За ошибки государственных деятелей
                    расплачивается нация.
                                    Н. Бердяев




     Книга вторая

     Волкогонов Д. А., 1989 г. Книгу первую см. в "Роман-газете" No 19-20 за
1990 г.



     Сталин   с   трудом  постигал  смысл  слов  Жукова,  который  продолжал
тревожно-удивленно бросать в телефонную трубку:
     - Товарищ Сталин, Вы меня слышите?  Вы  меня  поняли,  товарищ  Сталин?
Алло, товарищ Сталин...
     Наконец  человек,  на  плечи  которого  навалилась такая фантастическая
тяжесть, ответил глухим голосом:
     - Приезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву,  чтобы  вызвал
всех членов Политбюро...
     Положив  трубку,  Сталин  с  минуту  постоял около стола, невидящими от
потрясения глазами скользнул по циферблату старинных часов, стоявших в  углу
комнаты:  меньшая  стрелка  едва  переползла временной рубеж у цифры четыре.
Вчера Политбюро своей нерешительной Директивой  No  1  дало  как  бы  робкий
сигнал тревоги Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, К.ОВО, ОдВО, подчеркнув
при  этом:  "Задача  наших войск - не поддаваться ни на какие провокационные
действия..." На запоздалый, едва "читаемый" сигнал войска не успели ответить
активными действиями. Сталин подсознательно понимал, что произошло: началось
нечто страшное, огромное и трагическое в судьбе страны, народа  и,  конечно,
его,  первого  человека  в  этом  гигантском государстве. Но даже он, хорошо
знавший, какие колоссальные военные силы стояли лицом к лицу на границе,  не
представлял,   сколь   катастрофическим  будет  начало  войны.  Зная  многие
технические, оперативные, организационные слабости Красной  Армии,  он  даже
мысленно  не мог допустить, что, скажем, через шесть дней после начала войны
падет Минск и танковые клинья немцев будут с треском распарывать все новые и
новые безуспешно  создаваемые  рубежи  обороны...  Автоматически  застегивая
пуговицы  на  френче,  известном  миллионам  советских людей по бесчисленным
фотографиям и портретам, Сталин не мог  слышать  далекой  канонады  десятков
тысяч  немецких  орудий,  обрушивших  прицельный огонь по позициям советских
войск, пограничным заставам, долговременным укреплениям. В те минуты,  когда
он  садился  в  машину,  в  Бресте, Бобруйске, Вильнюсе, Вентспилсе, Гродно,
Кобрине, Киеве, Минске,  Житомире,  Слониме,  Севастополе,  десятках  других
городов  рвались  немецкие  бомбы,  оповещая  о приходе молоха войны. Машина
Сталина в сопровождении двух автомобилей охраны мчалась по пустынным  улицам
Москвы  к  Кремлю,  а в это время тысячи немецких танков уже кромсали своими
гусеницами земную твердь Отечества. Тот, кому довелось  когда-нибудь  видеть
таежный  пожар, знает, сколь стремительно гонит ветер огненный вал по лесным
массивам... Пожар нашествия растекался смертельной огненной лавиной, пожирая
тысячи городов и сел, миллионы человеческих судеб.
     Как мог Гитлер решиться вести войну на два фронта?  Он  что,  настоящий
безумец?   Сталин  никак  не  хотел  понять,  что  Гитлер,  захватив  Париж,
фактически ликвидировал один  фронт  и  надеялся,  что  русская,  восточная,
кампания тоже будет молниеносной. Мысль Сталина искала спасительную зацепку:
а   может   быть,  военные  просто  паникуют  перед  лицом  крупномасштабной
провокации? Тот же Павлов еще два  или  три  дня  назад  прислал  телеграмму
(кажется,  уже  не  первую)  с просьбой "разрешить занять полевые укрепления
вдоль  госграницы".  Он  приказал  Тимошенко  ответить  командующему  ЗапОВО
отказом,  так  как  выдвижение  войск  может спровоцировать немцев, которые,
похоже, давно ждут подходящего  предлога...  Нужно  прежде  всего  запросить
Берлин:  возможно,  это  только проба сил? Разве хасанские события привели к
войне с Японией?
     Войдя в специальный,-только для него, подъезд и  поднявшись  к  себе  в
кабинет, Сталин, проходя через приемную, бросил бледному Поскребышеву:
     - Приглашайте всех, сразу...
     Неслышно,  как-то  осторожно,  молча  зашли  члены  и кандидаты в члены
Политбюро, за ними Тимошенко и Жуков.  Не  здороваясь  с  вошедшими,  Сталин
произнес, не обращаясь ни к кому конкретно:
     - Свяжитесь  с  германским послом... Молотов вышел. Наступила тягостная
тишина. За столом сидели те, кого пригласил Поскребышев:
     А. А. Андреев, К. Е. Ворошилов, Л. М. Каганович, А. И.  Микоян,  М.  И.
Калинин,  Н. М. Шверник, Л. П. Берия, Г. М. Маленков, Н. А. Вознесенский, А.
С. Щербаков. Вернувшись, Молотов почувствовал, что не только  Сталин,  но  и
вся  "дартверхушка"  напряженно  смотрит  на  него.  Подходя к своему стулу,
нарком иностранных дел глухо выдавил:
     - Посол сообщил: германское правительство объявило нам войну.- Заглянув
в бумажку, которую держал в  руках.  Молотов  добавил:  -  Формальный  повод
стандартный:   "Националистская  Германия  решила  предупредить  готовящееся
нападение русских..."
     Тишина стала словно густой, вязкой. Сталин сел за  стол,  посмотрел  на
Молотова,  вспомнил,  как  .тот  полгода  назад,  здесь же, после приезда из
Берлина уверенно докладывал:
     - Гитлер ищет нашей поддержки в борьбе с Англией и ее союзниками. Нужно
ждать обострения их противоборства. Гитлер  мечется...  Ясно  одно  -  вести
борьбу  на  два  фронта  он  не  решится.  Думаю,  у нас есть время укрепить
западные границы. Но смотреть надо в оба: имеем дело С авантюристом...
     Сталин еще раз взглянул на Молотова, теперь уже  зло:  "...у  нас  есть
время..."  Тоже мне, провидец... В душе нарастала тревога. Сталин чувствовал
себя  нагло  Обманутым.  Пожалуй,  впервые  за   долгие   годы   он   ощутил
растерянность   и   неуверенность.   "Вождь"  привык  к  тому,  что  события
развивались в соответствии  с  его  волей.  Он  не  хотел,  чтобы  послушные
соратники   увидели   проявление   его   слабости.  Все  ждали  его  слов  и
распоряжений.
     Тягостную паузу прервали слова Тимошенко:
     - Товарищ Сталин! Разрешите доложить обстановку?
     - Докладывайте.
     В  кабинет  вошел  первый  заместитель  начальника  Генерального  штаба
генерал-лейтенант  Н.  Ф.  Ватутин.  В  его  кратком докладе было мало новой
информации:
     после ураганного артиллерийского обстрела и авиационных налетов в  ряде
районов северо-западного и западного направлений крупные силы немецких войск
вторглись  на  советскую территорию. Многие погранзаставы, встретив в первом
бою гигантский каток германской военной  машины,  погибли,  но  не  оставили
боевых  позиций. Авиация противника непрерывно бомбит аэродромы. Какими-либо
другими  конкретными  данными  Генштаб  пока   не   располагал.   Никто   из
присутствующих  в  кабинете  не  мог  даже  представить,  сколь драматично и
стремительно будут развиваться дальнейшие события.



     Нет, в первый день большого шока  у  Сталина  не  было.  Была  заметная
растерянность,  злоба  на  всех  -  его так жестоко обманули,- тревога перед
неизвестностью. Тот первый день члены Политбюро почти сутки пробыли у него в
кабинете,  ожидая  вестей  с  границы.  Лишь  изредка  они  выходили,  чтобы
позвонить,  выпить  чаю, размяться. Говорили мало. Все в душе надеялись, что
это  лишь  временные  неудачи.  Никто  не  сомневался,  что  Гитлер  получит
достойный  отпор.  Возможно,  переговаривались  между собой члены партийного
ареопага, на неделю-другую в районе границы завяжутся  жестокие  бои.  Война
может  на какое-то время стать позиционной, до тех пор пока Красная Армия не
нанесет агрессору сокрушающий ответный удар...
     У  Маленкова  в  папке  лежал  проект  директивы  Главного   управления
политической  пропаганды  "О задачах политической пропаганды в Красной Армии
на ближайшее время", переданный ему в  середине  июня  начальником  Главного
управления  политпропаганды  А. И. Запорожцем, которого на второй день войны
Сталин заменит армейским комиссаром Л. 3. Мехлисом. 20 июня Маленков,  придя
по вызову Сталина в его кабинет и получив очередное задание, передал "вождю"
эту  директиву  ГУПП.  Ее  стали  готовить после заседания Главного Веенного
Совета и выступления Сталина перед выпускниками военных академий 5 мая  1941
года.  "Вождь"  дал  ясно  понять:  война  в  будущем  неизбежна. Нужно быть
готовыми к "безусловному разгрому германского  фашизма".  В  соответствии  с
указаниями Сталина в директиве, которую он так и не успел одобрить до начала
войны, узловыми были следующие положения:
     "Новые  условия, в которых живет наша страна, современная международная
обстановка, чреватая  неожиданностями,  требуют  революционной  решимости  и
настоянной  готовности перейти в сокрушительное наступление, на врага... Все
формы  пропаганды,  агитации  и  воспитания  направить  к  единой   цели   -
политической,  моральной  и  боевой  подготовке  личного  состава, к ведению
справедливой, наступательной и всесокрушающей  воины...  воспитывать  личный
состав  в  духе  активной  ненависти  к врагу и стремления схватиться с ним,
готовности защищать нашу Родину на территории врага, нанести ему смертельный
удар..."
     Проект директивы, кроме Маленкова, смотрел Жданов. В конце концов  дело
не  в  директиве,  а  в  уверенности  политического  руководства, что страна
способна отразить любое нападение и  разгромить  агрессора.  Директива  была
подготовлена  в  духе  предложений  Г.  К.  Жукова  по плану стратегического
развертывания Вооруженных Сил СССР,  переданных  в  мае  Сталину.  Там  тоже
говорилось  о  необходимости  "упредить  противника и разгромить его главные
силы на территории бывшей  Польши  и  Восточной  Пруссии".  Генштаб  и  ГУПП
полагали,  что  оборона  может  быть лишь кратковременной: войска готовились
наступать. Отра-. зить нападение и наступать... Поэтому  в  первые  день-два
после  начала войны у партийного и военного руководства не возникали мысли о
катастрофе. Она как бы исключалась.
     А реально произошло,  вот  что.  Хотя  высшему  руководству  страны  по
различным  каналам сообщали о предстоящем нападении фашистской Германии, Оно
не сделало .очевидного: не привело в боевую готовность приграничные  войска.
Директива  No  1  запоздала,  если говорить о ее назначении, не менее чем на
сутки. Сталин и его  окружение  не  понимали  (а  военные  не.  решились,ему
растолковать;  Тимошенко вообще очень боялся "вождя"), что боевая готовность
- это жесткие временные параметры. Время, необходимое для подъема дивизии по
тревоге, для  сбора,  марша  и  занятия  указанных  оборонительных  поздний,
колеблется  от  4  до 20 часов. Например, в Западном особом военном округе в
среднем нужно было от 4 до 23 часов. А Директиву No 1 Генеральный штаб начал
передавать в 00 часов 20 минут 22 июня. Прием в округах был  завершен  в  01
час  20  минут.  После  этого  командующие  со  штабами  изучали  документ и
вырабатывали необходимые в таких случаях распоряжения, указания. На это ушло
еще час-полтора. По существу, войскам  на  выполнение  директивы  оставалось
менее часа.
     Значительное   количество   дивизий   было   поднято  по  тревоге  лишь
бомбардировками и артиллерийским налетом фашистов. Части и соединения, начав
выдвижение в указанные районы, как правило, не дошли  до  них,  встретив  на
своем  пути танковые колонны немцев, и вынуждены были вступать в бой с ходу.
Противник сделал все, чтобы нарушить  связь,  парализовать  управление.  Для
всех  было  полной неожиданностью, что подвижные группировки немцев к исходу
первого дня продвинулись в глубь территории .на 50- 60 километров...  Войска
второго  эшелона  начали  выдвигаться  к  границе  под  непрерывными ударами
вражеской авиации; она господствовала в воздухе с  первых  часов.  Навстречу
войскам   двигались   нескончаемые   толпы  беженцев.  Связь  отсутствовала.
Командиры не знали обстановки.  Районы,  в  которые  предписывалось  прибыть
соединениям,  были  уже  заняты  противником, сумевшим добиться тактической,
оперативной,  а  затем  и  стратегической  внезапности.  Да,   именно   так.
Политической  внезапности  не было, но из-за преступной нераспорядительности
Сталина войска, были поставлены в условия, когда самые авантюрные  намерения
немецкого   командования   осуществились.   Начальник   генерального   штаба
сухопутных  войск  вермахта  генерал-полковник  Ф.  Гальдер   позже   писал:
"Наступление  германских  войск  застало противника врасплох. Боевые порядки
противника в тактическом отношений не  были  приспособлены  к  обороне.  Его
войска  в  пограничной  полосе  были  разбросаны  на  обширной  территории и
привязаны к районам  своего  расквартирования.  Охрана  самой  границы  была
слабой".
     Сталин,  нервно расхаживающий по своему кабинету, не знал, что немецкое
командование  сделало  ставку  на  решительное  продвижение  своих  танковых
клиньев  в глубину советской территории, не заботясь о том, что в тылу у них
оставались Советские войска. Была сорвана мобилизация во многих областях.  В
первые  же  день-другой более 200 складов с горючим, боеприпасами, различным
военным имуществом,  как  и  многие  госпитали,  оказались  в  руках  врага.
Неразбериха,   отсутствие   твердого  управления  деморализовали  войска.  В
оперсводке No 1 от 24 июня 1941  года,  подписанной  начальником  штаба  4-й
армии  полковником  Л.  М.  Сандаловым, говорится: "От постоянной и жестокой
бомбардировки пехота деморализована  и  упорства  в  обороне  не  проявляет.
Отходящие   беспорядочно   подразделения,   а   иногда  и  части  приходится
останавливать и поворачивать на фронт командирам всех соединений, начиная от
командующего армией, хотя эти меры,  несмотря  даже  на  применение  оружия,
должного эффекта не дают".
     А  Сталин  все  ждал  утешительных  вестей... Когда утром 22 июня встал
вопрос, кто  обратится  к  народу  с  сообщением  о  нападении  гитлеровской
Германии,  то  все,  естественно,  повернулись  к Сталину, но тот неожиданно
отказался.  Почти  не  раздумывая.  Отказался  решительно.  В   исторической
литературе  по  сей  день  бытует  мнение,  что  Сталин принял такое решение
потому, что был, как,  например,  вспоминал  А.  И.  Микоян,  в  подавленном
состоянии, "не знал, что сказать народу, ведь воспитывали народ в духе того,
что  войны не будет, а если и начнется война, то враг будет разбит на его же
территории и т. д., а теперь надо признавать, что в первые часы войны терпим
поражение".
     Думаю, дело обстояло не  совсем  так.  Вопрос  об  обращении  к  народу
решался  ранним  утром,  когда  еще никто в Москве не знал, что мы "в первые
часы войны терпим поражение". О войне,  ее  угрозе  народу  часто  говорили.
Готовились к ней. Но пришла она все равно неожиданно. Сталину было во многом
неясно,  как  развиваются  события  на границе. Вероятнее всего, он не хотел
ничего говорить народу, не уяснив себе ситуации. Сталин никогда до этого, во
всяком случае в 30-е годы, не делал крупных шагов,  не  будучи  уверенным  в
том, как они скажутся на его положении. Он всегда исключал риск, который мог
бы поколебать его авторитет, авторитет вождя.
     22-го  утром  Сталин  не  услышал победных реляций, был в тревоге, даже
смятении, но его не  покидала  внутренняя  уверенность,  что  через  две-три
недели  он  накажет  Гитлера  за  вероломство  и  вот тогда "явится" народу.
(Парализующий шок поразит Сталина лишь  через  четыре-пять  дней,  когда  он
наконец   убедится,   что  нашествие  несет  смертельную  угрозу  не  только
Отечеству, но и ему, "мудрому и непобедимому вождю".) Что  это  было  именно
так,  свидетельствуют две директивы войскам, одобренные в 7.15 утра и в 9.15
вечера 22 июня в его кабинете и подписанные Тимошенко, Маленковым и Жуковым.
     Утром, после того как было решено, что к народу  обратится  Молотов,  а
также  признано  необходимым  объявить  мобилизацию на территории 14 военных
округов, Сталин, еще не  представляя  масштабов  катастрофы,  потребовал  от
военных   "сокрушительными   ударами   разгромить  вторгшегося  противника".
Тимошенко распорядился тут же подготовить документ, известный как  Директива
No 2 Главного Военного Совета:
     "Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО
     Копия нар. ком. Воен. мор. флота.
     22  июня  1941  года в 04 часа утра немецкая авиация-без всякого повода
совершила налеты на  наши  аэродромы  и  города  вдоль  западной  границы  и
подвергла их бомбардировке.
     Одновременно  в  разных местах германские войска открыли артиллерийский
огонь и перешли нашу границу.
     В связи с неслыханным по наглости нападением Германии на Советский Союз
приказываю:
     1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться  на  вражеские  силы  и
-уничтожить  их  в  районах,  где они нарушили советскую границу. До особого
распоряжения наземными вййсками границу не переходить.
     2. Разведывательной и боевой авиацией установить  места  сосредоточения
авиации  противника  и  группировку  его  наземных  войск.  Мощными  ударами
бомбардировочной  и  штурмовой  авиации  уничтожить  авиацию  на  аэродромах
противника  и  разбомбить  основные  группировки  его  наземных войск. Удары
авиацией  наносить  на  глубину  германской  территории  до  100-  150   км.
Разбомбить  Кенигсберг и Мемель. На территории Финляндии и Румынии до особых
указаний налетов не делать.

     Тимошенко
     Жуков
     Маленков
     No2

     22.6.41 г.
     7.15

      Директива мало похожа на военный документ. На ней печать  политической
редактуры Сталина. Это акт политической воли, решительных намерений покарать
вероломного  соседа,  в ней едва скрытая надежда на то, что, возможно, пожар
войны еще удастся быстро погасить. Иначе трудно понять, почему, "до  особого
распоряжения  наземными  войсками  границу  не  переходить".  Отдавая приказ
"разбомбить основные группировки противника", Сталин еще не знал, что только
в первый день, только войска Западного особого военного округа потеряют  738
самолетов,  из них 528- на аэродромах. Такое же положение было в КОВО, ЛВО и
ПрибОВО. В первые же часы войны  немцы  добились  абсолютного  господства  в
воздухе, уничтожив лишь за один день 22 июня свыше 1200 самолетов!
     В этот день было принято много решений. Повторяю:
     Сталин   не  знал  еще  размеров  катастрофы.  Первая  растерянность  и
подавленность прошли. Но в голове неотвязно  вертелась  мысль:  как  он  мог
довериться  Гитлеру?  Как фюрер смог провести его? Хорош и Молотов! Выходит,
все многочисленные  сообщения  разведки,  информация  по  другим  каналам  о
готовящемся нападении Германии и конкретных сроках были верны? Выходит, что,
если  бы  он послушался Павлова и несколько дней назад дал указание привести
войска  в  состояние  полной  боевой  готовности,  многое  могло   произойти
по-другому?  Сталину  все  время казалось, что сегодня в кабинет соратники с
укоризной думали о его просчетах. Ему даже подумалось, что они засомневались
в его прозорливости. Это было невыносимо! Сама мысль о том, что люди  (и  не
только  здесь,  в  Кремле)  могут  усомниться в его мудрости, прозорливости,
непогрешимости, была нестерпимой...
     По предложению Тимошенко  Прибалтийский,  Западный  и  Киевский  особые
военные округа были преобразованы в Северо-Западный, Западный и Юго-Западный
фронты. Через два дня также были созданы Северный и Южный фронты. Сталин все
время  требовал  информации  о  положении на границе, о принимаемых мерах по
реализации Директивы No 2. Несколько раз, обращаясь к Тимошенко, Жукову  или
Ватутину лично или по телефону, нетерпеливо и зло говорил:
     - Когда  наконец  вы доложите ясную картину боев на границе? Что делают
Павлов, Кирпонос, Кузнецов (командующие фронтами.- Прим. Д. В.)? Что делает,
наконец, Генштаб?
     Ватутин два или три  раза  привозил  в  Кремль  оперативную  карту.  Но
утешительного там ничего не было. На ней цветными карандашами были тщательно
нанесены  районы  расположения  наших  армий,  корпусов,  места  базирования
авиации, направления выдвижения резервных соединений. Не было главного:  где
конкретно  шли  бои,  где  находился  противник, каков был характер действий
советских войск. В Кремле еще не представляли, что  немецкие  войска  смогли
нарушить,  а  на  Западном  фронте почти полностью парализовать управление и
связь. Генерал армии Павлов уже через несколько часов после начала вторжения
потерял  нити  управления  войсками  своего  фронта.  Многомесячные,   почти
безнаказанные   полеты  немецких  самолетов-разведчиков,  агентурные  данные
позволили германскому командованию с исключительно большой точностью  засечь
все  пункты  управления,  линии  связи,  аэродромы, склады, места дислокации
частей. Первый удар агрессора - воздушный, артиллерийский,  танковый  -  был
исключительно   эффективным.   Заброшенные   вражеские  диверсанты  нарушили
проводную связь. А она тогда имела большее значение, чем радиосредства.
     Не лучше положение было и на Северо-Западном фронте. Как  вспоминал  П.
П.  Собенников,  командующий  8-й  армией  ПрибОВО  (в  июле  -  августе ему
предстоит стать, правда, всего на несколько  недель,  командующим  фронтом),
"никакого  четкого  плана  обороны  границы  не было. Войска главным образом
находились  на  строительстве  в  укрепленных  районах,   на   строительстве
аэродромов.  Части не были укомплектованы. Долговременные сооружения не были
готовы. Уже утром почти вся  авиация  Прибалтийского  военного  округа  была
сожжена  на  аэродромах. Например, из смешанной .авиадивизии, которая должна
была поддерживать 8-ю армию, к 15 часам 22 июня осталось 5-6  самолетов...".
Далее  Петр  Петрович  Собенников, которому посчастливилось пройти всю войну
(командарм, командующий фронтом, снова командарм,  заместитель  командующего
армией),  с  горечью  отмечает,  что с началом боевых действий "на командный
пункт стали поступать по телефону и телеграфу весьма противоречивые указания
об устройстве засек, минирования и т. п., причем одними  распоряжениями  эти
мероприятия  приказывалось производить немедленно, другими они в последующем
отменялись, затем опять подтверждались... В ночь на 22 июня я лично  получил
приказание  от  начальника  штаба  округа генерал-лейтенанта Кленова П. С. в
весьма категоричной форме-к рассвету 22 июня отвести  войска  от  границы...
Вообще  чувствовалась  большая  нервозность,  несогласованность,  неясность,
боязнь спровоцировать  войну...  Как  войска,  так  и  штаб  армии  не  были
укомплектованы.  Не  было  в  должном  количестве средств связи, транспорта.
Таким образом, штаб армии не был боеспособен". Это констатировал командующий
армией, встретивший войну с ее первых часов. И  в  таком  положении  был  не
только один командарм.
     А  Сталин  все  ждал  победных  или,  по  крайней  мере, обнадеживающих
донесений. Их не было. Как только открывалась дверь его кабинета, он  быстро
вскидывал  голову,  вглядываясь  в  лицо входящего. Успокаивающих реляций не
было. "Вождь" нервничал. За весь первый день войны Сталин выпил лишь  стакан
чая.  Ему  казалось,  что  военачальники  медлят, проявляют нерешительность,
недостаточно поняли  смысл  директивы,  направленной  утром  в  приграничные
округа.  В  гражданской  войне  его  часто  использовали как уполномоченного
партии на различных фронтах. Он уверовал в эффективность энергичного  нажима
на  штабы и руководителей с помощью жестких требований, угроз, различных мер
административного  характера.  Неясная  обстановка   действовала   на   него
угнетающе.  Ждать  больше Сталин не мог. Не закончив обсуждения с Молотовым,
Ждановым, Маленковым документа  о  создании  Ставки  Главного  Командования,
который  привез  Тимошенко,  Сталин  вдруг  поднялся,  походил по кабинету и
приказал:
     - Срочно направить авторитетных представителей Ставки на Юго-Западный и
Западный фронты. К Павлову поедут Шапошников и Кулик, к Кирпоносу  -  Жуков.
Вылететь сегодня же. Немедленно.
     Подойдя  к столу и оглядев всех присутствующих, вновь жестко и как бы с
угрозой сказал:
     - Немедленно!
     Все согласно закивали. Сталину казалось, что  необходимы  все  новые  и
новые  энергичные  импульсы  из  центра, которые побудят к более решительным
действиям штабы и войска. По его инициативе и требованию  Ватутин  к  исходу
дня  подготовил  еще  одну  директиву  Главного Военного Совета. (Ставка под
председательством Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко была  создана  на
следующий   день.)  Ее  первоначальный  вариант  был  сильно  отредактирован
Сталиным.  Этот  документ,  известный  как  Директива   No   3,   достаточно
пространный, поэтому приведу лишь некоторые выдержки:
     "Военным  советам  Северо-Западного,  Западного, Юго-Западного и Южного
фронтов
     1. Противник, нанося главные удары из Сувалковского выступа на Олита  и
из  района Замостье на Владимир-Волынский, Радзехов, вспомогательные удары в
направлениях Тильзит, Шяуляй, Седлец, Волковыск,  в  течение  22.6.,  понеся
большие  потери,  достиг  небольших  успехов  на  указанных направлениях. На
остальных участках госграницы с Германией и на всей  госгранице  с  Румынией
атаки противника отбиты с большими для него потерями.
     2. Ближайшей задачей войск на 23-24.6. ставлю:
     а)  концентрическими  (так  в  тексте.-Прим.  Д.  В.)  сосредоточенными
ударами войск Северо-западного и Западного  фронтов  окружить  и  уничтожить
Сувалковскую  группировку  противника  и  к  исходу  24.6.  овладеть районом
Сувалки;
     б) мощными концентрическими  ударами  механизированных  корпусов,  всей
авиации  Юго-Западного  фронта  и других войск 5 и 6 А (армий.- Прим. Д. В.)
окружить и уничтожить  группировку  противника,  наступающую  в  направлении
Владимир-Волынский, Броды. К исходу 24.6. овладеть районом Люблин..."
     Далее    в    директиве    конкретизировались   совершенно   нереальные
наступательные  задачи.  Пункт  четвертый,  продиктованный  самим  Сталиным,
гласил:
     "На  фронте  от  Балтийского  моря  до  госграницы  с Венгрией разрешаю
переход госграницы и действия, не считаясь с границей".
     Само  построение  фразы  с   троекратным   повтором   слова   "граница"
свидетельствует  о  том,  что  Сталин  был  "не  в своей тарелке". Директиву
подписали Тимошенко, Маленков и Жуков. Хотя Жуков уже улетел в Киев,  Сталин
приказал поставить и его подпись.
     Кончались   первые  сутки  войны.  У  Сталина  еще  была  надежда,  что
выдвигающиеся из глубины соединения задержат, а затем и опрокинут вторгшиеся
немецкие войска.  Тем  более  что  в  десять  часов  вечера  Ватутин  принес
оперативную    сводку    Генерального   штаба,   в   которой   обнадеживающе
резюмировалось: "С подходом передовых частей  полевых  войск  Красной  Армии
атаки  немецких  войск  на  преобладающем  протяжении нашей границы отбиты с
потерями для противника".
     Все как-то ожили, даже повеселели. Сталин  и  все  находившиеся  в  его
кабинете  еще  не  знали,  что  немецкие  войска  во  многих местах за сутки
прорвались на десятки километров в глубь советской территории.
     Начиная с утра 23-го иллюзии, которые еще питал Сталин,  начали  быстро
испаряться.  Дважды он пытался связаться лично с Д. Г. Павловым, но оба раза
из штаба Западного фронта односложно отвечали, что "командующий находится  в
войсках". Ничего определенного не удалось добиться и от генерал-майора В. Е.
Климовских,  начальника  штаба  фронта.  Появилась  страшная  догадка:  штаб
потерял управление войсками и  не  контролировал  катастрофическое  развитие
событий.
     А  штаб  Западного  фронта действительно через сутки утратил управление
войсками. Приведу два документа, написанных  и  подписанных  Павловым  в  те
трагические дни (с сохранением стиля и орфографии):

     "Шифротелеграмма No.5352 от 23 июня, 20.05. Командующему 10 А

     Почему  мех.  корпус  не  наступал,  кто виноват. Немедля активизируйте
действия и не паникуйте, а управляйте. Надо бить врага организованно, ,а  не
бежать  без  управления. Каждую дивизию вы знать должны, где она, когда, что
делает и какие результаты...

     Павлов, Фоминых".

     Командующий фронтом, которому оставалось пробыть на  этом  посту  всего
неделю,  из отрывочных сведений, поступавших в штаб, на четвертый день войны
понял, что подвижные группы войск противника через два-три дня могут выйти к
Минску с северо-запада, и  юго-запада.  Войска  3-й  и  10-й  армий  фронта,
действовавшие  в  белостокском выступе, оказались в тяжелейшем положении. Их
обошли с флангов, а частично и  с  тыла.  В  этих  условиях  Павлов  принял,
видимо,  верное  решение на отход, т. к. видел, что в направлении Минска еще
оставался коридор шириной 50-60 километров. Но осуществить это решение  было
крайне  трудно.  Эта  директива  -  одна  из немногих, которые генерал армии
Дмитрий Григорьевич Павлов успеет подписать в этой войне, продолжавшейся для
него чуть больше недели. Да и жить ему  останется  меньше  месяца.  Вот  эта
директива:

     "Командармам 13, 10, 3 и 4

     Сегодня  в  ночь  с  25  на  26  июня  не  позднее  21.00 начать отход,
приготовить части. Танки в авангарде, конница и сильная ПТО (противотанковая
оборона.- Прим. Д. В.) в арьергарде...
     Предстоящий марш совершать стремительно дрем
     и ночью под прикрытием стойких арьергардов. Отрыв произвести на широком
фронте... Первый  скачок  60  км  в  сутки  и  больше...  Разрешить  войскам
полностью   довольствоваться   местных  средств  и  брать  любое  количество
подвод...

     Командующий Зап. фронтом
     Член Военсовета Зап. фронта Пономаренко Генерал армии Павлов
     Начальник штаба Зап. фронта Климовских".

     Указывая конечную линию отхода, Павлов не знал, что в  войсках  уже  не
было горючего и транспортных, средств, захваченных или уничтоженных в первые
дни  боев  противником. Беспорядочный отход соединений проходил в тяжелейших
условиях господства  немецкой  авиации  в  воздухе,  стремительных  обходных
маневров  подвижных  групп  противника.  У  Сталина  не было оснований ждать
утешительных вестей. Катастрофическое развитие событий грозно нарастало.
     В последующие дни, особенно к исходу месяца,  Сталин,  осознав  наконец
масштабы  смертельной угрозы, на какое-то время просто потерял самообладание
и оказался в глубоком психологическом шоке.  Документы,  свидетельства  лиц,
видевших  в  то  время  "вождя", говорят, что с 28 по 30 июня Сталин был так
подавлен и потрясен, что не мог проявить себя  как  серьезный  руководитель.
Психологический  кризис был глубоким, хотя и не очень продолжительным. Но до
его  наступления   он   пытался   что-то   предпринять,   отдавал   какие-то
распоряжения,  пробовал  вдохнуть  энергию в высшие органы управления. Когда
23-го утром принималось решение  о  создании  Ставки  Главного  Командования
Вооруженных  Сил,  он  неожиданно  для  всех,  прервав обсуждение, предложил
создать при Ставке Институт постоянных  советников.  Маленков  и  Тимошенко,
готовившие  документ,  переглянулись,  но, естественно, не возразили. Сталин
быстро продиктовал состав. Приведу его точно таким и в той же редакции,  как
предложил Сталин:
     "При  Ставке  организовать  Институт  постоянных  советников  Ставки  в
составе тт.  маршала  Кулика,  маршала  Шапошникова,  Мерецкова,  начальника
Военно-Воздушных  Сил  Жигарева, Ватутина, начальника ПВО Воронова, Микояна,
Кагановича, Вознесенского, Жданова, Маленкова, Мехлиса",
     Решение,   оформленное   как   постановление   правительства,   передал
телеграммой в округа и на фронты за своей подписью Поскребышев. Правда, этот
институт  просуществовал  лишь  две  недели  и  тихо  "умер", так и не начав
функционировать.
     Думаю, к предвоенным просчетам Сталина и Генштаба следует отнести и то,
что заблаговременно  не  был   детально   проработан   вопрос   о   создании
чрезвычайного  органа  руководства страной в военное время- Государственного
Комитета  Обороны  (ГКО)  и  высшего  органа   стратегического   руководства
Вооруженными  Силами  -  Ставки  Верховного  Главнокомандования  (СВГК). Они
создавались уже после начала  боевых  действий.  Кроме  того,  был  ослаблен
Генштаб,  в котором, напомню, сменились один за другим три начальника. Эти И
Другие многочисленные недоработки сразу же остро дали о себе знать.
     Отрывочные   сведения,   поступающие   из   штабов   фронтов,    данные
авиаразведки.  Сообщения  уполномоченных Ставки повергли Сталина в состояние
глубокой  растерянности.  Он  сам  почувствовал  едва  ли  не   парализующее
замешательство,  слушая  очередной  доклад Ватутина. Тот негромко, тщательно
подбирая слова, информировал о том, что Западный  и  Северо-Западный  фронты
пытались    нанести    контрудары,    но   слабое   авиационное   прикрытие,
несогласованность  действий,  плохое  артиллерийское  обеспечение  не   дали
желаемого  результата. Войска понесли большие потери и продолжают отступать.
Причем часто-беспорядочно. В особо тяжелом положении оказались соединения  и
части  3-й и 10-й армий, добавил Ватутин. Они практически окружены. Танковые
колонны немцев уже недалеко от Минска...
     - Что вы говорите, как у Минска?! Вы что-то путаете?! Откуда у вас  эти
сведения?
     - Нет, не путаю, товарищ Сталин,- так же негромко, извиняющимся голосом
ответил  Ватутин.-  Данные  представителей  Генштаба,  посланных в войска, и
авиаразведки совпадают. Сегодня можно сказать, что войска первого эшелона не
смогли остановить противника у границы и обеспечить развертывание подходящих
войск. Фактически Западный фронт прорван...
     Сталин  уже  23,24,  25-го,  а  тем  более  26  июня  догадывался,  что
приграничные  сражения  проиграны,  но  чтобы  за пять-шесть дней пропустить
немецкие войска на  150-200  километров  в  глубь  территории  страны?!  Это
непостижимо!  Что  делают  Павлов,  Кулик,  Шапошников?  Почему  Генштаб  не
руководит  войсками?  Неужели  это  катастрофа?  Военные  молча  выслушивали
оскорбительные,  злые  тирады  Сталина и, получив в конце концов разрешение,
быстро уезжали к себе, в Генштаб.

     Сталин еще не знал, что на фронтах в эти первые дни войны царили полная
неразбериха, а порой и хаос. Штабы передавали все новые и  новые  приказы  и
распоряжения,  которые  отставали от стремительно меняющейся обстановки. Так
было  не  только  на  Западном  фронте,  где   ситуация   сложилась   просто
катастрофическая,  но  и  на других фронтах. Командир 8-го механизированного
корпуса Д. И. Рябышев вспоминал позже о первых  днях  войны  (в  специальной
записке,  направленной  в  Генеральный штаб): "Только в 10.00 22-го мной был
получен приказ командующего 26-й армией о сосредоточении корпуса западнее г.
Самбор...  Совершив   80-километровый   марш   к   ИЗ.00,   войска   корпуса
сосредоточились  в  указанном  районе. В 22.30 получен новый приказ: к 12.00
23-го корпус должен  выдвинуться  на  25  км  восточнее  Львова.  Во  второй
половине  дня корпус, переданный уже 6-й армии, получил указание выйти в р-н
Яворов... Вышли. В 23.00 командующий  Юго-Западным  фронтом  своим  приказом
по-.  ставил  новую задачу: выйти в р-н Броды и с утра 26-го нанести удар по
противнику в направлении Берестечко. А перед этим зя полутора  суток  корпус
совершил 300-километровый марш... В районе Броды 8-й механизированный корпус
сосредоточился  25  июня. С утра перешли в наступление, достигнув частичного
успеха, но в целом корпус задачу не выполнил. Горючего не  было.  В  воздухе
-только  немецкая  авиация.  В  4.00  27-го  получили  новый  приказ: корпус
отводился в резерв фронта. Начали отвод. В 6.40 - новый приказ: нанести удар
по противнику в направлении Броды- Дубно. Но  войска  уже  начали  отход.  В
10.00  на  КП  корпуса  прибыл  член  Военного  совета  Юго-Западного фронта
корпусной комиссар Н. Н. Вашугин, который, угрожая мне расстрелом,  требовал
выполнения приказа. Но соединения были уже окружены. Позже было установлено,
что намечаемое ранее штабом фронта наступление было отменено... Лишь 2 июля,
занимая  оборону  в  составе  двух дивизий, узнали, что приказ о наступлении
давно отменен... Выходили из окружения по частям.  По  приказу  командующего
фронтом отошли в район Проскуров. Послали донесение в штаб фронта в Житомир,
но  город  был  уже  взят  противником..."  В  результате боев и бесконечных
маневров, по свидетельству Д. И.  Рябышева,  "на  левый  берег  Днепра  было
выведено  не  больше  10%  танков  и 21% бронемашин. В дальнейшем корпус был
расформирован...".
     Я кратко пересказал горестный рассказ генерала  Рябышева,  которому  не
откажешь  в  мужестве.  Но.  в  первые дни и недели войны высшее и фронтовое
руководство, ошеломленное непредвиденным развитием событий,  вносило  своими
не  адекватными  обстановке  действиями  еще  больше  путаницы.  Бесконечные
перемещения,.  отсутствие   гибкого   .взаимодействия,   утрата   управления
соединениями и объединениями, незнание истинной обстановки лишь усугубляли и
без  того  крайне тяжелое положение войск. Расплата за то, что в предвоенные
годы  армия  была  обезглавлена,  оказалась  жестокой.  Одного   жертвенного
мужества  и стойкости советских солдат, щедро поливших своей кровью отданные
врагу земли, было недостаточно.
     Довоенные просчеты,  нераспорядительность,  боязнь  провокаций,  слабая
подготовка  многих вновь выдвинутых командиров и командующих сделали армию и
оборону рыхлой, трудноуправляемой,  быстро  теряющей  веру  в  себя.  Газеты
писали о героизме пограничников, о подвигах летчиков и танкистов, о том, что
страна  поднимается  на отпор врагу... Все это было так. Но на фронте, и это
уже нельзя было скрыть от народа, надвигалась катастрофа. Сталин чувствовал,
что страна  смотрит  на  него,  вождя,  столько  раз  вместе  с  Ворошиловым
заверявшегосоветских  людей,  что  Красная  Армия  способна сокрушить любого
врага. В эти дни его "стальная" воля была сильно деформирована  и  никак  не
могла   распрямиться.   Временами  ему  казалось,  .  что  положение  просто
безвыходное. Когда при очередном докладе Ватутин показал на карте отход  8-й
и  11-й  армий по расходящимся направлениям, Сталин ясно увидел колоссальную
брешь между Западным и Северо-Западным фронтами, достигавшую 130 километров!
Главные силы Западного фронта были или окружены, или разбиты. А Юго-Западньш
фронт пока держался  более  достойно.  Как  мог  он,  Сталин,  не  послушать
специалистов-и  отмести идею о наиболее вероятном направлении главного удара
на Западном фронте? .Какое затмение нашло на него? Почему его не убедили? Во
всех кампаниях в Европе Гитлер рвался прямиком  к  столицам,  чтобы  быстрее
вынудить  противника  к капитуляции. Почему роенные не обратили его внимание
на эту особенность стратегии немцев? Ведь  теперь  потребуется  колоссальная
перегруппировка войск. А время не ждет!
     Сталин  нервничал; требовал, кого-то, вызывал, а временами уединялся на
даче или в кабинете и часами  не  давал  о  себе  знать.  Нарком  Тимошенко,
назначенный  одновременно  и главой Ставки, чувствовал себя крайне неуютно в
этой должности. Окружающие понимали, что фактическое  главенство  и  полнота
власти  все  равно  остаются  за  Сталиным.  А он вел себя как-то непривычно
импульсивно; все видели его подавленность, крайнюю  угнетенность.  Состояние
Сталина  в Определенной мере передалось и руководству Генштаба. В результате
в  первые  три-четыре  дня  не  была  по-настоящему  оценена  складывающаяся
обстановка. (Лишь 25-26 июня во весь голос заговорили об обороне, подготовке
оборонительных   рубежей,   выдвижении  резервов.)  Ставка  в  ряде  случаев
направляла в войска  директивы,  которые  можно  расценить  лишь  как  жесты
отчаяния, незнания обстановки, стремления хоть как-то и хоть где-то добиться
частного  успеха.  Приведу несколько документов Ставки, свидетельствующих, в
частности, о ее вмешательстве в вопросы тактического, а  не  стратегического
характера.

     "Командующему Зап. фронтом тов. Павлову

     Танки  противника  в  районе  Ракув стоят без бензина. Ставка Приказала
немедленно  организовать  и  провести   окружение   и   уничтожение   танков
противника.  Для  этой операции привлечь 21 ск (стрелковый корпус.- Прим. Д.
В.) и частично 2 и 44 ск. Захват и разгром противника провести немедля. Удар
подготовить налетом авиации.

     28.06.41 г."

     Для решения  тактической  задачи  рекомендовалось  привлечь  силы  трех
стрелковых  корпусов?!  Если  учесть,  в каком состоянии находился в эти дни
фронт, нетрудно видеть, что эта директива, как и многие подобные,  не  могла
быть выполнена.
     Еще один документ Ставки:

     "Комвойсками Сев.-Зап. фронта

     Нарком приказал под Вашу ответственность не позднее сегодняшнего вечера
выбить  противника  из Двинска, уничтожить мосты и прочно занять оборону, не
допустив переправы противника на северный  берег  р.  Зап.  Двина  в  районе
Двинска.  Для  усиления  атакующих  частей использовать усиленный стрелковый
полк, прибывший из 112 стр. дивизии. Если прибыли танки КВ, использовать  не
менее  взвода  для  усиления  штурма  и расстрела огневых очагов противника.
Исполнение в 21.00 28.06.

     28.06.41 г.".
     Как видим. Ставка определяла использование даже взвода танков...
     Уехав ночью на ближнюю дачу, Сталин  прошел  к  себе  в  кабинет  и  не
раздеваясь лег на диван. Но уснуть не мог. Поднялся, прошел в зал, столовую.
Над  портретом  Ленина по-прежнему горела электрическая лампочка. Отделанные
под дуб темные стены как нельзя лучше  соответствовали  мрачному  настроению
Сталина.  Походил бесцельно по комнатам, косясь на телефон (на даче были три
кремлевские "вертушки", установленные в  разных  местах),  словно  ожидая  и
боясь новых страшных вестей. Открыл дверь в комнату дежурного помощника: там
сидел  генерал-майор  В.  А.  Румянцев.  Тот  суетливо  вскочил из-за стола,
вопросительно  уставившись  на  Сталина.  Хозяин  дачи  невидящими   глазами
скользнул по фигуре генерала, тихо закрыл дверь и пошел к себе.
     Сталин  постоял  у  щели  задрапированного  окна,  вглядываясь в ночные
силуэты парка. Почему-то вспомнилось место из давнего  письма  Тухачевского:
"Будущая  война  будет  войной  моторов.  Концентрация  бронетанковых  войск
позволит  создавать  такие  ударные  кулаки,  противостоять  которым   будет
чрезвычайно  сложно".  Неглупый  был  человек,  но хотел совершить дворцовый
переворот... Пожалуй, будь Тухачевский на месте  Павлова,  многое  могло  бы
быть по-другому... Но к чему это он? Отогнав тень прошлого, Сталин попытался
забыться во сне. По сон не шел: действительность была страшной.
     Сталин  все  еще  не  мог  прийти в себя. Мне представляется интересным
свидетельство А. И. Микояна о поведении Сталина в последние  дни  июня  1941
года.   В  своих  воспоминаниях  он  рассказывает,  что  Молотов,  Маленков,
Ворошилов, Берия, Вознесенский  и  он,  Микоян,  решили  предложить  Сталину
создать   Государственный   Комитет  Обороны,  в  руках  которого  следовало
сосредоточить всю власть в стране. Возглавить ГКО должен был Сталин.
     "Решили поехать к нему. Он был на ближней даче.
     Молотов, правда, сказал, что у Сталина такая прострация, что  он  ничем
не  интересуется,  потерял  инициативу,  находится в плохом состоянии. Тогда
Вознесенский, возмущенный всем услышанным, сказал: "Вячеслав, иди вперед, мы
пойдем за тобой". Имелось в виду, что если Сталин будет себя так же вести  и
дальше,  то  Молотов  должен  вести  нас,  и  мы  за  ним пойдем. У нас была
уверенность в том, что мы  можем  организовать  оборону  и  можем  сражаться
по-настоящему. Никакого упаднического настроения у нас не было.
     Приехали  на  дачу  к  Сталину.  Застали его в малой столовой сидящим в
кресле. Он смотрит на нас и спрашивает:  "Зачем  пришли?"  Вид  у  него  был
какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос. Ведь, по сути
дела, он сам должен был нас созвать.
     Молотов  от  нашего  имени  сказал,  что нужно сконцентрировать власть,
чтобы быстро решать все вопросы, чтобы как можно скорее поставить страну  на
ноги. Во главе такого органа должен быть Сталин. Сталин посмотрел-удивленно,
никаких возражений не высказал. "Хорошо",- говорит".
     Каждый из нас, в известном смысле, живет как бы в двух мирах: внешнем и
внутреннем,   закрытом,   часто  загадочном.  Внешний-постижим.  Внутренний-
труднее. Если  удается  что-то  узнать  из  мира  внутреннего,  то  понятнее
становится  и  весь  человек.  Для  Сталина надвигающаяся катастрофа была не
только тем, чем она могла быть для каждого гражданина  Отечества.  Это  была
гибель  земного  бога,  каким  он  себя представлял. "Вождь" падал с большей
высоты, чем другие. Для человека, который поверил в  свою  исключительность,
прозорливость,  особое  предназначение,  разверзшаяся  бездна была бездонна.
После нескольких  дней,  в  течение  которых  Сталин  находился  в  глубоком
психологическом шоке, почти параличе, он наконец начал приходить в себя.
     Возможно, Сталин подумал, что приход к нему почти всех членов Политбюро
означает  намерение  сместить  его  со  всех  постов?  А  может  быть,  даже
арестовать? Ведь это так удобно:  все  неудачи  можно  "списать"  на  одного
человека.  Он,  Сталин, давно убедился, что в любом провале, неуспехе должен
быть  "козел  отпущения".  Людям  нужно  дать  возможность   выпустить   пар
возмущения,  заклеймить  виновного.  Но,  авторитет  Сталина был так высок в
глазах его соратников, что, похоже, сама эта мысль  не  могла  прийти  им  в
голову. Даже в состоянии "прострации", по выражению Молотова, Сталин казался
им  великим.  Если  бы  они  читали  Н. Бердяева, то могли бы .вспомнить его
слова: "Падение человека возможно лишь с высоты,  и  само  падение  человека
есть  знак  его  величия".  Величия,  которое  они сами создавали "вождю", а
теперь хотели, чтобы он остался на прежней высоте и руководил ими.
     Ставка,  Генштаб  пытались  на  пути  немецкого  наступления,  смявшего
Западный  фронт, создать .новый рубеж обороны, перебрасывая сюда 13, 19, 20,
21 и 22-ю армии вместе с остатками выходящих из  окружения  частей.  Сталин,
терявший  самообладание,  резко  переходивший  из состояния апатии в нервное
возбуждение, 29 июня дважды неожиданно появлялся в  Наркомате  обороны.  Не.
стесняясь в выражениях, обвинял во всем военных руководителей.
     Осунувшееся,  посеревшее  лицо,  мешки  под  глазами,  покрасневшими от
бессонницы... Сталин постиг наконец всю величину грозной опасности, нависшей
над страной и им, "вождем". Если нс предпринять что-то экстраординарное,  не
мобилизовать  все  силы,  то  немцы через несколько недель могут оказаться в
Москве. Пожалуй, первые шаги, которые свидетельствовали о  том,  что  Сталин
пытался взять в руки не только себя, но и контроль над обстановкой, были для
него  обычными:  он  стал  снимать  с  постов  военачальников. Когда 30 июня
Постановлением Центрального Комитета ВКП (б), Президиума  Верховного  Совета
СССР   и   Совета   Народных   Комиссаров   СССР   было  оформлено  создание
Государственного  Комитета  Обороны,   его   возглавил   Сталин.   В   руках
Председателя   ГКО   оказалась  необъятная  власть.  Смертельная  опасность,
нависшая над Отечеством,  требовала  концентрации  усилий  всех  и  каждого.
Первым  его  шагом  на  новом посту явилось отстранение генерала армии Д. Г.
Павлова от должности командующего Западным фронтом. Вместо него был назначен
нарком обороны С. К. Тимошенко. В  этот  же  день  генерал-полковник  Ф.  И.
Кузнецов, командовавший Северо-Западным фронтом, отдал приказ войскам отойти
с  рубежа  реки  Западная  Двина  и занять Островский, Псковский и Себежский
укреп-районы. Сталин, как только ему доложили  об  этом  шаге  командующего,
немедленно  отстранил  генерала  от  должности.  Новому командующему фронтом
генерал-майору П. П. Собенникову передали приказ Сталина:
     "Восстановить прежнее  положение:  вернуться  на  рубеж  реки  Западная
Двина".  Отступающие в беспорядке войска, получив новый приказ, оказались не
в  состоянии  ни  наступать,   ни   обороняться.   Противник,   почувствовав
неразбериху,  нанес  удар  в  стык  8-й  и 27-й армий и прорвал фронт... Эти
сообщения не прибавили уверенности Председателю  ГКО/который  никак  не  мог
обрести  не  только  душевного  равновесия,  но  и нащупать правильную линию
поведения, ту, которая могла бы придать органам  стратегического  управления
так   нужные  в  те  драматические  дни  уверенность,  последовательность  и
продуманность.
     Известны рассуждения К. Клаузевица о взаимосвязи опасности  и  душевных
проявлений  полководца. В своем трактате "О войне" немецкий мыслитель писал,
что ум военачальника работает  в  стихии  опасности.  "Человеческой  природе
свойственно, чтобы непосредственное чувство большой опасности для себя и для
других  явилось помехой для чистого разума". Но Клаузевиц здесь же добавлял,
что у большого полководца, наоборот, стихия опасности обостряет умственные и
волевые проявления. "Опасность и ответственность не увеличивают в нормальном
человеке  свободу  и-активность  духа,  а,  напротив,  действуют   на   него
удручающе,  и  потому, если эти переживания окрыляют и обостряют способность
суждения, то несомненно мы имеем дело с редким величием духа".
     Сегодня можно сказать, что этого "величия духа" Сталин в начале  войны,
когда  оно было так необходимо, не проявил. Многочисленные документы Ставки,
датированные концом июня, не зафиксировали для истории  каких-либо  заметных
энергичных   мер,  шагов,  действий  Сталина,  направленных  на  решительное
овладение положением. Он оказался захваченным потоком крайне неблагоприятных
событий. Его несло, как и многих других, в этом страшном русле. Он никак  не
мог найти точку опоры, встать, распрямиться.
     Целая  пропасть  разделяла  его,  безгрешного  земного  бога до войны и
растерявшегося  "вождя",  сознававшего  полный   крах   всех   его   планов,
предположений,  стратегических  расчетов  в  течение  всего  одной недели...
Вынести все это оказалось не по плечу даже такой волевой натуре, как Сталин.
Вероятно, он ожидал, что  недовольство  окружения,  военного  руководства  и
народа  будет обращено против него, главного виновника просчетов неудавшейся
"игры" с Гитлером, беспрецедентного ослабления террором кадров  армии...  Но
советский  народ оказался выше сведения счетов со своим лидером в дни и часы
смертельной опасности. "Величие духа" советского народа было столь  высоким,
что  он  не  опустился  в  этот трагический момент до выискивания виновников
создавшегося положения. Мудрость народного опыта  предоставила  это  сделать
истории.  "Доброта  русского  народа,- писал известный русский философ Н. О.
Лосский,- во всех  слоях  его  высказывается,  между  прочим,  в  отсутствии
злопамятности".
     Кульминацией психологического шока Сталина была его реакция на известие
о падении  Минска. Прочитав утреннюю сводку Генштаба, Сталин уехал к себе на
дачу и почти весь день не появлялся в Кремле. К нему отправились  Молотов  и
Берия.  Нет  данных,  о чем говорила "святая" троица. Но Сталин с трудом мог
воспринять  мысль,  что  почти  через  неделю  после  начала  войны  столица
Белоруссии  оказалась  под  пятой  захватчика.  И  здесь я хотел бы поведать
читателю один факт, в достоверности которого у меня не  было  и  нет  полной
уверенности, но вероятность которого отрицать нельзя.
     Во  второй  половине 70-х, где-то в 1976-м году, я был включен в состав
инспекторской  группы,  возглавляемой  Маршалом  Советского  Союза   К.   С.
Москаленко.  Несколько дней мы были в Горьком. Вечерами я докладывал маршалу
о ходе проверки  состояния  партийно-политической  работы  в  инспектируемых
частях.  После  этого  несколько  раз  завязывался  разговор о воспоминаниях
Москаленко, его взглядах на некоторые вопросы отечественной истории. Однажды
во время такой беседы я задал маршалу вопрос, долго мучивший меня:
     - Кирилл Семенович, почему Вы  в  своей  книге  не  упомянули  факт,  о
котором рассказали на партактиве около двух десятков лет тому назад? Вы сами
уверены, что это все было?
     - Какой  факт,  о  чем  Вы? - подозрительно и настороженно посмотрел на
меня маршал.
     - О встрече Сталина,  Молотова  и  Берии  с  болгарским  послом  Иваном
Стаменовым в июле 1941 года.
     Москаленко долго молчал, глядя в окно, затем произнес:
     - Не пришло еще время говорить об этих фактах. Да и не все их проверить
можно...
     - А что Вы сами думаете о достоверности сказанного Берией?
     - Все,  что  он  говорил  по  этому  делу,  едва  ли  его  хоть  как-то
оправдывало... Да и трудно в его положении были тогда выдумывать то, что  не
могло помочь преступнику...
     Чтобы  читателю  было  понятно,  о  чем идет речь, я Приведу отрывок из
одного документа. 2 июля 1957 года  состоялось  собрание  партийного  актива
Министерства  обороны  СССР,  обсудившего  письмо  ЦК КПСС "Об антипартийной
группе Маленкова, Кагановича, Молотова и др.". Доклад сделал  Г.  К.  Жуков.
Выступили  крупные  военачальники  И.  С.  Конев,  Р.  Я. Малиновский, Ф. Ф.
Кузнецов, М. И. Неделин, И. X. Баграмян, К. А. Вершинин, Ф. И.  Голиков,  К.
А. Мерецков, А. С. Желтов и другие. Когда слово взял К. С. Москаленко, он, в
частности, сказал:
     "В свое время мы с Генеральным прокурором тов. Руденко при разборе дела
Берии установили, как он показал... что еще в 1941 году Сталин, Берия и
     МОЛОТОВ  В  кабинете  обсуждали  вопрос  о капитуляции Советского Союза
перед фашистской Германией - они  договаривались  отдать  Гитлеру  Советскую
Прибалтику,  Молдавию  и  часть  территории  других  республик.  Причем  они
пытались связаться с Гитлером через болгарского посла. Ведь этого  не  делал
ни  один  русский  царь. Характерно, что болгарский посол оказался выше этих
руководителей, заявил им, что  никогда  Гитлер  не  победит  русских,  пусть
Сталин  об  этом не беспокоится". ...Не сразу, но Москаленко разговорился...
Во время этой встречи с болгарским послом, вспоминал маршал показания Берии,
Сталин все время молчал. Говорил один Молотов. Он просил посла  связаться  с
Берлином. Свое предложение Гитлеру о прекращении военных действий и крупных,
территориальных  уступках (Прибалтика, Молдавия, значительная часть Украины,
Белоруссии) Молотов, со  слов  Берии,  назвал  "возможным  вторым  Брестским
договором".  У Ленина хватило тогда смелости пойти на такой шаг, мы намерены
сделать  такой  же  сегодня.  Посол  отказался  быть  посредником   в   этом
сомнительном  деле,  сказав,  что  "если  вы отступите хоть до Урала, то все
равно победите".
     - Трудно сказать и категорично утверждать, что все так было,- задумчиво
говорил Москаленко.- Но ясно одно, что Сталин в те дни конца июня  -  начала
июля находился в отчаянном положении, метался, не знал что предпринять. Едва
ли был смысл выдумывать все это Берии, тем более что бывший болгарский посол
в разговоре с нами подтвердил этот факт.
     Есть   тайны   и   мистификации.   Я  привел  устное  и  документальное
свидетельство, сохранившееся в архивах.  Является  это  тайной  истории  или
мистификацией  -  я  на  этот  вопрос  ответить  не  в состоянии. Но одно не
вызывает  сомнения:  будучи  "придавленным"  реальностями  страшного  бытия,
Сталин  в  первые  две  недели  войны явно не проявил того "величия духа", о
котором так долго  и  настойчиво  твердили  после  Победы  наши  историки  и
писатели.  Подлинные  лидеры,  вожди,  полководцы,  как  правило,  проявляют
"величие духа" именно в минуты крайней опасности, экстремальной  обстановки,
критические моменты истории. В обыкновенных условиях героем, гением, кумиром
быть  проще.  Как  проницательно  замечает Тарле: "Но в том-то и дело, что в
необыкновенных случаях Кутузов бывал всегда на своем  месте.  Суворов  нашел
его  на  своем месте в ночь штурма Измаила; русский народ нашел его на своем
месте, когда наступил необыкновенный случай 1812 года".
     Народ ждал выступления  Сталина.  В  него  по-прежнему  верили.  С  ним
связывали.,  надежды.  Возможно,  именно это помогло Сталину освободиться от
психологического  шока.  Председатель  ГКО  решил  выступить  по   радио   с
обращением  к  стране  лишь  3  июля. Замечу попутно, что именно в этот день
вечером  немецкий   генерал   Гальдер   запишет   в   дневник:   "Не   будет
преувеличением,  если я скажу, что кампания против России выиграна в течение
14 дней". Немец явно поспешил: война только начиналась. Многие уже понимали,
что она будет смертельно тяжелой и долгой. Сталин несколько раз  переделывал
свое  выступление.  Самым  трудным  для  него  было  найти  какие-то  слова,
аргументы,   с    помощью    которых    можно    было    объяснить    народу
происшедшее-неудачи, вторжение, крах совегско-германских договоров. На полях
черновика  речи  карандашные  пометки  Сталина:  "Почему?",  "Разгром  врага
неминуем",  "Что  нужно  делать?".  Это  выглядело  как  своеобразный   план
программного  выступления  первого  лица  государства.  В выступлении Сталин
изложил основные положения, Сформулированные в Постановлении ЦК ВКЩб) и  СНК
СССР от 29 июня.
     В  своем  обращении  Сталин  долго  объяснял, по существу оправдываясь,
почему немецкие войска захватили Литву, Латвию, часть  Украины,  Белоруссии,
Эстонии. В конечном счете все было сведено к одной фразе:
     "Дело  в  том,  что войска Германии как страны, ведущей войну, были уже
целиком отмобилизованы, и 170 ^дивизий, брошенных Германией  против  СССР  и
придвинутых  к  границам  СССР,  находились  в  состоянии полной готовности,
ожидая лишь сигнала, для выступления, тогда как советским войскам нужно было
еще отмобилизоваться и придвинуться к границам".  Сталин  говорил  заведомую
неправду  о  разгроме  лучших  дивизий  врага,  лживо  объяснял, что главная
причина неудач -  во  внезапности  нападения  Германии...  Естественно,  что
Сталин,  говоря о советско-германском пакте, ни словом не упомянул постыдный
договор о "дружбе"  и  границе,  о  тех  многочисленных  роковых  просчетах,
допущенных  прежде  всего  им  самим. Уже значительно увереннее звучал голос
Сталина, когда он говорил, как нужно "перестроить всю нашу работу на военный
лад".  Он  впервые  назвал   войну   "отечественной",   призвав   "создавать
партизанские   отряды,",   "организовать   беспощадную   борьбу  со  всякими
дезорганизаторами тыла, дезертирами, паникерами", впервые  публично  выразил
надежду  на  объединение  усилий  народов  Европы  и Америки в борьбе против
фашистских  армий  Гитлера.  В   конце   речи   Председатель   ГКО   заявил:
"Государственный  Комитет  Обороны приступил к своей работе и призывает весь
народ сплотиться вокруг партии Ленина - Сталина..."
     Сталин уже привычно сам говорил: "партия Ленина  -  Сталина",  а  народ
привычно  воспринимал,  как само собой разумеющееся. При той огромной вере в
Сталина его речь сыграла большую мобилизующую  роль,  как  бы  дала  простые
ответы на вопросы, которыми мучился народ. Лишь немногие тогда были способны
смотреть  глубже  и  видеть: катастрофическое начало- результат единовластия
Сталина. Бесчисленные жертвы-следствие просчетов "непогрешимого". Величайший
парадокс: Сталин совершил много ошибок и тяжких преступлений.  Но  благодаря
созданной   им  системе  они  фантастическим  образом  трансформировались  в
сознании людей в великие деяния Мессии. Один из главных, а  точнее,  главный
виновник катастрофического начала войны, тем не менее продолжал олицетворять
надежды народа. "Работала" вера.
     Потомкам  остается-лишь  изумляться,  сколь  огромным было величие духа
советского народа, нашедшего в себе  силы  после  катастрофы  первых  недель
войны  выстоять  и  победить.  Но  ценой миллионных жертв. "Величие" Сталина
всегда базировалось на жертвах. Многих жертвах. Неисчислимых жертвах.



     В июле  и  августе  Сталин  сосредоточил  в  своих  руках  всю  полноту
государственной,  партийной  и  военной  власти.  10  июля  Ставка  Главного
Командования была  преобразована  в  Ставку  Верховного  Командования,  а  8
августа  ее преобразовали в Ставку Верховного Главнокомандования во главе со
Сталиным. С этого дня и до  конца  войны  И.  В.  Сталин  являлся  Верховным
Главнокомандующим. С 30 июня он возглавил Государственный Комитет Обороны, а
с  19  июля  -  и  Наркомат обороны. С начала июля шоковое состояние Сталина
постепенно проходило, хотя и до этого он внешне держался  так,  что  не  все
могли  заметить  его  растерянность  и подавленность. Прилив волевой энергии
стал  проявляться  в  активном  вторжении  в  самые  различные  сферы  жизни
государства, ведущего смертельнуювойну.
     Пытаясь написать портрет Сталина, в частности его полководческие черты,
я в последующем  буду  часто  рассматривать или просто упоминать те или иные
события Великой Отечественной  войны.  Мне  лишь  хотелось  бы  предупредить
читателя, что я не ставил перед собой задачу охватить всю войну, ее операции
и  сражения.  В  ряде  случаев  я не придерживаюсь и строгой хронологической
последовательности, так как моя главная цель - рельефнее показать Сталина  в
качестве Верховного Главнокомандующего.

     В  первый период войны Сталин работал по 16-18 часов в сутки, осунулся,
стал еще более жестким, нетерпимым, часто злым.  Ежедневно  ему  докладывали
десятки документов военного, политического, идеологического и хозяйственного
характера,  которые  п(r)сле его подписи становились приказами, директивами,
постановлениями,  решениями.  Нужно   сказать,   что   сосредоточение   всей
политической,  государственной  и  военной  власти  в  одних руках имело как
положительное, так и отрицательное значение. С одной стороны, в чрезвычайных
условиях   централизация   власти   позволяла   с   максимальной    полнотой
концентрировать  усилия  государства  на  решении  главных задач. С другой -
абсолютное  единовластие  резко  ослабляло  самостоятельность,   инициативу,
творчество  руководителей  всех уровней. Ни одно крупное решение, акция, шаг
были невозможны без одобрения первого лица.
     Фактически в Ставке,  непосредственно  около  Сталина,  работали.  лишь
два-три  человека; Но работали, выполняя поручения Верховного, не больше. Из
членов Политбюро,  кроме  Сталина,  в  годы  войны  заметную  роль  сыграли,
пожалуй,  лишь Вознесенский, Жданов и Хрущев. Вознесенский, чья роль в войне
еще по-настоящему не оценена, активно  занимался  экономическими  проблемами
страны.  Жданов  и  Хрущев, как члены Военных советов направлений и фронтов,
были активными проводниками воли Сталина. Что касается Ворошилова, то  после
неудачных  оборонительных операций он утратил "оперативное" доверие Сталина.
Калинин  оформлял  решения  "вождя".  соответствующими  указами  и  принимал
участие в пропагандистской деятельности. Микоян и Каганович много занимались
транспортно-хозяйственными,  продовольственными  делами, а как члены Военных
советов   фронтов   фактически   пс.   привлекались,   если    не    считать
кратковременного  пребывания  Кагановича на южных участках фронта. Маленков,
по сути,  был  человеком,  выполнявшим  поручения  Сталина  в  аппарате  ЦК.
Несколько  раз  выезжал  на  фронт  по  заданиям  Верховного,  в частности в
Сталинград,  но  не  оставил  абсолютно  никакого  следа   в   силу   полной
некомпетентности  в  военной области. Молотов с 30 июня 1941 года и до конца
войны был заместителем Председателя  ГКО,  решая  в  основном  международные
вопросы.  В  ведении  Берии  находились  "очистка"  наших  тылов, лагеря для
немецких военнопленных и  советских  военнослужащих,  попавших  в  плен  или
окружение, "тюремная" промышленность, работавшая на войну. Дважды по заданию
Сталина  он  выезжал  на Северо-Кавказский фронт. Андреев курировал сельское
хозяйство, снабжение фронта,  фигура  Сталина  в  условиях  его  абсолютного
единовластия  как-то  вытеснила  из  жизни  партии  в годы войны Центральный
Комитет, в то же время роль низовых партийных организаций на фронте и в тылу
была огромна. Работу ЦК олицетворял его аппарат. Пленумы  ЦК  в  годы  войны
почти  не  собирались.  Хотя  в  октябре  1941  года члены ЦК были вызваны в
Москву, два дня ждали открытия пленума, но Сталину и Маленкову было некогда.
Пленум не состоялся. Прошел лишь один пленум в январе 1944 года.  Сталин  не
придавал  значения разграничению функций высших партийных, государственных и
военных органов. Да это и не имело особого смысла: все равно во  главе  всех
их   стоял   он   сам  -секретарь  ЦК,  Председатель  Совнаркома,  Верховный
Главнокомандующий, Председатель ГКО, Председатель  Ставки,  нарком  обороны.
Документы  он  подписывал  тоже  по-разному:  от  имени  ЦК, Ставки, ГКО или
Наркомата обороны.

     Необходимость централизации  государственной,  политической  и  военной
власти  в  военное время едва ли можно поставить под сомнение. Но однозначно
следует сказать, что такая концентрация власти должна иметь  пределы  прежде
всего   в   партийной   жизни,   не  отводить  окружению  роли  статистов  и
поддакивателей. Сталин все "замкнул" на себе. Поэтому каким бы ни было  наше
отношение к Сталину сегодня, нельзя не признать нечеловеческого по масштабам
и   ответственности   объема  работы,  которая  легла  на  его  плечи.  Если
хозяйственные, .политические, дипломатические вопросы  во  многом  взяли  на
себя  члены  Политбюро  и  ГКО,  то  военные  и военно-политические проблемы
приходилось  решать  в  основном  ему,  Верховному  Главнокомандующему,  что
привело,  кстати  сказать,  к многочисленным просчетам. К счастью, в составе
Генерального  штаба,  высшего  военного  руководства  быстро  выдвинулась  и
проявила  себя  целая плеяда выдающихся военачальников. Но нельзя не сказать
еще раз и о том, что огромные бреши в кадровом составе армии, образовавшиеся
по вине Сталина накануне войны, очень долго давали о себе знать, особенно во
фронтовом, армейском, корпусном и дивизионном звене.
     Лето сорок первого было особенно жестоким. В наших книгах  и  учебниках
долгое  время  писали об этом периоде лишь как о "крахе блицкрига", "провале
гитлеровских планов", "планомерном отступлении", "временных  неудачах  наших
войск"  и  т. д. Но на историю незачем наводить глянец. У истории есть одна,
возможно, коренная особенность: она признает только истину, которая рано или
поздно займет свое место в ее анналах. Часто она там оказывалась  лишней.  В
монографиях  и  многотомниках  долгое  время  нельзя  было  встретить  слова
"поражение", "катастрофа", "окружение", "паника",  относящиеся  к  действиям
наших войск. А это было;
     Крупные,  катастрофические  поражения  целых  фронтов. Было, прежде чем
пришли выстраданные, такие желанные, добытые огромной кровью победы.
     Сталин, став во главе Вооруженных Сил, мучительно пытался  разобраться:
что же происходит на фронтах? Где линия фронта сегодня? Что нас ждет завтра?
Где  -удастся наконец остановить немецкие войска? Как быстрее компенсировать
громадные потери в  людях  и  технике?  Сталин  подолгу  заслушивал  Жукова,
Ватутина,   Василевского,  других  генштабистов,  молча  стоял  над  картой,
разложенной на его большом столе. Ему, сугубо кабинетному руководителю, было
трудно, глядя на карту, читая донесения,  уловить,  услышать,  почувствовать
лихорадочное   биение   пульса  истекающей  кровью  армии,  грохот  канонады
сражений, стальной лязг гусениц прорвавшихся немецких танков, гул  городских
пожаров, предсмертные хрипы умирающих бойцов... Тень "сабельной" гражданской
войны  как-то  сразу  отодвинулась  далеко в прошлое. Это была совсем другая
война.
     До Сталинградской битвы  многие  решения  Сталина  были  импульсивными,
поверхностными,,  противоречивыми,  некомпетентными. Хотя и позже он нередко
задавал окружению и штабам "ребусы".  Вот  один  из  документов,  написанных
лично Сталиным в 1942 году. Он не имеет названия и, пожалуй, смысла. Видимо,
Сталин,  отдавая  указания  и  одновременно  размышляя  вслух, набросал этот
документ, который даже посвященному понять непросто:

     "I) 40-я армия-7 с. д.4-2 танк. бр..
     2) Катукова - в спину 48 армии.
     3) Мишулин - остается на месте.
     4) Мостовенко-в район 61 ар.
     5) Лизюков - в р-е западнее Ельца.
     6) Главная, задача-на севере.
     7) 40-я тоже наступает.

     Документ написан лично тов. Сталиным. Генерал-майор Штеменко".

     Иногда после докладов об очередной  неудаче  или  отходе  войск  Сталин
диктовал не оперативные, а "карательные" распоряжения. Даже тогда, когда они
были   подписаны   Жуковым,   Василевским,  Шапошниковым,  Ватутиным,  можно
безошибочно узнать их автора. 10  июля,  например,  когда  стало  ясно,  что
войска  Северо-Западного  фронта  вновь  не  смогли  удержаться  на выгодном
рубеже, а в донесении штаба фронта ссылались  в  том  числе  и  на  действия
диверсионных групп в тылу, Сталин тут же отреагировал:
     "Ставка  Верховного  Командования  и  Государственный  Комитет  Обороны
абсолютно нс удовлетворены работой  командования  и  штаба  Северо-Западного
фронта.
     Во-первых,  до  сих  пор  не  наказаны  командиры,  не выполняющие Ваши
приказы и, как предатели,  бросающие  позиции  и  без  приказа  отходящие  с
оборонительных  рубежей.  При  таком либеральном отношении к трусам ничего с
обороной у Вас не получится.
     Истребительные отряды у Вас до сих пор не работают, плодов их работы не
видно, а как следствие бездеятельности командиров дивизий, корпусов, армий и
фронта части Северо-Западного фронта  все  время  катятся  назад.  Пора  это
позорное  дело прекратить... Командующему и члену Военного совета, прокурору
и начальнику 3-го управления - немедленно выехать в  передовые  части  и  на
месте расправиться с трусами и предателями..."
     Перед  войной не подготовили специально оборудованного места для работы
Ставки - высшего стратегического органа управления войсками. Ни в Кремле, ни
на дачах Сталина защищенных от налетов вражеской авиации пунктов  управления
не  было.  Хотя  в свое время и Тимошенко и Жуков настаивали на их создании.
Поэтому в первые месяцы войны Сталин часто бывал в особняке на улице Кирова,
рядом со зданием, где  находились  некоторые  управления  Генштаба.  Станция
метро   "Кировская",   отключенная   от   транспортной  сети,  была  хорошим
бомбоубежищем. Там всегда были оперативные карты с обстановкой  на  фронтах,
так же как и в кремлевском кабинете Сталина. А позже, когда к зиме 1941 года
подготовили  небольшое убежище на ближней даче, там- же оборудовали для него
и пункт связи, с которого он мог говорить с фронтами.
     Глядя на оперативную карту, подготовленную в Генштабе, Сталин отчетливо
видел три основных направления, по которым противник  стремительно  развивал
наступление:  на северо-западе в сторону Ленинграда, на западе в направлении
Москвы и на юго-западе - на Киев.  Возможно,  именно  сейчас  Сталин  принял
первое крупное стратегическое решение в этой войне:
     предложил  создать  три  Главных командования (главкоматы) на каждом из
этих направлений. Генштаб, естественно,  поддержал.  Уже  10  июля  решением
Ставки  были образованы: Северо-Западное командование с главнокомандующим К.
Е.  Ворошиловым  и  членом  Военного  совета  А.  А.  Ждановым;  Западное  с
главнокомандующим С. К. Тимошенко и членом Военного совета Н. А. Булганиньш;
Югр-Западное  с главнокомандующим С. М. Буденным и членом Военного совета Н.
С. Хрущевым. Видимо, решение  в  принципе  было  правильным,  но  главкоматы
по-настоящему себя проявить так и не сумели. Главная причина кроется опять в
Сталине:   создав   эти   органы   стратегического   управления,   Верховный
Главнокомандующий не наделил  их  должными  правами.  Через  их  голову  шли
распоряжения в войска, с действиями штабов главкоматов наверху не считались.
К   тому   же,   поскольку   создание  этих  органов  управления  прежде  не
планировалось,  для  них  не  оказалось  ни   соответствующих   кадров,   ни
элементарного  технического  обеспечения.  Скоро  главкоматы стали объектами
сталинских разносов и упреков в "пассивности и безволии".
     С высоты сегодняшнего дня видно, что одной из причин крупных поражений,
катастрофических неудач,  кроме  тех,  что  я  назвал  в  предыдущей  главе,
является  тогдашнее  стратегическое  построение войск. Не секрет, что первый
стратегический эшелон состоял главным образом из наступательных группировок,
которым сразу. же пришлось обороняться..Фактически лишь 27- 30 июня  фронтам
была поставлена задача перейти к стратегической обороне.
     В   результате  того,  что  накануне  войны  было  ошибочно  определено
направление главного удара вермахта, вскоре после  ее  начала  потребовались
крупные стратегические перегруппировки. В первый период войны по вине прежде
всего  Сталина  значительная  часть  наших войск не столько воевала, сколько
перемещалась,  что  часто  давало  противнику  возможность  бить   отдельные
соединения  и  объединения  по  частям.  Сталин  был вынужден чуть ли не все
наличные резервы стягивать на западное  направление.  Стратегическая  ошибка
предвоенного времени потребовала огромной кровавой платы.
     ...Ожидая  около  трех  часов  ночи руководство Генштаба для очередного
доклада о положении,  сложившемся  на  фронтах  за  истекшие  сутки,  Сталин
медленно  прохаживался  вдоль  длинного стола, на котором лежала оперативная
карта. Северный- фронт его не беспокоил;
     здесь активные боевые действия начались лишь в конце июня.  Значительно
хуже  обстояли  дела  на  Северо-Западном  фронте: за две с небольшим недели
войска отступили почти на 450 километров, оставив Прибалтику, не использовав
выгодные  рубежи  для  обороны  на  реках  Неман  и  Западная  Двина.  Новый
командующий  П.  П.  Собенников,  размышлял  Сталин, не оправдал его надежд.
Через полтора месяца после назначения он будет Сталиным смещен.
     Особую тревогу вызывало положение Западного фронта.  Сталин  пристально
смотрел  на  причудливую  конфигурацию  фронта,  который к 10 июля отошел от
границы (подумать страшно!) уже на 450-500 километров... Горечь  унижения  и
бессильной  ярости  подкатывала  к  горлу Председателя ГКО; фронт, имевший в
своем распоряжении 44 дивизии, даже не приостановил наступление  врага!  Как
он   передоверился   Павлову!  Как  Павлов  его  подвел!  Нужно  сегодня  же
распорядиться об ускорении следствия  и  суда  над  командованием  Западного
фронта.  Размышляя  над  картой,  Сталин  едва  ли  знал, что почти половина
дивизий фронта к началу войны не была в состоянии боеготовности: 12  из  них
только  начали  отмобилизование,  а  два формируемых корпуса совсем не имели
танков.
     Накануне войны Сталин,  анализируя  соотношение  сил,  очень  увлекался
подсчетом  количества  дивизий,  других  военных  сил и средств. Но при этом
упускал качественную сторону процесса:  укомплектованность  боевой  техникой
войск,  их сплоченность, обученность личного состава. До начала войны Сталин
все время требовал формирования новых соединений, хотя их  уже  и  так  было
свыше  двухсот.  Качественное  состояние советских войск к началу войны явно
уступало вермахту.
     К исходу первых суток боев вся система управления Западного фронта была
парализована. На карте две жирные синие стрелы  сошлись  29  июня  восточнее
Минска,  а  это  значило,  что  главные  силы  фронта оказались в окружении.
Сегодня Сталину докладывали, что из окружения продолжают выходить группами и
поодиночке... А ведь 3, 4 и 10-я армии фронта считались особо боеспособными.
Здесь же Сталин отметил про себя, что надо подписать бумагу, которая  пришла
сегодня  от  Берии,  о  создании  15  новых специальных лагерей для проверки
вышедших из окружения...
     Цепкая память Сталина запечатлела цифровые выкладки  утреннего  доклада
одного из первых дней июля:
     из  44  дивизий фронта 24 полностью разгромлены, а остальные 20 дивизий
утратили от 30 до 90% сил и  средств.  Не  нужно  искать  выражений:  налицо
поражение   главного   фронта,  предопределившее  неудачи  и  других.  Правы
Тимошенко и Жуков, размышлял Сталин, предлагая из 13,  19,  20,  21  и  22-й
армий,  включенных  в состав фронта, создать новый рубеж обороны по Западной
Двине и Днепру. Сталин, и это  нельзя  отрицать,  в  трагической  круговерти
военных  будней  начал  постепенно  постигать основы стратегии. В будущем он
никогда и никому не скажет, что  тайны  стратегии,  диалектику  формирования
решений  и  замыслов  тех  или  иных  операций  ему  помогли  постичь Жуков,
Шапошников, Василевский, Антонов, Ватутин, другие выдающиеся  военачальники.
Но  придет  время, и как само собой разумеющиеся будут восприниматься ложные
утверждения о том, что именно он, Сталин, внес принципиально новое в военную
науку. Например, идею артиллерийского наступления, новых способов  окружения
противника,  путей  завоевания господства в воздухе, создания многоэшелонной
гибкой обороны и т. д. Он и сам поверит в свой военный  талант.  Пройдет  не
очень много времени, и он забудет о своем поражении, поражении политического
и военного стратега в первые недели войны.
     А  пока  шли  жестокие  будни  войны и все висело на волоске. Ясно, что
после Минска  немцы  нацелились  на  Смоленск  и  Москву.  Продолжая  читать
оперативную  карту,  Сталин,  видимо,  с  горечью еще раз подумал, что не на
юго-западе, как он предполагал, немцы нанесли свой главный удар. А ведь  там
было размещено 58 дивизий, из них 16 танковых и 8 моторизованных! Но и здесь
главные  силы  фронта  оказались  как  бы в стороне от направления основного
удара врага и не смогли  отразить  наступление,  что  было  вполне  реально.
Неудачное  построение  войск па юго-западном направлении привело к тому, что
танковый кулак немцев устремился в слабо  защищенный  стык  между  Луцком  и
Дубно. Сталин помнил, что еще 30 июня Ставка разрешила отвести войска фронта
к  рубежу  укрепрайонов старой границы, что означало отступление на 300- 350
километров.  В  общем,  полагал   Сталин,   фронт   несколько   приостановил
наступление  врага, но остановить. его не сумел. На Южном фронте - положение
не лучше.
     Потери были огромны: около 30 дивизий фактически перестали существовать
и около 70 потеряли  более  50%  личного  состава;  уничтожено  околотрех  с
половиной  тысяч самолетов, более половины.складов горючего и боеприпасов. И
это лишь за три недели войны! Конечно. немцам этот успех дался недешево.  За
три  недели благодаря героизму советских солдат, командиров, политработников
на советско-германском фронте удалось уничтожить около 150  тысяч  солдат  и
офицеров вермахта, более 950 самолетов, несколько сот танков. Но, как станет
ясно  много  позднее,  поступавшие  в  центр  данные  о  наших  потерях были
занижены, а о потерях противника-сильно завышены. Вот что докладывали  после
двух недель боев Сталину (сохраняю стилистику справки):

     "Потери  самолетов:  противник минимум-- 1664 наши потери - 889 танков:
противник-2625 наши-901

     Потери в людском составе у противника: убитых- 1 млн.  312  тыс.  Кроме
того,  в  ожесточенных  боях  на  разных  участках противник нес огромнейшие
потери, но так как наши части отходили -  учесть  потери  невозможно.  Много
уничтожено и еще не учтено диверсантов-парашютистов.
     Пленных   30  тыс.  004  человека,  кроме  того,  много  взято  в  плен
парашютистов, но не учтены. Наши потери пропавших без  вести  и  пленных  до
29.06. около 15 000 человек.
     Уничтожено в Балтийском море 5 пл (подводных лодок.- Прим. Д. В.) и 1 в
Черном море. Уничтожено два монитора..."
     Такие  путаные  и  искаженные  донесения.  Судя  по  ним,  трудно иметь
реальное представление о положении дел на фронтах, соотношении  сил,  точном
количестве  самолетов, танков. Однако такая статистика - не случайность. Все
это -  плоды  единовластия,  когда  не  всякая  правда  была  нужна.  Развал
управления   фронтов,   армий,  окружение  десятков  соединений  -  все  это
сопровождалось   составлением   сводок,   не   имеющих   ничего   общего   с
действительностью.  Но  ведь  Сталин  руководствовался ими! Он не допускал и
мысли, что его обманывали. Поэтому часто решения,  принимаемые  в  то  время
Ставкой,  исходили  из  желаемого,  предполагаемого, вероятного, а не строго
реального.
     Но как бы там ни было, первоначальная мощь удара фашистов была  заметно
ослаблена.   А   главное,   немецкому   командованию   не  удалось  добиться
поставленной Гитлером цели - уничтожить основные . силы Красной Армии.
     Армия сражается. Отступает, но сражается. Оглядывая на  карте  панораму
жестоких  боев, Сталин исподволь приходил к выводу: война будет долгой. Если
устоим в ближайшее время, есть шанс, что ветер победы будет дуть  и  в  наши
паруса.  Забегая вперед, скажу, что после первых крупных успехов, до которых
еще далеко, у Сталина появятся признаки переоценки наших  возможностей,  что
приведет к крупным и непростительным ошибкам в 1942 году.
     ...Выслушав  молча  очередной доклад Жукова о положении дел на фронтах,
Сталин переспросил:
     - Повторите, какова укомплектованность личным составом и техникой войск
Западного фронта?
     - В среднем десять-тридцать  .процентов.  Лишь  отдельные  части  имеют
людей, артиллерию и танки до пятидесяти и более процентов. Отдельные,- снова
повторил  Жуков.-  Фактически  такая  же  картина на Северо-Западном фронте.
Несколько лучше положение  на  юго-западе.  Особенно  тяжело,  что  потеряли
большую  часть противотанковой артиллерии. Нужно что-то делать для усиления,
наращивания противотанковых возможностей.
     Обсудив  необходимые  меры   по   ускорению   выпуска   противотанковой
артиллерии, позвонив при этом Вознесенскому, Сталин, в упор глядя на Жукова,
спросил:
     - А  что  можно  сделать  непосредственно сейчас, сегодня, для усиления
наших возможностей борьбы с танками? Что,  военные  не  видят  больше  иных,
средств, кроме артиллерии?
     - Почему же, товарищ Сталин. Многое может сделать и авиация.
     Жуков  объяснил  технические  и  боевые  возможности  авиации  в борьбе
станками. Сталин как-то ожил и  приказал  немедленно  подготовить  директиву
Ставки. Жуков вышел и через полчаса принес документ:

     "Командующим фронтами:
     Северным,  Северо-Западным, Западным, Юго-Западным и Южным Командующему
ВВС Красной Армии

     Истекшие 20 дней войны Наша  авиация  действовала  главным  образом  по
механизированным  и  танковым войскам немцев. В бой с танками вступали сотни
самолетов, но должногоэффекта достигнуто не было, потому что борьба  авиации
против  танков  была  плохо организована. При правильно организованном ударе
авиацией танковые части могут быть не только остановлены, но и разгромлены.
     1. Атаку танковых войск (колонн) возглавлять пушечными истребителями  и
пушечными  штурмовиками  с одновременным сбрасыванием зажигательных средств.
Атаку  проводить  широким  фронтом,  несколькими  заходами,  перпендикулярно
колонне танков.
     2.   Вслед   за   пушечными   истребителями   и   штурмовиками  атакуют
бомбардировщики всех типов, сбрасывая фугасные и зажигательные бомбы.  Атаки
производить эшелонами девяток с индивидуальным прицеливанием..."

     Что   еще  можно  сделать,  чтобы  как-то  переломить  катастрофическое
развитие  событий?  Сталин  мучительно  думал,  постепенно   оправляясь   от
потрясения, какого он никогда до этого не испытывал.
     Вспомним,  что  еще 5 июля 1941 года он распорядился направить в войска
телеграмму:

     "Командующим фронтами (за исключением Закавказского и ДВФ)  В  боях  за
социалистическое   Отечество   против   войск   немецкого  фашизма  ряд  лиц
командного, начальствующего, младшего начальствующего и рядового  состава  -
танкистов, артиллеристов, летчиков и других проявили исключительное мужество
и  отвагу.  Срочно  сделайте  представление  к награждений правительственной
наградой в Ставку Главного Командования на лиц, проявивших особые подвиги".

     После публикации в газетах Указа Президиума Верховного  Совета  СССР  о
присвоении  (первом  в Отечественной войне) звания Героя Советского Союза М.
П. Жукову, С, И. Здоровцеру, П. Т. Харитонову за воздушные тараны  вражеских
бомбардировщиков Сталин позвонил в агитпроп ЦК:
     - Шире  пропагандируйте  героизм  советских  людей. Вспомните ленинский
призыв: "Социалистическое Отечество в опасности!" Внушайте,  что  фашистских
мерзавцев  можно  и  нужно  разгромить!  -  И,  не дожидаясь ответа, положил
трубку.
     Да, нужно  морально  поощрять  людей.  Каждый  день  донесения,  печать
говорят  о  том,  что  тысячи  солдат,  командиров, политработников, жертвуя
жизнью, бьются за каждый рубеж...
     Кроме  чисто  военных  дел  Сталину  ежедневно   по   нескольку   часов
приходилось  заниматься  и хозяйственными, и организационными вопросами. Вот
на  днях  они  с  Маленковым  и  Жуковым  рассмотрели  вопрос,  поставленный
Ленинградской  партийной  организацией,  о  создании  ополченческих дивизий.
Сталин еще не мог знать, что этот почин выльется в мощное движение и к концу
года будет создано около  60  дивизий  народного  ополчения,  200  отдельных
полков, сыгравших заметную роль в обороне Отечества.

     4  июля  Вознесенский и Микоян доложили проект решения ГДО "О выработке
военно-хозяйственного плана обеспечения  обороны  страны".  Сталин  подписал
проект почти без рассмотрения: в приемной толпились военные. А он уже ждал с
фронтов  все  худших и худших вестей. Вознесенский, торопясь, успел доложить
Сталину,   что   30   июня   СНК   СССР   утвердил   общий   мобилизационный
народнохозяйственный план,, предусматривавший в кратчайшие сроки перестроить
экономику  на  военный  лад.  Перед  Вознесенским  у  Сталина  был  Шверник,
председатель  Совета  по  эвакуации,  докладывавший,  как  идет   выполнение
Постановления ЦК ВКП (б) и СНК "О порядке вывоза и размещения контингентов и
ценного имущества".. По плану в первую очередь эвакуировались на восток лишь
предприятия,  расположенные  вблизи  границы.  Но  уже  через несколько дней
военные неудачи заставили коренным образом пересмотреть расчеты.  Никто  еще
тогда  не  знал,  что  за предельно короткие, сроки (к январю 1942 г.) будет
перевезено и вскоре введено в строй 1523  промышленных  предприятия,  в  том
числе 1360 оборонных. Переоценить этот факт невозможно. Только неимоверными,
фантастическими   по   самоотверженности   усилиями  советских  людей  целая
индустриальная держава "переместилась  за  тысячи  километров  на  восток  и
быстро   начала   восстанавливать  утраченный  военный  арсенал.  Достаточно
сказать, что, несмотря на великое переселение, часто под бомбежками, в  1941
году  оборонная  промышленность  выпустила  12  тысяч  боевых самолетов, 6,5
тысячи танков, около 16 тысяч орудий и минометов.

     Вспомнив вновь о Павлове, Сталин опять ощутил пароксизм злобы: как  мог
комфронта  за  одну неделю все потерять? Ведь когда он его принимал здесь, в
своем кабинете, перед назначением на должность командующего Западным  особым
военным  округом,  то  Павлов  произвел на него неплохое впечатление. Четкий
доклад, зрелые суждения, уверенность... Правда,  опыта  у  него  было  Мало:
такой  взлет  после  Испании...  Как  он  мог  выпустить  рычаги  управления
войсками? Что делал его  штаб?  Почему  не  обеспечил  боеготовность  войск?
Сталин  уже не хотел вспоминать, что в середине июня он и Тимошенко получили
от Павлова две или три шифровки с  настоятельной  просьбой  о  выводе  войск
округа  на  полевые  позиции.  Командующий  ЗапОВО  добивался  разрешения на
частичное отмобилизование, доказывал  необходимость  усиления  войск  округа
радиосредствами   и  новыми  танками...  Но  мысль  Сталина  вновь  и  вновь
возвращалась к одному и тому же вопросу:
     как мог Павлов так бездарно все потерять? От этого внутри у Сталина все
клокотало. Он подошел к  столу  и  нажал  кнопку  вызова.  Тут  же  бесшумно
появился Поскребышев с блокнотом в руке.
     - Кто, кроме Павлова, отдан под военный трибунал? Когда суд? Где проект
приговора? - Не дожидаясь ответа, добавил: - Вызовите ко мне Ульриха.
     Поскребышев  так  же  бесшумно  вышел  из  кабинета  "Хозяина".  Сталин
продолжал расхаживать вдоль длинного стола. Поворачиваясь, он обвел взглядом
портреты, висевшие на стенах: Маркс, Энгельс, Ленин. Маркса он  читал  мало;
"Капитал"  так  никогда  осилить  не  смог, но с рядом его работ был знаком.
Наиболее ценной среди Марксовых работ, по его мнению, была "Классовая борьба
во Франции с 1848 по  1850  год".  Здесь  Маркс  впервые  употребил  понятие
"диктатура  пролетариата",  главное,  по  мысли  Сталина,  звено в учении об
обществе. Энгельса он ценил невысоко. Во время своего посещения  Комакадемии
в  1930  году  даже  призывал  критиковать  "ошибочные"  положения  великого
соратника Маркса. Правда, Энгельс  неплохо,  как  думал  Сталин,  написал  о
военной  истории  России,  хорошо отзывался о полководческом гении Суворова,
ниже ставил Кутузова, отметил решающий вклад русских  войск  в  освобождение
порабощенной  Наполеоном  Европы,  героизм защитников Севастополя в Крымской
войне 1853-1856 годов. Но это частности, среди которых немало и ошибочного.
     А Ленин... Когда Сталин обращался к его работам, то  всегда  чувствовал
свою  обыкновенность,  даже  заурядность.  "Защита" Ленина помогла ему стать
единоличным вождем. Все эти  иедоноски,  которых  он  уничтожил,  так  и  не
поняли, в чем заключалась его главная сила: в монополии на трактовку Ленина.
Но  было  у  Ленина  и то, что он никогда не мог принять. Сталин называл это
либерализмом... Он вспомнил и мысленно выругал себя  за  минутную  слабость:
когда 29 июня он с Молотовым, Ворошиловым, Ждановым и Берией выходил, вконец
расстроенный, из здания Наркомата обороны, то в сердцах громко бросил:
     - Ленин создал наше государство, а мы все его прос...ли!
     Молотов  удивленно взглянул на Сталина, но ничего не сказал. Промолчали
и другие. Не надо было ему говорить эти слова: могут запомнить и принять  за
панические...  Ведь  все  оброненное  великими людьми не предается забвению.
Особенно их слабости.
     Погружение Сталина в дальнее и ближнее прошлое прервал Поскребышев.  Он
неслышно  прошел  к  столу  и  положил  тоненькую  папочку. Верховный быстро
просмотрел принесенные бумаги. Сверху лежал

     "Приговор
     (проект)
     Именем Союза Советских Социалистических Республик
     военная коллегия Верховного суда СССР в  составе  председательствующего
армвоенюриста В. В. Ульриха,
     членов: диввоенюристов А. М. Орлова и Д. Я. Кандыбина,
     при секретаре-военном юристе А. С. Мазуре В закрытом судебном заседании
в городе Москве .......го июля 1941 года рассмотрела дело по
     обвинению:

     1.  Павлова Дмитрия Григорьевича, 1897 года рождения, быв. командующего
Западным фронтом, генерала армии;
     2. Климовских Владимира Ефимовича, 1895 года рождения, быв.  начальника
штаба   Западного   фронта,   генерал-майора   -   обоих   в  преступлениях,
предусмотренных ст. ст. 63-2 и 76 УК БССР;
     3. Григорьева Андрея Терентьевича, 1889 года рождения, быв.  начальника
связи Западного фронта, генерал-майора;
     4.   Коробкова   Александра   Андреевича,   1897  года  рождения,  быв.
командующего  4-й  армией,   генерал-майора   -   обоих   в   преступлениях,
предусмотренных ст. 180 п. "б" УК БССР...".

     Далее    утверждалось,    что   предварительным   судебным   следствием
установлено,  что  "подсудимые  Павлов  и  Климовских,  являясь  участниками
антисоветского  военного  заговора  и  используя  свое  служебное положение,
будучи: первый - командующий войсками Западного фронта,  а  второй-начальник
штаба  того же фронта, проводили вражескую работу, выразившуюся в том, что в
заговорщицких целях не готовили к военным действиям вверенный  им  командный
состав,   ослабили   мобилизационную   готовность  войск  округа,  развалили
управление войсками и сдали оружие противнику без боя, чем  нанесли  большой
ущерб боевой мощи Рабоче-Крестьянской Красной Армии...".
     Далее  все  шло  в  том  же  духе; Сталин не стал читать эти страницы и
остановился лишь на последней:
     "Таким образом установлена виновность Павлова и Климовских в совершении
ими преступлений, предусмотренных ст.ст. 63-2 и 76 ЦК БССР  и  Григорьева  и
Коробкова  в  совершении ими преступлений, предусмотренных ст. 180 п. "б" УК
БССР. Исходя из изложенного и руководствуясь ст.ст. 319  и  320  УПК  РСФСР,
военная коллегия Верхсуда СССР
     приговорила:
     1. Павлова Дмитрия Григорьевича
     2. Климовских Владимира Ефимовича
     3. Григорьева Андрея Терентьевича
     4. Коробкова Александра Андреевича -
     лишить  военных  звании:  Павлова-"генерал  армии",  а  остальных троих
военного звания "генерал-майор" и  подвергнуть  всех  четверых  высшей  мере
наказания   -  расстрелу,  с  конфискацией  всего  лично  им  принадлежащего
имущества... Приговор окончательный и обжалованию не подлежит". .
     Ознакомившись с проектом приговора, Сталин  сказал  стоявшему  рядом  с
письменным столом Поскребышеву:
     - Приговор    утверждаю,   а   всякую   чепуху   вроде   "заговорщицкой
деятельности" Ульрих чтобы выбросил... Пусть не тянут. Никакого обжалования.
А затем приказом сообщить фронтам, пусть знают, что пораженцев карать  будем
беспощадно...
     Все  было  решено.  До суда. 22 июля, когда состоялся "суд", нужно было
лишь соблюсти формальность. Подсудимые просили направить их на фронт в любом
качестве: они докажут своей кровью преданность  Родине  и  воинскому  долгу.
Просьба   поверить:   все  случившееся  -  результат  крайне  неблагоприятно
сложившихся обстоятельств. Вины своей  не  отрицают.  Искупят  ее  в  бою...
Ульрих, зевая, торопил:
     -Короче...
     Этой  же  ночью  их  расстреляли.  Сталина  эти  люди больше никогда не
интересовали. Но он не мог знать, что 5 ноября 1956 года  Генеральный  штаб,
проведя  тщательное  аналитическое  расследование  обоснованности обвинений,
предъявленных Павлову, Климовских,  Григорьеву  и  Коробкову,  вынесет  свое
компетентное суждение:
     "Имеющиеся  документы  и сообщения ряда генералов, служивших в Западном
особом военном округе, не отрицая ряда крупных недочетов в подготовке округа
к войне,  опровергают  утверждение  обвинительного  заключения  о  том,  что
генералы  Павлов  Д. Г., Климовских В. Е., Григорьев А. Т., Коробков А. А. и
Клич Н. А. виновны в проявлении трусости, бездействия, нераспорядительности,
в сознательном развале управления войсками и  сдаче  оружия  противнику  без
боя".
     Жестокое  время, жестокие люди... Сталин хорошо знал Павлова, беседовал
при назначении и с генералами Климовских и Коробковым. Оба произвели на него
тоже благоприятное впечатление. Вероятно, они допустили  до  войны  и  в  ее
начале   немало   промахов.  Назначенные  на  высокие  должности  через  ряд
промежуточных  ступеней  в  результате  острого  кадрового   дефицита,   эти
преданные  стране  люди, подлинные патриоты, в силу недостаточной подготовки
не смогли  в  решающие  минуты  правильно  организовать  боевые  действия  с
превосходящими  силами  противника.  По  разве  мало было таких? Командующие
фронтами Кузнецов, Павлов, Кирпонос совершили после 1937 года  стремительное
восхождение.  Их  патриотизм,  храбрость,  мужество  не были должным образом
подкреплены опытом и полководческой мудростью. Это  приходит  с  годами.  Но
Сталин,  истребив  целые  слои  командного состава, поставил в исключительно
сложное положение и тех, кого выдвинул на их место.
     Сталин, более всех повинный в катастрофическом  начале  войны,  проявил
исключительную   жестокость  по  отношению  к  тем,  кто  стал  жертвой  его
просчетов. Их собственной вины, а она, видимо, есть, никто  не  снимает.  Но
эта  вина  в  значительной  мере  обусловлена сложившимися обстоятельствами,
скороспелым выдвижением и, как следствие, недостаточной  компетентностью.  В
своей  книге "Судьба России" Н. Бердяев писал: "Жестокость войны, жестокость
нашей эпохи не есть просто жестокость, злоба, бессердечие людей,  личностей,
хотя   все  это  и  может  быть  явлениями  сопутствующими.  Это  жестокость
исторической  судьбы,  жестокость  исторического   движения,   исторического
испытания. Жестокость человека - отвратительна". Война сама по себе жестока.
Но   Сталин   часто  делал  ее  еще  более  жестокой.  И  это  действительно
отвратительно. Судите сами.
     Жданов и Жуков, докладывая  из  Ленинграда  о  положении  дел,  привели
факты, когда немецкие войска, атакуя наши позиции, гнали перед собой женщин,
детей,   стариков,  ставя  тем  самым  в-  исключительно  трудное  положение
обороняющихся. Дети и женщины кричали: "Не стреляйте!", "Мы - свои!", "Мы  -
свои!".  Советские  солдаты  и  офицеры  были  в замешательстве: что делать?
Нетрудно представить, что могли испытывать и несчастные  люди,  когда  в  их
спины упирались стволы немецких автоматов и впереди тоже могла ждать смерть.
Сталин  среагировал  немедленно. Среагировал в духе своей натуры - предельно
жестоко:
     "Говорят, что немецкие мерзавцы, идя  на  Ленинград,  посылают  впереди
своих   войск   стариков,   старух,  женщин,  детей...  Говорят,  что  среди
ленинградских  большевиков  нашлись  люди,  которые  не  считают   возможным
применить  оружие  к.такого  рода  делегатам.  Я считаю, что если такие люди
имеются среди большевиков, то их надо уничтожать в первую очередь,  ибо  они
опаснее  немецких фашистов. Мой совет: не сентимен-.тальничать, а бить врага
и его пособников, вольных или невольных, по зубам... Бейте вовсю по немцам и
по их делегатам, кто бы они ни были, косите врагов, все равно,  являются  ли
они  вольными  или  невольными врагами... Продиктовано 04 часа 21.09.41 года
тов. Сталиным. Б. Шапошников".
     Война жестока по  своей  сути,  но  здесь  жестокость  особого  рода  -
жестокость  не  только к врагу, это понятно, но и к своим соотечественникам.
"...Косите врагов, все  равно,  являются  ли  они  вольными  или  невольными
врагами..."  Жуков  и Жданов сообщали, что это женщины, старики, дети, а он:
"...не сентиментальничать, а бить врага и  его  пособников...  по  зубам..."
Детей,  своих детей - "по зубам" ... из автомата?! Это никогда ни понять, ни
объяснить,  ни  тем  более  оправдать  невозможно...  Воистину:  "жестокость
человека  -  отвратительна!". Жестокость по отношению к своим согражданам, к
тем, кого гонят впереди себя нравственные  ублюдки,  как  и  к  тем,кому  он
доверил  высокие  посты,- фактическое признание своей вины. Но в этом случае
нужно быть жестоким к самому себе. А этого Сталин не мог.
     Для того чтобы полнее почувствовать, что и в условиях кошмара тех  дней
расправа  Сталина  с  генералами  не была простым эмоциональным всплеском, а
являлась продолжением его произвола  конца  30-х  годов,  приведу  лишь  два
свидетельства. Расстрелянные генералы предстают в этих свидетельствах совсем
в  ияом  свете. После войны генерал-майор Б. А. Фомин, бывший работник штаба
Западного фронта, писал:
     "С августа ^940 года Павловым било  проведено  пять  армейских  полевых
поездок,  одна  армейская  командно-штабная  военная игра на местности, пять
корпусных военных игр, одна фронтовая военная игра, одно радиоучение с двумя
танковыми корпусами,  два  дивизионных  и  одно  корпусное  учение.  Павлов,
тщательно  следя  за  дислокацией  войск  противника, неоднократно возбуждал
вопрос перед наркомом обороны  о  перемещений  войск  округа  из  глубины  в
приграничный  район.  К  началу  войны  войска  округа  находились  в стадии
оргмероприятий. Формировалось  пять  танковых  корпусов,  воздушно-десантйый
корпус,  три противотанковые бригады и т. д. Все перечисленные соединения не
были полностью сформированы и не были обеспечены материальной частью.
     О  подготовке  .немцами  внезапного  нападения  Павлов  знал  и  просил
разрешения   занять   полевые   укрепления   вдоль   госграницы.   20   июня
шифротелеграммой за подписью заместителя начальника оперуправления  Генштаба
Василевского  Павлову было сообщено, что просьба его была доложена наркому и
последний не разрешил занимать полевых укреплений, так как это может вызвать
провокацию со стороны немцев.
     В действиях и поступках Павлова как в  предвоенный  период,  так  и  во
время   ведения  тяжелой  оборонительной  операции  лично  я  не  усматриваю
вредительства, а тем более предательства. Фронт постигла  неудача  не  из-за
нераспорядительности  Павлова,  а  из-за  ряда причин, важнейшими из которых
были: численное  превосходство  противника,  внезапность  удара  противника,
запоздание с занятием рубежей УРов, безграмотное вмешательство Кулика..."
     Вот  сообщение  генерал-полковника Л. М. Сандалова генералу армии В. В.
Курасову. "Что касается командующего 4-й армией  генерала  Коробкова,  то  в
отношении  этого способного командира, отличившегося в боях в Финляндии, где
он   храбро   воевал   во   главе   своей   дивизии,   совершена    вопиющая
несправедливость.  Генерал  Коробков  по  окончании  войны  в  Финляндии был
назначен командиром корпуса и затем, за несколько месяцев до войны,  вступил
в  командование  4-й  армией,  показал себя храбрым и энергичным командующим
армией. Недостаток его заключался в стремлении безоговорочно выполнять любое
распоряжение  командования  войсками  округа,  в  том  числе   и   явно   не
соответствующее складывающейся обстановке.
     Почему  был  арестован  и  предан суду именно командующий 4 А Коробков,
армия которого хотя  и  понесла  громадные  потери,  но  все  же  продолжала
существовать  и  не теряла связи с штабом фронта? К концу июня 1941 года был
предназначен по разверстке (заметьте, "по разверстке"! - Прим.  Д.  В.)  для
придания  суду  от  Западного  фронта  один  командарм,  а налицо был только
командарм 4-й армией. Командующие 3-й и 10-й армиями находились  в  эти  дни
неизвестно где, и с ними связи не было. Это и определило судьбу Коробкова. В
лице  генерала  Коробкова  мы потеряли тогда хорошего командарма, который, я
полагаю, стал бы впоследствии в шеренгу лучших командармов Красной Армии..."
     Таких, кто мог стать, но не стал, было немало. Очень многие погибли  на
поле брани. Немало было и таких генералов, которые, исчерпав все возможности
борьбы  и  не  желая  попасть  в  плен или на сталинскую расправу, кончали с
собой. Архивы сохранили немало донесений о подобных  случаях.  Вот  командир
17-го мотомехкорпуса генерал-майор М. П. Петров сообщает маршалу Тимошенко о
том,   что  23  июня  покончил  с  собой  его  заместитель  Кожохин  Николай
Викторович... Кончил жизнь самоубийством командующий ВВС  Западного  особого
военного  округа  Колец  Иван  Иванович... Начальник Управления политической
пропаганды ЗапОВО Д. А. Лестев в  донесении  объясняет  самоубийство  Копеца
"малодушием   вследствие   частных  неудач  и  сравнительно  больших  потерь
авиации...". Тогда представлялось (а  может  быть,  просто  боязнь  прослыть
паникером?), что неудачи "частные", а потери- "сравнительно большие"...
     У некоторых генералов, попавших в водоворот трагических событий, судьба
сложилась еще горше.
     В  августе  1941  года органы госбезопасности доложили Сталину, что два
генерала сдались добровольно б плен немцам и работают на них. Один -  бывший
командующий   28-й   армией   генерал-лейтенант  В.  Я.  Качалов,  другой  -
командующий 12-й  армией  генерал-майор  П.  Г.  Понеделин.  Сталин  наложил
резолюцию:  "Судить".  Не  все  приказы, далеко не все, касающиеся фронтовых
дел, особенно в  первый  период  войны,  пунктуально  выполнялись.  Если  бы
выполнялись,  не  оказались  бы  немцы  осенью  у  стен  Москвы. А вот такие
приказы, как "судить", исполнялись непременно, Два генерала в  октябре  1941
года  были з а о ч н о осуждены по ст.265УПК РСФСР и приговорены к расстрелу
"с конфискацией лично им принадлежащего имущества и ходатайством  о  лишении
наград-орденов Советского Союза".
     Незадачливым  и  циничным  осведомителям  было  невдомек,  что Владимир
Яковлевич Качалов погиб 4 августа 1941 года от прямого попадания снаряда. Но
до 1956 года члены его семьи, кто остался жив, носили  клеймо  родственников
"предателя   Родины".   Еще   более  драматична  Судьба  Павла  Григорьевича
Понеделина. В августе 1941 года, уже будучи в окружении, он был Тяжело ранен
и в бессознательном состоянии попал в плен. Долгие четыре года  гитлеровских
лагерей  не сломили генерала, он достойно нес свой крест. Поддерживал павших
духом,  категорически  отказался  от  сотрудничества  с   фашистами.   После
освобождения  и  репатриации  в  1945  году Понеделнн был арестован и пробыл
теперь уже в советском лагере пять лет, хотя еще в 1941 году был  приговорен
заочно  к смерти. После ходатайства Понеделина, направленного лично Сталину,
его вторично судили 25 августа 1950 года и еще раз приговорили к  расстрелу.
Дважды  приговоренный  к  смерти,  перенесший ужас гитлеровских и сталинских
лагерей, генерал-майор Понеделин был  расстрелян  только  потому,  что  имел
несчастье-в бессознательном состоянии-попасть в плен...
     Жестокое  время,  жестокие люда... Сталин с началом войны, едва придя в
себя от  парализующего  психологического  шока,  для  выправления  положения
прибег  к  своему,  испытанному  средству:  репрессиям  и нагнетанию страха.
Тысячи, сотни тысяч людей гибли на фронте, еще больше  -  попадали  в  плен.
Вышедшие  из  окружения,  вырвавшиеся из плена оказывались в "спецлагерях по
проверке". Есть целый ряд донесений Берии о функционировании  этих  лагерей.
Часть   военнослужащих  после  проверки  направлялась  в  формируемые  новые
подразделения, других расстреливали на месте,  высылали  на  долгие  годы  в
лагеря.  Их  доля  была  особенно  горька:  позор, бесчестие им и их семьям.
Конечно, были среди них и те, кто сознательно изменил  Родине  или,  проявив
малодушие,  не  исполнил  свои  воинский  долг.  Не  о  них речь. Жестокость
Сталина, проявленную в начале войны  по  отношению  к  советским  людям,  мы
связывали  обычно  лишь с именами Павлова и генералов,его штаба. Но мало кто
знает, что в  это  же  время  Сталин  санкционировал  арест  большой  группы
командиров- Среди них:
     генерал-майор Алексеев И. И.- командир 6-го стрелкового корпуса;
     генерал-майор Арушанян В. И.-Начальник штаба 56-й армии;
     генерал-майор Гопич Н. И.- начальник Управления связи РККА;
     генерал-майор Голушкевич В. С.-- заместитель начальника штаба Западного
фронта;
     генерал-лейтенант  Иванов  Ф. С.- из резерва Главного управления кадров
Наркомата обороны (ГУК НКО);
     генерал-майор Кузьмин Ф. К.- начальник кафедры тактики  академии  имени
Фрунзе;
     генерал-майор Леонович И. Л. - начальник штаба 18-й армии;
     генерал-майор Медиков В. А. - начальник факультета академии Генштаба;
     генерал-майор Потатурчев А. Г.- командир 4-й танковой дивизии;
     генерал-майор Романов Ф. Н. - начальник штаба 27-й армии;
     генерал-лейтенант Селиванов И. В.- командир 30-го стрелкового корпуса;
     генерал-майор    Семашко    В.   В.-   заместитель   начальника   штаба
Ленинградского фронта;
     генерал-лейтенант  Трубецкой  Н.  И.-  начальник   Управления   военных
сообщений (ВОСО) Красной Армии;
     генерал-майор Цырульников П. Г.- командир 15-й стрелковой дивизии;
     Список  не  охватывает  всех  арестованных. Различна судьба этих людей.
Некоторым удалось вернуться на фронт, иных ,на долгие годы поглотили лагеря,
другие погибли.
     В большинстве случаев Сталин просто санкционировал арест, но  иногда  и
сам давал соответствующие указания. Например, 25 августа 1942 года в 5 часов
15 минут Сталин продиктовал в Сталинград телеграмму:

     "Лично Василевскому, Маленкову
     Меня поражает то, что на Сталинградском фронте произошел точно такой же
прорыв далеко в тыл наших войск, какой имел место в прошлом году на Брянском
фронте,  с  выходом  противника  на  Орел. Следует отметить, что начальником
штаба был тогда на Брянском фронте тот же Захаров,  а  доверенным  человеком
тов.  Еременко был тот же Рухле. Стоит над этим призадуматься. Либо Еременко
не понимает идею второго эшелона в тех местах фронта, где на  переднем  крае
стоят  необстрелянные  дивизии,  либо  же мы имеем здесь чью-то злую волю, в
точности осведомляющую немцев о слабых пунктах нашего фронта..."
     Захарова  и  Еременко  Сталин  не  решился  прямо  подозревать,  а  вот
начальника  оперативного  отдела  штаба  фронта  генерал-майора  И. Н. Рухле
Верховный явно заподозрил. Он не увидел закономерности в ТОМ,  что  немецкие
военачальники  ищут у нас наиболее слабые места и наносят удар именно там, а
усмотрел причину  такого  положения  в  "злой  воле",  которая  "в  точности
осведомляет немцев...". Для работников особого отдела после такой телеграммы
никакие   аргументы  больше  были  не  нужны.  Сам  Верховный  их  указал...
Генерал-майор Рухле Иван Никифорович тут же был арестован, но судьба была  к
нему милостива, и он в конце концов остался жив.
     Сталин никогда не смог полностью отказаться от жестоких "игр". Но тогда
всем казалось,  что  жестокое,  отчаянное  время оправдывает и жестокие меры
"вождя".



     В начале августа Сталин, как обычно, только под утро забылся  тревожным
сном.  Едва  голова  коснулась  подушки,  и  он  сразу погрузился в какую-то
глубокую и вязкую тьму. Сталин, как он однажды  сказал  Поскребышеву,  очень
редко  видел  сны.  Его не мучили угрызения совести, не стояли перед глазами
тени уничтоженных им сотоварищей по партии, он не слышал из прошлого  голоса
жены  и погибших родственников. Его натура имела как бы моральные изоляторы,
оберегавшие его сознание от душевных страданий, покаяния, угрызений совести.
В его интеллекте, чувствах были заморожены, сблокированы те центры,  которые
должны  были  реагировать  на проявления общечеловеческой нравственности. Во
всяком случае, бессонница по причине дефицита совести его никогда не мучила.
     А сегодня, забывшись на три-четыре часа, он несколько  раз  просыпался.
Нет, не видения, не кошмары, не грохот .канонады войны мешали спать Сталину.
Он  просыпался от горького запаха, от полынной горечи, точно такой же, как и
много лет назад под Царицыном. Они тогда с Ворошиловым выезжали на позиции и
на обратном путиостановились на несколько минут у кургана, чтобы  съесть  по
краюшке  хлеба.  Сталин  откинулся  на траву и на несколько минут задремал в
полынном облаке запахов раскаленной степи. В знойном мареве, под  безбрежным
жарким   небом  он  почувствовал  себя  каким-то  крохотным,  беззащитным  и
ничтожным. Проваливаясь в бездну сна, он как бы поплыл .по полынным  волнам,
словно  щепка...  Вот  и  сегодня  ту давнюю горечь он явственно ощутил даже
на.вкус. Сразу вспомнив вчерашний ночной доклад Генштаба,  стряхнул  остатки
сна.   Полынная   горечь   неудач   преследовала   армию   и  ее  Верховного
Главнокомандующего почти на всем гигантском фронте.
     Поднявшись  и  попив  чаю,  Сталин  не  поехал  в  Кремль,  а  приказал
Шапошникову  прибыть к нему к двенадцати часам и доложить обстановку на всех
фронтах с  выводами  и  предложениями.  Без  четверти  двенадцать  Начальник
Генштаба  был  на  даче. Он подошел к разложенной на столе карте и негромко,
тщательно подбирая слова, стал докладывать. Сталин даже подумал: "Как лекцию
читает". Но перебивать не стал. "Лекция" была грозной, с полынным привкусом.
     - Можно сказать,-  четко  формулируя  мысль,  начал  Шапошников,--  что
начальный  период  войны  нами проигран вчистую. Боевые действия уже идут на
дальних подступах Ленинграда, в районе Смоленска и в районе  Киевского  узла
обороны.  Устойчивость обороны по-прежнему невысокая. Мы вынуждены более или
менее равномерно распределять  силы  по  фронту,  не  зная,  где  противник,
сконцентрировав  свои  силы,  завтра  нанесет следующий удар. Стратегическая
инициатива полностью в его руках.  Дело  усугубляется  отсутствием  на  ряде
участков  фронта  вторых эшелонов и крупных резервов. В воздухе - господство
немецкой авиации, хотя ее потери тоже значительны. (Еще никто не знал, что к
30 сентября 1941 г. мы потеряем 8166 самолетов, т. е. 96,4% того, что  имели
к  началу  войны,)  Из  212  дивизий,  входящих  в состав действующей армии,
укомплектованы на 80% и более лишь 90 дивизий. На подступах  к  Ленинграду,-
невозмутимо  и несколько монотонно докладывал Шапошников,-оборона постепенно
обретает "упругость". Динамизм немецкого движения, похоже, сходит  здесь  на
нет.  Видимо,  придется  переводить весь флот в Кронштадт. Неизбежны крупные
потери.
     - Смоленское сражение,- продолжал начальник  Генштаба,-  позволило  нам
остановить  немецкие армии на самом опасном, западном, направлении. По нашим
подсчетам,-он заглянул в тетрадь,-в нем участвуют более 60 немецких  дивизий
общей  численностью  около  полумиллиона  личного  состава.  Для  уплотнения
фронта, как Вы знаете, товарищ Сталин, еще в начале июля в состав  Западного
фронта  переданы  19,  20,  21 и 22-я армии. Но недостаток войск по-прежнему
ощущается, и дивизии часто строят боевые порядки в один эшелон. Наша попытка
провести контрнаступление на этом направлении с участием 29,  30,  24,  28-й
армий  дала  лишь  частичный  положительный  результат, позволив 20-й и 16-й
армиям  прорвать  кольцо  окружения  и  отойти   за   линию   фронта.   Наше
контрнаступление сорвало удар немцев.
     - А  какова в этом сражении роль Центрального фронта? - наконец перебил
Сталин.
     - Есть все основания полагать, что  центр  удара  немецкой  группировки
сместится  сюда.  Но  одноэшелонное  построение  фронта,  имеющего  всего 24
неполные дивизии, вызывает большую тревогу. Не исключено, что  нам  придется
создавать здесь еще одну фронтовую группировку...
     Сталин  понял  главное,  что  Смоленское  сражение,  где  особенно была
заметна Ельнинская операция, показало реальную  возможность  Красной  .Армии
остановить  противника  даже  на  главном направлении, где сосредоточены его
основные силы.
     До его сознания вновь дошли неторопливые, жесткие слова Шапошникова:
     - ...На старой границе "зацепиться" не удалось.  5-я  и  6-я  армии  не
смогли  здесь  задержаться.  Сейчас,  по.  существу, немцы, выйдя к внешнему
обводу Киевского УРа, рассекли- фронт надвое:
     на севере 5-я армия, которая пытается "осесть"  в  Коростянском  УРе  и
южная часть с основными силами: 6, 12, 26-я армии. Организованные контрудары
с  севера  и  юга  по  флангам  прорвавшейся группировки дали лишь частичный
положительный результат. На сегодняшнее утро можно сказать, что 6-я  и  12-я
армии отрезаны,- горько уточнил Шапошников.
     Дальше Сталин уже не дал говорить маршалу.
     - Боюсь за Днепр, Киев. Надо что-то делать...
     - Мы уже отдали предварительные распоряжения о подготовке прочной линии
обороны по восточному берегу Днепра,- ответил начальник Генштаба.
     -- Мы можем сейчас переговорить с -руководством. Юго-Западного фронта?
     - Если  Кирпонос  и Хрущев не в войсках, то мы с ними свяжемся,-ответил
Шапошников.
     Через несколько минут "Бодо" отстукал: "У аппарата Кирпонос и  Хрущев",
Приведу отрывок из записи переговоров, которая, хранится в военных архивах:
     "У  аппарата  Сталин.  Здравствуйте. Ни в коем случае нельзя допускать,
чтобы немцы перешли на левый берег Днепра в каком-либо пункте. Скажите, есть
ли у Вас возможность не допустить такого казуса?
     Далее. Хорошо бы  уже  теперь  наметить  вам  совместно  с  Буденным  и
Тюленевым план создания крепкой оборонительной линии, проходящей примерно от
Херсона  и Каховки, через Кривой Рог, Кременчуг и дальше на север по Днепру,
включая район Киева на  правом  берегу  Днепра.  Если  эта  примерная  линия
обороны  будет всеми вами одобрена, нужно теперь же начать бешеную работу по
организации линии обороны и удержанию ее во что. бы то ни стало...  Если  бы
это  было  вами  сделано,  то  вы  могли  бы принять на этой линии отходящие
усталые войска, дать им оправиться, выспаться, а  на  смену  держать  свежие
части.  Я  бы  на  вашем  месте  использовал  на  это  дело  не только новые
стрелковые дивизии, но и  новые  кавдивизии,  спешил  бы  их  и  дал  бы  им
разыграть роль пехоты временно. Все.

     Хрущев,  Кирпонос. Нами приняты все меры к тому, чтобы ни в коем случае
не дать противнику как перейти на левый берег Днепра, так и взять  Киев.  Но
необходимо нас усилить пополнением. Товарищ Сталин, мы до сего времени очень
плохо  получаем  пополнение.  Есть  дивизии,  которые  в своем составе имеют
полторы-две тысячи штыков. Также плохо и с материальной частью.  Просим  Вас
оказать нам в этом вопросе помощь.
     Ваше  указание  об организации нового оборонительного рубежа совершенно
правильное.  Мы  немедленно  приступим  к  его  отработке  и  просим  Вашего
разрешения доложить Вам об этом к 12 часам пятого (августа.- Прим. Д. В.)...
Мы  имеем  задачу от главкома товарища Буденного о переходе с утра шестого в
наступление из района Корсунь в  направлении  Звенигородка,  Умань  с  целью
оказания  помощи  6-й  и  12-й  армиям  и  создания  единого  фронта с Южным
фронтом... Если Вы  не  возражаете  против  этого  наступления  и  если  оно
удастся, то тогда линия обороны может измениться значительно к западу. Все.
     С т а л и н. Я не только не возражаю, а, наоборот, всемерно приветствую
наступление,  имеющее  своей  целью соединиться с Южным фронтом и вывести на
простор названные Вами две армии. Директива главкома  совершенно  правильна.
Но я все-таки просил бы Вас разработать предложенную мною линию обороны, ибо
на  войне надо рассчитывать не только на хорошее, но и на плохое, а также на
худшее. Это единственное средство не попадать впросак...".
     Увы, надеждам Сталина не суждено было сбыться. Теперь запах полыни стал
его преследовать не только ночью, но и круглые сутки...
     Киевская оборонительная операция развивалась неудачно. Окруженные части
6-й и 12-й армий в тяжелой  обстановке  сражались  до  7  августа.  Исчерпав
возможности дальнейшего сопротивления, армии перестали существовать. Большое
количество  личного  состава  оказалось  в  плену. Маршал Буденный, которому
старые легенды не помогли в этой войне, учитывая угрозу охвата войск  Южного
фронта,  попросил  у  Ставки разрешения отвести войска за реку Ингул. Сталин
пришел  в  бешенство  и  запретил  отвод,  указав  другую   линию   обороны.
Специальной  директивой  Ставки  No  00661 Сталин распорядился выдвинуть для
укрепления войск Юго-Западного направления 19 стрелковых и  5  кавалерийских
дивизий.  Соединения  были  только  сформированы,  но  не  "сколочены"  и не
обучены. Не хватало вооружения. При вводе в бой  многие  из  этих  частей  и
соединений  не  проявили  упорства в обороне. В условиях неразберихи нередко
возникала паника, самовольное оставление позиций.
     Когда Сталину докладывали, что  оставлен  тот  или  иной  рубеж,  новые
населенные  пункты,  он  приходил то в ярость, то впадал в состояние апатии.
Вопреки своему правилу не торопиться с выводами и оценкой людей,  теперь  он
часто  их  делал  сразу  же,  после  очередной сводки. На этот раз досталось
командующему Южным фронтом И. В, Тюленеву, которого он хорошо знал с  давних
пор. В телеграмме Сталина главкому Буденному указывалось:
     "Комфронта  Тюленев оказался несостоятельным. Он не умеет наступать, он
не умеет также отводить войска. Он потерял две армии таким  способом,  каким
не  теряют даже полки. Предлагаю Вам выехать немедля к Тюленеву, разобраться
лично в  обстановке  и  доложить  незамедлительно  о  плане  обороны...  Мне
кажется, что Тюлевев деморализован и не способен руководить фронтом.
     Сталин.

     Продиктовано по телефону в 5.50 12.8.41 г. Шапошников".

     Верховный  Главнокомандующий  слал  грозные телеграммы, отдавал жесткие
приказы,  подписывал  спешно  подготовленные  директивы,  а  положение   все
ухудшалось.   В  августе-сентябре  на  юго-западном  направлении  оно  стало
критическим. Сталин пытался связаться то с одним, то с  другим  командующим,
но  это  не  всегда  удавалось.  Однажды,  ознакомившись с очередной сводкой
Генштаба, в которой сообщалось о новом несанкционированном отходе нескольких
частей, Сталин продиктовал "Приказ Ставки Верховного  Главного  Командования
Красной Армии No270 от 16 августа 1941 года".
     Оговорюсь, что всем нам известен знаменитый "Приказ Народного Комиссара
Обороны  Союза  ССР  No  227  от  28  июля 1942 года". Приказ No 270, приказ
отчаяния, был издан почти на год раньше.  Его  автор-  сам  Сталин.  Потеряв
надежду на возможность стабилизировать линию фронта и не допустить разгрома,
Верховный  Главнокомандующий  прибег, в значительной мере в силу критических
обстоятельств, к своему испытанному методу жестких карательных мер.  У  него
уже  не  оставалось  других  средств.  Сегодня  мало  кто знает этот приказ,
поэтому приведу его как образчик личного директивного "творчества"  Сталина.
В  начале  приказа  следовали  примеры  того,  как,  оказавшись в окружении,
командиры, политработники, красноармейцы проявляли  силу  духа  и  с  честью
выходили  из  самого сложного положения. Так поступил, например, командующий
3-й  армией  генерал-лейтенант  Кузнецов.  Именно  он  и  его  командиры   и
политработники  организовали  выход  из  окружения  108-й  и 64-й стрелковых
дивизий.
     "Но вместе с тем,- продолжал диктовать Сталин,- командующий 28-й армией
генерал-лейтенант Качалов проявил трусость и сдался в плен, а штаб  и  части
вышли из окружения; генерал-майор Понеделин, командующий 12-й армией, сдался
в плен, как и командир 13-го стрелкового корпуса генерал-майор Кириллов. Это
позорные факты. Трусов и дезертиров надо уничтожать.
     Приказываю:
     1)  Срывающих  во  время  боя знаки различия и сдающихся в плен считать
злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту  как  семьи  нарушивших
присягу и предавших Родину. Расстреливать на месте таких дезертиров.
     2)   Попавшим   в  окружение  -  сражаться  до  последней  возможности,
пробиваться к своим. А тех, кто предпочтет сдаться в плен,-уничтожать  всеми
средствами,  а  семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственных
пособий и помощи.
     3)Активнее выдвигатьсмелых, мужественных людей.
     Приказ прочесть во всех ротах, эскадрильях, батареях".
     Сталин, залпом продиктовав приказ, остановился, не  стал  редактировать
импульсивный   текст,   смысл   которого   укладывался   в  одну-две  фразы:
"Расстреливать безжалостно дезертиров, бойцов, сдающихся в плен. А если  они
решатся  на  это,  пусть  знают,  что  их семьи будут вынуждены испить самую
горькую чашу". Это приказ отчаяния и жестокости. Хотя Сталин продиктовал его
от своего имени, как Верховного Главнокомандующего, уже подписав приказ,  он
распорядился   поставить  также  подписи  Молотова,  Буденного,  Ворошилова,
Тимошенко, Шапошникова, Жукова, несмотря на то что не все из  указанных  лиц
находились в это время в Ставке. Положение было таково, что Сталин был готов
на  любой, самый отчаянный шаг. Кое-где его распоряжения подобного характера
выполнялись весьма энергично. В конце августа 1941 года Сталину  доложили  о
письме  писателя  Владимира  Ставского,  пробывшего  десять дней на фронте в
районе. Ельни. Приведу несколько выдержек из этого письма:

     "Дорогой товарищ Сталин!
     Ряд наших частей "действует  замечательно.  Наносит  сокрушающие  удары
фашистам. После того, как во главе 19-й .дивизии встал отважный и энергичный
майор товарищ Утвенко, полки дивизии, действуя на участке в 11 километров...
разбили  88-й  пехотный  полк, отбили множество немецких контратак... Части,
действующие под Ельней, проходят  боевую  учебу,  накапливают  боевой  опыт,
изучают тактику противника и бьют немцев...
     Но  здесь,  в  34-й  армии,  за последнее время получился перегиб... По
данным командования и политотдела армии,  расстреляно  за  дезертирство,  за
паникерство   и  другие  преступления  480-600  человек.  За  это  же  время
представлено к наградам 80 человек. Позавчера и сегодня командарм т. Ракутин
и начпоарм (начальник политотдела армии,- Прим. Д. В.) т. Абрамов  правильно
разобрались в этом перегибе..."
     В  письме,  где  говорилось  об  этом  страшном "перегибе" (расстреляно
480-600  человек,  награждено  80),  Сталин  оставил  короткую  запись:  "т.
Мех-лис;  И. Ст." Его не взволновала цифра "перегиба" (пусть даже, возможно,
завышенная), эти жестокие потери, которые он решительно  санкционирует.  Да,
война  жестока, положение отчаянное, но в резолюциях Сталина нет и намека на
необходимость  обратиться  к  Сознанию,  чести,   мужеству,   ратриотическим
чувствам, национальной гордости людей... Он, как всегда, верит только в силу
и насилие.
     А   одна   из   самых  крупных  трагедий  Великой  Отечественной  войны
приближалась. 8 августа 1941 года Сталин вновь говорил с Кирпоносом:
     "Бровары. У аппарата Генерал-полковник Кирпонос.
     Москва. У аппарата Сталин,
     С т а л и н. До нас дошли сведения, что фронт решил с  :легким  сердцем
сдать  Киев  врагу  якобы  ввиду недостатка частей, способных отстоять Киев.
Верно ли это?
     К и р п о н о с. Здравствуйте, тов. Сталин. Вам доложили неверно.  Мною
и  Военным  советом фронта принимаются все меры к тому, чтобы Киев ни в коем
случае не сдавать... Все наши мысли и стремления, как мои,  так  и  Военного
совета, направлены к тому, чтобы Киев противнику не отдать...
     С т а л и н. Очень хорошо. Крепко жму Вашу руку. Желаю успеха. Все".
     Юго-Западный  фронт  держался изо всех сил. О героизме защитников Киева
много написано. Они делали все, что могли. Но никогда, видимо, мы не  сможем
передать  чувства  и  мысли защитников столицы Украины, в которых отражались
патриотизм подавляющего большинства советских людей и  горестное  недоумение
от  длинной  цепи  поражений, приведших агрессора на берега Днепра. Полынную
горечь неудач ощущал весь советский народ.
     15 сентября первая и вторая танковые группы немцев  замкнули  кольцо  в
районе  Лохвицы,  окружив  основные  силы  Юго-Западного  фронта.  В  кольце
оказались 5, 26, 37^я армии и частично части 21-й и 28-й армии.  За  четверо
суток-до  того,  как  роковая петля затянула десятки обескровленных частей и
соединений, состоялся последний разговор Сталина с Кирпоносом.
     "Прилуки. Здравствуйте. У аппарата Кирпонос, Бурмистенко, Тупиков.
     Москва.  Здравствуйте,  здесь  Сталин,  Шапошников,   Тимошенко.   Ваше
предложение об отводе войск на рубеж известной вам реки (река Псел.-Прим. Д.
В.)  мне  кажется  опасным.  Если  обратиться  к  недавнему  прошлому, то вы
вспомните, что при отводе войск из района Бердичей  и  Новоград-Волынский  у
вас  был  более  серьезный рубеж - река Днепр и, несмотря на это, при отходе
потеряли  две  армии...  а  противник  переправился...  на  восточный  берег
Днепра... Выход следующий:
     1)   Немедля   перегруппировать   силы,   хотя  бы  за  счет  Киевского
укрепленного района и других войск, и повести отчаянные атаки на конотопскую
группу противника Во взаимодействии с Еременко...
     2) Немедленно  организовать  оборонительный  рубеж  на  реке  Псея  или
где-либо  по  этой  линии, выставив большую артиллерийскую группу фронтом на
север и на запад и отведя 5-б дивизий за этот рубеж.
     3)...Только после исполнения этих двух пунктов, то есть после  создания
кулака против конотопской группы противника и после создания оборонительного
рубежа на реке Псел, словом, после всего этого, начать эвакуацию Киева-Киева
не оставлять и мостов не взрывать без разрешения Ставки. Все. До свидания.
     К и р п о н о с. Указания Ваши ясны. Все., До свидания".
     Герой  Советского  Союза  генерал-полковник  М.  П. Кирпонос мог бы уже
сказать  "прощайте.""  Жить  ему  осталось  совсем  немного.  Больше  личных
указаний  Верховного  Главнокомандующего,  совсем  не  учитывающего реальной
ситуации, он не  получит.  Пока  окружение  еще  не  было  плотным,  имелась
возможность  вырваться  из  смертельной петли. Военной совет фронта, еще раз
обратился к .Сталину. с этой просьбой (телеграмма No 15788) 17 сентября в  5
часов  утра. И вновь Сталин не разрешил прорыв, санкционировав лишь отход на
восточный  берег  Днепра  37-й  армии,  которой  командовал  Л.  А.  Власов.
Положение  стало  предельно  критическим.  Военный  совет  к  исходу  дня 17
сентября, вопреки требованиям Сталина, принял решение вывести войска  фронта
из  окружения.  Но время было упущено. К тому же штаб фронта утратил связь с
армиями. На свой страх  и  риск  разрозненные  части  и  соединения  в  ходе
жестоких  боев  в течение десяти дней пытались прорваться на восток. Удалось
это немногим. А  Ставка,  не  владея  обстановкой,  еще  22  и  23  сентября
направляла Кирпоносу успокаивающие радиотелеграммы следующего, содержания:

     "Кирпонос (ЮЗФ)
     Больше  решительности и спокойствия. Успех обеспечен. Против вас мелкие
силы противника. Массируйте  артиллерию  на  участках  прорыва...  Вся  наша
авиация  действует  на  вас.  Ромны  атакуются  нашими войсками... Повторяю,
больше. решительности и спокойствия и энергии в действиях. Доносите чаще.

     Б. Шапошников".

     Катастрофа была страшной. В окружении оказались 452720 человек,  в  том
числе  около  60  тысяч  командного  состава.  Противнику  досталось большое
количество вооружения и боевой техники. Командующий фронтом М. П.,  Кирпонос
вместе  с  начальником  штаба В. И. Тупиковым и членом Военного совета М. А.
Бурмистенко погибли б последних боях, разделив участь тысяч и тысяч  воинов.
Впрочем,  если  бы  Кирпонос  и  прорвался  сквозь кольцо окружения, едва ли
Сталин простил бы ему эту катастрофу. Ведь себя, разумеется, он не считал  к
ней причастным.
     В  этой  едва  ли не самой крупной трагедии Великой Отечественной войны
Сталин показал лишь свое железное упрямство, но не тонкое оперативное чутье,
понимание обстановки. Если бы он, как Верховный, хотя бы отдаленно  понимал,
что  творилось  тогда  под  Минском,  в Крыму, подле Киева, у Смоленска, то,
возможно, смог бы  кроме  упорства  и  прямолинейности  проявить  и  должную
стратегическую мудрость. В 1941-м он так ее и не проявил.
     В  трагедии  Юго-Западного  фронта  в огромной мере повинна Ставка и ее
Верховный Главнокомандующий. Разумеется, командование и штаб фронта также не
смогли должным образом управлять вверенными  им  крупными  силами,  которые,
безусловно,  были  способны,  при  более  умелом руководстве, избежать столь
печального  конца.  Слишком  часто  мужество  не   подкреплялось   .умением,
организацией, компетентностью. Поражение под Киевом вновь резко качнуло весы
смертельной борьбы на всем с,оветско-гермаиском фронте в пользу агрессора.
     Внешне  Сталин  не  переживал,  он только сказал Шапошникову, который в
июле 1941-го вновь был назначен начальником Генштаба:
     - Надо быстро латать дыру... Быстро!
     - Меры уже приняты,- ответил тот.- Видимо, мы сможем .восстановить 21-ю
и 38-ю армии. Я  распорядился  выдвинуть  из  резерва  Ставки  5  стрелковых
дивизий  и  3  танковые  бригады.  Создаем  новое командование Юго-Западного
фронта. Нужно Ваше ранение о руководстве.
     - А кого Вы предлагаете?
     - Думаю, что в этой сложной обстановке там нужна твердая рука и опытная
голова. Видимо, лучшей кандидатуры, чем С. К. Тимошенко, не найти,
     - Согласен.
     - А членом Военного совета назначить Н. С. Хрущева,  начальником  штаба
генерал-майора А. П.Покровского.
     - Пусть будет так...
     Колоссальные  потери  требовали быстрого пополнения. Главное управление
формирований и укомплектования войск Наркомата обороны и  военные  округа  в
основном справлялись с задачей бесперебойной поставки людей кровавому молоху
войны.  Сталин, оставшись один в кабинете, позвонил Шапошникову и затребовал
справку о потерях и возможностях пополнения. Через  полчаса  на  столе  была
справка с , припиской Бориса Михайловича о вероятных неточностях и неполноте
данных - ведь события развиваются так стремительно...
     В  справке  Генштаба  говорилось, что .сейчас функционирует 39 запасных
стрелковых бригад, где идет подготовка  новобранцев.  Введен  1,5-2-месячный
срок   обучения  Для  призванных  и  3  месяца  --  для  подготовки  младших
командиров. За август фронтам поставлено 613 тысяч человек в маршевых  ротах
и  380  тысяч,  изъятых  из  разных  тыловых  военных  учреждений  и учебных
заведений. До конца года учебные центры, запасные части могут подготовить  и
поставить  на  фронт 2,5 миллиона человек... А вот , потери (безвозвратные и
так называемые санитарные) явно занижены. Сталин почувствовал это сразу.
     Июнь-июль 1941 года-651065
     август-692924
     сентябрь - 491 023.
     Он-то  знал,  что  только  под  Киевом  потеряли   около   полумиллиона
человек... Большинство из них теперь будут числиться "без вести пропавшими".
А сколько таких будет в первый год войны?
     Без  видимой связи с тем, о чем он читал и думал, Сталин быстро написал
записку и передал Поскребышеву. Размашистые четкие слова:

     "т. Шапошникову
     Прошу дать, проверенную справку  о  наших  потерях  при  отступлении  с
района Старая Русса.

     И. Сталин".

     Почему  его  заинтересовала  именно  Старая  Русса, догадаться нелегко.
Может быть, потому, .что наши контрудары там не дали  желанного  результата?
Возможно,  теперь,  как  ему казалось, после директивы Ставки закрепиться на
нынешних рубежах и занять жесткую оборону, нужно, уделить внимание не только
главным  фронтам,  но  и  их  отдельным  участкам?  Сталин  и  впредь  будет
интересоваться   положением  отдельных  армий,  локальных  участков  фронта.
Вероятно, по этим фрагментам  воины  он  хотел  полнее  представить  всю  ее
панораму.
     Сталин  никогда  не  думал о близких, а сейчас невольно вспомнил о сыне
Якове.  В  середине   августа   А.   А.   Жданов,   член   Военного   совета
Северо-Западного  направления,  в  специальном опечатанном сургучом конверте
прислал Сталину письмо. Там была листовка, .  на  которой  запечатлен  Яков,
беседующий с двумя немецкими офицерами. Ниже был текст:
     "Это  Яков  Джугашвили,  старший  сын  Сталина,  командир батареи 14-го
гаубичного артиллерийского полка 14-й бронетанковой дивизии, который 16 июля
сдался в плен под Витебском вместе с тысячами других командиров и бойцов. По
приказу Сталина учат вас Тимошенко и ваши политкомы, что большевики  в  плен
не  сдаются.  Однако  красноармейцы  все  время  переходят  к  немцам. Чтобы
запугать вас, комиссары вам лгут, что немцы  плохо  обращаются  с  пленными.
Собственный  сын  Сталина  своим примером доказал, что это ложь. Он сдался в
плен, потому что всякое сопротивление Германской Армии отныне бесполезно..."
     Судьба сына волновала Сталина только с  одной  стороны.  Грешно  думать
так,  размышлял  он,  но  лучше  бы Яков погиб в бою. А вдруг не устоит - он
слабый,- сломают его, и он начнет говорить по радио, в  листовках  все,  что
ему   прикажут?   Собственный   сын   Верховного   Главнокомандующего  будет
действовать против своей страны и отца! Эта  мысль  была  невыносима.  Вчера
Молотов,  когда  они  остались  вдвоем,  сообщил,  что председатель Красного
Креста Швеции  граф  Бернадот  через  шведское  посольство  устно  запросил:
уполномочивает  ли  его  Сталин  или  какое  другое  лицо  для  действий  по
вызволению из плена его сына? Сталин минуту-две размышлял,  потом  посмотрел
на  Молотова  и  заговорил совсем о другом деле, давая понять, что ответа не
будет:
     - На письмо Черчилля сообщите, что безусловно "не может быть  сомнения,
что  в  случае  необходимости  советские  корабли в Ленинграде действительно
будут уничтожены советскими людьми. Но за этот ущерб  несет  ответственность
не Англия, а Германия. Я думаю поэтому, что ущерб должен быть возмещен после
войны за счет Германии".
     Молотов что-то пометил в своем, блокноте и к вопросу о Якове Джугашвили
больше не возвращался.
     Сталин  еще  не  обрел  способности  мыслить  масштабно, охватывая весь
советско-германскии фронт, учитывать взаимодействие всех факторов: военного,
экономического, морального, политического, дипломатического. Стихия войны на
первый план выдвигает вооруженную  борьбу,  подчиняя  себе  остальные  формы
противоборства.  Пока  у  Сталина  была  явно выраженная "фрагментарность" в
стратегическом, оперативном мышлении. Он никак не мог уловить все события  в
комплексе;   ему  казалось,  что  командующие  просто  плохо  исполняют  его
распоряжения. В довоенной жизни он умел терпеливо ждать и, если  нужно,  шаг
за  шагом  идти  к  цели. А здесь, в войне, все время требовался немедленный
результат.  Сталина  преследовал  временной  цейтнот.  Он  опаздывал,  часто
переоценивал  силу  приказа,  директивы,  не  всегда учитывающих объективные
обстоятельства. Первые три директивы в начале войны,  многие  иные  решения,
ряд  поспешных,  непродуманных  шагов,  особенно  в  ходе Киевской операции,
свидетельствовали, что природной сметки, воли, сообразительности  было  явно
мало для умелого руководства всеми Вооруженными Силами в такой войне.
     Огромную роль в становлении, "натаскивании" Сталина как стратега сыграл
Генеральный штаб и его руководители Щапошликов, Жуков, Василевский, Ватутин,
Антонов.  Но  приобретение нужного опыта руководства , крупными оперативными
объединениями  шло  ценой  кровавых  экспериментов,  ошибок,  просчетов.  Не
проявляя  тонкого  понимания  обстановки,  знания всех скрытых пружин войны,
особенностей организации оперативно-стратегической деятельности, конкретного
содержания  работы  командиров  и  штабов,  Сталин  в  первый  период  войны
"нажимал"  (и  это,  видимо,  было вызвано обстановкой) на моральный фактор.
Прочитав то или иное донесение  о  неудаче,  критическом  положении,  Сталин
прежде всего обращался к морально-политическому состоянию войск, а затем уже
к  оперативной  обстановке. В то же время, как показывает опыт войн, эти два
компонента боевой мощи не должны рассматриваться изолированно, один в  ущерб
другому.  Когда, например, обстановка под Киевом стала критической, начштаба
фронта Тупиков доложил о ней без прикрас. Тупиков сообщал: "Положение  войск
фронта  осложняется нарастающими темпами... Начало понятной Вам катастрофы -
дело пары дней".
     Не надо было быть провидцем, чтобы  оценить  обстановку  так,  как  это
сделал начальник штаба. Вопрос в другом: все ли было сделано, чтобы избежать
или,  по крайней мере, уменьшить масштаб катастрофы?! Из телеграммы Туликова
этого  не  следовало.  Сталин,  почувствовав  трагический  надрыв  в   штабе
Юго-Западного фронта, тут же продиктовал ответную телеграмму.

     "Прилуки. Командующему Юго-Западным фронтом
     Копия: Главкому Юго-Западного направления
     Генерал-майор  Тупиков  номером  15614  представил в Генштаб паническое
донесение.  Обстановка,   наоборот,   требует   сохранения   исключительного
хладнокровия  и выдержки командиров всех степеней. Необходимо, не поддаваясь
панике, принять все меры к  тому,  чтобы  удержать  занимаемое  положение  и
особенно  прочно  удерживать  фланги.  Надо  заставить  Кузнецова и Потапова
прекратить отход. Надо внушить всему  составу  фронта  необходимость  упорно
драться, не оглядываясь назад.
     Необходимо  неуклонно  выполнять  указания т. Сталина, данные Вам 11.9.
..."
     Воевать еще не умели. Часто боялись докладывать наверх правду, если она
была горькой: не  были  приучены  к  этому.  Характерен  в  этом  отношении,
например, разговор Г. К. Жукова с командующим 24-й армией генерал-майором К.
И.  Ракутиным  4  сентября  1941  года.  Жуков  отчитал  Ракутина за то, что
поступившие в распоряжение армии танки были сразу же бездумно брошены в  бои
и потеряны, а .также за ложные донесения.
     "Р  а к у т и н: Сегодня утром выеду расследовать это дело, а донесение
получил только сейчас...
     Ж у к о в: Вы не следователь, а командующий. Представьте мне письменное
донесение для доклада правительству. Занималось ли  Шепелеве  или  это  тоже
очковтирательство?
     Р а к у т и н: Шепелеве не занималось... Разберусь завтра сам и доложу.
Врать не буду.
     Ж  у к о в: Самое главное, прекратите вранье вашего штаба и разберитесь
с обстановкой хорошенько, а то вы все выглядите в неприглядном виде..."
     Ракутина подвели подчиненные. Такое бывало: доложили  о  несостоявшемся
успехе...  Но  лгать заставляла часто боязнь расправы. Ракутин действительно
разобрался, но жить ему оставалось месяц: в октябре он падет на поле боя.
     Сталин  отчаянно  искал  способы,  как  остановить   отступление,   как
заставить  подавленных,  деморализованных  людей  сражаться,  как  помочь им
поверить в свои силы? Анализ документов Ставки, личных распоряжений  Сталина
показывает:  Верховный Главнокомандующий в решении этой исключительно важной
задачи отдавал приоритет угрозе  беспощадной  кары.  Может  быть,  прав  был
Троцкий,  утверждавший,  что  в  критические  моменты  сражений надо ставить
солдат перед выбором "между возможной почетной смертью впереди и  неизбежной
позорной  смертью  позади"? Эта мысль могла прийти в голову Сталину. Вечером
он  лично  подготовил  директиву  всем  фронтам  о  борьбе  с  паникерством.
Процитирую ее:
     "Опыт  борьбы  с  немецким  фашизмом  показал,  что  в наших стрелковых
дивизиях имеется немало панических и прямо враждебных элементов,  которыепри
первом  же  нажиме  со  стороны противника бросают оружие, начинают кричать:
"Нас окружили!" и увлекают за собой остальных бойцов. В результате  подобных
действий  этих  элементов дивизия обращается в бегство, бросает материальную
часть и потом одиночками начинает выходить из леса. Подобные  явления  имеют
место  на  всех франтах... Беда в том, что Твердых и устойчивых командиров и
комиссаров у нас не так много...
     1. В каждой стрелковой дивизии иметь заградительный отряд  из  надежных
бойцов, численностью не более батальона.
     2.  Задачами  заградительного отряда считать прямую помощь комсоставу в
установлении твердой дисциплины в дивизии,  приостановку  бегства  одержимых
паникой военнослужащих, не останавливаясь перед применением оружия...
     4.  Создание заградительных отрядов закончить в пятидневный срок со дня
получения настоящего приказа

     И. Сталин.

     Продиктовано лично тов. Сталиным. Б. Шапошников
     12 сентября 1941 г. 23.50," .

     Заградотряды, штрафные роты и батальоны, угроза расстрела - шаги тогда,
видимо, вынужденные. Но вынужденные в значительной мере в результате  ошибок
и просчетов самого Сталина. "...Твердых и устойчивых командиров и комиссаров
у нас не так много..."- благодаря прежде всего самому Верховному.
     Или  вот  еще телеграмма Сталина, призванная морально воздействовать на
войска:

     "Командарму 51 тов. Кузнецову Командующему ЧФ тов. Октябрьскому  Копия:
НКВМФ тов. Кузнецову

     Передайте   просьбу   Ставки  Верховного  Главнокомандования  бойцам  и
командирам, защищающим Одессу, продержаться 6-7 дней, в течение которых  они
получат подмогу в виде авиации и вооруженного пополнения.

     Получение подтвердить.
     15 сентября 41 г.
     И.Сталин".

     Такие  телеграммы  нередко  оказывали  мобилизующее  воздействие.  Но в
данном конкретном случае, несмотря на мужество защитников Одессы, в середине
октября оборонявшие город части пришлось  эвакуировать  в  Крым,  где  также
складывалась критическая ситуация.
     Сталин  искал  пути  подъема морального духа войск. В середине сентября
1941 года Шапошников при  очередном  докладе  Верховному  Главнокомандующему
подчеркнул,  что,  если бы все дивизии сражались как лучшие соединения, враг
был бы давно остановлен. Сталин  промолчал,  а  затем  приказал  Генштабу  и
ГлавПУРу  подумать, как отметить лучшие части, как создать моральные стимулы
для  мужественного  поведения  в  бою.  Вскоре  появился  известный   Приказ
Народного  Комиссара  Обороны  Союза  ССР  No  308 от 18 сентября 1941 года,
который провозгласил рождение советской Гвардии. В  приказе,  -в  частности,
говорилось:
     "В многочисленных боях за нашу Советскую Родину против гитлеровских орд
фашистской  Германии  100,  127,  153  и  161-я  стрелковые дивизии показали
образцы мужества, отваги, дисциплины и организованности. В трудных  условиях
борьбы    эти    дивизии    неоднократно    наносили    жестокие   поражения
немецко-фашистским войскам, обращали их в бегство, наводили на них ужас...
     За боевые подвиги, за организованность, дисциплину и примерный  порядок
указанные дивизии переименовать в гвардейские дивизии. Всему начальствующему
составу  дивизии  с  сентября  с. г. установить полуторный, а бойцам двойной
оклад содержания..."
     В первые месяцы войны не все было благополучно и  в  тылу,  особенно  в
прифронтовой  полосе. В секретариате М. И. Калинина сохранилось письмо Е. В.
Луговой, копии которого  были  им  переданы  в  несколько  адресов.  Она,  в
частности, писала:
     "Я  коротко  постараюсь описать тыл, где живу я. Местность Мелитополь -
Бердянск - Осипенко. Тысячи мобилизованных из разных мест, уже занятых, и из
прифронтовой полосы ходят с места  на  место.  Цели  не  знают.  Порядка  не
чувствуют.  Без обмундирования, 20 % босых. Без оружия. Дисциплина плохая...
Кое-кто из мобилизованных подходит к  нашим  женщинам  и  сообщает  скверные
вести:  "У  нас  нет  оружия,  обмундирования,  немецкая техника непобедима;
разбирайте зерно, все равно ему тут  пропадать,  разбирайте  скот..."  Народ
волнуется  сильно.  Руководители  уезжают,  спасаются  их  жены,  которые не
работали, а нас бросают на гибель; руководить были охотники, а защищать  нет
никого... Газеты наши не освещают недостатков, замалчивают их, а это рождает
неверие..."
     Простая  женщина  верно подметила: катастрофическое начало войны больше
всего сказалось на  моральном  духе.  Нужны  были  победы,  военные  успехи,
которые могли бы вернуть мужество тем, кто его утратил.
     Полынный   запах  неудач  первых  месяцев  войны,  преследовал  Сталина
непрерывно.  В  то  же  время  он   делал   лихорадочные   попытки   вырвать
стратегическую    инициативу    у   агрессора.   Противник   последовательно
концентрировал усилия то на одном, то на другом участке и добивался  успеха.
Верховный    Главнокомандующий,    стремясь   переломить   крайне   неудачно
складывающийся ход событий, решил тоже прибегнуть к такому методу, но,  увы,
войска  были  к  этому  не  готовы.  Например,  в  середине сентября Сталин,
придавая особое значение Ленинграду, решил его деблокировать. Для  этого  он
пошел  на  необычный  шаг:  командующим крупной 54-й армией, состоявшей из 8
дивизий, был назначен маршал Г. И. Кулик. Это, видимо, единственный случай в
нашей истории, когда армией командовал Маршал Советского Союза. Сталин очень
надеялся и ждал успеха операции. Однако удары в направлении Мги из Волхова и
Ленинграда не  дали  желаемого  результата.  Войска  едва-едва  продвинулись
вперед.  Но  и это ободрило Верховного. В разговоре 16 сентября 1941 года по
прямому  проводу  с  Куликом,  после  того  как  Шапошников  дал  командарму
конкретные указания оперативного порядка, принял участие Верховный. Он решил
пообещать "премию".
     "Сталин: Мы очень рады, что у Вас имеются успехи. Но имейте в виду, что
если Вы  завтра  ударите как следует на Мгу, с тем чтобы прорвать или обойти
оборону Мги. то получите от нас две хорошие кадровые дивизии и, может  быть,
новую танковую бригаду. Но если отложите завтрашний удар, даю Вам слово, что
Вы не получите ни двух дивизий, ни танковой бригады.
     К  у  л и к: Постараемся выполнить Ваши указания и обязательно получить
Вами обещанное..."
     20 сентября Сталин вновь приглашает к прямому проводу  Кулика,  он  все
более разочаровывался в способностях маршала добиться серьезного успеха.
     "...С  т а л и н: Вы очень запоздали. Надо наверстать потерянное время.
В противном случае, если Вы еще будете запаздывать, немцы успеют  превратить
каждую  деревню  в  крепость,  и  Вам никогда уже не, придется соединиться с
ленинградцами.
     К у л и к: Только вернулся из боя. Целый день шел сильный бой за взятие
Синявино  и  за  взятие  Вороново.  Противник  переходил  несколько  раз   в
контратаки,  несмотря  на  губительный  огонь  с  нашей  стороны (я применял
сегодня оба РС, ввел все резервы), но успеха не имел.
     С т а л и н; Новые дивизии и бригада даются Вам не для  взятия  станции
Мга,  а  для  развития  успеха после взятия станции Мга. Наличных сил вполне
достаточно, чтобы станцию Мга взять не один раз, а дважды.
     К у л и к: Докладываю, что наличными  силами  без  ввода  новых  частей
станции Мга не взять..."
     Сталин прекратил разговор, но про себя вновь подумал: зачем в сороковом
году я  увенчал  его  Золотой  Звездой  Героя  и маршальским званием? Что ни
поручишь, одни провалы и неуспехи... Но Сталин еще раз в критический  момент
вернется  к  Кулику.  Он  пошлет его в эпицентр зреющей крупной катастрофы в
Крыму, когда, пожалуй, уже помочь никто и ничем не смог бы. Но к этому я еще
вернусь.
     События лета.и осени 1941 года,  телеграммы,  распоряжения,  директивы,
которые  исходили  в  этот  период  лично  от Сталина, подтверждают вывод, к
которому приходил позже и Жуков: Сталин в начале войны не  был  полководцем.
Отсутствие  специальных  знаний, опыта руководства боевыми действиями такого
масштаба Верховный Главнокомандующий пытался компенсировать силовым напором,
угрозами, репрессивными мерами, декларативными призывами. Оперативное, а тем
более стратегическое мышление в первый период войны у него еще не  вышло  за
рамки здравого смысла, эмпирического опыта, прежних схем гражданской войны.
     При  этом  нужно  признать,  что  Сталин  был  терпеливым  учеником. Но
страшным .учителем была война.



     В 1941-м и отчасти 1942 году на  советско-германском  фронте  произошло
немало  катастрофических  событий.  Не  думаю,  чтобы какое-либо государство
могло выдержать такие тяжелейшие удары, связанные с окружением основных  сил
- сначала  Западного  фронта  под  Минском, затем Юго-Западного-подле Киева.
Впереди назревали еще две катастрофы: в Крыму  и  Ленинграде.  Одна  из  них
"состоится",  а  другая  ценой  немыслимых  жертв и нечеловеческой стойкости
советских людей будет в конце концов отведена.  Если,  конечно,  не  считать
катастрофой  гибель  сотен  тысяч  ленинградцев  в осажденном, но выстоявшем
городе Ленина.
     Гитлер после крупного успеха на Украине уверовал в  то,  что  он  может
продолжать    наступательные    операции    на   нескольких   стратегических
направлениях. В конце сентября Шапошников доложил Сталину: под угрозой Крым;
передовые части немецкой ударной  группировки  ворвались  на  Турецкий  вал.
Посоветовавшись, решили немедленно направить две директивы Ставки. На первой
из  них настоял Сталин, на второй- Шапошников. Хотя Верховный помнил, что он
еще в августе, назначая генерал-полковника Ф. И. Кузнецова командующим  51-й
армией, в специальном приказе подчеркнул:. "Удерживать Крымский полуостров в
наших руках до последнего бойца..."
     Новые  оперативные  документы  были  направлены. Сталин, видя в авиации
панацею от многих бед (на протяжении всей войны), отдал приказ:
     "Командующему Южным  фронтом  Члену  Военсовета  ВВС  КА  т.  Степанйру
Командующему  51-й  отдельной армией Противникеилою до трех пехотных дивизий
атаковал укрепления Перекопского  перешейка  и  ворвался  на  Турецкий  вал.
Верховный  Главнокомандующий  приказал:  пятой резервной авиагруппе в полном
составе в течение всего дня 26.9.41  уничтожать  штурмующие  Перекоп  войска
немцев... 26.9.41 г. 4.20

     По поручению Ставки Б. Шапошникова

     Сталин наивно надеялся при помощи авиации остановить вторжение немецких
войск в Крым... Другая директива касалась эвакуации войск из Одессы в Крым и
подчинения   частей   Одесского  оборонительного  района  командующему  51-й
отдельной армией. После подписания директив Сталин спросил Шапошникова:
     - Сколько человек будут защищать Крым,  какие  у  нас  возможности  его
удержать?
     - С  переводом  одесских частей число защитников Крыма возрастет до 100
тысяч; около 100 танков, более 1000 орудий и 50 самолетов.  С  этими  силами
удержать Крым можно.
     Но  Сталин  не  знал,  что  командование 51-й отдельной армии, опасаясь
высадки вражеского десанта, раздробит свои  силы  по  всему  полуострову,  а
наиболее  опасный,  северный,  участок  укреплен явно недостаточно, Воевать,
повторюсь, еще не умели...
     Для обороны перешейка  фактически  использовались  лишь  части  четырех
стрелковых  дивизий,  да  и  те  -  неполного  состава.  После  десяти  дней
кровопролитных .боев немцы ворвались  в  Крым.  Войска  Приморской  армии  с
жестокими  боями  отходили  к  Севастополю, а 51-я армия (к этому времени ее
командующего Ф. И. Кузнецова Сталин сменил на  П,  И.  Батова)  отступала  к
Керченскому полуострову.
     Командующий  войсками  Крыма-  вице-адмирал  Г. И. Левченко,-которому в
конце октября Ставка подчинила и все сухопутные силы,  докладывал  6  ноября
1941  года  шифротелеграммой  Сталину,  что  положение в Крыму исключительно
тяжелое, особенно на Керченском полуострове. В его донесении,  в  частности,
сообщалось:  "Резервы  исчерпаны,  винтовок  и  пулеметов нет, маршевые роты
прибыли без вооружения, дивизии, отходившие на керченском направлении, имели
по 200--  350  человек.  Ввиду  малочисленного  состава  271,  276  и  156-я
стрелковые дивизии слиты в одну, 156-ю дивизию". Левченко просил или "срочно
усилить  керченское  направление  дополнительно  двумя дивизиями, или решить
вопрос об эвакуации войск из Керчи".
     Сталин, слушая  доклады  Генштаба  о  продолжающемся  отступлении  51-й
армии, все время гневно требовал :
     -Чего  они  пятятся?  Ведь  там  у  немцев  даже  танков нет! Примерное
равенство в силах! Прикажите Левченко лично вылететь в  Керчь  и  прекратить
отступление.   Передайте:  прекратить  отступление!  9  ноября  Левченко  из
Севастополя прибыл  в  Керчь.  Обстановка  не  улучшилась.  Сталин  приказал
соединить  его по телефону с маршалом Куликом, которого к тому времени сняли
с должности командующего 54-й армией.  Хмуро,  неприветливо  поздоровавшись,
без всяких предисловий и объяснений Верховный приказал Кулику:
     - Немедленно   вылетайте  в  Керчь.  Помогите  Левченко  разобраться  в
ситуации. Керчь нужно держать, иначе немцы могут оказаться  и  на  Таманском
полу-острове. Вы поняли?
     - Все будет исполнено. Вылетаю немедленно. :
     - Хорошо, действуйте,- сухо попрощался Сталин.
     Прибыв   11   ноября   в   Керчь,   Кулик   застал   в   районе  сильно
дезорганизованное  военное  хозяйство,  части  которого  вели   разрозненные
арьергардные  бои  без  четкого  плана  и  руководства.  В  городе  уже были
проявления  паники,  неразберихи  и  растерянности.  Кулик  пытался  навести
элементарный  порядок  в  обороне,  но  этого  сделать  ему  не удалось. Все
требования Кулика - "зарыться в землю, ни шагу назад!" - падали  в  пустоту.
Лишь  отдельные подразделения стояли насмерть. Два полка, которые он еще мог
перебросить с Таманского полуострова в КерЧь, по его мнению, уже были  не  в
состоянии  спасти  положение.  Он  приказал  этим полкам не переправляться в
Керчь, а усилить оборону побережья Тамани. Скоро  это  обстоятельство  будет
едва ли не главным обвинением Кулику, пока еще Маршалу Советского Союза.
     15-го,  за  сутки  до  окончательной катастрофы, Кулик получил еще одно
распоряжение Сталина, переданное Шапошниковым: "Керчь  не  сдавать!"  Кулик,
разговаривая  по  прямому  проводу  с генерал-майором Вечным из Генерального
штаба, так охарактеризовал обстановку и свои намерения:
     "Состояние 51-й армии настолько тяжелое, что мож-/ но считать  максимум
на  40% боеспособной одну 106 сд, остальные дивизии имеют в своем составе по
300 штыков, не более... Сейчас идут бои на южной окраине  города,  противник
вклинился  в  район  Митри- дат. Сегодня поставил задачу удерживать еще одни
сутки, до темноты вывести основную  массу  артиллерии,  а  в  ночь  на  16-е
отвести  остальные  части...  Мною  на  месте  оценена  обстановка и принято
решение согласно личного указания тов. Сталина по  телефону  при  отъезде  в
51-ю  армию, н е д а т ь п р о т и в н и к у п е р е п р а в и т ь с я н а С
е в е р н ы й К а в к а з (выделено мной.- Прим. Д. В.):.."
     Сделает  отступление.  Когда  Кулика  после  катастрофы   вызвали   для
объяснений в Москву, его утверждение об указании Сталина "не дать противнику
переправиться на Северный Кавказ" вызвало гневную тираду Верховного:
     - Не  допустить  на  Кавказ  - путем удержания Керчи! А не с помощью ее
сдачи!
     Но продолжу изложение сообщения Кулика в Генеральный штаб:
     "Сейчас 12-я стрелковая бригада, вооруженная мною за счет разоружения в
районе Краснодара крымских вузов (военных учебных заведений.-Прим. Д. В.)  и
запасных  частей,  выброшена  на  северный  отрог  Таманского  полуострова и
занимает оборону по западному склону этого отрога. Два полка 302 сд занимают
оборону на южном отроге Таманского полуострова..."
     Все  действия  Кулика  по  обороне  Керчи  будут  квалифицированы   как
преступные.  Сталин не простит Кулику сдачи Керчи, поскольку, по его мнению,
он не использовал все имеющиеся возможности для удержания города.
     Еще раз вернусь к сообщению Кулика, где говорилось:
     "Сейчас есть только одна пристань у завода Войкова,  которая  позволяет
грузить  артиллерию,  а на пристани Еникале можно грузить только живую силу,
вот вкратце обстановка и состояние армии. Еще одна деталь.  Сейчас  ловим  в
Анапе,  Новороссийске,  Крымской и Краснодаре дезертиров 51-й армии, которые
исчисляются тысячами..."
     Конечно, трудно рассчитывать на успех, если в дивизиях "по 300  штыков,
не  более",  а  "дезертиры  исчисляются тысячами". В архивных документах нет
следов официального разрешения  Ставки  оставить  Керченский  полуостров.  В
Москве,   правда,   понимали,  что  в  создавшихся  условиях  организованная
эвакуация - единственный оставшийся шанс. Сдача Керчи была логическим концом
неудачного  ведения  боевых  действий  в  Крыму.  Опыт  героической  обороны
Севастополя  руководство  51-й  армии  использовало плохо. После сдачи Керчи
положение Севастопольского района обороны стало еще более трудным.
     Выслушав доклад начальника Генштаба о катастрофе в Крыму, Сталин пришел
в ярость. "Козлом отпущения" на этот  раз  он  сделал  Кулика.  Керчь  стала
началом  заката  его  карьеры.  16  февраля  1942  года  ОН  предстал  перед
Специальным присутствием  Верховного  суда  СССР,  в  марте  был  понижен  в
воинском   звании  до  генерал-майора.  Около  полугода  после  этого  Кулик
командовал  4-й  гвардейской  армией,  затем   был   назначен   заместителем
начальника   Главного   управления   формирования  и  укомплектования  войск
Наркомата обороны. Но поражения на фронте Сталин ему не простил.
     Сталин сам вознес Григория Ивановича Кулика на большие  высоты  военной
иерархии, хотя тот, как можно судить. Не обладал ни большим умом, ни высокой
профессиональной  компетентностью.  После  разжалования  Маршала  Советского
Союза до генерал-майора Сталин как будто дал ему шанс:  через  месяц  Кулику
присвоили  звание  генерал-лейтенанта.  Но  в  конце  войны,  после того как
Булганин  получил  письмо  от  начальника  Главупраформа  генерал-полковника
Смородинова  и члена Военного совета генерал-майора Колесникова о "моральной
нечистоплотности и барахольстве, потере вкуса и  интереса  к-работе"  Сталин
вновь  дал  указание снизить Кулика до генерал-майора. Окончательно доконала
служба (а точнее -  Сталин)  Кулика,  когда  он  был  назначен  заместителем
командующего войсками Приволжского военного округа. Командующим там был в то
время   генерал-полковник   Гордов   Василий  Николаевич,  тоже  попавший  в
сталинскую опалу. Ущемленные генералы вели неосторожные разговоры  и  вскоре
были  уволены  в отставку, затем их арестовали, а в 1950-1951 годах оба были
осуждены и расстреляны.  В  1957  году  их  реабилитировали  И  восстановили
воинские звания.
     Так печально завершилась судьба еще одного сталинского маршала. По всей
видимости,   как   я   уже   говорил,  Кулик  был  в  общем-то  незадачливым
военачальником, лишенным заметных  военных  способностей.  Но  в  керченской
катастрофе вина его, по моему мнению, не Является решающей или очевидной. Он
прибыл  в Керчь за пять дней до трагического финала. Его способности не были
столь выдающимися, чтобы за этот очень короткий срок добиться  невозможного.
Сталин  расценил  действия  -бывшего  маршала как неисполнение его указаний.
Хотя после войны, в спокойной обстановке анализируя события в Керчи в ноябре
1941 года, Маршал Советского Союза В.  Д.  Соколовский  писал  в  заключении
Генштаба:  "Изучение  имеющихся  документов  показывает,  что  в сложившихся
условиях бывший Маршал Советского  Союза  Кулик,  прибывший  11  ноября  для
оказания  помощи  войскам,  действовавшим  на  Керченском  полуострове,  при
отсутствии в его  распоряжении  необходимых  сил  и  средств,  изменить  ход
военных действий в нашу пользу и удержать город Керчь уже не мог. Этот вывод
подтверждают  также  участники  этих  событий  адмирал тов. Левченко Г. И. и
генерал армии тов. Батов П. И."
     Верховный не  хотел  примириться  с  потерей  Керчи.  Он  согласился  с
предложением  Генштаба  подкрепить  героическую  оборону Севастополя дерзкой
десантной операцией  в  Крыму,  которая  может  стать  началом  освобождения
полуострова.  И менее чем через месяц после ухода, из Керчи Ставка утвердила
план этой , десантной операции.
     Это была самая крупная десантная операция Великой Отечественной  войны.
Сталин  почему-то  был  уверен  в  ее  успехе.  Может  быть,  он  уповал  на
психологический фактор: разве  могут  немецкие  генералы  предположить,  что
немногим  более  чем  через  месяц  на  Керченском  полуострове  вновь будут
советские войска? А  наши  дивизии,  потерпев  жестокое  поражение,  захотят
доказать  именно на этой. же каменистой земле, что их воля к борьбе и победе
не утрачена. Сталин сам контролировал разработку операции,  осуществлявшейся
в большой тайне.
     Но это была не только крупная десантная операция, но и, в конце концов,
крупная неудача. С 26 по 31 декабря 1941 года кораблями Черноморского флота,
Азовской  военной  флотилии  на  севере и востоке Керченского полуострова, в
район Феодосии было десантировано около 40  тысяч  человек,  43  танка,  434
орудия  и миномета, много другой техники и оружия. Первоначальная сила удара
была внушительной. Части восстановленной 51-й и 44-й армий, которые вместе с
47-й составили Крымский фронт, смогли продвинуться на запад более чем на 100
километров, освободить Керчь, Феодосию. Казалось, еще одно усилие - и  рядом
Севастополь,  после  чего  становилось  реальным  освобождение  всего Крыма.
Однако накапливая силы для последующего наступления, Военный совет Крымского
фронта совсем не придал должного значения обороне.  Она  была  неглубокой  и
неустойчивой.   Разведка,   система  противовоздушной  обороны,  маскировка,
расположение резервов были организованы плохо. Расплата не замедлила прийти.
8 мая 1942 года немецкая группировка, которая по численности и мощи почти  в
два   раза   уступала   советским  войскам,  нанесла  удар  вдоль  побережья
Феодосийского залива. Беспечность и не организованность  обернулись  большой
трагедией.  Мех-лис,  которого  Сталин направил на Крымский фронт в качестве
представителя Ставки, сразу же начал слать Верховному телеграммы-доносы на .
командующего фронтом Д. Т. Козлова. Но реакция  Сталина  была  на  этот  раз
необычной.  Он  понимал,  что менять комфронта в критическую, минуту поздно,
поэтому резко отчитал Мехлиса:
     "Вы держитесь странной позиции постороннего наблюдателя, не отвечающего
за дело Крымфронта. Эта позиция очень удобна, но  она  насквозь  гнилая.  На
Крымском фронте Вы-не посторонний наблюдатель, а ответственный представитель
Ставки,  отвечающий за все успехи и неуспехи фронта... Вы требуете, чтобы мы
заменили Козлова кем-либо вроде Гинденбурга. Но Вы не можете не знать, что у
нас нет в резерве Гинденбургов. Дела у вас в Крыму несложные, и Вы могли  бы
сами справиться с ними..."
     Сталин  был  прав:  Гинденбургов  в  резерве  не  было. Но он ошибался,
утверждая, что дела в Крыму "несложные".
     Если бы Сталин был самокритичным человеком, он должен был подумать, как
не хватает сейчас на фронтах  людей  типа  Тухачевского,  Блюхера,  Егорова,
Якира,  Дыбенко,  Корка,  Каширина,  Уборевича,  Алксниса...  Но  по  своему
характеру он не мог, не умел смотреть на себя как бы со  стороны.  Верховный
всегда  полагал, что корень неудач, катастроф - в неисполнительности штабов,
слабой   организаторской   работе   командиров,   неумении   политработников
мобилизовать  людей.  В  перечне недостатков, промахов, упущений, которые он
умел и любил перечислять, даже мысленно не значилась его вина.  А  она  была
самая  большая...  Многие  командиры,  политработники,  офицеры  штабов были
просто слабо подготовлены в профессиональном отношении.
     Сталин несколько раз направлял командованию Крымского фронта  директивы
Ставки  с  требованиями  закрепиться  на Турецком валу, организовать упорную
оборону, выехать на передовую  лично,  активнее  использовать  артиллерию...
Однако  командование  фронта,  откровенно  говоря,  растерялось.  Верховный,
предчувствуя беду, в полночь 11 мая продиктовал наодном дыхании телеграмму в
типичном для него стиле:
     "Главкому СКН маршалу Буденному Копия:  Военному  совету  Крымфронта  -
Мехлису
     Ввиду  того,  что Военный совет Крымфронта, в том числе Мехлис, Козлов,
потеряли голову, до сего времени не могут связаться с армиями,  несмотря  на
то, что штабы армий отстоят от Турецкого вала не более 20-25 км, ввиду того,
что  Козлов  и  Мехлис,  несмотря  на  приказ Ставки, не решаются выехать на
Турецкий   вал   и   организовать    там    оборону.    Ставка    Верховного
Главнокомандования  приказывает  Главкому  СКН  маршалу  Буденному в срочном
порядке выехать в район штаба Крымского фронта (г. Керчь), навести порядок в
Военном совете фронта, заставить Мехлиса и Козлова прекратить свою работу по
формированию в тылу, передав  это  дело  тыловым  работникам,  заставить  их
выехать  немедленно на Турецкий вал, принять отходящие войска и материальную
часть, привести их в порядок и  организовать  устойчивую  оборону  на  линии
Турецкого   вала,   разбив  оборонительную  линию  на  участки  во  главе  с
ответственными-командирами,
     Главная задача-не пропускать противника к востоку  от  Турецкого  вала,
используя  для  этого все оборонительные средства, войсковые части, средства
авиации и морского флота.

     Ставка Верховного Главнокомандования.
     Сталин 11.5.42.
     Василевский".

     Вся телеграмма в полстраницы состоит  из  двух  предложений.  В  ней  -
оценки, негодование, советы, приказ, план действий, задачи - все вместе. Но,
увы,  бывают  ситуации,  когда  заклинания  даже  самых могущественных людей
бессильны. За пять дней до горестного исхода Сталин поручил Василевскому еще
раз передать от его имени приказ руководству Крымского фронта:

     "Командующему Крымфронта генерал-лейтенанту Козлову
     15 мая 1942 года, 1 час 10 мин.
     Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:
     1. Керчь не сдавать, организовать оборону по типу Севастополя.
     2. Перебросить к войскам, ведущим бой на  западе,  группу  мужественных
командиров  с  рациями  с  задачей взять войска в руки, организовать ударную
группу, с  тем  чтобы  ликвидировать  прорвавшегося  к  Керчи  противника  и
восстановить  оборону  по  одному  из  керченских  обводов.  Если обстановка
позволяет, необходимо там быть Вам лично.
     3. Командуете фронтом Вы, а не Мехлис. Мехлис должен Вам  помочь.  Если
не помогает, сообщите..."
     Направляя  15  мая  этот  последний  свой приказ командованию Крымского
фронта,.Сталин  уже  понимал,  что  Керчь  второй  раз  в  течение  полугода
агонизирует.  Ему докладывали, что основные силы (а их в начале мая Крымский
фронт имел уже около 270 тыс.) будут эвакуированы. Когда трагедия произошла,
стихли взрывы и залпы в Керчи, он стал требовать точные  данные  о  потерях.
Сводку представили лишь через полторы недели. В ней значилось, что в течение
двенадцати  дней  немецкого наступления Крымский фронт, обладая значительным
превосходством^ силах, потерял 176 566 человек, 347 танков,  3476  орудий  и
минометов,  400  самолетов.  Это  было еще одно крупное, катастрофическое по
масштабам  поражение  Красной  Армии.  Читая   сводку,   Сталин   с   трудом
сдерживал-гнев:
     - Недоноски! Так провалить успешную операцию!
     Он  специально  послал туда Мехлиса, но тот, похоже, только мешал делу;
направил заместителя начальника Генштаба генерала Вечного- подвел и он...  А
Козлов   откровенно  растерялся.  Как  растерялись  и  командармы.  Бездарно
руководил операцией  Буденный.  Тут  же  вызвав  по  телефону  Василевского,
приказал  срочно  подготовить  директиву  Ставки в Военные советы фронтов! и
армий, обобщающую горькие уроки поражения в  Крыму.  4  июня  при  очередном
докладе   Василевский   положил  перед  Сталиным  проект  директивы.  Сталин
углубился в чтение:
     "...К  началу  наступления   противника   Крымский   фронт   располагал
шестнадцатью  стрелковыми  дивизиями,  тремя  стрелковыми  бригадами,  одной
кавдивизией, четырьмя танковыми бригадами, девятью  артиллерийскими  полками
усиления  против  семи  пехотных,  одной  танковой дивизий противника и двух
бригад-Тем не менее наши войска на Крымском фронте  потерпели  поражение  ив
результате  неудачных  боев  вынуждены были отойти за Керченский пролив...;"
Далее следовали дельные выводы, об оперативных  и  тактических  промахах,  о
причинах  неудачи  -  слабое  эшелонирование  обороны,  плохое использование
резервов, рутинное управление войсками, их неумелое взаимодействие.
     "Командование фронта,- читал далее Сталин,- не обеспечило даже доставки
своих приказов в армии, как это имело место с приказом  для  51-й  армии  об
отводе  всех  сил  фронта за Турецкий вал,-приказа, который не был доставлен
командарму. В критические дни операции командование Крымского  фронта  и  т.
Мех-лис,  вместо  личного  общения  с  командующими армиями и вместо личного
воздействия на ход операции,  проводили  время  на  многочасовых  бесплодных
заседаниях  Военного  совета.  Козлов и Мехлис нарушили указание Ставки и не
обеспечили его  выполнения,  не  обеспечили  своевременный  отвод  войск  за
Турецкий  вал.  Опоздание  на  два дня с отводом войск явилось гибельным для
исхода всей операции..." Дальше шло перечисление задач,  поставленных  перед
Военными  советами  фронтов  в  связи  с  необходимостью  извлечь  уроки  из
поражения.
     - И это все? - строго посмотрел Сталин на Василевского.
     - Да, товарищ Сталин...
     - Записывайте... Все эти люди должны бы пойти под военный трибунал.  Но
с этим успеется. Пишите,- повторил Верховный:
     "1.  Снять  армейского  комиссара  первого  ранга  т.  Мехлиса  с поста
заместителя Народного комиссара обороны и начальника Главного  Политического
управления Красной Армии и снизить его в звании до корпусного комиссара.
     2.  Снять  генерал-лейтенанта  т. Козлова с поста командующего фронтом,
снизить его в звании до генерал-майора и  проверить  его  на  другой,  менее
сложной работе.
     3.  Снять  дивизионного  комиссара  т.  Шаманина с поста члена Военного
совета фронта, снизить его в звании ДО бригадного комиссара и проверить  его
на другой, менее сложной работе.
     4.  Снять  генерал-майора  т.  Вечного  с  должности начальника штаба и
направить его в распоряжение начальника Генерального штаба для назначения на
менее ответственную работу.
     5. Снять генерал-лейтенанта т. Черняка  с  поста  командующего  армией,
снизить  его  в  звании  до  полковника и проверить на другой, менее сложной
военной работе.
     6. Снять- генерал-майора т. Колганова  с.  поста  командующего  армией.
Снизить  его  в  звании  до  полковника и проверить на другой, менее сложной
военной работе.
     7. Снять генерал-майора авиации Т. Николаенко с поста командующего  ВВС
фронта,  снизить  его  в звании до полковника авиации и проверить на другой,
менее сложной военнойработе..."
     Сталин посмотрел на Василевского и спросил:
     -- Не забыли  кого?  Остальных  пусть  своей  властью  накажет  главком
направления. А теперь давайте подпишу...
     Для  него это все было уже в прошлом... Почти в то же время, с разрывом
в одну-две  недели,  Сталин  перенес  еще  один  тяжелейший  удар:  жестокое
поражение  под  Харьковом.  Здесь потери были еще более страшными -около 230
тысяч, человек погибшими  и  пленными,  775  танков,  более  5000  орудий  и
минометов...  После катастроф 1941 года это были две самые страшные неудачи.
"Апофеоз войны"  Верещагина  лишь  отдаленно  отражает  масштабы  сталинских
катастроф.
     К лету 1942 года создалась ситуация, когда Верховный, посоветовавшись с
Молотовым  и  Берией в отношении планов Японии, был вынужден еще раз снять с
Дальнего Востока крупные силы. После  того  как  Молотов  заверил  его,  что
"Япония  завязла в Юго-Восточной Азии", Сталин тут же позвонил Василевскому,
который с июня 1942-го возглавил Генеральный штаб:
     - Снимите 10-12 дивизий с Дальнего Востока. Начало скрытного выдвижения
не позже 11 июля. Доложите завтра.
     - Хорошо, товарищ Сталин.
     На другой день, точнее ночь,  Василевский  читал  Сталину  по  телефону
директиву командующему Дальневосточным фронтом:
     "Отправить из состава войск Дальневосточного фронта в резерв Верховного
Главнокомандования следущие стрелковые соединения:
     205 стр. дивизию - из Хабаровска
     96 стр. дивизию - из Куйбышевки, Завитой
     204 стр. дивизию -из Черемхово (Благовещенск)
     422 стр. дивизию - из Розенгартовки
     87 стр.. дивизию - из Спасска
     208 стр. дивизию - из Славянки
     126 стр. дивизию-из Раздольного, Пуциловки
     98 стр. дивизию-из Хороля
     А  вот  что  об  этом  сообщило Совинформбюро 31 мая 1942 г. "Некоторое
время назад Советскому Главному Командованию стали известны планы  немецкого
командования  О  предстоящем крупном наступлении немецко-фашистских войск на
одном из участков Ростовского фронта... Чтобы предупредить  и  сорвать  удар
немецко-фашистских  войск,  Советское  Командование  начало  наступление  на
харьковском направлении, при этом  в  данной  операции  захват  Харькова  не
входил  в  планы  Командования...  Основная  задача,  поставленная Советским
Командованием,-   предупредить    и    сорвать    удар    немецко-фашистских
войск-выполнена.  В  ходе  боев немецко-фатистские войска потеряли убитыми и
пленными, не менее 90 тысяч солдат и офицеров, 540  танков,  не  менее  1500
орудии, до 200 самолетов. Наши войска .в этих боях, поте:
     ряли убитыми до 5 тысяч человек, пропавшими без вести 70 тысяч человек,
300 танков, 832 орудия и 124 самолета..."
     250 стр. бригаду - из Биробиджана
     248 стр. бригаду - из Зелодворовки, Приморье
     253 стр. бригаду- из Щкотово".
     - Я согласен. Отправляйте директиву.
     Молох  войны  требовал  жертв. Сталин "поставлял" их в результате своих
просчетов, ошибок, некомпетентности. "Преуспели" в  этом  и  некоторые  наши
военачальники,  сыграло  свою  роль  и  стечение  роковых  обстоятельств. Но
справедливости ради следует сказать, что количество жертв определялось еще и
тем, что немцы в начале войны воевали лучше нас...
     Верховный,  начавший  было  к  концу  1941-го   обретать   уверенность,
подумывавший  о том, как сделать 1942-и годом разгрома немецких войск, вновь
был до основания потрясен крупнейшими неудачами под Харьковом и в Крыму.  Он
не  мог  знать,  что это далеко не последние его катастрофы. Сталин не хотел
признаться самому себе, что полководческое мастерство  противника  оказалось
выше.  Прямолинейные,  часто запоздалые указания и директивы Ставки зачастую
все еще были бесхитростны,  подчас  элементарны,  лишены  мудрости  военного
искусства. Но вернемся еще раз к Харькову.
     В  марте  1942  года  Сталин  созвал  совещание, на котором обсуждались
предложения Главного командования юго-западного направления. Трудно сказать,
было  это  заседание  Ставки  или  ГКО.  Присутствовали  Сталин,  Ворошилов,
Тимошенко,  Шапошников,  Жуков,  Василевский.  Главкомат  в  лице  Тимошенко
предлагал осуществить на юге широкую  наступательную  операцию  силами  трех
фронтов  с  выходом  на  рубеж Николаев - Черкассы - Киев - Гомель. Возразил
Шапошников:
     - У   нас   нет   крупных   стратегических   резервов.   Целесообразнее
ограничиться  активной  обороной  по  всему  фронту,  уделяя особое внимание
центральному направлению.
     - Не сидеть же нам в обороне сложа руки и  ждать,  пока  немцы  нанесут
удар первыми! -заметил Сталин.
     Жуков  предложил  нанести  удар на западном направлении, а на остальных
вести активную оборону. Тимошенко настаивал на проведении  крупной  операции
на  юге.  Его поддержал Ворошилов. Василевский, выражая позицию Генерального
штаба, возражал. Мнения разделились. Все ждали, что скажет Сталин. До  этого
он   на  подобных  заседаниях  ограничивался  утверждением  или  отклонением
проработанных предложений.  Сейчас  ему  было  нужно  принять  ответственное
самостоятельное решение. Он должен был сделать выбор. Стратегический выбор.
     Сталин в душе всегда был "центристом". В дни
     Октября,  борьбы  эа  Брестский  мир,  схватки с опозицией он стремился
занимать такую позицию, с которой можно  было  быстро,  удобно  и  безопасно
примкнуть  к  сильнейшей  стороне.  В  архиве  Радека,  например, содержится
любопытный документ "О центризме в нашей партии", где Сталин называется  его
приверженцем,  а  сам  центризм  "идейной  нищетой политика". Сталин остался
верен  своему  методологическому  кредо.  Он  принял  половинчатое  решение,
разрешив   войскам   юго-западного   направления   провести   одну   частную
наступательную операцию - разгромить харьковскую  группировку  противника  с
целью  последующего  освобождения  Донбасса. Теперь уже никто не возражал, В
Ставке Верховному вообще возражали редко.
     Сталин полагал, что удары по сходящимся направлениям - из района  южнее
Волчанска   и  с  барвенковского  плацдарма  могут  поставить  противника  в
безвыходное положение. Но он не знал, что и немецкое командование готовилось
нанести удар по нашим войскам на барвенковском  выступе.  Фактически  Ставка
санкционировала   наступление  из  оперативного  мешка,  каким,  несомненно,
являлся барвенковский выступ для войск Юго-Западного направления.  Это  было
очень  рискованно.  Но  война  не  просто риск, это и постоянная смертельная
опасность.
     Наступление на Харьков началось 12 мая. И началось успешно.  За  первые
три   дня   войска  продвинулись  на  50  километров  в  глубину.  И  полной
неожиданностью для всех был мощный удар гитлеровских армий с  юга  во  фланг
нашей  наступающей  группировке. Последовал ряд противоречивых распоряжений.
Уже 18 мая Тимощенко, по некоторым данным (в архиве следов этих  переговоров
нет),  обратился  к  Сталину  с  просьбой прекратить наступление на Харьков.
Верховный ответил отказом:
     - Мы дадим из резерва две стрелковые дивизии и  две  танковые  бригады.
Пусть Южный фронт держится. Немцы скоро выдохнутся...
     Событиям  под  Харьковом Н. С. Хрущев, бывший в ту пору членом Военного
совета Юго-Западного фронта, посвятил целый фрагмент своего  доклада  на  XX
съезде партии. По его словам, он с фронта дозвонился до Сталина, который был
на  даче. Однако к телефону подошел Маленков. Хрущев настаивал на том, чтобы
говорить лично со Сталиным. Но Верховный, который  находился  в  "нескольких
шагах  от  телефона", трубку не взял и передал через Маленкова, чтобы Хрущев
говорил с Маленковым. После того как через Маленкова, рассказывал  делегатам
XX съезда Хрущев, я передал просьбу фронта о прекращении наступления, Сталин
сказал:  "Оставить все так же, как есть!" Другими словами, Хрущев однозначно
заявил, что именно Сталин виновен в харьковской  катастрофе.  Другую  версию
выдвигает  Г.  К-  Жуков,  полагая,  что .ответственность за неудачу несут и
руководители Военных советов Южного и Юго-Западного фронтов. В  своей  книге
"Воспоминания  и  размышления"  Жуков  пишет,  что в Генштабе раньше, чем на
фронте, почувствовали опасность. 18 мая Генштаб еще раз  высказался  за  то,
"чтобы  прекратить нашу наступательную операцию под Харьковом... К вечеру 18
мая состоялся разговор по этому же вопросу с пленом Военного  совета  фронта
Н.  С.  Хрущевым, который высказал такие же соображения, .что и командование
Юго-Западного -фронта: опасность со стороны краматорской  группы  противника
сильно преувеличена и нет оснований прекращать операцию. Ссылаясь на доклады
Военного совета Юго-Западного фронта о необходимости продолжать наступление,
Верховный  отклонил  соображения  Генштаба.  Существующая версия о тревожных
сигналах, якобы  поступавших  от  Военных  советов  Южного  и  Юго-Западного
фронтов  в  Ставку,  не соответствует действительности. Я это свидетельствую
потому, что лично присутствовал при переговорах Верховного".
     Думаю, в этом случае ближе к истине маршал. Н.  С.  Хрущев,  приводя  в
докладе  свои  личные  воспоминания,  скорее всего, передал спустя много лет
свою  запоздалую  реакцию  на  неудачу,  когда  уже  всем  было  ясно,   что
надвигается  катастрофа.  Маршал Жуков неоднократно подчеркивал, что решение
Верховного основывалось на докладах Тимошенко и  Хрущева.  Если  это  просто
забывчивость  Хрущева,  то  это одно дело. Но если это попытка задним числом
создать себе историческое алиби - это уже совсем  другое.  Что  же  касается
Сталина,  то  он  не  смог  по. достоинству оценить трезвый анализ ситуации,
сделанный Генштабом.
     Танковая армия Клейста  наращивала  мощь  удара,  расширяла  прорыв,  и
Сталин,  к  своему  ужасу, ясно увидел, что через день-два наши войска могут
оказаться в  барвенковской  "мышеловке".  Верховный  отдал  наконец  приказ:
перейти к упорной обороне на барвенковском выступе. Но. было уже поздно. Две
армии,  6-я  и  57-я,  как  и  армейская  группа  генерала  Л.  В.  Бобкина,
наступавшая на Красноград, попали в окружение и фактически были разбиты. Это
была еще одна из самых страшных катастроф Великой Отечественной войны.
     Понял  ли  Сталин  причины  неудач?   Осмыслил   ли   личные   промахи?
Почувствовал  ли собственную стратегическую и оперативную уязвимость? Трудно
сказать. Но бесспорно одно: он, как и Ставка в  целом,  постепенно  усваивал
кровавые  уроки войны. С высоты сегодняшних лет военные историки справедливо
пишут, что причины харьковской неудачи  лежат  на  поверхности:  не  создали
необходимых   резервов   для   надежного   прикрытия   флангов   наступающей
группировки; не обеспечили решающего превосходства на  направлении  главного
удара;  не  провели  двух-трех  отвлекающих операций, позволив гитлеровскому
командованию  тем  самым  безбоязненно  маневрировать  своими   силами;   не
использовали  авиацию Брянского и Южного фронтов для поддержки наступления и
нанесения ударов по наиболее  опасным  группировкам  противника.  Добавлю  к
этому,  что  контрудар  Клейста  оказался  просто неожиданным, что говорит о
слабой  работе  разведки.  И,  наконец,  управление  войсками,  связь  вновь
оказались  на  чрезвычайно  низком  уровне. Все это ясно нам сегодня, в тиши
кабинетов, наедине с архивными материалами Ставки. А в те  дни,  в  кровавой
мясорубкевойны  все было сложнее, труднее, неопределеннее. Но именно в такие
моменты и выявляются подлинные величие и талант  полководца.  Сталин  их  не
проявил.   Несмотря.на   это,  советский  народ,  простой  советский  солдат
продолжал  сражаться,  сражаться,   сражаться,   не   ведая,   что   .многие
колоссальные   жертвы,  понесенные  под  Минском.,,  Киевом,  в  Крыму,  под
Харьковом,  в  ряде   других   мест,   в   огромной   степени   связаны,   с
некомпетентностью  Верховного Главнокомандующего, неподготовленностью многих
"скороспелых" командиров,  заменивших  тех,  кого  уничтожил  "вождь"  перед
войной. Эта кровавая дань цезаризму в предвоенные годы отозвалась безмерными
жертвами в ходе войны, особенно в 41-м и 42-м.
     Сталин,   испытав   горечь  сокрушительных  поражений  В  Крыму  и  под
Харьковом, принял решение активизировать партизанское движение. В конце  мая
1942  года  он подписал постановление ГКО No 1837 о партизанском движении. В
постановлении, в частности, говорилось:  "В  целях  объединения  руководства
партизанским  движением  в  тылу противника и для дальнейшего развития этого
движения создать при Ставке Верховного Главнокомандования  Центральный  штаб
партизанского  движения".  При  Военных  советах  юго-западного направления,
Брянского, Западного, Калининского,  Ленинградского  и  Карельского  фронтов
создавались  фронтовые  штабы  партизанского  движения.  Перед  партизанским
движением были поставлены важные военно-политические задачи.  В  Центральный
штаб  вошли  П.  К.  Пономаренко  (ЦК  ВКП(б), В. Т. Сергиенко (НКВД), Г. Ф.
Корнеев (Развед-управление НКО). Это был  правильный  шаг  Ставки,  который,
возможно, нужно было сделать раньше.
     Конечно,  Сталин мучительно размышлял над причинами неудач. И благодаря
этому в последующем он многому  научился.  А  пока,  едва  более  или  менее
стабилизировав  фронт  на  юге,  Сталин  решил  послать  специальное  письмо
Военному совету Юго-Западного фронта.
     В два часа ночи 26 июня 1942 года, после того как Василевский  закончил
очередной доклад и собирался уходить, Сталин произнес:
     - Подождите.  Я  хочу вернуться к харьковской неудаче. Сегодня, когда я
запросил штаб Юго-Западного фронта, остановлен ли противник под Купянском  и
как  идет  создание рубежа обороны на реке Оскол, мне ничего вразумительного
доложить не смогли. Когда люди научатся воевать? Ведь харьковское  поражение
должно  было научить штаб. Когда они будут точно исполнять директивы Ставки?
Надо  напомнить  об  этом.  Пусть  кому  положено  накажут  тех,  кто  этого
заслуживает,  а  я  хочу  направить руководству фронта личное письмо. Как Вы
считаете?
     - Думаю, что это было бы полезным,- ответил Василевский.
     Архивы  сохранили  для  нас   и   этот   документ.   "Военному   совету
Юго-Западного фронта
     Мы здесь в Москве - члены Комитета Обороны (характерно, Сталин ни с кем
из ГКО   не   советовался   и   решение,   как   и   многие  другие,  принял
единолично.-Прим: Д. В.) и люди из Генштаба-решили снять с поста  начальника
штаба  Юго-Западного  фронта  тов. Баграмяна. Тов. Баграмян не удовлетворяет
Ставку  не  только  как  начальник  штаба,  призванный  укреплять  СВЯЗЬ   И
РУКОВОДСТВО  армиями,  но  не удовлетворяет Ставку и как простой информатор,
обязанный честно и правдиво сообщать в Ставку о положении на  фронте.  Более
того,  т.  Баграмян  оказался  неспособным  извлечь  урок из той катастрофы,
которая разразилась на Юго-Западном фронте. В течение каких-либо трех недель
Юго-З^падный  фронт,  благодаря  своему  легкомыслию,  не  только   проиграл
наполовину  выигранную, Харьковскую операцию, но успел еще отдать противнику
10-20 дивизий..."
     Сталин остановился, замолчал, посмотрел на  Василевского,  затем  вновь
стал расхаживать по кабинету и спросил наконец начальника Генштаба:
     - Вместе  с  Самсоновым, тогда, в 1914 году, потерпел поражение генерал
русской армии с немецкой фамилией, забыл...
     - Ренненкампф,-сказал  Василевский  (он  только-только   был   назначен
начальником   Генштаба   и  еще  не  привык  к  возможным  "зигзагам"  мысли
Верховного).
     - Да, конечно... Пишите дальше.
     "Это катастрофа, которая  по  своим  пагубным  результатам  равносильна
катастрофе  с  Ренненкампфом  и  Самсоновым в Восточной Пруссии. После всего
случившегося тов. Баграмян мог бы  при  желании  извлечь  урок  и  научиться
чему-либо.  К  сожалению,  этого пока не видно. Теперь, как и до катастрофы,
связь   штаба   с   армиями   остается   неудовлетворительной,    информация
недоброкачественная...
     Направляем  к  Вам  временно  в  качестве  начальника штаба заместителя
начальника Генштаба тов. Бо-дина, который знает Ваш фронт  и  может  оказать
большую услугу. Тов. Баграмян назначается начальником штаба 28-й армии. Если
тов.  Баграмян  покажет  себя  с хорошей стороны в качестве начальника штаба
армии, то я поставлю вопрос  о  том,  чтобы  дать  ему  по-;том  возможность
двигаться дальше.
     Понятно,- что дело здесь не только в тов. Баграмяне. Речь идет также об
ошибках  всех  членов  Военного  совета и прежде всего тов. Тимошенко и тов.
Хрущева. Если бы мы сообщили стране во веей полноте о  той  катастрофе  -  с
потерей 18-20 дивизий, которую пережил фронт и продолжает еще переживать, то
я боюсь, что с Вами поступили бы очень круто...

     Желаю Вам успеха. 26 июня, 42 г. 2.00.
     И.Сталин".

     Сталин  отпустил  Василевского,  устало откинулся в кресле и задумался.
Так хорошо начался год. Контрнаступление под Москвой с 5 декабря  1941  года
по  7  января  1942  года  было  первой  крупной , наступательной операцией,
осуществленной  в  тесном  взаимодействии  трех  фронтов.  Страна  ликовала:
удалось  отбросить  врага  от стен столицы на 100 - 250 километров на запад!
Казалось, перелом наступил. Удачная высадка крупного десанта в Крыму.  Успех
под  ;Тдхвином,  окружение  крупной  группировки под Демянском... И потом...
Если бы Сталин читал о божественном Юлии Гая Светония, то мог  бы  вспомнить
слова  Цезаря:  "...Никакая  победа  не  принесет...  столько, сколько может
отнять одно поражение". А их было не одно. И будут еще...
     Эти поражения потрясли Сталина. Но он их воспринял более спокойно,  чем
угрозу,  которая  нависла  в  октябре  1941  года  над  столицей. В то время
Верховный Главнокомандующий  еще  никак  не  мог  Освободиться  от  какой-то
внутренней неуверенности, его мучали тревожные предчувствия. Когда 2 октября
1941  года  принесли  радиоперехват  с речью Гитлера, он, возможно, подумал:
если сейчас не выстоим, то это будет концом прежде всего для него,  Сталина.
Верховному  все время казалось, что в случае еще одного большого неуспеха от
него не просто отвернутся-его сместят, уберут, ликвидируют.  А  в  обращении
Гитлера   к   своим  войскам  говорилось:  "Создана  наконец  предпосылка  к
последнему огромному удару, который еще до наступления зимы должен  привести
к уничтожению врага..."
     Он  помнил,  что в те дни он несколько ночей подряд не покидал кабинет,
забываясь тревожным сном в небольшой комнате отдыха на два-три часа в сутки,
а остальное время вместе с генералами  Генштаба,  членами  Политбюро  что-то
лихорадочно  решал,  о чем-то распоряжался, кого-то вызывал. Помнил, как ему
казалось, умную директиву, подготовленную в Ставке:
     перейти по всему фронту к упорной, жесткой обороне, закопаться в землю,
вырыть везде окопы полного профиля в несколько  линий  с  ходами  сообщения,
проволочными  заграждениями и противотанковыми препятствиями. Сейчас это его
рассмешило,  но  тогда  он  был,  пожалуй,   главным   "снабженцем":   лично
распределял  чуть  ли  не каждый танк, орудие, машину, прибывающие в Москву.
Например, 1 октября 1941 года он распределял даже колючую проволоку и Другие
инженерные оборонительные средства.
     Несмотря на героические усилия войск Западного, Резервного, Брянского и
Калининского фронтов, к середине октября 3-я и 4-я танковые группы  немецких
войск  соединились  в  районе Вязьмы и наши 19, 20, 24 и 32-я армии попали в
кольцо окружения. Какой-то рок висел над  советскими  войсками  в  1941-м  и
первой  половине  1942 года: немецкие танковые и механизированные соединения
не раз и не два брали их  в  "охват",  "клещи".  Окружение,  как  проклятие,
преследовало  части и соединения Красной Армии. Боязнь оказаться в окружении
создавала предпосылки  паники,  резкого  снижения  морального  духа  личного
состава.  12  сентября  1941  года Сталин под грифом "Особо важная" направил
всем фронтам, армиям и дивизиям телеграмму, в которой говорилось:
     "Опыт борьбы с  немецким  фашизмом  показал,  что  в  наших  стрелковых
дивизиях имеется немало панических и прямо враждебных элементов, которые при
первом  же  нажиме  со  стороны противника бросают оружие, начинают кричать:
"нас окружили!" и увлекают за собой остальных бойцов. В результате  подобных
действий дивизия обращается в бегство... Если бы командиры и комиссары таких
дивизий  были  на  высоте своей задачи, паникерские и враждебные элементы не
могли бы взять верх в дивизии".
     Сталин опасался, что страх окружения парализует армию и под Вязьмой. Но
люди отчаянно сражались, проявляя необыкновенную стойкость. Но  этого  было,
увы, недостаточно. Сталин тут же отдал приказ:
     окруженным  соединениям  с  боями  выходить на можайскую линию обороны.
Отдельным частям это удалось. Но потери были очень велики. Самоотверженность
советских солдат, попавших в окружение в районе Вязьмы, задержала более  чем
на  неделю  около тридцати вражеских дивизий. В это время срочно укреплялась
можайская линия. Сталин помнил: когда  ему  сказали,  что  немецкие  войска,
выйдя  к Осташкову, Туле, Нарофоминску, непосредственно угрожают Москве, он,
не советуясь с Генштабом, продиктовал один короткий приказ  и  подписал  его
как нарком обороны:
     "Всем зенитным батареям корпуса Московской ПВО, расположенным к западу,
юго-западу  и  югу  от  Москвы,  кроме  основной задачи отражения воздушного
противника, быть готовым к отражению и  истреблению  прорывающихся  танковых
частей и живой силы противника".
     Над  Москвой нависла. реальная угроза. 20 октября решением ГКО в Москве
было введено осадное положение. Октябрь и ноябрь  для  Сталина,  как  и  для
всего советского народа, оказались исключительно трудными. Противник наносил
один  жестокий  удар за другим, не давал опомниться, отдышаться, оглядеться.
Сталин  был  подобен  боксеру,  загнанному  в  угол  канато.в  и  с   трудом
держащемуся  на  ногах  под  градом  ударов  удачливого соперника. Временами
Верховному казалось, .что его спасет только  чудо.  Но  спасло  не  чудо,  а
народ,  который  нашел  в себе силы выстоять. В этом главный "секрет" победы
под Москвой.
     Сталин помнил, что в эти октябрьские дни тяжелейшее положение сложилось
и под Ленинградом. Величайшую стойкость,  подлинное  величие  духа  проявили
ленинградцы.  В  своей  речи  9  ноября  1941 года Гитлер, объясняя топтание
немецкой армии у стен Ленинграда, цинично сказал: "Под Ленинградом мы  ровно
столько  времени наступали, сколько нужно было, чтобы окружить город. Теперь
мы там в обороне, а противник вынужден делать попытки  вырваться,  но  он  в
Ленинграде  умрет  с  голода. Если бы была сила, которая угрожала снять нашу
осаду, то я приказал бы взять город штурмом. Но город крепко окружен, и он и
его обитатели-все окажутся в наших руках".
     У Сталина не было уверенности, что Ленинград удастся удержать.  По  его
поручению  Василевский  23  октября  1941  года продиктовал ночью по прямому
проводу телеграмму, собственноручно написанную Сталиным:

     "Федюнинскому, Жданову, Кузнецову
     Судя по вашим медлительным действиям, можно прийти к выводу, что вы все
еще не  осознали  критического  положения,  в   котором   находятся   войска
Ленфронта.  Если вы в течение нескольких ближайших дней не прорвете фронта и
не восстановите прочной связи с 54-й армией, которая вас связывает  с  тылом
страны,  все  наши  войска  будут  взяты  в  плен. Восстановление этой связи
необходимо не только для  того,  чтобы  снабжать  войска  Ленфронта,  но  и,
особенно,  для того, чтобы дать выход войскам Ленфронта для отхода на восток
(так  в  тексте.-Прим.  Д.  В.)  -для  избежания  плена   в   случае,   если
необходимость  заставит сдать Ленинград. Имейте в виду, что Москва находится
в критическом положении и она не в состоянии помочь вам новыми силами.  Либо
вы  в  эти  два-три  дня  прорвете фронт и дадите возможность вашим, войскам
отойти  на  восток  в  случае  невозможности  удержать  Ленинград,  либо  вы
попадете, в плен.
     Мы требуем от вас решительных и быстрых действий. Сосредоточьте дивизий
восемь или десять и прорвитесь на восток. Это необходимо на тот случай, если
Ленинград  будет удержан и на случай сдачи Ленинграда. Для нас армия важней.
Требуем от вас решительных действий. 23.10. Зч,-35 мвд.

     Сталин".

     Сталин допускал возможность захвата противником  Ленинграда.  Это  ясно
видно   из   вышеприведенной   телеграммы  Верховного,  из  распоряжений  по
подготовке  к  уничтожению  Балтийского  флота.  В  тех  же  архивных  делах
зафиксировано,  что  часом  позже  Василевский  по прямому проводу говорил с
командующим 54-и армией генерал-лейтенантом М.  С.  Козиным,  который  через
четыре дня будет назначен командующим Ленинградским фронтом:
     "На  ваши  вопросы  отвечаю  указаниями  товарища  Сталина,  54-я армия
обязана  приложить  все  усилия  к  тому,  чтобы  помочь  войскам  Ленфронта
прорваться  на  восток...  Прошу  учесть,  что в данном случае .речь идет не
столько о спасении Ленинграда, сколько о спасении и выводе армии  Ленфронта.
Все".
     Критическая  ситуация  сложилась  и на подступах к Москве. Командование
группы армий "Центр" получило предписание Гитлера: "4-я  танковая  группа  и
4-я  армия  без промедления наносят удар в направлении Москвы, имеющий целью
разбить находящиеся перед Москвой  силы  противника  ,  и  прочно  захватить
окружающую  Москву  местность,  а  также плотно окружить город, 2-я танковая
армия с этой целью  должна  выйти  в  район  юго-восточнее  Москвы  с  таким
расчетом, чтобы она, прикрываясь с востока, охватила Москву с юго-востока, а
в   дальнейшем  и  с  востока".  В  октябре  немецкие  войска  в  ряде  мест
продвинулись на 200-250 километров. Сталин помнил, как  17  или  18  октября
утром  он  собрал  у себя в кабинете членов ГКО и Политбюро, военных. Пришли
Молотов,  Маленков,  Микоян,  Берия,  Вознесенский,   Щербаков,   Каганович,
Василевский, Артемьев.
     Поздоровавшись,  Сталин  предложил всем сесть и сразу же начал отдавать
распоряжения: сегодня же эвакуировать крупных общественных и государственных
деятелей, произвести минирование крупнейших предприятий и подготовить  их  к
взрыву  в  случае  захвата  Москвы.  У  всех  подъездов  к  Москве соорудить
противотанковые и противопехотные заграждения. Здесь же было решено,  как  и
предписывалось   мобилизационным   планом,   эвакуировать   правительство  в
Куйбышев, а Генштаб - в Арзамас. Помолчав, Сталин добавил,  что  он  все  же
надеется на лучший исход:
     скоро  из  Сибири и Дальнего Востока начнут прибывать дивизии. Погрузка
их в эшелоны уже началась.
     "Москвы не сдадим", "Дальше  отступать  некуда"  -  стало  гражданским,
патриотическим    императивом    каждого    советского    человека.    После
кратковременной  паники  в  середине  октября  на  улицах  Москвы  наступила
спокойная решимость. Столица была готова сражаться до конца.
     Вокруг  ближней  дачи  Сталина  разместили  несколько зенитных батарей,
усилили охрану. Однажды, приехав под утро на дачу в  Кунцево,  Сталин,  едва
выйдя   из   машины,   оказался  свидетелем  воздушного  налета  на  Москву.
Оглушительные  хлопки  зенитных  орудий,  лучи  прожекторов   над   головой,
надсадный    гул    множества   самолетов   в   московском   небе   наглядно
продемонстрировали сегодняшнее положение столицы. Сталин  застыл  у  машины.
Мог  ли  он  думать  еще  четыре  месяца  назад,  что  его  дача окажется на
расстоянии дневного броска  немецкой  танковой  колонны?  Рядом  на  дорожке
что-то  упало.  Власик  нагнулся:  то  был  осколок  от  зенитного  снаряда.
Начальник охраны пытался уговорить Сталина войти в дом (укрытие было сделано
позже).  Но  Верховный,  пожалуй,   впервые   в   этой   войне   ощутил   ее
непосредственное  смертельное  дыхание и постоял еще несколько минут, вдыхая
промозглый воздух октябрьского утра. Тогда-то  у  него  и  возникло  желание
побывать на фронте.
     В  конце октября, ночью, колонна из нескольких машин выехала за пределы
Москвы по Волоколамскому шоссе, затем через несколько километров свернула на
проселок.  Сталин  хотел  увидеть   залп   реактивных   установок,   которые
выдвигались  на  огневые позиции, но сопровождающие и охрана дальше ехать не
разрешили. Постояли. Сталин выслушал кого-то из командиров Западного фронта,
долго смотрел на багровые сполохи за линией горизонта на западе  и  повернул
назад.  На  обратном  пути  тяжелая  бронированная машина Сталина застряла в
грязи. Шофер Верховного А. Кривченков  был  в  отчаянии.  Но  кавалькада  не
задерживалась.  Берия  настоял,  чтобы  Сталин  пересел в другую машину, и к
рассвету "выезд на фронт" завершился.
     Однажды в середине октября, когда Сталин собрался ехать на дачу,  Берия
нерешительно  сказал:  "Нельзя,  товарищ Сталин!" На недоуменно-раздраженный
взгляд. "вождя" пояснил по-грузински: "Дача заминирована  и  подготовлена  к
взрыву".  Сталин  возмутился,  но  быстро остыл. Берия сообщил также, что на
одной из станций под Москвой приготовлен специальный поезд для Верховного, а
также готовы четыре самолета Ставки, в  том  числе  личный  самолет  Сталина
"Дуглас".   Сталин  промолчал.  Он  колебался.  Но  где-то  в  глубине  души
чувствовал, что пока армия, народ знают, что Сталин в Москве, это придает им
дополнительную уверенность. После  долгих  размышлений  решил  оставаться  в
Москве  до  последнего.  Знал,  что  эвакуация  столицы  идет  полным ходом,
минируются оборонные
     "предприятия; Берия предлагает в случае отхода взорвать и метро... Надо
поговорить с Щербаковым... Сталин закрыл глаза, сел в кресло: сразу  куда-то
уплыл  Берия,  пропал  звук  его  голоса, нс запахом полыни пришли видения -
багровые сполохи. А он держит  теплый  осколок  зенитного  снаряда,  который
подал ему, Власик...
     И  ведь  выстояли!  И  второе  генеральное наступление немцев на Москву
провалилось! Вскоре Сталин одобрил предложение командующего Западным фронтом
Г. К. Жукова развернуть контрнаступление.
     Суть плана заключалась в том, чтобы мощными ударами  Западного  фронта,
во   взаимодействии   с   войсками   левого   крыла  Калининского,  а  также
Юго-Западного фронтов уничтожить основные группировки  врага,  нависшие  над
Москвой   с   севера   и   юга,   окружить  и  разгромить  силы  противника,
противостоящие  нашему  Западному  фронту.  В  конечном  счете  дело  решили
резервы.  Как  предсказывал  командующий  группой "Центр" Ф. фон Бок, "исход
сражения  будет  решен   последним   батальоном".   Советское   командование
распорядилось  резервами  на этот раз куда расчетливее. Когда атаки вермахта
заглохли буквально у самых подступов к Москве и гитлеровцы валились с ног от
усталости, был отдан приказ на начало контрнаступления. Оно было на этот раз
успешным. Гитлеровцы потерпели первое крупное поражение  во  второй  мировой
войне.  Это  было  особенно важно, ибо немецкое командование уже разработало
ритуал "пленения" столицы, который должен был означать  близкую  капитуляцию
русских.  Самое поразительное, что успеха советским войскам удалось добиться
в  условиях,  когда  противник  имел  некоторое  превосходство   в   танках,
артиллерии и т. д.
     Когда   захватчиков  погнали  на  запад,  казалось,  наступил  перелом.
Главное, что удалось достичь этой победой,- вернуть людям веру в возможность
разгромить агрессора, разрядить атмосферу фатальной неудачливости,  развеять
миф  о  "непобедимости"  германской  армии.  Морально-политическое  значение
победы в первой крупной стратегической наступательной операции  нельзя  было
переоценить.  Пожалуй,  с  декабря  1941  года  к  Сталину  начала приходить
внутренняя уверенность в общем благоприятном исходе войны. Свои сомнения  он
всегда  загонял  глубоко внутрь. Теперь они исчезли. Даже в минуты горечи от
поражений под Харьковом, в Крыму, в районе Вязьмы  Сталин  не  сомневался  в
конечном успехе. И эти надежды не были беспочвенными.
     Битва  под  Москвой  не  только  имела  большое стратегическое значение
(разгром  более  трех  десятков  вражеских   дивизий,   освобождение   тысяч
населенных  пунктов  от оккупантов), но и явилась для советского народа, его
армии, руководства  первым  крупным  успехом  в  войне,  получившим  большой
международный резонанс. Сталин помнил, что, когда в конце ноября немцы вышли
к  каналу  Волга - Москва, форсировали реку Нара и подошли к Кашире с юга, у
него что-то дрогнуло внутри.  Ставка  готовила  контрнаступление,  а  Сталин
вновь  предложил  "перетасовку" командующих фронтами. Еще раньше, в октябре,
командовать войсками Западного фронта вместо генерал-полковника И. С. Конева
(его отправили командовать Калининским фронтом) он послал генерала армии  Г.
К.   Жукова,   на   Брянском-генерал-полковника   А.   И.  Еременко  заменил
генерал-майором Г.  Ф.  Захаровым,  а  затем  и  генерал-полковником  Я.  Т.
Черевиченко.  На  Юго-Западный фронт,- который участвовал в Московской битве
правым крылом, вместо маршала С. К. Тимошенко перебросил  генерал-лейтенанта
Ф. Я. Костенко. Лишь маршал С. М. Буденный удержался на Резервном
     фронте.  Сталину  казалось,  что  эти  перестановки ПОМОГЛИ под Москвой
нащупать наиболее удачное/ сочетание фронтового  руководства.  Но  думается,
что,  кроме  недоумения  фон  Бока,  командовавшего фашистской группой армий
"Центр", не успевавшего осмысливать разведдонесения о  рокировках  советских
генералов  и нервозности самих командующих, которым приходилось без конца "с
ходу" вписываться в новую обстановку, эти шаги Верховного  никакого  другого
эффекта не имели.
     Изощренный  и социально циничный интеллект Сталина, пожалуй, постиг еще
одну истину: его надежды на конечный успех основываются не только на  первой
крупной  победе под Москвой, а прежде всего на способности советского народа
оправиться  от  таких  катастроф,  которые  не  пережил  бы  никто   другой.
Катастрофы  не  убили  надежды. Фронтовые, армейские, корпусные, дивизионные
катастрофы не превратились  в  непоправимую  национальную  трагедию  главным
образом  потому,  что  Гитлер не смог сломить дух народа. Пока этот дух жив,
пока воля  к  борьбе  не  утрачена,  самые  крупные  материальные  потери  и
человеческие жертвы еще не означают непоправимого конца. Катастрофы, которые
остались  позади,  укрепили  надежду Сталина. Это парадоксально, но это так.
Просчеты, которые Сталин допустил накануне войны,  дилетантское  руководство
вооруженной  борьбой на ее первом этапе, что повлекло за собой невообразимые
материальные, людские, технические, территориальные утраты,  не  простил  бы
своему  руководителю  ни  один народ. Но советский народ простил, потому что
уже давно функционировала система, в которой  ему  была  уготована  роль  не
творца,  а  исполнителя  воли  "вождя".  Для  Сталина всегда был важен лишь.
результат, а не его цена. Истории было угодно  во  главе  гигантской  страны
иметь  "полководца-вождя",  который  мог позволить себе терять на фронтах по
сто, двести, триста, четыреста тысяч человек и не терять надежды на конечную
победу...
     Своеобразна реакция Сталина на  сообщения  о  трагедии  ленинградцев  -
смерти  сотен тысяч людей от голода. Генерал армии И. И. Федюнинский однажды
рассказал  мне  о  состоявшейся  беседе  Сталина  с  группой   ленинградских
руководителей  уже  после  снятия блокады. Сталину говорили, что город зимой
1941- 1942 годов стал городом-призраком.  Лежавшие  прямо  на  улицах  трупы
некому  было  убирать. Вдоль домов медленно двигались тени. Люди падали и не
поднимались. Самое страшное,  рассказывал  Федюнинский,  что  до  последнего
момента  у  человека,  умирающего  от  голода,  сохраняется  ясное сознание.
Исчезает даже страх. Человек как бы видит  приближение  собственной  смерти.
Застывший  город стал молчаливым свидетелем одной из самых страшных трагедий
в человеческой истории.
     Сталин на этот рассказ ответил так:  "Смерть  косила  тогда  не  только
ленинградцев.   Гибли   люди  на  фронтах,  на  оккупированных  территориях.
Согласен, смерть страшна в условиях безысходности. А голод -  безысходность.
Мы  больше  тогда ничего предложить Ленинграду не могли. Москва сама была на
волоске. Смерть и война - понятия неразрывные. Этот мерзавец с челкой принес
беду не только Ленинграду..."
     Когда Сталину докладывали о крупных потерях в результате того или иного
окружения, неудачного контрудара или операции.  Верховный  обычно  не  давал
волю  чувствам.  Мог сделать одно-два злых замечания в адрес военачальников,
что-то вроде: "Когда  наконец  научатся  воевать?"  или  "Опять  повторяется
старая  история..."  Но  никогда  не  говорил о горечи безвозвратных потерь,
тысячах погибших сынов Отечества.  Его  эмоции  либо  "застыли"  задолго  до
войны, либо он умел их прятать очень глубоко, либо их просто не было.
     Сталин  в  некоторых  случаях  проявил  себя  неплохим  психологом.  Он
понимал, что ему нельзя покидать Москву, знал, что в  сообщениях  Информбюро
не  должно  быть  панических  ноток,  не случайно, требовал, чтобы в газетах
больше писали о подвигах, отважных, мужественных поступках советских воинов.
Накануне ноябрьских праздников, за несколько дней до  7  ноября  1941  года,
Сталин сказал Молотову и Берии:
     - Как  будем  проводить  военный  парад?  Может быть, на час-два раньше
обычного?
     Собеседникам  показалось,  что  они  ослышались.  Какой  парад?   Немцы
буквально  под  Москвой.  Ударная  группировка  фашистов,  состоящая  из  51
дивизии, едва не охватила столицу... Сталин, словно  не  замечая  недоумения
собеседников, продолжал:
     - Войска  противовоздушной  обороны  Москвы следует еще больше усилить.
Военачальники  основные  на  фронтах.  Принимать  парад  будет  Буденный,  а
командовать  -  генерал  Артемьев.  Если  во  время  парада  будет бомбежка,
прорвутся немецкие самолеты-  убитых  и  раненых  быстро  убрать,  но  парад
завершить.  Пусть  кинохроника снимет документальные журналы, которые быстро
размножить и разослать по всей стране... Газеты должны отразить парад  шире.
Я  сделаю доклад на торжественном собрании и произнесу речь на параде... Что
скажете?
     - Но. риск... Риск! Конечно, политический резонанс у  нас  и  в  других
странах будет огромным,- опомнился Молотов.
     - Значит,  решено,-  не  стал  больше распространяться Сталин.- Отдайте
необходимые распоряжения,- повернулся к Берии,- но  до  последнего  момента,
кроме  Артемьева,  Буденного и еще нескольких особо доверенных лиц, никто не
должен знать о готовящемся параде.
     С высоты сегодняшних дней надо сказать, что решение провести парад было
смелым,  дальновидным.  Оно  свидетельствовало  о  возрастающей  уверенности
Сталина,  его  умении  влиять  .на  общественное  мнение  страны,  управлять
духовным состоянием людей. Тем более что война у многих посеяла  сомнения  в
ее  исходе.  В  оккупированных  районах  появились  многочисленные пособники
гитлеровцев. Сталин понимал,  что  неудачи  подтачивают  веру.  А  ее  нужно
всячески укреплять.
     Факты   массовой   сдачи   в  плен  Сталин  расценивал  как  проявление
предательства, измены, враждебных намерений. Без всяких исключений. При этом
Сталин  никогда  публично  не  признавал  того  бесспорного  факта,  что  во
вражеском плену оказалось очень много советских военнослужащих. Председатель
ГКО,  выступая  6  ноября1941  года  на  торжественном заседании Московского
Совета депутатов трудящихся,  проходившем  на  станции  метро  "Маяковская",
заявил,  что  "за  4 месяца войны мы потеряли убитыми 850 тысяч и пропавшими
без вести 378 тысяч человек...". Сталин знал, что "пропавших без вести" было
в несколько раз больше. Верховный, в скупых цифрах сводок о потерях,  где  в
графе  "пропавшие  без  вести" (графа "попавшие в плен" отсутствовала) били:
многозначные цифры, видел не результат  катастрофического  начала  войны,  а
политические  изъяны  в  подготовке  людей, недоработку карательных органов,
вражеское влияние, отрыжки классовой борьбы прошлого. В оценке этих  явлений
Сталин  не  был ни тонким .психологом, ни трезвым политиком,ни "мудрым отцом
нации". Здесь он был тем  Сталиным,  каким  во  весь  рост  проявил  себя  в
1929-1933,  1937-1939  годах.  Природа  человека,  его внутренний "стержень"
меняются медленно. У Сталина установки на "вражеские происки"  и  "вражеское
окружение" остались на всю жизнь. Иначе он просто не был бы Сталиным.



     Фашистское  нашествие  принесло  множество  бед.  Одна  из  них - плен.
Человек, поставленный перед выбором между жизнью и смертью, на  войне  часто
выбирает  жизнь,  хотя она сопровождается утратой свободы, многих ценностей,
своего достойного социального статуса. В минувшей  войне  плен  -  это  была
почти  ,та  же  смерть, ибо подавляющее большинство военнопленных в немецких
концлагерях погибло. В мае ^1918 года Советское правительство в обращении  к
Международному  комитету  Красного Креста и правительствам мира подчеркнуло,
что конвенция о жертвах войны, как и "все другие международные  конвенции  и
соглашения,  касающиеся  Красного Креста, признанные Россией до октября 1917
года, признаются и будут соблюдаться Российским  Советским  правительством".
Однако  новая  Женевская  конвенция  1929  года  по  проблеме  военнопленных
Советским Союзом ратифицирована не была. Времена  и  люди  в.Стране  Советов
сильно  изменились по сравнению с 1918 годом. А что касается Гитлера, то для
него международное право было еще одной "химерой".
     В первые полтора года войны в немецкий плен попали  миллионы  советских
воинов. До сих пор в СССР не опубликованы точные данные о потерях и пленных.
Остается  лишь  надеяться,  что  теперь,  когда  доступ к архивам постепенно
упрощается, эти данные будут  уточнены  и  обнародованы  суммарные  цифры  и
погибших,  и  пленных.  В  одной  из  следующих глав я приведу свои подсчеты
потерь Советского Союза в Великой Отечественной войне.
     Для  советских  людей  это  не  только  вопрос  "соотношения  сил",  но
политическая и нравственная проблема. В полной мере она не решена и сегодня.
Наряду  с  предателями  было  очень  много  и  тех,  кто попал в плен в силу
трагически сложившихся обстоятельств. Все это - страшные жертвы войны...
     Величие Сталина, долго державшегося на пьедестале и после  разоблачения
его культа, связано, ..между прочим, и с тем, что народ, общество до сих пор
не знают т о ч н о и цены Победы. А она фантастически велика. .В 1941-м, как
и  в  1942 году, в результате ряда неудачных оборонительных и наступательных
операций огромное количество советских военнослужащих оказались в фашистском
плену. Судьба этих людей безмерно горька. Горька вдвойне, потому  что  плен,
по  нашим  официальным взглядам, был позором, почти синонимом предательства.
Хотя советские военные уставы не рассматривали политическую  и  нравственную
сторону  плена,  однозначно  считалось,  что  плен  - это не просто позор, а
фактическая  измена.  Существовала  формула:  лучше  смерть,  чем  плен.  Но
обстоятельства  войны складывались таким образом, что многие предпочли жизнь
смерти, в надежде вырваться из плена, вернуться к родным очагам.
     Сталин уже в первые месяцы войны несколько раз интересовался масштабами
потерь. Генштаб,  Главное  управление  кадров  (ГУК)  НКО  докладывали,  но,
похоже, тогда никто ничего толком не знал. Передо мной несколько официальных
сводок  о  потерях.  Есть  графы  о  том,  сколько  погибло, ранено, сколько
больных, сколько  пропало  без  вести.  Сколько  выбыло  из  строя  лошадей,
потеряно  орудий,  минометов,  танков,  самолетов... Но графы о том, сколько
попало в плен,- нет. В одной из сводок сообщается, что за июнь и  июль  1941
года "пропало без вести" на всех фронтах 72 776 человек... Если приплюсовать
к  этому  данные  за  август-сентябрь, то сумма удвоится. Но мыто знаем, что
только в районе Киева было  окружено  452  720  человек.  Большая  их  часть
оказалась  в  плену. В частных, не обобщенных донесениях число пропавших без
вести определялось точнее. Например, Главный военный прокурор Красной  Армии
диввоенюрист  В.  И.  Носов  докладывал  24  сентября  1941 года заместителю
наркома обороны СССР Мехлису:
     "В 8-дневных боях в районе ст. Жуковка  на  шоссе  Брянск  --  Рославль
понесла  огромные  потери  299-я  стрелковая  дивизии  50-й  армии Брянского
фронта. На 12 сентября с. г. дивизия насчитывала менее 500 штыков, причем из
7000 чел. боевого расчета - убито около 500 человек, ранено 1500  человек  и
пропало без вести 4000 человек..."
     Сам  Сталин  косвенно  признавал наличие большого количества "пропавших
без вести". В телеграмме Тимошенко, Хрущеву,. Бодину он спрашивал:
     "Ставка считает нетерпимым и недопустимым, что Военный совет фронта вот
уже несколько дней не дает сведений о судьбе 28, 38 и  57-й  армий  и  22-го
танкового корпуса. Ставке известно из других источников, что штабы указанных
армий  отошли  за Дон,: но ни эти штабы, ни Военный совет фронта не сообщают
Ставке, куда девались войска этих армий и какова их  судьба,  продолжают  ли
они  борьбу  или  взяты  в  плен.  В:  этих  армиях  находилось, кажется, 14
дивизий-Ставка хочет знать: куда девались эти дивизии?

     И. Сталин".

     В  начале  войны,  как  мы  помним,  немецким  военачальникам   удалось
осуществить  немало  маневров,  связанных  с  окружением  или полуойружением
отдельных частей  и  соединений  Красной  Армии.  Стремительное  вклинивание
немецких   танковых  группировок  рассекало  наши  фронты,  армии,  корпуса,
создавало обстановку изоляции, оторванности,  неизвестности,  когда  главная
сила  коллектива  -  чувство локтя, сплоченности, монолитности - ослабевает.
Несмотря на мужество многих бойцов, командиров, политработников, тогда  были
нередкими   проявления   паники,  растерянности.  Немало  командиров,  чтобы
избежать  плена,  стрелялись.  Часто  это  делалось  после  того,  как  были
исчерпаны все возможности для сопротивления. Подчас главными мотивами такого
шага  были  боязнь  позора  плена или страх ответственности за невыполненный
приказ. Напомню, генерал-майор  И.  И.  Конец,  храбро  сражавшийся  в  небе
Испании,  ставший  командующим  ВВС Западного особого военного округа, после
ошеломительных неудач первых дней войны застрелился. Так поступали и другие.
Генерал-майор С. В, Берзин, находясь в окружении в  районе  Умани,  не  видя
иных  возможностей для сопротивления, тоже застрелился. Хотя долго в списках
числился  как  "пропавший  без  вести"  со  всеми  вытекающими  отсюда   для
родственников последствиями: недоверием и двусмысленностью.
     Гитлер  в  ноябре  1941 года утверждал: "Если я хочу обрисовать в общих
чертах успех этой войны, то мне достаточно назвать  число  пленных,  которое
менее  чем  за  полгода  достигло  цифры  3,6 миллиона человек. И я запрещаю
всяким английским остолопам рассказывать, что, дескать, это не подтверждено.
Когда германское военное учреждение что-нибудь подсчитало-то его счет всегда
правильный". Захлебываясь от восторга, Гитлер фактически объявил,-что победа
уже у его ног. Ему осталось нагнуться и поднять ее. Но он еще не чувствовал,
что призрак наполеоновского поражения стоял  у  него  за  спиной.  С  самого
начала войны.

     Сейчас  на  Западе  в  научном  обиходе  циркулируют различные данные о
советских военнопленных в минувшей войне. В  некоторых  изданиях  приводятся
данные  штабов  вермахта:  с  июня  1941-го по апрель 1945 года немцами было
захвачено, по их сведениям, 5160  тысяч  человек.  По  моим  предварительным
подсчетам, эта цифра несколько завышена.
     Повторюсь:  видимо,  в  недалеком  будущем  будут  названы более точные
данные о погибших,  раненых,  пленных  с  той  и  другой  стороны.  Но  зная
численность  частей  и соединений, попавших в окружение, количество потерь в
операциях  первого  периода  войны,  зарубежную   статистику,   можно   дать
предварительную  оценку  количества  советских  военнослужащих,  попавших  в
фашистский плен. За первые п о л г о д а войны  -  около  3  миллионов,  что
составляет почти 65% всех наших воинов, оказавшихся в плену в годы войны.
     Как Сталин относился к плену? Как реагировал на факты окружения и сдачи
в плен  больших  масс  военнослужащих?  Помимо официальной устной установки,
запрещающей плен как недопустимый для советского военнослужащего поступок, у
Сталина  к  этому  примешивалось,  главным  образом,  подозрение  в  измене,
предательстве,  пособничестве врагу. Для Сталина любой человек, побывавший в
плену,  не   заслуживал   доверия.   Кроме   заградотрядов,   Сталин   лично
санкционировал  создание  специальных  лагерей  НКВД  для "проверки" личного
состава, выходящего из окружения.  В  первые  годы  войны  их  было  создано
достаточно  много.  В  архивах  имеется  немало  резолюций Сталина, подобных
следующей:

     "Товарищу Берия Л. П.
     Против организации 3-х  лагерей  НКВД  для  проверки  отходящих  частей
возражений не имеется.

     И. Сталин.
     24.8.42  г.  3  часа  35  мин.  Продиктовано тов. Сталиным по телефону.
Боков".

     Верховный очень внимательно  следил  за  судьбой  пропавших  без  вести
крупных   военачальников.   Например,  им  были  даны  специальные  указания
выяснить, что случилось с  командармами  Качаловым,  Понеделиным,  Власовым,
Ефремовым, Потаповым, Ракутиньш, Самохиным, Лукиным. О Качалове и Понеделине
я  говорил  уже  ранее.  После  того как исчезли Власов и Ефремов, Верховный
отдал распоряжение Берии выяснить их судьбу и место  пребывания.  .В  архиве
Жданова сохранилась телеграмма генералу Сазонову:
     "По поручению Ставки Верховного Главнокомандования немедленно ответьте,
что вам  известно  о  Власове,  жив  ли он, видели ли вы его и какие меры вы
приняли к его розыску. Жду немедленного ответа.

     Жданов".

     Власова не нашли, но он скоро сам заявил о себе. Об  этом  речь  пойдет
ниже. А о генерал-лейтенанте М. Г. Ефремове узнали случайно. Одна жительница
деревни  Слободка  Темкинского района Смоленской области в конце апреля 1943
года сообщила, что видела, как солдаты за околицей "закапывали генерала". Об
этом доложили наверх,  где  подозревали,  что  командарм  попал  в  плен.  В
результате  проверки  к  Сталину пошло донесение, фактически реабилитирующее
погибшего генерала:

     "Товарищу Сталину Генерал-лейтенант Ефремов М.  Г.  организовал  группу
бойцов  и  командиров  для  выхода  из  окружения. Во время одного из боев с
противником в районе дер. Малое Устье генерал-лейтенант  Ефремов  М.  Г  был
тяжело  ранен  в  бок;  не  имея  возможности  самостоятельно передвигаться,
застрелился и был похоронен в  дер.  Слободка  Темкинского  р-на  Смоленской
области.  Путем раскопки могилы и опознания трупа установлено... что Ефремов
получил тяжелое ранение в седалищную кость и,не имея уверенности на спасение
от пленения (так в тексте.- Прим. Д. В.}, застрелился.

     30 апреля 1943 г.
     Соколовский Булеанин".

     Так своей смертью,  обстоятельства  которой,  к  счастью,  прояснились,
советский  генерал,  сохранивший  мужество  до последних минут жизни, снял с
себя политически двусмысленное подозрение: "пропал без вести".
     Как докладывали Сталину из Главного управления кадров НКО, в  1941-1942
годах  "пропало без вести" немало генералов: Л. В- Бобкин, Т. К- Бацанов, П.
М. Падосек, С. В. Вишневский, П.  Ф.  Алферьев,  Г.  М.  Зусманович,  В.  В.
Владимиров, И. П. Новохатный,
     И. Сталин".
     И.  С. Никитин, Н. А. Лебедев, И. В. Зуев, Л. С. Грищук, Т. К. Черепин,
В. Г. Ванеев, А. И. Попенко, Г. А. Ларионов, П. Г. Егоров, И.  П.  Прохоров,
Б. А. Погребов, Г. И. Федоров, А. С. Титов, А. В. Горнов, М. Г. Хацки-девия,
-А.  Б.  Борисов,  М.  Д.  Борисов,  В.  Б.  Борисов,  Г.  И. Кузьмин, Л. Г.
Петровский, П. П. Павлов, Ф. Н. Матыкин, Э. Я- Магон, И. П. Карманов, И.  А.
Корнилов,  М. М. Шаймуратов, Б, С. Рихтер, К. Т. Руденко, А. А. Журба, П. В.
Сысоев, А. Н. Смирнов, Ф. Г. Сущий, А. Г. Самохин, А. С. Зотов, И. А. Коняк,
Я. И. Тонконогов, К- Е. Куликов, Д. М. Карбышев, Г. П. Козлов и ряд других.
     Большинство из них, видимо, погибли при выходе из  окружения.  Те,  кто
выжил,  гнили в концлагерях, как генералы Понеделин, Карбышев, Лукин. Гнили,
но не уронили достоинство советского человека. Однако в глазах  Сталина  они
все равно были почти предателями.
     Работая  над  книгой,  мне  удалось установить дальнейшую судьбу многих
генералов, "пропавших без вести".  Это  могло  бы  быть  темой  специального
исследования.  Назову  лишь  несколько  фамилий. Генерал-майор Л. В. Бобкин,
находясь в окружении, был убит немецким автоматчиком  26  мая  1942  года  у
трупа  собственного  сына...  Генералы  Г.  А. Ларионов, П. Г. Егоров, Г. И.
Федоров, А. С. Титов, М. Г. Хацкилевич, А. Б. Борисов, В. Б. Борисов, Э.  Я.
Магон,  Л. Г. Петровский, М. М. Шаймуратов, К. И. Ракутин, А. Н. Смирнов, А.
С. Митрофанов, Ф. Н. Матыкин, Ф. Ф: Алябушев, Ф. Г. Сущий, Д. П. Сафонов, Д.
Г. Егоров, И. В. Васильев и некоторые  другие  не  "пропали  без  вести",  а
погибли  непосредственно в бою. Так, например, генералы В. Б. Борисов, М. Г.
Хацкилевич погибли в танках от прямых попаданий немецких снарядов.  Генералы
Г.  М.  Зусманбвич,  И.  С.  Никитин,  П. Г. Макаров, Н. М. Старостин, И. М.
Шепетов, В. И. Прохоров, К. Е. Куликов, С. В.  Баранов,  Д.  М.  Карбышев  и
мно-тие  другие  нашли  мученическую  смерть  в фашистских лагерях. У других
судьба иная. Генерал-майор П. В. Сысоев, попавший в плен в июле ,1941  года,
смог  бежать  из  лагеря в 1943 году, затем три года "проверялся". Несколько
человек были приговорены к расстрелу за невыполнение приказа или  за  измену
Родине.  Лишь  некоторые,  наподобие Рихтера, Малышкина, Жилен-кова, пошли в
услужение Гитлеру. Но, подчеркну еще раз, подонков в генеральских чинах были
единицы.
     Повторюсь: основная масса военнопленных попала в гитлеровские лагеря  в
первые  катастрофические месяцы войны. Большинство советских генералов также
оказались в плену в  это  время.  В  последующем  в  ходе  войны  было  лишь
несколько  случаев  пленения советских генералов, которые в силу тактической
ошибки, роковой неосторожности оказывались  в  расположении  противника.  По
каждому  из  этих  случаев Верховный издавал грозные приказы. Вот, например,
выдержка из одного такого приказа:
     "Командующим войсками фронтов и отдельных армий.
     Шестого ноября командующий 44-й  армией  генерал-лейтенант  Хоменко  -и
командующий артиллерией той же армии генерал-майор Бобков при выезде в штабы
корпусов  потеряли ориентировку, попали в район расположения противника, при
столкновении с которым в машине, управляемой лично Хоменко, заглох мртор,  и
эти лица были захвачены в плен со всеми находящимися при них документами.
     1.  Запретить  выезд  командующих  армиями  и  корпусами без разведки и
охраны;
     2. При выезде в войска, от штаба корпуса  и  ниже,  не  брать  с  собой
никаких   оперативных   документов,   за  исключением  чистой  карты  района
поездки...
     4.  Запретить  высшему  начальствующему   составу   личное   управление
автомашинами.

     7 ноября 1943 года

     После  1942  года,  повторяю,  это были единичные случаи. Теперь пришла
наша очередь брать в плен генералов фашистской армии и их союзников.
     Сталин, организовав в .1937-1939  годах  "тотальную"  чистку  общества,
казалось,   мог  надеяться,  что  некому  будет  идти  на  сотрудничество  с
оккупантами. Напомню, Молотов и спустя  десятилетия  утверждал,  что  Сталин
"ликвидировал пятую колонну" накануне войны. Иначе, мол, едва бы мы выстояли
в  ней.  Однако  и  Сталин  и  Молотов были далеки от истины. Прежде всего в
1937-1938 годах Сталин "вырубил" не врагов. Об  этом  я  уже  говорил.  Хотя
квислинги  и  давали были не .только на Западе; предатели, коллаборационисты
появились,  и  в  немалом  количестве,  и  на   оккупированных   территориях
Советского  Союза.  Причины  этого явления многолики. После революции прошло
всего два десятка  с  небольшим  лет.  Еще  были  живы  обиженные  Советской
властью.  Многих заставлял идти на путь сотрудничества с захватчиками страх,
стремление приспособиться, выжить. Некоторые, особенно в 1941 году, считали,
что немцы пришли надолго, если не навсегда. Ну и, наконец,  во  все  времена
были  и,  наверное,  будут  слабые,  безвольные, а то и просто мерзкие люди,
способные на подлость, предательство, измену. Например, в конце декабря 1941
года Берия сообщил Маленкову, что красноармеец, по документам А. П. Ульянов,
попавший в плен к  немцам,  был  переброшен  ими  через  линию  фронта  как,
капитан, дважды Герой Советского Союза, но его быстро разоблачили.
     Да,  находились люди, для которых Родина не была священным понятием. Но
неизмеримо больше было тех, чьи честь и достоинство гражданина, патриота  ни
при каких условиях не позволяли пойти в услужение к агрессору.
     В  минувшей  войне Сталину пришлось столкнуться не только с отдельными,
но и организованными проявлениями сотрудничества некоторых соотечественников
с фашистами. В наиболее откровенной форме  это  выразилось  в  предательстве
генерал-лейтенанта А. А. Власова-командующего 2-й ударной армией Волховского
фронта.
     Когда  в  конце мая 1942 года Сталину сообщили, что в районе Мясной Бор
отрезана 2-я ударная армия Волховского фронта, он воспринял сообщение внешне
спокойно. Сколько уже армий отрезали! В 1941 году такие вести он воспринимал
более драматически. Теперь, после успешной битвы под Москвой, Он был уверен,
что те или иные неудачи  на  фронте  не  в  состоянии  кардинально  изменить
положение,  что  антифашистская,  антигитлеровская коалиция придет к победе.
Сталин знал, что  командует  2-й  ударной  армией  заместитель  командующего
фронтом   опытный   Власов.   Всего   три  месяца  назад  Верховный  одобрил
постановление. СНК СССР о  присвоении  ему  звания  генерал-лейтенанта,  как
одному из самых крепких командармов, кандидату на командование фронтом.
     Через  несколько  дней  Сталин  спросил у генштабистов, какие части 2-й
ударной вышли из окружения и как все это  произошло.  Василевский  напомнил,
что   Директивой   No  131  от  21  мая  1942  года,  подписанной  Верховным
Главнокомандующим,  для  войск  Волховской  группы  Ленфронта  ставилась,  в
частности, задача:
     "Ударом  главных сил 2-й ударной армии с запада, с одновременным ударом
59-й армии с востока, уничтожить противника  в  выступе  Приютина,  Спасская
Полисть...,  а  затем  силами  59-й,  2-й ударной и правым крылом 52-й армий
прочно обеспечить за собой плацдарм -на западном берегу р. Волхов  в  районе
Спасская  Полнеть,  Мясной  Бор,  Земтицы,  прикрыть  ленинградскую железную
дорогу и шоссе,  с  тем  чтобы  не  допустить  соединения  по  этим  дорогам
новгородской  и  чудовской  группировок противника и восстановления железной
дороги Новгород-Ленинград".
     - Ну, а как Вы допустили окружение армии?
     - Когда с севера  над  2-й  ударной  армией  нависла  крупная  немецкая
группировка, я неоднократно требовал от Хозяиа отвести войска армии на рубеж
р. Волхов.
     - А Хозин? - строго посмотрел на Василевского Сталин;
     - Лишь  25  мая фронт отдал необходимые распоряжения, но явно запоздал.
Через три-четыре дня  основные  коммуникации  снабжения  армии  были  пере-,
резаны  и армия оказалась в окружении. После этого,- продолжал Василевский,-
я Направил 3 июня командующему Ленинградским фронтом следующую телеграмму за
своей подписью и Бокова:
     "Действия по  уничтожению  противника  в  районе,  Спасская  Полнеть  и
Приютина  проводятся  Вами  крайне  медленно.  Противник  Вами  не только не
уничтожается, а, наоборот, перейдя  к  активным  действиям,  преградил  пути
отвода  2-й уд. армии, т. к. разгадал Ваш маневр по ее выводу. Попытки войск
фронта пробить брешь в боевом порядке противника оказываются  малоуспешными.
Основной  причиной  этого  нужно  считать  не  только  медлительность  Ваших
мероприятий, но и вывод сил по частям вместо удара всеми силами 2-й  ударной
армии...  Промедление  и нерешительность в этом деле чрезвычайно опасны, ибо
все это дает противнику возможность изо дня в день сильнее  закрепляться  на
перехваченных  им  путях  отвода  2-й  уд.  армии". Но, похоже, требования и
сейчас командованием фронта и армии не выполняются...
     - С Власовым связь есть?
     - Нет. Последние сообщения от него были где-то в начале июня,-  ответил
Василевский.
     - Может быть, Волховскую оперативную группу выделить в отдельный фронт?
     - Считаю  этот  шаг  верным: в этой группе шесть армий. Надо, чтобы они
обеспечили вывод 2-й ударной из окружения,
     - Хозина  ;  снять,  а  командующим  Ленинградским  фронтом   назначить
Говорова.  Командующим  новым Волховским фронтом - генерала армии Мерецкова.
Если возражений нет, оформите приказом.
     Скоро другие события отодвинули Власова  из  поля  зрения,  внимания  и
памяти  Верховного. Правда, когда немецкое радио начало усиленно муссировать
тему  окружения  "самой  крупной"  советской  армии,   Сталин   распорядился
подготовить   специальное  сообщение  Сов-информбюро.  Ему  быстро  доложили
проект:
     "28 июня  германское  информационное  бюро  передало  сообщение  Ставки
Гитлера  об  уничтожении  2-й ударной, 52-й и 59-й армий Волховского фронта,
якобы окруженных немецко-фашистскими войсками на западном берегу р.  Волхов.
Но  события на этом участке фронта развернулись так, что ударами 59-й и 52-й
армий с востока и 2-й ударной армии с запада части противника,  прорвавшиеся
на коммуникации, были большей частью уничтожены, а незначительные их остатки
отброшены  в исходное положение... Следовательно, ни о каком уничтожении 2-й
ударной армии не может бить и речи.

     Совинформбюро".

     Сталин взглянул на текст, помолчал и  отдал  Поскребышеву  со  словами:
"Ничего сообщать не надо". Он передумал.
     Но затем спустя несколько часов вновь отдал распоряжение сообщить о 2-й
армии. 29 июня 1942 года Совинформбюро, в частности, передало: "Гитлеровские
писаки  приводят  астрономическую цифру в 30000 якобы захваченных пленных, а
также о том,  что  число  убитых  превышает  число  пленных  во  много  раз.
Разумеется,  эта очередная гитлеровская фальшивка не соответствует фактам...
По неполным данным, в этих боях немцы потеряли только убитыми  не  менее  30
тысяч  человек...  Части  2-й ударной армии отошли на заранее подготовленный
рубеж. Наши потери в этих боях до 10 тыс. человек  убитыми,  около  10  тыс.
человек  пропавшими  без вести..." Очень трудно поверить, что и у немцев и у
нас потери всегда такие "круглые"! Мы только сегодня постепенно узнаем,  что
рано  начавшейся  весной  плохо  подготовленная  операция Волховского фронта
поглотила в болотах тысячи и тысячи советских людей, которые и по  сей  день
горько числятся как "без вести пропавшие"!
     Где-то   через  несколько  недель,  поздно  ночью,  когда  у  него  еще
оставались Молотов и Берия, последний, сверкнув  стеклами  маленьких  очков,
вытащил  из своей неизменной кожаной папки несколько листов бумаги и положил
их перед Сталиным.
     - Что это?
     - Посмотрите. Вот как объявился "пропавший  без  вести"  командарм  2-й
ударной армии,-ответил Берия.
     Сталин придвинул к себе листки, быстро пробежал глазами
     "Обращение  Русского  комитета  к бойцам и командирам Красной Армии, ко
всему русскому народу и другим народам Советского Союза
     Русский комитет ставит перед собой, следующие цели свержение Сталина  и
его  клики,  заключение почетного мира с Германией, создание Новой России...
Призываем переходить на сторону действующей  в  союзе  с  Германией  Русской
освободительной Армии... Председатель Русского комитета генерал-лейтенант

     Власов.
     Секретарь Русского комитета генерал-майор Малышкин.

     Далее шли листовки-пропуска, предназначенные для перехода линии фронта,
"Открытое письмо А. А. Власова: почему я стал на путь борьбы с большевизмом"
и другая подобная "продукция".
     Сталин брезгливо отодвинул листовки от себя, спросил Берию:
     - А может, это фальшивки? Что известно о Власове? Есть подтверждения?
     - Да, есть. Власов активно работает на немцев.
     - Как  же  мы  его  перед  войной  не разглядели? - вмешался в разговор
Молотов.
     Берия вместо ответа вытащил  из  папки  личное  дело  Власова.  Сталин,
перевернув  страницу,  задержался  взглядом  на скуластом человеке в очках с
оттопыренными ушами и внимательными глазами. Родился в Горьковской  области;
родители  из  крестьян-середняков.  Кроме отца-старика и жены, родственников
нет. Видимо, это  Берия  подчеркнул  красным  карандашом:  окончил  духовное
училище  в  Нижнем  Новгороде,  два года учился в духовной семинарии до 1917
года. Сталин подумал: если бы не революция, то был бы попом,  а  не  красным
генералом... Участвовал в гражданской войне. Служил затем все время успешно:
99-я  стрелковая  дивизия,  которой  он  командовал,  была одной из лучших в
Киевском округе. До этого был в спецкомандировке  в  Китае.  Командовал  4-м
механизированным   корпусом,  который  неплохо  сражался  под  Перемышлем  и
Львовом, а  затем,  Сталин  это  сам  хорошо  знал,  потому  что  подписывал
назначение,  был  выдвинут  командующим  37-й армией, защищавшей Киев. Армия
здесь показала себя хорошо. Затем - командующий 20-й и, наконец, 2-й ударной
армией... Сталин помнил, как по его поручению 20 апреля 1942 года Шапошников
подписал приказ о назначении "по совместительству" (в военном лексиконе  это
слово  редко  употребляется) командующего 2-й ударной армией Власова А- А- и
заместителем командующего Волховским фронтом. Характеристики все  блестящие.
В 1938 году в его партхарактеристике записано: "Много работает над вопросами
ликвидации остатков вредительства в части".
     Аттестации  подписаны  такими известными военачальниками, как Кирпонос,
Музыченко,  Парусинов,  Голиков.  Единственное   замечание,   отмеченное   в
аттестации  19  ноября 1940 года, сводится к пожеланию "обратить внимание на
сбережение и уход за конским составом". Везде: "Предан делу партий Ленина  -
Сталина  и социалистической Родине". 24 января 1942 года генерал армии Г. К-
Жуков в боевой характеристике на Власова написал: "Руководил операциями 20-й
армии: контрударом на  город  Солнечногорск,  наступлением  войск  армии  на
волоколамском  направлении  и  прорывом  оборонительного  рубежа на р. Лама.
Лично генерал-лейтенант Власов в оперативном отношении  подготовлен  хорошо,
организационные  навыки  имеет.  С  управлением  войсками  армии справляется
вполне".
     Заслужить в это жестокое время оценку Жукова - "справляется  вполне"  -
непросто.  Но  как не распознали предателя Жуков, Кирпонос, Голиков, другие?
Такая мысль  могла  бы  промелькнуть  в  привычном  раньше  направлении.  Но
остановимся  в  самом  начале: до войны к нему было не подкопаться, а воевал
Власов лучше многих. Был награжден орденами  Ленина  и  Красного  Знамени...
Тайники  человеческого  сознания могут хранить то, что не поддается внешнему
наблюдению.  Видимо,  у   этого   человека   никогда   не   было   подлинных
социалистических  убеждений.  Он умел имитировать патриотизм, чувство долга.
Был  службистом.  Некоторые  особисты  пытались   ухватиться   за   духовное
образование  Власова.  Да  вынуждены были отпустить эту зацепку. Сам "вождь"
учился в духовной семинарии... Стадии не верил, что Власову удастся  сделать
что-то серьезное у немцев, но сейчас он понимал:
     вслед  за  объявлением о создании РОА ("Русская освободительная армия")
следует ждать других формирований национального характера, и он не ошибся.
     В Берлине почувствовали, что, сделав ставку на молниеносную войну,  они
недооценили мощь Советского Союза, мощь экономическую, военную, социальную и
морально-политическую.  Гитлер  надеялся, что после таких ударов, которые он
нанес в 1941 году, Советский Союз рассыплется на  национальные  осколки.  Но
этого   не   произошло.  Интернациональное  единство  не  было  поколеблено.
Наоборот,  оно  явилось  одним   из   устоев   жизнеспособности   Советского
государства.  Общая  опасность  в огромной степени усилила интернациональную
сплоченность советского  народа,  хотя  Сталин  и  допускал  в  национальной
политике серьезные ошибки, в том числе и в ходе войны.
     Уже  в  1942  году  гитлеровское руководство стало искать в лагерях для
военнопленных  отщепенцев,  готовых  служить  ,   не   только   в   "Русской
освободительной  армии"  Власова,  но  и  в различных национальных легионах:
Грузинском, Армянском, Туркестанском, Кавказском,  Прибалтийских  и  других.
Усилий  было  приложено  много,  но  результат  был  незначительным.  Немало
военнопленных оказались легионерами лишь потому, что видели в  этом  путь  к
выживанию и возможность бежать к своим; были, конечно, и такие, кто поддался
на  националистическую  пропаганду.  Но  в  целом  интернационализм оказался
сильнее. Даже носившие форму "легионеры" очень часто пытались перейти  линию
фронта,  хотя  не  могли  не  знать,  что  их там ждет. 3 октября 1942 года,
например, солдаты Туркестанского легиона Бергенов, Хасанов и Тулебаев  после
четырехдневных попыток найти партизан вышли в расположение советских частей,
сообщив,  что  большая  часть их батальона готова перейти к своим. 8 октября
того же года на участке обороны 2-,й гвардейской стрелковой дивизии  перешли
линию  фронта  бывшие  военнослужащие  Цулая  и Кабакадзе с просьбой: помочь
подразделению Грузинского легиона перейти линию фронта.
     Немцы особенно рассчитывали  на  легионы,  которые  они  формировали  в
Прибалтике.  Население  этих  республик  накануне войны в составе Союза жило
лишь около года. Но эти легионы  немецкое  командование  смогло  в  основном
использовать  как  вспомогательные формирования: для охраны объектов, дорог,
патрулирования, иногда, правда, и  для  карательных  операций.  После  войны
лица,   служившие   в   легионах,  были  осуждены  и.  высланы.  Руководство
прибалтийских республик обращалось в Советское правительство с  просьбой  об
амнистировании  этих  лиц.  Например,  16  марта  1946  года  Предсовнаркома
Латвийской ССР В. Т.  Лацис  и  Первый  секретарь  ЦК  КП(б)  Латвии  Я.  Э.
Калнберзин писали в Москву:
     "В  период  временной  оккупации  Латвийской  ССР  немецкие  захватчики
насильно мобилизовали все  трудовое  население,  часть  которого  угнали  на
принудительные  работы  в  Германию,  а  другую  зачислили  в  т. ч. легионы
немецкой армии... Впоследствии, после освобождения, эти люди были сосланы на
6 лет в северные районы.
     Просим тех, за кем  нет  ничего  другого,  кроме  службы  в  легионах,-
вернуть в Латвийскую ССР..."
     Сталин  обычно такие записки передавал Молотову и Берии. Но его позиция
была всегда неизменна, когда речь шла  о  людях,  ушедших  к  немцам  или  с
немцами,
     После Освобождения Северного Кавказа Берия докладывал Сталину:

     "НКВД  считает  целесообразным  выселить  из  Ставрополя,  Кисловодска,
Пятигорска, Мин. Вод, Ессентуков... членов семей бандитов, активных немецких
пособников, предателей, изменников Родины и добровольно ушедших с немцами  и
переселить   их  на  постоянное  жительство  в  Таджикскую  ССР  в  качестве
спецпереселенцев. Выселению подлежат 735  семей-2238  человек.  Прошу  Ваших
указаний.

     Л. Берия".

     Сталин,   как   всегда,  согласен.  Едва  ли  он  не  понимал,  что  за
преступления отца, брата не могут отвечать их мать, сестры, дети. Но  Сталин
всегда был самим собой.
     О  деятельности легионов Сталину доносили по линии политорганов и НКВД.
Он видел, что какой-то реальной силы эти формирования  не  представляют,  но
политический  резонанс  иметь  могут.  Устные  указания,  как и резолюции на
документах, с которыми я имел возможность  ознакомиться,  свидетельствуют  о
жестком,   непримиримом  отношении  Сталина  к-изменникам  Родины.  В  общей
сложности их было не так уж много.
     В документах Сталина и Берии находится ряд  донесений  о  предательских
бандитских действиях отдельных групп отщепенцев, которые пошли в услужение к
гитлеровцам. Вот, например, Кобулов докладывает Берии:
     "О Ходе борьбы с бандитизмом в районах Северного Кавказа
     За  истекшую  неделю  (с  27-го по 3 мая) имело место 6 бандпроявлений.
Убито 8 бандитов, в т.ч. два германских парашютиста. Арестовано 46 бандитов.
Изъято оружия 37 единиц. Наши потери 8  человек.  Убит  главарь  Каякентской
банды Ильясов Нажмуддин, ликвидирована банда Темирканова С. X.".

     Или  вот  еще донесение, в верхнем углу пометка наркома внутренних дел:
"Сообщение послано, тов. Сталину, Молотову, Антонову. 20 июля 1944 года.

     Л. Берия.

     12 июля в результате прочески лесного массива в р-не  селения  Казбурун
Кабардинской  АССР  задержан  немецкий парашютист Фадзаев X. X. (бывший член
ВЛКСМ, осетин, работал полицаем в с. Урух, в  1943  г.  вступил  в  немецкую
армию. Имеет звание оберфельдфебеля немецкой армии). Задержано еще несколько
парашютистов.  Из  8  парашютистов  продолжается  розыск  еще  2-х  человек.
Остальные убиты или задержаны.

     Кобулов".

     Подобные сообщения поступали из Крыма и других мест. Вместо того  чтобы
продолжать  вести  борьбу с бандитами, прислужниками оккупантов, конкретными
преступниками,  Сталин  и  Берия  на   основании   предложений   и   планов,
разработанных  Серовым, Кобуловьм, Момуловым, Цанавой, другими заплечных дел
мастерами, принимают решения о выселении целых народов с Северного  Кавказа,
из  Калмыкии, Крыма на восток. Документально установлено, что в то время там
насчитывалось немало перевертышей. Но сколько  было  героев,  славных  сынов
этих народов и всего нашего Отечества!
     На  протяжении  1944  года, когда война приближалась к своему победному
завершению, на  основании  решений  Сталина,  закрепленных  соответствующими
указами,   были   выселены   сотни   тысяч   чеченцев,  ингушей,  балкарцев,
карачаевцев, крымских татар, калмыков, турок-месхетинцев... Пожалуй, одно из
немногих  документальных  исследований  этого   трагического   периода   (на
основании   партийных   и   государственных   архивов)   проведено  доктором
исторических наук X. М. Ибрагимбейли . А в  то  время  Сталину  шли  доклады
подобного рода:

     "Государственный Комитет Обороны
     В  соответствии  с Указом Президиума Верховного Совета и Постановлением
СНК СССР от 28  декабря  1943  года,  НКВД  СССР  осуществлена  операция  по
переселению  лиц  калмыцкой  национальности в восточные районы... Всего было
погружено в эшелоны 26359 семей, или  93139  человек  переселенцев,  которые
отправлены  к  местам  расселения  в Алтайский и Красноярский края, Омскую и
Новосибирскую области...
      Л. Берия.

     Сталин за этими  "операциями"  следил  так  же  пристально,  как  и  за
фронтовыми.  Но  здесь  сопротивления не было, ведь выселяли главным образом
стариков, женщин, детей...  Даже  в  докладах  Берии  сообщалось,  что  "при
проведении операции по выселению на месте и в пути происшествий не было...".
Трагическая  подавленность,  страшное потрясение сотен тысяч людей... Но эти
чувства были неведомы "отцу народов". В подобных случаях он был щедр:
     - Представьте к наградам лиц, образцово исполнивших приказ о выселении!
     Распоряжения его выполнялись быстро:

     "Государственный Комитет Обороны Товарищу Сталину И. В.
     В соответствии с Вашим указанием представляю  проект  Указа  Президиума
Верховного   Совета   СССР   о  награждении  орденами  и  медалями  наиболее
отличившихся (в чем?  -  Прим.  Д.  В.)  участников  операции  по  выселению
чеченцев  и  ингушей...  Принимало  участие 19 тысяч работников НКВД, НКГБ и
"Смерш" и до 100 тысяч офицеров и  бойцов  войск  НКВД,  значительная  часть
которых  участвовала в выселении карачаевцев и калмыков и, кроме того, будет
участвовать в предстоящей операции по выселению балкарцев. В результате трех
операций выселено в восточные  районы  СССР  650  тысяч  чеченцев,  ингушей,
калмыков и карачаевцев".

     Страшные страницы... Единовластие, выраженное в жестокости по отношению
к народам.  Подумать только: Сталин дошел до того, что фактически предъявлял
обвинение в "государственной измене" целым народам! Более  100  тысяч  войск
участвует в высылке стариков, женщин и детей. Неудивительно, что на фронтах,
часто в самом горячем месте, в критический момент не хватало "лишнего" полка
или  батальона.  А  здесь-  более 100 тысяч! У единодержца уже давно не было
никаких  нравственных  тормозов.  Сталин,  возомнивший   себя   единственным
"хранителем"  и  "толкователем"  Ленина,  не  захотел  вспомнить его мудрого
предостережения: ничто так не мешает  интернациональной  сплоченности,  "как
национальная  несправедливость,  и  ни  к  чему  так  не  чутки  "обиженные"
националы, как к  чувству  равенства  и  к  нарушению  этого  равенства...".
Жертвами  сталинизма  стали  все  народы  нашего  великого  Союза:  русские,
украинцы, белорусы, литовцы, казахи, евреи, кабардинцы, десятки других наций
и народностей. Сталин "завязал" немало трагических узлов в нашей истории,  в
том  числе  и  национальных,  которые  мы обязаны мудро и спокойно развязать
сегодня.  При   этом   не   должна-ни   в   коем   случае!-пострадать   наша
интернациональная  солидарность,  источник  нашей  силы и такого желанного и
пока далекого процветания.
     Я сделал это большое отступление, чтобы показать, что "наказание" целых
народов не имело никакого отношения  к  фактам  предательского  отношения  к
Отечеству  и  воинскому  долгу Отдельных лиц и целых групп Советских граждан
разных национальностей. Если бы  Сталин  следовал  своей  преступной  логике
всегда,  то  после  образования  РОА  ему  надо было бы ссылать и русский, и
украинский, и все другие народы... В  неисполнимости  этого,  между  прочим,
видна вся абсурдная преступность сталинских решений.
     Власовщина  как  политическое  явление явилась результатом ряда причин:
крупных   неудач   на   фронтах,   отрыжками   национализма   и   социальной
неудовлетворенности  некоторых представителей (и их детей) привилегированных
классов, страхом перед возмездием, после того как некоторые не по своей воле
оказались в плену. По мере роста отпора  захватчикам  случаев  добровольного
перехода  на  сторону  врага становилось все меньше, а в конце 1942 года и в
1943 году фактически не  стало.  Выступая  среди  агитаторов,  работающих  с
бойцами нерусской национальности, начальник Главного политуправления РККА А.
С.  Щербаков  отметил, что на Ленинградском фронте, например, в августе 1942
года было 22 случая перехода на сторону врага, а в январе 1943 года -  всего
2. А затем эти позорные явления совсем исчезли.
     О  Власове  на  Западе  написано  немало  книг.  Так, например, в книге
Иоахима Гофмана "История власовской армии", в частности, утверждается (якобы
на  основе  власовских  архивов),  что  к  маю  1943  года  в   распоряжении
германского  вермахта  имелось  90  русских  батальонов  и  почти столько же
национальных  легионов.  Цифры  сильно   завышены.   Поэтому   все   попытки
представить   это   "движение"   как   "альтернативу   большевизму"   крайне
неубедительны. По существу, формирования  Власова  вбирали  в  себя  главным
образом   не   "идейных   борцов",  а  уголовников,  националистов,  слабых,
безвольных людей, охваченных единственной идеей -  выжить.  Попытка  Власова
опереться на .белогвардейскую эмиграцию (атамана П. Н. Краснова, генерала А.
Г.  Шкуро,  генерала  Султан-Гирей  Клуча  и  др.) говорила о полной идейной
нищете движения.
     Кроме достаточно прочной социальной монолитности  советского  общества,
его   морально-политического  единства,  огромное  значение  для  исключения
проявлений власовщины имели военные успехи. Они, по  сути,  исключали  факты
депрессии,  паники,  подавленности,  которые являлись благодатной почвой для
предательства. Однако Сталин видел причины власовщины прежде  всего  в  том,
что  не  все  "враги  народа"  были  выявлены  до  войны. Сохранилось немало
документов,  устных  распоряжений  Сталина,  записанных  исполнителями,   об
ужесточении  контроля  над  выходящими  из  плена,  проведении  целого  ряда
специальных мероприятий в прифронтовой полосе, усилении карательных акций по
отношению к тем, кто вслух высказывает какие-либо  сомнения  в  правильности
действий   командования.   По   указанию   Сталина   проверка  освобожденных
территорий, охрана тылов Красной Армии были возложены на Наркомат внутренних
дел. Берия регулярно докладывал Сталину  о  проведенных  мероприятиях.  Дело
было  поставлено  с  размахом.  Вот  один  из  документов,  в  котором Берия
информирует Верховного Главнокомандующего о состоянии дел в этой области.
     "За 1943 год войсками НКВД по охране тыла Действующей Красной  Армии  в
процессе  очистки  территории,  освобожденной  от  противника, и при несении
службы по охране тыла фронтов задержана для проверки 931 549 человек. Из них
военнослужащих 582515 человек, гражданских лиц-349034 человека.
     Из общего количества задержанных разоблачено и арестовано 80296 человек
(агентура, изменники, предатели,  каратели,  дезертиры,  мародеры  и  прочий
преступный элемент)".
     Чтобы  пресечь  и  осудить  сам  факт  измены,  в феврале 1943 года был
проведен ряд процессов, где были заочно осуждены и приговорены  к  расстрелу
бывшие  генералы  Красной  Армии  А.  А.  Власов, В. Ф. Малышкин и некоторые
другие предатели, активно сотрудничавшие с фашистами. Но и здесь не обошлось
без ошибок. Директива Ставки No 30126  от  12  мая  1943  года,  подписанная
Сталиным,    определяла,    что,   "как   теперь   достоверно   установлено,
генерал-лейтенант  Качалов  В.   Я.,   генерал-лейтенант   Власов   А.   А.,
генерал-майор  Понеделин  П.  Г.,  генерал-майор  Малыш-кин  В.  Ф. изменили
Родине, перебежали на сторону противника и  в  настоящее  время  работают  с
немцами против нашей Родины...". В компанию к предателям Власову и Малышкину
"пристегнули"  и патриотов Отечества Качалова и Понеделина. Лишь в 1956 году
Качалов и Понеделин были реабилитированы.
     Берия и его службы активизировали  проверку  и  выявление  сомнительных
элементов  не  только  по  эту  сторону линии фронта, но и пытались выяснить
обстановку в формированиях,  созданных  немцами  из  военнопленных.  Однажды
Берия,  который докладывал о своих делах обычно один на один со Сталиным иди
только  в  присутствии  Молотова,  показал   Верховному   протокол   допроса
генерал-майора  Красной Армии А. Е. Будыхо, вырвавшегося из немецкого лагеря
и перешедшего  к  партизанам.  Будыхо  был  в  Ораниенбургском  лагере,  где
находились  преимущественно пленные командиры. Он дал очень многим подробные
характеристики, рассказал о приезде в лагерь личного  представителя  Власова
генерала  Жиленкова,  других  функционеров РОА. К слову сказать, Жиленков до
войны  работал  секретарем  одного  из  райкомов   партии   Москвы,   быстро
выдвинувшись  в  результате  репрессивного вала, прокатившегося по партийным
работникам. Будучи Членом  Военного  совета  32-й  армии  Западного  фронта,
Жиленков   оказался   в   окружении,   затем   в  плену.  Беспринципность  и
приспособленчество человека,  случайно  оказавшегося  в  партийных  вожаках,
быстро  привели  его  в  стан коллаборационистов. Таким же оказался и другой
приближенный Власова, бывший генерал-майор Малышкин,  начальник  штаба  19-й
армии.  Он  был  репрессирован  в 1938 году, в начале войны освобожден, но в
конце  концов  оказался  у  Власова.  Трудно  сказать,  руководила  ли  этим
человеком  обида или -его предательские намерения вытекали из его убеждений.
Во всяком  случае,  когда  Берия  докладывал  по  делам  ряда  осужденных  и
освобожденных позднее генералов, Сталин бросил:
     - Разберитесь, кто ходатайствовал за Малышки на...
     Сталин  не  стал дальше читать материалы допроса Будыхо: ему было жалко
времени на знакомство, как он полагал, с деяниями недобитков, которых он  не
выявил в1937-1939 годах.
     А  в  конце  концов,  думал  Сталин, все эти Власовы ничего изменить не
могут. Самые страшные месяцы 1941 года страна  выстояла.  В  истории  трудно
найти  пример  более  катастрофического  начала  войны,  чем  войны  Великой
Отечественной. Все крупнейшие военные и политические авторитеты считали, что
Россия  продержится  максимум  три  месяца.  Советский  народ  опроверг  эти
прогнозы.  Правда,  потом  сам  факт невероятного упорства и стойкости стали
приписывать лишь "мудрому руководству" Сталина, хотя он как раз более  всего
виновен в таком катастрофическом начале.



     Генерал, одержавший победу, в глазах люден не совершал вовсе ошибок...

     Вольтер

     На все вопросы может ответить только время. Еще несколько лет назад все
мы о Сталине   знали  очень  мало.  Он  был  похож  на  мраморное  изваяние,
освещенное солнцем; та сторона, что была согрета  и  обласкана  его  лучами,
выдавалась  за  суть феномена. Другая же, находящаяся в мрачной тени, как бы
не существовала вовсе. Но сегодня мы, открывая все новые  и  новые  страницы
истории,  еще  больше  убеждаемся,  что  и  "солнечная  сторона"  - это лишь
видимость. Сталин подлинный, настоящий всегда прятался в  тени  за  статуей,
выставленной для всенародного обозрения.
     Я  знаю,  это  утверждение вызовет у некоторых негодование и даже гнев.
Тридцать лет тому назад, видимо, ту же реакцию оно вызвало бы и у  меня.  Но
по  мере ознакомления с подлинными документами, материалами, свидетельствами
очевидцев я все больше приходил к убеждению, что даже в той области, где  до
по-  следнего  времени  сохранялся  мираж величия "вождя", никакого гения не
было. Меня можно сразу же опровергнуть  ссылками  на  авторитеты,  на  наших
глубокоуважаемых  военачальников,  написавших  свои  воспоминания о войне. В
целом в мемуарной литературе Сталин изображается  с  положительной  стороны,
хотя  внимательный  читатель  и  здесь  найдет  немало  осторожных оговорок,
намеков, косвенных свидетельств, указывающих на  отсутствие  гениальности  у
Верховного1  Главнокомандующего.  Ко  всем  этим  вопросам  я еще вернусь, а
сейчас выскажу два замечания.
     Авторы военных мемуаров, прошедшие фронтовыми дорогами долгие 1418 дней
и ночей войны, многого о Сталине тогда просто не могли знать. В той  системе
отношений,  которая  существовала  при  Сталине  и  в  значительной  степени
возродилась в  конце  60-х  годов,  истина  всегда  была  роскошью,  которая
дозировалась, урезалась и деформировалась.
     Но  самое главное, что наследники Сталина, даже те, кто не считали себя
таковыми, мыслили и поступали по-сталински. Они контролировали воспоминания.
Многое просто не могло появиться. Любая книга проходила подлинное чистилище;
нельзя было писать о репрессиях  1937-1939  годов,  нельзя  было  подвергать
сомнению   "полководческий   гений"   Сталина,  нельзя1  было  обойтись  без
упоминаний "особого вклада"  В  достижение  победы  сначала  Хрущева,  затем
Брежнева,  а часто и других их, соратников. Любая правда, не вписывающаяся в
прокрустово ложе утвержденной схемы, так обрезалась и деформировалась,,  что
становилась непохожей на саму себя. По имеющиеся^ свидетельствам, даже Г. К.
Жуков  был  вынуж-дер,  сократить  часть  своей рукописи в результате купюр,
с^лданых наверху. Как рассказывала вдова  Главного  маршала  авиации  А.  А.
Новикова, Жуков, находясь на отдыхе в санатории "Архангельское" незадолго до
своей  смерти,  поделился  с  ней  своим  глубоким огорчением в связи с этим
обстоятельством. К великому сожалению, даже несчастью, многие  прославленные
ветераны,  оставив, нам неоценимые воспоминания, иногда - не по своей вине -
были вынуждены говорить вполголоса или же молчать. .Тогда время  истины  еще
не пришло.
     Сталин  не был "гениальным полководцем", как о том было сообщено миру в
сотнях фолиантов, фильмов, поэм, исследовании, заявлений. Я совсем  не  хочу
этим  сказать, что он был бездарен. На основании документов и свидетельств я
постараюсь  доказать,  что  это  был  кабинетный  полководец,  не   лишенный
практического,  волевого,  злого  ума,  постигавший тайны военного искусства
ценой кровавых экспериментов. Мы  часто  при  оценке  Сталина  оставляем  за
"кадром"  один  из важнейших критериев его "полководческого мастерства"-цену
Победы. Сегодня для меня совершенно очевидно, и я  пытался  это  показать  в
книге,  что  то  положение,  в  котором  страна, армия оказались в июне 1941
года,-прямой  результат  просчетов,  самоуверенности,   недальновидности   и
последствий   кровавого   террора   человека,   который   станет   Верховным
Главнокомандующим. Обычно сразу возражают: "Что  вы  все  валите  на  одного
человека,  ведь были партия, ЦК, Политбюро, окружение". Да, были. Но при д и
к т а т о -р е, в условиях  цезаризма  все  государственные  и  общественные
институты во многом теряют свое значение. Единодержец своей волей определяет
все.  Этого нельзя забывать, обращаясь к прошлому. . Только наша страна, наш
народ был способен, понеся величайшие жертвы, не утратить воли  к  борьбе  и
победе.  Мы  никогда не должны забывать сокрушительных поражений Западного и
Юго-Западного фронтов в начале  войны,  харьковской  и  крымской  катастроф,
других горестных страниц истории войны. Оттого что сокрушительные катастрофы
мы  привычно характеризовали всего несколькими словами, такими, например: "В
результате неудачных действий советских войск они  были  вынуждены  оставить
Киев",-нельзя  было  навсегда  скрыть  правду  о  том, что сотни тысяч сынов
Отечества положили свои  головы  не  в  последнюю  очередь  из-за  просчетов
военно-политического  руководства.  Но  все это замалчивалось в угоду одному
человеку. Да, правда часто  бывает  горькой.  Но  нашему  народу  нечего  ее
бояться, коли он смог в неимоверно сложных условиях, в которые его поставили
и "великий вождь", и Гитлер, выстоять и победить.
     В  этой  главе  я остановлюсь на полководческих данных Сталина. Портрет
этого человека, занявшего во время войны все  высшие  посты  в  государстве,
будет неполным, если не попытаться ответить на вопрос: был ли полководческий
талант  у  будущего генералиссимуса? Проявил ли себя Сталин как полководец в
различные периоды войны? Какова роль в полководческой .деятельности  Сталина
его   непосредственного   военного   окружения?  Почему  при  "гениальности"
Верховного наши потери оказались в два-три раза большими, чем у противника?
     Наполеон, которого  продолжают  считать  одним  из  величайших  военных
гениев   в  истории,  отмечал,  что  полководец  "должен  иметь  столько  же
характера, сколько и ума". Но при этом добавлял, что нужно не просто и  меть
эти  компоненты, нужно, чтобы они находились в необходимом "равновесии". Его
рассуждения любопытны: дарование полководца он  сравнивал.  с  квадратом,  в
котором  основание  - воля, высота - ум. Настоящий полководец тот, рассуждал
Наполеон, у кого воля не уступает уму  Если  воля  будет  превалировать  над
умом,  полководец будет действовать решительно, смело, но не всегда разумно;
и наоборот-при сильном уме можно иметь хорошие планы и  намерения,  которые,
однако,  из-за  нехватки  мужества  будет  трудно  осуществить.  Ну  а  если
идеального сочетания ума и воли нет, то  что  более  предпочтительно?  Какой
полководец выглядит более сильным: "с преобладанием ума или воли"?
     Разумеется,   я   понимаю,   что  эти  рассуждения  Наполеона,  верные,
по-видимому, в принципе, не охватывают всего многообразия  качеств,  которые
необходимы полководцу. Но бесспорно, что важнейшие из них- ум и воля. А если
точнее:  гибкий, острый, масштабный ум и твердая воля. Я уже не раз отмечал,
что у Сталина дефицита воли не было.  Сталин  знал  это  и  сам.  Хотя,  как
читатель  имел  возможность  убедиться,  в  первые  две  недели войны у него
дрогнула и воля, ибо депрессия, шок, психологический  кризис  человека  чаще
всего связаны с деформацией,-хотя бы и временной, воли. Что касается ума, то
он  был  сильным,  но догматичным, как бы "одномерным", переоценивавшим силу
директивы, приказа, распоряжения.
     Сталин никогда не обладал выдающимися  прогностическими  способностями.
Да  это  и невозможно при догматическом складе ума. Но самое главное, Сталин
при  наличии  сильной  воли  и   негибкого   ума   не   мог   опереться   на
профессиональные  военные  знания. Он не знал военной науки, теории военного
искусства. Он доходил до всех премудростей стратегии, оперативного искусства
в ходе кровавой эмпирии, множества проб и ошибок. Опыт гражданской войны,  в
которой  он  участвовал  в  качестве  члена  Военного  совета  ряда фронтов,
уполномоченного Центра, был явно недостаточен для человека, занимающего пост
Верховного Главнокомандующего. Реноме Сталина как полководца поддерживалось,
хотя об, этом обычно мало говорят, коллективным разумом Генерального  штаба,
незаурядными  способностями  некоторых  крупныхвоеначальников,  находившихся
рядом с ним во время войны. Этопрежде всего - Б. М. Шапошников, Г. К. Жуков,
А.М. Василевский, А. И. Антонов. Сталин, который,  в  сущности,  никогда  не
бывал   в   воинских  частях,  в  штабах,  полевых  пунктах  управления,  не
представлял по-настоящему механизм  функционирования  военной  системы,  ему
часто не хватало, особенно в первые полтора года войны, чувства оперативного
времени,   реальных  пространственных  координат  театра  военных  действий,
возможностей  войск.  Отсюда  его  распоряжения,   заранее   обреченные   на
невыполнение, или поспешные, непродуманные действия. Вот несколько примеров.
     6  августа 1941 года Сталин подписал телеграмму командующим Резервным и
Западным фронтами о подготовке и проведении операции под Ельней.  Телеграмма
была  подписана  ночью, но в ней содержатся требования уже сегодня, шестого,
произвести перегруппировку войск, выдвижение ряда частей  на  новые  рубежи.
Телеграмма   заканчивалась   словами:   "Получение   подтвердить  немедленно
представить план  операции  под  Ельней..."  Чувство  реального  здесь  явно
отсутствует.
     Или  еще.  28  августа  1941  года Сталин, подписываясь в данном случае
почему-то не как Верховный Главнокомандующий, а как нарком обороны,  поручил
авиации  двух  фронтов  разгромить  танковые  группировки.  Сталин предписал
привлечь не менее 450 самолетов. Эта операция должна  начаться  с  рассветом
следующего  дня...  А  как же разведка, определение задач конкретным частям,
соединениям, порядок их выполнения и т..д.? И таких распоряжений  Верховного
много.  Похоже,  Сталин  полагал,  что,  подписывая  директиву,  приказ,  он
немедленно "запускал" Систему, не представляя, что должно пройти  время  для
получения  распоряжения  адресатом  (через  несколько  уровней),  для отдачи
предварительных распоряжений, постановки задач, организации  взаимодействия,
технического обеспечения действий и многого другого. Сталин прост не понимал
всей  сложности  этого  процесса.  Будучи  дилетантом в военном деле, Сталин
исподволь учился и уже во время Сталинградской битвы, как писал Г. К. Жуков,
"хорошо разбирался в больших стратегических вопросах". "Разбирался" - значит
понимал,  чувствовал,  мог  оценить,  но  не  значит,  что  был   стратегом.
Коллективным  стратегом  был  Генеральный штаб. Его роль нельзя переоценить,
"Истинная природа войны,- писал Б. М. Шапошников,- постепенно расширяла круг
его деятельности (Генерального штаба.-Прим. Д. В.); и перед  мировой  войной
мы  уже  считаемся с фактом, когда "мозг армии" выявил стремление вылезть из
черепной коробки армии  и  переместиться  в  голову  всего  государственного
организма".  В  отношении  "государственного организма" судить не буду, но в
отношении Ставки, во главе  которой  стоял  Сталин,  эта  истина  бесспорна.
Ставка  могла  функционировать  благодаря напряженной работе "мозга армии" -
Генерального штаба.



     Однажды во время гражданской войны,. когда Сталин оказался ненадолго  в
Москве,  Э.  М.  Склянский,  заместитель Троцкого на посту предреввоенсовета
Республики, дал будущему Верховному Главнокомандующему книжку  М.  К.  Лемке
"250  дней  в  царской ставке (25 Сентября 1915 г. -2 июля 1916 г.)". Сталин
без особого интереса пролистал ее в вагоне, возвращаясь на Южный,  фронт.  В
разоблачительной  книжке  рассказывалось  о  военных  "мандаринах"  с белыми
аксельбантами,  которые  в  тишине  и  секрете  составляли  планы  бездарных
операций.  Поэтому,  когда  утром  23  июня  1941 года Тимошенко с Молотовым
доложили Сталину проект постановления ЦК ВКП(б) и  СНК  о  создании  высшего
военного  органа управления вооруженными силами, он почему-то вспомнил давно
забытую книжку Лемке, где описывалась ставка  верховного  главнокомандующего
старой  России  в  Барановичах,  а  затем в Могилеве. Все те, кто возглавлял
ставку (кроме А. Ф. Керенского), давно ушли в прошлое:
     великий князь Николай Николаевич, император Николай II, генералы М.  В.
Алексеев,  А. А. Брусилов, Л. Г. Корнилов, Н. Н. Духонин... Сталин вспомнил,
как по приказу  В.  И.  Ленина  это  гнездо  контрреволюции  было  захвачено
революционным    отрядом    Н.   В.   Крыленко,   который   стал   Верховным
Главнокомандующим Республики Советов.
     Да, оказывается, в советское время  уже  был  один  глава  Ставки...  А
сейчас  Тимошенко и Жуков в своем проекте предлагают быть главой Ставки ему.
Нет, пусть будет Тимошенко...
     Как мы уже знаем, сначала председателем Ставки был назначен  Тимошенко,
с  10  июля  Ставку  возглавил  Сталин.  А  с  8 августа он стал и Верховным
Главнокомандующим. Барановичи и Могилев давно были заняты немцами,  поэтому,
.с  уничтожающим юмором, возможно, подумал Сталин, Ставку лучше не размещать
даже под Москвой. Накануне войны Тимошенко с Жуковым ставили перед  Сталиным
вопрос  о  создании  одного-двух специально оборудованных пунктов управления
Вооруженными Силами страны. Сталин отмахнулся от этого  предложения.  В  мае
1941  года (во второй или третий раз) Сталину докладывали проект организации
Ставки Главного Командования. Предлагалось провести, специальные  учения  по
переводу  страны  под  руководством  Ставки  на  военное положение. Сталин в
принципе согласился, что в случае войны необходимо иметь такой орган высшего
военного руководства, но конкретных решений принято не  было.  Никто  больше
лезть  с подобными предложениями к Сталину не стал, тем более все знали, что
он обитает только в двухместах: в Кремле и на ближней даче.  На  дальней,  в
Семеновском, он до войны почти не бывал, а в сентябре 1941 года распорядился
отдать    ее    для    размещения    раненых   бойцов.   Ставка   Верховного
Главнокомандования поэтому базировалась в кабинете Сталина в Кремле, на  его
ближней  даче,  в  здании на Кировской либо в здании Генштаба. Именно отсюда
Сталин руководил военными действиями.
     О работе Ставки лучше всех, по моему мнению, написано в  "Воспоминаниях
и  размышлениях"  Г.  К. Жукова. Немало интересного содержится в книге А. М.
Василевского "Дело всей жизни", заслуживают внимания некоторые свидетельства
из мемуаров С. М. Штеменко. Я не намерен описывать  работу  Ставки,  а  хочу
коснуться  лишь  отдельных моментов, характеризующие деятельность Верховного
Главнокомандующего    как    Председателя    Ставки.    Сталин,    возглавив
Государственный   Комитет  Обороны,  Ставку  Верховного  Главнокомандования,
сконцентрировал в своих руках необъятную власть. Ведь он был еще  всемогущим
секретарем  ЦК  партии,  Председателем  Совнаркома,  наркомом обороны... Все
мыслимые высшие посты в партии и государстве занимал  один  человек.  Я  уже
говорил, что в то жестокое время эта концентрация была во многом ОНр&вданна,
объективно  необходима. Но постепенно все полнее вырисовывались и негативные
стороны такой беспримерной централизации власти. Ни одно решение ЦК  партии.
Совнаркома,  Президиума  Верховного  Совета  СССР  не могло быть принято без
личного одобрения Сталиным. Не думаю, что активизация работы государственных
и общественных организациймогла бы помешать решению общей задачи.  Наоборот,
если  вспомнить  опыт  работы  Совета  Рабочей и Крестьянской Обороны в годы
гражданской  войны,  то  мы  увидим,  что  он  не   подменял   партийные   и
государственные органы, а опирался на них.
     Повторюсь:  не всякий участник совещаний, заседаний, которые ежедневно,
иногда по нескольку раз в сутки, в разное время проходили у Сталина, мог  бы
точно  определить, какой орган собирался. Это могло быть заседание Политбюро
с приглашением военных  или  заседание  ГКО  с  участием  не  только  членов
Комитета,  или  совещание  Ставки, на котором присутствовали некоторые члены
Политбюро. Ясность подчас вносил сам Сталин, бросавший по ходу обсуждения:

     - Оформить как решение ГКО.
     - Подготовить директиву Ставки.
     Иногда  Маленков  оформлял  итоги  обсуждений   и   как   постановления
Политбюро.  Фактически  каждое  слово Сталина было окончательным и решающим,
независимо от  того,  как  оформлялось  решение.  Похоже,  сам  Сталин  мало
придавал  значения  формальной  принадлежности  тех  или иных лиц к тому или
иному руководящему органу. Для него это не имело  принципиального  значения.
Но   создавало   трудности  исполнителям,  которые  должны  были  "на  лету"
определять, по какому ведомству числить соответствующее указание Верховного,
Председателя ГКО, Предсовнаркома, секретаря ЦК  партии,  наркома  обороны...
Обычно  не  велось  никаких протоколов и стенограмм. Например, архивы Ставки
содержат тысячи разных документов: донесений, справок,  директив,  приказов,
распоряжений,   но   материалов,  свидетельствующих  об  обсуждении  Ставкой
каких-то стратегических вопросов, практически нет. Сталин, особенно когда он
вошел в силу и оправился  от  потрясений  первых  месяцев  войны,  приглашал
двух-трех  членов Ставки и решал с ними оперативные вопросы. С самого начала
руководящие работники Генштаба - главного  рабочего  органа  Ставки  -  были
приучены  к  тому, что они шли к Сталину с готовыми предложениями, выводами,
оценками. Это облегчало Верховному роль высшего арбитра, судьи, жреца.
     Члены Ставки знали, что в ГКО  каждый  отвечает  за  какой-то  участок:
боеприпасы,  продовольствие,  самолеты,  транспорт,  внешние  дела и т. д. В
Ставке  такого  распределения  обязанностей  не   было.   Она   осуществляла
повседневное  руководство  фронтами  с  помощью Генерального штаба. Главного
штаба ВМФ, управлений Наркомата обороны. Вместо советников в Ставке "явочным
путем" начал функционировать институт представителей Ставки в войсках. Нужно
сказать,  что  Сталин  почти  не  держал  в  Москве  представителей  Ставки.
Насколько  он  сам  не  любил  ездить куда-либо (кроме как отдыхать на юг до
войны), настолько не терпел, когда представители Ставки находились в Москве.
Поэтому Жуков, Тимошенко, Ворошилов, Василевский, Воронов, на первых порах и
Мехлис, хотя и занимали какие-то основные должности, очень часто выезжали  в
войска.  Верховный  требовал  от них ежедневного доклада, письменного или по
телефону.  Если  по  каким-либо   причинам   доклад   представителя   Ставки
задерживался  или  переносился,  можно  было  ждать разноса. При этом Сталин
делал это в грубой, бестактной форме. Так он отчитал однажды за нерегулярные
сообщения Маленкова, которого посылал  на  Сталинградский  фронт.  Вот  один
пример  такой  реакции  Сталина  в  адрес Василевского, к которому он весьма
хорошо относился, если вообще слова "хорошо относился" применимы к  Сталину.
Василевский  излагает эту телеграмму Сталина в своей книге, но в значительно
сокращенном виде. Приведу ее полностью из архива Ставки:

     "Маршалу Василевскому
     Сейчас уже 3 часа 30 минут 17 августа, а Вы еще не изволили прислать  в
Ставку  донесение  об  итогах  операции  за  16  августа  и  о Вашей, оценке
обстановки.
     Я  давно  уже  обязал  Вас,  как  уполномоченного  Ставки,  обязательно
присылать  в  Ставку к исходу каждого дня операции специальные донесения. Вы
почти каждый раз забывали об этой своей обязанности и не присылали в  Ставку
донесений.
     ,  16  августа  является  первым  днем  важной операции на Юго-Западном
фронте, где Вы состоите уполномоченным  Ставки.  И  вот  Вы  опять  изволили
забыть о своем долге перед Ставкой и не присылаете в Ставку донесений.
     Вы  не  можете  ссылаться  на  недостаток времени, так как маршал Жуков
работает на фронте не меньше Вас и  все  же  ежедневно  присылает  в  Ставку
донесения.   Разница   между   Вами   и   Жуковым  состоит  в  том,  что  он
дисциплинирован и не лишен чувства долга перед Ставкой. Тогда  как  Вы  мало
дисциплинированны и забываете часто о своем долге перед Ставкой.
     Последний  раз  предупреждаю  Вас,  что  в  случае,  если  Вы  хоть раз
позволите себе забыть о своем долге перед Ставкой, Вы будете  отстранены  от
должности начальника Генерального штаба и будете отозваны с фронта.

     17.8.43 г. 3.30.
     И. Сталин".

     Это  был  обычный  стиль  Верховного. Нельзя назвать ни одного маршала,
крупного военачальника,  работавшего  в  Генеральном  штабе,  выезжавшего  в
войска  как  представитель Ставки или командовавшего фронтом, кто не испытал
горьких минут после разноса Сталина, часто незаслуженного. В  данном  случае
Сталину просто не успели передать очередной доклад Василевского. Последовала
незамедлительная реакция.
     Если  после поездки представителя Ставки на тот или иной участок фронта
положение там не менялось к лучшему, следовали выводы. Так, в  феврале  1942
года  Сталин  послал  Ворошилова  на  Волховский  фронт.  К этому времени за
маршалом, бывшим фаворитом "вождя", прочно закрепилась репутация  бездарного
полководца. Ворошилов не смог сделать чего-либо существенного и на этот раз,
а  когда  Сталин  по  прямому  проводу  предложил  маршалу стать командующим
фронтом, тот, растерявшись, стал отказываться. Это переполнило чашу терпения
Верховного. Через месяц с небольшим, после возвращения Ворошилова с  фронта,
Сталин  продиктовал  документ,  который  был оформлен как решение Политбюро.
Небезынтересно привести его хотя бы в несколько сокращенном виде:
     "Членам и кандидатам ЦК ВКЩб) и членам  комиссии  партийного  контроля.
Сообщается  следующее  постановление  Политбюро  ЦК  ВКЩб) о работе товарища
Ворошилова, принятое 1 апреля 1942 года.
     Первое.  Война  с  Финляндией  в  1939-1940   годах   вскрыла   большое
неблагополучие и отсталость в руководстве НКО. В Красной Армии отсутствовали
минометы  и  автоматы,  не  было  правильного  учета  самолетов и танков, не
оказалось нужной зимней одежды для войск, войска не имели  продовольственных
концентратов.  Вскрылась  запущенность в работе таких важных управлений НКО,
как  Главное  артиллерийское  управление.  Управление   боевой   подготовки,
Управление ВВС, низкий уровень организации дела в военных учебных заведениях
и  другое. Все это Отразилось на затяжке войны и привело к излишним жертвам.
Товарищ Ворошилов, будучи в то время Народным комиссаром  обороны,  вынужден
был  признать  на  Пленуме  ЦК  ВКЩб) в конце марта 1940 года обнаружившуюся
несостоятельность  своего  руководства  НКО...  ЦК  ВКЩб)  счел  необходимым
освободить товарища Ворошилова от поста наркома обороны.
     Второе.  В  начале  войны  с  Германией  товарищ Ворошилов был назначен
Главнокомандующим  Северо-Западным  направлением,  имеющим  своей   главной,
задачей  защиту  Ленинграда.  Как  выяснилось  потом,  товарищ  Ворошилов не
справился с порученным делом и не сумел организовать оборону  Ленинграда.  В
своей работе в Ленинграде товарищ Ворошилов допустил серьезные ошибки: издал
приказ  о  выборности батальонных командиров в частях народного ополчения --
этот приказ был отменен по указанию Ставки как ведущий  к  дезорганизации  и
ослаблению  дисциплины  в  Красной  Армии; организовал Военный совет обороны
Ленинграда, но сам не вошел в его  состав-этот  приказ  также"  был  отменен
Ставкой как неправильный и вредный, так как рабочие Ленинграда могли понять,
что  товарищ  Ворошилов  не  вошел  в  совет  обороны потому, что не верил в
оборону Ленинграда;
     увлекся созданием рабочих батальонов со  слабым  вооружением  (ружьями,
пиками,  кинжалами  и  т.д.),  но упустил организацию артиллерийской обороны
Ленинграда... Ввиду всего  этого  Государственный  Комитет  Обороны  отозвал
товарища Ворошилова из Ленинграда...
     Третье. Ввиду просьбы товарища Ворошилова он был командирован в феврале
месяце  на  Волховский  фронт  в  качестве, представителя Ставки для помощи:
командованию фронта и пробыл там около месяца.  Однако  пребывание  товарища
Ворошилова  на Волховском фронте не дало желаемых результатов. Желая еще раз
дать возможность товарищу Ворошилову использовать  свой  опыт  на  фронтовой
работе,   ЦК   ВКП   (б)   предложил   товарищу  Ворошилову  взять  на  себя
непосредственное  командование  Волховским  фронтам.  Но  товарищ  Ворошилов
отнесся  к  этому  предложению  отрицательно  и  не  захотел  взять  на себя
ответственность за Волховский фронт, несмотря на то, что  этот  фронт  имеет
сейчас  решающее  значение  для  обороны  Ленинграда,  сославшись на то, что
Волховский фронт является трудным фронтом и он  не  хочет  проваливаться  на
этом деле.
     Ввиду всего изложенного ЦК ВКП(б) постановляет:
     Первое.  Признать, что товарищ Ворошилов не оправдал себя на порученной
ему работе на фронте.
     Второе. Направить товарища Ворошилова на тыловую военную работу.

     Секретарь ЦК ВКПб)
     И. Сталин".

     Постановление-явное  творчество   Сталина:   насмешливо-саркастическое.
Верховный   Главнокомандующий,   без  конца  повторяя  "товарищ  Ворошилов",
фактически показал полную несостоятельность бывшего  "первого  маршала".  Но
Ворошилову повезло:
     его  не  разжаловали,  как маршала Кулика. Ворошилов еще всплывет после
смерти Сталина и станет главой Советского государства в 1953 году...
     Вообще для Сталина как Верховного Главнокомандующего  был  присущ  ярко
выраженный силовой, репрессивный, жесткий стиль работы. Впрочем, в отношении
Ворошилова решение было, по-видимому, справедливым.
     Других  ожидали  более  серьезные  наказания. После неуспеха на фронте,
неудачного доклада могло последовать не только незамедлительное  отстранение
от  должности,  но  и  арест  с самыми печальными последствиями. Вот два-три
примера.
     22 февраля 1943 года по приказу Ставки начала  наступление  16-я  армия
Западного  фронта,  нанося удар из района юго-западнее Сухиничей с севера на
Брянск. Но оборона противника была прочной, и наступление захлебнулось.  При
очередном  докладе Генштаба 27 февраля Сталин убедился, что армия фактически
топчется на месте. Ни с  кем  не  советуясь  и  ничего  не  уточняя,  Сталин
продиктовал приказ Ставки No 0045, в котором говорилось:
     "Освободить   от   должности  командующего  войсками  Западного  фронта
генерал-полковника  Конева  И.  С.  как  несправившегося   с   задачами   по
руководству  фронтом, направив, его в распоряжение Ставки..." Бывало и хуже.
Конев, как мы знаем, имел возможность в дальнейшем  проявить  себя  с  самой
лучшей стороны. Многим так9й шанс больше не представлялся.
     "Командующему Кавфронтом т. Козлову
     ...Немедленно  арестовать  исполняющего  обязанности  командующего 44-й
армией генерал-майора Дашичева и направить его в Москву. Сейчас  же  принять
меры  к  тому, чтобы немедленно привести войска 44-й армии в-полный порядок,
остановить дальнейшее наступление противника и удержать  город  Феодосия  за
собой..."
     В  кадровых вопросах Сталин не колебался. Я уже замечал, что его стилем
была бесконечная перестановка командующих, часто мало  понятная  окружающим.
Он  почему-то  считал,  что  эти "рокировки" позволяют усиливать руководство
войсками. Сталину, естественно, никто не  перечил.  Тот  же  Конев,  недавно
смещенный и вновь назначенный, опять чем-то не устроил Верховного:

     "Освободить  генерал-полковника  Конева И. С. от должности командующего
войсками Северо-Западного фронта в связи с назначением на  другую  работу...
23 июня 1943 г.

     И. Сталин".

     А  всего  Коневу  предстоит за войну командовать последовательно шестью
фронтами... Иной раз складывается впечатление, что  театр  военных  действий
был для Сталина шахматной доской, где ему нравилось очень часто переставлять
фигуры  и пешки. Например, А. И. Еременко, к которому Сталин одно время явно
благоволил,  хотя  и  ругал  часто,  за  время  войны  командовал  Западным,
Брянским,   1-м   и   2-м   Прибалтийскими,   4-м  Украинским,  Калининским,
Сталинградским   (первого   формирования),   Юго-Восточным,   Сталинградским
(второго  формирования).  Южным  (второго  формирования)  фронтами... Десять
фронтов сменил будущий маршал, нигде подолгу  не  задерживаясь.  Но  Сталину
нравилась уверенность Еременко. Верховный помнил, как в тяжелые августовские
дни 41-го он вызвал его по "Бодо".
     "С  т  а  л  и  н.  У  аппарата  Сталин.  Здравствуйте.  Не  следует ли
расформировать Центральный фронт. 3-ю армию соединить с 21-й  и  передать  в
ваше  распоряжение  соединенную  21-ю армию? Я спрашиваю об этом потому, что
Москву не удовлетворяет работа Ефремова... Если вы обещаете разбить  подлеца
Гудериана,  то  мы  можем  послать  еще несколько полков авиации и несколько
батарей РС. Ваш ответ?
     Е р е м е н к о. Здравствуйте. Отвечаю. Мое мнение о ;  расформировании
Центрального  фронта  таково:  в связи с тем, что я хочу разбить Гудериана и
безусловно разобью,  то  направление  с  юга  нужно  крепко  обеспечивать...
Поэтому прошу 21-ю армию, соединенную с 3-й, подчинить мне... А насчет этого
подлеца Гудериана, безусловно, постараемся разбить..."
     Хотя  Еременко  Гудериана  "безусловно" не разбил, Сталину импонировала
уверенность военачальника.
     Сталин, привыкший к ночной работе, завел порядок "под себя" и в Ставке.
Начинал работать он не раньше 12  часов  дня.  Но  рассматривал  вопросы  (с
перерывом  для  отдыха  -  Сталин  обычно немного спал днем) почти до утра -
четырех, пяти часов следующих суток. К распорядку Верховного были  вынуждены
приспосабливаться  Генштаб,  СНК,  ЦК,  все другие государственные и военные
органы.
     Два раза в сутки,  если  не  было  каких-то  экстраординарных  событий,
Верховному докладывали обстановку на фронтах. Начальник Генштаба или один из
его  заместителей,  стоя возле карты, разложенной на столе (Сталин почему-то
не любил,  когда  ее  предлагали  повесить  на  стене),  где  была  нанесена
обстановка,  указана  ее динамика за истекшие часы, докладывал положение дел
на фронтах. Доклады бывали краткими. В это время Сталин не спеша  расхаживал
по кабинету, задавая изредка вопросы самого различного характера.
     - Где Генштаб отмечает появление свежих немецких дивизий?
     - Дали  дополнительные "дугласы" Козину для подвоза продовольствия, как
я распорядился в прошлый раз?
     - Мной были даны указания,  чтобы  разбила  лед  в  Завидово  в  районе
мостовых переправ огнем артиллерии. Проверили или нет?
     - Я  приказал  Коневу нанести на своем фронте удар еще вчера (тогда тот
командовал Калининским фронтом.- Прим. Л.  В.)  с  целью  отвлечь  войска  с
других участков фронта. Как исполнено? Не знаете?
     Докладывающий оказывался в сложном положении. Его задачей было доложить
оперативно-стратегическую  обстановку  на  фронтах.  К счастью, он знал, где
отмечено прибытие новых немецких соединений, о том, что выделить смогли пока
лишь 18 "дугласов", а о Завидово,  мелкой  тактической  задаче,-  ничего  не
слышал.  Что  касается  приказа Коневу, да, 27 ноября 1941 года Сталин лично
Коневу отдал распоряжение нанести удар по  немецким  войскам  после  падения
Рогачева.  Но  выполнить приказ через несколько часов, фактически без всякой
подготовки?! Докладывающий знал, что удар  еще  не  нанесен,  готовится,  но
вынужден сказать:
     ; - Разрешите уточнить, товарищ Сталин?
     - Не  знаете, значит... А что вы знаете? .В таких случаях Сталин быстро
менялся на глазах,  бледнел  и,  как  вспоминал  Жуков,  "взгляд  становился
тяжелым,  жестким.  Не  много  знал  я  смельчаков,  которые могли выдержать
сталинский гнев и отпарировать удар". Зрачки приобретали желтоватый оттенок,
и  никто  не  мог  знать,  чем  закончится  доклад.  Сталин   полагал,   что
докладывающие  ему должны быть готовы отвечать на любые вопросы. Для себя он
считал естественным не знать той или иной проблемы, но не допускал этого для
подчиненных.
     Отсутствие  у  Сталина  военных  знаний  очень   быстро   почувствовали
работники Генштаба и пытались "самортизировать" своими распоряжениями многие
полуграмотные  приказы  Верховного.  Окружавшие  его  военачальники  считали
нормальным явлением некомпетентность политического деятеля в военных  делах"
НО  В  силу  причин,  о  которых я говорил выше, не могли говорить об этом в
полный голос. Однако, как свидетельствует советский военный  историк  Н.  Г.
Павленко,  неоднократно  встречавшийся с Г. К. Жуковым после отстранения его
от активной работы, прославленный маршал говорил о Сталине: "Как был, так  и
остался штафиркой" (т. е. штатским).
     Сталин  согласился  с  предложенным Шапошниковым, Жуковым и Василевским
порядком   планирования   стратегических   операций.   Вначале   он   просто
рассматривал  предложения  Генштаба  и  выражал  к  ним  свое  отношение.  В
последующем по рекомендации Шапошникова, который уже ушел из Генштаба и стал
начальником Высшей военной академии имени  К.  Е.  Ворошилова,  но  которого
часто  приглашали  к Сталину на совещания,, после доклада Генштаба о замысле
той  или  иной  операции  эти  предложения  всесторонне  прорабатывались   с
начальником тыла, командующими родами войск, начальниками главных управлений
Наркомата  обороны.  Главными  политуправлениями  Красной  Армии и ВМФ После
получения всех расчетов,  соображений  по  обеспечению  операции  Шапошников
рекомендовал заслушивать мнение командующих фронтами, участвующих в операции
(устно  или  письменно-.по  обстановке),  и  лишь  после  этого приступать к
окончательной  проработке  операции,  определению  способов  ее  реализации.
Верховный   был   поначалу   обескуражен   необходимостью  такой  большой  и
громоздкой, как он выразился, "долгой и рутинной  работы".  Шапошников,  чья
роль  учителя  Жукова,  Василевского,  Антонова  и  самого Сталина, по моему
мнению,  еще  не  оценена  в  должной  мере,  терпеливо  Объяснял,  что  это
минимально   необходимый  объем  работы.  Конечно,  добавлял  он,  некоторые
операции, может быть, придется готовить несколько дней, а другие - несколько
месяцев. Природным практическим умом Сталин понимал, что Шапошников прав, но
в  то   же   время   видел   свою   если   не   беспомощность,   то   полную
неподготовленность.  Однако  скоро  Сталин выработал удобную линию поведения
при  планировании  операций,  которая  позволяла  сохранять  высокое  реноме
главного   полководца   и   фактически   не   рисковать  своим  авторитетом.
Внимательный  анализ  архивов  Ставки  свидетельствует,  что  Сталин  обычно
излагал,  свои  идеи  в двух аспектах. В самом общем виде, как, например, он
сделал это на совещании в Ставке в январе 1942 года: "Надо не  давать  врагу
передышки  и гнать врага на запад..." Идея носила характер общего пожелания,
отражала  настроения  широких  масс  советских  людей,   но   не   содержала
конкретного  стратегического  замысла.  Она  не  учитывала  наши возможности
"гнать без передышки", способность врага противодействовать этому намерению,
не выдвигала форм и способов реализации идеи. Это  намерение  политического,
государственного деятеля, но не полководца.
     Другой  аспект  связан  с корректировкой, уточнением конкретного плана,
замысла и сроков. Но поскольку эти  замечания  Сталина  были  резюмирующими,
заключающими,  подводящими  итоги,  они производили особое впечатление. Хотя
весь план - его содержание,
     последовательность     осуществления,      вопросы      взаимодействия,
материально-технического   обеспечения,  глубина  задач  -  был  всесторонне
проработан  Генштабом,  заключительные  "мазки"  на   картине   принадлежали
Сталину, который после этого считался как бы творцом всей идеи.
     Что  касается конкретного указания Сталина "не давать врагу передышки и
гнать на запад", высказанного на совещании в Ставке в январе 1942  года,  то
его    результатом    явилось    "Директивное   письмо   Ставки   Верховного
Главнокомандования". Этот документ не был проработан должным  образом  ни  в
военном,  ни в экономическом, ни в техническом отношениях. В нем изложен ряд
соображений  о  необходимости  действий   ударными   группами   (что   немцы
практиковали   с   самого   начала   войны),  о  проведении  артиллерийского
наступления. Военным советам разъяснялось, что  нужно  перейти  от  практики
"так   называемой  артиллерийской  подготовки"  к  практике  артиллерийского
наступления. Артиллерия "должна  наступать  вместе  с  пехотой...".  Забегая
вперед,  скажу,  что  указание  об  "артнаступлении" привело к разночтению и
путанице  в  войсках.  Некоторые  командиры  были  смущены  выражением  "так
называемая   артподготовка".  Что,  она  вообще  отменяется?  Но  как  можно
наступать  без  нее?  Что  значит  "артнаступдение"?  С  фронтов  посыпались
вопросы...  Но  Сталину  передокладывать  уже  никто не решился, а в рабочем
порядке разъясняли и в конце 1942 года отразили в новом Боевом уставе пехоты
(БУП-42) артподготовка остается, артиллерийская  поддержка  атаки  остается,
как  и  артиллерийское  обеспечение  боя  пехоты и танков в глубине. Другими
словами, сохраняются все  три  периода  действий  артиллерии,  которые  были
известны  еще до войны. Но Сталин "дошел" до них только в начале 1942 года и
выразил в идее артиллерийского наступления.
     И вот, когда это "Директивное письмо..."  было  отработано,  обсуждено,
обговорено  в  присутствии Василевского, Молотова, Маленкова, еще нескольких
лиц, Сталин, взяв текст документа в руки, вдруг заявил:
     - Но главного в письме  так  и  нет...  Все  незаметно,  но  недоуменно
переглянулись, ожидая откровения. И оно последовало:
     - Предлагаю в письме отразить еще одну, пожалуй, самую главную идею.
     Все   приготовились   записывать.   Сталин   долго  молчал,  подогревая
повышенное внимание к своему откровению и собираясь с мыслями, прошелся.  по
кабинету  и  произнес  фразу,  которая  без  редактирования  была включена в
"Директивное письмо...":
     "Наша задача состоит в том, чтобы не дать немцам передышки, гнать их на
запад без остановки, заставить их израсходовать свои резервы еще  до  весны,
когда  у  нас  будут  новые  большие  резервы,  а  у  немцев не будет больше
резервов, и обеспечить таким образом полный  разгром  гитлеровских  войск  в
1942 году".
     Естественно,   на  всех  присутствующих  добавление  Сталина  произвело
большое впечатление. Члены ГКО и Ставки как  бы  почувствовали,  что  Сталин
видит  то, что не видят другие; что его способности провидца на порядок выше
заурядности остальных... Все стали дружно одобрять идею, соглашаясь в душе с
ее смыслом и не задумываясь, насколько  она  выполнима.  Но  Сталин,  как  и
множество  раз  до  и  после  этого,  показал  свои  слабые  прогностические
способности. Прогноз и задача, сформулированные Сталиным;.;
     были абсолютно нереальными. Это стало ясно уже скоро,  когда  в  апреле
1942  года  наше  зимнее  наступление  заглохло, а после летнего наступления
немецких войск, дошедших до Волги, вообще выглядело ошибкой  и  утопией.  Но
уже  никто  после не вспоминал о промахе Верховного. Это была сложившаяся до
войны практика:
     с,именем Сталина ассоциировать только успехи, достижения.  А  неуспехи,
поражения, просчеты-результат неисполнения воли "вождя". Именно-неисполнение
его  воли. Этот стереотип мышления стал господствующим в сознании людей того
времени.
     Некоторые коррективы, поправки  к  планам  Ставки,  вносимые  Сталиным,
часто не играли решающей роли. Но порой они оказывали трагическое влияние на
ход  операций.  Особенно Сталин любил переносить сроки, обязательно сокращая
время на подготовку операции, маневра, сосредоточения. Иногда хоть на  день,
но передвинет начало операции.
     4  сентября  1941 года Жуков докладывал Сталину, что по его указанию он
организует 8 сентября удар в поддержку Еременко. Но Сталин верен себе:
     - Седьмого будет лучше, чем восьмого... Все.
     Он был очень настойчив, до упрямства. Обычно ему не возражали. Боялись.
Даже Жуков, умеющий отстаивать свои взгляды, часто был вынужден  соглашаться
со  Сталиным,  едва  ли  разделяя  его  замыслы.  Во время того же разговора
Сталина с Жуковым 4 сентября Верховный сказал:
     "С т а л и н. Я думаю что операцию,  которую  Вы  думаете  проделать  в
районе  Смоленска, следует осуществить лишь после ликвидации Рославля. А еще
лучше было бы подождать пока со Смоленском, ликвидировать вместе с  Еременко
Рославль, а потом сесть на хвост Гудериану... Главное - разбить Гудериана, а
Смоленск от нас не уйдет. Все.
     Ж у к о в. ...Если прикажете бить на рославльском направлении, это дело
я могу   организовать.   Но  больше  было  бы  пользы,  если  бы  я  вначале
ликвидировал Ельню..."
     По  приказу  Сталина  Ставка   имела   прямую   связь   не   только   с
каждым-фронтом,  но  и с каждой армией. Эпизодически Верховный приглашал для
переговоров  по  прямому  проводу  представителей  главкоматов,  командующих
фронтами  и  армиями. Трудно уловить какую-то закономерность в том, с кем он
вел переговоры. Но все же чаще всего Сталин требовал связать его  с  фронтом
или  армией,  когда  усматривал неисполнение директив Ставки или чувствовал,
что  его  разговор  "взбодрит"  людей;  он  давал  понять  командующим,  что
Верховный  следит.  Верховный  обеспокоен,  Верховный требует... Оперативная
ценность указаний Сталина порой весьма сомнительна. Может  быть,  во  втором
или заключительном, третьем периоде войны Сталин и был в состоянии высказать
серьезные   рекомендации,  советы  оперативного  характера.  Часто,  видимо,
чувствуя свою слабину в этом вопросе, на переговоры он брал с собой  опытных
работников  Генштаба,  которым,  как  правило,  поручал  оперативную сторону
переговоров, оставляя за .собой "общие указания", критику и разносы,  иногда
- моральную  поддержку.  В  ..то же время Верховный любил "блеснуть" знанием
ситуации и  иногда  самостоятельно  давал  отдельные  указания  оперативного
характера,   которые   затем  закреплялись  специальными  директивами.  Хотя
совершенно очевидно, что советы, указания  Жукова,  Василевского  безусловно
были  более  профессиональны  и  полезны.  Так,  например, 13 июня 1942 года
Тимошенко, докладывая Сталину обстановку на Южном  и  Юго-Западном  фронтах,
указал,  в  частности,  на отсутствие бомбардировщиков для дневных действий,
что препятствовало активному разрушению переправ  противника.  Сталин,  зная
ситуацию  по  справкам,  имеющимся в Ставке, возразил: "Наши штурмовики Ил-2
считаются лучшими дневными бомбардировщиками для  ближнего  боя.  Они  могут
дать больше эффекта, чем "юнкерсы", для воздействия "на танки, на живую силу
противника  и  на переправы тоже. Наши штурмовики берут 400 кг бомб. По моим
данным, у Вас штурмовики имеются. Может быть, они плохо у Вас используются?"
Тимошенко уже больше не возражал, раз Сталин знает лучше,  есть  ли  у  него
дневные бомбардировщики. Дело в том, что Сталин, идя в переговорную комнату,
просмотрел  справку  о  наличных силах Юго-Западного и Южного фронтов, но не
обратил внимания, что данные в справке были на 1 июня, а за две недели  боев
многое  изменилось.  Тимошенко,  же,  повторяю,  больше  не  возражал и лишь
отрапортовал:
     "Все понятно, займемся изучением и решением на основе  Ваших  указаний.
Доложим".
     Едва ли Тимошенко решился бы перечить Сталину;
     он  не  забыл  о  судьбе  другого  маршала - Кулика,, который попытался
по-своему  истолковать  указания  Сталина  и  быстро  стал  генерал-майором,
лишился звания Героя Советского Союза...
     За  годы  войны  Ставка  издала  и  направила  в войска несколько тысяч
директив, приказов, указаний. Конечно,  во  все  эти  директивные  документы
Сталин  был  не  в  состоянии  вникнуть, но наиболее важные он просматривал,
корректировал, иногда возвращал на доработку,  дописывал  собственной  рукой
фразы, абзацы.
     Иногда  Сталин  сам  диктовал  от имени Ставки телеграммы командующим и
штабам. В них всегда было больше менторского, поучающего (иногда с угрозами)
и меньше конкретных указаний, имеющих оперативную ценность. В конце мая 1942
года, например, раздраженный просьбами Тимошенко об усилении фронта,  Сталин
продиктовал:

     "Тимошенко, Хрущеву, Баграмяну
     За  последние  4 дня Ставка получает от вас все новые и новые заявки по
вооружению, по подаче новых дивизий и танковых соединений из резерва Ставки.
     Имейте в виду, что у Ставки нет готовых к бою новых  дивизий,  что  эти
дивизии  сырые, необученные и бросать их теперь на фронт - значит доставлять
врагу легкую победу.
     Имейте в виду, что наши ресурсы по вооружению  ограниченны,  и  учтите,
что кроме вашего фронта есть еще у нас и другие фронты.
     Не  пора  ли  вам научиться воевать малой кровью, как это делают немцы?
Воевать надо не  числом,  а  умением...  Учтите  все  это,  если  вы  хотите
когда-либо  научиться  побеждать врага, а не доставлять ему легкую победу. В
противном случае вооружение, получаемое вами от Ставки, будет  переходить  в
руки врага, как это происходит теперь.

     21.50. 27.5.42 г.
     Сталин".

     "Имейте  в  виду"  - типичный рефрен Сталина, любившего всех поучать. А
рассуждения о том, чтобы "научиться  воевать  малой  кровью",  в  его  устах
выглядят  просто  кощунственно.  В сталинских телеграммах нередко было иное,
красноречивое выражение: "не считаясь с жертвами".
     Но нельзя представить деятельность Сталина,  не  зная,  что  в  течение
14-16  часов  он находился у себя в кабинете и ему приходилось рассматривать
ежедневно множество  самых  различных  оперативных,  кадровых,  технических,
разведывательных,    военно-экономических,   дипломатических,   политических
вопросов. Тысячи документов, на которых стоит подпись Сталина,  приводили  в
движение  огромные  массы  людей.  Он  привык манипулировать судьбами людей,
часто не задумываясь над последствиями своих решений. А  если  принимал  эти
решения  задумываясь,  они  еще  больше подчеркивали его бездушный характер.
Конкретных людей Сталин видел только рядом и только по фронтовой и трофейной
кинохронике мог представлять массы отступающих бойцов,  людей,  гибнущих  на
переправах,  плач  женщин  и детей на пепелищах, горы незахороненных трупов,
безумные глаза матери возле мертвого ребенка... Сталин был бесчувственным  к
бесчисленным трагедиям войны. Стремясь нанести максимальный урон противнику,
никогда  особенно  не  задумывался,  а  какую цену заплатят за это советские
люди?  Тысячи,  миллионы  жизней  для  него  давно  стали  сухой,   казенной
статистикой...   Прочтите   два  страшных  приказа  Ставки,  лично  Сталиным
выношенные и продиктованные. Один из них No 0428 от 17 ноября 1941 года.

     "Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:
     1. Разрушать и сжигать дотла все  населенные  пункты  в  тылу  немецких
войск  на  расстоянии  40-  60  км в глубину от переднего края и на 20-30 км
вправо и влево от дорог. Для  уничтожения  населенных  пунктов  в  указанном
радиусе   действия   бросить   немедленно   авиацию,   широко   использовать
артиллерийский  и  минометный  огонь,  команды   разведчиков,   лыжников   и
партизанские  диверсионные  группы,  снабженные  бутылками  с  зажигательной
смесью...
     2. В каждом полку создать команды охотников по 20-30 человек для взрыва
и сжигания населенных пунктов. Выдающихся смельчаков за отважные действия по
уничтожению населенных пунктов представлять к правительственной награде..."
     Факельщики работали. Зарево пожаров еще  контрастнее  оттеняло  черноту
зимнего  неба.  Пылали  потемневшие  крестьянские  избенки.  Матери  в ужасе
прижимали к себе плачущих детей. Стоял стон над многострадальными  деревнями
Отечества. Немцы жгли села, чтобы наказать партизан. А теперь жгли и свои...
Списки для награждения... "Команды охотников"... Ведь горели деревни- и дома
там,  где  немцев  не  было...  Где  были  оккупанты, поджечь было непросто.
Трагедия в свете багровых факелов...
     Война беспощадна. Возможно, что такие действия могли создавать  большие
неудобства  оккупантам.  Но  для  скольких  советских  людей  их  крыша была
последним  хрупким  прибежищем,  где  они  надеялись   пережить   лихолетье,
дождаться своих, спасти детей! Кто скажет, чего было больше в этом приказе:
     военной  целесообразности или безумной жестокости? Это решение - в духе
Сталина. Он никогда не жалел людей. Никогда! Сотни, тысячи, миллионы смертей
сограждан давно стали для него  привычными.  Сейчас  уже  бесполезно  задним
числом   оспаривать   решение   Сталина  о  сжигании  населенных  пунктов  в
прифронтовой полосе, но приказ этот - жуткий. Об одном эпизоде, связанном  с
реализацией  этого  страшного  приказа,  рассказал  мне  генерал армии Н. Г.
Лященко. В конце 1941 года, вспоминал  Николай  Григорьевич,  .командовал  я
полком.  Стояли  в обороне. Перед нами виднелись два села, как сейчас помню:
Банновское и Пришиб. Из  дивизии  пришел  приказ:  -сжечь  села  в  пределах
досягаемости.  Когда  я  в  землянке  уточнял  детали, как выполнить приказ,
неожиданно, нарушив всякую субординацию, вмешался пожилой боец-связист:
     - Товарищ майор! Это мое село... Там жена, дети, сестра с детьми... Как
же это-жечь?! Погибнут ведь все!
     - Ты чего не в свое дело лезешь? Разберемся. Отправив  сержанта,  мы  с
комбатами  стали  думать,  что делать. Помню, приказ я назвал "дурацким", за
что едва  не  поплатился.  Ведь  приказ-то  был  сталинский.  Но  спасли  от
особистов  командующий  армией Р Я. Малиновский и член Военного совета И. И.
Ларин. А села эти мы на другое утро с разрешения командира дивизии Заморцева
взяли...  Обошлось  без  пожарища,  заключил  Николай  Григорьевич,  как  бы
вернувшийся на несколько минут в то далекое и жестокое время.
     Или вот еще один документ, продиктованный Сталиным:

     "Командующему  Калининским  фронтом  11  января  42  г. 1 ч. 50 мин. No
170007
     ...В течение 11 и ни в коем случае не позднее  12  января  овладеть  г.
Ржев...  Ставка  рекомендует  для  этой  цели  использовать имеющиеся в этом
районе артиллерийские, минометные, авиационные силы и  громить  вовсю  город
Ржев, не останавливаясь перед серьезными разрушениями города.
     Получение подтвердить, исполнение донести.

     И. Сталин".

     Жаль,  что  Сталин  не  проявлял такую же решительность, когда накануне
войны  разведка,  военные,  друзья  страны  сообщали:  гитлеровская   машина
изготовилась  для страшного броска. А теперь нужно было "громить вовсю город
Ржев"... Читая бесчисленные документы  Ставки,  пронизанные  одной  идеей  -
остановить,  разгромить  врага,  изгнать  его  из  Отечества,-  пронзительно
чувствуешь, что таких масштабов бедствия можно было не допустить. А  теперь,
демонстрируя    свою    волю,   беспощадность,   решимость,   полководческую
непреклонность,  Сталин,  не  колеблясь,  готов  сам   спалить,   разрушить,
уничтожить  все  созданное  руками  его  соотечественников.  Да,  часто  это
диктовалось жестокой необходимостью: мосты, железнодорожные станции,  заводы
приотступлении  нужно  было  уничтожать.  Но  едва ли крестьянский домишко в
русском селе мог стать прибежищем для оккупанта.
     Думаю, что документы Ставки и ГКО нужно издать специальными сборниками.
В них-отражение   невиданного   подвижничества   советских   людей,   горечь
катастроф,   неугасших   надежд,   тысячи,   миллионы  человеческих  драм  и
несокрушимая вера народа в Победу. Даже когда наши войска оказались на Волге
и до Берлина, было ой как далеко, к Сталину  шли  письма  простых  советских
людей с выражением поддержки, с патриотическим желанием отдать фронту все до
последнего, с мольбами совсем мальчишек послать их на фронт. Подписи Сталина
на  тысячах  документов  Ставки  -  не  свидетельство  его мессианской роли.
Мессией был сам народ. А роспись  синим  карандашом  на  документах  -  лишь
свидетельство,  что  ее владелец всю войну должен, обязан был свои волю и ум
посвятить страшной борьбе с силами зла, с которыми  он  опрометчиво  пытался
установить  отношения  "дружбы"  накануне  войны.  Его  ум  и  воля  едва ли
составляли наполеоновский "квадрат". Он всегда более рельефно проявлял  свою
волю:  беспощадную,  жестокую,  злую.  Догматический ум имеет изъяны. Часто,
очень часто, особенно в первый период  войны,  полководческий  жезл  "вождя"
указывал  далеко  не  лучшие  решения.  Наверняка  можно  утверждать, что не
Сталин, а прежде всего его военное окружение сделало в конце  концов  Ставку
коллективным органом стратегического руководства.



     Жернова  войны перемалывали человеческие судьбы. Четыре долгих года она
требовала все новых и новых жертв. Сталин,  взошедший  вскоре  после  начала
войны  на  самые  высшие  командные  посты, не стал от этого видеть дальше и
оценивать глубже. Арена войны вначале представлялась  ему  так:  две  армии,
которые  сошлись  "стенка на стенку" на гигантском пространстве от Баренцева
до Черного моря. Он плохо умел выделять  главные  звенья  ситуации,  не  мог
понять,  например,  почему  Западный  фронт  под руководством Павлова быстро
развалился. Лишь позже, после войны, когда ему доложили некоторые  трофейные
документы,  он  увидел,  сколь  огромна  была концентрация немецких войск на
направлении главного удара. И в то же время -  сколь  равномерно  растянутым
было оперативное построение советских войск.
     Стратегическое  "зрение"  к  Сталину  приходило  постепенно.  Например,
первый урок воины, который он усвоил, был преподан ему еще в июле 1941 года.
Когда .немцы, захватив Минск, рвались  к  Смоленску  и  Москве,  в  какой-то
момент  Сталин  почувствовал,  что  у  Ставки  "под  рукой"  нет достаточных
стратегических  резервов.  За   "спиной"   у   фронта   оказались   пустоты.
Последовательное   привлечение   подходивших  из  глубины  страны  отдельных
соединений с целью закрыть бреши в изгибающейся,  часто  рвущейся  фронтовой
"диафрагме"  давало противнику возможность бить их по частям. С тех страшных
июльских дней Сталин усвоил: для надежности и прочности обороны (а  затем  и
ударной  силы  наступления)  постоянно  нужны резервы, резервы, резервы, без
которых  даже  двухэшелонное   построение   не   гарантирует   упругости   и
непробиваемости фронта.
     Долгое  время,  практически  41-й  и  42-й  годы, Сталин пытался только
отвечать на вызовы, угрозы, удары,  исходившие  от  противника.  Лишь  после
Москвы и Сталинграда к нему пришла уверенность в возможности навязывать свою
волю противнику, диктовать ему свои условия. Уже к концу 1941 года Верховный
Главнокомандующий  понял, что как книга состоит из отдельных глав, связанных
единым сюжетом, так и война вмещает в себя  множество  конкретных  операций.
Поскребышев  после  войны  вспоминал,  что  незадолго  до  Победы,  закончив
рассмотрение с начальником Генштаба А. И. Антоновым текущих дел,  касавшихся
заключительных  операций  - Берлинской и Пражской, Сталин неожиданно спросил
генерала армии:
     - Видимо, это будут последние наши наступательные операции на Западе...
Вот думаю сейчас: а сколько же было их всего за эту войну?
     - Затрудняюсь сразу сказать,- ответил Алексей  Иннокентьевич  Антонов,-
но  думаю,  что  крупных стратегических операций, включая оборонительные, мы
провели более сорока...
     Антонов был близок к истине: за 1941-1945 годы вооруженные силы фронтов
под руководством   Ставки   провели    около    пятидесяти    стратегических
(оборонительных  и  наступательных)  операций. Если первые десять-пятнадцать
"глав" войны Верховный, штабы,  сражающиеся  войска  "писали"  под  диктовку
врага,  то  остальные тридцать пять - сорок они создавали в том месте и в то
время, где и когда считали нужным. Главные герои великой  книги  о  войне  -
советские люди, солдаты, командиры, политработники. Ну а сама летопись этого
гигантского  труда  создавалась  штабами  фронтов,  армий,  Генштабом, самой
Ставкой. В начале войны было 5 фронтов, но затем  стратегическая  обстановка
заставила  Ставку  разукрупнить  их  (в. июле 1943 г., например, было уже 12
фронтов); завершилась же беспримерная эпопея на 8 фронтах. После Сталинграда
Сталин не  скрывал  уверенности  в  том,  что  ОН  постиг"тайны"  стратегии,
оперативного искусства, тактики. Если в отношении стратегии он действительно
заметно продвинулся вперед, то в оперативном искусстве и тактике он до конца
войны  так  и  остался дилетантом. В одной из своих телеграмм Александрову и
Федорову Сталин укоряет командование Воронежского фронта в неумении воевать.
     "Считаю позором для командования фронта, что  оно  допустило  по  своей
халатности  и нераспорядительности окружение наших четырех стрелковых полков
вражескими войсками. Пора бы на третьем  году  воины  научиться  правильному
вождению войск".
     "Пора  бы  научиться"  -  так  может говорить тот, кто, безусловно, уже
давно научился. У Сталина не вызывало сомнения, что  он  овладел  искусством
вооруженной  борьбы  так же, как и политической. А указывал он не мифическим
"Александрову" и "Федорову", а  вполне  конкретным  лицам.  Сталин,  как  мы
знаем, очень любил секреты. Он внес свой вклад и в стратегическую маскировку
и  дезинформацию  противника.  Под  фамилией  Александров с 15 мая 1943 года
действовал А. М. Василевский, а Федоровым был  Ф.  И.  Толбухин.  Представлю
читателям оперативные псевдонимы некоторых полководцев. Срок их действия был
оговорен заранее и держался, естественно, в строгой тайне.
     Баграмян И. X.- условная фамилия Христофоров
     Буденный С. М.- Семенов
     Булганин Н. А.- Николин
     Василевский А. М.- Александров, Михайлов
     Ватутин Н.Ф.-Федоров, Николаев
     Воронов Н. Н.- Николаев
     Ворошилов К. Е.-Ефремов, Климов
     Жуков Г. К.- Константинов, Юрьев
     Конев И. С.--Степанов, Степин
     Рокоссовский К. К.- Костин, Донцов
     Сталин И. В.- Васильев, Иванов...

     Нередко,  читая "зашифрованные" таким образом подписи, не видишь в этом
особого смысла. Но Сталин настаивал на  таком  кодировании.  Правда,  и  без
подлинных  подписей  можно  понять, кто направлял подобные депеши. Сам текст
документа раскрывал "тайну". Вот, например, одна из многих подобных:

     "Товарищу Константинову  (Г.  К.  Жукову)  Передаются  Вам  соображения
Михайлова  (А.М.Василевского). Сообщите Ваши мнения. Из телеграммы Михайлова
не видна роль 57-й армии в  общем  наступлении  для  ликвидации  окруженного
противника.  После  разговора  с Михайловым выяснилось, что 57-я армия будет
действовать из района Ракитино, Кравцов и  Цы-бенк6в  общем  направлении  на
совхоз Горная Поляна и Балка Песчаная...

     Васильев (Сталин)"

     Если  бы  противнику  удалось перехватить и расшифровать телеграмму, то
едва ли его ввели бы в заблуждение типично русские фамилии...
     Так уж сложилось, что Ставка "замкнула" на себе не  только  определение
общих  и  частных  задач  того  или иного фронта, но и в значительной мере -
планирование операций. Созданные Главные командования  войск  направлений  -
Северо-Западное,  Западное  и  Юго-Западное  -  сразу  же  были поставлены в
бесправное положение. Ставка и после создания главкоматов  продолжала  через
их  голову  руководить фронтами, отдавать распоряжения, требовать реализации
тех или  иных  указаний  Верховного.  Часто  складывалось  впечатление,  что
Сталину  главкоматы  нужны не для облегчения управления войсками, а для роли
дежурных "козлов  отпущения",  постоянных  объектов  для  ядовитой  критики.
Главкоматы,  по  существу,  не  могли распоряжаться находящимися в их полюсе
резервами, авиационными  соединениями,  принять  даже  частное  решение  без
согласования  со  Ставкой. При переговорах с командующими фронтами Сталин не
только не учитывал планов и  распоряжений  главкоматов,  но  нередко  походя
отметал  их.  Разговаривая,  например,  по  прямому  проводу  с  командующим
Крымским фронтом генералом Д. Т. Козловым, Сталин распорядился:
     "Всю 47-ю армию необходимо немедля начать  отводить  за  Турецкий  вал,
организовав   арьергард   и   прикрыв   авиацией...  Все  приказы  главкома,
противореча" щие  только  что  переданным  приказаниям,  можете  считать  не
подлежащими исполнению..."
     Главкомы   и   их  немногочисленный  аппарат  чаще  использовались  для
реализации не собственных замыслов и планов, а директив  Ставки.  Стадии  до
конца  так  и  не  определил  своей  принципиальной  линии  по  отношению  к
главкоматам.  Через  несколько  месяцев   после   их   создания   они   были
расформированы.  Правда,  через  некоторое  время  два главкомата были вновь
восстановлены, но просуществовали только до лета 1942 года. Сталин увидел  в
этом  оперативном  звене  руководства фронтами лишь промежуточное звено. При
той жесткой централизации, которую он  всегда  отстаивал,  эти  региональные
органы стратегического руководства и не могли проявить себя.
     Менее  четверти всех операций, как я уже говорил, были оборонительными.
Как Сталин,  Ставка  их  готовили  и  вели?  Скажу  сразу,  что  большинство
стратегических  оборонительных операций 1941 года (в Прибалтике в июне-июле,
в Белоруссии в эти же месяцы,  в  Западной  Украине  летом,  в  Заполярье  и
Карелии  осенью.  Киевская  в июле - августе, Смоленская в июле - сентябре и
некоторые другие) заранее не планировались.  К  их  проведению  нас  вынудил
противник,  он  диктовал  условия,  и  действия советских войск часто носили
спонтанный характер.
     В  предвоенные  годы   вопросы   организации   и   ведения   длительной
стратегической  обороны  в масштабе страны должным образом не отрабатывались
ни на учениях и маневрах, ни в теории. Пожалуй, тот,  кто  предложил  бы  до
войны  рассмотреть  возможность  организации обороны по Днепру, под Москвой,
Ленинградом,  немедленно   был   бы   обвинен   в   пораженчестве,   измене,
предательстве.   Но   даже   абстрактное,   в  принципе,  изучение  вопросов
организации стратегической обороны в крупных  пространственных  и  временных
масштабах  не проводилось. Вот здесь своей политикой и ошибочными действиями
Сталин в немалой степени "обеспечил" внезапность... противнику.
     Ставка и командование фронтами, отдавая директивы и приказы на  ведение
стратегической  обороны, преследовали главную цель: остановить и обескровить
противника, создать благоприятные условия для контрнаступления. Это позже, с
"подачи"  самого  Сталина,  пропагандисты   и   некоторые   историки   стали
усматривать  в  катастрофическом  отступлении  сокровенный замысел "измотать
врага" активной обороной. К преднамеренней, плановой стратегической  обороне
советские  войска  прибегли,  пожалуй,  лишь  раз-летом 1943 года. Сталин не
любил оборону, нервничал,  не  проявлял  глубокого  понимания  ее  сути.  Он
старался  решать оборонительные задачи не только оперативными средствами, но
и  чисто  административно-карательными  методами,  вроде  уже  упоминавшихся
приказов No 270 от 16 августа 1941 года и No 227 от 28 июля 1942 года, рядом
дополнительных  распоряжений  об  активизации действий заградотрядов, частей
НКВД в тылу фронтов на наиболее опасных направлениях.
     Верховный не обладал опытом организации стратегической обороны.  Но  им
не  обладала  тогда  и  большая  часть  военачальников.  Нужно  учесть,  что
большинство кадрового состава Красной Армии погибли, оказались в  плену  или
были  ранены  ц  1941  году.  И  хотя летне-осенняя кампания 1942 года могла
сложиться более благоприятно (моральный  "допинг"  войскам  дала  битва  под
Москвой,  противник  наступал  уже  не  на всем протяжении фронта, а лишь на
юго-западном направлении  и  в  значительной  мере  растерял  первоначальную
"новизну"  своих  ударов),  Сталин как Верховный Главнокомандующий был не в.
состоянии глубоко понять особенности оборонительных сражений. Ему было ясно,
что размах оборонительных операций летом 1942 года не может уже быть  таким,
как  в  1941-м.  Тогда  глубина  отхода наших войск составила от 850 до 1200
километров.
     Сталин полагал, что даже более или менее существенное  отступление  уже
маловероятно.  В  своем  приказе  по  случаю  23  февраля 1942 года народный
комиссар обороны утверждал: "Ликвидировано то неравенство в условиях  войны,
которое  было  создано  внезапностью немецко-фашистского нападения... Стоило
исчезнуть в арсенале немцев  моменту  внезапности,  чтобы.немецко-фашистская
армия  оказалась  перед  катастрофой".  Но  Сталин не учел, что концентрация
войск противника на более узких участках фронта, сосредоточение их там,  где
не   ждал  Верховный  Главнокомандующий,  вновь  поставит  Красную  Армию  в
критическое положение, хотя и менее опасное, чем в  году  предыдущем.  Но  и
сейчас,  прорвав  фронт  в нескольких местах, противник смог продвинуться на
500-650 километров (почти в два раза меньше, чем в  1941  г.),  В  следующем
году   пространственные   успехи   немцев  составят  всего  два-три  десятка
километров... Но наступательный порыв немецких войск летом 1942 года нам  не
удалось   заблаговременно   погасить   и  сдержать,  ибо  Сталин  переоценил
собственные силы и все время настаивал на том, чтобы проводить  одновременно
хотя   бы  частные  наступательные  операции.  И  только  благодаря  крупным
стратегическим перемещениям войск  удалось  остановить  врага  у  Волги.  Во
второй   половине  1942  года  Ставке  пришлось  направить  на  юго-западное
направление свыше 100 стрелковых и танковых соединений,  около  15  танковых
корпусов,  Вот  к  чему  привел  тот факт, что вновь точно и вовремя не были
определены возможные направления основных усилий противника.
     Сталин просчитался в 1941 году, решив, что главный удар немецкая  армия
нанесет  на  юго-западе.  Понадобились  крупные  перегруппировки  войск, и к
началу нашего зимнего наступления на западном направлении  находилось  более
половины  всех  советских дивизий. Сталин, как и Ставка в целом, считал, что
западное  направление  останется  главным  и  в  1942  году,  хотя  допускал
возможность  мощного  удара и на юго-западном. Однако в летней кампании 1942
года противник нанес свой главный удар на  юго-западном  направлении.  Можно
утверждать,  что  Ставке  не  удалось в первый период войны верно определить
направления главных ударов противника летом 1941 и 1942 годов. И оба раза  К
окончательным выводам, ошибочным, как оказалось позже, помог прийти Сталин.
     После  обсуждения  в  Ставке  планов на 1942 год Сталин настоял на том,
чтобы направить, как я уже говорил, "Директивное письмо..." Военным- советам
фронтов и армий, ориентирующее  их  на  наступательные  действия.  В  письме
указывалось,  что  "противник  перешел  на  оборону  и строит оборонительные
укрепленные линии с целью задержать продвижение Красной Армии". В результате
же пришлось вести оборонительные  сражения,  к  которым  в  полной  мере  не
готовились.   Ведь   Сталин   поставил  задачу  "обеспечить  полный  разгром
гитлеровских войск в 1942 году". Это  понятно,  повторю  еще  раз,  с  точки
зрения общего желания советских людей, но было попросту нереально.
     Бросается в глаза, что, ведя свои переговоры с главкомами, командующими
фронтами  во  время  оборонительных  операций,  Сталин чувствовал себя менее
уверенно, нежели тогда, когда  войска  наступали.  Он  часто  поручал  вести
переговоры  Шапошникову  или  Василевскому, а затем и Антонову, вмешиваясь в
конце, чаще всего по одним и тем же  "сюжетам":  даст  или  не  даст  Ставка
войска  из  резерва; обычно рекомендовал активнее использовать авиацию и еще
указывал пальцем  на  какого-нибудь  командарма,  комкора,  которые  "портят
обедню".  Правда,  Сталин  любил  еще  напоминать  и  о бдительности... Есть
десятки  его  указаний  по  этому  вопросу.  Ничего  не  скажешь:   характер
сказывался.  Приведу  несколько  фрагментов  из  его  указаний обороняющимся
войскам.
     В  конце  разговора  22  июня  1942  года  Сталин  указывал  Тимошенко:
"Эвакуация  прифронтовой полосы нужна также для того, чтобы в этой полосе не
осталось ни одного агента, ни одного подозрительного лица,  чтобы  войсковой
тыл был чист на 100%..."
     Ведя  переговоры  22 июля того же года с командующим Южнымфронтом Р. Я.
Малиновским,   Сталин    высказал    недовольство    разведданными:    "Ваши
разведывательные данные малонадежны. Перехват сообщения полковника Антонеску
у   нас   .имеется.   Мы  мало  придаем  цены  телеграммам  Антонеску.  Ваши
авиаразведывательные сведения тоже не имеют большой цены.  Наши  летчики  не
знают  боевых  порядков  наземных  войск,  каждый  фургон кажется им,танком,
причем они не способны определить, чьи именно войска  двигаются  в  том  или
ином  направлении. Летчики-разведчики не раз подводили нас и давали неверные
сведения. Поэтому донесения летчиков-разведчиков мы принимаем критически и с
большими  оговорками.  Единственно  надежной  разведкой  является  войсковая
разведка,  но  у  вас  нет именно войсковой разведки или она слаба у вас..."
Впрочем, когда в одном из своих  докладов  Г.  К.  Жуков  сообщил:  на  нашу
сторону  перешел  немецкий  солдат,  который показал войсковой разведке, что
ночью 23-ю пехотную дивизию немцев сменила 267-я пехотная дивизия и  что  он
видел  части СС, Сталин предостерег: "Вы в военнопленных не очень верьте..."
Он  предпочитал  не  верить  почти  всем:  пленным,  докладам   разведчиков,
радиоперехватам, оценкам командующих...
     Верховный  Главнокомандующий  в 1941 - 1942 годах, испытывая внутреннюю
неуверенность,  которую  он  умело  скрывал,  все  активнее  принимал  самые
радикальные  решения.  Одно  из них, например, было связано с необходимостью
инженерного оборудования позиций. На московском и ленинградском направлениях
было оборудовано по 3-5 оборонительных рубежей, велись  огромные  инженерные
работы. Сталин пошел на беспрецедентное решение - создать 10 саперных армии,
которые,  видимо,  сыграли  свою  роль.  В  1942  году  они  постепенно были
расформированы. Из этого факта видно, что Сталин в первые  полтора-два  года
войны искал разные пути упрочения обороны фронтов.
     Иногда  Сталиным овладевала какая-либо маниакальная, часто сомнительная
идея, и он добивался ее реализации. Я уже упоминал,  что  Сталин  поверил  в
большие  возможности  легких  кавалерийских  дивизий,.  которые,  как уверял
Буденный, смогут парализовать тылы немецких войск. Шапошников и  Василевский
осторожно выразили скептицизм по этому поводу, но Сталин стоял на своем:
     - Вы   недооцениваете   возможностей  быстрых  подвижных  кавалерийских
соединений. Думаю, что они могут своими рейдами дезорганизовать  управление,
связь, снабжение, тылы немцев... Как вы не понимаете этого!
     - Но  для  их прикрытия от вражеской авиации потребуются дополнительные
силы. Без авиационного  прикрытия  они  беззащитны.  К  тому  же  кавдивизии
громоздки,- как бы про себя размышлял Шапошников.
     Но    сопротивление   было   слабым.   Легкие   кавалерийские   дивизии
трехтысячного состава стали быстро создаваться. К  1  января  1942  года  их
насчитывалось  уже  94. Была сделана попытка широко использовать кавалерию в
рейдах по тылам фашистских войск. Несколько из них оказались более или менее
удачными.  Но  после  того,  как  немецкое  командование  применило   против
кавалерии  авиацию,  кавдивизии,  не  имевшие  надежных  средств  ПВО  и  не
обладавшие достаточной ударной мощью, понесли большие потери. К  концу  1942
года  началось  сокращение  численности кавалерийских дивизий, хотя к исходу
войны в строю все же осталось 26соединений. Сталин больше  не  настаивал  на
массовом  использовании кавалерии, поручив заниматься ею "красному всаднику"
с анахроничным мышлением - С. М. Буденному. Приказом Ставки  No  057  от  25
января  1943  года  Маршал  Советского  Союза  С.  М.  Буденный был назначен
командующим   кавалерией    Красной    Армии.    Его    заместителем    стал
генерал-полковник  О. И. Городовиков. Правда, в мае 1944 года Сталин еще раз
вспомнил о кавалерии:

     "Командующим войсками-фронтов
     Копия: тов. Александрову (А. М; Василевскому) тов. Буденному.
     Опыт наступательных операций Красной Армии 1943-1944 годов показал, что
там,где  кавалерийские  соединения  используются   массированно,   где   они
усиливаются  механизированными  и  танковыми  соединениями  и поддерживаются
авиацией, там, где они применяются на открытых флангах противника для  удара
по  его  тылам  или для преследования... там кавалерийские соединения всегда
дают хороший боевой эффект.
     Примерами правильного применения кавалерийских соединений могут служить
1, 2, 3, и 4-й Украинские фронты в использовании  1-го  и  6-го  гвардейских
кавалерийских корпусов, 4-го и 5-го гвардейских казачьих корпусов...
     Примерами   неправильного   использования  конницы  могут  служить  1-й
Прибалтийский, бывший Западный и 1-й Белорусский фронты, где 3, 6, 2  и  7-й
гвардейские  кавалерийские  корпуса переподчинялись армиям, использовались в
узко тактических целях...
     Приказываю: кавалерийские корпуса  из  подчинения  командующих  армиями
изъять  и  впредь  использовать  их как средство фронтового командования для
развития успеха и удара по тылам противника...

     1 мая 1944 года. 24.00
     И.Сталин Антонов".

     Уповая  на  наступательную  мощь  конницы,  Сталин  не  понимал,  сколь
незначительна роль кавалерии в современной войне. Былинные времена, родившие
легенды  о  красных  конниках,  прошли.  В  этой  войне  кавалерия оказалась
способной выполнять лишь второстепенные, вспомогательные задачи. Как всегда,
Сталин не  вспоминал  о  неудачных  идеях,  выдвинутых  им  лично.  "Летучие
кавдивизии", увы, не парализовали, как того хотел Верховный, немецкие тылы.
     Сталин   значительно   увереннее   чувствовал   себя  в  наступательных
операциях. Был всегда нетерпелив. При планировании боевых действий  на  лето
1942  года,  вопреки  предостережениям  Шапошникова,  других военачальников,
Сталин  был  склонен  к  тому,  чтобы  вести  активные  действия   на   всех
направлениях, не имея для этого возможностей. Казалось бы, битва под Москвой
должна  была  убедить  Верховного  в том, сколь важна концентрация усилий на
определенном направлении. Но едва наметился первый стратегический успех, как
Сталин посчитал, что теперь Красной Армии по плечу  вести  такие  же  боевые
действия на всех направлениях. Как вспоминал Жуков, Сталин не раз утверждал,
что  после  битвы под Москвой "немцы не выдержат ударов Красной Армии, стоит
только умело организовать прорыв их обороны. Отсюда появилась  у  него  идея
начать  как  можно  быстрее общее наступление на всех фронтах, от Ладожского
озера до Черного моря". Жуков пишет о рассуждениях Верховного:
     - Немцы  в  растерянности  от  поражения   под   Москвой,   они   плохо
подготовились  к  зиме.  Сейчас самый подходящий момент для перехода в общее
наступление...
     Никто из присутствующих, вспоминал маршал, против этого не возразил,  и
И. В. Сталин развивал свою мысль далее:
     - Наша задача" состоит в том,- рассуждал он,- чтобы не дать немцам этой
передышки,  гнать их на запад без остановки, заставить их израсходовать свои
резервы еще до в е с н ы...
     На словах "до весны" он  сделал  акцент,  немного  задержался  и  затем
разъяснил:
     - Тогда  у  нас  будут  новые  резервы,  а  у  немцев  не  будет больше
резервов...
     Члены  Политбюро  и  Ставки  согласились  со  Сталиным,  хотя  в   ходе
осторожного  обсуждения  Жуков, Шапошников, Василевский высказали сомнения в
реальности замысла. Но Сталин несколькими резкими  репликами  заставил  всех
принять  его  точку  зрения.  З^эгда  Сталин был в чем-либо уверен, его было
трудно переубедить. Даже разумные доводы на него не действовали. Было решено
нанести удары войсками Северо-западного, Калининского, Западного фронтов,  а
также силами Ленинградского, Волховского, Юго-Западного, Южного, Кавказского
фронтов и Черноморского флота. Как мы сегодня знаем, наступательные операции
советских  войск  в летне-осенней кампании 1942 года успеха не имели. Ставка
была разочарована, когда Северо-Западный фронт не смог разгромить  демянскую
группировку  противника. Имея заметное превосходство в силах, более двадцати
советских  дивизий  в  течение  всего  мая  пытались  сломить  сопротивление
немецких  войск,  но  безуспешно.  Сохранилось  несколько  грозных телеграмм
Сталина командованию фронта. Не помогло... Просто тогда  еще  немцы  воевали
лучше  нас. Небольшой, так называемый "рамушевский коридор" 11-я и 1-я армии
так и не смогли перерезать встречными ударами. Войска действовали  шаблонно,
без  выдумки.  Дежурные  советы  Сталина  "активнее  использовать  авиацию",
создавать "ударные кулаки" носили весьма общий характер и помочь  фронту  не
могли.  В  это  же  время  истекала  кровью полуокруженная 2-я ударная армия
генерал-лейтенанта  Власова.  Сталин  обвинил   командующего   Ленинградским
фронтом Хозина в "безынициативности и безответственности". Чем это грозило -
ясно.  Как  раз  тут,  в  разговоре  со  Сталиным, Жданов сообщил о сигналах
заместителей комфронта  Запорожца  и  Мельникова  о  "недостойном  поведении
Хозина". Сталин бросил в трубку:
     - Разберись и доложи...
     Жданов  запросил у Хозина объяснения по поводу обвинений, предъявляемых
ему политработниками. 3 июня 1942 года Хозин написал письмо на имя  Жданова,
в  котором  указывал:  "Запорожец  обвинил  меня  в  бытовом разложении. Да,
два-три раза у меня были на квартире телеграфистки,  смотрели  кино...  Меня
обвиняют  в  том,  что  я много расходую водки. Я не говорю, что я непьющий.
Выпиваю перед обедом и ужином иногда две, иногда три рюмки...  С  Запорожцем
после  всех  этих  кляуз работать не могу..." Жданов позвонил через два дня.
После очередного доклада, в конце, добавил:
     - А Хозина лучше освободить... Нейдете ним дело. Приказом Ставки  от  9
июня   генерал-лейтенант   М.   С.   Хозин  был  отстранен  от  командования
Ленинградским  фронтом.  Правда,  вскоре  Сталин  назначил  его  командующим
армией,  а  немного  позже, присвоив звание генерал-полковника,- командующим
Особой группой. Затем Хозин стал командующим 33-й и 20-й  армиями,  далее  -
заместителем  командующего  Западным  фронтом.  Порой  трудно  понять  смысл
бесконечных перебрасываний тех или иных генералов с места на  место.  Однако
за передвижениями Сталин пристально следил. Промахов не прощал. Тот же Хозин
8 декабря 1943 года опять попал в приказ Ставки:
     "Генерал-полковника  Хозина  Михаила  Семеновича  за  бездеятельность и
несерьезное отношение к делу  снять  с  должности  заместителя  командующего
Западным  фронтом  и направить в распоряжение начальника Главного управления
кадров НКО.

     И. Сталин Жуков".

     Сталин однажды, уже после Сталинграда,  когда  ветер  победы  стал  все
сильнее   надувать  паруса  его  славы,  заслушав  А.  И.  Антонова,  нового
начальника  Оперативного  управления  и   первого   заместителя   начальника
Генерального штаба, неожиданно "разоткровенничался".
     "Откровения"  Сталина были вызваны, возможно, накопившимся недоумением,
а с другой стороны. Верховный хотел поглубже "пощупать" Антонова. Когда  тот
спросил    разрешения    идти,    Сталин    неожиданно    ответил    длинным
вопросом-размышлением.
     - Товарищ Антонов! Вы  никогда  не  задумывались,  почему  многие  наши
наступательные  операции  в  сорок  втором  году  оказались  незавершенными?
Посмотрите, Ржевско-Вяземская операция двух фронтов, операция  по  деблокаде
Ленинграда, зимнее наступление войск Южного и Юго-Западного фронтов. Кстати,
ведь Вы были начальником штаба у Малиновского?
     - Да, товарищ Сталин...
     - В Крыму имели две армии и потерпели поражение, а затем Харьков... Чем
Вы объясните  эти  провалы?  Только  не говорите мне сейчас: соотношение сил
было не то, распылили средства, авиацию и танки плохо использовали...
     Антонов, преподававший до войны общую тактику, не растерялся и довольно
четко изложил свое видение причин неудач:
     - В прошлом году, да еще и сейчас нередко мы действовали шаблонно,  без
выдумки.  Мы  не  научились  прорывать оборону сразу на нескольких участках,
слабо использовали танковые соединения для развития успеха...
     . - Начали  Вы  правильно,  а  затем  стали  детализировать...  Главное
заключается  в  том,-  взглянул  Верховный  на  Антонова,-  что,  научившись
обороняться, мы плохо могли, да и сейчас не многим лучше,- наступать. Короче
говоря, плохо еще умеем воевать...
     Сталин опять посмотрел на Антонова, неожиданно улыбнулся, что бывало  с
ним крайне редко, и негромко сказал:
     - Идите...
     После Сталинграда у Сталина окрепла уверенность, что разгром фашистских
войск  не  за  горами.  Слушая  в  конце декабря 1942 года доклад начальника
Главного политуправления А. С. Щербакова  о  политической  работе  в  армии,
Сталин  в  конце  беседы  с  нажимом  сказал:  "Надо  настраивать  бойцов на
конкретную задачу: 1943 год должен стать концом фашистских мерзавцев!  Дайте
указания  в  политорганы  об  усилении работы по укреплению морального духа.
Будем много и широко наступать. Да, именно наступать! Без наступления  одной
обороной   фашистов   не  разгромить".  Сталин  понимал,  что  кроме  умения
наступать, которого не хватало бойцам  и  командирам,  но  особенно  высшему
руководящему  составу, нужен высокий моральный дух, способность и готовность
людей проявить твердую волю к борьбе и  победе.  Этой  воли,  как  и  умения
наступать,  часто  не  хватало.  По  указанию  Щербакова  в политуправлениях
фронтов, политотделах армий, корпусов, дивизий проходили специальные занятия
с политработниками и  партийным  активом  о  формах  и  методах  поддержания
высокого  наступательного  порыва.  В  партийном  архиве  сохранился  доклад
Мехлиса, с которым он выступил 9 января 1943 года перед политработниками 2-й
ударной и 8-й армий Волховского фронта. Тема доклада -"О политической работе
в наступательной операции".
     Мехлис,  пониженный  в  должности  и  звании   Сталиным   за   крымскую
катастрофу,  тем  не  менее каждый абзац начинает со славословия Верховного:
"Год < 1943-й, по указанию товарища Сталина (об этом же говорили и в  начале
1942   г.-Прим.  Д.  В.),  должен  стать  годом  полного  разгрома  немецких
захватчиков. Мы не можем выиграть войну обороной. Как  говорится  в  недавно
вышедшем сталинском "Боевом уставе пехоты", наступление для советских войск-
основной вид боя".
     Далее  Мехлис  попытался  подвести "теорию," под политическую работу по
наращиванию морального потенциала.  "На  войне  плоть  находит  выражение  в
животном  инстинкте  -  самосохранении;  страхе  перед  смертью. Дух находит
выражение в патриотическом чувстве защитника Родины. Между  духом  и  плотью
происходит  подсознательная,  а  иногда  и  сознательная  борьба. Если плоть
возьмет верх над духом - перед  нами  вырастет  трус.  И  наоборот".  Ну  и,
конечно,   особое  внимание  Мехлис  уделил  необходимости  пропагандировать
уверенность в мудром сталинском руководстве.  "Во  главе  страны,  во  главе
армии  стоит  великий  полководец  товарищ  Сталин, чья гениальность, воля к
победе,  твердость  не  имеют  себе  равных  среди  современников".  Мехлис,
естественно, не стал напоминать о своем "методе" подготовки "наступательного
порыва",  использованного  в  Крыму весной 1942 года. Он тогда запретил рыть
глубокие окопы, а робко возражавшим командирам безапелляционно заявлял:
     - Окопы-это оборонная психология. В ближайшие дни идем  в  наступление.
Товарищ Сталин поставил задачу в кратчайшее время освободить Крым...
     Скученно  сгрудившись,  как  в  таборе,  дивизии,  с  едва обозначенной
"мелкой" обороной, выдвинутыми чуть ли не на передний край штабами  армий  и
тяжелой  артиллерией, стали объектом сокрушительного немецкого удара. Козлов
и  Мехлис,  думавшие  только  о  наступлении,  привели  фронт   к   тяжелому
поражению...
     Я не ставлю цель рассматривать конкретные "главы"
     войны  (более  подробно коснусь лишь Сталинградской битвы) и роль в них
Верховного Главнокомандующего. Хочу  лишь  сказать,  что  после  Сталинграда
заметно  повысилось  оперативное  мастерство  не только командиров, штабов и
руководимых ими войск, но  и  заметно  эффективнее  стала  работать  Ставка.
Сталин  смог  придать  стратегической  деятельности  высшего военного органа
больший динамизм, целеустремленность и обоснованность решений.
     Война--суровый учитель. Миллионные жертвы, неудачи, катастрофы, с одной
стороны, и невиданное мужество советских людей,  с  другой  -  не  могли  не
научить  военному  искусству военачальников и полководцев, многие из которых
поднялись на верхние этажи военной структуры буквально накануне  или  уже  в
ходе  войны.  Но  уроки  войны  кровавы. Не могли они бесследно пройти и для
Сталина;   он   стал   действовать    более    осмотрительно,    продуманно,
целеустремленно. Его стиль - силовой, жесткий, часто карательный в отношении
неудачников - остался. В Сталине с годами кое-что менялось, но диктаторская,
цезаристская  сущность  лишь  укреплялась  и совершенствовалась. Его тяжелую
руку,  безапелляционность,  категоричность  и  подозрительность  чувствовали
многие,  кто  соприкасался  с  ним  во  время  войны.  Но разглядеть ее, эту
сущность, тогда было трудно. Ведь Сталин был для всех  Мессией,  спасителем,
полководцем  Победы!  Судить  о  характере  его  действий  в  наступательных
операциях могут помочь некоторые выдержки из его  директив,  распоряжений  и
приказов во втором и третьем, последнем, периодахвойны:

     "Южный фронт
     товарищам Еременко, Хрущеву
     Копия: тов. Малиновскому
     Захват Батайска нашими войсками имеет большое историческое значение. Со
взятием  Батайска  мы  закупорили  армии  противника на Северном Кавказе, не
дадим выхода в район Ростова, Таганрога, Донбасса 24  немецким  и  румынским
дивизиям.  Враг  на Северном Кавказе должен быть окружен и уничтожен, так же
как он окружен и уничтожается под Сталинградом...

     И. Сталин 23.01.43. 06.30 мин.
     Утверждено по телефону. Боков".

     Но,  увы,  Сталинград  повторить  трудно.  Желание  Сталина   не   было
подкреплено  ни мастерством, ни возможностями советских войск. Часть сил 1-й
танковой армии вермахта прорвалась  через  Ростов  в  Донбасс,  а  остальная
отошла на Таманский полуостров и низовья Кубани...

     "Юго-Западный фронт тов. Федорову (Н. Ватутину)
     Вместо  предложенного  Вами плана операции лучше было бы принять другой
план с ограниченными задачами, но более осуществимыми в данный момент. Общая
задача фронта на ближайшее время - не допустить отхода противника в  сторону
Днепропетровска  и  Запорожья и принять все меры силами всего фронта к тому,
чтобы зажать донецкую группу противника в Крыму,  закупорить  проходы  через
Перекоп  и  Сиваш  и изолировать таким образом донецкую группу противника от
остальных войск на Украине. Операцию начать возможно  скорее.  Ваше  решение
прислать в Генеральный штаб для сведения.

     Васильев (Сталин) 11.2.43 г. 04 ч. 05 мин.
     Передано по телефону товарищем Сталиным. Боков".

     Из  текста  телефонограммы уже чувствуется полная уверенность Сталина в
своих действиях. Он с легкостью отклоняет план Толбухина и диктует свой, без
Предварительной проработки в Генштабе. А решение Толбухина, как явствует  из
шифровки,  должно  полностью  исходить  из  приведенного  выше  распоряжения
Сталина, и направить его в Генштаб нужно лишь "для  сведения".  Если  раньше
Сталин подобные решения единолично не принимал, больше полагаясь на Генштаб,
то теперь он уже способен на самостоятельные крупные, ответственные решения.
Другое  дело, насколько они мудры и обоснованны; можно, например, по-разному
оценить стремление "зажать" и "закупорить" немецкую группировку в Крыму.
     Сталин учился руководству боевыми действиями и теперь стремился к тому,
чтобы учились все. По его  инициативе  в  войска  было  направлено  не  одно
директивное   письмо,  в  соответствии  с  которым  предписывалось  активнее
овладевать опытом наступательных действий. Вот  один  из  таких  документов,
адресованных в мае 1944 года командующим фронтами.
     "Во  всех фронтах организовать разборы проведенных наиболее характерных
операций и боев. Разборы проводить  с  командующими  и  начальниками  штабов
армий, корпусов и начальниками родов войск фронта и армий - под руководством
командующих фронтов;
     с командирами дивизий, полков и соответствующих начальников родов войск
- под  руководством  командующих  армиями.  На  разборах,  наряду  с показом
положительных сторон боевых действий своих войск,  вскрывать  имевшие  место
недостатки  в организации и ведении операции и боя, в частности недостатки в
Использовании родов войск, в организации  их  взаимодействия,  в  управлении
войсками,  и давать указания о способах их устранения". Может быть, подобная
учеба вместе с боевой, кровавой практикой помогла советским войскам  победно
провести последний год войны?
     ...Сталин,  возвращаясь  под  утро  к  себе  на дачу, полузакрыв глаза,
перебирал в памяти множество операций, "пропущенных" через его мозг,  нервы,
волю.  Время  быстротечно,  но  почти  с  каждой  у  него  связаны  какие-то
воспоминания, ушедшая в .прошлое тревога, теплое чувство от очередной удачи.
Действительно, как много операций прошло через его сознание в 1943 году,  но
особенно в 1944-м и победном 1945-м:
     Орловская,     Белгородско-Харьковская,     Смоленская,     Донбасская,
Черниговско-Полтавская,     Новороссийско-Таманская,      Нижне-Днепровская,
Киевская,      Ленинградско-Новгородская,      Крымская     освободительная,
Выборгско-Пстрозаводская,        Белорусская,         Львовско-Сандомирская,
Ясско-Кишиневская,     Восточно-Карпатская,    Белградская,    Будапештская,
Висло-Одерская, Венская, Восточно-Померанская, Берлинская, Пражская...  Нет,
даже  мысленно  Сталин не мог их сейчас вспомнить все. Его сверлила мысль: в
рамках пятидесяти оборонительных и  наступательных  операций  (и  только  ли
их?!) находится огромное полотно войны с ее сражениями, боями, поражениями и
победами.  И  все  это "прошло" через голову и сердце, сразу сильно состарив
немолодого уже Верховного. Он думал сейчас о себе, а не о  том,  что  народ,
миллионы  его соотечественников тоже "пропустили" эту войну не только через,
ум и сердце, но и  через  реки  своей  крови,  заплатили  за  Победу  в  ней
миллионами жизней.
     Сталин  давно привык оперировать жизнями миллионов людей. Это -масса, а
он - вождь. Был убежден:
     так всегда было в истории. Так будет. Ознакомившись со многими  сотнями
оперативных  документов,  продиктованных  или подписанных Сталиным за четыре
года войны, я не встретил, кажется, ни одного, где  бы  он  поставил  задачу
беречь  людей,  не  бросать  их в неподготовленные атаки, проявлять заботу о
сохранении своих сограждан... Нет, наверное, я не прав. Есть такой документ,
совсем не в духе Сталина. Приведу его:
     "Командующему Западным фронтом тов. Жукову Члену ВС  Зап.  фронта  тов.
Булганину  Зам.  ком.  Зап.  фронтом тов. Романенко Командующему 61-й армией
тов. Белову Командующему 16-й армией тов. Баграмяну
     17 августа 42 года, 22 часа 00 мин.
     По донесениям штаба Западного фронта 387, 350 и часть 346 сд 61-й армии
продолжают вести бой в обстановке окружения, и,  несмотря  на  неоднократные
указания  Ставки, помощь им до сего времени не оказывается. Немцы никогда не
покидают свои части, окруженные  советскими  войсками,  и  всеми  возможными
силами и средствами стараются во что бы то ни стало пробиться к ним и спасти
их.  У  советского  командования  должно быть больше товарищеского чувства к
своим окруженным частям, чем у немецко-фашистского  командования.  На  деле,
однако,  оказывается,  что,  советское командование проявляет гораздо меньше
заботы о своих окруженных частях, чем немецкое. Это кладет пятно  позора  на
советское командование..."
     Но  и  здесь  Сталин  взывает  к  заботе  "о  своих окруженных частях",
пожалуй,  больше  потому,  что  "немцы  никогда  не  покидают  свои   части,
окруженные   советскими   войсками".   Мотив   не   просто  странный,  но  и
унизительный:  Проявить  заботу  об  окруженных  потому,  что  противник  ее
проявляет...  У  многих комфронта, командармов, командиров и политработников
разных рангов было сильно чувство боевого товарищества,  боль  за  погибших,
горечь  напрасных  потерь.  Но  не  всегда им удавалось их проявлять. Сталин
считал, что война, жестокая по  своей  сути,  оправдывает  и  самые  крупные
потери.   Неумелые  наступательные  операции,  лобовые  прямолинейные  атаки
немецких позиций были долгими  и  кровавыми,  пока  командиры  и  войска  не
научились воевать по правилам военного искусства. А их суть в конечном счете
сводится к простой максиме:
     достигать поставленных целей, победы с минимально возможными жертвами.
     Часто  в  действиях  Сталина видели только конечный результат. А он был
победным.  И  это  давало  благожелательно  настроенным  зарубежным  авторам
основание   в   превосходных  степенях  оценивать  полководческое  искусство
советского Верховного. В своей интересной книге "Моя Россия"  Питер  Устинов
пишет:  "Вероятно, никакой другой человек, кроме Сталина, не смог бы сделать
то  же  самое  в  войне,  с  такой  степенью  беспощадности,  гибкости   или
целеустремленности",   какой   требовало  успешное  ведение  войны  в  таких
нечеловеческих масштабах". Не могу согласиться с главным:
     "никакой другой человек..." Если это касается "степени беспощадности" -
да, это, возможно, так. Но что касается "гибкости  и  целеустремленности"  -
Россия  никогда  не была бедна на таланты. Они рождались, несмотря на то что
их уничтожали.
     ...Сталин, перебирая в сознании десятки проведенных  операций,  все  же
выделил  две  из  них,  особо  близкие сердцу,- Сталинградскую и Берлинскую.
После первой он вновь почувствовал себя не только политическим вождем, но  и
полководцем.  Вторая  венчала  чудовищную  по  напряжению  и  ожесточенности
четырехлетнюю битву. Это был триумф, сразу "списавший",  как  ему  казалось,
все просчеты, ошибки, оправдавший бесчисленные жертвы.
     Было  много  побед  после  поражений. Но Сталинград- город, носящий его
имя, стал решающим поворотом в ходе  не  только  Отечественной,  но  и  всей
второй мировой войны.



     О  Сталинградской  битве  написаны  десятки  книг.  Я совсем не намерен
заново рисовать картину этой выдающейся операции второй мировой  войны.  Она
хорошо  известна.  Передо  мной  стоит  более скромная задача: показать роль
Верховного Главнокомандующего в этой переломной схватке.
     Я уже говорил, что Сталин все  время  держал  основные  силы  в  центре
советско-германского  фронта.  Обжегшись  на  неверной  оценке в определении
направления главного удара противника перед войной и испытав самые тревожные
минуты в своей жизни, когда немецкие войска приблизились к Москве фактически
на расстояние  полета  снаряда  дальнобойного  орудия,  Сталин  сосредоточил
основные  стратегические  резервы  на западном направлении. Однако, когда во
второй половине июня 1942  года  противник,  сконцентрировав  крупные  силы,
начал  наступление  на  юго-западном  и  южном направлениях, выяснилось, что
резервы нужны именно здесь. К началу  июля  оборона  наших  войск  на  стыке
Брянского и Юго-Западного фронтов оказалась прорванной на большую глубину. В
результате  мощного  удара и маневров наступающих группировок немецких войск
21-я и 40-я советские армии оказались в окружении.
     Сталин срочно направил на юг Василевского. Но  сообщения  от  него  шли
крайне  неутешительные. В течение следующей недели немецкие войска расширили
Прорыв до 300 километров. Ударная группировка за несколько дней продвинулась
на 150-1,70 километров,  охватывая  с  севера  основные  силы  Юго-Западного
фронта,   К  этому  времени  последовал  новый  удар  немцев  в  направлении
Кантемировки. Сталин, рассматривая  во  время  очередного  доклада  карту  с
грозной  обстановкой,  отчетливо  видел  призрак  второго  (как  в  1941 г.)
катастрофического окружения Юго-Западного фронта. Но теперь он уже  кое-чему
научился  и,  сориентировавшись в конкретных военно-стратегических вопросах,
фактически не противился предложению об отводе войск  28,  38  и  9-й  армий
Юго-Западного  фронта,  как и 37-й армий Южного фронта. Ставка дала указание
срочно готовить Сталинградский оборонительней рубеж.
     Сталин имел возможность оценить свою непредусмотрительность. Еще в мае,
после харьковской катастрофы, Василевский предлагал  усилить  стратегические
резервы  на  юго-западном  No  южном  направлениях. Сталин не согласился. Он
боялся за Москву. Теперь пришлось срочно перебрасывать огромные массы  войск
в условиях острого стратегического кризиса. Обстановка усугублялась тем, что
отход  многих  соединений  проходил беспорядочно. Немало дивизий и частей по
нескольку  дней  не  имели  связи  с  вышестоящими  штабами.  Знойная   пыль
сопровождала  нестройные  группы  тысяч  отступавших бойцов. В воздухе вновь
хозяйничали "юнкерсы" и "мессершмитты". Порой создавалось впечатление хаоса,
полной неразберихи и повторения самых худших ситуаций 1941 года.  В  военных
архивах сохранился целый ряд грозных телеграмм Сталина командующим фронтами:
привести  в порядок отступающие соединения, стоять насмерть, не отходить без
приказа с указанных рубежей. Вот некоторые из них:

     "Сталинград Василевскому, Еременко, Маленкову
     Противник прорвал ваш фронт небольшими силами. У вас имеется достаточно
возможностей, чтобы уничтожить прорвавшегося  противника.  Соберите  авиацию
обоих   фронтов   и  навалитесь  на  прорвавшегося  противника.  Мобилизуйте
бронепоезда  и  пустите  их  по  круговой   железной   дороге   Сталинграда.
Пользуйтесь   дымами,   чтобы   запутать   врага.  Деритесь  с  прорвавшимся
противником не только днем, но и ночью. Используйте вовсю  артиллерийские  и
эресовские силы.
     Лопатин во второй раз подводит Сталинградский фронт своей неумелостью и
нераспорядительностью.  Установите  над ним надежный, контроль и организуйте
за спиной армии Лопатина второй эшелон.
     Самое главное - не поддаваться панике, не бояться  нахального  врага  и
сохранить уверенность в нашем успехе.

     И. Сталин
     23 августа 1942 г. 16 ч. 35 мин.

     Продиктовано   тов.   Сталиным   по   телефону.  Боков".  Сталин  вновь
почувствовал себя в Царицыне. Тогда  он  тоже  особые  надежды  возлагал  на
бронепоезда,  так  же  призывал  "навалиться", "драться не только днем, но и
ночью", использовать  "вовсю"  артиллерию.  Ситуация  явно  выходила  из-под
контроля  Верховного.  Десятки  его  телеграмм  -  это не стратегические или
оперативные указания, решения, а  обращение  к  сознанию,  воле  и  чувствам
людей, обращение к долгу с угрозой применения репрессий.
     После войны Сталин вспоминал: август 41-гои август 42-го были для. него
страшно  тяжелыми.  А  ведь  раньше  он  так  любил  август:  Сочи, Ливадия,
Муха-латка...  Магнолии,  цикады,  ласковый  шепот  моря,  волшебство  южной
ночи...Как  давно  все  это  было! Все отодвинулось куда-то в эфемерную даль
невозвратного... Кто  знает,  о  чем  мог  еще  думать  диктатор,  привыкший
олицетворять  собой волю миллионов? Диктаторы в глубине души одиноки, как бы
много людей их ни окружало. Они всегда боятся даже приоткрыть створки  своей
души.  Люди  сразу  увидят  их  абсолютную моральную уязвимость: груз власти
придавил в них  все  человеческое.  Начальник  Генштаба  Василевский  в  эти
июльские  и  августовские  дни  1942  года  шел  к Сталину, как на заклание.
Верховный не скрывал своего раздражения:
     нередко принимал импульсивные решения,  иногда  по  одному  и  тому  же
вопросу  направлял  одну за другой телеграммы аналогичного содержания. Вновь
началась чехарда со  сменой  и  перемещениями  командующих.  Часто  требовал
соединить  себя  то с одним штабом, то с другим. Но его приказы и требования
однообразны:
     стоять насмерть! Обычно в разговорах Сталин был  не  в  состоянии  дать
дельный  оперативный  совет  или  принять решение. А войска все отступали...
Тогда Сталин. после очередного доклада Василевского,  нервно  походив  вдоль
стола с картой, вдруг неожиданно заговорил не об оперативных вопросах:
     - Приказ  Ставки  No  270  от  16  августа  1941 года в войсках забыли.
Забыли! Особенно в штабах!  Подготовьте  новый  приказ  войскам  с  основной
идеей:  "Отступление  без  приказа - преступление, которое будет караться по
всей строгости военного времени..."
     - К какому времени доложить Вам приказ?
     - Сегодня же... Как только документ будет готов - заходите...
     Вечером  28  июля   1942   года   Сталин,   радикально   отредактировав
предложенный  текст,  подписал знаменитый приказ Народного Комиссара Обороны
Союза ССР No 227. Долгое время  после  войны  он  был  тщательно  спрятан  в
военных  архивах. Теперь приказ доступен и опубликован в различных изданиях.
Я не буду воспроизводить его полностью, а лишь приведу те положения, которые
отражают непосредственное творчество Верховного, его формулировки  и  личную
редакцию.
     "Враг  бросает  на  фронт  все новые силы и, не считаясь с большими для
него потерями, лезет вперед, рвется в глубь  Советского  Союза,  захватывает
новые  районы,  опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и
убивает советское население... Часть войск Южного фронта, идя за паникерами,
оставила Ростов и Новочеркасск без серьезного сопротивления  и  без  приказа
Москвы, покрыв свои знамена позором...
     Некоторые  неумные люди на фронте утешают себя ; разговорами о том, что
мы можем и дальше отступать на восток, так как у нас много территории, много
земли, много населения, и что хлеба у нас всегда будет в избытке,  этим  они
хотят  оправдать  свое  позорное  поведение  на  фронтах. Но такие разговоры
являются насквозь фальшивыми и лживыми, выгодными лишь нашим врагам.
     После  потери  Украины,  Белоруссии,  Прибалтики,  Донбасса  и   других
областей  у  нас  стало намного меньше территории. Стало быть, стало намного
меньше  людей,  хлеба,  металла,  заводов,  фабрик.  Мы  потеряли  более  70
миллионов  населения,  более  800  миллионов  пудов  хлеба  в год и более 10
миллионов тонн металла в год. У нас нет уже теперь преобладания над  немцами
ни  в  людских  резервах,  ни  в  запасах  хлеба.  Отступать дальше - значит
загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину...
     Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв..."
     Сталин несколько раз  подчеркнул  эти  слова.  "Нельзя  терпеть  дальше
командиров,   комиссаров,   политработников,   части  и  соединения  которых
самовольно оставляют боевые позиции. Нельзя терпеть дальше, когда командиры,
комиссары, политработники допускают, чтобы  несколько  паникеров  определяли
положение  на  поле  боя,  чтобы  они увлекали в отступление других бойцов и
открывали фронт врагу. Паникеры и трусы должны истребляться на месте". Далее
Сталин редактирует особенно тщательно:
     "а) безусловно ликвидировать отступательные настроения...
     б) безусловно снимать с поста и направлять в Ставку для  привлечения  к
военному  суду  командующих  армиями,  допустивших самовольный отход войск с
занимаемых позиций...
     в) сформировать  в  пределах  фронта  от  одного  до  трех  (смотря  по
обстановке)  штрафных батальонов (по 800 человек), куда направлять средних и
старших командиров и соответствующих политработников..."
     Затем Сталин  вновь  возвращается  к  идее,  впервые  изложенной  им  в
телеграмме всем фронтам 12 сентября 1941 года. Тогда он продиктовал:
     "В  каждой  стрелковой  дивизии  иметь заградительный отряд из надежных
бойцов  численностью  не  более  батальона  (в  расчете  по  одной  роте  на
стрелковый   полк),   с   задачей  приостановки  бегства  одержимых  паникой
военнослужащих, не останавливаясь перед применением оружия..." Теперь Сталин
эту старую идею изложил в такой редакции:
     "Сформировать в пределах армии 3-5  хорошо  вооруженных  заградительных
отрядов  (до  200  человек  в  каждом), поставить их в непосредственном тылу
неустойчивых дивизий и обязать их в случае паники  и  беспорядочного  отхода
частей  дивизии  расстреливать на месте паникеров и трусов... Сформировать в
пределах армии от пяти до десяти (смотря по обстановке) штрафных рот (от 150
до 200 человек в каждой)... Ставить их на трудные участки армии, чтобы  дать
им возможность искупить кровью свои преступления перед Родиной...
     Приказ  прочесть  во  всех  ротах,  эскадронах,  батареях, эскадрильях,
командах, штабах.

     Народный Комиссар Обороны И. Сталин".

     Буквально  через  два  дня  части  192-й  и  184-й   дивизий,   недавно
сформированные, оставили без приказа позиции в районе Майоровский и отошли в
Верхне-Голубую.  Сталин  посчитал,  что его приказ No 227 до войск фронта не
доведен. На имя командующего Сталинградским фронтом В. Н.  Гордова  и  члена
Военного совета фронта Н. С. Хрущева пошла грозная телеграмма:

     "Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:
     1.  Немедленно донести Ставке, какие меры в соответствии с приказом НКО
за No 227 предприняты. Военным советом фронта и Военными советами  армий  по
отношению  к  виновникам  отхода,  к  паникерам  и  трусам,  как в указанных
дивизиях, так и в частях 21-й армии, оставивших без приказа Клетскую.
     2. В двухдневный срок сформировать за счет лучшего состава прибывших на
фронт дальневосточных дивизий заградительные отряды до 200 человек в каждом,
которые поставить в непосредственном тылу и прежде всего за дивизиями 62-й и
64-и армий. Заградительные отряды  подчинить  Военным  советам  армий  через
особые  отделы. Во главе заградительных отрядов поставить наиболее опытных в
боевом отношении особистов.
     Об исполнении донести не позднее утра 3. августа 4.2 года.

     И. Сталин. А. Василевский

     Доложено т. Сталину и утверждено по телефону 31.7.42 г.
     Василевский".

     Как И в  1941  году,  в  некоторых  частях  царила  ,паника.  До  войны
психологической  закалке личного состава не уделялось должного внимания, тем
более что кадрового состава в войсках почти не осталось.  А  ведь  известно,
что  в  условиях  повышенной  напряженности,  когда  утрачена  уверенность в
достижении цели, отрицательная эмоциональная реакция  на  опасность  чревата
трудноконтролируемыми  действиями. У человека просыпается чувство стадности,
теряется способность трезво оценивать обстановку. Сталин пытался решить  эту
проблему заградотрядами и штрафными ротами и не обращал должного внимания на
повышение роли командиров и политработников в этих экстремальных условиях.
     Мне  неизвестно,  читал  ли  Сталин  книгу Наполеона "Мысли", в которой
Ленин однажды отчеркнул такую фразу: "В каждом сражении бывает момент, когда
самые храбрые солдаты после величайшего напряжения чувствуют желание бежать,
эта паника порождается отсутствием доверия  к  своему  мужеству;  ничтожного
случая,  какого-нибудь  предлога  достаточно,  чтобы вернуть им это доверие:
высокое искусство состоит  в  том,  чтобы  создавать  их".  Личное  мужество
командира,  твердое  управление,  уверенность  в  себе,  решительные команды
играют в подобной ситуации огромную роль.
     Ведь в любой обстановке человек не потерпел поражения до тех пор,  пока
не  признал  себя побежденным. Пока не сломлена воля к борьбе, боец способен
выполнять свои обязанности. Вернуть доверие к собственному мужеству могли  и
должны  были только командиры и политработники. Но Сталин по-прежнему уповал
больше на силовые,  карательные  меры.  В  то  же  время  на  многочисленных
краткосрочных  курсах  психологической закалке совсем не уделялось внимание.
Сталин полагал, и не без основания, что уверенность  личному  составу  могут
вернуть  лишь  новые  победы.  А  их пока не было. Более того, призрак новой
катастрофы не исчезал, а, наоборот, приближался.
     Еще раз напомню, как на аналогичные ситуации  смотрел  Л.  Д.  Троцкий:
"Нельзя  вести  массы  людей  на  смерть,  не  имея  в арсенале командования
смертной казни. Надо  ставить  солдат  между  возможной  смерть"  впереди  и
неизбежной  смертью  позади".  Сталин говорил фактически то же (не ссылаясь,
конечно, на Троцкого):
     впереди смерть почетна, а позади - позорна.
     Однако  подобными  директивами  Сталин  не  ограничился.  В   окружение
попадали, в том числе и в 1942 году, большие массы военнослужащих, некоторые
из которых выходили группами или в одиночку. Командиры сразу же направлялись
в  спецлагеря  НКВД.  И  поскольку  в  июле  -  августе  1942 года сложилась
критическая обстановка, то Сталин пошел дальше:

     "Командующему войсками Московского военного округа
     Командующему  войсками  Приволжского   военного   округа   Командующему
войсками  Сталинградского военного округа Народному комиссару внутренних дел
т. Берия
     В целях предоставления  возможности  командно-начальствующему  составу,
находившемуся  длительное время . на территории, оккупированной противником,
и не принимавшему участия в партизанских отрядах, с оружием в руках доказать
свою преданность Родине, приказываю:
     Сформировать    к    25    августа    с.     г.     из     контингентов
командно-начальствующего состава, содержащихся в спецлагерях НКВД, штурмовые
стрелковые  батальоны..."  Далее  шли названия спецлагерей, где находились в
заключении вышедшие из окружения  командиры  и  политработники:  Люберецкий,
Подольский,     Рязанский,    Калачский,    Котлубанский,    Сталинградский,
Белокалитвинский,   Георгиевский,    Угольный,    Хонларский...    Штурмовые
подразделения  определялись  численностью  в  929 человек каждый. "Батальоны
предназначаются, - говорилось в  директиве,-для  использования  на  наиболее
активных  участках фронта". В этой директиве, подписанной Сталиным 1 августа
1942 года под грифом "особо важная", предусмотрены даже такие "мелочи", как:
"повозочных,  кузнецов,  портных,  сапожников,  поваров,  шоферов  -   также
укомплектовать   за   счет   спецконтингента".   А   слово  "спецконтингент"
расшифровывалось: "Бывшие командиры, начиная от роты  и  выше".  Часто  вина
этих  людей  заключалась  лишь, в том, что в результате неудачно сложившихся
боев  или  бездарного  командования  вышестоящих  штабов  они  оказались   в
окружении, из которого пробирались к своим неделю, другую, а то и месяц. Но,
как  удалось  установить  по  документам,  бывшие  командиры  были  безмерно
счастливы, когда их использовали "на  наиболее  активных  участках  фронта".
Большинство  там сложат свои головы. Но эта смерть давала надежду освободить
себя и семью от бесчестья и кары. К тому же в  директиве  говорилось:  после
участия  в  боях на активных участках фронта "при наличии хороших аттестаций
может  быть  назначен,  в  полевые  войска  на   соответствующие   должности
командно-начальствующего состава".
     Сталинград  в  памяти  Верховного  остался  тем  далеким Царицыном, что
сыграл столь важную роль в его судьбе. Похоже, после Царицына Ленин  поверил
&  способность  Сталина  оперативно  решать  проблемы, возникавшие в связи с
развертыванием вооруженной борьбы на  фронтах.  После  Царицына  еще  больше
пове-,  рил  в  себя  и  Сталин. Сегодня Сталинград стал для него, как и для
всего народа, символом противостояния новому отчаянному натиску врага.
     А  события  тем  временем  развивались  по  восходящей.  Июль,  август,
сентябрь,  октябрь знаменовали нарастание напряжения, достигшего кульминации
в ноябре 1942 года. Но даже тогда, когда судьба Сталинграда  еще  висела  на
волоске,  А.  М.  Василевский  .поручил  группе генштабистов в составе А. А.
Грызлова, С. И. Те-тешкина, Н. И. Войкова и других  проработать  в  глубокой
тайне  вариант охвата с севера и юга далеко вклинившейся ударной группировки
врага.  Сохранилась  карта,  на  которой  нанесены  первые  контуры  будущей
знаменитой  операции в исполнении Н. И. Бойкова. Но Сталин тогда еще не знал
об этом. Год, который  он  объявил  "годом  разгрома  немецких  оккупантов",
грозил  вылиться  в новую крупную катастрофу. Верховный по нескольку дней не
покидал кабинета, забываясь тревожным сном в комнате отдыха,  предварительно
поручая Поскребышеву:
     - Разбудишь через два часа...
     Когда  однажды  Поскребышев,  пожалев  погрузившегося  в  глубокий  сон
смертельно уставшего человека, разбудил на полчаса позже  указанного  срока,
Сталин, взглянув начасы, негромко выругал помощника:
     - Филантроп  тоже  нашелся!  Пусть  мне  позвонит  Василевский. Быстро!
Филантроп лысый...
     Круглое лицо Поскребышева, переходящее в обширную лысину,  как  всегда,
внешне  ничего  не выражало. Помощник издал какой-то негромкий звук, похожий
на "слушаюсь", и тут же исчез за дверью.
     Позвонил Василевский, который два  дня  как  прилетел  из  Сталинграда.
Сталин,  сухо  поздоровавшись,  сразу  же  спросил:  введены  ли  в  бой 1-я
гвардейская, 24-я и 66-я армии, подвезли ли боеприпасы, которых к сентябрю в
Сталинграде почти совсем не  оказалось...  Василевский  доложил  обстановку,
сложившуюся  к  вечеру  3 сентября: одно из гитлеровских танковых соединений
прорвалось в пригороды Сталинграда...  Сталин  не  выдержал  и  зло  перебил
Василевского:
     - Они  что,  не  понимают там, что если сдадим Сталинград, то юг страны
будет отрезан от центра и мы едва ли сможем его защитить? Там  понимают  или
нет,  что  это  катастрофа  не  только Сталинграда?! Потерять главную водную
дорогу, а вскоре и нефть?!
     Василевский переждал поток возмущенных излияний Верховного и  спокойно,
но с внутренним напряжением в голосе продолжал.
     - Все,  что  есть  под  Сталинградом  боеспособного,  мы  подтягиваем к
угрожаемым участкам. Думаю, что шансы отстоять город еще не потеряны.
     Через несколько  минут  Сталин  вновь  позвонил  Василевскому  Того  не
оказалось   на  месте.  У  аппарата  был  генерал-майор  Боков.  Последовало
распоряжение  Сталина  немедленно  найти  в  Сталинграде   Жукова,   который
незадолго  до  этого,  26 августа, решением Ставки был назначен заместителем
Верховного  Главнокомандующего,  и  передать  ему  следующее   распоряжение.
Сталин, помолчав с минуту, продиктовал:
     "О с о б о в а ж н о. Генералу армии тов. Жукову

     Положение  со  Сталинградом  ухудшилось.  Противник  находится  в  трех
верстах от Сталинграда. Сталинград могут  взять  сегодня  или  завтра,  если
северная  группа  не  окажет  немедленной  помощи. Потребуйте от командующих
войсками, стоящих  к  северу  и  северо-западу  от  Сталинграда,  немедленно
ударить  по  противнику  и  прийти  на  помощь  к сталинградцам. Недопустимо
никакое  промедление.  Промедление  теперь  равносильно  преступлению.   Всю
авиацию  бросьте на помощь Сталинграду. В самом Сталинграде авиации осталось
очень мало.
     Получение и принятые меры сообщить незамедлительно.

     И. Сталин 3.9.42 г. 22.30. Передано по телефону товарищем Сталиным.
     Боков".

     Жуков вскоре ответил, что утром 24-я,  1-я  гвардейская  и  66-я  армии
начнут наступление. Идет подготовка. Сталин отреагировал коротко:

     "Жукову, Маленкову, Василевскому
     Ответ  получил.  Жду  от  вас  дальнейшего  форсирования удара, дабы не
допустить падения Сталинграда.

     И. Сталин 4.9.42 г. 2 часа 25 мин. Передано по телефону тов.  Сталиным.
Боков"

     Сталин  через  каждые  два-три  часа  требовал  сводку  из Сталинграда,
несколько  раз  разговаривал  с  Жуковым,  Василевским,  которого  он  вновь
направил  туда.  Переговоры  с  Маленковым  его мало удовлетворяли. Человек,
абсолютно беспомощный в военных делах, похоже, был  направлен  Сталиным  как
соглядатай,  способный  лишь  напоминать о требованиях Верховного и собирать
информацию о работе штабов. В  части  Маленков  выезжал  раз  или  два;  все
остальное время находился в каком-либо штабе в специальном кабинете, изредка
вызывая  к себе политработников, руководителей особых отделов. Военачальники
держались с Маленковым вежливо, но, понимая его роль  на  фронте,  по  своей
инициативе в разговор с ним не вступали.
     5,  6 и 7 сентября Жуков организовал несколько атак с севера. Но, слабо
подкрепленные артиллерией и авиацией, они не дали  заметного  положительного
результата.   Сталин   настаивал   на   продолжении  атак,  требовал  полнее
использовать авиацию (напомню, это было  у  Сталина  постоянным,  "дежурным"
требованием), другие средства.

     "Генералу армии Жукову
     6  сентября  получите  2  полка  истребителей. Один из Камышина, один с
Воронежского фронта... Вы должны иметь в виду, что Ваши права не  ограничены
насчет  переброски  сил  авиационных  и  всяких  других  со Сталинградского,
Юго-Восточного  фронтов  на  север,  ц  наоборот.  Вы   имеете   все   права
маневрировать  по  части  сосредоточения  сил.  Три тысячи снарядов Н-20 уже
направлены к Вам.

     И. Сталин. 2 часа 35 мин. 6.9.42 г. Передано по телефону тов. Сталиным.
Боков".

     Жуков вынужден был  доложить  вскоре  по  телефону,  что  теми  силами,
которыми  располагает Сталинградский фронт, прорвать коридор и соединиться с
войсками Юго-Восточного фронта  в  городе  ему  не  удается.  Фронт  обороны
немецких  войск значительно укрепился за счет вновь подошедших частей из-под
Сталинграда. Дальнейшие атаки теми же силами и в той  же  группировке  будут
бесцельны,  и  войска  неизбежно  понесут  большие потери. Сталин выслушал и
вызвал Жукова и Василевского в Москву.
     Именно здесь, посидев вдвоем над картой, посоветовавшись с  работниками
Генштаба,  Жуков  и  Василевский пришли к выводу, что нужно упорной обороной
измотать противника и одновременно исподволь начать  подготовку  к  большому
контрнаступлению  силами  фронтов.  Уже  тогда оба военачальника решили, что
основные удары должны быть нанесены по флангам немецкой группировки, которые
прикрывали менее боеспособные  румынские  войска.  Так  родился  замысел,  с
которым они пришли к Верховному вечером 13 сентября. Замысел, которому после
материализации  суждено стать классикой второй мировой войны, одним из самых
блестящих примеров в мировой истории военного искусства. Это было  озарение.
Но  оно  посетило  не  Сталина,  а  быстро растущих военачальников. -Вначале
Сталин не проявил особого интереса к этой идее, заметив, что сейчас  главное
- удержать  Сталинград,  не  допустить  немцев  дальше,  в сторону Камышина.
Похоже, Сталин или не оценил дерзкого замысла, или счел  его  в  сложившейся
обстановке   малореальным.  Все  внимание  Верховного  .  было  приковано  к
оборонительным боям в Сталинграде. В мышлении Сталина, я уже не раз отмечал,
прогностические способности явно  отставали  от  способностей  сиюминутного,
текущего  анализа. Озарение, как проявление оригинальной идеи, основанной на
постижении скрытых от внешнего обозрения закономерностях и тенденциях бытия,
Сталину было незнакомо. Он чаще шел к какому-то  решению  путем  постепенных
шагов,  где  интуиция  не  имела особого значения. Однако Сталин, постепенно
поняв идею, своей волей, приказами и директивами .сделал ее  собственной.  И
внутренне и по форме - "сталинским мудрым решением".
     В  то  время,  когда  Верховный впервые познакомился со смелым, дерзким
замыслом своих военных помощников, без которых он был просто не в  состоянии
проявить  волю,  в  Сталинграде  завязались  ожесточенные уличные бои. Немцы
ворвались в город, и с этого дня более двух  месяцев  невиданные  по  накалу
схватки  велись  днем  и  ночью.  Этой  героической  эпопее советских воинов
посвящена книга В. Некрасова "В окопах Сталинграда" - одна из лучших книг  о
минувшей  войне.  Если в начале наступления на юго-западе оккупанты измеряли
темпы наступления десятками километров, затем - несколькими  километрами,  в
сентябре  -  сотнями  метров  в  сутки,  то  в  октябре  как  большой  успех
расценивалось продвижение на 40-50 метров, а  к  середине  октября  и  такое
движение  прекратилось.  Вот когда приказ No 227 с его знаменитой фразой "Ни
шагу назад!" был выполнен буквально. Хотя  оккупанты  в  районе  Сталинграда
ввели  в  бои  22  дивизии  и  почти  столько же соединений своих союзников,
военная машина вермахта забуксовала.
     У Сталина появилась возможность перевести дух. Но он этого не  позволял
ни  себе,  ни  другим.  Члены  ГКО,  Ставки,  руководители  наркоматов, НКВД
буквально сутками занимались реализацией  все  новых  и  новых  распоряжений
Верховного.  Сталин  поверил  в  осуществимость смелой операции по окружению
группировки противника. Впрочем, другого способа открыть путь на юг, который
полуотрезали прорвавшиеся к Волге немецкие дивизии, не  было.  Как  в  конце
1941 года, когда немцы готовились маршировать по улицам Москвы, так и теперь
им  уже  виделся  обреченный Кавказ с его запасами нефти. И вновь наш народ,
наша армия с невиданным, по  существу  нечеловеческим,  напряжением  сделали
почти  невозможное.  С  1  июля  по  1 ноября 1942 года по решению Ставки на
сталинградское  направление  было  переброшено  72  стрелковые  дивизии,   6
танковых  и  2 механизированных корпуса, 20 стрелковых и 46 танковых бригад.
Сталин торопил, торопил, торопил... Многие части направлялись к  Сталинграду
недоукомплектованными.  Численность большинства соединений не превышала 65%,
а наличие артиллерии и танков - 50-60%. Решениями  Верховного  заметно  были
усилены  8-я  и  16-я  воздушные  армии,  и  уже  в ноябре противник лишился
господства в воздухе.
     Занимаясь и другими военными делами, Сталин в  ноябре  почти  ежедневно
возвращался   к   предстоящей   операции  трех  фронтов  -  Сталинградского,
Юго-Западного и Донского. В Генштабе ей дали условное  наименование  "Уран".
Верховный   жестко   потребовал,  чтобы  о  замысле,  времени,  характере  и
последовательности  операции  знало  предельно  ограниченное  число   людей.
Буквально считанное. Координация действий фронтов была возложена Сталиным на
Василевского.
     Когда 19 ноября началось контрнаступление, Сталин, пожалуй, впервые был
достаточно  уверен  в успехе. Не потому, что удалось обеспечить в результате
сосредоточения заметное превосходство в силах и средствах, но  прежде  всего
потому, что пока ни одна операция не готовилась столь тщательно. Правда, еще
за  неделю до ее начала у Сталина были сомнения: в авиации, по сути, удалось
добиться лишь равенства. А авиации, как  я  отмечал,  Сталин  всегда  уделял
особое   внимание.   Он,  не  скрывая,  считал  себя  особо  компетентным  в
авиационных вопросах. Эти сомнения были столь существенны,  что  Сталин  был
готов перенести сроки операции:

     "Ос обо важно. Тов. Константинову (Г. К. Жукову)
     Если  авиаподготовка  операции  неудовлетворительна  у  Иванова  (А. И.
Еременко) и Федорова (Н. Ф. Ватутина), то операция окончится провалом.  Опыт
войны с немцами показывает, что операцию против немцев можно выиграть лишь в
том  случае, если имеем превосходство в воздухе... Если Новиков думает, .что
наша авиация сейчас не в состоянии . выполнить эти задачи, то лучше отложить
операцию на некоторое  время  и  накопить  побольше  авиации.  Поговорите  с
Новиковым  и Ворожейкиньш, растолкуйте им это дело и сообщите мне Ваше общее
мнение.

     12.11.42. 4 часа
     Васильев (Сталин.)
     Передано по телефону товарищем Сталиным. Боков".

     В проведении операции Сталин полностью полагался на Жукова,  давая  ему
полномочия   уточнять  состав  группировок,  многие  важные  детали,  сроки.
Верховный в душе чувствовал, что Жуков значительно глубже  понимает  природу
происходящего,  скрытые, внутренние пружины войны. Он все больше рассчитывал
на Жукова. За четыре дня до начала операции Сталин направил Жукову еще  одну
шифровку, в которой предоставил ему право окончательно уточнить сроки начала
контрнаступления:

     "Особо важно. Только л и ч но.

     Товарищу  Константинову (Г. К. Жукову) День переселения Федорова (Н. Ф.
Ватутина) и Иванова (А. И. Еременко) можете назначить по Вашему  усмотрению,
а потом доложите мне об этом по приезде в Москву. Если у Вас возникает мысль
о  том, чтобы кто-либо из них начал переселение раньше или позже на один или
два дня, то уполномочиваю Вас решить и этот вопрос по Вашему усмотрению.

     15.11.42 г. 13 часов 10 мин.
     Васильев (Сталин) Передано товарищем Сталиным по телефону. Боков".

     Жуков воспользовался  этим  правом:  войска  Юго-Западного  и  Донского
фронтов   перешли   в   наступление  (начали  "переселение")  19  ноября,  а
Сталинградский фронт стал "переселяться" 20 ноября. 23 ноября было завершено
окружение сталинградской группировки противника.
     Обычно Сталин ложился отдохнуть в 4-5 часов утра. В дни  сталинградской
эпопеи он нарушил этот порядок: ему докладывали чаще обычного, в том числе и
в 6 утра. Верховный с красными от бессонницы глазами подходил к окну, вдыхал
из  форточки  свежесть  морозного  утра,  смотрел  на темный двор Кремля. Он
где-то читал, что звезда надежды :видна;только утром. Но  рассмотреть  ее  в
промозглом  ноябрьском  рассвете  Сталин не мог, хотя чувствовал, верил; что
она горит...
     Сталин постепенно научился "читать" карту. Он и раньше любил  географию
и  мог подолгу рассматривать политическую карту страны, Европы, Азии; Теперь
Верховный имел дело со специальными военными картами, на которых генштабисты
быстро наносили новую обстановку. Красные и  синие  стрелы,  зубчатые  ленты
полос  обороны,  овалы  районов сосредоточения резервов, пунктиры выдвижения
танковых колонн, множество поясняющих надписей... Когда 23-говечером  Сталин
увидел   большое   красное   кольцо  внутреннего  обода  окружения,  которое
составляли  62,  64  и  57-я  армии  Сталинградского  фронта,   21-я   армия
Юго-Западного  фронта  и  65,  24  и  66-я армии Донского фронта, то испытал
сложное чувство радости и тревоги. Радость: наконец свершилось! И где:-  под
С  т  а  л  и  н  г р а д о м! Разве это не символично! Он еще не знал точно
численности окруженных немецких войск (их окажется более 330 тыс.  человек),
но  понимал,  что  если доведут дело до конца, то это будет началом великого
перелома. И тревога: глядя на -внешний фронт окружения,  Сталин  чувствовал,
что  немецкое командование сделает все, чтобы выручить 22 окруженные дивизии
6-й и  4-й  армий  вермахта.  Он  не  забыл,  как,  завершив  окружение  под
Демянском, мы так и не смогли уничтожить гитлеровскую группировку в кольце.
     Да  и  здесь,  как  выяснилось  потом,уничтожить окруженную группировку
оказалось сложнее, чем ожидалось. Создание  прочного  внешнего  фронта  было
делом  более  простым.  К  концу  декабря  противник, начавший деблокировать
окруженные немецкие войска в Сталинграде, был отброшен на 200-250 километров
на запад. Стратегическая инициатива с конца  1942  года  оказалась  в  руках
Красной  Армии.  А  с  армией  Паулюса  пришлось  серьезно повозиться. Среди
документов, которые ежедневно докладывали Сталину, однажды оказался  перевод
приказа Паулюса, адресованный окруженным войскам:

     "Приказ по армии Довести до сведения вплоть до рот
     За  последнее время русские неоднократно пытались вступить в переговоры
с армией или подчиненными ей частями. Их цель вполне ясна: путем обещаний  в
ходе  переговоров о сдаче надломить нашу волю к сопротивлению. Мы все знаем,
что нам грозит, если армия прекратит сопротивление: большинство из нас  ждет
верная  смерть либо от вражеской пули, либо от голода и страданий в позорном
сибирском плену. Одно точно:
     кто сдается в плен, тот никогда больше не увидит своих близких!  У  нас
есть  только  один  выход:  бороться  до  последнего  патрона,  несмотря  на
усиливающиеся холод и голод. Поэтому всякие попытки вести переговоры следует
отклонять, оставлять без ответа, а парламентеров прогонять огнем.
     В остальном мы будем твердо надеяться на избавление, которое  находится
уже на пути к нам. 2.4 декабря 1942 г.

     Паулюс, генерал-полковник"

     Сталин,  отложив  в  сторону  приказ Паулюса, возможно, подумал: вот на
таких генералах, офицерах и  солдатах  основываются  гитлеровские  планы.  В
безнадежном  положении,  но  сражаются.  И  как...  Однажды Жуков, уже после
победы под Москвой, рассказывал Верховному о  нескольких  допросах  пленных,
которые  он  сам  лично  провел  осенью  41-го. Тогда они поразили его своей
самоуверенностью, убежденностью в правоте Гитлера. Особенно силен нацистский
дух был у молодых солдат и офицеров, у летчиков и  танкистов.  Но  при  этом
нужно   отдать   должное,   говорил   Жуков,   выучке,   организованности  и
дисциплинированности, упорству немецкого солдата. Огромное значение для  них
имело  то  обстоятельство,  что  у них за плечами были многочисленные победы
почти над всей Европой, их слепая уверенность в своем расовом,  национальном
превосходстве,   внушенная   геббельсовской  пропагандой.  Романтизированная
история   предков,   шовинистический   дурман,   делая   система   духовного
оболванивания   с   иерархией   фюреров,   слепая  вера  в  особое  арийское
предназначение делали человека в мышиной форме фанатичным исполнителем чужой
воли. Гитлер любил  повторять  слова  Ницще:  пусть  вашей  доблестью  будет
послушание!  Для хорошего воина "ты должен" звучит приятнее, чем "я хочу". И
все, что вам дорого, должно быть сперва вам приказано! Сначала  так  говорил
лишь  один  Гитлер  и  его бонзы; вскоре эти слова стала повторять почти вся
нация, марширующая навстречу войне. Это  было  фанатичное  опьянение  ложной
идеей.  Миллионы  листовок, которые советские органы спецпропаганды пытались
распространять над оккупированной гитлеровцами территорией, обратили на себя
внимание немецких солдат лишь после того, как они испили  чашу  поражения  в
Сталинграде.  Прозрение  на  фронте  приходит  обычно  не  от  побед,  а  от
поражений.
     Когда Верховный прочитал переведенный на  русский  приказ  Паулюса,  ни
немецкий полководец, ни Сталин еще не знали, что менее чем через два года, в
октябре  1944-го,  Паулюс,  ставший  в дни катастрофы генерал-фельдмаршалом,
подпишет совсем другой документ.  Он  сохранился  в  личном  фонде  Сталина.
Приведу из него лишь небольшую часть;

     "Немцы! 26 октября 1944 года

     Генерал-фельдмаршал фон Паулюс

     Я чувствовал, что мой долг по отношению к родине и возложенная на меня,
как на  фельдмаршала,  особая  ответственность  обязывает меня сказать своим
товарищам и всему нашему народу, что теперь остался только  один  выход  из.
нашего кажущегося безвыходным положения-разрыв с Гитлером и окончание войны.
     Наглой  ложью является утверждение г-на Гиммлера о том, что с немецкими
солдатами в русском плену обращаются бесчеловечно, что с помощью кнута и под
дулом  револьвера  их  заставляют  выступать  с  пропагандой  против  своего
отечества.   В   Советском  Союзе  с  военнопленными  обращаются  гуманно  и
корректно..." Паулюс еще не знал, что он проведет в Советском  Союзе  долгих
десять лет. Но это будет потом. А пока армия Паулюса сражалась.
     Только  сейчас, когда завершалась сталинградская эпопея, когда остались
считанные недели до пленения Паулюса, его генералов и остатков армии, Сталин
впервые со всей глубиной осознал значимость  свершенного.  Он  понимал,  что
дело  не  только  в  уничтожении  и  пленении  сотен  тысяч немецких солдат,
освобождении огромных территорий, что так бесславно были отданы на поругание
оккупантам летом и осенью 1942 года, но в огромном  международном  резонансе
сталинградской   победы.  После  Сталинграда  к  народу  придет  наконец  та
неодолимая уверенность, которая в значительной степени потрясет,  поколеблет
способность  Германии  бороться  за  победу.  Для  него,  Сталина,  это  был
переломный рубеж. После Сталинграда он внутренне изменится, поверит  в  себя
как  Верховного  Главнокомандующего.  Но  он  быстро  забудет,  что озарение
блестящей идеей контрнаступления, родившейся в момент, когда  казалось,  что
новое  катастрофическое  поражение  неминуемо,  пришло  не  к нему. Не он ее
автор! И не только к Жукову и Василевскому. Скромные,  незаметные  операторы
Генштаба  своими  прикидками, расчетами доведут идею до кристальной ясности:
простую, пожалуй, даже элементарную идею окружения глубоко  вклинившегося  в
нашу  оборону  противника  превратят в изящный, до мелочей продуманный план.
Правда, в стратегии едва ли есть элементарные вещи. Мне представляется,  что
замечательной  идеей  является не сам замысел окружения немецкой группировки
силами трех фронтов, нет. Попыток окружения и реальных окружений в  минувщей
войне  будет  осуществлено  немало. Интеллектуальной вершиной стратегической
идеи Сталинградской наступательной  операции,  по  моему  мнению,  предстает
способность  прийти  к  этому  решению  в  кульминационный момент тяжелейшей
обороны, чреватой новым  поражением.  Увидеть  жар-птицу  возможной  победы,
когда  сплошные  пожарища  над  Сталинградом  свидетельствовали об отчаянном
положении сражающихся частей и соединений. Не знаю,  чувствовали  ли  авторы
этой идеи и то, что задуманная операция с ее блестящим финалом поможет всему
народу  рассмотреть контуры грядущей желанной Победы, еще такой далекой. Это
было коллективное озарение.
     Я уже отмечал, что Сталин вначале не оценил смелости идеи.  Вдохновение
пришло  не к нему. Но Верховный смог по достоинству оценить план, который со
всех  точек  зрения  выглядел  шедевром  военного  искусства.  Когда   после
детальной   проработки  вопросов  на  оперативных  картах,  длинных  колонок
расчетов  материально-технического  снабжения,  рекогносцировок   в   районе
Серафимовича,  Клетской, других мест Жуков и Василевский принесли карту-план
контрнаступления, Сталин впервые не стал ее рассматривать. Он уже  жил  этой
идеей  и  всячески  старался  верить  в нее. В углу карты Верховный поставил
размашисто: "Утверждаю. И. Сталин". Внизу  у  обреза  карты  стояли  подписи
Жукова и Василевского.
     Когда  после  1945  года  появятся первые апологетические публикации по
отдельным операциям Великой Отечественной войны, Сталина  неприятно  поразит
тот  факт,  что  кроме  него,  "творца  гениального  стратегического замысла
Сталинградской наступательной операции" упомянут и  его  заместителя  Г.  К.
Жукова,  начальника  Генерального  штаба  А.  М.  Василевского, командующего
фронтами Н. Ф. Ватутина, К. К. Рокоссовского, А. И. Еременко, членов Военных
советов А. С. Желтова, А. И. Кириченко, Н. С. Хрущева, начальников штабов Г.
Д. Стельмаха, М. С. Малйнина, И. С. Варенникова и других военачальников.  Он
уже  свыкся с мыслью, что Сталинград, операция по снятию блокады Ленинграда,
контрнаступление под Курском,  освобождение  Правобережной  Украины,  как  и
завершающие  операции Великой Отечественной войны,- это прежде всего заслуга
его как полководца. Он уже никогда не сможет делить лавры с  кем-либо.  Одна
"из  причин  опалы  Жукова  после войны, как и некоторых других полководцев,
заключается в нежелании разделить с ними славу. Хотя, конечно,  никто  и  не
пытался  ее  делить.  Просто в статьях, докладах, выступлениях, фильмах, Где
действовал лишь. один  "непогрешимый  полководец",  иногда  в  перечислении,
списком,  назывались командующие фронтами, члены Военных советов, начальники
штабов. О командармах же речь обычно не шла; Главный герой минувшей войны  -
народ  -  был  лишь  фоном  блестящих деяний "непобедимого полководца". Хотя
сегодня,  ознакомившись  с  сотнями,  тысячами  оперативных,   политических,
партийных  документов  минувшей воины, можно с полной убежденностью сказать,
что свою роль Верховного Главнокомандующего  И.  В.  Сталин  смог  исполнять
только  благодаря  наличию  в  Ставке, Генеральном штабе, на фронтах, флотах
незаурядных полководцев и военачальников. Наша страна, и это свидетельствует
о ее неиссякаемой жизненной силе,  смогла  возродить  в  муках,  страданиях,
крови  свой,  если  так  можно  выразиться,  полководческий  потенциал.  Так
рождалось военное искусство Великой Отечественной войны. И  Сталин  научится
его использовать.



     Во  время  войны  Сталин  ничего  не  успевал  читать, кроме донесений,
шифротелеграмм, оперативных сводок,  планов  операций,  отчетов  наркоматов,
дипломатической  переписки;  Его библиотека на даче и в кремлевской квартире
могла  покрыться  пылью.  Но  несколько  книг  он  все  же  просмотрел.  Мне
встретилась   записка  Поскребышева  Сталину,  где  перечислялись  "книги  о
Полководческом искусстве". Приведу этот список,  составленный,  по-видимому,
по указанию "вождя".
     1. С. Борисов. Кутузов. М., 1938.
     2. М. Драгомиров. 14 лет, 1881-1894. СПб., 1895.
     3. К. Клаузевиц. 1812 год. М., 1937.
     4. Н. А. Левицкий. Полководческое искусство Наполеона. М., 1938.
     5. Г. Леер. Коренные вопросы (Военные этюды). СПб., 1897.
     6. Ф. Мерйнг. Очерки по истории войн и военного искусства. М., 1940.
     7.  Н.  П.Михиевич.  Суворов-стратег  (сообщения  профессоров  Академии
Генерального штаба). СПб., 1890.
     8. Ф. Мольтке. Военные поучения. М., 1938.
     9. Наполеон. Избранные произведения. Т. 1. М., 1941.
     10. К. Осипов. Суворов. М., 1838.
     11. А. Петрушевский. Генералиссимус князь Суворов. СПб., 1900.
     12. А. В. Суворов. Наука побеждать. М., 1941.
     13. Е. Тарле. Нашествие Наполеона на Россию. 1812 г. М., 1938.
     14. Ф. Фош. О ведении войны. М., 1937.
     15. Б. Шапошников. Мозг армии. М., 1927-1929.

     Напротив первого, десятого, двенадцатого и пятнадцатого  номеров  стоят
четыре  галочки  (вероятно,  Сталина) . Возможно, он просмотрел эти, а может
быть, и другие книги о выдающихся полководцах. Совсем не случайно с  началом
войны  Сталин  приказал повесить на стенах своего кабинета в Кремле портреты
Суворова и Кутузова. Не случайно и то, что.в своей короткой речи на  Красной
площади  во  время  парада  7  ноября 1941 года Сталин, обращаясь к войскам,
произнес:
     "Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный  образ  наших  великих
предков  -  Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы. Минина, Димитрия
Пожарского,  Александра  Суворова,  Михаила  Кутузова!  Пусть   осенит   вас
победоносное  знамя  великого  Ленина!"  Сталин не раз возвращался к великим
полководцам прошлого, черпая в них веру в победу. Именно по  его  инициативе
были   учреждены   полководческие   ордена   Суворова,   Кутузова,   Богдана
Хмельницкого, Александра Невского, Нахимова и Ушакова. Сталин понимал, что в
условиях войны боевые традиции выступают как  сплав  былинного  и  народного
эпоса, животворный источник национального самосознания, чести и достоинства.
Примечательно,  что  Мехлис,  а затем Щербаков специально сообщали Сталину о
выполнении его указания - выпуске и распределении по фронтам и армиям брошюр
ознаменитых русских полководцах и военачальниках.
     На становление Сталина как Верховного Главнокомандующего,  повторю  еще
раз,  наибольшее  влияние  оказали  многие, но прежде всего четыре советских
полководца и военачальника - Б. М. Шапошников,  А.  М.  Василевский,  А.  И.
Антонов  и,  конечно же, Г, К. Жуков. Анализ многих сотен документов Ставки,
военной переписки, директив и приказов Верховного Главнокомандующего, личных
телеграмм и  докладов  свидетельствует,  что  названные  выше  три  Маршала.
Советского  Союза  и  один  генерал  армии  наиболее  близко сотрудничали со
Сталиным в годы войны, наиболее  часто  имели  с  ним  контакты  и  оставили
наиболее  заметный  след  в  его сознании. Разумеется, Верховный хорошо знал
почти всех командующих фронтами и командармов,  имел  многочисленные  личные
контакты  практически  со  всеми крупными военачальниками. На основе анализа
архивных документов и мемуарной  литературы  можно  сказать,  что  Сталин  с
симпатией относился к К. К. Рокоссовскому, Н. Ф. Ватутину, А. Е. Голованову,
Н.  Н.  Воронову,  Л.  А.  Говорову,  А.  В.  Хрулеву.  Судя по телеграммам,
запискам, резолюциям, Верховный ценил И. С. Конева, П,  С,  Рыбалко,  П.  А.
Ротмистрова,  Д.  Д.  Лелюшенко,  И.  И. Федюнинского, М. В. Захарова, И. С.
Исакова, С. К, Тимошенко, Р. Я.  Малиновского.  Разумеется,  при  внутренней
замкнутости  и  недоступности  Сталин  свои  симпатии  редко  демонстрировал
публично.  Его  "тяжелую  руку"  не  раз  чувствовали  многие  полководцы  и
военачальники И. X. Баграмян, С. М. Буденный, К. Е. Ворошилов, В. Н. Гордов,
И.  В. Дашичев, Г. К. Жуков, Д. Т: Козлов, И. С. Конев, А. И. Лопатин, А. В.
Мишулин, Д, И. Рябыщев, И. В. Тюленев, Н. В. фекленко, М, С.  Хозин,  Я.  Т.
Черевиченко и многие другие.
     Многие  из  тех,  кто  был  выдвинут  перед  войной  в связи с огромным
количеством вакансий, не  доказали  делом  свою  способность  быть  военными
руководителями  высокого  ранга.  Война  устроила суровый отбор, безжалостно
отсеяв безвольных, неумелых, случайных. Но главным "селекционером:"  в  этом
отборе  был  сам  Сталин. Десятки генералов, которых он счел виновными в тех
или иных неудачах, поражениях, просчетах, или исчезли навсегда, или осели  в
самом  низу  военной  иерархии.  В  конце  мая 1940 года, когда на Политбюро
рассматривался список командиров, которым 4 июня  1940  года  постановлением
Совнаркома  будут  присвоены впервые учрежденные генеральские и адмиральские
звания, Сталин еще не знал, что более чем из тысячи удостоенных  этой  чести
уже через год с небольшим погибнут и попадут в плен свыше двухсот человек, а
несколько десятков будут арестованы с его санкций; Многие будут расстреляны.
Несколько сотен военачальников такого ранга унесет война. Это был новый слой
командиров,  которые  пришли  на  место  уничтоженных накануне войны. И те и
другие были патриотами Отечества, но Сталин оценивал их только через  призму
личной  преданности. Подумать только, в основе трагедии тысяч военачальников
была подозрительность одного человека! Вдумайтесь! Ведь если бы он ост а нов
ил эту страшную мясорубку, то террора бы просто не было!
     Но подчеркну еще раз: самое большое влияние  на  Сталина  как  военного
деятеля оказали Шапошников, Жуков, Василевский, Антонов. Под их воздействием
во  время кровавых будней войны Сталин постигал азбучные истины оперативного
искусства и стратегии. И если в первой дисциплине он так и остался на уровне
посредственности, то в стратегии преуспел больше. Благодаря этой "четверке",
каждый из  которых  в  разное  время  был  начальником  Генерального  штаба,
представителем    или    членом    Ставки   либо   заместителем   Верховного
Главнокомандующего, Сталин смог проявить себя и  как  военный  руководитель.
При  наличии  такого блистательного окружения было просто трудно не проявить
себя. Каждый из четырех-неповторимая  военная  индивидуальность.  Нельзя  не
признать,   что   Сталин  смог  это  рассмотреть  и  оценить.  А  главное  -
использовать. Мышление  этих  талантливых  военачальников  буквально  питало
решения и волю Верховного.
     Смею  утверждать, что наибольшее влияние на Сталина (как, впрочем, и на
Жукова, Василевского, Антонова и  многих  других)  оказал  Борис  Михайлович
Шапошников.  Судьбе было угодно так распорядиться, что Борису Михайловичу не
довелось лично,  непосредственно  быть  причастным  к  крупным  победам  (за
исключением   битвы   под   Москвой),   не   удалось   прямо  участвовать  в
наступательных  операциях   1943-1945   годов,   не   пришлось   дожить   до
долгожданного,  выстраданного  дня  Великой  Победы. Но его интеллектуальное
влияние на военно-стратегический эшелон советского  руководства  несомненно.
Не  случайно  Сталин  среди  четырех  книг военно-исторического характера по
вопросам стратегии и военного искусства отметил выдающуюся работу  теоретика
И полководца Шапошникова.
     У  маршала  и  профессора  было  счастливое  сочетание: высокая военная
культура,  отличное  образование,  большой  командный  опыт,   теоретическая
глубина  и  огромное  личное  обаяние.  Сталин, будучи очень сильной волевой
натурой, своей безапелляционностью, обычно подавлял всех, с кем  имел  дело.
Но,  узнав  ближе  Шапошникова,  Сталин  быстро  почувствовал  свою  военную
"мелкость"  перед  эрудицией  и  логикой  маршала,  его  умением   терпеливо
убеждать.  Шапошников  не  был  ярко  выражениям  волевым  человеком. Но это
компенсировалось тонким, гибким и масштабным умом. Жесткая, бескомпромиссная
природа Сталина как-то  пасовала  перед  интеллектом,  выдержкой,  культурой
старой  русской  военной  школы.  Об  особом отношении Сталина к Шапошникову
знали все. Г. К. Жуков, которому пришлось не раз выслушивать жесткие и часто
незаслуженные слова-упреки Верховного, пишет о Сталине: "Большое уважение он
питал, например, к Маршалу Советского Союза Борису Михайловичу  Шапошникову.
Он  называл  его  только  по  имени и отчеству ив разговоре с ним никогда не
повышал голоса, даже если не был согласен с его докладом. Б.  М.  Шапошников
был  единственным  человеком,  которому И. В. Сталин разрешал курить в своем
рабочем кабинете". Это был редчайший случай доверия  военспецу.  Почти  всех
других Сталин уничтожил еще до войны.
     Шапошников,  теоретик  и  практик  в  деле  подготовки стратегических и
оперативных  резервов,  помог  Сталину  постичь  искусство  их   накопления,
выдвижения  и  использования.  Напомню,  что,  когда  Б.  М.  Шапошников  по
состоянию здоровья ушел  из  Генштаба  и  стал  начальником  Высшей  военной
академии имени К. Е" Ворошилова, Сталин довольно часто звонил ему, приглашал
на  заседания  ГКО и Ставки. Пожалуй, Шапошников был одним из очень немногих
людей, к кому Сталин, не  стесняясь,  обращался  за  разъяснением,  советом,
помощью. У диктатора была "слабость": внимать голосу человека, у которого он
признавал наличие высокого интеллекта. Пусть духовная власть Шапошникова над
Сталиным была частичной, неполной, но она была. Сталин, возвышаясь над своим
политическим   окружением,  состоящим  почти  из  одних  "поддакивателей"  и
"угадывателей", неожиданно встретил человека, чья эрудиция произвела на него
столь сильное впечатление.
     Шапошников, видя дилетантскую подготовку Сталина  в  военных  вопросах,
особенно   заметную  в.  первые  месяцы  войны,  не  затрагивая  достоинства
Верховного, тактично и в то же время настойчиво предлагал  принять,  те  или
иные  меры.  Так,  в  1941  году немецкие войска обычно прорывали оборону на
стыках частей и соединений. Это стало частым и печальным фактом.  Шапошников
доложил  об  этом  Сталину,  пояснил  суть  дела и, когда тот уяснил вопрос,
положил  перед  ним  директиву  Ставки  No   98,   адресованную,   главкомам
направлений и командующим фронтами. В ней, в частности, говорилось:
     "Командующие  И командиры, соединений (частей) забыли, что стыки всегда
были и есть наиболее уязвимые места в боевых порядках войск.  Противник  без
особых  усилий  и  часто  незначительными силами прорывал стык наших частей,
создавал  фланги  в  боевых  порядках  обороны,  вводил  в  прорыв  танки  и
мотопехоту  и  подвергал угрозе окружения части боевого порядка наших войск,
ставя их в тяжелое положение..."
     Далее в директиве ставились конкретные задачи  по  обеспечению  обороны
стыков,  созданию  полос  "сплошного  огневого заграждения путем организации
перекрестного  огня  частей,  действующих  на  фронте  и   расположенных   в
глубине...".
     Сталин согласился, но поручил подписать директиву Шапошникову.
     Б.  М.  Шапошников, как заметил Сталин, придерживался высоких этических
принципов.  Он  знал,  что  Щапошников  обычно  называл  своего  собеседника
"голубчик".   Сталин   сам   имел  возможность  убедиться  в  исключительной
деликатности маршала. Как вспоминал Главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов,
однажды он присутствовал при докладе Шапошникова Сталину. Во  время  доклада
маршал  сказал,  что,  несмотря  на  принятые  меры, с двух фронтов так и не
поступило сведений. Сталин спросил начальника Генштаба:
     - Вы наказали людей, которые не желают нас  информировать  о  том,  что
творится у них на фронтах?
     Борис   Михайлович   ответил,   что  он  был  вынужден  объявить  обоим
начальникам  штабов  выговоры.  Судя  по  выражению   лица   и   тону,   это
дисциплинарное  взыскание он приравнивал едва ли не к высшей мере наказания.
Сталин хмуро улыбнулся:
     - У нас выговор объявляют в каждой ячейке. Для военного человека это не
наказание...
     Однако  Шапошников  напомнил  старую  русскую  военную  традицию:  если
начальник  Генерального  штаба  объявляет  выговор  начальнику штаба фронта,
виновник должен тут же подать рапорт об освобождении его от должности.
     Сталин посмотрел на Шапошникова, как  на  неисправимого  идеалиста,  но
ничего   не   сказал.   Бывший  царский  полковник  своей  интеллигентностью
обезоруживал  Верховного...  Эта  черта  помогала  Шапошникову  ненавязчиво,
тактично  учить  Верховного. Учить пониманию стратегии, военного искусства и
даже технико-тактическим вопросам.


     Когда  на  вооружение  поступила  реактивная  артиллерия,  Сталин  стал
требовать  самого активного ее применения. Но, во-первых, еще не хватало как
самих установок, так и боеприпасов к ним, а во-вторых,  некоторые  командиры
использовали  их против плохо разведанных целей. Все это привело к тому, что
ожидаемого эффекта новая техника пока не давала. Шапошников доложил  Сталину
причины недостаточной эффективности и предложил послать командующим фронтами
и армиями специальную, особой важности, директиву. Сталин согласился.
     "Части  действующей Красной Армии последнее время получили новое мощное
оружие  в  виде  боевых  машин  М-8  и  М-13,  являющихся  лучшим  средством
уничтожения живой силы противника, его танков, моточастей и огневых средств.
Дивизионы  и  батареи  М-8  и  М-13 применять только по крупным, разведанным
целям. Огонь по отдельным мелким целям категорически воспретить. Все  боевые
машины М-8 и М-13 считать совершенно секретной техникой Красной Армии...

     И. Сталин 1 октября 41 г. 4 ч; 00 мин.
     Б. Шипошников".

     Если Шапошников помог Сталинупостичь суровую логику вооруженной борьбы,
значение   эшелонирования   при   обороне   и   наступлении,  роль  и  место
стратегических рзерврв в операциях, то Георгий Константинович Жуков,  самый
прославленный  полководец  Великой  Отечественной  войны, "оказал влияние на
Верховного  в  Другом.  Сталин  видел  в  Жукове  не   только   талантливого
полководца, волевого исполнителя решений Ставки, но и человека в чем-то, как
казалось  Сталину, родственного себе в смысле решительности,силового напора,
бескомпромиссности. Именно такое предположение высказал однажды в  разговоре
со мной А. А. Епишев.
     Еще   со   времен   гражданской   войны   Сталин  уверовал  в  институт
представителей высшей  власти  на  фронтах.  Именно  поэтому  он  так  часто
направлял  представителей  Ставки  на  фронты  в  годы Великой Отечественной
войны.  Сталин  считал  своим  главным  представителем  (а  затем  сделал  и
заместителем)  Г.  К.  Жукова.  Почему?  Да  потому,  что  Жуков,  по мнению
Верховного, был способен, невзирая ни на что, провести его, Сталина, решения
в  жизнь,  способен  на  жесткие,  а  иногда  и   жестокие   шаги,   волевую
бескомпромиссность.  Я  бы  сказал,  заключил Епишев, Жуков наиболее отвечал
представлению Сталина о  современном  полководце.  Затем,  помолчав,  Епишев
добавил:  конечно,  все  это, видимо, у Жукова было. Но Сталин в полной мере
оценивал лишь волевую сторону полководца,  а  его  умственную  силу  -  увы"
недостаточно.
     Это  замечание  в  прошлом  члена  Военного  совета  армии,  прошедшего
дорогами войны от Сталинграда до Праги, представляется весьма  удачным.  Все
мы сегодня знаем огромную роль Жукова в разгроме немецких войск под Москвой,
спасении  Ленинграда,  в  Сталинградской  операции,  десятках  других "глав"
войны. Характерно, что Сталин  по  мере  роста  популярности  и  известности
Жукова,  особенно  в  конце  войны, все более сдержанно относился к нему. Не
случайно в самом конце войны, когда нужно было координировать действия  трех
фронтов в битве за Берлин, Сталин формально не поручил это Жукову, а оставил
за  собой. А маршала направил командовать 1-м Белорусским фронтом. Верховный
думал  о  будущем,  об  истории,  и  ему  не  хотелось  ни  с   кем   делить
заключительный, триумфальный аккорд войны, взлет на вершину Победы.
     Сталин  понимал,  что  твердостью  характера  Жуков  не  уступает  ему.
Верховному Главнокомандующему. Он  особенно  почувствовал  этот  несгибаемый
характер  в  начале  войны,  во  множестве  боевых  фактов.  В первых числах
сентября 1941. года,  например,  командующий  Ленинградским  фронтом  К.  Е.
Ворошилов  и  член  Военного совета фронта А. А. Жданов обратились к нему за
разрешением заминировать корабли Краснознаменного Балтийского флота (КБФ)  и
при  угрозе  сдачи Ленинграда затопить их. Сталин разрешил. И уже 8 сентября
Ворошилов и Жданов подписали соответствующее постановление.
     К моменту, когда  было  принято  решение  Военного  совета,  из  Москвы
прилетел Жуков с полномочиями Сталина. "Вот мой мандат,- сказал Жуков, новый
командующий  фронтом,  передавая  записку  Верховного. - Я запрещаю взрывать
корабли. На них сорок боекомплектов!"
     Вспоминая этот эпизод в 1950 году, Жуков скажет:
     "Как вообще можно минировать корабли? Да, возможно,  они  погибнут.  Но
если  так,  они  должны погибнуть только в бою, стреляя. И когда потом немцы
пошли в наступление на приморском участке фронта, моряки так дали по ним  со
своих  кораблей, что они просто-напросто бежали. Еще бы! Шестнадцатидюймовые
орудия! Представляете себе, какая это силища?"
     Сталин узнал об  отмене  Жуковым  решения  Военного  совета  фронта,  а
фактически  его,  Верховного, распоряжения, от Жданова. Сталин не стал никак
комментировать  сообщение  Жданова:,  он  не  мог  не  оценить  смелости   и
дальновидности  нового  командующего  фронтом  и  дал  понять, что пусть все
останется так, как решил Жуков. Сталин знал, что в критические минуты  Жуков
может быть безжалостным и бескомпромиссным. Верховному это импонировало, это
было  в  его  духе.  Жуков  беспощадно  боролся  с трусами и паникерами, был
способен на самые крутые меры, если того требовала обстановка.  Например,  в
критический  момент  обороны  Ленинграда в том же сентябре 1941 года генерал
армии Жуков продиктовал приказ No 0064, где говорилось
     Военный  совет  Ленинградского  фронта   приказывает   объявить   всему
командному,  политическому и рядовому составу, обороняющему указанный рубеж,
что за оставление без письменного приказа Военного  совета  фронта  и  армии
указанного   рубежа   все   командиры,   политработники   и  бойцы  подлежат
немедленному расстрелу.
     Настоящий  приказ  командному  и  политическому  составу  объявить  под
расписку. Рядовому составу широко разъяснить".
     Поставив  свою  подпись,  Жуков  дал  расписаться  и  остальным  членам
Военного  совета  фронта:  Жданову,  Кузнецову  и  Хозину.  Чтобы  добиться,
казалось -бы, невозможного, ему приходилось прибегать и к подобным мерам.
     Естественно   это  не  могло  всем  нравиться,  особенно  пострадавшим:
отстраненным от должностей,  отданным  под  суд,  пониженным  в  звании.  К.
Симонов  в своих воспоминаниях "Глазами человека моего поколения" пишет, как
во время обсуждения романа  Казакевича  "Весна  на  Одере",  выдвинутого  на
соискание  Сталинской  премии, Сталин заметил: "Не все там верно изображено:
показан Рокоссовский, показан Конев,  но  главным  фронтом  там,  на  Одере,
командовал Жуков. У Жукова есть недостатки, некоторые его свойства не любили
на  фронте,  но  надо  сказать,  что  он  воевал  лучше  Конева  и  не  хуже
Рокоссовского..."
     Сталин не раз был крут и несправедлив по отношению к Жукову  не  только
после  войны,  но  и  в  ходе ее, особенно в начале. В июле 1941 года, когда
возникла критическая ситуация  в  районе  Вязьмы,  Жуков  предложил  нанести
контрудар  в  районе Ельни, с тем чтобы предотвратить выход немецких войск в
тыл Западного фронта. Сталин, не дослушав доклад, грубо оборвал Жукова:
     - Какие там контрудары, что вы мелете чепуху; наши войска не умеют даже
как следует организовать оборону, а вы предлагаете контрудар...
     - Если вы считаете, что я, как начальник Генштаба, годен только на  то,
чтобы  чепуху  молоть,  я  прошу  меня  освободить  от  должности начальника
-Генштаба и послать на фронт, где я буду  полезнее,  чем  здесь...-  ответил
Жуков.
     Присутствовавший при разговоре Мехлис вмешался:
     - Кто вам дал право так разговаривать с товарищем Сталиным?
     Результатом  разговора явилось .назначение Жукова командующим Резервным
фронтом. Однако Сталин не смог обойтись без  этого  выдающегося  полководца,
хотя  Берия  и  Мехлис  всячески  пытались  скомпрометировать  его  в глазах
Верховного.   В   первый   период   войны   Жуков    стал    для.    Сталина
"палочкой-выручалочкой".  Когда  в  результате  неумелых действий советского
командования группа армий "Центр" в начале октября 1941 года сумела, прорвав
оборону, окружить значительную часть войск Западного и  Резервного  фронтов,
Сталин  послал  Жукова  выправлять  катастрофическое  положение.  Показав на
карту, как вспоминал Жуков, Сталин с горечью бросил:
     - Смотрите, что Конев нам преподнес. Немцы через три-четыре  дня  могут
подойти  к Москве. Хуже всего то, что ни Конев, ни Буденный не знают, где их
войска  и  что  делает  противник.  Конева  надо  судить.  Завтра  я   пошлю
специальную комиссию во главе с Молотовым...
     Жуков  с помощью экстраординарных мер сумел стабилизировать обстановку.
Благодаря Жукову удалось отстоять и Конева от  военного  трибунала.  Георгий
Константинович  спас  его  тем,  что  взял  к себе заместителем командующего
Западным  фронтом.  Сталин  вскоре  понял,  что   не   только   уверенность,
решительность,  "твердая  рука" Жукова способны вносить переломи организацию
боевых действий, но и само присутствие полководца на  фронтах  необъяснимым,
казалось,  образом  быстро  становилось известным войскам и поднимало боевой
дух личного состава. Вот что вспоминал бывший адъютант Жукова генерал Л.  Ф.
Минюк  о  действиях  Жукова  под Белгородом, когда командование Воронежского
фронта  (Голиков  и  Хрущев)  выпустило   нити   управления   войсками:   "В
тревожно-критический  час  управление  этими войсками фактически взял в свои
руки Георгий Константинович. И -- удивительно! - никто не  увидел  в  Жукове
растерянности. Наоборот, в минуты, когда, казалось, все рушится, все валится
и   можно   впасть   в  отчаяние,  он  становился  собранным,  деятельным  и
решительным. Опасность не угнетала его, а наполняла еще большей волей, и  он
казался  туго  натянутой  пружиной или суровой птицей, готовящейся встретить
напор бури. В такие минуты я часто замечал привычку Жукова  сжимать  кулаком
подбородок..."
     Верховный   не   мог   не  чувствовать,  что  Жуков  стал  олицетворять
современный тип полководца: гибкое, смелое мышление, огромная решительность,
моральная привлекательность для командиров, политработников и солдат.
     У Сталина не было "любимчиков". Просто  он  полагался  на  одних  людей
больше,  на  других  меньше.  Принимая  решение  о  судьбе  того  или  иного
военачальника,  он  не  Орал  в  расчет  какие-либо  моральные   соображения
--близкое  знакомство,  старые  симпатии,  былые заслуги. Для него не всегда
имело значение, что "нашептывало" окружение,  за  исключением,  может  быть,
Берии.  Известно, например, что Берия и Абакумов уже после войны фабриковали
дело против Жукова. Использовали  даже  его  фотоальбомы  со  снимками,  где
Георгии Константинович был снят вместе с американскими, английскими;
     французскими  военачальниками  и  политиками,  подслушивали  телефонные
разговоры,  рылись  в  личных  архивах,  почте.   В   приказе,   подписанном
генералиссимусом

     9  июня  1946  года,  есть  ссылка  на  одного  крупного военачальника,
приславшего письмо руководству страны,  :в  котором,  сообщается  "о  фактах
недостойного  и  вредного поведения со стороны маршала Жукова по отношению к
правительству  и  Верховному   Главнокомандующему".   Мол,   Жуков   утратил
скромность,  "приписывал  себе заслуги в деле наибольшего достижения крупных
побед", группировал вокруг себя недовольных- Но расправиться с прославленным
полководцем   единодержец   не   решился.   У   Сталина,   при   всей    его
подозрительности,  хватило  здравого  смысла,  чтобы остановиться. А по всей
вероятности, готовился  арест  Жукова.  На  специальном  заседании,  которое
провел  Сталин  и  где,  кроме  группы  высших  военачальников,  были Берия,
Каганович,  другие  государственные  деятели,  на  основе   ряда   показаний
арестованных    военачальников   Жукову   было   предъявлено   обвинение   в
"приписывании себе лавров  главного  победителя".  Некоторые  военачальники,
например  П.  С.  Рыбалко,  заступились  за Жукова, и Сталин заколебался. Он
решил .заменить готовящийся арест отправкой в периферийные округа -  сначала
в  Одесский,  а  затем Уральский. Окончательное решение тогда принял он сам,
Сталин. И никто другой..
     Приходится порой слышать, что Сталин бывал крут,  но  справедлив.  Один
защитник  такой позиции в разговоре со мной сослался на судьбу младшего сына
Верховного Главнокомандующего;  мол,  не  жалея,  снимал  с  должности.  Да,
снимал,  но  делал это потому, что Василий Сталин не столько дискредитировал
себя, сколько отца. Сталин снимал своего сына не только после, но и во время
войны. В мае 1943  года  Берия  сообщил  Сталину  о  новых  пьяных  выходках
Василия,   бывшего   к   этому   времени   командиром   авиационного  полка.
Рассвирепевший Сталин тут же продиктовал приказ:

     Командующему  ВВС  Красной  Армии   Маршалу   авиации   тов.   Новикову
Приказываю:
     1. Немедленно снять с должности командира авиационного полка полковника
Сталина  В.  И.  и не давать ему каких-либо командных постов впредь до моего
распоряжения.
     2. Полку и бывшему командиру полка  полковнику  Сталину  объявить,  что
полковник  Сталин снимается с должности командира полка за пьянство и разгул
и за то, что он портит и развращает полк.
     3. Исполнение донести.

     Народный комиссар обороны И. Сталин 26 мая 1943 г.".

     Сталин был в таком гневе, что, диктуя, не заметил: в одной фразе у него
оказалось четыре раза слово "полк" и плюс два  раза  -  "полковник".  Однако
доброхоты  после  символического  "снятия" вскоре доложили, что В. И. Сталин
"осознал" и готов "исполнять командную должность". Приступив через некоторое
время к командованию полком, сын Сталина в конце 1943 года  выдвигается  уже
на  должность  командира  авиационной  дивизии...  Так  что о справедливости
Верховного здесь едва ли стоит говорить: его больше  беспокоило  собственное
реноме.
     Сталин  обычно  бывал  и  беспощаден,  и  непреклонен  в своих кадровых
решениях. Он мог их, правда,  изменять,  но  обычно  позже  и  без  видимого
влияния  со  стороны.  Как правило, он не объяснял причин тех или иных своих
решений. Думается, этим Сталин пытался дать понять окружению, членам  ГКО  и
Ставки,  что в своих решениях о назначениях он руководствуется исключительно
интересами дела, учитывая при этом  способности  человека  и  его  поступки.
Например,  когда  встал вопрос о том, кому поручить окончательную ликвидацию
окруженной группировки противника под Сталинградом, мнения разделились. А  в
итоге  все  решил  характер  отношений  к  кандидату  самого  Сталина. Берия
предложил оставить командующего Сталинградским фронтом Еременко. Жуков отдал
предпочтение  Рокоссовскому.  Выслушав  стороны,  вспоминал  Жуков,   Сталин
резюмировал:
     - Еременко  я  расцениваю  ниже,  чем  Рокоссовского.  Войска  не любят
Еременко. Рокоссовский пользуется большим авторитетом. Еременко очень  плохо
показал себя в роли командующего Брянским фронтом. Он нескромен и хвастлив.
     - Но Еременко будет кровно обижен таким решением,-возразил Жуков.
     - Мы  не  институтки.  Мы  большевики  и  должны  ставить во главе дела
достойных руководителей.,.
     Сталин смещал Жукова, Конева,  Еременко,  Тимошенко,  Хозина,  Козлова,
Ворошилова,  Буденного,  Баграмяна,  Голикова, многих других военачальников.
Нельзя сказать, что без оснований. Смещение военачальников часто диктовалось
суровой необходимостью. Но нередко Верховный давал шанс  доказать  на  деле,
что  промашка,  упущение,  неудача были случайными. Давая этот шанс, Сталин,
однако, о старых грехах не забывал;
     говоря  о  делах  сталинградских,  припомнил,  например,  Еременко  его
неудачи на Брянском фронте.
     Сталин  знал,  что  Жуков  в  стремлении  выполнить приказ был способен
прибегать и к крайним мерам. По инициативе и предложению Сталина летом  1942
года  было  решено  провести  ряд  наступательных  операций  на  западном  и
северо-западном направлениях с целью упрочить положение советских войск  под
Ленинградом  и  Ржевом. Операции начались. Западным фронтом тогда командовал
Жуков.
     Во время прорыва 31-й и 20-й армиями немецкой. линии обороны  он  отдал
приказ,  которым  впоследствии не мог гордиться и даже вспоминать. Я приведу
один фрагмент из письменного доклада Сталину, в котором  Жуков  обстоятельно
сообщал о ходе операции и ее результате:

     "Для  предупреждения  отставании отдельных подразделений и для борьбы с
трусами и паникерами за каждым атакующим батальоном первого эшелона на танке
следовали особо назначенные Военными советами армий командиры.


     Жуков,
     Вулесснин"
     . 71

     В итоге всех предпринятых мер войска 31-й и 20-й армий успешно прорвали
оборону противника.
     7 августа 1-942 года.
     Жуков был  главным  действующим  лицом  в  обороне  Москвы  и  разгроме
фашистских   войск  на  подступах  к  столице.  Историческая  справедливость
требовала,   чтобы   человек,   защитивший   столицу    Отечества,    принял
непосредственное  участие  во  взятии  столицы  вражеской.  Стадий  пошел на
рокировку, поменяв Жукова и Рокоссовского местами:  Жуков  стал  командующим
1-м Белорусским фронтом, а Рокоссовский - 2-м Белорусским.
     Жуков  почти на память помнил тот приказ, который он получил от Ставки,
где войскам 1-го Белорусского фронта предписывалось овладеть Берлином:

     "Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:
     1. Подготовить и провести  наступательную  операцию  с  целью  овладеть
столицей  Германии городом Берлин и не позднее двенадцатого-пятнадцатого дня
операции выйти на р. Эльба.
     2. Главный удар нанести с плацдарма на р. Одер западнее Кюстрин  силами
четырех  общевойсковых  армий  и  двух  танковых  армий.  На участок прорыва
привлечь, пять-шесть артиллерийских дивизий  прорыва,  создав  плотность  не
менее 250 стволов от 76 мм и выше на один километр прорыва.
     3.  Для обеспечения главной группировки фронта с севера и с юга нанести
два вспомогательных удара силами-двух армий каждый...
     4. Начало операции согласно полученных Вами лично указаний.
     Ставка Верховного Главнокомандования.

     И. Сталин
     Антонов 2 апреля 1945 г. No 11059".

     Сталин пристально следил  за  операцией,  после  которой  на  него  был
возложен  венок  триумфатора.  Он почти не вмешивался в оперативные вопросы,
предоставив это Жукову и Антонову. Но утренние и вечерние доклады начинались
с сообщений о том, как идет подготовка, а затем и ход  Берлинской  операции.
Жуков сообщал, что гитлеровцы практически прекратили сопротивление на западе
и  ожесточенно  бьются  за  каждый  дом  на  востоке. Сталин прореагировал в
свойственном ему духе, жестко, бескомпромиссно телеграммой Жукову:
     "Командующему войсками 1-го Белорусского фронта.
     Получил Вашу шифровку с изложением показания немецкого пленного  насчет
того,  чтобы  не уступать русским и биться до последнего человека, если даже
американские войска подойдут к ним в тыл. Не обращайте внимания на показания
пленного немца. Гитлер  плетет  паутину  в  районе  Берлина,  чтобы  вызвать
разногласия  между  русскими и союзниками. Эту паутину нужно разрубить путем
взятия Берлина советскими войсками. Рубите немцев без пощады и скоро  будете
в Берлине.

     И. Сталин 17 апр. 1945 г. 17 часов 50 мин.".

     Сталин   с  напряжением  следил  за  сражением  в  Берлине.  Его-крайне
интересовал вопрос о пленении Гитлера, Для полноты триумфа  ему  не  хватало
теперь  лишь одного --взять живым фашистского, фюрера и судить международным
трибуналом. И хотя Жуков сообщал, что бои идут в рейхстаге,  на  подступе  к
имперской  канцелярии,  желанного  сообщения  не было. Наконец 2 мая вечером
пришла шифровка:

     "Товарищу Сталину
     Докладываю  копию  Приказа  командующего  обороной   Берлина   генерала
Вейдлинга о прекращении сопротивления немецкими войсками в Берлине.
     Жуков 2 мая 1945 г.

     Приказ
     30 апреля 1945 года фюрер покончил жизнь самоубийством. Мы, поклявшиеся
ему на верность, оставлены одни... По согласованию с Верховным Командованием
Советских войск требую немедленно прекратить борьбу.

     Вейдлинг,
     генерал от артиллерии и командующий обороной города Берлина".

     - Успел,   мерзавец,-   подумал   Сталин,  откладывая  телеграмму.  Ему
почему-то вспомнился довоенный рас--сказ Молотова о встрече с Гитлером,  его
фанатичная  уверенность  в  том, что он одолеет англичан... А ведь уже тогда
фюрер думал о смертельном ударе по Советскому Союзу. Возмездия избежал...
     В последние дни войны Сталин, давно уже  уверенный  в  исходе  битвы  и
больше  думавший о послевоенных делах, все чаще поручал Антонову подписывать
от его имени и от имени Ставки оперативные документы. Но когда наступили дни
незабываемого триумфа и на смену военным операциям все решительнее  выходила
дипломатия,  Сталин  без  раздумий решил уполномочить Жукова подписать самый
главный акт войны. Если многие документы  в  последнее  время  он  утверждал
заочно,  по телефону, то с этой телеграммой он велел Антонову прийти к нему.
Текст ее лаконичен, но, читая в архиве подлинник, подсознательно чувствуешь,
как много стоит  за  этими  несколькими  строчками.  В  них  -  своего  рода
философия   трагедии,   обращенной  назад,  и  триумфа,  который  Предстояло
пережить:

     "Заместителю Верховного Главнокомандующего
     Маршалу   Советского   Союза   Жукову   Г.   К.    Ставка    Верховного
Главнокомандования    уполномочивает    Вас    ратифицировать   протокол   о
безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил.

     Верховный Главнокомандующий Маршал Советского Союза И, Сталин Начальник
Генерального штаба Красной Армии
     Генерал армии Антонов 7 мая 1945 года No 11083".

     Сталин, поставив свою подпись, сделал это так, словно он,  а  не  Жуков
спустя   считанные   часы  подпишет  этот  долгожданный  протокол.  Подписав
телеграмму, Сталин поднялся и неожиданно крепко пожал руку Антонову.
     Знакомясь  с  многочисленными  документами  Сталина,  где  говорится  о
Жукове,   с  записями  их  переговоров  по  прямому  проводу,  телеграммами,
записками,  сохранившимися  в  военных  архивах,  приходишь  к  выводу,  что
Верховный  Главнокомандующий  ценил  его  более,  чем кого-либо из советских
маршалов. Трижды Герой  Советского  Союза  (четвертый  раз  этого  почетного
звания он был удостоен в 1956 г.), два высших военных ордена "Победа*, орден
Суворова  первой  степени  под  No  1  -  все  это  превосходная  аттестация
полководца. Конечно, при всех огромных заслугах  Жукова  перед  народом  эти
награды  в  то  время санкционировать мог только "сам". Но Сталин уже в 1944
году почувствовал, что хотел бы уложить  славу  Жукова  в  прокрустово  ложе
"одного  из талантливых полководцев". Когда полководческая слава перешагнула
рубежи Отечества, Сталин решил, что она уже бросает тень на него самого.
     У   Сталина,   например,   остался   крайне   неприятный   осадок    от
пресс-конференции,  которую  Г.  К. Жуков, по указанию Москвы, провел 9 июня
1945 года в Берлине для  советских  и  иностранных  корреспондентов.  Маршал
Советского   Союза   долго  отвечал  на  вопросы  английских,  американских,
французских и канадских журналистов; подробно рассказал о подготовке и  ходе
Берлинской  операции,  о сотрудничестве с союзниками, о сроках демобилизации
Красной Армии, о том,  как  поступят  с  военными  преступниками,  поделился
соображениями  о  преимуществах  немецкого  солдата  над японским и о многом
другом.  И  ни  слова  о  Сталине!   .Ни   слова!   Лишь   в   самом   конце
пресс-конференции  корреспондент  "Тайме"  Р.  Паркер спросил Жукова, словно
"выручая" его:
     - Принимал  ли  маршал  Сталин  повседневное   деятельное   участие   в
операциях, которые Вы возглавляли?
     - Маршал  Сталин,-  коротко  ответил  Жуков,-  деятельно  и повседневно
руководил всеми участками советско-германского фронта, в  том  числе  и  тем
участком, на котором я находился.
     Сталин   несколько   раз  перечитал  последнюю  фразу  Жукова,  глубоко
уязвленный  "неблагодарностью"  своего  заместителя.  Возможно,  уже   тогда
созрело  у  Сталина  решение о дальнейшей судьбе маршала. Вскоре после войны
Жукова отправят почти  на  семь  лет  командовать  второразрядными  военными
округами.  Сфабриковать  дело  о "зазнайстве, бонапартизме" при накопившихся
навыках  и  опыте  шельмования  честных  людей  было  несложно,  но   Жуков,
талантливейший полководец времен второй мировой войны, не мог знать, что эта
опала  -  не  последняя. Давно замечено, что судьбы таких открытых, честных,
прямых людей никогда не бывают простыми.
     Одним из военачальников, который  стал  своего  рода  связующим  звеном
между  Сталиным я фронтами, был Александр Михайлович Василевский, крупнейший
советский полководец. Войну  Василевский  встретил  заместителем  начальника
оперативного  управления  Генштаба;  1  августа  1941  года стал начальником
управления-заместителем начальника Генштаба, а с  июня  1942-го  до  февраля
1945  года  -  начальником  Генштаба,  являясь  одновременно  и заместителем
наркома  обороны.  Пришлось  Василевскому  покомандовать   3-м   Белорусским
фронтом,  а  затем  стать и Главнокомандующим советскими войсками на Дальнем
Востоке.
     Своей службой в Генштабе Василевский отразил своеобразие  стиля  работы
Сталина  в  высшем военном органе управления - Ставке. Большую часть времени
Александр Михайлович провел на фронте  как  представитель  Ставки,  выполняя
прямые  указания  Сталина,  и  меньшую  в  Москве, занимаясь непосредственно
делами Генштаба. По существу, Сталин взял за правило: при  подготовке  особо
ответственных  операций,  как  и  при  возникновении  кризисных  ситуаций на
фронте, туда обязательно выезжали Жуков или Василевский. А иногда,  как  это
было  под  Сталинградом,  оба  сразу.  До декабря 1942 года, когда по личной
просьбе Василевского Сталин согласился с кандидатурой Антонова  и  тот  стал
начальником   оперативного   управления,  заместителем,  а  затем  и  первым
заместителем начальника Генштаба, именно Василевскому  пришлось  в  основном
руководить  работой  главного  оперативного  органа Ставки. Другими словами,
Василевский был универсальным полководцем и военачальником. Он мог  проявить
себя  и как командующий, и как штабной работник. Сталин видел, что Александр
Михайлович   одинаково   уверенно   действует   в   критических    ситуациях
оборонительных  боев  и  при  организации крупных наступательных операций, в
стратегическом  планировании  и  в   качестве   представителя   Ставки   или
командующего фронтом. Однажды Сталин спросил Василевского:
     - Вам что-нибудь дало духовное образование? Не думали никогда над этим?
     Василевский,  несколько  озадаченный  вопросом,  быстро нашелся и мудро
ответил:
     - Бесполезных знаний не бывает... Что-то оказалось нужным и  в  военной
жизни...
     Сталин  с  любопытством  посмотрел  на  Василевского  (настроение  было
неплохое, недавно освободили Минск) и в тон Василевскому добавил:
     - Главное, чему попы научить  могут,-  это  понимать  людей...-  Затем,
сразу переключившись, Сталин сказал, что маршалу нужно взять под свой личный
контроль  действия  2-го  и  1-го Прибалтийских и 3-го Белорусского фронтов.
Ранее подобные обязанности были возложены на Жукова - руководство операциями
2-го и 1-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов. .Это не были главкоматы,
но  в  то  же  время  Сталин  таким  образом  ввел  новую  форму  управления
деятельностью  фронтов  со стороны Ставки. Инициативу в этом вопросе проявил
он сам. Жуков и Василевский увидели  в  этом  рост  стратегической  зрелости
Верховного.
     Сталин  подошел  к  письменному столу, взял какую-то папку с бумагами и
вернулся  к  своему  постоянному  рабочему  месту  в  торце  длинного  стола
заседаний. В годы войны он практически не сидел за письменным столом.
     Дело в том, что в течение дня у Сталина проходили пять - семь заседаний
и совещаний  -  ГКО,  Ставки,  с наркоматами, членами ЦК партии, работниками
Штаба партизанского движения, руководителями разведки, конструкторами  и  т.
д.  Рассаживались  за  длинным  столом.  Нередко  только  заканчивалось одно
заседание, как Поскребышев впускал другую группу товарищей. "Конвейер"  стал
работать  медленнее лишь в 1944 и 1945 годах, когда для всех стало ясно; что
разгром  оккупантов  -  дело  времени.  Если   до   войны   Сталин   успевал
прочесть-просмотреть  в  день,  кроме  шифровок, 5-6 книг объемом до 400-500
страниц,  то  теперь  не  меньше-военных,   дипломатических,   политических,
хозяйственных  документов.  Работоспособность  этого  холодного  человека  с
колючим взглядом была поразительной. О ней  не  раз  вспоминал  и  Александр
Михайлович,
     Сталин  всегда полагался на Василевского. По существу, тот не вылезал с
фронтов и обладал способностью  без  надрыва  и  чрезвычайных  мер  добиться
желаемого   или  приемлемого  результата.  Маршал  редко  возражал,  не  был
строптив, как Жуков, хотя умел мягко, но настойчиво провести свою  линию  во
время  обсуждения  с Верховным оперативных вопросов. Трудно сказать, сколько
тысяч километров он налетал за годы . войны, мотаясь по поручению Сталина  с
одного  фронта на другой, возвращаясь на несколько дней в Москву для доклада
и получения новых указаний. Практически ежедневно в  течение  большей  части
войны, за редким исключением, Сталин разговаривал с Василевским по телефону.
Александр  Михайлович в своих воспоминаниях об этом пишет так: "...Начиная с
весны 1942 года и в последующее время войны, я  не  имел  с  ним  телефонных
разговоров  лишь  в  дни  выезда  его  в  первых числах августа 1943 года на
встречи с командующими войсками Западного и Калининского фронтов и в дни его
пребывания на Тегеранской  конференции  глав  правительств  трех  держав  (с
последних   чисел  ноября  по  2  декабря  1943  года)".  Кроме  оперативной
необходимости, Сталин  испытывал  постоянную  потребность  посоветоваться  с
Василевским,  услышать  его  неторопливый,  лаконичный  доклад,  похожий  на
размышление.
     Вторая половина войны, хотя до февраля 1945 года Василевский  продолжал
оставаться  начальником  Генерального  штаба,  связана  в  основном с именем
Алексея Иннокентьевича Антонова.  Просматривая  архивные  материалы  Ставки,
обращаешь  внимание  на  то,  что  с конца 1943 года большинство директивных
документов Подписаны Сталиным вместе с  Антоновым  или  одним  Антоновым  от
имени Ставки.
     Сталин,  по  своему обыкновению, долго присматривался к этому генералу.
Прирожденный штабист, человек высокой культуры, он довольно быстро  завоевал
расположение и доверие Верховного.
     Сталин  не  любил часто менять людей около себя. Даже когда в 1938 году
арестовали  жену  Поскребышева  как  "пособницу  шпионских  действий   своих
родственников", он не стал слушать настоятельных рекомендаций Берии заменить
первого помощника. В его возрасте привыкать к новым людям не просто. А здесь
- ежедневные доклады о положении Дел на фронтах. Когда Василевский выезжал в
войска,  он  даже  привык  к  докладам  заместителя  начальника  Генштаба по
политчасти Ф. Е. Бокова, не очень сильного в оперативных вопросах. Но где-то
в конце марта 1943 года он наконец приказал доложить  в  первый  раз  А.  И.
Антонову.  Доклад был кратким, но обстоятельным. Сталин не подал и виду, что
"проба" прошла хорошо. Сухо распрощался. А уже через два-три  месяца  частое
общение  Верховного  с  четким,  умным  и немногословным моложавым генералом
сделало Антонова одним из ближайших военных помощников Сталина.
     Когда Антонов был допущен к Сталину и стал бывать  у  него  по  два-три
раза  в  сутки,  то,  возможно,  заметил,  что  Верховный  сам  крайне редко
выдвигает какие-либо новые идеи, предложения, если не считать, что  в  любой
операции  он  всегда сокращал сроки на ее подготовку, всегда торопил, всегда
полагал, что темпы, размах,  глубина  продвижения  наших  войск  могут  быть
большими.  Наблюдательный  Алексей  Иннокентьевич мог обратить внимание, что
некоторые привычки Верховного носят как бы  ритуальный  характер.  Например,
нередко  Сталин,  слушая  доклад  Антонова,  порой  в  присутствии Молотова,
Берлин, Маленкова прерывал его, звонил Поскребышеву, тот подавал стакан чая.
Все молча  смотрели,  как  дальше  священнодействовал  Верховный:  не  спеша
выжимал  в  стакан  лимон,  затем  шел  в  комнату  отдыха, расположенную за
письменным столом, открывал дверь, которую нельзя было Отличить от стены,  и
приносил  бутылку  армянского  коньяка.  При  общем  молчании Сталин наливал
одну-две ложки коньяка в чай, уносил бутылку в свой запасник, усаживался  за
стол и, помешивая ложечкой в стакане, бросал:
     - Продолжайте...
     Даже  этот  обычный  стакан  чая,  который,  кстати,  редко предлагался
присутствующим, превращался в некий . ритуал, исполненный особого "высокого"
смысла, который, казалось, понятен лишь одному Сталину.
     Алексей  Иннокентьевич  понимал,  что  он,  замещая  долгими   месяцами
начальника  Генштаба,  а  затем  и  заняв  эту  должность, находится в более
выгодном положении, чем его предшественники. Самые страшные,  тяжелые  сцены
войны  были  сыграны  в  ее  первом  акте.  К  моменту его прихода в Генштаб
сложился  определенный  порядок   круглосуточной   деятельности,   накопился
значительный  опыт работы в Ставке. Но, будучи педантичным, в хорошем смысле
этого слова, Антонов, как, пожалуй, никто до  него,  внес  немало  нового  в
упорядочение  работы  Генштаба.  Им  были установлены точные сроки обработки
информации, время докладов представителей разведки, тыла, фронтов, резервных
формирований. Он четко распределил обязанности между своими заместителями А.
А. Грызловым, Н. А. Ломовым,  С.  М.  Штеменко.  Чтобы  придать  необратимый
характер   организационному  совершенствованию  работы  Генштаба  и  Ставки.
Антонов  изложил  свои  соображения  на  трех  страницах  и  решил  доложить
Верховному. Там было определено время (трижды в сутки) докладов Верховному -
чаще  по  телефону;  итоговый  доклад  лично  Сталину,  порядок подготовки и
утверждения директивных  доку  ментов,  взаимосвязь  с  различными  органами
управления  и  другие  положения.  Когда  в  конце одного из ночных итоговых
докладов за сутки Антонов Попросил Сталина рассмотреть и утвердить регламент
работы Ставки и Генштаба, тот удивленно,  молчи  посмотрел  на  генерала,  -
затем внимательно прочел документ и также, не говоря ни слова, начертал:
     "Согласен.  И. Сталин". Но, при этом подумал, что, видимо, этот Антонов
не  так  прост,  как  кажется.  Фактически  он  заставил  самого  Верховного
регламентировать не только работу других, но и свою собственную.
     Если  до  этого Сталин мог вызвать для доклада в любое удобное для него
время, то теперь .он и сам старался придерживаться  установленного  порядка.
Антонов  сумел  добиться,  Что  основные функции Генштаба: первая- работа на
Верховного, передача ему необходимой  информации  для  принятия  решений,  и
вторая  - подготовка указаний и оперативное руководство боевой деятельностью
фронтов, тесно были увязаны с УСИЛИЯМИ главных управлений Наркомата обороны.
     Пожалуй, Антонов, одаренный штабной работник крупного масштаба,  оказал
на  Сталина  не меньшее влияние, чем Шапошников, Жуков и Василевский. Дело в
том, что  высокая  штабная  культура,  организованность,  продуманность  как
главной  идеи, так и мелочей, очень импонировали Сталину. Теперь рядом с ним
работал  человек,  который  по  своему   предназначению   должен   был   все
раскладывать "по полочкам" и делал это впечатляюще, а главное, эффективно.
     Антонов  достаточно  быстро  рос в воинском звании. Придя в 1942 году в
Генштаб генерал-лейтенантом, в апреле 1943 года стал генерал-полковником и в
том же году генералом армии. Но Маршалом Советского Союза Антонов так  и  не
стал,  несмотря  на  благожелательное  отношение  к  нему Верховного. В дело
вмешался Берия. У этого исчадия зла позиции  в  высшем  военном  руководстве
были  не слишком сильные. Берия очень хотел -иметь своих людей среди военных
в стратегическом эшелоне управления. Сегодня известно, что высший  советский
генералитет всегда относился к Берии с холодной настороженностью, сохраняя в
душе  глубокое  недоверие  к  человеку в маленьких круглых очках. Хотя Берия
постоянно искал способы привлечь на свою сторону крупных военных, к их чести
следует сказать, что его попытки оказались  бесплодными.  Сам  факт  ареста,
суда  и  ликвидации  Берии  в  последующем  именно  военными красноречиво, в
частности, говорит об их отношении к этому вурдалаку.
     Берия был крайне одиозной фигурой. Его  боялись.  Но  симпатий  к  нему
питать  никто не мог. Никто! Однако Берии была нужна опора в армии. Он видел
быстрое старение "вождя", и уже в конце войны у него могли появиться  далеко
идущие  честолюбивые  планы,  которые  без  поддержки  армии  в системе, где
демократия лишь фикция, реализовать  невозможно.  Попытки  Берии  установить
особые  отношения  с  Антоновым  ни  к  чему  не  привели. Генерал был сух и
официален.  Тогда,  как  это  обычно  делал   Берия,   ои   стал   исподволь
компрометировать Антонова. Несмотря на то что Сталин в глубине души, видимо,
не  очень  верил  нашептываниям Монстра, тем не менее он не стал присваивать
Антонову, начальнику Генерального штаба Вооруженных Сил , СССР,  маршальское
звание,  хотя и планировал сделать это: по случаю Победы. Более того, в 1946
году  "вождь"  вновь  вернул  Антонова  на  должность  первого   заместителя
начальника  Генштаба,  а  в  1948  году  "опустил" еще ниже, назначив первым
заместителем командующего Закавказским военным округом.
     Вообще А. И.  Антонову  в  нашей  исторической  (да  и  художественной)
литературе  не  повезло.  Его фамилия почти не упоминается в длинных списках
военачальников,  имевших  особые  заслуги  перед  Родиной.  Он  не  стал  ни
маршалом,  ни  героем. Но это для истории не столь важно. Важно другое: этот
талантливый человек не был оценен по достоинству. Это был примерный солдат и
настоящий военный интеллигент с сильным мышлением и тонкими  чувствами.  Уже
после  войны  Антонов  признался,  что  мечтал о дне, когда сможет поставить
пластинку с любимой музыкой - первым фортепианным концертом Чайковского  или
третьим  Рахманинова.  За  .войну, пластинки покрылись слоем пыли, но в душе
эти мелодии звучали.
     Война минула. Сталин на триумфальной колеснице, подобно Цезарю,  взошел
на  Капитолий  славы.  Но если божественный Юлий долго ломал себе голову над
тем,  как  отблагодарить  своих  верных  легионеров,  то  Сталин  постепенно
отодвинул от себя тех, кто больше других напоминал ему о действительной роли
каждого в великом триумфе.Антонов, чья подпись последние два года войны чаще
других  стояла рядом с росчерком Верховного Главнокомандующего, единственный
генерал армии, удостоенный высшего ордена "Победа", в конце концов не был  в
полной  мере  оценен  Сталиным.  Верховный  уже забыл, что в 1944-1945 годах
Жуков, Василевский, Антонов разрабатывали и подавали ему такие  идеи,  такие
стратегические  замыслы,  ведения  войны,  что  ему уже не нужно было что-то
искать, а чаще всего нужно было  просто  соглашаться,  внося  лишь  какие-то
частные мелкие поправки.
     Сталин  уже забыл, что, когда он стал Верховным Главнокомандующим, имел
весьма смутное представление о  теории  и  практике  военного  искусства.  К
пониманию  тесной  взаимосвязи  военной  стратегии, оперативного искусства и
тактики  как  составных  частей  военного  искусства  вообще  Сталин  пришел
постепенно,   с  помощью  докладов,  сообщений,  разъяснений  тех  или  иных
конкретных  ситуаций  прежде  всего  Шапошниковым,   Жуковым,   Василевским,
Антоновым.
     Война закончилась. Для Сталина был важен прежде всего результат. О цене
Победы  он  предпочитал  говорить  только  в  плоскости злодеяний фашизма. О
собственных промахах не сказал ни разу.  К  бесконечной  череде  эпитетов  -
"великий   вождь",   "мудрый   учитель",   "непревзойденный   руководитель",
"гениальный стратег" добавился еще один -  "величайший  полководец".  Именно
поэтому  мне  хотелось,  добавляя  все новые и новые штрихи к портрету этого
человека, коснуться И стратегического мышления И. В. Сталина.



     Думаю, некоторые, увидев после слов "мышление стратега"  знак  вопроса,
сразу  же  возразят  или даже возмутятся. Ведь ставится под сомнение то, что
десятилетиями сомнению не подвергалось. Сейчас же, в доказательство  "ереси"
автора,   можно   привести  десятки  цитат,  высказываний  наших  выдающихся
полководцев, свидетельствующих об обратном. И,  наверное,  эти  высказывания
по-своему  будут  верными.  Подчеркну  еще  раз:  в то время, когда писались
мемуары замечательных советских полководцев, они могли сказать лишь то,  что
р  а  з  р е ш а л о с ь сказать. Все негативные, критические высказывания в
адрес  Верховного   расценивались   как   "очернительство".   Мне   пришлось
проработать  около  двух  десятков  лет  в Главном политуправлении Советской
Армии и Военно-Морского Флота. Было время, когда в отделе печати Главпура  в
соответствии  с  высокими  указаниями Суслова и его аппарата просматривались
все мемуары. Мне приходилось говорить с людьми, которые в 50-е, 60-е годы  и
позже знакомились с воспоминаниями военачальников. Рукописи долго ходили "по
кругу"  в  высоких  инстанциях,  и  авторам  было хорошо известно, что можно
писать, а что нельзя. Прежде  всего  благодаря  этому  фильтру  в  книги  не
попадали   факты,  выводы,  события,  статистика,  наблюдения,  размышления,
оценки, которые могли "очернить" нашу историю. И  история  выглядела  вполне
благополучной.  Думаю, дело не в том, чтобы искатьконкретных виновников, а в
том,  чтобы  понять:  в  литературе   сложилась   система,   основанная   на
определенных  посылках  и  ограничениях,  укладывающая  любое произведение в
прокрустово  ложе.  Ни  Главлит,  ни  многочисленные  рецензенты  не   могли
игнорировать предписания идеологической системы, основанной на одностороннем
видении прошлого.
     Я  знаю,  что  не  все,  написанное многими военачальниками, вошло в их
мемуары.   Готовя   свои   воспоминания   нередко   под   влиянием   внешних
обстоятельств, они искали место и повод, чтобы упомянуть в книге влиятельных
людей,  которых  в  годы  войны  часто  нельзя было рассмотреть даже в очень
сильную лупу. Знаю, как ретивые приспособленцы искали часть,  где  до  войны
служил  Л.  И.  Брежнев;  ту станцию, куда однажды сопроводил из Красноярска
поезд с подарками фронту  К.  У.  Черненко...  Многие  хорошие  работы  были
"засорены"   вынужденными  ссылками  на  Брежнева,  поиском  поводов,  чтобы
упомянуть его заслуги. Конечно, такая, например, "реприза" не могла  попасть
ни в одну книгу. Лектор ГлавПУРККА полковой комиссар Синянекий, выезжавший в
августе 1942 года в 18-ю армию с проверкой хода выполнения приказа No 227, в
частности,   писал  заместителю  начальника  Главного  политуправления  РККА
Шикину: работники политуправления Емельянов, Брежнев, Рыбанин,  Башилов  "не
способны  обеспечить  соответствующий  перелом  к  лучшему  в  настроениях и
поведении (на работе и в быту) у  работников  политуправления  фронта...  По
словам  полкового Комиссара тов. Крутикова и старшего батальонного комиссара
тов. Москвина, и  другиеработники  подвержены  в  своей  значительной  части
беспечности,  самоуспокоенности,  панибратству, круговой поруке, пьянке и т.
д.". Я не могу утверждать, что все, написанное полковым комиссаром Синянским
(а в записке говорится и о других "грехах"), является истиной. Мне  хотелось
лишь подчеркнуть, что любая критика в адрес Брежнева тогда была исключена.
     Мы были пленниками ложного сознания. Часто людей невольно ставили перед
выбором:  или в книге все будет "как надо", или она не выйдет в свет. И еще.
Не хочу никого обидеть, но скажу. Большинство мемуаров полководцев  написаны
"литературными  обработчиками" - людьми, часто весьма далекими от пережитого
авторами книг. Да, они пользовались материалами, рассказами мемуаристов,  но
в  конечном  счете  писали  они,  а  не авторы воспоминаний. Хотим мы или не
хотим, но очень часто личностное восприятие автора теряется, слабеет. Хорошо
сказал о военных мемуарах И. X.  Баграмян:  "Они  в  очень  большой  степени
зависят  -  кому  какой  полковник достался". Писать через "посредника", что
иногда неизбежно,- это всегда значит  терять  нечто  неповторимое,.  истинно
авторское...
     Написав  "мышление стратега?", я хотел лишь беспристрастно взглянуть на
особенность стратегического мышления человека,  стоявшего  во  главе  нашего
народа и армии в Великой Отечественной войне. Скажу сразу:
     что  касается  мышления,  то в отдельных областях Сталин имел некоторые
преимущества перед многими советскими полководцами, но были и такие области,
где  он  так  и  не  смог  избавиться  от  дилетантства,-   односторонности;
некомпетентности, шаблона до конца войны. Впрочем, давайте по порядку.
     Думаю,  в  полном  смысле слова Сталин не был полководцем. Полководец -
это военный деятель. К  ним  относят,  пожалуй,  не  столько  по  должности,
сколько по таланту, творческому мышлению, глубокому стратегическому видению,
военному опыту и компетенции, богатой интуиции и воли. Сталин обладал далеко
не  Всеми  этими  качествами.  Это  был  политический руководитель: жесткий,
волевой,  целеустремленный,  властолюбивый,  который  в  силу   исторических
обстоятельств  вынужден  был  заниматься  военными  делами.  Сильная сторона
Сталина как Верховного Главнокомандующего была предопределена его абсолютной
властью. Но не только это поднимало его над другими военными  деятелями.  Он
имел  преимущество  перед  иными  полководцами в том, что глубже их видел (в
силу своего положения  лидера  страны)  зависимость  вооруженной  борьбы  от
целого  спектра  других,  "невоенных" факторов: экономического, социального,
технического,     политического,     дипломатического,      идеологического,
национального. В силу своего положения он лучше, чем члены Ставки, работники
Генштаба,   командующие  фронтами,  знал  реальные  возможности  страны,  ее
промышленности и  сельского  хозяйства.  У  Сталина  было,  если  так  можно
сказать,  более  универсальное  мышление,  органически  связанное  с широким
кругом невоенных знаний. Это преимущество, повторяю, определялось положением
Сталина   как   государственного,   политического,    партийного    деятеля.
Полководческая, военная грань была лишь одной из многих, которая должна быть
присуща государственному деятелю такого уровня.
     По своему статусу Сталин был полководцем - Верховным Главнокомандующим.
Но каким? Давайте еще раз обратимся к прошлому.
     Военные .историки часто ссылаются на Наполеона.
     Его  высказывания  считаются  классическими.  Бонапарт, рассматривавший
соотношение ума ихарактера у полководца, считал: "Люди, имеющие много ума  и
мало  характера,  меньше всего пригодны к этой профессии. Лучше иметь больше
характера, и меньше ума. Люди,  имеющие  посредственный  ум,  но  достаточно
наделенные   характером,   часто   могут  иметь  успех  в  этом  искусстве".
Разумеется, под умом надо понимать не только процесс  отражения  объективной
реальности, дающий знание о существующих в реальном мире связях, свойствах и
отношениях,  но  и  компетентность  в  конкретной сфере военного дела. Как :
писал советский ученый  Б.  М.  Теплов,  для  интеллектуальной  деятельности
полководца  "типичны:  чрезвычайная  сложность исходного материала и большая
простота  и  ясность  конечного  результата.  В  начале  -  анализ  сложного
материала,  в  итоге  -  синтез,  дающий  простые  и определенные положения.
Превращение сложного в простое - этой краткой формулой можно обозначить одну
из самых важных сторон в работе ума полководца". Другими  словами,  мышление
полководца позволяет видеть одновременно целое и детали, движение и статику.
Подлинное  мышление  полководца-  это  синтетическая  (обобщающая) сила ума,
выражающаяся в конкретности мышления. У  полководца  должны  быть  одинаково
сильны  ум  и воля, интеллект и характер. Мы знаем, что порой на первый план
выходит то один, то другой компонент. Но ум и воля всегда должны выступать в
/единстве. Только тогда полководец будет в  состоянии  проявить  гибкость  в
отношении  уже  принятого  решения  и  одновременно  упорство  и твердость в
достижении цели.
     Ранее уже отмечалось, что Сталин был  умным  человеком,  но  с  заметно
выраженными  чертами  догматического  мышления.  Верховный,  если  так можно
выразиться, мыслил по "схеме". Самой слабой,  стороной  его  стратегического
мышления  являлось  господство  общих соображений над конкретными. Правда, в
обобщающем анализе это могло стать  как  раз  сильной  стороной.  Политик  в
Сталине  всегда  брал  верх  над военным деятелем. Скажу точнее: искушенный,
жесткий политик брал верх  над  непрофессиональным  военным.  Для  стратега,
безусловно,  общие  соображения  всегда  важны,  но  у  Сталина  они нередко
заслоняли  конкретные   проблемы.   И   наоборот,   когда   Сталин   пытался
сосредоточиться  на  чем-либо  одном,  конкретном,  то он терял контроль над
вопросами  более  общего  порядка.  Например,  в  те  дни,  когда  назревала
харьковская катастрофа,. Сталин третью декаду мая 1942 года, как явствует из
анализа  его  работы  тех  дней,  активно  занимался  обеспечением  проводки
караванов судов в Баренцевом море, делами Волховского  фронта,  организацией
ударов  по  аэродромам противника на Западном фронте, выделением катеров для
Ладожской военной флотилии, дальнейшей передислокацией войск для уничтожения
демянской группировки и т. д. Сталину не  хватило  стратегического  ума  для
концентрации  своих усилий, Генштаба, представителей Ставки на главном в тот
момент участке советско-германского фронта. Сталин, как Тимошенко и  Хрущев,
не  сразу  почувствовал  глубину опасности. Игнорируя, как обычно, решения и
действия главкоматов, Сталин в данном случае  довольно  беспечно  подошел  к
выводам  и заверениям командования фронта.и штаба юго-западного направления.
Слабая оперативная  подготовленность  не  позволила  выделить  стратегически
важное звено; интуиция вовремя не подсказала Верховному грозную опасность.
     Слабой   стороной   мышления  Сталина  как  полководца  была  известная
оторванность от временных реалий. Это отмечали и Жуков, и Василевский, Очень
часто  Стадии,  загоревшись  какой-либо  идеей,  требовал   немедленной   ее
реализации.   Нередко,   подписывая  директиву  фронту,  он  отводил  на  ее
осуществление всего несколько часов, что обычно обрекало штабы и объединения
на неподготовленные, поспешные действия, ведущие к. неудаче.  Так,  Западный
фронт  в  1942  году  несколько  раз получал распоряжения-и приказы Сталина,
сопряженные, с переброской соединений на 50--60 километров (с одного участка
фронта на другой), а совершить эти маневры следовало всего за 5-6 часов!  За
это  время  приказ  едва-едва  доходил  до непосредственных исполнителей. До
конца войны Сталин не мог постичь истины: взмах руки Верховного не  означает
моментального  исполнения  его  воли  в  полках  и дивизиях. Этот недостаток
мышления Сталина связан с исключительно слабым представлением о жизни войск,
их быте, работе командиров, последовательности и порядке исполнения приказов
и распоряжений.
     Будучи невоенным человеком,  Сталин,  решая  те  или  иные  оперативные
вопросы,  .больше  полагался не на конкретное знание ситуации, обстановки, а
на примат "нажима;", давления на военачальников и штабы. При этом часто  его
распоряжения,  выводы  диктовались  лишь соображениями здравого смысла, а не
стратегической или оперативной оценкой. Я уже  приводил  .  немало  подобных
документов.,
     Отчитывая  Голикова  30  июня  1942  года  за  потерю  связи  со своими
соединениями, Сталин в сердцах бросает командующему Брянским фронтом:  "Пока
Вы  будете пренебрегать радиосвязью, у Вас не будет никакой связи и весь Ваш
фронт будет представлять неорганизованный сброд-Плохо Вы поворачиваетесь,  и
вообще Вы опаздываете. Так воевать нельзя..."
     Здесь   Сталин   вторгался   в   обстановку-скорее   как   политический
руководитель,  требуя  улучшить  руководство  войсками  с   плохо   скрытыми
угрозами. Волевое начало в интеллекте Верховного обычно брало верх... Иногда
в   его  телеграммах  просто  констатировалась  убийственная  ситуация,  без
каких-либо выводов и распоряжений. Но эта констатация выглядит зловеще.

     "Командующему  Северо-Кавказским   фронтом,   Государственный   Комитет
Обороны  крайне  недоволен  тем,  что  от  Вас  нет  регулярной информации о
положении на фронте.  О  потерях  территории  Северо-Кавказского  фронта  мы
узнаем  не  от  Вас,  а  от  немцев.  У  нас получается впечатление, что Вы,
охваченные паникой, отступаете без пути (так в  тексте.-  Прим..  Д.  В.)  и
неизвестно когда наступит конец Вашему отступлению.

     10 августа 42 г. 20.45.И. Сталин".

     Подобные  напоминания  Верховного действовали мобилизующе. "Стимулятор"
был испытанным: страх, боязнь быстрых решений,  которые,  в  лучшем  случае,
могли  опустить  военачальника  на  несколько  ступеней  вниз  по  служебной
лестнице, а иногда им могли заняться люди Берии.
     В 1943-1945 годах  Сталин,  какстратег,  полководец,  с  помощью  своих
военных помощников постиг ряд важных истин оперативного искусства. Верховный
понял,  например,  что  к обороне нужно и можно переходить не только когда к
этому принуждает противник, но и,  как  в  некоторых  операциях  1942  года,
заблаговременно,   а   в  последующем  и  преднамеренно,  для  подготовки  к
наступательным Действиям. Напомню, Сталин очень не любил оборону.  С  ней  у
Верховного были связаны самые мрачные воспоминания и переживания, Он помнил,
как  16  сентября  1942  года, вскоре после обеда, Поскребышев вошел и молча
.положил  перед  Сталиным  экстренное  донесение  Главного  разведуправления
Генштаба  за  подписью  генерала  Панфилова  о  радиоперехвате трансляции из
Берлина.
     "Сталинград взят доблестными немецкими войсками.  Россия  рассечена  На
северную и южную части, которые скоро впадут в состояние агонии..."
     Верховный  несколько  раз  перечитал  лаконичное  сообщение, невидящими
глазами уставился в окно кабинета, за которым где-то далеко на юге, кажется,
произошла катастрофа. Почти четверть века назад он боролся там,  находясь  в
критической  ситуации.  И  тогда  выстояли... Почему не могут сейчас? Что за
командиры? Только на днях он отстранил от должности командующего 62-й армией
генерала Лопатина, командиров корпусов  Павелкина  и  Мишулина...  Ему  и  в
голову не приходило, что целому слою молодых офицеров, которые за три-четыре
года прошли путь от командиров рот до командиров корпусов. Просто не хватало
знаний,  опыта,  умения.  Да  дело не только в командирах. Сталин ни разу не
сказал своим  соратникам  и  помощникам,  что  недооценка  опасности  нового
немецкого   наступления   на   южном  направлении  дорого  обошлась  стране.
Вглядываясь в  щель  полузашторенного  окна,  боясь  услышать  подтверждения
немецкого  сообщения,  Сталин уже думал о том, как продолжать борьбу дальше.
Колебаний в этом вопросе у него не было. Негромко сказал Поскребышеву:
     - Соедините меня  с  Генштабом.  Быстро...  Через  минуту  он  диктовал
генералу  Бокову  телеграмму Еременко и Хрущеву: "Сообщите толком, что у Вас
делается в Сталинграде. Верно ли, что  Сталинград  взят  немцами?  Отвечайте
прямо и честно. Жду немедленного ответа.

     16.9.42 г. 16 часов 45 мин.
     И. Сталин Передано по телефону тов. Сталиным. Боков".

     Обороняться  не  умели.  Защищались часто натужно, компенсируя просчеты
руководства не только большими  потерями,  оставлением  все  новых  и  новых
территорий,  но  и  беспримерным  упорством  бойцов.  В  конце  войны Сталин
вспоминал ее первые полтора года как длинный и кошмарный сон. Пережил  много
разочарований. Ни один командующий приграничным округом, ставший командующим
фронтом,  как  и  маршалы  Ворошилов, Буденный, Кулик, не оказался на высоте
положения. Сталину было трудно признаться самому .себе, что остановить врага
вконце концов удалось ценой огромных территориальных, материальных и, прежде
всего, людских потерь. Не  благодаря  "мудрой  сталинской"  стратегии,  а  в
результате  подвижничества  всего  народа.  Такова была плата за предвоенные
ошибки, просчеты, террор, самоуверенность. Но сказать "вождю" об  этом  было
некому.
     Для  Сталина  всегда  была  важна  только  цель.  Его никогда не мучили
угрызения совести, чувство горечи  и  боль  от  огромных  потерь.  Его  лишь
пугало,  что  разбито  столько-то  дивизий,  корпусов  и  армий.  Ни в одном
документе Ставки не нашла отражения озабоченность Сталина  слишком  большими
людскими  потерями.  Та,  настоящая грань военного искусства, суть которой в
том, чтобы достичь поставленных целей с. минимальными потерями, Сталина мало
интересовала. Верховный считал, что как победы,  так  и  поражения  в  войне
непременно  собирают  скорбный урожай. Жертвы, массовые жертвы, по Сталину,-
неизбежный атрибут  современной  войны..  Может  быть,  Сталин  так  считал,
поскольку  был  Верховным Главнокомандующим огромной по численности армии? К
концу войны в Вооруженных Силах было около 500 стрелковых дивизий, не считая
артиллерийских, танковых, авиационных. Это в два раза больше,  чем  накануне
войны.  Правда, по численному составу советские дивизии значительно уступали
немецким, но Сталин, несмотря на неоднократные  предложения  военачальников,
не  пошел  на укрупнение соединений. При такой огромной военной мощи, хорошо
налаженной системе пополнения войск Сталину казалось  совсем  необязательным
ставить  достижение  стратегических  целей в зависимость от уровня потерь. В
директивах были обычными такие страшные по своей сути формулировки:
     "Верховное   Главнокомандование   обязывает   как    генерал-полковника
Еременко,   так   и   генерал-лейтенанта   Гордова,   не  щадить  сил  и  не
останавливаться ни перед какими жертвами..."  Верховный  "мыслил"  десятками
дивизий.   Он   всегда   любил   крупный  масштаб.  Поэтому  его  тезис  "не
останавливаться  ни  перед  какими   жертвами"   -   не   просто   моральная
характеристика   его   интеллекта,   но   и  характеристика  стратегическая.
Характеристика предельно негативная. Достижение цели, по Сталину, не  должно
ставиться в зависимость от количества жертв. Их часто просто не считали.
     Вместе   с   тем  нужно  сказать,  что  Сталин  причастен  к  появлению
принципиально новых форм стратегических действий-операций групп фронтов. Это
были сложнейшие и круйнейшие комплексы боев и сражений, подчиненные  единому
замыслу,  согласованные  по  цели,  времени  и  месту.  В  некоторых из этих
операций участвовали от 100 до 150 Дивизий и больше, десятки  тысяч  орудий,
3-5  тысяч танков, 5-7 тысяч самолетов. Колоссальная мощь, задействованная в
соответствии с  игрой  стратегического  воображения  и  расчетами  Генштаба,
штабов  фронтов  на  основе  анализа  многочисленных факторов и возможностей
(своих и противников). Именно здесь,  в  таких  операциях,  где  участвовали
несколько  фронтов,.  Стадии сам понастоящему почувствовал себя полководцем.
Крупные  масштабы  не  означали  для  него  лишь  количественное   выражение
используемой   мощи.   В  них  он  видел  большие  возможности  собственного
стратегического  самовыражения  и  самоутверждения.   После   Московской   и
Сталинградской  битв  Сталин  постоянно  стремился "сочленить" усилия разных
фронтов в новых и новых стратегических  комбинациях.  Курская,  Белорусская,
Восточно-Прусская,   Висло-Одерская,   Берлинская,   Маньчжурская   операции
соответствовали не только объективному ходу дел, но и пристрастию Сталина ко
всему крупному, масштабному, подавляюще огромному. А это были  именно  такие
операции.  Полоса  наступления в них нередко достигала 500-700 километров по
фронту,  глубина  -  300-500  километров,  продолжительность  -  до  месяца.
Верховный, как всегда, торопил с началом, был недоволен темпами, раздражался
при заминках. Общий замысел наступательных операций, предлагаемых Генштабом,
Сталин  схватывал быстро, иногда предлагал существенные детали, направленные
на повышение мощи ударов.
     Но  принципиальные  идеи,  как  альтернативу   предложениям   Генштаба,
Верховный  выдвигал очень редко. Замысел рождался в "мозге, армии"-Генштабе.
Как правило, Сталин требовал усилить роль авиации, а после  того  как  летом
1942  года  стали  создавать  танковые армии, обязательно уточнял их задачи,
пристально следя за использованием этих мощных  ударных  соединений.  Анализ
многих  архивных  документов  показы-йает,  что планирование, ход, развитие,
завершение  большинства  операций  не  носили   явно   выраженной   "печати"
Верховного.  Например, выслушав доклад Жукова о ходе сражения 9-10 июля 1943
года в районе Понырей, Сталин как бы отдавал на откуп окончательное  решение
своему  заместителю: "Не пора ли вводить в дело Брянский фронт и левое крыло
Западного фронта?" Вопрос  был  задан  тоном,  подчеркивавшим  право  Жукова
решать самому.
     В  последние  полтора  года войны Сталин научился Неплохо разбираться в
оперативных вопросах. Часто предлагал в той или иной наступательной операции
осуществить окружение  вражеской  группировки.  После  Сталинграда,  не  раз
выслушав Антонова, он как бы между прочим говорил:
     - А еще один Сталинград немцам здесь устроить нельзя?
     "Набор"  форм боевых действий, которые он усвоил, не был богатым. Но он
постигал военное искусство, по  достоинству  оценивая  предложения,  которые
делались  командующими  фронтами,  военными членами Ставки. Верховный, как я
уже сказал, питал "слабость" к  такой  форме  наступательных  действий,  как
окружение и уничтожение противника ударами нескольких фронтов (Белорусская и
Ясско-Кишиневская  операции).  Ему  очень  импонировала  идея  организации и
проведения  ряда  последовательных   операций,   с   различными   временными
интервалами, на различную глубину. Придет время, и все хором будут говорить,
что  эта  концепция  - плод "стратегического гения Сталина". Однако для него
явились откровением предложения Генштаба и фронтов  о  нанесении  нескольких
"Дробящих" ударов с развитием их вглубь и на флангах (в Орловской операции);
о  расчленении  крупной группировки противника и уничтожении ее по частям (в
Внсло-Одерской операции).
     Сталин, допустивший крупные просчеты в определении направления главного
удара фашистских войск в первый период войны,  был  более  осмотрителен  при
определении   основных   усилий   советских   войск,  когда  они  перешли  в
контрнаступление и наступление. Зимой 1942/43 года и летом 1943 года  Сталин
поддержал    мнение    военного   руководства   о   необходимости   добиться
стратегического успеха на юго-западном направлении. Но уже летом  1944  года
стало  очевидным,  что  предложение  Генштаба  о  перенесений центра тяжести
наступательных операции вновь на западное направление может ускорить разгром
фашистской армии.
     Еще раз подчеркну: сам Сталин не выдвигал стратегические идеи операций,
но в 1943--1945 годах был в состоянии оценить их  по  достоинству.  Выслушав
военных членов Ставки, командующих фронтами, Сталин одобрял решения, которые
обычно  поддерживались большинством. Пожалуй, его "гениальность" во второй и
третий  периоды  войны  чаще  всего  выражалась  в  понимании  и   одобрении
рациональных   предложений,  выдвигаемых  Жуковым,  Василевским,  Антоновым,
командующими фронтами.
     Нажим, требования "любой ценой" были в основе действий Сталина, но  его
мысль  порой  достаточно  пытливо искала пути повышения эффективности боевых
действий,  ускорения  разгрома  гитлеровских  войск.  Это   проявлялось,   в
частности,  в  том,  что  в  1943-1945  годах  по инициативе Генштаба Сталин
неоднократно обращал внимание командования резервных армий на  необходимость
усиления  оперативной  маскировки,  улучшения  управленческой  работы штабов
армий, корпусов и дивизий, ускорения прохождения команд, приказов и директив
до   исполнителей,   создания   специальных   контрбатарейных    соединений,
использования авиации и танковых соединений и т. д. Сам спектр этих вопросов
стратегического.  Оперативного  и  даже  тактического  характера, одобренных
Верховным, свидетельствует, что он уже многому научился  у  войны,  у  своих
профессиональных  военных  помощников  в Ставке, стал интуитивно чувствовать
слабые и сильные стороны некоторых своих решений.
     Вместе с тем Сталин по-прежнему  уделял  большое  внимание  активизации
боевой деятельности исполнителей, особенно в оперативном звене командования.
Его  решения  в  этом  отношении, принимаемые, как правило, единолично, были
радикальными.
     Иногда Сталину приходили на ум идеи, которые внешне были алогичными, но
тем не менее сыграли заметную  роль.  Таким  было,  как  мы  уже  упоминали,
решение  провести  парад  на  Красной  площади  7 ноября 1941 года, таким же
неожиданным было предложение Верховного летом  1944  года  провести  большую
массу немецких военнопленных по улицам Москвы.
     -Это  еще больше поднимет моральный дух народа и армии, ускорит разгром
фашистов, Как думаете? . Молчавшие Молотов, Берия, Ворошилов, Калинин  после
короткого замешательства стали наперебой соглашаться:
     - Мудрый шаг, Иосиф Виссарионович!
     - Это только Вы могли такое предложить!
     - Гениальное решение!
     Уже  через  неделю, 13 июля, Берия докладывал Верховному план необычной
"моральной" операции:
     "В соответствии с Вашими указаниями, Иосиф Виссарионович, 17 июля с. г.
через Москву будет проведено 55 тысяч  военнопленных,  и  в  том  числе:  18
генералов, 1200 офицеров. В Москву с1, 2 и 3-го Белорусских фронтов доставим
26   эшелонами.   Генералы   Дмитриев,   Миловский,  Горностаев  и  комиссар
госбезопасности  Аркадьев   этими   вопросами   уже   вплотную   занимаются.
Ответственные  за охрану и конвоирование по Москве работники НКВД Васильев и
Романенко. К вечеру 16 июля на ипподроме и на плацу  мотострелковой  дивизии
НКВД сосредоточим всех. Рассчитали: двадцать шесть эшелонов - двадцать шесть
колонн.  Маршрут  движения:  Московский ипподром, Ленинградское шоссе, улица
Горького,   площадь   Маяковского    и    далее    по    Садовому    кольцу:
Садово-Трйумфальная, Садово-Каретная, Садово-Самотечная, Садово-Сухаревская,
Садово-Спасская,  Садово-Черногрязская, Чкаловская, Крымский вал. Смоленский
бульвар, по Баррикадной и Краснопресненской улицам возвращение на Московский
ипподром... Начало движения с 9 утра;
     завершение-к 16 часам". (К слову: затем  будут  меняться  и  маршрут  и
время.) Сталин перебил:
     - Выдержат ваш поход колонны?
     - Выдержат, товарищ Сталин.
     - А что после?
     - Рано утром следующего дня с 11 пунктов, (вокзалов и станций)-отправка
в лагеря на восток.
     Большое значение Сталин придавал мерам морального стимулирования бойцов
и командиров.  Например,  по  предложению  Верховного в начале сентября 1943
года  были  разработаны  своеобразные  критерии.награждения  командиров   за
успешное  форсирование  рек. После поправок Сталина директива Ставки Военным
советам фронтов и армий стала выглядеть так:
     "За  форсирование  такой  реки,  как  река  Десна  в  районе  Богданове
(Смоленской  области)  и  ниже, и равных Десне рек по трудности форсирования
представлять к наградам:

     1. Командующих армиями - к ордену Суворова 1-й степени.
     2. Командиров  корпусов,  дивизий,  бригад  -  к  ордену  Суворова  2-й
степени.
     3.  Командиров  полков,  командиров  инженерных,  саперных  и понтонных
батальонов - к ордену Суворова 3-й степени.
     За форсирование такой реки, как река Днепр в районе Смоленск и ниже,  и
равных  Днепру  рек  по  трудности  форсирования  названных  выше командиров
соединений и частей представлять к присвоению звания Героя Советского Союза.

     И. Сталин 9сент.1943г.2часа.
     Антонов"

     Такие  директивы  не  единичны.  Сталин  периодически  перед   трудными
рубежами,  которые  следовало .преодолеть, использовал моральные стимулы, не
без  оснований  полагая,  что   щедрое   поощрение   отличившихся   является
существенным  фактором  в  создании и поддержании боевого порыва наступающих
войск. Правда, в наградах Сталин был довольно щепетилен. Он не  .согласился,
например, в 1949 году, когда отмечали его 70-летие, с предложением Маленкова
о  награждении  его  второй  Золотой  Звездой Героя Советского Союза (он был
удостоен двух Звезд:  Героя  Социалистического  Труда  в  1939  г.  и  Героя
Советского Союза в 1945 г.). Сталин проницательно насчитал после награждения
его  орденом  "Победа",  что  нужно  остановиться.  Рассказывают, что, когда
президента де Голля хотели наградить высшим французским орденом, он спросил:
"А разве Франция может наградить Францию?" Сталин пресек  поток  наград.  Но
это  была  не  мудрость, а просто элементарное понимание того, что перебор в
наградах может "ударить" по авторитету и подорвать его.
     А Брежнев, Черненко остановиться не  смогли,  видимо,  потому,  что  не
понимали порой даже элементарного... Человек, занимающий пост "первого лица"
недемократического государства, может награждать себя по любому поводу и без
повода.  Но  это  не  прибавит ему авторитета, а наоборот. В итоге у Сталина
было почти столько же орденов, сколько, например, у Мехлиса, и в четыре-пять
раз меньше,  чем  у  Брежнева.  Но  "щепетильность"  Сталина  к  наградам  и
присвоению  высоких  воинских  званий  проявлялась  не в этом: он не жаловал
политработников, штабистов, тыловых офицеров. Сталин  мог  присвоить  звание
маршала    рода   войск   командующему   танковой   армией,   а,   например,
последовательно  занимавшему  высокие  должности  генерал-лейтенанту  К.  Ф.
Телегину-члену  Военного  Совета  МВО,  Московской  зоны  обороны. Донского,
Центрального, Белорусского,  1-го  Белорусского  фронтов,  Группы  советских
оккупационных  войск  в Германии - звание генерал-полковника не дал. Однажды
Сталину стало известно, что командующий 1-м  Прибалтийским  фронтом  генерал
армии  Еременко  наградил орденами и медалями, не учтя мнение члена Военного
совета, .группу работников газеты "Вперед на  врага".  Особисты  доложили  о
"разночтении"  в подходе командующего и члена Военного совета. Сталин тут же
продиктовал приказ Народного комиссара обороны No 00142 от  16  ноября  1943
года, в котором говорилось:

     "I.  Приказ  командующего  1-м Прибалтийским фронтом от 29 октября 1943
года...  о  награждении  правительственными  наградами  работников  редакции
фронтовой газеты отменит ь. Выданные ордена и медали - отобрать.
     2.  Пункт  приказа  Военного  совета  1-го  Прибалтийского фронта от 24
сентября о награждении редактора газеты "Вперед на врага" полковника Кассина
как незаконный - отмени т ь.  Выданный  Кассину  орден  Отечественной  войны
отобрать.
     3.  Разъясняю  генералу  армии  тов.  Еременко,  что  ордена  и  медали
установлены  правительством  для  награждения  отличившихся,  в   борьбе   с
немецкими  захватчиками  бойцов  и офицеров Красной Армии, а не для огульной
раздачи кому попало...
     4. Редактора газеты полковника Кассина... снизить в воинском звании  до
подполковника и назначить на меньшую работу.

     И. Сталин".

     Так  резко  Сталин  реагировал  на  ошибки, по его мнению, в "наградной
политике". Для него награды были лишь стимулом для достижения успеха.  А  не
наградой за сделанное...
     Подписав директиву о форсировании Вислы, Сталин отпустил было Антонова,
но затем  вернул  его  от  двери  и  продиктовал  еще одну - командующим 1-м
Белорусским и 1-м Украинским фронтами:

     "Придавая большое значение делу форсирования  Вислы,  Ставка  обязывает
Вас  довести  до  сведения  всех  командармов  Вашего  фронта,  что  бойцы и
командиры, отличившиеся при форсировании Вислы, получат специальные  награды
орденами вплоть до присвоения звания Героя Советского Союза.
     29 июля 1944 г. 24 часа,

     И. Сталин Антонов".

     Пока  шла  война,  полководцы,  за  редчайшим  исключением,  Сталину не
возражали. Но после его смерти и особенно после XX съезда произошли  частные
или  общие ревизии во взглядах на полководческий "дар" Сталина. Мне хотелось
бы привести один пример стратегического инакомыслия, о котором, уверен, мало
кто знает сегодня.
     В своих  мемуарах  "Конец  третьего  рейха",  а  также  в  ряде  других
публикаций  и  выступлений  Маршал  Советского  Союза  В. И. Чуйков высказал
мысль, что Берлин можно было взять не в мае, а  в  феврале  1945  года.  Ему
возразили Г. К. Жуков, А. X. Бабаджанян, другие военачальники, в том числе и
в  печати.  Чуйков  попытался  ответить  на  критику  в "Военно-историческом
журнале". Ему отказали. Тогда он  написал  в  ЦК  партии.  Там  посоветовали
провести  "соответствующую"  работу  со строптивым маршалом. По поручению ЦК
КПСС 17 января 1966 года  у  начальника  Главного  политуправления  генерала
армии  А.  А.  Епишева  собрались  выдающиеся  советские  маршалы, генералы,
специалисты, чтобы "вразумить" Чуйкова. В  своем  выступлении  Чуйков  вновь
указал  на  то, что "советские войска, пройдя 500 километров, остановились в
феврале в 60 километрах от Берлина... Кто же  нас  задержал?  Противник  или
командование?  Для наступления на Берлин у нас было войск вполне достаточно.
Два с половиной месяца передышки, которые мы  дали  противнику  на  западном
направлении, помогли ему подготовиться к обороне Берлина...".
     Оппоненты  Чуйкова  - генерал армии А". А. Епишев, маршалы И. С. Конев,
М. В. Захаров, К. К. Рокоссовский, В.  Д.  Соколовский,  К-  С.  Москаленко,
другие   участники   встречи   -  пытались  объяснить  своему  коллеге,  что
наступательный заряд войск к  этому  времени  иссяк,  отстали  тылы,  устали
войска,  нужны  были  пополнение,  боеприпасы...  Возможно,  истина  была на
стороне большинства. Но я усматриваю в  этом  совещании  нечто  другое:  уже
начался  период "моратория" на критику Сталина. Рассматривая вопрос, была ли
возможность осуществить Берлинскую операцию раньше, участники  встречи,  как
будто  договорившись,  совершенно  не  связывали  это  с  решением  Ставки и
Сталина. Даже постановка  этого  вопроса  встретила  решительное  осуждение.
Епишев,  подытоживая  результаты  обсуждения, заявил, что взгляды Чуйкова по
этому вопросу "ненаучны", что нельзя "очернять нашу историю, иначе не на чем
будет воспитывать молодежь".
     Старые путы догматического мышления, к  формированию  которого  столько
сил приложил Сталин, держали этих почтенных людей не только тогда; в немалой
мере  они  удерживают  нас  и сейчас. Дело совсем не в том, возможно ли было
ускорить начало одной из последних операций войны, а в том,  что  даже  сама
постановка  вопроса  представлялась  еретической.  Сталина давно не было, но
стиль его мышления был жив. Даже  люди  такого  высокого  ранга,  обладающие
стратегическим  умом,  не  были  готовы обсудить его действия как Верховного
Главнокомандующего. А ведь маршалы очень многое знали о нем, но вырваться из
своего времени дано немногим.
     Но вернемся в  годы  войны.  Мышление  Сталина  обеднялось  его  слабым
представлением  о  фронтовой  жизни,  повседневном  быте  войск, дыхании той
раскаленной линии,  где  соприкасались,  яростно  сражаясь,  две  гигантские
военные  машины.  Когда Сталин окончательно почувствовал, что время работает
на Победу (после Сталинграда), он стал выкраивать 30-40 минут (чаще  ночью),
чтобы   посмотреть   фронтовую   кинохронику.  Иногда  просмотр  таких  лент
подталкивал его  к  принятию  широкомасштабных  решений.  Мысль  кабинетного
полководца,  получавшая  дополнительную информацию, трансформировалась через
присущие  ему  стереотипы   тоталитарности,   цезаризма,   подозрительности,
недоверия, настороженности.
     В  одной  из кинолент были, например, кадры, когда во фронтовой полосе,
где-то в. полусожженном колхозном сарае поймали двух  полицаев,  которые  не
успели  скрыться  или  сдаться.  Тут  же Сталин приказал направить директивы
командующим фронтами (копию - Берии) с требованием неукоснительно  выполнять
директиву  Ставки  от  14  октября  1942  года.  Согласно  этому  документу,
устанавливалась прифронтовая  полоса,  из  которой  без  всякого  исключения
отселялось  население  в  целях "недопущения в расположение частей вражеских
агентов и шпионов". Сталин своей рукой написал: "Особо  важно.  Прифронтовая
зона должна стать неприступной для шпионов и агентов врага. Пора понять, что
населенные пункты, расположенные в ближайшем тылу, являются удобным убежищем
для  шпионов  и шпионской работы". Нет, в директиве ни слова не говорится об
отселении  с  целью  обеспечения  безопасности  мирных  жителей  (ведь   это
советские  граждане!),  о  проявлении  заботы  о  них.  "Шпионское" мышление
Сталина и здесь усмотрело прежде всего опасность  со  стороны  освобожденных
граждан. В этом отношении Сталин так никогда и не изменился...
     Я   уже   не  раз  отмечал,  что  Сталин  не  обладал  прогностическими
способностями. Это можно объяснить: склонный к  догматическому  мышлению  ум
труднее  схватывает  те  тенденции,  которые как бы скрываются за горизонтом
завтрашнего дня. Напомню, Верховный, например, ставил  задачу  сделать  1942
год  годом  разгрома  гитлеровских  захватчиков  и  грубо  ошибся. Затем-год
1943-и, и наконец-год 1944-й. Тоже не получилось. Причем  не  просто  ставил
задачу,  а  выражал уверенность в реальности этой программной установки. Это
были задачи, основанные на эфемерном прогнозе. Практичный, цепкий ум Сталина
плохо видел в сумерках  неизвестности.  Это  объясняется  тем,  что  он  так
никогда  по-настоящему  и  не  овладел  диалектикой,  ее  законами, часто не
располагал достоверными данными как о своих войсках, так и о  противнике.  К
сожалению,  в  докладах  ему  очень  часто преувеличивали потери, понесенные
противником, нередко завышали силы немцев в надежде получить  дополнительное
подкрепление.   Эта   искаженная   фронтовая   статистика,   которая  делала
невозможной реальную, трезвую оценку  обстановки,  анализ  соотношения  сил,
серьезно  ослабляла  прогностические .возможности Ставки и самого Верховного
Главнокомандующего. Но в этом он виноват сам. Ложь давно себя чувство-, вала
хозяйкой в его цезаристской жизни. Сталин  жестоко  наказывал,  даже  снимал
военачальников  со своих постов за преувеличенные или приуменьшенные данные,
но искоренить случаи деформации истины в донесениях ему не  удалось.  Сталин
уличал даже Жукова, полагавшегося на непроверенные донесения снизу:

     "Тов. Юрьеву (Г. К. Жукову)
     Получил  Вашу  телеграмму,  где Вы просите подать Вам свежий штурмовой,
авиакорпус, так как на  1-м  Украинском  фронте  в  строю  имеется,  как  Вы
утверждаете, всего 98 штурмовиков... Вас, должно быть, ввели в заблуждение.
     На  самом  деле  у Вас в строго имеется 98 штурмовиков, плюс к этому 95
штурмовиков в составе 224-й штурмовой  дивизии,  расположенной  в  Прилуках.
Всего,  значит, в строю имеется у Вас 193 исправных штурмовика. К этому надо
добавить  143  штурмовых  самолета,  направляющихся  к  Вам   россыпью   для
пополнения  штурмовых  дивизий.  Стало быть, всего у Вас на фронте будет 336
исправных штурмовых самолетов. 16 марта 1944 1 час 45 мин.

     Иванов (Сталин.)".

     Данные у Верховного и его заместителя расходились: 336 и 98  самолетов.
Разница  слишком  большая. Скорее всего, и та и другая цифры неточны, но это
свидетельствует  о  заинтересованности  некоторых   командиров,   штабов   в
существовании искаженной статистики.
     Если  в  начале войны Сталин доверялся любым сообщениям, то позже самые
драматические донесения он уже воспринимал спокойнее. Кардинально Гитлер уже
ничего изменить не мог- Время работало только на союзников. Поэтому,,  когда
поступали  непроверенные  сигналы,  Сталин  жестко отчитывал командующих, .а
заодно и представителей Ставки, находившихся на этом фронте:

     "Командующему 1-м Прибалтийским фронтом генералу армии Еременко Копия -
тов. Воронову
     Шум, который Вами был поднят  о  наступлении  крупных  сил  противника,
якобы  до  двух танковых дивизий со стороны Езерище на Студенец, оказался ни
на  чем  не  основанным,  паническим  донесением...  Впредь   не   допускать
представления   в   Ставку   и   Генеральный   штаб   донесений,  содержащих
непроверенные и непродуманные панические выводы о противнике. 12 ноября 1943
г. 24.00

     И. Сталин".

     Еще раз подчеркну: мышление Сталина как стратега опиралось на знания  и
опыт  политического руководства, понимание роли и места в вооруженной борьбе
экономических,  технических,   организационных,   духовных   факторов.   Это
позволяло Верховному масштабнее смотреть на процессы войны, видеть их тесную
взаимосвязь  с  международной  обстановкой,  действиями  союзников, других ,
внешнеполитических  факторов.  Можно,  пожалуй,  даже  сказать,  что  Сталин
обладал  волевым  умом политика, вынужденного заниматься военными вопросами.
Его  фрагментарные  знания  в  области  теории   военногоискусства,   слабое
представление об особенностях . функционирования всего военного механизма не
позволили Верховному подняться до высот подлинного стратегического мышления.
     Но  он  сумел  компенсировать  эти  органические  слабости  напряженной
деятельностью "мозга  армии"  -  Генерального  штаба.  Все  важнейшие  идеи,
реализованные   в  оборонительных  и  наступательных  операциях,  рождены  в
"мозговом бункере" Ставки,  ,в  среде  его  военного  окружения.  При  своей
военной  непрофессиональности Сталин смог подняться до понимания этих идей и
замыслов,  внося  в  них  иногда  существенные  добавления.  Поэтому   более
справедливо  утверждать,  что  "интеллектуальное начало" собственно военного
руководства осуществлялось Ставкой  и  Генеральным  штабом.  Велика  роль  и
штабов фронтов и армий. Роль Сталина в большей степени проявилась в "волевом
начале".   Облеченный  неограниченной  властью  военного  диктатора,  Сталин
придавал решениям Ставки жестко императивный характер, подчас  субъективный,
нередко  с  негативными  последствиями.  Эту мысль полнее всего подтверждают
поспешные, запоздалые или непродуманные решения  Сталина  в  первые  полтора
года войны.
     Вероятно,  Верховный в известной мере чувствовал свою ущербность и даже
в некотором смысле неполноценность как полководца, не знающего жизни фронта.
Этот комплекс уязвимости усиливался  еще  больше  от  того,  что  часть  его
соратников побывала на фронтах. Жданов был тесно связан с Ленинградом, видел
своими глазами блокаду и как член^ Военного совета фронта был в гуще военных
дел;
     Не  вылезал  с  фронта  и  Хрущев. Довольно длительное время просидел в
блиндаже штаба Сталинградского фронта Маленков, хотя ни  в  одной  части  на
передовой  он  так  и не побывал. Правда Сталин еще раз посылал Маленкова на
фронт в апреле 1944 года. От члена Военного совета Западного фронта Мехлиса,
постепенно оправившегося  от  сокрушительного  крымского  фиаско,  поступило
личное  письмо Сталину. Содержание его осталось неизвестным. Однако 3 апреля
Сталин издал приказ, в котором говорилось: "Поручить Чрезвычайной комиссии в
ставке  члена  ГКО   тов.   Маленкова   (председатель),   генерал-полковника
Щербакова,   генерал-лейтенанта  Кузнецова,  генерал-полковника  Штеменко  и
генерал-лейтенанта Шимонаева проверить  в  течение  4-5  дней  работу  штаба
Западного  фронта..."  Трудно  сейчас  сказать,  о  чем  писал  Мехлис,  что
проверяли,  какие  сделали  выводы,  но  только   после   отъезда   комиссии
командующий  фронтом  генерал  армии  В.  Д. Соколовский пошел на понижение:
начальником штаба 1-го Украинского фронта.
     Сталин в течение всей войны держал .Маленкова возле себя: тот  выполнял
различные  поручения  "вождя"  в  аппарате  ГКО  и  ЦК,  а  также  курировал
авиационную промышленность. Когда  дела  с  выпуском  самолетев  наладились.
Верховный  санкционировал  в  сентябре 1943 года присвоение Маленкову звания
Героя Социалистического Труда. И тут же сделал  его  Председателем  Комитета
при  СНК  по  восстановлению  хозяйства  освобожденных районов. Сталин решил
попробевать на военной работе и Кагановича. В июле 1942 года он направил его
на Кавказ, назначив членом  Военного  совета  Северо-Кавказского  фронта.  К
слову  сказать, этим же приказом начальником штаба этого фронта был назначен
генерал-лейтенант А. И.  Антонов,.  будущий  начальник  Генштаба.  Каганович
ничем  положительным  на  фронте себя не проявил. Как и Маленков, чувствовал
себя статистом в военной игре и простым  "соглядатаем"  Сталина  в  штабе  и
политуправлении  фронта,  но  грозные филиппики Сталина до него дошли. Когда
Северо-Кавказский фронт в середине августа  1942  года  без  санкции  Ставки
отошел  с  занимаемых  рубежей, Сталин телеграфировал Военному совету (С. М.
Буденный, Л. М. Каганович, Л. Р. Корниец и другие):
     "Нужно учесть, что рубежи отхода сами по себе не являются препятствиями
и ничего не дают, если их не защищают... По всему видно, что Вам не  удалось
еще  создать надлежащего перелома в действиях войск и что там, где командный
состав не охвачен паникой, войска дерутся неплохо... Суворов говорил:  "Если
я  запугал  врага,  хотя  я его не видел еще в глаза, то этим я. уже одержал
половину победы;  я  привожу  войска  на  фронт,  чтобы  добить  запуганного
врага..."  Здесь,  похоже,  Сталин что-то сочинил за Суворова, но Верховному
очень хотелось вдохновить Военный совет фронта, в котором Каганович, один из
его  бывших  фаворитов,  выглядел  испуганным  стрелочником.  Правда,   одно
"фронтовое"  задание  Каганович  все  же  выполнил  успешно. В тяжелые дни и
недели прорыва немцев на юге Сталин поручил ему  вместе  с  Берией  наладить
работу   трибуналов,  прокуратуры,  других  элементов  карательной  системы,
способной, по мысли Верховного, заставить людей стоять насмерть.
     Сталин часто привлекал Берию к решению  вопросов  снабжения  фронтового
тыла,  "просеивания"  в  лагерях  вышедших из окружения, "мобилизации" сотен
тысяч заключенных на работы, стройки, связанные с обеспечением нужд  фронта.
Берия  принимал  участие  в  формировании  некоторых  соединений  и  частей.
Например, 29 июня  1941  года  Ставка  своим  приказом  возложила  на  Берию
формирование  15  дивизий  на  базе частей НКВД. А в августе 1942-го и марте
1943 годов Берия находился на Кавказе, куда его послал Сталин  для  оказания
помощи  в  обороне  этого региона. Оттуда нарком внутренних дел слал Сталину
депеши о том, что он изымает чеченцев и ингушей из воинских  частей  как  не
заслуживающих   доверия;   давал  оценки  действиям  Буденного,  Тюленева  и
Сергацкова; докладывал о своих решениях по  военным  назначениям  (например,
заместителем   командующего   47-й   армией   был  назначен  сотрудник  НКВД
подполковник Рудовский, совсем не знакомый с оперативными вопросами) и т. д.
По просьбе Берии Сталин отдавал соответствующие распоряжения.  Например,  20
августа 1942 года:

     "Командующему Закавказским фронтом Зам. НКО т. Щаденко
     1.  Изъять  из состава 61 стр. дивизии 3767 армян, 2721 азербайджанца и
740 чел. дагестанских народностей...
     2. Изъятых из 61 сд армян, азербайджанцев  и  дагестанских  народностей
направить  в  запасные  части  Зак.  фронта,  а некомплект в личном составе,
полученный в дивизии в результате изъятия, покрыть  из  ресурсов  фронта  за
счет русских, украинцев и белорусов...
     Исполнение донести..."

     Берия был настоящим провокатором. Во время войны в национальном вопросе
вместе  со Сталиным они приняли немало антиленинских решений, эхо которых мы
слышим и сегодня.
     Во  время  своих  поездок  на  Северо-кавказский  фронт  Берия  пытался
"обрабатывать"   генералов  И.  В.  Тюленева,  И.  И,  Масленникова,  В.  ф.
Сергацкова, И. Е. Петрова, С. М. Штеменко, других военачальников. Но в ответ
в адрес Сталина пошли  телеграммы,  сообщения  с  просьбой  оградить  органы
управления  от  "команды" Берии. Возможно, что Берии удалось лишь в какой-то
степени повлиять на Масленникова, долго работавшего под его непосредственным
руководством. Об  этом  свидетельствует  заключение  генералов  Генерального
штаба  Покровского  и Платонова, специально исследовавших этот вопрос в 1953
году. Они писали в своем докладе "К вопросу о преступной деятельности  Берии
во время обороны Кавказа в 1942-1943 годах" следующее:
     "Для  выполнения  задачи обороны в восточной части Кавказского хребта 8
августа была создана Северная группа войск Закавказского фронта, командующим
которой, по-видимому, по настоянию Берии, был назначен генерал  Масленников,
до  этого  неудачно  командовавший  армией  на Калининском фронте... Генерал
Масленников,   несомненно   пользуясь   покровительством   Берии,    нередко
игнорировал  указания  командующего  фронтом  и  своими  действиями задержал
перегруппировку войск". Я не хочу утверждать, что  И.  И.  Масленников  стал
близким  Берии  человеком.  Но после знакомства с рядом писем Масленникова к
Берии в 1942 году можно сделать  вывод  об  особых  отношениях  между  этими
людьми.  Масленников,  будучи, командующим 39-й армией, через голову военных
начальников обращался с просьбами прямо к Берии, "в силу сложной  и  тяжелой
обстановки,  а также памятуя Ваше обещание оказывать возможное содействие...
С особым уважением  к  Вам.  Масленников.  7  июня  1942  г.".  Масленников,
прочитав   статью   офицеров  Завьялова  и  Калядина  "Битва  за  Кавказ"  в
августовском номере журнала "Военная мысль" за 1952  год,  прислал  в  адрес
начальника  Военно-научного  управления  Генштаба  письмо  (24.11.52  Г.), в
котором выражал свое несогласие с освещением роли Л. П. Берии  в  статье.  В
письме говорилось:
     "На   странице   56,   характеризуя   мероприятия   Ставки   Верховного
Главнокомандования СССР, авторы лишь вскользь и чрезвычайно бегло  упоминают
об    огромной   творческой   работе   и   принципиальных   политических   и
организационных мероприятиях, которые осуществил товарищ Лаврентий  Павлович
Берия,  создавший  коренной  перелом, изменивший всю обстановку, несмотря на
чрезвычайно трудное положение, сложившееся на кавказских фронтах  к  августу
1942 года.
     Подобная  характеристика  деятельности  товарища  Л.  П.  Берии не дает
исчерпывающей картины всех мероприятий, которые были проведены под личным  и
непосредственным руководством товарища Лаврентия Павловича Берии.
     Л.  П.  Берия,  владея  сталинским  стилем руководства, личным примером
показал     образцы     большевистского,     государственного,     военного,
партийно-политического  и  хозяйственного  руководства  Закавказским фронтом
(август  1942-январь  1943  г.),  блестяще   претворил   указание   товарища
Сталина...".
     Сталин  не мог обходиться без Берии. В душе он где-то, видимо, презирал
этого человека с капризным выражением лица. Но он ему  был  нужен.  Это  был
инквизитор,   исполнитель   и  информатор.  Например,  Берия  несколько  раз
докладывал,  что  Берлин  давно  готовит   террористическую   акцию   против
Верховного  Главнокомандующего.  По  имеющимся  данным,  говорил  нарком, на
специальном самолете фирмы Мессершмитта "Арадо-332" должны забросить опытную
группу террористов из власовскои РОА, а по другим-немцы, отступая,  оставили
диверсантов.  Нарком  внутренних  дел  почти ежемесячно докладывал Сталину о
дополнительных мерах по обеспечению его безопасности.  Дальнюю  дачу  Сталин
распорядился еще в 1941 году отдать под госпиталь, а ближнюю, как и подъезды
к  ней  усилили  дополнительной  охраной.  Но  Берия был нужен Сталину и для
многих других дел. Вот командующий ВВС Новиков вчера  доложил,  что  из  400
истребителей,  выделенных  для  участия в операциях Калининского и Западного
фронтов, 140 самолетов через четыре-пять дней операции вышли из  строя.  Как
это  могло  случиться? Поручил разобраться Берии; едва ли здесь обошлось без
вредительства. Нарком неплохо  наладил  проверку  бывших  окруженцев;  около
половины,  по  его донесениям, вновь можно использовать в боевых частях, под
наблюдением, конечно. Но Сталину не нравилось, когда Берия без  нужды  совал
свой  нос в дела штабов, Генштаба. Вообще он слишком много знает... А Сталин
по своему характеру желал быть единственным хранителем своих тайн. Верховный
не любил делиться воспоминаниями, но Берия о нем знал больше, чем  кто-либо.
Сталин не хотел бы (но это дело далекого будущего), чтобы Берия пережил его.
А пока он был нужен Верховному.
     ...Когда  Берия  вернулся  в Москву с фронта, то, рассказывая Сталину о
поездке, не преминул поделиться "своими личными  впечатлениями"  о  переднем
крае, бомбежках, бездарности некоторых "подозрительных" генералов.
     Сталин,   слушая  разглагольствования  лоснящегося  от  сытости  Берии,
который выглядел совсем не усталым после таких "напряженных" дел,  где-то  в
глубине  души  вновь почувствовал свою уязвленность. После октябрьской (1941
г.) неудавшейся поездки на фронт, когда Сталин доехал лишь до Волоколамского
шоссе,  посмотрел  на  сполохи  приближающегося  к  Москве  фронта  в  10-15
километрах  от  того  места, куда добралась его кавалькада, Сталин больше на
передовую не выбирался. После рассказов Берии, а затем и Маленкова  о  своих
"боевых  крещениях"  Сталин  твердо решил, хотя, бы для истории, побывать на
фронте. И такая поездка,  чрезвычайно  тщательно  готовившаяся,  состоялась.
Сталин побывал на Западном и Калининском фронтах в начале августа 1943 года.
После  этого, по его мнению, уязвимых мест в его полководческой биографии не
осталось.
     1 августа Сталин отбыл на специальном поезде со станции  Кунцево.  Были
подобраны  старенький  паровоз,  полуразбитые  вагоны.  К небольшому составу
прицепили для маскировки и платформу с дровами. Сталина сопровождали  Берия,
его  помощник Румянцев, переодетая усиленная охрана. Прибыв в Гжатск, Сталин
встретился с  командующим  Западным  фронтом  Соколовским,  членом  Военного
совета  Булганиным.  Заслушав начальников и высказав общие пожелания Сталин,
переночевав, отправился в сторону Ржева, на Калининский  фронт  к  Еременко.
Здесь  он  остановился  в  деревне  Хорошево  в  домике  простой крестьянки,
стоявшем на отшибе от других (хозяйку предварительно со всем скарбом  отсюда
выселили).  Этот  небольшой  домик, с резным карнизом и мемориальной доской,
стоит и поныне, напоминая о фронтовых "подвигах"  Верховного.  Рассказывают,
что, находясь именно в этом домике, Сталин распорядился подготовить приказ о
первом орудийном салюте в честь взятия Орла и Белгорода. Но поехать в войска
и  повстречаться  с  командирами  и  бойцами  Сталин  не пожелал. Без всяких
драматических происшествий после ночевки в Хорошево на автомобилях вместе  с
Берией под усиленной охраной Верховный вернулся в Москву. Он мог быть теперь
удовлетворенным:  никто  не  смел  думать (говорить-то, естественно, не смел
никто!), что полководец видел фронт лишь  с  помощью  кинохроники,  докладов
генералов Генштаба да представителей Ставки.
     Возможно,  Верховному действительно незачем было бывать на фронте? Ведь
не  ездил  же  Сталин  на  заводы,  а   вот   осуществил   такой   рывок   в
индустриализации страны! Он один раз побывал в селах, а какую там "революцию
сверху"  провернул! Поле брани разве может быть исключением? Сталин умел все
видеть и знать из своего кабинета в Кремле. Повторю, он был  непревзойденным
мастером  кабинетного  руководства.  П61  этому  его "касательное" посещение
линии фронта (в действительности он был далеко от него) понадобилось не  для
ознакомления  с  делами  двух  фронтов,  не  для обогащения впечатлениями от
встреч с личным составом частей, готовящихся к наступлению. Нет.  Это  нужно
было  для  истории.  Сталин  думал  о  своем  историческом  реноме.  Будущие
летописцы  должны  были  соответствующим  образом  отразить  сей  факт   его
полководческой   деятельности.   В   его   биографии  должна  быть  страница
вдохновляющего приезда Верховного в действующую армию.
     Но Сталин посчитал необходимым, чтобы о посещении  им  фронта  союзники
узнали  от  самого  Верховного Главнокомандующего. Вот несколько выдержек из
его писем к Ф. Рузвельту и У. Черчиллю.

     Сталин - Рузвельту. 8 августа 1943 года Только теперь, по возвращении с
фронта, я могу ответить Вам на  Ваше  последнее  послание  от  16  июля.  Не
сомневаюсь,  что  Вы учитываете наше военное положение и поймете происшедшую
задержку с ответом... Приходится чаще лично бывать (выделено мной.- Прим. Д.
В.)  на  различных  участках  фронта  и  подчинять  интересам   фронта   все
остальное".

     "Сталин-Черчиллю.  9 августа 1943 года Я только что вернулся с фронта и
успел  уже  познакомиться  с  посланием  Британского  Правительства   от   7
августа...  Хотя  мы  имеем в последнее время на фронте некоторые успехи, от
советских  войск  и  советского   командования   требуется   именно   теперь
исключительное  напряжение,сил и особая бдительность в отношении к вероятным
новым  действиям  противника.  В  связисэтим  мне   приходится   чаще,   чем
обыкновенно (выделено мной.- Прим. Д. В.), выезжать в войска, на те или иные
участки нашего фронта".

     Нет, Сталин это писал не только для того, чтобы отказаться от поездки в
Скопа-Флоу  для  встречи  с  лидерами  двух стран. Для этого было достаточно
ссылки на сложность обстановки на фронте. Верховному хотелось, чтобы  он  не
прослыл кабинетным полководцем.
     К  его  удовольствию,  Ф.  Рузвельт  и  У.  Черчилль в своем совместном
послании И. В. Сталину 19 августа 1943  года  по  достоинству  оценили  роль
личного, непосредственного руководства Верховного на фронте:
     "...Мы  полностью  понимаем  те  веские причины, которые заставляют Вас
находиться вблизи боевых фронтов, фронтов, где Ваше личное присутствие столь
содействовало победам".
     Сталин  был  во  главе  народа  и   армии   в   войне.   Его   воля   и
целеустремленность как политического и государственного деятеля сыграли свою
роль  в  разгроме  фашизма. Если считать, что он, как лидер такой огромной и
мощной страны, имел различные грани, то его  полководческая  грань  не  была
сильнейшей.  Лишь  в 1944-1945 годах он приблизился к полководческому уровню
своих  военных  помощников.  Его  в   значительной   мере   дилетантское   и
некомпетентное   руководство  выражалось  прежде  всего  в  катастрофических
материальных и людских  потерях.  Их  смог  вынести  лишь  советский  народ,
который  устоял  не  благодаря,  а  во  п р е к и "гению" Сталина. Ссылки на
внезапность, неподготовленность, вероломство Гитлера, ошибки  военачальников
и т. д. не оправдывают Сталина, а лишь
подчеркивают  его  стратегическую  близорукость и ущербность. Верховный
Главнокомандующий, возглавляя Вооруженные Силы, привел  их  к  победе  ценой
невообразимых  потерь.  Н.  Бердяев, опираясь на свое религиозно-философское
мировоззрение, писал, что "война есть вина, но  она  есть  также  искупление
вины",  Можно  добавить:  искупление невиновными вины других. Война уносит в
вечность тысячи, миллионы жизней людей, не успевших пройти всю длину  своей,
уготованной судьбой тропы до конца.
     Мы  знаем, что подлинный талант, стратегическое мышление полководца как
раз и ценятся за способность  достичь  самых  высоких  целей  с  наименьшими
жертвами.   Этого  таланта  Сталин  не  проявил.  Более  двадцати  миллионов
человеческих жизней пришлось положить советскому народу на алтарь Победы. По
данным профессора А. Я. Кваши, основывающихся  на  математических  расчетах,
анализе  многочисленных  точных  данных  и  сопутствующих  тенденций, прямые
потери нашего  народа  в  годы  войны  составили  примерно  26-27  миллионов
человек.  По  моим  подсчетам, которые близки к этим, такой страшной цены не
платил за свою свободу и независимость ни один народ в  истории.  Но,  кроме
прямых,  огромна  цифра  и  потерь  косвенных  (падение  рождаемости и др.).
Повторюсь:  истории  неизвестны  доселе  масштабы  таких  потерь.   И   если
сопоставить  их с "полководческим гением" Сталина, то сразу станет очевидной
неуместность приписывания Верховному особых заслуг  в  Победе.  Эти  заслуги
целиком принадлежат советскому народу.
     Вольтеровские  слова,  послужившие  эпиграфом к этой главе, напоминают:
полководец, одержавший в конце концов победу, в глазах людей как бы вовсе не
совершал ошибок. Эти слова как нельзя лучше относятся -к Сталину. Ему  никто
и  никогда  не говорил о его ошибках. Зато многие, а их миллионы, говорили о
величии  полководца  "всех  времен  и   народов".   Будущий   Генералиссимус
Советского  Союза  и  сам  не  сомневался  в  своей  "гениальности", едва ли
подозревая, что суд истории вынесет иное решение.
     В конце войны Сталин, занимаясь военными  делами,  все  больше  времени
уделял  множеству других вопросов. Единодержец, диктатор, сконцентрировавший
всю полноту власти, обрек себя на  бесконечный  конвейер  дел;  но  ему  это
льстило:  все  в  его власти, все в русле его воли. Полководец, которого все
уже давно и дружно называли "великим",  постепенно  переключался  на  другие
сферы.  Впрочем, многие из этих дел были по-прежнему прямо связаны с войной.
Большие и малые, важные и менее значимые. Вот, например, сегодня,  16  марта
1945  года,  Берия  доложил,  что  в  полосе 2-го Белорусского фронта Цанава
обнаружил родственников Рокоссовского. Бог с ними... Еще  сообщение,  что  в
Москве  давно  ждет  его  приема  заместитель  католикоса  всех  армян Георг
Чеорекчян. Интересно, что ему  от  него  нужно?  Что  он  пишет?  "...В  дни
Отечественной  войны  армянская  церковь со своим духовенством и верующими в
СССР и за границей не отстала от других церквей  Советского  Союза.  Она  на
деле   доказала  свою  историческую  верность  великому  русскому  народу  и
Советскому государству..." Это ясно.  Но  что  он  просит?  Ага,  понятно...
Просит  разрешения  на  восстановление святого Эчмиадзина, открытие Духовной
академии,  типографии  и  журнала  "Эчмиадзин",   согласия   на   построение
разрушенного  храма  "Звартноц",  приезд  в  Армению заграничных духовников,
разрешения открыть инвалютный счет  в  Ереванском  банке  и  многое,  многое
другое...
     Что  же, кое-что придется разрешить. Православная. церковь, и не только
она, сделала немало для поддержки его, Сталина, в самые  трагические  месяцы
войны.
     Что   еще   положил   сегодня   в  папку  Поскребышев?  "Лагеря  лесной
промышленности НКВД за годы Отечественной  войны  выполнили  государственные
планы   лесозаготовок   и   обеспечили   выполнение   заданий  по  оборонной
продукции... авиационная фанерная береза,  крепежный  лес,  спецукупорка..."
Просят   о  "награждении  орденами  и  медалями  работников  лагерей  лесной
промышленности...". Пусть награждают... Что еще? Доклад Серова } о  встречах
в Варшаве с представителем польского эмигрантского правительства Янковским и
руководителями польских подпольных партий "Стронництво людове", "Стронництво
праци",   "Стронництво  демократично",  "Стронництво  народных  демократов",
"ППС"... Прежде чем решать, как быть с этими партиями, надо посоветоваться с
Берутом и Осубко-Моравским. А вот проект  постановления  ГКО:  выделить  для
охраны  президента  Чехословакии  Бенеша  и его правительства батальон войск
НКВД и один зенитный полк. Нужно  согласиться.  Бенеш  оказывал  ему  раньше
важные услуги и сейчас ведет себя очень лояльно...
     Сталин перелистывал одну за другой десятки бумаг:
     о  количестве  военнопленных  в  лагерях  СССР, о работе фильтрационных
пунктов по приему возвращающихся на Родину советских граждан (многие десятки
тысяч оттуда попали прямиком в лагеря  НКВД),  об  усилении  банддвижения  в
Прибалтике,  чекистской войсковой операции под руководством Кобулова, Цанавы
и  Бельченко  в  западных  районах  Белоруссии  "по  изъятию   антисоветских
элементов  и ликвидации вооруженных бандгрупп", о создании новых спецлагерей
для проверки  советских  военнослужащих,  освобождаемых  из  плена...  Берия
сообщает,  что  многие  районы  страны на востоке охвачены жестоким голодом,
особенно Казахстан, Забайкалье...  Нет  конца  и  края  докладам,  справкам,
сообщениям...  А  скоро  уже  придут  военные  с очередным докладом. А после
военных придет Молотов:
     настает время говорить не пушкам, а дипломатии. Во весь голос.



     Факел войны, зажженный несколько лет назад в Берлине Гитлером,  вот-вот
должен  был  погаснуть. Также в Берлине. В последние дни апреля - начале мая
Антонов ежедневно докладывал Сталину о встречах наших частей  с  союзниками.
Войска  союзников...  Для  Верховного Главнокомандующего это была та сторона
войны, с которой у него (да и не только у  него)  связаны  долгие  ожидания,
надежды,  разочарования,  торги,  подозрительное недоверие, вновь надежды и,
наконец,  достаточно  отлаженное  военное  сотрудничество.  Антонов,   кроме
обобщенной справки Генштаба о соприкосновениях с войсками союзников, положил
на  стол  Сталина  целую  папку донесений: штаба 58-й гвардейской стрелковой
дивизии,  штаба  1-го  Белорусского  фронта,   командующего   61-й   армией,
командующего   2-м   Белорусским   фронтом,   начальников  политотделов  5-й
гвардейской и 13-й  армий,  штаба  3-го  Украинского  фронта,  политического
управления  2-го  Белорусского  фронта, других штабов и политорганов. Сталин
специально запросил эти донесения. Он хотел  почувствовать  непосредственные
настроения генералитета, офицеров, сержантского и рядового состава, узнать о
поведении  союзников,  выверить свой курс по отношению к ним в будущем. Ведь
война заканчивалась только на Западе.
     Лидеры союзников, протянув друг другу руки в Тегеране, Ялте (и вскоре в
Потсдаме), сделали тем самым несколько крупных  шагов  к  тому,  чтобы  люди
планеты,   живя   в   одном   космическом   доме,  несущемся  в  бесконечных
пространствах Вселенной, поняли истину, которая встанет перед ними  во  весь
рост  менее чем через полвека после общей Победы. Ни Сталин, ни Черчилль, ни
безвременно умерший Рузвельт в то время, видимо, еще  не  думали,  что  наша
цивилизация  уникальна и, возможно, одинока в беспредельном мирозданий. Пока
никто не доказал обратного. Вокруг нет обитаемых островов и  подобных  Земле
"кораблей".  Поэтому  всякая  попытка  одной части землян уничтожить другую,
которая живет и думает иначе, может разрушить бесценный  очаг.  Человечество
еще  не  знало,  что оно вступает в ядерно-космическую эру. Но тогда, весной
45-го, казалось, что союз бывших недругов  прочен  и  долговечен.  При  всей
ортодоксальности  Сталина  во  имя  антифашистской  коалиции  он пожертвовал
Коминтерном, далеко отодвинул в  сторону  идеологические  постулаты,  закрыл
глаза  на  антисоветизм  Черчилля  и  западных  демократий в целом. В .самые
критические, переломные моменты на первый план  у  Сталина  всегда  выходили
прагматические соображения.
     Обычно   Верховный   Главнокомандующий   читал  лишь  сводки  Генштаба,
донесения  фронтов,  доклады  представителей  Ставки.  А   сейчас,   в   дни
приближающегося  триумфа,  он просмотрел немало сводок иного содержания. Вот
одна из них:
     "В 15.30 25  апреля  1945  года  в  районе  моста,  что  вост.  Торгау,
произошла  встреча  между  офицерским  составом 173 гв. сп и патрулями войск
союзников, принадлежащих первой американской армии, 5-му армейскому корпусу,
69-й пехотной дивизии. На вост. берег р. Эльба для переговоров переправилось
пять человек во главе с офицером американской армии Робертсоном...

     Рудник"

     Кто такой Рудник? (2) Как  эти  рудники  поведут  себя  в  Контактах  с
солдатами  союзников  того,  капиталистического  мира?  Будут  братания  или
трения?
     Сталин вспомнил, что тремя неделями раньше он  получил  "особо  важную"
телеграмму  от  Абакумова,  который  на  основе доклада отдела "Смерш" 68-го
района авиационного базирования в Полтаве сообщил о действиях генерал-майора
Ковалева, заявившего:  "С  американцами  у  нас  не  клеится.  Не  исключена
возможность  здесь, в Полтаве, вооруженного столкновения с американцами" (3)
В связи с этим Ковалев приказал провести ряд мероприятий на "всякий случай".
     Сталин, пречитав шифровку, негромко .чертыхнулся:
     - Откуда берутся дураки? Ведь даже план боевых действий  составил  этот
Ковалев...
     И наложил размашистую резолюцию:

     "Т-щу Фалалееву (ВВС)
     Прошу унять т. Ковалева и воспретить ему самочинные действия.

     И. Сталин".

     А  теперь вот сообщают: "Встречи с американскими и английскими войсками
проходят в восторженной обстановке. Вот что  происходило  во  время  встречи
Генералов:  командира  58 сд Русакова и командира 69-й американской пехотной
дивизии Рейнхардта... Тосты, речи, подарки, "ура". Начальник политотдела 5-й
гвардейской армии Катков сообщает, что на этой встрече американцы  старались
заполучить  на  память  в  качестве сувениров звездочки, погоны, пуговицы...
Генерал писал,, что советские солдаты удивлены тем, что у американцев трудно
отличить генерала от рядового. У всех одинаковая форма. То ли  дело  у  нас:
генерал виден издалека..."
     Сталин  в  душе был согласен с советскими солдатами. Ведь он сам. любил
маршальскую форму и теперь не расставался с  ней,  нередко  задерживаясь  на
минуту-другую у зеркала. Американцы со своей гнилой демократией не понимают:
в обществе должна быть иерархия. В форме она сразу видна для всех... Кстати,
на встрече, пишет Катков, был и писатель Константин Симонов. Неплохо пишет о
войне,  отметил  попутно про себя Верховный. Сейчас вот братаются, а сколько
сил стоило наладить сотрудничество!
     Долгий  период  недоверия,  подозрительности  между  СССР  и  западными
демократиями  надо  было  перешагнуть.  То, что не удалось сделать до войны,
было осуществлено с-"помощью" Гитлера. Фюрер,  ведя  войну  на  два  фронта,
невольно  сделал  СССР  и  западные страны союзниками. Сталин помнил, как 12
июля 1941 года в Кремль прибыл посол  Великобритании  С.  Криппс  со  своими
сотрудниками,  а  также  с  членами  британской миссии. Сталин с Молотовым в
сопровождении Шапошникова, Кузнецова, Вышинского встретились с  англичанами.
Сталин  еще  никак не мог отойти от-жестокого потрясения, которое он испытал
после начала войны. Ему стоило большого труда надеть на себя маску  обычного
величавого  спокойствия.  Только  сейчас,  за  полчаса  до  этой официальной
встречи, Шапошников доложил Сталину: два дня назад 2-я и 3-я танковые группы
немцев и часть сил 9-й армии группы "Центр" вышли на широком фронте на рубеж
рек Западная Двина и Днепр... Подумать  только:  нейцы  на  Днепре!  Ударный
кулак  немецких  частей  численностью  около  70  соединений готовился после
начавшегося  Смоленского  сражения  нанести  смертельный  удар  дальше,   по
Москве...   Сталин,   потерявший  душевное  равновесие,  как-то  механически
обменялся рукопожатиями с англичанами и отрешенно смотрел на спины  Молотова
и Криппса, подписывавших соглашение о совместных действиях двух стран.
     Он  помнил,  как  через  неделю  после этого посол СССР в Лондоне И. М.
Майский  и  министр  иностранных  дел  Чехословакии  Я.  Масарик   подписали
аналогичное соглашение, а потом, в этом же июле и тоже в Лондоне, соглашение
между  СССР  и  польским  правительством  о  взаимной  помощи в войне против
Германии. По настоянию польской стороны  в  первом  пункте  соглашения  было
зафиксировано:  "Правительство  СССР  признает  советско-германские договоры
1939 года касательно территориальных перемен в Польше утратившими  силу".  В
тот же день Сталин в Москве встретился с личным представителем американского
президента  Ф.  Рузвельта  Гарри  Гопкинсом.  Американец заявил по поручению
президента, "что тот, кто сражается против Гитлера, является правой стороной
в этом конфликте, и мы намерены оказать помощь этой стороне". Сталин коротко
изложил  просьбу  о  технической  помощи,  выразив  надежду,  что  президент
понимает  положение  СССР.  Соглашение  о  помощи  будет заключено позже, но
ознакомительная поездка Гопкинса положила начало налаживанию сотрудничества.
     Через год  М.  М.  Литвинов,  посол  СССР  в  США,  подпишет  вместе  с
госсекретарем  Кордэллом Хэллом Соглашение о принципах "ведения войны против
агрессии". Еще во время беседы с Гопкинсом Сталин, рассказав  о  критическом
положении  на  фронтах,  попросил (он это совсем не умел делать, ведь Сталин
никогда, ничего и ни у кого  не  просил)  у  Соединенных  Штатов  как  можно
быстрее прислать зенитные орудия среднего калибра, крупнокалиберные зенитные
пулеметы,  винтовки,  алюминий для строительства самолетов и высокооктановый
бензин.  В  последующем,  негромко,  но  настойчиво  говорил  Сталин,  прошу
передать  просьбу  президенту - нам будут нужны самолеты. Много самолетов...
Еще в июле Сталин направил специальную миссию во главе  с  генералом  Ф.  И.
Голиковым  в Англию. Сталин лично проинструктировал генерала, поручил это же
сделать Шапошникову, Тимошенко, Микояну по конкретным вопросам.  У  Голикова
были  две  основные  задачи:  стимулировать стратегический интерес к высадке
англичан в Европе или в  Арктике,  а  также  способствовать  более  быстрому
оказанию   военно-технической   помощи.   После   возвращения   в  Москву  и
получасового  доклада  Сталину  Голиков  получил   распоряжение   сразу   же
направиться  и  в Соединенные Штаты. Здесь Сталин концентрировал внимание на
главном вопросе: налаживание военных поставок .в широком объеме и в возможно
близкие сроки. Перед угрозой поражения Сталин проявлял большую активность  в
военно-политической  области. Идеологические антагонизмы как-то сразу отошли
на второй план, показав свою вторичность и преодолимость.
     Сталин как типичный прагматик быстро  переступил  через  идеологические
предубеждения и решительно пошел навстречу западным державам. Впрочем, иного
рационального  выбора  у  него не было. Вообще нужно сказать, что в создании
антигитлеровской коалиции Сталин сыграл  заметную  роль,  С  самого  начала,
войны,  по  мере  обретения  душевного равновесия, советский лидер стремился
заручиться поддержкой как можно  большего  числа  стран,  делал  все,  чтобы
Япония и Турция оставались на позициях нейтралитета по отношению к СССР. Но,
естественно, особые надежды он возлагал на Великобританию и США.
     Сталин  сразу  же  стремился  перевести  зарождавшееся сотрудничество в
деловую плоскость. Так, едва ли не в первом послании Черчиллю 18  июля  1941
года  Сталин  прямо  поставил  вопрос: "Мне кажется... что военное положение
Советского Союза, равно как и Великобритании, было бы значительно  улучшено,
если  бы  был  создан фронт против Гитлера на Западе (Северная Франция) и на
Севере  (Арктика)".  Во  всех  своих  последующих  переговорах,   переписке,
телеграммах  Сталин не уставал напоминать о втором фронте. Правда, в этом же
послании Сталин, как бы отсекая от нынешних реалий свои предвоенные  маневры
и  действия,  оправдывая  территориальные  изменения,  с  которыми  были  не
согласны на Западе, писал: "Можно представить, что положение немецких  войск
было  бы  во  много раз выгоднее, если бы советским войскам пришлось принять
удар немецких войск не в районе Кишинева, Львова, Бреста, Белостока, Каунаса
и Выборга, а в  районе  Одессы,  Каменец-Подольска,  Минска  и  окрестностей
Ленинграда".  Мы  знаем,  что  Черчилль  уже  26  июля  заявил о фактической
невозможности открыть  второй  фронт  во  Франции.  Сталин,  поставленный  в
августе  немецкими  войсками  в критическое положение, вновь направил личное
послание Черчиллю в предельно откровенном, даже беспощадном по  отношению  к
себе и союзникам, тоне. Рассказав о новых крупных стратегических неудачах на
советско-германском  фронте,  Сталин вопрошал: "Каким образом выйти из этого
более чем неблагоприятного положения?" И отвечал-. "Я думаю, что  существует
лишь  один  путь  выхода из такого положения: создать уже в этом году второй
фронт где-либо на Балканах или во Франции,  могущий  оттянуть  с  Восточного
фронта  30-40  немецких дивизий, и одновременно обеспечить Советскому. Союзу
30 тысяч тонн алюминия к началу октября  с.  г.  и  ежемесячную  минимальную
помощь в количестве 400 самолетов и 500 танков (малых или средних).
     Без этих двух видов помощи Советский Союз либо потерпит поражение, либо
будет  ослаблен  до  того, что потеряет надолго способность оказывать помощь
своим союзникам...
     Я понимаю, что настоящее послание  доставит  Вашему  Превосходительству
огорчение.   Но   что   делать?   Опыт   научил   меня   смотреть   в  глаза
действительности, как бы она ни была  неприятной,  и  не  бояться  высказать
правду, как бы она ни была нежелательной".
     Приходила  ли ему мысль, когда он диктовал. эти строки, что он поспешил
в августе 1939 года? Кто  знает,  прояви  он  терпение,  а  Лондон  и  Париж
прозорливость,  антифашистская  коалиция  могла бы быть создана еще два года
назад... Однако Сталин никогда не показывал своих  сомнений.  Он  уже  давно
усвоил, что люди должны верить в безошибочность его действий.
     Сталин  в своем письме обусловил необходимость действенной, эффективной
помощи .угрозой поражения СССР.  И  если  в  конце  концов  Сталину  удалось
добиться  благодаря доброй воле союзников крупной военно-технической помощи,
которая,   к   сожалению,   в   наших   военно-исторических   трудах   долго
недооценивалась  или явно преуменьшалась, то его усилия открыть второй фронт
оказались малопродуктивными. Мы знаем, что Сталин  обратился  к  Черчиллю  с
этим  предложением  еще в июле 1941 года. Но прошел тяжелейший 41-й, тяжелый
42-й, затем и нелегкий 43-й... Лишь  в  июне  1944  года  начнется  операция
"Оверлорд".  К  слову  сказать,  когда он спросил Молотова, что означает это
английское слово, и, услышав,-"владыка", "властелин",  был  покороблен.  Ему
казалось,  что  настоящий  владыка  судеб  войны  идет  к Берлину с востока.
Черчилль неисправим, это его творчество... К этому времени советские  войска
готовились серией ударов освободить Белоруссию и Западную Украину, восточные
районы  Польши  и Чехословакии и выйти к границам Германии. Второй фронт был
открыт тогда, когда уже ни у  кого  не-вызывала  сомнений  способность  СССР
самому, один на один, завершить разгром гитлеровской Германии.
     Сталин  как  Председатель  ГКО  и  Ставки  был  вынужден  уделять самое
пристальное внимание дипломатическим вопросам. Чем ближе были видны  контуры
долгожданной  Победы,  тем  чаще у Сталина допоздна засиживался Молотов, ему
больше  обычного  приходилось  встречаться  с   представителями   союзников.
Верховный  понимал,  что  в  сложившемся  антифашистском  союзе Англия и США
действовали в подавляющем большинстве случаев согласованно, представляя  как
бы  единую  западную  силу.  Но  вместе  с  тем  Сталин  уже  в начале войны
почувствовал определенные различия в позициях партнеров.  Сам  очень  хитрый
человек,  Сталин  пытался рассмотреть за конкретными дипломатическими шагами
Рузвельта и Черчилля скрытый смысл, выгоду, которые они  хотели  извлечь  из
складывавшейся  ситуации.  Председателя  ГКО  больше  всего  заботило, часто
вызывало  негодование,  что  союзники  бесконечно  откладывают  и  переносят
открытие   второго   фронта   в   Европе.   Получая   по  дипломатическим  и
разведывательным каналам данные первой (декабрь 1941-январь 1942 г.), второй
(июнь  1942  г.)  и  третьей  (май  1943  г.)  Вашингтонских   конференциях,
англоамериканских  встречах  -в  Касабланке  и  Квебеке,  других контактах и
обсуждая эти сообщения с Молотовым, Сталин видел стремление союзников начать
действовать в Европе лишь наверняка, при критическом состоянии Германии и ее
вооруженных сил.
     В мае - июне 1942 года Молотов по настоянию Сталина совершил поездку  в
Лондон  и  Вашингтон.  Пред-совнаркома  поставил  наркому  иностранных дел в
качестве  главной  задачи  -  провести  переговоры  о  принятии   союзниками
конкретных  обязательств по открытию второго фронта в 1942 году. Но Рузвельт
и  Черчилль   делали   многочисленные   оговорки.   Правда,   в   совместном
англо-советском  коммюнике,  принятом  в  Лондоне,  говорилось, что во время
переговоров "была достигнута полная договоренность  в  отношении  неотложных
задач  создания  второго  фронта  в Европе в 1942 году". Но уже вскоре стало
ясно, что союзники не  намерены  выполнять  свои  обязательства.  Сталин  не
скрывал   своего   разочарования,  раздражения  и  недовольства.  Это  можно
почувствовать из послания Сталина Черчиллю, отправленного 23 июля 1942 года.
В ней, в .частности, говорилось:
     "Что касается... вопроса... об организации второго фронта в Европе,  то
я  боюсь, что этот вопрос начинает принимать несерьезный характер. Исходя из
создавшегося положения на советско-германском фронте, я должен заявить самым
категорическим образом, что Советское Правительство не может  примириться  с
откладыванием организации второго фронта в Европе на 1943 год".
     После  такой  телеграммы  Черчилль,  как  он  вспоминал  позже,  не мог
ограничиться лишь ответным посланием. Он выразил готовность к личной встрече
со Сталиным на территории СССР. Сталин дал согласие, и 12  августа  Черчилль
прибыл  в  Москву  в  сопровождении  начальника  генерального  штаба  Брука,
заместителя министра иностранных дел Кадогаиа, других официальных  лиц.  Вот
что  вспоминал  Черчилль  о  своем  настроении  во время перелета из Каира в
Москву: "Я размышлял о моей миссии в это угрюмое большевистское государство,
которое я когда-то настойчиво пытался задушить при его  рождении  и  которое
вплоть  до  появления  Гитлера  я  считал  смертельным врагом цивилизованной
свободы. Что должен был я сказать им теперь?  Генерал  Уэйвелл,  у  которого
были  литературные  способности, суммировал все это в стихотворении, которое
он показал мне накануне вечером.  В  нем  было  несколько  четверостиший,  и
последняя строка каждого из них звучала:
     "Не  будет  второго  фронта  в 1942 году". Это было все равно что вести
большой кусок льда на Северный полюс".
     Сталин, несмотря на исключительно тяжелую,  критическую  обстановку  на
Сталинградском  и  Юго-Восточном  фронтах,  провел  много  часов  в беседе с
Черчиллем. В них участвовали с советской  стороны  Молотов  и  Ворошилов,  с
английской  -  посол  Керр  и  личный представитель американского президента
Гарриман. Черчилль был вынужден прямо  сказать,  что  в  1942  году  второго
фронта  не  будет.  Если  бы  союзники попытались его открыть, то, по словам
премьер-министра, наиболее вероятным результатом этой акции  союзников  было
бы  их  поражение.  Сталин  долго,  многословно  возражал, выдвигая, правда,
соображения преимущественно нравственного характера.
     - Тот, кто не хочет рисковать,  никогда  не  выиграет  войну.  Не  надо
только бояться немцев,- приводил доводы Сталин.
     - Но  второй  фронт  в  Европе-это  не  единственный  второй  фронт,-не
сдавался английский премьер. Он пытался увлечь Сталина планами союзников  по
проведению операции в Северной Африке.
     Переговоры  Сталина  с  Черчиллем  12 августа, каких бы вопросов они ни
касались, настойчиво возвращались к теме второго фронта. Сталина  толкала  к
этому  безрадостная  фронтовая  обстановка.  Но Черчилль с помощью Гарримана
искал все новые и новые аргументы, дабы доказать невозможность его  открытия
в  1942  году.  Тогда  Сталин, посоветовавшись с Молотовым, сделал необычный
ход. Во время очередной встречи 13 августа он вручил собеседнику  меморандум
по  вопросу  о  втором фронте. Хотя накануне Сталин якобы "уступил, признав,
что это решение неподвластно его контролю". В меморандуме  констатировалось,
что    союзники    официально    отказались   от   согласованного   решения,
зафиксированного в англо-советском коммюнике от 12 июня 1942 года.  Черчилль
был  обескуражен. Сталин, находясь в критическом положении, когда на волоске
висела судьба Сталинграда и, возможно, всего юга  Страны,  решил  переложить
значительную  долю  ответственности на своих союзников. В тексте меморандума
были те же  слова,  с  которыми  Сталин  накануне  обращался  к  Черчиллю  и
Гарриману. Английский премьер сразу же ознакомился с его содержанием:

     "...Отказ  Правительства  Великобритании  от  создания второго фронта в
1942 году в Европе наносит моральный  удар  всей  советской  общественности,
рассчитывающей на создание второго фронта, осложняет положение Красной Армии
на  фронте  и  наносит  ущерб  планам  Советского Командования... Мы считаем
поэтому, что именно в 1942 году возможно и следует создать  второй  фронт  в
Европе.   Но   мне,  к  сожалению,  не  удалось  убедить  в  этом  господина
Премьер-Министра Великобритании, а г. Гарриман, представитель Президента США
при переговорах в Москве, целиком поддержал господина  Премьер-министра.  13
августа 1942 года.

     И. Сталин"

     Естественно, Черчилль на следующий же день ответил "памятной запиской",
где отмечалось,  что  "переговоры с г-м Молотовым о втором фронте, поскольку
они были ограничены как устными, так и  письменными  оговорками",  не  могли
быть  основанием  "для  изменения  стратегических планов русского верховного
командования".
     До  середины  1944  года  вопрос  о  втором  фронте  стоял   в   центре
дипломатических  усилий Сталина. Правда, когда ветер Победы стал все сильнее
надувать его паруса, Верховный Главнокомандующий уже не обострял до  предела
эту  проблему, как в начале войны. Например, когда в октябре 1942 года через
посольство США в Москве к Сталину обратился корреспондент Ассошиэйтед  Пресс
Кэссиди, он не был принят Председателем ГКО, но получил предельно лаконичные
письменные ответы.
     "I.   Какое  место  в  советской  оценке  текущего  положения  занимает
возможность второго фронта?
     Ответ. Очень важное,- можно сказать,- первостепенное место.
     2. Насколько эффективна помощь союзников Советскому Союзу?..
     Ответ. В сравнении с той помощью, которую оказывает союзникам Советский
Союз, оттягивая на  себя  главные  силы  немецко-фашистских  войск,-  помощь
союзников Советскому Союзу пока еще Малоэффективна".
     Сталин,  размышляя  о  линии  своего  поведения  в отношении союзников,
прекрасно  понимал,  что  и  им  и  его  партнерами  движет  только  суровая
необходимость.  Волею исторических обстоятельств (к чему прямо причастны как
его нынешние союзники, так и он, Сталин)  они  оказались  .в  одном  военном
лагере.  Но  Сталин  ничего  не  забывал.  Он  помнил высказывания Вильсона,
Черчилля, Чемберлена, Даладье, других буржуазных деятелей о Советском Союзе.
Сейчас,  когда  перед  союзниками  возникла  общая  грозная  опасность,  это
толкнуло  их  друг  к  Другу. Так бывало в истории не раз. Сталин уже в 1942
году определил свою принципиальную позицию  по  отношению  к  союзникам.  Он
полагал,  что  положение  страны,  несущей  на  своих плечах главную тяжесть
борьбы с фашизмом, полностью оправдывает его линию на особое место в  союзе.
Особое,  с  точки  зрения  его  права  выдвигать  предложения  (звучащие как
требования) о помощи. В защите интересов страны Сталин проявил себя жестким,
неуступчивым политиком,  чем,  впрочем,  заработал  себе  уважение  у  своих
партнеров.  В  глазах  Рузвельта,  Черчилля,  де  Голля  Сталин  был умным и
жестоким диктатором. Он это знал, но не пытался изменить их впечатления.
     Кроме того, стремясь получить  максимально  большую  помощь  союзников,
особенно в военно-технической области (и надо сказать, что она действительно
была   внушительной),   Сталин   искал  пути  к  преодолению  идеологических
разногласий. Когда в августе 1942 года, ночью, Сталин беседовал с  Черчиллем
в  Кремле,  оба  знали,  что  на  расстоянии  в  несколько  кварталов от них
находится Исполком Коминтерна-выразитель глубокой классовой непримиримости к
тем  силам,  которые  олицетворял  не  только  Гитлер,   но   и   британский
премьер-министр.   Поэтому   решение   Сталина   (оформленное   как  решение
Коминтерна)   о   самороспуске    Коммунистического    Интернационала    для
проницательных  аналитиков  не  явилось  неожиданным.  Сталин  вновь (как ив
сентябре 1939 г.) не остановился перед крупными идеологическими "издержками"
во имя конкретной цели. Его не очень беспокоило, насколько тщателен камуфляж
истинной причины. Выступая 6 ноября 1942 года  на  торжественном  заседании,
посвященном  25^й  годовщине  Октября,  Сталин  подчеркнул,  что  различия в
идеологии   союзников   не   являются    помехой    в    военно-политическом
сотрудничестве.  "...Создавшаяся  угроза,-делал  упор  Сталин,- повелительно
диктует членам коалиции необходимость совместных действий  для  того,  чтобы
избавить  человечество  от  возврата  к  дикости и средневековым Зверствам".
Слова эти, безусловно, адресованы фашизму.  По  сути,  в  .докладе  Сталиным
проведена  мысль, что классовая логика в период борьбы за выживание не имеет
решающего.значения.  К  этому  выводу,  и,   надеюсь,   навсегда,   приходит
человечество в наши дни.
     Судьба  Коминтерна  была  предрешена.  Весной  1943  года международная
организация   трудящихся,   которая   после   Октябрьской   социалистической
революции,  казалось, покроет кумачовыми стягами весь мир, самораспустилась,
Сталин, отвечая 28 мая 1943  года  корреспонденту  агентства  Рейтер  Кингу,
подчеркнул:
     "Роспуск   Коммунистического   Интернационала   является  правильным  и
своевременным,  так  как  он  облегчает  организацию  общего  натиска   всех
свободолюбивых  наций  против  общего врага - гитлеризма... разоблачает ложь
гитлеровцев о том, что .Москва якобы намерена  вмешиваться  в  жизнь  других
государств и "большевизировать" их".
     Политический   прагматизм  Сталина,  который  не  остановил  его  перед
ликвидацией  Коминтерна,  подтолкнул  его  и  к  налаживанию   отношений   с
православной   церковью.   Хотя   он,  конечно,  был  полностью  согласен  с
большевистской линией по отношению к церкви, изложенной Лениным еще  в  1922
году.  Видимо,  стоит сделать отступление, чтобы познакомить читателя с этим
страшным документом, доселе  не  опубликованным  в  советской  печати,  хотя
сведения о нем просачивались неоднократно.
     В  марте  1922  года  Ленин  узнал  о  происшествии  в Шуе, когда толпа
прихожан   не   позволила   представителям   советской   власти   разграбить
православный  храм,,  хотя  реквизиция  ценностей  и  объяснялась: "для нужд
борьбы с голодом". Сопротивление было расценено  как  бунт,  инспирированный
духовенством  и остатками буржуазии. Ленин 19 марта продиктовал секретарю М.
Володичевой по телефону письмо для  членов  Политбюро  (приведу  лишь  часть
документа):

     "Строго  секретно. Просьба ни в коем случае копий не снимать, а каждому
члену  Политбюро  (тов.  Калинину  тоже)  сделать  свои  заметки  на   самом
документе.

     Ленин".

     "По  поводу  происшествия  в  Шуе, которое уже поставлено на обсуждение
Политбюро, мне кажется, необходимо принять сейчас же твердое решение в связи
с общим- планом борьбы в данном направлении. Так как я сомневаюсь, чтобы мне
удалось лично присутствовать на заседании Политбюро 20 марта, то  поэтому  я
изложу свои соображения письменно...
     Нам  во  что  бы  то  ни  стало  необходимо  провести изъятие церковных
ценностей самым решительным и быстрым образом, чем мы можем обеспечить  себе
фонд в несколько сотен миллионов рублей...
     ...Один  умный писатель по государственным вопросам справедливо сказал,
-что если необходимо, для осуществления известной политической  цели,  пойти
на  ряд  жестокостей,  то  надо осуществлять их самым энергичным образом и в
самый кратчайший срок,  ибо  длительного  применения  жестокостей  народные,
массы не вынесут... (Ленин ошибался: народ вынес десятилетия "жестокостей".)
     ...Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь
дать самое  решительное  и беспощадное сражение черносотенному духовенству и
подавить его сопротивление с^ такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в
течение  нескольких  десятилетий...   Чем   большее   число   представителей
реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу
расстрелять,  тем  лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы
на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать...

     Ленин".

     Сталин был последовательным исполнителем таких указаний.  Хотя  в  этом
письме,  естественно,  была  выражена  линия  отношения  не только к церкви.
Благодаря репрессивным классовым "граблям" русская православная церковь была
крайне ослаблена. И вот сейчас, в разгар войны, Сталин, зная, что церковь не
забыла прошлого "в течение нескольких десятилетий", повернулся лицом к  ней.
Будучи  циничным  прагматиком,.  Верховный Главнокомандующий увидел в церкви
способ улучшения отношений с союзниками. Бывший семинарист дотоле не баловал
вниманием церковь.  Более  того,  по  инициативе  Сталина  с  1925  года  не
разрешалось  избирать  главу  Русской  православной церкви. Временным главой
церкви стал Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий.  Сталин  не  давал
согласия  и  на  созыв  Поместного собора, что, в свою очередь, не позволяло
пополнить состав Священного Синода, который долго не функционировал. И вдруг
Сталин 4 сентября 1943 года приглашает к себе на дачу председателя Совета по
делам Русской православной церкви Г. Г. Карпова. Во время беседы, в  которой
приняли  участие  Маленков  и  Берия,  были  обсуждены вопросы роли церкви в
условиях войны. Нужно сказать, что Русская православная церковь неоднократно
вносила крупные денежные суммы на военные  нужды  страны,  передала  крупные
ценности в фонд государства. Священнослужители использовали свое влияние для
укрепления веры народа в окончательную победу над агрессором.
     Выслушав   Карпова,   Сталин   предложил   сегодня  же  принять  высших
священнослужителей. Уже  через  несколько  часов  у  него  были  митрополиты
Сергий,  Алексий  и  Николай,  немало  удивленные  этим высоким вниманием. В
долгой беседе, состоявшейся у  Сталина,  было  одобрено  проведение  Собора,
избрание   патриарха,  открытие  религиозных  учебных  заведений.  Верховный
Главнокомандующий,  любуясь  своим  "великодушием",  пообещал   материальную
помощь,  различные  послабления,  многозначительно  поглядывая  при  этом на
Берию.  Думаю,  Сталин  наслаждался   невообразимой   возможностью   бывшего
семинариста  влиять  не  только  на  судьбы  высших церковных деятелей, но и
религии в целом. Справедливости ради нужно заметить, что значительная  часть
обещаний, которые дал Сталин, была выполнена.
     На   следующий   день,  5  сентября  1943  года,  "Правда"  сообщила  о
знаменательной (единственной до 1988 г.) встрече руководства страны с главой
церкви: "...Митрополит Сергий довел до сведения Председателя Совнаркома, что
в руководящих кругах православной"  церкви  имеется  намерение  в  ближайшее
время созвать Собор епископов для избрания Патриарха Московского и всея Руси
и образования при Патриархе Священного Синода.
     Глава  Правительства  тов.  И.  В.  Сталин  сочувственно отнесся к этим
предложениям и заявил,  что  со  стороны  Правительства  не  будет  к  этому
препятствий".
     Почему  Сталин вдруг вспомнил о церкви? Думаю, по двум причинам. Первое
- Верховный Главнокомандующий оценил патриотическую роль церкви  в  войне  и
хотел   поощрить   эту   деятельность.   Второе   обстоятельство  связано  с
международными делами. Сталин готовился к первой встрече в  верхах  в  конце
года  в  Тегеране. Он ставил перед собой цель не только добиваться ускорения
открытия второго фронта, но и увеличения объема военной помощи. Немалую роль
в этом мог сыграть Комитет помощи Советскому Союзу в  Англии,  возглавляемый
одним  из руководителей англиканской церкви X. Джонсоном. Сталин, получивший
несколько посланий от  настоятеля  Кентерберийского  собора,  решил  сделать
публичный жест, который бы свидетельствовал о его более лояльном отношении к
церкви  вообще.  Сталин понимал, что на Западе этот сигнал обязательно будет
замечен  и  вызовет   благожелательную   реакцию.   Не   тщеславие   бывшего
недоучившегося    семинариста    двигало   советским   лидером,   а   сугубо
прагматические расчеты в отношениях с союзниками.
     Отношения с союзниками достигли  своего  апогея  на  встречах  "большой
тройки".  Известно,  что  Тегеранская  конференция (28 ноября-1 декабря 1943
г.), Крымская (4-11 февраля 1945 г.). Берлинская (17 июля-2 августа 1945 г.)
были пиками военно-политического сотрудничества государств, столь разных  во
всех  отношениях.  Может  быть, эти конференции, как и само сотрудничество в
целом,  уже  тогда  показали  приоритет   общечеловеческих   ценностей   над
классовыми и идеологическими. Решения конференций и их роль хорошо известны.
Я  намерен  затронуть лишь некоторые вопросы, касающиеся отношения Сталина к
проблемам, которые обсуждались на них.
     Сталин был "домоседом". Он был готов  встретиться  с  лидерами  союзных
государств,  но  не  желал  далеко и надолго отлучаться. Черчилль и Рузвельт
предлагали местом встреча Каир, Асмэру, Багдад, Басру, другие  пункты  южнее
СССР. Черчилль даже рассчитывал, что Сталин согласится на встречу в пустыне,
где  можно  было  бы,  по  словам  английского  премьера,  организовать  три
палаточных лагеря и совещаться в безопасности и уединении. Сталин настоял на
Тегеране,  ибо,  по  его  словам,  оттуда  он  мог  продолжать  осуществлять
"повседневное   руководство  Ставкой".  Черчилль  и  Рузвельт  после  долгой
переписки были вынуждены согласиться. Сталин, разумеется, не сказал, что  он
побаивался полетов на самолете. В жизни Сталина это был первый полет. Он сам
не  любил  рисковать,  не  хотел  вносить  в свою жизнь какой-нибудь элемент
случайности. "Вождь" шел к зениту  своей  славы,  и  даже  сама  вероятность
(пусть  очень  незначительная)  какого-либо нежелательного события тревожила
Сталина. За два дня до вылета он направил Рузвельту  и  Черчиллю  телеграммы
аналогичного содержания:
     "Ваше  послание из Каира получил. Буду готов к Вашим услугам в Тегеране
28 ноября вечером".
     Фраза "буду готов к Вашим услугам..." в устах Сталина звучит более  чем
необычно. Но советский лидер хотел выглядеть джентльменом.
     Сталин   сделал   все  для  того,  чтобы  вопрос  о  втором  фронте  на
Тегеранской, конференции был в центре вниманий. Правда,  встречаясь  вечером
28  ноября с Рузвельтом, они говорили о погоде в Советском Союзе, событиях в
Ливане, о Чан Кайши, де Голле, Индии, но не о втором фронте. Разговор  зашел
даже  о  будущей политической системе в Индии, и Рузвельт неожиданно сказал,
что "было бы лучше создать в Индии нечто вроде  советской  системы,  начиная
снизу,  а  не  сверху.  Может  быть,  это  была  бы система советов". Сталин
истолковал это по-своему и ответил, что "начать снизу - это значит  идти  по
пути революции".
     Сталин,  оказавшись  впервые  на международной конференции за пределами
своего государства, внимательно присматривался к своим  партнерам.  Все  для
него было внове. Черчилль его интересовал сейчас меньше;
     он  с  ним  встречался  и  убедился  в незаурядном уме и хитрости этого
политика. Рузвельт, с  его  проницательными  глазами,  печатью  усталости  и
болезни   на   лице,   чем-то   ему  сразу  понравился.  Может  быть,  своей
откровенностью. Так, в заключительной беседе со Сталиным 1 декабря он внешне
простодушно заявил, что не  хотел  бы  сейчас  публично  обсуждать  польские
проблемы с границами, т. к. на будущий год он, возможно, вновь выдвинет свою
кандидатуру  на  пост  президента. А в Америке "имеется шесть-семь миллионов
граждан польского происхождения", и он,  будучи  "практичным  человеком,  не
хотел  бы  потерять  их  голоса".  Сталину понравилась его прямота, хотя сам
маршал далеко. не всегда следовал правилу: говорить то, что думает.
     Рузвельт был самым  молодым  среди  "большой  тройки"  и,  высказываясь
первым при открытии конференции, назвал ее участников "членами новой семьи".
Черчилль   добавил,   что   лидеры,   собравшиеся   здесь,  это  "величайшая
концентрация мировых сил, которая когда-либо была в  истории  человечества".
Рузвельт и Черчилль посмотрели на Сталина: что скажет он в эти первые минуты
конференции?
     - Я  думаю, что история нас балует,- неожиданно сказал Сталин.-Она дала
нам в руки очень большие. силы и очень большие возможности. Я  надеюсь,  что
мы  примем все меры к тому, чтобы на этом совещании в должной мере, в рамках
сотрудничества, использовать ту силу и, власть,  которые  нам  вручили  наши
народы. А теперь давайте приступим к работе...
     Главный вопрос о втором фронте наконец был согласован. На завтраке глав
делегаций 30 ноября Рузвельт, памятуя настойчивые вопросы-требования Сталина
на беседах  в  предыдущие  дни,  развертывая салфетку, с улыбкой обратился к
Сталину:
     - Сегодня я и  г-н  Черчилль  на  основании  предложений  объединенного
комитета  начальников  штабов  приняли решение: операцию "Оверлорд" начать в
мае месяце с одновременной высадкой десанта в Южной Франции...
     - Я  удовлетворен  этим  решением,-  ответил  Сталин  как  можно  более
спокойно.-  Но  я  тоже  хочу  сказать г-ну Черчиллю и г-ну Рузвельту, что к
моменту начала десантных операций наши войска  подготовят  сильный  удар  по
немцам...-Домашняя  "заготовка" произвела очень благоприятное впечатление на
собеседников.
     В Декларации трех держав, подписанной Рузвельтом, Сталиным и  Черчиллем
1  декабря  1943 года, говорилось: "Мы прибыли сюда с надеждой и решимостью.
Мы уезжаем отсюда действительными друзьями по духу и цели".  При  обсуждении
вопросов  о  Югославии,  Турции,  Финляндии,  Японии, послевоенной Германий,
послевоенном сотрудничестве в обеспечении прочного  мира  Сталин  имел  свое
особое  мнение.  В  Тегеране,  как  затем  в Крыму и Берлине, важное место в
переговорах "большой тройки" занял "польский вопрос". На последнем пленарном
заседании, перед тем как объявить  перерыв,  Черчилль  огласил  предложение,
согласованное, видимо, с Рузвельтом:
     - Очаг  польского государства и народа должен быть расположен между так
называемой линией Керзона и линией реки Одер с включением  в  состав  Польши
Восточной Пруссии и Оппельнской провинции.
     Сталин ответил:
     - Если   англичане   согласны  на  передачу  нам  указанной  территории
(незамерзающие порты Кенигсберг и Мемель.-Прим. Д. В.), то мы будем согласны
с формулой, предложенной г-ном Черчиллем...
     Конечно,  многое  из  того,  что  говорилось  на  конференциях  лидеров
"большой тройки", с точки зрения нравственности выглядит достаточно цинично.
Но  не  будем  забывать,  что  в  прошлом  гармония силы и разума никогда не
достигалась в международных отношениях. Человечеству, прежде чем  подойти  к
рубежу,  от  которого  началось  овладение  новым  мышлением,  потребовалось
возникновение угрозы самоуничтожения. Национальные, территориальные  ревизии
опасны всегда. Сегодня - не менее, чем раньше.
     Обмениваясь  своими  соображениями  о  будущем  Польши  уже на Крымской
конференции, состоявшейся за три месяца до разгрома  гитлеровского  фашизма,
Сталин  изложил  давно  им  выношенное: "Польский вопрос" является не только
вопросом чести, но также и вопросом безопасности. Вопросом чести потому, что
у русских в прошлом было много грехов перед Польшей. Советское правительство
стремится загладить эти грехи. Вопросом безопасности потому, что  с  Польшей
связаны  важнейшие  стратегические  проблемы  Советского  государства...  На
протяжении истории Польша всегда  была  коридором,  через  который  проходил
враг,  нападающий  на  Россию... Почему враги до сих пор так легко проходили
через Польшу? Прежде всего потому, что Польша была слаба.  Польский  коридор
не может быть закрыт механически извне только русскими силами. Он может быть
надежно  закрыт  только изнутри собственными силами Польши. Для этого нужно,
чтобы Польша была сильна. Вот почему Советский Союз заинтересован в создании
мощной, свободной и независимой Польши. Вопрос о Польше - это вопрос жизни и
смерти для Советского государства".
     Обсуждая "польский вопрос", Сталин давал понять,  что  для  него  более
важной частью является проблема правительства, а не границ. Он сразу сказал,
что  согласен на линию Керзона, с отклонениями от нее в некоторых районах на
несколько километров в пользу Польши.  А  вот  правительство...  Нет.  Здесь
Сталин  на  уступки  не пойдет, хотя в начале войны именно он проявил волю к
сотрудничеству. Он  помнил,  как  18  августа  1941  года  по  его  указанию
генерал-майор  А. М. Василевский подписал Военное соглашение между Верховным
Командованием СССР и Верховным  Командованием  Польши.  С  польской  стороны
соглашение  подписал  генерал-майор  С.  Богуш-Шишко.  Было  условлено,  что
советская сторона берет на себя не только расходы по содержанию  создаваемой
на  территории  СССР польской армии, но и открывает советскую военную миссию
при польском Верховном Командовании в Лондоне. А теперь Черчилль и  Рузвельт
законное  правительство Польши называют "люблинским", хотя оно уже в Варшаве
и контролирует положение в стране! На всех трех  встречах  "большой  тройки"
поднимался "польский вопрос". Но Сталин, заняв однажды определенную позицию,
"гнулся",  но  не сдавался. Ведь именно по его настоянию Рузвельт и Черчилль
согласились на приращение территории Польши на севере и на западе.
     В конце войны и сразу после ее  окончания  на  Сталина  навалилось  так
много  дел  военно-дипломатического  характера, что он и не ожидал. Помогал,
правда, немало  здесь  Молотов.  Привлекали  и  его  заместителей  -  А.  Я.
Вышинского,  С.  И.  Кавтарадзе,  И.  М.  Майского,  других  лиц.  Но  часто
Верховный,  памятуя  о  договоренностях  с  союзниками  и  своих  интересах,
принимал решения сам. Его раздражало, когда Черчилль слишком часто совал нос
в  дела  Восточной  Европы.  Сюда пришли советские войска, и, считал Сталин,
приоритет в решении будущих дел принадлежит Москве. Разумеется, в согласии с
друзьями, теми антифашистскими, демократическими силами, которые помогали  и
помогают ликвидировать гитлеризм.
     Сталин  еще  раз  убедился,  каким  непреклонным  исполнителем его воли
является  Молотов.  Его  директива,  инструкция  были  для  наркома   важнее
партийного  устава.  Уже  после  войны,  где-то  в ноябре 1945 года. Молотов
расскажет,генералиссимусу,  как  15  октября  его  чуть   не   "изнасиловал"
Гарриман,  но он установку Сталина выполнил. "Вождь" вопросительно посмотрел
на наркома, а тот воспроизвел свой диалог  с  Гарриманом.  Сталин  собирался
уезжать в первый после войны отпуск, а в это время настойчиво стал проситься
на прием к нему американский посол. Сталин сказал наркому:
     - Принимай сам. Я не буду. Передашь, что там им нужно.
     Так  вот,  говорил  Молотов,  пришли ко мне Гарриман и первый секретарь
посольства Пейдж. Состоялся  разговор,  который  записан  в  моем  дневнике.
(Приведу его почти полностью.)
     "Г  а  р  р  и  м  а  н.  Я  получил  от президента для генералиссимуса
телеграмму. Мне поручено лично вручить послание и лично обсудить со Сталиным
некоторые вопросы.
     М о л о т о в. Сталин выехал на  отдых  примерно  на  1,5  месяца.  Он,
Молотов, проинформирует Сталина о просьбе президента.
     Г  а  р  р и м а н. Президент знает, что Сталин на отдыхе, но надеется,
что его, посла, все же примет.  Речь  идет  о  Лондонской  конференции.  Он,
Гарриман, готов ехать куда угодно.
     М о л о т о в. Генералиссимус Сталин не занимается сейчас делами, т. к.
находится на отдыхе далеко от Москвы.
     Г а р р и м а н. Президент надеется, что Сталин сможет принять его.
     М о л о т о в. Он сообщит Сталину.
     Г а р р и м а н. Президент считает, что генералиссимус заслужил отдых.
     М  о  л  о  т о в. Все мы считаем, что Сталин должен получить настоящий
отпуск.
     Г а р р и м а н. Во время физкультурного парада  он  обратил  внимание,
каким крепким выглядел Сталин.
     М о л о т о в. Сталин действительно крепкий человек.
     Г  а  р  р  и м а н. В кинофильме о физкультурном параде генералиссимус
Сталин выглядит очень бодрым и жизнерадостным.
     М о л о т о в.  Все  советские  люди  рады  видеть  Сталина  в  хорошем
настроении.
     Г а р р и м а н. Хотел бы получить этот фильм.
     М о л о т о в. Конечно, получите.
     Г  а  р  р  и м а н. Мне больше нечего добавить к изложению цели своего
визита.
     М о л о т о в. Он проинформирует Сталина, который сейчас  находится  на
полном отдыхе.
     Г а р р и м а н. Нет необходимости говорить о важности вопроса...
     М о л о т о в. Да, понятно.
     Г а р р и м а н. Он хотел бы приехать к Сталину как Друг...
     М о л о т о в. Он передаст Сталину. Но генералиссимус на отдыхе".
     Может  быть,  Гарриман  вспомнил  и  этот  эпизод,  когда в своей книге
"Специальный посланник Рузвельта к Сталину" писал: "Я должен сознаться,  что
для  меня  Сталин  остается  самой непостижимой, загадочной и противоречивой
личностью, которую я знал. Последнее суждение должна вынести  история,  и  я
оставляю за ней это право".
     В.   Павлов,  запивавший  этот  поразительный,  внешне  пустой  диалог,
зафиксировал  упорство  не  только  Молотова,  но   и   Гарримана.   Никакие
конференции,  просьбы президента не могли поколебать Молотова, превыше всего
на свете почитавшего волю "вождя". Вот так Молотов исполнял его  инструкции.
О  гибкости  не  могло  быть  и речи. Сталинская школа. Выслушав этот долгий
монолог наркома, Сталин вдруг сказал:
     - А может, и впрямь Гарриман хотел  тогда  что-то  важное  передать  от
Трумэна?
     Молотов  с  Берией  переглянулись:  они не поняли - шутит ли Сталин или
всерьез жалеет об упущенной возможности?
     Поскребышев завел несколько папок,  в  которых  хранились  материалы  с
распоряжениями  Сталина,  касающиеся  освобожденных  стран.  Их  так  много!
Недавно разыскивая нужный документ, он, Сталин, поразился их обилию. У  него
свежи  в  памяти  маневры Рюти в Хельсинки. От Коллонтай из Стокгольма стали
поступать сигналы, что финны "созрели" для выхода из войны, и вдруг 26  июня
1944 года, после приезда Риббентропа в Хельсинки, Рюти выступает с публичным
заявлением:  "Я,  как  президент  Финляндской  республики,  заявляю,  что не
заключу мира с  Советским  Союзом  иначе  как  по  соглашению  с  Германской
империей,  и не разрешу никакому правительству Финляндии, назначенному мной,
и  вообще  никому  предпринимать  переговоры  о  перемирии  или  мире,   или
переговоры,   преследующие   такую   цель,   иначе  как  по  согласованию  с
правительством Германской империи".
     Реакция  Сталина  была  быстрой:  ускорить  проведение   наступательной
операции на Карельской фронте;
     Он  давно  уяснил:  сильные удары всегда делают противника сговорчивее.
Так и случилось, хотя операция прошла менее успешно, чем  ожидал  Сталин.  В
конце  войны  он  был  более  требователен  и  не  менее суров к тем, кто не
оправдал его доверия. Да, финны уже 4 сентября 1944  года  примут  советские
условия  о прекращении военных действий против СССР. Но Сталин, будучи верен
себе, даст соответствующую оценку тем, кто должен был ускорить сговорчивость
Маннергейма. Оценку в своем духе:

     "Командующему Карельским  фронтом  члену  Военного  совета  Карельского
фронта
     Ставка  Верховного  Главнокомандования  считает, что последняя операция
левого крыла Карельского фронта закончилась неудачно в значительной  степени
из-за  плохой  организации  руководства  и управления войсками; одновременно
Ставка  отмечает   засоренность   фронтового   аппарата   бездеятельными   и
неспособными людьми. Кроме того, на ряде командных должностей стояли офицеры
финской   национальности,   которые,   естественно,  не  били  по-настоящему
действующих перед нашими войсками родственных им по национальности финнов  и
в  силу  этого  ае  могли  пользоваться  доверием  со стороны подчиненных им
войск...
     Военному совету Карельского фронта наладить твердое управление войсками
и изгнать бездельников и людей, не способных руководить войсками...
     Заместителя командующего Карельским фронтом  генерал-полковника  Ф.  И.
Кузнецова  откомандировать  в  распоряжение  начальника  Главного управления
кадров НКО. Начальника штаба фронта генерал-лейтенанта Б. А. Пигаревича, как
не  обеспечившего  должного  руководства  штабом   фронта,   освободить   от
занимаемой  должности  и  откомандировать в распоряжение начальника Главного
управления кадров  НКО.  Начальника  Оперативного  управления  штаба  фронта
генерал-майора В. Я. Семенова откомандировать в распоряжение..."
     Фронт своими действиями способствовал выходу из войны вражеской страны,
а Верховный  был  недоволен.  Сталин  понимал:  победа  над  Гитлером  и его
сателлитами рядом. Но и сейчас он остался верен союзническим обязательствам:
переговоры с Финляндией по  настоянию  Сталина  вели  представители  СССР  и
Англии,  выступавшей  от  имени  Объединеюшх  Наций.  19  сентября 1944 года
соглашение о перемирии было заключено,
     Перебирая в памяти события последних месяцев, Сталин поражался: на  что
только  ему.  Верховному Главнокомандующему, не приходится реагировать. Вот,
например,  его  директива   командующим   фронтами,   Председателю   Союзной
контрольной  комиссии  (СКК)  в Венгрии Ворошилову; заместителю Председателя
СКК в Румынии Сусайкову; в Варшаву - Шатилову.

     "Особо важная.
     За последнее время участились случаи посадки иностранных, в  том  числе
английских и американских, самолетов на территорию, занятую нашими войсками.
Вредное   благодушие,   ненужная   доверчивость   и  потеря  бдительности...
способствуют  использованию  этих   посадок   враждебными   элементами   для
переброски на территорию Польши террористов, диверсантов и агентов польского
эмигрантского правительства в Лондоне..."

     А вот еще один документ, подписанный им, Верховным Главнокомандующим:

     "О  с  о  б  о  в  а  ж  н  а  я.  Командующему  2-м Украинским фронтом
Командующему 3-м Украинским фронтом Копия: Маршалу тов. Тимошенко
     Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:
     1. Командующему 2-м Украинским фронтом в 10.00  31.8  ввести  войска  в
Бухарест.  Войска  в  городе  не задерживать и после прохождения через город
перейти к выполнению  задач,  поставленных  Директивой  Ставки  No  20  191,
стремясь  возможно быстрее занять район Крайова. При прохождении войск через
Бухарест иметь в воздухе, над городом возможно большее количество самолетов.
     . 2. Командующему 3-м Украинским фронтом  моторизованный  отряд  46  А,
вошедший  в  Бухарест, направить на Джурджу с задачей занять переправы через
р. Дунай...
     3. Обратить внимание на порядок  и  дисциплину  в  войсках,  проходящих
через Бухарест... 30 августа 1944 г.

     И, Сталин 20 часов 15 мин.
     Антонов".

     А  ведь  Антонеску  еще в начале месяца был в ставке у Гитлера, пытался
организовать оборону по линии Галац -  Фокшаны,  затем  круто  повернулся  к
англоамериканским   войскам.  Но  надеждам  румынского  диктатора  задержать
наступление советских войск и дождаться союзного вторжения не  суждено  было
сбыться.  Патриотические  силы,  воспользовавшись  победоносным продвижением
Красной Армии, 23 августа покончили с фашистской диктатурой  Антонеску.  Уже
после  подписанного  перемирия  Сталину доложили, что кое-где "органы" стали
вылавливать фашистских аге,нтов. Верховный тут же отреагировал:

     "Командующему  3-м  Украинским  фронтом  Командующему  2-м   Украинским
фронтом
     и тов. Тевченкову
     Ставка  Верховного  Главнокомандования  воспрещает производить аресты в
Болгарии и Румынии. Впредь никого без разрешения Ставки не арестовывать..."

     Подумал: кто же к нему будет  обращаться  за  разрешением?  Пусть  сами
разбираются...

     "Особо  важная.  Маршалу Тито Копия - Маршалу Толбухину Вы обратились к
Маршалу Толбухину с  требованием  вывести  болгарские  войска  из  Сербии  и
оставить  их  только  в  Македонии.  Кроме  того,  Вы  указали  Толбухину на
неправильные действия  болгарских  войск  при  распределении  захваченных  у
немцев  трофеев. Считаю необходимым сообщить Вам по этим вопросам следующее:
..
     1. Болгарские войска действуют на территории Сербии  по  общему  плану,
согласованному  с  Вами  и  по  Вашей  просьбе,  изложенной  в телеграмме от
12.10.44 за  No  337,  оказывая  советским  войскам  существенную  помощь...
Поскольку  на  территории Югославии остается еще крупная группировка немцев,
выводить сейчас болгарские войска из Сербии нам нельзя...
     2. По вопросу о трофеях. Закон войны таков, что  трофеи  получает  тот,
кто их захватывает... 18 октября 1944 г. 19.10 мин.

     Алексеев, друг (Сталин)".

     Листая подписанные им документы, Сталин видел:
     сколько  различных  дел  и  нигде  нельзя  допустить промашки! Молодец,
Антонов, наловчился, многие телеграммы международного  характера  составляет
так, что и Молотову делать нечего. Вот, например:

     "Особо важная.
     Командующему  войсками  3-го  Украинского фронта, Члену Военного совета
фронта
     На Ваше донесение от 4.4 за No 024/ж Ставка указывает:
     1. Карлу Реннеру оказать доверие.
     2. Сообщить ему, что в деле восстановления  демократического  режима  в
Австрии командование Советских войск окажет ему поддержку.
     3. Сообщить ему, что советские войска вступили в пределы Австрии не для
захвата .территории Австрии, а для изгнания фашистов-оккупантов. 4.4.45

     И. Сталин 19 часов 30 мин.
     Антонов".

     Сталин  продолжал  медленно  перебирать  документы, которые он подписал
только за последнее время. Нужно будет спросить Антонова, сколько директив и
приказов на войну издала Ставка. Но разве  это  все?  А  постановления  ГКО,
Политбюро,   Наркомата  обороны?  Задали  они  работы  историкам...  У  него
шевельнулась мысль:
     нужно  поручить   надежному   человеку   просмотреть   его   переписку,
распоряжения,  директивные документы... Не должно остаться ничего, что могло
бы бросить тень на его деятельность  в  годы  войны.  Хотя  он  помнил,  что
большинство "сомнительных" распоряжений отдавал устно...
     Вот   целая   папка  "венгерских  бумаг"...  Доклад  Сталину  о  беседе
генерал-полковника Кузнецова с генерал-полковником  венгерской  армии  Вереш
Яношем  о создании нескольких венгерских соединений. Здесь же копии приказов
командующего войсками 9-й гвардейской армии генерал-полковника  Глаголева  о
включении  в  состав  объединения  2-й  и  6-й  венгерских пехотных дивизий,
распоряжение Сталина начальнику продовольственного снабжения  Красной  Армии
генерал-лейтенанту   Павлову  о  передаче  правительственному  комиссару  по
снабжению Будапешта большого количества продуктов. Следом за этим документом
телеграмма Бела Миклоша, Председателя Венгерского Временного правительства:

     "Маршалу Сталину
     Со времени освобождения доблестной  Красной  Армией  гор.  Будапешт  от
проклятого  немецкого  владычества  трудящиеся города уже вторично чувствуют
влиятельную помощь Советского Союза, которая вызывает значительное улучшение
до теперешнего горького Общественного  снабжения...  Согласно  постановлению
Венгерского  Временного  правительства  выражаю  искреннюю  благодарность  и
приветствую великого Маршала Советского Союза..."

     Сталин отложил в сторону телеграмму Миклоша  и  подумал:  каких  только
маневров  не  предпринимал  Хорти, с тем чтобы союзники пришли на территорию
Венгрии раньше, а ничего не получилось. Его обращения то  к  Гитлеру,  то  к
союзникам,   то,  наконец,  к  нему,  Сталину,  окончились  тем,  что  Хорти
арестовали немцы. Судьба марионеток всегда такова, в конечном счете  они  не
нужны никому. Последний союзник Германии рухнул. Более того, Сталин настоял,
чтобы  Румыния,  Болгария,  Венгрия  не просто вышли из фашистского блока, а
объявили Германии войну, Союзники не могли бросить камень в огород  Сталина;
о  всех  своих  шагах,  действиях в странах, куда вступили советские войска,
Верховный Главнокомандующий информировал державы антигитлеровской коалиции.
     Вот документ, который он подписал только на.днях:

     "Командующему войсками 2-го Украинского фронта и маршалу Тимошенко
     В связи с  отходам  противника  перед  4-м  Украинским  фронтом  Ставка
Верховного Главнокомандования приказывает:
     1. Главные силы войск фронта развернуть на запад и нанести удар в общем
направлении  на  Йиглава,  Улабинг,  Гари, в дальнейшем выйти на р. Влтава и
освободить Прагу.
     2.  Частью  сил  правого  крыла  фронта-   продолжать   наступление   в
направлении Оламоуц. 2 мая 1945 г.

     И, Сталин 19 часов
     Антонов".

     А  вот  документ,  который  в день Победы принес Берия. Да, у него свои
заботы... Сталин, правда, подписал директиву через два дня, приказав,  чтобы
в  ней  была  отражена  судьба  граждан  союзных  стран  и  бывших советских
военнопленных.

     "Особо важная
     Командующим войсками 1-го, 2-го Белорусских,
     1-го, 2, 3, 4-го Украинских фронтов Тов, Берия,  тов.  Меркулову,  тов.
Абакумову, тов. Голикову, тов. Хрулеву, тов. Голубеву.
     В  целях  организованного  приема  и. содержания освобожденных союзными
войсками на территории Западной Германии бывших  советских  военнопленных  и
советских  .граждан,  а  также  передачи освобожденных Красной Армией бывших
военнопленных   и   граждан   союзных   нам   стран,    Ставка    Верховного
Главнокомандования приказывает:
     Военным  советам сформировать в тыловых районах лагери для размещения и
содержания бывших военнопленных и репатриируемых советских граждан на  10000
человек каждый лагерь. Всего сформировать:
     во  2-м  Белорусском  фронте-15,  в  1-м Белорусском фронте - 30, в 1-м
Украинском фронте - 30, в 4-м Украинском  фронте  -  5,  во  2-м  Украинском
фронте - 10, в 3-м Украинском фронте-10 лагерей. Размещение лагерей частично
можно допускать и на территории Польши.
     Проверку   в  формируемых  лагерях  бывших  советских  военнопленных  и
освобожденных   граждан   возложить:   бывших    военнослужащих-на    органы
Контрразведки   "Смерш";   гражданских   лиц   -   на  проверочные  комиссии
представителей НКВД, НКТБ и  "Смерш",  под  председательством  представителя
НКВД. Срок проверки не более 1-2 месяцев.
     Передачу  освобожденных  Красной  Армией бывших военнопленных и граждан
союзных  нам  стран   представителям   союзного   командования   производить
распоряжением военных советов и уполномоченного СНК СССР...
     11 мая 1945 г.

     И. Сталин 24 часа 00 мин.
     Антонов".

     Сталин  прикинул:  около  сотни лагерей... Сколько же выжило в плену, в
неволе? А сколько там оказалось всего? Но сейчас, когда он,  триумфатор,  на
виду у всего мира, не Хотелось об этом думать. Когда-нибудь он поручит Берии
назвать официальную цифру. Для историков и писателей. А пока он наткнулся на
документ, который продиктовал сам в 1942-1943 годах:

     "Командующим  войсками  1-го  и  2-го  Белорусских  и  1-го Украинского
фронтов
     При встрече наших войск с американскими и английскими  войсками  Ставка
Верховного Главнокомандования приказывает руководствоваться следующим:
     1.  Старшему  войсковому  начальнику,-  на  участке  которого произошла
встреча, в первую очередь связаться со старшим начальником американских  или
английских  войск  и  установить  совместно  с  ним разграничительную линию.
Никаких сведений о наших планах и  боевых  задачах  наших  войск  никому  не
сообщать.
     2.  Инициативу  в  организации  дружеских  встреч на себя не брать. При
встречах с союзными  войсками  относиться  к  ним  приветливо.  При  желании
американских  или  английских войск организовать торжественную или дружескую
встречу с нашими войсками..."
     Половодье братаний, встреч, вечеров его уже начинало раздражать. Вот  и
Жуков   вместе   с   Вышинским   вылетают   по  приглашению  Эйзенхауэра  во
Франкфурт-на-Майне. Жуков в своей телеграмме  просит  у  Сталина  разрешения
наградить  10  офицеров  штаба  Эйзенхауэра  орденом Красного Знамени и 10 -
медалью "За боевые заслуги"... Сначала они  наградят  американцев,  а  затем
сами  получат  награды...  Ликуют,  торжествуют,  а послевоенные дела еще не
улажены.  Сталин  имел  в   виду   подготовку   к   Берлинской   конференции
руководителей  трех  союзных  держав, которая должна решить сложные вопросы,
связанные  с  устройством  послевоенного  мира.  Да  и  война  ведь  еще  не
кончилась...  Сталин  не  будет тянуть, как его партнеры, со вторым фронтом.
Свое обязательство, данное в Ялте, вступить  в  войну  против  Японии  через
два-три месяца после капитуляции Германии он безусловно выполнит.
     Только  сегодня,  28  июня,  он,  Сталин, подписал несколько директив с
грифом "Совершенно секретно. Особой важности" о подготовке к 1 августа  всех
необходимых   мероприятий   для   "проведения,  по  особому  приказу  Ставки
Верховного  Главнокомандования  наступательной   операции".   В   директивах
командующему   войсками   Дальневосточного   фронта,   Приморской  группы  и
Забайкальского фронта (с началом боевых  действий  Приморская  группа  будет
переименована  в 1-й Дальневосточный фронт, а Дальневосточный фронт - во 2-й
Дальневосточный) ставились задачи по  разгрому  Квантунской  армии  японцев.
"Все   подготовительные   операции   провести   с   соблюдением   строжайшей
секретности. Командующим армиями задачи поставить лично, устно, без вручения
письменных директив фронта". Сталин уже решил, что пошлет на  восток,  кроме
Василевского,  также  Мерецкова,  Пуркаева,  Иванова,  Масленникова, Шикина,
остальных военных руководителей пусть предложит Главное  управление  кадров.
Воевать теперь умеют многие...

     (Окончание в следующем номере)

     (1) И.А. Серов в то время один из ответственных сотрудников НКВД.

     (2) С. Р. Рудник-начальник штаба 58-й гвардейской стрелковой дивизии.

     (3)  (3)  Летом  1944 г. полтавский аэродром использовался американской
авиацией для "челночных" операций.


     Источник: Дмитрий Антонович Волкогонов ТРИУМФ И ТРАГЕДИЯ

     (Политический портрет И. В. Сталина) Книга вторая
QMS, Fine Reader 4.0 pro
MS Word 97, Win 98
Новиков Василий Иванович
понедельник 21 Сентября 1998, 18:27




                    За ошибки государственных деятелей
                    расплачивается нация.
                                    Н. Бердяев




     Книга вторая

     Волкогонов Д. А., 1989 г. Книгу первую см. в "Роман-газете" No 19-20 за
1990 г.



     Самая жестокая тирания - та, которая
     выступает под сенью законности и под
     флагом справедливости.

     Ш. Монтескье

     9 мая Сталину принесли стенограмму  состоявшейся  церемонии  подписания
Акта  о безоговорочной капитуляции Германии. Судя по тексту, все завершилось
быстро. Хотя нет, была  какая-то  заминка.  Об  этом  ему  звонил  Серов  из
Берлина,  а  затем доложил и Берия. Произошла, по их словам, задержка на 2-3
часа  церемонии  подписания  акта  о  капитуляции  "по  причине   небрежного
отношения  к  делу работника наркоминдела - посла Смирнова, который в тексте
документа о капитуляции немцев,  переданного  из  Москвы,  пропустил  четыре
строчки,  а  союзники  это  заметили  и отказались подписать. После сверки с
нашим подлинным текстом пропущенное было  добавлено,  и  текст  документа  о
капитуляции  никаких  возражений  не  встречал". Сталина тогда покоробило от
этой извечной расхлябанности, которая сопутствует нам везде.
     Читая стенограмму. Верховный старался мысленно представить атмосферу, в
которой происходило подписание акта. Такая длинная страшная война и такой ее
короткий конец. Последние слова Жукова,  руководившего  церемонией,  Сталину
показались  даже слишком приземленными: "Поздравляю Главного маршала авиации
Теддера, генерал-полковника американской армии  Спаатса,  главнокомандующего
французской  армией генерала Делатр де Тассиньи с победным завершением войны
над Германией". Такой будничный венец...  Впрочем,  до  венца  еще  дело  не
дошло.  Наступает, тяжелый торг с союзниками о послевоенном устройстве мира.
Война с Японией много времени не займет. Но как важно сохранить главный плод
победы - долгий, стабильный мир!
     Сталин понимал, что его  авторитет  -  до  войны  непререкаемый  только
внутри   страны   да,  наверное,  еще  в  Коминтерне,-  стал  международным,
всемирным. Лидеры западных держав  при  личных  встречах,  в  ходе  обширной
переписки  воздавали  хвалу  руководителю Советского государства, Верховному
Главнокомандующему Вооруженными  Силами  СССР.  Новый  президент  США  Гарри
Трумэн  в  послании  Сталину отметил, что "Вы продемонстрировали способность
свободолюбивого и в высшей  степени  храброго  народа  сокрушить  злые  силы
варварства,  как  бы  мощны  они  ни  были.  По случаю нашей общей победы мы
приветствуем народ и армию Советского Союза и их превосходное  руководство".
Черчилль  обратился,  как  всегда,  с  более эмоциональным и, пожалуй, более
глубоким посланием. Его по поручению британского премьера огласила 9 мая  по
радио  госпожа  Клара  Черчилль. В послании говорилось: "Я шлю Вам сердечные
приветствия  по  случаю  блестящей  победы,  которую  Вы  одержали,   изгнав
захватчиков  из  Вашей страны и разгромив нацистскую тиранию. Я твердо верю,
что от дружбы и взаимопонимания между британским и русским народами  зависит
будущее  человечества.  Здесь, в нашем островном отечестве, мы сегодня очень
часто думаем о Вас, и мы шлем Вам из глубины наших сердец пожелания  счастья
и  благополучия.  Мы  хотим,  чтобы после всех жертв и страданий той мрачной
долины, через которую мы вместе  прошли,  мы  теперь  в  лояльной  дружбе  и
симпатии могли бы дальше идти под ярким солнцем победоносного мира..." Тогда
могло  показаться  невероятным,  что  этот  же человек очень скоро в Фултоне
скажет совсем другое.
     Де Голль, которого Сталин считал чопорным гордецом, и тот  признал  его
особую роль в Победе, подчеркнув в приветственной телеграмме: "Вы создали из
СССР  один  из  главных  элементов  борьбы против держав-угнетателей, именно
благодаря этому могла быть  одержана  победа.  Великая  Россия  и  Вы  лично
заслужили  признательность  всей  Европы,  которая  может  жить и процветать
только будучи свободной". Как все заговорили после Победы... А что  говорили
накануне  войны? Сколько сегодня поздравлений! Вот приветственные телеграммы
от Болеслава  Берута,  Чан  Кайши,  Иосипа  Броз  Тито,  регентов  Болгарии,
Маккензи Кинга, Юхана Нюгорсволла, Джозефа Чифли, Махмуда Фахми Эль Нокраши,
Зденека   Фирлингера,   Миклоша   Бела,  Карла  Маннергейма,  многих  других
государственных лидеров. Сталин, отодвинув кипу приветственных посланий и по
привычке взяв в руку трубку, пустился в  свои  обычный  многолетний  путь  -
двадцать шагов в одну сторону кабинета, столько же в другую.
     В  разворошенном  мире  все  пришло  в  движение  -  народы,  армии, их
руководители. Даже полупарализованный Рузвельт пускался в дальние  вояжи  на
крейсерах,  самолетах.  Только  Сталин обошелся за минувшую войну минимумом:
единственный в жизни полет на самолете в Тегеран в 1943 году, выезд  в  Крым
для встречи с Черчиллем и Рузвельтом в начале 1945 года, секретное посещение
фронта  в  августе  1943 года. "Вождь" самого крупного в мире государства не
любил пересекать его пространства. Он хотел знать все, но только отсюда,  из
своего кабинета. Из Кремля, как ему казалось, он научился видеть далеко, как
с  вершины  Эльбруса.  Привычка  к  затворничеству  (Кремль  - ближняя дача)
усиливала "загадочность" Сталина. Не знаю, как бы он вел  себя,  будь  в  то
время  телевидение?  Захотел бы, как Брежнев, непрерывно мелькать на экране?
Но тогда Сталин предпочитал, чтобы о нем говорили, писали, думали, видя  его
как  можно  реже.  Его  устраивал  очень  узкий  круг личного общения: члены
Политбюро, иногда -несколько наркомов, военачальников,  редко  -  зарубежные
деятели.
     Скоро  ему  предстоит  последняя в его жизни зарубежная поездка. Сталин
через специального помощника президента США Гарри  Гопкинса,  с  которым  он
встретился  26  июня  в  Москве,  предложил  союзникам, не откладывая дела в
долгий ящик, .Провести встречу в верхах в Берлине. Сталин чувствовал, что за
годы войны у него накопилась свинцовая усталость,  которую  становилось  все
труднее  преодолевать.  Шестьдесят  пять  лет,  из  которых большинство были
бурными, и словно гири висели на его ногах. Он твердо решил после завершения
войны на востоке подумать о серьезном и продолжительном отдыхе  на  юге.  Он
верил,  что  родной Кавказ вдохнет в него новые силы. До войны Сталин обычно
уезжал в конце лета на  юг  на  полтора-два  месяца,  продолжая  и  из  Сочи
пристально следить за делами.
     Трумэн  и  Черчилль,  согласившись  на встречу в Берлине, отодвинули ее
дату на 15 июля 1945 года. Сталин еще не знал, что президент США,  предлагая
время   проведения   конференции,   исходил   из   готовности  к  испытаниям
американской атомной бомбы. (В Советском Союзе тоже развертывались работы  в
этой  области,  курировать  которые  поручили  Берии.  Еще в марте 1945 года
Сталин вызвал начальника ГУК  НКО  генерал-полковника  Ф.  И.  Голикова  для
доклада:  увольняются  ли  из  армии специалисты-физики для направления их в
научно-исследовательский  физический  институт  Д.  В.  Скобельцына,  другие
научные  центры.  Берия  еще  раньше  доложил,  что  в подведомственной НКВД
системе им создано несколько лабораторий, куда привлечены ученые-"зэки"). Но
когда Трумэн в Потсдаме сообщил Сталину об успешном испытании  в  Аламогордо
атомной  бомбы,  тот  внешне  не  проявил  никакого интереса. А. А. Громыко,
принимавший участие в Берлинской (Потсдамской) конференции,  пишет  в  своих
мемуарах,  что  "Черчилль  с волнением ожидал окончания разговора Трумэна со
Сталиным. И  когда  он  завершился,  английский  премьер  поспешил  спросить
президента США:
     - Ну как? Тот ответил:
     - Сталин  не задал мне ни одного уточняющего вопроса и ограничился лишь
тем, что поблагодарил за информацию".
     Собеседники гадали, понял ли Сталин значение этого  сообщения?  Они  не
знали,  что  в  тот  же  вечер в Москву Берии пошла шифровка о необходимости
предельно ускорить работы  в  ядерной  области.  Но  это  будет  24  июля  в
Потсдаме. А пока Сталин готовился к поездке.
     "Вождь"  сразу же отверг план перелета на "Дугласе". Берия, ссылаясь на
мнение  специалистов,  пытался  доказать,  что   перелет   будет   абсолютно
безопасным.  Но  диктатор  был непреклонен. Он до сих пор с ужасом вспоминал
миг, когда летел в конце 1943 года в Тегеран и  где-то  над  горами  самолет
несколько  раз  провалился  в  воздушную  яму.  Вцепившись в ручки кресла, с
искаженным от страха лицом, Верховный едва пришел в себя, долго  не  решаясь
посмотреть  на  Ворошилова,  сидящего  в кресле напротив: заметил ли тот его
беспомощное состояние? А тот, похоже, сам испытал подобные ощущения. Поэтому
в Берлин решили  ехать  поездом.  Берия  проработал  специальный  маршрут  -
севернее  обычного.  Спецпоезд  с  бронированными  вагонами, особой охраной,
особым сопровождением.
     Расскажу об этом подробнее, ибо операция по доставке "вождя"  в  Берлин
готовилась,  пожалуй,  куда  тщательнее,  чем многие боевые операции. Сталин
требовал частых докладов о ходе подготовки к конференции, об обеспечении его
переезда, интересовался деталями, давал указания. К операции по  доставке  и
жизнеобеспечению  "вождя"  были  подключены  десятки  тысяч  человек. За две
недели до поездки на столе у генералиссимуса  лежал  документ,  который  как
нельзя лучше характеризует отношение Сталина к собственной персоне.

     "Товарищу Сталину И. В. Товарищу Молотову В. М.
     НКВД  СССР докладывает обокончании подготовки мероприятий по подготовке
приема и размещения предстоящей конференции (так в тексте.- Примеч. Д.  В.).
Подготовлено  62  виллы  (10  000  кв. метров и один двухэтажный особняк для
товарища Сталина: 15 комнат, открытая веранда, мансарда,  400  кв.  метров).
Особняк  всем  обеспечен.  Есть  узел  связи. Созданы запасы дичи, живности,
гастрономических,  бакалейных  и  других  продуктов,  напитки.  Созданы  три
подсобных хозяйства в 7 км от Потсдама с. животными и птицефермами, овощными
базами;  работают  2  хлебопекарни.  Весь  персонал  из Москвы. Наготове два
специальных аэродрома. Для охраны доставлено 7  полков  войск  НКВД  и  1500
человек  оперативного  состава.  Организована  охрана  в 3 кольца. Начальник
охраны особняка -  генерал-лейтенант  Власик.  Охрана  места  конференции  -
Круглов.
     Подготовлен специальный поезд. Маршрут длиной в 1923 километра (по СССР
1095,  Польше  - 594, Германии-234). Обеспечивают безопасность пути 17 тысяч
войск  НКВД,  1515  человек  оперативного  состава.  На   каждом   километре
железнодорожного  пути  от 6 до 15 человек охраны. По линии следования будут
курсировать 8 бронепоездов войск НКВД.
     Для Молотова подготовлено 2-этажное здание (11 комнат).  Для  делегации
55 вилл, в том числе 8 особняков.
     2 июля 1945 года.
     Л. Берия".

     Я опустил лишь некоторые подробности. Трудно найти прецеденты таких мер
безопасности.  А  как  далеко ушел "вождь" в своем "аскетизме" с 20-х годов!
Чем больше росла слава Сталина и чем больше он старел, тем сильнее боялся за
свою жизнь. До самого отправления Сталин осведомлялся  у  Берии,  иногда  по
нескольку  раз  в день, то о скрытности отъезда, то о толщине бронированного
листа вагона, то о графике движения по территории Польши... Вспоминал ли он,
что этот же путь - от Москвы до Берлина - советский  солдат  прошел  пешком,
под огнем противника? Судя по масштабам приготовлений,- едва ли.
     Встретившись в 12 часов дня 17 июля в Потсдаме с Трумэном, Сталин после
обмена приветствиями сказал:
     -Прошу  извинить  меня  за  опоздание  на  один  день. Задержался из-за
переговоров с китайцами. Хотел лететь, но врачи не разрешили.
     - Вполне  понимаю.  Рад  познакомиться  с  генералиссимусом  Сталиным,-
ответил Трумэн.
     Сталин опоздал, чтобы подчеркнуть свою значимость. Великого вождя можно
и нужно ждать... Этот психологический прием Сталин применял не однажды. Член
английской  делегации на переговорах в Потсдаме сэр Уильям Хэйтер вспоминал:
"...Сталин все время опаздывал на заседания, и нам приходилось долго ожидать
его прибытия".
     Вечером "большая тройка" начала  делить  плоды  Победы  в  Европе.  Это
оказалось  проще, нежели сохранить союз надолго. Все они чувствовали, что их
странный альянс доживает, пожалуй, последние дни.  Правда,  август  еще  раз
напомнит об этом союзе.
     Ни  Сталин,  ни его партнеры еще не могли знать, что спустя десятилетия
мир  узнает  о  "новом  мышлении",   для   которого   приоритетными   станут
общечеловеческие   ценности.   Тогда   это  казалось  абсолютной  утопией...
Союзникам предстояло не только поделить плоды Победы, но и  осмыслить  новый
расклад сил.



     Длинный  кортеж  машин,  сопровождавший  Сталина, подкатил к небольшому
серому  особняку  в  7-8  минутах  езды  от  Цецилиенгофа,  дворца   бывшего
германского  кронпринца Вильгельма. Начиная с 17 июля, в течение двух недель
главы трех  держав  подводили  итоги  войны,  определяли  будущее  Германии,
спорили  о  судьбах  стран  Восточной Европы, искали пути решения "польского
вопроса",   делили   германский   флот,   определяли   размеры    репараций,
договаривались о суде над военными преступниками, примерных сроках окончания
войны   с  Японией  и  обговаривали  множество  других  дел.  На  тринадцати
заседаниях глав правительств, двенадцати - министров  иностранных  дел  были
рассмотрены  десятки  вопросов,  обсуждены  более  сотни  проектов различных
документов.
     Сталин, возвращаясь в свой двухэтажный особняк,  просматривал  шифровки
из  Москвы,  иногда звонил туда по правительственной связи, подходил к окну.
садился в кресло и смотрел на парк, красивое  озеро,  чахлые  сосны.  О  чем
думал  Сталин,  находясь  на  земле, породившей гигантскую военную машину, с
которой он вел четыре  бесконечно  долгих  года  смертельную,  изнурительную
борьбу?  Может быть, вспомнил, что здесь, на этой земле, родилась идеология,
главным жрецом которой уже долгие годы был сам? Может быть, вспомнил  Пленум
ЦК партии в январе 1924 года, когда, выступая в прениях по докладу Зиновьева
о  международном положении, он заявил, что "не поддерживает репрессии против
Радека за его ошибки в германском вопросе"? Однако Сталин осудил  Радека  за
его  курс  на  союз с германскими социал-демократами, не поняв, по существу,
что отсюда берет начало одна из его ошибочных линий в  международных  делах.
Может быть, объединись коммунисты с социал-демократами, они не дали бы гидре
фашизма  поднять  голову...  А репрессии-пока преждевременны, их время тогда
еще не пришло. Подумав о Радеке, вспомнил  его  шутку-каламбур,  пущенную  в
1928  году,  когда  тот  был  в  Томске,  в  ссылке. Но теперь уже сосланный
Сталиным. Шутку эту Сталин ему не простил. Генсеку  передали,  что  в  своем
кругу  Радек сказал: "У нас со Сталиным расхождение по аграрному вопросу: он
хочет, чтобы моя персона лежала в сырой  земле,  а  я  хочу  -  наоборот..."
Правда,  за  время  своей  ссылки Радек быстро сменил ориентацию. В сентябре
1928 года он прислал телеграмму Сталину с  протестом  против  Продолжавшихся
арестов  и  ссылок  членов  троцкистской  оппозиции и с требованием] вернуть
Троцкого по состоянию здоровья из Алма-Аты. А  уже  через  полгода  в  своем
письме  Сталину  и  в  ЦК  ВКП(б)  осудил  выступления Троцкого в буржуазной
печати...
     Чем больше лет, тем чаще память обращается к былому., Давно нет Радека,
а вот вспомнил его; когда-то он в начале 20-х  годов  занимался  "германским
вопросом"...  Может  быть,  Сталин,  устав  от  долгих  дебатов с Трумэном и
Черчиллем, вспомнил Тельмана, которому он не смог (или не захотел) помочь? В
конце  1939  года  Молотов  доложил  о   телеграмме   тогдашнего   Советника
полпредства  СССР  в Берлине Кобулова. Тот сообщал, что к нему в полпредство
приходила жена Э. Тельмана. Она, зная о заключенном договоре  "о  дружбе"  с
Германией,   просила   Москву  попытаться  вырвать  ее  мужа  из  фашистских
застенков. О себе она сказала, что "у нее никакого выхода нет, ибо  она,  не
имея  средств  к  существованию, буквально голодает". Кобулов заявил ей, как
говорится в телеграмме, что "мы ничем помочь ей  не  можем".  На  глазах  ее
появились  слезы,  и  она  спросила:  "Неужели  вся  его  ра-боТа  в  пользу
коммунизма прошла даром?" Кобулов повторил ей свой ответ. Советник  сообщал,
что жена Тельмана "просила нашего совета - может ли она обратиться к Герингу
с заявлением; я ответил, что это ее частное дело. Тельман, очень огорченная,
ушла".
     Сталин  помнил, что, посмотрев тогда на Молотова, он сказал, подумайте,
может быть, нужно помочь жене Тельмана  марками?  Но  никакого  радикального
решения  в  отношении  Эрнста  Тельмана,  сумевшего  из фашистских застенков
передать несколько писем в Москву с просьбами о помощи, не принял. Сталин не
хотел лично обращаться к Гитлеру с просьбой, не хотел "омрачать" договор  "о
дружбе".  Хотя,  отправив  в  Германию группу антифашистов, мог вызволить не
только Тельмана. Пожалуй, Кобулов был прав, заявив, что  "это  частное  дело
Розы Тельман". Никаких угрызений совести, как всегда, Сталин не испытывал.-А
совести,  обращенной  в  прошлое, для него вообще не существовало... Правда,
размышляя о Розе Тельман, он вспомнил, что сразу же после победного  аккорда
войны  Берия  доложил  ему  один  документ;  связанный  с  вождем  немецкого
пролетариата. Да, да, он помнил, был такой документ.

     "ГКО, товарищу Сталину И. В.
     Уполномоченный НКВД  СССР  по  2-му  Белорусскому  фронту  тов.  Цанава
сообщил,  что  Оперативными  группами  НКВД обнаружены жена Э. Тельмана Роза
Тельман, бежавшая из концлагеря и скрывавшаяся  в  г.  Фюрстенберг,  и  дочь
Тельмана Фестер Ирма, освобожденная частями Красной Армии из концлагеря в г.
Нойбранденбург...
     Тельман  Р.  рассказала,  что  последний раз видела Тельмана 27 февраля
1944 года в тюрьме г. Беутен в присутствии работника гестапо. Он сказал, что
его подвергают постоянным пыткам, требуя отказа от своих убеждений... 11 мая
1945 года.
     Л. Берия".

     Сталин, прочитав донесение, сказал  Поскребышеву,  чтобы  освобожденным
близким   Э.   Тельмана  были  созданы  соответствующие  условия  и  оказана
необходимая помощь. Может быть, что-то у "вождя" запоздало шевельнулось... А
впрочем, сколько таких дел возникало в  конце  войны!  Вот  Серов,  один  из
заместителей  Берии,  сообщает,  что  на участке фронта, где действовала 1-я
Польская пехотная дивизия, освобожден из немецкого концлагеря в Ораниенбурге
бывший премьер-министр Испанской Республики Франсиско Ларго Кабальеро; он  в
крайне  истощенном  состоянии,  просит  сообщить  семье,  что жив... Или еще
сообщение Круг-лова, что румынский король Михай оказал содействие  в  побеге
из   плена   своему  родственнику  майору  Гогенцоллериу  и  сыну  немецкого
промышленника Круппа - оберлейтенанту фон  Болен  унд  Гольбах...  Разве  он
может  уследить  или  среагировать  на  весь  этот калейдоскоп имен, фамилий
бывших и настоящих, сановных и простых?! Пусть занимаются этими делами Берия
и Молотов. От него зависело  нечто  более  важное:  политическое  завершение
войны. Одержав военную победу, он не имеет права упустить ее на политической
арене.  Его больше занимали сегодняшние дела. Хотя, несмотря на навалившуюся
после войны усталость, Сталин  еще  не  "остыл"  от  пережитого,  не  пришел
полностью в себя от победного триумфа.
     С  овального  балкона особняка он видел, что везде - на берегу озера, у
входа в небольшой парк его резиденции, на тихой улочке,  .  откуда  выселили
жителей,;  стояли  часовые.  Он  считал,  что война окончательно сделала его
военным. До конца своих дней  он  не  расстанется  с  маршальским  мундиром.
Кстати,  А. В. Хрулев с членами Политбюро привел ему однажды трех молодцов в
форме, наполовину состоявшей из золотых галунов, золотых лампасов,  золотого
шитья везде, где можно было только придумать...
     - Что это? - непонимающе посмотрел на вошедших Сталин.
     - Это   три  варианта  предлагаемой  формы  Генералиссимуса  Советского
Союза,- ответил Хрулев, начальник Главного управления тыла Красной Армии.
     Сталин еще раз зло посмотрел на золоченую бутафорию и с  бранью  выгнал
из  кабинета  всю компанию. На кого он будет похож в этой форме? На швейцара
из дорогого ресторана или клоуна? Недоумки" Правда, Сталин не забыл, что его
указание о подготовке эскиза  ордена  "Победа"  Хрулев  исполнил  быстро.  В
первом варианте, который Верховный рассмотрел 25 октября 1943 года, в центре
ордена  были  силуэты  Ленина и Сталина. Верховному не понравилось избитое в
тысячах вариантов изображение двух вождей, где его, Сталина,  профиль  можно
узнать лишь по характерному кавказскому носу и усам... Готовящийся к триумфу
будущий  генералиссимус  предложил  в  центре  ордена разместить Кремлевскую
стену со Спасской башней,  дать  голубой  фон.  Орден  сделать  из  платины.
Бриллиантов  -  не  жалеть. Сталин еще до учреждения высшего полководческого
ордена решил, что его удостоятся лишь  единицы.  5  ноября  Сталин  утвердил
эскиз  ордена,  а  8-го был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР об
его учреждении-.  Сталин  вздохнул:  "Даже  орден  без  него  изготовить  не
могли..."
     Вернувшись  из  прошлого, далекого и близкого, Сталин вновь обратился к
заботам сегодняшним. Слушая переводы речей своих партнеров  по  переговорам,
он  по привычке что-нибудь чертил, рисовал на листе бумаги. Обычно перед ним
лежали  несколько  цветных  карандашей,  ручка.  Иногда   он   десятки   раз
механически  писал  какое-либо  слово,  сосредоточиваясь  между  тем  на его
скрытом и подлинном смысле:
     "репарации", "контрибуция", "части, доли репарации"... Иногда  же,  как
это  заметил  барон  Бивербрук во время переговоров в Москве в начале войны,
Сталин рисовал "бесчисленное множество волков на бумаге  и  раскрашивал  фон
красным  карандашом". Пока переводчик заканчивал перевод, он добавлял к стае
еще волка, растворявшегося в кровавых сумерках жестокого времени...
     Сталин понимал, что разгром фашизма превращает СССР в  сверхдержаву,  а
его,  вождя  этого  государства,-  в  одного из самых великих (но он в душе,
наверное, думал -  самого  великого)  лидеров  современности.  Его  западные
партнеры - временщики, дети "демократии". Рузвельт был крупный политик, но и
он,  закончив  свой  срок,  ушел бы из Белого дома, если бы остался жив. Вот
Черчилль приехал на конференцию в полной уверенности, что его партия победит
на выборах. Вспомнил, как во время встречи с Трумэном 17 июля  тот,  отвечая
на вопрос Сталина-виделся ли президент с Черчиллем, сказал:
     - Да, виделся вчера утром. Черчилль уверен в своей победе на выборах.
     - Английский народ не может забыть победителя,- согласился Сталин.
     А  вон  как  все  повернулось: 26 июля было объявлено, что консерваторы
потерпели поражение, и Черчилля заменил в Потсдаме  новый  английский  лидер
Клемент Эттли. Сталину это было непонятно. Эти "гнилые демократии" сами себя
ослабляют,  считал  генералиссимус.  Система,  которую  он создал, исключает
такую "чехарду". Он знал, что будет находиться на  вершине  власти  столько,
сколько  позволит его здоровье. (А на свое здоровье, несмотря на появившиеся
симптомы переутомления, он надеялся. Ведь он же  выходец  с  Кавказа!)  Знал
Сталин,  что  на той вершине, овеваемой ветрами истории, было место лишь для
него одного.
     Сталин давно уже, как французский "король-солнце", отождествлял себя  с
государством,  обществом,  партией.  Председатель Совета Народных Комиссаров
уже привык к тому, что говорил от имени народа, указывал ему путь  в  полной
уверенности, что осчастливливает его. Чем величественнее держава, тем выше и
ее  руководитель. Война выдвинула СССР на самые высокие рубежи в мире. И для
Сталина это было его самое высокое возвышение. С первых послевоенных месяцев
кривая его судьбы  стала  быстро  приближаться  к  апогею  всемирной  славы,
могущества и священного культа.
     К  плодам Победы Сталин относил не только разгром фашизма и превращение
СССР в одно из самых влиятельных государств. Генералиссимус  уже  чувствовал
подспудные толчки в здании антигитлеровской коалиции, которые скоро разрушат
его  до  основания.  Но он не мог и предположить, что все это произойдет так
стремительно. Только проницательный глаз  мог  заметить,  что  за  столом  в
Цецилиентофе  сидят  союзники, которых можно назвать "друзья-враги". Сталина
не ввела в заблуждение фраза, сказанная Трумэном при их первой встрече:  он,
Трумэн,   "хочет  быть  другом  генералиссимуса  Сталина".  Советский  лидер
особенно это почувствовал при обсуждении вопроса  о  репарациях.  Американцы
отошли  от  своей  ялтинской  позиции  по  этому  вопросу  и  заняли сторону
англичан, добивавшихся крайне невыгодного  для  СССР  решения.  В  Советском
Союзе  была  оккупирована  громадная  территория, на которой было уничтожено
огромное число промышленных  предприятий.  США  и  Великобритания  этого  не
испытали.  Сталин  подчеркивал,  что  СССР, как Польша и Югославия, имеют не
только политическое, но и моральное право  на  возмещение  этих  потерь.  Но
Трумэн  и  Черчилль  были  глухи  к  призывам  Сталина.  Лишь  на последнем,
тринадцатом заседании Сталин был вынужден принять эти  невыгодные  для  него
условий.  Он  рисковал  получить  еще намного меньше. Но генералиссимус взял
реванш в решении "польского вопроса", особенно в том, что  касается  границы
по  Одеру  и  Нейсе.  Сталин  как  бы смещал Польшу на запад, желая иметь на
границах с Германией сильное славянское государство.
     Сталина не без оснований беспокоило, что  президент  и  премьер-министр
много  и  охотно говорили о Восточной Европе, но не хотели говорить о Европе
Западной. Когда Сталин поднял на  конференции  вопрос  о  фашистском  режиме
Франко,  он  не встретил никакого понимания; в то же время Трумэн и Черчилль
требовали поддержки противников  Тито  в  Югославии.  Западные  партнеры  на
переговорах  с  тревогой  говорили  о  положении в Болгарии и Румынии, но не
хотели видеть, например, того,  что  в  Греции,  не  без  помощи  союзников,
разгорается  гражданская  война. Временами Сталину казалось, что за столом -
не союзники, а давние  соперники,  пытающиеся  урвать  побольше  от  пирога,
который они вместе испекли. Он не ошибался: военные проблемы (за исключением
азиатских)  отошли  в  прошлое.  На  первый план выступила политика - весьма
лицемерная и безжалостная  особа.  На  поприще  политики  у  партнеров  были
слишком   разные  позиции,  чтобы  можно  было  ждать  таких  же,  допустим,
результатов, как в Ялте. Война, общая опасность, общие  стратегические  цели
сближали.  Как  только  эти цели были достигнуты, на первый план-выдвинулся,
как всегда, политический, классовый эгоизм. Превосходные переводчики были не
в состоянии заставить лидеров антигитлеровской коалиций говорить  на  едином
политическом языке, языке союзников.
     Но  в  целом  Сталин  был  доволен итогами конференции, как, впрочем, и
англичане, и американцы. Летом 1945 года удалось добиться того,  что  спустя
год-два  было  бы  просто  невозможно. Сумели договориться о демилитаризации
Германии,  найти  взаимоприемлемые  решения  по  некоторым  другим  основным
вопросам.  Трумэн особенно настаивал на публичном подтверждении обязательств
СССР выступить против Японии. И руководитель советской делегации не ушел  от
союзнических обязательств:
     - Советский  Союз будет готов вступить в действие к середине августа, и
он сдержит свое слово.
     Сталин не хотел тянуть с  открытием  своего  "второго  фронта"  так  же
долго,  как  Англия  и  США.  При  этом  он  старался  не ущемить в чем-либо
союзников. Например, накануне начала войны с Японией Сталин  поставил  перед
Главнокомандующим  советскими  войсками на Дальнем Востоке А. М. Василевским
задачу не  только  освободить  южную  часть  острова  Сахалин  и  Курильские
острова,  но  и  оккупировать  половину  острова Хоккайдо к северу от линии,
идущей  от  города  Кусиро  до  города  Румои.  Для   этого   предполагалось
перебросить   на   остров   две   стрелковые,  одну  истребительную  и  одну
бомбардировочную дивизии. Когда советские войска  были  уже  в  южной  части
Сахалина,  Сталин  23  августа 1945 года распорядился подготовить к погрузке
87-й стрелковый корпус для осуществления  десантной  Операции  на  Хоккайдо.
Однако и 25 августа, когда освобождение Южного Сахалина завершилось, приказа
на  погрузку  соединений  не поступало. Сталин размышлял: что ему может дать
этот  шаг?  Генералиссимусу  показалось,  и  не  без  оснований,  что   этот
"десантный  выпад"  может  привести  к  обострению  и  без  того уже заметно
испортившихся отношений с союзниками. Наконец  он  распорядился:  войска  на
Хоккайдо  не посылать. Начальник штаба Главного командования советских войск
на Дальнем Востоке  генерал  С.  П.  Иванов  передал  приказ  главкома:  "Во
избежание   создания  конфликтов  и  недоразумений  по  отношению  союзников
категорически запретить посылать какие бы то ни было корабли  и  самолеты  в
сторону о. Хоккайдо". Но все это будет несколькими неделями позже.
     На заключительном заседании глав делегаций, которое состоялось в ночь с
1 на 2   августа,  последними  словами  Сталина  были:  "Конференцию  можно,
пожалуй, назвать удачной". Несколькими минутами ранее три  лидера  подписали
приветственную  телеграмму  Черчиллю  и  Идену,  а затем Трумэн, открывший и
закрывающий конференцию, провозгласил:
     - Объявляю  Берлинскую  конференцию  закрытой.  До  следующей  встречи,
которая, я надеюсь, будет скоро.
     - Дай бог,- отозвался Сталин.
     Генералиссимус? еще не мог знать, что Акт о капитуляции Японии, который
по его  поручению  подпишет на борту американского линкора "Миссури" генерал
К. Н. Деревянко, станет на долгие годы  последним  документом  судьбоносного
значения, согласованным между бывшими союзниками. Он еще не догадывался, что
скоро в Пентагоне появятся планы ядерных бомбардировок территории Советского
Союза  "Дроп-шот", "Чариотир", а журнал "Кольерс" изложит подробный сценарий
"предстоящей войны с Красной Россией" и с последующей  оккупацией  СССР.  Но
это  все  в  будущем.  А  пока,  хотели того или нет лидеры союзных стран, в
Потсдаме был сделан не только важный шаг к политическому завершению войны  в
Европе,  но  и  ее  дальнейшему  расколу,  жесткому  разделу на разные миры.
Антигитлеровская  коалиция  доживала   последние   часы.   Западные   лидеры
торопились.  Черчилль  уже  видел,  по  его  словам, как "железный занавес",
опустившись от Любека до Триеста, разделил Европу. Ни Сталин, ни Трумэн,  ни
Черчилль  и Эттли еще не знали, что тропа взаимной ненависти, на которую они
вскоре все вступят, приведет их будущих преемников к историческому  ядерному
тупику,  в  котором  политики,  ощутив  наконец угрозу реального уничтожения
жизни  на  планете,  должны  будут  возвыситься   над   своими   классовыми,
идеологическими  интересами и вновь обратиться к общечеловеческим ценностям,
как в годы ушедшей войны.
     Великая Победа над фашизмом,  главными  творцами  которой  были  народы
Советского  Союза  и  других  стран антигитлеровской коалиции, для советских
людей имела и горький плод. Победа еще  больше  утвердила  Сталина  в  своей
непогрешимости  и  мессианской  роли  в  решении  судеб  советского народа и
социализма. Великая Победа окончательно превратила Сталина в земного бога.
     Советские люди отстояли свободу в борьбе с фашизмом. Но до  свободы  от
сталинизма  было  еще  страшно  далеко.  Еще несколько десятилетий. Граждане
Отечества, возвращаясь к своим разрушенным очагам, как и их  далекие  предки
после  Отечественной  войны  1812  года, надеялись на благие перемены. Ветер
свободы, народного торжества, Победы, доставшейся  ценой  миллионных  жертв,
рождал смутную надежду. Люди хотели жить лучше. Без страха и понуканий. Нет,
Сталина  по-прежнему  чтили,  славили,  преклонялись,  возносили, но в то же
время верили, что не будет больше насилия, бесконечных кампаний,  постоянных
жестких  нехваток  самого  необходимого,  ставших  одной  из черт советского
образа жизни.
     Сталина же, наоборот. Победа  убедила  в  незыблемости  всех  созданных
государственных   и   общественных   институтов,  глубокой  жизнеспособности
системы, верности внутри- и внешнеполитического курса. Он дал вскоре понять,
что во  внутреннем  плане  в  стране  все  останется  без  изменений.  Нужно
работать,  восстанавливать  разрушенное  народное  хозяйство  на  основе тех
указаний,  которые  даст  он,  Сталин.  В  "Обращении  ЦК  ВКП(б)  ко   всем
избирателям  в  связи с выборами в Верховный Совет СССР", которые состоялись
10 февраля 1946 года, не было сказано ни слова о демократии,  народовластии,
участии  простых  людей труда в управлении государством. Все те же привычные
слова о "блоке коммунистов и беспартийных", о том, что "советские люди могли
на многолетнем опыте убедиться в правильности  политики  партии,  отвечающей
коренным  интересам  народа",  что  "не  должно  быть  ни одного избирателя,
который не использует своего почетного права"... Последнее выражение  звучит
уже как предупреждение. Уж, это-то советские люди знали!
     "Обращение..."  одобрил,  как  всегда, сам Сталин. Шестеренки созданной
Сталиным бюрбкратической системы неумолимо  вращались  с  заданной  "вождем"
скоростью...  Вновь,  как  с  конвейера,  пошли  одно  за  другим  партийные
постановления: об изучении "Краткого курса" истории партии; о слабой  работе
газет  "Молот"  (Ростов-на-Дону),  "Волжская  коммуна"  (Куйбышев), "Курская
правда";  о  прекращении  "разбазаривания  колхозных   земель"   (запрещение
создавать  подсобные хозяйства и индивидуальные огороды рабочих и служащих);
о  слабой  работе  ОГИЗа  (Объединения  государственных,  издательств);   об
обеспечении сохранности государственного хлеба и т. д. и т. п.
     На  многих документах виза Сталина. Он, как и прежде, безгранично верил
в магическую силу указаний, директив, распоряжений. Если до войны сталинская
командно-бюрократическая система еще только  подгонялась,  отлаживалась,  то
после Пйбе^ ды стала не только быстро восстанавливаться, но и набирать силу.
Фактически   курс,  взятый  Сталиным  после  войны,-это  курс  на  тотальную
бюрократию. Многие ведомства стали носить погоны  (железнодорожники-в  числе
первых).  Создавались  все  новые  организации,  едва  ли не главной задачей
которых был "контроль за исполнением указаний  и  решений".  Чтобы  намертво
"закрепить"  колхозника  на  селе,  его  лишили  паспорта.  Ссылки и высылки
продолжались до конца 40-х  годов,  и  ведомство  Берии  не  оставалось  без
работы.
     Всех  обществоведов  окончательно  превратили в бездумных комментаторов
"великих" догм. В обиход  вновь  вошли  утомительные  и  отупляющие  ритуалы
славословия  "вождя".  По-прежнему  крайне опасной была откровенность даже с
близкими   людьми.   Интеллектуальные   надсмотрщики   "от   культуры"   под
руководством  Жданова  убивали  свободу мысли. Усилившийся бюрократизм вновь
стал быстро взращивать  самый  опасный  для  общества  плод:  безразличие  и
равнодушие труженика, готовность только к исполнению;
     усиливалась   нравственная  деградация  многих  людей,  выражающаяся  в
дуализме личности (одно на словах -  другое  на  деле).  Партия  все  больше
становилась  тенью  государства. Или наоборот: государство становилось тенью
партии. Никто не мог иметь своего мнения, отличного от  официального.  Слова
Пушкина,   сказанные   так   давно,   вновь   как   будто  стали  актуальны:
"...отсутствие  общественного  мнения,  это  равнодушие  ко  всякому  долгу,
справедливости,  праву  и  истине...  Это  Циничное  презрение  к  мысли и к
достоинству  человека".  Уравнительный  социализм  вопреки   лозунгам   стал
рождать, хотя это и выглядело парадоксально, бюрократическую элиту.
     Так  Сталин  использовал  плоды  Победы  "для внутреннего пользования":
сознательно и решительно  консервировал  Систему.  На  подлинное  социальное
творчество он был так же неспособен, как и в 20-е годы. Чтобы поддерживать и
поднимать  свой  и без того беспредельно высокий статус "гениального вождя",
он эпизодически, но достаточно регулярно снимал, убирал, смещал то секретаря
обкома, то министра, то  маршала,  то  иного  деятеля,  обвиняя  их  либо  в
аполитичности, либо в злоупотреблении властью, либо в пренебрежении высокими
указаниями,  либо  в слабой заботе о людях. Сталин и так был в глазах народа
"добрым царем", а подобные шаги  поднимали  его  авторитет  еще  выше.  Даже
сегодня  такой  стиль  многим  нравится:  уж  Сталин-то, мол, не допустил бы
рашидовщины и чурбановщины! Однако  если  вдуматься,  то  при  всей  внешней
парадоксальности,  самые глубокие корни бюрократического перерождения многих
руководителей "послесталинского" времени  возникли  именно  тогда.  Попав  в
среду,  где  не  было  страха  и  "твердой  руки",  эмбрионы  регионального,
номенклатурного, ведомственного всевластия и вождизма тут же пошли  в  рост.
Система  бесконечных  административных  запретов  при  бездействии  подлинно
социалистических экономических рычагов, при  низкой  нравственной  культуре,
при полном отсутствии гласности оказалась неэффективной. Стоило физически, а
затем  в  определенной  мере  и  политически  уйти  Сталину, как стало ясно:
консервация Системы лишь углубила кризисные явления в настоящем  я  будущем.
Люди смогут спустя годы сказать: абсолютная власть развращает абсолютно.
     Победа  над  фашизмом  значительно  укрепила  единовластие  и культовое
поклонение единодержцу. Для народа он стал Мессией, творцом Великой  Победы,
непревзойденным  полководцем.  Но  эта слепая вера одновременно обессиливала
народ, надолго лишенный истины и справедливости.
     Я довольно долго говорил об одном из чрезвычайно  отрицательных  деяний
Сталина после войны- о его стремлении законсервировать политическую систему,
оставить  ее неизменной. Сталин никогда не мог сказать, подобно Ленину: "Нам
нужны  перемены  в  политическом  строе".  Его  догматический  ум,  оценивая
сложившуюся  Систему,  в центре которой находился он сам, был не в состоянии
понять,  что  этой  попыткой  консервации  он  подвергал   глубокой   эрозии
социалистические  ценности  и  идеалы,  в которые продолжали верить миллионы
людей.
     Наряду с этими  негативными  процессами  жила,  пульсировала,  боролась
надежда, воля, энергия народа. Победа над фашизмом убедила советских людей в
неодолимости  социализма,  в  верности  исторического  выбора,  сделанного в
октябре 1917 года. Несмотря на множество препон,  трудностей,  извращений  и
преступлений,  народ остался главным хранителем своей духовности, своей веры
в лучшее будущее. За невиданно короткие сроки ему удалось поднять из руин  и
восстановить экономический потенциал страны. Когда Сталину в конце 1945 года
доложили  обобщенные  данные  об  экономическом  ущербе,  причиненном стране
войной, он, знавший, может быть, больше других о  ранах  и  шрамах  па  теле
Отечества, переспросил Вознесенского:
     - Преувеличений нет?
     - Могут  быть  лишь  преуменьшения.  За короткий срок оценить глубину и
масштабы всех утрат невозможно...
     Он помнил совещание командующих фронтами и командующих родами войск  по
вопросу  о  демобилизации  и реорганизации Красной Армии, состоявшееся 21-22
мая 1945 года. Тогда Верховный сказал маршалам и  генералам:  без  армии,  а
точнее,  тех,  кто  сегодня  находится  в  армии, мы ран своих не залечим...
Сталин, держа в руках листки бумаги и изредка в них заглядывая,  медленно  и
глухо  бросал  в  зал:  "...Демобилизация  должна коснуться в первую очередь
частей ПВО и кавалерии. Она не должна коснуться танковых частей  и  ВМФ.  По
части  пехоты  демобилизация  охватит  40-60%  ее  состава, не касаясь войск
Дальнего Востока, Забайкалья  и  Закавказья...  Каждому  увольняемому  бойцу
продать  по  дешевой  цене трофейные товары и дать жалованье за столько лет,
сколько он прослужил в армии..." Сталин  говорил  о  демобилизации  армии  и
думал,  как  быстрее  включить  эту силу в процесс, о котором ему настойчиво
говорил Вознесенский:  страну  нужно  поднимать.  Все  на  пределе  -  силы,
возможности,  терпение. Народ страшно бедствует. Берия докладывал о голоде в
Читинской области, в Таджикистане, Татарии, других  местах.  Сталин  взял  в
руки сводку: нарком внутренних дел Таджикской ССР Харченко сообщал:
     "В Ленинабадской области... выявлено 20 человек, умерших от истощения и
500 человек,  опухших  от  недоедания. В Сталинабадской области - Рамитском,
Пахтаабадском, Оби-Гармском и других районах умерли от  истощения  свыше  70
человек.  Имеются  также  истощенные  и опухшие. Такие факты имеют место и в
Курган-Тюбинской,  Кулябской,  Гармской  областях.  Оказанная  помощь   этим
районам на месте является незначительной..."
     В Читинской области есть факты "употребления павших животных, деревьев,
коры". Сообщалось о страшном факте, когда "одна крестьянка с сыновьями убили
.маленькую дочь и употребили ее в пищу... Вот еще такой же случай..." Сталин
не стал  читать  дальше  горестную  сводку.  Берия  торопливо сказал, увидев
недовольство "вождя":
     - Выделили  некоторое  количество  муки  до  нового  урожая.   Придется
терпеть!
     Впереди    была    война    с    Японией,   а   доклады   Вознесенского
свидетельствовали: предстоит колоссальная работа. Кандидат в члены Политбюро
глубже других  из  окружения  "вождя"  разбирался  в  масштабных,  глубинных
экономических   процессах,  которые  шли  в  стране.  Сталин  давно  к  нему
приглядывался и испытывал противоречивые чувства.  Да,  это,  скорее  всего,
самый   умный  руководитель  в  его  окружении,  но  ему  не  нравилась  его
независимость, иногда резкость суждений. Но, пожалуй, размышлял Сталин,  без
его  головы  трудно  будет поднять экономику из руин. В феврале 1947 года на
Пленуме ЦК Сталин неожиданно для многих предложил  ,  избрать  Вознесенского
членом Политбюро.
     Читая  справку  Вознесенского  о  масштабах разрушений и первый вариант
доклада  Чрезвычайной  Государственной  комиссии   о   злодеяниях   немецких
захватчиков, Сталин подолгу задерживался на некоторых цифрах: разрушено 1710
городов  и  поселков  городского типа, сожжено более 70 тысяч сел и деревень
("вождь" даже  не  подумал,  что  многие  тысячи  из  этих  деревень-на  его
совести),   взорваны,   приведены   в   негодность  32  тысячи  промышленных
предприятий, 65 тысяч километров железнодорожных путей, опустошено около 100
тысяч колхозов и совхозов, тысячи МТС...  Задумавшись  над  этими  страшными
цифрами,   Сталин   вспом1инал,  как  по  дороге  в  Берлин,  через  окно  с
пуленепробиваемым  стеклом,  он  вглядывался  в  просторы  русской  равнины,
изборожденные шрамами окопов, блиндажей, пожарищ. Поезд не останавливался ни
на  крупных  станциях,  ни  в городах; мимо проносились изуродованные остовы
зданий с множеством  пустых  глазниц  окон,  взорванные  заводы,  обугленные
бараки.  Среди уцелевших деревень чаще встречались дотла сожженные дома, где
трубы русских печей тянули к небу свои холодные руки. Даже  буйная  июльская
зелень не могла спрятать следов страшного бедствия.
     По  словам Вознесенского, 25 миллионов человек в стране не имеют крова,
ютятся в землянках, сараях, подвалах. И так слабое еще с начала  30-х  годов
животноводство полностью подорвано: десятки миллионов голов скота угнано или
уничтожено.  По предварительным подсчетам, пишет Вознесенский, прямой ущерб,
нанесенный нашествием, исчисляется суммой  около  700  миллиардов  рублей;(в
довоенных ценах). Иначе говоря, страна потеряла 30% национального богатства.
Жизненный  уровень  народа  находится  на  самом  (мыслимо возможном) низком
уровне...
     Эти сентенции Сталина интересовали уже меньше:
     он всегда считал, что без больших жертв невозможно построить социализм,
разгромить  фашизм,  а  теперь  и  восстановить  державу.  Без   поддержания
общественного  сознания  в  состоянии  постоянного  напряжения, мобилизации,
своеобразной "гражданской войны", борьбы с трудностями и внутренними врагами
нельзя, в этом Сталин был уверен, решать сверхзадачи. О том,  что  он  прав,
свидетельствует,  например,  и  докладная Хрущева, которую недавно положил в
папку Поскребышев. 31  декабря  1945  года  Хрущев  сообщал  об  активизации
украинских  националистов в западных районах УССР в связи с приближением дня
выборов в Верховный Совет СССР. В конце докладной просьба:
     помочь  дополнительными  силами  Прикарпатскому  и  Львовскому  военным
округам.  А  разве  только  здесь  враги?  Сколько  было в оккупации, плену,
неволе? Сталин был убежден, что с фронта вернулось немало "декабристов".
     Сталина  на  докладной   Хрущева   начертал   резолюцию   Булгаиину   и
Генеральному   штабу  выделить  дополнительные  войска  в  западные  области
Украины. А вот аналогичный доклад "О создании истребительных батальонов  для
борьбы  с  бандитизмом  в  Латвии", подписанный Булганиным, который, кстати,
предлагал содержать эти батальоны за счет местного бюджета. И там -  жертвы.
Война  кончилась, а число жертв бесконечно. Вот Меркулов и Круглов сообщают,
что  в  Литве  накануне   выборов   "усилилась   активность   антисоветского
националистического подполья". Длинный список:
     - 15  декабря  1945  года  в Шяуляйском уезде уведен в лес и расстрелян
член окружной избирательной комиссии Ю. Митузас;
     - 16 декабря  1945  года  в  Веисеяйской  волости,  Ладзияйского  уезда
бандгруппой убит председатель избирательной комиссии В. Левулис;
     - 17  декабря  1945  года  в  Рокишском  уезде  группа  бандитов  убила
председателя избирательной комиссии М. Гикелиса;
     - 20 декабря 1945 года в Тауянской волости Укмергского уезда  бандитами
убит  член  участковой  избирательной  комиссии,  председатель сельсовета Ю.
Габрилавичюс.
     Перечень новых жертв долог. Пройдет еще несколько лет,  прежде,  чем  в
Прибалтике  прекратит  литься  кровь.  Но по сравнению с тем, что потеряно в
войне, это доли процента. Сталин не  раз  задумывался  о  человеческой  цене
Победы,  но,  прикинув  так  и  эдак,  считал,  видимо^ что это тоже "вопрос
политический".
     Какова же цена Победы? Сколько погибло людей? Скоро  Сталину  выступать
на  предвыборном  собрании,  нужно  сказать народу об этой человеческой цене
Победы. Во время войны Верховный не задумывался о ней; человеческие  ресурсы
страны  казались неисчерпаемыми. Но когда отступили к Сталинграду, прикинул:
на оккупированной территории осталось 70-80 миллионов человек.
     Из справки, которую подготовили для Сталина в январе 1946 года  военные
и   Вознесенский,  выходило,  что  о  наших  потерях  можно,  говорить  лишь
приблизительно. Эта кровавая статистика, особенно  в  начале  войны,  велась
крайне плохо. Вознесенский сообщил при личном докладе: более или менее точно
потери  можно  будет  оценить  лишь через несколько месяцев, но по имеющимся
наметкам всего погибли более 15  миллионов  человек.  Сталин  промолчал:  по
донесению Генштаба, убитых, умерших от ран и пропавших без вести на поле боя
- 7,5  миллионов  человек.  В  1946  году  Сталин остановился именно на этой
цифре. Ему не хотелось говорить о большей цене, ведь тогда сразу  потускнеет
его полководческий образ. Этого допустить он не мог.
     Какова  же  в  действительности цена нашей Победы? Хрущев в 1956 году в
своем письме премьер-министру Швеции Т. Эрландеру впервые  пустил  в  оборот
цифру   более   20  миллионов.  На  чем  основываются  эти  данные,  которые
используются и сейчас? На примерных подсчетах. По  моему  мнению,  в  оценке
Хрущева  верно  только  слово  -  более. Более 20 миллионов. Историки сейчас
ведут работу по определению точной цифры: народ должен знать, сколько  своих
сыновей и дочерей он положил на алтарь Победы.
     Опираясь  на  ряд  имеющихся в военных архивах статистических данных, в
том числе о наших военнопленных (немцы, например, педантично вели учет  тех,
кого содержали и уничтожали в концлагерях), анализируя результаты переписей,
основываясь  на  количестве соединений и их численной динамике в ходе войны,
учитывая данные о потерях в наиболее крупных операциях, а также принимая  во
внимание научно обоснованные соображения таких известных исследователей, как
И.  Я.  Выродов,  Ю.  Е.  Власьевич,  А. Я. Кваша, Б. В. Соколов, я пришел к
следующим  выводам.  (Не  считаю,  разумеется,  их   единственно   верными,и
окончательными.)  Число  погибших  военнослужащих,  партизан,  подпольщиков,
мирных граждан в годы Великой  Отечественной  войны  колеблется,  видимо,  в
пределах  26-27  миллионов:  человек, из них около 10 миллионов пали на поле
боя и погибли в плену. Особеннотрагична судьба  тех,  кто  входил  в  состав
первого  стратегического эшелона (и основной массы стратегических резервов),
вынесших главные тяготы войны в 1941 году. Основная, прежде всего  кадровая,
часть личного состава соединений и объединений этого эшелона сложила головы,
а  около  трех  миллионов  военнослужащих оказались в плену. Немногим меньше
были наши потери и в 1942 году.
     Самая, туманная и политически двусмысленная категория - "пропавшие  без
вести". Сюда относятся и те, кто пал в бою, но не "вошел" в строевые записки
и  сводки о потерях, и" те, кто, оказался в плену, в партизанах, кого судьба
занесла в края чужие. Да, были среди этих людей и те, кто дрогнул,  поддался
на  посулы  и  пошел  в  РОА,  служил  в  полицаях. Но таких было абсолютное
меньшинство. Судьба подавляющего большинства  пропавших  без  вести  глубоко
трагична:  безвестная  смерть  в бою, гибель в плену или, "в лучшем случае",
бесконечные проверки в лагерях НКВД с риском остаться там на долгие годы.
     Если  бы  Сталин  мог  относиться  к  себе  самокритично,  то   простое
сопоставление  своих  и  немецких  потерь привело бы его к выводу, что блеск
"полководческого гения вождя" в  немалой  степени  основан  и  на  неведении
людей.  По моим подсчетам, соотношение безвозвратных потерь составляет 3,2:1
нев нашу пользу.
     Конечно, надо  учитывать  варварскую  политику  нацистов,  связанную  с
планомерным  уничтожением  мирного  заселения,  особенно славян, евреев, лиц
других национальностей. Это одна из  главных  причин  астрономических  жертв
советского  народа.  Ведь основная масса погибших - мирные граждане. Но даже
если не брать во внимание катастрофическое начало войны, то и в  последующем
наши  военные  потери  были  несколько  выше,  чем  у  немцев. Нет, начиная,
пожалуй, с 1943 года советские солдаты и командиры воевать уже научились.  И
неплохо.   Но   для   Сталина   всегда  главенствовал  принцип,  который  он
неоднократно излагал  в  своих  директивах  и  приказах:  достичь  цели  "нс
считаясь  с  жертвами".  Для  человека,  избавленного от любых форм критики,
ценность  человеческой  жизни  (сотен,  тысяч,  миллионов  людей)  не  имела
никакого  значения.  Это  также одна из главных причин того, что цена. нашей
великой Победы неимоверно высока. Навсегда  Победа  будет  окрашена  горечью
безмерных   потерь.   Сталина  этот  вопрос  никогда  не  мучил.  Жертвенный
сталинский социализм требовал и жертвенных побед. Сама  непреложность  этого
исторического   факта   не   только   подчеркивает   великое  долготерпение,
подвижничество советского народа, но и напоминает: Сталину стать тем, кем он
стал, п  о  з  в  о  л  и  л  и.  Решающая  роль  народных  масс  не  должна
рассматриваться лишь в "конечном счете...". ...Война выиграна. Можно наконец
вдохнуть  полной  грудью  воздух  Кавказа. Берия хлопочет, хотя эта операция
доставки "вождя" проще,  чем  в  Берлин,  но  все  же...  Приведу  несколько
фрагментов из доклада Меркулову заместителя начальника КГБ по Краснодарскому
краю Жданова:
     "О  проводимых  мероприятиях  в  связи с наступлением особого периода в
Сочах (так в тексте.- Примеч. Д. В.).
     ...Антисоветский элемент, состоящий на учете Сочинского отдела, взят  в
активную разработку и наблюдение. Аресты проводятся своим чередом.
     ...Прочесывается  лесопарковая  местность  от  р. Головинки до р. Псоу.
Увеличен цензорский центр. Ужесточен паспортный режим.  Усилен  контроль  за
автотранспортом.  От  вокзала  до дачи установлено 184 поста. Вся трасса под
охраной. Установлен энергопоезд. Тов. Власик ежедневно информируется..."
     "Вождь народов" не только в Германии, но и у себя на Родине  боялся  за
свою  жизнь. Часть пути проделал на машине. Вместе со Сталиным в отпуск, как
всегда,  ехали  Власик,  Поскребышев,  Истомина,  многочисленные  порученцы,
охрана и прочая "обслуга". К слову сказать, именно после этой поездки Сталин
распорядился  построить  современную автомагистраль на Симферополь. Проезжая
через Орел, Курск, другие города и села, несколько раз  выходил  из  машины,
разговаривал   с   людьми...   Поражался  самоотверженности  женщин,  детей,
оказавшихся во время войны,  пожалуй,  в  самом  трудном  положении.  Города
лежали  в  развалинах, а когда Сталин приехал на юг, то ему сказали, что под
Сухуми, около Нового  Афона,  на  Рице,  Холодной  речке,  в  других  местах
ведомство  Берии вовсю трудилось над возведением новых госдач. Сталину скоро
надоело   общение   с   народом   во   время   его   отпускного    маршрута,
верноподданнические  возгласы,  радостные  слезы  женщин,  бодрые  заверения
мужчин: "Дела пошли лучше, товарищ Сталин!", удивленные взгляды  стариков  и
детей:
     "Это и есть Сталин?".
     И действительно, он знал, что для широкой популярности ему лучше махать
толпе  рукой  с  трибуны  Мавзолея, улыбаться с кадров кинохроники, являться
народу каждодневно лишь в виде портретов, статуй, бюстов. Сталин  разбирался
в  массовой  психологии;  он  догадывался,  что во время этих встреч у людей
где-то в глубине зарождалось разочарование. Перед  ними  оказывался  человек
небольшого   роста,   с  непропорциональным  туловищем,  коротким  торсом  и
сравнительно длинными руками и  ногами.  Под  кителем  -  заметный  животик,
обтянутый  маршальским  мундиром.  Редкие  волосы  обрамляли  довольно живое
рябоватое лицо, бледное, как и  подобает  кабинетному  человеку.  Некрасивые
зубы  не  отличались белизной, и лишь живые, быстрые желтые глаза выдавали в
человеке скрытую энергию, властность и уверенность в  себе.  В  Курске  одна
женщина  даже  осмелилась  потрогать  Сталина  за  рукав мундира: настолько,
видимо, расходился устоявшийся в  сознании  образ  с  тем,  что  она  видела
сейчас.  Сталин  быстро  почувствовал  в  глазах  людей  не  только радость,
восторг, но и едва скрываемое разочарование  неказистостью  генералиссимуса,
"вождя  всех времен и народов"... На односложные вопросы "вождя" раздавались
такие же односложные  ответы-восклицания,  в  которых  слышались  удивление,
инерция  обожествления  и  ожидание  чуда. Но чуда... не было. Люди не ждали
речей от Сталина, а просто "ели" его глазами, не веря, что  перед  ними  сам
"вождь".  Человек, будучи земным богом, не может не разочаровывать людей при
личном контакте. Ведь он такой, как и другие, а все чудодейственное, мудрое,
провидческое, былинное создали, выдумали сами  люди.  Целая  система  мифов,
штампов,  легенд  "работает", пока люди не сталкиваются напрямую с носителем
всех этих атрибутов обожествления.
     Трясясь в лимузине, иногда поглядывая в зашторенные окна, Сталин еще  и
еще раз убеждался:
     загадочный,  редко  говорящий  и показывающийся народу вождь имеет свои
преимущества. Больше такого легкомыслия он не допустит. Он должен  и  впредь
соединять  в  себе  иллюзию  всеприсутствия  с  божественной удаленностью. В
глазах людей он  должен  остаться  человеком,  который  построил  социализм,
сокрушил  всех  врагов  народа,  победил  фашизм  и вот скоро, залечив раны,
позовет советских людей на новые "великие стройки коммунизма". Нет, сила его
в таинственности, способности во времена  триумфов,  сует  и  томления  духа
народа  объединить  людей  новой  кампанией.  И он, только он, способен, как
Экклезиаст, определить, когда наступает "время убивать  и  время  врачевать,
время разрушать и время строить". Сталин должен был остро почувствовать, что
он  нужен только той системе, которую создал. Другим быть не может. Напрасно
кое-кто ждет перемен. Нужно укреплять  строй,  усиливать  мощь  государства,
убирать  всех,  кто  к  этому не готов. Великая Победа, которую одержал он,-
весомый аргумент его исторической правоты.
     Возможно, я слишком много додумываю за Сталина. Но делаю это на  основе
документов,  свидетельств,  логики  размышлений.  Его  дела,  шаги и решения
говорят с  однозначной  определенностью:  единодержец  не  собирался  ничего
кардинально  менять.  Можно и нужно менять людей, но нельзя менять главного:
общего незыблемого порядка,  который  и  вознес  Сталина  на  самую  вершину
власти.
     Минувшая  война,  хотя  и потрясла Сталина до основания; в конце концов
утвердила его в мысли, что исторически он драв.  Диктатор  понимал,  что  он
находится  на  самой верхней точке славы, признания, влияния и почитания. Он
окончательно освободился от "предрассудков" типа совести, несерьезной игры в
"демократию", лишил людей того, что можно назвать  возможностью  социального
выбора. Сталин был убежден, что тот строй, который он хочет законсервировать
сейчас,  после  войны, наиболее близок к тому, о чем мечтали основоположники
научного социализма. Все запрограммировано, указано, расписано,  определено.
Вот  восстановят, отремонтируют здание социализма, поврежденное войной, и он
вновь выдвинет лозунг:
     "Догнать и перегнать!".
     Сталин не без оснований считал, что после войны в мире произошел  общий
сдвиг  влево.  Антифашистская борьба сплотила массы, оживила демократические
силы, потеснила реакцию. Героизм, самоотверженность советских людей породили
глубокие симпатии  к  Советскому  государству.  Даже  многие  белогвардейцы,
интеллигенты-эмигранты,  просто  "бывшие"  потянулись  к  Советскому  Союзу.
Сталина  особенно  заинтересовали  "сигналы"   из   Парижа   от   грузинских
меньшевиков.  Ведь многих из них он знал лично. Он распорядился вскоре после
окончания  войны  командировать  в  Париж  секретаря  ЦК  КП(б)  Грузии   по
пропаганде  Шарию. Его отчет, доложенный Берией и Меркуловым, Сталин долго и
внимательно читал. Грузинские имена Кедия,  Арсенидзе,  Церетели,  Чхенкели,
Гобечия, Таканшвили, другие напомнили "вождю" о годах далекой уже революции,
борьбы, жестокого размежевания.
     Шария сообщал, что грузинская эмиграция передала ему для возвращения на
Родину  старинные  рукописи, золотые и серебряные изделия, нумизматические и
археологические  ценности.  По  указанию  Москвы  Шария  встретился  с  Ноем
Жорданией, Евгением Гегечкори, Иосифом Гобечией, Спиридоном Кедией. В начале
встречи  Жордания  заявил,  что  он подтверждает свое мнение об отсутствии в
СССР демократии, свободы слова, печати, выборов, частной инициативы.  Затем,
однако,  заявил  (Сталин  подчеркнул  эти  слова):  "Войну выиграл Сталин. Я
считаю  его  величайшим  человеком.  Глупо  было   бы   из-за   политических
разногласий  отрицать  его величие. История еще больше скажет о его величии;
Она раскроет  те  стороны  его  деятельности,  которые  еще  неизвестны  для
современников"  (вот  здесь  Н.  Жордания  совершенно прав.- Примеч. Д. В.).
Многие из бывших политических  противников  изъявили  желание  вернуться  на
Родину. Сталин, прочитав записку, мог подумать: победители всегда правы!
     Победа над фашизмом способствовала заметному росту сторонников и друзей
СССР в мире. Под ее влиянием развернулись глубинные процессы в международных
отношениях. Начался распад колониальных империй, мир услышал учащенный пульс
национально-освободительных движений. В восточноевропейских странах, а затем
и в Китае решающую роль играли коммунисты. Сталин уже чувствовал токи нового
революционного   подъема.   "Вождь"   не   без   основания   считал,  что  к
коммунистическому движению пришло "второе дыхание".
     Правда, это "дыхание" вскоре было сбито "холодной войной",  сигналом  к
которой  послужила  речь Черчилля в Фултоне 5 марта 1946 года. Обострились и
.внутренние проблемы в СССР. В 1946 году Обширные пространства  страны  были
охвачены  сильной  засухой.  Обруч  жестокой  нехватки  самого, необходимого
держал государство-победителя в своих тисках. Западная Украина и  Прибалтика
оказались     ареной    малозаметных,    но    ожесточенных    .столкновений
правительственных сил  с  оппозиционными  формированиями.  Несмотря  на  ряд
личных   указаний   Сталина  "ускорить  разгром  банд",  ликвидация,  очагов
партизанской войны затянулась надолго. В Западной Украине еще  в  1951  году
эпизодически вспыхивали стычки с неразоружившимися бандами.
     Экономические  трудности  усилили  трудности  и  духовные.  Интуитивное
ожидание  перемен,  надежды  на   лучшую   жизнь   вновь   отодвигались   на
неопределенное  будущее.  Сталин  в своей предвыборной речи в Большом театре
призвал напряженно трудиться и проявлять  терпение.  Советскому  народу  его
было не занимать. Это тоже было составной частью платы за великую Победу.



     Читатель  знает:  Сталин  любил  тайны. Большие и маленькие. Но сильнее
всего обожал тайны власти. Их было немало. Часто они были жуткими. Мы только
теперь по-настоящему стали  задумываться:  как  человек,  безнравственный  и
физически   непривлекательный,   а   в   политическом  отношении  -  глубоко
отталкивающий, смог з а с та вить полюбить себя целый великий народ? Как ему
удалось трагедию народа "переплавить" в личный  триумф?  Почему  ему  верили
миллионы,  и  не  только в нашей стране? "Тайны" этого феномена Сталин знал,
любил и берег.
     Сейчас, когда так много пишут о  Сталине,  естественно  желание  многих
авторов  отделить  Сталина  от  социализма,  от народа. Так когда-то пытался
поступить и Троцкий, начав писать книгу "Сталин". В  многочисленных  статьях
советских  авторов это намерение Очевидно. Близок к этому был и я, но пришел
к выводу, что без ущерба для исторической  истины  сделать  это  невозможно.
Разве  реально,  оценивая  30-е  и 40-е годы, смотреть "отдельно" на народ и
"отдельно" на Сталина? Разве были народ, партия отделены от  своего  лидера?
Разве  не  славили  они  своего "вождя", заправлявшего всеми делами огромной
страны?
     Пожалуй, именно здесь скрывается  самая  большая  "тайна"  Сталина.  Он
сумел  стать  символом  социализма.  Но  "отделить"  Сталина от социализма в
какой-то мере все же можно, если считать, что, хотя в конце 30-х годов  было
объявлено  о  построении социализма в СССР, в действительности же страна все
еще переживала, переходный период. Незрелый социализм "позволил",  чтобы  им
руководил  недостойный  высоких  идеалов  человек.  Триумфатор сам настолько
отделил себя от  народа,  насколько  модель  созданного  по  его  "чертежам"
социализма отличалась от ленинской модели. Многое позитивное, что родилось в
обществе,  стало  реальностью  прежде всего не благодаря, а вопреки Сталину,
благодаря тому, что мы называем "зарядом Октября", его социальной  инерцией.
Но  полностью  отделить  Сталина  от  с  т  а  л  и  н  с к о г о социализма
невозможно. Сделав ставку на силовое решение  многочисленных  экономических,
социальных,  идеологических  проблем,  Сталин  прекрасно  понимал,  что  без
изменения общественного сознания нельзя добиться такого положения, чтобы  он
постоянно  был  в  центре  Системы.  Выдвинутая  им  идея  "нового человека"
кардинально отличалась от ленинских идей гармонического развития личности  в
социалистическом обществе. Как Сталину удавалось манипулировать общественным
сознанием народа? Конечно, с помощью большого аппарата. Наряду с воспитанием
некоторых  позитивных  элементов  сознания в него обязательно вносились идеи
самого "вождя". "Тайны" влияния Сталина на этот  процесс  на  первый  взгляд
довольно просты.
     Беседуя  однажды  с Д. Т. Шепиловым, бывшим секретарем ЦК, я услышал от
него следующее. Сталин часто приглашал  к  себе  для  беседы  один  на  один
отдельных  представителей художественной интеллигенции, ученых, общественных
деятелей. Я знаю, рассказывал Дмитрий  Трофимович,  что  он  мог  неожиданно
пригласить  к  себе  крупного  писателя, артиста, журналиста, режиссера. Для
человека это было огромное событие: "вождь" сам снизошел до него!  Часто  во
время  этих  высоких  аудиенций  давался  социальный,  идеологический заказ.
Ненавязчиво,  но  властно.  Однажды  вечером  мне  сообщили:  позвоните   по
такому-то  номеру  телефона.  Мучаясь  догадками,  я набрал номер. На другом
конце провода оказался Сталин:
     - Товарищ Шепидов! У вас есть немного времени?  Вы  могли  бы  приехать
сейчас ко мне?
     - Да, конечно...- Не помню, что я говорил еще, но трубка уже молчала. Я
даже не  знал, куда ехать... Но тут же позвонили вновь и сообщили, что через
несколько минут за  мной  придет  машина.  В  полном  неведении  я,  шел  по
коридорам   Кремля,;   сопровождаемый  молчаливым  сотрудником  секретариата
Сталина. Почти на каждом этаже, на каждом повороте, застыв,  стояли  часовые
кремлевской охраны.
     Беседа  длилась  более  часа,  вспоминал  Д.  Т.  Шепилов. Сталин начал
издалека: новое время требует новой экономики. У руководителей,  "командиров
производства",   как   он   сказал,   очень   НИЗКИЙ  уровень  экономической
грамотности. Нужно  создать,  очень  быстро,  хороший  массовый  учебник  по
политэкономии социализма. Как я понял, это поручалось мне и еще двум крупным
ученым.  Рекомендации  были  высказаны  как  давно  продуманные: увеличивать
степень обобществления средств производства, совершенствовать  планирование,
сделать  план  "железным  законом",  повысить производительность труда и еще
что-то подобное в духе "силовой экономики". Когда  Сталин  смотрел  на  меня
своими немигающими глазами, продолжал Дмитрий Трофимович, мне становилось не
но себе. Он как будто заглядывал внутрь. Взгляд его обжигал...
     Сталин  сделал  заказ.  Жесткие сроки. Нас троих "Спрятали" на одной из
подмосковных дач. Суслов  в  конце  каждой  недели  звонил  и  требовательно
справлялся:  как  идут  дела?  Когда  можно  прочитать текст? Товарищ Сталин
ждет... Помните это!
     Это был один из методов л и ч н  от  о  заказа  пьесы,  фильма,  книги,
учебника.  Параметры  произведения  задавались  самим  Сталиным. "Тайна" эта
проста:
     Сталин лично влиял на процесс духовного развития общества в н у ж н о м
направлении. Как писал крит<ик М. Р. Шкерин, не раз встречавшийся  с  М.  А.
Шолоховым,  24  мая  1942  года, в день рождения писателя, Сталин неожиданно
пригласил его к себе. В долгом разговоре во время ужина вдвоем Сталин сказал
наконец, зачем он пригласил Шолохова:
     - Идет война. Тяжелая. Тяжелейшая. Кто о ней после Победы ярко напишет?
Достойно, как в  "Тихом  Доне"...  Храбрые  люди,  изображены-и  Мелехов,  и
Подтелков,  и  еще  многие  красные и белые. А таких, как Суворов и Кутузов,
нет.  Войны  же,  товарищ  писатель,  выигрываются  именно  такими  великими
полководцами.  В  день  ваших  именин  мне  захотелось пожелать вам крепкого
здоровья на многие  годы  и  нового  талантливого,  всеохватного  романа,  в
котором  бы  правдиво  и  ярко,  как  в  "Тихом  Доке",  были  изображены  и
герои-солдаты, и гениальные полководцы, участники нынешней страшной войны...
     Постоянная "тайна" сталинского  воздействия  на  общественное  сознание
заключалась  в  поддержании  непрерывного  напряжения в обществе. Обстановка
потенциально возможной "гражданской войны", а точнее, перманентной борьбы  с
"врагами     народа",     "шпионами",     "маловерами",     "космополитами",
"перерожденцами", "вредителями" создавала  атмосферу,  где  его  указания  и
призывы   к   бдительности   всегда  падали  на  благодатную  почву.  Сталин
почувствовал,  что  после  окончания  войны  в  народе,  и  особенно   среди
интеллигенции,  появились  едва  уловимые,  но  реальные ожидания перемен...
Война  как-то  духовно  раскрепостила  людей.  Последовала  команда  "вождя"
Жданову:
     - Нужно  нанести  удар  по безыдейщине... В литературе заметен отход от
классовых принципов в творчестве. Проверьте один-два журнала. Лучше всего  в
Ленинграде...
     После принятия печально известного постановления ЦК ВКП (б) "О журналах
"Звезда" и "Ленинград" Жданов Приехал в город на Неве. "Этот вопрос,- заявил
он,- на  обсуждение  Центрального  Комитета поставлен по инициативе товарища
Сталина, который лично в  курсе  работы  журналов...  и  предложил  обсудить
вопрос   о  недостатках  в  руководстве  этих  журналов,  причем  сам  лично
участвовал в этом заседании ЦК и дал руководящие: указания, которые легли  в
основу  решения". Уже "личное участие" секретаря ЦК в заседании Центрального
Комитета - "историческое событие"... Назвав в постановлении имена писателей,
произведения которых "чужды советской литературе", Сталин постарался вернуть
послевоенное  общество  в  атмосферу  подозрительности,  страха,  "охоты  за
ведьмами". Он знал, что там, .где существует постоянная опасность со стороны
внутренних   и   внешних   врагов,  нужен  сильный  вождь,  "трердая  рука",
решительное руководство. Эту старую "тайну" всех  диктаторов  Сталин  открыл
для  себя  давно.  Если  в обществе, нет врагов и инакомыслящих, нет борьбы,
нужен ли диктатор?
     Сталин знал еще одну "тайну" управления общественным  сознанием:  важно
внедрять  в  него мифы, штампы, легенды, которые основываются не столько, на
рациональном  знании,  сколько  на  вере.  "Краткий  курс"  истории  партии,
выступления  "вождя"-в  значительной  мере пропаганда мифов и идеологических
штампов. Еще в начале века социолог Ж. Сорель выдвинул  теорию  о  том,  что
человеческая  масса, не обладающая высоким интеллектуальным уровнем, склонна
доверять иррациональным мифам, не требующим объяснения. Мифы, писал  Сорель,
дают  "интуитивное" представление о социализме как мечте, идеале, цели. Мифы
совсем не обязательно понимать;, в них нужно верить. Людей приучали верить в
.абсолютные ценности "диктатуры пролетариата", "нового человека", в  высокие
постановления.  Ритуальные  собрания,  манифестации,  клятвы, приветственные
письма  освящали,  канонизировали  политические  мифы,  делали   их   частью
.мировоззрения.  Уверенность, основанная на истине, подменялась верой. Здесь
Сталин многого добился. Люди верили в социализм, в него, "вождя", в то,  что
наше  общество-самое совершенное и передовое, в безгрешность власти. "Тайна"
могущества .одного человека не могла существовать без системы мифов, которые
постоянно культивировались и насаждались.
     Разумеется, я далек от того, чтобы полностью отрицать позитивный  смысл
веры в идеалы и социалистические ценности. Но я также далек и от того, чтобы
видеть  их застывшими, вечными и единственными. Сознание, основанное лишь на
мифе, утрачивает нечто очень важное - способность к постоянному  социальному
творчеству.  Именно  здесь  коренится  один  из  истоков (наряду с причинами
экономического и политического порядка) формирования такого социального типа
личности,  которому  наряду  с  позитивными  чертами  присущи  равнодушие  и
пассивность,  устойчивая  вера  в  "указания",  возможность  и необходимость
разрешения всех проблем "сверху", иждивенчество и  безынициативность.  Такое
сознание,   формируемое   по   сталинским   рецептам,  видело  многоцветный,
многострунный мир лишь в черно-белых тонах. Для  такого  сознания  категория
личной  свободы  имеет  второстепенное  значение.  Человек с таким сознанием
ждет,  чтобы  его  "вели",  "направляли",  "вдохновляли".  Все   это   стало
результатом  единовластия, тех сталинских "тайн", при помощи которых "вождь"
осуществлял свое правление.
     Не думаю, что Сталин когда-нибудь  читал  диалоги  Платона.  Во  всяком
случае,  мне  не  удалось  обнаружить  следов  его  знакомства со знаменитым
произведением греческого философа "Государство". Но  не  вызывает  сомнения,
что  в  основе  многих "тайн" единовластия Сталина лежат те общие "правила",
которыми пользовались многие диктаторы с древнейших времен.
     Диктатор, или, как его определяет Платон, "тиран", вырастает обычно как
"ставленник народа". Для него характерно, что "в первые дни, вообще в первое
время он приветливо улыбается всем, кто бы  ему  ни  встретился,  а  о  себе
утверждает,  что  он  вовсе не тиран; он дает много обещаний частным лицам и
обществу...". Тиран живет среди людей, и тайна его силы заключается в умении
делать врагов друзьями и, наоборот. "Когда же он примирится  кое  с  кем  из
своих  врагов,  а  иных  уничтожит, так что они перестанут его беспокоить, я
думаю, первой его задачей  будет  постоянно  вовлекать  граждан  в  какие-то
войны,  чтобы  народ  испытывал  нужду  в  предводителе..." Платон как будто
смотрел сквозь века: "А если он заподозрит .кого-нибудь в вольных мыслях и в
отрицании его правления, то таких людей он уничтожит  под  предлогом,  будто
они  предались  неприятелю.  Ради  всего  этого  тирану необходимо постоянно
будоражить всех посредством войны". Прежде всего "войны"  внутренней.  Ну  а
дальше,  задаемся  мы  вопросом  и  ищем  ответ  у Платона о вечных "тайнах"
диктаторов: "Некоторые из влиятельных лиц, способствовавших его  возвышению,
станут открыто, да и в разговорах между собой выражать ему свое недовольство
всем  происходящим - но крайней мере те, что посмелее". Читая диалоги, порой
забываешь, что они написаны... в 60-40-е годы IV века до нашей эры...  Разве
не  созвучны  слова  Платона  тому,  что  мы  знаем  о  Сталине и сталинском
окружении: "Чтобы  сохранить  за  собою  власть,  тирану  придется  их  всех
уничтожить,  так  что в конце концов не останется никого ни из друзей, ни из
врагов, кто бы .на что-то годился".
     Можно и. дальше продолжать цитировать диалоги  Платона  о  "тиранах"  и
"тираническом  человеке".  Но  и  приведенного,  видимо,  достаточно,  чтобы
утверждать,  что  наряду  со  специфическими   особенностями   диктаторского
правления  в  разные  эпохи есть и нечто общее: "господствующая личность" не
может действовать иначе как от "имени народа". Диктаторы  проводят  жестокую
селекцию Своих "соратников" и "друзей"; они не терпят инакомыслия, стремятся
поддерживать  напряжение в народе, заостряя его . внимание на многочисленных
врагах. Угроза войны  и  злых  сил  абсолютно  необходима,  чтобы  высветить
мессианскую роль вождя... Сталин, не зная Платона, выведывал эти же "тайны",
читая жизнеописания русских царей..
     .  К  300-летию  дома Романовых был выпущен роскошный фолиант наподобие
тех альбомов о "великих" руководителях, которые издавались в советское время
при Сталине и после него.  Сталин,  в  душе  презирая  всех  русских  царей,
императоров  и  императриц,  вышедших  из  рода бояр Романовых, нашел время,
чтобы  перелистать  толстенную  книгу.  Задержавшись   на   страницах,   где
описывалась  смерть  Александра  II  после покушения, Сталин прочел: "...в 2
часа  35  минут  император,   возвращаясь   из   Михайловского   дворца   на
Екатерининском  канале  был  смертельно  ранен  брошенной  в  него бомбой...
Наклонись к правому плечу, Государя, Великий князь спросил,  слышит  ли  его
Величество, на что Государь тихо ответил: "слышу";
     на  дальнейший  вопрос  о  том,  как Государь себя чувствует, император
сказал: "...скорее во дворец... несите меня во дворец...  там  умереть".  То
были  последние  слова,  слышанные  очевидцами  злодейского преступления..."
Сталин захлопнул огромную книгу, может быть, подумав: был бы сильным  -  так
не  они  тебя,  а  ты их... Он понимал более чем кто-либо из его соратников:
любая власть, даже диаметрально противоположного социального и политического
содержания, имеет нечто общее. Она  должна  быть  сильной.  Особенно  власть
диктаторская. Это Сталин хорошо усвоил.
     Так  же  хорошо Сталин усвоил идею, лежащую в основе всех его "тайн": в
обществе необходимо непрерывно поддерживать высокий  накал  борьбы.  В  этой
борьбе  он чувствовал себя уверенно. Для него вся дореволюционная жизнь была
борьбой за выживание, за подрыв самодержавных устоев,  20-е  годы  сложились
так,  что  он  смог  перевести эту борьбу в плоскость идейного шельмования и
политического устранения почти всех, кто думал не так, как он, кто мог  хотя
бы теоретически претендовать на первые роли. Борьбу за выбор методов и путей
развития  страны Сталин превратил в борьбу за личное самоутверждение. В 30-е
годы борьба по его воле заключалась в физическом уничтожении всех  реальных,
а  главное  -  потенциально  возможных  противников.  Он так преуспел в этой
борьбе, что, думаю., спустя и столетия  земляне,  если  они  выживут,  будут
ассоциировать варварство не только с Тамерланом, Чингисханом, Гитлером, но и
с именем Сталина. Он не писал книги "Майн кампф" ("Моя борьба"), как Гитлер.
Но  вся  его  жизнь  и  деяния - это действительно его борьба с бесчисленным
сонмом врагов: не столько реальных, сколько мнимых, предполагаемых.
     Самыми реальными из  всех  его  врагов  были  фашисты,  с  которыми  он
пытался, скорее всего из-за тактических соображений, поддерживать отношения,
закамуфлированные  под  "дружбу". Но в конце концов . схватка с гитлеризмом,
поставившая на грань краха не только его карьеру, но  и  всю  страну,  вновь
вынесла  его  на  самую  вершину  власти  и  славы.  Достигнув апогея своего
могущества,  он  не  мог  не  понимать,  что  обязан  не   просто   стечению
обстоятельств, бесспорности идеи, но прежде всего выбранной методологии. Вся
она-в  вечной  борьбе.  Неважно,  какая  она:  борьба  с  фракционерами,  за
индустриализацию, коллективизацию, с  "космополитами"  н  множеством  других
"крепостей",  которые  должны "взять большевики". В конечном счете лично для
него,  "вождя",  такая  борьба  -  это  его  самоутверждение,  увековечение,
обожествление.
     Сталин  всегда  помнил,  что  для  него  идея классовой борьбы является
основополагающей. Когда были уничтожены помещики и капиталисты, он нашел еще
один "класс", который нужно было ликвидировать,- кулаков. Наконец, оставшись
без явных классовых врагов, Сталин изобрел формулу,  по  которой  они  будут
всегда.  Сидя  глубокой  ночью  в  своем  кремлевском кабинете, за неделю до
зловещего февральско-мартовского Пленума 1937 года, Сталин мучительно  искал
определение,  вывод,  в  соответствии  с которым можно было бы борьбу внутри
общества сделать  "перманентной".  Многократно  зачеркнутые  и  исправленные
слова  ключевой  фразы  его  будущей  речи свидетельствуют, что Сталин долго
вынашивал ее. Наконец, как это явствует  из  стенограммы  Пленума,  диктатор
сформулировал  то, что было ему так необходимо. Напомню еще раз: "Чем больше
будем мы продвигаться вперед, чем больше будем  иметь  успехов,  тем  больше
будут  озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее они
будут идти на острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить советскому
обществу, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы,
как последнее средство обреченных". Дальше в речи  еще  одна  знаменательная
фраза:  врагов  "мы  будем  в  будущем  разбивать  так,  как  разбиваем их в
настоящем, как разбивали их в прошлом".
     В  ставке   на   бесконечную   борьбу,   понимаемую   однозначно,   как
антагонистическую,  жестокую,  бескомпромиссную,  кроется  одна  из  главных
"тайн" сталинской методологии мышления и действия. Даже добившись покорности
великого народа, Сталин не успокоился.  В  январе  1948  года  "тиранический
человек"  (пользуясь определением Платона) вызвал к себе министра внутренних
дел СССР  С.  Н.  Круг-лова  и  отдал  распоряжение:  продумать  "конкретные
мероприятия"  по  созданию  новых,  дополнительных  лагерей  и тюрем особого
назначения. В едва слышных токах необъятного Отечества Сталин  уловил  нечто
тревожное.   Участились  случаи  проявления  недовольства  людей,  появились
попытки перехода за кордон, некоторые писатели замолчали, как  бы  протестуя
против сжимающегося обруча единовластия.
     - В   феврале   доложите   проект   решения,-  подытожил  Сталин.-  Для
троцкистов, меньшевиков, эсеров, анархистов,  белоэмигрантов  нужно  создать
особые условия...
     - Будет  исполнено,  товарищ  Сталин, будет исполнено...- несколько раз
повторил ставленник Берии.
     Пусть читатель не подумает, что я перепутал  даты.  Нет.  В  1948  году
Сталин  вновь  заговорил  о  троцкистах,  меньшевиках, эсерах, анархистах...
Думаю, что он искал "новых врагов"-неотроцкистов, неоменьшевиков,  неоэсеров
и  т.  д.  Круглов не заставил ждать. В середине февраля Поскребышев передал
Сталину документ:

     "Центральный Комитет ВКП(б) товарищу Сталину И. В.
     В соответствии: с Вашими  указаниями,  при  этом.  представляем  проект
постановления  Совета  Министров  об  организации лагерей и тюрем со строгим
режимом дЯя  содержания  особо  опасных  государственных  преступников  и  о
направлении их по отбытии наказания на поселение в отдаленные места СССР.
     Просим Вашего решения.
     В. Абакумов С. Круглое".

     В проекте постановления говорилось, что "троцкисты, террористы, правые,
меньшевики,    эсеры,   анархисты,   националисты,   белоэмигранты"   должны
направляться в десятки новых лагерей на Колыме, под Норильском, в Коми АССР,
Елабуге, Караганде и других местах. При этом  с  осужденными  предписывалось
вести  "чекистскую  работу  по  выявлению  оставшихся  на воле". В отношении
заключенных, указывалось в проекте, должно быть "исключено сокращение сроков
изоляции и других  льгот".  Более  того,  МВД  (1)  предлагалось  "в  случае
необходимости    задерживать   освобождение   заключенных,   с   последующим
оформлением  в  установленном  законом  порядке".  Звучит  многозначительно:
отбывшего срок задерживать "в установленном законом порядке"!
     Сталинское  "согласен"  является лишь еще одним штрихом к его портрету.
Для  него  борьба,  насилие,  несвобода  стали   инструментами   "созидания"
по-сталински. Абсолютизация чего-либо всегда опасна. Абсолютизация классовой
борьбы  привела  Сталина  к отрицанию многих подлинных ценностей социализма.
Важнейшие ценности - социальная справедливость, гуманизм,  свобода  личности
были попраны. Сталинские "тайны" единовластия - это тайны перерождения. Если
бы  был  жив Троцкий, уничтоженный "вождем", он мог бы повторить свои слова:
"Сталин ведет к термидору".
     По мере того как мир постепенно узнавал Сталина  не  только  с  помощью
Фейхтвангера и Барбюса, находилось все больше людей, которые убеждались, что
главная  сила  Сталина,  "тайна" его неуязвимости - в абсолютизации феномена
классовой борьбы. Многим даже начинало  казаться,  что  Д.  С.  Мережковский
своим антибольшевистским памфлетом "Царство Антихриста" раньше других увидел
смертельную  опасность  этой  абсолютизации. Напомню, что он писал через три
года после Октябрьской революции:
     "Хороша или дурна идея классовой борьбы, благородна или презренна,- мы,
живые люди, участники борьбы, палачи или жертвы, кое-что знали о  ней,  чего
Маркс  не знал, что и не снилось всем мудрецам социал-демократии. У них идея
эта была только в уме; у нас в крови и  костях:  кровь  наша  льется,  кости
трещат  от  нее". Действительно, Сталин, как никто другой, сделал все, чтобы
идея, которая раньше "была только в уме", стала господствующей  в  политике,
экономике,  идеологии, культуре, в повседневной жизни. Он не чувствовал себя
спокойным, если не слышал, не ощущал конвульсий жертв этой идеи.
     После войны, когда в Европе, да, пожалуй, и  в  мире  зримо  наблюдался
всеобщий  сдвиг  влево,  могло  показаться, что история подтверждает правоту
Сталина. Многие стали считать, что  железный  плуг  классовой  борьбы  скоро
вновь  начнет  вспарывать  земную  твердь.  Тогда,  похоже, никто не пытался
мыслить планетарно: дамоклов меч ядерного апокалипсиса был еще плохо  виден.
Пока   ветры  "холодной  войны"  не  заморозили  социальную  и  общественную
активность антиимпериалистических сил, казалось,  что  дело  не  ограничится
крахом колониальной системы.
     Выступления  Сталина послевоенного времени по-прежнему посвящены борьбе
за восстановление на--родного  хозяйства,  борьбе  за  приоритетное,  как  и
раньше,  развитие  тяжелой  промышленности,  борьбе  за  оживление сельского
хозяйства. А ситуация там сложилась крайне напряженная. Первый  послевоенный
год  был  неурожайным.  Прекращение  поставок  зерна  из США наряду с крайне
низким урожаем в европейской части страны создали критическое положение.  Но
Сталина  эти  коллизии  не  могли вывести из душевного равновесия. С отменой
карточек  пришлось  повременить  до  осени  1947  года.  С  голодом   страна
сталкивалась  не  впервые. Чего стоит, например, сталинский голодный геноцид
1933 года! Сталин вспомнил, что в переломном 1943 году был тоже неурожай. Но
фронту помогли американцы, а мирное население вновь  стоически,  с  большими
жертвами пережило беду. Однажды в апреле 1944 года Берия молча положил перед
Сталиным доклад наркома внутренних дел Казахской ССР Богданова, адресованный
Москве.  Верховному  было  некогда  читать,  но вечером он перелистал восемь
страниц этого доклада. Богданов писал, что неурожай 1943 года вызвал большие
трудности:  тысячи  людей  пухли  от  голода,   многие   умирали,   особенно
спецпереселенцы.  Сталина  больше  волновали  другие проблемы, но взгляд его
зацепился за конкретные факты, приводимые Богдановым:
     "Колхозница Ковалева (Каменский район  Западно-Казахстанской  области),
муж  которой  погиб  на  фронте,  имеет четырех детей, живет в исключительно
тяжелых условиях, собирает падаль и отбросы...
     Семья колхозницы Федосовой (колхоз имени Ворошилова Андреевского района
Алма-Атинской области), у которой 2 сына погибли на фронте, а муж после трех
ранений  и  сейчас  находится  на  фронте,  не  получает   никакой   помощи,
употребляет в пищу собак и кошек...
     В  23-х  колхозах  Зыряновского  района  Восточно-Казахстанской области
большинство из обследованных 110 семей фронтовиков продолжительное время  не
получали продуктов питания; в ряде колхозов среди детей поголовное опухание,
часть находится в безнадежном состоянии...
     В колхозе "5 декабря" Зеленовского района Западно-Казахстанской области
колхозники  вырыли  на  скотомогильнике  труп  лошади и мясо разделили между
собой...
     В колхозе "15  лет  РККА"  Приуральского  района  Западно-Казахстанской
области   покончила   самоубийством  колхозница  Гаетель,  оставив  записку:
"Совершаю самоубийство потому, что деться некуда, нет поддержки ниоткуда..."
     Тогда он просто отложил доклад в сторону - и без того много забот...  А
сейчас?  Мысль  текла по привычному желобку: жертвы неизбежны. Разве не ясно
всем, что война продолжает собирать свой скорбный  урожай?  Среди  множества
документов   -   телеграмм,   докладов,   рапортов  о  тяжелом  положении  с
продовольствием - я не  обнаружил  следов  конструктивной  реакции  Сталина,
которая бы свидетельствовала о его стремлении как-то помочь.
     Я  видел  много документов с сообщениями о голоде, о котором никогда не
информировали ни печать, ни радио. В марте 1945 года, когда Сталину доложили
о тяжелом положении в  Читинской  области,  реакции  опять  не  последовало.
Правда,  Молотов отдал распоряжение направить в Читу дополнительно муку. А в
тот год там собрали... цо 1,3 центнера зерна с гектара. Берия  информировал,
что,  например,  в  селе  Буторино  Белейского  района  дети  крадут  корм у
свиней... А цензоры, вскрывая письма, направленные  на  фронт  из  Читинской
области, констатировали: в Моготуйском районе едят дохлых кур; в Сковородино
подобрали  павших  лошадей и съели их; в Улетовском районе съели всю лебеду,
крапиву, хмель, корни пырея... Сообщали и о страшном, чудовищном: доведенная
до крайнего отчаяния мать семерых опухших от голода детей  А.  В.  Демиденко
убила  младшую  полуторагодовалую  дочь и употребила ее в пищу, чтобы спасти
остальных...
     Неимоверно тяжело писать об этом. Такой страшной была для народа война.
И эти дикие случаи, казалось, не могут быть прямо отнесены на счет  Сталина.
Но  всю жизнь он был бесчувственным. Для него люди - это "масса", огромная и
бесформенная.  Страдания  и  горе  "массы",  по  мысли   "вождя",-   суровая
необходимость,  и  только.. Он считал естественным, что великие цели требуют
великих жертв. Сталин всегда думал - и здесь он был не одинок,- что верность
революционному радикализму означает и беспощадность  на  пути  к  намеченным
вершинам.  Ведь  там  будет  властвовать  он  или, в крайнем случае (если не
доживет до коммунизма), там будут властвовать его идеи!  Если  размениваться
на  мелочи  бытия, то можно утонуть в суете повседневности. Настоящий лидер,
полагал Сталин, не должен быть сентиментальным. Но об  этом  он  .  публично
говорить  не  будет. Это тоже его "тайна". Наоборот, пусть все знают, что он
"заботится" обо всех.
     Многие  долгое  время  думали,  что  диктаторское   правление   Сталина
держалось  прежде всего на его авторитете, духовной, нравственной власти над
людьми. Но сам Сталин знал, что это не ,  так.  Его  главные  инструменты  -
аппарат  насилия,  сосредоточенный  в  НКВД,  и  партия,  которую он давно и
настойчиво превращал в  идеологический  "орден".  Это  уже  были  не  просто
"приводные  ремни"  его  воли,  а  главные  элементы той Системы, которую он
создал. Именно эти инструменты власти отождествляли социализм и "вождя".  То
были "тайны" его силы и влияния. Но были у него и -личные тайны.
     Сталин,  по-видимому, не вел дневников, был осторожен в записях. Многие
документы по его  указанию  уничтожались.  В  толстых  томах  его  переписки
(собственно,  писали,  докладывали  ему,  Сталину, а он лишь решал устно или
письменно,  оставляя  короткие  резолюции  типа  "согласен",   "доложите   о
результатах",  "дело  продумано  плохо"  и  т.  д.)  иногда  встречаются его
пометки:, "Прошу эти документы уничтожить. И. Ст.". Как удалось  установить,
порой  уничтожались  доклады  о  выполнении  его некоторых указаний по линии
НКВД. Сталин был  одним  из  немногих,  кто  имел  право  читать  зарубежные
материалы,  в  которых  он изображался зло, карикатурно, в духе политической
сатиры.  Для  Сталина  чтение  переводов   этих   документов   играло   роль
аккумулятора  ненависти;  он  "заряжался"  злобой на бесчисленных врагов - в
стране и за рубежом.
     Он помнил, что то же чувство ненависти овладело им, когда в  1937  году
он  познакомился с одной особенно потрясшей его речью Троцкого "Я обвиняю!",
которую тот произнес на ньюйоркском ипподроме:
     "Почему Москва так боится голоса одного человека? Только потому, что  я
знаю   правду,   что   мне  незачем  скрывать  ее.  Я  готов  представить  в
международную комиссию расследований документы,  факты  и  свидетельства,  в
которых и скрыта правда. Я заявляю:
     если  эта  комиссия  решит, что хоть в малейшей степени я виноват в тех
преступлениях, которые мне приписываются Сталиным, я добровольно отдам  себя
в  руки  ГПУ.  Я  делаю  это  заявление перед всем миром... Но если комиссия
найдет,  что  процессы  в  Москве  -  это  сознательная   и   преднамеренная
провокация,  то  я  потребую  от  своих  обвинителей  занять место на скамье
подсудимых".
     Такие документы Сталин хранил, пока через  какое-то  время  не  отдавал
Поскребышеву.   Тот  многие  уничтожил,  некоторые  сохранились  в  тайниках
архивов. Для Сталина это было общение наедине с теми, кого он  ненавидел,  с
кем  боролся,  кто  атаковал  его.  "Заряжаясь"  ненавистью,  Сталин  умел и
"разряжаться". Это чувствовали миллионы людей...
     А.  А.  Епишев,  который,  напомню,  работал  одно  время  заместителем
министра  государственной  безопасности,  рассказывал,  что  у  Сталина была
толстая тетрадь в черном  коленкоровом  переплете,  куда  он  иногда  что-то
записывал.  Едва  ли  для памяти, ибо она была у него "компьютерной", хотя к
концу жизни и начала сдавать. Возможно,  содержание  этих  записей  навсегда
останется   тайной.  Я  не  знаю  источника,  на  который  опирался  Алексей
Алексеевич, но он предполагал, что Сталин какое-то время хранил и  некоторые
личные  письма от Зиновьева, Каменева, Бухарина и даже Троцкого. Нет, Сталин
не вел ежедневно записей, как  Николай  Александрович  Романов  -  последний
русский  царь.  Дневник императора охватывает 36 лет, не пропущено ни одного
дня, исписано пятьдесят тетрадей в сафьяновом переплете!  Думаю,  Сталин  не
мог  бы  снизойти,  как  гимназистка, до ведения таких дневников, где, кроме
мелочей, трудно что-нибудь обнаружить. Диктатор мог, судя по  его  характеру
записывать  нечто существенное о сегодняшних и завтрашних деяниях, о людях и
их грядущих судьбах. Мне, несмотря на все попытки, не  удалось  выяснить  ни
содержания, ни судьбы личных записей "вождя".
     Прямой  доступ  к  Сталину  имели  лишь  Берия, Поскребышев и Власик. О
существовании этих записей  знали  только  они.  Но  Поскребышев  и  Власик,
которым   больше   всего  доверял  Сталин,  незадолго  до  его  смерти  были
скомпрометированы Берией и устранены из окружения. Словом,  накануне  смерти
"вождя" из этих троих около него оставался один Берия.
     Когда  к  пораженному  инсультом  Сталину Берия и Хрущев привезли утром
врачей  (до  этого  12-14  часов  он  оставался  без  медицинской   помощи),
сталинский  Монстр  сразу понял, что это конец. Оставив Хрущева, Маленкова и
остальных членов Политбюро возле умирающего Сталина, Берия умчался в Кремль.
Кто сегодня скажет, не в сталинский ли сейф кинулся в  первую  очередь  этот
новый Фуше? Если да, то куда он мог убрать личные записи "вождя"? другие его
бумаги?
     Берия не мог не видеть, что в последние год-полтора отношение Сталина к
нему непрерывно ухудшалось. В свою очередь и Сталин не мог не догадываться о
намерениях  Берии.  Может быть, генералиссимус оставил распоряжение или даже
завещание? Отношение к "вождю" тогда  было  настолько  подобострастным,  что
окружение исполнило бы, видимо, его волю. У Берии были основания опасаться и
спешить. А проникнуть в кабинет Сталина мог только он. Ведь Сталина охраняли
его  люди.  Как бы там ни было, насколько мне удалось установить, сталинский
сейф был фактически пуст, если не считать партбилета  и  пачки  малозначащих
бумаг.  Берия,  уничтожив  загадочную  личную  тетрадь Сталина (если она там
была), расчищал себе путь на самую вершину. Возможно, мы никогда  не  узнаем
этой  сталинской "тайны" - содержания записей в черной тетради. А. А. Епишев
был уверен, что Берия "очистил" сейф до его официального  вскрытия.  Видимо,
это ему было очень нужно.
     Сталин  имел обыкновение откладывать в особую папку документы, .которые
почему-либо его заинтересовали,- отдельные письма, шифровки,  свидетельства.
Так,   в  начале  1946  года  Берия  передал  Сталину  фотокопии  личного  и
политического завещаний Гитлера. (Сталин так надеялся захватить его  живым!)
Он  долго читал переведенные тексты завещаний фюрера, останавливаясь подолгу
на некоторых фразах:
     "...Я решился перед  окончанием  земного  существования  взять  в  жены
девушку...  она  по  своему  желанию умирает со мной как моя супруга... Наше
желание быть тотчас же сожженными на месте.
     ...Приобретенные мною в течение многих лет картины  я  собирал  не  для
личных  целей,  а  лишь  для  создания  галереи в моем родном городе Линц на
Дунае.
     ...Я не хочу попасть  в  руки  врагов,  которые  для  увеселения  своих
затравленных масс нуждаются в организуемых евреями зрелищах.
     ...Я   умираю   с   радостным  сердцем...  придет  сияющее  возрождение
национал-социалистского движения..."
     Сталина,  глубже  своих  соратников  понимавшего   религиозный   смысл,
особенно возмутила одна фраза завещания: "Я решился перед окончанием земного
существования..."  Что  же,  он надеялся и на загробную жизнь? Не в раю ли?!
Сталин  очень  жалел,  что  Гитлер  избежал  международного   суда   военных
преступников,  но  эти  документы,  как  и некоторые другие, доставленные из
Берлина, позволили ему четче увидеть зловещий профиль того,  с  кем  он  вел
смертельную  борьбу все эти годы. Мог ли он догадываться, что придет время и
многие историки, философы, писатели будут его, Сталина,  сравнивать  с  тем,
кого.  он  поверг,  искать сходные черты, присущие двум диктаторам? Это тоже
вечная тайна.
     Лежали в папке  и  другие,  бумаги,  к  .которым  Сталин,  по-видимому,
обращался.  Они  сохранились  в  его  фонде.  Назову лишь некоторые. В папке
письмо Сталину от выпускников Института красной профессуры,  подписанное  27
октября  1935  года,  где  новые  специалисты  жалуются,  что их выселяют из
общежития, а "классово чуждые элементы вроде  княжны  Багратион  оставляют".
Здесь   же   протокол   заседания  комиссии  о  ликвидации  Общества  бывших
политкаторжан и ссыльнопоселенцев. В  докладной  записке  Я.  Петерса  и  П.
Поспелова  говорится, что в Обществе "преобладают бывшие эсеры и меньшевики,
тесно спаянные между собой связями. После убийства  Кирова  было  арестовано
40-50  членов  Общества...".  Далее  сообщается, что в их журнале "Каторга и
ссылка" особый  упор  делается  на  Бакунина,  Лаврова,  Ткачева,  Радищева,
Огарева,  Лунина  и  других.Есть  статьи  о  Ницше  и  Керенском;  в журнале
сообщалось, как народовольцы готовили  свои  бомбы  (мол,  подозрительно)...
Кое-кто  в Обществе считает, что "они должны защищать своих членов Общества,
арестуемых  сов.властью...".  После  чтения  Сталиным  этой  записки  судьба
Общества была предрешена.
     Там  же  и  письмо  "вождю"  за  подписью  И. А. Акулова с предложением
соорудить памятник на  Перекопе  и  Чонгаре.  Резолюция:  "В  архив.  Вопрос
отложен.  Средств  пока  нет".  Письмо  А. Я. Каплера из тюрьмы с Просьбой о
направлении на фронт; записка  Берии  об  информации  югославского  генерала
Стефановича  относительно  судьбы сына Якова, с которым.он одно время вместе
находился в плену; доклад Круглова о доставке в декабре 1945 года  из  Праги
"Русского  заграничного  архива". Письма Сталину от/ Г. Ягоды, К. Радека, В.
Зощенко, А. Жданова,  О.  Серовой,  многих  других.  Со  временем  некоторые
передавались  в  личный  архив,  другие,  видимо,  уничтожались.  В  "Личной
переписке",   кроме   служебных   бумаг,    немало    писем,    адресованных
непосредственно  "вождю".  Знакомство  с  этими  документами также позволяет
приподнять часть полога, которым диктатор укрывал свои "тайны".  В  закрытом
обществе,   которое  создал  Сталин,  естественно,  ни  о  какой  гласности,
информированности народа не могло быть и речи.  Людьми,  которые  знают  как
можно меньше, руководить легче. Этим "минимумом" занимались Жданов, Суслов и
их выученики.
     Существует  еще  одна  тайна,  которую  едва ли когда удастся полностью
раскрыть: смерть жены Сталина.  Официальные  заявления  и  различные  версии
известны давно. Но, пожалуй, ни одна из них не убедительна. Я просто выскажу
одно  соображение.  В  архиве  есть  любопытный документ, адресованный М. И.
Калинину:
     прошение о помиловании Александры  Гавриловны  Корчагиной,  заключенной
лагеря  на  Соловках.  Прошение написано фиолетовым карандашом на нескольких
листках школьной тетради 22 октября 1935 года.
     Как явствует из пространного письма, член партии А. Г.  Корчагина  пять
лет  работала  домработницей в семье Сталина. Была арестована, когда один из
заключенных, работавших ранее в Кремле, некий  Синелобов,  дал  показания  о
том,  что  она-де  говорила, будто Надежду Сергеевну застрелил сам Сталин. Б
письме Корчагина не  очень  убедительно  отрицает  этот  факт,  ссылаясь  на
.официальную версию о "разрыве сердца" своей хозяйки. Упоминаемые в прошении
Буркова, Синелобов (инициалов в тексте нет), сожитель Корчагиной охранник Я.
К.  Гломе,  безымянный  секретарь  партячейки интересовались у домработницы:
почему о причине смерти не указали в  газетах?  Из  прошения  явствует,  что
официальная  версия  смерти  многих  не  удовлетворила, тем более, как пишет
Корчагина, Сталин тогда же, в ночь смерти, вернулся на кремлевскую квартиру,
видимо, следом за женой. По всей вероятности,  эти  разговоры,  дошедшие  до
Сталина, напугали его, и он решил не только убрать Корчагину, НО и фактом ее
ареста  заставить  замолчать  всех, кто что-либо знал об этом деле. Именно -
замолчать.
     Следует добавить, что в то  время  многие  считали,  что  Аллилуева  не
покончила с собой, а ее застрелил Сталин в приступе гнева, не захотев больше
терпеть  своенравности  жены,  имевшей  твердый  характер.  И  эта версия не
выглядит нереальной, учитывая моральный облик "вождя". У  него  ни  разу  не
дрогнула  рука,  не  шевельнулась  мысль,  когда  он  отправлял на гильотину
беззакония своих  друзей,  товарищей  по  Политбюро,  боевых  соратников  по
гражданской войне, близких родственников. Нельзя, конечно, исключать и того,
что  Надежда  Сергеевна  не просто устала от бессердечия мужа, но и выразила
таким трагическим способом свой протест против того, что знала.
     Среди личных тайн, а их  немало,-  одна,  связанная  со  старшим  сыном
Яковом. По ряду свидетельств, есть основания полагать, что делались одна-две
попытки  организовать  побег  из плена старшего лейтенанта Я. Джугашвили. Об
этом, в частности, пишет Д. Ибаррури. Сталин хотел не столько  спасти  сына,
сколько  обезопасить  себя.  Он  боялся, что фашисты могут "сломать" Якова и
использовать его против отца. Но постепенно немцы все реже стали упоминать о
Джугашвили, а потом и замолчали совсем. Пожалуй, полностью Сталин успокоился
лишь тогда, когда нарком внутренних дел доложил ему 5 марта 1945 года:

     "Государственный Комитет Обороны товарищу Сталину И. В.
     В конце января с. г. Первым Белорусским  фронтом  была  освобождена  из
немецкого  лагеря группа югославских офицеров. Среди освобожденных - генерал
югославской жандармерии Стефанович, который рассказал следующее.
     В лагере "Х-С" г. Любек содержался ст. л-т Джугашвили Яков, а также сын
бывшего премьер-министра Франции Леона Блюма - капитан Роберт Блюм и другие.
Джугашвили и Блюм содержались в одной камере. Стефанович раз  15  заходил  к
Джугашвили,  предлагал  материальную  помощь,  но  тот отказывался, вел себя
независимо и гордо. Не вставал перед немецкими офицерами, подвергаясь за это
карцеру. Газетные сплетни немцев обо мне -  ложь,  говорил  Джугашвили.  Был
уверен  в победе СССР. Написал мне свой адрес в Москве: ул. Грановского, дом
3, кв. 84.

     Берия".

     Безуспешные  меры,  которые  Сталин  с  Берией   предпринимали,   чтобы
вызволить  Якова (или не дать ему "заговорить"), оказались ненужными. Но эти
тайны из разряда тех, которые скрыты навсегда.
     К концу жизни, по мере того как силы  покидали  "вождя",  он  все  чаще
задумывался:  что  достанется после него историкам? Какие "следы" он оставил
для них? Каково его документальное и  эпистолярное  наследие?  Видимо,  этим
объясняется  то,  что  года  за  полтора  до  своего 70-летия Сталин поручил
Маленкову  внимательно  посмотреть  архивы:  какие  материалы,  связанные  с
Лениным  и  им,  Сталиным,  остались неизвестны? Есть основания считать, что
Ленин интересовал его меньше. Но,  будучи  исключительно  хитрым  человеком,
Сталин  понимал, что в "соседстве" с Лениным эта "инвентаризация" архивов не
вызовет ни сейчас, ни позже особых кривотолков и сомнений. Сделать это  было
не трудно, поскольку почти все основные архивы находились в ведении МВД.
     Судя  по  некоторым  данным,  Маленков не один раз докладывал Сталину о
результатах таких "ревизий". Думается, что далеко не все документы попали  в
ИМЛ.  Сталин  очень заботился о том, чтобы в истории о нем осталось лишь то,
что он "разрешил". Поэтому неудивительно, что многих подлинных документов  в
архивах  нет,  а  на  копиях не воспроизведены его резолюции. Это тоже чисто
сталинские "тайны". Многие из них, действительно, раскрыть непросто.
     Когда  сразу  после  войны  военные  доложили  ему,  что  чехословацкое
правительство  намерено  передать в дар СССР "Русский заграничный архив", он
распорядился организовать прием и просмотр документов фонда. Тот же  Круглов
доложил  3 января 1946 года, что под руководством НКВД в Москву доставлено 9
вагонов документов (архивы правительства Деникина,  Петлюры,  личные  архивы
Алексеева,  Савинкова,  Милюкова, Чернова, Брусилова и многих других русских
деятелей).  Там   были   книги   и   материалы   ,по   истории   Октябрьской
Социалистической  революции  и  гражданской  войны.  Для  приема  документов
привлекались специалисты из Академии наук.
     Вся жизнь Сталина  окутана  почти  непроницаемой  пеленой,  похожей  на
:саван. Он постоянно следил за всеми своими соратниками. Ни словом, ни делом
тем  ошибаться было нельзя. Стоило Н. А. Вознесенскому, способному на резкие
и смелые суждения, где-то  переступить  невидимую  грань  дозволенного,  как
судьба  его  круто изменилась. Об этом соратники "вождя" хорошо знали. Берия
регулярно докладывал  о  результатах  наблюдений  за  окружением  диктатора.
Сталин  в  свою  очередь  следил  за Берией, но эта информация не была столь
полной. Содержание докладов было устным, а значит, и сверхтайным.
     Сталин   любил   копаться   в   списках   партийных,   государственных,
дипломатических,  военных  работников,  оставляя  нередко  против  отдельных
фамилий одному ему понятные меты. Они могли означать избрание или неизбрание
в ЦК, Верховный Совет, передвижение  по  вертикали  или  по  горизонтали,  а
иногда  и  самое  худшее. Причины, мотивы этих решений определялись, видимо,
степенью личной преданности "вождю" и какими-то еще, только  ему  известными
критериями.
     Большим  руководителям,  находящимся  на виду у множества людей, трудно
беречь личные тайны. В демократическом обществе в этом нет нужды. Во времена
Сталина государственной тайной особой важности были данные о  составе  семьи
члена  Политбюро,  его привязанностях и вкусах, его отношение к тем или иным
вопросам и проблемам. Таинственное  в  своей  засекреченности  и  безликости
руководство  было  призвано  лишь  создавать  фон "окружения", "соратников",
"единомышленников". В арсенале у Сталина и Берии всегда была наготове версия
о возможном "заговоре", "покушении", "теракте". Сталин действительно боялся,
смертельно боялся покушений. Он полагал, что в обществе могут (должны!) быть
люди, подобные  народовольцам,  эсерам,  которые  делают  особую  ставку  на
террор. Сталин всю жизнь ждал покушения. А его не было... "Вождь" недооценил
своих  способностей  заставить замолчать, притихнуть великий народ. Тех, кто
знал, каким виделся социализм Ленину, диктатор уничтожил, а  молодые,  новые
поколения,  благодаря  сталинской демагогии, считали, что социализм и должен
быть таким, каким его строил Сталин. Окружение знало об этом  патологическом
.страхе  "вождя" и патологически боялось навлечь на себя подозрения, которые
могли стать роковыми. Эту "тайну" знали все соратники Сталина.
     Закрытость общества начинается  с  руководства.  Сталин  здесь  многого
добился.  Свету  гласности  предавалась  лишь  самая малая толика его личной
жизни.  В  стране  были  тысячи,  миллионы  портретов,   скульптур,   бюстов
загадочного  человека, которого народ боготворил, обожал, но совсем не знал.
Сталин умел хранить в тайне силу своей власти  и  своей  личности,  предавая
народному обозрению лишь то, что предназначалось для ликования и восхищения.
Все остальное было укрыто невидимым саваном.



     Всем  живущим  на  Земле  время отмеряет одной мерой. Вожди не являются
исключением. Годы давили на плечи, а слава  Сталина  росла.  Она,  по  сути,
стала  планетарной.  И  враги и друзья были вынуждены считаться с его волей,
изощренным умом, планами. Еще задолго до 70-летия по инициативе Маленкова на
Политбюро  рассмотрели  длинный  перечень  мер   и   шагов   по   достойному
празднованию  юбилея.  Это не только увековечение "вождя" - новые монументы,
присвоение .его имени комбинатам и  стройкам,  но  и  бесчисленные  трудовые
рапорты.  В  фонде  "Переписка  с  товарищем  Сталиным" -множество рапортов,
докладов наркомов (министров), директоров заводов,  секретарей  обкомов.  Но
больше всего - обращений Берии. Тот еще во время войны стал радовать Сталина
"трудовыми  свершениями"  своего наркомата. Например, 26 января 1944 года он
докладывал:

     "Государственный Комитет Обороны товарищу Сталину И. В.
     Докладываю, что Челябметаллургстрой НКВД закончил строительство  первой
очереди  теплоэлектроцентра  Челябинского  металлургического завода и сдал в
эксплуатацию турбину No 1 мощностью 25 тысяч киловатт  и  котел  No  1.  ТЭЦ
начата  строительством на неосвоенной площадке в марте 1943 года и закончена
в короткий срок за 10 месяцев.
     Прилагаю  на  Ваше  решение  рапорт  .строителей  и   проект   ответной
телеграммы.

     Народный комиссар внутренних дел Союза ССР Л. Берия".

     Рапорты   Берии   шли  регулярно.  Складывалось  впечатление,  что  его
ведомство работало лучше других. Вот и за  год  до  юбилея  Круглов  завалил
"вождя" докладами такого же характера.

     "Товарищу Сталину И. В.

     Министерство  внутренних  дел СССР докладывает Вам, Товарищ Сталин, что
горняки Печорского угольного бассейна, борясь за досрочное выполнение  плана
третьего года пятилетки, 19 декабря (за два дня до 68-летия "вождя".-Примеч.
Д.  В.)  выполнили  годовой план добычи угля... Горняки Печорского угольного
бассейна до конца года дадут стране сверх плана 200 тысяч тонн угля.

     Министр внутренних дел? СССР С. Круглов".

     Такие же "горняки" трудились на сотнях, тысячах предприятий страны  под
охраной  конвоя.  Сталин считал это совершенно нормальным: построение нового
общества требует жестокой селекции. Все недостойные звания "нового человека"
должны пройти длительное перевоспитание в  лагерях.  Даже  когда  фашистские
войска  были  под  Москвой  на  расстоянии  выстрела  дальнобойного  орудия,
.десятки  соединений  и  частей  войск  НКВД  охраняли  огромное  количество
заключенных,  большая  часть  которых  должна  была  бы быть на фронте. И не
приходилось бы Жукову, другим военачальникам собирать все,  что  оказывалось
под  рукой,  чтобы  латать  прорехи  на  фронте,  бросать в прорыв курсантов
военных училищ, ополченцев, команды военных складов, караульные роты... А  в
это время войска НКВД стерегли "врагов народа". Но, похоже, их Сталин боялся
не меньше, чем фашистов.
     Как  явствует  из документов, именно Сталин был инициатором превращения
заключенных  в  постоянный  источник  бесправной  и  дешевой  рабочей  силы.
Напомню,  выступление Сталина на заседании Президиума Верховного Совета СССР
25  августа  1938  года,  поощряющее  беззаконие  и  позволяющее  удерживать
заключенных  в  лагерях  и  по  истечении  срока,  было тут же оформлено как
соответствующий  юридический  акт,.   цену   которому   испытали   на   себе
многие-многие тысячи людей.
     Со  временем Берия с полного согласия и одобрения Сталина отладил целую
систему  тюремной  эксплуатации  и  интеллигенции   -   инженеров,   врачей,
архитекторов,  строителей,  технологов,  ученых.  Уже  во время войны умом и
руками заключенных были сделаны крупные открытия  и  изобретения,  сыгравшие
важную  роль  в  наращивании оборонного потенциала. Были случаи, когда таким
способом добывалась свобода. Вот один пример.  В  феврале  1944  года  Берия
подготовил следующий доклад:

     "Председателю ГКО товарищу Сталину И. В.
     В  1942-1943  гг.  по проектам заключенных специалистов 4-го спецотдела
НКВД СССР на заводе No 16 НКАП выполнены следующие  работы,  имеющие  важное
оборонное значение:
     1.  По  проекту  Глушко  В.  П.  построены опытные реактивно-жидкостные
двигатели  РД-1,  предназначенные  для  установки  на  самолеты  в  качестве
ускорителей.
     2.  По проекту Добровольского А. М. на базе спаривания серийных моторов
М-105 построены мощные авиационные двигатели МБ-100  со  взлетной  мощностью
2200 л/с и МБ-102 со взлетной мощностью 2425 л/с...
     Учитывая  важность  проводимых  работ, НКВД СССР считает целесообразным
освободить      со      снятием      судимости      особо       отличившихся
заключенных-специалистов... Прошу Ваших указаний.

     Берия".

     Эта  практика сохранилась на многие годы. Сталин верил, что интеллект и
в заточении способен успешно работать на общее благо.
     "Вождь" не мог изменить себе. Он х о т е л решать все сам.  Анализ  его
повседневных  дел  свидетельствует,  что  централизация  власти  еще  больше
усилилась. Ни одна мало-мальски важная проблема не  могла  быть  решена  без
Сталина.   Обруч  чудовищного  централизма  давил  инициативу,  гасил  живое
творчество масс, вел к стагнации общественную  мысль.  Новое  строительство,
главным   образом   предприятии  тяжелой  промышленности,  жесткая  денежная
реформа, использование труда огромного количества пленных немцев и  японцев,
сокращение   численности  сил  ПВО  Москвы,  создание  министерства  лесного
хозяйства... Донесения о ходе работы над  новым  танком  Т-54,  о  выделении
одного грамма радия научно-исследовательскому институту, о поездке советской
делегации  на  съезд хирургов в Прагу, об открытии Дома советской культуры в
Вене, изучение доклада разведданных об испытаниях американских атомных  бомб
на  Бикини  и многое, многое, многое другое. Все это должен был решать лично
Сталин. Например, Булганин и Голиков сообщали о "своеволии" маршала  Жукова,
специальным  приказом отметившего после концерта Русланову и других артистов
московских театров...  Сталин  отложил  бумагу  без  резолюции.  Вот  доклад
председателя   Совета  по  делам  Русской  православной  церкви  при  Совете
Министров СССР Карпова об очередной сессии Синода при Патриархе Московском и
всея Руси... Мелочи, думал "вождь".
     Решая ежедневно многие десятки вопросов, крупных  и  мелких,  важных  и
второстепенных,   Сталин,   подчеркну  еще  раз,  стал  буквально  пленником
созданной им Системы. Но иначе он не мог  и  не  хотел.  Стоило  кому-нибудь
принять  более  или менее самостоятельное решение без одобрения Сталиным или
хотя бы кем-либо из его окружения,  следовала  жесткая  реакция.  Так  было,
например,  с  первым секретарем Ленинградского обкома партии П. С. Попковым,
опрометчиво согласившимся на проведение  Всероссийской  торговой  ярмарки  в
городе  на  Неве  без  специального  решения  Центра. Этот шаг стал одним из
"аргументов", подтверждающих "антипартийность" ленинградского руководства.
     Сталин, устало перелистывая бесчисленные шифровки, доклады,  сообщения,
не  без  удовлетворения  отмечал,  что  к приближающемуся его юбилею удалось
восстановить практически все разрушенные предприятия, заложить сотни  новых.
Возрождение  экономики шло быстрыми темпами. Во время последнего разговора с
Вознесенским  он   вновь   подчеркнул:   в   центре   внимания   -   тяжелая
промышленность.  Сельское  хозяйство,  потребительские  товары  -  фактор не
решающий.   Финансовые,   технологические    ресурсы,    как    и    раньше,
концентрировались  прежде  всего  в  промышленности.  Но  и там наблюдался в
основном количественный, а не  качественный  рост.  Сельское  хозяйство  тем
временем  все  более  деградировало.  Сталин  едва  ли знал, что колхозники,
лишенные не только паспортов,  но  и  всяких  стимулов,  работали  лишь  под
угрозой   многочисленных  кар  и  тягот  (необходимости  выработать  минимум
трудодней, все большего обложения натуральным  и  денежным  налогом  каждого
живого существа в хозяйстве, даже фруктового дерева, сокращения приусадебных
участков  и  др.).  То  было  бесправное сословие, не имеющее возможности ни
протестовать, ни что-либо изменить, Весь урожай колхозов (как правило, очень
низкий)  изымался  за  смехотворную,  символическую  плату.  Молодежь  всеми
правдами  и неправдами пыталась покинуть село, наполняя ремесленные училища,
становясь   дешевой   рабочей   силой   на   многочисленных    новостройках,
лесозаготовках.  Коллективное  хозяйство  не  решало  ничего;  зато  наверху
решалось все  -  от  времени  начала  сева  до  того,  кому  быть  очередным
председателем.
     Аграрная  "революция  сверху",  начавшаяся в конце 20-х годов, показала
глубокую  пагубность  декретирования  и  административного  насилия.  В   ЦК
принимались многочисленные решения по сельскому хозяйству, но все они носили
верхушечный характер, означали лишь поиск новых рычагов в стремлении з а с т
а  в  и  т  ь  работать  людей.  Фактически  этот  труд  был подневольным. В
"Справочнике советского работника" под редакцией А. Я. Вышинского излагались
многочисленные   извлечения   из   различных   постановлений   Центра,   где
указывалось,  что  запрещалось,  что  ограничивалось, о чем предупреждалось,
какие кары "социальной защиты"  угрожали  селу.  Хотя  справочник  вышел  до
войны,  почти все его постулаты имели прежнюю карательную силу и теперь. При
внимательном рассмотрении жизни гигантского государства, в котором все  было
построено  на  огромном  напряжении  сил народа, самоотверженности миллионов
людей, терпеливо ждавших улучшения условий своего бытия, было. Видно -  путь
в  "светлое  будущее"  прокладывался  с помощью насилия. Сталин усматривал в
этом "закономерность" социалистического строительства.
     Крестьянин-колхозник не мог по  своему  деланию  покинуть  деревню.  Не
пустовали  многочисленные  лагеря.  Неосторожное слово могло стоить свободы.
Директива, приказ, указание сверху, часто нелепые, не подлежали  обсуждению.
Особое Совещание при НКВД СССР, созданное постановлением ЦИК СССР от 10 июля
1934  года; продолжало активно функционировать. Подозрение в инакомыслии или
каком-либо  политическом  деянии  по-прежнему  сурово  каралось.  Ежемесячно
Сталину шлимногочисленные рапорты-доклады, очень похожие один на другой.

     "ЦК ВКП (б) товарищу Сталину И. В.
     Докладываю,  что  24  декабря  1948 года Особым Совещанием при МВД СССР
рассмотрено следственных  дел  на  260  человек.  Из  них  осуждены  все  на
различные сроки:
     на 25 лет - 8 человек
     на 10 лет - 8 человек
     на 7-8 лет - 48 человек.
     К двенадцати годам каторжных работ - 29 человек.

     Министр внутренних дел СССР С. Круглое"

     30  декабря  объем  "работы"  Особого  Совещания не изменился, только к
каторжным работам осуждено вдвое меньше-15 человек. Все  решения  одобрялись
единодержцем. Ведь это его детище. Каторжные работы были введены по указанию
Сталина,
     Да,  пусть  читатель не удивляется. Указом Президиума Верховного Совета
СССР от 19 апреля 1943 года, который не публиковался, был введен особый  вид
наказания  -  каторжные  работы для фашистских убийц, предателей, пособников
оккупантов.  Осуждали  на  каторжные  работы  сроком  от  10   до   20   лет
военно-полевые  суды. Но война кончилась, а прерогативу военно-полевых судов
взяло на себя Особое Совещание, решения  которого  никакому  обжалованию  не
подлежали.  И попасть в эти жернова могли уже не только полицаи, но и просто
инакомыслящие,  подозрительные.  Правда,  вскоре  после  воины   к   Сталину
обратились  несколько  ведомств  с  предложением  изменить  меру  наказания,
которую может выносить Особое Совещание:
     "В связи с окончанием войны... целесообразно предоставить право Особому
Совещанию при НКВД выносить меру наказания  сроком  до  10  лет".  Сталин  с
предложением  не  согласился...  Этот внесудебный репрессивный орган недолго
пережил его главного творца:
     в сентябре 1953 года Особое Совещание наконец было упразднено. Это  был
один из первых облегчающих вздохов общества после кончины тирана.
     Подвижничество,    самоотверженность,    стоицизм    советских    людей
сопровождались частыми пароксизмами насилия -  экономического,  социального,
духовного.  "Вождь" считал это нормой. На бесчисленных докладах о заседаниях
Особого Совещания, на которых, как правило, никогда никого  не  оправдывали,
он  ставил  свое неизменное-"Я. Ст.". Многие, точнее, почти все, думали, что
Сталин знает и видит все. Но он видел то,-что хотел. Он  никогда  не  желал,
хотя  бы  мысленно,  посмотреть  в полные отчаяния глаза миллионов советских
людей, прошедших через е г о л а  г  е  р  я.  Он  смог  бы  увидеть  в  них
настоящую,  зловещую  тень  своей  планетарной  славы. Но Сталин жил прежней
идеей - он хотел могущества своей страны, которое возвеличит его  славу  еще
больше.
     В  год  своего  70-летия  "вождь"  осуществил  одну из акций, которая и
сегодня популярна у пожилых людей. Он смог в условиях  фактического  развала
сельского хозяйства, упадка легкой промышленности пойти (как и в последующие
,годы) на заметное снижение цен на товары широкого потребления.
     Нередко  в  жарких  спорах  о том ушедшем времени в качестве аргументов
"защиты" Сталина говорится о "порядке",  "дисциплине",  "уважении  законов".
Мол,  до  чего  докатились:-появились  проституция, наркомания! Не знаю, как
насчет проституции, а все остальные язвы - пьянство, хулиганство,  воровство
и  даже  наркомания-были  в нашем обществе и тогда. Только все это считалось
"совершенно секретной" криминальной статистикой. Возможно,  что  эти  пороки
были в меньших масштабах, чем сейчас. Но, повторяю, даже наркомания была.
     Казарменные   порядки,  насилие,  административные  методы  были  не  в
состоянии не только устранить, но и снизить преступность. Едва ли Сталин был
согласен  с  тем,  что  уважение  закона,  высокая  культура   отношений   и
демократичность социальной среды способны успешно противостоять криминальным
аномалиям.
     Противоречия,  рожденные  единовластием - абсолютная диктатура одного и
несвобода  миллионов,  утверждение   тотальной   бюрократии   и   жизненная,
необходимость  социальной  активности, насаждение единомыслия и естественная
потребность в творчестве масс,- углубляли генезис грядущих кризисов.  Сталин
этого  или  не  хотел,  или  не мог понять. "Букет" этих противоречий как бы
обрамлял нимб  триумфатора.  Он  все  более  настойчиво  нажимал  на  рычаги
идеологические  вместо  экономических,  не  видя  медленного, но неуклонного
угасания революционного  энтузиазма.  Сталин  по-прежнему  делал  ставку  на
социалистическое  соревнование, сковав тем самым творческую активность масс;
все  чаще  обращался  к  испытанным  методам  -  угрозам,  административным,
директивным  мерам. Совсем не случайно апогей культа Сталина, пришедшийся на
празднование его 70-летия, совпал с так  называемым  "ленинградским  делом".
Сталинские "триумфы", все до единого, связаны с насилием- Это закономерность
диктаторского    единовластия.    Даже   в   условиях   реализации   крупных
социально-экономических программ  ему  нужны  были  внутренние  "гражданские
войны",  хотя  бы регионального масштаба. После победы над фашизмом эпицентр
этой "внутренней войны" Сталин перенес в Ленинград.
     Сегодня  мы  знаем,  что   разгромное   постановление   1946   года   о
ленинградских  журналах  "Звезда"  и  "Ленинград" было принято по инициативе
"вождя". Вслед за этим  постановлением  были  преданы  остракизму  кинофильм
режиссера Л. Луковаи сценариста П" Нилина "Большая жизнь", опера В. Мурадели
"Великая  дружба", был нанесен удар по репертуарной политике театров. Сталин
почувствовал, что в области литературы и искусства появились, хотя и не явно
выраженные, попытки выйти за рамки  установленных  партией,  а  значит,  им,
параметров.  "Вождь"  видел в этом угрозу единомыслию, а стало быть, пусть в
перспективе, и  единовластию.  Его  духовный  мир,  опирающийся  на  систему
незыблемых  постулатов,  не  мог  мириться  с  таким  вольнодумством. Травля
Зощенко  и  Ахматовой  стала  сигналом  к  кампании  идеологической  чистки.
Ленинград,  еще  не оправившийся после нечеловеческих испытаний, выпавших на
его долю в годы войны, был поставлен в положение идейного еретика. И это  не
случайно.  Сталин дал понять: если нет спуску героическому городу Ленина, то
тем более его не дадут никому другому.
     Нанеся по Ленинградуудар идеологический, через два года Сталин дополнил
его жестоким  ударом  политическим,  карательным,  вкотором  многие  не  без
оснований  усмотрели  "репетицию"  новых  возможных  массовых  репрессий.  В
середине  февраля  1949  года  "вождь"  направил  в   Ленинград   Маленкова,
предварительно  проинструктировав  его. Формально повод был - нарушение норм
внутрипартийной жизни во время партийной конференции Ленинграда.  Выразилось
оно  в  факте,  едва  ли  единичном в то время. Несмотря на то что областные
руководители П. С. Попков, Г. Ф. Бадаев,  Я.  Ф.  Капустин,  П.  Г.  Лазутин
получили  во  время  выборов  в  обком партии по нескольку голосов "против",
председатель  счетной  комиссии  А.  Я-  Тихонов,  сообщая   о   результатах
голосования,  заявил,  что все эти товарищи были избраны единогласно. Тут же
один из членов счетной комиссии  написал  в  ЦК  анонимное  письмо.  И  хотя
.Сталин  сам  еще  в  1934  году  прибег  к грубой фальсификации результатов
голосования на XVII съезде, его реакция была жесткой:
     - Накопилось   слишком   много   опасных   сигналов   о    деятельности
ленинградского  руководства,  чтобы  можно  было  и  дальше  не реагировать.
Поезжайте, товарищ Маленков, и хорошенько разберитесь во  всем.  У  товарища
Берии еще есть некоторые данные...
     - Хорошо, товарищ Сталин, сегодня же выезжаю ночным поездом.
     А  "сигналы"  были такие. Мол, обком партии, при поддержке секретаря ЦК
А. А.  Кузнецова,  не  считается  с  центральными  органами  партии.  Факты?
Организация  в  январе 1948 года в Ленинграде Всероссийской торговой оптовой
ярмарки.  Без  специального  решения  центральных  органов.  Маленков,   как
прилежный  выученик Сталина, нанизывал одну за другой "ошибки" ленинградских
руководителей на бечеву обвинений, выступая на объединенном  заседании  бюро
Ленинградского обкома и горкома партии. Притихший зал подавленно слушал, как
Маленков,  распаляясь,  Выдвигал  все  новые  и  новые  обвинения.  Случай с
ярмаркой он квалифицировал как антипартийную групповщину, противопоставление
Ленинградской парторганизации Центральному Комитету. Но главное было дальше.
Следуя линии, намеченной в Москве, Маленков, использовав неудачные выражения
П. С.  Попкова,  сформулировал  и  основное  обвинение  -  попытку  создания
компартии России с далекоидущими целями. Все поняли: выступление Маленкова -
предвестье большой беды.
     Сидящие  в  зале  еще не знали, что их бывший секретарь А. А. Кузнецов,
ставший недавно секретарем Центрального Комитета, уже неделю  как  отстранен
от  работы.  Естественно,  после доклада Маленкова все руководство области и
города было освобождено от своих постов. Но  это  было  только  началом.  За
каждым  из  подозреваемых  тянулись  нити  быстро фабрикуемого "дела". Затем
последовали  аресты.  Сразу  же  нашлись  и  "шпионы",  вроде  Капустина,  и
"перерожденцы",  типа  Попкова,  и  "вдохновители антипартийного курса", как
Кузнецов.
     В марте 1949 года еще один ленинградец- Н. А. Вознесенский, был выведен
из состава  Политбюро.  Подлинный  полководец  экономики  в   годы   Великой
Отечественной  войны,  академик, человек с прямым, открытым характером, стал
казаться Сталину  слишком  опасным.  Круглов,  Абакумов,  Гоглидзе,  ведомые
Берией,  буквально  из  ничего  состряпали громкое "дело". Начались допросы,
цель  которых  -   любой   ценой   добиться   признания   в   антипартийной,
антигосударственной  деятельности.  Один  из  главных  исполнителей  крупной
провокации против  Ленинградской  партийной  организации  Маленков  довольно
потирал  руки:  указание  Сталина выполнено. Он "хорошенько" разобрался. Тем
более  что  он,  равно  как  и  его  ближайший  приятель  Берия,  откровенно
недолюбливал  и  Вознесенского,  и Кузнецова. В них они видели потенциальных
соперников в борьбе за лидерство в партии (ведь "вождь"  быстро  старел).  В
стране  вновь,  как  и  в  1937  году,  началась "охота за ведьмами". Не без
основания все вновь со страхом ожидали самого худшего, тем более что  бывшие
ленинградцы  "изымались"  из  различных  республик и областей, куда в разное
время были направлены для работы.
     Что руководило Сталиным в организации этой преступной акции? Почему  он
затеял  ее  в  канун  своего 70-летия? Почему после идеологического удара по
Ленинграду в августе 1946 года через два с лишним года последовал еще  один,
более  страшный  удар  -  карательный?  Все  мотивы  этого преступления были
известны лишь диктатору. Но я, опираясь на документы, анализ материалов того
времени, сохранившихся в ряде архивов, могу предположить следующее.
     Сталин  никому   не   прощал   независимости   и   "вольнодумства".   И
Вознесенский,  и  Кузнецов  менее  других  славили его устно и письменно. Их
большая,  чем  у  других,  независимость  постоянно  настораживала  Сталина.
"Вождь"  какое-то  время  колебался,  не  внемля  наветам Берии и Маленкова.
Известны  лестные  эпитеты  Сталина  в  адрес  двух  ленинградцев,  которые,
учитывая  преклонный возраст единодержца, могли потенциально рассматриваться
и как возможные преемники первого лица. Вот этого камарилья  из  сталинского
окружения  допустить  не  могла.  В.  тайных  докладах Сталину вновь и вновь
указывалось, что Вознесенский накануне войны фактически не нашел "врагов"  в
Госплане,  возможно,  покрывая  их.  Берия не раз между делом жаловался, что
Вознесенский, курирующий химическую и  металлургическую  промышленность  как
председатель  Госплана,  явно  занижает  задания этим отраслям, а лесной, за
которую отвечает Берия, завышает. Сталин пропускал пока все это  мимо  ушей.
Но  как-то  его  неприятно  поразило выступление Вознесенского на Политбюро,
когда тот высказал целый ряд  убедительных  доводов  против  дополнительного
обложения  новыми  налогами колхозников; не понравилось намерение Кузнецова,
ведавшего в ЦК  кадрами,  взять  под  более  жесткий  контроль  министерства
внутренних  дел и гбсударственной безопасности, Сталину стали известны также
высказывания Кузнецова о том, что расследование  "дела  Кирова"  не  вскрыло
подлинных вдохновителей преступления.
     "Вождь"  всегда  исходил  из  того,  что даже самые ценные, нужные люди
должны были отвечать главному критерию -  полной  надежности  и  преданности
лично  ему. В этих строптивых ленинградцах он уже не просто засомневался, он
увидел в них потенциальных оппонентов. Сталин помнил, например, что когда он
познакомился с рукописью Вознесенского, на которой и оставил свою роспись  в
знак  согласия,  то  не  мог  не оценить интеллектуального размаха и глубины
анализа самого молодого члена Политбюро.
     С.  И.  Семин,   работавший   начальником   управления   Госплана   при
Вознесенском,  отмечал  его исключительную энергию и прекрасную подготовку в
области  планирования  развития  народного  хозяйства.  При  всей  жесткости
директивной  экономики  председатель Госплана пытался, где только мог, более
широко вовлечь трудящихся  в  процесс  планирования,  контроля,  определения
перспектив  развития  каждого предприятия. Не знал отпусков и выходных дней.
После Бухарина это, пожалуй, был второй и, наверное, пока последний  крупный
экономист в нашем высшем руководстве.
     Хотя  еще до ареста Сталин получил записку от Вознесенского и некоторых
других ленинградцев, в которой  они  утверждали  свою  полную  невиновность,
"вождь" почти не колебался. Правда, сначала он хотел отправить Вознесенского
директором   Института   Маркса-Энгельса-Ленина,   но-передумал:  пусть  вся
ленинградская "обойма" полностью выпьет "чашу Иосифа". Суд,  состоявшийся  в
сентябре  1950 года, действовал в соответствии с его указаниями. К расстрелу
были приговорены Н. А. Вознесенский, А. А. Кузнецов, П.  С.  Попков,  Я.  Ф.
Капустин,  М.  И.  Родионов.  Несколько  позже  эта же участь ждала и многих
других ленинградцев - Г. Ф. Бадаева, И. С. Харитонова, П. И.  Кубаткина,  П.
И.  Левина,  М. В. Басова, А. Д. Вербицкого, Н. В. Соловьева, А. И. Бурлина,
В. И. Иванова, М. Н. Никитина, В. П. Галкина, М. И. Сафонова, П. А. Чурсина,
А. Т. Бондаренко, всего около двухсот человек.
     На суде, проходившем в здании  Дома  офицеров  на  Литейном  проспекте,
присутствовавшие не услышали покаянных речей Вознесенского и Кузнецова. Свой
шанс  совести  они реализуют через годы, посмертно. Те, кто был на процессе,
знают, что Алексей Александрович Кузнецов в последнем слове сказал:  "Я  был
большевиком  и  останусь  им;  какой бы приговор мне не вынесли, история нас
оправдает..." . Верховный суд  СССР  под  председательством  А.  А.  Волина,
прекративший  в  апреле  1954  года  "ленинградское  дело",  извлек  из него
обвинение, которое было предъявлено в сентябре 1950 года. В нем  говорилось,
что  "Кузнецов,  Попков,  Вознесенский,  Капустин, Лазутин, Родионов, Турко,
Закржевская, Михеев (в документе не  проставлены  инициалы.-Примеч.  Д.  В.)
признаны  виновными  в  том,  что, объединившись в 1938 году в антисоветскую
группу, проводили подрывную деятельность в  партии,  направленную  на  отрыв
Ленинградской  партийной  организации  от ЦК ВКП (б) с целью превратить ее в
опору для борьбы  с  партией  и  ее  ЦК...  Для  этого  пытались  возбуждать
недовольство  среди  коммунистов  Ленинградской организации мероприятиями ЦК
ВКП(б), распространяя клеветнические утверждения,. высказывали изменнические
замыслы... А также разбазаривали  государственные  средства.  Как  видно  из
материалов  дела,  все обвиняемые на предварительном следствии и на судебном
заседании вину свою признали полностью..."  Как  эти  признания  добывались,
сообщил 29 января 1954 года Турко, тогда еще заключенный:
     "...Я  никаких  преступлений не совершал и виновным себя не считал и не
считаю. Показания я дал в  результате  систематических  избиений,  т.  к.  я
отрицал  свою  вину. Следователь Путинцев начал меня систематически избивать
на допросах. Он бил меня по голове, по лицу, бил ногами. Однажды он меня так
избил, что пошла кровь из уха. После таких  избиений  следователь  направлял
меня в карцер, угрожал уничтожить мою жену и детей, а меня осудить на 20 лет
лагерей,  если  я не признаюсь... В результате я подписал все, что предлагал
следователь..."
     Старые испытанные методы, освященные волей и мыслью диктатора.  В  этом
сталинском  приступе  насилия  пали три большевика, связанные и родственными
узами: братья Николай Алексеевич  Вознесенский,  член  Политбюро,  Александр
Алексеевич  Вознесенский  -  ректор  Ленинградского университета и их сестра
Мария Алексеевна Вознесенская- партийный работник. Вырублена  целая  поросль
замечательных  патриотов  Отечества.  О  том,  что  "дело"  было шито белыми
нитками, свидетельствует один факт. М, А. Вознесенской в  качестве  главного
обвинения  вменялось в вину, что она "разделяла в 20-е годы взгляды "рабочей
оппозиции". Кстати, основанием для реабилитации послужили тоже  смехотворные
выводы,  что  "не  имеется  доказательств  в том, что Вознесенская разделяла
взгляды  "рабочей  оппозиции...".  А  если  бы  имелись?  Такое  было  тогда
правосудие... Сталинское.
     Всех  расстреляли  в  Ленинграде.  С.  И.  Семин  утверждает,  что,  по
некоторым сведениям, Н. А. Вознесенского  еще  три  месяца  после  приговора
продержали  в  тюрьме (может быть, "вождь" колебался - всю войну проработали
вместе в ГКО; никто так много не сделал  для  развития  экономики,  как  его
заместитель). А в декабре, по чьей-то команде, рассказывал мне Сергей Ильич,
Вознесенского в легкой одежде повезли в грузовой машине в Москву. Дорогой он
то ли замерз, то ли его застрелили...
     После  ленинградской  расправы  волны насилия еще долго смывали людей в
безвестье. Не только тех, кто знал осужденных, но  и  работников  "органов".
Правда, иногда Сталин, по ему одному известным причинам, проявлял "милость".
В октябре 1949 года Круглев сообщал Сталину:
     "С  1943  года генерал-лейтенант И. С. Шикторов работал начальником УВД
Ленинградской области;
     с 1948 года-в  Свердловске.  После  ареста  ленинградского  руководства
Шикторова  вернули  в  Ленинград.  Однако,  как  нам доносят, он "не очищает
органы МВД области от "лиц, не внушающих доверия". Шикторов  продолжительное
время  работал  при  старом  вражеском  руководстве  Ленинградской области".
Предлагалось отстранить Шикторова и заменить его Т. Ф. Филипповым.
     Сталин отстранить соглашается, но  повелевает  найти  Шикторову  другую
работу.  Случай  крайне  редкий.  Обычно любые доклады-предложения подобного
рода кончались однозначно трагически.
     "Вождь" не мог допустить, чтобы его жертвенник был пуст. Сталин  привык
к  насилию.  Его  поощряли  безропотность  обреченных,  смиренность партии и
народа. Он как-то прикинул: даже в пик "чисток" (в конце 30-х гг.) они прямо
коснулись лишь 3-4% населения. Это же сущий пустяк! Но зато какой  послушной
и  управляемой  становится масса, очищенная от скверны! Не все тогда видели,
что растущая слава  "вождя"  сопровождалась  спазмами,  конвульсиями  нового
насилия.  Этот  пароксизм  насилия  труднообъясним. Страна быстро залечивала
раны. Внутреннее положение отличалось стабильностью.  Никаких  оппозиционных
выступлений  не  было.  Сплочение  народа  вокруг политического руководства,
которое  олицетворял  Сталин,  было  реальным.   Межнациональные   отношения
характеризовались  внешней  прочностью.  Идеологическое  влияние партии было
безраздельным. И тем не менее в этих  условиях  Сталин,  находясь  в  апогее
своей  славы,  по-прежнему  прибегал  к  насилию.  Его  пароксизмы временами
захватывали то какой-либо регион, то  ту  или  иную  социальную  группу  или
ведомство. Сталин, пробыв четверть века на вершине власти с помощью насилия,
уже  не мог обходиться без него. Именно этим объясняется его особое внимание
к органам государственной безопасности и внутренних дел.
     Берия,  Круглов,  Серов,  Абакумов,  другие  "деятели"  этих   ведомств
регулярно  докладывали  ему  о  положении  дел в ГУЛАГе, являющемся одним из
важных резервуаров  бесплатной  рабочей  силы.  Однажды  Маленков,  зайдя  к
Сталину  с  очередным докладом, вынудил "вождя" совершить "гуманный акт". Он
положил перед генералиссимусом справку, составленную начальником ГУЛАГа  МВД
СССР  Добрыниным.  Из  нее  вытекало, что в год 70-летия "вождя" в лагерях и
колониях находится 503 375 женщин.
     - Надо рассмотреть вопрос об освобождении тех, с кем находятся дети  до
7 лет...
     Сталин долго всматривался в графы справки и в конце концов согласился с
предложением  Маленкова  под  влиянием его главного аргумента: на содержание
детей в ГУЛАГе тратится 166 миллионов рублей в год...  Вот  чем  объяснялась
"гуманная  акция"  Сталина,  предписавшего женщинам с детьми до 7 лет отныне
заниматься принудительным трудом по месту жительства! Но к  этой  категории,
как   повелел   Сталин,   нельзя   было   относить   женщин,  осужденных  за
контрреволюционную деятельность.
     Маленков иногда доводил до сведения "вождя" и такие данные, от  которых
Сталина  оберегали,  дабы  не  волновать. Но Сталин никогда не волновался; В
сентябре 1949 года,  когда  приближался  "великий  юбилей",  Маленков  после
рассмотрения ряда текущих дел положил перед Сталиным еще один документ.

     "ЦК ВКП (б), товарищу Маленкову Г. М;
     12  августа  в  поле  совхоза  имени  Сунь  Ятсена  Михайловского  р-на
Приморского края были обнаружены трупы убитых троих детей работницы  совхоза
Дмитриенко: Михаила 11 лет, Павла 9 лет и Елены 8 лет.
     Убийство  совершила мать, Дмитриенко Л. А., 1917 г. рожд. Она показала,
что совершено убийство на  почве  крайне  тяжелых  материальных  условий,  в
которых  она оказалась после осуждения в 1946 году (по Закону от 7 авг. 1932
г.(2)) ее мужа Дмитриенко Д. Д., 1912 года рождения, и особенно после  того,
как  ее  уволили  из  школы,  где  она  работала учительницей, и выселили из
квартиры. С апреля работала в колхозе.  Администрация  никакой  материальной
помощи не оказала...

     С. Круглое".

     Читать  это  донесение  крайне тяжело. Это - апогей горя, пришедшего не
только в семью Дмитриенко, но  и  в  семью  народов  нашего  Отечества.  Как
реагировал  Сталин  и  Маленков на безумный акт пришедшей в крайнее отчаяние
матери, сказать трудно; на документе нет резолюций. Нормальные  люди  на  их
месте должны были бы содрогнуться, но им были безразличны страдания людей.
     Среди  всех  государственных  институтов  карательные органы фактически
всегда  были  бесконтрольны.  Именно  Сталин  вывел   их   из-под   контроля
государства,  единолично  осуществляя  руководство  ими.  Пожалуй, только во
время войны он больше времени уделял армии, чем НКВД. Все остальное время  -
это главный объект его внимания. Более того, в конце 30-х годов, сразу после
войны  и  до своей кончины Сталин занимался делами этих ведомств больше, чем
партийными.  Об  этом,  в  частности,  свидетельствует  фонд  "Переписка   с
товарищем   Сталиным".  Большая  часть  документов  -  докладов,  сообщений,
телеграмм, оперативных сводок, отчетов, донесений о  проведенных  заседаниях
Особого  Совещания,  открытии  новых  лагерей,  подготовке  кадров  для этих
органов и многое другое-касается работы НКВД (МВД). Похоже, ежедневно Берия,
Круглов, Меркулов, Абакумов и другие подписывали по нескольку  документов  в
адрес  Сталина.  "Вождь"  просматривал  их все, но резолюции удостаивал лишь
некоторые документы: "согласен", "поработайте  дополнительно",  "доложите  о
выполнении",  "накажите примерно виновных за затяжку", "недержите либералов"
и т. д. Для Сталина "органы" в огромной  степени  олицетворяли  его  власть,
могущество  и  волю.  Он  привык  к насилию и возможности его применения как
обязательному атрибуту  своего  единовластия.  Не  случайно  именно  по  его
инициативе после войны карательный аппарат все усиливался, а для поддержания
народа   и   "органов"   в   состоянии   перманентной   "мобилизованности  и
бдительности"  нужно  было  постоянно  демонстрировать   наличие   "врагов",
"террористов", "предателей".

     Какова  цена  сталинского  единовластия?  Каково  количество его жертв?
Сколько человек безвинно погибло  по  воле  тирана  и  созданной  им  машины
репрессий?  Думаю,  абсолютно  точного  ответа  мы  уже  никогда не получим.
Наиболее полный могла бы дать созданная Верховным Советом СССР  Комиссия  по
дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место
в период 30-40-х и начале 50-х годов. "Тайны" диктатуры Сталина превратились
в  тайны исторические. Существует много оценок раз- личных исследователей, в
которых  приводится  общая  численность  погибших  советских  людей  в  годы
сталинского  культа.  Основываясь на целом ряде не обобщающих, а, если можно
так сказать, "промежуточных" показателей, которые мне удалось  обнаружить  в
архивах,  я  приведу такую статистику. "Революция" на селе в 1929-1933 годах
обошлась   нашему   крестьянству   в   8,5-9   миллионов    репрессированных
земледельцев.   В  1937-1938  годах  репрессии  коснулись  4,5-5,5  миллиона
советских граждан. Но и  между  этими  двумя  большими  "волнами"  ведомство
Ягоды-Ежова  не оставалось без дела; было арестовано примерно около миллиона
граждан. После войны, особенно в конце 40-х годов, даже учитывая, что в 1947
году была отменена смертная" казнь, заметно увеличилось количество  лагерей,
число  ссыльных,  высланных,  которые  составили  эту  третью "волну". В ней
оказалось 5,5- 6,5 миллиона  человек.  Можно  возразить:  сидели  не  только
политические,  но  и  уголовные преступники... Правильно. Но до самой смерти
Сталина в лагерях; даже по данным Берии, содержалось 25-30%  осужденных  "за
контрреволюционную  деятельность".  Всего  же  с  1929  по 1953 год жертвами
сталинских репрессии стали 19,5-22 миллиона советских граждан (исключая годы
войны). Из них не менее трети были приговорены к смертной казни или  погибли
в  лагерях  и  ссылке.  Возможно,  мои оценки слишком осторожны, но- все они
основываются на известных мне документах. Я вполне допускаю, что многое  мне
не удалось узнать.
     Пожалуй, это самый страшный и чудовищный пир насилия в истории, который
когда-либо  удавалось  справлять на Земле диктаторам. Сталин всегда следовал
своему кредо, которое им  было  высказано  ранее:  "...Мы  будем  уничтожать
каждого  такого  врага,  (хотя  бы)  был  он  и старым большевиком, мы будем
уничтожать весь его  род,  его  семью.  Каждого,  кто  своими  действиями  и
мыслями,   да,   и   мыслями,   покушается   на  единство  социалистического
государства,  беспощадно  будем  уничтожать".   Кажется,   что   это   слова
средневекового  инквизитора. А ведь им следовали, они были целой программой!
Вот уж. воистину прав Шиллер:
     "Злое семя злой приносит всход!"
     После  войны  общество  в  социально-политическом   плане   не   просто
"законсервировалось",    а   приобрело   некоторые   новые   мрачные   черты
бюрократического, полицейского характера. Сталин сумел сочетать несочетаемое
- всячески  поддерживать   внешний   энтузиазм,   подвижничество   миллионов
советских людей, веривших, что вот-вот, рядом, уже за ближайшим перевалом те
самые  сияющие  вершины.  И  тут  же  постоянная  угроза индивидуального или
массового террора. Но... люди верили  Сталину.  Не  случайно,  что  накануне
ареста  Н.  А.  Вознесенский  дописывал  последние  главы  своей новой книги
"Политическая экономия коммунизма". Даже  он,  один  из  самых  образованных
людей  в руководстве, допускал, что общество, ведомое Сталиным, приближалось
к "светлому будущему". К  слову  сказать,  в  определении  военной  коллегии
Верховного  суда  СССР  Н.  А.  Вознесенскому,  осужденному сразу по четырем
статьям (58-1 "а", 58-7, 58-10 ч. 2,58-11), Вменялось  в  вину  то,  что  он
"составлял и издавал политически вредные работы". Даже если академик писал о
коммунизме,  он  сам  был  подозрителен  "вождю",  то это делало его научное
творчество  "опасным".  Такова  была  логика   диктатора,   дававшего   свою
интерпретацию "грядущему коммунистическому обществу".
     Все  считали  естественным, что главными двигателями вперед становились
сила, могущество,  беспощадность,  вера  в  единственного  носителя  истины.
Разум, человечность, верность свободе и гуманизму, сама свобода отодвигались
куда-то  в  неопределенное  будущее.  Ни в одном учебнике философии, крупной
монографии нельзя было найти глав о демократии, свободе и  правах  личности.
Все  оказалось  покрыто  коростой  насилия, всепроникающей классовой борьбы.
Николай Бердяев, один из оригинальных русских мыслителей, депортированный  в
1922  году  за  рубеж, с болью наблюдал, как идея силы подвергает эрозии все
другие, ценности. .Еще в 1930 году он писал: "В русском коммунизме, согласно
русскому душевному типу, победили не столько  научные  элементы,  марксизма,
сколько  мессианские  его  элементы  - идея пролетариата, как освободителя и
организатора   человечества,   как   носителя   высшей   истины   и   высшей
справедливости.     Но     эта     мессианская    идея    -    воинственная,
агрессивно-наступательная   и    победная,    идея    поднимающейся    силы.
Страдательные,    пассивно    претерпевающие   элементы   старого   русского
мессианского сознания тут совершенно вытесняются. Мессия-пролетариат  совсем
нс страдалец, не жертва, а победивший мировой организатор, конденсатор силы"
     Можно  соглашаться  или не соглашаться с выводами русского философа, но
его наблюдение о примате силы, ставке только на силу, на которую все  больше
уповали   Сталин   и   его  единомышленники,  верно  отражает  магистральное
направление избранного ими социального развития. Может быть, это направление
и не было бы столь ущербным, если  бы  Сталин  не  распял  попутно  основные
гуманистические ценности, отдав их на заклание идее силы. "Вождь" всегда был
верен  этой  идее,  с  той лишь особенностью, что в социальном контексте она
трансформировалась в  перманентное  насилие,  которое,  правда,  имело  свои
приливы  и  отливы.  Каждому  приливу предшествовал пароксизм, приступ злобы
стареющего "вождя".



     Приближалось 70-летие Сталина. Он знал, какая суета идет  в  Политбюро,
на  других,  более  низких  этажах власти. Но его это уже мало занимало. Он,
казалось, пресытился славой, но не пресытился властью.  Вызвал  Маленкова  и
предупредил:
     - Не вздумайте там опять осчастливить меня "Звездой"!
     - Но, товарищ Сталин, такой юбилей... Народ не поймет...
     - Не  ссылайтесь  на  народ...  Я  не  намерен  препираться... Никакого
своеволия! Вы меня поняли?
     - Конечно, товарищ Сталин, но члены Политбюро считают...
     Сталин перебил Маленкова, давая понять, что тема исчерпана, и  приказал
принести  сценарий  его  чествования,  которое намечалось провести в Большом
театре. А о "Звезде" он заговорил не случайно.
     После Парада Победы и приема в честь командующих фронтами в  июне  1945
года  группа  маршалов  обратилась  к  Молотову  и Маленкову с предложением.
отметить   "исключительный   вклад    вождя"    самой    высокой    наградой
Отечества-присвоением  звания  Героя Советского Союза. При этом обращавшиеся
учли,  что  в  связи  с  60-летием  Сталину  было  присвоено  звание   Героя
Социалистического  Труда,  а  в годы войны он был награжден тремя орденами -
орденом "Победа" ,No 3 (ордена No 1 и No 2 были вручены ранее маршалам Г. К.
Жукову и Ф. И. Толбухину), орденом  Суворова  I  степени,  орденом  Красного
Знамени.  Причем  этим  орденом он был награжден, как отмечалось в Указе, за
"выслугу лет в Красной Армии".
     После  разговора  военачальников  с  членами  Политбюро  те  в  течение
суток-полутора   "проработали"   со  своими  коллегами  вопрос,  и  26  июня
состоялось сразу два Указа Президиума Верховного Совета СССР:  о  присвоении
Маршалу  Советского  Союза  И.  В.  Сталину  звания Героя Советского Союза и
награждении его вторым орденом "Победа". В тот же день, 26 июня  1945  года,
специальным  Указом было введено звание "Генералиссимус Советского Союза", а
назавтра, 27 июня,  его  был  удостоен  И.  В.  Сталин.  Это,  пожалуй,  был
единственный  случай, когда "вождя" не послушались. Утром Сталин по привычке
развернул  перед  завтраком  "Правду"  и  пришел  в   ярость.   С   ним   не
посоветовались!  Его  не  спросили!  Он же предупреждал Маленкова... Холуи и
поддакиватели,.. Приехав в Кремль,  сразу  же  пригласил  к  себе  Молотова,
Маленкова,  Берию,  Калинина,  Жданова  и учинил им разнос. Больше всех были
перепуганы Калинин (ведь это  по  его  "ведомству"  произошло  своеволие)  и
Маленков, который не смог умерить верноподданнические чувства соратников. Но
Молотов, Берия и Жданов понимали: гнев напускной, наигранный.
     Сталин  вознесся  уже  на  столь  высокую точку славы, что эти награды,
предназначенные для обычных смертных, его уже мало занимали. Они для него, в
сущности, ничего не значили. Это для простых  людей  награда  имеет  большое
значение.  А  для  него  она  имеет значение "обратное": ставит в ряд многих
таких же награжденных... В конце  концов,  человек  с  такой  властью  может
усыпать  себя  наградами  и... тем самым развенчает себя полностью! Этого не
понимал Л. И. Брежнев. Впрочем, похоже, не понимал не только это...
     Сталин не мог вспомнить, где он читал, кажется в "Мыслях" у  Наполеона,
о том, что человеку можно вручить "пуговицу" (так император пренебрежительно
в  конце  жизни  говорил  об  орденах),  а  за это потребовать у него жизнь.
Неужели эти люди, которых в печати называют его "соратниками", не  понимают,
что  мера  его  величия  уже  не  может  быть  отмечена  какими-то  обычными
орденскими знаками! Возможно, этого его приближенные и не понимали.  Но  они
знали   другое:   "вождю"   нужен  новый  импульс  и  повод  для  пропаганды
егоскромности, непритязательности, отсутствия какого-либо  тщеславия.  Берия
это  уловил  лучше  всех. В своей статье "Великий вдохновитель и организатор
побед коммунизма" сталинский Монстр писал:
     "Гениальность нашего вождя сочетается с его простотой и скромностью,  с
исключительной  личной  обаятельностью, непримиримость к врагам коммунизма-с
чуткостью и отеческой заботой о людях. Ему присущи предельная ясность мысли,
спокойное величие характера, презрение и нетерпимость  ко  всякой  шумихе  и
внешнему  эффекту".  Берия, пожалуй, лучше других изучил повадки и намерения
своего патрона. Он знал, что Сталин понимает под скромностью  у  других/лишь
покорность.
     Сталин, любивший книги о полководцах, мог бы сказать словами Александра
Македонского,  когда  тому  предложили  участвовать  в  соревнованиях: "Я бы
принял участие, если бы со мной рядом  бежали  цари!"  Наивный,  "всесоюзный
староста",  никогда  и никому не возражавший, добросовестно исполнявший свою
ритуальную роль, не чувствовал,  что  те  награды,  которые  могут  получать
другие,  для  него,  Сталина,  уже  не награды. Свой разнос "вождь" закончил
словами:
     - Выкручивайтесь, как хотите, а ордена я не приму... Слышите, не приму!
     И долго не принимал. Два-три  раза  соратники  пытались  уговорить  его
согласиться   ,   на   вручение  наград.  К  уламыванию  "вождя"  подключали
Поскребышева и Власика. Все напрасно. Почти через пять  лет  сам  Сталин  за
ужином  на  даче  вдруг  заговорил  о  давних  наградах,  тем  более  что на
портретах,  фотографиях  "вождь  народов"  давно  уже  изображался  с  двумя
геройскими   звездами  и  двумя  орденами  "Победа".  Накануне  первомайских
праздников 28 апреля 1950 года Шверник вручил  наконец  Сталину  награды  из
1945  года  плюс орден Ленина, которого он был удостоен в связи с 70-летием.
Н. Шверник и А. Горкин подписали  20  декабря  1949  года  Указ,  в  котором
говорилось  "В  связи  с  70-летием со дня рождения товарища И. В. Сталина и
учитывая его исключительные заслуги  в  деле  укрепления  и  развития  Союза
Советских  Социалистических  Республик,  строительстве  коммунизма  в  нашей
стране... Наградить товарища Иосифа Виссарионовича Сталина орденом  Ленина".
Получив  из  рук Шверника медаль "Золотая Звезда" и сразу три ордена, Сталин
мрачно заметил:
     - Ублажаете -старика... Здоровья это не прибавляет...
     За этими словами стояли новые страхи, пришедшие к нему накануне юбилея.
Собираясь  вечером  на  дачу,   отдав   напоследок   какие-то   распоряжения
Поскребышеву,  Сталин  вышел  из-за своего стола и хотел идти одеваться, как
вдруг его "повело". В глазах поплыли оранжевые круга... Сталин тут же пришел
в себя. За локоть его цепко держал двумя руками перепуганный Поскребышев:
     .- Товарищ. Сталин, разрешите, я вызову  врачей...  Вам  нельзя  сейчас
ехать... Нужны врачи...
     - Не суетись...
     Головокружение  быстро  прошло.  Сталин  задержался на несколько минут.
Выпил чаю. Тупо ныло в затылке. Но врачей вызывать запретил. Он уже не верил
не столько  им,  сколько  Берии,  который  хозяйничал  в  Четвертом  Главном
управлении  Минздрава... Черт его знает, что у него на уме... Да и не хотел,
чтобы распространялись слухи о его болезни.  Вот  приедет  сейчас  на  дачу,
выпьет  чай  с  настоем,  который  ему  давно  советовал Поскребышев. Всегда
помогало...
     На Политбюро решили отметить юбилей Сталина с  размахом.  Председателем
Комитета  по  организации  подготовки  и  проведения празднеств назначили Н.
Шверника. Вскоре на его стол легла записка, подписанная П.  Пономаренко,  В.
Абакумовым, Н. Парфеновым, А. Громыко, В. Григорьяном, в которой "стоимость"
юбилея  оценивалась  в  сумму  около  6,5  миллиона  рублей.  Шверник  после
проработки поставил свою подпись под следующим документом:
     "Утвердить  смету  расходов  по  приему   и   обслуживанию   делегаций,
прибывающих  в  связи  с  70-летием  тов.  И.  В.  Сталина, и по организации
выставки подарков тов. И. В. Сталину в общей сумме  5623255  руб.,  согласно
приложению..."
     Был заготовлен проект Указа Президиума Верховного Совета СССР.

     "Об учреждении ордена Сталина
     Президиум Верховного Совета Союза ССР постановил:
     В  ознаменование 70-летия со дня рождения Иосифа Виссарионовича Сталина
н принимал во внимание его исключительные заслуги перед советским народом  в
деле   создания   и   укрепления   Советского   государства,   строительства
коммунистического общества в СССР и обеспечения исторических  побед  СССР  в
Великой   Отечественной   войне,   учредить  орден  Сталина...  Председатель
Президиума Верховного Совета СССР

     Н, Шверник,
     Секретарь Президиума Верховного Совета СССР
     А. Горкин.
     "____" декабря 1949 г.".

     Все было готово к тому,  чтобы  в  стране  появился  по  тем  временам,
пожалуй,  самый престижный орден. Но в последний момент "вождь" заупрямился,
хотя раньше  предварительное  согласие  дал.  Рассмотрев  макеты  и  эскизы,
прочитав  проекты Указов (а в это время его соратники напряженно смотрели на
своего патрона, возможно, думая, кто из них первым удостоится этого ордена),
Сталин неожиданно сказал:
     - Утверждаю лишь Указ о международной премии.- Помолчав, добавил:  -  А
ордена подобные учреждаются лишь после смерти...
     Все  загалдели,  не  соглашаясь.  Но  Сталин  поднял  руку,  успокаивая
окружение:
     - Всему свое время...
     Я думаю, что диктатор посчитал, что, перешагнув через  какой-то  рубеж,
можно  добиться обратного эффекта. На каждом шагу, везде был в стране только
он: фотографии в журналах и газетах, на каждой странице - десятки упоминаний
его  фамилии,  скульптуры,  барельефы,  монументы,  названия  проспектов   и
комбинатов,  колхозов  и городов... Что же добавят о нем после смерти? Ясно,
орден...
     Кстати, после смерти никто в комиссии по похоронам не вспомнил об  этом
сталинском пожелании.
     ...В  день  юбилея, встав как обычно в 11 часов утра, Сталин чувствовал
себя нормально. Происшедшее вчера показалось ему малозначительным  эпизодом.
А  ведь  сегодня  -  тяжелый день. После чествования на Политбюро весь вечер
предстоит выслушивать бесконечные панегирики и славословия в его честь.  Все
будут  соревноваться:  кто  найдет новые эпитеты, кто осветит- новые заслуги
"великого вождя". Весь декабрь "Правда" печатала статьи, рапорты,  репортажи
о  подготовке  страны  к  юбилею.  С  каждым  днем вал славословия нарастал.
Приехав в Кремль, Сталин долго изучал газеты, подробно  знакомился  с  кипой
производственных рапортов о выполненных обязательствах в честь его 70-летия.
Доклады  шли  из  всех  республик,  краев,  областей. Но, пожалуй, не меньше
торжествующих донесений шло из бесчисленных  организаций  ГУЛАГа.  Там  тоже
выполняли, перевыполняли и ликовали, ожидая амнистии. Правда, докладывали не
"зэки", а должностные лица МВД, представлявшие своих подопечных.
     Сталин,  листая  в  тиши  кабинета  бумаги, не раз ловил себя на мысли:
неужели вся эта коленопреклоненная любовь обращена к  нему?  Что  это?  Игра
исторического   случая?  Фантастическое  везение?  Или  действительно  он  -
редчайший самородок? Отгоняя эти, теперь уже совсем ненужные  мысли,  Сталин
не без торжества отмечал про Себя: главное - он сильнее их всех духом. Никто
не способен так целеустремленно идти к цели, как он...
     Почти за час до начала торжественного собрания Большой театр был полон.
Тщательно  отобранные  и  "просеянные"  люди заполняли празднично украшенный
зал. За полчаса до начала подъехал и Сталин.
     Когда президиум вышел на сцену, зал никак не  мог  успокоиться.  Овации
были  долгими  и  бурными. Накануне Маленков показал Сталину план размещения
гостей в президиуме, но Сталин тут же внес свои коррективы.  Он  не  пожелал
сидеть  в  центре.  Мы  знаем, что часто на съездах, пленумах, совещаниях он
садился во второй ряд,  пользуясь  случаем  подчеркнуть  свою  "скромность".
Сейчас это сделать было невозможно, ведь юбиляр! Сталин "сдвинул" свое место
значительно  правее  председателя,  указав  карандашом,  что  справа от него
должен сидеть Мао Цзэдун, а слева Хрущев.
     После короткой вступительной  речи  Шверника,  многократно  прерываемой
бурными  аплодисментами,  как  только  оратор упоминал имя "вождя", начались
выступления. Весь вечер в зале звучало:  "гений",  "гениальный  мыслитель  и
вождь",  "гениальный  учитель", "гениальный полководец"... Только Мао Цзэдун
назвал его "великим". Может быть, в  этом  был  потаенный  смысл?  Множество
ораторов   сменяли   друг  друга  на  трибуне.  Выступали  посланцы  союзных
республик,  коммунистических  и  рабочих  партий,  представители   молодежи,
творческих   организаций.   Это   было  концентрированное  выражение  "любви
народов". К концу заседания в президиуме многие  устали.  На  фотографиях  и
кадрах кинохроники того далекого дня видно, что Берия,, Ворошилов, Молотов и
Микоян,  явно  утомленные от бесконечных вставаний и аплодисментов, думают о
чем-то своем. Возможно, один - о честолюбивых планах; другой-о долгой опале,
третий... впрочем, у каждого из них были  поводы  для  размышлений.  Сталину
было  уже  трудно сосредоточиться и вникать в тот обвал славословия, который
продолжался несколько часов. "Вождь", если бы знал диалоги Плато-на, мог  бы
всерьез  подумать,  что ему удалось осуществить вековую мечту человечества -
создать "идеальное государство", в котором  устранено  главное.  разрушающее
начало: противоборство богатства и бедности.
     Действительно,  в  его  государстве не было ни богатых, ни нищих. Он не
хотел ответить в эти часы даже себе; были ли несчастные? Были. Тысячи. Сотни
тысяч. Если точнее - миллионы. Было среди них  немало  полицаев,  шкурников,
расхитителей,  валютчиков,  обыкновенных  воров  и  грабителей. Но, пожалуй,
более половины - те, кто лишь показался опасным триумфатору и его "органам".
     За несколько дней до  этого  торжественного  собрания  Сталин  утвердил
доклад  министра внутренних дел С. Круглова о результатах очередного Особого
Совещания, заседавшего почти ежемесячно. К  докладу  был  приложен  протокол
более  чем  на сто человек "по делам на членов семей изменников Родины". Все
они "осуждены к ссылке в северные районы  Союза  ССР".  Закон  суров,  а  он
действует  по  закону. Поэтому кто говорит, что Сталин беспощаден? Почему на
Западе до сих пор перепевают на старый троцкистский мотив  "выдумки"  о  его
жестокости?  Разве  не  он  совсем недавно одобрил представление Круглова, в
котором тот писал:
     "В исправительно-трудовых лагерях и  колониях  МВД  в  настоящее  время
содержится вместе с осужденными матерями 14 170 детей в возрасте до 4-х лет,
а  также  7220  беременных  женщин.  Это количество детей более чем в 3 раза
превышает лимиты (выделено  мной.-Примеч.  Д.  В.)  Имеющихся  в  лагерях  и
колониях  "домов  младенца",  А  посему  предлагаю  освободить  этих женщин,
заменив им тюремное заключение  исправительно-трудовыми  работами  по  месту
жительства..."
     Сталин, слушая бесконечные хвалебные речи, иногда устало откидывался на
спинку  стула:  бремя славы утомляло "вождя", но и обходиться без нее он уже
не мог-
     Все были как в  религиозном  экстазе,  славя  "вождя".  Он  олицетворял
социализм.  Веря  в  "вождя",  верили  и  в  идеалы,  которые,  казалось, он
воплощал. Степень этого славословия равна степени унижения народа.
     70-летний "вождь", отправляясь на следующий день на банкет,  еще  успел
прочесть  в Кремле десятки телеграмм от зарубежных государственных деятелей.
Поскребышев,  стоявший  рядом,  внимательно  следил,  как  старческие   руки
"Хозяина"  откладывали в сторону один лист за другим. Закончив, встал и, уже
выходя из кабинета, вдруг обернулся к своему помощнику:
     - Кто это тебя надоумил написать о цитрусовых?  Поскребышев  не  ожидал
этого вопроса,-смутился, но быстро ответил:
     - Суслов  и  Маленков  порекомендовали. Читали в отделе пропаганды; сам
Михаил Андреевич смотрел.
     Сталин ничего больше не сказал и пошел к выходу. Нужны силы и на долгий
банкет с речами и бесконечными тостами. А вопрос к Поскребышеву был связан с
сегодняшней большой статьей в "Правде" его помощника "Любимый отец и великий
учитель". В одном из ее разделов говорилось,  что  Сталин  не  только  помог
мичуринцам  разгромить  вейсманизм-морганизм,  но  и  показал,  как  надо на
практике внедрять передовые научные методы.  "Товарищ  Сталин,  занимаясь  в
течение  многих  лет  разведением  и  изучением  цитрусовых культур в районе
Черноморского побережья", показал себя "ученым-новатором". Далее Поскребышев
писал,  что  можно  "привести  и  другие  примеры  новаторской  деятельности
товарища Сталина в области сельского хозяйства. Известна, например, решающая
роль  товарища  Сталина в деле насаждения эвкалиптовых деревьев на побережье
Черного  моря,  в  деле  разведения  бахчевых  культур  в  Подмосковье  и  в
распространении культуры ветвистой пшеницы".
     Выставка подарков, которую Сталин посмотрел глубокой ночью, впечатляла.
Здесь  были  экспонаты, подаренные Сталину и раньше,, до юбилея. Переходя из
зала в зал, Сталин задержался у целого моря знамен от  республик,  областей,
предприятий. Он остановился около одного-двух, поднял полотнище: "Выше знамя
Ленина  - Сталина! Оно несет нам победу!" , "За Родину, за Сталина!". Дальше
около тридцати знамен только от китайского  и  корейского  народов.  Подписи
весьма  впечатляющие:  "Самоуправление  города  Саншилин преподносит подарок
спасителю  человечества  Генералиссимусу  Сталину",  "Светочу   пролетариата
Генералиссимусу  Сталину",  "Да здравствует спаситель народов мира Сталин!",
"Спасибо Великому Сталину за освобождение нас отяпонского гнета. От русского
населения г. Мулин". А вот знамя 26-й стрелковой Сталинской  Краснознаменной
ордена Суворова дивизии.:. Море позолоченного кумача.
     Сотни картин. Живопись, графика, акварель. И. Бродский, П. Васильев, Е.
Голяховский,  В.  Дени, Н. Долгоруков, А. Кручина, И. Павлов, Н. Соколов, Н.
Шестопалов, другие известные мастера. Скульптуры Н. Томского, П. Кенига,  Л.
Едунова.  Скользя взглядом по бесчисленным ликам человека с усами, Сталин не
чувствовал себя помещенным в какой-то иррациональный,  перевернутый  мир,  а
воспринимал это всеобщее ослепление как признание его гениальности.
     Неторопливыми  шагами "вождь" проходил мимо бесчисленных ваз, альбомов,
шкатулок,  статуэток  к  целому  арсеналу  оружия   -   десятки   подаренных
пистолетов,  винтовок, автоматов... Пройдя, как сквозь строй, через выставку
подарков, Сталин не спеша, как и положено земному богу, нес  свое  стареющее
тело к лимузину, чтобы вновь уединиться за зубчатыми стенами...
     Весь  декабрь газеты и журналы были заполнены приветствиями, юбилейными
статьями, верноподданническими излияниями.  Шел  процесс  унижения  великого
народа.  Сталин  считал это естественным. Да, пожалуй, Карл Каутский, давний
критик большевизма, оказался прав в отношении личности Сталина. Еще  в  1931
году,  когда  только  монтировалось  здание  единовластия,  он не без иронии
вопрошал: "Что еще остается сделать Сталину, чтобы прийти к бонапартизму? Вы
полагаете, что дело дойдет до своей сути не раньше, чем Сталин коронуется на
царство?" Все более пристально всматриваясь в то, что было, убеждаешься: для
тотальной бюрократии просто  необходим  хотя  бы  первый  консул,  если  нет
императора.  Сама бюрократическая система с формальной демократией на фасаде
не может существовать без политической фигуры деспотического типа.
     - Сталина, благодарили за все сделанное народом,  говорили  о  "великом
счастье"  для советских людей, которое он им принес, на все лады расписывали
все его добродетели и благодеяния. Даже императоры не доводили до  подобного
унижения  свой  народ,  Сталин  не  только  не  пресек  это  унижение,  но и
инициировал его. Стареющий "вождь"  олицетворял  уже  не  социализм,  а  его
больную тень. Я столь подробно остановился на 70-летии диктатора потому, что
в этой кульминации, апогее цезаризма особенно наглядно стали видны черты его
исторической обреченности.
     После  юбилея  Сталин  стал  "сдавать" еще быстрее, Все время держалось
высокое кровяное давление. Но он не желал обращаться  к  врачам;  просто  не
доверял  им.  Еще  как-то  он  прислушивался  к советам и рецептам академика
Виноградова, но постепенно Берия внушил Сталину, что "старик  подозрителен",
и  пытался  прикрепить к "вождю" новых врачей. Но Сталин уже не хотел других
эскулапов. Когда же он узнал, что Виноградов арестован, то грязно выругался,
но вмешиваться не стал. После устранения  академика  Сталин  наконец  бросил
курить.  В  остальном  вел  такой же нездоровый образ жизри: поздно вставал,
работал ночью.  Несмотря  на  гипертонию,  продолжал,  по  старой  сибирской
привычке,  ходить  в  баню. За обедом, как всегда, тянул маленькими глотками
ароматное грузинское вино, избегал лекарств. По совету  Поскребышева  иногда
принимал  какие-то  пилюли,  перед  едой  выпивал полстакана кипяченой воды,
предварительно накапав туда несколько капель йода.  Сталин  боялся  доверить
себя, свое здоровье врачам. Он не доверял им так же, как не доверял никому.
     Такова  судьба  диктаторов.  Хотя  вокруг них всегда суетится множество
людей,  они  одиноки.  Диктатор  сам   лишает   себя   нормальных,   обычных
человеческих  контактов;  заискивание,  угодничество,  поддакивание,  лесть,
славословие окружения лишь подчеркивают его одиночество среди толпы.  Слава,
власть,  могущество так отгородили Сталина от людей, что он, живя среди них,
давно утратил способность к подлинным человеческим  отношениям  и  настоящим
чувствам.   Как-то   сразу  подошедшая  старость  все  чаще  заставляла  его
возвращаться мыслью в прошлое- В старости это самая  доступная  роскошь  для
всех. Не исключая и старых диктаторов.
     Рядом  с большим домом в Кунцево для него построили еще один, поменьше.
В  одной  комнате  соорудили  камин.  Часто  Сталин,  выходя  из   кабинета,
час-полтора  сидел  у  камина,  наблюдая,  как возникают и рушатся сказочные
замки из раскаленных углей, как кроваво-багровые отблески каминного  пламени
отражаются  на  голенищах  его  мягких сапог. Раньше Сталин редко предавался
праздным размышлениям. Теперь его все чаще тянуло, влекло прошлое.  На  днях
он распорядился сделать две увеличенные фотографии Надежды Сергеевны; одну в
рамочке  поставили  в кабинете на столе, другую повесили на стене в спальне.
Было ли то признанием своей вины? Косвенной или прямой?  Зная  теперь  очень
многое  из  того,  что  совершил Сталин, я почти уверен, что раскаяния он не
испытывал. Он пррсто мог еще раз пережить ту холодную ноябрьскую ночь, когда
произошло непоправимое. В жизни ничего вернуть  нельзя,  но  мысленно  можно
побывать  в  том,  навсегда  ушедшем"  времени.  Диктатор  уже не мог только
действовать. Пришло время и воспоминаний. Он всего  достиг,  но  чувствовал,
что все ближе подходит к той черте, из-за которой возврата нет. Ни для кого.
Для вождей - тоже.
     Может  быть,  он  в  конце  жизни  понял,  что, победив всех, он все же
проиграл? Может быть, его пугала историческая обреченность его личной п о  б
е  д  ы?  Может быть, тени тысяч погибших его товарищей, друзей, соратников,
которых он сам отправил на смерть, тронули глубоко запрятанные  в  его  душе
струны  совести?  Что  он  видел, всматриваясь слезящимися от жара глазами в
превращающиеся в пепел угли? Зная, что писал, говорил и делал этот  человек,
не  могу поверить, чтобы он мог о чем-либо сожалеть. Его угнетала, наверное,
лишь беспощадность времени, которое одинаково безжалостно и к  палачам  и  к
жертвам,
     с  той,  однако,  разницей,  что одних оно навсегда метит презрением, а
других выделяет вечной скорбью мучеников.
     Он, как земной бог, оглянувшись вокруг на "седьмой день творения",  мог
сказать, что достиг всего:
     создал  могучее  государство,  сделал  послушным великий народ, победил
всех своих врагов, добился неподдельной любви миллионов своих сограждан.  Но
почему  его  не  покидает  тоска?  Может  быть,  потому, что не получилось с
мировой революцией? Или он убедился,  что  его  долгие  кровавые  социальные
эксперименты   не   смогли,   в  конце  концов,  противопоставить,  частному
предпринимательству нечто более весомое? А  может,  он  увидел  обреченность
своих  идей,  основанных  на  насилии? Не думаю. На Сталина это непохоже. Он
просто боялся смерти. Так же как  всю  жизнь  боялся  покушений,  заговоров,
диверсий.  Он  боялся,  что  после смерти станут известны все его злодеяния.
Боялся за созданное детище. Не хотел, чтобы оно ътало другим. Ибо  та"м  для
него  не окажется места. Как вспоминал Хрущев, в последние годы жизни Сталин
часто говорил своим соратникам: "Что будете делать без меня? Пропадете,  как
котята!"  Здесь  он  не ошибся: его мир, его порядки, его божественный культ
просуществовали совсем недолго.
     Стареющий "вождь" боялся. Его покрасневшее к концу жизни лицо  (видимо,
от  гипертонии), несмотря на исключительное умение напяливать на себя нужную
маску, не могло скрыть в последние годы жизни глубокой усталости, за которой
был страх. Его дочь, создавая психологический портрет отца, писала, что, идя
к своему концу, он чувствовал себя  опустошенным,  "забыл  все  человеческие
привязанности,  его стал мучить страх, превратившийся в последние годы жизни
в настоящую манию преследования,- крепкие нервы в конце концов  расшатались.
Но  мания не была больной фантазией: он знал и понимал, что его ненавидят, и
знал почему...". Его уверенность в особом кавказском долголетии  становилась
все  меньше  после  очередного  головокружения,  когда  его  вело  куда-то в
сторону. Так уже было несколько раз.
     Раньше он почти никогда не думал о  своих  детях.  Было  просто  не  до
этого.  Он  их,  по сути, и не знал. Со смертью Якова исчезло куда-то вечное
раздражение,  когда  он  слышал  имя  старшего  сына.  С  Василием  спокойно
разговаривать не мог. Отцу далеко не все говорили, но он чувствовал, что его
безвольный    сын    держится   на   службе   лишь   благодаря   фамилии   и
высокопоставленным покровителям-"друзьям", которые вьются пока вокруг  него.
Выдумали  для  генерал-лейтенанта  должность  -  "помощник  командующего ВВС
Московского  военного  округа  по  строевой  части",   а   затем   назначили
исполняющим  обязанности  командующего ВВС округа. В июне 1948 года Булганин
уговорил его, Сталина,  назначить  сына  командующим.  Сталин  понимал,  что
Василия "тащат" наверх, чтобы угодить ему, но он только отмахнулся: "Делайте
что  хотите!"  Если  бы Сталин был самокритичным, он бы мог сказать: дети не
получились. Но  Сталин  никогда  не  подвергал  себя  внутреннему  суду,  не
прибегал  к  самокритике.  Хотя  призывал к этому других: "Самокритика нужна
нам, как воздух, как вода... Если наша  страна  является  страной  диктатуры
пролетариата,  а  диктатурой  руководит  одна  партия,  партия  коммунистов,
которая не делит и не может делить власти с другими партиями,- то  разве  не
ясно,  что  мы  сами  должны  вскрывать и исправлять наши ошибки, если хотим
двигаться вперед..."
     Дочь, та совсем от рук отбилась. После того как она ушла от  очередного
мужа,  отец  распорядился  выделить  ей  квартиру и фактически махнул на нее
рукой. Она иногда наезжала  к  нему  на  дачу:  послушать  его  стариковское
брюзжание,    поживиться   деньгами.   Сталин,   который   был   на   полном
государственном обеспечении, совал дочери пачку купюр из своего депутатского
жалованья. За последнюю четверть века он ни разу не истратил  ни  рубля,  не
был  ни  в  одном  магазине,  не знал, как живут люди на скромную зарплату и
едва-едва сводят концы с концами. Для него деньги давно  стали  ничем.  Зато
многочисленная челядь, обслуживавшая Сталина, толк в них знала.
     Однажды,  уже в начале 50-х, когда Светлана стала учиться в аспирантуре
Академии общественных наук,. Сталин поинтересовался, что за диссертацию  она
там  пишет. Ему доложили, что ее тема--"Развитие передовых традиций русского
реализма в советском  романе".  Сталин  хмыкнул,  но  ничего  не  сказал.  В
автореферате  диссертации,  датированном 1954 годом (уже после смерти отца),
на соискание ученой степени кандидата филологических наук  С.  И.  Аллилуева
пишет,  что для раскрытия проблемы ей пришлось опираться на ряд положений И.
В. Сталина,  изложенных  в  "Экономических  проблемах  социализма  в  СССР".
Ортодоксальная,  в  духе  того  времени работа совсем не свидетельствовала о
будущей крутой ломке мировоззрения дочери Сталина. Впрочем, о дочери он знал
гораздо меньше, чем знают нормальные отцы.
     Пожилые люди любят внуков. Им они отдают свою нерастраченную  на  детей
любовь,  отдают  с  такой  страстью,  как  будто  от  каждой встречи, слова,
поступка зависит вся жизнь их любимцев. Сталин  не  хотел  видеть  внуков  и
половину  из них совсем не знал. Человеческие чувства - сыновняя, отеческая,
стариковская любовь - были ему неведомы. Диктатор потому  и  становится  им,
что он не только многое приобретает, но еще больше теряет. Прежде всего - из
сокровищницы  общечеловеческих чувств. Похоже, что любовь к власти затмила у
него не только чувства  отца  и  деда,  но  и  привязанность  к  матери.  С.
Аллилуева  вспоминает,  что  мать  Сталина,  не избалованная его вниманием и
дожившая до гигантской славы сына, сказала ему во время последней встречи:
     - А жаль, что ты не стал священником!
     С ней трудно не согласиться.
     К закату жизни Сталин стал еще более раздражительным и нетерпимым.  Его
окружение  и  дочь вспоминали, что были случаи, когда он запускал телефонный
аппарат в стену,  грязно  поносил  помощника,  собеседника.  Повторюсь:  его
интеллект  в  старости оказался полностью не способным на проявление простых
человеческих чувств. Приведу еще одно место из книги его дочери "Только один
год". Она верно  отмечает,  что,  отправляя  людей  на  смерть,  он  тут  же
отворачивался  от  несчастных  и как бы забывал о них. "Многим кажется более
правдоподобным представить его себе физически грубым монстром,-пишет  С.  И.
Аллилуева,-   а   он   был  монстром  духовным,  нравственным,  что  гораздо
страшнее..."
     Что его раздражало? Скорее всего, пресыщенность властью. Он мог все. Но
все и испробовал. При полнот безропотности исполнителей  убедился  вместе  с
тем,  что  даже  абсолютная  власть  бывает бессильна. Это бессилие его лишь
раздражало. Может быть, он раздражался и потому, что начал, понимать:
     история судит не только побежденных, но,  кто  знает,  может  судить  и
победителя?  А  может  быть,  старческое  раздражение  в  последние  годы не
покидало его и потому, что он все  больше  убеждался  в  тщетности,  создать
нечто  великое  и  вечное?  Ведь  он хотел остаться великим навсегда. Он всю
жизнь клялся в верности марксизму. Но в душе считал, что Маркс и Энгельс  не
"очистили"  свои идеалы от буржуазной, мещанской культуры. Они слишком часто
использовали сомнительное понятие  гуманизма,  "заземляли"  социалистический
идеал.  А  он,  Сталин,  внес  в  марксизм готовность к революционному чуду,
способность пожертвовать почти всем сегодня во имя лучезарного завтра...
     Диктатор всю жизнь  считал,  что  бесчисленные  жертвы  -  необходимая,
естественная,  обязательная  плата  за  верность  Великой  идее,  готовность
максимально  приблизить  ее  реализацию.  Сталин  никогда  не  замечал,  что
человек,  масса для него стали средством достижения Великой цели, которую он
видел уже совсем другой, нежели основоположники марксизма. Цель, идея, идеал
для него были все. Но цели  крайне  деформированные,  искаженные  сталинским
видением.   Для   их  достижения  допустимо  тоже  все.  Об  этом  бездумном
революционном русском радикализме очень хорошо  сказал  еще  в  начале  века
выдающийся мыслитель Сергей Булгаков: "Он делает исторический прыжок в своем
воображении и, мало интересуясь перепрыгнутым путем, внедряет свой взор лишь
в  светлую  точку  на  самом краю исторического горизонта. Такой максимализм
имеет признаки  идейной  одержимости,  самогипноза,  он  сковывает  мысль  и
вырабатывает  фанатизм, глухой к голосу жизни". Думаю, что С. Булгаков очень
верно  подметил  один  из  истоков  революционного,  но  в  конечном   счете
трагического  русского радикализма, который, в свою очередь, явился одним из
истоков  пренебрежения  всем  во   имя   Великой   идеи.   Сталин   оказался
последовательным   проводником   этого   максимализма,  представшего  в  его
исполнении преступным. Как мудро и провидчески об этом писал С. Булгаков: "Я
осуществляю свою идею и ради нее освобождаю себя от  уз  обычной  морали,  я
разрешаю  себе  право не только на имущество, но и на жизнь и смерть других,
если это нужно для моей идеи. В каждом максималисте  сидит  такой  маленький
Наполеон от социализма или анархизма".
     Но  в Сталине сидел не "маленький Наполеон". Это был один из величайших
цезарей, для  которого  макиавеллизм  давно  стал  неотъемлемой  частью  его
мышления  и  действий.  Хотя  при  всем  том  Сталин не мог не понимать, что
присвоенное им право "на жизнь и смерть других" не смогло решить многого  из
того, что он задумал.
     Страшное предчувствие уже прокрадывалось к нему в душу. Он его отгонял,
по долгой привычке погружаясь в бездну текущих дел. А они были непростыми не
только  внутри  .страны,  но  и  за  ее  пределами.  На многих международных
событиях того времени была заметна печать и его личного участия.



     Оглядываясь с высоты прошедших десятилетий  на  те  почти  восемь  лет,
которые  Сталину  довелось  прожить  после  Победы,  видишь, что они были во
многом  необычными.  Внутри  страны  -  вновь  предельная  мобилизация  всех
человеческих сил для восстановления и роста могущества государства.
     В международном плане эти же восемь лет характерны тем, что все сильнее
дули холодные  ветры.  "Мы  вышли  из  этой  войны,- заявил президент США Г.
Трумэн,-как   наиболее   мощная   в   мире   держава,   возможно,   наиболее
могущественная   в   человеческой   истории".   Администрация  США,  страны,
монопольно обладавшей  самым  страшным  оружием  массового  уничтожения,  не
смогла  избежать  соблазна  извлечь  из  этого  обстоятельства  максимальную
выгоду. Выступление Сталина в феврале 1946 года на предвыборном  собрании  -
достаточно  спокойное  и  даже  миролюбивое - Запад воспринял чуть ли не как
вызов. Этот вызов многим за океаном просто был нужен. США на деле стремились
к  "руководству  миром".  Были  в  ходу  и  более  сильные  выражения  вроде
необходимости "перестроить мир по образу и подобию Соединенных Штатов".
     Ночью  6  марта  1946  года, когда Сталин уже собирался ехать к себе на
дачу, в кабинет быстро вошел Поскребышев и  положил  перед  генералиссимусом
только  что  полученную  шифровку.  Сталин  вновь сел за стол и погрузился в
чтение. Посольство в Вашингтоне сообщало:  в  Фултоне  состоялось  необычное
выступление  Черчилля  в  присутствий  Трумэна  (президент  - уроженец штата
Миссури). Речь  бывшего  премьера  была  до  предела  воинственной.  Сталин;
имевший четыре встречи с Черчиллем, которому он никогда не доверял, но ценил
его  энциклопедический  ум,  был  поражен  жесткостью  его выражений. Хотя в
начале речи Черчилль хорошо отозвался о нем: "Я от души восхищаюсь  и  отдаю
должное  героическому  русскому  народу  и  моему  боевому  товарищу маршалу
Сталину". А далее Черчилль  предупреждал,  что  над  западными  демократиями
нависла  "красная  угроза". Но, слава богу, Соединенные Штаты находятся ныне
на "вершине мирового могущества", что дает надежду на  защиту  от  "замыслов
злонамеренных личностей и агрессивного духа сильных наций". Черчилль сообщил
миру,  что  "от  Штеттина  на  Балтике до Триеста на Адриатике опустился над
Европейским континентом железный занавес". Здесь бывший премьер был близок к
истине. Сразу  же  после  войны  Сталин  предпринял  ряд  энергичных  шагов,
направленных  на  сокращение всяческих контактов с Западом, остальным миром.
Занавес - "железный" или "идеологический", это как посмотреть -действительно
опустился. Один из членов "большой тройки"  всегда  боялся  влияния  "гнилых
демократий".  Долгие  годы  в СССР могли знать о Западе лишь. то, что сочтут
нужным  люди  типа  Суслова.  Информационная  пропасть  между  двумя  мирами
обедняла  интеллекты,  резко ослабляла связи мировых культур. Мыстали беднее
духом...
     Но Черчилль нс остановился в своей речи на этом,  он  предупредил,  что
"вдали  от  русских границ... пятая колонна коммунистов ведет свою работу...
она представляет собой нарастающую угрозу для христианской цивилизации". Тут
великий англичанин явно преувеличивал. Даже он оказался в плену  шпиономании
и  кампании  по  "охоте  за  ведьмами". Гость американского президента, явно
сочувствующего высказанным идеям, призвал повсюду в мире  защищать  "великие
принципы  свободы  и  прав  человека,  которые  являются  общим историческим
наследием англоязычного мира".
     Сталин, отодвинув шифровку, долго немигающими  глазами  смотрел  сквозь
окно  в темень мартовской ночи. Робко начинавшаяся весна была быстро и цепко
схвачена морозцем. Речь Черчилля была и сигналом и  вызовом.  Затем  "вождь"
подошел  к  столу  и  позвонил  Молотову.  Тот  был  на  месте. Обычно члены
Политбюро следили за тем, когда уезжал Сталин, и только  .после  этого  сами
отправлялись домой.
     Когда  пришел  Молотов,  разговор  двух "архитекторов" внешней политики
страны затянулся еще  на  добрый  час.  Они  не  знали,  что  речи  Черчилля
предшествовала  "длинная  телеграмма"  американского  поверенного  в делах в
Москве, направленная в Вашингтон, в  которой  он  дал  искаженную  трактовку
февральской  речи  Сталина. Дж. Кеннан утверждал, что советские руководители
считают третью мировую войну "неизбежной". И советские руководители,  жившие
постоянной  борьбой,  увидели  в этом откровенном вызове Запада естественный
ход вещей. Ни Черчилль, ни Трумэн, ни Сталин не смогли  тогда  подняться  до
понимания  тщетности попыток построить "новый порядок", основанный на страхе
взаимного уничтожения. Они были продуктом своего времени. Положение  Сталина
было трудным. К тому времени США, обладающие атомной бомбой, были неизмеримо
сильнее  СССР.  Достаточно сказать, что за годы войны промышленный потенциал
США вырос на 50%. Соединенные Штаты выпускали в 4 раза больше  оборудования,
в 7 раз больше транспортных средств. Сельхозпроизводство выросло на 36%.
     Все  это страшно контрастировало с положением в СССР. Тысячи населенных
пунктов лежали в руинах. Впереди был страшный неурожай 1946 года. Почти  вся
западная  часть  страны  находилась в огне партизанской войны. Но этот огонь
был наподобие того, что случается на торфяниках. За внешним дымком, в  толще
слоя огонь только и ждет доступа воздуха, чтобы жадно пожирать все вокруг. В
советской  истории  это  пока  малоосвещенная  тема.  Вооруженные  отряды, в
основном в Западной Украине и в  Прибалтике.  где  выделялась  Литва,  после
изгнания  немецких  войск  продолжили  борьбу  с  Советской  властью. Сталин
несколько раз отдавал указания Берии покончить  с  "бандитизмом  в  возможно
короткий  срок",  но он еще не знал, что эта борьба затянется почти на целые
пять лет после окончания войны, особенно в .западных районах Украины.  Скоро
министр  внутренних дел СССР С. Круглов доложит о результатах этой борьбы за
март, когда состоялось  выступление  Черчилля.  Приведу  в  сокращении  этот
пространный документ, адресованный Сталину:

     "Товарищу Сталину И. В. 2 апреля 1946 года.
     За  март .месяц 1946 года в западных районах Украины ликвидировано 8360
бандитов (убито, пленено, явилось с повинной), захвачено  8  минометов,.  20
пулеметов,  712  автоматов,  2002  винтовки,  600 пистолетов, 1766 гранат, 4
типографских станка, 33 пишущие машинки... Захвачены  подрайонный  проводник
ОУН  Федорук  В.  И.,  подрайонный  референт  СБ  Черный  В. Г., подрайонный
референт Горинь И. Г., зам. районного господарчего  Варваричев  И.  И.,  шеф
связи  областного  провода  ОУН Кравчук Л. И. Погибло партийного, советского
актива,, офицеров и солдат МВД, МГБ и Красной Армии более 200 человек.
     Литовская ССР. Уничтожено  бандитов  145,  явилось  с  повинной  -  75,
задержано  -  1500  человек.  Захвачено  пулеметов  -  44,  винтовок  - 289,
пистолетов - 122, гранат - 182, множительных аппаратов -  12.  Ликвидированы
бандгруппы  Иодепукиса  А., Норейкиса И. и ряд других. За месяц в республике
зафиксировано 122 бандитских проявления. Погибло актива и бойцов МВД, МГБ  и
Красной Армии-215 человек..."

     Дальше   в   донесении   сообщалось   о   вооруженных  столкновениях  в
Белорусской, Латвийской,  Эстонской  республиках.  Сталин,  расписавшись  на
докладе,  сказал  Берии  и  Круглову,  что  очень  недоволен  неэффективными
действиями регулярных частей и истребительных батальонов.
     Трудности повсюду,  а  здесь  еще  этот  откровенный  вызов  Запада.  В
Организации  Объединенных Наций СССР - в глубокой изоляции. Хорошо, что есть
Право "вето" в Совете Безопасности. Сталин чувствовал, что началось тяжелое,
неравное противоборство. Но он и не думал уступать. Он  превратит  страну  в
крепость.  Провозглашенная  антикоммунистическая "доктрина Трумэна" сделала,
по мысли Сталина, невозможным принятие и "плана Маршалла". СССР была  крайне
нужна  экономическая помощь, и ее, возможно, можно было бы получить по этому
плану, но ценой  фактического  контроля  над  советской  экономикой.  Сталин
устами  Молотова  сказал  на Парижском совещании (27 июня - 2 июля 1947 г)..
"нет". Видимо, "вождь" верно угадал цели этого плана,  ибо  позже  Трумэн  в
своих  воспоминаниях  откровенно  писал:  "Маршалл своей концепцией выдвигал
цель- освободить Европу от  угрозы  порабощения,  которое  готовит  для  нее
русский  коммунизм".  В общем, началась долгая "холодная война". Французский
политолог  Лилли  Марку,  с  которой  мне  довелось  встречаться  в  Москве,
справедливо  пишет  в  своей  книге "Холодная война", что с 1946 года. почти
десятилетие.  продолжалась   "эскалация,   спираль   напряженности   которой
неудержимо  раскручивается  как низвергающаяся вниз лавина, подчиняясь своей
внутренней логике, не признающей здравого смысла". А эта логика была  такой,
что  Сталин  видел  выход  лишь  в  ликвидации  ядерной монополии США. Ценой
колоссального напряжения к 1952 году в СССР было почти удвоено  производство
стали,  угля,  цемента  по  сравнению  с  довоенным уровнем, резко увеличено
производство нефти, электроэнергии. Сталин  не  переставал  утверждать,  что
абсолютный  приоритет  тяжелой  промышленности является "постоянным законом"
развития социализма.  Сверхусилия  в  тяжелой  индустрии,  в  науке  создали
предпосылки  для  рывка  и  в  ядерной  области.  Сталин, как я уже говорил,
поручил  курировать  все  эти  сверхсекретные  работы  Берии  и  еженедельно
требовал доклада о состоянии дел.
     Здесь  существовала хорошая школа. Еще до войны идеи А. Ф. Иоффе, И. В.
Курчатова, Г. Н. Флерова,  Л.  Д.  Ландау,  И.  Е.  Тамма  дали  возможность
приступить   к  созданию  первого  уранового  реактора.  Затем  работы  были
приостановлены. И лишь с 1942 года они широко развернулись под  руководством
Курчатова.  Сталин  торопил,  торопил...  Он  приказал не жалеть средств для
форсированной  реализации  программы.  В  фонде   Сталина   сохранился   ряд
документов-докладов,  напоминающих о драматической "ядерной гонке". Точнее -
погоне за ушедшим в отрыв соперником. Например, такое донесение:
     "По поручению Специального Комитета при Совете Министров СССР  нами  на
месте  в  первой  декаде  октября  месяца  1946 года проверено строительство
спецобъектов Курчатова и Кикоина..." Далее говорится, что  приняты  меры  по
ускорению  этого  строительства;  количество  работающих  непосредственно на
объектах доведено до 37  тысяч.  Подписи  под  документом:  С.  Круглое,  М.
Первухин, И. Курчатов.
     Почти  одновременно  С.  Круглов  и  А. Завенягин докладывают Сталину и
Берии,  что  для  форсирования   работ   по   продуктам   атомного   распада
дополнительно  привлечены  специалисты-заключенные, осужденные на 10 и более
лет: С. А. Вознесенский, Н. В. Тимофеев-Ресовский, С.  Р.  Царапкин,  Я.  М.
Фишман,  Б.  В.  Кирьян,  И;  Ф.  Попив,  А. С. Ткачев, А. А. Горюнов, И. Я.
Башилов и другие.
     В декабре 1946 года советские ученые осуществили первую цепную реакцию,
на следующий год  запустили  первый  ядерный  реактор,  что  дало  основание
Молотову  заявить  в  ноябре  1947 года, что секрета атомной бомбы больше не
существует. Летом 1949 года было  произведено  испытание  советской  атомной
бомбы;
     в  1953  году-термоядерного  устройства.  Наращиванию  экономической  и
оборонной  мощи  была  посвящена  вся  деятельность  Сталина.  Свое  величие
диктатор   мог  теперь  поддержать  только  величием  и  мощью  государства.
Значительная  часть  ГУЛАГа  была  нацелена  на  оборонные   работы.   Часто
правительственные задания многие министры начинали с "обычного" первого шага
- обращались к Берии.

     "Товарищу Берия Л. П.
     Учитывая исключительную необходимость создания научно-исследовательской
базы на  востоке,  прошу Вашего указания министру внутренних дел т. Круглову
об открытии на площадке филиала ЦАГИ лагеря из числа  заключенных  сибирских
лагерей в количестве 1000 человек.

     23 июля 1946 года.

     М. Хруничев".

     Или еще более цинично:

     "Товарищу Берия Л. П.
     Для  развертывания  строительства  прошу  организовать  еще лагерь на 5
тысяч человек, выделить 30 000 метров брезента для пошива палаток и 50  тонн
колючей проволоки. 22 марта 1947 года.

     .А. Задемидко".

     Вдумайтесь:  как  низко  пала  нравственность, какой предельно циничной
стала социальная политика, как обесценилась  человеческая  жизнь!  Судьба  и
жизнь  "зэков"  сопрягается  лишь  с  их  количеством,  колючей проволокой и
брезентом над головами! Думаю, что эта короткая, лаконичная и жуткая в своем
исключительном  цинизме  докладная  может  служить  трагическим  и  глубоким
отражением  той пропасти, куда скатился сталинизм. По моему мнению, потомкам
нужны не только мартирологи - бесконечные  списки  погибших  невинно,  но  и
-такие документы, обнажающие до конца преступления сталинизма. Этот документ
- апогей антиморали.
     Через  сорок  с  лишним лет после появления на свет этого документа мне
довелось побеседовать с Александром Николаевичем Задемидко, бывшим министром
строительства предприятий топливной промышленности. Я показал  ему  документ
(такие  подписывали  во множестве почти все министры), датированный 22 марта
1947 года:
     - Как Вы относитесь сегодня к этой записке, адресованной Берии?
     -Время  было  такое...  Социализм  строили  с  помощью  огромной  армии
заключенных.  Сегодня  все  это,  конечно,  мне  кажется  диким...-Помолчав,
рассказал об одном из элементов "технологии" насилия в строительстве.
     - Как-то однажды ночью, часа в два, нас с заместителем вызвали к Берии.
Зловеще поблескивая глазами из-за стекол пенсне, он негромко спросил:
     - Почему не докладываете о сдаче объекта? (На одном  комбинате  строили
специальный цех.)
     - Не закончили монтаж установки...
     - Кто  не  закончил?  -  И,  не  дожидаясь ответа: - Вызовите директора
комбината,- бросил вошедшему по вызову помощнику.
     Минуты через три-четыре на дальнем конце провода в Донбассе  послышался
голос. Берия, не слушая, бросил в трубку несколько фраз;
     - Здравствуйте.  Говорит  Берия.  Почему  в  срок не выполнили задание?
Сегодня же к 8 утра завершить монтаж. Спокойной ночи!
     Можно представить, какая "спокойная ночь"  была  у  этого  директора  и
всего комбината! Берия тут же приказал помощнику:
     - Вызовите начальника управления.
     - Слушаю Вас, товарищ Берия!
     - Я  приказал директору комбината (Берия называет фамилию, я ее сегодня
уже не помню, говорит Задемидко) к 8 утра  завершить  монтаж  установки.  Не
справится, посади к себе в подвал. До свидания!
     Мы  с  заместителем  знали  об  этих  методах  "работы" Берии, но когда
смотрели на его спокойные и короткие,  даже  деловые  распоряжения,  мурашки
бегали по телу. Помолчав, Александр Николаевич вновь негромко произнес:
     - Время было такое...
     Несмотря на низкую эффективность подневольного труда, Сталин верил, что
широкое  использование  заключенных на оборонных работах - не только дешевый
способ наращивания военных мышц, но и  проверенный  способ  "перевоспитания"
сотен  тысяч  "врагов"  и  "предателей". Сталин давно уже привык смотреть на
них, как на "бывших" людей.
     Но как бы мы ни относились к  Сталину,  следует  констатировать:  своей
беспощадной  волей,  ценой  неимоверных  усилий  советских  людей,  огромных
материальных и человеческих жертв он добился, казалось, невозможного  рывка.
Атомная   монополия   США   была   ликвидирована.   Было   заложено   начало
стратегического  паритета.  Интеллект  Сталина,  как  и  его  оппонентов  за
океаном,  не  был  приспособлен для нового политического мышления. Он мыслил
лишь в плоскости "черного" и "красного", постоянной борьбы, соперничества и,
даже уступая по большинству параметров своему главному  противнику,  смотрел
на конечный исход противостояния оптимистично.
     Чтобы  увеличить  свои  шансы  в этой борьбе, Сталин считал необходимым
всячески способствовать  зарождающемуся  движению  широких  масс  за  мир  и
предотвращение войны, активизировать антиимпериалистические выступления всех
отрядов  международного  рабочего и коммунистического движения. Сталин после
долгих обсуждений с Молотовым и Ждановым решил пойти на  шаг,  который,  как
можно  было  заранее  предвидеть, будет встречен на Западе крайне негативно.
Сталин счел необходимым в  условиях  обострившегося  противоборства  создать
орган  по  координации  деятельности  компартий. В европейских столицах и за
океаном этот шаг расценили  как  официальное  принятие  вызова  в  "холодной
войне".
     Сталин не забыл, как в свое время он долго думал, прежде чем распустить
Коминтерн  после 24 лет его существования. Ему подсказывали осуществить этот
шаг в самом начале войны, но у него хватило мудрости понять, что это было бы
расценено как слабость перед фашизмом  и  Союзниками.  Сталин  выбрал  очень
удачный  момент  -  весной  1943 года, когда у него в активе был Сталинград.
Советский лидер, целиком захваченный войной, надеялся, что это будет должным
образом оценено Соединенными Штатами и Англией, подтолкнет  их  к  ускорению
открытия  второго  фронта.  Сталин не мог не видеть, что Коминтерн давно уже
говорил только "по-советски" и стал его личным рупором и инструментом. После
долгих размышлений "вождь" пришел к выводу, что роспуск Коминтерна даст  ему
больше  плюсов,  чем минусов. Но это все было уже в прошлом. И вдруг вновь -
создание  международного  коммунистического  центра.  Чем   руководствовался
Сталин? Какие соображения приходили ему в голову?
     Когда  рождался  Коммунистический  Интернационал,  его  вожди  верили в
близкую мировую революцию. Особенно Ленин,  Троцкий  и  Зиновьев.  Но  когда
революционный  паводок  сошел, обнажав прочные устои старого мира, выявилась
его  высокая  жизнестойкость.  Стало  ясно,  что  в  условиях  относительной
стабилизации  капитализма  Коминтеряу  уготована  весьма  ограниченная роль,
подчиненная  стране  пребывания.  Руководство  из  одного  центра   серьезно
дискредитировало  коммунистическое движение, давая возможность всем врагам и
критикам постоянно и не без оснований говорить о "руке Москвы". Но сейчас, в
обстановке "холодной войны", Сталин почувствовал, что двух-полюсность  мира,
образование двух лагерей вновь ставят на повестку-дня вопросы взаимодействия
компартий.  Вместе с тем он понимал, что полного возврата к старому, хотя бы
по форме, не должно и не может быть.
     По инициативе польских товарищей, поддержанной Сталиным,  с  22  по  27
сентября  1947  года в городе Шклярска Поремба (Польша) состоялось совещание
представителей девяти коммунистических партий Европы. Накануне совещания  А.
А.  Жданов,  которому  Сталин  поручил  представлять ВКП(б), прислал "вождю"
шифровку, в которой докладывал о предварительных наметках рабочей группы. Он
сообщал, что собравшиеся сходятся в том, что:

     "Работу совещания предполагается начать с  информационных  докладов  от
всех  компартий,  участвующих в совещании. Затем выработать повестку дня. Мы
будем предлагать такие вопросы:.
     1) о международном положении,-выступим мы;
     2) о координации деятельности партий. Предложим доклад сделать польским
товарищам. Итогом должно быть создание координационного центра с резиденцией
в Варшаве. Думаю, особый упор следует сделать на добровольные начала в  этом
деде.
     Прошу указаний.

     А. Жданов".

     Сталин  одобрил.  В  результате обмена мнениями через четыре года после
роспуска Коминтерна было  создано  Информационное  бюро  коммунистических  и
рабочих  партий  (Информбюро).  На Западе его сразу нарекли "Коминформом". В
шифрованном сообщении  Жданова  Сталину  излагались  доклады  представителей
партий,  прибывших  на  совещание.  Наиболее активно. и позитивно, по словам
Жданова, вели себя югославы, которые не знали, что новый орган в ноябре 1949
года примет резолюцию, которая получит название  "Югославская  компартия  во
власти   убийц   и   шпионов".  Интересная  деталь.  Жданов  по  содержанию,
направленности и конструктивности выше других оценил два доклада: Э, Карделя
-- представителя КПЮ и Р. Сланского-секретаря ЦК КПЧ. И вновь ирония судьбы:
менее чем  через  год  Жданов  заклеймит  Карделя  как  "империалистическйго
шпиона",   а  Сланскии  через  несколько  лет  сложит  голову  в  результате
постыдного процесса, который будет проведен по бериевскому сценарию.
     В докладе Жданова "О международном положении", одобренном Сталиным, был
сформулирован тезис, который на долгие годы станет едва ли не центральным  в
советской  пропаганде  -  "раздел  мира на два противоположных лагеря". Это,
пожалуй, было ответом на антикоммунистическую "доктрину Трумэна". В  докладе
изложена  оценка и "плана Маршалла" - "программы закабаления Европы". Жданов
вновь  крайне  критически  оценил  роль  социал-демократических  партий,  не
поскупился  на оскорбительные эпитеты в их адрес. Сталин упорствовал в своих
ошибках в течение всей жизни; до  конца  своих  дней  он  сохранил  глубокую
неприязнь  и  недоверие  к социал-демократам, что в конечном счете постоянно
ослабляло не только прогрессивные силы, но и .широко  развернувшуюся  борьбу
за мир.
     На  совещании  в  Шклярска  Поремба  было  условлено  следующую встречу
провести в Белграде. Но, увы, она там так никогда и не состоялась.
     Народы Югославии внесли крупный вклад в разгром фашизма, ни  на  минуту
не  прекращая  своей  героической  борьбы против агрессера. Первый Договор о
дружбе, взаимной помощи и послевоенном сотрудничестве со странами, вставшими
на путь социалистического развития  в  Восточной  Европе,  который  подписал
СССР,  был  договор  с  Югославией,  заключенный в апреле 1945 года вв время
приезда И. Броз Тито в Москву. Сталин несколько раз с  ним  встречался,  вел
весьма  теплые  беседы.  В  результате  состоявшихся переговоров было решено
передать Югославской Народной армии (ЮНА) боевую технику и вооружения для 12
стрелковых и двух авиационных дивизий,  танковых  и  артиллерийских  бригад.
Дружеские отношения, казалось, могут развиваться только по восходящей. В ЮНА
работала  большая  группа  советских  военных  специалистов,  в СССР учились
тысячи югославских военнослужащих. Тесным было сотрудничестве и между ВКП(б)
и КПЮ, и вдруг-конфликт. И какой!
     Ряд  текущих  вопросов  (подготовка  болгаро-юго-славского  договора  о
дружбе, направление югославского авиаполка в Албанию, заявление Димитрова на
пресс-конференции,  о принципиальной возможности создать в будущем федерацию
или конфедерацию европейских народно-демократических государств), по которым
с Москвой не посоветовались, вызвали гневную реакцию Сталина.-Слава, власть,
могущество затуманили ему разум. Не только у себя дома,  но  и  среди  Своих
союзников,  считал  диктатор,  он  может  распоряжаться,  как  в собственной
усадьбе. Глубинные корни квнфликта - в политическом цинизме единовластия.
     Сталин предложил провести  советско-болгаро-юго-славскую  встречу.  Она
состоялась  10  февраля  1948  года  в Москве. Делегации возглавляли Сталин,
Димитрев и  Кардель.  От  СССР  в  савещании  участвовали  несколько  членов
Политбюро  -  В.  М.  Молотов,  Г.  М. Маленков, А. А. Жданов, а также М. А.
Суслов. Известные деятели входили в свстав болгарской делегации-Т. Коствв  и
В. Коларов; югославскую представляли М. Джилас и В. Бвкарич. Сталин с самого
начала   в   раздраженней  форме  выразил  неудовольствие  расхождениями  по
внешнеполитическим вопросам. Он квалифицировал  некоторые  шага  Болгарии  и
Югославии  как  "особую  внешнеполитическую  линию".  На  заявления балгар и
югославов, что для  этих  упреков  нет  оснований,  что  инкриминируемые  им
обвинения   носят   частный  характер,  Сталин  вдруг  выдвинул  неожиданнее
предложение о необходимости создания федерации Болгарии и Югославии. Сталин,
привыкший, что его пожелания в собственной стране всегда воспринимаются  как
решение,  вдруг  ясно  почувствовал  внутреннее  сопротивление. И Димитрев и
Кардель, не отвергая в принципе возможности  федерации,  ответили,  что  для
этого  еще  не  созрели  условия.  Кардель заявил, что он не может высказать
более определенного ответа  до  решения  политического  руководства  страны.
Сталин,-привыкший   повелевать  во  всех  делах  как  Председатель  ГКО  или
Верховный  Главнокомандующий,  пожалуй,  впервые  за  многие  годы  встретил
сопротивление...  коммунистов! Это было неслыханно! Уже очень давно никто не
возражал диктатору. Он совершенно не был готов к этому. Приступ глухой злобы
требовал выхода.
     Когда же Сталин узнал, что в Белграде решили  не  спешить  с  созданием
федерации, рассматривать этот вопрос лишь в исторической перспективе, пришел
в бешенство.
     Милован  Джилас, описывая встречу югославской и болгарской делегаций со
Сталиным, вспоминал: Димитрову после его выступления "вождь" бросил:
     - Ерунда! Вы зарвались, как комсомолец.  Вы  хотели  удивить  мир,  как
будто  вы  все еще секретарь Коминтерна. Вы и югославы ничего не сообщаете о
своих  делах,  мы  обо  всем  узнаем  на  улице  -  вы  ставите  нас   перед
свершившимися фактами!
     Карделю  Сталин,  по существу, так и не дал вы ступить, прерывал его не
менее злобно, хотя и менее оскорбительно, чем Димитрова:
     - Ерунда! Расхождения есть, и глубокие! Что вы скажете насчет  Албании?
Вы нас вообще не проинформировали о вводе войск в Албанию!
     Кардель   возразил,   что   на  это  существовало  согласие  албанского
правительства.
     Сталин закричал:
     - Это могло бы привести к  серьезным  международным  осложнениям...  Вы
вообще не советуетесь. Это у вас не ошибки, а принцип -да, принцип!
     Далее  М.  Джилас  пишет: "Мы отбыли через три-четыре дня<- на заре нас
отвезли на Внуковский аэродром и без всяких почестей запихнули в самолет..."
     Встреча эта была мало похожа на диалог. Сталин сразу же хотел поставить
собеседников на место, как республиканских секретарей своей страны.
     Единовластие лишает человека элементарной самокритичности. Самосознание
личности, которое, по Гегелю, освещает себя как бы изнутри и может в союзе с
совестью быть судьей, у Сталина не  способно  было  даже  заронить  малейшее
сомнение в собственной неправоте. Сталин привык, что его боялись, безропотно
подчинялись,  с(r)  всем соглашались. И в этом случае он был уверен, что его
слова-требования будут непременно приняты. И вдруг - отпор!
     Последовали импульсивные санкции: отзыв советских военных советников из
Югославии, резкое письмо Сталина и Молотова югославскому  руководству.  Тито
подготовил  взвешенный  ответ,  одобренный  ЦК  КПЮ. Он отвергал обвинение в
недружественных действиях, в троцкизме. В нем, в частности, говорилось: "Как
бы кто из нас ни любил страну социализма СССР, он не может ни в коем  случае
меньше  любить  свою  страну, которая тоже строит социализм..." В мае пришел
ответ  из  Москвы  на  25  страницах.  Сталин,  известный  своей  выдержкой,
способностью собраться, действовал спонтанно, без анализа реальной ситуации.
Голос  амбиции  заглушил голос разума, а "органы" по инициативе Берии быстро
собрали множество "фактов", подтверждающих "отход", "предательство"  Тито  и
всего  югославского руководства. Сталин еще не понял, что он потерпел первое
чувствительное послевоенное поражение.
     Эскалация мер была стремительной. Сталин решил подключить  к  конфликту
Информбюро.  В  Белград  поступило  два  послания  из  Москвы с приглашением
югославской делегации прибыть на заседание Информбюро в  Бухарест.  Югославы
ответили  вежливым,  но твердым отказом, расценив это как вмешательство в их
внутренние дела, одновременно выразив готовность нормализовать отношения.
     Сталин решил проводить заседание Информбюро без  "обвиняемых".  Но  это
был  уже  разрыв.  Накануне,  15  июня  1948  года, Сталин рассмотрел проект
доклада Жданова в Бухаресте, озаглавленный "О положении в КП  Югославии".  В
сопроводительной  записке  Жданов писал, что "текст доклада рассмотрен мною,
Маленковым и Сусловым". Все они  по  решению  Сталина  поехали  в  Бухарест.
Сталин  собственноручно  внес  ряд  поправок. В докладе Жданов сформулировал
такие положения: "Всю ответственность за создавшееся положение  несут  Тито,
Кардель,  Джилас  и  Ранкович. Их методы - из арсенала троцкизма. Политика в
городе и деревне - неправильна. В компартии нетерпим такой  позорный,  чисто
турецкий  террористический  режим.  С  таким  режимом  должно быть покончено
(выделено мной.- Примеч. Д. В). Компартия  Югославии  сумеет  выполнить  эту
почетную задачу..."
     Как  говорил  Хрущев  на  XX  съезде  партии,  Сталин,  потеряв чувство
реальности, даже заявил:
     - Достаточно мне пошевелить мизинцем, и Тито больше не будет. Он падет.
     Тем более что Жданов сообщил из Бухареста:
     беседы с Костовым, Червенковым, Тольятти, Дюкло, Ракоши, Георгиу-Дежем,
другими товарищами показывают, что все "без исключения  заняли  непримиримую
позицию  по  отношению к югославам". Великодержавное давление, выдаваемое за
пролетарский интернационализм, осуществлялось  явно  в  угоду  разгневанному
диктатору.  Сталин  не  остановился  перед  денонсацией  Договора  о дружбе,
отзывом посла, прекращением  экономических  связей.  Кульминацией  конфликта
явилось  принятие  совещанием  Информбюро, состоявшимся в Будапеште в ноябре
1949 года, постыдной резолюции "Югославская  компартия  во  власти  убийц  и
шпионов".  Над текстом резолюции на сей раз хорошо "поработал" М. А. Суслов,
ставший  секретарем  ЦК.  Чего  в  ней  только  нет!  Сравнение  югославских
руководителей   с   гитлеровцами,   обвинение  в  шпионаже,  блокировании  с
империализмом, кулацком  перерождении  и  т.  д.  Специфические  особенности
внутриполитического   развития   Югославии,   отдельные  шаги,  отличные  от
сталинских схем, как и некоторые жесткие ответные меры, предпринятые в  пылу
борьбы    югославским    руководством,    квалифицировались   как   действия
"прислужников империализма", как "ликвидация народно-демократического  строя
в  Югославии".  Сегодня  .даже трудно представить, как далеко завела ВКП(б);
другие коммунистические и рабочие партии амбициозность  и  великодержавность
Сталина.  На  всей  этой  истории  особенно  рельефно  лежит  печать крайней
ущербности единоначалия.
     Все  это  теперь  принадлежит  истории.  В  "отлучении"  Югославии   от
социализма,  предпринятом Сталиным, в попытках применить диктаторские методы
в отношениях с  суверенными  странами  и  партиями  чувствуется  его  почерк
1929-1933,  Г937-1939  годов.  Н.  С.  Хрущев,  "обремененный"  близостью со
Сталиным, тем не менее показал, что шанс совести лучше использовать  поздно,
чем никогда. Его поездка в Белград в конце мая- начале июня 1955 года - одна
из ступеней, по которым он мужественно взошел на трибуну XX съезда партии.
     Те  несколько  лет,  что  судьба  отвела Сталину после окончания второй
мировой войны, были для "вождя" бурными, как и вся его  жизнь  после  победы
Октября.   Его   заботы   простирались  теперь  дальше  границ  собственного
государства. В социалистических странах, которые с легкой руки Жданова стали
именовать "лагерем", давал о себе знать целый ряд проблем. Каждая  из  стран
получила  возможность идти по пути социалистического строительства на основе
принципов и особенностей, отвечающих национальным  традициям,  историческому
опыту,   конкретной   ситуации.   Никто   не  может  отрицать  успехи  стран
социалистического содружества. Наш общий опыт имеет  непреходящее  значение.
Вместе  с  тем  вмешательство  Сталина,  его требование придерживаться одной
модели, насаждение бюрократических и догматических  штампов  в  политической
структуре и общественном сознании нанесли немало вреда общему делу. Особенно
когда  пытались  применять  сталинские  методы  в  ликвидации инакомыслящих.
Сталин, никогда не понимавший  глубин  экономики,  фактически  способствовал
механическому  перенесению  советского  опыта  в  страны  с  разным  уровнем
экономического развития, которые  встали  на  путь  социализма.  Ошибочность
таких шагов давно стала очевидной.
     Есть   основания  полагать,  что  перед  смертью  он,  возможно,  начал
убеждаться  в  неэффективности  "единого  центра".  "Югославское  поражение"
Сталина,   скорее   всего,   заставило  его  кое-что  пересмотреть  в  своем
догматическом арсенале. Об этом свидетельствует постепенная потеря  интереса
Сталина  к  Информбюро.  После  "югославского  дела" созывались еще одно-два
совещания, а  потом  незаметно  Информбюро  прекратило  свое  существование.
Насаждение  командных  методов  в  международном  коммунистическом  движении
оказалось явно неудачным.
     В  эти   мрачные   годы   "холодной   войны"   наряду   с   образование
социалистического   лагеря   Сталин  мог  отнести  к  крупным  положительным
факторам, пожалуй, лишь два события: создание Китайской Народной  Республики
и  оформление  мощного  движения  народов за сохранение мира, предотвращение
новой мировой войны. Конец 40-х - начало 50-х годов были крайне  тревожными.
Иногда  могло  показаться,  что  политические лидеры потеряли рассудок. Даже
папа римский  провозгласил,  что  любой  католик,  который  будет  оказывать
содействие  коммунистам,  будет  отлучен  от  церкви.  Везде  шла  "охота за
ведьмами". Трудно было поверить,  что  державы-победительницы  спустя  всего
три-четыре года стояли на пороге новой войны, на этот раз друг против друга.
Америка,  ослепленная  мощью,  не  могла  мириться, что поднимается еще один
колосс. В Пентагоне готовили планы ядерных бомбардировок СССР. Сталин в этих
условиях продолжал вести осторожную политику, наращивая  военные  мышцы,  но
стараясь в то же время не провоцировать своего бывшего союзника. Он, правда,
не   говорил,  как  Мао,  что  атомная  бомба  -  это  "бумажный  тигр",  но
неоднократно давал понять, что и в возможной войне решающая  роль  останется
за  народными  массами.  Был,  правда,  момент,  когда,  забрезжила узенькая
полоска света на горизонте, обещавшая, казалось, ослабление стылых ветров. 1
февраля 1949 года европейский директор агентства  "Интернэшнл  ньюс  сервис"
Кингсбери Смит прислал из Парижа Сталину следующую телеграмму:
     "...Официальный  представитель  Белого дома Чарльз Росс сегодня заявил,
что президент Трумэн был бы  рад  иметь  возможность  совещаться  с  Вами  в
Вашингтоне.   Будете  ли  Вы,  Ваше  Превосходительство,  готовы  поехать  в
Вашингтон для этой цели? Если нет, то где бы Вы были  готовы  встретиться  с
президентом?"
     На следующий день Сталин ответил:
     "Я  благодарен  президенту Трумэну за приглашение в Вашингтон. Приезд в
Вашингтон является давнишним моим желанием, о чем я  в  свое  время  говорил
президенту  Рузвельту в Ялте и президенту Трумэну в Потсдаме. К сожалению, в
настоящее время я лишен возможности осуществить это свое  желание,  так  как
врачи  решительно  возражают  против моей сколько-нибудь длительной поездки,
особенно по морю или по  воздуху".  Сталин  предложил  местом  этой  встречи
Москву,  Ленинград,  Калининград,  Одессу, Ялту, Польшу, Чехословакию, зная,
что Трумэн обязательно откажется от встречи. Беседовать им было  не  о  чем.
Президент  полагал, что у Америки есть большие шансы заставить СССР говорить
то, что он хотел бы услышать. Но,  думаю,  Трумэн  со  временем  убедился  в
эфемерности  этих надежд. Сталин и не думал поддаваться диктату. Не случайно
26  июня   1949   года   передовая   "Правды"   была   озаглавлена   "Трумэн
расхвастался"...
     И  вдруг  неожиданно  в  этом  притихшем и смятенном мире, где слышался
только топот солдатских сапог и бряцание оружием, раздались первые,  хотя  и
слабые  голоса,  взывающие  к  разуму.  В  1948  году  во Вроцлаве собрались
пацифисты, приехавшие из обоих "лагерей", где тон задавали  деятели  мировой
культуры.  Следующим шагом этой, раньше других прозревшей части человечества
был" созыв Всемирного конгресса сторонников мира в Париже.
     Сталин,  вначале  скептически  смотревший   на   это   "интеллигентское
течение",  вдруг  почувствовал  в  нем  большие  подспудные  возможности. Он
понимал, что в условиях, когда Америка, имеющая атомное оружие,  практически
неуязвима,   война   ставит  социалистический  лагерь  в  крайне  невыгодное
положение.  Поэтому  нужно  максимально  использовать  мировое  общественное
мнение  против  тех, кто хочет разрешить основное противоречие эпохи ядерным
путем. В 1950 году сторонники мира предприняли  самую  грандиозную  акцию  -
организовали  кампанию  по сбору подписей под Стокгольмским воззванием мира.
Размах кампании был грандиозен. Члены комитета по  организации  акции  менее
чем  -через  год  объявили,  что  на  планете  свою подпись с требованием не
допустить войны поставили более 500, миллионов человек! Сталин,  официальная
советская  пропаганда  выражали  поддержку идее мирного сосуществования. Мне
иногда  кажется,  что   Стокгольмская   кампания   была   истоком,   началом
формирования  планетарного  сознания человечества, суть которого в признании
приоритетов -общечеловеческих ценностей. Сейчас к этой цели мы стоим  ближе,
чем тогда, но как важно было сделать первые шаги!
     Когда  в апреле 1949 года в Париже, в зале "Плейель" открылся Всемирный
конгресс сторонников мира, собравший около  двух  тысяч  делегатов  со  всех
концов  света,  Сталин  напряженно  следил  за  его  ходом  как политическим
событием первостепенной важности. Они с  Молотовым  сами  определили  состав
советской  делегации: А. А. Фадеев, И. Г. Эренбург, В. Л. Василевская, А. Е.
Корнейчук,  М.  Турсун-заде,  В.  П.  Волгин,  П.   Н.   Федосеев,   Л.   Т.
Космодемьянская,  А.  П.  Маресьев.  Сталин  не  мог  не  испытать глубокого
волнения (если был на него способен), когда "Правда" 21 апреля сообщила, что
американский певец Поль Робсон, заканчивая свое  выступление  на  конгрессе,
прямо  на  трибуне  запел  на русском языке арию из оперы И. И. Дзержинского
"Тихий " Дон" "От края и до края...". Мог  ли  Сталин  не  чувствовать,  что
начинается эра подлинно народного влияния на судьбы мира и войны?
     В  этой схватке миров, когда ледяные ветры, заморозив разум политиков и
генералов, могли вот-вот опрокинуть барьер, отделяющий мир от войны,  Сталин
получил  огромную  поддержку  в лице китайской революции. Победа революции в
Китае заметно изменила соотношение сил и их структуру в мире.
     20-летняя борьба китайского народа за свое  социальное  и  национальное
освобождение  триумфально  завершилась  провозглашением  1 октября 1949 года
Китайской Народной  Республики.  По  указанию  Сталина  5  октября  "Правда"
опубликовала  передовую  "Историческая  победа  китайского  народа", а рядом
четыре портрета - Мао Цзэдуна и несколько меньших размеров Чжу Дэ, Лю Шаоци,
Чжоу Эньлая. В передовой приводились слова лидера китайской революции: "Если
бы не существовало Советского Союза, если бы не было победы в антифашистской
второй мировой войне, если бы -  что  особенно  важно  для  нас  -  японский
империализм  не  был  разгромлен, если бы в Европе не появились страны новой
демократии... то  нажим  международных  реакционных  сил,  конечно,  был  бы
гораздо  сильнее,  чем  сейчас.  Разве мы могли бы одержать победу при таких
обстоятельствах? Конечно, нет". Так писал  Мао  Цзэдун  в  своей  статье  "О
диктатуре  народной  демократии".  Далее  в  ней  говорилось, что "сбывается
гениальное; предвидение товарища Сталина, заявившего еще в  1925  году,  что
"силы  революционного  движения в Китае неимоверны. Они еще не сказались как
следует. Они еще скажутся в будущем. Правители Востока и Запада, которые  не
видят  этих  сил  и  не  считаются  с  ними  в  должной  мере, пострадают от
этого...".
     Сталин чрезвычайно внимательно следил за ходом событий в  Китае.  Когда
ему  сообщили, что в Пекин приехал новый американский посол Хэрли, заявивший
о полной поддержке Чан Кайши, Сталину многое стало  ясно.  Он  понимал,  что
если  в  Китае  возобладает  влияние  Соединенных  Штатов, то положение СССР
станет еще более тяжелым. Первоначально в борьбе Мао и Чан Кайши-для Сталина
было много непонятного, он даже одно время полагал, что восстание  миллионов
голодных  масс  не  имеет  какого-либо  отношения  к  социалистическому  или
демократическому движению. Узнав о переговорах по внутренним вопросам  между
Чан Кайши и Мао Цзэдуном, которые состоялись в октябре 1945 года в Чуньцине,
Сталин убедился, что позиция коммунистов более реалистична и прогрессивна.
     Сталин  немало  писал  в  свое  время о Китае. В его собрании сочинений
опубликовано около десятка работ о китайской  революции.  Некоторые  из  них
политически    чрезвычайно   примитивны.   Например,   он   утверждал,   что
"революционизирование Востока  должно  дать  решающий  толчок  к  обострению
революционного  кризиса  на Западе. Атакованный с двух сторон - и с тыла и с
фронта-империализм  должен  будет  признать  себя  обреченным  на   гибель".
Характерно,   что   Сталин,  высказывая  некоторые  правильные  положения  о
китайской революции, часто прибегал к политическому менторству:  "коммунисты
Китая  должны  (здесь и далее выделено мной.- Примеч. Д. В.) обратить особое
внимание на работу в армии, должны вплотную .взяться  за  изучение  военного
дела...  Китайская  компартия  должна  участвовать  в  будущей революционной
власти Китая" - и т. д. Пожалуй, особая  уверенность  в  победе  коммунистов
появилась  у  Сталина  не  в результате их военных успехов, а когда в январе
1945 года Чан Кайши произнес речь,  из  которой  вытекало,  что  он  намерен
сохранить антидемократический режим.
     После  окончания второй мировой войны Сталин немало сделал для оказания
помощи китайской революции: Народно-освободительной армии Китая (НОАК)  было
передано  большое  количество  разного  вооружения  и  боевой  техники, была
оказана и иная помощь. Со  второй  половины  1947  года  ветер  победы  стал
надувать  паруса  НОАК,  вынудив в конце концов Чан Кайши бежать на Тайвань.
Мао, в условиях американской враждебности, окончательно остановил свой выбор
на Советском Союзе. После победы китайской революции отношения стали  быстро
развиваться   по  самым  различным  направлениям.  Их  кульминацией  явилось
приглашение Мао Цзэдуна в Москву на празднование 70-летия Сталина.
     Сталин с большой долей  недоверия  ждал  встречи  с  вождем  китайского
народа.  Хотя он немало говорил и писал раньше о Китае, китайской революции,
в сущности, он не знал его истории и культуры, не видел многих  особенностей
национальной  психологии  китайского  народа,  не  понимал  до конца, что же
представляет собой сам Мао Цзэдун. После приезда 16 декабря 1949 года Мао  в
Москву  Сталин  имел  с  ним  несколько  встреч.  Большинство  их  бесед  не
протоколировалось,  и  поэтому  для   уяснения   их   сути,   содержания   и
направленности  большое  значение  имеют  воспоминания известного советского
синолога Н. Т. Федоренко, выступавшего тогда в роли переводчика.
     Надо думать, что и для Мао все было необычным;
     он никогда не бывал за пределами Китая, не участвовал в работе  органов
Коминтерна,  имел  слабые контакты с представителями других компартий. Можно
даже сказать, что эти люди, несколько раз  садившиеся  за  стол  переговоров
друг  против  друга,  мыслили по-разному; у них была разная шкала ценностей,
они были представителями разных цивилизаций. Это не были "инопланетяне",  но
были  очень разные по своей социальной и культурной природе лидеры. Марксизм
их связывал весьма слабо. Мао  при  случае  мог  сослаться  на  колларий  из
Чунь-цю  (классическое  произведение  Конфуция  "Весна  и осень"), а Сталин,
знавший множество цитат классиков марксизма,  теперь  Предпочитал  повторять
самого себя. В одном у них было много общего: оба были прагматиками.
     Сталин    -с    любопытством   и.   тщательно   скрываемым   недоверием
присматривался к своему собеседнику.  А  тот,  вдруг  отойдя  от  беседы  по
конкретным  злободневным  вопросам,  вовлекал  советского вождя в сказочный,
таинственный мир китайских притч. Мао рассказал Сталину одну из них  о  том,
как  "Юй-гун  передвинул  горы".  В  древности на севере Китая жил старик по
имени Юй-гун ("глупый дед") с  северных  гор.  Дорогу  от  его  дома  на  юг
преграждали  две большие горы. Юй-гун решил вместе со своими сыновьями срыть
эти горы мотыгами. Другой старик по имени Чжи-соу ("мудрый старец"),  увидев
их, рассмеялся и сказал:
     "Глупостями  занимаетесь:  где  же  вам  срыть две такие большие горы!"
Юй-гун ответил ему: "Я умру - останутся мои дети,  дети  умрут  -  останутся
внуки, и так поколения будут сменять друг друга бесконечной чередой. Горы же
эти высоки, но уже выше стать не могут;
     сколько сроем, настолько они и уменьшатся; почему же нам не под силу их
срыть?"  И  Юй-гун,  нимало не колеблясь, принялся изо дня в день рыть горы.
Это растрогало Бога, и он послал на Землю своих святых, которые и унесли Эти
горы. Сталин слушал  витиеватый  китайский  фольклор,  наполненный  глубоким
философским смыслом. Сейчас тоже две горы давят тяжестью на китайский народ:
гора  империалистическая  и  гора  феодальная.  Компартия Китая давно решила
срыть эти горы. Она тоже "растрогает"  бога,  который  называется  китайским
народом;  Советский  вождь  согласился  с  китайским вождем и в унисон с Мао
говорил, что вместе мы не  только  две"горы  сроем.  Как  вспоминает  Н.  Т.
Федоренко,   беседы  были  долгими,,  неторопливыми.  Собеседники  не  спеша
пробовали хорошо приготовленные блюда, делали глоток-другой сухого  вина  и.
неспешно  говорили  о  делах  международных,  экономических, идеологических,
военных.  В  ходе  таких  ночных  застолий  обсуждались  и  принципиальны(r)
положения  готовящегося Договора о дружбе, союзе и взаимней помощи. Однажды,
вспоминает  Федоренко,  Мао  рассказал  один  случай  из  истории  борьбы  с
гоминдановцами.  Оказавшись  в окружении, бойцы не сдавались, следуя призыву
командира: "Не взирать на трудности, не страшиться  испытаний,  смотреть  на
смерть   как   на   возвращение".   Сталин   долго   пытался  уяснить  смысл
"возвращения".  Мао  терпеливо  объяснил,  что  в  данном  случае   иероглиф
"возвращение"  означает  презрение  к смерти, как форме возвращения к своему
первосостоянию,  т.  е.,  пожалуй,  неисчезновению  как   материи.   Сталин,
проницательный  собеседник  и  внимательный  слушатель,  отметил  не  только
бесстрашие, но и мудрость командира.
     Так беседовали два  лидера  двух  гигантских  стран.  Их  встреча  была
оценена   как   поистине   историческая,  знаменующая  крупные  перемены  на
глобальной шахматной доске мировой политики. У  Сталина  медленно  отступало
предубеждение;  он  долго  не  доверял  Мао Цзэдуну. Видимо, тогда сказалась
имевшаяся информация о Мао: его неприязнь к китайским  кадрам,  учившимся  в
Москве, демонстративная безучастность китайского лидера во время критических
ситуаций под Москвой и Сталинградом в годы войны и другие подобные факты.
     Но   постепенно,   по   мере   сближения   Китая   и   СССР,   усиления
антиамериканской позиции Пекина,  его  роли  в  корейской  войне,  отношение
Сталина  к  китайскому  вождю менялось. Думаю, и советский лидер произвел на
Мао весьма сложное впечатление. Но одно несомненно:  державность,  величавое
спокойствие,   которое   хорошо   умел  демонстрировать  Сталин,  абсолютная
уверенность в себе утвердили  в  сознании  китайского  руководителя  силу  и
целеустремленность  партии  и Советского государства. Подписание Договора 14
февраля 1950 года ослабило  опасное  воздействие  ветров  "холодной  войны".
Кульминация  напряженности  как  раз пришлась на год скрепления узами дружбы
двух великих народов. Думаю, преемники Сталина (как и сам Мао) сделали тогда
далеко не все возможное, чтобы сохранить те добрые отношения, которые начали
складываться в 5о-е годы. Одна из этих причин -  специфические,  а  порой  и
просто  негативное  отношение  Мао к разоблачению культа личности, XX съезду
КПСС, всему, что с ним связано. Крепкое рукопожатие  двух  гигантов  длилась
исторически  недолго.  Слава богу, сейчас лидеры двух стран вновь обменялись
рукопожатиями. Хотелось, чтобы оно было долгим.

     Холодные ветры овевали страну не только на Западе,  но  и  на  Востоке.
Дислокация  сразу  после  войны  американских  и  советских  войск  в  Корее
предопределила создание разных политических структур как на севере, так и на
юге полуострова. После того как 10 мая 1948 года в  Южной  Корее  состоялись
выборы  и  были  созданы законодательные и исполнительные органы, 25 августа
того же  года  прошли  выборы  и  на  Севере.  Фактически  образовалось  два
государства,  искусственно  разделившие корейскую нацию надвое. После вывода
советских войск из Северной Кореи то же  сделали  и  американцы.  Каждая  из
сторон  считала,  что  большинстве  населения  полуострова  поддерживает  ее
правительство.  К  сожалению,  какие-либо  другие  советские,  китайские   и
корейские   документы,   кроме  тех,  что  публиковались  тогда  в  газетах,
общественности неизвестны. Но ясно, что конфликт  начался  из-за  стремления
каждой  из сторон обеспечить свое господство над всей территорией Кореи. Мне
удалось  установить  из  ряда  косвенных  источников,   что   Сталин   очень
настороженно относился к обострению ситуации на полуострове. С самого начала
он  делал  все возможное, чтобы избежать прямой конфронтации СССР с США. Мао
был настроен в этом вопросе решительнее. Во время нескольких встреч, которые
состоялись у Сталина с Мао Цзэдуном в декабре 1949-го и феврале  1950  года,
они  обсуждали  проблемы  Корейского  полуострова.  Но  Сталин  понимал, что
американцы ушли от Потсдамских соглашений  по  Корее  уже  так  далеко,  что
какого-то  единого  государства  безболезненно создать не удастся. Он так же
подозрительно относился и к американской идее опеки  над  Кореей,  как  и  к
"свободным" выборам. Ведь в Южной Корее, где находились американские войска,
проживало  значительно больше населения. Линия по 38-й параллели в 1945 году
была определена  без  какого-то  политического  обоснования,  как  временная
демаркация  между  американскими и советскими войсками. В последующем, когда
она   стала   государственной   границей,   выявилась   ее    географическая
несправедливость, ибо она серьезно ущемляла северян.

     Маятник  войны  резко  качнулся несколько раз. Высокая напряженность на
демаркационной линии непрерывно усиливалась. С началом  боевых  действий  25
июня  1950  года  войска  КНДР нанесли сильный удар, затем овладели Сеулом и
вышли на реку Нактонган. Казалось, победа достигнута. Но для американцев это
было бы страшным ударом. Они только что утратили свои позиции в Китае  и  не
могли  допустить,  чтобы  их  выбросили  еще  из  одной  страны.  В сентябре
американские  войска,  заручившись  педдержкой   Совета   Безопасности   ООН
(советский  представитель  не  участвовал  в голосовании и не смог применить
право  "вето"),  организовали  высадку   крупного   десанта   в   Инчоне   и
контрнаступление  с  Пусанского  плацдарма.  Удар  был  столь  сильным,  что
американские и  южнокорейские  войска,  незадерживаясь  на  38-й  параллели,
заняли  Пхеньян,  а  к  концу  октября оккупировали значительную часть КНДР.
Теперь, наоборот, сложилась ситуация, когда казалось,  что  добились  своего
американцы.  Тем более что в ряде мест американские войска вышли к границе с
КНР. Сталин, по имеющимся данным, был вынужден  согласиться  с  предложением
Мао  Цзэдуна  об  оказании  китайцами непосредственной помощи КНДР, хотя это
вело к усилению опасности эскалации. Американцы  прикрылись  голубым  флагом
ООН, а китайцы обратились к "добровольчеству".
     Нужно  сказать, что корейский конфликт укрепил доверие Сталина к Мао, а
следовательно, и отношения между СССР и КНР в целом. После того как около 30
китайских дивизий  двинулись  вперед,  обстановка  вновь  резко  изменилась.
Китайские  и северокорейские войска не только освободили территорию севернее
38-й параллели, но и продвинулись южнее до  100  километров.  Моральный  дух
американских  войск  и военный престиж США к середине лета 1951 года заметно
упали. Сталин почувствовал,  что  наступил  самый  ответственный  и  опасный
момент.  Американцы  не  вынесут  поражения и могут схватиться за последний,
ядерный аргумент. Пожалуй, тогда, после 1945 года, это была самая  очевидная
угроза  третьей мировой войны. Американский генерал Макартур стал настойчиво
требовать бомбардировки Маньчжурии; Трумэн  дал  понять,  что  не  исключено
применение  ядерного  оружия. Дули уже не холодные ветры, а полярный ураган.
Ни Сталин, ни  Мао  уже  сами  не  могли  допустить  поражения  американцев.
Наступили  долгие  два  года  переговоров,  во время которых не прекращались
ожесточенные   бои   на   Корейском   полуострове.   Американская    авиация
господствовала  в воздухе, на земле - китайские добровольцы. Б этой ситуации
Сталин понимал, что у обеих сторон нет иного  выхода,  кроме  как  пойти  на
компромисс.  И  здесь  он  не  ошибался.  Но  окончательное  соглашение было
достигнуто лишь через несколько месяцев после его смерти, в июле 1953 года.
     Анализируя роль Сталина в  корейской  войне,  которая  была  во  многих
отношениях сильно закамуфлирована, я пришел к важному выводу, не связанному,
казалось  бы,  прямо  с конкретными национальными интересами воюющих сторон.
Думаю, война в Корее впервые показала, что в современном  мире,  разделенном
все  еще  на  блоки, при критическом столкновении интересов Запада и Востока
неизбежна патовая ситуация. Первый пат обе стороны получили именно в  Корее,
второй  -  во  время  Карибского  кризиса. Но здесь, во второй раз, мудрость
проявила себя быстрее. Успел  или  нет  Сталин  осмыслить  корейские  уроки,
сказать  трудно.  Ясно  лишь,  что в Америке это осознают, пожалуй, позднее.
Напалм, угроза ядерными бомбардировками, содержание войск за  многие  тысячи
километров   от   собственной  территории,  многолетнее  непризнание  Китая,
авантюра во Вьетнаме показали, что ставка лишь на силу  доживает  свой  век.
Советский   Союз  это  болезненно  почувствует  много  позже,  в  результате
афганской авантюры.  После  корейской  войны  мир  увидел,  что  Америка  не
всесильна.  В  корейском  конфликте  Сталин  был более осмотрительным. После
югославского  холодного   "душа"   к   нему   вернулась   его   традиционная
осторожность.  Может  быть,  его  чему-нибудь  научило поражение в схватке с
Тито, когда он очертя голову наделал кучу ошибок, цену которым не так  легко
установить и сегодня?
     Апогей  культа,  совпавший с 70-летием "вождя", причудливым образом был
достигнут благодаря Великой Победе  1945  года,  на  волне  личной  славы  и
апологий насилия. Консервация Системы сопровождалась ледяными ветрами как на
просторах Отечества, так и за его пределами.



     Негоже было Цезарю справлять триумф над несчастиями отечества...

     Плутарх

     Перелистывая  однажды сборник документов Отечественной войны 1812 года,
я долго не мог оторваться от письма М. И. Кутузова к своей жене.

     "Августа 19-го 1812. При Гжатской пристани.
     Я, слава богу, здоров, мой друг, и питаю много  надежды.  Дух  в  армии
чрезвычайный,  хороших  генералов  весьма  много.  Право, недосуг, мой друг.
Боже, благослови детей.

     Верный друг Михаиле (Голенищев) Кутузов".

     Прелестный лаконизм, полный глубокого смысла, силы и  благородства.  На
такие  письма способны люди, обладающие нравственным величием. У Сталина его
никогда не было. Для  него  человеческие  отношения  ограничивались  рамками
классовой борьбы и политики.
     В обширном многотомном фонде "Переписка с товарищем Сталиным" переписки
как таковой  нет.  "Вождю"  докладывают.  Он  реагирует. Часто устно. Иногда
просто   адресует   донесения,   сообщения   Берии,   Молотову,   Маленкову,
Вознесенскому, Хрущеву, кому-либо еще. В его "Переписке..." нет того, что мы
могли  бы  отнести  к  эпистолярному  жанру.  Он  был  не  способен написать
короткую, волнующую и сегодня записку товарищу, просителю. Все его резолюции
сухи, однообразны:  "согласен"  -  "не  согласен".  Сохранилось  всего  лишь
несколько  писем  Сталина,  которые,  за  исключением  одного-двух к дочери,
полностью  лишены  человеческого  начала.  Огромное  количество  документов,
ежедневно  поступающих к нему, он быстро просматривал, направляя для решения
конкретных вопросов исполнителям или коротко  высказывая  Поскребышеву  свое
отношение  к  докладу.  В  послевоенных  резолюциях  нет  и  тени  Сомнений,
размышлений,  колебаний.  Если  они  у  него  были,  он  их  излагал  устно.
"Железный" человек хотел таким же остаться и в истории.
     Сталин,  который эпизодически делал какие-то загадочные пометки в своей
черной тетради,  не  раз  возвращался  мыслью  к  созданию  вместо  "Краткой
биографии"  крупного,  монументального труда о себе. Об этом свидетельствуют
его указание об "инвентаризации" архивов,  отрывочные  размышления  вслух  в
присутствии   А.   А.   Жданова,   Н.  А.  Булганина,  А,  Н.  Поскребышева,
неоднократные обращения к Г. Ф. Александрову, М. Б. Митину, П. Н.  Поспелову
(создателям  его официальной биографии) по вопросам партийной историографии,
освещения  "роли  учеников  Ленина".  В  прошлое  его   нередко   возвращало
настоящее.  С  годами  он  все  чаще  уносился  мыслью  к  подножию  века, к
послереволюционной борьбе, именам, лицам тех, чьей судьбой  он  распорядился
сам.   Порой  о  прошлом  напоминали  ему  и  люди-родственники  бывших  его
соратников. Иногда Берия, после очередного доклада о своих делах, выкладывал
на его стол списки родственников известных  деятелей  партии,  расстрелянных
как  "враги  народа"  или  осужденных  на  беспросветность  лагерей, которые
обращались с письмами лично к нему, Сталину. "Вождь" молча пробегал списки и
обычно, не говоря ни  слова,  возвращал  Берии.  Тот  понимающе  смотрел  на
"вождя",  убирал  бумаги  в  папку и уходил. "Пусть несут свой крест",-думал
диктатор. Его совсем не радовала перспектива, что сотни, тысячи жен,  детей,
внуковего  товарищей  по партии вернутся в Москву, Ленинград, другие города.
Сколько новых забот властям, "органам"! Нет, пусть  будет  так,  как  будет.
Правда, иногда он все же спрашивал о некоторых:
     - А  ей  что нужно? Тоже просит об освобождении? - с, укоризной смотрел
на Берию. Тот с готовностью доставал  из  папки  перепечатанное  на  машинке
письмо человека, фамилия которого заинтересовала "вождя".
     В  прошлый  раз  это  было  письмо  от родственницы Феликса Эдмундовича
Дзержинского-Ядвиги Иосифовны, проживающей в Москве в Потаповском  переулке.
Просительница  хлопотала  о  своей  матери-  Дзержинской  Ядвиге Генриховне,
которая была осуждена  Особым  Совещанием  и  находилась  уже  много  лет  в
карагандинских   лагерях.  Дочь  писала,  что  "мама  очень  больна,  у  нее
туберкулез  легких,  цинга  и  бруцеллез.  Она  находится  в  очень  тяжелим
положении...".
     Сталин  сразу  перенесся мыслью в далекие годы, когда по заданию Ленина
он вместе с Дзержинским ездил на Восточный фронт, под Вятку, в Петроград для
организации отпора Юденичу. О боже, как давно все это было! И  образ  самого
Дзержинского давно уже стерся в памяти. Но почему у таких людей сомнительные
родственники,   дети,   внуки?  А  потом,  при  чем  здесь  какая-то  Ядвига
Генриховна? Нет, пусть этими вопросами занимается Берия.
     Сталин был лишен элементарного человеческого  сострадания.  Но,пожалуй,
страшнее  всего  было  то,  что  "вождь"  никогда не умел и не хотел хотя бы
мысленно поставить себя на место жертвы, человека, судьба  которого  зависит
от  его  воли.  Холод - самая страшная болезнь души - навсегда "заморозил" в
нем  человеческие  чувства.  Вглядываясь  в   очередной   список,   диктатор
удивлялся:  как  много  еще  живых из тех, кого давно не должно быть на этой
Земле!
     - Эта тоже о ком-то просит? - разговаривая как бы сам с собой, негромко
произнес Сталин, ткнув пальцем в фамилию Радек.
     - Нет, это его дочь, хлопочет о себе,-пояснил сталинский Инквизитор.
     "Я, Радек Софья Карловна, 1919 года рождения, пишу  Вам  это  письмо  и
прошу  Вас  оказать моему письму внимание..." Сталин вспомнил, что, пожалуй,
никто не писал о нем так возвышенно, как Радек. Хорошее было  у  него  перо.
Например,  здорово  он сказал о нем как вожде: "В годы Октябрьской революции
Сталина видели не только в штабе  революции,  но  чаще  в  передовой  боевой
линии.  Когда  Москве  угрожает петля голода, он добывает хлеб; когда кольцо
враждебных сил угрожает сомкнуться в. Царицыне,  он  там  организует  отпор;
когда  опасность  угрожает  Петрограду,  он там проверяет бастионы. Он видит
резолюцию не через сообщения, он смотрит  ей  прямо  в  лицо,  он  видит  ее
величайшие  взлеты  и  он  видит  ее  дно. И в этом один на один завершается
окончательное развитие Сталина как вождя революции".
     Тогда ему, Сталину, эти слова очень понравились. А потом он посадил его
на скамью подсудимых вместе с Пятаковым прежде всего потому, что  подозревал
Радека  в  устойчивых .симпатиях к Троцкому. Ведь доложили же ему, что Радек
писал в Алма-Ату ссыльному "выдающемуся вождю". Так же, как и тот ему.  Хотя
он  и-старался  вновь вернуть себе его, Сталина, доверие. Вон даже письмо от
Троцкого, которое привез ему Блюмкин, отдал тогда, не распечатывая, Ягоде...
Но ведь изгнанник писал письмо не кому-нибудь, а Радеку...  Нет,  троцкистом
был,  троцкистом  и  остался.  Правда,  он,  вождь,  когда  утверждал проект
приговора, доложенный ему Ульрихом, заменил Радеку расстрел на лагеря. Позже
ему сказали, что он вскоре там скончался... Так о чем же пишет дочь Радека?
     "...Мой отец Радек Карл Бернгардович, как враг народа  был  осужден  30
января  1937  года  к  10 годам тюремного заключения. Полгода спустя я и моя
мать - Радек Р. М. были высланы в г. Астрахань решением Особого Совещания на
пять лет. В Астрахани моя  мать  была  арестована  и  выслана  на  8  лет  в
темниковские  лагеря,  где  и  умерла...  В ноябре 1941 года меня выслали из
Астрахани с отметкой: "Имеет право проживать только в  Казахстане".  Излишне
описывать  все  мытарства,  которые  мне пришлось пережить. Срок моей ссылки
кончился в июне 1942 года... Ведь я тоже человек; если я дочь врага  народа,
то  разве  это  значит,  что  я  тоже  враг?  Когда  в  1936 году моего отца
арестовали, мне было 17 лет, и вот с 17 лет я  хожу  с  клеймом  "врага".  Я
грамотный человек, но в Челкаре нет работы по специальности. До сегодняшнего
дня  я  не  имею  паспорта.  Нач.  НКВД г. Челкара тов. Иванов на мой запрос
никакого ответа не дает. Помогите мне искупить вину своего отца!"
     Вот это разговор, подумал Сталин. Не прошли бесследно ссылки,  высылки,
кое-что  стала  понимать.  Так и должно быть: все эти "родственнички" должны
сидеть до тех пор, пока не поймут, что они тоже виноваты. А затем пусть вину
эту искупают! Но это дело человека, который не сводит с  него  сейчас  своих
маленьких глаз...
     Такие  письма  возвращали  его  в  прошлое.  Как и сегодняшняя статья в
"Правде"  -   "Выдающийся   документ   большевизма",-посвященная   очередной
годовщине  его выступления на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) в 1937
году. Пожалуй, Н. Михайлов,  подписавший  статью,  размышлял  Сталин,  верно
отметил,  что  тогда  он  "мобилизовал  партию  и  советский народ на полное
уничтожение агентуры иностранных империалистических разведок. Это привело  к
дальнейшему  укреплению Советского государства...". Но с высоты прожитых лет
он хотел смотреть не на тени ушедших навсегда людей, что были с ним когда-то
рядом, а на то, что он создал.
     Менее чем за три десятилетия  под  его  руководством  возникло  могучее
государство,  с  которым теперь вынуждены считаться все в мире. Разве это не
так?  Однако   между   результатом   и   процессом   так   часто   возникают
несоответствия,  противоречия.  Почему так много недовольных? Почему ни одно
крупное дело не трогается с места,  пока  он  не  даст  команду?  Почему  не
становится  меньше врагов, изменников и предателей? Вот на днях ему пришлось
утвердить ходатайство министра внутренних дел: "Численность  состава  особых
лагерей  установлена  теперь  в  180  тысяч  человек.  МВД просит разрешения
увеличить емкость особых лагерей на 70 тысяч человек и  довести  ее  до  250
тысяч". Ведь там должны сидеть особые, неразоружающиеся враги. Что, число их
растет?  И  вообще  Берия говорит, что заявки министерств на рабочую силу из
числа спецконтингента столь велики, что, несмотря на его рост, удовлетворить
эти просьбы не представляется возможным. Сколько миллионов людей  пропустили
через  лагеря,  а  количество  подозрительных  людей  не уменьшается! Вон на
Западе утверждают, что, мол, общество,  которое  он  создал,-"тоталитарное".
Пишут,   что   он   "отец"   нового   явления   в   общественной   жизни   и
политике-сталинизма. Вначале "вождь" не придавал этому особого значения. Он,
пожалуй; и сам считал, что пора говерить о "марксизме-ленинизме-сталинизме";
но вообще это сейчас пока ни к чему. Время придет. А враги... На  то  они  и
враги, чтобы поносить все, созданное им в течение всей жизни. Л. Троцкий, Р.
Гильфердинг,  А.  Розенберг,  Р.  Абрамович  утверждали,  что сталинизм есть
"измена большевизму". А. К. Каутский незадолго до своей  смерти  договорился
до  того,  что  в  России "появились еще более сильные и жестокие хозяева, а
перед  пролетариатом  на  его  пути  к  социализму  возникли   еще   большце
препятствия, чем те, которые существуют в развитых капиталистических странах
с  укоренившейся  демократией". Что можно ждать от таких людей? Они и Ленина
не щадили.
     Думаю, что подобные размышления могли приходить к Сталину. Он всю  свою
жизнь  молился борьбе, только ей. И в новых "выдумках" буржуазных апологетов
ему слышится лишь отзвук этой  вечной  борьбы,  их  страх  и  злоба.  Вот  и
"Правда",  посвятив  недавно  последнему  изданию  Британской и Американской
энциклопедий  большую  статью  под  заголовком  "Энциклопедии  мракобесия  и
реакции",   верно   пишет,   что   в  статьях  "о  социализме  и  коммунизме
клеветнически утверждается, что при коммунизме нет заботы о счастье  людей".
А  что они могут писать еще? Это те же писаки, которые невесть что пишут и о
сталинизме, думал "вождь". Он не знал, что в стране, где он считался  земным
богом, придет время, когда люди тоже зададутся вопросом: что такое сталинизм
и какова его природа?



     Не  скрою, что когда я начинал собирать материал для этой книги, то мне
казалось, что все, что создал народ,-это одно, а Сталин с его преступлениями
-другие. История сразу же становилась проще, понятней, доступнее. Но по мере
погружения  в  прошлое  -  разбор  многочисленных  архивных  дел,  беседы  с
участниками  и  очевидцами  минувших  событий, размышления о постигнутом - я
утверждался в мысли, что  все  значительно  сложнее.  Заманчиво  осудить  не
одного  Сталина,  но  и его окружение со всей могущественной бюрократической
прослойкой, как Каутский говорил, "новым классом". И многое в этом верно. Но
также многое и неверно. Мы порой забываем, что Сталин и все связанное с  ним
родилось  в значительной мере на марксистской почве. Сталин не "перебежал" в
большевистскую партию из другой партии, не совершил  буквально,  как  иногда
сейчас  говорят,  государственный переворот. Он создал сталинский социализм.
И; все время клялся,  ссылался,  цитировал  Маркса,  Энгельса,  Ленина.  Вся
партия вторила ему.
     С  поразительной  проницательностью  Ленин  писал,  что ценность теории
Маркса в  ее  критичности  и  революционности.  "И  это  последнее  качество
действительно  присуще марксизму всецело и безусловно, потому что эта теория
прямо ставит своей задачей вскрыть все формы антагонизма  и  эксплуатации  в
современном   обществе,  проследить  их  эволюцию,  доказать  их  преходящий
характер...". Да, именно преходящий  характер.  Почему-то  многие  марксисты
решили,  что  это  относится  лишь  к  эксплуататорскому  обществу. Сталин с
помощью партии все более отходил в сторону  от  ленинской  концепции.  Когда
наиболее  светлые  умы в партии это поняли, было уже поздно. Бюрократическая
система имеет особенность:, она очень  быстро  формируется.  И  она  страшно
жизнеустойчива.
     Одна  из  главных  бед  всего  социалистического  развития  как  раз  и
заключается в том,  что,  воспевая  диалектику  на  словах,  мы  часто  лишь
"кокетничали"  с  ней,  абсолютизируя  одновременно  многие выводы и формулы
научного социализма. А ведь сами основоположники марксизма предостерегали от
этого. В одном из своих писем к Энгельсу Маркс утверждал,  что  политическую
экономию  в  подлинную  науку  можно  превратить  "только в том случае, если
вместо противоречащих друг  другу  догм  рассматривать  противоречащие  друг
другу  факты  и  действительные  противоречия, являющиеся скрытой подоплекой
этих догм".
     В  канун  Октября,  когда   Ленин   скрывался   от   ищеек   Временного
правительства,   он   написал  знаменательные  строки  о  развитии  будущего
коммунизма: "Он происходи  т  из  капитализма,  исторически  развивается  из
капитализма,  является результатом действий такой общественной силы, которая
рождена .капитализмом.  У  Маркса  нет  ни  тени  попыток  сочинять  утопии,
по-пустому  гадать  насчет  того,  чего  знать нельзя". Зачем я повторяю эти
известные истины? Дело  в  том,  что  после  смерти  Ленина  от  них  быстро
отступили.  Марксизм  стал  использоваться  выборочно,  и самое главное - не
творчески.
     Ни Маркс, ни Энгельс не могли предвосхитить  не  только  детали,  но  и
крупные  "блока"  конструкции  будущего  сооружения.  Однако с самого начала
многие догмы прошлого просто принимались на веру. В 20-е  годы  вожди  часто
говорили: "рабочий класс не может Ошибаться", "партия не может ошибаться", а
ведь  ошибались...  Мы  все согласны с тем, что в теории научного социализма
Сталин ничего "не выдумал", ни в чем ни на йоту не продвинулся в  позитивном
смысле.  Он  опирался на марксистские схемы, часто полувековой давности, без
.диалектического, творческого  ях  осмысления.  По  их  сути,  по  характеру
применения  и реализации этих схем у очень немногих возникали принципиальные
возражения. Сталин держался  за  "букву"  марксизма.  Вот,  например,  громя
Бухарина в апреле 1929 года на Пленуме ЦК ВКП(б), он заявил:
     "Ленинизм   безусловно  стоит  за  прочный  союз  с  основными  массами
крестьянства, за союз с середняками, но не за всякий союз, а за такой союз с
середняками,  который  обеспечивает  руководящую   роль   рабочего   класса,
укрепляет  диктатуру  пролетариата  и облегчает дело уничтожения классов. (И
дальше цитирует Ленина.) "Что это значит  -  руководить  крестьянством?  Это
значит,  во-первых,  вести  линию  на  уничтожение  классов,  а  не  мелкого
производителя. Если бы мы с этой линии, коренной и основной, сбились,  тогда
мы перестали бы быть социалистами..."
     Как  видим,  по  форме Сталин держался за "букву". Его поддерживали. Он
громил тех, кто осмеливался отойти от  "буквы".  Но  "утверждая"  социализм,
Сталин прежде всего превратил рассуждения, полемику, предположения классиков
в  догму,  а затем и эту догму извратил, в угоду цезаризму. Поэтому, видимо,
можно сказать, что  сталинизм  вырос  на  марксистской  почве,  питался  его
искаженными  постулатами  и  выводами.  Из  этого  не  следует, что марксизм
виновен в сталинизме.  Марксизм  как  мировоззренческая  и  методологическая
концепция  философских,  экономических  и социально-политических взглядов на
общество, природу и мышление не отвечает  за  то,  как  его  интерпретируют.
Марксизм-не   сборник   рецептов,  как  в  кулинарной  книге.  Это  не  план
политических действий. Но именно так понимал марксизм Сталин.
     Подводя в январе 1933 года итоги первой пятилетки и касаясь результатов
"в области   борьбы/с   остатками   враждебных    классов",    Сталин    так
интерпретировал один марксистский тезис: "Некоторые товарищи поняли тезис об
уничтожении   классов,   создании   бесклассового   общества   и   отмирании
государства, как оправдание лени и благодушия, оправдание контрреволюционной
теории потухания  классовой  борьбы  и  ослабления  государственной  власти.
Нечего  и  говорить,  что  такие  люди  не могут иметь ничего общего с нашей
партией. Это - перерожденцы либо  двурушники,  которых  надо  гнать  вон  из
партии. Уничтожение классов достигается не путем потухания классовой борьбы,
а  путем  ее  усиления".  Безапелляционность,  механистичность,  примитивизм
понимания марксистских идей были предвестником грядущих новых  бед.  Но  эти
беды  Сталин выдаст за победу и освятит марксистским знаменем. Канонизировав
фундаментальное положение марксизма о классовой борьбе, Сталин пришел к  той
модели  социальных отношений, которые мы сегодня решительно осуждаем. Нельзя
не сказать, что на каком-то этапе, еще  задолго  до  Сталина,  в  пропаганде
марксизма  возникла  тенденция  абсолютизировать  многое  из  того, что было
сказано великими мыслителями. Сталин .был одним из тех,  кто  унаследовал  и
настойчиво развивал эту традицию.
     Все  сказанное  отнюдь  не  имеет  целью что-то "оправдать" в Сталине и
сталинизме. Нет, конечно. Но появившиеся многочисленные публикации последних
лет часто связывают все деформации, все ошибки и преступления только с одним
человеком. Если бы все это было так, то мы  бы  давно  уже  освободились  от
сталинизма.  Но  Сталин  умер,  а сталинизм еще жив. Мне представляется, что
исторически сталинизм стал  одной  из  возможностей  (предельно  негативной)
реализации тех идей, которые были изложены в марксистской доктрине. Извечное
стремление   людей   к  свободе,  счастью,  равенству,  справедливости  было
чрезвычайно привлекательно выражено в  марксизме.  Его  последователи  часто
полагали,  что  сама попытка творческой интерпретации постулатов марксизма -
уже ересь, отступничество, ревизионизм. Постепенно сложилось так, что  любой
отличный   от  слвяойвщвгося  в  марксизме  взгляд  стал  считаться  глубоко
враждебным. Марксизм на каком-то этапе в известной  мере  приобрел  характер
политической   доктрины,  которая  старалась  не  столько  приспособиться  к
меняющимся условиям, сколько приспособить условия к своим выводам. Пока  был
жив  Ленин  (и  об этом особенно говорят его последние работы), он стремился
повернуть мысль и  дела  большевиков  к  действительности,  сложным  реалиям
бытия,  клубку  противоречий,  которые росли в огромной крестьянской стране.
Трагедия русской революции заключается в том, что окружение  Ленина,  высоко
интеллектуальное по своему уровню, все равно было на порядок ниже интеллекта
гения.  Поэтому  тенденция канонизации и догматизации марксизма после смерти
Ленина заметно усилилась. У руля партии игосударства, волею обстоятельств, о
которых я говорил раньше, оказался  такой  человек,  когорый  больше  других
подходил к механическому следованию марксистской доктрине.
     Сталинизм  максимально  использовал  увлечение  русских  революционеров
радикализмом, когда во имя идеи считалось оправданным приносить в жертву все
историю, культуру, традиции, жизни людей. Обожествление застывшего идеала  в
конечном  счете  обернулось  пренебрежением  потребностями  конкретных людей
конкретного времени.  Русский  радикализм  одевался  в  тогу  революционного
романтизма, отрицающего мещанское благополучие и буржуазную культуру. Именно
Сталин  выражал  такие взгляды: во имя торжества идеи допустимо все! И никто
никогда не говорил, что это  глубоко  антигуманная  мысль,  социальный  грех
перед  народом.  В  этом  отношении  можно  найти  сходство, например, между
Сталиным и Троцким. Диктатор связывал активное развитие собственной страны с
"победой социализма во всех странах". Находившийся совсем в  ином  положении
Троцкий, смертельно враждуя со своим
     главным  оппонентом, провозглашал: "За социализм! За мировую революцию!
Против Сталина!" Их радикализм при  внешней  политической  противоположности
двух "выдающихся вождей" родился на русской почве из преклонения перед идеей
в  ущерб действительности. Он отвергал, историческое равновесие, баланс идей
и бытия.  Главное  -  "обогнать",  "опрокинуть",  "разрушить",  "сокрушить",
"сломать",  "разоблачить",  "пригвоздить"...  Революционный  радикализм,  на
котором паразитировал Сталин, с  методической  очевидностью  создавал  новую
псевдокультуру.  А  главное  место  в ней было отведено его идеям. Без этого
замечания, думаю, анализ сталинизма как аномалии истории будет неполным.
     Пожалуй, следует напомнить один аспект той борьбы, которая сопровождала
революционное развитие в канун  Октября  и  позже.  Я  отнюдь  не  собираюсь
обеливать  меньшевиков,  которые,  хотя  и  считали  себя рабочей партией, в
значительной степени несли на себе печать  мелкобуржуазного  реформизма.  Но
нельзя   не   видеть,   что   они  достаточно  настойчиво  выступали  против
догматических,   радикальных   доктринерских    начал,    которые    изнутри
дегуманизировали  и  "обессиливали" марксизм. Меньшевизм оказался в конечном
счете бесплодным в политическом смысле, и это  блестяще  показал  Ленин.  Но
меньшевистская критика Сталина помогает понять некоторые стороны сталинизма.
     Лидеры  меньшевистской эмиграции (Мартов, Абрамович, Дан, Николаевский,
Долин, Шварц, Югов) долгое время пытались вести борьбу как бы на два фронта:
защищать  идеалы  революции  в  России   и   одновременно   критиковать   ее
перерождение.   До   1965   года   меньшевики   имели  свой  печатный  орган
"Социалистический  вестник".  Наиболее  влиятельными  в   руководстве   (оно
называлось  "Заграничная  делегация") были все более тяготевший к СССР Ф. И.
Дан, умерший  в  1947  году,  и  придерживавшийся  устойчивых  антисоветских
взглядов  Р.  А.  Абрамович,  скончавшийся  в 1963 году. После смерти Ленина
острие критики со стороны быстро тающих группок меньшевиков было  направлено
против  "антидемократических  методов  Сталина".  Обреченные  жить  вдали от
Родины наиболее проницательные из эмигрантов ясно видели, что Сталин  отошел
от  Ленина. Меньшевики, например, одобряя нэп, высказывали интересную мысль:
новая линия в экономике должна  сопровождаться  серьезным  обновлением  и  в
политике,  тогда бонапартистские Тенденции в СССР могут не развиться. Корень
нараставших цезаристских тенденций  меньшевики  видели  в  том,  что  партия
большевиков,  имеющая  "рабочее  происхождение", все . больше превращалась в
орудие узкой группки людей. Усиление роли  одной  личности,  по  их  мнению,
грозило   перерождением.   Только   партия,  допускающая  плюрализм,  считал
Абрамович, могла бы быть гарантом развития демократии. Нельзя не согласиться
с этими трезвыми рассуждениями.
     Как меньшевики оценивали Сталина? В  спектре  возможностей  негативного
развития  в  СССР,  полагали  они, видны две: контрреволюция и лжереволюция.
Сталин пошел по второму пути, осознавая это или нет, считали  меньшевистские
лидеры. Суть сталинизма, по их мнению, заключается в отказе от тех традиций,
которые  были заложены в социал-демократии. Но после революции меньшевизм не
был единой политической и  идеологической  силой.  Его  влияние  все  больше
сходило   на   нет.   Со  временем  Дан,  долго  бывший  бесспорным  лидером
меньшевизма, порвал с ним, стал издавать журнал "Новый  мир".  Он  надеялся,
что  после  победы над фашизмом Советский Союз сможет вернуться к подлинному
социализму. В своей большой книге о происхождении большевизма,  которую  Дан
написал незадолго до смерти, он проницательно утверждал, что трагедия России
заключается  в  том,  что  Сталин оказался неспособным соединить социализм и
демократию. Это "клеймо сталинизма". Но Дан -выразил оптимистичную  мысль  о
том, что большевизм не начинается и не заканчивается на Сталине:
     социализм  достоин свободы и он принесет ее людям. Доживая на задворках
русской истории, эти люди, лично знавшие  Ленина,  непосредственно  видевшие
революцию  в  России,  своих  соперников - большевиков, их взлеты и падения,
порой были способны (правда, как  сторонние  наблюдатели)  трезво  судить  о
сталинизме.  Некоторые  их идеи и оценки заслуживают серьезного внимания при
историческом анализе.

     Все многочисленные "оппозиции", "фракции", "уклоны", появившиеся  после
победы Великой Октябрьской социалистической революции, при всем том, что они
часто  несли  много  сомнительного  и ошибочного, тем не менее были одной из
диалектических  форм  выдвижения  социальных  альтернатив.   Возможно,   мои
утверждения  ортодоксально  мыслящим  людям  вновь  покажутся ересью, однако
представляется,   что   ликвидация   революционного   плюрализма    обеднила
историческое      обновление      общества.     Думаю,     например,     что
меньшевики-интернационалисты с их лидерами Л.  Мартовым,  О.  Ерманским,  И.
Астровым  и  другими  не  были  врагами  революции. Точно так же как и левые
эсеры, оформившиеся в партию в конце 1917 года. Не здесь ли  лежит  один  из
истоков  будущих  догматических  и цезаристских монолитов, признававших лишь
одно мнение, одну волю, одну-единственную истину? Сколько идей о демократии,
нэпе, крестьянстве,  торговле,  государственном  и  партийном  строительстве
оказались    нереализованными   в   результате   приверженности   партийного
большинства строго ортодоксальной линии!  Все  многоцветье  действительности
вгонялось  в  черно-белое  видение  усвоенных схем. А ведь вначале как будто
дело шло к революционному плюрализму. Познакомьтесь с выпиской из  Протокола
No  23  заседания Совнаркома от 9 декабря 1917 года. "Председательствует Вл.
Ильич  Ленин.  Присутствуют:   Троцкий,   Луначарский,   Елизаров,   Глебов,
Раскольников, Менжинский, Урицкий, Сталин, Бонч-Бруевич, Боголепов.

     Слушали:  вопрос  о  вхождении  с.  р.  (эсеров)  в министерства (так в
тексте, хотя речь идет о народных комиссариатах.-Примеч. Д. В.).
     Постановили: Предложить с. р. войти в состав правительства на следующих
условиях:
     а) Народные комиссары в  своей  деятельности  проводят  общую  политику
Совета народных комиссаров;
     б)  Народным комиссаром юстиции назначается Штейнберг. Декрет о суде не
подлежит отмене;
     в)  Народным  комиссаром  по  городскому  и   земскому   самоуправлению
назначается  Трутовский.  В  своей  деятельности он проводит принцип полноты
власти как в центре, так и на местах;
     г) тт. Алгасов и Михайлов (Карелин) входят в Совет народных  комиссаров
как  министры  без  портфелей.  Практически  работают  как члены коллегии по
внутренним делам..."
     Назначили наркомами также эсеров Прошьяна, Ко-легаева, Измайлова. Затем
перешли к следующим вопросам, а Свердлов в это время вел переговоры с левыми
эсерами. Уже ночью  в  качестве  одиннадцатого  пункта  протокола  заседания
Совнаркома записали:
     "Опубликовать  следующее: в ночь с 9-го на 10 декабря достигнуто полное
соглашение о составе правительства между большевиками и  левыми  эсерами.  В
состав  правительства  входят  семь  с.  р. ..." Под протоколом подписи: Вл.
Ульянов (Ленин),  Н.  Горбунов.  Ведь  для  всех  было  тогда  ясно,  что  и
большевики и левые эсеры шли по пути революции. Сама практика преобразований
нуждалась в социалистическом плюрализме, который, едва возникнув, вскоре был
безжалостно ликвидирован.
     Сталин  оказался подходящим лицом для такого силового, одномерного пути
развития. Мы знаем, что были и иные варианты, но настоящей  борьбы,  которая
давала  бы  реальные  шансы другому направлению, не было. Немало бухаринских
идей, например, весьма привлекательны, хотя от многих из них  он  позже  был
вынужден  -  не  по своей воле - отказаться. Этим я отнюдь не утверждаю, что
Сталин и сталинизм были "запрограммированы". Нет и еще раз нет. Я хочу  лишь
подчеркнуть,-  и  это очень важно, по моему мнению,- что сталинизм родился в
условиях догматизации, абсолютизации многих выводов марксизма, которые  были
сделаны  еще  в  середине  XIX  века,  при  отсутствии  других революционных
альтернатив. Уничтожение социалистического плюрализма - это начало монополии
на социальную  истину  и  политическую  власть.  Превращение  союзников  или
конструктивных   оппонентов   во   врагов   со  временем  привело  к  замене
революционной демократии тотальным бюрократизмом.  Нетерпимость  к  идейному
плюрализму   выглядела   вначале  революционной  "добродетелью",  однако  со
временем в решающей мере помешала творчески осмыслить  строительство  нового
мира.
     Пока  партия  была  не  у  власти,  это не грозило большими социальными
опасностями. Когда же она стала  правящей,  материализация  канонизированных
положений  обернулась бедой. Сталин на этой основе пошел дальше: он извратил
многие принципы научного социализма, что во  многих  областях  привело  и  к
социальному  перерождению.  Таким  образом,  скажу  еще  раз: сталинизм есть
извращенная теория и практика социализма, боготворящая силу  и  насилие  как
универсальное средство реализации политических и социальных целей. Сталинизм
- это  одномерное  видение  мира, одобряющее использование любых радикальных
средств  для  достижения  поставленных  целей,  которые   в   конце   концов
оказываются  деформированными. Сталинизм породил глубокие противоречия между
экономическим базисом и политической  надстройкой,  народом  и  бюрократией,
подлинной  культурой  и  ее  суррогатами,  социалистическими  идеалами  и их
реализацией. Сталинизм выражает не только процессы деформации народовластия,
но и его перерождение в особую разновидность цезаризма, о чем я уже говорил.
Это историческая аномалия социализма.
     Можно, пожалуй, сказать, что каждой революции, без исключения, угрожает
свой термидор. Он может быть в разных формах: реставрация старого, частичная
деформация, постепенное вырождение. Сталинизм явился  формой  термидора  как
перерождения  и извращения народовластия и превращения его в диктатуру одной
"господствующей личности".
     Эта извращенность теории и практики в наиболее полной форме  проявилась
в   отчуждении.   Раньше   мы  полагали,  что  отчуждение  возможно  лишь  в
капиталистическом    обществе.    Думаю,    что    это     не     так.     В
"Экономическо-философских рукописях 1844 года" Маркс выделяет такие стороны,
которые  характеризуют  отчуждение:  потеря  права распоряжаться собственной
деятельностью; отчуждение продуктов труда от  производителя;  отчуждение  от
достойных  условий  существования,  взаимоотчуждение,  утрата  людьми  своей
социальной  содержательности.  По  сути  и  сталинизм  означает   отчуждение
человека  от  власти,  от  участия в управлении государством, производством,
другими общественными процессами.  Сталинизм,  таким  образом,  есть  прежде
всего  диктаторская  форма  отчуждения  людей  труда  от права распоряжаться
собой, от государственного управления. Если для капиталистического общества,
как считали основоположники марксизма, отчуждение является естественным,  то
для  социализма,  который  и совершает революцию, чтобы ликвидировать многие
формы отчуждения, это предстает как аномалия.
     Утверждение сталинизма как явления прошло несколько  ступеней.  Первая:
"глухота"  ленинского  окружения  к  его  "Завещанию". Пожалуй, тогда Сталин
впервые почувствовал, что Олимп власти для него - не  мираж,  а  реальность.
Вторая  ступень  связана  с  периодом между 1925 и 1929 годами: стабилизация
капитализма на Западе после ослабления революционных  потрясений  совпала  с
началом   зарождения  бюрократических  структур  и  устранением  Троцкого  -
основного соперника Сталина. Еще одна ступень - коллективизация и ликвидация
умеренной линии в ЦК. Уже на этой ступени  сталинизм,  применивший  массовое
насилие,  одержал окончательный верх над возможными альтернативами развития.
На следующую ступень, в 1934 году на  XVII  съезде,  мягкие  сапоги  Сталина
ступили  уже  для  "коронации"  его как единственного вождя. Далее сталинизм
только затвердевал в своей бетонной ортодоксальности. Лишь  война  несколько
ослабила его хватку по причине смертельной угрозы не только сталинизму, но и
самому Сталину.
     Кардинальные  реформы  сталинизм допустить не мог. Поэтому политическая
система, социальные отношения, сама мысль постепенно  остановились  в  своем
развитии.  Подчеркну  еще  раз,  сталинизм  - специфическая форма отчуждения
человека труда от власти, которую тот  добыл  себе  благодаря  революции  со
всеми  сопутствующими  этому  явлению тяжелыми последствиями в политической,
экономической, социальной и духовней сферах.
     Определяя сталинизм, пожалуй, можно  назвать  ряд  характеризующих  его
черт.  Одна  из  них  - б е з а л ь-т е р н а т и в я о с т ь развития. Весь
широкий спектр революционных "рецептов" после революции безжалостно сужался.
Часто выбор между двумя или несколькими альтернативами делала не сама жизнь,
а кабинетные стратеги. Сталин был  здесь  непревзойденным  специалистом.  Он
всегда  знал,  что  хорошо  и что плохо, где революция и где контрреволюция.
Методологический ключ выбора альтернатив был прост: все, что не совпадало  с
его,  Сталина,  взглядами,  установками,  целями,  естественно,  объявлялось
антиленинским,  контрреволюционным,  Враждебным.  Со  временем  это   станет
государственным   правилом.   Сталин,   решая  вопросы,  обычно  всерьез  не
рассматривал альтернативные идеи или варианты,  помимо  тех,  что  предлагал
сам.   Однажды   избранный  им  стиль  директивного  управления  мог  только
совершенствоваться, но отнюдь не пересматриваться или заменяться. Думаю, то,
что мы сегодня вкладываем в понятие "плюрализм", привело  бы  его  просто  в
бешенство,  квалифицировалось  бы  как настоящая измена революционному делу.
Все, что свершалось Сталиным, представлялось как объективная закономерность.
В эту схему  описывались  даже  теоретические  взгляды.  Например,  когда  в
журнале "Пролетарская революция" была помещена статья Слуцкого "Большевики о
германской  социал-демократии  в  период  ее  предвоенного  кризиса", Сталин
разразился гневной статьей. Редакция журнала хотела лишь рассмотреть историю
взаимоотношений большевиков со II Интернационалом, взаимоотношений компартий
с социал-демократией.  Вопрос,  который  не  утратил  своей  актуальности  и
сегодня.  Однако Сталин усмотрел в этом факте попытку "пересмотреть" взгляды
большевиков на центризм, оппортунизм вообще. В своем,стиле, попутно  наклеив
ярлыки  на  Розу  Люксембург,  Волосевича,  некоторых  других, Сталин широко
использовал  такие  "аргументы",  как  "галиматья",  "пошлые   и   мещанские
эпитеты",  "убожество",  "троцкистские  контрабандисты". Даже робкая попытка
увидеть частные альтернативы была тут же пресечена.
     Когда Сталин после XIII съезда  партии  уцелел  на  посту  генсека,  он
быстро   выработал   свой   взгляд   на   власть:  никаких  альтернатив!  Ни
политических, ни общественных, ни личных. Особенно личных! В конце концов он
покончил не только с Троцким, но и всем ленинским  окружением.  Когда  после
войны  Берия  стал  нашептывать  Сталину, что после смерти его, вождя, А. А.
Кузнецов будет  претендовать  на  пост  генсека,  а  Н.  А.  Вознесенский-на
должность  предсовмина,  реакция  была  однозначной. Сталин, будучи неглупым
человеком,  понимал,  что  реальная  альтернатива  ему  может  быть  в  лице
Политбюро,   ЦК,   как   коллективного   ядра   партии.  Путем  политических
манипуляций, интриг, урезания прав ЦК Сталин превратил его в послушный совет
поддакивателеи, который он собирал все реже и реже. От имени  ЦК  действовал
его  аппарат  та  партийная  канцелярия  бюрократов. Какие-либо альтернативы
сталинской,власти при жизни единодержца были исключены.
     В конечном счете сталинизм стал олицетворять отрицание  всего,  что  не
соответствовало  представлениям  самого "вождя". В безальтернативности идей,
политических и общественных концепций кроется один из  глубинных  источников
нашего  нынешнего тяжелого состояния. Сталинизм - болезнь не только духовная
или   социальная.   Это   антипод   общечеловеческих   ценностей,    расцвет
авторитаризма.  Сталин,исключив  из  жизни  общества  все  альтернативы,  не
заблуждался. Он .делал это осознанно. "Вождь"  понимал,  что  альтернативные
идеи или концепции могут тут же поставить вопрос о его устранении,
     Сталинизм  стал  своеобразной  светской религией... В нее можно и нужно
было  лишь  верить,  соглашаться,  комментировать   постулаты,   выдвигаемые
Сталиным.  А  для  этого  следовало  смотреть  и на партию, как на священный
орден, где господствует одно лицо.  С  начала  30-х  годов  мне  не  удалось
обнаружить  ни малейших следов публичного несогласия со сталинскими догмами.
Для утверждения единомыслия еще в 1927 году ЦИК СССР принял Свод Законов,  в
первой  главе  которого  была  изложена печально знаменитая 58-я статья с ее
восемнадцатью "модификациями". Не вызывает сомнения, что государство  должно
охранять  свои,интересы.  Но  когда инакомыслие фактически расценивалось как
"антисоветская пропаганда или агитация" и каралось самым суровым образом, то
верность-на словах или на деле-идеологии  сталинизма  становилась,  пожалуй,
единственным  способом  адаптации и выживания, хотя часто и это не помогало,
если  меч  беззакония  был  уже  занесен  над  человеком.  Все  должны  были
безоговорочно   верить   в   сталинскую  теорию,  Призывы,  выводы,  оценки.
Манипуляция общественным сознанием привела к тому, что миллионы людей верили
всему, что говорил "вождь", или должны были делать  вид,  что  верят.  А  он
очень часто говорил совсем не то, что было на самом деле.
     Например,  выступая 7 января 1933 года на Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК
партии с докладом "Об итогах первой пятилетки",  по  многим  показателям  он
выдавал  желаемое  за  действительное. Говоря о том, что пятилетка в области
сельского хозяйства выполнена за  четыре  года,  ни  словом  не  упомянул  о
страшном  голоде,  унесшем миллионы жизней, свел перевыполнение плана лишь к
тому, что создано более 200 тысяч  колхозов  и  5  тысяч  совхозов  (в  этом
"перевыполнение"  действительно  было  в  три раза!). Утверждал, что "партия
добилась того, что кулачество, как класс,  разгромлено,  хотя  и  не  добито
еще...". И все верили, что так нужно, что это высшая, истина марксизма! Хотя
в действительности это было его профанацией.
     Сталинизм  отныне  разрешал  лишь "революции сверх у", рассматривал все
реформы лишь как  плод  "высшего  политического.  руководства".  Существовал
колоссальный  разрыв  между подлинней социальной активностью и ее имитацией.
Отныне активность стала полностью организованной: какие здравицы выкрикивать
на всесоюзном форуме комсомола и профсоюзов; какой "почин" я где  выдвигать;
кому  и  с какой речью выступить на предвыборном собрании; каких портретов и
сколько должно быть в колонне демонстрантов; сколько послать  "добровольцев"
от  района  на "ударную стройку", когда и о чем рапортовать- все эторешалось
наверху... Люди постепенно привыкали, что за них  думали  обо  всем.  Им  же
предписывалось  лишь  "одобрять",  "аплодировать",  "поддерживать". Конечно,
элементы организации многих процессов, видимо, будут нужны  всегда,  но  они
должны   идти   рука   об   руку   с   гражданской  активностью,  социальной
ответственностью,  подлинной  инициативой,  способностью   к   общественному
творчеству.
     Организаторы  рапортов  стали  считать  нормальным, когда и заключенные
докладывали "вождю" о своих успехах. Например, 3 января  1952  года  министр
внутренних   дел   КРУГЛОВ  сообщал  Сталину,  что  "исправительно-трудовыми
лагерями лесной промышленности МВД СССР выполнены задания  правительства  по
заготовке, выработке и поставке народному хозяйству лесоматериалов". Министр
информировал  "вождя"  и  о  добыче  цветных  и  редких  металлов  (вместе с
"рапортами  тружеников"  тюремных   предприятий).   Даже   ГУЛАГ   регулярно
докладывал  Сталину  о  "высоком политическом и трудовом подъеме". Сталинизм
все организовывал, все предусматривал, и все сверху.
     Нельзя не сказать и о том, что сталинизму как явлению присущи неписаные
"законы" личной  диктатуры.  Они  внешне  просты,  бесхитростны,  но  Сталин
исключительно  внимательно  следил  за их исполнением. Прежде всего: ни одно
принципиальное решение партийных, государственных, общественных  органов  не
может  быть  принято  без  него.  К  примеру,  даже  лозунги  для  писателей
испрашивали у "вождя". 2 января 1936 года А.  С.  Щербаков  направил  письмо
Сталину,  в  котором  говорилось:  "Уже  15  месяцев  я  работаю  секретарем
Правления Союза писателей по совместительству. В интересах дела  я  вынужден
Вас  беспокоить,  просить  помощи  и указаний. Сейчас созданы неплохие новые
работы  Корнейчука,  Светлова,   Левина,   Яновского,   Леонова,   Авдеенко.
Заговорили   "молчавшие"  старые  мастера  Файко,  Тихонов,  Бабель,  Олеша.
Появились новые имена: Орлов, Крон, Твардовский. Но  в  целом  отставание  в
литературе  не ликвидировано. Этому не способствует и критика. Один писатель
(Виноградов) после грубой критики  поговаривает  о  самоубийстве.  А  критик
Ермилов в ответ заявляет:
     "Такие пусть травятся, не жалко".
     Вот  такое  положение  в  литературе.  Сейчас  она  нуждается в боевом,
конкретном лозунге, который  мобилизовал  бы  писателей.  Помогите,  товарищ
Сталин, этот лозунг выдвинуть.
     А. Щербаков".

     К  разряду  "законов" диктатуры относится и выделение главных элементов
своей опоры. Знакомство с архивом,  фондом  документов,  перепиской  Сталина
показывает,  что начиная по крайней мере с середины 30-х годов основное свое
внимание он обращает на НКВД, НКГБ, армию. Значительно больше, чем на  делал
Центральном  Комитете;  постепенно  там  всем  стал  заправлять  Маленквв, в
соответствии, разумеется, с указаниями "вождя". В личном фонде  и  переписке
боль   ше   всего   документов,  направленных  Сталину  Берией,  Абакумовым,
Кругловым, Меркуловым, Серовым, другими руководителями ведомств, на  которые
он  опирался,  которые  поддерживал, поощрял. В его архиве сохранилось много
представлений Берии, по  которым  боевыми  орденами  награждались  работники
ГУЛАГ.а, Например:

     "Государственний Комитет Обороны
     товарищу Сталину И. В-20 дек. 1944 г.
     За     период     Отечественной     войны     ваенизированная    охрана
исправительно-трудовых лагерей и колоний НКВД успешно справлялась с  задачей
изоляции  и  охраны  заключенных,  содержащихся  в  лагерях и колониях НКВД.
Ходатайствую о награждении орденами и медалями Союза ССР  работников  охраны
ГУЛАГа  НКВД  СССР,  особо проявивших себя в работе...". Далее следуют сотни
фамилий "особо проявивших  себя  в  работе",  представленных  к  награждению
орденами  боевого  Красного  Знамени,  Отечественной  войны  I и II степени.
Красной Звезды, другими боевыми наградами.
     Сталин щедро одаривал высокими чинами свою внутреннюю опору. Не  только
Берия, став Маршалом Советского Союза, был удостоен высоких воинских званий.
7  июля  1945  года  Сталин  поддерживает  представление Берии и подписывает
Постановление СНК СССР, по которому сразу семи  (!)  руководящим  работникам
НКВД  и НКГБ присваивалось звание генерал-полковника: В. С. Абакумову, С. Н.
Круг-лову, И. А. Серову, Б. 3. Кобулову, В, В. Чернышеву, С. А. Гоглидзе, К.
А. Павлову. Боевые генералы, отличившиеся на фронтах  Великой  Отечественной
войны,  ни  разу  не  удостаивались такой "массированной" любви Председателя
ГКО.
     Еще одним из  неписаных  "законов"  диктатуры  являлось  поддержание  в
высших  звеньях аппарата постоянного напряжения. Эпизодически, но достаточно
регулярно, он смешал то одного, то  другого  руководителя  центрального  или
регионального  масштаба,  благо поводов для этого всегда было предостаточно:
не выполнен план,  не  разоблачили  вовремя  "орудовавшую  в  области  шайку
вредителей",   потакали  "низкопробным  произведениям  культуры",  допустили
"грубую политическую ошибку" в книге, статье и  т.  д.  Никто  не  мог  быть
уверен,  что  державная  рука  завтра  или позже не смахнет с высокого поста
наркома,  первого  секретаря  обкома,  маршала,   руководителя   какого-либо
ведомства.  Поэтому  многие  работали  самоотверженно, находясь в постоянном
напряжении, непрерывно поглядывая наверх и не щадя подчиненных.
     Сталин полагал, что власть всегда должна внушать не только уважение, но
и страх.  Как  полновластный  диктатор,  он  ввел   неофициальные   "правила
поведения"  и  в  среде  своих  соратников.  Они,  например,  не имели права
несанкционированно собираться вместе (двое, трое  или  .тем  более-несколько
человек) у кого-либо иа них в кабинете,, на квартире, на даче. Это считалось
подозрительным  и не одобрялось. Исключение делалось лишь для Берии, который
был близок с Маленковым и часто ездил с ним  в  одной  машине  на  дачу  или
обратно.  Все  вместе  могли  собираться  только  у самого Сталина (если он,
естественно, приглашал). Это выглядит  несколько  странным,  но  "вождь"  не
любил  долгие  часы одиночества на работе. Часто он вызывал Молотова, Берию,
Кагановича, Маленкова, Жданова, причем нередко они находились у него часами.
Тему разговора, а чаще монолога, всегда определял сам "Хозяин". Было похоже,
что, размышляя вслух, он  не  очень  рассчитывал  на  какие-то  предложения,
возражения,  исключая,  возможно,  Молотова  и Вознесенского, но обязательно
нуждался  в  подобострастной  поддержке,  единодушном  согласии,  одобрении,
выражении   восхищения   идеями   "товарища   Сталина".  Для  него  это  был
своеобразный "аппаратный антураж", психологический  допинг,  к  которому  он
привык, как к какому-то обряду, ритуалу выработки решения.
     Сталинизм  как  форма руководства и управления опирался прежде всего на
многочисленные доклады  и  справки,  которые  готовились  разными  людьми  и
организациями  по  заданию  "вождя". Но больше всего таких справок готовили,
естественно, в НКВД и НКГБ.
     Так, например, вскоре  после  войны  Сталин  заинтересовался  Академией
наук.  Берия  доложил,  что,  мол, президент Академии часто болеет, невысока
эффективность его исследований, стоит присмотреться и к  другим  академикам.
Сталин  потребовал  справку  с  краткими характеристиками ученых. Вскоре она
была у него на стрле. Интересно, что готовили ее не  в  президиуме  Академии
или парткоме, а в одном из управлений НКГБ...
     Приведу  выдержки из характеристик академиков, умышленно опуская в ряде
случаев фамилии.
     "Академик Б.-крупный специалист  в  области  черной  металлургии.  Мало
общается с коллегами вследствие чрезмерной жадности его жены;
     Академик  Вавилов  С.  И.--  физик. В расцвете сил. Брат Вавилов Н. И.-
генетик, арестованный в 1940 году за  вредительство  в  сельском  хозяйстве,
осужден на 15 лет, умер в Саратовской тюрьме;
     Академик   В.-имеет   авторитет  только  среди  математиков.  Холостяк,
употребляет в значительных дозах алкоголь;
     Академик  Волгин  В.  П.-вице-президент.  На  Волгина  есть  свыше   20
показаний  (Стецкий  и  др.)  как на троцкиста. До сих пор не награжден и не
является лауреатом .Сталинской премии;
     Академик Н.- директор института горючих ископаемых; по данным агентуры,
институтом руководит слабо, часто болеет;
     Академик  3.-  по  показаниям  врагов   народа,   является   участником
антисоветской  организации.  В  области изыскания руд проводил вредительскую
работу. Много внимания уделяет личному благополучию;
     Академик Лысенко Т.  Д.-  беспартийный,  директор  института  генетики.
Президент  Академии  сельхознаук,  дважды, лауреат Сталинской премии. (Далее
следуют слова, с которыми нельзя не  согласиться.-Примеч.  Д.  В.)  Академик
Лысенко  авторитетом  не  пользуется,  в  т.ч.  и  президента  Комарова. Все
считают, что из-за него арестован Вавилов Н. И. ..."
     Список длинен. Вот по таким справкам из ведомства  Берии  Сталин  решал
серьезные  вопросы.  Подобные  "документы"  были  определяющими при принятии
любых решений. Можно видеть, как далеко простиралась власть любимых Сталиным
ведомств; они давали оценку компетентности даже академикам.
     Окружение,   похоже,   даже,   в   мыслях   не   подвергало    сомнению
целесообразность   любых   решений   "вождя".   Основная   идея   "научного"
комментаторства  трудов  и  выводов  диктатора  заключалась  в  том,   чтобы
утверждать: Сталин - гениальный мыслитель, теоретик и практик; он лучше, чем
кто-либо  другой,  осмыслил  глубинные потребности общественного развития, и
все его действия являются проявлениями исторических  законов.  Утверждалось,
что  Сталина  "позвала"  сама  эпоха,  что  он, и только он, выражает чаяния
трудящихся, всего общественного прогресса. Молотов  по  этому  поводу  прямо
писал:  "Если после Ленина советский народ победоносно решал свои внутренние
и внешние стратегические и тактические  задачи  и  сделал  свое  государство
таким  могучим  и,  вместе  с  тем,  таким духовно, близким трудящимся всего
мира,-то в этом величайшая историческая заслуга прежде всего великого  вождя
нашей партии - товарища Сталина..."
     В   сталинизме  как  извращенной  теории  и  практике  социализма  явно
просматривались такие мотивы, как автоматизм работы  истории  на  социализм,
изначальная  справедливость  всех  его  шагов,  предопределенность торжества
коммунистических идеалов. Сталин  очень  много  внимания  уделял  отрицанию:
капиталистического  способа производства, эксплуатации, ликвидации классов и
всех партий, кроме большевистской, любых  взглядов,  кроме  марксистских,  а
одновременно и всех ленинских соратников и потенциальных оппонентов. Да, без
отрицания  отжившего  в  жизни ничего не бывает. Но значит ли, что только на
этом  пути  можно  добиться  воплощения  идеалов  марксизма?  Достаточно  ли
индустриализации,  я  уже  не  говорю о коллективизации, ликвидации кулаков,
достижения всеобщей грамотности, чтобы сказать:
     вот он, социлизм, к которому мы стремились?
     Бинарное мышление Сталина, признававшего только белые и черные цвета  в
бесконечно  богатой  гамме  действительности, выпустило из поля зрения нечто
очень важное, главное, основополагающее- ч е л о в е к  а.  Сталинизм  отвел
человеку  роль  инструмента, средства, а не цели. Дежурные фразы о советском
человеке, которому "жить стадо лучше, жить стало веселее", не  могли  скрыть
положения,  которое  мы,  оглядываясь,  видим  в  прошлом:  индивидуальность
подавлялась, абсолютизировался коллективизм в ущерб гармоническому  развитию
личности, господствовала концепция силового воспитания "нового человека".
     Отнюдь   не  подвергая  сомнению  невиданное  подвижничество  советских
людей,,  их  поразительную  веру  в  торжество   социалистических   идеалов,
приверженность  тем  ценностям,  которые  олицетворяли  в  теории новый мир,
сегодня мы не можем не  сказать:  в  историческом  процессе  Сталин  отводил
народу  роль объекта воздействия его идей, воли и указаний. Сталинизм низвел
народные  массы  до  гигантского  механизма  реализации  замыслов   "вождя".
Считалось   нормальным  осуществлять  над  целыми  частями  этого  живого  и
сложнейшего организма постыдные и жестокие  экзекуции,  отправляя  тысячи  и
миллионы  лучших  представителей  народа на смерть или длительную изоляцию в
бесчисленных сталинских лагерях. Печально  знаменитый  ГУЛАГ  стал  страшным
символом жизни страны и народа, которого Сталин никогда не спрашивал: что он
думает, что хочет, как относится к тем или иным его "историческим" решениям.
"От  лица"  народа  ему  докладывали  те,  кому он больше доверял: выкормыши
Берии. Уже через десять лет после смерти Дзержинского  его  детище  было  не
узнать:  оно  было  поставлено  над  государством  и партией. А это означало
глубокое перерождение власти. Все находилось в русле  сталинской  концепции,
согласно  которой  главные  функции  государства  наряду с другими выполняли
"карательные органы и разведка, необходимые  для  вылавливания  и  наказания
шпионов, убийц, вредителей, засылаемых в нашу страну иностранной разведкой".
     Сталинизм,  по  моему  мнению,  довел  до  абсурда  примат политики над
экономикой, государства над обществом. Здесь находятся глубокие корни  того,
что  мы  называем  командно-бюрократической  системой. При такой ситуации (а
Сталин это усвоил раньше других), тот,  кто  находился  наверху,  становился
господином  общества.  Именно  -  господином,  а  не товарищем. Экономика же
развивалась не в соответствии со своими, имманентно присущими ей законами, а
в  соответствии  с  политическими  директивами.   Такой   системе   жизненно
необходима  обширная  и  могущественная  прослойка бюрократии на всех этажах
общества  и  во  всех  его   сферах.   Возник   своеобразный   "политический
абсолютизм",   когда   волевое   решение   лидера   отнюдь  не  считалось  с
экономической      целесообразностью,      материальными      возможностями,
своевременностью   тех   или  иных  технических  и  хозяйственных  проектов.
Достаточно  вспомнить  строительство  сталинской  Байкало-Амурской  железной
дороги,  тоннеля  от  материка  к  Сахалину  (под  проливом),  магистрали от
Северного Урала до Енисея, которые были начаты без  должного  экономического
обоснования,   безгласно,   а  затем  прекращены.  Политический  абсолютизм,
доведенный до абсурда, сделал невозможной даже  косметическую  критику-любых
политических  решений,  в  том  числе в хозяйственной, технической, научной,
аграрной сферах. Политика стала тем загадочным всемогущим сфинксом,  который
угрожал  сожрать любого, кто хотя бы косвенно высказал какие-либо сомнения в
ее  правильности.  Сталинизм  -  это  абсолютная  диктатура   политики   над
экономикой,  социальной и духовной жизнью, культурой. Сталинизм-это эволюция
диктатуры пролетариата к диктатуре партии,  а  затем  и  к  диктатуре  одной
личности.  При диктатуре "господствующей личности" все институты государства
и общества играют лишь роль аппарата ее власти.
     Сразу  же  хотел  бы  ответить  критикам,  которые  усмотрят   в   этих
рассуждениях  мое  непонимание  роли  политики  в  жизни  общества.  Нет, я,
разумеется, не против политики, я против ее абсолютизации. Она всегда  будет
играть  огромную  роль, ибо только с ее помощью можно регулировать отношения
между   классами,   нациями,   другими   социальными   группами,    добиться
народовластия.  Но подлинная, истинная роль политики проявляется лишь тогда,
когда в ее основу заложены непреходящие демократические ценности,  способные
гармонично регулировать отношения не только между общественными группами, но
и тесно взаимодействовать с экономической и духовной жизнью страны.
     Сталинизм  -  болезнь  незрелого социализма. Она не была обязательной и
фатальной. Об этом я уже писал. Но вместе с тем многое, было обусловлено  не
только  ошибками  субъективного  характера  самой  партии, ее руководителей,
неразвитостью теории, но и объективными  обстоятельствами.  О  них  я  также
говорил раньше. Сталинизм не привел к полному перерождению общества, не смог
в конечном счете полностью деформировать социалистические идеалы и ценности.
Вера людей в социализм была поколеблена, но полностью не подорвана. Многое в
этой  вере  выглядит  парадоксальным:  люди  верили,  что тяготы, репрессии,
лишения  -  все  это  историческая  плата  за  достижение  в  будущем  земли
обетованной.  Эту идею настойчиво внедряли в сознание народа сверху, начиная
с Троцкого. Сталин преступно спекулировал на этой святой вере;
     он сознательно  использовал  ее  долгие  годы  для  утверждения  своего
единовластия.  Одно  из  самых крупных преступлений сталинизма заключается в
том, что Сталин посмел олицетворить себя с социализмом, и  в  огромной  мере
это  ему удалось. Народ выстоял, потому что верил. Сталинизм покрыл общество
панцирем бюрократизма и догматизма, освобождение от которого идет мучительно
долго  и  трудно.  Ущерб-  особенно  политический,  социальный,  культурный,
моральный,  нанесенный  сталинизмом  обществу,- огромен. Брежневщина, многие
другие глубокие изъяны современной жизни имеют дальние истоки в  сталинизме.
Его. шрамы будут долго и болезненно рубцеваться.
     Наиболее  вульгарное  повседневное  проявление сталинизма выступает как
сталинщина,  политическая   тирания   одной   личности.   Она,   сталинщина,
проявляется  прежде  всего  в  дуализме  мыслей  и дел, теории и . практики.
Раздвоенность сознания, когда люди говорили одно, но видели и делали другое,
была наиболее распространенной ее формой. Известная американская журналистка
Анна-Луиза Стронг, написавшая еще в 1956 году книгу "Эра Сталина", отмечала,
что этот дуализм дал о себе знать уже в самую пору триумфального восхождения
Сталина, "Сталинская конституция,- пишет Стронг,- была нарушена  уже  тогда,
когда  она  еще  писалась...  Конституция  СССР  была  нарушена  ее автором-
Сталиным". Он говорил о правах людей, а сам попирал их. Сталин был  циничным
прагматиком.   Выступая   19  февраля  1933  года  на  I  Всесоюзном  съезде
колхозников-ударников, Сталин с пафосом говорил о  том,  как  "сделать  всех
колхозников  зажиточными".  Рецепт  предлагался  простой (его И потом долгие
годы использовали): "Если мы будем трудиться честно, трудиться на  себя,  на
свои  колхозы,-  то мы добьемся того, что в какие-нибудь 2-^-3 года поднимем
всех  колхозников,  и  бывших  бедняков,  и  бывших  середняков,  до  уровня
зажиточных, до уровня людей, пользующихся обилием продуктов и ведущих вполне
культурную  жизнь".  А  как  он  относился  к  тому,  кто действительно умел
"трудиться  на  себя",  трудиться  самоотверженно?  Они  все,   без   всякой
дифференциации,    без   приобщения   к   кооперации,   без   экономического
"пристегивания" к. новым процессам на селе, были обречены  на  "ликвидацию".
Месяцем раньше, выступая на Объединенном Пленуме ЦК И ЦКК ВКП(б), Сталин так
обрисовал  ситуацию:  "Кулаки  разбиты,  но  они далеко еще не добиты. Более
того,- они не скоро  еще  будут  добиты,  если  коммунисты  будут  зевать  и
благодушествовать, полагая, что кулаки сами сойдут в могилу..."
     Циничный прагматизм: ликвидировать "зажиточных" и призывать становиться
"зажиточными". Таков дуализм, когда он является чертой мировоззрения. Сталин
часто  говорил  одно, рассчитанное на "широкое потребление", а делал другое.
Любил говорить о "культурной и веселой" жизни и варварски подвергал  террору
целые  слои  общества.  Сталинщина  постепенно  утвердилась  в  однодумстве,
головотяпстве, казенщине, безынициативности, подозрительности, нетерпимости.
Самое печальное, что многие из  этих  проявлений  не  просто  были  декором,
внешним  выражением  главного инструмента власти Сталина - аппарата, а стали
частью облика многих людей, их мироощущения;
     они живы и по сей день.
     Сталинизм дал субъективно искаженный ответ на  вопросы,  которые  после
Ленина  история поставила перед первой страной социализма. Теория и практика
сталинизма,основанные    на    силе,    команде,однодумстве,    исторической
безапелляционности,  затормозили  реализацию  и  достижение социалистических
идеалов. И самая глубинная порочность сталинизма заключается в том,  что  не
человек  как  таковой стоит в центре устремлений общества, а государство как
машина, которая  возвеличивает  одного  человека.  Гуманистическая  сущность
ленинизма в сталинских "преобразованиях" была утрачена. Место человека занял
безликий  аппарат.  Характерно, что это замечалось давно. Ставший на позиции
антисоветизма бывший коммунист Виктор Серж  в  своей,  книге  "Судьба  одной
революции.  СССР  1917-1936"  писал,  что  Сталин  создал  государство, "для
которого человек ничего не значил". Сегодня мы видим, что  подобные  тезисы,
которые  нам  раньше казались еретическими, близки к истине. Борис Суварин в
своей книге "Сталин" отмечает, что уже "через пять лет после  смерти  Ленина
сталинская  концепция  социализма  по  своей  сущности  уже  многое утратила
благодаря быстрому обюрокрачивайте партии,  государства,  всех  институтов".
Эти  люди  знали  сталинизм  изнутри.  Неприятие  сталинизма  привело  их на
диаметрально противоположные социализму позиции. Но отдельные  их  суждения,
анализирующие  феномен  сталинизма,  не  лишены  проницательности.  Сталин и
сталинизм считали естественным культ государственного насилия. Но еще Гегель
заметил, что "судьба располагает большей сферой действия, чем наказание...".
Впрочем, Сталин Гегеля не осилил... "Вождь" никогда не мог и  подумать,  что
"то детище - сталинизм когда-то окажется на обочине истории.



     Иосиф  Джугашвили, будучи способным учащимся духовного училища, а затем
и семинарии, быстрее других схватывал постулаты  догматического  богословия.
Как  и  любое  знание, богословие, вопреки сложившемуся у нас представлению,
несет немало полезной информации:  исторической,  социальной,  нравственной.
Джугашвили   же   в   богословии   нравилась   сама  "упаковка"  знаний,  их
систематизация, даже известная гармоничность.  Он,  пожалуй,  мало  верил  в
содержание многих догматов; они часто казались ему наивными, но вместе с тем
в  них  было  нечто  такое,  что  перебрасывало мостик в светскую жизнь. Это
"нечто" - взаимосвязь знаний и веры.
     В писаниях Климента Александрийского, Кирилла- Иерусалимского, Григория
Нисского и .других богословов, книги которых в  Свое.  время  читал  молодой
семинарист,  его  больше  всего  занимала  идея:  нет веры без знания, как и
знания без веры. Формула взаимосвязи веры и знания представала обычно в  его
сознании  таким  образом: вера предшествует знанию, знание следует за верой.
Учитель богословия, помнится,  внушал:  "Всякий  человек  по  природе  своей
догматик,  ибо  верит  в  возможность  нахождения истины до тех пор, пока не
убедится в тщете своих  усилий.  Ведь  истина-то  и  заключается  в  вере",-
резюмировал наставник.
     Больше   других   будущему  "вождю"  почему-то  нравились  богословские
сочинения Хомякова и книга Сильвестера, ректора Киевской духовной  академии,
"Опыт  православного  догматического  богословия  (с историческим изложением
догматов)", где утверждалось, что в Священном Писании есть  истины,  которые
церковь должна признавать п о в с ю д у и всегда.
     Все  это  осталось  где-то  далеко-далеко позади, за многими перевалами
жизни.  "Символы  веры"  как-то  незаметно  растворились  в   повседневности
светского  -бытия,  и  Джугашвили-Сталин  еще  до  революции едва ли смог бы
сказать что-то внятное о богосознании,  о  притчах  Соломоновых,  откровении
Иоанна  Богослова  или  послании Иуды. Все это неумолимо унесено временем, и
иногда не верилось, что он мог стать священником.  Но  что-то  неуловимое  в
сознании  осталось. Сталин всегда верил в то, что существуют некие доктрины,
которые имеют значение неоспоримой истины. Мы тоже, пожалуй,  верим  и  даже
убеждены   в   этом.   Но  Сталин,  став  тем,  кем  он  стал,  был  склонен
абсолютизировать эти истины, особенно если они принадлежали ему. У меня есть
большие сомнения в том, что он верил всему тому, что утверждал сам. Но этому
верили другие. Сегодня мы это знаем точно.
     О догматизме сталинского мышления я уже говорил раньше. Меня интересует
догматизм как один из устоев сталинизма, его  важнейший  атрибут,  способный
постепенно  завести  обществоведение,  а затем и общество, в теоретический и
духовный тупик. Сталин обладал огромной способностью омертвлять те или  иные
положения  марксизма и превращать их в мумии застывшей, искаженной истины. В
Этом он был непревзойденный мастер.
     Например,  Сталин  где  только  мог  пропагандировал   свое   понимание
"окончательной  победы социализма". Используя ленинские идеи о наличии всего
необходимого для построения социализма в нашей стране, Сталин в своем  труде
"К   вопросам   ленинизма"   неоднократно   цитировал   "модификации"  своих
определений. Наконец, он привел основную дефиниций:
     "Окончательная  победа  социализма  есть  полная  гарантия  от  попыток
интервенции,  а  значит, и реставрации, ибо сколько-нибудь серьезная попытка
реставрации может иметь место лишь при серьезной поддержке извне,  лишь  при
поддержке  международного  капитала". Но чтобы показать абсолютную верность,
безошибочность собственной формулы, Сталину нужно  было  продемонстрировать,
насколько   неверно  понимают  этот  вопрос  его  оппоненты.  Для  этого  он
процитировал  Зиновьева:  "Под  окончательной  победой  социализма   следует
понимать,  по  крайней  мере:  1)  уничтожение  классов  я,  стало  быть, 2)
упразднение   диктатуры   одного   класса,   в   данном   случае   диктатуры
пролетариата... Чтобы еще точнее уяснить себе, как стоит вопрос у нас в СССР
в  1925  году,  надо различать две вещи: 1) обеспеченная возможность строить
социализм,- такая возможность строить социализм  вполне,  разумеется,  может
мыслиться и в рамках одной страны, и 2).окончательное построение и упрочение
социализма,  т.  е. осуществление социалистического строя, социалистического
общества".
     Все последующие рассуждения Сталина  посвящены  попытке  доказать,  что
Зиновьев  -  маловер  и капитулянт. Сталину могли бы позавидовать схоласты в
его изощренности выискивать слабые места, не отвечающие  его  ортодоксии.  В
свое время средневековый теолог Фома Аквинский видел одну из главных проблем
познания  в  том, совершается ли божественная деятельность на основе свободы
воли бога или в основе этой деятельности лежит божественный разум,  которому
подчинена  и  его  воля.  Схоласты  могли  десятилетиями  спорить, что выше:
внутренний "свет" разума или "свет благодати" и "Священного Писания". Сталин
не опускался до выявления таких "мелочей"; он искал всех тех, кто не верит в
построение социализма. Но поскольку никто не выступал против его создания  и
не  возражал в принципе против этой возможности, для генсека особую важность
приобретали  оттенки,  нюансы,  тонкости.  И  здесь  Сталин  проявлял   всю.
изощренность  и  в то же время догматичность своего ума. Заострение внимания
на грехах оппозиционеров-Сталин это заметил-всегда  производило  впечатление
на слушателей и читателей. Сталин в данном случае это и сде-лал.
     - Строительство на авось, без перслективы, строительства социализма при
невозможности   построить   социалистическое   общество   -  такова  позиция
Зиновьева. Но это ведь издевка над вопросом, а не разрешение вопроса!
     Но читатель может убедиться, что Зиновьев высказывал лишь сомнения,  от
которых,  впрочем,  скоро  освободился.  Он  слишком увязывал судьбы русской
революции с международными, делами; это и понятно, ведь он был председателем
Исполкома Коминтерна!
     - Капитуляция    перед     капиталистическими     элементами     нашего
хозяйства,-распалялся  дальше.  Сталин,- вот куда приводит внутренняя логика
аргументации Зиновьева.
     Но ничего подобного Григорий Евсеевич и не думал  говорить!  Он  просто
говорил  о  возможности  как потенции и. ее противоположности. Однако Сталин
пошел еще дальше:
     - Не надо было брать власть в октябре 1917 года - вот к  какому  выводу
приходит внутренняя логика аргументации Зиновьева,- резюмировал Сталин.
     Партия критиковала "новуюоппозицию" за ряд ошибочных выводов, но это не
давало  оснований  для того" чтобы Сталин поставил Зиновьева (а заодно и его
са-товарищей) по другую сторону политической баррикады. Сталин не мог (и  не
хотел)  понять,  что  многие  неточные,  а  порой  и  ошибочные высказывания
делались в пылу полемики, яростного спора и диктовались  желанием  Зиновьева
раздуть  затухающий пожар мировой революции. Да, Зиновьев" целиком отдаваясь
работе в Коминтерне, часто абсолютизировал свои оценки. Для Сталина  же  эти
"вывихи"  были  не просто объектом товарищеской критики, а поводом для того,
чтобы "бить", "громить", "ликвидировать".
     Несогласие с теоретическими установками Сталина  уже  в  середине  20-х
годов   квалифицировалось  как  "враждебное  отступление"  от  марксизма.  В
последующем даже намек на несогласие с диктатором кончался  трагически.  Это
можно  расценить  как  теоретические диктаторство; впрочем, еще Ницше назвал
таких людей  "тиранами  духа".  В  одной  его,  работе  приводятся  довольно
любопытные  размышления по этому поводу. "Тираны духа" осуществляют насилие,
писал Ницще, "верею в то, что человек обладает  истиною,  но  вместе  с  тем
никогда  евде  не  проявлялись  с  такой  силою  свойственные  подобной вере
жестокость, своеволие, деспотизм ,и злоба".
     Сталинский  догматизм,   наложивший   свою   диктаторскую   печать   на
общественную   мысль,   был  воинственным,  упорствующим,  беспощадным.  Ему
помогали в этом его  идеологические  оруженосцы  Жданов,  Суслов,  Поспелов,
Митин.  другие "рыцари" догматизма. Особую изощренность в этом деле проявлял
М. А. Суслов, настоящий идеологический инквизитор,  который  сумел  и  после
Сталина  на  долгие  годы  сохранить  теоретические исследования в состоянии
застоя. Опуская везде свои идеологический шлагбаум,  консервируя  сталинизм,
Суслов  являлся  генератором  дуализма,  теоретического  лицемерия, вступая,
например, на Всесоюзном совещании  заведующих  кафедрами  общественных  наук
,(1962 г.), секретарь ЦК Суслов провозглашая:
     "Догматизм  -  наиболее  опасная  ферма  отрыва теорий от практики. Под
личиной мнимой верности  марксизму-ленинизму  догматизм,  левый  оппортунизм
наносят  большой  вред  революционной теории и практике, социализму. Попытки
укрыться от жизни под ворохом цитат означают неумение или нежелание  оценить
новую  историческую  обстановку,  творчески  применять  и развивать в новых,
изменяющихся условиях великие принципы марксизма-ленинизма". Такие выученики
Сталина, как Суслов, были  мастерами  мимикрии;  безжалостно  изгоняя  живую
мысль,  новаторство,  попытки  осмыслить новые процессы, они прикрывали свое
догматическое ретроградство реверансами в сторону  диалектики,  "живой  души
марксизма".
     Превращая  истины в мумии, сталинизм утвердил и такую черту догматизма,
как выборочность использования тех или иных положений марксизма.  Бесспорно,
сама     теория     научного     социализма,     работы     основоположников
марксизма-ленинизма, их выводы подвержены испытанию временем,  как  и  любая
теория.  Ведь  еще  К.  Маркс  говорил:  "Мы  выступаем  перед  миром не как
доктринеры с готовым новым принципом: тут  истина,  на  колени  перед  ней!"
Некоторые  положения,  сформулированные  классиками,  должны рассматриваться
лишь применительно к своему времени. Это естественно.  Но  даже  те  выводы,
которые могут устареть или быть неадекватными нашему сегодняшнему пониманию,
мы обязаны уважать и знать. Ведь сейчас никому не придет в голову прекратить
печатать   те   работы  классиков,  где  говорится,  допустим,  о  диктатуре
пролетариата. Однако  Сталин  лично  определял,  что  можно,  а  что  нельзя
публиковать  из  теоретического наследия основоположников марксизма. В фонде
Сталина есть много записок с просьбами разрешить предать  гласности  то  или
иное  письмо  Ленина,  фрагмент рукописи Маркса или Энгельса. Вот примеры. В
июне  1989  года  к  Сталину  обращается  М.  Б.  Митин-директор   Института
Маркса-Энгельса--Ленина:  "Прошу  разрешить  в очередном номере "Большевика"
публикацию двух прилагаемых при сем писем В. И. Ленина  ,к  Инессе  Арманд".
Революция предельно лаконична: "Не возр. Ст.".
     Но  институт  не  всегда  получал  такое  разрешение.  Жданов,  Митин и
Поспелов представили Сталину статью Энгельса "О  внешней  политике  русского
царизма",   засомневавшись   в   целесообразности   ее  публикации.  "Вождь"
внимательно изучил написанное Энгельсом и сделал на полях пометки следующего
содержания:  "завоевательные  мерзости  -  не  монополия   русских   царей";
"переоценка роли внешней политики России"; Энгельс, "атакуя внешнюю политику
царизма,  решил  лишить  ее  всякого  доверия  в глазах общественного мнения
Европы". Затем сделал общее резюмирующее заключение: "Стоит ли  после  всего
сказанного  печатать  статью Энгельса в нашем боевом органе, в "Большевике",
как статью руководящую во всех случаях, или статью глубоко поучительную, ибо
ясно, что напечатать ее в "Большевике" -  значит  дать  ей  молчаливо  такую
именно рекомендацию. Я думаю, что не стоит. И. Сталин. 15.У11.1940 г."
     Поэтому   неудивительно,   что   целый   ряд  ленинских  документов  не
публиковался в течение целых десятилетий Сталин до конца своих  дней  держал
"взаперти"  многие  ленинские  мысли и идеи. Догматизм признает лишь то, что
прямо подтверждает его положения, и отвергает то, что противостоит ему.  Это
видел  еще Гегель: догматизм, писал он, "в более узком смысле состоит в том,
что  удерживаются  односторонние  рассудочные  определения   и   исключаются
противоположные  определения".  Даже  "левые  фразы",  к которым часто любил
прибегать Сталин, не могли  скрыть  его  линию  на  консервацию  нужных  ему
теоретических  положений  марксизма  и  умолчание  тех, которые ему казались
сомнительными. Это естественно для догматического мышления: ведь оно  всегда
считает себя безгрешным.
     Подлинной   энциклопедией   догматизма,  сборником  мумий  полуистин  и
антиистин стал  пресловутый  учебник  "История  Всесоюзной  Коммунистической
партии  (большевиков).  Краткий  курс",  вышедший  более  чем  300 изданиями
тиражом около 43 миллионов экземпляров!  Этот  сборник  догматов-мумий  стал
таким  же  обязательным  для  взрослого  населения  страны,  как  Коран  для
мусульманских фундаменталистов. Однако  историей  уже  давно  доказано,  что
сознание  является  самой  независимой  от  власти-сферой.  Ереси, сомнения,
инакодумство  рождаются  в  значительной  мере  в  результате  насилия   над
сознанием, попыток жестко управлять им или держать в заточении.
     В  самом начале века знаменитый (но по воле Сталина надолго вычеркнутый
из  истории  отечественной  общественной  мысли)  философ  В.  С.   Соловьев
опубликовал  статью  с красноречивым названием "Руководящие мысли". В ней он
подверг научной критике статьи профессора Петербургского .университета Н. И.
Кареева, напечатанные в сборнике "Историческое  обозрение".  Кареев  пытался
указать  историкам  не только как следует писать историю, как ее изучать, но
икак понимать. Соловьев с присущим ему интеллектуальным  изяществом  показал
несостоятельность   притязаний  автора  давать  рекомендации,  как  понимать
прошлое. Но куда Карееву до Сталина!  Его  "руководящие  мысли"  становились
абсолютно  обязательными  для  всех,  по  крайней мере на словах! Отмечу при
этом, что  подавляющая  часть  населения  имела  уже  столь  деформированное
сознание,   что   слепо   верила  "вождю":  понимать  историю  могли  только
по-сталински.
     Я ниже постараюсь показать подлинную  роль  "Краткого  курса"  в  жизни
нашего  общества.  Сейчас  же  хотелось  бы  напомнить, что догматический ум
Сталина,  абсолютизировав   значение   борьбы   партии   внутри   страны   с
бесчисленными "врагами", создал искаженный облик прошлого. Конечно, борьба в
партии  была.  И  часто  -  ожесточенная.  Это закон диалектики. Нов истории
партии  Сталин  ничего  не  увидел,  кроме  борьбы  и  подлости:   коварства
меньшевиков,    капитулянства    ликвидаторов,   антисоветизма   троцкистов,
политического двурушничества своих бывших соратников. Можно  даже  подумать,
по  Сталину, что фактически, кроме него самого и группы его сторонников, вся
старая   партийная   "гвардия",   говоря   его   словами,-    "изверги    из
бухаринско-троцкистской  банды".  Одни Подзаголовки 12 глав "Краткого курса"
говорят о многом. История, по мысли  "вождя",-  это  бесконечные  враждебные
вылазки  одних  и  решительные,  мудрые  действия  других, ведомых Сталиным.
"Раскольнические   действия   меньшевистских   лидеров",    "Разложение    в
оппозиционных   слоях  интеллигенции",  "Усиление  активности-  троцкистов",
"Разгром троцкистско-зиновьевского  блока",  "Политическое  двурушничество",
"Ликвидация     кулачества     как     класса",     "Ликвидация     остатков
бухаринско-троцкистских шпионов"...
     Группа историков  -  Кнорин  (правда,  "дело"  он  не  закончил  -  был
арестован),  Поспелов,  Ярославский - в соответствии с решением Политбюро от
16 апреля 1937 года всецело сосредоточилась на написании книги. В ее  основе
лежала  разработанная  Сталиным  схема  периодизации истории партии, а также
определение  им  ее  сути  как  "борьбы  большевиков  с  антибольшевистскими
фракциями".  Сталину последовательно направлялись отдельные главы, несколько
макетов книги. Почтя каждую главу "вождь" решительно "доворачивал" в сторону
основной идеи: история партии-это  история  ее  внутрипартийной  борьбы.  Во
главе  ее  стоял  верный  соратник  и  .продолжатель  дела  Ленина - Сталин.
Несмотря на большую занятость другими делами, Сталин, судя по  замечаниям  в
различных вариантах будущей книги, долго сам сидел над "историей". Он хорошо
знал:  это  будет один из самых важных механизмов его длительного влияния на
сознание миллионов людей.
     Сталин, прочитав очередной переработанный текст "Краткого курса" (а  их
было  несколько, пока он одобрил тот, который впоследствии и изучали десятки
миллионов людей), и сам не мог не заметить, что история партии выглядит  как
рыцарское  ристалище,  где  не прекращаются батальные схватки его "ордена" с
несметными полчищами врагов. Подумав  и  решив  обезопасить  свою  концепцию
партийной  истории  от  возможной  критики  в  будущем (в настоящем это было
исключено), Сталин продиктовал ряд положений, которые  после  редактирования
стали выглядеть так:
     "Может  показаться,  что  большевики слишком много времени уделяли делу
борьбы- с оппортунистическими элементами в партии, что они переоценивали  их
значение.   Но   это  совершенно  неверно.  Нельзя  терпеть  в  своей  среде
оппортунизм, как нельзя терпеть  язву  в  здоровом  организме.  Партия  есть
руководящий  отряд рабочего класса, его передовая крепость, его боевой штаб.
Нельзя допускать, чтобы в руководящем штабе рабочего класса сидели маловеры,
оппортунисты, капитулянты, предатели. Вести смертельную борьбу с буржуазией,
имея  капитулянтов  и  предателей  в  своем  собственном  штабе,   в   своей
собственной  крепости,- это значит попасть в положение людей, обстреливаемых
и с фронта и с тыла. Не трудно понять, что такая борьба может кончиться лишь
поражением. Крепости легче -всего берутся изнутри". Такова "фронтовая" точка
зрения Сталина и сугубо военная терминология.
     За  заголовками  "курса"  стоит  мумифицированная   история,,   длинный
перечень  догм.  В конечном счете все они.должны подчеркнуть одну из главных
идей сталинизма: все решается наверху. Привычные слова  -"указание  товарища
Сталина",  затем  Хрущева,  Брежнева  -  означали:  не  сомневаясь исполнять
распоряжение  сверху.  Власть  всегда  права.  Вождь  не   ошибается.   Даже
самодержцы не требовали такого бездумия.
     Реальные  события и факты в "Кратком курсе" сплошь и рядом перемежаются
высохшими мумиями сталинских представлений. Вот лишь некоторые из них.
     Одна из таких мумий догматизма - абсолютизация революционных скачков  и
принижение   роли   реформ.  "Чтобы  не  ошибиться  в  политике,  надо  быть
революционером,   а   не   реформатором".    Такая    мировоззренческая    и
методологическая установка оправдывала волюнтаризм, силовые решения, заранее
давала  право  "вождю" на любые радикальные шаги, которые он считал нужными.
Такой, например, как. переход "к политике ликвидации, к политике уничтожения
кулачества, как класса". "Революционный", скачкообразный волюнтаризм Сталина
был освящен "Кратким курсом", как высшая  марксистская  истина.  Сами  слова
"реформа",  "эволюция"  были  синонимами  враждебного,  чуждого,  уцененного
историей.
     Еще одна мумия догматизма - утверждение о том, что экономика  СССР  это
вершина  совершенства  в  сегодняшнем  мире.  В  нашей  стране, провозглашал
"Краткий курс", производственные отношения "находятся в полном  соответствии
с состоянием производительных сил... поэтому социалистическое производство в
СССР  не  знает  периодических  кризисов  перепроизводства и связанных с ним
нелепостей". Что касается "нелепостей" перепроизводства, то,  действительно,
Сталин  приложил свою руку к тому, Чтобы этого никогда у нас не было. Однако
перманентное состояние нехваток, унизительного товарного дефицита,  низкого,
качества  продукции,  производства,  ориентированного лишь на количественные
показатели, возводились в рант закономерности.
     Можно перечислить множество подобных мумий догматизма, но я назову  еще
лишь  одну.  Сталину  удалось  (и это неоднократно подчеркивалось в "Кратком
курсе") создать устойчивое впечатление, нет, скажу  сильнее  -  сформировать
мировоззренческую  установку  у  советских  людей, что все неудачи, провалы,
трудности связаны лишь с деятельностью многочисленных  "врагов  народа",  от
которых наконец начали решительно и широко избавляться с 1937 года. "Краткий
курс"  не  скупится  на  эпитеты  в  адрес  старых  коммунистов,  "ленинской
гвардии", творцов Октября:
     "банда врагов", "подонки человеческого рода",  "троцкистско-бухаринские
изверги",  "белогвардейские  пигмеи и козявки", "ничтожные лакеи фашистов" и
т. д.  Обязательный  для  всех  учебник  наставлял  миллионы  большевиков  и
беспартийных:  "Нужно,  чтобы члены партии были знакомы не только с тем, как
партия боролась и преодолевала кадетов,, эсеров, меньшевиков, анархистов, но
и с тем, как партия боролась  и  преодолевала  троцкистов,  "демократических
нейтралистов",   "рабочую   оппозицию",   зиновьевцев,   правых  уклонистов,
право-левацких уродов и т.  п.  Нельзя  забывать,  что  знание  и  понимание
истории  нашей  партии  является  важнейшим средством, необходимым для того,
чтобы обеспечить революционную бдительность членов партии". Главному  творцу
"энциклопедии марксистских знаний" требовалось, чтобы все жили в напряжении,
ожидании   вылазок   врага,   постоянной   настороженности  по  отношению  к
окружающим, сослуживцам, коллегам: "Враг не дремлет!"
     Помимо тех общих параметров,  которые  были  заданы  авторам  "Краткого
курса" в 1937 году в письме "Об учебнике истории ВКП(б)", Сталин позаботился
и о максимальной антитроцкистской направленности "труда". Где только можно в
текст  "внедрялся"  Троцкий.  Например, в фрагменте: "Как установлено теперь
процессом антисоветского  "правотроцкистского  блока"  в  1938  году,  мятеж
"левых"  эсеров был поднят с ведома и согласия Бухарина и Троцкого и являлся
частью общего плана контрреволюционного заговора  бухаринцев,  троцкистов  и
"левых"   эсеров   против   Советской  власти",-  выделенные  слова  вписаны
сталинской рукой.
     Всем содержанием "труда" люди готовились, воспитывались на  том,  чтобы
смотреть  на  окружающий  мир глазами Сталина, видевшего едва ли не в каждом
третьим  гражданине  Отечества   "сомнительного   субъекта",   "двурушника",
"притаившегося   врага".  Замечу  вместе  с  тем,  что  "Краткий  курс"  был
достаточно популярен в стране не только потому, что пропагандистский аппарат
в духе указаний Сталина сделал его "главной книгой" общества на многие годы,
но  и  потому,  что  ее  предельно  примитивное,   схематическое   изложение
импонировало многим людям, все больше привыкавшим к тому, что за них думают,
и довольствовавшимся этой убогой духовной пищей.
     Догматические   мумии   оказались  очень  доступными  и  понятными  (за
исключением второго параграфа четвертой  главы).  Не  нужно  было  рыться  в
первоисточниках, литературе, а главное - не нужно напряженно размышлять: все
разложено   по   политическим   нишам,   все  действующие  лица  окрашены  в
соответствующие цвета (а их, этих цветов-здесь лишь два), везде  даны  ясные
однозначные оценки. По предложению Сталина авторы позаботились, чтобы каждая
глава  завершалась  "Краткими  выводами",  написанными  в стиле политических
инструкций. Остается-лишь заучить "разжеванные положения". Такая книга стала
основным орудием активного насаждения догматического  мышления  в  партии  и
стране.  Так,  мумии-антиистины  перекочевывали  из  книги  в общественное и
индивидуальное сознание. Отныне  вся  система  политического  образования  и
партийного  просвещения  на  долгие  годы  била основана на "Кратком курсе",
доносившем до  сознания  миллионов  людей  грубо  деформированные  фрагменты
ленинизма.  Едва  ли  стоит удивляться, что и сегодня так много приверженцев
"вождя"! "Краткий курс" сыграл здесь не последнюю роль.
     По сути, кроме узкого круга людей - ученых,  интеллигентов,-  поколения
30-х  и  40-х  годов  не  знали  подлинного Ленина, его работ. Зато "Краткий
курс",  чьим  автором  скоро  стал  считаться  сам  "вождь",  был  буквально
"нафарширован"  сталинскими цитатами. Например, последние три главы "курса",
объемом немногим более семидесяти страниц, содержат более шести десятков (!)
упоминаний, цитат, "выводов" Сталина. Сам автор "Краткого курса" сделал себя
и главным его "героем". Выступая 1 октября 1938 года  перед  пропагандистами
Москвы  и  Ленинграда  в  связи  с  выходом  "труда",  Сталин  проводил свою
магистральную мысль: без -учеников Ленина (конечно, "вождь" имел в виду лишь
себя), которые били в "одну точку", он  не  уверен,  была  ли  бы  Советская
власть.  Рекомендовал  изучать  "Краткий  курс"  вместе  с  "книгой товарища
Сталина "Об основах ленинизма", которая дает все основное".  "Краткий  курс"
Сталин  назвал  "манифестом  -  песнь  песней  марксизма".  Учитывая  состав
совещания,  не  преминул  предупредить,  что  мы  "часть  интеллигенции   не
воспитывали;  ее  завлекли  в  свои  сети  иностранные  разведки. Это добыча
иностранных   разведок".   Наставляя   пропагандистов,   как    использовать
"манифест",  Сталин  одновременно  предостерегал  от  вольнодумства, которое
может кончиться лишь сетями "иностранных разведок". Отныне  "Краткий  курс",
стал  сталинским  цитатником,  по  которому  проверялась  ортодоксальность и
политическая надежность каждого.
     Подобная  идеологическая  пища,  догматическая  и  антиисторическая  по
своему  содержанию,  вела  к духовному обнищанию, теоретическому упрощению и
Примитивизму.  Сталин  удобрил  почву  для  взращивания  обширной  прослойки
элементарно   мыслящих   людей,   из   которых   непрерывно  рекрутировались
карьеристы, доносчики, ревностные службисты,- бездумные исполнители.  Именно
эта  прослойка  пополняла  бюрократический аппарат, карательные органы, ряды
функционеров разных уровней.  Маленков,  как  свидетельствует  его  архивный
фонд, пропустил "через себя" многие тысячи людей, назначавшихся на партийную
работу  (выбирали  на  пленумах  автоматически),  в  органы  внутренних дел,
аппарат  министерств.  Критерием  идейной,  теоретической  зрелости  служили
отсутствие  "компроматов"  со  стороны  "органов"  и  работа  над сталинской
"настольной книгой". Некоторых людей  вызывали  в  Москву  для  беседы.  Сам
Маленков, с одутловатыми щеками, важный, развалившись в кресле, или чиновник
по  его  указанию  среди  задаваемых  вопросов  обязательно  подбрасывали  и
один-два из "Краткого курса" или других сталинских работ:
     - Какой уклон является главным, наиболее опасным? (Тут был  подвох;  не
всем  удавалось  вспомнить,  что  Сталин  учил: главный уклон тот, с которым
перестали бороться.)
     - Когда и где товарищ Сталин сказал: "Кадры решают все"?
     И другие подобные "премудрости".
     Идейного заряда "Краткого курса" хватило более чем на  десятилетие.  До
войны  сталинский  цитатник  господствовал в общественном сознании не только
потому, что этого добивались пропагандисты, но и потому, что миллионы людей,
повторю еще раз, как бы увидели в одной книге предельно сжатое  и  доступное
изложение  целой  эпохи.  Большинство  не  понимало,  что  портрет  времени,
набросанный  в  "Кратком  курсе",  был  до   предела   искажен.   Насаждение
догматического  мышления в стране осуществлялось всей системой политического
воспитания. Наиболее заметными проводниками сталинской линии в этом  вопросе
были А. А. Жданов, после его смерти М. А. Суслов,
     Жданова  Сталин  заметил  давно.  Конечно,  многое  о нем "вождь" узнал
позже, когда молодой секретарь Нижегородского губкома  партии  в  1925  году
вошел  в  состав  ЦК  (кандидатом  в  члены).  В  1929 году Сталин пригласил
секретаря  Горьковского  крайкома  партии  (город  к   этому   времени   уже
переименовали) к себе в Кремль на беседу. Тридцатитрехлетний крепыш произвел
на  генсека  хорошее  впечатление.  Расспросил  о  положении  в  Горьком,  о
настроении людей,  о  том,  как  в  городе  отнеслись  к  высылке  Троцкого,
исключению  из  партии  и  ссылке  большой  группы  его сторонников. Попутно
поинтересовался, кто из родных Жданова живет  сейчас  в  его  родном  городе
Мариуполе, поддерживает ли он связь с Шадринском, где началась его партийная
карьера   в   годы   гражданской   войны.   Жданов,   удивившись   про  себя
осведомленности генсека, коротко и толково обо всем  доложил,  с  оптимизмом
оценил  перспективы  начала  колхозного движения в крае, заявил о стремлении
большевиков  краевой  организации  досрочно   выполнить   пятилетний   план.
Попрощались.  Сталин что-то пометил в своей загадочной тетради. Умные глаза,
интеллигентен, ничего не попросил, как бывает в таких случаях (машин, людей,
дополнительные   ассигнования).   Оценка   молодым   секретарем   перспектив
колхозного   движения   и  необходимости  ударного  развития  промышленности
удивительно совпали с тем, что думал об этом сам Сталин.
     А Жданов, вернувшись в Горький, поинтересовался, где должна  состояться
ближайшая  по срокам партийная конференция. Оказалось - в Сормовском районе.
Поехал и выступил там с докладом, уделив  главное  внимание  тем  выводам  и
указаниям,  которые  получил  во  время  беседы  от  Сталина.  Особо обратил
внимание партийцев, что еще не все сторонники Троцкого разоружились, призвал
к бдительности. В следующем году, на XVI съезде партии Жданов избирается уже
членом ЦК. Затем карьера его стала еще  более  стремительной.  В  1934  году
Жданов после убийства Кирова возглавил Ленинградскую партийную организацию и
одновременно  стал  секретарем  ЦК  ВКП(б).  С  февраля 1935 года-кандидат в
члены, а с 1939 года- член Политбюро. Был близок лично к Сталину; одно время
даже породнился, когда его сын Юрий женился на дочери Сталина  Светлане.  Но
брак был непрочным. Сталин был доволен Ждановым и как членом Военного совета
Ленинградского   фронта.  В  1944  году  по  инициативе  Верховного  Жданову
присваивают  звание  генерал-полковника,  В  то  время  лишь  единицы  среди
политработников удостаивались этого высокого звания.
     В  конце  войны  Сталин  испытал  Жданова,  если  так можно сказать, на
военно-дипломатическом поприще, когда тот вел дела с финнами, после того как
в 1944- году с ними было заключено перемирие. В  архиве  Жданова  сохранился
ряд телеграмм Сталину. Вот одна из.них:

     "Теварищу Сталину И. В. Товарищу Молотову В. М.
     Сверх молния
     Сегодня,  18 января 1945 года был у Маннергейма. Встреча проходила один
на один и продолжалась около 2-х часов. Маннергейм сказал, что после  многих
лет  вражды  наступило  время произвести коренной поворот в отношениях между
нашими государствами. Военные оборонительные линии против СССР, я  убедился,
бесполезны, если нет хороших отношений. В 39 году Маннергейм, как он заявил,
не  хотел  войны,  как и войны 41 - 44 годов, в благоприятном исходе которой
сомневался еще до ее начала. Выразил согласие на сотрудничество по береговой
обороне, а на суше будет защищать страну  один.  Спросил,  есть  ли  типовые
договора?  Я  сказал,  как  будто  есть,  например  с  Чехословакией.  Прошу
указаний.

     А. Жданов".

     Ответил члену Политбюро не  Сталин,  а  Молотов.  Ответил  жестко:  "Вы
забежали  вперед,  Заключение  пакта  с  Маннергеймом подобного тому, как мы
заключили с Чехословакией, - это музыка будущего Наде  вначале  восстановить
дипломатические    отношения.    Не    пугайте    Маннергейма   радикальными
предложениями. Выясните лишь его позицию. Молотов".

     Через день Жданов снова докладывает Сталину:
     "Вновь был у Маннергейма" Я  сказал,  что  заключение  пакта  подобного
чехословацкому  -  "музыка  будущего",  после восстановления дипломатических
отношений.  Маннергейм  ответил,  что  он  понимает:  Финляндия  как  страна
находится  под  надзором  и пока не может иметь другой тип отношений с СССР,
Было видно, как он разочарован". Далее следовали конкретные вопросы по линии
Союзной контрольной комиссии. Сталин утвердил предложения советской стороны,
подумав, возможно, что после войны  можно  будет  использовать  Жданова  при
решении и международных вопросов. К слову говоря" именно Жданов по поручению
Сталина занимался делами Коминформбюро.
     Зачем  я  делаю  такие  большие отступления? Чтобы Показать: Сталин все
время проверял людей, на которых делал ставку. Иногда- проверяя долго, порой
всю жизнь. Но не прощал ни одного крупного промаха. Жданов всегда оправдывал
доверие Сталина, хотя, к?к знать, если бы не  его  скоропостижная  смерть  в
возрасте  52  лет  в  августе  1948 года, не захватил бы и его ленинградский
смерч? Его сын Юрий Андреевич Жданов, считает, что Сталин в  конце  жиз"  ни
отца  так  же  к  нему  остыл,  как  вначале  к  Вознесенскому, Кузнецову, а
несколько позже и к Молотову, Но что касается охлаждения Сталина к  Жданову,
то это предположения, основанные лишь на ряде косвенных доказательств.
     Работая  с  1944  года непосредственно в ЦК ВКП(б), Жданов показал себя
Жестким, безжалостным куратором идеологии и культуры.  Догматизм  насаждался
не просто путем обожествления "теоретического гения вождя", он утверждался в
сознании  целой  системой  запретов:  что  можно  и  что  нельзя  показывать
кинематографу, театру, сочинять писателям, музыкантам, писать,  философам  и
историкам...  На  каждом  шагу  были  бесчисленные  табу.  Жданов  их  умело
расставлял, чем оправдывал доверие Сталина. Духовная жизнь после войны также
быстро закоченела, не успев оттаять после 1937-1938 годов. В  ней  появились
свои многочисленные мумии догматизма.
     В  сборнике исторических рассказов и воспоминаний, изданном в 1979 году
в Париже, приводятся впечатления очевидца, присутствовавшего в августе  1946
года  в  Смольном  на  докладе  Жданова  о  журналах "Звезда" и "Ленинград".
Приведу фрагмент воспоминаний, подписанных, инициалами Д. Д.
     "Докладчик вошел с правой стороны, за  спиной  публики,  сопровождаемый
большой группой людей. В руке у него была папка. При электрическом освещении
волосы  ярко  блестели.  У  него  был  вид  человека,  хорошо  поспавшего  и
принявшего ванну. Все встали. Раздались аплодисменты.  Докладчик  подошел  к
трибуне.  Было  пять  вечера.  -Как обычно был предложен президиум из видных
деятелей литературы. Даже чуть-чуть посмеялись, потому что  писатели  забыли
предложить   в   президиум   собственного  секретаря  Прокофьева.  Докладчик
улыбнулся и вполголоса пошутил. В зале быстро установилась тишина. Докладчик
минуту  помолчал  и  стал  говорить.  Через  несколько  минут   установилась
невероятная  тишина.  Зал онемел и окаменел. Его все более замораживало и за
три часа он  превратился  в  твердую  белую  глыбу.  Доклад  ошеломил.  Люди
расходились  молча".  Таким  был  Жданов,  один  из  высших интеллектуальных
надсмотрщиков Сталина, хранитель его идеологических мумий.
     Суслова многие в партии, кто знал  его  действительную  роль,  называли
"серым  кардиналом". Он и Маленков были одними из основных жрецов аппаратной
работы. Сталин в полной мере  оценил  его  (как  и  Шверника)  после  своего
70-летнего  юбилея.  Все  было организовано, по мнению "вождя", превосходно.
Идеологическая сторона юбилея была в  основном  за  Сусловым.  Думаю,  лучше
всего   могли  бы  характеризовать  Суслова  его  собственные  высказывания,
допустим, о Сталине и Хрущеве. Высказывания до  их  смерти  или  смещения  и
после.  Я  не собираюсь приводить эти диаметрально противоположные как будто
принадлежащие совершенно разным людям суждения. Словом,  Суслов  никогда  не
отличался принципиальностью в том, что касалось "вождей". Молился лишь тому,
кто был у руля, и безжалостно топтал ушедшего.
     Худой, болезненного вида человек, ходивший всегда в поношенном костюме,
он тем  неменее  более  других  ценил  жизненные  блага. У Суслова было ярко
выраженное "шлагбаумное" мышление: не пускать, не разрешать,  не  позволять,
не   потакать.  Его  побаивались  не  только  люди  среднего  уровня,  но  и
находившиеся рядом с ним. Тридцать пять лет,  начиная  с  1947  года,  он  в
качестве  секретаря Центрального Комитета заправлял идеологией. Этот человек
сделал  очень  многое  для   цементирования   догматизма   в   отечественном
обществоведении  не  только  при  Сталине,  но и после него. Главный идеолог
партии, однако, не смог за десятилетия своей  работы  в  ЦК  выдвинуть  хоть
сколько-нибудь  запоминающуюся,  свежую идею или концепцию. Этот человек всю
жизнь был хранителем догм сталинизма, а затем, формально отринув Сталина, не
переставал всемерно способствовать  консервации  его  старых  мифов.  Именно
Суслов  до  самой  смерти  Сталина  был одним из самых рьяных пропагандистов
сталинских работ, "Краткого  курса",  который  незаметно,  несмотря  на  все
усилия, терял свою "идеологическую силу".
     После   войны   постепенно  стало  ясно,  что  этот  "шедевр"  исчерпал
возможности для идеологического воздействия на  людей.  Началась  не  просто
стагнация,  а  широкое  омертвление  обществоведения.  Сталин  сделал  новые
инъекции  с  помощью  своих  брошюр  "Марксизм  и  вопросы  языкознания"   и
"Экономические  проблемы  социализма  в  СССР".  Реагируя  на многочисленные
письма, вызванные, в частности, первой работой, некоторые из ответов  Сталин
по  своему  обыкновению  предал  гласности.  В  "Ответах  товарищам"  Сталин
подчеркивал,  что  "марксизм  не  признает  неизменных  выводов  и   формул,
обязательных  для  всех  эпох  и  периодов. Марксизм является врагом всякого
догматизма". Нельзя не согласиться, что марксизм враждебен догматизму. Но  в
данном  случае Сталин, естественно, отождествлял свое "учение" с марксизмом.
Новые работы Сталина, которые, кстати, писали ему крупные ученые, а он  лишь
придавал  им типично сталинский вид, так же глубоко и безнадежно догматичны,
как практически и все написанное им ранее.
     Справедливости ради  скажу:  после  Ленина  Сталин  был  одним  из  тех
немногих  руководителей,  который  обычно  сам  работал над своими статьями,
речами,  книгами  (за  исключением  последних).  Сейчас  я  не  касаюсь   их
содержания. Правда, есть подозрения, что в ряде случаев он заимствовал идеи,
положения  для  "Основ  ленинизма", "К вопросам ленинизма" у других лиц. Но,
повторю, свои работы Сталин,  как  правило,  писал  сам.  В  дальнейшем  эта
традиция  была  утрачена:  в  какой-то  мере  Хрущев,  но особенно Брежнев и
Черненко лишь "озвучивали", и то не всегда  внятно,  написанное  другими.  В
Соединенных  Штатах, например, известны фамилии спичрайтеров, готовящих речи
.президентам. В этом, видимо, нет ничего предосудительного.  Но  когда  люди
начинают  издавать  многочисленные  тома  своих  сочинений,  едва ли даже их
прочитав?! Думаю, Брежнев, например, не только ничего не  писал  сам,  но  и
никогда   не-читал   своих  трудов,  заключенных  в  обложки  величественных
фолиантов. Он  не  понимал,  что  "его"  многочисленнее  тома  -  письменные
памятники его тщеславию и посредственности.
     Попытка   Сталина   оживить   в   конце   своей   жизни   закостеневшее
обществоведение оказалась запоздалой. Судьба отвела ему  для  этого  слишком
мало  времени.  Что  касается  работы  "Марксизм  и вопросы языкознания", то
вокруг нее пропагандистская машина еще успела организовать  подобающий  шум,
появились  многочисленные  публикации,  брошюры,  циклы лекций, привлекающие
внимание к неослабевающей "гениальности"  Сталина.  Пропагандистам,  правда,
было  трудно  вразумительно  отвечать на вопрос, почему стареющий "вождь" на
склоне лет занялся языкознанием, относительно узкой областью ..науки. Только
специалисты, конечно, могли заметить, что "вождь" явно промахнулся; критикуя
довольно одиозные взгляды академика Н. Я. Марра, которые ив среде языковедов
не пользовались популярностью. К тому же очень многие знали, что  брошюра  в
значительной степени написана академиком В. В. Виноградовым. Попытки Сталина
попутно  рассмотреть  некоторые методологические вопрос" (базис, надстройка,
классовость, язык, мышление и др.) выглядят часто не просто примитивно, но и
наивно. Вторжение Сталина в весьма специальную область науки не привело, как
он ожидал, к  заметному  оживлению  общественных  наук,  не  дало  желаемого
импульса росту его славы "теоретика".
     Более  тщательно  Сталин  готовился  к  публикации  своей экономической
работы.  И  здесь  "вождь",  как  и  в  предыдущей  брошюре,  остался  верея
катехизисному  принципу: вопросы и ответы. Вопросы об экономических законах,
товарном производстве, законе стоимости  и  многие  другие.  Формально  труд
Подготовлен  как  замечания  по  экономическим вопросам в связи с ноябрьской
дискуссией 1951 года и оценкой проекта учебника политэкономии, который,  как
я  уже  упоминал, писал Д. Т. Шепилов с небольшой группой ученых. Сталин был
уже стар, и небольшая книжка объемом. около 100 страниц,  вышедшая  в  конце
1952  года,  за несколько месяцев до его смерти, готовилась другими. Правда,
больной "вождь",  как  всегда,  основательно  "прошелся"  несколько  раз  по
тексту, высказал устные пожелания авторам. Но многие положения брошюры несут
отчетливую личную печать догматического мышления диктатора. Например, говоря
о   колхозном  Производстве,  он  по-прежнему  упорно  выдавал  желаемое  за
действительность. В этом  обнаженно  проступала  полная  некомпетентность  и
абсолютное  незнание  Сталиным  сельского  хозяйства.  Судите  сами.  По его
настоянию в книжку включен такой фрагмент: "Государство может  распоряжаться
лишь продукцией государственных предприятий, тогда как колхозной продукцией,
как  своей  собственностью,  распоряжаются лишь колхозы. Но колхозы не хотят
отчуждать своих продуктов иначе, как в виде товаров, в обмен на которые  они
хотят  получить  нужные  им  товары".  Разве  Сталин  не  знал,  что колхозы
по-прежнему  ничем  не  распоряжаются,  что  положение  этого  подневольного
сословия,  в которое превратила крестьян сталинская аграрная политика, дошло
до черты, за которой была лишь полная безысходность?
     Как правило, в старом, традиционном ключе рассмотрены и  многие  другие
вопросы  политической  экономии,  исторического  материализма.  Вновь  видна
попытка реанимации давно высохших мумий, сопровождаемая лишь новыми ошибками
или повторением давно  сказанного.  Правда,  похоже,  что  настоящие  авторы
(вольно или невольно) сыграли со Сталиным злую шутку.
     Сформулированный  ими  "основной-экономический  закон социализма" почти
дословно повторяет то, что более  полутора  десятилетий  назад  сказал  Карл
Каутский, которого Сталин презирал как реформиста... Каутский, как и Сталин,
определял  закон  не  через  прибыль,  а  через  максимальное удовлетворение
постоянно растущих материальных и культурных потребностей общества.
     Я  уже  отмечал,  что  Сталин  был   исключительна   плохим   пророком.
Большинство  его  предсказаний  оказались  неудачными.  Его последняя работа
вновь подтвердила эту оценку. Раскрывая вопрос  о  неизбежности  войн  между
капиталистическими  странами,  Сталин, по существу, повторил тезисы, которые
были актуальны и верны лишь в 30-е  годы.  Состарившийся  "вождь"  застыл  в
своем  понимании  мира  на  уровне  тех  лет.  Он  категорически заявил, что
"неизбежность войн  между  капиталистическими  странами  остается  в  силе",
высказав  попутно  еще  более  сомнительный  и  ошибочный  тезис  о том, что
вероятность войны между капиталистическими  странами  ныне  сильнее,  нежели
"между лагерем капитализма и лагерем социализма".
     Сталин,  размышляя  "по-коминтерновски",  явно  не  понял роль движения
сторонников  за  сохранение  мира:   возможно,   "при   известном   стечении
обстоятельств борьба за мир разовьется кое-где в борьбу за социализм, НО это
будет   уже  не  современное  движение  за  мир,  а  движение  за  свержение
капитализма". По существу, Сталин не почувствовал зарождения нового  подхода
к  мировым делам. Возможно, ему (но ведь он "гений"!) было трудно говорить о
том, что атомное оружие, которым обладал  теперь  и  Советский  Союз,  скоро
"перерастет"  цели,  во  имя которых оно создавалось. Сталин не смог в дымке
грядущего увидеть рубеж, предел, за которым война перестает  быть  разумным,
рациональным  средством  политики.  Наверное,  я  слишком  многого требую от
Сталина... Но, повторюсь, ведь все его считали гением! А он вновь вытащил на
Свет мумии антиистин, которые могли как-то помочь ответить  на  вопросы  еще
полтора  десятилетия  .  назад,  например о том, что закон неизбежности войн
остается в силе. Вывод, который он предлагал, мог  сделать  ветры  "холодной
войны"  еще  более  ледяными:  "чтобы  устранить  неизбежность  войн,  нужно
уничтожить империализм". Сталин остался верен  себе:  чтобы  созидать,  надо
уничтожать.
     Догматизм,   склонный  рассматривать  мир  И  человеческое  познание  в
статике, неизменности,  а  теоретические  положения  в  вековой  застылости,
принес  нашему  обществу  множество бед. В теории, социальной жизни, истории
господствовал волюнтаризм. Нет, пожалуй, ни одной науки, формы общественного
сознания, которые бы ни подверглись догматическим деформациям.
     История  -  особая  область,  в  которой  Сталин  стремился   насаждать
стереотипы  своего  видения  прошлого. Что касается истории партии, то это -
"два вождя", а затем - он, преемник, "Ленин сегодня".  В  партийной  истории
особое   место   отводилось   раскрытию   роли   Сталина   в  деле  разгрома
многочисленных   "фракций"   и    "оппозиций",    в    индустриализации    и
коллективизации,  построении  социализма,  победе над фашизмом. Постепенно в
партийной   истории,   как   об    этомсвидетельствуют    "Краткий    курс",
"Краткаябиография",  другие  апологетические работы, никому рядом с "вождем"
места не осталось. Даже Ленин, с помощью "личных" историков, был отодвинут в
сторону.  История  партии   стала   историей   свершений   одного   Сталина.
Фальсификации,  умолчания, искажение истины стали рассматриваться как вполне
допустимые во имя "высших интересов".
     Серьезному   пересмотру   подверглась   и   история   СССР,    Характер
догматических  штампов,  насаждавшихся  в  этой  области  обществоведения, в
известной мере показывает записка Жданова (август 1944 г.) с его замечаниями
и проектом Постановления ЦК ВКП(б) "О недостатках и ошибках в научной работе
в области истории СССР". В своих замечаниях Жданов подвергает резкой критике
профессоров Б. Сыромятникова, А. Яковлева, Е. Тарле за  то,  что  они  нашли
нечто положительное в политике ряда русских царей. Автор записки считал, что
не  следует  давать  в  исторических  учебниках  портреты Чингисхана, Батыя,
Тимура, Лжедмитрия. Полагал, что присуждение Сталинской премии  А.  Яковлеву
за труд "Холопство и холопы в Московском государстве XVII века" было ошбкой.
Но, когда очередь дошла до характеристики царей, к которым, как знал Жданов,
благоволил  Сталин, в частности Ивана Грозного, тон записки изменился: "Иван
Грозный для своего времени был несомненно передовым и образованным человеком
и с помощью дворян смог укрепить свою абсолютную власть. Его  многочисленные
пытки  и  казни,  как  и  вся деятельность Грозного, была прогрессивной (как
"проницателен" автор записки.- Примеч.  Д.  В.),  способствовала  убыстрению
исторического  процесса  и  превращению  России  в  мощную  централизованную
державу". Такие постулаты Сталину были нужны, это было в его духе.
     Опираясь на догматические представления, Сталин  произвольно  "нарезал"
этапы,   рубежи   движения   и  развития.  Думаю,  что,  поживи  Сталин  еще
пятилетку-другую (хотя об этом страшно и подумать!), он бы, пожалуй, объявил
о построении коммунистического общества как о свершившемся факте, точно  так
же,  как провозгласил полире построение социализма. Его представление о том,
что,  создав  социалистический  базис  общества,   нужно   лишь   "доделать"
надстройку,  рождало  у  людей  ощущение,  что  страна,  где  еще  множество
труднейших проблем, где идут кровавые чистки, где все равны в бедности,  где
все   зацентрализовано,-  это  и  есть  тот  идеал,  к  которому  стремились
большевики. Такими утверждениями невольно формировались извращенные  взгляды
о социализме. Сталин возвел в закон опережение спроса населения по сравнению
с  производством,  дав  понять  тем самым, что постоянные дефицит и нехватки
самого элементарного - закономерность социализма.  Догматический  взгляды  в
области  Права  были связаны с упрощенным пониманием существа законности. По
Сталину - это лишь  неотвратимость  кары,  подавления,  наказания  за  любые
нарушения  советских  законов.  Вопросы  правовой  культуры, единство прав и
обязанностей граждан, подотчетность властей представительным органам  власти
признавались неактуальными.
     В целом-общественные науки вынуждены были просто прозябать. Примитивное
комментаторство не только убило душу науки, но и резко ограничило "ареал" ее
влияния.   С   конца   30-х  годов,  повторюсь  еще  раз,  можно  было  лишь
комментировать  сказанное  самим  Сталиным.  У  всех  ученых-от   начинающих
обществоведов  до академиков - темы "исследований" были сходными: роль И. В.
Сталина в  развитии  экономической  науки;  значение  труда  И.  В.  Сталина
"Экономические  проблемы  социализма в СССР" для развития философской науки;
И. В. Сталин о теории государства и права; решающий вклад И.  В.  Сталина  в
развитие  военной науки и т.д. Мне удалось обнаружить в библиотеках (но это,
видимо, не все) около 550 (!) книг и брошюр на аналогичные темы,  написанных
с   1945  по  1953  год.  Научная  мысль  оказалась  в  тисках  примитивного
догматизма. Можно только предполагать,  сколько  зачахло,  засохло,  погибло
настоящих  талантов,  не  имевших  возможности  во весь голос заявить о себе
новыми концепциями,  идеями,  книгами,  открытиями!  Мумии  догматизма  были
свинцовыми и придавили слишком многих. Мы еще не знаем всего ущерба, который
причинен сталинизмом интеллектуальному потенциалу общества.
     Большой  вред  сталинский  догматизм  нанес  естественным и техническим
наукам. Задержано на  много  лет  развитие  генетики  и  предана  остракизму
кибернетика.  Дело  в  том,  что при оценке новых сфер и новых идей научного
знания  в  естественных   и   технических   науках   к   ним   подходили   с
вульгарно-политических  позиций,  а  то  и просто явно невежественных. Поиск
"космополитов"  еще  больше  обрекал  науку   на   изоляцию,   догматическое
омертвление.   Статьи   типа  "Космополитизм  на  службе  империалистической
реакции" (Известия, 1950, 18 апреля) отбивали какую-либо охоту  поддерживать
научные  контакты  с  зарубежными  исследовательскими центрами. Упоминание в
научном иностранном журнале фамилии советского ученого или  приглашение  его
на международный конгресс было делом небезопасным.
     Попытки  механического  перенесения  сталинских  формул "диалектики" на
вопросы развития биологии,  как  это  прекрасно  показал,  например,  В.  Д.
Дудинцев  в  своих "Белых одеждах", были равносильны самоубийству науки. Но,
если точнее, это было не самоубийство, а покушение на убийство. Если бы  так
продолжалось  еще  пять  или  более  лет,  наука,  большая  наука, рисковала
откатиться очень далеко.
     В тех условиях, уловив  прагматическое  требование  Сталина  ("в  науке
нужен  немедленный  практический  результат"), быстра выплыли на поверхность
люди типа Т. Д.  Лысенко.  В  печати  тогда  появлялись  разгромные  статьи,
бичующие "раболепствующих" советских морганистов. Например, в статье доктора
биологических наук И. Глущенко "Реакционная сущность вейсманизма" поносились
советские  ученые-генетики  Дубинин,  Филипченко,  Кольцов,  Серебравский  и
превозносился   академик   Лысенко,    показавший    "убогую    практическую
деятельность"  отечественных  морганистов  в  своем  докладе  "О положении в
биологической  науке".  Для  Сталина  естественные   и   технические   науки
оставались,  по существу, областью алхимии, чего-то загадочно-таинственного,
связанного с по-стижением нового.  Ему  казалось,  что  в  науке  главное  -
организация. Он часто скептически смотрел на те или иные сообщения о научных
достижениях  и  открытиях,  если  они были ему непонятны. "Вождь" верил, что
научное творчество возможно и в ГУЛАГе. Те же кто казался Сталину опасным  и
был  не  способен  перейти  на  догматические рельсы сталинизма, безжалостно
уничтожались или .ссылались в бесчисленные  лагеря.  Это  сотни  талантливых
людей,  и  среди  них-А.  К.  Гастев,  Н.  И.  Вавилов, Н. А. Невский, Н. П.
Горбунов, И. А. Теодорович. О. А. Ерманский, А. И. Муралов, Н.  К.  Кольцов,
Н.  М. Тулайков, Г. А. Надсон, А. Н. Туполев, В. М. Мясищев, В. М. Петляков,
С. П. Королев, И. Т. Клейменов и многие другие.
     Ученые,  которым  сохранили  жизнь,  работали  в  особых   учреждениях,
лагерных  лабораториях,  находившихся  под  наблюдением  4-го спецотдела МВД
СССР. Здесь Сталин подходил к науке с сугубо прагматических позиций; его уже
мало интересовало мировоззрение и политические  взгляды  осужденных.  Важно,
чтобы  бил  быстрый  результат.  А  когда  он достигался, Сталин иногда даже
проявлял "милосердие" - сокращал сроки  отсидки,  а  порой  даже  освобождал
из-под   стражи.   Ведомство  Берии  систематически  докладывало  Сталину  о
результатах работы ученых в неволе. Вот несколько таких сообщений:

     "Товарищу Сталину И. В.
     Группа заключенных специалистов 4-го спецотдела  МВД  под  руководством
заключенного  специалиста профессора Стаховича К. И. и профессора Винблат А.
Ю., инженера Тэйфель Г. К., продолжительное  время  работает  над  созданием
отечественного  турбовинтового  двигателя.  Основываясь на результатах своих
теоретических  исследований,  группа  выдвигает  предложение   по   созданию
двигателя "ТРД-7Б". Прошу рассмотреть проект решения Совета Министров.
     18 мая 1946 года.

     С. Круглов".

     "Товарищу Сталину И. В.
     Заключенным  специалистом  А.  С. Абрамсоном (осужден на 10 лет) в 1947
году предложена новая, оригинальная  система  экономичного  карбюратора  для
автомобильных  двигателей.  Испытания на ЗИС-Г50 дали экономию горючего 10,9
%... Предлагается сократить срок наказания на  2  года  А.  С.  Абрамсону  и
инженеру-механику М. Г. Арджеванидзе и инженеру-конструктору Г. Н. Цветкову.
     Прошу Вашего решения.
     8 февраля 1951 года.

     С. Круглов".

     Сталин  согласился. Но понимал ли он, что инженерно-техническая мысль в
этих и во множестве других случаев не опиралась на  его  "лучезарные"  идеи,
что  методологией  подхода ученых, инженеров служили просто глубокие знания,
подлинное  творчество,  изобретательство,  не   замутненное   идеологической
дребеденью сталинизма.
     Догматическое  отношение  к марксизму-ленинизму не могло не затронуть и
процесс изучения ленинских работ. Оказывается, Ленина уже нельзя понять  без
того,  чтобы  то  или  иное  его  положение  не  комментировалось  с помощью
сталинских  цитат.  В  вузах   прежде   всего   проверялось,   как   студент
конспектирует  сталинские  труды.  Помню,  в  бытность  курсантом Орловского
танкового училища после семинара меня задержал преподаватель.  Это  был  уже
немолодой  подполковник.  Курсанты  его  любили,  если так можно сказать, за
"добродушие". Когда мы остались одни, этот подполковник (прошло много лет, и
я, к сожалению, не помню его фамилию). Подавая проверенный им  мой  конспект
первоисточников, негромко, по-отечески, сказал:
     - Хороший  конспект.  Сразу видно, не списываешь, а думаешь вначале. Но
мой совет: сталинские работы конспектируй полнее. Понимаешь,- полнее! И еще.
Перед фамилией Иосифа Виссарионовича не пиши сокращений  типа  "тов.";  пиши
полностью--"товарищ". Ты меня понял? -внимательно посмотрел преподаватель.
     - Так  точно, товарищ подполковник, понял! Вечером мой сосед по казарме
поделился со мной, что с ним и еще  с  некоторыми  курсантами  преподаватель
истории  КПСС  провел  такие  же беседы. Ожидалась комиссия, и, по слухам, в
соседнем  училище  на  эту  "политическую  незрелость",  что  была  в   моем
конспекте, здорово "обратили внимание",
     Можно  и  сейчас  еще спросить пожилых людей, чья молодость прошла в те
годы, как изучались сталинские работы. Многие  помнят  сталинские  труды  "К
вопросам  ленинизма",  "Об  основах ленинизма" с их подзаголовками: "Метод",
"Теория", "Диктатура  пролетариата",  "Крестьянский  вопрос",  "Национальный
вопрос",  "Стратегия  и тактика", "Партия"... Когда-то многие даже умилялись
простоте, ясности этих  примитивных  догм.  Учили  их  везде:  в  техникуме,
училище,  институте,  на производстве, в партии, профсоюзах, комсомоле. Дело
даже не в том, что все эти откровения до предела упрощены. Каждый пишет  как
может.  Главное  в  том,  что эти мумии догматизма, засушенные и извращенные
истины  Сталин  законсервировал  на  десятилетия,  превратил  их  в   азбуку
марксизма.  Хотя  уже  и  тогда  (вот  ирония  судьбы!)  Сталин, считая себя
диалектиком, предавал анафеме "догмы" оппортунистов II Интернационала. Так и
нумеровал их: "догма первая", "догма вторая", "догма третья"...

     Чем больше твердили сталинские догмы, тем послушнее  становились  люди.
мумии  сталинских  догм  -  одно  из  средств  превращения  людей  в тот тип
человека, которых китайцы называли хунвейбинами. Люди постепенно привыкали к
односторонней дедукции: из одной формулы выводится другая, если  нужно-то  и
третья.  Часто люди искали объяснения тем или иным процессам не в жизни, а б
формулах, дефинициях, извлечениях из сталинских  работ.  Догматизм  мышления
всячески  насаждался  бюрократией,  которая  стала  таким  же  неотъемлемым;
элементом сталинизма.



     Прежде  чем  перейти  к  анализу  еще  одного  реликта   сталинизма   -
бюрократии, хотел бы предложить читателю небольшой фрагмент из книги Николая
Бердяева  "Судьба  России". Выдающийся русский философ заканчивал эту книгу,
когда уже свершилась Октябрьская социалистическая революция, когда в воздухе
чувствовалось опьянение свободой одних и страх перед  "антихристом"  других.
Бердяев  размышлял о демократии и пришел во многом к парадоксальным выводам.
Позвольте привести пространную цитату: "Народовластие так  же  может  лишить
личность  ее  неотъемлемых  прав,  как  и  единовластие.  Такова  буржуазная
демократия  с  ее  формальным  абсолютизмом  принципа  народовластия.  Но  и
социальная  демократия  Маркса  так же мало освобождает личность и так же не
считается с ее автономным бытием. На  одном  съезде  социал-демократов  было
высказано  мнение,  что  пролетариат  может лишить личность ее, казалось бы,
неотъемлемых  прав,  например,  права  свободы  мысли,  если  это  будет   в
существенных  интересах  пролетариата.  В этом случае пролетариат мыслим как
некий  абсолют,  которому  все  должно  быть  принесено  в  жертву.  Повсюду
встречаем  мы наследие абсолютизма, государственного и общественного, он жив
не  только  тогда,  когда  царствует  один,  но  и  тогда,  когда  царствует
большинство".  Бердяев  видел опасность и в тирании большинства, а не только
единовластия. Думаю,  что  в  этих  рассуждениях  есть  рациональное  зерно:
применительно   к   социализму  эта  опасность  становится  реальной,  когда
большинство помогает лидеру создавать  внутри  государства  некую  прослойку
"исполнителей воли большинства", когда создается коллективный бюрократизм.
     Ни  одно  государство  не  может обходиться без аппарата. Бюрократия же
появляется там, где аппарат не  связан,  не  зависит  прямо  от  результатов
экономического  функционирования  системы  и где отсутствуют демократические
методы формирования и контроля над ним. Вначале казалось,  что  "исполнители
воли большинства" не будут представлять большой угрозы. Вскоре после Октября
Ленин,  рассуждая  о  создании нового аппарата, говорил, что он "в интересах
народа должен быть  лишен,  всякого  бюрократизма..."  Но  уже  первые  годы
Советской  власти  показали,  что  бюрократия  таит в себе значительно более
серьезную опасность, чем это виделось в теории. Мы знаем, что в  критические
минуты  Ленин мог быть очень жестким по отношению к бюрократии, в которой он
увидел грядущую угрозу новому строю. В январе 1919 года  он,  например,  так
выразил  свое отношение к одному из конкретных проявлений бюрократии: "За...
бюрократическое отношение к делу,  за  неумение  помочь  голодающим  рабочим
репрессия будет суровая, вплоть до расстрела".
     Борьба  за  укрепление  Советской  власти, особенно в условиях военного
коммунизма,  привела  к  росту  аппарата.  Военный   коммунизм   предполагал
тотальный  контроль  за  производством,  распределением, исполнением. А,этим
занималось  много   людей,   очень   много...   Рождались   новые   элементы
государственной    структуры,    новые    звенья,    часто    промежуточные,
координирующие, связующие и т.д.  Еще  при  Ленине  аппарат  стал  угрожающе
расти, тратя уже значительную часть народной энергии^, средств, возможностей
на  обеспечение  собственного  функционирования.  Сталин если и был в чем-то
специалистом в те годы, так это в области  аппаратной  работы.  Нарком  двух
комиссариатов, многолетний член ЦК, различных советов, комиссий и комитетов,
он  раньше других прочувствовал сильные и слабые стороны административного н
партийного аппарата, его возможности.
     Уже став генсеком, Сталин поручил  аппарату  разработать  классификацию
должностей   в   наркоматах,   которые   со   временем   стали   пресловутой
бюрократической номенклатурой. По его указанию, например, управляющий делами
Наркомата  национальностей  Брезановский  в  феврале  1923  года  подготовил
документ  "Разбивка  должностей  в  структуре  аппарата  НКН  в  постепенной
градация".  Все  должности   поделены   на   четыре   группы   (руководители
национальных   проблем,  руководители  административно-хозяйственных  служб,
руководители    политико-научно-просветительной     работы,     руководители
литературно-научных издательств). В градации указана квалификация: партийный
работник  наивысшей  и  высшей квалификации, средней, низкой; указано, какие
должности (а их оказалось всего две-три) могут исполнять беспартийные. После
одобрения Сталиным градация четко разделила разросшийся аппарат на несколько
уровней (подобно царским чиновникам многих  классов),  отсекая  и  без  того
слабые  связи наркомата с реальными проблемами наций и народностей. По сути,
с самого начала своей деятельности в должности генсека  Сталин  приступил  к
формированию огромной, всеохватывающей армии чиновников.
     К  великому сожалению, в этот момент партия оказалась не на высоте. Она
сама стала, жертвой и  инструментом  тотальной  бюрократии.  Утрата  партией
ленинских  демократических  начал  ускорила  бюрократизацию общества. Она не
смогла противостоять цезаристским наклонностям будущего "вождя".  Постепенно
она  превратилась  в  орудие единодержца. Об этом тяжело писать, но это так.
Если бы было иначе, мы сегодня не говорили бы об обновлении  и  перестройке.
Партии   сегодня   надо   вновь  завоевывать  доверие  масс,  искать  новые,
демократические пути, чтобы  вернуть  свое  влияние  в  обществе,  создавать
условия   для   расширения  реального  социалистического  плюрализма.  Уроки
прошлого должны многому научить партию. Ведь именно она в 20-е  годы  должна
была воздвигнуть заслон на пути грядущей диктатуры Сталина.
     Сталин  сконцентрировал  в  своих  руках  особую  власть,  стал большим
мастером аппарата. Это не без его участия скоро  отдалились  и  со  временем
стали  классическими  в  советской бюрократии бесчисленные отчеты, доклады-с
мест, опускание  директив  и  указаний,  создание  кадровой  номенклатуры  и
концентрация  назначений  в Центре, усиление засекреченности самых различных
сфер  деятельности,  дошедшей  со  временем  ДО  абсурда,   попытки   решать
возникающие  проблемы  с  помощью  все  новых  и новых ведомств формирование
нескольких  уровней  и  слоев  контрольных  механизмов,  расширение  функций
подавления  соответствующих  органов  пролетарской  диктатуры и т. д. Сталин
раньше других стал "профессором бюрократии". Даже в обыденном  понимании  он
быстро  усвоил обычную уловку бюрократов - их недоступность. Хотя еще в 1922
году Пленум  ЦК  определил  дни  и  часы,  когда  генсек  должен  .принимать
просителей,  Сталин быстро забросил это малоинтересное для него занятие. Вот
пример. Енукидзе получил письмо от Малиновской (.инициалов в документе нет),
одной из сотрудниц центрального аппарата, уволенной со службы. Она пишет:

     "Авель Сафронович!
     ...Я, снятый со службы человек... у  всех  под  подозрением.  Кто  меня
знает,  в  отъезде:  Серебряков,  Семашко,  Рыков.  К  тов.  Сталину  нельзя
проникнуть (выделено мной.-Примеч. Д. В.), Помогите мне,  Авель  Сафронович,
выйти из этого невыносимого положения, я не подведу Вас...

     Малиновская.
     Мой телефон 2-66-93. 19.Х11-24 год".

     Это,  конечно,  лишь  одна  грань  бюрократии,  далеко  не  главная, но
закрытость,  недоступность,  божественная  удаленность  Сталина   от   людей
обозначались  еще  в те далекие годы. Можно даже сказать, что он, тот, каким
мы его знаем сегодня, в огромной  степени  есть  порождение  бюрократии,  ее
зловещий  плод.  Бюрократии  был  нужен  вождь типа Сталина, а ему- железная
бюрократическая машина.
     Когда Ленин уже был болен, он в ряде своих распоряжений, но особенно  в
последних  письмах,  пытался  начать серьезную борьбу с засильем бюрократии,
которая в апогее единовластия Сталина станет тотальной. Он увидел  опасность
не  только  в  количественном  росте  бюрократии,  по отношению к которой не
стеснялся в выражениях ("чиновничья саранча",  "бюрократическая  крыса"),  а
прежде  всего  в  подмене  аппаратом  народовластия.  Какие видел Ленин пути
блокирования и ограничения ее влияния?
     Он многое связывал  с  социальным  составом  управленческого  аппарата,
настаивая  на  усилении  рабочей  и  крестьянской,  прослойки. Но сегодня мы
знаем, что это могло быть только начальной мерой. Она не является  панацеей.
Вся  наша  нынешняя  бюрократия, например, "плоть от плоти своего народа", в
ней нет представителей эксплуататорских классов, лиц, как бы сказали раньше,
внушающих опасения из-за своего социального  происхождения.  Ленин  возлагал
надежды  и  на чистку партии, чтобы избавиться от тех ее членов, которые "не
только не умеют бороться с волокитою и взяткой, но мешают с ними  бороться".
Можно  себе  представить, в какой ужас пришел бы Ленин, если бы ему сказали,
что через шесть-семь десятилетий в Союзе республик, который он создал, будут
явления подобные рашидовщине,  чурбановщине,  кунаевщине  и  многие  другие.
Чистота  "аппаратных  рядов" остается актуальной всегда. Но не это основное.
Главную ставку Ленин делал на;  обеспечение,  подлинного  народовластия,  на
реальное   участие  людей  труда  в  управлении  государством,  контроле  за
исполнительной властью, на расширение гласности, -повышение  общей  культуры
всего  народа. Не народ должен зависеть от аппарата, а, наоборот, аппарат от
народа. Ленин с горечью писал: "Законов написано сколько угодно!  Почему  же
нет успеха в этой борьбе! Потому, чтэ нельзя ее сделать одной пропагандой, а
можно  завершить,  только если сама народная масса помогает". Все это верно.
Но, думается, сегодня мы должны признать, что и этого недостаточно.
     Условно можно сказать, что во второй половине  20-х  годов  возникли  и
существовали  две  альтернативные  концепции. Одна - ее олицетворял Бухарин-
исходила из достаточно умеренных темпов развития (как индустриализации,  так
и   кооперирования)   и   вторая   -  ставка  на  беспрецедентный  скачок  в
промышленности и сельском хозяйстве. В лице Сталина эта  альтернатива  нашла
наиболее  полное  выражение. Осуществить такой скачок едва ли было возможно,
опираясь    лишь    на    экономические     методы.     Здесь     необходимы
административно-силовые  приемы, которые с неизбежностью рождали, насаждали,
упрочивали  широкий  бюрократический,слой.  Поскольку  решить   эти   задачи
планировалось  главным  образом  за  счет  крестьянства, насилие было как бы
предопределено, как бы запрограммировано. Можно предполагать,  что  принятие
каких-то  административных  мер,  но,  разумеется,  не  репрессий,  было  на
определенном этапе необходимостью. Сталин не  мог  не  знать,  что  и  Ленин
писал:  "Величайшая  ошибка  думать,  что  нэп положил конец террору. Мы еще
вернемся к террору и к террору экономическому".
     Подчеркиваю, я рассматриваю возможности, а не выражаю свое  согласие  с
подобным  вариантом.  Однако  Сталин, безжалостно сломив сопротивление своих
оппонентов, сделал ставку на силовую альтернативу. А она  уже  автоматически
стала  быстро  создавать бюрократическую систему. Ставка на внеэкономическое
принуждение создала "сословие", которое прямо не зависело  от  количества  и
качества  продукции,  но в огромной мере зависело от политических установок.
Бюрократия также автоматически поставила на  первый  план  идеологические  и
политические  рычаги  воздействия  на  массы и лишь где-то на втором-третьем
плане-экономические. Социализм быстро утратил даже слабые черты  демократии.
Нужно сказать, что многие лидеры большевиков с самого начала ориентировались
на  диктатуру  без  демократии.  Троцкий  в  1922  году писал, что, "если бы
русская, революция, при зыбкости социальных отношений внутри, при  крутых  и
всегда   опасных   переменах   извне,   связала   себя   путами  буржуазного
демократизма, она давно бы уже лежала  на  большой  дороге,  с  перерезанным
горлом".  О социалистической демократии он пока и не говорил, считая, что ее
можно осуществлять лишь тогда, когда пожар революции перекинется  на  другие
страны.  Поэтому,  продолжал  Троцкий, "когда мы расстреливаем врагов, мы не
говорим, что это поют эоловы арфы демократии. Честная революционная политика
прежде всего  исключает  пускание  массам  пыли  в  глаза".  У  большевиков,
"замешенных"  на  идее  диктатуры  пролетариата (прийти к власти тогда иначе
было,  видимо,  нельзя),  существовала  популярная  установка   на   силовое
разрешение  чрезвычайно  сложных  проблем. Радикализм был визитной карточкой
революционности.  К  великому  несчастью  для  русской  революции,   история
остановила,  вопреки воле Ленина и интересам будущего, свой выбор на Сталине
- идеальной кандидатуре "певца" и "творца" бюрократии и террора.
     Ограниченность и слабость борьбы с бюрократизмом в 20-е годы, когда еще
было живо ленинское окружение, объяснялись не только узостью этой программы,
но и поверхностным пониманием ее сути. Впрочем, в обыденном  сознании  и  до
наших  дней  под бюрократией понимается лишь волокита, казенщина, формализм,
бумаготворчество, канцелярщина. А тогда даже многие вожди революции понимали
бюрократизм именно  так.  Троцкий,  выступая  на  III  Всесоюзном  совещании
рабселькоров  28  мая  1926  года,  вначале  излагал как будто верную мысль:
"Бюрократизм у нас есть, и жестокий. Вытекает он из некультурности, вытекает
он из неумелости, из целого ряда  истерических  и  политических  причин".  А
затем  он  свел  бюрократизм  к  достаточно  узкому  феномену  угодничества,
приспособленчества, консерватизма традиций и т. д. Все это так, но глубинная
суть  бюрократизма  -.подмена  народовластия  всесилием  аппарата,   который
становится  непадконтрольным  массам,-  не вскрывалась. Хотя, справедливости
ради, скажем, что несколько позже, в сентябре 1927 года, Троцкий  уже  давал
верный  диагноз:  ."Бюрократический  режим  неотвратимо ведет к единоличию".
Именно формировавшаяся бюрократическая система стала платформой,  трамплином
для  диктатора. Не все тогда могли это увидеть. Те же, кто увидел, оказались
не услышанными. Через несколько минут после того, как Троцкий  произнес  эту
провидческую   фразу   на   заседании  Президиума  Исполнительного  Комитета
Коммунистического интернационала, обвинительное слово взял Бухарин:
     - Нужно спросить Троцкого, почему он сейчас не стоит как  солдат,  руки
по швам, перед партией?
     - Вы сжимаете за горло партию,- парировал опальный вождь.
     Бухарин еще не чувствовал, что рука бюрократической диктатуры не только
начала беспощадно сжимать горло партии, народа, страны, но и его самого.
     Коренная  особенность  бюрократизма сталинского типа заключается в том,
что он становится тотальным. В чем это выражается? По его неписаным  законам
начинают   действовать  все  государственные,  партийные,  судебные  органы,
общественные организации. Бюрократия их как бы синтезирует  в  нечто  общее,
вязкое,  всепроникающее, цепкое, неуязвимое. Каждый .орган, элемент системы,
отдельный человек мог делать лишь то, что предписано, разрешено, указано.  В
этой  системе  господствует  власть "указаний", "директив", "постановлений";
она несет угрозу наказания, осуждения, остракизма; поощряет  самоотверженных
исполнителей  и  бдительных чиновников; в конце концов все это принимает вид
коллективной бюрократии. Тотальная бюрократия  независима  от  экономической
целесообразности.  Ее  культ  всесильность  аппарата.  Ведь еще до недавнего
времени у нас было так: плохо со снабжением овощей - создается  министерство
овощепродуктов.  В печати появилось несколько критических замечаний о плохой
упаковке продуктов, промышленных товаров  -  создали  НИИ  тары.  Ухудшилось
качество  промышленной  продукции-  создали  над заводским ОТК целую систему
госприемки. Чем больше издается постановлений о  сокращении  управленческого
аппарата,  тем  он  быстрее  растет. Но с административной системой бороться
административными  методами  бесполезно.   Без   применения   экономических,
социальных и политических методов вылечиться от бюрократии нельзя. Тем более
что  она  исключительно  многолика: от бесчисленных званий, степеней, чинов,
рангов до загадочной иерархии  высших  эшелонов,  где  часто  за  необъятной
коллегиальностью  и  бесчисленными иерархическими ступенями невозможно найти
конкретного "ответчика". Сталин  и  его  окружение  отлаживали  эту  систему
долго, тщательно, настойчиво, жестоко.
     Нужно  сказать,  что  бюрократическая  система,  постепенно формируясь,
"воспитывала" в соответствующем духе все общество.  Люди  стали  ее  частью.
Более  того,  они  привыкали к ней, и в ее "отлаженности" многие по сей день
видят "преимущества" социализма.  Вопрос  этот  непрост.  Было  бы  неверным
отрицать  многое, что достигнуто нами в социальной, культурной жизни страны.
Всеобщая занятость, гарантированное сециальное обеспечение, хотя и на  очень
низком уровне, всеобщее образование довольно невысокого качества, приобщение
широких    масс    к    азам    духовной    культуры,   бесплатное,   но   и
малоудовлетворительное медицинское  обеспечение,  низкие  цены  на  предметы
первой  необходимости,  исключительно  невысокая  стоимость  за проживание в
малоудобных государственных квартирах, по  сути,  бесплатное  (символическая
оплата)  нахождение детей в пионерских лагерях, детских садах и яслях, целый
ряд других  существенных  социальных  завоеваний  советского  народа.  Очень
большой  популярностью в народе пользовались акции правительства по снижению
цен на продовольственные и  промышленные  товары.  Пусть  все  это  было  на
уровне, чуть выше понятоя всевбщей бедности, но сама тенденция постепенного,
но неуклонного продвижения вперед вдохновляла людей.
     Я  совсем  не хочу объяснить это "успехами" сталинского руководства. Но
самоотверженный, тяжелый труд советских людей не мог нс давать  определенных
плодов.  В  обществе  не было широкой и всепроникающей коррупции, морального
разложения значительных групп руководителей, во весь голос заявивших о  себе
через  два-три десятилетия после смерти Сталина. Общая атмосфера была такой,
что  могло  сложиться  впечатление  о  нравственном  здоровье  и  социальном
благополучии  общества. Тотальный бюрократический "порядок" как бы устраивал
и широкие массы  населения.  По  нескольким  причинам.  В  сталинское  время
выросло уже несколько поколений. Они не знали "другого" социализма, как и не
знали,  о  результате  прочного  идеологического  занавеса, реальной картины
жизни  в  "том"  мире.   Подавляющее   число   людей   искренне   верили   в
беспросветность  жизни  рабочих  в  капиталистическом мире, в их непрерывное
"относительное" и "абсолютное" обнищание, наслышались  о  свирепых  тюремных
нравах  в  государствах  Запада,  полном  превосходстве  СССР над "свободным
миром" почти по всем параметрам. Такое представление  было  устойчивым,  оно
всячески поддерживалось и мощным пропагандистским аппаратом.
     Нельзя  не  сказать,  что  тотальный  бюрократизм  для  людей,  которых
воспитывали в духе несвободы, лжи и закрытости, по-своему удобен. Да, именно
удобен: в жизни все расписано, определено, установлено. От работы,  твердого
заработка  до  того, по какому поводу выражать восторг и восхищение, когда и
что сеять, какой рапорт готовить наверх и т. д. Система заботилась обо всем:
давала окончательную оценку тому или иному произведению,  фактам  истории  и
современности,  однозначно  определяла,  что  хорошо  и  что плохо, с самого
начала  знала,  что  то  или  иное  решение,  выступление  "вождя"  являлось
историческим.   Она   же   обеспечивала  в  значительной  мере.уравнительное
распределение. Тотальный бюрократизм одинаково удобен как для  исполнителен,
"винтиков",  так  и  для руководства на всех уровнях. Система способствовала
формированию уравнительного, элементарного  мировоззрения.  Расширение  роли
общественных  фондов  наряду  со многим положительным часто уравнивало людей
вне зависимости от их вклада  в  общее  дело.  На  первый  план  все  больше
выдвигался  не  конечный  результат  труда,  а должность, положение, ставка,
попадание в номенклатуру. Профессор Оксфордского университета Алекс де  Жонж
в   своей  книге  "Сталин  и  создание  Советского  Союза"  высказал  верное
наблюдение  о.том,  что  диктатор  создал  совершенную  тотальную   пирамиду
правления  в  целом:  "...Ни  у  кого  не  было возможности поправить своего
начальника. Каждый начальник становился маленьким Сталиным  по  отношению  к
своим  подчиненным.  Каждый  обращался плохо с теми, кто был ниже его, косил
взглядом на равных себе и льстил всем, кто был выше".
     Упрочению  сталинского  цезаризма  способствовало  не  только  развитие
тоталитарных  тенденций  и  царистских  традиций,  но  и состояние всеобщего
ослепления, укоренившейся веры в то, что социализм должен быть именно таким,
что подлинное грядущее процветание возможно только на этом пути.  Постепенно
имя Сталина стало почти мистическим: оно внушало одновременно ужас и любовь,
страх  и преданность, покорность и обожание. Бюрократическая машина, которая
функционировала  в  такой  атмосфере,  еще  больше  превращала  человека   в
незаметный "винтик".
     На обычные возражения, что-де при Сталине "был порядок", "уверенность в
завтрашнем  дне",  "безусловное выполнение планов", "медленный, но заметный.
рост жизненного уровня", можно сказать следующее. Бюрократическо-казарменные
атрибуты  бытия,  связанные  с  постоянной  угрозой   карательных   санкции,
репрессий,  способны  поддерживать  экономические  структуры,  производство,
функционирование  всех  институтов  государства  да   уровне   утвержденных,
"спущенных"   планов.   Думаю,   что   и  сегодня  (это  просто  абстрактное
рассуждение), нависни над человеком,  руководителем,  предприятием  дамоклов
меч сталинской кары - план был бы безусловно выполнен. Любой ценой. Точнее -
страшной  ценой  утраты  человеческого  достоинства,  пребывания в атмосфере
страха, молчания, слепого повиновения.  Но  кто  сегодня  согласился  бы  на
такое?
     Самым  чудовищным  порождением сталинского бюрократизма стал всесильный
аппарат карательных органов, который до XX съезда партии был,  по  существу,
подотчетен  только одному лицу. Дело даже не в насилии, которое олицетворяли
собой органы,  а  в  проникновении  их  во  все  поры,  ячейки  государства:
политическую,  экономическую,  культурную,  идеологическую.  Сталин покончил
почти со всеми лучшими традициями Дзержинского. Хотя уже и тогда  законность
нередко подменялась "революционной целесообразностью".
     Весьма  печальным  обстоятельством нашей истории является тот факт, что
революционный радикализм большевиков, во  многом  вынужденный,  часто  делал
ставку  только  на насилие. Подчеркну, нередко это было необходимо. И все же
обращение к насилию незаметно делало его нормой, обычным явлением,  законным
актом. Даже Ленин не был свободен (в ряде случаев) от призывов к террору. 20
июня  1918  года  член  Петроградского  комитета  РКП (б), комиссар по делам
печати, пропаганды и- агитации В. Володарский (М. М.  Гольдщтейн)  был  убит
эсером.  Через  неделю  В.  И.  Лениц  направляет  письмо  в Петроград Г. Е.
Зиновьеву, М. М. Лящевичу и другим членам ЦКРКП (б), где пишет:

     "Тов. Зиновьев! Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в  Питере  рабочие
хотели  ответить  на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы
лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали.
     Протестую решительно!
     Мы компрометируем себя:  грозим  даже  в  резолюциях  Совдепа  массовым
террором,  а  когда  до дела, тормоз им революционную инициативу масс, в п о
л-н е правильную.
     Это не-воз-мож-но!
     Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять
энергию и массовидность террора против  контрреволюционеров,  и  особенно  в
Питере, пример коего решает.
     Привет!

     Ленин".

     То,  что Ленин допускал лишь в "архивоенное время", когда все висело на
волоске, позже стало рассматриваться как "революционная норма". Даже  тогда,
когда  удалось  отстоять и закрепить революционные завоевания, террор не был
сдан в исторический архив. Усилиями Сталина и его окружения репрессии против
собственного народа стали обычным делом...
     В России  были  не  слишком  развиты  демократические  традиции,  но  в
отношении  традиций  полицейских дело обстояло лучше. Хотя, конечно, то, что
создал Сталин, не идет в сравнение с "дилетантизмом"  самодержавия.  Но  все
же... Обычно говорят: суды и законы


     нужны,  чтобы  закрепить  господство правящего класса. Но думаю, что во
все времена правящие классы меньше нуждались в  законах,  чем  те,  кто  был
бесправен и обездолен. Возможно, традиции тайной полиции в России восходят к
1826  году,  когда  Николаем I было создано Третье отделение собственной Его
Императорского Величества канцелярии. Исполнительным органом  был  Отдельный
корпус  жандармов,  шеф  которого  возглавлял Третье отделение. С тех пор во
весь голос заявила о себе и политическая цензура.  Хотя  и  при  ее  наличии
подавляющее   большинство   книг   из-за   рубежа   доходило   до  читателей
беспрепятственно. Правовая основа преследования инакомыслящих была  заложена
в  1845  году специальным Уложением о преступлениях государственных и против
порядка управления. В статьях 267 и 274, в частности, говорилось:
     "За составление и распространение письменных или печатных  сочинений  и
за  произнесение  публично  речей,  в  коих,  хотя  и  без  прямого и явного
возбуждения   к   восстанию    против    Верховной    Власти,    усиливаются
(пытаются.-Примеч.    Д.    В.)    оспаривать    или   подвергать   сомнению
неприкосновенность прав ее, или же дерзостно порицать установленный законами
образ  правления,  или  порядок  наследования  Престола,  виновные   в   том
подвергаются:  лишению  всех  прав  состояния и ссылке в каторжную работу на
заводах на время от четырех до шести лет..."
     Интересно сопоставить: через восемьдесят один  год,  уже  после  смерти
Ленина, в Уголовном кодексе РСФСР 1926 года было записано:
     "Пропаганда  и  агитация,  содержащие  призывы к свержению, подрыву или
ослаблению Советской власти... а равно распространение или изготовление  или
хранение  литературы  такого  содержания  влекут за собою лишение свободы со
строгой изоляцией на срок не ниже шести  месяцев".  Почти  те  же  идеи,  за
исключением неизвестных во времена Николая I слов "пропаганда", "агитация" и
довольно расплывчатых - "не ниже шести месяцев".
     Самодержавная власть уделяла главное внимание армии и полиции. Хотя, по
нынешним  меркам,  численность  карательного аппарата была небольшой. В 1895
году, например, в  Департаменте  полиции  служили  161  человек,  в  корпусе
жандармов-около  10 тысяч человек и несколько десятков тысяч полицейских. Но
власти давали полиции, особенно  политической,  весьма  большие  права.  Как
писал глава Департамента полиции (в 1902-1905гг.) А. А. Лопухин:
     "Население  России  ставилось в зависимость от личного усмотрения чинов
политической  полиции.  Виновность  часто   устанавливалась   на   основании
субъективных    мнений    полицейских   чиновников".   Самодержавие   широко
практиковало ссылку неугодных, каторжные работы. Например, на пороге XX века
в Сибири было около 300 тысяч ссыльных разных категорий  и  около  11  тысяч
заключенных, приговоренных к каторжным работам. Правда, лишь 5-10%, ссыльных
и  каторжных  были  "политическими". Значительная часть ссыльных - иногда до
половины - отсутствовала, т. е. находилась в бегах ввиду мягкости режима.
     Полицейский режим не был чрезмерно жестким: например, выезд за  границу
был  делом весьма свободным. Для поездки за границу нужно было лишь написать
заявление губернатору и заплатить небольшую пошлину. В 1900 году,  например,
около 200 тысяч русских проведи по нескольку месяцев за рубежом. Поэтому нет
ничего  удивительного  в том, что главные ниспровергатели царизма находились
за рубежом. Многие из них хорошо знали слабости Департамента полиции  и  при
формировании  (после  революции)  новой  системы  безопасности пошли гораздо
дальше  в  деле  ужесточения  порядка  и  правил,  определяющих   лояльность
конкретного лица к Советскому государству.
     Таким  образом,  у  пришедшей  к  власти  революционной партии, с одной
стороны,   были   слишком    слабые    демократические    традиции,    чтобы
воспрепятствовать  быстрому  росту  бюрократии,  а с другой -"доставшийся по
наследству" полицейский опыт царского самодержавия, которое  она  низвергла.
Поэтому   неудивительно,   что   уже   вскоре  после  Октября  стали  широко
практиковаться репрессивные меры в отношении противников нового строя, меры,
выходившие за рамки революционной законности. То была страшная опасность для
свободы,  за  которую  так  ожесточенно  боролись   большевики.   Незаметно,
исподволь расчищалась тропа для будущего цезаря.
     В  переписке Калинина сохранилась выписка из Протокола Политбюро No 110
от 9 марта 1922 года. Уншлихт докладывал  вопрос  о  борьбе  с  бандитизмом.
Заслушав,  Политбюро  постановило:  "Принять следующее предложение Уншлихта:
предоставить ГПУ право непосредственной расправы (выделено мной.- Примеч. Д.
В.)
     а)  с  лицами,  уличенными  в   вооруженных   грабежах,   уголовниками,
рецидивистами, пойманными с оружием;
     б)    ссылки    в    Архангельск    и    заключение    в   Архангельске
подпольщиков-анархистов и левых эсеров...

     Секретарь ЦК Молотов".

     Расправа без суда... Дальше - больше. Вот еще такой документ:

     "Москва, Б. Лубянка, 2
     No 243 511
     Секретарю ЦИК СССР тов. Енукидзе ОГПУ просит разрешения на  внесудебный
приговор (выделено мной.-Примеч. Д. В.).
     1.  Дело  Бабина  М.  И.,  он  же  Рубин-меньшевик  правой  группировки
"Зарист", обвиняемый по 62-й ст. Уголовного кодекса.
     2. Дело Абрикосовой и других, в числе 56 человек, обвиняемых по ст. ст.
61-й, 66 и 68-й Уг. кодекса- крупная шпионско-фашистская организация. Личный
доклад по обоим делам сделает зам. нач. СООГПУ тов. Андреева. 5.1У.1924 г.

     Ягода Дерибас".

     Ниже приписка: "Прокурор Караньян возражает по  второму  делу.  Ягода".
Тогда еще можно было возражать...
     Чрезвычайные  меры,  внесудебные  репрессии,  которые  можно еще как-то
объяснить в контексте революции, гражданской войны,  не  были  искоренены  в
условиях  мира, несмотря на все усилия Ленина, а после его смерти стали едва
ли не обычным атрибутом  нового  образа  жизни.  Достаточно  было  выдвинуть
обвинение во "враждебных действиях" по отношению к новому, строю. Бюрократия
усвоила  это правило жестокой игры раньше других. Постепенно новые поколения
работников органов безопасности смотрели, в сущности, на каждого  советского
гражданина  как  на  потенциального  противника  строя. Такое видение давало
постоянные плоды. О них редко писали  в  печати,  но  в  любом  поселке,  на
заводе,  в  институте,  наркомате  люди,  узнав  о  новом  раскрытом "гнезде
антисоветчиков", как-то внутренне еще больше сжимались, замыкались в себе, с
подозрением смотрели на  окружающих,  были  готовы  поддержать  любую  новую
"установку",  "линию" руководства. Потенциальная (а часто и реальная) угроза
кары духовно калечила людей.
     Сталин  получал  множество  докладов  о  политических  настроениях,   о
наблюдениях  за  подозрительными элементами, о выявлении новых антисоветских
групп. Вот, например, выдержки из одного такого донесения, которое легло  на
стол  Сталину  вскоре  после  окончания  воины,- "Антисоветские группы среди
интеллигенции и молодежи".
     "I) Дело антисоветской группы инженерно-технических работников НК.ПС  в
Москве:  Д.  Д.  Терембецкий, В. Д, Бирюков, С. А. Бабенков (следует еще ряд
фамилий.- Примеч. Д. В.). Осуществляли  антисоветские  высказывания.  Группа
ставила  задачу  в момент подхода гитлеровских войск поднять восстание. Дело
находится в Особом Совещании.
     2) Антисоветская группа студентов московских вузов (5 человек), в .т.ч.
Медведский Л. А.- студент химико-технического института; Вильяме Н. И.-  сын
академика  Вильямса,  МГУ; студент Гастев Ю. А.- сын врага народа, троцкиста
Гастева А. К.; мать и родной брат репрессированы,-тоже  студент  МГУ  и  др.
Ведут  антисоветские  разговоры. Изъяты у членов группы стихи антисоветского
содержания...
     3)...
     4)  Антисоветская  группа  средней  школы  станицы   Старо-Михайловская
Краснодарского  края  в  составе: Ковда Б. А., бывший учащийся, находился на
оккупированной  территории;  Духно  Р.  Н.,  учащийся  9  класса;  Богва  Н.
Г.-учащийся   9   класса.   Создали   что-то   вроде   кружка   "борьбы   за
справедливость". Поддерживались антисоветски настроенными  учителями  Якович
С.  М.  и Яровым Д. К. Следствие продолжается..." Далее следует перечисление
еще нескольких десятков подобных "антисоветских групп". Если в  15-16-летних
школьниках, чей романтический и патриотический порыв свободы духа еще не был
погашен,  видели  угрозу  строю,  то  что  говорить  о  других  "группах"...
Сталинский бюрократизм не мог обходиться без жертв.
     Многие вопросы, которые, казалось  бы,  являются  сферой  политической,
идеологической,  тоже была полностью отданы на откуп ведомствам, которые для
Сталина теперь были, повторюсь, важнее, чем. партия.

     "Товарищу Сталину И. В. 8 сентября 1945 г.
     Мавзолей В. И. Ленина полностью готов для  допуска  посетителей...  При
этом представляем на Ваше утверждение проект распоряжения Совнаркома СССР об
открытии Мавзолея В. И. Ленина с воскресенья 16 сентября 1945 года.
     Л. Берия. В.

     Меркулов".

     Прах  Ленина,  доставленный  из  Тюмени, где он находился в годы войны,
"органы"  подготовили  к  тому,  чтобы  поместить  в  Мавзолей.   Бюрократия
распорядилась,  чтобы о памяти Ленина "заботилось" бериевское ведомство. При
этом  с  него  не  снимались  и  прямые   обязанности,   которые   постоянно
"перевыполнялись". Например:

     "Товарищу Сталину И. В. товарищу Молотову В. М.
     товарищу Берия Л. П.
     МВД  докладывает о ходе выполнения постановления ЦК ВКП(б) и Совмина No
1630  от  27  июля  1946   года   о   мерах   по   обеспечению   сохранности
государственного хлеба. Есть результаты: в декабре 1946 года было привлечено
к  уголовной ответственности 13 559 человек (за .один месяц!-Примеч. Д. В.),
в январе 1947 года - 9928 человек...

     С. Круглое".

     Когда Сталин не придавал значения информации, в верхнем углу  документа
он  просто  ставил  не  то  "галочку", не то латинское "V"... Ну а поскольку
"любимый вождь" хотел знать буквально все о своем народе, Круглов, достойный
выученик  Берии,  засыпал  Сталина  всевозможными  сообщениями-от   действий
"антисоветских групп" до явлений святых:
     "По сообщению МВД Украинской ССР в начале августа с. г. среди населения
Рава-Русского  района  Львовской  области  распространились слухи о том, что
одна бродячая монахиня видела явление "богоматери". Якобы облако  опустилось
и исчезло, а на земле Остались следы крови..." На "вождя"-атеиста, вышедшего
из  семинарии"  это  сообщение,  естественно, не произвело впечатления, и он
поставил "галочку". Это мелочи...
     Государственная  бюрократия,  держа  за  колючей  проволокой  постоянно
несколько  миллионов  людей,  превратила  их  в  "созидательную" силу нового
общества. Сталин, как я уже говорил, был инициатором и  твердым  сторонником
максимально  широкого  использования  труда  заключенных  в социалистическом
строительстве.  Это  для  него  было   делом   принципа.   "Вождь"   поручал
строительство  крупнейших промышленных объектов, дорог НКВД, затем МВД. Даже
создание атомного оружия было возложено в основном на это  ведомство.  Сроки
для  исполнения  работ часто ставились такие, что сегодня они кажутся просто
фантастическими. И обычно эти задания и сроки не срывались. Ведь исполнители
понимали, что они заложники. Приведу один пример.
     После распоряжения Сталина в июле 1945 года ускорить работы по созданию
атомной бомбы были приняты экстренные меры. Затем - еще, дополнительные. Вот
одна из них:

     "Магадан. Начальнику Дальстроя тов. Никишову
     Постановлением Совета Народных Комиссаров СССР 13 октября 1945 года Вам
было поручено  организовать  работы  по  разведке  урановых  руд.  Дело  это
является исключительно важным.
     Необходимо  принять  все меры к тому, чтобы энергично развернуть поиски
уранового сырья  и  уже  в  текущем  году  (выделено  мной.-Примеч.  Д.  В.)
организовать  добычу  руды и выпуск концентратов урана... Прошу через каждые
две недели сообщать о принимаемых мерах по выполнению задания...

     Л. Берия".

     Я  уже  упоминал,  что  практически  все  министерства  заваливали  МВД
заявками  на  тысячи,  десятки  тысяч  рабочих рук. Заключенные вносили свой
вклад не  только  в  строительство  дорог,  мостов,  добычу  угля,  поставку
лесоматериалов,  но  и  в  добычу  урана,  строительство  ядерных реакторов,
высотных домов, величественных гидроэлектростанций. Никогда не забуду, когда
в 1952 году мне с группой  комсомольских  работников  довелось  побывать  на
строительстве   Куйбышевской  ГЭС.  Масштабы  стройки  поражали.  С  верхней
площадки плотины было видно, как везде  копошатся,  снуют,  двигаются  сотни
людей  в  серых  робах и бахилах. Когда проходили мимо одной из таких групп,
худой  и  длинный  парень,  разогнувшись,  негромко,  но  внятно   произнес,
обращаясь к нам:
     - Расскажите  на  воле,  как мы трудимся на великих стройках сталинской
эпохи!
     Мы переглянулись, но, увидев стоявших  рядом  нескольких  часовых,  все
поняли.  Меня,  правда, удивила выспренность слога заключенного. Но вскоре я
понял, почему он так говорил. Мне в руки попала книжка  в  мягком  переплете
"Великие  стройки  сталинской  эпохи".  Книжка,  написанная академиками А В.
Топчиевым, Г. М- Кржижановским, А. В.  Винтером,  В.  А.  Обручевым,  В.  С.
Немчиновым,  И.  А.  Шаровым,  другими  учеными,  наверняка  была в лагерной
библиотеке. Но что верно, то верно:
     очень многие, если  не  большинство  "великих  сталинских  сооружений",
возводили  заключенные. Думаю, что эта грань тоталитарного общества особенно
цинична.
     Приведу еще один документ:

     "Товарищу Сталину И. В. товарищу Молотову В. М. товарищу  Маленкову  Г.
М. товарищу Берия Л. П. товарищу Хрущеву Н. С.
     2 февраля ,1951 г.
     Постановлением  Совета  Министров  от 30 июля 1949 года на Министерство
внутренних дел СССР возложено проектирование  и  строительство  Куйбышевской
гидроэлектростанции   на   реке  Волга  с  окончанием  работ  в  1955  году.
Строительство идет по плану...
     Постановлением Совета Министров от 16 августа 1950  года  на  МВД  СССР
возложено    также    проектирование    и    строительство    Сталинградской
гидроэлектростанции и магистрального канала для  обводнения  северной  части
Прикаспийской низменности. Ведутся большие подготовительные работы...

     С. Круглое-".

     Сталин  любил  подобного  рода  донесения.  Ответ лаконичен: "Регулярно
докладывайте о ходе работ".
     Бюрократия,  пронизавшая  все  поры  общества,  проникла  и   в   сферу
творчества.  Ведомство  Берии - Круглова проводило даже творческие конкурсы.
Но здесь все было по-другому. Бюрократическая заданность определяла конечные
результаты. Но, впрочем, вначале нужно доложить "вождю".
     20 марта 1951 г. "Товарищу Сталину
     Совет Министров обязал МВД провести закрытый конкуре  на  архитектурное
решение   (оформление)   Волго-Донского   водного   пути.   Привлечены  были
архитектурные мастерские: Полякова Л. М.,  Душкина  А.  Н.,  Фомина  И.  И.,
Приймак И. И. (Гидропроект МВД).
     Наиболее  удачным  оказался  проект  т.  Полякова  Л.М.  (архитектурная
мастерская No 6), который взят  за  основу.  Гидропроект  МВД  разработал  с
учетом  замечаний  жюри новый проект. Величайшая роль товарища Сталина будет
отражена постановкой монументальной скульптуры на  высоком  берегу  Волги  у
входа  в Волго-Донской канал. Мы намерены провести еще один закрытый конкурс
на монумент.
     Прошу Вашего согласия.

     Министр внутренних дел СССР С. Круглое Главный архитектор  Гидропроекта
МВД Л. Поляков".

     Сталин  скромно  соглашается  с  очередным монументальным увековечением
своей персоны, на которое прикажет выделить несколько десятков тонн цветного
металла.
     ...Я вырос на юге Красноярского края, в Ирбейском районе, в селе  Агул.
Вдали  величественные  снега Саян, отроги хребтов, которые тянутся к Енисею,
Каяу, Агулу. Везде поистине дремучая тайга. То был край  кержаков,  коренных
сибиряков,  пришедших  из западных губерний России полтора-два века назад. В
1937-м или в 1938 году понаехало в наш глухой Агул военных! Затем потянулись
колонны заключенных. Застонала тайга.  Стали  городить  "зоны".  За  полгода
выросли  лагеря  не  только в Агуле, но и в других таежных поселках - Кессе,
Пунчете, Нижне-Сахарном, Верхне-Сахарном,  Соломатке...  Колючая  проволока,
высоченные  заборы,  за  которыми  едва  видны  бараки,  вышки для стрелков,
овчарки. Скоро жители стали замечать: колонны изможденных людей идут и  идут
(от  железной  дороги  более  100 километров), как будто лагеря резиновые...
Потом поняли, в чем дело. За околицей поселков везде стали  расти  длиннущие
рвы,  куда  ночами везли на дрогах или санях покрытые брезентом трупы. Много
умирало от лагерных тягот. Расстреливали в тайге. Живший тогда в Агуле Борис
Францевич Крещук, у которого  расстреляли  отца-кузнеца  и  старшего  брата,
рассказывал:  ходил  он  с  соседскими  мальчиками "шишковать" (за кедровыми
орехами), как  вдруг  услышали  неподалеку  треск  выстрелов,  "ровно  холст
большой  рвали...".  Мы  туда.  Видим  из-за  кустов, как несколько стрелков
сваливают в яму убитых "зэков", человек двадцать... Мы  бегом  оттуда...  До
сих  пор  помню, как один руками за пожухлую траву цеплялся, не убит, видно,
был...
     Мать была директором семилетней школы. Как я уже рассказывал, к  ней  с
разрешения  начальства  ходили  два  заключенных,  они  приводили  в порядок
библиотеку; подклеивали обложки, что-то  переплетали.  Мы  сами  жили  очень
трудно,  особенно  после того, как забрали и расстреляли отца, а нас сослали
сюда. Поскольку мы жили в Приморском крае, ссылать  дальше  на  восток  было
некуда  (разве  что  в Японию?), привезли на запад, в этот Агул. Учителей не
было,  и  матери,  окончившей   университет   после   революции,   разрешили
учительствовать.  Так  вот,  с  одним заключенным (фамилию его не помню, мне
было десять лет) мать иногда подолгу разговаривала, когда никого  поблизости
не было. Только много позже я осознал значение виденного. Этот "зэк" вытащил
из-за  пазухи тюремной фуфайки тряпицу. Быстро развязал ее и показал матери.
Был я неподалеку, в низкой длинной комнате, где располагалась библиотека; из
любопытства поднялся на цыпочки и из-за спины матери заглянул в руку "зэка".
Он держал небольшую фотографию на плотном картоне, какие  делали  раньше,  с
вензелем и иностранными словами внизу. Несчастный негромко говорил матери:
     - Были  мы  тогда  в  эмиграции.  В Швейцарии. Вот сидит Ленин, рядом с
женой, а это два немецких коммуниста.
     Невольно  я  с  недоверием  взглянул  на  грязного,  худого  мужчину  с
большими, полными тоски глазами:
     этот человек лично знал Ленина?! Он что-то еще объяснял матери, бережно
заворачивая  в  тряпицу  фотографию-  Еще  раза два его, расконвоированного,
отпускали в школу. Затем сгинул. То ли умер (слаб был  очень),  то  ли,  как
тех, в лесу...
     Эти  детские  впечатления  остались  навсегда.  Когда  я  читаю  строки
Шекспира из его "Сонетов", мне кажется, что это о судьбе моей семьи. Но нет,
не только. Это о  судьбе  очень,  очень  многих  людей,  которые  испытывали
преступное беззаконие Сталина:

     Когда на суд безмолвных, тайных дум
     Я вызываю голоса былого,-
     Утраты все приходят .мне на ум,
     И старой болью я болею снова.
     ............................................................
     Веду я счет потерянному мной
     И ужасаюсь вновь потере каждой,
     И вновь плачу я дорогой ценой
     За то, что я платил уже однажды!

     Мать умерла еще довольно молодой вскоре после войны; нам, сестре, брату
и мне,  многого  рассказать  не  успела.  Похоронили  мы  ее  на деревенском
кладбище недалеко от места, где закапывали заключенных. Уже тогда могилы-рвы
ровняли с землей. Безымянные,  глухие  места,  свидетели  страшной  трагедии
народа.  Но  молчание  этих  могил для нас и поныне подобно крику... Выжило,
думаю, там, где были эти лагеря, совсем немного. В моей семье,  кроме  отца,
не  вернулись из лагерей два дяди, простые крестьяне, имевшие неосторожность
иногда говорить вслух то, о чем многие тогда думали.
     Возможно,  кто-то,  прочитав  сейчас  эти  строки,   злорадно   скажет:
"обиженный  сынок",  "из  репрессированных", "откровенная месть". Нет, и еще
раз нет. Я был молодым  танкистом-лейтенантом,  когда  умер  Сталин.  Думал,
упадет небо. Ведь когда забрали родных, не понимал ничего. Да и позже совсем
не  связывал  эту  трагедию  с  именем  Сталина.  Сказали: "отец умер". Мать
украдкой -плакала. Но впервые я почувствовал, что "мечен", лишь в июле. 1952
года. После выпускного праздничного обеда в столовой училища  новоиспеченные
лейтенанты   со   скрипящими   портупеями,   золотом   погон  собирали  свои
бесхитростные фибровые чемоданчики, чтобы навсегда  разлететься  по  частям,
куда  мы  были  назначены. Перед расставанием с друзьями ко мне подошел один
товарищ из моего взвода и, отведя в сторону, сказал:
     - Поклянись, что никогда этого никому не скажешь.
     - Конечно, - удивленно и непонимающе глядел я в лицо однокашнику.
     - Я три года "пас" тебя и докладывал, что  ты  говоришь,  ну  в  общем,
подглядывал за тобой... Прости, отказаться не мог.
     - Что  же  ты  говорил?  -  все  еще  не  придя  в себя, уставился Я на
товарища.
     - Раз ты кончил училище, да еще с отличием, значит,  ничего  плохого...
Ну  всего  тебе...  Не  поминай лихом. Знай, могут ведь и еще...- заглянул в
глаза собеседник.
     Не называю фамилии только потому, что где-то, наверное, он  трудится  и
сейчас, а я ведь дал слово...
     Видимо, я слишком отвлекся от размышлений о сталинском бюрократизме. Но
об этом хочу сказать вот почему: истории мстить бессмысленно. Как и смеяться
над ней.  Что  было-не  изменить.  Но ее надо знать и помнить. Например, то,
что, когда моего отца не стало, ему было всего 37 лет...
     Знали ли в Кремле, что творилось в  Агуле,  Соломатке,  Кессе,  тысячах
других  мест?  Знали.  Очень  хорошо знали. В архивном фонде Берии множество
писем-криков о боли, помощи,  призывах  разобраться,  вмешаться,  посмотреть
беспристрастно  на "дело" того или иного человека. Вот одно из многих писем,
адресованных "В ЦК ВКП(б) Сталину". Нашелся, видно, добрый человек, вынес из
лагеря и послал письмо. "Оттуда" такие послания  к  "вождю"  доходили  очень
редко. В письме есть такие строки:
     "Речь будет идти о лаготделении No 14 лагеря НКВД No 283 и шахте No 26.
Тяжело  положение  заключенных- Средневековая инквизиция показалась бы раем.
Бывшие  бойцы  и  партизаны  содержатся  вместе  с  полицаями  и   немецкими
прислужниками. Срок заключения никому не известен, и это не легче расстрела.
Избивают регулярно. Ходим вшивые в каких-то лохмотьях. Кормят отвратительно,
часто  в  пище  попадаются мыши. Капусту обрабатывают конной молотилкой, при
этом там попадается конский  помет.  Конвоиры  избивают  заключенных.  Штаты
подбирают из людей свирепых...
     В этом письме нет и капли лжи. Но подписаться, это сразу на каторгу..."
     Сталин  передал  Маленкову.  Тот  набросал:  "тт. Берия и Чернышеву". А
Берия просто расписался. Круг замкнулся. Еще никто не  знает,  что  труднее:
героизм  в  бою или долгое мученичество? Поражает и невиданное долготерпение
советских  людей.  Может  быть,  прав  Гегель,  утверждая,   что   "скорбная
пассивность...  цепляется  за свои лишения и нс противопоставляет им полноты
силы". Феномен  безропотности,  когда  Сталин  и  его  подручные  уничтожали
миллионы,  людей,  потрясает. Невинных людей заставляли верить в то, что они
виновны. Или в  крайнем  случае:  "Здесь  ошибка  конкретных  людей,  но  не
Сталина".
     Бюрократия  сталинского  типа  носит  мантию  беззакония. Нет, законов,
указов, распоряжений было немало. Просто многие  законы  были  беззаконными.
Что  касалось обязанностей рядовых членов общества (да и не только рядовых),
то здесь спрашивалось строго. А вот в отношении прав... Изучая  документы  в
архивах,  я  поражался  апофеозу  беззакония  сталинской  бюрократии. Но тем
удивительнее было встречать порой редкие попытки слабого протеста со стороны
лиц, находящихся на высоких  ступенях  государственной  пирамиды.  Это  было
очень опасно. В личном фонде Молотова есть любопытный документ, направленный
Сталину и Молотову министром юстиции СССР Н. Рычковым в мае 1947 года. В нем
говорится:
     "В  соответствии  с  указаниями  Правительства  СССР и приказом Наркома
юстиции и Прокурора СССР (No 058 от 20 марта 1940 г.)  оправданные  лица  по
делам  о  контрреволюционных  делах не подлежат немедленному освобождению, а
возвращаются в места заключения (выделено мной.- Примеч. Д. В.) и могут быть
освобождены лишь  по  получении  от  МВД  сообщений  об  отсутствии  к  тому
препятствий  с  их  стороны. Этот порядок приводит к тому, что освобожденные
лица продолжают месяцами оставаться в тюрьмах.
     Так, 5 апреля 1946  года  военная  коллегия  Верховного  суда  СССР  по
протесту  Генерального  прокурора  СССР отменила приговор военного трибунала
стрелковой Таманской дивизии, по которому гражданка Литвиненко была обвинена
в Измене Родине  и  осуждена  к  расстрелу  (приговор  трибуналом  Отдельной
Приморской  армии  заменен  на  10 лет лагерей). Военная коллегия Верховного
суда СССР прекратила дело за недоказанностью преступления. 6 мая 1946  года,
определение  направлено  в  СибЛАГ  МВД,  где  содержалась  заключенная. Там
документ направили для согласования определения в 1-й спецотдел МВД;
     те - в Таврический военный округ. Дело тянется месяцы...
     Таких фактов немало.  Это  подрывает  авторитет  суда.  Прошу  отменить
приказы НКО СССР и Прокурора СССР No Оо8 от 20 марта 1940 года.

     Министр юстиции СССР Рычков".

     Реакция  Сталина  неизвестна.  Молотов начертал на докладной резолюции:
"Спросить тт. Горшенина, Круглова, Абакумова. В. Молотов. 17.У.47".  Пройдет
очень  много времени, прежде чем "спрошенные" согласятся на отмену абсурдных
решений.  Но  таких  проблесков  в   бюрократической,   карательной   машине
сталинского времени было очень немного. Бюрократия постепенно приучила людей
верить  в  то,  что любые действия властей разумны и верны. Подлинное право,
как и правовое сознание, фактически отсутствовало.  Это  является  одним  из
условий  существования  тотальной  бюрократии.  Сталин и Система, которую он
выпестовал, приучали людей терпеть, безмолвствовать, покоряться.  Бюрократия
не  может  господствовать  без  подавления воли. У лидера воля "стальная", у
всех остальных - послушная. Без этого люди все  время,  особенно  в  ГУЛАГс,
терпеть  не  могут.  Сталин  это  понимал  лучше  других.  Гегель писал так:
"...Мужество выше скорбного терпения, ибо мужество, пусть даже оно  окажется
побежденным,  предвидит  эту возможность..." Правда, немецкий философ не мог
знать, что такое ГУЛАГ. Да и в России в самом кошмарном сне никогда не могли
представить этот  земной  ад.  Ведь  Сталин  и  сталинизм  за  тридцать  лет
уничтожили  во  много  раз  больше людей, чем все русские цари за 300-летнюю
историю Романовых. Вот к чему привела Сталина  уверенность  в  универсальном
могуществе  силы.  Он  не знал мудрых слов Поля Валери: "Сила слаба тем, что
верит только в силу". Не знал того, что далеко  не  всегда  меч  может  быть
сильнее  пера.  В  истории  не  раз  бывало,  когда  сильная,  верная  идея,
"стекающая" с кончика пера, посрамляла меч. Но Сталину это было недоступно.
     Люди  тогда  не  очень  задумывались  над  этим.  Во   всяком   случае,
очень.многие  не  думали  и  не  знали  всего  кошмара, который скрывался за
занавесом тотальной бюрократии. Наверное, и Александр Фадеев тоже ничего  не
знал,  когда  через  несколько дней после смерти Сталина опубликовал большую
статью "Гуманизм Сталина".. Только потрясение рабов или слепота  нашей  души
могли  родить  слова,  которые  вышли  из-под  пера Фадеева. Но их разделяли
тогда, наверное, миллионы. Сегодня же они звучат как  чудовищное  кощунство.
Талантливый  писатель,  чье  сознание было тоже схвачено обручем сталинского
догматизма, писал что мы можем считать Сталина  "величайшим  из  гуманистов,
которых  когда-либо  знал  мир".  Фадеев  утверждал,  что "великий и простой
человек, несгибаемую силу души которого выражало  его  имя,  добрый  учитель
человечества  и  отец  народов  закончил  свой  жизненный  путь, но дело его
непобедимо и бессмертно". Может быть, когда в мае 1956 года Фадеев  покончил
с собой, его мучила .совесть, боль прозрения и раскаяния?
     В  истории  нередки случаи ослепления целого народа. В основе крестовых
походов, религиозных войн, националистического угара  и  фанатичной  веры  в
цезарей  лежат не только социально-экономические и политические причины. Это
и затмение разума. Но затмение не может быть вечным. Когда оно проходит,  то
цезари умирают. Хотя очень часто слишком медленно.
     Физическая  смерть  пришла  к  Сталину раньше, чем он ждал ее. Здесь он
мало чем  отличался.  от  большинства  людей.  Но  его  политическая  смерть
настала,-:увы,  слишком  поздно.  Реликты  сталинизма еще существуют. Смерть
историческая, наверное, так и не  придет.  Люди  никогда  не  смогут  забыть
всего, что связано с его именем.



     В   последние   год-полтора  перед  смертью  Сталин  постепенно.  менял
заведенный много лет назад регламент своей  жизни.  Старость,  годы,  полные
борьбы,  потрясении, нечеловеческая слава и воспоминания (да, воспоминания!)
все. больше давили на плечи "вождя". Теперь все чаще, встав, как  всегда,  в
11 часов утра, Сталин не ехал в Кремль, а вызывал к себе Поскребышева, сосал
холодную  трубку,  подходил  к  окну  и  подолгу  смотрел  на стылую полоску
свинцового неба над  темной  кромкой  леса,  на  голые  деревья  парка,  над
которыми  кружилась  стая  воронья.  Как-то  он  вдруг подумал, что одним из
,любимых увлечений Николая II во время прогулок была  стрельба  по  воронам.
Вспомнив,   что  в  "Красном  архиве"  публиковались  отрывки  из  дневников
последнего русского царя, Сталин захотел их посмотреть.
     На другой день  Берия  (всеми  государственными  архивами  ведало  МВД)
вместе  с  Поскребышевым  принесли  в  кабинет несколько десятков тетрадей в
сафьяновом переплете.  Сталин,  перебросившись  о  чем-то  па  грузинском  с
Берией,  отпустил  вошедших.  Начал  -медленно листать, затем, несколько раз
углубившись в чтение,  увлекся.  Сталин  был  поражен:  в  полсотне  толстых
тетрадей  ничего  интересного.  Самодержец,  похоже,  больше ценил саму идею
постоянства записей (за  36  лет  не  пропустил  ни  одного  дня!),  чем  их
содержание.  Погода,  беседы,  бильярд, чтение, именины, приемы, отношения с
Алике, охота... Вот, пожалуй, об охоте - больше, нежели о чем-либо. Тетрадь,
датированная 1895 годом, подытоживала охотничью удачу царя:  "За  все  время
убито  мною  3  зубра,  28 оленей, 3 козы, 8 кабанов, 3 лисицы 45". Стрелять
царь любил: "Гулял и убил ворону" (8 ноября 1904 г.). Император  на  воронах
"оттачивал  глаз",  бил  метко. Сталин уже почти без интереса перелистывал .
тетради; везде одно и то же. Не везло России с царями, может  быть,  подумал
он, не туда стреляли.
     Что  будут  говорить  о  нем,  Сталине,,  после  его смерти? Люди любят
ревизовать отгоревшие жизни, не понимая, что ушедшее время изменить  нельзя.
Неужели  кто-нибудь  посмеет  и у него искать что-то ложное, ошибочное? Нет,
это   невозможно.    Была    "Россия    во    мгле"    -    стала    могучей
державой-победительницей.  Все отлажено. Еще один-два фантастических рывка -
и государство будет диктовать всем свои порядки...
     Поскребышев не раз заставал "Хозяина",  неподвижно  стоящим  у  окна  в
столовой  или  сидящим  в кресле кабинета, повернутом в сторону парка. О чем
думал "вождь", понимая, что при всем своем, величии он смертей, как все?
     Сталин достиг абсолютной власти над людьми. Порой ему казалось, что его
владычество безгранично. Если бы он знал  Ф.  М.  Достоевского,  то  мог  бы
вспомнить главу "Великий Инквизитор" из романа "Братья Карамазовы".
     В  глубочайшем  монологе  Великого  Инквизитора гений русского писателя
выразил  взаимосвязь,  соотношение,  диалектику  между  Идеей,  Свободой   и
Диктатором,  наместником Бога на Земле. Я понимаю, что какие-либо буквальные
аналогии здесь рискованны. Однако Достоевский  подводит  к  мысли:  Диктатор
может осквернить великую Идею, поправ Свободу.
     Благодаря  Идее  миллионы,  размышлял  писатель,  будут "считать нас за
богов за то, что мы, став во главе их, согласились выносить  свободу  и  над
ними  господствовать - так ужасно им станет под конец быть свободными!.. Ибо
забота этих жалких созданий не в том только состоит, чтобы сыскать то, перед
чем мне или другому  преклониться,  но  чтобы  сыскать  такое,  чтоб  и  все
уверовали в него и преклонялись пред ним, и чтобы непременно все вместе. Вот
эта  потребность  общности  преклонения  и  есть  главнейшее мучение каждого
человека единолично и как целого человечества с начала веков... Говорю тебе,
что нет у человека заботы мучительнее, как  найти  того,  кому  бы  передать
поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается".
     Не  уверен,  что  Сталин  когда-нибудь  читал эти строки.-Но, думаю, он
понимал, что смог  заменить  Бога  на  Идею  ив  нее  поверили  все.  В  том
историческом  порыве  к  блаженству, счастью, радости, которые обещала Идея,
как-то  быстро  оказалась  ненужной  Свобода,  за   которую   сражались   на
баррикадах. Люди нашли в нем того, кому можно передать "тот дар свободы". Уж
он-то  знает,  как  ею,  Свободой,  распорядиться. Рискну продолжить монолог
Великого Инквизитора:
     Народу  мы  дадим  "тихое,  смиренное  счастье,  счастье   слабосильных
существ,  такими  они созданы... Они станут робки и станут смотреть на нас и
прижиматься к нам в страхе, как птенцы  к  наседке...  Да,  мы  заставим  их
работать,,  но  в  свободные  от  труда часы мы устроим им жизнь как детскую
игру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками. О, мы разрешим  им  и
грех,  они  слабы и бессильны, и они будут любить нас как дети за то, что мы
им позволим грешить. Мы скажем им, что  всякий  грех  будет  искуплен,  если
сделан будет с нашего позволения... И не будет у них никаких от нас тайн".
     Этот долгий монолог Великого Инквизитора мог быть созвучен размышлениям
советского  диктатора,  склонного  на  закате  своих  лет  к  размышлениям о
прожитой жизни. Но едва ли он мог разделять  афоризм  Сенеки.  "Post  morten
nihil  est" ("После смерти нет ничего"). Древний мыслитель утверждал: "После
смерти нет ничего и сама смерть ничто - ты спрашиваешь, где мы  будем  после
кончины? Там же, где покоятся нерожденные".
     Как  это:  "После  смерти нет ничего?" А его бессмертная слава, деяния,
великие свершения?! Такие люди, как он, полагал. Сталин,  вспоминая  отрывок
Из  мертвой латыни: "Vital lampada tradunt" - "передают светильник жизни" не
отдельным людям, а времени, эпохе, вечности...
     До конца своих дней Сталин в минуты размышлений нередко обращался вслух
или мысленно к религиозным текстам,  используя  их  как  метафору,  крылатое
выражение,  библейский  афоризм.  Думаю,  его  мысль  могла бы соотносить на
закате дней собственную жизнь с тем, что было. сказано в Священном  Писании.
Трудно  вспомнить  все, но у Экклезиаста, пожалуй, верно сказано: "...И меня
постигнет та же участь, как и глупого: к чему же я сделался очень мудрым?  И
сказал  я  в  сердце  моем,  что  и  это - суета... мудрый умирает наравне с
глупым... Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время  рождаться,
и  время  умирать...  Все  идет  в одно место; все произошло из праха, и все
возвратится в прах... Ибо кто приведет его посмотреть на то, что будет после
него?" Да, что будет после него? Передерутся его  соратники  или  сожрет  их
всех  его подручный в пенсне? Нужно подумать об этом по-настоящему. Но зачем
такая спешка? К чему этот пессимизм? Разве он не спустился с Кавказских гор,
которые славятся долгожителями?  Все  его  соперники  давно  Истлели"  а  он
по-прежнему  на  самом  высоком  холме  власти... Надо поменьше слушать этих
врачей, а больше доверять народной медицине.
     Вглядываясь в голые верхушки зимних берез, диктатор, если бы читал Льва
Толстого, мог бы, повторяя слова великого писателя,  поставить  перед  собой
"неразрешимый разумом вопрос" - "какой смысл имеет моя жизнь?.. Ответ должен
быть  не  только  разумен, ясен, но VI верен, т. е. такой, чтобы я поверил в
него всею душою,  неизбежно  верил  бы  в  него,  как  я  неизбежно  верю  в
существование  бесконечности".  Толстой  Осуждающе  говорил,  что есть люди,
которые видят смысл жизни в своем личном благе, но тогда "живет и  действует
человек  только для того, чтобы благо было ему одному, чтобы все люди и даже
все существа жили и действовали только  для  того,  чтобы  ему  одному  было
хорошо...".  Сталин  наверняка  бы  возмутился,  если бы эти слова ОТНЕСЛИ к
нему: разве он что-нибудь желал только для себя, разве не  знают  в  народе,
как  он  неприхотлив  и  скромен,  как  он  безжалостно  отправил  на Колыму
известную певицу и ее мужа-генерала,  когда  те  решили  прихватить  кое-что
лишнее  из  поверженной Германии? Разве народ не убежден в том, что все, что
он делает,- для общего блага?
     Диктатор был уже давно не  способен  сказать  даже  самому  себе,  даже
шепотом,  даже  мысленно,  что  у него есть лишь одна, вечная, непреходящая,
ненасытная страсть. Нет, не к умершим женам, не  к  тем  немногим  женщинам,
связь с которыми он держал в особой тайне,
     не к марксистским идеям, которые он так долго и тщательно препарировал,
не к народу,  который  он так обескровил, нет. Все эти тридцать лет он любил
только власть. Ну а разве эта фантастическая власть, которую он мог проявить
росчерком пера или легким взмахом высохшей руки, разве она использовалась не
для народа? Великое и постыдное славословие уже давно  утвердило  "вождя"  в
том,  что его ум и твердая рука осчастливливают людей. Разве не он выдвигает
все новые И новые  идеи  улучшения  "материального  благосостояния"  народа,
укрепления  мощи  государства?  Вот  вчера,  например, ему доложили о начале
реализации еще одной его идеи:

     "Товарищу Сталину И. В.
     В связи с тем, что Вы, товарищ Сталин, интересовались состоянием  работ
по  проектированию  гидроэлектростанции,  МВД СССР докладывает о проделанной
работе. Во исполнение Вашего распоряжения ведутся  широкие  гидрологические,
топографические,  геологические  изыскания на участке р. Урал от г. Уральска
до Чкалова (протяженностью 500  километров).  Рассматривается  два  варианта
расположения  гидроэлектростанции  и  плотин  в  районе  поселков  Голицын и
Красный Яр. Предполагаемая годовая выработка составит  390  млн.  квт/часов.
Водохранилище  будет  емкостью  от  7,7  до 11 миллиардов кубических метров.
Окончательный проект задания будет готов к 1 апреля 1953 года. 11 дек.  1952
г.

     Министр вн. дел СССР С. Круглое".

     Он, конечно, не Знал, что в апреле 1953 года его уже не будет и что еще
один "исторический"  сталинский  проект не будет осуществлен. Но разве плоха
идея, когда берега множества искусственных морей,  созданных  по  его  воле,
будут  залиты  электрическим половодьем? Правда, ему однажды подумалось, что
этими  бесчисленными  рукотворными  морями  можно  затопить  всю  гигантскую
плоскую  страну, е6 лучшие угодья, погрузить тысячелетнюю культуру народов в
толщу воды... Но он отогнал эту непрошеную мысль.
     Эти утренние часы нередко уносили Сталина куда-то в мглу давно ушедшего
времени,  к  самому  началу  века.  То  было  пиршество  его  памяти.  Немые
расплывшиеся   черно-белые   кадры   воспоминаний  выхватывали  из  пропасти
отдельные лица: его робкая Като, суровая труженица  мать,  Шаумян,  Каменев,
отдавший  ему  свои теплые шерстяные носки, когда они тряслись в 17-м году в
холодных вагонах от Ачинска до Петрограда... При чем здесь носки? Неожиданно
вспомнил, как Ленин первый раз поддержал его, как это помогло ему поверить в
себя. Но почему историки ничего не писали  об  этом?  Ах,  какая  преступная
промашка!   Кто  же  смел  утаить  этот  исключительный  факт?  Даже  он  не
использовал  его  в  сумятице  борьбы  20-х  годов,  сражаясь   с   Троцким,
Зиновьевым,  Каменевым,  Бухариным.  Завтра  же поручить Берии разыскать эти
документы... Нужно в очередных томах его сочинений еще раз напомнить  людям,
что Ленин его выбрал сам; нс судьба, не случай, а вождь революции...
     Действительно,  в  истории  остался  незамеченным  один  примечательный
эпизод. На- дворе был  декабрь  1917  года.  Под  натиском  грозных  проблем
эйфория  революционной  победы постепенно исчезала, 23 декабря шло очередное
заседание   Совета   Народных   Комиссаров.    Председательствовал    Ленин.
Присутствовали:
     Шляпников,   Урицкий,   Виноградов,   Прбшьян,   Шлихтер,   Менжинский,
Аксельрод, Сталин, Петровский, Трутовский, Алгасов,  Дыбенко,  Бонч-Бруевич,
Карелин,  Луначарский,  Коллонтай,  Козьмин.  Рассматривалось,  как  всегда,
множество вопросов: проект  декрета  о  Турецкой  Армении,  конфликт,  между
Наркоматом  внутренних  дел  и  Высшим  советом  народного  хозяйства, из-за
прекращения  оплаты  купонов,   в   "вермишельной   комиссии",   упразднение
общегосударственного  комитета по делам увечных и передача всего дела в руки
"Всероссийского союза увечных воинов" и многие другие. Был и такой вопрос  -
"О  предоставлении  отпусков тов. Ленину на 3-5 дней, тов. Дыбенко на 2 дня,
Прошьяну на 1 день и о замене Председателя Совета за время  отсутствия  тов.
Ленина.

     Постановили:
     Отпуск  разрешить. Председателем Совета Народных Комиссаров назначается
т. Сталин, а заместителем его т. Шляпников".
     Сталин помнил, что он, замещая Ленина, провел  два  или  три  заседания
Совнаркома  (в  то  время  правительство для обсуждения бесчисленных проблем
собиралось едва ли не ежедневно),. Тогда Горбунов поставил вопрос о  допуске
на  заседание СНК корреспондента из Бюро печати, Прошьян докладывал о борьбе
с саботажем Почтово-телеграфного ведомства и предлагал ввести для "почтарей"
трудовую повинность; сам Сталин сделал сообщение  б  положении  на  Дону,  о
колебаниях  в  казачьей  массе;  по  ходатайству  Алгасова  решали  вопрос о
выделении  средств  в  сенатскую  типографию:  что-то,  кажется,  докладывал
Свердлов...  Троцкий  на  "сталинских"  заседаниях не появлялся. Как все это
было давно... Но не мог же Ленин случайно оставить  его  вместо  себя?  Ведь
сколько  блестящих  революционеров  было в поле зрения вождя! Почему же этот
аргумент в своей борьбе он не использовал  в  прошлом?  Ну  да  бог  с  ним,
аргументом.   Победителю  теперь  он  нужен  только  для  его  "исторической
биографии".
     Сталину было трудно даже предположить,  что  Ленин,  оставляя  за  себя
Сталина,  не  придавал этому факту особого значения. Вождя беспокоило, что в
составе Совета почти нет представителей национальных  окраин;  черносотенцы,
бежавшие  на  юг,  все  громче  кричат,  что  Ленин  сформировал  "еврейское
правительство"... В этих условиях его  шаг,  поддержанный  Советом  Народных
Комиссаров,  о  временном  замещении  Председателя  наркомом национальностей
Сталиным, был естественным. Но  Сталин,  как  и  во  всем,  что  делалось  в
аппарате власти, видел, кроме очевидного, и потаенный смысл, выгодный ему.
     ...Стряхнув  воспоминания, Сталин повернулся на шаги вошедшего.. Но это
была не привычная фигура  Поскребышева,  которого  в  ноябре  1952  года  по
настоянию  Берии Сталин согласился наконец отстранить от работы, как позже и
Власика.  Вчера  Берия,  который   становился   ему   день   ото   дня   все
подозрительнее,  что-то  говорил  насчет  того,  что,"возможно,  Поскребышев
связан с делом врачей и его придется проверить". Пусть "проверяет". Так  же,
как  "проверяли" недавно все ленинградское руководство и их "выдвиженцев" .в
Москве и  других  городах,  как  "проверяли"  дело,  связанное  и  Еврейским
антифашистским  комитетом,  возглавляемым  С.  А. Лозовским, которого Сталин
хорошо узнал за войну (он возглавлял Совинформбюро), как "проверяли" недавно
возникшее дело "врачей-отравителей". Слава богу, он старается обходиться без
их помощи. Сколько  императоров,  королей,  президентов,  вождей  в  истории
придворная  лекарская  курия  незаметно отправила на тот свет... Кто скажет?
Главное: не доверяться этой публике, которую наверняка  обрабатывает  и  сам
Берия...
     Сделаю  еще  одно  отступление.  Я  уже  сказал, что незадолго до своей
смерти Сталин после долгих нашептывании Берии согласился на устранение своих
двух самых верных помощников-А, Н. Поскребышева и Н.  С.  Власика.  В  конец
жизни  "вождь"  не  верил никому. Да, никому. Не верил и Берии, но не мог не
поддаться, .когда тот долго  и  настойчиво  компрометировал  Поскребышева  и
Власика, проработавших около него более двух десятков лет. О том, что Сталин
не  доверял  Берии,  свидетельствует  такой  документ.  .  Генерал-лейтенант
Николай Сидорович Власик был арестован 16 декабря 1952 года. Его  допрашивал
сам  Берия,  а также Кобулов и Влодзимирский. Начальнику Главного управления
охраны  МГБ   Власику   было   предъявлено   обвинение   в   "потакательстве
врачам-отравителям",  знакомстве  со  "шпионом"  В. А. Стенбергом, а также в
злоупотреблении служебным положением ("использование  казенных  продуктов").
Но  главное,  конечно, было не в этом трафаретном наборе обвинений. В письме
на имя Председателя Президиума Верховного Совета СССР К- Е- Ворошилова в мае
1955 года из Красноярского края, где бывший  генерал-лейтенант  находился  в
ссылке, говорилось:
     "Глава   правительства   (именно   так   в   письме   Власик   называет
Сталина.-Примеч. Д. В.), находясь на юге после  войны,  в  моем  присутствии
выражал   большое   возмущение  против  Берии,  говоря  о  том,  что  органы
государственной   безопасности   не   оправдали   своей   работой   должного
обеспечения...  Сказал,  что  дал указание отстранить Берию от руководства в
МГБ. Спрашивал у меня, как работают Меркулов, Кобулов  и  впоследствии  -  о
Тоглидзе  и Цанаве, Я рассказал ему, что знал... И вот я потом убедился, что
этот разговор между мной и Главой правительства стал им доподлинно известен,
я был поражен этим..."
     Нетрудно представить, что Берию больше  всего  беспокоило  отношение  к
нему  Сталина.  Но как он узнал о словах Власика, сказанных наедине "вождю"?
Может быть, их высказал  Сталин  сам  своему  Фуше?  А,  может  быть,  Берия
подслушивал и самого "Хозяина"?!
     Далее  Власик в своем письме на имя Ворошилова продолжает: после вызова
на допрос к Берии "я понял, что кроме смерти мне ждать больше нечего, т.  к.
еще  раз  убедился,  что они обманули Главу правительства... Они потребовали
показаний на Поскребышева,  еще  два  раза  вызывал  Кобулов  в  присутствии
Влодзимирского.   Я   отказался,   заявив,  что  у  меня  никаких  данных  к
компрометации Поскребышева нет, только сказал им,  что  Глава  правительства
Одно  время  был очень недоволен работой наших органов и руководством Берии,
привел те факты, о которых говорил мне Глава правительства -  о  провалах  в
работе,  в чем он обвинял Берию... За отказ от показаний на Поскребышева мне
сказали- подохнешь в тюрьме..."
     . Добавлю лишь, что вчерашние "сотоварищи"  применили  к  Власику  весь
комплекс  "мер" по добыванию показаний. Ко мне, писал Власик, было применено
"недопустимое издевательство". При "моем возрасте и состоянии здоровья я  не
мог  выдержать.  Получил  нервное  расстройство, полное потрясение и потерял
абсолютно всякое самообладание и здравый смысл... Я не был даже в  состоянии
прочитать  составленные  ими  мой  ответы,  а  просто  под ругань и угрозы в
надетых острых, въевшиеся до костей наручниках, был вынужден подписывать эту
страшную для  меня  компрометацию...  в  это  время  снимались  наручники  и
давались  обещания  отпустить  спать,  чего  никогда  не -было, потому что в
камере следовали свои испытания...".
     Таковы были "дворцовые." нравы.  Следили  за  всеми.  Никто,  абсолютно
никто  не  был  освобожден от подозрений. Берия чувствовал охлаждение к нему
"вождя" и мог ждать любого  поворота  событий.  Но  Сталин  выжидал,  что-то
обдумывал, внешне оставаясь таким, как прежде. Может быть, был прав Ришелье:
     "Умение скрывать - наука королей"?
     Но вернемся к нашему повествованию.
     ...На  пороге вместо Поскребышева стоял новый порученец с папкой бумаг.
Поскребышева заменить было трудно, и Сталин уже три месяца  не  мог  сделать
окончательного  выбора  -кто  станет  таким  же  оруженосцем,  как  опальный
помощник?
     Кивнув головой на стол, куда В. Н. Малин положил папку  с  документами,
подготовленную  в  секретариате  "вождя"  (за  ним наблюдал по его поручению
сейчас Маленков), Сталин, не отвечая на приветствие, бросил:
     - Пусть мне позвонит Маленков.
     - Будет исполнено, товарищ  Сталин!  Через  две-три  .минуты  в  трубке
звучал  голос его фаворита, исторгающий наивысшую готовность выполнить любую
волю "Хозяина".
     - Вечером я схожу в Большой... Проследите. Бумаг больше не  присылайте,
а  завтра  вечером  вы,  Хрущев,  Берия,-  помолчав,  добавил,-  и Булганин,
приезжайте ко мне,
     - Хорошо, товарищ Сталин! Все прослежу,  рассмотрю  документы,  передам
Ваше распоряжение указанным товарищам... Все будет сделано!
     Сталин,   не   дослушав   скороговорки   Маленкова,   положил   трубку.
Предательская слабость, легкое головокружение не проходили.  Хотя  он  всего
месяц-полтора   как  приехал  из  Сочи,  обычного  облегчения,  свежести  не
наступило.  Рассмотрев  документы,  Сталин  стал  изучать  газеты,  журналы,
переводы  зарубежных  статей  и  книг. Вечером Сталин в сопровождении дюжины
телохранителей отправился в Большой театр на балет "Лебединое озеро".  Около
ложи  его  ждал  директор  .(он  же  - комендант) театра, работник МГБ А. Т.
Рыбин. Сев в угол пустой ложи (раньше иногда он, бывало, приглашал  Молотова
или  Жданова),  Сталин  отрешенно  смотрел  на сцену, зная до мелочей каждый
нюанс хореографии и музыки  спектакля.  Не  дожидаясь  окончания  последнего
акта,  уехал.  Смутная тревога не покидала диктатора: усиливающаяся слабость
пугала его. Он не был мистиком, но всю жизнь видел эфемерные контура  личных
опасностей.  Сталин чувствовал, что -сейчас одна из них рядом. И видимо, она
реальна.
     28 февраля 1953 года, встав позже обычного,  Сталин  почувствовал,  что
незаметно  вошел  в  норму,  настроение  поднялось. Почитал сводки из Кореи,
протоколы допросов "врачей-отравителей" М. С. Вовси, Я. Г. Этингера,  Б.  Б.
Когана,  М.  Б..  Когана, А. М. Гринштейна. Немного погулял. Поздно вечером,
как он и распорядился, на дачу приехали Маленков, Берия, Хрущев и  Булганин.
Ужинали.  Обговорили  (считай-решили),  как  всегда, уйму вопросов. Булганин
подробно обрисовал военную обстановку в Корее. Сталин еще раз убедился,  что
ситуация там патовая и решил назавтра через Молотова посоветовать китайцам и
корейцам  "торговаться на переговорах до последнего", но в конце концов идти
на прекращение боевых действий.
     Долго говорил Берия.  Он  чувствовал,  что  отношение  Сталина  к  нему
незаметно  изменилось;  "вождь",  будучи еще более хитрым человеком, чем он,
кажется заподозрил в нелояльности своего заплечных дел мастера. Потому Берия
сегодня старался вовсю.
     - Рюмин неопровержимо доказал, что  вся  эта  братия  -  Вовси,  Коган,
Фельдман,  Гринштейн,  Этингер,  Егоров,  Василенко,  Шерешевский и другие -
давно уже потихоньку сокращает жизнь высшему руководящему  составу.  Жданов,
Димитров,  Щербат  ков  -  список  жертв  мы сейчас уточняем - дело рук этой
банды. Электрокардиограмму Жданова,  например,  просто  подменили...  Скрыли
имевшийся  у  него  инфаркт,  позволили  ходить, работать и быстро довели до
ручки...   А   самое    главное    -    это.    все    агентура    еврейской
буржуазно-националистической  организации  "Джойнт". Нити тянутся глубоко: к
партийным, военным работникам. Большинство обвиняемых признались...
     Сталин вспомнил, что "дело врачей" началось, собственно,  с  профессора
В.  Н.  Виноградова,  который  во время своего последнего визита к Сталину в
1952 году обнаружил у него  заметное  ухудшение  здоровья  и  порекомендовал
максимально   воздерживаться  от  активной  деятельности.  Сталин  пришел  в
бешенство. Виноградова к нему больше не допустили  и  вскоре  арестовали.  А
недовольство  Сталина врачами стали активно прорабатывать в МГБ, где один из
следователей  -  Рюмин  решил  сделать  карьеру  на  этом  "деле".   События
развивались быстро. Чувствуя желание Сталина, "органы" готовили громкое дело
о   широком  "медицинском  заговоре"  откровенно  антисемитского  характера.
Наверняка был бы процесс, были бы жертвы, и кто знает, как далеко  зашло  бы
это  новое  кровавое  дело?  Лишь  неожиданная  смерть  тирана не дала новой
трагедии дойти до логического сталинского конца.
     В  тот  последний  вечер  Сталин  два-три  раза   интересовался   ходом
следствия.  Наконец  спросил еще раз чрезмерно услужливого в последнее время
Берию:
     - А как Виноградов?
     - Этот профессор кроме своей неблагонадежности имеет  длинный  язык.  У
себя  в  клинике стал делиться с одним врачом, что-де у товарища Сталина уже
было-несколько опасных гипертонических приступов...
     - Ладно,-  оборвал  Сталин.-  Что  вы  думаете  делать  дальше?   Врачи
сознались? Игнатьеву скажите:
     если  не  добьется  полного  признания  врачей,  то  мы его укоротим на
величину головы...
     - Сознаются.   С   помощью   Тимашук,   других   патриотов    завершаем
расследование и будем просить Вас разрешить провести публичный процесс...
     - Готовьте,-бросил Сталин и перешел к другим делам.
     Сидели  до  четырех  утра  1  марта.  К  концу ночной беседы Сталин был
раздражен, не скрывал своего  недовольства  Молотовым,  Маленковым,  Берией,
досталось  и  Хрущеву. Только в адрес Булганина Он не проронил ни слова. Все
ждали, когда "Хозяин" поднимется, чтобы они могли  уехать.  А  Сталин  долго
говорил,  что, похоже, в руководстве кое-кто считает, что можно жить старыми
заслугами. Ошибаются. Сталинские слова звучали зловеще. Его  собеседники  не
могли  не  знать,  что  за этим раздражением "вождя" скрывается какой-нибудь
новый замысел. Может быть, и такой: убрать  всех  старых  членов  Политбюро,
чтобы  свалить на них все срои бесчисленные прегрешения. Сталин понимал, что
судьба не даст ему много времени. Но даже он не мог знать, что  эта  гневная
тирада  была  последней в его жизни. Песочные часы были уже пусты. Из сосуда
вытекали последние песчинки... Оборвав свою мысль на полуслове, Сталин  сухо
кивнул  всем  и  ушел к себе. Все молча вышли и быстро разъехались. Было еще
темно. Маленков с Берией сели в одну машину.
     Как вспоминал в беседе со мной А. Т. Рыбин, 1 марта в полдень "обслуга"
стала беспокоиться. Сталин не появлялся, никого не вызывал. А  идти  к  нему
без  вызова  было  нельзя.  Тревога  нарастала.  Но вот в 18.30 в кабинете у
Иосифа Виссарионовича,  продолжал  Рыбин,  зажегся  свет.  Все  вздохнули  с
облегчением.  Ждали  звонка.  Сталин не обедал, не смотрел почту, документы.
Все это  было  необычно,  странно.  Но  шло  время,  рассказывал  Рыбин,  не
скрывавший  своих  личных симпатий к Сталину, а вызова не было. Наступило 20
часов, затем 21, 22 часа- в помещениях Сталина полная  тишина.  Беспокойство
достигло крайней точки. Среди помощников и охраны начались споры: нужно идти
в  комнаты,  зрели дурные предчувствия. Дежурные сотрудники М. Старостин, В.
Туков, подавальщица М. Бутусова стали решать кому  идти.  В  23  часа  пошел
Старостин,  взяв почту как предлог, если "Хозяин" будет недоволен нарушением
установившегося порядка.
     Старостин прошел несколько комнат, зажигая  по  пути  свет  и,  включив
освещение  в  малой  столовой,  отпрянул,  увидев на полу лежащего Сталина в
пижамных брюках и нижней  рубашке.  Он  едва  поднял  руку,  позвав  к  себе
Старостина,  но  сказать ничего не смог. В глазах были ужас, страх и мольба.
На полу лежала "Правда", на столе открытая бутылка "Боржоми". Видимо,  здесь
Сталин  лежал  уже давно, т. к. свет в столовой не был включен. Прибежала на
вызов Старостина потрясенная челядь. Сталина перенесли на  диван.  Несколько
раз  он  пытался  что-то  произнести,  но  раздавались лишь какие-то неясные
звуки. Кровоизлияние  в  мозг  парализовало  не  только  речь,  но  затем  и
сознание. Может быть, в эти минуты Сталин успел вспомнить о трагедии Ленина,
обреченного на долгую страшную немоту?
     По  словам.  Рыбина,  охрана и порученцы стали звонить в МГБ Игнатьеву.
Тот посоветовал звонить  Берии,  Маленкову.  Берию  нигде  найти  не  могли.
Маленков  без  Берии  не  решался  предпринять каких-либо мер. Один из самых
могущественнейших  людей  на   планете   в   критическую   минуту   оказался
отгороженным  от  элементарной медицинской помощи частоколом бюрократических
инструкций и запретов. "Вождь" стал заложником своей Системы. Как выяснилось
впоследствии, без разрешения Берии к Сталину врачей  вызывать  было  нельзя.
Так  было  записано  в  одной из бесчисленных инструкций. Наконец в одном из
правительственных особняков в компании новой женщины  разыскали  сталинского
Монстра,  и в три часа ночи Берия и Маленков приехали. Берия был заметно под
винными парами. Маленков зашел к умирающему Сталину  в  носках  и  с  новыми
ботинками,   которые   он  засунул  почему-то  подмышки  (видимо,  чтобы  не
скрипели). Человек, лежащий на диване, издавал предсмертные хрипы. Берия  не
стал вызывать медиков, а тут же напустился на "обслугу".
     -Что  вы  паникуете!  Не  видите;  товарищ Сталин крепко спит! Марш все
отсюда и не нарушайте сон нашего вождя! Я еще разберусь с вами!
     Его не очень решительно поддержал Маленков.  Складывалось  впечатление,
убежденно  .говорил  Рыбин,  что  Сталину,  который после инсульта лежал без
медицинской помощи уже 6-8 часов, никто и не собирался ее оказывать. Похоже,
что все шло по сценарию, который устраивал  Берию,  заключил  Рыбин.  Выгнав
охрану  и прислугу, запретив ей куда-либо звонить, соратники с шумом уехали.
Лишь около 9 часов утра вновь приехали Берия, Маленков, Хрущев,  а  затем  и
другие члены Политбюро с врачами.
     В, своей книге дочь Сталина Светлана вспоминала:
     "В  большом  зале,  где  лежал отец, толпилась масса народу. Незнакомые
врачи, впервые увидевшие больного (академик  В.  Н.  Виноградов,  много  лет
наблюдавший  отца,  сидел в тюрьме), ужасно суетились вокруг. Ставили пиявки
на затылок и шею, снимали кардиограммы,  делали  рентген  легких,  медсестра
беспрестанно  делала  какие-то уколы, один из врачей беспрерывно записывал в
журнал ход болезни, Все делалось как надо..  Все  суетились,  спасая  жизнь,
которую  нельзя  было  спасти".  Все  были  полны  торжественной, печальной,
государственной значимости, хотя ни у кого не возникало сомнения, что это  -
конец. Обширный инсульт сразил "вождя". Но Берия то и дело подходил к врачам
и громко, чтобы слышали все, спрашивал:
     - Вы  гарантируете  жизнь  товарища  Сталина?  Вы  понимаете  всю  вашу
ответственность за здоровье товарища Сталина? Я хочу вас предупредить...
     Смертельно  бледные  профессора,  врачи,  медсестры   что-то   неслышно
лепетали,  суетились,  чувствуя, что после смерти "вождя" и их может ожидать
самое страшное. Берия  не  скрывал  торжествующего  выражения  лица.  Все  в
Политбюро,  включая  Маленкова,  боялись этого выродка. Смерть тирана сулила
продолжение  новых  кровавых  оргий.  Устав  от  бесчисленных  распоряжений,
показной  заботы,  убедившись,  что  Сталин  уже  фактически находится по ту
сторону невидимой линии, которая делит жизнь  и  смерть,  Берия  умчался  на
несколько   часов  в  Кремль,  оставив  политическое  руководство  страны  у
смертного одра "вождя". Я уже  высказывал  версию,  что  первый  заместитель
Председателя   Совета   Министров   СССР  Л.  П.  Берия  форсировал  большую
политическую игру, которую он задумал давно. Его Срочный выезд в Кремль  был
связан,  возможно,  со  стремлением  изъять  из  сталинского сейфа документы
диктатора, где могли быть (чего боялся Берия) распоряжения, касающиеся  его.
Сталин  мог, вероятно, оставить завещание, и в то время, когда его авторитет
был безграничным, едва ли нашлись бы силы, которые оспорили  последнюю  волю
умершего.
     Вернувшись  через  несколько  часов, Берия, еще более уверенный в себе,
откровенно   диктовал    подавленным    соратникам:    срочно    подготовить
правительственное  сообщение  о  болезни  Сталина,  опубликовать бюллетень о
течении болезни.  В  правительственном  сообщении,  переданном  по  радио  и
напечатанном  в  газетах,  в  частности,  говорилось: "В ночь на 2-е марта у
товарища Сталина, когда он находился в Москве в своей квартире (а был он  на
даче.-  Примеч.  Д.  В.), произошло кровоизлияние в мозг, захватившее важные
для жизни области мозга. Товарищ Сталин потерял сознание.  Развился  паралич
правой  руки  и  ноги.  Наступила  потеря  речи. Появились тяжелые нарушения
деятельности сердца и дыхания... Лечение  товарища  Сталина  проводится  под
постоянным    наблюдением    Центрального   Комитета   КПСС   и   Советского
Правительства... Тяжелая болезнь товарища Сталина повлечет  за  собой  более
или менее длительное неучастие его в руководящей деятельности".
     После  первого  бюллетеня  успели обнародовать еще два сообщения - на 2
часа и на 16 часов 5 марта. Медицинские  светила  А.  Ф.  Третьяков,  И.  И.
Куперин,  П. Е. Лукомский, Н. В. Коновалов, А. Л. Мясников, Е. М. Тареев, И.
Н. Филимонов, И. С.  Глазунов  и  другие  (после  неоконченного  пока  "дела
врачей"  Берия позаботился, чтобы Сталина лечили академики и профессора лишь
одной  национальности)  не  скрывали:  катастрофа  рядом.  Зловещее  шипение
Монстра   над   ухом   врачей  не  изменило  их  вывода:  "Острые  нарушения
кровообращения в венечных артериях сердца с очаговыми изменениями  в  задней
стенке  сердца",  "тяжелый коллапс", "состояние продолжает оставаться крайне
тяжелым".  Они  еще  не  знали,  что  периодические  расстройства  мозгового
кровообращения  ранее  уже  создали  множественные  мелкие полости (кисты) в
ткани мозга, особенно в его лобных  долях.  Такие  изменения,  как  полагают
сегодня  специалисты,  вызывали нарушения в психической сфере и наслаивались
на деспотический характер Сталина, усугубляя .и без  того  его  тиранические
наклонности.  Но  я думаю, что это были обычные старческие явления. Несмотря
на чудовищную  нравственную  аномалию,  Сталин,  по  моему  мнению,  не  был
человеком,   которым   должны   были  заниматься  психиатры.  Его  "болезнь"
социальная - цезаризм и  тирания.  Можно,  пожалуй,  сказать  и  по-другому:
больным был не только лидер, но и все общество.
     А  у  постели  умирающего  заканчивался акт драмы, которая только через
годы позволит обнажить глубину трагедии народа,  связанную  с  жизнью  этого
человека.  Тогда  ,казалось,  что трагедия народа - его смерть, а через годы
поймут- преступления его жизни. Несколько  раз  в  зале  появлялся  Василий,
выкрикивавший  пьяным  голосом:  "Сволочи,  загубили отца!", здесь же стояла
окаменевшая дочь, сидели в креслах,  на  диване  уставшие  от  бессонницы  и
надвигавшейся  неизвестности члены Политбюро. Ворошилов, Каганович, Хрущев и
еще некоторые плакали.  Берия  неоднократно  подходил  к  Сталину  и  громко
спрашивал:
     - Товарищ  Сталин,  здесь  находятся  все  члены  Политбюро,  скажи нам
что-нибудь.
     Берия вел себя,  как  наследный  принц  гигантской  империи,  способный
распорядиться  жизнью любого ее обитателя. Тот, кому он служил., кто дал ему
бесконтрольную власть, Берию уже не интересовал. Для него  Сталин  отошел  в
прошлое.  Берия  был  весь  устремлен  в ближайшее будущее. Конец "вождя" не
заставил себя долго ждать. Думаю, о  последних  мгновениях  жизни  диктатора
лучше  всех поведала его дочь, бывшая в те минуты рядом с умирающим: "Агония
была страшной. Она душила его у всех на глазах. В какой-то момент - йе знаю,
так ли на самом деле, но так казалось - очевидно, в последнюю уже минуту, он
вдруг открыл глаза и обвел ими всех,  кто  стоял  вокруг.  Это  был  ужасный
взгляд,  то  ли безумный, то ли гневный и полный ужаса перед смертью и перед
незнакомыми лицами врачей, склонившихся над ним. Взгляд этот обошел  всех  в
какую-то  долю минуты. И тут,- это было непонятно и страшно, я до сих пор не
понимаю, но не могу забыть - тут он поднял вдруг кверху левую руку  (которая
двигалась)  и  не то указал ею куда-то наверх, не то погрозил всем нам. Жест
был непонятен, но угрожающ, и неизвестно к кому и к чему он  относился...  В
следующий  момент  душа, сделав последнее усилие, вырвалась из тела". Было 9
часов 50 минут 5 марта 1953 года.
     Перед соратниками, сразу притихшими, застывшими перед вечным  таинством
смерти,  лежал их властелин, кумир, судья, хозяин, благодетель. Лежал палач.
Большинство испытывало одновременно и печаль  и  облегчение.  Ушел  человек,
который кроме слепой любви постоянно внушал всем иррациональный страх. Любой
из  его  соратников  мог  оказаться  лишним,  как  это  произошло  недавно с
Вознесенским и Кузнецовым.  Многих  подспудно  сверлила  мысль:  оставил  ли
Сталин  завещание? Если оставил - то что в нем? Он наверняка скажет и о тех,
кому .продолжать его дело...
     Некоторые вытирали слезы, неподдельно скорбя, вглядываясь покрасневшими
глазами в строгий, как-то сразу побелевший знакомый профиль.  На  коленях  у
тела,  положив  голову  на  грудь,  по-бабьи ревела В. В. Истомина, экономка
Сталина, которая около двадцати лет  заботилась  о  нем,  сопровождала  его,
всегда во время выездов на юг, даже на две из трех международные конференции
в  годы  войны.  Оцепенение,  вызванное смертью земного бога, однако, быстро
прошло. Вдруг все сразу  как-то  засуетились,  разом  заговорили  и  гурьбой
повалили к выходу: нужно было собрать Политбюро, решать государственные дела
и первым среди них, наряду с похоронами,- кому передавать дела, если умерший
сам  об  этом  не  распорядился.  Большая столовая, где Сталин часто сидел у
камина или за столом в узком  кругу  четырех-пяти  приглашенных  соратников,
сразу  опустела.  Отныне  здесь  больше  никогда не будут обсуждать вопросы,
связанные  с  рождением  нового  закона,  назначением   министров,   послов,
Присуждением  Сталинских  премий,  созданием  новых  лагерей, строительством
электростанций, выселением  целых  народов,  решением  судеб  многих  людей.
Кончилась  целая  эпоха тиранического единовластия. Впрочем, тогда еще никто
не мог сказать: кончилась ли? Может быть, все "дело" Сталина завещано Берии?
Мчась в длинных черных лимузинах в Кремль, многие  приближенные  Сталина  не
могли   не  задумываться  об  этом.  Хватило  бы  окружению  мужества  сразу
воспротивиться последней воле "вождя"? Едва ли... Тогда - едва.  ли.  Спустя
три месяца - другое дело.
     Д.  Т. Шепилов вспоминал; "Тогда я работал главным редактором "Правды".
Страна притихла, все ждали известий  из  Москвы:  как  там  Сталин...  Утром
пятого - звонок, голос Суслова:
     - Быстро  приезжайте  на  "уголок" (так в кремлевском обиходе именовали
кабинет "вождя"). Товарищ Сталин умер...- И положил трубку.
     В кабинете  решали  вопросы,  связанные  с  организацией  похорон.  Мне
бросилось   в  глаза,  говорил  Дмитрий  Трофимович,  как  вели  себя  члены
Политбюро. Уселись за длинный стол. Кресло Сталина во главе никто не  занял-
Напротив  друг  друга, рядом с председательским местом, разместились Берия и
Маленков. Оба не .могли скрыть своего  возбуждения.  Перебивая  бесцеремонно
своих  соратников,  они  говорили  больше  других.  Берия прямо сиял. Хрущев
говорил мало, был явно в шоке... Каганович тоже что-то  говорил  невпопад...
Удивило  одно  (я  это  хорошо запомнил): Молотов сидел молча, отрешенный, с
каменным  выражением  лица  и,  кажется,  на  протяжении   полуторачасового,
довольно  бестолкового  совещания  не произнес ни слова..." Каждый по-своему
чувствовал: день 5 марта может стать не только концом "вождя", но и  началом
новой "дворцовой" эпохи.
     На   другой   день   состоялось  необычное  совместное  заседание  трех
органов-Центрального  Комитета  партии.  Совета   Министров   и   Президиума
Верховного  Совета  СССР.  Никаких распоряжений Сталина на случай его смерти
обнаружить не удалось. С момента болезни "вождя" в его кабинете один раз был
только Берия, после чего он приказал опечатать помещение. Нужно было  решать
вопрос  о  преемственности  власти.  Для демократической системы это обычная
процедура:  все  в  соответствии  с  конституционными  нормами.   Там,   где
демократия  была  эфемерной,  где в эпицентре государства был такой человек,
как  Сталин,  это  всегда  неизвестность  и  таинственность.  Вел  заседание
Маленков. Но решения были оговорены до заседания в узком кругу.
     Один  пост  Сталина  - Председателя Совмина, было решено передать Г. М.
Маленкову, который последние два-три года был  заметным  фаворитом  "вождя".
Первыми  заместителями  к нему определили Л. П. Берию, В. М. Молотова, Н. А.
Булганина,  Л.  М.  Кагановича.   Среди   других   вопросов,   связанных   с
перестановками  в государственном руководстве, следует выделить такие: вновь
были объединены министерства государственной безопасности и внутренних  дел.
Разросшееся   гигантское   МВД  опять  возглавил  Берия.  Он  и  раньше  был
фактическим руководителем двух министерств, а теперь, сохранив пост  первого
заместителя  (и видимо, буквально первого) Председателя Совмина, взял рычаги
управления  ведомством,  которое  на  протяжении  четверти  века  фактически
бесконтрольно стояло над всеми другими. Берия, судя по всему, намеревался не
только  сохранить  существовавшее  при  Сталине положение, но и усилить роль
министерства при решении внутри и внешнеполитических вопросов.  По  сути,  в
его  руках находился аппарат, с помощью которого он мог в последующем прийти
к власти. Молотов был назначен  министром  иностранных  дел,  а  Булганин  -
военным  министром.  Законодательная  власть  претерпела  также существенные
персональные изменения: Н.  М.  Шверника,  бывшего  Председателя  Президиума
Верховного  Совета,  отправили  "на  профсоюзы",  а  его  место  занял К. Е.
Ворошилов, после войны пребывавший в немилости у "вождя".
     Не менее серьезные перемены произошли  и  в  высшем  партийном  органе.
"Руководящее  ядро",  собравшись  ночью, накануне этого памятного заседания,
менее чем через 12 часов  после  смерти  Сталина  по  предложению  Молотова,
поддержанного  остальными,  решило  резко  сократить  численность Политбюро,
которое после XIX съезда КПСС (октябрь 1952 г.) стало называться Президиумом
ЦК. Сталин к концу жизни, по  всей  вероятности,  вел  дело  к  тому,  чтобы
освободиться  от своих многолетних соратников-Берии, Ворошилова, Кагановича,
Микояна, Молотова, Хрущева, возможно, и некоторых других. Устранить их  всех
он  планировал  постепенно,  но  у него, Сталин чувствовал это, было немного
времени. Его изощренный ум, как всегда, нашел неожиданный ход. Он  предложил
(конечно,  в  старом  Политбюро  все  сразу  согласились)  увеличить  состав
Президиума до 25 членов и 11 кандидатов. Состав секретарей был  расширен  до
10  человек.  Таким  образом,  он  сразу "растворил" своих старых соратников
среди новых функционеров на которых хотел делать ставку  в  будущем.  Думаю,
если бы Сталина не сразил инсульт, он нашел бы повод для обвинений Молотова,
Микояна, Берии, некоторых других, чтобы устранить их из руководства, попутно
возложив на них вину за очень многое, что, как чувствовал стареющий "вождь",
отягощало  его  исторический  портрет.  Но старые аппаратчики хорошо изучили
"Хозяина". Через несколько часов после его смерти  они  решили  в  интересах
"обеспечения   бесперебойного   и   правильного  руководства"  первым  делом
отодвинуть от главного рычага власти новоявленных выдвиженцев.
     Совместное заседание утвердило предложение "ядра" более чем в два  раза
сократить  численность  Президиума, доведя его до 10 членов и 4 кандидатов в
члены. К старой "сталинской гвардии" - Г. М. Маленкову, Л. П. Берии,  В.  М.
Молотову,  К.  Е. Ворошилову, Н. С. Хрущеву, Л. М. Кагановичу, А. И. Микояну
были добавлены лишь трое - Н. А. Булганин, М. 3. Сабуров,  М.  Г.  Первухин.
Некоторые деятели, пробыв по прихоти Сталина в составе Президиума менее пяти
месяцев,  исчезли  с высокого политического небосклона, чтобы больше никогда
там не появиться: В. М. Андрианов, А.  Г.  Зверев,  И.  Г.  Кабанов,  В.  А.
Малышев,  Л. Г. Мельников, Н. А. Михайлов, П. К. Пономаренко, А. М. Пузанов,
И. Ф. Тевосян, Д. И. Чесноков, П. Ф.  Юдин.  Л.  И.  Брежнев  пока  тоже  не
удержался  в  этой  высокой  партийной  обойме  (его отправили, освободив от
постов кандидата в члены Президиума и секретаря ЦК, заместителем  начальника
Главного политуправления Советской Армии и Военно-Морского Флота).
     После 1934 года официально на должность Генерального секретаря ЦК никто
не избирался.  Всем  и без того было ясно, что первым лицом, "господствующей
личностью" в государстве, обществе, партии  был  Сталин.  После  его  смерти
человека,  обладающего  таким  же  авторитетом,  не  было. Маленков, который
последние годы по поручению "вождя" вел дела в ЦК,  был  назначен,  повторю,
Предсовмина.   Решили   неопределенно,   словно  давая  испытательный  срок:
"Признать необходимым, чтобы тов. Хрущев Н. С. сосредоточился  на  работе  в
Центральном  Комитете  КПСС  и в связи с этим освободить его от обязанностей
первого секретаря Московского комитета КПСС".

     Страна, погрузившаяся в официально объявленный четырехдневный траур, не
придала значения этим "тонкостям" в перераспределении власти. Однако  многим
было  ясно,  что  новые  политические  фигуры.  призванные заменить Сталина,
являются лишь тенью "вождя". В те дни  народ  с  жадностью  ловил  сообщения
радио  и  газет,  почти  как  две  капли  воды  давно похожие друг на друга.
Восприняли как должное сообщение о постановлениях  ЦК  и  Совета  Министров:
поместить саркофаг с телом И. В. Сталина в Мавзолее на Красной площади рядом
с  саркофагом  В.  И.  Ленина  и  соорудить  Пантеон - памятник вечной славы
великих людей Советской страны. "По окончании сооружения Пантеона  перенести
в  него  саркофаг  с  телом  В. И. Ленина и саркофаг с телом И. В. Сталина и
останки   выдающихся   деятелей   Коммунистической   партии   и   Советского
государства, захороненных у Кремлевской стены". Все казалось естественным.

     Древний  обычай бальзамирования и мумифицирования владык, против чего в
свое время так протестовала Крупская и  на  котором  так  настаивал  Сталин,
казался  тоже естественным. Люди с годами привыкают ко многому. Даже к тому,
что с ними на Земле живет бог. Но что  этот  бог  умер,  как  все  смертные,
воспринималось  с  трудом. Алексей Сурков в своей статье в "Правде" "Великое
прощание" описывал, как "три дня подряд, не иссякая ни  утром,  ни  вечером,
извиваясь  по  улицам  Москвы,  текла  и  текла  живая река народной любви и
скорби, вливаясь в Колонный зал". Он только не написал  (да  это  ему  и  не
позволили  бы),  что усопший "вождь" остался верен себе: и мертвый он не мог
допустить, чтобы жертвенник был пуст. Скопление народа  было  столь  велико,
что  в  нескольких  местах на улицах Москвы возникали ужасные давки, унесшие
немало человеческих жизней.
     Новый военный министр Булганин издал приказ войскам Советской Армии,  в
котором   одно   за   другим   следовали   слова   "великий",  "гениальный",
"бессмертный". В час погребения в столицах союзных республик, городах-героях
и  некоторых  других  прозвучали  тридцать  артиллерийских  залпов.  Маршалы
Соколовский,  Буденный,  Говоров,  Конев,  Тимошенко, Малиновский, Мерецков,
Богданов, генералы и адмиралы несли ордена  и  медали  генералиссимуса.  Вся
страна  была  в глубоком трауре. Скорбь была неподдельной. Миллионы людей не
ведали, что. в акте похорон они обретают начало  освобождения  от  одной  из
самых страшных тираний.
     На  похороны  прилетели  Чжоу  Эньлай,  Г. Георгиу-Деж, К. Готвальд, Б.
Берут, М. Ракоши, О. Гротеволь, Ю.  Цеденбал,  В.  Червенков,  У.  Кекконен,
многие  другие  политические и государственные деятели со всех концов света.
Человечество понимало, что ушел человек, роль  которого  в  мировой  истории
оценить  будет  непросто.  Но  в  те дни дипломатические представительства в
Москве слали депеши в свои столицы, главным образом с оценками  случившегося
и  его  значения  для гигантской страны, с прогнозами на будущее. Все ждали,
что скажут на торжественной траурной церемонии  похорон  преемники  Сталина.
Солировала  четверка:  Хрущев,  как  председатель  комиссий  по  организаций
похорон, открывший траурный митинг, Маленков, Берия и Молотов.  Политические
аналитики  расценили  этот  факт  так.  что именно эти четверо - центральные
фигуры в новом руководстве.
     Выступавшие, по сути, в одних и тех же словах н выражениях  подчеркнули
полную  приверженность  народа  и страны сталинскому курсу. Маленков, назвав
Сталина "величайшим гением человечества", выразил уверенность,  что  у  СССР
"есть  все  необходимое для построения полного коммунистического .общества".
Берия,  естественно,  напомнил,  что,  идя  сталинским  путем,   мы   должны
"неустанно  повышать  и оттачивать бдительность партии и народа к проискам и
козням врагов Советского государства. Теперь мы  должны  еще  более  усилить
свою  бдительность".  Молотов, отвечая на вопрос: "Что значит быть верными и
достойными  последователями  Сталина?"  -  пытался  сформулировать   главные
направления  дальнейшего  укрепления  позиций руководства внутри страны и на
международной арене. Соратники, по сути, клялись, что все останется так, как
было при Сталине. Нюансов в выступлениях лидеров страны на траурном  митинге
не было. Если не считать, что Берия в ситуации, когда не ему досталось место
во  главе  колонны  руководителей  (я  не сомневаюсь, что он вынашивал такие
планы), решил оказать максимальную поддержку наиболее близкому ему  человеку
- Маленкову.  В  своем  выступлении  Берия  заявил,  что в ряду "чрезвычайно
важных решений, направленных на  обеспечение  бесперебойного  и  правильного
руководства  всей  жизнью  страны" является "назначение на пост Председателя
Совета Министров Союза ССР талантливого ученика Ленина и  верного  соратника
Сталина Георгия Максимилиановича Маленкова".
     После  траурных  церемоний  тело  умершего  "вождя*  внесли в Мавзолей.
Однако еще восемь месяцев он был закрыт для посещения:  продолжался  процесс
бальзамирования.  Мумия  должна  была,  по  идее, лежать здесь века. Рядом с
Лениным находился теперь человек, который в течение своей политической жизни
узурпировал  право  на  понимание   и   трактовку   дела   своего   великого
предшественника. Но хотя Ленин - в своем темном костюме без наград (никто не
может  представить  Ильича с "иконостасом" орденов), а Сталин - с орденскими
планками из платины, подлинную роль этих людей история оценила и  оценивает,
не оглядываясь на "знаки различия". Кто мог знать, что ночью 31 октября 1961
года мумия Сталина навсегда покинет Мавзолей?
     В  печати  и  на: радио неделю-другую продолжался поток соболезнований,
искренних и  горестных.  Думаю,  что  даже  известные  своим  антисоветизмом
буржуазные  деятели  искренне  связывали  со  Сталиным  целую эпоху развития
одного из могущественных государств, без учета позиции которого ныне  нельзя
было  решать  многие  мировые  проблемы.  Советская  печать  не  могла найти
эпитетов, чтобы выразить роль. Сталина в современной  цивилизации.  "Правда"
писала,  что  его руки "лежали на руле истории человечества". Скажу, однако,
что встречались иногда и,материалы, за строками которых можно было  прочесть
и иной смысл.
     Пролетарский   немецкий   поэт   И.   Бехер   в   своем   стихотворении
"Бессмертному" писал:

     Могуче задышала грудь земли,
     На ней посевы Ленина взошли.
     Сказал народ: "Смотрите, Сталин клятву
     Исполнил. Люди, начинайте жатву!"
     И снова Сталин в души пролил свет,
     В то утро величайшей из побед
     Погибших память чтил он, скорби полный,
     Среди народа - то был плач безмолвный.

     Вечная тьма поглотила "вождя". Но физическая смерть  не  сопровождалась
смертью  политической. Он ушел, оплаканный угодливыми соратниками (неугодных
он уничтожил), сопровождаемый их стенаниями и заклинаниями в  верности  "его
делу".  Внешне ничего не изменилось. Люди думали как прежде. Бюрократическая
машина, вращая своими массивными  шестернями,  так  же  неумолимо  исторгала
директивы,  указания,  занималась  "подготовкой,  изучением  и  расстановкой
кадров",  все  так  же  на   каждом   торжественном   собрании   принимались
приветственные  письма,  обращенные  в  адрес  "самых-самых". Но те же люди,
которые начинали и кончали свои речи и статьи упоминанием  о  "гениальности"
Сталина,  постепенно  стали  менять  той. Как-то незаметно сползала пелена с
глаз и душ. Менее чем через месяц  прекратили  "дело  врачей",  а  Рюмина  -
главного  исполнителя  затеи  Берии, как было принято и раньше, расстреляли.
Прошло совсем немного времени, и  осмелевшие  соратники  провели  "дворцовую
операцию"  по устранению, а затем и ликвидации Берии. Через год после смерти
Сталина военная коллегия Верховного суда СССР под  председательством  А.  А.
Чепцова  прекратила  "ленинградское  дело"  как  "сфальсифицированное бывшим
министром госбезопасности СССР и его сообщниками". А. А. Вознесенский, Н. А.
Вознесенский, М- А. Вознесенская и десятки их "подельцев", сложившие  головы
по  воле  умершего  в  марте  1953  года  сатрапа,  были  реабилитированы. В
следующем году "Правда" сообщила, что  в  Ленинграде  в  открытом  заседании
военной коллегии лица, виновные в фальсификации "ленинградского дела" (В. С.
Абакумов,  А.  Г.  Леонов,  В. И. Комаров, М. Т. Лихачев) были приговорены к
высшей мере наказания- расстрелу, а  другие  -  к  тюремному  заключению  аа
различные сроки. Главные преступники к этому времени были уже мертвы.
     То,  что  казалось  незыблемым,  застывшим,  вечным, монолитным, еще до
официального  осуждения  культа  личности,   начало   расползаться,   таять,
подвергаться  незаметной  эрозии,  исчезать.  Старая как мир истина, которую
лаконично  сформулировал  Томас  Манн,  что  прижизненная   слава   -   вещь
сомнительная, быстро стала находить свое подтверждение.
     Сталин  умер,  миновав  апогей  своей славы и величия. Не все тогда это
знали  и  чувствовали,  но  смерть  "вождя"  совпала  с  глубоким   кризисом
советского  общества.  Система  застыла:  все  форумы,  съезды, слеты носили
формальный характер, ибо  их  итог  заранее  был  предопределен  диктатором.
Идеология  принизила  культуру  до  роли  имитатора  заданного  и послушного
"воспитателя".  Все  заметнее,  несмотря  на  прорыв  в   ядерной   области,
накапливалось  техническое  отставание  от  Запада.  Сельское  хозяйство еще
больше деградировало. Обществоведение занималось комбинированием  цитат.  На
развитие   естественных   и   технических   наук  оказали  влияние  процессы
мракобесия, подобные лысенковщине и походу против  кибернетики  и  генетики.
Бюрократическая   система   контролировала   в   обществе  почти  все.  Хотя
официальная  пропаганда  непрерывно  говорила  о  новых  и  новых   триумфах
"сталинской внутренней и внешней политики", на огромных пространствах лежала
молчащая  страна, которая могла ждать в любой момент нового приступа насилия
своего верховного предводителя. Кремлевский старец с подозрением смотрел  на
угасание  энтузиазма народа, привыкшего повиноваться, исполнять и надеяться.
Он  недовольно  вглядывался   во   внешне   энергичные,   но   по   существу
малоэффективные   действия   созданной   им  бюрократической  прослойки.  Он
чувствовал: вместо ускорения движения идет его замедление. Кризис назревал.
     Не лучше положение было  и  в  делах  международных.  Конфликт  с  Тито
показал  всем  -  Сталин  не  всесилен.  Созданный  им Коминформ-в параличе.
"Холодная война" высветила контуры возможного нового мирового конфликта.  Но
Сталин  не  понимал,  что  мир  на  пороге  новых  перемен. Нужно было новое
мышление,  новые   подходы,   новые   альтернативы,   признающие   приоритет
общечеловеческого  над  классовым. Сталин был совершенно не способен к такой
эволюции. Каждый год жизни Сталина, не случись с ним в  1953-М  удара,  лишь
углублял  бы тяжелый политический кризис страны. Судьба распорядилась иначе;
смерть "вождя" открыла новые возможности для  преодоления  того,  что  позже
люди назовут сталинизмом. Как сказал Вергилий: "Каждому назначен свой день".
И  он, этот день, пришел. Великие права и свободы, завоеванные трудящимися в
борьбе, оказались серьезно урезанными и не могли выйти из сталинской  колеи.
Но Сталин оказался не в состоянии все деформировать: многое выжило, хотя и в
усеченном виде. На фоне кризиса, который мы смогли в полной мере рассмотреть
лишь   спустя   десятилетия,   нельзя   отрицать  огромную  жизнеспособность
социализма...
     Однажды, когда Джугашвили еще только вступал в отрочество,  духовник  в
семинарии  читал  наставление  по  основам  Евангелия. Большими глазами Сосо
смотрел на священника, пытавшегося убедить его, что Иисус  не  желал  земной
власти,  а  стал гонимым странником, предпочитая славе страдания и смерть. А
за несколько часов до Голгофы  назвал  себя  Мессией.  Бог,  соединившись  с
людьми, стал богочеловеком и разделил участь. всех гонимых за правду...
     Юный Джугашвили не мог понять, почему Бог отказался от власти на Земле?
Если бы  он ее взял, то мог бы изменить участь не только гонимых, но и всех,
кого бы счел нужным... Стряхнув с себя библейские постулаты, он, однако, еще
с юношества сохранил устойчивый взгляд  на  власть,  которая  способна  дать
человеку силу и волю сродни божественной.
     Жизнь  и  смерть Сталина подтвердили ряд вечных истин. Пропасть истории
одинаково глубока для всех. Но эхо падения ушедшего  туда  может  доноситься
как  призыв  и  свидетельство Добра или Зла. Чем больше мы узнаем о Сталине,
тем глубже убеждаемся, что ему  суждено  стать  в  истории  одним  из  самых
страшных  олицетворении  Зла.  Никакие благие намерения и программы не могут
служить оправданием актов  бесчеловечности.  Сталин  своей  жизнью  еще  раз
показал,  что  даже благородные, высокие человеческие идеалы можно вывернуть
наизнанку, если политика отказывается от союза с гуманизмом. Повторю: Сталин
выпустил из поля зрения главное - человека. Для "вождя" человек всегда был и
остался составной частью массы, а Это почти ничто. Жизнь  и  смерть  Сталина
подтвердили,   что   единовластие   как   выражение  диктатуры  одного  лица
исторически исключительно хрупко. Оно гибнет,  исчезает  вместе  со  смертью
единодержца. Сталин никогда не мог и не хотел понять, что подлинно свободное
общество - это не -платформа для пирамиды, на вершине которой находится один
человек,   а  ассоциация,  где  каждый  волен  принимать  участие  в  выборе
собственной судьбы. :
     Жизнь  и  смерть  Сталина  показали,  что  отсутствие  гармонии   между
политикой  и  моралью всегда в конечном счете приводит к краху. Исторический
маятник событии в нашей стране поднял Сталина на высшую точку и опустил  его
до  низшей.  Жизнь и смерть Сталина рельефно высветили, что человек, верящий
только в могущество насилия,  может  идти  лишь  от  одного  преступления  к
другому.   Декорации,   созданные   диктатором,  из  его  "славы,  мудрости,
прозорливости, почитания", рано или поздно рушатся. Своей жизнью  и  смертью
Сталин  показал,  что  его  претензии  на  совершенство управления оказались
призрачными. Его способность овладевать сознанием  людей,  превращать  их  в
бездумных исполнителей является грозным предупреждением - к чему может вести
власть бесконтрольная, абсолютная и сконцентрированная в одних руках. Но это
историческое  предупреждение мы в полной мере еще не учли. Надежных гарантий
по недопущению обожествления первого лица в государстве и обществе пока  еще
не  создано.  Триумф  Сталина  и  трагедия  народа-вечное предостережение...
История Сталина обвиняет. Смерть не стала его оправданием.



     Я уже говорил, что сталинизм родился на марксистской почве. Я,  убежден
в этом. Но Сталин смог так перепахать и удобрить эту почву, что на ней стали
произрастать   социальные   и   нравственные  уродцы  в  виде  бюрократии  и
догматизма, которые и поныне еще неотделимы от нашей жизни.. Но мне хотелось
бы еще раз подчеркнуть, что не ленинизм виноват в появлении сталинизма.  Это
не   антипод,   сумевший  ловко  закамуфлироваться  в  марксистские  одежды.
Настаиваю на этом, ибо  все  чаще  раздаются  голоса,  пытающиеся  усмотреть
генезис сталинизма чуть ли не в "Коммунистическом манифесте". На одной и той
же  почве могут произрастать, мы это знаем, самые различные растения. Сталин
вырастил плоды многие из которых повергли бы в  ужас  тех,  кто  задолго  до
Октября  мечтал  о  "царстве справедливости и счастья". Примечательно, что в
своей речи на Красной площади во время похорон  "вождя"  Берия  сказал,  что
Сталин  "оставил нашей партии и стране великое наследие, которое надо беречь
как зеницу ока и неустанно его умножать". При мысли о  том,  что  у  Монстра
появилась бы возможность "умножать", становится страшно...
     Проживи  Ленин  еще  хотя бы 5-10 лет, многое, возможно, развивалось бы
совершенно по-иному. Это не абсолютизация роли личности, это вера в те силы,
которые "держали в умах и  руках"  великую  идею.  К  сожалению,  эта  идея,
родившись  почти  полтора столетия назад, пока так и не смогла в максимально
полной форме материализоваться. Но это не значит, что в  ней  все  утопично.
Просто  деяния  Сталина  заставили  слишком  многих усомниться в возможности
гуманистической ее реализации. Поэтому, говоря  о  том  "наследии",  которое
оставил Сталин, следует сказать, что великие мыслители Маркс, Энгельс, Ленин
неповинны  в  той  больной  тени,  которая  надолго накрыла их великие идеи.
Благодаря Сталину марксизм как бы обмелел. Мы перестали видеть его подлинную
глубину.  Эта  глубина,  по  моему  мнению,  не  одномерна,  а   многомерна.
Одномерное   видение  марксизма,  к  чему  за  тридцать  лет  Сталин  и  его
пропагандистская  машина  постепенно  приучили  миллионы  людей,  стало   им
представляться  как  набор догматов, которые привели к "обмелению" не только
теории, но и самой революции. Ленин бы содрогнулся,  представь  он  хоть  на
минуту,  хоть  на одну сотую то зло, которое принесет его делу первый генсек
партии.  Жан  Жорес,  излагая   историю   Французской   революции,   написал
знаменательные   слова:   "Великие   вершители   революции   и   демократии,
трудившиеся-и сражавшиеся более века назад, не ответственны  перед  нами  за
дело,  которое могло быть выполнено только несколькими поколениями. Судить о
них  так,  словно  они  должны  были  завершить  драму,  словно  истории  не
предстояло  продолжаться  после них,-сущее ребячество и-несправедливость. Их
дело неизбежно было ограниченным; но оно было  великим".  Суд  над  Сталиным
кощунственно  превращать  в  суд  над  Лениным,  как это порой пытаются ныне
делать, ибо Ленин, по словам Жореса, не  "ответствен  перед  нами  за  дело,
которое могло быть выполнено только несколькими поколениями".
     Эти  поколения,  вопреки  воле  Ленина,  повел  тот, кто совершил самое
страшное  преступление,  поставив  знак  равенства  между  великой  идеей  и
собственной  властью.  Все преступления Сталина производны от этого главного
преступления. Эта констатация определяет характер и  содержание  сталинского
"наследия" и его роль в истории. Трудно не согласиться с Милованом Джиласом,
который  приходит  к  выводу,  что  "Сталин  -  один  из наиболее чудовищных
насильников  в  истории".  Сталинское  "наследие"  можно  было  бы  выразить
формулой:   страдания,  несчастия,  гибель  миллионов  -  во  имя  "счастья"
остальных. Сталин считал  это  нормальным  выражением  того  "прогресса",  к
которому  он  стремился.  Главной  жертвой  сталинизма стала свобода. "Вождь
народов" не был императором, но, наверное, ни один монарх не  обладал  такой
неограниченной властью, как Сталин.
     Нельзя  не  признать,  что  Сталин  полнее,  чем другие, использовал не
только социальные, экономические, и идеологические факторы, которые  помогли
ему  сначала  удержаться,  а затем и прочно стать на ноги, но и национальные
особенности русского народа. Д. С. Мережковский еще в начале века писал, что
"одна из глубочайших особенностей русского духа" заключается в том, что "нас
очень трудно сдвинуть, но раз мы сдвинулись, мы доходим во всем, в  добре  и
зле,  в  истине и лжи, в мудрости и безумии, до крайности". Можно оспаривать
это утверждение крупного русского  писателя,  но  нельзя  не  признать,  что
Сталин   тонко   использовал   в   своих   целях  национальные,  этнические,
исторические особенности народов, прежде всего русского.
     Набрасывая последние штрихи к политическому портрету человека,  который
оставил  такие  глубокие  шрамы  в истории советского (да и только ли его?!)
народа, необходимо сказать, что собственно в сталинском наследии не осталось
(и не могло остаться!) ничего позитивного. То, что мы ценим, что есть у  нас
непреходяще  важного,  нужного,  создано  и существует не благодаря Сталину.
Сталин, одержавший, казалось, так много личных  "побед",  в  конечном  счете
потерпел  полное  историческое  поражение.  Чтобы  оценить  его  "наследие",
реликты которого дают о себе знать и сейчас, хотелось бы напомнить некоторые
выводы и оценки последнего сталинского съезда.
     XIX съезд ВКП(б)-так партия еще называлась при его открытии -  отделяет
от  предыдущего  целых  тринадцать  лет.  Сталину  давно  уже  не нужны были
партийные форумы. Жизнь ЦК после войны стала еще более бесцветной. По  сути,
этот  орган  руководства  партией  между  съездами исполнял при Сталине роль
партийной канцелярии: назначались кадры, давались указания республиканским и
областным партийным организациям,  принимались  постановления,  поразительно
похожие  по  духу  одно  на  другое.  Большинство этих постановлений были по
сельскому хозяйству: о мерах по ликвидации нарушений устава сельхозартели  в
колхозах;  об  обеспечении  сохранности  государственного хлеба; о колхозном
строительстве в Литовской, Латвийской и Эстонской ССР; об укрупнении  мелких
колхозов и задачах партийных организаций в этом деле;
     о постановке пропаганды и внедрении достижений науки и передового опыта
в сельском  хозяйства  и  другие,  тому  подобные  попытки  оживить чахнущую
деревню.
     За долгими ночными разговорами на  ближней  даче  Сталина,  где  сидели
рядом  с  "вождем" такие "аграрии", как Молотов,, Берия, Маленков, рождались
лишь волевые, тупые в своей настойчивости идеи, которые все дальше  загоняли
в  тупик сельское хозяйство. В этой обстановке, когда Сталин чувствовал, что
деревня ему отвечает долгой, неосознанной, пассивной, но  неумолимой  местью
за  его  надругательство  над хлеборобом, животноводом, он хватался часто за
эфемерные, призрачные возможности. Именно по его  инициативе  в  гору  пошел
Лысенко,  по  его  предложению  вновь (как и накануне войны) в сентябре 1946
года было принято постановление Совмина и ЦК ВКП(б)  о  проверке  и  изъятии
"незаконно  захваченных  земель  как со стороны отдельных колхозников, так и
организаций и учреждений для подсобных хозяйств". Нарушители,  говорилось  в
документе,   будут  "отдаваться  под  суд  как  нарушители  закона  и  враги
колхозного строя". Именно Сталин предложил  (и,  естественно,  это  вошло  в
постановление)   создавать   в  министерствах  сельского  хозяйства  СССР  и
республик управления сельскохозяйственной  пропаганды  во  главе  с  первыми
заместителями  министра...  Все  напрасно.  На  волевые, надуманные решения,
прежде всего административно-репрессивного характера, село отзывалось  немым
равнодушием.
     Шли  годы. Центральный Комитет не собирался. После февральского Пленума
1947  года,  обсудившего  те  же  вопросы  "подъема  сельского   хозяйства",
следующий  состоялся  лишь  в  августе  1952  года,  на  котором были решены
организационные  вопросы,  связанные  с  созывом  XIX  съезда  партии.  Даже
информационные  сообщения  об  этих  Пленумах в печати давались в загадочной
форме: "Наднях (?! -  Примеч.  Д.  В.)  в  Москве  состоялся  очередной  (?!
-Примеч.  Д. В.) Пленум ЦК ВКЩб)". Кто делал доклад, каковым было обсуждение
вопроса,  когда  состоялось  это  "на  днях",  читателю   приходилось   лишь
догадываться.  Бюрократия не может обходиться без секретности; ведь это один
из ее важнейших устоев.
     Да, Сталину партийные форумы были  не  нужны.  Но  без  съезда  ему  не
хотелось производить крупные изменения в партийном руководстве. Он знал, что
съезд  Пройдет  по  его  сценарию  и полностью проштампует его решения. Дело
зашло уже так  далеко,  что  совесть  людей  была  давно  загнана  в  глухую
резервацию..  Партия,  повторюсь,  стала  его орденом. Но Сталин, уверовав в
свое духовное бессмертие, решил оставить наследникам материалы  для  долгого
пережевывания  -  "Марксизм  и вопросы языкознания", "Экономические проблемы
социализма в  СССР",  свою  речь  на  XIX  съезде  партии,  два  новых  тома
"собственных"  сочинений,  которые  спешно  готовились к изданию. Стареющий,
больной  "вождь"  одновременно  хотел,   видимо,   подготовить   почву   для
.устранения ряда своих многолетних соратников, которые слишком много знали.
     Для  политического  портрета Сталина, характеристики его "наследия" XIX
съезд дает немного нового, но вместе с  тем  немало  интересного  материала.
Маленков  в  течение  августа  - сентября 1952 года несколько раз докладывал
Сталину о подготовке к съезду: содержание  Отчетного  доклада  о  работе  ЦК
ВКЩб),  Директивы  съезда  по  пятому  пятилетнему плану, другие документы и
выступления. Сталин пролистал проекты выступлений членов Политбюро,  но  они
его  интересовали  мало. Все соревновались в поисках новых эпитетов, заслуг,
добродетелей, талантов "вождя". Сталин не делал письменных  пометок,  а  при
встречах  с  подобострастным  Маленковым  высказывал  ему коротко замечания,
звучащие как непреложные указания. Значительно большее  внимание  он  уделил
собственному   выступлению.   По  его  плану  Суслов  с  небольшой  бригадой
подготовил  несколько  вариантов  речи.  Окончательную  доводку  выступления
Сталин сделал сам.
     За  несколько  дней до начала съезда Сталин назначил его открытие на...
семь часов вечера. Собственному  режиму  дня  он  подчинил  и  высшей  форум
партии.  Президиум  съезда  был небольшим. Но появилось новшество: все члены
сгрудились на левом  фланге  стола  президиума.  Сталин  сел  в  одиночестве
справа.  Ни  рядом,  ни  сзади  никого  не  было.  "Великий  вождь" не хотел
растворяться даже среди высших руководителей партии. Бесконечные  упоминания
о речах делегатов его имени прерывались бесчисленными овациями, вставаниями,
скандированием.  Сталин  смотрел  на  экзальтированный психоз нормальных как
будто людей,  не  спускавших  с  него  глаз,  полных  преданности,  любви  и
неподдельного  подобострастия. Утомившись от выслушивания потока, ухищренных
славословий, в перерыве "вождь" уходил  и  подолгу  не  появлялся.  Кажется,
только  в  день  открытия и день закрытия он был на всех заседаниях. Два-три
дня не появлялся вообще. Думаю, дело тут не в здоровье. Сталину эти формы, в
которых нет борьбы, загадок, неясностей, давно стали неинтересны. Но  он  не
хотел   других.   Съезд  был  для  него  "демократическим"  обрамлением  его
единовластия. Да к тому же мало осталось в живых  членов  ЦК,  избранных  на
XVIII съезде. Нужно было пополнить состав Центрального Комитета. Ведь иногда
приходилось  кое-что  штамповать...  Роль "вождя" в обществе была такой, что
весь съезд ничего не значил по сравнению с глодавшей всех мыслью:  будет  ли
выступать Сталин?
     В  общественном  сознании  Сталин  уже  давно превратился в живой миф -
средоточие  мудрости  всех  земных  благостей   и   провидчества.   Всеобщее
ослепление  было  столь  велико,  что  любое  обычное  слово,  мы.сль, идея,
принадлежащие Сталину, как-то подсознательно облекались в форму, наполненную
особым, оригинальным, неповторимым смыслом. Люди уже не видели, что  обычные
банальности,  простенькие положения, часто плохо увязанные с реалиями жизни,
принимаются ими чуть ли не за божественные откровения.
     Делегаты до последнего дня не  были  уверены:  скажет  ли  что-либо  им
"вождь"? На заключительном заседании, когда все увидели, что Сталин поднялся
из-за  стола  президиума и медленно пошел по ковровой дорожке к трибуне, зал
стоя устроил ему долгую овацию. Он вновь предстал перед ними не в военной, а
в "партийной" форме,  лишь  с  одной  звездой  Героя,  умело  поддерживая  в
сознании  людей  образ  "скромного" лидера. Речь его была короткой. Пожалуй,
аплодисменты, которыми она прерывалась, заняли  больше  времени.  Сталин  ни
слова  (!) не сказал о внутренних делах страны, партии, отметив, однако, что
ныне с образованием народно-демократических стран, как он выразился,  .новых
"ударных  бригад",  нашей  "партии  легче .стало бороться, да и работа пошла
веселее".
     Обратившись к  делегациям  компартий  капиталистических  стран,  Сталин
выдвинул  два  весьма  сомнительных  лозунга.  Оба  основаны  на  том, что в
капиталистическом    мире    якобы     выброшены     за     борт     знамена
буржуазно-демократических свобод, национальной независимости и суверенитета.
Он  призвал  коммунистические  и демократические партии поднять эти знамена.
Сталин вновь, как в старые "коминтерновские" 20-е годы, выразил  уверенность
"в  победе  братских  партий  в  странах  господства  капитала".  Одномерное
мышление Сталина как бы застыло. Ни одной новой  идеи.  Не  случайно  вскоре
после  окончания  съезда,  в  этом  же  месяце, в "Правде" появилась статья,
озаглавленная "Сборище социал-предателей в Милане", об  очередном  конгрессе
социалистического  Интернационала.  "Главари", "провокаторы", "преступники",
"предатели"  -  таков  лексикон  статьи.  "Наследие"   Сталина   в   области
коммунистического  движения, борьбы трудящихся за свои социальные права, как
и  международных  отношений  вообще,  отличается   крайним   консерватизмом,
непониманием  необходимости  радикальных  перемен. На своем последнем съезде
Сталин  лишь  рельефнее   зафиксировал   устаревшую   традиционную   позицию
коммунистов,  явно отстающую от тех, изменений, которые начали происходить в
мире.
     Наиболее проницательные люди, а мне довелось побеседовать с несколькими
делегатами XIX съезда партии,  почувствовали,  что  Сталин  уже  определенно
думает  о  том,  что останется после него, как распорядятся его наследием. Я
считаю, что именно этим объясняется его необычная, большая речь  на  Пленуме
ЦК,  избранного  на съезде. В злых выражениях, с обвинительной интонацией он
как бы выразил сомнения в том, смогут ли  его  соратники  продолжить  взятый
курс?  Не  капитулируют  ли  перед  внутренними  трудностями, империализмом?
Проявят ли мужество и твердость перед новыми испытаниями?
     Сегодня мы знаем, что Сталин в своей последней публичной речи обрушился
на Молотова и Микояна, как бы давая понять, что в его  "старой  гвардии"  не
все  достойны  доверия.  Сталин  просто боялся, что его главное "наследие" -
мощная,  угрюмая,  застывшая  в  своей  долгой  неизменности   держава-может
оказаться  не  в тех руках... "Вождь" понимал, что его имя, дела, идеи могут
сохраниться лишь в рамках созданной им Системы. Любая другая  отвергнет  его
постулаты. Тоталитарное государство, которое, по сути, создавал все эти годы
диктатор, функционировало по его жестким рецептам; высочайшая централизация,
демократический  антураж  единовластия,  ставка  на  силу как главный фактор
развития. Для обеспечения материальной базы  такого  государства,  до  конца
своих  дней  считал  Сталин,  необходимо  обеспечить  преимущественный  рост
производства средств производства и подъем колхозной собственности до уровня
общенародной.
     Ведущим элементом сталинского "наследия" стала несвобода людей. Да,  не
было  эксплуатации  в  прежнем,  капиталистическом  понимании,  люди  были в
основном равными в своей бедности, огромной зависимости от  аппарата,  имели
возможность  "самоотверженно  трудиться".  Пока  не  начал иссякать огромный
заряд  Октября,  советские  люди  часто  добивались  высоких  достижений   в
промышленности  и сельском хозяйстве, науке и культуре. Но все более широкое
использование изощренной системы запретов, ограничений, принуждения  вселяло
в  сознание  людей  социальную пассивность, равнодушие, инертность. Массовое
использование подневольного труда,  высылки,  всеобщий  контроль  за  умами,
угроза  постоянной кары за любое проявление малейшего инакомыслия "украсили"
общество,  в  котором  несвобода  людей   стала   естественным   состоянием.
Разумеется, о ней не только не говорили, но было опасно и думать.
     В  сталинском  "наследии"  особое место занимала партия, но партия не в
нашем сегодняшнем понимании, а как синоним огромного идеологического ордена.
Сталин до конца дней любил говорить: "мы, большевики", "нет таких крепостей,
которые большевики не могли бы взять", "большевики-люди  особого  склада"...
Целые  поколения  людей выросли на преклонении перед Сталиным, его идеями. В
центре всех мировоззренческих установок, пожалуй, стоял классовый  подход  в
его  извращенном  понимании. Марксисты, видимо, всегда абсолютизировали его,
подгоняя все социальные явления под схему,  основой  которой  был  постулат:
борьба   классов-главная   движущая  сила  развития.  Сама  идея  гуманизма,
общечеловеческих ценностей, морали объявлялась еретической, буржуазной,  как
будто  гуманизм  и  марксизм  были  антиподами.  О  гуманистической сущности
марксизма нельзя было  и  заикнуться.  Для  партийца  классовое  сознание  -
жесткая,  непримиримость ко всему чуждому, ко всему тому, что не согласуется
с   его    убеждениями.    Абсолютизация    классового    подхода,    борьбы
противоположностей  оправдывала  жесткость, насилие, нетерпимость. Классовый
подход на  первый  план  выдвинул  борьбу,  а  компромисс,  сосуществование,
согласие,  сотрудничество стали чем-то второстепенным. Во внешнеполитических
делах это вело к конфронтации, а внутри страны оправдывало насилие и террор.
Абсолютизация противоречий, реально существующих между классами, вылилась  в
универсальную доктрину политической и идеологической войны.
     Партийный орден, а Сталин часто называл его и "армией", постепенно стал
разветвленным,  универсальным  аппаратом  власти.  Партия,  которую  оставил
Сталин,  в  значительной   мере   утратила   ленинские   черты..   Послушное
автоматическое   единодушие,   единогласие,  однодумство  превратили  членов
когда-то  революционной  ленинской  партии  в  массу  исполнителей.   Печать
сталинского  "творчества"  видна  здесь  так  же  отчетливо,  как и в других
областях. В этой связи нельзя не  признать,  что  не  только  Сталин  и  его
окружение, но и партия несут ответственность за" сталинизм.
     Наконец,  сталинское  "наследие"  выглядело  бы  неполным,  если бы при
анализе реликтов мы не учитывали роль  и  место,  крторые-диктатор  уготовил
карательным  органам.  В  результате  сталинской селекции во главе их стояла
каста людей, которым "вождь"  безоговорочно  верил.  Ежов,  Берия,  Круглов,
Абакумов,   Кобулов,   Серов,  Деканозов,  Меркулов,  Цанава,  другие  жрецы
сталинской безопасности были властны над жизнью  любого  гражданина  страны,
незаметного труженика или известного деятеля. Вот пример.
     Один  из  зловещей обоймы бериевского окружения И. Серов в своем доносе
Сталину и Берии (уже после войны) писал: "Я уже докладывал  о  необъективном
отношении  члена  Военного  совета  группы  оккупационных  войск  в Германии
генерал-лейтенанта Телегина к  работникам  НКВД.  Телегин  начал  выискивать
различные  "факты" против отдельных представителей НКВД и преподносить их т.
Жукову в искаженном  виде.  Например,  сообщил  об  отправке  51  эшелона  с
трофеями  в  адрес  НКВД...  Мы  имеем десятки фактов, когда генерал Телегин
пытается скомпрометировать работников НКВД. Я пришел к выводу,  что  генерал
Телегин  очень  озлоблен  на  НКВД..."  Сталин,  естественно,  поручил  НКВД
"хорошенько разобраться". Исход нетрудно было предвидеть. Вскоре Телегин был
отозван в Москву, отправлен на курсы усовершенствования политсостава, пока в
"органах" готовили  "дело"  и  доложили  о  нем  Сталину.  С  его  одобрения
Константин  Федорович  Телегин,  прошедший всю войну на самых трудных, часто
решающих участках,  был  арестован  "за  вражескую  деятельность".  Приговор
военной  коллегии  гласил: "за антисоветскую пропаганду, на основании Закона
от 07.08.32 г. и по статье 58-12 УК РСФСР, подвергнуть лишению свободы в ИТЛ
сроком на 25 лет с конфискацией всего имущества..."  Только  смерть  Сталина
распахнула  перед  Телегиным  двери лагеря. Малейшее трение, "косой взгляд",
элементарное    непочтение    к    представителям    карательных     органов
квалифицировалось как тяжкое преступление.
     Каждый  из  истории  берет  то,  что отвечает его мировоззрению. Изучая
Великую  французскую,  революцию,  Ленин   увидел   в   великом   потрясении
центральную идею - народовластие. Его несовершенство и противоречивость. Тем
не  менее  он  увидел  в  народовластии  непреходящую  историческую надежду.
Троцкий,  обращаясь  к  Французской  революции,  был  поражен  неумолимостью
попятного  движения,  возможностью  безжалостной ликвидации пламени народной
свободы. Для него  слово  "термидор"  стало  символом  реставрации  старого,
контрреволюции,  предательства, обмана всех лучших надежд революционеров. Не
случайно он  употреблял  слово  "термидор"  обычно  в  соседстве  со  словом
"Сталин".  А  "вождь  народов" больше всего вниманияобратил на ту опасность,
которая, по его мнению, погубила Французскую революцию. Эта  опасность  была
конкретной  и  заключалась  в  наличии  "врагов  народа". Этот печальный для
советской истории термин пришел в нашу трагическую действительность из XVIII
века. Для Сталина "врагами народа" были все, кто прямо или косвенно, хотя бы
потенциально, мог стать угрозой единовластию. Все свои помыслы  он  направил
на  его  укрепление,  выдавая это, естественно, за "упрочение социализма". А
для  этого  потребовалась  большая  карательная  машина,  которую  он  лично
создавал, направлял и контролировал.
     Над   народом,   государством,   партией   раскинулась   страшная  сеть
карательных органов. Абсолютизация насилия вылилась  у  Сталина  в  создание
огромной   системы   надзора   над   каждым  гражданином  страны,  полностью
беззащитным перед угрозой произвола. "Вождь", извратив,  доведя  до  абсурда
идею  классовой  борьбы,  превратил  ее  в.  инструмент  достижения  "высшей
истины". По сути, все сталинское "наследие", независимо от того, затрагивает
ли оно государственную, общественную или  идеологическую  сферу,  связано  с
возможностью  и  необходимостью насилия. Всю жизнь Сталин защищал институты,
созданные при его  участии,  поддерживал  и  насаждал  самые  ортодоксальные
взгляды,   означавшие   веру   в   социальную   инерцию   движения  без  его
революционного стимулирования.
     Но "вождь"  явно  переоценивал  стабильность  созданного  им  общества.
Буквально  через  считанные часы после его смерти наследники начали нарушать
его заветы. С марта. 1953 года наступило десятилетие советского  реформизма,
которое   затронуло   буквально   все  области  жизни.  Значение  их  нельзя
переоценить. Особенно те его аспекты, которые связаны с  решениями  поистине
исторического XX съезда партии. Характерной чертой всех реформ этого периода
являлась  их  незавершенность,  половинчатость,  недосказанность.  Но  самое
главное было сделано: был положен конец террору, который господствовал почти
четверть века. Свобода получила шанс реализовать себя. Но все это произойдет
после того, как начнет подвергаться эрозии сталинское "наследие". ,  Сегодня
на  Сталина  и  сталинизм  мы  смотрим  еще  как бы с высоты птичьего полета
истории. Думаю, спустя десятилетия эти мрачные страницы летописи  советского
народа  с  большей  временной  дистанции  будут  во  многом видеться глубже,
основательнее, вернее. Прошлое сегодня слишком близко и держит нас  в  своих
объятиях. Но одно, подчеркну еще раз, ясно уже сейчас: Сталин - лишь вершина
айсберга.  Описав  ее,  вершину,  я  не  претендую  на то, что высветил весь
айсберг.
     Выскажу  еще  одну,  почти   еретическую   мысль.   Возможно,   слишком
еретическую. Суть ее вот в чем.. В начале века, как помнит читатель, русский
писатель Д. С. Мережковский написал нашумевший памфлет-пророчество "Грядущий
Хам". Тогда он был расценен (да и сейчас, думаю, едва ли на это произведение
многие  смотрят  иначе) как своеобразный антиреволюционный манифест. Приведу
его, пожалуй, центральную идею. Мережковский,  не  обделенный  талантом,  но
склонный к мистике, пророчески писал: "Не бойтесь никаких соблазнов, никаких
искушений,   никакой   свободы,   не  только  внешней,  общественной,  но  и
внутренней, личной, потому  что  без  второй  невозможна  и  первая.  Одного
бойтесь  -  рабства  и  худшего из всех рабств - мещанства и худшего из всех
мещанств - хамства, ибо воцарившийся раб и есть хам, а  воцарившийся  хам  и
есть   черт  -  уже  не  старый  фантастический,  а  новый,  реальный  черт,
действительно страшный, страшнее, чем его малюют,- грядущий князь мира сего.
Грядущий Хам".
     Критики под рабами сразу усмотрели пролетариат, и, думается,  напрасно.
Мережковский ведет речь, как явствует из памфлета, о "духовном рабстве", а в
нем,  по  его  словам, могут пребывать самодержцы, "китайская стена табели о
рангах", "мертвый позитивизм православной казенщины" и  "черная  сотня".  По
сути,  рабство и хамство для Мережковского - синонимы антисвободы. Возможно,
писатель и не пытался  заглянуть  так  далеко  за  горизонты  бытия,  наивно
надеясь,  спасти  Россию  с  помощью  лишь  "религиозной  общественности"  и
возрождения интеллигенции, но вольно или невольно он выразил очень  глубокую
мысль:  попрание  свободы всегда создает угрозу пришествия "князя мира сего,
Грядущего Хама". Во все времена, когда свобода становилась прерогативой лишь
владык,  императоров,  диктаторов,  тиранов,  над  людьми  нависал   призрак
"Грядущего   Хама".  Сталин  всей  своей  жизнью,  деяниями,  устремлениями,
доказал, что  Хам  антисвободы  может  быть  кровавым,  чудовищно  страшным.
Рецепты  Мережковского, боявшегося пришествия Хама, достаточно наивны, но не
без рационального смысла: он верил в. особую роль человеческого  интеллекта.
Сегодня  мы  знаем,  что  Хама  насилия,  бюрократии  и  догматизма можно нс
допустить, если ему противостоят в тесном союзе демократия, закон, культура.
     Возможно, эти мои размышления достаточно абстрактны,  умозрительны.  Но
говорю  об  этом  потому,  что  чем  меньше  уважения  к демократии, закону,
культуре, тем всегда отчетливее  возникает  призрак  Хама  антисвободы.  Эта
истина  была  верна  и для начала XX века, думаю, будет верной и в веке XXI.
Может быть, долгосрочности своей идеи не знал и сам Мережковский.  Возможно,
сегодня  я  его  прочел иначе, чем читали тогда, у подножия века, в сполохах
кровавых классовых сражений. Дело не в Мережковском  в  конце  концов.  Есть
общечеловеческие  истины,  которые  не противоречат традиционному марксизму,
истины, основывающиеся на гуманизме, вере во всесилие человеческого разума и
в неистребимую  волю  человека  к  социальной  и  моральной  справедливости.
"Наследие" Сталина абсолютно не вписывается в эти рамки.
     "Грядущий Хам" наиболее зловеще проявляется в диктаторстве, исключающем
свободу.  А начиналось все, казалось, с мелочей: концентрация власти в руках
слишком узкой группы лиц, которая в конце концов отдает ее одному  человеку.
Эту  грозную  опасность  видел  еще  Плеханов.  Протестуя против чрезмерного
сосредоточения  власти  вскоре  после  революции,  он  писал:  "...ЦК  всюду
"раскассировывает"  все  недовольные им элементы, всюду сажает своих креатур
и, наполнив этими креатурами  все  комитеты,  без  труда  обеспечивает  себе
вполне  покорное  большинство  на  съезде...  Тогда у нас, действительно, не
будет в партии ни большинства, ни  (Меньшинства,  потому  что  тогда  у  нас
осуществится  идеал  персидского  шаха". Далее Плеханов, упомянув крыловскую
басню, когда лягушки просят себе царя, пишет: "...Если  бы  наша  партия,  в
самом  деле, наградила себя такой организацией, то в ее рядах очень скоро не
осталось бы места ни для умных  людей,  ни  для  закаленных  борцов:  в  ней
остались  бы  лишь  лягушки...  да  Центральный  журавель,  беспрепятственно
глотающий  этих  лягушек  одну  за  другою".  Сегодня  мы  уже  знаем,   что
"Центральный  журавель",  глотавший  отнюдь  не "лягушек", весь смысл своего
существования  и  деятельности   видел   не   в   утверждении   и   развитии
народовластия,   а   в  цементировании  цезаризма.  Даже  когда  сам  Сталин
чувствовал, что старость и болезни готовы вскоре сломить  его,  он  еще  раз
осуществил  проверку  благонадежности  нового  ЦК.  В  своем  выступлении на
последнем  Пленуме  ЦК  он  вдруг  заговорил  о  старости  и   необходимости
освобождения  его  от  обязанностей  секретаря  ЦК.  Он  з,аранее  знал, чем
кончится весь этот спектакль. Конечно, новый состав ЦК не мог и  подумать  о
том,  чтобы  освободить Сталина. Мысль эта казалась кощунственной. Даже если
предположить невозможное: Сталин  уходит  с  поста  секретаря,  но  остается
Предсовмина.  Думаю,  что  с  высот этого поста он вскоре бы учинил кровавую
баню тем, кто согласился на его уход. Но это  гипотетическое  предположение,
высказанное  мной, совершенно нереально. Сталин это знал лучше других, и тем
не менее за несколько месяцев до  смерти  он  решил  еще  раз  проверить  на
верность   окружение  и  новый  ЦК.  Эту  сталинскую  проверку  новые  члены
Центрального Комитета, по его мнению, выдержали-Повторю  еще  раз:  "Сталина
никогда  не  интересовал человек как таковой, как социальный феномен", "мера
всех вещей", .как цель социалистического развития. Человек для него  (а  без
этого  нельзя  понять  суть  сталинского  "наследия") был интересен лишь как
союзник, враг,  исполнитель,  "винтик".  В  конце  жизни  его,  правда,  еще
интересовали  "высокие  особы", заметные лица, люди с "голубой кровью" или с
известными фамилиями. В этом  случае  Сталин  проявлял  к  ним  неподдельный
интерес,   отдавал   соответствующие  распоряжения  или  просто  наслаждался
возможностью распорядиться судьбой этих лиц. Приведу два-три примера.
     Фельдмаршал  Паулюс,  содержавшийся  на  "спецобъекте"   под   Москвой,
сотрудничал  с  советскими  властями  в  плане передачи и обобщения военного
опыта. Он несколько  раз  обращался  к  Сталину  с  просьбой  разрешить  ему
вернуться на родину, тем более что его отношение к СССР в корне изменилось в
лучшую  сторону. Но годы шли, а Сталин не выпускал пленника. Наконец однажды
утром Сталин нашел у себя на.столе донесение министра внутренних дел:

     "Товарищу Сталину И. В. Докладываю, в ночь на 26 февраля  1952  года  у
бывшего  фельдмаршала  германской армии Паулюса Фридриха произошел обморок с
кратковременной потерей сознания. Вместе с Паулюсом проживают и  обслуживают
его  личный  ординарец  военнопленный  солдат  Шульте,  а также личный повар
военнопленный  Жорж.   Вследствие   длительного   пребывания   в   плену   и
неизвестности   разрешения  вопроса  о  его  репатриации,  фельдмаршал  стал
проявлять нервное беспокойство. Со своей стороны  считал  бы  целесообразным
рассмотреть вопрос о возможности репатриации Паулюса в ГДР.
     29 февраля 1952 года.

     С. Круглов"

     Наконец  Сталин  дал  согласие проработать порядок репатриации Паулюса.
Десять лет в его руках был человек, символизирующий одну из самых  блестящих
"его" военных побед. С трудом решл он с этим "символом" расстаться.
     Когда  Сталин  узнал,  что  в  Саксонии, в деревне близ замка Россла, в
ноябре 1945 года найдена вдова Вильгельма II Гермина  фон  Прайзен,  Сталин,
поразмыслив, бросил: "Создайте нормальные условия для жизни".
     Немногим  раньше  Сталину  доложили,  что  в концлагере в Оранниенбурге
обнаружен  бывший  премьер-министр  Испанской  Республики  Франциске   Ларго
Кабальеро,  находившийся в состоянии крайнего истощения. Сталину приходилось
иметь с ним дело в конце 30-х годов. Ограничился распоряжением: "Сообщите  в
Испанию  семье,  что  жив". Как-никак: премьер-министр, монарх, полководец -
люди "его круга". Здесь он позволял себе проявлять даже благосклонность.
     Сталин принял участие и в  судьбе  императора  Маньчжурии  Пу-И.  После
разгрома Квантунской армии императора с семьей и прислугой отправили в Читу,
а   затем   в   Хабаровск.   С   ним,  видимо,  активно  "работали",  о  чем
свидетельствует письмо бывшего маньчжурского монарха Сталину в середине 1949
года. Приведу отрывки из этого  письма,  доставившего  тщеславному  "вождю",
по-видимому,  удовольствие,  если он, конечно" не уловил признаков того, что
"органы" опять "перестарались"...

     "Генералиссимусу Сталину.
     Для меня высокая честь писать это письмо.  Я  всегда  испытывал  к  Вам
чувство  глубокой  любви и восхищения, вследствие чего хочу сообщить о своей
надежде быть оставленным на жительство в СССР. В прошлом  японская  военщина
ограничивала  мою личную жизнь. Я не мог знать истинного положения в СССР...
Впервые за 40 лет я прочитал Вашу книгу "Вопросы ленинизма" и  "Историю  ВКП
(б).   Краткий   курс".   Теперь  я  узнал,  что  СССР  действительно  самая
демократическая и самая прогрессивная страна в мире, путеводная звезда малых
и угнетенных народов... Правительство  СССР  отменило  смертную  казнь.  Это
новая эра для СССР в охране гуманности...
     В  прошлом  я просил об оставлении меня в СССР. До сего времени еще нет
ответа. Я хочу работать здесь. Желаю Вам неизменного здоровья и счастья.

     Айсиньцзюэло пуи".

     Сталин прочел перевод, долго с любопытством  рассматривал  целый  ковер
иероглифов  и  бросил  Берии:  "Передадим,  наверное,  императора китайцам?"
Судьба императора - куда ни шло, можно снизойти до личного решения. А вообще
лучше  решать  судьбы  людей  списками.  Большими   списками.   Бесконечными
списками...
     Сталин,   уничтожив  в  обществе  любые  альтернативы,  превратил  свое
наследие в одномерно негативное. Едва ли  он  догадывался,  что  начало  его
исторического  поражения  совсем  близко.  Оставляя  в  последние  месяцы на
документах,  которые  он  рассматривал  значительно  реже,  свои  лаконичные
резолюции,  он поднимал ладонь левой руки к лицу, как будто загораживался от
солнечных лучей. Привычка! На одной ранней фотографии Сталин сидит  в  такой
же  позе  у краешка стола, небритый, в стоптанных сапогах, засаленном старом
пальто, с нечесаными волосами. А рука прячет глаза  от  света...  Сейчас  он
генералиссимус  и, наверное, самый могущественный диктатор на Земле. Но этот
жест - нет, не от солнца спасает он "вождя". Он, не зная  того,  сам,  хочет
спасти себя от грядущего исторического поражения.



     На  трибуне  XX  съезда  КПСС  был Хрущев. Делегаты слушали его доклад,
повергнувший всех в состояние шока. Сцена с президиумом словно расплывалась,
и казалось, что на ней солируют двое: Хрущев и до боли  знакомый  (а  теперь
незнакомый!)  призрак.  Именно такое впечатление могло сложиться у делегатов
XX съезда, когда 25 февраля 1956 года Первый секретарь ЦК КПСС Н. С.  Хрущев
делал  свой  знаменитый  "секретный"  доклад. Почти полторы тысячи делегатов
напряженно, в мертвой тишине, прерываемой  иногда  возгласами  возмущения  и
потрясения,  смотрели  на  человека, стоящего на трибуне. Но чем дальше он с
пафосом читал  свой  доклад,  тем  отчетливее  каждый  из  присутствующих  в
Кремлевском  Дворце  видел  призрак,  появляющийся  то  справа,  то слева от
Хрущева. Характерный говорок Первого секретаря незаметно, но одновременно  и
быстро  лепил  совершенно  новый  образ "вождя народов". Скоро в центре зала
осталась как бы одна сцена, на которой было двое: новый лидер  партии,  один
из  бывших  верных  соратников  умершего  около  трех лет назад диктатора, и
знакомый абсолютно всем  облик  немого  "вождя",  который  прямо  здесь,  на
действительно   исторической  арене,  становился  совсем  другим:  кровавым,
тираническим, страшным. То были редкие часы подлинно исторического значения.
     Могло показаться, что Хрущев вызывал  духов  из  потустороннего;  мира.
Видимо,  прав  был  Бердяев,  заявивший  в своих лекциях в Москве, в Вольной
Академии Духовной Культуры о том, что "в обращении к  прошлому  есть  всегда
какое-то совершенно особое чувство приобщения к другому\ миру, а не только к
той  эмпирической  действительности,  которая  нас  со всех сторон давит как
кошмар и которую мы должны  победить,  чтобы  подняться  на  какую-то  новую
высоту...".  Буквально  ,за  несколько часов до этого доклада никто не мог и
предположить, что партия после долгих лет стагнации  и  деформации  способна
подняться  на  эту  "новую  высоту".  Как  бы  мы  ни  относились к Хрущеву,
ответственному, как и все окружение Сталина, за годы беззакония  и  террора,
тогда, на съезде он совершил настоящий гражданский, исторический подвиг.
     Мы  знаем  сегодня,  что  сразу  же  после смерти Сталина в руководстве
партии начались едва заметные процессы, направленные на освобождение от  пут
сталинизма.  Эти  подвижки ускорились после ареста и расстрела Берии, акции,
которая позволила новому руководству глубже и масштабнее рассмотреть то, что
творилось за  сталинскими  кулисами,  хотя  многое  соратникам  было  хорошо
известно  и  ранее. Вскоре после того, когда была определена дата XX съезда,
первого после смерти Сталина, Хрущев на одном  из  заседаний  Президиума  ЦК
партии    неожиданно    предложил    создать   комиссию   по   расследованию
злоупотреблений, творившихся во времена Сталина. Первый секретарь решился на
этот шаг не по "зову сердца и совести", как он стал  уверять  всех  позднее.
Дело в том, что, как только забальзамированного Сталина поместили в Мавзолее
рядом  с  Лениным,  в  ЦК,  в  правительство,  в  различные  государственные
инстанции пошел все увеличивающийся поток писем  от  тех,  кто  был  надолго
упрятан  за.  колючую  проволоку  "зон",  от родных и близких, разыскивающих
своих отцов, матерей, братьев и сестер. То была стихийная волна  протеста  и
надежды, мольбы и веры в восстановление попранной справедливости.
     Хрущев  распорядился  подготовить  на  основе  писем несколько обзорных
записок,  которые  в  сочетании  с  дезавуированным  "ленинградским  делом",
пересмотренными  "делами"  отдельных  заключенных,  сумевших  выйти  на  ЦК,
убедительно показали преступную фальшь многих обвинений.  Стало  ясно,  что,
когда  в  ближайшие  год-два  у огромного количества осужденных но различным
пунктам 58-й статьи закончатся сроки, этих людей нужно будет вернуть  домой.
Они  принесут  вечную  боль,  недоумение,  а  затем  и  требования  наказать
виновных. Теперь, после смерти Сталина и Берии, никто не осмелится и  дальше
гноить этих людей в лагерях и ссылках. Другими словами, Хрущев почувствовал,
что  партия  и страна поставлены перед исключительно сложным и ответственным
выбором.  Уже  само  предложение  о  создании  комиссии   вызвало   яростное
противодействие  со  стороны  Молотова, Кагановича, Ворошилова. Но Вулранин,
Микоян, Сабуров, Первухин, при колеблющемся пока Маленкове, создали  Хрущеву
перевес.   Комиссия  была  создана.  Ее  возглавил  П.  Н.  Поспелов,  долго
работавший главным редактором "Правды", а затем директором Института  Маркса
- Энгельса - Ленина. Хрущев распорядился допустить комиссию к материалам МВД
и  КГБ.  И  надо сказать, Поспелов потрудился основательно. Так же, впрочем,
как несколько лет до этого, составляя вместе с Г. Ф.  Александровым,  М.  Р.
Галактионовым,  В.  С.  Кружковым,  М.  Б. Митиным, В. Д. Мочаловым "Краткую
биографию" И. В. Сталина. Когда накануне съезда Поспелов доложил  Хрущеву  и
всем  членам Президиума выводы комиссии. Первый секретарь наконец понял, что
этот документ или проломит бетонный панцирь лжи, мифов, легенд, связанных со
Сталиным, или политически похоронит его самого.
     Хрущев несколько раз возвращался к докладу Поспелова, спрашивал коллег:
что будем делать? Как доведем выводы комиссии до делегатов съезда?  Кто  это
сделает? Может быть, Поспелов? Молотов, Ворошилов, Каганович долго и упорно,
иногда   с   яростью,   сопротивлялись.  Ход  этих  ожесточенных  споров  не
протоколировался, но  по  воспоминаниям  самого  Хрущева,  некоторых  других
товарищей,  у  противников доклада было несколько "железных" аргументов; кто
нас  заставляет  выворачивать  "грязное  белье"?  Не  лучше  ли   потихоньку
поправить  перегибы?  Понимает  ли  сам  Хрущев,  к каким последствиям может
привести  обнародование  выводов  комиссии?  И  наконец,  разве  все   члены
Президиума  ЦК  не  причастны  (в  той или иной мере) к беззакониям прежнего
времени? Разве можно не учитывать все эти опасения? Но  Хрущев  победил:  13
февраля  ЦК принял решение ознакомить делегатов с докладом о культе личности
на закрытом заседании съезда. Хотя самого Хрущева  тоже  не  раз  охватывали
сомнения.  Но  он  вспоминал  о  письмах заключенных, возвращался мысленно к
безумию прошлых лет  и  все  тверже  приходил  к  выводу;  результаты  столь
массового  террора,  беззаконий, страшных злоупотреблений долго утаивать все
равно не удастся. Рано  или  поздно  правда  станет  известна.  Нужно  взять
инициативу  в свои руки и сказать партии эту страшную правду. Народу Хрущев,
к сожалению, говорить об этом не собирался.
     Когда казалось, что  очередной,  XX  съезд  благополучно  докатился  до
своего   привычного  конца,  чтобы  занять  место  среди  других,  таких  же
невыразительных   и   "организованных",   сразу   же   называемых    печатью
"историческими",  наступило  главное. Делегатам съезда было объявлено о том,
что состоится закрытое заседание. Булганин, председательствовавший  на  этом
заседании, предоставил слово Первому секретарю ЦК партии.
     Это  был  звездный  час Хрущева. В свое время ортодоксальный сталинист,
никогда ни в чем не возражавший "вождю", он неожиданно проявил  историческую
смелость,  гражданское мужество, способность перешагнуть через десятилетиями
создававшиеся предрассудки. Как потом выяснится, это было не случайным шагом
Хрущева.
     Насколько  он  был  незаметным  исполнителем  в  качестве   одного   из
окружения, настолько оказался решительным, а часто и импульсивным политиком,
став  во  главе  партии.  Кроме  "секретного" доклада, ряда необычных мер во
внутренней  политике,  в  послужном  списке   Хрущева   значатся   и   такие
неординарные  шаги,  как  .поездка к Тито для нормализации отношений с СФРЮ,
размещение ядерных ракет на Кубе, встреча с  президентом  США  Эйзенхауэром,
решительные  действия  во  время  событий  в Венгрии, установление дружеских
отношений с  президентом  Египта  Насером,  непримиримость  к  Мао  Цзэдуну,
поддержка  Вьетнама  и многие другие, которые несут на себе печать сложной и
противоречивой личности  Первого  секретаря.  Как  показывают  эти  события,
Хрущеву  было  не  занимать  решительности,  мужества,  готовности взять всю
ответственность на себя. Но следует отметить при этом, что Никита  Сергеевич
был  плохим аналитиком, нередко был непоследователен, явно переоценивал свои
интеллектуальные и политические способности. Порой его шаги выглядели просто
необдуманными  и  недальновидными.  Ко  всему  этому  прибавилась  и  старая
болезнь,  присущая  не  только  Хрущеву,  но  и  всей нашей системе в целом:
абсолютизация  роли  первого  лица.  Политические  структуры  после  Сталина
по-прежнему не имели иммунитета против цезаризма, возвеличивания руководящей
личности,   не  имели  гарантий  от  появления  новой  формы  культа.  Своей
деятельностью Хрущев лишь подтвердил этот  органический  изъян  системы,  не
располагавшей подлинными демократическими атрибутами.
     Я, однако, вынужденно отвлекся. Но без этих отступлений нельзя показать
всю историческую  значимость  той  части  XX  съезда партии, которая нанесла
первый страшный удар по сталинизму. Это было начало исторического  поражения
"вождя", тридцать лет строившего сталинский социализм.
     Я  не намерен пересказывать положения доклада Хрущева, а лишь попытаюсь
показать, сколь велика была его роль в  начавшейся  десталинизации  и  сколь
глубокие последствия вызвало его выступление во всем мире.
     ...Итак,  на  исторической  сцене  было  два  главных действующих лица:
неистовый  Хрущев  и  призрачный  Сталин.  В  звенящей  тишине  зала  Первый
секретарь  переходил  от  вопроса  к вопросу. Поспелов со своими помощниками
подготовил доклад почти из полутора десятков разделов.  Каждый  из  них  был
элементом  целого,  но  играл и самостоятельную роль. Внутренняя логика была
слабой.  Так,  например,  излагая  общеметодологические  вопросы  о   культе
личности  и  взглядах  на  него  классиков  марксизма,  о  ленинских оценках
Сталина, докладчик как-то сразу переходил к теме  "враги  народа",  а  затем
вновь  возвращался  к  более  общим  вопросам:  Ленин и партийная оппозиция,
коллективное   руководство.   Некоторые   темы   неоднократно   повторялись:
ответственность  за  террор,  геноцид  и террор, террор. В докладе "О культе
личности и его последствиях" были освещены и  такие  специальные  темы,  как
Сталин, и воина, конфликт с Югославией, Берия, и некоторые другие.
     Начал  Хрущев  спокойно:  "В  настоящем докладе не ставится задача дать
всестороннюю оценку жизни и деятельности Сталина. О заслугах Сталина еще при
его жизни написано вполне достаточное количество книг, брошюр, исследований.
Общеизвестна  роль  Сталина  в  подготовке  и  проведении   социалистической
революции,  в  гражданской  войне, в борьбе за построение социализма в нашей
стране. Это всем  хорошо  известно.  Сейчас  речь  идет  о\вопросе,  имеющем
огромное значение и для настоящего и для будущего партии, - речь идет о том,
как  постепенно  складывался  культ личности Сталина, который превратился на
определенном этапе в  источник  целого  ряда  крупнейших  и  весьма  тяжелых
извращений   партийных   принципов,   партийной   демократии,  революционной
законности". В зале сидели делегаты, которые впервые (!) узнали о  ленинском
"Письме  к  съезду", об оценках, которые Ленин дал Сталину еще в начале 20-х
годов.  Это  были  откровения,  позволившие  наконец  истине  вырваться   из
заточения.  Хрущев,  хотя и заклеймил "троцкистско-зиновьевский блок", как и
"бухаринцев", однако впервые  высказал  еретическую  тогда  мысль,  что  при
Ленине борьба с оппозиционерами велась только "на идеологической основе".
     Но  не  эти  идеи  были  главными  в  докладе  Хрущева. Весь пафос его.
выступления был направлен на осуждение сталинских беззаконий. "Ясное  дело,-
подчеркивал  Хрущев,-  что  здесь  были проявлены со стороны Сталина в целом
ряде  случаев  нетерпимость,  грубость,  злоупотребление   властью.   Вместо
доказательств  своей политической правоты и мобилизации масс, он нередко шел
по линии  репрессий  и  физического  уничтожения  не  только  действительных
врагов,  но  и  людей,  которые  не  совершали  преступлений против партии и
Советской власти".
     Зал оцепенел, когда Хрущев подробно рассказал о том, как  фабриковались
"дела",  что  представляли  собой  так  называемые  "враги  народа".  Хрущев
справедливо  отметил,  что  сталинская  концепция  "врага  народа"   сделала
возможной  применение жесточайших репрессий против любого, кто не соглашался
со Сталиным по какому-либо вопросу, против тех, кто только лишь подозревался
в намерении совершить враждебные действия, а также против тех, у  кого  была
плохая репутация. Слушая эти страшные откровения, сидящие в зале видели, как
до  боли знакомая фигура в маршальском мундире постепенно предстает в облике
палача собственного народа с обагренными кровью руками.
     Хрущеву удалось в течение .трех-четырех часов, пока продолжался доклад,
сделать, казалось бы, невозможное. Прежде всего докладчик развенчал  Сталина
как  вождя.  Хрущев  особенно  нажимал  на то, что Сталин был некомпетентным
руководителем: "знал страну и сельское хозяйство только по кинокартинам".  а
во  время  войны  "разрабатывал операции на глобусе", совершенно не учитывал
"мнения партийных работников". Первый секретарь,  неплохо  знавший  сельское
хозяйство,  самые  разящие  удары  нанес  призраку  на  сцене  именно в этой
области. Хрущев поведал делегатам, что Сталин  в  последние  годы  вынашивал
мысль повысить налоги в сельском хозяйстве на 40 миллиардов рублей! Это была
"фантастическая  идея  человека, оторвавшегося от действительности". Хрущев,
показывая некомпетентность "вождя", его умозрительные  решении,  сорвал  тем
самым  .со  Сталина тогу непогрешимости и мудрости, в которую он так долго и
старательно облачался.
     Далее Хрущеб привел доказательства того, что  Сталин  являлся  палачом,
садистом,  человеком, лишенным каких-либо элементарных нравственных качеств.
Коснувшись судеб Косиора, Чубаря, Постышева, Косарева, Эйхе и других  видных
большевиков, докладчик подчеркнул, что Сталин "сам был Главным Прокурором во
всех  этих  делах. Сталин не только соглашался на все эти аресты, он сам, по
своей инициативе давал распоряжения  об  аресте".  А  добыть  "признания"  -
главный  аргумент  виновности  - было делом техники. "И следователи добывали
эти  "признания",-  заявил  Хрущев.-  Но  как  можно  получить  от  человека
признание  в  преступлениях,  которых  он никогда не совершал? Только, одним
способом-применением  физических  методов  воздействия,   путем   истязаний,
лишения  сознания,  лишения рассудка, лишения человеческого достоинства. Так
добывались мнимые "признания". Хрущев, приведя большое количество конкретных
фактов, связанных с судьбами Кирова,  Постышева,  Рудзутака,  Вознесенского,
Кузнецова,  Родионова,  Попкова,  Розенблюма,  жертв  "мингрельского дела" и
других, смог создать новый облик "вождя": кровавого, беспощадного  диктатора
и тирана.
     И  наконец,  "секретный"  доклад Первого секретаря поставил под большое
сомнение стиль и методы руководства Сталина. Хрущев  особо  подчеркнул,  что
отсутствие  коллективности в высшем партийном руководстве - прямое следствие
злоупотреблений личной властью. Например, заявил  докладчик,  "за  все  годы
Великой  Отечественной  войны фактически не было проведено ни одного Пленума
ЦК.(3) Правда, была попытка созвать Пленум ЦК в октябре 1941 года,  когда  в
Москву  со  всей  страны были специально вызваны члены ЦК. Два дня они ждали
открытия Пленума, но так и не дождались. Сталин даже не захотел  встретиться
и побеседовать с членами Центрального Комитета".. Хрущев на протяжении всего
доклада   проводил   мысль,   что   Сталин,  постоянно  злоупотребляя  своей
неограниченной властью, действовал при этом от имени ЦК,  не  спрашивая  при
этом  мнения  не только членов ЦК, но даже и членов Политбюро. Нередко он не
информировал их о лично им принятых решениях, касавшихся чрезвычайно  важных
партийных   и   государственных   вопросов.  Одним  из  примеров  пагубности
единовластия стал анализ конфликта с Югославией. Хрущев  прямо  заявил,  что
Сталин в этой истории играл "постыдную роль".
     Таким  образом,  своим докладом Хрущев достиг нескольких целей: показал
призрачное величие "вождя", не обладавшего ни должной,  компетентностью,  ни
мудростью,  ни  проницательностью.  Докладчик  однозначно констатировал, что
главная ответственность за злодеяния, преступления, террор лежит на Сталине.
Хрущев так же решительно осудил единовластие "вождя",  явившееся  источником
многих бед для партии и народа. Это был взрыв в общественном сознании, самое
смелое и Неожиданное наступление на-цезаризм, беззаконие и тоталитаризм.
     Но  Хрущев  был  и  остался  сыном  своего  времени, Его личный вклад в
решительное разоблачение культа личности неоспорим. Только за одно  это  его
имя  навсегда  войдет  в  нашу  историю.  Но  доклад,  подготовленный старым
сталинским придворным теоретиком, не был глубоким;  скользя  по  поверхности
явлений И фактов, он почти не касался генезиса сталинизма, причин деформации
социализма,  более  того,  эти  искажения  даже  не признавались. Сталинские
"заслуги" полностью не отрицались. "Бесспорно, что  в  прошлом  Сталин  имел
большие заслуги перед партией, рабочим классом и перед международным рабочим
движением...  Причем он был убежден, что это необходимо для защиты интересов
трудящихся от происков врагов и нападок империалистического лагеря". Сталин,
подвергаясь жестокой критике,  одновременно  получал  и  индульгенции  перед
историей.
     Хрущев  надеялся,  что  обсуждения  вопроса  о  культе  личности  и его
последствиях в кругу  партии  будет  достаточно  для  ликвидации  сталинских
извращении.  Об  этом, по сути, докладчик откровенно заявил на съезде: "Этот
вопрос мы не можем вынести за пределы партии, а тем более в  печать.  Именно
поэтому мы докладываем его на закрытом заседании съезда. Надо знать меру, не
питать  врагов,  не  обнажать  перед  ними  наших язв. Я думаю, что делегаты
съезда правильно поймут и оценят все эти мероприятия".
     Реформатор, сделав решающий  прорыв,  не  мог  понять,  что  "секретное
мышление"  -  это  как  раз  и  есть сталинское\ мышление, унаследованное от
призрака.  "Знать  меру"  для  Хрущева  означало  не  обращаться   с   этими
еретическими  взглядами  к  народу,  тем  более  к  мировой  общественности.
Человек,  который  еще  шесть  лет  назад  выступил  с   известной   статьей
"Сталинская  дружба  народов  -  залог  непобедимости нашей Родины", не мог,
конечно,  в  одночасье  освободиться  от  всего  того,  что  зрело,   росло,
формировалось  в  нем  десятилетиями. Хрущев, не перечивший ни в чем "вождю"
при его жизни, конечно, не забыл, что его поступки, как  и  поступки  других
соратников Сталина, целиком зависели от диктатора. Они привыкли исполнять, а
не   рассуждать.  Сам  Хрущев  помнил,  что  нередко  второстепенные,  чисто
хозяйственные вопросы он был не в состоянии решить сам, не обратившись прямо
к  Сталину.  Это  было  небезопасно:  мог  последовать  грубый   отказ   или
какая-нибудь  издевательская реплика. Но обращаться все равно приходилось...
"ЦК ВКП(б) товарищу Сталину:
     Просьба взять  на  обеспечение  государства  истребительные  батальоны,
действующие против оуновцев. Просим:
     кирзы для голенищ сапог - 104 300 дцм
     юфты для передков сапог - 774 дцм
     кожи подошвенной - 20 380 дцм
     бязи для белья - 196000 м
     ниток - 525 катушек

     18.1Х.1946 г Н. Хрущев
     С. Круглое".

     Нетрудно  представить,  что  если  испрашивали  нитки  у  "вождя", то в
политических  вопросах  Соратники  испрашивать  ничего  не  могли.   Хрущев,
нанесший  первый  мощный  удар  по  сталинизму,  не  мог, естественно, сразу
стряхнуть с себя все его постыдные атрибуты.
     Вся непоследовательность, половинчатость, недосказанность Хрущева нашли
отражение в Постановлении ЦК КПСС  "О  преодолении  культа  личности  и  его
последствий",  принятом 30 июня 1956 года. В этом документе, мало похожем на
доклад Хрущева, хотя и была сделана попытка вскрыть причины культа  личности
Сталина,  тем  не  менее  более  ярко  выражен компромисс со сталинистами. В
постановлении,  в  частности,  утверждается,  что  "серьезные  ошибки"  были
допущены  лишь  "в  последний  период жизни Сталина". Раскрывая "объективные
условия" формирования антиленинского феномена, постановление в  значительной
мере  использовало  аргументы самого Сталина: "После смерти Ленина. в партии
активизировались  враждебные  течения-   троцкисты,   правые   оппортунисты,
буржуазные  националисты,  стоявшие на позициях отказа от ленинской теории о
возможности победы социализма  в  одной  стране,  что  на  деле  вело  бы  к
реставрации  капитализма в СССР. Партия развернула беспощадную борьбу против
этих врагов ленинизма". Далее говорилось, что "приходилось идти на некоторые
ограничения  демократии,  оправданные  логикой  борьбы  нашего   народа   за
социализм  в  условиях  капиталистического окружения". Но все это не столько
объясняло, сколько оправдывало культовые уродства. Хрущев  вновь  возрождает
идею  "Ленинского ядра", которое якобы сразу же после смерти. Сталина повело
решительную борьбу с культом личности и его последствиями. Мы же знаем,  что
все было далеко не так.

     В  постановлении  ставится,  кстати,  вопрос:  "Почему  же  эти люди не
выступили открыто против Сталина и не отстранили его от руководства?". Далее
следует констатация, которая, пожалуй, объективна, хотя  и  страшно  горька:
"Всякое выступление против него в этих условиях было бы не понято народом, и
дело  здесь вовсе не в недостатке личного мужества. Ясно, что каждый, кто бы
выступил в этой  обстановке  против  Сталина,  не  получил  бы  поддержки  в
народе".  Хрущев,  Президиум  ЦК  не  захотели сказать, что выступать против
Сталина нужно было значительно раньше,  когда  к  партии  обратился  с  этим
предложением  Ленин.  Не  сказав  этого,  сняв вину с партии за диктаторство
одного лица, постановление тем не  менее  сочло  необходимым  отметить,  что
"советские  люди  знали  Сталина  как  человека,  который выступает всегда в
защиту СССР от происков врагов, борется  за  дело  социализма.  Он  применял
порою  (?!  --  Примеч.  Д.  В.)  в  этой борьбе недостойные методы, нарушал
ленинские принципы и нормы партийной жизни. В этом состояла трагедия Сталина
(?!!-Примеч. Д. 5.)". Оказывается, все это было трагедией не народа, а  лишь
Сталина...  "Было  бы  грубой  ошибкой  из  факта  наличия  в прошлом культа
личности,- отмечается далее  в  постановлении,-  делать  выводы  о  каких-то
изменениях  в  общественном  строе в СССР или искать источник этого культа в
природе советского общественного строя. И то  и  другое  является  абсолютно
неправильным,  так  как  это не соответствует действительности, противоречит
фактам".
     При чтении постановления начинает казаться, что Хрущев,  ведя  дуэль  с
призраком  Сталина  25  февраля  1956  года  и нанеся первое, но смертельное
поражение поверженному кумиру, сам испугался этой победы!  Не  случайно  ЦК,
официальная  печать  хранили полное молчание по поводу "секретного" доклада,
как будто их целью было оградить народ от идеологического потрясения. Однако
ознакомление  с   докладом   глав   делегации   братских   партий,-партийной
общественности на закрытых собраниях с неизбежностью привело к его "утечке".
Уже  в  начале июня 1956 года текст доклада появился на страницах буржуазной
печати в США, Франции,  АНГЛИИ.  А  у  нас,  даже  признав  в  конце  концов
существование  этого  документа,  официальные  партийные  органы  более трех
десятилетий делали вид, что этот вопрос совершенно  не  актуален.  И  только
весной  1989  года  доклад  был  опубликован  в вестнике "Известия ЦК КПСС".
Многолетнее  сокрытие  от  народа  этого  документа   свидетельствует,   что
сталинизм,  увы, еще жив, он только видоизменил свою форму. А ведь казалось,
что партия, именно партия,  начав  разоблачение  и  развенчание  сталинизма,
должна  была  и  завершить его. С началом обновления на одном из съездов или
пленумов следовало принять глубокий аналитический документ, который  отразил
бы  полное  и  всестороннее  отношение  коммунистов  страны  к этому чуждому
марксизму явлению. Сейчас середина 1991 года, а такого  документа  пока  еще
нет.
     "Второе наступление" Хрущева на Сталина и сталинизм, предпринятое им на
XXII съезде     партии     уже    публично,    открыто,    лишь    потеснило
тоталитарно-бюрократический  образ  мыслей  и  действий.  Потеснило,  но  не
ликвидировало.  Затем наступил долгий мораторий в четверть века. Брежнев, не
решаясь полностью реанимировать Сталина и сталинизм,  по  совету  Суслова  и
других своих соратников пошел по иному пути: в истории были созданы провалы,
пустоты.  Как  будто  не было Сталина, не было злодеяний сталинщины, не было
тысяч, миллионов замученных и  расстрелянных,  нс  было  ГУЛАГа.  Бесполезно
искать  в  энциклопедических  словарях,  изданных  в  те  годы,  материалы о
Троцком, Бухарине, Зиновьеве, Каменеве, множестве других деятелей революции.
     Схемы истории, создаваемые такими людьми, как Поспелов (готовы писать и
панегирики Сталину, и его исторические неврологи), были упрощены до предела:
     Сталина как бы не было. Руководила партия, (даже если она не собиралась
на свои съезды и пленумы). А если Сталин и упоминался, то  в  обойме  других
сохраненных   для  истории  вождей,  как  один  из  многих.  Но  только  как
совершивший "некоторые ошибки". И сам XX съезд, может быть, один из подлинно
исторических, на долгие  годы  попал  в  полосу  идеологического  моратория.
Складывалось   впечатление,  что  призраки  сталинизма  пошли  в  незаметное
контрнаступление.
     Здесь нет ничего случайного. Сталин умер, но Система  осталась.  Пришли
новые   люди,   пользующиеся   механизмом  этой  Системы.  Те  две  памятные
исторические атаки, которые со  смелостью  романтика-реформатора  осуществил
Хрущев,  позволили  пробить  крупные  бреши  в  корпусе  сталинизма.  Но его
наследники  без  лишнего  шума  наложили  политические,   идеологические   и
социальные  "пластыри"  на  эти  пробоины. Книги, которые успели написать во
время "оттепели" А. Солженицын  и  некоторые  другие  писатели  и  историки,
оказались   уже   "не   ко  времени".  Официальные  исследования  этих  лет,
посвященные 20-м, 30-м, 40-м, да и 50-м годам, представляли собой в основном
"кривое зеркало".
     Но хрущевский доклад  сделал  свое  дело.  В  коммунистических  партиях
начался  долгий  и  трудный  процесс  мучительной  переоценки своей истории,
ценностей, программ, взглядов. Это особая тема. Отношение  некоторых  партий
строилось  по  принципу:  главным является не выяснение истины, а то, кто ее
выясняет. А поскольку,  как  подчеркивалось  в  постановлении  ЦК  КПСС,  "в
буржуазной  печати развернута широкая клеветническая антисоветская кампания,
поводом для которой реакционные круги пытаются использовать некоторые факты,
связанные с осужденным Коммунистической  партией  Советского  Союза  культом
личности   И.   В.   Сталина",  то  реакция  многих  ортодоксально  мыслящих
руководителей  была  соответствующей.  В  иных  случаях,  как,  например,  в
Итальянской   компартии,   руководство   и  особенно  сам  П.  Тольятти  не.
довольствовались  ограниченным  объяснением  феномена  сталинизма,  а   сами
поставили  вопрос о его природе. Во Французской компартии к оценке глубинных
вопросов сталинизма, его генезиса и последствий подошли более осторожно.
     Компартия Китая вначале солидаризовалась с выводами доклада Хрущева,  а
затем в условиях усиливающихся межпартийных разногласий перешла от поддержки
к осуждению исторической акции XX съезда. Пожалуй, в концентрированной форме
отношение  к  Сталину  было  выражено  в  совместной  статье  двух партийных
китайских органов "Женьминь жибао"  и  "Хунци".  Статья,  опубликованная  13
сентября  1963 года, гласила: "На XX съезде КПСС товарищ Хрущев полностью и,
огульно  отрицал  Сталина.  По  такому  принципиальному  вопросу,   имеющему
отношение  ко  всему международному коммунистическому движению, как вопрос о
Сталине, он предварительно не проконсультировался с  братскими  партиями,  а
после  XX съезда, поставив их перед совершившимся фактом, стал навязывать им
решение съезда". Далее в статье делались такие выводы: "Все заслуги и ошибки
Сталина  -  это  объективно  существующая  историческая   реальность.   Если
сопоставить  заслуги  и ошибки Сталина, то у него заслуг больше, чем ошибок.
Правильное в деятельности Сталина составляет  его  главную  сторону,  а  его
ошибки  занимают  второстепенное  место.  Каждый  честный, уважающий историю
коммунист, подводя итоги теоретической и практической деятельности Сталина в
целом, видит прежде  всего  эту  его  главную  сторону.  Поэтому,  правильно
познавая, критикуя и преодолевая ошибки Сталина, необходимо защищать главную
сторону  его  жизни  и  деятельности, защищать марксизм-ленинизм, который он
отстоял и развил". Это консервативная позиция,  но  аргументированная.  Была
реакция и иного рода.
     В  1979  году  к  100-летию  со  дня рождения Сталина в Тиране Э. Ходжа
опубликовал книгу "Со Сталиным", где подробно описывал свои  пять  встреч  с
"вождем  народов".  В книге нет аргументов, обосновывающих неприятие решений
XX съезда КПСС  албанским  руководством,  но  есть  яростное,  эмоциональное
неприятие   самой   идеи   осуждения   вождизма.   "Никита   Хрущев   и  его
соумышленники,- писал Ходжа,- в "секретном" докладе, с которым они выступили
на  своем  XX  съезде,  облили,  грязью  Иосифа  Виссарионовича  Сталина   и
постарались  унизить  его  самым  отвратительным  образом,  самыми циничными
троцкистскими методами".
     По существу, каждая компартия по-своему "переваривала"  доклад  Хрущева
на XX съезде. Потрясение, растерянность, но и оживление теоретической мысли,
переосмысление   прошлого   опыта,   как  и  ренегатство,  идущее  рядом  со
стремлением  к  обновлению,   новым   формам   политической   и   социальной
деятельности,-   все   это   в   высшей   степени  противоречивое  отражение
происшедшего в Москве на XX съезде стало реальностью. Думаю, что едва ли сам
Хрущев  мог  предполагать,  сколь  противоречивыми  будут  последствия   его
прорыва.
     В  конце  концов,  Хрущев,  оказавшись в центре внимания почти полутора
тысяч делегатов XX съезда вместе с призраком  ушедшего  в  небытие  "вождя",
едва  ли  представлял,  что  сцена  дворца  скоро  расширится до планетарных
масштабов. На этой арене развернется долгая борьба  (она  и  сейчас  еще  не
закончена)  различных концепций социализма. С одной стороны, ортодоксальной,
жесткой, бюрократической,  силовой,  бескомпромиссной,  одномерной,  готовой
оправдать   даже   преступления   во   имя   торжества   идеи.  С  другой  -
демократической, гуманной, многомерной концепции, исходящей из принципа, что
высокая идея может опираться лишь на чистые, человечные методы  и  средства,
концепции,  в  основе  которых  - исторические компромиссы и сосуществование
различных  систем  и  идеологий.  Конечно,  у  Хрущева  еще  не   было   тех
концептуальных   взглядов,  которые  мы  приобретаем  сегодня.  Но  осмелюсь
сказать, что если не сводить новое мышление только к современному осмыслению
грозных реалий  ядерного  мира,  а  понимать  под  ним  принципиально  новое
"прочтение"  великих  идей гуманизма, то нужно сказать, что Хрущев приоткрыл
дверь социалистического мира для проникновения туда тех духовных  ценностей,
которые и ныне кое-кому кажутся ересью. Хрущев сдернул мантию непогрешимости
с   тирана,   в   котором  как  в  "кривом  зеркале"  отразились  сложнейшие
противоречия эпохи.  Сталин  оказался  непревзойденным  мастером  соединения
высокой идеи с чудовищным абсурдом.
     Сегодня  можно  сказать,  что XX съезд партии, при всей незавершенности
начатого тогда, дал нам дополнительные возможности не только для  постижения
эпохи,  но  и  для  углубленного  понимания  политического портрета Сталина.
Вернусь еше раз к Николаю Бердяеву, который, может быть, глубже, чем многие,
сумел постичь тайны философии истории. Именно  она  позволяет  через  призму
вечно  пульсирующего  бытия найти многие разгадки той или иной личности или,
по крайней мере, надеяться постичь их. "Каждый человек,-писал  Бердяев,-  по
своей  внутренней  природе  есть  некий  великий  мир,  микрокосм, в котором
отражается и пребывает весь реальный мир и все великие исторические эпохи".
     Каждый исследователь, преодолевая пласты времени и пытаясь  понять  то,
что  безвозвратно  ушло,  одновременно  имеет шанс увидеть "оттиски", иногда
очень слабые, порой кричаще-громкие, работы мысли, воли,  страсти  человека,
чей  портрет он хочет воссоздать. Этому помогают "раскопки" реликтов былого,
отшумевшего,  страшного.  Реликты  сталинизма  требуют  долгого  осмысления.
Подчас,  кроме анализа конкретных фактов, я был вынужден прибегать к методам
философии истории, предстающей в этом случае  как  пророчество,  опрокинутое
назад.  Только  постигнув  прошлое,  люди  будут  способны  на  пророчества,
обращенные в грядущее.


     Вместо заключения


     В начале 1945 года, когда исход войны был уже ясен, во время одного  из
вечерних докладов Берия молча положил перед Сталиным лист бумаги, исписанный
аккуратным  почерком.  Рядом  -  этот  же текст, перепечатанный на машинке в
ведомстве наркома внутренних  дел.  Сталин  знал,  что  ему  не  докладывали
"пустых"  бумажек.  Посмотрев  внимательно  на  Берию,  "вождь"  углубился в
чтение.

     "Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович,
     Мы, внуки писателя Льва Николаевича Толстого,  Илья  Ильич  и  Владимир
Ильич  Толстые  с  семьями,  освобожденные  от  немецкой  оккупации войсками
Красной Армии на территории Югославии, где мы жили 23  года  как  эмигранты,
просим о разрешении нам вернуться на Родину, чтобы принять участие в войне.
     В полном сознании ошибочности и преступности своей эмиграции, мы просим
дать нам  право  и  возможность  включиться  в ту гигантскую борьбу, которую
ведет наш народ под водительством Советской власти за счастье своей  Родины.
Помогая Красной Армии в ее боевой работе в районе нашего местожительства, мы
сердцем  уже  с  нею слились и. теперь хотим только отдать свои силы и жизни
своей стране.
     Мы  надеемся,  что  Вы  как,  человек  почувствуете  и   поймете,   всю
естественность и искренность нашего стремления и не откажете нам. ,
     С глубоким: уважением

     Илья  Ильич  Толстой  Владимир  Ильич Толстой 20 января 1945 года Новый
Бечей, Югославия".

     Сталин поднял голову и вновь посмотрел на  Берию.  "И  здесь,-  подумал
Верховный  Главнокомандующий,- дворянская гордыня: "...ту гигантскую борьбу,
которую ведет наш народ под водительством Советской власти..." Хорошо  хоть,
что  власть  признали, но не его, вождя... Ход мыслей Сталина прервал Берия,
что-то торопливо говоривший:
     - ...Этот Илья, бывший помещик,  в  1916  году  окончил  Военно-морской
корпус  царской  армии.  В  Гражданской войне воевал на стороне белых. Бежал
после разгрома Колчака в Харбин, оттуда через Японию и Йталию - в Югославию,
где и проживает с 1921 года. С  1933  года  член  антисоветской  организации
"Младоросская партия", а накануне войны руководитель отделения этой партии в
Белграде.  До 1939 года сотрудничал в белогвардейской газете "Русское дело",
печатавшей измышления  по  адресу  советского  руководства,  пропагандировал
монархические  идеи.  Сильно  бедствовал  материально,  работал  счетоводом,
вместе с сыном сапожничали, делали куклы. Сейчас сын Ни-кита пошел  с  одной
из частей Красной Армии...
     - А что другой Толстой? - перебил Сталин.
     - Владимир  Толстой... образование получил в Первом Московском корпусе.
До 1917 года был добровольцем на  германском  фронте.  Затем  -  на  стороне
белых.  С  войсками Врангеля бежал в Константинополь. Зарабатывал на жизнь в
Югославии трудом строительного рабочего, был поденным огородником,  служащим
на табачном складе в Македонии...
     - А антисоветская деятельность?
     - Данных пока нет. При немцах сидел в концлагере за симпатии к СССР.
     Сталин  молчал.  До  него дошло слабое эхо гражданской войны, пролившей
реки крови. Не без злорадства подумал: "Сколько теперь таких кающихся будет?
История всем доказала его силу  и  правоту...  Осколки  прошлого..."  Берия,
словно расслышав мысли "вождя", ввернул:
     - В  Югославии,  должно  быть,  немало  всяких  бывших: белогвардейское
офицерье, казачки... Как в Чехословакии и Болгарии... Думаю, и этих  братьев
Толстых надо .проверить в лагере... Почему мы им должны делать исключение?
     Но  Сталин,  помолчав  еще  с минуту, неожиданно не согласился со своим
заплечных дел мастером:
     - Бог с ними. Передайте письмо  Молотову.  Разрешите  въезд  в  страну.
Пусть их судит история...
     Лишь через два с половиной месяца на заявлении Толстых появится наконец
резолюция: "Надо разрешить вернуться обоим в СССР. В. Молотов. 3.1У. 45 г.".
А в октябре  семьи  внуков  великого  русского  писателя  получили советское
гражданство.
     "Пусть их судит история..."  Необычное  заявление  Сталина.  Он  привык
.судить  сам.  "Вождь"  давно  уже  уверовал, что история может судить всех,
кроме него.  Диктатор  полагал,  что  он  как  бы  возвысился  над  прошлым,
настоящим и будущим. Хотя понимал, что прошлое пожирает многих, а в конечном
счете  всех, но едва ли относил это к себе. Христианин, ставший атеистом, он
знал, что эта великая религия славит воскресение. Но ему оно не было  нужно.
Он  верил,  что  память  о  нем не придется искусственно оживлять. Но суд...
Сильный, властный догматический ум Сталина давно пришел к умозаключению, что
история будет его не судить, а изучать, возвышать,  увековечивать  его  имя.
Ведь  сделанное  им  видят  все:  могучее  государство,  монолитная  партия,
сплоченный народ, одержавший под его руководством столько побед. Нет, Сталин
не мог даже думать о каком-то суде истории над собой. Это невероятно.  Будет
лишь великое воздаяние ему за бессмертные заслуги.
     Вначале  казалось,  что  все именно так и будет. И через два года после
его смерти в огромной апологетической статье трехтомного  энциклопедического
словаря,  выпущенного  в  издательстве "Советская энциклопедия", отмечалось,
что "Сталин-верный ученик и соратник В. И. Ленина, великий продолжатель  его
бессмертного дела, вождь и учитель Коммунистической партии Советского Союза,
советского  народа  и  трудящихся  всех  стран". Но этой инерции апологетики
хватило ненадолго.
     Сегодня мы знаем, что гласный суд над Сталиным начался в  феврале  1956
года  и идет уже более трех десятилетий. Но и в годы единовластия были люди,
которые уже тогда открыто высказывали свое неприятие  сталинской  политики.^
Вот  несколько  примеров.  В  военных  архивах  имеется  немало  донесений в
Политуправление РККА, свидетельствующих о том, что кровавый террор 1937-1938
годов вызвал не только слепое, механическое одобрение, но  и  растерянность,
подавленность,  а  иногда  и  протест.  Приведу  выдержки  из политдонесений
корпусного комиссара Говорухина, дивизионного комиссара Волкова,  бригадного
комиссара  Круглова  (в  донесениях,  .как  часто т^эгда бывало, инициалы не
указаны).
     - Лейтенант 101-го  артполка  беспартийный  Шкробат:  "Не  могу  верить
Сталину, что Якир и Тухачевский враги народа".
     - Красноармеец  Зубров:  "При  Николае  не хватало виселиц, а теперь не
хватает патронов. Но всех не перестреляют".
     - Преподаватель  артшколы  Трушинский:  "Не  является  ли  сам   Сталин
троцкистом?"
     - Командир  корабля  Кириллов:  "Не  верю, что Бухарин и другие - враги
народа и социализма. Просто они хотели заменить руководство партии".
     Таких фактов в донесениях приводится  немало.  Как  правило,  здесь  же
сообщается:  такой-то  "передан  в  органы  НКВД для следствия". Недоумение,
слабый Протест тут же подавлялись.
     Сам помню, что уже после войны где-то в конце 40-х годов  наш  сосед  в
деревне Прокоп Мочалов негромко говорил моему дяде:
     - Замордовал  Сталин колхозы... Это надо же, довел до того село, что уж
сколько лет,  как  хлеб  едим  только  по  праздникам.  Все  отбирают,  одни
налоги... Какой же это социализм?
     Такие,  как  я,  и  не ведали, что люди могут и должны жить лучше. Ведь
другой жизни - без нужды, вечных нехваток, ограничений, мобилизации -  мы  и
не  знали. Всеобщая бедность, регламентация и заданность бытия стали нормой.
Судить Сталина могли те, которым было с чем сравнить свою сегодняшнюю жизнь.
Мне  документально  известны   и   другие   случаи   прямых   и   эзоповских
антисталинских  высказываний  ряда  рабочих, крестьян, инженеров, писателей,
ученых, чье сознание не было полностью  замутнено  и  чья  совесть  не  была
деформирована.  Эта  тема  социального,  духовного  протеста,  пассивного, а
иногда и яростного у нас еще должным образом не изучена.
     Вердикт истории выносит прежде всего народ, который три десятилетия шел
за человеком,  жестоко   поправшим   великую   Идею.   В   ходе   "судебного
разбирательства"  все  сильнее  меняется  политический  облик Сталина. Я уже
отмечал, что мне, возможно, и  не  удастся  написать  полный  портрет  этого
тирана.  Может  быть,  моя  попытка  ограничится  лишь  созданием  одного из
эскизов, пользуясь которым другие напишут этот портрет. Но уже сегодня ясно,
что говорить и писать о Сталине  -  это  значит  всмотреться,  вглядеться  в
эпоху,  на  щите  которой  этот  человек  оставил  столь глубокую и кровавую
вмятину. Едва ли можно решить эту задачу одной книгой. Как бы там  ни  было,
думаю, что на основе анализа тысяч документов, сталинской переписки, решений
и указаний диктатора, воспоминаний его соратников и людей, общавшихся с ним,
я  вправе сделать еще несколько завершающих "мазков" на этом портрете. А для
этого постараюсь ответить на ряд вопросов, анализ которых,  хочу  надеяться,
поможет  нам  и  нашим  потомкам вынести свой исторический вердикт Сталину и
сталинизму.
     Был ли Сталин революционером? По-видимому, да, был. Но каким и до каких
пор? Годы подполья, ссылок, тюрем,  время  революции  и  гражданской  войны,
влияние  подлинного  вождя  революции  Ленина  сформировали  в этом человеке
черты, которые были присущи тогда многим: веру в истинность идей  марксизма;
уверенность в том, что действительность можно преобразовать в соответствии с
убеждениями;   склонность   к   мелкобуржуазному   радикализму,  .абсолютную
приверженность   классовым   критериям,    нигилистическое    отношение    к
демократическим  и  гуманистическим ценностям. В силу своей малозаметности в
Октябрьской революции Сталин не дал слишком много  пищи  историкам.  Он  был
статистом  революции,  хотя  и  числился  в  ее  -руководящем звене. Но есть
свидетельства, которые нам были прежде неизвестны, что Сталин  был  способен
иногда  и  на самостоятельные решения, чего не мог не оценить Ленин. Так, на
заседании Совета  Народных  Комиссаров  28  ноября  1917  года,  на  котором
председательствовал   Ленин  (присутствовали  Троцкий,  Стучка,  Петровский,
Менжинский, Глебов, Красиков,  Сталин,  Бонч-Бруевич  и  некоторые  другие),
среди  многих  вопросов  обсуждался  и  такой.  Приведу  просто  выдержку из
протокола:

     "Слушали:
     2. Проект декрета (вносит тов. Ленин) об  аресте  виднейших  членов  ЦК
партии   врагов   народа   (кадетов.-Примеч.  Д.  В.)  и  предании  их  суду
революционного трибунала.
     Постановили:
     Принять и утвердить (принято единогласно против одного Сталина)".
     Такое поведение Сталина может сегодня показаться невероятным. Возможно,
таким образом Сталин хотел заявить о себе? Документы -  вещь  упрямая.  Этот
малоизвестный  факт  показывает,  что  Сталин  проделал довольно причудливую
эволюцию в своем развитии революционера.  Он  не  всегда  был  вампиром.  На
первых  порах  эта  эволюция  была  достаточно позитивной. Не случайно Ленин
согласился на выдвижение Сталина Генеральным  секретарем  партии  и  позднее
охарактеризовал  его  как одного из "выдающихся вождей". Ранее я писал, что,
по моим данным, на пост генсека Сталина выдвинул Каменев.  Хотя  официальные
сообщения  на  этот  счет  иные. Например, Мехлис в газете "Правда" 9 апреля
1949 года прямо  утверждал,  что  Сталин  стал  Генеральным  секретарем  "по
предложению  В.  И.  Ленина".  Но  Мехлие слишком одиозная фигура, чтобы его
заявления брать на веру.
     Сегодня мы знаем, что высокий пост скоро  изменил  Сталина.  В  истории
замечено, Что власть лучше всякого рентгена "высвечивает" людей. Сталин стал
преображаться.  Многие  порочные  наклонности, дремавшие в этом малозаметном
человеке, быстро проснулись. Сталин "высветил" себя. И Ленин уже  менее  чем
через  год после назначения Сталина обнаружил, что у одного из руководителей
революции - глубокие политические и нравственные изъяны.
     После смерти Ленина  в  генсеке  стал  быстро  умирать  революционер  и
рождаться  диктатор.  В начале 30-х годов это был уже первый консул, цезарь.
Говоря словами Жана Жореса, отныне "свет Революции будет мерцать  в  мрачной
атмосфере  Термидора".  В  тиране  уже  трудно узнать бывшего революционера.
Разве можно было предположить 28 ноября 1917  года,  когда  Сталин  выступил
против  ленинского  предложения  о предании суду лидеров партии кадетов, что
незадолго до своего 70-летия только  в  сентябре  1949  года  Сталин  сможет
спокойно,  без  единого  замечания одобрить целую "пачку" приговоров Особого
Совещания при МВД СССР:
     2 сентября - 30 человек к 20 годам каторжных работ;
     10 сентября-52 .человека к 20 годам каторжных. работ;
     16 сентября - 31 человека к 20 годам каторжных работ;
     24 сентября - 76 человек к 20 годам каторжных работ.
     И так все последующие месяцы,  что  отвела  судьба  диктатору.  А  ведь
подавляющее  большинство  этих  людей  не были преступниками. Разве не похож
Сталин на безжалостного палача собственного народа? Разве можно обойтись без
этого характерного штриха на портрете без риска его исказить? Таковы  полюса
30-и  летней  эволюции человека, начавшего революционером и кончившего жизнь
кровавым тираном.
     Сталин был радикалом, но ему  никогда  не  были  присущи  революционный
романтизм  и  смелый  полет  мысли.  Даже  когда  все  лидеры большевистской
революции во главе с Лениным надеялись на то,  что  разгорится  пролетарский
пожар  мировой  революции,  Сталин был достаточно холоден к этой идее. Он не
очень верил в нее. Сталин насмешливо улыбался, когда Бухарин на IV конгрессе
Коминтерна (1922 г.) внес предложение о праве пролетарского  государства  на
"красную   интервенцию",   ибо   "распространение   Красной  Армии  является
распространением социализма, пролетарской власти, революции". Первый  генсек
партии весьма скептически смотрел на революционность Европы, как, впрочем, и
Азии.  Его  больше  устраивал  "социализм  в  одной стране". Можно, пожалуй,
сказать,  что  и  Сталину,   и   Троцкому   была   присуща   мелкобуржуазная
революционность.  Но  если  Троцкому требовалась "всемирная коммунистическая
революция", то Сталин, будучи прагматиком, в душе считал  это  утопией.  Его
революционность шла не "вширь", а "вглубь".
     У  Сталина были сильны изоляционистские, настроения. Придет время, и он
создаст  "железный  занавес".  Посещение  человеком   (даже   по   служебным
надобностям) заграницы считалось при Сталине, как, впрочем, и позже, едва ли
не   подозрительным  фактом.  Если  в  20-е  годы  капиталистические  страны
создавали кордоны, которые могли препятствовать "большевистской заразе",  то
в  последующем  об  этом  заботился  уже  Сталин. И прежде всего потому, что
боялся  реальностей.  Как  можно  было,  например,   поддерживать   миф   об
"абсолютном  обнищании"  пролетариата на Западе без изоляции советских людей
от правды? Сталину была нужна лишь революционная фразеология. Для  диктатора
сама   революция   становилась  теперь  подозрительной,  если  она  не  была
"санкционирована" им.

     Каким был Сталин как государственный  деятель?  Высший  государственный
пост  Сталин  занял лишь 6 мая 1941 года, став Председателем Совета Народных
Комиссаров Правда, в начале  своей  головокружительной  карьеры  он  занимал
сразу два ответственных поста - народного комиссара по делам национальностей
и  наркома  рабоче-крестьянской  инспекции.  Сталин  не  тратил  времени  на
утопические, по его мнению, рассуждения об отмирании государства. Он если  и
говорил  об  этом,  как, например, на XVIII съезде партии, то только в одном
ключе:  будущее  отмирание  государства  произойдет  через   его   всемерное
укрепление и усиление. Для "революций сверху" - а после Октября он признавал
только   такие   -нужна   сильная,   "железная"   власть,   не  обремененная
демократическими атрибутами. Ему никогда не приходило в  голову,  что  народ
путем  свободного волеизъявления, при наличии обязательных альтернатив может
и должен давать мандат на правление вновь избранным  представителям  народа.
Придя  к  власти,  Сталин тотчас решил, что это пожизненно. В государстве он
превыше всего старил аппарат, больше других ценил ведомство внутренних  дел.
Даже  партию  за  очень  короткое  время  он смог превратить в разновидность
специфического аппарата или, может  быть,  государственного  идеологического
ордена.
     В  государстве  Сталин  сразу  увидел инструмент власти, позволяющей ей
быть всегда правой. Он не опустился до тривиального: "государство - это  я",
но  даже  не  являясь до 1941 года главой правительства, обладал абсолютными
прерогативами      законодательной      и       исполнительной       власти.
Партийно-государственная  машина  стала  для  Сталина  средством обеспечения
безраздельного  единовластия.  Этот  человек  никогда  не   был   знаком   с
"Государством" Платона. Но если бы читал это произведение, то мог бы страшно
удивиться:  по  каким  же  старым  рецептам  он  действовал!  Платон  писал:
"Установив  законы,  объявляют  их  справедливыми   для   подвластных...   а
преступающего  их  карают как нарушителя законов и справедливости... Во всех
государствах справедливостью считается одно  и  то  же,  а  именно  то,  что
пригодно  существующей  власти.  А  ведь  она-сила,  вот и выходит, если кто
правильно рассуждает, что справедливость - везде  одно  и  то  же:  то,  что
пригодно для сильнейшего".
     А  чтобы  народ  отдавал себе отчет в том, что только государство может
определять, что справедливо, а что нет, .нужно быть беспощадным к тем, кто в
этом сомневается. По старой привычке из  гигантского  потока  писем  Сталину
выбирали ежедневно несколько характерных. Тут много зависело от Поскребышева
и  его  аппарата.  Но  почти  никогда  Сталин  не давал повода подумать, что
государство ошиблось. Вот и на этот раз его помощник вложил в  папку  письмо
от  родственников  правнука декабриста Юрия Анатольевича Пестеля о том, что,
мол, сидит он уже десять лет, у  него  нет  кисти  руки,  сжальтесь...  Ведь
фамилия  Пестеля  для  России  так  много значит... Но Сталин просто отложил
письмо в сторону. А вот еще:

     "...Мои четыре сына, бывшие орденоносцы и  заслуженные  мастера  спорта
братья  Николай, Александр, Андрей и Петр были арестованы 21 марта 1939 года
и приговором военной коллегии Верховного суда СССР осуждены по ст. 58-10 У К
к 10 годам лишения свободы каждый.
     Разрешите оказать милость моим сыновьям сражаться на фронте.  12  марта
1944 года.

     Старостина Александра Степановна".

     Сталин  и  это  письмо  отложил  в сторону: пусть разбирается Берия. Он
знает его, "вождя" установку:
     государство зря не карает.
     Почему в  годы  единовластия  Сталина  произошло  укрепление  тотальной
бюрократии?  Дело  в  том, что во время правления единодержца наше общество,
вопреки заявлениям Сталина, не построило "полного социализма", а  находилось
лишь  на  мучительном  переходном  этапе,  отягощенное множеством проблем. А
бюрократия как раз способна лишь загонять противоречия, проблемы  вглубь,  а
не  решать  их. Проблемы власти, культуры, общественной мысли, прав человека
благодаря бюрократии долгие годы казались  решенными.  Во  внутреннем  плане
государство  всячески-стимулировало рост бюрократии: все больше была нужда в
надсмотрщиках,   понукателях,    контролерах,    цензорах,    планировщиках,
нормировщиках, инспекторах. Внешнеполитическая ситуация также способствовала
цементированию   бюрократии:  чем  больше  поражений  терпело  революционное
движение, чем больше  усиливалась  угроза  войны,  тем  более  обоснованными
выглядели  шаги  по  "закручиванию  гаек".  В конце концов в стране появился
главный победитель - бюрократия, надолго одержавшая верх над идеей, партией,
народом. В храме бюрократии находился ее главный жрец - "великий Сталин". По
существу,  "вождьнародов"   стал   персональным   олицетворением   тотальной
бюрократии. Революционную лаву извергшуюся из октябрьского кратера, остудили
холод  и  равнодушие  сталинской бюрократии. Пройдут долгие годы, прежде чем
история предъявит свои векселя к оплате.
     Социализм и  диктатура  личности  несовместимы.  А  Сталин  добился  их
синтеза.  Сам  этот  факт  уже  дает  материал  для  исторического вердикта;
диктатор-это несвобода  миллионов  и  свобода  лишь  одного  деспота.  Нужно
признать,  что  недруги  Сталина  и  сталинизма  заметили  и сказали об этом
раньше,  чем  большевики.  Еще  в  1932   году   в   Париже   вышла   книжка
Александрова"Диктатор  ли  Сталин?",  в которой делалась попытка ответить на
вопрос о природе сталинизма  и  характере  государственной  власти  деспота.
Сталин, писал автор, "не захватил в свои руки власть, а корону - лидерство -
преподнес  ему  созданный им железный, преданный ему аппарат во главе группы
видных новых  вождей  партии,  во  всем  согласных  с  ним".  В  этой  связи
подчеркну:  партия  не  может  снять  с  себя  ответственности  за  прошлое,
связанное со Сталиным. Догматизм и бюрократию породили не только государство
и общество, но и их институты.
     Сталин всегда верил  в  силу  государственной  машины  и  подозрительно
взирал  на малейшие проявления общественной самостоятельности. Любая попытка
создания   самой   безобидной   самодеятельной   общественной   организации,
непредусмотренной  инструкциями  аппарата,  расценивалась  им как враждебное
деяние. Сталин смог соединить единовластие и  социализм.  Правда,  от  этого
социализм стал по сути абсолютистским.
     Был ли Сталин большевистским партийным лидером? И этот вопрос ставит не
автор,  а  время. Я бы сказал так: Сталин не мог быть лидером большевистской
партии. Об этом прямо заявил Ленин в своем письме с предложением переместить
генсека. Съезд партии не внял предостережению вождя и  проявил  беспечность.
Однако  Сталин  сделал для себя важные выводы. Главный из них - генсек начал
процесс изменений в самой партии, и по сути к концу 20-х годов это была  уже
партия,  во многом отличная от ленинской. Сталин стал лидером.другой партии.
В чем выразились эти изменения? Прежде всего в составе партии. Если  бросить
глубокий  ретроспективный  взгляд  на  историю  партии, то она предстает как
история борьбы различных групп, как тогда  говорили,  "фракций",  "уклонов",
"оппозиций".   Думаю,   что   разномыслие   и   раньше   и   потом   излишне
драматизировалось. Борьба за единство в значительной мере  была  борьбой  за
однодумство.  Для  этого  в  партии были нужны чиновники духа, ранжированные
функционеры. Невозможность свободно высказать  свое  мнение  и  одновременно
готовность  бороться за исполнение принятого решения поставили революционную
партию  перед  угрозой  перерождения.  Возникла  номенклатура,   утвердилось
абсолютное  право  ЦК (так прикрывалась часто воля Сталина), демократический
централизм переродился в централизм бюрократический. В этих условиях  партия
действительно   превращалась  в  монолит.  Но  что  это  означало?  Огромный
социальный, политический вес, с  одной  стороны,  и  минимальный  творческий
потенциал  -  с  другой.  Ленин  в  своих письмах Молотову в марте 1922 года
выражал беспокойство в связи с разбуханием партии, настаивал на  ужесточении
приема в члены партии: "Если у нас имеется в партии 300-400 тысяч членов, то
и   это  количество  чрезмерно,  ибо  решительно  все  данные  указывают  на
недостаточно подготовленный уровень теперешних членов партии".
     Однако стараниями Сталина и Зиновьева условия приема в партию еще более
облегчались, она стремительно росла и, как докладывал генсек на XIV съезде в
1925 году, ее численность перевалила рубеж одного миллиона. Уже к 1928  году
2/3  членов  партии  вступили  в  нее  после  1921,  года,  в период нэпа, а
коммунистов с дореволюционным стажем осталось чуть больше  одного  процента.
Революционный авангард растворился.
     В партию пришло немало людей без должной политической закалки, с низкой
культурой  и образованием, которые увидели в партийности способ поднять свой
социальный статус. Одновременно был ужесточен подход  к  приему  "спецов"  -
бывших инженеров, учителей, военных. Компетентность партийцев, их социальная
и  политическая  зрелость  заметно снизились. У новых членов партии особенно
ценилась готовность исполнять "директивы" Центра, одобрять "установки" ЦК  и
его  Генерального секретаря. После смерти Ленина за пять-шесть лет партия по
своему составу  существенно  изменилась,  превратилась  в  более  послушную,
начала  приобретать черты огромного специфического аппарата, похожего, как я
уже отмечал, на идеологический орден. Сталин стал еще  больше  подходить  на
роль лидера этой сильно изменившейся партии.
     Кроме  того,  к  началу  30-х  годов  значительная  часть из ленинского
руководящего звена партии, по выражению Сталина  и  с  его  помощью,  успела
"выпасть из тележки". Новый партийный лидер, об этом мы как-то мало говорим,
не  мог  стать  единодержцем, цезарем, диктатором в государстве и партии без
глубокого  изменения  состава,  структуры  и  функций  партийных  органов  и
организаций.  И  это  ему  удалось. Когда последние представители "ленинской
гвардии" наконец забеспокоились, спохватились, все было кончено. Практически
на всех постах стояли личные выдвиженцы генсека. Поэтому на вопрос: "Был  ли
Сталин большевистским партийным лидером?"-отвечу однозначно:
     он  был  вождем  сталинизированной  партии,  очень многое утратившей из
ленинского арсенала.  Остался  централизм  без  демократии,  дисциплина  без
творчества, нетерпимость к инакомыслию, недопустимость свободы мнений.
     Центральный  партийный  аппарат  уже  в  середине  20-х годов полностью
контролировал назначения партийцев  на  самые  различные  должности.  Сталин
держал  под  особым  контролем эту сферу деятельности. Так, например, в 40-е
годы Маленков, ведая кадрами, пред-, решая выдвижения, назначения,  смещения
партийных функционеров, регулярно докладывал "вождю" об изменениях в среднем
и  высшем  слое  "сталинской  гвардии". Ознакомление с фондом Маленкова, его
перепиской, донесениями Сталину показывает, что через этот канал  непрерывно
поступал  материал  для  цементирования  огромной  бюрократической  системы,
синтезировавшей в одно целое партию, государственные органы, советы,  органы
безопасности,  другие  организации.  В  фонде  Маленкова  бесконечные списки
выдвиженцев: Н. В. Штанько, И. Л. Мазурин, П. И. Панфилов, А. И. Иванов,  В.
А.  Парфенов,  И.  И.  Олюнин,  Л. С. Буянов, Н. М. Иванов, множество других
фамилий. Отныне эти люди осчастливлены выдвижением благодаря воле "вождя".
     Сталин  мог  стать  "вождем"  партии,  потому   что   сделал   общество
одномерным.  Это  давно  заметили  наши  недруги.  Так, некий эмигрант Р. Н.
.Куденхове-Калерги в книжке "Большевизм и Европа"" отмечал в 1932 году,  что
Сталин   создал   свой   порядок:   "...там  господствует  одна  воля,  одно
миросозерцание, одна  партия,  одна  система.  Весь  Советский  Союз  -  это
одна-единственная  плантация,  все  население - единственная рабочая армия".
Сказано зло, так говорят обычно  побежденные;  но  подмеченная  одномерность
общества,  которая  выглядела  в  те  годы  как  олицетворение силы, позднее
подверглась эрозии. История, вынося свой вердикт, сегодня это  подтверждает.
Многообразие и плюрализм более способствуют социальному, интеллектуальному и
нравственному  творчеству, нежели унылое и холодное однообразие, которое так
любил Сталин.
     Сталин Никогда не был пророком, хотя верил в утопии. Он смотрел  только
прямо перед собой, как через амбразуру дота. Одна из тайн его триумфа (как и
трагедии  народа) заключается в том, что он смог постепенно заменить кагорту
революционеров  армией  чиновников.  Неверно  говорить,  что  только  Сталин
создавал  бюрократию.  Они  были  нужны  друг другу. Тотальная бюрократия не
могла бы процветать без такого лидера, каким  был  Сталин.  Он  односторонне
понимал  и  прошлое,  иначе бы ему стала ясна еще одна тайна его вознесений.
Любая революция рождает  контрреволюцию.  Сильную  или  слабую.  Октябрьская
революция   тоже   родила   контрреволюционную   реакцию.   Для  ее  гашения
понадобилась ответная, вторая волна революции. Она была затяжной  и  подняла
на  свой  Гребень  много  новых людей. Выше всех эта волна вознесла Сталина.
Генсек смог удержаться на этом гребне,  одновременно  подталкивая  в  бездну
одного за другим своих потенциальных соперников. Когда наконец революционный
отлив  произошел,  выше  других  на берегу оказался Сталин в окружении сонма
бюрократов, прочно занявших  все  ключевые  узлы  создающейся  Системы.  Как
заметил  Троцкий,  "свинцовый  зад  бюрократии  перевесил голову революции".
Отныне строительство социализма стало рассматриваться не как  социальная,  а
как административная задача.
     Я еще раз привлек внимание читателя к чертам Сталина как революционера,
государственного деятеля, партийного лидера. Ранее я пытался высветить грани
этого  человека как теоретика, полководца, дипломата. Все в совокупности они
помогают, как я надеюсь,  набросать  хотя  бы  эскиз  портрета  личности,  о
которой  не  утихают  споры,  сопровождаемые  яростным осуждением, горестным
Недоумением, попытками спасти хотя бы осколки величия бывшего кумира. Придет
время, и в соответствии  с  вердиктом  истории  политический  портрет  этого
человека будет написан общими усилиями.
     В  результате  проведенного  анализа  сегодня  можно сделать вывод, что
Сталин насквозь политическая фигура. Этот человек  на  весь  окружающий  мир
смотрел через призму своих политических заблуждений. Сталин считал возможным
достижение  утопического  "земного  рая" ценой неимоверных страданий и жертв
миллионов людей. По  сути,  политика  Сталина  исходила  из  того,  что  вся
предыдущая  история - лишь подготовка к "подлинной" истории. Мол, блаженство
тех  далеких  будущих  поколений,  которые  достигнут   земли   обетованной,
оправдывает  муки  и  горечь  бытия  всех  людей, прошедших по земле ранее и
живущих сегодня. Сталин готов был жертвовать прошлым, и настоящим народа  во
имя  эфемерного  будущего.  Но,  как  справедливо  говорил  Бердяев, прошлое
призрачно потому, что его уже нет, а будущее призрачно потому, что  его  еще
нет.  Сталин  никогда  не  мог  преодолеть в политике разрыв между прошлым и
будущим, полагая, что сегодня - это только "предыстория".
     Сталин, безрассудно торопя время ("мы отстали на  сто  лет,  должны  их
пробежать  за  десять  лет"),  был  готов  уничтожать  миллионы людей, чтобы
"выполнить досрочно" план коллективизации, считал естественным повергнуть  в
небытие  тысячи  своих  товарищей-партийцев,  чтобы достигнуть в "кратчайшие
сроки"  полного  единодушия.  Сталин,  похоже,  верил  в  абсолюты,  в  свою
способность  "осчастливить"  миллионы  будущих  сограждан путем бесчисленных
преступлений сегодня. Его политика "творения будущего",  какими  бы  благими
намерениями  она  ни  камуфлировалась,  глубоко  ущербна.  Для ее реализации
Сталин считал допустимым уже сегодня распоряжаться будущим  миллионов  своих
сограждан.   Вот  выдержки  из  одного  документа,  посвященного  реализации
решений, принятых Сталиным ранее.
     "МВД докладывает, что по состоянию на  1  января  1950  года  на  учете
состоит  2572829  выселенцев  и спецпереселенцев (вместе с членами семей). В
Казахстане 894432 человека,  остальные,  примерно  поровну,  распределены  и
размещены  в  Средней  Азии,  на  Урале,  и  в  Сибири.  278636  семей имеют
собственные дома; 625 407 семей имеют свои огороды и домашний скот.  В  1949
году  1932  выселенца осуждены Особым Совещанием за побеги с мест размещения
на 20 лет каторги каждый. В  соответствии  с  Указом  Президиума  Верховного
Совета  от  26  ноября  1948  года все эти люди расселены в местах поселения
навечно..."  Расселены  "навечно"...  Такая  фатальная   обреченность   и...
социализм?  Словно  в  далекие  царские времена: ссылка, каторга, безвестье.
Правда, масштабы несравнимы. Видимо, прав Бердяев (вернусь еще раз к  нему),
заявивший  в  своей  работе  "Духи  русской  революции",  что "нет народа, в
котором соединялись бы столь разные возрасты, который совмещал бы XX  век  с
XIV  веком, как русский народ". Но средневековую жестокость привнес в XX век
не народ, а Сталин. Печальному опыту истории,  который  мы  олицетворяем  со
Сталиным,   противостоят   деяния   и  дух  народа,  пытавшегося  отторгнуть
сталинизм.  Более  всего  эта  тенденция  просматривается  при  внимательном
анализе жизни всех слоев советского общества.
     И  сейчас  есть  люди,  которые  продолжают  говорить: "Мы шли в бой со
словами: "За Родину, за Сталина!",  "Разве  можно  отрицать,  что  люди  его
любили?".  Нет,  отрицать  нельзя.  Люди  действительно его любили. Но он не
любил их! Более того,  он  коварно  обманул  миллионы,  отождествив  себя  с
социализмом.   Вера  в  социализм  была  автоматически  перенесена  и  нужно
признать, что недруги Сталина  и  сталинизма  заметили  и  сказали  об  этом
раньше,  чем  большевики. Еще в 1932 году в Париже вышла книжка Александрова
"Диктатор ли Сталин?", в которой  делалась  попытка  ответить  на  вопрос  о
природе сталинизма и характере государственной власти деспота. Сталин, писал
автор,  "не  захватил  в  свои руки власть, а корону-лидерство-преподнес ему
созданный им железный, преданный ему аппарат во главе  группы  видных  новых
вождей  партии,  во всем согласных с ним". В этой связи подчеркну: партия не
может снять с  себя  ответственности  за  прошлое,  связанное  со  Сталиным.
Догматизм  . и бюрократию породили не только государство и общество, но и их
институты.
     Сталин всегда верил  в  силу  государственной  машины  и  подозрительно
взирал  на малейшие проявления общественной самостоятельности. Любая попытка
создания   самой   безобидной   самодеятельной   общественной   организации,
непредусмотренной  инструкциями  аппарата,  расценивалась  им как враждебное
деяние. Сталин смог соединить единовластие и  социализм.  Правда,  от  этого
социализм стал по сути абсолютистским.
     Был ли Сталин большевистским партийным лидером? И этот вопрос ставит не
автор,  а  время. Я бы сказал так: Сталин не мог быть лидером большевистской
партии. Об этом прямо заявил Ленин в своем письме с предложением переместить
генсека. Съезд партии не внял предостережению вождя и  проявил  беспечность.
Однако  Сталин  сделал для себя важные выводы. Главный из них - генсек начал
процесс изменений в самой партии, и по сути к концу 20-х годов это была  уже
партия,  во многом отличная от ленинской. Сталин стал лидером другой партии.
В чем выразились эти изменения? Прежде всего в составе партии. Если  бросить
глубокий  ретроспективный  взгляд  на  историю  партии, то она предстает как
история борьбы различных групп, как тогда  говорили,  "фракций",  "уклонов",
"оппозиций".   Думаю,   что   разномыслие   и   раньше   и   потом   излишне
драматизировалось. Борьба за единство в значительной мере  была  борьбой  за
однодумство.  Для  этого  в  партии были нужны чиновники духа, ранжированные
функционеры. Невозможность свободно высказать  свое  мнение  и  одновременно
готовность  бороться за исполнение принятого решения поставили революционную
партию  перед  угрозой  перерождения.  Возникла  номенклатура,   утвердилось
абсолютное  право  ЦК (так прикрывалась часто воля Сталина), демократический
централизм переродился в Централизм бюрократический. В этих условиях  партия
действительно   превращалась  в  монолит.  Но  что  это  означало?  Огромный
социальный, политический вес, с  одной  стороны,  и  минимальный  творческий
потенциал  -  с  другой.  Ленин  в  своих письмах Молотову в марте 1922 года
выражал беспокойство в связи с разбуханием партии, настаивал на  ужесточении
приема в члены партии: "Если у нас имеется в партии 300-400 тысяч членов, то
и   это  количество  чрезмерно,  ибо  решительно  все  данные  указывают  на
недостаточно подготовленный уровень теперешних членов партии" .
     Однако стараниями Сталина и Зиновьева условия приема в партию еще более
облегчались, она стремительно росла и, как докладывал генсек на XIV съезде в
1925 году, ее численность перевалила рубеж одного миллиона. Уже к 1928  году
2/3  членов  партии  вступили  в  нее  после  1921  года,  в  период нэпа, а
коммунистов с дореволюционным стажем осталось чуть больше  одного  процента.
Революционный авангард растворился.
     В партию пришло немало людей без должной политической закалки, с низкой
культурой  и образованием, которые увидели в партийности способ поднять свой
социальный статус. Одновременно был ужесточен подход  к  приему  "спецов"  -
бывших инженеров, учителей, военных. Компетентность партийцев, их социальная
и  политическая  зрелость  заметно снизились. У новых членов партии особенно
ценилась готовность исполнять "директивы" Центра, одобрять "установки" ЦК  и
его  Генерального секретаря. После смерти Ленина за пять-шесть лет партия по
своему составу  существенно  изменилась,  превратилась  в  более  послушную,
начала  приобретать черты огромного специфического аппарата, похожего, как я
уже отмечал, на идеологический орден. Сталин стал еще  больше  подходить  на
роль лидера этой сильно изменившейся партии.
     Кроме  того,  к  началу  30-х  годов  значительная  часть из ленинского
руководящего звена партии, по выражению Сталина  и  с  его  помощью,  успела
"выпасть из тележки". Новый партийный лидер, об этом мы как-то мало говорим,
не.  мог  стать единодержцем, цезарем, диктатором в государстве и партии без
глубокого  изменения  состава,  структуры  и  функций  партийных  органов  и
организаций.  И  это  ему  удалось. Когда последние представители "ленинской
гвардии" наконец забеспокоились, спохватились, все было кончено. Практически
на всех постах стояли личные выдвиженцы генсека. Поэтому на вопрос: "Был  ли
Сталин большевистским партийным лидером?" - отвечу однозначно: он был вождем
сталинизированной  партии,  очень  многое утратившей из ленинского арсенала.
Остался централизм без демократии, дисциплина без творчества, нетерпимость к
инакомыслию, недопустимость свободы мнений.
     Центральный партийный аппарат  уже  в  середине  20-х  годов  полностью
контролировал  назначения  партийцев  на  самые  различные должности. Сталин
держал под особым контролем эту сферу деятельности. Так,  например,  в  40-е
годы  Маленков,  ведая  кадрами,  предрешая выдвижения, назначения, смещения
партийных функционеров, регулярно докладывал "вождю" об изменениях в среднем
и высшем слое "сталинской гвардии". Ознакомление  с  фондом  Маленкова,  его
перепиской,  донесениями Сталину показывает, что через этот канал непрерывно
поступал  материал  для  цементирования  огромной  бюрократической  системы,
синтезировавшей  в одно целое партию, государственные органы, советы, органы
безопасности, другие  организации.  В  фонде  Маленкова  бесконечные  списки
выдвиженцев:  Н. В. Штанько, И. Л. Мазурин, П. И. Панфилов, А. И. Иванов, В.
А. Парфенов, И. И. Олюнин, Л. С. Буянов,  Н.  М.  Иванов,  множество  других
фамилий. Отныне эти люди осчастливлены выдвижением благодаря воле "вождя".
     Я  понимаю,  что  такую  личность,  которая,  хотим  мы  этого или нет,
останется навсегда в истории (как Тамерлан, Чингисхан, Гитлер, другие тираны
и  диктаторы),  нельзя  понять  без  постоянной  опоры   на   экономические,
социальные,  политические  и  духовные  параметры. Я старался это делать. Но
думаю, что главное в том вердикте, который вынесет история, будет связано  с
моралью. Что именно?
     Самая  высокая  политика  вне  союза  с нравственностью - драгоценность
фальшивая.  Сталин,  будучи  жестоким  политиком,  наполнил  ею   все   свое
существование, абсолютно не оставив места даже для элементарных нравственных
ценностей.  Поэтому  человек  для  диктатора  был  средством, статистической
единицей, одним из  необъятной  аморфной  массы.,  Преступное  пренебрежение
моралью  жестоко  отомстило  "триумфатору";  его историческое поражение было
предрешено  и  стало  неизбежным.  Таков,  думаю,  будет  один  из   пунктов
исторического вердикта.
     Триумф  Сталина  и  трагедия  народа  Ярко высветили старую истину, что
первой жертвой несправедливости всегда бывает правда, истина. Сталин, и это,
возможно, его самое страшное преступление, смог деформировать многие великие
идеи и подменить их своими мифами. Истолковав по-своему  ленинизм,  диктатор
совершил  преступление  против  мысли.  Всей  своей жизнью и деяниями Сталин
доказал, что  ложь-это  универсальное  зло.  Все  беды  начинаются  со  лжи.
Насилие,  единовластие,  бюрократия,  догматизм,  цезаризм  - все освещалось
ложью. Любой союз с ней всегда грозит бедой. Это тоже, думаю, будет отмечено
в историческом вердикте.
     Попытка написать политический портрет Сталина  позволила  мне  до  боли
остро почувствовать, что многое свершившееся в нашей истории произошло из-за
пренебрежения  свободой; Она была целью Великой Октябрьской социалистической
революции. Но, завоевав ее, простые люди не смогли ею распорядиться.  Сталин
отверг  свободу  На  том  основании,  что  она  опасна. Свобода живет лишь в
условиях подлинной демократии. Если ее  нет,  свобода  присутствует  в  виде
тени,  идеологического  рабства,  культовых мифов и штампов. Сталин не любил
даже говорить о свободе. Предполагалось,  что  она  имеет  один  источник  -
социальный.  Однако социальная свобода может проявить себя только в союзе со
свободой духовной.,
     В своей книге я часто, может быть слишком, обращался к  совести.  Такие
люди,  как  Сталин,  совесть  считают  "химерой".  Речь  идет  не  о совести
диктатора. Ее у него просто  не  было.  Но  во  всех  преступлениях  Сталина
участвовали  люди,  которые  часто  понимали,  что  творят  зло.  К великому
несчастью, слишком  мало  было  тех,  кто  пытался  использовать  свой  шанс
совести.  У  очень  многих  в  той  системе отношений, которая была создана,
совесть, говоря словами В. Короленко, "застыла". В результате великий  народ
позволил  загнать совесть в резервацию, дав возможность Великому Инквизитору
долгие годы творить  свое  черное  дело.  То,  что  мы  не  лишились  всего,
сохранили   веру   в  высокие  идеалы,  оказались  способными  на  покаяние,
возрождение и обновление, не в последнюю очередь зависит  от  того,  что  лш
освободили  свою  совесть  от  пут постыдной несвободы. Лейтмотив моей книги
был: шанс совести существует  всегда.  Даже  когда  триумф  одного  человека
оборачивается трагедией миллионов. Свобода не имеет альтернативы. Теперь я в
это верю более, чем когда-либо.
     Закончу  книгу  словами,  которыми  завершал  введение к ней: суд людей
может быть призрачным, суд истории вечен.

     (1) В 1946 г. все наркоматы, в том числе  НКВД,  были  преобразованы  в
министерства.

     (2)  Постановление  ЦИК  и  СНК  СССР  от  7  августа 1932 г.. согласно
которому за хищение грузов на железнодорожном и водном транспорте, равно как
и за хищение колхозного  имущества,  применялась  высшая  мера  наказания  -
расстрел  или,  при "смягчающих" обстоятельствах, лишение свободы на срок не
менее 10 лет.

     (3) На самом деле один Пленум ЦК состоялся в 1944 г. (Примеч. Д. В.)


     (Окончание)
     Источник: Дмитрий Антонович Волкогонов ТРИУМФ И ТРАГЕДИЯ
     (Политический портрет И. В. Сталина) Книга вторая


     QMS, Fine Reader 4.0 pro
     MS Word 97, Win 98
     Новиков Василий Иванович
     четверг 24 Сентября 1998, 23:55

Популярность: 17, Last-modified: Thu, 01 Oct 1998 15:37:26 GmT