--------------------
Артур Конан Дойл. Его прощальный поклон
("Его прощальный поклон" #8)
Arthur Conan Doyle. His Last Bow
("His Last Bow" #8)
Перевод Н. Дехтеревой
____________________________________
Из библиотеки Олега Аристова
http://www.chat.ru/~ellib/
--------------------
Было девять часов вечера второго августа - самого страшного августа
во всей истории человечества. Казалось, на землю, погрязшую в скверне, уже
обрушилось Божье проклятие - царило пугающее затишье, и душный,
неподвижный воздух был полон томительного ожидания. Солнце давно село, но
далеко на западе, у самого горизонта, рдело, словно разверстая рана,
кроваво-красное пятно. Вверху ярко сверкали звезды, внизу поблескивали в
бухте корабельные огни. На садовой дорожке у каменной ограды беседовали
два немца - личности примечательные: за их спиной стоял дом, длинный,
приземистый, со множеством фронтонов во все стороны. Немцы смотрели на
широкую гладь берега у подножия величественного мелового утеса, на который
четыре года назад опустился, как перелетный орел, Господин фон Борк, один
из собеседников. Они говорили вполголоса, тесно сблизив головы. Горящие
кончики их сигар снизу можно было принять за огненные глаза выглядывающего
из тьмы злого демона, исчадия ада.
Незаурядная особа этот фон Борк. Среди всех преданных кайзеру агентов
второго такого не сыщешь. Именно благодаря его редким талантам ему
доверили "английскую миссию", самую ответственную, и начиная с момента,
когда он приступил к ее выполнению, таланты эти раскрывались все ярче,
чему свидетелями было человек пять посвященных. Одним из этой пятерки был
стоявший сейчас рядом с ним барон фон Херлинг, первый секретарь
посольства; его громадный, в сто лошадиных сил, "бенц" загородил собой
деревенский проулок в ожидании, когда надо будет умчать хозяина обратно в
Лондон.
- Судя по тому, как разворачиваются события, к концу недели вы,
вероятно, уже будете в Берлине, - сказал секретарь. - Прием, который вам
там готовят, дорогой мой фон Борк, поразит вас. Мне известно, как высоко
расценивают в высоких сферах вашу деятельность в этой стране.
Секретарь был солидный, серьезный мужчина, рослый, широкоплечий,
говорил размеренно и веско, что и послужило ему главным козырем в его
дипломатической карьере.
Фон Борк рассмеялся.
- Их не так уж трудно провести, - заметил он. - Невозможно вообразить
людей более покладистых и простодушных.
- Не знаю, не знаю, - проговорил его собеседник задумчиво. - В них
есть черта, за которую не переступишь, и это надо помнить. Именно внешнее
простодушие и является ловушкой для иностранца. Первое впечатление всегда
такое - на редкость мягкие люди, и вдруг натыкаешься на что-то очень
твердое, решительное. И видишь, что это предел, дальше проникнуть
невозможно. Нельзя не учитывать этот факт, к нему надо приноравливаться.
Например, у них есть свои, только им присущие условности, с которыми
просто необходимо считаться.
- Вы имеете в виду "хороший тон" и тому подобное?
Фон Борк вздохнул, как человек, много от того пострадавший.
- Я имею в виду типичные британские условности во всех их
своеобразных формах. Для примера могу рассказать историю, происшедшую со
мной, когда я совершил ужасный ляпсус. Я могу позволить себе говорить о
своих промахах, вы достаточно хорошо осведомлены о моей работе и знаете,
насколько она успешна. Случилось это в первый мой приезд сюда. Я был
приглашен на "уикенд" в загородный дом члена кабинета министров. Разговоры
велись крайне неосторожные.
Фон Борк кивнул.
- Я бывал там, - сказал он сухо.
- Разумеется. Так вот, я, естественно, послал резюме своих наблюдений
в Берлин. К несчастью, наш милейший канцер не всегда достаточно тактичен в
делах подобного рода. Он обронил замечание, показавшее, что ему известно,
о чем именно шли разговоры. Проследить источник информации было, конечно,
нетрудно. Вы даже представить себе не можете, как это мне навредило. Куда
вдруг девалась мягкость наших английских хозяев! Ее как не бывало.
Понадобилось два года, чтобы все улеглось. Вот вы, разыгрывая из себя
спортсмена...
- Нет, нет, это совсем не так. Игра - значит что-то нарочитое,
искусственное. А у меня все вполне естественно, я прирожденный спортсмен.
Я обожаю спорт.
- Ну что ж, оттого ваша деятельность только эффективнее. Вместе с
ними вы участвуете в парусных гонках, охотитесь, играете в поло - не
отстаете ни в чем. Ваш выезд четверкой берет призы в Олимпии[1]. Я слышал,
что вы даже занимаетесь боксом вместе с молодыми английскими офицерами. И
в результате? В результате никто не принимает вас всерьез. Кто вы?
"Славный малый", "для немца человек вполне приличный", выпивоха,
завсегдатай ночных клубов - веселый, беспечный молодой бездельник. Кому
придет в голову, что ваш тихий загородный дом - центр, откуда исходит
половина всех бед английского королевства, и что помещик-спортсмен -
опытный агент, самый ловкий и умелый во всей Европе? Вы гений, дорогой мой
фон Борк, гений!
- Вы мне льстите, барон. Но я действительно могу сказать о себе, что
провел четыре года в этой стране не зря. Я никогда не показывал вам мой
маленький тайник? Быть может, зайдем на минутку в дом?
Кабинет выходил прямо на террасу. Фон Борк толкнул дверь и, пройдя
вперед, щелкнул электрическим выключателем. Потом прикрыл дверь за
двигающейся следом массивной фигурой фон Херлинга и тщательно задернул
тяжелую оконную штору. Лишь приняв все меры предосторожности, он повернул
к гостю свое загорелое, с острыми чертами лицо.
- Часть моих бумаг уже переправлена, - сказал он. - Наименее важные
взяла с собой жена, вчера она вместе со всеми домочадцами отбыла в
Флиссинген. Рассчитываю, что охрану остального возьмет на себя посольство.
- Ваше имя уже включено в список личного состава. Все пройдет гладко,
никаких затруднений ни в отношении вас, ни вашего багажа. Конечно, как
знать, быть может, нами не понадобится уезжать, если Англия предоставит
Францию ее собственной участи. Нам достоверно известно, что никакого
взаимообязывающего договора между ними нет.
- Ну, а Бельгия?
- И в отношении Бельгии то же самое.
Фон Борк покачал головой.
- Едва ли. Ведь с ней договор, безусловно, существует. Нет, от такого
позора Англия тогда вовек не оправится.
- По крайней мере у нее будет временная передышка.
- Но честь страны...
- Э, дорогой мой, мы живем в век утилитаризма. Честь - понятые
средневековое. Кроме того, Англия не готова. Это просто уму не постижимо,
но даже наше специальное военное налогообложение в пятьдесят миллионов,
цель которого уж кажется так ясна, как если бы мы поместили о том
объявление на первой странице "Таймса", не пробудило этих людей от спячки.
Время от времени кто-нибудь задает вопрос. На мне лежит обязанность
отвечать на такие вопросы. Время от времени вспыхивает недовольство. Я
должен успокаивать, разъяснять. Но что касается самого главного - запасов
снаряжения, мер против нападения подводных лодок, производства взрывчатых
веществ, - ничего нет, ничего не готово. Как же Англия сможет войти в
игру, особенно теперь, когда мы заварили такую адскую кашу из гражданской
войны в Ирландии, фурий, разбивающих окна[2], и еще Бог знает чего, чтобы
ее мысли были полностью заняты внутренними делами? - Ей надлежит подумать
о своем будущем.
- А, это дело другое. Я полагаю, у нас есть наши собственные, очень
определенные планы относительно будущего Англии - ваша информация будет
нам тогда крайне необходима. Мистер Джон Буль может выбирать - либо
сегодня, либо завтра. Желает, чтобы это было сегодня - мы к тому готовы.
Предпочитает завтрашний день - тем более будем готовы. На мой взгляд, с их
стороны благоразумнее сражаться с союзниками, чем в одиночку; но уж это их
дело. Эта неделя должна решить судьбу Англии. Но вы говорили о вашем
тайнике.
Барон уселся в кресло. Лучи света падали прямо на его широкую лысую
макушку. Он невозмутимо попыхивал сигарой.
В дальнем конце просторной комнаты, обшитой дубовой панелью и
уставленной рядами книжных полок, висела занавесь. Фон Борк ее отдернул, и
фон Херлинг увидел внушительных размеров сейф, окованный медью. Фон Борк
снял с часовой цепочки небольшой ключ и после долгих манипуляций над
замком распахнул тяжелую дверцу.
- Прошу, - сказал он, жестом приглашая гостя и сам отступая в
сторону.
Свет бил в открытый сейф, и секретарь посольства с живейшим
любопытством разглядывал его многочисленные отделения. На каждом была
табличка - водя по ним взглядом, фон Херлинг читал "Броды", "Охрана
портов", "Аэропланы", "Ирландия", "Египет", "Укрепления Портсмута",
"Ламанш", "Розайт"[3] и десятки других. Все отделения были набиты
документами, чертежами и планами. - Грандиозно! - сказал секретарь.
Отложив сигару, он не громко похлопал мясистыми ладонями. - И всего за
четыре года, барон. Не так уж плохо для помещика, выпивохи и охотника. Но
бриллианта, который должен увенчать мою коллекцию, здесь еще нет - скоро
он прибудет, и ему уже приготовлена оправа.
Фон Борк указал на отделение с надписью "Военно-морская
сигнализация".
- Но ведь у вас тут уже достаточно солидное досье...
- Устарело, пустые бумажки. Адмиралтейство каким-то образом
проведало, забило тревогу, и все коды были изменены. Да, вот это был удар!
Никогда еще не получал я такого афронта. Но помощью моей чековой книжки и
молодчины Олтемонта сегодня же вечером все будет улажено.
Барон глянул на свои часы - у него вырвалось гортанное восклицание,
выразившее досаду.
- Нет, право, больше ждать не могу. Вы представляете себе как сейчас
все кипит на Карлтон-Террас[4], - каждый из нас должен быть на своем
посту. Я надеялся привезти новости о вашем последнем улове. Разве ваш
Олтемонт не назначил точно часа, когда придет? Фон Борк пододвинул ему
телеграмму: "Буду непременно. Вечером привезу новые запальные свечи.
Олтемонт". - Запальные свечи? - Видите ли, он выдает себя за механика, а у
меня тут целый гараж. В нашем с ним коде все обозначено терминами
автомобильных деталей. Пишет о радиаторе - имеется в виду линейный
корабль, а насос для масла - это крейсер. Запальные свечи - значит
военно-морская сигнализация.
- Отослано из Портсмута в полдень, - сказал секретарь, взглянув на
телеграмму.
- Между прочим, сколько вы ему платите?
- Пятьсот фунтов дам только за это поручение. И еще, конечно, плачу
регулярное жалованье.
- Недурно загребает. Они полезны, эти изменники родины, но как-то
обидно столько платить за предательство.
- На Олтемонта мне денег не жалко. Отлично работает. Пусть я плачу
ему много, зато он поставляет "настоящий товар", по его собственному
выражению. Кроме того, он вовсе не изменник. Уверяю вас, что касается
отношения к Англии, то наш самый прогерманский юнкер - нежный голубок по
сравнению с озлобленным американским ирландцем.
- Вот как! Он американский ирландец?
- Послушали бы, как он говорит, у вас не осталось бы на этот счет
сомнений. Поверите ли, иной раз я с трудом его понимаю. Он словно бы
объявил войну не только Англии, но и английскому языку. Вы в самом деле
больше не можете ждать? Он должен быть с минуты на минуту.
- Нет. Очень сожалею, но я и так задержался. Ждем вас завтра рано
утром. Если вам удастся пронести папку с сигнальными кодами под самым
носом у герцога Йоркского[5], можете считать это блистательным финалом
всей вашей английской эпопеи. Ого! Токайское! Он кивнул на тщательно
закупоренную, покрытую пылью бутылку, стоявшую на подносе вместе с двумя
бокалами.
- Позвольте предложить вам бокал на дорогу?
- Нет, благодарю. А у вас, по-видимому, готовится кутеж?
- Олтемонт - тонкий знаток вин, мое токайское пришлось ему по вкусу.
Он очень самолюбив, легко обижается, приходится его задабривать. Да, с ним
не так-то просто, смею вас уверить.
Они снова вышли на террасу и направились в дальний ее конец, - и
тотчас огромная машина барона, стоявшая в той стороне, задрожала и
загудела от легкого прикосновения шофера.
- Вон то, вероятно, огни Хариджа, - сказал секретарь, натягивая
дорожный плащ. - Как все выглядит спокойно, мирно. Через какую-нибудь
неделю здесь загорятся другие огни, английский берег утратит свой
идиллический вид. Да и небеса тоже, если наш славный Цеппелин сдержит свои
обещания. А это кто там?
В доме свет горел только в одном окне - там за столом, на котором
стояла лампа, сидела симпатичная румяная старушка в деревенском чепце. Она
склонилась над вязаньем и время от времени прерывала работу, чтобы
погладить большого черного кота, примостившегося на табурете возле нее.
- Марта, служанка. Только ее одну я поставил при доме.
Секретарь издал смешок.
- Она кажется олицетворением Британии - погружена в себя и благодушно
дремлет. Ну, фон Борк, au revoir.
Махнув на прощание рукой, он вскочил в машину, и два золотых конуса
от фар тут же рванулись вперед в темноту. Секретарь откинулся на подушки
роскошного лимузина и настолько погрузился в мысли о назревающей
европейской трагедии, что не заметил, как его машина, сворачивая на
деревенскую улицу, чуть не сбила маленький "фордик", двигавшийся
навстречу.
Когда последнее мерцание фар лимузина угасло вдали, фон Борк медленно
направился обратно к себе в кабинет. Проходя по саду, он заметил, что
служанка потушила лампу и пошла спать. Молчание и тьма, заполнившие
просторный дом, были для фон Борка непривычными - семья его со всеми
чадами и домочадцами была большая. Он с облегчением подумал, что все они в
безопасности, и если не считать старухи служанки, оставленной хозяйничать
на кухне, во всем доме он теперь один. Перед отъездом предстояло еще
многое привести в порядок, кое-что ликвидировать. Он принялся за дело и
работал до тех пор, пока его красивое, энергичное лицо не раскраснелось от
пламени горящих бумаг. Возле стола на полу стоял кожаный чемодан - фон
Борк начал аккуратно, методически укладывать в него драгоценное содержимое
сейфа. Но тут его тонкий слух уловил шум движущегося вдали автомобиля. Он
издал довольное восклицание, затянул на чемодане ремни, закрыл сейф и
поспешно вышел на террасу. Как раз в эту минуту у калитки, сверкнув
фарами, остановился маленький автомобиль. Из него выскочил высокий человек
и быстро зашагал навстречу барону; шофер, плотный пожилой мужчина с седыми
усами, уселся на своем сиденье поудобнее, как видно, готовясь к долгому
ожиданию.
- Ну как? - спросил фон Борк с живостью, кидаясь бегом к приезжему.
Вместо ответа тот с торжествующим видом помахал у себя над головой
небольшим свертком.
- Да, мистер, сегодня вы останетесь довольны! - крикнул приезжий. -
Дело выгорело.
- Сигналы?
- Ну да, как я и писал в телеграмме. Все до единого - ручная
сигнализация, сигналы лампой, маркони - само собой, копии, не оригиналы:
было бы уж очень опасно. Но товар стоящий, можете положиться.
Он с грубой фамильярностью хлопнул немца по плечу. Тот нахмурился.
- Входите, я дома один, - сказал он. - Копии, безусловно, лучше, чем
оригиналы. Если бы исчезли оригиналы, тотчас все коды заменили бы новыми.
А как с этими копиями, полагаете, все в порядке?
Войдя в кабинет, американский ирландец уселся в кресло и вытянул
вперед длинные ноги. Ему можно было дать лет шестьдесят - очень высокий,
сухопарый, черты лица острые, четкие; небольшая козлиная бородка придавала
ему сходство с дядей Сэмом, каким его изображают на карикатурах. Из уголка
рта у него свисала наполовину выкуренная, потухшая сигара; едва усевшись,
он тотчас ее разжег.
- Собираетесь давать ходу? - заметил он, осматриваясь. Взгляд его
упал на сейф, уже не прикрытый занавесью. - Послушайте-ка, мистер, неужто
вы храните в нем все ваши бумаги?
- Почему бы нет?
- Шут возьми - в этаком-то ящике? А еще считаетесь шпионом высшего
класса. Да любой воришка-янки вскроет его консервным ножом. Знай я, что
мои письма брошены в такой вот сундук, я бы не свалял дурака, не стал бы
вам писать.
- Ни одному воришке с этим сейфом не справиться, - ответил фон Борк.
- Металл, из которого он сделан, не разрежешь никаким инструментом.
- Ну, а замок-то?
- Замок особый, с двойной комбинацией, понимаете?
- Ни черта не понимаю.
- Чтобы открыть такой замок, требуется знать определенное слово и
определенное число. - Фон Борк поднялся и показал на двойной диск вокруг
замочной скважины. - Внешний круг для букв, внутренний - для цифр.
- Здорово, здорово!
- Не так-то просто, как вы думали. Я заказал его четыре года назад,
и, знаете, какие я выбрал слово и число?
- Понятия не имею.
- Так вот, слушайте: слово - "август", а число - 1914, поняли?
Лицо американца выразило восхищение.
- Вот это ловко, ей-Богу! То есть в самый раз угадали! - воскликнул
он удивленно.
- Да, кое-кто из нас мог уже тогда предвидеть точную дату. Ну вот,
теперь время пришло, и завтра утром я свертываю все дела.
- Послушайте, мистер, вы и меня должны отсюда вытащить. Я в этой
растреклятой стране один не останусь. Видать, через неделю, а то и раньше
Джон Буль встанет на задние лапы и начнет бушевать. Я предпочитаю
поглядывать на него с бережка по ту сторону океана.
- Но ведь вы американский гражданин!
- Ну и что же? Джек Джеймс тоже американский гражданин, а вот теперь
отсиживает свой срок в Портленде. Английский фараон не станет с вами
целоваться, если заявить ему, что вы американец. "Здесь у нас свои законы,
британские" - вот что он скажет. Да, мистер, кстати уж, раз мы помянули
Джека Джеймса. Сдается мне, вы не очень бережете людей, которые на вас
работают.
- Что вы хотите сказать? - спросил фон Борк резко.
- Ведь вы их как бы хозяин, верно? И вам полагается следить, чтобы
они не влипли. А они то и дело влипают, и хоть одного из них вы выручили?
Взять того же Джеймса...
- Джеймс сам виноват, вы это отлично знаете. Он был слишком
недисциплинирован для такого дела.
- Джеймс - тупая башка, согласен. Ну, а Холлис?
- Холлис вел себя как ненормальный.
- Да, под конец он малость спятил. Спятишь, когда с утра до вечера
разыгрываешь, как в театре, а вокруг сотни полицейских ищеек - так и жди,
что сцапают. Ну, а если говорить о Стейнере...
Фон Борк сильно вздрогнул, его румяное лицо чуть побледнело.
- Что такое со Стейнером?
- А как же? Ведь его тоже схватили. Вчера ночью сделали налет на его
лавку, и он сам и все его бумаги теперь в Портсмутской тюрьме. Вы-то
удерете, а ему, бедняге, придется расхлебывать кашу, и хорошо еще, если не
вздернут. Вот потому-то я и хочу не мешкая перебраться за океан.
Фон Борк был человеком сильного характера, с достаточной выдержкой,
но было нетрудно заметить, что эти новости его потрясли.
- Как они добрались до Стейнера? - бормотал он про себя. - Вот это
действительно удар.
- Может случиться и еще кое-что похуже - того и гляди, они и меня
схватят.
- Ну что вы!
- Да уж поверьте. К моей квартирной хозяйке явились какие-то типы,
расспрашивали обо мне. Я, как о том услышал, пора, думаю, смываться. Но
вот чего я не пойму, мистер, как это полицейские ищейки пронюхивают о
таких вещах? С тех пор, как мы тут с вами договорились, Стейнер пятый по
счету, кого сцапали, и я знаю, кто будет шестым, если я вовремя не дам
деру. Как вы все это объясните? И не совестно вам предавать своих?
Фон Борк побагровел от гнева.
- Как вы смеете так со мной разговаривать?
- Не было бы у меня смелости, мистер, не пошел бы я к вам на такую
работу. Но я вам выкладываю все начистоту. Я слыхал, что, как только агент
сослужит свою службу, вы, немецкие политиканы, даже рады бываете, если его
уберут.
Фон Борк вскочил с кресла.
- Вы имеете наглость заявлять мне, что я выдаю собственных агентов?
- Этого я не говорил, мистер, но где-то тут завелся доносчик или
кто-то работает и нашим и вашим. И вам надлежало бы раскопать, кто же это
такой. Я-то, во всяком случае, больше шею подставлять не буду. Перекиньте
меня в Голландию, и чем скорее, тем оно лучше.
Фон Борк подавил свой гнев.
- Мы слишком долго работали сообща, чтобы ссориться теперь, накануне
победы, - сказал он. - Вы работали отлично, шли на большой риск, и я этого
не забуду. Разумеется, поезжайте в Голландию. В Роттердаме сможете сесть
на пароход до Нью-Йорка. Все другие пароходные линии через неделю будут
небезопасны. Так, значит, я заберу ваш список и уложу его с остальными
документами.
Американец продолжал держать пакет в руке и не выразил ни малейшего
желания с ним расстаться.
- А как насчет монеты?
- Что такое?
- Насчет деньжат. Вознаграждение за труды. Мои пятьсот фунтов. Тот,
кто все это мне сварганил, под конец было заартачился, пришлось его
уламывать - дал ему еще сотню долларов. А то остались бы мы ни с чем - и
вы и я. "Не пойдет дело", - говорит он мне, и вижу, не шутит. Но вторая
сотня свое сделала. Так что всего на эту штуковину я выложил две сотни и
уж пока не получу своего, бумаг не отдам.
Фон Борк улыбнулся не без горечи.
- Вы, кажется, не очень высокого мнения о моей порядочности, - сказал
он. - Хотите, чтобы я отдал деньги до того, как получил бумаги.
- Что ж, мистер, мы люди деловые.
- Хорошо, пусть будет по-вашему. - Фон Борк сел за стол, заполнил
чек, вырвал листок из чековой книжки, но отдавать его не спешил. - Раз уж
мы, мистер Олтемонт, перешли на такие отношения, я не вижу резона, почему
мне следует доверять вам больше, чем вам мне. Вы меня понимаете? - добавил
он, глянув через плечо на американца. - Я положу чек на стол. Я вправе
требовать, чтобы вы дали мне сперва взглянуть на содержимое пакета и уж
потом взяли чек.
Не говоря ни слова, американец передал пакет. Фон Борк развязал
бечевку, развернул два слоя оберточной бумаги. Несколько мгновений он не
сводил изумленного взгляда с небольшой книжки в синем переплете, на
котором золотыми буквами было вытиснено "Практическое руководство по
разведению пчел". Но долго рассматривать эту неуместную надпись ему не
пришлось: руки крепкие, словно железные тиски, охватили сзади его шею и
прижали к его лицу пропитанную хлороформом губку.
- Еще стакан, Уотсон? - сказал мистер Шерлок Холмс, протягивая
бутылку с токайским.
Плотный, коренастый шофер, теперь уже сидевший за столом, заметной
готовностью пододвинул свой бокал.
- Неплохое вино, Холмс.
- Превосходное, Уотсон. Наш лежащий сейчас на диване друг уверял
меня, что оно из личного погреба Франца-Иосифа в Шенбруннском дворце. Могу
я попросить вас открыть окно? Пары хлороформа не способствуют приятным
вкусовым ощущениям.
Сейф стоял настежь, и Холмс вытаскивал оттуда досье за досье, каждое
быстро просматривал и затем аккуратно укладывал в чемодан фон Борка. Немец
спал на диване, хрипло дыша; руки и ноги у него были стянуты ремнями.
- Можно особенно не торопиться, Уотсон. Нам никто не помешает. Будьте
добры, нажмите кнопку звонка. В доме никого нет, кроме старой Марты, - она
свою роль сыграла восхитительно. Я пристроил ее здесь сразу же, как только
взялся за расследование этого дела. А, Марта, вы! Вам будет приятно
узнать, что все в порядке.
Почтенная старушка стояла в дверях и, улыбаясь, приседала перед
Холмсом, но глянула с некоторым испугом на фигуру, распростертую на
диване.
- Не волнуйтесь, Марта. С ним решительно ничего не случилось.
- Очень рада, мистер Холмс. В своем роде он был неплохим хозяином.
Даже хотел, чтобы я поехала с его женой в Германию, но это не сошлось бы с
вашими планами, ведь правда, сэр?
- Ну, конечно, нет. Пока вы оставались здесь, я был спокоен. Но
сегодня нам пришлось подождать вашего сигнала.
- Это из-за секретаря, сэр.
- Да, я знаю. Мы встретили его машину.
- Я уж думала, он никогда и не уедет. Я знала, сэр, что это не
сошлось бы с вашими планами, застать его здесь.
- Разумеется, нет. Ну, подождали с полчаса, это значения не имеет.
Как только я увидел, что вы потушили лампу, я понял, что путь свободен.
Завтра, Марта, можете зайти ко мне в отель "Кларидж" в Лондоне.
- Слушаю, сэр.
- Я полагаю, у вас все готово к отъезду?
- Да, сэр. Он сегодня отправил семь писем. Я списала адреса, как
обычно.
- Прекрасно, Марта. Завтра я их просмотрю. Спокойной ночи. Эти вот
бумаги, - продолжал он, когда старушка ушла к себе, - особо большой
ценности не имеют; уж, конечно, сведения, содержащиеся в них, давно
переданы в Германию. Это все оригиналы, которые не так-то легко вывезти за
границу.
- Значит, пользы от них никакой?
- Я бы не сказал, Уотсон. Во всяком случае, по ним мы можем
проверить, что известно и что неизвестно немецкой разведке. Надо заметить,
что многие из этих документов шли через мои руки и, разумеется, решительно
ничего не стоят. Мне будет отрадно наблюдать на склоне лет, как немецкий
крейсер войдет в пролив Солент, руководствуясь схемой заминирования,
составленной мною. Ну-ка, Уотсон, дайте на себя взглянуть. - Холмс отложил
работу и взял друга за плечи. - Я вас еще не видел при свете. Ну, как
обошлось с вами протекшее время? По-моему, вы все такой же жизнерадостный
юнец, каким были всегда.
- Сейчас я чувствую себя на двадцать лет моложе, Холмс. Вы не можете
себе представить, до чего я обрадовался, когда получил вашу телеграмму с
предложением приехать за вами на машине к Харидж. И вы, Холмс, изменились
очень мало. Вот только эта ужасная бородка...
- Родина требует жертв, Уотсон, - сказал Холмс, дернув себя за жидкий
клок волос под подбородком. - Завтра это станет лишь тяжким воспоминанием.
Остригу бороду, произведу еще кое-какие перемены во внешности и завтра
снова стану самим собой у себя в "Кларидже", каким был до этого
американского номера; прошу прощения, Уотсон, я, кажется, совсем разучился
говорить по-английски. Я хочу сказать, каким был до того, как мне пришлось
выступать в роли американца.
- Но ведь вы удалились от дел, Холмс. До нас доходили слухи, что вы
живете жизнью отшельника среди ваших пчел и книг на маленькой ферме в
Суссексе.
- Совершенно верно, Уотсон. И вот плоды моих досугов, magnun opus[6]
этих последних лет. - Он взял со стола книжку и прочел вслух весь
заголовок: "Практическое руководство по разведению пчел, а также некоторые
наблюдения над отделением пчелиной матки". Я это совершил один[7].
Взирайте на плоды ночных раздумий дней, наполненных трудами, когда я
выслеживал трудолюбивых пчелок точно так, как когда-то в Лондоне
выслеживал преступников.
- Но как случилось, что вы снова взялись за работу?
- Я и сам не знаю. Видите ли, министра иностранных дел я бы еще
выдержал, но когда сам премьер-министр соблаговолил посетить мой смиренный
кров... Дело в том, Уотсон, что этот джентльмен, лежащий на диване, - тот
орешек, который оказался не по зубам нашей контрразведке. В своем роде это
первоклассный специалист. У нас что-то все не ладилось, и никто не мог
понять, в чем дело. Кое-кого подозревали, вылавливали агентов, но было
ясно, что их тайно направляет какая-то сильная рука. Было совершенно
необходимо ее обнаружить. На меня оказали сильное давление, настаивали,
чтобы я занялся этим делом. Я потратил на него два года, Уотсон, и не могу
сказать, что они не принесли мне приятного волнения. Сперва я отправился в
Чикаго, прошел школу в тайном ирландском обществе в Буффало, причинил
немало беспокойства констеблям в Скибберине[8] и в конце концов обратил на
себя внимание одного из самых мелких агентов фон Борка, и тот рекомендовал
меня своему шефу как подходящего человека. Как видите, работа проделана
сложная. И вот я почтен доверием фон Борка, несмотря на то, что
большинство его планов почему-то проваливалось и пятеро его лучших агентов
угодили в тюрьму. Я следил за ними и снимал их, как только они
дозревали... Ну, сэр, надеюсь, вы чувствуете себя не так уж плохо?
Последнее замечание было адресовано самому фон Борку, который сперва
долго ловил воздух ртом, задыхался и часто мигал, но теперь лежал
неподвижно и слушал то, что рассказывал Холмс.
Вдруг его лицо исказилось яростью, и тут полился целый поток немецких
ругательств. Пока пленник бранился, Холмс продолжал быстро и деловито
просматривать документы.
- Немецкий язык, хотя и лишенный музыкальности, самый выразительный
из всех языков, - заметил Холмс, когда фон Борк умолк, очевидно,
выдохшись. - Эге, кажется, еще одна птичка попадает в клетку! - воскликнул
он, внимательно вглядевшись в кальку какого-то чертежа. - Я давно держу
этого казначея на примете, но все же не думал, что он до такой степени
негодяй. Мистер фон Борк, нам придется ответить за очень многое.
Пленник с трудом приподнялся и смотрел на своего врага со странной
смесью изумления и ненависти.
- Я с вами сквитаюсь, Олтемонт, - проговорил он медленно, отчеканивая
слова. - Пусть на это уйдет вся моя жизнь, но я с вами сквитаюсь.
- Милая старая песенка, - сказал Холмс. - Сколько раз слышал я ее в
былые годы! Любимый мотив блаженной памяти профессора Мориарти. И
полковник Себастьян Моран, как известно, тоже любил ее напевать. А я вот
жив по сей день и развожу пчел в Суссексе.
- Будь ты проклят, дважды изменник! - крикнул немец, делая усилия
освободиться от ремней и испепеляя Холмса ненавидящим взглядом.
- Нет-нет, дело обстоит не так ужасно, - улыбнулся Холмс. - Как вам
доказывает моя речь, мистер Олтемонт из Чикаго - это, по существу, миф. Я
использовал его, и он исчез.
- Тогда кто же вы?
- В общем, это несущественно, но если вы уж так интересуетесь, мистер
фон Борк, могу сказать, что я не впервые встречаюсь с членами вашей семьи.
В прошлом я распутал немало дел в Германии, и мое имя, возможно, вам
небезызвестно.
- Хотел бы я его узнать, - сказал пруссак угрюмо.
- Это я способствовал тому, чтобы распался союз между Ирэн Адлер и
покойным королем Богемии, когда ваш кузен Генрих был посланником. Это я
спас графа фон Графенштейна, старшего брата вашей матери, когда ему
грозила смерть от руки нигилиста Копмана. Это я...
Фон Борк привстал, изумленный.
- Есть только один человек, который...
- Именно, - сказал Холмс.
Фон Борк застонал и снова упал на диван.
- И почти вся информация шла от вас! - воскликнул он. - Чего же она
стоит? Что я наделал! Я уничтожен, моя карьера погибла без возврата!
- Материал у вас, конечно, не совсем надежный, - сказал Холмс. - Он
требует проверки, но времени у вас на то мало. Ваш адмирал обнаружит, что
новые пушки крупнее, а крейсеры ходят, пожалуй, несколько быстрей, чем он
ожидал.
В отчаянии фон Борк вцепился в собственное горло.
- В свое время обнаружится, несомненно, и еще много неточностей, -
продолжал Холмс. - Но у вас есть одно качество, редкое среди немцев: вы
спортсмен. Вы не будете на меня в претензии, когда поймете, что, одурачив
столько народу, вы оказались наконец одурачены сами. Вы старались на благо
своей страны, а я - на благо своей. Что может быть естественнее? И кроме
того, - добавил он отнюдь не злобно и положив руку на плечо фон Борка, -
все же лучше погибнуть от руки благородного врага. Бумаги все просмотрены,
Уотсон. Если вы поможете мне поднять пленника, я думаю, нам следует тотчас
же отправиться в Лондон.
Сдвинуть фон Борка с места оказалось нелегкой задачей. Отчаяние
удвоило его силы. Наконец, ухватив немца с обеих сторон за локти, два
друга медленно повели его по садовой дорожке - той самой, по которой он
всего несколько часов назад шагал с такой горделивой уверенностью,
выслушивая комплименты знаменитого дипломата. После непродолжительной
борьбы фон Борка, все еще связанного по рукам и ногам, усадили на
свободное сиденье маленького "форда". Его драгоценный чемодан втиснули
рядом с ним.
- Надеюсь, вам удобно, насколько это позволяют обстоятельства? -
сказал Холмс, когда все было готово. - Вы не сочтете за вольность, если я
разожгу сигару и суну ее вам в рот?
Но все эти любезности были растрачены впустую на взбешенного немца.
- Я полагаю, вы отдаете себе отчет в том, мистер Холмс, что если ваше
правительство одобрит ваши действия в отношении меня, это означает войну?
- А как насчет вашего правительства и его действий? - спросил Холмс,
похлопывая по чемодану.
- Вы частное лицо. У вас нет ордера на мой арест. Все ваше поведение
абсолютно противозаконно и возмутительно.
- Абсолютно, - согласился Холмс.
- Похищение германского подданного...
- И кража его личных бумаг.
- В общем, вам ясно, в каком вы положении, вы и ваш сообщник. Если я
вздумаю позвать на помощь, когда мы будем проезжать деревню...
- Дорогой сэр, если вы вздумаете сделать подобную глупость, вы,
несомненно, нарушите однообразие вывесок наших гостиниц и трактиров,
прибавив к ним еще одну: "Пруссак на веревке". Англичанин - создание
терпеливое, но сейчас он несколько ощерился, и лучше не вводить его в
искушение. Нет, мистер фон Борк, вы тихо и спокойно проследуете вместе с
нами в Скотленд-Ярд, и оттуда, если желаете, посылайте за вашим другом
бароном фон Херлингом: как знать, быть может, еще сохранено числящееся за
вами место в личном составе посольства. Что касается вас, Уотсон, вы,
насколько я понял, возвращаетесь на военную службу, так что Лондон будет
вам по пути. Давайте постоим вон там на террасе - может, это последняя
спокойная беседа, которой нам с вами суждено насладиться.
Несколько минут друзья беседовали, вспоминая минувшие дни, а их
пленник тщетно старался высвободиться из держащих его пут. Когда они
подошли к автомобилю, Холмс указал на залитое лунным светом море и
задумчиво покачал головой.
- Скоро подует восточный ветер, Уотсон.
- Не думаю, Холмс. Очень тепло.
- Эх, старина Уотсон! В этом переменчивом веке вы один не меняетесь.
Да, скоро поднимется такой восточный ветер, какой никогда еще не дул на
Англию. Холодный, колючий ветер, Уотсон, и, может, многие из нас погибнут
от его ледяного дыхания. Но все же он будет ниспослан Богом, и когда буря
утихнет, страна под солнечным небом станет чище, лучше, сильнее. Пускайте
машину, Уотсон, пора ехать. У меня тут чек на пятьсот фунтов, нужно завтра
предъявить его как можно раньше, а то еще, чего доброго, тот, кто мне его
выдал, приостановит платеж.
Перевод Н. Дехтеревой
Примечания
1. Огромный (площадью около 3 га) павильон в Лондоне, где
устраиваются выставки, спортивные состязания и пр.
2. Имеется в виду движение суфражисток.
3. Английская военно-морская база в Шотландии.
4. Дом N 9 по Карлтон-Террас - здание немецкого посольства.
5. Памятник герцогу Йоркскому (брату Георга IV) находится рядом со
зданием немецкого посольства.
6. Главное произведение (лат.).
7. Шекспир, "Кориолан", акт V, сцена 6.
8. Город на юге Ирландии.
__________________________________________________________________________
Отсканировано с книги: Артур Конан Дойл. Собрание сочинений
в 8 томах. Том 3. Москва, издательство
Правда, 1966 (Библиотека "Огонек").
Дата последней редакции: 24.06.1998
Популярность: 10, Last-modified: Tue, 20 Jul 2004 17:47:47 GmT