Роман

                                                   Перевод К. Северовой

                                                   под редакцией Ю. Корнеева



Файл с книжной полки Несененко Алексея
OCR: Несененко Алексей июль 2003





   Было уже четверть первого, когда Мегрэ миновал всегда прохладную
арку и портал, по обеим сторонам которого, чтобы хоть немного укрыться
в тени, жались к стене двое полицейских. Он поднял в знак приветствия
руку, на секунду застыл на месте, в нерешительности поглядел на двор,
потом на площадь Дофина, потом снова на двор.
   Еще наверху, в коридоре, а затем на пыльной лестнице он, делая вид,
что раскуривает трубку, два или три раза останавливался в надежде, что
появится кто-нибудь из коллег или его инспекторов. Обычно в такое
время лестница редко пустовала, но в этом году 12 июня в уголовной
полиции уже царила отпускная атмосфера. Одни, чтобы избежать
столпотворения, какое обычно творится на дорогах в июле и августе,
уехали в начале месяца, другие готовились к ежегодному массовому
переселению.
   В этот день после гнилой весны внезапно наступила жара, и Мегрэ
работал при открытом окне, сняв пиджак. Если не считать того, что он
переговорил с начальником да несколько раз заглянул в инспекторскую,
он все утро просидел в кабинете один, продолжая работу над скучным
административным делом, которое начал уже много дней назад. Перед ним
громоздились папки; а он, словно школьник, время от времени поднимал
голову и, глядя на застывшие кроны деревьев, слушал легкий шум Парижа:
сегодня это был типичный шум знойного летнего дня.
   За последние две недели он ни разу не пропустил обеда на бульваре
Ришар Ленуар и его ни разу не побеспокоили ни вечером, ни ночью.
   Собственно говоря, ему следовало свернуть налево, на набережную,
чтобы у моста Сен-Мишель сесть в автобус или взять такси. Двор по-
прежнему был пуст. Никто так и не появился.
   Тогда, слегка пожав плечами, он все же свернул направо, дошел до
площади Дофина и пересек ее по диагонали. Еще когда он выходил из
кабинета, у него неожиданно возникло желание зайти в пивную "У дофина"
и, вопреки совету своего друга Пардона, врача с улицы Пикпюс, у
которого на прошлой неделе он обедал с г-жой Мегрэ, угоститься там
аперитивом.
   Комиссар уже много недель вел себя благоразумно, довольствуясь
бокалом вина за обедом и иногда кружкой пива, которую выпивал в
обществе жены во время вечерней прогулки.
   Ему вдруг захотелось почувствовать запах пивной на площади Дофина,
освежиться аперитивом, пахнущим анисом, - это так приятно в жаркий
летний день. Надежда встретить кого-нибудь, кто увел бы его, оказалась
тщетной, и Мегрэ чувствовал угрызения совести, когда поднимался по
трем ступенькам, ведущим в пивную, перед которой стояла длинная и
низкая красная машина; он ее с интересом оглядел.
   Что ж, Пардон советовал ему поберечь печень, но он ведь не говорил,
что нельзя выпить рюмку аперитива, одну-единственную за несколько
недель!
   Возле стойки он сразу увидел знакомые лица - человек десять из
уголовной полиции; вряд ли сегодня у них было больше работы, чем у
него, вот они и ушли пораньше. Такое случается время от времени:
несколько спокойных дней, безмятежная тишина, текущие, как говорится,
дела, а потом вдруг какие-нибудь драматические события, которые
развиваются во все ускоряющемся темпе, не давая времени перевести
дыхание.
   Ему помахали рукой, у стойки потеснились, освобождая место, и он,
кивнув на рюмки, наполненные опаловой жидкостью, пробурчал:
   - То же самое.
   И тридцать лет назад, когда комиссар только начинал служить на
набережной Орфевр, он знал нынешнего хозяина этой пивной, но в те
времена-лишь как сына хозяина. Теперь на кухне тоже трудится в белой
куртке его сын, похожий на отца, каким тот был в юности.
   - Как дела, шеф?
   - Помаленьку...
   Запах не изменился. В Париже каждый ресторанчик имеет свой
особенный запах, и здесь, например, на фоне аперитива знаток мог бы
различить немного терпкий аромат молодых вин Луары. Что же касается
кухни, то в ней господствовали эстрагон и лук-скорода.
   Мегрэ машинально читал написанное на грифельной доске меню: мелкий
мерлан из Бретани и говяжья печень в пергаменте. Потом, обернувшись к
залу, где стояли накрытые бумажными скатертями столики, он заметил
Люкаса, который, судя по всему, расположился там не для того, чтобы
позавтракать, а чтобы спокойно поговорить с каким-то незнакомцем:
больше за столиком никого не было.
   Люкас тоже увидел Мегрэ, поколебавшись, встал и подошел к нему.
   - У вас найдется минутка, шеф? По-моему, это могло бы вас
заинтересовать...
   С рюмкой в руке комиссар последовал за ним. Незнакомец поднялся.
Люкас представил:
   - Антонио Фарано. Знаете его?
   Имя ничего не сказало комиссару, но ему почудилось, что он уже
видел этого красивого итальянца, который вполне мог бы играть в кино
роли первых любовников. Вероятно, красная спортивная машина, стоявшая
у входа, принадлежала ему. Машина была под стать хозяину, его
светлому, безукоризненно сидящему костюму, массивному перстню-печатке
на пальце.
   Пока они рассаживались, Люкас продолжал:
   - Он приехал на набережную Орфевр встретиться со мной, а я только
что ушел. Лапуэнт сказал, где можно меня найти.
   Мегрэ отметил: Люкас пьет тот же аперитив, что он сам, а Фарано
довольствуется фруктовым соком.
   - Это шурин Эмиля Буле. Управляет одним из его кабаре - "Пари-
Стрип" на улице Берри. Люкас тайком подмигнул начальнику.
   - Повторите все, что вы сейчас рассказали мне, Фарано.
   - Так вот, мой зять исчез.
   У Фарано сохранился итальянский акцент.
   - Когда? - спросил Люкас.
   - Скорее всего прошлой ночью. Точно мы не знаем.
   Мегрэ произвел на него впечатление, и он, чтобы скрыть
замешательство, достал из кармана пачку сигарет.
   - Разрешите?
   - Пожалуйста.
   Люкас пояснил комиссару:
   - Вы же знаете Буле, шеф. Невысокий, приехал из Гавра четыре-пять
лет тому назад.
   - Семь, - поправил итальянец.
   - Семь так семь... Первое свое ночное заведение, "Лотос", он купил
на улице Пигаль, а теперь их у него уже четыре.
   Мегрэ не понимал, чего ради Люкас счел нужным втянуть его в дело
Буле. С тех пор как он, Мегрэ, руководит бригадой по расследованию
убийств, ему редко приходится заниматься этой средой; когда-то он
хорошо знал ее, но теперь в известной мере утратил с ней связи. Уже
давным-давно он не заглядывал ни в одно кабаре. Что же касается типов
с улицы Пигаль, то они меняются беспрестанно, и он имел представление
лишь о нескольких, главным образом о тех, кто подвизался там раньше.
   - Я вот думаю, не связано ли это с делом Мазотти, - добавил Люкас.
   Так!.. Теперь Мегрэ начинает понимать. Когда убили Мазотти,
выходившего около трех часов ночи из бара на улице Фонтэн? Около
месяца назад. Примерно в середине мая. Мегрэ припомнил донесение из IX
округа полиции, которое он передал тогда Люкасу со словами:
   "Наверняка это сведение счетов. Сделай, что в твоих силах..."
   Мазотти был не итальянцем, как Фарано, а корсиканцем; сначала
орудовал со своей маленькой бандой на Лазурном берегу, потом
перебрался с нею в Париж.
   - Мой зять не убивал Мазотти, - убеждал Фарано. - Вы же прекрасно
знаете, месье Люкас, это не в его характере. Впрочем, вы два раза
допрашивали Буле у себя в кабинете.
   - Я никогда не обвинял его в том, что он убил Мазотти. Я допрашивал
его, как допрашивал всех, кому Мазотти досаждал. А допрос никому не во
вред.
   И Люкас добавил, обращаясь к Мегрэ:
   - Я как раз послал ему повестку на сегодня, на одиннадцать часов, и
был удивлен, что он не пришел.
   - Ему случалось когда-нибудь ночевать не дома? - простодушно
осведомился Мегрэ.
   - Никогда! Сразу видно, что вы его не знаете. Это не в его
правилах. Он любит мою сестру, семейную жизнь. Он никогда не
возвращался домой позже четырех утра.
   - А в прошлую ночь не вернулся, так?
   - Так.
   - А где были вы?
   - В "Пари-Стрип". Мы не закрываем раньше пяти часов. Для нас сейчас
самый сезон: Париж наводнен туристами. Я уже снимал кассу, когда мне
позвонила Марина. Она хотела узнать, не видел ли я Эмиля. Марина-это
моя сестра. А я не видел зятя весь вечер. Он редко заходил на
Елисейские поля.
   - Где находятся другие его кабаре?
   - Все на Монмартре, в нескольких сотнях метров одно от другого. Это
была идея Эмиля, и он ее осуществил. Когда кабаре расположены, что
называется, дверь в дверь, артисты могут в течение вечера переходить
из одного в другое, и это сокращает расходы. "Лотос" находится в самой
верхней части улицы Пигаль, "Голубой экспресс" - буквально в двух
шагах от него, на улице Виктор-Массе, а "Сен-Троп" - немного ниже, на
улице Нотр-Дам-де-Лоретт. Эмиль не сразу решился открыть кабаре в
другом квартале, и "Пари-Стрип" - единственное, которым он, так
сказать, не занимался. Он предоставил это мне.
   - Ваша сестра позвонила вам уже после пяти?
   - Да. Она так привыкла, что муж будит ее...
   - Что вы предприняли?
   - Сначала позвонил в "Лотос". Там мне сказали, что он ушел около
одиннадцати вечера. Еще он заходил в "Голубой экспресс", но кассирша
не могла сказать точно, в котором часу. Ну а когда я позвонил в "Сен-
Троп", там уже было закрыто.
   - А вы не знаете, у вашего зятя в ту ночь не было никакого
свидания?
   - Никакого. Я же сказал вам: он кроткий человек с устоявшимися
привычками. После того как он пообедал с семьей...
   - Где он живет?
   - Улица Виктор-Массе...
   - В том же доме, где "Голубой экспресс"?
   - Нет. Тремя домами дальше... Так вот, после обеда он обычно шел
сначала в "Лотос" проверить, как готовятся к приему гостей. Это кабаре
- самое доходное, и он занимался им лично. Из "Лотоса" направлялся в
"Сен-Троп", а через некоторое время - в "Голубой экспресс". Потом
начинал все сызнова. За ночь зять делал два-три таких круга: за всем
следил сам.
   - Он был в смокинге?
   - Нет. Он не носил смокинга, обычно - темный костюм, темно-синий.
Эмиль мало заботился об элегантности...
   - Вы говорите о нем в прошедшем времени?..
   - С ним, наверняка что-то случилось.
   За многими столиками уже принялись за еду, и Мегрэ нет-нет да
поглядывал искоса на тарелки и графины с пуйи. Его рюмка была уже
пуста, но он устоял перед искушением заказать вторую.
   - Что вы сделали потом?
   - Попросил сестру позвонить, если будут новости, и пошел домой
спать.
   - Она позвонила?
   - Около восьми.
   - Где вы живете?
   - На улице Понтье...
   - Вы женаты?
   - Да, на соотечественнице. Утро я провел в разговорах по телефону,
звонил служащим трех кабаре. Пытался узнать, где и когда Эмиля видели
в последний раз. Это оказалось нелегко. Почти всю ночь кабаре ломились
от гостей, и каждый из служащих занимался только своим делом. К тому
же Эмиль такой неприметный! Он небольшого роста, тщедушен. Никто из
посетителей не принимал его за хозяина. Тем более что он иногда
подолгу стоял у двери рядом со швейцаром.
   Люкас знаком подтвердил, что все так и есть.
   - Похоже, после половины двенадцатого никто его не видел.
   - Кто видел последний?
   - Я не смог опросить всех. У некоторых официантов, барменов и
музыкантов нет телефона. Адресов большинства девушек я не знаю. Только
сегодня ночью, когда каждый будет на своем месте, я смогу разузнать
все как следует. По всей видимости, последним с ним говорил Луи Бубе,
маленький и худой, словно жокей, швейцар "Лотоса". На Монмартре его
больше зовут Микки. Так вот, между одиннадцатью и половиной
двенадцатого Эмиль вышел из "Лотоса" и какое-то время постоял около
Микки, который каждый раз, когда останавливалась какая-нибудь машина,
выбегал открыть дверцу.
   - Они разговаривали?
   - Эмиль был молчалив... Кажется, он много раз смотрел на часы, а
потом пошел вниз по улице Пигаль. Микки подумал, что он вернулся в
"Сен-Троп".
   - У вашего зятя была машина?
   - Нет. После несчастного случая...
   - Какого несчастного случая?
   - Это произошло семь лет назад. Тогда Эмиль жил в Гавре, где у него
было небольшое ночное заведение- дансинг "Монако". Однажды они с женой
отправились на машине в Руан...
   - Он уже был женат на вашей сестре?
   - Я говорю о его первой жене - Мари Пируэ, француженке из
окрестностей Гавра. Она ждала ребенка. Они как раз и ехали в Руан,
чтобы посоветоваться со специалистом. Шел дождь. На повороте машину
занесло, и она врезалась в дерево. Жена Эмиля погибла от удара.
   - А он пострадал?
   - Отделался раной на щеке, шрам сохранился до сих пор. На Монмартре
почти все считают, что это след ножа.
   - Он любил жену?
   - Очень. Знал ее с детства.
   - Он родился в Гавре?
   - В одной из окрестных деревень, не знаю, в какой точно. В той же,
что и Мари. С тех пор как она погибла, Эмиль ни разу не сел за руль
автомобиля и, насколько возможно, избегал ездить на машине. Так что в
Париже он брал такси крайне редко. Много ходил пешком, а в случае
надобности пользовался метро. Впрочем, он неохотно покидал свой
девятый округ.
   - Вы думаете, его убили?
   - Я думаю, что если бы с ним ничего не случилось, он уже давно был
бы дома.
   - Они живут с вашей сестрой вдвоем?
   - Нет. С ними живет наша мать и еще другая моя сестра, Ада, она
служит у него секретаршей. Ну и двое детей. У Эмиля и Марины двое
детей: мальчик Люсьен трех лет и девчушка десяти месяцев.
   - Вы кого-нибудь подозреваете? Антонио покачал головой.
   - Как вы думаете, не связано ли исчезновение вашего зятя с делом
Мазотти?
   - Я знаю одно - Эмиль не убивал Мазотти. Мегрэ повернулся к Люкасу,
поскольку тот вел расследование по этому делу.
   - А твое мнение?
   - И я убежден в том же, шеф. Я дважды допрашивал его, и у меня
сложилось впечатление, что он отвечал искренне. Как сказал Антонио,
Эмиль - человек довольно-таки тщедушный, к тому же почти робкий, даже
как-то странно было видеть его хозяином ночных заведений. А с другой
стороны, в конфликте с Мазотти он сумел постоять за себя...
   - Каким образом?
   - Мазотти и его банда организовали рэкет, что само по себе не
оригинально, но они его усовершенствовали. Они еженедельно требовали
более или менее значительные суммы от каждого владельца кабаре под
предлогом, что берут его под свое покровительство. Поначалу
большинство владельцев отказывались платить. Тогда разыгрывалась
небольшая, хорошо отрепетированная комедия. Вечером, когда в заведении
было полно посетителей, в сопровождении одного или двух своих
молодчиков появлялся Мазотти. Они устраивались за столиком, если
оказывался свободный, или в баре, если свободных столиков не было,
заказывали шампанское и во время исполнения какого-нибудь номера
затевали потасовку. Сначала слышалась приглушенная перебранка, потом
выкрики. Бармен или метрдотель вмешивались, их обзывали ворами.
Кончалось все битой посудой, большей или меньшей свалкой, и,
естественно, многие посетители уходили, клянясь себе, что отныне ноги
их не будет в этом кабаке. Когда Мазотти появлялся в следующий раз,
хозяева предпочитали платить.
   - А Эмиль не платил?
   - Нет. И не обратился за помощью к громилам из преступного мира,
как некоторые его собратья, которые, кстати, ничего этим не добились:
Мазотти в конце концов и тех купил. Эмиль надумал пригласить
нескольких докеров из Гавра, и они взяли на себя труд образумить
Мазотти и его людей.
   - Когда была последняя стычка?
   - Как раз в тот вечер, когда убили Мазотти. Он пришел в "Лотос"
около часу ночи с двумя своими дружками. Докеры Эмиля их вышвырнули.
Не обошлось без драки.
   - Эмиль был там?
   - Спрятался за стойкой: он боялся драк. Мазотти пошел утешиться в
бар на улице Фонтэн, к Джо, там у него была своего рода штаб-квартира.
Вчетвером или впятером они пили в глубине зала. Когда в три часа ночи
они выходили, мимо промчалась машина, и Мазотти был убит пятью пулями,
а одного из его дружков ранило в плечо. Машину не нашли. Никто не
выдал. Я допросил почти всех владельцев ночных заведений. И сейчас еще
продолжаю расследование.
   - Где в это время был Буле?
   - Вы же знаете, шеф, в этой среде подобное нелегко установить.
Кажется, в "Голубом экспрессе", но я не слишком-то доверяю свидетелям.
   - Эмиль не убивал Мазотти, - повторил итальянец.
   - Он носил при себе оружие?
   - Да, пистолет. У него было разрешение префектуры. Мазотти был убит
из другого пистолета.
   Мегрэ вздохнул, сделал официантке знак налить по новой: он уже
давно жаждал этого.
   Люкас пояснил:
   - Я счел нужным ввести вас в курс дела, шеф, и подумал, что вам
будет небезынтересно послушать Антонио.
   - Я сказал только правду. Люкас продолжал:
   - Я послал Эмилю повестку явиться на набережную Орфевр сегодня
утром. Признаться, меня обеспокоило, что он исчез именно в ночь перед
этим.
   - О чем ты собирался спросить его?
   - Формальности... Хотел в последний раз задать ему те же самые
вопросы, чтобы сравнить их с прежними его ответами и с показаниями
других.
   - Те два раза, что Буле был у тебя, он выглядел напуганным?
   - Нет, скорее озабоченным. Больше всего он боялся, как бы его имя
не попало на страницы газет. Все твердил, что это нанесет большой урон
его делам, что его кабаре спокойные, там всегда тихо и мирно, и если о
нем заговорят в связи с каким-то грязным делом, он от этого уже не
оправится.
   - Верно, - подтвердил Антонио, вставая. И добавил: - Я больше не
нужен вам? Сейчас мне надо быть с сестрами и матерью: они в таком
состоянии...
   Вскоре послышался шум мотора, и красный лимузин устремился в
сторону Нового моста. Мегрэ не спеша пригубил аперитив, искоса
взглянул на Люкаса, вздохнул:
   - Тебя ждут где-нибудь?
   - Нет. Я рассчитывал...
   - Позавтракаем здесь? - И так как Люкас согласился, заключил: - Вот
и хорошо, посидим вдвоем. Я позвоню жене. А ты пока можешь
распорядиться.
   - Вам заказать макрель?
   - И говяжью печенку в пергаменте.
   Именно запах говяжьей печенки больше всего соблазнял Мегрэ, как,
впрочем, и вся атмосфера пивной, куда он не заглядывал уже много
недель.
   Дело Мазотти не представляло особой важности, и до сих пор Люкас
занимался им один. Никого, кроме обитателей Монмартра, не интересовала
смерть Мазотти. Каждому понятно: если сводят счеты, это всегда чем-
нибудь кончается, иногда - новым сведением счетов.
   Преимущество ведения подобных дел состоит в том, что ни
прокуратура, ни судебные следователи не понукают без конца полицию.
Правильно говаривал один судейский: "В сущности, это значит, что на
одного меньше придется годами держать в тюрьме".
   Мегрэ и Люкас подкреплялись и беседовали. Мегрэ поподробнее
расспросил об Эмиле Буле и в конце концов заинтересовался этим
любопытным человеком.
   Сын нормандского рыбака, Эмиль в шестнадцать лет поступил
рассыльным в Трансатлантическую компанию. Это было до войны. На борту
"Нормандии" <"Нормандия", "Иль-де-Франс" - крупнейшие французские
трансатлантические лайнеры.> он плавал через океан и, когда началась
оккупация Франции, находился в Нью-Йорке.
   Как он, тщедушный и маленький, был принят в американский военно-
морской флот? Он прослужил в нем всю войну, а затем вернулся на работу
в компанию, на сей раз в качестве помощника метрдотеля на борту "Иль-
де-Франс".
   - Знаете, шеф, почти все они - кто больше, кто меньше - мечтают
завести собственное дело, и Буле после двух лет супружеской жизни тоже
купил в Гавре бар, который не замедлил превратить в дансинг. Как раз в
это время входил в моду стриптиз, и, судя по всему, Буле быстро набил
себе кубышку. Еще до несчастного случая и гибели жены у него было
намерение открыть дело в Париже...
   - А дансинг в Гавре он продал?
   - Передал его управляющему. Одному из своих старых товарищей по
"Иль-де-Франс". А в Париже купил "Лотос", который в то время не
процветал, как ныне. Это был второразрядный кабак, ловушка для
туристов, одно из тех заведений, что встречаешь на каждом шагу на
улочках вокруг площади Пигаль.
   - Где он познакомился с сестрой Антонио?
   - В "Лотосе". Она служила там гардеробщицей. Ей было всего
восемнадцать.
   - Чем в это время занимался Антонио?
   - Работал на автомобильном заводе Рено. Он приехал во Францию
первым. Позже вызвал мать и сестер. Они жили в квартале Жавель.
   - Получается, Эмиль женился вроде как бы на всей семье. Ты побывал
у него дома?
   - Нет. Я заглянул в "Лотос" и в другие его кабаре, но не подумал,
что надо зайти к нему на квартиру.
   - Ты убежден, что не он убил Мазотти?
   - Зачем ему было убивать? Он же выигрывал партию.
   - Возможно, боялся...
   - Никто на Монмартре не думает, что это дело его рук.
   Они молча выпили кофе, но от кальвадоса, который, как обычно, хотел
поставить ему хозяин, Мегрэ отказался. Он выпил два аперитива, затем
побаловал себя бокалом пуйи и, когда возвращался с Люкасом в уголовную
полицию, был весьма доволен собой.
   У себя в кабинете он снял пиджак, ослабил узел галстука и углубился
в административные досье. Речь шла - ни больше ни меньше! - о
реорганизации всех служб, от него ждали докладную по этому поводу, и
он, словно прилежный ученик, составлял ее.
   Всю вторую половину дня мысли его то и дело возвращались к Эмилю
Буле, к маленькой монмартрской империи, которую основал бывший
служащий Трансатлантической компании, к молодому итальянцу и его
красной машине, к квартире на улице Виктор-Массе, где жили три женщины
с детьми.
   За это время Люкас обзвонил больницы и полицейские участки, повсюду
разослал приметы Эмиля Буле, но и к концу рабочего дня розыск не дал
никаких результатов.
   Вечер был почти такой же теплый, как день. Мегрэ пошел с женой
прогуляться и около часа провел за кружкой пива на террасе кафе на
площади Республики.
   Разговаривали они главным образом об отпуске. Многие прохожие несли
пиджаки на руке; большинство женщин были в цветастых хлопчатобумажных
платьях.
   Следующий день был четверг. Еще один лучезарный день. В ночных
донесениях имя Эмиля Буле не упоминалось, у Люкаса новостей не было.
   Часов в одиннадцать разразилась гроза, сильная, но короткая, после
которой от мостовой поднялся пар. Мегрэ съездил домой позавтракать,
потом снова углубился в досье.
   И вечером, когда он покидал набережную Орфевр, о судьбе тщедушного
владельца кабаре все еще не было никаких известий. Люкас впустую
провел на Монмартре весь день.
   - Весьма вероятно, шеф, что последним Эмиля видел Бубе, по прозвищу
Микки, он уже много лет служит в "Лотосе" швейцаром. Так вот, Микки
говорит, что, ему помнится, будто Буле с улицы Пигаль свернул на Нотр-
Дам-де-Лоретт, как если бы собрался пойти в "Сен-Троп", но тогда он не
придал этому значения. Я еще схожу на Монмартр сегодня вечером, когда
все будут на своих местах.
   Мегрэ и не ожидал, что Люкас узнает что-нибудь большее.
   В девять утра в пятницу Мегрэ, закончив просмотр ежедневных
донесений, вызвал Люкаса к себе.
   - Его нашли, - объявил он, раскуривая трубку.
   - Жив?
   - Мертв.
   - На Монмартре? В Сене?
   Мегрэ протянул ему донесение из полиции XX округа. В нем
сообщалось, что на улице Рондо, идущей вдоль кладбища Пер-Лашез, на
рассвете обнаружен труп. Тело лежало поперек тротуара, неподалеку от
насыпи железной дороги. Человек был одет в темно-синий костюм, в
бумажнике кроме небольшой суммы денег нашли удостоверение личности на
имя Эмиля Буле.
   Люкас нахмурился, поднял голову.
   - Я вот думаю...
   - Читай дальше.
   Продолжение еще больше удивило инспектора. В донесении уточнялось,
что тело, привезенное в Институт судебной медицины, уже находится в
начальной стадии разложения.
   В той части улицы Рондо, которая кончается тупиком, ясное дело, не
бывает много прохожих. Однако труп не мог бы в течение двух дней, даже
в течение нескольких часов оставаться на тротуаре незамеченным.
   - Что ты думаешь об этом?
   - Любопытно...
   - Дочитал до конца?
   - Осталось несколько строчек.
   Эмиль Буле исчез в ночь со вторника на среду. Судя
   по состоянию трупа, он, очевидно, в ту же ночь и был убит.
   С тех пор прошло двое суток, двое суток жары.
   Трудно представить себе причину, по которой убийца или убийцы все
это время хранили труп у себя.
   - Последнее еще более странно! - воскликнул Люкас, кладя донесение
на стол.
   Да, действительно, самым странным было то, что, судя по
предварительному освидетельствованию, убийство было совершено не с
помощью огнестрельного оружия и даже не с помощью ножа.
   Насколько можно было судить об этом до вскрытия, Эмиль Буле был
задушен.
   Ни Мегрэ, ни Люкас, хотя оба они многие годы прослужили в полиции,
не могли припомнить ни одного случая, когда убийство на Монмартре было
бы совершено путем удушения.
   Каждый квартал Парижа, каждая социальная прослойка имеет, если
можно так выразиться, свой способ убивать и свой способ кончать жизнь
самоубийством.
   Есть улицы, где выбрасываются из окна, улицы, где отравляются
угарным или бытовым газом, улицы, где травятся снотворным.
   Известны кварталы, где чинят расправу с помощью ножа, кварталы, где
пользуются дубиной, и такие, как Монмартр, где господствует
огнестрельное оружие.
   Но маленький владелец ночных кабаре был не только задушен: в
течение двух дней и трех ночей убийца прятал труп.
   Мегрэ уже открывал стенной шкаф, чтобы достать оттуда пиджак и
шляпу.
   - Пойдем туда! - ворчливо бросил он. Наконец-то у него появился
повод отложить нудную административную работу.
   Чудесным июньским утром, которое освежал легкий ветерок, двое
мужчин направились в Институт судебной медицины.



   Розовые корпуса института на набережной Рапе походили скорее на
фармацевтическую лабораторию, чем на старинный морг, расположившийся
под огромными башенными часами Дворца правосудия.
   За окошком, в светлом кабинете, Мегрэ и Люкас увидели какого-то
служащего, который тотчас узнал их и с заискивающей улыбкой
осведомился:
   - Я полагаю, вы по поводу того типа с улицы Рондо?
   Электрические часы над его головой показывали пять минут
одиннадцатого, в окно были видны баржи, пришвартованные к причалам
перевалочных складов на другой стороне Сены.
   - Здесь один уже ожидает, - продолжал служащий, которому явно
хотелось поговорить. - Кажется, родственник.
   - Он назвал себя?
   - Я спрошу у него фамилию, когда он опознает труп и будет
подписывать акт.
   Этот служащий имел дело с трупами только номинально, по
регистрационным карточкам.
   - Где он?
   - В зале ожидания... Вам тоже придется запастись терпением,
господин комиссар: у доктора Мореля работа в самом разгаре.
   Коридор был белый, выложенный светлыми плитками, зал ожидания -
тоже светлый, с покрытыми лаком двумя скамьями и стульями, с огромным
столом, на котором не хватало только иллюстрированных журналов, чтобы
почувствовать себя в приемной зубного врача. Выкрашенные масляной
краской стены были голые, и Мегрэ уже успел подумать, какого рода
картины или гравюры было бы уместно повесить здесь.
   Антонио сидел на одном из стульев, зажав ладонями подбородок, и,
хотя он даже сейчас выглядел красавчиком, лицо его немного опухло, как
у человека, который недоспал, да и румянец на щеках поблек.
   Когда полицейские вошли, Антонио встал.
   - Вы его видели? - спросил он.
   - Еще нет.
   - Я тоже. Жду уже больше получаса. Удостоверение личности - Эмиля,
это точно, мне показали.
   - Кто?
   - Какой-то инспектор, у него такое смешное имя. Постойте... Морник?
Борник?
   - Да, Борник.
   Мегрэ и Люкас переглянулись. Этот Борник из XX округа никогда
своего не упустит. В районных комиссариатах было несколько таких
инспекторов и даже комиссаров, которые упорно соперничали с уголовной
полицией, считая делом чести опередить ее.
   О том, что труп найден, Мегрэ узнал из донесения, а ведь с той
минуты, как это произошло, полицейские из XX округа не сидели без
дела. Именно для того, чтобы оградить уголовную полицию от их
чрезмерного усердия, Мегрэ уже давно работал над проектом
реорганизации всех служб.
   - Как вы думаете, доктор еще долго провозится? Женщины совсем
потеряли голову.
   - Кто их известил? Борник?
   - Еще не было восьми. Они только встали и занимались детьми. Он
спросил: "Кто из вас Марина Буле?" Потом протянул моей сестре
удостоверение личности:
   "Это удостоверение вашего мужа? Вы узнаете его на фотографии? Когда
вы видели его в последний раз?"
   Представляете себе сцену! Ада тут же позвонила мне домой. Я спал. У
меня не было времени не только позавтракать, но даже выпить чашку
кофе. Через несколько минут я уже приехал на улицу Виктор-Массе, и,
честное слово, инспектор словно бы подозревал меня...
   "Кто вы такой?" - "Шурин..."-"Этой дамы?" - "Нет, естественно... Ее
мужа..." - Антонио с трудом сдерживал негодование.
   - Мне пришлось долго спорить, прежде чем я добился разрешения
опознать труп вместо сестры. Она упрямо твердила, что пойдет со мной.
Но я подумал, не надо ей идти, и заставил остаться дома.
   Он нервно закурил.
   - Инспектор не сопровождал вас сюда?
   - Нет. Похоже, у него было другое дело. Он сказал, что здешний
служащий даст мне заполнить и подписать бумагу.
   Помолчав немного, Антонио добавил:
   - Как видите, я имел повод для беспокойства. А ведь позавчера вы
слушали меня с таким видом, словно не верили мне... Улица Рондо, где
это?
   - У кладбища Пер-Лашез.
   - Я тех мест не знаю. Что это за квартал?
   Дверь открылась. Доктор Морель в белом халате, в шапочке и с
марлевой маской, болтающейся под подбородком, поискал глазами
комиссара.
   - Меня предупредили, что вы ждете меня, Мегрэ. Хотите пройти?
   Он провел их в зал, свет туда проникал только сквозь матовые
стекла, вдоль стен тянулись металлические ящики, словно какой-нибудь
канцелярии, с той лишь разницей, что были они необычно велики. Труп,
накрытый простыней, лежал на столе-каталке.
   - Пусть лучше сначала его опознает шурин, - сказал комиссар.
   Привычным движением руки с лица покойного была приподнята простыня.
Оно заросло рыжеватой, как и шевелюра, щетиной длиною почти в
сантиметр. Кожа была синеватая, на левой щеке явственно выступал шрам,
о котором Антонио рассказал комиссару в пивной "У дофина".
   Тело под простыней казалось совсем маленьким и худым.
   - Это точно он?
   - Да, точно.
   Чувствуя, что итальянца мутит, Мегрэ отослал его вместе с Люкасом в
канцелярию - выполнить формальности.
   - Можно убрать? - спросил доктор, делая знак служителю в сером
халате, который уже выдвинул один из ящиков. - Пройдете со мной,
Мегрэ?
   Они вошли в кабинет, в углу которого находился умывальник, и
доктор, не прерывая разговора, тщательно вымыл руки, лицо, снял белый
халат и стал похож на обычного человека.
   - Я полагаю, до официального заключения вы хотите услышать мое
предварительное суждение? Необходимо, как обычно, сделать еще кое-
какие анализы, на это уйдет несколько дней... Единственное, что я могу
сказать вам сейчас, - на теле нет следов ранений. Покойный был удушен
или, если точнее...
   Морель колебался, словно сам был не совсем уверен в своих
предположениях.
   - Это ведь пока приватно, правда? В официальном заключении я не
буду столь категоричен. Если бы мне пришлось воссоздавать картину
убийства исходя из того, что покойного удушили, я сказал бы так: на
него напали сзади, обхватили рукой шею и резким движением сдавили с
такой силой, что даже сломали один из шейных позвонков. Короче говоря
- смертельный зажим.
   - Он стоял?
   - Стоял или, в крайнем случае, сидел. Думаю, скорее стоял и не
ожидал нападения. Это не было борьбой в прямом смысле слова. Он не
защищался. Я тщательно обследовал его ногти и не обнаружил под ними ни
шерстинки, а они были бы, если б он хватался за одежду напавшего. Не
обнаружил я ни крови, ни волосков. На руках нет ни единой царапины...
Кто он?
   - Владелец ночных заведений. Что вы думаете относительно даты
смерти?
   - С тех пор как этот человек умер, прошло по меньшей мере двое
суток, но не более трех, и, опять же пока приватно, без ручательства,
добавлю еще одну деталь: по моему мнению, сначала труп прятали в
каком-то помещении. Сегодня вечером вы получите предварительное
заключение.
   Вошел Люкас.
   - Он подписал акт. Что с ним делать? Я пошлю его на улицу Виктор-
Массе?
   Мегрэ знаком показал, что не возражает: ему нужно было еще
осмотреть одежду Эмиля и содержимое карманов. Позднее, сегодня же, это
сделают еще раз, но уже в лаборатории, но уже более научными методами.
   Одежда и вещи покойного находились в другой комнате, где кучкой
лежали на столе. Темно-синий костюм был совершенно цел, даже не очень
запылен, без малейших следов крови и помят лишь слегка. Черные ботинки
сияли, как у человека, который только что вышел из дому, но на коже их
виднелись две свежие царапины.
   Мегрэ мог бы держать пари, что преступление совершено не на улице,
а в помещении и что от тела избавились, подкинув его на улицу Рондо,
только сегодня на рассвете.
   Откуда его привезли? Для этого почти наверняка воспользовались
машиной. По тротуару его не волокли.
   Содержимое карманов в какой-то мере разочаровывало. Эмиль Буле
курил? Что-то непохоже. Во всяком случае, при нем не было ни трубки,
ни сигарет, ни зажигалки, ни спичек. И ни крошки табаку, а ведь его
всегда находят в глубине карманов курильщика.
   Золотые часы. В бумажнике пять купюр по сто новых <То есть
поступивших в обращение после 1 января 1960 г. в соответствии с
деноминацией (укрупнением) франка в 100 раз.> франков, три купюры по
пятьдесят. Небрежно скомканные десятифранковые купюры в одном из
карманов, в другом - горстка монет.
   Связка ключей, перочинный нож, смятый носовой платок и еще один,
аккуратно сложенный, в наружном кармашке. Маленькая коробочка с
аспирином и мятными конфетами.
   Люкас, опорожняя бумажник, вдруг воскликнул:
   - Ну вот! Моя повестка!
   Повестка, по которой Эмилю Буле было бы весьма трудно явиться.
   - Я думал, что он обычно носил с собой пистолет, - проронил Мегрэ.
   Оружия среди разложенных на столе вещей не оказалось, но была
чековая книжка, которую комиссар перелистал. Почти новая. Из нее
вырвали всего три чека. Единственным значительным по сумме был чек на
пять тысяч новых франков с пометкой: "Для меня лично".
   На чеке стояла дата - 22 мая, и Люкас сразу же отметил:
   - Это как раз тот самый день, когда я послал ему второй вызов на
набережную Орфевр. А в первый раз я допрашивал его восемнадцатого, на
следующий день после смерти Мазотти.
   - Позвони-ка в лабораторию, пусть придут за вещами и исследуют их.
   Спустя несколько минут Мегрэ и Люкас сели в черную машину, которую
Люкас повел с благоразумной неторопливостью.
   - Куда едем, шеф?
   - Сначала на улицу Рондо. Хочу осмотреть место, где его нашли.
   Залитая солнцем улочка не казалась мрачной, несмотря на близость
кладбища и железной дороги. Издали они увидели нескольких зевак,
которых удерживали на расстоянии двое полицейских, кумушек в окнах,
играющих детей. Когда машина остановилась, к Мегрэ
   поспешил инспектор Борник и с напускной скромностью доложил:
   - Я ждал вас, господин комиссар. Предполагал, что вы приедете, и
позаботился...
   Полицейские отошли в сторону, давая возможность увидеть очертания
тела, нарисованные мелом на сером тротуаре.
   - Кто его обнаружил?
   - Один рабочий-газовщик, он начинает работу в пять утра и живет в
этом доме. Вон там, в окне на третьем этаже, его жена, видите? Я,
конечно, снял с него свидетельские показания. Я как раз дежурил
ночью...
   Поскольку вокруг толпились зеваки, момент для упреков был
неподходящий.
   - Скажите, Борник, у вас не создалось впечатления, что тело
выбросили из машины или как-то иначе положили на тротуар?
   - Конечно, его кто-то положил.
   - Он лежал на спине?
   - На животе. Поначалу можно было подумать, что какой-нибудь
пьянчужка дрыхнет после попойки. А вот запаха алкоголя... Уж по части
запаха я, скажу вам...
   - Я полагаю, вы опросили жильцов?
   - Всех, кто был дома. Главным образом женщин и стариков, мужчины-то
ушли на работу.
   - И никто ничего не видел и не слышал?
   - Кроме одной старухи, она живет наверху, на шестом этаже, и,
кажется, страдает бессонницей. Правда, привратница уверяет, что она
уже малость выжила из ума. Так вот, эта старуха клянется, что в
половине четвертого утра услыхала шум машины. А машины в этом конце
улицы проезжают не часто: она ведь кончается тупиком.
   - А голосов она не слышала?
   - Нет. Слышала только, как открылась дверца, потом шаги, потом стук
захлопываемой дверцы.
   - Она не выглянула в окно?
   - Старуха едва ноги переставляет. Перво-наперво она подумала, что в
доме кто-то болен и вызвали "скорую помощь". Прислушивалась, ждала,
когда хлопнет дверь подъезда, но машина почти сразу же развернулась и
уехала.
   И инспектор Борник добавил с видом человека, который знает свое
дело:
   - Я еще заеду сюда в полдень и вечером, когда мужчины вернутся с
работы.
   - Из прокуратуры приезжали?
   - Да, прямо спозаранку. Но долго здесь не задержались. Так, для
проформы...
   Мегрэ и Люкас под взглядами зевак сели в свою машину.
   - На улицу Виктор-Массе.
   На тележках зеленщиков, между которыми сновали домашние хозяйки,
высились горы черешни и даже персиков. Париж в это утро выглядел очень
оживленным, большинство прохожих шли по теневой стороне улицы, а не по
той, которую нещадно палило солнце.
   На улице Нотр-Дам-де-Лоретт они увидели желтый фасад кабаре "Сен-
Троп", вход в которое был закрыт решеткой, а слева от него, в витрине,
красовались на фотографиях полуобнаженные женщины.
   На улице Виктор-Массе почти такая же витрина была на более широком
фасаде "Голубого экспресса". Люкас проехал чуть дальше и остановился
перед солидным жилым домом. Дом был из серого камня, довольно богатый,
и две медные дощечки извещали: одна - о том, что здесь живет доктор,
другая - что здесь находится Общество по торговле недвижимым
имуществом.
   - Вы к кому? - не очень любезно осведомилась привратница, открывая
застекленную дверь своей каморки.
   - К госпоже Буле.
   - Четвертый этаж, налево, но...
   Оглядев посетителей, она спохватилась:
   - Вы из полиции? Тогда можете подняться. Бедные женщины, должно
быть, в таком состоянии...
   Почти бесшумный лифт, красный ковер на лестнице, освещенной лучше,
чем в большинстве домов Парижа. На четвертом этаже за дверью можно
было различить голоса. Мегрэ нажал кнопку звонка, голоса стихли,
послышались приближающиеся шаги, и в проеме двери появился Антонио. Он
был без пиджака, в руке держал сандвич.
   - Входите. Не обращайте внимания на беспорядок.
   Из спальни доносился плач ребенка. Маленький мальчик уцепился за
платье довольно полной молодой женщины; она еще не успела причесаться,
и ее черные волосы ниспадали на спину.
   - Моя сестра Марина...
   Как и следовало ожидать, у нее были покрасневшие глаза, и она
казалась немного не в себе.
   - Пройдите...
   Она провела их в гостиную, где тоже царил беспорядок: на ковре
валялась опрокинутая деревянная лошадка, на столе стояли немытые чашки
и стаканы.
   Женщина постарше, еще более полная, одетая в халат небесно-голубого
цвета, вышла из другой двери и с подозрением разглядывала пришедших.
   - Моя мать, - представил Антонио. - Она почти не говорит по-
французски. Видно, никогда уже не научится.
   Квартира выглядела просторной, удобной, но обставлена была той
непритязательной мебелью, что продается в универсальных магазинах.
   - А где ваша младшая сестра? - поинтересовался Мегрэ, оглядываясь.
   - С малышкой. Сейчас придет.
   - Как вы все это объясняете, господин комиссар? - спросила Марина;
акцент у нее был меньше, чем у брата.
   Ей было лет восемнадцать-девятнадцать, когда Буле встретил ее.
Сейчас ей двадцать пять-двадцать шесть, и она еще очень красива -
матовая кожа, темные глаза. Сохранила ли она былую кокетливость? При
таких обстоятельствах судить об этом трудно, но комиссар мог бы
поспорить, что она уже не заботилась ни о фигуре, ни о нарядах, а
просто счастливо жила в окружении матери, сестры, детей и мужа, и
ничто в мире больше не волновало ее.
   Едва войдя в квартиру, Мегрэ потянул носом и почувствовал запах,
который витал здесь и напоминал ему запах итальянских ресторанов.
   Антонио явно держался как глава семьи. Не был ли он им в какой-то
степени еще при жизни Эмиля Буле? Не у него ли бывший помощник
метрдотеля должен был просить руки Марины?
   Все еще держа сандвич в руке, Антонио спросил:
   - Вы что-нибудь выяснили?
   - Я хотел бы знать, когда во вторник вечером ваш зять ушел из дома
и был ли у него с собой пистолет?
   Антонио посмотрел на сестру, та, поколебавшись минуту, торопливо
прошла в другую комнату. Дверь осталась открытой, и через нее можно
было увидеть столовую, Марина пересекла ее и вошла в спальню. Там она
открыла ящик комода и вернулась с темным предметом в руке.
   Это был пистолет, она держала его осторожно, как человек, который
боится оружия.
   - Он лежал на месте, - сказала Марина.
   - Ваш муж не всегда носил его при себе?
   - Нет, не всегда. В последнее время - нет... Антонио вмешался:
   - После смерти Мазотти и отъезда его банды на Юг у Эмиля отпала
необходимость носить оружие.
   Это было показательно. Значит, выходя из дома во вторник вечером,
Эмиль Буле не ожидал никакой опасной или неприятной встречи.
   - В котором часу он вас покинул, сударыня?
   - Без нескольких минут девять, это его обычное время. Мы пообедали
в восемь часов. Перед уходом он, как всегда, зашел поцеловать детей,
они уже лежали в кроватках.
   - Он не показался вам озабоченным?
   Она силилась припомнить. У нее были очень красивые глаза, и в
другое время они, должно быть, искрились лаской и весельем.
   - Нет, не думаю. Вы знаете, Эмиль был сдержан, и тем, кто не знал
его близко, он, наверно, представлялся человеком замкнутым.
   Две слезинки блеснули у нее на ресницах.
   - По натуре он был очень добрый, очень чуткий...
   Она повернулась к матери, которая слушала разговор, скрестив руки
на животе, сказала ей несколько слов по-итальянски, и та в знак
согласия закивала головой.
   - Я знаю, что думают о владельцах ночных заведений. Их представляют
себе своего рода гангстерами, да и правда, среди них есть такие...
   Она утерла глаза и взглянула на брата, как бы спрашивая у него
разрешения продолжить.
   - А Эмиль скорее был робкий. Но только, пожалуй, не в делах. Его
окружало столько женщин, с которыми он мог бы делать все, что ему
заблагорассудится, но он не в пример большинству своих коллег считал
их служащими и, даже если оставался с кем-нибудь из них наедине, вел
себя уважительно. Я это прекрасно знаю: прежде чем стать его женой, я
тоже служила у него. Верите ли, нет, но он несколько недель обхаживал
меня, словно юноша. Пока шло представление, он иногда разговаривал со
мной, расспрашивал, где я родилась, где живет моя семья, в Париже ли
моя мать, есть ли у меня братья и сестры. И только... Но ни разу за
все время не коснулся меня. Даже ни разу не предложил проводить.
   Антонио согласно кивал головой, всем видом показывая, что он
никогда не допустил бы иного отношения.
   - Конечно, - продолжала Марина, - он знал, что такое итальянки: в
"Лотосе" среди персонала всегда можно было найти нескольких моих
соотечественниц. Однажды вечером он спросил меня, нельзя ли ему
встретиться с моим братом.
   - Он был порядочный человек, - подтвердил Антонио.
   Мать, по всей вероятности, все же понимала по-французски и время от
времени открывала рот, чтобы вступить в разговор, но, не найдя нужных
слов, продолжала молчать.
   Вошла молодая девушка, одетая во все черное, уже причесанная и
подкрашенная. Это была Ада. С виду лет двадцати двух, не старше, она,
судя по всему, была вылитой копией сестры, когда та пребывала в ее
возрасте. Ада с любопытством оглядела пришедших и сказала Марине:
   - Наконец-то она уснула... - Потом обратилась к Мегрэ и Люкасу: -
Не угодно ли присесть?
   - Насколько я знаю, мадемуазель, вы служили секретарем у вашего
зятя?
   У нее тоже чувствовался акцент, но едва заметный, как раз такой,
чтобы придавать ей еще больше очарования...
   - Это слишком громко сказано. Эмиль сам вел все свои дела. Они не
требовали много писанины.
   - У него был кабинет?
   - Да, это называли кабинетом. Крохотная комнатка на антресолях над
"Лотосом".
   - В котором часу он приходил туда?
   - Обычно он спал до полудня и завтракал вместе с нами. К трем мы
вместе отправлялись на улицу Пигаль.
   Мегрэ переводил взгляд с одной сестры на другую, стараясь угадать,
не возникало ли у Марины хоть слабое чувство ревности к младшей
сестре. Но во взгляде молодой женщины он не нашел и намека на это.
   Насколько он мог судить, еще три дня назад Марина была женщиной
вполне довольной своей судьбой, довольной тем, что она беззаботно
живет вместе с матерью и детьми в квартире на улице Виктор-Массе, и,
наверно, не умри ее муж, у нее было бы еще много детей.
   Очень непохожая на нее по характеру, более подтянутая, более
энергичная, Ада продолжала:
   - Его всегда кто-нибудь ждал - артисты, музыканты, метрдотель или
бармен того или другого кабаре. Не говоря уже о поставщиках вин и
шампанского.
   - Чем занимался Эмиль Буле в день своего исчезновения?
   - Подождите. Это был вторник, так ведь?.. Мы спустились в зал,
чтобы посмотреть одну испанскую танцовщицу, которую он ангажировал.
Потом он принял представителя фирмы по кондиционерным установкам.
Эмиль намеревался установить кондиционеры во всех четырех кабаре,
особенно в "Лотосе" - там было плохо с вентиляцией.
   Мегрэ вспомнил, что видел среди вещей покойного какой-то каталог.
   - Кто вел его финансовые дела?
   - Что вы имеете в виду?
   - Кто платил по накладным, персоналу?
   - Счетовод, разумеется.
   - Его кабинет там же, над "Лотосом"?
   - Да, маленькая комнатка, что выходит во двор. Он пожилой человек,
беспрестанно брюзжит и каждый раз, когда ему нужно платить деньги,
страдает так, словно выкладывает их из своего кармана. Его фамилия
Резон. Господин Резон, как его зовут все, потому что, если к нему
обратиться, не прибавив "господин"...
   - Он сейчас на площади Пигаль?
   - Несомненно. Он единственный работает по утрам, ведь по вечерам и
ночью ему там делать нечего.
   Мать вышла из комнаты и вскоре вернулась с оплетенной бутылью
кьянти и бокалами.
   - По-видимому, в каждом кабаре свой управляющий?
   Ада покачала головой.
   - Нет. Совсем не так. Антонио управляет "Пари-Стрип" потому, что
оно находится в другом квартале: там и публика иная, и стиль иной. Вы
понимаете, что я имею в виду? Кроме того, Антонио - член семьи. Три
других кабаре расположены почти дверь в дверь. В течение вечера
некоторые артисты переходят из одного в другое. Эмиль тоже ходил туда-
сюда, как челнок, и следил за всем. Иногда часа в три утра из "Лотоса"
в "Голубой экспресс", например, посылали ящики с шампанским или
бутылки виски. Если в одном из кабаре было полно гостей и персонал не
успевал обслуживать, Эмиль направлял кого-нибудь на подмогу из
другого, где народу было поменьше.
   - Иными словами, Эмиль Буле лично управлял тремя кабаре на
Монмартре?
   - На деле - да. Хотя в каждом был метрдотель, ответственный за...
   - Господин Резон занимался счетами и бумагами?
   - Этого вполне достаточно.
   - А вы?
   - Я сопровождала зятя и брала все на заметку. Заказать то-то и то-
то. Встретиться с таким-то поставщиком или таким-то антрепренером.
Позвонить какой-нибудь артистке, которая выступает в другом месте, и
попытаться ангажировать ее.
   - По вечерам вы его тоже сопровождали?
   - Только часть вечера.
   - До которого часа обычно?
   - До десяти или одиннадцати. Самое муторное - это подготовить все к
девяти часам. Всегда кого-нибудь не оказывается на месте - официанта,
музыканта, танцовщицы. А то не привезут вовремя шампанское, юбки для
танцовщиц...
   Мегрэ задумчиво протянул:
   - Начинаю представлять себе... Вы были с ним во вторник вечером?
   - Как и каждый день.
   Он снова взглянул на Марину и снова не обнаружил на ее лице даже
следа ревности.
   - В котором часу вы расстались с зятем?
   - В половине одиннадцатого.
   - Где вы тогда находились?
   - В "Лотосе". "Лотос" - как бы наш центр. А до этого мы побывали
уже в "Голубом экспрессе" и в "Сен-Троп".
   - Вы не заметили ничего необычного?
   - Ничего. Разве только подумала, что скоро пойдет дождь.
   - Дождь был?
   - Чуть поморосило, как раз когда я выходила из "Лотоса". Микки
предложил мне взять зонтик, но я подождала, и через пять минут дождь
кончился.
   - Вы записывали деловые встречи Буле?
   - При необходимости напоминала ему о них. Но не часто: он все
помнил сам. Он был человек спокойный, рассудительный и относился к
делам очень серьезно.
   - Он ни с кем не должен был встретиться в тот вечер?
   - Насколько мне известно, нет.
   - А вы знали бы о встрече?
   - Наверное. Я не хочу преувеличивать свою роль. Например, он не
обсуждал со мною ни своих дел, ни своих планов. Но разговоры при мне
вел. Когда он принимал посетителей, я почти всегда присутствовала. Не
помню случая, чтобы он попросил меня выйти. Иногда он говорил мне, к
примеру: "Нужно сменить обивку в "Голубом экспрессе". Я брала это на
заметку и назавтра днем напоминала ему.
   - Как он реагировал на смерть Мазотти?
   - Меня тогда не было. Он скорее всего узнал об этом ночью, как и
весь Монмартр: такие новости распространяются быстро.
   - А на следующий день, когда проснулся?
   - Сразу же попросил газеты. Я сходила за ними на угол.
   - Обычно он читал газеты?
   - Мельком - утреннюю, так же - вечернюю.
   - Он играл на скачках?
   - Никогда. Ни на скачках, ни в карты, ни в другие азартные игры.
   - Он говорил с вами о смерти Мазотти?
   - Сказал, что его, вероятно, вызовут в полицию, и попросил меня
позвонить метрдотелю "Лотоса" и узнать, может быть, оттуда уже
приходили.
   Мегрэ повернулся к Люкасу, и тот понял его немой вопрос.
   - Там были два инспектора из девятого округа, - сказал он.
   - Буле выглядел встревоженным?
   - Он боялся дурной молвы.
   Теперь настала очередь Антонио вступить в разговор:
   - Эмиль всегда очень дорожил своим добрым именем. И мне тоже часто
напоминал, что надо блюсти репутацию заведения. "Если мы зарабатываем
на жизнь, демонстрируя обнаженных женщин, - говорил он, - это еще не
значит, что мы гангстеры. Я честный коммерсант и хочу, чтобы все это
знали".
   - Верно! То же самое слышала от него и я. Не хотите ли выпить,
господин комиссар?
   И хотя у Мегрэ не было ни малейшего желания пить кьянти в половине
двенадцатого утра, он все же пригубил.
   - У него были друзья?
   Ада посмотрела вокруг, как если бы это определяло ее ответ.
   - Он не нуждался в друзьях. Вся его жизнь протекала здесь.
   - Он говорил по-итальянски?
   - По-итальянски, по-английски, немного по-испански. Он выучил
языки, когда работал в Трансатлантической компании, потом в
Соединенных Штатах.
   - Вспоминал ли он о своей первой жене? Никакого смущения у Марины,
однако ответила сестра:
   - Он каждый год ездил на могилу, а портрет ее висит в спальне...
   - Еще один вопрос, мадемуазель Ада. Когда он умер, в его кармане
обнаружили чековую книжку. Вы в курсе дела?
   - Да. Он всегда носил ее с собой, но пользовался ею довольно редко.
Большие платежи делал господин Резон. Эмиль всегда имел при себе пачку
денег. В его ремесле это необходимо.
   - Вашего зятя вызвали в уголовную полицию восемнадцатого мая.
   - Да, помню.
   - Вы сопровождали его туда?
   - До входа. Я подождала его на улице.
   - Вы приехали на такси?
   - Он не любил такси, а частные машины тем более. Мы приехали на
метро...
   - Затем он получил вызов на двадцать третье мая.
   - Да, я знаю. Это его беспокоило.
   - Опять же из-за огласки?
   - Да.
   - Итак, двадцать второго мая он снял со счета в банке довольно
крупную сумму - полмиллиона старых франков. Вам было известно это?
   - Нет.
   - Вы не имели касательства к его чековой книжке? Она помотала
головой.
   - Он всегда держал ее при себе?
   - Да нет, это была его личная чековая книжка, и мне никогда в
голову не приходила мысль заглянуть в нее. Но он не прятал ее,
оставлял на комоде в спальне...
   - А раньше он снимал со счета в банке крупные суммы?
   - Не думаю. В этом не было необходимости. Когда ему требовались
деньги, он брал их в кассе "Лотоса" или какого-нибудь другого кабаре и
оставлял записку.
   - У вас нет предположений, для чего ему понадобились такие деньги?
   - Никаких.
   - Не могли бы вы как-нибудь выяснить это?
   - Попробую. Спрошу у господина Резона, просмотрю корреспонденцию...
   - Будьте настолько любезны, займитесь этим сегодня же, и если что-
нибудь обнаружите, немедленно звоните мне...
   На лестничной площадке Антонио, несколько смущенный, спросил:
   - Что нам делать с кабаре?
   И так как Мегрэ смотрел на него, не понимая, уточнил:
   - Открывать?..
   - Лично я не вижу никакой причины, чтобы... Но думаю, этот вопрос
должна решить ваша сестра.
   - Если будет закрыто, пойдут слухи. Подъехал лифт, Мегрэ и Люкас
вошли в него, оставив итальянца в растерянности.



   На улице Мегрэ, щурясь от солнца, раскурил трубку и только хотел
что-то сказать Люкасу, как его внимание привлекла характерная для
Монмартра сценка. Неподалеку от "Голубого экспресса" с погашенной
неоновой вывеской и закрытыми ставнями, как раз напротив  дома Буле,
из маленькой гостиницы торопливо вышла молодая женщина в черном
вечернем платье и гипюровой шали, наброшенной на обнаженные плечи. В
свете дня бросалось в глаза, что волосы у нее давно не крашены и она
не удосужилась даже наложить косметику.
   Она была высокая и худая, типичная герл из мюзик-холла. Перебежав
на слишком высоких каблуках улицу, женщина вошла в маленькое бистро,
где, наверно, намеревалась выпить кофе с рогаликами.
   Почти сразу же вслед за нею из гостиницы вышла другая личность -
нордического типа мужчина лет сорока пяти-пятидесяти, из числа деловых
людей; бросив по сторонам взгляд, он направился к перекрестку, чтобы
взять такси.
   Мегрэ машинально поднял голову к окнам четвертого этажа дома,
откуда они вышли, к квартире, где три женщины с двумя детьми создали
свою маленькую Италию.
   - Четверть двенадцатого. Я не прочь бы навестить господина Резона в
его кабинете. А ты за это время порасспроси кое-кого в квартале,
особенно в лавках - мясника, молочника и других.
   - Где я вас найду, шеф?
   - Может, у Джо?
   Бар, где убили Мазотти. У Мегрэ не было определенного плана
действий. Ни единой мысли. Он немного напоминал охотничью собаку,
которая мечется в поисках следа. В глубине души ему даже хотелось
окунуться в атмосферу Монмартра, где он так давно не бывал.
   Он завернул за угол на улицу Пигаль, остановился у решетки,
закрывающей вход в "Лотос", и поискал кнопку несуществующего звонка.
Дверь за решеткой была заперта. Совсем рядом находилось еще одно
кабаре, судя по всему, поменьше и довольно невзрачное, с выкрашенным в
пронзительный сиреневый цвет фасадом, затем узкая витрина бельевой
лавочки, на которой красовались экстравагантные трусики и
бюстгальтеры.
   Он наугад вошел в подъезд жилого дома, отыскал в каморке ворчливую
привратницу.
   - "Лотос"?
   - Разве вы не видели, что там закрыто? Она разглядывала его с
подозрением, возможно угадывая в нем полицейского.
   - Я хотел бы видеть счетовода господина Резона.
   - Лестница слева во дворе.
   Двор был тесный и темный, загроможденный мусорными ящиками, и окна,
что выходили сюда, почти все были без занавесок. Коричневая дверь,
оказавшаяся приоткрытой, вела на старую, еще более темную лестницу,
ступени ее скрипели под тяжестью Мегрэ. К одной из дверей на
антресолях была прикреплена цинковая табличка с небрежно
выгравированными словами: "Полная Луна". Так называлось соседнее
кабаре.
   Напротив, на картоне, надпись: "Лотос".
   Тусклое, пыльное, почти нищенское помещение никак не вязалось с
мыслью о вечерних платьях, обнаженных женщинах, музыке и шампанском.
   Мегрэ постучал, не услышал отклика, постучал еще раз и решился
повернуть круглую эмалированную ручку. Он увидел узкий коридор с
облупившейся краской на стенах, дверь в глубине и еще одну - справа. В
эту дверь он снова постучал и сразу же услышал, как в комнате
поднялась какая-то возня. После довольно долгой паузы раздалось:
   - Войдите.
   Сквозь грязные стекла в комнату проникало солнце; тучный мужчина
неопределенного возраста, скорее старый, с несколькими прядями седых
волос, зализанными на лысой голове, поправлял галстук, а молодая
женщина в цветастом платье стояла рядом с ним, пытаясь принять
непринужденный вид.
   - Господин Резон?
   - Это я, - ответил мужчина, не глядя на Мегрэ. Нежданный визитер
явно помешал им.
   - Комиссар Мегрэ.
   В комнате было душно, резко пахло духами.
   - Я пойду, месье Жюль. Не забудьте, о чем я вас просила.
   Смущенный счетовод открыл ящик стола, вытянул из потрепанного
бумажника несколько купюр и протянул ей. С поразительной быстротой
деньги перекочевали в сумку девицы, и она тут же удалилась.
   - Все они одинаковы, - : вздохнул г-н Резон, утирая носовым платком
лицо, быть может, из боязни, что на нем остались следы губной помады.
- Им платят по субботам, а уже начиная со среды они приходят клянчить
аванс.
   Странный кабинет и странный человек! Здесь никак не чувствуешь себя
за кулисами кабаре - скорее в какой-нибудь более или менее
подозрительной лавчонке. На стенах не висят фотографии артисток, как
того можно было ожидать в подобном заведении, - один лишь календарь да
ряды металлических картотечных ящиков и стеллажей с папками. Вполне
вероятно, что мебель куплена по случаю на барахолке, а у стула, на
который г-н Резон указал комиссару, одна ножка подвязана веревкой.
   - Вы его нашли?
   К счетоводу еще не совсем вернулось самообладание. Когда он закурил
сигарету, его волосатые руки немного дрожали, и Мегрэ заметил, что
кончики пальцев у него коричневые от табака.
   В этот кабинет, окна которого выходили во двор, почти не доносились
уличные шумы, разве только смутный гул. Здесь был другой мир. Г-н
Резон сидел без пиджака, на рубашке под мышками виднелись большие
пятна пота, плохо выбритое лицо тоже было покрыто потом.
   Мегрэ ни капли не сомневался в том, что у счетовода нет ни жены, ни
семьи, что живет он один в каком-нибудь мрачном логове в этом же
квартале и готовит себе еду на спиртовке.
   - Вы его нашли? - повторил г-н Резон свой вопрос. - Он жив?
   - Мертв.
   Г-н Резон благочестиво вздохнул, потупил взор.
   - Так я и подозревал. Что же с ним случилось?
   - Задушен.
   Счетовод внезапно вскинул голову, так же пораженный, как в свое
время Люкас на набережной Орфевр.
   - Его жена знает? А Антонио?
   - Я только сейчас с улицы Виктор-Массе. Антонио опознал труп. Я
хотел бы задать вам несколько вопросов.
   - Постараюсь ответить как можно точнее.
   - Вы не знаете, Эмиль Буле имел врагов? У г-на Резона были желтые
зубы и, наверное, дурно пахло изо рта.
   - Все дело в том, кого вы называете врагами. Конкуренты - да, были.
Кое-кто считал, что он слишком преуспевает. Ремесло у него трудное: в
этих кругах пощады не знают.
   - Чем вы объясните, что за несколько лет Буле сумел купить четыре
кабаре?
   Счетовод начал приходить в себя, держался теперь уже свободно и к
тому же очутился в своей стихии.
   - Хотите знать мое мнение? Лично я объясняю это тем, что господин
Буле вел дело так, как если бы он владел, ну, скажем, бакалейной
лавочкой. Он был человек серьезный.
   - Вы хотите сказать, что он не пользовался своим товаром? - не
удержался от иронии комиссар. Собеседник почувствовал намек.
   - Если вы имеете в виду Леа, то заблуждаетесь: я ей в отцы гожусь.
Почти все они делятся со мной своими тайнами, рассказывают о своих
затруднениях...
   - И просят у вас аванс?
   - Они постоянно нуждаются в деньгах.
   - Если я правильно понял, у Буле были с ними исключительно деловые
отношения?
   - Безусловно. Он любил жену, семью. Жил скромно: у него не было ни
машины, ни загородного дома, ни виллы на берегу моря. Он не швырял
деньгами, не пытался ни на кого произвести впечатление. Это редкое
явление в его ремесле. Он мог бы добиться успеха в любом торговом
деле.
   - Значит, конкуренты были недовольны им?
   - Не настолько, чтобы убить. Что же касается преступного мира, то
господин Эмиль сумел заставить уважать себя.
   - С помощью докеров?
   - Вы говорите о Мазотти? Уверяю вас, в убийстве он не замешан.
Просто он отказался платить и, чтобы образумить молодчиков, пригласил
нескольких крепких парней из Гавра. Этого оказалось достаточно.
   - Где они сейчас?
   - Уже две недели, как вернулись к себе домой. Инспектор, который
занимался делом Мазотти, разрешил им уехать.
   Он говорил о Люкасе.
   - Господин Буле считал необходимым соблюдать порядок. Вы можете
расспросить своих коллег из отдела борьбы с наркотиками: они бывают на
Монмартре почти еженощно и знают, чего стоит каждый.
   Неожиданная мысль мелькнула в голове Мегрэ. Вы разрешите
воспользоваться телефоном?
   Он позвонил домой доктору Морелю, которому утром забыл задать один
вопрос.
   - Скажите, доктор, не могли бы вы еще до результата анализов
сказать приблизительно, через какое время после приема пищи был убит
Буле?.. Как?.. Нет, я не требую точного ответа... Ну, в пределах часа,
да... Я знаю, что по содержимому желудка... Он обедал в во-, семь
вечера... Как вы говорите?... Между полуночью и часом ночи?..
Благодарю вас.
   Одна крохотная клеточка заполнилась.
   - Насколько я понимаю, господин Резон, по вечерам вы не работаете?
   Холостяк-счетовод чуть ли не с отвращением затряс головой.
   - Нога моя никогда не переступала порога кабаре. Это не входит в
мои обязанности.
   - Я думаю, хозяин держал вас в курсе своих дел?
   - В общем, да.
   - Что значит - в общем?
   - Ну то, к примеру, что он не посвящал меня в свои замыслы... Когда
он купил "Пари-Стрип", чтобы поставить там управляющим своего шурина,
я узнал об этом лишь накануне подписания бумаг... Он был не из
болтливых.
   - А он ничего не говорил вам о встрече, которая должна была
состояться у него во вторник вечером?
   - Ни единого слова... Я сейчас попытаюсь дать вам понять, как
ведутся у нас дела. Я бываю здесь утром и днем... По утрам почти
всегда один. Во второй половине дня приходил хозяин с Адой, она
служила у него секретаршей.
   - Где его кабинет?
   - Пойдемте покажу.
   Кабинет хозяина находился в глубине коридора и был едва ли
просторнее и ничуть не роскошнее того, откуда вышли Мегрэ и Резон. В
углу - столик с пишущей машинкой. Несколько ящичков с картотекой. На
стенах фотографии Марины и детей. Еще одна фотография - блондинка с
грустными глазами, первая жена Буле - как предположил Мегрэ.
   - Меня он вызывал, только когда я был нужен. Я занимался
исключительно передачей заказов и оплатой счетов...
   - Стало быть, вы осуществляли все платежи? Включая те, когда деньги
передавались из рук в руки?
   - Что вы хотите этим сказать?
   Если бы даже Мегрэ никогда не служил в отделе светской жизни, он
все равно так же хорошо знал бы нравы ночных заведений.
   - Я предполагаю, что во избежание налогов некоторые дела
улаживаются наличными, без надлежащего оформления.
   - Если вы позволите возразить вам, господин Мегрэ, я скажу, что вы
заблуждаетесь. Я знаю, существует мнение, будто в нашем ремесле так и
поступают и это-дело нетрудное. Но, честное слово, господин Буле
отличался от своих коллег именно убеждением - я уже говорил вам об
этом, - что все должно быть по правилам.
   - В ваши обязанности входило составление деклараций о доходах?
   - И да, и нет. Я хранил у себя счета, подытоженные на текущий день,
и в нужный момент передавал их адвокату.
   - Предположим, Буле вдруг потребовалась некая весьма значительная
сумма, ну, полмиллиона старых франков.
   - Очень просто: он взял бы их в кассе одного из кабаре, а взамен
оставил расписку...
   - И он брал?
   - Такие большие суммы - нет. Брал сто тысяч, ну, двести тысяч
франков.
   - Выходит, ему не было никакого смысла идти за деньгами в банк?
   - Погодите. По утрам я здесь, и в сейфе всегда имеется приличная
сумма. Я ведь уношу в банк выручку предыдущего дня только около
полудня. Впрочем, к слову сказать, по утрам я никогда не видел
хозяина, поскольку он спал. По вечерам, как я уже говорил вам, он брал
деньги только в кассах "Лотоса", "Голубого экспресса" или "Сен-Троп".
А вот днем - совсем иное дело... Потребуйся ему полмиллиона франков в
середине дня, он, пожалуй, пошел бы в банк.
   - Именно так он и поступил двадцать второго мая. Эта дата ни о чем
вам не говорит?
   - Ни о чем.
   - По вашим документам не предполагалось никаких значительных выплат
в этот день или назавтра?
   Они вернулись в кабинет г-на Резона, и счетовод просмотрел реестры,
перевязанные черной тряпочкой.
   - Никаких, - заключил он.
   - Вы убеждены, что у вашего хозяина не было интимной связи?
   - Для меня эта гипотеза абсолютно невероятна.
   - Никто не шантажировал его? Вы можете проверить по банковским
ведомостям, не брал ли Буле таким же образом деньги и по другим чекам?
   Счетовод достал из картотеки какую-то ведомость, скользнул
карандашом вдоль колонки цифр.
   - В апреле ничего. В марте тоже. И в феврале. В январе опять же
ничего.
   - Достаточно.
   Итак, за последние месяцы Эмиль Буле взял деньги из банка один-
единственный раз. Именно этот чек продолжал тревожить комиссара. Он
чувствовал: что-то, возможно что-то важное, ускользает от него, и
мысли его крутились вокруг этого чека. Он повторил вопрос, который уже
задавал:
   - Вы убеждены, что ваш хозяин не производил расчетов из рук в руки?
   - Я не вижу, за что он мог бы платить таким образом. Знаю, в это
трудно поверить, но вы можете расспросить мэтра Гайара. В подобных
делах господин Буле был почти маньяк. Он считал, что именно в
коммерции нужно твердо держаться в рамках закона. Не забывайте также,
что нам не доверяют, полиция глаз с нас не сводит, и не только отдел
светской жизни, но и отдел борьбы с мошенничеством. Вот так-то!
Кстати, мне вспоминается одна история. Два года назад в "Сен-Троп"
инспектор обнаружил подмену виски в фирменных бутылках. Нет нужды
говорить вам, что такое практикуется во многих заведениях.
Естественно, акцизные чиновники ухватились за это. Господин Эмиль
поклялся, что ничего не знал. Вмешался его адвокат, и они сумели
доказать, что подменой ради собственной выгоды занимался бармен.
Хозяин все уладил, и опять же нет нужды говорить, что бармена
вышвырнули за дверь. В другой раз я видел господина Эмиля в еще
большем гневе. Он заметил среди посетителей "Голубого экспресса"
каких-то подозрительных типов. Когда привыкаешь к определенному кругу
людей, сразу замечаешь тех, кто пришел совсем не ради того, ради чего
пришли другие, понимаете? В этом случае полиции не пришлось
вмешиваться. Господин Эмиль сам рассказал им, что один новый музыкант
торговал наркотиками, правда на черной лестнице...
   - И Буле выкинул его вон?
   - В тот же вечер.
   - Как давно это произошло?
   - Да почти три года назад, еще раньше, чем история с барменом.
   - Где теперь музыкант?
   - Через несколько недель он покинул Францию и работает в Италии.
   Ничто из всего этого не объясняло историю с пятьюстами тысячами
франков, и еще меньше - смерть Буле, которого два дня и три ночи
прятали бог знает где, прежде чем подбросить на пустынную улицу,
идущую вдоль стены кладбища Пер-Лашез.
   - Ваши кабинеты сообщаются с кабаре?
   - Вот здесь.
   Счетовод открыл небольшую дверь, которую Мегрэ принял за дверцу
стенного шкафа. Пришлось зажечь свет, потому что за дверью царила
почти полная темнота, и тогда они увидели крутую винтовую лестницу.
   - Хотите спуститься?
   А почему бы и нет? Мегрэ последовал за г-ном Резоном по лестнице,
ведущей в комнату, где вдоль стен висели женские наряды, некоторые из
них были отделаны соломкой и искусственным жемчугом. На выкрашенном
серой краской туалетном столике громоздились баночки с кремом и
румянами, карандаши. В комнате витал сладковатый, тошнотворный запах.
   Здесь, перед тем как появиться в свете прожекторов, артистки меняли
свои городские платья на ту нелепую амуницию, в которой они выступали,
а мужчины в зале, чтобы полюбоваться ими, платили за шампанское в пять
или шесть раз дороже.
   Еще артистки должны были пройти - как эти сделали и г-н Резон с
Мегрэ - через своего рода кухоньку, отделявшую их уборную от зала.
   Несколько пучков солнечного света просачивались в зал через ставни.
Стены были сиреневого цвета, на полу валялись серпантин и разноцветные
бумажные шарики. Здесь чувствовался стойкий запах шампанского и
табака. В углу, возле зачехленных оркестровых инструментов, валялись
осколки разбитого бокала.
   - Уборщицы приходят сюда после полудня. По утрам они убирают
"Голубой экспресс". В пять вечера идут на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт, и
в результате к восьми все готово к приему гостей.
   Зрелище было удручающее - такое впечатление производит, к примеру,
зимой вид взморья с опустевшими виллами и закрытыми казино. Мегрэ
смотрел вокруг, словно все это должно было породить у него в голове
какую-то идею, помочь найти отправную точку.
   - Я могу выйти прямо отсюда?
   - Ключ от решетки наверху, но если вам угодно...
   - Не беспокойтесь.
   Он снова поднялся на антресоли, пожал потную руку г-на Резона и
почти тут же спустился по другой лестнице, выходящей во двор.
   После всего было истинным удовольствием увидеть мальчугана,
путающегося под ногами прохожих, вдыхать на ходу чудесный аромат,
доносящийся с овощного лотка.
   Мегрэ хорошо знал бар Джо, Джо-Кетчиста, как его называли. Он знал
этот бар уже двадцать лет, а может, и больше, там за это время
сменилось множество владельцев. Не потому ли, что находилось это
заведение в двух шагах и от площади Пигаль, и от площади Бланш, и от
тех улочек, по которым ночами неутомимо вышагивают тучи женщин?
   Бар раз десять закрывала полиция, но он тем не менее снова
становился местом сборища всяких подонков. Еще до Мазотти некоторые из
них тоже распростились здесь с жизнью.
   Однако в баре было спокойно, во всяком случае, в этот час. Обычная
для парижских баров обстановка- обитая цинковым железом стойка,
зеркала вдоль стен, высокие табуреты. В углу четверо мужчин играли в
белот, у стойки два штукатура - в халатах, с испачканными мелом лицами
- пили вино.
   Люкас был уже там, и хозяин, верзила в рубашке с засученными
рукавами, крикнул ему, увидев входящего комиссара:
   - А вот и ваш шеф! - Потом обратился к Мегрэ: - Что вам подать,
господин комиссар?
   Джо-Кетчист всегда держался насмешливо, даже во время самых
щекотливых допросов, а за время своей деятельности, которая, впрочем,
не повлекла за собой никаких репрессий, он подвергался допросам не
один раз.
   - Немного белого.
   По лицу Люкаса было видно, что он не узнал ничего интересного. Но
это не разочаровывало Мегрэ. Комиссар сам еще пребывал в той стадии,
когда, как он любил выражаться, только приноравливаешься.
   Четверо игроков в карты время от времени поглядывали на него скорее
иронически, чем боязливо. Чувствовалась некоторая ирония и в голосе
Джо, когда он полюбопытствовал:
   - Ну, так вы нашли его?
   - Кого?
   - Да ладно вам, господин комиссар! Не забывайте, что вы на
Монмартре, где новости распространяются быстро. Если три дня назад
исчез Эмиль, а вас видят бродящим по кварталу...
   - Что вы знаете об Эмиле?
   - Я? - Джо-Кетчист с наслаждением паясничал. - А что я могу знать?
Разве такие господа, такие добродетельные коммерсанты, как он,
посещают мое заведение?
   Это вызвало улыбку у игроков в карты, но комиссар потягивал трубку
и попивал вино, не давая вывести себя из равновесия. Самым серьезным
тоном он объявил:
   - Его нашли. Сегодня утром.
   - В Сене?
   - Нет, как раз - таки нет. Я мог бы сказать, что его нашли почти на
кладбище.
   - Он решил сэкономить на погребении? Это меня не удивляет. Но кроме
шуток, Эмиль мертв?
   - Уже три дня.
   На этот раз Джо нахмурил брови, совсем как утром Мегрэ.
   - Вы хотите сказать, что он мертв уже три дня, а нашли его только
сегодня утром?
   - Лежал на тротуаре на улице Рондо.
   - Где это?
   - Я же сказал - тупик, который идет вдоль кладбища Пер-Лашез.
   Игроки навострили уши: чувствовалось, что они удивлены не меньше,
чем хозяин бара.
   - Но не лежал же он там трое суток?
   - Его подбросили туда сегодня ночью.
   - Тогда, скажу вам, если хотите знать мое мнение, - здесь что-то не
вяжется. Погода-то стоит довольно жаркая, не правда ли? И держать у
себя в такое время покойника не так уж приятно. Кроме того, странный
квартал выбрали, чтобы подложить такой подарочек. Разве что какой-
нибудь чокнутый...
   - Скажите, Джо, вы можете хотя бы минутку быть серьезным?
   - Я серьезен, как папа римский, господин Мегрэ!
   - Мазотти был убит в тот момент, когда выходил от вас.
   - Вечно мне везет! Я уж думаю, не сделали ли это нарочно, чтобы
отобрать у меня лицензию.
   - Заметьте, мы не докучали вам.
   - Если не считать того, что три утра я провел у вашего инспектора,
- отпарировал Джо, кивнув на Люкаса.
   - Я не спрашиваю вас, знаете ли вы, кто стрелял.
   - Я ничего не видел. Я как раз спустился в погреб за бутылками.
   - Так это или нет, какая разница?.. Как по-вашему, Эмиль Буле мог
стрелять?
   Джо посерьезнел и, чтобы не задумываться, налил себе в бокал вина,
потом наполнил бокалы Мегрэ и Люкаса. Еще он бросил взгляд в сторону
игроков, словно хотел просить у них совета или дать им понять, в какое
положение попал.
   - Почему вы спрашиваете об этом именно меня?
   - Потому что вы один из тех, кто лучше других знает, что происходит
на Монмартре.
   - Репутация, которую мне создали... И все-таки это ему польстило.
   - Эмиль был дилетантом, - наконец проговорил он как бы нехотя.
   - Вы не любили его?
   - Не в этом дело. Лично я ничего не имел против него.
   - А другие?
   - Кто - другие?
   - Конкуренты. Мне говорили, что он намеревался перекупить другие
кабаре.
   - Ну и что?
   Мегрэ вновь вернулся к отправной точке.
   - Мог Буле убить Мазотти?
   - Я уже сказал вам, что он был дилетант. А дело Мазотти не для
таких, вы это знаете не хуже меня. И тем более его докеры не могли
пойти на такое.
   - Второй вопрос...
   - Сколько их у вас еще?
   - Возможно, это последний.
   Штукатуры слушали, подмигивая друг другу.
   - Давайте! Не знаю только, сумею ли ответить.
   - Вы сейчас сказали, что успех Эмиля не доставлял радости
конкурентам.
   - Чужой успех никогда не доставляет радости другим.
   - Но ведь речь идет о среде, где не шутят и где за все нужно дорого
платить.
   - Допустим. Дальше?
   - Не думаете ли вы, что Эмиль убит кем-нибудь из своих конкурентов?
   - На этот вопрос я вам уже ответил.
   - Разве?
   - Я ведь сказал, что не столь уж приятно держать у себя труп два
или три дня, особенно в такую погоду.
   Предположим так-люди, о которых вы говорите, из числа
чувствительных. Или еще - они достаточно осторожны, чтобы не
рисковать. Как его убили?
   Все равно в вечерних выпусках газет все будет расписано.
   - Он задушен.
   - В таком случае ответ будет еще более категоричным, и вы знаете
почему. Вот Мазотти - работка чистая. Если бы здешние заправилы
захотели убрать Эмиля, они поступили бы так же. Разве вы нашли тех,
кто свел счеты с Мазотти? Нет! И, несмотря на ваших осведомителей, не
найдете. А когда человека душат, держат у себя двое суток и
подбрасывают под кладбищенскую стену-это плохо пахнет, это случай
особый. Вот мой ответ на ваш второй вопрос.
   - Благодарю.
   - Не за что. Еще вопрос?
   Он держал бутылку наклоненной над бокалом.
   - Не сейчас.
   - Только не говорите мне, что вы рассчитываете прийти еще раз. Я
ничего не имею против вас лично, но в нашем ремесле желательно
видеться с вами не слишком часто...
   - Сколько я должен?
   - Сегодня мой черед. В тот день, когда я три часа отвечал на
вопросы вашего инспектора, он угостил меня кружкой пива и сандвичем.
   Выйдя на улицу, Мегрэ и Люкас долго молчали. Потом Мегрэ вдруг
поднял руку, чтобы остановить такси, и инспектору пришлось напомнить
ему, что они приехали на полицейской машине. Они отыскали ее, сели.
   - Ко мне, - пробурчал Мегрэ.
   У него не было никаких серьезных оснований завтракать вне дома. По
правде сказать, он еще не представлял себе, с какого конца браться за
дело. Разговор с Джо-Кетчистом, а он знал, Джо говорил чистосердечно,
дал ему одно - еще большую уверенность в том, о чем он думал с самого
утра.
   Да, действительно, Эмиль Буле был дилетант, который каким-то
удивительным образом вклинился в самую гущу Монмартра.
   И - любопытная вещь! - все наталкивало на мысль, что убит он тоже
дилетантом.
   - А ты? - спросил он Люкаса. Тот понял, о чем его спрашивают.
   - Три женщины хорошо известны торговцам квартала. Их называют
итальянками. Немного подтрунивают над старухой, над тем, как она
коверкает французский. Меньше знают Аду, она редко показывается в
лавках торговцев, ее видели лишь тогда, когда она проходила мимо в
обществе зятя. Люди, которых я расспрашивал, пока еще не знают о
случившемся. Семья держится так, словно они думают только о еде. Если
мясник не преувеличивает, то просто невероятно, что они еще могут
есть, выбирают лучшие куски... После полудня Марина отправилась гулять
в Антверпенский сквер, одной рукой катила коляску, другой вела
мальчика.
   - У них нет прислуги?
   - Приходящая, три раза в неделю.
   - Знаешь ее имя и адрес? Люкас покраснел.
   - К вечеру буду знать.
   - Что говорят еще?
   - Жена хозяина рыбной лавки сказала мне: "Всем хитрецам хитрец! -
Это, конечно, об Эмиле. - Женился на старшей сестре, когда ей было
девятнадцать. А заметив, что она начала полнеть, прибрал к рукам
младшую. Попомните мое слово, когда Ада, в свой черед, тоже
потолстеет, он отыщет в Италии еще одну сестру или какую-нибудь
кузину".
   Мегрэ уже думал об этом. Не в первый раз встречал он мужчину,
влюбленного в свояченицу.
   - Постарайся навести справки об Аде. Главным образом, узнай, нет ли
у нее дружка или любовника.
   - Вы думаете, шеф, у нее кто-нибудь есть?
   - Нет. Но пренебрегать нельзя ничем. Я хотел бы также побольше
узнать об Антонио. Если бы ты сегодня днем прогулялся на улицу
Понтье...
   - Идет.
   Люкас остановил машину около дома, где жил комиссар, и Мегрэ,
подняв голову, увидел в окне жену. Она едва заметно махнула ему рукой.
Он ответил ей тем же и стал подниматься по лестнице.



   Когда зазвонил телефон, Мегрэ, сидя с набитым ртом, сделал жене
знак взять трубку.
   - Алло!.. Откуда?.. Да, он завтракает... Я позову его.
   Насупив брови, он хмуро смотрел на нее.
   - Это Лекуэн...
   Мегрэ поднялся, продолжая жевать и захватив с собой салфетку, чтобы
вытереть рот. Последние пять минут он как раз думал о своем товарище
Лекуэне, начальнике отдела светской жизни, к которому намеревался
зайти сегодня во второй половине дня. Связи Мегрэ со средой Монмартра
и особенно площади Пигаль начинали ослабевать, у Лекуэна же в этом
смысле все было в полном порядке.
   - Алло!.. Да, слушаю тебя... Нет... Пустяки... Я как раз собирался
зайти к тебе...
   Шеф отдела светской жизни был по меньшей мере лет на десять моложе
Мегрэ; он жил неподалеку от бульвара Ришар-Ленуар, на бульваре
Вольтер, в квартире, где всегда царил кавардак, потому что у него было
не то шестеро, не то семеро детей.
   - У меня здесь сидит человек, которого ты, конечно, знаешь, -
говорил Лекуэн. - Он уже давно один из моих осведомителей, но
предпочитает не появляться на набережной Орфевр, а когда у него есть
какие-нибудь новости, приходит ко мне домой. Сегодня вышло так, что
его информация представляет интерес скорее для тебя. Разумеется, я не
знаю, чего она стоит. Что же касается его самого, то если отбросить
прикрасы, которые он охотно добавляет, потому что он своего рода
артист, доверять ему можно.
   - Кто это?
   - Луи Бубе, по прозвищу Микки, швейцар одного из кабаре.
   - Немедленно шли его ко мне.
   - Ничего, если он придет к тебе домой?
   Мегрэ быстро закончил завтрак, и когда у входной двери прозвучал
звонок, он с чашкой кофе, который ему только что подала жена, прошел в
гостиную.
   Он не видел этого человека много лет, но сразу узнал его. Впрочем,
иначе и не могло быть: Бубе существо необычное. Сколько лет ему
теперь? Комиссар попробовал подсчитать. Сам Мегрэ был еще довольно
юным инспектором, когда его гость уже служил на Монмартре рассыльным.
   С тех пор Бубе не вырос ни на мизинец. У него всегда был рост
мальчишки лет двенадцати - тринадцати и, что самое удивительное, такое
же лицо: худой лопоухий подросток с длинным острым носом и словно
растянутым в насмешке ртом, сделанным, казалось, из каучука.
   И только если смотреть вблизи, можно было заметить, что кожа у него
покрыта сеткой тонких морщин.
   - Сколько лет, сколько зим! - воскликнул Бубе, оглядываясь, с
кепкой в руках. - Вы помните "Триполи" и Тетун?
   Да, эти двое мужчин - Мегрэ и Бубе - были, с разницей в два-три
года, почти ровесниками.
   - Славное было времечко, а?
   Бубе говорил о пивной, существовавшей некогда на улице Дюперре,
неподалеку от "Лотоса", которая, равно как и ее хозяйка, пользовалась
известностью до войны.
   Тетун была пышная марселька, слыла хозяйкой лучшей южной кухни в
Париже и имела привычку встречать посетителей смачными поцелуями и
"тыкать" им.
   Это было традицией - придя в пивную, заглянуть к Тетун на кухню. У
нее можно было встретить самых неожиданных людей.
   - А помните толстяка Луи, владельца трех домов на Прованской улице?
А Эжена ле Борн? А красавчика Фернана, который потом снимался в кино?
   Мегрэ знал: бесполезно требовать от Микки, чтобы он перешел к делу.
Микки ломал комедию: он очень хотел поставлять полиции сведения, но на
свой лад, делая при этом вид, будто подобными вещами не занимается.
   Люди, о которых он говорил, были в те времена крупными тузами на
Монмартре, владельцами публичных домов, которые процветают и поныне, и
все эти господа захаживали к Тетун. Там они назначали свидания своим
адвокатам - у большинства это были светила парижской коллегии; кроме
того, поскольку заведение Тетун считалось модным, там можно было
встретить актрис и даже министров.
   - Тогда я играл на матчах по боксу...
   Еще одной отличительной особенностью Микки было отсутствие бровей и
ресниц, что придавало его лицу странное выражение.
   - С тех пор как вы стали важной персоной в уголовной полиции, вас
почти не встретишь на Монмартре. Вот господин Лекуэн, тот изредка
заглядывает. Мне случается мимоходом оказывать ему, как некогда вам,
небольшие услуги. Вы же знаете, сколько мы всего слышим...
   Он не добавил, что крайне нуждается в том, чтобы полиция закрывала
глаза на кое-какую его деятельность. Посетители "Лотоса", которые,
уходя, давали ему на чай, даже не подозревали, что Микки обделывает
еще и свои делишки.
   Иногда он шептал на ухо кому-нибудь из них: "Живые картины,
сударь?.."
   Он мог сказать эту фразу на десяти языках, сопровождая слова
многозначительным подмигиванием. После чего совал в руку мужчины адрес
ближайшей квартирки.
   Впрочем, это не бог весть какой грех. То, что смотрели там в
большой тайне, было, по сути дела, почти тем же самым, только чуть
более замшелым и мерзким, но, в общем, тем же самым спектаклем,
который предлагало любое кабаре на площади Пигаль. С той лишь
разницей, что "девочки" были не двадцатилетние, а чаще всего
сорокалетние, а то и постарше.
   - Ваш инспектор, маленький толстяк...
   - Люкас?
   - Да. Он вызывал меня недели три назад, после смерти Мазотти, но я
не знал ничего существенного. Микки подходил к делу потихоньку, на
свой манер.
   - Я ему сказал, что мой хозяин непричастен к делу, это уж точно, и
не ошибся. Теперь у меня есть верные сведения. Вы всегда относились ко
мне с пониманием, и я передам их вам, но, конечно, за ту цену, какую
они стоят. Поймите меня правильно, я говорю это не полиции, а
человеку, которого знаю много лет. Мы беседуем. Случайно вспомнили
Мазотти, а он, между нами говоря, совсем зарвался... Так вот, я лишь
повторяю вам то, что мне сказали. Не надо тратить силы и искать
стрелявшего на площади Пигаль. На Пасху... Когда в этом году была
Пасха?
   - В конце марта.
   - Прекрасно! Так вот, на Пасху Мазотти, этот жалкий проходимец,
полное ничтожество, который, однако, хотел, чтобы его считали за
человека, уехал в Тулон. Там он встретил красавицу Иоланду. Вы знаете,
кто она? Жена Маттеи. А Маттеи - главарь марсельской банды "Фальшивые
носы", она сумела совершить двадцать налетов, прежде чем дала сцапать
себя. Улавливаете? Маттеи в каталажке. Мазотти, считающий, что ему все
дозволено, вернулся в Париж с Иоландой... Теперь у меня нет надобности
дорисовывать вам картину. В Марселе еще оставались люди Маттеи, и двое
или трое из них приехали в Париж свести счеты.
   Это выглядело правдоподобно. Объясняло, как разворачивались события
на улице Фонтэн. Профессиональная работа, без сучка и задоринки.
   - Я подумал, может, вас это заинтересует, но адреса вашего не знал,
вот и зашел к вашему коллеге.
   Непохоже было, чтобы Микки собирался уходить, а это означало, что
он еще не все выложил или ждет вопросов. Мегрэ с невинным видом
осведомился:
   - Знаете новость?
   - Какую? - с той же искренностью полюбопытствовал его собеседник. И
тут же хитро улыбнулся: - Вы хотите поговорить о господине Эмиле? Я
вроде слышал, будто его нашли...
   - Вы были сейчас у Джо?
   - Не такие уж мы с ним друзья, но слухом земля полнится.
   - Куда больше, чем дело Мазотти, меня интересует, что случилось с
Эмилем Буле.
   - Но вот здесь, господин комиссар, скажу вам, что не знаю ничего.
Святая истина!..
   - Что вы думаете об Эмиле Буле?
   - То, что я уже сказал господину Люкасу, - что думают о нем все.
   - А именно?
   - Господин Эмиль вел дела на свой лад, но был порядочный человек.
   - Вы помните вечер вторника?
   - У меня довольно хорошая память.
   Микки все время улыбался, словно каждое его слово заслуживало
особого внимания, и еще у него была привычка без конца подмигивать.
   - Тогда не произошло ничего необычного?
   - Все зависит от того, что вы считаете необычным. Господин Эмиль,
как каждый вечер, пришел около девяти вместе с мадемуазель Адой, чтобы
проследить за подготовкой. Вы это знаете. Затем он отправился
взглянуть, что происходит в "Голубом экспрессе", и еще сходил на улицу
Нотр-Дам-де-Лоретт.
   - В котором часу он вернулся?
   - Минутку... Оркестр начал играть. Должно быть, уже миновало
десять. Заведение было еще пусто. В это время мы даем музыку погромче,
чтобы привлечь гостей: они ведь в основном приходят после театра или
кино.
   - Секретарша была с ним?
   - Нет. Вернулась домой.
   - Вы видели, как она вошла в дом?
   - Пожалуй, да. Я проводил ее взглядом: она красивая девушка, и я
всегда чуточку заигрываю с ней. Но поручиться я бы не мог.
   - А Буле?
   - Вернулся в "Лотос" позвонить.
   - Откуда вы знаете, что он звонил?
   - Мне сказала Жармена, гардеробщица. Телефон находится около
вешалки, в кабине за стеклянной дверью. Он набрал номер, но там не
ответили, и когда он вышел из кабины, вид у него был раздосадованный.
   - Почему это удивило гардеробщицу?
   - Потому что обычно по вечерам он звонил по телефону или в одно из
кабаре, или шурину, а там всегда отвечают. Мало того, минут через
пятнадцать он снова стал, звонить.
   - И снова безрезультатно?
   - Да. Он звонил кому-то, кого не было дома, и это, видимо, выводило
его из терпения. Между звонками он бродил по залу. Оглядел танцовщиц -
у них оказались несвежие платья, учинил разнос бармену. Дозвониться он
пытался несколько раз, а потом вышел на улицу подышать свежим
воздухом...
   - Он разговаривал с вами?
   - Вы же знаете, мой хозяин не любил много говорить. Он, бывало, и
раньше стоял этак у двери. Смотрел на небо, на проезжавшие мимо
машины, мог сказать, что сегодня, мол, будет полный сбор или
наоборот...
   - Он все же дозвонился?
   - Около одиннадцати.
   - И ушел?
   - Не сразу. Сначала снова постоял возле меня. Такая уж у него была
привычка. Раза два-три, я видел, вытаскивал из кармашка часы. Потом,
минут через двадцать, пошел вниз по улице Пигаль...
   - Короче говоря, у него было назначено свидание?
   - Я вижу, мы рассуждаем одинаково.
   - Мне говорили, что он почти никогда не пользовался такси.
   - Точно. После аварии он не любил автомобили. Предпочитал метро.
   - Вы уверены, что он пошел по улице Пигаль вниз, а не вверх?
   - Уверен.
   - Но если бы он намеревался поехать на метро, он пошел бы вверх.
   - На метро он обычно ездил, когда хотел взглянуть, что делается на
улице Берри.
   - В таком случае свидание скорее всего было назначено в том же
квартале.
   - Я даже решил, что он отправился в "Сен-Троп", на улицу Нотр-Дам-
де-Лоретт, но там его не видели.
   - Как вы думаете, у него была любовница?
   - Убежден, что нет.
   И, снова подмигнув, этот сморщенный подросток добавил:
   - Вы же знаете, в таких делах у меня есть некоторый опыт... В
какой-то степени это мое ремесло, не правда ли?
   - Где живет господин Резон? Вопрос удивил Микки.
   - Счетовод? Он уже не меньше тридцати лет живет в одном и том же
доме на бульваре Решешуар...
   - Один?
   - Ясное дело. У него тоже, уж поверьте мне, нет любовницы. И не
потому, что ему начхать на женщин. Просто его желания не соответствуют
его средствам, вот он и обходится тем, что тискает девочек, которые
приходят к нему в кабинет просить аванс.
   - Вы знаете, чем он занимается по вечерам?
   - Играет в бильярд, всегда в одном и том же кафе на углу
Антверпенского сквера. Он там чуть ли не чемпион.
   Еще одна версия, кажется, рассыпалась. И все же Мегрэ спросил, не
желая ничего оставлять невыясненным:
   - Откуда взялся этот господин Резон?
   - Из банка. Он, уж не ведаю сколько лет, служил кассиром в филиале
банка, где у хозяина был счет. Это на улице Бланш. Сдается мне, он
снабжал господина Эмиля информацией. А тот нуждался в верном человеке,
который вел бы бухгалтерию: в его ремесле легко проторговаться. Мне,
конечно, неизвестно, сколько хозяин положил этому счетоводу жалованья,
но, почитай, кругленькую сумму, если господин Резон оставил банк.
   Мегрэ снова и снова возвращался к вечеру вторника. Это становилось
каким-то наваждением. В конце концов перед его мысленным взором
явственно возник образ худощавого г-на Эмиля: вот он стоит под
светящейся вывеской "Лотоса", время от времени поглядывая на часы, вот
решительным шагом внезапно направляется вниз по улице Пигаль.
   Г-н Эмиль шел куда-то недалеко, иначе он спустился бы в метро - оно
находится всего в ста метрах. Если бы, несмотря на неприязнь к
автомобилям, ему потребовалось такси, он мог бы остановить его около
кабаре - они то и дело проезжают мимо.
   В мозгу Мегрэ вырисовывался своего рода план план небольшого
кусочка Парижа, к которому его велс все. Три кабаре Эмиля Буле
находились неподалеку од но от другого, и только "Пари-Стрип",
управляемое Антонио, составляло исключение.
   Буле со своими тремя итальянками жил на улице Виктор-Массе, совсем
рядом с "Лотосом".
   От бара Джо-Кетчиста, на пороге которого убили Мазотти, до "Лотоса"
почти рукой подать.
   Банк, где у Эмиля Буле был счет, едва ли находился дальше, и г-н
Резон, наконец, тоже проживал в этом квартале.
   Все это немного напоминало деревню, которую Эмиль покинул не так уж
давно и не без сожаления.
   - У вас есть какая-нибудь догадка, кто мог назначить ему свидание?
   - Клянусь вам... Помолчав, Микки добавил:
   - Я тоже думал об этом, из чистого любопытства. Люблю ясность. В
моем ремесле она необходима, верно?
   Мегрэ, вздохнув, поднялся. Больше вопросов у него не было.
Осведомитель дал ему кое-какие сведения, которых он не знал и мог бы
не узнать еще долго, но и они не объясняли смерти Буле, и тем более
почти невероятный факт, что его труп два дня и три ночи прятали,
прежде чем подкинуть под ограду кладбища Пер-Лашез.
   - Благодарю вас, Бубе. Выходя, коротышка бросил:
   - Вы по-прежнему не интересуетесь боксом?
   - А что?
   - Завтра будет встреча, об исходе которой у меня есть точная
информация. Если хотите...
   - Спасибо.
   Он не дал ему денег. Микки работал не за деньги, а в обмен на
известную снисходительность.
   - Если что-нибудь узнаю, позвоню.
   Примерно час спустя у себя в кабинете в уголовной полиции Мегрэ
что-то рисовал на листке бумаги, звонил в инспекторскую, требовал
прислать к нему Ла-пуэнта.
   Лапуэнту не пришлось дважды смотреть на шефа, чтобы узнать, как
обстоят дела. Никак! Мегрэ сидел угрюмый, неприступный, таким он
обычно бывал в самые плохие минуты расследования, когда не знаешь, с
какого конца браться, и хватаешься, сам ни во что не веря, за все
версии сразу.
   __- Пойдешь на бульвар Рошешуар, разузнаешь о некоем господине
Резоне. Это счетовод "Лотоса" и других заведений Эмиля Буле. Говорят,
господин Резон каждый вечер на Антверпенском сквере играет в бильярд в
кафе, не знаю, в каком, но ты его найдешь. Постарайся как можно
подробней расспросить об этом счетоводе, о его привычках. Особенно я
хотел" бы знать, был ли он в кафе во вторник вечером, в котором часу
ушел оттуда и в котором вернулся домой...
   - Иду, шеф.
   Люкас в это время занимался Адой и Антонио. Мегрэ, чтобы унять
нетерпение, опять погрузился в административные досье. К половине
пятого эта работа ему надоела, и он, надев пиджак, пошел выпить в
одиночестве кружку в пивной "У дофина". Он едва не заказал вторую, и
не потому, что его мучила жажда, а просто в пику своему другу Пардону,
который предписал ему воздерживание.
   Мысль, что он не может разобраться в деле Буле, приводила его в
ярость. Это становилось уже вопросом престижа. Перед его глазами то и
дело возникали одни и те же картины: Эмиль Буле в темно-синем костюме
стоит на пороге "Лотоса", возвращается в кабаре, звонит -
безрезультатно! - по телефону, ходит взад и вперед под безразличным
взглядом гардеробщицы, снова звонит, потом еще.
   Ада уже вернулась домой. Антонио занимается первыми посетителями на
улице Берри. Во всех четырех кабаре бармены расставляют бокалы,
бутылки, музыканты настраивают инструменты, девицы в грязных
комнатенках облачаются в безвкусные наряды, чтобы затем занять свои
места за маленькими столиками на одной ножке.
   Буле наконец дозвонился, поговорил, но ушел не сразу. Свидание
должно было состояться через какое-то время. Ему назначили
определенный час.
   Он снова выжидал у входа в кабаре, несколько раз вынимал из кармана
часы и вдруг направился вниз по улице Пигаль.
   Буле пообедал в восемь вечера. Согласно заключению врача, он умер
спустя часа четыре-пять, то есть между полуночью и часом ночи.
   "Лотос" он покинул в половине двенадцатого.
   Ему оставалось жить от получаса до полутора часов.
   Итак, он не имел отношения к смерти Мазотти. Те, кто остался из
корсиканской банды, Буле не знали, да у них и не было ни малейшего
повода убивать его.
   Наконец, никто из преступной среды не обстряпал бы это дело так,
как обстряпал его убийца: он задушил Буле и хранил труп двое суток,
чтобы потом с риском для себя подбросить на улицу Рондо.
   Аде ни о каком свидании зятя известно не было. Г-ну Резону тоже.
Антонио, как он заверяет, рассказал все, что знал. И даже Микки,
имевший неплохой шанс разобраться, пребывает в неведении.
   Мегрэ снова мрачно расхаживал по своему кабинету, сжимая зубами
черенок трубки, когда в дверь постучал Люкас. Вид у него был отнюдь не
торжествующий - нет, он не походил на человека, которому только что
улыбнулась удача.
   Мегрэ лишь молча взглянул на него.
   - Я не узнал почти ничего нового, патрон. Разве что одно - во
вторник вечером и ночью Антонио ни на минуту не покидал свое кабаре.
   Еще бы, черт побери! Это было бы слишком просто.
   - Я повидал его жену, она итальянка, ждет ребенка. Они занимают
нарядную квартирку на улице Понтье.
   Пустой взгляд комиссара обескураживал Люкаса.
   - Я же не виноват... Так вот, все их очень любят. Я поговорил с
привратницей, с поставщиками, с теми, кто живет рядом с кабаре. Потом
снова зашел на улицу Виктор-Массе. Попросил у счетовода - он сидел у
себя в кабинете - адреса нескольких артисток, которые выступают в
заведениях Эмиля Буле. Две из них еще спали, обе в одной и той же
гостинице.
   У Люкаса было такое ощущение, будто он разговаривает со стенкой,
тем более что Мегрэ время от времени поворачивался к нему спиной и
смотрел на Сену.
   - Еще одна живет в квартирке на улице Лепик, у нее ребенок и...
   Люкас растерянно замолчал, потому что комиссар казался очень
раздраженным.
   - Могу доложить вам лишь то, что узнал. Естественно, все дамочки в
какой-то степени ревниво относятся к Аде. Они считают, что рано или
поздно она стала бы любовницей своего зятя, но пока ничего подобного
не произошло. Из-за одного только Антонио это было бы нелегко...
   - Все?
   Люкас сокрушенно развел руками.
   - Что мне делать теперь?
   - Что хочешь.
   Мегрэ вернулся домой спустя добрый час, просидев, чертыхаясь, еще
какое-то время над этим дурацким проектом реорганизации, которая все
равно пройдет не так, как он наметит.
   Докладные записки, вечные докладные записки! У него спрашивают его
мнение. Его просят разработать детальный план. Потом большая часть его
докладных застревает в кабинетах начальства и о них больше не слышишь.
Слава богу, что хотя бы не принимают решений, противоположных тому,
которое он предложил!
   - Сегодня вечером я уйду... - ворчливым голосом объявил он жене.
   Она знала, что лучше ни о чем не расспрашивать. Мегрэ сел за стол и
стал смотреть телевизор, время от времени бормоча:
   - Глупо!
   Потом пошел в спальню сменить рубашку и галстук.
   - Не знаю, когда вернусь. Пойду на Монмартр в ночное кабаре.
   Он говорил с таким видом, словно пытался вызвать у жены чувство
ревности, и был раздосадован, увидев на ее лице улыбку.
   - Ты бы взял зонтик: по радио обещали грозу.
   В сущности, если у Мегрэ и было плохое настроение, то лишь по одной
причине: его не оставляло ощущение, что он пожинает плоды собственной
ошибки. Он был убежден, что в какой-то момент днем, - он не смог бы
точно определить, в какой именно, - он был на пути к истине.
   Кто-то сказал ему что-то весьма существенное. Но кто? Он повидал
сегодня столько народу!
   В девять часов он сел в такси, в девять двадцать остановился у
дверей "Лотоса", где его встретил Микки и, заговорщицки подмигнув,
откинул перед ним красную бархатную портьеру.
   Музыканты в белых смокингах еще не заняли свои места и болтали в
углу. Бармен за стойкой протирал бокалы. Красивая рыжая девица в
платье с глубоким декольте подравнивала в сторонке ногти.
   Никто не спрашивал Мегрэ, зачем он пришел, словно все всё знали. На
него лишь поглядывали с любопытством.
   Официанты расставляли на столах ведерки с шампанским. Из комнаты в
глубине зала вышла Ада в темном костюме, с блокнотом и карандашом в
руке, заметила Мегрэ и, немного поколебавшись, направилась к нему.
   - Брат посоветовал мне открыть кабаре, - проговорила она с
некоторым смущением. - По правде говоря, никто из нас не знает толком,
что надо делать. Кажется, по случаю траура не принято закрывать.
   Глядя на ее блокнот и карандаш, комиссар спросил:
   - Чем вы намеревались заняться?
   - Тем же, чем занимался в этот час каждый вечер мой зять. Уточнить
с барменами и метрдотелями запасы шампанского и виски. Потом
организовать переход артисток из одного кабаре в другое. Какая-нибудь
из них, как всегда, не явится. Каждый вечер приходится в последний
момент производить замены. Я уже побывала в "Голубом экспрессе"...
   - Как чувствует себя ваша сестра?
   - Ужасно подавлена. Это счастье, что Антонио весь день провел у
нас. Приходили из похоронного бюро. Завтра утром тело должны перевезти
домой. Телефон не умолкает ни на минуту. А тут еще нужно заняться
рассылкой уведомлений...
   Ада не теряла головы и, разговаривая, продолжала следить за
приготовлениями в зале, как это делал бы Буле. Она даже прервала
разговор, чтобы бросить молодому метрдотелю:
   - Нет, Жармен, класть в ведерки лед еще рано...
   Новичок, наверно.
   Мегрэ на всякий случай спросил:
   - Он оставил завещание?
   - Нам ничего не известно, и это во многом усложняет наши дела: мы
не знаем, какие меры принимать...
   - У него был нотариус?
   - Понятия не имею. Скорее всего нет. Я позвонила его адвокату мэтру
Жану Шарлю Гайару, но того не оказалось дома. Он сегодня спозаранку
уехал в Пуатье на защиту и вернется поздно вечером.
   Кто уже говорил ему об адвокате? Мегрэ покопался в памяти и вытянул
наконец оттуда малопривлекательный образ г-на Резона, сидящего в своем
маленьком кабинетике на антресолях. О чем тогда шла речь? Мегрэ
спросил, не производятся ли некоторые расчеты из рук в руки, чтобы
избежать налогов...
   Мегрэ восстановил цепочку разговора. Счетовод заверил, что г-н
Эмиль не принадлежал к числу людей, склонных к мошенничеству и
рискующих своим добрым именем, что он придерживался правила все делать
в рамках закона и его налоговые декларации составлялись адвокатом.
   - Вы думаете, ваш зять мог обратиться к нему по поводу завещания?
   - Он во всем советовался с ним. Не забывайте, на первых порах Эмиль
совсем не разбирался в делах. Когда он открыл "Голубой экспресс",
соседи подали на него в суд, не знаю, за что. Возможно, музыка мешала
им спать.
   - Где он живет?
   - Мэтр Гайар? На улице Лабрюйера, небольшой особняк в середине
улицы.
   Улица Лабрюйера. Не более чем в пятистях метрах от "Лотоса"! Чтобы
попасть туда, достаточно спуститься по улице Пигаль, пересечь Нотр-
Дам-де-Лоретт и немного ниже повернуть налево.
   - Ваш зять часто виделся с ним?
   - Один-два раза в месяц.
   - Вечерами?
   - Нет, днем. Чаще всего после шести, когда мэтр Гайар возвращался
из Дворца правосудия.
   - Вы сопровождали зятя? Она помотала головой: нет.
   Возможно, это было смешно, но комиссар уже не выглядел брюзгой.
   - Я могу позвонить?
   - Вы хотите подняться наверх или позвоните из кабины?
   - Из кабины.
   Так же, как Эмиль Буле, с той лишь разницей, что покойный начал
звонить только около десяти вечера. Сквозь стекло Мегрэ увидел
гардеробщицу Жермену, которая расставляла в старой коробке от сигар
розовые картонные карточки.
   - Алло! Квартира мэтра Гайара?..
   - Нет, сударь. Это аптека Леко.
   - Извините.
   Должно быть, он ошибся, когда набирал номер. Мегрэ набрал снова,
более внимательно, и услышал отдаленные гудки. Прошла минута, другая,
но никто не ответил.
   Трижды он заново набирал номер, и все безрезультатно. Выйдя из
кабины, он поискал глазами Аду. В конце концов он нашел ее в каморке,
где переодевались две женщины. Они не обратили на него ни малейшего
внимания и даже не попытались прикрыть голые груди.
   - Мэтр Гайар холостяк?
   - Не знаю. Я никогда не слышала о его жене. Но возможно, он женат.
Мне не приходилось бывать у него.
   Немного погодя, стоя у двери, Мегрэ расспрашивал Микки:
   - Вы знаете Жана Шарля Гайара?
   - Адвоката? Слышал это имя. Три года назад он защищал Большого
Люсьена, и того оправдали...
   - Он также адвокат вашего хозяина.
   - Это меня не удивляет. Он слывет докой.
   - Вы не знаете, он женат?
   - Простите меня, господин Мегрэ, но он не из числа моих клиентов, и
при всем своем огромном желании я ничего вам не могу сказать.
   Комиссар вернулся в кабину, снова позвонил, и снова безрезультатно.
   Тогда он наудачу набрал номер Шаванона, члена суда, которого знал с
незапамятных времен, и ему повезло- тот оказался дома.
   - Это Мегрэ... Нет, у меня в кабинете не сидит клиент для вас.
Впрочем, я не на набережной Орфевр. Я хотел бы кое-что узнать. Вы
знакомы с Жаном Шарлем Гайаром?
   - Как и со всеми остальными. Встречаюсь с ним во Дворце правосудия,
однажды нам довелось завтракать вдвоем. Но этот господин слишком
важная персона для такой мелкой сошки, как я.
   - Он женат?
   - Думаю, да. Впрочем, подождите... Да, я уверен в этом. Он женился
вскоре после войны на какой-то не то певичке, не то танцовщице из
"Казино де Пари". Вот, пожалуй, все, что я могу сказать.
   - Вы никогда не видели ее? Не бывали у него дома?
   - Меня туда не приглашали.
   - Они не разведены? Живут вместе?
   - Насколько мне известно, да.
   - Вы знаете, она сопровождает его, когда он едет на защиту в
провинцию?
   - Почти никогда.
   - Благодарю вас.
   Комиссар снова тщетно пытался дозвониться на улицу Лабрюйера, и
гардеробщица смотрела на него со все большим любопытством.
   Наконец он решился покинуть "Лотос" и, кивнув Микки, стал медленно
спускаться по улице Пигаль. На улице Лабрюйера он сразу же нашел
особняк, который, в общем, оказался обычным небольшим жилым домом-
таких много в провинции, и они еще сохранились в некоторых районах
Парижа.
   Все окна были темны. На медной табличке значилось имя адвоката.
Мегрэ нажал кнопку, которая находилась под табличкой, и за дверью
послышался звонок.
   Никакого отклика. Он позвонил во второй раз, в третий, и все так же
тщетно, как и по телефону.
   Почему он перешел на другую сторону улицы, чтобы окинуть взглядом
весь дом?
   В тот момент, когда Мегрэ поднял голову, в темном окне на втором
этаже одна из занавесок колыхнулась, и он мог бы поклясться, что
заметил там чье-то лицо.



   Казалось, что Мегрэ разыгрывает роль владельца ночных кабаре и,
несмотря на различие в ширине плеч и весе, старается вообразить себя
Эмилем Буле. Неторопливо прохаживался он по нескольким улочкам,
составлявшим мир бывшего помощника метрдотеля Трансатлантической
компании, и, по мере того как шли часы, улочки эти меняли свой облик.
Одна за другой зажигались неоновые вывески, на порогах ночных
заведений появлялись швейцары в форме с галунами.
   Не только звуки джаза, доносившиеся из кабаре, уже по-иному
сотрясали воздух, но и прохожие стали иными. Ночные такси начали
подвозить клиентов, и какая-то новая девица уже вышагивала из темноты
в свет вывесок и обратно.
   Женщины окликали его. Он шел, заложив руки за спину. Г-н Эмиль тоже
ходил, заложив руки за спину? Но уж, во всяком случае, не дымил
трубкой. Он сосал мятные конфетки.
   Мегрэ спустился по улице Нотр-Дам-де-Лоретт до "Сен-Троп". Некогда
он знавал здесь заведение под другой вывеской, и тогда оно было
любимым местом встреч "дам в смокингах".
   Так ли уж изменился Монмартр? Да, ритмы оркестров были иные. Больше
появилось неоновых вывесок и реклам, но люди напоминали прежних. Лишь
некоторые изменили амплуа, как, например, швейцар "Сен-Троп", дружески
поздоровавшийся с Мегрэ.
   Это был седобородый великан, русский эмигрант, который много лет в
другом кабаре квартала красивым басом пел старинные романсы своей
родины, аккомпанируя себе на балалайке.
   - Вы помните вечер последнего вторника?
   - Я помню все вечера, которые даровал мне Господь! - выспренне
ответил старый генерал.
   - В тот вечер ваш хозяин приходил сюда?
   - В половине десятого с красивой барышней.
   - Вы хотите сказать-с Адой? А потом он не возвращался один?
   - Клянусь святым Георгием, нет!
   Почему святым Георгием? Мегрэ вошел, окинул взглядом бар, круглые
столики на одной ножке, за которыми, окутанные оранжевым светом,
сидели первые посетители. Похоже, о его приходе уже предупредили,
потому что персонал - метрдотель, музыканты и танцовщицы- следили за
ним глазами, в которых читалось любопытство и тревога одновременно.
   Пробыл ли Буле здесь дольше? Мегрэ пошел обратно, у двери "Лотоса"
снова кивнул Микки, затем - девушке-гардеробщице и попросил у нее
жетон.
   В застекленной кабине он еще раз - и опять безуспешно! - попытался
дозвониться на улицу Лабрюйера.
   Потом он заглянул в "Голубой экспресс", внутреннее убранство
которого напоминало пульмановский вагон. Оркестр там играл так
оглушительно, что Мегрэ тут же поспешил уйти и, погрузившись в
спокойствие и темноту другого конца улицы Виктор-Массе, дошел до
Антверпенского сквера, где были открыты всего два кафе.
   То, что находилось под вывеской "Кружка пива из Антверпена",
напоминало старую провинциальную пивнушку. У окон завсегдатаи играли в
карты, в глубине можно было увидеть бильярд, вокруг которого не спеша,
почти торжественным шагом ходили двое мужчин.
   Один из них был г-н Резон. Пиджак он снял. Его толстопузый партнер
в зеленых подтяжках держал в зубах сигару.
   Мегрэ не вошел, остановившись на пороге, словно это зрелище
заворожило его; на самом же деле он думал о другом и вздрогнул, когда
чей-то голос произнес рядом:
   - Добрый вечер, шеф.
   Это был Лапуэнт, получивший задание заняться счетоводом. Он
пояснил:
   - А я как раз собирался домой. Я выяснил, что он делал во вторник
вечером. Из кафе ушел в четверть двенадцатого. Позже половины
двенадцатого он никогда не задерживается. Меньше чем через десять
минут был уже дома. Привратница убеждена в этом. Именно в этот вечер
она долго не ложилась спать: поджидала из кино мужа и дочь. Она
видела, как господин Резон вернулся, и уверяет, что больше он не
выходил.
   Юный Лапуэнт был сбит с толку, потому что Мегрэ, казалось, не
слушал его.
   - У вас есть новости? - рискнул спросить он. - Мне остаться с вами?
   - Нет. Иди спать.
   Комиссар предпочел снова начать свой обход в одиночестве, опять
вошел в "Голубой экспресс" как раз в тот момент, когда там открывали
занавес, и бросил взгляд в глубь зала, как иные посетители, которые,
прежде чем войти, хотят убедиться, что они найдут здесь то, что ищут.
   Потом - снова "Лотос". Снова Микки, занятый таинственным разговором
с двумя американцами, - должно быть, он сулил им запрещенные
развлечения, - подмигнул ему.
   Теперь Мегрэ не нужно было просить жетон для телефона, и звонок -
уже не в первый раз! - опять зазвучал в доме, который внешне отныне
был знаком Мегрэ и в котором, - он был убежден, - колыхнулась тогда
занавеска.
   Он даже растерялся немного, когда ему ответил мужской голос:
   - Слушаю.
   Мегрэ уже не надеялся больше на это.
   - Мэтр Жан Шарль Гайар?
   - Да, это я. Кто говорит?
   - Комиссар Мегрэ из уголовной полиции. Молчание. Потом несколько
нетерпеливо:
   - Так. Я слушаю.
   - Простите, что беспокою вас в такое время.
   - Вы чудом застали меня. Я только сейчас вернулся машиной из Пуатье
и перед сном просматривал корреспонденцию.
   - Могли бы вы принять меня на несколько минут?
   - Вы звоните с набережной Орфевр?
   - Нет, я в двух шагах от вас.
   - Я вас жду.
   Все тот же Микки у двери, еще более оживленная улица, женщина,
которая вынырнула из какого-то закоулка и положила ладонь на руку
комиссара, но внезапно отпрянула, узнав его.
   - Не обижайтесь, - выдохнула она.
   Наконец, словно оазис, он обрел тишину и покой на улице Лабрюйера,
где перед домом адвоката стояла длинная американская машина нежно-
голубого цвета. Над дверью горела лампочка. Мегрэ одолел ступеньки,
ведущие к двери, и прежде чем успел нажать на кнопку звонка, она
отворилась, и он увидел холл, выстланный белыми плитами.
   Жан Шарль Гайар был так же высок, так же широкоплеч, как и русский
швейцар в "Сен-Троп". Лет сорока пяти, розовощекий, крепкий, словно
игрок в регби, он, должно быть, состоял прежде из одних мускулов и
лишь недавно начал обрастать жирком.
   - Входите, комиссар.
   Адвокат закрыл дверь, провел гостя по коридору к себе в кабинет -
довольно просторную комнату, обставленную комфортабельно, но без
кричащей роскоши, и освещенную только лампой под зеленым абажуром,
которая стояла на столе, частью заваленном только что распечатанными
письмами.
   - Садитесь, пожалуйста. У меня был утомительный день, к тому же в
дороге я попал в сильную грозу, и это задержало меня.
   Мегрэ завороженно смотрел на левую руку своего собеседника: на ней
не хватало четырех пальцев. Остался только большой.
   - Я хотел бы задать вам несколько вопросов по поводу одного из
ваших клиентов.
   Адвокат проявил беспокойство? Или просто интерес? Трудно сказать. У
него были голубые глаза и светлые волосы, стриженные ежиком.
   - Если это не профессиональная тайна... - проговорил он.
   Он сел напротив комиссара, правой рукой поигрывая пресс-папье из
слоновой кости.
   - Сегодня утром обнаружили тело Буле.
   - Буле? - переспросил адвокат, словно отыскивая это имя в недрах
своей памяти.
   - Хозяин "Лотоса" и других кабаре.
   - А-а... Да-да, знаю.
   - Он недавно приходил к вам, не так ли?
   - Смотря по тому, что вы называете недавно.
   - Во вторник, например.
   - Во вторник на этой неделе?
   - Да.
   Жан Шарль Гайар покачал головой.
   - Если и приходил, то в мое отсутствие. Возможно, он был, когда я
еще не вернулся из Дворца правосудия. Надо спросить завтра у моей
секратарши.
   И, глядя Мегрэ прямо в глаза, он, в свой черед, задал вопрос:
   - Вы говорите, тело его обнаружили. Сам факт вашего появления здесь
свидетельствует о том, что делом занимается полиция... В таком случае,
речь, по-видимому, идет о насильственной смерти?
   - Он задушен.
   - Странно.
   - Почему?
   - Потому что, несмотря на свое ремесло, он был славный человек, и я
не думал, что у него имелись враги. Правда, он был всего лишь одним из
моих многочисленных клиентов.
   - Когда вы видели его в последний раз?
   - Смогу ответить вам точно. Минутку.
   Гайар встал, прошел в соседний кабинет, зажег там свет, покопался в
каком-то ящике и вернулся с красным блокнотом в руке.
   - Моя секретарша записывает все мои встречи. Подождите.
   Он листал блокнот с конца, шепча про себя имена. Пролистал таким
образом страниц двадцать.
   - Вот! Двадцать второго мая, в пять часов. Еще я вижу пометку о
другом визите - восемнадцатого мая в одиннадцать часов утра.
   - Вы не виделись с ним с двадцать второго мая?
   - Насколько помнится, нет.
   - И он не звонил вам?
   - Если он звонил сюда, то с ним могла разговаривать только моя
секретарша, и только она сможет ответить вам на этот вопрос. Она будет
здесь завтра в девять.
   - Вы вели все дела Буле?
   - Смотря, что вы называете "всеми делами"? - И адвокат добавил,
улыбаясь: - Коварный вопрос. Я отнюдь не посвящен во всю его
деятельность.
   - Но кажется, именно вы составляли его налоговые декларации?
   - Вот на этот вопрос я не вижу причины не ответить. Да, верно, Буле
был не очень-то образован и не мог делать это сам. - Гайар снова
помолчал, затем уточнил: - Добавлю: он никогда не просил меня
жульничать. Конечно, как и все налогоплательщики, он старался платить
как можно меньше, но не преступая закона. Иначе я не стал бы вести его
дела.
   - Вы упомянули о визите, который он нанес вам восемнадцатого мая. А
накануне ночью неподалеку от "Лотоса" был убит некий Мазотти.
   Гайар невозмутимо закурил сигарету, протянул Мегрэ серебряный
портсигар, но, увидев, что тот достал трубку, отвел руку.
   - Не вижу никакой причины скрывать от вас, что заставило его
прийти. Мазотти пытался шантажировать Буле, и тот, дабы отвязаться от
него, заручился поддержкой трех-четырех здоровяков из своего родного
Гавра.
   - Да, я знаю.
   - Узнав о смерти Мазотти, он понял, что полиция будет его
допрашивать. Ему нечего было скрывать, но он боялся, как бы имя его не
попало в газеты.
   - И он просил у вас совета?
   - Совершенно верно. Я сказал ему, чтобы он отвечал со всей
искренностью. Причем убежден: он так и поступил. Если я не ошибаюсь,
вторично он был вызван на набережную Орфевр двадцать второго или
двадцать третьего мая, и он снова пришел посоветоваться со мной перед
этим визитом. Надеюсь, его не заподозрили? На мой взгляд, это было бы
ложным шагом.
   - Вы уверены, что он снова не приходил к вам на этой неделе, во
вторник, например?
   - Абсолютно уверен и еще раз повторяю: имей эта встреча место, она
была бы записана в блокноте секретарши. Вот, взгляните сами.
   Он протянул блокнот комиссару, но тот не коснулся его.
   - Вы были дома во вторник вечером? Теперь уже адвокат нахмурился.
   - Это начинает напоминать допрос, - заметил он, - и, признаюсь, я
уже думаю, что у вас на уме. Пожав плечами, он тем не менее улыбнулся.
   - Покопавшись в памяти, я, разумеется, мог бы вспомнить, чем
занимался во вторник. Большинство вечеров я провожу здесь, у себя в
кабинете: это ведь единственное время, когда я могу спокойно
поработать. По утрам один за другим идут клиенты. После обеда я
зачастую во Дворце правосудия...
   - Вы обедали не в городе?
   - Я почти никогда не обедаю в городе. Я, видите ли, не светский
адвокат.
   - И все-таки во вторник вечером?..
   - Сегодня пятница, не так ли? Вернее, суббота, поскольку уже
перевалило за полночь. Сегодня на рассвете я уехал в Пуатье.
   - Один?
   Похоже, вопрос удивил Гайара.
   - Один, разумеется, я ведь ездил туда на защиту. Вчера я не покидал
своего кабинета весь вечер. Насколько я понимаю, вам нужно мое алиби?
   Он сохранял легкий, иронический тон.
   - Мне любопытно другое: почему алиби нужно на вечер вторника, в то
время как смерть настигла моего клиента, если я правильно вас понял,
этой ночью. Ну, ладно. Я, как и бедный Буле, в делах педантичен.
Четверг - не выходил. В среду вечером... Посмотрим! В среду я работал
до десяти часов, а потом пошел прогуляться около дома, так как у меня
немного разболелась голова. Что же касается вторника... После полудня
я защищал в гражданском суде. Путаное дело, которое тянется уже три
года, и конца ему не видно. Потом вернулся домой пообедать...
   - Вы обедали с женой?
   Гайар остановил на комиссаре тяжелый взгляд и отчеканил:
   - Да, с женой.
   - Она дома?
   - Наверху.
   - Она уходила сегодня вечером?
   - Практически она никогда не выходит - по здоровью. Моя жена уже
много лет больна и очень страдает.
   - Простите.
   - Ничего. Итак, мы пообедали. Я, как обычно, спустился сюда, в
кабинет. Так! Я здесь. Я устал на защите. Сел в машину, решил часок-
другой побыть за рулем, развеяться, это со мной иногда бывает. Когда-
то я много занимался спортом, и мне не хватает свежего воздуха.
Проезжая по Елисейским полям, я увидел, что там идет один русский
фильм, который мне хвалили...
   - Короче, вы пошли в кино.
   - Совершенно верно. Вы видите, никакой тайны. После кино я зашел к
"Фуке" пропустить стаканчик до возвращения.
   - Никто вас не ждал?
   - Никто.
   - Никто не звонил вам по телефону? Казалось, адвокат снова роется в
своей памяти.
   - Нет. Нет. Мне пришлось выкурить перед сном одну или две сигареты,
иначе я с трудом засыпаю. А теперь позвольте сказать вам, что я весьма
удивлен.
   Наступила очередь Мегрэ разыгрывать чистосердечие.
   - Чем?
   - Я ожидал, что вы будете расспрашивать меня о моем клиенте. Вы же
расспрашиваете обо мне, о том, как я провожу время. Я мог бы счесть
себя оскорбленным.
   - И я на самом деле пытаюсь восстановить, где и как провел свой
последний вечер Эмиль Буле.
   - Не понимаю.
   - Он был убит не этой ночью, а в ночь со вторника на среду.
   - Но вы же сказали...
   - Я сказал, что тело обнаружили сегодня утром.
   - Выходит, со вторника оно... С видом послушного ребенка Мегрэ
согласно кивал головой. Казалось, он олицетворяет самое откровенность.
   - Почти наверняка установлено, что во вторник вечером у Буле была
назначена встреча. Возможно, встреча в этом же квартале.
   - И вы вообразили, что он приходил ко мне? Комиссар рассмеялся.
   - Я вовсе не обвиняю вас в том, что вы задушили своего клиента.
   - Он задушен?
   - Таково медицинское заключение. Было бы слишком долго перечислять
вам все признаки, подтверждающие это. Он имел обыкновение приходить к
вам за советом.
   - Я не принял бы его в полночь.
   - Он мог находиться в затруднительном положении. Ну, к примеру,
кто-нибудь шантажировал его.
   Гайар закурил новую сигарету и медленно, выпустил дым.
   - Если судить по его чековой книжке, совсем недавно он снял со
счета в банке весьма солидную сумму.
   - Могу я узнать сколько?
   - Полмиллиона старых франков. А это не в его правилах. Обычно в
случае надобности он брал наличными в кассе одного из кабаре.
   - А это - единственный раз?
   - Насколько нам известно, да. Точно я буду знать завтра, когда
проверят его счет в банке.
   - И все-таки я не понимаю, какова в этом деле моя роль.
   - Сейчас. Предположим, он однажды уступил, и его снова решили
шантажировать, назначили ему встречу в ночь со вторника на среду. Ему
могла прийти в голову мысль посоветоваться с вами. Возможно, он много
раз звонил вам в течение вечера, пока вы были в кино. Кто подходит к
телефону, когда вас нет дома?
   - Никто.
   И так как Мегрэ казался удивленным, добавил:
   - Моя жена, как я уже сказал вам, больна: нервная депрессия,
которая продолжает прогрессировать. Кроме того, она страдает
полиневритом, и врачи бессильны помочь ей. Она почти не спускается со
второго этажа, и при ней всегда под видом горничной находится
медицинская сестра. Жена не знает об этом. Телефон наверху я снял.
   - А прислуга?
   - Их две, и они спят на третьем этаже. Что же касается вашего
вопроса, который теперь мне понятнее, то лично я не представляю себе,
объектом какого шантажа мог бы стать мой клиент, больше того, сам факт
шантажа удивил бы меня: зная дела Буле, я не вижу, на какой почве его
могли бы шантажировать. Итак, он не приходил ко мне за советом во
вторник вечером. И - заявляю априори! - я не знаю, что он делал в ту
ночь. Когда вы сказали мне, что он убит, я не очень поразился: в его
положении на Монмартре не обойтись без серьезных врагов. Гораздо
больше меня удивило то, что он задушен, и еще больше - что тело его
обнаружили лишь сегодня утром. Но где его нашли? Вероятно, вытащили из
Сены?
   - Он лежал на тротуаре возле кладбища Пер-Лашез.
   - Как восприняла весть его жена?
   - Вы знакомы с ней?
   - Видел один-единственный раз. Буле был от нее без ума. Очень хотел
представить мне жену и детей. Пригласил как-то к себе на улицу Виктор-
Массе, на обед, и там я познакомился со всей семьей.
   - И с Антонио?
   - И с Антонио, и с его женой. Воистину тесный семейный круг. По
натуре своей Буле был типичный мелкий буржуа, и тому, кто видел его
дома, никогда бы в голову не пришло, что источником его доходов
является женская нагота.
   - Вы бывали в его кабаре?
   - Несколько раз-это уже не меньше года назад- был в "Лотосе". Еще я
присутствовал на торжественном открытии кабаре на улице Берри.
   В голове Мегрэ крутилась куча вопросов, но он не отваживался
высказать их вслух. Например, не искал ли адвокат ввиду болезни жены в
другом месте радостей, которых не находил больше у себя дома?
   - Ас Адой вы познакомились?
   - С младшей сестрой? Разумеется. Она была на обеде. Очаровательная
девушка, такая же красивая, как и Марина, но умнее.
   - Как вы думаете, она была любовницей зятя?
   - Я пытаюсь поставить себя на ваше место, комиссар. Я понимаю, вы
обязаны искать во всех направлениях. И все же некоторые из ваших
гипотез довольно ошеломляющи. Знай вы Буле, вы не задали бы мне такого
вопроса. Он испытывал ужас перед сложностями. Интрижка с Адой
восстановила бы против него Антонио: тот, как каждый добрый итальянец,
строгий семьянин. Извините меня, если я позевываю, но сегодня я встал
еще до рассвета, чтобы успеть в Пуатье к началу процесса.
   - Вы обычно оставляете машину у подъезда?
   - Чаще всего да - лень заводить ее в гараж. Здесь почти всегда
находится местечко.
   - Не сердитесь, что я докучаю вам. Последний вопрос. Буле оставил
завещание?
   - Насколько я знаю - нет. Да и чего ради он стал бы делать это? У
него двое детей. Помимо того, его брачный контракт предусматривает
общность имущества. С наследством не может возникнуть никаких
осложнений.
   - Благодарю вас.
   - Завтра утром я зайду к вдове выразить соболезнование и
предоставить себя в ее распоряжение. Бедная женщина!
   Сколько еще вопросов Мегрэ с удовольствием задал бы ему! Как
адвокат потерял четыре пальца на левой руке? В котором часу покинул
сегодня утром улицу Ла-брюйера? И, наконец, памятуя о фразе, брошенной
Микки, комиссар с интересом взглянул бы на список клиентов Гайара.
   Спустя несколько минут Мегрэ взял такси на площади Сен-Жорж и
поехал домой спать. Тем не менее в восемь он поднялся и в половине
десятого уже выходил из кабинета начальника уголовной полиции, где
просидел на летучке, ни разу не раскрыв рта.
   Вернувшись к себе, он первым делом распахнул окно, снял пиджак и
тут же позвонил мэтру Шаванону, с которым уже разговаривал накануне.
   - Это снова я, Мегрэ... Я оторвал вас от дел?
   - Я сейчас не один.
   - Единственный вопрос. Знаете ли вы, кто из ваших коллег достаточно
близок с Жаном Шарлем Гайаром?
   - Опять! Можно подумать, вы что-то имеете против него.
   - Я ничего против него не имею, но хотел бы кое-что узнать о нем.
   - Почему бы вам не спросить у него самого? Встретьтесь с ним
наконец.
   - Я с ним встретился.
   - И что? Он не пожелал отвечать?
   - Напротив! Тем не менее вопросы слишком деликатны, чтобы так вот
вдруг задавать их кому бы то ни было.
   Шаванон не проявил большого энтузиазма. Впрочем, Мегрэ этого
ожидал. Почти во всех профессиях существует корпоративность. В своем
кругу можно свободно говорить о коллеге, но посторонние вмешиваться не
должны. Особенно полиция.
   - Послушайте, я уже сказал вам все, что мне известно. Я не знаю, с
кем Гайар близок сейчас, но несколько лет назад он был очень дружен с
Рамюэлем.
   - С тем, что защищал мясника с улицы Коленкура?
   - Да, тем самым. Я также хотел бы, чтобы вы не упоминали обо мне,
если встретитесь в Рамюэлем. Тем более что он недавно выиграл подряд
два процесса, и это вскружило ему голову. Желаю удачи!
   Мэтр Рамюэль жил на улице Бак. Минуту спустя Мегрэ разговаривал по
телефону с его секретаршей.
   - Встреча почти невозможна: у него расписано все утро... Минутку...
Если вы придете без десяти минут одиннадцать, а он быстро закончит
разговор с клиентом, которому назначено на половину одиннадцатого...
   К нему, по-видимому, очередь, как к зубному врачу. Следующий!..
   Мегрэ отправился на улицу Бак и, добравшись туда раньше
назначенного срока, заглянул в бистро выпить стакан белого вина.
   В приемной мэтра Рамюэля стены были увешаны картинами с автографами
художников. Три посетителя терпеливо ожидали очереди, и среди них
пожилая дама, судя по всему, богатая фермерша из провинции.
   Тем не менее без пяти минут одиннадцать секретарша открыла дверь и
сделала комиссару незаметный знак следовать за ней.
   Еще молодой, с румяным лицом, мэтр Рамюэль был уже лыс. С
протянутой рукой он радушно шагнул навстречу комиссару.
   - Чему обязан такой честью?
   Кабинет был огромный, стены отделаны деревянными панелями, мебель в
стиле ренессанс, и ступали здесь по настоящим восточным коврам.
   - Садитесь. Сигару?.. Ах нет... Действительно... Курите вашу
трубку, прошу вас.
   Чувствовалось, что мэтр Рамюэль весь проникся собственным
могуществом. Он сел за свой письменный стол, словно товарищ прокурора
в прокурорское кресло.
   - Я не вижу среди дел, которые веду, ни одного...
   - Речь пойдет не о ваших клиентах, мэтр. Впрочем, я в некотором
смятении. Мне хотелось бы, чтобы вы рассматривали мой визит как
приватный.
   Рамюэль настолько привык к судебным заседаниям, что он и в жизни
продолжал вести себя так же, как в зале суда, - та же мимика, те же
размашистые жесты, не хватало только широких рукавов черной мантии.
   Сначала он с комическим видом вытаращил глаза, потом раскинул руки,
как бы выражая изумление.
   - Позвольте, комиссар, уж не собираетесь ли вы поведать мне, что
находитесь в затруднительном положении? Защищать комиссара Мегрэ...
   - Нет, мне лишь необходимы кое-какие сведения о...
   - Об одном из моих клиентов?
   Он изобразил на своем лице смущение.
   - Надеюсь, мне не надо напоминать вам...
   - Не беспокойтесь. Я не прошу вас выдать профессиональную тайну.
Долго объяснять, для чего, но мне необходимо узнать кое-что об одном
из ваших коллег...
   Брови нахмурились, как и следовало ожидать, преувеличенно, словно
адвокат разыгрывал привычную комедию перед присяжными.
   - Тем более что это вопрос, который не вынудит вас предать дружбу.
   - Говорите. Но, само собой разумеется, я ничего не обещаю.
   В голосе его прозвучало раздражение, но у комиссара не было выбора.
   - Я полагаю, вы прекрасно знаете вашего коллегу Жана Шарля Гайара.
   Деланное замешательство на лице.
   - В свое время мы часто встречались.
   - Вы поссорились?
   - Скажем так, просто стали встречаться реже.
   - Вы знакомы с его женой?
   - С Жаниной? Впервые я увидел ее, когда она еще танцевала в "Казино
де Пари". Сразу же после войны... В то время она была очаровательной
девочкой. И красива!.. Ее называли красотка Лара, и прохожие
оглядывались ей вслед.
   - Лара ее фамилия?
   - Нет. Настоящая ее фамилия Дюпен, но танцевала она под именем
Жанины де Лара. Возможно, она сделала бы блестящую карьеру.
   - Она отказалась от карьеры ради Гайара?
   - Он женился на ней, дав обещание не требовать, чтобы она оставила
подмостки.
   - И не сдержал слова?
   Теперь мэтр Рамюэль играл самое скромность. Казалось, он взвешивал
все "за" и "против", вздыхал, как бы раздираемый противоречивыми
чувствами.
   - В конце концов это знает весь Париж. Гайар вернулся с войны
увешенный наградами.
   - Пальцы он потерял на войне?
   - Да. Был под Дюнкерком. В Англии вступил -в войска "Свободной
Франции". Участвовал в Африканском кампании. Потом, если не ошибаюсь,
оказался в Сирии. Был лейтенантом коммандос. Надо признать, он никогда
об этом не говорит: он не из тех, кто находит удовольствие в рассказах
о своих подвигах. Однажды ночью, выполняя задание захватить вражеский
патруль, он сам попал в западню, и, чтобы спастись, ему пришлось голой
рукой схватить нож, который приставили ему к груди. Он силач. В Жанину
он влюбился безумно и решил жениться на ней. В то время он был
стажером у мэтра Жуана, специалиста по гражданским делам, и
зарабатывал немного. Терзаемый ревностью, он все вечера проводил за
кулисами "Казино де Пари". О дальнейшем вы догадываетесь. Мало-помалу
он добился своего, и Жанина перестала танцевать. Он начал очень много
работать, чтобы прокормиться. Мне частенько доводилось посылать ему
клиентов.
   - Он так и продолжает заниматься гражданскими делами?
   На этот раз Рамюэль изобразил из себя человека, который в
замешательстве задает себе вопрос, способен ли собеседник понять его.
   - Это довольно сложно. Есть адвокаты, которых редко можно увидеть
во Дворце правосудия, но у них тем не менее солидная клиентура. Они-то
и зарабатывают больше всех. Я говорю о юрисконсультах крупных фирм.
Эти мэтры досконально, до мельчайших тонкостей знают все законы,
касающиеся частного предпринимательства...
   - К ним и принадлежит Гайар?
   - И да, и нет. Заметьте, я почти не вижусь с ним уже многие годы.
Защищает он сравнительно мало. Что же до его клиентуры, то я
затруднился бы определить ее; В сфере деятельности Гайара нет, как у
его бывшего патрона, крупных банков и больших промышленных
предприятий...
   Мегрэ терпеливо слушал, пытаясь догадаться, что кроется за словами.
   - При современной фискальной системе многие предприниматели
вынуждены обращаться за советом к сведущему лицу. Одним нужно быть
уверенными, что в своей деятельности они не преступают закон.
   - К примеру, владельцу нескольких кабаре? Рамюэль изобразил на лице
удивление.
   - Не ожидал, что вы настолько осведомлены. Заметьте, я не знаю,
кого вы имеете в виду.
   В памяти Мегрэ всплыл его вчерашний разговор с Луи Бубе, по
прозвищу Микки. Они вспомнили о "Триполи" и Тетун, о тех временах,
когда у нее встречались не только крупные заправилы Монмартра, но
также их адвокаты и кое-кто из политиканов.
   - Буле убит, - выпалил он внезапно.
   - Буле?
   - Господин Эмиль. Владелец "Лотоса", "Голубого экспресса" и еще
двух кабаре.
   - Я не успел сегодня утром прочесть газеты. Он был клиентом Гайара?
   Рамюэль выглядел обезоруживающе наивным.
   - По-видимому, это как раз тот случай, который я имел в виду. Да, в
некоторых профессиях не так-то легко избежать неприятностей. Так что
же случилось с этим Буле?
   - Его задушили.
   - Ужасно!
   - Вы говорили о госпоже Гайар...
   - С тех пор как я виделся с ней в последний раз, ее состояние,
говорят, ухудшилось. Это началось еще тогда, когда я частенько бывал у
них, началось с нервной депрессии, приступы, которые становились все
чаще и чаще. Мне кажется, она не смогла свыкнуться с жизнью буржуа.
Постойте. Сколько ей сейчас? Сорок, если не ошибаюсь... Она на четыре
или пять лет моложе мужа. И совсем уже развалина. Очень рано
состарилась. Хоть я и не врач, комиссар, но заметил, что иные женщины,
особенно незаурядные, весьма тяжело переносят подобные перемены в
жизни. Я слышал, она почти безумна и, случается, неделями не выходит
из затемненной комнаты. Мне жаль Гайара. Он толковый малый, один из
самых толковых, кого я знаю. Чтобы встать на ноги, работал как вол...
Сделал все, чтобы обеспечить Жанине роскошную жизнь. Одно время они
жили на широкую ногу. Выходит, этого недостаточно. И теперь...
   Если лицо мэтра Рамюэля выражало сочувствие, то его маленькие
глазки светились веселой насмешкой.
   - Вы это хотели узнать? Заметьте, я не открыл вам никакой тайны. Вы
могли бы расспросить кого угодно в кулуарах Дворца правосудия.
   - Я надеюсь, Жан Шарль Гайар никогда не имел неприятностей с
президиумом коллегии адвокатов?
   На этот раз мэтр Рамюэль с оскорбленным видом раскинул руки:
   - Позвольте! Позвольте! С какой целью вы пришли сюда?
   Он встал, бросил взгляд на часы, стоявшие на камине.
   - Прошу извинить, но вы сами могли заметить, что в приемной ждут
несколько клиентов. В два часа у меня защита. Я полагаю, никто не
знает о вашем визите ко мне и все, о чем мы с вами говорили, останется
между нами.
   И, направляясь подпрыгивающей походкой к двери, он театрально
вздохнул:
   - Бедная Жанина!



   Прежде чем поехать домой позавтракать, Мегрэ зашел на набережную
Орфевр и как бы между прочим сказал Лапуэнту:
   - Мне бы хотелось, чтобы ты как можно скорее обследовал улицу
Лабрюйера и все вокруг нее. Кажется, одна американская машина всегда,
днем и ночью, стоит около дома мэтра Жана Шарля Гайара.
   Он протянул Лапуэнту клочок бумаги, на котором заранее записал
номерной знак автомобиля.
   - Я был бы не прочь узнать, в котором часу машина появилась там во
вторник вечером и когда она уехала оттуда вчера утром или ночью.
   Взгляд его больших глаз казался бездумным, спина ссутулилась,
походка стала ленивой и тяжелой. Именно в такие минуты все, кто видел
Мегрэ, в особенности его сотрудники, считали, что он
сосредоточивается. Однако они глубоко заблуждались. И как он ни
разуверял их, оставались при своем мнении. На самом же деле то, что он
делал, было немножко смешно, даже ребячливо. Комиссар хватался за
какую-то отрывочную мысль, крохотный обрывок какой-нибудь фразы и
повторял ее в уме, словно школьник, старающийся вдолбить урок себе в
голову. Он даже иногда шевелил при этом губами, бормотал вполголоса,
стоя один неважно где - посреди своего кабинета или на улице.
   Слова не обязательно имели смысл. Иногда это напоминало откровенную
чепуху.
   "Бывали случаи, когда клиенты убивали своих адвокатов, но я никогда
не слышал, чтобы адвокат убил клиента".
   Это отнюдь не означало, что комиссар обвинял Жана Шарля Гайара в
том, что он задушил тщедушного владельца "Лотоса" и других кабаре.
Жена Мегрэ была бы очень удивлена ответом, если бы во время завтрака
спросила его внезапно: "О чем ты думаешь?" Возможно, он вполне
искренне ответил бы, что ни о чем не думает. И в то же время перед его
мысленным взором, словно в волшебном фонаре, проходили картины.
   Эмиль Буле стоит у двери "Лотоса"... Да, он стоял там почти каждый
вечер. Невысокий человек смотрел на небо, на текущую мимо толпу,
которая, по мере того как сгущалась тьма, меняла ритм и как бы даже
самое свою природу, и прикидывал выручку своих четырех кабаре.
   А вот другая картина была непривычна для каждого дня: Буле под
взглядом гардеробщицы входит в телефонную будку и набирает номер,
который не отвечает. Набирает три раза. Четыре. В перерыве между
звонками выходит размяться то в зал, то на улицу. И только на пятый
или шестой звонок на другом конце провода кто-то наконец берет трубку.
   Однако Буле уходит не сразу. Стоя на тротуаре рядом с Микки, он
время от времени вынимает из кармана часы.
   "Он не зашел домой, чтобы взять пистолет", - едва не произнес Мегрэ
вслух.
   У Эмиля было разрешение на оружие. Он имел право носить его. В те
времена, когда Мазотти и его банда досаждали ему, оно всегда
находилось при нем. Если он не взял его в тот вечер, значит, у него не
было ни малейших опасений.
   Наконец, не сказав ни слова похожему на мальчишку-заморыша
швейцару, он не торопясь уходит вниз по улице Пигаль.
   Это последняя картина. Во всяком случае, последняя картина, где
Эмиль Буле еще живой.
   - Какие у тебя планы на завтра?
   Мегрэ поднял голову от тарелки, посмотрел на жену, словно
удивляясь, что видит ее перед собой, подле открытого окна.
   - На завтра? - переспросил он таким отрешенным голосом, что она
рассмеялась.
   - Ты где-то витаешь. Извини меня.
   - Завтра - это что?
   - Воскресенье. Думаешь, тебе придется работать?
   Он медлил с ответом, сам еще не зная, что будет завтра. Он не
подумал о воскресенье. Он всегда очень боялся прервать расследование,
считая, что основной залог удачи - стремительность. С каждым днем все
труднее добиваться точности от свидетелей. Да и самому ему необходимо
удержаться на крыльях порыва, слиться с тем маленьким мирком, в
который он оказался погружен.
   И вот воскресенье, то есть провал. Уже сегодня вторая половина дня
будет, по существу, потеряна: ведь для большинства суббота стала
своего рода воскресеньем.
   - Еще не знаю... Позвоню тебе ближе к вечеру. - И совсем как мэтр
Рамюэль, высокопарно раскинув руки, он добавил: - Не сердись. Я не
виноват.
   Как и следовало ожидать, жизнь в уголовной полиции уже затихла.
Некоторые кабинеты были пусты, комиссары и инспектора отправились за
город.
   - Лапуэнт не вернулся?
   - Нет еще, шеф.
   В инспекторской он только что застал врасплох толстяка Торранса,
когда тот показывал коллегам, как нужно забрасывать спиннинг. Но
нельзя же требовать, чтобы все они, как их начальник, были поглощены
делом Буле.
   Мегрэ не знал, чем заняться в ожидании Лапуэнта, а углубиться в
административные досье в субботу, да еще в конце рабочего дня, у него
не хватало мужества.
   Кончилось тем, что он пошел к Лекуэну, своему коллеге из отдела
светской жизни. Тот читал газету. Внешне Лекуэн больше походил на
гангстера, чем на полицейского.
   - Мешаю?
   - Нет.
   Не очень ясно представляя, зачем он явился сюда, Мегрэ подошел к
окну и сел на подоконник.
   - Ты знал владельца "Лотоса"?
   - Насколько знаю их всех.
   Неторопливый разговор без начала и конца тянулся около часа и
ничего не прояснил. Для Лекуэна Эмиль Буле был человеком
положительным: он не принадлежал к среде, в которой вращался, кое-кто
на Монмартре презрительно называл его "бакалейщиком".
   В четыре часа - воскресный отдых, в сущности, уже начался -
комиссар снова, уже в какой раз, распахнул дверь в инспекторскую.
   - Лапуэнт?
   - Не вернулся, шеф...
   Мегрэ знал, что это бесполезно, и все же перешагнул через порог
двери, соединяющей их здание с Дворцом правосудия. Еще утром он
наметил себе сходить в канцелярию суда и получить там список лиц,
интересы которых защищал Жан Шарль Гайар.
   Дворец правосудия был почти пуст, в его просторных коридорах гуляли
сквозняки, и когда Мегрэ открыл дверь в канцелярию суда, он не увидел
ни единой души. Любопытно! Кто угодно мог войти, копаться в
картотеках, которые занимали стены до самого потолка. Кто угодно мог
снять с вешалки мантию в адвокатской гардеробной или усесться в кресло
председателя суда.
   - Ботанический сад и то лучше охраняетя! - проворчал Мегрэ.
   Вернувшись, он нашел Лапуэнта у себя в кабинете.
   - Я возвратился с пустыми руками, комиссар. Мне удалось поговорить
почти со всеми жителями улицы. Во всяком случае, с теми, кто не уехал
на уик-энд. Голубая американская машина им известна. Некоторые знают,
кому она принадлежит. Многие видят ее каждое утро, идя на работу, и не
задаются вопросом - чья она. Когда я спросил о ночи со вторника на
среду, большинство подняли глаза к небу. Для них это слишком давно.
   Одни с десяти часов спали. Другие вернулись домой из кино в
половине двенадцатого, не обратив внимания на машины, которые в этот
час вереницей стоят вдоль тротуара. Чаще всего мне отвечали: "Она
почти всегда там стоит". Вы понимаете, они привыкли видеть ее на этом
месте, и, если даже ее там нет, им кажется, что она стоит.
   Я обошел окрестные гаражи. Только в одном припомнили эту машину и
высокого полнокровного мужчину, который иногда приезжает на ней залить
бак. Но он не постоянный их клиент. Есть еще два гаража, однако там
мне не удалось никого расспросить по той простой причине, что они
закрыты до утра понедельника.
   Мегрэ снова, как мэтр Рамюэль, раскинул руки. Что он еще может?
   - Снова сходишь туда в понедельник, - вздохнул он.
   Зазвонил телефон. Мегрэ узнал голос Антонио, на секунду у него
мелькнула надежда, что тот сообщит ему какую-нибудь новость.
   - Это вы, господин Мегрэ?.. Я здесь с представителем похоронного
бюро. Он предлагает назначить похороны на десять утра в понедельник. Я
не могу дать ему ответ без вашего разрешения...
   Чем это может помешать Мегрэ?
   - Согласен.
   - Вы получите уведомление. Отпевание будет в церкви Нотр-Дам-де-
Лоретт.
   Мегрэ повесил трубку и пустым взглядом посмотрел на Лапуэнта,
ожидавшего указаний.
   - Можешь идти. Счастливого воскресенья! Если Люкас поблизости,
пошли его ко мне... Люкас оказался поблизости.
   - Есть новости, шеф?
   - Ничего... Я хочу, чтобы в понедельник утром, как только начнется
рабочий день, ты пошел в канцелярию суда и раздобыл там список дел, в
которых защиту вел Жан Шарль Гайар. Нет нужды начинать от потопа. Два
или три последних года.
   - Вы опять пойдете сегодня вечером на Монмартр?
   Мегрэ пожал плечами. Зачем? И повторил Люкасу то, что недавно
сказал Лапуэнту:
   - Счастливого воскресенья! Потом снял телефонную трубку.
   - Соедините меня с моей квартирой... Алло!.. Это ты?..
   Словно он не знал, что это не может быть никто иной, словно не
узнал голоса жены!
   - Ты не помнишь, в котором часу уходит поезд на Морсан?.. Да,
сегодня... Если возможно, до обеда... Пять пятьдесят две?.. Ты не
против, если мы проведем там вечер и воскресный день?.. Хорошо...
Собери маленький чемоданчик... Нет, я позвоню сам...
   Морсан - местечко на берегу Сены, в нескольких километрах вверх по
течению от Корбейя. Там, в гостинице "Старый холостяк" супруги Мегрэ
вот уже более двадцати лет проводили иногда воскресенье.
   Этот тихий оазис на берегу реки, куда приезжали главным образом
рыбаки с удочками, комиссар обнаружил во время какого-то
расследования.
   С тех пор чета Мегрэ стала там завсегдатаями. Почти всегда им
отводили одну и ту же комнату, один и тот же стол для завтрака и обеда
- под деревьями на террасе.
   - Алло!.. Соедините меня со "Старым холостяком" в Морсане... Через
Корбей... Да, "Старый холостяк"... Это гостиница.
   Из книг он вычитал, что некогда в Морсане любили бывать Бальзак и
Александр Дюма, а позднее на литераторские завтраки здесь собирались
Гонкуры, Флобер, Золя, Альфонс Доде и другие писатели.
   - Алло!.. Говорит Мегрэ... Что вы сказали?.. Да, погода
прекрасная...
   Это он знал так же хорошо, как и хозяйка гостиницы.
   - Наша комната занята?.. У вас есть другая, но не с видом на
Сену?.. Ничего... Приедем к обеду.
   Вот так! Несмотря на Эмиля Буле, они поедут беспечно провести
воскресенье на берегу реки.
   Контингент постояльцев "Старого холостяка" со временем изменился.
Уже редко когда встретишь кого-нибудь из тех, кто бывал там раньше.
Одни умерли, другие стали слишком стары для поездок.
   Их место заняли другие, такие же одержимые, и они тоже готовились к
поездке за много дней.
   Было слышно, как они поднимались в четыре часа утра, чтобы между
двумя жердями установить на реке свою лодку.
   Встречались и иные постояльцы, более молодые, в основном парочки,
владельцы небольших яхт, - эти до часу ночи танцевали на веранде под
звуки магнитофона.
   Мегрэ спал, хотя слышал пение петуха, шаги тех, кто уходил на
рыбалку, и проснулся только в девять утра.
   Около десяти, когда они, глядя на обгоняющие друг друга паруса на
реке, кончали завтракать, г-жа Мегрэ тихо спросила:
   - Может, ты посидишь с удочкой?
   У него не было с собой ни удочек, ни снастей - они остались в их
маленьком домике в Мен-сюр-Луар, но он всегда мог взять их у хозяйки.
   Чего ради адвокат стал бы убивать своего клиента? Известны случаи,
когда человек убивал своего врача, убежденный, что его неправильно
лечили. Наоборот - случай редчайший. Мегрэ помнил только историю
Бугра.
   Эмиль Буле слыл человеком отнюдь не агрессивным. У него не было
оснований обвинить своего адвоката в том, что тот предал его: он ни
разу не был осужден и его учетная карточка в полиции была девственно
чиста.
   - Выбирайте удилище, какое вам по душе. Снасти в стенном шкафу, а
червяки для наживки - где обычно.
   По узкой тропинке они прошли вдоль берега, выбрали местечко в тени
около засохшего дерева, и судьбе было угодно, чтобы через полчаса
Мегрэ поймал уже штук пятнадцать плотвичек. Если бы он запасся сачком,
то, возможно, вытащил бы из воды голавля весом никак не менее ливра
<Ливр - старинная французская мера веса, примерно 0,4 кг.>, который
откусил у него конец лески с крючком.
   Правда, потом поплавок словно застыл. Г-жа Мегрэ читала
иллюстрированный журнал, время от времени поднимала голову и смотрела
на мужа с дружелюбной улыбкой.
   Обедали они в своем уголке и, как всегда, под взглядами любопытных,
которые глазели на них, а потом принимались шушукаться. Неужели
начальник отдела уголовного розыска не имеет права, как все люди,
провести воскресенье за городом и, если ему хочется, поудить рыбу?
   Мегрэ снова пошел на берег реки, но ничего больше не поймал, и они
с женой вернулись в Париж шестичасовым поездом, битком набитым
горожанами.
   Поужинали они холодным мясом, глядя сквозь сгущающуюся тьму на
полупустые улицы, на дома напротив, где в окнах уже начали зажигаться
огни.
   Буле не проводил воскресные дни за городом. Его кабаре работали все
семь дней в неделю, а он был не такой человек, чтобы оставить их без
присмотра. Что же касается трех женщин, то вряд ли у них появлялось
желание покидать свою маленькую Италию на улице Виктор-Массе.
   В понедельник, в девять утра, Мегрэ зашел на набережную Орфевр,
чтобы убедиться, что ничего нового нет, и без четверти десять такси
доставило его на улицу Пигаль. Траурное извещение с черной каймой было
прикреплено на решетке "Лотоса". Такое же висело на двери "Голубого
экспресса" на улице Виктор-Массе.
   Около дома, который еще недавно служил жилищем Эмилю Буле, толпился
народ. Время от времени кто-нибудь один или несколько человек сразу
отделялись от толпы и входили в дом, дверь которого была задрапирована
крепом.
   Мегрэ поступил, как другие: подождал своей очереди у лифта, где уже
чувствовался удушливый запах цветов и воска. В гостиной горело
множество свечей, возле гроба в черных костюмах стояли Антонио, г-н
Резон и старый метрдотель, которого у Буле считали почти членом семьи:
из соседней комнаты доносились рыдания женщин.
   Мегрэ пожал руки, вышел на улицу и остановился в толпе. Он узнавал
людей, которых видел в кабаре усопшего. Наверное, здесь собрались все
его служащие; женщины на высоченных каблуках выглядели утомленными, и
в глазах у них, казалось, сквозило удивление, что они видят утреннее
солнце.
   - Народу-то, а? - коротышка Луи Бубе, тоже в черном костюме,
потянул комиссара за рукав с таким видом, словно гордился столь
многолюдными похоронами. - Они все пришли...
   Он хотел сказать - хозяева всех парижских кабаре, в том числе на
Елисейских полях и Монпарнасе, музыканты, бармены, метрдотели.
   - Видели Джо?
   Бубе указал на Джо-Кетчиста, который сделал комиссару
приветственный знак рукой. Джо, как требовали обстоятельства, тоже был
в темном костюме.
   - Кого здесь только нет, а?
   Яркие платья, слишком светлые шляпы, огромные перстни с печаткой,
туфли из замши или крокодиловой
   кожи... Вид у всех собравшихся был расстроенный. Да, они могли не
признавать Эмиля Буле своим, могли называть его бакалейщиком, но все
равно он принадлежал ночному Монмартру.
   - Вы все еще не знаете, кто убийца?
   В этот момент в дверях дома появился адвокат, - когда он вошел
туда, Мегрэ не видел, - но подъехавший катафалк почти сразу же скрыл
его от комиссара.
   Цветов и венков было столько, что они полностью заняли две машины.
Еще в одну сели три женщины. За катафалком впереди одиноко шел
Антонио, за ним - в несколько рядов - персонал кабаре и танцовщицы,
далее - все остальные, образовав кортеж, растянувшийся более чем на
сто метров.
   Торговцы выходили навстречу процессии из своих магазинчиков,
домашние хозяйки останавливались на краю тротуара, в домах люди
приникали к окнам. Пробегая вдоль длинной печальной вереницы людей,
щелкали аппаратами фотографы.
   Едва шестеро мужчин, несшие гроб, переступили порог церкви,
раздались звуки хора. За гробом под плотными вуалями прошли три
женщины. Мгновение спустя взгляды комиссара и Жана Шарля Гайара
скрестились, и адвокат тут же исчез в толпе.
   Мегрэ стоял в глубине церкви, куда каждый раз, когда открывалась
дверь, врывался сноп солнечных лучей. А комиссар, вновь и вновь,
словно в карточной игре, вызывал в памяти одни и те же картины.
   Руле вынимает из кармана часы. Буле выжидает несколько минут, перед
тем как пойти вниз по улице Пигаль.
   Антонио сделал все как полагается. Правда, не было панихиды, только
отпевание.
   Выходили медленно. Семью и ближайших служащих ожидали с полдюжины
машин, потому что на кладбище Монмартр не было больше мест, и Буле
решили похоронить в Иври.
   Антонио нашел время пробраться сквозь толпу и подойти к комиссару.
   - Хотите поехать?
   Мегрэ знаком показал, что нет. Он не выпускал из поля зрения
уходящего адвоката, и ему пришлось поработать локтями, чтобы догнать
его.
   - Богатые похороны! - сказал Мегрэ, почти совсем как Микки на улице
Виктор-Массе. - Вы не поедете на кладбище?
   - Мне надо работать. И потом меня никто не приглашал.
   - Весь Монмартр собрался.
   Толпа продолжала расходиться, катафалк и машины удалялись.
   - По всей вероятности, вы встретили здесь кое-кого из ваших
клиентов.
   - В подобной ситуации так случилось бы с любым адвокатом.
   Меняя тему разговора, словно эта была ему не по душе, Гайар
спросил:
   - Вы напали на след?
   - Назовем это началом следа.
   - То есть?
   - Мне не хватает главного - мотива.
   - А все остальное у вас уже есть?
   - Увы, пока я не имею доказательств. Вы ездили вчера за город?
   Собеседник удивленно посмотрел на него.
   - Почему вы спрашиваете меня об этом?
   Они прошли, как и многие другие, вверх по улице Нотр-Дам-де-Лоретт,
которая редко бывала столь многолюдна в такой час, миновали "Сен-
Троп", где сняли с витрины фотографии обнаженных женщин и тоже
поместили траурное извещение.
   - Да просто так, - ответил Мегрэ. - Мы ведь с женой вчера выбрались
за город. Да и вообще большинство парижан по воскресеньям уезжают в
деревню или к морю.
   - Моя жена давно уже не выходит из дому.
   - Значит, вы проводите воскресенья в одиночестве на улице
Лабрюйера?
   - Я провожу их за изучением дел.
   Жан Шарль Гайар пытался разгадать, чего ради комиссар увязался за
ним. Мегрэ нужно было бы идти вниз, к центру города, а он продолжал
шагать рядом, и вскоре они оказались на улице Лабрюйера, где на своем
обычном месте перед домом стояла голубая машина.
   Наступило секундное замешательство. Не похоже было, что Мегрэ
собирается уйти. Адвокат держал ключ в руке.
   - Не приглашаю вас зайти: мне известно, насколько вы заняты.
   - А я как раз хотел просить у вас разрешения позвонить по телефону.
Дверь открылась.
   - Пройдемте ко мне в кабинет.
   Дверь, ведущая в соседний кабинет, была распахнута, тридцатилетняя
секретарша поднялась из-за стола. Не обращая внимания на Мегрэ, она
обратилась к патрону:
   - Было два звонка, один из Канна.
   - Сейчас, Люсетт.
   Гайар выглядел озабоченным.
   - Вы хотите звонить в Париж? Вот телефон.
   - Спасибо.
   В окно был виден мощенный булыжником двор, в центре которого
высилась довольно красивая липа. Мегрэ стоя набрал номер.
   - Алло!.. Инспектор Лапуэнт не вернулся?.. Дайте-ка его, будьте
любезны... Спасибо!.. Да... Алло!.. Лапуэнт?.. Ты нашел, что искал?..
   Он долго слушал, а адвокат в это время, не садясь за
   стол, перекладывал на нем с места на место папки с делами.
   - Да... Да... Понимаю... Ты уверен в дате? Дал ему подписать
показания?.. Нет, я на улице Лабрюйера... Люкас вернулся?.. Еще нет?..
   Разговаривая, он смотрел то на двор, где два дрозда прыгали по
булыжнику, то на тень адвоката, который ходил взад и вперед у окна.
   - Подожди меня... Да... Я не задержусь, и, возможно, у меня будут
новости.
   Да, он тоже имел полное право разыграть эту маленькую комедию!
Повесив трубку, Мегрэ изобразил на лице замешательство, с озадаченным
видом почесал в затылке.
   Оба они все еще стояли, и адвокат с любопытством разглядывал
комиссара. Мегрэ нарочно затягивал молчание. Наконец он нарушил его,
сказав с легким укором в голосе:
   - У вас неважная память, господин Гайар...
   - На что вы намекаете?
   - Или же по причине, которую мне не удалось разгадать, вы тогда не
сказали правду.
   - А именно?
   - Разве вы сами не знаете?
   - Клянусь вам...
   Адвокат был мужчина крупный и сильный и еще несколько минут назад
уверенный в себе. Теперь его лицо напоминало лицо пойманного с
поличным мальчишки, который упрямо старается прикидываться невинным.
   - Я и в самом деле не понимаю, что вы имеете в виду.
   - Разрешите мне закурить?
   - Прошу вас.
   Мегрэ набил трубку, лицо его было нахмурено, как у человека,
который выполняет неприятный долг. Адвокат предложил:
   - Не хотите ли присесть?
   - Дело минутное... Когда я приходил к вам в пятницу, я упомянул о
вашей машине.
   - Возможно. Наш разговор как-то перескакивал с одного на другое, я
был несколько взволнован известием, которое вы мне сообщили, и не
помню деталей.
   - Вы сказали мне, что ваша машина обычно стоит около дома и вы
оставляете ее там на ночь.
   - Совершенно верно. Она стояла там и эту ночь и предыдущую. Вы
могли ее видеть и сейчас,
   - Но недавно были дни, когда она там не стояла. Адвокат сделал вид,
будто пытается что-то припомнить.
   - Погодите...
   Внезапно он весь побагровел, и Мегрэ ощутил к нему почти жалость.
Чувствовалось, что только благодаря неимоверному усилию он еще
сохраняет присутствие духа.
   - Я не припомню, на прошлой ли неделе или на предыдущей возникла
нужда подремонтировать ее. Я могу уточнить у секретарши. Это она
звонила в гараж, чтобы пришли за машиной и привели ее в порядок.
   Однако он не сделал ни шагу в сторону двери, ведущей в кабинет
секретарши.
   - Позовите ее.
   В конце концов он толкнул створку двери.
   - Вы не могли бы зайти на минутку? Комиссар хочет задать вам
вопрос.
   - Не волнуйтесь, мадемуазель. Вопрос самый невинный. Я хотел бы
знать, когда вы звонили в гараж на улицу Балю, чтобы оттуда пришли за
машиной.
   Секретарша посмотрела на патрона, словно спрашивая у него
разрешения ответить.
   - В понедельник, во второй половине дня, - сказала она наконец.
   - Речь, несомненно, идет о последнем понедельнике?
   -Да.
   Она была красива, мила, и белое нейлоновое платье привлекательно
облегало ее фигуру. Каковы у нее отношения с Гайаром? Но сейчас Мегрэ
было не до этого.
   - Требовался серьезный ремонт?
   - Я могу показать вам квитанцию из гаража. Мне прислали ее сегодня.
Ведь, помимо всего, еще меняли амортизатор. Там рассчитывали вернуть
машину утром в среду.
   - Но не вернули?
   - Позвонили по телефону и извинились. Машина американская. В Париже
запасных частей не оказалось, пришлось звонить на склад в Гавр.
   Жан Шарль Гайар делал вид, будто разговор его не интересует, и сев
наконец за свой стол, листал какое-то досье.
   - Когда же машина была возвращена?
   - В четверг или пятницу. Вы разрешите? Это помечено в моей записной
книжке.
   Она прошла в свой кабинет и тут же вернулась.
   - В четверг вечером. Они получили запасные части и ремонтировали
весь день.
   - Вы в тот вечер не работали? Снова быстрый взгляд на адвоката.
   - Нет. Вечерами я работаю редко. Только когда есть неотложные дела.
   - А за последнюю неделю?
   Она без колебаний покачала головой:
   - Я не работала по вечерам уже по меньшей мере две недели.
   - Благодарю вас, мадемуазель. Она вышла, прикрыв за собой дверь, а
Мегрэ с трубкой во рту остался стоять посреди кабинета.
   - Так! - проворчал он наконец.
   - Что "так"?
   - Ничего. Ничтожная деталь, которая может оказаться важной, но
может обернуться и ничем. Вы достаточно знакомы с нашим ремеслом и
знаете, что мы не имеем права пренебречь даже самой малостью.
   - Не понимаю, чем моя машина...
   - Если бы вы были на моем месте, вы бы это поняли. Спасибо за
разрешение воспользоваться вашим телефоном. Теперь мне пора вернуться
к себе.
   Адвокат встал.
   - Вы больше ни о чем не хотите спросить меня?
   - О чем мне спрашивать еще? Все, что я хотел, я спросил у вас в
пятницу. Надеюсь, вы отвечали мне вполне откровенно?
   - У меня нет никаких оснований для...
   - Безусловно. Только вот относительно машины...
   - Уверяю вас, это просто выскочило у меня из головы. За последние
месяцы машина потребовала ремонта уже в третий или четвертый раз, а
тут еще я решил сменить...
   - И три дня вы пользовались такси?
   - Да. Иногда я беру такси, даже если моя машина стоит у подъезда.
Чтобы не искать места, где ее припарковать.
   - Понимаю. У вас сегодня защита?
   - Нет. Я уже говорил вам, что защищаю довольно редко. Я скорее
юрисконсульт.
   - Значит, вы весь день будете дома?
   - Если только у меня не назначена какая-нибудь встреча в городе.
Минутку...
   Он снова открыл дверь в соседний кабинет.
   - Люсетт! Взгляните, пожалуйста, должен я идти куда-нибудь сегодня
во второй половине дня?
   Мегрэ показалось, что девушка плакала. Ни глаза, ни нос у нее не
покраснели, но взгляд был тусклый, и в нем сквозило беспокойство.
   - По-моему, нет. Все ваши встречи назначены здесь.
   Однако она справилась по своей красной записной книжке.
   - Да, здесь.
   - Вы получили ответ, - заключил адвокат.
   - Благодарю вас.
   - Вы думаете, я вам потребуюсь?
   - Пока не знаю точно, но ведь никогда не угадаешь... До свидания,
мадемуазель.
   Не поднимая на него глаз, она кивнула в ответ. Жан Шарль Гайар
провел комиссара в коридор. Дверь приемной была приоткрыта, и, проходя
мимо, можно было увидеть ноги ожидавшего там мужчины.
   - Еще раз благодарю за телефон.
   - Пустяки.
   - Извините меня.
   Когда, пройдя метров пятьдесят по тротуару, Мегрэ обернулся, Гайар
все еще стоял на пороге и смотрел ему вслед.



   Это случалось с ним много раз, случалось часто, но никогда еще не
было столь отчетливо, столь характерно. Чем менее ты уверен в себе,
чем меньше фактов у тебя в руках, тем с большей настойчивостью идешь
по намеченному пути.
   Говоришь себе, что ты волен в случае надобности повернуть на сто
восемьдесят градусов и искать в ином направлении.
   Посылаешь инспекторов направо и налево. Тебе кажется, что ты
топчешься на месте, но потом обнаруживаешь какую-нибудь крохотную
новую зацепку и начинаешь осторожно продвигаться вперед.
   И в тот момент, когда ты ждешь этого меньше всего, нить вдруг
выскальзывает из рук. Ты уже больше не управляешь расследованием.
Факты повелевают тобой, и тебе приходится делать шаги, которых ты не
предвидел, к которым не готов.
   И тогда проходит один или много томительных часов. Ты допрашиваешь
самого себя. Задаешь себе вопрос, не пошел ли ты сразу, с самого
начала, по неверному пути и не окажешься ли перед пустотой или, еще
хуже, перед фактом, что реальность весьма отличается от того, что ты
себе вообразил.
   В конце концов, какова была его единственная отправная точка? Всего
лишь убеждение, подкрепленное - что правда, то - правда - опытом: люди
из преступной среды, всякий сброд, как их теперь называют, не душат.
Они действуют револьвером, иногда ножом, но в анналах уголовной
полиции нет даже намека хотя бы на единое преступление в этой среде,
когда в вину вменялось бы удушение.
   И еще одно: они бросают свою жертву на месте преступления, и в
архивах тем более не зарегистрирован ни один случай, когда убийца
хранил бы у себя труп в течение нескольких дней, а потом подбросил его
на улицу.
   Итак, комиссар был буквально загипнотизирован последним вечером в
жизни Буле, его телефонными звонками, его ожиданием у двери "Лотоса"
рядом с одетым в ливрею Микки, всем, вплоть до той самой минуты, когда
Буле непринужденной походкой пошел вниз по улице Пигаль.
   Все построение Мегрэ держалось на этом и еще на истории с
полумиллионом франков, взятым из банка двадцать второго мая.
   Это построение предполагало, что не произошло никакой любовной
драмы в "маленькой Италии" на улице Виктор-Массе, что три женщины
живут там в мире и согласии, именно так, как это кажется с первого
взгляда, что у Эмиля Буле не было любовницы и, наконец, что Антонио -
честный человек.
   Окажись одна из этих гипотез, вернее, не из гипотез даже, а из
фактов, в которых Мегрэ был убежден, неверной, и все его построение
рухнет.
   Не потому ли у него был такой недовольный вид и он продолжал
заниматься этим делом с некоторым отвращением?
   День был жаркий, солнце палило через окно, хотя комиссар опустил
штору. Они с Люкасом сняли пиджаки, закрыли дверь и занялись работой,
которая, возможно, заставила бы судебного следователя только пожать
плечами.
   Правда, следователь, которому поручили вести дело, не тревожил их,
твердо уверенный, что в подоплеке здесь - какое-то пустяковое сведение
счетов, да и пресса не уделяла больше этому внимания.
   "Адвокат не убивает своих клиентов..."
   Эта фраза уже становилась ритурнелью, Мегрэ никак не мог
освободиться от нее, словно от навязчивой песенки, которую слишком
часто передают по радио или телевидению.
   "Адвокат..."
   Однако сегодня утром, после похорон, комиссар снова отправился к
мэтру Жану Шарлю Гайару, но вел себя там, насколько мог, благоразумно.
Выйдя из церкви, он как бы случайно проводил адвоката до улицы
Лабрюйера, задал ему несколько вопросов, старался не проявлять
настойчивости.
   "Адвокат не убивает..."
   Это было такое же уверенное, такое же обоснованное утверждение, как
и то, из которого он исходил:
   "В преступном мире не душат..."
   Только ведь известного адвоката не вызовешь на набережную Орфевр и
не подвергнешь его многочасовому допросу, не рискуя обрушить на себя
гнев всей Коллегии адвокатов, если уж не всего юридического аппарата.
   Есть профессии, где особенно чувствуется корпоративность. Мегрэ
заметил это, когда говорил по телефону со своим другом Шаваноном, и
особенно во время визита к неувядающему мэтру Рамюэлю. "Адвокат не
убивает своих клиентов..." Итак, именно клиентами Жана Шарля Гайара
занимались двое мужчин в позолоченном солнцем кабинете Мегрэ. Люкас
вернулся из суда со списком, составить который ему помог один из
письмоводителей канцелярии.
   В голове Люкаса тоже начала зарождаться одна мысль. Пока еще
смутная. Ему никак не удавалось уловить ее суть.
   - Письмоводитель сказал мне одну любопытную вещь.
   - Какую?
   - Сначала, когда я назвал имя Жана Шарля Гайара, он как-то странно
усмехнулся. Потом я попросил у него список дел, которые вел этот
адвокат за последние два года, и взгляд его стал еще более
язвительным.
   - Вы найдете их не много, - сказал он мне.
   - У него мало клиентов? - спросил я.
   - Напротив! - ответил он. - Насколько я слышал, у Гайара огромная
практика, и, говорят, он зарабатывает больше, чем некоторые мэтры из
Коллегии адвокатов, которые защищают в суде каждую неделю.
   Меня это заинтриговало, я пытался его разговорить, но он только
листал свои досье и молчал. Иногда бормотал, читая фамилию и дату на
листке:
   - Оправдательный приговор. Немного позднее:
   - Опять оправдательный приговор.
   И вид у него был ехидный, что раздражало меня.
   - Наконец-то! Осуждение. Условное, надо думать.
   И так до конца. Список рос. Оправдательные приговоры следовали один
за другим, чередуясь с обвинительными условными или назначающими
незначительное наказание. Наконец я пошел на провокацию.
   - Он, должно быть, очень влиятельный адвокат, - сказал я..
   Тогда письмоводитель взглянул на меня так, словно в душе смеялся
надо мной, и только потом удостоил ответом:
   - Он, как никто, умеет выбирать себе дела.
   Именно эта фраза заинтриговала Люкаса, и за нее ухватился Мегрэ.
   Наверняка не только для обвиняемого, но и для его защитника куда
приятнее выиграть процесс, чем проиграть его. С каждым процессом
популярность адвоката возрастает, клиентура увеличивается.
   Выбирать себе дела...
   А пока двое мужчин придирчиво вчитывались в список, который принес
Люкас. Они принялись за первую подборку. На листе бумаги инспектор
записал дела, проходившие как гражданские. Поскольку и Мегрэ и Люкас
были не очень-то сведущи в этой области, они решили пока ими не
заниматься.
   Дела иного характера, в общем, были весьма немногочисленны -
десятка три за два года. Именно это позволило Жану Шарлю Гайару
утверждать:
   - Я защищаю редко...
   Люкас одну за другой читал фамилии:
   - Ипполит Тесье. Подлог и использование подлога. Оправдан первого
сентября.
   Оба копались в памяти. Если ничего не вспоминали, Мегрэ открывал
дверь в инспекторскую:
   - Тесье. Подлог и использование подлога... Вам это о чем-нибудь
говорит?
   - Не бывший ли это управляющий казино где-то в Бретани, который
пытался открыть подпольный игорный дом в Париже?
   И они шли дальше.
   - Жюльен Вандр. Ограбление. Оправдан. Этого Мегрэ помнил. Скромный
человек, с виду печальный мелкий чиновник, специализировавшийся на
краже транзисторов. Его ни разу не поймали с поличным, и никаких
формальных улик против него не было. Тогда, помнится, комиссар
посоветовал следователю не привлекать его к ответственности, а
подождать когда он попадется на месте преступления.
   - Запиши его в третий список.
   А в это время толстяк Торранс коротал время в тени бистро напротив
дома адвоката, и в нескольких метрах от него, у тротуара, неподалеку
от голубого американского лимузина, стояла наготове полицейская машина
без опознавательных знаков.
   Если Торрансу было поручено провести весь день за круглым столиком
на одной ножке, чтобы следить за дверью напротив, то сколько же кружек
пива ему предстояло выпить?
   - Юрбен Потье. Хранение краденого. Год тюрьмы условно...
   Этим делом несколько месяцев назад занимался Люкас, и Юрбена Потье,
тучного, с пучками черных волос в ноздрях, и такого же неухоженного,
как счетовод г-н Резон, много раз вызывали на набережную Орфевр.
   Он был старьевщиком и держал лавку на бульваре Шапель. Что только
там не покупалось и не продавалось! Старые керосиновые лампы, и тут же
холодильники, и чуть ли не до дыр изношенное платье. Он говорил:
   - Я честный коммерсант. Скромный, но честный. Когда этот тип пришел
ко мне со свинцовыми трубами, я не знал, что они краденые. Я их взял
для...
   Каждая фамилия вызывала у Мегрэ раздумье. Раз десять дверь в
инспекторскую открывалась.
   - Запиши...
   - Гастон Моран. Кража машин.
   - Рыжий юнец?
   - Это у меня не записано.
   - Прошлой весной?
   - Да, в апреле. Речь идет о банде, которая перекрашивала машины и
отправляла их в провинцию перекупщикам.
   - Позови Дюпё.
   Инспектор Дюпё, занимавшийся этим делом, к счастью, находился в
соседней комнате.
   - Это тот рыжий юнец, что преподнес нам историю о своей старой,
больной матери?
   - Да, шеф. У него и впрямь была старая, больная мать. А ему тогда
исполнилось всего девятнадцать. В банде он играл самую незначительную
роль. Просто стоял на стреме, пока Жюстен Псих угонял машины.
   Два дела о сутенерстве. Еще ограбления. Ни одного громкого
процесса, который занял бы первые полосы газет.
   Зато все клиенты адвоката в той или иной степени были при деле.
   - Продолжай, - вздохнул Мегрэ.
   - Все. Вы же сказали: дальше чем за два последних года не копать.
   Ни единой зацепки, ради чего стоило заниматься изучением
деятельности адвоката, который все-таки живет в особняке, хотя особняк
этот - самое заурядное строение.
   Разумеется, нужно обратить внимание на дела, которые не дошли до
суда, - их, пожалуй, больше всего.
   Имелась у Гайара еще одна категория клиентов - те, для кого он, как
для Буле, составлял налоговые декларации.
   Мегрэ страдал. Было жарко. Его мучила жажда. Ему казалось, что он
запутался, и он пытался начать все сначала.
   - Соедини! меня с налоговым инспектором девятого округа.
   Пустячная затея, но в их положении нельзя пренебрегать ничем. - Кто
у телефона?.. Господина Жюблена... Хорошо, соедините меня с ним... От
комиссара Мегрэ из уголовной полиции... Да... Алло!.. Нет, комиссар
хочет говорить лично с господином Жюбленом.
   Инспектор Жюблен, по всей вероятности, был или человеком слишком
занятым, или очень кичился своими высокими обязанностями, потому что
прошло почти пять минут, прежде чем он соблаговолил отозваться.
   - Алло! Передаю трубку комиссару... Мегрэ, вздохнув, взял ее.
   - Сожалею, что приходится вас беспокоить, господин Жюблен. Мне
хотелось бы спросить вас кое о чем... Что вы сказали?.. Да, это имеет
косвенное отношение к Эмилю Буле... Вы уже прочли газеты... Понимаю...
Нет, меня интересуют не его декларации. Этим можно будет заняться
позже, и я обещаю вам, что пойду официальным путем... Да,
безусловно... Я понимаю вашу щепетильность... Мой вопрос несколько
иного характера. У Буле были с вами какие-либо трения?.. Ну, я хочу
сказать, приходилось ли вам, к примеру, угрожать ему привлечением к
ответственности?.. Нет?.. Именно так я и думал... Декларации в
безукоризненном порядке... Конечно... Конечно...
   Мегрэ слушал, кивая головой и что-то чертя на бюваре. Голос г-на
Жюблена так сильно вибрировал в трубке, что Люкас слышал почти все,
что тот говорил.
   - В общем, у него был хороший советчик... Адвокат, я знаю. Жан
Шарль Гайар... Вот о нем-то я и хочу поговорить... Мне кажется, он
занимается многими из ваших налогоплательщиков... Что вы сказали?..
Слишком многими?..
   Мегрэ подмигнул Люкасу и вооружился терпением, потому что инспектор
Жюблен вдруг стал словоохотлив.
   - Да... Да... Очень ловкий, наверняка... Как?.. Декларации
неуязвимы... Вы пытались?.. Безрезультатно... Понимаю... Позвольте
задать еще один вопрос. К какой социальной прослойке принадлежат в
основном клиенты Гайара?.. Всех понемногу, понимаю... Да... Да...
Многие из его же квартала... Владельцы гостиниц, ресторанов, кабаре...
Вне всякого сомнения, это трудно...
   Разговор продлился еще около десяти минут, но комиссар слушал уже
вполуха, потому что его собеседник, такой сдержанный поначалу,
рассказывал теперь, приводя убедительные факты, о своей борьбе с теми,
кто мошенничает при уплате налогов.
   - Уф! - вздохнул Мегрэ, положив трубку. - Слышал?
   - Не все.
   - Как я и предполагал, декларации Эмиля Буле были безукоризненны...
Господин Жюблен с грустью повторил это слово, я не знаю, сколько раз.
Много лет он пытался уличить его. Еще в прошлом году тщательнейшим
образом проверил все его счета и не нашел ни единой зацепки.
   - А у других?
   - Вот именно! Так у всех клиентов Жана Шарля Гайара...
   Мегрэ задумчиво смотрел на список, составленный Люкасом. Он
вспомнил слова секретаря суда: "Он умеет выбирать себе дела".
   Итак, и в этой области адвокат тоже умел выбирать себе клиентов:
хозяева гостиниц на Монмартре, как, впрочем, и те, кто сдает комнаты
не только на ночь, но и на час, содержатели баров вроде Джо-Кетчиста,
владельцы кабаре или скаковых лошадей.
   Верно только что сказал по телефону г-н Жюблен: "С этой братией
попробуй-ка докажи, каковы их доходы и каковы накладные расходы".
   Стоя у окна, Мегрэ еще раз пробежал глазами список. Нужно выбрать,
и от этого выбора, возможно, будет зависеть дальнейшее расследование.
   - Позови Дюпё.

   Инспектор Дюпё снова вошел в кабинет.
   - Ты знаешь, что сталось с Гастоном Мораном, о котором мы сейчас
говорили?
   - Месяц или два назад я видел его у бензоколонки в одном из гаражей
на Итальянской авеню. Совсем случайно. Отвозил жену с детишками в
деревню и думал, где бы заправить машину.
   - Позвонишь хозяину гаража и узнаешь, работает ли он еще у него.
Пусть тот помалкивает. Я не хочу, чтобы парень струхнул и улизнул от
нас.
   Если с Мораном ничего не получится, он выберет из списка другого,
затем следующего, и так до тех пор, пока не найдет то, что ищет.
   А он и сам еще не знал, что ищет. Во всех делах, которые вел
адвокат, имелась одна довольно характерная деталь, как бы общая
отправная точка, которую Мегрэ затруднился бы определить.
   "Адвокат не убивает своих клиентов..."
   - Я еще нужен вам, шеф?
   - Да, останься.
   Мегрэ говорил словно с самим собой, не досадуя, однако, что у него
есть слушатель.
   - В сущности, у них у всех есть веские основания быть ему
благодарными. Или они предстают перед судом, и суд их оправдывает. Или
налоговый инспектор вынужден примириться с декларациями. Не знаю,
улавливаешь ли ты, что я хочу сказать. У любого адвоката, как правило,
неизбежно бывают клиенты, которые недовольны им. Если он проигрывает
дело, если его подзащитный сурово наказан...
   - Понимаю, шеф.
   - Так вот, это ведь не легко - выбрать... Вернулся Дюпё.
   - Он по-прежнему работает в том же гараже. И сейчас он там...
   - Возьми во дворе машину и как можно скорее привези его ко мне. Да
не пугай слишком. Скажи, просто надо кое-что уточнить. Однако нельзя и
допустить, чтобы он был чересчур спокоен.
   Половина пятого. Жара не только не спала, а скорее усилилась.
Никакого движения воздуха. Рубашка Мегрэ начала прилипать к телу.
   - Не сходить ли нам пропустить по кружке?
   Маленькая передышка в пивной "У дофина" в ожидании Гастона Морана.
   Но в тот момент, когда они уже выходили из кабинета, раздался
телефонный звонок. Комиссар заколебался, стоит ли возвращаться назад,
но для очистки совести снял трубку:
   - Это вы, шеф?.. Говорит Торранс.
   - Я узнал твой голос. Ну что?
   - Я звоню с авеню Великой Армии.
   - Что ты там делаешь?
   - Двадцать минут назад Гайар вышел из дома и сел в машину. Мне
повезло: на углу улицы Бланш был затор, я успел вскочить в свою и
нагнать его.
   - Он не заметил, что его ведут?
   - Наверняка нет. Сейчас поймете, почему я в этом убежден. Он сразу
же кратчайшим путем направился к площади Звезды. Движение было
сильное, ехали медленно, а на авеню Великой Армии вообще еле тащились.
Так мы миновали один за другим несколько гаражей. Казалось, Гайар
колеблется. Наконец он свернул в гараж "Модерн", что около заставы
Майо. Ну, я подождал возле. Как только увидел, что он вышел и пешком
направился к Булонскому лесу, ринулся туда.
   Вот уж поистине крохотный непредвиденный фактик, который, кажется,
отнимает у Мегрэ свободу действовать или, точнее, заставит его какое-
то время действовать не так, как он наметил.
   Мегрэ слушал Торранса, лицо его все более и более серьезнело, и не
похоже было, что он еще думает о кружке пива, которую сам себе
пообещал.
   - Это громадное заведение с автоматической линией для мойки
автомобилей. Мне пришлось показать старшему мастеру свой значок. Жан
Шарль Гайар не постоянный их клиент. Там не припомнят, чтобы он
появлялся у них в гараже раньше. Он спросил, не могут ли они вымыть
его машину максимум за час. В половине шестого ему надо ехать.
   - Они уже начали работу?
   - Собирались, но я попросил подождать. Нужно было немедленно
принимать решение.
   - Что мне делать?
   - Жди там и не давай никому дотронуться до машины. Я пошлю к тебе
кого-нибудь, кто пригонит ее сюда. Не бойся. Бумаги будут.
   - А когда вернется Гайар?
   - С тобой останется инспектор. Пока еще не знаю кто. Предпочитаю,
чтобы вы были вдвоем. С Гайаром держись предельно вежливо, но все же
устрой так, чтобы он приехал с тобой сюда.
   Мегрэ подумал о юном похитителе автомобилей, которого он ждал.
   - Не веди его сразу ко мне в кабинет. Заставь подождать. Возможно,
он будет возмущаться. Не поддавайся. И главное, не разрешай ему
звонить по телефону.
   Торранс без энтузиазма вздохнул:
   - Хорошо, шеф. Но управляйтесь побыстрее. Меня удивит, если он в
такую жару долго прогуляет по Булонскому лесу.
   Мегрэ колебался, идти ли ему срочно к судебному следователю, чтобы
снять с себя ответственность. Но он был почти убежден, что судейский
помешает ему действовать так, как подсказывает интуиция.
   В соседней комнате он один за другим оглядел всех инспекторов.
   - Вашэ...
   - Да, шеф?
   - Ты когда-нибудь водил американскую машину?
   - Приходилось.
   - Гони в гараж "Модерн", что на авеню Великой Армии. Это совсем
близко от заставы Майо. Найдешь там Торранса, он покажет тебе голубую
машину. Приведи ее к нам во двор и старайся как можно меньше
дотрагиваться до нее.
   - Понятно.
   - А ты, Жанен, поедешь с ним, но останешься в гараже с Торрансом.
Он знает, что делать.
   Мегрэ взглянул на свои часы. С тех пор как Дюпё ушел на Итальянскую
авеню, прошло всего пятнадцать минут. Он повернулся к Люкасу:
   - Пойдем.
   Если сделать это быстро, они все же имеют право выпить по кружке
пива.



   Прежде чем приказать ввести механика, Мегрэ расспросил Дюпё:
   - Как все прошло?
   - Сначала он очень удивился и спросил меня, не работаю ли я с вами.
Он показался мне скорее заинтригованным, чем обеспокоенным. Дважды
задал один и тот же вопрос:
   - Вы уверены, что именно комиссар Мегрэ хочет меня видеть?
   Потом пошел вымыть руки и снять промасленную спецовку. По дороге
спросил:
   - Имеют право вернуться к делу, приговор по которому уже вынесен?
   - Что ты ответил?
   - Что не знаю, но думаю, нет. Всю дорогу он выглядел растерянным.
   - Приведи его и оставь нас.
   Когда Морана ввели в кабинет Мегрэ, парень был поражен, заметив,
что прославленный комиссар волнуется больше, чем он сам. Мегрэ
смотрел, как он идет по комнате - нескладный, с всклокоченной рыжей
шевелюрой, голубыми фарфоровыми глазами и веснушками вокруг носа.
   - Раньше, - начал он, словно кидаясь в атаку, - вы довольствовались
тем, что заставляли допрашивать меня ваших инспекторов.
   В нем чувствовались хитрость и наивность одновременно.
   - Так вот я сразу скажу, что ничего не натворил.
   У него не было страха. То, что он находился здесь, один на один с
таким знаменитым человеком, несомненно, производило на него
впечатление, но страха у него не было.
   - Однако ты уверен в себе.
   - А почему бы мне не быть уверенным? Разве суд не признал мою
невиновность? Ну, скажем, почти невиновность. И я вел себя покладисто,
уж вы-то знаете это лучше, чем кто-либо.
   - Ты хочешь сказать, что выдал сообщников?
   - Они злоупотребили моей наивностью, адвокат это доказал. Он
объяснил, что у меня было трудное детство, что на моем иждивении мать
и она больна...
   По мере того как он говорил, у Мегрэ складывалось любопытное
впечатление. Механик выражал свои мысли с некоторой выспренностью, но
нарочито утрируя свое произношение уличного парижского мальчишки; и в
то же время глаза его весело поблескивали, словно он чувствовал
удовлетворение от роли, которую играет.
   - Я надеюсь, за мной пришли не по поводу той истории? С тех пор я
веду себя спокойно, ручаюсь, никто не скажет обратного. Так что же
тогда?
   Он сел, не ожидая приглашения, - случай редкий в этом кабинете,
даже вытащил из кармана пачку "Голуаз".
   - Можно?
   Мегрэ, все еще изучающе разглядывавший его, согласно кивнул.
   - А если по каким-то соображениям мы начинаем расследование снова?
   Моран вздрогнул, на лице его вдруг появилось недоверие.
   - Это невозможно.
   - Предположим, мне надо кое-что уточнить. На столе Мегрэ зазвонил
телефон, и голос Торранса сообщил:
   - Он здесь...
   - Протестовал?
   - Не очень. Говорит, что торопится и хочет увидеть вас немедленно.
   - Скажи, что я приму его сразу же, как только освобожусь.
   Гастон Моран слушал, нахмурив брови, словно соображая, что за
комедию разыгрывают перед ним.
   - Это все липа, верно ведь? - бросил он, когда комиссар положил
трубку.
   - Что "липа"?
   - Зачем меня привели сюда? Хотите запугать? Вы прекрасно знаете,
что все улажено.
   - Что улажено?
   - Я чист, вот что! Хватит на меня вешать! И тут - Мегрэ это
возмутило больше всего - мальчишка, не без смущения, правда, подмигнул
ему.
   - Послушай, Моран, тобой занимался инспектор Дюпё.
   - Да, тот, который сейчас привел меня сюда. Я не помнил его имени.
Он правильно вел себя.
   - Что значит "правильно"?
   - Правильно - и все.
   - А все же?
   - Не понимаете?
   - Ты хочешь сказать, что он не устраивал тебе ловушек и допрашивал
по-хорошему?
   - Я думаю, он допрашивал меня так, как должен был допрашивать.
   В словах юноши, в его поведении проскальзывала какая-то
двусмысленность, которую комиссар силился разгадать.
   - Так было нужно, верно ведь?
   - Потому что ты был невиновен?
   Судя по всему, Моран чувствовал себя не в своей тарелке, он тоже
был в замешательстве, и слова Мегрэ сбивали его с панталыку, так же
как и его слова - Мегрэ.
   - Знаете... - глубоко затянувшись сигаретой, начал он опять, но уже
не без колебания.
   - Что?
   - Да так, ничего.
   - Что ты хотел сказать?
   - Уже и сам не помню... Зачем я вам потребовался?
   - Что ты хотел сказать?
   - По-моему, здесь что-то не клеится.
   - Не понимаю.
   :- Вы уверены в этом? Но в данном случае мне лучше заткнуться.
   - Немного поздно. Что ты хотел сказать?
   Мегрэ не угрожал, но был тверд. Он стоял спиной к окну и выглядел
так внушительно, что Гастон Моран почувствовал, как его начинает
охватывать паника.
   - Я хотел бы выйти, - пробормотал он вдруг, вставая.
   - Не прежде чем скажешь...
   - Значит, ловушка?.. Кто струсил?.. Кому игра оказалась не по
нраву?
   - Какая игра?
   - Скажите мне сначала, что вы знаете.
   - Здесь я допрашиваю. Какая игра?
   - Если потребуется, вы будете повторять мне это до завтра, верно
ведь? Мне говорили, но я не верил.
   - Что тебе еще говорили?
   - Что со мной будут любезны.
   - Кто тебе это сказал?
   Парень отвернул голову, решив молчать и в то же время понимая, что
в конце концов уступит.
   - Так не играют, - процедил он сквозь зубы.
   - Что?
   Тогда Моран вдруг распетушился и подскочил к комиссару.
   - Ах, вы не знаете, нет? Ну а про сто тысяч франков?
   Лицо Мегрэ так поразило парня, что он застыл в оцепенении. Он видел
огромную фигуру, надвигающуюся на него, две протянутые к нему могучие
руки, которые схватили его за плечи и начали трясти.
   Никогда в жизни Мегрэ не был так бледен. Лицо его, лишенное какого-
либо выражения, походило на каменную глыбу.
   Он произнес бесстрастным, но все равно внушительным голосом:
   - Повтори!
   - С... С... Вы делаете мне больно.
   - Повтори!
   - Сто тысяч франков.
   - Какие сто тысяч франков?
   - Отпустите меня. Я все скажу.
   Мегрэ выпустил парня, но был по-прежнему бледен и в какой-то момент
даже приложил руку к груди - так бешено колотилось его сердце.
   - Я подозревал, что дал маху.
   - Гайар? Моран кивнул.
   - Это он обещал, что с тобой будут любезны?
   - Да. Он не сказал - любезны, он сказал - к тебе отнесутся с
пониманием.
   - И что ты будешь оправдан?
   - Что в самом худшем случае я получу условное наказание.
   - И потребовал у тебя сто тысяч франков за защиту?
   - Нет, не за защиту. Это само собой.
   - Чтобы кому-то передать их? Юный механик был настолько взволнован,
что на глазах его даже выступили слезы.
   - Вам.
   Минуты две Мегрэ стоял неподвижно со сжатыми кулаками, потом
постепенно его лицо немного ожило.
   Неожиданно он резко повернулся спиной к парню и на некоторое время
застыл так, глядя в окно, хотя штора была опущена.
   Когда он снова повернулся к Морану, выражение лица у него было
почти такое же, как обычно, но он вдруг почувствовал себя бесконечно
усталым и мог бы поклясться, что постарел.
   Он сел за стол, указав парню на стул, машинально принялся набивать
трубку.
   - Кури.
   Он произнес это как приказ, словно для того, чтобы отогнать бог
знает каких демонов.
   Мягко, тихим, приглушенным голосом он продолжал:
   - Я полагаю, ты сказал мне правду.
   - Клянусь здоровьем матери!..
   - Кто направил тебя к Гайару?
   - Один старик, что живет на бульваре Шапель.
   - Не бойся. К твоему делу возвращаться не будут. Стало быть, речь
идет о некоем Потье, старьевщике.
   - Да.
   - Ты крал и сбагривал ему краденые вещи.
   - Бывало иногда.
   - Что он сказал тебе?
   - Чтобы я повидался вот с этим адвокатом.
   - Почему именно с ним, а не с другим?
   - Потому что он заодно с полицией. Теперь-то я понимаю, что это не
так. Он одурачил меня на сто тысяч франков.
   Мегрэ размышлял.
   - Слушай. Сейчас сюда кое-кого приведут. Ты не скажешь ему ни
единого слова. Просто посмотришь на него, а потом пройдешь с
инспектором в соседнюю комнату.
   - Да вы простите меня. Меня убедили, что всегда так делают.
   Мегрэ даже улыбнулся ему.
   - Алло!.. Торранс?.. Не хочешь ли привести его ко мне?.. У меня
здесь тоже есть кое-кто, кого ты подержишь внизу на случай, если он
мне еще понадобится... Да, сейчас.
   Комиссар курил, внешне спокойный, но в горле у него словно комок
застрял. Он неотрывно смотрел на дверь, которая вот-вот должна была
открыться, которая уже открывалась: он увидел адвоката, в элегантном
светло-сером костюме, увидел, как тот с недовольной миной сделал
несколько быстрых шагов, уже открыл было рот, чтобы заговорить,
запротестовать, и вдруг неожиданно встретился взглядом с Гастоном
Мораном.
   Торранс ничего не понял в этой немой сцене. Жан Шарль Гайар
внезапно застыл на месте. Выражение его лица изменилось. Юноша неловко
поднялся со стула и, не глядя на вошедшего, направился к двери.
   Двое мужчин остались наедине. Мегрэ, опершись обеими руками на
крышку стола, боролся с желанием встать, тяжелым шагом подойти к
адвокату и, хотя тот был еще выше и толще, чем он сам, влепить ему
пару пощечин.
   Вместо этого он произнес до странности слабым голосом:
   - Садитесь.
   Вероятно, вид у него был еще более впечатляющий, чем тогда, когда
схватил за плечи юного механика, так как адвокат машинально
повиновался, забыв опротестовать и то, что угнали его машину, и то,
что два инспектора без постановления на арест привезли его на
набережную Орфевр, где заставили ждать, словно он первый попавшийся
подозрительный субъект.
   - Надо полагать, - начал Мегрэ устало, как бы подводя итог делу, -
вы поняли ситуацию. Адвокат пытался возразить.
   - Дайте мне сказать, - продолжал Мегрэ. - Я буду краток, насколько
возможно, потому что мне тягостно находиться с вами наедине.
   - Не знаю, что этот парень...
   - Я приказал вам молчать. Я велел привезти вас сюда не для того,
чтобы допрашивать. Я не потребую у вас никаких объяснений. Если бы я
последовал своему первому порыву, я послал бы вас в камеру
предварительного заключения, не встречаясь с вами, и вы ждали бы там
результатов экспертизы.
   Мегрэ положил перед собой список номер три, где Люкас записал
клиентов Гайара, которые прошли через уголовный суд и были либо
оправданы, либо получили незначительное наказание.
   Он читал фамилии монотонным голосом, словно молитву. Потом, подняв
голову, добавил:
   - Вы сами понимаете, что все эти лица будут допрошены... Некоторые
будут молчать. Скорее начнут с молчания. Когда же они узнают, что
деньги, предназначенные для определенной цели, не дошли по
назначению...
   Адвокат переменился в лице. Однако он еще пытался сопротивляться.
   - Не знаю, что этот юный проходимец... - снова начал он.
   Тогда Мегрэ так стукнул кулаком по столу, что там все подпрыгнуло.
   - Замолчите! - рявкнул он. - Не смейте открывать рот, пока я не
разрешу!
   В инспекторской услышали стук и переглянулись.
   - Я понимаю, почему вы с такой тщательностью выбирали себе
клиентов. Зная, что они должны быть или оправданы, или подвергнуты
небольшому наказанию, нетрудно было заставить их поверить, что с
помощью некоторой суммы...
   Нет! Он не мог больше говорить об этом.
   - У меня есть все основания полагать, что мое имя было использовано
не единожды. Вы занимались налоговыми декларациями о налогах... Только
сейчас я связался с господином Жюбленом и имел с ним длительную
беседу.
   Когда он раскуривал трубку, рука его еще немного дрожала.
   - Следствие будет долгим и трудным. Смею заверить в одном - оно
будет вестись с предельной скрупулезностью.
   Гайар, избегая его взгляда, все ниже опускал голову, руки его
лежали на коленях, на одной из них, на левой, на месте четырех пальцев
зияла пустота.
   - Когда дело перейдет в уголовный суд, там вспомнят о вашем
поведении на войне, о женитьбе на женщине, привыкшей к роскошной
жизни, и о болезни, которая, по существу, отрезала ее от мира.
   Мегрэ откинулся в кресле, закрыл глаза.
   - Для вас найдут смягчающие обстоятельства. Почему у вас была такая
нужда в деньгах, раз ваша жена больше не выезжала и вы вроде бы вели
уединенный образ жизни, посвятив себя работе?.. Я ничего об этом не
знаю и не спрашиваю вас. Эти вопросы вам зададут другие, и вы,
вероятно, понимаете - почему. Впервые, господин Гайар...
   Голос его снова сорвался, и он бесцеремонно встал, подошел к
стенному шкафу, достал оттуда бутылку коньяка и рюмку. Эту бутылку он
хранил там не для себя, а для тех, кто иногда нуждался в капельке
коньяка в ходе долгого и драматического допроса.
   Одним глотком он опрокинул рюмку, вернулся на свое место, раскурил
погасшую трубку.
   Теперь он был немного спокойнее и говорил непринужденным тоном, как
если бы дело уже не касалось его лично.
   - Как раз сейчас эксперты тщательнейшим образом осматривают вашу
машину. Я не открою вам секрета, сказав, что, если труп перевезли в
ней, есть надежда найти там его следы. Вы это поняли настолько хорошо,
что после моего утреннего визита к вам сегодня ощутили необходимость
отправить ее в мойку... Тихо! В последний раз я приказываю вам
молчать, иначе вас немедленно отведут в камеру предварительного
заключения. Я также довожу до вашего сведения, что группа специалистов
уже выехала на улицу Лабрюйера.
   Гайар вздрогнул, пролепетал:
   - Моя жена...
   - Они едут туда не для того, чтобы заниматься вашей женой. Сегодня
утром из окна я заметил во дворе нечто вроде навеса. Его обследуют
сантиметр за сантиметром. Подвал тоже. И все остальное в доме, вплоть
до чердака, если это потребуется. Вечером я допрошу обеих ваших
служанок... Я сказал: молчать!.. Адвокату, которого вы себе выберете,
нетрудно будет доказать отсутствие преднамеренности. То, что ваша
машина по случайности оказалась неисправна и что у вас не было другого
транспорта, чтобы избавиться от трупа, подтверждает это. Вам пришлось
ждать, пока починят вашу машину, а ведь не так уж приятно провести два
или три дня с трупом в доме.
   Теперь уже Мегрэ говорил самому себе, не глядя на собеседника. Все
мелочи, отмеченные им в последние дни, всплыли в его памяти и
становились на свои места. На все вопросы, которые он задавал себе,
нашелся ответ.
   - Мазотти был убит семнадцатого мая, и мы допрашивали тех, кто в
последнее время страдал от его рэкета. И по крайней мере один из ваших
клиентов, Эмиль Буле, получил вызов в числе первых. Связался ли он
немедленно с вами, поскольку вы занимались его налоговыми декларациями
и еще двумя незначительными делами? Но он пришел сюда восемнадцатого
мая, и ему задали несколько шаблонных вопросов. После этого он был
вызван во второй раз на двадцать второе или двадцать третье мая, не
знаю для чего, возможно, инспектор Люкас захотел кое-что уточнить.
Итак, двадцать второго мая после полудня Буле снял со счета в банке
пятьсот тысяч франков. Ему срочно понадобились наличные деньги. Он не
мог ждать до вечера, чтобы взять их в кассе своего кабаре. И эта сумма
бесследно исчезла. Я не спрашиваю, не вы ли ее получили... Я это знаю.
   Мегрэ произнес последние слова с презрением, какого никогда еще не
выражал ни одному человеку.
   - Восьмого или девятого июня Буле получил третий вызов в полицию на
среду, на двенадцатое июня. Он испугался, он страшился скандала.
Несмотря на свое ремесло, а может быть, именно благодаря ему, он
превыше всего ставил свою респектабельность. Вечером одиннадцатого
июня, накануне того дня, когда он должен был явиться по повестке, он
был встревожен и в то же время негодовал: ведь он выложил пятьсот
тысяч франков за свое спокойствие. С десяти вечера он звонил вам по
телефону, но ему никто не отвечал. Он много раз набирал номер, и
наконец вы взяли трубку и согласились принять его минут через
пятнадцать или через полчаса. Легко себе представить, что он сказал
вам в тиши вашего кабинета. Он заплатил, чтобы его не вмешивали в дело
Мазотти, чтобы его имя не попало на страницы газет. А вместо того
чтобы оставить его в покое, на что он мог бы рассчитывать, его
собираются допрашивать снова, да еще в стенах уголовной полиции, где
он рискует нарваться на журналистов и фоторепортеров. Он почувствовал
себя обманутым. Он негодовал так же, как сейчас Гастон Моран. Заявил
вам, что будет говорить начистоту и напомнит полиции о сделке, которую
заключил с ней. Вот и все. Если бы он вышел от вас живым, если бы на
следующее утро пришел сюда и здесь излил свою злость... Дальнейшее
меня уже не касается, господин Гайар. Я не стремлюсь получить от вас
признание. Он снял трубку.
   - Торранс?.. Можешь отпустить парня... Не забудь записать его
адрес: он потребуется следователю. А потом приходи за тем, который
находится у меня.
   Он ждал стоя, жаждая поскорее избавиться от присутствия адвоката.
   И тогда адвокат, не подымая головы, едва слышно произнес:
   - У вас когда-нибудь была страсть, господин Мегрэ?
   Мегрэ сделал вид, что не услышал вопроса.
   - У меня их было две.
   Комиссар счел за лучшее повернуться к нему спиной, твердо решив не
дать себя разжалобить.
   - Сначала - моя жена, которую я всеми силами пытался сделать
счастливой...
   В голосе Гайара звучала горечь. Он помолчал.
   - Потом, когда она заточилась в своей комнате и я почувствовал
необходимость развлечься, у меня появилась новая страсть-игра.
   В коридоре послышались шаги. В дверь тихо постучали.
   - Войдите!
   В проеме застыл Торранс.
   - До моего возвращения из Дворца правосудия отведи его в задний
кабинет.
   Мегрэ не взглянул на уходящего Гайара. Потом снял трубку, чтобы
спросить у следователя, могут ли они немедленно увидеться.
   Несколько минут спустя он миновал маленькую застекленную дверь,
которая отделяла здание полиции от Дворца правосудия.
   Отсутствовал он час. А когда вернулся, в руке у него была
официальная бумага. Открыв дверь в инспекторскую, он нашел Люкаса,
сгоравшего от нетерпения все узнать.
   Без лишних слов комиссар протянул ему постановление на арест Жана
Шарля Гайара.
   - Он сейчас в заднем кабинете с Торрансом. Вдвоем отведите его в
камеру предварительного заключения.
   - Надеть наручники?
   Это было правило, в котором иногда допускались исключения. Мегрэ не
хотелось выглядеть мстительным. Последние слова адвоката внесли в его
душу смятение.
   - Нет.
   - Что сказать охране? Снять с него галстук, ремень, шнурки?..
   Опять правило и опять не без исключений.
   Мегрэ поколебался, помотал головой - нет. И остался один у себя в
кабинете.
   Когда в этот вечер комиссар с некоторым опозданием пришел обедать,
г-жа Мегрэ заметила, что глаза у него немного осоловелые, но
поблескивают и от него попахивает вином.
   Во время обеда он почти все время молчал и встал, чтобы выключить
телевизор, который раздражал его.
   - Уходишь?
   - Нет.
   - Твое дело закончено? Он не ответил.
   Спал он беспокойно, поднялся в мрачном настроении и решил, как
иногда делал, отправиться на набережную Орфевр пешком.
   Едва он ступил на порог своего кабинета, как дверь инспекторской
открылась. Люкас притворил ее за собой, серьезный и таинственный.
   - У меня для вас новость, шеф.
   Догадался ли он, что хочет сообщить инспектор? Люкас не раз задавал
себе этот вопрос, но так никогда и не узнал ответа на него.
   - Жан Шарль Гайар повесился в своей камере.
   Мегрэ не встрепенулся, не стиснул зубы; он продолжал стоять и
смотреть в открытое окно на шумящие листвой деревья, на лодки, что
скользили по Сене, на прохожих, которые, словно муравьи, кишели на
мосту Сен-Мишель.
   - Подробностей еще не знаю. Вы думаете, что...
   - Думаю что? - спросил Мегрэ неожиданно агрессивным тоном.
   Люкас пошел на попятный:
   - Я спрашивал себя...
   Он быстро закрыл дверь, а всего час спустя Мегрэ выглядел спокойным
и, судя по всему, занимался текущими делами.

                                                        1962 г.

======================================================================


   С37
   СОДЕРЖАНИЕ
   Гнев Мегрэ. Роман. Перевод К. Северовой . 3 Поезд. Роман Перевод Э.
Шрайбер . . . . 131
   Составители:
   доктор филологических наук, профессор
   В. Е. Балахонов,
   кандидат филологических наук, доцент
   Э.Л. Шрайбер
   ЖОРЖ СИМЕНОН
   Сочинения
   в двадцати томах
   ТОМ ВОСЕМНАДЦАТЫЙ
   Редактор Т. КОСТИНА. Художник Д. АНИКЕЕВ. Технический редактор М.
ПЛЕ-ШАКОВА. Корректор Н. ЯКОВЛЕВА
   Сдано в набор 13.03.91. Подписано в печать 10.05.91. Формат 70 х
100'/зг- Бумага офсетная ? 1 Гарнитура "Тайме". Печать офсетная. Усл.
печ.л. 10,37. Усл. кр. - отг. 10,69. Уч. - изд. л. 12,09. Заказ N°
2629. Тираж 250 000 экз. Цена 10 р. 125319, Москва, ул. Черняховского,
д. 3. ТПО "Истоки".
   Набрано на Можайском полиграфкомбинате В/О "Союзполиграфпрома" при
Государственном комитете СССР по печати. 143200, Можайск, ул. Мира,
93.
   Ордена Трудового Красного Знамени Тверской полиграфкомбинат.
Государственная ассоциация предприятий, объединений и организаций
полиграфической промышленности "АСПОЛ". 170024, г. Тверь, проспект
Ленина, 5.

   (c) ТПО "Истоки", 1991.
   (c) Оформление. Д. Аникеев, 1991.
   (c) Составление. В. Е. Балахонов, Э.Л. Шрайбер, 1991.

Популярность: 22, Last-modified: Thu, 17 Jul 2003 16:14:21 GmT