М.: Современник, 1990
- Ну-с, господа, прошу вас, - любезно сказал хозяин и царственным
жестом указал на стол.
Мы не заставили себя просить вторично, уселись и развернули стоящие
дыбом крахмальные салфетки.
Село нас четверо: хозяин - бывший присяжный поверенный, кузен его -
бывший присяжный поверенный же, кузина - бывшая вдова действительного
статского советника, впоследствии служащая в Совнархозе, а ныне просто
Зинаида Ивановна, и гость - я - бывший... впрочем, это все равно... ныне
человек с занятиями, называемыми неопределенными.
Первоапрельское солнце ударило в окно и заиграло в рюмках.
- Вот и весна, слава богу; измучились с этой зимой, - сказал хозяин и
нежно взялся за горлышко графинчика.
- И не говорите! - воскликнул я и, вытащив из коробки кильку, вмиг
ободрал с нее шкуру, затем намазал на кусок батона сливочного масла, прикрыл
его килечным растерзанным телом и, любезно оскалив зубы в сторону Зинаиды
Ивановны, добавил: - Ваше здоровье!
И затем мы глотнули.
- Не слабо ли... кхм... разбавил? - заботливо осведомился хозяин.
- Самый раз, - ответил я, переводя дух.
- Немножко как будто слабовато, - отозвалась Зинаида Ивановна.
Мужчины хором запротестовали, и мы выпили по второй. Горничная внесла
миску с супом.
После второй рюмки божественная теплота разлилась у меня внутри, и
благодушие приняло меня в свои объятия. Я мгновенно полюбил хозяина, его
кузена и нашел, что Зинаида Ивановна, несмотря на свои 38 лет, еще очень и
очень недурна, и борода Карла Маркса, помещавшегося прямо против меня рядом
с картой железных дорог на стене, вовсе не так уж огромна, как это принято
думать. История появления Карла Маркса в квартире поверенного, ненавидящего
его всей душой, - такова. Хозяин мой - один из самых сообразительных людей в
Москве, если не самый сообразительный. Он едва ли не первый почувствовал,
что происходящее - штука серьезная и долгая, и поэтому окопался в своей
квартире не кое-как, кустарным способом, а основательно. Первым долгом он
призвал Терентия, и Терентий изгадил ему всю квартиру, соорудив в столовой
нечто вроде глиняного гроба. Тот же Терентий проковырял во всех стенах
громадные дыры, сквозь которые просунул толстые трубы. После этого хозяин,
полюбовавшись работой Терентия, сказал:
- Могут не топить парового, бандиты, - и поехал на Плющиху. С Плющихи
он привез Зинаиду Ивановну и поселил ее в бывшей спальне, комнате на
солнечной стороне. Кузен приехал через три дня из Минска. Он кузена охотно и
быстро приютил в бывшей приемной (из передней направо) и поставил ему черную
печечку. Затем пятнадцать пудов муки он всунул в библиотеку (прямо по
коридору), запер дверь на ключ, повесил на дверь ковер, к ковру приставил
этажерку, на этажерку пустые бутылки и какие-то старые газеты, и библиотека
словно сгинула - сам черт не нашел бы в нее хода. Таким образом из шести
комнат осталось три. В одной он поселился сам с удостоверением, что у него
порок сердца, а между оставшимися двумя комнатами (гостиная и кабинет) снял
двери, превратив их в странное двойное помещение.
Это не была одна комната, потому что их было две, но и жить в них, как
в двух, было невозможно, тем более что в первой (гостиной) непосредственно
под статуей голой женщины и рядом с пианино поставил кровать и, призвав их
кухни Сашу, сказал ей:
- Тут будут приходить эти. Так скажешь, что спишь здесь.
Саша заговорщически усмехнулась и ответила:
- Хорошо, барин.
Дверь кабинета он облепил мандатами, из которых явствовало, что ему -
юрисконсульту такого-то учреждения полагается "добавочная площадь". На
добавочной площади он устроил такие баррикады из двух полок с книгами,
старого велосипеда без шин, и стульев с гвоздями, и трех карнизов, что даже
я, отлично знакомый с его квартирой, в первый же визит, после приведения
квартиры в боевой вид, разбил себе оба колена, лицо и руки и разорвал сзади
и спереди пиджак по живому месту.
На пианино он налепил удостоверение, что Зинаида Ивановна - учительница
музыки, на двери ее комнаты удостоверение, что она служит в Совнархозе, на
двери кузена, что тот секретарь. Двери он стал отворять сам после 3-го
звонка, а Саша в это время лежала на кровати возле пианино.
Три года люди в серых шинелях и черных пальто, объеденных молью, и
девицы с портфелями и в дождевых брезентовых плащах рвались в квартиру, как
пехота на проволочные заграждения, и ни черта не добились. Вернувшись через
три года в Москву, из которой я легкомысленно уехал, я застал все на прежнем
месте. Хозяин только немного похудел и жаловался, что его совершенно
замучили.
Тогда же он и купил четыре портрета. Луначарского он пристроил в
гостиной на самом видном месте, так что Нарком стал виден решительно со всех
точек в комнате. В столовой он повесил портрет Маркса, а в комнате кузена
над великолепным зеркальным желтым шкафом кнопками прикрепил Троцкого.
Троцкий был изображен в пенсне, как полагается, и с достаточно благодушной
улыбкой на губах. Но лишь хозяин впился четырьмя кнопками в фотографию, мне
показалось, что Троцкий нахмурился. Так хмурым он и остался. Затем хозяин
вынул из папки Карла Либкнехта и направился в комнату кузины. Та встретила
его на пороге и, ударив себя по бедрам, обтянутым полосатой юбкой,
вскричала:
- Эт-того недоставало! Пока я жива, Александр Палыч, никаких Маратов и
Дантонов в моей комнате не будет!
- Зин... при чем здесь Мара... - начал было хозяин, но энергичная
женщина повернула его за плечи и выпихнула вон. Хозяин задумчиво повертел в
руках цветную фотографию и сдал ее в архив.
Ровно через полчаса последовала очередная атака. После третьего звонка
и стука кулаками в цветные волнистые стекла парадной двери хозяин, накинув
вместо пиджака измызганный френч, впустил трех. Двое были в сером, один в
черном с рыжим портфелем.
- У вас тут комнаты... - начал первый серый и ошеломленно окинул
переднюю взором. Хозяин предусмотрительно не зажег электричества, и зеркала,
вешалки, дорогие кожаные стулья и оленьи рога распылились во мгле.
- Что вы, товарищи!! - ахнул хозяин и всплеснул руками. - Какие тут
комнаты?! Верите ли, шесть комиссий до вас было на этой неделе. Хоть и не
смотрите! Не только лишней комнаты нет, но еще мне не хватает. Извольте
видеть, - хозяин вытащил из кармана бумажку, - мне полагается 16 аршин
добавочных, а у меня 131/2. Да-с. Где я, спрашивается, возьму
21/2 аршина.
- Ну, мы посмотрим, - мрачно сказал второй серый.
- П-пожалуйста, товарищи!..
И тотчас перед нами предстал Луначарский. Трое, открыв рты, посмотрели
на наркомпроса.
- Тут кто? - спросил первый серый, указывая на кровать.
- Товарищ Епишина, Александра Ивановна.
- Она кто?
- Техническая работница, - сладко улыбаясь, ответил хозяин, - стиркой
занимается.
- А не прислуга она у вас? - подозрительно спросил черный.
В ответ хозяин судорожно засмеялся:
- Да что вы, товарищ! Что я, буржуй какой-нибудь, чтобы прислугу
держать! Тут на еду не хватает, а вы, - прислуга! Хи-хи!
- Тут? - лаконически спросил черный, указывая на дыру в кабинет.
- Добавочная, 131/2, под конторой моего учреждения, -
скороговоркой ответил хозяин.
Черный немедленно шагнул в полутемный кабинет. Через секунду в кабинете
с грохотом рухнул таз, и я слышал, как черный, падая, ударился головой о
велосипедную цепь.
- Вот, видите, товарищи, - зловеще сказал хозяин, - я предупреждал:
чертова теснота.
Черный выбрался из волчьей ямы с искаженным лицом. Оба колена у него
были разорваны.
- Не ушиблись ли вы? - испуганно спросил хозяин.
- А... бу...бу...ту...ту...ма... - невнятно пробурчал что-то черный.
- Тут товарищ Настурцина, - водил и показывал хозяин, - тут я, - и
хозяин широко показал на Карла Маркса. Изумление нарастало на лицах трех. -
А тут товарищ Щербовский, - и торжественно он махнул на Троцкого.
Трое в ужасе глядели на портрет.
- Да он что, партийный, что ли? - спросил второй серый.
- Он не партийный, - сладко ухмыльнулся хозяин, - но он сочувствующий.
Коммунист в душе. Как и я сам. Тут у нас все ответственные работники живут,
товарищи.
- Ответственные, сочувствующие, - хмуро забубнил черный, потирая
колено, - а шкафы зеркальные. Предметы роскоши.
- Рос-ко-ши?! - укоризненно ахнул хозяин. - Что вы, товарищ!! Белье тут
лежит последнее, рваное. Белье, товарищ, предмет необходимости. - Тут хозяин
полез в карман за ключом и мгновенно остановился, побледнев, потому что
вспомнил, что как раз вчера шесть серебряных подстаканников заложил между
рваными наволочками.
- Белье, товарищи, - предмет чистоты. И наши дорогие вожди, - хозяин
обеими руками указал на портреты, - все время указывают пролетариату на
необходимость держать себя в чистоте. Эпидемические заболевания... тиф, чума
и холера, все от того, что мы, товарищи, еще недостаточно осознали, что
единственным спасением, товарищи, является содержание себя в чистоте. Наш
вождь...
Тут мне совершенно явственно показалось: судорога прошла по лицу
фотографического Троцкого и губы его расклеились, как будто он что-то хотел
сказать. То же самое, вероятно, почудилось и хозяину, потому что он смолк
внезапно и быстро перевел речь:
- Тут, товарищи, уборная, тут ванна, но, конечно, испорченная, видите,
в ней ящик с тряпками лежит, не до ванн теперь, вот кухня - холодная. Не до
кухонь теперь. На примусе готовим. Александра Ивановна, вы чего здесь в
кухне? Там вам письмо есть в вашей комнате. Вот, товарищи, и все! Я думаю
просить себе еще дополнительную комнату, а то, знаете, каждый день себе
коленки разбивать - эт-то, знаете ли, слишком накладно. Куда это надо
обратиться, чтобы мне дали еще одну комнату в этом доме? Под контору.
- Идем, Степан, - безнадежно махнув рукой, сказал первый серый, и все
трое направились, стуча сапогами, в переднюю.
Когда шаги смолкли на лестнице, хозяин рухнул на стул.
- Вот, любуйтесь, - вскричал он, - и это каждый божий день! Честное вам
даю слово, что они меня доконают.
- Ну, знаете ли, - ответил я, - это неизвестно, кто кого доконает!
- Хи-хи! - хихикнул хозяин и весело грянул: - Саша! давай самовар!..
Такова была история портретов, и в частности Маркса. Но возвращаюсь к
рассказу.
...После супа мы съели бефстроганов, выпили по стаканчику белого
Ай-Даниля винделправления, и Саша внесла кофе. И тут в кабинете грянул
рассыпчатый телефонный звонок.
- Маргарита Михална, наверно, - приятно улыбнулся хозяин и полетел в
кабинет.
- Да... да... - послышалось в кабинете, но через три мгновения донесся
вопль:
- Как?!
Глухо заквакала трубка и опять вопль:
- Владимир Иванович! Я же просил! Все служащие! Как же так?!
- А-а! - ахнула кузина. - Уж не обложили ли его?!
Загремела с размаху трубка, и хозяин появился в дверях.
- Обложили? - крикнула кузина.
- Поздравляю, - бешено ответил хозяин, - обложили вас, дорогая!
- Как?! - кузина встала вся в пятнах. - Они не имеют права! Я же
говорила, что в то время я служила!
- Говорила, говорила! - передразнил хозяин. - Не говорить нужно было, а
самой посмотреть, что этот мерзавец - домовой в списке пишет! А все ты, -
повернулся он к кузену, - просил ведь, сходи, сходи! А теперь, не угодно ли:
он нас всех трех пометил!
- Ду-рак ты, - ответил кузен, наливаясь кровью, - при чем здесь я? Я
два раза говорил этой каналье, чтоб отметил как служащих! Ты сам виноват! Он
твой знакомый. Сам бы и просил!
- Сволочь он, а не знакомый! - загремел хозяин. - Называется приятель!
Трус несчастный. Ему лишь бы с себя ответственность снять.
- На сколько? - крикнула кузина.
- На пять-с!
- А почему только меня? - спросила кузина.
- Не беспокойся! - саркастически ответил хозяин. - Дойдет и до меня и
до него. Буква, видно, не дошла. Но только если тебя на пять, то на сколько
же они меня шарахнут?! Ну, вот что - рассиживаться тут нечего. Одевайтесь,
поезжайте к районному инспектору - объясните, что ошибка. Я тоже поеду.
Живо, живо!
Кузина полетела из комнаты.
- Что ж это такое? - горестно завопил хозяин. - Ведь это ни отдыху, ни
сроку не дают. Не в дверь, так по телефону! От реквизиций отбрились, теперь
налог. Доколе это будет продолжаться? Что они еще придумают?!
Он взвел глаза на Карла Маркса, но тот сидел неподвижно и безмолвно.
Выражение лица у него было такое, как будто он хотел сказать:
- Это меня не касается!
Край его бороды золотило апрельское солнце.
1923
3
Популярность: 11, Last-modified: Thu, 17 Feb 2005 05:15:02 GmT