---------------------------------------------------------------
Paul Anderson "The Man who came early"
Перевод Н.Емельянниковой
Изд.: Сборник "Экспедиция на Землю", "Мир", М., 1965
OCR&SpellCheck: The Stainless Steel Cat
Origin: Black Cat Station, 2:5030/604.24@FidoNet
---------------------------------------------------------------
Да, к старости человек узнает так много, что странным кажется, какая
малость может его иногда удивить. Говорят, у миклагардского короля перед
троном лежит зверь из чистого золота, который будто бы встает на дыбы и
рычит. Слышал я об этом от Эйлифа Эйриксона, что служил в королевской
дружине, а ему, когда он не пьян, верить можно. Видел он и греческий огонь,
горящий на воде.
Вот почему, жрец, я так легко верю твоим рассказам о Христе. Бывал я и
в Англии, и в стране франков, видел -- хорошо живет там народ. Должно быть,
это очень могущественный бог, коли столько народов поклоняется ему -- ты как
будто сказал, что каждому, кто перейдет в твою веру, дадут белую одежду? Я
бы не прочь иметь такую. Только вот заплесневеет она из-за наших проклятых
исландских туманов, но ведь можно принести жертву домовым, и... Как? У вас
этого не делают? Полно! Я готов даже поступиться куском доброй конины, хоть
зубы у меня уже совсем не те... Ведь каждый разумный человек знает, сколько
неприятностей могут причинить домовые, если их не накормить досыта.
...Что ж, выпьем еще по чаше и поговорим. Нравится тебе мое пиво? Я сам
его варю. А чаши эти я привез из Англии много лет назад. Тогда я был еще
молод... Как идет время... Потом я вернулся сюда, получил в наследство от
отца вот эту усадьбу и с тех пор уж никуда не уезжал. Плавать с викингами
хорошо смолоду, а станешь постарше -- начинаешь понимать, чем по-настоящему
богат человек: богатство -- это земля и скот.
Подкинь-ка топлива, Хьялти! Холодновато становится. Порой мне кажется,
что зимы теперь куда суровее, чем в мои мальчишеские годы. Вот и Торбранд из
Сэлмондейла тоже так считает, но, по его мнению, это боги сердятся за то,
что многие из нас отвернулись от них. Нелегко тебе будет, жрец, обратить в
свою веру Торбранда. Уж очень он упрям. Что до меня, то я человек
сговорчивый и умею хотя бы слушать.
...И вот что еще. В одном ты неправ. Через два года не будет конца
света. Уж это я знаю наверняка!
Ты спросишь меня откуда? Это длинная история, да и жуткая. Хорошо, что
я уже стар и буду спокойно лежать в земле, задолго до того как наступит это
великое завтра. Страшное будет время перед тем, как придут Великие Морозы
(1) Нет, что я говорю -- перед тем, как архангел затрубит в боевой рог. Ведь
и проповеди твои я слушаю потому, что знаю: Христос одержит верх над Тором.
Скоро вся Исландия примет христианство, так уж лучше оказаться в стане
победителей.
Нет, все что я расскажу, мне не привиделось. А случилось это пять лет
назад, и мои домочадцы и соседи могут клятвенно все подтвердить. Почти никто
из них не верил тому, что рассказывал незнакомец. А я вот верю, хотя бы уже
оттого, что лгун, по-моему, не способен причинить столько бед. Я люблю свою
дочь, жрец, и когда все кончилось, нашел ей хорошего мужа. Она не возражала,
но теперь сидит со своим мужем в усадьбе на мысу и не пришлет мне даже слова
привета. Муж ее, как говорят многие, недоволен, что она так молчалива,
печальна, потому он и проводит ночи с наложницей-ирландкой... Укорять его я
не могу, но, сказать по совести, меня все это очень огорчает.
Так вот. Я уже порядком выпил и могу поведать тебе эту историю. Мне все
равно, поверишь ты или нет. Эй, девушки! Наполните-ка нам чаши, не то в
горле у меня пересохнет, прежде чем я закончу рассказ.
Случилось это в один прекрасный день, пять лет назад, в конце весны. В
ту пору со мной и моей женой Рагнильдой оставалось лишь двое наших детей,
которые еще не обзавелись собственной семьей: младший сын Хельги -- ему
исполнилось тогда семнадцать зим -- и восемнадцатилетняя Торгунна. Дочь моя
считалась красивой. Много женихов приходило сюда, но она всем отказывала, а
я не из тех, кто станет силой принуждать дочь к повиновению. Что касается
Хельги, так он всегда отличался проворством и умел неплохо работать, хоть и
был безрассуден по молодости лет. Сейчас-то он в Норвегии, в дружине короля
Олафа. Кроме нас четверых, в доме было около десятка слуг: двое
рабов-ирландцев, две служанки, помогавшие по дому, и шесть керлов (2).
Хозяйство немалое!
Ты еще не видел, как расположены мои владения? В трех километрах к
западу находится залив, а примерно в восьми километрах к югу, возле
Рейкьявика, -- несколько рыбацких дворов. По направлению к Лонг Екуль
местность повышается; земля у меня холмистая. Зато покосы на ней хороши, а
на берегу можно найти плавник. Я даже выстроил навес для хранения леса и
сарай для лодок.
Так вот, с вечера накануне того дня разыгрался шторм, и утром мы с
Хельги отправились на поиски плавника. Тебе, норвежцу, не понять, как
ценится дерево у нас в Исландии -- ведь здесь растет только мелкий
кустарник. Нам приходится привозить лес из других стран. В старину, бывало,
поджигали дома кровных врагов, но мы считаем такой поступок страшным
злодеянием, хотя это и теперь иногда случается...
Я жил в мире со своими соседями, поэтому мы взяли с собой немного
оружия: я -- топор, Хельги -- меч, а у двух керлов, что нас сопровождали,
были копья. После ночной бури день стоял ясный, и лучи солнца весело играли
в высокой мокрой траве. Я смотрел на свои сочные луга, на сытых овец и коров
с лоснящимися боками, на дым, поднимавшийся из отверстия в крыше, и думал о
том, что жизнь прожита не зря. Когда усадьба скрылась за холмом и мы
приблизились к воде, тихий западный ветерок стал теребить волосы моего
Хельги. Удивительно, как ясно вижу я сейчас все, что случилось в тот день,
хотя, конечно, этот день и должен был больше врезаться в мою память, нежели
любой другой.
Мы спустились к морю. Оно с грохотом билось о камни, и бело-серые волны
виднелись до самого края света. Несколько чаек с криком метались над нами:
наше появление отпугнуло их от рыбы, прибитой штормом к берегу, где было
полно плавника и лежал даже целый сосновый ствол... Наверное, в ту ночь
потонуло груженное бревнами судно. Находка была ценной, но мне, как человеку
осторожному, следовало совершить жертвоприношение, дабы не опасаться
бедствий, которые может наслать дух владельца леса.
Мы потащили это бревно под навес, как вдруг Хельги вскрикнул. Я
схватился за топор и посмотрел туда, куда указывал сын. Кровной вражды у нас
в ту пору не было ни с кем, но ведь нередко в наших местах появляются всякие
бродяги.
Однако этот человек выглядел вполне безобидно. И вправду, пока он,
спотыкаясь, шел к нам по сырому леску, я заметил, что он совеем безоружен, и
не мог понять, откуда он взялся. Это был рослый здоровяк в очень странной
одежде: куртка, штаны и башмаки похожи были на наши, но какого-то нелепого
покроя, а на икрах вместо перетянутых крест-накрест ремешков были какие-то
чулки из твердой кожи. Не доводилось мне видеть и такого шлема: почти
квадратный, он прикрывал шею, а нос оставался открытым -- стрелки не было.
Держался этот шлем на голове при помощи кожаного ремешка, и, верите ли, он
был сделан из одного цельного куска, только не похожего на металл.
Подойдя немного ближе, незнакомец торопливо и неуклюже побежал в нашу
сторону, размахивая руками и что-то выкрикивая. Слова его больше походили на
собачий лай, чем на любой из языков -- а я их слыхивал немало. Он был
бритый, темные волосы коротко подстрижены, и я решил, что незнакомец, должно
быть, франк. Этот человек был молод и хорош собой -- голубоглазый, с
правильными чертами, и хотя сложения он был отменного, по цвету его кожи я
определил, что большую часть жизни он провел под крышей.
-- Может, он с потонувшего корабля? -- спросил Хельги.
-- Посмотри на его одежду, -- возразил я, -- она у него сухая и чистая.
Видно, он не так давно странствует, даже бородой не оброс! Но что-то я не
слышал, что у нас в округе гостит какой-либо чужестранец.
Мы опустили оружие, а он подбежал к нам и остановился, судорожно
переводя дыхание. Я увидел, что его куртка и рубашка не зашнурованы, а
скреплены какими-то косточками и сшиты из плотной материи. На шее у него
висела засунутая под куртку узкая полоска ткани. Все эти одеяния были
коричневатых оттенков. Башмаки его тоже выглядели нелепо, но были сшиты на
славу. На плотной куртке в разных местах крепились кусочки меди, на каждом
рукаве -- по три светлых полоски и черная лента с такими же белыми буквами,
что и на шлеме. Это были не руны, а настоящие римские буквы "МР" (3).
Опоясывал его широкий ремень, на котором сбоку в ножнах висел маленький,
похожий на дубинку, металлический предмет, а с другого боку -- обыкновенная
дубинка.
-- Он, наверное, колдун, -- пробормотал мой керл Сигурд. -- Иначе к
чему все эти амулеты?
-- Может, для красоты или от дурного глаза, -- успокоил его я. И,
обратившись к незнакомцу, сказал: -- Я Оспак Уольфсон из Хилстеда. А кто ты
такой?
Грудь его тяжело вздымалась, взгляд был безумным. Он, должно быть,
прибежал издалека. Потом он застонал и, закрыв лицо руками, опустился на
землю.
-- Он, наверное, болен, лучше отведем его домой, -- предложил Хельги.
Глаза Хельги сияли -- нам так редко удается видеть новые лица.
-- Нет... нет... -- поднял голову незнакомец. -- Дайте мне минутку
передохнуть...
Говорил он по-норвежски довольно бегло, но произносил слова так, что
его трудно было понять. Кроме того, он вставлял в свою речь много чужеземных
слов, которых я не знаю.
-- Может, это викинги высадились? -- вмешался мой второй керл Грим и
сжал в руке копье.
-- Где же это видно, чтобы викинги появлялись в Исландии? -- усмехнулся
я. -- Спокон веку не было такого.
Незнакомец затряс головой, словно приходя в себя после удара. Чуть
пошатываясь, он поднялся на ноги.
-- Что случилось?--спросил он.--Что сталось с городом?
-- С каким городом? -- удивленно спросил я.
-- С Рейкьявиком! -- простонал незнакомец. -- Где он?
-- В пяти километрах к югу, откуда ты пришел, если только ты не имеешь
в виду фьорд, -- ответил я.
-- Нет! Там осталась лишь отмель с несколькими жалкими лачугами да...
-- Берегись, если Ялмар Широконосый услышит, как ты отзываешься о его
усадьбе, -- предупредил я.
-- Но там был город! -- вскричал он. Взгляд его снова стал безумным. --
Я переходил улицу, когда раздался взрыв, все стало рушиться, я очутился на
берегу, а город исчез!
-- Он спятил, -- отступая на шаг, сказал Сигурд. -- Осторожней! Если у
него изо рта пойдет пена, значит, он берсерк (4).
-- Кто вы? -- пробормотал незнакомец. -- Почему вы все в такой одежде?
Зачем вам эти копья?
-- Нет, не похож он на безумца, -- заметил Хельги. -- Он просто
перепуган и растерян. Не иначе как с ним что-то стряслось!
-- На нем -- проклятье богов, не хочу я стоять рядом с ним! --
взвизгнул Сигурд и бросился бежать.
-- Вернись! -- закричал я. --Стой, не то я проломлю твою вшивую голову!
Сигурд остановился -- у него не было родни, которая могла бы за него
отомстить, -- но к нам не подошел. Тем временем незнакомец успокоился
настолько, что по крайней мере обрел способность членораздельно говорить.
-- Это была водородная бомба, да? -- спросил он. -- Разве началась
война?
Он и потом часто повторял слова "водородная бомба", вот я и запомнил
их, хоть и не ведаю, что они значат. Кажется, что-то вроде греческого огня.
Что же касается войны, то я не понял, о какой войне идет речь.
-- Вчера вечером разыгралась сильная буря, -- добавил я. -- Ты
говоришь, что слышал грохот. Быть может. Тор (5) ударил своим молотом и
перенес тебя сюда.
-- Куда это сюда? -- спросил он. Теперь, когда первый испуг прошел,
голос его звучал ровнее прежнего.
-- Я тебе уже говорил. Это Хилстед в Исландии.
-- Но я и был в Исландии, -- пробормотал он. -- В Рейкьявике... Что
произошло? Наверное, все уничтожено водородной бомбой, пока я был без
сознания?
-- Ничего не уничтожено, -- возразил я.
-- Быть может, он говорит о пожаре в Олафсвике месяц назад? --
предположил Хельги.
-- Нет, нет! -- Он закрыл лицо руками, но спустя минуту снова взглянул
на нас и произнес: -- Послушайте. Я Джеральд Робертс, сержант военной базы
Соединенных Штатов в Исландии. Я был в Рейкьявике в тот момент, когда в меня
ударила молния или что-то другое. Очутившись вдруг на берегу моря, я
испугался и побежал. Вот и все. А теперь объясните мне, как добраться
обратно до базы.
Я почти слово в слово передаю тебе, жрец, все, что он сказал. Мы,
конечно, не поняли и половины его слов, а потому заставили его повторить их
несколько раз и объяснить, что они значат. Но даже тогда мы уразумели
только, что он из какой-то страны, называемой Соединенными Штатами Америки,
что находится эта страна, по его словам, к западу от Гренландии и что он
вместе с другими своими соотечественниками прибыл в Исландию, чтобы защищать
наш народ от врагов. Он не лжет, думал я, скорее, просто ошибается или все
это ему пригрезилось. Грим готов был уложить его на месте за то, что он
считает нас глупцами, способными поверить его россказням, но я-то видел:
незнакомец говорит то, что думает.
Когда ему удалось втолковать нам все это, он почти совсем пришел в
себя.
-- Послушайте, -- начал он тоном чересчур рассудительным для
рехнувшегося,--давайте попробуем добраться до истины вместе. Разве вы не
слыхали о войне? Ничего такого, что бы... Ладно, слушайте. Мои
соотечественники впервые прибыли в Исландию, чтобы охранять ее от немцев. Вы
знаете, когда это было?
Хельги покачал головой.
-- Я-то знаю, что такого никогда не было, -- ответил он. -- А кто эти
немцы? Если только не старые колдуны...
-- Он говорит об ирландских монахах, -- объяснил я. -- Тут жило
несколько монахов, но когда пришли норвежцы, их выгнали. Это было... хм...
лет сто с чем-нибудь назад. Твой народ помогал этим монахам?
-- Да я о них и знать не знаю! -- воскликнул он, как-то странно
всхлипнув. -- Вы... Разве вы, исландцы, пришли не из Норвегии?
-- Ну да, лет сто назад, -- терпеливо растолковывал ему я. -- А после
этого король Харальд Светловолосый завоевал все норвежские земли и...
-- Сто лет назад! -- прошептал он, и я увидел, как лицо его побледнело.
-- Какой же сейчас год? Мы уставились на него в изумлении.
-- Второй год после великой охоты на лосося, -- пытался вразумить его
я.
-- Какой год с рождества Христова, спрашиваю я? -- прохрипел он, с
мольбой глядя на нас.
-- А, значит, ты христианин? Хм, дай-ка подумать... Однажды в Англии
мне довелось беседовать с епископом. Мы с него взяли выкуп, а потом
отпустили, так он сказал... Подожди-ка... Он вроде сказал, что ваш Христос
жил тысячу лет назад или, быть может, чуть поменьше.
-- Тысячу! -- Незнакомец затряс головой, и что-то ушло из него, ибо
глаза у него вдруг остекленели. Мне приходилось видеть стекло, я ведь
говорил тебе, что побывал во многих странах... Вот так он и стоял, а когда
мы повели его к усадьбе, шел покорно, как малое дитя.
Ты своими глазами видишь, жрец, что жена моя Рагнильда, хоть она уже и
не молода, до сих пор хороша собой, а Торгунна пошла в нее.
Она была... Нет, и нынче она высока и стройна, а на голове у нее целая
копна золотистых волос. По обычаю наших девушек она носила их распущенными
по плечам. У нее были голубые глаза, чуть удлиненное лицо и алые губы. И к
тому же веселый, добрый нрав, поэтому все мужчины были влюблены в нее, а
Сверри Сноррасон даже в викинги ушел, когда она отказала ему, и погиб. Но ни
у кого не хватило ума понять, что она так и не была счастлива...
Мы привели домой этого Джеральда Сэмсона -- на мой вопрос он ответил,
что его отца звали Сэм, -- оставив Сигурда и Грима на берегу собирать
плавник. Есть люди, которые, побоявшись колдовства, не рискнули бы привести
к себе в дом христианина, но я человек не суеверный, а Хельги просто сходит
с ума, когда видит что-нибудь новое. Пока мы шли полями, наш гость брел,
спотыкаясь, как слепой, но едва миновали ворота, он сразу словно очнулся:
обежал взглядом все дворовые постройки от конюшен и сараев до коптильни,
пивоварни, кухни, бани, капища и самого дома. А в дверях дома как раз стояла
Торгунна.
На мгновенье их взгляды встретились, и я увидел, что она покраснела, но
тогда я над этим не задумался. Когда мы, разгоняя собак, шли по двору, наши
башмаки громко стучали по плитняку. Двое моих рабов, бросив чистить конюшни,
вытаращили на нас глаза, пока я не заставил их вернуться к работе, заметив,
что бездельника никогда не поздно принести в жертву. (Вы, христиане, не
используете это право; честно говоря, я сам тоже никогда не принес бы в
жертву человеческую жизнь, но вы даже не представляете, как помогает само
напоминание об этом!)
Мы вошли в дом, я назвал домочадцам имя незнакомца, поведал им, где мы
его нашли. Рагнильда послала служанок разжечь огонь в очаге и принести пива,
а я тем временем усадил Джеральда на самое почетное место и сел рядом с ним.
Торгунна поднесла каждому из нас рог с пивом.
Пригубив напиток, Джеральд поморщился. Я даже обиделся, потому что мое
пиво слывет лучшим в округе, и спросил, что ему не понравилось. Он грубовато
засмеялся и ответил, что нет, мол, пиво неплохое, но он привык к такому,
которое пенится и не очень кислое.
-- А где такое варят? -- недоверчиво спросил я.
-- Везде. И в Исландии тоже. Нет... -- Он невидящим взглядом смотрел
перед собой. -- Скажем... в Винланде.
-- А где этот Винланд? -- спросил я.
-- На западе, откуда я приехал. Я думал, вам известно... Подождите. --
Он опять покачал головой. -- Быть может, я сумею кое-что понять. Вы
когда-нибудь слышали о человеке по имени Лейф Эйриксон? (6)
-- Нет, -- ответил я.
Много позднее мне пришло в голову, что именно эти слова доказывают
истинность его истории, ибо теперь викинг Лейф Эйриксон известен всем; с
большим доверием я ныне слушаю и рассказы о странах, которые видел Бьярни
Херюльфсон (7).
-- А о его отце -- Эйрике Рыжем, слышали? -- спросил Джеральд.
-- Слышал, -- ответил я. -- Видимо, ты говоришь про норвежца, который,
убив человека, бежал из своей страны в Исландию, а потом и отсюда по той же
причине; он сейчас живет вместе с другими в Гренландии.
-- Тогда значит... это незадолго до путешествия Лейфа, -- пробормотал
он. -- Конец десятого века.
-- Постой, -- вмешался Хельги, -- мы терпеливо слушали тебя, но сейчас
не время для шуток. Придержим их до пиров и похмелья. Скажи нам ясно и
просто, откуда ты и каким путем сюда добрался.
Джеральд закрыл лицо руками.
-- Оставь его, Хельги, -- сказала Торгунна. -- Разве ты не видишь, что
у него горе?
Гость поднял голову и взглянул на нее, как побитая собака, когда ее
погладят. В комнате было сумрачно -- в окна под потолком еще падал дневной
свет, поэтому свечи пока не зажигали. Тем не менее я приметил, что оба они
покраснели.
Глубоко вздохнув, Джеральд начал что-то искать в карманах -- а у него
чуть ли не вся одежда состояла из карманов. Он достал пергаментную
коробочку, вынул из нее маленькую белую палочку и вставил себе в рот. Затем
достал другую коробку, а из нее -- деревянную палочку, провел ею по коробке,
и на конце палочки вспыхнуло пламя. Этим огоньком он поджег палочку во рту и
вдохнул дым.
Мы смотрели на него во все глаза.
-- Это христианский обряд? -- спросил Хельги.
-- Нет... не совсем. -- Губы его скривились в улыбку; в ней было немало
разочарования и горечи. -- А я-то думал, что вы удивитесь, даже испугаетесь.
-- Мы и вправду видим это впервые, -- признался я, -- но ведь исландцы
не из пугливых. Огненные палочки могут нам пригодиться. Ты приехал, чтобы
торговать ими?
-- Нет, вряд ли. -- Он вздохнул. Дым, который он вобрал в себя, как ни
удивительно, по-видимому, придал ему силы, в то время как из-за дыма в нашем
помещении поначалу гость закашлялся, и у него выступили слезы на глазах. --
Дело в том... Вы не поверите мне. Я сам не могу себе поверить.
Мы ждали. Торгунна застыла, чуть подавшись вперед; рот ее был
полуоткрыт.
-- Удар молнии... -- Джеральд утомленно кивнул головой.--Во время грозы
я очутился на улице, и молния, должно быть, ударила в меня, да так, как это
бывает лишь один раз за многие тысячелетия. Удар этот отбросил меня в
прошлые времена.
Это были его слова, жрец. Я не понял их и сказал ему об этом.
-- Понять действительно трудно, -- согласился он. -- Дай бог, чтобы мне
это только приснилось. Но если это сон, придется потерпеть, пока я не
проснусь... Так вот. Родился я в тысяча девятьсот тридцать втором году от
рождества Христова, в расположенной на западе стране, которую вы еще не
открыли. На двадцать третьем году жизни, вместе с войсками из моей страны, я
прибыл в Исландию. В меня ударила молния -- и вот... вот девятисотый с
чем-то год от рождества Христова, и, тем не менее, я здесь -- ведь осталась
еще почти тысяча лет до моего рождения -- а я здесь!
Мы молчали. Стукнув об пол молотом, я приложил к губам рог и долго пил
из него. Одна из служанок захныкала, но Рагнильда, хоть и шепотом, так
сурово одернула ее, что услышал и я:
-- Тише! Бедняга не в своем уме, но он не причинит нам вреда.
Я был согласен с нею, хотя последние ее слова и вызывали у меня
кое-какие сомнения. Устами человека безумного могут говорить боги, а богам
не всегда следует доверять. Кроме того, безумец может стать берсерком, а
если на нем лежит тяжкое проклятие, оно может перейти и на нас.
Он сидел, глядя прямо перед собой, а я, погрузившись в размышления,
поймал на себе несколько блох и раздавил их. Заметив это, Джеральд со
страхом спросил, много ли у нас здесь блох.
-- Конечно, много,--ответила Торгунна. -- А у тебя разве нет?
-- Нет. -- Он криво улыбнулся. -- Пока нет.
-- Ах! -- вздохнула она. -- Значит, ты болен.
Она рассуждала вполне здраво. Я понимал ее мысль, как понимали ее и
Рагнильда и Хельги. Раз человек так болен, что на нем даже нет блох, значит,
естественно, он должен заговариваться. Я было забеспокоился, не перейдет ли
это на нас, но потом решил, что вряд ли. У него ведь что-то с головой,
возможно, от удара, который ему нанесли. Во всяком случае, раз дело
происходит на земле, а не в небесах, мы сумеем с ним справиться.
Как годи, то есть как старейшине, который приносит жертвы, мне было
невыгодно прогонять незнакомца. Более того, если он сумеет раздобыть
побольше этих огненных палочек, можно будет наладить выгодную торговлю.
Поэтому я велел Джеральду ложиться спать. Он было запротестовал, но мы силой
уложили его в постель, где он, утомившись за день, вскоре уснул. Торгунна
сказала, что присмотрит за ним.
На следующий день в благодарность за найденный лес и дабы уберечь себя
от проклятия, которое могло лежать на Джеральде, я решил принести в жертву
лошадь. Конечно, я выбрал старую и ни на что не годную. А кроме того, мы
давно уже не лакомились свежим мясом. Джеральд весь день в задумчивости
бродил по двору, но, входя в дом, чтобы поужинать, я услышал, что он и моя
дочь смеются.
-- Тебе, видно, лучше, -- заметил я.
-- Да... Ведь могло быть и хуже. -- Заметив, что керлы положили на
козлы доску, которая служила столом, Джеральд сел возле меня. Служанки
внесли еду.
-- Меня всегда привлекали времена викингов, -- сказал гость, -- делать
же кое-что я умею.
-- Что ж,--ответил я,--коли у тебя нет своего дома, можешь жить у нас.
-- Я умею работать, -- перебил он меня. -- Вам не придется кормить меня
даром.
И я понял, что он действительно пришел издалека, ибо какой вождь станет
батрачить на чужой земле? И все же вел он себя с непринужденностью,
свойственной людям знатного происхождения, а по виду его было заметно, что
он привык к хорошей еде. Правда, явился Джеральд без даров, но я не придал
этому значения; в конце концов он потерпел кораблекрушение.
-- Быть может, тебе удастся вернуться обратно в свои Соединенные Штаты,
-- сказал Хельги. -- Снарядим корабль, и я тоже охотно посмотрю это
королевство.
-- Нет, -- мрачно возразил Джеральд, -- такой страны нет. Пока нет.
-- Значит, ты продолжаешь утверждать, что пришел из завтра? --
проворчал Сигурд. -- Сумасшедший. Передай-ка мне лучше свинину.
-- Продолжаю, -- упрямился Джеральд. Теперь он был совершенно спокоен.
-- И могу это доказать.
-- Не понимаю, где научился ты, пришелец из дальних краев, говорить на
нашем языке, -- заметил я.
Я ни за что не назову человека в глаза лжецом, разве только тогда,
когда мы мирно похваляемся друг перед другом, но...
-- В моей стране в мое время будут говорить по-иному, -- ответил он, --
а вот в Исландии язык мало изменялся с древних времен, и я научился ему по
приезде сюда.
-- Хоть ты и христианин, -- сказал я, -- но уж придется тебе потерпеть,
когда мы нынче вечером будем совершать жертвоприношение.
-- Мне все равно, -- ответил он. -- Боюсь, я никогда не был особенно
ревностным христианином, и мне хотелось бы посмотреть на ваш обряд. А как вы
это делаете?
Я объяснил ему, как на глазах у бога наношу лошади молотом удар по
голове, потом перерезаю ей горло и ветками ивы разбрызгиваю кровь. Затем мы
разделываем тушу и пируем на славу. Он поспешно произнес:
-- Вот теперь я и смогу доказать, кто я такой. У меня есть оружие,
которое убьет лошадь... вспышкой молнии.
-- А что это такое? --заинтересовался я. Мы все столпились вокруг
Джеральда, когда он вытащил из ножен кривую металлическую дубинку и показал
ее нам. Меня, правда, взяло сомнение: лезвия у нее не было, и на вид она
годилась, пожалуй, только для того, чтобы ударить по голове, но я понял, что
сработал ее удивительно искусный мастер.
-- Ладно, давай попробуем, -- согласился я.
Он показал нам все, что было у него в карманах: несколько необычайно
круглых монет с удивительно четкой надписью, маленький ключ, палочку с
грифелем внутри, чтобы писать, и плоский кошелек, в котором было множество
бумаг с какими-то знаками. Когда он торжественно заверил нас, что некоторые
из них деньги, то все, даже Торгунна, расхохотались. Но лучше всего был нож:
лезвие его пряталось в рукоятку. Увидев, как я обрадовался ножу, он подарил
его мне -- большая щедрость со стороны человека, потерпевшего
кораблекрушение. Я сказал, что взамен дам ему одежду и добрый топор и жить
он может у нас столько, сколько захочет. Нет, сейчас у меня нет этого ножа.
Ты еще узнаешь почему. А жаль -- это был отличный нож, хоть и совсем
небольшой.
-- А кем ты был до того, как стрела войны поразила твою страну? --
спросил Хельги. -- Купцом?
-- Нет, -- ответил Джеральд. -- Я был... инженером... то есть я
собирался им стать. Инженер строит дома, мосты, делает разные рабочие
инструменты, прокладывает дороги... Это больше, чем просто мастеровой.
Поэтому я и считаю, что здесь мои знания могут очень пригодиться. -- В
глазах его я снова увидел лихорадочный блеск. -- Дайте мне время, и я стану
королем!
-- У нас в Исландии нет королей, -- проворчал я. -- Наши деды пришли
сюда, чтобы избавиться от королей. У нас есть Тинг (8), где мы разбираем
споры и принимаем законы, но каждый человек имеет право добиваться
справедливости собственными силами.
-- А если обидчик не согласен подчиниться? -- епросил Джеральд.
-- Тогда мы вспоминаем про кровную месть, -- ответил Хельги и принялся
рассказывать об убийствах, довершенных за последнее время. Глаза его горели.
Джеральд смятенно вертел в руках пистолет. Так он называл свою дубинку,
исторгавшую огонь.
-- На тебе богатая одежда, -- мягко заметила Торгунна. -- Наверное, у
твоей родни много земли.
-- Нет, -- ответил он. -- Наш... наш король дает такую одежду каждому
своему воину. Что же до моей семьи, то у нас нет земли, а живем мы в доме, в
котором живет еще много семей.
Я и сам не люблю кичиться своим богатством, но он, этот человек,
деливший со мной на правах старшего почетное место у очага, подумалось мне,
нарочно прибедняется, говоря, что у него нет земли. Торгунна поспешила
погасить мой гнев.
-- У тебя еще будет своя усадьба, -- сказала она.
Стемнело, и мы отправились к месту, где свершаются жертвоприношения.
Керлы развели перед капищем костер, и, когдая отворил дверь, деревянный
Один, казалось, прямо прыгнул нам навстречу (9). Джеральд шепнул моей
дочери, что наш бог вырезан очень грубо, а так как Одина вырезал мой отец, я
еще больше рассердился на Джеральда. Некоторым людям недоступно понимание
истинного искусства.
Тем не менее я позволил гостю помочь мне подвести лошадь к каменному
алтарю. Взяв в руки сосуд, куда собирают кровь, я заметил, что теперь он,
если хочет, может убить лошадь. Джеральд достал свой пистолет, вложил его в
ухо лошади и что-то нажал. Раздался грохот, лошадь вздрогнула и упала, а в
голове у нее оказалась дыра. Мозг был испорчен -- вот какое грубое оружие!
Затем я уловил резкий, горьковатый запах -- так пахнет возле вулкана. Мы все
подпрыгнули, одна из женщин вскрикнула, а Джеральд с гордостью огляделся по
сторонам. Опомнившись, я поспешил окончить жертвоприношение. Джеральд не
пожелал, чтобы его обрызгали кровью, но ведь в конце концов он был
христианин. Супа из конины и конского мяса он тоже поел самую малость.
Потом Хельги долго расспрашивал его о пистолете, а он объяснял, что из
пистолета можно убить человека с такого расстояния, какое пролетает стрела,
но что будто бы в этом нет никакого колдовства, просто надо научиться
кое-чему, чего мы еще не знаем. А поскольку мне уже доводилось слышать о
греческом огне, то я ему поверил. Пистолет мог быть очень полезен в бою -- в
этом мне потом пришлось убедиться. Но нам не имело смысла делать такой же:
железо стоит дорого, да и много месяцев пройдет, прежде чем удастся
сработать хотя бы один.
Больше всего меня беспокоил сам Джеральд. На следующее утро я услышал,
как он рассказывал Торгунне разные глупости о своей стране: о домах,
высоких, как горы, о повозках, что ездят без лошадей и летают по воздуху. В
городе, где он живет, говорил он, тысячу раз по восемь или девять тысяч
жителей, и называется этот город Нью-Йорвик или что-то в этом роде. Я, как и
мои соседи, не прочь послушать хорошую выдумку, но это уж было чересчур, а
потому, рассердившись, я велел ему идти со мной искать отбившийся от стада
скот.
После того как мы целый день проблуждали в холмах, я убедился, что
Джеральд не способен даже отличить, где у коровы зад, а где перед. Раз мы
почти натолкнулись на заблудившийся скот, но чужеземец, ничего не соображая,
пересек тропу прямо под носом у животных; они ушли, а нам пришлось начинать
все сначала. Еле сдерживаясь, но все же учтиво я спросил его, умеет ли он
доить коров, стричь овец, косить и молотить. Нет, ответил Джеральд, он
никогда не жил на ферме.
-- Жаль, -- заметил я, -- ибо в Исландии этим занимаются все, кроме
разбойников.
От моих слов он вспыхнул.
-- Я умею делать многое другое, -- возразил он. -- Дайте мне
инструменты, и я покажу вам неплохую работу по металлу.
-- Что ж, это достойное занятие, -- с радостью отозвался я, -- и ты
можешь оказать нам большую услугу. У меня сломан меч, а у нескольких копий
погнуто острие; неплохо и подковать заново всех лошадей.
Тогда я не очень обратил внимание на то, что он, по его словам, ни разу
не пробовал подковать лошадь.
Беседуя, мы возвратились домой. На пороге нас встретила рассерженная
Торгунна.
-- Так не принимают гостя, отец! -- возмутилась она. -- Заставляешь его
работать, словно он простой керл.
Джеральд улыбнулся.
-- Я рад работе, -- ответил он. -- Мне нужно... что-нибудь такое, что
бы меня подбодрило. И, кроме того, я хочу хоть немного отплатить вам за вашу
доброту.
Я снова почувствовал расположение к нему и сказал, что мы, мол, не
виноваты в том, что у них в Соединенных Штатах совсем другие обычаи. Завтра
он может начать работу в кузнице, я буду платить ему, но считать его мы
будем равным себе, поскольку искусные мастера у нас в почете. После этих
слов наши слуги стали косо поглядывать на него.
В этот вечер Джеральд вовсю развлекал нас рассказами о своем доме;
правдивы они были или нет, но слушали мы их с интересом. Однако настоящего
лоска у него не было: он не умел сложить даже двух стихотворных строк!
Необразованные и отсталые люди, видно, живут в этих Соединенных Штатах! Он
объявил, что в его обязанности входило поддержание порядка в войске. Хельги
был несказанно удивлен и заявил, что Джеральд, должно быть, очень храбрый
человек, раз не боится обижать других людей, но тот ответил, что солдаты
подчинялись ему из страха перед королем. Когда Джеральд добавил, что молодые
люди обязаны находиться на военной службе в течение двух лет и что они могут
быть призваны даже во время сбора урожая, я заметил, что ему повезло, раз он
выбрался из страны, которой правит такой безжалостный властелин.
-- Нет, -- задумчиво проговорил он, -- мы люди свободные и говорим, что
нам захочется.
-- Но делать, что захочется, по-видимому, не можете, -- заметил Хельги.
-- Что ж, -- отозвался Джеральд, -- разумеется, мы не можем, например,
убить человека только за то, что он нас оскорбил.
-- Даже если он убил твоего родственника? -- спросил Хельги.
-- Даже в этом случае. Король... Король мстит за всех нас.
-- Твои рассказы хороши, -- усмехнулся я, -- только здесь ты
споткнулся. Как может один король выследить всех убийц, уж не говоря о том,
чтобы им отомстить? Тогда у него даже не хватит времени родить наследника.
Раздался такой хохот, что гость не смог мне ответить.
На следующий день Джеральд в сопровождении раба, который должен был
раздувать мехи, отправился в кузницу. Я же целые сутки пробыл в Рейкьявике у
Яльмара Широконосого, ездил договариваться насчет покупки овец. Я пригласил
Яльмара к нам погостить на денек, и мы прискакали в усадьбу вместе с ним и
его сыном Кетилем, рыжеволосым двадцатилетним молодцом угрюмого нрава,
которому в свое время тоже отказала наша Торгунна.
Джеральда я застал в зале, где он с мрачным видом сидел на скамье. На
нем была одежда, которую я ему подарил -- его собственная была вся прожжена
искрами и запачкана пеплом. Чего иного следовало ожидать от этого глупца? Он
о чем-то тихонько беседовал с моей дочерью.
-- Ну, -- спросил я еще с порога, -- как работалось? Мой керл Грим
захихикал.
-- Сломал наконечники у двух копий, а пожар нам удалось погасить: не то
сгорела бы вся кузня.
-- Как? -- воскликнул я. -- Ты ведь сказал, что умеешь ковать?
Джеральд встал и вызывающе взглянул на меня.
-- Дома у меня были другие инструменты, причем лучшего качества, --
ответил он. -- Здесь у вас все не так.
Оказалось, он раздул слишком сильный огонь, а молот его бил куда
угодно, но только не туда, куда нужно. Он испортил сталь, не зная, как ее
закаляют. Кузнечному делу, разумеется, учатся годами, но ему следовало бы
признаться, что он и в подмастерьях-то не был.
-- В таком случае, -- резко обратился я к нему, -- чем же ты будешь
зарабатывать себе на хлеб?
Меня сердило, что я предстал в глупом свете перед Яльмаром и Кетилем,
которым столько нарассказал о чужеземце.
-- Это известно только Одину, -- отозвался Грим. -- Я поехал с ним
верхом пасти коз и убедился, что никогда в жизни не видывал более неловкого
всадника. Я спрашивал его, умеет ли он прясть или ткать; нет, ответил он.
-- Мужчине не задают таких вопросов! -- вспыхнула Торгунна. -- Убить бы
ему тебя за это!
-- Пусть убивает, -- засмеялся Грим. -- Только позволь мне договорить.
Я думал, что мы починим мост через ров. И что же? Пилой он еле-еле орудовал,
зато чуть не отрезал себе ногу стругом.
-- Мы не пользуемся такими инструментами, говорю я тебе!
Джеральд сжал кулаки и, казалось, готов был заплакать.
Я пригласил гостей сесть.
-- Разделать свиную тушу и закоптить ее ты тоже, наверное, не сумеешь?
-- спросил я.
-- Нет, -- чуть слышно донесся ответ.
-- Тогда... что же ты умеешь?
-- Я... -- слова застряли у него в глотке.
-- Ты был воином, -- напомнила ему Торгунна.
-- Да, я был воином! -- подтвердил он, и лицо его просветлело.
-- В Исландии от этого мало проку, коли больше ничего не умеешь, --
проворчал я, -- хотя, быть может, если тебе удастся пробраться на восток,
там какой-нибудь ярл (10) охотно возьмет тебя в свою дружину.
В глубине души, откровенно говоря, я сомневался в этом, ибо воин при
дворе должен держать себя так, чтобы оказывать честь своему господину. Но
мне было жаль его огорчать.
Кетилю Яльмарсону явно не нравилось, что Торгунна не отходит от
Джеральда да еще заступается за него.
-- Да ты и драться-то, наверно, не умеешь, -- презрительно
усмехнувшись, вмешался он.
-- Этому-то меня хорошо учили, -- мрачно отозвался Джеральд.
-- Хочешь побороться со мною? -- спросил Кетиль.
-- Давай! -- буркнул Джеральд.
Жрец, что такое человек, если как следует вдуматься? С годами жизнь все
менее и менее представляется мне разделенной только на хорошее и плохое, на
черное и белое, какой рисуешь ее ты; мы все -- лишь существа серого цвета.
Этот ни на что не годный парень, который даже не замахнулся топором, чтобы
достойно ответить на вопрос, умеет ли он выполнять женскую работу, этот
неотесанный увалень вышел с Кетилем Яльмарсоном во двор и там три раза кряду
уложил его на обе лопатки. Он как-то по-особому захватывал Кетиля, когда тот
лез на него... Заметив, что Кетиль в ярости готов убить нашего гостя, я
приказал им остановиться, похвалил обоих и подал им по чаше пива. Но весь
остаток вечера Кетиль просидел на скамье в мрачной задумчивости.
Джеральд рассказал, что можно сделать оружие, похожее на его пистолет.
Оно будет размером больше пушки, как он ее назвал, и сможет потопить корабль
и рассеять войско. Только ему нужна помощь кузнецов и различные материалы.
Древесный уголь был у нас под руками, серу, наверное, можно найти возле
вулкана, но что такое селитра?
Теперь уж, не веря ему на слово, я подробно расспросил его, как он все
это сделает. Знает ли он, из какой смеси получается порох? Нет, признался
он. Какой величины должна быть пушка? Когда он ответил мне, что самое малое
величиной с человека, я расхохотался и спросил, каким образом можно отлить
такой большой предмет, даже если мы сумеем собрать столько железа? И этого
он не знал.
-- У вас нет орудий, чтобы сделать орудия, необходимые для изготовления
орудий, -- пояснил он. Что он хотел этим сказать, я не понял. -- Видит бог,
мне не под силу в одиночку преодолеть тысячу лет истории.
Он достал последнюю из курительных палочек я зажег ее. Хельги как-то
попробовал сделать затяжку, его потом тошнило, но он по-прежнему тянулся к
Джеральду. А теперь мой сын предложил взять шлюп и утром отправиться в Айс
Фьорд, где мне надо было собрать арендную плату. Яльмар и Кетиль охотно
согласились принять участие в поездке. Торгунна так слезно умоляла взять с
собой и ее, что я согласился.
-- Ну, теперь жди беды, -- пробурчал Сигурд. -- Кто не знает, что
женщина на корабле -- к несчастью. Не любят этого тролли.
-- А каким же образом твой отец когда-то доставил женщин сюда, на наш
остров? -- усмехнулся я.
Эх, послушаться бы мне его! Мудрецом его назвать нельзя, но он знал,
что говорил.
В то время я был совладельцем судна, которое ходило в Норвегию менять
шерсть на лес. Дело это приносило прибыль, пока наше судно не встретилось с
викингами во время беспорядков, когда Олаф Тригвасон сверг ярла Хаакона.
Есть воры, убийцы, ради денег готовые на все. Вешать их надо, этих
презренных разбойников, покушающихся на кошелек честного купца. Будь у них
мужество или честность, они отправились бы в Ирландию -- там полным-полно
всяких грабителей.
Так или иначе, а корабль наш ушел в чужие страны. Но у меня оставалось
три ладьи, и мы взяли одну из них. Кроме меня, Торгунны и Хельги, в путь
отправились Яльмар с Кетилем, Грим и Джеральд. Я видел, как он скривился,
ступив в холодную воду, когда мы спускали ладью, а затем, сняв башмаки и
чулки, растирал ноги. В свое время он очень удивился, узнав, что у нас есть
баня -- наверное, он принимал нас за дикарей -- но все же оставался
по-женски брезгливым и вскоре пересел подальше от наших ног.
Ветер был попутный, мы поставили парус. Джеральд пытался нам помочь,
но, разумеется, не мог отличить фал от шкота и все перепутал. Грим ворчал на
него, а Кетиль злобно смеялся. Когда мы наконец пошли полным ходом, Джеральд
пересел ко мне на корму.
Долго он сидел в задумчивости, а потом робко заметил:
-- А у нас оснастка и руль лучше... будет лучше. С их помощью можно
идти навстречу ветру.
-- Ага, наш морской волк, видать, снова решил осчастливить нас советом,
-- ухмыльнулся Кетиль.
-- Помолчи, -- резко остановила его Торгунна. -- Пусть Джеральд
говорит.
Джеральд с благодарностью взглянул на нее, да и мне самому хотелось
послушать.
-- Это нетрудно сделать, -- сказал он. -- Я сам ходил на таких ладьях и
неплохо их знаю. Во-первых, парус должен быть не прямоугольным, свисающим с
нок-рея, как у вас, поперек ладьи, а треугольным. Короткую сторону паруса
принайтовьте к рею, подвижно соединенному с мачтой на высоте в половину
человеческого роста от борта. Кроме того, кормовое весло у вас не на месте.
Его надо поместить ниже транцевой доски, чтоб оно было целиком под водой, а
управлять длинным румпелем.
Он рассказывал с увлечением, рисуя указательным пальцем на плаще
Торгунны, где и что нужно расположить.
-- С помощью такого паруса, руля и киля, уходящего в воду на большую
глубину, скажем в рост человека для судна такого размера, ладья смело пойдет
наперерез ветру. А между мачтой и носом можно натянуть еще один косой парус,
поменьше.
Что ж, жрец, признаюсь, мысль эта достойна внимания, и если бы я не
боялся несчастья -- ведь все, связанное с этим человеком, приносило
несчастье, -- быть может, я и воспользовался бы ею. Но были в ней и явные
просчеты, на которые я ему благоразумно указал.
-- Прежде всего и хуже всего то, -- ответил я, -- что из-за этого руля
и острого киля нельзя вытаскивать судно на берег или ходить по мелководью.
Возможно, там, откуда ты пришел, есть много мест для причала, но здесь судно
пристает, где потребуется, а в случае нападения его спускают на воду.
Во-вторых, эту твою мачту трудно будет убрать, когда спадет ветер и придется
взяться за весла. Наконец, твой треугольный парус нелегко превратить в
шатер, чтобы спать в открытом море.
-- Судно будет стоять на рейде, а вы подойдете к берегу в шлюпке, --
ответил он. --Кроме того, можно построить каюты.
-- Каюты мешают гребцам, -- возразил я, -- если только, разумеется,
судно не чересчур широкое по траверзу или если гребцы не сидят ниже палубы,
как рабы на галерах Миклагарда; ведь свободные люди не станут терпеть такое
мучение!
-- А разве весла обязательно нужны? -- спросил он, словно малое дитя.
Раздался могучий взрыв хохота. Даже чайки, парившие за кормой, где
смутно темнел берег, и те принялись оглашать воздух пронзительными криками.
-- Неужели там, откуда ты пришел, и ветры подчиняются человеку? --
фыркнул Яльмар. -- А что делать, если на море уже несколько дней полный
штиль и запас пищи на исходе?
-- Можно построить такое судно, на котором хватит места для провизии
сразу на много недель, -- ответил Джеральд.
-- Если ты богат, как король, тогда можно, -- отозвался Хельги. --
Однако такое королевское судно, стоит ему лишь попасть в штиль, сразу
окажется беспомощным и быстро станет добычей первого же викинга из тех, что
шныряют вдоль побережья от наших мест до Йомсборга. А если оставить судно на
якоре и разбить на берегу лагерь, то где ты найдешь убежище и как сможешь
защищаться, коли тебя заметят враги?
Джеральд ничего не сумел возразить. Тогда Торгунна тихо сказала;
-- Некоторым людям не по душе новое. А мне кажется, это -- прекрасная
мысль.
Он устало улыбнулся ей и, собравшись с духом, принялся объяснять, как
можно, даже при облачности, определить, где находится север. Есть камни,
объяснил он, которые, если их подвесить на веревочке, всегда указывают на
север. Я мягко ответил ему, что это очень интересно, но нужно иметь такие
камни, или, быть может, если он знает, где такой камень можно достать, я
попрошу торговца разыскать его для меня. Но этого он не знал и надолго
замолчал. Кетиль открыл было рот, но Торгунна окинула его таким колючим
взглядом, что он не сказал ни слова; однако всем видом он показывал, что
считает Джеральда страшным лжецом.
Спустя некоторое время ветер стал встречным. Мы убрали парус и взялись
за весла. Джеральд помогал охотно и энергично, но очень уж неумело, а руки
его оказались такими нежными, что вскоре все были в крови. Я предложил ему
немного отдохнуть, но он упорно сидел на веслах.
Глядя, как он мерно раскачивается взад и вперед под тоскливый скрип
уключин -- весло в том месте, где он его держал, было красным и влажным от
крови, -- я думал о нем. Все, за что он ни брался, что сумел бы шутя сделать
любой мужчина, Джеральд делал из рук вон плохо -- так казалось мне тогда,
ибо я не ведал будущего. Не по душе мне было и то, что Торгунна нередко
останавливает на нем свой взгляд. Без земли, без денег, совершенно
беспомощный, он никак не годился в мужья моей дочери. И все же он мне
нравился. Правду ли он рассказывал или все это было порождением безумия, я
чувствовал, что он не лжет: нечто необычное было и в его появлении здесь. Я
заметил на подбородке у него порезы от бритвы, которую я одолжил ему; он
сказал, что не умеет обращаться с такой бритвой и что лучше уж ему отпустить
бороду. Он изо всех сил старался быть полезным. Любопытно, думалось мне, как
бы вел себя я, если б очутился один в его колдовской стране, а между мной и
моим домом лежала бы целая вечность. Быть может, такая же жалость тронула и
сердце Торгунны. Женщины -- странные существа, жрец, и ты, который не имеешь
дела с ними, вероятно, не в силах понять их так же, как и я, который спал,
наверное, не меньше чем с полусотней женщин в шести различных странах. Порой
мне кажется, они сами себя не понимают. Рождение, жизнь и смерть -- это
великие таинства, которые никому не дано познать, но женщина стоит к ним
ближе, чем мужчина.
Лобовой ветер усилился, под низкими свинцовыми тучами море стало
серо-стальным и заволновалось. Мы еле-еле шли вперед. На закате, выбившись
из сил, мы были вынуждены войти в маленький необитаемый залив и устроить
что-то вроде лагеря на берегу.
Мы взяли с собой дрова и трут. И тут Джеральд, хоть он чуть не падал от
усталости, оказался на высоте, ибо его палочки разожгли костер скорее,
нежели сталь и кремень. Торгунна принялась стряпать ужин.
Ладья плохо загораживала нас от пронизывающей до костей стужи. Плащ
Торгунны крыльями метался по ветру, а волосы ее развевались над языками
пламени. Стояла пора светлых ночей, когда небо окутано темно-голубой дымкой,
море похоже на измятый лист металла, а берег едва приподымается над царством
туманов. Мы, мужчины, завернувшись в плащи, грели у костра озябшие руки и
молчали.
Надо чем-то развеселить людей, решил я, и приказал откупорить бочонок
моего лучшего, самого крепкого пива. Не иначе как злая Норна подсказала мне
сделать это, но куда уйдешь от судьбы? Лишь только, разбрызгивая во все
стороны сало, зашипела на огне баранья нога, как мы еще сильней ощутили
пустоту в наших желудках, и пиво быстро ударило нам в голову. Я, помню,
принялся читать предсмертную песнь Рейнара Волосатого и делал это только
потому, что мне хотелось ее читать.
Торгунна подошла к тому месту, где Джеральд не сел, а скорее рухнул на
землю. Я заметил, что она слегка провела рукой по его волосам; не
ускользнуло это и от Кетиля Яльмарсона.
-- А в твоей стране разве не читают стихов? -- спросила она.
-- Не так, как здесь,--ответил он, подняв на нее взгляд, и секунду они,
не отрываясь, глядели друг Другу в глаза. -- Мы больше поем, чем читаем
стихи. Вот была бы со мной моя гитара... Это инструмент такой, вроде арфы.
-- А, так ты -- ирландский бард! -- догадался Яльмар Широконосый.
Не понимаю даже, почему я так хорошо запомнил слова, которые Джеральд с
улыбкой произнес на своем языке. Но они мне запомнились, хотя я и не понял
их значения: Only on me mither's side begorra (11). Наверное, это было
какое-то заклинание.
-- Спой нам что-нибудь, -- попросила Торгунна.
-- Сейчас, только подумаю, -- ответил он. -- Ведь мне надо переложить
песню на норвежский язык, чтобы вы ее поняли.
Чуть помедлив, глядя во мрак студеной ночи, он запел. Песня его мне
понравилась. Звучала она примерно так:
"Покидаешь ты нашу долину,
И в глазах, что полны огня,
Ты с собою уносишь солнце,
Озарившее жизнь для меня!"
Только это я и запомнил да еще то, что песня дальше была не очень
скромной.
Когда он кончил петь, Яльмар и Грим поднялись посмотреть, не готово ли
мясо. В глазах моей дочери я увидел слезы.
-- Очень славная песня! -- сказала она. Кетиль сидел выпрямившись.
Отсветы пламени беспорядочно метались по его лицу.
-- Наконец-то мы дознались, что умеет делать этот молодчик, -- произнес
он, и голос его зазвучал грубо: -- сидеть-посиживать да напевать песенки
девчонкам. Этим пусть он и служит тебе, Оспак.
Торгунна побледнела, а Хельги схватился за меч. У Джеральда, увидел я,
потемнело лицо, и он хрипло проговорил:
-- Ты не имеешь права так говорить. Возьми свои слова обратно.
Кетиль встал.
-- Нет. -- ответил он. -- Я не буду просить извинения у бездельника,
живущего нахлебником у честного хозяина.
Он пришел в ярость, однако у него хватило ума не трогать мою семью и
оскорбить только Джеральда. Иначе ему и его отцу пришлось бы иметь дело с
нами четырьмя. Тем временем Джеральд тоже встал и, сжав кулаки, спросил:
-- Ты готов в стороне решить наш спор?
-- С радостью!
Кетиль повернулся и, пройдя несколько шагов по берегу, достал из шлюпки
свой щит. Джеральд последовал за ним. Стоявшая неподвижно Торгунна, на лице
которой был написан неподдельный страх, вдруг схватила его топор и бросилась
вслед за ним.
-- Ты идешь без оружия? -- крикнула она. Джеральд остановился и
непонимающе взглянул на нее.
-- Мне это не нужно, -- пробормотал он. -- Кулаки...
Полный самомнения Кетиль выпрямился, обнажил меч и сказал:
-- Ты, конечно, умеешь сражаться только так, как сражаются рабы на
твоей земле. Поэтому, если ты попросишь у меня прощения, я буду считать дело
улаженным.
Джеральд стоял ссутулившись. Он пристально, как слепой, смотрел на
Торгунну, словно спрашивая у нее, что ему делать. Она подала ему топор.
-- Значит, ты хочешь, чтобы я его убил? -- прошептал он.
-- Да, -- был ее ответ.
И я понял, что она его любит, иначе почему она так не желала допустить
его позора?
Хельги подал ему шлем. Он надел его, взял топор и пошел навстречу
Кетилю.
-- Недоброе дело!--заметил Яльмар.--Ты на стороне чужеземца, Оспак?
-- Нет, -- ответил я. -- Он мне не кровный и даже не названый брат. Эта
ссора меня не касается.
-- Вот и хорошо, -- обрадовался Яльмар.-- А то мне вовсе не хочется
ссориться с тобой, приятель. Ты всегда был добрым соседом.
Мы вместе прошли вперед и очертили площадку для противников. Торгунна
попросила меня одолжить Джеральду меч, чтобы он тоже мог пользоваться щитом,
но он, как-то странно поглядев на меня, сказал, что предпочитает держать в
руках топор. Он и Кетиль стали друг против друга, и бой начался.
Это не был обычный хольмганг (12) с определенными правилами и порядком
наносимых ударов, где первое появление крови означает победу. Нет, эти двое
бились насмерть. Кетиль бросился вперед, и меч в его руке со свистом
полоснул воздух, а Джеральд отпрыгнул назад, неуклюже размахивая топором.
Топор со звоном отскочил от щита КеТиля. Юноша усмехнулся и полоснул мечом
по ногам Джеральда. Я видел, как на его штанах выступили пятна крови. Это
было убийство с самого начала. Джеральд, видно, никогда не держал в руках
топора. Один раз он даже нанес удар не острием топора, а плашмя. Кетиль
давно зарубил бы его, если бы меч у него не притупился от удара по шлему и
Джеральд не сумел тотчас вскочить на ноги. Тем не менее он уже шатался от
десятка ран.
-- Прекратите!--крикнула Торгунна и кинулась к ним.
Хельги схватил ее за руки и силой заставил вернуться на место, но она
так вырывалась и билась, что пришлось Гриму прийти Хельги на помощь. Я
увидел, что мой сын огорчен, а на лице керла играет злобная улыбка.
Джеральд повернулся взглянуть на Торгунну. Клинок Кетиля, скользнув,
полоснул Джеральда по левой руке, и он выронил топор. Кетиль зарычал,
готовясь его прикончить. Тогда Джеральд вытащил пистолет. Вспышка, звук,
похожий на короткий лай. Кетиль упал, судорожно вытянулся и застыл. У него
разнесло нижнюю челюсть и затылок.
Наступило долгое молчание; были слышны лишь вой ветра да грохот волн.
Затем вперед вышел Яльмар; лицо его было искажено горем, но держался он
с достоинством. Опустившись на колени, он закрыл сыну глаза, тем самым как
бы говоря, что за ним остается право мести.
-- Это колдовство. Тебя следует объявить вне закона.
-- Никакого колдовства тут нет, -- глухо отозвался Джеральд. -- Это...
это как стрела из лука. У меня не было выбора. Ведь я же предлагал ему
биться на кулаках.
Я стал между ними, сказав, что это дело должен решать Тинг, но что, я
надеюсь, Яльмар согласится принять выкуп за убитого сына.
-- Но ведь я убил его, спасая свою жизнь,--возразил Джеральд.
-- Все равно, выкуп должен быть уплачен, если только родичи Кетиля
согласятся его принять, -- объяснил я. -- А за такое оружие, думаю, придется
заплатить вдвое больше, но это уж решит Тинг.
У Яльмара было много сыновей, Джеральд же не принадлежал к враждебной
ему семье, и поэтому, я чувствовал, Яльмар не откажется от выкупа. Сдержанно
усмехнувшись, он, однако, спросил, где человек, у которого нет денег,
достанет столько серебра.
Сохраняя ледяное спокойствие, Торгунна сделала шаг вперед и заявила,
что мы заплатим выкуп. Я открыл было рот, но, увидев ее глаза, только кивнул
головой в знак согласия.
-- Да, -- подтвердил я, -- во имя сохранения мира.
-- Значит, ты хочешь принять участие в этой ссоре? -- спросил Яльмар.
-- Нет, -- ответил я. -- Этот человек мне не родня. Но разве я не могу,
если пожелаю, сделать ему подарок в виде денег, а он использует их, как ему
заблагорассудится?
Яльмар улыбнулся. Горе таилось в уголках его глаз, но на меня он
смотрел взглядом старого друга.
-- Этот человек, наверное, скоро станет твоим зятем, Оспак, --
предположил он. -- Судя по всему, так и случится. Тогда он действительно
будет членом твоей семьи. А твое желание помочь ему сейчас поставит тебя на
его сторону.
-- И что же? -- тихо спросил Хельги.
-- А то, что хоть я и ценю твою дружбу, но у меня есть сыновья, которые
плохо встретят весть о смерти их брата. Они захотят отомстить Джеральду
Сэмсону, пусть даже ради чести своего имени, и таким образом наши дома
перестанут дружить, а за одним убийством последует другое. Так часто
случалось прежде. -- Яльмар вздохнул, -- Я-то не хочу ссориться с тобой,
Оспак, но если ты примешь сторону убийцы, все будет по-другому.
Я на минуту задумался, представив себе Хельги на земле с раскроенным
черепом и других моих сыновей, вынужденных покинуть свои дома и выйти на бой
из-за человека, которого они никогда в жизни не видели, подумал о том, что
впредь, отправляясь на берег за плавником, мы должны будем постоянно
надевать кольчуги, а ложась спать, бояться, как бы утром не увидеть, что дом
окружают вооруженные люди.
-- Да, -- заметил я, -- ты прав, Яльмар. Я беру свое предложение назад.
Это дело должны решать с ним вы одни.
И мы пожали друг другу руки.
Торгунна, тихо вскрикнув, бросилась к Джеральду. Он прижал ее к себе.
-- Что это значит? -- тихо спросил он.
-- Я больше не могу держать тебя у нас в доме, -- ответил я, -- но ты
найдешь приют у кого-нибудь из крестьян. Яльмар -- человек, уважающий
законы, и не обидит тебя, пока Тинг не решит твою судьбу. А это будет не
раньше середины лета. Быть может, до той поры тебе удастся выбраться из
Исландии.
-- Такому бездельнику, как я? -- горько усмехнулся он в ответ.
Торгунна вырвалась из его рук и, пылая гневом, закричала, что я трус,
клятвопреступник и все такое прочее. Я дал ей выговориться, а потом, положив
руки ей на плечи, сказал:
-- Только ради нашего дома. Дом и семья священны. Мужчины умирают,
женщины плачут, но пока существует род, наши имена будут помнить. Разве ты
имеешь право ради своей прихоти требовать смерти десятка людей?
Долго стояла она молча, и каков был бы ее ответ, я и по сей день не
знаю. Но тут заговорил Джеральд.
-- Да, -- произнес он. -- Наверное, ты прав, Оспак... прав по законам
вашего века. Это не мой век.
Он пожал руку мне, затем Хельги, скользнул губами по щеке Торгунны,
повернулся и зашагал во мрак.
Потом, как я слышал, он обрабатывал землю у Торвальда Хольсона,
арендатора Хэмпбек Фелла, но не рассказал ему о том, что произошло. Должно
быть, Джеральд надеялся, что о нем забудут, а тем временем он сумеет
пробраться на восток. Но, разумеется, пошли слухи. Я помню, как он хвастал,
что в Соединенных Штатах люди могут разговаривать друг с другом с разных
концов земли. Видя, как мы живем в своих уединенных усадьбах, он и
представить себе не мог, как быстро у нас разносятся слухи. Сын Торвальда
Хрольф, прийдя о чем-то поговорить с Брэндом -- Тюлений Сапог, конечно,
упомянул о чужеземце, и скоро вся западная часть Острова была посвящена в
эту историю.
Знай Джеральд, что ему следует в первой же усадьбе, где он остановился,
рассказать о случившемся, он был бы в безопасности, по крайней мере до
созыва Тинга, ибо Яльмар и его сыновья -- люди рассудительные и никогда не
убьют человека, который находится под охраной закона. А он хранил все в
тайне, и это, превращая его в убийцу, ставило чужеземца вне закона. Яльмар
со своей родней подъехал к Хэмпбек Феллу и, окликнув Джеральда, приказал ему
выйти из дома. С помощью пистолета Джеральд прорвался в холмы. Враги
последовали за ним. Несколько человек были ранены, один убит, и за эту
смерть тоже предстояло отомстить. Джеральд, наверное, думал, что необычность
его оружия лишит их присутствия духа. Он, вероятно, не знал, что каждый
умирает только тогда, когда ему предназначено, не раньше и не позже, поэтому
нет смысла бояться смерти.
В конце концов, когда его окружили, пистолет вдруг почему-то смолк.
Тогда он схватил меч убитого и так мужественно оборонялся, что Ульф
Яльмарсон хромает до сих пор. Он вел себя храбро, это признали даже его
враги. Они, наверно, все колдуны там, в Соединенных Штатах, но отваги им не
занимать.
Когда с ним было покончено, труп его приволокли назад. И чтобы дух его
не бродил по домам -- ведь он, наверное, тоже был колдун, -- тело сожгли, и
все его имущество положили на костер вместе с ним. Тогда-то я и потерял нож,
который он мне подарил. Курган, где покоится его прах, находится вон там,
возле болота, к северу отсюда, и люди обходят это место стороной, хотя дух
его ни разу не появлялся. А теперь, после стольких событий, о нем все больше
начинают забывать...
Вот и вся история, жрец, все, что я видел и слышал. Большинство людей
считают, что Джеральд Сэмсон был безумцем, но сам я верю: он действительно
пришел к нам из другого века, и проклятие его было в том, что он пришел
слишком рано. Нельзя снимать урожай, пока жатва не созрела. А я гляжу в
будущее, в то самое будущее, что наступит через тысячу лет, когда люди будут
летать по воздуху, ездить в повозках без лошадей и уничтожать одним ударом
целые города, и думаю о тогдашней Исландии и о молодых людях из Соединенных
Штатов, которые придут в нашу страну в тот год, когда нам будет грозить
конец света. Быть может, кто-нибудь из них, бродя по вересковым полянам,
увидит курган и подумает: какой древний воин похоронен в нем? И быть может,
ему даже захочется перенестись в те далекие времена, когда жил он и когда
люди были свободны...
(1) Исландское поверье адекватное христианскому "концу света", который
"намечался" на. 1000 год.
(2) Керл -- в древней Исландии вольный крестьянин, не имевший
собственного хозяйства. Керлы часто нанимались в батраки.
(3) Military Police -- военная полиция (англ.).
(4) Берсерк -- свирепый воин, приходящий в исступление и одержимый
припадками безумия. Древние скандинавы верили в неуязвимость берсерка.
(5) Тор -- в скандинавской мифологии бог-громовержец, вооруженный
каменным топором; покровитель земледелия.
(6) Лейф Эйриксон, или, как его прозвали, Лейф-Счастливчик, --
скандинавский викинг, совершивший на исходе Х века плавание к берегам
Американского континента. В открытой им стране рос дикий виноград, и потому
она была названа Винланд.
(7) Бьярни Херюльфсон -- норвежский викинг. В 985 г., когда он держал
путь в Гренландию, ветром и течением его отнесло к далекой лесистой земле,
которую историки отождествляют с материком Северной Америки.
(8) Тинг -- в скандинавской Исландии сходка, на которой решались все
спорные вопросы в границах округа, в отличие от ежегодного Альтинга,
собрания "самых умных людей страны",
(9) Один -- в мифологии древних скандинавов верховный бог, создатель
рода человеческого и всего сущего, воитель, мудрец и судья, а также
покровитель мореплавания и торговли.
(10) Ярл (др.-сканд.) -- независимый от короля (конунга) феодал. Отсюда
английское слово "еагl" -- "граф".
(11) "Один из предков моей матери, бродяга..." (искаж. англ.)
(12) Хольмганг (исл.) -- поединок.
Популярность: 21, Last-modified: Wed, 28 Jun 2000 04:26:13 GmT