностями.
     Волки стерегут овец лишь с целью их сожрать...


     * * *


     - Чего академикам роптать - они добровольцы, - пожал Саня плечами - У
нас союзников зовут "блаженными". У меня сосед изанин. Пятнадцать тысяч
баксов на счету у мужика, не знаю уж сколько это в рублях или златиках. Что-
то возводит. Себе - ни копеечки.
     - Ну а если у жены день рождения, надо подарок купить?
     - Если причина уважительная - снимаешь нужную сумму со счета - мол,
для такой-то цели. Но любовнице шубу уже не купишь - все расходы на виду. И
если все время нарушать устав - могут спросить: а зачем ты, собственно,
сюда пришел, парень? В общем, вертятся все его денежки в деле, умножаются,
носится он со всякими крутыми проектами и смеется, что и многих миллионеров
так изображали - все денежки в деле, а сам сидит над яйцом всмятку да жену
за расходы пилит. Ну, эти-то на всем готовом, никаких счетов. Самый сейчас
популярный - проект "Союз" -восстановление связей после всех наших
суверенитетов. Бездонная бочка, но сосед, да и многие теперь, не только в
Изании, новым "Союзом" бредят. Сосед рассказывает - люди изан со слезами
встречают, обнимают, будто родную армию после оккупации.
     Нет, он, Саня, пока еще не созрел для подвигов, он привык после работы
стаканчик с ребятами пропустить, да и по бабьей части... А у блаженных с
этим строго.
     - Но как трудно "не казаться, а быть," - подумала Иоанна, - первые
христиане, первые коммунисты. А теперь что? - Первые изане?..
     Ехали то полем, то лесом - обычный пейзаж, правда, с приметами
"великих строек", о которых Иоанна немало наслышалась. Часто попадались на
дороге грузовики со стройматериалами, песком и гравием, бетономешалки.
Мелькали стройплощадки с башенными кранами. Саня рассказал, что златогорцы
здесь неподалеку раскопали карьер и наладили производство какого-то особого
строительного камня.
     Иоанна, хоть и вполуха, но слушала, дивилась. Денис - вот что саднило
и болело, как заноза - довезут ли живым, поможет ли ему это егоркино
царство, о котором рассказывают такие были-небыли?
     Само Златогорье, территория бывшего санатория-профилактория, было
окружено бетонным забором еще со старых времен, кое-где заметно
подновленном. У проходной дежурили охранники в фиолетовой изановской форме,
правда, без пушек, но, как потом выяснилось, пистолеты все же были.
Любителей наездов на Златогорье, скандалов и провокаций было предостаточно,
не говоря уже о рядовых халявщиках и воришках.


     ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ...

     Мы в плену у времени. "Ты вечности заложник у времени в плену". Мы
убиваем время, а оно - нас. И оно всегда побеждает. Единственный способ
обрести свободу - для начала перестать убивать время. Этим и занимается
Изания. Наши возможности ограничены, мы можем освободить человека от власти
дурной необходимости, дурной материи и дурной количественной бесконечности.
Это -внешнее освобождение и само по себе ничего не значит. Точнее говоря,
мы освобождаем не самого человека, а его время. Время из мертвого
становится живым. Мы не знаем, что делать с нашим освободившемся временем и
с собой. Время живо, но мы-то мертвы. Теперь нам предстоит освободиться от
самих себя, от собственной мертвой самости и превратить наше время в
вечность. Это - единственный способ обрести подлинную свободу и спастись.
Восхождение. Три ступени подчинения ведут к этой божественной Свободе:
     1. Подчинить тело разуму.
     2. Победивший тело разум должен подчиниться духу.
     3. Победивший разум дух должен подчиниться Богу, открыться для Его
животворящей благодати. И тогда, отсохшая ветка прирастет к лозе, и ты,
блудный сын, вернешься в Дом Отца, в царство Света, Истины и Свободы. И
твое время обернется вечностью, твоя земная правда Истиной, твоя земная
беспомощная дилетантская отсебятина - Замыслом, а жалкая похоть - Любовью
Небесной. И ты поймешь, наконец, что Свобода - не дурная возможность
выбрать тьму внешнюю вне Дома Отца, а великое право приобщенности к
Божественной Свободе Творца.
     Коллективное бессознательное народа отвергло отступившую от
христианства власть последних двух предреволюционных веков, приняло идеи
коммунизма, как максимально приближенные к христианству. И пока была в нем
и вера в вождей, народ делал чудеса и спасался. Но власть снова пала,
изменив идее. И народ так же отвернулся от лжекоммунистов, как когда-то от
лжехристиан. И не принял Вампирию, бессознательно отторгая ее, предпочитая
протестную смерть вживанию в противную душе жизнь.
     Коллективное бессознательное - это и есть стихийное движение на Зов,
следуя показаниям внутреннего компаса. Это позволяет богоизбранному народу
угадать Путь и двигаться на Голос, вопреки всякого рода ярлыкам, теориям и
соблазнам вампиров и обслуживающих их лжепастырей.
     Главный вампир - мистическая фигура, живой труп, бессмертное зло,
подпитывающееся народной кровью. Его порой даже жалко, он мучается от
своего бессмертия и от своей злой разрушительной сущности, как в
американских ужастиках. Он - пленник духов злобы поднебесной, обрушившихся
на Русь, ринувшихся в окна и двери российского храма, подобно нечисти в
Гоголевском Вие.
     Иногда коллективное бессознательное вписанного в сердце Закона,
внутренняя стрелка компаса избранников, безошибочно поворачивающая на Зов
пастыря Небесного, указывает мимо храма. Так было в России послепетровской,
так происходит и сейчас, когда нищая паства порой видит пастырей в
мерседесах, благословляющих власть Вампирии. Тут, в первую очередь, для
каждого мыслящего прихожанина встает вопрос: а не ставят ли таким образом
пастыри себя и свою состоятельную паству в положение евангельских богачей,
которые попадут в ад лишь за то, что пируют, когда внизу на ступеньках
сидит нищий Лазарь? И не вводит ли этот терпеливый нищий Лазарь своего
брата по вере - богача в соблазн, подставляя покорно и терпеливо его
вампирским зубам свою шею и думая со злорадством: "пей, пей, зато я попаду
в рай, а тебя, шакала, в геенну упеку на веки вечные!" Не гуманнее было бы,
во всяком случае, с точки зрения верующего в бесконечную ценность для Бога
каждой души человеческой, не проповедовать о пагубности вампиризма
/пророков, как написано в этой притче, никто не слушает/, а совершить по
возможности бескровный переворот, заставив богача жить по заповедям, пусть
нанеся урон его собственности, но зато отстояв его душу? Иными словами - не
является ли неверно понятая христианская догма о смирении и терпении в
отношении ко злу - тем более не к твоим личным врагам, а к растлителям,
обидчикам слабых и угнетенных, - никакой не добродетелью, а сеянием и
умножением вселенского зла? Служением не Христу, а князю тьмы, обманом и
оборотничеством. Ибо жертва вампира - вовсе не святой, а потенциальный
вампир, ждущий лишь момента в свою очередь вцепиться в глотку более
слабого.
     Иными словами, я своим терпением ввожу ближнего в соблазн. То есть,
если я хочу погубить какого-то ненавистного врага, я должен спокойно
позволить ему отнять мою собственность (как и произошло в стране 90-х,
позволить положить кому-то в постель мою жену и продать на панели дочь,
провозгласив это "свободой", а хищника-банкира, грабителя "посадить на
трон"). И "провозгласить героем палача".
     Если грех - болезнь к смерти, то как мы можем давать в руки такого
больного руль управления? - это простительно неразумной толпе, но не
христианам в так называемом "демократическом" обществе, где правителей
выбирают и есть возможность влиять на ход истории. Выбирая "вампиров" во
власть, мы не только вводим правителя в соблазн творить гиперболизированное
зло, а его подданных - подчиняться злой силе (ибо что не от Бога, то от
дьявола), но и сами выступаем в роли орудия соблазна для "малых сих".
Которым мы навязываем не жесткую власть, о коей сказано, что она "от Бога",
ибо послана нам в наказание, но власть растлевающую, нарушающую все
заповеди, которую объявить "от Бога" - кощунственно. Мы выступаем таким
образом в роли тех, "кому лучше было бы вообще не родиться".
     Итак, внутренний компас иногда указывает мимо храма, но тут верующий
ни в коем случае не должен ввести в соблазн себя и других, четко отделив
Церковь, как мистическое тело Христово, которую "врата ада не одолеют",
Церковное Евангельское учение, Откровение, таинства, соборность,
Божественную благодать, данную при соборной молитве, от болезней и немощей
земных церковных общин. Не к ним ли можно отнести порой слова Божии;
адресованные Ангелу Лаодикийской церкви:
     "Ибо ты говоришь: "я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды"; а не
знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ и слеп и наг.
     Советую тебе купить у Меня золото, огнем очищенное, чтобы тебе
обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться и чтобы не видна была срамота
наготы твоей, и глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть.
     Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст
Моих". /От.3:17-18,16/
     То есть фарисейство церкви земной иногда приводит к отречению Господа
от такой церкви, дабы не вводить стадо Христово в соблазн атеизма или
идолопоклонства, отступления от Бога Истинного. Нельзя отожествлять
несовершенную церковь земную с Божественным учением. Это все равно что
отрицать из-за перегоревшей электрической лампочки наличие в природе
электричества. Что, собственно, и произошло в послепетровской России, когда
самые лучшие и совестливые мужи страны отвернулись от церкви земной и впали
в соблазн материализма во многом из-за несоответствия показателей стрелки
внутреннего компаса совести и социальной политики церкви земной.
     Вина этих "мужей" состоит в том, что они нарушили данный при крещении
обет воинов Христовых и "умыли руки" вместо того, чтобы ревностно чинить
электропроводку и донести до народа Свет Христов. В чем и состоит
мистическая функция элиты - служить проводником между церковью и народом,
воздействуя на ум, эстетические чувства и душевность. Трагическая ошибка -
высылка Лениным религиозных философов.
     Чем все кончилось, мы хорошо знаем. Был Огонь, который попалил целую
эпоху, но Огонь очищающий. И смеем утверждать, что после войны/ за
исключением хрущевской эпохи/ началось возрождение церкви. Но после развала
СССР, несмотря на внешний "церковный бум" - вновь порой приземление,
обмирщение церкви, чтобы не сказать об отдании Богова кесарю и даже о
прямом служении кесарю. И если с амвона опять будут говорить о терпении и
смирении в отношении оккупировавших страну растлителей, хищников и воров,
внутренний компас народного бессознательного вновь укажет мимо храма, и
народ отвергнет "такую истину".
     Слова Господа о "непротивлении злому" /не "злу", а злому человеку!/.
Речь здесь идет о твоих личных обидчиках и врагах, о бытовых дрязгах из-за
собственности, столь распространенных в Иудее тех времен. О стычках,
принижающих душу, а отнюдь не о мировом Зле, когда от воинов Христовых в
отношении даже самых близких требуется непримиримость: "Не мир я принес на
землю, но меч"... "Разделить мужа с женой, дочь с матерью" и "Пусть мертвые
хоронят своих мертвецов"... Тот же мотив "живого трупа", "мертвых душ". И
"кто не откажется от всего ради Меня и Евангелия, тот недостоин Меня".
     Что же касается смирения и терпения Спасителя в момент ареста,
допроса, поношения и распятия, Его нежелания "освободить Себя", то это
объясняется Божественным жертвенным подвигом Искупления Своею Кровью,
Великой Жертвой во имя спасения павшей твари, которую принес Взявший на
себя грехи мира. Исполнить Замысел. Волю Отца.
     Таким образом, мы полагаем, что церковно-социальная проповедь,
благославляющая власть хищников, воров и растлителей, является соблазном
для верующих и ищущих веру, готовых ее принять. Ибо Бог - Путь, Истина и
Жизнь. То, что отчаявшиеся приходят искать в храм, как бы предает их,
становится на сторону лжи, греха, несправедливости. И люди отвергают
"такого бога", отожествляя Творца с кесарем-обидчиком. "Никто не даст нам
избавленья, ни Бог, ни царь и ни герой". И ищут освобождения "своей
собственной рукой", то есть кровью и революцией. Церкви и священники, "не
дающие избавленья", становятся в глазах толпы врагами и подвергаются вместе
с правящим классом репрессиям.
     "Господа" - над кем? Народ Божий должен подчиняться лишь Господу и
Его священству. И мирской власти, если она не требует отдавать Божье
кесарю. Все прочее - грех идолопоклонства, человекоугодия. "Служить бы рад,
прислуживаться тошно".
     Не покорность мировому злу и не новая дерзновенная попытка победить
его, влив в очередной раз молодое вино в старые мехи, а ВЫХОД из СРЕДЫ ЗЛА
/ "Выйди от нее, народ Мой"/. Прорастание сквозь толщу зла к Свету,
объединяясь, срастаясь кровеносными сосудами с животворящими корнями
божественного Древа Жизни, - вот путь Изании.
     Однако самой великой подлинной Революцией будет Судный День, когда
свершится кровавый радикальнейший мистический вселенский переворот, -
насильственное окончательное уничтожение зла. Великая Жатва.
     "Он был облечен в одежду, обагренную кровию. Имя Ему: Слово Божие".
/Отк.19:13/
     "Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасет
их жезлом железным; Он топчет точило вина ярости и гнева Бога
Вседержителя". /19:15/
     "Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и
идолослужителей и всех лжецов - участь в озере, горящем огнем и серою; это
-смерть вторая". /21:8/
     "И не войдет в него ничто нечистое/ в Град Божий - ред./, и никто
преданный мерзости и лжи, а только те, которые написаны у Агнца в книге
жизни". /21:27/
     "Или не знаете, что неправедные Царства Божия не наследуют? Не
обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии,
ни мужеложники,
     Ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники -Царства
Божия не наследуют". /1Кор.6:9-10/
     "Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее
доброго плода, срубают и бросают в огонь;..
     Лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свое, и соберет пшеницу Свою
в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым" . /Мф.3:10,12/.
     "Поле есть мир; доброе семя, это - сыны Царствия, а плевелы - сыны
лукавого;
     Враг, посеявший их, есть диавол; жатва есть кончина века, а жнецы суть
Ангелы.
     Посему, как собирают плевелы и огнем сжигают, так будет при кончине
века сего:
     Пошлет Сын Человеческий Ангелов Своих, и соберут из Царства Его все
соблазны и делающих беззаконие
     И ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов;.."
/Мф.13:38-42/
     - Мы - воины, ратники этой Великой Грядущей Революции, о которой
молимся: "Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века".
     Это не будет победа одного класса над другим, жертвы над хищником, ибо
каждая жертва потенциально - хищник, ждущий своего часа.
     Это не будет победа национальная, расовая, политическая, ибо все это
-идолопоклонство.
     Это будет не просто победа разума над плотью, духа над плотью и
разумом, - дьявол вообще не имеет плоти, не ест, не спит и не пьет, и разум
у этого бывшего всесильного ангела беспределен.
     Это даже не будет победа смирения и самопожертвования над самостью и
гордостью, ибо и идолопоклонники самозабвенно и смиренно служат своему
идолу.
     Это не будет и победа над дьяволом, ибо дьявол изначально побежден
Творцом.
     Речь может идти лишь о твоей личной победе, о твоей роли в
осуществлении Замысла Творца, - подарить по "образу и подобию" детям своим
счастье подлинного Бытия.
     Но нет подлинного Бытия вне Царствия, вне дома Отца, НЕОБХОДИМОСТИ
жить в доме Отца. И нет подлинного Бытия без СВОБОДЫ, добровольного
избранничества этой Несвободы, этой Необходимости - вернуться блудному сыну
в Дом Отца.
     Как примирить эту трагическую несовместимость, послужившую началом
истории с момента первого непослушания наших прародителей Творцу? И
принесшую столько страданий и горя человечеству на пути "к солнцу от
червя?"
     Этот вопрос по Замыслу решается лишь индивидуально, в каждой
конкретной душе, мы сами подписываем себе смертный приговор или путь в
Жизнь. Каждый - себе лично. В этом и состоит наша свобода.
     Нам дано великой милостью Отца временное стареющее тело и смерть,
чтобы мы могли через болезни и скорби, через временное и тленное
затосковать о Подлинном и Вечном. О том миге, когда смерть освободит нас, и
мы скинем страдающее бренное тело, как изношенную кожу.
     Нам дан вписанный в сердце Закон, мы слышим Зов, когда ХОТИМ его
услышать. Но даже когда мы закрываем дверь перед Творцом, Он терпеливо,
смиренно ждет нашего решения.
     Он дал нам разум отделить подлинное от мнимого. От лжи, тлена и грязи.
     Он дал нам душу, дал гармонию и красоту окружающего мира и возможность
оценить эту пусть бледную, но тень мира Горнего.
     Он сотворил для нас пространство и время - место и время подумать и
выбрать. Он даже сам стал одним из нас, человеком, пострадал и умер за нас
ужасной, мучительной смертью, искупил нас Своей бесценной Божественной
Кровью. Выкупил нас у работорговца, дьявола, этой Кровью. А мы, безумные,
снова, возвращаемся в камеру вечных пыток и вечной смерти.
     Творец отдал нам все, что мог. Он не может лишь насильно спасти нас,
насильно вернуть в Царствие, в Дом Отца. Вне Которого нет Жизни, лишь тьма
внешняя, ибо все земное рано или поздно рассыплется прахом. Это не
жестокость Творца, это - необходимость, следствие дарованной нам Свободы.
Ибо без Свободы нет Царствия, а вне Царствия нет Жизни. Нет жизни вне
послушания Творцу и нет жизни вне Свободы. То есть "путевка в жизнь" по
Замыслу - свободно избранная необходимость идти на Зов к дому Отца, падать,
спотыкаться, подниматься, поднимать ближнего, идущего рядом, и снова идти
на Голос. Помня, что "дорогу осилит идущий".
     Это и есть "царствие Божие внутри нас" - свободно избранная
необходимость идти на Зов.
     Замысел не касается всего падшего человечества - это было бы
нарушением Свободы. А лишь "избравших". Мы "куплены дорогой ценой". Нам
даны время, здоровье, силы, разум, душа, красота мира, мы искуплены
Божественной Кровью у похитившего нас рабовладельца. И любящий, все
простивший Отец ждет нас на пороге вечного и прекрасного Отчего Дома. И
если мы после этого предпочитаем пир во время чумы во тьме внешней - кого и
что нам упрекать, кроме своего безумия. Мы сами подписываем себе смертный
приговор стать исторической соломой.

     Господь - Хозяин Виноградника, а мы, избравшие путь на Зов, - Его
садовники. Которые в ожидании Великой Вселенской революции, осуществленного
Замысла, Судного Дня - отделения избравших от отвергнувших, живых
плодоносящих ветвей от засохших, - не должны дерзать самолично вырезать
кажущиеся нам мертвыми ветки - лишь Хозяин ведает, есть ли в них жизнь.
Долг наш - заботиться о винограднике, охранять от врагов и расхитителей,
взращивать с терпением и любовью. Помочь лозе прорасти сквозь камни и
тернии, привить дикую - к родной, и не роптать, когда дичок колет нам руки
или кажется безнадежно усохшим.
     Так мы должны жить в ожидании, в чаянии Великой Революции конца времен
и Судного Дня, не покладая рук увеличивая, умножая жатву Господню. Что же
касается общественной жизни, то это всегда выбор из двух зол. И мы,
выбирая, агитируя, голосуя, всегда должны бороться за тот распорядок, при
котором виноградник, оставленный нам на время Господином, лучше сохранится
и принесет больший урожай. То есть за общественный строй, при котором будет
меньше хищников, убийц, идолопоклонников, лжецов, воров, развратников,
чародеев. Праздности, суеты бесполезной, соблазнов, ведущих к погибели -
всего того, о чем так грозно предупреждает Закон.
     И, конечно, вершить дела милосердия - ухода за виноградником.
Терпеливо, с любовью, не ожидая земной награды и славы.
     Нам ли, немощным, спасать все человечество, если сам Господь спасает
лишь избравших спасение? Отсев - суть Замысла, суть исторического процесса.
Нам - взращивание и уход, жатва - Господину.
     Разве вы не видите разницу: быть за оградой Вампирии и быть за оградой
от Вампирии.
     Коммунизм должен быть не с человеческим, а с богочеловеческим лицом.



     * * *


     Пропуск ей был заказан, и, как прежде во многих советских учреждениях,
выдали жетон, который надо было вернуть на выходе.
     Ей казалось, что она попала в Лужино времен общины. Те же выложенные
кирпичными уголками клумбы вдоль дорожек, усыпанных пожухлой скользкой
листвой, даже те же поздние лиловые флоксы, что и у нее так и растут до сих
пор...
     Отпечаток егоркиного детства?
     Вари на месте не оказалось - на стройке случилось ЧП: двое ребят
получили травмы и Варю вызвали в операционную. Об этом Иоанне сообщила
Айрис, которая тоже куда-то спешила. Здесь вечно все куда-то спешили, как
она потом убедится. Айрис от имени Вари передала, что они все берут на себя
- сегодня же свяжутся с клиникой в Риме.
     Айрис, такая миленькая, домашняя, со вздернутым носиком, пушистыми
ресницами и очаровательным акцентом, вылитая Франческа Гааль в роли Петера
- со взлохмаченной мальчишеской стрижкой и в комбинезоне. Она не просто
была, как выразилась Варя, "компьютершей", она сама, как компьютер,
выполняла тысячи операций. Чинила моторы - автомобильные, тракторные,
стиральные, колодезно-насосные, часовые механизмы; пела на концертах вместе
с Егоркой свои "кантри", доила коров и командовала всеми фиалочками-
чернильницами и сизарями Златогорья. Отдавая распоряжения, возмущенно
вскидывала ресницы? "Ти еще здесь? А ну мухой!"
     Это было ее любимое русское выражение. И еще она любила загар. Улучив
свободную минутку, лежала под кварцем, хоть Варя и уверяла, что это вредно,
и всегда выглядела, будто только что отгуляла отпуск в Сочи. Слабостей у
супергерл Айрис не было вообще.
     Но это Иоанна узнает потом, а сейчас, пока спешащая куда-то Айрис
заверяла ее, что с Денисом все будет в порядке, - запросят историю болезни,
узнают точный диагноз, возможна ли транспортировка и когда, организуют
самолет и спецмашину от аэродрома до места... Будет это Златогорье - если
позволит состояние больного, или одна из московских клиник, где у них свои
врачи, решится на месте.
     Первый глоток живой воды, чудо... В ситуации, когда любая мелочь
казалась неразрешимой и не оставалось ни физических, ни духовных сил
барахтаться, когда еще вчера она в безумии катала на ладони кроваво-красные
горошины, за которые придется теперь долго каяться на исповеди,.. - вдруг
это, казалось бы, стандартно-рекламное "мы возьмем на себя все ваши
проблемы". Но не лицемерный способ, воспользовавшись вашими бедами и
слабостями, содрать с вас как можно больше, и не акт милосердия кого-то из
друзей, которым стыдно пользоваться, когда вокруг столько проблем и горя, а
как естественный образ жизни , где каждый просто честно работает на всех и
каждого.
     Над всем этим Иоанна тоже будет размышлять потом, когда по велению
безумно занятой своим виртуальным хозяйством Айрис постучится в нужную
комнату.
     - Заходите, товарищ. Да, я в курсе, садитесь. Хотите чаю?
     Фиалочка, чернильница... Ребят же звали "сизарями" - тоже из-за
лилово-чернильно-фиолетового цвета формы. Эта, скорее, была "фиалочкой" -
розовощекая, с русской косой, но современной челкой. Гибрид юной прихожанки
с молитвенником и комсомолки с мандатом.. И прекрасное забытое "товарищ",
от которого ностальгически защипало в горле. Воистину вселенское слово...
Не "гордое", а "горнее". "Наше слово горнее...". "Нет для нас ни черных, ни
цветных..."
     - Значит, снова "товарищ"?
     - Это для гостей, а между собой -просто по именам. Для молодежи -
краткое имя, для прочих - полное. Это Айрис с Варварой такой порядок ввели
- Айрис с отчествами всегда путается, а Варвара - по христианской традиции.
Значит я - Оля, а вы... Иоанна. Какое редкое имя!..
     - Когда-то была Яна. Или Жанна.
     - Лучше Иоан-на... - Девчонка с улыбкой протянула ей сразу обе руки, -
Чтоб никто не держал камень за пазухой ! Ни револьвер, ни кукиш в
кармане, ни авоську..
     "Тяжелую ношу поставим на землю
     И руки в небесном порыве сомкнем", - это из нашего гимна. Символика.
     - Замечательная символика! - совершенно искренне восхитилась Иоанна.
Обещание позаботиться о Денисе привело ее в состояние, близкое к эйфории.
     - А значок наш похож на пионерский. Там языки костра, а у нас - три
пары рук. Сплести - и к небу... И еще как три горных пика. И как церковные
купола, - щебетала фиалочка, -Варвара просила вам все рассказать и показать
. Кроме болезни мужа - какие еще у вас проблемы? Заполните подробную
анкету, данные занесем в компьютер...
     - А что нужно, чтобы вступить в вашу Изанию?
     - Погодите, до этого еще далеко. Первое время будете подшефной, после
обработки анкеты и собеседования выберем удобную для вас и нас форму
сотрудничества. Если дело пойдет, будем постепенно расширять контакты,
подниматься по ступенечкам. А когда кончится испытательный срок - подумаем
о приеме.
     - Кандидатский стаж?
     - Вроде того. Мы ведь на виду. Расслабимся - одолеют, как коммуняк.
     - И ты все это выполняешь? Ты - изанка?
     - Полтора года ходила в кандидатах, потом приняли. Нас тут было
пятеро, златовских фанок, две отсеялись, новенькие пришли. Девчонки,
ребята... Дел было по горло - со стройкой, мусором, ремонтом, ничего не
работало. Водопровод прорывало, удобства во дворе... Это теперь
устаканилось. Распределяем дежурства на каждый день - кому что нравится.
Кто - стряпать, кто - чистоту наводить, кто с детьми возиться... Это -
обязанности. Также с учебой. У меня, например, язык, компьютеры - мы с
Ленкой под началом у Айрис. Другие в институт каждый день ездят, или на
работу. Далековато, конечно, но куда денешься? Завтракают, ужинают здесь,
обед выдаем с собой, такой специальный тройной термос. Легкий, удобный, не
больше буханки. У нас тут ребята специально сидят на всяких ноу-хау,
недофинансированных изобретениях. Журналы штудируют, где что путное.
Раскопают, разыщут автора и внедряют. Сперва для Златогорья, потом на
продажу. Наши, термосы уже нарасхват, не успеваем рассылать...
     Спортом решили заниматься в обязательном порядке - любым, на выбор.
Большинство, конечно, ринулось в бассейн. Классный построили, сеансы
расписаны по минутам... Церковь почти восстановили. Я ведь тоже у отца
Киприана, как тетя Варя. Они с моей мамой дружили. Меня Варя причащать на
руках носила, - мама болела, ей нельзя было тяжести поднимать...
     - А как отец Киприан относится к Златогорью?
     - Отец Киприан? - Оля помолчала, - По-разному. Чаще с одобрением, но с
опаской. Боится, чтоб мы не впали в гордость. Мол, рветесь стать "сынами",
не побывавши "рабами". Что освобождение от власти материи должно непременно
сопровождаться смирением, - только тогда пустоту заполнит сила Божия,
которая "в немощи совершается". И что "блаженны нищие духом". В противном
случае, в "выметенный дом придет семь бесов вместо одного прежнего"...
Иногда мне кажется, что церковь боится нашей активности больше, чем наших
грехов. Так спокойнее, что ли...
     - Может, и впрямь спокойнее?
     - Егор считает, что когда принимаешь крещение - как бы записываешься
добровольцем в армию, разве не так? Как в сорок первом. Кстати, к нам
приходят много комсомольцев, молодых коммунистов, которые не изменили своим
идеалам. Нелепо добровольцу требовать себе денег или жизненных благ. Он
пришел сражаться насмерть и победить, верно? А не отсиживаться в тылу или
окопах. В Изании мы все на передовой.
     - "Есть упоение в бою"...

     Оля согласно кивнула: - Вы не думайте, отец Киприан старается ничего
зря не запрещать, он и вправду боится за нас, перестраховывается. Раньше
было вроде бы просто - церковь особняком, вне государства, а активные
коммунисты вне церкви. Почти вражда. И идеология: мол, коммунизм -
освобождение трудового народа от религиозного дурмана. А мы, изане, прямо
говорим: святые отцы, монахи, нет выше вашего подвига, и вы, наверное,
ближе к Богу... Но дайте и нам, мирянам, возможность вступить в бой. Ну,
поправьте, коли что не так...
     - Часто поправляют?
     Фиалочка кивнула с улыбкой.
     - Егор все проекты носит на благословение. Возражения, сомнения, не
без этого. Но вообще-то отец Киприан, как правило, благословляет. Главное -
результаты, а у нас они добрые. Хотя и опасения понять можно: мы -
первопроходцы. Опасается, чтоб в какую-нибудь новую религию не ударились,
в экуменизм. Секты, масонство, сейчас всего полно. Не успеешь оглянуться -
к себе тащат.
     - Я тоже хочу добровольцем, - сказала Иоанна.
     - Давайте не торопиться. Нам, молодым, легче, а вы наверняка прикипели
к прежнему образу жизни, вещам, безделушкам, привычкам. По живому резать
трудно, пусть прежняя шкура сама отомрет и слезет. А не отомрет кое-где,
пусть так и остается, ведь даже в бой берут с собой какой-нибудь амулет или
игрушку, верно? И ревматизм в придачу, и от других старых болячек никуда не
денешься... Так что начнем-ка с начала, ладно? Сейчас вы мне ответите на
кое-какие вопросы и заполните вот эту анкету. Все данные занесем в
компьютер и начнем новую жизнь...
     Вопросики были те еще. Твои взаимоотношения с Небом (в общих чертах),
с церковью, государством,.. твое мироощущение, философия, жизненное кредо.
Почему пришли в Изанию? Что вам здесь нравится и что не нравится? Какие
будут предложения по улучшению?
     Довольны ли вы собой, готовы ли в данный момент предстать перед
Господом? Или Высшим судом Совести, если не верите в Бога? Что хотели бы
изменить в своей жизни, если бы вам было дано до Суда еще какое-то время?
Есть ли у вас заветная неосуществленная мечта? Творческий или деловой
замысел, изобретение? Какая вам нужна помощь, чтобы их воплотить в жизнь?
     Какие еще у вас проблемы? Денежные, жилищные, бытовые, семейные,
психологические?
     Что вам вообще мешает полнокровно жить, гнетет, лежит на совести?
Семейные дрязги, быт, суета, собственная лень, несобранность,
нерешительность, бесконечные обязанности, домогательство близких и друзей,
страсти (погоня за деньгами, ненужными красивыми вещами и тряпками, вообще
"красивой жизнью", какие-то вредные привычки), проблемы со здоровьем,
родственниками, соседями, детьми и внуками.
     Какие три желания ты бы загадал, если б поймал Золотую рыбку? Какие, с
твоей точки зрения, у тебя есть недостатки, от которых хотелось бы
избавиться? Какие у тебя вообще слабости, привычки? Помните, что к вашей
исповеди будут иметь доступ лишь священник и врач-психолог, все это
конфиденциально, и в ваших интересах быть абсолютно искренним и
добросовестным в ответах. Ибо если будете скрывать от врача болячки,
недомогания и язвы, от которых хотели бы излечиться, то как он сможет вам
помочь?
     Твоя основная профессия, любишь ты ее или ею тяготишься? Какими еще
обладаешь талантами? Чем занимаешься охотно, чем - по необходимости и чего
терпеть не можешь? Что охотно делаешь и умеешь по хозяйству и что предпочел
бы, чтоб сделали другие?
     Какими материальными благами обладаешь? (Квартира, загородные дома или
дачи, гаражи, машины, денежные накопления, драгоценности, антиквариат,
другие ценные вещи). От чего из вашего "имения" могли бы безболезненно для
себя избавиться? Навсегда или на время, сдав на выгодных условиях в аренду?
     Мы хотим помочь вам освободиться от лишнего, осуществить то, что вы
хотели бы успеть, если б Провидение даровало вам такую возможность. Мы
берем на себя все бытовые, семейные проблемы, соответственно нашей
программе "Хлеб насущный". Став изанином по убеждению, вы сможете
использовать свободные средства как для укрепления и расширения нашего
Союза, так и выступить в роли издателя, инвестора, мецената. Участвовать в
любой программе: возрождения страны, милосердия, экологии, в программах
"Хлеб насущный", "Освобождение", "Союз", "Храм", "Наука", "Культура",
"Дети". Лично или объединив свои капиталы с другими, объединив ваши
счета...
     - Вы можете на какие-то вопросы ответить сейчас, если не торопитесь.
Или взять анкету домой, подумать. Тетя Варя освободится, наверное, только к
обеду, много больных.
     - Ничего, я дождусь, погуляю пока. Так я забираю анкету?
     - Конечно, как вам удобнее.
     В коридоре уже сидели трое. "Ага, и здесь очередь", - не без
злорадства едва успела подумать Иоанна, как Фиалочка тут же распорядилась:
     - Двое пройдите в 15-ю комнату, там вас товарищ примет.
     На улице шел дождь. Иоанна сидела в холле, уткнувшись в анкету, и
мечтала.
     Любимое дело. Необходимое, самое-самое... Конечно, написать книгу.
Может, даже не художественную. Размышления, сомнения, метания заблудившейся
души, нащупываю щей узкую тропку к Неведомому, зовущему "из прекрасного
далека". Души, "посетившей сей мир в его минуты роковые"...
     Как-то она раскрыла наугад Библию.
     "Напиши, что Я сказал тебе, в книгу", - вот что ей выпало. Тогда
одолели сомнения: духовный путь - это пост, молитва, дела милосердия,
церковная жизнь... Какое место здесь занимают призвание, талант,
творчество? Вспомнила "Иоанна Дамаскина":

     Блажен, кому ныне, Господь, пред Тобой
     И мыслить, и молвить возможно!
     С бестрепетным сердцем и с теплой мольбой
     Во имя Твое он выходит на бой
     Со всем, что неправо и ложно!..
     Расторгни убийственный сон бытия
     И, свет лучезарный повсюду лия,
     Громи, что созиждено тьмою!

     "Книга" - ей был такой же ответ. Она давно ее задумала, писала
урывками, - то запоем, то надолго откладывая... Оставленная на столе
недописанная страница желтела, выгорала на солнце... То получалось нечто
религиозно-философское, потом ворвалась политика, с полными ярости и боли,
как на митинге, монологами... А теперь? Ей мешали то стройка, то
случившийся со страной апокалипсис. Торговля цветами и огородные работы,
эти дурацкие бдения у телеящика в бесплодном ожидании желаемых новостей -
когда же прекратится это безумие? Господи, спаси нас!..
     Ужастики, когда некие чудища откладывали яйца внутри живой
человеческой плоти, жрали изнутри, а затем прорастали склизкими
извивающимися щупальцами, удушающими все и вся... Мразь, нечисть, терзающая
Родину изнутри. Неужели только Вселенский Армагеддон сможет их уничтожить,
смерч Гнева Божия, сметающий все на пути?
     Пусть сильнее грянет буря!..
     Потом Айрис деловито скажет: "Изания - вирус в вампирском компьютере.
Мы разрушим их программы, не будем играть по их правилам. Создадим чужую
среду, чтоб они постепенно потеряли силу. Они будут лопать сами себя, пока
не сойдут на нет".

     Так хотелось верить Айрис! Хоть и предсказывал Библейский Апокалипсис
власть Зверя, полную разобщенность людей, номер у каждого на руке и челе...
Голодную смерть или изгнание - удел непоклонившихся Зверю... Сможет ли
Егорка Златов сразить Дракона? Егор Свободоносец...
     Да, конечно, она бы закончила Книгу. Что ей нужно? Да ничего такого.
Тихая комната, нормальная простая еда, прогулки с Анчаром, вечером -
новости. Почитать что-либо "горнее" для души. И писать, писать... Можно
жить в Златогорье, как в доме творчества, как прежде в Комарове или
Болшеве... При мысли о расставании с Лужино защемило сердце.
     - Оставьте себе любую часть дома, - развеяла Оля ее сомнения. - Вы -
хозяйка, мы арендаторы, приезжайте, когда захотите. Все будет в порядке. По
согласию с вами, где надо, поправим, отремонтируем. Компьютерный центр
подберет несколько подходящих вариантов жильцов, кто работает или учится в
ваших краях, чтоб не терять часы на дорогу. Вообще это наш принцип -
селиться компактно, так легче наладить питание и бытовуху. Участок тоже
можно использовать на все сто - деревья и кустарники будут обрезаны,
подкормлены, где необходимо - заменим на лучшие сорта. Теплицы
подремонтируем или построим новые. Цветы? - нет, она больше не будет этим
заниматься, слишком мало осталось времени, ей под шестьдесят... - Ну что ж,
пусть сдаст цветочное хозяйство в аренду, поделится опытом составления
букетов, реализации. Стоимость луковиц, корней, оберточной бумаги - все
учтем. Кстати, в Златогорье отличные оранжереи. И цветы выращиваем - вам
надо обязательно посмотреть, можете подключиться. Так, иногда, в охотку...
     Гараж и машину тоже можно сдать в аренду на выгодных условиях - в
случае необходимости Златогорье обеспечит любым транспортом. Наш принцип -
ничто не должно простаивать, пылиться зря.
     Теперь - лишние вещи. Мебель, старые холодильники, телевизоры, запасы
стройматериалов, одежды, ткани, обуви
     - сколько всего накопилось ненужного и на даче, и в московской
квартире! Выбросить или отдать кому попало - жалко - у каждой вещи - своя
история, свой период жизни. Иоанне даже казалось иногда - есть у вещей если
не душа, то какая-то тайна, особенно у тех, с которыми прожила годы, и
отдать в благодарные нужные руки - как это здорово! Ей лишь надо все лишнее
подготовить и упаковать.
     - Подъедет машина и увезет вещи на специальный склад, где их почистят,
рассортируют, починят, если требуется, и по Изан-нету распределят
нуждающимся. Для беженцев-новоселов такое подспорье как воздух. По всей
Изании организованы мастерские умельцев под веселым названием "Щи из
топора" - полезные вещи из старых и поломанных.
     Предметы роскоши. Всякие там украшения, шубы, вечерние платья,
антиквариат. Или поможем реализовать - деньги поступят на ваш счет; или
можно мебель, например, пристроить напрокат в элитные квартиры, которые
Изания сдает иностранцам и новым русским на выгодных условиях. Есть у нас и
спецхран - сейфы и холодильник для мехов и тканей, куда наши златогорские
модницы свезли в общую кучу любимые цацки и пользуются сообща. Меняются
колечками, шубами, серьгами, вечерними туалетами... Возникла необходимость,
бес попутал - приходи и выбирай. Поносишь, надоест, и вернешь.
     - А не было потерь, краж?
     - По-крупному, пока, слава Богу, нет. Потом, у нас ведь деньги,
"златики", - как бы безналичные, условные. Каждая вещь оценена. Прибавят
стоимость к твоему счету или вычтут - и все дела. А воровать изанину нелепо
- с этой целью лучше вернуться в Вампирию. Здесь все на виду, а потом у нас
- свои охрана, розыск... Если ты к нам пришел, чтобы тебе помогли
избавиться от лишнего - зачем снова лезть в петлю таким диким способом?
Проще расторгнуть договор и уйти.
     - А можно?

     - Что за вопрос! Сообщи заранее, сделаем необходимые перерасчеты,
иногда назначим некий переходный период, и до свиданья. Среди изан, правда,
таких случаев не было. У подшефных и даже кандидатов - были.
     - А причины?
     - Разные. Не всем по плечу свобода. Вместо того, чтобы заняться делом,
о котором, вроде бы, грезили, начинают беситься без привычных кастрюль,
тазов и беготни по магазинам. Иногда удается с этим справиться, иногда нет.
Особенно неверующим, новоначальным.

     Здесь ведь только Господь может помочь. В монастырях послушников
благословляли туалеты чистить. Самую низкую работу, чтобы смирить, занять
плоть и руки тяжелым трудом, уста - постоянной молитвой, чтобы отречься от
своего падшего "Я". А мы сразу хотим летать.
     - "Служить Творцу его призванье",.. - таких мало, наверное?
     - Благодать дается свыше, - Фиалочка вздохнула - а нам страшно, голова
кружится, тянет обратно в клетку... Тут главное увлечь, занять все
освободившееся время. Чтобы было несколько любимых интересных дел. Мы на
опыте убедились, что талантливый человек талантлив во многом, что совсем
бездарных людей просто нет. Что Господь ОДАРИЛ каждого. Надо лишь помочь
раскрыть эти дары и направить "на работу жаркую, на дела хорошие". С нами
Бог...


     ИЗ ИНТЕРВЬЮ ЕГОРА ЗЛАТОВА:

     - Признайся, Егор, когда несколько лет назад ты был "фиолетовым
мальчиком", проповедовал и пел по клубам про какие-то законы небесные и
тебя мало кто принимал всерьез, признайся, ты и сам не гадал, не думал
воплотить свои песенки в жизнь?
     - И думал, и гадал. Более того, я и петь начал потому что увидел - так
лучше слушают. Аудитория собирается побольше, можно билеты продавать. За
проповеди ведь не принято брать деньги, а средства были нужны. Песни лучше
запоминаются, их подхватывают, переписывают, поют в подъездах.
     - То есть это был способ внедриться в массы?
     - Можно и так. Я был уверен в своей правоте, искал спонсоров и
единомышленников...
     - "Изане" - это что-то инопланетное. Сейчас, когда вы достигли
ощутимых успехов, многие, в том числе ваш покорный слуга, до сих пор не
понимают, что это -секта? Какая-то всемирная религия?
     - Боже упаси, особенно насчет "всемирной религии". В свое время люди
уже пытались, объединившись в гордыне, добраться до Неба с помощью
Вавилонской башни. Объединение, безусловно, сила, но, объединение во грехе
- сила темная. Мы объединяемся против греха. Вавилонская башня была
разрушена, и строители заговорили на разных языках, перестав понимать друг
друга. Образовались нации, народы и каждому предстояло найти свой путь к
Небу. Я, например, православный, и считаю свою веру единственно правильной,
но есть еще мусульмане, буддисты, иудеи, католики, протестанты. И каждый,
как и я убежден в правоте своей веры. Значит ли это, что я должен кого-то
насильно обращать или соединять несоединимое? Сколько уже было религиозных
споров и войн! Нет, путь человека к Богу - неповторим, как и его лицо.
Поэтому пусть каждая церковь идет своей дорогой, и рассудит лишь Творец. И
все же есть между нами общее. Мы - альпинисты. Пусть в разных связках, или
в одиночку, пусть падая, ошибаясь, но мы идем, карабкаемся к вершине. Одни
верят - там на вершине - счастье, другие слышат тайный зов, третьи просто
не могут не идти. А остальное человечество в это время просто спокойно
расположилось внизу, в долине. Кто обрастает собственностью, кто пирует,
кто просто нежится на солнышке... Но все они исповедуют, что "умный в гору
не пойдет". Вот разница между нами... Изане смотрят вверх, а они - под
ноги.
     - Сокол и Уж?.. Как у Горького?
     - Мы не революционеры и не собираемся никого свергать. "Царствие
внутри нас", - сказал Спаситель. Оно начинается, когда живешь по законам
Неба, а не земли, которая, как известно, "во зле лежит". Это не означает,
что мы не законопослушны, просто наш Закон - над всеми земными кодексами,
биллями и конституциями...
     У нас много общего, как и у наших религий... К вершине надо идти
налегке -отсюда нестяжание. В дороге не место для разгула плоти - значит,
стремление к чистоте, нравственности. Вместо конкуренции - взаимопомощь в
тесной связке. А что касается демократии... Демократическим голосованием
был послан на казнь Сам Бог вместо преступника Вараввы. Так решила толпа.
"Демократия в аду, а на небе - царство". Иоанн Кронштадтский.
     Небо бескрайнее, его хватит на всех - поэтому мы не отпихиваем друг
друга, а смыкаем руки...
     - Поэтому эти значки?
     - Три фигурки, символизирующие разные расы, - с сомкнутыми, поднятыми
вверх руками, как бы опоясывающими землю. Восхождение в связке. Напоминает
и три языка пламени, и три церковных купола, кстати, тоже символизирующих
горящие свечи... "Даю свет, сгорая".
     - Твоя песня о свече стала чем-то вроде гимна Изании, верно? "Лишь
тепло и свет соединяются с небом, а холодный воск остается на земле", -
что-то вроде этого... И рефреном - "Даю свет сгорая"... Ты тогда любил
латинские изречения. Я даже записал... Вот - ... "Свое же съедает"...
     - "Угрызает".
     - Ну да. Или: "Не ищи себя извне"... Красиво. Итак, не религия, не
секта, не партия, не коммуна...Кто же вы, Егор Златов?
     - Я - православный. Но вокруг много людей иной веры, и материалистов-
язычников всех мастей, которые тоже не приемлют мир со лживыми
конституциями, кодексами, законами "что дышло"... Защищающими, чаще всего,
права и свободы не слушаться Творца. Закон мира -брать, Неба - отдавать. У
Бога - Истина, Вечность, Любовь. У мира - гласность и треп, время, секс. У
Бога - "больший - слуга меньшим", в миру - наоборот... Злу ничто не мешает
объединяться, нам же, как ни парадоксально, препятствуют различные веры. Не
в силах их примирить, мы разобщены и обессилены перед лицом зла. Разве
такое разделение угодно Творцу? Не из-за этого ли коммунистам, стремившимся
объединить народы в противостоянии царству Мамоны, пришла в голову
неудачная мысль вообще обойтись без Бога (из-за религий "одни неприятности
и раздрай", как сказал мне один идеологический работник)? На этом,
собственно, эти горе-идеологи и погорели.
     Почему единственным способом жить в миру по-Божьи стала полная
изоляция от мира, уход из него, сродни монашеству? Поэтому мы и решили
объединиться. Законы Неба вписаны в сердце Самим Творцом и практически
совпадают во всех религиях. Эти законы восхищали Канта, их исповедывали
отвергавшие Творца коммунисты, назвав "совестью".
     - Свобода, равенство, братство?
     - "Братство" - с известными оговорками. Что же касается "свободы" и
"равенства", то при неравных от рождения возможностях практически
неограниченная возможность потребления, провозглашенная современным
обществом, приводит ко взаимному исключению этих двух понятий. Один имеет
неограниченную свободу жрать другого. Не говоря уже о том, что абсурдно
говорить о равенстве людоеда, съевшего капитана Кука, и возмущенного этим
фактом джентльмена - на том основании, что джентльмен тоже может съесть в
ответ любого из каннибалов...
     Дарованная Творцом свобода - кроме узкого понятия "свободен не
слушаться Творца" - включает в себя бесконечно высокое понятие СВОБОДЫ В
БОГЕ. Не свобода осуществлять ГРЕХ, а свобода от ГРЕХА, от недостойных
человека желаний. Есть в патерике прекрасная притча о двух монахах. Один
преодолевает искушения "золото, женщина, личный враг" невероятными
усилиями, другой же просто не отличает золото от камня, красавицу от
старухи и злейшего обидчика от благодетеля... Второй монах преодолел земное
притяжение, себя, свои страсти. Он воистину БОЖЕСТВЕН НО СВОБОДЕН, если,
конечно, не уловлен на гордости. Гордость - самая коварная и страшная
несвобода. Сатанинская, можно сказать. Свобода ОТ БОГА. То есть рабство у
дьявола. У тления и смерти. Судимы будут не слепые, а не желающие видеть
Свет.
     Идет смертельная схватка двух цивилизаций. Народ, еще накануне
восторженно бросавший под ноги Спасителю пальмовые ветки и кричавший:
"Осанна!", вдруг хором провозглашает: "Распни его!" И это - тот же самый
народ. В чем дело? Жаждущие от Мессии славы, денег, власти вдруг увидели
Его униженным, покорно страдающим, отдающим все, включая саму жизнь Свою, -
и не поняли божественного величия этой жертвы. Им подарили ЦАРСТВО БОЖЬЕ,
первородство, а они требовали "чечевичной похлебки" - материального,
временного земного благополучия.
     Две цивилизации - Бог и Мамона. Первородство и чечевичная похлебка.
Так с тех пор и пошло...
     Мы исповедуем законы ПЕРВОРОДСТВА.
     Господь послал нас в мир ОТДАТЬ ДОЛГИ. "Даром получили, даром
давайте". На служение жатве Господней.
     Поезд ушел, багаж уехал вместе с ним... Вокруг - тьма, впереди - Суд,
а за душой одни долги. Рабы, умножившие данные Господином таланты, были
вознаграждены, а зарывший талант в землю и вернувший его со словами: "вот
тебе твое", был наказан, выброшен, как сказано, во тьму внешнюю, где "плач
и скрежет зубов".
     Заметь, раб этот вернул долг Господину! Что же ждет нас, тратящих
таланты на себя, на свои похоти - то есть на чужого господина? На князя
тьмы?
     Мы, Изане, хотим не УТУЧНЯТЬСЯ, УТЯЖЕЛЯТЬСЯ, ВРАСТАТЬ, а
ОСВОБОЖДАТЬСЯ, ВЗЛЕТАТЬ. Мы проповедуем ВОСХОЖДЕНИЕ. Пусть разными путями,
но вверх.
     Мы - это братья, друзья, товарищи - кому как хочется. Но не господа,
не враги и не конкуренты. Мы все - воины одного Неба, в одной армии, идем к
одной вершине.
     Нам дана была Провидением огромная прекрасная земля, одна на всех,
завещано жить дружно, семьей. Поэтому мы отвергаем все, что нас РАЗДЕЛЯЕТ.
Но в руках у нас разные путеводители. И пока нет почвы для объединения
религий, попытки сделать это искусственно могут привести лишь к еще
большему разделению.
     Выход один - снова сомкнуть руки вокруг горы и - вверх! Чем выше, тем
ближе друг ко другу и к Небу. Так уже было не раз за нашу тысячелетнюю
историю - и во время войн, и в годы советской власти, - когда мы блуждали
вслепую по горе, героически продираясь сквозь заросли колючек и полчища
змей в поисках светлого будущего для грядущих поколений. "Светлого", но
смертного!..
     Да, мы сбились с пути, или нас сбили - неважно. Только напрасно нас
зовут вернуться к подножью, покаяться и "жить, как все". Пусть "иных уж
нет, а те далече", пусть цепь поредела и нам придется долго карабкаться
выше и выше, чтобы снова дотянуться до рук друг друга... Мы все равно
исповедуем - только вверх. Чем выше, тем ближе друг к другу и к Небу.
     - За что люблю Златова - говорит песнями. Если не ошибаюсь, это ведь
из твоей новой песни, а, Егор? Романтик ты наш.
     - Из старой. Новую мы с тобой только что сочинили. Только пока без
музыки.
     - Ну-ка, ну-ка...
     - Почему вы говорите песнями?.. Почему ходите крыльями?.. Почему
укрываетесь листьями? Почему спасаетесь тучами? Почему держитесь стаями?..
Потому что зовемся птицами.


     * * *


     - Вы можете вести литобъединение, - предложила Фиалочка, - у нас
многие пробуют перо, и школьники, и взрослые. Надо их научить "чувства
добрые лирой пробуждать"... Я что-либо не так говорю?
     - Все правильно, - улыбнулась Иоанна, - Так все-таки добро или война?
     - Добрая война.
     - Добро с кулаками?
     - Добро со щитом. Добро, противостоящее злу... Выберите, что вам еще
по душе, дел у нас невпроворот. Вот список вакансий только по Изании.
Умеренная физическая работа тоже для разнообразия не плохо, говорят -
психотерапия. Ведь у вас сейчас стресс из-за мужа... Кстати, вот вам и
медицинская анкета, пока предварительная. Потом пройдете полное
обследование.
     Господи, она все умеет. Может и обои поклеить, и окна-двери покрасить,
и линолеум - дед ее всему научил. Только бы с Денисом обошлось. Господи,
исцели его... Она знает, что как мать и жена никуда не годится. Он
выбивался из сил, умирал, а ее рядом не было, она всегда была "кошкой сама
по себе", и ничего тут не поделаешь. Но сейчас она готова с утра до утра в
любом качестве вкалывать в этом пятом сне Веры Павловны. Только вылечите
его...
     Мысль, что Денис может умереть, была совершенно невыносимой, приводила
ее в полное смятение. В этом ужасе было что-то мистическое. "Только не это,
- в панике молилась она, - Не это"...
     В анкете были и вопросы о семье. Иоанна поведала про свекровь и штаб
"краснокоричневых" в их квартире. Неожиданно обнаружилось, что кое-кого из
соратниц свекрови Оля знает. Коммунистов в Изании было предостаточно, как
старых, так и новых всех ветвей. Можно даже сказать, что Изания их
объединяла как некое нейтральнее надполитическое пространство. Разногласия
политические, религиозные, социальные отступали здесь перед сплачивающим
всех общим врагом - Вампирией.
     Еще Иоанна подумала, как было бы славно увлечь Изанией Лизу- она такой
светлячок... А там и Филиппа - употребил бы баксы на что-либо путное. И не
тряслась бы Лиза за него и детей, и работа ей бы здесь нашлась - Лиза тоже
на все руки, и Артемка с Катей выросли бы не вампиренышами, а сизарями да
фиалочками...
     Так размечталась Иоанна, беседуя о Олей, поджидая, пока Айрис
связывалась с римской клиникой по поводу доставки Дениса домой. А потом
продолжала пребывать в эйфории от того, что "состояние стабилизировалось" и
траснспортировку, скорее всего, разрешат. И /о чудо!/ - даже поговорив с
Денисом пару минут по сотовому /впервые в жизни/ телефону и, получив
согласие, - голос был совсем рядом, тихий, с одышкой, но все же его, Дениса
голос, - решила во что бы то ни стало дождаться Варю и вместе пообедать. А
пока отправилась знакомиться со Златогорьем.
     Егорка - сердце, Айрис - мозг, компьютерный центр, Лева - карман,
банк. И еще ноги, пальцы, мышцы, кровеносные сосуды - рядовые изане. Юные,
взрослые, пожилые, у каждого своя функция, или много назначений. И все
вместе живет, бурлит, движется. Новый, незнакомый мир, царство Егорки
Златова.
     - Мне все равно, лишь бы домой... Живым ли, мертвым, - сказал Денис.
     Благодаря Господа и почему-то уверенная, что теперь все будет хорошо,
Иоанна гуляла в эйфории по Златогорью, улыбаясь отовсюду спешащим к
столовой фиалкам-чернильницам вперемешку с сизарями в перепачканных
раствором куртках. Неподалеку ребята строили МЖК, филиал-микро район
Златогорья по утвержденному молодежно-типовому проекту ИЗАН: - одно-
двухкомнатные номера гостиничного типа с санузлом /туалет-душ/, но без
кухни. Правда, у всех была установлена компактная электроплитка на случай,
если надо подогреть заказанную в столовой еду, вскипятить чайник, сварить
кофе. Имелись также холодильник, стиральная машина-малютка и минимальный
набор посуды.
     Праздники и дни рождения здесь обычно отмечали по вечерам в холле,
заказав еду на дом, или в наскоро переоборудованной под банкетный зал
столовой.
     В комнатах из основной мебели было лишь самое необходимое, но из
типовых деталей обстановку можно было конструировать самим жильцам. Если
жильцы менялись - новые легко могли переделать планировку по своему вкусу.
Вместо обоев - легко крепящиеся и снимающиеся полосы из экологически
чистого материала любого рисунка. Потрясли ее видеообои - специально
оборудованный экран с разнообразными пейзажами вплоть до первобытного леса,
джунглей с шипящими змеями, рычащими львами, раздолий среднерусской полосы
и моря с шумом прибоя. Такую видеостенку можно было установить в своем
номере за отдельную плату /вычиталась со счета/ и выбирать любой пейзаж
простым нажатием кнопки. Разработана она была златогорскими ребятами по
специальному ноу-хау, видеообои уже потихоньку продавали за границу и новым
русским за бешеные цены /изан-обои/. Все доходы шли на расширение и
совершенствование производства. На море, например, можно было устроить по
желанию шторм, или чтобы в подмосковном лесу сменялись времена года, чтоб в
июне пахло липой и т.д.
     Всякие мелочи для интерьера /ковры, шторы, покрывала, безделушки/
новоселы выбирали на том же общем складе, куда свозилось все лишнее,
менялись, когда надоест. Так же детские игрушки. Дети весь день проводили в
школе, яслях или детсаду, домой родители их обычно забирали вечерами на
уик-энд.
     Для взрослых и пожилых типовой интерьер был с учетом возраста.
     Гуляя по Златогорью, Иоанна на радостях не удержалась и купила билет в
бассейн /на общих основаниях, поскольку не была изанкой/, получила
напрокат купальные принадлежности и с наслаждением поплескалась на голубой
дорожке вместе с малышней и какими-то дамами из новорусской оздоровительной
группы. "Все, что может окупаться, должно окупаться", - провозглашала
Изания, благотворительность здесь тоже поощрялась активная. Хочешь плавать
в бассейне или другими благами пользоваться - вступай в Изанию, и мы тебе
поможем найти свое место в нашем Союзе, - расплатиться делами, вещами не в
ущерб себе. Не хочешь вступать - плати.
     Проблем у Изании, как поведали Иоанне златогорцы, было выше крыши.
Вампирия сопротивлялась, показывала зубы, наезжала, иногда кусалась. А то
случалась и настоящая грызня. Изания бежала по каменистому горному руслу,
пенясь, зябко дрожа, разбиваясь об острые пороги и снова собираясь,
просачиваясь меж нагроможденных коряг и камней, зарослей тины и заводей с
крокодилами. Ширясь, крепчая, пробиваясь к заветному своему Океану.
     Но, пожалуй, наибольшей проблемой была та, от которой Иоанна,
вернувшись, застала рыдающую Олю в объятиях утешающей Вари. Только что ее
жених, кабардинец, получил из дома письмо со строгим запретом - не брать в
жены иноверку. Сам мальчик был не слишком религиозный, уже согласился
принять православие и повенчаться, но как ослушаться родителей?
     - Если ты меня любишь - живи по нашим обычаям, потому что Бог един, -
сказал мальчик, - Христианка, мусульманка, - не все ли равно?..
     Отречься от Христа?! - она прогнала его и теперь рыдала на плече у
Вари, которая не знала, чем помочь. И никто не знал. Такие проблемы
возникали в многонациональной Изании сплошь и рядом. Иоанна вспомнила:
"Свинарка и пастух" ...Советская власть как-то отметала эти вековые
препоны. ... "Если с ней подружился в Москве"... Варя сказала, что очень
боялась, что подобная проблема встанет и у Егорки с Айрис, воспитанной
правоверной католичкой. Сам Егорка, отец Киприан, они с Глебом - их бы
ничто не свернуло, да и как потом быть с внуками - сплошная морока. Но с
другой стороны, - ... А если это любовь?.. Ну, а Айрис обложилась русской
богословской литературой, от Хомякова и "Слова о законе и благодати" до
отцов Сергия Булгакова и Павла Флоренского, несколько дней штудировала и
села писать письмо родителям в какой-то там американский городок какого-то
южного штата. Что она написала - неизвестно, письмо было длинным, с
восклицательными знаками и цитатами из Евангелия и Хомякова /цитаты Айрис
давала Варе сверять/. И вскоре пришла телеграмма с благословением и
поздравлениями, а потом и папа с мамой прибыли, такие простые, славные, с
натруженными руками - мать так вообще на крестьянку Рокотова смахивала,
разве что шляпка вместо кокошника. Все это совсем не вписывалось в варино
представление о шумных, избалованных и развязных американцах. Вот только
коммунистов они боялись. Коммунистов и Сибири.
     - А Айрис, знаешь, познакомила их с ребятами-сибиряками и
коммунистами и показала "Сказание о земле сибирской". Полный восторг.
Попросились в тур по Сибири. Но мы что, будем им мертвые заводы показывать?
Бастующих учителей?


     ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ

     Попробуй поступать по заповедям и говорить, что думаешь - и
содрогнешься, узнав себе истинную цену. Поймешь, что все в тебе - ложь,
корысть и фальшь, что Образ Божий в тебе, первоначальный Замысел о тебе
искажены до неузнаваемости. Это и есть падение, болезнь, последствия
первородного греха. Мы или откровенно дурно поступаем, или лицемерно
притворяемся "хорошими", или гордимся, возносимся, когда творим редкое
добро.
     Симптомы выздоровления души - радостное исполнение Закона Неба.
Естественное, как дыхание. Лишь это свидетельствует о ее благополучном
состоянии.

     Истина не терпит притворства. "Не казаться, а БЫТЬ".
     Определи, кто ты?
     1. Есть богоборцы, сатанисты, сердцем и разумом отвергающие Истину,
ЗАМЫСЕЛ. Которые "ведают, что творят". Не Творца отвергающие, а именно Его
ЗАМЫСЕЛ (единство в Боге). Сатана знал, что Бог есть - он восстал против
Замысла. Это очень важно!
     2. Теплохладные фарисеи. "Казаться, а не быть". Знают, что есть Творец
и Замысел. Ведают, что творят. Записались в армию и отсиживаются в окопе.
Лицемеры.
     3. Атеисты по расчету, которым не выгодно признавать Свет, ибо дела их
дурны. Боящиеся света, чтобы не обнажилось творимое ими зло. Про таких
сказано: "Мир любит свое". Мир, "лежащий во зле".
     3а. Атеисты холодные, неразбуженные. Не желающие поклоняться ложному
представлению о Творце - богу "по образу к подобию человеческому"... Сам
придумал и отверг, или кто-то подсунул нелепое, несоответствующее
вписанному в сердце Закону понятие - не имеет значения. Они живы - им надо
просто раскрыть глаза, разбудить. Господь предпочитает их теплохладным. Не
ведающих, что творят. Наиболее распространенное утверждение: Бога нет,
потому что есть зло.
     4. Рабы Мамоны и князя Тьмы. Знают, что есть Небо, тянутся к Нему, но
ноги-руки спутаны страстями. Таким необходима помощь Церкви, ее таинств.
Живительная сила благодати Божией.
     5. Рабы Божии. Подчиняющиеся Закону, исполняющие Замысел и Волю Неба
из страха перед высшей карой. Таким надо молиться о "рождении свыше", о
сыновстве, преображении, без которых нет Царствия.
     6. Наемники - подчиняющиеся Закону и Замыслу Неба по расчету, в
ожидании награды в Царстве, обещанного Творцом блаженства. Им тоже следует
"родиться свыше", молить о сыновстве, ибо "раб не пребывает в доме вечно,
сын пребывает вечно"...
     7. Сыны Божии, наследники, превыше всего любящие Отца и Его Дело, с
наслаждением, свободным выбором сердца служат Творцу, исполняют Его Волю.
Уже на земле пребывание в Царстве, которое "внутри нас есть", соединение с
Небом, подлинное освобождение в Боге. Обычно сыны смиренно именуют себя
"рабами".
     Мы - дети одного Неба, но разных церквей, не собираемся менять законы
кесаря или присоединять его царство к нашим церквям, отдавая "святыню
псам". Разумно воздавая кесарю - кесарево, мы просто не хотим "выть по-
волчьи", порой живя с волками. Мы протягиваем друг другу руки и "в
прекрасное далеко начинаем путь".
     Всякий, кто из "сильных мира сего" пытается надо мной властвовать,
берет на себя за меня ответственность перед Творцом. Как государство
употребило свою власть надо мной? Ответ даст Суд. В Изании - самоуправление
в рамках гражданского кодекса, конфликт между внутренней и внешней свободой
практически разрешен. Есть Творец, Небо /Церковь/, есть князь Тьмы и есть
"лежащий во зле" мир, где "сатана правит бал". Мы не в состоянии изменить
законы мира, но можем жить в миру по законам Неба, соблюдая те законы мира,
которые не противоречат Замыслу. Не отдавая Богово кесарю. Прорастая в мир
как бы сетью сосудов иного бытия и давая ему новую жизнь.
     Пусть себе "лежит во зле". Но есть степени зла, как и степени
угодности Небу того или иного государства.
     Нам указано КТО НЕ СПАСЕТСЯ, а не кто СПАСЕТСЯ.
     Наш путь - самоуправление Исповедников Неба через обустройство,
организацию и разрастание Изании.
     ЛЮБИТЬ ВРАГОВ - (в смысле "жалеть") - не значит попускать им творить
зло другим. Попуская убийце убивать, я участвую в его грехе.

     Главное, чтобы в каждом наиболее полно состоялся Образ Божий и Замысел
Создателя о человеке, как о свободной творческой личности, осуществившейся
в делах созидания, красоты, добра и милосердия и тем обретшей бессмертие в
Царстве.
     Капитализм, коммунизм, социализм, демократия - назовись хоть горшком,
только не губи свою и чужую душу, - так говорим мы. И если уж в злом мире
необходима охрана в виде власти, пусть это будет ограда заповедника, а не
скотобойня. И чтоб вокруг не плодились ежечасно волки. Из двух зол мы
выбираем меньшее.
     Внешние изменения мира должны быть такими, чтобы дать человеку
возможность вершить РЕВОЛЮЦИЮ ВНУТРЕННЮЮ.
     ВОСХОДИТЬ НИСХОДЯ. Всякая личность - микрокосм в потенциальном
состоянии.
     Великая русская культура, осуждающая зло мира, произвела своего рода
отбор при помощи нравственной цензуры, сформировав правильное мироощущение
в ищущих слоях российского общества.
     В эпоху великих революций нельзя показывать противнику внутренние
противоречия, слабости и недостатки. Это - неприятельская армия, которая
тут же норовит воспользоваться вашей откровенностью. В условиях
враждебного окружения и пятой колонны внутри страны говорить о какой-то
"свободе слова" смешно.
     Свобода - не декларация прав человека, а декларация обязанностей
общества в отношении каждой отдельной личности, помогающих ей осуществить
Образ и Замысел, освобождающих от власти дурной материи. Это прежде всего,
свобода ОТ ЛУКАВОГО.

     Порабощение другого есть порабощение СЕБЯ. Человек вообще - тиран
самого себя. Суеверия, страсти, страх, комплексы, больная самость...
     Революция сознания: я должен перестать быть вампиром, изменить свою
падшую сущность, ибо вампир - раб своих доноров.
     Страшнее всего - оборотень. Жертва, ставшая вампиром, жаждущая крови
своего бывшего господина. Раб, ставший господином над господином.
     Задача: формирование НОВОГО ЧЕЛОВЕКА. Духовное и нравственное
очищение, аскеза, милость к ближним и дальним - эти основы всех религиозных
конфессий, даже у так называемых "космических религий" - взяты нами на
вооружение. Разница - лишь в исповедании различных способов достижения
цели.
     Речь не идет о социализме, который подразумевает более-менее
справедливое распределение материальных благ, но не содержит Тайны или
Откровения. То есть это "сытое" будущее для всех, а не "Светлое будущее".
Это не "антибуржуазность", а более справедливая буржуазность. Социалист
устраивает революции, требуя равной для себя и других доли материальных
благ; коммунист - пожертвует этой своей долей во имя "Светлого Будущего",
то есть Царствия. Даже жизнью /не веря в иную, в бессмертие/.Этим он близок
к Богу, он "избранник" как страстный искатель Истины.
     Для нас всякий "изм" интересен лишь в какой мере он способствует
осуществлению Замысла. Он - лишь средство, как и все в земной жизни.
     Цель одна - Богочеловечество в Царстве.
     Вся наша земная деятельность - борьба за право ОТДАТЬ. Освободиться,
состояться и отдать ДОЛГ Творцу, получив взамен Небо.
     Коллективное спасение, Восхождение в связке путем постепенного
осуществления Замысла -самоотверженное служение, самоотдача каждой
отдельной части во имя Богочеловечества - Целого, восходящего к Свету. Где
все "едины будут".
     Довольствуясь необходимо-достаточным, наиболее полная самоотдача во
имя получения бесконечно-большого - Жизни.
     Служение народу и Отечеству не должно стать идолопоклонством - без
выхода в вечность все - идолопоклонство.
     Раскрепощение личности от царства дурной количественной бесконечности
- Мамоны. Возрождение Отечества - Антивампирии, творчество как поиск путей
Господних к Царствию. Преображение земли - тоже не цель, а средство, поле
для творчества личности во имя восстановления Богочеловечества, его
восхождения к Отцу.
     Подготовка поля для сеятеля, взращивание урожая для Жатвы. Сатане же
дана свобода сеять плевелы руками рабов Мамоны, идолопоклонников всех
мастей, теплохладных фарисеев и прямых сатанистов.
     Но только Господин жатвы отделит зерно от сорняков.
     Пока мы живем в миру, допускаем получение прибыли для Дела за счет
продажи труда и талантов миру; между собой в Изании - действуют лишь Закон
и Замысел Неба.
     К. Лоренц о западной цивилизации: "Это цивилизация, знающая цену
всего, но не знающая ценности ничего".
     Культ личности сменился культом наличности.
     "Экономическая уязвимость миллионов американских семей порождает
недоверие между гражданами нашего государства и неуважение к правительству.
Неуверенность в завтрашнем дне разрывает нас на части как нацию и размывает
закон и порядок. Она подрывает семейную и общинную жизнь, угрожает самому
характеру Америки как общества возможности и справедливости для всех".
/Эдвард Кеннеди/

     Жизнь по Закону и Замыслу - драма, где иго во благо, а бремя легко.
Вначале -трудно, а потом - легко. У князя тьмы - наоборот.
     Легче всего иго и бремя было для души в трагические и героические
минуты советской жизни. Отечественная война, дерзкий прорыв "от сохи к
ракетам", жертвенное служение высокой идее "Светлого Будущего".
     ОБОРОТНИ. При слове "свобода" они начинают хапать, блудить, грызться
из-за собственности и территорий. У них вырастают клыки, когти, шерсть,
гигантские гениталии, и они превращаются в зверей, теряя образ Божий.
     Для таких и от них единственное спасение - ограда из колючей проволоки
цепь и кнут. Эти необходимые атрибуты укрощения "звероподобных" объявляются
в Вампирии ущемлением "прав человека ". Считая главными правами человека -
возможность состояться в предназначенном Творцом Образе и Замысле, права
некоторой категории граждан, упорно желающих, вопреки воле Неба, оставаться
"кровососущими, блудящими и грызущимися", правильнее было бы назвать
"антиправами". Или же честно признать во всеуслышание, что Законы Неба
противоречат законам человеческим, как, впрочем, и сказано в Писании:
     "Но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим". /Мф.15:9/
     "А дом Израилев говорит: "неправ путь Господа"! Мои ли пути неправы,
дом Израилев? не ваши ли пути неправы?
     Посему Я буду судить вас, дом Израилев, каждого по путям его, говорит
Господь Бог; покайтесь и обратитесь от всех преступлений ваших, чтобы
нечестие не было вам преткновением.
     Отвергните от себя все грехи ваши, которыми согрешали вы, и сотворите
себе НОВОЕ СЕРДЦЕ И НОВЫЙ ДУХ; и зачем вам умирать, дом Израилев?

     Ибо я не хочу смерти умирающего, говорит Господь Бог; но обратитесь -
и живите!" /Иез.18:29-32/
     Разумеется, эти грозные слова с Неба относятся не только к иудеям.
Есть право умирать и есть право жить /речь, разумеется, идет о СМЕРТИ
ВТОРОЙ и окончательной, о вечном отлучении от Творца/. Получается, что
желающие "жить" вынуждены отбиваться от желающих лишать жизни всех, кто
слабее. То есть "не жить". Антивампирия Иосифа решила эту проблему
несколькими десятилетиями насилия над вторыми во имя спасения первых.
     Изания собирает под своим крылом всех, кто хочет "жить", защищая от
желающих "жить на крови других". То есть по приговору Неба - "не жить".
     Наша перманентная революция ДУХА, СОЗНАНИЯ будет выражаться в
постепенной замене старых мехов на новые.
     "И говорит им: идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков".
/Мф.4:19/
     Человеков, которые не будут отныне подставлять вампирам шеи, ибо мы
поведем их путями Неба. Мы будем сражаться за каждого, день ото дня лишая
кровососов их доноров. Пусть жрут друг друга.
     Бог умер на кресте, распял свою земную плоть, чтобы соединить нас с
Собой. Мы должны, в свою очередь, распять в себе эгоиста и зверя, чтобы
сделать шаг навстречу Творцу.
     Дезорганизованный пол - рабство страстей, разрушение личности.
     Социальная организация пола - форма рабства у родовой необходимости,
семьи.
     Совместные экономические и бытовые отношения семьи мы заменим
совместной творческой и духовной близостью, спайкой в Замысле. Освободив от
дурной материальности, призовем к жизни колоссальную творческую энергию,
превращающееся в вечность время, которое мы перестанем "убивать", чтобы оно
перестало убивать нас. Совместный быт и заботу о детях на уровне животных
инстинктов и контакта душевного, мы заменим близостью ДУХОВНОЙ.
     "Русский народ, по своей вечной идее, не любит устройства этого
земного града, и устремлен к Граду Грядущему, к Новому Иерусалиму, но Новый
Иерусалим не оторван от огромной Русской земли, он с ней связан, и она в
него войдет. Для Нового Иерусалима необходима коммюнотарность, братство
людей, и для этого необходимо еще пережить эпоху ДУХА СВЯТОГО, в которой
будет новое откровение об обществе. В России это подготовлялось".
/Ник.Бердяев/
     Труд должен быть освобожден не только из-под власти капитала, но и от
власти ГРЕХА и БЕССМЫСЛЕННОСТИ, КРАТКОВРЕМЕННОСТИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО
СУЩЕСТВОВАНИЯ. Эти вопросы решаются лишь религиозно, с выходом в бессмертие
в Боге, в Замысел Неба о Богочеловечестве.
     Лозунг "Дело чести, дело славы, дело доблести и геройства" - попытка
влить молодое вино в старые мехи ТЩЕСЛАВИЯ, ГОРДОСТИ, СЛАВОЛЮБИЯ, замкнутых
на САМОСТИ. Невольное видимое противоречие: желайте славы, но не
зазнавайтесь.
     Или о принципе материальной заинтересованности: "желайте побольше
заработать, но помните, что это ваше желание дурно, стыдитесь его". Отсюда
всякие тормозящие потолки и препоны к заработку, вернее, к
производительности труда.
     Утверждение "Мы ушли от Вампирии и неизвестно куда идем" лучше чем:
"Мы не можем уйти от Вампирии" или "Не знаем, куда идти, и поэтому остаемся
служить князю тьмы"... Кто не с ним, тот уже наполовину с нами.
     Мы за такое государство, которое служит Образу Божию в человеке, а не
личине зверя!
     - Мы будем в Царствии творить миры, - фантазировал, пел Егорка, - Тебя
мы возьмем художником, и ты нам нарисуешь розовые небеса... Тебя -
конструктором, тебя - архитектором, а ты... ты будешь сценаристом... И
будем сынами "по образу и подобию" в этом новом прекрасном мире, то есть
богами, и сотворим человеков... И они тоже в нас усомнятся, восстанут
против Закона Отца нашего, а значит, и против нас. И мы сойдем к ним на их
землю, и будем распяты, и воскреснем. И спасем их своей любовью, и тогда
они тоже полюбят Отца нашего и нас. И тоже спасутся в Нем и станут
бессмертными...
     Коммунизм - наиболее вселенское мироощущение после преодоления
классового идолопоклонства и социального атеизма. Национализм, феминизм,
разделение по партиям, всевозможным хобби, сексуальной ориентации - все это
идолопоклонство.
     "Как?" - восхождение в связке. "Для чего?" - цель. Последний вопрос
имеет выход к Творцу, в Небо и вечность, в Светлое будущее и Царство
Свободы. То есть здесь верующие и коммунисты как бы случайно, а на деле
промыслом Божиим сходятся на пути ввысь и встречаются со Спасителем, часто
того не ведая. Аскеза (избавление от внешней суеты и Лукавого),
нравственное совершенство в сочетании с послушанием Замыслу ставят на Путь.
     Единый порыв к Небу во грехе, в нечистоте, в гордыне отвергается
Творцом. (Вавилонская башня). Сплочение во грехе усиливает грех, Небу не
нужно бессмертное зло. Равно как и аскеза вне Замысла. Спасаемся
Спасителем, то есть Путем, Истиной и Жизнью.
     Мы - "по образу и подобию" Творца. То есть предназначены и здесь, и в
Царствие для созидания и творчества.
     Гордость, самость - самоутверждение вне Творца.
     Чувство собственного достоинства - утверждение и охрана в себе Образа
Божия, высокого Замысла Творца о тебе. То есть я себя уважаю и утверждаю
как часть божества, и презираю, принижаю за все лишнее, греховное, мешающее
восстановлению Образа во мне. В этом - смысл подвига юродства на Руси -
попрание самости во имя самоутверждения в Боге. Попрание червя.
     "Что же задумано? Переделать все. Устроить так, чтобы все стало новым:
чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой,
чистой, веселой и прекрасной жизнью". /Александр Блок/
     Культура исправно работала даже в военное время. Сейчас ее сознательно
разрушают как враждебную Вампирии Бездуховной.
     ВЕРУЮЩИЕ - все, кто верит в смысл истории, жизни. История есть встреча
и идеологическая борьба падшего человека с Богом, ВЫСШАЯ ПРАВДА в том,
чтобы ЦЕЛОЕ жило в человеке. СМЫСЛ ЖИЗНИ в Победе над смертью второй. Жажда
НАСТОЯЩЕГО, которого во времени нет. "Остановись, мгновенье". "Историческое
время - иллюзия консерватизма /прошлое/ и иллюзия прогресса /будущее/".
     "Между двумя метаисторическими явлениями Христа, лежит напряженное
историческое время, в котором человек проходит все виды рабства и
соблазнов". Н.Бердяев.
     История переходит в царство СВОБОДЫ ДУХА. Величайшие испытания
человека и опыт падений выводит избранных к жажде СВОБОДЫ В БОГЕ. Прогресс
- иллюзия, ибо целиком во власти смертоносного исторического времени. У
каждого - свое историческое время, которое надо превратить в ВЕЧНОСТЬ,
положить в Небесный Банк через служение Замыслу. Свое начавшееся уже на
земле "Царство внутри нас". Конец истории - конец исторического времени.
     Конец мира - дело богочеловеческое, это конец "дурного мира".
Революционное апокалиптическое сознание активно, творчески обращено к
реализации человеческой личности в Образе и Замысле. РЕВОЛЮЦИЯ ДУХА
произойдет еще в историческом времени. Излияние ДУХА призвано изменить мир,
и в этой революции будет участвовать и человеческий ДУХ. Конец истории -
победа экзистенционального времени над историческим, СОБОРНОСТИ
/совокупности личностей/ над самостью и "муравейником".
     Творец ждет от человека, чтобы он:
    - Осознал, поверил в Замысел преображения Богочеловечества по ту
сторону бытия земного и в свое связанное с этим призвание - восстановление
Нового Адама.
    - Определил принцип, по которому будет восстановлен Новый Адам /
взаимопроникновение, служение каждого - всем и Целому, а всех и Целого -
каждому - единственный способ Жизни; все - в единстве восхождения к Свету.
Послушание Свету, ответственность и сострадание в отношении к падшему миру,
природе/.
     - Осознал ущербность своего мироощущения, невозможность в этом больном
состоянии осуществить Замысел и свое предназначение.
     - Просил, молился об ИСЦЕЛЕНИИ. Послушание в лечении, готовность к
любым кардинальным хирургическим операциям, упование на всеблагую Волю
Творца.
     Творец взывает не только к нашему разуму. Он жаждет и добивается нашей
свободной ответной любви к Нему. К Троице, Которая Сама сплавлена воедино
Божественной Любовью, давая Жизнь и Свет всему мирозданию. И Откровение
состоит в том, что эта сплавленность - единственно возможная форма Жизни -
Любовь ко всякой падшей твари, жаждущей исцеления, преображения и
воссоединения в Доме Отца.
     "Да будут все едино; как ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да
будут в Нас едино, - да уверует мир, что Ты послал Меня.

     И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как мы едино.
     И Я открыл им имя Твое и открою, да любовь, которою Ты возлюбил Меня,
в них будет, и Я в них". /Иоан.17:21-22,26/
     "Дай Мне, сыне, сердце твое". Поэтому так ценен опыт советской
Антивампирии и других якобы безрелигиозных обществ, интуитивно, свободным
выбором сердца ставших на Путь без ожидания награды, без страха адских мук.
Просто стихийно вступивших на подвиг сыновней любви. Сердца, якобы не
ведающие Бога, возгорались любовью к Его Делу, Замыслу, не надеясь на
награду.
     Бога можно "вычислить" и подчиниться, испугаться и подчиниться,
возжелать награды и подчиниться... А можно просто ощутить присутствие Его,
Неведомого, рядом, и полюбить. И подчиниться с наслаждением, сгореть в огне
жертвенной любви... Мир знает немало таких подвижников-мучеников.
     Творец жаждет от нас ответной Любви, "рождения свыше". Именно поэтому
не дастся нам ни чуда, ни знамения.
     Доказать Бытие Божие можно лишь эмпирически, собственным духовно-
мистическим опытом. Небытие же определить невозможно, так как некому
определять, коли определитель превратится в нуль.
     У Александра Галича есть пророческая песня про "Фингалию",
предсказавшая оборотней. Герой песни, коммунист -марксист, неожиданно
получив от умершей за границей тетушки Калерии большое наследство,
совершенно меняется в своих убеждениях и собирается заделаться в Фингалии
капиталистом. Но там происходит революция. Первый декрет народной власти,
естественно, "о национализации фабрик, земель, заводов и всех промышленных
предприятий":

     Я гляжу на экран, как на рвотное.
     То есть как это так - все народное?
     Это ж наше, - кричу, - с тетей Калею!
     Я ж за этим собрался в Фингалию!
     Негодяи, бандиты, нахалы вы!
     Это все, - я кричу, - штучки Карловы!...

     Так примерно перевернулись многие наши господа-товарищи.
     "А нынешние небеса и земля, содержимые тем же Словом, сберегаются огню
на день суда и погибели нечестивых человеков". /2-е Пет.3:7/
     "Придет же день Господень, как тать ночью, и тогда небеса с шумом
прейдут, стихии же, разгоревшись, разрушатся, земля и все дела на ней
сгорят". /3:10/
     "Впрочем мы, по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли, на
которых обитает правда". /3:13/
     "Прежде всего знайте, что в последние дни явятся наглые ругатели,
поступающие по собственным своим похотям"... /3:3/
     "И многие последуют их разврату, и чрез них путь истины будет в
поношении.
     И из любостяжания будут уловлять вас льстивыми словами; суд им давно
готов, и погибель их не дремлет". /2:2-3/
     "Служите друг другу, каждый тем даром, какой получил, как добрые
домостроители многоразличной благодати Божией". /1-е Пет.4:10/
     "Он есть умилостивление за грехи наши, и не только за наши, НО И ЗА
ГРЕХИ ВСЕГО МИРА.
     А что мы познали Его, узнаем из того, что соблюдаем Его заповеди.
     Кто говорит: "я познал Его", но заповедей Его не соблюдает, тот лжец,
и нет в нем истины;
     А кто соблюдает слово Его, в том истинно любовь
     Божия совершилась: из сего узнаем, что мы в Нем". /1-е Иоан.2:2-5/
     То есть искупивший весь мир Спаситель соединяет с Собой тех, кто стоит
на Пути, ибо Он - "Путь, Истина, и Жизнь".
     Мы переболели детской болезнью дурной свободы от Отца, пребывания вне
Дома, чтобы избрать Его навечно. Изжит, хотя бы разумом преодолен соблазн
Тьмы.
     Единый для всех Отчий Дом, Любовь в Отце, Сыне и Духе, друг к другу и
всякой твари. Любящая единая семья. Целое, где каждая часть жертвенно
служит всем и Всему, получая за это Жизнь - счастье непрерывного
восхождения к Истине.
     В Доме все бесконечно свободны для Света, Красоты, творчества. Здесь
каждый свободен вершить свое Дело, состояться в Замысле. Свобода отныне
будет заключаться в преодолении иных, неземных препятствий и испытаний, -
так свободен Спаситель, Сын, всегда находящийся в Доме Отца. Но это не
будет свобода "от Отца", человек будет навеки освобожден "от лукавого",
которому не будет места в Доме, как не будет там места тьме.
     Высшая СВОБОДА - лишь в Отце и Его Доме. Будет навеки преодолен
соблазн тьмы внешней, дурной свободы ОТ Творца с Его Законом: "Все - в
одном, один - во всех". Ибо, войдя смиренно в человеческую плоть, Божество
вошло в тварь, соединив ее с Собой не только Замыслом, но и любовью.
     "Интеллигенция погубит Россию", - предсказание из "Вех".
     "Иисус сказал ему: Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к
Отцу, как только через Меня". /Иоан.14:6/
     Христос - Путь, Истина и Жизнь, поэтому исповедание Христа - прежде
всего исповедание Пути, образа жизни. Служение восходящему Целому во имя
достижения Царства преображенным человечеством.
     Советский народ в массе своей стоял на Пути и восходил, не ожидая
личной награды, "по велению сердца". То есть это был не страх рабства, не
корысть наемничества, а сыновство. По призванию, по духу.
     Это похоже, как если бы альпинист-романтик, восходящий в поисках
красоты, высоты горней, преодоления земного притяжения в тесной связке с
товарищами, для спасения которых часто рискующий жизнью, в самом процессе
восхождения, в победе над собой испытывающий счастье, - вдруг находит на
вершине горы неожиданное бесценное сокровище.
     Таковым может стать для "красных святых" бессмертие в Доме Отца.
Неведение о награде, о Царстве "там", по ту сторону земного бытия, - вот
собственно, что отличало "товарищей по духу" от христиан. Еще, разумеется,
молитвенное обращение ко Христу, церковные таинства, вера в Него, как в
своего Спасителя, о которой ведает лишь Сам Господь. Но не всякий,
говорящий: "Господи, Господи!" - войдет в Царствие. А к "ставшему на Путь"
Спаситель приходит Сам.
     Ну а настоящее "богоборчество", в котором часто несправедливо упрекают
советских людей, - это отрицание Замысла, Откровения, Учения Нового Завета
как Пути и Образа Жизни. /"Все за одного, один за всех во имя Светлого
Будущего", в переводе на язык товарищей/. В НЕПОСЛУШАНИИ СЛОВУ можно
упрекать кого угодно, только не "мечтателей и ученых", распевающих в
коммуналках и у костров:

     К станку ли ты склоняешься,
     В скалу ли ты врубаешься -
     Мечта прекрасная, еще неясная
     Уже зовет тебя вперед!

     Помощь Божья, благодать, благословение даются ВОСХОДЯЩИМ и ВСТУПИВШИМ
НА ПУТЪ.


     * * *


     Л.Н.Толстой, из "Дневников":
     "Мы, богатые классы, разоряем рабочих, держим их в грубом непрестанном
труде, пользуясь досугом и роскошью. Мы не даем им, задавленным трудом,
возможности произвести духовный цвет и плод жизни: ни поэзии, ни науки, ни
религии. Мы все это беремся давать им и даем ложную поэзию... Какой ужасный
грех. Если бы только мы не высасывали их до дна, они бы проявили и поэзию,
и науку, и учение о жизни".
     "Сила правительства в том, что у них в руках самопитающийся круг
власти: ложное учение производит власть; а власть дает возможность
распространять одно ложное учение, устраняя ВСЕ ПРОТИВНОЕ ЕМУ, ОБЛИЧАЮЩЕЕ
ЕГО".
     "Нельзя выдумать для жестоких поступков более выгодных условий, как то
сцепление чиновников, которое существует в государстве".
     "Жизнь наша господская так безобразна, что мы не можем радоваться даже
рождению наших детей. Рожаются не слуги людям, а враги их, дармоеды. Все
вероятия, что они будут такими".
     "Наше искусство с постановкой потех для богатых классов не только
похоже на проституцию, но есть не что иное, как проституция".
     Мы - воины Неба. Мы отвоевываем Его детей у Вампирии, у ложной системы
ценностей, губительного образа жизни. У князя Тьмы.
     "Ты создал нас для себя и не успокоится сердце наше, пока не найдет
Тебя". /Бл.Августин/.
     Дети бессмертного Бога "по образу и подобию" не могут быть смертны.
     Одни смотрят на мир с высоты птичьего полета, другие - "птичьего
помета".
     Падший человеческий разум отказывается признать невероятное, чудо. Так
наше зрение упрямо воспринимает вогнутое лицо как привычное, выпуклое.
     Нет права обществу судить давние преступления - человек, как правило,
уже совсем другой.
     Рьяно берегущему здоровье, приверженцу и энтузиасту всевозможных
методов оздоровления: - После стольких мучений - а вдруг кирпич на голову?
Вот обидно!
     Душа человеческая - как общий ребенок двух расставшихся родителей,
двух враждующих начал.
     "Жнущий получает награду и получает плод в жизнь вечную, так-что и
сеющий и жнущий вместе радоваться будут;
     Ибо в этом случае справедливо изречение: "один сеет, а другой жнет".
     Я послал вас жать то, над чем вы не трудились: другие трудились, а вы
вошли в труд их". /Иоан.4:36-38/
     Единство служения каждого, всех поколений Богочеловечества в Целом, в
общем Замысле Неба.
     ВАМПИРИЗМ ЗАРАЗЕН. Всякая жизнь за счет другого вызывает у этого
"другого" ответную жажду чужой крови. Основа капитализма: питаюсь другими,
самоутверждаюсь, чтобы расширять свое каннибальское меню до бесконечности.
Чтобы все служили МНЕ.
     Суть Закона, Замысла Неба /и отчасти идеологии коммунизма -
Антивампирии/: утверждаюсь, чтобы вершить Дело Божье на земле- "спасти
погибающих, собрать рассеянных", сострадать и "сеять разумное, доброе,
вечное".
     "Я пастырь добрый, душу полагаю за овец"... И сохраняю их, приумножаю,
чтобы вернуть Господину.
     Современная цивилизация - скотобойня, чтобы овец Господина "резать и
стричь". Пускать на пуловеры, дубленки и шашлык.
     ДОЛГИ НАШИ... Долг, чувство долга... "Исполнен долг, завещанный от
Бога"... Не исполняющий ДОЛГ - не исполняет Замысла. Если и можно говорить
о каких-то "правах человека", то лишь о праве "исполнить ДОЛГ".
     Сказка Пушкина "О рыбаке и рыбке" - о нынешней цивилизации. Пожелание
все больших благ, доведенное до безумия, - чтобы само провидение было у
злого мира "на посылках." И заканчивающееся, естественно, крахом "у
разбитого корыта".
     Что лучше - тайно служащий тебе солдат неприятельской армии или твой
солдат, завербованный неприятелем?
     Эксплуатация в сталинской Антивампирии явилась следствием напряженной
гонки двадцатых-тридцатых годов, отчаянным коллективным бегством от
догоняющей разъяренной Вампирии во главе с князем Тьмы. Бежали, потом, чуть
оторвавшись, строили в бешеном темпе фундамент новой, еще неведомой на
земле жизни, укрепляли оборону: "Дрянь адмиральская, пан и барон шли от
шестнадцати разных сторон". Отбивались от подлинных и мнимых /разве в драке
разберешь?/- врагов. Ибо оборотень на то и оборотень, что имеет двойную
личину.
     Пусть эксплуатация государством, но это эксплуатация гребцов в лодке,
удирающей от гигантского крокодила! Спасались не только тела, но и души -
жертвы потенциальных вампиров, которым не удалось тогда добраться до
народной шеи и свершить ту бойню, что разразилась через семьдесят лет. Цель
оправдывала средства.
     "И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь
более того, кто может и душу и тело погубить в геенне"./Мф.10:28/

     Обычно душа сама понимающе откликается на такие, пусть жесткие, но
очищающие, грозовые периоды истории (энтузиазм гражданки, первых пятилеток,
великий подвиг Второй Мировой).
     Оборотень "Германия превыше всего", - беснующийся фашизм, шел по
пятам, изнутри сочувственно поскуливала "пятая колонна"...
     Война, чтобы напиться крови. И война, чтобы не позволить это сделать.
     "Ибо вот, все души - Мои: как душа отца, так и душа сына - Мои; душа
согрешающая, та умрет". /Иез.18:4/
     Конкуренция - победа и господство одних над другими, менее
приспособленными, менее удачливыми, менее наглыми, жесткими. Соперничество.
Право сильного - право звероподобного. Использование даров Творца против
Замысла Творца.
     Социалистическое соревнование призвано было выявить сильнейших, чтобы
они помогали слабым, подтягивали до себя. Взаимопомощь. Порок соревнований
-показуха, элемент игры, "ветхие" стимулы. Но это был безусловно шаг вперед
по сравнению с конкуренцией, особенно практика перехода "в отстающие
бригады".
     "Герой труда" - это все детство. Нелепо было бы давать звание Героя
"рожденному свыше".
     Это понимал Маяковский:
     "Чтобы, умирая, воплотиться
     В пароходы, строчки и другие долгие дела..."
     Два глубинных начала в человеке - жажда свободы и жажда послушания -
противоречивые, взаимоисключающие в жизни "века сего" - то анархии, то
диктатуры, - непостижимым образом примиряются в Боге.
     Свободное послушание абсолютно Свободному Творцу, пребывание в Нем
делает личность свободной. Но свободной не ОТ ТВОРЦА, а с ТВОРЦОМ.
     Цель земной жизни - соединение Свободы и Послушания в крестном пути
Христа - несение своего креста во имя исполнения Замысла:
     "Потому любит Меня Отец, что Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять
ее; никто не отнимет ее у Меня, но Я Сам отдаю ее: имею власть отдать ее и
власть имею опять принять ее; сию заповедь получил Я от Отца Моего".
/Иоан.10:17-18/
     Свободное подчинение каждой ипостаси Троицы во имя пребывания в ее
Абсолютной Свободе.
     Я в свободном послушании отдаю жизнь Целому, Замыслу, чтобы
воплотиться в Свободе части, живущей Жизнью свободного Целого, неотделимой
от Целого. Одновременно абсолютно послушной и свободной вместе с Целым в
этом новом бытии.


     * * *


     Несколько дней с того первого посещения Златогорья Иоанна готовилась,
освобождая часть дома к приему жильцов. Мебель им всю оставила, матрасы,
подушки, шторы, посуду. Познакомилась предварительно с ними самими - две
супружеские пары средних лет - русские из Грозного и обрусевшие немцы из
Казахстана. У немцев дочь училась в МГУ, жила в общежитии, у грозненцев -
двое детей были в златогорьевском интернате. Мужчины работали на
строительстве престижного "крутого" поселка в двадцати минутах автобусом от
Лужина, там прилично платили и была надежда со временем купить квартиру. Не
обязательно в Златогорье, но в системе Изании, которой они просто бредили
после того ада, что пережили.
     Рассказали, что там, на стройке, их целая бригада "наших". Обеспечили
одеждой, разместили по квартирам. Дети пристроены, по утрам приезжает
микроавтобус, кормит завтраком, оставляет термосы с обедом, и на ужин что-
то вроде пиццы, только разогреть, и кефир по Мечникову... Забирают по
необходимости спецодежду - постирать, починить, заменить постельное белье
два раза в месяц, другие бытовые надобности... В общем, денег своих они не
тратят, отдают в ИЗАН-банк. Жены тут же разнорабочими, мусор вывозят и
постепенно осваивают "отделку".

     Противно, конечно, работать на жирных, но они уверены, что все скоро
начнет меняться и победа будет за нами.
     Вот теперь и за жилье, слава Богу, платить не будут, и здесь, у
Иоанны, куда лучше, чем в доме, что они прежде снимали. Там хозяйский сын -
алкоголик, по ночам бузит, не дает спать. А она пусть не волнуется, дом
будет в полном порядке, утром и вечером с Анчаром погуляют, и забор
поправят. И вообще, где надо подремонтируют, доведут понемногу до ума,
включая сад-огород - у них руки, слава Богу, откуда надо растут...
     Приехали за жигуленком. Иоанна отдала ключи от московского гаража,
позвонив свекрови, что сдала за баксы. Забрали тюки со старыми и просто
ненужными шмотками, игрушками и книжками из чулана московской квартиры. И
вообще со всякой разностью с антресолей, лоджии и гаража.
     Иоанна чувствовала себя грешницей перед постригом - Боже, сколько же у
нее было лишнего и как тяжело с каждой вещью расставаться! Просто отрываешь
от сердца, какие-то "минувших дней воспоминанья", события, давно ушедшие
краски, запахи... Вот Лиза - как она легко расстается со всем ненужным, как
весело дарит, раздает! А может, и Лизу с тех пор изменили эти "рыночные
отношения"?
     Так Иоанна открыла в ИЗАН-банке счет, получила компьютерную карточку и
подумала, что ей, жадюге, все же легче, чем когда-то уходящим из мира
монахам и толстовцам, раздававшим имение неизвестно каким нищим, которые
могли все пропить и спустить кошке под хвост. Ведь отныне и ее дом, и
жигуленок, и гараж, и лишние вещи будут работать не только на денисово
исцеление и их "хлеб насущный", но и будут честно продолжать служить другим
людям. Кстати, под "нищими" в Изании подразумевались все, нуждающиеся в
данный момент в твоей помощи.
     Потом наступил момент получения Дениса в аэропорту - именно
"получения", ибо он был неподвижен, молчалив и элегантен на носилках под
пледом, как переправленный багажом манекен. Осунувшийся, красивый какой-то
потусторонней смертельной бледностью и непривычной огромностью неподвижно-
кукольных, раз и навсегда испуганных глаз, он, никогда ничем не болевший,
незыблемый, как пресловутый "айсберг в океане", вдруг был разом перевернут,
повержен со всей своей подводной и надводной частью. Непотопляемый начал
погружаться и дробиться, разламываться и таять, и оказалось ,что все,
прежде единственно важное, попросту исчезает при этом персональном
апокалипсисе. Что остается только боль и ледяной ужас перед лицом небытия.
Не небытия-покоя, а некой нелепости, катастрофы, антибытия - так пытался он
ей потом объяснить свое состояние, когда решился, наконец, заговорить о
пережитом. Мольба... К Богу?.. Да, конечно, к Богу, потому что больше никто
не мог помочь. Чтобы это невыносимое крушение наконец-то остановилось и
одновременно не останавливалось, ибо конец был страшнее самой боли.
Страшнее которой, вроде бы, ничего не было.


     ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ...

     - О каком таком объективном мире вы говорите? Где он, этот объективный
мир? Что вы, - вот вы лично о нем знаете? Вы знаете только свой
субъективный мир, который начался, когда начались вы, и умрет с вашей
смертью. В этом мире есть лишь то, что вы видите, слышите, чувствуете,
мыслите - или сами, или от других. Только те города, те люди, только та
музыка, книги, история человечества, что так или иначе коснулось вашего
"Я". А если бы вы не узнали в свое время, что был Наполеон, Юлий Цезарь и
Иван Грозный, их бы для вас и не было. У кого-то полмира занимают шахматы,
у кого-то женщины... Вот вы, небось, десятки оттенков желтого различаете, а
кому-то что солнце, что репа - все одного цвета. Но зато он знает, как и
когда эту репу сажать, и сколько дворов и коров в его деревне, и кто лазит
в окно к соседке, когда сосед уезжает на рынок с огурцами. Где он, ваш
объективный мир? Есть только то, что включает в себя ваше субъективное
сознание, и ни грамма больше. Для вас и для меня есть история человечества,
а какой-нибудь дворник Кузя на нее плевать хотел. И прекрасно без нее
обходится.
     Какой-нибудь нищий старик, развалина, за жизнь цепляется, а этот,
кровь с молоком, стены баксами оклеены, - пускает себе пулю в лоб. Где тут
объективность? Объективная реальность то бишь? Я вот с вами сижу и не знаю,
есть ли сейчас объективно мой дом, или, не дай Бог, сгорел уже. А жена к
другому ушла. Потому что у нее свой объективный мир. Я только знаю, что мне
сообщают мои органы чувств и перерабатывает мой разум, а объективно это или
не объективно... И так, видимо, каждый, если эти "каждые" мне не снятся...
Каждый - бог своего собственного мира, альфа и омега, начало и конец. Миры
эти взаимодействуют, пересекаются, сталкиваются, враждуют, сближаются - это
и есть жизнь.
     Конечно, этот ваш объективный мир неизбежно пожирает своих богов, но
вдумайтесь, что происходит...Уничтожая меня, божка, мир умирает сам. Вот
он лишил меня глаз, ушей, носа, языка, рук, ног - и исчезли краски, звуки,
запахи, пространство... У меня нет сердца, легких, почек, искусственное
кровообращение - теперь наука на все способна - остался только мозг.
Вернее, кусочек мозга. Тот самый, который связывают с хранилищем "Я", с
памятью, хотя память, по-моему, вовсе не хранилище индивидуальности. Когда
я впервые увидел над собой красную погремушку и понял, что хочу ее, я
осознал свое "Я" как хотение, а не как память. Памяти еще не было. Ну,
хорошо, пусть память. Так значит в этой самой памяти, в нескольких кубиках
мозга, сейчас помещаюсь я, да плюс к тому весь мир. С Наполеоном, Цезарем,
Нью-Йорком и Эйфелевой башней, со всеми науками, музеями, симфониями,
Толстым и космосом, потому что, пардон, ему больше негде помещаться, этому
космосу. Потому что, убивая эти самые несколько кубических сантиметров
мозга, мир убивает себя. Наступает тот самый конец света, которого так
боится человечество, а вся штука в том, что он у каждого свой.
Персональный.
     Рождение - начало света, смерть - конец. А поскольку вы мне не можете
показать самого что ни на есть разгения, который мог бы доказать, что есть
объективно что-либо за пределами его микрокосма, то и наличие объективного
мира после вашей смерти - всего лишь из области предположений. То есть вот
где он помещается, этот ваш объективный мир, - он шлепнул себя по темени, -
Кирпич на голову, и хана объективному миру. Вы возразите, конечно, что
миллионы людей за историю человечества сошли в могилу, а мир стоит себе. Но
это лишь доказывает, что миллионы объективных миров погибли за это время,
а, если предположить, что душа не помещается здесь, - он опять хлопнул себя
по темени, - и вообще нематериального происхождения, то отдельное
человеческое "Я", то есть бог с маленькой буквы ("Я сказал: вы - боги")
переживет свой объективный мир.
     Да, мы знаем, что люди-боги неизбежно исчезают с лица земли, сбрасывая
тела, как змея кожу. Но что это значит, ты будешь иметь некоторое право
сказать, лишь сам проделав подобную процедуру, если так можно выразиться.
Во всяком случае, если ударом кирпича по голове разрушается не только твой
земной мир, но и твой микрокосм, который этот мир вмещает, то есть полная
крышка во веки веков, то хваленая ваша вселенная сгинет вместе со мной.
Потому что если я ничего не знаю и не чувствую, то ничего и нет. И ничего
вы тут не докажете, да и доказывать будет некому, и вообще не стоит огород
городить.
     Вот если, как мы верим, душа бессмертна, и каждый предстанет со своим
микрокосмом перед лицом Творца, тогда и о вашем реальном мире можно
поговорить. Только для этого придется суммировать микрокосмы всех когда-
либо живших и посмотреть, что получится. А такое под силу лишь самому
Творцу.
     Национальное, классовое, партийное, общинное - любое групповое
самосознание имеет право на особую миссию лишь в главном - восхождении
Богочеловечества к Царствию.
     Умный верит глазам, дурак - ушам.
     Русские - дети, их провели, как детей, но и выкинуть что-либо ужасное
они могут теперь, как злые мстительные дети.
     Мы - другие. Наши и ненаши. Две цивилизации. Разница в понятии, что
такое хорошо и что такое плохо. Одни пришли в мир брать, другие - отдавать.
Одни служить, другие - чтоб им служили, прислуживать и прислуживаться. Одни
- быть первыми, чтобы стать последними, другие - быть последними, чтобы
стать первыми. Одни ради похоти своей - другие ради освобождения от нее.
Одни - врастать в землю, другие - взлетать к Небу.
     Бедняги, они не знают радости подвига, победы над собой, жертвенного
служения великой цели. Это высшее наслаждение, и если вы думаете, что в
такие минуты не Господь дарит своим избранникам эту небесную радость, то вы
ничего не понимаете. Жалкие, больные дети, измученные игрушками, жадностью
и комплексами.
     Как жена Лота - не оглядываться. Только вперед.
     Два мира. Разница - в ответе на вопрос о происхождении человека и
смысле его жизни. Наша мудрость - тоже безумие в глазах мира.
     Как нам жить, о чем просить Небо? Наиболее известное прямое
руководство - молитва Господня "Отче наш".

     "Отец наш, Который на Небесах", - взываем мы, признавая свое небесное
происхождение и Замысел. "Единая семья". "Наш", а не "Мой".
     "Да святится Имя Твое, да придет Царствие Твое". Сказано, что "царство
Божие внутри нас". То есть в сердцах наших. На Небе оно уже наступило, на
земле невозможно, ибо "не от мира сего" и нарушило бы право "не являться на
пир Господина". Оно в сердцах уже здесь, на земле, а продолжение - в
вечности.
     - Вслед за церковью мы боремся за духовную экологию, не только
природную. Чудовищное сатанинское загрязнение общества превзошло Содом и
Гоморру, - города, которые Бог уничтожил как рассадники греха.
     - Но, насколько я знаю, искушения необходимы. Лишь преодолевая их, мы
познаем истину.
     - Да, вы правы, поэтому нам и не заповедано просить об избавлении от
искушений. Существую я и мои искушения, перефразируя философа, - в этом
жизнь. Ежедневно она предлагает нам дилемму: Бог или Лукавый? Это
нормально: свобода там, где есть возможность выбора, в данном случае
послушания или непослушания Небу. В конечном счете, это определит нашу
судьбу в вечности. Вернется ли блудный сын, нахлебавшись горькой свободы, к
Отцу, источнику Жизни, или так и погибнет на чужбине? Ответ на этот вопрос
каждый даст сам своим земным бытием. Это вопрос из вопросов, самый важный.
Но можем ли мы, дети Неба, допустить тиранию законов Лукавого?
     Как бы вам объяснить? Для того же идущего в гору альпиниста полезны и
неизбежны, к примеру, расщелины, пропасти, крутизна, ледники, дикие звери.
Но допустимы ли капканы, расставленные на маршруте? Отравляющие ядовитые
газы, ложные указатели, разбойники из-за угла? Это уже не честная борьба
добра со злом - это хлынувшая в души отрава, с которой практически
невозможно бороться.

     - Можно считать нас приемниками коммунистов, но у нас генсек - Господь
Бог. Мы берем за основу общую для всех главных религий этику Неба - Замысел
Творца о БОГОЧЕЛОВЕЧЕСТВЕ.
     Наши правила: табу на религиозные споры и распри вплоть до исключения.
А при вступлении - отречение от сатаны и дел его /от лукавого/.
     - А для атеистов?
     - Они называют богом совесть и исповедуют ее как высший нравственный
закон бытия. То есть по части этики у нас противоречий нет, а остальное -
тайна взаимоотношения Творца и каждой отдельной личности. Наши враги - не
те, кто не верят, а враги Замысла Творца, которые "ведают, что творят". То
есть враги Божии и прямые сатанисты.
     Нам близки лучше советские песни, хотя мы их часто видоизменяем.
     "Весь мир насилья мы разрушим..." - то есть "лежащий во зле мир". Мы
не скрываем, что хотим взорвать его изнутри. По крайней мере, ослабить.
"Кто был ничем, тот станет всем" - для нас это не социальная, политическая
или правовая революция, а РЕВОЛЮЦИЯ ДУХА - "дорога к солнцу от червя",
превращение человекозверя в Богочеловека, согласно Замыслу.
     "Наше дело правое, победа будет за нами", - разве в этих всем
известных словах - не вера в некую высшую надмирную справедливость?

     Прославлю тебя и работой и песней,
     Ну а если в поход трубачи протрубят,
     Прикажи - я умру за тебя и воскресну,
     И опять буду жить для тебя.

     Это известный демократ Владимир Войнович, "Клятва Родине". Они сейчас
чрезвычайно современно звучат, эти советские песни. Не замечали?

     Будь такие все, как вы, ротозеи,
     Что б осталось от Москвы, от Расеи?
     Все пошло б на старый лад, на недолю,
     Взяли б вновь от нас назад землю, волю;
     Сел бы барин на земле злым Малютой,
     Мы б завыли в кабале самой лютой.

     Узнали? - Демьян Бедный.


     * * *


     Они перевезли Дениса, вернее, то, что от него осталось, сначала в
московский кардиоцентр, где продержали десять дней, а потом разрешили
долечиваться в Златогорье под неусыпным наблюдением известного кардиолога,
одного из первых членов Изании. Кардиолог жил в Златогорье практически
постоянно с женой-невропатологом, спасаясь от прожигающего жизнь потомства.
     - Вся квартира на ушах, а ведь были нормальными детьми, - сокрушался
он, - Дерганые, бесноватые, одни бритые, другие - патлатые. Те и другие -
немытые, что-то у них вечно бухает, музыкой этой пытать только. В
компьютере монстры скачут, по видаку коллективно трахаются, мобильники
пищат - все какие-то разборки, меж собой изъясняются многоэтажным, как
дворник Кузя из анекдота. Девки костлявые, полуголые, с ногтями до колен.
Шабаш, одним словом.
     Возможно, и Иоанне и предстояло скоро встретиться с совсем чужими,
скандально-истеричными, неподконтрольны ми внуками, уже что-то нюхающими,
глотающими и курящими, с их непонятными словечками, компьютерными играми.
Две дерганые кривляющиеся маски, под которыми прячется неизвестно что...
     А пока, она у трапа самолета гладила восковое лицо Дениса, преодолевая
щемящую до слез жалость бодрой улыбкой - ничего, теперь все будет хорошо,
ты дома, выкарабкаемся... Он вежливо и мужественно играл в эту игру,
позволяя с собой делать, что угодно. Как шкурка, из которой вынули плоть и
душу -шейте шапку, воротник, только чтоб не было слишком больно...

     Он был еще в другом измерении - Пушкинский Скупой, жизнелюб-
трудоголик, отбросивший ключи от ставшего вдруг ненужным сундука. Уже
потом, в Златогорье, он поверит в свое выздоровление, - не так, будто
болезнь была нелепостью, аномалией, и теперь все в порядке - Денис поверит,
как во временную аномалию, именно в выздоровление, в некое отпущенное ему
Небом время. Он вернется к своему сундуку, к его содержимому, и
скурпулезно, в отчаянии начнет в нем копаться, понимая, что единственной
его ценностью может стать лишь нечто, чего нельзя растащить и растратить,
когда из ослабевших пальцев выпадут ключи.
     Не на горе и слезы обобранных ближних обменять жизнь, не на шоколадные
обертки и пустые бутылки из-под шампанского и стоптанную "саламандру", а на
нечто, о чем Пушкин... Когда он начал выздоравливать, они часто вспоминали
это языческое: "Нет, весь я не умру... доколь в подлунном мире жив будет
хоть один пиит"... А далее уже совсем по-советски: "И долго буду тем
любезен я народу, что чувства ДОБРЫЕ я лирой пробуждал, что в мой жестокий
век восславил я СВОБОДУ и милость к падшим призывал". Пиит,.. народ,.. То
есть "в памяти людей" - как это по-советски!.. И, наконец, финальное. То,
что надо. Из этики христианской:
     "Веленью Божию, о муза, будь послушна"... То, что выбрасывали из
школьных учебников. Сундук, наполненный нетленным. "Исполнись Волею
Моей"!.. Приходя в себя от потрясения и осознав банальную истину, что
подлинное наше пребывание - там, по ту сторону, обостренно чувствуя себя
подвешенным на тонкой нити над бездной, нити, которая рано или поздно
неизбежно оборвется, он в этом непривычном состоянии вновь и вновь
прислушивался к себе - не взорвется ли снова внутри оказывается такой
хрупкий и отнюдь не вечный двигатель его жизни, разбиваясь на десятки
осколков, нещадно ранящих корчащуюся в муках плоть?
     Потом, уже встав на ноги и прогуливаясь с ней по дорожкам Златогорья,
шагая осторожно, с палочкой, чтобы не оступиться, он будет снова и снова
вспоминать отнюдь не последнюю свою забугорную ленту, в судьбе которой
Айрис благородно приняла самое активное участие. Взяв на себя рекламу,
необходимые формальности, документацию, презентации и контракты, нажимая на
нужные кнопки, нужных людей в своем родном забугорье и практически
освободив больного от всех хлопот о судьбе последней ленты, к которой Денис
испытывал стойкую аллергию. Видимо, сказывалось предынфарктное состояние, в
котором он был вынужден в смертельной гонке ее заканчивать. Нет, Денис
вспоминал, как итог, их совместные ленты, особенно совковый сериал с
Антоном-Кольчугиным... Кто же он все-таки был, сотворенный ими советский
супермен, борец против вируса распада, зарождающегося в недрах системы, -
ведь он был первым изанином! Коммунистом-изанином. Себе - хлеб насущный,
лишь самое необходимое. Все сверхсилы и сверхталанты - "борьбе за
освобождение человечества", как сказал бы "красный мученик" Николай
Островский. Освобождение от заразы вампиризма. Ради права жить ДЛЯ спасения
других, а не ЗА СЧЕТ других.
     Чтобы ободрить Дениса, Иоанна провела своеобразный курс психотерапии.
По ящику как раз показали в очередной раз их сериал, и она по горячим
следам организовала встречу со зрителями в златогорском клубе, пригласив
жителей окрестных поселков. Встречу с Денисом и еще кроме нее кое с кем из
съемочной группы, кого удалось раскопать. Антона в Москве не было - где-то
мотался, как все, делал свой бизнес. Может, и к лучшему, что не было, пусть
останется в памяти народной вечно юным Павкой Кольчугиным на лихом коне -
мотоцикле, грозой вурдалаков, "борцом за освобождение" от их клыков и
когтей. Воином с вдохновенным лицом ангела-разбойника.
     Им устроили овацию. Как ни странно, было много молодежи. Денис, еще
совсем слабый, сидел в кресле на старомодной сцене в старомодном зале
заводского клуба, навевающем воспоминания о концертах их детства. Он был
заметно взволнован. Иоанна тревожно поглядывала в его сторону, однако
надеясь в глубине души, что ему такая психологическая встряска пойдет на
пользу. Мистическая энергия народной любви - не беснование, не фанатизм
идолопоклонства, а нечто совсем иное, пробужденное теми самыми "чувствами
добрыми"... Именно неподдающаяся точному определению "совковость"
заставляла сердца людей самых разных возрастов и социальных групп трепетать
и заходиться в восторге, когда бесстрашный витязь сражался с Кощеем
Бессмертным, который "над златом чахнет", и находил, наконец, Кощееву
смерть. И Василиса Прекрасная, символ души Божьего народа, подавала ему
руку, и они вместе выходили из ворот рушащегося Кощеева царства. И не
уносили с собой ничего из призрачных сокровищ Кощеевых, бессильных
заставить Василису прилепиться к его царству.
     "Это дает мне силы жить и бороться, когда вокруг столько грязи,
подлости, обмана, и все решают деньги, - зачитала учительница выдержку из
сочинения девятиклассницы Нади Поповой о сериале "По черному следу", - в
трудную минуту я ставлю видеокассету, когда Кольчугин оказывается один
против целой банды. Но когда ему крикнули: "Все, тебе крышка, нас тут
тьма!" - он отвечает: "А нас - свет!". И побеждает".
     Надя написала, что теперь, став изанкой, всегда повторяет эти
замечательные слова, "в борьбе, когда темные силы уж так злобно гнетут и
наезжают, что, кажется, нипочем не выдержать. Вас тьма, а нас - свет, -
себе это повторяю и друзьям, это для нас как молитва", - написала Надя
Попова.
     Денис по-настоящему, а не вымученно улыбался, впервые за дни болезни,
словно он сам был Надей Поповой, которую похвалила учительница...
     Он вообще стал как ребенок - боялся оставаться один, боялся темноты,
все время прислушивался к себе, украдкой щупал пульс и, когда его в этом
уличали, врал, что "ничего подобного", и раздражался. Он ушел в болезнь,
как в кокон, заглянув "туда" и до смерти испугавшись. Ему надо было наедине
о собой разобраться со старыми безделушками, потерявшими вдруг всякую
ценность. Он чувствовал себя немощным старцем среди ненужных детских
игрушек. Скорее всего, он не верил в Бога, хоть и очень хотел поверить, но
вдруг почему-то поверил в Суд. Если не Божий, то Истории, Совести. Итоговый
суд своей жизни. И испугался, как ребенок, оказавшийся вдруг старцем в
детском манеже среди погремушек...
     Не случайно на вопрос из зала о новых фильмах он умолчал о своих
забугорных лентах, кстати, "на уровне" и кассовых. И о последнем своем
фильме, который за время его болезни успешно раскрутила Айрис. Не мог он
признаться этой аудитории, что развлекал, щекотал нервы, играл на потребу
той "тьме". Кровь, драки, стрельба, погони, "клубничка"... В общем, как все
- делал карьеру, деньги, самоутверждался - ничего такого он не посмел
сказать. Просто посетовал, что в России стало работать очень трудно. Зал
порадовался, что Денис по-прежнему "наш", поступила записка об Антоне-
Кольчугине, - где и что? Выручила Иоанна, сказав, что в последний раз
видела Кольчугина во время противостояния на Васильевском спуске. С
народом. Зал разразился аплодисментами, и Денис снова улыбнулся. Он оживал
на глазах в забытой, ностальгически "совковой" атмосфере зала, благодарной
и всему верящей.
     "И вот о чем крушусь: к суду я не готов".
     Пушкинского "Странника" тоже страшил грядущий Божий суд...
     "Что чувства добрые я лирой пробуждал"...
     Врач сказал, что Денису необходимо восстановить внутреннюю связь,
"общее кровообращение" с ней и другими членам семьи, с друзьями, привычными
делами. Адаптироваться и вновь укорениться. Так и сказал: "вновь
укорениться".
     Первое время, в московской клинике, посещение Дениса было ограничено,
он почти все время спал, иногда открывал глаза, пытался шутить: "Ты?
Значит, я еще не в аду". Рука благодарно сжимала ее руку, а она про себя
молилась Спасителю и чувствовала, как горячая животворящая энергия
изливалась в нее - куда-то в темя, через шею, плечи, ладони - к кончикам
пальцев. Стекала с них невидимыми потоками, и руки Дениса теплели, розовели
щеки, выравнивался пульс... Он счел ее экстрасенсом, чем-то вроде Ванги,
инстинктивно, как подсолнух, тянулся к ее силе. Но Иоанна знала, откуда
она, эта энергия, часто теперь обращалась к ней, когда надо было снять
кому-то головную боль, снизить давление, остановить кровотечение. Она
знала, что Он слышит ее и всегда помогает, каждый раз счастливо изумлялась
этому чуду.
     Порой просыпалась в ней иная сила, неистово-разрушительная, готовая
смести все и вся. Тьма тоже слышала ее и ждала лишь какого-то знака,
согласия с ее стороны, чтобы вмешаться в действо. Она могла привести
множество жутковатых примеров собственной агрессивности и лишь недавно
поняла, почему надо прощать и хотя бы пытаться любить своих личных врагов и
обидчиков в отлитие от врагов ОТЕЧЕСТВА и Божиих. В конце концов, любить
врагов Отечества или врагов Спасителя ты просто не имеешь права. Ибо в
первом случае, став на сторону хищников, губящих тела и души немощных и
слабых, которых Господь заповедал защищать, ты автоматически
присоединяешься к армии тьмы. Под "отечеством", само собой подразумевалось
не просто место твоего рождения, а страна, противостоящая грядущему Царству
Антихриста и Мамоны. Ненавидеть означало обезвредить, отпилив им когти и
клыки. Что, собственно, и пыталась делать советская Антивампирия, пока не
наступило полнолуние и не пробило полночь...
     Разве наше Отечество, Святая Русь и советская, не должна была стать по
Замыслу Творца убежищем избранников от Лукавого, от которого мы просим нас
избавить Небо?
     И чураться врагов Спасителя: "Мне отмщенье, Аз воздам". Ибо даже
апостол Павел был Савлом, гонителем Христа...
     Когда врачи сочли возможным перевезти Дениса в Златогорье, она без
колебаний переехала туда же, оставив дом и Анчара в надежных руках. Это
тоже было чудом - обычно так трудно найти подходящих людей, а тут и дом под
присмотром, и всякие неполадки, мелкий ремонт - будто по мановению
волшебной палочки вершится сам собой.
     Между прочим, и проблемы посерьезнее всегда можно было разрешить при
помощи Изании, а с Анчаром, как она убедилась, жильцы справлялись лучше ее.
Короче - попадание в десятку.
     Ей дали комнату в бывшем главном здании профилактория - гостиничного
типа, с балконом. Комната и совмещенный душ с туалетом. В коридоре стояли
три газовые плиты - если надо что-то разогреть, вскипятить чайник или
сварить кофе. Посудомойка и контейнер для мусора. А вообще питались в
столовой. Все, как в советских домах творчества. Меню заказывалось на три
дня вперед, еда была простая и вкусная, в том числе и диетическая. Шведский
стол - капуста, чеснок, свежие овощи, зелень из златогорьевской теплицы.
Работающие вдали от Златогорья получали при необходимости специальный
златогорский тормозок - обед в легком компактном изан-термосе, по
возвращении - ужин. Так что принцип "хлеба насущного" соблюдался
неукоснительно...
     В комнате - двуспальная кровать, встроенный платяной шкаф, письменный
стол-секретер с откидной шторкой, типа шведского, также встроенный в стену
небольшой холодильник и что-то вроде телевизора, по которому, однако, кроме
обычных телепередач можно было заказать и посмотреть любой фильм,
художественный и познавательно-учебный. Отсюда же осуществлялась связь со
всем Златогорьем и с любыми точками системы Изан-нет. Можно было не ходить
в столовую, а попросить принести обед или завтрак в номер.
     Или заказать деликатес /за дополнительную плату/, принять гостей. Для
большого торжества - арендовать специальный зал. Если сумма превышала
предел разумной нормы, тебя вызывали на собеседование, предупреждали о
нарушении Закона, а потом могли и исключить из Союза за несоблюдение его
принципов. В общем, можно было позволить себе все, что разрешалось среднему
советскому гражданину, кроме пьянства. Плюс дозволялись еще кое-какие
"слабости", связанные с развлекательными поездками, индивидуально-бытовой
техникой, фирменной косметикой или даже приобретением экзотической породы
пса.
     Но все это было редкостью, ибо жили в Златогорье, в основном,
аскетичные фанаты-трудоголики, которые, дорвавшись, наконец, до возможности
выкладываться на полную катушку, не отвлекаясь на быт и прочие досадные
мелочи жизни, самозабвенно это делали.
     Они-то и составляли основной контингент первых изан вместе с
романтической молодежью, - егоркиными фанами, фиалочками и сизарями.
Верующими самых различных конфессий, жаждущими дела комсомольцами и
партийными всех цветов и мастей. Здесь все вполне уживались, поскольку
религиозные, национальные и политические споры были строго-настрого
запрещены.
     - Свято соблюсти то, что нас объединяет, и бежать всего, что может
разъединить. Помня, что взаимоотношения человека с Богом - сугубо личное
дело каждого. Мы на войне, и у нас общий враг - не отдельные личности, а
Вампирия, порождающая грех и питающаяся грехом, - говорил Егорка. - Лишь бы
твоя партийная или религиозная деятельность не противоречила принципам
Изании.
     Когда в селение прилетает многоглавый кровожадный дракон, требующий
ежедневных жертв, желающие спастись должны объединиться именно для
противостояния дракону. Для споров и разногласий найдется другое место и
время.
     Очень важно для Изании - состояние земли, бережное к ней отношение.
Родина - вверенная тебе Небом экологическая ниша. Защита детей и немощных,
посильное участие в различных прогрессивных начинаниях, движениях,
протестах. И вообще - тактика вытеснения хищников, вампирского сознания из
жизни, включая твою собственную жизнь, твое сознание. Поэтому
подразумевается, что бороться с излишками и низменными желаниями изанин
должен сам, коли уж стал на этот путь. Кстати, гораздо более либеральный,
чем толстовство, не говоря уже о монашестве, подразумевающем уход из мира.
     Уборка и смена белья производились регулярно, как в гостинице. Обои,
шторы, светильники, весь интерьер легко мог быть заменен по желанию жильца.
Был небольшой набор посуды, на балконе - кресло-качалка, которое Иоанна тут
же перетащила в комнату. За письменным столом она никогда не работала,
только в старом кресле, со стопкой бумаги в папке и шариковой ручкой. Как
во времена службы в газете. Работалось здесь дивно - нажимаешь кнопку,
заказываешь, и - пожалуйста, любая книга, любая информация. Ее интересовали
коммунизм и религия, точки расхождения и соприкосновения.
     Можно было заказать и любую учебную программу - ей иногда удавалось
выкроить час-другой для английского. Компьютер с ней разговаривал, задавал
вопросы, фиксировал и исправлял ошибки и даже вздыхал, когда она ошибалась.
Слушала она и музыку - старый джаз и классику, особенно когда Денису
отменили больничный режим. Музыка в их комнате, по сути, не смолкала - то
их общий кумир Владимир Горовиц, то другие лучшие исполнители и оркестры
мира, то духовная музыка... Оба не уставали изумляться и досадовать, что
эта волшебная сторона жизни их в прежней суете обходила.


     ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ...

     - Можно, конечно, при необходимости научиться писать ногой, читать
пальцами рук и питаться при помощи клизмы, но в здоровом организме каждый
орган должен делать то, что умеет, любит, к чему призван и для чего создан.
     Это не просто принцип разумного эгоизма: "ты - мне, я - тебе" или "я -
вам, вы -мне". Или: "Я - Изании, Изания - мне". Это - осознание каждой
малой клеткой необходимости добросовестного и самоотверженного служения
Целому, получая взамен бесценное - ЖИЗНЬ. Временную, переходящую в
бессмертие, когда "Царствие внутри вас есть". Получив от Творца ДАР жизни
временной, я ДАРОМ служу всем и Целому этими ДАРАМИ, получая взамен ДАР
ЖИЗНИ ВЕЧНОЙ.
     Я - богоподобная веточка, творчески, с любовью к Замыслу исполняющая
свое предназначение и получающая для этого все необходимое от Изании, от ее
корней, связанных Замыслом с вечными источниками бытия.
     У нас отдается гораздо больше, чем проглатывается, мы всегда помним
заповедь: "лишь то, что отдал - твое". "Отдай имение свое нищим"... Под
"имением" мы подразумеваем дары Неба, данные каждому из нас. Под "нищими" -
всех, кто нуждается в нашем служении при помощи этих даров. И компьютеры
Айрис всегда разыщут погибающего, тонущего, нуждающегося в помощи среди
"моря житейского". Именно в МОЕЙ помощи. А когда-нибудь "спасенный" решит и
наши общие проблемы...
     "По данной мне благодати, всякому из вас говорю: не думайте о себе
более, нежели должно думать; но думайте скромно, по мере веры, какую
каждому Бог уделил.
     Ибо, как в одном теле у нас много членов, но не у всех членов одно и
то же дело,
     Так мы многие составляем одно тело во Христе, а порознь один для
другого члены.
     И как, по данной нам благодати, имеем различные дарования, то имеешь
ли пророчество, пророчествуй по мере веры;

     Имеешь ли служение, пребывай в служении; учитель ли, - в учении;
     Увещатель ли - увещавай; раздаватель ли, раздавай в простоте;
начальник ли, начальствуй с усердием; благотворитель ли, благотвори с
радушием". /Рим.12:3-8/
     Такое наставление давал апостол Павел первой христианской общине, ну а
мы в конце двадцатого века полагаем, что если у кого-то болит зуб или рука,
то плохо всему организму; даже если больна самая маленькая клетка - беда
для всех. Таков Замысел. Просто мы этой беды не чувствуем вовремя из-за
нашей оторванности от Целого -болезни распада, ведущего к гибели Целого, а
следовательно, и нашей. Речь идет, разумеется, не только о "смерти первой"
телесной, но и о "смерти второй". Атрофии, омертвении оторванной от корней
души, о постепенном превращении ее в сухую ветвь, обреченную на отсечение
от живой лозы Богочеловечества и на сжигание в Судный день.
     И если кто-то учит моих внуков, а я - зубной врач, мне совсем не
обязательно драть у учителя зубы, когда ему нужно, допустим, побелить
потолок. А еще проще - я буду драть зубы, маляр - белить, учитель - учить,
а компьютеры Айрис, связанные с каждым изанином и "сочувствующим", точно
определять, кто в чем нуждается. И кто в чем специалист, и степень участия
в общем деле. И не надо нам впутывать сюда посредников - чиновников,
правительство, прессу. Государство должно защищать нас от внешних и
внутренних воров и бандитов, вот и все. Изане - законопослушные граждане,
исправно платят налоги. Более того, участвуют во всех благих начинаниях
государства, раньше называемых "богоугодны ми", в возрождении великой Руси,
и не только Руси. Мы -патриоты, мы любим нашу Родину как оплот борьбы
против мирового зла по Замыслу Творца. И поддерживаем всех противостоящих
вавилонской блуднице. Кто против нее, тот с нами.

     Мы отвергаем те из человеческих законов, которые противоречат Закону и
Замыслу Неба, отдают Богово кесарю. Мы не можем уничтожить мировое зло, оно
неизбежно и необходимо - это дурманящее ядовитое болото, кишащее гадами и
пиявками. Засасывающее до смерти, заставляющее избранников содрогаться от
ужаса и омерзения, орать о помощи в тоске смертной. А блудного сына,
промотавшего на чужбине отцовские дары, вспомнить среди нечистот и свиного
пойла об Отчем Доме и ползти к нему из последних сил. Но именно таким мы
протягиваем руки.
     Идея всемирной революции - бесовская химера, Сталин это понял.
Единственно возможное решение - устроить крепость, батисферу посреди зла
для тех, кто хочет "выйти из нее" и идти на Зов. Советский Союз называли
"империей зла", "тюрьмой народов", но можно ли говорить о несвободе тех,
кто укрылся в крепости от врагов? И уверять, что народы стали "свободными"
теперь, оказавшись в плену у демонов наживы, ненависти, всякого рода
суверенитетов, разврата и лжи - чудовищной подмены понятий? Лжи, отец
которой, как известно, сам дьявол?
     СССР был не тюрьмой, а КРЕПОСТЬЮ народов, укрывшихся от соблазнов
мирового зла. Это был своего рода добровольно-принудительный
многонациональный монастырь, окруженный царством Князя тьмы. Есть
Евангельское понятие о зле, и никуда от этого не деться. Любящий отец,
запирающий гулящую дочь дома, и бандерша, запирающая ее в бардаке, - и там,
и там несвобода, но можно ли их отожествлять? Мировое зло - это все, что
уменьшает размеры Жатвы Господней, губит бесценные души человеков. Прежде
всего, ложью, подменой понятий.
     Нам приказывает молиться Господь: "Избави нас от лукавого". Лукавый -
сам дьявол, отец лжи. Его борьба нечестная, схватка с ним - сплошное
жульничество. "Когда партнеры ваши - шулера, а выход из игры уж
невозможен", - как пел Вертинский. Мы это испытали на своей шкуре, разрушив
нашу крепость собственными руками, открыв хищникам все ходы-выходы.
     Подкуп, зомбирование, прямое насилие...
     Так курятник представляется лисе "тюрьмой кур". Пусть невозможно
уничтожить зло, но наш долг - срывать с Лукавого маску и защитить от него
слабых и доверчивых.
     Мы отвергаем денежные отношения в прежней форме, хотя, казалось бы,
что проще - пусть учитель заплатит маляру, маляр - стоматологу и т.д. ...
Не надо, проходили. Каждый будет стараться запросить больше, а отдать -
меньше, и вот мы уже вернулись в Вампирию. Деньги у нас, изан, тратятся на
две вещи - хлеб насущный /необходимо-достаточное/ и долг Небу /через
служение своими талантами Делу Божию на земле/. В сомнительных случаях -
помощь духовных отцов и Совета Изании.
     В Вампирии, как ни странно, человеку труднее отдавать, чем получать...
Отдавать не в смысле "расточать", "пустить на ветер", а на дело Жатвы.
     В каждом сидит вирус кровососа, стремящийся насосаться, захлебнуться и
лопнуть. В тебе, дорогой, тоже.
     Дурное безудержное пожирание чужих жизней по "праву сильного" приводит
в конечном итоге к самопожиранию и саморазрушению. Вампиризм - движущая сила
так называемого прогресса, цель жизни "идущих широким путем". А с нашей
точки зрения - болезнь к смерти, ибо "хищники в Царствие не войдут".
     Твой грех - твое личное дело, твоя вина перед Небом, твоя постыдная
тайна, о которой ты можешь кому-то рассказать с одной-единственной целью -
предостеречь: "Не ешь, смертельно!". То, что мир называет свободой, мы
называем даже не распущенностью, а разгулом, культом чумы. Трупными пятнами
на прелестном личике супермодели и на завсегдатае фешенебельных тусовок,
где проедают и пропивают украденные у стариков и сирот деньги, и на
высокопоставленном чиновнике, ревностно оберегающем власть тьмы.

     Айрис - проповедница активной благотворительности: помочь каждому
немощному, отчаявшемуся, неприспособлен ному к жизни обнаружить в себе
внутренние резервы, приобщить к угодному Небу делу и тащить, тащить, уже не
отпуская, пока сам не начнет ходить.
     В Изанию может быть принят тот, кто:
     1. Признает приоритет вписанного в сердце высшего духовного начала,
Закона (Бог, Высший Разум, Абсолютная Идея, Истина, Совесть - кто во что
верит) над законами человеческими, рукотворными. Кто отныне исповедует
прежде всего именно этот Закон, Ему подчиняется, отдавая Богу - Богово.
     2. Цель верующих изан - Царствие. Личное бессмертие в царстве. Которое
"не от мира сего", ибо "мир во зле лежит". Для изан-атеистов личное
бессмертие - остаться в доброй памяти людей.
     3. Закон неба - Закон свободы. Не дурной свободы от Бога и Его Воли, а
напротив, свободное подчинение Творцу, несущему подлинную свободу. Это
подчинение подразумевает:
     а) Для себя - только разумно-необходимое, чтобы иметь возможность
осуществить Предназначение, Сверхзадачу, вдохновенное творческое начало.
     б) Приумножить и возвратить данные Богом таланты.
     в) Избавление от лукавого. Разоблачение лживого сатанинского
нашептывания: - "Ешь, не умрешь, Бог солгал". Закрыть окна, двери, заделать
щели, не впускать в свой дом. А главное, коли ты сам болен, осознай это и
не будь соблазном для ближнего.

     "Разве не знаешь ты, что от века, с того времени, как поставлен
     человек на земле,
     Веселие беззаконных кратковременно, и радость лицемера мгновенна?
     Хотя бы возросло до небес величие его, и голова его касалась облаков:
     Как помет его, на веки пропадает он; видевшие его скажут: "где он?"
     Сыновья его будут заискивать у нищих, и руки его возвратят похищенное
     им.
     Кости его наполнены грехами юности его, и с ним лягут они в прах.
     Если сладко во рту его зло, и он таит его под языком своим,..
     То эта пища его в утробе его превратится в желчь аспидов внутри его.
     Змеиный яд он сосет; умертвит его язык ехидны.
     Не видать ему ручьев, рек, текущих медом и молоком!
     Нажитое трудом возвратит, не проглотит; по мере имения его будет и
     расплата его, а он не порадуется.
     Ибо он угнетал, отсылал бедных; захватывал домы, которых не строил.
     Не знал сытости во чреве своем; и в жадности своей не щадил ничего.
     Ничего не спаслось от обжорства его; за то не устоит счастие его.
     В полноте изобилия будет тесно ему; всякая рука обиженного поднимется
     на него". /Иов.20:4-22/.
     "Сблизься же с Ним, и будешь спокоен; чрез это придет к тебе добро.
     Прими из уст Его закон, и положи слова Его в сердце твое".
/Иов.22:21-22/

     Мы, изане, впервые вводим понятие НАРОДА БОЖИЯ, объединяющее не
вероисповедания, не нацию или цвет кожи, не страну и не социальное
положение, а общую цель - осуществление Замысла Творца о БОГОЧЕЛОВЕЧЕСТВЕ,
зреющем в утробе обреченного мира.


     ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ...

     Любые дары Неба могут закабалять как того, кто их имеет, но не
использует на Замысел, так и тех, кто не имеет, однако испытывает зависть к
имеющим. С тех пор как Каин из зависти убил своего брата Авеля. Речь идет
не только о богатстве, но и о способностях, внешности, чертах характера...

     Но богатство - великий соблазн еще и потому, что дает неограниченные
возможности для разгула личных страстей и пороков, заражая губительными
семенами весь мир.
     Богатый Третьяков вошел в историю как создатель картинной галереи,
иные строили больницы, храмы, странноприимные дома. Обществу вроде бы их не
в чем упрекнуть. Хотя завистников даже у добродетели предостаточно.


     * * *


     Канта потрясали две вещи - звездное Небо над нами и нравственный Закон
внутри нас.
     Признаешь ли ты объективность существования этого Закона - независимо
от твоих религиозных убеждений или отсутствия таковых? Его приоритет над
законами человеческими?
     Веришь ли в высшее предназначение и смысл человеческой жизни, в
необходимость сеять "разумное, доброе, вечное"? Осуждает ли твоя совесть
волчье "пpаво сильного", господствующее в современном мире? Входит ли оно в
противоречие с Замыслом? Можешь ли ты сказать, что к нам тебя привело
желание найти единомышленников, сотоварищей в твердой решимости начать
новую жизнь по законам Неба?
     Мы - революционеры духа, ставящие целью освобождение детей Неба от
"работы вражьей". От работы "на врага". Прежде всего, на врага внутреннего.
Своего безудержного "Дай"!
     Наша цель - постепенный переход через внутреннее волевое решение к
внешней свободе. Затем через внешнее освобождение от суеты и погони за
"хлебом насущным", неизбежно переходящих в "стяжание", - к свободе
внутренней. Двусторонний процесс. Мы отлично понимаем, что живем в падшем
мире, опутывающем нас ежедневно тысячами зримых и незримых уз. И мы, как
законопослушные граждане, вынуждены исполнять законы этого мира. Защита и
возрождение Отечества, дела милосердия и экологии - и для нас священный
долг. Но мы не будем исполнять законы, требующие отдать "Богово кесарю".
     Ты призван в армию Неба, ты воин Неба, "ловец человеков".
     Замысел, Закон Неба на земном языке - дружная любящая семья,
проживающая в родном доме. Единый живой организм. На языке горнем - это
образ Божественной Тpoицы, Eдинocyщнoй и Нераздельной.
     Отец дает детям "хлеб насущный" - все необходимое, пока они "станут на
ноги", помогает занять "свое место" в жизни семьи согласно дарованиям,
которые Отец и другие члены семьи обязаны развить у каждого, входящего в
жизнь общего Дома.
     Затем, подрастая, дети ОТДАЮТ ДОЛГИ семье своим ответным бескорыстным
служением. Здесь каждый служит всем и все - каждому. Здесь все за одного,
один за всех.
     Такова воля Отца.
     Поэтому заповедано нам просить у Неба лишь "хлеба насущного", самого
необходимого для УСПЕШНОГО СЛУЖЕНИЯ ЦЕЛОМУ согласно нашему МЕСТУ в ЖИЗНИ.
Получив как бы в ДОЛГ время, таланты, имение, здоровье, самое жизнь, мы
должны вернуть его Небу, следуя путем Спасителя. Стремясь к Царствию
внутреннему, Иерусалиму Небесному в душе, а не к Мамоне и не к
насильственной переделке мира. Вся наша деятельность направлена на
ОСВОБОЖДЕНИЕ от власти количественной бесконечности ради БЕСКОНЕЧНОСТИ
качественной.
     Мы - врачи, строители, писатели, учителя, рабочие, повара, земледельцы
- обеспечиваем друг другу возможность СВОБОДНОГО ТВОРЧЕСКОГО СЛУЖЕНИЯ ДЕЛУ,
ради которого, как мы верим, мы все вызваны Творцом из небытия. Поэтому все
вознаграждение за свой труд мы ОТДАЕМ ДАРОМ. ДАР ЗА ДАР! Людям, нашим
должникам. Становясь, в свою очередь, их должниками и взаимно прощая друг
другу ДОЛГИ, которые таким образом и Отец "оставит" нам.

     Нет, не бесплатно мы трудимся, мы порой получаем огромные прибыли, на
наших индивидуальных счетах солидные суммы, но это все и наше, и как бы не
наше... Мы никогда не тратим эти средства на собственную блажь, на синдром
пушкинской старухи. Расширяя Изанию, мы освобождаем все больше людей из-под
власти Мамоны.
     "Только то, что отдал - твое!" - лозунг Изан-банка. Мы в пути, поэтому
мы всегда налегке. Всякое обрастание собственностью, суетными хлопотами,
пристрастие к иллюзорному блеску витрин и посулам рекламы - нами
отвергаются, ибо порабощают, привязывают, мешают восхождению.
     Воздержание, духовный и телесный пост для нас не самоцель, а средство,
облегчающее путь к вершине; все для нас - лишь средство к осуществлению
Замысла.
     Писатели, политики, журналисты, шоумены манипулируют сознанием
миллионов, забыв, что дадут ответ за каждую соблазненную душу "малых сих",
за каждое праздное слово...
     Никто не должен соприкасаться с темной изнанкой твоего бытия, кроме
врача и духовного отца, - так говорим мы. И если я не могу избавиться от
греха, то в моих силах загнать его в подполье, посадить в карантин, не
заражая других. Почему-то общество соблюдает правила личной гигиены, не
желая между тем признавать, что духовная зараза в миллион раз опаснее. Что
эксперименты с ней - миссия психиатрии, медицины. Что надо стыдиться греха,
как проказы, и лечить, а не выставлять на вернисажах в золоченой рамке.
     "И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь
более того, кто может и душу и тело погубить в геенне". /Мф.10:28/
     "Скупой рыцарь", "Воскресение", "Мертвые души", "Пир во время чумы",
"Маскарад", "Униженные и оскорбленные" - названия-то какие! То, от чего
дружно отреклась вся русская культура золотого века, а затем и серебряного
-взяли на вооружение Орфеи конца двадцатого. Вместо Божьего дара манны
небесной предпочли "яичницу" у фараона.

     "За то, что он простирал против Бога руку свою и противился
     Вседержителю,
     Устремлялся против Него с гордою выею, под толстыми щитами своими;
     Потому что он покрыл лице свое жиром своим, и обложил туком лядвеи
     свои.
     Не пребудет он богатым, и не уцелеет имущество его, и не распрострется
     по земле приобретение его...
     Пусть не доверяет суете заблудший, ибо суета будет и воздаянием ему.
     Сбросит он, как виноградная лоза, недозрелую ягоду свою, и, как
     маслина, стряхнет цвет свой.
     Так опустеет дом нечестивого, и огонь пожрет шатры мздоимства.
     Он зачал зло, и родил ложь, и утроба его приготовляет обман.
     /Иов.15:25-27,29,31,33-35/

     "Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути
грешных, и не сидит в собрании развратителей; о в законе Господа воля его,
и о законе Его размышляет он день и ночь!" /Пс.I:1-2/
     Православной по духу русской культуре всегда был чужд дух
буржуазности, где "все имеет цену и ничто не имеет ЦЕННОСТИ", чужд
"добросовестный ребяческий разврат". Бунтуя, порой богохульствуя, она
рвалась вместе со своими героями к какой-то неведомой новой жизни - кто "в
Москву!", кто - "вон из Москвы!", нигде не находя ограды и опоры. "Спасенья
тесный путь и узкие врата". Бунтуя, они творили грех, и грех убивал их. Они
умирали на баррикадах, своих и чужих, призывали бурю, "из искры раздували
пламя"...
     "Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская,
не есть от Отца, но от мира (сего).
     И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает
вовек". /1-е Иоан.2:16-17/.

     "Высокое унижено, созданное по образу небесного - заземлилось;
поставленное царствовать поработилось; сотворенное для бессмертия -
растлено смертью. Пребывающее в райском наслаждении - переселено в эту
болезненную и многотрудную страну. Воспитанное в бесстрастии - обменяло его
на жизнь страстную и кратковременную. Неподвластное и свободное - ныне под
господством столь великих и многих зол, что невозможно исчислить наших
мучителей". /Св.Григорий Нисский/
     Грех - отступление от Неба, отключение от Света, причина всех скорбей
и болезней, тьмы и смерти.
     "... в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь". /Быт.2:17/
     "Ты поражаешь их, а они не чувствуют боли; Ты истребляешь их, а они не
хотят принять вразумления"... /Иер.5:3/
     "Я Господь, Бог твой, научающий тебя полезному, ведущий тебя по тому
пути, по которому должно тебе идти.
     О, если бы ты внимал заповедям Моим! тогда мир твой был бы как река, и
правда твоя - как волны морские". /Ис.48:17-18/


     * * *


     Деятельность Изании расширялась не по дням, а по часам, выполняя
воссоединяющую функцию возрождения огромного разорванного тела страны.
"Блаженные" приходили на простаивающие заводы, на фабрики, где за неимением
денег зарплату давали готовой продукцией, к бастующим, безработным.
"Работайте, собирайтесь в группы, - мы обеспечим вам все необходимое -
пищу, кров, одежду, бытовые услуги, уход за детьми, их учебу, - убеждали
он", - Не надо будет каждому мотаться в крупные города торговать тарелками,
лопатами, дрелями и бюстгальтерами. Это мы сделаем гораздо лучше, выгоднее
и в централизованном порядке. Мы вывезем и реализуем вашу продукцию там,
где она пользуется спросом, а деньги, прибыль за вычетом расходов на "хлеб
насущный" (они будут гораздо ниже, чем если бы вы хозяйничали в одиночку),
положим на ваши счета. И из этих денег (с вашего согласия) будем вместе
восстанавливать, спасать ваше тонущее предприятие, которое будет не
номинально, а доподлинно - переходить в ваши руки. Вы станете как бы
"изанами на час", мы поможем вам выплыть и обсохнуть. Потом каждый может
отделиться и жить "одиноким волком", но многие ощутившие прелесть не
отягощенного страстями, вещами и бытовухой свободного полета, уже не
захотят ползать. Мы будем помогать НИИ, медикам, разоряющимся фермерам и
колхозам. Мы не станем делить Черноморский флот, - изане, русские и
украинцы, помогут воссоздать флот единый, обеспечат содержание совместных
военно-морских сил и будут укреплять связи и дружить с изанами-турками.
     Коли человек пал и грешен, бал должен править Сатана, - говорит мир.
Скатившись, упав с горы, ты должен снова и снова карабкаться вверх, - так
говорим мы, в этом видим волю Неба о нашей земной жизни. Речь не идет о
"родстве душ" - этим занимаются духовники, церковь, братья по "символу
веры". Мы же объединены только порывом вверх и ненавистью к опутывающим нас
цепям мамоны. Свобода - это желать и получать запретное, - говорит мир.
Свобода - не желать и не обладать, - говорят монахи. И мы, преклоняясь
перед их совершенством, но еще вросшие в землю, не умеющие летать, как они,
-говорим: свобода - обладать, чтобы умножить жатву!
     Изане распавшейся страны объединялись, тянулись друг к другу,
сливаясь, молниеносно, как шарики ртути, восстанавливая связи, обмениваясь
товарами, продуктами, "челноками". Достаточно было пересечь границу, и тебя
уже встречали, доставляли вместе с товаром на место, все было устроено с
жильем, с питанием. В нужное время тебя с новым товаром доставляли к
поезду. Желающие уехать в Россию из той или иной республики из-за
национальной розни связывались с местными изанами. Те занимались
реализацией их квартир, пристраивали мебель и вещи, а вырученные средства
перечислялись на их счет в банк.
     Мучительный процесс добывания средств к существованию более не довлел
над личностью.
     Их деятельность была направлена не только на возрождение "малой
Родины" - своей деревни, города, республики - Украины, Белоруссии,
Азербайджана, Киргизии, но и Родины великой -святой Руси, СССР. А также
всей планеты Земля, которую Небо даровало людям, независимо от
национальности и цвета кожи, завещая беречь, хранить и возделывать. "Все
люди - товарищи-братья, мать у нас одна - Земля, отец - Небо, - говорили
изане. - И общая беда - вампиризм, который надо преодолеть. От каждого по
талантам, каждому - хлеб насущный, то есть "на суть". Мы ничего не даем и не
берем. Мы лишь ваши посредники между целью и средствами."
     Будто тысячами капилляров, они оживляли, восстанавливали когда-то
единое кровообращение умирающей страны, а может, и всей земли - разодранной
на части жадностью, насилием, властолюбием, эгоизмом. Бесами национализма,
дробления, вражды. Бывали и неудачи - изане не отчаивались, эти ловцы
"наших" в бурном, мутном и безжалостном житейском море, ловцы таких же
чудиков, мечтающих преодолеть оковы бытия. Таких же живых, проницаемых,
открытых для благодати.
     "Небо, дай нам творить Твою волю. Дай силы, довольствуясь лишь самым
необходимым, вернуть через нуждающихся в нас наши долги Тебе и избавь от
тлетворных сетей князя Тьмы."
     "Собственность - кража", прежде всего у себя самого, у своей судьбы в
вечности. Ибо крадется время, которое ты должен отдать делу Творца.
Оправдано лишь употребление собственности на жатву Господню. По Островскому
- "борьбу за освобождение человечества". Но освобождаясь от внешнего
рабства, мы встречаемся с еще более страшным врагом - внутренним рабством у
живущего в тебе вампира-оборотня.

     Огромное значение имеет религиозное воспитание, развитие талантов,
активное делание... Вот бы соединить отрока Варфоломея с тимуровцем! Так мы
себе представляем юного изанина.
     Еще один враг подстерегает нас на пути к подлинной свободе - гордость
сатанинская. "Будете как боги"...
     Мы не хотим "как боги". Мы хотим "с Богом". И - "Помни о смерти".
     Коммунисты не верили в дьявола. А мы верим. И знаем, с кем имеем дело.
     "Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как
рыкающий лев, ища кого поглотить". /1-е Пет.5:8/


     * * *


     "Почему гадят в любезных сердцу барских усадьбах? Потому что там
насиловали и пороли девок. Почему валят парки? Потому что сто лет назад под
их развесистыми липами господа показывали свою власть: тыкали в нос нищему
мошной. Почему дырявят древний собор? Потому что сто лет здесь ожиревший
поп брал взятки и торговал водкой". /А.Блок/

     Но тяжело, прожив полвека,
     В минувшем видеть только след
     Утраченных бесплодных лет.
                       /А.Пушкин/


     * * *


     Общины Изании росли как грибы. Скупались, арендовались на длительный
срок в заброшенных деревнях земли - и вот уже избы ремонтируются, прибывают
вагончики на колесах, грузовики со стройматериалами. Мужчин мобилизуют на
строительство, женщин - на легкие отделочные работы. А также соответственно
склонностям - в детсад и ясли, школу, столовую. Медпункт, бытовое
обслуживание, библиотека, клуб... Стряпать, стирать, учить детей, играть с
малышней, приобщать к культуре, ставить пломбы - каждый делал бесплатно для
всех, что умел и любил. Получая для себя все необходимое так же бесплатно
от других.
     Время работы каждого учитывалось по специальной методике в "златиках",
сумма переводилась на индивидуальные счета и, за вычетом необходимого на
"хлеб насущный", могла быть направлена в любую программу Изании, в любой
фонд по желанию вкладчика, работая там и приумножая хозяину капитал. Или на
личные нужды по соответствующей заявке /допустим, на переустройство дома в
связи с увеличением семьи или покупку оборудования для зубоврачебного
кабинета/ - на все, кроме "блажи, дури", - так называли в Изании "похоть
плоти, похоть очей и гордость житейскую".
     Критерий был, как правило, один: совесть. "Представь себя перед Лицом
Твopцa - Он бы благословил?" Обычно действовало. В сложных случаях - что-то
вроде товарищеского суда, смысл которого сводился к призыву: "Назвался
изанином - полезай!" Куда "полезай" - не уточнялось.
     "His ornari aut mori" - "Смерть или корону принять". Или пан или
пропал.
     Главное - занять свое МЕСТО В ЖИЗНИ. Жизни с маленькой и большой
буквы. Во времени и в вечности, там, для чего ты ПРИЗВАН. Bcе прочее -
средства. Помогающие или мешающие, препятствующие.
     Первым делом - выявить твои таланты, навыки, склонности. Что еще
умеешь и любишь делать, кроме основной профессии? И так организовать жизнь
новоиспеченной миниизании, чтобы с полной отдачей использовать рабочее
время каждого. Трехразовое питание в столовой, вечером там же можно
справить день рождения, свадьбу, потанцевать. "Внешнее" /тоже ходовое
словечко в Изании/ телевидение и радио с их "убивающими время" программами
здесь отвергались - смотрели только новости с по возможности нейтральным
комментарием, познавательные, видовые и спортивные передачи.

     Впрочем, у себя дома каждый мог смотреть что угодно - маленький
телевизор с наушниками - и смотри свои сериалы, даже порнуху, но чтоб никто
не видел, потому что: "Дурь - в карантин!" И только до 11-ти, - в
одиннадцать был отбой по всей Изании, как в пионерлагере. Впрочем,
интересующую тебя ночную передачу можно было поставить на запись на видак,
все было можно - только "в карантине", - железное правило, за несоблюдение
которого после первого предупреждения следовало исключение.
     Большой проблемой во многих семьях были алкоголики и даже наркоманы,
опустившиеся, не желающие или не имеющие сил расстаться со своей
губительной страстью. Их беспрепятственно принимали в спецбольницу
неподалеку от Златогорья, пока только одну, где oбecпeчивали лечeниe, "xлeб
насущный" и легкую работу "в охотку". Можно было даже в случае сильной
"ломки" принять спасительную дозу по ценам гораздо ниже рыночных, и не убив
кого-то или ограбив, а в обмен на общественно-полезный труд.
     И снова единственное безоговорочное условие: "Болен - сиди в
карантине".
     Появились и первые связи с дальним зарубежьем, различными
благотворительными фондами, которые теперь получили возможность не просто
бухать деньги в бездонную яму под названием эсэнговия, a завели свои счета
в Изан-банке. Суммы росли, множились, что было, особенно для
предприимчивых, привыкших считать деньги американцев в новинку, и они
охотно становились изанами. Айрис называла это "активной
благотворительностью". И активность, и предприимчивость, и
благотворительность были на ее родине весьма популярны. Собственно, всю
Изанию можно было бы назвать фондом "активной благотворительности". Не
кормить ухой, а дать удочку и научить ловить рыбу /кроме, разумеется,
больных и стариков/. "Раздай имение свое нищим". Под "имением" здесь
подразумевали все дары от Бога, не только собственность, а под "нищими" -
всех нуждающихся в помощи, в этих "дарах".

     Теперь, когда у изан-иностранцев появились личные счета, из них
оплачивалась и дорога, и номер в гостинице. Со временем возникли и
специальные гостиницы для изан-иностранцев, где некоторые проживали
месяцами, все более погружаясь в "пятый сон Веры Павловны".
     Исчезли безликость, иждивенчество. Все было в новинку увлекательно и
по-хорошему азартно. Мир с Небом, с другими и с самим собой.
     Не ПЕРВОПРОХОДИМЦЫ, а ПЕРВОПРОХОДЦЫ.
     Некоторые прогорали, не без этого, но ведь благотворительность и не
рассчитана на прямую выгоду! Во всяком случае, исключалась обидная
возможность разворовывания - здесь у Егорки был полный порядок. Добровольно
отдающие вряд ли станут воровать. А добровольно охраняющими были охранники
"от Бога" и дело свое знали превосходно. Бывшие военные, работники милиции,
ветераны Афганистана и Чечни. Даже "завязавшая" братва.
     Защищая Изанию, они защищали Антивампирию, себя, Родину единую и
неделимую, которая оставалась такой в памяти, будущее своих детей и Волю
Неба. А это дорогого стоит!
     "Да будет воля Твоя на земле как на небе..."
     "Мы решим все ваши проблемы", - обращалась Изания ко всем бедствующим
семьям /а кто теперь не бедствует!/. Тысячи проблем, тысячи
невостребованных рук, возможностей, даров, жизней... Проводились
подробнейшие собеседования, данные заносились в компьютер. Что тебе нужно
от Изании и что ей можешь дать ты.
     Завод простаивает, зарплату не платят, в домах нет отопления, воды,
сломался холодильник и т.д... Надо выжить...
     Замерзающие дома и квартиры первым делом уплотняли, селили в квартире
по две семьи, пустующие - ставили на охрану. Так было легче обеспечить
теплом, светом, водой. И дешевле. В такой компактной миниизании
организовывали пекарню, столовую, бытовое обслуживание, включая баню, уход
за детьми и школьные занятия, первую медицинскую помощь. Все своими силами,
учитывая профессии и возможности новых членов. Для общих нужд
использовались автомобили, обеспечивался за ними коллективный
квалифицированный уход.
     Завод, по возможности, не останавливали, продукцию реализовывали в
централизованном порядке, чаще всего по бартеру. Если запустить предприятие
не удавалось, специалистам высшей квалификации предоставляли возможность
работать в другом филиале Изании, или строили мастерские по производству
товаров повышенного опроса в местах, где оставались без дела такие
специалисты.
     Завозили грибницы и все необходимое для выращивания в подвалах
шампиньонов и вешенки, тюльпанов к 8-му марта, швейные и вязальные машинки
для желающих работать на дому. Внимательнейшим образом изучался cпрoc на те
или иные товары первой необходимости, давались рекомендации и конкретная
помощь в налаживании производства и сбыта. Только разумные потребности,
"хлеб насущный". "Блажью" и "дурью", праздными изощренными фантазиями
Изания не занималась.
     Химчистка, стирка, мелкий ремонт, парикмахерская... Специальные
передвижные вагончики быта, ясельные, детсадовские, медпункты, школьные и
спортивные классы. Своеобразные склады-магазины, куда жители приносили
лишние продукты, вещи /можно бывшие в употреблении/, бытовые приборы... Все
это оценивалось, ремонтировалось, приводилось в порядок и
перераспределялось нуждающимся. Обувь, игрушки, книги, учебники - дары
новообращенных изановцев, избавляющихся от ненужной собственности. Здесь
можно было выбрать все необходимое и оставить заявку - что хотел бы иметь.
Через неделю невостребованный товар увозился на другой пункт и заменялся
новым согласно заявкам.
     Некоторые егоркины фаны, прослышав про успехи новоиспеченных Изаний,
объединялись прямо на месте - по очереди готовили на всех, следили за
детьми, объединяли бабушек и инвалидов, уход за лежачими, личный транспорт
(доставляли по очереди продукты на весь подъезд, развозили по школам детей
и взрослых на работу, делали на всех выгодные покупки).
     Кто-то привозил на грузовике картошку из родной деревни, кто-то
колымил на всех на одном такси /очень удобно - один патент, поменьше
налоги/. Поручалось это, разумеется, профессионалу, его рабочий день и опыт
максимально использовались, а в это время его друзья - "любители" отвозили
его детей в школу, жену - на работу, делали для него и для всех необходимые
покупки.
     А картошку из деревни сгружали в подвал, который приспособили для
своих нужд живущие на первом этаже.
     Изане, верящие в Бога в душе, Закону Его следовали в жизни. Закон был
"один на всех", вписан в сердца. И изане, веруя по-разному,
руководствовались им в быту.
     Закон единого Целого... Лев Толстой не должен шить сапоги и
ремонтировать крыши, пусть даже вдовам, - считали изане, - Разве что "в
охотку"... Пусть каждый занимается своим делом, пусть будет от каждого -
максимальная отдача. Любое занятие равно почетно и нужно, и совершенно
противоречит Закону, когда профессор или писатель одевается и питается
лучше, чем кровельщик или учитель, или лечится у более квалифицированных
врачей и ставит пломбы в элитных поликлиниках...
     Доступ к научной информации, необходимые зарубежные поездки, рояль для
композитора и мастерская для художника - тут все понятно. Но никакого
имущественного неравенства!
     "Кому больше дано, с того больше спросится," - гласит Закон. У сильных
и талантливых только одна привилегия - быть в связке первыми, увлекая за
собой других.
     Если новоиспеченные объединения не распадались от первых же
разногласий и неурядиц, что частенько случалось, - если дело ладилось, то
посылалась заявка на создание филиала Изании. Приезжал консультант,
проводилось сначала общее собеседование, знакомство с программой и уставом,
выяснялось, что нужно общине, как ей лучше помочь, чем она располагает в
целом, и чем - каждый ее потенциальный член, для чего проводились
индивидуальные собеседования, заполнялась очень подробная компьютерная
анкета.
     Затем следовал испытательный срок /у каждого свой/. И только потом -
торжественный прием, открытие счета в банке, подписание договора, в котором
были оговорены условия возможного выхода из Изании с учетом интересов обеих
сторон.
     Можешь сотрудничать с Изанией частично, пока не станешь полноправным
членом.
     Можешь поселиться, например, в Златогорье на полном пансионе. Квартира
выгодно сдается какой-либо фирме, деньги, за вычетом пансиона, поступают на
твой счет, и накапливаемая сумма может быть вложена в любое дело. Можешь
сдать 2-3 комнаты другим изанам, тебе подберут наилучшие варианты жильцов.
Так же можно сдать дачу, земельный участок, машину, гараж - любую
недвижимость.
     Девиз Изании: вещи должны работать, ничто не должно пылиться, гнить и
простаивать. Все лишнее, устаревшее сдается, учитывается и
перераспределяется в централизован ном порядке.
     ПРОГРАММЫ: индивидуально-творческие, научно-исследовательские,
медицинские, сельскохозяйственные, промышленные, экологические, духовно-
религиозные, культурно-благотворительные. Своя охрана, свой товарищеский
суд, свой банк со многими артериями-филиалами, куда стекаются все средства
Изании. Здесь можно получить необходимую ссуду на любой проект в случае
утверждения твоей заявки Советом специалистов. Сюда поступали порой
огромные прибыли от удачных проектов, промахи тщательно анализировались
всем коллективом, устранялись причины ошибок, давался шанс и средства в
кредит на исправление.

     Иногда рекомендовалось дело свернуть и восполнить потерянные средства,
попытав счастья в другом начинании.
     Изания - армия, выступившая на стороне Неба в великом сражении за
умножение Жатвы.
     Частная собственность, служащая Мамоне, заставляет человека работать
не на Небо, а на дурную количественную бесконечность личного обогащения и
связанную с этим неограниченную возможность творить грех. То есть посягает
на человеческое богоподобие.
     В свою очередь, так называемая общественная, государственная
собственность /какая была в СССР/ преувеличивает светлую сторону человека,
забыв о его падшей природе. Порождает лень, инерцию, халатность, небрежение
к себе и своим возможностям. Искушение воровать, брать взятки,
паразитировать.
     Если при частной собственности талант отдают Мамоне, то при
общественной -зарывают в землю. То есть ДОЛГИ Небу не возвращаются!
     "Мы - за частную собственность, работающую на Замысел, на Небо, то
есть дающую нам единственный шанс расплатиться с Господином, не оказаться
банкротом к моменту Суда", - говорили изане.
     "Ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется
и то, что имеет;
     А негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет
зубов"... /Мф.25:29-30/
     Но человек имеет право на хлеб насущный, на достойную жизнь,
обеспечивающую развитие и приумножение данного Господином ДАРА. Нищета,
нужда, погоня за куском хлеба так же принижают человека, как и неразумное,
сверх меры, потребление.
     Если кто-то в Изании хотел справить день рождения, с семьей или
друзьями, заказать праздничный обед в номер, или снять специальный
банкетный зал или принять приглашение "оттуда", из внешнего мира, - это не
возбранялось, но и не поощрялось. Просто "терпелось". На этой почве часто
случались провокации, и приходилось расхлебывать неприятности.
     Лукавый не дремал.
     "Горе живущим на земле и на море, потому что к вам сошел диавол в
сильной ярости, зная, что не много ему остается времени!" /Oт.12:12/

     Художник-варвар кистью сонной
     Картину гения чернит
     И свой рисунок беззаконный
     Над ней бессмысленно чертит.
     Но краски чуждые, с летами,
     Спадают ветхой чешуей;
     Созданье гения пред нами
     Выходит с прежней красотой.
     Так исчезают заблужденья
     С измученной души моей,
     И возникают в ней виденья
     Первоначальных, чистых дней.
                       /А.Пушкин/

     Война наша не столько против вампиров, сколько против ВАМПИРИЗМА -
этой смертельной болезни и порождающих ее причин. Вирус, первородный грех,
живет в каждом, но нужны условия для ее возникновения - укус вампира.
     В отличие от коммунистов, мы не считаем частную собственность злом.
Все дело В УПОТРЕБЛЕНИИ. Коммунисты: общее - значит и мое. Соблазн
ничейности. Изане: мое, как и твое - для общего, а значит и для меня. Не
деление, а СЛОЖЕНИЕ.


     * * *


     Удалось ей поучаствовать и в восстановлении деревенской церквушки
неподалеку от Златогорья. Наружные работы завершались, крепкие ребята
разбирали горы строительного мусора, рыли траншеи для труб, а внутри по
воскресеньям и праздникам уже шла служба, кадили смолистого запаха ладан,
неизменно напоминающий ей о Гане, трепетали огоньки лампад у пожертвованных
храму икон. Две иконы - Успенье и Рождество Богородицы отдали и они с
Денисом.
     Восстановленный алтарь и небольшое огороженное перед ним пространство
казались островом Господним, а рядом завывал деревообрабатывающий станок,
брызгая опилками, плюхал раствор в бетономешалке, стучали молотки, чиркали
о кирпич мастерки. Курить здесь не разрешалось, но рабочие втихую нарушали
запрет, чтоб не терять времени на перекуры. И к этой ароматной смеси из
ладана, свежих опилок и олифы примешивалось экзотическое сочетание
табачного рынка от "Беломора" до "Mальборо".
     Иоанна с напарницей-пенсионеркой, тоже поднаторев шей в ремонте
собственной дачи, вызвались красить только что отштукатуренные стены там,
где штукатурка подсохла. Голубая краска ложилась ровно, любо-дорого
смотреть, работа ладилась, хоть и побаливала потом голова от запаха
растворителя. Выкрасили все, до чего могли дотянуться, потом Иоанна красила
еще выше, взобравшись на деревянный помост. Напарница спасовала - у нее
кружилась голова, а Иоанна ничего, норму выполнила, сказалась дедова
выучка, правда, выше лезть не позволили: "Нельзя, бабуля, загремишь -костей
не соберем".
     Ее уже частенько называли "бабулей", старость подкралась незаметно и
как-то безболезненно - она неплохо себя чувствовала, неплохо выглядела,
немного пополнела, немного поседела. В зеркало на себя смотреть было еще не
тошно, разве что при ярком свете. Мысль, что уходит жизнь, никогда ее не
пугала, она уже очень давно, а может, и с самого начала, чувствовала себя
здесь гостьей, а если и была какая-то укорененность, то в прежний советский
мир. В России нынешней радоваться жизни было невмоготу и безнравственно.
Осталась лишь бессильная ненависть, - Иоанна прошла через все нравственные
муки, готова была броситься на первый звук зовущей в бой трубы - медсестрой
или бойцом на баррикады.
     Но труба молчала. Народ безмолвствовал. Молчание ягнят. Хуже того -
ягнята, от науки, культуры, шахтеры, военные холопски клянчили у вампиров
собственную зарплату и, не получив, объявляли голодовку или стрелялись.
     - Вы для них всего лишь пища! - хотелось ей в который раз крикнуть, -
Это от вашей крови они распухают, как клещи, и потом будут лопаться с
треском... Когда бесы или ангелы смерти, я уж не знаю, будут давить их,
бесполезных и ни на что не пригодных, на берегу кровавой, текущей в
вечность реки. И ваша кровушка, пролитая не за Бога и не за ближнего, а
ради утробы вампирской, будет струиться в эту страшную, текущую прочь от
Царства реку... Ну кинут вам кусок перед бойней, чтоб уж не совсем кожа до
кости, - разве в этом дело? Великую нашу страну, в муках и трудах
собранную, раздавили на троих, как грошовую поллитровку... А вам лишь бы
корыто пойла перед бойней...
     Иногда ее прорывало, орала где-нибудь в магазине, в электричке, у себя
среди цветочниц. Большинство слушало молча. Опускали глаза, отворачивались.
Некоторые соглашались, заводились, как и она, другие вступали в спор,
хвалили Вампирию за приличную пенсию, возможность спекулятив но
зарабатывать на том, на сем. Мол, разрешено то, что при коммуняках ни-ни.
Ее крики: "Вы за эти киви с памперсами Родину продали"! были смешны и
бессильны, только подливали масла в огонь, потому что ей внимали уже не
прежние "товарищи". Потом кто-либо спрашивал: "А что делать-то? Что мы-то
можем?" - и она раздосадованная, опустошенная, выскакивала из вагона. А тот
еще гудел, уносясь прочь, как растревоженный улей, не знающий, кого кусать.

     Выборы 96-го и последующие события ее совсем добили. Оборотни уже не
таясь разгуливали повсюду, а народ и творческая интеллигенция, ее вчерашние
собратья по перу, цвет нации, жадно и подобострастно стайками шастали
вокруг, как рыбы-прилипалы, ковыряясь в зубах чудища в надежде добыть
какую-либо крошку с кровавого пира.
     Иоанне казалось, что ей удалось убежать в свою скорлупу - в Лужино,
цветочную торговлю, в духовную литературу, в свои размышления и записи...
Казалось, были все условия, чтобы так и закончить жизнь. "Не для сердечного
волненья, не для битв"...
     Ничего не вышло - ее достали - это она поняла, анализируя свое
нынешнее состояние. Да, она верила в иное, преображенное бытие "там", за
роковой чертой, в любовь и милость Божию к себе, недостойной и грешной, в
то, что должна исполнить Волю, которая ей однажды открылась: "Напиши себе
все слова, которые Я говорил тебе, в книгу". /Иер.30:2/.
     Но что-то произошло, ей опротивело "здесь", все стало чужим и
отвратительным. Да и само Лужино казалось теперь неким фантомом,
декорацией, вроде видения на чужой враждебной планете Солярис. Она вдруг
поняла, что страшится смерти не из-за Суда - почему-то была детская
уверенность в любви и милости Спасителя к ней, грешной, а боится боли,
страданий - хоть такие мысли она отметала, как позорные. Но если бы ей
сказали, что ни ада, ни боли не будет, и предложили "горящую путевку" в
вечность, она без сожаления еще совсем недавно ринулась бы в эту
возможность.
     Только в Златогорье она поняла, как тяжко болеет душа. Всякие
разглагольствования о чести, славе и величии России вызывали теперь лишь
жуткую ассоциацию с воцарившимися на Кремлевском Олимпе непобедимыми
вурдалаками и шлюхами, подпирающими кремлевские стены, с пьяной
президентской "калинкой", с разогретым наркотиками концертным вертепом на
Лобном месте, ярмаркой тщеславия в ГУМе и скоморошьими плясками вокруг
собора Василия Блаженного.

     Воспоминания о славном российском прошлом, о детстве с победными
салютами и вовсе были невыносимыми. А народ безмолвствовал, и она, как все.
"Не для битв"... Но если поэт прав, - почему так тошно и больно? Эти тоска,
отвращение, от которых не убежать. Разве что на баррикады... Только где
они, эти баррикады?
     Златогорье спасло ее. Снова хотелось жить - ненасытные и зубастые уже
не внушали ужас. Нет, они никуда не делись - с чревом, напитанным чужой
кровью и золотом, дорогим коньяком, жратвой и спермой, они продолжали свой
сатанинский пир над растерзанной Родиной, не веря в свой грядущий ад - не в
тот дантовский, мрачно-величественный, а пошлый, с балаганными кипящими
котлами, сковородками и шустрыми гоголевскими чертями с кисточками на
хвостах.
     Оказалось, можно просто ходить, работать, дышать, как бы не замечая,
игнорируя их. Все эти шоу, порно и нарко, их банки, дворцы, особняки,
казино, фазенды; их волчиц в собольих шкурах, волчат в Кембриджах, их
броскую упаковку, комфортные тачки и волчью повадку. Да, плохо и тошно, да
- мешают, да - распродают, грабят и разоряют землю, да - заражают все и вся
вокруг своим непотребством... Но ведь и мы, те, которым тошно - смотрите,
как нас много... Мы ходим и дышим по своей земле, пусть зараженной упырями,
как тараканами или клопами, но ведь повсюду - в Киеве, Ташкенте или Риге, в
Грозном и в Баку, во всей нашей огромной стране, и в Багдаде и Лондоне,
Париже и Нью-Йорке всегда можно найти людей, для которых не национальность,
не партийность, не сословность, не классовость, не цвет кожи или степень
набитости кошелька имеют подлинную ценность, а некая глубинная стрелка,
зовущая и ведущая сквозь все соблазны, ухабы и трясины бытия "в даль
светлую". В "Царство Свободы". Мимо мнимых ценностей по восходящей дороге
"к Солнцу от червя". Самоутверждение не чтобы обрасти материей, а чтобы
освободиться от нее. Не избавиться, а преодолеть, заставить материю служить
человеку. Богочеловеку. Строить из нее лестницу, ведущую в Небо.
     Граница между Вампирией и Изанией проведена по сердцам людей - полям
битвы, о чем писал Достоевский. Тьма и Свет. И обычный наш житейский
полумрак между ними, теплохладность. А времени все меньше... Куда идти?
Выбирая, ты выбираешь свою судьбу в вечности... Человек слаб и грешен,
непоследователен в своем выборе, он еще сто раз завоет и оскалит зубы при
полной луне. Тут важен внутренний выбор. Даже не решимость, а решение. И
моление о помощи ему следовать. "В чем застану, в том и судить буду"...
     Если Свет и тьма сосуществуют в одном сердце, почему не могут Вампирия
и Изания сосуществовать на одной земле? Пусть в непрерывной борьбе, но без
этих "всемирных насильственных революций", ибо история - естественный отбор
Неба, а конечная жатва -дело Божье, а не человечье. И революция,
порожденная завистью, ответной жаждой крови -лишь рано или поздно поставит
одних вампиров вместо других. Вампирию нельзя полностью победить, ибо пока
есть свобода отказа от Творца, от Света, - есть и тьма, и порождаемые ею
шакалы. Нельзя отменить, уничтожить тьму до конца времен, ибо это
противоречило бы данной человеку свободе выбора, но тьму можно и нужно
преодолеть. Ее нужно пройти, не натыкаясь по возможности на расставленные
приманки, не попадая в ямы и в зубы.






     "Клановость сегодня - это тяжелая болезнь русской нации. Войны,
революции, особенно Великая Отечественная война, выбили лучший генофонд
нации. Потому что лучшие первыми поднимаются в атаку и последними уходят с
обороняемых позиций, лучшие молчат на допросах до конца и не предают, их
безжалостно расстреливают, а серая масса имеет значительно больше шансов
приспособиться и выжить. В результате она организовалась в кланы, которые
пришли к власти. Понимаете, это паразитические вненациональные образования,
как вирусы. Их образуют люди вне нации, деградированные люди. Кстати,
сейчас ученые склоняются к мысли, что вирусы образовались в процессе
биологической деградации. У русского Черномырдина, у русского Ельцина так
же мало русского, как у американца Клинтона, Буша или еврея Березовского. И
главная их задача - присваивать жизненные ресурсы страны.
     Никакой другой задачи просто не стоит потому, что кланы ни на что
другое не способны. Сегодня они делятся на мини-кланы, в каждом крупном
регионе России власть захватил местный клан...
     Кланы захватили телевидение, кланы захватили сырьевые отрасли, кланы
захватили политическую власть в стране. Кланы создали сотни партий,
партиек, движений, с тем, чтобы увести народ от истинной борьбы за свои
интересы. Кланы создали многочисленные пугала, приманки и западни. Они
создали миф о "красно-коричневой угрозе", они создали партию Баркашова,
родили миф о фашистской угрозе, ведут бесконечную информационную войну с
Россией, с русским народом. Американцы поставили в свое время на клан
Ельцина, способствовали приходу к власти уральского клана. И держится он у
власти, по сути дела, только при поддержке. Клинтон как-то заявил: "Если
Ельцин свернет демократические реформы, мы перестанем его поддерживать,
поскольку это соответствует американским интересам"...
     Под руководством кланов мы потеряли с 1990 года 60 % валового
внутреннего продукта. Стало быть, кланы сократили жизненное пространство на
60 процентов и начали уничтожать сами себя. Все, что можно разворовать даже
в такой великой стране, как наша, разворовано. Все, что можно проесть, -
съедено, заводы останавливаются, а новые не строятся. Кланы живы, пока есть
последняя фабрика, с которой можно воровать. Поэтому клановики уничтожают
сами себя. Уничтожаются клановые банки Империал, Инкомбанк, которым еще
пять лет назад хватало нашего общего пирога, сейчас уже не хватает... Кланы
не в состоянии создавать новое пространство, они могут только продлевать
свою власть за счет информационной войны... Власть кланов - это власть
мертвых. Их философия - философия бегства, мародерства, грабежа, философия
уныния. Они сами ни во что не верят, ведут скотский образ жизни, у них
комплекс неполноценности, и, чтобы как-то возвыситься, они вот этот
скотский уровень через контролируемые средства массовой информации пытаются
вбить другим: сексуальная революция, все эти передачи "Про это",
бесконечные телесериалы, бесконечные телевикторины, бесконечные "Угадай
мелодию", прославление наркотиков. Они тем самым сузили жизненное
пространство и свое, и всей активной части нации. Поэтому кланы обязательно
погибают в гражданской войне. Революции по этой причине возникают во всех
странах мира...
     В ПРИНЦИПЕ РЕВОЛЮЦИЯ 1917 ГОДА ТАК ЖЕ УНИЧТОЖИЛА КЛАНЫ. КЛАНЫ
купечества и дворянства, которые поддерживались нашим проклятием, так
называемой интеллигенцией. Нигде такого подразделения нет, как наша
интеллигенция, которая активно разрушала и уничтожала ст. рану. Революция
1917 года как раз и покончила с клановиками. Достаточно, это тоже теория,
одного десятого процента нации, который начнет бороться за жизненное
пространство, чтобы революция стала необратимой, потому что кланы защищать
некому. Их охрана, их наемники с удовольствием начинают воевать с ними.
Клановики беззащитны и будут уничтожены, другого пути нет". /Владимир
Полеванов, 1999г./

     Падет презренное тиранство, и цепи с пахарей спадут,
     И ты, изнеженное барство, возьмешься нехотя за труд.
     Не нам - иному поколенью отдашь ты бич свой вековой.
     И будешь ненавистной тенью, пятном в истории родной...
     Весь твой разврат и вероломство, все козни время обнажит,

     И просвещенное потомство тебя проклятьем поразит.
     Мужик - теперь твоя опора, твой вол - и больше ничего -
     Со славой выйдет из позора, и вновь не купишь ты его.
     Уж всходит солнце земледельца!.. Забитый, он на месть не скор;
     Но знай: на своего владельца давно уж точит он топор...
                       /Иван Никитин, между 1857 и 1861 /


     ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ...

     В молитве "Отче наш" мы просим Отца Небесного избавить нас от РАБСТВА
БЕДНОСТИ, дав "хлеб насущный", и от РАБСТВА БОГАТСТВУ, заповедав отдавать
ДАРОМ ДАР ЗА ДАР. То есть освятив богатство, указав нам путь, как его
использовать во благо.
     "Невозможное человеку возможно Богу."
     В Молитве Господней указано, что преодоление родовой необходимости,
приобретательства и рабства у лукавого - путь к Небу.
     Грех - непослушание воле Неба, бунт против Творца, гордыня. Сюда
входит распространенное идолопоклонство всех мастей, националистические,
политические, набивающие карман "игры", убивающие разум и совесть.
Всевозможные хобби, пороки и страсти, отнимающие человека у Неба...
     Если конечная цель временного исторического процесса - возвращение
Небу нового Адама - преображенного БОГОЧЕЛОВЕЧЕСТВА, если о каждой больной
душе, о каждом звере, травинке затоптанной так радеет Небо, то мы, изане,
выполняя волю Неба, должны убрать из нашей жизни все разделяющее, сеющее
вражду и зависть, закабаляющее, оболванивающее, развращающее. Должны
бороться за каждого пришедшего к нам человека...
     Жизнь - война, куда мы призваны Небом стоять насмерть на стороне Света
- вот во что мы верим, независимо от вероисповедания, национальности или
политических убеждений. Мы знаем, что такое хорошо и что такое плохо,
слушая голос совести.

     У всех есть, как у луны, светлая и темная сторона. Образ Божий с одной
стороны и печать первородного греха, звероподобие - с другой.
     Отдать сердце Свету - и в смертный бой против силы, уверяющей нас, что
жизнь то ли веселый карнавал, то ли сон. То ли увеселительная прогулка, то
ли возня-драчка за место под солнцем, то ли концерт мартовских котов...
     Закон Неба - наши доспехи и оружие. Мы признаем себя детьми Отца.
Призываем Его Царствие на землю, в наши сердца, и хотим исполнять Его волю,
мир "будущего века", куда не войдет ничто темное.
     Отравленное запретными плодами человечество должно быть расколдовано,
освобождено от цепей Вампирии-Мамоны и спасено.
     Не с людьми мы воюем, а ЗА ЛЮДЕЙ, за их сердца и душу. За их подлинную
свободу в Боге.
     Воинам не престало обрастать собственностью: плащ-палатка, рюкзак,
шинель, котелок, - вот и все.
     Нет всему, порождающему вампиризм.
     Не смертельную схватку за судьбу твою в вечности склоняет видеть в
земном пути князь тьмы, не битву жизни со смертью, а некий пикничок в
несколько десятилетий (на собственном могильном холмике, - добавляем мы).
Каждому суждено быть убитым на этом "пикничке"... Так не лучше ли быть
убитым НА ВОЙНЕ, открывающей врата в бессмертие? Любовь побеждает смерть.
Сгореть, чтоб согреть и осветить путь, воскреснув в Боге светом, теплом,
жизнью...
     Мертвы сердца, сожженные любовью к идолам - сребролюбия,
человекоугодия, национализма. Политических страстей, жажды власти, страсти
к обладанию - вещами, деньгами, женщиной, толпой... Такая "свобода" -
добровольная передача себя в руки лукавого, безумная пляска под его дудку.
Пляска "смерти второй".
     Большинство человеческих законов не имеет ВЫХОДА В ВЕЧНОСТЬ. Это, в
лучшем случае, правила общежития для земной жизни, в которой Бога или
вообще нет, или Он совсем не то, что в Божественном Откровении основных
религий. Законы человеческие, подобно безумной старухе из пушкинской
сказки, пытаются приспособить Творца, Чудо, Тайну служить бесконечной
похоти падшего мира.
     Небо избрало всех /уже самим актом рождения, вызовом из небытия НА
СЛУЖЕНИЕ/. Но не все избрали Небо.
     Тоска, страх, недовольство собой - сигналы отчаяния и боли умирающей
души, крик и протест ДУХА. ДУШИ, которой угрожает вечная тьма внешняя,
потеря Царства. Отсюда жажда войны очистительной, бури, нестерпимая мука
погружения в засасывающее болото обывательщины... Отсюда - протестная
русская литература, не видящая выхода из "дремучих дверей" бытия и
ненавидящая его "свинцовую мерзость".
     Печорин зевает на балу жизни "в ожидании кареты". Не веря, видимо, в
мало похожую на карету "тьму внешнюю", в ад - вечную тоску несостоявшейся
души по утраченному бесценному дару "родиться свыше", реализовав Замысел
Творца.
     "Чувствую в душе своей силы необъятные"... "Для чего-то я все-таки
родился"...
     Не потому ли были так счастливы герои-воины, энтузиасты-строители
первых пятилеток, вообще люди в экстремальной ситуации?

     Блажен, кто посетил сей мир
     В его минуты роковые.
     Его позвали всеблагие,
     Как собеседника, на пир.
                       /Ф.Тютчев/

     Внутренний индикатор безошибочно свидетельствует о приближении к
очищающему и спасающему Огню Небесному.
     "Omnis ighe salietur." "Всякий огнем осолится".
     "Самое дорогое у человека - это жизнь, и прожить ее надо так, чтобы не
было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Чтобы не жег позор за
подленькое и мелочное прошлое, и чтобы, умирая, мог сказать: "Вся жизнь и
все силы отданы самому прекрасному - борьбе за освобождение человечества".
     Коммунар-мученик Николай Островский исповедует это почти христианское
кредо: только отдав самое дорогое - жизнь за освобождение человечества
/здесь бы еще добавить "от власти Мамоны"/ - то есть умножению жатвы
Господней, личность осуществит предначертанное свыше. Этот "красный",
скорее всего, не верил в личное бессмертие, но он ЗНАЛ, внутренний
индикатор говорил ему, что Истина где-то рядом. Он свидетельствовал о Свете
Невечернем вопреки материалистической вере в вечную смерть. Вписанный в
сердце Закон победил.
     Отдать жизнь за "освобождение человечества", не ожидая за это венца,
просто по велению сердца...
     РОЖДЕНИЕ СВЫШЕ - это революция духа, сознания. Это ЛЮБОВЬ
ХРИСТИАНСКАЯ, единая любящая семья в ДОМЕ ОТЦА:
     "Да будут все едино; как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да
будут в Нас едино..." /Иоан.17:21/
     Христос - Путь, Истина и Жизнь. Исповедающий христианский путь, истину
и жизнь - исповедает Христа своей жизнью.
     "Итак по плодам их узнаете их.
     Не всякий, говорящий Мне: "Господи! Господи!" войдет в царство
Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного". /Мф.7:20-21/
     "Рождение свыше", "Царствие внутри нас" - это состояние благодати
добровольно избравшего душой свое место в ДОМЕ ОТЦА, где "все за одного,
один за всех". Этот огонь любви небесной, это ПРАВИЛЬНОЕ, ПРЕОБРАЖЕННОЕ
     состояние души - ключ, открывающий врата в Царствие. Его нельзя
разжечь в себе произвольно - это чудо, дающееся свыше тому, кто жаждет
сердцем этого ОГНЯ, исполняя Законы и волю Неба.
     Не является ли безмолвие церкви в "минуты роковые" синдромом
"непротивления злу", когда "молчанием предается Бог"?
     "Лежащий во зле" мир провозглашает во всеуслышание, что "права
человека" которые мы смогли во всей красе лицезреть во Вьетнаме, в
бомбардировках Ирака, расстреле Дома Советов и беспределе в Югославии, -
благословлены Творцом. А противостоявшую новому мировому порядку Советскую
Антивампирию обвиняют во всех смертных грехах, всеобщими усилиями разрушают
и объявляют "империей зла". Ложь -излюбленное оружие "отца лжи", и ни в
коем случае нельзя допускать, чтобы ему удалось привлечь на свою сторону
социальную политику церкви. Миропорядок, ежеминутно плодящий "пищу адову",
губящий души, не может быть угоден Богу. Нельзя не видеть, что лавину
постигших мир вампирских разборок, раньше сдерживала стена той самой
"империи зла"...
     А разве не в воины Неба призвал нас Господь при крещении? Да, Христос
удержал руку Петра с мечом, зная, что предстоящие Ему страдания - во
спасение падшего мира.
     Можно ли с уверенностью сказать, что страдания жертв порабощенного
дъявольской похотью мира - развращающего, насилующего, зомбирующего - во
спасение?
     Право БРАТЬ мы заменим правом ОТДАВАТЬ.
     Что у тебя в душе - Бог, идол или пустота?
     Изане - беспокойство и укор прочему миру, желающему жить по-старому.
Мы грешим, как и все, иногда больше; но мы знаем, что глотаем отравленную
приманку. Страшимся и молим Небо исцелить нас от безумия.

     Вампирия, поправ и исказив Закон, приспособила золотую рыбку служить
"на посылках" собственной необуздан ной похоти. Даже на долларе, на котором
"следы грязи и следы крови" поминается всуе имя Божье.
     "Товарищи" стяжали, стали великими и сильными, чтобы завоевать себе
право на нестяжание. И право на защиту от "прав и свобод" не слушаться
Творца.
     Служить СЕБЕ - пошло, служить ГОСПОДАМ - еще пошлее; СЛУЖИТЬ ЛЮДЯМ -
смотря кому и как; служить государству - смотря какому. Служить Творцу,
верша его Дело на земле - единственно абсолютно достойное предназначение.
     Господа, отобранное у народа - это тридцать серебренников, за которые
вы продали души дьяволу.
     Наслаждение сексуального акта в глубинных мистических истоках -
приманка смерти, гибели и дробления. Приговор Божий: "Смертию умрете",
чтобы дать жизнь другим. Во имя выживания и конечного спасения человечества
в Целом. Поэтому так страшны и опасны своими непредсказуемыми последствиями
всякие игры с сексом в обход воли Божьей, предписывающей лишь деторождение
прямым назначением полового акта. Одно безусловно - это приманка личностной
твоей гибели, и чем больше "партнеров", как теперь говорят, тем мельче
дробление, необратимей распад. Распад и гибель души и тела /спид/.
     Патерналистское общество, семья народов.
     Князь, правитель, должен быть "отцом родным", пастырем народу. Он "для
народа", а не народ для правителей. "Больший - слуга меньшему". Отсюда
конфликт народа и порочной власти в России. Религиозные корни.
     Иосиф заменяет в гимне: "Нас вырастил Сталин, избранник народа" на
слова "Нас вырастил Сталин на верность народу".

     Смерть Христа. "Завеса разодралась надвое", мир раскололся надвое, и
по словам поэта "трещина прошла через сердца людей"...
     Брать или отдавать? "Милости хочу, а не жертвы". Взаимопомощь и
конкуренция - два мира, два пути взаимоотношения личности и Целого.
     Господь возложил на Иосифа миссию собрать и сохранить Русь, ее
общинную цивилизацию, не дав западной цивилизации индивидуализма утвердить
мировое господство.
     Снята охрана - разгул греха, стяжания, эгоизма, разделения. Спасти вас
от вас самих. Господь всегда называет народ "овцы", "стадо". Добродетель
народа - послушание "пастырю доброму". Задача такого пастыря - с-пасти
/один корень/, сохранить.
     Американская демократия - вседозволенность, ограниченная рамками
общественного мнения / "мудрость века сего - безумие пред Богом"/.
     Егор: "Я понимаю идею коммунизма как мечту о бытии народов земли по
высшим духовно-нравственным, соборно-братским законам Неба. К Богу каждый
идет своим сокровенным путем, религиозные противоречия и распри кажутся
порой непримиримыми. Но свободное провозглашение обществом Закона Неба как
единственно верного направления Пути, Истины и Жизни, - только это способно
объединить народы в восхождении, помочь "до конца все претерпеть" и не
скатиться к подножию.
     "Святая Русь" - стала шлюхой, дешевкой, продавшей честь свою, чистоту
и святость за заморские побрякушки. И жестоко наказана. Но еще большая кара
ждет соблазнивших ее!

     Молитва Изании: "Не нам, Господи, не нам, но Имени Твоему дай славу"!
Средство от тщеславия.
     Вера в божественное происхождение человека - основа Изании. С прочими
спорить бесполезно - мы просто говорим на разных языках. Мы знаем, что
через две точки можно провести бесчисленное множество прямых, а они
полагают, что только одну. Что тут докажешь?






     "Отшвырнув организацию Объединенных Наций, растоптав ее Устав, блок
НАТО возгласил на весь мир и на следующий век древний закон - закон-Тайга:
кто силен, тот и полностью прав. Осуждаемого противника превзойти в насилии
хоть и стократно - если технически изощрен. И в этом мире нам предлагают
жить отныне.
     НА ГЛАЗАХ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА УНИЧТОЖАЕТСЯ ПРЕКРАСНАЯ ЕВРОПЕЙСКАЯ СТРАНА - И
ОЗВЕРЕЛО ЦИВИЛИЗОВАННЫЕ ПРАВИТЕЛЬСТВА АПЛОДИРУЮТ. А отчаявшиеся люди,
покидая бомбоубежища, выходят живой целью на гибель для спасения дунайских
мостов - это ли не античность? Не вижу, почему бы завтра Клинтон, Блэр и
Солана не стали бы их выжигать и топить". /А.Солженицын/
     "В идеологии Восточной церкви община верующих сыграла гораздо большую
роль, чем роль индивидуума, ответственного только перед Богом, и с этой
традицией связаны не только славянофилы 19 века, но также, косвенно,
русские социалисты и марксисты, заявившие о важности коллективизма".
"Всемирная история".
     "Посмотрите, каких деятелей навыбирали губернаторами! Да в какой
нормальной, развитой стране такое возможно? А вы все твердите о величии
русского народа?! Величие его в советском прошлом связано только с
фанатичной, конечно, в лучшем смысле этого слова, ленинской гвардией, а
потом с железными сталинскими наркомами. Великий, аскетичный политический
гений И. В. Сталина - вот сила, обеспечившая колоссальный рывок России от
сохи к ядерному оружию. Думая о делах И. В. Сталина, вспоминаешь
высказывание Наполеона: "Армия баранов во главе со львом сильнее, чем армия
львов во главе с бараном..."
     Кстати, еще раз о сравнениях. Французы чтят Наполеона, несмотря на то,
что он привел Францию к полному военному разгрому, оккупации страны,
большой контрибуции, словом, к полному фиаско. И. В. Сталин привел свою
страну к величайшей победе, сделал ее самой сильной в мире и получил за это
после смерти ушаты грязи и водопад проклятий от русского народа. За ЕБН и
его подельников русский народ с готовностью голосовал и голосует".
/В.М.Лозовский, из прессы/.
     "Мне стыдно за свое поколение перед ветеранами войны, отстоявшими нашу
страну и весь мир в борьбе с самым свирепым врагом, вынесшими на своих
плечах восстановление разрушенного народного хозяйства и строительство
величайшей в мире державы, начавшей покорение космоса. Мы допустили к
власти политических авантюристов, которые за семь лет своего правления
вчистую разорили Россию, вывезя за границу свыше 100 млрд. долларов,
присвоив самые доходные объекты общенародной собственности и перепродав их
значительную часть иностранцам. Именно они оставили еще недавно самое
богатое государство с самым большим в мире долгом, втянули народы в
гражданскую междоусобицу.
     Разорение России ее врагами под видом прогрессивных реформ обернулось
колоссальным разрушением научно-производственного и интеллектуального
потенциала, намного превосходящем потери СССР от гитлеровского нашествия.
Двукратное сокращение производства, пятикратное уменьшение производственных
инвестиций, исчезновение целых отраслей наукоемкой промышленности,
обнищание более половины населения, массовая безработица - лишь видимые
последствия деятельности новых революционеров.
     Для производственной сферы итогом проводившейся политики стало
разорение половины предприятий страны...
     Экономический баланс навязанной России псевдореформы сводится с
убытком в сотни миллиардов долларов...
     К этому следует добавить социальные жертвы: около 8 млн. человек
/неродившиеся и преждевременно умершие/, около 20 млн. человек,
опустившихся на "социальное дно" вследствие утраты жизненных перспектив...
     В результате российская экономика была превращена в "дойную корову"
для международных спекулянтов, "наваривших" десятки миллиардов долларов на
"финансовых пирамидах" и спекуляциях с государственной собственностью.
     А мы, нынешнее поколение, выросшие на всем готовом, получившие от
государства бесплатное образование, возможность свободно трудиться и
достойно жить, пассивно взираем на творимый сегодня бесовский шабаш. Именно
наше безволие и безразличие позволило им узурпировать власть путем двух
государственных переворотов, использовать ее для присвоения
государственного имущества, втянуть страну в долговую ловушку, отказаться
от национального суверенитета в ключевых вопросах как внешней, так и
внутренней политики, тем самым подготавливая по заданию иностранных
покровителей почву для окончательной колонизации России международным
капиталом". /С.Глазьев, доктор экономических наук. 1999г./

     "У тебя ли нет богатырских сил, старины святой громких подвигов?
     Перед кем себя ты унизила? Кому в черный день низко кланялась?
     И давно ль было, когда с Запада облегла тебя туча темная?

     Под грозой ее леса падали, мать сыра земля колебалася.
     И зловещий дым от горевших сел высоко вставал черным облаком!
     Но лишь кликнул царь свой народ на брань - вдруг со всех концов
     поднялася Русь.
     Собрала детей, стариков и жен, приняла гостей на кровавый пир.
     И в глухих степях, под сугробами, улеглися спать гости навеки.
     Хоронили их вьюги снежные, бури севера о них плакали!..
                       /Иван Никитин. 1851г./

     Что ж ты сделал для края родного, бескорыстный мудрец-гражданин?
     Укажи, где для дела благого потерял ты хоть волос один!
     Твоя жизнь, как и наша, бесплодна, лицемерна, пуста и пошла...
     Ты не понял печали народной, не оплакал ты горького зла.
     Нищий духом и словом богатый, понаслышке о всем ты поешь
     И бесстыдно похвал ждешь, как платы, за свою всенародную ложь.
     Будь ты проклято, праздное слово! Будь ты проклята, мертвая лень!
     Покажись с твоей жизнию новой, темноту прогоняющий день!
                       /Иван Никитин. 1860г./

     "Постыдно гибнет наше время! Наследство дедов и отцов -
     Послушно носит наше племя оковы тяжкие рабов.
     И стоим мы позорной доли! Мы добровольно терпим зло:
     В нас нет ни смелости, ни воли... На нас проклятие легло...
     Про жизнь свободную не пели нам сестры...нет! Под гнетом зла
     Мысль о свободе с колыбели для них неведомой была!
     И мы молчим. И гибнет время...Нас не пугает стыд цепей -
     И цепи носят наше племя, и молится за палачей..."
                       /Никитин, между 1857 и 1861 годами/

     РЕВОЛЮЦИЯ СОЗНАНИЯ:
     Мобилизация ресурсов. Человек НА СВОЕМ МЕСТЕ В ОБРАЗЕ И ЗАМЫСЛЕ.
ЧЕЛОВЕК - СОТВОРЕЦ СОЗДАТЕЛЮ. Система ЕДИНОГО ОРГАНИЗМА. ВОСХОДЯЩЕЕ ЦЕЛОЕ
/Царство Божие внутри нас/.
     Состояться в Образе и Замысле, служением отдавая ДОЛГ Творцу, а не
УМНОЖАЯ ДОЛГ. Все, что мы имеем - инструменты, СРЕДСТВА исполнения Замысла,
а не самоцель.
     "Не продается вдохновенье..." - ДАР ОТДАЕТСЯ ДАРОМ. "Рукопись продать
можно", отдав гонорар в счет ДОЛГА ТВОРЦУ, умножения ЖАТВЫ ГОСПОДНЕЙ.
     Все для служения. Освобождение от суеты, страстей и родовой
необходимости, мобилизация и объединение ресурсов /имения/ каждого по
системе "единое Целое". Прозрачность для благодати и Воли Творца /несущий
Целому жизнь получает Жизнь/.
     Максимальное внимание к каждой отдельной личности с целью подключения
ее к Целому в Образе и Замысле.
     Предпочтительнее то государство, которое способствует умножению Жатвы.
     На земле мы получаем от Творца лишь СРЕДСТВА ДЛЯ СЛУЖЕНИЯ.
     В основе РЕВОЛЮЦИИ СОЗНАНИЯ - БЕСЦЕННОСТЬ КАЖДОЙ ОТДЕЛЬНОЙ ЛИЧНОСТИ
как носителя Образа и Замысла Творца в жизни земной и будущего века.
     Отдавая ДАРОМ ДАР - исполняю Волю Неба.
     Продавая ДАР и отдавая гонорар ДЕЛУ - отдаю ДОЛГ НЕБУ.
     Продавая ДАР и используя гонорар на свою прихоть - УВЕЛИЧИВАЮ ДОЛГ.

     Каждый рождается в определенном времени, месте и несет свой Замысел.
Не осуществить его - преступление перед Творцом, сугубое - помешать
осуществить другому. Узнать Замысел можно по наличию ДАРОВ.
     ПРАВА ЧЕЛОВЕКА: "Досуг мне разбирать вины твои, щенок... Ты виноват
уже тем, что хочется мне кушать..."
     Буферные зоны, вступившие в НАТО - они будут первыми жертвами Третьей
мировой.
     Они хотят принудить нас поклониться их ценностям. Бочке вместо Тайны,
яичнице вместо Божьего дара.
     ДОЛГ - делать то, для чего ты послан на землю. Человек, который не
исполняет Замысел, выпадает из МЕСТА В ЖИЗНИ, начинает страдать и беситься.
     Сугубый ГРЕХ ВЛАСТИ там, где она не дает личности занять МЕСТО В
ЖИЗНИ, ИСПОЛНИВ ОБРАЗ И ЗАМЫСЕЛ. Задача власти - помочь каждой личности
СОСТОЯТЬСЯ.
     Общество разумно-необходимого потребления.
     Нынешняя цивилизация - "место". Теплое, доходное, прочное. Борьба за
место под солнцем и укоренение в нем. Обрастание, иллюзия надежности и
стабильности, утяжеленность.
     "Наши" идут, подчиняясь неведомому Зову. "Мечта прекрасная, еще
неясная". Мы не укоренены и, если останавливаемся, начинаем тосковать и
дурить. Мы лишние на пиру плоти, мы кажемся безумными, но "мудрость века
сего - безумие пред Богом". Мы - Онегины, Печорины, Обломовы, Базаровы,
Рахметовы, Корчагины и Матросовы... Их потомки и продолжение.

     Самоутверждению плоти мы противопоставляем самоутверждение духа.
А гордому богоборческому самоутверждению духа - его смиренное
самоутверждение в Боге во имя исполнения Замысла. Так капля,
противопоставившая себя Океану, быстро испаряется, гибнет; а капля,
слившаяся с Океаном, обретает бесконечное божественное величие в своем
послушании и смирении, славу и свободу Океана. Нет, смирение не в отказе от
своего призвания, а в том, что каждый воин, послушный воле Творца,
полностью развивает свои дарования, чтобы положить их на алтарь великого
общего дела - грядущего Царства.
     Социальная справедливость, социализм - тоже не самоцель, а средство.
Это та взаимовыручка, братство и мир, та легкость поклажи, которые
позволяют идущим в связке преодолеть восхождение. Здесь сильный помогает
слабому, оступившемуся протягивают руку и засыпанного лавиной /земной
суетой, собственностью/ - откапывают. "Носите немощи, тяготы друг друга",
то есть "спасайте ближнего, как самого себя" - таково наше толкование
второй заповеди Христа. Спасайте, тяните к вершине, ибо слово "любовь" в
отношении самого себя чаще всего означает в миру противное Небу
"самоугодие". Перенесенное на другого, оно будет означать "человекоугодие",
что, в отличие от братства и милосердия, является грехом.
     "Мы, сильные, должны сносить немощи бессильных и не себе угождать"...
/Рим.15:1/
     Мы - блудные дети, возвращающиеся к отцу. Больные, босые, обобранные,
нищие, все расточившие, но идущие, ползущие к Отцу.
     "...даром получили, даром давайте.
     Не берите с собой ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои,
     Ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха. Ибо трудящийся
достоин пропитания". /Мф.10:8-10/.
     О Церкви. Представьте себе житейское бушующее море, полное одиноких
пловцов, плывущих в разные стороны, и таких же блуждающих кораблей,
сталкивающихся и спорящих друг с другом об истинности курса. Каждая душа
должна свободным выбором сердца определить себе сама лодку, корабль и
направление. Блажен тот, кто избрал верный корабль, плывущий в верном
направлении. Ибо истинная Церковь - мистическое тело, собор верных душ,
начало и залог грядущего Царства. А церковные таинства для тонущей души -
то же, что переливание крови для погибающего тела. Я, православный, имею в
виду, в первую очередь, исповедь и причастие, я верю в истинность
Православия, но насильно навязывать свою веру никому не имею права, силой
тащить на свой корабль. Просто мы, Изания, - некая флотилия ПЛОВЦОВ, - на
кораблях, в лодках, одиночек - всех, плывущих на Зов. И движение наше -
всего лишь "общая служба спасения на водах", ОСВОД, некие правила поведения
плывущих к единой цели. Они не предназначены для загорающих на берегу.
     Есть в море и корабли под черными флагами со скрещенными костями
смерти. Сатанисты.
     "Но избави нас от Лукавого"...
     Иосиф принял на свой корабль пассажиров разных кораблей, одиноких
пловцов и даже случайных "купальщиков" с берега, вообще не собирающихся
никуда плыть. Поднял паруса и, отстреливаясь, поплыл к Светлому Будущему. И
лишь Творец вправе судить капитана, спасающего утопающих пиратскими
методами.
     "И будете ненавидимы всеми за имя Мое; претерпевший же до конца
спасется". /Мф.10:22/

     "Тогда говорит ученикам Своим: жатвы много, а делателей мало;
     Итак молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою".
/Мф.9:37-38/
     "И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь
более того, кто может и душу и тело погубить в геенне". /Мф.10:28/
     После смерти капитана рабы Мамоны взбунтовались, захватили корабль и
разбили о скалы. Мы ремонтируем судно и формируем новую команду
добровольцев, чтобы продолжить плавание.
     Произошло коллективное самоубийство народа, подобно массовому выбросу
китов на берег. В "лежащий во зле" смертоносный мир.
     Работать и "делать деньги" - принципиальная разница.
     Суть вопроса: имеет ли жизнь цель и смысл за пределами земного бытия,
или же она самоцельна и самодостаточна /жить, чтобы жить./? Как выигранная
в лотерею путевка на "Титаник".
     Человек создает себе проблемы, а потом бьется над их разрешением.
Проблемы бывают объективные /хлеб насущный/ и субъективные - у каждого
свои. Жизнь тратится на решение проблем, которых не должно быть вообще, она
должна быть направлена на реализацию Замысла, на восстановление
БОГОЧЕЛОВЕЧЕСТВА, призванного жить в Царствии.
     Изберите жизнь, и Изания решит все ваши проблемы, чтобы освободить вас
для Дела. Служа Жатве Господней, возрастая духом, восходя по лестнице,
человек становится на Путь, обретая в душе Царствие; восходя в смирении,
преодолевает свою падшую греховную природу ступень за ступенью, а труд из
проклятия и наказания за непослушание Творцу становится вдохновенным
одухотворенным творчеством, радостным приобщением к Свету, Добру, Вечности.
К высшим ценностям бытия.
     "Работа вражия" на Мамону - еще большее наказание, чем труд на родовую
необходимость.
     Мы вас избавим от несвободы внешней /необходимости зарабатывать на
"хлеб насущный"/, чтобы вы СВОБОДНО избрали НЕСВОБОДУ ВНУТРЕННЮЮ -
СВОБОДНУЮ НЕОБХОДИМОСТЬ ПОДЧИНИТЬСЯ ВОЛЕ ТВОРЦА. Дабы обрести полную и
окончательную СВОБОДУ и величие каждой малой капли, слившейся с извечно
свободным Божественным Океаном.
     "Ne te quaesiveris extra". "Не ищи себя извне".
     Итак мы, как и они, везде. Мы, как и они, объединились, и мы сильнее
не только поддержкой Неба, но и тем, что объединяемся в Целое, чтобы друг
другу помочь и отдать. В то время как они враждуют не только с нами, но и
между собой. Проблема лишь в том, чтобы отдавать НАШИМ, но не им! Не
позволять вампирам жрать нас, не играть в их кровавые похотливые игры.


     * * *


     Спасибо тебе, Егорка! Иоанна воскресла в Златогорье, осознавая, что ее
прежнее отвращение к жизни - не синдром усталости, пресыщения или старости,
а сигнал опасности, грозящей душе, попытавшейся уснуть на лужинском
островке посреди бушующего окровавленного моря.
     Она оплакивала свой грех НЕПРОТИВЛЕНИЯ ЗЛУ. Прав тысячу раз был Данте,
когда утверждал, что самое мучительное пекло в аду предназначено тем, кто
хранил нейтралитет во время великих схваток Добра со Злом. Если обиженным и
ограбленным плохо, тебе не должно быть хорошо - это аксиома. Или ты не с
Богом, заповедавшим любить ближних и "положить душу за други своя"...
     Святые говорили: "Радуйся!", но они день и ночь плакали и молились о
погибающем мире. Они радовались грядущему спасению, красоте Божьего мира,
но не собственному шкурному благополучию на фоне кровавого пира хищников.
Наверное, и тогда, в прошлых веках, в девятьсот пятом, девятьсот
семнадцатом и сорок первом они, предки наши, чувствовали то же самое.
     "Чудище обло, огромно, озорно, стозевно и лаяй"... "Звери алчные,
пиявицы ненасытные"... Мы прорвемся!..
     Так думала "бабуля" Иоанна, с радостью обнаруживая, что снова обрела
вкус к жизни, глядя, как на покрашенных ею стенах храма уже развешаны иконы
и к их "Рождеству Богородицы" истово прикладываются прихожане. Работа в
храме была, разумеется, бесплатной, а за литобъединение ее счет в банке
понемногу пополнялся, - дважды в неделю со школьниками и раз в две недели -
со взрослыми. Потом к этому прибавились и компьютерные консультации по
Изан-нету. В окрестностях Златогорья были две общеобразовательные
подшефные школы и еще классы продленного дня, где ребята до возвращения
родителей с работы /а некоторые и с ночевкой/, делали уроки, занимались
иностранными языками, спортом, эстетикой. Очень полезными были прогулки и
игры, когда разрешалось разговаривать только на иностранном языке,
технические кружки и, конечно же, компьютерные классы. Здесь заботились о
выявлении и развитии талантов едва не с ясельного возраста. Широко
применялись компьютерные связи и программы: путешествия по миру, музеям,
историческим местам, картинным галереям.
     Златогорские дети Иоанну потрясали - она никогда не думала, что в
одной точке земли можно развести столько вундеркиндов. Им никто не говорил:
сходи в магазин, помой посуду, не торчи в подъезде, не водись со шпаной, не
пробуй наркотиков... Здесь этих проблем просто не было - дети были
накормлены, ухожены, избавлены от всяких бытовых хлопот и при этом заняты с
утра до вечера. Причем тем, что им нравится, что у них получается, от чего
их за уши не оттащишь. Спорт, компьютерные и технические классы по
индивидуальным программам, музыкальная школа, различные эстетические
кружки. Наиболее талантливые потом поступали в институты, консерваторию, в
КБ, начинали зарабатывать деньги, порой немалые, становились
знаменитостями. Но они уже, как правило, оставались изанами или убежденными
"подшефными", когда можно всего себя посвятить любимому делу и достойной
жизни, приобретали стойкий вкус к существованию, свободному от бытовухи,
вещизма, бестолкового времяпровождения. К бытию, уже ставшему их сутью.
     Они научилась ценить время. И многие нашли призвание в той самой
"борьбе за освобождение человечества" - юные, чистые, горячие, бесстрашные
и полные сил. Чернильницы, фиалочки и сизари забредали все глубже и глубже
на руины когда-то великой страны, помогая отчаявшимся выжить, излечиться,
обрести нужное любимое дело и вырваться из смертельных объятий Вампирии.
     А главное, разыскивать и выращивать на местах "наших", помня, что
"кадры решают все".
     На занятиях Иоанна старалась научить и ребят, и взрослых спрашивать и
слушать Небо, внутренний компас совести, внушая, что дар слова - это
разговор с Небом. Ты можешь исследовать любую грязную лужу, но как бы
лететь над ней со сверхзадачей выбраться, преодолеть, а не плавать в грязи.
На этом стоит вся русская классика. Что "за каждое праздное слово придется
дать ответ". Что слово - великий спасатель и соблазнитель. Тебя уже давно
не будет на земле, а слово твое будет продолжать работать на Свет или тьму,
осуждая или оправдывая на грядущем Суде. А форма - лишь соус, позволяющий
читателю или зрителю усвоить то или иное полезное блюдо. Хотя, конечно,
поэзия, музыка, живопись, танец, да и некоторые бессмертные строчки в прозе
могут иметь и самостоятельную эстетическую ценность, служить Красоте, как
части Божьего Замысла.

     Важна не столько тематика, не о чем ты пишешь, а на какого господина
работаешь. Слово твое должно поворачивать стрелку внутреннего компаса в
нужном направлении. Можно, например, воспевать кабак, а можно, как Есенин,
умирать в нем, задыхаться, видеть в зеркале "черного человека"...
     Осветить словом лежащий через Тьму Путь. Спаситель сделал это своей
жизнью и мученической смертью. Он сам был Слово и Путь. И горьковский
Данко, вырвавший из груди сердце, и мрачные стихи юного Иосифа об
отвергнутом поэте, жертве напрасной, о темном народе, которому не нужны ни
жертва, ни Слово, ни Путь, ни Истина, не должны нас смущать. Наше дело -
сеять. "Разумное, доброе, вечное". "Светить всегда, светить везде",
преодолевая тьму. И избранники увидят, услышат, пойдут и найдут, и на
доброй почве прорастет семя, может, через века. Ибо Слово - Творец, и
владеющие словом творят действительность, созидая или разрушая... Слово -
бессмертно.
     Так размышляла о высоком Иоанна, перебирая, в общем-то, пока
графоманские опусы и вирши своих слушателей, сознавая, что беседы ее скорее
религиозно-нравственные, чем творческие. Ей хотелось внушить им самое, с ее
точки зрения, главное: слово - оружие. Может быть, самое грозное и сильное.
При неправильном обращении - массового поражения или безумия. И чем
талантливее стрелки, палящие в воздух или по душам, тем опаснее. И будешь
стыдиться и страшиться роковых ошибок юности. Ибо "рукописи не горят".
     "...И строк печальных не смываю"...
     Попадались в общей куче и жемчужины - отдельные строчки, сравнения,
находки. Это о взрослых. Что же касается ребятни, то они все были
талантливы, подтверждая, что "устами младенца глаголит истина",
непосредственны и чисты, хоть и поглядывали на девочек, сочиняли им вирши и
тайком курили в туалете.
     А вот "как?" - Иоанна и сама не знала. Это от Бога. Хотя, наверное,
можно надрессировать...

     Она так и сказала: "Вы слышите неясно небесные струны вперемежку с
хихиканьем и подвыванием тьмы, и записываете все подряд. Записываете и
учитесь отделять одно от другого. Тьма - прежде всего ложь, игра, маска. И
бойтесь ее романтизировать. Тьма на поверку - глумящийся господин в
треснутом пенсне, а не Воланд со шпагой. Тьма - это просто отсутствие
Света. Выдернул шнур из розетки - вот вам и тьма. Тоскливо и опасно.
     Есть понятие "отрицательного опыта". Поблуждать во тьме, чтобы по-
настоящему оценить свет. Получить увечья и шишки, побывать в руках
разбойников, даже свалиться в пропасть. Иоанна считала, что такой
индивидуальный опыт, возможно, кому-то и будет полезен, но горе тому
шоферу, кто насажал полный автобус, не туда завез или опрокинулся. Сам-то
он, возможно, и выберется, а они?..
     Не отвлекать, не развлекать и не заманивать в бездну, хотя и полезно
иногда подвести к самому краю и заставить отшатнуться в ужасе... В церковь
приходят свои, верующие, ну а книга, театр, фильм - доступны всем, толпе.
Культура должна быть храмом спасения и для барахтающихся в море житейском
одиночек, должна нести им Слово, служить мостом, той самой радугой с Неба
для всех и каждого, символом Завета Бога и человека. Певцы и пророки "от
Бога" должны дарить людям ту самую красоту радуги семицветной, которая
"спасет мир". Семь цветов, сливающихся вместе в божественную белизну
Преображения, о которой грезил Ганя...
     - Как узнать волю Неба? - спросили Иоанну. Вопрос, который она сама
часто задавала духовникам. Ей, например, помогала молитва. Одно было ясно -
Истину надо искать, как главное дело жизни, вести напряженный ежедневный
подкоп из камеры смертников на волю, когда в любой момент за тобой могут
придти.
     Церковь взывает ко "внутренним", культура к "лежащему во зле миру", ко
"внешним". Миссионерская деятельность подразумевает прямую проповедь
Евангелия, культура - проповедь в символах, образах, красках и звуках.
     Искусство - от слова "искус" - красивая оболочка, доведенное до
совершенства внешнее мастерство может искушать, соблазнять, уводить в
область броской оберточной пустоты фантика без конфеты.
     Ей нравилось вместе с ними рассуждать, думать, искать. Это был народ
мыслящий, спорящий едва не до драки, ей было с ними интересно, хоть
"жемчужин" в отличие от школьной группы, было маловато.
     "Пойдем гулять скорее в лес,
     Пока он ночью не исчез", - сочинил один второклассник.
     Посещала она с удовольствием и бассейн, и сауну, делала утреннюю
гимнастику - врач назначал индивидуальный комплекс - знай гляди на экран и
повторяй, пока не разучишь. А потом можно заниматься на балконе, в парке...
     Были спортзалы, выдавались коньки и лыжи, на замерзшем пруду играла та
же музыка, что когда-то в парке Горького, так же катались рука об руку и
друг за другом... Она тоже рискнула надеть коньки и удивилась, что ничего
не забыла -Боже, сорок лет прошло... Только чуть болели с непривычки ноги,
а в груди упоительно замирало от этих вальсов и танго, как в ранней юности,
когда они с Люськой в последний раз купили детские билеты, а контролерша
издевательски огляделась: "Ну и где же ваши дети?" "Вот и прошла жизнь," -
подумала она снова без особой грусти, скорее удивленно, вспомнив, как под
этот же вальс "Березка" сорок лет назад, сидя на скамье, растирала
заледеневшие пальцы на ноге и очень боялась, чтоб никто не увидал дырку на
шерстяном носке. Она и сейчас видела перед собой этот коричневый с красной
каймой носок с протертой пяткой - на расстоянии в сорок лет, и опять ее
несли крылья и казалось - все впереди. Время в Златогорье будто
раздвинулось, она так много успевала, хотелось и то, и это, хотелось
свернуть горы. Не было этого тошнотворного ощущения уходящей на какие-то
нелепости бестолковой жизни. Сам дух Златогорья подталкивал "браться за
гуж", осуществлять и браться снова.
     Душа пела, пело тело, которое она здесь тоже безо всяких затруднений
подремонтировала - зубы, остеохондроз и все такое. Прошла курс
иглоукалывания, исчезли привычные ночные боли то тут, то там. Денис
поправлялся, и все было замечательно. "Ничего, прорвемся," - думалось уже с
уверенностью.
     Ну, а ведомство Айрис внедряло индивидуальные компьютерные программы
"Хлеб насущный" - ежедневный и на более длительный срок комплекс
рекомендаций - режим работы, физических нагрузок, лечебных процедур, меню,
диеты и т.д. И когда лучше сделать разгрузочный день, и на каком поезде или
самолете отбыть в нужную тебе точку, и где с максимальной прибылью и
минимальными трудностями реализовать свой товар /цветы, например/, если
хочешь "делать бизнес" сам. А уж слушаться или нет - твоя воля.
     - А если я плюну на твой компьютер и вместо работы завалюсь спать? -
спросила Иоанна.
     - Тогда он тебе колыбельную споет, - улыбнулась Айрис, - Никакого
насилия, только рекомендации.


     ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ...

     Закон Неба - перечень смертельно ядовитых плодов, к которым запрещено
прикасаться. Ведущих к погибели уже в земной жизни, чего никто не избежит в
результате грехопадения наших прародителей, и к смерти в вечности - второй
и окончательной.
     Змей сказал: "Будете, как боги". То есть каждый - центр Вселенной, и
все, включая само Небо, должно служить мне, божку, претендующему на права
Бога. "Чтоб служила мне рыбка золотая и была у меня на посылках".
     "Вы - боги", - сказал Господь. Путь Христа - смиренный перед Замыслом,
жертвенный Путь Бога, превращающего бытие Свое в Свет и Тепло.
     Два пути, две цивилизации. Неистовая безумная гордыня "как боги" -
суррогат, приманка смерти. И "Я сказал: вы - боги" - послушание Творцу,
заканчивающееся божественным величием. Так гордая, замкнутая на себя
эгоистическая самость безуспешно пыжится вместить в себя, подчинить Океан,
бесславно высыхая в солнечных лучах. А богоподобная капля, смиренная и
чистая, растворяясь в Океане, сама становится Им, Вечным и Свободным.
     Страшно стать между Небом и Его детьми, тяжкий грех принуждать их,
"купленных дорогой ценой" Крови Спасителя, заставлять служить твоей похоти!
     Да что там "дети"! Само Небо ты в безумии надеешься заставить служить
"на посылках". Гениальная сказка Пушкина - шарж на современную вампирскую
цивилизацию, в которую пытаются затащить Россию. Разбитое корыто - их
неизбежный финал в вечности, но мы вынуждены жить среди них, культивирующих
и воспевающих свободу от Творца и Его Замысла.
     Вампиризм хитер и многолик... Несколько веков стонала страна,
поглощаемая их ненасытным чревом, все живое, совестливое пыталось скинуть с
тела Святой Руси присосавшихся упырей, кощунственно именующих себя
"светом", "Высшим светом" порой дерзающих понуждать даже священников
оправдывать в социальной проповеди правителей-хищников, пожирающих у
Господина Его виноград.

     В мертвящем упоеньи света,
     Среди бездушных гордецов,
     Среди блистательных глупцов,
     Среди лукавых, малодушных
     Шальных балованных детей,
     Злодеев и смешных и скучных,
     Тупых, привязчивых судей,
     Среди холодных приговоров
     Жестокосердой суеты,
     Среди досадной пустоты

     Расчетов, дум и разговоров,
     В сем омуте, где с вами я
     Купаюсь, милые друзья.
                      /А.Пушкин/

     Главное среди их "прав" - не слушаться Неба. Их свобода -
отвязанность, вседозволенность, их реклама -взбесившееся ненасытное
"Хочу!". Их кредо - ложь и смерть. Они прогрызают ходы в наших телах и
душах, в телах и душах наших детей. И вот уже и мы жаждем лишнего,
украденного, запретного, пропахшего кровью. Самой крови... Завидуем,
ненавидим, жаждем, сами не замечая, как растут у нас, детей Неба, когти,
шерсть и клыки...
     Вампиры опасны, но мы не призываем к их физическому уничтожению. Их
надо пожалеть, как тяжелых больных. Надо бороться за каждую еще живую душу,
ибо окончательная жатва, отделение колосьев от плевел принадлежит Небу.
     В святых книгах всех основных религий сказано, что "хищники Царства
Божия не наследуют". "Ни воры, ни лихоимцы, ни хищники, ни злоречивые, ни
блудницы, ни идолопоклонники, ни прелюбодеи, ни мужеложники Царства Божия
не наследуют". Ненасытное "Дай!" приводит к господству чрева над духом,
порабощает дух. Возможность удовлетворения необузданных желаний, осужденных
Небом, ежедневно и ежечасно порождает вампиризм. Материальных ресурсов и
подвижников становится все меньше, ученые предсказывают экономическую и
экологическую катастрофу. Упыри хищнически убивают тела, души, саму землю.
И при этом выдают свой кровавый пир за "установленный Богом" порядок, а
борьбу против него - бунтом против Воли Творца. Советский Союз впервые в
мире, пусть варварскими, как сейчас говорят "непопулярными" методами,
перекрыл питательную среду для распространения вурдалаков на планете.
Бездельничать, жить за счет других, развратничать и развращать
"демократическим путем" стало запрещено.
     Была отменена и частная собственность - фундамент хищничества, хотя
она сама по себе не осуждена Небом, богатые были и среди святых. Все дело в
ее использовании. Частная собственность полезна лишь тем, кто направляет ее
на Замысел, - творцам, ученым, созидателям. "Железный занавес", жесткая
цензура, глушилки, конечно, довольно унизительные методы, но "приказывают
тому, кто не может повиноваться самому себе". Неразумных сажают на цепь для
их собственного блага. Пастырей же будет судить Небо, когда те приведут на
Суд вверенные им стада. Думается, у нынешних пастырей вид будет весьма
жалкий.
     Был, конечно, и государственный вампиризм в Советах, однако результат
- великая, семьдесят лет противостоявшая хищникам держава. Мы низко
кланяемся им, защитившим стадо от волков. А то, что многие из охраны сами
грешили, бесчинствовали, приворовывали, даже убивали "дурных овец",
подлинных и мнимых - Бог им судья.
     К сожалению "лежащий во зле" мир принуждает к вечному выбору меньшего
из зол.
     Ужас легального вампиризма в том, что он делает практически все
человечество "пищей адовой".
     Цена слишком высока. Пусть у нас была "тюрьма народов за железным
занавесом" /утверждение сомнительное, упирающееся в разные представления о
свободе/, но даже если и так, это зло все же меньшее, чем хлынувшая затем
во все распахнутые двери и окна нечисть.
     Мир ненавидит идущих "против течения", всякий свет для него -
опасность разоблачения собственной "тьмы". Отсюда ненависть к христианам,
истинным коммунистам, теперь вот - к Изании.
     Вампирия - это узаконенное право "сильного", тех, кому по определению
Неба "много дано", вести запрещенный и осужденный Небом образ жизни,
используя ближних и дальних для удовлетворения дурной количественной
бесконечности своих желаний. Это приводит к физическому и духовному
разложению всего общества, отторжению его от Неба и Замысла.
     Это - идолопоклонство, прежде всего, поклонение золотому тельцу. Это
запрещенные Творцом деньги в рост, ростовщичество; это стяжание,
накопительство с целью удовлетворения собственной необузданной похоти. Это
воровство, немилосердие к ближнему, лукавство и ложь. Это, наконец, сама
похоть - обжорство, роскошь, вещизм, разврат, сексуальная необузданность и
различные отклонения, пьянство и наркомания, хищническое уничтожение
природы. Это вовлечение целых слоев индустрии, бизнеса, лучших человеческих
сил, ресурсов и талантов в обслуживание осужденного Небом безумия
/шоубизнес, наркобизнес, порнобизнес и т.д./ Соблазн, растление народных
масс, особенно детей, подростков и молодежи. И весь этот шабаш объявляется
благословенным "Божьим порядком", а право нарушать Закон Неба -демократией.
Да, у человека есть свобода не слушаться Неба, выбрать тьму и смерть, можно
назвать это и "правами человека", но у другой части человечества есть право
защититься от смертельной заразы. А у пастырей, не только церковных, но и
мирских - право защитить, оградить от хищников свой народ, за нравственное
состояние которого они отвечают перед Небом.
     Если бы не война... Впрочем, история не знает сослагательного
наклонения. Внутренние и внешние сражения были выиграны, и снова
возродилась страна - этот колоссальный подвиг народа невозможен без помощи
Неба. Ибо "без Меня не можете творить ничего" и "не может быть добрых
плодов от худого дерева". Небо не оставило первую Антивампирию, крепость,
где, пусть принудительно, но народы были защищены от смертельной заразы.
Вопрос: можно ли спасать насильно, не нарушаем ли мы Божью свободу выбора
между Светом и тьмой? - здесь неправомерен, ибо желающий выбрать зло всегда
"грязи найдет". Даже распинаемый на кресте рядом с Истиной может от Нее
отречься. Предназначение пастыря /кесаря/ - сберечь стадо..

     "Так говорит Господь Бог: горе пастырям Израилевым, которые пасли себя
самих! не стадо ли должны пасти пастыри?
     Вы ели тук и волною одевались, откормленных овец заклали, а стада не
пасли.
     Слабых не укрепляли, и больной овцы не врачевали и пораненной не
перевязывали, и угнанной не возвращали и потерянной не искали, а правили
ими с насилием и жестокостью.
     И рассеялись они без пастыря и, рассеявшись, сделались пищею всякому
зверю полевому".
     "...за то, что овцы Мои оставлены были на расхищение, и без пастыря
сделались овцы Мои пищею всякого зверя полевого, и пастыри Мои не искали
овец Моих и пасли пастыри самих себя... исторгну овец Моих из челюстей их,
и не будут они пищею их". /Иез.34:2-5,8,10/
     Когда вампирское начало победило в советский номенклатуре и она начала
"резать и стричь" вместо того, чтобы пасти, ей стал мешать СССР своими
близкими Замыслу законами. Был провозглашен лозунг "свобода от советского
тоталитаризма!", и одураченные соблазненные народы поддержали его, не
подозревая, что дали право лопать себя новоявленным оборотням.
     Теперь многие многое поняли, но, увы, ограда разрушена, страну
поделили на зоны, власть у хищников. Новая революция, кровь, передел, отъем
захваченного? Но где гарантия, что даже при успехе новые пастыри не
обернутся упырями?
     К тому же социально ориентированное, справедливое отношение к
собственности, на что снова уповают коммунисты, требует радикального
изменения сознания, "новых мехов", что при нынешнем одурманенном и
зараженном волчьей болезнью населении вряд ли возможно. На практике снова
получится бесхозность, безынициативность, воровство, - то есть тот же самый
вампиризм, номенклатурный и частный, уже однажды погубивший страну.
     Но нам дано обетование:
     "Я сам отыщу овец Моих и осмотрю их.
     Как пастух проверяет стадо свое в тот день, когда находится среди
стада своего рассеянного, так я пересмотрю овец Моих и высвобожу их из всех
мест, в которые они были рассеяны в день облачный и мрачный.
     Потерявшуюся отыщу и угнанную возвращу, и пораненную перевяжу, и
больную укреплю, а разжиревшую и буйную истреблю; буду пасти их по правде.
     И полевое дерево будет давать плод свой, и земля будет давать
произведения свои; и будут они безопасны на земле своей, и узнают, что Я
Господь, когда сокрушу связи ярма их и освобожу их из руки поработителей
их.
     И узнают,.. что вы - овцы Мои, овцы паствы Моей; вы - человеки, а Я -
Бог ваш, говорит Господь Бог". /Иез.34:11,12,16,27,30,31/
     Эти замечательные слова, адресованные погибающему дому Израилеву,
относятся и к нам, к нашему советскому прошлому и нынешнему "подлому"
времени. Когда предают пастыри, Господь Сам пасет своих овец, тех, кто
"знают Голос", кто остался в сердце верен Закону. Это случилось при
советской власти, случится и теперь.
     "И узнают, что вы - овцы Мои, овцы паствы Моей; вы - человеки, а Я -
Бог ваш".
     Это обращение впрямую к нам, ибо Творец действует руками верных Ему
людей. Значит наша задача - отыскать потерянных, помочь больным и слабым,
укрепить и освободить от ига.
     "И узнают, что Я Господь, когда сокрушу связи ярма их и освобожу их из
руки поработителей их".
     Заметьте, Небо не говорит - верьте, тогда будете освобождены, а
"освобожу вас, и тогда поверите". То есть Небо первое как бы протягивает
нам руку, говоря: "Идите на Зов Моим путем, и Я освобожу вас". Вот наше
упование.
     В царстве Вампирии идти путем Неба и обрести свободу. Отыскать и
объединить всех исповедников Закона Неба, желающих идти на Зов. Именно их,
а не "все человечество". Граница между Вампирией и Изанией проходит по
человеческому сердцу. Она в разном понимании свободы. Свобода от Бога и
Свобода в Боге. Собрать и освободить "наших"...
     Не вливают молодое вино в старые мехи. Нам приходится ежедневно,
ежечасно отбиваться от пожирающего наши души вампира внутреннего -
замкнутой на себя самости, эгоизма, от завалившей дух лавины материи.
     Ибо лишь исцеляясь сами, мы имеем право дерзать исцелять других.
     Врачу, исцелися сам. Надо, как скульптор, лепить себя по Замыслу,
безжалостно отсекая лишнее.






     "Свободные олигархические СМИ в выродившемся и карикатурном ельцинском
псевдогосударстве давно превратились из "четвертой власти" в "просто
власть", позволяющую себе диктовать ультиматумы правительству, парламенту,
армии, политическим партиям и т. д. Такой масштаб влияния даже не снился
крупнейшим западным информационным магнатам наподобие нового друга
Березовского Руперта Мердока. В строительстве невиданного по своей
манипулятивной силе и навевающего чисто апокалиптические ассоциации
информационного тоталитаризма режим Ельцина "догнал и перегнал" не только
Америку, но и весь мир. Невнятное бормотание о "свободе прессы", то и дело
доносящееся из уст президента, несомненно, имеет глубинную связь с
интуитивным предчувствием Ельцина, что на свет появилось нечто
необыкновенное и чудовищное, имеющее прямое отношение к финальной,
эсхатологической эпохе в истории человечества, к "эпохе последних времен".
Само понятие "олигархи", первоначально обозначавшее всего лишь "самых
богатых" и "агрессивных" банкиров, сегодня перешло в чисто информационную
плоскость и обросло целыми рядами мистических смыслов. "Олигархи", если
смотреть на них сквозь призму русского традиционного сознания, предстают
"князьями сына денницы", "отца лжи" дьявола, а могущество их строится на
откровенно черномагическом фундаменте - торговле ложью и безумием.
     "Свободные СМИ", как именуют себя сегодня две захмелевшие от
вседозволенности информационно - феодальные орды, превратились в своего
рода "супергосударства": со своими территориальными доменами /"нефтяные
анклавы" Сибири, например/ своими армиями и спецслужбами /СБ "Мост" или
"Атолл", осуществляющие акции в государственном и межгосударственном
масштабе/, с собственными космическими спутниками и даже - с собственным
населением. На стороне каждой из "империй" - главы администраций регионов,
министры, градоначальники, международные чиновники, президенты сверхдержав,
магистры тайных лож и хозяева "закрытых политических клубов." Страна,
народ, российское государство - не принимаются во внимание, даже не
задействованы в феодальной разборке как самостоятельные субъекты.
     Олигархи уже давно живут в "построссийской реальности" и сегодня,
остервенело отдавшись экстазу решающей схватки за господство над одной
седьмой частью суши, они, подобно участникам некоей черной дьявольской
мистерии, сжигают в топке своего противостояния еще оставшиеся ресурсы
истекающей кровью страны...
     Кто знает - если Россия сегодня стала "полем экспериментов" по
отработке различных моделей "нового мирового порядка", то не ждет ли со
временем и весь мир "раздел и передел" между "информационно - феодальными
кланами"? Так или иначе, на наших глазах сквозь покрытое скользкой
оболочкой "царство лжи" начинает, подобно неожиданно распустившемуся в
одном из американских ботанических садов "трупному цветку", прорастать
"царство зверя". Действующие на российском пространстве медиа-олигархи -
чудовища из "иного мира", нежели гоббсовский Левиафан. На них указывает и
описывает таинственными намеками Апокалипсис святого апостола Иоанна
Богослова". /А.Бородай, А.Рудаков. 1999г./


     * * *


     "Если голодный человек требует заработанного им и у него украденного
куска хлеба, неужели священник, да и вообще христианин, не должен оказать
ему сочувствие и посильную помощь? Полагаю, отрицательный ответ может
свидетельствовать лишь об "окамененном нечувствии" некоторых пастырей.
     Да, главное для нас - духовное окормление людей, открывающее Царство
Небесное и помогающее встать на путь спасения. Но вот вопрос: захотят ли
люди слушать слова священников, безучастных к их нуждам? Не покажутся ли им
в таком случае наши проповеди о Царстве Небесном убаюкивающей сказкой для
бедных?
     Тревожный факт крайне незначительного числа вновь воцерковленных людей
в последний год-два подтверждает мои опасения. Слишком много россиян -
деятельных, горячо приверженных нравственным ценностям, остаются все же вне
стен Церкви. Не по нашей ли вине остаются за бортом ковчега спасения люди,
всей душой алчущие и жаждущие правды и пока не ведающие, что правда - это
Христос? Что же сетовать на коммунистов, если они одни громогласно требуют
того, что сегодня жизненно необходимо и чего у нас в Отечестве сейчас и в
помине нет, - социальной справедливости. Мне кажется, что не
противодействовать этому надо и даже не в стороне стоять, а поддерживать и
лелеять в людях эту искру Божественного света, ибо только совесть и делает
человека христианином...

     Нынешняя власть, покровительствующая нравственному растлению людей,
сделавшая государство не гарантом справедливости, а поставившая его на
службу невиданным в истории лжи и обману /вспомним хотя бы приватизацию/,
есть власть противохристианская" /Иерей Георгий Титов.1999г./
     Священный Синод на первом заседании после Февральской революции
единогласно освободил всех верующих от присяги Николаю II и отменил
церковную молитву за "благочестивейшего императора".
     "Все мое, - сказало злато, все мое, - сказал булат". Так и препираются
до сего дня. Запад выставляет злато, Россия - булат. Но что же на самом
деле лучше? Вернее, что спасительнее? Христос говорит: не можете служить
Богу и Мамоне. Запад хотел соединить и то и то, и получилась "мерзость
запустения". Мы в России, испытывая трудности от "булата", завидовали
Западу: вот там жизнь так жизнь. А что у нас: всюду притеснения и кровь. А
вспомним-ка притеснения и кровь первых веков христианства, когда
христианская истина только входила в человеческие души. А что "золото"?
Золото Запада - это бездуховность, растление душ. Такого открытого наглого
преступления не было при господстве "булата". Что лучше - встает вопрос -
"золото" или "булат"? Золото - это сплошной обман, булат требует
самоотверженности, мужества, хотя и много крови. История греховного мира
не обходиться без крови. Кровь, с одной стороны, преступление, с другой -
прозрение ("что ты делаешь, зачем убиваешь брата?"). Коммунисты-
революционеры в Россиии прозрели, потянулись ко Христу, а Запад только
обманывает: можно ли верить коммунистам, а может быть, они хотят
приспособиться? Все ставиться под подозрение. "О, если б ты был холоден
или горяч!.." Холод, допустим, коммунисты, жар - верующие. Теплохладность -
страшнее всего. Ни вера, ни неверие - безразличие ко всему. Все спутали
теперь, не понять: где право, где лево, где ложь, где правда - все обман. В
Апокалипсисе прямо сказано: извергну тебя!.. /о. Дм. Дудко/
     "После недоразумений не случайно сотрудничество Церкви с Советским
Союзом, а искренно... Религиозный дух Церкви, независимо от политического
строя, пойдет вслед и параллельно с социализмом... Советская Россия
чрезвычайно сильная - САМАЯ СИЛЬНАЯ страна в мире. Потому, что к власти
пришел сам народ - через большевистскую партию...
     Предыдущий строй рухнул потому, что он внутренне ИЗЖИЛСЯ в своем
правящем классе /царском, дворянском и интеллигентском/. И это было прямым
счастьем для России: иначе гниение продолжалось бы и дольше и глубже - ко
вреду народа и государства и даже для всего мира. На место отживших классов
пришел сам народ в своей неиспользованной еще и нерастраченной силе -
душевной и физической.
     И хотя уже одно это было чрезвычайно важно, но еще важнее было то, что
народ поддержал НОВУЮ ИДЕОЛОГИЮ: СОТРУДНИЧЕСТВО ТРУДЯЩИХСЯ, объединение
рабочих. Идею братства трудящихся. Идеологию дружбы народов не только в
одном Советском Союзе, а потом /при возможности/ и содействие другим
народам в том же направлении. Это было под силу лишь большевистской партии,
навстречу которой пошли массы рабочего народа. И русский народ не случайно,
а мудро остановился на выборе именно Советской власти среди других групп и
партий. В этом проявилась опять сила духа и ума народа /и народов Союза/.
Лишь Советская власть могла навести порядок в стране и повести ее дальше. И
народ пошел за ней." /Митрополит Вениамин Федченков. 1945г./
     "Русская церковь возносит усердную молитву о державе, победе, мире,
здравии и спасении... всех доблестных руководителей страны нашей, твердо
ведущих нашу Родину по ИЗДРЕВЛЕ СВЯЩЕННОМУ ПУТИ мощи, величия и славы".
/Патриарх Алексий 1, 1947г./
     "... в новом мире социализма воплощаются и получают реальное бытие
идеалы, привнесенные в мир Христом, Воплотившимся Словом". /Митрополит
Никодим, 1969 г./

     Тяжкий крест несем мы, братья, мысль убита, рот зажат,
     В глубине души проклятья, слезы на сердце кипят.
     Русь под гнетом, Русь болеет; гражданин в тоске немой
     Явно плакать он не смеет, сын об матери больной!
     Нет в тебе добра и мира, царство скорби и цепей,
     Царство взяток и мундира, царство палок и плетей.
                       /Иван Никитин, между 1857 и 1861 /


     ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ...

     Мы не идеализируем человека, учитывая его слабости, отклонения от
нормы. Гурманы, любители выпить или поймать иной кайф имеют на это право.
Но служение греху противоречит уставу Изании, провозглашенной нами свободе
от зверя в тебе. От зверя и от власти демонов. К нам приходят лишь ЖЕЛАЮЩИЕ
ИСЦЕЛИТЬСЯ.
     Проблемы секса. Они касаются одиноких, немолодых, в чем-то ущербных, с
физическими недостатками, с нетрадиционной сексуальной ориентацией,
гиперболизированной сексуальной потребностью и так далее. Просто не нашедших
себе пару. Я уж не говорю об отклонениях, опасных для общества -
всевозможных растлителях, маньяках... Кстати, темная стихия пола,
"основного инстинкта", не находя выхода, неизбежно плодит чикатилл и
ионесянов. А общество не только не пытается эту стихию обуздать, но
всячески старается развивать, поощрять помыслы, переходящие в грех, грех,
переходящий в страсть, и страсть, переходящую в преступление. Делая
бизнес, наживаясь на человеческих слабостях, болезнях падшей природы. То
есть безбожная по духу современная вампирская цивилизация пасет и
взращивает СМЕРТНЫЙ ГРЕХ, чтобы стричь с него купоны. Пасет все, что
осуждено и проклято Небом. Ее пастбища смертельно ядовиты, ее жатва -
вечная тьма.
     Извечный вопрос - что делать? Проблема "основного инстинкта" для
многих существует объективно, люди страдают морально и физически, вынуждены
"покупать" себе партнера, разрушать семьи, лишать детей родителей. Идут и
на прямые преступления перед Небом, совращая малолеток и юных. На
обольщение работают целые отрасли индустрии, шоу, масс-медиа, мода,
реклама... А ведь проблема разрешается предельно просто на уровне
индивидуальной компьютерно-физиологической программы виртуального секса.
"Озабоченного" надо оставить наедине с эрогенными атрибутами и компьютером,
соблюдая врачебную тайну и постепенно пытаясь привить пациенту желание
излечиться от своего отклонения, отвращение к нему, как к некоему
унизительному пороку, изъяну, от которого надо как можно скорее
освободиться.
     Да, да, вместо целых кварталов, городов и стран порочно-криминального
бизнеса, вместо сифилиса, спида, трагедий и самоубийств требуется всего-
навсего залезть в виртуальный мешок, который, согласно заданной программе
будет имитировать любовные ласки, шептать слова или выкрикивать
ругательства /кто как любит/ голосом Сильвестра Сталлоне, Мэрилин Монро или
гуманоида с Тау-Кита. Можно смоделировать любой голос, текст и видеоряд.
И не надо никаких "ночных бабочек", богемы, семейных скандалов, безумных
трат, дурных и смертельных болезней. И главное, вовлечения в свой грех
других - сугубо тяжкого греха перед Творцом. По статистике один наркоман
"сажает на иглу" сорок человек.
     В руке у тебя пульт в виде резиновой груши. Сжал - картинка
остановилась, ослабил - появилась другая. И все. Сеансы один-два раза в
неделю, с разрешения врача. Потом можешь этот свой личный грех исповедовать
священнику, советоваться с психиатром, сексопатологом - дело хозяйское. Но
проблема из глобальной с сопутствующим алкоголизмом, наркоманией,
растратами, венерическими и прочими заразами превращается в "прайвити", как
говорит Айрис. Больной лежит в карантине, хворает в свое удовольствие и
заразы не распространяет. Это и называется "избавить от лукавого".
     Грех? Безусловно. Наверное, некоторые священники запретили бы своим
чадам такого рода "выход", ссылаясь на требование Неба о чистоте ока и
помыслов. Мы не смеем с ними спорить и готовы вновь и вновь обсуждать
глобальную проблему "избавления от лукавого", выбирая все-таки из двух зол
меньшее - карантин греха. Здесь не только сексуальные проблемы, но и
алкоголь, наркотики, всевозможные принижающие человека разрушительные
страсти...
     Да, лишь регламентированная близость законных супругов /венчанных/ в
разрешенные Законом дни с целью чадородия не считается, например, у
православной Церкви грехом. Но во всех остальных случаях - /а их тьма / -
приходится выбирать между легионом зол. И мы решили, что наш "виртуальный
партнер" /или партнерша/, как мы их по-современному, безо всякой романтики
именуем, гораздо безопаснее армии проституток, совращенных жен и детей или
еще чего похуже. Огромные, брошенные в пасть лукавому материальные ресурсы
человечества... Трагические судьбы, океан потерянного времени, сломленные
души и загубленные жизни, отчаяние и самоубийства.
     Грех, как правило, очень трудно излечить, но загнать в виртуальное
подполье, как показала наша практика, вполне возможно. Если найдете лучшее
решение - милости просим в наш клуб мозговых атак.
     Мы преклоняемся перед подвигом целомудрия, ну а прочему человечеству
рекомендуем, перефразируя Оскара Уайльда: "лучший способ избавиться от
соблазна - уступить ему с наименьшими потерями для себя и общества". Наша
программа "партнер" пока безопаснее всего, придуманного в этом плане. Еще
раз повторяю - она относится лишь к "озабоченным". Ни соловьиных ночей, ни
серенад под балконом, ни тихого семейного счастья мы, упаси Боже, не
затрагиваем. Там, где исполняется Закон и царит угодная Небу гармония
полов - прекрасно. Мы помогаем там, где проблема или не решается, закабаляя
человека грудой вытекающих из этого новых проблем, или решается Лукавым - в
виде страшного разрушительного отступления от Воли Неба, ведущего к
телесной и духовной катастрофе не только саму личность, но и многих
связанных с нею людей.
     С подшефными у нас договор на основе добровольности. Если мы видим,
что кто-то норовит стать "хищником", самоутверждаться за счет других (не с
помощью других, работая на Целое, что в русле Закона, а именно "за счет"),
мы расторгаем договор. С нежелающими что-то давать взамен. Именно с
"нежелающими", а не с "не имеющими возможности". Если тебе надо больше, чем
ты можешь дать в настоящее время, - доплачивай в любой форме: денежной,
вещевой или услугами. Если даешь больше, чем получаешь - Изания доплатит в
любой форме. Масса вариантов и уровней отношений. У нас свой суд, своя
охрана, свои сторонники и покровители во всех слоях общества.
     Мы признаем лишь один вид лидерства: локомотив, вытягивающий из тупика
весь состав.
     Лидер должен бежать налегке, быть сильным, выносливым, горячим. И
главное - увлекать за собой других, а не заставлять себе служить.
     Вождь - от слова "вести". Найти верный путь и вести за собой. Вождь не
разжигает своим дурным примером порочных инстинктов, не допускает распрей и
грызни. А главное - ведет вверх, к Небу и Свету, а не в яму или соседнюю
овчарню. И не обрастает жиром, собственностью. Их так и называют -
"лидеры", чтобы подчеркнуть процесс движения, а не застоя. Лидер отряда,
Совет лидеров дружины, лидер дружины. Это все - исполнительная власть
Изании.
     Лидер-разведчик. Находит "своих", как геолог ценную руду,
пропагандирует, агитирует, составляет списки подшефных и подробные анкеты.
Затем появляется лидер-организатор - он создает необходимые условия для
осуществления программы, за которую отвечает и в которой специалист.
Питание, бытовые услуги, жилищный вопрос, дети, медицинское обслуживание,
трудоустройство, внутренние суммированные резервы /материальные и
творческие/, финансовые взаиморасчеты. Затем подключаются лидеры-
исполнители - транспортники, снабженцы, строители, медики, животноводы,
земледельцы, специалисты в различных областях. Воспитатели-учителя, охрана,
юрист и бухгалтер.
     Лидеры-организаторы ищут эти кадры, в первую очередь, на местах, при
необходимости - назначают своих, из ближних Изаний или Центра.
     Подшефные и лидеры получают от Изании все услуги согласно договору в
общепринятых ценах. Если услуги превышают отдачу, подшефному предлагают
взять на себя какие-то дополнительные обязанности или расходы или
отказаться от какой-то услуги. Существует и ограниченная система кредитов
под будущие обязательства и гарантии. Если сумма отдачи превышает услуги,
остаток суммы или выдается на руки подшефному, если это особо ценный
специалист, не желающий пока вступить в члены Изании, или ему открывается
счет в Изан-банке.
     На религиозные, политические, националистические дискуссии и споры в
Изании наложено строгое табу вплоть до исключения. Религиозные вопросы
должны решаться с духовными отцами церкви, а активные члены партий и
националистических движений могут быть лишь подшефными, их не принимают в
Изанию во избежание ее использования в политических или националистических
целях.
     Административное деление - адресно-территориальное.
     Каждая мини-Изания, отвечающая за определенную территорию, имеет свой
штаб и лидера штаба. Каждая страна, город, область, поселок имеет свой код
с помощью которого через Изан-нет налажена связь с центром и между собой.
Лидерство организовано по принципу матрешек - более крупная включает в
себя, опекает и отвечает за более мелкую... Дом-улица-поселок-город-район-
область-страна. Или город-штат-страна.
     Соответственно и штаб с лидером-организатором поселковой Изании,
городской, районной, республиканской. Не столько по принципу подчинения,
сколько помощи в решении проблем. Местные, республиканские или глобальные,
центральные. Так все мини-Изании каждой большой территории или страны,
заходя одна в другую, образовывают, довольно внушительную армию "матрешек",
охватывающую весь земной шар под началом Златогорского Верховного штаба.
Матери-наседки, простершей крылья над всеми своими воинами или птенцами,
кому как нравится, в какой бы точке земли те ни находились.
     Егорка Златов был лидером-организатором Верховного штаба, сердцем
Изании. Его заместители: Айрис - мозг и нервная система; Лева - банковская
система жизнеобеспечения. Еще был зам по чрезвычайным ситуациям. Все
лидеры-организаторы крупных объединений Изании входили в Совет Верховного
штаба наряду с несколькими духовными лидерами, здесь решались основные
организационные и идеологические вопросы, иногда прибегая к опросам или
выборам среди рядовых членов.
     Три формы отречения для вступающих в Изанию:
     1. Отрекаюсь от сатаны и дел его /для верующих/
     2. Отрекаюсь от сатаны и дел его, если он есть /для сомневающихся/
     3. Отрекаюсь от сатаны и дел его, если б он был /для неверующих/, то
есть отречение от дел тьмы.


     * * *


     Денис шел на поправку. Это констатировали и врачи, и компьютер, да и
сам Денис, кажется, поверил, что ему даровано судьбой еще какое-то время.
     Уже в палате лечебного корпуса, где Иоанна ежедневно его навещала, он
начал интересоваться происходящим в стране, в Златогорье и вообще в мире.
     Понемногу с помощью Айрис стал приобщаться к своему кинобизнесу, читал
по Изан-нет прессу, касающуюся последнего проекта, связывался по мобильнику
с нужными людьми, строил планы. Но, как он потом признается, уже не было
ощущения впереди просто ВРЕМЕНИ, а времени ограниченного, песочных часов,
которые чья-то неведомая рука просто еще раз перевернула милостиво. А
дальше кто знает...
     Там, в римской клинике, было чувство не только утекающей жизни, но и
утекающих денег, что вызвало у всегда практично-расчетливого и
подозрительного Дениса некий невроз, которому еще вроде бы не было
названия. Проявляющийся в навязчивой мысли, что все врачи только и думают,
как приписать ему все существующие хвори, заставить принимать самые дорогие
лекарства и процедуры, делать ненужные операции с одной-единственной целью
- выпотрошить вместе с бренным телом его карманы. Размер счета, который ему
там предъявили, едва не довел его до второго инфаркта - каждый лишний день,
прием лекарств, процедуры, консультации, сиделка - стоил с его точки зрения
целого состояния, был грабежом на большой дороге. Таблетки застревали в
горле, врачи представлялись гангстерами. Он невесело пошутил, что если б
Иоанна его не забрала, он бы оттуда сам уполз ночью и сдох где-либо за
воротами, довольный, что за реанимацию, по крайней мере, не пришлют счет.
     Денисов невроз оказался довольно стойким. "Брось, это дорого!" "А
сколько это будет стоить?" Физиотерапия, массаж, тренажеры, компьютерное
диагностическое кресло, которое Денис называл "электрические стулом", а все
вместе "живодерней", долго внушали ему страх. Пассажир, которого везут в
морг, да еще при этом щелкает счетчик. "Ничего не надо, я и так в порядке,
эти блаженные тебя разорят... Все эти утопии плохо кончаются. Бесплатный
сыр - в мышеловке"...
     Иоанна терпеливо убеждала, что ее занятия со златогорскими детьми,
куда окрестные "крутые" охотно водят своих отпрысков, и сдача в аренду
машины, гаража и лужинского дома с участком не просто безболезненно для
нее, но удобно и желанно, что работа ей нравится, приносит удовлетворение.
А в Лужине у них живут хорошие порядочные люди, они наконец-то приведут все
в порядок - что прежде простаивало и разваливалось. Земля будет в надежных
руках, принесет урожай, Бог даст. И людям, которые попали под колесо
постсоветского апокалипсиса, - крышу, хлеб насущный. Ей же - свободу и то
непередаваемое отношение мира с Небом, собой и окружающими, когда все
ладится, сходятся концы с концами, успокаивается компас совести, и Господь
доволен. То самое "Царствие внутри нас", которое все чаще посещало ее в
Златогорье.
     Скептик Денис - все-таки скорее скептик, а не циник, может, никогда и
не увлекся бы Златогорьем, если б не болезнь и связанное с пережитым новое
состояние души. Он никогда не был атеистом и, наверное, хотел бы поверить в
Свет, но убедительной для него всегда оставалась лишь тьма. Нечто со знаком
минус, вселенское, глобальное и непобедимое. Неотделимая от человека
потребность творить зло, как потребность дышать. От всякого зла он ждал еще
большего зла, добро казалось ловушкой или лицемерием, и он чувствовал себя
поначалу не в своей тарелке, как выпущенный из привычного болота в чистый
пруд. Но, наверное, каждый день представлять себе, что кто-то хочет
завладеть твоими правами на фильм, до нитки разорить или просто угробить по
каким-то изощренно-злодейским мотивам было уже невмоготу, и Иоанна однажды
сказала: "Знаешь, а ты попробуй поверить, что вот, хомо сапиенсы
действительно додумались наконец-то освободить друг друга. Меня - от хлопот
по даче, хозяйству и участку - некоторые это умеют лучше меня. От бестолку
простаивающей в гараже машины, от беготни по врачам и аптекам из-за
больного мужа. Я их - от бездомья, от необходимости доставать где-то
позарез нужный транспорт, нанимать дорогого репетитора для талантливых
детей, да и где они наймут писателя? Тебя - от страданий, от немощи и
отчаяния по поводу корысти и бестолковщины эскулапов. А ты, глядишь, набрав
силу, поверив в их добрые намерения, тоже снимешь что-то про нового
Кольчугина, в которого будут играть их дети, вместо того, чтобы баловать
травкой в темном подъезде. И круг замкнется... Почему бы нам не поверить,
а? Что такого невероятного в том, чтобы освободить друг друга от лишнего,
нудного, недостойного? От этого обрыдлого быта, жрущего время? Время и нас.
Чтобы рука была рукой, голова думала... глаза глядели, уши слышали и
желудок варил. Ведь мы так задуманы, нам вместе проще, удобнее - что тут
такого невероятного?"
     - У тебя нет иного выхода, как поверить златогорцам, - убеждала
Иоанна, - ты все равно в их руках, деваться некуда... Кто нас защитит? Кто
вообще кого сейчас может защитить, кроме Господа Бога? Согласись, когда
висишь на нитке над бездной, а вокруг шастают эскулапы со скальпелями,
глупо всякий раз трястись, что они возьмут да перережут нитку - они б давно
это сделали, если бы хотели. Думай о чем-либо приятном, ну, например, что
из тебя здесь просто куют совершенство, отсекая лишнее... Чтоб ты стал
полегче и не сорвался с этой самой нитки. И что, как это ни невероятно, ты
им живой нужнее, а?
     Денис неуверенно улыбался и понемногу оттаивал. Или просто устал
бояться - столько пришлось страдать. Мурлыкал даже златогорскую лирическую
без концовки:

     Когда имел златые горы
     И реки, полные вина -
     Все отдал Златову Егору,
     Осталась песенка одна,
     Про то, как имел златые горы...

     И так до бесконечности, пока не успокоишься. И махнув рукой, не
согласишься на любые процедуры, самые дорогостоящие. И веря, и не веря, что
все эти заграничные и не заграничные сверкающие приборы, руки, улыбки и
драгоценное время врачей, составленная специально для тебя диета, уход -
весь этот продуманный до мелочей, обволакивающий такой невероятной в наше
время трогательно-родительской заботой мир действительно принадлежит тебе -
надо лишь жить по его законам. Чтобы проступил, наконец, из тяжелой
бесформенной каменной глыбы твой задуманный Творцом образ - ожил,
наполнился теплом, красками и стал чудом. И сам ты стал творить чудеса, в
свою очередь, оживлять, воскрешать других, отсекая лишнее...
     Детская болезнь, страсть к сказочкам? "Будьте как дети" - повеление
Неба, ибо скрытая от мудрецов Истина открыта младенцам... Мы иронизируем
над "сказочками", а они ключи от Царства. Туда вход по детскому билету.
     - Давай, Денис, на старости поиграем в сказку, - предлагала она, - Тьмы
низких истин нам дороже нас возвышающий обман... В сказку о свободе, где
хозяин тебе - лишь Творец. Не барин, не денежный мешок, не родовая
необходимость, не голод, не государство - "машина для угнетения человека
человеком". Не партия, не коллектив, не общество и не тьма - только ты и
Создатель... "Иоанна, друг мой, не говори красиво",.. - думал, наверное,
Денис, а у нее, околдованной Златогорьем, на глаза наворачивались слезы.
Она была влюблена в Изанию, в революцию Духа. Как когда-то жаждущие Истины
сердца были влюблены в революцию социалистическую, в Октябрь семнадцатого,
в "сладкое слово "свобода", еще не ведая, что прекрасные пьянящие идеи в
обветшалом обывательском сознании, закиснув, изойдут легковесной пеной,
разнесут эти мехи в клочья, забрызгав все вокруг удушающей липкой
кислятиной. И народятся в протухшей питательной кровавой и уксосно-
алкогольной среде бойкие кусачие твари, разбегутся по израненному
жертвенному телу Руси - мученицы.
     И все-таки продержались 70 лет, не так уж мало. Наверное, он все же
молился тайно, Иосиф Грозный, пытаясь напрямую прорваться к Небу, минуя
отвергнутую еще в юности, тоже отчасти прокисшую церковную среду,
благославлявшую ненавистную власть угнетателей. Иосиф, возможно, молился
Ему, грозному, ветхозаветному. Карающему и гневно смиряющему бичом железным
падшие народы с их слепыми вождями. Молился, когда торопливо, из последних
сил, штопал, скреплял воловьими жилами расползающиеся на глазах ветхие
мехи, накладывая кожаные заплаты, давя пальцами попадающихся на глаза мошек
и червей, грозящих испортить молодое зарождающееся вино новой жизни.
Заштопал, кое-как затянул, сберег на несколько поколений...
     Ты сам себе хозяин, хранитель кувшина. Но вино Изании - светлое,
святое, настоящее - из единого виноградника. "Я есмь истинная виноградная
лоза, а Отец Мой -Виноградарь"...






     "Генеральному секретарю ЦК КПСС Михаилу Сергеевичу Горбачеву
     Глубокоуважаемый Михаил Сергеевич!
     В развитие нашей короткой беседы по случаю 68-й годовщины Великой
Октябрьской социалистической революции позвольте мне высказать несколько
соображений по вопросу отношений между государством и церковью. Закон об
отделении церкви от государства - основополагающий принцип, на котором
строятся наши отношения, - отнюдь не означает, что церковь находится вне
государства, а верующие граждане - вне советского общества. Напротив,
тысячами видимых и невидимых нитей церковь связана с государством, а
верующие нашей страны заняты практически во всех сферах экономической и
социальной жизни. Одним словом, отделение церкви от государства не
исключает сотрудничества между ними и даже, более того, только при
отделении и возможно подлинное сотрудничество.
     В этой связи интересно вспомнить о позиции по данному вопросу первого
советского правительства. 14 марта 1918 года по поручению В.И.Ленина нарком
юстиции Гурский, нарком страхования Елизаров и управляющий делами СНК Бонч-
Бруевич приняли депутацию Поместного Собора Русской Православной Церкви. В
ходе состоявшейся беседы они заявили, что, издавая декрет от 23 января,
Совет Народных Комиссаров не стремился нанести ущерба церкви или в чем-то
стеснить ее деятельность, но имел в виду лишь отделить ее от государства,
то есть устранить то ненормальное положение, при котором церковь являлась
государственным ведомством. От имени правительства было заявлено даже о
готовности рассмотреть вопрос внесения, в соответствии с пожеланиями
Русской Православной Церкви, изменений в декрет при условии, что они не
будут противоречить принципу отделения. К сожалению, слишком жесткая
позиция представителей церкви того периода не позволила продолжить
начавшийся диалог с советским правительством. Но если последнее занимало
столь конструктивную позицию по отношению к церкви, возглавляемой людьми,
которые не в состоянии были правильно оценить исторические события 1917
года, то я убежден, что в настоящее время, незыблемо соблюдая принцип
отделения церкви от государства, существует гораздо более основания для
плодотворного сотрудничества между ними.
     Глубокоуважаемый Михаил Сергеевич! Русская Православная церковь всегда
жила чаяниями и интересами своего народа. С ним она была и в радости, и в
годину испытаний. В прошлом она содействовала становлению и единству нашего
государства. Ее патриотическое служение в суровые годы Великой
Отечественной войны не требует доказательств...

     В связи с проектом новой Программы КПСС, который предоставлен на
обсуждение не только членов партии, но и всего советского народа, разрешите
мне обратиться к Вам с конкретным предложением. Почему бы в этом документе,
который на многие годы будет определять поступательное движение нашего
общества, не отразить готовности КПСС сотрудничать с верующими различных
религий в укреплении международного мира, предотвращении угрозы ядерной
катастрофы, как об этом было сказано в обращении, принятом
коммунистическими и рабочими партиями несколько лет тому назад, а также в
решении задач экономического и социального развития? Это, будучи
отражением реально существующего положения, дало бы мощный стимул для
более активного участия верующих различных стран в общечеловеческой задаче
сохранения международного мира, а верующих нашей страны побудило бы к более
активному участию также и в общесозидательном труде. Нет сомнений, что
включение такого положения в Программу произвело бы чрезвычайно выгодное
впечатление за рубежом, показав, что свобода совести реально существует в
нашей стране, пользуется признанием государственного и партийного
руководства, что нанесло бы сильный удар попыткам враждебной нам пропаганды
в извращенном свете представить положение верующих в Советском Союзе. Это
оказало бы помощь и многим компартиям, для которых проблема взаимоотношений
с верующими имеет весьма актуальный характер..."
     С глубоким уважением АЛЕКСИЙ, Митрополит Таллинский и Эстонский,
Управляющий делами Московской Патриархии. 1985 г.
     "... Пользующиеся очевидным расположением патриарха "перестройщики" и
"реформаторы" разорвали вековые связи между Россией и Украиной, чем нанесли
жесточайший, чтобы не сказать гибельный, урон жизненным интересам РПЦ. Ведь
на самом деле за внешними признаками нынешнего православного бума в России
скрывается глубокая зияющая рана, имя которой - отторжение Украины вместе с
оставшимся на ее территории абсолютным большинством наиболее крупных
приходов и главных святынь Русской Православной Церкви". /Валерий
Легостаев/.
     "От лица Русской Православной Церкви и своего, выражаю глубокое и
искреннее соболезнование по случаю кончины незабвенного Иосифа
Виссарионовича Сталина, великого строителя народного счастья.
     Кончина его является тяжким горем для нашего отечества, для всех
народов населяющих его. Его кончину с глубокою скорбью переживает вся
русская Православная Церковь, которая никогда не забудет его
благожелательного отношения к нуждам церковным.
     Светлая память о нем будет неизгладимо жить в сердцах наших. С особым
чувством непрестающией любви Церковь наша возглашает ему вечную память."
(АЛЕКСИЙ /Симанский/, Патриарх Московский и всея Руси)
     "Отношение к западному миру изменилось давно. События в Косово просто
добавили новый материал. Лишь для незначительной части людей стало
открытием, что западный мир, возглавляемый "глобальным сверхобществом",
которое сложилось над западными странами - оно включает более 50 миллионов
человек, контролирует более 50 процентов мировых ресурсов, - западный мир
полностью, цинично, без всякого прикрытия обнаружил свои истинные
намерения: мировое господство и полное уничтожение всяких попыток
сопротивления.
     Чем "успешнее" мы движемся в нынешнем направлении, тем дальше мы от
истины. Чем больше будет поверхностных успехов существующего ныне
общественного строя, тем хуже для России, тем ближе будет Россия к полному
историческому уничтожению." /Александр Зиновьев/


     * * *


     "Русский патриотизм есть великий мистический, геополитический,
исторический, сотериологический ПРОЕКТ, доверенный избранному народу
великороссов, как особый Завет, сформировавший для этого специальный этнос,
отличающийся чертами и свойствами, не имеющими аналогов нигде больше...
     В многомерных физических и гиперфизических мирах есть регионы, где
структура сбивается в непредвиденную сторону: таково избранничество
русских, непредсказуемое, неожиданное, обрушившееся без предупреждения из
самых запретных и безумных сфер.
     Русский патриотизм начинает с требований небывалого и заканчивает
диктатурой невозможного. Поэтому он не длится, а разверзается...
     Русские - единственный народ, в который можно войти /но из которого
нельзя выйти без глубинных и необратимых травм/. Каждый порядочный человек
на земле - русский... Русские не подчиняются законам физики, биологии и
психологии. Все приборы при измерении русского человека ломаются. Русские
мерят все своей собственной мерой, которая бесконечна...
     Русские воплощают в себе Страшный Суд. Те, кто живет рядом в ними,
подвергаются метафзическому испытанию - их дико отталкивает и дико
притягивает.
     Глупо пытаться формализовать нашу тайну. Мы можем остаться собой, уйдя
от себя на тысячи километров....
     В русском все никогда не окончательно, это всех бесит, но это
абсолютная вопросительная пристань духа". /Александр Дугин/


     ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ...

     Человек освобождается от рабства служения чужой похоти - вот подлинная
революция!
     Просто освобождение от материальной необходимости
     может быть опасным и вредным. Освободившаяся колоссальная энергия
должна быть направлена не на служение силам тьмы, не в песок, не на
безудержное удовлетворение "растущих потребностей", даже не просто на любое
созидание, ибо "созидать" можно и Вавилонскую башню, и бордели. А на
максимальную реализацию в каждом Образа и Замысла.
     Наш главный вопрос: "Для чего?", "На чьей стороне?"
     С нашей точки зрения все имеет смысл лишь с выходом человека в личное
бессмертие в Боге. Сатанинская свобода от Замысла Творца привела мир к
катастрофе.
     Мы помогаем лишь тем, кто намерен употреблять обретенную свободу для
служения Господину, Его Делу на земле.
     При рабовладельческом строе, крепостничестве, рабы, не имевшие иных
средств к существованию, находились в послушании у господ и весь грех за
несостоявшиеся жизни падал на рабовладельца. Там же, где у человека есть
свобода выбора, для него во всей остроте встает вопрос: "Кому и чему
служишь?" Ибо если мы порождаем дурную свободу и освобождаем зло - грех на
нас. Поэтому мы так внимательно следим за каждым.
     Нам, как известно, не всегда "дано предугадать", случиться может
всякое, непредвиденное. Но если мы знаем и попускаем - грех на нас. Это все
равно, что командиру совершить непоправимую ошибку, подставив под пули
своих бойцов. Поэтому мы так щепетильны при приеме в Изанию. Поэтому
столько ступеней и проверок.
     Господь говорит о "хлебе насущном" - необходимом условии свободы для
реализации талантов, для отдачи ДОЛГОВ. Для служения Делу Божию на земле.
Если мы обеспечим человеку все необходимое, он уже не имеет права работать
на чью-либо похоть. При рабстве несвобода оправдывалась.
     В эпоху Антихриста встанет вопрос и об отказе от ХЛЕБА НАСУЩНОГО.
     Итак, мы даем человеку относительную свободу внешнюю ради обретения
СВОБОДЫ ВНУТРЕННЕЙ, которая подразумевает, в свою очередь, добровольный
отказ от внешней и внутренней НЕСВОБОДЫ - от цепей эгоизма, жадности,
разврата, гордости и т.д. То есть мы свободой боремся с несвободой.
НЕСВОБОДА от СВОБОДЫ ВНЕШНЕЙ дает СВОБОДУ ВНУТРЕННЮЮ.
     Кстати, эти интеллигентские разговорчики, что, мол, не знаем "как
надо" - кощунство после Божественного откровения Благой Вести. Во всяком
случае, мы знаем, как "НЕ НАДО"!
     Можно ли воина-добровольца назвать свободным в его выборе? Да,
конечно. Но свободен ли он в необходимости преодолевать все тяготы и
лишения походной жизни, тяжелые ранения, боль, страх, когда нужно под
пулями идти в атаку и т. д.? Отдать, наконец, жизнь за свой выбор? Нет, в
данном случае, он раб своего решения. Но это бремя не тяготит его, ибо в
нем высшая правда и свобода. Ибо "иго Мое благо, а бремя Мое легко есть".
То ощущение правильности пути, восхождения, близости Неба дает незабываемое
счастье подлинности бытия, Царствия. Мы обеспечиваем внешнюю свободу тем,
кто свободно подчинился необходимости служить Замыслу.
     ИГО и БРЕМЯ. То есть конечная высшая свобода в Боге приобретается
через добровольную несвободу - необходимость жесткого самоограничения,
аскезы, подчинения Делу Неба.
     В Господней молитве "Отче наш" заключена формула спасения.
     Признать высшее, духовное, небесное происхождение человека. Здесь все
важно. ОТЕЦ НАШ НЕБЕСНЫЙ, да будет Воля Твоя... Предоставление себя Воле
Отца, ибо "сила Божия в немощи совершается", отказ от своей греховной
сущности. ОТЕЦ - отношения патерналистские, любящей семьи. НАШ -
соборность.
     Добровольный призыв к Небесному Отцу освятить, преобразить, подчинить
Его законам падший мир, погибающий во зле и тьме. "Да приидет Царствие
Твое". От Отца -хлеб насущный. Отцу - возвращение ДОЛГА.
     Как же вернуть долги (данные Небом таланты) Господину? Обычно под этим
понимают милостыню, благотворительность, прощение обид. "Должники" в нашем
понимании - те, кому мы послужили своими талантами, - вдохновением, силами
и временем, мастерством и разумом. Для кого построили дома и самолеты,
сшили одежду, написали хорошую книгу или картину, вырастили фрукты, открыли
новую звезду или кого вылечили от слепоты, физической или духовной.
Разумеется, мы должны получать за это вознаграждение, труд в нашем
несовершенном мире должен стимулироваться и должна быть мера труда.
     Но, кроме прощения личных обид, у нас нет иного пути вернуть Творцу
"долги", как безвозмездно служить своими талантами, всей своей жизнью Его
Делу - восстановлению Богочеловечества. Падение человека - дробление,
распад сродни ядерному. Деление на отдельные души, каждая из которых должна
определиться за земной путь, приняв или отвергнув записанный в сердце
Замысел Неба.
     Господь заповедал человеку не заботиться о хлебе насущном, как бы
гарантируя его каждому своему чаду. Но мы - воины Неба, рабы, сыны, можем
исполнить поручение Творца, обеспечив каждому "нашему" необходимо-
достаточное для осуществления им Замысла.
     Первое /хлеб насущный/ получаем. Второе - "долги", таланты - отдаем.
Эти понятия жизненно важно, необходимо разделить, чтобы мы могли избежать
пленения Мамоной. Проматывающий свой талант остается вечным должником,
блудным сыном, не вернувшимся к отцу. Будем проматывать - не простятся
"долги наши", "последнее отнимется" и такой раб "бит будет". "Даром
получили - даром давайте". Здесь, повторяю, вопрос не в самом богатстве
/оно тоже является талантом/, а в его употреблении. Послужить им Делу или с
помощью богатства заставить других служить тебе?
     И, наконец, третье, тесно связанное с первыми двумя. "Не введи нас во
искушение". То есть не дай нам впасть в искушение, споткнуться о ступень,
упасть. Искушения - необходимые ступени, испытания, преодолевая которые,
выбирая между добром и злом, Богом и князем тьмы, мы в муках "рождаемся
свыше". Искушения - это те самые Божии "нельзя", запреты данного нам
Закона. Они сходны во всех основных религиях, включая и моральный кодекс
строителя коммунизма. Этими "нельзя!" Господь даровал нам свободу выбора,
ибо где нет выбора, там нет и свободы. Преодолевая искушения, мы находим
правильный путь, выбираем свободно и ежечасно между светом и тьмой.
Искушения необходимы - это наша школа. Преодолевая их, побеждая нашу падшую
природу, мы просим Творца "не дать впасть в искушение". Удержать, помочь
преодолеть. Заметьте, не "избави от искушений", а "не дай впасть", "не
введи".
     Но "ИЗБАВИ ОТ ЛУКАВОГО". Еще один аспект третьего правила Неба,
которое человечество грубо и глобально нарушает. Небо нам предписывает
бежать от лукавого, от князя тьмы.
     "Будешь как Бог", - как известно, страшная роковая ложь. Но
современный мир с его навязчивой наглой рекламой: "хоти как можно больше,
слаще, запретнее - голубых, розовых, содома, дурмана - есть лишь один в
мире бог - твое желание" - мир с восторгом внимает сатанинскому
нашептыванию, служит ему верно, истово, превращая в гимн. Мы можем бороться
с искушениями, однако нам не по силам без помощи Божьей вступить в
единоборство с князем тьмы. Разные весовые категории. Но так же как руками
своих воинов Господь может обеспечить верных хлебом насущным, Он этими же
руками "избавит их от лукавого", оградит от прямого сатанинского насилия,
обеспечив, выражаясь современным языком, права "малых сих", которых
"пастырю доброму"/ доброму кесарю, доброму государству/ Творец приказал
охранять от волков. Это прямой долг желающих жить по Замыслу, поручение
Неба. Молитва Господня дает нам на это прямое благословение, тем более, что
речь идет не только о спасении жертв, но и "соблазнителей", каковым "лучше
бы вообще не родиться" по суровому предупреждению Неба. "Отец наш небесный
помоги нам исполнить Твою волю на земле", - такова суть Господней молитвы.
     Мы не утописты и отлично понимаем, что враг силен и в корне переделать
"безумный, безумный мир" - нереально. Но многое в наших силах. Не об этом
ли говорит молитва старца: "Господи, дай мне силы стойко переносить то, что
я не могу изменить, мужество изменить то, что могу, и мудрость отличать
одно от другого"...


     * * *


     Вампиры вкрутую, всмятку, в мешочек. Вкрутую - раздутые от крови,
денег, вещей, желудочного сока - торжество дурной взбесившейся материи над
духом. Или всмятку - раздавленные, высосанные, одурманенные останкинской
иглой - но они все равно "за", ибо боятся, что отнимут зелье и заставят
работать... С лопнувшей скорлупой и вывалившиеся нутром, которое они
выставляют напоказ, требуя своей доли в пожирании страны во имя "социальной
справедливости". Или жаждут возмездия, крови "крутых". Или "в мешочек" - с
мешками, рюкзаками, гигантскими сумками, пробивающиеся на рыночный Олимп
горбом своим. И все вместе - в перхоти, поту, прыщах, прокладках и
памперсах...
     В Златогорье всей этой тошниловки не было. С кромешными "тачками",
шлюхами, дебильными отпрысками, фазендами, помойками, огрызками, окурками,
с коленопреклоненным плачем о зарплате и голосованием "сердцем"; с
кровожадным щелканьем зубов, со взрывающимися пакетами, коробками, машинами
и домами, с набитыми барахлом мешками, с истошным визгом разборок местного
значения и сумок на несмазанных колесиках - нечего такого в Златогорье не
было. Здесь говорили друг другу "товарищ", радостно и самозабвенно
занимались, наконец-то дорвавшись, каждый своим любимым делом, а все прочее
- еда, жилье, одежда, спорт и отдых были просто приятным источником энергии
для служения делу. Главное наслаждение давало именно оно, дело, полное
смысла и удовлетворения. Здесь, в общем-то, все были трудоголиками. И
сбежавшая из скандальных шумных семей техническая и творческая
интеллигенция, - без разрыва, мирно, просто как когда-то в дом творчества,
и молодые семейные пары самых разных профессий - ребенок не только под
присмотром, но и с медицинской, духовно-воспитательной стороны нечего лучше
желать. И никаких бытовых забот. Спорт и, в общем-то, любые развлечения,
кроме противных Небу.
     Многие измученные беженцы из "горячих точек" обрели здесь подлинный
дом. Изан-нет подобрал им подходящую желанную работу в Москве и Подмосковье
- больше всего, конечно, по строительным специальностям. Ну а для женщин,
любительниц стряпать, наводить чистоту, возиться с малышней, не говоря уже
о врачах, учителях, о разного рода дефицитных специальностях - здесь
проблем не было. В Изан-нет поступали все сведения - кто где требуется и
кто что умеет, о рабочей силе, жилье, обучении различным специальностям, о
творческих коллективах и учебных заведениях, наличии вакантных мест, о
транспорте, продуктах, погодных условиях, стройматериалах, необходимой
литературе - обо всем решительно. Запрос и оптимальное решение. По системе
- подходящая работа, жилье, обслуживание бытовое и медицинское, устройство
детей и престарелых. Для златогорцев - Москва и Подмосковье, другие штабы
Изании организовывались прямо на местах с использованием, в первую
очередь, внутренних резервов. Иногда за помощью обращались в близлежащие
штабы или, в крайнем случае, в Центр, в Верховный штаб.
     Изания была кровеносной системой нездешнего бытия, где, как
инопланетяне, жили по своим законам и ценностям.

     Здесь по утрам делали зарядку, с визгом плескалась в бассейне малышня,
здесь из столовой вкусно пахло фирменными златогорскими щами /в постные дни
можно было заказать с грибами/. Здесь была не дискотека, а танцплощадка с
чудесным духовым оркестром. Веселились так, что земля дрожала, но без
хулиганства и похабщины, сами следя за порядком. Здесь шептались на
скамейках влюбленные, играли романтические свадьбы и дни рождения, и иногда
становилось жаль, что молодость давным-давно прошла и нельзя вот так
безоглядно, как когда-то на стройки пятилетки, записаться в Изанию
разведчицей или организаторшей и рвануть в какую-либо зону бедствия -
возрождать, освобождать, строить новую жизнь...


     * * *


     - Будьте с ним почаще, - сказал лечащий врач, - Близкий человек рядом
- это очень важно в период реабилитации. Ну а все прочее - наше дело.
     Когда Дениса выписали из стационара, они поселились уже в
двухкомнатном номере - / в Златогорье полагалась отдельная комната на
человека, начиная с 16-ти лет./ Ему очень понравилось, что он может сам на
компьютере выбрать планировку и стиль мебели, обои, интерьер. Он подбирал
эти картинки как ребенок, а видеостена "Море" и вовсе его заворожила -
Денис часами нажимал кнопки -штиль, барашки, шторм... Игрушка была дорогая,
но ему, "больному в период реабилитации", выписали на месяц бесплатно, как
лекарство. Они "слушали море", вспоминали Гагры, тамошних друзей, съемки,
вспоминалось только хорошее. Муж... Почти с сорокалетним стажем. Конечно,
она его любила - все более крепло ощущение, что она за него в ответе перед
Небом.
     Мы ответственны за тех, кого приручили и кого на себе женили... Иоанна
начинала понимать смысл христианского слова "любить" в значении "жалеть".
Помочь, поддержать, взять под крыло. Заботиться, терпеть и прощать. Перед
этим новым чувством, когда ревнивое "владеть" сменилось поначалу
безразличием, отчуждением, потом современным вариантом "Одиссеи" - может,
вернется завтра, а может - никогда, - перед ним как-то потускнело все,
вроде бы объединявшее их прежде - совместная работа, друзья, собственность,
воспоминания, Филипп, внуки. Просто Денис сейчас нуждался в ней, она ничего
не знала о его забугорных друзьях и подругах - наверняка, все было, но это
тоже не имело никакого значения, как и то, что он, видимо, всегда был из
другого теста. Ни прежней тусовке, ни свекрови, ни Филиппу с внуками, в
общем-то, не было до него дела, разве что Лиза с ее жертвенной
жалостливостью примчалась бы, но просто не имела такой возможности.
     У Дениса никого, кроме Иоанны, не было - кажется, и он это вдруг
понял, в их отношении появилось нечто трогательное - ну прямо популярные
когда-то львенок Чандр и собака Тобик. Не слишком эстетичные тапки, халаты,
теплые кальсоны и грелки вошли в атрибуты их новой совместной жизни, но и
это, похоже, не имело значения. Ничто не имело значения, кроме этого: "У
него никого нет, кроме меня"...
     И еще она знала, что здесь, в земной жизни, расстанется с ним навеки.
Там, за чертой, по ту сторону окна летящей к Москве электрички, она ступит
на узкую закатную тропинку и побредет вслед за Ганей навстречу Огню. И если
Господь не простит ее, если скроется навсегда Ганя за пылающим горизонтом,
а она останется одна, и сойдет вечная тьма, и только рыжий дух Альмы
заскулит, ляжет у ног, она все равно будет вечно ждать Ганю в кромешной
этой тьме, как мама письма от убитого отца. В горячей вере, что Ганя ее
отмолит, упросит Господа зачеркнуть, изгладить из Книги Жизни смертные
грехи ее - и убитых во чреве детей, и гордыню, и Антона, бесовское это
наваждение, в котором она не раз каялась. И, каясь, каждый раз в смятении
изумлялась, что этот крутой эротический сериал - из ее жизни.


     ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ...

     - Союз Исповедников Закона Неба. Мы называем Изанию "Союзом".
"Братство" - чересчур, "содружество" - не то. Именно "Союз". Наследников
лучшего в разрушенном СССР. Тех, кто по-прежнему готов восходить на Зов..
     - Красиво и абстрактно.
     - Истина вообще непостижима. Она в том, чтобы идти на Ее Голос вечно.
Отдать Ей жизнь, познав, что счастье - все отдать Истине. Именно в этом.
     - "Мечта прекрасная, еще неясная"?
     - "Сказку сделать былью", а не драчка за место под солнцем. Союз
Избравших Небо, вот что такое Изания. Всех, независимо от вероисповедания.
     "Хлеб насущный" - СРЕДСТВО. Реализованные, умноженные и ДАРОМ
РОЗДАННЫЕ ДАРЫ Неба - средство. Борьба с грехом как с заразной болезнью,
добровольное обречение себя на внутренний карантин, аскезу, воздержание -
то же всего лишь средство достичь вершины, Царствия. Умножение жатвы
Господней - цель. То есть исполнение Замысла.
     "Да приидет Царствие Твое, да будет Воля Твоя на земле как на Небе".
Это Царствие "внутри вас естъ". Оно начинается здесь, на земле, с высокого,
радостного, благодатного состояния выздоравливающей, ставшей на Путь души,
освободившейся от тяжкого груза дурной материальной бесконечности и от
страха смерти.
     Воспитание с раннего детства аллергии на жадность, эгоизм, тщеславие,
гордость и прочие последствия первородного греха. Пусть скупость станет
бережливостью во имя Жатвы, тщеславие - лидерством, правом вести в бoй
воинов Неба и взвалить на себя самую тяжкую ношу. Богатство, имение -
правом послужить ими Делу Неба...
     Да, мы сильны и горды, ибо мы - воины Неба, но мы смиренны и послушны
Военачальнику. И, сила наша "в немощи совершается".

     Богатство наше - в банке Небесном. Не грех, не золото, а сокровища
Неба станут стимулом развития общества. Революционеров Духа.
     Отношение к "вампирам". Осиновый кол - символ. Пригвоздить,
обезвредить, лишив возможности пожирать чужие жизни. Потенциальный хищник
сидит в каждом из нас, - бацилла первородного греха. Каин, из зависти
убивающий Авеля, брата своего, отвергнутый за это Царством.
     Вурдалаки боятся Света. Мы будем освобождать Свету путь, распахивать
окна и души, разрушать стены тюрьмы духа - пусть вампиры бегут, корчась от
обличающего луча. Те, кому суждено сгореть - сгорят, иные уползут в норы,
затаятся от страха, но многие - исцелятся. Мы свято верим в благодатную
силу Света, в то, что Он сильнее тьмы. В то, что Он не только Огонь
исцеляющий, преобразующий, но и Абсолютная Любовь. Спасающая, животворящая
всех, жаждущих исцеления.
     Выдержащие испытание Светом обретут Свет и Жизнь.
     Вампирия пасет и взращивает грех, делая на нем деньги. Она стрижет
купоны со всего, что осуждено и проклято Небом. Пастбища ее смертельно-
ядовиты, ее жатва - геенна и смерть.
     Мы не только наследники Святой Руси, но и Великого Октября. Руси
созидательной и творческой, ее духовного наследия. "Миp насилья разрушим,
оковы тяжкие падут"... Да, это и наши мечты, но конечная цель - за
пределами эмпирического мира. Умножение Божьей Жатвы, формирование младенца
Богочеловечества, зреющего в утробе обреченного мира.
     Мир насилья, цепи, оковы - это служение Мамоне, идолопоклонство. Это -
цепи сатанинские, и Небо поручило нам облегчить бремя для каждого
обратившегося к нам за помощью.
     Заветный путь к Свободе указан в Господней молитве "Отче наш". Лишь
самое необходимое на сегодняшний день завещано нам просить у Неба; все
ненужное, лишнее - отвлекающая от Замысла дурь... Освобожденное время,
творческий потенциал, глубины разума и духа - на преображение мира...
     И конечно, дела милосердия, потому что скорби, болезни, лишения,
бедствия посылаются Творцом во спасение ИЗБРАННИКУ. Это Зов Неба, и мы
призваны сделать все возможное и невозможное, чтобы избранник это осознал и
выстоял.
     Разные принципы разных цивилизаций: состояться, чтобы получить весь
мир, потеряв Небо, и состояться, чтобы отдать все Небу, обретя Его.
     Спаситель отказался от всех богатств и благ земли, от власти над
миром, указав нам путь в Небо. Нести свой крест на свою Голгофу. Но "бремя
Мое легко есть"...
     Отношение к иноверцам: я перерабатываю самое ценное в культурном и
религиозном опыте человечества через свой личностный опыт, через свой
Символ Веры. Это - верный угол зрения, а не зашоренность.
     Некоторые тоталитарные режимы подобны ядерному котлу, в котором бурлит
скованное зло, не находя выхода. При разрушении котла начинается цепная
реакция зла. Ну, а нынешняя власть старательно прививает "окамененное
нечувствие" ко злу, постоянно поднимает через СМИ планку "допустимости
зла", фиксируя действительность как сплошной многосерийный ужастик.
     Когда кто-то по велению сердца, добровольно, берет на себя часть
бремени другого, неважно, ближнего или дальнего, ибо "ближний тот, кто в
данный момент нуждается в твоей протянутой руке", - это и есть любовь
свыше. Но существует некая грань, когда на тебя норовят взобраться и ЕХАТЬ
в ущерб Замыслу. Человеколюбие превращается в грех человекоугодия.

     Почему даже церковь, когда речь идет о показе по телевидению
непотребного кощунственного фильма, говорит о "нарушении прав верующих"?
Почему играет по их правилам вместо того, чтобы напомнить, что Бог,
конечно, "поругаем не бывает", но тем, от кого исходят соблазны, "лучше бы
вообще не родиться". Потому что, когда уходит Господь /Спаситель и
Хранитель/, в незащищенный дом врываются все силы ада, как в гоголевском
"Вие", и начинаются неисчислимые бедствия. Мало их пережила наша несчастная
Родина!
     Служение собственной падшей природе убивает прежде всего саму
личность, ее душу. Гоголевский "Портрет", "Портрет Дориана Грея",
"Шагреневая кожа"... Ставка здесь - талант и судьба в вечности. Смерть
вторая. То есть с духовно-религиозной точки зрения - обвинение на Божьем
Суде, духовное банкротство /притча о талантах/, когда нечем отчитаться
перед Господином. Лишь "сеять разумное, доброе, вечное" - сеять в Жизнь.
     Советское общество стало рушиться, когда ввело принцип материальной
заинтересованности. Нельзя было играть в их игру. Эта постоянная фальшь -
старайся получить побольше, но помни, что это рвачество... Выход:
заинтересованность в заработке как возможности самореализации,
финансирования собственного Дела, работающего на Замысел. Творческих
планов, идей, талантов, индивидуальных или совместных проектов.
Материальная заинтересованность изанина - желание заработать на
осуществлении планов, работающих на ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ, на Волю Неба. Запрет на
использование богатства для ДУРИ.
     Мы меняем свою судьбу и судьбу других, когда молимся.
     Ребята, коммунисты-первопроходцы,.. те, настоящие. Вы творили свой
подвиг, не ожидая в награду бессмертия в Царствии. Вы добровольно клали
жизни "за други своя", за
     "святую свободу" и счастье человечества. За "светлое будущее", а не за
возможность нахапать, пристроиться к кормушке и затащить к себе в постель
прежде недоступную дорогую шлюху... Вы не знали, что сеятели вечного
бессмертны. Что проходят эпохи, поколения, земные слава, богатство. Песок
пустых хлопот, страстей, суеты засасывает черная дыра дурной бесконечности.
Лишь "дела хорошие", как звезды ночью, будут плыть за вашей душой по долгим
столетиям небытия, чтобы перед престолом Господина заполнить нищую вашу
суму драгоценными алмазами "пароходов, строчек и других долгих дел".
     Никакой корысти не было в вашем подвиге - вас ли осудит Творец?
"Рукописи не горят"... Да, слово бессмертно, поэтому будут гореть вечным
пламенем сочинители, певцы и творцы бессмертного зла.
     "Дурно пахнут мертвые слова"... Наша интеллигенция по хотению царя-
Ирода исполняет танец Саломеи, жаждущей получить на блюде голову Руси.
     Изане - предтечи, прокладывающие путь Царствию Того, Кто должен снова
прийти в конце времен.






     Из беседы иностранного корреспондента с Николаем Островским:
     "Я, если бы не чувствовал правоту дела, которое я выполняю, мне
кажется, я не мог бы никогда улыбаться..."
     "Я знаю, что такое гнет капиталистической эксплуатации. Я работал с
одиннадцати лет, и работал по тринадцать -пятнадцать часов в сутки. Но меня
били. Били не за плохую работу, я работал честно, а за то, что не дал
столько, сколько хозяину хотелось взять от меня. Таково отношение
эксплуататоров к трудящимся во всем мире. И эти люди говорят о гуманности!
А дома они слушают Вагнера и Бетховена, и призраки замученных ими людей не
смущают их покоя. Их благополучие построено на нечеловеческом отношении к
рабочим, которых они презирают за некультурность. Но как рабочий может
стать культурным в условии капиталистической эксплуатации? Не они ли тянут
его назад, к средневековью? У нас тоже есть недостатки, но это остатки
старого наследства... Разжигание национальной розни - один из методов
политики капиталистов. Вполне понятна их боязнь объединения угнетенных
народов...
     Все изменилось со времени Октября. Царской "Расеи" больше нет. Что нес
с собой русский солдат? Царский флаг и дикую эксплуатацию своей
отечественной буржуазии. Наша же армия не будет армией-победительницей,
жестокой к побежденному народу. Наш красноармеец знает, что его враг не
немецкий народ. Он знает, что после нашей победы будет братство народов. И
раз враг бросил оружие, отступил, то войдут на его территорию не
разбойники, не враги, а товарищи... Борьба будет ожесточенной. Гитлер сумел
сыграть на национальном унижении и сумел разжечь страшный шовинизм. Это
страшная вещь. У нас в Союзе 168 национальностей и в то же время у нас
теперь настоящее братство народов. А двадцать лет назад я сам был
свидетелем безобразных издевательств над евреями. Сейчас это дико, нелепо.
В Красной Армии особенное внимание уделяется политическому воспитанию
бойцов. Я сам до 1923 года был комиссаром батальона. Никогда мы не
говорили, что немцы или поляки наши враги, это было бы преступно... Это
наши друзья, закованные в цепи капиталистического рабства... Угнетение и
произвол везде одинаковы: есть фашизм, и есть демократизм, хотя тут и там
капиталисты. Мы не уравниваем их, мы ловим каждого честного человека...
     Среди журналистов есть хорошие, честные сердца. И если один из десяти
уходит из лагеря эксплуатации с незапятнанным сердцем, это уже огромная
радость...
     Общее дело, общая борьба дают силы перенести все. Я не двигаюсь и не
вижу уже восемь лет. Вы не представляете себе, не можете представить
ощущения неподвижности. Это страшное дело даже при здоровье, при отсутствии
боли, страданий. Ведь даже во сне человек меняет положение.
     К. - Скажите, если бы не коммунизм, вы могли бы также переносить свое
положение?
     О. - Никогда! Личное несчастье сейчас для меня второстепенно. Это
понятно...
     Когда кругом безотрадно, человек спасается в личном, для него вся
радость в семье, в узколичном кругу интересов. Тогда несчастья в личной
жизни /болезнь, потеря работы и так далее/ могут привести к катастрофе -
человеку нечем жить. Он гаснет, как свеча. Нет цели. Она кончается там, где
кончается личное. За стенами дома - жестокий мир, где все друг другу враги.
Капитализм сознательно воспитывает в людях антагонизм, ему страшно
объединение трудящихся. А наша партия воспитывает глубокое чувство
товарищества, дружбы. В этом огромная духовная сила человека - чувствовать
себя в дружеском коллективе.
     Я лишился самого чудесного в жизни - возможности видеть жизнь.
Прибавьте к этому огромные страдания, которые не дают ни секунды забвения.
Это было огромное испытание воли, поверьте, можно сойти с ума, если
позволить себе думать о боли. И передо мной встал вопрос: сделал ли я все,
что мог? Но совесть моя спокойна. Я жил честно, лишился всего в борьбе. Что
же мне остается? Предо мной темная ночь, непрерывные страдания. Я лишен
всего, всех физических радостей, процесс еды для меня - мучение. Что можно
сделать в моем положении?..
     Но партия воспитывает в нас священное чувство - бороться до тех пор,
пока есть в тебе искра жизни. Вот в наступлении боец падает, и единственная
боль оттого, что он не может помочь товарищам в борьбе. У нас бывало так:
легкораненые никогда не уходили в тыл. Идет батальон, и в нем человек
двадцать с перевязанными головами...
     - Если бы вы спросили моего врача, то он сказал бы:
     "Я тридцать лет считал, что болен тот, кто ноет, кто жалуется на
болезнь. А этого не узнаешь, когда он болен. А между тем сердце разрушено,
нервы пылают, огромный упадок сил. Он должен три года ничего не делать,
только есть и спать, а читать Анатоля Франса да Марка Твена, и то в
маленьких дозах". А я работаю по пятнадцать часов в сутки. Как? Врачам
непонятно. Но ничего сверхъестественного нет. Юридически я болен. Я
переношу мучительные страдания, не оставляющее меня ни ночью, ни днем.
     К. - Сколько вы спите?
     О. - Семь-восемь часов.
     К. - Где вы работали, когда началось Ваша болезнь?
     О. - Я политработник, секретарь комитета комсомола. А это значит -
работа с 6 утра до 2 часов ночи. Для себя времени не оставалось совершенно.
     К. - Я без колебаний скажу, что беседа с вами многому научила меня, и
я ее никогда не забуду. Вы мужественный человек. Мужество дает вам
преданность идеям коммунизма. Это идейное коммунистическое мужество. Да?
     О. - Да. Я могу каждую минуту погибнуть, может быть, вслед за вами
полетит телеграмма о моей гибели. Это меня не пугает, вот почему я работаю,
не жалея жизни. Будь я здоров, я экономил бы силы для пользы дела. Но я
хожу на краю пропасти и каждую минуту могу сорваться. Я это твердо знаю.
Два месяца назад у меня было разлитие желчи и отравление желчью, я не погиб
только случайно. Но как только упала температура, я немедленно принялся за
работу и работал по двадцать часов в день. Я боялся, что погибну, не кончив
книги.
     Я чувствую, что таю, и спешу уловить каждую минуту, пока чувствую
огромное пламя в сердце и пока светел мой мозг. Меня подстерегает гибель, и
это усиливает жажду жизни. Я не герой на час. Я победил все трагедии своей
жизни: слепоту, неподвижность, безумную боль. Я очень счастливый человек
несмотря на все. И это не потому, что я достиг всего, что меня наградило
правительство. Я этого ничего не имел и был так же радостен. Поймите, это
не было никогда целью моей работы. Пусть завтра я снова буду жить в
маленькой, убогой комнатушке, мне было бы все равно...
     Сталь закаляется при большом огне и сильном охлаждении. Тогда она
становится крепкой и ничего не боится. Так закалялось и наше поколение в
борьбе и страшных испытаниях и училось не падать перед жизнью. Я был
малограмотен до 1924 года я не знал хорошо русского языка.
     Огромная работа над собой сделала из меня интеллигента. Я знал хорошо
только политику, и этого для меня в тот период хватало. Больше всего
учился, когда заболел: у меня появилось свободное время. Я читал по
двадцать часов в сутки. За шесть лет неподвижности я прочел огромную массу
книг...
     Если уцелела ваша честность и вы сохранили человеческое достоинство,
это уже много. Вам ведь многое непонятно. Вы не видели России до революции,
не представляете себе этой дьявольской жуткой обстановки. Только зная наше
ужасное прошлое, можно оценить и понять гигантскую работу, которую мы
сделали.
     И страшно, что есть люди, которые хотят все разгромить, и взорвать, и
вернуть нас в прежнее рабство."  /Ник. Островский - газете "Ньюс кроникл."
1936г./


     * * *


     "Я лично думаю, что Сталин искренний коммунист. Должен сказать, что
его речи и заявления на десять голов выше по логике и аргументации, чем
все, что исходит от других его коллег:
     Делать то, чего желает делать правый уклон, - это, значит признать,
что коммунистическая партия бита, это значит вступить на путь ликвидации
революции как таковой: Только отдельным, более чутко мыслящим и видящим
вождям дано видеть лучше и глубже. И я не могу отказать Сталину в той
способности предвидения и анализа, которой я не замечаю ни у Рыкова, ни у
других подобных более мягких коммунистов: Для меня падение Сталина будет
термидором.
     У правого уклона нет вождей, чего и не требуется, нужно лишь, чтобы
история покончила со Сталиным как с последним оплотом твердокаменности.
Тогда власть останется: в руках мягких максималистов - Рыкова и Ко,
которые, подобно термидорианцам, будут пытаться нести дальше большевистское
знамя, но фактически будут игрушкой жизненной стихии, уступая и колеблясь
под давлением жизни." (Г.Бахметьев, последний Посол царской России в США).


     ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ

     ФОРМУЛА ЖИЗНИ /ВОСХОЖДЕНИЯ/:
     Разделение проблем "хлеба насущного" /обеспечения полноценной
жизнедеятельности личности для максимального развития ее духовно-
нравственного потенциала во имя исполнения ею Замысла/ и отдачи "ДОЛГОВ
НАШИХ" Творцу, Господину Жатвы.
     Проблема разумного обеспечения необходимо-достаточным каждого члена
общества должна быть решена вне зависимости от социального положения
личности. Графу "социальное положение" вообще нужно заменить критерием
"профессия, род занятий". Профессиональные льготы и издержки неизбежны, но
они ни в коем случае не дают кому-то право на особое питание, одежду, жилье
/лаборатория, кабинет для писателя или мастерская для скульптора здесь не
имеются в виду/, на какие-то привилегии в воспитании и образовании детей, в
отдыхе, развлечениях, бытовом обслуживании и т.д. Необходимо-достаточное
распределяется на духовно-нравственной и научной основе - так нам диктует
Замысел. Палец должен быть так же обеспечен всем необходимым, как и голова,
хотя ее функции неизмеримо сложнее. Но если в результате подагры палец
разболится, и голова, и все тело уже не смогут нормально функционировать.
Нужное голове должно быть просто ДРУГИМ, чем нужное пальцу или глазу, но
не больше или качественнее. Ты можешь снять со своего счета в Изан-банке
необходимую сумму на медицинское оборудование для зубоврачебного кабинета
или на археологическую экспедицию в Среднюю Азию, но не на норковую шубу
для жены или любовницы. И высококвалифицированный плотник не может, и
комбайнер-изанин и ассенизатор, получающий порой больше профессора. Таково
неотъемлемое правило Изании. Каждому - хлеб насущный, от каждого - ДОЛГИ
НАШИ.


     ВЗАИМОСБЛИЖЕНИЕ НИСХОДЯЩЕГО НЕБА И ВОСХОДЯЩЕГО ЧЕЛОВЕКА

     Прежнее тесное увязывание человеческой трудовой деятельности с "хлебом
насущным", необходимостью зарабатывать "на жизнь" порождало эффект
"переедания" в широком смысле слова. Переедания во всем, вплоть до
возможности купить неограниченную власть при низком духовно-нравственном
уровне, попыток всех и каждого перетянуть одеяло на себя, культа, замкнутой
на себя тщеславной гордости /в отличие от самоутверждения в нашем понимании
- как можно лучше послужить Замыслу, осуществив ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ свыше/...
Бесконечно развивающиеся аппетиты одних приводят не только ко хроническому
голоду других, но и заражают общество ответной жаждой крови - всем тем, что
мы называем вампиризмом.
     Земные ресурсы ограничены. Они не рассчитаны Творцом на неразумное
потребление, вредящее душе и телу. НЕПОТРЕБСТВА губят не только "вампиров",
но и доноров, вампиров потенциальных, - как завидующих, сжимающих кулаки в
ожидании своего часа, так и равнодушно терпящих зло, ибо таковые своим
молчанием перманентно питают, взращивают зло, подбрасывая черные шары для
отрицательного решения многих судеб в вечности. "Не противься ЗЛОМУ", но не
ЗЛУ! - сказал Господь. Прощай личных врагов, но какое право имеешь ты, воин
Неба, равнодушно взирать на издевательства над стариками, женщинами,
детьми? "Молчанием предается Бог", - это убедительно продемонстрировали
события последних лет, когда народное "непротивление злу" привело к
катастрофе. Разве не жаль их, ставших добычей тьмы? Девочек на панели и
мальчиков "на игле", доблестных защитников Отечества, ставших киллерами? И
даже тех, кто погубил их и себя, сам став жертвой ВСЕДОЗВОЛЕННОСТИ?
     "Бойся своих желаний, они иногда осуществляются" - предостерегали
древние мудрецы... Дурь и пустое "хотение" необходимо отличать от МЕЧТЫ,
предполагающей высоту Замысла, прорыв в Небо. "Преодолеть пространство и
простор"... Прорыв к "Неведомому Богу". Мечта - жажда полета, дитя духа, в
то время как "мечтательность" - душевность, петушиное хлопание крыльями.
     Искушение: некто нашел кошелек и колеблется: вернуть - не вернуть?
     Лукавый: "Кража - не грех, особенно кража миллионов. Банкиры - сливки
общества, объекты восхищения и подражания".
     Искушение: изменить или не изменить жене - допустим, на курорте?
     Лукавый: "Сексуальная свобода - революция, прогресс, освобождение от
темных предрассудков и оков". Пособия по изощренному сексу. Права
сексуальных меньшинств.
     Искушение: сотвори грех, Бог простит. Уступи греху...
     Лукавый: "Это и не грех вовсе, а дарованная свыше свобода, защищенная
"правами человека". Добродетель - смешна, старомодна и глупа. Живи "на всю
катушку".
     Иными словами, Искушение: - "Творец предупредил: "не пей, козленочком
станешь, но ты все же попробуй, какое вино вкусное"...
     Лукавый: "Не станешь козленочком - солгал Бог. Пей, сам будешь как
Бог".

     Теперь о "вредных привычках" и различных отклонениях.
     Если мы такого человека отвергнем, он понесет свой грех в мир,
соблазняя и заражая других уже в геометрической прогрессии. Брезгливо не
принятые Изанией будут убивать свои и чужие души в кабаках и борделях, в
любых уголках земли, поддерживая и оплачивая из своего кармана мировое зло.
Поэтому единственный критерий - добровольность прихода к нам с намерением
излечиться. Вампирия не должна процветать за их счет! Разорить кабаки,
казино, притоны, бордели; сражаться делом и словом, которое "тоже оружие",
постепенно конструируя новую действительность по Замыслу Творца. Для
добровольного излечения в "карантине" - тесное сотрудничество с
духовенством, психологами и другими специалистами-медиками, использование
новейших компьютерных достижений.
     Повторяю - жизнь изанина в падшем мире - это непрерывный выбор
меньшего из двух зол. И поскольку самое страшное - служить соблазном,
растлителем для других, пусть уж виртуальный секс и прочие темные
виртуальные фантазии касаются лишь тебя, твоих отношений с тьмой.
     Сомневающимся приведем несколько выдержек из журнала "Досуг":
     Реклама клуба "Шанс" для гомосексуалистов /студентам вход бесплатный/:
"Два зала - большой с хаус-музыкой, где проходит эротическое шоу на сцене
/стриптиз, воздушная эротика на ремнях/и наиболее известное "рыбное" с
большими аквариумами. "Изюминка" клуба: обнаженные мальчики, плавающие
среди рыб по соседству с аквариумом с пираньями... Клуб изобилует
полутемными переходами. Но самая-самая песня "Шанса" - туалет. "М" и "Ж"
представляют собой некое единое целое с распахивающимися дверками безо
всяких ненужных задвижек. Посетительницы "Ж" нисколько не удивляются, если
к ним в кабинку заглядывает незнакомый симпатичный мальчик с требованием
одолжить ему губную помаду".
     Клуб "Казарма": "...правильнее было бы назвать клуб "Катакомбы",
потому что даже в трезвом состоянии найти выход нелегко, а в пьяном и вовсе
безнадежная затея, учитывая минимальное освещение и большое количество
посетителей. При входе находится основной зал с треугольным баром, сцена
для шестового стриптиза, деревянные нары и душевая кабинка, в которой
моются стриптизеры после выступления. Если вы рискнете зайти дальше, то
очутитесь в лабиринте, где на фоне черных стен сияют красные фонари. В
отдельных закоулках установлены диваны и лежаки различной конфигурации и
телевизоры, по которым чего только не увидишь. Все комнаты
предусмотрительно оснащены щелями для тех, кто хочет понаблюдать со стороны
за людьми в комнатах.
     Самое посещаемое место - другое ответвление лабиринта: коридорчик с
кабинками, в каждой из которых есть писсуар и раковина. В стенках на разных
уровнях просверлены дырочки разных размеров. По словам завсегдатаев,
кабинки пользуются повышенной популярностью".
     "Хамелеон" /вход студентам - 15 руб. Плюс им дают талон на водку, колу
и сандвич за двадцать рублей/.
     "Шумно и многолюдно, по выходным набивается до 1000 человек. Клуб
очень напоминает большие дискотеки "загнивающего" Запада, где через две
минуты совместного танца начинаются поцелуи взасос с крепкими объятиями.
     В клубе царит полная сексуальная раскрепощенность, можно делать все
что угодно, вплоть до занятий любовью прямо на сцене /не говоря уже о
"лабиринте"/. Раздевания и первобытные телодвижения приветствуются.
Проводится много эротических конкурсов и лотерей с различными призами -
телевизорами, музыкальными центрами и т.п.
     ...Уж если вас сюда занесло, не напрягайтесь, когда сзади подходит
незнакомец /или незнакомка/ и /вне зависимости от вашего пола/ начинает
прижиматься к вам всеми частями тела: здесь так принято".


     * * *


     Пьяницы и наркоманы дают у нас подписку о желании испытать на себе
наши мягкие способы лечения - компьютер но - виртуальный сон, где пациент,
сам решая принимать или не принимать алкоголь или наркотик, как бы
программирует положительный или отрицательный результат своего выбора,
прокручивает его в собственном сознании с помощью виртуальной реальности.
     Все это пока на грани разработки, требует свежих идей программистов,
медиков, духовенства - религиозно-нравственного и общественного
осмысления. Приглашаем всех к сотрудничеству и будем вместе выбирать
меньшее из легиона зол. Но нам ясно главное: грех, конечно, когда кто-то в
виртуальной действительности собственного сознания удовлетворяет свою
похоть с несовершеннолетней девчонкой, но куда хуже, когда маньяк выходит
для этого на настоящую улицу настоящего города, где, между прочим, гуляют и
ваши дети, господа-товарищи.
     Чему служит наше слово - восхождению или падению? Духовное наследие -
это капитал вечности. Небесный банк, из которого человечество черпает силы
для восхождения, воду живую, источник которой - Спаситель, Господин
Жатвы... Не пробуждаешь ли ты своим словом силы тьмы, сталкивающие в
бездну?
     Нестяжание, смирение, "нищие духом" положительны лишь в аспекте
духовного состояния личности, ее отказа от своей падшей природы, покорности
Воле Творца. В остальном - да здравствует дерзание, борьба со злом,
активное служение Замыслу! Ибо лишь в восхождении - путь к Небу.

     Земная жизнь - жестокая вселенская война, куда мы "мобилизованы и
призваны" своим Небесным Отечеством. Смерть первая - демобилизация,
освобождение, долгожданное возвращение домой.
     "Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко"...
     "Не мир Я пришел принести на землю, но меч"...
     На войне этой неизбежно предстоит отдать, положить жизнь временную,
получив взамен Вечную. Или, сбежав с поля боя, навсегда остаться на
чужбине. Заметьте, красный мученик Николай Островский говорит не "умереть",
а "погибнуть". Не только православных святых, не только Блеза Паскаля, но и
этого, казалось бы, далекого от церкви большевика вспоминаю я "в минуту
жизни трудную", когда надо укрепиться духом.
     Итак, цель Изании - помочь личности СОСТОЯТЬСЯ по Замыслу Неба.
Исполняя Закон, решить положительно свою судьбу в вечности.
Благотворительность Изании помогает не просто выжить, но СОСТОЯТЬСЯ.


     * * *


     Денис сразу же крепко сдружился с Айрис, они часами болтали, легко
переходя с английского на русский к обратно, на свои недоступные Иоанне
компьютерные темы - она понимала лишь отдельные слова. Денис и прежде
увлекался виртуальной натурой для своих проектов - невероятные возможности
и гораздо дешевле! - а теперь Айрис заразила его новой идеей - лечебно-
воспитательное конструирование пациентом собственной жизни - для
наркоманов, к примеру, алкоголиков, для желающих излечиться еще от какой-
либо пагубной страсти. Ведь это сопровождало многих как проклятие - почти
каждый день одни и те же порой трагические или просто неприятные
происшествия. Конфликты, скандалы, увольнения с работы, роковые оплошности
и последствия вроде аварий и пожаров... Таким образом, сидя в кресле перед
монитором с датчиками на голове, пациент (добровольно, разумеется)
помещался в виртуальную реальность. Вот его дом, жена, родственники,
привычная обстановка, друзья. Любимое дело, знакомая улица, бар, где он
завсегдатаем - все в норме. Но вот он выпивает или колется, или заводит
случайное знакомство с "голубым" или путаной, или еще что-либо запретное...
Привычный кайф и вдруг все меняется - неприятности по службе, разрыв с
женой, она уходит, забирая детей. Несчастный в отчаянии мечется, чтобы ее
найти, нажимает на кнопки, выскакивает на улицу. И начинаются "ужастики" -
аварии, бандиты... В конце концов, больничная койка - боль, тошнота, голова
раскалывается... Или кошмары, демоны, страшные видения - Денис был мастером
по части всякого рода триллеров и шоковой терапии, - пациента иногда
приходилось отключать и давать успокаивающее. Грешник в ужасе, но есть лишь
один способ от всего этого избавиться - пройдя сквозь муки и испытания,
найти машину времени и вернуться назад, в недавнее прошлое. Когда все еще
было хорошо - жена дома, дети целы, на работе порядок, а он сам не заражен
спидом и не болен раком легких после неумеренного курения... Пациент
нажимает кнопки, и наконец, о счастье! - вот то самое мгновенье, когда его
угораздило глотнуть из проклятой бутылки или свернуть в роковой переулок.
Бутылка снова на полке бара, деньги на месте, он в кругу семьи на берегу
моря. Резвятся дети, они с помолодевшей красавицей-женой входят в ласковые
теплые волны. Того самого, что плещется на стене денисовой комнаты. На море
штиль... Звучит прекрасная музыка, кричат чайки, белый паpyc на горизонте...
И тут появляется шумная компания, предлагает выпить... И все сначала.

     - А как насчет моделирования ада? - как-то предложила Иоанна,

поежившись от собственной дерзости, - Нескольких минут пребывания во тьме

внешней? И вспомнила "дремучие двери".
     Но по части моделирования всяких натуральных и мистических ужасов
Дениc был сам мастер. Король подполья.
     Иоанна не видела его пoследнего проекта, но Айрис уверяла, что по
сравнению с ним все вместе взятые американские и неамериканские триллеры
кажутся "Веселыми ребятами".
     - У него все так медленно, - рассказывала Айрис, - Вот фото на стене,
вроде бы, ничего такого. Камера к стене приближается, все так медленно, и
уже страшно. А на фото... - голос Айрис стихал до шепота, глаза
округлялись. - У-у! - вскрикивал неожиданно Денис, как в детских
страшилках. Айрис взвизгивала, Иоанна тоже, Денис хохотал, довольный.
     - Страх - великое чувство! - убеждала Айрис, - Человек в этом
состоянии может перепрыгнуть через забор, не то что через собственный грех.
     - "Начало премудрости - страх Божий" - цитировала Иоанна, - "Наведи,
Господи, страх на них; да знают народы, что человеки они". /Пс.9:21/.
     - Да, да, думаю, и церковь нам окажет поддержку. У нас будут
специальные религиозно-воспитательные программы для детсадов и школ - ведь
ребенок часто не представляет себе последствий того или иного поступка, а у
нас он будет как бы проигрывать несколько вариантов запретов и последствий.
Да это актуально для любого возраста. Например, перешел улицу на красный
свет...
     - Поставил в казино на красное, - подхватила Иоанна.
     - Зарезал красную старуху-процентщицу, - добавил Денис, - Коммунистку,
вросшую в рынок.
     Идея ему нравилась, он уже начал практически кое-что реализовывать,
работая вопреки запретам докторов.
     - Какое счастье, когда между нами не стоят деньги, - сказал он как-то
по поводу врачей, добавив, - Когда между людьми не стоят деньги. "Какое
низкое коварство - полуживого забавлять..." "Низкое коварство"... "Вздыхать
и думать про себя: "Когда же черт возьмет тебя?" Это все деньги. Или
"Дядюшкин сон", помнишь?
     Они теперь часто бывали у Айрис в гостях. Их с Егоркой номер ничем не
отличался от стандартного - разве что по коридору прогуливалась охрана.
Заказывали на ужин любимые всеми пельмени (не покупные в пачках, как у
свекровьиных соратниц, а настоящие домашние). Их лепили вечерами две
беженки-учительницы, в основном, для дополнительного заработка - по
договору с одним из подмосковных кафе, но кое-что перепадало и златогорцам.
Учительницы, вместе с другими изанами, собирали средства на строительство
разгромленной в результате каких-то этнических конфликтов школы в их родном
поселке, куда намеревались вернуться.
     Итак пельмени, пиво с воблой. Для Дениса - безалкогольное и несоленые
сухарики, натертые чесноком. Айрис с Денисом уходили в другую комнату
pаботать и орали там то по-английски, то по-русски, а Иоанна обсуждала с
прочими гостями судьбу России. Приходила еще знакомая киношная пара,
которая тут поселилась на месяц, как в доме творчества - за плату. Муж
писал сценарий, жена - балерина на пенсии, ежедневно ездила на работу в
какое-то турагентство и вела здесь танцевальный кружок. Оставить мужа
одного в Златогорье супруга не решалась, опасаясь "скромного обаяния"
фиалочек. Айрис уговаривала их сдать квартиру надежной фирме /ycтроить это
Изания брала на себя/ и поселиться в Златогорье, тем более что бывшая
балерина еще и в кино проработала несколько лет в монтажной, а им
монтажница была нужна позарез.
     Здесь постоянно что-то горячо обсуждали - Айрис привила Златогорской
элите вкус к методу "мозговых атак", и в отличие от ни к чему не
обязывающих русских разговоров "за жизнь" по "проклятым вечным вопросам", в
квартирке Айрис все дискуссии скорее напоминали "Совет в Филях", за
которыми следовали немедленные приказы и военные действия.
     Иоанна не уставала восхищаться умением американки дерзко вторгаться в
самые рискованные темы, обсуждая во всех деталях какой-нибудь "виртуальный
секс", и одновременно держать строжайшую дистанцию с сильным полом, не
допуская никаких вольностей и оставаясь, тем не менее, "своим парнем",
"товарищем", напоминая комсомолку-энтузиастку "пламенных лет". Она даже
носила поверх джинсы модную в те годы блузу в широкую полоску - нежно-
фиалковые полосы чередовались с чернильными.
     Виртуальная стайка сизарей во главе с Айрис летала по Изан-нету и
Интернету, хлопоча неустанно по земным и заоблачным делам Изании. То
выискивая по миру "наших", то оказывая помощь, то требуя помощи, разнося в
клювах по всему свету егоркины идеи и проповеди, разоблачающие очередные
козни Вампирии... Торопясь, пока Интернет не стал рупором грядущего царства
Антихриста, успеть напакостить Зверю где только можно. И радуясь этому
великому изобретению человечества, позволяющему не выходя из дома
беседовать "от сердца к сердцу" с любым "гражданином вселенной" -
просветить, защитить, утешить, помочь, воодушевить...
     Айрис ликовала, что можно наконец-то доставать, обстреливать Вампирию
хотя бы из виртуального пространства, потому что в реальном поле до нее
нынче не добраться - ни в Эсэнговии, ни, тем более, у них в Штатах. Мол,
это только на словах там "свобода слова", а попробуй-ка сунься в солидную
редакцию или издательство с какими-либо кардинальными ниспровергающими
идеями -глухо, как в танке, как говорят в России. Отдельные факты - бичуй
на здоровье, но никаких выводов и обобщений, никаких подкопов под OСНОВЫ.
Вся критика должна быть направлена на улучшение капитализма. Ну, например,
некоторые мечтают о возврате к "добрым старым временам", они за свободное
предпринимательство и против монополии. Их девиз "Любовь к Богу, стране и
семье". "Опора на себя, облагороженная чувством к общине", как говорит Боб
Доул. Многие считают, что нынешний рынок является смертельным врагом
общества, которому он вроде бы должен служить. /Майкл Пьюсэй/. Другие прямо
заявляют, что человека превратили в "калькулятор"...

     Но попробуй потрясти "основы основ" какой-либо "революцией сознания",
если и раскопаешь какое-нибудь непуганое издательство или издашь за cвoй
счет - без соответствующей рекламы, особенно телевизионной, обеспечен
полный провал. В Штатах без рекламы делать нечего...
     А между тем, как рассказывала Айрис, там очень развиты общины-
комьюнити, в них - каждый восьмой американец. Общины организовывают нечто
вроде наших дружин для защиты от преступников, ругают правительство,
которому наплевать на простых американцев, и сетуют на отсутствие в
обществе традиционных духовных ценностей. Общины часто смыкаются с
религиозными течениями, откуда Айрис удавалось особенно успешно пополнять
ряды изан и "сочувствующих".
     Ну, а уж по части "революционности", по мнению Иоанны, нынешние
американские фильмы ничуть не уступали нашей классике. Айрис показала
парочку таких подрывающих Вампирию идеологических мин: в одной городские
бездомные под предводительством какого-то супермена устроили такую
сокрушительную разборку с коррумпированной мафиозной властью, под такими
крутыми лозунгами обличали "проклятых империалистов", что лента казалась
прямо-таки роскошно снятой в Голливуде клюквой по заказу Лубянки советских
времен.
     В другой же высшее общество в буквальном смысле пожрало на глазах у
шокированных зрителей двух попавших в его лапы парней - до последней
косточки. Символика социального вампиризма в чистейшем виде. "Общество" -
так назывался фильм.
     Короче говоря, Изания фундаментально готовилась противостоять
грядущему Антихристу, вовсю пропагандируя свою идеологию, налаживая связи и
отстреливаясь "компьютерными пулями" через Интернет.
     Кстати о "компьютерной пуле". Обсуждали тут как-то в обстановке
строжайшей секретности, что делать с одним чудаковатого вида изобретателем,
который вместе с заявлением о вступлении в Изанию принес проект такой пули,
разыскивающей по генетическим характеристикам и поражающей любого
"заказанного врага народа", /как он выразился/ - в любой точке земного шара
по Интернету. Сидит такой "враг народа" у компьютера - бац, внезапный
инсульт и концы в воду...
     Кулибину, разумеется, никто не поверил. Тогда обидевшийся изобретатель
поведал, что по клочку прилипшей к дивану шерсти линявшего кота Мура
"отольет" такую кошачью пулю, поэтому лучше коту отныне держаться подальше
от любимого дивана напротив компьютера. Посмеялись.
     А вскоре Мypa действительно нашли дохлым - не на диване, а у мусорного
контейнера без следов насильственной смерти. И хотя не было никаких
доказательств, что именно Интернет убил несчастного кота, всем стало как-то
не по себе. Изобретателя, у которого оказалось на счету еще множество менее
крутых патентов, в Изанию все же приняли после долгой и бурной дискуссии. А
вдруг "пулю-не-дуру" перехватит Вампирия? Он такое может натворить! Только
решили установить за ним строжайшую опеку, взяв предварительно клятву -
никакой самодеятельности. Изобретатель заявил, что если ему создадут все
условия для работы, он вообще за пределы Златогорья ни шагу, пока его не
вынесут вперед ногами.
     Как ни пыталась Иоанна уговорить Айрис показать ей хоть издали этого
Кулибина, та лишь отшучивалась, что он-де ходит в шапке-невидимке.
     Такого рода проблемы морально-этического плана возникали в Изании
сплошь и рядом. Например, степень сотрудничества с Вампирией, особенно
забугорной. Следует ли "нашим" ученым принимать предложения стран НАТО
поучаствовать в сомнительных с религиозно-нравственной точки зрения
проектах, особенно имеющих даже косвенное отношение к военной
промышленности? Ответ чаще всего был отрицательным. Чтобы каким-то образом
не нести перед Небом ответственность за убиенных натовскими ракетами, за
развращенных какой-либо голливудской "Лолитой", оболваненных и
зомбированных новейшей психотехникой.
     Еще приходил иногда Лева Лившиц, "новый русский еврей" с женой, "новой
русской хохлушкой", как они сами себя именовали, тоже финансисткой. Они
сразу же пускались в инопланетные свои банковские разговоры, "сальдо-
бульдо" подсчитывали, дебет-кредит, спорили с набитым ртом, поедая
пельмени. Влюбленность в Златогорье и в шарики, начиненные мясом с луком,
объединяла всех за столом. А где-то к одиннадцати, если не был в отъезде,
являлся сам Егорка - двужильный, непроницаемый, загадочный мальчик-сфинкс
/для Иоанны он все еще оставался лужинским мальчиком /.Удивительно было,
как можно спать по четыре-пять часов, все успевать, так серьезно относиться
к жизни, решительно не перенося ничего насмешливого, ироничного по поводу
"проклятых вечных вопросов", - судьбы России, Изании, а заодно и Вселенной.
Да и вообще не любил Егорка шутливого легкомысленного трепа о чем бы то ни
было. Сразу обрезал взглядом или гневным: "ну хватит"!
     - "Semper adamas" - /"Всегда несокрушаем"/, - провозглашал тогда Лева
на любимой егоркиной латыни, чтобы разрядить обстановку. Или: "Qu ocumque
ferar" /"Отовсюду прям"/.
     И Егорка разрешал себе едва улыбнуться.
     - Егор позволяет себя любить, - говорила Айрис, - Он бы никогда на мне
не женился, если брак не пошел бы на пользу Изании...
     - А ты?
     Похожая на вихрастого рыжеволосого пацана, вечно загорелая Айрис,
будто только что сошедшая с гагринского пляжа, с веснушками на чуть
вздернутом носике и чувственным гортанным смехом чем-то напоминала Хельге,
Денисову пассию из советского прошлого, о котором Иоанна думала едва не с
ностальгией. И к Айрис он был явно неравнодушен - его тянуло к такому типу
женщин. С Айрис он кокетничал, бодрился, молодел, а Иоанна радовалась столь
явным симптомам его выздоровления.
     Ну а Aйрис, такая деловая, эмансипированная, яркая, талантливая,
раскованная aмepиканочкa, Айpиc-иpиcкa с золотисто-коричневой кожей и
абрикосовыми, в тон, волосами - призналась, что влюбилась одновременно в
Егорку и его Проект / так она назвала Изанию/, еще когда Егорка только что
купил развалившийся профилакторий, а она приехала в Москву в долгожданную
командировку по делам своей фирмы. Послали ее из-за неплохого русского - у
нее была няня вологодского происхождения, вышедшая когда-то замуж за еврея,
а затем перебравшаяся в Штаты. Но ни по-еврейски, ни тем более по-английски
няня Люба говорить не умела, лишь окала по-русски, а вслед за ней окала и
Айрис. И получалось это у нее обворожительно.
     В клуб на егоркин концерт Айрис попала совершенно случайно /или по
воле Всевышнего/ - ей нужно было передать администратору клуба презент от
американской тети. Внутрь клуба она едва пробилась и, заинтригованная,
зашла в зал послушать виновника такого ажиотажа. Просидела дo конца на
ступеньках в проходе, неистово вместе со всеми хлопала и, когда
осчастливленный презентом администратор представил Айрис Егорке, она сразу
же заявила, что они -родственные души, что сразу же влюбилась в его песни,
идеи и в него самого. Что для Америки это тоже невероятно актуально -
помочь каждому человеку не только с самым необходимым, с жильем, например,
потому что проблема бездомных стоит очень остро, но и с проблемой
занятости... Поставить человека на ноги, раскрыть его творческий потенциал
или, как прекрасно сказано у Егopa: "Замысел Неба". Эта так называемая
"активная благотворительность" в Америке всегда имела приоритет, отвечает
духу страны и сейчас чрезвычайно актуальна. И она, Айрис, поддерживает его,
егоркины, лозунги, как говорят в России, и протягивает ему через океан
руку.

     Егорка, усталый, еще в гриме и фиолетовом плаще с блестками-звездами
слушал восторженно окающую американочку без особого энтузиазма.
     - У него было совершенно превратное представление об Америке, -
сокрушалась Айрис. Но когда Егорка узнал, что его заокеанская фанатка -
программистка, то, в свою очередь, буквально в нее вцепился и сходу
предложил сотрудничество. На следующий день они встретились, чтобы
обговорить детали, а еще через несколько дней Айрис попыталась его
соблазнить, но потерпела фиаско. Айрис чувствовала по-женски, что ему
нравится, и намекнула было, что он боится КГБ. Но Егорка откровенно
пояснил, что никакого КГБ уже в помине нет, однако секса между ними, кроме
освященного церковью брака, быть не должно. Но он ей может, коль на то
пошло, сделать предложение. Если она, конечно, согласится принять
православие.
     Ошеломленная такой строгостью нравов в атеистической, как она
полагала, стране, Айрис очень серьезно /она все делала очень серьезно/
засела за православные труды, рекомендованные не менее ошеломленной Варей.
Варя не знала, радоваться или паниковать. С одной стороны, Егорка часто ей
говорил, что для Дела, которое он замыслил, нужна полная отдача и семью
заводить он не имеет права. Зная аскета Егорку, что он никогда не пойдет на
случайные связи, она понимала, что сын себе уготовал тяжкие испытания.
Егорка отмахивался:
     - Не тяжелее монашества, мама. Мне бы твои заботы...
     И вот Айрис. Нежданно-негаданная невеста из страны желтого Дьявола,
царства Мамоны, да еще имеющая отношение к компьютерам, к Интернету -
всемирному банку данных. С этого, как опасались некоторые старцы, и
начнется антихрист, - каждому жителю земли порядковый номер и печать на
руку и чело...
     Умненькая, самостоятельная и неожиданно духовно подкованная Айрис,
даже слышавшая о великом расколе
     1054-го - /"что-то из-за чистилища"/ - произвела, тем не менее,
благоприятное впечатление. "Супер-баба", - подытожила Варя, хотя Егорка и
метнул в нее гневный свой взгляд.
     За католичество Айрис не держалась, сказав, что если Господь хочет,
чтобы отныне она шла к Нему другим путем вместе с посланным ей
возлюбленным, значит, так тому и быть.
     И еще она сказала, что Истина одна, однако путей к ней много. Что люди
получают конфессию как бы в наследство от рождения, от отца с матерью, но
коли жизнь так сложилась, она готова разобраться, изучить православие. И,
если не найдет в своей совести препятствий, согласна его принять.
Препятствий Айрис не нашла - напротив, зачитывалась отцом Павлом
Флоренским, Сергием Булгаковым, Хомяковым, и Варя надеялась, что скоро
американочка дорастет и до святых отцов. Без особого труда было получено
согласие и от родителей Айрис, которым она ежедневно в телефонных
разговорах превозносила Егорку и Изанию. На венчание они, правда, приехать
не смогли - мать Айрис панически боялась лететь самолетом, но прислали
молодоженам счет на круглую cумму, которая впоследствии вся ушла на
создание Изан-нет.
     Так Айрис, приняв крещение, стала Ириной, они повенчались, и уже
трудно было себе их представить врозь. И дело без Айрис, к загорелым рукам
которой тянулись компьютерные нити ото всех штабов Изании. Даже Варя
призналась Иоанне в тайном восхищении американками: "Вот и в их фильмах, я
вообще-то американские фильмы не люблю, не смотрю - примитив, штамповка...
Но слабый пол!.. Какой там "слабый" - на голову выше мужиков - борцы, одним
словом! То с мафией схватятся, то с роботами, инопланетянами, сатанистами,
еще какой-либо нечистью... И не просто воинственные клушки борются за
справедливость - высокие идеалы, за человечество... Грех, наверное, но я
иной раз думаю - вот бы нашим теткам к их слезам, двужильности и терпению -
да эдакую американскую пробивную силу, чисто мужскую волю к победе...
Может, и не то говорю - все же добродетели женщины - смирение, семейный
очаг...
     - Перед Господом смирение, - возразила Иоанна, - А не перед силами
зла. И припомнила княгиню Ольгу, Екатерину Великую, Елизавету - сестру
императрицы. Тоже иноземка, а какая деятельность на российской ниве!
Мученица.
     Кончилось все вечным спором вокруг роли иностранцев в русской истории.
     В умиротворенно-расслабленном состоянии, что выпадало крайне редко,
Егорка был очень похож на Варю - русые, как у нее, волосы, которые он
вариным легким движением смахивал со лба, линия губ, черты лица, казались
по-женски как у нее, "отредактированными". Даже "фирменная" Варина
полуулыбка "Монна-Варя" иногда появлялась на егоркиных губах. И куда все
это девалось, когда Егорка кого-либо распекал и гневался! Скулы вдруг
обтягивались, загорались раскаленным румянцем, нос заострялся, стиснутый
рот становился злым и узким как лезвие, темные глаза зажигались, вспыхивали
каким-то волчьим фосфорическим блеском и впивались разом во всех окрест
находящихся. Невозможно было в момент егоркиного гнева сделать что-либо "не
то", чтоб не получить в ответ нечто подобное разряду электрического ската.
Особенно Иоанну поражало это егоркино "всевидение", когда он, казалось,
отключался, положив голову на руки. И окружающие, расслабившись, начинали
делать или городить что-либо, с егоркиной точки зрения, "не то", - как он
вдруг резко вскидывал голову и окидывал провинившегося /определял он
безошибочно/ таким взглядом, что тому хотелось провалиться сквозь землю.
     Да, Егорка совершенно не выносил модного в последние два cтолетия
насмешливо-ироничного отношения к основным и не основным проблемам бытия,
всякие шуточки и анекдоты порой приводили его в ярость. Он мог среди
всеобщего хохота вдруг шмякнуть оземь какую-нибудь вилку-ложку-крышку
/бьющуюся посуду Егop не использовал/ и во внезапно наступившей тишине
спросить едва не со слезами: "и это ты находишь смешным?" или: "Да разве
можно над этим смеяться"?.. Нельзя сказать, чтоб он вовсе не обладал
чувством юмора - странные английские анекдоты вроде "банана в ухе", "головы
на велосипеде" или "неуловимого ковбоя", некоторые житейские байки
забавляли его - Егорка соизволял чуть улыбнуться вариной улыбкой. Но стоило
перейти грань - настроение у него безнадежно портилось и он, буркнув что-то
вроде знаменитого: "Боже, как грустна наша Россия!", хлопал дверью. Айрис
бежала следом - успокаивать. Она призналась, что по-прежнему влюблена в
него по уши, как и фанатки - фиалочки и чернильницы, как сизари, как все в
Златогорье, как и caмa Иоанна, хотя он был порой совершенно несносен этим
своим максимализмом, на дух не вынося обычный треп с его скептицизмом и
пошловатой двусмысленностью.
     "А ведь он прав, - думала Иоанна, - Это совсем не так безобидно. Мы
все просмеяли... Когда это началось? Очень давно, с самого начала... Когда
пресмыкающийся в Эдеме иронизировал, посмеивался: "Чушь все эти запреты,
лопайте, солгал Бог"...
     "Я дух, который вечно отрицает", - это о Мефистофеле у Гете. И у
Пушкина:

     Не верил он любви, свободе;
     На жизнь насмешливо глядел -
     И ничего во всей природе
     Благословить он не хотел.

     "На жизнь насмешливо глядел", - это о демоне. Но мы уже не можем
иначе, говорим и думаем на этом языке. Насмешливая ирония - наша защита,
маска, ею мы как бы отгораживаемся от серьезности и трагизма жизни, от
серьезности Замысла - Царствие через Крест. Мы предпочитаем дезертирство в
смех, смехом мы защищаемся от самой смерти, не замечая, что бежим от Вечной
Жизни.
     Некрасов, Достоевский плакали над несовершенством мира, плакал и
смеялся Гоголь, Толстой пытался изменить мир, изменив себя. Потом многие
пытались переделать, изменить... Теперь вот Егорка с его прекрасными делами
и завораживающими речами о Замысле, о "Царствии внутри нас", дающем
бессмертие.
     "Благословлю я золотую дорогу к солнцу от червя"... Егорка помогает
червю ползти к солнцу. Наверное, cмешно, но смеяться над этим недопустимо.
Иначе не доползти. Иначе нам не доползти.
     Вся егоркина жизнь принадлежала Делу. Егорка позволял себя любить
Айрис, фиалочкам и прочим товарищам, потому что так было нужно для Дела. В
этом он был тоже похож на Иосифа Грозного, - все работающее на Дело, было
благом.
     Егорка благоволил ко всем, преданным Делу, прощал ошибки, но не прощал
измены. Нe себе лично, измены Делу. Так он добродушно урезонил
программиста, влюбленного в Айрис: "Работать надо, а ты на нее пялишься"...
- и просто перевел из Златогорья в другой штаб, исключительно "для пользы
Дела".
     - Хоть бы приревновал, - окая, посетовала Айрис. Наверное, язык бы не
повернулся утверждать, что Егор любит Айрис "для пользы Дела", или Варю,
или ближайших друзей-сподвижников, но Иоанна тоже готова была голову отдать
на отсечение, что он бы никогда не женился и не подружился, если бы это
повредило Изании. Вариант "Ромео-Джульетта" здесь бы не прошел. Первым
делом были "самолеты", как думала Иоанна, снова и снова ловя себя на столь
ненавидимой Егором "ироничности".
     Егорку она, как и все, побаивалась и предпочитала при нем молчать,
чтоб не ляпнуть недозволенное. Она любовалась, как он работает - какой-
нибудь аврал с лопнувшими на морозе трубами, y монитора рядом с Айрис, на
сцене, на совещании по наболевшим вопросам такого исполненного для него
ответственности и тайного замысла земного бытия... Он хотел все знать и все
уметь, и ему это, кажется, удавалось. "Во всем дойти до самой сути". А если
не удавалось - под рукой обязательно оказывался некто, который знал, умел
или добывал в кратчайший срок необходимую информацию. Гениальный лидер-
организатор, Егорка yмел заставить всех вкалывать на Дело. Он отвоевывал,
вербовал, отнимал воинов Неба у всевозможных страстей, идолов, суеты и
бытовых дрязг, выдирал из их глотки, с кровью, проглоченную наживку золотой
удочки, зажигал пламенными речами и песнями, влюблял в себя /или в Дело/, -
это уже не имело значения. Ибо Егорка и был Делом, у него не оставалось
ничего, кроме Дела. Он жил пo-походному, яростно очищая себя от всего
лишнего, отнимающего время - не затем, чтобы стать лучше, просто ненужное
отвлекало от Дела. Спасителя, в Которого он с детства страстно верил. И
верил, что именно ему, Егорке Златову, доверена "борьба за освобождение
человечества" от дьявольских уз Вампирии. "Да будет Воля Твоя на земле, как
на Небе"...
     Умножить жатву. Для грядущего Царства Егорка самозабвенно возводил
Изанию, сжигая себя и других, рискуя личным спасением, как он однажды
признался Иоанне, потому что было бы куда безопаснее ему стать священником,
как мечтала Варя, или даже монахом, как мечтал Глеб, и где-либо в одинокой
келье с кувшином воды и ломтем хлеба пламенно и слезно молиться о спасении
распинаемой Руси. Он предпочел стать первопроходцем, зная, что в случае
ошибки ответит на Суде не только за себя, но и за всех поверивших, что он
"от Неба".
     Отец Киприан после долгих колебаний все же благословил "Дело".
     - Это сильнее меня, я не могу и не хочу противиться... - сказал Егорка
как-то Варе, - Господи, если Изания мираж, "прелесть" - дай знак. Останови,
уничтожь меня в конце концов, сделай плоды наши горькими...
     - Поймите, мы не можем позволить себе роскошь быть расточительными, -
горячился Егорка, - Haш капитал - время.
     Даже не здоровье, нет - и здоровые гибнут в авариях и катастрофах, а
немощь, сильная духом. Блез Паскаль, например... Или Серафим Саровский -
покалеченный ходил, горбатенький, а силища какая! Вpeмя... Никто не знает,
сколько кому отпущено, а мы швыряемся горстями. Думаешь, богат, запустил
руку привычно в карман, а там - пустота. Все. Надо успеть добежать, пока
тикают часы.
     - И такое он говорит в тридцать, - думала Иоанна, - Я в два раза
старше. Сколько осталось - десять? Двадцать от силы? А может, несколько
месяцев, даже дней?.. Благодаря будоражащим речам Егорки она вдруг ощутила
это зловещее тиканье у самого уха - мина, которой неизбежно суждено
взорваться - сегодня? Завтра? Когда? Рано или поздно рванет. Почему мы,
вроде бы верующие, об этом не думаем, так бездарно расточаем дни, зная, что
за каждую праздную и лукавую минуту придется отвечать?.. А он, Егорка, -
вся жизнь впереди...
     Нo Лермонтову тридцать никогда не исполнится, а Пушкина убьют чуть
постарше... Эти звездные мальчики так рано уходят...
     Ей вдруг стало страшно за Егорку.






     "Русскость - это выход за пределы. Как русское пространство вырывается
из-под притяжения земли, точно так и русское мышление - избыточное,
неудержимое, трансцендентное. Русская идея, русская логика, русский
менталитет давно преодолели препоны диалектических законов греческих
площадных споров. Оригинальность, парадоксальность, асимметричность - вот
непременные ингредиенты нашего мышления...
     Мы не тратимся на напрасные вещи, поэтому нас до сих пор хватает на
метафизику, жертвенность и любовь. Мы бушующим генофондом своим,
расселенном на невообразимом пространстве русского космоса, используя
принадлежащие нам по праву недра, язык и озарения, расходуем мировую
энергию, сквозь нас протекающую, не на глупенькие вещицы, без которых можно
равно достойно жить и умирать, но - на глобальное преобразование данного
нам мира, на подвиг общего дела, на раскручивание космического колеса, на
мировые войны или революции, на строительство Рая на земле...
     И правда, разве мыслимо основать Рай на земле? Но мы из века в век
строим наш Новый Иерусалим, наш Город-Сад, и постепенно в куполах его башен
и в орнаментах площадей все отчетливее проступают штрихи не воплощенных
нигде больше чудесных божественных замыслов. /Денис Тукмаков/
     "Хочу, чтобы вы почувствовали, что мы недаром подняли восстание, что
рабочие имели право свергнуть своих поработителей, уничтожить рабство,
чтобы построить прекрасную, свободную жизнь. А они теперь хотят все это
свергнуть и готовят мировую войну..."
     "Только мы, такие, как я, так безумно любящие жизнь, ту борьбу, ту
работу по постройке нового много лучшего мира, не можем уйти, пока не
останется хоть один шанс..." /Николай Островский/.
     "Глубокие знания, фантастическая способность вникать в детали, живость
ума и поразительно тонкое понимание человеческого характера: Я нашел, что
он лучше информирован, чем Рузвельт, более реалистичен, чем Черчилль и в
определенном смысле наиболее эффективен из военных лидеров." /А.Гарриман/.
     "Коммунизм при Сталине завоевал аплодисменты и восхищение всех наций.
Коммунизм при Сталине дал нам пример патриотизма, которому трудно найти
аналогии в истории. Коммунизм при Сталине дал миру лучших генералов.
Преследование христиан? Нет. Там нет религиозного преследования. Двери
церквей открыты. Преследование национальностей? Совсем нет. Евреи живут
там так же, как и все остальные. Политические репрессии? Да, конечно. Но
теперь уже ясно, что те, кого расстреляли, предали бы Россию немцам" /Лорд
Бивербук/.
     "Сталин имел колоссальный авторитет, и не только в России. Он умел
приручать своих врагов, не паниковать при проигрыше и не наслаждаться
своими победами. А побед у него было больше чем поражений.
     Сталинская Россия - это не прежняя Россия, погибшая вместе с
монархией. Но сталинское государство без достойных Сталина преемников
обречено." /Шарль де Голль/.
     "Необходимо отметить, что до своей болезни - последние, по-видимому,
три года - Сталин не обращался к врачам за медпомощью, во всяком случае,
так сказал начальник Лечсанупра Кремля.
     В Москве он, видимо, избегал медицины. На его большой даче в Кунцево
не было даже аптечки с первыми необходимыми средствами, не было, между
прочим, даже нитроглицерина, и если бы у него случился припадок грудной
жабы, он бы мог умереть от спазма, который устраняется двумя каплями
лекарства. С каких пор у него гипертония - тоже никто не знал, и он ее
никогда не лечил." /проф. А.Мясников/.

     Сеялось семя веками, - корни в земле глубоко;
     Срубишь леса топорами, - зло вырывать нелегко:
     Нам его в детстве привили, деды сроднилися с ним...
     Мертвые в мире почили, дело настало живым.
     Рыхлая почва готова, сейте, покуда весна:
     Доброго дела и слова не пропадут семена.
     Где мы и как их добыли - внукам отчет отдадим...
     Мертвые в мире почили, дело настало живым.
                       /Иван Никитин. 1857 г./

     "Далеко-далеко на Севере лежит моя милая родина, которую я покинул,
потому что в один прекрасный день она окончательно сошла с ума...
     Сегодня многие убеждены, что Россией правят евреи. Я так не считаю.
Россией правят самые обыкновенные подонки, национальность которых в данном
случае не важна. К несчастью, всплывшие на поверхность странные фигуры
обладают соответствующими фамилиями... Речь пойдет о другом - о корабле,
который они захватили...
     Будущее России, как ни странно, - укрепление сил, подъем, выживание,
преодоление. Это молодая нация, нация людей без царя в голове, но с
колоссальной энергией...
     Давным-давно, сидя в гнилом тамбовском подполье, в самые туманные,
дождливые и пьяные годы среднего брежневизма, я задал себе вопрос: что же,
собственно, это такое - Россия? Банальный, глупый вопрос, которым задаются
клинические идиоты.
     И постепенно предо мной стал во всей красе вырисовываться образ двух
разных Россий - "северной" Руси, Руси викингов и поморов, Руси воинов и
купцов, великой державы, держащей в страхе весь мир. России, гордо несущей
"бремя белого человека", России - страны верных единобожию. А рядом - образ
дряхлой и развратной Руси-Индии, с размазанными грязными слезами, тупой и
пьяной бездельницы, развалившейся на горбатой спине посреди хлюпающих
болот. Руси попрошаек и тунеядцев, поликушек и кликуш, хлыстовщины,
обломовщины и толстовщины, народников и народа-чертоносца. Это Русь "белая"
и Русь "черная".
     Соединение этих двух Россий, совершенно противоестественное, и есть
идея Евразии.
     Но такое сожительство невозможно.
     Одно что-то должно неминуемо победить и покорить другое". /Элиезер
Воронель-Дацевич/


     ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ...

     Лучше жить в чистом огороженном и безопасном аквариуме, чем в затхлом
болоте, кишащем гадами и аллигаторами.
     Из несвободы внешней мы попали в рабство внутреннее.
     РЕВОЛЮЦИЯ СОЗНАНИЯ. Превращение общества потребления в общество
СВЕРШЕНИЯ, ВОСХОЖДЕНИЯ и преображения . Все, что ты потребил не ради
свершения - кража у собственной судьбы в вечности. Убивать время - убивать
себя.
     Изания признает права человека и гражданский кодекс, лишь покуда они
не входят в противоречие с Законом и Замыслом Неба.
     Цель Изании - революция духа, сознания. Раскрыть в себе и в других
Образ и Замысел Творца, развить и направить на Дело - умножение Жатвы
Господней.
     Cредства: "Выйди от нее, народ Мой"... Направление в нужную сторону
колоссальных освободившихся сил общества. Освобождение времени, талантов,
духа - все на Дело, на замысел. Замысел - формирование БОГОЧЕЛОВЕЧЕСТВА,
СОТВОРЦА ТВОРЦУ, пригодного для жизни в Царстве Будущего Века. Бесконечная
свобода в ДОМЕ ОТЦА, но не ОТ ОТЦА. Этот вопрос должен решиться в
историческом времени "века сего". Лишь в ДОМЕ ОТЦА Свобода из средства
становится САМОДОСТАТОЧНОЙ ЦЕЛЬЮ, АБСОЛЮТНОЙ СВОБОДОЙ. Лишь ТВОРЧЕСТВО
абсолютно и самодостаточно свободно, заключая смысл в самом себе /КРАСОТА,
СОВЕРШЕНСТВО, АБСОЛЮТНЫЙ РАЗУМ, ИСТИНА.../ ТВОРЧЕСТВО, понуждаемое ЛЮБОВЬЮ
- дарить еще кому-то СЧАСТЬЕ ПОДЛИННОГО БЫТИЯ...
     Вот ТАЙНА, которая подвигла Творца Небесного создать мир. И человека в
мире - СОТВОРЦА СЕБЕ, Любимого НАСЛЕДНИКА В ДОМЕ ОТЦА.
     На земле мы должны пройти три формы ОСВОБОЖДЕНИЯ через ПОДЧИНЕНИЕ,
потому что так называемая земная "свобода" - не что иное как РАБСТВО,
мешающее обретению СВОБОДЫ ПОДЛИННОЙ. Лишь освободившись от свободы ложной,
мы обретем СВОБОДУ В БОГЕ. Через три ступени подчинения:
     1. Тело подчинить разуму.
     2. Разум подчинить духу.
     3. Дух подчинить Богу.
     Наша цель - отобрать, отвоевать детей Неба у Вампирии, наставить на
путь к Отчему Дому.
     Капитализм. Для нормального функционирования Целого необходима полная
отдача каждой отдельной частицы - в нужном месте, в нужное время и
соответственно Замыслу /инструкции/. Плюс для каждой клетки - необходимо
достаточное питание, "горючее". В странах так называемого "свободного мира"
свобода не слушаться Бога, то есть не просто Целого, но Самой Истины -
возведена в принцип. Здесь каждая отдельная часть стремится заставить себе
служить не только другие клетки, но и Целое, и даже саму Истину. Проглотить
как можно больше. Не только пищи, но и других клеток. В результате -
непомерно, неразумно разрастающиеся, как раковые образования, части Целого
на фоне недостатка питания и усыхания других, неспособных исполнять свою
функцию. Организм болеет и гибнет.
     Коммунизм в Замысле. Каждая отдельная клетка с полной отдачей служит
Целому, довольствуясь лишь самым необходимым. Стимул - высокое
предназначение Целого. В каждом человеческом сердце запрограммирована тоска
по Царству, утраченному Небесному Отечеству. Целое устремлено в светлое
будущее... Это звучало как "в Царство", путь туда тоже был труден и узок и
давал острое ощущение счастья - того самого "Царства внутри нас", когда
оказываешься "на Пути". Каждая отдельная клетка ревностно служит Целому,
пока верит в Смысл, Святость и Высшее предназначение этого Целого. Клетка
даже согласна пожертвовать идеей личного бессмертия во имя высокого
состояния "Пути", "Царства внутри", "близости с неведомым Богом".
     Вера в восхождение Целого. Клетка служит ревностно и довольствуется
необходимо достаточным до тех пор, пока образ Целого соответствует
вписанному в сердце Закону. Она согласна порой на любые жертвы вплоть до
собственной гибели во имя Красоты, Добра и Истины. Когда Целое
останавливается, перестает восходить, когда отдельные части и клетки
начинают служить сами себе, прислуживаться /казаться, что служат/ или
служить во имя личной выгоды, "прислуживать" Целому или отдельным
"взбесившимся" частям - начинается разлад, умирание. И каждая клетка это
чувствует - загнивание Целого. И все рушится, в сердце - тоска и пустота
смертная, заболевшая клетка тоже хочет забыться, занять свое место "на пиру
во время чумы". И если раньше она могла примириться с личным небытием,
принести себя в жертву, то теперь начинает бунтовать, лукавить, лениться и
тянуть на себя. И прислуживать, и прислуживаться. А то и впрямую работать
на разрушение Целого, удерживающего, не дающего ей грешить.
     Была столь милая сердцу вера в Высшую Правду и бессмертие Целого,
которая заменяла все. В идее богоподобного человека будущего появились
изъяны и пошли трупные пятна.
     Богоподобие, святость Целого, его бессмертие, хотя бы иллюзия
бессмертия, иллюзия святости - обязательное условие Восхождения. Советская
власть продержалась семьдесят лет.
     "Я не волшебник, я только учусь, но дружба помогает нам делать
настоящие чудеса!" (из фильма "Золушка").
     Религиозная вера разрешает это противоречие, провозглашая святость и
богоподобие Целого в ВЕЧНОСТИ. Целого, обещающего бессмертное Царствие
каждой своей клетке.
     Не здесь это будет, не здесь, ибо необходимы два условия:
самозабвенное жертвенное служение, послушание Воле
     Отца каждой отдельной клетки и святость, непогрешимость, Высшая Правда
Целого в вечности. Не здесь и не для каждого.
     А Иосиф собрал всех, щелкнул бичом и скопом погнал в гору. Наверное,
это все же лучше, чем оставить лежать в грязи потенциальное
Богочеловечество.
     Иосиф был удерживающим. Его имя - скрепляющий цемент, ограда. Сразу
после 20 съезда - события в Грузии, в Венгрии. Бумеранг: кто поносит Иосифа
- получает возмездие.
     Мы исповедуем некое общее кредо - вне зависимости от того, к какой
религиозной конфессии, партии или социальной ориентации принадлежат наши
сторонники. Это кредо (образ жизни) можно сформулировать как ПРЕОДОЛЕНИЕ В
ЕДИНОЙ СВЯЗКЕ ЗЕМНОГО ПРИТЯЖЕНИЯ, ДУРНОЙ КОЛИЧЕСТВЕННОЙ БЕСКОНЕЧНОСТИ,
которые сковывают ДУХ И НЕ ДАЮТ ОСУЩЕСТВИТЬСЯ ЗАМЫСЛУ.
     Взаимопомогающая, взаимовосполняющая и взаимопроникающая СВЯЗКА,
СПАЙКА ПО ЗАМЫСЛУ ЕДИНОГО ВО МНОГИХ ЛИЦАХ. ВОСХОЖДЕНИЕ В ЭТОЙ СВЯЗКЕ К
ИСТИНЕ. ЕЕ ПУТЕМ И ЖИЗНЬЮ.
     Наша цель - аккумулировать, нести в себе генетическую память всего
БОГОЧЕЛОВЕЧЕСТВА, "пароходы, строчки и другие долгие дела..." "Царство
Божье внутри вас" - так формируется единое духовное тело будущего
БОГОЧЕЛОВЕЧЕСТВА.
     Толстой пишет, что в треугольнике две вершины основания, два человека,
сближаясь между собой, как бы приближаются к вершине /Богу/. Но во-первых,
не всякое сближение между людьми угодно Небу, ибо чаще всего это -
сближение во грехе. Взять хотя бы Вавилонскую башню или Третий рейх. Нет,
не плоскость, а объемная гора, ПИРАМИДА скорее символизирует наше
ВОСХОЖДЕНИЕ к Творцу. Продвигаясь, взявшись за руки, от основания - вверх,
разными путями, но в одном направлении - к Небу, мы одновременно сближаемся
друг с другом и с Высшей Точкой, ВЕРШИНОЙ. Здесь встречаются ВСЕ
ВОСХОДЯЩИЕ.
     Дальше - только Небо. Пропуск туда - принятие Замысла в смирении и
любви. Ну а гордая самость будет низвержена, как бы высоко ни вознеслась.
     Мы верим, что ищущие ИСТИНУ всей своей жизнью непременно с Ней
встретятся. И войдут Ее Дверью в Дом Отца, где "едино Небо и Один Пастырь".
     В восхождении, на пути вверх, незримо присутствует Истина. Здесь "нет
ни иудея, ни эллина", здесь есть "кто стонал, но держал". Их немного, но их
"свет". И нет тех, кто "сразу раскис и вниз"...
     Ибо "претерпевший до конца - спасется."
     Все пути при восхождении сходятся к вершине. Дальше - Небо!
     Во всякой творческой ПОЛНОТЕ присутствует элемент ТРОИЧНОСТИ: замысел,
воплощение во времени, полнота бытия во времени экзистенциальном. Так
"Евгений Онегин", прежде чем стать нетленной духовной ценностью, прошел
путь замысла и написания во времени.
     Слово творит историю. Энергетика старых книг, фильмов, песен помогает
выжить и устоять в схватке с Вампирией.
     Страну прежде всего развалила ПЯТАЯ КОЛОННА, прогнившая власть.
Номенклатура получала большие привилегии, туда рвались потенциальные
вампиры, желающие "казаться, чтоб пробраться". В Изании на первые позиции
идут лидеры - энтузиасты, фанаты нашего движения. У нас положение лидера не
дает ровным счетом никаких материальных привилегий, кроме тех, которые
требуются для успешной работы /служебный транспорт, средства связи и т. д.
/ Лидер - вожак в упряжке, взявший на себя повышенную нагрузку и коррекцию
верного направления. Если лидер устает, ожиревает или начинает сбиваться с
пути, его заменяет другой.
     Преодолевая зло, грех, человек приходит порой к катарсису, очищению -
все так, но сколько издержек!. . Вряд ли в Замысле Неба спасать одну душу
ценой гибели многих других. Не лучше ли нам, Его воинам, поискать иной
путь?
     РАБСТВО - В ХОТЕНИИ НЕДОЗВОЛЕННОГО. Преодолевая злое "Хочу!" мы
освобождаемся и делаем шаг к Замыслу Творца.
     Корысть, нажива не должны стоять между людьми. Когда мы поймем, что
ТАЛАНТ ПРИНАДЛЕЖИТ БОГУ? Так и говорят "Это от Бога". Талант нельзя
продавать, его можно лишь умножить и вернуть Господину... Через людей,
освобождению которых ты служишь своим талантом, верша Дело Божие на земле.
     "Что им отдал, то Мне отдал".
     В молитве о хлебе насущном на сегодняшний день - просьба о свободе от
власти МАТЕРИИ НАД ДУХОМ. ХЛЕБ НАСУЩНЫЙ - средство для поддержания сил,
нужных для служения Небу, Жатве Господней.
     Итак: талант - Богу. Человеку - хлеб насущный. И Царство.
     У личности есть право не слушаться Бога и грешить, но есть и право
защиты от чужого греха. Это такое же право, как запрет на курение в
общественных местах или карантин для больных холерой. Разве, к примеру,
развращающая малолеток проституция, наркомания, с последующими
венерическими заболеваниями, СПИДом, нарушениями психики - наносят обществу
меньший вред, чем курение в общественных местах?
     Верных воинов Света единицы, а СЫНОВ - и того меньше. Потому-то и
сказано про "узкий путь спасения", которым идут немногие.
     И каждому предстоит пасть на этой войне - кому смертью храбрых, кому
бесславной позорной смертью. Но никто не уцелеет. И на чьей стороне
окажешься в момент "смерти первой" - тьмы или Света, - та власть и признает
тебя СВОИМ. НЕБО ИЛИ ТЬМА. Так и будет во веки веков.
     В результате дарованной Творцом свободы человек может стать
БОГОЧЕЛОВЕКОМ, или навсегда остаться полуЗВЕРЕМ, непригодным для Царства.
     Изания не зовет всех в монастырь - это путь святости. Но у нас есть
несколько основных принципов, положений для Исповедников Замысла Неба:
     Отмена принципа материальной заинтересованности, принципа
СОПЕРНИЧЕСТВА, КОНКУРЕНЦИИ /кроме, разумеется, спорта или творческих
конкурсов/. Прогресс не на основе подавления одних другими, а на основе
снабжения КАЖДОГО всем необходимым для свободного развития. Человек должен
заниматься любимым делом столько времени, сколько это ему дает
удовлетворение, сколько это необходимо для Дела и не вредит физическому и
духовному здоровью. Разумеется, за исключением экстремальных ситуаций. В
связи с этим мы ратуем, в основном, за отмену наличных денег, стимулирующих
бесконечную возможность "хотения" во вред собственной судьбе в вечности.
Нельзя делать грех стимулом так называемого "прогресса". Деньги ежеминутно
порождают грех, "люди гибнут за металл". Наши "златики" служат для расчетов
с внешним миром, дают право приобретать все необходимое для осуществления
Замысла и запрещают все, ему препятствующее.
     Человечество не делится четко на волков и овец. Оборотень - зверь
первородного греха, дремлющий в каждом. Нужен лишь толчок, соблазн - и
клетка перерождается, становится раковой, чуждой Целому Богочеловечества,
единому вселенскому организму, задуманному Творцом по принципу ТРОИЦЫ,
спаянной любовью в ЕДИНОСУЩНОЕ И НЕРАЗДЕЛЬНОЕ.

     Всякая попытка, объединившись во зле, достичь Неба, осуждена и
обречена /Вавилонская башня/. Небо - Отчий Дом. 3емля - изгнание, "дремучие
двери", где мы, пройдя многочисленные прельщения и искушения, должны
повернуться к Небу светлой стороной. Не лезть туда в гордом греховном
единении, а смиренно исполнять Волю Творца. И тогда, через внутреннее
преображение каждого /"Царство Божие внутри нас есть"/ наступит истинное
единство в Боге. Советская власть объединила на земле народы по Замыслу
Творца, не признавая Творца, выплеснув с водой ребенка. Она не была
всемирной антихристовой религией, она вообще отмежевалась от религии,
провозгласив ее внутренним делом каждого /свободу совести/ при запрете
активной религиозной деятельности. В определенном смысле это было запретом
поминать имя Божье всуе. И исполнением на земле Воли Божьей без ожидания
награды.
     Частной собственности нет и быть не может, ибо человек смертен и ничто
на земле ему не принадлежит. Есть лишь АРЕНДА, "долги наши" перед Богом.
Кому больше дано, с того больше спросится.
     Если я в Истине ищу личного, своей выгоды, то я чужд Истине, ибо Она
не может делиться. Она для всех. Ищущий своего в Истине должен искать САМУ
ИСТИНУ. Истина сопричастна мне, когда я принадлежу Истине. Истина - Жизнь,
дающаяся каждой части Целого, несущей жизнь.
     В молитве "Отче наш" первые три строфы - ЦЕЛЬ. Последующие - СРЕДСТВА.
     Совки отнимали лишнее, писали разгромные фельетоны, обсуждали на
собраниях неверных мужей и жен, наивно боролись с эгоизмом и тщеславием, не
называя это "самостью".
     Нельзя одновременно служить Богу и Мамоне. Изания это противоречие
снимает. Для нас богатство, капитал - средство служения Жатве Господней,
Делу Творца на земле. Заставить самое Мамону послужить Небу!
     Принцип Изании - не отвергать по возможности "сомнительных", а
бороться за них, привлекать даже неприятельских воинов на свою сторону.
     К вопросу о продаже земли: "Землю не должно продавать навсегда; ибо
Моя земля; вы пришельцы и поселенцы у Меня". /Лев.25,23/.
     На какие низкие цели работают гении, на что уходят лучшие силы
человечества! Открыть в себе и реализовать Замысел Неба - кто в наше время
мыслит такими категориями?
     Господь - Истина. Попробуй жить по Истине и поймешь, кто такой.
Попробуй говорить, что на деле думаешь и чувствуешь - и ужаснешься себе. А
ведь на Суде, в который некоторые из нас верят, придется вывернуться
наизнанку. И увидеть страшное свое вампирское нутро - все, что при "империи
зла" тоже осуждалось и искоренялось, а теперь многими вывешивается напоказ
и растиражировано.
     Что вас советская власть заставляла при Иосифе делать такого, что не
позволяет Церковь? А нынешняя власть - сплошь и рядом.
     Надо отделить цель от средства. Замысел от путей Его осуществления.
Наше КРЕДО: процесс жизни - путь каждого к осуществлению Замысла о себе.
     Варианты обывателей:
     1. Жить, чтобы выжить.
     2. Чтобы жить.
     З. Чтобы есть и вообще потреблять.
     4. Чтобы обладать.
     5. Чтобы властвовать.
     Изания: выжить, жить, есть, иметь и властвовать, чтобы СОСТОЯТЬСЯ,
свершить предназначение на земле и занять СВОЕ МЕСТО в жизни Будущего Века.
Свобода от всего, кроме вписанного в сердце Закона.
     Состояться - это вернуть Господину Жатвы умноженные таланты, обрести
Царство уже при жизни земной, по возможности освободив себя и других от
непотребных страстей и рабств. И не опоздать, подобно неразумным девам из
Евангельской притчи, зажечь свой светильник к приходу Небесного Жениха.
     НАША ЦЕЛЬ - победить смерть, вырваться из плена у зла, которое питает
смерть. Зло и смерть - по ту сторону Бытия - так повелело Небо. Ибо нет
ничего страшнее бессмертного зла!
     Успеть переплавить волю в Свободу, время - в Вечность, многоликую
зыбкую земную правду - в Истину. Земной капитал перевести на вечный счет...


     * * *


     "Здесь Вы можете перевести ваше время в вечность!" - таков был девиз
Изан-банка.
     Лева, директор Изан-банка, один из самых богатых людей в России, а
может, и не только в России... Делающий деньги даже из прошлогоднего снега,
третий главный игрок и рабоголик Изании, фанат дела, заходил обычно "на
пельмени" к Айрис, зная, что должен появиться Егорка. Съедал несколько
тарелок и шел на балкон покурить. Денис, которому врачи курить запретили,
выходил следом "подышать воздухом" и посокрушаться о развале отечественного
кинематографа. Иоанна подозревала, что он позволял себе затяжку-другую.
     "Новый русский еврей" был высок, жилист, наголо побрит под
Маяковского. Очень любил егоркины песни-притчи и пел под гитару приятным
баритоном:
     "Греет и светит в промозглой ночи
     Пламя давно отгоревшей свечи..."
     Он мечтал перековать все грязное грешное золото Земли в святое Золото
Неба, которое он положит в день Суда перед Всевышним во спасение душ своих
вкладчиков. Он был романтиком. Вечные вклады, вечный банк...
     Обладающий сверхчутьем Лева благополучно миновал все кризисы, скачки
курса, обвалы и пирамиды, в том числе и государственные. Как-то разговор на
балконе зашел о Мавроди.
     - В общем-то пирамида, немного усовершенствованная и рассчитанная на
длительный срок - еще на годик-полтора, - сказал Лева, - Вот представьте -
сидим мы с вами в этом, как его... Монте Карле за покером. Играем. Один -
не исключено, мухлюет, у другого тоже карта крапленая, третий - к соседу в
карты через плечо заглядывает... А может и сам хозяин - шулер, пусть... Но
это наша игра, господа, наши личные дела. "Прайвити", - как говорит Айрис.
Мы и разберемся сами меж собой. Если надо - канделябром по бороде!
     Но вдруг вваливаются "господа демократы" с пушками и говорят: "Э,
ребята, вы тут не по правилам игру ведете. Хозяин у вас - шулер, да и этот,
с лысиной, в чужие карты заглядывает... В общем радуйтесь - пришли мы,
борцы за правду, игру вашу аннулируем, банк забираем себе, а вы, голубковы
наши сизокрылые со своими Тибетами, Чарами и Мавродями - живо по домам.
"Мухой!" - как опять же говорит Айрис. И Мавродям вашим отслюним трошки,
чтоб не вякали, а вякнут - увидят небо в клеточку...
     Государственный гангстеризм - вот как это называется. И реклама эта
оголтелая по ящику, все эти "Поверила!", "Мы - партнеры"... А потом всем
"партнерам" сделали козу. На самом высшем уровне.
     Власть "режет и стрижет" народы
     Кинжалами Святой Свободы, - как сказал поэт.
     Свободы играть в разные игры самостийности, обогащения, куда их
завлекают всякие большие дяди, которые вламываются посреди игры, орут: "А
этот в шляпе играет противу правил!" - и забирают банк. Обычное дело.
Бомбят, вводят войска, десант высаживают - чтоб "играли по правилам", и
всегда забирают банк. Плевали они на ваши Корею, Вьетнам, Ирак, Югославию -
кто там у вас карту передергивает, - им банк подавай. Вы Леву слушайте.
Лева - она умная, Лева знает за банк...
     Егорку Лева встречал "лирической-автобиографической": "Когда б имел
златые горы и реки, полные вина..."
     Айрис быстро подвигала Егорке тарелку с пельменями, Леве совала в руки
гитару, чтоб он погодил с "производственным совещанием", как она называла
то, что обычно начиналось в комнате после появления мужа.
     - Куда ты торопишься, а еще пропагандист правильного питания! -
сердилась Айрис, - Вот в монастырях ваших вообще не разрешается
разговаривать, "жития святых" читают. Поиграй, пока он поест, - окая,
приказывала она Леве.
     "In motu quiesco", - "к непогоде тих", изрекал тот в егоркин адрес.
     И послушно наигрывал любимые егоркины мелодии. Потом Айрис заказывала
ему свои забугорные "кантри". Егорка, поев, расслаблялся, отключался,
казалось, положив голову на руки. Компания оживлялась, про Егорку забывали,
неизбежно переходя на столь ненавидимый Егоркой треп, пока он не
вскидывался гневно:
     - И это вы находите смешным?
     - Смешно не это, - ловко спасал положение Лева, - Смешно, что по
вчерашним сводкам я получил презабавный результат...
     И начиналось "производственное совещание". Расслабляться Егорка не
умел, хоть Айрис и говорила, что иногда заставляет его вместе с ней делать
какое-то специальное упражнение на релаксацию.
     Но совершенно преображался Егорка на сцене, на трибуне. Егорка -
лидер-оратор. Вспоминался Пушкин:

     Его глаза сияют,
     Лик его ужасен,
     Движенья быстры, он прекрасен,
     Он весь - как Божия гроза...

     Говорили, что постановкой его голоса занимался приглашенный Айрис
специалист, но ведь и до Айрис певец Егорка Златов, звездный мальчик в
плаще, не тот, шестидесятник, а певец горящей, как свеча жизни, абсолютно
владел аудиторией.
     Не хватало лишь коня. Белого, потому что спаситель России Егорий,
разящий многоглавого змея-вампира, должен быть на белом коне.
     Особенно менялся голос, наливаясь какой-то колокольной набатной мощью
и вдохновением, вызывая то боль, то ярость, бередил душу и звал на подвиг,
прямо в бой, как мальчишек с того парада сорок первого... Да они и были
солдатами и солдатками, эти фиолетовые мальчики и девочки, собирающиеся
вместе всего на один день в году со всех сторон растерзанной поруганной
страны, чтобы вот так, плечом к плечу, набраться сил и мужества, глянуть в
глаза друг другу, вскинуть к небу сплетенные руки и, получив приказ и
благословение, каждый от своего храма, - снова туда, в бой, на передовую.
Разведчики и организаторы. По городам и весям, где замерли заводы,
остановились станки и комбайны, замерзли и лопнули трубы, спились мужики,
отчаялись и огрубели бабы, оголодали и сбились с пути дети, опозорены
девушки и одурманены наркотой парни. Где люди забыли о любимой профессии,
об учебниках, о Пушкине и об отдыхе. Где мерзнут и голодают, выбиваясь из
сил, за гроши батрача на "крутых", торгуя пойлом, сигаретами и чем попало.
Где по ночам, а то и днями грабят, стреляют, насилуют по телеящику и
взаправду. И уже не отличить реальность от вампирского, подмигивающего
хищным краснозеленым глазищем экрана... Это в реальности стрелялись и
намыливали веревку ученые и офицеры, рылись в помойках пенсионеры и
безработные, где одни, оцепенев от неслыханного злодейства, отказываются в
него верить, другие же сами звереют потихоньку...

     Добраться до каждого, еще живого, зовущего на помощь с этим рекламным
"Мы решим все твои проблемы!" Нарваться на неверие, подозрительность,
насмешки и даже оскорбления, прямую вражду вплоть до рукоприкладства и
стрельбы, - и все-таки выстоять, убедить, отстоять. И осторожно, шаг за
шагом, "из болота тащить бегемота"... - Из-под груза непосильных забот,
отчаяния, предрассудков, озлобленности воскрешать угаснувшую было жизнь,
нарываясь на вампирьи зубы новых хозяев, иногда на пулю и нож, падая и
поднимаясь вновь.
     Так говорил Златов...
     Система единого Целого, где каждая отдельная частица бесконечно ценна,
и если ей плохо, плохо всему организму, позволяет Творцу за счет всеобщего
страдания и катастроф контролировать каждую отдельную судьбу. Бог часто
наказывает исправляющими страданиями, болезнью, скорбями.
     Иосиф создал СССР по этому принципу: сбой в любой его части, не говоря
уже об ее омертвении, приводил к заболеваниям и агонии как этой части, так
и Целого. Систему Иосифа невозможно демонтировать. Сталин специально строил
всю промышленность на основах взаимопроникновения и взаимодействия.
Капиталистическая система позволяет какой-то части общества
благоденствовать за счет других. При этом в обход Закона Неба, добившись
всякими неправдами привилегированного положения для себя. Правды здесь
быть не может, ибо все излишества так или иначе порабощают, вредят
организму особенно за счет других. Клетки-вампиры отрываются от Целого,
становятся ненужным ему балластом, раковой опухолью, которая, по милости
Божией, отсекается революцией. Тогда грехи смываются кровью. То есть
наказание за отступничество от Замысла так или иначе свершается здесь, на
земле, и появляется шанс после омовения кровью получить мученические белые
одежды и войти в Царствие Будущего века. Или же эта паразитирующая и
разлагающая других и Целое часть общества медленно гниет, разлагается
заживо, сея вокруг смрад, заразу и смерть. И блудный сын умирает во грехе,
вне Отчего дома, так и не вернувшись к Отцу.
     Советская система не могла, разумеется, отменить первородный грех, но,
назвав болезнь болезнью, а не свободой, она препятствовала распространению
болезни. Ныне замысел Иосифа сработал - всякая паразитирующая часть, всякие
расколы и суверенитеты неизбежно приводят к катастрофе, цепной реакции
распада. Как в духовном, так и в социально-экономичеcком планах.

     РЕВОЛЮЦИЯ ДУХА, СОЗНАНИЯ:
     Осуществить призвание согласно Замыслу /призвание - призван/, отмести
все, мешающее ему, и тем обрести Свободу, отвергнув "свободу
демократическую" - творить порабощающий грех.
     Грех и кайф от него - не цель жизни, тем более не смысл, а тяжкая,
ведущая к физической и духовной смерти болезнь.
     Лишь то, что отдал Делу - твое. То, что украл у Жатвы Господней, чем
уменьшил ее, - украл у себя.
     "Разрушить до основанья" свое ветхое сознание безумного сына,
рвущегося из Отчего Дома на чужбину, в нищету и погибель, и "построить
новый мир" - не для себя "как бога", то есть отделившегося от Бога, а для
себя В БОГЕ, самоотверженной свободной любовью сына служащего Его Делу, Его
Замыслу. Стать сыном и наследником в Доме Отца. До основанья разрушить и
вновь построить СЕБЯ. "Кто был ничем, тот станет всем".
     РЕВОЛЮЦИЯ ДУХА подвластна лишь преображенному, верующему в вечность
сознанию, это - "рождение свыше". Порой оно непонятно людям религиозным
/Никодим/ и буквально одухотворяет некоторых, казалось бы, внешних
исповедников атеизма, - как правило отвергающих не Бога, а бога, чей образ
не соответствует ведению о Творце, записанному в их сердцах. Такие
поклоняются своему ВЕДЕНИЮ, доверяют больше ему /иногда вполне
обоснованно/, чем религиозно-социальной проповеди некоторых пастырей. Вот
почему Господь чаще прощает "холодных", неразбуженных, но ставших на путь
"по велению сердца", чем "теплохладных" законников. Исповедники
"Неведомого Бога" в сердце, жизни по совести и по велению свыше, пламенные
мечтатели, отдающие все силы и душу восхождению по многотрудной тропе,
порой даже не подозревают, что ведет она в Царствие. Они просто идут на
Зов.
     Дело Божье - возвращение в Отчий Дом блудных сынов в новом
преображенном качестве. Сынов по рождению, ставших сынами по ЛЮБВИ и ДУХУ.
Все на земле, помогающее, способствующее этому - от Бога, а все
препятствующее - от князя тьмы. Лишь движение ПО ПУТИ ДОМОЙ угодно Отцу.
     Революция сознания: все помыслы лишь об Отчем Доме, чтобы до конца
земной жизни успеть туда добраться самому и помочь другим.
     Ветхое сознание: промотать на чужбине с наибольшим кайфом наследство
Отца, а "после меня - хоть потоп".
     Некоторые называют Отчий Дом "Светлым Будущим" - суть от этого не
меняется. Верующее сознание, в первую очередь, присуще истовым коммунистам
с их "зарей на горизонте". Социалисты заняты построением более
справедливого порядка на чужбине, националисты разбираются, какой народ там
на чужбине достойнее, ссорятся, кому в каком наделе жить. Религиозные
конфессии спорят, чья тропа к Отчему Дому вернее. Различные партии касаются
тоже лишь проблем "жизни на чужбине", равно как и прочие всевозможные земные
объединения-разделения.
     В Вампирии народ не скажет: "Государство - это мы".
     Катастрофы, бедствия и страдания последнего времени - еще одна попытка
бесконечно милостивого Неба понудить обезумевших детей своих оторваться от
тленного земного "пира во время чумы" и бежать, пока не поздно, к Дому
Отца. Так тяжесть похмелья, иногда заставляющая пьяницу бросить пагубную
свою жизнь, становится спасением.
     Творцу угодны лишь объединения "в Боге", на пути поиска Отчего Дома,
Истины, а не многочисленные земные тусовки, умножающие зло.

     Бывают времена постыдного разврата,
     Победы дерзкой зла над правдой и добром.
     Все чистое молчит, как будто бы объято
     Тупым тяжелым сном.
     Повсюду торжество жрецов тельца златого,
     Ликуют баловни бессмысленной судьбы,
     Ликуют образа лишенные людского
     Клейменые рабы.
     Жизнь стала оргией. В душонках низких, грязных
     Чувств человеческих ничто не шевелит.
     Пируют, пляшут, пьют... Все пошло, безобразно,
     А совесть крепко спит...
                       /А.П.Барыкова. 1878 г./

     "Не введи нас во искушение." Не "избавь от искушений", ибо без них нет
свободы, нет восхождения. Преодоленные искушения - ступени ввысь, дар
свободы, познания добра и зла. Они подразумевают восхождение как часть
Замысла Творца о восстановлении Богочеловечества. Восхождение, а не покой,
не "пир во время чумы" и не бессмысленная ходьба взад-вперед по камере
перед казнью.
     Но воин Неба, помогающий защитить мир от сатанинской лжи Лукавого, -
отнюдь не ограничитель Божьей свободы, которую Творец уже дал правом
ослушаться запрета: "не есть", а ограничитель свободы ЛЖИ.
     "Запрещается запрещать запрещенное Творцом", - таков приказ Сатаны.
     Нельзя было позволять им втянуть нас в игру по их правилам. И вообще в
игру. Наш путь - "не казаться, а быть". Социалистическое соревнование - кто
первый, кто победит? Детская игра по их правилам, не столь уж безобидная,
вливание молодого вина в старые мехи. Порождающая зазнайство, тщеславие,
гордость, погоню за внешними показателями, стремление подставить противнику
ножку... И тут же власть заявляла, что, в отличие от капиталистической
конкуренции, отстающим надо помогать... В новом сознании помогать,
подтягивать, делиться опытом будет так же естественно, как дышать. Награда?
ЖИЗНЬ - твоя награда - что может быть ценнее? Все части слаженно
работающего Целого получают в награду полноценную ЖИЗНЬ.
     Итак, чтобы получить от Целого наибольшую отдачу, все составляющие
должны функционировать ПО НАЗНАЧЕНИЮ, ОХОТНО, ДОБРОСОВЕСТНО, при
необходимости ЖЕРТВЕННО, в согласии и взаимопомощи друг с другом. Вот и вся
наша РЕВОЛЮЦИЯ СОЗНАНИЯ. Нелепо требовать в этих условиях за добросовестное
служение побольше благ, если ты и так имеешь все необходимое от Целого при
условии идеального взаимодействия всех частей. Излишки по Замыслу Неба так
же вредны, как "перебор" при игре в "очко". Награда для осознавших,
принявших эту малую истину - ЖИЗНЬ в Царствии Света. Она бесценна. И
безумие - менять первородство на похлебку.
     А "товарищи" вводили принцип материальной заинтересованности вместо
ЗАИНТЕРЕСОВАННОСТИ ДУХОВНОЙ и тут же осуждали рвачей, стяжателей,
"пережитки прошлого в сознании".
     С кем был Господь в Русской революции? Шел ли впереди "в белом венчике
из роз" или благословлял режим, осужденный совестью России со времен
"Путешествия из Петербурга в Москву"? А то и раньше... Так ли все
однозначно в отношении Творца к "незыблемости" строя, перманентно
порождающего хищников? Как понимать слова о любви к врагам и необходимости
терпения, но тут же - о принесении на землю меча, разделения? И о том, что
нельзя одновременно служить Богу и Мамоне?
     Был ли у нас в руках козырный туз - благословение Неба, да простит Оно
меня за эту неподобающую терминологию?.. И вообще все небесные "козыри",
которые мы не только не заметили и не использовали в пылу азарта, но и
стали ходить по старым правилам, позволив втянуть себя в знакомую шулерскую
игру на верный проигрыш?
     Не в ладах были товарищи и с грехом гордости. С одной стороны -
вкалывай, чтобы стать героем, быть выше и лучше всех, с другой - осуждение
зазнайства и карьеризма, вполне справедливое. Снова тупик, особенно
проявляющийся в фильмах и книгах тех лет.
     Небо же твердо говорит: левая рука, делая добро, не должна хвастать об
этой правой, дабы не нарушить Замысел.
     Человеку дано право не слушаться Бога. Сатане дано право искушать
человека. Но никому не дано права насильственно изменять психику и
зомбировать. Личность должна СОЗНАТЕЛЬНО выбрать между добром и злом,
ВЕДАТЬ, что творит. И так называемые "демократические свободы" - эти СМИ,
массмедиа, порно, нарко и шоу массовых убийств с трансляцией на весь мир -
их создали и предоставили князю тьмы "сильные мира сего", назвавшие насилие
над человеком его "правами". Волшебство черной телевизионной наркоиглы,
эфирные змеи, брызжущие ядом соблазна и лжи в каждой квартире - что может
им противостоять, какая психика? Силы неравны.
     Что лучше - усмехнуться вслед за философом Владимиром Соловьевым: "Мы
все произошли от обезьяны, поэтому давайте любить друг друга!" или: "Мы все
от Бога, поэтому давайте друг друга жрать"?
     "Ибо вот, все души - Мои: как душа отца, так и душа сына - Мои; душа
согрешающая, та умрет.
     Если кто праведен и творит суд и правду...
     Никого не притесняет, должнику возвращает залог его, хищения не
производит, хлеб свой дает голодному и нагого покрывает одеждою,
     В рост не отдает и лихвы не берет, от неправды удерживает руку свою,
суд человеку с человеком производит правильный,
     Поступает по заповедям Моим и соблюдает постановления Мои искренно: то
он - праведник, он непременно будет жив, говорит Господь Бог".
/Иез.18:4-5,7-9/
     Свободен тот, кто, будучи "спущенным с цепи" не кидается кусать,
блудить, захватывать чужие территории, чтобы, опять же, и там грызться и
блудить. Свободен тот, кто не нуждается в привязи и плетке, чтобы
обуздывать свои низменные и звериные инстинкты. Свободен отчасти раб Божий,
который заставляет, нудит себя не быть зверем, будучи даже "спущенным с
цепи". Свободны святые, с радостью и наслаждением исполняющие Волю Творца,
служа Его Делу так же легко и естественно, как поют птицы, победившие
земное притяжение. Ну, а прочие нуждаются в цепи для своего же блага - цепь
и будка защищают их от клыков, когтей и блудливых прикосновений рыскающих
по свету хищников, от опасности заразиться звериной болезнью, именуемой
бешенством. Так полагал Иосиф Грозный.
     Да, человеку дарована свобода съесть запретный плод, ведущий к смерти,
дьяволу - понудить его это сделать... Но и пастырю "на белом коне" дарована
свобода проткнуть змея копьем и отсечь хотя бы одну голову...
     Почему страна держалась, пока была "империей зла с безбожной
идеологией", и в одночасье рухнула, расползлась тленом, как только эту
"ужасную идеологию" обрушили? Могут ли на добром дереве вырасти ядовитые
плоды?
     С самого начала человека ставят в ложное положение.
     Он вынужден зарабатывать на жизнь своим ДАРОМ, продавать ДАР, что
запрещено Небом. Продавать на сторону свой ДОЛГ Творцу... "Остави нам долги
наши..." - здесь не только слишком узко понимаемое "прощение обид", но и
необходимость служения данными Творцом талантами и имением ДЕЛУ Творца.
     ДАРОМ ПОЛУЧИЛИ, ДАРОМ ДАВАЙТЕ. ДАР, ТАЛАНТ - свят. Его нельзя ни
тратить на себя, ни зарывать в землю, ни, тем более, отдавать врагу
Господина.
     Лишь вернуть умноженным, дабы избежать банкротства в вечности.
     Кроме Отца Небесного есть еще МАТЬ - ЗЕМЛЯ, РОДИНА, ОБЩЕСТВО, долг
которых по отношению к личности - обеспечить ей "хлеб насущный" для
реализации ПРИЗВАНИЯ, ПРЕДНАЗНАЧЕНИЯ свыше.
     "Итак не заботьтесь и не говорите: "что нам есть?" или: "что пить?"
или: "во что одеться?"
     Потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный
знает, что вы имеете нужду во всем этом.
     Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам".
/Мф.6:31-33/
     Разумеется, не с неба будет падать это "все остальное", - Господь
обеспечивает всем обходимым через своих "верных", руками сильных мира сего,
которым только для этого даются власть и богатство. К сожалению, они не
исполняют своей функции, нарушая Замысел. Желающие исполнить Замысел,
должны служить Небу своим ИМЕНИЕМ /"отдать имение нищим" - в широком
понимании слова/. Нуждающимся в твоей помощи. Богатые - своеобразные склады
обеспечения Целого, аккумуляторы, распределяющие дары Неба по участникам
Целого согласно необходимости.
     Мир Божий бесконечно разнообразен, у каждого - свое МЕСТО В ЖИЗНИ,
свое служение, своя сверхзадача. Но разнообразие это по Замыслу и Закону -
именно в функции СЛУЖЕНИЯ, а не в количестве и качестве ХЛЕБА НАСУЩНОГО.
Каждый должен иметь необходимое для служения, для осуществления
индивидуального замысла - вот и все. Не больше и не меньше. Излишества так
же вредны, как и нужда.
     В любящей семье - общий стол, где каждый получает необходимо-
достаточное для нормального исполнения своих обязанностей, роли в общей
жизни семьи.
     Разве что "меньшие", дети, получают куски повкуснее.
     Должны Богу - отдаем Его детям. Единая система, взаимопомогающая,
взаимодополняющая, взаимопроникающая /"друг друга тяготы носите, и так
исполните закон Христа"/
     ДАРОВАНИЕ ОТДАТЬ ДАРОМ!
     Свобода - в творческом СЛУЖЕНИИ. Личность, имеющая "хлеб насущный" и
избавленная по возможности "от лукавого", внутреннего и внешнего, получает
божественную свободу творца, максимум для исполнения индивидуального
Замысла. Толстой-писатель был свободен за письменным столом, он творил
миры. Ему нужна была "комната под сводами", репродукция "Сикстинской
мадонны", на которую он часто смотрел, вегетарианская пища, рубаха, сапоги
и Софья Андреевна, которая редактировала исписанные листки. Богатство же
/имение/ лишь закабаляло его и мучило, ибо являлось источником НЕРАВЕНСТВА,
нарушающего Замысел и терзающего совесть. А не средством СЛУЖЕНИЯ. За
исключением благотворительности.
     Кстати, многие толстовцы, буквально следуя его проповеди, раздав свое
имение нищим (чаще всего люмпенам и пьяни), сами оказались нищими. И,
осознав всю бессмысленность своего поступка, стрелялись.
     Граф же от отчаяния и мук совести бросался чинить крыши, пахать, шить
сапоги и учить детишек. Это, разумеется, неплохо было в смысле нравственном
/опять же буквальное понимание слов "больший служит меньшему"/ и "в
охотку". Но граф, который часто в своих статьях опирался на ставшую
банальной истину, что человечество - единый организм, не понимал главного -
что у каждого - свое МЕСТО В ЖИЗНИ ЭТОГО ОРГАНИЗМА. И имеющий ДАР СЛОВА
вовсе не должен пахать или шить сапоги, хотя прекрасно, что он и это умеет
и не презирает простой люд. Просто его ИМЕНИЕ - ВРЕМЯ имеет гораздо большую
стоимость, чем время пахаря или сапожника. В этом смысле и надо понимать
слова: "Кому больше дано, с того больше спросится". Пахать руками Льва
Толстого - все равно что забивать бриллиантом гвозди. Толстые должны
СЛУЖИТЬ ПОСРЕДНИКОМ, МОСТОМ между Божественным откровением и
невоцерковленным народом, нести Истину тому, кто по тем или иным причинам
не нашел ее в храме. Творец посадил писателя ЗА РУЛЬ автобуса и, кроме
искусства вождения, спросит с него, прежде всего, ВЕРНОЕ НАПРАВЛЕНИЕ.
Упорный и мучительный поиск ИСТИНЫ, которую он, по призванию своему, должен
нести людям - прямой ДОЛГ обладающего даром слова. Заблудиться самому -
трагично, но "заблудить" тысячи и тысячи людей... и не одно поколение...
     Поразительно, как похожи строчки трех наших классиков:
     "Душевное состояние это выражалось для меня так: жизнь моя есть какая-
то кем-то сыгранная надо мной глупая и злая шутка. Несмотря на то, что я не
признавал никакого "кого-то", который бы меня сотворил, эта форма
представления, что кто-то надо мной подшутил зло и глупо, произведя меня на
свет, была самая естественная мне форма представления.
     Невольно мне представлялось, что там где-то есть кто-то, который
теперь потешается, глядя на меня, что я целые 30-40 лет жил, жил учась,
развиваясь, возрастая телом и духом, и как я теперь, совсем окрепнув умом,
дойдя до той вершины жизни, с которой открывается вся она, - как я дурак
дураком стою на этой вершине, ясно понимая, что ничего в жизни и нет, и не
было, и не будет. А ему смешно..." /Лев Толстой/

     "А жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, -
     Такая пустая и глупая шутка."
                       /М.Лермонтов/

     Дар напрасный, дар случайный,
     Жизнь, зачем ты мне дана?
     Иль зачем судьбою тайной
     Ты на казнь осуждена?
     Кто меня враждебной властью
     Из ничтожества воззвал,      Душу мне наполнил страстью,
     Ум сомненьем взволновал?
     Цели нет передо мною:
     Сердце пусто, празден ум,
     И томит меня тоскою
     Однозвучный жизни шум.
                       /А.Пушкин/

     И это писали трое "самых-самых" в православной стране! Что уж тут
говорить о народе...
     У Чаадаева при всех его заблуждениях есть прекрасные строчки,
обращенные к Пушкину:
     "Нет в мире духовного зрелища более прискорбного, чем гений, не
понявший своего века и своего призвания... Спрашиваешь себя: почему
человек, который должен указывать мне путь, мешает мне идти вперед?.. Дайте
мне возможность идти вперед, прошу вас... если у вас не хватает терпения
следить за всем, что творится на свете..."
     "Не измените своему предназначению, друг мой, ОБРАТИТЕСЬ К НЕБУ, ОНО
ОТКЛИКНЕТСЯ."
     "...углубитесь в самого себя и в своем внутреннем мире найдете свет,
который безусловно кроется во всех душах, подобных вашей."
     "Когда видишь, что человек, который должен господствовать над умами,
склоняется перед мнением толпы, чувствуешь, что сам останавливаешься в
пути..."

     И я, в закон себе вменяя
     Страстей единый произвол,
     С толпою чувства разделяя...
                       /А.Пушкин."Евгений Онегин"/

     Так отрок Библии, безумный расточитель,
     До капли истощив раскаянья фиал,
     Увидев наконец родимую обитель,
     Главой поник и зарыдал.
                       /А.Пушкин/

     Воистину нельзя просто сказать, что это написано "хорошо". Это
написано "рожденным свыше". И Пушкин, освободившийся хотя бы внутренне от
"единого с толпой произвола страстей", пишет:
     "Писатели во всех странах мира суть класс самый малочисленный изо
всего народонаселения. Очевидно, что аристокрация самая мощная, самая
опасная - есть аристокрация людей, которые на целые поколения, на целые
столетия налагают свой образ мыслей, свои страсти, свои предрассудки. Что
значит аристокрация породы и богатства в сравнении с аристокрацией пишущих
талантов? Никакое богатство не может перекупить влияние обнародованной
мысли. Никакая власть, никакое правление не может устоять противу
всеразрушительного действия типографического снаряда." /А.Пушкин/

  ...Но ты, художник, твердо веруй
     В начала и концы. Ты знай,
     Где стерегут нас ад и рай.
     Тебе дано бесстрастной мерой
     Измерить все, что видишь ты.
     Твой взгляд - да будет тверд и ясен.
     Сотри случайные черты -
     И ты увидишь: мир прекрасен.
                       /А.Блок/

     Свобода - в служении Делу НА СВОЕМ МЕСТЕ в жизни земной /Царство
внутри нас/ во имя обретения СВОБОДЫ в ЖИЗНИ БУДУЩЕГО ВЕКА. То есть В ДОМЕ
ОТЦА. Таков Замысел. Исполнить ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ как можно лучше, а не стащить
или хапнуть лучший кусок с общего стола. Между тем как "свобода" злого мира
- именно в "урвать".
     СВОБОДА - это путь к ЖИЗНИ, а не к смерти. Как лучше построить общий
ДОМ, а не как его с выгодой разрушить или из него сбежать. Желающие сбежать
или разрушить останутся во времени историческом, когда история окончится.
То есть лишь в собственном бессмертном сознании.

     В его груди пылает жар,
     Которым зиждется созданье;
     Служить Творцу его призванье...
                      /А.К.Толстой/

     Для нас нет смерти - лишь многотрудный переход от индивидуального
Замысла к свершению. В три этапа:
     1. Замысел Творца.
     2. Историческое время /у каждого свое/.
     3. Вечность - /одна на всех/.
     Сделать этот переход по возможности безболезненным, органичным, легким
и даже радостным ("иго Мое благо, а бремя Мое легко") - без страха,
страданий, тоски от бессмысленности бытия. Слияние нашего индивидуального
времени с божественной вечностью. Такие "на суд не приходят."
     Для нас прогресс - в счастливой органичности этого перехода, в
сближении земли и Неба /"Да будет воля Твоя на земле как на небе"/. В
благодатном исцелении от злого времени, болезни вечности, не в конце, а в
начале земного бытия личности. Сейчас время беспрепятственно пожирает
человечество, ничего не оставляя вечности.
     Последняя запись в дневнике Льва Толстого: "Жизнь есть сон, смерть -
пробуждение". Для нас земной путь - еще не жизнь, а именно пробуждение,
смерть же первая - врата в жизнь, в подлинное бытие для тех, кто не проспал
свое земное время, перевернувшись на другой бок и продолжая храпеть.

     Для нас слова святых отцов "Помни о смерти" означают "Помни о жизни!"
     СОСТОЯТЬСЯ в русле революции сознания - это занять именно свою
ступеньку, свою нишу, свое место, а не влезть как можно выше - в этом
отличие земной карьеры от Замысла. У Творца - не социальная карьера, а
восхождение ДУХОВНОЕ, именно степень духовного восхождения будет критерием
на Его Суде. А социальная карьера для этого Суда является лишь фактором
повышенной ответственности /больше дано - больше спросится /.
     Но снова повторяется история. И мы, желая дурной свободы, выбираем
черта. Ну а если колеблемся, его многочисленные вассалы подталкивают,
покупают, а то и заставляют "проголосовать сердцем".
     "Блаженны нищие духом", - это о добровольном подчинении духа Богу.
Тело подчинить разуму. Разум - духу, а дух - Богу. Через эти три ступени
подчинения ты обретаешь подлинную свободу в Боге, обретаешь БЛАЖЕНСТВО
ЧЕРЕЗ НИЩЕТУ, осознание, что у тебя нет ничего своего. Ибо все "твое"
останется в убивающем тебя историческом времени, которое Творец у смиренных
"нищих духом" перплавляет в Божественную вечность.
     Кто дальше ушел "от червя" - "совок" или "новый русский"? Советский
Союз или Эсэнговия?
     Виртуальная реальность на службе у медицины - не только лечение
различных фобий. Алко- и нарко- зависимости. Все наши страсти - тоже
"зависимости": пристрастие к деньгам, еде, нарядам, сексу, карточной игре,
политике. Лечебные программы и нейрокарты Изании все это учитывают.
     - Вот Айрис считает, что смерть - это переход твоего самосознания в
вечность. Запись твоего "Я" на вечный файл.
     - В Изании передовые технологии, их внедрение и судьба не должны
зависеть от получения немедленной и максимальной прибыли, как в буржуазном
мире. Наше дело - для подвижников.
     - "Должен ли я отречься от мира, чтобы стать праведным?" - спросил
исповедник монаха. "Не тревожься, чадо. Коли станешь праведным - мир сам от
тебя отречется," - ответил святой отец.
     - Смертная плоть, исправно служа душе, получает жизнь временную.
     - Бессмертная душа, работая на единое бессмертное Богочеловечество,
получает Жизнь вечную. Отрекшись от призвания, она получает вечную смерть.
Но это не небытие, ибо душа бессмертна, а вечная тьма.
     - Освободить Джохара Дудаева от звания генерала Советской Армии, чтобы
через несколько лет убить его как бандита - вот ваша свобода, господа!
     Творец: - будьте осторожны, дети мои, впереди яма с нечистотами!
     Лукавые СМИ: - никакая это не выгребная яма, ребята, а подземелье с
сокровищами.
     Суть нашего заболевания - совершенно разладившийся внутренний компас.
Взбесившаяся стрелка вместо того, чтобы указывать на "свет", мечется по
шкале ложных ценностей /тленностей/ - в результате можно повеситься из-за
проигрыша "Спартака", двойки по физике, разбитой бутылки водки, на чулке
изменившей женщины... Из-за уменьшения нулей на счету, волос на голове и
положительных рецензий в прессе. Ум - верная шкала ценностей.
     "Спаси себя и вокруг спасутся тысячи," - для нас это ни в коем случае
не формула некоего пассивно-замкнутого индивидуального подвига, а активного
спасения через ОБЩЕЕ ДЕЛО.
     Мы не "Союз республик свободных", а "Союз свободных граждан-
единомышленников этих республик и нереспублик". Не Союз государств и стран,
а единомышленников ВСЕХ стран.
     Господин оставил Виноградник на сохранение рабам своим...
     КАПИТАЛИЗМ: одним плоды, другим - уход за виноградником и крохи с
барского стола. СОЦИАЛИЗМ: плоды делятся по труду. КОММУНИЗМ: по совести
работать и есть плоды, кто сколько пожелает. ИЗАНИЯ: взрастить и сберечь
виноградник к возвращению Господина, а все остальное "приложится".


     * * *


     Уже была весна, в воздухе пахло талым и вновь подмороженным снегом,
свеженапиленными дровами костра и звездами, все яснее проступающими
млечными каратами в синеющей бездне.
     Случилось так, что именно на День Освобождения гостили у них
приехавшие из Греции на несколько дней Филипп с Катюшкой. Тайком от отца
Филипп поведал, что случилось у них ЧП: Артем со своей видеокамерой зацепил
каких-то местных мафиози, его отлупили, а самого продержали одиннадцать
дней в подвале. Камеру, естественно, отобрали. Полиция его, в конце концов,
вычислила - живой, могло быть гораздо хуже, зато не будет, дурень, совать
нос повсюду... "В общем оклемался, и камеру купил новую, хорохорится, а вот
Лиза едва не сбрендила. Мысленно его похоронила, рисовала себе всякие
страсти - расчленили, посадили на иглу, "голубым" в гарем продали... -
вокруг него вечно какие-то хмыри вьются, - рассказывал Филипп, полагая, что
Артема, как и деда, любителя "подполья", тянет в гадюшник на самом дне, -
Ну и дорылся. Лизка сидела на тахте, ноги кузнечиком, глотала таблетки и
воем выла. Когда его нашли, решила, что ей это снится, не хотела
просыпаться, загремела в клинику. Теперь вроде получше, выписалась, но с
Артема глаз не спускает. Чуть задержится - истерика. При первой возможности
вырвется сюда, тоскует по Москве, уже забыла, как здесь наезжали. Велела
выяснить обстановку".
     Иоанна ответила, что обстановка на Руси, как всегда. Воруют. И
убивают, грабят, насилуют, тащатся, трахаются, торгуют, тусуются, врут,
дерутся, стреляют и стреляются. Но, в общем, жить можно...
     - Ты только отцу не говори про Артема...
     Филипп кивнул. Спросил про народ.
     - А что народ - безмолвствует. Спивается, сериалы глядит. Просыпается
в основном от голода и холода, прочее до фонаря.
     - Вот и бабуля на народ жалуется, - сказал Филипп о свекрови.
     - Нет у нас, Филя, другого народа. А может, и вообще его уже нет. Тю-
тю народ. Так, остались отдельные популяции для красной книги. Сгонят в
резервацию и будут показывать за баксы в базарный день.
     - Что-то ты, мать, круто... Ну а прогноз-то? Что будет?
     - Как всегда на Руси. Что угодно, где угодно и когда угодно. Страна
неограниченных возможностей. Умом не понять, сам знаешь...
     - Скорее, "неограниченных невозможностей".
     Филипп оставил Катюшку в Златогорье и сразу умчался по делам, обещав к
вечеру за ней заехать. Про тамошнюю забугорную жизнь девочка рассказывала
неохотно, отделавшись кратким: "Дурдом". Родственные чувства к деду с
бабкой ее тоже не обуревали, погулять с ними по Златогорью или сходить с
Иоанной в бассейн она отказалась: "Плевала я на эти лужи". Зато видеообои
ей показались "прикольными", а к компьютеру она и вовсе присохла намертво,
даже обед ей пришлось заказать в номер. Интересовалась Катька информацией,
связанной с редкими животными, сказав, что ей это нужно для школьного
доклада. И тогда, наконец, выяснилось, что их Катька - "зеленая", - против
натуральных мехов. Активно участвовала в экологических акциях, пикетах и
даже стычках с полицией на какой-то военной базе.
     Хлопоты на площади перед балконом, обилие молодежи ее заинтересовали,
она решила поглядеть праздник, и Филиппу тоже пришлось задержаться в
Златогорье - судя по всему, балованная любимица Катька им вертела как
хотела.
     Это был единственный в Изании общий праздник, когда собирались ее
лидеры со всей Руси, вспоминали, записывали втайне свои грехи за год -
проступки, недостатки, слабости, темные помыслы, и ритуально сжигали
бумажки, а то и целые тетрадки в костре. Егорка не раз подчеркивал, что
ритуал ни в коем случае не должен заменять исповедь и другие церковные
таинства, на следующий день верующие шли обычно в свои храмы, к духовным
отцам. А Варя уверяла, что "всеми фибрами" чувствует, что сходит с этим
пламенем на ребят "Дух Святой".
     В густейшей синеве Иоанне была видна с балкона вся площадь: высокий
костер, перед костром - наспех сколоченная трибуна, чуть подальше тремя
полукружьями, друг за другом, сомкнутые плечом к плечу делегаты-лидеры,
возраст от шестнадцати до тридцати. Темнофиолетовые куртки с нашивками на
рукавах - три пары сплетенных, взметнувшихся к небу рук. Такие же
фиолетовые юбки или брюки, обувь разномастная - ботинки, сапожки, темные
кроссовки; одинаковые шапочки-бейсболки на коротко стриженых волосах -
такова была инструкция насчет стрижки. Где только ни приходилось им бывать,
опасались насекомых. И форменные шерстяные водолазки - здесь полное
разнообразие цвета, кому какой идет.
     Ну а фиолетовый - сплав алого, синего и белого. Кровь - жертвенность,
готовность отдать жизнь за Дело, Небо - устремленность ввысь, восхождение;
и белизна - обет чистоты, целомудрия.
     Егорка - в такой же, как все, форме, вспрыгнул на помост. Взлетели к
небу руки.
     - Свобода от Вампирии!
     Площадь взорвалась овацией.
     - Ого, попахивает новым Иосифом, - сказал тоже высунувшийся на балкон
Филипп, - Дождались.
     - Пап, ты что, фанов не видел? - хмыкнула Катя, - Значит, чем-то он их
офонарил. Верно, дед?
     - Похоже на то, - с неожиданной серьезностью отозвался Денис, -
Офонарил. Смыслом бытия.
     - ...Снова обращены сейчас к Небу наши сердца, - вещал Егорка, - Мы,
исповедники Его Закона и Замысла, собрались на наш общий праздник, чтобы
еще раз вместе отречься от темного, злого, ненасытного зверя, пожирающего
нас изнутри... Приковывающего к тлену и смерти...
     - Ты, батя, еще про светлое будущее вспомни. Хватит доить советскую
корову. Все, кончилось молочко. И вымя отсохло, и рога отвалились...
     - В том-то и дело, что из коровы священной сделали дойную, - буркнул
Денис.
     - Ты про то, что "тьмы низких истин мне дороже"... Да? Ваш
"возвышающий обман" - наркотик, весь мир над нами хохочет. Пока мы тут
мечтаем, он слушает да ест. Из нашего корыта. России нужны хозяева...
     - Да эти блаженные уже заводы скупают, пока вы хохочете. И не только в
России. Вот через пару лет...
     - Тише вы! - сверкнула глазами Катька.
     - ...Ветхий мир ненавидел всякую попытку восхождения задолго до
распятия Христа. Со времен Каина и Авеля, первой пролитой крови. Внутренний
зверь отвергает Закон и Замысел... Подписавшие зверю смертный приговор,
сковавшие его вседозволенность,.. - доносилось с площади, - Земная жизнь -
война. Не за собственность или всевозможные "права", не за территорию. Не
национальная, политическая или гражданская... Не отечественная, не мировая
и даже не звездная. Схватка Света с Тьмою. Истины с Ложью. Жизни со
Смертью. И мы призваны из небытия на эту войну. Солдаты, капитаны,
полковники маршалы, - с правом быть впереди в атаке.
     Поле битвы - сердца человеков, где на кону - жизнь.
     Божественное бессмертие - венец победившему на этой войне. С ее
дезертирами, трусливыми штабными тыловиками, пирующими и игроками...
     Смертельная схватка перед вратами Неба за право войти. Вечная жизнь
или вечная смерть бессмертной души. Бессмертная мертвая душа - что может
быть страшнее?
     Свобода от Вампирии!
     Площадь снова ликующе отозвалась, Егорка терпеливо ждал. Не была ли их
любовь поклонением, культом Златова? "Не сотвори себе кумира..." Но Егорка
умел даже грех заставить работать на Замысел.
     - Хозяева уже были, - сказала Иоанна, - Крушили в ресторациях зеркала,
стрелялись от тоски, потом сами себя свергали. Горького перечитай, Филя.
Потому что в глубине души знали - никакие мы в этом мире не хозяева,
выражаясь высоким штилем. Арендаторы, съемщики. Калифы на час, рабы этой
самой иллюзии обладания. Бежим, пока не сдохнем, как в толстовской
притче... Екклезиаста перечитай...
     - В комнату ступайте болтать! - топнула ногой Катька.
     - ...А значит нам нужна одна победа. Мы за ценой не постоим... мы
призваны стать продолжателями и носителями главного в духовном наследии
Руси и не только Руси - ведения о Законе и Замысле Неба.
     Вавилонская блудница, символически заключающая в себе все вселенской
зло, приговорена к страшной гибели в конце времен... На ней кровь всех,
когда-либо погубленных ее ненасытностью и злобой... Свобода от Вавилона! Мы
протягиваем руку каждому, кто готов идти с нами. Много троп и дорог, но
вершина, как и победа, одна на всех... Ибо все пути вверх неизбежно ведут к
вершине, прочь от оставшегося внизу дракона...
     - Ну и кем бы я стал в вашем "светлом прошлом"? - усмехнулся Филя.
     - Пил бы поменьше - хорошим оператором. Снимал бы добрые фильмы...
     - Почему именно добрые?
     - Потому что злые цензура запрещала... Жили бы все спокойненько на
Люсиновке, или кооператив бы себе с Лизой купили - тогда это было вполне
доступно. И никакой наркоты, мафии, Чечни, кланов... Артем бы во ВГИКе
учился, Катька - в школе. Пусть даже в спецшколе... Хотя с этих спецшкол и
спецраспределителей все и пошло. Особые условия должны быть для самых
одаренных, а не для отпрысков денежных мешков...
     - Ну, поехала...
     - Летом - дома творчества, в Пицунду или Дубулты. Дикарями - рупь
койка. Ладно, пусть три.
     - А почему нельзя в Бананово-лимонный?..
     - ...Много веков мечтало человечество о жизни без хищников, которых
осудило Небо. Антивампирия продержалась 70 лет - не такая, как хотелось бы,
порой смешная или уродливая, порой страшная. За железным занавесом и за
колючей проволокой, однако семьдесят лет выдержала великое
противостояние... Вечная слава героям!
     - Сла-ва!.. - отозвалась площадь.
     - ...Но пришла пора, когда латаные-перелатаные старые мехи не
сохранили молодого вина новой жизни... Разъеденные снаружи и изнутри
грехом, пораженные предательством... Все разлито, разодрано, смердит
кислятиной и кровью...
     И если еще не вечер, если еще не конец и Господь смилуется - мы
взрастим новый урожай, освященный и согретый
     Небом. Снова заиграет молодое вино - было б куда разливать... Свобода
от Вампирии!
     - Ничего там, в Бананово-лимонном, нет хорошего, - сказал Денис, -
Дышать нечем. Вот уж воистину: двое русских - митинг.
     - Очередь за водкой, - вздохнула Иоанна, - Ты, Филя, хочешь в Сингапур
за счет других. А эти "другие" пусть комбикорм детям варят.
     - Ну, ребята, это уже комсомольское собрание!
     - Евангельский богач только за свою роскошь среди нищих в ад загремел!
Не читала тебе в детстве, а зря...
     - Совсем вы тут, мать, ошизели. В квартире - краснокоричневые, здесь -
фиолетовые...
     - А у нас в классе голубых полно, - вставила Катька.
     Все засмеялись, хотя смешного было мало. Егорка бы не смеялся.
     - ...Новое молодое вино мы разольем по сосудам наших сердец. Не только
наших, но и каждого, кто примет с трепетом и верой божественный дар. Так и
будем хранить до поры свою долю. Не дадим закиснуть, выдохнуться,
расплескаться... Согреем этим вином ближнего и дальнего, приподнимем над
суетой, одухотворим по Воле Неба.
     И тогда запасы божественного вина будут постоянно пополняться свыше,
ибо "не оскудеет рука дающего"...
     Пусть каждый донесет его до Престола Творца. Пусть сохранит живящим,
крепким и чистым. И тогда мы победим. И будем пить его в Царствии...
     Запиликал, вызывая Филиппа, мобильник, Катерина вытолкала отца
"трепаться" за дверь. Иоанна опасалась, что она-таки свалится с балкона,
держала за полу куртки.
     ... - Мы принимаем вашу эстафету - делатели, подвижники и сеятели...
Товарищи и братья всех времен и народов. Мы просим Небо дать нам силы
сплестись корнями, прорасти, прорваться сквозь асфальт падшего Вавилона...
Мир будет, как во все времена, попирать нас, топтать, чернить, пытаться
вырвать в бессильной злобе... Но никакой зиме не справиться с вешней
травой, тягой к солнцу.
     Мы прорвемся. Дети разных народов, но единого Неба. Мы прорастем в
любой Вампирии, в какую бы шкуру она не рядилась. Их тьма, а нас - свет...
Свобода от Вампирии! Изане всех стран - соединяйтесь!
     - Сво-бо-да!
     - Слышь, мать, опять Кольчугина цитируют, - улыбнулся Денис
     А Иоанне было досадно, что Филипп так и не проникся Изанией - его все
время теребила "доставалка", как она обозвала мобильник. Филя то и дело
выяснял с кем-то отношения, финансово-деловые и, кажется, не слишком
деловые. Бедная Лиза - с ее-то дарованиями... Здесь, в Златогорье, ей бы
дел нашлось невпроворот.
     Зато Катька была в восторге, слушала Егорку, затаив дыхание, и
выражение мордашки ее вскоре ничем не отличалось от застывших внизу
фиалочек. Снова подивилась Иоанна егоркиному умению заряжать аудиторию.
Молодежь ликовала. Оттащили трибуну, внезапно занялся костер, затрещали
поленья. Ряды фиолетовых смешались, белыми пулями полетели в огонь туго
скрученные бумажки с тайной записью недостойного, гадкого, низкого - все
проступки за год. Все, мешающее Замыслу и искажающее в тебе Образ Творца.
     Потом они разом отступили от костра, образовав огромный круг. Костер
оказался в центре сомкнутых цепью рук.
     - Я тоже хочу! - заорала Катька, - Я хочу туда!
     Денис тщетно пытался ее удержать:
     - Нужна ты им, у них порядки похлеще армейских.
     - Нужна, я зеленая! - вырвалась Катька, - Я хочу наладить связи!
     И умчалась. Иоанна с некоторой тревогой наблюдала, как ее яркая
хиповая курточка метнулась к строгому строю "фиолетовых", запуталась в нем,
как бабочка, махая руками, что-то возбужденно доказывая. И круг
раздвинулся, и она впаялась в него ярким рыжим пятнышком.
     Денис в своей качалке даже пожалел, что нет камеры - так красиво
смотрелась сверху сомкнутая лиловая цепь, освещенная пламенем костра. Такие
прекрасные молодые лица, возбужденно-торжественные, и среди них - круглая
Катькина мордашка в сияющем нимбе капюшона.
     - Свобода от Вампирии! - снова прозвучало уже откуда-то с неба
егоркиным голосом, - Изане - соединяйтесь!
     - Сво-бо-да! - отозвалась площадь.
     Неофициальный гимн Изании, любимая егоркина мелодия "Время, вперед!",
стремительно набирая скорость, раскручиваясь спиралью, ворвалась в
хрусткий, прозрачно-морозный мартовский воздух. Ярче полыхнул костер -
искры вперемешку со звездами... И разом взметнулись к небу десятки
сплетенных попарно рук. Получилась как бы зубчатая стена вокруг костра.
Рвущиеся в небо руки, искры, звезды, языки пламени. И яркая бабочка, два
разноцветных крыла - их Катька. Катька Зеленая.
     Филиппу едва удалось ее отловить к концу праздника и запихнуть в
машину. Она со многими познакомилась, "наладила связи", и даже сподобилась
присутствовать на закрытой церемонии приема в Изанию новых членов. Катька
рассказала, захлебываясь, что поскольку вступающие верят в Бога по-разному
или вообще не верят, ото всех в обязательном порядке требуется отречение от
сатаны и дел его. А потом прокалывают палец и скрепляют клятву кровью.
     - А кто в сатану не верит? - ошеломленно спросили ее.
     Катька поведала, что существуют три формы отречения. Для верующих:
     "Отрекаюсь от сатаны и дел его".
     Для сомневающихся: "Если сатана есть, отрекаюсь от него и дел его".
     Для неверующих: "Если бы сатана существовал, я бы отрекся от него и
дел его".
     Все три формы скреплялись кровью.
     Тогда они Катьке не поверили. Но Иоанна при случае спросила у Вари, а
Варя сказала, что да, все правильно. Что другого выхода не было, поскольку
в Изании - представители разных конфессий и атеисты; надо было найти какую-
то объединяющую религиозную основу. И кто-то из старцев посоветовал Егорке
именно это: отречение от сатаны, реального и допустимого. Как при святом
крещении.
     А Катька мурлыкала серенаду Егорке, которой ее научили фиалочки:

     Нет, не надо нам гор золотых,
     Рек молочных и полных вина, -
     Проведи нас тропою святых
     В ту страну, где ни смерти, ни зла...






     Из речи Сталина на Пленуме ЦК КПСС:
     "Говорят, для чего мы значительно расширили состав ЦК. Но разве не
ясно, что в ЦК потребовалось влить новые силы? Мы, старики, все перемрем,
но нужно подумать, кому, в чьи руки вручим эстафету нашего великого дела,
кто ее понесет вперед? Для этого нужны более молодые, преданные люди,
политические деятели. А что значит вырастить политического,
государственного деятеля? Для этого нужны большие усилия. Потребуется
десять, нет, все пятнадцать лет, чтобы воспитать государственного деятеля.
     Но одного желания для этого мало. Воспитать идейно стойких
государственных деятелей можно только на практических делах, на
повседневной работе по осуществлению генеральной линии партии, по
преодолению сопротивления всякого рода враждебных оппортунистических
элементов, стремящихся затормозить и сорвать дело строительства социализма:
     Молотов - преданный нашему делу человек. Позови, и, не сомневаюсь, он
не колеблясь, отдаст жизнь за партию. Но нельзя пройти мимо его недостойных
поступков. Товарищ Молотов, наш министр иностранных дел, находясь под
"шартрезом" на дипломатическом приеме, дал согласие английскому послу
издавать в нашей стране буржуазные газеты и журналы. Почему? На каком
основании потребовалось давать такое согласие? Разве не ясно, что буржуазия
- наш классовый враг и распространять буржуазную печать среди советских
людей - это, кроме вреда, ничего не принесет. Такой неверный шаг, если его
допустить, будет оказывать вредное, отрицательное влияние на умы и
мировоззрение советских людей, приведет к ослаблению нашей,
коммунистической идеологии и усилению идеологии буржуазной. Это первая
политическая ошибка товарища Молотова:
     У нас есть еврейская автономия. Разве этого недостаточно? Пусть
развивается эта республика. А товарищу Молотову не следует быть адвокатом
незаконных еврейских претензий на наш Советский Крым. Это вторая
политическая ошибка товарища Молотова:
     Товарищ Молотов так сильно уважает свою супругу, что не успеем мы
принять решение по тому или иному важному политическому вопросу, как это
быстро становится известно товарищу Жемчужиной. Получается, будто какая-то
невидимая нить соединяет Политбюро с супругой Молотова Жемчужиной и ее
друзьями. А ее окружают друзья, которым нельзя доверять. Ясно, что такое
поведение члена Политбюро недопустимо:
     На пленуме ЦК не нужны аплодисменты. Нужно решать вопросы без эмоций,
по-деловому. А я прошу освободить меня от обязанностей Генерального
секретаря ЦК КПСС и председателя Совета Министров СССР. Я уже стар. Бумаг
не читаю. Изберите себе другого секретаря.
     С.К.Тимошенко: Товарищ Сталин, народ не поймет этого. Мы все, как
один, избираем вас своим руководителем - Генеральным секретарем ЦК КПСС.
Другого решения быть не может. (Все стоя горячо аплодируют, поддерживая
Тимошенко). (Сталин долго стоял и смотрел в зал, потом махнул рукой и сел.
16 октября 1952 г.)
     "Ельцинизм - политический режим, совершенно не обладающий
легитимностью, он разлагает все вокруг, сеет порок и гибель, явно ведет
общество и страну к катастрофе, но не обнаруживает никаких признаков
собственной гибели. Как раковая опухоль, пожирающая организм...
     То, что режим Ельцина не обладает благодатью и не заслужил ничьего
уважения - факт очевидный. Достаточно послушать прорежимное телевидение и
почитать прессу - все сферы жизни на грани гибели именно в результате
действий режима. Пресса Запада, которая из циничных соображений
поддерживает режим Ельцина, исполнена к этому режиму такого омерзения,
какого наши души и выработать не могут.
     Положение настолько необычно и безумно, что никого не поразил
небывалый в истории государства и права факт: президент обвинен в геноциде
собственного народа. Это чудовищное обвинение голосуется в парламенте, за
него голосует большинство, в него, если говорить начистоту, верят
практически все граждане... О реальной легитимности такого режима не может
идти и речи - его ненавидят и презирают даже те немногие, кто шкурно с ним
связан и будут защищать его до последнего.
     Что же происходит? Видимо, мы входим в новый период истории. Возникают
режимы власти, которые держатся на каких-то, еще не вполне изученных
подпорках. Они отвергают обычные, вековые нормы и приличия и демонстративно
отказываются от уважения граждан. Их силу поэтому нельзя подорвать путем
разоблачения грехов и преступлений режима - он их и не скрывает. Он
сплачивает своих сторонников не идеалами и высокими ценностями, а круговой
порукой - безобразий и пороков. Есть много признаков того, что это -
процесс мировой. Дело Клинтона - Левински, ничтожество Соланы или Кофи
Аннана задают стандарты той культурной среды, в которой большинство
телезрителей мира без особых эмоций принимает бомбардировки Сербии. Исчезает
важное в прошлом явление - общественное мнение. Более того, по сути,
исчезает само общество, поскольку моральные и логические нормы разных людей
становятся настолько несовместимыми, что утрачивается возможность диалога.
Все чаще от самых разных людей приходится слышать вымученный и странный
вывод: в мире сегодня идет война добра со злом". /Сергей Кара-Мурза/

     Хоть мы навек незримыми цепями
     Прикованы к нездешним берегам,
     Но и в цепях должны свершить мы сами
     Тот круг, что боги очертили нам.
     Все, что на волю высшую согласно,
     Своею волей чуждую творит,
     И под личиной вещества бесстрастной
     Везде огонь божественный горит.
     /Владимир Соловьев/


     * * *


     Для чего живет этот человек, сорок лет строящий один и тот же
нескончаемый бамовский тоннель, прорубая километры его в приамурском
базальте? Для себя и для всех остальных, ибо сооружение этого и всех прочих
тоннелей в России - это славное, беспримерное, спасительное строительство
будущего Божьего Царства.
     Для великих дел требуется великое единство народа, воплощенное в
русском коллективизме - не путать с военной муштрой или порядком лагерных
этапов. Зачем становиться метущейся единицей, если до сих пор не остыла,
ворочается, пробивается в шедевры литературы и космические открытия, в
религиозные видения и мировые смуты раскаленная лава общего русского дела?
В рай мы войдем сообща, единым русским народом. Белая воцерковленная
соборность и красная "партия - рука миллионопалая", федоровское всеобщее
воскресение русских из мертвых и ленинское строительство коммунизма
сливаются во всей широте своей, растворяясь друг в друге.
     ...сегодняшний день знаменуется таким общепланетарным раскладом, при
котором русскому фактору по каждой позиции противопоставлен совершенно
враждебный ему фактор "нового мирового порядка". Своей высочайшей точки
развития достиг он именно сейчас. Покоривший едва ли не весь мир, почти
везде насадивший свои идеалы, шкалу ценностей и правила поведения,
разогнавшиеся до предельной скорости, он в конце XX века неминуемо врезался
всей махиной в свою противоположность - молодой и одинокий русский вектор
развития.
     Столкновения невозможно было избежать: так две конницы в чистом поле
стремительно несутся навстречу друг другу. И сшибка их была ужасной: еще
неразогнавшийся как следует русский отряд смят, порядки нарушены, потери
ужасны, оставшиеся в живых под натиском врага оттесняются назад, во мрак
истории, к своей окончательной погибели. Но сражение не утихает, отряд еще
сопротивляется, не дает себя окружить, и самое время вспомнить про наш
засадный полк - про русские невостребованные ресурсы, про наше громадное
потенциальное преимущество...
     В русском мышлении должны мы в первую очередь искать исток и смысл
будущего торжества России.
     Существо русского мышления - это превозмогание пределов, это
проламывание ветхих сводов, это преображение мира в доселе невиданную
ипостась, а значит - это Победа новой, молодой, энергичной истины над
старым, истлевшим, обессиленным порядком". /Денис Тукмаков/


     * * *


     Нас очень давно и очень жестоко обманывают...
     Такого мира, такой реальности, такой страны, такого
     человечества, что нам описывают авторитеты науки, культуры и политики,
не существовало и не существует. Все вещи в нашем апокалиптическом мире
подменены, будто мы смотрим на все сквозь гипнотическое марево, устроенное
злостными заговорщиками, умелыми пройдохами - гипнотизерами на службе князя
мира сего.
     Мы подходим к грани тысячелетия, но думаем о портках, бабах, зубной
пасте и плате за телефон. Вроде смутно, из-за тумана безразличия ощущаем
мы, что где-то рядом Родина, Россия...ведь все системы координат сбиты,
структуры миросозерцания искорежены, а квакающие розовомордые жрецы
вырождения обрывками самовлюбленных сентенций и нравоучений окончательно
портят дело.
     Душа русских в КПЗ, в вытрезвителе, в гипсе...ТЕ, кто уверяют, будто
существует лишь эфемерное мгновение, лишь ускользающий миг здесь и сейчас,
а остальное лишь представление - марионетки антихриста...
     Мы живем вплотную к концу...От обоженного первородного мира мы
удаляемся вон...
     Священные цивилизации древности неспешно прошли весь путь мировой
деградации (от золотого века - к вавилонской пыли и пескам забвения) мерной
поступью тысячелетий. На последней черте бездны свистящее в ад человечество
античности было поддержано милосердной жертвой Сына...Сын Божий открыл
истинный путь последним сынам последнего века.
     ...Россия прожила серебряный век православия на периферии, хотя
солнечно и достойно. Предощущая вместе с митрополитом Илларионом великое
будущее... Вне Руси не было спасения, к нам тянулась духовная энергия
веков, лучи вечности полоснули Родину...
     Но пала Московская Русь, и железный антихрист пришел, теперь уже
всерьез и надолго, теперь уже повсюду.
     Медленно сползали мы (по-романовски с французика ми во главе) в
историческое ничто. А место ампутированного субъективного измерения ныло.
Старообрядцы, русские сектанты и очарованные странники всех видов и типов
выли от безумной бронзовой боли. Потому душа русских ноет так, как хрустят
в костре добровольные тела... Железный век как безумная боль, таков был
последний русский завет - -от Аввакума до Сталина.
     В том Октябре великое страдание вышло из-под спуда, резануло кровью
бескрайние наши земли. Красные. Они пытались сконструировать из отсутствия
и тоски оптимистический вал, преобразить боль и нищету железного века в
триумф солнечного созидания. Они по-своему толковали крестное таинство
Ники.
     Наверное, мы никогда не поймем по-настоящему советский этап священной
истории человечества... Сквозь гримасы советского идиотизма проступали
удивительные черты какой-то иной мысли, силящейся высказать себя, дать о
себе знать, выпростаться из-под пластовой оледенелой немоты, но постоянно
срывающейся, соскальзывающей, впадающей в ступор.
     Это была трудная, труднейшая мысль о Конце. Но также и о Начале. Мысль
о боли и скорби, о невозможной радости и неизбежной тоске.
     Красные, их хочется и застрелить, и обнять одновременно. Насколько они
внутренние, хотя стремятся казаться сплошь внешними... Мы были последними
субъектами бронзового этапа священной истории христианства. Мы хранили - в
определенном и часто парадоксальном смысле - верность этой мысли в
следующем веке, в железном...Пошлости либерального вырождения мы
противопоставили кровавую драму большевизма. Поэму "12".
     Конец, эсхатон...для нас, православных - намного, намного большее, чем
тотальная реставрация. Это Брак, Брак по ту сторону границ. Обещанный,
постоянно откладывающийся, который изнуренно, израненно, измучившись и
измучив других мы устали ждать. Наш Брак. Свадьба без меры.
     Жених-Огонь. Огнь попаляяй. Сейчас-то и решается - каким девам спать,
каким бодрствовать. Каким вжигать свещу, каким похрапывать в дреме...
     Чтоб наконец свершилось! Чтобы грянуло! Чтобы разорвало кишки небес!
Чтобы грохнуло точилом гнева на ублюдочные поколения - Х апокалипсиса!
Чтобы пожрало и нас, и их! Всех!.. Кому колесница, кому колесование...Гори
ясно, ясно гори!..
     Впереди - Конец, но что может быть горше и слаще этой встречи...
     В каждой точке пространства - свои законы и нормативы, свои константы
и свои процессы. Современная физика - наука мертвая, раз не знает этого.
Это физика железного века, физика духовного антихриста. Она /как и
остальные сугубо современные науки/ имеет дело с мертвым количественным
миром, которого не существует. Она способствует убийству живого священного
мира, утверждая о его природе зловещие примитивные небылицы. Не человек, а
пространство произошло от обезьяны, а люди от Света ...
     Мировая история в пространственно-символическом смысле шла с Севера на
Юг и с Востока на Запад. Она шла прочь от истоков. Шла "от", а не "к". В
ней проматывалась вечность, простираясь плоскостью времени. В ней
разбазаривалось животворное райское качество, обращаясь в темные механизмы
количества, пока не исчезло окончательно в колышущейся массе капитала.
Случайно ли нынешние гегемоны и властители финансов и материй сгрудились на
Западе? Окопались там?.. Мы принесены в жертву заклания, в жертву
всесожжения "новым мировым порядком", но это искупительное страдание. Воюя
с Западом, мы воюем с собственной смертью". /Александр Дугин/.


     * * *


     Не ждали нас долы и реки,
     Идем, как степная гроза,

     Вослед нам бранятся калеки,
     Сияньем им выжгло глаза.
     Я знаю, они предпочли бы
     Погибнуть, молитвы творя.
     Суда их, как мертвые рыбы,
     Спустились в чужие моря.
     В глазах их - тоска покаянья,
     Позор покоренной страны.
     Берут у врагов подаянье,
     А смелостью - оскорблены.
     Зачем призывать их сражаться?
     Рабов проще гнать, чем вести,
     Они рождены, чтобы сдаться...
     Но мы рождены - их спасти.
                       /Марина Струкова, 1999г./

     - "Погибнуть, молитвы творя," - не это ли Господь от них требует? -
усмехнулся АГ, - Вспомни.
     - "Не всякий, говорящий Мне "Господи, Господи..." - вот что надо
помнить,.. - возразил АХ.


     ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ...

     ТВОЕ МЕСТО В ЖИЗНИ. Найти его - вот главное. А не "местечко под
солнцем" или "теплое место", о чем мечтает большинство.
     МЕСТО В ЖИЗНИ ЦЕЛОГО, место нации или отдельной личности - оно
изначально определено Творцом. И занявшие его уже в земном бытии (Царство
Божие внутри нас) занесены навеки в КНИГУ ЖИЗНИ и получат свое место в
ЖИЗНИ БУДУЩЕГО ВЕКА.
     Если ты его не займешь, или хотя бы не определишь духовно-нравственным
выбором, твое место отдастся другому. Что может быть страшнее вечной
смерти, несостоявшегося бессмертия? Вечной тьмы, несостоявшегося света?
     И тогда навсегда во тьме внешней будет "мучительно больно за бесцельно
прожитые годы..." Это и есть ад.
     ЗАМЫСЕЛ - единый организм. Взаимопроникновение, взаимодействие,
взаимопомощь. Гармония с природой в соответствии с определенными Творцом
законами. Устранение причин, ведущих к разладу.
     Допустим, строительная бригада строит дом "под ключ". Есть плотники,
кровельщики, маляры, каменщики, плиточники, стекольщики... Каждый на своем
месте, но вместе они делают ОБЩЕЕ ДЕЛО. Не конфликтуя друг с другом, а
взаимодополняя друг друга. Такова роль наций и отдельных личностей в
ЗАМЫСЛЕ.
     Последние события убедительно продемонстрировали, насколько мы
взаимосвязаны - все и вся на маленькой хрупкой земле. Где нет ближнего и
дальнего, где невнимание, небрежность, попустительство злу в любом уголке
планеты, любое "моя хата с краю" рано или поздно оборачивается общей бедой,
бедой у твоего порога. Вот уж где воистину "Молчанием предается Бог". И кто
бы ни кричал в самом дальнем уголке земного шара от боли, отчаяния, - ты
ОБЯЗАН Небом придти на помощь. Если не из-за любви и сострадания, то хотя
бы из чувства самосохранения. Потому что горе и боль каждого на земле рано
или поздно коснутся тебя. И когда в Америке попускают бомбить Ирак и
Югославию - это бомбят Москву и Нью-Йорк.
     Изании есть дело до всех, "помощи и заступления требующих".
     "Русская церковь в параличе", - эти убийственные слова принадлежат
Достоевскому. Божиим попущением в годы большевистских гонений на Церковь
она очистилась кровью христианских новомучеников, начала возрождаться. Как
ни парадоксально, именно при советской власти в храмы стали приходить
истинно верующие, не страшащиеся никаких гонений. Поразительно, что вместо
того, чтобы прозреть в этом великий промысел Божий, современные иерархи
видят здесь всего лишь злодейство большевиков и нарушение прав верующих. А
ведь сказано: "У вас же и волосы на голове все сочтены"... То есть без
Промысла, без Воли Неба ничего не бывает. Особенно в отношении Церкви.
     Роскошная вилла, оставшаяся после смерти хозяина, - могильный памятник
владельцу, неотданный ДОЛГ НЕБУ. Построенный тобой город - символ ОТДАННОГО
ДОЛГА. Сундук Скупого рыцаря - его обвинительный приговор.
     Потеря человеком своей профессии, занятости, МЕСТА В ЖИЗНИ,
вынужденная безработица, толкающая людей на преступные, греховные способы
заработка на жизнь /проституция, спекуляция, продажа наркотиков, алкоголя и
т.д./ - страшная вина власти перед Небом и Замыслом. Ибо "безделие - мать
всех пороков", - так говорили святые отцы Церкви.
     Нашедший СВОЕ МЕСТО В ЖИЗНИ МЕНЬШЕ ГРЕШИТ. ОБЩЕСТВО обязано не только
обнаружить талант, но и помочь развить в нужную сторону, помочь в
трудоустройстве. Не нашедший своего МЕСТА В ЖИЗНИ, не исполнивший
ПРИЗВАНИЯ И ДОЛГА, оказывается в лучшем случае "бородавкой", а в худшем -
раковой клеткой, оттягивающей на себя жизненные силы Целого. Горе тем
правителям, которые стали виновниками потерянных для вечности судеб целых
поколений!
     Иосифа Грозного можно упрекать в ошибках при исполнении Замысла.
Теперь же власть сознательно разрушает ЗАМЫСЕЛ.
     ДОЛГИ Небу не только не отдаются, но бесконечно возрастают, подобно
опухоли. Такова суть капиталистической модели общества.
     Кашпировского спросили: Какие стихи Вам нравятся? И тут он раскололся,
продекламировав:
     "Что опьяняет нас больше вина? Женщины, лошади, власть и война..."
     И сразу стало ясно, какое "добро" он несет.
     Мы всего лишь санитары, которые входят в чумные города и деревни, не
давая заболеть здоровым и оказывая помощь желающим выздороветь.
     Мы - не объединенная церковь, мы - чада разных церквей, политических и
религиозных убеждений, решившие объединиться в "лежащем во зле" мире против
хищников. Это наш способ жить и бороться вместе, способ объединиться в миру
для противостояния князю тьмы и его воинству.
     Если мы - санитары, то священники - врачи, но и они являются лишь
проводниками между душой и Небом. Самый совершенный врач не вдохнет в
человека жизнь без воли Творца. Мы верим, что наша работа - это те поленья,
которые разгорятся в душе божественным огнем... Мы - посредники между
лежащим во зле миром и храмом. Знающие, что даже самый талантливый врач не
запустит без божественной искры холодное остановившееся сердце.
     Что было бы, если б ваши ноги перестали слушать голову? А Творец - не
голова, а ВСЕ. Падение человека, первородный грех - это прежде всего
нарушение Всеединства, где "все за одного, один за всех", как говаривали
"товарищи". Нынешняя цивилизация индивидуалистов - дерзкий вызов именно
ЗАМЫСЛУ. Поэтому порой для Творца гораздо важнее принятие личностью
Замысла, чем ведение о Творце, практически недоступное нашему разумению. В
отличие от Замысла, вписанного в сердце.
     Пособия Творца для нашего вразумления: устройство всех живых
организмов /Замысел/, этимология слов, красота мира. Ты сам. И молитва Отче
наш.
     Для неверующих Замысел - некая интуитивная сверхзадача.

     ЗАКОН НЕБА - Закон Целого, спаянного взаимопроникновением и любовью.
Всеединство мироздания в Боге - иного не дано. Именно в этом - Замысел
Творца, закон ТРОИЦЫ.. Трое да едины будут. Свершающиеся на Небесах браки -
двое да едины будут. Богочеловечество - Многие да едины будут.
     Это когда ОДИН станет ЕДИН. Когда единение - не потеря
индивидуальности каждого отдельного "Я", а преодоление самости, преодоление
отпадения от мирового процесса, от одиночества, бессмыслицы существования.
Помочь каждой индивидуальности найти свою роль, сверхзадачу в Замысле
Творца о ней: в земной жизни и Будущем Веке.
     Это - единство индивидуальностей во всеобщем восхождении к общей цели,
дополняющих и обогащающих друг друга при сохранении и развитии полной
творческой свободы в исполнении Замысла, каждой отдельной роли. За
исключением одного - самоутверждения себя ВНЕ ОТЧЕГО ДОМА, вне Творца и Его
Замысла.
     Самость преодолевается "избранничеством" и всей историей человечества.
     Единение не внешнее, а свободный выбор разума и сердца. Стать Целым,
Полнотой Бытия не через отделение от этой Полноты, единственного источника
Жизни, а через осознание себя Его частью, сопричастником ЖИЗНИ. Вхождения в
Нее, слияния с Ней и тем самым обретения Божественной Полноты Бытия.
     Разница между муравейником и Царствием - расстояние во всю историю
человечества, от грехопадения прародителей до Страшного Суда. Путь от
детской запрограммированности на жизнь в Отчем Доме до осознанного выбора
СЕРДЦЕМ Воли ОТЦА.
     ДОМ ОТЦА - не просто общая крыша, среда обитания, а общее мироощущение
всеединства миров и богоподобных существ в БОГЕ. В этом - РЕВОЛЮЦИЯ
СОЗНАНИЯ!
     "Единица - вздор, единица - ноль," - писал поэт. В Доме Отца единица
свободным выбором ума и сердца станет ЕДИННИЦЕЙ.
     Единица, самоутверждающаяся вне Бога, стремится к нулю. Единница,
самоутверждающаяся в Боге, стремится к беспредельной Полноте Бытия, к
бесконечному возрастанию и восхождению.
     Единица - ЕДИННИЦА... Здесь ключ к осмыслению истории человечества.
     Служение, призвание, предназначение /в предвечном Совете/... Служить
даже не Творцу, ибо Сам Бог - не только Творец, но и служитель собственного
Замысла. А наше служение людям угодно Богу лишь когда оно не является
ИДОЛОПОКЛОНСТВОМ И ЧЕЛОВЕКОУГОДИЕМ.
     Служить вместе с Творцом Замыслу, ТВОРИТЬ МИРЫ, СОЗИДАТЬ КРАСОТУ,
"СЕЯТЬ РАЗУМНОЕ, ДОБРОЕ, ВЕЧНОЕ"...
     Свобода выбора дана нам лишь одна: выбора между Богом и небогом, то
есть дьяволом. Творец дает твари свободу выбора во времени, изначально зная
результат, потому что обитает ВНЕ ВРЕМЕНИ. Это как бы пьеса, где персонажи
свободны, пока не кончилось время драмы, но Автор, пребывающий ВНЕ ВРЕМЕНИ
и ПРОСТРАНСТВА, им же и сотворенных, со времен Адама и Евы знает развязку.
В этом разгадка кажущегося противоречия между СВОБОДОЙ и ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕМ.
СУДЬБОЙ, ПРОМЫСЛОМ.
     ... "Много званых, но мало избранных", - то есть званых в вечности, а
избранных /избравших/ - во временном процессе. "Мои овцы знают Мой
Голос"... В Замысле - зван каждый, но во времени ИЗБРАННИКАМИ становятся
далеко не все.
     ...Не все выбирают во ВРЕМЕНИ - ВЕЧНОСТЬ, а в царстве ФАКТА - ИСТИНУ,
вместо любви плотской и эгоистичной - ЛЮБОВЬ жертвенную, небесную...
     Большинство меняет НЕБЕСНЫЙ ИЕРУСАЛИМ НА ЗЕМНОЙ.

     Лист, получивший в долг от дерева /Целого/ жизнь, должен вернуть его
жизнью своей для целого, в награду оставшись в генетической памяти Целого.
     Да лист и не может жить иначе, он ЗАПРОГРАММИРОВАН на служение целому,
за исключением случаев, когда заболевает. Тогда дерево пытается его лечить,
а неизлечимого отторгает и заменяет другим.
     Человек же заболел ДОБРОВОЛЬНО, он обладает свободой быть отторгнутым
или, если пожелает излечиться, остаться в Вечной Памяти Целого.
     Свобода выбора: бесноваться на земле или научиться летать.
     Каждый из нас - "ХОРОШИЙ ПЛОХОЙ ЧЕЛОВЕК". Хороший по замыслу, плохой -
по осуществлению.
     Человек создан для ПОЛЕТА, а не для помета.
     Единение должно быть не внешним /коллективизм/, а внутренним
/соборность/.
     Призвание интеллигенции - информация о Замысле, трактовка Замысла,
комментарий к Замыслу. Мост между Небом и невоцерковленным народом.
     Лишь в Боге - цельность и полнота бытия. Мы, созданные "по Образу и
Подобию", призваны в этом и в будущем веке осуществить то или иное
индивидуальное служение соответственно Замыслу и ДАРУ, ПРИЗВАНИЮ. Свою роль
в полноте Бытия. "Я сказал: вы - боги". Богочеловеку, в отличие от Творца,
присуща специализация, функция, нуждающаяся во множестве ДОПОЛНЕНИЙ ДЛЯ
ЖИЗНИ. Так, никакая часть тела не может существовать отдельно, сама по
себе, а только во взаимодействии с другими. Но и все вместе без
ЖИВОТВОРЯЩЕГО ДУХА - лишь роботы и зомби.
     Служение в Боге - бесконечное творческое ВОСХОЖДЕНИЕ. Вопрос о цели
восхождения некорректен, ибо восхождение в творчестве - само по себе
бесконечная цель; творческий процесс - сам по себе и цель, и восхождение.
Восхождение в творчестве не знает предела, это безграничное поле
деятельности и Бога-Творца, и созданной "по образу и подобию" твари.
     Бесконечность - именно в творчестве. Разрушение грани между тленным и
вечным, преодоление тлена, пространства и времени, встреча земли с Небом.
     Преодолевая тленное и временное, мы высвобождаем для восхождения
божественную энергию, скованную прежде господством плоти над духом, дурной
материальностью, самостью и низкими страстями /служением Мамоне/.
     Целью и стимулом творчества здесь может быть лишь одно - ЛЮБОВЬ в
божественном понимании слова, ВЫХОД ИЗ СЕБЯ, излияние еще на кого-то
СЧАСТЬЯ БЫТИЯ. Именно поэтому Бог сотворил мир, - великое излияние ЛЮБВИ...
Он не только подарил человеку счастье бытия, но и СВОБОДУ, вплоть до
свободы ОТ СЕБЯ, что привело к отпадению человека от Творца. И венец
божественной жертвенной ЛЮБВИ - Бог становится человеком и принимает
мучительную позорную смерть на кресте, чтобы человек вернулся, ОБОЖИЛСЯ.
Искупив его Своей Божественной КРОВЬЮ, снова соединив с Собой актом Великой
ЛЮБВИ.
     Человек, претендующий на полноту бытия ВНЕ БОГА, нелеп и трагичен. Как
Гоголевский Нос, изображающий из себя господина.
     Бесконечность, вневременность присуща лишь человеку-творцу,
стремящемуся к ДОМУ ОТЦА, возвращающемуся в ДОМ ОТЦА. Творческий огонь,
служащий злу, тьме, становится огнем геенским, пожирающим души. Вечным
страданием и тоской по загубленной жизни, несостоявшемуся Замыслу,
отчаянием отвергнувшей Свет души, обреченной на вечную тьму и смерть ВНЕ
ОТЧЕГО ДОМА.
     Человек подобен Творцу своему в ТВОРЧЕСТВЕ.

     Иосиф Грозный пытался выплавить из человеческой руды крупицы золота,
Образа и Подобия. Пусть варварскими способами, но он творил "человеков", на
которых долго держалась Россия. И не только Россия.
     Главное в Замысле - единое целое, в котором включается время от
времени система отторжения чуждых, работающих на себя, замкнутых на себя
клеток и органов, его нарушающих: Я, часть Великого Целого, самоотверженно
работая на Него, сливаюсь с Ним, становясь тоже Великим и Совершенным... А
не "Я, противопоставляя себя Целому, хочу быть равным Ему, быть как "Оно",
чтобы Его рабы служили мне как Ему, да и Само Оно служило мне".
     Система сохранения Целого отторгает такие заболевшие гордостью и
самостью клетки - отсюда катастрофы, революционные бури, перевороты и
войны, воспринимаемые узким обывательским сознанием как зло. Как и при
всякой хирургической операции гибнут попавшие "под нож истории" и
"доброкачественные" ткани. Но виноват в этом не Хирург, а разросшаяся
опухоль, без которой не было бы необходимости в радикальной и опасной
операции во имя спасения Целого.
     Главная ошибка: жизненный процесс, как средство достичь Высшего и
Целого, превратили в самоцель. В "жить, чтобы жить". Кант первым потребовал
относиться к человеку, как к ЦЕЛИ, а не как к средству. Цель - свободное
творчество в Доме Отца, где Сам Бог - тоже Творец. Творчество
самодостаточно, являясь одновременно и средством, и целью, и восхождением.
Вечное восхождение, лестница ведущих вверх ступеней, целей, побед над
собой. Самоутверждение, самовыражение, ставшие победой над собственной
самостью. Самоутверждение, побеждающее самость, выходящее из нее,
преодолевающее ее - ТВОРЧЕСТВО ВО ИМЯ ИСТИНЫ, КРАСОТЫ, СВЕТА. Во имя
Абсолютной Цели, присущей
     Самому Творцу, а следовательно, бесконечной и самодостаточной.
     Творчество - образ жизни и Творца, и человека, в нем ЛЮБОВЬ ПОБЕЖДАЕТ
СМЕРТЬ, ВЕЧНОСТЬ - ВРЕМЯ, ИСТИНА - ФАКТ, БЕСКОНЕЧНОСТЬ КАЧЕСТВЕННАЯ -
КОЛИЧЕСТВЕННУЮ.
     Здесь цель совпадает со средством, здесь начало того конца, которым
оканчивается начало... Здесь "дорога к солнцу от червя".
     ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ - определение Предвечного Совета.
     Всякое самоутверждение твари - органа, клетки или группы клеток под
любым лозунгом вне предназначения, вне Целого - вред для Целого
/Богочеловечества/, разрушение Замысла, зло.
     Неприятие и непонимание Замысла о единстве во Творце привело к
катастрофическим последствиям. Воистину "Мы ответственны не только за то,
что мы делаем, но и за то, что не делаем". Мы не защитили нашу страну, наше
общенародное ИМЕНИЕ, наше достоинство. Наше прошлое, настоящее и будущее,
наших детей, стариков и внуков, наших женщин и девушек. Мы не дали должного
отпора нашествию оборотней, купились на посулы, туземные безделушки и
пойло. Мы держали кукиши в кармане, считали себя "пофигистами", пели "А нам
все равно", думая отсидеться в своей "хате с краю" за охмуряющими
сериалами, слушая часами, как "дебил с дебилом говорит", пуская мыльные
пузыри.
     А они тем временем все тащили у нас из-под носа - все сокровища,
нажитые, созданные и отвоеванные трудом, кровью, потом и слезами не только
нашими, но и многих поколений. И теперь на эти богатства жируют, бросая нам
объедки, бомбят "зоны интересов", пока мы за ними выносим ночные горшки.
Расплачиваются за услуги с нашими дочерьми по 50 долларов (три червонца по
советскому курсу), с наркокурьерами за "травку" для наших сыновей - нашими
же пионерлагерями и санаториями на черноморском берегу... И отлитые на наши
деньги пули, призванные разить врага отечества, убивают наших ребят в
Чечне... И наши танки, "броня крепка" - расстреливают наш дом Советов
посреди нашей столицы на наших глазах... И "то ли еще будет!"
     Так кому мы показывали кукиш, господа-товарищи? Где будет твоя "хата с
краю", когда ее на твои же кровные сотрет с лица земли вавилонская ракета?
Когда твои рублики из советских сберкасс перелетели к оборотням
номенклатурным, самостийным, а оттуда в швейцарские и Нью-йоркские банки -
зелеными птицами перелетными, а тебя в перерывах между сериалами,
рассовывая по карманам тоже твои сбережения, дикторы сладко уговаривали по
"ящику" не идти на митинг протеста, а ехать сажать картошку, - во что тебе
обошлась твоя картошка? Ведь пока ты ее сажал, разбойники не только
обчистили твою квартиру, но и твой город, страну, твою память, будущее и,
что самое страшное, - душу. Твою, твоих стариков и твоих детей. Ибо ваше
ИМЕНИЕ - труды нескольких поколений, ДОЛГИ ТВОРЦУ, должные быть
возвращенными на Суде в конце времен, - отныне РАБОТАЮТ НА МАМОНУ-ВАМПИРИЮ!
Не дорогая ли выходит картошечка, господа-товарищи? Поэтому Изания, учась
на ошибках, объявляет "зоной своих интересов" весь земной шар. Мы не
собираемся никого жрать, но не позволим и ЖРАТЬ СЕБЯ.
     - Построить город или построить для себя замок, где будут тусоваться и
развратничать лоботрясы-наследники... Есть разница?
     - А если этот город - Содом или Гоморра?
     - А если это Сталинград?
     Тьму нельзя победить, одолеть - это под силу лишь Богу в конце времен.
А пока это не входит в Замысел. Тьма - дорога к Дому Отца, чужбина, каждый
должен обязательно пройти ее, преодолеть, отвергнуть. Или навеки остаться в
ней. В этом - замысел о земном изгнании. Дарованная свобода выбора. Отсев.
     Лишь в Изании соединимы труд и капитал, коммунизм и частное
предпринимательство, расчет и бескорыстие, накопление и взлет, корысть и
мечта, личное и общее, богатство и бессеребренничество, святость; Штольц с
Обломовым, Корчагин с Кольчугиным, Форд с Мартином Лютером Кингом. Ибо над
нами - Закон Неба, где сходятся и исчезают все противоречия между нациями,
партиями, религиями и классами. Когда мы все делаем одно Дело - множим
вместе жатву Будущего Века.
     Кукла переживет дитя. Мы поклоняемся вещам, а они нас переживут. Самая
ничтожная стекляшка счастливее президента США в день инаугурации.
     Мы тратим бесценное время, перерабатывая его не в спасительную
вечность, а в материю /одежда, мебель, дома/, служа этой материи и ее
царству, которое наверняка переживет нас. Самая последняя бутылка,
безделушка переживет, заставив еще кого-то им служить. А то мы вообще
служим лишним нулям в банковском счете... Разве можно сравнить: человек
оставил после себя школу, больницу, железную дорогу - и мы думаем: "Его
жизнь не прошла зря"... "Чтобы, умирая, воплотиться в пароходы, строчки и
другие долгие дела"... И человек оставил СВОЕ: гору собственных вещей,
предметов роскоши /дом-музей графа Воронцова/. Совсем другое чувство:
победы собственности над не пережившим ее хозяином.
     Смерть Иосифа внесла мистический перелом в сознание народа. В
советском идеальном мире не должно было быть смерти, особенно не вмещалась
в идеологию смерть вождя. Смерть не вмещается и в буржуазное сознание, но
все же на прогулочном катере она воспринимается несколько иначе, чем на
корабле, плывущем к земле обетованной.
     "Наши" - это мироощущение "знающих Голос", ищущих Истину, подзаконных
Небу, а не князю Тьмы. Это не класс, не национальность, не конфессия и не
что-либо в этом роде. Это понятие ДУХОВНОЕ. Это тоскующие о свободно
избранном послушании Отцу в Доме Отца в отличие от жаждущих свободы ОТ
ОТЦА, Его Воли.
     События в Югославии показали, что отвязанность и раздрай - путь
народов в лапы к зверю, грядущему антихристу. Изания - продолжает путь
противостояния.

     У гипербореев нет воли в столице,
     Забыт и растоптан уснувший закон.
     Орлу через боль суждено возродиться,
     Но граждан спасает железный заслон.

     Этот катрен Нострадамуса, если под "гипербореями" понимать русских,
под "орлом" - Российскую державу, а под "железным заслоном" - "железный
занавес", можно толковать как характеристику эпохи Иосифа.
     Режим, лишивший людей работы, преступен перед Небом. Такой человек
становится потенциальным вампиром, преступником. Он лишен "своего места в
жизни". Святые отцы говорили: "Безделье - мать всех пороков".
     Иосиф Грозный боролся варварскими методами с состоявшимися и
потенциальными вампирами, стремящимися сожрать, погубить младенца
БОГОЧЕЛОВЕЧЕСТВА, зреющего в утробе ветхой, обреченной на смерть
цивилизации.
     Нынешняя власть еще более варварскими методами утверждает ПРАВО
Вампирии погубить младенца, грозящего своим рождением ее незыблемости,
процветанию. Призванному пронзить ее копьем в конце времен, подобно Георгию
Победоносцу на белом коне, поразившему дракона.
     "Воздайте ей так, как и она воздала вам, и вдвойне воздайте ей по
делам ее; в чаше, в которой она приготовляла вам вино, приготовьте ей
вдвое.
     Сколько славилась она и роскошествовала, столько воздайте ей мучений и
горестей. Ибо она говорит в сердце своем: сижу царицею, я не вдова и не
увижу горести!
     За то в один день придут на нее казни, смерть и плач и голод, и будет
сожжена огнем, потому что силен Господь Бог, судящий ее...
     И купцы земные восплачут и возрыдают о ней, потому что товаров их
никто уже не покупает.
     Товаров золотых и серебряных, и камней драгоценных и жемчуга, и
виссона и порфиры...
     ...Корицы и фимиама, и мира и ладана... и тел и душ человеческих".
/Отк.18:6-8,11-13/


     * * *


     К концу весны Денис окончательно оклемался и отбыл в забугорье по
своим старым и новым делам-проектам. Но, всерьез "заболев" Изанией,
намереваясь побыстрей развязаться с прошлыми договорами и обязательствами,
собрать необходимые средства и вбухнуть их в духовно-воспитательно -
лечебные виртуальные фильмы, с помощью которых они с Айрис мечтали
претворить в жизнь замечательное: "Избави нас от лукавого!"
     Изанией уж если заболевали, то всерьез и надолго. Вскоре Иоанна и
представить себе не могла, что раньше целыми днями нескончаемо занималась
дачной и московской бытовухой. В Златогорье было чудесно, но она решила
уехать вместе с Денисом - столько вокруг достойных людей, буквально
задыхающихся в перенаселенных квартирах - дрязги, суета, орущие
избалованные дети, скандалы с родней и т. д. "Наши", - которым, как воздух,
нужно было Златогорье, чтобы вырваться "от работы вражия" и осуществить
задуманное. Иногда мечту всей жизни.
     А Иоанна прекрасно могла работать и в Лужине, по которому соскучилась.
Даже прослезилась, обнимая визжащего от счастья Анчара. На даче жили
хорошие спокойные люди, уже другие, овощеводы с Севера, мастера по
теплицам. Таких огурцов, помидоров и цветов у Иоанны сроду не бывало,
северяне провели в теплицу отопление, воду, что-то без конца опрыскивали и
рыхлили. Иоанна предоставила им полную свободу действия, только иногда
помогала красиво составить букеты.
     Дважды в неделю приезжала машина, забирала урожай, цветы на продажу.
Забирала по необходимости белье и одежду в чистку и стирку, привозила Изан-
термосы с обедом, продукты быстрого приготовления на два-три дня и вообще
все необходимое. Связывалась Иоанна с ближайшим штабом Изании по пейджеру и
делала заказы. С завтраком и ужином они легко управлялись сами.
     Она целыми днями работала над книгой, заказывала по Изан-нету,
связанному с Интернетом, нужную литературу. Вообще много читала - Айрис
прислала ей компьютер, можно было выписать любой раритет.
     Они с Варей по-прежнему вынашивали планы открыть в Изании собственное
издательство.
     Выбиралась Иоанна лишь в храм. Гуляла с Анчаром по лесу, думая о Гане
и иногда явственно чувствуя его тепло, руку, дыхание. И зная, что он в эту
минуту тоже нежданно-негаданно, сквозь дни и километры, видит перед собой
светлый девичий лик во тьме за окном вагона, перехваченные пластмассовым
колечком волосы, летящие в звездную вечность. И улыбается видению.
     - Иоанна...
     Только машину она попросила вернуть до октября, чтоб ездить в храм и
иногда в Москву навещать свекровь, которая в последнее время боялась
масонов. Будто масонам только и дел было, что забираться ночами к
девяностолетней бабке и воровать листовки к очередному митингу. Теперь ей
часто звонила и заболевшая Изанией "зеленая" Катька, всерьез поставившая
себе целью перетащить предков из забугорья в Москву и начать новую жизнь.
     А вокруг "маразм крепчал и жуть сгущалась..."
     Происходящее по ту сторону Изании представлялось все более
омерзительным, преступным и пошлым. Маски постепенно спадали - в них больше
не было надобности - уже откровенно дело решали клыки, когти и деньги. Она
испытывала бесконечное унижение от происходящего, - не столько за себя,
сколько за страну, и поражалась - неужели мир, к которому она когда-то
принадлежала, сразу и навсегда продался?
     В отличие от многих, она никогда не обманывалась "отвязанностью" под
эгидой "свободы", не обольщалась сладким воркованием забугорной лисы,
поджидающей, когда российская ворона разинет рот и выронит сыр, - поэтому
ей не нужно было возвращаться к "товарищам" - она и не уходила никуда. Она
все более понимала, что это не нравственный выбор, это ВООБЩЕ НЕ ВЫБОР.
Просто стрелка ее внутреннего компаса властно указывала на "Прочь!" Табу.
Иоанна и прежде не ходила на элитные приемы, потому что ощущение стоящего
за спиной ЧЕЛОВЕКА, подливающего в бокал, было непереносимым. Это была ее
ПРЕДВЕЧНАЯ УСТАНОВКА с которой она не могла, да и не хотела бороться.
     Да, Изания спасала. Их слова - "Союз", "товарищи". Советские песни,
которые все время передавала их радиостанция, а Иоанна жадно слушала за
любой работой, как партизанка в тылу врага позывные Москвы. Подпитываясь и
воскресая.
     - Говорит радио Союза Изании... Доброе утро, товарищи, мир вашему
дому. Передаем утреннюю гимнастику...






     "Нет ничего более закрытого, чем базовые предпосылки "открытого
общества". Оно открыто в какую угодно сторону, только не внутрь. А то, что
не движется внутрь, остается на месте. Точнее, становится декорацией для
чего-то иного, что движется сквозь или посредством его." /А.Дугин/
     "БАНДИТОГРАД" (о Лас-Вегасе) Эд.Рейд и Овид Демарис: "Деньги порождают
проституцию так же, как гниющее мясо вскармливает личинки мух. Где легкие
деньги, там и публичные женщины - в этом суть дела. Логическая
последовательность здесь такова: где азартная игра, там легкие деньги. Где
легкие деньги, там публичные женщины. Где публичные женщины, там
вымогательства и наркотики. А где наркотики, там все, что угодно."
     "Гениальным следует признать такого человека, который живет в
сознательной связи с миром, как целым"./Отто Вайнингер/
     "Народ согрешит - царь умолит; а царь согрешит, - народ не умолит
/пословица/.
     Чаадаев: "Социализм победит не потому, что он прав, а потому, что не
правы его противники".
     К.Леонтьев: "Россию надо подморозить, иначе она сгниет".
     "Воззови, в виде лирического сильного воззвания, к прекрасному, но
дремлющему человеку. Брось ему с берега доску и закричи во весь голос,
чтобы спасал свою бедную душу: уже он далеко от берега, уже несет и несет
его ничтожная верхушка света, несут обеды, ноги плясавиц, ежедневное сонное
опьянение: нечувствительно облекается он плотью и стал уже весь плоть, и
уже совсем нет в нем души". /Н.Гоголь/
     "Сочувствовать счастью может только весьма благородная и бескорыстная
душа. Но счастье... это великое, "быть может", как говорил Рабле о рае или
о вечности". /А.Пушкин/
     "Деизм 18 века был лишь тенью христианства. Он сохранил ряд основных
христианских положений: веру в благого Творца, идею всемогущего Провидения,
устрояющего все в наилучшем виде, основные заповеди христианской морали, но
все это было лишено тайны, сверхъестественного содержания. ... Например,
нравственный закон, лишенный аскетического и духовного элементов, выродился
в практическую филантропию, божественное провидение - в механический
закон природы. Над всем этим реяла теория прогресса..." /К.Даусон/
     "Рампа есть линия огня." /А.Блок/
     Бог помазал Кира для исполнения судьбы своей и восстановления
избранного народа израильского, сею Божественною мыслею, так сказать
помазал дух Кира еще прежде, нежели произвел его на свет: и Кир хотя не
знает, как и для чего помазан, движимый сокровенным помазанием, совершает
дело царствия Божьего. Как могущественно помазание Божие! Как величественен
помазанник Божий! Он есть живое орудие Божие, сила Божия ходит чрез него во
вселенную и движет большую или меньшую часть рода человеческого к великой
цели всеобщего свершения". /Митрополит Филарет Московский/


     СЛОВО В ЗАЩИТУ ИОСИФА.

     Речь здесь идет не о церковном таинстве, а о Божьем помазании на
царство ЯЗЫЧНИКА, о предопределении СВЫШЕ!
     СВИДЕТЕЛЬСТВО в День 120-летия ИОСИФА:
     Корр. телеканала "Культура": - Неужели великая русская литература
осталась в прошлом вместе с цензурой и тоталитаризмом?
     Вит. Третьяков, учредитель премии "Антибукер": - Судя по результатам
этого года - да: Как читатель, я бы выбрал великую русскую литературу
вместе с цензурой, тоталитаризмом, сталинизмом и чем угодно еще вместо той
неограниченной свободы словесного самовыражения, которая сегодня существует
и которая не способна рождать великие произведения. (21 декабря 1999 года)
     "Сталин - наше все. Как и Пушкин. Два полюса русской культуры: Что
такое, по сути, Сталин? Жестко и жестоко целеустремленный прагматик,
рассматривающий государство, как доверенную ему историей: геополитическую
систему, нуждающуюся в совершенствовании до уровня государства идеального,
где счастье государства равно счастью людей: Если бы Сталин жил сегодня,
никаких концлагерей, конечно, не было бы. Сталин знал границы допустимого в
собственной стране и в мире для каждой исторической эпохи." (В.Третьяков)

     Мы горячих голов не свернем
     На бессмертных суворовских Альпах.
     Нас на Запад ведут, как на запах
     Наших тел, погребенных живьем.
     Грандиозность была по зубам,
     А теперь эти зубы на полке,
     И гуляют байкальские волки
     По глухому урочищу БАМ.
     Не сомкнуть из торговых рядов
     Тех рядов, над которыми знамя.
     И Отечество брошено нами
     Под защиту рекламных щитов.
     Отчего же народ мой затих,
     Расписав, как соборы, заборы?
     Наши предки могли сдвинуть горы.
     Нам - дай Бог удержаться на них.

     А я - Гаврош Советского Союза,
     Я сын полка, разбитого в бою,
     Мне СНГ ваш, как ботинок, узок
     Я босиком за правду постою...
                       /Леонид Корнилов/


     * * *


     "В венах народов, населяющих Россию, течет поистине царская кровь: о
таком пересечении групп крови, цветов кожи, разрезов глаз девять десятых
населения земли могут только мечтать.
     Пройдя такую мешанину, мы остались русскими, не превратились в
метисов. Русский котел все переваривает: за тысячу годов переварил он
половцев и татар, среднеазиатов и прибалтов. Будто в него сбрасываются
мегатонны несовместимых между собой шлаков, а выплавляется удивительная,
крепчайшая руда. Русский ген, как раскаленная звезда: чувствуя гигантское
притяжение, десятки народностей подпадают в сферу его магнетизма,
захватываются в орбиты бешено вертящимся огненным колесом...
     Миллионы белорусов и украинцев - кровь от крови русские, и в этом -
залог нашего скорого объединения. Держитесь за нас, мы пронесем вас сквозь
апокалипсис третьего тысячелетия!
     Величайшие просторы, титанические проекты, стройки и грандиозные
социальные потрясения не дают забродить русской крови. Нигде и никогда в
истории человечества не было переселения народов подобного тому, что и
поныне, то затухая, то разгораясь вновь, вот уже семьсот лет осуществляется
на одной шестой части суши. Движение казаков вслед за Ермаком превосходит
Великое переселение народов начала новой эры, а беспримерный подвиг
советского народа в Великую Отечественную войну, когда за первые месяцы
войны десять миллионов человек перенесли на своих руках в тыл, в эвакуацию,
полторы тысячи заводов, вряд ли будет повторен кем-либо еще.
     Русское пространство - это угодья исполинские, и во множестве своем
еще не обозначенные словом, это нетронутые райские кущи, это поля Господни,
в которые мы были введены не для отдыха, но для труда. Труд заключается в
заселении гигантских, не истоптанных никем краев, в возделывании этих
просторов, в преобразовании их в самих себя, в ноосферу...
     Бумажно порвавшие с нами республики Союза никогда не в силах будут
достичь третьей геополитической скорости, чтобы преодолеть притяжение
России...
     За наш труд мы получаем дары. Первый и главный дар - это вся наша
драгоценная земля, которая не отторгла нас, но приняла и приютила. Мы
сроднились с ней, мы пропитали ее собой, и здесь, в северной половине
Евразии, возможна отныне одна только Россия. Другой дар - новые языки и
народы, собираемые в новый русский этнос. Мы говорим с небесами на стольких
диалектах - какой-нибудь уж точно окажется тем нужным языком, что открывает
небесные двери...
     Еще один смысл, недоступный кучным европейцам: русское пространство
живо до тех пор, пока на нем обитают люди. Без глаз человеческих мир
умирает, и так он подстегивает нас, что мы не покладали рук, продолжали
усердно пребывать в нем: перемалывать целину, бороздить таежное море,
плавать по Северному ледовитому океану, исследовать пустыни и горные пики.
Безумные наши планы по развороту северных рек лучше, чем нынешнее полное
затишье и прекращение деятельности. Россия должна кипеть, чтоб не замерло
ее внутреннее движение, не застыли ее вены..." /Денис Тукмаков, 1999 г/

     И с легенд о Последнем Риме,
     От пророчеств во дни смут,
     Все безумней, неукротимей
     Зовы Устья к сердцам льнут.

     Этот свищущий ветер метельный,
     Этот брызжущий хмель веков
     В нашей горечи беспредельной
     И в безумствах большевиков.
     В ком зажжется другим духом
     Завтра он, как пожар всех?
     Только слышу: гудит рухом
     Даль грядущая - без вех.
                       /Даниил Андреев/


     ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ...

     Творец, Иегова - СУЩИЙ. Ему важна от нас СУТЬ, а не слова. Быть, а не
торчать! Суть Свободы - освобождение от своей падшей природы, от дури, а не
разгул дури. Преодоление дури.
     На Руси такого "свободного" называли "сбившимся с пути", беспутным,
расхристанным.

     В этой расхристанной роспади,
     В этой прокуренной мгле
     Небом войди в меня, Господи,
     И укрепи на земле!
                       /Егор Исаев/

     Посеяли "свежие ветры перемен" - пожали злые разрушительные бури из
ящика Пандоры. Пресловутый "железный занавес" оказался стенкой сейфа
беспредельного зла, которое освободили "реформаторы".
     Разделение на функциональном уровне на основе единения - общего
служения Целому, Всему. Так человек идет в пункт Б, при этом все его органы
обеспечивают эту ходьбу по-разному, но все вместе ИДУТ.
     В Царствии могут жить лишь боги, вмещающие в себя, каждый обнимающий
собой весь мир. Сделать бога из себя-полузверя невозможно, но пытайтесь
хотя бы идти к Небу. Или ползти вверх. Или хотя бы вглядываться в синь.
     Полюбить, избрать Небо, отдать Ему сердце - вот критерий будущего
Суда.
     Не на плоскости, не вширь возрастает Богочеловечество, а ввысь,
вертикально. Все тот же образ ПИРАМИДЫ. Как ни забавно, даже та советская
гимнастическая "пирамида", столь популярная в постреволюционные годы,
символизирует не просто некое коллективное восхождение, но и конструкцию,
где каждый последующий пласт /поколение/ существует и восходит лишь
благодаря сильным рукам и подставленным спинам пласта предыдущего, его
готовности протянуть руки и подставить спины и плечи...
     Но это не навоз прошлогодней травы, не бессмысленная
запрограммированная жертва природного круговорота. Это, пусть наивная,
символика того самого ВОЗРАСТАЮЩЕГО ЦЕЛОГО, где равно существуют все,
восходят все, где никто не лишний, где без каждого невозможно ВСЕ. Где все
живы, все дошли до вершины. Сложнейшая многомиллионная историческая
конструкция преемственности поколений, личностей. Здесь по Замыслу Творца
живы лишь те, кто успел в пирамиде занять СВОЕ МЕСТО, вскарабкаться до
него, чтобы, протянув руки, подставить спину и плечи другим. Которые
поднимутся еще выше.
     Избранники, исполняющие предназначение, стоят каждый на своем месте, в
своей исторической нише, намертво впаянные в Пирамиду Богочеловечества,
которую воскресит Творец в Царствии будущего века. Товарищи, воины павшие,
господа хорошие, просто люди добрые! Нет, не пропало ваше дело, ничто не
пропало. Никто в пирамиде не будет вычеркнут из Книги жизни.






     ... "Главный тезис всех этих публикаций прост. Европа вступает в эпоху
постхристианства и перестает быть христианским обществом. В чем это
выражается? В том, что интерес к традиционным формам религии постоянно
падает. Казалось бы! Вот погиб коммунизм, люди получили доступ к нормальным
возможностям исповедания своей веры - и что мы видим в результате? В
Западной Германии с 1991 по 1999 гг. число людей, регулярно посещающих
храмы уменьшилось /просто-таки упало!/ более чем в два раза: с 14,7% до
7%. Менее серьезно, но неуклонно этот процесс происходил в Италии
/сокращение почти на треть/, не говоря уже о Франции, где о церкви и кюре
вспоминают только при регистрации браков и конфирмации, Нотр-дам
превратился в большой музей-ресторан, куда приходят толпы, жующие
гамбургеры и "стиморол", чтобы поглазеть на древние ритуалы. Думается, для
этих людей воскресная месса стоит в одном ряду с гаданием на картах и
показательным выступлением колдунов вуду. И это подтверждают опросы, опыт
общения авторов с представителями католической церкви. Один кюре из Нотр-
дама считает, что его храм превратился в бензоколонку, на которой вечно
топчется народ, пришедший "подзаправиться". Шведы ходят в кирху по инерции
- мол, это единственное место, где можно отдохнуть от повседневности.
Британские методисты всерьез обсуждают вопрос: можно ли принимать в свою
общину тех, кто и в Бога-то не верит. И приходят к выводу - можно. Мы все
гуманисты. Главное - близость к человеку, а не какое-то там запредельное
"дело Господне". Церкви в Западной Европе все больше напоминают почтовые
отделения: зашел человек, потолкался от кассы к кассе, записочку написал
Творцу вселенной - и побежал дальше. Бизнес. Проводить в церкви
значительную часть свободного времени? Да вы что! ЭТО НЕ ТО МЕСТО, ГДЕ
МОЖНО ЧЕГО-ТО ДОБИТЬСЯ.

     Институт ЭМНИД, как пишет тот же "Ньюсуик", провел опрос среди немцев:
     Каким учреждениям вы доверяете больше всего? Немцы поставили церковь
на пятое место. А кто же впереди? Места распределились так: "Эмнисти
интернешнл", суд, полиция и Гринпис. Это великолепно. На фоне двух тысяч
лет европейского христианства - особенно...
     Более того, по мнению сегодняшних европейцев, традиционные церкви
"лицемерны", это оружие национальной ненависти...
     Иными словами, европейское христианство переживает крупнейший кризис
за всю свою историю. К.Армстронг так и пишет: "Вера переживает постоянные
трансформации, пытаясь найти язык, подходящий для современности... Мы все
дальше и дальше от иудейского пиетизма первых христиан"...
     Итак, вера нынешнего европейца: 1)личная; 2) эклектичная; З) в ней
отсутствуют какие-либо элементы прежней конфессиональной веры, кроме, быть
может, чисто ритуальных, и то сильно искаженных. Это давно уже не Бог
Авраама, Исаака и Иакова. И даже не Бог философов и ученых. Это бог ревущей
и злобной плоти... перед нами эпоха торжества язычества. Да, настоящего
язычества. В сущности, в качестве Бога каждый европеец водружает на свой
алтарь собственное изображение, да и то не всего себя. Он наделяет его
собственными качествами, достоинствами и недостатками, восхваляет его. Его
Бог амбивалентен и аморфен. Он не то что не спасет - его вообще нет. Это
фикция, фантом, блеф пьяного игрока в покер... Культ Самого Себя, Культ
Своего Успеха. Человек, в сущности - это свинья с самым узким кругозором.
Свинья и Желуди - грустная притча о нашем бытии...
     Об этом ли думал Иисус, кем бы он ни был? Об этом ли мечтали пророки
писания?..
     Сегодня европейский мир желает сорваться в пропасть. Христос покидает
его. Последняя связь с истиной уходит из прогнивших старых мехов...

     С христианством кончается история Европы, история зверя, возжелавшего
стать человеком. Арийцы НЕ СДАЛИ ЭКЗАМЕН на человека. ВОТ ТУДА НАПРАВЛЕН ИХ
БЕГ. Тихо, скользя по стремнинам бытия, - к земле, к траве, в мягкое
стойло, в хлев, во влажную солому, назад, к низшим формам духовного
существования, в пепел, смрад, в навоз. Их нужно резать или стричь, как
говорил лучший из гоев Пушкин...
     Доктор Арбутнот, написавший мне, что мы, евреи, должны поверить в
великого мессию арийцев и влюбиться в американский стиль жизни, не прав.
Америка, в сущности, есть передовой отряд арийского разложения. Жалкая
раса, жалкая история, жалкие перспективы...
     Один английский пастор недавно написал книгу под названием "После
Бога". Это характерное и странное название не пугает его. Ему кажется, что
век Европы еще долог, просто от Бога Вседержителя нынешний человек Запада
переходит к божку домашнего очага, божку собственного "эго".
     Это ложь. На место Вседержителя может придти только Великая Пустота.

     Видел ты дивных людей:
     Их зовут "Мертвецами Пустыни".
     Древний, могучий народ, носители Божьей святыни,
     Но непокорно горды, как хребты аравийских ущелий -
     Шли на вождя своего, и с Богом бороться хотели;
     И заточил их Господь, и обрек их на сон без исхода -
     Грозный, великий урок и память для рода и рода...

     В данном случае вы, интеллектуалы, должны вспомнить другого лучшего из
гоев - Ницше. Это он говорит: "Пустыня ширится с каждым днем"... Ныне
арийская пустыня достигла пределов бытия...
     Тихо. Пустыня застыла в своем одиноком покое...
     Вот главный секрет европейской культуры, культуры самонадеянного
богоборческого отступления от Истины". /Элиезер Воронель-Дацевич/

     "...Дробность окончательно побеждает цельность, атомарный индивидуум -
все формы общественности, материальный денежный эквивалент окончательно
вытесняет собой все остальные формы ценности. У народов больше нет выбора.
Они обречены лишь на добровольное или принудительное вхождение в новую
систему бытия - в систему "конец истории".
     "Новый мировой порядок" - не шутки и не пустые слова. Начинается
особое время и особое пространство. Время и пространство "постистории".
Время в "новом мировом порядке" тождественно компьютерному времени,
"таймингу", специфическому ритму электронных торгов, суточному циклу бирж,
ритмике спекулятивной игры, полностью подчинившей себе реальную экономику.
В этом времени ничего не происходит - нет свершений, нет открытий, нет
страданий и радости. Есть только биржевая игра, движение виртуальных
финансов, оптимизация ресурсов, бесконечные сериалы спровоцированной жизни
экрана. Компьютерное время - время общества зрелищ.
     Новая система колониализма, еще страшнее исторических прецедентов.
Ранее колонии ограблялись, а их население нещадно эксплуатировалось. Но
теперь дело доходит до окончательной ликвидации идентичности.
Эксплуататорский класс из бывших экономических и политических элит Запада
становится безличной Системой, прямым и страшным воплощением его величества
Капитала. Это и есть "Новый мировой порядок".
     Качественное время, в котором прошлое имеет бытие и вес в настоящем,
соприсутствует в настоящем, памятью и верностью, силой завета преобразует,
преображает это настоящее. Качественное время, в начале которого было
Слово, а не обезьяны, пришельцы или амебы, не одичалое население пещер. И
это Слово все еще живо ощущается в токе нашей истории, пронзительно-
призывно глаголет из глубины веков, возобновляясь бесценным даром в святой
Евхаристии. Слово Божие, сказанное всем народам, но особенно нам, русским,
чтоб несли Его и хранили свет Его. И чтобы не утратили в темные времена,
когда сын погибели обнажит свои мондиалистские клыки.
     Сегодня наглядно видно, как бились отчаянно мы за сакральное
пространство и время против удушающих тенет современности, количественного
дробления, омертвелых априорий, холодных могильных законов "товар-деньги-
товар" : Да, мы шли на компромисс. Да, мы пытались сочетать нашу истинную
волю и истинный путь с заимствованными извне элементами. Но мы лишь
маскировались, хитрили, отвлекали внимание. Мы всегда оставались (и
остаемся) в глубине души русским, загадочным народом, которому вверен
великий завет. Мы шли своим путем, настаивали на своей правде. И когда
принимали крещение в Днепре, и тогда, когда созидали блаженное и светлое
Московское Царство, и когда служили царям, и когда строили новый советский
мир. Мы несли свет и печаль, страдание и возвышенный, напряженный парадокс,
воплощенный в нашей истории, в наших землях, в наших душах.
     "Новый мировой порядок" хочет заставить нас заплатить по счетам,
принуждает нас раскаяться в содеянном, рассыпаться, рассосаться,
раствориться, признать свою неправоту - причем не только в области силы, но
и в области духа (отсюда стремление перевоспитать нас по учебникам Сороса и
унизительным рецептам новых атлантистских полицаев из "союза правых сил",
мол, "двигайте телом", торгуйте, наслаждайтесь и забудьте о своем прошлом,
о своем "Я" - оно кроваво, жестоко, лениво и порочно, "двигайте телом"):
     Не то чтобы для победы над "новым мировым порядком", но даже для того,
чтобы просто бросить ему вызов, мы должны осознать всю серьезность
положения. Но на этот раз нам не поможет ни "генерал зима", ни "само
падало", ни "весеннее наступление трудящихся". Необходимо усилие
колоссальное и в первую очередь духовное, интеллектуальное.
     У нас отбирают такую глубину, которую мы сами в полной мере едва ли
способны осознать.
     Дело очень и очень серьезно. Нас испытуют небытием, приговором
антихристова "нового мирового порядка". Концом НАШЕЙ ИСТОРИИ.
     Ужели покорно шагнем в бездну? Ужели не спохватимся напоследок? Ужели
не скажем последнее слово в мировой драме?
     Тогда зачем все это? Зачем было городить русский огород, создавать
великое царство, класть для великой цели миллионы душ? Ведь все, что было,
лишь пролог к последнему часу, который пробил сегодня.
     Две тысячи лет назад нам дали сладчайшее - тяжелейшее испытание,
вручили спасительный невыносимый Крест.
     Но пали оковы, державшие сатану, и мрачная рожа его взошла из-за
соленого океана в наш телевизор. Антихрист здесь. Он уже поднял странные
фигуры из пальцев. На его щите "novo ordoseculi" зеленый вексель небытия."
/Александр Дугин/.

     Я понял: все живо.
     Векам не пропасть,
     И жизнь без наживы -
     Завидная часть
     Спасибо, спасибо
     Двум тысячам лет
     В трудах без разгиба
     Оставившим свет.
     Я понял: все в силе,
     В цвету и соку,
     И в новые были
     Я каплей теку.

     И вечным обвалом
     Врываясь извне,
     Великое в малом
     Отдастся во мне.
     И смех у завалин
     И мысль от сохи,
     И Ленин и Сталин
     И эти стихи.
                       /Борис Пастернак/


     * * *


     Вдоль церковной ограды прямо на асфальте сидели нищие, среди которых
выделялся то ли узбек, то ли таджик в полосатом малиново-зеленом ватном
халате и чунях с галошами, несмотря на жару. На коленях у него лежала
тюбетейка с мелочью, один глаз был перевязан прозрачной женской косынкой с
люриксом. Когда она подала ему, старик скосил на нее другим глазом,
подслеповато-водянистым, медузьим, закивал, улыбнулся, обнажив редкие
гнилые зубы, и пробормотал по-своему что-то неразборчивое.






     - Ну что, Иоанна, кончается твое кино? - черная детская маска в белых
очках приблизилась к ней вплотную, и она увидела, что их стекла заклеены то
ли лейкопластырем, то ли белой бумагой. - В последний раз предлагаю -
пережди здесь до Суда. Надоело про Иосифа - на нынешних вождей досье с пылу
- жару поспело - вот где кино!.. Их Ангелам - хранителям остается лишь
слезы лить - всю вечность прокапали. И на земле из-за того дожди, а зонты
нынче дороги... Никакого сострадания к прохожим, а еще ангелы! Отлетались,
отспасались, отвздыхались, болезные, теперь наши дела сплошняком пойдут, -
шелестел АГ. - Многосерийные ужастики, черная магия с разоблачениями...
Сиди и трясись, Иоанна, пока мы добрые, пока зал наш. А он теперь до конца
времен наш - дискетами с грехами да злодействами всю Вечность завалили,
летать негде. Вот тебе абонемент на все сеансы - третий ряд восьмое
место... Презент.
     Билет был голубенький с написанными от руки цифрами 3 и 8.
     - А Егорка?
     - Нет, вы только послушайте, нелюди недобрые, она опять за свое! -
воззвал АГ. Оказалось, что зал битком набит АГами с такими же черными
лицами и слепыми белыми очками. Нелюди АГи в дружном негодовании замахали
черными ручками с белыми кошачьими коготками, выпуская из черных губ
оранжевые клубы серы. Иоанна в ужасе перекрестилась.
     - Во-он! - взвыл АГ. Страшный вихрь - раскаленная всесокрушающая смесь
серы и пепла - внезапно обернулся жарким неподвижным московским смогом -
плавящийся асфальт, бензиновый перегар и еще какая-то скрипящая на зубах
дрянь. Иоанна прикрыла окно машины и откашлялась. Она ехала к Варе.
     Дальше все закрутилось, будто при ускоренной перемотке. Варя, торт,
приложивший к губам палец Егорка, мурашки по спине, округлившаяся Айрис,
бдение у подъезда, "Мир Новостей", так и не понадобившийся мобильник,
застолье... Снова тайное ожидание в машине.
     "Волос с головы не упадет", - убеждает, уговаривает она себя, и все же
уехать почему-то не может.
     Обычно они стреляют у подъезда, когда жертва садится в машину. Или в
самом подъезде. Или подкладывают бомбу. Или из оптического прицела с
чердака соседнего дома... Подъезд ребята наверняка проверили... Нет, она
все-таки дождется и спокойненько поедет на дачу. И будет смеяться над
своими страхами. Только бы Златовы не заметили, что она, дуреха, здесь
торчит. Хорошо, что темнеет...
     Вдруг в салоне само собой приоткрылось боковое стекло, запахло серой.

     - О, Иоанна, дочь Софии и Аркадия, представителей двух избранных, но,
увы, падших, народов! - витиевато воззвал писклявый голосок, - Слушай сюда
ушами...
     - Чего тебе, ваучерт? Опять Страницу Истории спер?
     - Так точно, товарищ Синегина. Совершенно секретно и исключительно для
внутреннего пользования.
     Белый листок запорхал, закружился по салону. Иоанна протянула руку.
     - Э, нет, сначала спляши, о гремучая смесь из взрывоопасных генов...
Ладно, не психуй, знаю, что тебя колышет. Будет жив твой Егорка, дочка у
них родится. Назовут Марией. Машенька, Мэри... Тоже коктейль двух народов -
деловой ребенок получится, но с русскими крылышками... Об этом еще Иосиф
мечтал - вот бы соединить американскую деловитость да с русскими
крылышками! Будто толк какой от этих "крылышек" - носом вниз с колокольни.
Главное - спрыгнуть, а там поглядим. Вот и спрыгнули. Тут все написано - и
про внутренние катастрофы, и про внешние...

     "Безобразно, свирепо, мохнато
     Не на пользу людям, а назло
     На восток продвигалося НАТО
     И на нас невзначай набрело",

     Цитирую по памяти, может, что-то напутал, но за факты ручаюсь...
     Третье тысячелетие "близ, при дверях". С юга снова "злой чечен ползет
на берег, точит свой кинжал..." В Москве жилые дома взрывают, и не только в
Москве. В дерьме брода нет от предвыборных компроматов. Волки от испуга
кушают друг друга. Овечьи шкуры скинули - в открытую грызутся. Того гляди,
народ с похмелюги разбудят, а это будет похлеще "Герцена"... В стране опять
"верхи не могут, а низы не хотят". Третьей Мировой попахивает. "Люди языки
кусают от страха в ожидании грядущих бедствий!"...Всенародно избранный",
отделивший Киевское православие от Руси, орден получит на Святой Земле за
заслуги перед христианством. Кстати, таким же орденом был награжден и
Черчиль, после то как объявил коммунизм "угрозой всему христианскому
миру"... А выборы эти чернокнижные,.. Сегодня - "семья вурдалака", потом
медведь в мешке, а завтра, глядишь, и того самого Зверя изберут. Нашего,
который "из бездны"... Тебе это надо, Иоанна? Твои гены хоть и падшие, но
ведь не глупые! Что ты там забыла, в "последних временах"... Ну, не хочешь
на дачу, - я тебя понимаю. Пусть живет Егорка, размножается, пусть Мария,
пусть Мэри - все один конец, один ваучерт...
     - Изыди! - Иоанна намертво вцепилась в руль, не сводя глаз с двери
подъезда.
     - Короче. Наше предложение остается в силе. Третий ряд, восьмое место,
абонемент на все "последние времена". Серой в лицо обещаем не дымить.
     - Что-то тут не так, - подумалось Иоанне, - Им уже не Егорка, им,
похоже, зачем-то нужна я... Мертвая или живая? И зачем?..
     - Да ты прочти страничку-то, - волосы стынут в жилах, кости дыбом
встают... Ознакомься.
     Белый листок послушно опустился прямо перед ней на руль. На нем
огненно-крупно проступила одна-единственная фраза из Евангельского
"Откровения":
     "ВЫЙДИ ОТ НЕЕ, НАРОД МОЙ!"
     - Что это, не понимаю?..
     - Измена! Подмена!.. - заверещал ваучерт, - Это все он, вождь
кавказской национальности! И здесь достал, - как сказал Троцкий, получив по
голове ледорубом... Пожалте вам, послание в Сибирь!.. Ну, кончилось твое
время, и спи спокойненько, как предписано регламентом. Нет, не спится
товарищу Верховному Главнокомандующему... Пожалте вам - еще одно "Слово к
народу". А где он, народ-то? Ау! Наро-од!

     Марлены скурвились,
     Владлены спятили,
     Откомиссарили.
     Ушли в предатели...

     - Нет больше народа. На палубу вышел, а палуба ек!..

     "После сего я увидел иного Ангела, сходящего с неба и имеющего власть
великую; земля осветилась от славы его, - читала она проступающие огненные
слова, - И воскликнул он сильно, громким голосом говоря: пал, пал Вавилон,
великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому
духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице; ибо яростным
вином блудодеяния своего она напоила все народы.
     И цари земные любодействовали с нею, и купцы земные разбогатели от
великой роскоши ее.
     И услышал я иной голос с неба, говорящий: ВЫЙДИ ОТ НЕЕ, НАРОД МОЙ,
чтобы не участвовать вам в грехах ее и не подвергнуться язвам ее;
     Ибо грехи ее дошли до неба, и Бог воспомянул неправды ее.
     Воздайте ей так, как и она воздала вам, и вдвое воздайте ей по делам
ее; в чаше, в которой она приготовляла вам вино, приготовьте ей вдвое.
     Сколько славилась она и роскошествовала, столько воздайте ей мучений и
горестей. Ибо она говорит в сердце своем: сижу царицею, я не вдова, и не
увижу горести!
     За то в один день придут на нее казни, смерть и плач и голод, и будет
сожжена огнем, потому что силен Господь Бог, судящий ее".
     - Порви! - ежился ваучерт, - Измена! Подмена!
     - Пророчество о Последней Революции, которую свершит Творец над
Вампирией в конце времен руками ею же соблазненных народов - Иоанна узнала
голосок АХа, - Верховный Главнокомандующий просто напомнил избранникам
приказ Спасителя: "Выйди от нее, народ Мой..."
     Ваучерт вырвал у Иоанны листок, дохнув раскаленным клубом серы.
Страница истории вспыхнула и сгорела, засыпав колени пеплом.
     - Вот и я говорю - выйди, - верещал он, - и отсидись, пока утрясется,
- третий ряд, восьмое место...

     Наконец, они появились, Егорка, Айрис и Варя. Айрис и Варя
расцеловались на прощанье. Айрис села впереди с шофером, Егорка с
телохранителем сзади...
     - Ну сыграешь ты в Матросова или в Гастелло, - дальше что? - ваучерт
махал у Иоанны перед глазами кисточкой хвоста, мешая смотреть в зеркальце,
- В вечности "героев" посмертно не дают.
     Шум отъезжающий машины. Хлопнула за Варей дверь подъезда. Сейчас
появится ...
     Иоанна просекла крестом, как мечом, смрадный серный воздух, и ваучерт,
взвизгнув, растаял.
     Разноглазый, неизвестно откуда взявшийся мерс выползал из черной
бездны арки, поворачивая направо... Там, у аптеки, он развернется и
промчится как раз мимо, по дороге под насыпью. Потом выскочит на проспект и
полетит черным разноглазым демоном за несущейся к аэродрому егоркиной
машиной. В молниеносном прозрении она увидела, как мерс настигает их,
стреляет по колесам, прошивает автоматной очередью шофера, Егорку, Айрис с
будущим бэби двух народов, девочкой по имени Мария. Самым чтимым именем по
обе стороны океана. Смрадно взревет мотор, сверкнут разноглазые фары, и он
безнаказанный, неуловимый, неподсудный, умчится в ночь, как всегда,
победив.
     И не будет ни Егорки, ни Айрис, ни Марии никогда не будет - снова
только ночь, беспросветный этот апокалипсис...
     Ну, уж нет!
     Ни страха, ни колебания не было. Только упоение, восторг от
предвкушения счастья наконец-то их остановить, смертельным кляпом влететь в
зловонную прожорливую глотку и разнести в клочья. Остановить!
     Машина заскакала по насыпи, задергался в руках руль, взревел мотор.
Истошный вой клаксона справа, заметавшиеся фары, визг тормозов. Все,
ребята, приехали!.. "Чудище обло, огромно, озорно, стозевно и лаяй"...
     - Жри, гадина! - то ли прокричала, то ли подумала она, с наслаждением
швыряя в надвигающуюся разверстую огнедышащую пасть этот свой торжествующе-
победный крик, бешено раскручивающуюся, как праща, ярость вместе с плотью,
сознанием, душой, железом вокруг и страшным апокалиптическим хрустом,
скрежетом, огнем и крушением всего и вся.
     Его зубы вонзились в нее, но ошеломляющая невозможная боль утихла,
едва начавшись. И закувыркался мир, что-то вспыхнуло, грохнуло, заметались
в кувыркающемся мире огненные отблески.
     - Это они, они! - краешком сознания поняла она, - Теперь им не
добраться до Егорки. Свершилось! - в победном ликовании пело, орало все ее
уничтожаемое, дробящееся, кувыркающееся вместе с машиной естество, и
невыразимое неземное наслаждение было в этой смертной муке. Так, наверное,
умирает зерно, прорастая в иное измерение. Побеждает, уничтожаясь.
     - Я сделала это. Неужели сделала?..
     Чьи-то голоса, прикосновения, отзывающиеся все той же "не ее" болью.
Пятна озабоченных, но чаще любопытных лиц, носилки, ослепительная лампа над
головой...
     Как душно, дышать все труднее. Скрипят доски под ее шагами, хотя ног
своих она не чувствует. И что-то все это напоминает, очень давнее и
страшное. Этот деревянный коричневый прямоугольник, к которому она
неотвратимо приближается. Четыре ромба с облупившейся краской, криво
прибитая ручка...
     Она задыхается, бороться нет больше сил. Дверь открывается медленно,
Иоанну втягивает в нее, как в аспидную воронку. Черная вода пополам с
черной глиной склеивает глаза, нос, губы....
     Дверь гулко захлопывается.
     Есть только последняя мысль Иоанны. Остановившаяся, как стоп-кадр.
     Отчаянное: "Вот и все". Навеки заевшая пластинка.
     Вечная Иоанна-мысль по имени "Вот и все". Конец фильма, где она
сыграла свою жизнь. Гаснет свет, зрители расходятся по домам. Все, кроме
нее.
     Навеки замкнутое на себя богооставленное сознание, существующее лишь
само для себя. Вот что такое ад. Ни раскаленных сковородок, ни небытия.
Лишь бессмертная кромешная мысль, что уже никогда нечего не будет. И что
где-то есть Вечное и Прекрасное "ВСЕ", от которого ты навеки отлучена.
     - Иоанна...
     Даже не голос, а тоже мысль. Но не ее, а прозвучавшая в ней, как
некий код, сигнал, поворот ключа... От чего, казалось, навеки заполонившая
ее тьма вдруг стала светать, рассеиваться, побеждаемая неким новым
состоянием, названия которому Иоанна не ведала, но которое стремительно
нарастало.
     Трепетные, пульсирующие, как сердце, сполохи снежно-жаркого сияния...
Девственно-чистый, ослепительно-белый, бесстрастный и одновременно
огненно-испепеляющий - Огонь, какого не бывает на земле.
     Очищающий, все переплавляющий - не статика, а вечное движение, биение
невидимого животворящего Сердца. Основа основ, начало начал, альфа и
омега...
     Она поняла, почему Он никак не давался Гане, Свет Фаворский -
преобразующий, несущий Жизнь всему и вся. Это не был свет в земном
понимании, а таинственно-дивный Поток нездешней энергии, воскрешающей и
живящей.
     "Где первообразы кипят, Трепещут творческие силы"...
     Здесь священнодействовало, все преобразуя пламенной и жертвенной
Любовью, само Божество, сама Истина. Горнило подлинного Бытия едва
приоткрыло завесу, сияя россыпью созвездий, мелодией отвоеванных у хаоса
созвучий, преодолевших пространство идеальных конструкций; тьмы, гибнущей в
костре невиданных красок. И легкая слитная поступь неразлучной неделимой
Двоицы, прогуливающейся среди роскошных тропиков новорожденных остывающих
миров... Вечно влюбленной и вечно юной.
     О, как рванулась туда душа! В то время, как все темное в ней, злое и
лукавое спасалось в панике, казалось, раздирая пополам ее изнемогающее от
этого разделения "Я". Иоанна-полутьма, одновременно жаждущая и страшащаяся.
Огонь Спасающий и Воскрешающий - она вдруг прозрела, что страшен он лишь
для тьмы.
     "Каждого дело обнаружится; ибо день покажет, потому что в огне
открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть.
     А у кого дело сгорит, тот потерпит урон; впрочем сам спасется, но так,
как-бы из огня". /1-е Кор.3:13,15/
     Иоанна-мысль вспоминала слова апостола Павла, а животворящий снежно-
огненный поток мчался мимо, обтекая ее - туда, где "Все Хорошее, Всегда и
Везде". Свет Фаворский - божественный образ Бытия, вдохновенное Творчество,
преображающее смерть в Жизнь. Он открывал ей свои тайны. О том, что люди -
разбросанные по земле семена вечности, которым надо укорениться в небесном.
Умереть в тленном, во времени, чтобы прорасти в бессмертие.
     Что человеки - капилляры, нервы, сосуды, по которым струится
Божественный Поток, творя Жизнь. Что они - проводники Ее, сотворцы,
соучастники этого великого таинства - вечно гореть в святом снежно-огненном
движении, неся и созидая Жизнь. Каждым биением сердца, каждым делом и
словом нести и сотворить Бытие Подлинное. Все мертвое, непроницаемое
отбрасывается во тьму. Таков закон жизни во имя Жизни.
     "Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть Дух.
     Не удивляйся тому, что Я сказал тебе: должно вам родиться свыше.
     Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда
приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа".
/Иоан.3:6-8/

     Поток Животворящий мчался, обтекая ее, - из Себя, через все и в Себя,
Иоанна-мысль прозревала, казалось, таинственно-глубинное биение Его Сердца
- жертвенной любви, извечно и добровольно посвященный всецело этому
животворению, спасению, преображению, воскрешению всего и вся. Всякой
гибнущей твари, взывающей о помощи.
     И вдруг впервые ощутила слабый, едва слышный стук собственного сердца
и поняла, что еще жива. И что этот ее едва различимый пульс чудесным
непостижимым образом связан с извечно преодолевающим хаос ритмом
Единосущного и Нераздельного.
     "Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что
начало быть.
     В нем была жизнь, и жизнь была свет человеков;
     И свет во тьме светит, и тьма не объяла его". /Иоан.1:3-5/
     И чем больше она вмещала, прозревала уже не только мыслью, но и едва
бьющимся сердцем, дивный пульс, ритм, биение животворящего Слова в неземной
симфонии Вечного Созидания - радуг, аккордов, идей и свершений, чем больше
трепетала, рвалась туда душа в неистовой жажде одновременно гибели и
рождения, тем явственней сознавала в ужасе свою зажатость, закупоренность.
Мельчайшего, но уникального по Замыслу капилляра, не оправдавшего своего
предназначения, заполненного полутьмой... Принять, обогатить, пронести, как
эстафету, через земную жизнь - и передать дальше... Не проводник, не
сопричастник, не сотворец. Препятствие. Животворящий поток, встретившись с
непроницаемостью, обтекает ее и несется дальше, мимо... Препятствие,
балласт, тромб...
     Она не исполнила своего призвания, предназначения! Там, в историческом
времени, остался чистый лист бумаги и открывшаяся когда-то строчка из
пророка Иеремии: "...напиши себе все слова, которые Я говорил тебе, в
книгу". Мысль о девственно-чистом листе бумаги впервые не вызвала
отвращения...
     Она должна вернуться! Иоанна-мысль стала Иоанной-волей, Иоанной-
молитвой: "Господи, дай исполнить Волю Твою..."
     Соответствовать ПРИЗВАНИЮ. Не позволить потоку, дару Жизни в тебе
загустеть тромбом... Не прервать цепь, передать эстафету. "Исполнить долг,
завещанный от Бога"...
     Что было прежде? Она услыхала ли эту Высшую Волю о себе, или сама
попросилась добровольцем, вооруженная словом?
     Или всю жизнь ждала этого приказа, ждала изначально, ибо по законам
как земной, так и небесной драматургии висящее на стене ружье должно
выстрелить? А записавшийся добровольцем - или воин или дезертир...
     "Напиши, что Я сказал тебе, в книгу"...
     "Дай исполнить Волю Твою", "Да будет Воля Твоя", - прежде всего наша
воля содержится в этой молитве, наша дарованная Творцом свобода. Воля
исполнить Волю.
     - Встань, Иоанна...
     Тамбур теперь был расцвечен трепетно-живыми сполохами того самого
Света Невечернего, "невозможной Мечты" художника Даренова. Брошенный старый
веник зеленел клейкой майской листвой, ожил и благоухал букет засохших
прошлогодних пионов. Воскресла давным-давно обглоданная в паутине бабочка,
расправила солнечно-рыжие крылья и стала биться в пыльное подслеповатое
оконце над входной дверью с ромбами, за которой пряталась удравшая тьма.
     Именно туда, в темное будущее, жаждала вернуться сидящая на пыльном
дощатом полу давно снесенного дома ожившая, как и эта бабочка, Иоанна. Хоть
и ждали ее за дверью напротив и спасающие мамины руки, и еще живой отец, и
бабка Ксеня, и счастливое послевоенное детство...
     - Встань, Иоанна, - снова тихо и властно прозвучало в ней. От кого-то,
или от нее самой - не имело значения. Воля творить Волю.
     - Встань и иди...

     Она выпрямилась. Оттолкнувшись от стены, сделала шаг другой...
Вернулась боль, с каждым движением все острее, невыносимее. Боль по имени
Иоанна. Но еще невыносимее был страх не дойти.
     Темное будущее встретило ее тьмой кромешной, душной и пропахшей
лекарствами. Иоанна обернулась на гаснущие за спиной сполохи и увидала в
проеме двери с ромбами огненно-светлую благословляющую Руку. Дверь
захлопнулась. Перед ней высилась едва различимая гора, на которую ей
предстояло вскарабкаться. Туда, где мерцала над головой маленькая светлая
точка - то ли звезда, то ли маяк, или лампа операционной. Она ползла, хотя
это было совершенно невозможно, и разрывались сердце и легкие от спертого,
исполненного лекарственной тьмой воздуха, и тело от боли. И лампа - маяк -
звезда то приближалась, то снова пряталась в наваливающейся дурноте
кромешной тьмы. Иоанна ползла, зная, что там ее место, ее призвание... Ее
Голгофа, ее высотка, ее "Все". Ее звено в цепи, которое нельзя разорвать.
     И что Господь не дает испытаний сверх меры.
     Вокруг прозревала она и других, восходящих до нее, каждый на свою
Голгофу, - их впаянные в скалу тела, обращенные к небу лица - совсем юные,
в полноте лет, пожилые, но всегда устремленные туда, вверх, где мерцала эта
светлая точка - то ли звезда, то ли маяк, то ли лампа операционной...
     Застигнутые в пути победители смерти.
     И когда светлую точку снова заволакивала исполненная дурноты и боли
тьма, метеором проносился ввысь огненно-рыжий сполох, похожий то на дух
Альмы, то на Катькину куртку, то на воскресшую бабочку из детства, тоже
запрограммированную на дерзновенно-вечный полет к свету...





                                __________
                                     .













     Для "свидетельств" в романе использованы цитаты из книг:

     С.Аллилуева "Двадцать писем к другу"
     А.Антонов-Овсеенко "Театр Иосифа Сталина"
     Алан Буллон "Гитлер и Сталин"
     Д.Волкогонов "И.Сталин. Триумф и трагедия"
     Р.Вурмбранд "Другое лицо Маркса"
     Ян Грей "Лев Троцкий"
     Е.Громов "Власть и искусство"
     В.Корнев "Добрая книга о Сталине"
     М.Лобанов "Сталин. Тайные страницы истории"
     О.Платонов "Тайная история России. ХХ век."
     Э.Радзинский "Сталин"
     Р.Такер "Сталин. Путь к власти. 1879-1929"
     Лев Троцкий "Сталин"
     Феликс Чуев "140 бесед с Молотовым"
     "Из глубины" - Сб. статей о русской революции.
     Русские и зарубежные классики XIX - XX веков.
     Религиозно-философская литература, газетно-журнальная периодика,
радио, телевидение.














       ПРОЛОГ
       На амбразуру.


       ДВЕРЬ ПЕРВАЯ. ДЕТСТВО
       Первый снег. Фотоателье. Отец. Эвакуация. Голубая насыпь.
       Дремучий тамбур


ПРЕДДВЕРИЕ 1
Иосиф и "та самая девочка". Первая песнь Аха о Боге и человеке. Фея


ПРЕДДВЕРИЕ 2
"Вторая песнь Ага о Замысле". Бабка Ксеня


ПРЕДДВЕРИЕ З
Иосиф - начало пути. Возвращение из эвакуации. Послевоенное детство.
Старый дом.


ПРЕДДВЕРИЕ 4
"Россия, которую мы потеряли" Опрос свидетелей. Иосиф - поэт. Выборы.
Люська. Яна - партизанка. Этот день Победы


ПРЕДДВЕРИЕ 5
Коба. "Ибо он избавит нищего, вопиющего, и угнетенного, у которого нет
помощника". Фасоля. Велосипед


ПРЕДДВЕРИЕ 6
Немного истории. Свидетельства. Кусок сахара


ПРЕДДВЕРИЕ 7
"и сами вы будете ему рабами и восстенаете тогда на царя вашего, которого
вы избрали себе. "Свидетельства. "Пусть сильнее грянет буря!" Библиотека.
Красная площадь


ПРЕДДВЕРИЕ 8
"Вход к Богу с черного хода". Свидетельства. "Так как вы рогами своими
бодаете всех слабых, доколе не вытолкаете их вон, то Я поставлю над ними
одного пастыря, который будет пасти их". Религиозный смысл русской драмы.
Прием в пионеры. Яна - пионерка верующая. Забег


ПРЕДДВЕРИЕ 9
Свидетельство Яны в пользу Иосифа. Путь, Истина и Жизнь




        ДВЕРЬ ВТОРАЯ. ЮНОСТЬ. ДЕНИС. ТАЛАНТ.


ПРЕДДВЕРИЕ 1О
Уход в революцию. Еще раз о Замысле. Вампирия - свидетельства. Анатомичка.
Джинны.


ПРЕДДВЕРИЕ 11
"Люди особого склада". 1-е Слово АХа в защиту Иосифа. "Ты проснешься ль,
исполненный сил?". Денис - первая встреча.


ПРЕДДВЕРИЕ 12
Свидетельства. "2-е Слово АХа в защиту Иосифа". Сценарий для Дениса


ПРЕДДВЕРИЕ 1З
Свидетельства в защиту Иосифа. "И исторгну овец Моих из челюстей их".
Сессия. Ромка. Начало съемок.


ПРЕДДВЕРИЕ 14
Свидетельства. З-е Слово АХа в защиту Иосифа. Оборотни революции
"Я в вас, кажется, влюблен, Иоанна Аркадьевна". Салон красоты "У Люськи"


ПРЕДДВЕРИЕ 15
"Вавилонская блудница". Свидетельства. Съемка в клубе


ПРЕДДВЕРИЕ 16
"Выйди от нее, народ Мой". Свидетельства. Вечерняя электричка на Москву.


ПРЕДДВЕРИЕ 17
"Вел их безопасно, и они не страшились, и врагов их покрыло море".
"И не будет жить в доме моем поступающий коварно." Свидетельства.
Всевышний и вождь. У Павлина. Смотрины.


ПРЕДДВЕРИЕ 18
Церковь и Иосиф. Свидетельства. 4-е Слово АХа в защиту Иосифа.
"И из тебя, сожженный Мой народ, Я ныне новый выплавляю род!".
Смерть в лощине.


ПРЕДДВЕРИЕ 19
НЭП. Игра без козырей. Хомо Советикус. Допрос Дениса. А судьи кто?...


ПРЕДДВЕРИЕ 20
"Нас вырастил Сталин на верность народу". Перестройка глазами Ага.
Свидетельства. О раскулачивании. Старые мысли о главном. Яна в Коржах.
Денис на лыжне - очерк Яны.


ПРЕДДВЕРИЕ 21
Свидетельства в пользу Иосифа. 5-е Слово АХ а в защиту Иосифа.
Антивампирия. "Кто не со мной, тот против меня". Очерк Синегиной
(продолжение)


ПРЕДДВЕРИЕ 22
"Техника в период реконструкции решает все". "В буднях великих строек".
Свидетельства. "Пала глухая стена между художником и ткачихой".
"Нам нужно не всякое единство". 6-е Слово Аха в защиту Иосифа
(о смысле жизни). Многонациональный корабль, плывущий прочь от Вампирии
Чудо в лице Витьки Карпова. Жизнь ценой в полкоровы. Очерк-оборотень.


ПРЕДДВЕРИЕ 23
Свидетельства. 7-е Слово АХа в защиту Иосифа". "Отче наш" - формула
сыновней свободы. "Он то, что снилось самым смелым, но до него никто не
смел". Снова Денис. Война батисфер. "А ежели я и есть такой?"
Фильм на экране. Свадьба.


ПРЕДДВЕРИЕ 24
"Страница истории". "Врагам твоим отворятся ворота земли твоей, огонь
пожрет запоры твои". "Пятно у него". Свидетельства. "И на устах ее печать".
"По черному следу"


ПРЕДДВЕРИЕ 25
Свидетельства "за" и "против". 8-е Слово АХа о Замысле.




        ДВЕРЬ ТРЕТЬЯ. СВЕТСКАЯ СОВЕТСКАЯ ЖИЗНЬ. ГАНЯ
        Светская советская жизнь


ПРЕДДВЕРИЕ 26
Свидетельства. 9-е Слово АХа - о Слове. Пятая колонна. На вернисаже
Даренова. "Но мы ведь знали друг друга"


ПРЕДДВЕРИЕ 27
Свидетельства. 9-е Слово АХа - о Слове (2). Похвальное слово цензуре.
"Сделать жизнь значительно трудней". Таинственный ДИГИД.
Несколько слов о любви. Танцы в прихожей. В Ленинграде


ПРЕДДВЕРИЕ 28
Свидетельства. Процесс. 10 Слово Аха о Слове (3). "Веленью божию, о, муза,
будь послушна". "Других писателей у меня для вас нет". В буднях великих
строек. "Иоанна". Игнатий. Наш паровоз, вперед лети.


ПРЕДДВЕРИЕ 29
Процесс. Свидетельства. 11 Слово АХа в защиту Иосифа. Свобода святая и
дурная. Житие Даренова в Ленинграде. Это была его последняя в жизни
выпивка.


ПРЕДДВЕРИЕ 30
Процесс. "Почему они не защищаются?". Опять страница истории - "Слово к
народу". Свидетельства. Красота погибающая. 14-я нижняя полка


ПРЕДДВЕРИЕ 31
Свидетельства. С тобой и без тебя. Ганя - смена вагона. Сон под старый
новый год. Ганя и заветная ампула.


ПРЕДДВЕРИЕ 32
Свидетельства. 12 Слово АХа в защиту Иосифа. "Кто душу положил за други
и до конца все претерпел". Революцией мобилизованные и призванные.
Взбунтовавшаяся машина. Ганя и Глеб. Безумное "да" и разумное "нет".
Вопрос-шлагбаум.


ПРЕДДВЕРИЕ 33
Свидетельства. 13 Слово АХа в защиту Иосифа. Удерживающий. Перед битвой.
Старые мысли о главном. "Врата ада не одолеют Ее". Брошюра Глеба.
"Помоги моему неверию"


ПРЕДДВЕРИЕ 34
Свидетельства. Старые мысли о главном. "И поставлю над ними одного
пастыря, который будет пасти их". "Война освободительная, война
справедливая". Ганя перед шлагбаумом. Крещение. Встанет ли Гамлет?


ПРЕДДВЕРИЕ 35
Свидетельства. Война. "Ах вы, каста проклятая!". Ганя. ОГОНЬ.
"И должно вам родиться свыше".


ПРЕДДВЕРИЕ 36
"Господь дарует нам победу". Свидетельства. Ганя.
"Монастырь ваш - Россия!" Возвращение. На кольцевой - думы о Руси


ПРЕДДВЕРИЕ 37
Великая битва - свидетельства



        ДВЕРЬ ЧЕТВЕРТАЯ. БЕСЫ. БЕГСТВО


ПРЕДДВЕРИЕ 38
Свидетельства. 14 Слово АХа в защиту Иосифа. "А поступающий по правде
идет к Свету". Свидетельства. "Он был похож на Дениса!"


ПРЕДДВЕРИЕ 39
Свидетельства. 15-е Слово АХа в защиту Иосифа. "Мои овцы знают Мой голос".
"Я свою долю выдержу". Бесы.


ПРЕДДВЕРИЕ 40
Свидетельства. "Внутри него виднелось что-то черное". Опять бесы.


ПРЕДДВЕРИЕ 41
Свидетельства. 16-е Слово Аха в защиту Иосифа. О Вольском. Встреча с
духовенством. Ильичевка.


ПРЕДДВЕРИЕ 42
Свидетельства. Народ-победитель. Страница истории (СНГ). Приказ 227 и
другие свидетельства. Варя Златова. Письмо покойницы. "Воскрешение
дочери Иаира"


ПРЕДДВЕРИЕ 43
Свидетельства. 17-е Слово АХа в защиту Иосифа. "Правду охраняют батальоны
лжи". Так оно и писалось для вас. Встреча с Ганей. "Взял постель свою и
пошел в дом свой"


ПРЕДДВЕРИЕ 44
18-е Слово Аха. Письма Грозного к Курбскому. "Они ведь не поддерживали
нас". Дух Альмы. Егорка. Свет Фаворский. Царствие глазами младенца.
Егорка-проповедник


ПРЕДДВЕРИЕ 45
Свидетельства. "А вам не надоел вот этот, с усами?"




        ДВЕРЬ ПЯТАЯ. ЛУЖИНО.
        Чудо-мальчик


ПРЕДДВЕРИЕ 46
Свидетельства. 19-е Слово АХа. Древо Богочеловечества.
"Пусть решает сам Игнатий"


ПРЕДДВЕРИЕ 47
Свидетельства. "Иосиф - гигант дохристианской эры". 20-е Слово АХа -
революция как принудительное спасение. Лужинская община - рабы, наемники
и сыны. Свет Фаворский.


ПРЕДДВЕРИЕ 48
Свидетельства. 21-е Слово АХа. "Империя зла". Исповедь. Мир и антимир


ПРЕДДВЕРИЕ 49
Свидетельства. 22-е Слово АХа . "Инженеры человеческих душ". Искушение.


ПРЕДДВЕРИЕ 50
Свидетельства. "Люди дел и свершений". Помещица Синегина


ПРЕДДВЕРИЕ 51
Свидетельства. Столкновение двух идеологий. "Купила ты, мать, концлагерь!"


ПРЕДДВЕРИЕ 52
Свидетельства. 23-е Слово в защиту. "Пусть мертвые хоронят своих
мертвецов". Воцерковление. "В поте лица"


ПРЕДДВЕРИЕ 53
"Хрусталев, машину!". "И правда твоя не нужна". Один день Иоанны
Аркадьевны. Филипп и Лиза. Отцы и дети. А рулетка стоит


ПРЕДДВЕРИЕ 54
Свидетельства. Не было у них Егорок! "Крот рыл изнутри". "Не стадо ли
должны пасти пастыри?" Старые мысли о главном. Ганя - пастырь. Панихида
по новопреставленному Юрию. "Вместо солнца над морем вставало чудовище"


ПРЕДДВЕРИЕ 55
Старые и новые мысли о главном. 24-е Слово в защиту. "Дух революции
оказывается враждебным революции духа




        ДВЕРЬ ШЕСТАЯ. ПЕРЕСТРОЙКА. СВОБОДНОЕ ПАДЕНИЕ.
        "Свежий ветер перемен"


ПРЕДДВЕРИЕ 56
Старые и новые мысли о главном. Конец Союза. "День гнева - день сей,
день скорби и тесноты, день опустошения и разорения"


ПРЕДДВЕРИЕ 57
Старые и новые мысли о главном. Об антихристе. 25-е Слово в защиту.
Зачем нам нужно догонять Америку, которая стоит на краю пропасти?
"Родина моя, ты сошла с ума!". "Красный" батюшка. "Минуты роковые".
"Мы просвистели свой простор, проматерили дух"


ПРЕДДВЕРИЕ 58
Старые и новые мысли о главном. 26-е Слово в защиту. РЕВОЛЮЦИЯ ДУХА.
Браки совершаются на небесах. Горькие плоды. На семейном фронте.


ПРЕДДВЕРИЕ 59
Повторение пройденного. На роковом пути. "Да знают народы, что человеки
они". Демократам на заметку. 27-е Слово АХа - к пастырям. "Господа" - над
кем? Семейные баррикады. Врастание в рынок. "Мы спасемся, выйдем, но как
бы из огня"


ПРЕДДВЕРИЕ 60
Старые и новые мысли о главном. Отделить зерна от плевел. Запрещается
запрещать. "Демократия - диктатура подонков". "Не бойся, малое стадо".
Противостояние на Васильевском. "К нам, Павка!" Явление Владимирской
Богоматери. Черный октябрь


ПРЕДДВЕРИЕ 61
Свидетельства. 28-е Слово в защиту. О соцмуравейнике. "Ужасный сон
отяготел над нами". "И жуют из вас шашлык СНГ - паханы". Страсти по
Иоанне


ПРЕДДВЕРИЕ 62
Старые и новые мысли о главном. ОСКОЛКИ. "В ад, как на парад".
Кровавые игры. Линия фронта. Над пропастью во лжи. Кольчуга под рясой.
Можно ли считать упыря братом?


ПРЕДДВЕРИЕ 63
Из доклада Аллена Даллеса и другие свидетельства. "Виктор Красников -
- это я и есть" А.Зиновьев. "Я называю 20 век веком Сталина". "Душегубы
вы". Старые и новые мысли о главном. Свидетельства. "Прильнула к земле
душа моя". "Два безымянные цветка"



        ДВЕРЬ СЕДЬМАЯ. ИЗАНИЯ. ВЫХОД
        ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ:(1) Песня о свече. Златогорье. Первые шаги.
        Фиалочки и чернильницы. РЕВОЛЮЦИЯ СОЗНАНИЯ.


ПРЕДДВЕРИЕ 64
Старые и новые мысли о главном и свидетельства. О русской Победе.
"Что ныне проповедуем?" "Моральный кодекс строителя коммунизма" и другие
свидетельства. ТАК ГОВОРИЛ ГАНЯ: "Тогда были охранники, теперь - хищники"


ПРЕДДВЕРИЕ 65
Свидетельства. Буш, Клинтон и другие.
ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ:(2) Свобода бессовестности. О молитве "Отче наш".
Революционеры сознания. Златогорье. Банк вечности. Союз свободных
личностей всех республик и нереспублик


ПРЕДДВЕРИЕ 66
Старые и новые мысли о главном. Слово священника.
Достоевский - "Выбранные места" и другие свидетельства. 29-е Слово Аха.
Снова Русь - у разбитого корыта. Корабль захватили безумные кровожадные
пираты. Болезнь Дениса. И никаких "завтра". Розовые бусины. "Блаженные".
"Отдерем их от нашей шеи!".
ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ:(3) Бунтари против смерти. "Отдай плоть - прими дух".
Перевести личное время в вечность. Борис Парамонов, обретший свободу и
истину в гонораре. "На ней - кровь всех убитых на земле". Какие
тленности вы исповедуете? СССР - ПРЕДИЗАНИЯ


ПРЕДДВЕРИЕ 67
"Но война была не только проклятием". Златогорье.
ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ:(4) "Мы рождены для вдохновенья". Пленники времени.
3 ступени подчинения, ведущие к божественной Свободе. Выход из среды ЗЛА.
Понятие Свободы по Златову. Отсев - суть исторического процесса. Айрис.
Анкета Изании. Вирус в компьютере Вампирии.
ИЗ ИНТЕРВЬЮ ЕГОРА ЗЛАТОВА. "Мы не всемирная религия, мы вообще не
религия, а Союз всех жителей земли, не желающих жить по законам падшего
мира". "Даю свет, сгорая". Добро со щитом.
ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ:(5). Определи, кто ты? Пусть себе "лежит во зле".
Восходить нисходя. ОБОРОТНИ. "И сотворите себе новое сердце и новый дух".
Жажда настоящего. "Дай Мне, сыне, сердце твое". Детская болезнь дурной
свободы от Отца. "Интеллигенция погубит Россию". Вампиризм. Долги наши.
ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ:(6) "Где он, этот объективный мир?"
ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ:(7) "По данной нам благодати имеем различные
дарования". Исповедники Закона Неба - правила приема.
ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ:(8) Ты - воин Неба. "Спасенья узкий путь и тесные
врата". Вот бы соединить отрока Варфоломея с тимуровцем! Занять свое
МЕСТО В ЖИЗНИ. Болен - сиди в карантине. Мы решим все ваши проблемы.
Программы Изании. СНГ-овцы. Молчание ягнят


ПРЕДДВЕРИЕ 68
Свидетельства. "Клановость сегодня - это тяжелая болезнь русской нации".
"На своего владельца давно уж точит он топор".
ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ:(9) "Невозможное человеку возможно Богу".
Не с людьми мы воюем, а ЗА ЛЮДЕЙ.


ПРЕДДВЕРИЕ 69
Свидетельства "Армия баранов во главе со львом сильнее, чем армия львов
во главе с бараном". "Послушно носит наше племя оковы тяжкие рабов".
РЕВОЛЮЦИЯ СОЗНАНИЯ. Человек на своем месте в образе и Замысле. Человек -
сотворец Создателю. Система единого организма. Восходящее Целое.
Спасибо тебе, Егорка! Никакого насилия, только рекомендации.
ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ:(10) "Чтоб служила мне рыбка золотая". "В мертвящем
упоеньи света". Хищники Царства не наследуют. Врачу, исцелися сам.


ПРЕДДВЕРИЕ 70
"Свободные олигархические СМИ". Противохристианская власть.
"В апокалипсисе прямо сказано: извергну тебя!"
ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ:(11) К нам приходят лишь ЖЕЛАЮЩИЕ ИСЦЕЛИТЬСЯ.
Проблемы "основного инстинкта". Вождь - от слова "вести". Исцеление.
"Тьмы низких истин мне дороже"


ПРЕДДВЕРИЕ 71
"Глубокоуважаемый Михаил Сергеевич!..." и другие свидетельства.
ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ:(12) Освободить человека от рабства служения не
только своей, но и ЧУЖОЙ похоти! Главный вопрос: на чьей стороне
воюешь? ИГО и БРЕМЯ. Мы знаем, как НЕ НАДО. Вампиры вкрутую всмятку и в
мешочек. "Будьте с ним почаще".
ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ:(13) Союз избравших. Небо - вот что такое Изания.
Изане - предтечи, прокладывающие путь в Царствие.


ПРЕДДВЕРИЕ 72
Из беседы иностранного корреспондента с Н.Островским. "Только зная наше
ужасное прошлое, можно оценить и понять гигантскую работу, которую мы
сделали.
ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ:(14) Формула жизни (Восхождения). Не просто выжить, но
СОСТОЯТЬСЯ. А как насчет моделирования ада? Когда между нами не стоят
деньги. Пуля - не дура. Посиделки у Златовых. Егорка и Айрис. "На жизнь
насмешливо глядел".


ПРЕДДВЕРИЕ 73
"Русскость - это выход за пределы" и другие свидетельства. "Дело настало
живым". "Русь белая и Русь черная".
ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ:(15). Общество восхождения. Человек - сотворец Творцу,
любимый наследник в Доме Отца. 3 ступени освобождения через подчинение.
Преодоление земного притяжения в единой связке. Символика ПИРАМИДЫ, где на
вершине встречаются ВСЕ ВОСХОДЯЩИЕ. Перевести личное время в вечность,
победив смерть.
ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ:(16). "Кто был ничем, тот станет всем" РОЖДЕНИЕ СВЫШЕ.
Вместо материальной заинтересованности - духовная. О даре слова. "Пустая и
глупая шутка". "Сотри случайные черты". Ум - верная шкала ценностей.
ДЕНЬ ОСВОБОЖДЕНИЯ. Их тьма, а нас - свет! Катька Зеленая.


ПРЕДДВЕРИЕ 74
"Изберите себе другого секретаря". "Исчезает важное в прошлом явление -
общественное мнение" "Для чего живет этот человек?" "Нас очень давно и
очень жестоко обманывают" "Но мы рождены - их спасти"
ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ:(17) Твое место в жизни Целого. ЕДИНИЦА - ЕДИННИЦА.
Творить миры! Для полета, а не для помета. НАШИ - мироощущение знающих
ГОЛОС


ПРЕДДВЕРИЕ 75
Свидетельства.
ТАК ГОВОРИЛ ЗЛАТОВ:(18) Иегова - Сущий. Символика пирамиды советской.


ПРЕДДВЕРИЕ 76
"Европа перестает быть христианским обществом". "Дробность окончательно
побеждает цельность". Новый мировой порядок. "Ужели покорно шагнем в
бездну?" "Я понял: все живо"


ПРЕДДВЕРИЕ 77
"Ну что, Иоанна, кончается твое кино?" Снова Страница Истории.
"Выйди от нее, народ Мой". Свет Фаворский. Препятствие, тромб.
"Напиши, что Я сказал тебе, в книгу". Встань и иди


Популярность: 15, Last-modified: Tue, 18 Jul 2006 18:34:58 GmT